Повесть о Рыжем Мотэле, господине инспекторе, раввине Исайе и комиссаре Блох

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ДО БЕЗ ЦАРЯ И НЕМНОГО ПОСЛЕ

И дед и отец работали. А чем он лучше других? И маленький рыжий Мотэле Работал За двоих. Чего хотел, не дали. (Но мечты его с ним!) Думал учиться в хедере[1], А сделали — Портным. — Так что же? Прикажете плакать? Нет, так нет! И он ставил десять заплаток На один жилет. И… (Это, правда, давнее, Но и о давнем Не умолчишь) По пятницам Мотэле давнэл[2], А по субботам Ел фиш[3]. Жили-были Сколько домов пройдено, Столько пройдено стран. Каждый дом — своя родина, Свой океан. И под каждой слабенькой крышей, Как она ни слаба, — Свое счастье, Свои мыши, Своя судьба…

И редко, Очень редко — Две мыши На одну щель! Вот Мотэле чинит жилетки, А инспектор Носит портфель. И знает каждый по городу Портняжью нужду одну. А инспектор имеет Хорошую бороду И хорошую Жену.

По-разному счастье курится, По-разному — У разных мест: Мотэле мечтает о курице. А инспектор Курицу ест. Счастье — оно игриво. Жди и лови. Вот: Мотэле любит Риву, Но… у Ривы Отец — раввин. А раввин говорит часто И всегда об одном: — Ей надо Большое счастье И большой Дом.

Так мало, что сердце воет, Воет, как паровоз. Если у Мотеле все, что большое, Так это только Нос.

— Ну, что же? Прикажете плакать? Нет, так нет! И он ставил заплату И на брюки И на жилет. ………… Да, под каждой слабенькой крышей, Как она ни слаба, — Свое счастье, свои мыши, Своя Судьба. И сколько жизнь ни упряма, Меньше, чем мало, — не дать. И у Мотэле Была мама, Еврейская старая мать.

Как у всех, конечно, любима; (Э-э-э… об этом не говорят!) Она хорошо Варила цимес И хорошо Рожала ребят. И помнит он годового И полугодовых… Но Мотэле жил в Кишиневе, Где много городовых, Где много молебнов спето о царской родовой, Где жил… господин… инспектор С красивой бородой… Трудно сказать про омут, А омут стоит У рта: Всего… Два… Погрома… И Мотэле стал Сирота. — Так что же? Прикажете плакать?! Нет, так нет!! И он ставил заплату Вместо брюк На жилет. …… А дни кто-то вез и вез. И в небе Без толку Висели пуговки звезд И лунная Ермолка. И в сонной, скупой тиши Мыши пугали скрипом. И кто-то Шил Кому-то Тахрихим[4].

«При чем» и «не при чем» Этот день был таким новым. Молодым, как заря! Первый раз тогда в Кишиневе Пели не про царя! Таких дней немного, А как тот — один. Тогда не пришел в синагогу Господин Раввин. Брюки, Жилетки, Смейтесь! Радуйтесь дню моему: Гос-по-дин по-лиц-мейстер Сел В тюрьму! Ведь это же очень и очень, Боже ты мой! Но почему не хохочет Господин Городовой?

Редкое, мудрое слово Сказал сапожник Илья: — Мотэле, тут не при чем Егова, А при чем — ты И я. ………….

И дни затараторили, Как торговка Мэд. И евреи спорили: «Да» или «нет»? Так открыли многое Мудрые слова. Стала синагогою Любая голова. Прошлым мало в нынешнем: Только вой да ной. — «Нет» — Инспектор вырешил. — «Да» — Сказал портной. …….. А дни кто-то вез и вез. И в небе Без толку Висели пуговки звезд И лунная Ермолка. И в сонной, скупой тиши Пес кроворотый лаял. И кто-то Крепко Сшил Тахрихим Николаю! Этот день был Таким новым, Молодым, как заря! Первый раз тогда в Кишиневе Пели Не про царя!

ГЛАВА ВТОРАЯ

КИШИHЕВСКНЕ ЧУДЕСА

Чудо первое Мэд На базаре Волнуется. И не Мэд, Весь Ряд: На вокзал По улице Прошел Отряд… Но не к этому Доводы, Главное (чтоб он сдох!) — В отряде С могендовидом[5] Мотька Блох! Идет по главной улице, Как генерал на парад. И Мэд па базаре волнуется, И волнуется Весь ряд.

