Стихотворения (сборник)

fb2
Бернс Роберт

«Всё обнял черной ночи мрак.

Но светел-радостен кабак.

Тому, кто пьян, стакан вина –

Свет солнца, звезды и луна…»

На чужбине

Я сердцем не здесь, я в шотландских горах,Я мчусь, забывая опасность и страх,За диким оленем, за ланью лесной,  –Где б ни был я – сердцем в отчизне родной.Шотландия! смелых борцов колыбель,Стремлений моих неизменная цель,С тобой я расстался, но в каждом краюЛюблю я и помню отчизну мою!Простите, вершины скалистые гор,Долин изумрудных цветущих простор!Простите, поляны и рощи мои,Простите, потоков шумящих струи!..Я сердцем в родимых шотландских горах;Я мчусь, забывая опасность и страх,За диким оленем, за ланью лесной,  –Где б ни был я – сердцем в отчизне родной!1796,Перевод О. Чюминой

Довольство судьбой

Свободен и весел, я малым доволен;Мир божий мне кажется чудно приволен;Я радуюсь солнцу, я радуюсь дню,И призрак заботы я песней гоню.Взгрустнется ль, порой, под ударом судьбы  –Я вспомню, что жизнь нам дана для борьбы.Веселье равняется звонкой монете,Свобода же – сан высочайший на свете,И этого сана лишить не моглиВеликие мужи ничтожных земли!Мой путь не без терний, но раз уж пройден,Кто вспомнит, – как труден был путнику он?Фортуну слепую мы часто поносим,Но как бы ее ни звалися дары:Песнь, наслажденье, работа, пиры,  –На все отвечаю я: – милости просим!1796,Перевод О. Чюминой

В поле

Дженни платье разорвала;Прицепился колос;За собой она слыхалаВ поле чей-то голос.Дженни бедная бежалаВсе по бездорожью,Дженни платье разорвала,Пробираясь рожью.Если кто встречал кого-тоВ поле знойным летом,Что кому-то за охотаТолковать об этом…Если кто во ржи кого-тоЦеловал случайно  –Не для нас о том заботаИ не наша тайна.1796,Перевод О. Чюминой

Песня

Я женат, и не для света,  –Для меня жена моя.За душой одна монета,Но ее не занял я.В долг ничем я не ссужаюИз соседей никого,Но и сам не занимаюУ соседей ничего.Не бывал я господиномИ слугой ни для кого,  –Но с мечом моим стариннымНе страшусь я ничего.Пусть мой голос мало значит,Пусть живу я бедняком  –Обо мне никто не плачет,Я не плачу ни о ком!1796,Перевод О. Чюминой

