Песни

fb2
Городницкий Моисеевич Александр

Сборник песен Александра Городницкого.


Предложения по изменению и дополнению книги направляйте по адресу stribog24031973@gmail.com

Об авторе

Городницкий Александр Моисеевич родился 20 марта 1933 г. в Ленинграде, в настоящее время живёт в Москве.

Пережил блокаду. Окончил факультет геофизики Ленинградского горного института им. Г. В. Плеханова (1957). Геолог, океанолог, поэт. Доктор геолого-минералогических наук. Работал в НИИ геологии Арктики, в геологических партиях в районе Игарки, начальником геологического отряда в Туруханском крае. С 1962 г. плавает на исследовательских судах. Принимал участие во многих океанологических экспедициях как сотрудник Института океанологии им. Ширшова АН СССР. Автор более 130 научных работ, статей в журналах.

Член Союза писателей СССР (1972). Пишет песни с 1953 г. Лауреат конкурса туристской песни I Всесоюзного похода молодёжи в Бресте в 1965 г., I Всесоюзного конкурса на лучшую туристскую песню в 1966 г. и др.

Член и председатель жюри многих фестивалей, в том числе — Грушинского.

From First to Last

 Белый Ладожский лёд под мостами плывёт — Как влюблённому сердцу помочь. Патефон за стеной, шумный бал выпускной И за окнами белая ночь. Торопись же покуда поют соловьи, Пока счастьем наполнена грудь, Ведь от первой любви до последней любви Всё короче становится путь. Ты менял города, ты из рейса всегда Торопился вернуться домой, Но любовь вот беда растворяла вода, Как кильватерный след за кормой. Ты как хочешь живи, куда хочешь плыви, Одного лишь дружок не забудь, Что от первой любви до последней любви Всё короче становится путь. Вновь дорогой ведом покидаешь ты дом Всё начать собираясь с нуля, Но стучит метроном и кружит за окном Первый снег застилая поля. Сколь душу надеждой свою не трави Не сумеешь судьбу обмануть, А от первой любви до последней любви Всё короче становится путь.

А женщина уходит от тебя…

 Еще в застолье пьют за вас друзья, Но от беды грядущей нет спасенья, И предсказать приход ее нельзя, Как предсказать нельзя землятресенье. А ветерок, речную гладь рябя, Кружит листву над городом окрестным, А женщина уходит от тебя, Хотя тебе об этом неизвестно. Где и когда все сделалось не так, Уже неважно, поздно лезть на стену, Вся жизнь твоя, как стершийся пятак, С ее уходом потеряла цену. Стремись вперед, противника дробя, Бойцовские оттачивая свойства, А женщина уходит от тебя, Ей дела нет для твоего геройства. Она уходит, гений красоты, На световые наступая пятна, Ее теперь уже не в силах ты, Схватив за плечи, повернуть обратно. И грянут трубы, миру раструбя Еще недавно бывшее секретом, Что женщина уходит от тебя, И жизнь твоя кончается на этом.

А на Арбате

 А на Арбате падает снежок, Летит снежок, становится порошей. Хоть говорят, что был я парень-жох, А был я парень всё-таки хороший. А не художник я и не артист — Все специальности мне эти плохи. А мой трёхпалый в бога-душу свист Запомнят дворники моей эпохи. А умер я от раны ножевой, Но мой конец никто не замечает. Я носом вниз лежу на мостовой, Где птицы белые полёт кончают. А на Арбате падает снежок, Летит снежок, становится порошей. Хоть говорят, что был я парень-жох, А был я парень всё-таки хороший.

А Пушкина не пустят за границу…

 А Пушкина не пустят за границу — От «А» до «Ю»: Ни в Лондон, ни в Венецию, ни в Ниццу, Ни в Падую. Не даст ему гулять по белу свету Империя, Поскольку у жандармов к нему нету Доверия. Ах, Пушкина нельзя сильней ударить. Тоска сильна. И пишет Пушкин письма государю Искательно. Окрестные губернии убоги — Сойти с ума! Шлагбаумы, размытые дороги — Чума, чума… Друзей твоих уводят по этапу. Эх, визу бы, Покуда к Бенкендорфу тебя в «лапу» Не вызвали! Заслужишь ты, лишь стоит постараться, Прощение, И власть тебе устроит с иностранцем Общение.

А это всё останется не нам…

 С тобой всегда мечтали не о кайфе ли, Во всех домах, что были на пути. Мы в Сан-Франциско, Ленинграде, Хайфе ли Всегда мечтали дом свой завести. Но за ночлег не выписав квитанции, Несет нас утро к новым временам. Поют гудки на близлежащей станции, А это всё останется не нам. Свои жилища обживая утлые В чужих домах над пропастью во ржи Мы обрастали кучей всякой утвари Тарелки, вилки, ложки и ножи. Но не того как видно люди сорта мы, Чтобы поверить комнатным стенам. Пойдёт позёмка над аэропортами, А это всё останется не нам. Остановитесь часики пожалуйста, Не разрушайте будущий наш дом. Готовы жить в отличие от Фауста В любом краю и времени любом. Но нам судьба глядит в затылки пристально, Осенний шторм кружится по волнам, Поют гудки у близлежащей пристани, А это всё останется не нам. Когда-нибудь, я знаю, где-бы ни были С тобой мы станем счастливы вполне. Обзаведемся мебелью и книгами, И занавес повесим на окне. Но держит осень нас ладошкой цепкою, В окне вороний не смолкает гам, Колокола поют над ближней церковью, А это всё останется не нам.

Абхазия

 Нужна ль иная пища для ума, Когда война грохочет у порога? В Абхазии разбитые дома И мертвая железная дорога. И горечь незабывшихся утрат, По-прежнему невыносимо близких. Стоит Сухуми, словно Сталинград, В развалинах и скорбных обелисках. И слышится гудение шмеля Над вешками помеченною зоной, Где зарастают минные поля Амброзией, пронзительно зеленой. Холодный пепел выжженных квартир, Безлюдный берег, окаймленный пеной. Бог разделил окрестный этот мир На довоенный и послевоенный, Сухой лепешкой жизнь переломив, Струну чонгури заново настроив, И быль, преобразованная в миф, Из жертв недавних делает героев. Историк, вспоминая старину, О наших временах напишет честно, Где первую абхазскую войну Он будет путать со второй чеченской. Страна души, вершины в серебре! Не дай ей снова, Господи, случиться Заложницей в невидимой игре, Где все партнеры на руку нечисты! Но длится день, и тает снег в горах, И пахарь принимается за дело, И школьники на шумных вечерах Поют стихи Фазиля Искандера. А солнце, устремленное в зенит, В соленом отражается настое, И тостами заздравными звенит Бескрайнее абхазское застолье.

Австралия

 Перечитываю снова как поэму Эту землю пробудившись поутру, Где гуляет на свободе страус эму И стремительное скачет кенгуру. Здесь улыбкою сияет каждый встречный, Жизнь спокойна как широкая река. Хороша страна Австралия конечно, Только очень отовсюду далека. Мы с тобой не отыскали места ближе, Где надежно бы мы выстроили дом, Потому что ни в Москве и ни в Париже Мы по-видимому счастья не найдём. Мы свыкаемся здесь с блеяньем овечек, С тёплым запахом парного молока. Хороша страна Австралия конечно, Только очень отовсюду далека. Не забудутся покуда не умру я Эти тёплые заморские края. Если жизнь мне подарили бы вторую, Я Австралию бы выбрал для житья. Ах как жаль что мы устроены неверно, Что отпущены нам дни а не века. Хороша страна Австралия безмерно, Слава Богу отовсюду далека.

Азербайджан

 Зеленый с синевою флаг, Хребты в снегу. С тобой проститься всё никак Я не могу.       Поёт прощальная зурна,       Нам вылет дан.       Прощай зеленая страна       Азербайджан. Спасибо Каспий за красу, Воды стекло. С собой навеки унесу Твоё тепло.       Сегодня я и без вина       Тобою пьян,       Моя зеленая страна       Азербайджан. Прощай Биджан, прощай Баку, Прощай Мелик. Себя от мысли отвлеку, Что я старик.       Ты как лекарство мне дана       От старых ран,       Моя зеленая страна       Азербайджан. Мой век кончается и пусть Осталась треть, Я у ашотов научуть Как надо петь.       Звенит бессмертная струна       В сердцах кружа.       Прощай зеленая страна       Азербайджан. Пусть голова моя как снег И даже кровь, С тобой останется навек Моя любовь.       И будешь ты погружена       В цветной туман,       Моя любимая страна       Азербайджан.       Уходишь ты погружена       В цветной туман,       Моя зеленая страна       Азербайджан.

Азяково

 Есть в Поволжье деревня Азяково, Что оставила в памяти след Довелось ее жителям всякого Повидать за полтысячи лет. Покосились избушки убогие, Обветшалая школа пуста, Столбовой не увидеть дороги ей, Возрождающей эти места. Только есть той деревне похвастать чем Меж безлюдных лесов и болот — Пчеловод по фамилии Ласточкин Славу новую ей создаёт. Год из года писал, слово за слово, Родословную каждому он. От татарского царства Казанского До колхозных суровых времен. Где для этого черпаешь силы ты? Честь и слава тебе, пчеловод, Потому что живем мы, как сироты, Позабывшие племя и род. Где сегодня отыщите села вы, Что сложились из близкой родни? Светлой роще и дубу веселому Поклоняться привыкли они. Под осенними злыми ветрищами, Под метелью марийской зимы Ее жители кажутся нищими, А выходит, что нищие мы. И стоит та деревня Азяково, И шумит над деревней листва. А вокруг все живут одинаково, Своего не упомнив родства.

Алия

 Алия, моя, Алия, Час решительный настаёт, Круто вьётся тропа твоя, Начиная второй исход.       Позабудь о своей судьбе,       Откажись от былых затей.       Время думать не о себе,       Время просто спасать детей. От Московский скупых щедрот Не надейся свой скарб спасти. Всё отнимет Аэрофлот, Или Венгрия по пути.       Только то, что возьмёшь в пальто,       Только то, что снесёшь в руках,       Но сегодняшний страх зато       Будет в жизни последний страх. Не оглядывайся назад Над заоблачной пеленой. Вниз, где тускло горит, как ад, Шереметьевский порт ночной.       Обречён этот Чёрный Град,       Не дождётся дружка Ассоль,       Не оглядывайся назад,       А не то превратишься в соль. Непонятна чужая речь, Будет плакать ночами сын. Будет горло и душу жечь Беспощадный сухой хамсин.       О покинутом не стенай,       Будут счастливы все они.       Восхождение на Синай,       Восхождение на Олимп. Алия, моя, Алия, До рассвета тужу о том, Неужели смогу и я Отправляться твоим путём.       Дым пожара со всех сторон,       Ветер воли свистит в ушах,       И коварно мне шепчет он,       Что мол труден лишь первый шаг.

Анатолию Рыжикову

 Толя Рыжиков, мой одноклассник, Что с надеждою смотрит в тетрадь, Школьных лет бесконечные басни Бесполезно теперь вспоминать.       В полумраке вечернего часа       Старых песенок мы не поем.       Мы на снимке десятого класса       Остаемся сегодня вдвоем. Одноклассник мой, Рыжиков Толя, Мой седой невеселый дружок, Всё, чему обучали нас в школе, Оказалось нам после не впрок.       Помогали нам в жизни едва ли       За прошедшие наши года       Эти книги, что в детстве читали,       Что дарили друг другу тогда. Не вернуть миновавшие даты, Увлечений сердечный ожог. Над тобою цветные закаты, Надо мною московский снежок.       Но у линии неба причальной       Мы наивно надеемся вновь,       Что улыбкою светлой прощальной       Нам блеснет на закате любовь. Толя Рыжиков, мой однокашник, Нам не сделаться юными впредь. Мы с тобою теперь старикашки, Если в зеркало вдруг поглядеть.       Но холодной осенней погоде       Нам не стоит сдаваться пока,       Наша память еще не подводит,       И перо не роняет рука.

Английский канал

 Над Английским каналом огни, Над Английским каналом туманы. Ах, зачем до тебя все считаю я дни, — Наши встречи редки и обманны. Снова чайка кружится, трубя, Над негромкой вечерней волною. Ах, зачем, ах, зачем так люблю я тебя, Когда нет тебя рядом со мною? Цвет на серый меняет вода, И становятся звезды на место. Ах, зачем ты судьбой одинокой горда — Не жена, не вдова, не невеста? Над Английским каналом огни, Над Английским каналом туманы. Ах, зачем мы с тобой в этом мире одни, Ах, зачем мы с тобой постоянны?

Антарктида

 Однообразная картина Полей безжизненного льда. На что нужна нам Антарктида? Здесь не построишь города. В её ночи пустой и чёрной Любая жизнь не дорога. Зачем штурмуем мы упорно Её безлюдные снега? Желание всех заткнуть за пояс Не может кончится добром — На что нам нужен южный полюс, Ведь мы на севере живём. Здесь бесполезно сеять зёрна, Здесь нет ни друга ни врага. Зачем штурмуем мы упорно Её колючие снега? Сидеть бы дома лучше тихо, Любить детей своих и жен. На что нужна нам Антарктида? Куда мы лезем на рожон? Не разрешить с природой спор нам В краю где холод и пурга. Зачем штурмуем мы упорно Её пустынные снега?

Атлантида

 Атлантических волн паутина И страницы прочитанных книг… Под водою лежит атлантида — Голубого огня материк. А над ней пароходы и ветер, Стаи рыб проплывают над ней. Разве сказки нужны только детям?! Сказки взрослым гораздо нужней. Не найти и за тысячу лет нам, Объясняют ученые мне, Ту страну, что пропала бесследно В океанской ночной глубине. Мы напрасно прожектором светим В этом царстве подводных теней. Разве сказки нужны только детям? Сказки взрослым гораздо нужней. Век двадцатый, войною палимый, — Смерть прикинется теплым дождем… Кто нам скажет, откуда пришли мы? Кто нам скажет, куда мы уйдем? Кто сегодня нам сможет ответить, Сколько жить нам столетий и дней? Разве сказки нужны только детям?! Сказки взрослым гораздо нужней. И хотя я скажу себе тихо: «Не бывало ее никогда», Если спросят: «Была атлантида?» Я отвечу уверенно: «Да!» Пусть поверят историям этим. Атлантида… Ведь дело не в ней. Разве сказки нужны только детям? Сказки взрослым гораздо нужней.