Чудо второе Каждому, слава богу, Каким аршином ни мерь — Особая дорога. Особая дверь. И — так Себе, Понемногу, В слякоть, В снег Идут особой дорогой Люди весь век. Радостный путь немногим. Не всем, Как компот: Одни ломают ноги, Другие — Наоборот. Вот! ………… Ветер гнусит у околицы, Горю раввина вторит. По Торе[6] Раввин молится. Гадает раввин По Торе. Трогает рыжие кончики Выцветшего Талэса[7]: — Скоро ли все это кончится? Сколько еще осталося? Тени свечей, Проталкиваясь, Мутно растут И стынут. И кажется Катафалком Комната над раввином. — Это прямо наказанье! Вы слыхали? Хаим Бэз Делать сыну обрезанье Отказался Наотрез.

Первый случай в Кишиневе! Что придумал, сукин сын?! Говорит: «До-воль-но кро-ви, Ува-жае-мый рав-вин!!!» ………… Много дорог, много, Столько же, сколько глаз! И от нас До бога, Как от бога До нас. Еще о первом чуде И куда они торопятся, Эти странные часы? Ой, как Сердце в них колотится! Ой, как косы их усы! Ша! За вами ведь не гонятся? Так немножечко назад… А часы вперед, Как конница, Все летят, летят, летят. ………… В очереди Люди Ахают, Ахают и жмут: — Почему Не дают Сахару? Сахару почему не дают? — Видимо, Выдать Лень ему. — Трудно заняться час? Такую бы жизнь — Ленину, Хорошую, Как у нас! — Что вы стоите, Сарра? Что может дать Слепой, Когда Комиссаром Какой то Портной? Ему бы чинить Рубаху, А он комиссаром Тут!..

В очереди люди ахают, Ахают И жмут. Чудо третье Эти дни Невозможно мудры, Цадики[8], а не дни! В серебро золотые кудлы Обратили они. Новости каждый месяц. Шутка сказать: Жена инспектора весит Уже не семь, А пять. А Мотеле? Вы не смейтесь, Тоже не пустяк: Мотеле выбрил пейсы, Снял лапсердак. Мотеле весь перекроен (Попробовал лучший суп!): Мотэле смотрит «В корень» И говорит: «По су-ще-ству». Новости каждый месяц. Шутка сказать: Жена инспектора весит Уже не семь, А пять! И носик Почти без пудры. И глазки — Не огни… Эти дни невозможно мудры. Цадики, а не дни! ………… Много дорог, много, А нехватает дорог. И если здесь — Слава богу, То где-то — Не дай бог. — Ох!

…Ветер стих за околицей, Прислушиваясь, стих: Инспектор не о себе молится, Инспектор молится О других. Голос молитвы ровен. Слово сменяется вздохом: — Дай бог Жене здоровья, Дай бог Хворобы Блоху… Дай бог то и это (Многое дай бог, понятно!), Дай бог сгореть советам, Провалиться депутатам… Зиму смени На лето, Выпрями то, Что смято… Дай бог и то и это, Многое дай бог, понятно. Чудо некишиневского масштаба Слишком шумный и слишком скорый Этих лет многогамный гвалт. Ой, не знала, должно быть, Тора, И раввин, должно быть, не знал! Кто подумал бы, Кто бы поверил, Кто поверить бы этому мог? Перепутались Мыши, двери, Перепутались Нитки дорог. В сотый век — И конечно не чаще (Это видел едва ли Ной!) — По-портняжьему Робкое счастье И, как счастье, Неробок портной.

Многогамный, премудрый гомон!.. Разве думал инспектор Бобров, Что когда-нибудь Без погромов Проблаженствует Кишинев?! Кто подумал бы, Кто бы поверил, Кто поверить бы этому мог? Перепутались Мыши, двери, Перепутались Нитки дорог.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

НОВОЕ ВРЕМЯ — НОВЫЕ ПЕСНИ

Синагогальная В синагоге — Шум и гам, Гам и шум! Нее евреи по углам: «Ш-ша!!» «Ш-шу!!» Выступает Рэб Абрум. В синагоге — Гам и шум, Гвалт! ………… Рэб Абрум сказал: — Бо-же мой! Евреи сказали: — Беда! Рэб Абрум сказал: — До-жи-ли! Евреи сказали: — Да. ………… А раввин сидел И охал Тихо, скромно, А потом сказал: — Пло-ха! Сказал и вспомнил Блоха. Почти свадебная Лебедю в осень снится Зелень озерных мест. Тот, кто попробовал птицы, Мясо не очень ест. Мудрый раввин Исайя — Так мудр! Так мудр! Почти Наизусть знает Почти Весь Талмуд. Но выглядит все-таки плохо: Щукой на мели… — Мне к комиссару Блоху… Его провели. Надо куда-то деться: — К чорту! — К небесам! — До вас небольшое дельце, Товарищ комиссар. У каждого еврея Должны дочери быть. И каждому еврею Надо скорее Дочерей сбыть… Вы — мужчина красивый, Скажемте: Зять, как зять. Так почему моей Ривы Вам бы Не взять? Отцу хвалить не годится, Но, другим не в укор, Скажу: Моя девица — Девица до сих пор.