Сельский субботний вечер в Шотландии

Была пора – луч ясный в ней сиял,Я сердцем жил, я радостью дышал,И жизнь моя играючи летела.Те дни прошли; одета черной мглой,В моих очах природа потемнела;Кругом гроза; но ты была со мной,Моя судьба душой твоей светлела;Мне заменил твой дружеский приветОбман надежд и блеск (веселых лет;Забылось всё. – Как пленники к неволе,Привыкнул я к моей угрюмой доле;Она – окажу ль – мне сделалась мила:Меня с тобой она, мой друг, свела,И, может быть, недаром мы узнали,Как много есть прекрасного в печали!Теперь с тобой надолго разлучен;Но дружбою, но памятью твоеюКак воздухом душистым окружен;Я чувствовать и думать не умел,Чтоб чувств и дум с тобой не разделять.Стеснен ли дух от мрачных впечатлений,Горит ли он в порывах вдохновений  –Могу ль тебя, могу ль не вспоминать?В уме моем ты мыслию высокой,Ты в нежности и тайной, и глубокойДушевных чувств, и ты ж в моих очахКак яркая звезда на темных небесах.Я ждал ее, я мчался к ней душою,Я для нее сквозь слезы песни пел,Я пел, – она… была уж не земною;Звук томных струн, он к ней не долетел;Тиха ее далекая могила;Душа светла в надзвездной стороне;Но сердце тех, кого она любила…Святая тень! молися обо мне…1Ноябрь шумит; в полях метель и вьюга;Ненастный день стал меркнуть за горой;Уж отпряжен усталый бык от плуга,И весь в пыли он тащится домой.Поселянин скорей спешит с работы;С неделею окончены заботы;Его соха, и лом, и борона,И сбруя вся в порядке убрана;Он веселит свое воображенье,Что радостно начнется воскресенье;И чрез лесок в уютный домик свойИдет к семье на отдых и покой.2И на холме, дубами осененный,Уж видит он приют уединенный;Уже детьми он шумно окружен  –Обнять отца бегут со всех сторон.Приветен вид его родимой сени;Манят к себе трескучий огонек;Как чисто всё, плита и очажок!Залепетав, сын младший на колениК нему вскочил, и, с важностью скромна,Подсела к ним радушная жена;Кругом себя бросая взор веселый,Покоен, рад, забыл он труд тяжелый.3Меж тем пошла забота у детей:Кто прячет плуг, кто стадо загоняет;Обдумав всё, один из них скорейВ соседнее местечко посылаетТихонько весть – и Дженни к ним бежит,Надежда их, уж девушка большая,Мила, свежа, как роза полевая,У ней в очах любовь так и горит.Смеется мать, отец не наглядится;Как рада их к груди она прижать,И рада им наряд свой показать,И деньгами готова поделиться:У той швеи, к которой отдана,Своим трудом достала их она.4Родные все друг о друге приветноХотят узнать; семейный сладкий часВеселье мчит в беседах незаметно:То спор, то смех, и каждый свой рассказО том, где был, что видел, начинает;Один начнет, другой перебивает;А муж с женой-с детей не сводят глаз,И речь начать, и дать совет готовы.Хозяйка-мать, взяв ножницы с иглой,Из лоскутков малюткам шьет обновы;Отец молчит, но, помня долг святой,Уж занят он их будущей судьбой.Что мать с отцом велят повиноваться,Радушно жить и помнить божий страх,От нужд искать убежища в трудах,И день и ночь порочных дум чуждаться,Правдиву быть на деле и в речах  –Он вкоренял от детства в их умах;Он говорил: «К прекрасному дорогаУ всех одна – творца о всем молить,Не делать зла, добро всегда творить;С тем будет бог, кто сердцем ищет бога».6Но кто стучит тихонько у ворот?Дивятся все, а Дженни узнает;Дрожит как лист, едва промолвит слово:«То, верно, сын соседа городского;Его отец в село к нам посылал,И он меня чрез поле провожал».В раздумье мать; как делу быть, не знает,Глядит на дочь и молча замечает,Как вдруг любовь зажглась в ее глазахИ вспыхнула румянцем на щеках;И мать спросить у дочери робеет,Кто новый гость; а та дохнуть не смеет.Но страх прошел; ответ был не худой:Не из бродяг сосед их молодой.7И юноша красивый, статный входит,И взор родных на гостя устремлен,И Дженни к ним, стыдясь, его подводит,И любо ей, что дружно принят он.С ним речь завел хозяин говорливый,Каков посев, о стаде, о конях.Надежды луч горит в младых сердцах;Но милый гость застенчив: торопливый,Не знает он, что делать, что сказать.Смекнула всё догадливая мать:Нет, видно, дочь себя не уронила;Девичью спесь, как должно, сохранила.8Любовь, любовь! живой восторг сердец,Твой чистый жар всем радостям венец.Уже давно я, путник неизвестный,Чрез скучный мир печально прохожу;Но долг велит, и правду я скажу;В долине слез отрадою небеснойОдна любовь; нет радости другой!Вот наших дней минуты золотые:Когда одни, вечернею порой,Стыдливые, любовники младые,В тени дерев, сидят рука с рукой;Их взор горит весельем и тоской,На их устах привет и ропот нежный;А вкруг цветет шиповник белоснежный,И тихо к ним склоняется кусток,И веет им душисты! ветерок.9И где же, где найдется тот несчастный,Злодей без чувств, кто б Дженни изменил,В холодный яд обманом превратилМечту души невинной и прекрасной!Как нарушать святое на земли,Любовь и мир доверчивой семьи!Взгляните там – вот жертва обольщенья:Она не ждет, не хочет утешенья;Таясь от всех, уныла и бледна,Во цвете лет рассудка лишена,Как меж могил огни осенней ночи,Так мрачные ее сверкают очи;Рыдает мать, зачем она в живых;Отец клянет позор власов седых…10Но ужин ждет – похлебка, дичь готовы,Принесены творог и молоко,Обычный дар любимой их коровы,Да и сама она недалеко,Пришла с двора – и голову с рогамиПросунула тихонько меж досками,И сена клок заботливо жует.Хозяйка-мать то сядет, то уйдет,О юноше хлопочет прихотливо,И сочный сыр пред ним уже стоит,И пенится некупленное пиво;Он хвалит всё, за всё благодарит,Узнав о том с подробностью большою,Как делан сыр хозяйкою самоюИ что ему тогда лишь минет год,Как желтый лен в полях цвести начнет.11Довольны все. От добрых слов вкуснее,Уже дошел их ужин до конца,И старец встал; кругом огня теснееСадятся все, но тише и важнее,И Библия покойного отца,Бесценное наследство родовое,Положена пред старцем на столе;Он обнажил чело полвековое,И волосы, рядами на челеПриглажены к вискам его, белели;И те стихи заметил он в псалмах,Которые хотел, чтоб дети пели;Потом сказал с слезами на очах:«Помолимся подателю всех благ!»12Они поют. Сердечные, простые,В один напев слилися голоса;И звуки те шотландских гор родные,И вера их несет на небеса.В святую брань так мученики пели,И, может быть, стремясь к высокой цели,Наш Джон Граам и смелый лорд ЭльджинСлыхали их в рядах своих дружин,Когда сердца огнем небес горели,Когда, в руках молитвенник и меч,Их рать неслась грозой народных сечИ пряталась под бронею верига.Но снова вдруг возникла тишина;У всех душа святынею полна  –Разогнута божественная книга.13Отец семьи, душой священник сам,Читает в ней паденье человека,Как богу был угоден Авраам,Как Моисей гнал племя Амалека,Иль страх и плач державного певцаПод грозною десницею творца,Иль Иова и жалобы, и муки,Иль дивных арф пророческие звуки,Когда Исай, восторгами крушим,Пылал и пел, как тайный серафим.14Иль чтенье то Евангелья святое,Как божий сын снисшел и жил меж нас,За грешных кровь безгрешного лилась,На небесах он имя нес второе,А на земле ему и места нетГлавы склонить. Иль как его заветМеж градов, сел, народов отдаленных,Везде проник в посланьях вдохновенных,Как, заточен, возлюбленный ХристомВ Патмосе жил, и ангела с мечомОн в солнце зрел, внимая от СионаИ гнев, и суд на гибель Вавилона,15Супруг, отец, угодник пред тобой,Небесный царь, колено преклоняет,И к небесам торжественно стрелойС надеждою молитва возлетает:«Да вместе их творец благословит,Да в жизни той опять соединит;И там, в лучах бессмертного сиянья,Не будет где ни слез, ни воздыханья,Друг другу мы час от часу милей,Мы станем петь хвалу любви твоей,А время течь своей стезею вечнойКругом миров под властью бесконечной!»16Стремленье дум покорных и святых,Сей набожный восторг людей простых  –Его не тмят обряд и блеск служенья,Ни тонкий вкус пленительного пенья:Кто зрит сердца, тот в благости своейРавно царю и нищему внимает,Под бедный кров от пышных алтарейОн в хижину к молящим низлетает,И благодать по вере им дана,И вписаны на небе имена.17Час тихий сна меж тем уж приближалсяИ все идут на сладостный покой;Простясь, вздохнул счастливец молодой;Отец один с хозяйкою остался,И долго он еще наединеМолил творца в умильной тишине,Чтоб тот, кто птиц и греет и питает,Кто в нежный блеск лилею одевает,Чтоб он, господь, во всем с семьей егоВсегда творил свою святую волю,Как хочет сам, благословил их долю;Лишь он просить дерзает одного,Чтоб все они закон его хранили,Всевышнего боялись и любили.18Так сельский бард своих родных полейОставил нам семейное преданье.Цари творят богатых и князей,  –Муж праведный есть лучшее созданьеТворца миров; и память старины,Любовь семейств, отцовские уставы,Блаженство, честь той дикой стороныЕще хранят в ней доблестные нравы.О, как певцу Шотландия мила!Как молит он, чтоб родина цвела,Да благодать небес над нею льется,Сынов ее парок да не коснется,Да в их груди течет Валлиса кровь,И дух его, и к родине любовьПылают в них, и ангелом незримымДа веет он над островом любимым!..19А я к тебе, к тебе взываю я,Святая Русь, о наша мать-земля!Цвети, цвети, страна моя родная!Меж царств земных, как пальма молодая,Цвети во всем, и в доле золотойСчастлива будь, и счастье лей рекой!Страна сердец, и дум, и дел высоких!О, как гремят везде в краях далекихТвоих дружин и флотов чудесаИ русских дев стыдливая краса!Верна царям и верою хранима,Врагу страшна, сама неустрашима,Да будут честь и нравов простотаИ совести народной чистотаВсегда твоей и славой, и отрадой,И огненной кругом тебя оградой,И пред тобой исчезнет тень вековПри звуке струн восторженных певцов!1796Перевод И. И. Козлова (1829)

К полевой маргаритке, которую Роберт Бернс, обрабатывая свое поле, нечаянно срезал железом сохи в апреле 1786 г.

Цветок пунцовый, полевой!Ты, бедный, встретился со мнойНе в добрый час: тебя в красеПодрезал я.Жемчуг долин, не можно мнеСпасти тебя!Не пестрый, резвый мотылекТеперь твой нежный стебелекНа дерн, увлаженный росой,Порхая, гнет;К тебе румяною зарейОн не прильнет.В холодном поле ветр шумел,И дождик лил, и гром гремел;Но туча мрачная прошла,Меж тем в глушиТы нежно, тихо расцвела,Цветок любви.Сады дают цветам своимПриют и тень – и любо им;Но сироту, красу полян,Кто сбережет?От зноя туча, иль курганОт непогод?Из-под травы едва видна,Цвела ты, прелести полна,И солнца луч с тобой играл;Но тайный рокЖелезо острое наслал  –Погиб цветок…Таков удел, Мальвина, твой,Когда невинною душойТы ловишь нежные мечты;Любовь страшна:Как мой цветок, увянешь тыВ тоске, одна.Певцу удел такой же дан:Бушует жизни океан,Не видно звезд, а он плывет,Надежда мчит;Он прост душой, он счастья ждет…Челнок разбит.И добрый, злыми утеснен,Тому ж уделу обречен:Никто ничем не упрекнет,А жил в слезах;Приюта нет; он отдохнет…На небесах!И я горюю о цветке;А может быть, невдалекеМой черный день; и как узнать,Что Бог велел?Не о себе ли гореватьИ мой удел?..1796Перевод И. И. Козлова (1829)

