Лорелея (сборник)

fb2
Гейне Генрих

Генрих Гейне (1797–1856) – выдающийся немецкий поэт, писатель, критик. Яркий политический трибун, Гейне был еще и неподражаемым лириком, его поэзию отличают высокий романтизм и безудержная страстность. «Лорелея» – это удивительная коллекция избранных лирических шедевров Гейне из трех главных его поэтических сборников: «Книги песен», «Новых стихотворений», «Романсеро». В издании, рассчитанном на самую широкую читательскую аудиторию, представлены лучшие переводы мастеров XIX–XX вв.: М. Лермонтова, А. Плещеева, Л. Мея, Ап. Майкова, А. К. Толстого, А. Блока, В. Брюсова. В формате pdf A4 сохранен издательский дизайн.

© Р. Грищенков, состав, подготовка текста, 2012

© ЗАО «Олма Медиа Групп», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)

…Над страшной …Над страшной высотою Девушка дивной красы Одеждой горит золотою, Играет златом косы…

Из ранних стихотворений (1816–1827)
Излейся, сердце Излейся, сердце больное, Томленье пылкой души, Той песней, что давно я Таю от мира в тиши!

«Когда подступает волшебный миг…» Перевод В. Зоргенфрея

 Когда подступает волшебный миг И ширится грудь, вдохновенья родник, Берусь за перо я, поспешен и дик, — И образ чудесный из слова возник!

«Весь день о ней я тосковал…» Перевод В. Зоргенфрея

 Весь день о ней я тосковал, Полночи был во власти грез, И тяжкий сон меня сковал И к ней мгновенно перенес. Как роза юная, она Цветет, спокойна и светла. Ягнят на глади полотна Выводит тонкая игла. Так кроток взор, – ей не понять, Что я поник, душой скорбя. «Ты бледен, Генрих, как узнать, Что огорчило так тебя?» Так кроток взор, – и странно ей, Что горько плачу я, любя. «Ты плачешь, расскажи скорей, Мой друг, кто огорчил тебя?» Так кроток нежный взор, а я Готов в стенаньях изойти. «Виною ты, любовь моя, Что эта боль вот здесь, в груди». Она встает, душой светла, И руку мне на грудь кладет; И разом боль моя прошла; И ясен утра был восход.

«Мне в лес бы зеленый!..» Перевод В. Зоргенфрея

 Мне в лес бы зеленый! Как дивно там Цветы цветут, распевают птицы! Умру, и тьма могильной ночи Землей забьет мне слух и очи, — И не цвести для меня цветам, И звонким щебетом мне не упиться.

«Когда я с милою вдвоем…» Перевод В. Зоргенфрея

 Когда я с милою вдвоем, То всё идет на лад, И целый мир мне нипочем, И в мыслях я богат. Но лишь объятия ее Покину – в сердце мрак, Богатство рушится мое, Я снова нищ и наг.

«И мнится, несусь я вновь на коне…» Перевод В. Аренс

 И мнится, несусь я вновь на коне, Охвачен силой былою. И снова сердце пылает в огне, Несусь я к милой стрелою. И мнится, несусь я вновь на коне, Охвачен силой былою. Лечу я в битву, и гнев во мне, — Противник ждет меня к бою. Несутся, летя, как ветер свистя, Луга, берега, ракиты. Противник мой и ты, дитя, — Вы будете оба разбиты.

«Я отодвинул ржавые засовы…» Перевод В. Зоргенфрея

 Я отодвинул ржавые засовы У врат, ведущих в смутный мир видений, Сорвал печати с огненно-багровой, Волшебной книги страсти и томлений; И то, что в ней прочел я, вечно новой, Отобразил я в строках песнопений. Пройдут века, забудет мир поэта, — Останется нетленной песня эта.

«Излейся, сердце больное…» Перевод В. Зоргенфрея

 Излейся, сердце больное, Томленье пылкой души, Той песней, что давно я Таю от мира в тиши! Отныне скорбному звуку Открыты слух и сердца; Тысячелетнюю муку Я заклял заклятьем певца. Рыдают старый и малый И важные господа, Цветок прослезился алый, И плачет в небе звезда. И все эти слезы потоком Единым текут на юг, Чтоб смыть в Иордане глубоком Старинный, тяжкий недуг.

«Был месяц март, когда любовь…» Перевод В. Зоргенфрея

 Был месяц март, когда любовь Мне мукой взволновала кровь. Но вот зеленый май пришел, И скорби я конец обрел. То было, помню, светлым днем, Мы на скамье сидели вдвоем Под липой, спрятавшись от людей, И там открыл я сердце ей. В саду ароматном, в зеленых ветвях Пел соловей. Но в его словах Мы разбирались тогда едва ли — Мы с нею о важных вещах толковали. Друг другу в верности мы клялись. Закат померк, и часы неслись; Сидели мы долго во тьме, и у нас Жаркие слезы струились из глаз.

Воспоминание. Перевод В. Зоргенфрея

 Чего ты хочешь, нежное виденье? Ты снова в душу смотришься мою! Твой взор исполнен кроткого томленья; Да, это ты, тебя я узнаю. Я ныне тяжко болен, неудачи Сломили дух, от жизни я устал. Тоска гнетет. А было всё иначе В те дни, когда тебя я повстречал! Покинув дом родной, исполнен пыла, Стремился я за призраком мечты, Презреть готов был землю и светила, Сорвать их с лучезарной высоты. Ты, Франкфурт, полон жуликов, но это Прощаю я: ты дал моей стране Благую власть и лучшего поэта, Ты – город, где она явилась мне. В разгаре были дни торговли шумной, Дни ярмарки, и я в толпе густой Шел по нарядной улице бездумно, Как бы во сне следя за суетой. И вдруг – она! Скользящая походка Мне тайный, сладкий страх вливает в грудь; Блаженный взор светился лаской кроткой, И я в толпе за ней пустился в путь. И так мы шли и в переулок тесный Вступили; замер ярмарочный гул; И тут она, с улыбкою прелестной, Скользнула в дом, и я за ней скользнул. Но алчной здесь была одна лишь тетка, Чьей жертвой стал девичий первый цвет; Мне добровольно отдалась красотка, Не из корысти низменной, о нет! О нет! Не только музы мне знакомы, И личиком меня не проведешь: В продажном сердце нет такой истомы, Так не глядит заученная ложь. Она была прекрасна! Красотою Богини, взмывшей в пене и волнах, Была, быть может, светлою мечтою, Меня томившей в отроческих снах! Я не узнал ее! Я был во власти Тумана, взор заметил колдовство. Быть может, я держал свое же счастье В объятиях – и не узнал его! Еще прекрасней, в горести безбрежной, Была она спустя три долгих дня, Когда мечта от встречи этой нежной Вдаль повлекла по-прежнему меня; Когда она, в отчаянье и муке, С распущенными прядями волос, Упала ниц и заломила руки У ног моих, дрожа от горьких слез! Ей шпоры лоб изранили – о Боже! — Я видел сам, как выступила кровь; И от бедняжки вырвался я всё же, Расстался с ней – и не увидел вновь! Конец мечте старинной, но и ныне Со мной бедняжка всюду и везде. В какой глухой блуждаешь ты пустыне? Тебя я предал боли и нужде!

«Не пугайся, дорогая!..» Перевод В. Быкова

 Не пугайся, дорогая! Не похитят нас теперь: Твой покой оберегая, На замок я запер дверь. Как бы вихрь ни злился яро, Дверь ему не сокрушить; Но чтоб не было пожара, Лучше лампу затушить… Ах, позволь покрепче шею Мне твою обвить вокруг, Шали нет – так я согрею, Чтоб не зябла ты, мой друг!

Рамсгейт. Перевод В. Зоргенфрея

 «О поэт, любезный сердцу, Как о нем мы все тоскуем! Как бы нам его хотелось Осчастливить поцелуем!» Так любезно наши дамы О поэте рассуждали, Между тем как на чужбине Изнывал я от печали. Солнце юга не согреет Тех, кого терзает холод. От воздушных поцелуев Не уймется в сердце голод.

Отрывок. Перевод В. Зоргенфрея

 Блаженный миг – когда устами Бутон трепещущий примят; Не меньше счастья нам дарует Цветущей розы аромат.

Из «Книги песен» (1827)
Прими же песнь, что чистым сердцем Прими же песнь, что чистым сердцем спета; Да не пребудет жизнь моя бесследной! Я знак любви тебе оставил бедный, — Когда умру, не забывай поэта!

«Я в старом сказочном лесу!..» Перевод А. Блока

 Я в старом сказочном лесу! Как пахнет липовым цветом! Чарует месяц душу мне Каким-то странным светом. Иду иду – и с вышины Ко мне несется пенье. То соловей поет любовь, Поет любви мученье. Любовь, мучение любви, В той песне смех и слезы, И радость печальна, и скорбь светла, Проснулись забытые грезы. Иду, иду, – широкий луг Открылся предо мною, И замок высится на нем Огромною стеною. Закрыты окна, и везде Могильное молчанье; Так тихо, будто вселилась смерть В заброшенное зданье. И у ворот разлегся Сфинкс, Смесь вожделенья и гнева, И тело и лапы как у льва, Лицом и грудью – дева. Прекрасный образ! Пламенел Безумьем взор бесцветный; Манил извив застывших губ Улыбкой едва заметной. Пел соловей – и у меня К борьбе не стало силы, И я безвозвратно погиб в тот миг, Целуя образ милый. Холодный мрамор стал живым, Проникся стоном камень, — Он с жадной алчностью впивал Моих лобзаний пламень. Он чуть не выпил душу мне, — Насытясь до предела, Меня он обнял, и когти льва Вонзились в бедное тело. Блаженная пытка и сладкая боль! Та боль, как страсть, беспредельна! Пока в поцелуях блаженствует рот, Те когти изранят смертельно. Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс! Любовь! О любовь! За что ты Мешаешь с пыткой огневой Всегда твои щедроты? О, разреши, прекрасный Сфинкс, Мне тайну загадки этой! Я думал много тысяч лет И не нашел ответа».

Это все я мог бы очень хорошо рассказать хорошей прозой… Но когда перечитываешь старые стихи, чтобы, по случаю нового их издания, кое-что в них подправить, тобою вдруг, подкравшись невзначай, снова завладевает звонкая привычка к рифме и ритму, и вот стихами начинаю я третье издание «Книги песен». О Феб-Аполлон! Если стихи эти дурны, ты ведь легко простишь меня… Ты же – всеведущий бог, и ты знаешь очень хорошо, почему вот уже столько лет ритм и созвучия слов не могут быть для меня главным занятием… Ты знаешь, почему пламя, когда-то сверкающим фейерверком тешившее мир, пришлось вдруг употребить для более серьезных пожаров… Ты знаешь, почему его безмолвное пылание ныне пожирает мое сердце… Ты понимаешь меня, великий, прекрасный бог, – ты, подобно мне, менявший подчас золотую лиру на тугой лук и смертоносные стрелы… Ты ведь не забыл еще Марсия, с которого заживо содрал кожу? Это случилось уже давно, и опять явилась нужда в подобном примере… Ты улыбаешься, о мой вечный отец!

Писано в Париже, 28 февраля 1839 Генрих Гейне

Страдания юности

Сновидения

«Мне снился пыл неистовых измен…» Перевод В. Зоргенфрея

 Мне снился пыл неистовых измен, И резеда, и локоны, и встречи, И уст сладчайших горестные речи, И сумрачных напевов томный плен. Поблекли сны, развеялись виденья, И образ твой, любимая, поблек! Осталось то, что воплотить я мог, Давно когда-то, в звуки песнопенья. Осталась песнь! Лети же ей вослед, Исчезнувшей давно, неуловимой, Сыщи ее и передай любимой И призрачной мой призрачный привет.

«Зловещий грезился мне сон…» Перевод М. Михайлова

 Зловещий грезился мне сон… И люб и страшен был мне он; И долго образами сна Душа, смутясь, была полна. В цветущем – снилось мне – саду Аллеей пышной я иду. Головки нежные клоня, Цветы приветствуют меня. Веселых пташек голоса Поют любовь; а небеса Горят и льют румяный свет На каждый лист, на каждый цвет. Из трав курится аромат; Теплом и негой дышит сад… И все сияет, все цветет, Все светлой радостью живет. В цветах и зелени кругом, В саду был светлый водоем. Склонялась девушка над ним И что-то мыла. Неземным В ней было все – и стан, и взгляд, И рост, и поступь, и наряд. Мне показалася она И незнакома и родна. Она и моет и поет — И песнью за сердце берет: «Ты плещи, волна, плещи! Холст мой белый полощи!» К ней подошел и молвил я: «Скажи, красавица моя, Скажи, откуда ты и кто, И здесь зачем, и моешь что?» Она в ответ мне: «Будь готов! Я мою в гроб тебе покров». И только молвила – как дым Исчезло все. – Я недвижим Стою в лесу. Дремучий лес Касался, кажется, небес Верхами темными дубов; Он был и мрачен и суров. Смущался слух, томился взор… Но – чу! – вдали стучит топор. Бегу заросшею тропой — И вот поляна предо мной. Могучий дуб на ней стоит — И та же девушка под ним; В руках топор… И дуб трещит, Прощаясь с корнем вековым. Она и рубит и поет — И песнью за сердце берет «Ты руби, мой топорок! Наруби ты мне досок!»

Готч Т. КНевеста смерть. 1894-1895

К ней подошел и молвил я: «Скажи, красавица моя, Скажи, откуда ты и кто И рубишь дерево на что?» Она в ответ мне: «Близок срок! Тебе на гроб рублю досок». И только молвила – как дым Исчезло все. Тоской томим, Гляжу – чернеет степь кругом, Как опаленная огнем, Мертва, бесплодна… Я не знал, Что ждет меня, но весь дрожал. Иду… Как облачный туман, Мелькнул вдали мне чей-то стан. Я подбежал… Опять она! Стоит, печальна и бледна, С тяжелым заступом в руках — И роет им. Могильный страх Меня объял. О, как она Была прекрасна и страшна! Она и роет и поет! И скорбной песнью сердце рвет: «Заступ, заступ! глубже рой: Надо в сажень глубиной!» К ней подошел и молвил я: «Скажи, красавица моя, Скажи, откуда ты и кто, И здесь зачем, и роешь что?» Она в ответ мне: «Для тебя Могилу рою». Ныла грудь, И содрогаясь и скорбя, Но мне хотелось заглянуть В свою могилу. Я взглянул… В ушах раздался страшный гул, В очах померкло… Я скатился В могильный мрак – и пробудился.

«Вся кровь взметнулася во мне…» Перевод В. Зоргенфрея

 Вся кровь взметнулася во мне, И сердце в яростном огне! Кипит неистовая кровь, Пылает сердце вновь и вновь. В крови кипенье, гул и звон. Я нынче видел страшный сон: Ко мне сошел властитель тьмы, И с ним вдвоем умчались мы. И вот сияет светом дом, Внутри веселье, дым столбом, И звуки арф, и шумный бал; И я вступил в блестящий зал. Я вижу свадебный обряд, — Гостей теснится шумный ряд, И я в невесте узнаю — О горе! – милую мою! Она, что так была светла, Другому руку отдала; Другой, другой – ее жених, И я застыл, недвижен, тих. Кругом веселье, блеск и шум, Но я стою за ней, угрюм. Невеста радостью цветет, Жених ей руку нежно жмет. Жених в бокал налил вина, Пригубил, ей дает; она С улыбкой пьет. Я слезы лью. Ты пьешь – о горе! – кровь мою. Невеста яблоко берет И жениху передает. Тот режет яблоко. О, дрожь! В мое вонзил он сердце нож. Пылают негой взоры их, К себе привлек ее жених, Целует, вижу я. Конец! — Меня поцеловал мертвец! Железом скован мой язык, В немом молчанье я поник. И снова танцы, гул и звон, И в первой паре с нею он. Стою я, бледен, недвижим, Она кружит, обнявшись с ним; Жених ей что-то говорит, Она краснеет, но молчит.

«В глухую ночь, в блаженном сне…» Перевод В. Зоргенфрея

 В глухую ночь, в блаженном сне, Сошла любимая ко мне; Волшебной силой, колдовской, Ко мне явилась, в мой покой. Она, прелестная, она! Улыбка кроткая ясна; Гляжу – и сердце рвется ввысь, Слова потоком полились: «Возьми что хочешь, не жалей, Я всё отдам, лишь будь моей, Всю ночь моею, напролет, — Пока петух не пропоет». Она глядит с такой тоской, Так кротко, с нежностью такой, И тихий голос слышу я: «Ценой блаженства – я твоя!» «И жизнь цветущую и кровь Отдам тебе, моя любовь, Я всё отдам, я всё стерплю, Но нет – души не погублю». Еще слова мои звучат, Но всё нежнее кроткий взгляд, И тот же голос слышу я: «Ценой блаженства – я твоя!» Призывом страстным полон слух, Зажегся пламенем мой дух В последней, темной глубине; Дышать так трудно, трудно мне. Доныне реял, как оплот, Рой светлых ангелов, но вот Из преисподней дико взмыл Клубок зловещих, темных сил. И стало ангелам невмочь, Их оттеснила злая ночь; И, наконец, нечистых тьма Во мгле рассеялась сама. А я блаженством исхожу — В объятьях милую держу; Она ко мне пугливо льнет, Но горько, горько слезы льет, Рыдает милая моя; Ее уста целую я: «Потоки слез останови, Отдайся пламенной любви! Отдайся пламенной любви…» И вдруг – озноб в моей крови: Под гул и треск покров земной Разверзся – пропасть предо мной. Из черной пропасти возник Рой черных духов в тот же миг; Сокрыл он милую мою; Один, как прежде, я стою. Стою, и черный рой ведет Вокруг меня свой хоровод, Всё ближе, ближе, всё тесней, И громкий хохот всё гнусней. Вот-вот сомкнется узкий круг, В ушах всё тот же страшный звук: «Блаженство ты отверг, презрел, Проклятье – вечный твой удел».