Атланты

 Когда на сердце тяжесть И холодно в груди, К ступеням Эрмитажа Ты в сумерки приди, Где без питья и хлеба, Забытые в веках, Атланты держат небо На каменных руках. Держать его махину Не мёд со стороны. Напряжены их спины, Колени сведены. Их тяжкая работа Важней иных работ: Из них ослабни кто-то — И небо упадёт. Во тьме заплачут вдовы, Повыгорят поля, И встанет гриб лиловый, И кончится Земля. А небо год от года Всё давит тяжелей, Дрожит оно от гуда Ракетных кораблей. Стоят они — ребята, Точёные тела, Поставлены когда-то, А смена не пришла. Их свет дневной не радует, Им ночью не до сна. Их красоту снарядами Уродует война. Стоят они, навеки Упёрши лбы в беду, Не боги — человеки, Привыкшие к труду. И жить ещё надежде До той поры, пока Атланты небо держат На каменных руках. 1965

Ах, как у времени нашего…

 Ах, как у времени нашего норов суров! Дня не пройдет, чтоб какой-нибудь дом не разрушить. Скоро не будет арбатских зеленых дворов, Скоро не будет арбатских веселых старушек. Ах, как стремительно мы убегаем вперед, — Что нам теперь деревянных домишек обломки? Что доживает, само постепенно умрет, То, что само не умрет, доломают потомки. Годы уходят, состаримся скоро и мы, — Смена идет нам, асфальтом на смену брусчатке, — Дети скрипящей и снежной арбатской зимы, Дети исчезнувшей ныне собачьей площадки. Буду некстати теперь вспоминать перед сном Солнечный мир тишины переулков, в которых Не уважают газеты и свой гастроном И уважают соседей, собак и актеров. Будет глаза мои радовать липовый цвет, Будут кругом улыбаться забытые лица. Нет разрушенья в помине, и времени нет, Да и войны никакой, говорят, не случится. Ах, как у времени норов сегодня суров! Дня не пройдет, чтобы что-нибудь в нас не разрушить. Скоро не будет арбатских зеленых дворов, Скоро не будет арбатских веселых старушек.

Ах, Канада, Канада…

 Край далёкий с листвою зеленой, Где закат полыхает пунцов, Под густые тенистые клёны Ты усталых прими беглецов.       Ах, Канада, Канада, Канада,       Ниагарской воды канонада,       Золотые цвета листопада       И крутой океанский прибой.       Ах, Канада, Канада, Канада,       Где любому живётся как надо,       Ты надежда моя и отрада,       Никогда не расстанусь с тобой. Я вдыхаю твой воздух морозный На безлюдные глядя поля, И покажется вдруг что не поздно Жизнь начать как страницу с нуля.       Ах, Канада, Канада, Канада,       Устремленная вдаль автострада,       Необъятного леса прохлада,       И сияние зимы голубой.       Ах, Канада, Канада, Канада,       Где любому живётся как надо,       Ты надежда моя и отрада,       Никогда не расстанусь с тобой. Всё отдам что имел я на свете, Пусть вскипает волна за бортом, Чтобы стали счастливыми дети, Были счастливы внуки потом.       Ах, Канада, Канада, Канада,       Ниагарской воды канонада,       Золотые цвета листопада       И крутой океанский прибой.       Ах, Канада, Канада, Канада,       Где любому живётся как надо,       Ты надежда моя и отрада,       Никогда не расстанусь с тобой.

Ах, не ревнуй…

 Ах, не ревнуй меня к девке зеленой, А ты ревнуй меня к воде соленой. Ах, не ревнуй меня к вдове дебелой, А ты ревнуй меня к пене белой.       Закачает вода, завертит,       Все изменит в моей судьбе,       Ах, зацелует вода до смерти,       Не отпустит меня к тебе. Ах, не ревнуй меня к ласке дочерней, А ты ревнуй меня к звезде вечерней. Ах, не ревнуй меня к соседке Райке, А ты ревнуй меня к серой чайке.       Только чайка крылом поманит —       И уйду от любви твоей,       Ах, пусть сегодня она обманет —       Завтра снова поверю ей. Ах, не ревнуй меня к глазам лукавым, А ты ревнуй меня к придонным травам. Ах, не ревнуй меня к груди налитой, А ты ревнуй меня к песне забытой.       Мне бы вовсе ее не слушать,       Как услышу — дышать невмочь,       Ах, снова песня источит душу       И из дома погонит прочь. Ах, не ревнуй меня к девке зеленой, А ты ревнуй меня к воде соленой. Ах, не ревнуй меня к вдове дебелой, А ты ревнуй меня к пене белой.       Закачает вода, завертит,       Все изменит в моей судьбе,       Ах, зацелует вода до смерти,       Не отпустит меня к тебе.

Аэропорты девятнадцатого века

 Когда закрыт аэропорт, Мне в шумном зале вспоминается иное: Во сне летя во весь опор, Негромко лошади вздыхают за стеною, Поля окрестные мокры, На сто губерний ни огня, ни человека… Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Сидеть нам вместе до утра, — Давайте с вами познакомимся получше. Из града славного Петра Куда, скажите, вы торопитесь, поручик? В края обвалов и жары, Под брань начальства и под выстрелы абрека. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Куда ни ехать, ни идти, В любом столетии, в любое время года Разъединяют нас пути, Объединяет нас лихая непогода. О, как к друг другу мы добры, Когда бесчинствует распутица на реках!.. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Какая общность в этом есть? Какие зыбкие нас связывают нити? Привычно чокаются здесь Поэт с фельдъегерем — гонимый и гонитель. Оставим споры до поры, Вино заздравное — печали лучший лекарь. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Пора прощаться нам, друзья, — Окошко низкое в рассветной позолоте. Неся нас в разные края, Рванутся тройки, словно лайнеры на взлёте. Похмелье карточной игры, Тоска дорожная да будочник-калека… Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! 1971

Бакинский двор

       На одной килетка попугай сидит,       На другой килетка его мать плачит.       Она ему любит она ему мать,       Она ему хочет к сердце прижимать.       Туч-туши, туч-туши, мадам попугай,       Туч-туши, туч-туши, один билет дай. Видно не случайно с недалёких пор Снится мне ночами мой Бакинский двор, Вспоминаю робко давнее житьё, Сохло на веревках пёстрое бельё, Пахло нефтью море рядом за стеной. В радости и в горе, в стужу или в зной Поровну делили сто пятнадцать душ, Розочка и Лиля, тётя Вартануш. Двор будили сонный утром к нам спеша Продавцы мацони или лаваша, Брезжили с востока первые лучи, Разбивали стёкла меткие мячи. Облаков в оконце светлая гряда, Ярче были солнце, небо и вода, Белых чаек крылья, пароходный крик, Ссорились, мирились, делали шашлык. От судьбы суровой прячась словно вор Вспоминаю снова мой Бакинский двор. Жизни половина не вернётся вновь, Разливались вина, проливалась кровь. В мире заоконном самолётный гуд, Во дворе знакомом незнакомый люд. В край тот, сердцу милый, нынче не дойти, Свежие могилы поперёк пути.       Туч-туши, туч-туши, мадам попугай,       Туч-туши, туч-туши, один билет дай.

Баку

 Этот город картинкой из сказки Неожиданно вспомнится мне, Там Луною сияющий Каспий Пахнет нефтью добытой на дне. Этот город преградой зеленой Постоянно стоит на пути, По торговой и по телефонной В сотый раз предлагая пройти. Невеселые мысли откиньте На чужбине и в дальнем пути, Потому-что Бакинец Бакинца Где угодно сумеет пойти. Без чужого прохожего люда Улыбнётся земляк земляку, Посидим-ка дружок за Армудом И припомним далёкий Баку. Под Парижскою острою крышей Или в Хайфе придя по песку, От подруги я снова услышу: «Этот город похож на Баку». На базаре, где запахи киндзы И у края морской синевы, Видит мир она глазом Бакинским, Для меня недоступным увы. Братства этого, сколько ни бился, До сих пор разгадать не могу. Я завидую тем кто родился На лазурном его берегу. Над прибойною белою пеной Новой песни рождая строку, Пусть кружится всегда во вселенной Этот глобус с названием Баку.

Банковский мостик

 Не просто пролог отличить от финала, — Всё так же звенит под ногою булыжник, И можно, склонившись над краем канала, Подумать, что время стоит неподвижно,       Баюкая тёмных домов отраженья,       И снова мы мальчики, а не мужчины,       Над мутной водою, лишённой движенья,       В которой свои не увидишь морщины. Над гаванью близкой кричат альбатросы, И ветер приходит на прежние круги. Грифоны, зубами зажавшие тросы, Недвижно сидят, отражаясь друг в друге.       И вновь под рукою, как в школьные годы,       Крыла золотого поверхность литая.       Не все улетели от хмурой погоды, —       Вот звери крылатые не улетают. Неправда, что входим мы лишь однократно В бегущую воду, — не дважды, не трижды, — Всего-то и дела — вернуться обратно В число отражений её неподвижных.       Всего-то и дела — вглядеться получше       В глубины зеркал, где над золотом шпицей       В мохеровом облаке солнечный лучик       Мерцает забытой в вязании спицей.

Бахайский храм

 У вершины Кармель, где стоит монастырь кармелитов, У подножья её, где могила пророка Ильи, Где, склоняясь, католики к небу возносят молитвы И евреи, качаясь, возносят молитвы свои, Позолоченным куполом в синих лучах полыхая, У приехавших морем и сушей всегда на виду, Возвышается храм новоявленной веры Бахаи Возле сада, цветущего трижды в году. Этот сказочный храм никогда я теперь не забуду, Где все люди живут меж собой в постоянном ладу. Одинаково чтут там Христа, Магомета и Будду, И не молятся там, а сажают деревья в саду. Здесь вошедших, любя, обнимают прохладные тени, Здесь на клумбах цветов изваянья животных и птиц. Окружают тебя сочетания странных растений, Что не знают границ, что не знают границ. Буду я вспоминать посреди непогод и морозов Лабиринты дорожек, по склону сбегающих вниз, Где над синью морской распускается чайная роза И над жаркою розой недвижный парит кипарис. Мы с тобою войдём в этот сад, наклонённый полого, Пенье тихое птиц над цветами закружится вновь. И тогда мы вдвоём осознаем присутствие Бога, Ибо Бог есть любовь, ибо Бог есть любовь. 1991

Беженцы-листья

 Беженцы-листья, гонимые ветром. В сером окне догорает звезда. Киевской линии синяя ветка Гонит в дождливую ночь поезда. Снова торопит кого-то дорога, Даль расцветив желтизною монет, В поисках родины, в поисках Бога, В поисках счастья, которого нет. К югу летят перелётные птицы, Тянутся листья за ними вослед. В дальние страны легко им летится… Мне только ветра попутного нет, — Сколько бы ни сокрушался, растерян: Время не то и отчизна не та, — Я не из птиц, а скорей из растений — Недолговечен полёт у листа. Поздно бежать уже. И неохота. Капли, не тая, дрожат на стекле. Словно подруга печального Лота, Камнем останусь на этой земле. Теплится утро за тёмною шторой, И наступает пора холодов… Слышу, как сердце тревожное вторит Дальнему стуку ночных поездов. 1993

Боюсь запоздалой любви…

 Боюсь запоздалой любви, Беспомощной и бесполезной. Так детских боятся болезней, Сокрытых у взрослых в крови. Боюсь запоздалой любви, Щемящей её ностальгии. Уже мы не станем другими, Как годы назад ни зови. Был потом посолен мой хлеб. И всё же, уставший молиться, Боюсь я теперь убедиться, Что был я наивен и слеп. Когда на пороге зима, Высаживать поздно коренья. Милее мне прежняя тьма, Чем позднее это прозренье. Боюсь непрочитанных книг, Грозящих моим убежденьям, — Так кости боится старик Сломать неудачным паденьем. 1987

Брусника

 Ты мне письмо прислать рискни-ка, Хоть это всё, конечно, зря. Над поздней ягодой брусникой Горит холодная заря. Опять река несёт туманы, Опять в тепло уходит зверь. Ах, наши давние обманы, Вы стали правдою теперь. Меня ты век любить могла бы, И мне бы век любить ещё, Но держит осень красной лапой Меня за мокрое плечо. И под гусиным долгим криком, Листвою ржавою соря, Над поздней ягодой брусникой Горит холодная заря. 1962 район Игарки, р. Гравийка

Бульварное кольцо

 Ветер холодный бьет в лицо, Чайки кричат причальные. Где ж ты, Бульварное кольцо, Кольцо мое обручальное? Где ж ты, Бульварное кольцо, Кольцо мое обручальное? Там вечерком снежит, снежит, Свет от реклам оранжевый. Мне близ тебя не жить, не жить, Мимо не хаживать. Снова пути мои длинны, Скоро ль тебя увижу я? Мне без тебя бледней луны Солнышко рыжее. Мне без тебя бледней луны Солнышко рыжее. Там, где огней твоих шитье, Ходит с другим теперь она. Видно, с тобой любовь ее Мною потеряна. Видно, с тобой любовь ее Мною потеряна. Ветер холодный бьет в лицо, Чайки кричат причальные. Где ж ты, Бульварное кольцо, Кольцо мое обручальное? Где ж ты, Бульварное кольцо, Кольцо мое обручальное?

Буранный полустанок

 Поезда проходят мимо. Снег растаял на пороге. Снег растаял на пороге, Нарождается луна. Мы живем вдали от мира, У обочины дороги, У обочины дороги — У стального полотна.       Облака бегут по небу,       Словно белые бараны,       Словно белые бараны —       От холма и до холма.       На Буранном полустанке       Только белые бураны,       Только белые бураны       Да пустынная зима. Тлеют древние останки Посреди степей суровых. В полдень солнышко забрезжит — И опять уже темно. На Буранном полустанке Мы людей не видим новых, Только заспанный проезжий Поглядит через окно.       Облака бегут по небу,       Словно белые бараны,       Словно белые бараны —       От холма и до холма.       На Буранном полустанке       Только белые бураны,       Только белые бураны       Да пустынная зима. То весна, то снова осень Зажигают светофоры. Гуси тянутся на север, Гуси тянутся на юг. Жизнь огни свои проносит, Словно этот поезд скорый, Словно этот поезд скорый, — Остановки не дают.       Облака бегут по небу,       Словно белые бараны,       Словно белые бараны —       От холма и до холма.       На Буранном полустанке       Только белые бураны,       Только белые бураны       Да пустынная зима.

Бухта Наталья

 В распадках крутых непротаявший лед — Зимы отпечатки. Над бухтой Наталии рыбозавод У края Камчатки. Как рыбы, плывут косяки облаков, Над бухтой клубятся. Четыреста женщин — и нет мужиков: Откуда им взяться? И жаркие зыблются сны до утра Над бабьей печалью, Что где-то с добычей идут сейнера На бухту Наталью. На склонах во мхах, как огни маяков, Костры задымятся… Ведь нету в поселке своих мужиков — Откуда им взяться? По судну волна океанская бьет Сильнее свинчатки. Над бухтой Наталии рыбозавод У края Камчатки. Там гор в океан золотые края Уходят, не тая. Прощай, дорогая подруга моя, Наталья, Наталья!