Джон ячменное зерно

Когда-то сильных три царяЦарили заодно  –И порешили: сгинь ты, ДжонЯчменное Зерно!Могилу вырыли сохой,И был засыпан онСырой землею, и цариРешили: сгинул Джон!Пришла весна, тепла, ясна,Снега с полей сошли.Вдруг Джон Ячменное ЗерноВыходит из земли.И стал он полон, бодр и свежС приходом летних дней;Вся в острых иглах голова  –И тронуть не посмей!Но осень томная идет…И начал Джон хиреть,И головой поник – совсемСобрался умереть.Слабей, желтее с каждым днем,Все ниже гнется он…И поднялись его враги…«Теперь-то наш ты, Джон!»Они пришли к нему с косой,Снесли беднягу с ногИ привязали на возу,Чтоб двинуться не мог.На землю бросивши потом,Жестоко стали бить;Взметнули кверху высоко  –Хотели закружить.Тут в яму он попал с водойИ угодил на дно…«Попробуй, выплыви-ка, ДжонЯчменное Зерно!»Нет, мало! взяли из водыИ, на пол положа,Возили так, что в нем едваДержалася душа.В жестоком пламени сожглиИ мозг его костей;А сердце мельник раздавилМеж двух своих камней.Кровь сердца Джонова враги,Пируя, стали пить,И с кружки начало в сердцахКлючом веселье бить.Ах, Джон Ячменное Зерно!Ты чудо-молодец!Погиб ты сам, но кровь твоя  –Услада для сердец.Как раз заснет змея-печаль,Все будет трын-трава…Отрет слезу свою бедняк,Пойдет плясать вдова.Гласите хором: «Пусть вовекНе сохнет в кружках дно,И век поит нас кровью ДжонЯчменное Зерно!»1796Перевод М. Михайлова

Злая судьба

Под знойным вихрем злой судьбыМой свежий лист опал;Под знойным вихрем злой судьбыМой свежий лист опал!Мой стан был прям, побег могуч,Мой цвет благоухал;В росе ночей, в блистаньи дняЯ бодро возрастал.Но буйный вихорь злой судьбыВесь цвет мой оборвал;Но буйный вихорь злой судьбыВесь цвет мой оборвал!1796Перевод М. Михайлова

К полевой мыши, разоренной моим плугом

(В ноябре 1785)

Трусливый серенький зверек!Велик же твой испуг: ты ногНе слышишь, бедный, под собой.Поменьше трусь!Ведь я не зол – я за тобойНе погонюсь.Увы! с природой наша связьДавно навек разорвалась…Беги, зверек, хоть я, как ты,Жилец землиУбогий: сам терплю беды,Умру в пыли.Воришка ты; но как же быть?Чем стал бы ты, бедняжка, жить?Неужто колоса не взятьТебе в запас,Когда такая благодатьВ полях у нас?Твой бедный домик разорен;Почти с землей сровнялся он…И не найдешь ты в поле мховНа новый дом;А ветер, грозен и суров,Шумит кругом.Ты видел – блекнули поля,И зимних дней ждала земля;Ты думал: «Будет мне тепло,Привольно тут».И что же? плуг мой нанеслоНа твой приют.А скольких стоило хлопотСложить из дерна этот свод!Пропало все – и труд и кров;Нигде вокругПриюта нет от холодов,От белых вьюг.Но не с тобой одним, зверек,Такие шутки шутит рок!Неверен здесь ничей расчет:Спокойно ждемМы счастья, а судьба несетНевзгоду в дом.И доля горестней моя:Вся в настоящем жизнь твоя;А мне и в прошлом вспоминатьРяд темных летИ с содроганьем ожидатьГрядущих бед!1796Перевод М. Михайлова

К срезанной плугом маргаритке

(В апреле 1786)

Цветок смиренный полевой!Не в добрый час ты встречен мной:Как вел я плуг, твой стебелекБыл на пути.Краса долины! я не могТебя спасти.Не будешь пташки ты живой,Своей соседки молодой,Поутру, только дрогнет тень,В расе качать,Когда она румяный деньЛетит встречать.Был ветер северный жесток,Когда впервые твой ростокРодную почву пробивал;В налете грозТы почку раннюю склонял,Под бурей взрос.От непогод цветам садовЗащитой стены, тень дерев.Случайной кочкой был хранимТвой стебелек;В нагих полях ты взрос незримИ одинок.Ты скромно в зелени мелькалГоловкой снежною; ты ждалПривета солнышка, – и вдругВо цвете силТебя настиг мой острый плуг  –И погубил.Таков удел цветка села  –Невинной девушки: светлаДушой доверчивой, живетНе чуя бед;Но злоба срежет и сомнетПрекрасный цвет.Таков удел певца полей:Среди обманчивых зыбейПо морю жизни он ведетСвой хрупкий челн,Пока под бурей не падетДобычей волн.Таков удел в борьбе с нуждойВсех добрых: гордостью людскойИ злом на смерть осуждены,Они несут  –Одних небес не лишены  –Кровавый труд.Над маргариткой плачу я…Но это доля и моя!Плуг смерти надо мной пройдетИ в цвете летМеня подрежет – и затретМой слабый след.1796Перевод М. Михайлова

«Джон Андерсон, сердечный друг!..»

Джон Андерсон, сердечный друг!Как я сошлась с тобой,Был гладок лоб твой и как смольБыл черен волос твой.Теперь морщины по лицуИ снег житейских вьюгВ твоих кудрях; но – бог храниТебя, сердечный друг!Джон Андерсон, сердечный друг!Мы вместе в гору шли,И сколько мы счастливых днейДруг с другом провели!Теперь нам под гору плестись;Но мы рука с рукойПойдем – и вместе под горойЗаснем, сердечный мой!1796Перевод М. Михайлова

Пахарь

Вешнее солнце взошло над землей.Пахарь-красавец идет за сохой.Тихо идет он и громко поет:«Кто-то весною как пахарь живет?»Резвая пташка летит в небеса;Рано проснулась: на крыльях роса.С пахарем пташка поутру поет;К ночи подруга в гнезде ее ждет.1796Перевод М. Михайлова