Белая, белая сажица! Майский мороз! Раввину уж кажется, Что у Блоха… Короче нос?! Песня «текущих дел» И куда они торопятся, Эти странные часы? Ой, как сердце в них колотится! Ой, как косы их усы! Ша! За вами ведь не гонятся? Так немножечко назад… А часы вперед, как конница, Все летят. ………… Этот день был Небесным громом, Сотрясеньем твердынь! Мэд видала, Как вышел из дому Инспектор — без бороды?! — Выбрился, Честное слово! Тысяча слов! И ахал в Кишиневе Весь Кишинев. ………… И собаки умеют плакать, Плакать, как плачем мы. Ну, попробуйте, скажем, лапу Ударить, ущемить? Да, бывает — Собака плачет, А что же тогда человек? И много текло горячих, Горьких, соленых рек. Слезы не в пользу глазу. И человек сказал: — Н-ну! Так инспектор потерял сразу И бороду И жену.

Хоть жену не совсем утратил, Но курица стала не та. Ну, скажем, Стала его Катя Курица без хвоста. — Счастье — оно игриво. Счастье — сумасброд. И ждал он терпеливо: — Наверно, назад придет. Но… на морозе голого Долго не греет дым… И он опустил голову, Голову без бороды. Так, окончательно сломан, Робок, как никогда, Инспектор Пришел к портному, Чтобы сказать «Да». ………… Маленький, жиденький столик. (Ножка когда-то была.) Инспектор сидит и колет «Текущие дела».

Путь секретарский тяжек: Сколько серьезных слов! Сто-лько се-рьез-ных бу-ма-жек! И на каждой: «Блох», «Бобров». Жутко: контроль на контроле. Комиссия вот была… Инспектор сидит и колет «Текущие дела». И… он мечтает — не больше (Что же осталось ему?), Как бы попасть В Польшу И не попасть В тюрьму… В общем фокусе Что значит: Хочет человек? Как будто дело в человеке! Мы все, конечно, целый век Желаем Золотые реки. Все ждем сахар, так сказать, А получается иначе; Да, если хочешь Хохотать, То непременно Плачешь.

Но дайте жизни… Новый век… Иной утюг, Иная крыша, И тот же самый человек Вам будет На голову выше. Для птицы главное — гнездо. Под солнцем всякий угол светел. Вот Мотэле — Он «от» и «до» Сидит в сердитом Кабинете. Сидит как первый человек. И «нет, так нет» Здесь не услышишь. В чем фокус? Тайна?.. Новый век. Иной утюг, Иная крыша… О-о-о, время! Плохо… Хорошо… Оно и так И этак вертит. И если новым Срок пришел, То, значит, старым — Время смерти! Погребальная Комната… тихо… пыльно. Комната… вечер… синь. Динькает Будильник: Динь… Динь… Динь… Час кончины — Он приходит Тихо-тихо, Не услышишь. И уходит молча счастье, И уходят Мыши. Только горе неизменно. Заржавел пасхальный чайник! И задумаются стены. И — Молчанье. Он заснежит, он завьюжит В полночь, ветер белорукий… И совсем теперь не нужен Ни Талмуд, Ни брюки. Тихо. Сумрак нависает. Не молитва И не ужин… Пусть по-новому, Исайя, Стол тебе послужит. А потом — к иному краю В рай, конечно, не иначе… Тихо! Свечи догорают. Тихо. Сарра плачет…

О-о-о, время! «Плохо»… «Хорошо»… Оно и так И этак вертит, И если новым Срок пришел, То, значит, старым — Время смерти… Да, если новым срок пришел, То, значит, старым — Фэртиг[9]… Послеловие До Кракова — Ровно сорок И до Варшавы — Сорок. Но лучше, чем всякий город, Свой, родной город. Разве дворцом сломите Маленькие, заплатанные, Знаете, домики. Где смеялись и плакали? Вот вам И меньше и больше. Каждому свой Мессия! Инспектору Нужно Польшу, Портному — Россия. Сколько с ней было пройдено. Будет еще пройдено! Милая, светлая родина, Свободная родина! Золото хуже меди. Коли рукам верите… И Мотэле Не уедет И даже В Америку. Не-ет, он шагал недаром В ногу с тревожным веком. И пусть он — не комиссаром, Достаточно — Че-ло-ве-ком! Можно и без галопа К месту приехать: И Мотэле будет штопать Наши прорехи. ………… Милая, светлая родина, Свободная родина! Сколько с ней было пройдено, Будет еще пройдено!!!

1924–1925

Москва — Иркутск