Бухта Тикси

 Мы встретили осень в бухте Тикси Под чаячий хриплый шум. Меня написать тебе попроси, И я тебе напишу. Меня написать тебе попроси, И я тебе напишу. Неделя — и уши заложит от вьюг, И сдвинутся облака. Неделя — и мы улетим на юг, — Там лето ещё пока. Ты пишешь, что больше мне не нужна, Что смутно от непогод, А здесь у меня — два раза весна И осень два раза в год. Пусть нити морщин прилипают к лбам, Пусть время ждать истекло, — Прижмём к потрескавшимся губам Обкусанное стекло. Прижмём к потрескавшимся губам Обкусанное стекло. Дано в году нам по две весны, Да что с ней делать, с весной? …И сны наши веселы и пьяны Над струганою сосной.

В городе этом далеком

 В городе этом далёком Море синеет из окон, Облако в небе как локон, Сосны и скалы вокруг.       Если судьба к тебе боком,       Ты в невезеньи глубоком,       В городе этом далёком       Руку подаст тебе друг. Здесь ни луга и ни степи, Горы смыкаются в цепи, Сохнут рыбацкие сети, Плещутся волны у ног.       Храбрая девочка Пеппи,       Славная девочка Пеппи,       Рыжая девочка Пеппи,       Свой надевает чулок. Всё будет в жизни прекрасно, Есть от болезней лекарства, Если в решительный час твой, Самый решительный час,       Друг твой испытаный, Карлсон,       В меру упитаный Карлсон,       С крыши слетающий Карлсон,       Верную руку подаст. Скажут, кого мы не спросим, Скоро окончится осень, Быстро кончается осень, Лыжи и санки готовь.       Даже и в семьдесят восемь,       Даже и в семьдесят восемь,       Даже и в семьдесят восемь,       Хочется верить в любовь.

В нашем дворе

 В нашем дворе начинается раньше осень, Раньше других на березе желтеют листья. Не удивляйся, что в зеркале блещет проседь, Не удивляйся, что утро в окошке мглисто. Будет темно, начинается время прозы, Юные даты припомнишь теперь едва-ли, Веткой в окно постучится к тебе береза, Прутик когда-то, когда в этот дом въезжали. В нашем дворе начинается раньше старость, К южным краям отступает неспешно лето. Кто бы сказал, сколько жить мне ещё осталось, Кто бы сказал, да никто мне не скажет это. Глянешь в окно, дождевою опутан сетью Старый твой двор, где недавно весну встречали. Может живи я сейчас во дворе соседнем Был бы моложе, не знал бы теперь печали. Лист золотой расставаться спешит с ветвями, Небо в верху пеленой облаков одето. Только любовь всё пока что ещё не вянет, Только любовь зелена как в начале лета. Ветер траву на газонах усердно косит, Дятел зарю отбивает как барабанщик. В нашем дворе начинается раньше осень, В нашем дворе начинается осень раньше.

В океане зима

 Протекают трюма, Льдом покрыта корма, Третьи сутки ни солнца, ни звезд. В океане зима, в океане зима — Мокрый снег да скрипучий норд-ост. Не сидеть мне сегодня В домашнем тепле И не мять мне ногами траву… Так ходи за меня по веселой земле, Так смотри за меня на Москву. Там потоки людей В торопливой ходьбе, Там машины в четыре ряда. Пусть там все что угодно приснится тебе, — Пусть тебе не приснится вода… Всё шторма да шторма. Ты ведь знаешь сама, Что дождаться меня нелегко. В океане зима, в океане зима, И до лета еще далеко.

В переулке твоём весною

 А в переулке твоем весною Зацветает соседний сад. А надо мною, а надо мною, А надо мной самолеты кружат. Ах, будет лето твое хмельное, Развеселого солнца чад. А надо мною, а надо мною, А надо мною вороны кружат. Ах, может, сердце твое заноет, Ах, может, вспомнишь не раз, не два… А надо мною, а надо мною Ранний снег пробивает трава.

В поезде

 Ты переходишь в новый год, Как в новый гон. Тебя от прожитых невзгод Несет вагон. Молчанье пущ и снега ритм, И веток фон, И глаз смеющийся горит, Как светофор. Внизу колесной зыби гул, Темно вокруг. Вот так вступаешь ты, бегун, На новый круг. Тебе от скорости пьянеть, Бранить дела, Стаканом тоненько звенеть О край стола. Не подытожить перемен В твоей судьбе, Чужих измен, твоих измен, Измен тебе. А за окошком волчий вой В ночной поре И елки детства твоего Стоят в каре.

В самолёте

Анне Наль

 Не скажешь — нет, и не скажешь — да, Узкую дашь ладонь. Самолёты летят к ночным городам, Как бабочки на огонь.       И небо, лиловое, как вино,       Тучей заволокло,       И снова в окошке моём темно,       А в сердце моём светло. И я засыпаю, турбиной влеком, Упершись в пустоту ногой. А думать мне всё равно о ком — Только бы о другой.       И ты, не наученная рыдать,       Печали моей не тронь!      …Самолёты летят к ночным городам,       Как бабочки на огонь.

В Уэльсе тёплые дожди…

 В Уэльсе тёплые дожди По крышам шелестят. Подруга, ты меня не жди, Я не вернусь назад. Стакан зажат в моей руке, Изломан песней рот, — Мы в придорожном кабачке Встречаем Новый год. Мой нос багров, я пить здоров, И ты меня не тронь. Под бубна рёв по связке дров Пустился в пляс огонь. Мы собрались здесь налегке, Без горя и забот, Мы в придорожном кабачке Встречаем Новый год. Кругом туманные поля, Шумят кругом друзья. Моя ячменная земля, С тобою счастлив я! Стакан зажат в моей руке, Изломан песней рот, — Мы в придорожном кабачке Встречаем Новый год.

Во чужом краю

 Чтобы жизнь свою Видеть от и до Во чужом краю Не свивай гнездо.       Меж чужой хвои,       Под чужой листвой,       Там где все свои       Будешь ты не свой. Всё чем жил года Оторви да брось, Будешь ты всегда Здесь незваный гость.       Нежеланный гость,       Гость непрошенный,       Словно листьев горсть       С ветки сброшенный. От чужих гостей Обернись назад, Где в ночи метель Теребит глаза.       Там в лесу одно       Сохнет деревце,       На тебя оно       Не надеется. Там глядит во тьму Полуночный свет, Во пустом дому, Где кормильца нет.       В том дому не спит       Твоя женушка,       Чашу слёз испив       Всю до донышка. На стене твоя Фотка тусклая, Стародавняя, Институтская.       А на фотке той       Сидят мальчики,       Не спознав крутой       Судьбы-мачехи. Чтобы жизнь свою Видеть от и до Во чужом краю Не свивай гнездо.       Меж чужой хвои,       Под чужой листвой,       Там где все свои       Будешь ты не свой.

Вальс геофизиков

 Снег на крышах темнеет и тает На исходе весеннего дня. Где слова отыскать мне, родная, Чтобы ты услыхала меня? Где слова отыскать мне, родная, Чтобы ты услыхала меня? Смех доносится слева и справа, Загорелся на улицах свет. Ну так что же ты смотришь лукаво И ни слова не скажешь в ответ? От тебя ничего я не скрою. Я, конечно, не знаю, куда Вот такой же вечерней порою Унесут нас с тобой поезда. Вот такой же вечерней порою Унесут нас с тобой поезда. Мы отыщем друг друга на карте Каждый день перед тем, как уснуть, И кострами разведочных партий Будет в жизни отмечен наш путь. Ну так дай же, родная, мне руки, Обещай нашу дружбу сберечь. Пусть не будет нам горько в разлуке В ожидании будущих встреч. Пусть не будет нам горько в разлуке В ожидании будущих встреч. Снег на крышах темнеет и тает На исходе весеннего дня. Где слова отыскать мне, родная, Чтобы ты услыхала меня?

Вальс тридцать девятого года

На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч, и суров.

Если завтра война, если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов.

Песня 1939 года «Если завтра война» Полыхает кремлёвское золото. Дует с Волги степной суховей. Вячеслав наш Михайлович Молотов Принимает берлинских друзей. Карта мира верстается наново, Челядь пышный готовит банкет. Риббентроп преподносит Улановой Хризантем необъятный букет. И не знает закройщик из Люблина, Что сукно не кроить ему впредь, Что семья его будет загублена, Что в печи ему завтра гореть. И не знают студенты из Таллина И литовский седой садовод, Что сгниют они волею Сталина Посреди туруханских болот. Пакт подписан о ненападении — Можно вина в бокалы разлить. Вся Европа сегодня поделена — Завтра Азию будем делить! Смотрят гости на Кобу с опаскою. За стеною гуляет народ. Вождь великий сухое шампанское За немецкого фюрера пьёт.

Вверх ногами

 Жизнь моя подобна бреду, если силы соберу, Я в Австралию поеду, где гуляют кенгуру. Австралийскими лугами не на шутку увлечен, Буду жить я вверх ногами и не думать ни о чём. Там огни ночного бара в свете лунного луча Бродит птица кукабарра над собою хохоча, Там в постель пристроясь к даме над литым её плечом Буду жить я вверх ногами и не думать ни о чём. Там звенит струна гитары над зеленою водой, Это здесь я только старый, там я стану молодой. Все года отправив к маме не дрожа перед врачом Буду жить я вверх ногами и не думать ни о чём. В понедельник или в среду, если только не помру, Я в Австралию поеду, где гуляют кенгуру. Попугаи в пестром гаме, с вискарем и калачом, Буду жить я вверх ногами и не думать ни о чём.

Вдовы поэтов

 — Бабы, кто вы, бабы, кто вы? Тёмны ваши лики. — А мы вдовы, а мы вдовы Поэтов великих… Вам, как крест, носить их имя, В вечной вы опале. С ними спали вы с живыми, Только их проспали. Свет погас, разлиты вина, Пусты пепелища. Виноватых и безвинных Среди вас не сыщешь. Вам чужим спасаться словом, Спасти не сумевшим. Ах, не верьте, люди, вдовам Поэтов умерших. Шум весенний заоконный Слушать им несладко. Тускло светит под иконой Жёлтая лампадка. — Бабы, кто вы, бабы, кто вы? Тёмны ваши лики. — А мы вдовы, а мы вдовы Поэтов великих… 1967

Владивосток

 У края земли сижу взаперти, Мой стол без еды, а окна без стекол. Сирены поют, и ветер свистит, И дождь моросит над Владивостоком. Играю ва-банк последним рублем Не ради любви, не ради восторга. А чайки кричат над моим кораблем, И тает туман над Владивостоком. Хоть птицей заплачь, хоть волком завой, — Ты вспомнишь в пути последнем, жестоком Молочный туман над летней Невой И черный туман над Владивостоком. У края земли сижу взаперти, Ночная вода гремит водостоком. Сирены поют, и ветер свистит, И дождь моросит над Владивостоком.

Воздухоплавательный парк

 Куда петербургские жители Толпою веселой бежите вы? Какое вас гонит событие В предместье за чахлый лесок? Там зонтики белою пеною Мальчишки и люди степенные, Звенят палашами военные, Оркестр играет вальсок. Ах летчик отчаянный Уточкин, Шоферские вам не идут очки. Ну что за нелепые шуточки — Скользить по воздушной струе? И так ли уж вам обязательно, Чтоб вставшие к празднику затемно Глазели на вас обыватели, Роняя свои канотье? Коляскам тесно у обочины, Взволнованы и озабочены, Толпятся купцы и рабочие, И каждый без памяти рад Увидеть как в небе над городом, В пространстве, наполненном холодом, Под звуки нестройного хора дам Нелепый парит аппарат. Он так неуклюж и беспомощен! Как парусник ветром влеком еще, Опору в пространстве винтом ища, Несется он над головой. Такая забава не кстати ли? За отпрысков радуйтесь, матери, Поскольку весьма занимателен Сей праздничный трюк цирковой. Куда петербургские жители, Толпою веселой бежите вы? Не стелят свой след истребители У века на самой заре, Свод неба пустынен и свеж еще, Достигнут лишь первый рубеж еще… Не завтра ли бомбоубежище Отроют у вас во дворе?

Волчья песня

 В реке, омывающей берег, В зелёном лесу над рекой И рыбе, и всякому зверю Для отдыха нужен покой. Спешит перелётная птица Родные найти берега, И путник усталый стремится На свет своего очага, И тёплое логово волчье Мохнатую манит родню. И мы собираемся молча И тянем ладони к огню. С утра приключений мы ищем, Но вечером этого дня Нам тёплое нужно жилище, Одетое светом огня. Пустеет вечернее поле, Холодные ночи близки. И сердце сожмётся от боли, И выбелит иней виски, И осень звенит в колокольчик, Сжигая траву на корню. И мы собираемся молча И тянем ладони к огню. Спеши же, охотник усталый, В тобою покинутый дом: Цветок распускается алый Под чёрным кипящим котлом, Забыты недавние муки, Близка долгожданная цель, Где женские лёгкие руки Тебе застилают постель И месяц является ночью На смену сгоревшему дню. И мы собираемся молча И тянем ладони к огню. 1988 Малеевка

Воробей

 Было трудно мне первое время Пережить свой позор и испуг, Став евреем среди неевреев, Не таким, как другие вокруг, Отлучённым капризом природы От ровесников шумной среды. Помню, в Омске в военные годы Воробьёв называли «жиды»… Позабыты великие битвы, Голодающих беженцев быт, — Ничего до сих пор не забыто Из мальчишеских первых обид. И когда вспоминаю со страхом Невесёлое это житьё, С бесприютною рыжею птахой Я родство ощущаю своё, Под чужую забившийся кровлю, В ожидании новых угроз. Не орёл, что питается кровью, Не владыка морей альбатрос, Не павлин, что устал от ужимок, И не филин, полуночный тать, Не гусак, заплывающий жиром, Потерявший способность летать. Только он мне единственный дорог, Представитель пернатых жидов, Что, чирикая, пляшет «семь сорок» На асфальте чужих городов. 1996

Вперёдсмотрящий

 Маяк далёкий в темноте погас. Ползёт туман, и близок шквал летящий. Не отводи от горизонта глаз, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий. Не отводи от горизонта глаз, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий. Ты вспоминаешь серые глаза, Ты хвалишься любовью настоящей, — Смотри вперёд и не смотри назад, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий. Смотри вперёд и не смотри назад, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий. Нам бьют в лицо холодные дожди, И ветер обжигает нас слепящий. Скажи же нам, что ждёт нас впереди, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий. Скажи же нам, что ждёт нас впереди, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий. Избавлен ты от тысячи забот, Ночей бессонных и тоски щемящей, — Ведь должен ты всегда смотреть вперёд, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий. Ведь должен ты всегда смотреть вперёд, Вперёдсмотрящий, вперёдсмотрящий.

