У него ушло, наверное, полчаса на то, чтобы привести колдографии в удобоваримый вид. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы Гермиона увидела их в оригинале. Кое-какие кровавые следы, правда, пришлось оставить как есть, они попадали на надписи, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Когда она вошла к нему в кабинет, он всё еще придирчивым взглядом оглядывал кадры, решая, можно ли подчистить получше.

Ее длинные волосы были уложены в аккуратные волны, но она привычным движением всё так же пыталась поправить их, словно свою старую гриву.

— Гарри? — он поднял глаза, увидел ее широкую улыбку и невольно улыбнулся в ответ, несмотря на то, что настроение у него было хуже некуда.

Когда он вчера вечером обратился в Отдел Тайн за помощью, он искренне надеялся, что Гермиону его просьба не коснется. Втягивать ее в подобную историю у него не было никакого желания, и он считал, что по такому важному делу руководство отдела пришлет кого-нибудь более опытного, а не сотрудницу, и года еще не проработавшую на своей должности. Каково же было его удивление, когда, вернувшись домой, он обнаружил преспокойно сидящую на диване Гермиону, поглощавшую кофе с шоколадной лягушкой и поглядывающую на него довольным взглядом. С его стороны наивно было рассчитывать, что лучшая подруга упустит такой замечательный шанс поработать с ним вместе. Знала бы она, что за пакость он сейчас расследовал…

Конечно, они виделись довольно редко в последние месяцы, и ему самому, чего уж греха таить, было гораздо приятней иметь дело с ней, чем с каким-нибудь незнакомым ему невыразимцем, каждый из которых выглядел так, словно лом проглотил. Но лучше бы это было какое-нибудь другое расследование.

— Ну что, давай сюда свою загадку, — Гермиона деловито уселась на стул перед его рабочим столом и протянула руку.

В общих чертах он еще вчера описал ей обстоятельства дела. Но колдографии с текстом решил сперва подготовить. Раз уж она будет участвовать, пускай сидит себе и спокойно работает у себя в кабинете, а не наблюдает воочию всякие тошнотворные картинки.

— Держи, — он в последний раз взглянул на плоды своих трудов и протянул ей пачку снимков.

— Ага! — ее лицо сразу приняло сосредоточенное выражение. Какое-то время она перебирала снимки, и Гарри безошибочно определил по загоревшемуся огоньку в ее глазах, что она крайне заинтересована. Вдобавок к этому он обнаружил на ее запястье здоровенный синяк.

— Где умудрилась?

Она взглянула на руку и тут же полезла за палочкой, закатив глаза.

— Ну, вот опять! Убирать не успеваю.

Она поднесла палочку и стерла синяк в мгновение ока.

— И почему я такая неловкая?!

Он терпеливо ждал ее вердикта, ощущая это такое знакомое ему чувство под названием «спроси Гермиону и расслабься», которое когда-то раздражало, потом стало привычным, а теперь вызывало исключительно только волну теплых воспоминаний. На этот раз он вспоминал о том, как она действительно, порой, сшибала всё подряд, когда летела по коридору школы, прижав к груди очередной толстенный фолиант, полная нетерпеливым желанием взяться за его изучение. И частенько зарабатывала синяки, задевая углы или конечности статуй. Такая родная и привычная Гермиона!

— Думаю, ты правильно сделал, что обратился к нам, — наконец сказала она, откладывая снимки на край стола, — это очень любопытная вещь.

— Миона, там, вообще-то, люди погибли.

— Да, — она нахмурилась, — как о таком можно забыть? Но это и вправду любопытно. Совершенно незнакомый язык. Ни на что не похожий. Ты вообще уверен, что надписи как-то связаны с убийством?

— В этом не может быть никаких сомнений.

— Тогда, боюсь, тебе придется описать ситуацию во всех подробностях.

В ответ он только тяжело вздохнул.

— Гарри, я не маленькая девочка, а взрослый исследователь. И ветеран войны, если ты забыл. Так что не смотри на меня так, как будто хочешь защитить сестренку от соседской собаки.

— Хорошо. Всё началось с того, как рано утром в Аврорат примчался наблюдатель с севера, из Камбрии. В одну из задач которого входило следить за семьей Дина Стреттона…

На следующее утро, когда будильник вырвал его из объятий сна, он открыл глаза и понял, что ему снилось что-то очень приятное. Он не мог вспомнить подробностей, они ускользали, стоило только попытаться напрячь память, но чувство досады, оттого что пришлось с этим расстаться, долго еще не давали ему покоя. Ему не хватало Джинни. Не хватало прямо здесь и сейчас. Он уже порядком устал от этого бесконечного ожидания ее возвращения, устал видеться урывками, устал от длинных писем, которые всегда терпеть не мог писать; хотелось уже, наконец, просто быть вместе, просыпаться рядом с ней по утрам.

Возможно, что-то такое ему и снилось. Во всяком случае, тепло, разливавшееся в нем от этого воспоминания, точно было каким-то женским.

Он встал, натянул халат и поплелся в ванную, на ходу теряя это тепло, утекавшее в прохладу коридора.

Как только он появился в отделе, к нему сразу подлетела Спиннет.

— Поттер, Поттер, наконец-то, явился!

— Что значит «наконец-то»? Вообще-то, я пришел вовремя.

Она махнула рукой.

— Для начальника ты всегда не вовремя, если он пришел раньше.

— Он всегда приходит раньше, тоже мне новость! А что, он спрашивал обо мне?

— Не только спрашивал, он хочет видеть нас обоих, причем немедленно.

— Ты не знаешь, в связи с чем?

— Нет, но догадываюсь, что из-за дела Стреттонов. Пойдем? — она закинула за спину свою длинную косу и поправила мантию.

Он подумал, было, что это повод заодно спросить о вакансии для Рона, но потом решил, что момент вряд ли подходящий.

— Хорошо, только зайду к себе, захвачу материалы.

— Я уже взяла копии, так что вперед.

Начальник Аврората Джон Долиш никогда не отличался особыми организаторскими способностями или умением найти подход к подчиненным. Он находился на своем посту, скорее, по необходимости, потому что после войны являлся самым опытным среди всех других сотрудников. Однако сидячая должность пошла на пользу его аналитическим талантам. Пожалуй, тут он был даже более полезен, чем на оперативной работе. Но особой любви или уважения он за это у своих подчиненных так и не снискал. Его считали сухарем, педантом и даже отчасти формалистом. Поэтому любой визит в начальственный кабинет воспринимался больше как неприятность.

— А это вы, — сказал он бесцветным голосом, не отрывая взгляда от документов на огромном столе.

Обычно это означало «проходите, садитесь», что Гарри с Алисией и сделали, усевшись перед ним на стулья с высокими резными спинками.

На пару минут воцарилось полное молчание, за время которого они терпеливо ждали, пока их начальник закончит делать пометки коротким красным пером на длинной странице.

— Так вот, — сказал Долиш, наконец, словно они только что вошли, — я так понимаю, это была ваша идея, мистер Поттер?

— Э-мм, вы о чем, сэр?

Долиш поднял на него взгляд и уставился своими круглыми водянистыми глазами.

— Разве не вы решили привлечь к расследованию специалиста из Отдела Тайн? — поинтересовался он после некоторой паузы.

— А! Да, я конечно. А разве это запрещено должностной инструкцией?

— Для этого должна быть существенная необходимость, — Долиш снова принялся рассматривать лежащий перед ним лист, — специалисты этого отдела осуществляют очень важные исследования, они не какие-то мальчики на побегушках. Вы убеждены, — спросил он с нажимом, — что была такая уж необходимость прибегать к их помощи?

— Я абсолютно убежден в этом, сэр! — ответил Гарри твердо.

— Отчего же? — губы Долиша искривились в легком подобии усмешки.

— Потому что в деле существуют обстоятельства, которые обычному оперативнику не разгадать. Тут нужен специалист.

— Вы согласны с этим, мисс Спиннет?

— Я? — она вопросительно ткнула в себя пальцем, как будто не ожидала такого вопроса. — Конечно! Думаю, Гарри виднее, он у нас больше по всяким загадкам. Если он говорит, что нужна помощь, значит, так оно и есть, сэр.

— Хм. Мистер Поттер, я знаю, что мисс Гр… миссис Уизли — ваша давняя подруга, но вы убеждены, что она — именно тот человек, кто нам нужен в этом деле?

— О чем это вы, сэр?

— Она ведь не слишком опытна, не так ли?

— Вы верно заметили, что она моя давняя подруга, поэтому я знаю, что если уж она берется за какую-то тайну, то не успокоится, пока не докопается до самой сути.

— Я же не просто так задал этот вопрос, мистер Поттер, — начальник снова очень внимательно посмотрел на него. — Вот, пожалуйста, ознакомьтесь с этим. — Он бросил на стол толстую папку. — Мисс Спиннет, присоединяйтесь тоже.

— Откуда это? — спросил Гарри, с изумлением глядя на колдографии.

— Это же как две капли воды похоже на то, что мы видели в коттедже Стреттонов! — воскликнула Спиннет.

— Именно так.

— Но что это за дело?

— Очень жаль, что вы не сообразили сразу взглянуть на результаты недавних расследований, мистер Поттер. А я вот сразу вспомнил о находке в лесу останков Роули две недели назад группой Уильямсона.

— Так значит, он погиб так же, как и Стреттоны! Я и понятия не имел об этом.

— Впредь будьте внимательней, мистер Поттер.

— Да, сэр. Спасибо, сэр, что помогли обнаружить такой важный факт. Я сегодня же отправлюсь на место, где был обнаружен первый труп.

— Не трудитесь. Это место полностью зачищено нашей бригадой, во избежание всяких… инцидентов с магглами. Пусть это и лес, но осторожность не помешает. Однако все материалы собраны и приобщены к делу, — он постучал ладонью по папке.

Гарри кивнул.

— Вы понимаете, теперь, мистер Поттер, что преступление приобретает серийный характер? Именно поэтому я еще раз спрашиваю вас, уверены ли вы, что ваша подруга достаточно компетентна?

— Несомненно!

Забавно, еще вчера он не хотел, чтобы она влезала во всё это, а сейчас сидит и защищает ее право участвовать в деле. Должно быть, это срабатывает у него уже на уровне инстинкта — защити Гермиону! Он поневоле улыбнулся и тут же постарался спрятать улыбку.

— И каков ее предварительный вывод?

— Я только вчера отдал ей материалы, сэр. Она сказала, что это какой-то ритуал. И что язык, на котором написаны тексты вокруг центрального пятна, ей неизвестен.

— Негусто.

— Если ей что-то неизвестно, значит это что-то действительно очень редкое и необычное.

— Да уж, — вставила Спиннет, — в Хогвартсе все знали, что если чего-то не знаешь, нужно просто пойти и спросить Грейнджер.

— Здесь не Хогвартс, мисс Спиннет! — строго заметил Долиш.

— Конечно, конечно, сэр, я это просто так… в качестве комментария.

— А что-нибудь кроме пустых комментариев у вас имеется?

— Ну-у… — протянула она, — тут нужно подумать.

— Прекрасно, тогда идите и думайте. И вы тоже, Поттер. Надеюсь, к концу недели у нас уже будут какие-то конкретные результаты.

На этом беседа была закончена, и они с облегчением вышли из кабинета.

— «Здесь не Хогвартс»! — Спиннет скорчила рожу в сторону начальственной двери. — Как будто сам не был отличником.

— Оставь, Лис. В конце концов, он здорово нам помог, подкинув дело Роули.

— А, по-моему, это называется — добавить головной боли.

— Ничего подобного. Раньше у нас не было версий, а теперь появляется четкий мотив.

— О чем ты?

— Стреттоны, скорее всего, убили магглорожденного. Роули вообще был упивающимся. Тебе не кажется, что кто-то всё же сводит счеты?

— Ты опять об этом? Мы же вчера отбросили версию с местью.

— Мы рассматривали только дело Стреттонов, и искали лично заинтересованных. А тут, похоже, надо смотреть шире.

— Гарри, с окончания войны прошел уже год. Тебе не кажется, что немного поздновато для мстителя?

— Не знаю, — он покачал головой.

— Давай, пожалуй, наведаемся к Уильямсону и спросим, что он думает о находке в лесу. В конце концов, это же было его задание.

— Да, ты права, сходи к нему.

— А ты?

— А я всё-таки отправлюсь туда, на то место, где нашли труп.

— Там уже ничего не осталось, Поттер. Зря прокатишься.

— Не знаю, может быть. Но я всё-таки хочу взглянуть.

— Думаешь, бригада что-то пропустила? Но за две недели там уже…

— Я знаю, Лис. Но это не простое дело об убийстве. Тут есть еще какие-то вещи… Вряд ли всё ограничится обычным поиском улик. Мне так кажется.

— Ну… — она пожала плечами. — С тобой об этом лучше не спорить, — она шутливо ткнула пальцем ему в лоб, где раньше находился шрам.

— Если зайдет Гермиона, скажи, что к обеду я уже точно буду на месте, — сказал он, забирая пачку колдографий из папки.

Тело, точнее, то, что от него осталось, нашли в Нортумберлендском национальном парке, почти у границы с Шотландией.

«Далековато для аппарации», — подумал он с досадой. Сунув снимки за пазуху, он отправился изучать справочник публичных выходов из каминной сети. Ближайшая точка нашлась только в Морпете, столице графства, в пятидесяти милях южнее. Он поморщился. Так просто это, конечно, не выйдет.

Как назло, камин располагался в пабе. Стоило только появиться из проема, как он тут же привлек к себе внимание бармена и официантки. На его счастье, в этот утренний час посетителей практически не было.

— Поглядите, это же сам… Это мистер Гарри Поттер, клянусь Мерлиновым посохом!

Истерия, связанная с победой в войне, давно пошла на убыль в столице. Но в таких вот провинциальных местечках его появление всегда приводило к нешуточному ажиотажу.

— Мистер Поттер, вы не дадите автограф? — глаза молодой официантки смотрели просительно, почти жалобно, как будто она боялась, что он сейчас пнет ее ногой. — Это для моей маленькой дочки. Вы ее кумир!

— Я... эээ…

— Шейла, нельзя же так налетать на гостей! Оставь мистера Поттера в покое, он, наверное, прибыл по делам, — бармен говорил укоризненно, но эта укоризненность явно была напускной.

— Желаете позавтракать, мистер Поттер? Или, может быть, стаканчик пива?

— Благодарю, господа, но я, правда, очень спешу…

Он схватил со стола салфетку, накарябал свое имя и сунул его официантке.

— Привет дочери, — воскликнул он и постарался как можно быстрее убраться из паба, выскочив на улицу с одноэтажными домами, сплошь засаженную зеленью. В воздухе отчетливо веяло свежестью со стороны реки.

— Вы так добры… — долетело до его спины.

«Наверняка потом за глаза скажут, что ты невежа», — подумал он, привычно морщась от досады. Когда же он уже, наконец, сможет жить нормально, без этих постоянных напоминаний о его прошлом? Кингсли Шеклболт как-то сказал ему, что за семь лет он сделал столько, сколько большинство не сделает за всю свою жизнь, но его самого такая ситуация угнетала донельзя. Как будто он уже умер, а окружающие общаются с портретом, а не с живым Гарри, которого как бы и нет. И вправду, кому интересна вся его нынешняя работа по сравнению с тем, что с ним происходило еще два года назад? Кого он еще мог бы удивить или восхитить своими успехами? Все его главные успехи уже позади, и от этого частенько просто опускались руки. Слава богу, у него была любящая жена, коллеги, которые его уважали не за то, что он Гарри Поттер, замечательные друзья, Гермиона, в конце концов.

Хм, интересно, почему он выделил ее среди прочих друзей, и что означало это «в конце концов»? Он усмехнулся. Положительно, его мнительность в последнее время развилась до невероятных размеров. Он вытащил из-за пазухи колдографии, протер запотевшие очки, огляделся по сторонам, потом внимательно присмотрелся к кадрам и аппарировал.

На него вдруг налетел неожиданный порыв ветра, как только он оказался в точке назначения, его темно-синюю мантию затрепало на ветру словно флаг. Здесь на севере вообще было значительно прохладней, чем в Лондоне, Гарри поежился и стал осторожно спускаться в широкий овраг, заросший травой. Овраг разрезал лесную опушку, спускаясь к пологому берегу, приводящему к небольшому озеру, метрах в трехстах от леса. Над озером кружила утиная стая, периодически опускаясь на поднятые ветром волны. Он повернулся к ним спиной и пошел по дну оврага, углубляясь в лес.

Земля на дне оврага была влажной и липкой, ботинки тут же покрылись слоем грязи, а штанины брюк вымокли от росы. Возможно, Спиннет была права — он зря поперся в эту глушь! Впрочем, теперь уже поздновато было об этом жалеть. Он прошел ярдов пятьдесят и вынул палочку. Впереди, прямо посреди зарослей высокой травы виднелась большая проплешина.

«Работа чистильщиков», — подумал Гарри, подходя ближе. Дно оврага на площади около пяти квадратных ярдов покрывало серое, как будто засыпанное цементом, пятно, частично захватывающее и склоны. Трава прямо вокруг пятна пожухла и приобрела точно такой же серый цвет. Он сорвал травинку, потер ее между пальцев, и она почти тут же рассыпалась в прах. Что это за заклинание?

Внезапно он понял, что бригада тут совершенно не при чем. То, что он видел — последствия не их работы, а остатки того, что было тут до них. Остатки ритуала, каким-то образом проявившиеся сквозь попытку их уничтожить.

«Ну, ничего себе!» Он присел и провел ладонью по серой, словно утоптанной поверхности, подняв небольшое облачко пыли. Он тут же закашлялся. Пыль пахла почти точь-в-точь, как та слизь в доме Стреттонов. Он оказался прав — во всем этом было что-то еще помимо убийств.

Проведя палочкой, Гарри почувствовал всё то же облако, или даже точнее, столб магии, поднимавшийся над серой плешью. Только он был намного слабее, чем тот, в коттедже. Безличный остаток чего-то растворяюще мощного. Очевидно, он и воздействовал таким образом на окружающее.

Гарри осторожно обошел кругом, карабкаясь на склоны, стараясь не наступить ботинком в серую пустошь, почему-то ему ужасно этого не хотелось. К сожалению, он не мог сделать снимок, придется заставлять кого-то мотаться сюда еще раз — это место определенно стоило того, чтобы снова его запечатлеть и собрать пробы серой пыли, его покрывавшей. Он измазал грязью брюки, основательно намочил мантию, и это почему-то привело его в ужасное раздражение, хотя беда устранялась всего парой заклинаний.

«Так просто всё это явно не закончится», — решил он, выбираясь из оврага. Поскорей бы уж Гермиона что-нибудь накопала. Он должен быть готов к неприятностям, больше он не сомневался, что они не заставят себя долго ждать. Ему хотелось порассуждать о версиях, перебрать ту или иную возможность, но этот проклятый ритуал путал ему все карты. Пока он не поймет, в чем его суть, он не может надеяться построить ни одного толкового предположения, а значит, и начать поиски тех, кто всю эту пакость устраивает.

— Экскуро! — его одежда приобрела более пристойный вид, но одновременно с этим на дне оврага прямо посреди серого пятна взметнулся маленький водоворот серой пыли.

«Ого!» Эта дрянь отзывается на его магию.

— Люмос! — бросил он вниз шарик света. Никакой реакции.

«Хорошо».

— Экскуро!

Безрезультатно. Ему что — показалось? Что ж, вполне возможно. Лучше бы прямо сейчас вернуться обратно в город. Находиться рядом с этим местом дольше категорически не хотелось. Он в последний раз оглядел овраг, утренний лес вокруг себя и… опустился на одно колено. Его вдруг резко замутило, а на тело навалилась ужасная слабость.

«Зря я вдохнул эту гадость», — подумал он, проваливаясь в забытье.

Когда он очнулся, солнце било сквозь кроны деревьев прямо ему в лицо. Спина была мокрой от росы, которую впитала его мантия, а грудь напекло июньским зноем.

— Ну, просто здорово! — буркнул он, поднимаясь на ноги. Провалялся здесь полдня, нанюхавшись какой-то дряни.

Он с опаской взглянул на дно оврага, и от возникшего головокружения едва не свалился вниз. Пятно было на том же месте, где и раньше.

«Надо убираться отсюда и принять противоядие», — подумал он, но аппарировать в таком состоянии было слишком опасно, поэтому он побрел к опушке леса, надеясь немного развеяться. И правда, минут через десять прогулки по лесу ему стало легче, и он смог, наконец, сосредоточиться, чтобы вернуться в город.

Когда он оказался в Аврорате, то чувствовал себя уже вполне сносно. Спиннет отсутствовала, как и записка от Гермионы. Время было обеденное, но есть не хотелось совсем, отчего-то казалось, что его стошнит сразу же, как только он увидит еду. Он зашел в кабинет, сел в кресло и начал тупо перебирать документы. Буквы сваливались в голове в какой-то большой ком, отказываясь складываться в слова.

«Похоже, мне надо отдохнуть», — подумал он и опустил голову на сложенные на столе руки.

Вечерело. Он проснулся и понял, что начинает замерзать. Где-то невдалеке закричал козодой. Лес вокруг наполнился стрекотанием армии сверчков.

«ЛЕС?!!»

Он разом вскочил на ноги. Сумерки вокруг него еще не сгустились полностью, но сомнений быть не могло. Он всё еще находился в лесу у оврага.

«Мне что, приснилось, что я вернулся в Лондон?!» А что если он и сейчас спит?

Его внезапно охватил такой сильный приступ паники, что он едва в тот же момент не попытался аппарировать. Куда угодно, лишь бы подальше от этого места. Он с огромным трудом взял себя в руки и пошел пешком, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

Как ему теперь проверить, спит он или нет? Эта проклятая гадость, похоже, проникла в него и путает все ощущения. Он подобрал какую-то ветку, трансфигурировал его в узкое лезвие и черканул себе по руке. Отчего-то вид собственной крови его слегка успокоил. Видимо, он всё же не спал, чувствовал себя вполне бодро.

«Еще бы, продрых целый день!»

Он закрыл рану и аппарировал.

В Аврорате уже почти никого не было, кроме дежурных. Зайдя к себе в кабинет, Гарри с опаской взял первый попавшийся документ и пролистал его. Всё, вроде бы, было в порядке. Но есть не хотелось по-прежнему. Мутило от одной мысли о еде.

На работе оставаться не было больше никакого смысла, поэтому он взял со стола папку с материалами по делу Роули и отправился домой. Почему-то чувство, что он до сих пор не проснулся, снова захватило его. Он пытался изучать материалы, сходил на кухню, понял, что видеть не может еду, потом принял контрастный душ. Душ слегка помог придти в себя, но ненадолго. Стоило только присесть в кресло, чуть-чуть расслабиться, как паника тут же накатывала снова.

Часы показывали уже половину первого. Пора было идти спать, но какой тут сон, когда он не мог разобраться, наяву ли он находится.

«Если я вдруг снова сейчас проснусь посреди леса, я сойду с ума!» — подумал он, и его передернуло.

Он изо всех сил пытался успокоиться, колдовал, решал задачи по нумерологии, обливал голову холодной водой, но всё было тщетно. К тому же тело начало испытывать нешуточную слабость, оттого что он не ел целый день. От этого границы реальности размывались еще больше. Он понятия не имел, как ему пережить эту ночь.

Камин робко приоткрылся, и он уставился в него, ожидая там увидеть уже всё, что угодно, но оттуда вдруг появилась Гермиона. Уставшая, взлохмаченная, но деловитая Гермиона. Подмышкой она держала толстенную папку, забитую пергаментами.

— Ты?! Ох, слава богу!

— Конечно я, Гарри. А ты кого ждал?

— Я… сам не знаю…

— Подожди-ка… — она подошла к нему поближе, — да ты же бледный как мел! Что с тобой?

— Похоже, я нюхнул какой-то гадости.

Он вкратце заплетающимся языком рассказал ей о сегодняшних приключениях, не зная сам, верить ли ему, что Гермиона является доказательством того, что он не спит, или нет.

— Сядь! — она толкнула его в кресло. — И сиди здесь, пока я не вернусь! Понял?

— Ты куда?

Она хлопнула папку на стол.

— В отдел. Туда и обратно, не волнуйся. Принесу то, что тебе поможет.

— Ты точно вернешься?

Она подошла и взяла в ладони его лицо, смотря прямо в глаза.

— Обязательно! Пять минут, Гарри, всего пять минут. Обещаю!

Эти пять минут показались ему пятью часами. Стрелка словно застыла, отказываясь передвигаться по циферблату. Если бы не толстая пачка пергаментов, которую она оставила, он бы уже давно думал, что просто убедил сам себя в том, что она приходила.

К счастью, она и вправду вернулась, как обещала. Держа в руках странный пузырек бочкообразной формы.

— Пей! — она сунула его ему в руки.

Жидкость внутри по запаху сильно напоминала керосин.

— Ты уверена?

— Абсолютно! Это именно то, что тебе сейчас нужно.

Он зачем-то взболтал жидкость и опрокинул себе в рот. Его словно всего прожгло изнутри, как будто в пузырьке была кислота. Он рыгнул, и изо рта вырвалось облачко, похожее на то, что курится над сосудами с настоящей кислотой.

— Что это… что это за…

Он рыгнул вновь. В голове вдруг прояснилось. Как будто кто-то протер мутное стекло. Страх потихоньку растворялся. И почти немедленно Гарри почувствовал жгучий, почти звериный голод.

— Скажи спасибо, что твоя подруга — невыразимец, — сказала Гермиона, глядя на него с доброй усмешкой, — иначе в Мунго долго бы еще пытались определить, что с тобой происходит. За это время ты либо вылечился бы сам, либо сошел с ума. Второе — вернее.

— Что это за дрянь, Гермиона?

— О, это… такая дрянь… которая… — она уже схватила со стола папку с делом Роули и увлеченно листала ее.

У него забурчало в животе.

— Извини, Миона, мне срочно надо поесть.

— Пошли на кухню. Будешь готовить, а я буду расспрашивать.

— Слушай, уже почти час ночи. Ты уверена… уверена, что тебе уже не пора домой?

— Ох, Гарри, ну неужели ты думаешь, что я смогу сегодня заснуть, если не добьюсь от тебя того, за чем пришла?

— Н-да, — вынужден был согласиться он. — Не сможешь.

— Ну и сложную же ты задачку мне задал! — Гермиона с довольным видом наблюдала, как он привычными умелыми движениями готовит ужин. — Я перекопала всю доступную мне литературу по лингвистике. Ничего похожего не было ни в одном языке. Ни в современных, ни в древних, исчезнувших. Если бы не последствия ритуала, я бы вообще подумала, что это выдуманные символы.

— Но в результате ты нашла ответ?

— Нет, Гарри, я его не нашла. Всего лишь подтверждение, что это не подделка. Что это в действительности какой-то язык, а не просто набор символов.

— Чей язык? — качнул он головой, наливая масло.

— Я не знаю. Такое ощущение, что просто не существует книг, которые его упоминают. Я нашла лишь ссылки на ссылки. Кто-то где-то видел что-то подобное, и это всё.

— Не слишком обнадеживает.

— Согласна. Но всё-таки кое-что мне удалось узнать. Хотя бы направление поисков.

— То есть?

— Я нашла упоминания о книгах, в которых про что-то подобное рассказывается.

— И за чем дело стало?

— За тем, Гарри, что эти книги почти невозможно отыскать.

— Даже тебе?! — удивился он.

— Да, как ни странно это прозвучит. Мало того, что такие книги — сами по себе огромная редкость, но на их хранение еще и существует негласный запрет и в магическом и даже в маггловском мире.

— Они и магглам известны?!

— Да, но таких магглов по пальцам одной руки можно пересчитать. Никто вообще не хочет иметь никаких дел с этими книгами, и с любой информацией, которую оттуда можно почерпнуть.

— Тогда откуда нам их раздобыть?

— Ну, я навела кое-какие справки. Знаешь, — она усмехнулась, — если бы у Волдеморта была своя библиотека, я бы начала поиски оттуда.

— Но библиотеки у него не было.

— Нет, зато она есть в доме Блэков.

— Что ты имеешь в виду? — он обернулся от плиты, смотря на нее вопросительно.

— То, что информация гораздо ближе, чем мне казалось. Скажи, ты видел у себя в домашней библиотеке книгу под названием «Unaussprechlichen Kulten» Фридриха фон Юнца?

— Мерлин, да я слова-то такого не выговорю!

— И не надо. Зато я хорошо помню, что видела ее у тебя.

— Так вот зачем ты пришла!

— Конечно. Мне надо пошарить у тебя в библиотеке и попробовать что-то извлечь из этой книги.

— А если там не найдется ничего полезного?

— Есть и другие. «Люди монолита», например. Или «De Vermis Mysteriis». «Книги Хсана».

— Хорошо, и что нам даст это изучение?

— Мы во что бы то ни стало должны понять, что это за ритуал! Простое изучение остатков ничего не дает, я уже пробовала. Ничего похожего никто не знает и не видывал. Хотя то, что появились новые материалы, — она постучала по папке с делом Роули, — это хорошо, больше материалов, больше шансов всё разузнать.

Он уселся за стол и принялся с жадностью есть, улыбаясь в ответ на ее одобрительную улыбку.

— Гарри, я оставлю тебя, хорошо? Пойду, покопаюсь в библиотеке. Чем быстрее я найду книгу, тем лучше.

— Хорошо, но не зарывайся там с головой.

— Ты что, не доверяешь главному специалисту по библиотекам? — шутливо возмутилась она.

Он доверял. Ни у кого не было такого навыка в поисках нужных трудов, как у его подруги. Он как раз успел покончить с едой и приступил к чаю, когда она вернулась, уткнувшись носом в пропахший чуть ли не плесенью абсолютно черный фолиант. Он выглядел до того неприятно, что Гарри даже порадовался, что уже поужинал. От фолианта разило не просто древностью, он порождал ощущение чего-то пакостного, словно клубок червей, и понять, откуда исходило такое странное ощущение, было невозможно. Хотя почему-то оно весьма напомнило ему то, что он чувствовал, находясь рядом с черным пятном.

Гермиона осторожно захлопнула его и положила на край стола. Вид у нее был довольно бледный.

— Ты уверена, что стоит в этом копаться? — осведомился он.

— Не думала, что это окажется настолько… Не думала, что есть книги, которые не стоит читать, — выдавила она из себя.

— Я не ослышался? Это Гермиона только что сказала?

— Да, Гарри, это я. И я… не знаю… мне это не нравится, но другого выхода нет. Понятно одно — ваш мотив мести тут совершенно не подходит. Такими вещами может заниматься либо полностью отчаявшийся человек, готовый на всё что угодно, либо безумец.

— Такой, как Беллатриса, например?

— Нет, не такой. Не просто психопат. Настоящий, стопроцентный безумец!

— Выходит, его цели могут быть вообще какими угодно?

— Вот именно.

— И как же нам быть?

— Накапливать информацию, анализировать.

— А он, тем временем, будет убивать дальше.

— Я именно это и имею в виду.

— То есть, ты хочешь сказать… нам просто надо сидеть и ждать, когда он убьет снова, чтобы понять, как его ловить?

— Да, — сказала она тихо. — И не думай, что мне нравится такой ответ.

— Воображаю себе, как он понравится моему начальнику!

— Боюсь, тут уж ничего не поделаешь.

— И у тебя нет даже ни одного предположения, кто бы это мог быть? Хотя бы приблизительно.

— Ну, для начала этот кто-то должен знать о том, о чем не всякий невыразимец знает. Он должен читать соответствующую литературу, которая в обычных библиотеках не хранится. Я уже намекала тебе на такого, как Волдеморт. Делай выводы.

— Ты считаешь, это может быть кто-то из его сподвижников?

— Возможно — да, возможно — нет. Я постараюсь составить для тебя список кандидатур. Хорошо? — она уперлась подбородком в ладони и зевнула.

— У, Миона, ты сейчас заснешь. Давай-ка, поднимайся и отправляйся домой. Завтра договорим.

— Слушай, а можно я останусь у тебя? Уже ночь, какой смысл будить еще и Рона?

— Э-э, ты уверена, что это хорошая идея?

— Брось, Гарри, Рон уже давно привык, что я могу остаться ночевать на работе.

— Завидую его терпению. Я бы на его месте…

— Что? Ревновал бы? — она озорно посмотрела на него.

— Ага.

— Сказал человек, отпустивший жену в Шотландию на целый учебный год! — она скорчила насмешливую гримаску.

— Ты умеешь убеждать, Миона. Но если твой муж вдруг явится ко мне выяснять отношения…

Она вдруг посерьезнела.

— Гарри, честное слово, прекрати это!

— Хорошо, где тебе постелить?

— На третьем, напротив твоей комнаты. Терпеть не могу эту спальню на четвертом!

— Как в старые добрые времена Ордена Феникса.

— Ага-а, — она снова зевнула, высунув острый розовый кончик язычка.

— Только одно маленькое условие. Вот это, — он встал и поднял со стола книгу и обе папки, — я возьму к себе. А то я тебя знаю. Будешь до утра сидеть изучать. Ну, пойдем уже.

— Не боишься, что я прокрадусь к тебе в комнату и утащу их?

— Эй, эй, что это за вторжение в личное пространство?!

— Помнится, раньше ты меня не стеснялся.

— Помнится, раньше ты не была женой моего друга.

Они оба вдруг замолчали, только лестница скрипела под их ногами. Этот разговор был разгрузочным после такого-то дня, но излишняя игривость почему-то начала смущать.

Он молча постелил ей постель, пока она ходила в ванную, дождался ее у двери, чтобы пожелать спокойной ночи, но вместо этого сказал:

— Я так и не поблагодарил тебя сегодня, Гермиона.

— За что?

— За то, что в очередной раз спасла меня.

— А, ты об этом, — она мягко улыбнулась, теребя халат. — Ну что ты, Гарри, это же наша давняя привычка — спасать друг друга.

Ее розовое после душа лицо со смытым макияжем было сейчас таким родным, таким домашним, что на него разом нахлынула волна нежности.

— Так здорово, что ты есть, Гермиона! — выдохнул он.

Она схватила его за рубашку, привстала на цыпочки и чмокнула в щеку.

— Спокойной ночи, Гарри.

Он кивнул. Она юркнула в дверь, и он не услышал ее шагов. Тогда он сам, первый развернулся и ушел в свою комнату, чтобы не смущать ее.

Упав на постель прямо в одежде, он долго лежал с выключенным светом, понимая, что если и заснет, то только под утро, учитывая, что провалялся в забытьи весь сегодняшний день.

Взгляд поневоле остановился на темном углу, в котором стояла тумбочка, на которой сейчас лежала черная книга. Ее не было видно, но ему казалось, что он ощущает ее со своего места на кровати. Он перевернулся на бок, лицом к стене.

Вся эта история с жуткими книгами и никому не известными письменами выглядела страшно неправдоподобно, но зато прекрасно укладывалась по восприятию с тем, что он чувствовал в коттедже Стреттонов. Это четкое ощущение чего-то нехорошего, мерзкая тайна, скрывающаяся под не менее мерзкой внешней оболочкой кровавого убийства, как будто кто-то бормотал за спиной, визгливо посмеиваясь. А он — аврор, призванный бороться со всякой мерзостью, вынужден просто сидеть и ждать, пока умрет кто-то еще. Терпеть такое положение было почти что невыносимо. Радовало только, что Гермиона с ним, Гермиона ищет, Гермиона старается, а значит, рано или поздно, они опять победят.

Когда его мысли перешли на его подругу, его воображение внезапно разыгралось. Она была совсем рядом, в комнате напротив, и он вдруг явственно представил себе, как она снимает слишком длинный для нее, волочащийся по полу халат его жены, и ложится в постель. Как она лежит там — маленькая, тонкая фигурка, натянув одеяло до самого горла, и плачет…

«Плачет?!»

Какого черта ему вдруг пришло такое в голову?! У нее были все причины, чтобы чувствовать себя довольной. Она получила в свои руки такую грандиозную загадку, а загадки она обожала разгадывать. Тогда почему он так явственно видел перед своим мысленным взором ее слезы? Похоже, сегодняшнее нездоровое состояние наложилось на его мнительность и выдавало всё более странные результаты. Он попытался снова сосредоточиться на мыслях о древних ритуалах, но всё это выглядело слишком вычурно, слишком напоминало странные легенды и совсем не тревожило фантазию.

Вместо этого он снова представил Гермиону. Как она переворачивается на постели и смотрит в окно своими большими, мокрыми от слез глазами. Захотелось взять ее на руки и успокоить, словно ребенка.

Кажется, он понимал, откуда все эти мысли. Ему просто нужно дождаться приезда жены. Тогда подобные фантазии быстро исчезнут. В нем бродила неудовлетворенность, поэтому он даже в Гермионе видел сейчас женщину, пусть его желание и выражалось таким причудливым образом. У него в голове возник недоуменный вопрос, а что, собственно, плохого в том, чтобы видеть женщину в своей лучшей подруге, но он быстренько смел его в корзину для неправильных мыслей. Он давно знал, что логика может оправдать любую пакость, достаточно только дать ей волю. А думать таким образом о Гермионе, было пакостью — самой отвратительной пакостью, которую только можно было представить.

Он зевнул. Похоже, ему, наконец, захотелось спать. Он снял очки и положил их на тумбочку.

«Полежу еще чуть-чуть и пойду в ванную», — подумал он, погружаясь в сон.

Проснулся он в начале седьмого с чугунной головой и весь в поту, оттого что спал в одежде. Мантия безнадежно измялась, и теперь предстояло ее как следует выгладить, чего делать совершенно не хотелось. Он встал, пожевал пересохшим ртом и отправился вниз, на второй этаж, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Гермиону.

Когда он вышел из ванной, кто-то настойчиво молотил в камин.

— Поттер! Ты там? Впусти меня.

Это была Спиннет, и он открыл камин, несмотря на то, что стоял посреди гостиной в одном полотенце, обернутом вокруг пояса. Спиннет была настоящим «своим парнем» еще со времен Хогвартса, стесняться ее как-то не приходило ему в голову.

— Доброе утро! О! Я, похоже, не вовремя, — она раздвинула до ушей свои полные губы. — Хорошо выглядишь. В смысле, мышцы, всё такое.

— Ага, конечно, — ответил он вяло. — Проходи. Будешь кофе?

— Некогда. Слушай, ты где был вчера целый день? Я тебя обыскалась.

— Долгая история.

— Давай, собирайся скорее. Похоже, у нас еще одно убийство!

— Тсс, тише, Лис, не вопи так громко!

— Что, голова болит?

— Да нет, но…

Но было уже поздно. Гермиона стояла в дверях гостиной, завернутая в халат, с всклокоченными волосами и едва проснувшимся выражением на лице.

— Оу! — Спиннет, отвела взгляд с широкой ухмылкой. — Похоже, я не просто не вовремя, я ОЧЕНЬ не вовремя!

— Эй, это не то, что ты подумала! Гермиона просто осталась у меня переночевать. Вчера допоздна разбирали ее версию.

— Ага, версии, они такие — очень утомляют. Я и говорю… не вовремя, — продолжала напарница с глумливой улыбкой.

— Не будь дурой, Спиннет, — просто проворчала Гермиона, глядя на нее со своим привычным выражением «я-смотрю-на-тебя-с-высоты-своего-рассудка».

— Ладно, ладно, простите, а то твой домашний невыразимец, Гарри, сейчас метнет в меня что-то потяжелее своего взгляда. Но, если серьезно, то нам действительно пора поторопиться. Одевайся, а позавтракаем где-нибудь ближе к месту преступления.

— Что случилось? — осведомилась Гермиона.

— Еще одна жертва, — ответила Спиннет, прежде чем он успел ее остановить.

— Ты не пойдешь, — сразу же сказал он, поворачиваясь к своей подруге.

— Гарри! Это прекрасный шанс добыть новые материалы для изучения. Помнишь, мы вчера говорили об этом? Чем больше будет материалов, тем быстрее мы поймем, с кем имеем дело.

— Нет, я не хочу, чтобы ты там появлялась!

— Но почему?! Гарри, я не ребенок, я прекрасно знаю, какие меры предосторожности надо принимать, знаю, между прочим, лучше тебя.

— Я в курсе, но всё равно… Оставь это мне. Нам со Спиннет. Твое дело — анализировать.

Кажется, она разозлилась.

— Гарри, в конце концов, ты же не можешь всю жизнь защищать меня от опасностей!

— Но я могу пытаться.

— Мы же с тобой вместе через столько прошли, с чего вдруг такая боязнь?

— Не знаю, — ответил он честно, опуская голову, — но мне не нравится, что ты будешь около… этого. Тебе одних книг пакостных хватит с лихвой.

— Каких книг? — вставила Спиннет.

— По дороге расскажу.

— Я - специалист, — всё больше распалялась Гермиона, — у меня есть специальные средства, я знаю особые заклинания, мне нужно там быть! Подумай об интересах дела, а не только о собственных страхах!

Он молчал, наморщив лоб, упрямо глядя в пол.

— В конце концов, — воскликнула она, — если тебе так хочется, можешь стоять надо мной с палочкой наперевес, если тебя это успокоит!

— Или я могу просто пригласить другого специалиста.

— Что?! Гарри, это… это… — она беспомощно развела руками. — Впрочем, поступай, как знаешь!

Она развернулась и побежала наверх по лестнице, только волосы взметнулись облаком.