Две собаки

Есть небольшой шотландский островок,Носящий короля старинного названье(О Койле-короле еще живет преданье).Был ясный летний день, прошел полудня срок,Когда два пса до дому пробиралисьИ на пути случайно повстречались.Один из них вельможи сытый пес,Для барского живущий развлеченья,По кличке Цезарь был. Он гордо хвост свой нес,И каждый смело делал заключенье,Смотря на склад его от головы до ног,Что он шотландскою собакой быть не мог,А родился далеко очень где-то.На нем ошейник медный был надетС замком и буквами; то лучшая примета,Что он учен, и знает жизнь, и сыт.Породистый и статный, он, однако,Не чванился породой дорогой:С ним поболтать могла часок-другойЗабитая цыганская собака.На рынке иль у мельницы, подчас,Увидя, что бежит дворняшка собачонка,Приветствуя ее, начнет он лаять звонкоИ с нею болтовню заводит каждый раз.Другой же пес, веселый, умный, рьяный.Принадлежал крестьянину давноИ жил с ним словно с другом, заодноСлужа ему забавой и охраной.Собаку эту Лютом все зовут:Ее хозяин, Бог весть почему-то,Ей некогда придумал кличку Люта.Понятливый, проворный, верный ЛютСкакал чрез рвы и разные преграды,Все понимал, едва ему мигнут,И Люту все в деревне были рады.Мохнатая, волнистая спинаУ пса была блестяща и черна,Грудь белая, и тонкой шерсти прядиЕго хвоста вились красиво сзади.Друг друга псы любили, и о том,Что в мире удавалось им пронюхать,Потолковать минуточку одну хоть,Помахивая весело хвостом,Они любили также, но унылоОни сошлись теперь, и видно было,Что у друзей не радость на уме(Они устали, время шло к обеду).И вот, усевшись рядом на холме,Они о людях начали беседу:Цезарь.Дивился я не раз, любезный Лют,Тому, как ты, тебе подобные живут,И, роскошь испытав, вздыхаю иногда я,За вашей горькой долей наблюдая.Наш лорд тебе известно, как живетВ довольстве и тепле, что вздумал – ест и пьет,По колокольчику бежит к нему прислуга,Захочет – встал, захочет – спать он лег,И золотом всегда наполнен тугоЕго, как хвост мой, длинный кошелек.За разною стряпней, печеньем и вареньемХлопочут повара у нас всегда.Сперва за стол садятся господа,Потом вся челядь ест с остервененьемГосподские объедки; даже тот,Наш конюх, запаршивевший урод,Обедает сытней, чем фермер всякий.Что ж до того, что ест и пьет беднякВ убогой хижине – я не пойму никак…Гораздо лучше даже быть собакой.Лют.Да, Цезарь, наш несчастный селянин,Ворочая камнями для плотин,Копая рвы, работою тяжелой,Не разгибая до ночи спины,Хлеб черствый добывает для женыИ для семьи несчастной, полуголой  –Всех надобно обуть и приодеть,От скудной платы как сберечь излишек;Когда ж ему случится заболеть  –Бог ведает, чем накормить мальчишек;Казалося, им тут и околеть,Но видно, их судьба хранит на свете:Растут и здоровеют эти дети.Цезарь.Зато в каком пренебреженьи вы!..………………Во мне все сердце кровью обливалось,Когда, порой, мне слышать удавалось,Как фермеров несчастных поносилНаш управляющий: ногами в землю бил,Имущества последнего лишал их,И бедняков измученных, усталых,Запуганных, вид безнадежен был.Богач живет, ничем не озабочен,А бедные, скажи, несчастны очень?Лют.Да, но не так, как думаешь, друг, ты.Жизнь не легка для них от нищеты,Но так они привыкли к ней, что малоОна пугать и устрашать их стала.Им улыбается и счастье иногда,Когда спины хоть день им гнуть не надо:Ведь после бесконечного трудаДосуга час – есть лучшая отрада.В конце рабочего и трудового дняСемья и дети – вот их утешенье,Им дорога малюток болтовня.Они за кружкой пива в воскресеньеТолкуют о делах своей страны,О том, что новые налоги быть должны,Хотя и так конца нет всем налогам…Так с грустью бедняки беседуют о многом.Когда ж настанет осень, за серпыКрестьянин честный весело берется,И звонко смех веселый раздается,И сыплются остроты из толпы.Любовь и жизнь!.. Невзгоды все забыты…Когда ж настанет ночь под новый год,Запрут крестьяне двери у ворот:– «Жена! Скорее пива нам неси ты!..»Кричат мужья, и трубки их дымят,И старики о прошлом говорят,И слышен хохот доброй молодежи,Так, что я сам развеселяюсь тоже…И лаем отвечаю на их смех.Но все ж ты прав, – скрывать мне для чего же  –Нередко с бедняком случается тот грех.Что он дотла приходит в разоренье,И расхищает все его именьеПройдоха, негодяй какой-нибудь,Чтоб этим проложить скорейший путь,К вельможе именитому пригретьсяИ в душу заползти к нему ужом,Чтобы в парламент английский потомДля блага всей Британии втереться.Цезарь.Ну, нет, мой друг, ты в этом не силен;О благе тут не может быть и речи.Прихвостник сильных лордов, может онМенять свой взгляд при каждой новой встрече,Он шляется по гульбищам, кутит,Заклады держит, пьянствует в кредит,Без пошлости не делает ни шагу,Иль отправляется через Кале иль ГагуСвет посмотреть в Париж или Мадрид  –Проматывать отцовские именья,На бой быков взглянуть для развлеченья,Испанке на гитаре побренчать,В Венеции в гондоле прокатитьсяИ силу вод немецких испытать,Чтоб, разжирев, в отчизну воротиться,Чтоб смыть с себя лобзаний ваших след,Италии прекрасные сеньоры…О благе Англии не говори же – нет!Не от таких людей ей ожидать опоры;Они ее несчастье и позор…Лют.Так вот на что мотают с давних порСвои доходы эти щелкоперы!Так вот куда идут те медные гроши,Оторванные прямо от душиГолодных бедняков!Беспутные столицы!..Ужели жизнь спокойная в глуши,Где пышные не мчатся колесницы,Скучнее жизни бешеных столиц?..Средь поселян есть много честных лиц,И бьется сердце честное в их груди.Что за беда, что в зиму эти людиПорубят лес хозяйский иногда,Подстрелят зайца – экая беда!  –Иль над любовницей владельца посмеются…Но расскажи мне, Цезарь, как живутБогатые? Им неизвестен труд,От холода счастливцы не трясутся…Чай, горе им не снится и во сне?Цезарь.Ну, нет, мой друг. Когда б, подобно мне,Ты их узнал, ты думал бы иначе.Они не мерзнут в холод, словно клячи.Работая, не надрывают спинИ доживают мирно до седин;Но люди уж так глупы от рожденья:Их хоть воспитывай и вздумай обучать,Иль сами для себя придумают мученья,Иль станут друг на друга нападать,Тем больше одержимые тоскою,Чем менее для жалоб есть причин…Окончивши работу за сохою,В семью спешит довольный селянин;Красавица, сидящая за прялкой,Хохочет весело, осилив труд денной,Но у господ и барынь всех – инойУдел в довольстве, в жизни праздно-жалкой:Они слоняются без цели целый деньУсталые, – им жить и думать лень,Они больны болезнию особой  –Тоскою, перемешанной со злобой,Их сон тяжел, их вечная хандраНа все балы, собранья, вечера  –Где роскошь, блеск и волны аромата  –Бредет за ни ми нынче, как вчера,Всегда, везде… И в оргиях развратаСтараются спасаться от тоскиИ юноши и даже старики,От грязных ласк и от вина пьянея;А утром жизнь еще для них пошлее.Разряженных красавиц ходит ряд…О чем они, однако, говорят?Для них нет клеветы, нет сплетни неприличной,И с любопытством, с жадностью обычнойОни скандалы ловят на лету,А по ночам со взглядом воспаленнымАзартную игру ведут на чистоту,В ущерб своим поместьям разоренным,На карту ставя фермера гумно,И горе бедняка развратникам смешно.Конечно, не во всех такое развращенье,Есть исключения, но я скажу одно,Что очень редки эти исключенья…Но солнце уж спустилось за горой,И сумерки росли на небосклоне;Жук зажужжал вечернею порой,И замычали жалобно в загонеУсталые коровы. НебесаСинели, стали звезды разгораться…Тогда, встряхнувши шерстью, оба псаС мест поднялись, готовые сознаться,Что человек несчастнее собак,И разошлись, но порешили так,Чтобы на днях опять им увидаться.1796(Перевод Д. Минаева)

На чердаке

День и ночь – сутки прочь;Так я век проживу.Снится бедность мне в ночь,  –Нищета на яву.Всем я людям чужойИ чужие все мне.Только вечно со мнойТень моя на стене.Мне подруга верна,  –Я подругу ценю,А изменит она,  –Так и я изменю.Я спины никогдаНе согну ни пред кем;  –Только мне-то, нужда,Спину гнешь ты зачем?1796(Перевод Д. Минаева)