Все, что будет со мной…

 Все, что будет со мной, знаю я наперед, Не ищу я себе провожатых. А на Чистых прудах лебедь белый плывет, Отвлекая вагоновожатых. На бульварных скамейках галдит малышня, На бульварных скамейках — разлуки. Ты забудь про меня, ты забудь про меня, Не заламывай тонкие руки. Я смеюсь пузырем на осеннем дожде, Надо мной — городское движенье. Все круги по воде, все круги по воде Разгоняют мое отраженье. Все, чем стал я на этой земле знаменит, — Темень губ твоих, горестно сжатых… А на Чистых прудах лед коньками звенит, Отвлекая вагоновожатых.

Вспоминая Фейхтвангера

 По-весеннему солнышко греет На вокзалах больших городов. Из Германии едут евреи В середине тридцатых годов. Поезд звонко и весело мчится По стране, безмятежной и чистой. В воды доброго старого Рейна Смотрят путники благоговейно. Соплеменники, кто помудрее, Удивляются шумно: «Куда вы? Процветали извечно евреи Под защитой разумной державы. Ах, старинная кельнская площадь! Ах, саксонские светлые рощи! Без земли мы не можем немецкой, Нам в иных государствах — не место!» Жизнь людская — билет в лотерее, Предсказанья — не стоят трудов. Из Германии едут евреи В середине тридцатых годов. От Германии, родины милой, Покидая родные могилы, Уезжают евреи в печали. Их друзья пожимают плечами.

Гадание по ладони

 Погадай мне по ладони, погадай, Расскажи мне про минувшие года, Расскажи мне всё что знаешь про меня, Кто, откуда я и где моя родня. Погадай мне по ладони, погадай. Скачет полем хан татарский, угадай, От него через полдневный вязкий жар Улепётывает предок мой хазар. Погадай мне по ладони, погадай, Расскажи мне про грядущие года, Ты открой мне неразгаданный секрет — Будем вместе мы с тобою или нет. Погадай мне по ладони, погадай, Расскажи, куда уеду и когда, Где найдёт меня последняя гроза, Кто закроет мне усталые глаза. Погадай мне по ладони, погадай, Мне не следует расчитывать на рай, Но пока в твоей руке моя рука, Жизни линия не рвётся коротка. Но пока в твоей руке моя рука, Жизни линия не рвётся коротка, Хоть и близко подошла она на край, Погадай мне по ладони, погадай.

Галатея

 В летней Греции полдень горяч, Пахнут мёдом высокие травы… Только в доме у скульптора — плач, Только в доме у скульптора — траур. Причитанья и слёзы вокруг, Хоть богов выносите из дому. — Что с тобою случилось, мой друг? — Галатея уходит к другому! Позабыв про еду и питье, Он ваял её нежно и грубо. Стали тёплыми бёдра её, Стали алыми белые губы. Над собою не видя беды, Жизнь он отдал созданью родному. Пропадают напрасно труды — Галатея уходит к другому! Не сиди же, печаль на челе, Принимайся, художник, за дело: Много мрамора есть на земле, Много женского жаркого тела. Но пустынно в его мастерской, Ничего не втолкуешь дурному, Он на все отвечает с тоской: — Галатея уходит к другому! А у храма растёт виноград, Красотой поражает природа, И опять на Олимпе доклад, Что искусство — оно для народа. Бродят греки весёлой толпой, Над Афинами песни и гомон… А у скульптора — мёртвый запой: Галатея уходит к другому! 1965

Галилей

Владимиру Высоцкому в роли Галилея

 Отрекись, Галилей, отрекись От науки ради науки! Нечем взять художнику кисть, Если гады отрубят руки, Нечем гладить бокал с вином И подруги бедро крутое. А заслугу признать виной Для тебя ничего не стоит. Пусть потомки тебя бранят За невинную эту подлость, — Тяжелей не видеть закат, Чем под актом поставить подпись, Тяжелей не слышать реки, Чем испачкать в пыли колено. Отрекись, Галилей, отрекись, — Что изменится во Вселенной? Ах, поэты и мудрецы, Мы моральный несем убыток В час, когда святые отцы Волокут нас к станкам для пыток. Отрекись глупцам вопреки, — Кто из умных тебя осудит? Отрекись, Галилей, отрекись, — Мне от этого легче будет.

Гамлет

Владимиру Высоцкому в роли Гамлета

 Нищета по всей земле И тщета, — Почему при короле Нет шута? В небе птиц кружится стая, Но вакансия пустая В штате датского двора, Как вчера. Шут бы Гамлета отвлек, Рассмешил, — Тот бы браться за клинок Не спешил, Не лежал бы Гамлет в яме, А смеялся бы с друзьями, И забыли бы про тень В тот же день. Окрик стражника во мгле, Звон щита… Почему при короле нет шута? Меж камней ржавеют латы, Спотыкаются солдаты И качаются вдали Корабли. Был король совсем иной Старый Лир, Что себя своей землей Обделил: В полновластии, в беде ли Был король он в самом деле, — Шут и вечером, и днем Был при нем. …Каркнул ворон на скале: Власть не та, — Почему при короле Нет шута? В стороне, где нету смеха, Только крик разносит эхо, Только лязганье мечей Палачей. Нищета по всей земле И тщета, — Почему при короле Нет шута? Нищета по всей земле И тщета…

Гвардейский вальсок

 Задушили Петра, Задушили по делу. Не с того ли с утра Так листва поредела? Всюду крики «ура», И опущен шлагбаум. Пыль уносят ветра На Ораниенбаум. От Фелицы, увы, Мало нам перепало, Воспитайте же вы Цесаревича Павла. Сколько все это раз Пересказано за ночь! Вся надежда на вас, Граф Никита Иваныч. Произволу конец, — Мост опустит охрана, Мы войдем во дворец И прикончим тирана. Пусть, бедою грозя, Нам вещает Кассандра, — За свободу, друзья, За царя Александра! Лейб-гусар удалой, Испытаем судьбину: Николая — долой! И — виват Константину! …На булыжниках — кровь, Алый туз — на одежде. На наследников вновь Пребываем в надежде. Снег испачкала кровь, Туз нашит на одежде. На наследников вновь Пребываем в надежде.

Геленджик

 Как изменился за ночь юг, — Всё стало выглядеть иначе, И веет холодом от рук И губ твоих, вчера горячих. В чужом пиру похмельный гость, С тобой прощаюсь торопливо. В Геленджике гудит норд-ост Над белой пеною залива. Уходят в гавань корабли, Ползёт туман, как одеяло. Мы быть с тобою не смогли, Поскольку вдруг тепла не стало. Был день вчера, как песня, прост. А нынче ты ему не рада. В Геленджике гудит норд-ост, Сбивая кисти винограда. Ты писем частых не пиши, — Нечасты были встречи наши. Не склеить наши две души, Как половинки разных чашек. Не видно птиц, не видно звёзд, И нам пути обратно нету. В Геленджике гудит норд-ост, И не вернуться больше лету.

Глобус

 Подарили девочке глобус В праздные её именины, Станет она взрослою вскоре. Ей желаем счастья даря, Постоянно видела чтобы В зелени веселой долины Желтые с коричневым горы, Сине-голубые моря. Там снега на полюсе стынут, Берега морские в тумане, Города вечерние светят, Горные хребты в облаках, Караван идёт по пустыне, Пароход идёт в океане, И поют на глобусе дети Песенки на ста языках. Кружится над глобусом птица, Месяц зажигает фонарик, Солнце незакатное длится, Шелестят снега и дожди. Медленно и плавно кружится Этот разноцветный подарок, А вокруг веселые лица И большая жизнь впереди.

Гномы

 Там, где лес грустит о лете, Где качает сосны ветер, Где в зеленом лунном свете Спит озерная вода, Мы идем в минуты эти На людей расставить сети. Все — и взрослые и дети, Разбегайтесь кто куда. Гномы, гномы, гномы, гномы, Не дадим житья чужому, — Уведем его от дому И возьмем на абордаж. Если ты не пахнешь серой, Значит ты не нашей веры, Если с виду ты не серый, — Это значит — ты не наш. Наших глаз сверкают точки, Мы слабы поодиночке, Но, собравшись вместе ночью, Не боимся никого. Нету сил у инородца Против нашего народца. Грудью, ежели придется, Встанем все на одного. Гномы, гномы, гномы, гномы, Не дадим житья чужому, — Уведем его от дому И возьмем на абордаж. Если ты не пахнешь серой, Значит ты не нашей веры, Если с виду ты не серый, — Это значит — ты не наш. Мы борцы-энтузиасты, Человек наш враг, и баста! Словно волки мы зубасты, Ядовиты, как оса. За отечество радея, Изведем его, злодея, Наша главная идея: Бей людей, — спасай леса! Гномы, гномы, гномы, гномы, Не дадим житья чужому, — Уведем его от дому И возьмем на абордаж. Если ты не пахнешь серой, Значит ты не нашей веры, Если с виду ты не серый, — Это значит — ты не наш. 1988

Гражданская война

 Клубится за окном пожара едкий чад, — Не жаворонки в нём, а вороны кричат. Голодная страна огнём обожжена, — Гражданская война, гражданская война. Гражданская война, гражданская война, Где жизни грош-цена, и Богу грош-цена. Дымится за межой неубранная рожь, Где свой и где чужой, никак не разберёшь. Гражданская война, гражданская война, Где сыты от пшена и пьяны без вина. Где ждать напрасный труд счастливых перемен, Где пленных не берут и не сдаются в плен. Гражданская война, гражданская война, Земля у всех одна и жизнь у всех одна, А пулю, что летит, не повернуть назад. Ты думал — враг убит, а оказалось — брат. И кровь не смоешь впредь с дрожащих рук своих, И легче умереть, чем убивать других. Гражданская война, гражданская война, Будь проклята она, будь проклята она! Ноябрь 1990 Москва

Грохочет дождик проливной…

 Грохочет дождик проливной, Стучит волна во мгле. Давайте выпьем в эту ночь За тех, кто на земле. Дымится разведенный спирт В химическом стекле — Мы будем пить за тех, кто спит Сегодня на земле. За тех, кому стучит в окно Серебряный восход. За тех, кто нас давным-давно Наверное не ждет. И пусть начальство не скрипит, Что мы навеселе — Мы будем пить за тех, кто спит Сегодня на земле. Чтоб был веселым их досуг Вдали от водных ям. Чтоб никогда не знать разлук Их завтрашним мужьям. Не время для земных обид У нас на корабле — Мы будем пить за тех, кто спит Сегодня на земле. 1963

Губернаторская власть

 Выделяться не старайся из черни, Усмиряй свою гордыню и плоть: Ты живёшь среди российских губерний, — Хуже места не придумал Господь. Бесполезно возражать государству, Понапрасну тратить ум свой и дар свой, Государю и властям благодарствуй, — Обкорнают тебе крылья, сокол. Губернаторская власть хуже царской, Губернаторская власть хуже царской, Губернаторская власть хуже царской, — До царя далёко, до Бога высоко. Ах, наивные твои убежденья! — Им в базарный день полушка — цена. Бесполезно призывать к пробужденью Не желающих очнуться от сна. Не отыщешь от недуга лекарства, Хоть христосуйся со всеми на Пасху, Не проймёшь народ ни лаской, ни таской, Вековечный не порушишь закон: Губернаторская власть хуже царской, Губернаторская власть хуже царской, Губернаторская власть хуже царской, — До царя далёко, до Бога высоко. Заливай тоску вином, Ваша милость. Молодую жизнь губить не спеши: Если где-то и искать справедливость, То уж точно, что не в этой глуши. Нелегко расстаться с жизнию барской, Со богатством да родительской лаской. Воздадут тебе за нрав твой бунтарский — Дом построят без дверей и окон. Губернаторская власть хуже царской, Губернаторская власть хуже царской, Губернаторская власть хуже царской, — До царя далёко, до Бога высоко. 1981

Дворец Трезини

 В краю, где суровые зимы и зелень болотной травы, Дворец архитектор Трезини поставил у края Невы. Плывет смолокуренный запах, кружится дубовый листок. Полдюжины окон на Запад, полдюжины — на Восток. Земные кончаются тропы у серых морей на краю. То Азия здесь, то Европа диктуют погоду свою: То ливень балтийский внезапен, то ветер сибирский жесток. Полдюжины окон на Запад, полдюжины — на Восток. Не в этой ли самой связи мы вот так с той поры и живем, Как нам архитектор Трезини поставил сей каменный дом? — То вновь орудийные залпы, то новый зеленый росток. Полдюжины окон на Запад, полдюжины — на Восток. Покуда мы не позабыли, как был архитектор толков, Пока золоченые шпили несут паруса облаков, Плывет наш кораблик пузатый, попутный поймав ветерок, — Полдюжины окон на Запад, полдюжины — на Восток. 1987

Деревянные города

 Укрыта льдом зеленая вода, Летят на юг, перекликаясь, птицы. А я иду по деревянным городам, Где мостовые скрипят, как половицы. Над крышами картофельный дымок, Висят на окнах синие метели. Здесь для меня дрова, нарубленные впрок, Здесь для меня постелены постели. Шумят кругом дремучие леса, И стали мне докучливы и странны Моих товарищей нездешних голоса Их городов асфальтовые страны. В тех странах в октябре — еще весна. Плывет цветов замысловатый запах, Но мне ни разу не привидится во снах Туманный запад, неверный дальний запад. Никто меня не вспоминает там. Моей вдове совсем другое снится, А я иду по деревянным городам, Где мостовые скрипят, как половицы. 1959

Для чего тебе нужно…

 Для чего тебе нужно в любовь настоящую верить? Все равно на судах не узнаешь о ней ничего. Для чего вспоминать про далекий покинутый берег, Если ты собираешься снова покинуть его? Бесполезно борта эти суриком красить стараться — Все равно в океане они проржавеют насквозь. Бесполезно просить эту женщину ждать и дождаться, Если с нею прожить суждено тебе все-таки врозь. Для чего тебе город, который увиден впервые, Если мимо него в океане проходит твой путь? Как назад и вперед ни крутите часы судовые, Уходящей минуты обратно уже не вернуть. Все мы смотрим вперед — нам назад посмотреть не пора ли, Где горит за кормой над водою пустынной заря? Ах, как мы легкомысленно в юности путь свой избрали, Соблазнившись на ленточки эти и на якоря! Снова чайка кричит и кружится в багровом тумане, Снова судно идет, за собой не оставив следа, А земля вечерами мелькает на киноэкране, — Нам уже наяву не увидеть ее никогда. Для чего тебе нужно по свету скитаться без толка? Океан одинаков повсюду — вода и вода. Для чего тебе дом, где кораллы пылятся на полках, Если в доме безлюдном хозяина нет никогда?