«Я выплатил выкуп, чего же ты ждешь?» Перевод В. Зоргенфрея

 Я выплатил выкуп, чего же ты ждешь? Ты видишь, я весь – нетерпенье и дрожь. Кровавый сообщник, меня не морочь: Невесты все нет, а уж близится ночь. От кладбища тихо летят ветерки, — Невесту мою не встречали ль, дружки? И вижу, как призраков бледных орда Кивает в ответ, ухмыляется: «Да!» Выкладывай, с чем ты пришел ко мне, Ливрейный верзила, в дыму и огне? «В драконьей запряжке мои господа Прикатят – недолго их ждать – сюда». Ты, маленький, низенький, в сером весь, Мой мертвый магистр, зачем ты здесь? Безмолвно ко мне обращает он взгляд, Трясет головой и уходит назад. Косматый мой пес, ты скулишь неспроста! Как ярко сверкают зрачки у кота! К чему это женщины подняли вой? О чем это нянька поет надо мной? Нет, нянюшка, песенкам прежним конец, Я нынче, ты знаешь, иду под венец; Баюкать меня теперь ни к чему, — Смотри-ка, и гости – один к одному! Друзья, как любезно, не ждал никогда б! В руках у вас головы вместо шляп. И вы, дрыгоножки, вы тоже пришли; Что поздно сегодня сорвались с петли? А вот на метле и старушка карга. Благослови же родного сынка! И ведьма, трясясь, выступает вперед; «Аминь!» – произносит морщинистый рот. Идут музыканты – к скелету скелет, Слепая скрипачка пиликает вслед; Явился паяц, размалеванный в прах, С могильщиком на худых плечах. Двенадцать монахинь ведут хоровод, И сводня косая им тон задает, Двенадцать попов похотливых свистят И гнусность поют на церковный лад. Старьевщик, и ты надрываешься зря, На что в преисподней мне шуба твоя! Там есть чем топить до скончанья веков, — Останками смертных – царей, бедняков. Несносен горбатых цветочниц вой — Знай по полу носятся вниз головой. Вы, рожи совиные, – без затей! Оставьте! К чему этот хруст костей! Поистине с цепи сорвался ад. Их больше и больше, визжат и гудят, — Вот вальс преисподней!.. Потише вы, эй! Сейчас я увижусь с подругой моей. Потише вы, сброд, или попросту прочь! Себя самого мне расслышать невмочь. Как будто подъехали к дому теперь? Хозяюшка, где ты! Открой им дверь! Привет, дорогая! О, что за честь! И пастор тут! Не угодно ли сесть? Хоть вы с лошадиным копытом, с хвостом, Отец преподобный, я ваш целиком! Любимая, что ты бледна как мертвец? Нас пастор сейчас поведет под венец; Я кровью ему заплатил, это так, Но плата, в сравненье с тобою, пустяк. Колени склони, дорогая, со мной! Она на коленях, – о, миг неземной! — Прижалась ко мне – там, где сердце мое, И в диком порыве я обнял ее. Я волнами локонов нежно обвит, И сердце у сердца любимой стучит. Стучат от блаженства и боли сердца И к небу стремятся, к престолу Творца. Восторгом сердца беспредельным зажглись И рвутся туда, где священная высь; Но здесь, на земле, торжествует зло, Нам ад возложил свою длань на чело. Гнетущего мрака угрюмый сын Свершает над нами венчания чин; Кровавую книгу он держит в руках, В молитве – кощунство, проклятье – в словах. И вой, и шипенье, и свист кругом, Как грохот прибоя, как дальний гром… Тут вспыхнул огонь, ослепительно синь, И шамкает старая ведьма: «Аминь!»

«Покинув прекрасной владычицы дом…» Перевод Н. Хвостова

 Покинув прекрасной владычицы дом, Блуждал, как безумный, я в мраке ночном; И мимо кладбища когда проходил, Увидел – поклоны мне шлют из могил. С плиты музыканта несется привет; Луна проливает мерцающий свет… Вдруг шепот: «Сейчас я увижусь с тобой!» И бледное что-то встает предо мной. То был музыкант. Он на памятник сел И голосом диким, могильным запел, Струн цитры касаясь костлявой рукой; Печальная песнь полилася рекой: «Ну, струны, песенку одну Вы помните ль, что в старину Грудь обливала кровью? Зовет ее ангел блаженством небес, Мученьями ада зовет ее бес, А люди – любовью!» Раздался лишь слова последнего звук, Могилы кладбища разверзлися вдруг, Воздушные тени из них поднялись, Вокруг музыканта, как вихрь, понеслись. «Твой огонь, любовь, любовь, Нас в могилы уложил. Так зачем же из могил Вызываешь ночью вновь!» Все плачут и воют, ревут и кряхтят, И стонут и свищут, бушуют, шумят, Теснят музыканта безумной толпой: Он вновь по струнам ударяет рукой: «Браво, браво, тени! Пляс Продолжайте И внимайте Песне, сложенной для вас! В тишине спать сладко нам, Как мышонкам по норам; Но поднять и шум и гам В эту ночь, Помешать не могут нам! Жить мы в мире не умели, Дураки, мы не хотели Гнать любви безумье прочь… Так как нынче нам удобно, Каждый скажет пусть подробно, Как его вскипала кровь, Как гнала И рвала На куски его любовь!»

Фридрих К. Д.Пейзаж с могилой, гробом и совой. Ок. 1836

И тощая тень, словно ветер легка, Жужжит, выступая вперед из кружка: «Подмастерьем у портного, С ножницами и иглой, Жил я; нрава был живого, С ножницами и иглой; Дочь хозяйская явилась С ножницами и иглой, И мое пронзила сердце Ножницами и иглой!» Хохочет веселых теней хоровод — Сурово второй выступает вперед: «Я Ринальдо Ринальдини, Шиндерганно, Орландини, Карла Мора, наконец, Брал себе за образец. Я ухаживал порою, Как они – от вас не скрою, — И в земных прелестных фей Я влюблялся до ушей. Плакал я, вздыхал умильно И любовью был так сильно С толку сбит, что спутал бес — Я в чужой карман залез. И беднягу задержали Лишь за то, что он в печали Слезы вытереть тайком Захотел чужим платком. С негодяями, ворами Был упрятан я властями По суду в рабочий дом, Где томился под замком. О любви святой мечтая, Там сидел я, шерсть мотая; Но мой дух в прекрасный день Унесла Ринальдо тень». Хохочет веселых теней хоровод, В румянах выходит дух третий вперед: «Царил я, бывало, на сцене, Любовников первых играл, „О, боги!” – ревел при измене, Блаженствуя, нежно вздыхал. Мортимер я был превосходный, Мария была так мила!.. Но жесты я тратил бесплодно, Понять их она не могла! На счастье утратив надежду, „Небесная”, – раз я вскричал — И в грудь глубоко, сквозь одежду, Вонзил себе острый кинжал». Хохочет веселых теней хоровод, Весь в белом выходит четвертый вперед: «Я сладко дремал под профессора чтенье, От сна отказаться мне было невмочь! Зато приводила меня в восхищенье Профессора скучного милая дочь. Она из окошка мне делала знаки, Цветок из цветочков, мой ангел земной! Цветок из цветочков был сорван, однако — Филистером тощим с богатой казной. Тут проклял я женщин, богатых нахалов, Чертовского зелья насыпал в рейнвейн И чокнулся с смертью; при звоне бокалов Смерть молвила: „Здравствуй, зовусь я друг Гейн!”» Хохочет веселых теней хоровод; На шее с веревкою пятый идет: «Хвалился, пируя, граф дочкой своей И блеском своих драгоценных камней! Не надо мне, граф, драгоценных камней — В восторге от дочки я милой твоей! Запоры, замки дочь и камни хранят, В передней лакеев стоит длинный ряд; Лакеи, запоры меня не страшат — Я лестницу смело тащу к тебе в сад. По лестнице бойко в окно лезу я; Вдруг слышу внизу окликают меня: „Дружок, подожди-ка! Вдвоем веселей, Любитель и я драгоценных камней!” Так гриф издевался – и схвачен я был, Шумя, ряд лакеев меня обступил. „Эй, к черту вы, челядь, не жулик я, прочь! Хотел я украсть только графскую дочь!” Помочь не могли уверенья слова… В петлю угодила моя голова! И солнце, явясь с наступлением дня, Дивилось, увидев висящим меня». Хохочет веселых теней хоровод; Шестой, с головою в руке, шел вперед: «В любовной боли и тоске Я лесом шел с ружьем в руке; Вдруг слышу – ворон надо мной Прокаркал: „Голову долой!” Когда б мне голубя найти, С охоты милой принести! Так думал я, и тут, и там Я долго шарил по кустам. Чу! Шорох!.. Поцелуй!.. Опять! Не голубки ли? Надо взять! Спешу, взвожу курок ружья — И что ж? Голубка там моя! Невесту милую мою В чужих объятьях застаю… Охотник, промаху не дай!.. И залит кровью негодяй. Тем лесом вскоре шел народ. Меня везли на эшафот… И снова ворон надо мной Прокаркал: „Голову долой!”» Хохочет веселых теней хоровод; И сам музыкант выступает вперед: «Пел я песенку когда-то; Спета песенка моя, Ах, когда разбито сердце — Песни кончены, друзья!» Быстрей завертелися тени вокруг; Тут хохот безумный удвоился вдруг; Раздался удар колокольных часов — К могилам рванулась толпа мертвецов.

«Забылись муки в тишине…» Перевод В. Зоргенфрея

 Забылись муки в тишине, В оковах легких сна; И вот она явилась мне, Прекрасна и бледна. Глядит так дивно и светло, В ресницах жемчуг слез; Как мрамор холодно чело Под прядями волос. Она сошла ко мне во тьму, Как мрамор холодна, И никнет к сердцу моему, Как мрамор холодна. Готов я страстью изойти, И боль мне душу жжет, Но сердце у нее в груди Холодное как лед. «Не бьется сердце здесь, в груди, В нем холод ледяной; Но знай, и мне дано цвести, Цвести в любви земной. Устам румянца не вернуть, Застыла в сердце кровь, Но ты тоску свою забудь, Во мне – одна любовь». И крепко-крепко обняла — От боли замер дух — И в ночь туманную ушла, Едва пропел петух.

«Вот вызвал я силою слова…» Перевод В. Зоргенфрея

 Вот вызвал я силою слова Бесплотных призраков рать: Во мглу забвенья былого Уж им не вернуться опять. Заклятья волшебного строки Забыл я, охвачен тоской, И духи во мрак свой глубокий Влекут меня за собой. Прочь, темные силы, не надо! Оставьте, духи, меня! Земная мила мне услада В сиянье алого дня. Ищу неизменно, всегда я Прелестного цветка; На что мне и жизнь молодая, Когда любовь далека? Найти забвенье в желанье, Прижать ее к пылкой груди! Хоть раз в едином лобзанье Блаженную боль обрести! Пусть только подаст устами Любви и нежности знак — И тут же готов я за вами Последовать, духи, во мрак И, тайный страх навевая, Кивает толпа теней. Ну вот, я пришел, дорогая, — Ты любишь? Скажи скорей!

Любовная жалоба. Перевод В. Зоргенфрея

 Одинок, в укромной келье, Я печаль таю от всех; Мне неведомо веселье, Я бегу людских утех. В одиночестве покоя Слезы катятся в тиши; Но умеришь ли слезою Жар пылающей души! Отрок резвый, я, бывало, Отдавал игре досуг, Сердце горести не знало, И смеялась жизнь вокруг. Ибо мир был пестрым садом, И блуждал я там один, Обводя любовным взглядом Розы, ландыш и жасмин. Волны кроткие свободно По лугам катил родник; А теперь на глади водной Чей-то бледный вижу лик Стал я бледен в день, как с нею Повстречался страстный взор; Тайной болью я болею, Дивно, дивно мне с тех пор. В сердце райские святыни Я лелеял много дней, Но они взлетели ныне К звездной родине своей. Взор окутан мглой туманной, Тени встали впереди, И какой-то голос странный Тайно жив в моей груди. Болью странной, незнакомой Я объят, во власти чар, И безжалостной истомой Жжет, палит меня пожар. Но тому, что я сгораю, Что кипит немолчно кровь, Что, скорбя, я умираю, — Ты виной тому, любовь!

Томление. Перевод В. Зоргенфрея

 Куда ни посмотришь – под липой, в тени, С подружкою паренек; А я-то – Господь, спаси, сохрани! — Один как перст, одинок. Увижу таких вот счастливцев двоих — И тоской сжимается грудь: И я ведь любимой моей жених, Да только не близкий к ней путь. Терпел я разлуку как только мог, Но больше не в силах ждать. Я вырежу трость, увяжу узелок, Отправлюсь по свету блуждать. Пройдет в пути и день и другой, И город увижу я вдруг; Стоит он в устье, над рекой, Три грозных башни вокруг. Вот тут-то конец тревоге моей, Настанут светлые дни; Вот тут-то бродить мне с подружкою, с ней, Под липами, в тени.

Белый цветок. Перевод В. Зоргенфрея

 В саду отцовском укрыт в тени Унылый, бледный цветок; Минули снежные зимние дни — Всё так же бледен цветок. Глядит он и весной Невестою больной. Мне шепчет бледный цветочек вслед: «Сорви меня, милый брат!» И я цветку отвечаю: «Нет. Не ты приковал мой взгляд; Меня гнетет тоска Без алого цветка». И молвит бледный цветочек «Что ж, И смерть недалека; До самой смерти не найдешь Ты алого цветка. Меня сорви, о друг, Ведь в нас один недуг». Так шепчет бледный цветок, и я Срываю робко его. И разом светлеет душа моя, Рассеялось колдовство. На обреченного страдать Нисходит благодать.

Песни

«Утром я встаю, гадаю…» Перевод В. Коломийцева

 Утром я встаю, гадаю: Можно ль нынче ждать? Вечером томлюсь, вздыхаю: Не пришла опять! Сна не шлет душе усталой Долгой ночи тень; Грезя, полусонный, вялый, Я брожу весь день.

Оппенгейм М.Портрет Генриха Гейне. 1831

«Покоя нет и нигде не найти!..» Перевод В. Зоргенфрея

 Покоя нет и нигде не найти! Час-другой – и увижусь я с нею, С той, что прекраснее всех и нежнее; Что ж ты колотишься, сердце, в груди? Ох, уж часы, ленивый народ! Тащатся еле-еле, Тяжко зевая, к цели, — Ну же, ленивый народ! Гонка, и спешка, и жар в крови! Видно, любовь ненавистна Орам: Тайно глумясь, мечтают измором Взять коварно твердыню любви.

«Бродил я под тенью деревьев…» Перевод Л. Мея

 Бродил я под тенью деревьев, Один, с неразлучной тоской — Вдруг старая греза проснулась И в сердце впилась мне змеей. – Певицы воздушные! Где вы Подслушали песню мою? Заслышу ту песню – и снова Отраву смертельную пью. «Гуляла девица и пела Ту песню не раз и не раз: У ней мы подслушали песню, И песня осталась у нас». – Молчите, лукавые птицы! Я знаю, что хочется вам Тоску мою злобно похитить… Да я-то тоски не отдам!

«Положи мне руку на сердце, друг…» Перевод Е. Книпович

 Положи мне руку на сердце, друг, Ты слышишь в комнатке громкий стук? Там мастер хитрый и злой сидит И день и ночь мой гроб мастерит. Стучит и колотит всю ночь напролет, Давно этот стук мне уснуть не дает. Ах, мастер, скорей, скорей бы уснуть, — Я так устал, пора отдохнуть.

«Колыбель моей печали…» Перевод В. Коломийцева

 Колыбель моей печали, Склеп моих спокойных снов — Город грез, в чужие дали Ухожу я, – будь здоров! Ах, прощай, прощай, священный Дом ее, дверей порог И заветный, незабвенный Первой встречи уголок! Если б нас, о дорогая, Не свела судьба тогда, — Тихо жил бы я, не зная Мук сердечных никогда! Это сердце не дерзало О любви тебе шептать: Только там, где ты дышала, Там хотелось мне дышать. Но меня нежданно гонит Строгий, горький твой упрек! Сердце раненое стонет, Ум смятенный изнемог. И, усталый и унылый, Я, как странник, вдаль иду Без надежд, – пока могилы На чужбине не найду.

«Подожди, моряк суровый…» Перевод Л. Мея

 Подожди, моряк суровый: В гавань я иду с тобой, Лишь с Европой дай проститься И с подругой дорогой. Ключ кровавый, брызни, брызни Из груди и из очей! Записать мои мученья Должен кровью я своей. Вижу, ты теперь боишься Крови, милая! Постой! Сколько лет с кровавым сердцем Я стоял перед тобой? Ты знакома с ветхой притчей Про коварную змею — Ту, что яблоком сгубила Прародителей в раю? Этот плод – всех зол причина: Ева в мир внесла с ним смерть, Эрис – пламя в Трою, ты же Вместе с пламенем – и смерть!

«Сначала страдал я жестоко…» Перевод П. Вейнберга

 Сначала страдал я жестоко И думал – не вынесть никак; И все-таки – вынес… Но только Меня ты не спрашивай – как?

«Гор и замков вереницы…» Перевод В. Зоргенфрея

 Гор и замков вереницы Отразились в глади вод; Мой кораблик резво мчится, Рейн сверкает, даль зовет. Блещут искры золотые, И слежу я за волной; Чувства прежние, былые Вновь проснулись, вновь со мной. Нежной лаской и приветом Обольщает дивный вид; Но поток, что дышит светом, Гибель темную таит. Сверху гладь, но гибель в лоне, — Ты, поток, ее портрет, Где в приветливом поклоне Та же нежность, тот же свет.

«О, пусть бы розы и кипарис…» Перевод В. Зоргенфрея

 О, пусть бы розы и кипарис Над книгою этой нежно сплелись, Шнуром увитые золотым, — Чтоб стать ей гробницею песням моим. Когда б и любовь схоронить я мог, Чтоб цвел на могиле покоя цветок! Но нет, не раскрыться ему, не цвести, И мне самому в могилу сойти. Так вот они, песни, что к небу, ввысь, Как лава из Этны, когда-то неслись И, вызваны к свету глубинным огнем, Искры пожара роняли кругом! Теперь они смолкли, жизни в них нет, И холоден их безмолвный привет. Но прежний огонь оживит их вновь, Едва их дыханьем коснется любовь. И чаяньем смутным полнится грудь: Любовь их согреет когда-нибудь. И книга песен в чужом краю Разыщет милую мою. И чары колдовства спадут, И бледные буквы опять оживут, В глаза тебе глянут со скорбной мольбой И станут любовно шептаться с тобой.

Романсы

Унылый. Перевод В. Зоргенфрея

 Этот мальчик, бледный с вида, Больно трогает сердца, Скорбь и тяжкая обида Помрачили свет лица. Ветерок к нему стремится — Лоб горячий освежить; Даже гордая девица Хочет лаской подарить. Он покинул город душный, Чтоб в лесу найти приют. Где листва шумит радушно, Птицы весело поют. Но конец приходит хорам, Шелест радостный исчез, Лишь унылый с грустным взором Потихоньку входит в лес.

Горный голос. Перевод В. Зоргенфрея

 В долине всадник, между гор; Конь замедляет шаг. «Ах, ждет ли меня любовь моя Или тяжкий могильный мрак?» Ответил голос так «Могильный мрак!» И всадник едет вперед, вперед И говорит с тоской: «Мне рано судьба судила смерть, Ну что же, в земле – покой». И голос за горой: «В земле – покой!» Слеза бежит по его лицу, И на сердце грусть, тоска: «Что ж, если в земле лишь найду покой, То, значит, земля легка». В ответ издалека: «Земля легка!»