Смерть и доктор Горнбук

1Есть много книг, в которых сплошьОт А до ижицы – все ложь.Знавал и в жизни я вельмож,Чья речь полнаЦитат из Библии, и все жВ ней – ложь одна.2Но я хочу, должны вы знать,Одну лишь правду рассказать.И черта можно отрицать,Покуда ночьюНе привелось вам увидатьЕго воочью!2–3Я засиделся вечеркомС Горнбуком, старым звонарем.Он и людей лечил притом.(Для прокормленьяЗаняться лишним ремесломНе преступленье!)3Домой я шел, чтоб лечь в постель,Во мне шумел веселый хмель,Но пьяным не был я, хоть эльИ был на славу;Я всю дорогу помнил цель  –Не слечь в канаву.4Меж тем луна уже взошлаИ на холмы свой свет лила.В ту ночь рогов ее числаЯ счесть не мог:О четырех она была,Не то о трех.5За тем холмом, где поворотК плотине мельничной идет,Пришлось пустить мне палку в ход:Я стал спускатьсяИ шаг за шагом лишь впередМог подвигаться.6Как вдруг, с трезубцем и с косой,Я вижу призрак пред собой.Признаться, стал я сам не свойОт этой встречи,Хоть был мне призрак роковойЕдва по плечи.7И вот ведь, странная черта:Он был – совсем без живота,А тощих ног его четаИмела сходствоС двумя узлами из жгута.Вот ведь уродство!8Я начал: – Смею ли спросить:Мы только стали боронить,А вы – хотите уж косить?Но тень ни слова.– Нам по дороге, может быть?  –Спросил я снова.9.– Я Смерть! – сказал тогда скелет.  –Но не пугайся! – Я в ответ:– Вы не за мной ли? Мой совет  –Не подходите!Добром прошу вас! Если ж нет,Вот нож, глядите!10– Приятель, спрячьте ножик свой!К чему вам ссориться со мной?  –Сказала Смерть. – Мне вас долойС земли убрать  –Легко, как плюнуть. Лучше в бойНам не вступать!11– Ну что ж, – сказал я: – по рукам!Присядем здесь. Я рад вестям,А их известно много вам;По крайней мере,Вы в эти дни то тут, то тамСтучитесь в двери.12– Да. Да, – кивая головой,Сказала Смерть, – своей косойДавно кошу я род людской,Чтоб прокормиться,И я, как люди, день-деньскойДолжна трудиться.13Прошло почти шесть тысяч лет,Как начала я чистить свет;Со мною сладу людям нет,И лишь теперьГорнбук нанес мне сильный вредИ ряд потерь.14Ведь он (чтоб дьявол в порошокЕго скорее истолок!)Во всех лечебниках знаток.Совсем беда мне:В меня и крохотный сморчокКидает камни!15Своим трезубцем и косойВсегда справляюсь я с толпой,Но сталь их сделали тупойИ бесполезнойИскусство лекаря с рукойЕго железной.16Вчера больному нанеслаТакой удар я, что моглаЛюдей сгубить им без числа;Что ж оказалось?Ведь у него вся кость целаПочти осталась!17Неустрашим и полон сил,Горнбук больного сторожил  –И мне трезубец иступил:Он стал – хоть брось!И кочана б он не пробилТеперь насквозь!18Тогда, засаду затая,Схватила косу в руки я  –И зазубрила лишь края:Все было даром!Скорей скалу рука мояСнесла б ударом!19Порой он даже не пойдетСмотреть больного, если тот,Схватив капустный лист, пришлетЕго Горнбуку:Он и по нюху пустит в ходСвою науку.20К своим услугам он собралВесь медицинский арсенал(Как «Отче наш», его он знал):Ланцеты, пилки,Всех видов режущий металл,Всех форм бутылки.21Морская соль, настой рожков,Запас различных порошков:Кора и глина всех сортов,Толченый мел,Труха поджаренных бобов  –Он все имел.22А сколько средств последних дней!Urinus spiritus мышей,Экстракт из усиков клещей,С золой растертых.И ряд подобных же вещейСтоял в ретортах.23– Но, если так, дождется бедМогильщик скоро! Я в ответ:– Ведь не пройдет и двух-трех лет,Как мы кладбищеНачнем пахать: Бедняга Гед!Ты – скоро нищий!24Скелет, залившись смехом, вдругСказал: – Не так-то скоро, друг,Избороздит кладбище плуг!Иного родаВ нем ям подбавится вокругЧрез два-три года.25На одного, что я убью,Горнбук – я клятву в том даю  –Покончит разом с двадцатью;Его пилюлиУложат целую семьюВернее пули.26Тяжелый на руку портнойНеосторожен был с женой;Купил он мази, чтоб больнойПолегче стало:Легла та с болью головной,Да и не встала!27Крестьянин резью заболел;Сын двух овец не пожалелИ у Горнбука взять сумелТакое средство,Что очень скоро сам успелВступить в наследство.28Напиток скверный вздул животУ честной девушки; и вотК Горнбуку бедная идет:Тот скрыл позор,Да так, что ввек уж не найдетЕе наш взор.29Вот образец приемов тех,Какие создали успехГорнбуку. Слишком уж, на грех,Он деньги любит:Отбив моих клиентов всех,Он сам их губит.30Но – ждать не долго! Я не лгу(Пока об этом – ни гугу!),Что хвастунишку съесть могуЯ, как селедку:При первой встрече с ним, врагуЗажму я глотку.31Тут голос призраков глухойПрервал часов церковных бой;Уж было за полночь. ДомойЯ зашагал.А призрак Смерти за горойВдали пропал.1746,Перевод Н. Новича

Робин

Был парень в Кайле. Не беда,Коль я не дам себе трудаРазвить в подробностях, когдаНа свет родился Робин.Беззаботный шелопай,Ныть был Робин неспособен.Беззаботный шелопай,Весельчак был Робин.За год до смерти короля,Едва забрезжилась заря,В день двадцать пятый января,Как свет увидел Робин.Взглянув в ладонь малютке, такКума решила: «Наш толстяк,Поверьте, будет не дурак;Пусть он зовется Робин.Хоть в жизни беды ждут его,Он не погибнет от того,  –Напротив, края своегоСоставит славу Робин.Но (я готова присягнуть!),По всем приметам будет льнутьК другому полу плут… О, будьЛюбимцем нашим, Робин!Хоть много, девушки, средь васНайдется жертв его проказ,  –Есть люди хуже во сто раз…Христос с тобою, Робин!»Беззаботный шелопай,Ныть был Робин неспособен.Беззаботный шалопай,Весельчак был Робин.1746,Перевод Н. Новича

Джон Ячменное Зерно

Три короля из трех сторонРешили заодно:– Ты должен сгинуть, юный ДжонЯчменное Зерно.Погибни, Джон, – в дыму, в пыли,Твоя судьба темна!И вот взрывают королиМогилу для зерна…Весенний дождь стучит в окноВ апрельском гуле гроз,  –И Джон Ячменное ЗерноСквозь перегной пророс…Весенним солнцем обожженНабухший перегной,  –И по ветру мотает ДжонУсатой головой…Но душной осени даноСвой выполнить урок,  –И Джон Ячменное ЗерноОт груза занемог…Он ржавчиной покрыт сухой,Он – в полевой пыли…– Теперь мы справимся с тобой!Ликуют короли…Косою звонкой срезан он,Сбит с ног, повергнут в прах,И скрученный веревкой ДжонТрясется на возах…Его цепами стали бить,Кидали вверх и вниз,  –И, чтоб вернее погубить,Подошвами прошлись…Он в ямине с водой – и вотПошел на дно, на дно…Теперь, конечно, пропадетЯчменное Зерно!..И плоть его сожгли сперва,И дымом стала плоть.И закружились жернова,Чтоб сердце размолоть…………….Готовьте благородный сок!Ободьями скрепленБочонок, сбитый из досок,И в нем бунтует Джон…Три короля из трех сторонСобрались заодно,  –Пред ними в кружке ходит ДжонЯчменное Зерно…Он брызжет силой дрожжевой,Клокочет и поет,Он ходит в чаше круговой,Он пену на пол льет…Пусть не осталось ничего,И твой развеян прах,Но кровь из сердца твоегоЖивет в людских сердцах!..Кто, горьким хмелем упоен,Увидел в чаше дно  –Кричи:– Вовек прославлен ДжонЯчменное Зерно!1796,Перевод Э. Багрицкого.