Донской монастырь

 А в Донском монастыре — Зимнее убранство. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Взяв метели под уздцы, За стеной, как близнецы, Встали новостройки. Снятся графам их дворцы, А графиням — бубенцы Забубённой тройки. А в Донском монастыре — Время птичьих странствий. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Дремлют, шуму вопреки, — И близки, и далеки От грачиных криков — Камергеры-старики, Кавалеры-моряки И поэт Языков. Ах, усопший век баллад — Век гусарской чести! Дамы пиковые спят С Германами вместе. Под бессонною Москвой, Под зелёною травой Спит и нас не судит Век, что век закончил свой Без войны без мировой, Без вселенских сует. Листопад в монастыре. Вот и осень, — здравствуй! Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Век двадцатый на дворе, Тёплый дождик в сентябре, Лист летит в пространство. А в Донском монастыре Сладко спится на заре Русскому дворянству. 1970 Атлантика

Дорога

По мотивам романа Ч. Айтматова «И дольше века длится день»

 Небеса ли виной или местная власть, От какой непонятно причины, — Мы куда бы ни шли — нам туда не попасть: Ни при жизни, ни после кончины. Для чего ты пришел в этот мир, человек, Если горек твой хлеб и недолог твой век Между дел ежедневных и тягот? Бесконечна колючками крытая степь. Пересечь ее всю — никому не успеть: Ни за день, ни за месяц, ни за год. Горстку пыли оставят сухие поля На подошвах, от странствия стертых. Отчего нас, скажите, родная земля Ни живых не приемлет, ни мертвых? Ведь земля остается все той же землей: Станут звезды, сгорев на рассвете, золой, — Только дыма останется запах. Неизменно составы идут на восток, И верблюда качает горячий песок, И вращается небо на запад. И куда мы свои ни направим шаги, И о чем ни заводим беседу — Всюду ворон над нами снижает круги И лисица крадется по следу. Для чего ты пришел в этот мир, человек, Если горек твой хлеб и недолог твой век И дано тебе сделать немного? Что ты нажил своим непосильным трудом? Ненадежен твой мир и непрочен твой дом — Все дорога, дорога, дорога… 1982

Дуэль

 За дачную округу Поскачем весело, За Гатчину и Лугу, В далёкое село. Там, головы льняные Склоняя у огня, Друзья мои хмельные Скучают без меня. Там чаша с жжёнкой спелой Задышит, горяча, Там в баньке потемнелой Затеплится свеча, И ляжет — снится, что ли? — Снимая грусть-тоску, Рука крестьянки Оли На жёсткую щеку. Спешим же в ночь и вьюгу, Пока не рассвело, За Гатчину и Лугу, В далёкое село. Сгорая, гаснут свечки В час утренних теней. Возница к Чёрной речке Поворотил коней. Сбежим не от испуга — Противнику назло, За Гатчину и Лугу, В далёкое село!.. Там, головы льняные Склоняя у огня, Друзья мои хмельные Скучают без меня.

Жена французского посла

 Мне не Тани снятся и не Гали, Не поля родные, не леса, — В Сенегале, братцы, в Сенегале Я такие видел чудеса! Ох, не слабы, братцы, ох, не слабы Плеск волны, мерцание весла, Крокодилы, пальмы, баобабы — И жена французского посла. По-французски я не понимаю, И она по-русски — ни фига. Но как высока грудь ее нагая, Как нага высокая нога! Не нужны теперь другие бабы — Всю мне душу Африка свела: Крокодилы, пальмы, баобабы — И жена французского посла. Дорогие братья и сестрицы, Что такое сделалось со мной? Все мне сон один и тот же снится, Широкоэкранный и цветной, И в жару, и в стужу, и в ненастье Все сжигает он меня дотла, — В нем постель, распахнутая настежь, И жена французского посла! 1970

За белым металлом…

Памяти С. Е. Погребецкого

 В промозглой мгле — ледоход, ледолом. По мёрзлой земле мы идём за теплом: За белым металлом, за синим углём За синим углём да за длинным рублём. И карт не мусолить, и ночи без сна. По нашей буссоли приходит весна, И каша без соли — пуста и постна, И наша совесть чиста и честна. Ровесник плывёт рыбакам в невода, Ровесника гонит под камни вода, А письма идут неизвестно куда. А в доме, где ждут, не уместна беда. И если тебе не пишу я с пути, Не слишком, родная, об этом грусти: На кой тебе чёрт получать от меня Обманные вести вчерашнего дня? В промозглой мгле — ледоход, ледолом. По мёрзлой земле мы идём за теплом: За белым металлом, за синим углём. За синим углем — не за длинным рублём. 1960 Туруханский край, река Северная

Зимний вальс

 Тихо по веткам шуршит снегопад, Сучья трещат на огне. В эти часы, когда все ещё спят, Что вспоминается мне? Неба далёкого просинь, Давние письма домой… В царстве чахоточных сосен Быстро сменяется осень Долгой полярной зимой.       Снег, снег, снег, снег,       Снег над палаткой кружится…       Вот и кончается наш краткий ночлег.       Снег, снег, снег, снег…       Тихо на тундру ложится       По берегам замерзающих рек —       Снег, снег, снег. Над петроградской твоей стороной Вьётся весёлый снежок. Вспыхнет в ресницах звездой озорной, Ляжет пушинкой у ног. Тронул задумчивый иней Кос твоих светлую прядь. И над бульварами линий, По-ленинградскому синий, Вечер спустился опять.        Снег, снег, снег, снег,       Снег за окошком кружится…       Он не коснётся твоих сомкнутых век.       Снег, снег, снег, снег…       Что тебе, милая, снится?       Над тишиной замерзающих рек —       Снег, снег, снег. Долго ли сердце твоё сберегу? Ветер поёт на пути. Через туманы, мороз и пургу Мне до тебя не дойти. Вспомни же, если взгрустнётся, Наших стоянок огни. Вплавь и пешком, как придётся, Песня к тебе доберётся Даже в нелётные дни.       Снег, снег, снег, снег,       Снег над тайгою кружится…       Вьюга заносит следы наших саней.       Снег, снег, снег, снег…       Пусть тебе нынче приснится       Залитый солнцем вокзальный перрон       Завтрашних дней.

Имена вокзалов

 Чтобы сердце зазря не вязала Ностальгии настырная боль, Имена ленинградских вокзалов Повторяю себе, как пароль. Пахнет свежестью снежной Финляндский, Невозвратною школьной порой, Неумелой девчоночьей лаской, Комаровской янтарной сосной. Ах, Балтийский вокзал и Варшавский, Где когда-то стоял молодой, Чтобы вдоволь потом надышаться Океанской солёной водой! Отзвенели гудков отголоски, Убежала в каналах вода, Я однажды пришёл на Московский И уехал в Москву навсегда. Но у сердца дурные привычки: Всё мне кажется, будто зимой Я на Витебском жду электричку, Чтобы в Пушкин вернуться домой. Очень жалко, что самую малость Я при этом, увы, позабыл, — Никого там теперь не осталось, Только пыльные камни могил. Дым отечества, сладкий и горький, Открывает дыхание мне. Ленинградских вокзалов пятёрку Удержать не могу в пятерне. Но когда осыпаются кроны На исходе холодного дня, Всё мне снятся пустые перроны, Где никто не встречает меня.

Индийский океан

 Тучи светлый листок у Луны на мерцающем диске, Вдоль по лунной дорожке неспешно кораблик плывет, Мы плывем на восток голубым океаном Индийским, Вдоль тропических бархатных благословенных широт, Пусть, напомнив про дом, нагоняют меня телеграммы, Пусть за дальним столом обо мне вспоминают друзья, Если в доме моем разыграется новая драма, В этой драме, наверно, не буду участвовать я… Луч локатора сонный кружится на темном экране, От тебя в стороне и от собственной жизни вдали, Я плыву, невесомый, в Индийском ночном океане, Навсегда оторвавшись от скованной стужей земли, Завтра в сумраке алом поднимется солнце на «осте», До тебя донеся обо мне запоздалую весть, Здесь жемчужин навалом, как в песне индийского гостя, И алмазов в пещерах, конечно же, тоже не счесть. Пусть в последний мой час не гремит надо мной канонада, Пусть потом новоселы мое обживают жилье, Я живу только раз, мне бессмертия даром не надо, Потому что бессмертие то же, что небытиё, Жаль, подруга моя, что тебе я не сделался близким, Слез напрасно не трать, позабудешь меня без труда, Ты представь, будто я голубым океаном Индийским Уплываю опять в никуда, в никуда, в никуда…

Как грустна осеняя вода…

 Как грустна осенняя вода, Как печальны пристани пустые! Вновь сентябрь на наши города Невода кидает золотые. И, еще спеша и суетясь, Все равно — смешно нам или горько, Трепыхаясь в лиственных сетях, Мы плывем за временем вдогонку. Ни надежд не будет, ни любви За его последнею границей. Ах, поймай меня, останови, Прикажи ему остановиться! Только ты смеешься, как всегда, Только ты отдергиваешь руки. Надо мной осенняя вода Начинает песню о разлуке. Как грустна осенняя вода, Как печальны пристани пустые! Вновь сентябрь на наши города Невода кидает золотые.

Канада

 Над Канадой, над Канадой Солнце низкое садится. Мне уснуть давно бы надо, Отчего же мне не спится? Над Канадой небо сине, Меж берёз — дожди косые. Хоть похоже на Россию, Только всё же не Россия. Нам усталость шепчет: «Грейся!» И любовь заводит шашни; Дразнит нас снежок апрельский, Манит нас уют домашний. Мне снежок — как не весенний, Дом чужой — не новоселье. Хоть похоже на веселье, Только всё же — не веселье. У тебя сегодня слякоть, В лужах солнечные пятна. Не спеши любовь оплакать — Подожди меня обратно. Над Канадой небо сине, Меж берёз — дожди косые. Хоть похоже на Россию, Только всё же не Россия! 1963 Канада, порт Галифакс

Колымская весна

Памяти жертв ГУЛАГа

 Потянуло теплом от распадков соседних, Голубою каймой обведён горизонт. Значит, стуже назло, мой седой собеседник, Мы холодный с тобой разменяли сезон. Нам подарит заря лебединые трели, Перестанет нас мучить подтаявший наст. Пусть болтают зазря о весеннем расстреле, — Эта горькая участь, авось, не про нас. Станут ночи светлы, и откроются реки, В океан устремится, спотыкаясь, вода. Нам уже не уплыть ни в варяги, ни в греки. Только сердце, как птица, забьётся, когда Туча белой отарой на сопке пасётся, И туда, где не знают ни шмона, ни драк, Уплывает устало колымское солнце, Луч последний роняя на тёмный барак. Нас не встретят друзья, не обнимут подружки, Не дождётся нас мать, позабыла семья. Мы хлебнём чифиря из задымленной кружки И в родные опять возвратимся края, Где подушка бела и дома без охраны, Где зелёное поле и пение птиц, И блестят купола обезлюдевших храмов Золотой скорлупою пасхальных яиц. 23 августа 1995 Переделкино

Ленинградская

 Мне трудно, вернувшись назад, С твоим населением слиться, Отчизна моя, Ленинград, Российских провинций столица. Как серы твои этажи, Как света на улицах мало! Подобна цветенью канала Твоя нетекучая жизнь. На Невском реклама кино, А в Зимнем по-прежнему Винчи. Но пылью закрыто окно В Европу, ненужную нынче. Десятки различных примет Приносят тревожные вести: Дворцы и каналы на месте, А прежнего города нет. Но в плеске твоих мостовых Милы мне и слякоть, и темень, Пока на гранитах твоих Любимые чудятся тени И тянется хрупкая нить Вдоль времени зыбких обочин, И теплятся белые ночи, Которые не погасить. И в рюмочной на Моховой Среди алкашей утомленных Мы выпьем за дым над Невой Из стопок простых и граненых — За шпилей твоих окоем, За облик немеркнущий прошлый, За то, что, покуда живешь ты, И мы как-нибудь проживем. 1981

Меж Москвой и Ленинградом

 Меж Москвой и Лениградом Над осенним жёлтым чадом Провода летят в окне. Меж Москвой и Лениградом Мой сосед, сидящий рядом, Улыбается во сне. Взлёт, падение и снова Взлёт, паденье — и опять Мне судьба велит сурово Всё сначала начинать. Меж Москвой и Лениградом Я смотрю спокойным взглядом Вслед несущимся полям. Все события и люди, Всё, что было, всё, что будет, Поделилось пополам. Меж Москвой и Лениградом Шесть часов — тебе награда, В кресло сядь и не дыши. И снуёт игла экспресса, Сшить стараясь ниткой рельса Две разрозненных души. Меж Москвой и Лениградом Тёплый дождь сменился градом, Лист родился и опал. Повторяют ту же пьесу Под колесами экспресса Ксилофоны чёрных шпал. Белит ветер снегопадом Темь оконного стекла. Меж Москвой и Лениградом — Вот и жизнь моя прошла… 1977

Мне от тайны зловещей себя не отвлечь…

 Мне от тайны зловещей себя не отвлечь, Ни в былые года, ни под старость: Почему так послушно пошли они в печь, За себя постоять не пытаясь? Почему, не стараясь хоть голой рукой С близстоящим разделаться немцем, Так и двигались молча тупою толпой, Сквозь Майданек и через Освенцим? Вспоминаю, хотя вспоминать не хочу, О смертельной той газовой бане, Где никто из бредущих — в кадык палачу Не пытался вцепиться зубами. Почему так покорно толпа эта шла, Возникает вопрос невесёлый. Потому ль, что раздели их всех догола, — Человек же беспомощен голый? Потому ль, что надежд берегла огонёк Их молитвы печальная фраза, Что внезапно еврейский вмешается Бог, И спасёт их от пули и газа? Лишь частично на это ответили мне Чёрно-белые старые снимки, Где Варшавское гетто пылает в огне, И дымятся бараки Треблинки. 16.07.2008