Два брата. Перевод В. Зоргенфрея

 На вершине каменистой Замок, в сумрак погружен, А в долине блещут искры, Светлой стали слышен звон. Это братьев кровных злоба Грудь о грудь свела в ночи; Почему же бьются оба, Обнажив свои мечи? То Лаура страстью взора Разожгла пожар в крови. Оба знатные синьора Полны пламенной любви. Но кому из них обоих Суждено ее привлечь? Примирит кровавый бой их, Разрешит их распрю меч. Оба бьются, дики, яры, Искры блещут, сталь звенит. Берегитесь! Злые чары Мгла полночная таит! Горе вам, кровавым братьям! Горе! Горе! Кровь ключом! Оба падают с проклятьем, Пораженные мечом. Век за веком поколенья Исчезают в бездне мглы; Старый замок в запустенье Смотрит сверху, со скалы. Но в долине, под горою, Неспокойно, говорят: Там полночною порою Насмерть с братом бьется брат.

Бедный Петер. Перевод М. Кузмина

I

 Ганс и Грета в танце идут, Веселье кругом закипело. А бедный Петер тоже тут, И он – белее мела. Ганс и Грета – с невестой жених, И в свадебном блещут наряде. Кусая ногти, Петер притих, В отрепьях стоит он сзади. И молвит тихонько про себя, На пару глядя с тоскою: «Не будь таким рассудительным я, Сыграл бы шутку с собою!

II

 В своей груди я боль держу, И грудь от боли стонет. Где ни стою я, где ни сижу, Она всё с места гонит. И гонит меня к любимой моей, Как будто спасенье в Грете, Но лишь взгляну в глаза я ей — Места покину эти. Взойду я на вершину гор Один, зарю встречая. И слезы мне туманят взор, И горько я рыдаю».

III

 И Петер ослабел вконец, Он робок, бледен как мертвец, То ступит шаг, то вновь стоит, И на него народ глядит. И хор девичий зашептал: «Не из могилы ли он встал?» — «Нет, девушки, он не таков: Не встал, а лечь в нее готов. Он потерял заветный клад И гробу был бы только рад. Всего спокойней лечь туда И спать до Страшного суда».

Вестник. Перевод П. Вейнберга

 Мой паж, вставай, седлай скорей И на коня садись И чрез леса, и чрез поля К Дункану в замок мчись. В конюшню там пройди тайком, И конюх как взойдет, Спроси: «Которую Дункан Дочь замуж выдает?» Коль скажет он: «брюнетку» – ты Сейчас же с вестью мчись; Коль скажет он: «блондинку» – ты Не слишком торопись. Сперва у мастера купи Веревку для меня И, молча, мне ее вези, Не торопя коня.

Похищение. Перевод В. Зоргенфрея

 Один не уйду я, любовь моя! Со мною пойдешь ты В дом мой темный, старинный, унылый, В дом укромный, пустынный, милый, Где мать моя на пороге сидит, И сына ждет, и вдаль глядит. «Оставь меня, страшный человек! Оставь, незваный! Твой грозен вид, как лед рука, Твой взор горит, как мел щека, — Я здесь останусь, ждут меня Дыханье роз, сиянье дня». Забудь про розы, про день забудь, Моя дорогая! Укройся к ночи фатою белой, По струнам громче рукою смелой И песню венчальную мне спой — Подхватит ветер ее ночной.

Дон Рамиро. Перевод В. Зоргенфрея

 «Донна Клара! Донна Клара! Радость пламенного сердца! Обрекла меня на гибель, Обрекла без сожаленья. Донна Клара! Донна Клара! Дивно сладок жребий жизни! А внизу, в могиле темной, Жутко, холодно и сыро. Донна Клара! Завтра утром Дон Фернандо перед Богом Назовет тебя супругой, — Позовешь меня на свадьбу?» «Дон Рамиро! Дон Рамиро! Речь твоя мне ранит сердце, Ранит сердце мне больнее, Чем укор светил небесных. Дон Рамиро! Дон Рамиро! Отгони свое унынье; Много девушек на свете, — Нам Господь судил разлуку. Дон Рамиро, ты, что мавров Поборол с такой отвагой, Побори свое упорство — Приходи ко мне на свадьбу». «Донна Клара! Донна Клара! Да, клянусь тебе, приду я. Приглашу тебя на танец, — Я приду, спокойной ночи! Спи спокойно!» Дверь закрылась; Под окном стоит Рамиро, И вздыхает, каменея, И потом уходит в сумрак. Наконец, в борьбе упорной, День сменяет мглу ночную; Словно сад, лежит Толедо, Сад, пестреющий цветами. На дворцах и пышных зданьях Солнца отсветы играют, Купола церквей высоких Пламенеют позолотой. И гудит пчелиным роем Перезвон на колокольнях, И несутся песнопенья К небесам из Божьих храмов. А внизу, внизу, смотрите! — Там из рыночной часовни Люди праздничным потоком Выливаются на площадь. Блещут рыцари и дамы, Свита золотом сияет, И со звоном колокольным Гул сливается органа. Но почтительно и скромно Уступают все дорогу Юной паре новобрачных — Донне Кларе и Фернандо.

Шпицвег К.Серенада. 1860

До ворот дворца Фернандо Зыбь людская докатилась; Там свершится брачный праздник По старинному обряду. Игры трапезу сменяют В ликованье беспрерывном; Время мчится незаметно, Ночь спускается на землю. Гости званые средь зала Собираются для танцев; В блеске свеч сверкают ярче Драгоценные наряды. На особом возвышенье Сел жених, и с ним невеста; Донна Клара, дон Фернандо Нежно шепчутся друг с другом. И поток людской шумнее Разливается по залу, И гремят победно трубы, И грохочут в такт литавры. «Но скажи, зачем ты взоры, Повелительница сердца, Устремила в угол зала?» — Удивленно молвит рыцарь. «Иль не видишь ты, Фернандо, Человека в черном платье?» И смеется нежно рыцарь: «Ах! То тень лишь человека!» И, однако, тень подходит — Человек подходит в черном, И тотчас, узнав Рамиро, Клара кланяется робко. В это время бал в разгаре, Всё неистовее в вальсе Гости парами кружатся, Пол грохочет, сотрясаясь. «Я охотно, дон Рамиро, Танцевать пойду с тобою, Но зачем ты появился В этом мрачном одеянье?» И пронизывает взором Дон Рамиро донну Клару Охватив ее, он шепчет «Ты велела мне явиться!» И в толпе других танцоров Оба мчатся в вальсе диком, И гремят победно трубы, И грохочут в такт литавры. «Ты лицом белее снега!» — Шепчет Клара с тайным страхом. «Ты велела мне явиться!» — Глухо ей в ответ Рамиро. Ярче вспыхивают свечи, И поток людской теснится, И гремят победно трубы, И грохочут в такт литавры. «Словно лед, твое пожатье!» — Шепчет Клара, содрогаясь. «Ты велела мне явиться!» — И они стремятся дальше. «Ах, оставь меня, Рамиро! Смерти тлен в твоем дыханье!» Он в ответ, всё так же мрачно: «Ты велела мне явиться!» — Пол дымится, накаляясь, И ликуют альт и скрипка; Словно в чарах смутной сказки, Всё кружится в светлом зале. «Ах, оставь меня, Рамиро!» — Не смолкает женский ропот. И Рамиро неизменно: «Ты велела мне явиться!» «Если так, иди же с Богом!» — Клара вымолвила твердо, И, едва она сказала, Без следа исчез Рамиро. Клара стынет, смерть во взгляде, На душе могильный холод; Мысли в трепетном бессилье Погрузились в царство мрака. Наконец, туман редеет, Раскрываются ресницы; Но теперь от изумленья Вновь хотят сомкнуться очи: С той поры как бал начался, Клара с места не сходила; Рядом с нею дон Фернандо, Он участливо ей шепчет «Отчего ты побледнела? Отчего твой взор так мрачен?» — «А Рамиро?» – шепчет Клара, Цепенея в тайном страхе. И суровые морщины Прорезают лоб супруга: «Госпожа, к чему – о крови? В полдень умер дон Рамиро».

Миннезингеры. Перевод В. Зоргенфрея

 Миннезингеры в молчанье На турнир идут толпой; То-то будет состязанье, То-то славный будет бой! Пыл неистового чувства Для певца как верный конь: Щит ему – его искусство, Меч – фантазии огонь. С золоченой галереи Смотрят дамы – пышный цвет; Нет лишь той, что всех нежнее Лавра истинного нет. Полон сил, к барьеру скачет Рыцарь – славу обрести, А певец от мира прячет Рану смертную в груди. И когда он кровью-песней, Побеждая, изойдет, То уста, что всех прелестней, Изрекут ему почет!

Под окном. Перевод В. Зоргенфрея

 Шел Генрих, бледный и худой; Склонясь на подоконник, Гедвига молвит: «Боже мой, Как бледен – совсем покойник!» Он кверху возвел пылающий взор, Взглянул на ее подоконник, И вот от любви и она с тех пор Совсем бледна – как покойник. Она с него днем не сводит глаз, Опершись на подоконник, А ночью в объятьях его – в тот час, Когда нас пугает покойник.

Раненый рыцарь. Перевод В. Зоргенфрея

 Мне повесть старинная снится, Печальна она и грустна: Любовью измучен рыцарь, Но милая неверна. И должен он поневоле Презреньем любимой платить, И муку собственной боли Как низкий позор ощутить. Он мог бы к бранной потехе Призвать весь рыцарский стан: Пускай облечется в доспехи, Кто в милой видит изъян! И всех бы мог он заставить Молчать – но не чувство свое; И в сердце пришлось бы направить, В свое же сердце копье.

Обет. Перевод В. Зоргенфрея

 Одинок, в лесной часовне, Перед образом Пречистой Распростерся бледный отрок, Преисполненный смиренья. «О Мадонна! Дай мне вечно Быть коленопреклоненным, Не гони меня обратно — В мир холодный и греховный. О Мадонна! Лучезарны Эти солнечные пряди, И цветут улыбкой кроткой Розы уст твоих священных. О Мадонна! Эти очи Светят людям, словно звезды; Их сиянье правит ходом Заблудившегося судна. О Мадонна! Не колеблясь, Нес я бремя испытаний, Лишь любви священной веря, Лишь твоим огнем пылая. О Мадонна! Ты, источник Всех чудес, внемли мне ныне, Дай мне знак благоволенья, Только легкий знак подай мне!» И дивное чудо мгновенно свершилось, Лесная часовня исчезла, сокрылась, И отрок в смущении: разом, вдруг Преобразилось всё вокруг. В чертоге пышном пред ним Мадонна; Сияния нет, но лицо благосклонно: Чудесною девушкой стала она, Улыбка по-детски чиста и ясна. Глядит на него и по-детски смеется, И с прядью светлых волос расстается, И словно с неба звучит голосок «Вот высшей награды земной залог!» И – порука в светлом чуде! — Многоцветно засверкали В небе полосы, и люди Это радугой назвали. Слышны ангельские хоры, Шелест крыльев белоснежных; И полны небес просторы Благозвучьем гимнов нежных. И, гармонии внимая, Он постиг свое томленье: Где-то там страна иная — Мирта вечного цветенье!

Отплытие. Перевод В. Зоргенфрея

 Стоял я, к мачте прислонясь, Следя валы глазами. Прости, родимая страна! Мой челн под парусами! Вот милый дом на берегу, На стеклах отсвет солнца; Гляжу я долго, но никто Не машет из оконца. Не лейтесь, слезы, – вы глаза Туманом мне застлали! Больное сердце, не порвись От горя и печали!

Фридрих К. Д.В гавани. 1820-е

Песенка о раскаянии. Перевод И. Семенова

 Ульрих лесом зеленым спешит на коне, Лес зеленый так шепчется сладко; Вдруг он видит… девица стоит в стороне И глядит из-за ветви украдкой. Говорит он: «Да, знаю, друг нежный ты мой, Я твой образ прекрасный, цветущий; Он всегда увлекает меня за собой И в толпу, и в пустынные кущи!.. Вон две розы-уста, что так милы, свежи, Так приветной улыбкой сверкают; Но из них сколько слов вероломства и лжи Так противно подчас вылетают! Оттого-то уста у подруги моей Точно розы расцветшей кусточки, Где, шипя, пресмыкается множество змей, Пропускающих яд сквозь листочки. Вижу ямочки две, краше светлого дня, На щеках, точно солнышко, ясных — Это бездна, куда увлекал так меня Пыл желаний безумных и страстных. Вот и милых кудрей золотая волна, Вниз бегущих с чудесной головки: То волшебная сеть, что соплел сатана, Чтоб отдать меня в руки плутовки. Вот и очи, светлее волны голубой, В них такая и тишь и прохлада! Я мечтал в них найти чистый рай неземной, А нашел лишь преддверие ада!» Ульрих дальше чрез лес держит путь на коне; Лес шумит так уныло, прощально… Вдруг он видит – старушка сидит в стороне, И бледна так она и печальна… Говорит он: «О, мать дорогая моя, Одного лишь меня в мире целом Ты любила – и жизнь твою бедную я Так печалил и словом, и делом! О, когда бы я слезы твои осушить Мог моею горячей любовью, Дать румянец на бледные щеки, облить Их из сердца добытою кровью!» Ульрих далее едет на борзом коне, И в лесу понемногу темнеет, И он слышит порой голоса в стороне, И порою вдруг ветер повеет. Ульрих слышит, что звуки им сказанных слов Кто-то по лесу вслух повторяет: Повторяют их птички в раздолье кустов, Пенье весело лес оглашает. Ульрих едет и славную песню поет О раскаянье, муке суровой, И когда он ее до конца допоет, Начинает затягивать снова.

Певице, пропевшей один старинный романс. Перевод И. Семенова

 Я помню, как ее впервые, Волшебницу, услышал я, Как звуки сладостно дрожали, И тайно в сердце проникали, И слезы чудно извлекали, И вдаль неслась душа моя! И сон объял меня, и снилось Мне, будто я еще дитя И, сидя в спальне при мерцанье Лампады, скромный, весь вниманье, Читаю старое сказанье, А ветр в окно стучит, свистя. Вот сказка оживляться стала, И из могил со всех сторон Выходят рыцари сразиться. Роланд сам к Ронсевалю мчится, Войска уж двинулися биться, Меж них предатель Ганелон, Вот падает Роланд могучий, И льется кровь его рекой; Свой славный рог берет он в руки, Трубит он; но едва лишь звуки Достигли Карла – в смертной муке Уж кончил жизнь свою герой. При этих мощно скорбных звуках Я пробуждаюся от сна… Сказанье быстро исчезает, Толпа певицу поздравляет И громким «браво» оглушает, И всех благодарит она.

Разговор в падерборнской степи. Перевод А. Плещеева

 Слышишь, к нам несутся звуки Контрабаса, флейты, скрипки? Это пляшут поселянки На лугу, под сенью липки. «Контрабасы, флейты, скрипки! Уж не спятил ли с ума ты? Это хрюканью свиному Вторят визгом поросята». Слышишь, как трубит охотник В медный рог свой в чаще темной? Слышишь, как ягнят сзывает Пастушок волынкой скромной?.. «Я не слышу ни волынки, Ни охотничьего рога; Вижу только свинопаса, Что идет своей дорогой». Слышишь пенье? Сладко в душу Льется песня неземная; Веют белыми крылами Херувимы, ей внимая… «Бредишь ты! Какое пенье И какие херувимы! То гусей своих мальчишки, Распевая, гонят мимо». Колокольный звон протяжный Раздается в отдаленье; В бедный храм свой поселяне Идут, полны умиленья. «Ошибаешься, мой милый: И степенны и суровы, С колокольчиками идут В стойло темное коровы». Посмотри, между ветвями Платье белое мелькает: То идет моя подруга, Страстью взор ее блистает. «Вот потеха! Иль не знаешь Ты лесничихи-старушки? Целый день с клюкою бродит У лесной она опушки». Все вопросы фантазера Осмеял ты ядовито… Одного ты не разрушишь — Что глубоко в сердце скрыто…

Сонеты

«В вечерний час, и тихий и печальный…» Перевод В. Зоргенфрея

 В вечерний час, и тихий и печальный, Ко мне слетают призраки былого, И по щекам катятся слезы снова, И тяжело душе многострадальной. И словно в глади зеркала хрустальной, Черты лица я вижу дорогого: Сидит с иглой и не промолвит слова, Овеянная тишью изначальной. И вдруг встает со стула, и срезает Чудесный локон из волнистой пряди, И мне дает, – о, как я рад награде! Но дьявол мне испортил всю забаву Из тех волос он свил канат на славу И много лет на нем меня таскает.

«В последний раз, когда мы повстречались…» Перевод В. Зоргенфрея

 «В последний раз, когда мы повстречались, Ты поцелуя не дала в залог», — Так молвил я, и нежен был упрек, И алые уста ко мне прижались. И от цветов, что в вазе распускались, Ты отделила миртовый росток «Возьми с собой, и посади в горшок, И под стеклом держи». И мы расстались. Давным-давно тот мирт уж не цветет, Ее давным-давно я не встречал, Но поцелуй доныне душу жжет. И как-то вновь в то место повлекло Меня. Всю ночь у дома я стоял И прочь ушел, когда уж рассвело.

«О, как бы я рыдал, когда бы мог!..» Перевод В. Зоргенфрея

 О, как бы я рыдал, когда бы мог! О, как бы к небу я хотел подняться! Но нет, внизу я должен пресмыкаться, Где свист и шип, где вьется змей клубок. Хотел бы я лететь на огонек, Вокруг любимой нежно увиваться, Ее дыханьем сладким упиваться, Но нет – увы! – я сердцем изнемог. И чувствую, как кровь моя сочится Из сердца, подгибаются колени, И тьма кругом, и взор темнеет тоже. И я влекусь, в какой-то тайной дрожи, В обитель снов, где сумрачные тени В объятии со мной готовы слиться.

Фреско-сонет Христиану З. Перевод В. Зоргенфрея

 Мир для меня был пыткою сплошною В застенке, где ногами вверх висело Мое вконец истерзанное тело, Зажатое колодою стальною. Из губ запекшихся шла кровь струею, И я вопил – в мозгу моем кипело; И девушка, что мимо шла, умело, Уколом в сердце, кончила со мною. И вот глядит, как дрожью сводит члены, Как на губах вскипают клочья пены, Как высунут язык, тугой и липкий; И слушает, как кровь из раны хлещет, Как сердце, в муке, всё еще трепещет, — И так стоит, с холодною улыбкой.

К ней. Перевод В. Зоргенфрея

 Цветы с окраской алою и бледной, Из крови ран возникшие для света, Собрал я в вязь единого букета И приношу красе твоей победной. Прими же песнь, что чистым сердцем спета; Да не пребудет жизнь моя бесследной! Я знак любви тебе оставил бедный, — Когда умру, не забывай поэта! Но не скорби, о мертвом вспоминая: И в самой боли счастлив был мой жребий — Тебя носил я в сердце, дорогая. И высшему дано свершиться чуду Бесплотный дух, любить тебя на небе И твой покой хранить я свято буду.