— По-моему, ты не прав, Поттер, — Спиннет покачала головой. — Прогонишь ее — потом сам будешь виноват, когда она тебя видеть не захочет. Я бы, во всяком случае, точно не захотела бы.

— Ну и ладно! Главное, что с ней ничего не случится.

— А мы с тобой как же?

— У нас такая работа. А она на нее не подписывалась.

— У невыразимцев работа поопасней нашей в сто раз будет. И это задание как раз из тех, что буквально для них и придумано. Так что не дури, и не капризничай, а пойди и скажи ей, чтобы собиралась.

— Мне надо одеться.

— Ладно, тогда я скажу.

Он не ответил, но и не стал ее останавливать. Со всех точек зрения он и вправду вел себя очень глупо. Но почему-то ему самому это упрямство казалось каким-то оправданным. Какими-то своими внутренними причинами, которые он и сам не мог понять.

«Твоя мнительность, чего доброго, кого-нибудь прикончит!» — подумал он, одеваясь. Он снова вспомнил о Джинни, буквально почувствовал ее тонкую, но сильную ладонь, сжимающую его запястье, ее твердый взгляд, когда она удерживала его от очередных «отходов» в сторону необоснованных рассуждений. Когда же она уже вернется, наконец?!

При мысли о ладони на запястье в его голове проскочила какая-то странная догадка, но настолько быстро, что он не успел выловить ее хвост.

— Ну ладно, — пробормотал он под нос. — Поглядим.

Из соседней комнаты послышался разговор на повышенных тонах. Спиннет наверняка убеждала Гермиону «не обращать на него внимания». Он ничуть не сомневался в том, что убедит, хотя, когда Гермиона выходила из комнаты, вид у нее был такой сердитый, словно он теперь ее злейший враг на всю жизнь.

— Мне надо забежать в отдел, — бросила она, — взять оборудование.

Он промолчал, но ясно было, что от своего она не отступит, а раз Спиннет оказалась на ее стороне, то шансов остановить ее у него не было. Поэтому лучше было подождать, пока она возьмет всё что нужно, раз уж так складывалась ситуация. Они даже успели перехватить по чашке кофе, пока она бегала к себе на работу.

До самого места преступления они не проронили ни слова, и только когда уже оказались в Скелтоне, северном пригороде Йорка, Гермиона, наконец, соизволила произнести.

— Надеюсь, мы окажемся там первыми.

Дом стоял на самом краю Скелтон-парка, через дорогу, такой скромный одноэтажный домик из красного кирпича, как две капли воды похожий на все дома в этом довольно неказистом городке.

— И снова на севере, — пробормотал Гарри, мысленно пытаясь представить карту со всеми тремя, известными им, местами преступления.

— Личность жертвы установлена? — спросила Гермиона.

— Пока предположительно, так как кровь еще не проверили, — ответила Спиннет. — Дом принадлежал Питеру Аберкромби. Скорее всего, он и есть жертва.

— Кажется, я уже слышал эту фамилию, — вспомнил он.

— Мальчик с такой фамилией учился на нашем факультете, — сказала Гермиона, — кажется, его звали Юан.

— Не думаю, что Гарри запомнил ее из-за этого. Она вроде как фигурировала среди членов комиссии по магглорожденным.

— Его не осудили?

— Нет, не нашлось достаточных доказательств. Правда, его всё равно уволили из Министерства, с тех пор он так и жил здесь один. Чем занимался — доподлинно неизвестно, но опасным элементом не считался.

— Мотив мести всплывает вновь и вновь, — заметил Гарри, — хотя в этот раз как-то уж слишком неявно.

— Я бы не спешила с выводами, — сказала Гермиона.

Спиннет вынула палочку и провела ею вокруг себя, пытаясь обнаружить следы заклинаний.

— Ничего.

— Разве наблюдатель не восстановил магглооталкивающие чары? — осведомился Гарри.

— Не было никакого наблюдателя, — замотала головой Спиннет, — я сейчас сама всё сделаю.

— Тогда кто обнаружил труп?

— Случайный свидетель. Тут неподалеку в парке площадка для игры в гольф. Два пожилых джентльмена проводили вечерние часы за игрой. Мячик перелетел через дорогу, оказался неподалеку от дома. Ну и… Как водится. Кто-то случайно заглянул в окно, а там…

— Выходит, первой сюда прибыла маггловская полиция? — недовольно проворчала Гермиона.

— Именно, — кивнула Спиннет, — нашим дежурным аврорам пол ночи пришлось подчищать тут «хвосты».

— А чары эти дежурные наложить так и не удосужились?

— Похоже… они развеялись? — растерянно пробормотала Спиннет.

— Ясно! — решительно произнесла Гермиона. — Пора взяться всерьез за это дело. Гарри, ты идешь? — она направилась прямиком к домику.

Он догнал ее, идя слегка позади. Внутри переворачивалось гадкое ощущение от ожидания того, что его подруге предстоит сейчас лицезреть.

«Стоило прикладывать столько усилий, подчищая снимки!» — подумал он с досадой.

Странное дело, но его взгляд вдруг совершенно непроизвольно поймал ягодицы Гермионы, плавно передвигающиеся под облегающей тканью юбки. Момент для подобных мыслей был настолько неподходящим, что он даже непроизвольно мотнул головой.

Нет, Джинни положительно следовало бы поторопиться с возвращением, не хватало еще, чтобы его неудовлетворенность стала помехой в работе. Не говоря уж о неприятностях с лучшей подругой, если та ненароком заметит такой его интерес.

— Знакомый запашок! — заметила Спиннет.

В этот раз они прибыли существенно позже, чем в первый, так что зловоние вокруг распространялось нешуточное.

— Уффф! — Гермиона отпрянула, распахнув дверь.

— Наслаждайся! — буркнул Гарри с сарказмом.

Брызги крови были видны уже в маленькой прихожей. Тесный коридорчик уводил налево в сторону кухни, но туда он даже не взглянул. Впереди, напротив двери в гостиную, на правой стене сверху донизу багровело огромное пятно, как будто кто-то буквально плеснул краской из ведерка.

— Уверена, что хочешь туда заглянуть? — шепнул он на ухо подруге. Она вздрогнула.

— Н-нет, но я должна. Пойдем.

Они оба сделали несколько шагов вперед и по очереди сунули голову в дверной проем.

— Что там? — спросила Спиннет.

— Примерно то же, что и в доме Стреттонов, только еще хуже, — ответил он, — осмотри кухню, нет ли там каких следов. Потом зайди в спальни. Их здесь две, если я не ошибаюсь?

— Ага, как скажешь. Мне нравится, что грязную работу ты берешь на себя, напарник. Но не надейся, что это избавит тебя от составления отчета, — она подмигнула.

Он только покачал головой.

— Спиннет, не расслабляйся.

— Я всегда как огурчик, следи лучше за своей невыразимкой.

— Она не… Гермиона, подожди!

Гермиона вошла в гостиную, старательно перешагивая через разбросанные ошметки плоти.

— Взгляни-ка сюда, — указала она на длинный, дурно пахнущий след, тянущийся из черного пятна посередине комнаты почти вплоть до самой двери.

— Хм, в прошлый раз эта слизь была только на дне пятна.

— А в случае с Роули?

— Если верить отчету Уильямсона, тоже.

— Что ж, похоже, мы имеем дело с развитием явления.

— Ты так считаешь?

— Точно можно будет сказать только по результатам полного анализа.

Она вынула из сумочки цветное полотенце и разложила перед собой на полу.

— Что ты собираешься делать?

— Хочу уберечь свои колготки, — она опустилась на колени, — пойди, займись другими комнатами, у меня будет тут много работы.

— Ты хорошо держишься, подруга! Уверена, что в порядке?

— Нет, Гарри, разумеется, я НЕ в порядке! Но работа — лучшее средство отвлечься от этого месива вокруг себя. Так что займись своими делами и не говори под руку.

— Хорошо, хорошо! — закивал он. Но далеко отходить от нее он не будет, пусть злится сколько угодно. Его вчерашнее ужасное состояние слишком уж застряло у него в памяти, чтобы оставить опасения.

Однако Гермиона, похоже, не собиралась брезговать безопасностью. Она взяла палочку и навела на себя заклятье головного пузыря, исключая возможность надышаться какой-нибудь дрянью. Вслед за этим натянула перчатки из тонкого каучука и вытащила из сумки несколько странных приспособлений, одно из которых напоминало агрегат по сбору ингредиентов для зельеварения, назначение остальных оставалось для Гарри загадкой.

— Ты так и будешь стоять у меня над душой?! — подняла она голову. Сквозь пузырь ее голос прозвучал приглушенно.

— Прости, — сказал он, проходя в глубину комнаты.

В отличие от коттеджа Стреттонов, тут царил неимоверный разгром. Вся мебель в гостиной была разнесена буквально в щепки, трудно было даже определить, обломки от чего именно оказались разбросаны вдоль всех стен. В первый момент ему показалось, что это последствия взрыва или подобного ему заклинания, но, наклонившись и рассмотрев поближе, он обнаружил на обломках длинные, рубленые следы, как будто всю мебель кто-то искромсал саблей или чем-то подобным, острым и скривленным. На память сразу пришли длинные царапины на стенах в доме у Стреттонов. Он попробовал проследить направление этих следов, и ему показалось, что они ведут к выходу из гостиной, вслед за вонючей полосой на полу. Чтобы проверить свою мысль он выглянул в коридор, но не обнаружил следов за пределами комнаты. И всё равно это ему совсем не понравилось. Гермиона сказала что-то про развитие явления. Чем бы это ни было, ему меньше всего на свете хотелось, чтобы оно развивалось.

Он подошел к черному пятну и провел над ним палочкой. Остаточный след мощного столба или облака магии в точности совпадал с тем, что он ощущал прежде.

— Я бы не советовала тебе, Гарри, расхаживать поблизости от этого места, — произнесла Гермиона, не поднимая глаз. Около нее крутился мерцающий черный шарик, парящий над подставкой на полу. — Такой сильный магический фон может вызывать впоследствии головные боли и даже судороги.

— Спасибо, что сказала об этом только сейчас, подруга, — заметил он усмехаясь.

— Я не думала, что всё настолько серьезно, — задумчиво заметила она, — эта маленькая круглая площадка фонит одна как целый Хогвартс.

— Так у тебя есть предположения, что это может быть за ритуал?

— Нет. Пока нет. Но подожди, я еще не взглянула на самое интересное — на надписи.

«Приготовила их на закуску», — подумал он, выглядывая из окна. На стекле застыли длинные багровые полоски засохшей крови. Прямо через дорогу в парке шла молодая парочка. Магглы — он и она, тесно обнявшись, так что сразу было понятно — они без ума друг от друга. Ладонь парня лежала на бедре девушки в обтягивающих джинсах. Девушка маленького роста, вряд ли выше Гермионы. Наверное, если на Гермиону надеть такие джинсы, она будет выглядеть еще более притягательно…

«Да что же это такое!» Он шумно выдохнул. Мало того, что эти мысли мешали, так еще и объект для них был выбран самый неудачный из всех возможных! Если уж эротические фантазии лезут ему в голову, то почему бы ему ни мечтать хотя бы о своей жене?! Не то, чтобы он о ней не мечтал. Мечтал, конечно. Особенно, когда получал от нее очередное письмо, наполненное чувственностью до самых краев. Джинни хорошо умела изложить собственные фантазии на бумаге, и даже приправить их специальным ароматом, который тревожил его особенным образом, заставляя буквально грезить наяву. Но, видимо, его неудовлетворенности было уже недостаточно свободных часов, она принялась мучить его и в самые неподходящие моменты. Он обернулся. Обстановка разгромленной гостиной, в которой не далее как вчера зверски убили и буквально разорвали на части человека, слегка отрезвил его. От вони, сгущающейся вокруг, уже постепенно начинало першить в горле. Но он пообещал себе, что не оставит Гермиону здесь одну, так что придется ждать, пока она не закончит тут все свои изыскания.

— Еще долго?

— Не очень. Если ты считаешь, что тебе тут больше нечего делать, то иди проветрись, нет никакой необходимости здесь торчать.

— Ничего, я подожду.

— Ты не нашел ничего интересного?

— Ничего, что бросается в глаза. Все мелкие улики соберет бригада, это не моя задача.

— Угу, — буркнула она, сосредоточенно наблюдая, как длинный золотистый маятник, похожего на метроном устройства, покачивается перед ее глазами.

Спиннет заглянула в дверь.

— Ну, как тут у вас продвигается?

— Потихоньку, — кивнул он головой в сторону сидящей на полу подруги, — а у тебя?

— Обшарила весь дом. Следов нет, зато нашла несколько любопытных документов, подтверждающих, что Аберкромби таки состоял в комиссии Амбридж. Он их уменьшил и, видимо, маскировал какими-то чарами, но после вчерашнего происшествия все чары в доме полетели с гномом через забор. Похоже, кто-то всё-таки решил восстанавливать справедливость собственными силами.

— Это просто совпадение! — Гермиона, наконец, поднялась с пола. — Оглянись вокруг, неужели непонятно, что для того, кто способен устроить такое, ничего не стоило бы отследить и уничтожить тех магов, которых ему нужно, таким способом, что все констатировали бы смерть от естественных причин. Тут задействованы тайные знания и магические умения, которые только единицам подвластны.

Спиннет у нее за спиной скорчила патетическую гримасу.

Гермиона осторожно подошла к темному пятну, разглядывая окружавшие его надписи.

— Так-так, похоже, тут что-то новенькое, — сказала она, внимательно приглядываясь.

— Хочешь сказать, они отличаются?

— Ага, — она вынула из сумочки фотоаппарат, — это замечательно! Больше надписей, больше шансов их расшифровать.

Она сделала несколько снимков, обходя пятно по кругу.

— На этот раз почти два ряда, вместо одного ряда в прошлые…

Внезапно она покачнулась. Лицо побледнело как снег.

— Гермиона? Гермиона!

Он подскочил к ней как раз в тот момент, когда она начала валиться на бок, и успел подхватить на руки, фотоаппарат выпал из ее руки.

«О, черт! На ней же защитные чары. Что с ней такое? Обычный обморок?»

— Вынеси ее на воздух! — воскликнула Спиннет.

Он так и сделал, бережно обнося ее мимо углов и стен. Она была легкой, как перышко, могло показаться, что он несет ребенка. Волосы рассыпались по его левой ладони. Одна туфля не удержалась и свалилась с ее ноги на пол в коридоре.

На улице ее лицо показалось ему еще более бледным, чем в помещении. Веки, закрывающие большие глаза, были такими тонкими, что он разглядел, как под ними перемещаются зрачки, словно она видела какой-то беспокойный сон.

«Что если она не очнется в течение нескольких часов, как и я вчера? Что если придется отправляться с ней в Отдел Тайн? У нее могут быть неприятности. Что если она вообще не очнется?!» Мысли, одна другой хуже, летели в голове непрерывной лентой. Внутри вдруг заворочалось холодное, мерзкое чувство, что если с ней случится что-то действительно серьезное, для него самого это может стать непоправимым ударом, который он вряд ли переживет без последствий. Что это будет особой потерей, такой, которую не излечить ни временем, ни другими людьми. Она была специальной, не изымаемой частью его жизни, и ему в этот момент пришла аналогия с Джорджем Уизли, который потерял своего брата-близнеца.

По счастью, его испуг оказался напрасным, потому что довольно быстро ее щеки порозовели, губы приоткрылись, пролепетав что-то невразумительное, и она открыла глаза.

На протяжении нескольких секунд она хмурила брови, пытаясь понять, что, собственно, с ней происходит.

— Слава богу, ты в порядке! — выпалил он.

Она повертела головой.

— А… э… я что, потеряла сознание?

— Похоже на то. Я не понимаю, ты же, вроде бы, не должна была ничего вдохнуть.

— Боюсь, тут дело в другом, — на этот раз она нахмурилась уже вполне осознанно, от мысли, которая ей только что пришла в голову.

— В другом? — переспросил он.

— Гарри… м-м… ты, может быть, поставишь меня уже на ноги?

— А? — ему показалось, что он уже забыл, что держит ее на руках. Но он, конечно, не забыл. Просто вдруг осознал, что ему нравится ее держать. Хотелось стоять вот так хоть целый день.

— Прости, но… твоя туфля… я сейчас, — он развернулся к двери в коттедж.

— Вот! — Спиннет стояла перед ним с ехидной ухмылкой, держа в руке слетевшую туфельку Гермионы.

— Спасибо, Лис, — кивнул он и осторожно опустил подругу, поддерживая ее за руку, пока она обувалась.

— Надеюсь, ты не собираешься туда возвращаться?

— Успокойся, я собрала всё, что мне было нужно. Если понадобится что-то еще, я же могу обратиться к вам за материалами?

— Разумеется. Ты уверена, что с тобой всё в порядке?

— Гарри, угомонись!

— Я НЕ угомонюсь, Гермиона, потому что вся эта история мне ужасно не нравится. Я чувствую, что это какое-то жуткое дерьмо, понимаешь, чувствую! И мне почему-то кажется, что, вряд ли обычные предосторожности помогут избежать риска в него вляпаться.

— Тогда сообщаю тебе, что мое самочувствие после этого обморока теперь такой же объект для изучения, как и прочие материалы. Поэтому, как только я вернусь в отдел, обязательно проверю состояние своего здоровья. Ты доволен?

— Отчасти.

— Гарри, я уже жду не дождусь, когда вернется Джинни. Возможно, тогда ты перенесешь хотя бы часть своей заботы на нее. Может быть, пока она еще не вернулась, ты навестишь Тедди? Потому что я уже давно не ребенок.

В ее глазах сверкнули сердитые искры. Что-то очень похожее на то, как она обычно злилась на Рона.

«Не думай, подруга, что меня это так же испугает, как его!» — подумал он, мысленно усмехаясь.

— Так мы убираемся уже отсюда или нет? — заявила Спиннет.

— Да, — кивнула Гермиона, — только соберу приборы.

— Я сам соберу, — остановил он ее, вызвав новый вздох раздражения.

Когда они вернулись в Министерство, Гермиона сразу же отправилась к себе в отдел и сказала, чтобы на обед они ее не ждали. На лице буквально читалось нетерпение, она предвкушала предстоящие изыскания, и явно собиралась провести за ними весь сегодняшний день.

«Мне бы такое воодушевление», — подумал Гарри уныло, провожая взглядом кабину лифта, уходящую вниз.

Сам он, после того как вернулся в кабинет, разложил перед собой папки с делами и несколько минут смотрел на них довольно тупым взглядом. Материалов уже накопилось больше чем достаточно, чтобы закопаться в них с головой и попытаться, наконец, выдать на-гора хоть какие-то идеи. Необходимо было заняться сопоставлением деталей, тем, что ему обычно помогало установить нужные взаимосвязи, но в этот раз отчего-то не хотелось даже прикасаться к пергаментам. Возможно, проблема была в том, что на этот раз за дело взялась Гермиона, так что хотелось, как в прежние времена, просто сесть и ждать ее указаний. А ведь он пригласил ее экспертом, а вовсе не следователем. Стало немного стыдно, но даже стыд не помог ему всерьез приступить к работе. Потому что его интуиция подсказывала, что пока подруга что-то не накопает по ритуалу, дело так и не сдвинется с мертвой точки.

Что ж, раз уж у него появилось пусть не свободное, но совершенно пустое время, стоило потратить его хотя бы для личных дел. Разузнать кое-что на счет Рона, например. Но сперва он отправился обедать.

За обедом он рассказал напарнице о своем вчерашнем приключении в лесу. Она только покачала головой.

— Судя по тому, насколько осторожно Гермиона сегодня собирала образцы, могу сделать вывод, что тебе здорово повезло, что ты вообще выбрался оттуда.

— Да уж, — кивнул он. — А ты поговорила с Уильямсоном? Каким образом они обнаружили тело Роули?

— Конечно, поговорила. Они с группой преследовали парочку упивающихся, по следам которых шли уже несколько дней; ловкие попались, гады! Прочесывали Национальный парк в Нортумберленде, якобы, там кто-то видел подозрительных личностей. Ну и… Потом уже в отделе по крови жертвы определили, что это Роули.

— Так, а кто второй?

Она помотала головой.

— Неизвестно. А было бы хорошо с ним побеседовать. Если и не он сам устраивает все эти ритуалы, то уж, по крайней мере, может навести на того, кто это делает.

— Не пойманных упивающихся осталось всего ничего, так что определить, кто именно это был, мы сможем быстро. Но вот за две недели, его, наверняка, и след простыл. У Уильямсона есть хоть какие-то зацепки, где его искать?

Спиннет снова помотала головой.

— Он думает, что этот красавчик сейчас где-то отсиживается, и не высовывает носу наружу. И вообще, откуда мы знаем, что он еще жив? Может быть, на него тоже охотились.

— Всё еще думаешь, что это месть?

— Мне все эти истории с запретными книгами в голову не влезают, — призналась Спиннет, — мне бы чего-нибудь попроще. Пускай твоя невыразимка над такими головоломками потеет, а я буду искать обычные мотивы… Кстати, — она подмигнула ему, — на счет Гермионы…

— Что? — насторожился Гарри.

— Хочу сказать, что если вы с ней… ну… того, то на счет меня можешь не беспокоиться, я — могила, — она жестом показала застегнутый рот.

— Ох! — он возвел глаза к небу. — Ты опять об этом! Пойми ты, у нас такие отношения…

Но, увидев ее насмешливый взгляд, тут же нахмурился.

— Лис, мы с ней довольно долго жили вдвоем в одной палатке, и у нас ничего не было, понимаешь ты? Мы — самые близкие друзья, и мы этим друг с другом не занимаемся. Для этого у нас есть наши супруги.

— Ну и дураки! — сказала вдруг Спиннет, и ее губы разъехались, обнажив жемчужной белизны улыбку.

— Ты считаешь, что спать с друзьями — нормально? — спросил он, начиная раздражаться.

— Угу, — ответила она, как ни в чем не бывало.

— Ну, следуя твоей логике, я тогда и с тобой должен переспать, правильно?

Ее улыбка разъехалась еще шире.

— Да ты только намекни, Поттер! — хихикнула она, толкая его в плечо.

Он вздохнул, покачав головой.

— Хорошо, Спиннет, спасибо, что предупредила, теперь буду знать, что с тобой в палатке лучше вдвоем не ночевать.

— Расслабься, я не такая! — засмеялась она. — Не хочешь — твои проблемы. К тому же, из-за этого могут быть по службе неприятности. Я своей карьерой дорожу.

— Хорошо, что мы разобрались, наконец, с этим важным вопросом, — произнес он с сарказмом, — а теперь, извини, мне нужно отлучиться буквально на час-полтора.

— По поводу?

— Это… так… не связано с работой. Есть тут один разговор.

— Хорошо, пойду тогда после обеда писать отчет. А то, неровен час, начальник пожалует. С тебя отписка за вчерашний день.

— И что я там напишу? «Валялся весь день без сознания»?

— Меня не волнует. Что хочешь, то и пиши.

— Это твоя месть за то, что отказался спать с тобой в одной палатке?

— А ты как думал? Женщины такого не прощают. Ну давай, иди уже, не дожидайся, пока Долиш вернется.

Если он хотел помочь Рону, надо было быть уверенным, что от его помощи не станет еще хуже. Поэтому свой визит в дом 93 по Диагон Аллее Гарри решил нанести с вполне конкретной целью — разузнать, что же такого его непутевый друг мог натворить, что был уволен собственным братом. В глубине души он подозревал, что дело тут может быть вовсе не в самом Роне. Вполне возможно, Джордж просто оказался не в состоянии никого рядом видеть в качестве замены Фреду, поэтому придумал для себя какой-то предлог. И если всё обстояло именно так, то Джорджа должна была мучить совесть, а значит, как бы ему не сделать еще больнее выжившему близнецу своим визитом и расспросами на эту тему.

Однако его предположения развеялись самым неприятным образом.

В этот час в магазине было немного посетителей, и Гарри сразу же заметил у прилавка Анжелину — жену Джорджа. Они поздоровались, и он с удивлением увидел ее округлившийся животик.

— Ого! — он широко улыбнулся. — Да я, похоже, пропустил важную новость!

— Никто не виноват, что ты так редко наведываешься к нам в гости, Гарри, — пожурила его Анжелина.

— Прости, я бы рад, но времени нет почти ни на что. И тебе не тяжело стоять тут целыми днями?

Она пожала плечами.

— Это ненадолго, просто выручаю мужа, пока он подыщет кого-то на это место. А завтра еще Верити выйдет из отпуска, будет совсем легко.

— Понятно, — он кивнул.

— Ты здесь по делу? Или Аврорат решил осуществить у нас массовую закупку?

— Я к Джорджу, есть один разговор.

— Надеюсь, ты здесь не по профессиональному вопросу? — улыбнулась она.

— Да нет, что ты. Если только вы не прячете на складах упаковки зомбификатора.

— Не поручусь, что у Джорджа где-нибудь в дальнем ящике не завалялась парочка сушеных Волдемортов. Так что поднимайся наверх, расспроси его на этот счет.

— Когда буду его арестовывать, обязательно упомяну, что мне помогли твои показания.

Джорджа он нашел на втором этаже в маленькой конторке, которая ничуть не изменилась с тех времен, как магазин приобрел новых владельцев и сменил профиль. Тот сидел за столом и ожесточенно боролся с маленьким предметом, похожим одновременно на червяка и указательный палец. Предмет извивался и подпрыгивал.

— Джордж! — сказал Гарри, прикрывая за собой дверь. Уизли только бросил на него взгляд и крикнул: «Сейчас, сейчас».

После нескольких напрасных попыток утихомирить буйный предмет, Джордж, наконец, вынул палочку и одним взмахом обездвижил его.

— Что это такое?

— «Унитазный гость».

— Что-что?!

— Ха, Гарри, представь себе, что ты запускаешь такого вот дружка в канализацию, и он внезапно показывается из чужого унитаза в самый неподходящий момент! Палец из унитаза — до такого, кажется, еще никто не додумался!

— Да? А, по-моему, я где-то слышал о чем-то подобном.

— Серьезно? — на лице Джорджа отразилось недоверие.

— Да. Но я почти не помню где и когда.

— Тогда ладно. Так ты присаживайся. Рад тебя видеть, кстати. Ты же еще не был в нашем магазине со времен войны, не так ли?

— Да, — Гарри присел на низкий стул, — здесь всё так же здорово.

— По-другому и быть не могло. Я же не могу подвести Фреда, знаешь? Это же и его детище тоже.

— Конечно, — он кивнул, опустив голову.

— Мы собираемся назвать сына Фредом, вот так.

— Вы уже знаете, что будет мальчик?

— Ага, колдомедики даже дали гарантию, что ребенок родится здоровым. Так что у нас всё просто замечательно!

— Я рад за вас, Джордж!

— А как у вас продвигается? — он спохватился. — Ах да, сестренка до сих пор торчит в Хогвартсе!

— Сдает ЖАБА, возвращается на днях. Я… собственно…

— Погоди! Как только ты вошел, я сразу понял, что просто так ты сюда не заявишься. И, скажу тебе честно, я не хочу говорить о том, о чем ты собираешься меня спрашивать.

— Откуда ты…

— Гарри, я тебя знаю не первый год. Ты не тот человек, который любит устраивать знакомым веселые сюрпризы, значит ничего из нашей продукции тебе не нужно. Лабораторию темных артефактов я в подвале не прячу, так что по своей работе ты тоже придти не мог, что же остается?

— Почему тебе не приходит в голову, что я мог придти просто так, проведать вас?

— В магазин? Не смеши меня. Ты в «Норе» в последний раз был два месяца назад, у тебя ни на что не хватает времени. А вот у моего младшего брата его сейчас навалом, вот он и решил тебе нажаловаться, я прав?

— Не совсем, Джордж, — он услышал в голосе Уизли неприязненные нотки, когда тот говорил о Роне, и это его неприятно поразило. — Никто на тебя не жаловался. И сюда я пришел по собственной инициативе. Просто меня… попросили… помочь Рону.

— Понятно. Гермиона, да? — Джордж устало потер руками лицо.

— Ну-у…

— Послушай, Гарри, может быть, обойдемся без откровений? Мне чертовски не хочется всё это вспоминать. Давай я просто скажу тебе, чтобы ты не принимал Рона обратно в Аврорат, и закончим на этом?

— Что ты сказал? НЕ принимал? Я правильно расслышал? Он же твой брат!

— Именно так. Именно потому, что он мой брат, я и не хочу, чтобы он влип в еще большие неприятности.

— Джордж, я просто хочу ему помочь.

— Не сомневаюсь. И Гермиона тоже. Хотя, если бы она знала…

— О чем? О чем знала? Мерлин, раньше ты никогда не отличался привычкой тянуть книзла за хвост! Объясни по-человечески.

— Хорошо. Но только если ты пообещаешь, что Гермиона не узнает. Пусть разбираются без нас. И сам не будешь делать резких движений.

— О'кей, обещаю. Рассказывай.

— Ладно, — Джордж откинулся на спинку стула. — Ты же знаешь, что братик стал регулярно закладывать за воротник? Разумеется, знаешь, его же за это поперли из Аврората. Так вот, если ты думаешь, что он, начав работать в магазине, изменил свои привычки, то здорово ошибешься. И я даже не скажу, что это так уж сильно мне мешало. В конце концов, днем он был, в основном, в порядке, набирался всегда ближе к вечеру, и я его просто отправлял на склад отсыпаться, чтобы он не пугал посетителей своим стремным видом. И всё шло себе и шло, пока в один прекрасный вечер я не спустился по лестнице со второго этажа, и не обнаружил, что торговый зал пуст, а Верити нет на своем месте. Как ты понимаешь, я слегка удивился и отправился ее искать. И обнаружил по визгам, которые доносились со склада. Мой дорогой братец, изрядно набравшись, пытался стащить с нее мантию.

— Что?!

— А вот то. Наверное, она зашла на склад за товаром, которого не было на прилавках. И Рон почему-то решил, что это удобный момент, чтобы ее там оприходовать. Если бы я вовремя не зашел, всё могло бы кончиться очень нехорошо.

— Черт! Поверить не могу!

— Если бы не видел собственными глазами, не говорил бы. Верити обычно-то вполне мирная девушка, но в обиду себя никому не даст. Она мне устроила чудесную сцену с угрозами растрезвонить об этой истории во всех газетах. Короче говоря, чтобы замять скандал, мне пришлось ей выплатить некоторое количество галлеонов и дать десять дней отпуска. Ну и, сам понимаешь, Рональда я вышиб из магазина с наилучшими пожеланиями. Пришлось вот жену просить о помощи в сложившейся ситуации. Сижу теперь, думаю, кого пригласить в младшие партнеры. Может у тебя кто-то есть на примете, а, Гарри? — Джордж насмешливо улыбнулся.

Он молчал, опустив голову. Вместо мыслей висел какой-то туман. Лучший друг. Напился до такой степени, что набросился на знакомую девушку. И потом Гермиона. Порядочная, добрая и терпеливая Гермиона. Которая приходит и просит за этого человека. Стыдится, но просит. Конечно, потому что ничего не знает. Если б знала…

«Не хотел бы оказаться на его месте, если бы она узнала о таком».

— Ну что, услышал то, что хотел? — Джордж улыбался, хотя эта улыбка не отличалась привычной веселостью.

Гарри продолжал смотреть в пол. А ведь он собирался дойти до министра, чтобы добиться восстановления Рона. И что ему теперь ответить Гермионе? «Я не смог»? Она, конечно, просто кивнет и скажет что-то вроде «я понимаю, Гарри». А про себя подумает…

Он с силой грохнул кулаком по столу. Получается, Рон подставил всех вокруг. Как можно было до такого дойти?! Как можно было себе позволить так опуститься?! Он не понимал. У человека всё есть, всё, о чем он мечтал — любимая жена, прекрасная работа, статус героя, наконец! И взять, всё спустить в унитаз всего за год. Из-за чего?! Из-за банальной слабости, из-за выпивки?! Какой-то бред!..

Он поднялся. Возможно, в этом была, отчасти, и его вина. Он тоже вовремя не увидел, когда друг перешел границу. Вовремя не оказался рядом, не настоял, не поддержал в нужный момент. Когда они в последний раз виделись? На годовщине похорон жертв войны? Почти два месяца назад? А до этого? Он уже не помнил. С тех пор, как Рона уволили из Аврората, они почти не собирались вместе. А ведь раньше были почти неразлучны. Куда девалась вся их неразрывная, многолетняя связь? Растворилась в рутине? А может, они просто немного устали друг от друга? Получалось, что всё время, пока они дружили, Рон опирался именно на него? Не на Гермиону даже, на него — Гарри! Впрочем, его возлияния начались раньше, когда они еще часто виделись. Тогда в чем причина? Получил всё и расслабился?

Он больше не хотел гадать. В конце концов, надо просто встретиться и поговорить. Как в старые добрые времена. В какой-нибудь из ближайших дней. Пора вытаскивать старого друга из болота, в которое тот неуклонно погружался. Жаль только, это проклятое расследование отнимало всё свободное время.

Он до вечера провозился с документами. После того, как с грехом пополам одолел отчет, он занялся классификацией улик. Само собой, бригада собрала их так, как нужно, но у него была своя собственная система. Он внимательно просматривал каждую обнаруженную мелочь и решал, к какой категории ее отнести — загадочного, вероятного или тривиального. Заодно это помогало ему самому запомнить детали, чтобы они потом легко всплывали в памяти, если в этом возникнет необходимость. На этот раз он пытался выстроить последовательные цепочки улик по каждому преступлению из трех, силясь увидеть общие закономерности. Но деталей было так много, они так сильно перемешивались между собой, что он довольно быстро запутался. Несмотря на то, что Гермиона предупредила, чтобы он не искал обычных мотивов, он поневоле пытался представить, кому и зачем могло понадобиться использовать подобные методы. Неужели для того, чтобы восстановить справедливость, нужно было обращаться к столь темному и скрытому знанию? Неужели Гермиона права, и они имели дело действительно с сумасшедшим? Он попытался вспомнить, когда в последний раз Аврорат сталкивался с магами-безумцами, способными причинить значительный ущерб, и не смог этого сделать. Если, конечно, не считать Волдеморта и его компанию, однако безумными в полном смысле этого слова их нельзя было назвать. Да и будь это кто-то из них, почему же тогда жертвами становились их приспешники, а не герои войны?

Дверь в кабинет распахнулась и к нему вбежала растрепанная Гермиона.

— А, ты еще здесь! Думала, уже ушел домой.

— Да вот, сижу пока. Ищу мотивы.

Взглянув на нее, он тут же вспомнил разговор с Джорджем, и внутри сделалось так мерзко, что он поневоле опустил голову, чтобы она не увидела выражение его лица.

— Надо не мотивы искать, Гарри, а магов, на такое способных.

— Между прочим, ты обещала мне составить список.

— Ну вот, я и пришла с тобой поговорить на этот счет. А у тебя тут, между прочим, жуткая духота.

— Не замечал.

— Наверное, я привыкла к прохладе на минусовых уровнях, — она сбросила мантию на спинку кресла и расстегнула верхние пуговицы на блузке.

— Как, кстати, твое самочувствие?

Она покосилась на него с сокрушенным видом.

— Ты опять?! Спасибо, я в порядке! Это был просто небольшой обморок.

— Мне кажется, ты тогда поняла, из-за чего он произошел, нет?

— Молодец, память хорошая! Да, поняла, но это еще пока не совсем установленный факт, просто предположение. И оно слишком дикое, чтобы его обсуждать прежде, чем я точно удостоверюсь в его правильности.

— Это связано с ритуалом?

— Точнее, с самим выжженным текстом.

Он припомнил, что она потеряла сознание, когда фотографировала знаки на полу.

— А я думал, это воздействие фоновой магии.

— Да уж, трудно представить, какой силы должна была быть вспышка, чтобы оставить такой след.

— Кстати! Разве у нас нет способов засечь такие вспышки издалека?

Она одобрительно кивнула.

— Разумеется, есть. И я уже дала вашим наблюдателям задание их отслеживать, чтобы мы могли прибыть на место сразу, как только это произойдет вновь.

— Ты дала задание?! Герми, а Долиш знает, что ты тут ходишь, распоряжаешься в его отделе?

— Не беспокойся, я создала собственный ритуал слежения, это несложно. Что-то наподобие заклинания надзора. Для этого самим наблюдателям не нужно ничего колдовать, это даже облегчит им работу.

— Что бы я без тебя делал. Что бы мы все без тебя делали!

Она порозовела.

— Гарри, прекрати! Я просто выполняю свою работу.

— Ага, все бы так «выполняли работу» как ты.

— Давай лучше поговорим о деле. Пока мы еще очень далеко от разгадки.

— Ты сказала, что у тебя есть список.

— Поверь мне, легче тебе не станет, когда ты его услышишь.

— И, тем не менее.

— Ну, хорошо. Я сопоставила тех, кто имеет достаточную магическую силу и опыт ее использования и кто может иметь потенциальный доступ к соответствующей литературе. Я же уже говорила тебе, что ее практически невозможно отыскать. Итак, по мере убывания вероятности — Минерва Макгонагалл…

— Ты шутишь?!

— Далее — Кингсли Шеклболт…

— Еще того не легче! Министр?! Гермиона, кто следующий — Мерлин?

— Наконец, весь состав Отдела Тайн, включая меня, разумеется…

— Ну, вот это уже интереснее… Хотя, подожди, ты сказала — по мере убывания вероятности?! Ты не ошиблась, Гермиона, может быть, возрастания?

— Я сказала так, как сказала.

— Хм. Хорошо, сколько человек в этом вашем отделе?

— Это секретная информация, вообще-то.

— Гермиона!

— Хорошо, если ты уверен, что тебя тут не смогут подслушать…

Он пожал плечами, достал палочку и наложил все три уровня заглушающих чар.

— Довольна?

— Не вполне, ну ладно. Только помни, что если кому-нибудь проговоришься, твою подругу вышибут с работы. И это только в лучшем случае. В худшем… лишат памяти, хорошо, если не полностью. Итак, что тебя интересует?

— Сколько магов работает в вашем отделе?

— Количество всегда одно и то же. Двенадцать, включая меня.

— Всего? На весь отдел?

— Ты же не думаешь, что подобных волшебников может быть много? Туда отбираются лучшие из лучших.

Она смущенно отвела глаза.

— Ага, — он улыбнулся, — на счет тебя я уверен. А как на счет остальных?

— Уверяю тебя, Гарри, искать среди них нет никакого смысла. Разумеется, у каждого из них хватило бы знаний и умения, чтобы совершить что-то подобное, но об этом сразу же стало бы известно.

— Каким образом?

— Я не могу ответить, Гарри.

— Почему? Тебе всё еще не хватает мер предосторожности?

— Я дала Непреложный обет, — она подняла глаза, смотря на него очень внимательно, — тебе просто придется поверить мне на слово. Будь уверен, никто из нашего отдела к этому не причастен.

— Почему же ты тогда включила их в список?

— Потому что я не вижу больше кандидатур, способных на такое.

— Ну да, то есть, если не твой отдел, то остаются двое? Всего двое?! И… — он развел руками. — Макгонагалл или Шеклболт? Это смехотворно!

— Я же сказала, что легче тебе не станет. Хотя, если хочешь, назову еще одного человека.

— Которого?

— Гарри Поттер, знаком с таким? — она улыбнулась одними уголками рта.

— Постой, постой… знакомое имя… где-то я его уже слышал. Еще раз, как ты сказала — Гарри Поттер? Звучит подозрительно. Да, точно, должно быть, это он!

— Ага, я даже нашла у него в библиотеке нужную книгу. Доволен?

— Ладно, а если серьезно?

— А если серьезно, то это всё.

— Да уж… Подожди, а упивающихся ты учитывала?

— Которых из них? Те, что в Азкабане, как ты сам понимаешь, отпадают. Тогда кто? Я не в курсе, кто из них еще в бегах. Дай мне эту информацию, и я подумаю.

— Нет ничего проще, — он порылся в стопке пергаментов на своем столе и извлек оттуда листочек с двумя строчками рукописным шрифтом. В первой строке была аккуратно вычеркнута фамилия Роули. — Держи.

Он протянул ей листок, содержимое которого давно помнил наизусть.

— И они все на свободе? — спросила Гермиона, переводя глаза с листка на Гарри и обратно.

— Нет. Официально это список пропавших без вести. Скорее всего, большая часть мертва. На свободе от силы трое-четверо из них. Вот кто именно — неизвестно.

— Джагсон, Гойл-младший… у него была Метка?

Он кивнул.

— …Гойл-младший, Долохов, Малсибер… Секундочку, вот Долохов вполне подходит!

— Ты думаешь?

— Конечно! Он один из ближайших сподвижников Волдеморта, еще из старой команды, и вполне мог обладать информацией о подобных тайных книгах, вдобавок, он очень сильный маг, вполне способный осилить ритуал.

— Если он еще жив… Хотя! — его вдруг осенило. — Гермиона, помнишь момент, когда мы бежали со свадьбы Билла и Флёр? Лондон, кафе, на нас напали упивающиеся?

— Конечно.

— Это же были как раз Долохов и Роули.

— Ты думаешь, они и скрывались вместе?

— Ну да, возможно, они хорошо знакомы. И, вот еще что, группа Уильямсона, обнаружившая останки Роули, преследовала двух каких-то упивающихся. Двух, понимаешь, Гермиона! Так что, это наверняка он. Правда, зачем ему всё это?