Мои палаточные города…

 Мои палаточные города… Ты все их расставляешь как попало. В них стен и башен сроду не бывало, И Андерсен не приезжал сюда. Мои палаточные города — Увидела и замолчала хмуро. Нехитрыми постройками горда Их полотняная архитектура. Привязаны к берёзовым стволам, Стоят они, и ветер их колышет. Живёт мошка здесь с дымом пополам, Дожди и солнце вхожи через крыши. Они в болоте дом свой узнают И на скале сумеют приютиться, А осенью летят они на юг И складывают крылья, словно птицы. Что ж, уходи. Ни слова не скажу. Дворцы мои убоги до смешного. Я их в пути верёвками вяжу И ставлю их, и разрушаю снова. Но я их не оставлю никогда Для каменных домов и женской ласки, Мои палаточные города, Вместилища невыдуманной сказки. Август 1962 р. Сухариха

Мой перевал

 Мне геолог рассказал За столом, по пьяни, Что назвали перевал Мною на Саяне. Там закат пылает, ал, Меж лесного гуда. Только я там не бывал И уже не буду. Мне поведал альпинист Всё о перевале: Как там воздух горный чист, Как сияют дали. Там блестят на гранях скал Золотые руды. Только я там не бывал И уже не буду. Перевал сейчас пурга Заметает снегом. Там олень несёт рога, Задевая небо. Мной назвали перевал, Каменную груду. Только я там не бывал И уже не буду. Там в заснеженном краю, У подножья ели, Парни песенку мою На привале пели. Мной назвали перевал, Видный отовсюду. Только я там не бывал И уже не буду. Потому что век иной Нынче на пороге. Перевал мой за спиной, — Нет туда дороги. 15.04.2006

Молитва Аввакума

 Боже, помоги, сильный, Боже, помоги, правый, Пастырям своим ссыльным, Алчущим твоей правды. Стужа свирепей к ночи, Тьмы на берега пали. Выела вьюга очи — Ино побредём дале. Боже, помоги, крепкий, Боже, помоги, святый. Глохнут подо льдом реки. Ужасом сердца сжаты. Плоть мою недуг точит, Грудь мою тоска давит, Нет уже в ногах мочи — Ино побредём дале. Господи, твой мир вечен — Сбереги от соблазна; Льстивые манят речи, Царская манит ласка: «Много ли в цепях чести? Покаянье беда ли? Три перста сложи вместе!» — Ино побредём дале. Впору наложить руки. Воют за плечом черти. Долго ли сии муки? Аж до самыя смерти. Жизнь, моя душа, где ты? Дышишь ли ты, жива ли? Голос мой услышь с ветром! — Ино побредём дале. Тлеет ли свеча в храме, Ангел ли в ночи трубит, В мёрзлой ли гниём яме, В чёрном ли горим срубе, Душу упокой, Боже, — Долго мы тебя ждали. Век наш на земле прожит. Ино побредём дале. 1991

Моряк покрепче вяжи узлы…

 Моряк, покрепче вяжи узлы, Беда идет по пятам. Вода и ветер сегодня злы, И зол, как черт, капитан. Пусть волны вслед разевают рты, Пусть стонет парус тугой. О них навек позабудешь ты, Когда придем мы домой. Не верь подруге, а верь в вино, Не жди от женщин добра. Сегодня помнить им не дано То, что было вчера. За длинный стол усади друзей, И песню громче запой. Еще от зависти лопнуть ей, Когда придем мы домой. Не плачь, моряк, о чужой земле, Плывущей мимо бортов. Пускай ладони твои в смоле, Без пятен сердце зато. Лицо закутай в холодный дым, Водой соленой умой, И снова станешь ты молодым, Когда придем мы домой. Так покрепче, парень, вяжи узлы — Беда идет по пятам. Вода и ветер сегодня злы, И зол как черт капитан. И нет отсюда пути назад, Как нет следа за кормой. Сам черт не сможет тебе сказать, Когда придем мы домой.

Не женитесь, поэты

 Позабыты недочитанные книжки. Над прудами шумное веселье — Это бродят беззаботные мальчишки По аллеям парковым весенним.       Им смеётся солнышко в зените,       Дразнят их далёкие рассветы…       Не женитесь, не женитесь, не женитесь,       Не женитесь, поэты. Ненадолго хватит вашего терпенья: Чёрный снег над головами кружит, Затерялись затупившиеся перья Между бабьих ленточек и кружев,       Не нашёл княжны упрямый витязь,       Для стрельбы готовы пистолеты…       Не женитесь, не женитесь, не женитесь,       Не женитесь, поэты. Зимний вечер над святыми над горами, Зимний вечер, пасмурный и мглистый, И грустит портрет в тяжёлой раме, И зевают соннные туристы…       Ткёт метель серебряные нити,       В белый пух надгробия одеты…       Не женитесь, не женитесь, не женитесь,       Не женитесь, поэты. 1963 ЭОС «Крузенштерн», Северная Атлантика

Не разбирай баррикады у Белого дома

 Белого дома защитник, коллега мой славный, Где ты сегодня? Тебя повстречаю едва ли. Время меняется — нынче февраль, а не август. Смолкли оркестры, цветы на могилах увяли. Снег обметал ненадёжной свободы побеги, В тёмном краю появляется свет ненадолго. Не обольщайся бескровной и лёгкой победой, Не разбирай баррикады у Белого дома. Вязнут в ушах о недавнем геройстве былины. Всем наплевать на смешную твою оборону. Вслед за игрушечным заговором Катилины Цезарь идёт, открывая дорогу Нерону. Снова в провинции кровь потекла, как водица, — Дым на Днестре и ненастье в излучине Дона. Памятник этот ещё нам, дружок, пригодится — Не разбирай баррикады у Белого дома. Пусть говорят, что рубеж этот больше не нужен, — Скорбь о погибших, обманутых злая досада. Всюду измена — противник внутри и снаружи, — Нас одолела ползучая эта осада. «Вечно добро» — объясняли тебе не вчера ли? Пообветшала наивная детская догма. Бывший стукач обучает сегодня морали — Не разбирай баррикады у Белого дома. Скоро ли снова мы танковый грохот услышим, Ранней весной или поздним засушливым летом? В небе московском у края заснеженной крыши Дымный закат полыхает коричневым светом. Старых врагов незаметно сменили другие, Сколько ни пей, эта чаша черна и бездонна. Не изживай о победной поре ностальгии, Не разбирай баррикады у Белого дома! 1992

Новодевичий монастырь

 Снова рябь на воде и сентябрь на дворе. Я брожу в Новодевичьем монастыре, Где невесты-березы, склоняясь ко рву, Словно девичьи слезы, роняют листву. Здесь все те, кто был признан в народе, лежат. Здесь меж смертью и жизнью проходит межа. И кричит одинокая птица, кружа, И влюбленных гоняют с могил сторожа. У нарядных могил обихоженный вид. Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит. Им легко в этом месте — ведь тот, и другой Жизни отдали вместе идее одной. Дым плывет, невесом. Тишина, тишина… Осеняет их сон кружевная стена. И металлом на мраморе — их имена Чтобы знала, кого потеряла, страна. А в полях под Москвой, а полях под Орлом, Порыжевшей травой, через лес напролом, Вдоль освоенных трасс на реке Колыме Ходит ветер, пространство готовя к зиме. Зарастают окопы колючим кустом. Не поймешь, кто закопан на месте пустом: Без имен их земля спеленала, темна, И не знает, кого потеряла, страна. Я люблю по холодной осенней поре Побродить в Новодевичьем монастыре. День приходит, лилов, и уходит назад, Тусклый свет куполов повернув на закат… Не хочу под плитой именною лежать, — Мне б водою речной за стеною бежать, Мне б песчинкою лечь в монастырь, что вместил Территорию тех безымянных могил.

Ностальгия

 Белой ночи колодец бездонный И Васильевский в красном дыму. Ностальгия — тоска не по дому, А тоска по себе самому. Этой странной болезнью встревожен, Сквозь кордоны границ и таможен Не спеши к разведённым мостам: Век твой юный единожды прожит, Не поможет тебе, не поможет Возвращение к прежним местам. На столе институтские снимки, Где Исаакий в оранжевой дымке И канала цветное стекло. Не откроются эти скрижали. Мы недавно туда приезжали, После выпили — не помогло… Этот контур, знакомый и чёткий, Эти мальчики возле решётки, Неподвижная эта вода… Никогда не стоять тебе с ними, Не вернуться на старенький снимок Никогда, никогда, никогда. 24 августа 1979 «Дмитрий Менделеев» Тихий океан

Осенний вальс

 И снова закаты мглисты, И пахнет сырой золой, Ковры-самолёты листьев Над синей скользят землёй. И низко туманы влажные Плывут вослед, — Ведь вовсе не так уж важно, Что крыльев нет. Сигналит гусь утомлённый, Словно такси во мгле, Звезды огонёк зелёный Дрожит на его крыле. И низко туманы влажные Плывут вослед, — Ведь вовсе не так уж важно, Что крыльев нет. И если усну теперь я, — Не твой я уже, не твой: Усталое пенье перьев Я слышу над головой. И низко туманы влажные Плывут вослед, — Ведь вовсе не так уж важно, Что крыльев нет. 4 декабря 1962 Репино

Остров Гваделупа

 Такие, брат, дела, такие, брат, дела Давно уже вокруг смеются над тобою. Горька и весела пора твоя прошла И партию сдавать пора уже без боя. На палубе ночной постой и помолчи, Мечтать под сорок лет по меньшей мере глупо. Над темною водой огни горят в ночи, Там встретит поутру нас остров Гваделупа. Пусть годы с головы дерут за прядью прядь, Пусть грустно оттого, что без толку влюбляться. Не страшно потерять умение удивлять, Страшнее потерять умение удивляться. И возвратясь в края обыденной земли, Обыденной любви, обыденного супа, Страшнее позабыть, что где-то есть вдали Наветренный пролив и остров Гваделупа. Так пусть же даст нам Бог за все грехи грозя До самой смерти быть солидными не слишком. Чтоб взрослым было нам завидовать нельзя, Чтоб можно было нам завидовать мальчишкам. И будут сниться сны нам в комнатной пыли В последние года, отмерянные скупо, И будут миновать ночные корабли Наветренный пролив и остров Гваделупа.

Отца никак не вспомню молодым…

 Отца никак не вспомню молодым: Всё седина, да лысина, да кашель. Завидую родителям моим, Ни почестей, ни денег не снискавшим. Завидую, со временем ценя В наследство мне доставшиеся гены Из жизни, недоступной для меня, Где не было обмана и измены. Безропотной покорности судьбе, Пренебреженью к холоду и боли, Умению быть равными себе И презирать торгашество любое. Они, весь век горбатя на страну, Не нажили квартиру или виллу, Деля при жизни комнатку одну, А после смерти — тесную могилу. Чем мы живём сегодня и горим? Что в полумраке будущего ищем? Завидую родителям моим, Наивным, обездоленным и нищим. 2006

Памяти Виктора Берковского

 На рубеже зимы сомнёт ладони злость. Друзей горячий след запорошила вьюга. Всё то, чем жили мы, как будто, не сбылось: Гренады в мире нет, Кабул не стоит друга. На небе, где уют, и нет земных тревог, Где тихо и светло, — весною ли, зимой ли, С ним вина нынче пьют соавторы его: Багрицкий и Светлов, и Киплинг, и Самойлов. Костра смолистый дым, бегущая вода. Мы юную мечту вернуть уже не в силах. Немало песен с ним певали мы тогда На грушинском плоту, в Москве и на Курилах. Распался тесный круг, необратимый впредь. Всё явственнее вьюг морозное дыханье. Прощай, мой старый друг, — с тобою нам не петь, Прощай, мой старый друг, вернее — до-свиданья. А на Земле грядут другие времена. Наш век ушёл давно, не вызвав ностальгии. Эпоха новых смут, и новая война, И новое кино, и ценности другие. Но, душу сохранив для будущих времён, Забыть мы никогда не сможем эти зонги, Где скачет по степи усталый эскадрон, И движутся суда к далёкой Амазонке. 2006

Памяти Владимира Высоцкого

 На Ваганьковом горят сухие листья. Купола блестят на солнце — больно глазу. Приходи сюда и молча помолись ты, Даже если не молился ты ни разу. Облаков плывёт небесная отара Над сторожкой милицейской унылой, И застыла одинокая гитара, Как собака над хозяйскою могилой. Ветви чёрные раскачивают ветры Над прозрачной неподвижною водой, И ушедшие безвременно поэты Улыбаются улыбкой молодой. Их земля теперь связала воедино, Опоила их, как водкою, дурманом. Запах вянущих цветов и запах дыма — Всё проходит в этом мире безымянном. На Ваганьковском горят сухие листья. За стеной звонит трамвай из дальней дали. Приходи сюда и молча помолись ты — Это осень наступает не твоя ли? 1980 Москва

Памяти Евгения Клячкина

 Сигаретой опиши колечко, Снова расставаться нам пора, Ты теперь в земле остался вечной, Где стоит июльская жара. О тебе поплачет хмурый Питер И родной израильский народ, Только эти песни на иврите Кто-нибудь навряд ли запоет. Со ступеней набережной старой На воду пускаю я цветы. Слышу я знакомую гитару, Может, это вовсе и не ты, Может, и не ты совсем, а некто Улетел за тридевять земель, Дом на переулке Антоненко Поменяв на город Ариэль. «Сигаретой опиши колечко», Пусть дымок растает голубой, Все равно на станции конечной Скоро мы увидимся с тобой. Пусть тебе приснится ночью синей, Возвратив душе твоей покой, Дождик василеостровских линий Над холодной цинковой рекой.

Паруса «Крузенштерна»

 Расправлены вымпелы гордо. Не жди меня скоро, жена, — Опять закипает у борта Крутого посола волна. Под северным солнцем неверным, Под южных небес синевой — Всегда паруса «Крузенштерна» Шумят над моей головой. И дома порою ночною. Лишь только открою окно, Опять на ветру надо мною Тугое поет полотно. И тесны домашние стены, И душен домашний покой, Когда паруса «Крузенштерна» Шумят над моей головой. Пусть чаек слепящие вспышки Горят надо мной в вышине, Мальчишки, мальчишки, мальчишки Пусть вечно завидуют мне. И старость отступит, наверно, — Не властна она надо мной, Пока паруса «Крузенштерна» Шумят над моей головой. 1963

Переделкино

 Позабудте свои городские привычки, — В шуме улиц капель не слышна. Отложите дела — и скорей к электричке: В Переделкино входит весна. Там зеленые воды в канавах проснулись, Снег последний к оврагам приник. На фанернех дощечках названия улиц — Как заглавия давние книг. Там, тропинкой бредя, задеваешь щекою Паутины беззвучную нить. И лежит Пастернак под закатным покоем, И веселая церковь звонит. А в безлюдных садах и на улицах мглистых Над дыханием влажной земли Молча жгут сторожа прошлогодние листья — Миновавшей весны корабли. И на даче пустой, где не хочешь, а пей-ка Непонятные горькие сны, Заскрипит в темноте под ногами ступенька, И Светлов подмигнет со стены. И поверить нельзя невозможности Бога В ранний час, когда верба красна. И на заячьих лапках, как в сердце — тревога, В Переделкино входит весна.