Веселые нищие (Отрывки)

Листва набегом ржавых звездЛетит на землю, и норд-остСвистит и стонет меж стволами,Траву задела седина,Морозных полдней вышинаВстает над сизыми лесами.Кто в эту пору изнемогОт грязи нищенских дорог,Кому проклятья шлют деревни:Он задремал у очага,Где бычья варится нога,В дорожной воровской харчевне;Здесь Нэнси нищенский приют,Где пиво за тряпье дают.Здесь краж проверяется опытВ горячем чаду ночников.Харчевня трещит: это топотОбрушенных в пол башмаков.К огню очага придвигается ближеБезрукий солдат, горбоносый и рыжий,В клочки изодрался багровый мундир.Своей одинокой рукоюОн гладит красотку, добытую с бою,И что ему холодом пахнущий мир.Красотка не очень красива,Но хмелем по горло полна,Как кружку прокисшего пива,Свой рот подставляет она.И, словно удары хлыста,Смыкаются дружно уста.Смыкаются и размыкаются громко.Прыщавые лбы освещает очаг.Меж тем под столом отдыхает котомка  –Знак ордена Нищих,Знак братства Бродяг.И кружку подняв над собою,Как знамя, готовое к бою,Солодом жарким объят,Так запевает солдат:– Ах! Я Марсом порожден, в перестрелках окрещен,Поцарапано лицо, шрам над верхнею губою,Оцарапан – страсти знак! – этот шрам врубил тесакВ час, как бил я в барабан пред французскою толпою.В первый раз услышал я заклинание ружья,Где упал наш генерал в тень Абрамского кургана,А когда военный рог пел о гибели Моро,Служба кончилась моя под раскаты барабана.Куртис вел меня с собой к батареям над водой,Где рука и где нога? Только смерч огня и пыли.Но безрукого вперед в бой уводит Эллиот;Я пошел, а впереди барабаны битву били…Пусть погибла жизнь моя, пусть костыль взамен ружья,Ветер гнезда свил свои, ветер дует по карманам,Но любовь верна всегда – путеводная звезда,Будто снова я спешу за веселым барабаном.Рви, метель, и, ветер, бей. Волос мой снегов белей.Разворачивайся, путь! Вой, утроба океана!Я доволен – я хлебнул! Пусть выводит ВельзевулНа меня полки чертей под раскаты барабана!  –Охрип или слов не достало,И сызнова топот и гам,И крысы, покрытые салом,Скрываются по тайникам.И та, что сидела с солдатом,Над сборищем встала проклятым.– Encore! – восклицает скрипач.Косматый вздымается волос;Скажи мне: то женский ли голос,Шипение пива, иль плач?– И я была девушкой юной,Сама не припомню когда;Я дочь молодого драгуна,И этим родством я горда.Трубили горнисты беспечно,И лошади строились в ряд,И мне полюбился, конечно,С барсучьим султаном солдат.И первым любовным туманомМеня он покрыл, как плащом.Недаром он шел с барабаномПред целым драгунским полком;Мундир полыхает пожаром,Усы палашами торчат…Недаром, недаром, недаромТебя я любила, солдат.Но прежнего счастья не жалко,Не стоит о нем вспоминать,И мне барабанную палкуНа рясу пришлось променять.Я телом рискнула, – а душуСвященник пустил напрокат.Ну, что же! Я клятву нарушу,Тебе изменю я, солдат!Что может, что может быть хужеСлюнявого рта старика!Мой норов с военщиной дружен,  –Я стала женою полка!Мне все равно: юный иль старый,Командует, трубит ли в лад,Играла бы сбруя пожаром,Кивал бы султаном солдат.Но миром кончаются войны,И по миру я побрела.Голодная, с дрожью запойной,В харчевне под лавкой спала.На рынке, у самой дороги,Где нищие рядом сидят,С тобой я столкнулась, безногий,Безрукий и рыжий солдат.Я вольных годов не считала,Любовь раздавая свою;За рюмкой, за кружкой удалойЯ прежние песни пою.Пока еще глотка глотает,Пока еще зубы скрипят,Мой голос тебя прославляет,С барсучьим султаном солдат!  –…………..Над языками фитилейКружится сажа жирным пухом,И нищие единым духомВопят: – Давай! Прими! Налей!И черной жаждою полноИх сердце. Едкое виноНе утоляет их, а дразнит.Ах, скоро ли настанет праздник.И воздух горечью сухойИх напоит. И с головойОни нырнут в траву поляны,В цветочный мир, в пчелиный гуд.Где, на кирку склоняясь, ТрудСтоит в рубахе полотнянойИ отирает лоб. Но вотСтолкнулись кружки, и фаготЗаверещал. И черной жаждойПылает и томится каждый.И в исступленном свете свечОни тряпье срывают с плеч;Густая сажа жирным пухомПлывет над пьяною толпой…И нищие единым духомОрут: – Еще, приятель, пой!  –И в крик и в запах дрожжевойПевец бросает голос свой:– Плещет жижей пивноюВ щеки выпивки зной!Начинайте за мною,Запевайте за мной!Королевским законамНам голов не свернуть.По равнинам зеленымЗалегает наш путь.Мы проходим в безлюдьиС крепкой палкой в рукахМимо чопорных судейВ завитых париках;Мимо пасторов чинных,Наводящих тоску!Мимо… Мимо…В равнинахВоронье на-чеку.Мы довольны. ВельможеНе придется заснуть,Если в ночь, в бездорожьеЗалегает наш путь.И ханже не придетсяПохваляться собой,Если ночь раздаетсяПеред нашей клюкой…Встанет полдень суровыйНад раздольями тьмы,Горечь пива иногоУж попробуем мы!..Братья! Звезды погасли,Что им в небе торчать!Надо в теплые яслиЗавалиться – и спать.Но и пьяным и соннымЗатверди, не забудь:– Королевским законамНам голов не свернуть!1796,Перевод Э. Багрицкого.

«Боченок пива Биль сварил…»

Боченок пива Биль сварил.И я да Аллен поскорейБежим к нему. И в эту ночьНе сыщешь парня веселей.Всю ночь сидим, всю ночь сидим,Сидим за бочкою втроем,Пьем до зари, пьем до зари,До петухов последних пьем.Три развеселых молодцаСмеясь за кружкой кружку пьем.Бог даст здоровья, – мы ещеНе раз так время проведем.Всю ночь сидим, всю ночь сидим,Сидим за бочкою втроем,Пьем до зари, пьем до зари,До петухов последних пьем.Рогатый месяц уж плыветВысоко в синем небе. ИшьМигает нам: пора домой.Ну нет, голубчик мой, шалишь!Всю ночь сидим, всю ночь сидим,Сидим за бочкою втроем,Пьем до зари, пьем до зари,До петухов последних пьем.Кислятина! кому на умВзбредет идти домой, – глупец!У нас, друг мой, кто после всехЛетит под стол, – тот молодец!Всю ночь сидим, всю ночь сидим,Сидим за бочкою втроем,Пьем до зари, пьем до зари,До петухов последних пьем.1796,Перевод Л. И. Андрусона

«Всё обнял черной ночи мрак…»