— Не забывай, Гарри, такие вещи нельзя творить в здравом рассудке.

— Это точно?

— Совершенно. Вчера я еще сомневалась в этом, сегодня уже нет. После того, как получше ознакомилась с книгами.

— Книгами? Не книгой?

— Да, я нашла еще одну. У нас в хранилище в конфискованном имуществе, тоже из библиотеки одной чистокровной семьи. Вкупе с той, что я выудила у тебя, складывается определенная картина.

— Неужели наконец-то хоть что-то прояснится?

— Пока я не могу об этом сказать. Мне надо всё выяснить точнее. Но я уже кое-что понимаю. И, знаешь что, Гарри… ты был прав насчет того, что это паршивая история. Не хочу тебя пугать, но, возможно, она даже гораздо паршивей, чем ты можешь себе представить!

— Спасибо, ты меня так обнадежила, Гермиона, так обнадежила! И потом она еще ворчит, что я пытаюсь ее оградить от неприятностей! Ладно, что по поводу остальных в списке? Остановимся на Долохове?

Она бросила мельком еще один взгляд на список.

— Конечно. Я же сказала тебе, подобных личностей раз-два и обчелся. Или ты думаешь, упивающиеся были великими знатоками магии? У тебя есть мысли, где искать этого Долохова?

— Пока нет, но я попрошу начальство, чтобы бросили всех наблюдателей, кого только можно, на север, в район Нортмуберленда и рядом. Если ты обратила внимание, все преступления произошли на севере, неподалеку от границы с Шотландией. У нас есть образец его крови, стоит ему начать творить заклинания, его обнаружат, если расстояние позволит.

— Будем надеяться, что это поможет. Если же нет, придется ждать новой вспышки.

— И новой жертвы.

— К сожалению, но, во всяком случае, мы почти сразу сможем накрыть на месте того, кто это делает.

— Если он тут же не аппарирует куда-нибудь за сто миль.

Она покачала головой.

— Нет, Гарри, вспомни, сразу после ритуала маг на какое-то время лишится возможности колдовать, и все наложенные вокруг чары окажутся рассеяны. Если поторопиться, то можно взять его по горячим следам прямо на месте.

— А порт-ключ?

— Если вспышка способна на время вышибить всю магию из целого волшебника, то из какого-то порт-ключа она сделает это куда вернее, так ведь?

— Хм, ты права… Всё равно не могу себе представить… Вот он вламывается к кому-то в дом, начинает что-то там такое малевать палочкой на полу, наверное, еще использует какие-то зелья или магические предметы… Зачем? Ну, зачем?!

— Я же с самого начала сказала тебе, Гарри: не ищи мотив, ищи человека.

— Хорошо, хорошо, я понял. Ладно, пора по домам, денек сегодня выдался — хуже не бывает. Впрочем, как и два предыдущих.

— Минутку, я хотела тебя спросить… Хотела напомнить… — она принялась мять вороник блузки.

— Что? Что такое, Гермиона?

— По поводу Рона… Ты ничего не узнал? Я понимаю, что у тебя, наверное, не было времени, но вдруг…

Он встал, вышел из-за стола и прошелся туда-сюда по кабинету, растирая руками лицо, забираясь пальцами под очки. Наверное, хуже его теперешнего расследования был только этот ее вопрос. Интересно, ну вот что он должен ей ответить, после того, что услышал сегодня от Джорджа?! Он остановился рядом с ней, шумно вздохнул и бросил на нее виноватый взгляд.

Она сидела, опустив голову, сгорбив плечи, и всё так же продолжала мять пальцами злосчастный воротник. От ее непроизвольных усилий на блузке расстегнулась третья пуговица, и он случайно поймал взглядом в раздвинувшемся треугольнике большой участок кожи на ее груди с маленьким синяком посередине и чашечки простого белого бюстгальтера. Он тут же отвел глаза и даже зажмурился от накатившего на него целого цунами желания. Он едва перевел дух. Воображение в одно мгновение услужливо подсунуло ему мимолетное воспоминание того, что находится под этими чашечками, хотя в тот момент, когда он это видел воочию, у него не было даже намека на подобное возбуждение. Конечно, он знал, как они выглядят; когда настолько долго и настолько тесно общаешься с девушкой, невозможно, так или иначе, не застать момент, чтобы случайно не выловить взглядом некоторые особенности ее анатомии. Сколько раз ей приходилось переодеваться при нем, пусть он и отворачивался в сторону, или натягивать на голое тело свитера и рубашки, через которые всё было отчетливо видно. Он хорошо мог себе представить два эти маленьких упругих клинышка, озорно торчащих в разные стороны, с острыми, треугольными сосками, которые он сейчас буквально почувствовал на своих губах, так, что его рот даже наполнился слюной. Он отскочил, отбежал от нее подальше, к окну и вцепился обеими руками в подоконник.

Ему срочно нужна Джинни! Иначе он начнет кидаться на окружающих женщин! Если она не приедет в течение двух ближайших дней, он наплюет на собственный зарок не заниматься самоудовлетворением и сбросит напряжение самым простым и надежным способом. Его внезапно разобрал смех, когда он представил, как он сейчас выглядит со стороны — с каменным лицом, согнутыми, побелевшими большими пальцами, упершимися в мрамор подоконника, сгорбившийся, буравящий взглядом горизонт, размечтавшийся о груди женщины, которая только что спросила его о трудоустройстве собственного мужа, благополучие которого, по всей видимости, заботит ее сейчас больше всего на свете. Он усмехнулся, и оконное стекло частично отразило его усмешку.

— Почему ты молчишь, Гарри?

«Знаешь, Гермиона, наверное, потому, что я сейчас подумал о твоих сиськах, а потом пришел к выводу помастурбировать на досуге, чтобы меня больше не беспокоили подобные мысли!» Примерно так он, наверное, должен был бы ей ответить, если бы был до конца правдивым человеком. Он едва-едва подавил глумливую улыбку. По крайней мере, его немного отпустило.

— Прости, Миона, я действительно пока не говорил на счет Рона… с начальством. Я постараюсь, клянусь тебе! Что-нибудь придумаю. Только… наверное, мне надо сперва пообщаться с ним самим.

— Зачем? — она бросила на него настороженный взгляд.

— Н-ну, узнаю, к чему у него сейчас душа лежит, и вообще…

— Гарри! — она вскочила. — Ну, ты о чем вообще?! Ему бы сейчас хоть куда устроиться. Он же просто сидит дома, и… — она прервалась.

— И что?

— И бездельничает! Я уже смотреть не могу на это. Ему нужно чем-то себя занять, любой работой, сейчас он согласен на всё. А если ты с ним поговоришь, он снова расхарахорится, вообразит о себе невесть что, поэтому… не надо бесед, Гарри, просто помоги, если сможешь? Хорошо? Мне, правда, очень надо! Если поможешь, я буду ужасно признательна.

— А если к Артуру в отдел?

— Рон… поругался с родителями…

— Что?! Этого еще не хватало! — он взмахнул руками. — Не буду даже спрашивать, из-за чего.

— И не надо. Ладно, Гарри, я пойду к себе, а ты иди домой, тебе надо отдохнуть и выспаться.

— Тебе, между прочим, тоже, так что не засиживайся допоздна. Всего хорошего, Гермиона.

— Да, — кивнула она, — до завтра.

Она взяла подмышку свою привычную папку и вышла из кабинета.

Какое-то время он задумчиво вертел между пальцев свою палочку. Единственная полезная вещь, которой его научил за этот год Рон Уизли, нарочно вызнавший у барабанщика «Ведуний» эту немудреную науку. Палочка крутилась, летала вокруг его пальцев, и как будто завораживала его самого. Он развлекался таким образом минуты полторы, пока, наконец, не ошибся, выронив свой остролист, вылетевший из его руки, как из пращи, и воткнувшийся прямо между сидением и спинкой его кресла. Вся его работа напоминала такое вот верчение. В какой-то момент ошибка всё равно неминуема, и тогда обязательно кто-то пострадает. И хорошо, если только он. А еще это его внезапное влечение к лучшей подруге. Пока ему удается как-то скрывать. Но разве получится долго скрывать от женщины подобные вещи? Тем более, такой наблюдательной, как Гермиона? «Пожалуй, напишу-ка я письмо своей жене, — подумал он, засовывая палочку обратно в ножны, — заодно спрошу совета, как поступить с Роном, если уж Гермиона так не хочет нашего с ним разговора».

Он вышел из кабинета и по дороге зашел в картотеку, взял там досье на Долохова и сделал для себя копию на пачку новеньких пергаментов. Прихватив досье и материалы расследования Уильямсона, он отправился домой, рассчитывая к завтрашнему утру составить предварительный план поисков.

Долохов, со всех сторон, как на него ни посмотри, не походил на психа. Во всей этой разношерстной группе не слишком-то уравновешенных людей, он был как раз одним из самых спокойных, хотя и самых безжалостных. Гарри почти наизусть помнил весь его послужной список, с тех пор, как тот засветился в компании Тома Риддла; должность обязывала. Долохов с самого начала числился в тройке наиболее опасных магов, пропавших без вести после битвы при Хогвартсе. И хотя он его по-настоящему ненавидел за смерть Люпина, умом понимал, что, останься Долохов жив, скорее всего, они вряд ли смогли бы его выловить, сомнительно, что такой опытный маг стал бы оставаться в Англии, ожидая, пока его найдут и запихнут в Азкабан. До сих пор Гарри считал, что тот давно уже скрылся на материке. Однако раз Гермиона сказала, что Долохов — подходящая кандидатура, значит, он будет искать его. Уж лучше так, чем подозревать Макгонагалл или Шеклболта — это вообще ни в какие ворота не лезло!

Он открыл папку с материалами расследования Уильямсона и изучил показания свидетелей, видевших парочку упивающихся в Нортумберленде, одним из которых оказался Роули, но толком так и не смог решить, похож ли второй по описанию на Долохова или нет. По той простой причине, что Роули был уж слишком заметным. Белобрысый гигант сразу бросался в глаза, и на его спутника практически никто не обращал внимания. Однако, пока Гарри читал показания, у него сложилось впечатление, что эта парочка куда-то сильно торопилась и держалась с большой опаской. Конечно, трудно было ожидать, что тот, кого ищут по всей стране, будет выглядеть беззаботно, тем более, когда его по пятам преследует группа авроров, но до этого июня об обоих не было ни слуху ни духу, а значит, что-то могло выгнать их из привычного логова, в котором они ранее спокойно обретались.

Если Долохов был тем, кто организовывал все эти жуткие ритуалы, тогда от кого и от чего он бежал? И не вышло ли так, что он прибег к ритуалу в тот момент, когда у него уже не было другого выхода, когда его прижали к стене? Тогда почему первым из всех погиб именно его подельник и, судя по всему, давний товарищ? Возможно, во время ритуала что-то пошло не так, вышло из-под контроля. Возможно, это вообще была первая неудачная попытка, а то и проба сил на ничего не подозревающем спутнике. Подобное вероломство было вполне в духе этих людей. Впрочем, Гарри понял, что снова начинает искать разумный мотив, тогда как Гермиона настаивала, что это бесполезная трата времени. Но, если так, то как же тогда, черт побери, ему найти этого человека? И, будь он безумцем, группа Уильямсона давно бы уже вычислила и задержала его. А за те две недели, которые прошли после нахождения останков Роули, они не продвинулись ни на шаг в поимке второго упивающегося. Тогда, возможно, это был вовсе и не Долохов; кроме косвенных размышлений на него ничего не указывало. Так что у Гарри не было, по сути дела, вообще ничего. Ни одной зацепки. Без всякого толку просидев пару часов над материалами, он отправился спать, когда понял, что сил на размышления больше не осталось.

Он проснулся, оттого что кто-то тряс его за плечо. Открыл глаза; в комнате царил полусумрак раннего утра; сощурившись, пригляделся к светлому пятну перед его глазами, обрамленному чем-то темным и волнистым, и понял, что это Гермиона.

— О! Ты как здесь? — проговорил он сонным голосом, бросая взгляд на часы. Была половина пятого.

— Вставай Гарри, есть новости.

Он потянулся. Тело заныло от сладкой истомы. Подниматься совсем не хотелось, вместо этого он подумал, что хорошо бы было сейчас, наоборот, схватить Гермиону и затащить к себе под одеяло. Он даже улыбнулся, представив, какие у нее будут при этом глаза.

— В чем дело?

— Похоже, сработало мое заклинание надзора.

— Серьезно? — он разом сел, напяливая очки. — Где и когда?

— Буквально, только что. Поэтому я сразу к тебе.

— Подожди, ты что, проторчала всю ночь на работе?

— Я увлеклась. Это дело становится всё необычнее и необычнее.

— Ты не представляешь, как я уже жалею, что вовлек тебя в него, Гермиона! — сказал он, начиная одеваться. — Ты уже вторые сутки дома не ночуешь. Рон меня прибьет за такие вещи.

— Гарри, успокойся, с ним мы как-нибудь разберемся. Не в первый раз.

— Ты недосыпаешь по моей вине.

— Закончим это расследование, тогда отосплюсь.

— Кстати, о расследовании, надо будет захватить Спиннет по дороге.

— Я уже послала к ней патронуса, она будет ждать нас в Аврорате.

— Разве не проще было отправиться прямо отсюда?

— Нет, потому что никто из нас не знает места назначения, пришлось бы добираться через камин, а потом своим ходом. А в Аврорате мы захватим наблюдателя, который аппарирует нас прямо на место.

— Значит, это недалеко?

— Окраина Уоррингтона.

— Хм, опять север. Похоже, это то, что надо. Сколько у нас времени?

— Не знаю точно, но вряд ли больше десяти минут.

— Тогда вперед к камину, надеюсь, Спиннет уже на месте.

Спиннет действительно оказалась на месте, правда выглядела несколько растрепанной.

— Уверены, что это то, что нам нужно? — спросила она еще довольно сонным голосом, едва шевеля губами.

Гермиона кивнула.

— До этого было несколько магических вспышек, на которые срабатывало заклинание, но они вполне укладывались в возможности просто сильного мага. На этот раз всё иначе — намного сильнее.

— Будем надеяться, — пробормотала Спиннет.

Наблюдатель из Уорингтона — молодая девушка по имени Зои, с длинными русыми волосами, забранными в хвост, явно не выражала особой уверенности в своих силах, когда Гермиона заявила ей, что та должна доставить их всех прямо в точку назначения. Разумеется, она знала этот район, но перемещаться на такое большое расстояние ей еще не приходилось.

— Не ной, а просто скажи: раз, два, три! — подбодрила ее Спиннет. — И сама не заметишь, как очутишься там, где надо.

Они взялись за руки, смотрясь довольно странно вчетвером посередине пустынного холла Аврората. В этот ранний час кроме дежурных тут не было ни души.

— Раз… — сказала девушка-наблюдатель, — два…

В этот момент из камина вывалился невысокий парень в темно-синей форменной мантии с серебристой нашивкой в виде перевернутого глаза.

— Стойте! — крикнул он с порога. — Вас-то мне и надо.

— Уф! — выдохнула Спиннет. — Зачем же так орать? На секунду позже, и ты бы обнаружил тут половинку кого-нибудь из нас. А то и пару половинок.

— Простите, но дело, похоже, важное. У нас там, наверное, вспышка. Буквально только что, несколько секунд назад.

— Не может быть, — воскликнула Гермиона, — сразу два ритуала одновременно? Откуда вы прибыли?

— Из Сомерсета, мэм.

— Запад? — вслух рассудил Гарри. — Наверное, это какая-то ошибка. Гермиона, твое заклинание может сработать неправильно?

— Оно может сработать на недостаточно сильную вспышку. Я не довела его до нужной точности, — она виновато пожала плечами, — извини, времени не было.

— Хорошо, Лис, отправляйся с мистером… э-э…

— Бадом, мистер Поттер.

— …с мистером Бадом в Сомерсет, проверь там ситуацию, скорее всего, это не то, что нам нужно, но лучше уж перестраховаться на всякий случай. И сразу же присоединяйся к нам, хорошо?

— Уверен, что справитесь одни? Может, захватишь кого-то из дежурных авроров?

— С одним магом, да еще и потерявшим способность колдовать, мы как-нибудь управимся. Но ты всё равно не задерживайся особо.

— Договорились. Смотри, Поттер, будь там поосторожней, чего-то не хочется потом собирать тебя по частям.

— Типун тебе на язык! Всё, хватит болтовни, отправляемся.

Они снова взялись за руки, на этот раз, втроем, и девушка-наблюдатель безо всяких осложнений перекинула их на окраину Уорингтона, в Аплтон, на узкую улочку, с одной стороны которой высокие кусты прилегали вплотную к дороге, а с другой разместились аккуратные двухэтажные кирпичные особняки с многоскатными крышами и широкими окнами террас.

— Пеппер-стрит, — прокомментировала наблюдатель, — нам туда.

Она свернула мимо низкого кирпичного заборчика прямо между особняками.

— Жилье кого-то из магов? — спросила Гермиона.

— Это офисы компании, проводящей экологические экспертизы. На самом деле, кампания — только прикрытие для магглов. Тут находится одно из наших отделений по контролю над магическими животными.

— Вспышка была в одном из них?

— Нет, на пустыре за ними.

— Это уже интересно, — сказал Гарри задумчиво.

Они вышли на широкий пустырь с низкой травой, за которым открывалась большая полоса распаханной земли, отделявшей улицу от автомобильной трассы Ранкорн-Манчестер, по которой сплошным потоком неслись автомобили, несмотря на ранний час.

— И где? — он развел руками.

Гермиона вытащила палочку.

— Тут точно кто-то колдовал, — заключила она, — и еще вокруг магглотталкивающие чары.

— На пустыре? Зои, вы уверены, что вспышка была здесь?

Девушка явственно засмущалась, виновато теребя кончики своих собранных в хвост волос, она только пожала плечами и закивала головой.

— Вот что, — он указал на окна ближайшего особняка, — без четверти пять, а в окнах горит свет. Если вы говорите, что это здание Министерства, так давайте-ка, наведаемся туда и спросим, что тут происходит.

На настойчивые звонки довольно долго никто не отвечал. Потом в окне всё-таки появилась чья-то голова, всматривающаяся в фигуры за окном. Восход едва-едва наступил, но сумерки еще не растворились полностью.

— Кто вы, чего вы хотите? — послышался недовольный голос.

— Откройте, нам нужно поговорить.

— Вы не видите, сколько сейчас времени? Мы закрыты.

— Тем не менее, советую вам открыть.

— Уходите или я вызову полицию.

— Вы же не хотите, чтобы мы аппарировали внутрь? — заметил Гарри вкрадчиво.

На секунду воцарилось молчание, потом дверь всё-таки приоткрылась, и в проеме показался молодой человек в темной мантии и с взъерошенной шевелюрой.

— Так вы волшебники? Всё равно мы закрыты.

— Аврорат. Мы должны поговорить с вами.

— Аврорат? Мы ничего такого не делали… — начал, было, стоящий в дверях, но осекся. — Мерлинова борода, да это же Гарри Поттер!

— Да, черт возьми! Так вы впустите нас, наконец, внутрь?

— Конечно, конечно. Простите, мистер Поттер, проходите.

Внутри в довольно большом холле на мягкой мебели расположилось целых пять человек — все как один молодые маги с сильно встревоженным выражением на лицах. И видно было, что даже визит такой знаменитости, как Гарри, не добавлял им настроения. На щеке одного виднелся свежий, едва залеченный шрам, двое других явно только что побывали в какой-то передряге, их мантии были рваными и грязными, а кое-где даже испачканными в крови.

— Итак, джентльмены, — сказал Гарри после дежурного приветствия, — я вынужден спросить у вас, что тут только что произошло.

— Ничего, что требовало бы присутствия Аврората, сэр, — с испуганным выражением на лице проговорил впустивший их маг, присоединяясь к своим товарищам, — уверяю вас, мы не нарушили никаких законов.

— Не могу себе представить, как вы умудрились найти нас, да еще так быстро явиться сюда, — проговорил другой, тот, что со шрамом.

— Рядом с этим домом, на пустыре зарегистрирована мощная магическая вспышка, — начала объяснять Гермиона, прежде чем он успел ее остановить, — вы что-нибудь об этом знаете?

«Зря она вот так сразу выложила им все карты», — подумал он, эта компания очевидно что-то скрывала. Но, к его удивлению, они сразу же не стали отпираться.

— Боюсь, это наша вина, мистер Поттер.

— Ваша? И каким же образом вы устроили тут светопреставление?

Он заметил, как они переглядываются между собой, явно не решаясь начать.

— Послушайте, либо вы прямо здесь и сейчас рассказываете, как всё было, либо мы все вместе отправляемся в Аврорат, и дальше вы уже будете давать показания в письменном виде для дальнейшего разбирательства.

— Хорошо, — решился, наконец, тот, который открывал им дверь, — но мы и правда не сделали ничего противозаконного. Это была дуэль.

— Дуэль?! — воскликнула Гермиона.

— Именно так. Но необычная дуэль. Как вы видите, нас здесь шестеро, сперва должны были драться двое, а остальные служили бы секундантами, по двое с каждой стороны. Но так вышло, что мы настолько… переругались, что решили драться все вшестером, трое на трое. Нам нужно было уединенное место, но не слишком уж далеко от цивилизации, так, чтобы не нужно было тратить много времени на дорогу. Я тут работаю, вот и предложил им эту поляну прямо за домом.

— Хм… — Гарри усмехнулся. «Дуэль — трое на трое?» Глупость, конечно, но законом действительно не наказуемая, раз уж присутствует столько свидетелей.

— Хорошо, — сказала Гермиона, — хотя ничего хорошего, конечно! Но как вы объясните сильную магическую вспышку?

— Наверное, дело в том, что в первую секунду мы выстрелили все одновременно, мэм, — ответил один из пострадавших волшебников, — другого объяснения у меня нет.

Гарри вопросительно взглянул на свою подругу.

— Твое заклинание могло сработать на такое?

Она кивнула с хмурым видом.

— Шесть человек, одновременное заклинание в одном и том же месте — да, оно могло сработать. И это значит…

— Это значит, что мы зря потратили время. А еще это значит, что подобные случаи могут быть и в дальнейшем. Придется подергаться.

— Гарри, я постараюсь настроить его точнее. Дай мне немного времени.

— Гермиона, я могу дать тебе время только на то, чтобы ты выспалась. И не вздумай со мной спорить. Всё, мы возвращаемся обратно. Зои, на всякий случай, снимите, пожалуйста, показания с этих магов и отправьте в Аврорат. Всего хорошего, джентльмены.

Ну вот, их подняли ни свет, ни заря, а в результате — ложный вызов. Он зевнул и подумал, что когда они вернутся, обязательно услышит от Спиннет несколько колких словечек в адрес Гермионы. Подруга выглядела сильно уставшей и даже какой-то поникшей, видимо, от разочарования, так что он не просто взял ее за руку, а еще и крепко обнял за плечи, прежде чем аппарировать.

Спиннет до сих пор не вернулась, и это было странно. Потому что с ложного вызова она бы примчалась еще раньше их, зная ее характер, а случись что-то серьезное, отправила бы наблюдателя обратно, чтобы он вызвал Гарри.

— Пожалуй, я отправлюсь проверить, что там за проблемы, — сказал он дежурному.

— Я с тобой, — тут же присоединилась Гермиона.

— Сейчас же возвращайся домой! — воскликнул он, взмахивая руками с досадой. — Ты аппарацию едва выдерживаешь, вся бледная. В конце концов, если ты свалишься от усталости, никому от этого лучше не станет.

— Пожалуйста, Гарри, я просто туда и обратно, для успокоения совести. Как только вернемся, так тут же домой. Договорились?

— Ну, хорошо! И только попробуй потом начать отпираться.

Она слабо улыбнулась, склонив голову, смотря на него с привычной теплотой.

В адресе, котором он взял у дежурного, значился Холфорд, точнее, небольшая загородная гостиница рядом с ним. Они вышли из камина прямо в зал ресторана, отделанный декоративным кирпичом.

— Ого! Выглядит роскошно, — заявила Гермиона, внимательно разглядывая лепнину на стенах и большие хрустальные вазы с живыми растениями, стоящие на полу и развешанные по углам. — Номера тут точно не дешевые, не похоже на приют для бездомных магов.

— Пойдем, найдем кого-нибудь из хозяев, — бросил он, заглядывая на кухню, — хм… никого.

Прокричав несколько раз в пустоту и поняв, что никто не отзывается, он растеряно выглянул в окно. На аккуратном газоне стояли несколько столиков для уличной трапезы, окруженных стрижеными кустиками с яркими цветами на них.

— Эй, Гарри, иди сюда, — позвала его Гермиона, которая уже успела выбежать наружу, — тут второй корпус.

Он пошел вслед за ней, недоумевая, куда могла деться вся обслуга, несмотря даже на ранний час. Они зашли в соседний корпус, такой же двухэтажный, белый и аккуратный, как и первый, с темной черепичной крышей. Рядом со входом виднелась надпись «Комб Хаус». Вокруг расположилось еще несколько небольших домишек, очевидно, то ли хозяйственных построек, то ли жилье для обслуживающего персонала. Прямо за корпусами начинался небольшой холм, поросший редким лесом. Нигде не было видно ни души.

Вот в этом втором корпусе, похоже, и располагалась сама гостиница, судя по холлу и стойке для приема гостей. За стойкой они обнаружили, наконец, кого-то из местных. Им оказался пожилой джентльмен почтенной наружности, с густыми усами и зачесанной назад, седой шевелюрой, одетый в консервативную черную мантию. Вид у него был довольно обескураженный.

— Снова авроры?! — воскликнул он с порога. — Вы можете мне, наконец, объяснить, что происходит?

— Вы здесь работаете? — осведомился Гарри.

— Молодой человек, я здесь не просто работаю. Это моя гостиница, и я владею ею уже больше сорока лет, с тех пор, как мне ее передал мой отец. Мистер Комбс, к вашим услугам.

— Очень приятно, мистер Комбс, я Гарри Поттер. А теперь скажите, где наши сотрудники, прибывшие сюда минут десять назад?

— Что ж, должно быть, дело серьезное раз им занимаетесь именно вы, но эти ваши сотрудники устроили тут жуткий переполох! Они вбежали сюда, приказали мне сидеть тихо и поднялись наверх. Потом со второго этажа послышались какие-то дикие крики, и с тех пор от них ни слуху, ни духу. Я велел всем моим работникам пока что дожидаться у себя дома и не появляться здесь. Постояльцев сейчас нет, кроме одного-единственного мага, который, собственно, и проживает наверху. Но я боюсь даже проверить, что там случилось, тем более что мне и запретили это делать. Вы можете уже прояснить ситуацию, мистер Поттер?

— Сейчас мы поднимемся и всё выясним, мистер Комбс. Оставайтесь тут, позже у меня будет к вам еще пара вопросов.

В ответ хозяин пробурчал только что-то недовольным тоном. Гарри, больше не обращая на него внимания, направился к лестнице.

Он обнаружил наблюдателя по имени Бад почти сразу же, сидящим на верхней площадке, прижавшимся спиной к стене и притянувшим колени к лицу. Тот был совершенно белый, как окружавшая его отделка стен. Увидев Гарри с Гермионой, он отчего-то дернулся, и выражение его лица исказилось, как показалось Гарри, чем-то похожим на чувство вины.

— Я ничего не мог сделать, — выдавил он из себя, запустив пальцы в шевелюру.

— Что случилось? Где Спиннет?

Похоже, вопросы не возымели на молодого наблюдателя никакого эффекта. Он продолжал твердить «я ничего не мог сделать», как заведенный.

— Герми, побудь с ним, я пойду проверю, что там случилось.

— Нет! — Бад вдруг схватил его за рукав. — Мистер Поттер, не ходите туда! Прошу вас. Вы тоже не сможете… ничего не сможете… сделать. Потому что… его не видно! Его не видно, но он… там! Я его… чувствовал.

Гарри с усилием вырвал ткань своей мантии из его рук.

— Гермиона! — крикнул он, указывая на Бада.

— Черта с два, я иду с тобой, — ответила подруга, как ни в чем не бывало, и первая протиснулась в коридор.

На втором этаже было всего номера — справа и слева. И если слева оказался только тупичок с белой дверью в конце, то справа точно такая же дверь была распахнута настежь, а изнутри доносился характерный запашок, похожий на тот, что они чувствовали на предыдущих местах проведения ритуала.

«О нет!» — подумал он, холодея. Он уже внутренне готовился увидеть привычные следы крови по всем стенам, когда вошел в номер, но на этот раз никаких следов не было. Ну… почти не было. Знакомый уже черный круг зиял посередине большой светлой комнаты с кремовыми обоями и мебелью с яркой красной обивкой. На этот раз количество выжженных букв вокруг круга оказалось совсем небольшим, как будто наносившего их кто-то прервал. Окно с жалюзи в дальней части комнаты было распахнуто настежь, оттуда открывался вид на лесистый холм и веяло утренней прохладой. Тело его напарницы лежало на боку у самого входа в комнату, и с первого взгляда было понятно, что спасать ее уже было поздно. Вокруг тела растеклась огромная кровавая лужа, так, что наверняка в номере под ними с потолка сейчас падала багровая капель. Ее длинная черная коса наполовину утонула в этой луже.

— Лис! — прошептал он, опускаясь на одно колено перед телом, осторожно беря его за плечо, пытаясь перевернуть на спину. Прямо посередине груди зияла дыра насквозь, наверное, с два кулака шириной, словно ее пробили здоровенным заостренным колом, цвет лица приобрел характерный серый оттенок, свойственный чернокожим, вместо привычной бледности. Конечно же, она была мертва. Гермиона издала что-то похожее на громкий всхлип, и присела рядом на корточки, положив руку ему на плечо.

Он резко выдохнул, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Попытался унять рвущиеся наружу эмоции, которые орали, вопили, стремились заставить его расклеиться, развалиться на части из печали, гнева и собственной вины. Он потом будет скорбеть и оплакивать, сейчас пора действовать и действовать немедленно.

— Гермиона, в первую очередь опроси наблюдателя, — торопливо обратился он к своей подруге, — и только потом осмотри номер, попробуй определить, что тут случилось.

— Ты куда?!

— Попробую всё-таки его догнать, судя по всему, он выпрыгнул прямо в окно.

— Будь осторожней… — услышал он ее голос вслед, уже несясь вниз по лестнице.

— Скажите, этот человек похож на вашего постояльца? — выпалил он мистеру Комбсу, выкладывая перед ним колдографию Долохова.

Тот кивнул почти сразу.

— Да, это он. Представился мистером Чеховым, иностранным магом из восточной Европы.

— Что за этим холмом у вашей гостиницы?

— Ничего, мистер Поттер. Только лес и другие холмы.

— Насколько далеко?

— Ну, если идти напрямик, что не так-то просто сделать, учитывая многочисленные ручьи, то миль пять, не меньше, сплошной пересеченной местности вплоть до Бикноллера на западе и Кроукомба на юге.

— Спасибо! — бросил он, выскакивая наружу.

Когда он уже оббежал гостиницу и помчался по холму к лесу, ему пришла запоздалая мысль, что надо бы было попросить у хозяина метлу. Но еще неизвестно, сколько времени тот бы ее искал, а на счету была каждая минута, да и увидеть беглеца сверху, сквозь густые кроны довольно проблематично.

Именно это соображение, что беглец, скорее всего, постарается держаться леса, и заставило его, взбежав на холм, повернуть на юг и двигаться по широкой лесополосе, стараясь не сбавлять скорость. Почти сразу слева запетлял узкий ручей, с пологими склонами, вдоль которого Гарри и решил бежать, понимая, что это его единственная возможность обнаружить следы на влажной земле около воды, рано или поздно ручей должен был оказаться на пути беглеца. Собственно говоря, шансов у него вообще было довольно мало, оставалось надеяться только на то, что Долохов не станет слишком уж углубляться в лес, а остановится, чтобы переждать, пока восстановятся его магические способности, потому что в противном случае, убежать он мог уже очень далеко. Лес не был слишком густым, тут и там попадался сухостой, а мелкие кустарники почти не мешали бегу. Довольно скоро Гарри отчаялся, не обнаруживая никаких следов и осознавая, что он вообще мог выбрать неверное направление. Но ему неожиданно повезло. Ручей вдруг слился впереди с другим своим таким же собратом, пересекая путь и не оставляя шансов на то, чтобы себя обойти. Именно там, около слияния двух маленьких ручейков в один побольше, Гарри и обнаружил свежие следы мужских ботинок. Вряд ли кому-то еще в шестом часу утра приспичило забрести в такую глушь, поэтому сомневаться не приходилось — он на правильном пути.

Минут пять он еще бежал на юг, держась границ лесополосы, центром которой был ручей, текущий в неглубокой лощине, а потом увидел впереди с пологого склона фигурку человека, махавшего рукой так, словно бы подзывая кого-то к себе. На самом деле, Гарри, конечно, сразу догадался, что тот его заметил, и что именно пытается сделать, поэтому прибавил ходу, доставая палочку. Но когда оставалось пробежать всего ярдов сто, до того, чтобы можно было как следует прицелиться, усилия беглеца увенчались успехом, и на его месте взметнулась лишь воронка из опавшей хвои и сухих листьев. Долохов сбежал.

Гермиона встревожено ходила по дорожке вдоль гостиничных домиков. Увидев Гарри, она бросилась к нему едва ли не бегом, на лице отпечатался обеспокоенный вопрос. Он только отрицательно покачал головой.

— Ты не догнал его?

— Догнал, но слишком поздно, он успел аппарировать. Что ж, по крайней мере, теперь мы можем быть точно уверены, что это он. Хотя от этого не сильно легче, конечно.

Он опустил голову.

— Гарри… на счет Спиннет… мне очень жаль!

— Я ее знал с одиннадцати лет! С одиннадцати лет, Гермиона!

— Мы все… мы все знали.

— Нет, это не то. Я играл с ней в одной команде, я знал, какая она была на самом деле. В ней было столько жизни! — он досадливо махнул рукой, сжимая ее в кулак. — Ни разу не видел ее скучающей. Или печальной. Всегда только улыбка, только «вперед, вперед, вперед», — он замахал кулаком. — Она нас столько раз поддерживала в самые трудные минуты. И меня тоже, особенно в начале. И надежней ее никого и придумать было нельзя. За год работы с ней было только одно чувство — если что, Спиннет прикроет. А вот теперь получается, что я сам ее послал на смерть.

— Гарри, ты и понятия не имел…

— Да, я знаю, знаю, но от этого не легче, черт побери! Я сделал неправильный выбор.

— Ты считал, что посылаешь ее на менее опасное задание.

— Нужно было убедить ее, чтобы она взяла с собой дежурных авроров.

— Она всё равно пошла бы первой, ты должен это понимать. И… вряд ли тут вообще хоть кто-то смог бы помочь. Даже будь ты сам рядом с ней. Это дело гораздо серьезней, чем просто поимка опасного мага.

— Так что там сказал этот малый, который с ней был?

— От него почти никакого толку. Беспрерывно твердит что-то про «неправильный свет» и про то, что «его совсем не было видно», поэтому он «ничего не мог сделать». Я отправила его в Аврорат, пускай немного отойдет, заодно и вызовет бригаду. Надо перенести тело…

Он скривился. Теперь она тоже стала «телом». Его напарница. Превратившаяся в обычный продырявленный труп из-за его ошибки.

— Ты что-то нашла? — спросил он, подразумевая «на теле», но не решаясь сказать это вслух. Однако Гермиона поняла, что он имел в виду.

— Ничего, что могло бы нам помочь. Ясно только, что рана нанесена не магическим способом.

— Это может быть маггловское оружие?

— Нет, ничего подобного. Обычный механический удар.

Он тут же вспомнил разнесенную в щепки мебель в доме Аберкромби с рублеными следами на ней.

— А не может быть так, что Долохов усиливал самого себя с помощью этого ритуала? До такой степени, что мог потом руками рвать людей на части?

— Это интересная гипотеза, но она не подтверждается теми материалами, которые я нашла в запретных книгах.

— Какими?

— Пока, к сожалению, я не могу утверждать точно. Мне нужно еще кое-что отыскать. Главный ключ к этой загадке.

— Надеюсь, Гермиона, ты не будешь лезть из-за этого на рожон? МЕРЛИНОВА ЗАДНИЦА, МНЕ ВПОЛНЕ ДОСТАТОЧНО ОДНОЙ СПИННЕТ! — заорал он, что было силы.

Она уже открыла рот, чтобы ответить, но в это время из дверей ресторана вышло несколько магов в форме авроров. Прибыла оперативная бригада, двое из которой должны были забрать скорбный груз и перенести его в Министерство.

Он опустил голову и понуро побрел в их сторону.

Долиш уже ждал их прямо в главной приемной Аврората. Он стоял, опершись спиной на стойку для приема посетителей и сверлил глазами всех, появлявшихся из камина. Не нужно было никаких дополнительных слов, чтобы понять, что он желает немедленно с ними говорить. Поэтому, как только они появились, он просто развернулся и пошел в сторону своего кабинета, даже не проследив, идут они за ним или нет.

— Тебе не обязательно там присутствовать, — шепнул Гарри Гермионе.

Она только отмахнулась в ответ.

— Итак, мистер Поттер, — начал Долиш, не отрывая от него своего немигающего взгляда, — как вы собираетесь оправдываться за проявленную вами выдающуюся некомпетентность, приведшую к гибели вашей коллеги?

— У меня нет оправданий, сэр. Всё случившееся — исключительно моя вина.

Гермиона дернулась, собираясь, видимо, броситься на его защиту, но начальник пристукнул ладонью по столу и, слегка наклонившись вперед, сказал:

— Мистер Поттер, ваше самобичевание оставьте для журналистов и поклонников. А мне нужны результаты, а не эмоции. У вас есть что-то, что могло хотя бы отчасти оправдать эту смерть?

Вопрос прозвучал довольно цинично, но он не дал своему возмущению овладеть собой, потому что хорошо знал своего начальника и его отношение к работе. Дело для Долиша всегда было на первом месте, какие бы обстоятельства его ни сопровождали. Поэтому он уткнулся глазами в собственные сплетенные ладони и ответил:

— Мы точно установили, что за ритуалами стоит Антонин Долохов. Свидетель опознал его. И мне даже почти удалось его задержать, он ускользнул в самый последний момент.

— Почти? — насмешливо скривился Долиш. — Вы не можете себе позволить никаких «почти», мистер Поттер, когда речь идет о таком количестве трупов. Мы все не можем этого себе позволить. Какие меры вы намерены предпринять для задержания преступника?

— Я… думаю, сэр, что раз уж он обнаружил себя, то нам нужно задействовать всю сеть наблюдателей, чтобы отслеживать любую его попытку колдовать, и разослать во все отдаленные магические поселения предупреждения, чтобы люди были на чеку и при любом появлении кого-то похожего связывались с нами.

— Вам не кажется, что теперь он точно заляжет на дно?

— Нет, сэр, так как у нас есть основания считать его сумасшедшим. Герм… миссис Уизли так считает.

— Миссис Уизли, значит, — закивал головой Долиш с саркастическим видом и повернулся к Гермионе. — Теперь вы. У вас есть для нас хоть какие-то выводы, способные помочь в расследовании, или вы расцениваете это дело просто как очередную интересную головоломку?

На миг Гермиона вспыхнула, но потом потупила взор и промолвила ровным тоном:

— Думаю, сэр, у меня есть даже нечто большее. Во-первых, я предлагаю вам немедленно засекретить все обстоятельства этого расследования. Во-вторых, полностью передать его в наш отдел. Это не просто криминальное преступление, это нечто большее, у ваших сотрудников нет достаточной квалификации для подобной работы.

Они оба — и Долиш, и Гарри — уставились на нее с удивлением.

— Вот как, миссис Уизли? — спросил начальник, приподняв брови. — И каковы основания для ваших предложений?

— Этот ритуал… на самом деле, он не может быть проведен. В том смысле, что обычным магом. Вообще никаким магом. Никем!

Увидев направленные на нее напряженные взгляды, она бросилась объяснять.

— Я знаю, это может звучать как бред, но именно об этом говорится в тех тайных книгах, о которых я уже рассказывала Гарри… мистеру Поттеру. Эти запрещенные книги говорят о многих странных и страшных вещах, но то, что касается нашего дела… в них есть лишь пересказ. Тот текст, который всегда появляется на месте ритуала, недоступен для перевода, его нельзя расшифровать. Существует всего три экземпляра подобного текста, сам факт его существования находится под особым секретом. Один хранится в библиотеке Ватикана, второй до недавнего времени находился в Каирском музее, но был оттуда похищен, третий — в частной коллекции неизвестного коллекционера из Европы. Это металлические таблички с выдавленными на них символами, изучить содержимое которых не представляется никакой возможности.

— Почему? — спросил Гарри с недоумением.

— Потому что всякий, кто пытался это делать, сходил с ума, — ответила она тихо, и в кабинете на несколько секунд воцарилось молчание.

— Так вот почему ты потеряла сознание даже от простого рассматривания надписей, — догадался он.

— Именно так. Напрямую работать с ними нельзя, поэтому нужно поскорее изъять из архива все колдографии, на которые попадает текст. Даже в запрещенных книгах приведен не перевод, а лишь пересказ содержания табличек. Со слов тех безумцев, которые добровольно решили познать их содержание.

— Ты сказала — «добровольно»?!