Перекаты

Памяти С. Погребицкого

 Все перекаты да перекаты — Послать бы их по адресу! На это место уж нету карты, — Плыву вперед по абрису. А где-то бабы живут на свете, Друзья сидят за водкою… Владеют камни, владеет ветер Моей дырявой лодкою. К большой реке я наутро выйду, Наутро лето кончится, И подавать я не должен виду, Что умирать не хочется. И если есть там с тобою кто-то, — Не стоит долго мучиться: Люблю тебя я до поворота, А дальше — как получится. Все перекаты да перекаты — Послать бы их по адресу! На это место уж нету карты, — Плыву вперед по абрису. 1960

Перелётные ангелы

«…На левобережье Енисея вблизи посёлка Ермаково я видел ржавые паровозы, утонувшие в болотах — там, где должна была проходить, буквально по костям заключённых, железная дорога Салехард — Игарка. Были там и мёртвые „зоны“ с гнилыми бараками, и сторожевые вышки, и безымянные братские кладбища, размытые половодьями…»

Александр Городницкий Нам ночами июльскими не спать на сене, Не крутить нам по комнатам сладкий дым папирос. Перелётные ангелы летят на север, И их нежные крылья обжигает мороз. Опускаются ангелы на крыши зданий, И на храмах покинутых ночуют они, А наутро снимаются в полёт свой дальний, Потому что коротки весенние дни. И когда ветры тёплые в лицо подуют, И от лени последней ты свой выронишь лом, Это значит, навек твою башку седую Осенит избавление лебединым крылом. Вы не плачьте, братишечки, по давним семьям, Вы не врите, братишечки, про утраченный юг — Перелётные ангелы летят на север, И тяжёлые крылья над тундрой поют. 1963

Песня американских летчиков

 Рукою шаря, словно нищий, Прожектор нас в тумане ищет. Мы к вашим временным жилищам Спешим из тьмы. И у последнего порога Нам командир внушает строго, Что в небе нет ни звёзд, ни Бога — Есть только мы! И я мотор врубаю слепо, И мне луна мигает слева, Лечу без женщины и хлеба, Невидим, невесом. Сегодня смерть приходит с неба, Сегодня смерть приходит с неба, Сегодня смерть приходит с неба — И мы её несём! Земля под облаком абстрактна, Уничтожать её не страшно, Народ, внизу живущий, — враг наш, — Читай приказ! Переживать, ребята, полно, — Берёзы снизу или пальмы, Когда несёт им груз напалма Один из нас. И я мотор врубаю слепо, И мне луна мигает слева, Лечу без женщины и хлеба, Невидим, невесом. Сегодня смерть приходит с неба, Сегодня смерть приходит с неба Сегодня смерть приходит с неба. И мы её несём! И ты не слушай, мальчик, маму, Не вынуждай её к обману, И ты не требуй с неба манну — Там манны нет. Бледнеют ангелы и черти, Когда, доверенные смерти, По небу весело мы чертим Свой белый след. И я мотор врубаю слепо, И мне луна мигает слева, Лечу без женщины и хлеба, Невидим, невесом. Сегодня смерть приходит с неба, Сегодня смерть приходит с неба, Сегодня смерть приходит с неба — И мы её несём!

Песня американских подводников

 На что нам дети, на что нам фермы? Земные радости не про нас. Всё, чем на свете живём теперь мы, — Немного воздуха и — приказ. Мы вышли в море служить народу, Да нету что-то вокруг людей. Подводная лодка уходит в воду — Ищи её неизвестно где. Здесь трудно жирным, здесь тощим проще, Здесь даже в зиму стоит жара, И нету поля, и нету рощи, И нет ни вечера, ни утра. Над нами, как над упавшим камнем, Круги расходятся по воде. Подводная лодка в глубины канет — Ищи её неизвестно где. Нам солнце на день дают в награде, И спирта злого ожог во рту. Наживы ради снимают бляди Усталость нашу в ночном порту. Одну на всех нам делить невзгоду, Одной нам рапорт сдавать беде. Подводная лодка уходит в воду — Ищи её неизвестно где. В одну одежду мы все одеты, Не помним ни матери, ни жены. Мы обтекаемы, как ракеты, И, как ракеты, устремлены. Ну кто там хочет спасти природу И детский смех, и весенний день? Подводная лодка уходит в воду — Ищи её неизвестно где.

Песня болотных геологов

 А жёнам надоели расставания, Их личики морщинками идут. Короткие вокзальные свидания Когда-нибудь в могилу их сведут. А я иду, доверчивый влюблённый Подальше от сервантов и корыт, И, как всегда, болот огонь зелёный Мне говорит, что путь открыт. А жёнам надоели годовщины И частых провожаний маята. Подстриженные бобриком мужчины Уводят их туда, где суета. А я иду, обманом закалённый, Брезентом от случайностей прикрыт. И, как всегда, болот огонь зелёный Мне говорит, что путь открыт. Шагаем мы сквозь лиственное пламя, Нас песнями приветствует страна. Взрастают под чужими именами Посеянные нами семена. А я иду, совсем не утомлённый, Лет двадцати, не более, на вид, И, как всегда, болот огонь зелёный Мне говорит, что путь открыт. 1959

Песня декабристов

 Конец вину, конец игре — День на дворе. Морозным утром в декабре Встанем в каре. Веселый снег, ружейный смех, — Волю словам! А площадей еще на всех Хватит и вам. Во глубине сибирских руд Зона идет. Не пропадет наш скорбный труд, Не пропадет. Колючий снег, собачий мех, — Руки по швам! А рудников еще на всех Хватит и вам. Кончай с вином, кончай с тоской — Стройся в каре! Кто может нам сказать, какой Век на дворе? Бей, барабан, бей, барабан, — Волю рабам! Могильный снег — его на всех Хватит и вам.

Песня крестьян

 Окрестности в пожаре Пылают за окном. Король наш старый Гарри Подвинулся умом. На нивах опаленных Зерна не соберешь — Летят отряды конных, Вытаптывая рожь. К чему страдать — трудиться, — Все пущено на слом. Не дай вам бог родиться При Генрихе Шестом! Чье над полками знамя? За что ведется торг? Кто править будет нами — Ланкастер или Йорк? Какого нам вельможи Ни прочат короля, Для нас одно и то же — Неволя и петля. Милорд наш веселится, Да мало толку в том. Не дай вам бог родиться При Генрихе Шестом! Повсюду запах гари, Покинуты дома. Король наш старый Гарри Совсем сошел с ума. Не даст тебе Создатель Дожить до старых лет, — Бросай соху, приятель, Берись за арбалет! Стрела летит, как птица, Повсюду лязг и стон… Не дай вам бог родиться При Генрихе Шестом!

Песня полярных лётчиков

 Кожаные куртки, брошенные в угол, Тряпкой занавешенное низкое окно. Бродит за ангарами северная вьюга, В маленькой гостинице пусто и темно. Командир со штурманом мотив припомнят старый, Голову рукою подопрёт второй пилот. Подтянувши струны старенькой гитары, Следом бортмеханик им тихо подпоёт. Эту песню грустную позабыть пора нам, — Наглухо моторы и сердца зачехлены. Снова тянет с берега снегом и туманом, Снова ночь нелётная, — даже для луны. Лысые романтики, воздушные бродяги! Наша жизнь — мальчишеские вечные года. Прочь тоску гоните вы, выпитые фляги; Ты, метеослужба, нам счастья нагадай. Солнце незакатное, и тёплый ветер с веста, И штурвал послушный в стосковавшихся руках. Ждите нас, невстреченные школьницы-невесты, В маленьких асфальтовых южных городах. 1959 Туруханский край, р. Колю, «весновка» апрель — май

Песня строителей Петровского флота

 Мы — народ артельный, Дружим с топором. В роще корабельной Сосны подберём. Православный, глянь-ка С берега, народ, Погляди, как Ванька По морю плывёт. Осенюсь с зарею Знаменьем Христа, Высмолю смолою Крепкие борта. Православный, глянь-ка С берега, народ, Погляди, как Ванька По морю плывёт. Девку с голой грудью Я изображу. Медную орудью Туго заряжу. Ты, мортира, грянь-ка Над пучиной вод, Расскажи, как Ванька По морю плывёт. Тешилась над нами Барская лоза, Били нас кнутами, Брали в железа. Ты, боярин, глянь-ка От своих ворот, Как холоп твой Ванька По морю плывёт. Море — наша сила, Море — наша жисть. Веселись, Россия, — Швеция, держись! Иноземный, глянь-ка С берега, народ, — Мимо русский Ванька По морю плывёт! 1972

Почему расстались

 Сильный и бессильный, винный и безвинный. Словно в кинофильме («Восемь с половиной»). Забываю вещи, забываю даты — Вспоминаю женщин, что любил когда-то. Вспоминаю нежность их объятий сонных, В городах заснеженных, в горницах тесовых. В тёплую Японию улетали стаи. Помню всё — не помню, почему расстались. Вспоминаю зримо декораций тени, Бледную от грима девочку на сцене. Балаган запойный песенных ристалищ. Помню всё — не помню, почему расстались. Тех домов обои, где под воскресенье Я от ссор с тобою находил спасенье. Засыпали поздно — поздно просыпались. Помню всё — не помню, почему расстались. Странно, очень странно мы с любимой жили: Как чужие страны, комнаты чужие. Обстановку комнат помню до детали. Помню всё — не помню, почему расстались. Век устроен строго: счастье — до утра лишь. Ты меня в дорогу снова собираешь. Не печалься, полно, видишь — снег растаял. Одного не вспомню — почему расстались. 1972 Море Лаптевых Сухогруз «Морской-10»

Предательство

 Предательство, предательство, Предательство, предательство — Души незаживающий ожог. Рыдать устал, рыдать устал, Рыдать устал, рыдать устал. Рыдать устал над мертвыми рожок. Зовет за тридевять земель Трубы серебряная трель, И лошади несутся по стерне. Но что тебе святая цель, Когда пробитая шинель От выстрела дымится на спине? Вина твоя, вина твоя, Что надвое, что надвое Судьбу твою сломали, ротозей, Жена твоя, жена твоя, Жена твоя, жена твоя. Жена твоя и лучший из друзей. А все вокруг — как будто «за», И смотрят ласково в глаза, И громко воздают тебе хвалу, А ты — добыча для ворон И дом твой пуст и разорен, И гривенник пылится на полу. Учитесь вы, учитесь вы, Учитесь вы, учитесь вы, Учитесь вы друзьям не доверять. Мучительно? — Мучительно! Мучительно, мучительно, — Мучительнее после их терять. И в горло нож вонзает Брут, А под Тезеем берег крут, И хочется довериться врагу. Земля в закате и в дыму — Я умираю потому, Что жить без этой веры не могу! Предательство, предательство, Предательство, предательство — Души незаживающий ожог. Рыдать устал, рыдать устал, Рыдать устал, рыдать устал. Рыдать устал над мертвыми рожок. Зовет за тридевять земель Трубы серебряная трель, И лошади несутся по стерне. Но что тебе святая цель, Когда пробитая шинель От выстрела дымится на спине? 1977

Прощание с городом

 Мне разлука с тобой знакома. Как у времени ни проси, Он горит у подъезда дома — Неуютный огонь такси. Чемодан мой несут родные, И зеленый огонь погас. И плывут твои мостовые, Может, нынче в последний раз. Мне не ждать у твоих вокзалов, Не стоять на твоих мостах: Видно, времени было мало Мне прижиться в этих местах. Как приехавший, как впервые, Отвести не могу я глаз. И плывут твои мостовые, Может, нынче в последний раз. В этот век тревожный и шумный Ненадежна шумиха встреч. Четких улиц твоих рисунок От распада не уберечь. Восстановят ли их живые, Вспоминая погибших нас? И плывут твои мостовые, Может, нынче в последний раз… 1965

Россия для русских

 Процесс невесёлый начат, — Дрожи, просвещённый мир! Россия для русских значит — Башкирия — для башкир. Не будет теперь иначе. Гори, мировой пожар! Россия для русских значит — Татария — для татар. Недолго нам ждать, недолго, — Все способы хороши. Отнимут обратно Волгу Марийцы и чуваши. Опомнимся — будет поздно. Полгода пройдёт, а там, — Чеченцам обратно Грозный, Якутию — якутам. Долины, хребты, алмазы, И золото, и руда. Держава погибнет сразу, Отныне и навсегда. Забыв о имперской славе, Лишившись морей, как встарь, Московией будет править Уездный московский царь. Конец богатырской силе. Не видно в ночи ни зги. Так кто же друзья России, И кто же её враги? 13.04.2006

Севастополь останется русским

 Пахнет дымом от павших знамен, Мало проку от битвы жестокой. Сдан последний вчера бастион, И вступают враги в Севастополь. И израненный молвит солдат, Спотыкаясь на каменном спуске: — Этот город вернется назад — Севастополь останется русским! Над кормою приспущенный флаг, В небе мессеров хищная стая. Вдаль уходит последний моряк, Корабельную бухту оставив, И твердит он, смотря на закат, И на берег покинутый, узкий: — Этот город вернется назад — Севастополь останется русским! Что сулит наступающий год? Снова небо туманное мглисто. Я ступаю в последний вельбот, Покидающий Графскую пристань, И шепчу я, прищурив глаза, Не скрывая непрошеной грусти: — Этот город вернется назад — Севастополь останется русским!