Всё обнял черной ночи мрак.Но светел-радостен кабак.Тому, кто пьян, стакан вина  –Свет солнца, звезды и луна.Счет, хозяйка, подавайЗа вино, за вино,Счет, хозяйка, за виноИ еще вина.Жизнь – праздник знатным господамИ холод-голод беднякам.Но здесь для всех почет один.Здесь каждый пьяный – господин.Счет, хозяйка, подавайЗа вино, за вино,Счет, хозяйка, за виноИ еще вина.Святая влага! Я топлюВ ней долю горькую мою:На дне веселье, – пью до дна,Пью и смеюсь… Еще вина!Счет, хозяйка, подавайЗа вино, за вино,Счет, хозяйка, за виноИ еще вина.1796,Перевод Л. И. Андрусона

Лорд Грегори

О, темна эта ночь, непроглядно темна!Ветер воет, как бешеный зверь.Путник бродит в словах перед замком твоим:Лорд Грегори, открой свою дверь!Прогнана́ я отцом – прогнана я за то,Что любила так сильно тебя…Приюти же меня хоть из жалости ты,Если сделать не можешь любя!Лорд Грегори, ужель ты забыл тот лесокНа цветущем речном берегу,Где в первые тебе я открылась в любви,О которой забыть не могу?Сколько раз ты клялся, сколько раз обещал,Что на веки, на веки ты мой!И тебе безгранично вверялася яНеизменной и нежной душой.Лорд Грегори, черство́ твой сердце, черство́,Из железа все чувства твои.Ты, огонь, бороздящий теперь небеса,Успокой ты страданья мои!Гром небесный, тебе отдаю я себяДобровольною жертвой ночной!Но изменника ты пощади, не карайЗа грехи перед небом и мной!Перевод П. Вейнберга (1875)

Тэм О'Шэнтер

Купцов давно уж нет и следу,Давно зашел сосед к соседу,Народ к заставе потянул  –И стих базара шум и гул.И вот – довольны и счастливы  –Уселись мы за кружкой пива,Забыв длину шотландских миль,Ручьи, и мох болот, и пыльДорог, что нас домой ведут,Где доны нас давно, чай, ждут,Где гневно блещут их глаза,На лбу сбирается гроза…Тэм служит нам живым примером,Что нужно днём прощаться с Эром.(Старинный Эр наш всем известен:«Эр, где народ красив и честен»).Ты, Тэм, глупее всех на свете:Ты пренебрёг советом Кэтти!Не говорила-ли она,Что ты – пивной котёл без дна,Что ты – негодник, пустомеля,Пьян вплоть от мая до апреля!Везёшь-ли к мельнику зерно,Пропьёшь и куль с ним за одно!Пойдёшь-ли в кузню за подковой,От кузнеца придёшь с обновой,И даже – просто грех и срам  –Пойдёшь в субботу в Божий храм  –С дьячком напьёшься наканунеСвятого дня… Утонешь в Дуне,Иль – будут ночки потемней  –Утащит ведьма в Элловей.Мистрисс! мне кажется, что, право,Все жёны судят очень здраво,И что ума в том капли нет,Кто презирает их совет!Однако, к делу: в эту ночьНаш Тэм конечно был не прочь,Продавши выгодно скотину,Подсесть к весёлому камину,Где старый друг наш Джони СортерДавно уж пенил добрый портер.А Тэма Джон любил, как брат,И всякий день с ним пить был рад.Темненько стало. До двораОно давно бы уж нора,Да эль так хмелен становился,Что Тэм в хозяйку вдруг влюбился.А Джон молол им разный вздорИ хохотал, как целый хор.Вот дождь пошел, гроза бушует;А Тэм и в ус себе не дует.Забота с зависти взбесиласьИ в кружке с элем утопилась.Но как пчела с лип носит мёд,Так время радость унесёт!Как царь, наш Шэнтер счастлив был,Что злое горе победил.Но радость – мак: цветёт – блестит;Сорвёшь – и венчик облетит;Падёт-ли снег на зыбь пруда  –Блеснёт – и тает навсегда;Так в небе гаснут метеоры,На миг прельщая наши взоры;Так неба ясную лазурьМрачит дыханье зимних бурь.Но время мчится: между-тем,Пока домой собрался Тэм,Пробило полночь. В этот час,Когда последний свет погас,Не дай Господь когда-нибудьНам, грешникам, пускаться в путь!А ветер свищет, воет, стонетИ облака по небу гонит.Так ярко молния блестит,Протяжно глухо гром гремит,Дитя – и тот бы догадался,Что верно дьявол разыгрался.Тэм оседлал кривую Мэг,(На ней он ездил весь свой век)И, несмотря на мрак и грязь,Пустился в путь благословясь.Дорогой он то распевал,То шапку на́ лоб надвигал,Не то смотрел по сторонам.Чтоб не попасться колдунам:Уж скоро будет Элловей,Жилище сов, притон чертей.Но вот уж он и брод минул,Где бедный чэпман утопул.А вот и две сухие ели,Где растянулся пьяный Черли;А здесь, недели две спустя,Нашли убитое дитя;А тут – недавно уж случилось  –У Мёнга тётка утопилась;А там и Дун уж засверкал…Вдруг громче грохот бури стал,Раскати грома чаще, ближе,И змеи молний вьются ниже:То сквозь берёзовых ветвейЯвился страшный Элловей,Сверкнув лучом из каждой щели…Внутри скакали, выли, пели.О, Джон Ячменное-Зерно,Как ты отважно и сильно!Мы с водки так-то храбры станем,Что чёрту прямо в харю взглянем!А так-как Тэм всё эль тянул,То чёрта верно-б не струхнул.Вдруг Мэг, как вкопанная стала:Тэм ей кулак – она заржалаИ мчится прямо на огни.Что ж там увидели они?При блеске свечек и луныПлясали черти, колдуны  –Да не французские кадрили,А просто – джиг, горнпайп да рили.На подоконнике в прихожейСидел Ольд-Ник с звериной рожей  –Косматый пёс – и с ревом, свистом(Он у чертей был бандуристом)Давил волынку, что есть силы:Тряслись подгнившие стропилы.У стен стояли там два гроба,Окружены чертями оба;А сам мертвец, в одежде белой,В руке холодно-посинелойДержал свечу… Но еще то лиУвидел Тэм наш на престоле?Там, меж преступников казнённых,И двух младенцев некрещённых,Злодей зарезанный лежалИ, рот разинув, издыхал.Потом лежал палаш кровавый,Томагаук и ножик ржавый,Которым – даже грех сказать  –Зарезал сын родную мать…И видно, как к кровавой сталиСедые волосы пристали.А там – три трупа адвокатов,Как платья нищего, в заплатах,И столько разных харь и рож,Что им и рифм-то не найдёшь.Наш Тэм стоит полуживой,А там всё громче свист и вой;Ревёт, трубит владыка Ада,И черти пляшут до упада,А с ними старые яги,Кто без руки, кто без ноги,Швырнув засаленные шали,В одних рубашках танцевали.Ну, Тэм, скажи мне без издевки,Что если б там всё были девки,Да не в фланелевом тряпье,А в чистом тоненьком белье?Я прозакладывать готовВсё, что ты хочешь, что штановНе пожалеть стащить бы с ляжек,Чтоб хоть взглянуть на этих пташек.Но и яги и колдуныТак были дряблы и смешныИ так вертелись на клюках,Что хоть кого бы пронял страх.Но Тэм хитёр: меж гадких рожейСейчас одну нашёл моложе.(Она была здесь в первый раз,Хоть много сделала проказНа взморье Кэррика. Глядишь,То подгрызёт ячмень, как мышь,То со двора бычка сведёт,То лодку в щепки разобьёт.)Ея худая рубашонка,Как у трехлетнего ребёнка,Была и куца и толста  –Ну, из пайслейского холста.Не знала то старушка Гренни,Когда она для крошки НенниЗа шиллинг – всё её добро  –Холста купила в Вильборё.Здесь, Муза, мы должны расстаться:Тебе ведь верно не удастсяВоспеть, как нагло стала НенниТеперь вывёртывать колени.Наш Тэм стоял, как бы прикован,Бесовской пляской очарован,Как вдруг сам мистер СатанаСпрыгнув с высокого окна,Так стал кувыркаться, пострел,Что Тэмми мой не утерпелИ крикнул: «Славно, старый Ник!»Тут всё потухло в тот же миг.И Мэг не сделала и шага,Как вся бесовская ватагаЗа ней пустилась. Как норойЛетит, жужжа, пчелиный рой,Как мышку кот подстерегает,И – цап-царап: за нос хватает,Или толпа бежит, как скороЗаслышит крик: «держите вора!»Так Мэг пустилась, а за нейВатага леших и чертей.Ах, Тэм! ах, Тэм! попал в беду  –Поджарит чёрт тебя в аду!И Кэт тебя уж не дождётся  –Кот вдовий чепчик шить придётся.Мчись, Мэг, пока не упадёшь  –Ты счастье Шэнтера несёшь!Скорей на мост, не то так к броду:Чёрт не летает через воду.Или тебе твой хвост не мил?Но, ах и хвоста и след простыл.Опередив всю чертовщину,Ей Пенни прыгнула на спину,И уж у самого моста  –У Мэгги не было хвоста.Наш Тэм, от страха чуть живой,Приехал к утру уж домой.Но Мэгги… ах, восплачем, Муаа!На веки сделалась кургуза.Ну, а теперь-то не пора-лиНам приступить уж и к морали?Кто любит лишнее хлебнуть,Да к куцым юбкам заглянуть  –Смотри, чтоб с ним того ж не было,Что с там о'шентровой кобылой.Перевод В. Костомарова (1875)