— Да. И от этого больше всего не по себе. Когда-то существовали целые культы подобных сумасшедших. Книга из твоей библиотеки так и называется в переводе «невыразимые» или «непроизносимые культы».

— Просто не верится. А откуда тогда взялись сами тексты? Если их нельзя даже прочесть, то что же за человек должен был их писать? Сам Мерлин?

— Их писал не человек, Гарри.

— В каком смысле?

— Они дочеловеческие. Созданы теми, кто жил на Земле задолго до нас. Книги называют их Древние.

— Послушайте, миссис Уизли, — сказал Долиш, откидываясь на спинку кресла, — это уже чересчур! Я не собираюсь спорить с вами по поводу достоверности вашей информации, но, по мне, это просто мифы, не приближающие нас ни на дюйм к поимке преступника.

— В том-то и дело, сэр, что преступник в нашем случае — лишь инструмент. Потому что это не простое безумие. Это сознательный способ отдаться во власть Древних. Читая текст, сознание перестраивается таким образом, что приобретает способность подчиняться тайным приказам.

— И что это могут быть за приказы? Убивать с помощью странного ритуала? — Гарри недоумевающе пожал плечами.

— Я понятия не имею. У меня в голове не укладываются мотивы подобных… созданий.

— Как бы там ни было, — строго сказал Долиш, — инструмент он или не инструмент, но Долохов должен быть пойман! А кто там в его голове приказывает и о чем с ним беседует, это будете потом выяснять с ним лично, миссис Уизли.

— Я настаиваю, сэр, что наш отдел справится с этим делом лучше.

— У вас же нет твердой гарантии, что всё, что вы рассказали — правда, не так ли?

— Нет, сэр, сперва я должна всё-таки раздобыть экземпляр табличек, чтобы быть полностью уверенной, однако, все косвенные признаки указывают на то, что я права.

— Хорошо, что вы скажете, мистер Поттер? Вы согласны с вашим консультантом?

Он опустил голову и задумался. Информация, только что сообщенная Гермионой, была выше его понимания, звучала как дикость, как фантастические легенды, и он не понимал, почему его подруга настолько серьезно восприняла то, что вычитала в каких-то сто лет никому не нужных фолиантах. Но много ли он знал случаев, когда Гермиона ошибалась?

Пусть так! Хорошо, пускай даже она и права, но отдавать это дело другим людям? После стольких смертей, после гибели его напарницы? И потом, еще ее слова, что она должна самолично взглянуть на эти чертовы таблички!.. Похоже, она не успокоится, пока всё-таки себя не угробит.

— Сэр, — сказал он твердо, — я считаю, что, несмотря на особую квалификацию сотрудников из Отдела Тайн, у них нет ни опыта розыскной работы, ни сети наблюдателей, как у Аврората, к тому же, вряд ли их особая занятость и малочисленность, по сравнению с нашим отделом, позволит им сосредоточить достаточное количество людей, чтобы охватить поисками всю страну. Это первое. И второе — я бы хотел официально обратиться с запросом о том, чтобы заменить миссис Уизли на другого консультанта.

Гермиона воззрилась на него с таким выражением, как будто он только что воткнул ей нож в спину.

— Довольно! — Долиш хлопнул ладонью по столу. — Ваши личные, подчеркиваю — ЛИЧНЫЕ — мотивы оставьте, пожалуйста, за пределами служебных комнат. Это касается вас обоих. Ситуация крайне серьезная, и сейчас не время и не место устраивать состязания в благородстве. Вам ясно?! — он помолчал, переводя строгий взгляд с одного на другого.

— Теперь о том, как мы будем действовать в дальнейшем. Я принимаю предложение миссис Уизли, что необходимо наложить секретность на материалы данного расследования. Отныне доступ к уликам будете иметь только вы двое и та самая бригада, которая их собирала с предыдущих мест преступления. Она же будет заниматься этим делом и впредь. Далее, мистер Поттер прав в том, что Аврорат располагает гораздо большим опытом и возможностями для поимки преступников, чем Отдел Тайн. А мы пока что имеем дело с преступником, каким бы сумасшедшим он ни был, и ваши теории, миссис Уизли, пока что всего лишь теории. И, разумеется, я отклоняю ваш запрос, мистер Поттер, о предоставлении нового консультанта, так как ваш нынешний консультант максимально введен в курс дела, а у нас нет времени на то, чтобы новый человек вникал во все подробности. Вот так. Есть еще вопросы?

— Да, сэр, — сказал Гарри, отведя взгляд, — родителям Алисии… мисс Спиннет уже сообщили о… гибели их дочери?

— Пока нет, ее тело только-только доставили.

— В таком случае, я хотел бы сделать это сам, раз уж так вышло, что именно я отдал ей команду отправиться в Холфорд, где она и погибла.

— Нет, мистер Поттер, ваша жертвенность совершенно ни к месту. Я сам лично пообщаюсь с родителями, это моя обязанность, а у вас сейчас предостаточно других дел. Например, составить план мероприятий по поимке Долохова. Найдите убийцу, таким способом вы намного лучше почтите память мисс Спиннет, чем бесполезными причитаниями и извинениями. Всё, господа, идите и работайте.

Гарри выскочил от начальника как ошпаренный и понесся в свой кабинет. Не хотелось никого видеть, не хотелось ощущать на себе сочувственные взгляды коллег, не хотелось выслушивать их слова, сказанные умиротворяющим тоном о том, что он, конечно же, не виноват в случившемся. Хотелось просто побыть одному, просто немного попинать мебель, пошвыряться письменными принадлежностями и разрушающими заклятиями, а еще хотелось, чтобы Гермиона не бежала, едва поспевая за ним по коридору с явным намерением высказать свои претензии по поводу его слов.

В дверях кабинета он остановился и, развернувшись к ней, запыхавшейся, раскрасневшейся от бега, с горящими от гнева глазами, бросил:

— Отправляйся домой. Спать. Это всё.

Она немедленно уперла руки в бока.

— Ты ведешь себя по-хамски, Гарри! Отойди и пусти меня внутрь. Сейчас же! — она уставилась на него своим особым взглядом, сообщающим, что шутки кончились.

Он впустил ее, и она сразу же закрыла за собой дверь.

— Сядь! — приказала она, подталкивая его к креслу. — Кому говорят?!

— Гермиона, мне сейчас не до того.

— Я сказала: сядь! Можно подумать, я не знаю, какой ты можешь быть в подобной ситуации. Я не дам тебе ничего разгромить. Ну же.

Она схватила его за руки и буквально силой усадила в кресло.

— Вот так. А теперь постарайся успокоиться.

Он вдруг почувствовал, что она оказалась позади него и медленными, уверенными движениями стала массировать его плечи.

«Должно быть, тренировалась на Роне», — подумал он с усмешкой. Тому наверняка не раз могло понадобиться чуточку успокоения. Впрочем, это было совсем другое дело. То, что он чувствовал сейчас… Она была не права — лучше бы он выплеснул свою досаду, свою боль от потери на обстановке своего кабинета, обычный массаж ему вряд ли поможет.

— А теперь, — она неожиданно отвесила ему подзатыльник, — и думать забудь о попытках отодвинуть меня от этого дела, кем-нибудь заменить или вообще делать всё самому. Ясно тебе, Гарри Поттер?! Мы с тобой теперь в этом до конца. Как раньше, год назад, так и сейчас, — она снова принялась его массировать.

— Гермиона, я не хочу… — начал он, но тут же получил новый подзатыльник.

— Да, да, я знаю, что ты скажешь. Эгоист! Да, не делай такое лицо, ты — настоящий эгоист! Или ты думаешь, что для меня это — не дело принципа? Хочешь всё взять на себя? По-твоему, я должна оставить тебя, сидеть в сторонке и ждать, пока ты решишь очередную проблему ценой собственной жизни? Хватит! Один раз я тебя уже отпустила одного. В лес. Больше этого не повторится! Будем работать вместе, как всегда.

Она запустила пальцы в его короткие волосы, крепко ухватила и потянула на себя, так, что его взгляд уткнулся в потолок, но через миг он увидел ее, склонившуюся над ним, сверлящую его своими большими, карими глазами.

— Тебе ясно, Гарри Поттер?!

Он не ответил, просто смотрел на нее с нейтральным выражением, она приняла его молчание за знак согласия, отпустила и снова взялась за массаж.

— Гермиона, ты не аврор, — снова попытался он.

Подзатыльник.

— Ты разве не слышал, что я говорила твоему начальнику? Я вообще считаю, что это работа не для аврора. Так что, ты тут, скорее, лишний, чем я. Поэтому впредь без меня — ни шагу.

— В таком случае, пообещай мне, что и ты не будешь действовать в одиночку.

Она ухватила его за шею и легонько сжала.

— Ты невыносим со своей заботой, Гарри! Я чувствую себя бабушкиной внучкой. Но ладно, так и быть, обещаю! Нельзя же огорчать любимую бабушку.

Она постучала ладонью ему по голове и, наконец, оставила в покое.

Ее слова моментально вызвали у него в памяти печальные мысли о том, что Гермиона, вот уже два года как, фактически сирота при живых родителях. Они так и остались жить в Австралии, не ведая о том, что у них когда-то была дочь. Несмотря на все старания, ей так и не удалось найти безопасный способ восстановить им память, и она решила вовсе не рисковать — оставить всё как есть. Как ей удавалось внутри себя справляться с этим — он не мог себе представить. Не с того ли самого времени он почувствовал особую обязанность хоть в чем-то заменить ей родных людей? Правда, судя по ее реакции, получалось это у него не очень, вызывая одно только раздражение.

— Ну что, тебе полегче? — спросила она, усаживаясь напротив.

Как ни странно, но это ее контрастное воздействие — сочетание грубости и нежности — возымело определенный эффект. Он чувствовал себя гораздо спокойней. Нет, разумеется, горечь от осознания потери разъедала его не переставая, но бешенство куда-то улетучилось, так что он снова стал способен к нормальному общению. И, конечно, он опять начал с беспокойства за нее.

— Гермиона, надеюсь, когда ты говорила, что собираешься найти и изучить эти древние таблички, от которых сходят с ума, ты имела в виду не в буквальном смысле?

— Гарри, я приму все необходимые меры предосторожности. Пойми… — она подняла ладонь, прерывая готовую сорваться с его губ фразу, — мне просто необходимо понять, в чем именно заключается данный ритуал. Мы ведь этого так до сих пор и не знаем. А, учитывая, какое количество магической энергии при нем используется, с ее помощью легко можно уничтожить целый квартал.

— Послушай, на счет этих Древних — это всё уж очень похоже на сказки.

— Ну, до одиннадцати лет ты и волшебников считал сказками, не правда ли?

— Тогда почему о них никто ничего не знает, если они когда-то жили на Земле? От них же должны были остаться какие-то следы. И куда они сами потом пропали?

— Гарри, ты задаешь вопросы, на которые у меня нет точного ответа. Из того, что написано, можно понять, что Древние были очень сильными магами — куда более сильными, чем люди. Возможно, им вообще не нужны были материальные орудия. А исчезли они, потому что их уничтожили.

— Уничтожили? Интересно, кто же это мог уничтожить таких могущественных магов?

— Честно говоря, от размышлений на эту тему становится не по себе. Потому что всегда, когда речь в книгах заходила об этом, всякая связность повествования терялась, превращаясь в непрерывные цепочки практически непроизносимых слов, похожих на какие-то выкрики. Как будто перечисление чего-то непонятного, от чего мурашки бегут по коже, с ни с того, ни с сего… Ну, почему у тебя вечно так жарко?! — она внезапно прервалась, расстегнула воротник и принялась обмахиваться пергаментным листом.

— Послушай, Гермиона, если мы выловим Долохова, то больше не будет никакой нужды копаться во всей этой дряни. Он отправится под замок, и можно будет забыть о ритуалах. Раз уж эти книги так старательно прячут ото всех, значит, тому есть причина. Может быть, не надо так уж углубляться в их изучение?

— Можно подумать, Гарри, мне это доставляет удовольствие. Но я считаю, что мы должны обезопасить себя на будущее. Кто знает, кому еще придет в голову сделать что-то подобное? Мы должны быть готовы. Всё, что связано с этим ритуалом, действует на магов определенным образом — особенно на магов — отсюда такая твоя реакция на то, что ты вдохнул на месте убийства Роули, мы просто обязаны разобраться с этим до конца, иначе оно так и будет висеть над нами дамокловым мечом. Над всем магическим миром. Поэтому я буду искать способы, как добраться до этих табличек, а ты пока ищи Долохова.

— Хорошо, но пока я буду его искать, тебе всё же надо поспать, Гермиона. Ну, честное слово, надо знать меру.

— Ладно, ты прав, я пойду…

«Слишком быстро согласилась».

— Нет, стой! Я знаю, куда ты пойдешь — к себе в отдел. Давай-ка я провожу тебя до камина.

— Гарри, ну какой же ты стал несносный в последнее время! — она огорченно покачала головой.

— Послушай, я сейчас всё равно буду заниматься рутиной, рассылать предупреждения, работать с наблюдателями, проверять сообщения с мест. Какой тебе смысл сидеть и ждать без толку? Как раз самое время, чтобы пойти отдохнуть. Как только мы его найдем, я тут же сообщу тебе — клянусь!

— А можно я тогда просто прикорну тут, у тебя в кабинете? Разбудишь меня, когда посчитаешь нужным?

Она одним движением сбросила туфли и свернулась в клубок в глубоком кресле, в один миг став еще меньше чем обычно; море каштановых локонов поверх серой мантии — вот и всё, что он видел вместо сидевшей перед ним секунду назад его подруги.

Его вдруг кольнуло в сердце ощущением такой нестерпимой нежности, что перехватило дыхание. Сколько раз он видел, как она, вот так же свернувшись, засыпала зимними вечерами в гриффиндорской гостиной, когда жар от камина был способен окончательно сморить ее над какой-нибудь очередной книжкой, сколько раз он наблюдал ее — спящую, но уже в палатке, когда они скрывались в лесах, тогда она ежилась от холода под тонким одеялом, морщилась во сне и непрерывно крутилась с боку на бок от беспокойных снов. Но никогда еще так сильно, как в этот момент, он не чувствовал, до какой степени она была для него родной и бесконечно близкой. Возможно, на нем так сказалась смерть Спиннет, возможно, он просто явственно осознал нешуточный риск потерять ее навсегда, но ему вдруг страшно захотелось сейчас просто встать над ней, склониться, упершись руками в подлокотники кресла, прикрывая собой этот маленький живой комочек, защитить от любых невзгод и опасностей. Чтобы с ней никогда ничего не случилось.

Он едва-едва смог унять эту накатившую на него волну, не желая сейчас ни думать, ни рассуждать на эту тему. Возможно, потом.

— Гермиона, это не дело, тебе надо немного побыть дома. Рон, наверное, уже с ума сходит.

— А какой сейчас от меня толк? — пробурчала она откуда-то из-под своих волос. — Всё равно, приду, залезу в душ и тут же бухнусь спать, как убитая. Он только будет злиться.

«Может, поэтому Рон и стал пить?» — мелькнула в голове внезапная догадка. Не из-за того ли, что жена предпочитала большую часть времени торчать на работе, не разбирая ни дней, ни ночей?

— Я… — он сглотнул, — не смогу работать, пока ты тут… спишь.

Наружу показался ее маленький нос и краешек распахнутого глаза.

— Почему? — ее голос прозвучал слегка изумленно.

Интересно, как ей ответить на такое? «Потому что задыхаюсь от умиления? Потому что меня переполняет нежность и забота, когда я на тебя смотрю?» Хороший вопрос.

— Потому что я буду постоянно бояться тебя разбудить.

— Меня сейчас, кажется, из пушки не разбудишь, — она зевнула и заворочалась в кресле.

— И, тем не менее, Миона, отправляйся домой. Спать здесь — действительно плохая идея.

— Ну, хорошо! — она поднялась с недовольным видом. — Но как только будут новости — любые, слышишь — немедленно присылай сову. Нет, лучше даже патронуса, так быстрее. Договорились?

— Конечно, Гермиона.

До вечера он действительно занимался рутиной. Работы было полно, но, к счастью, подгонять никого не приходилось. Спиннет в Аврорате любили. Она была, пожалуй, единственным человеком, у которого совсем не было недоброжелателей. Веселая, жизнерадостная, активная — она всем вокруг внушала только приятные эмоции. Ее смерть многие восприняли как личную потерю. К Гарри в кабинет по очереди заходили несколько его коллег, чтобы выразить соболезнование, и ему стоило большого труда, чтобы не сорваться; как только ему удавалось настроиться на рабочий лад, так кто-нибудь снова выбивал его из колеи, заставляя вновь и вновь переживать чувство вины за случившееся.

По горячим следам задержать беглеца не удалось, раскинутая ими сеть пока не приносила никаких результатов. Несмотря на все уверения Гермионы, что устраивающий ритуалы маг непременно должен быть сумасшедшим, Долохов не собирался объявляться ни на западе, ни на севере, ни где бы то ни было еще. Существовало множество способов, чтобы на время исчезнуть с глаз наблюдателей из числа авроров, и даже умудриться оставаться при этом на виду, например, полностью погрузиться в жизнь магглов, слиться с ними, перестать колдовать вовсе, тогда выловить подобного мага становилось практически невозможно, если только его фото не попадало в газеты или он не совершал что-то, привлекшее к себе внимание маггловской полиции. Но вряд ли сумасшедший смог бы столь искусно мимикрировать. А это значит, что, скорее всего, у него было логово, в котором он отсиживался, изредка появляясь оттуда, чтобы совершить очередной ритуал. Гарри не понимал только одного. Если Долохов скрывался в загородной гостинице, а он там жил уже с неделю, судя по показаниям хозяина, то какого ж черта он стал устраивать ритуал в своем номере? Это не имело никакого смысла, зачем же ему было раскрывать собственное убежище? До того, как он это сделал, они и понятия не имели, где он находится. Гарри вообще направил все поисковые силы на север, ему и в голову бы не пришло искать Долохова в Сомерсете. Тогда зачем ему это понадобилось? Если только он и вправду абсолютно невменяем? Но хозяин гостиницы ничего подобного за своим постояльцем не замечал. Он описывал его как человека мрачного, нелюдимого и необщительного, однако, ничего экстравагантного в его поведении не было. Во всем этом таилась какая-то неувязка, которую Гарри никак не мог уцепить, и ясно было, что пока они не поймают Долохова, разобраться с ней так и не удастся.

А для его поимки теперь приходилось прикладывать удвоенные усилия. Им нужно было бы взять его сразу, тогда, когда он еще не знал, что они способны отследить вспышку магии. Теперь он в курсе, что, стоит ему начать ритуал, как они явятся за ним. С одной стороны, это было хорошо, возможно, больше не будет жертв, с другой — если Долохов подготовил себе еще один запасной аэродром, они могут теперь месяцами ждать, пока он вновь себя проявит. Тщательный осмотр его гостиничного номера не дал практически ничего. Несмотря на то, что он покидал его в спешке, никаких записей после себя он не оставил, личные вещи тоже не несли на себе никаких улик, по которым можно было бы определить его нынешнее местоположение. Единственное подозрение вызвала штормовка из плотной парусины, должно быть, ее хозяин частенько бывал в горах или где-то на побережье, но такая скромная зацепка вряд ли могла им существенно помочь.

Гарри лично вернулся в номер и, вместе с бригадой, прочесывал его, в первую очередь, пытаясь отыскать книги. Или хоть что-то, что могло бы навести на мысли о ритуале. Какие-то надписи, значки, нарисованные фигуры, хоть что-то. Однако за исключением уже традиционно выжженных символов на полу, не смог найти ничего. Кроме стопки газет и картин на стенах, никаких других печатно-рукописных документов обнаружить не удалось.

Он приплелся домой уже поздним вечером, когда сил не было даже на то, чтобы приготовить ужин. Выйдя из камина, он швырнул стопку пергаментов на столик, снял очки и потер пальцами лоб. Полутемная гостиная освещалась только фонарем из окна. И в этой полутьме он увидел, как из коридора пробивается тонкая полоска света откуда-то с лестницы. Он вышел в коридор и недоуменно прислушался. Снизу доносился шум, судя по всему, явно из кухни на цокольном этаже.

«Гермиона! — подумал он, опуская плечи. — Вместо того чтобы пойти спать, всё-таки проторчала весь день на работе, а теперь явилась делиться своими открытиями. Я убью ее!»

Он помчался вниз по лестнице, вмиг забыв о собственной усталости. Сейчас он ей покажет! В конце концов, это уже перешло всякие границы! Влетев на кухню, он прямо с порога едва не выпалил: «Шагом марш домой, немедленно!», но лишь замер в дверях с открытым ртом и медленно расплывающейся улыбкой.

— Джинни…

По всем правилам, Джинни сейчас должна была броситься ему на шею. Но она только спокойно отодвинулась от разделочного стола, опершись одной рукой на спинку стула и качнув в сторону бедром. Другую руку она подняла вверх и медленно откинула свои распущенные рыжие волосы на плечо, смотря на него лукаво, с едва заметной улыбкой.

— Джинни, — повторил он громче и почувствовал, как его вновь наполняет давно знакомое чувство восхищения, когда он наблюдал за ней, и никак не мог от этого устать. Всегда, сколько бы он ни смотрел на нее, ему хотелось делать это еще и еще, видеть ниспадающее пламя ее волос, узкое лицо с веснушками под живыми, озорными глазами, острый носик, яркие губы… Вот и сейчас он словно напрочь забыл о том, что это его жена, о том, как он по ней соскучился, он словно в первый раз в жизни видел ее лицо и ее фигуру, скрытую длинным халатом, и не мог наглядеться.

— Гарри… — ответила она, и ее улыбка стала чуть шире.

— Иди ко мне…

Она склонила голову на плечо, улыбка стала немного хитрой и слегка насмешливой. Пошла к нему навстречу, но медленно, на ходу отталкиваясь пальчиками левой руки от спинок стульев, стоящих вдоль длинного обеденного стола, потом всё быстрее и быстрее и, в конце концов, побежала, так, что буквально за мгновение до того, как она преодолела последнее расстояние между ними, он понял, что она врежется в него, словно снаряд, и приготовился принять ее, чтобы устоять на месте, чтобы не вылететь вместе с ней в коридор. Он уже отвык, забыл о том, какая она, на самом деле, высокая, почти с него ростом, когда она впечаталась в него, влетела всем телом, и он сразу же почувствовал ее всю, сверху донизу, когда поймал, подхватил ее руками одновременно за затылок и за задницу, вдавил в себя еще сильнее, чем даже та инерция, которая ее к нему прижала.

Несколько секунд он слушал ее громкое дыхание прямо у своего уха, вновь привыкая к ощущению ее близости, всегда такой желанной, потом бережно охватил ладонями ее лицо, придвинул к своему носу, словно пытаясь получше рассмотреть, и стал с наслаждением целовать, как будто отпечатывая каждое прикосновение губами на ее коже. Она стащила с него очки, в свою очередь, тоже взяла в руки его лицо и, не выдержав первая, впилась в губы долгим поцелуем.

«Наконец-то, наконец-то…» — неслось в его голове. Теперь всё пойдет на лад, теперь он, наконец-то, перестанет возвращаться с выматывающей службы в огромную пустую квартиру, где его ждали только мрачные портреты и холодная постель. Теперь он получит хоть какой-то уголок, какой-то фрагмент своей собственной жизни, отделенной от всех прочих.

— Я приготовила ужин, будешь есть? — спросила она, отрываясь от его губ.

Вместо ответа он опустил свои ладони ниже, проведя по ее длинной шее, тесно прижимая их к ее коже, ниже, сдвигая воротник халата на ее плечи, и еще дальше, пока ткань не съехала по ее рукам, практически обнажив грудь.

— Похоже, кое-кто тут сильно проголодался, — промурлыкала Джинни, глядя на него с несколько даже удивленной улыбкой.

Он проголодался. Да, действительно. Весь его вид демонстрировал это. И то, как громко он сопит через нос, когда окончательно стаскивает с нее этот раздражающе яркий халат. Он как будто видел себя со стороны и слышал собственное сопение, наверное, выглядел даже забавно, и это в другой раз могло бы легко охладить его, но сейчас — лишь раззадоривало. Он сам дивился своей бесцеремонности, спрашивая себя, куда делись его привычные сомнения «а вдруг она не хочет, вдруг она не в настроении». Ему просто нужно было это сейчас сделать, и всё; он надеялся, что она его понимает, и, судя по тому, как она себя вела, она действительно понимала, позволяя ему взять инициативу в свои руки. В конце концов, раньше это не так уж часто случалось.

Он уткнулся лицом между ее маленьких белоснежных грудей, и съехал вниз по животу, руками придерживая ее за спину. Потом запустил пальцы под резинку ее шелковых трусиков, слегка растянул их в стороны, и спустил вниз до пяток одним стремительным движением. Охватив ладонями ягодицы, вжался губами в аккуратно постриженные рыжие кудряшки внизу ее живота. Потом распрямился и буквально сдвинул ее спиной вперед к столу, так, что она почти моментально оказалась сидящей на нем, откинувшейся назад, опершись на руки, и ее волосы растеклись за ней огненной волной, оттеняя безупречную белизну ее кожи. Это зрелище еще больше распалило его, он расстегнул штаны судорожными движениями, и выпустил наружу стоящий колом член, вызвав у нее характерный горящий взгляд с закушенной губой.

Он развел ее ноги, и она немедленно зашвырнула их ему на плечи, ложась спиной на стол. А потом он вошел в нее, резко, одним движением, сразу на всю длину, чувствуя, как из груди рвется стон несказанного облегчения…

«Наконец-то, наконец-то, о господи!»

Он едва сдерживался от того, чтобы повторять вслух «да, да, да, мать твою, ДА!» в ритме собственных рывков. Сейчас это был не просто секс, сейчас он реально трахал свою жену, без всяких там чертовых эвфемизмов. Плотная примесь звериной агрессии — вот что в нем присутствовало. Взять, взять, взять своё, немедленно, прямо здесь, прямо сейчас!..

И, разумеется, закончилось это достаточно быстро. И он осознавал, что так будет, и что, конечно же, она не получит от этого удовлетворения, это было бы мудрено за такое короткое время. Но в данный момент он не мучился угрызениями совести из-за подобных мыслей. Он прекрасно знал, что у них еще впереди вся ночь, и он знал, что она тоже это знает, а значит, он еще успеет доставить ей удовольствие не раз и разными способами. Он хорошо помнил, как именно ей нравится, все эти беседы, когда оба они в первые недели после свадьбы со смущением шептали на ухо друг другу — он вопросы, она — ответы; так что для нее всё еще было впереди. А ему нужно было сейчас именно это — отъыметь ее прямо там, где встретил — на обеденном столе, так на обеденном столе.

— Знаешь, хотела сказать, что тоже по тебе соскучилась, — промолвила она, когда он закончил. И, не выдержав, захихикала, подбирая с пола халат. Через мгновение они уже хохотали в голос, трясясь от смеха и хватаясь друг за друга руками.

На какие-то добрых пять-десять минут он забыл про все треволнения по работе и даже про смерть Спиннет. Но потом, конечно, это вновь всплыло в памяти, охватывая чувством величайшей досады; не помнить было так хорошо и уютно. Он рассказал жене о гибели напарницы за ужином, и когда увидел, как изменилось ее до этого довольное лицо, разозлился на себя и на свою работу. Новость немедленно сделала Джинни мрачной и раздражительной. Он знал, что это из-за того, что она была против его выбора профессии — «я устала за тебя бояться» — так она заявила ему как-то в одном из писем, уже после того, как уехала доучиваться в Хогвартс. И теперь, прямо в день приезда, она сразу же получила такое явное напоминание о ее собственных страхах. Поэтому он решил пока отложить с ней беседу о Роне, плохих известий хватало и так с лихвой. Да и до конца еще не решил, стоит ли рассказывать ей о случае с Верити, опасаясь, что она в порыве гнева может наделать дел, от которых всем станет только хуже.

Поэтому они почти не разговаривали, просто обменявшись новостями, он — о работе, она — об успешной сдаче экзаменов. После ужина он просто сказал ей: «Пойдем?», и она в тон ему ответила: «Пойдем», и оба прекрасно знали, куда и зачем.

Без слов было намного проще. И приятнее. Просто обнимать ее тело, эту высокую, худощавую фигуру, гибкую и сильную, извивающуюся в его руках, отчего становилось сладко и горячо внутри. Казалось, совсем недавно он уже сбросил накопившееся в нем напряжение, но держать ее в руках было так удивительно хорошо, что он снова загорелся сильным желанием, начав захватывающее путешествие по ее телу ртом и ладонями, жадными до всех этих волшебных изгибов, путешествие, которое можно было продолжать очень долго, она была такой длинной…

…не то, что Гермиона!

«Что?!»

Он замер, вытаращил глаза от изумления и тут же поблагодарил судьбу, что в комнате царил полумрак, и Джинни не видела выражения его лица. Он что — спятил?! Сравнивать свою жену с лучшей подругой, да еще в такой момент?!

Он попытался немедленно выкинуть, вымести из головы незнамо как залетевшую туда мысль, но, к своему ужасу вдруг понял, что вместо этого пропадает его собственное желание, как будто подрезали какую-то ниточку, на которой оно висело. До чего он себя довел?! Вот последствия его воздержания — теперь это уже сказывается самым пагубным образом на его взаимоотношениях с Джинни. Сейчас она заметит…

Он не стал притворяться, а просто откинулся на постели, упав на спину, глазея в потолок. Очередная проблема. Мало ли их было; он давно уже знал, что просто-таки переполнен проблемами подобного характера. Похоже, и она знала тоже. Еще бы ей не знать. Его могло вывести из строя любое, казалось бы, самое постороннее переживание. Но если оно всплывало в неподходящий момент, не так-то просто было потом вернуться к прерванным ласкам.

— Что случилось? — спросила она, проводя ладонью по его волосам.

— Это из-за смерти Лис. Прости… — соврал он, краснея от стыда. Спиннет наверняка сейчас оценила бы иронию положения. Он терпеть не мог врать своей жене, но это был как раз тот самый случай, когда правду сказать было невозможно. Какой ей смысл нервничать из-за дурацкого наваждения, которому он поддался?

— Понятно, — вздохнула Джинни, садясь на постели.

— Прости. Это сейчас… пройдет.

— Ничего, Гарри, всё в порядке. Я понимаю.

Она встала и сделала несколько шагов, подходя к окну. Он скосил на нее глаза.

Она была нестерпимо красива сейчас. Стройная, грациозная как лань, тонкие руки, безупречная спина, идеальной формы длинные ноги с узкими бедрами, плоский живот, грудь с приподнятыми сосками, напряженными от веящей из открытой форточки прохлады. По правому плечу рассыпались длинные волосы. От нее нельзя было отвести взгляд, он нащупал рукой на тумбочке очки и напялил их на нос, в готовности сколько угодно лежать и смотреть на нее, просто любоваться, без мыслей, без размышлений, без слов.

— Ну, ты как? — спросила она мягко, возвращаясь обратно, ставя коленку на постель.

— Погоди, — выдавил он, — просто… постой так. Рядом. Пожалуйста! Обожаю смотреть на тебя. Ты не представляешь, какая ты красивая!

— Хм, — она подбоченилась с лукавой улыбкой, и в этот момент он снова захотел ее — до одури, до умопомрачения, захотел ее всю, от ногтей на пальцах до самых кончиков волос, захотел так, что дыхание перехватило.

Не желая терять больше ни секунды, он приподнялся и утащил ее к себе, и на этот раз ничто уже не могло помешать им наслаждаться друг другом, наверстывая недели и месяцы разлуки.

Утро было просто наполнено блаженством. Несмотря на то, что вставать в такую рань категорически не хотелось, несмотря на то, что он, конечно же, не выспался, и голова слегка гудела, несмотря на то, что в теле поселилась противная слабость. Всё это легко преодолевало ощущение тепла, исходящего от лежащей рядом женщины, не просто женщины, его жены, которой он доставил столько удовольствия этой ночью.

Джинни не спала, хотя он ожидал, что она будет спать как убитая, и ему придется тихонько выбираться из постели, чтобы ее не разбудить. Он подумал, что хогвартсовские привычки еще не выветрились из ее организма. Повернулся к ней с улыбкой и мягко обнял, прижимая к себе. Она отчего-то была необычно вялая, не отзываясь на его ласку. Посмотрев в ее лицо, он обнаружил на нем хмурое недовольство и странную озабоченность.

«Злится, что приходится отпускать меня на опасную работу?»

— Джинни, ты чего такая мрачная? Я что, сделал что-то не так?

Она не удостоила его ответом, размышляя о чем-то.

— Я снова кричал во сне! — вдруг догадался он.

— Угу, — проворчала она и уткнулась носом в его плечо.

Да, так и есть, это вернулось снова. После столького времени, после того, как он смог, наконец, изжить эту ужасную привычку уже где-то с полгода как, всё началось по-новой. Он ни секунды не сомневался, что из-за гибели его напарницы. И понятия не имел, сколько времени ему понадобится теперь, чтобы вновь успокоиться. А ведь он так надеялся, что с приездом Джинни всё изменится, станет лучше. Как ни странно, он совсем не мог припомнить ничего ужасного из сегодняшних сновидений, казалось, наоборот, он проснулся с явным ощущением чего-то очень приятного и легкого, но, видимо, это просто была иллюзия, а, на самом деле, в глубине его души, его страхи, его чувство вины только и ждали, чтобы наброситься на него, когда он станет наиболее беззащитным и податливым.

Блаженство уступило место досаде. Он с остервенением застегивал на себе рубашку и думал, что теперь эта досада сохранится с ним всю первую половину дня. Радовало только одно: он больше не хотел женщин. На какое-то время совершенно не хотел. Никаких. Не после такой ночи.

В приемной Аврората навстречу ему поднялся уже знакомый мистер Комбс — хозяин гостиницы из Холфорда. Гарри был слегка удивлен увидеть его здесь — за вчерашний день тому должно было хватить авроров на всю оставшуюся жизнь.

— Здравствуйте, — поприветствовал он его, ожидая, что тот наверняка сейчас заведет разговоры о желательности поскорее закончить следственные действия в его гостинице. Но мистер Комбс удивил его еще больше, когда сказал, что нашел кое-что странное.

После того, как они накануне буквально перерыли всё вверх дном, это заявление показалось Гарри немного наивным, но он, конечно, не стал отмахиваться от старика. Добровольная помощь Аврорату — на такое далеко не всегда можно рассчитывать, так что — добро пожаловать, тем более, в поимке Долохова пока что не вырисовалось никаких реальных перспектив.

Они прошли в кабинет, и мистер Комбс сразу же достал из-за пазухи небольшой рисунок, заключенный в рамку с подставкой.

— Вот, — он протянул его с видом исполненного долга.

— И что это? — пожал плечами Гарри, рассматривая выполненное пастелью по бумаге изображение какого-то белого приземистого маяка с пристройками, стоящего на пологом треугольном холме, выдававшемся в море. Рисунок был весьма выразителен, но к чему он ему?

— Мистер Поттер, — пояснил владелец гостиницы, — разве вы раньше его не видели? Он же стоял на столике в номере постояльца, которого вы так разыскиваете.

— Ну да, вроде бы. Что-то припоминаю… У вас в номерах достаточно живописи.

— Это графика, — улыбнулся Комбс, указывая пальцем на рисунок, — но самое интересное не в этом, а в том, что она не имеет никакого отношения к нашим номерам. Это вещь постояльца.

— Что?! — воскликнул Гарри, уставившись на рисунок совершенно другими глазами.

— Именно так, мистер Поттер. Я не удивлен, что вы не обратили на него внимания, стиль довольно неплохой, немудрено перепутать с профессиональными работами. Но эта вещь, несомненно, принадлежит тому, кого вы ищете.

— Это, к сожалению, всё равно нам мало что дает, мистер Комбс. Он мог просто хранить его как память.

— Мог, конечно, но я не раз замечал его рисующим, сидя за столиком на лужайке перед корпусами.

— Вот как? — медленно сказал Гарри, потому что в голове уже вихрем закрутились многочисленные мысли, как воспользоваться данной информацией. — Но почему же вы не сказали об этом вчера?!

— А разве у меня была возможность? Ваши сотрудники даже не пускали меня в номер. Только сегодня рано утром я смог подняться туда и решил, что вы вряд ли проявили бы подозрение относительно этого рисунка.

— И большое вам за это спасибо! Вы не представляете, как помогли нам.

— И, кстати, мистер Поттер, вы не могли бы мне сказать, когда можно будет убрать всю ту ужасную пыль на полу посередине комнаты?

— Пыль? Ах, да! — он задумался. Пожалуй, прежде чем давать указания на этот счет, лучше посоветоваться с Гермионой.

— Вот что, лучше пока ничего там не трогайте, и не пускайте в номер прислугу. Эта пыль может быть опасна, если ее вдохнуть. В течении недели мы сообщим вам, как следует поступить. Еще раз спасибо за помощь следствию!

Мистер Комбс церемонно поклонился и вышел, а Гарри схватил рисунок и бросился вызывать наблюдателей с запада. Предстояло поскорее уточнить, что именно за маяк был на нем изображен, и где он расположен.

Это оказалось не такой уж простой задачей. Побережье Бристольского залива и Корнуолл на крайнем западе, похожий на стопу скелета, изобиловали маяками самых разных форм и размеров. Гарри скопировал рисунок и раздал его буквально всем сотрудникам, которых мог встретить, даже Долишу досталась одна копия.

Несколько часов прошли в рассуждениях и сравнениях, все маяки, казавшиеся кому-то похожими на изображенный Долоховым, проверялись отрядами наблюдателей, отбывавших на место и специально старавшихся выбрать подходящую точку обзора. Всё было без толку. Не совпадала или форма маяка, или расположение служебных построек, или сам окружающий пейзаж. В конце концов, Гарри уже решил, отчаявшись, что Долохов мог изобразить и произвольные подробности, придумав что-то от себя, и тогда все их поиски оказались бы полностью бесполезны. Но, всё-таки, ему повезло.

Совершенно случайно в Аврорат зашел сотрудник из Отдела регулирования магических популяций. Просто поболтать со своим знакомым. Увидев копию рисунка, он назвал местоположение маяка без раздумий. Остров Ланди, выход из Бристольского залива в Кельтское море, между Англией и Уэльсом. Магглы использовали его как природный заповедник. Но недалеко от этого острова, в полумиле на запад, существовало единственное в Великобритании обиталище гиппокампов, за которым Отдел регулирования тщательно следил, что было не так-то просто, учитывая оживленное судоходство этих мест. На Ланди было два маяка, даже три, если учитывать неработающий музейный памятник, но изображенный на рисунке маяк был расположен на самой северной оконечности острова на узком, пологом выступе в море. Гарри понял, что это его шанс.

Да, разумеется, он понятия не имел, когда именно был сделан рисунок. Вполне возможно, это было давным-давно, и не имело к теперешнему убежищу Долохова никакого отношения. Но само по себе подобное уединенное место свидетельствовало, что человек, его выбравший, должен быть основательно загнан в угол, коли уж туда направился, а положение Долохова сейчас было именно таким. И гораздо более весомым обстоятельством была найденная в номере штормовка. Гарри почти не сомневался, что Долохов там — на Ланди, и единственный вопрос, который его мучил — сообщать ли об этом Гермионе? Впрочем, вспомнив свое вчерашнее обещание, он понял, что выхода у него всё равно нет, если он не хочет рассориться с подругой в пух и прах. И, пожалуй, он чувствовал себя намного спокойней, когда она находилась с ним рядом, а не где-то, неизвестно где, разыскивая тайные знания, от которых сходят с ума. Поэтому, поколебавшись минуту-другую, он отправил магическую записку в Отдел Тайн.

Гермиона явилась буквально через пять минут со своей неизменной сумочкой, демонстрирующей, что она готова отправиться куда угодно. Вид у нее был какой-то слегка озабоченный, но именно что слегка, поэтому он решил не задавать лишних вопросов, ему не терпелось броситься в погоню. Хотя один вопрос непременно нужно было выяснить. После того, как он изложил ей ситуацию и вероятное местонахождение Долохова, он спросил, можно ли каким-то образом наложить антиаппарационный барьер на весь остров Ланди. Он не хотел, чтобы всё сорвалось в последний момент из-за ерундового прокола.

— Ты в своем уме, Гарри? — Гермиона покрутила пальцем у виска. — Как можно прикрыть остров площадью в две квадратных мили?

— Так ты хорошо о нем знаешь?

— Разумеется, я знаю! Это, вообще-то, единственный морской природный заповедник в стране. Ну, ладно… — она улыбнулась, — не смотри на меня так, словно я — ходячая энциклопедия. Наши соседи туда частенько ездили отдыхать.

Ее лицо омрачилось, и он понял, что она вспомнила о своих родителях и тех спокойных временах, когда они вместе жили в одном доме и помнили друг о друге, и не было никакой войны.

— Тогда придется рисковать, — сказал он решительно, чтобы поскорее отвлечь ее от этих мыслей.

— Гарри, если нельзя наложить чары на весь остров, то можно же наложить чары на одного конкретного человека. Надо только успеть это сделать.

— А разве такое заклинание существует?

— Разумеется, существует. Неужели ты не помнишь, как Дамблдор наложил его на упивающихся после битвы в Отделе Тайн?

— Тогда почему авроры его не изучают? Порой, это было бы просто незаменимо в нашей работе.