Лирическое интермеццо

Пролог. Перевод В. Зоргенфрея

 Жил рыцарь на свете, угрюм, молчалив, С лицом поблекшим и впалым; Ходил он шатаясь, глаза опустив, Мечтам предаваясь вялым. Он был неловок, суров, нелюдим, Цветы и красотки смеялись над ним, Когда брел он шагом усталым. Он дома сиживал в уголке, Боясь любопытного взора. Он руки тогда простирал в тоске, Ни с кем не вел разговора. Когда ж наступала ночная пора, Там слышалось странное пенье, игра, И у двери дрожали затворы. И милая входит в его уголок В одежде, как волны, пенной, Цветет, горит, словно вся – цветок, Сверкает покров драгоценный. И золотом кудри спадают вдоль плеч, И взоры блещут, и сладостна речь — В объятьях рыцарь блаженный.

Коупер Ф.Дева Озера. 1924

Рукою ее обвивает он, Недвижный, теперь пламенеет; И бледный сновидец от сна пробужден, И робкое сердце смелеет. Она, забавляясь лукавой игрой, Тихонько покрыла его с головой Покрывалом снега белее. И рыцарь в подводном дворце голубом, Он замкнут в волшебном круге. Он смотрит на блеск и на пышность кругом И слепнет в невольном испуге. В руках его держит русалка своих, Русалка – невеста, а рыцарь – жених, На цитрах играют подруги. Поют и играют; и множество пар В неистовом танце кружатся, И смертный объемлет рыцаря жар, Спешит он к милой прижаться. Тут гаснет вдруг ослепительный свет, Сидит в одиночестве рыцарь-поэт В каморке своей угрюмой.

«Из слез моих расцветает…» Перевод В. Зоргенфрея

 Из слез моих расцветает Цветов душистый ковер, И вздохи мои и стенанья — Ночной соловьиный хор. И если ты любишь, цветами Тебя осыплю я, И пусть под твоим окошком Раздастся песнь соловья.

«Когда гляжу тебе в глаза…» Перевод М. Михайлова

 Когда гляжу тебе в глаза, Стихает на сердце гроза; Когда в уста тебя целую, Душою верю в жизнь иную. Когда склонюсь на грудь твою, Не на земле я, а в раю… Скажи «люблю» – и сам не знаю, О чем я горько зарыдаю.

«Твой образ кроткий, неземной…» Перевод В. Коломийцева

 Твой образ кроткий, неземной Во сне витает надо мной; Как тихий ангел, ты нежна, Но как бледна, – о, как бледна! Лишь ярок пурпур губ твоих, — Смерть зацелует вскоре их. Погаснет яркий блеск лучей, Что льется из святых очей.

«Я в чашу лилии белой…» Перевод В. Зоргенфрея

 Я в чашу лилии белой Всю душу свою волью, Чтоб песенка прозвенела Про милую мою. И будет песня крылата, И трепетна, и нежна, Как тот поцелуй, что когда-то Подарила, ласкаясь, она.

«О, не клянись, целуй меня!..» Перевод П. Вейнберга

 О, не клянись, целуй меня! Не верю женским клятвам я. Мне сладостны твои признанья, Но слаще – пылкие лобзанья; Они мои, я верю им, А слово – только пар и дым. Клянись, о, милая моя! Тебе на слово верю я. Когда к груди твоей прильну я, Блаженству верю своему я, Что будешь вечно ты моя, И даже дольше – верю я.

«Я не сержусь…» Перевод И. Анненского

 Я не сержусь: простить достало сил, Ты больше не моя, но я простил. Он для других, алмазный этот свет, В твоей душе ни точки светлой нет. Не возражай! Я был с тобой во сне; Там ночь росла в сердечной глубине, А жадный змей всё к сердцу припадал… Ты мучишься… я знаю… я видал…

«Да, ты несчастна – и мой гнев угас…» Перевод А. Фета

 Да, ты несчастна – и мой гнев угас. Мой друг, обоим нам судьба – страдать. Пока больное сердце бьется в нас, Мой друг, обоим нам судьба – страдать. Пусть явный вызов на устах твоих, И взор горит, насмешки не тая, Пусть гордо грудь трепещет в этот миг, — Ты всё несчастна, как несчастен я. Улыбка горем озарится вдруг, Огонь очей слеза зальет опять, В груди надменной – язва тайных мук. Мой друг, обоим нам судьба – страдать.

«Отчего побледнела весной…» Перевод Л. Мея

 Отчего побледнела весной Пышноцветная роза сама? Отчего под зеленой травой Голубая фиалка нема? Отчего так печально звучит Песня птички, несясь в небеса? Отчего над лугами висит Погребальным покровом роса? Отчего в небе солнце с утра Холодно и темно, как зимой? Отчего и земля вся сера И угрюмей могилы самой? Отчего я и сам всё грустней И болезненней день ото дня? Отчего, о, скажи мне скорей, Ты – покинув – забыла меня?

«Пел соловей, и липа цвела…» Перевод В. Зоргенфрея

 Пел соловей, и липа цвела, Приветно смеялось светило дня; К себе на грудь ты меня привлекла И, обняв, целовала меня. Угрюмо туманился солнечный лик, Листы опадали под хрип ворон; И холоден был расставанья миг, И ты мне отвесила светский поклон.

«Когда-то друг друга любили мы страстно…» Перевод М. Михайлова

 Когда-то друг друга любили мы страстно… Любили хоть страстно, а жили согласно. Женой ее звал я, она меня мужем; День целый, бывало, играем, не тужим. И Боже спаси, чтоб затеяли ссору! Нет, всё б целоваться – во всякую пору! Играть наконец мы задумали в прятки И в чаще лесной разошлись без оглядки. Да так-то сумели запрятаться оба, Что, верно, друг друга не сыщем до гроба.

«Фиалки синих-синих глаз…» Перевод В. Зоргенфрея

 Фиалки синих-синих глаз, И розы щек ее как атлас, И лилии рук и посейчас Цветут, но сердце – вот оно Увяло, высохло давно.

«К устам моим устами…» Перевод В. Зоргенфрея

 К устам моим устами Прильни, подруга, тесней! Меня руками, ногами И телом гибким обвей. Так с силою неземною Охвачен, обвит, пленен Прекраснейшей в мире змеею Блаженнейший Лаокоон.

«Не верую я в Небо…» Перевод Ю. Тынянова

 Не верую я в Небо, Ни в Новый, ни в Ветхий Завет. Я только в глаза твои верю, В них мой небесный свет. Не верю я в Господа Бога, Ни в Ветхий, ни в Новый Завет. Я в сердце твое лишь верю, Иного бога нет. Не верю я в духа злого, В геенну и муки ее. Я только в глаза твои верю, В злое сердце твое.

«Когда в гробу, любовь моя…» Перевод В. Зоргенфрея

 Когда в гробу, любовь моя, Лежать ты будешь безмолвно, Сойду к тебе в могилу я, Прижмусь к тебе любовно. К недвижной, бледной, к ледяной Прильну всей силой своею! От страсти трепещу неземной, И плачу, и сам мертвею. Встают мертвецы на полночный зов, Несутся в пляске, ликуя, А нас могильный укрыл покров, В объятьях твоих лежу я. Встают мертвецы на последний суд, На казнь и мзду по заслугам, А нам с тобой хорошо и тут, Лежим, обняв друг друга.

«Прекрасна земля, как сапфир небеса…» Перевод В. Зоргенфрея

 Прекрасна земля, как сапфир небеса, И овеяны ласковым ветром леса, И мелькают всюду цветов глаза, И искрится поутру роса, И веселы людей голоса, И все-таки брежу я могилой — Лежать бы, обнявшись с моею милой.

«На севере диком стоит одиноко…» Перевод М. Лермонтова

 На севере диком стоит одиноко – На голой вершине сосна И дремлет качаясь, и снегом сыпучим – Одета как ризой она. И снится ей всё, что в пустыне далекой — – В том крае, где солнца восход, Одна и грустна на утесе горючем – Прекрасная пальма растет.

«Картины дней давно забытых…» Перевод П. Вейнберга

 Картины дней давно забытых Выходят из своих могил И мне показывают снова, Как близ тебя я прежде жил. Тогда я днем, в печальных грезах, Бродил по переулкам всем, И люди на меня дивились, И был я сумрачен и нем. А ночью улицы пустели; Тут легче становилось мне, И одинок, с моею тенью, Бродил я в грустной тишине; Потом, звучащими шагами, Я через мост переступал; Являлся из-за тучки месяц, Меня он грустно провожал. И, стоя пред твоим жилищем, Вверх долго всматривался я, Смотрел я на твое окошко — И ныла так душа моя. Я знаю: ты не раз смотрела И различала с вышины, Когда стоял я, как колонна, При свете трепетном луны.

«Из муки моей нестерпимой…» Перевод В. Зоргенфрея

 Из муки моей нестерпимой Рождается песенок стая. Они, со звоном взлетая, Несутся к сердцу любимой. И стаею легкокрылой Ко мне возвращаются снова, И горько скорбят, и ни слова О том, что в сердце у милой.

«Девушку юноша любит…» Перевод В. Зоргенфрея

 Девушку юноша любит, А ей по сердцу другой, Другой полюбил другую, И та ему стала женой. И девушка тут же, с досады, Идет, невпопад и не впрок, За первого встречного замуж, А юноша – одинок. Всё это старо бесконечно И вечно ново для нас, И тот, с кем оно приключится, Навеки сердцем угас.

«Чуть только я песню услышу…» Перевод П. Вейнберга

 Чуть только я песню услышу, Что пела когда-то она — И грудь моя хочет разбиться, Неслыханной боли полна. И мчит меня мрачное горе Высоко, к лесным вышинам. Мое бесконечное горе В слезах разрешается там.

Рунге Ф. О.Мы втроем (фрагмент).1805

«Мне снилась царевна в затишье лесном…» Перевод И. Анненского

 Мне снилась царевна в затишье лесном, Безмолвная ночь расстилалась; И влажным и бледным царевна лицом Так нежно ко мне прижималась. «Пускай не боится твой старый отец, О троне его не мечтаю, Не нужен мне царский алмазный венец Тебя я люблю и желаю». «Твоей мне не быть: я бессильная тень, — С тоской мне она говорила, — Для ласки минутной, лишь скроется день Меня выпускает могила».

«Обнявшися дружно, сидели…» Перевод А. К. Толстого

 Обнявшися дружно, сидели С тобою мы в легком челне; Плыли мы к неведомой цели По морю при тусклой луне. И виден, как сквозь покрывало, Был остров таинственный нам, Светилося все, и звучало, И весело двигалось там. И так нас к себе несдержимо Звало и манило вдали, А мы, безутешные, мимо По темному морю плыли.

«Из сказок позабытых что-то…» Перевод П. Вейнберга

 Из сказок позабытых что-то Рукою белой машет мне, Звучит и сладко напевает Об очарованной стране, Где клонятся цветы большие В сиянье ночи золотом, Где нежно смотрят друг на друга Они любовников лицом; Где шепчут меж собой деревья И песнь поют, как звучный хор, Где, будто звуки плясовые, Бегут потоки на простор. Туда хотел бы я укрыться И сердце там развеселить И, все мученья позабывши, Свободным и блаженным быть. Ах, этот край, блаженства полный, Во сне так часто вижу я; Но встанет день – и исчезает Мечта волшебная моя!

«Тебя любил я и люблю теперь!..» Перевод П. Вейнберга

 Тебя любил я и люблю теперь! И если б мир весь рухнул, верь, Моей любви неугасимый пламень Пробился бы и сквозь развалин камень.

«Любовь моя сумрачным светом…» Перевод В. Зоргенфрея

 Любовь моя сумрачным светом Сияет во мгле – точь-в-точь Как грустная сказка, что летом Рассказана в душную ночь. «В саду зачарованном двое — Молчат о своей любви; Мерцает небо ночное, Поют в кустах соловьи. Пред дамой, как на картине, Колени рыцарь склонил. Пришел гигант пустыни И в бегство ее обратил. А рыцарь раненый стонет, Гигант ковыляет домой…» Когда меня похоронят, Конец и сказке самой.

«Они меня истерзали…» Перевод Ап. Григорьева

 Они меня истерзали И сделали смерти бледней, — Одни своею любовью, Другие враждою своей. Они мне мой хлеб отравили, Давали мне яду с водой, — Одни своею любовью, Другие своею враждой. Но та, от которой всех больше Душа и доселе больна, Мне зла никогда не желала, И меня не любила она.

«На твоих прекрасных щечках…» Перевод П. Вейнберга

 На твоих прекрасных щечках Лето жаркое алеет, И холодною зимою Сердце маленькое веет. Ненаглядная подруга, Переменится всё это: Перейдет зима на щеки, А на сердце станет лето!

«Когда разлучаются двое…» Перевод П. Вейнберга

 Когда разлучаются двое, То руки друг другу дают, И громко вздыхать начинают, И слезы горячие льют. А мы не рыдали с тобою, Без стонов прощанье снесли… Тяжелые вздохи и слезы Уж после разлуки пришли.

«Я тихо еду лесом…» Перевод В. Коломийцева

 Я тихо еду лесом, Коляска везет меня Веселой долиной, волшебно Цветущей в блеске дня. Сижу, любуюсь и грежу, Мечту о милой таю. Вдруг вижу – три тени кивают И смотрят в коляску мою. И скачут, и строят гримасы, С насмешкой робкой глядят, Свиваются в дымку тумана, Хохочут и в чащу летят.

«Во сне я ночь каждую вижу…» Перевод П. Вейнберга

 Во сне я ночь каждую вижу: Приветливо мне ты киваешь, И громко и горько рыдая, Я милые ножки целую. Глядишь на меня ты уныло, Качаешь прекрасной головкой, Из глаз твоих крадутся тихо Жемчужные слезные капли. Ты шепчешь мне тихое слово, Даришь кипарисную ветку; Проснусь я – и нет моей ветки, И слово твое позабыл я.

«Отравой полны мои песни…» Перевод Л. Мея

 Отравой полны мои песни — И может ли иначе быть? Ты, милая, гибельным ядом Умела мне жизнь отравить. Отравой полны мои песни — И может ли иначе быть? Немало змей в сердце ношу я И должен тебя в нем носить!

«Дождь осенний льется; ветер…» Перевод П. Вейнберга

 Дождь осенний льется; ветер Ходит, воя и свистя… Где теперь моя бедняжка, Боязливое дитя? Вижу: в комнате уютной, Прислонившись у окна, В ночь угрюмую, сквозь слезы, Смотрит пристально она.

«Ветви гнет осенний ветер…» Перевод П. Вейнберга

 Ветви гнет осенний ветер, Воздух холоден ночной. Завернувшись в плащ свой серый, Еду чащею лесной. Еду – и мои все думы Тоже скачут предо мной И меня легко, воздушно Мчат к жилищу дорогой. Лают псы, бежит прислуга, Светят факелы в лицо. Громко шпорами стучу я И сбегаю на крыльцо. В уголке уютном, светлом Ждет красавица моя… Так тепло там и душисто… Я в объятиях ея… Ветер шепчет между листьев, Слышен голос из ветвей: «Что ты хочешь, глупый всадник, С глупой грезою своей?»

«Звезда упала в бездну…» Перевод В. Зоргенфрея

 Звезда упала в бездну С лучистых горних высот! Звезду любви узнал я, — Она уж не взойдет, Вот с яблони цвет спадает, И крутится листьев рой, — Их гонят дразнящие вихри И тешатся этой игрой. Кружа в заливе, лебедь Тоскливо песнь поет, Поет всё тише, тише И тонет в глуби вод. О, как темно и тихо! Распалась в прах звезда, Развеяны ветром листья, И лебедь умолк навсегда.

«Громадный снился мне чертог…» Перевод В. Зоргенфрея

 Громадный снился мне чертог, Дурманы чар, и света переливы, И бурный человеческий поток, И лабиринта темные извивы. Все к выходу стремятся, на порог, И всюду вопли, стоны и призывы, И рыцари и дамы в дикой дрожи Бегут, – и сам вослед бегу я тоже. И вдруг один стою я, и растет Тревога – нет толпы уж многоликой, Один стремлюсь я дальше, всё вперед, Покоями, запутанными дико. В ногах свинец, и душу страх гнетет, И не издать в отчаянии крика. И вдруг достиг я двери выходной. Туда! – Но, Боже, кто передо мной? Она, она предстала на пути! Уста скорбят, чело туманней ночи. Рукой она дает мне знак уйти; Не знаю, гнев иль милость мне пророчит; Но грудь готова счастьем изойти — Так сладостно ее пылают очи. Взглянула так сурово на меня, Любовно так – и вмиг проснулся я.

«Холодной полночью глухой…» Перевод В. Зоргенфрея

 Холодной полночью глухой Бродил я в лесу со своей тоской; Деревья тряс, чтоб они не спали, — Они головой с состраданьем качали.

«Самоубийц хоронят…» Перевод В. Зоргенфрея

 Самоубийц хоронят В скрещенье двух дорог; Цветок растет там синий, Тоски предсмертной цветок. В скрещенье дорог стоял я, Безмолвен и одинок. В сиянье лунном качался Тоски предсмертной цветок.

«Путь мой мгла ночная метит…» Перевод В. Зоргенфрея

 Путь мой мгла ночная метит, Сумрак стелется вокруг С той поры, как мне не светит Свет очей твоих, мой друг. Золотые, закатились Звезды прелести живой, Бездны темные раскрылись, — Ночь, прими меня, я твой!

«Мне мгла сомкнула очи…» Перевод В. Зоргенфрея

 Мне мгла сомкнула очи, Свинец уста сковал, Застыв и цепенея, В могиле я лежал. Не помню, был ли долог Мой мертвый сон, но вдруг Проснулся я и слышу Над гробом чей-то стук «Быть может, встанешь, Генрих? Зажегся вечный день, И мертвых осенила Услады вечной сень». Любимая, не встать мне — Я слеп и до сих пор: От слез неутолимых Вконец померк мой взор. «Я поцелуем, Генрих, Покров сниму с очей; Ты ангелов увидишь В сиянии лучей». Любимая, не встать мне — Доныне кровь струей Течет еще из сердца, Что ранено тобой. «Тебе я руку, Генрих, На сердце положу, И мигом кровь уймется, Я боль заворожу». Любимая, не встать мне — Висок сочится мой: Его ведь прострелил я В тот день, как расстался с тобой. «Я локонами, Генрих, Прикрою твой висок, Чтоб кровь не шла из раны, Чтоб ты подняться мог». И голос был так нежен — Лежать не стало сил: Мне к милой захотелось, И встать я поспешил. И тут разверзлись раны, И хлынула струя Кровавая из сердца, И – вот! – проснулся я.

«Для старых, мрачных песен…» Перевод В. Зоргенфрея

 Для старых, мрачных песен, Дурных, тревожных снов, — О, если бы громадный Для них был гроб готов! Я собираюсь что-то Еще в него сложить; И бочки в Гейдельберге Он больше должен быть. И дайте мне носилки, Чтоб были в полный рост; Им быть, пожалуй, надо Длинней, чем в Майнце мост. Двенадцать великанов Зовите же поскорей, Чтоб кельнского Христофора Был каждый из них сильней. Пусть гроб снесут они к морю, Опустят до самого дна; По гробу и могила Огромной быть должна. А знаете, на что мне Огромный гроб такой? Любовь я уложил бы И горе на покой.