Северная песня

 От злой тоски не матерись, Сегодня ты без спирта пьян: На материк, на материк Идет последний караван. Опять пурга, опять зима Придет, метелями звеня; Уйти в бега, сойти с ума Теперь уж поздно для меня. Здесь невеселые дела, Здесь дышат горы горячо, А память давняя легла Зеленой тушью на плечо. Я до весны, до корабля Не доживу когда-нибудь. Не пухом будет мне земля, А камнем ляжет мне на грудь. От злой тоски не матерись, Сегодня ты без спирта пьян: На материк, на материк Ушел последний караван. 1960 Туруханский край

Система Декарта

 Давайте отложим вчерашние планы до нового марта, — Дожди, бездорожье и рыжее пламя в системе Декарта. И в небе над бором срываются звёзды с привычного круга. «В осеннюю пору любить уже поздно,» — вздыхает подруга. Забудем про бремя мальчишеской прыти, в леса эти канув. Кончается время весёлых открытий и новых романов. Поймёшь поутру, поразмысливши мудро, что крыть уже нечем, И даже когда начинается утро, то всё-таки вечер. Храните от боли усталые нервы, не слушайте бредни Об этой любови, что кажется первой, а стала последней. Сырой и тревожной для леса и поля порой облетанья Менять невозможно по собственной воле среду обитанья. Но жизнь и такая мила и желанна, замечу я робко, Пока привлекают пустая поляна и полная стопка. Пока мы под сердцем любовь эту носим, всё ставя на карту, И тихое скерцо пиликает осень в системе Декарта. 1997

Соловки

 Осуждаем вас монахи, осуждаем, Не воюйте вы, монахи с государем, Государь у нас помазанник божий, Никогда он быть неправым не может. Не губите вы обитель, монахи, В броневые не рядитесь рубахи, На чело не надвигайте шеломы, — Крестным знаменьем укроем чело мы. Соловки — не велика крепостица, Вам молится, пока, да постится, Бить поклоны Богородице, деве, — Что ж кричите вы в железе и гневе. Не суда ли там плывут? Не сюда ли? Не воюйте вы монахи с государем, На заутренней постойте последней, — Отслужить вам не придется обедни. Ветром южным паруса задышали, Рати дружные блестят бердышами, Бою выучены царские люди, — Не кому из вас пощады не будет. Плаха алым залита и поката, Море белое красно от заката, Шёлка алого рубаха у ката, И рукав её по локоть закатан. Шёлка алого рубаха у ката, И рукав её по локоть закатан. В раз подымется топор, враз ударит… Не воюйте вы, монахи, с государем. 1984

Старинная пиратская

 Пират, забудь о стороне родной, Когда сигнал «К атаке!» донесется. Поскрипывают мачты над волной, На пенных гребнях вспыхивает солнце. Земная неизвестна нам тоска Под флагом со скрещенными костями, И никогда мы не умрем, пока Качаются светила над снастями! Дрожите, лиссабонские купцы, Свои жиры студеные трясите, Дрожите, королевские дворцы И скаредное лондонское Сити, — На шумный праздник пушек и клинка Мы явимся незваными гостями, И никогда мы не умрем, пока Качаются светила над снастями! Вьет вымпела попутный ветерок. Назло врагам живем мы не старея. И если в ясный солнечный денек В последний раз запляшем мы на рее, Мы вас во сне ухватим за бока, Мы к вам придем недобрыми вестями, И никогда мы не умрем, пока Качаются светила над снастями! 1962

Тени тундры

 Во мхах и травах тундры, где подспудно Уходят лета быстрого секунды Где валуны как каменные тумбы. Где с непривычки нелегко идти. Тень облака летящего над тундрой. Тень птицы пролетающей над тундрой. И тень оленя, что бежит по тундре Перегоняют пешего в пути. И если как то раз проснувшиуись утром Забыв на час о зеркале и тундре Ты попросила б рассказать о тундре, И лист бумаги белой я нашел Тень облака летящего над тундрой. Тень птицы пролетающей над тундрой. И тень оленя, что бежит по тундре Изобразил бы я карандашом. Потом, покончив с этим важным делом, Оставив место для ромашек белых Весь остальной бы лист закрасли бы я смело Зеленым цветом, радостным для глаз. А после выбрав кисточку потоньше, И осторожно краски взяв на кончик Я синим бы раскрасил колокольчик И этим бы закончил свой рассказ. Я повторять готов, живущий трудно, Что мир устроен празднично и мудро. Да, мир устроен празднично и мудро, Пока могу я видеть каждый день Тень облака летящего над тундрой. Тень птицы пролетающей над тундрой. И тень оленя, что бежит по тундре А рядом с ними собственную тень.

У Геркулесовых столбов

 У Геркулесовых столбов Лежит моя дорога, У Геркулесовых столбов, Где плавал Одиссей. Меня оплакать не спеши, Ты подожди немного, И черных платьев не носи И частых слез не сей. Еще под парусом тугим В чужих морях не спим мы. Еще к тебе я доберусь. Не знаю сам, когда. У Геркулесовых столбов Дельфины греют спины И между двух материков Огни несут суда. Еще над черной глубиной Морочит нас тревога Вдали от царства твоего, От царства губ и рук. Пускай пока моя родня Тебя не судит строго, Пускай на стенке повисит Мой запыленный лук. У Геркулесовых столбов Лежит моя дорога. Пусть южный ветер до утра В твою стучится дверь. Ты не спеши меня забыть, Ты подожди немного, И вина сладкие не пей, И женихам не верь! 1965

Фрейлехс

 У евреев сегодня праздник. Мы пришли к синагоге с Колькой. Нешто мало их били разве, А гляди-ка — осталось сколько! Русской водкой жиды согрелись, И, пихая друг друга боком, Заплясали евреи фрейлехс Под косые взгляды из окон. Ты проверь, старшина, наряды, Если что — поднимай тревогу. И чему они, гады, рады? — Всех ведь выведем понемногу. Видно, мало костям их прелось По сырым и далеким ямам. Пусть покуда попляшут фрейлехс — Им плясать еще, окаянным! Выгибая худые выи, В середине московских сует, Поразвесив носы кривые, Молодые жиды танцуют. Им встречать по баракам зрелость Да по кладбищам — новоселье, А евреи танцуют фрейлехс, Что по-русски значит — веселье.

Царское Село

 Давай поедем в Царское Село, Где птичьих новоселий переклички. Нам в прошлое попасть не тяжело, Всего лишь полчаса на электричке. Там статуи, почувствовав тепло, Очнулись вновь в любовном давнем бреде. Давай поедем в Царское Село, Давай поедем! Некрашенные за зиму дворцы, Нестриженные на зиму деревья. Какие мы с тобою молодцы, Что бросили ненужные кочевья! В каком краю тебе бы ни везло, Без детства своего ты всюду беден. Давай поедем в Царское Село, Давай поедем! В зеленом и нетающем дыму От дел своих сегодняшних проснуться, К утраченному миру своему Руками осторожно прикоснуться… Ну кто сказал: «Воспоминанья — зло»? — Оставим эти глупости соседям. Давай поедем в Царское Село, Давай поедем! Орут грачи веселые вокруг, И станет неожиданно понятно, Что кончился недолгой жизни круг И время поворачивать обратно: Увидеть льда зеркальное стекло И небо над ветвями цвета меди. Давай поедем в Царское Село, Давай поедем!

Цирк шапито

 Вы не верьте наветам тоски, Задушите в душе шепоток: Между серых домов городских Открывается цирк шапито. Там оркестры и цокот подков, Электричества солнечный свет. По карманам хоть горсть медяков Постарайтесь набрать на билет. Тот билет — как билет на перрон, Что вам стоит не выпить сто грамм? Мимо окон зелёный фургон Сонный ослик везёт по утрам. И окликнет вас ласково мать, И сгоревшее встанет жильё, И подарит вам детство опять Полотняное небо своё. Позабывшие облик земли, Нафталином засыпьте пальто: На окраине в рыжей пыли Открывается цирк шапито. 1966

Черный хлеб

 Я, таежной глушью заверченный, От метели совсем ослеп. Недоверчиво, недоверчиво Я смотрю на черный хлеб. От его от высохшей корочки Нескупая дрожит ладонь. Разжигает огонь костерчики, Поджигает пожар огонь. Ты кусок в роток не тяни, браток, Ты сперва посмотри вокруг: Может, тот кусок для тебя сберег И не съел голодный друг. Ты на части хлеб аккуратно режь: Человек — что в ночи овраг. Может, тот кусок, что ты сам не съешь, Съест и станет сильным враг. Снова путь неясен нам с вечера, Снова утром буран свиреп. Недоверчиво, недоверчиво Я смотрю на черный хлеб.

Чистые пруды

А.Н.

 Все, что будет со мной, знаю я наперед, Не ищу я себе провожатых. А на Чистых прудах лебедь белый плывет, Отвлекая вагоновожатых. На бульварных скамейках галдит малышня, На бульварных скамейках — разлуки. Ты забудь про меня, ты забудь про меня. Не заламывай тонкие руки. Я смеюсь пузырем на осеннем дожде, Надо мной — городское движенье. Все круги по воде, все круги по воде Разгоняют мое отраженье. Всё, чем стал я на этой земле знаменит, — Темень губ твоих, горестно сжатых… А на Чистых прудах лед коньками звенит, Отвлекая вагоновожатых. 1962

Что за саги, что за руны…

 Что за саги, что за руны На дворе метель поет. Подари мне, милый, струны Для гитары в Новый год. Словно сестры, отзовутся Мне они на имена И, покуда не порвутся, Буду я тебе верна. Скрыт туманом профиль лунный, Свечка тонкая плывет. Подари мне, милый, струны Для гитары в Новый год. Сохранит тепло мелодий Жар моих горячих рук, Потому что все проходит, Остается только звук. Не всегда мы будем юны, Время смутное грядет. Подари мне, милый, струны Для гитары в Новый год. Пусть не видеть нам удачи, Но хотя бы на момент По-девчоночьи заплачет, Засмеется инструмент. Океан качает шхуны, И земля полна невзгод… Подари мне, милый, струны Для гитары в Новый год. Что сидишь ты, безучастен, Что грызешь ты пирожок? С Новым годом, с новым счастьем, С новой песнею, дружок!

Шаги

 Стал тяжелей на подъемах рюкзак, Лямками врезался в плечи жестоко. Это ты сделал еще один шаг К цели далекой, к цели далекой. Эй, погодите, не нойте, Усталые плечи! Этих шагов еще тьма впереди — Сам себе выбрал ты путь необычный. Стискивай зубы, и дальше иди Шагом привычным, шагом привычным. Эй, погодите, не нойте, Усталые плечи! Судеб х неизвестны пути, Знать не узнаешь, где ждут тебя беды, Может, погибнешь, оставив один Шаг до победы, шаг до победы! Эй, погодите, не нойте, Усталые плечи! Знай, не увидят тебя ни на миг, Знай, никогда о тебе не напишут. Песню победы иль бедствия крик Только безмолвные горы услышат. Эй, погодите, не нойте, Усталые плечи! Но повернуть и маршрут изменить Нас не заставят ни беды, ни блага, В сердце у каждого песня звенит Первого шага, первого шага. Эй, погодите, не нойте, Усталые плечи! Вся наша жизнь — стремление Никогда не изменим. В этом друг другу мы все поклялись Шагом последним, шагом последним. Эй, погодите, не нойте, Усталые плечи! Только тогда, когда всюду пройдешь, Дружбу и верность храня, как присягу, Ты настоящую цену поймешь Каждому шагу, каждому шагу! Эй, погодите, не нойте, Усталые плечи!

Шотландская песня

 Пока в печи горят дрова, и робок свет дневной, И мёрзнет жёлтая трава под снежной пеленой, Пока в печи горят дрова — собравшись за столом, Раскурим трубки, но сперва мы друга помянём. Плывёт он в этот час ночной неведомо куда, Над непрозрачной глубиной ведёт его звезда. Пока в ночи горят дрова и ждёт его жена, Пусть будет нынче голова и цель его ясна. Пусть над холодной зыбью вод, где пропадает след, Его от стужи сбережёт шотландский пёстрый плед. Пусть в этот день и в этот час во тьме ночных дорог Его согреет, как и нас, шотландский тёплый грог. Там ветры злобные свистят, и пенная вода, И льда повисла на снастях седая борода. Пока в ночи горят дрова — собравшись за столом, Про всех мы вспомним, но сперва подумаем о нём. Пока бесчинствует норд-ост и стонет бересклет, Провозгласим свой первый тост за тех, кого здесь нет. За тех, кого в чужих морях, от милых мест вдали, Вселяя в сердце боль и страх, качают корабли. Пусть сократится долгий срок, что им разлукой дан, Пусть возвратит на свой порог их грозный океан. Пока в печи горят дрова и вьюга за окном, Запьём заздравные слова мерцающим вином. 1981

Эту женщину напрасно…

 Эту женщину напрасно Полюбил ты навсегда: Эта женщина не праздник, — Эта женщина — беда. Черный смерч над черной глубью Ходит, волны теребя, Эта женщина не любит, Но не выпустит тебя. Не ищи себе печали, Попадая к ней в гарем, Ей бессонными ночами Не придумывай поэм. Позабудь про эти губы, Славной жизни не губя. Эта женщина не любит, Но не выпустит тебя. Что ни дашь, ей будет мало, Не умерить эту прыть. Будешь вечно с кем попало Эту женщину делить. Над тобой смеются люди, Сплетни громкие трубя. Эта женщина не любит, Но не выпустит тебя. Солнце движется по кругу, Листья падают в траву. Ты искал себе подругу, А нашел себе вдову. Будут бить потомки в бубен, О судьбе твоей скорбя. Эта женщина не любит, Но не выпустит тебя.

Я иду по Уругваю…

 «Я иду по Уругваю, Ночь — хоть выколи глаза. Слышны крики попугаев И мартышек голоса». Над цветущею долиной, Где не меркнет синева, Этой песенки старинной Мне припомнились слова. Я иду по Уругваю, Где так жарко в январе, Про бомбёжки вспоминаю, Про сугробы на дворе. Мне над мутною Ла-Платой Вспоминаются дрова, Год далёкий сорок пятый, Наш отважный пятый «А». Малолетки и верзилы Пели песню наравне. Побывать нам не светило В этой сказочной стране. Я иду по Уругваю, В субтропическом раю, Головой седой киваю, Сам с собою говорю. Попугаев пёстрых перья, Океана мерный гул… Но линкор немецкий «Шпее» Здесь на рейде затонул. И напомнит, так же страшен, Бывшей мачты чёрный крест, Что на шарике на нашем Не бывает дальних мест. Я иду по Уругваю В годы прошлые, назад, Вспоминаю, вспоминаю, Вспоминаю Ленинград… «Я иду по Уругваю, Ночь — хоть выколи глаза. Слышны крики попугаев И мартышек голоса». 1984 Уругвай, порт Монтевидео

Я истины постиг элементарные…

 Я истины постиг элементарные, В далёких странах побывав не раз, — Нужней там людям песенки гитарные, Звучат они иначе, чем у нас. В Германии, Канаде и Израиле Слышнее звук натянутой струны, В местах, куда когда-то их отправили Безумные правители страны, Поют они о Волге и о Питере, И дети их, отвыкшие от книг, Вдруг начинают понимать родителей И учат позабытый свой язык. Покажется, что всё в порядке, вроде бы, Услышав вновь гитарный этот бой, Как будто можно и взаправду Родину Упаковать и унести с собой. И посреди заморского уюта Из позабытых возвратить времён, Надежно упихав её в компьютер И портативный свой магнитофон. 12.07.2008