— Ты же не думаешь, что оно такое простое, чтобы его могли освоить многие? Надо превратить колдующего в его обратный аспект.

— Чего, чего?

— Ты — неуч! — заключила она, тыкая ему пальчиком в грудь и смешно поджимая губы. — Твое счастье, что у тебя есть такая подруга как я, которая всегда наколдует то, что надо. Так мы идем уже?

— Идем. Доберемся через каминную сеть в Бидефорд, а там нас будет ждать маг из Отдела регулирования магических существ, который живет на острове, ему должны были послать сову прямо из порта. Он нас и переправит на место.

Они вынырнули в крошечном, узком заведении под названием «Камбуз Паньера» с выбеленными кирпичными стенами, до странности современной, дешевой, металлической мебелью и развешанными рядами картин на морскую тематику под самым потолком, который буквально нависал над головой. Оглядев зал, и поняв, что нужный человек еще не прибыл, иначе бы он точно узнал вышедшего из камина Гарри, они решили присесть и выпить по чашечке кофе, прихватив заодно парочку маленьких пирожных у высокой девушки за прилавком. Девушка смотрела на них, как на бесплатную возможность поглазеть на знаменитостей, неведомо каким образом залетевших в такую дыру, и только строгий взгляд Гермионы остановил ее от готовых посыпаться на них вопросов.

— Забыл тебе сказать, — сказал Гарри, когда они уселись за столик, и его губы сами собой расплылись в широкой улыбке, — Джинни приехала.

— Серьезно?! Так это же прекрасно, Гарри! — воскликнула она. — Наконец-то ты сможешь хоть немножко отвлекаться от работы…

«И наконец-то могу перестать возбуждаться, глядя на тебя».

— … тебе это точно не помешает, особенно учитывая последние обстоятельства.

— Интересно, ты сама когда собираешься следовать своему совету?

— Я - это я, — ответила она, задрав подбородок, — нечего сравнивать!

«Бедный Рон», — вздохнул он про себя.

— Кстати, Гарри, я тоже соскучилась по Джинни. Она моя подруга, между прочим. Так что намереваюсь ее навестить в ближайшие дни. Надеюсь, ты не против?

— Когда я был против твоих визитов? — развел он руками.

— Ну, в последнее время с твоей чрезмерной опекой, я просто уже буквально боюсь к тебе заглянуть лишний раз, ты сразу выпихиваешь меня домой.

— Большей несправедливости я в жизни не слышал, — покачал он головой с притворно-удрученным выражением на лице.

— Ты сам себя со стороны не видишь, смотришь на меня, как на маленького ребенка. Раньше ты такой не был.

Он снова развел руками и вдобавок пожал плечами для усиления эффекта.

— Извини, возможно, это результат всех этих потерь. Если еще и с тобой или с Роном что-то случится, вообще не знаю, как буду жить. Временами я думаю, что мне так даже спокойней, что хотя бы он сидит дома.

— Гарри, ну что ты такое говоришь! — воскликнула она возмущенно, потирая запястья с досадой.

— Прости, я не всерьез.

Он и сам себя проклинал, что упомянул Рона. Теперь это наверняка станет поводом для нее спросить относительно его трудоустройства, а у него так до сих пор и не было никаких ответов. Но, к его облегчению, Гермиона сменила тему.

— Как Джинни сдала экзамены?

— Два «выше ожидаемого» и даже одно «превосходно».

— По метлам, разумеется.

— Разумеется. Кстати, ты навела меня на мысль, что надо было мне захватить с собой метлу.

— Какая метла, Гарри?! Ты хотя бы на карту острова смотрел?

— Не-а, — он отрицательно помотал головой.

— Эх ты, аврор! Это просто узкий и гладкий кусок суши, длинной в три мили. Скажи спасибо, что с нами будет человек оттуда, он расскажет, где и что.

— И всё-таки ты — ходячая энциклопедия, Гермиона, и не спорь со мной.

— Вот еще, с тобой спорить! — фыркнула она и занялась пирожным.

Какое-то время они сидели молча, потом она спросила:

— На какой день назначены похороны?

— Точно еще не знаю, но, скорее всего, на завтра.

— Ты пойдешь?

— Разумеется, Гермиона! Что за вопрос, неужели ты думаешь, я не приду ее проводить? В Аврорате будет церемония, все, кто сможет, будет там, возможно, даже министр. Приходи тоже. Мы с тобой, фактически, последние друзья, с кем она пообщалась, прежде чем отправилась… прежде, чем я ее отправил…

— Гарри! Брось сейчас же снова себя обвинять! Соберись и приготовься. Долохов — не тот противник, перед которым стоит находиться в расстроенных чувствах.

— Знаю. И надеюсь, что завтра смогу всем на церемонии сказать, что поймал убийцу Лис.

— У тебя есть план?

— Да. Он же недаром выбрал этот остров. Я не знаю, сколько до него отсюда, но уверен, что не меньше двадцати миль. На таком расстоянии засечь его колдовство практически невозможно. Поэтому отправимся туда и просто немного подождем. Он сам выдаст свое местоположение. На таком маленьком острове найти его будет проще простого.

— Учти, в это время там полно маггловских туристов. Насколько рассказывали мои бывшие соседи, там есть несколько коттеджей и даже кемпинг в южной части.

— Вряд ли он станет жить неподалеку от магглов. Скорее всего, надо искать его в первую очередь на севере. Кстати, и рисунок северного маяка это подтверждает.

— Будем надеяться, что ты окажешься прав.

Они снова замолчали.

Время шло, и постепенно они допили кофе и успели переговорить еще о разных вещах, вспомнить им было что, а мага с острова всё не было и не было. Наконец, спустя полчаса ожидания, Гарри решил, что пора бы уже что-то предпринять. Он не знал причины такой долгой задержки, и она могла быть какой угодно, от банальной болезни до экзотического способа, с помощью которого Долохов мог перехватывать летящих на остров сов, но почему-то интуиция подсказывала ему, что посланца они так и не дождутся. Он подошел к девушке у стойки и спросил ее, каким еще образом, кроме аппарации можно добраться до Ланди.

— Ну, вы, конечно, можете сесть на паром «Ольденбург», — затараторила та, польщенная его вниманием, — но сегодня пятница, он отправляется из Илфракомба, а сюда прибудет только завтра.

— Получается, никак по-другому не добраться?

— Ну-у… есть еще вертолет. Вы же знаете, все эти маггловские летающие коробки? Но, боюсь, по одной вашей просьбе вас туда не повезут.

— В таком случае, у нас остается только старое проверенное средство, — произнес он, возвращаясь к Гермионе и смотря на нее с хитрой улыбкой.

— Даже не мечтай! — сразу же воскликнула она. — Над морем?! У нас и подходящей одежды нет.

— Ничего, я думаю, ты легко сможешь трансфигурировать эту.

— А если он заметит нас на подлете? — попробовала она последнее средство.

— Применишь дезиллюминационные чары. Ты хорошо натренировалась в этом деле, пока мы бегали по лесам, не так ли?

— Ты невыносим! Может, просто арендуем катер?

— Ага, и потратим на это еще полдня. А вернуться и взять метлу — дело пяти минут.

— Учти — я не полечу сама! Над морем — ни за что на свете!

— Ну, тоже мне проблема! Можешь положиться на меня.

— На тебя? А ты уверен, что не заблудишься по дороге?

— Я захвачу карту. И компас.

— О, тоже мне, Фрэнсис Дрейк!

— Гермиона, это двадцать миль, а не двести! И мимо трехмильного острова я как-нибудь не промахнусь.

— Хорошо, но если попробуешь лихачить, я страшно отомщу, так и знай!

— Там будет видно…

«Молния-2» — редкая и дорогая модель, которую он приобрел сразу после того, как освоился в Аврорате, по причине своей привычки к ее предшественнице, а вовсе не потому, что собирался пижонить перед коллегами — оказалась чересчур резкой и приемистой даже для него. Испробовав ее несколько раз, он понял, что потерял форму для подобных экстремальных упражнений. Поэтому, будь это обычное расследование, он выбрал бы любую служебную модель с обычными характеристиками. Но в этом расследовании не было ничего обычного, поэтому он решил использовать лучшее, что у него было. К тому же, где-то на самом донышке ощущений, скрытое привычной разумной рассудительностью, жило непреодолимое желание понаблюдать, как его подруга будет сжиматься от страха и повизгивать во время разгона и резких поворотов.

На его счастье, Гермиона была такой маленькой, что легко поместилась за его спиной вместе с ним на эргономическом изгибе, снабженном смягчающими чарами. И по тому, с какой силой она обхватила его руками за пояс, он понял, что она готова паниковать уже сейчас, когда метла еще висела в метре от земли. Она даже не попыталась вновь бросить ему сердитые предупреждения на ухо, о том, чтобы он «не вздумал» и всё в подобном духе, настолько ее заранее трясло.

Он стартовал практически из центра Бидефорда, прямо от кафе, в котором они сидели — дезиллюминационные чары Гермионы были безупречны — и постарался сразу взять повыше, чтобы осмотреть город целиком, но это было сложно — город оказался неожиданно велик, разделенный устьем реки Торридж, расширявшейся по мере того, как она постепенно превращалась в залив, по которому и ходил паром до острова. Сперва он летел вдоль реки на север, довольно медленно, смотря вниз на скопления невысоких домиков, традиционно ярких для приморского города, потом взял резко влево, в сторону океана, постепенно увеличивая скорость.

Они миновали большой парк, смотревшийся отсюда, с высоты, как огромный зеленый треугольник, вклинившийся в пеструю чешую серых крыш, потом широкую полоску берега, изрядно увеличенную отливом, и, наконец, под ними распахнулись темно-аквамариновые воды Бристольского залива.

Он сразу бросил метлу вниз, ближе к волнам, вызвав сдавленный возглас у своей попутчицы, которая только еще сильнее вжалась в его спину и телом и даже головой, очевидно, не желая никоим образом воспринимать творящееся вокруг нее. На воде, тут и там были разбросаны цветные пятна судов, яхт и катеров, но чем дальше он удалялся от суши, тем меньше их становилось, они расходились в разные стороны по своим курсам, и, вскоре, кроме однообразной водной глади, смотреть стало не на что. Он сверился с компасом, чуть-чуть подправил направление, и еще увеличил скорость. Над ровной водной поверхностью она почти не ощущалась, хотя он уже выжимал из метлы три четверти мощности. Единственным препятствием был ветер, который буквально хлестал его по лицу, чрезмерно наполняя легкие свежим океанским дыханием. Он опустился еще ниже, вдруг понимая, насколько обманчиво ощущение высоты над морем, когда непонятно, какое расстояние под тобой в действительности. Они разом оказались почти над самыми волнами, футах в двадцати от них, и к бьющему в лицо воздуху прибавились мелкие острые капельки брызг. Он сделал виляющее движение ручкой метлы вверх-вниз, заставив ее на какое-то время двигаться по пологой синусоиде, в нижних точках которой они едва не зачерпывали воду с верхушек волн своими ботинками. В благодарность за такой маневр он услышал позади себя возмущенный визг, и весь переполнился глумливой радостью. Мало было на свете вещей, которые могли бы заставить Гермиону терять ее рассудительность, и полет на метле был едва ли не основным таким способом. Однако поняв, что с этим лучше не перебарщивать, он взял выше, почувствовав, что снова не рассчитал резкость маневра, потому что метла понеслась вверх едва ли не вертикально, и на миг он испугался, что его подруга может не удержаться позади. Она удержалась, но восприняла неожиданный подъем, как новую его выходку, потому что завопила буквально на грани способностей своих легких: «Я убью тебя, Гарри Поттер!», хотя при таком скорости ее возглас размазался в окружающем свисте ветра.

Как только он забрался выше, так почти сразу же увидел остров, видневшийся зеленовато-серой, пологой полоской слегка севернее того направления, которое он выбрал. Через пять минут весь Ланди уже растянулся перед ними, как гигантский кит, выставивший свою спину над поверхностью океана. В заливе Ландинг, там, куда обычно причаливал паром, белело несколько прогулочных яхт и катеров, над заливом на скале возвышался белый маяк, но это был не тот, что им нужен — южный, а до северного надо было еще добраться. Сначала Гарри так и хотел сделать — облететь остров целиком на небольшой высоте, но потом отказался от этой затеи, во избежание ненужного риска. Неизвестно, какие предохраняющие чары мог выставить Долохов, и на какую высоту они распространялись. Поэтому сперва он решил наведаться в резиденцию местного отделения по регулированию магических существ, которое наблюдало за гиппокампами, разузнать, почему ее работник не явился на встречу. Однако слово «резиденция» на деле оказалось слишком уж громко звучащим для того скромного домика, в котором она находилась.

Ему сказали искать замок Мариско, и он честно постарался это сделать, что было совсем не сложно, учитывая, что развалины этого замка, построенного еще Генрихом III в 13-м веке, возвышались над заливом Ландинг недалеко от южного маяка, окруженные невысокой оградой из булыжника, такого же неровного и разнокалиберного, как и тот, из которого был сложен сам замок. Внутри этой ограды, рядом с замком и стоял небольшой домик, выглядевший явно как пристройка к нему, хотя на этом месте магглы видели только лишь развалины старинного строения, от которого якобы осталось одно только основание.

Он опустился прямо рядом с ним, не обращая внимания на группку туристов, осматривающих замок с другой стороны. Ему бы пришлось едва ли не силой отрывать от себя руки Гермионы, которые она, видимо, не собиралась теперь разжимать уже никогда, поэтому он завел свою руку назад, за ее спину и ущипнул ее за бок, сквозь плотную ткань ветровки. Она ойкнула и отпустила его, сердито хлопнув по руке ладошкой.

Потом она слезла с метлы, с независимым видом поправила одежду, хотя губы, руки и ноги ее при этом изрядно подрагивали, и деловито направилась в сторону домика.

— Хотя бы достань палочку, — бросил он ей вслед, улыбаясь от умиления.

Внутри скромно обставленного домика за небольшим столом, заваленным пергаментами, сидел человек в засаленной мантии и поглощал консервы прямо из банки, уставившись в одну точку. Когда они вошли, он перевел на них ничего не выражающий взгляд и снова принялся за еду.

— Обливиэйт, — тут же заключила Гермиона.

— Похоже, Долохова не устраивало, что на острове живет еще один волшебник, — почесал подбородок Гарри, — он решил остаться единственным.

— Ты можешь ему помочь? — Гарри бросал обеспокоенные взгляды на сотрудника отдела по контролю за магическими популяциями. Зрелище было не из приятных. Покончив с едой, тот стал ковыряться пальцами у себя в волосах. А, так как ел он, не используя ложку или вилку, то его волосы сразу приобрели живой жирный блеск, а вместо перхоти в них запестрели белые крупинки риса.

— В полевых условиях не буду даже пытаться, — ответила Гермиона, — пускай им занимаются специалисты из Мунго.

— Но шансы всё вспомнить у него есть?

— Понятия не имею. Я же не знаю, насколько грубо было наложено заклинание.

— Ну, судя по тому, что он не помнит даже как пользоваться столовыми приборами — дело плохо.

— Совсем не обязательно, — прервала Гермиона напряженным тоном. Гарри понял, что этот разговор навевает ей крайне неприятные мысли о судьбе ее родителей, поэтому поспешил завершить его.

— Ладно, зато теперь мы хотя бы знаем, что Долохов здесь, на острове.

— Возможно, — заметила она, беря стул и присаживаясь в самом дальнем уголке комнаты, подальше от потерявшего память мага, — ну, и как мы действуем дальше?

— Сперва я планировал смешаться с местными туристами и, под видом изучения достопримечательностей, потихоньку всё осмотреть, но для этого мне нужен был тот, кто досконально знает весь остров. А раз мы этого человека лишились, то… даже не знаю.

— Может, сходим в местную деревушку? Там, вроде бы, даже есть бар. Можно поспрашивать у народа.

— Ты собираешься показывать им колдографию? А иначе как ты опишешь приметы? Долохов — не тот человек, которого каждый запоминает с первого взгляда.

— Послушай — это крохотный островок, местные наверняка знают любого, кто регулярно его посещает. А тот, кого мы ищем, наверняка был здесь не раз и не два.

— Возможно и так, но возможно, что мы сами со своими расспросами вызовем гораздо больше подозрений.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Предлагаю немного подождать. Тут всего ничего мест, где можно поселиться, и все они не отличаются особым комфортом. Он должен использовать палочку.

— Гарри, уже пять вечера, а если он до темноты ее не использует, что тогда? Носиться по пересеченной местности, которую мы не знаем, в отличие от нашего беглеца? Это лучший способ его упустить.

— Не будь такой пессимисткой! Я уверен, что он проявится гораздо раньше.

Она вздохнула.

— Ну, хорошо, допустим. А что дальше?

— Дальше у меня есть план.

План был не ахти какой, но для двоих вполне годился. Можно было, конечно, сейчас связаться с Авроратом и пригнать сюда целый отряд, но Гарри с самого начала решил отказаться от подобной затеи. Большой группе невозможно было бы действовать незамеченной, а нужно было, во что бы то ни стало, застать Долохова врасплох, чтобы не дать ему аппарировать. Так что он решился положиться на собственные силы и на способности Гермионы. В конце концов, это и вправду было их дело, и с момента гибели Спиннет оно стало их личным делом. И это если еще не вспоминать Люпина…

Так что он сейчас просто шел по узкой туристической тропе на север, радуясь тому, что лучи июньского солнца, уже начинающие понемногу розоветь, не слишком припекают его мантию. Сильные порывы морского ветра буквально гуляли поверх гладкой как стол, каменистой поверхности острова, сводя на нет любой зной. Невысокая растительность кое-где кучковалась только по склонам, ближе к воде, а, в основном, остров весь был желтоватого оттенка в цвет глинистой почвы, порыжевшей, выцветшей травы и разбросанными тут и там бесформенными обломками желто-серого гранита. Миновав крошечный поселок в несколько домов, посреди которого красовалась большая вывеска единственного бара, потом высокую башню старого, неработающего маяка, который ныне превратился в подобие музея, Гарри потихоньку удалялся из обжитых мест, направляясь в северную, наиболее негостеприимную часть острова. Можно было, конечно, проделать большую часть пути на метле, но он решил пройти эти две мили пешком. В конце концов, расстояние было небольшое, четкого места назначения у него не было, а ощущения лично для него были необычными. Это было довольно странно — видеть вокруг себя сплошное море, появлялось чувство, что остров, как огромный корабль плывет куда-то среди этих вод, куда-то вдаль от обитаемой земли. Впрочем, это было как раз то самое, что мог искать Долохов в этом месте. Помимо, конечно, надежного укрытия. Гарри недаром наизусть знал досье этого человека. Бывший упивающийся недолюбливал большие компании, зато обожал задания, где надо было действовать в одиночку и, желательно, вдалеке от городов. Долохов и сам любил заниматься выслеживанием своих жертв где-нибудь в глуши. Но, самое главное, ему, похоже, не был чужд некий своеобразный «стиль», потому что, по информации Аврората, он, в свое время, присоединился к Тому Риддлу не по причине поражения Гриндевальда в войне, а потому что «не одобрял его методов». Что бы это могло значить, оставалось только догадываться, но человек он был явно незаурядный, со своими подходами к тому и к этому. Вот и его художественное увлечение совсем не вписывалось в портрет примитивного бандита. Поэтому Гарри надеялся, что он стал довольно хорошо понимать этого человека, так что даже если Долохов не выдаст себя, использовав магию, он всё равно его найдет просто по ощущению от того, где тому могло бы придти в голову поселиться, а таких мест на этом небольшом клочке суши было не так уж много.

Продолжая двигаться на север, он миновал уже две невысоких древних стены, сложенных из всё того же кое-как обколотого гранита. Стены рассекали весь остров поперек с востока на запад, и непонятно было, для чего они вообще были когда-то возведены, перелезть через них мог даже ребенок. Существовала еще и третья, самая северная, но от нее сейчас остался практически только небольшой вал.

Гарри вдруг понял, что уже довольно давно не ходил пешком так долго. Пьянящий своей свежестью морской воздух буквально вливался в легкие огромными порциями, ноги еще не подавали ни малейшего признака усталости, пружинистыми шагами отталкиваясь от плотно утоптанной тропинки, ветер налетал на него резкими порывами, бодря и освежая, трепля мантию, отчего она вздувалась на нем маленькими парусами и трепетала, как живая. Тут и вправду чувствовалось себя как-то по особенному, как будто на корабле в открытом океане. Если бы не повод, который привел его сюда, Гарри воспринимал бы визит на Ланди как отдых, а не как работу.

Крайняя северная оконечность острова изгибалась узким клином на северо-запад, значительно понижаясь к морю, и именно там и располагался небольшой маяк, который был изображен на рисунке. Гарри сейчас стоял на возвышении, не спускаясь вниз по тропе, оглядывая каменистый клин под ним с ярко-белым, особенно на фоне темного моря, маяком. Возможно, именно с этой точки Долохов и срисовывал свой небольшой пейзаж. Вокруг не было видно ни души. На севере острова никто не жил, исключая двух сменных работников маяка, но они постоянно находились внутри. Не было здесь и туристов, тут абсолютно не на что было смотреть, кроме пустынных скал, а берег был совершенно неудобен для ныряния с аквалангом.

Солнце постепенно опускалось к горизонту, на небе собирались тяжелые темные облака, и вполне возможно, к вечеру мог начаться дождь. Но небо прямо над ним было еще совершенно чистым и ярким. Гарри прикрыл глаза ладонью, как козырьком и окинул взглядом горизонт, словно пытаясь разглядеть там берег Уэльса, что, конечно, было невозможно с такого расстояния. Обстановка была такой, что хотелось просто стоять на одном месте и наблюдать, не думая ни о чем, просто слушая неумолкающий шум моря и вдыхая освежающий запах соленой воды. Он достал палочку и машинально принялся крутить ее между пальцев.

— Суровая красота, — сказал чей-то голос рядом.

— Так и есть, — согласился Гарри. Он посмотрел влево на худого, седеющего, невзрачного человека небольшого роста, завернутого в серый плащ, стоящего чуть сзади и добавил: — Любишь тут бывать?

— Да, при каждом удобном случае. А ты, я так понимаю, тут в первый раз?

— Именно так. Но куда только не занесет при такой работе.

— Понимаю. А теперь отдай палочку, и пойдем. Есть разговор.

— Ага, щас, дожидайся!

Он продолжал всё так же, не переставая, вращать свой остролист, раздумывая, какой же момент выбрать как подходящий, чтобы его остановить.

— Не, не получится, — покачал головой Долохов, и Гарри почувствовал как ему в спину упирается что-то тонкое и острое. Он дернулся резко влево, с разворотом, на ходу перехватывая палочку в правильную позицию, но тут же земля ушла у него из-под ног, и он понял, что висит вниз головой, в метре над тропинкой. Ну, конечно, Долохов был мастером невербальных заклятий, а что могло лучше подходить для существующего момента, чем невербальный левикорпус?

Долохов наклонился и не без усилия, но вырвал палочку у не успевшего еще придти в себя после переворота Гарри и тут же спрятал ее в карман своего плаща.

— Из такого положения пейзаж видится уже не таким привлекательным, не так ли?

Через мгновение земля устремилась навстречу, он только успел подставить руки, как рухнул вниз.

— Поднимайся и пойдем со мной, — сказал Долохов, оглядываясь по сторонам, — вовсе незачем, чтобы нас заметил кто-то из местных. Думаю, это и не в твоих интересах тоже.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Бывшему соратнику Волдеморта даже не надо было держать его под прицелом, его невербальная магия позволяла ему реагировать почти моментально. Они вернулись немного назад, а потом прошли чуть на северо-восток к небольшому холму, поросшему зеленой травой, возвышающемуся прямо над морем. На противоположной стороне холма Гарри увидел скромную голубую палатку, которую периодически трепали порывы налетающего ветра.

— Палатка?! — поразился Гарри. — Ты живешь в палатке?!

— И что тебя так удивляет? Тут половина туристов живет в палатках.

На самом деле, его поразил не сам факт, ему вдруг явственно вспомнились все их мытарства походной жизни, когда он с друзьями мыкался по стране, скрываясь от преследования. В этом была своя определенная ирония.

— Залезай внутрь, — сказал Долохов, кутаясь в плащ.

— Ну да, черта с два!

Долохов пожал плечами.

— Там уютно и ветер не мешает.

— Ничего, я потерплю.

— Как знаешь. Нам здесь в любом случае какое-то время придется проторчать.

— С чего еще?

— Пока тебя хватятся.

Он посмотрел на Гарри с прищуром и закивал головой.

— Да, да, я знал, что ты один за мной сюда примчишься.

— Так прям и знал!

— Конечно. Это же, как там у вас называется, «дело чести». Поэтому надо было просто подождать, пока ты появишься.

— Зачем?

— А как же? Ты для меня как пропуск из страны. Сейчас тебя хватятся, я им тебя предъявлю, проводят до границы, отвалим, а там — уматывай, куда хочешь.

— Интересный план. А если бы я тебя не нашел?

— Нашел бы. Я что, зря что ли оставлял тебе на тумбочке подсказку?

«Этот человек меньше всего на свете похож на психа!» — мелькнула мысль. Что-то тут явно не сходилось.

— Я тебе предлагаю другой вариант. Сдаешься сейчас по-хорошему, рассказываешь во всех подробностях про ритуал, тогда, возможно, в суде будет возможность заменить смертную казнь на пожизненное.

— Хе-хе, да ты шутник, Поттер! С таким заложником на руках, и сдаваться? Нашему Аврорату общество не простит, если тот ненароком потеряет национального героя. Ты сам виноват. Нечего было выставляться на передний край, лезть сюда одному. Послал бы кого-нибудь другого, глядишь, твоя карта сыграла бы.

— Ну да, чтобы ты еще кого-нибудь прикончил?

— У меня правило, Поттер — убивать только по приказу. После смерти Тома приказывать стало некому, так что чужого на меня не вешай.

— Скажи еще, не ты убил девушку-аврора, которая ворвалась к тебе в номер под Холфордом?

— Не притворяйся, Поттер. «Девушка-аврор»! — передразнил Долохов. — Я знаю, что она твоя напарница. Иначе зачем, по-твоему, я ждал именно тебя.

— Значит, ты сделал это нарочно?!

Долохов криво усмехнулся.

— Я гляжу, Поттер, аврор из тебя так себе. Анализировать совсем не умеешь. Ну да ладно, мне от этого только выгода.

— Ну, на счет аналитики не знаю, спорить не буду, а вот по поводу того, какой я аврор, ты, пожалуй, ошибся.

— Да что ты?

— Да, — Гарри улыбнулся, скосив глаза на Гермиону, появившуюся прямо у Долохова за спиной, — я и вправду явился на этот остров по твоей наводке. Но не один!..

Он уже не раз и не два до этого успевал поразиться, насколько хорошо его подруге удавались цепочки заклинаний. Это было не такое простое дело даже для очень зрелых волшебников, но у нее они выходили легко и непринужденно, так, словно она всю жизнь только их и тренировала. Вот и сейчас она выдала каскад из трех заклинаний, который никакого шанса не оставлял бы незадачливому противнику, будь у него даже возможность увидеть нападение. Первое пробило возможную защиту цели, второе лишило возможности аппарировать, третье — обездвижило. Он только молча поднял большой палец и получил в ответ довольную улыбку. По спине отчего-то пробежал противный холодок, когда ему вдруг пришла в голову мысль, что если дуэли с кем он бы и боялся по-настоящему, так это с таким вот мастером, как Гермиона. Мысль была совершенно абсурдной, она бы, наверное, предпочла умереть, чем драться с ним, но, по сути, абсолютно верной. Незаметно для всех она и вправду превратилась в настоящего мастера, виртуозного, хладнокровного и с отменной реакцией. Продолжив эту внутреннюю игру с самим собой, он представил, как бы могла развиваться их дуэль, и неизменно он оказывался повержен. Перебрав за пару секунд несколько вариантов, и не найдя подходящего, он усмехнулся и решил, пожалуй, подумать об этом на досуге как-нибудь еще, чисто в качестве забавного эксперимента.

Гермиона подобрала отлетевшую в сторону палочку Долохова, а Гарри залез ему в карман и достал собственную.

— Как видишь, план был прост, но он сработал, — буркнул он, снова начав вращать палочку между пальцев.

— Что теперь? Вызовешь своих людей?

— Конечно. Через десять минут он уже будет в Аврорате, и можно будет с ним серьезно побеседовать.

— Ты хочешь устроить допрос прямо сейчас?

— Разумеется. Тянуть тут нечего. Выясним, как было дело, если это он, по крайней мере, будет что сказать завтра на церемонии прощания с Лис.

— Ты не уверен, что это он?

— Теперь уже нет.

— Посмотрим. И… Гарри, прекрати, пожалуйста, это делать!

— Что? — поднял он голову с удивлением.

— Крутить… вот так… — она продемонстрировала пальцами, — меня это… БЕСИТ!

— Серьезно?! — он пожал плечами. — Хорошо, прости.

— Значит, покидаем остров?

Гарри окинул взглядом каменистый пейзаж, легкое волнение на море, наползающие облака.

— Да. А то, я чувствую, что уже собирается дождь.

Когда Гарри вышел из камина, то первое, что он увидел — голые ноги Джинни. Она валялась на диване в гостиной, перелистывая журнал, а ее ноги были закинуты на спинку, халат съехал вниз и обнажил почти целиком всю их восхитительную длину, так, что он замер и уставился на них, не отрывая взгляда, а она, увидев это, принялась внимательно смотреть на него, в его лицо, тщательно ловя каждую его реакцию.

Она обожала это. Обожала наблюдать, как он поглощает глазами ее тело. Обожала видеть его развивающееся возбуждение, и сама возбуждалась от этого. Никогда не упускала случая выставить себя на его обозрение. Кульминацией этого могло стать, когда она опускалась на колени, прижимаясь грудью к постели, и начинала медленно задирать задницу вверх, выгибая спину, выше, выше, еще выше, демонстрируя почти нереальную гибкость, разворачивалась перед ним во всей своей красе, давая возможность лицезреть свой настоящий портрет, который каждая женщина с удовольствием готова предъявить любимому мужчине, но Джинни при этом еще и поворачивала голову и смотрела, смотрела на него, с закушенной губой наблюдала, как меняется, деревенеет его лицо, как учащается его дыхание, смотрела, как быстро растет в нем градус возбуждения. Не тот даже, что в трусах, но тот, что в груди и внутри черепной коробки, когда глаза получают зрелище, от которого готовы вырваться из орбит и лететь туда, к его источнику, а внутри, кажется, столько воздуха, что он готов разорвать к чертовой матери грудную клетку. Когда хочется бежать, но стоишь, потому что не в силах преодолеть магию собственного взгляда. Но притяжение всегда оказывается сильнее, и он подходил к ней, опуская ладони на ее ягодицы, охватывая их пальцами, слегка сжимая и разводя в стороны, а губы уже готовы были погрузиться в ее трепещущую плоть, пока глаза ловили последние, самомалейшие подробности, следя, как маленькая мутная капелька сползает по внутренней поверхности ее бедра.

Он моргнул. Похоже, нынешняя ночь снова обещала быть жаркой.

Джинни поднялась с дивана и подошла к нему, положила свою ладонь ему на грудь, поцеловала в губы медленно, со вкусом.

— Ты какая-то…

— Какая?

— Не знаю… заторможенная.

— Ты меня тормозишь, — сказала она с улыбкой.

— В каком смысле?

— Сегодня весь день бегала по Лондону, не успела в половину мест из тех, куда хотела успеть. Как подумаю о том, что вечером увижу тебя, так впадаю в ступор и стою как дурочка, смотрю в одну точку.

— Вот как? — он приподнял бровь.

— Да. До сих пор не могу поверить, что вернулась, наконец, насовсем, что больше не придется разлучаться надолго.

— И куда ты бегала?

— По квиддичным клубам, искала работу.

— На второй день после возвращения? Может быть, отдохнешь немного, расслабишься?

— Ага, и потеряешь форму. Ты лучше меня знаешь, Гарри, как быстро без тренировки теряются навыки ловца.

— И на что это ты намекаешь? — спросил он с шутливым вызовом. — Что я сейчас не уделаю тебя на квиддичном поле?

Она захихикала.

— Гарри, ну, честное слово, не смеши меня!

— Хочешь сказать, твой муж уже не в состоянии удержать в руках метлу? — нахмурил он брови с жуткой улыбкой и обхватил руками ее гибкую фигуру, приподнимая над полом.

— Думаю, вполне могу доверить тебе сегодня покататься на моей метле, — ответила она, продолжая хихикать, и озорство буквально светилось в ее карих глазах.

«Как же с тобой может быть легко, Джинни, — подумал он, — когда ты этого захочешь».

Он отпустил ее, и она уставилась на свою ладонь, которая до этого была прижата к его мантии.

— Ты весь пыльный, Гарри, — заметила она, растирая пыль между пальчиками, — куда-то мотался из Лондона?

— Да. Был на западе, в Девоне. Между прочим, о метлах. Пришлось полетать, и немало. И пешком находился достаточно. Так что твой Гарри еще вполне в форме, не беспокойся.

— Кто тебе сказал, что я беспокоюсь? Я же видела твое тело, ни грамма жира, даже наоборот, — она принялась щипать его за грудь и бока, вызывая жуткую щекотку, — слишком худой.

— Ах, слишком худой?!

Он не стал отбиваться, а просто поднырнул под нее, взвалил на плечо, несмотря на ее громкий визг, и пошел к лестнице, чтобы спуститься на кухню. Хотелось есть после такого дня.

Хотя он и ожидал бурной ночи, но усталость взяла свое. Его сморило после первого же оргазма, когда он, откинувшись на подушку, прикрыл веки, желая просто немного полежать и отдышаться. Спустя секунду он уже провалился в сон, как в черный колодец. Проснулся он так же резко, посреди ночи, в той же позе, что и заснул. Джинни сопела рядом, спя на животе, повернув к нему лицо и раскинув по их огромному матрасу руки и ноги, как морская звезда. Он перевернулся на бок, почувствовав, как на него снова наваливается сон, недоумевая, почему вообще проснулся. Закрыв глаза, он медленно сквозь дрему начал понимать, что чувствует себя как-то нехорошо. Внезапно он понял, что его ощущения похожи не на обычный сон, а на ту противную дурноту, которая была у него, когда он нанюхался той дряни, что оставалась на месте злополучных ритуалов. Но в этот раз он чувствовал себя таким слабым, таким неспособным хоть что-то предпринять, просто позвать на помощь, что даже его испуг был каким-то приглушенным, словно кто-то кричал из-под толщи воды. Он видел, как медленно утекает куда-то в темноту последний отголосок его сознания, прежде чем он окончательно погрузится в небытие, и неизвестно что тогда с ним может произойти, и где он после этого очнется, но вдруг что-то попало ему по лицу, и он машинально подскочил на постели, весь в поту и уставившись во мрак знакомой комнаты бешенными глазами. Сердце молотилось как пикси в тесной клетке. Рядом Джинни проворчала что-то во сне. Он взглянул на нее и понял, что, перевернувшись, она случайно попала по нему рукой, вытащив его из объятий этого странного… сна? Грёзы? Галлюцинации? Он рухнул обратно на подушку, лихорадочно размышляя, не сохранилось ли где-нибудь глубоко внутри него этой заразы, которая проникла вместе со вдохом тогда, в заросшем овраге. Или это было простое наваждение, страх, оставшийся с того неприятного случая, вынырнувший на поверхность в секунды, когда он был особенно расслаблен.

Не придя ни к какому выводу, он вновь попытался заснуть, но сделать это ему удалось на этот раз нескоро, потому что ему постоянно чудилось, что вместо дремы он вновь погружается в то — ужасное состояние, и всякий раз страх прогонял сон. В конце концов, молодой организм взял свое, и Гарри вырубился до самого утра, пока Джинни буквально не растолкала его с беззлобными издевками на тему его способности проспать не только чужие, но даже собственные похороны.

Гарри был прав относительно того, что министр не оставит вниманием прощание со Спиннет. Кингсли не просто решил посетить церемонию, он специально отвел под это отдельный зал на первом этаже, чтобы придти проститься могли не только работники Аврората, но и все, кто знал покойную или просто хотел выказать свое уважение аврору, погибшему при исполнении своих служебных обязанностей.

Зал был задрапирован темно-фиолетовым в знак траура и, хотя гроб с телом решили не выставлять на всеобщее обозрение, ограничившись большим портретом в черной рамке, обстановка была не просто печальной, но почти подавляющей. Гарри вспомнил, как прощались с его друзьями, погибшими в битве с Волдемортом и его войском, и понял, что церемонии на свежем воздухе всё-таки гораздо предпочтительней. Он считал, что печаль, раз уж она должна присутствовать, должна быть светлой. Как и память. А в этом зале создавалось ощущение, что всякий вошедший должен думать о смерти и похоронах, а не вспоминать погибшего и то, каким он был при жизни. Впрочем, традиция оформления, как и сама церемония, существовала очень давно, и не ему было это менять.

Гарри не был до этого знаком с родителями Алисии, и сейчас ему предстояла эта тягостная обязанность — взглянуть им в глаза, чтобы, возможно, прочитать в них немой упрек тому, кто постоянно был рядом, кто обязан был прикрывать в минуту опасности, но так и не уберег единственного ребенка. Как обнаружилось в действительности, Алисия была вовсе не единственным ребенком. У нее был младший брат, мальчик, лет десяти, и Гарри вдруг понял, что ни черта, оказывается, не знал о своей напарнице. Мальчик стоял рядом со своими родителями, сидевшими у дальней стены на стульях, ряд которых был спешно поставлен там для родственников и друзей погибшей прямо перед самой церемонией. Гарри решил не тянуть, а сразу, как только вошел в зал, направился к ним, оставив жену беседовать с двумя сослуживицами ее отца, которых она тут же обнаружила, войдя в зал.

Несмотря на все его опасения, родители Лис и не думали в чем-то его обвинять. Как бы дико ему это ни казалось, но они высказывали свою благодарность за его поддержку. Как выяснилось, бывшая напарница наговорила о нем дома столько всего хорошего, что Гарри сделалось невыносимо стыдно в этот момент, когда они благодарили его, как будто он сейчас крал внимание у их дочери. Он молча кивал, слушая их, кусая нижнюю губу, а потом поспешил отойти и присесть поодаль, чтобы дать возможность принести соболезнования другим.

Народу действительно пришло много. Во-первых, тут постепенно собрался почти весь состав Отдела магического правопорядка, к которому относился Аврорат, кроме, разумеется, тех сотрудников, что находились в данный момент на дежурстве или на задании, а, во-вторых, однокурсники Спиннет, те, конечно, которые выжили, прибыли практически в полном составе, а кроме них, еще и кое-кто с других курсов. Гарри заметил Вуда, Кэти Белл, Джорджа Уизли с женой, который, наверняка, закрыл на сегодня свой магазин, но решил не подходить к ним, потому что общаться не хотелось ни с кем. Гермиона с мужем появились почти перед самым началом церемонии, когда он уже стоял рядом с Джинни у самой трибуны, зная, что ему тоже придется сказать несколько слов. Он решил переговорить с ними позднее, заодно взглянуть поближе на Рона, которого давно не видел, чтобы хоть приблизительно оценить, в какой он форме. Несмотря на все события, просьба Гермионы всё еще оставалась в силе, и как-то ему надо было решать этот вопрос.

Первым на трибуну поднялся сам министр магии собственной персоной, в нескольких словах оценил вклад погибшей в общую победу, а в конце разразился пространной речью о том, что магическое сообщество недооценивает повседневное мужество авроров, каждый день подвергающих опасности собственную жизнь ради общей безопасности. Следом за ним выступил начальник Аврората Джон Долиш, и его речь была такой же сухой и прямолинейной, как он сам. Когда он заверил всех, что виновник в смерти мисс Спиннет накануне пойман и изобличен, Гарри скривился. Конечно, Долиш имел полное право не верить в древние ритуалы и тайные книги. Но Долохову даже не было предъявлено официальное обвинение в гибели аврора, потому что прямых улик против него не было вовсе. Так что непонятно, кого Долиш успокаивал — себя или окружающих. Впрочем, смотря на непроницаемое лицо Кингсли, который и бровью не повел, когда слушал речь начальника Аврората, Гарри подумал, а не была ли эта речь заранее согласована с министром? Вполне возможно, заявление было сделано лишь, чтобы успокоить общественность. Пресса в зале была, Гарри заметил парочку корреспондентов «Пророка», правда, они, к счастью, не пытались вылезти на первый план, а скромно сидели в углу и наблюдали, периодически делая записи.

Следом за Долишем должен был выступить именно он, и даже ожидание встречи с родителями Лис не тяготила его больше, чем ожидание этого выступления. В таких случаях меньше всего на свете хочется произносить речи.

Он встал к трибуне, оглядел быстрым взглядом драпировки и решил вообще не смотреть вниз, на стоящих там магов, одетых сплошь в черное. Ему в какой-то момент почудилась жуткая и абсурдная картина, что перед ним толпа упивающихся смертью, а не его коллеги и друзья. Боясь сорваться, он решил на них не смотреть.

После стройных слов выступавших перед ним, его собственная речь показалась ему скомканной и даже с оттенком некоторой растерянности. Безусловно, установи он вчера, что поймал убийцу Алисии, он был бы куда увереннее. Во всяком случае, он так считал. Всё же, он решил, что смог внести в церемонию хоть каплю человечности, когда вместо дежурных фраз обратился к собственным чувствам и рассказал о том, как ему недостает погибшей.