Опять на родине

«В этой жизни слишком темной…» Перевод А. Блока

 В этой жизни слишком темной Светлый образ был со мной; Светлый образ помутился, Поглощен я тьмой ночной. Трусят маленькие дети, Если их застигнет ночь; Дети страхи полуночи Громкой песней гонят прочь. Так и я, ребенок странный, Песнь мою пою впотьмах; Незатейливая песня, Но зато разгонит страх.

«Не знаю, что значит такое…» Перевод А. Блока

 Не знаю, что значит такое, Что скорбью я смущен; Давно не дает покоя Мне сказка старых времен. Прохладой сумерки веют, И Рейна тих простор. В вечерних лучах алеют Вершины дальних гор. Над страшной высотою Девушка дивной красы Одеждой горит золотою, Играет златом косы, Златым убирает гребнем И песню поет она: В ее чудесном пенье Тревога затаена. Пловца на лодочке малой Дикой тоской полонит; Забывая подводные скалы, Он только наверх глядит. Пловец и лодочка, знаю, Погибнут среди зыбей; И всякий так погибает От песен Лорелей.

Неизвестный художник.Лорелея (немецкая открытка). Нач. XX в.

«Не радует вешнее солнце…» Перевод М. Михайлова

 Не радует вешнее солнце Смущенную душу мою: У старых развалин, под липой, Один я печален стою. Как ярко блестит под горою Лазоревой гладью река! Плывет по ней лодка; далеко Разносится песнь рыбака. А там, за рекою, пестреют Под ясной улыбкой небес Сады, и беседки, и дачи, И люди, и стадо, и лес. Вон девушки берегом идут К зыбучему плоту с бельем; Вон мельница шумно трудится И сыплет алмазным дождем. Вон древняя, ветхая башня И будка у старых ворот; Солдатик в нарядном мундире Там ходит и взад и вперед. Играет ружьем он – и ярко Сверкает на солнце ружье… «На пле́-чо! на кра-ул!» Солдатик, Прицелься ты в сердце мое!

«Я плачу в лесу безнадежно…» Перевод В. Коломийцева

 Я плачу в лесу безнадежно, — А дрозд спорхнул с высоты И мне поет так нежно: «О чем тоскуешь ты?» «Спроси, дружок, об этом Своих же братцев, стрижей, Хитро гнездившихся летом У окон милой моей».

«Сырая ночь и буря…» Перевод А. Блока

 Сырая ночь и буря, Беззвездны небеса; Один средь шумящих деревьев Молча бреду сквозь леса. Светик далекий кажет В охотничий домик путь; Мне им прельщаться не надо, Ведь скучно туда заглянуть. Там бабушка в кожаном кресле, Как изваянье, страшна, Слепая, сидит без движенья И слова не молвит она. Там бродит, ругаясь, рыжий Сын лесничего взад и вперед, То яростным смехом зальется, То в стену винтовку швырнет. Там плачет красавица пряха, И лен отсырел от слез; У ног ее с урчаньем Жмется отцовский пес.

«Когда на дороге, случайно…» Перевод А. Фета

 Когда на дороге, случайно, Мне встретилась милой родня, — И мать, и отец, и сестрица Любезно узнали меня. Спросили меня о здоровье, Прибавивши сами потом, Что мало во мне перемены, — Одно, что я бледен лицом. О тетках, золовках и разных Докучных расспрашивал я, О маленькой также собачке, С приветливым лаем ея. Спросил, между прочим, о милой: Как с мужем она прожила? И мне отвечали любезно, Что только на днях родила. И я их любезно поздравил, И нежно шептал им в ответ, Прося передать поздравленье И тысячу раз мой привет. Сестрица промолвила громко: «С собачкой случилась беда: Как стала большою, взбесилась, — Утоплена в Рейне тогда». В малютке есть с милою сходство: Улыбку ее узнаю, — И те же глаза, что сгубили И юность, и душу мою.

«С порога рыбачьей избушки…» Перевод А. Фета

 С порога рыбачьей избушки Мы видели море вдали; Вечерний туман отделялся Приметно от волн и земли. Один за другим зажигались Огни на большом маяке, И лишний один разглядели Еще мы корабль вдалеке. Шла речь о крушеньях и бурях, О том, что матросу беда, — Что он между небом и бездной, Надеждой и страхом всегда. Про Север и Юг толковали, Какие по тем берегам Особые есть населенья, Какие обычаи там. В цветах берега у Гангеса, Леса-исполины растут, И стройные, кроткие люди Там лотос, склоняясь, чтут. В Лапландии грязные люди, Курносый, невзрачный народ: К огню подберется, да рыбу Готовя, пищит и орет. Дослушали девочки жадно, Никто ни полслова потом; Корабль в отдалении скрылся, Давно потемнело кругом.

«Красавица рыбачка…» Перевод А. Блока

 Красавица рыбачка, Оставь челнок на песке, Посиди со мной, поболтаем, Рука в моей руке. Прижмись головкой к сердцу, Не бойся ласки моей; Ведь каждый день ты с морем Играешь судьбой своей. И сердце мое как море, Там бури, прилив и отлив, В его глубинах много Жемчужных дремлет див.

«Луна плывет незримо…» Перевод М. Павлова

 Луна плывет незримо Над морем голубым. На берегу с любимой В молчанье мы сидим. Рукой рука согрета, Вокруг такая тишь. «Что слышишь ты в шуме ветра И отчего дрожишь?» «Нет, то не ветер, то пенье Русалок, моих сестер, Их всех без сожаленья Сгубил морской простор».

«Играет буря танец…» Перевод А. Блока

 Играет буря танец, В нем свист, и рев, и вой; Эй! Прыгает кораблик, Веселый паяц ночной. Вздымает гулкое море Живые горы из вод; Здесь пропасти чернеют, Там белая башня растет. Молитвы, рвота и ругань Слышны из каюты в дверь; Мечтаю, схватившись за мачту: Попасть бы домой теперь!

«Вечер пришел безмолвный…» Перевод А. Блока

 Вечер пришел безмолвный, Над морем туманы свились; Таинственно ропщут волны, Кто-то белый тянется ввысь. Из волн встает Водяница, Садится на берег со мной; Белая грудь серебрится За ее прозрачной фатой. Стесняет объятия, душит Всё крепче, всё больней, — Ты слишком больно душишь, Краса подводных фей. «Душу тебя с силою нежной, Обнимаю сильной рукой; Этот вечер слишком свежий, Хочу согреться с тобой». Лик месяца бледнеет, И пасмурны небеса; Твой сумрачный взор влажнеет, Подводных фей краса! «Всегда он влажен и мутен, Не сумрачней, не влажней; Когда я вставала из глуби, В нем застыла капля морей». Чайки стонут, море туманно, Глухо бьет прибой меж камней, — Твое сердце трепещет странно, Краса подводных фей! «Мое сердце дико и странно, Его трепет странен и дик, Я люблю тебя несказанно, Человеческий милый лик».

«Над морем позднею порой…» Перевод Н. Огарева

 Над морем позднею порой – Еще лучи блестели, А мы близ хижины с тобой – В безмолвии сидели. Туман вставал, росла волна, – И чайка пролетала, А у тебя, любви полна, – Из глаз слеза упала. Катилась по руке твоей — – И на колени пал я, И медленно с руки твоей – Твою слезу спивал я. С тех пор сгораю телом я, – Душа в тоске изныла — Ах, эта женщина меня – Слезою отравила!

«На дальнем горизонте…» Перевод А. Блока

 На дальнем горизонте, Как сумеречный обман, Закатный город и башни Плывут в вечерний туман. Играет влажный ветер На серой быстрине; Траурно плещут весла Гребца на моем челне. В последний раз проглянуло Над морем солнце в крови, И я узнал то место — Могилу моей любви.

«Привет тебе, громадный город!..» Перевод А. Мейснера

 Привет тебе, громадный город! В стенах таинственных своих Скрывал ты некогда подругу Веселых, юных дней моих. Скажите, башни и ворота, Где ныне милая моя? Порукою мне вы служили; Ее ведь вам доверил я. Невинны башни: как могли бы Они вслед милой побежать, Картонки милой, чемоданы И милую мою нагнать? Но эти глупые ворота — Они похожи на людей, И устоять пред милой дурой От них и требовать не смей!

Фридрих К. Д.Нойбранденбург в утреннем тумане. 1817

«Дорогою старой плетусь я опять…» Перевод П. Быкова

 Дорогою старой плетусь я опять, По улице – старой знакомой, И вновь мимо дома желанной иду, Пустого, забытого дома. И кажутся улицы тесными мне, Несносна мне здесь мостовая, Валятся как будто дома на меня; Иду я, все шаг ускоряя…

«Вошел я под свод галереи…» Перевод В. Гиппиуса

 Вошел я под свод галереи, Где клятвы ее звучали; Теперь выползают змеи Оттуда, где слезы упали.

«Тихая ночь, на улицах дрема…» Перевод А. Блока

 Тихая ночь, на улицах дрема, В этом доме жила моя звезда; Она ушла из этого дома, А он стоит, как стоял всегда. Там стоит человек, заломивший руки, Не сводит глаз с высоты ночной; Мне страшен лик, полный страшной муки, — Мои черты под неверной луной. Двойник! Ты – призрак! Иль не довольно Ломаться в муках тех страстей? От них давно мне было больно На этом месте столько ночей!

«Как ты можешь спать спокойно…» Перевод П. Вейнберга

 Как ты можешь спать спокойно, Зная ведь, что я живу? Старый гнев мой вновь проснется. Иго я свое порву. Знаешь песню – как к подруге Мертвый юноша пришел И ее к себе в могилу В полночь силою увел?

«Девица уснула в светлице…» Перевод Ф. Миллера

 Девица уснула в светлице, В окно к ней глядится луна; Вдруг звуки мелодии вальса Сквозь сон услыхала она. «Пойду, посмотрю я в окошко, Кто это мне спать не дает?» Скелет там на скрипке играет, И пляшет, и громко поет: «Со мной ты плясать обещала, Но я был обманут тобой; Теперь у нас бал на кладбище, Пойдем, потанцуем со мной». Какая-то тайная сила Девицу из дома влечет, Выходит она за ворота И вслед за скелетом идет. А он всё играет и пляшет, Поет и костями гремит, И черепом голым кивает… А месяц зловеще глядит.

«Объятый туманными снами…» Перевод М. Михайлова

 Объятый туманными снами, Глядел я на милый портрет, И мне показалось – я вижу В нем жизни таинственный след. Как будто печальной улыбкой Раскрылись немые уста, И жемчугом слез оросилась Любимых очей красота. И сам я невольно заплакал — Заплакал, грустя и любя… Ах, страшно поверить!.. Неужто Я точно утратил тебя?

«Я Атлас злополучный! Целый мир…» Перевод А. Блока

 Я Атлас злополучный! Целый мир, Весь мир страданий на плечи подъемлю, Подъемлю непосильное, и сердце В груди готово разорваться. Ты сердцем гордым сам того желал! Желал блаженств, блаженств безмерных сердцу Иль непомерных гордому скорбей. Так вот: теперь ты скорбен.

«Племена уходят в могилу…» Перевод А. Блока

 Племена уходят в могилу, Идут, проходят года, И только любовь не вырвать Из сердца никогда. Только раз бы тебя мне увидеть, Склониться к твоим ногам, Сказать тебе, умирая: «Я вас люблю, madame!»

«Мне снилось: печально светила луна…» Перевод П. Вейнберга

 Мне снилось: печально светила луна, И звезды печально светили; В тот город, в котором осталась она, Я мчался за многие мили. Примчался и каменный дома порог Так пламенно стал целовать я — Те камни, что милых касалися ног, Касались краев ее платья… Длинна, холодна была ночь; холодны И камни немые порога… В окне бледный образ при свете луны Смотрел и печально, и строго.

«Что нужно слезе одинокой?..» Перевод П. Вейнберга

 Что нужно слезе одинокой? Она ведь туманит мне взор, В глазах моих эта слезинка Дрожит с незапамятных пор. У ней были светлые сестры — И много их было… оне Исчезли, как радость и муки, Что жили когда-то во мне. И синие звезды исчезли, Исчезли, как дыма струи — Те звезды, что в душу мне лили И радость, и муки мои. Ах, нет и любви моей! Тоже, Как дым, разлетелась… Слеза, Слеза одинокая, что же Одна ты туманишь глаза!

«Ты губы, целуя, ранила мне…» Перевод В. Аренс

 Ты губы, целуя, ранила мне, Так ты их целуй опять, И если к ночи не кончишь вполне, — Не к спеху, я буду ждать. Тебе дана еще целая ночь, Любимая, можешь ласкать. Так много можно за целую ночь Блаженствовать и целовать.

«Сквозит осенний месяц…» Перевод В. Гиппиуса

 Сквозит осенний месяц Из тучи бледным лучом. У кладбища одиноко Стоит пасторский дом. Мать Библию читает, Сын тупо на свечку глядит, Зевается дочери старшей, А младшая говорит: «О Боже, какая скука! Не видишь здесь ничего. Одно у нас развлеченье — Когда хоронят кого». Читая, мать отвечает: «Да что, лишь четвертый мертвец К нам прибыл, с тех пор как в могилу Зарыт у церкви отец». Зевает старшая: «С вами Я здесь голодать не хочу. Я завтра же к графу отправлюсь, К влюбленному богачу». Хохочет сын во все горло: «Охотники здесь у нас Умеют золото делать, Научат меня хоть сейчас». В лицо изможденное сына Швыряет Библию мать: «Так ты, нечестивец проклятый, Разбойником хочешь стать?» Послышался стук в окошко, Рукою кто-то грозит: В пасторской черной одежде Покойник отец стоит.

«Снежная изморозь, ветер…» Перевод М. Михайлова

 Снежная изморозь, ветер, Слякоть – как быть октябрю… Сел я от скуки к окошку, В темень ночную смотрю. Тусклый вдали огонечек Виден во мраке сыром: Это старушка из лавки Тихо бредет с фонарем. Верно мучицы купила, Масла, яичек пяток Хочет большой своей дочке Сдобный испечь пирожок. Дочка же дома уселась В кресло, и дремлется ей… Милое личико скрыли Русые волны кудрей.

«Этих пальцев – лилий белых…» Перевод В. Гиппиуса

 Этих пальцев – лилий белых — Вновь коснуться поцелуем И прижать их к сердцу вновь, Исходя безмолвным плачем. Этих глаз – фиалок ясных — Образ день и ночь со мною И томит меня: что значат Эти синие загадки?

«Неужели ты ни разу…» Перевод П. Вейнберга

 Неужели ты ни разу Ей в любви не объяснился И в глазах ее взаимность Прочитать не потрудился? В душу ей до дна проникнуть Неужель не стало силы? Но ведь ты в делах подобных Не осел же, друг мой милый?

Штилер Й. КПортрет Наннет Гейне, урожденной Каула (дальней родственницы поэта). 1829

«Они любили друг друга…» Перевод А. Фета

 Они любили друг друга, Но каждый упорно молчал; Смотрели врагами, но каждый В томленье любви изнывал, Они расстались – и только Встречались в виденье ночном; Давно они умерли оба — И сами не знали о том.

«Дитя, мы были дети…» Перевод В. Гиппиуса

 Дитя, мы были дети, Нам весело было играть, В курятник забираться, В солому зарывшись, лежать. Кричали петухами, С дороги слышал народ «Кукареку» – и думал, Что вправду петух поет. Обоями ящик обили, Что брошен был на слом, И в нем поселились вместе, И вышел роскошный дом. Соседкина старая кошка С визитом бывала у нас. Мы кланялись, приседали, Мы льстили ей каждый раз. Расспрашивали о здоровье С заботой, с приятным лицом. Мы многим старым кошкам Твердили то же потом. А то, усевшись чинно, Как двое мудрых людей, Ворчали, что в наше время Народ был умней и честней; Что вера, любовь и верность Исчезли из жизни давно, Что кофе дорожает, А денег достать мудрено. Умчались детские игры, Умчась, не вернутся вновь Ни деньги, ни верность, ни вера, Ни время, ни жизнь, ни любовь.

«Порой взгрустнется мне невольно…» Перевод А. Б.

 Порой взгрустнется мне невольно О милой, доброй старине, Когда жилося так привольно И в безмятежной тишине. Теперь везде возня, тревога, Такой во всем переполох. Как будто на небе нет Бога, А под землею черт издох. Всё мрачно, злобой одержимо, В природе холод и в крови, И жизнь была б невыносима, Не будь в ней крошечки любви.

«Как луна, светя во мраке…» Перевод А. Фета

 Как луна, светя во мраке, Прорезает пар густой, Так из темных лет всплывает Ясный образ предо мной. Все на палубе сидели, Гордо Рейн судно качал, Поздний луч младую зелень Берегов озолочал. И у ног прекрасной дамы Я задумчиво сидел; Бледный лик ее на солнце Ярким пламенем горел. Струн томленье, хоров пенье, Жизнь как праздник хороша! Небо тихо голубело, Расширялася душа. Чудной сказкою тянулись Замки, горы мимо нас И светились мне навстречу В паре ясных женских глаз.

«Полно, сердце! что с тобою?..» Перевод М. Михайлова

 Полно, сердце! что с тобою? Покорись своей судьбе! Всё, что отнято зимою, Возвратит весна тебе. Далеко не всё пропало: Так прекрасен Божий свет! Всё, что любо, всё, что мило, Всё люби – запрета нет!

«Ты – как цветок весенний…» Перевод В. Коломийцева

 Ты – как цветок весенний — Чиста, нежна, мила; Любуюсь я, но на сердце Скорбная тень легла. Скрестить мне хочется руки С молитвой над тобой: Боже, храни ее чистой, И нежной, и святой.

«Лежу ли бессонною ночью…» Перевод М. Михайлова

 Лежу ли бессонною ночью В постели один, без огня — Лицо твое с кроткою лаской Из мрака глядит на меня. Закрою ль усталые веки И тихо забудусь во сне — Твой нежный и ласковый образ Прокрадется в грезы ко мне. И утро его не уносит, Летучие грезы гоня: Весь день неразлучно со мною Живет он в душе у меня.

«Пусть себе метель кружится…» Перевод В. Гиппиуса

 Пусть себе метель кружится, Град стучит и буря злится, Снегом пусть окно заносит — Сердце ничего не просит; В нем теперь заключены Милой лик и блеск весны.

«Так бледностью не выдал я…» Перевод В. Гиппиуса

 Так бледностью не выдал я – Сердечного страданья? Ты хочешь, чтоб гордые уста – Просили подаянья? О, слишком горды они! Любо им – Шутить да целоваться! С них может насмешка слететь в тот миг, – Как будет сердце рваться.