Субботний вечер поселянина

Ревел ноябрь; в долине злилась вьюга;Холодный день ненастно догорал;И, весь в грязи, отпряжен вол от плуга,И чёрный грач на кочке задремал.Поселянин сегодня допахалУчасток свой и. кончивши работу,Мотыку, лом и заступ свой прибрал,И через лес, по топкому болоту,Спешит домой – и рад, что с плеч долой заботу.Вот на холме, под тенью старой ивы,Его изба уютная видна  –И пахарь к ней спешит нетерпеливо.Там у огня, детьми окружена,Уж ждёт его радушная жена,И всё в избе как будто улыбалось:В ней жизнь текла так мирна и честна́,Что у огня невольно забиваласьЗабота жгучая, и бедность, и усталость.Вслед за отцом, полчасом лишь позднее,И сыновья приходят из села:Один пахал; другой, посмышленнее,На ярмарке улаживал дела.Потом и Джен из города пришла:Как не прийти, когда на ней обнова!Но если б Джен семью в нужде нашла,Поверьте мне, что, не сказавши слова,Трудом добытое сейчас отдать готова.Все на лицо; весёлый, откровеннойО новостях идёт у них рассказ  –И у огня, в семье благословенной,Стрелой летит, как миг, за часом час.Старик-отец с детей не сводит глаз  –И люб ему их лепет бестолковой;А мать меж тем, иглой вооружась,Спешит, чтоб сын был к празднику с обновой:Из платья старого кроит камзольчик покой.Отец и мать заботливо старалисьУкоренять любовь к добру в сердцахСвоих детей; забав они чуждалисьИ средства жить искали лишь в трудах.«Премудрости начало – Божий страх;Лишь он один к стезе добра приводит;Помолимся: да в жизненных путяхНас Божий перст повсюду руководит!Кто ищет Господа, всегда Его находит.»Чу! в дверь стучат почти за Дженни следом;Уж знает Джен, что значит этот стук,И говорит: «Я встретилась с соседом,Он шёл со мной до дому через луг…Одной так страшно там идти… И вдругВся вспыхнула… Любви румянец алыйОтца встревожил; но его испугПрошёл сейчас же: гость их запоздалый(Он знал его давно) был скромный, честный малый.И гостя Джен с улыбкой ясной вводит:Его смутил родных пытливый взор…Но вот старик сейчас же с ним заводитО ферме их подробный разговор  –И хвалит рожь, ячмень и скотный двор…И с радости застенчиво краснеетСтыдливый гость. «Молодчик не хитёр»,Смекает мать: «вот, видишь, как робеет!Ну, да и видно, Джен держать себя умеет.»Любовь! блажен тот, кто тебя изведал!Восторг сердец! без меры благодать!Что, если б Бог отрады этой не дал?Но опыт мне теперь велит сказать,Что если Бог благоволил нам датьОтрады миг в юдоли безнадежной,То этот миг – его так сладко ждать  –Когда сидишь в томленьи страсти нежнойС стыдливой девушкой под ильмой белоснежной.И где же тот, что образ Божий носит,Тот, в чьей груди живое сердце есть,И между-тем коварно Дженни бросит?Тот, чья любовь – была б обман и лесть?Где тот злодей? Или быть-может честьИ совесть – всё давно уже в изгнаньи?Позор тому, кто может перенестьПечаль отца и матери страданья,И видеть жертв своих без слёз, без состраданья!Но стол накрыт и уж паррич здоровый,Родное блюдо Скоттии, их ждёт,И сливки, дань единственной коровы,Что, чай, траву в хлеву теперь жуёт…Хозяйка-мать приветливо несётДля гостя сыр, про случай сбережённый,И говорит, что ровно минул годЕму, когда цвести стал лён зелёный  –И хвалит жёлтый сыр наш юноша влюблённый.Вот ужин кончен; дети у каминаУселись все – и старец обнажилТогда свои священные сединыИ пред собой с молитвой положилСвятую Библию, которой дорожилЕго отец… В ней он открыл сначалаТу песнь, что в славу Бога вышних силВ сионском храме некогда звучала;А мать «помолимся!» торжественно сказала.Тогда, стремясь к одной и той-же цели,Все в лад поют они псалом святой…И, может-быть, они песнь «Донди» пели,Суровый гимн, с которым в смертный бойСвои полки водил Эльгин герой…Как сладок ты и твой напев священный,Гимн гор родных! В сравнении с тобойБездушна песнь Италии растленной:Та нежит слух, а ты – хвала Творцу вселенной.Потом рассказ о первом человекеСтарик-отец семье своей читал;Как Моисей с исчадьем АмалекаСвятую брань вести нам завещал;Как царь-певец пред Господом рыдал,Увидев меч, простёртый над Солимом;Как Иов жил, безропотно страдал,Иль, как, горя в огне неопалимом,Пророк был пламенным восхищен серафимом.Или о том, как язвами своимиГосподь хотел мир грешный искупить;Как Тот, что там несёт второе имя,Здесь не имел где голову склонить;Как всюду шли потом благовеститьАпостолы с спасительным законом,Как-тот, что был на Патмос сослан жить,Зрел ангелов, паривших над Сионом,И слышал грозный суд над блудным Вавилоном.О, Царь небес! Колени преклоняетСупруг, отец с мольбою пред Тобой:Торжественно молитва возлетаетНа небеса, за радостной мечтой,Что встретим мы друг друга в жизни той,Где больше нет ни слёз, ни воздыханья,Где будем петь все вместе гимн святойИ где, в лучах небесного сиянья,Свершится некогда блаженных душ слиянье.Тогда с детьми старик-отец прощался,И на покой их всех благословлял;Когда ж один с женою оставался,Он снова в прах главу свою склонялПред Тем, кто птиц согрел и напиталИ в блеск одел цветки весенних лилий.Чтоб Он им всем насущный хлеб послалЧтоб все Его боялись и любилиИ все Его завет в сердцах своих хранили.Перевод В. Костомарова (1875)