Сразу после выступления, он, даже не посмотрев, кто будет говорить вслед за ним, взял под руку Джинни и направился в сторону Рона и Гермионы, осторожно раздвигая людей, стоящих у трибуны. Оказаться рядом с друзьями сейчас было для него, как глоток свежего воздуха после удушающей атмосферы церемонии. Они отошли в угол зала, подальше от любопытных глаз, и Гарри оказался около них в тот момент, когда Гермиона сосредоточенно поправляла свои неизменные часы на левом запястье, закрепленные на скромном кожаном ремешке, не замечая его с Джинни. Когда он окликнул ее, она вздрогнула от неожиданности.

Рон, вопреки любым опасениям, выглядел точно так же, как и обычно. Так же, как он и выглядел, когда они виделись в последний раз. Тот же прямой взгляд, та же открытая улыбка, то же крепкое рукопожатие сильной ладони. Наоборот, в строгой черной мантии, с шелковым, аккуратно повязанным шейным платком фиолетового цвета, он смотрелся даже лучше, чем обычно. Гарри поневоле сам улыбнулся, когда они поприветствовали друг друга. Гермиона выглядела обычно. Она посмотрела исподлобья на них обоих, прежде чем Джинни утащила ее для обмена взаимными новостями куда-то в противоположный угол зала. Он тут же вспомнил слова подруги о том, что не стоит давать Рону поводов почувствовать в себе уверенность в собственной нужности, иначе с поиском работы возникнут дополнительные проблемы.

Они поговорили о Спиннет. Всё, что касалось квиддича, Рон помнил прекрасно, и немедленно выдал несколько ярких воспоминаний на тему ее игры в гриффиндорской сборной, которые и сам Гарри почти совсем позабыл. Он, в свою очередь, рассказал о том, какая Лис была заводила уже в Аврорате, но эта тема немедленно вызвала тоску во взгляде его друга. Понятно было, что мало о чем он так же жалел, как о своем увольнении полугодовой давности. После этого разговор как-то расклеился, и Гарри так и не мог придумать подходов к теме работы, а спросить напрямую не решался, боясь, что получит потом нагоняй от Гермионы. Была еще, конечно, тема происшествия на складе в магазине, но сейчас было не время и не место, чтобы выяснять отношения, а то, что это обязательно бы вылилось в выяснение отношений, он не сомневался, воображая, как агрессивно Рон кинется доказывать собственную невиновность. В конце концов, их склока могла дойти до ушей Гермионы, и неизвестно чем это всё бы кончилось. Устроить на церемонии прощания безобразный скандал совсем не входило в планы Гарри.

Какое-то время они просто сидели молча, тупо глядя перед собой, не зная, что бы еще сказать, чтобы нарушить молчание, потом Рон вздохнул и произнес:

— Я здорово отвык от этакой уймы народу в одном месте.

— Так ты соскучился или это тебя раздражает? — осторожно спросил Гарри.

— Хм, — Рон пожал плечами, — не знаю. Скорее, и то, и другое.

— Что ты скажешь о работе в секторе по борьбе с неправомерным использованием магии? — сделал он другу давно уже продумываемое им предложение.

Рон немедленно скосился на него.

— Это же, если я припоминаю, в твоем отделе? — спросил он после паузы.

— Именно так, — кивнул Гарри, выдерживая безразличное выражение лица.

— Что ж… хмм… конечно, это не Аврорат, но…

Гарри было хорошо известно, что данное подразделение в составе Отдела магического правопорядка выполняло сейчас практически номинальные функции. Его обязанности во многом дублировались другими подразделениями, Авроратом, в частности, и его сотрудники почти не совершали самостоятельных расследований, а зачастую занимались лишь поддержкой. Напортачить, работая в таком месте, надо было сильно умудриться. Правда, зарплата там была небольшая, но в ситуации Рона и это было хорошо. Да и самому Гарри было намного проще договориться с начальником отдела Фоссетом, чем с Долишем. Озрик Фоссет возглавил Отдел правопорядка сразу после войны, этот красноносый добродушный толстяк, судя по его внешнему виду, был сам не прочь иногда пропустить рюмочку-другую, а потому и к былым прегрешениям Рона отнесся бы сквозь пальцы. Хотя это только Гарри считал его толстяком, на самом деле, он был просто полный, рослый мужчина, всю жизнь проведший на природе, вдали от города, и по странному стечению обстоятельств попавший в высокий кабинет на работу, к которой вряд ли был приспособлен. Видимо, у Кингсли, в свое время, не нашлось больше доверенных людей.

— А когда… ну, в смысле… приступать? — Рон оторвал его от размышлений.

— Я должен еще кое с кем переговорить. Скоро. Вот, доведем до конца это дело…

— Скажи… а Гермиона… работает же сейчас с тобой?

Он почему-то напрягся от этого простого вопроса, хотя, вроде бы, не чувствовал себя в чем-то виноватым. С другой стороны, судя по тому, по какому поводу они сегодня собрались, неудивительно, что Рона могла волновать безопасность его супруги.

— Да. И я изо всех сил стараюсь, чтобы с ней… ничего не случилось!

— А она всё равно лезет на рожон, так?

— Н-ну… — он ни в коем случае не хотел жаловаться, но его так и подмывало.

— Знаешь, она в последнее время как с цепи сорвалась.

— В каком смысле?

— Не знаю, чего от нее и ждать. Вся какая-то нервная…

«Неудивительно. Почти не спит».

— …дома, бывает, не появляется сутками. Я ничего не хочу такого сказать, Гарри, но ты бы ее как-то… приструнил, что ли.

Он обернулся и пристально посмотрел на Рона.

«Приструнил? Интересно, кто из нас двоих тут ее муж?!»

— Рон, неужели ты думаешь, я не пытаюсь? Она только злится.

— И всё-таки, Гарри, постарайся там как-нибудь на нее воздействовать. Ты для нее всегда был особенным… авторитетом. Впрочем, ты и сам это знаешь.

— Я стараюсь. Ты не поверишь, я даже хотел отстранить ее от этого дела. Куда там!

— Может быть, дело не в деле… — сказал Рон куда-то в пространство.

— Ты это о чем? — он нахмурился. — Я не понимаю.

— Это я так, — Рон дернул головой и отмахнулся ладонью, — всякие мысли вслух. Не обращай внимания.

Гарри с облегчением заметил, что их жены возвращаются обратно, потому что этот разговор тяготил его всё больше и больше. Они встали, и он сразу же оказался рядом с Гермионой, возвышаясь над ее пышными локонами. В этот момент…

Конечно, будь он женщиной, он бы заметил всё это давным-давно. Сразу. Как только подошел бы сегодня к ней на расстояние двух-трех шагов. А так он понял только сейчас, когда глубоко вдохнул, стоя над ее волосами.

Запах! От нее ничем не пахло. Точнее, от нее пахло ею самой. Гермионой. Легкий, едва заметный мускусный запах женщины, когда, лаская, скользишь над ее телом, а твой нос находится в нескольких миллиметрах от ее кожи. Кроме этого не было ничего. Ни духов, ни дезодоранта, ни даже шампуня. В любой другой ситуации он бы возбудился, но не сейчас. Сейчас, как только он это почувствовал, он тут же заметил и всё остальное.

Да, Рон и вправду выглядел нормально. Даже хорошо. Но она… По мере того, как он вглядывался в нее, он замечал и кое-как, наспех причесанные волосы, и мятую мантию, и свалявшуюся в черные катышки тушь на ресницах и следы помады на губах. Именно следы, словно это всё, что оставалось со вчерашнего дня. Она вообще выглядела так, словно спала в одежде, а потом встала и пришла на церемонию, даже не приняв душ.

«Какого черта?..»

Даже когда она ночевала на работе, она так не выглядела. Всё необходимое у нее постоянно было с собой. А тут! Возможно, просто домашняя ссора. Но в этом случае, зная Гермиону, в таком виде, скорее, должен был придти Рон, если она, к примеру, среди ночи выставила его из квартиры, и он потом спал на скамейке где-нибудь в парке. Вообразить себе ночующую в парке Гермиону у Гарри не хватило бы всей его фантазии, даже если бы он собрал и поскреб ее с самого донышка. Значит, дело было в другом, но в чем, он ума не мог приложить. Ни одной правдоподобной версии не рождалось.

— Пойдем, поговорим с моим братом, — обратился Рон к жене, указывая в толпе на Джорджа, и она молча кивнула. Они медленно пошли через зал, какое-то время Гарри провожал их взглядом, а потом повернулся к Джинни.

— Ты заметила, что сегодня с Гермионой?

— А? — кажется, она витала где-то в собственных размышлениях, и он отвлек ее. — Знаешь, Гарри, мне надо отлучиться… ну, ты понимаешь… по своим делам, — она виновато улыбнулась. — Я скоро.

Он остался один и снова опустился на стул. Выступления кончились, и к нему подошло сразу несколько его коллег, чтобы выразить соболезнования, но он их почти не слушал. В голове крутилась какая-то мысль… Что-то такое Рон только что сказал. Какую-то ерунду. Он попытался высмотреть в зале его фигуру, обнаружил вместе с Гермионой где-то совсем далеко, и вдруг до него дошло. Рон сказал, что собирается подойти, поговорить с братом. И это после того, как тот выпер его из магазина чуть больше недели назад?! Очевидно, что Рон солгал, чтобы от них с Джинни отделаться, но сделал это совершенно неубедительно, не зная, что Гарри в курсе происшествия в магазине.

Он встал, коротко извинился и попытался приблизиться в толпе к своим друзьям, насколько это было возможно, чтобы они его не заметили. Всё происходящее совершенно перестало ему нравиться, и он банально собирался подслушать, о чем они говорят. Аврорский навык взял свое, хотя, скажи ему раньше кто, что он будет намеренно подслушивать своих лучших друзей, он мог бы и по лицу за такое отоварить.

Он опоздал совсем чуть-чуть. Парочка успела исчезнуть из виду буквально за секунду, когда оживленно беседующая компания из пяти магов заслонила их от взора Гарри. Он огляделся, и увидел перед собой только стену, задрапированную фиолетовым бархатом. Хотя на миг ему показалось, что бархатный полог едва заметно колышется в одном месте. Он подошел вплотную и, заглянув между двумя полотнищами ткани, обнаружил там дверь, очевидно, в служебное помещение. Из-за двери слышались голоса.

Он успел только расслышать, что Гермиона что-то говорит мужу срывающимся голосом, но конкретных слов не разобрал. Ответ Рона прозвучал резко и как-то скомкано, из-за чего Гарри смог понять только последний отрывок — «…чем именно?» «Так чем именно?!» — повторил Рон так же резко и добавил, словно выплюнул: «Этим?!», и Гермиона тут же издала задыхающийся полувскрик-полувсхлип. «Пожа… пожалуйста, Рон, не надо! Не здесь!» — выдавила она, и Гарри вдруг понял, что он сейчас подслушивает совсем не то, что должно было предназначаться для чужих ушей. Похоже, это всё была игра. Их игра, его друзья таким образом пытались разнообразить свою близость. Он покраснел и тут же отошел от злополучной двери, на чем свет стоит ругая себя за собственные подозрения. Да, возможно, это выглядело странно и грубовато, но они имели на это полное право, выдумывая собственные способы. Возможно, гимнастика, устраиваемая Джинни в постели, тоже кому-то могла показаться странной.

Все эти мысли связались у него в голове в тесный клубок. Вскрикивающая Гермиона, запах женщины, любовная игра, принимающая соблазнительную позу Джинни — всё собралось в одну возбуждающую картину. Мысли подобного рода были настолько неуместны в этой обстановке, в этой ситуации, что он слегка обалдел от собственного бесстыдства. Как он мог фантазировать на похоронах?!

Как будто подтверждая его мысли, его друзья покинули свое тайное укрытие, Гермиона выбежала оттуда буквально бегом, наверное, всё-таки убедила мужа, что сейчас не время и не место для любовных игр. Но в нем вдруг загорелся огонек какого-то дикого азарта. Его друзьям оказалось слабо. А что если ОН всё-таки возьмет и сделает это?! Настоящий бред, он подумал, не тронулся ли он умом, если мыслит подобными категориями. Но почти сразу вслед за этим ему неожиданно пришла в голову мысль, что вот это-то как раз будет вполне в духе Спиннет. Что, узнай она о его намерениях и колебаниях, долго и заливисто смеялась бы. Он подумал (и эта мысль была почти безумной), что заняться сексом на похоронах, было бы лучшим способом почтить память своей бывшей напарницы. Вот так, не речами, не траурными разговорами, а хорошим, захватывающим сексом, под боком у скорбящей публики с постными лицами.

Захваченный этой мыслью, Гарри подошел почти вплотную к портрету Спиннет в черной рамке и долго вглядывался в него, пытаясь получить ответ, правильно ли он собирается поступить. Наверное, окружающим казалось, что он решил в последний раз проститься со своим покойным другом. Знали бы они, о чем он сейчас спрашивал безмолвный портрет.

— Так ты тут? — спросила Джинни, тихонько подходя сзади.

— Пойдем! — сказал он уверенно, беря ее за запястье.

— Куда? — бросила она, едва поспевая за его быстрыми шагами.

— Кажется, я тебе немного задолжал этой ночью. Не так ли?

Он развернул ее прямо к себе лицом и внимательно посмотрел в глаза, наблюдая за ее реакцией.

— Где, прямо здесь?! — прошептала она страшным шепотом.

— Здесь, — ответил он, затаскивая ее за бархатную занавесь в маленькую комнату за закрытой дверью. В комнате царила почти полная темнота, полоски света едва пробивались из-за закрытой двери. Вокруг была сложена какая-то мебель.

— Ты спятил, Гарри?! А если кто-то зайдет?

Он вытащил палочку, желая запечатать дверь, но потом спрятал ее обратно.

— Так даже лучше. Стимулирует. Тебя нет?

Она сглотнула.

— Ты точно спятил…

Но он уже видел. Уже заметил в ее глазах этот характерный огонек, который ни с чем невозможно было спутать. Еще до того, как он переспросил ее, она уже стала лихорадочными движениями развязывать завязки, удерживающие ее мантию.

— Быстро, быстро, быстро… — шептала Джинни, истерически хихикая. Мантия свалилась куда-то назад в темноту, и она одним движением задрала короткое платье до самого пояса, усаживаясь на какой-то невысокий стол.

Гарри в этот момент охватило что-то похожее на… самодовольство. Очень глупое и достойное осмеяния, но очень приятное. Сегодня он убедился (в очередной раз), что его жена НИКОГДА не откажет ему в близости, и пусть вокруг хоть ангелы небесные восструбят Страшный суд. Не откажет, в отличие от… некоторых…

— Кстати, — заявил он, прижимая Джинни к себе, — тут кое-кто был до нас. Но они сбежали.

— Пра-авда? — протянула она со смешком, глядя на него влюбленными глазами. — И кто же эти слабаки?

— Рон с Гермионой.

Он опешил от того, как сразу вдруг исказилось ее лицо. Буквально в мгновение ока на нем промелькнули гнев, отвращение, страх. Она уперлась ладонями в его плечи и оттолкнула от себя.

— Джинни? Что…

— Ты такой дурак, Гарри! Просто феноменальный! — проговорила она сердито, начиная поправлять платье.

— Да в чем дело? Объясни.

— Ты нашел тоже, что ляпнуть!

— Я не понимаю…

— Мерлин, он же мой брат! Неужели непонятно?!

— А…

Но, признаться, он понимал с трудом. То есть, чисто теоретически. Он не думал, что это воспринимается так… болезненно. Молча застегивая собственную мантию, он вдруг припомнил, как сам Рон воспринимал похождения Джинни в Хогвартсе, как его буквально корежило от этого, и подумал, что не имеет ни единого близкого кровного родственника, чтобы даже приблизительно ощутить то, что ощущают в отношении своих родных те, у кого они есть, когда речь идет о близости.

«Что ж, хоть какая-то выгода от положения круглого сироты», — подумал он уныло.

Получалось, что сама судьба дала ему ответ на вопрос, стоит ли ему заняться сексом на похоронах или нет. Вспомнив о Спиннет, он подумал, что в данной ситуации она ржала бы еще больше, чем если бы даже у них всё получилось.

Дверь распахнулась, когда они уже собирались уходить, впуская внутрь поток света. Маленькая взлохмаченная фигурка вбежала в комнату, пробормотав несколько извинений.

— Похоже, я кое-что потеряла тут… — лепетала Гермиона, уставившись в пол, в первый момент не поняв, кто перед ней, увидев только черные мантии, так похожие на те, в которые были облачены все остальные на церемонии. Потом она увидела, и по ее лицу можно было подумать, что она узрела привидения, а не их самих.

Она окинула взглядом их обоих, стоящих друг напротив друга, их напряженные лица, застывшие позы, потом посмотрела на Гарри, и стала стремительно бледнеть, казалось, она сейчас потеряет сознание. Когда она перевела глаза на Джинни, то выглядела уже абсолютно обреченной, как будто ее подвели к гильотине и собирались прямо сейчас отсечь голову, в ней едва теплилась жизнь. Он уже готов был кинуться ей на помощь, но посмотрел на свою жену, и с оторопью обнаружил на ее лице почти то же выражение, которое видел полминуты назад. Гнев, отвращение, страх, только в этот раз страха было больше, много больше. Они обе буквально застыли на месте, связанные каким-то общим ужасом.

«Какого хрена тут происходит?!» — медленно и с расстановкой произнес в голове голос рассудка.

Потом Джинни очнулась, приподняла левую бровь, и сделала рукой резкое движение, закидывая длинный хвост рыжих волос за спину. Гермионе разом сделалось легче, она с усилием сглотнула, буркнула себе под нос: «Потом», и выскочила из комнаты с такой скоростью, как будто за ней гнались черти. Джинни пошла следом.

Гарри стоял, как громом пораженный. Он не понимал. Что это сейчас было? В голове гудело, гуляло эхо, как в пустой пещере.

Он вышел обратно в зал. Гермионы, естественно, уже и след простыл. Джинни быстрой походкой направлялась к выходу. Он догнал ее и буквально на ухо выкрикнул:

— Джинни, что происходит?!

— Прости, Гарри, — сказала она деловито, — но мне срочно надо на встречу.

— Ка… какую встречу?!

— Гарри! — она посмотрела на него укоризненно. — Я и так уже опаздываю. Мне надо на просмотр в команду. Никто не будет ждать меня вечно, когда на одно место полным-полно претенденток.

— Джинни, какая команда, какой просмотр, объясни мне, что сейчас произошло?!

— Ничего, Гарри. О чем ты вообще говоришь, я не понимаю.

— О чем?! — гневно зашипел он. — О чем?!

— Да, да, — она остановилась, уперев руки в бока, точь-в-точь, как ее мать, когда сердилась, — вот именно, о чем?!

Он не знал, как ответить на такое открытое отпирательство.

— Иди работать, Гарри. Вечером поговорим, если хочешь. Только я тебе скажу то же самое. Не произошло ничего. Ни-че-го! Вот так!

Она развернулась и быстро удалилась по коридору. Далее беседовать с ней не было никакого смысла. Джинни уперлась. И теперь, чем сильнее на нее бы давили, тем больше она бы упиралась. Гарри чертыхнулся и пошел к лифту.

Конечно, после такого ему было не до работы. Он сидел и перебирал в голове возможные версии, вплоть до самых экзотических, почему две самые близкие ему женщины могли вести себя подобным образом, но так ничего и не придумал. Он додумался даже до того, что у них могла быть связь, хотя и это ничего не объясняло. Обе должны были понимать, что он в своем уме, и не будет сердиться на них за подобные невинные шалости.

Сперва он порывался отправиться прямиком в Отдел Тайн, где Гермиона наверняка сейчас отсиживалась, чтобы вытянуть из нее всю правду, но быстро понял, что, если она захочет спрятаться, он ни в жизнь не найдет ее там. Он никогда не был на ее рабочем месте, даже не знал на каком она сидит этаже. Да и не факт, что лифт вообще бы открыл перед ним свои двери. На некоторые этажи Отдела Тайн и министра легко могли не пустить.

В конце он просто ухватился за голову и сидел так, бросив на стол очки, позволив мыслям просто панически шнырять в мозгу, собирая за собой толпу эмоций, налипающих на каждое опасение, как снежный ком.

Потом он всё-таки, наконец, занялся работой, принявшись изучать показания свидетелей — работников отеля, в котором жил Долохов, и постепенно его напряженное недоумение ушло на второй план, уступив место рутинным процедурам. К концу дня яркие впечатления от произошедшего на церемонии совсем выветрились у него из головы, и он воспринимал это уже гораздо более спокойно, размышляя, а не навоображал ли он сам, чего и не было, руководствуясь своей, уже ставшей в последнее время традиционной, мнительностью.

Так что домой он вернулся с настроением не устраивать жене допроса с пристрастием, а на время просто запомнить и отложить в долгий ящик свои вопросы. Возможно, всё выяснится само собой, а его опасения яйца выеденного не стоят.

Ложась спать, он понял, что совсем забыл сегодня спросить у Гермионы то, что хотел, относительно его странного состояния прошлой ночью. Но, к счастью, ничего похожего на вчерашнее с ним не происходило, голова была ясной, хоть и сонной, и он засыпал со вполне обычным ощущением погружения в сладкую дрему, а не в какой-то тошнотворный обморок.

Он падал. Летел куда-то вниз в огромный темный зев похожего на ущелье провала, мимо мелькали стены из красноватого песчаника, а внизу… внизу ждало что-то мерзкое, чудовищное и до странности знакомое, словно виденное им много раз ранее, но выпускаемое из виду, скорее всего, намеренно, но, может быть, и из банального страха. Падение продолжалось долго, и он вдруг понял, что наблюдает за собой со стороны, видит, как летит вниз его тело, на самом деле, немедленно ставшее чем-то посторонним, но имеющим с ним непосредственную связь. Так что, когда оно шмякнулось о темный песок, он почувствовал что-то похожее на боль, но только, как отголосок чужой боли, как то, что прошло через него словно приглушенный всплеск, вместо шокирующего удара.

Он вдруг понял, что стоит на этом дне, в этих темных недрах, окруженный вздымающимися стенами, и на сердце навалилась жуткая тоска, потому что ему показалось, что он должен будет теперь провести тут невыносимо долгое время, годы, и все они будут полны этой тоски и напрасной надежды. Но стоило ему об этом подумать, как ожидание чего-то плохого подступило прямо к его горлу, заставило пожалеть даже о самой жуткой тоске, которую только можно было испытать, потому что то, что шло ей на смену, было хуже, гораздо хуже. Здесь изначально было что-то не так, но теперь он убедился в этом воочию, когда обнаружил всех остальных, которые, в отличие от него, ждали прихода того, чего он боялся. Ждали и поднимали к верху руки, приветствуя его приход. Их голос был похож на ропот, потому что каждый повторял слова, гнусавил как бы про себя, но уже сейчас можно было расслышать знакомые слова, которые обжигали его душу порывами страха. Он не хотел это слышать, но он знал, что ему придется это слышать, раз уж он попал сюда, в это место, находящееся так глубоко, что из него нет выхода.

«Zariatnatmix, Janna, Etitnamus…» — и это было самое начало, как первые шаги по сужающемуся туннелю, но раз прозвучав, оно должно было быть продолжено, назад пути не было, поэтому: «Haras, Fabellerjn, Fubentronty», всё громче, громче, голоса набирают силу, превращаясь в нестройный хор: «Brazo, Tabrasol, Nisa», и наконец: «VARF-SHUB-NIGGURATH! GABOTS MEMBROT!» уже в полную мощь легких все вместе, вся собравшаяся толпа, и уже понятно, что слова услышаны, что тот самый жуткий свет из ниоткуда, начинающий разливаться вокруг, это предвестник явления… появления того, кого ждали, жаждали, того, кто заставляет каждый орган в теле трепетать и сжиматься от безумного ужаса, и только на самом дне крошечная надежда кричит тонким голоском: «Посмотри наверх, посмотри наверх!» Он смотрит, хоть и знает, что нельзя противостоять тому, что приходит, это глупое, напрасное ожидание, от которого потом станет только хуже, но он всё равно поднимает голову, лишь бы не лицезреть то, что вылезает, выворачивается из ставшей вдруг неправильной перспективы, вызывающей тошноту, искажающей пространство под самыми немыслимыми, не могущими существовать в действительности углами. А вверху красноватые стены ущелья вдруг сходятся, и просвет между ними, за которым начинается темное небо, вдруг опускается совсем близко, и там, в этом просвете, видно только одно лицо. И он цепляется мыслями за это лицо, как за якорь, потому что безумная надежда неожиданно превращается во что-то вполне реальное, и сверху уже тянется маленькая знакомая ручка с тонкими, почти детскими пальчиками, а губы что-то кричат ему, но он не слышит, потому что толпа вокруг громогласно приветствует: «Йа! Йа! Шуб-Ниггурат!», а он тянется вверх, пытаясь коснуться родной ладони, но никак не может дотянуться, а она опускается ниже, ниже, в попытке помочь ему, вытащить прямо из-под носа того, что идет, что уже пришло, выблевало само себя из места, которое невозможно даже себе представить, настолько оно неправильно и несовместимо со всяким человеческим пониманием. И ему кажется, что еще чуть-чуть и прикосновение состоится, и это станет концом, завершением его пребывания здесь, но чей-то голос, похожий на холодное лезвие, внезапно громко произносит прямо ему на ухо: «Черный Козел с Тысячью Молодых», и в тот же миг страх заледеняет его с ног до головы, так, что сердце уже готово не выдержать и разорваться. Его рука дергается в жуткой судороге, и пытающаяся его спасти фигурка вдруг срывается и летит вниз, к нему, в ту же тоскливую преисподнюю, и, понимая, что это конец, что последний шанс потерян, он кричит, насколько хватает легких: «Гермиона! Гермиона!!! ГЕРМИОНА!!!», уже чувствуя, как за спиной разворачивается что-то огромное, распространяющее омерзительный запах…

Он разом сел на постели, буквально подброшенный с места. Пробуждение было мгновенным и внезапным, словно его пинком выпихнули из собственного сна. Он ошалело рассматривал детали обстановки собственной комнаты, которые выглядели сейчас необыкновенно объемно и ярко, залитые лучами утреннего солнца, по сравнению с тем мутным восприятием, свойственным всякому сну, и в пустой голове звенела только одна мысль: «Зачем мне нужно было видеть всю эту дрянь?!» Тело до сих пор сотрясала мелкая дрожь от пережитого ужаса, а в ушах всё еще звучало: «Йа! Йа! Шуб-Ниггурат!»

Ну вот за что ему такая напасть?!

Он слегка отдышался, и лишь потом обнаружил Джинни, сидящую на стуле в другом конце комнаты, и не смотрящую на него. Он кинул взгляд на часы. Без четверти шесть.

— Джинни! — позвал он нерешительно. — Похоже, у меня опять… кхм… случился кошмар.

Она медленно повернула к нему голову.

— Мне кажется, Гарри, что тебе в последнее время слишком часто снятся такие «кошмары».

— Э-э… — он напялил очки и взглянул на нее, желая разглядеть, что она имеет в виду.

— Что ты уставился на меня? Не надо притворяться.

— Притворяться?.. Но я не притворяюсь, — растерянно развел он руками.

— Довольно, Гарри! Каждую ночь одно и тоже. «Гермиона, Гермиона». На все лады.

— Чт…о? Но…

— Ты считаешь, что это приятно? Ты считаешь, это приятно, Гарри?! Постоянно слышать… чужое имя в своей постели?

— Но я… Это правда кошмары. Я повторяю, не потому что… Просто… Это кошмары, Джинни, поверь мне!

На самом деле, он был не уверен. Совсем не уверен. Зачастую он не помнил вообще, что ему снилось, вполне возможно могло так оказаться, что… Особенно, когда у него появилось это дурацкое, смущающее его влечение к своей подруге.

— Гарри, я тебя не первый день знаю. И не первую ночь. Раньше было по-другому. Ты кричал, и кричал имена. Но разные! А теперь всё не так.

— Господи, Джинни, если бы ты видела то, что я сейчас видел, ты бы, наверное… сошла с ума!

— Да. От ревности!

— Джинни!

Она вскочила с места и подбежала к нему, во взгляде было больше отчаяния, чем гнева.

— Гарри, признайся, у вас что-то было с… ней? С Гермионой? Пока меня не было? Признайся, пожалуйста, клянусь, я не буду тебя осуждать, просто скажи мне правду!

— Нет… постой, что ты сказала?! Ты не будешь…

— ДА или НЕТ, Гарри, не уходи в сторону, ответь мне!

Он вскочил сам, инстинктивно прижал руку к груди, закричал, отрицательно махая головой:

— Нет! Нет, нет, нет, нет, клянусь тебе, нет! Я никогда бы… Пожалуйста! Джинни, ты должна мне верить. Нет!

— Ох! — она отвела глаза, которые тут же наполнились слезами. — На тебя невозможно смотреть, когда ты такой. Успокойся, конечно, я тебе верю! Прости. Хотя… это странно.

— Что-что?

— Неважно.

— Ну уж нет! Черта с два это неважно! Вчера это не пойми что на похоронах, сегодня это «странно». Что происходит, Джинни, ты можешь мне объяснить?! И что означает это твое «не буду осуждать»?! Мы супруги или нет, в конце концов?! Мы же клялись доверять друг другу во всем.

Она покачала головой с мучительной усмешкой.

— Да, да, клялись… Всего не предусмотришь…

— Джинни, ответь мне честно: что происходит?

Она заходила по комнате в мучительных размышлениях, обняв себя руками, встряхивая головой, отчего ее растрепанные волосы превращались на мгновение в оранжевое облако.

— Н…ну, ладно! Я… попытаюсь, — наконец решила она, и метнулась куда-то в угол комнаты к своей сумочке, начав остервенело рыться там, выискивая что-то необходимое. Он молча наблюдал.

Она достала узкую сигаретную пачку, вышибла оттуда длинный белый столбик, отправила себе в губы и прикурила судорожным движением от своей палочки. Наверное, если бы она сейчас превратилась в гиппопотама, он не был бы так удивлен.

— Ты… Ты куришь?!! — промолвил он с выпученными глазами.

— Когда воспитываешься в магглолюбивой семье, не тому еще научишься, — бросила она, резко затягиваясь.

— И давно?

— С полгода. С того момента, когда… Так! — отрезала она, прерывая сама себя. — Сядь! Сядь, Гарри, если хочешь что-нибудь услышать.

«Всё настолько плохо?»

Он сел.

Она снова затянулась, выпуская облачко сизого дыма, потом еще. Пальцы сжимались и разжимались в судорожных попытках овладеть собой. Он терпеливо ждал, но она всё никак не могла собраться с силами.

— Ну же, Джинни, просто скажи. Неужели ты думаешь, я не смогу…

— Нет! — вырвалось у нее, как будто вместе с этим словом вылетал кусок ее самой. — Прости! Я не могу.

Она замотала головой так энергично, что волосы полностью закрыли ее лицо, превратившись в занавесь. Она отбросила эту занавесь и повторила:

— Я не могу. Я боюсь, что наделаю таких дел своим рассказом, что потом всем будет плохо.

— Джинни!

— Нет, Гарри, не проси! Что угодно, что угодно, Гарри, только не это! Хочешь — сяду задом наперед на метлу на первой игре, хочешь — пробегусь голой по всей Диагон Аллее, но это — нет!

— Я тебе пробегусь, — буркнул он сердито.

Похоже, он снова не получит никаких ответов, более того, вопросов становилось всё больше и больше, они нарастали, как снежный ком, и теперь болтались внутри него, висели, зудя, вонзая свои жала в его мозг, требуя найти ответы, во что бы то ни стало. И, хуже всего, ему теперь уже казалось, что чем позже они обнаружатся, тем серьезнее будут последствия. Или это опять просто была его обычная мнительность?

В дверь позвонили, когда они молча завтракали, не глядя друг на друга.

«Кого там еще черт принес»?! — подумал он с досадой, поспешно запивая бутерброд глотком чая.

Он пошел открывать, и Джинни не удержалась и увязалась следом. На пороге стоял Долиш собственной персоной. Наверное, аппарировал прямо к его двери. За его спиной мялась Гермиона, а прямо за ней — двое рослых незнакомых мужчин в черных мантиях с желтыми нашивками.

— Поттер, — бросил Долиш, — собирайтесь. У вас, — он посмотрел на часы, — три минуты.

Вот так, ни приветствия, ни извинения.

— Куда собираться, простите? — осведомился он удивленно.

— В Азкабан, — ответил Долиш с оттенком раздражения.

— Что?! — воскликнула Джинни из-за его спины.

— Что это значит? — проговорил он. Внутри пробежался неприятный холодок.

— Не испытывайте мое терпение, Поттер! Если я явился прямо к вам на дом, то уж можно было догадаться, что дело серьезное. Если через три минуты вы не появитесь, будете добираться до Азкабана самостоятельно, со всеми формальностями.

У него от сердца отлегло.

— Может, всё-таки зайдете внутрь? — предложил он, почесывая в затылке.

— Нет! — отрезал его начальник и сам прикрыл дверь, так, что он даже не успел взглянуть на Гермиону, узнать, может хоть она заглянет.

— Черт, на мгновение я подумал, что он и правда пришел меня арестовывать, — сказал Гарри, поспешно одеваясь.

— Если бы этот хам вздумал и правда тебя арестовать, я бы ему голову открутила, будь уверен, — отозвалась Джинни из столовой недовольным голосом. — Что за придурок у вас в начальниках! Ахрр! — злобно каркнула она.

— Увидимся вечером! — крикнул он, уже убегая.

В очередной раз проклятое расследование заставало его врасплох. Он припомнил, что это уже далеко не первый случай, когда кто-то вот так же вытаскивал его из дому поутру и тащил на очередное место преступления. Но Азкабан?! Это действительно внушало некоторое удивление. Он бы еще понял, если бы Долохова перевели туда. Но тот до сих пор сидел в Аврорате, до окончания следственных действий.

— Что там случилось? — осведомился Гарри у своего начальника, когда выбежал на улицу.

Долиш только с досадой махнул рукой, и ему коротко ответила Гермиона:

— Новый случай.

— Где?

— Пойдемте, Поттер, хватит болтовни, — Долиш раздраженно указал в сторону двоих, стоящих поодаль, служащих Азкабана.

— Не вызвана ли ваша досада, сэр, тем, что ваше вчерашнее заявление о поимке преступника несколько расходится с действительностью? — спросил Гарри с сарказмом.

Долиш взглянул на него мутным взором.

— Не вы, Поттер, отвечаете за ведомство. Вот когда станете начальником, сможете проявить свою выдающуюся честность во всей красе. Если, конечно, вам удастся это сделать больше одного раза. А если вы думаете, что я в большом восторге от того, что порой приходится делать, находясь на этом посту, то вы сильно ошибаетесь. И хватит отвлеченных дискуссий. Эти люди сейчас переправят нас, куда надо.

— Смелее, мистер Поттер, — сказал высокий дылда с лошадиным лицом, один из тех, кто явился их сопроводить, — хватайтесь за руку. Кстати, меня зовут Круми.

Гарри подошел и с некоторой долей недоверия взял его за руку. Гермиона пристроилась с другой стороны. «Раз, два, три…» и они оказались на пустынной набережной, отгороженной от моря пологим бетонным возвышением с небольшим бордюром сверху. С другой стороны за сетчатым забором тянулись ряды длинных складов. Слева, ярдах в трехстах, возвышался высоченный ветряк энергокомпании «Орбис».

— Где мы? — спросил Гарри.

— Лоустофт, — ответила Гермиона, которая, как видно, уже успела кое о чем расспросить этих парней из Азкабана.

— Хм, — буркнул он.

До этого он всего раз был там, куда они направлялись, допрашивал возможного свидетеля по старому делу. Тогда его переправляли из Грейт-Ярмута севернее, откуда традиционно везли и осужденных, и тех, кто добился свидания с ними. Очевидно, Азкабан был всё-таки несколько ближе, чем это хотели представить. Настоящее его месторасположение держалось в строжайшей тайне, и любого желающего получить там работу проверяли так тщательно, как это было возможно. Тщательнее, наверное, проверяли только сотрудников Отдела Тайн.

Выходило, что они трое вошли в число людей, которых начальство Азкабана посчитало безопасным поставить в известность о некоторых других, более легких, способах туда добраться. Впрочем, при трезвом размышлении он понял, что в этом не было ничего странного. Начальник Аврората Долиш, невыразимец Гермиона и он… тот самый Гарри Поттер — кому же еще было доверять, как не им?

Оба работника Азкабана синхронно, как по команде, вытащили палочки, направили их в море и прочитали какое-то заклинание, похожее на призыв.

— Всего несколько минут, — сказал Круми и подмигнул Гермионе. Она посмотрела на него с опаской и сделала шаг к Гарри.

— Там что, та же картина, что и в других случаях? — обратился он к ней, пытаясь слегка вывести подругу из задумчивого состояния. Выглядела она сегодня явно неразговорчиво.

— Наверное, я не в курсе.

— Кто на этот раз?

— Амбридж, — бросила она, сжав губы.

Он кивнул и непроизвольно прокашлялся. Суетливая, самодовольная, слащавая, тошнотворная, жестокая, бессовестная… Но, когда у него перед глазами всплыло то месиво, в которое были превращены предыдущие жертвы, он пожалел даже ее.

— Мордредова кровь, как же он смог туда проникнуть?!

— Думаю, Гарри, нас затем и вызвали, чтобы выяснить — как!

Невдалеке, прямо за бетонным ограждением раздался громкий всплеск.

— Ага, карета подана! — произнес Круми, забираясь на бордюр. — Давайте за мной.

И сиганул куда-то вниз, тут же исчезнув из виду. Гарри поднялся следом и увидел внизу, футах в восьми под собой, длинную плоскую лодку, почти ладью, прижимавшуюся к подпорной стене. Он задержал дыхание и прыгнул, стараясь попасть между поперечных скамеек. Лодка заходила под ним, и он едва удержался на ногах, но Круми поймал его за руку и указал пройти дальше, в нос. Следом прыгнул Долиш, прокряхтев что-то невразумительное с недовольным видом. Гермиона стояла на краешке и всем своим видом выражала сильную нерешительность.

— Ну же, мисс, не бойтесь, я поймаю вас, — Круми призывно замахал руками.

— Нет уж! — решительно вмешался Гарри. — Позвольте-ка, я сам.

Он вынул палочку и осторожно переместил подругу по воздуху, приземлив ее рядом с собой. Она благодарно кивнула, отбрасывая с лица волосы, которые морской ветер немедленно взлохматил во время полета.

Самым последним в лодке оказался второй, молчаливый работник Азкабана, который тут же встал на корме, и стало понятно, что именно он будет рулить. Правда, рулить особо было нечем, ни весел, ни паруса в лодке не было, но она вдруг сама собой заскользила по воде, окутавшись облачком белого тумана, и Гарри решил, что это очередная мера безопасности от администрации тюрьмы. Он сел на деревянную скамью напротив Гермионы и наблюдал, как она с беспокойством поглядывает по сторонам, избегая смотреть на него, и его так и подмывало спросить ее о вчерашнем происшествии. Но какое-то внутреннее ощущение подсказывало ему, что он сделает ей только больно, и вновь ничего не узнает. Если бы она хотела что-то рассказать ему, то сделала бы это сама, а раз скрывала, то на это были серьезные причины. Возможно, нужно просто немного подождать. Поэтому он спросил о том, что могло гораздо больше относиться к их совместной работе, чем всякие посторонние переживания.

— А что такое Шуб-Ниггурат, Гермиона?

Она вздрогнула и едва не подскочила на месте, немедленно уставившись на него испуганным взглядом.

— Откуда ты… Откуда ты это знаешь, Гарри?!

— Ты же сама произнесла в разговоре с Долоховым.

— А! — она заметно расслабилась, опустив плечи вниз. — Это… как тебе объяснить. Это такая… такое… Не бери в голову, Гарри! Просто темный ритуал.

— Я бы с радостью, только сегодня ночью я слышал эти слова во сне.

— Ты?! — она вновь вперилась в него, сжав губы. — И… и что ты видел?

— Ничего особенного. Просто какие-то люди, которые кричали всякую белиберду. И эту в частности. А потом явилось какое-то черти что. И еще там была ты, хотела меня оттуда вытащить.

— Это может быть просто обычный кошмар, Гарри.

— А предыдущей ночью я чувствовал, что возвращается то противное состояние, которое у меня было, когда я нанюхался той серой дряни в лесу.

— И часто у тебя такое?

— Всего один раз.

— Хорошо, я дам тебе еще средства. Но, скорее всего, это просто остаточное явление. Ничего не должно было сохраниться.

— А ты выяснила, что это за серые следы?

— Там ничего и выяснять не надо. Разложившаяся эктоплазма.

— Как будто мне это о чем-то говорит.

— Ты знаешь, как уничтожают призраков, Гарри?

Он отрицательно покачал головой.

— Если вдруг появится реальная надобность уничтожить призрака, как такое можно будет сделать? Он же нематериален. Для этого существует специальный ритуал, переводящий его в материальную форму, после чего он тут же превращается в слизь. Точнее, это, конечно не слизь, просто на нее похоже. Она и называется эктоплазмой. Через некоторое время на свету она разлагается и превращается в сухой порошок. Так что ты всё равно что вдохнул сдохшего призрака, Гарри.