«Сегодня у вас вечеринка…» Перевод Л. Мея

 Сегодня у вас вечеринка, И в комнатах будто бы день; Сквозь яркие стекла мелькает И движется стройная тень. Меня ты не видишь: в потемках Стою я внизу под окном; А в сердце моем и подавно Не видишь – так сумрачно в нем. Но в сумраке том мое сердце И любит, и в страшной борьбе Дрожит, обливается кровью… Но это не видно тебе.

«Хотел бы в единое слово…» Перевод Л. Мея

 Хотел бы в единое слово Я слить мою грусть и печаль И бросить то слово на ветер, Чтоб ветер унес его вдаль. И пусть бы то слово печали По ветру к тебе донеслось, И пусть бы всегда и повсюду Оно тебе в сердце лилось! И если б усталые очи Сомкнулись под грезой ночной, О, пусть бы то слово печали Звучало во сне над тобой!

«Расстался с вами я в дни лучшие июля…» Перевод П. Вейнберга

 Расстался с вами я в дни лучшие июля, Вновь встретил – в январе; вы были так полны Тогда, в палящий зной, и пылкости и силы — Теперь остыл ваш жар, вы даже холодны. Я скоро вновь уйду, и если возвращуся, Тогда не будет в вас уже ни теплоты, Ни холода; и я приду к могиле вашей Сам с ношей старости и мертвой пустоты.

«От милых губ отпрянуть…» Перевод В. Гиппиуса

 От милых губ отпрянуть, оторваться От милых рук, обнявших с жаркой лаской. О, если б на единый день остаться! Но кучер подоспел с своей коляской. Вот жизнь, дитя! Терзанья то и дело, Разлуку то и дело жизнь готовит! Зачем же сердцем ты не завладела? Зачем твой взор меня не остановит?

«В темной почтовой карете…» Перевод В. Гиппиуса

 В темной почтовой карете Всю ночь мы мчались вдвоем, Мы нежно льнули друг к другу, Шутили, смеялись тайком. Лишь утром с изумленьем Заметили мы с тобой: Проехал с нами даром Амур, пассажир слепой.

«Бог весть, где она сокрылась…» Перевод Н. Добролюбова

 Бог весть, где она сокрылась, Сумасбродная моя! С сильной бранью в дождь и слякоть Рыскал по городу я. Все трактиры я обегал За беглянкою моей, Но расспрашивал напрасно Грубых кельнеров о ней. Вдруг я вижу – мне кивает С звонким смехом из окна… Мог ли знать я, что попала Во дворец такой она!

«Как сны полунощные, зданья…» Перевод Ф. Миллера

 Как сны полунощные, зданья Стоят в бесконечном ряду; Я мимо их, в плащ завернувшись, По улицам молча иду. И слышу – на башне собора Двенадцать уж колокол бьет… С объятьями, с тысячью ласок Меня моя милая ждет!

Рунге Ф. О.Автопортрет. 1802-1803

Сопутник мой – месяц; он светит Приветно в дорогу мою; Но вот я у двери знакомой И месяцу так говорю: «Спасибо, мой добрый товарищ, Что ты посветил мне идти; Теперь я тебя отпускаю, Теперь ты другим посвети. И если увидишь скитальца С немою сердечной тоской, Утешь его так же, мой милый, Как я был утешен тобой!»

«Едва мы увиделись, в трепетной речи…» Перевод П. Краснова

 Едва мы увиделись, в трепетной речи, Во взорах твоих я любовь угадал, И если б не мать, то уж с первой бы встречи Я много и жарко тебя целовал. Но завтра я должен расстаться с тобою И дальше идти, покоряясь судьбе… К окошку ты русой прильнешь головою, Пошлю поцелуй я прощальный тебе.

«Гаснет летний вечер; тенью…» Перевод П. Быкова

 Гаснет летний вечер; тенью Лес и нивы одевает; Воздух свеж, душист. В лазури Месяц золотом играет. Стрекоза в ручье запела, По воде кружась зеркальной; Всюду тихо… путник слышит Всплеск воды и вздох печальный. Там, в ручье, одна купаясь, Эльфа нежится нагая, И грустна, и так прекрасна, Лунным светом облитая…

«Покровом ночи чуждый путь одет…» Перевод Н. М-ва

 Покровом ночи чуждый путь одет, На сердце боль, и в членах утомленье; Но месяц всплыл и льет отрадный свет, Как тихое небес благословенье. Отрадный свет, струящийся в лучах, Рассеял мрак и все ночные грезы; Прошли мои терзания и страх, И на глазах росою блещут слезы.

«Смерть – прохладной ночи тень…» Перевод М. Михайлова

 Смерть – прохладной ночи тень, Жизнь – палящий летний день. Близок вечер, клонит сон! Днем я знойным утомлен. А над ложем дуб растет. Соловей над ним поет… Про любовь поет, и мне Песни слышатся во сне.

«Где, скажи, твоя подруга…» Перевод П. Вейнберга

 «Где, скажи, твоя подруга, Что воспел ты так прекрасно В дни, когда огнем волшебным Пламенело сердце страстно?» Ах, угасло это пламя, Сердце скорбное остыло… Эта книжка – урна с пеплом Догоревшей страсти к милой.

Сумерки богов. Перевод В. Гиппиуса

 Вот май – и с ним сиянья золотые, И воздух шелковый, и пряный запах. Май обольщает белыми цветами, Из тысячи фиалок шлет приветы, Ковер цветочный и зеленый стелет, Росою затканный и светом солнца, И всех людей зовет гостеприимно, И глупая толпа идет на зов. Мужчины в летние штаны оделись, На новых фраках пуговицы блещут, А женщины – в невинно-белых платьях, Юнцы усы весенние всё крутят, У девушек высоко дышат груди; В карман кладут поэты городские Бумагу, карандаш, лорнет, – и шумно Идет к воротам пестрая толпа И там садится на траве зеленой, Дивится росту мощному деревьев, Срывает разноцветные цветочки, Внимает пению веселых птичек И в синий небосвод, ликуя, смотрит. Май и ко мне пришел. Он трижды стукнул В дверь комнаты и крикнул мне: «Я – май! Прими мой поцелуй, мечтатель бледный!» Я, дверь оставив на запоре, крикнул: «Зовешь напрасно ты, недобрый гость! Я разгадал тебя, я разгадал Устройство мира, слишком много видел И слишком зорко; радость отошла, И в сердце мука вечная вселилась. Сквозь каменную я смотрю кору В дома людские и в сердца людские, В тех и в других – печаль, обман и ложь, Я в лицах мысли тайные читаю — Дурные мысли. В девичьем румянце Дрожит – я вижу – тайный жар желаний; На гордой юношеской голове Пестреет – вижу я – колпак дурацкий; И рожу вижу и пустые тени Здесь, на земле, и не могу понять — В больнице я иль в доме сумасшедших. Гляжу сквозь почву древнюю земли, Как будто сквозь кристалл, и вижу ужас, Который зеленью веселой хочет Напрасно май прикрыть. Я вижу мертвых, Они внизу лежат, гроба их тесны, Их руки сложены, глаза открыты, Бела одежда, лица их белы, А на губах коричневые черви. Я вижу – сын на холм отца могильный С любовницей присел на краткий срок; Звучит насмешкой пенье соловья, Цветы в лугах презрительно смеются; Отец-мертвец шевелится в гробу, И вздрагивает мать-земля сырая». Земля, я знаю все твои страданья, В твоей груди – я вижу – пламя пышет, А кровь по тысяче струится жил. Вот вижу я: твои открылись раны, И буйно брызжет пламя, дым и кровь. Вот смелые твои сыны-гиганты — Отродье древнее – из темных недр Идут, и красный факел каждым поднят; И, ряд железных лестниц водрузив, Стремятся ввысь, на штурм небесной тверди, И гномы черные за ними лезут, И с треском топчут золотые звезды. Рукою дерзкой с Божьего шатра Завеса сорвана, и с воем ниц Упали сонмы ангелов смиренных. И, сидя на престоле, бледный Бог Рвет волосы, венец бросает прочь, А буйная орда теснится ближе. Гиганты красных факелов огонь В небесное бросают царство, гномы Бичами ангельские спины хлещут, — Те жмутся, корчатся, боясь мучений, — И за волосы их швыряют вниз. И своего я ангела узнал: Он с нежными чертами, русокудрый, И вечная в устах его любовь, И в голубых глазах его – блаженство. И черным, отвратительным уродом Уже настигнут он, мой бледный ангел. Осклабясь, им любуется урод, В объятьях тело нежное сжимает — И резкий крик звучит по всей вселенной, Столпы трещат, земля и небо гибнут. И древняя в права вступает ночь.

Ратклиф. Перевод В. Гиппиуса

 Бог сновидений взял меня туда, Где ивы мне приветливо кивали Руками длинными, зелеными, где нежен Был умный, дружелюбный взор цветов; Где ласково мне щебетали птицы, Где даже лай собак я узнавал, Где голоса и образы встречали Меня как друга старого; однако Всё было чуждым, чудно, странно чуждым. Увидел я опрятный сельский дом, И сердце дрогнуло, но голова Была спокойна; отряхнул спокойно Я пыль дорожную с моей одежды; Задребезжал звонок, раскрылась дверь. Мужчин и женщин там нашел я – лица Знакомые. На всех – заботы тихой, Боязни тайной след. Словно смутясь И сострадая, на меня взглянули. Мне жутко даже стало на душе, Как от предчувствия беды грозящей. Я Грету старую узнал тотчас, Взглянул пытливо, но она молчала. Спросил: «Мария где?» – она молчала, Но за руку взяла и повела Рядами длинных освещенных комнат, Роскошных, пышных, тихих как могилы, — И, в сумрачную комнату введя И отвернувшись, показала мне Диван и женщину, что там сидела. «Мария, вы?» – спросил я задрожав, Сам удивившись твердости, с которой Заговорил. И голосом бесцветным Она сказала: «Люди так зовут», И скорбью острой был пронизан я. Ведь этот звук, глухой, холодный, был Когда-то нежным голосом Марии! А женщина – неряха, в синем платье Поношенном, с отвислыми грудями, С тупым, стеклянным взором, с дряблой кожей На старом обескровленном лице — Ах, эта женщина была когда-то Цветущей, нежной, ласковой Марией! «В чужих краях вы были, – мне сказала Она развязно, холодно и жутко, — Не так истощены вы, милый друг. Понравились и в пояснице, в икрах Заметно пополнели». И улыбкой Подернулся сухой и бледный рот. В смятенье я невольно произнес: «Мне говорили, что вы замуж вышли». «Ах да, – сказала с равнодушным смехом, — Есть у меня обтянутое кожей Бревно – оно зовется мужем; только Бревно и есть бревно!» Беззвучный, гадкий Раздался смех, и страх меня объял. Я усомнился, не узнав невинных, Как лепестки невинных уст Марии. Она же быстро встала и, со стула Взяв кашемировую шаль, надела Ее на плечи, под руку меня Взяла, и увела к открытой двери И дальше – через поле, рощу, луг. Пылая, солнца круг клонился алый К закату и багрянцем озарял Деревья, и цветы, и гладь реки, Вдали струившей волны величаво. «Смотрите – золотой, огромный глаз В воде плывет!» – воскликнула Мария, «Молчи, несчастная!» – сказал я, глядя Сквозь сумерки на сказочную ткань. Вставали тени в полевых туманах, Свивались влажно-белыми руками; Фиалки переглядывались нежно; Сплетались страстно лилии стеблями; Пылали розы жаром сладострастья; Гвоздик дыханье словно пламенело; Тонули все цветы в благоуханьях, Рыдали все блаженными слезами, И пели все: «Любовь! Любовь! Любовь!» И бабочки вились, и золотые Жуки жужжали хором, словно эльфы; Шептал вечерний ветер, шелестели Дубы, и таял в песне соловей. И этот шепот, шорох, пенье – вдруг Нарушил жестяной, холодный голос Увядшей женщины возле меня: «Я знаю, по ночам вас тянет в замок, Тот длинный призрак – добрый простофиля, На что угодно он согласье даст. Тот, в синем, – это ангел, ну, а красный, Меч обнаживший, тот – ваш лютый враг». Еще бессвязней и чудней звучали Ее слова, и, наконец, устав, Присела на дерновую скамью Со мною рядом, под ветвями дуба. Там мы сидели вместе, тихо, грустно, Глядели друг на друга все печальней; И шорох дуба был как смертный стон, И пенье соловья полно страданья. Но красный свет пробился сквозь листву, Марии бледное лицо зарделось, И пламя вырвалось из тусклых глаз. И прежний, сладкий голос прозвучал: «Как ты узнал, что я была несчастна? Я все прочла в твоих безумных песнях». Душа моя оледенела. Страшно Мне стало от безумья моего, Проникшего в грядущее; померк Рассудок мой; я в ужасе проснулся.

Фридрих К. Д.Двое, созерцающие луну (фрагмент).1819

На богомолье в Кевлар. Перевод В. Гиппиуса

I

 Мать у окна стояла. В постели сын лежал. «Процессия подходит. Вильгельм, ты бы лучше встал!» «Нет, мать, я очень болен, Смотреть не хватит сил. Я думал о Гретхен умершей И сердце повредил». «Вставай, вот книга и четки, Мы в Кевлар поспешим, Там сжалится Божья Матерь Над сердцем твоим больным». Хоругви церковные веют. Церковный хор поет. Из Кельна, вдоль по Рейну, Процессия идет, Поддерживая сына, Пошла и мать за толпой. Запели оба в хоре: «Мария, Господь с тобой!»

II

 Сегодня Матерь Божья Надела лучший наряд. Сегодня ей много дела: Больные к ней спешат. Приходят все с дарами, Кого томит недуг: Со слепками восковыми, Со слепками ног и рук. Принес восковую руку — И вот рука зажила. Принес восковую ногу — И боль в ноге прошла. Кто в Кевлар шел, хромая, — Теперь плясун лихой; Играет теперь на скрипке, Кто двинуть не мог рукой. Взяла восковую свечку И сердце слепила мать. «Отдай Пречистой Деве — И больше не будешь страдать». Со стоном берет он сердце, Подходит едва-едва, Слезы из глаз струятся, Струятся из сердца слова: «Тебе, Преблагословенной, Пречистой Деве, Тебе, Тебе, Царице Небесной, Скажу о своей судьбе. Из города я Кельна, Где с матушкой жил моей, Из города, где сотни Часовен и церквей. Жила с нами рядом Гретхен, Но вот схоронили ее. Прими восковое сердце И вылечи сердце мое! Сердечные вылечи раны, — Я буду всей душой Молиться и петь усердно: „Мария, Господь с тобой!”»

III

 Больной и мать больного Заснули дома вдвоем, А Матерь Божья ночью Неслышно входит в их дом. Склоняется к больному, И руку свою кладет На сердце его неслышно, И прочь с улыбкой идет. А мать во сне это видит, И больше видит она… Но громко собаки лают И будят ее ото сна. Лежит ее сын недвижен: В нем жизни больше нет; На бледных щеках играет, Алея, утренний свет. И мать сложила руки Со скорбью и тоской И набожно запела: «Мария, Господь с тобой!»

Из «Путешествия по Гарцу»

Горная идиллия. Перевод В. Зоргенфрея

 На горе стоит избушка, В ней шахтер живет седой, Шумны темные там ели, Светел месяц золотой. У окна резное кресло, Чудо-кресло, не скамья, Кто сидит в нем, тот счастливец, И счастливец этот – я! На скамеечке малютка У моих уселась ног; Глазки – звезды голубые, Ротик – аленький цветок. Глазки-звездочки раскрыты Широко, как небосвод, И лукаво к пухлым губкам Свой лилейный пальчик жмет. «Нет, не бойся, мать не видит: Села с прялкою к окну, А отец взял в руки цитру И поет про старину». И малютка продолжает Тихо в уши мне шептать; Много тайн за это время Довелось мне услыхать. «С той поры как нету тетки, Не приходится уж нам Ездить в Гослар на гулянье. Вот чудесно было там! Здесь, на этом горном склоне, Так тоскливо жить одним, А зимою мы под снегом, Как схоронены, сидим. И притом же я трусиха, Как дитя, впадаю в страх, Только вспомню злобных духов, Промышляющих в горах». Слов своих сама пугаясь, Прерывает вдруг рассказ И обеими руками Прикрывает звезды глаз. Всё шумнее шелест ели, Громче треск веретена, И в звенящих струнах цитры Оживает старина. «Не страшись, моя малютка, Злые духи скрылись прочь, Божьи ангелы на страже Над тобою день и ночь!» ……………………………………… …За зеленой хвоей ели Месяц тихо прячет лик, В нашей комнате мерцает Догорающий ночник. Только звезды голубые Светят ярче в поздний час, И пылает алый ротик, И она ведет рассказ: «Эти крошки-домовые Поедают нашу снедь, Накануне полон ящик, Поутру – пустая клеть. Эти крошки слижут ночью Наши сливки с молока, А остатки выпьет кошка Из открытого горшка. Да и кошка наша – ведьма: Ночью вылезет на двор И гуляет в дождь и вьюгу По развалинам средь гор. Там стоял когда-то замок, В пышных залах яркий свет, Дамы, рыцари и свита Танцевали менуэт.

Фридрих К. Д.Руины аббатства в Эльдене. 1825

Но однажды злая фея Нашептала злобных слов, И теперь среди развалин Гнезда филинов и сов. Впрочем, тетка говорила: Стоит только слово знать, И его в урочном месте И в урочный час сказать, — И опять из тех развалин Стены гордые взойдут, Дамы, рыцари и свита Танцевать опять начнут; Тот, кто скажет слово, станет Обладателем всего, Звуки трубные прославят Светлость юную его». Так цветут волшебной сказкой Алых губок лепестки, И сверкают в глазках-звездах Голубые огоньки. Нижет кудри мне на пальцы И дает им имена. И смеется, и целует, И смолкает вдруг она. И с таким приветом тихим Смотрит комната на нас; Этот стол и шкаф как будто Я уж видел много раз. Мирно маятник болтает, Струны цитры на стене Еле слышно зазвенели, И сижу я как во сне. «Вот урочный час и место, Вот когда пора сказать. Ты, малютка, удивишься, Как я слово мог узнать. Лишь скажу – и ночь поблекнет, Не дождавшись до утра, Зашумят ручьи и ели, Вздрогнет старая гора. Из ущелья понесутся Звуки, полные чудес, Запестреет, как весною, Из цветов веселый лес. Листья, странные как в сказке, Небывалые цветы Полны чар благоуханья И пьянящей пестроты. Розы, красные как пламя, Загорятся здесь и там, И колонны белых лилий Вознесутся к небесам. Звезды, крупные как солнце, Запылают над землей, В чаши лилий исполинских Свет вливая голубой. Мы с тобой, моя малютка, Всех изменимся сильней; Окружат нас шелк и бархат, Вспыхнет золото огней. Ты принцессой станешь гордой, Замком сделается дом, — Дамы, рыцари и свита Пляшут весело кругом. Всё мое – и ты и замок — В этом сказочном краю, Славят трубы и литавры Светлость юную мою!»

На Брокене. Перевод В. Зоргенфрея

 Всё светлее на востоке, Тлеет солнце, разгораясь. И кругом поплыли горы, Над туманами качаясь. Мне надеть бы скороходы, Чтобы с ветром поравняться И над этими горами К дому милой резво мчаться, Тихо полог отодвинуть В изголовье у голубки, Целовать тихонько лобик И рубиновые губки. И в ушко ее чуть слышно Молвить: «Пусть тебе приснится Сон, что мы друг друга любим И что нам не разлучиться».

«Грезы старые, проснитесь!..» Перевод В. Зоргенфрея

 Грезы старые, проснитесь! Вздрогни, сердце, растворись! Песни счастья, слезы грусти Дивным строем полились. Я хочу пройти меж елей, Где ключом шумит вода, Бродят гордые олени, Раздается песнь дрозда. Я хочу подняться в горы, На отвесные скалы, Где развалины седые Спят в тенях рассветной мглы. Тихо сяду, вспоминая О красе былых времен, О былой и громкой славе Отошедших в мрак племен. Поросла травою площадь Там, где в бой вступал храбрец, Добывавший на турнире Победителя венец. Плющ обвился вкруг балкона Там, где первая из дам Повергала нежным взором Победителя к ногам. Ах! Обоих победивших Смерть с лица земли смела, Рыцарь с острою косою Всех нас выбьет из седла.

Ильза. Перевод В. Зоргенфрея

 Зовусь я принцессой Ильзой И в Ильзенштейне живу; Пойдем со мной в мой замок К блаженству наяву. Я лоб тебе омою Прозрачною волной, Ты боль свою забудешь, Унылый друг больной. В объятьях рук моих белых, На белой груди моей Ты будешь лежать и грезить О сказках прошлых дней. Обниму тебя, зацелую, Как мной зацелован был Мой император Генрих, Что вечным сном почил.

Шпицвег ККупающаяся нимфа. 1855

Не встать из мертвых мертвым, И только живые живут; А я цветка прекрасней, И сердце бьется – вот тут. Вот тут смеется сердце, Звенит дворец средь огней, Танцуют с принцессами принцы, Ликует толпа пажей. Шуршат атласные шлейфы, И шпоры звенят у ног, И карлики бьют в литавры, И свищут, и трубят в рог. Усни, как спал мой Генрих, В объятьях нежных рук; Ему я прикрыла уши, Когда грянул трубный звук.

Северное море

Цикл первый

Сумерки. Перевод П. Вейнберга

 На безлюдном морском берегу Я сидел одинокий и думами грустно томимый; Солнце склонялось всё ниже, бросая Красные полосы света на воду; И белые дальние волны, Приливом гонимые, Пенились, шумели, всё ближе и ближе. Чудный, таинственный шум, и шепот, и свист, И смех, и журчанье, и вздохи, и хохот, И тихая, полная тайн, колыбельная песня… Чудилось мне, что я слышу давно позабытые сказки, Старые милые сказки, Те, что когда-то ребенком Слыхал от соседних детей, Когда в летний вечер, Мы, перед домом, на каменных сидя ступеньках, К тихим рассказам склоняли Детское чуткое сердце И пытливые, умные глазки… А взрослые девушки, в доме, Подле душистых цветочных горшков У окошек сидели, И лица цветущие их Смеялись, луной освещенные…

Ночь на берегу. Перевод М. Прахова

 Беззвездна холодная ночь. Море кипит, и над морем, Ничком распластавшись, на брюхе лежит Неуклюжею массою северный ветер. И таинственным, старчески сдавленным голосом он, Как разыгравшийся хмурый брюзга, Болтает с пучиной, Поверяя ей много безумных историй, Великанские сказки с бесконечными их чудесами, Седые норвежские сказки; А в промежутках грохочет он с воем и смехом Заклинанья из Эдды, Изречения рун, Мрачно суровые, волшебно могучие… И белоглавые чада пучин Высоко кидаются вверх и ликуют В своем упоении диком. Меж тем, по низкому берегу, По песку, омоченному пеной кипящей, Идет чужеземец, с душой Еще более бурной, чем вихорь и волны. Что он ни сделает шаг, Взвиваются искры, ракушки хрустят. Закутавшись в серый свой плащ, Он быстро идет во мраке ночном, Надежно свой путь к огоньку направляя, Дрожащему тихой, приветною струйкой Из одинокой рыбачьей лачужки. Брат и отец уехали в море, И одна-одинешенька дома осталась Дочь рыбака. Чудно прекрасная дочь рыбака, У очага приютившись, Внемлет она наводящему сладкие грезы Жужжанью воды, закипающей в старом котле, Бросает трескучего хворосту в пламя И раздувает его. И красный огонь, зазмеившись и вспыхнув, Играет волшебно красиво На милом, цветущем лице, На нежных, белых плечах, Стыдливо глядящих Из-под грубой, серой рубашки, И на хлопочущей маленькой ручке, Поправляющей юбку У стройного стана. Вдруг дверь растворяется настежь, И входит ночной чужеземец; С ясной любовью покоятся взоры его На девушке белой и стройной, В страхе стоящей пред ним, Подобно испуганной лилии. Бросает он наземь свой плащ, Смеется и так говорит: «Видишь, дитя, я слово держу — Являюсь; и вместе со мною приходит Древнее время, когда вековечные боги Сходили с небес к дочерям человеков И дочерей человеков в объятья свои заключали, Зачиная с ними могучие, Скиптроносные царские роды И героев, чудо вселенной. Полно, однако ж, дитя, дивиться тебе Божеству моему. Свари мне, пожалуйста, чаю, да с ромом. На дворе было холодно нынче, А в стужу такую Зябнем и мы, вековечные боги, И легко наживаем божественный насморк И кашель бессмертный».

Буря. Перевод П. Вейнберга

 Неистово буря бушует, И бьет она волны, И волны, вздымаясь и бешено пенясь, Взлезают одна на другую, – и будто живые, гуляют Белые горы воды. Усталый кораблик Взобраться всё хочет на них, И вдруг, опрокинутый, мчится В широко открытую черную бездну. О, море! Мать красоты, появившейся в пене, Праматерь любви, надо мною ты сжалься! Вьется уж, чуя добычу, Белая чайка, как призрак зловещий, Точит о мачту свой клюв И, полная хищных желаний, летает над сердем Славою дочери моря звучащим, Сердцем, что внук твой, малютка-шалун прихотливо Взял для забавы себе… Напрасны моленья и стоны мои! Мой зов замирает в бушующем голосе бури И в шуме сердитого ветра; Ревет он, и свищет, и воет, и стонет, Как звуки в жилище безумных… И внятно меж ними я слышу Аккорды призывные арфы, Тоскливое, дикое пенье, Томящее душу и рвущее душу — И я узнаю этот голос. Далеко, на шотландском утесе, Где серый и маленький замок, Из ревущего моря выходит — У окошка со сводом высоким Больная, прекрасная дева стоит, Нежна и бледна будто мрамор. Поет и играет на арфе она… Развевает ей длинные волосы ветер И разносит он мрачную песню ее По широкому, бурному морю.

Морское видение. Перевод П. Вейнберга

 А я лежал у борта корабля, И, будто бы сквозь сон, смотрел В зеркально чистую морскую воду… Смотрел всё глубже, глубже — И вот, на дне передо мной Сперва, как сумраком подернуты туманным, Потом ясней, в определенных красках, И купола, и башни показались, И наконец, как солнце, светлый, целый город Древне-фламандский, Жизнию кипящий. Там, в черных мантиях, серьезные мужчины, С брыжами белыми, почетными цепями, Мечами длинными и лицами такими ж, По площади, кишащей пестрым людом, Шагают к ратуше с крыльцом высоким, Где каменные статуи царей Стоят настороже с мечом и скиптром. Невдалеке, где тянутся рядами Со стеклами блестящими дома, И пирамидами острижены деревья, Там, шелком шелестя, девицы ходят, И целомудренно их розовые щечки Одеты шапочкою черной И пышными кудрями золотыми, Из-под нее бегущими наружу. В испанских платьях молодые франты Рисуются и кланяются ловко; Почтенные старушки, В коричневых и старомодных платьях, Неся в руках молитвенник и четки, Спешат, ногами семеня, К высокой церкви, На звон колоколов И звуки стройные органа. Я сам охвачен тайным содроганьем… Далекий звон домчался до меня… Тоской глубокою и грустью бесконечной Мое сдавилось сердце, Еще не излечившееся сердце; Мне чудится, что губы дорогие Опять его целуют раны, И точат кровь из них, И капли красные, горячие, катятся Струею медленной и долгой На старый дом, стоящий там, внизу, В подводном городе глубоком — На старый дом с высокими стенами Меланхолически пустынный, Где только девушка у нижнего окна Сидит, склонивши на руку головку, Как бедное, забытое дитя — И знаю я тебя, Забытое и бедное дитя! Так вот как глубоко, на дно морское, Из детской прихоти ты скрылась от меня И не могла уже оттуда выйти, И меж чужими ты, чужая, всё сидела… И так столетья шли… А я меж тем с душой, печалью полной, Искал тебя по всей земле, И всё тебя искал, Тебя, всегда любимую, Тебя, давно потерянную И снова обретенную. Тебя нашел я, и смотрю опять На милый образ твой, На умные и верные глаза, На милую улыбку… Теперь с тобой я не расстанусь больше, И на морское дно к тебе сойду И кинусь я, раскрыв объятья, К тебе на грудь… Но вовремя как раз меня Схватил за ногу капитан И оттащил от борта, И крикнул мне, сердито засмеявшись: «Да что вы, помешались, доктор?»

Цикл второй

Кораблекрушение. Перевод Ф. Тютчева

 Надежда и любовь – всё, всё погибло! И сам я, бледный обнаженный труп, Извергнутый сердитым морем, Лежу на берегу, На диком, голом берегу! Передо мной – пустыня водяная, За мной лежат и горе и беда, А надо мной бредут лениво тучи, Уродливые дщери неба! Они в туманные сосуды Морскую черпают волну, И с ношей вдаль, усталые, влекутся, И снова выливают в море! Нерадостный и бесконечный труд! И суетный, как жизнь моя!.. Волна шумит, морская птица стонет! Минувшее повеяло мне в душу — Былые сны, потухшие виденья, Мучительно-отрадные, встают!

Фридрих К. Д.Кораблекрушение во льдах. 1798

Живет на Севере жена! Прелестный образ, царственно-прекрасный! Ее, как пальма, стройный стан Обхвачен белой сладострастной тканью; Кудрей роскошных темная волна, Как ночь богов блаженных, льется С увенчанной косами головы И в легких кольцах тихо веет Вкруг бледного, умильного лица; И из умильно-бледного лица Отверсто-пламенное око — Как черное сияет солнце! О черно-пламенное солнце! О, сколько, сколько раз в лучах твоих Я пил восторга дикий пламень, И пил, и млел, и трепетал, — И с кротостью небесно-голубиной Твои уста улыбка обвевала, И гордо-милые уста Дышали тихими, как лунный свет, речами И сладкими, как запах роз… И дух во мне, оживши, воскрылялся И к солнцу, как орел, парил! Молчите, птицы, не шумите, волны, Нет, всё погибло – счастье и надежда. Надежда и любовь!.. Я здесь один — На дикий брег заброшенный грозою — Лежу простерт – и рдеющим лицом Сырой песок морской пучины рою!

Феникс. Перевод М. Михайлова

 Летит с запада птица — Летит к востоку, К восточной отчизне садов, Где пряные травы душисто растут, И пальмы шумят, И свежестью веют ручьи… Чудная птица летит и поет: «Она любит его! Она любит его! Образ его у ней в сердце живет — В маленьком сердце, В тайной, заветной его глубине, Самой ей неведомой, Но во сне он стоит перед нею… И молит она, и плачет, И руки целует ему, И имя его произносит, И с именем тем на устах В испуге вдруг пробуждается, И протирает себе в изумленье Прекрасные очи… Она любит его! Она любит его!» …………………………………… На палубе, к мачте спиной прислонясь, Стоял я и слушал пение птицы. Как черно-зеленые кони с серебряной гривой, Скакали бело-кудрявые волны; Как лебединые стаи, Мимо плыли, Парусами блестя, суда гельголандцев, Смелых номадов полночного моря. Надо мною, в вечной лазури, Порхали белые тучки, И вечное солнце горело — Роза небесная, пламенно-цветная, Радостно в море собою любуясь… И небо, и море, и сердце мое Согласно звучали: «Она любит его! Она любит его!»

Эпилог. Перевод М. Михайлова

 Как на ниве колосья, Растут и волнуются помыслы В душе человека; но нежные Любовные помыслы ярко Цветут между ними, как между колосьями Цветы голубые и алые. Цветы голубые и алые! Жнец ворчливый на вас и не взглянет, Как на траву бесполезную; Нагло вас цеп деревянный раздавит… Даже прохожий бездомный, Вами любуясь и тешась, Головой покачает и даст вам Названье плевел прекрасных. Но молодая крестьянка, Венок завивая, Ласково вас соберет и украсит Вами прекрасные кудри, И в этом венке побежит к хороводу, Где так отрадно поют Флейты и скрипки, Или в укромную рощу, Где милого голос звучит отрадней И флейт и скрипок!

Из «Новых стихотворений» (1844)
Чары чудные свершились! Дышит маем зимний холод, Снег стал вешними цветами — И опять ты сердцем молод!

Новая весна

Пролог

 Чуть не в каждой галерее Есть картина, где герой, Порываясь в бой скорее, Поднял щит над головой. Но амурчики стащили Меч у хмурого бойца И гирляндой роз и лилий Окружили молодца. Цепи горя, путы счастья Принуждают и меня Оставаться без участья К битвам нынешнего дня.

«Липа вся под снежным пухом…» Перевод М. Михайлова

 Липа вся под снежным пухом, Ветер ходит по полянам, Облака немые в небе Облекаются туманом. Лес безжизнен, дол пустынен, Всё кругом темно, уныло, Стужа в поле, стужа в сердце; Сердце сжалось и застыло. Вдруг качнулись ветви липы, С них пушинки полетели… Весь обсыпан, грустно молвишь: «Дождался опять метели!» Но вглядись – и сердце вздрогнет: То не снег, не иней льдистый. То цветов весенних, белых Рой пушистый, рой душистый. Чары чудные свершились! Дышит маем зимний холод, Снег стал вешними цветами — И опять ты сердцем молод!

«Снова роща зеленеет…» Перевод М. Михайлова

 Снова роща зеленеет, Неги девственной полна; Солнце весело смеется… Здравствуй, юная весна! Соловей! и твой унылый, Страстный голос слышен вновь; Звуки плачут и рыдают, И вся песнь твоя – любовь!

«Весенней ночи прекрасный взор…» Перевод В. Коломийцева

 Весенней ночи прекрасный взор Так кротко меня утешает: «Любовь обрекла тебя на позор И вновь тебя возвышает». На липе молодой поет Так сладко Филомела; Мне в душу песнь ее течет, — И, ширясь, душа запела.

«Люблю я цветок, но не знаю, который…» Перевод В. Коломийцева

 Люблю я цветок, но не знаю, который; – Томлюсь, грущу; Склонив в цветочный венчик взоры, – Сердца ищу. Благоухают цветы на склоне – Угасшего дня; Ищу я сердца еще влюбленней, – Чем у меня. Поет соловей, и слышу в пенье – Подавленный стон. И плачу я, и он в томленье, – И я и он.

«Вот май опять повеял…» Перевод А. Блока

 Вот май опять повеял, Цветы зацвели и лес, И тучки, розовея, Плывут в синеве небес. И соловьев раскаты Опять зазвучали в листве, И прыгают ягнята В зеленой мураве. Прыгать и петь не могу я, Я лег, больной, в траву; Далекий звон слежу я, Я грежу наяву.

«В красавицу-розу влюблен мотылек…» Перевод П. Быкова

 В красавицу-розу влюблен мотылек, – Он долго кружил над цветком, А жаркое солнце его самого – Ласкает влюбленным лучом. Но мне бы хотелось узнать – кто любим – Красавицей-розой самой? Певец-соловей, иль она увлеклась – Вечерней немою звездой? Не знаю… Но я всех люблю горячо: – И розу, и солнечный луч, Певца-соловья, мотылька и звезду, – Что вечером блещет меж туч.

Фридрих К. Д.Мечтатель. 1818

«Тихо сердца глубины…» Перевод А. Блока

 Тихо сердца глубины Звоны пронизали. Лейся, песенка весны, Разливайся дале. Ты пролейся, где цветы Расцветают томно. Если розу встретишь ты — Ей привет мой скромный.

«Все деревья зазвучали…» Перевод В. Коломийцева

 Все деревья зазвучали, Гнезда все запели вместе, — Кто ж, однако, капельмейстер В этом девственном оркестре? Или важный серый чибис? Он кивает носом вечно. Или тот педант, который В тон кукует безупречно? Или аист? Он серьезно, Как заправский дирижер, Длинной хлопает ногою, Направляя общий хор. Нет, уселся капельмейстер В сердце собственном моем, Чувствую, как такт он держит, — Узнаю Амура в нем.

«Весенней ночью, в теплый час…» Перевод В. Коломийцева

 Весенней ночью, в теплый час – Так много цветов народилось! За сердцем нужен глаз да глаз, – Чтоб снова оно не влюбилось. Теперь который из цветов – Заставит сердце биться? Велят мне напевы соловьев – Лилии сторониться.

«Всё грозит бедою…» Перевод П. Вейнберга

 Всё грозит бедою, звон идет набатный; Ах, совсем я сбился с толку оттого, Что весна и пара глаз прекрасных снова В заговоре против сердца моего. Ах, весна и пара глаз прекрасных снова Отуманят сердце, как в былые дни! К ним теперь пристали соловьи и розы — В этом заговоре тоже и они.

«Ах, я слез любовных жажду…» Перевод В. Коломийцева

 Ах, я слез любовных жажду, Жажду нежно-скорбных снов И боюсь, что эту жажду Утолю в конце концов. Ах, небесной муке сладкой Вновь любовь открыла путь, Яд любви проник украдкой В неокрепнувшую грудь.

«Глаза весны синеют…» Перевод В. Коломийцева

 Глаза весны синеют Сквозь нежную траву. То милые фиалки, Из них букет я рву. Я рву их и мечтаю, И вздох мечты моей Протяжно разглашает По лесу соловей. Да, всё, о чем мечтал я, Он громко разболтал; Разгадку нежной тайны Весь лес теперь узнал.

«Только платьем мимоходом…» Перевод А. Блока

 Только платьем мимоходом До меня коснешься ты — По твоим следам несутся Сердца бурные мечты. Обернешься ты, вперится Глаз огромных синева — С перепугу за тобою Сердце следует едва.

«Из вод подымая головку…» Перевод А. К. Толстого

 Из вод подымая головку, Лилея в раздумье глядит; С высот улыбаясь, месяц К ней тихой любовью горит. Лилея стыдливо склонила Головку к зеркалу вод, — А он уж у ног ее, бледный, Трепещет и блеск свой льет.