— Фу! Но, подожди, получается, что в нашем ритуале участвует призрак?

— Ты когда-нибудь видел призрака, который мог бы разнести в щепки мебель и разорвать человека на клочки? Нет, к сожалению, всё гораздо сложнее. А на счет твоих снов… если привидится что-то еще в том же духе, сообщи мне, я тобой займусь. Пока что будем считать это просто кошмаром.

— И на том спасибо, — буркнул он, оглядываясь по сторонам.

Их лодка продолжала всё так же быстро скользить, рассекая набегающую волну, стремительно удаляясь от берега. На горизонте явственно вырисовывался только силуэт огромного контейнеровоза, по-видимому, ожидающего захода в порт под загрузку. Никаких признаков острова не было и в помине. В прошлый свой визит Гарри заметил, что земли с острова, где была расположена тюрьма, не было видно, но это могла быть просто магическая уловка. По крайней мере, он надеялся, что так и есть. Как бы быстро не двигалась лодка, провести тут час или больше ему не хотелось. Он заметил, как Гермиона уже начала ежиться от пронизывающих порывов ветра и потирать замерзшие пальцы. Ему в тот же миг захотелось взять ее ладони в свои и согреть дыханием, он даже уже сделал движение к этому, но вдруг в памяти всплыл сегодняшний разговор с Джинни, и он тут же отдернул руки, радуясь, что подруга не заметила этого, погруженная в собственные размышления.

«Ведь я же люблю свою жену?» — задал он сам себе вопрос и сам удивился, что у него возникла необходимость его задавать. Конечно же, он любил, какие в этом могли быть сомнения. И Гермиона… она просто была и оставалась Гермионой, ничего же не изменилось. Совсем! Кроме, пожалуй, появившегося у него шального влечения к ней, но ведь влечение — это не любовь.

«Если бы… — он сглотнул, — если бы я и вправду… переспал с ней, всё бы прошло, и к утру остался бы только стыд».

Само слово «переспал» резануло его изнутри своим пошлым звучанием. О таких вещах даже думать невозможно было без содрогания. Да мало ли кто из женщин его привлекал. Вокруг было полным-полно симпатичных ведьм, которые вызывали в нем вполне определенные чувства, так что ж теперь, пробовать всех на вкус?! А прочие его чувства к Гермионе ничуть не изменились. Он как ощущал в отношении ее нежность и желание заботиться, так и продолжал ощущать. Это же и называется братскими чувствами, ведь так? В его восприятии ничего не изменилось. И что с того, что он разглядел ее привлекательность в этом самом смысле? К любви это всё равно не имело никакого отношения.

«К любви?!»

Какого черта, он любит только Джинни, почему вообще он умудрился даже поставить рядом два этих слова — любовь и… другая женщина? И еще какая(!) женщина! Он невольно взглянул на Гермиону, и его вдруг затрясло…

Крупные локоны, колышимые ветром, каждый разбивается на тысячи волосков-паутинок, большие глаза, темные лучики ресниц, зрачки беспокойно движутся, невидящий взгляд ощупывает деревянные доски под ногами, розовые губы сжаты, но периодически чуть-чуть раскрываются, и между зубов показывается алый язычок, на щеках едва заметный румянец от холодящих кожу порывов ветра, ноздри расширяются, хватая свежий морской воздух, отчего кончик носа едва заметно дергается, маленькая фигурка целиком закутана в серую мантию, плечи опущены, ладони плотно сжаты, тонкие пальчики переплетены, колени сведены, носки болотного цвета туфель сдвинуты вместе…

«Она же прекрасна! Онаперкраснагосподи-огосподикаконапрекрасна!»

Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, приложил ко лбу ладонь тыльной стороной. Он, несомненно, болен, иначе это наваждение объяснить невозможно.

«Это всего лишь Гермиона, ты, ненормальный! Просто вспомни об этом».

Он начал вспоминать, перед его мысленным взором побежали моменты из прошлого, и он вдруг понял, что она и тогда была прекрасна! Всё время, пока он ее помнил, начиная с самой первой встречи в поезде. Он снял очки, опустил за борт руку, зачерпнул полную ладонь морской воды и погрузил в нее свое лицо. Стало слегка полегче. Это болезненное чувство восторга, которое поднялось из груди к самому горлу и не давало вздохнуть, куда-то ушло. Если бы вода не была соленой, он бы еще и отхлебнул. Гермиона взглянула на него с… интересом.

— Тебе плохо, Гарри?

— Пожалуй, мне слишком хорошо. Не думал, что от этого может быть так плохо.

— Ты говоришь загадками.

— Ну, не одной же тебе иметь свои загадки, — ответил он с явным намеком на вчерашние события. Она сразу же стушевалась и отвернулась в сторону.

Она вновь выглядела обычно, той самой Гермионой, какой всегда была. Просто старой, преданной подругой, почти сестрой, которую просто иногда хочется… поиметь? Да, просто поиметь, как и любую старую подругу! А с этим уже вполне можно жить.

— Прибыли! — услышали они голос Круми буквально за секунду до того, как лодка ткнулась килем в песчаное дно.

Гарри за своими переживаниями и не заметил, как они приблизились к острову. И теперь уже поздно было определять, был ли он скрыт от посторонних глаз так, что его нельзя было разглядеть с берега, или они спокойно одолели расстояние до него своим ходом.

В этот раз они причалили с противоположной стороны, прямо к пологому берегу, в прошлый визит их подвезли к небольшому деревянному причалу, который отсюда не было виден. От причала поднималась виляющая дорожка вверх к центральным воротам забора, ограждающего двор перед тюремной башней. Как они будут добираться сейчас, Гарри не знал, но то, что у Азкабана точно есть свой «черный ход» для самых доверенных лиц, становилось всё яснее.

С этой стороны высоченная темная призма смотрела на них не гранью, как на причале, а ребром, что придавало и так-то весьма зловещей конструкции совсем уж чудовищный вид. Ему снова, как и при первом посещении, пришло в голову, что такая форма придана тюрьме исключительно с целью полностью морально подавить всякого, кому не посчастливилось сюда попасть.

Они по очереди выпрыгнули из лодки, стараясь не угодить в воду, приземляясь на темный сырой песок. Ему пришлось подать Гермионе обе руки, чтобы она не утопила свои туфли. Пологий берег перед ними почти сразу переходил в крутой каменистый скат, на котором покоилась башня, и никаких тропинок или дорожек на нем не было заметно. Поэтому, когда из-за камней вдруг вынырнула фигура в форменной мантии, Гарри не успел сообразить, откуда она появилась. Заметив приближающегося человека, оба работника Азкабана, привезших их сюда, немедленно проявили некоторые признаки суетливости.

— Комендант Лоулер, — сказала Гермиона себе под нос.

— Ты-то откуда его знаешь?

— Ты постоянно забываешь, Гарри, где я работаю, — ответила она ему на ухо.

Комендант оказался высоким, крепким мужчиной сильно за пятьдесят, с прямоугольным лицом, жесткой улыбкой и весьма твердым рукопожатием длинной сухой ладони. Очевидно, немало повидавшим и мало чему способным удивиться или смутиться. Но сейчас на его лице гуляло нешуточное беспокойство. После короткого приветствия он с некоторым нажимом произнес:

— Надеюсь, вы понимаете, господа, что способ прибытия сюда и дальнейшие наши передвижения по территории тюрьмы следует держать в строжайшем секрете? Если так, то прошу следовать за мной. Круми, Додд, вы можете возвратиться к своим обязанностям, — отпустил он своих подчиненных.

Вслед за этим он скупым жестом пригласил всех следовать за собой и направился прямо к гряде вздымающихся валунов, казалось, подпиравших башню.

— Я очень рассчитываю, господа, что вы сможете разъяснить, каким именно образом произошло то, что случилось сегодня рано утром, — деловито говорил комендант, хрустя подошвами ботинок по каменному крошеву под ногами, сменившему крупный песок у берега, — мы должны иметь возможности предотвратить подобные случаи в будущем, а никто даже ума не может приложить, как именно могло произойти что-то… в этом духе.

Он подошел прямо к валуну и поднял палочку. Посреди валуна образовался прямоугольный проход. Точнее, проем. Узкий, по размеру двери, и ведущий в крошечную кабинку лифта.

«Мы все там не поместимся», — успела мелькнуть в голове мысль, но Лоулер вошел в кабинку, взялся за заднюю, решетчатую стенку и с видимым усилием отодвинул ее от себя. Пространство расширилось еще на несколько футов.

«Раскладной лифт? Чудесно».

— Знате ли, — продолжал комендант, когда они все забрались внутрь, — в последние годы Азкабан столько всего пережил, что мне мудрено уже чему-либо удивляться, но сегодняшний случай… Когда могущественный темный маг, с которым никто не может ничего поделать, разрушает одну из внешних стен, администрации остается только надеяться, что кто-то там, снаружи, как-то решит этот вопрос, ведь что в этой ситуации может сделать администрация?! Когда толпа сообщников…

Он приложил палочку к плоской панели, на которой не было ни одного обозначения, и лифт со страшным скрипом сдвинулся с места и покатился вверх, постепенно набирая скорость. За решетками окон были видны только черные гладкие стены.

— Когда толпа сообщников этого темного мага захватывает контроль над тюрьмой и устраивает массовый побег — это тоже события, за которые мы никак не можем отвечать. Но когда никто извне не проникает в башню, а внутри происходит то, что я сегодня увидел, то-о… я не знаю, как мы сможем работать дальше!

Кабинка качалась и дергалась, несясь вверх, поэтому голос Гарри невольно дрожал, когда он задавал вопрос:

— Скажите, вы были здесь во время нападений Волдеморта?

— Да, мистер Поттер, — кивнул Лоулер, — правда, тогда я не был еще комендантом, и, думаю, мне здорово повезло. В первый раз, когда Волдеморт взорвал верхушку северо-западной стены, я находился на первом этаже, рядом с кухней, где готовят еду для заключенных. Большие окна выходили во двор, и огромные куски стены прямо на моих глазах упали на двоих охранников, патрулирующих периметр. Я подумал, что вся башня сейчас упадет мне на голову, такой был треск и грохот. А во второй раз мне повезло, что я сменился с дежурства и находился дома, когда толпа упивающихся ворвалась в административные помещения. Тогда мало кто выжил. Прежний комендант пытался организовать сопротивление, но шансов против такой толпы не было никаких. Особенно, когда стало ясно, что наши же дементоры обернулись против нас.

Он замолчал.

— Простите, что заставил вас это вспоминать, — сказал Гарри, смотря на ребристый металлический пол.

— Не стоит извиняться, молодой человек. Мы все, в какой-то степени, у вас в долгу.

Кабинка громыхнула и резко дернулась, останавливаясь.

— Следуйте за мной, — бросил Лоулер, открывая дверь в длиннющий полутемный коридор с низким потолком.

Во время своего первого посещения Гарри не поднимался к узникам, нужного заключенного ему спустили вниз, в камеру для допросов. Зато теперь он в полной мере ощутил атмосферу Азкабана. Аккуратно обточенные камни стен, так хорошо подогнанные, что почти не оставляли щелей между собой, были темно-серыми, почти черными, делая еще мрачнее и без того слабо освещенный узкими бойницами под потолком правой стены коридор. Воздух был сырым и промозглым, пахло плесенью и почему-то свежей землей, на полу и потолке виднелись влажные безобразные разводы, а откуда снизу доносился ровный и какой-то безнадежный металлический лязг, как будто непрерывно ходила туда-сюда огромная ржавая дверь. Гермиона тут же начала ежиться и поводить плечами, получше закутываясь в мантию.

Преодолеваемый ими коридор был абсолютно пустым и казался бесконечным. Слева периодически мелькали глухие металлические двери, окрашенные в цвет стен. Очевидно, это не были камеры, скорее всего, коридор использовался для каких-то служебных целей и соединял различные проходы. Вполне возможно, он шел вдоль всей длины одной из граней башни. Гарри меньше всего на свете хотелось любопытствовать на этот счет, хотя пару раз ему заползла в голову отвратительная мыслишка относительно того, что всякое в жизни бывает, и внутреннее устройство тюрьмы любому, кто бы он ни был, может сослужить в будущем самую разнообразную службу. Наконец, комендант остановился напротив одной из дверей и достал палочку. Коридор продолжал уходить дальше бесконечной каменной кишкой.

— Алохомора, — шепнул Гарри своей подруге в самое ухо, так, что она вздрогнула и прошипела: «Дурак!»

Конечно, комендант прочитал совсем другое заклинание. Однако, и это Гарри знал, оно было закодированной версией обычного заклинания отпирания. Их учили таким штукам в Аврорате. По сути дела, это была та же самая алохомора, однако произнесенная с участием специальной комбинации букв, которую мог знать только тот, кто закрывал эту дверь. Таким образом, никто другой не смог бы ее открыть, не зная нужную комбинацию. За дверью оказался короткий тамбур, выводящий на узкую винтовую лестницу. Лоулер пропустил всех в тамбур, закрыл за собой дверь обратной комбинацией и стал взбираться по лестнице наверх.

— Всего один этаж, ничего страшного, — бросил он карабкающейся вслед за ним компании.

Каменные ступени были высокими, а пространство узким, так что страдай кто-нибудь из них клаустрофобией, наверняка уже почувствовал бы себя очень неуютно. Идущий вслед за Гарри Долиш споткнулся о ступеньку и коротко выругался. Гермиона впереди него едва задирала ноги, для нее это была чересчур большая высота, и ему постоянно хотелось поддержать ее ладонью за попку, которая выделялась особенно рельефно всякий раз, когда она штурмовала очередную ступень. С учетом того, какие низкие здесь были потолки, Гарри удивлялся, почему они лезли так долго, но потом до него дошло, что низкие потолки наверняка компенсировали перекрытия, толщина которых вряд ли была сильно меньше, чем толщина стен.

Наконец, они взобрались на этаж выше. Прямо в тамбуре их встретила охрана из четырех человек, и неожиданное появление хоть кого-то живого в этом каменном склепе исполинской высоты даже слегка шокировало. Лоулер оставил охрану на своем месте, а сам повел их дальше, распахнув и закрыв за ними по очереди несколько решеток, перегораживающих узкий коридор.

— Если с комендантом что-то случится, мы здесь застрянем навеки, — шепнул Гарри.

Гермиона иронически улыбнулась, шепча в ответ:

— Неужели ты думаешь, я не запомнила ключевое заклинание, которое он произносил?

Долиш покосился на них с явным неодобрением, наверняка считая, что они шушукаются совсем не по делу.

Коридор повернул направо, и вот тут, наконец, они дошли до камер с заключенными. Слева от коридора ответвлялись перегороженные решетками проходы, и уже в них на некотором расстоянии располагались входы в камеры, закрытые массивными дверями со смотровыми окошками и дверцами для передачи пищи. Гарри прикинул геометрию тюрьмы и пораженно спросил коменданта:

— Получается, в камерах даже нет окон?

— Азкабан внутри сверху донизу прорезают узкие прямоугольные колодцы. Именно в них и выходят окна внутренних камер.

— А! — кивнул он, про себя размышляя, что у большинства узников даже нет шансов видеть солнце. Только глухую стену недалеко от окошка.

— Сюда, — сказал Лоулер, приглашая всех к самому дальнему проходу. — И… господа, надеюсь, все готовы к тому, с чем придется столкнуться?

Они кивнули. Они были готовы.

— Прошу!

Собственно, всё уже было очевидно еще до того, как они свернули в этот самый злополучный проход. Потому что вонь, оттуда доносившаяся, перебивала даже резкий аромат сырой атмосферы Азкабана. И на этот раз она была особенно невыносимой.

— Святые угодники! — прошептала Гермиона сквозь сжатые зубы.

Сам проход был шириной в шесть, а длиной футов в пятьдесят, в него выходили двери пяти камер, две слева, три справа в шахматном порядке. Но дверь самой дальней камеры справа была вырвана, выкорчевана со своего места какой-то жуткой силой, вместе с кусками стены, и искореженная, валялась прямо посреди прохода. Сам проход напротив образовавшейся дыры был весь забрызган кровью и ошметками плоти, а на его дальней, глухой стене чернели несколько выжженных символов, знакомых с предыдущих мест использования ритуала. Из разгромленной камеры по полу тянулись длинные, буро-зеленые следы, доходящие почти до самой внешней решетки, от которых исходило отвратительное зловоние. Двери всех прочих камер в проходе были погнуты и выломаны внутрь, и, судя по тому, что их никто даже не подумал восстановить, охранять внутри уже было некого.

— Все мертвы? — спросил Долиш, очевидно, рассчитывая на хоть каких-то свидетелей.

Лоулер молча кивнул.

— Теперь вы готовы более серьезно воспринимать мои слова о Древних и связанных с ними ритуалах, мистер Долиш? — спросила Гермиона, саркастически глядя на начальника Аврората, но голос ее при этом подрагивал.

— Я готов буду вам поверить, госпожа консультант, только если вы приволочете вашего Древнего на веревочке. А пока что я не вижу ничего, что не мог бы сделать хорошо подготовленный волшебник.

Она только фыркнула в ответ.

— Если вы мне объясните, каким именно образом этот самый волшебник проник сюда, — вмешался комендант, — так тут же я сам вам предложу хорошую версию развития событий.

— Я вам могу объяснить, — сказала Гермиона, — но вас такое объяснение вряд ли удовлетворит. И давайте уже займемся делом. Откройте решетку.

Они возились уже почти час. Осматривать разрубленные, изуродованные тела в камерах пришлось Гарри. Он весь вывозился в крови, подруга, увидев его, скорчила страдальческую гримасу. Долиш задался целью обязательно опросить всех заключенных в соседних коридорах, хотя изначально было понятно, что ничего путного он не добьется, а Гермиона опять занялась своими диковинными приспособлениями. Всё, что удалось выяснить, было известно и так. Примерно около четырех утра послышались странные звуки, похожие на музыку, наподобие пиликанья гигантской скрипки, и вслед за этим раздались первые крики, затем грохот и снова крики. Потом всё затихло. Последовательность событий и так была ясна, не ясно было кто и, главное, как умудрился такое проделать. На вопрос Долиша об аппарации комендант Лоулер просто предложил тому попытаться аппарировать самому, и более вопросов на эту тему не возникало. Несмотря на то, что ритуал уничтожал все чары вокруг своего эпицентра, антиаппарационный барьер над всем островом исправно действовал.

Исследуя тела, Гарри обнаружил всё те же рубленные и резаные раны, нанесенные словно огромным мощным клинком, хотя, если судить по некоторым следам, клинок был весьма тупой. Но сила, с которой эти удары были нанесены, поражала. На стальной поверхности дверей остались глубокие вдавленные борозды, а кое-где толстый металл был пробит насквозь. Вот это тоже вызвало у него изрядное недоумение, ведь если тут действовал могущественный маг, то тогда за какой же надобностью ему нужно было использовать такие грубые средства, а если дело было в том, что ритуал лишал колдующего магии, то как тогда без ее помощи ему удалось настолько раскурочить прочные двери и изрубить на части несколько человек?

В дальнюю камеру Гарри только заглянул, там занималась Гермиона, и он тихонько приглядывал за ней, чтобы ей опять, не дай бог, не стало плохо, но всё, вроде бы, обходилось без происшествий. Сфотографировав длинную цепочку странных символов, идущих от привычного уже круга в центре камеры Амбридж по полу до самой надписи на стене, она тут же уничтожила их, несмотря на запротестовавшего, было, Долиша. Похоже, она воспринимала опасность, исходящую от текста, со всей возможной серьезностью, и Гарри это про себя только одобрил. Вслух же он решил поговорить с ней о той фразе, которую она мимолетно бросила коменданту, потому что именно этот вопрос глодал его сильнее всего.

— Ты сказала, что можешь объяснить, как устроитель ритуалов проник сюда.

— Сейчас, — она заправила парящий шар в глубину пирамидки, стащила с рук испачканные перчатки и спалила их заклинанием, потом распрямила закатанные рукава и полезла в свою сумочку. Он заметил, что она снова умудрилась насажать себе синяков, и сокрушенно покачал головой.

— Вот, гляди, — она распрямила пергаментный лист на стене перед ним и нарисовала окружность. Потом зачеркнула ее и нарисовала рядом треугольник, — нет, так больше похоже, правда?

Он вспомнил форму тюрьмы и подумал, что пожалуй.

— Представь, что мы живем на этом листочке пергамента. Эта треугольная линия полностью замкнута, не так ли? Она символизирует стенки Азкабана. Ни с одной стороны внутрь нее не проникнуть, — она нарисовала несколько линий, упершихся в треугольник, — видишь? Для нас он непроницаем. Но, гляди… — она отодвинула руку с пером подальше от листа, а потом занесла ее над треугольником, опустила и нарисовала внутри него звездочку, — целостность стенок не нарушена, а я свободно проникла внутрь.

— Да, но ведь в Азкабане есть крыша и потолок, — пожал он плечами, — сверху не проникнуть.

— Ты не понял! Если мы живем на плоском листе, мы плоские, для нас нет никакого «сверху», есть только длина и ширина. А для кого-то, кто имеет объем, не составляет труда воспользоваться еще и высотой.

— Я, правда, ничего не понимаю…

— Госпожа консультант хочет сказать, — заметил Долиш насмешливо, — что кто-то воспользовался другим измерением, чтобы проникнуть в тюрьму.

— Чем-чем?

Но Долишу неинтересно было что-то разъяснять.

— Госпожа консультант, похоже, забывает о законе Уго Сарториуса, который был сформулирован еще триста лет назад. Ни у одного мага не хватит магической силы, чтобы выйти за пределы пространства.

— Мистер Долиш, вы, кажется, считаете меня первокурсницей, — в запальчивости воскликнула Гермиона, швыряя на пол листок пергамента, — если думаете, что я не знаю элементарных вещей!

«Элементарных вещей? Ну, конечно».

— Мы имеем дело не с обычным магом, а с магом, получившим доступ к силе, превосходящей всё человеческое. Или вы не знаете о магических вспышках, сопровождающих ритуалы? Такой энергией можно разнести половину Лондона, а вы говорите, что у него не хватит силы.

— Вы сами не видите, миссис Уизли, как попали в логическую западню! Если всё даже и обстоит так, как вы описываете, то с помощью этого ритуала злоумышленник мог бы уйти отсюда, а вовсе не попасть сюда. Не забывайте, ритуал состоялся внутри!

— Это еще ни о чем не говорит. Вполне возможно, для таких случаев существует другие ритуалы.

— О, прекрасно! Госпожа консультант объясняет недоказанную гипотезу собственным измышлением.

— Это не измышление, а логичное предположение! В нашей ситуации…

— Стоп, стоп, стоп! — воскликнул Гарри, пытаясь перекричать спорщиков. — Кажется, у меня есть одна идея.

— Что еще, Гарри? — бросила Гермиона, не желая прекращать начатый спор, который явно ее задел.

— Ты говорила, что тут каким-то образом замешаны призраки. Но ведь призраку ничего не стоит проникнуть через стены и запертые двери.

На ее лице потихоньку расплылась насмешливая улыбка, как всегда в случае, когда он, по ее мнению, произносил какую-нибудь несусветную глупость, вызванную его невежеством. Если бы это была не Гермиона, он бы обиделся. Обижаться на нее он не мог, не нашел бы душевных сил для этого. Всякая отрицательная эмоция в отношении подруги тут же растворялась внутри него озером чего-то сладкого и щекочущего.

— Гарри, займись уже… чем-нибудь еще. Чем хочешь. Хорошо?

— Хорошо, и я даже знаю — чем. Я возвращаюсь в Аврорат. Когда закончишь здесь, заходи ко мне в кабинет, обменяемся новостями. Сэр… — кивнул он Долишу.

Он действительно знал. Знал, что пора снова переговорить с Долоховым. Если бывший упивающийся и правда пытался использовать свой арест, как попытку укрыться от того, кто устраивал ритуалы, сегодняшние новости пришлись бы ему явно не по нраву.

Гарри спустился вниз на другом — большом — лифте в сопровождении охранника, у причала дождался отправления катера, отвозившего посетителей обратно в порт, и вернулся на работу, полный решимости вытянуть из Долохова сведения любой ценой. По дороге он несколько раз обдумывал предстоящий разговор, но пришел к выводу, что подготовка не имеет смысла, ситуация была ясна даже ребенку.

— А, Поттер, это снова ты! — лениво промолвил Долохов, когда Гарри вошел в комнату для допросов. — А где же твоя верная Роза?

— Не пожелала видеть твою ехидную морду, — ответил он нетерпеливо. — Послушай, Долохов, мне некогда играть с тобой в кошки-мышки. Перейдем сразу к делу. Сегодня утром кто-то устроил ритуал, аналогичный тому, что прикончил твоего дружка Роули и проведенному в твоем гостиничном номере. Что ты на это скажешь?

— Ага, выходит, вы серьезно облажались с вашими обвинениями, не правда ли? Я здесь, в камере, а люди всё так же умирают. Я же говорил, что ты никудышный аврор, Поттер.

— Ну да, только я не сказал тебе, где именно это произошло. Не хочешь поинтересоваться?

— Зачем же мне этим интересоваться?

— А я думаю, тебя это очень заинтересует, потому что всё произошло в Азкабане. Прямо в камере. Пятеро заключенных погибло. Тебя это не наводит ни на какие мысли?

— Только на те, что там охранники такие же, какие вы авроры.

— Гляди! — Гарри взял за уголки пергамент, лежащий перед ним, на который автоматически заносились показания допрашиваемого, и продемонстрировал его Долохову. — Я сейчас сделаю так… — он перевернул листочек и положил его текстом вниз. — А теперь давай поговорим без записей.

— И что же нового ты собираешься мне поведать? — спросил Долохов насмешливо.

— То, что твой запасной план провалился. Ты думал: если уж не ускользну на материк, так хоть отсижусь под замком у авроров. Да, я знаю, что не ты устраиваешь все эти ритуалы. Но ты от них бежал — и вот это не подлежит сомнению. А сейчас оказывается, что и здесь, под замком, тоже небезопасно, что достанут везде, а сбежать ты уже не можешь. Вот и подумай теперь, стоит ли продолжать помалкивать, или всё-таки есть смысл помочь нам остановить того, кто охотится за тобой и остальными. Между прочим, пока что почему-то получается так, что охота ведется исключительно на тех, кто воевал на вашей стороне. Может быть, хватит изображать из себя идейного борца, ты на него не тянешь с любой стороны, как ни посмотри, может, пора уже начать спасать свою шкуру?

Долохов уставился на него долгим взглядом, как будто изучая его лицо.

— Если бы от тебя был толк, Поттер, возможно, я бы и сказал тебе… — медленно сказал он, наконец, — но тебе это не по зубам.

— Не волнуйся, если не справлюсь сам, попрошу помощи. Я не гордый.

— Если ты не справишься, ты уже никого ни о чем не попросишь.

— Выбора у тебя всё равно нет. Кроме меня тебе никто не поверит. Наш начальник считает, что всё это просто обычная темная магия.

Долхов отвернулся и какое-то время рассматривал густо выбеленную стену.

— Ладно, так и быть, Поттер, дам тебе наводку, если и не справишься, так хоть помрешь, хоть какой-то прок будет.

— Говори!

Долохов потер небритый подбородок.

— Это всё Руквуд. Химера его задери! Он с самого начала был… с приветом, с тех пор, как обошел Непреложный обет…

— Ты имеешь в виду, когда предал Отдел Тайн?

— Спрашивай об этом у своей Розы, а я тебе скажу только, что на голову он стал точно больной, хоть по нему это было и не видно. Это он нагородил Тому о Дарах, о Старшей палочке, из-за чего тот потом носился по всей Восточной Европе как бешеная собака. И постоянно подсовывал ему какие-то книжки, от которых воняло, как… как… из болота! И с каждой такой книжкой Том становился всё безумней и безумней. А Руквуду, похоже, только этого и было нужно… Но разговор не о том. Сразу после битвы мы попытались уйти в возникшей суматохе, и Руквуд…

— Стоп! Разве он не погиб?

— Мерлина лысого он погиб!

— Но он был опознан, тело захоронено…

— Ну, он хитер, этот Руквуд, хоть и сумасшедший.

— Но как ему удалось?..

— Поттер, я не собираюсь делать за тебя твою работу. Давай ищи, узнавай. Посмотрим, что ты узнаешь.

— Хорошо, продолжай.

— Почти нечего продолжать. После битвы он рвался закончить то, что ему не удалось при жизни Тома. И подбивал на это остальных. Но такими вещами заниматься — немного дураков найдется. Была бы жива Беллатриса-чокнутая сука-Лестрейндж — вот она бы его поддержала. В результате, кто-то захотел остаться с Руквудом, потому что он хорошо умел сделать так, что нас ни одна собака не могла найти, а мы с Торфинном решили убираться оттуда подобру-поздорову…

— Откуда?

— Корнуолл. Река Тен, что к западу от Экзетера. Где-то в том районе, точно не помню, возле какого-то водохранилища. Мы несколько раз меняли место проживания. Кочевали из одного поселка в другой, из фермерского домика в маггловскую гостиницу, выбирали место потише, да поудобнее. Найдешь, если захочешь.

— И сколько вас было?

— Э, нет, Поттер, так не пойдет! Я сдаю тебе Руквуда, относительно других уговора не было.

— Ладно, всё равно, раз ты говоришь, что они были вместе… И потом, если ритуалы случились в разных концах страны, он мог кого-то и посылать.

— Не знаю. Я во всей этой галиматье не разбираюсь. Знаю только, что вряд ли Руквуд ушел из этого района. Он говорил, что там скрываться намного легче, чем где-либо еще. И правда, пока мы там сидели, у нас ни разу не было проблем.

— Возможно, следует поговорить с руководством о том, чтобы сменили весь состав наблюдателей в Корнуолле, — буркнул Гарри.

— Вряд ли для Руквуда это бы стало помехой. Он всю вашу кухню знал, как свои пять пальцев, и мог заранее предсказать, где и как вы будете искать.

— Ясно. Что ж, Долохов, вполне возможно, ты сейчас спас свою трижды никому не нужную жизнь. Если и правда Руквуд — виновник всего, то очень скоро я, наконец, смогу прекратить всё это безумие, а ты сможешь спокойно подумать о своих преступлениях за прочной решеткой, не опасаясь, что кто-нибудь заявится поутру в твою камеру.

— Ну-ну. Боюсь только, вместо этого Роза будет отскребать с пола твои кусочки, роняя свои драгоценные слезы.

— Мечтай в одиночестве, Долохов, а мне пора заняться делом.

Когда он вернулся в свой кабинет, Гермиона уже ждала его там, нервно прохаживаясь из угла в угол с расстроенным видом.

— Гарри, наконец-то! — воскликнула она. — Говори, о чем хотел сказать, и я пойду.

— Куда ты торопишься?

— Надо работать. Надо думать, анализировать, ломать голову… как еще сказать? Или ты забыл, что у нас по-прежнему нет ни одного подозреваемого?

— В Азкабане никаких зацепок?

Она покрутила головой.

— Я смотрю, ты здорово на взводе. Что, мой начальник тебя так разозлил?

— Не то слово! Он какой-то… непрошибаемый! Придумал новую версию, нет, ты только послушай: преступления совершает вампир! Ох! Да он просто болван! И почему люди не хотят признать существование необычного даже тогда, когда всё очевидно?! Хорошо, что не всё зависит от него, и дело теперь точно сдвинется с мертвой точки.

— И почему ты так считаешь?

— После этого случая в Азкабане, делом наконец-то всерьез заинтересовалось мое руководство. Меня заверили, что помогут отыскать текст древних табличек. И не смотри на меня так! Я обязана, понимаешь, ОБЯЗАНА докопаться до истины!

— Гермиона… — сказал Гарри с мягкой улыбкой, — пожалуйста, успокойся и сядь.

— Гарри, мне некогда. Я должна немедленно проанализировать полученные материалы и ждать ответа руководства.

— Но сделаешь ты совсем другое. Ты сейчас соберешь всё самое необходимое для небольшого путешествия и предупредишь всех, что день или два тебя не будет. Встретимся, — он бросил взгляд на часы, — через два часа, здесь же, в Аврорате.

— Что это значит, Гарри?

— Я знаю, кто устраивает ритуалы. И даже где его, приблизительно, искать. Долохов заговорил, — ответил он на ее вопросительный взгляд.

— Хм, но как же… таблички… текст…

— Гермиона, кажется, несколько дней назад ты в этом же кабинете взяла с меня слово, что мы будем работать вместе. И сама обещала то же самое.

Она замолчала, опустив глаза.

— Да. Ты прав. Хорошо, я сделаю так, как ты говоришь. Только скажи сперва, о ком идет речь?

— Руквуд. Август Руквуд.

Она медленно поднялась со стула с лицом, искаженным досадой.

— Руквуд?! О господи, я такая дура! — она стукнула себя ладонями по голове. — Убей меня, Гарри! Убей меня немедленно, от меня никакого толку! Я бесполезна! Как я могла не подумать о Руквуде, ну КАК?!

— Да успокойся, откуда ты могла знать, что он жив?

— Какая разница, я должна была догадаться. Он же бывший невыразимец, кто еще мог быть, кроме него?!

— Долохов сказал, что он каким-то образом обошел Непреложный обет, о котором ты упоминала, и что это, якобы, частично повредило его рассудок.

— О… да… я слышала об этом. Было расследование по результатам его предательства. Они использовали свою связь через Метку. Упивающиеся. Каким-то образом им удалось переложить последствия от нарушения обета на всех обладателей Метки. Распределить удар. Не знаю, кто это придумал, сам Руквуд или Волдеморт, но у них получилось.

— Но, видимо, не совсем.

— Думаю, тут всё связано с механизмом работы самого Непреложного обета. В случае нарушения обещания, он как бы «перегружает» магию внутри волшебника. Возникший при этом болевой шок убивает нарушителя. Упивающиеся смогли распределить среди всей своей компании прямое воздействие на нервы, но, видимо, существует еще и какая-то более тонкая связь магии с мозгом, о которой они не знали. В этом вопросе еще слишком много неизученного… Но как же я могла это просмотреть?! Ну какой из меня консультант, а Гарри?! — она взглянула на него, чуть не плача.

Он осторожно приобнял ее за плечи и улыбнулся.

— Самый лучший консультант!

— Ты уверен, что мы сможем найти его вдвоем? А как же все ваши наблюдатели?

— Ты же разговаривала с моим начальником. Думаешь, он и дальше станет всерьез воспринимать нашу версию?

— Да уж, тут ты прав! Он совершенно неубеждаемый тип.

— Так что иди, собирайся, а то мне еще надо наведаться домой. И не забудь предупредить Рона, о том, что уезжаешь на пару дней!

— Обязательно, — сказала она, комкая воротник.

Решение взять Гермиону с собой созрело у него спонтанно, почти сразу после того, как он вышел из комнаты для допросов, а ее слова о табличках только закрепили его. Почему-то он теперь был уверен, что с ним ей будет безопасней, чем без него. Хотя его и сильно тревожила неприятная мыслишка, не было ли в этом решении чего-то еще, кроме опасений за подругу и нежелания нарушать данное ей обещание. Но сильнее всего прочего доминировала радость и даже, отчасти, восторг от того, что он снова, как и в те времена, когда они искали хоркруксы, окажется отделен от всего остального мира с важным заданием и… с близким человеком под боком. Это был очень странный восторг, учитывая, что тогда он не испытывал от своих скитаний никаких приятных чувств. Тогда он был раздавлен беспокойством и обреченностью. Но почему-то сейчас, вспоминая то время, ему становилось как-то тепло внутри. Из тяжелого испытания те события потихоньку превращались в захватывающее приключение, всё самое неприятное понемногу выветривалось, и оставалось только чувство какой-то безудержной свободы, свободы скитальца, перед которым распахнуты все стороны света, а тяжесть одиночества, потребность в общении скрашены присутствием рядом близких людей. Конечно, он понимал, что в этот раз и близко не будет ничего такого (и слава богу!), но, видимо, в нем жило это желание вырваться куда-то, отъединиться, побегать в пустоши подобно волку, рыщущему добычу. Даже недавний, краткий визит на Ланди в этом смысле придал ему сил. Но почему-то он думал, что Джинни не разделит его восторгов.

Он боялся, что ее не окажется дома, потому что непременно хотел поговорить с ней лично, а не просто оставить записку. Но где-то в глубине души жила противная надежда, что ее всё-таки не будет. Ругаться не хотелось.

Джинни оказалась дома, изучала свежий еженедельник «Квиддич сегодня» и, судя по ее сияющему виду, у нее были хорошие новости относительно ее работы.

— Ты так рано?! — удивилась она обрадовано. — День начинался ужасно, но продолжается просто замечательно.

— Прости, но я ненадолго.

— А, я должна была догадаться, что всё не бывает так хорошо, — улыбнулась она укоризненной улыбкой, — какие вести из Азкабана? Надеюсь, тебе не придется сегодня туда возвращаться?

— Нет, Джинни, не придется. Но, похоже, у тебя какие-то хорошие новости, и ты почему-то изо всех сил сдерживаешься, чтобы мне их сообщить.

— Я пытаюсь понять, насколько меня хватит, чтобы не лопнуть! Но раз ты сам спросил, то, думаю, молчать уже нет смысла. Меня взяли в команду! — воскликнула она, вскакивая с дивана и бросаясь ему на шею.

— Замечательно! Но это вряд ли так уж неожиданно.

— Что это значит? — спросила она с сердитой улыбкой.

— Я ничуть не сомневался, что такой замечательный ловец не останется без работы. Я же сам тебя обучал, между прочим.

— Бе-бе-бе! — высунула она язык. — «Он обучал»! Ты хоть знаешь, куда меня взяли?

— Нет, конечно.

— В «Холихедские гарпии», ты представляешь! Я сразу буду играть в высшей лиге, да еще в ТАКОЙ команде! С ума сойти можно!

— Холихедские? Но разве это не в Уэльсе?

— Всё так удачно сложилось, я сама не ожидала. Летала на просмотре в «Кройдонских упырях», после тренировки ко мне подходит человек и говорит, что мной заинтересовалась Гвеног Джонс. Ты представляешь?! Она как раз объезжала команды низших лиг, искала подходящую девушку-охотника, а тут — я!

— Значит, тебя берут не ловцом?

— Не делай такое лицо, Гарри! Ты же знаешь, что охотница — мое любимое амплуа. К тому же, от таких предложений не отказываются. Короче, мы поговорили с Гвеног, по-быстрому согласовали условия моего участия и — вуаля! — я в команде!

— Поздравляю! Хотя жалко, что тебе придется мотаться в Уэльс.

— Гарри, ну есть же каминная сеть! Что мне помешает летать туда и обратно?

— И когда первая игра?

— Сейчас лето, какие игры, ты совсем уже там зарапортовался со своей работой, Гарри! Игры начнутся в начале сентября. А сейчас только тренировки, так что я каждый вечер дома.

— Жаль, обо мне такого не скажешь.

Она взглянула на него встревожено.

— В каком смысле?

— Джинни, мне тут необходимо… отлучиться… дня на два. Три, максимум. Это связано с тем делом, ну… ты знаешь.

Джинни сдулась, словно воздушный шарик. Всё ее восторженное настроение испарилось, осталась только тоска и какая-то непонятная горечь.

— И далеко ты собираешься?

— В Корнуолл. Без этого правда не обойтись! Кроме меня некому.

— Ну да, как всегда, — промолвила она с раздражением, — как всегда. Кроме тебя некому! Полон Аврорат народу, а в самое пекло лезть опять тебе.

— Джинни, это же всего пару дней!

— Ну конечно, а мне тут сиди, сходи с ума эти «пару дней»! Пока ты там будешь бегать… по лесам… Всё опять как всегда! — вскинулась она, уже повысив голос до крика. — Как тогда, два года назад, когда ты уходил и оставлял меня одну, запихивал, как дорогую вещь в дальний уголок, а сам шел спасать этот дурацкий мир! А я месяцами сидела и не понимала, кто я вообще такая — твоя девушка или просто дальняя знакомая, с которой ты сходишься тогда, когда не отвлекают очередные подвиги. И теперь снова начинается!

— Джинни… — он растерялся, не ожидая, что она настолько бурно на это отреагирует. Но она, похоже, и не собиралась успокаиваться.

— И опять как тогда не один, ведь так? Я права? Она будет с тобой?

— Если ты о Гермионе, — разозлился он, — то да, она будет вместе со мной на этом задании, потому что это и ее задание тоже. А твой странный тон мне вообще непонятен, учитывая, насколько хорошо ты знаешь Гермиону. И меня. И историю наших отношений. Какого черта, Джинни?! Вместо того чтобы сказать ей спасибо за то, сколько раз она спасала мне жизнь, ты…

— Спасибо?! Спасибо?! Сказать ей спасибо за то, что ты каждую ночь твердишь ее имя в постели? За то, что я опять, как всегда, буду лежать, смотреть в потолок и мучительно думать о том, что ты сейчас с другой женщиной Мерлин знает где спасаешь на пару мир, или чем вы там еще занимаетесь, а я — такая обычная, такая простая, такая обыденная Джинни сижу и жду своего героя, готовая на стенку полезть от тоски?!