«Когда голубыми глазами…» Перевод Ф. Берга

 Когда голубыми глазами Ты нежно глядишь на меня, Душой погружаюсь я в грезы, Безмолвие свято храня. Глаза голубые повсюду Со мною и ночью, и днем, И море лазурных мечтаний Волнуется в сердце моем.

«Если только ты не слеп…» Перевод В. Коломийцева

 Если только ты не слеп, Погляди в мои напевы: Ты увидишь, там блуждает Дивный образ юной девы. Если только ты не глух, Услыхать и смех сумеешь, От ее вздыханья, пенья Сердцем, бедный, поглупеешь. Взором, голосом ее, Как и я, завороженный, Будешь ты в мечтах весенних По лесам бродить влюбленный.

«Снова сердце покорилось…» Перевод В. Коломийцева

 Снова сердце покорилось, Гнев и злоба – всё минуло; Снова нежных чувств истому Ты, весна, в меня вдохнула. По исхоженным аллеям Снова день и ночь слоняюсь И под каждой женской шляпкой Милый лик найти стараюсь. На мосту торчу я снова Над зеленою рекою, — Может быть, проедет мимо, Переглянется со мною. Снова в шуме водопада Тихим жалобам внимаю, Разговоры белых струек Чистым сердцем понимаю. И в мечтах блуждаю снова По тропинкам потаенным, И кажусь кустам и птицам Дураком опять влюбленным.

Альма-Тадема Л.Весенние цветы. 1911

«Тебя люблю я, – неизбежна…» Перевод В. Коломийцева

 Тебя люблю я, – неизбежна Разлука наша, – не сердись! Цветущий образ твой и нежный И мой печальный – не сошлись! Да, от любви к тебе я вяну, Я тощ и бледен стал, – вглядись! Тебе я вскоре гадок стану, — Я удаляюсь, – не сердись!

«Гуляю меж цветами…» Перевод А. Блока

 Гуляю меж цветами И сам цвести могу; Как сонный, спотыкаюсь Почти на каждом шагу. Держи меня, голубка! Пожалуй, с пьяных глаз К твоим ногам свалюсь я, — А в саду ведь народ как раз.

«Как луна дрожит на лоне…» Перевод А. Блока

 Как луна дрожит на лоне Моря, полного тревогой, А сама, ясна, спокойна, Голубой идет дорогой, — Так, любимая, спокойна И ясна твоя дорога, Но дрожит твой образ в сердце, Потому что в нем тревога.

«Альянс священный прочно…» Перевод А. Блока

 Альянс священный прочно Связал нам теперь сердца: Прижавшись тесно, друг друга Постигли они до конца. Ах! Жаль, что юной розой Украсила ты грудь, Союзница бедная наша Едва могла вздохнуть.

«Жил-был старый король…» Перевод Ап. Григорьева

 Жил-был старый король, С седой бородою да с суровой душою, И, бедный старый король, Он жил с женой молодою. И жил-был паж молодой, С головой белокурой да с веселой душою… Носил он шлейф золотой За царской женой молодою. Есть старая песня одна, Мне с самого детства ее натвердили: Им гибель обоим была суждена… Друг друга они слишком сильно любили…

«Лунным светом упоенный…» Перевод А. Мейснера

 «Лунным светом упоенный Липы цвет благоухает. Соловей любовным пеньем Лес и воздух оглашает. О как сладко нам, мой милый, Здесь под липами сидится Той порой, когда сквозь ветви Ясный месяц к нам глядится. Видишь этот листик липы? Формой – сердце он; понятно, Что сидеть под тенью липы Для влюбленных так приятно. Улыбнулся ты, однако, Весь уйдя в свои мечтанья… Милый мой, скажи, какие У тебя в душе желанья?» Ах, скажу весьма охотно Я тебе, моя подруга: Мне б хотелось, чтоб внезапно Нанесла нам снегу вьюга. Чтобы, сев в резные сани, В теплых шубах, резвым бегом, С колокольчиком мы мчались По полям, покрытым снегом.

«Утром шлю тебе фиалки…» Перевод В. Коломийцева

 Утром шлю тебе фиалки, В роще сорванные рано; Для тебя срываю розы В час вечернего тумана Знаешь, что хочу сказать я Аллегорией цветною? Оставайся днем мне верной И люби порой ночною.

«Опять воскрешает мне память…» Перевод А. Блока

 Опять воскрешает мне память Развеянный ветром образ, — Зачем меня волнует Так глубоко твой голос? Не говори: люблю! Позор не минует, я знаю, Прекраснейшего в мире — Любви, весны и мая. Не говори: люблю! Целуй без слов, без клятвы, Посмейся увядшим розам, Когда принесу их завтра.

Питерс М. У.Портрет дамы. Кон. XVIII в.

«Раз в лесу, при лунном свете…» Перевод П. Вейнберга

 Раз в лесу, при лунном свете, Видел я, как эльфы мчались; Колокольчики с рожками Всюду звонко раздавались. Кони белые сквозь воздух, Словно лебеди, летели И оленьими рогами, Золочеными, блестели. И с улыбкой королева Мне кивнула головою… Что же будет? Вновь влюблюсь я Или смерть придет за мною?

«Протянулось надо мною…» Перевод В. Коломийцева

 Протянулось надо мною Небо, точно старец хилый — Красноглазый, с бородою Поседелых туч, унылый. Только он на землю глянет — Цвет весенний отцветает, Даже песня в сердце вянет, Даже радость умирает.

«Цветут желанья нежно…» Перевод В. Коломийцева

 Цветут желанья нежно, И блекнут они в груди, И вновь цветут и блекнут, — А там и в гроб иди. И всё это очень мешает Веселью и любви: Умен я и так остроумен, А сердце мое в крови.

«На горы и долы, как сон неприветный…» Перевод П. Вейнберга

 На горы и долы, как сон неприветный, Туман опустился осенний; Деревья уже обезлиствены бурей И смотрят толпой привидений. Одно лишь меж ними, в печальном молчанье, Еще не рассталось с листвою, И влажное, точно от слез, всё качает Зеленой своей головою. Ах, с этой печальной пустынею схожа Душа моя, мрачно больная; А дерево в летней зеленой одежде — Твой образ, моя дорогая.

«Застыло сердце в скуке безотрадной…» Перевод В. Коломийцева

 Застыло сердце в скуке безотрадной, В холодный мир вступаю как чужой, В исходе осень, и туманной мглой Окутан край окрестный неприглядный. И ветер, воя, вьет с тоскою жадной И покрасневших листьев крутит рой, Вздыхает лес, дымится луг нагой, К тому же – дождик беспощадный.

Разные

Серафина

«В тихий лес, погрузившийся в грезы…» Перевод П. Вейнберга

 В тихий лес, погрузившийся в грезы, Ухожу ль я вечерней порой — Твой пленительный образ, родная, Неразлучно всё ходит за мной. Не покров ли твой белый я вижу? Не твои ль дорогие черты? Или это сквозь темные ели Только месяц глядит с высоты? Не мои ль это слезы я слышу, Как текут они тихой струей? Иль действительно ты, дорогая, Плача, по лесу ходишь со мной?

«Ночь сошла на берег моря…» Перевод П. Вейнберга

 Ночь сошла на берег моря, Берег весь безмолвья полн. Месяц выглянул из тучи, Шепот слышится из волн: «Человек – влюблен он что ли, Потерял он что ли ум? Он и мрачен, он и светел, Вместе ясен и угрюм…» Но смеется месяц в небе И дает такой ответ: «И влюблен он, и помешан, Да к тому ж еще, поэт».

«Я белую чайку вижу…» Перевод В. Клюевой

 Я белую чайку вижу, Что носится легко Над темною влагой моря; Луна стоит высоко. Семья акул и скатов На дне залегла глубоко, Взлетает и падает чайка; Луна стоит высоко. О, что с душой легкокрылой, С боязнью и тоской? К воде ты слишком близко; Луна стоит высоко.

«Что я любим, я знаю…» Перевод П. Вейнберга

 Что я любим, я знаю, И знал уже давно; Но тем, что ты призналась, Испуган всё равно. Я поднимался в горы, И пел, и ликовал; У моря на закате Я слезы проливал. И сердце, точно солнце Расплавленное, жжет И, пышно и огромно, В моря любви плывет.

«Как серна робкая, она…» Перевод П. Вейнберга

 Как серна робкая, она Летела предо мною, По скалам прыгая легко, С распущенной косою. Ее догнал я на краю Крутой скалы прибрежной; Там сердце гордое ее Смягчил я речью нежной. Сидели мы, как в небесах, Высоко и блаженно; Под нами солнце в бездне волн Тонуло постепенно. И потонуло в бездне волн Прекрасное светило, И море шумное над ним Восторженно бурлило. Не плачь о солнце! Никакой Беды с ним не случилось: Оно со всем своим огнем В груди моей укрылось.

«Над прибрежьем ночь сереет…» Перевод В. Коломийцева

 Над прибрежьем ночь сереет, Звезды маленькие тлеют, Голосов протяжных звуки Над водой встают и реют. Там играет старый ветер, Ветер северный, с волнами, Раздувает тоны моря, Как органными мехами. Христианская звучит в них И языческая сладость, Бодро ввысь взлетают звуки, Чтоб доставить звездам радость. И растут всё больше звезды В исступленном хороводе, Вот, огромные, как солнца, Зашатались в небосводе.

Фридрих К. Д.Меловые скалы на острове Рюген. Ок. 1818

Вторя музыке из моря, Песни их безумно льются; Это соловьи-планеты В светозарной выси вьются. Слышу мощный шум и грохот, Пенье неба, океана, И растет, как буря, в сердце Сладострастье великана.

«Девица, стоя у моря…» Перевод Ю. Тынянова

 Девица, стоя у моря, Вздыхала сто раз подряд — Такое внушал ей горе Солнечный закат. Девица, будьте спокойней, Не стоит об этом вздыхать — Вот здесь оно спереди тонет И всходит сзади опять.

Анжелика

«Нет, прелестная, не верю…» Перевод В. Коломийцева

 Нет, прелестная, не верю Строгой речи уст твоих: Добродетель не имеет Черных глаз таких больших. Я люблю тебя, – молчи же, Брось прикрашенную ложь! Сердцем чистым дай лобзанье, — Сердцем ты меня поймешь!

«Закрыв глаза ей, алый рот…» Перевод В. Коломийцева

 Закрыв глаза ей, алый рот Люблю я целовать; Она покоя не дает — Причину хочет знать. И с вечера не устает До утра приставать: «Зачем, когда целуешь рот, Глаза мне закрывать?» Какой тут у меня расчет, Сам не могу понять, — Закрыв глаза ей, алый рот Целую я опять.

Трагедия

«Весеннею ночью иней упал…» Перевод В. Клюевой

(Это подлинная народная песня, и я ее слышал на Рейне.)

 Весеннею ночью иней упал, Упал на цветы голубые, Они засохли, завяли. Красотку юноша полюбил, Из дома тайком бежал он с ней. Ни мать, ни отец не узнали. Скитались тут и там они, Не знали ни счастья, ни светлых дней. Погибли, умерли оба.

Романсы

Чайльд-Гарольд. Перевод А. Мейснера

 Прислуга вся в траур одета И в траурной лодке плывет; Бездушное тело поэта Безмолвно она стережет. Покойник немой и холодный С лицом непокрытым лежит; Но лик мертвеца благородный И мертвый всё в небо глядит. Послышались глухо призывы Невесты-русалки из волн; И темные волны тоскливо, Со стоном дробятся о челн.

Заклятье. Перевод В. Клюевой

 Брат францисканец молодой В келье сидит при лампаде. Читает в старой книге он Заклятье духов ада. И только пробил полночный час, Сдержаться невмочь ему было, Губами бледными зовет Подземные он силы: «Из гроба, сильный, подними Жены прекраснейшей тело. На эту ночь лишь оживи — Душа любви захотела». Монах твердит заклинаний бред — Свершается желанье: Красавица мертвая в мир грядет В белеющем одеянье. Печальны взоры. С холодных уст Срываются вздохи муки. С монахом мертвая сидит, Глядят они – и ни звука.

Ollea

Елена. Перевод М. Шелгуновой

 Ты волшебными чарами вызвал меня Из холодной и темной могилы, И желанья огнем оживил ты меня — Погасить это пламя нет силы. О, прижми ты уста к моим жарким устам С человеческим чудным дыханьем И дай выпить умершей всю душу твою Мертвецов ненасытным лобзаньем!

Из книги «Романсеро» (1854)
Теперь открылось нам, зачем В ночи комета большая По небу мчалась на красной метле, Кровавым светом сияя.

Поле битвы при Гастингсе. Перевод А. Блока и Е. Книпович

 Аббат Вальдгема тяжело Вздохнул, смущенный вестью, Что саксов вождь – король Гарольд — При Гастингсе пал с честью. И двух монахов послал аббат, — Их Асгот и Айльрик звали, — Чтоб тотчас на Гастингс шли они И прах короля отыскали. Монахи пустились печально в путь, Печально домой воротились: «Отец преподобный, постыла нам жизнь Со счастием мы простились. Из саксов лучший пал в бою, И Бенкерт смеется, негодный; Отребье норманнское делит страну, В раба обратился свободный. И стали лордами у нас Норманны – вшивые воры. Я видел, портной из Байе гарцевал, Надев злаченые шпоры. О, горе нам и тем святым, Что в небе наша опора! Пускай трепещут и они, И им не уйти от позора. Теперь открылось нам, зачем В ночи комета большая По небу мчалась на красной метле, Кровавым светом сияя. То, что пророчила звезда, В сражении мы узнали. Где ты велел, где были мы И прах короля искали. И долго там бродили мы, Жестоким горем томимы, И все надежды оставили нас, И короля не нашли мы». Асгот и Айльрик окончили речь. Аббат сжал руки, рыдая, Потом задумался глубоко И молвил им, вздыхая: «У Гринфильда скалу Певцов Лес окружил, синея; Там в ветхой хижине живет Эдит Лебяжья Шея. Лебяжьей Шеей звалась она За то, что клонила шею Всегда, как лебедь; король Гарольд За то пленился ею. Ее он любил, лелеял, ласкал, Потом забыл, покинул. И время шло; шестнадцатый год Теперь тому уже минул. Отправьтесь, братья, к женщине той, Пускай идет она с вами Назад, на Гастингс, – женский взор Найдет короля меж телами. Затем в обратный пускайтесь путь. Мы прах в аббатстве скроем, — За душу Гарольда помолимся все И с честью тело зароем». И в полночь хижина в лесу Предстала пред их глазами. «Эдит Лебяжья Шея, встань И тотчас следуй за нами. Норманнский герцог победил, Рабами стали бритты, На поле гастингском лежит Король Гарольд убитый. Ступай на Гастингс, найди его, — Исполни наше дело, — Его в аббатство мы снесем, Аббат похоронит тело».

Фридрих К. Д.Женщина на закате солнца (фрагмент).1918

И молча поднялась Эдит, И молча пошла за ними. Неистовый ветер ночной играл Ее волосами седыми. Сквозь чащу леса, по мху болот Ступала ногами босыми. И Гастингса меловой утес Наутро встал перед ними. Растаял в утренних лучах Покров тумана белый, И с мерзким карканьем воронье Над бранным полем взлетело. Там, на поле, тела бойцов Кровавую землю устлали, А рядом с ними, в крови и пыли, Убитые кони лежали. Эдит Лебяжья Шея в кровь Ступала босой ногою, И взгляды пристальных глаз ее Летели острой стрелою. И долго бродила среди бойцов Эдит Лебяжья Шея, И, отгоняя воронье, Монахи брели за нею. Так целый день бродили они, И вечер приближался, Как вдруг в вечерней тишине Ужасный крик раздался. Эдит Лебяжья Шея нашла Того, кого искала. Склонясь, без слов и без слез она К лицу его припала. Она целовала бледный лоб, Уста с запекшейся кровью, К раскрытым ранам на груди Склонялася с любовью. К трем милым рубцам на плече его Она прикоснулась губами, — Любовною памятью были они, Прошедшей страсти следами. Монахи носилки сплели из ветвей, Тихонько шепча молитвы, И прочь понесли своего короля С ужасного поля битвы. Они к Вальдгему его несли. Спускалась ночь, чернея. И шла за гробом своей любви Эдит Лебяжья Шея. Молитвы о мертвых пела она, И жутко разносились Зловещие звуки в глухой ночи; Монахи тихо молились.

Король Ричард. Перевод П. Вейнберга

 Через лес широкий, зеленью одетый, Всадник без оглядки, бешено несется; Громко в рог трубит он, громко распевает И с веселым взором весело смеется. Он закован в панцирь, крепкий, как железо, Но железа крепче дух его свободный. То Ричард, что в свете прозван Львиным Сердцем, Рыцарь знаменитый, воин благородный. «Здравствуй! – восклицают все деревья, – здравствуй, Ты, пришедший снова к своему народу! Рады мы душевно, что сумел ты ловко Из темниц австрийских выйти на свободу!» Весело Ричарду на просторе вольном; Радостью и мощью гордо блещут взоры. Вдруг он вспомнил запах крепостей австрийских И коню-красавцу дал скорее шпоры.

Пфальцграфиня Ютта. Перевод М. Замаховской

 Графиня Ютта на легком челне Ночью по Рейну плывет при луне. Служанка гребет, госпожа говорит: «Ты видишь семь трупов? Страшен их вид! Семь трупов за нами Плывут над волнами… Плывут мертвецы так печально! То рыцари были в расцвете лет, И каждый принес любовный обет, Склонясь мне на грудь. А чтоб клятву скрепить, Велела я всех семерых утопить, И в Рейне суровом Под ночи покровом Плывут мертвецы так печально!» Графиня смеется, служанка гребет. Злой хохот несется над лоном вод. По пояс все трупы встают над водой. Как будто клянутся ей клятой святой И смотрят с укором Стеклянным взором… Плывут мертвецы так печально!

Аутодафе. Перевод В. Д. Костомарова

 Блеклый розан, пыльный локон, Кончик банта голубого, Позабытые записки, Грезы сердца молодого — В пламя яркое камина Я бросаю без участья, И трещат в огне остатки Неудач моих и счастья. Лживо-ветреные клятвы Улетают струйкой дыма, И божок любви лукавый Улыбается незримо. И гляжу в мечтах о прошлом Я на пламя… Догорайте, Золотые искры тихо… Доброй ночи вам… прощайте!

Гассен Л.Портрет Генриха Гейне. 1828

Азра. Перевод П. Вейнберга

 Каждый вечер в ту аллею, Где фонтан сребристый плещет, Дочь прекрасная султана На прогулку выходила. Каждый вечер ждал в аллее, Где фонтан сребристый плещет, Юный раб и становился С каждым днем бледней, бледнее. Раз княжна к нему подходит С повелительною речью: «Знать хочу твое я имя, И твой род, твою отчизну!» И ответил раб: «А имя — Магомет, отчизна – Йемен, Род мой – Азры, тот, в котором Кто полюбит – умирает!»

Шпицвег К.Книжный червь. 1850