— Но ты же И ХОТЕЛА героя, Джинни! Разве ты всегда не твердила мне, что со мной никто не сравнится, потому что я один такой неповторимый герой?! И, если уж на то пошло, то какого черта ты уехала на этот год в Хогвартс, раз ни дня без меня прожить не могла? Или ты считаешь, мне тут без тебя очень здорово жилось в пустой квартире?!

Эта его вспышка как-то сразу сломала ее. Она ссутулилась, закрыла лицо руками и вдруг заплакала, что с ней случалось довольно нечасто, обычно ее ругань кончалась тем, что он просто замолкал, а она ходила и дулась на него какое-то время, пока кто-то из них не произносил какую-нибудь шуточку, от которой оба начинали дико ржать, разряжая накопившееся напряжение.

Она подошла к нему вплотную, прислонилась, не обнимая руками, и промолвила сквозь слезы:

— Я чувствую, что теряю тебя, Гарри! Я просто ничего не могу с этим поделать. Ты куда-то ускользаешь, и мне кажется, что это навсегда.

Он задохнулся от накатившего на него чувства вины. В этот раз, похоже, всё и вправду не напоминало милую семейную перебранку. Он обнял жену, прижал к себе, поцеловал в рыжую макушку, шепча успокаивающие слова. Она ухватилась за него изо всех сил, как будто он и правда куда-то выскальзывал из ее рук, так сильно, что заныл позвоночник, там, где сошлись ее ладони на его спине.

— Я возьму отпуск! — прошептал он ей на ухо горячим шепотом. — Сразу же, как только закончу это расследование. Слышишь?! Возьму отпуск. На три недели… нет, на месяц. Ты права, мы не виделись хрен знает сколько времени, надо побыть вместе, почувствовать себя как… в прошлом августе. Помнишь?

— Василиск тебя заглоти, Гарри Поттер, я этот август не забуду до самой смерти!

Он съехал руками вниз, широко раздвинул пальцы и ухватил ее за ягодицы. Она ахнула от неожиданности, еще сильнее прижавшись к нему.

— Вот, приеду, будет как тогда.

Она отстранилась от него и посмотрела прямо в глаза, на щеках блестели еще не просохшие слезы.

— Веришь, мне всё равно, как будет. Так же, как в августе или вообще никак, только возвращайся. Как бы… как бы там всё ни обернулось. Слышишь?! Просто возвращайся! Живой!

— Да что с тобой, Джинни?! Всё будет в порядке.

Но она уже отвернулась и, бормоча что-то о домашних делах, поплелась в ванную.

Он стоял посреди комнаты и понимал, что сейчас самый неподходящий момент, чтобы уезжать, из всех возможных. С Джинни что-то происходило, она переживала эту его отлучку сильнее, чем тогда, когда он уходил на поиски хоркруксов. Но он просто не мог ничего поделать. Он не мог отложить свой отъезд, не мог никому поручить это дело, не мог отказаться, хотя и чувствовал, что делает своей жене очень больно. Он не понимал точных причин, учитывая еще и эти непонятные тайны вокруг него и его друзей, всё происходящее внушало ему нешуточное беспокойство. И это беспокойство постоянно бродило внутри него, порой подступая к горлу, отвлекало, не давало сосредоточиться, а главное, практически полностью отравило ему то приятное предвкушение от предстоящей поездки, которое он испытывал до того, как вернулся домой. Теперь уже ему хотелось, во что бы то ни стало, отыскать Руквуда как можно быстрее, хотя торопливость в таком деле могла только навредить. Хуже всего, что он понимал — может так выйти, что он задержится не на два и даже и не на три дня, а больше. Судя по досье Руквуда, по тому, как тот умудрился успешно выдать себя за погибшего после битвы и по рассказу Долохова, не просто поймать, но даже найти бывшего невыразимца могло оказаться не таким простым делом, пусть Гарри и знал район поисков. К тому же, Долохов намекнул, что у того могут быть сообщники. С чего вообще он взял, что они справятся за два дня?! Он понятия не имел, откуда у него появился подобный оптимизм.

«Надо было сразу говорить о неделе», — подумал он, зло забрасывая вещи в сумку. Рон его вообще прибьет. Ответил, называется, на просьбу друга. Утащил жену из дому неизвестно на сколько!

Джинни не вышла к камину его проводить, хотя совершенно точно слышала, что он уже в гостиной, не могла не слышать. Тогда он сам спустился на этаж ниже, подошел к ней сзади и осторожно обнял, несмотря на то, что вся ее поза выдавала обиду. Какое-то время она стояла так, напряженная, не желая отвечать на его объятие, потом всё-таки обернулась и спрятала лицо у него на груди, уклоняясь от поцелуя. Так он и ушел, чмокнув ее куда-то в волосы, с недоумением размышляя, отошла она от своей вспышки или еще нет.

Конечно, Гермиона собралась намного быстрее его. Такое ощущение, что у нее всегда был наготове дежурный набор для путешествий, который она просто складывала в свою безразмерную сумочку, в случае необходимости. Он бы не удивился, если бы так и было. Она сидела у него в кабинете и листала досье на Руквуда, которое неизвестно каким способом получила в картотеке. Досье выдавали исключительно служащим Аврората, но, видимо, у кого-то не хватило смелости ей отказать. Несмотря на свою миниатюрную комплекцию, подруга могла выглядеть весьма грозно, когда этого хотела.

— Ваше досье никуда не годится! — заключила она, бросая папку на стол. — Хорошо, что у нас есть собственное, — она постучала по сумочке и подняла на него глаза.

И тут же скривилась, увидев в его руках метлу.

— Ты решил просто поиздеваться надо мной, Гарри, я знаю! Тебе надо было брать с собой Джинни, ей-богу!

Увидев выражение его лица, она подняла брови и спросила виновато:

— Эй, я сказала что-то не то?

— Похоже, Джинни не в восторге от того, что я снова бросаю ее, сразу после ее возвращения.

— Я бы на ее месте тоже была не в восторге. Жаль, нет времени поговорить с ней, но я обязательно зайду, когда мы вернемся.

Он уже теперь не был уверен, что это хорошая идея, но вслух спросил:

— А как Рон?

— А он… — она махнула ладошкой, — не… - взглянув на него, она вдруг прервалась и продолжила, — не против.

Гарри посмотрел на нее очень внимательно. Она тут же стала потирать запястья, уставившись на его метлу.

— Хорошо! — сказал он после долгой паузы, не отводя от нее глаз.

В конце концов, если в личной жизни творилось не пойми что, оставалась еще работа. И эта конкретная работа была действительно поважнее каких угодно душевных переживаний, что бы они ни означали.

— Итак… — Гермиона разложила карту на столике летнего кафе.

Гарри отозвался не сразу, рассматривая длинный ряд мотоциклов, выставленных прямо на улице перед витриной двухэтажного магазина с бело-голубой надписью «Бридж-Триумф», через дорогу от них. Собственно, «бриджами» обзывались все магазинчики вокруг моста через большой ручей Альфин, от которого, очевидно, и получил название Альфингтон — пригород Экзетера, куда они направились через каминную сеть.

— А? — он взглянул на подругу, поняв, что она уже какое-то время вопросительно смотрит на него. Мотоциклы сразу же напомнили ему о Хагриде… и о Сириусе.

«Что если мне тоже обзавестись чем-нибудь подобным? — забрела в голову шальная мысль. — По крайней мере, Гермиона больше не будет жаловаться на неудобства полета».

— Ты не будешь жаловаться, если я стану возить тебя на чем-то подобном, вместо метлы?

— Что? — она сдвинула брови. — Гарри, ты о чем?

— А, не обращай внимания! — махнул он рукой.

— Нам нужно сразу же продумать маршрут, чтобы не болтаться в воздухе понапрасну, — продолжила Гермиона о своем, разглаживая карту.

«Она всё равно будет жаловаться!»

— Тогда нам надо поискать камин поближе к месту назначения.

— Где ты говоришь, Долохов в последний раз видел Руквуда?

— Где-то здесь, — он очертил пальцем бассейн реки Тен, окрашенный на карте преимущественно в зеленый цвет.

— В таком случае, Долохов плохо знает географию. Это не Корнуолл, это еще Девон, Корнуолл западнее.

— Ох, да и ладно! — сказал он, возвращаясь к заказанному им мороженному, которое совсем растаяло, пока он разглядывал мотоциклы.

— Не «ладно», Гарри, я предупредила, что если что, искать нас следует в Корнуолле. И ты, наверняка, тоже.

— Что значит «если что»? Ты думаешь, с нами может что-то случиться?

— Всегда надо учитывать и самый худший вариант. Хотя я оцениваю наши шансы, как достаточно высокие.

— Спасибо, утешила, а то я уже думал, что ты перестала верить в мое везение.

— Ну при чем тут везение?! Просто Руквуд рассчитывает, что за ним гоняются обычные авроры, он не подумает о том, что его может искать другой невыразимец.

— И что бы это значило?

— То, что у нас свои методы, — ответила она, с некоторой долей самодовольства облизывая ложку с мороженым. — А пока — вот что — найди подходящий камин.

Она бросила на стол карманный справочник выходов из каминной сети.

— Дансфорд, — резюмировал он, полистав справочник.

— Ну, это не сильно-то ближе, — вздохнула Гермиона.

— Дальше только Тависток, но он значительно западнее, боюсь, оттуда будет совсем далеко.

— Я искала водохранилище, о котором ты упомянул, но не нашла. Очевидно, масштаб слишком мелкий, — сказала она, сворачивая карту.

— Если лететь вдоль реки, в любом случае не пропустим. Ты готова?

Она закатила глаза.

— Нет, но разве у меня есть выбор?

В Дансфорде они сразу выбрались из маленькой придорожной гостиницы под романтическим названием «Королевский дуб», решив более без надобности нигде не задерживаться. Пройдя чуть дальше по главной улице городка, Гарри свернул к большой церкви пятнадцатого века, которая была, видимо, главной местной достопримечательностью. Прямо за ней расположилось огромное старинное кладбище с примитивными столбиками надгробий, сразу за которым виднелись луга с небольшим перелесками.

— Подходящее место, — сказал он, оглядываясь и снимая с плеча метлу, — по-моему, на наш взлет тут никто не обратит внимания, так ведь?

— Всё верно, за тем исключением, что управлять буду я.

— Ты?! Не сходи с ума.

— Да, я. И не смотри на меня так. Нам скорость не нужна. Полетим потихоньку.

— Гермиона! — проговорил он, пытаясь не отдать подруге метлу. — Это плохая идея, поверь мне! Эта модель даже для меня… капризновата.

— О, я уверена, ты найдешь кучу отговорок! Поведу я, и это не обсуждается. Иначе толку от наших полетов не будет. Ты станешь носиться, как угорелый, а я — сидеть за твоей спиной, зажмурившись, и ничего не видеть.

— Ты с ней не справишься! Если бы это была обычная модель, я бы не спорил. Честное слово!

Но он уже понял, что проиграл этот спор заранее. Настаивать дальше было себе дороже, судя по настырному виду подруги. Он пожал плечами и со скептическим видом отдал ей метлу.

Она даже не могла как следует подвесить ее в воздухе. Древко оказалось слишком высоко, и Гермионе было сложно на него взобраться, да и джинсы мешали закинуть ногу. Какое-то время он молча наблюдал за ее потугами, потом подошел сзади, взял за талию и закинул на метлу. Она раскраснелась, но попыталась сохранить независимый вид, сдувая с лица упавшие локоны. Он взобрался вслед за ней, намереваясь сперва обнять ее сзади, но сразу же понял, что не стоит. Это был лучший способ свалиться обоим, он был намного тяжелее ее. Поэтому он просто схватился руками за древко немного ниже ее рук, и сразу же почувствовал, как метла перестала мелко дергаться, ощутив опытного седока.

«Что ж, пускай эта упрямица думает, что летит сама».

Впрочем, даже его хватка не помешала Гермионе вместо мягкого старта дернуть с места так, что он с размаху получил по зубам ее макушкой. Она вскрикнула и выругалась на него. Он ничего не ответил, облизывая немедленно онемевшие губы. Это явно было только начало.

Как он и предполагал, подруга совершенно не представляла себе, насколько быстро «Молния-2» выполняет маневры. Она потянула вверх, древко тут же задралось едва ли не вертикально, Гермиона съехала назад, и только сидящий сзади Гарри помешал ей свалиться, потому что от неожиданности она практически выпустила древко из рук. Когда она попыталась выправить устремившуюся в послеполуденные небеса метлу, та начала дергаться из стороны в сторону, постепенно забирая вниз и влево по длинной дуге. Он уже понял, чем всё сейчас кончится, и крикнул впереди сидящей подруге прямо на ухо:

— Отпусти её! Немедленно!

Но вместо этого Гермиона только вцепилась в древко мертвой хваткой. Как он и предполагал, метла сваливалась в широкий штопор, попутно круговыми движениями рыская по направлению полета. В этом случае надо было вовсе отпустить управление, подождав, пока метла сама автоматически обретет устойчивость, заложенную в ней конструкцией, и только потом резко попытаться вывести ее из штопора, но Гермионе, конечно, это было невдомек. Тут требовалось определенное хладнокровие, а его подруга, и так-то трусившая от полетов, видя перед собой стремительно приближающуюся землю, и не в силах ничего поделать с вышедшим из-под контроля летательным средством, сразу же потеряла голову.

«Рассчитывал, что тебя хватит больше, чем на пять секунд», — подумал он даже не с насмешкой, но, скорее, с досадой, потому что ситуация перестала ему нравиться.

Он нажал на древко вниз, но его попытки нейтрализовывались усилием Гермионы, которая тянула вверх. Он чертыхнулся, сжал хвостовое оперение каблуками и буквально сшиб метлу вниз, до предела сужая штопор, прекрасно понимая, что сильно рискует, земля была совсем рядом. Однако именно суперманевренность данной модели и служила ему главной надеждой. В этот момент Гермиона начала визжать.

«Наверняка сейчас закрыла глаза», — сокрушенно покачал он про себя головой.

Как только штопор превратился уже просто в бешенное вращение вокруг своей оси, он закинул ступни на метлу сверху и потащил ее на себя, одновременно упираясь ногами вниз, чувствуя, как всё сильнее наваливается перегрузка. Ему удалось уйти от столкновения с землей едва ли не в последний момент, буквально чуть-чуть не задев высокую луговую растительность. Метла устремилась вверх по дуге, и они успели даже сделать мертвую петлю, прежде чем он смог погасить скорость и плавно опустить их обоих посреди взбирающегося на небольшой холм поля, сплошь заросшего первоцветом.

— Жаль, что никто не мог пронаблюдать со стороны это неподражаемое зрелище, — промолвил Гарри, спрыгивая с метлы и с трудом сдерживая смех.

Гермиона была абсолютно белой. Он попытался ей помочь слезть на землю, и она буквально свалилась ему в руки. Он осторожно поставил ее на ноги и в этот момент заметил большое влажное пятно, расползшееся посреди ее джинсов. Он задрал глаза к небу, отвернулся в сторону и прикрыл рот тыльной стороной ладони. Безудержно хотелось ржать! Он не мог понять, почему он еще не свалился в траву и не катается по ней с громким хохотом. Несомненно, полет удался на славу!

Такой красной он свою подругу не видел никогда в жизни. Как только она поняла, что произошло, как тут же смертельная бледность сменилась алым румянцем, залившим ее щеки буквально в одно мгновение. Это тоже оказалось ужасно смешно, но еще смешнее было ее выражение, когда она стояла с разведенными руками, растопыренными пальцами, уставившись сама на себя, а ее лицо словно кричало: «Что же это такое вообще происходит?!!»

— Тебе надо бы… ну-у… — начал, было, он, но она подняла указательный палец, который дрожал от напряжения, и предупреждающе ткнула им в его сторону.

— Заткнись! Ни одного слова! Ни единого! И если кто-то узнает об этом… хоть кто-то, я превращу тебя… превращу тебя в…

— Унитаз! — не выдержал он и прыснул со смеху. Сдерживаться больше не было никаких сил.

«Вот тебе и конец, Гарри Поттер!» — мелькнула мысль, когда она выхватила палочку. Но даже тогда он не мог остановиться, отвернувшись в сторону и квохча, как большая черная курица.

Однако она всего лишь прочитала на себя экскуро и медленной походкой направилась в сторону Дансфорда.

— Гермиона! — крикнул он, взвалив метлу на плечо и кидаясь за ней следом. — Погоди, Гермиона!

— Чего тебе?! — бросила она. — Ты уже успел продемонстрировать свое остроумие.

— Не стоит туда возвращаться. Я серьезно. «Королевский дуб» — гостиница наполовину для магов. Лучше не светиться лишний раз там, где нас могут узнать.

Она остановилась.

— И что теперь прикажешь делать? Мне нужно принять душ!

— Я понимаю, — он снова улыбнулся, но тут же спрятал свою улыбку. — Садись, я тебя подвезу, сейчас мы быстро найдем маггловский отель.

— Нет уж! Хватит с меня метел на сегодня!

— Гермиона! Ну хватит обижаться. В конце концов, я же предупреждал тебя, что ничем хорошим это не кончится.

Она посмотрела на него исподлобья. Он не сомневался, что благоразумие в ней возьмет верх, но уж слишком велико было предыдущее смущение, которое до сих пор еще до конца не прошло.

— Пообещай, что не будешь лихачить!

— Миона, я и не собирался, вообще-то.

— Не мионкай! Пообещай!

— Хорошо, обещаю, обещаю.

Он взобрался на метлу, ожидая, что она пристроится сзади, но она неожиданно сказала: «Подвинься», убирая его руку, и села спереди, боком, обняв его за талию и уткнувшись лбом в грудь. Он бережно окружил ее своими руками, перехватившись поближе, выпрямив спину, и осторожно погрузил подбородок в ее густые волосы.

— Я подумала, что нам ведь придется еще много искать, — вдруг принялась объяснять она, когда он поднял метлу в воздух, — сидя сзади, я ничего не увижу. Попробую так.

Он почти не услышал ее объяснений. Эта поза, то, как она прижималась к нему полубоком, как она свешивала вниз ноги, скрестив лодыжки, как она бросала снизу вверх на него осторожные взгляды — в ней было столько доверительного, столько личного, что он на какое-то время выключился, просто держа метлу прямо, не понимая, кто они вообще есть друг другу. Это он сидит и выдумывает невесть что, или она тоже ощущает эту необыкновенную доверительность, намеренно давая ему ее почувствовать?

— Гарри, когда я говорила не лихачить, это не означало — плестись, как черепаха, — прервала она поток нахлынувших на него переживаний, — нельзя ли побыстрее?

Он опомнился и подумал, что снова его понесло в своих рассуждениях не в ту степь, как с утра на лодке. Лучше бы он вспомнил о том, что собирался как можно скорее закончить поиски, чтобы вернуться к жене, которая так сильно переживала его отсутствие. И, в конце концов, они были здесь по делу, а не на увеселительной прогулке! До конца дня оставалось уже не так много времени, а они еще даже не приступили к поискам. Он развернул метлу на юг, быстро проскочив одноэтажный Дансфорд, и уцепился взглядом за реку Тен, уходящую почти строго на юго-восток, как за ориентир, решив совместить два дела сразу, начав внимательно высматривать среди пересечений автомобильных дорог подходящую гостиницу.

Он нашел ее внезапно совсем не там, где искал. От узкого шоссе в сторону ответвлялась едва заметная грунтовая дорожка, терявшаяся в густых зарослях вязов, переплетенных высоким кустарником. У Гарри только возник вопрос: «Что там?», как он увидел в просвете между ветвей двускатную крышу отделанного струганной доской неказистого домика, окруженного небольшим цветником, со столиком для летнего отдыха рядом и, еще не успев удивиться, прочитал на столбике с почтовым ящиком яркую надпись: «Убежище».

Отель и вправду напоминал убежище. С дороги увидеть его было решительно невозможно, он полностью скрывался среди растительности, Гарри даже пришло в голову, что в таком месте вполне могли какое-то время укрываться те, кого они искали, но тут же отбросил такую возможность, когда они вместе с Гермионой вошли внутрь. Домик выглядел неказистым только с виду. Внутри обстановка оказалась похожей, скорее, на загородный клуб, чем на скромный туристический кемпинг. Да и вряд ли тут было достаточно много места.

— Добро пожаловать! — немедленно поприветствовала их молодая девушка, поднимаясь с кресла за низким столиком у камина. — Простите, я не заметила, как вы подъехали.

— Мы-ы… оставили машину у шоссе, — он махнул пальцем в неопределенном направлении. — Мы туристы, осматриваем… мм…

— Окрестности Дартмура, — выручила его Гермиона.

— Да. Были в Дансфорде, нам сказали, что здесь у вас отличная гостиница.

— О, разумеется, для семейной пары тут просто прекрасные условия. Уединенное место, тишина и замечательный вид. Думаю, вашей жене понравится наш большой двухместный номер на втором этаже.

«Жене?!» Потом он сообразил. У обоих на пальцах были кольца, за кого еще она могла их принять? Он скосился на свою подругу и увидел, как она едва заметно порозовела.

— М-м, двухкомнатный, если можно, — буркнул он, сам засмущавшись.

— Разумеется. Большая гостиная и спальня. Вы будете довольны.

— Замечательно. Но… мы, собственно, осматриваем окрестности. Не уверен, что останемся тут больше, чем на день.

— Мне очень жаль, но три дня — минимальный срок для заселения.

Он переглянулся с Гермионой. В принципе, им в любом случае нужен ночлег. Почему бы не остановиться здесь? Место совсем не на виду, да и недалеко от района их поисков. Тем более что три дня — это как раз тот самый срок, который, по его расчетам, эти поиски и должны были занять.

Он кивнул.

— Хорошо. Три дня, так три дня. Во сколько это нам обойдется?

— Триста фунтов, — сказала девушка, не переставая улыбаться.

«Хороший отель», — подумал он и улыбнулся в ответ, заметив, как Гермиона достает палочку.

Отель и вправду оказался замечательным, длинная гостиная в бежевых тонах занимала почти весь верхний этаж, низкий, скошенный потолок создавал ощущение уюта, а огромный мягкий диван во всю дальнюю стенку сразу же подсказал Гарри, что эту ночь он проведет в комфорте.

Гермиона немедленно заперлась в ванной, а он сунул нос в спальню, обнаружил там огромную постель с ночниками с обеих сторон и мансардным окном прямо над нею. И решил, что его подруга тоже останется довольна.

Он сел на краешек дивана, вдохнул запах искусственного мягкого наполнителя, синтетического ковролина и свежей доски, оглядел обстановку, напоминающую семейное бунгало, снятое парочкой на медовый месяц, и подумал, что это всё действительно слишком уж напоминает приятный отпуск, а никакую не служебную командировку. Он вспомнил собственное предвкушение от предстоящих скитаний по пустошам и усмехнулся. Если он не настроится на нужный лад, он не найдет не то, что Руквуда, он еще, чего доброго, наделает каких-нибудь непростительных глупостей.

«Например, каких?» — повис в голове едкий вопрос, но он потому так и не сформулировал свои опасения, что хотел как можно дальше обойти размышления на эту тему. Ну, просто потому, что сами эти размышления, даже кляни он себя на чем свет стоит, всё равно дразнили, подталкивали его на запретную сторону, и лучше было не заглядывать туда вовсе, не думать, не рассуждать, просто сочинить для этого нейтральное название — «это», и оперировать этим «это», как чем-то запретным, но не имеющим к нему прямого отношения, словно хоркрукс. К нему и к ней…

Ну вот, опять!

— Всё, я готова! — она вышла из ванной в самый разгар его мучительных попыток отпихнуть от себя собственное воображение. Увидев ее собранный, серьезный вид, ему тут же стало стыдно от своих колебаний. Действительно, ведь он же не сделал ничего постыдного! К чему все эти копания в самом себе? От них только хуже.

— Послушай, Гермиона, я тут подумал, что раз Руквуд знает, как скрываться от авроров, значит ему и способ обнаружения по образцу крови не страшен. И палочка у него, наверняка, чужая, незарегистрированная.

— Палочка — наверняка, а с кровью-то что он может сделать? И найти его не могли по банальной причине — думали, что он мертв, поэтому и не искали по образцу крови.

— Тогда почему Долохов сказал, что и все остальные чувствовали себя рядом с ним в безопасности?

— Потому что Руквуд может заранее определить ваших наблюдателей до того, как они кого-то обнаружат. И меняет свое убежище вместе с остальными.

— И как он это делает?

— Ты слишком многого от меня хочешь. Я же знаю не все секреты нашего отдела.

— Выходит, он и нас вычислит заранее?

— Нет, нас не вычислит, если мы уж совсем не потеряем бдительность.

— Почему?

— Потому что он, в свою очередь, не знает кое-чего из того, что знаю я. Не забудь, он покинул Отдел Тайн уже довольно давно. Так-то!

Она наставительно махнула указательным пальчиком.

— Значит, ищем по образцу крови?

— Ты ищи своими методами, а, если что, у меня есть еще и свои.

— Ну конечно! — он сокрушенно покачал головой. «Секреты, секреты!»

Черноволосая девушка-администратор с большим любопытством рассматривала оставленную им у двери метлу.

— Какая интересная вещь, — сказала она, увидев, как они выходят из домика.

— Антиквариат, — немедленно отозвалась Гермиона, — вторая половина восемнадцатого века. Третий пункт в каталоге Филиппа Рунга. Муж выхватил буквально из-под носа у… не важно!

— Да! — кивнул он, пытаясь не улыбаться. — Пойду отнесу ее… обратно в машину.

Он закинул «антиквариат» на плечо и, подав Гермионе руку, направился по узкой дорожке в сторону шоссе.

— Муж, говоришь, выхватил?! — ехидно спросил он, усаживаясь на метлу, когда «Убежище» пропало из виду среди листвы.

— А то как же! — ответила она ему в тон, снова устраиваясь перед ним боком и уже привычным движением хватая его за талию.

— Ну, так и запишем, — буркнул он себе под нос, взмывая над деревьями.

Он вновь вернулся на север к Дансфорду, но повернул на запад, не долетев до него, следуя между течением реки и идущим параллельно ей шоссе. Проскочив мимо городка, он задержался у моста. Там, где шоссе пересекалось с рекой, расположились двухэтажные корпуса большого придорожного мотеля.

— Нет, — крикнула ему на ухо Гермиона, смотря вниз, — слишком открытое место. И слишком близко к населенному пункту.

Он проследовал дальше, стараясь не сильно разгонять метлу. Одинокие домики встречались вдоль шоссе там и тут, и пропустить что-нибудь интересное можно было в два счета. За мостом местность стала более пустынной и всё более лесистой. Река вильнула на север прямо в лес и он, было, повернул туда же, но заметил у шоссе какие-то строения на опушке леса. Снизившись, он только кинул на них взгляд и тут же развернулся обратно к реке.

— Что там?

— Хостелы, — пояснил он, — в жизни не поверю, что Руквуд может поселиться в таком месте.

Лес под ними закрыл реку почти целиком, так, что стало трудно следить за ее изгибами, поэтому он спустился буквально к самым верхушкам деревьев, и летел так довольно долго, пока река снова не вынырнула на открытый участок, и внизу обнаружился довольно крупный туристический кемпинг.

— Знаешь, Гермиона, — обратился Гарри к подруге, зависая на месте, — если мы станем проверять каждую лачугу на такой большой площади, мы и за месяц не управимся. Может быть, всё-таки применишь свой «особенный» способ?

— Вообще-то, Гарри, я его уже применяю с начала полета, просто ты этого, как обычно, не заметил.

— И что ты такого сделала, кроме как сидеть, ухватившись за меня, и глазеть вниз? Ты даже заклинания ни одного не прочитала.

— Тебе не надо знать, что я сделала и как. Просто имей в виду, что, чем меньше расстояние, тем больше шанс идентификации.

— И тем выше вероятность нашего обнаружения.

— Вот поэтому и не обязательно зависать так надолго на одном месте. Полетели уже дальше. Тут его нет.

— Как скажешь, — рванул он с места излишне резко и сам себя выругал за это.

Они следовали вдоль русла реки, периодически отклоняясь к одиноким строениям, фермам и гостиницам на прилегающих дорогах, приблизительно часов до семи вечера, когда Гарри решил, что пора поворачивать назад. Скоро должно было зайти солнце, и хотелось вернуться в «Убежище» до темноты. Он специально выбрал обратно другой маршрут, вдоль шоссе через Мортонемпстед, разрезающее район Дартмур с северо-запада на юго-восток, чтобы заодно проверить это направление, и, в конце концов, понял, что всё равно угодил в сумерки.

Солнце уже почти свалилось за дальние холмы, пейзаж под ними постепенно сливался в мешанину пятен разной степени темноты, к тому же, как-то незаметно подползло ощущение, что он здорово устал и жутко голоден вдобавок. Ему пришло в голову, что он никогда в жизни до этого так долго не летал на метле. У него устали руки, плечи, спина, затекли ноги в такой поджатой позе, и он внезапно ужаснулся, а каково же сейчас Гермионе. Несмотря на полное отсутствие опыта полетов, она ни разу не пожаловалась ему на усталость. Он решительно развернулся на северо-запад и стремительно полетел назад, по направлению к Дансфорду.

До «Убежища» они добрались уже в десятом часу, почти в темноте. Гермиона неловко спрыгнула с метлы и немедленно принялась растирать онемевшие мышцы. Он последовал ее примеру, понимая вдруг, что едва стоит на ногах.

— Думаю, всё, что нам сегодня остается — поужинать и поскорее лечь спать, — сказал он, встряхивая затекшими руками. — Похоже, я тебя немножко сверх меры перегрузил, Гермиона.

— Ерунда, — отозвалась она, но, судя по ее голосу, она была с ним полностью согласна.

Перед вылетом он рассчитывал, что вечером они вернутся и поговорят, возможно, ему удалось бы даже раскрутить подругу на некоторую откровенность относительно ее странного поведения на похоронах, благо обстановка вполне позволяла. Но у него уже за ужином слипались глаза, а Гермиона ушла к себе еще раньше, едва перекусив, и захватила с собой только стакан с йогуртом. Он лишь услышал, как за стенкой шумит душ, а потом звук закрывающейся двери в спальню и щелчок выключателя.

«Даже материалы не стала изучать», — подумал он, зевая. Какое-то время он делал вид, что пытается читать досье на Руквуда из Отдела Тайн, которое оставила ему Гермиона, но потом понял, что сам себя обманывает. Через пятнадцать минут он уже спал, зарывшись в многочисленные диванные подушки.

Конечно, усталость лишила его возможности видеть любые сны, на время ввергнув в полное небытие без грез и любых намеков почувствовать что-то кроме полного ничто. Но там, в этом ничто, казалось, существовало что-то, что постоянно звало его, и, хоть он и не откликался на этот зов, но голос, зовущий его, становился всё тревожнее. Не меняя тона, он выводил его самого из равновесия всё больше и больше, до тех пор, пока не заставил начать различать, оторвавшись от плавания в полном забвении, некоторые слова, звучавшие монотонно, но предостерегающе. Казалось, кто-то подсказывал ему нужное направление.

«Услышь Его, с зубами подобными змеям, Его что воет, в утробах нижних земель; Его, чей неумолчный рык вечно полнит вневременные небеса потаенного Ленга…» — шептал голос, и чернота всё не рассеивалась, но это было и к лучшему, потому что он и не должен был видеть, темнота вокруг как бархатное покрывало защищала его от чего-то, что видеть совсем не стоило, достаточно было просто слышать подсказку. А голос всё продолжал и продолжал, не настаивая, но увещевая прислушаться к себе, повторял и повторял вновь одни и те же фразы, которые он тут же забывал, потому что состояние его было зыбким, почти небытие, почти на грани, и только одна фраза осталась и крутилась в голове даже тогда, когда он открыл глаза:

«…склонись перед Ним и молись, когда Он будет проходить мимо, но не произноси Его Имени вслух…»

«Очередная галиматья!» — захотелось воскликнуть в сердцах. Он проснулся ровно в той же позе, что и заснул. Организм, привычный к ранним подъемам, разбудил его в седьмом часу утра. Гарри потянулся, перевернулся на другой бок, и решил подремать еще хотя бы час. В результате, он снова проснулся в девять, когда солнце буквально лупило ему в глаза из окошка.

«Ох, ты!» — он раздосадовано вскочил, думая, что Гермиона теперь обязательно издевательски пройдется по Аврорату, где работают сплошные лентяи и засони. И обнаружил, что его подруга сама еще и не думала вставать. Ее туфли валялись посреди комнаты, а значит, спуститься вниз она не могла. Из спальни и ванной не доносилось ни звука. Она до сих пор спала. Ему стало как-то немножечко тревожно. Немедленно в голове всплыл сегодняшний сон, от чего по спине пробежал мурашки.

«Вдруг с ней что-то случилось?!»

— Гермиона, — он легонько постучал в дверь, — Гермиона!

Скорее всего, она спала как убитая после вчерашних событий, но ему нужно было удостовериться точно. Он приоткрыл дверь, просунув внутрь голову.

— Гермиона, — прошептал он, глядя в сторону темной копны ее волос, разметавшихся по подушке.

Похоже, придется ее как следует потормошить. Он вошел в комнату и, прикрыв дверь, сделал несколько шагов к постели. И тут же замер на месте, захваченный открывшимся зрелищем.

Она лежала на боку, но, зарывшись лицом в подушку, обхватив ее руками, отчего ее спина была слегка выгнута вперед. Легкая простыня, которой она накрылась, съехала в сторону и обнажала сжатые, согнутые в коленях ноги и попку, выглядящую сейчас особенно рельефно из-за выгнутой спины.

«Она что, спит голой?!» — пронеслось в голове, и он облизал разом пересохшие губы.

Возможно, оттого что не прихватила сменное белье, возможно, оттого что июньские ночи выдались слишком жаркими в этом году. Эти банальные рассуждения немедленно зажгли пожар внутри него самого.

Он должен был немедленно уйти, покинуть ее комнату, он не имел никакого права так смотреть на нее, но буквально не мог оторвать глаз. Попка Гермионы — она действительно была ее настоящим сокровищем. На фоне ее тонкой, маленькой фигурки эти чудесной формы округлые полушария не раз привлекали к себе невольное внимание и его самого и других представителей мужского пола, начиная, наверное, еще с четвертого курса. Особенно, когда она в свободное от занятий время надевала привычные маггловские джинсы. Даже Малфой, кажется, отпустил на этот счет пару сальных шуточек.

«Интересно, она сама знает, насколько восхитительно это выглядит?»

Гарри припомнил фигуру своей жены. Ноги Джинни были длинные и худые, и попка им подстать — плоская и вытянутая. Никакого сравнения с этими идеальными полушариями.

«Вообрази себе, какие они на ощупь, учитывая, насколько бархатная у нее кожа», — сказал в голове голос, в котором чудилась соблазнительная усмешка.

Он сделал два шага, преодолев последнее расстояние до ее постели.

«Что ты творишь?!» — он мысленно завопил, видя, как сама собой приподнимается его рука.

«Если она проснется…»

В груди бродил противный холодок. Да, если она проснется? Она полгода не будет с ним разговаривать после такого. Если вообще когда-нибудь будет. Он же вел себя сейчас как свинья. И по отношению к ней, и по отношению к Джинни, между прочим! Подглядывал, как озабоченный подросток. Но это было просто сильнее его. Просто сильнее и всё! Как будто этот насмешливый соблазнитель в голове сейчас проник в его мышцы, в его кости, и командовал как хотел его — Гарри — телом.

Ладонь прикоснулась к ее коже, и он почувствовал, как дрожат его пальцы. Это и вправду того стоило! Ее кожа сейчас была сухой и горячей. И такой нежно-бархатной, что у него сбилось дыхание, и сердце заныло от невероятного, блаженного ощущения, которое передавали подушечки его пальцев. Он осторожно погладил ее, сделал ладонью мягкое круговое движение, как бы охватывая ее ягодицу. Если бы ему было позволено, он, наверное, готов был бы часами сидеть и вот так бережно прикасаться к ее телу. Да что же такое с ним творится?! Ведь он думал, что с приездом Джинни все эти бредовые эротические фантазии в отношении его подруги сойдут на нет. И вместо этого — вот такое испытание!

Она вдруг задвигалась, и он едва успел отдернуть руку, готовый уже к виноватым извинениям. Но она просто глубже зарылась в подушку, издав протяжный вздох, и чуть-чуть перевернулась. При этом ее ноги слегка раздвинулись, и Гарри разом увидел то, на что уж точно не имел абсолютно никакого права.

У него перехватило дыхание, и он отпрянул, залившись румянцем. Это перешло уже всякие границы! Он осторожно взял краешек простыни и укрыл ее наготу. Стыд за собственное недостойное поведение захватил его. Как он может вести себя так гадко по отношению к ней?! Это же Гермиона — самый близкий друг! Но, боже мой, он никогда теперь не сможет стереть у себя из памяти это зрелище! Эти два волшебных сложенных лепестка в глубокой тени между ягодицами! Какое невероятное чудо! Она вся и везде была как одно большое чудо.

— Ты самый счастливый человек на свете, Рон! — вырвалось у него от избытка чувств.

Он еще раз взглянул на маленькую фигурку под простыней и едва не заплакал от нахлынувшей на него нежности.

«Надеюсь, ты как следует бережешь это сокровище!» — подумал он и развернулся, чтобы, наконец, уйти.

— Нет! — вдруг сказала она отчетливо, и он едва не подпрыгнул на месте от неожиданности.

Он взглянул на нее, похолодев, думая, что сейчас получит прямо в рожу заряд самых ужасных упреков, какие только слышал в своей жизни. Но она лежала в той же самой позе, и с некоторым облегчением он понял, что она разговаривает во сне.

Она перевернулась, и простыня закрутилась вокруг нее, сделав слегка похожей на мумию с великолепной копной волос.

— Нет, — повторила она, и вдруг ее лицо исказилось, — пожалуйста!

Ей снится кошмар. Положительно, ей снится кошмар.

— Нет, пожалуйста, не надо! — она заметалась, но простыня сдерживала ее движения. — Пожалуйста! Умоляю, не надо, Рон! Хватит! Я больше не выдержу!

«Рон?!»

Ну да, а что тут такого? Он вспомнил собственные кошмары. Он и сам орал ее имя. Какие только отвратительные картины не выдавал его собственный мозг по ночам. После того, что они пережили… Ничего удивительного, что она видит во сне всякие ужасы. Акромантула с лицом Рона, к примеру. Мало ли какая дрянь могла ей привидеться после всего. Плюс еще это проклятое расследование уж точно не добавило спокойствия в ее сны.

— Пожалуйста, отпусти! Не трогай, пожалуйста… Нет! — продолжала причитать она, и ее голос становился всё более тихим и всё более отчаявшимся.

Он понимал, что должен разбудить ее, вырвать из лап кошмара, который ее захватил. Но он не мог, иначе как бы он потом объяснил ей, что делает в ее комнате. Поэтому он просто застыл на месте, не в силах отвести взгляд от нее, дергающейся на постели.

— Нет, нет, нет… — уже почти шептала она, лицо приняло выражение полной обреченности. И вдруг добавила еле слышно, одними губами, — Гарри…

Из уголка глаза потекла одинокая слезинка и, скатившись по скуле, впиталась в подушку.

Он бросился к двери и выскочил в узкий тамбур между спальней и ванной, шумно переводя дыхание. Она звала его, просила о помощи из последних сил. Какого черта он стоит тут, прижавшись спиной к стене, и страдает, Мерлин знает, от чего?!

«Разбуди ее немедленно!»

Он замолотил кулаком в дверь, придерживая ручку другой рукой, чтобы она не распахнулась.

Через несколько секунд послышался ее заспанный голос.

— Что случилось? Гарри, это ты?

— Я, конечно!

— Тогда прекрати стучать. Я сейчас.

Перед ним образовалась щелка, в которую он увидел ее часто-часто моргающую физиономию и завернутую в простыню фигуру.

— Ты чуть дверь не сломал! — укоризненно произнесла она, комкая рукой край простыни, который придерживала у самого подбородка.

Он виновато улыбнулся.

— Извини, но уже давно пора вставать, а ты всё не просыпалась. Я подумал, не случилось ли чего.

— Да нет, похоже, я просто слишком умоталась вчера. Такое чувство, что и не спала вообще.

— Снилось что-то плохое? — он посмотрел на нее выжидательно.

У нее на лице появилось странное выражение, он не смог понять, что оно означает.

— Д…да, всякая… дрянь! — кивнула она. — А теперь, если ты позволишь…

— Конечно! — кивнул он, и щелка тут же исчезла, оставив перед его глазами только гладкую бежевую поверхность двери.

Гарри еще не успел одеться, как Гермиона выскочила из спальни и начала бегать по комнате, уставившись в пол, с возгласами:

— Куда я их подевала, куда же я их подевала?

Как обычно, в таких случаях, прежде чем найти нужную вещь, осматриваются все возможные места, но не то, где стоило бы искать. Наконец, она замерла посреди комнаты, указывая руками под столик, как бы сама себе:

— Да вот же они!

На ней был поношенный халатик, едва достававший до колен, и ее острые соски пробивали тонкую ткань буквально насквозь. Она наклонилась прямо перед его глазами и подняла с пола свои туфли. Он со вздохом прикрыл веки. Положительно, эта женщина решила свести его с ума!

На самом деле, он понимал, что всё обстоит прямо наоборот. Что она просто не задумывалась о том, какую реакцию у него вызывает, потому и вела себя перед ним совершенно расковано. Ей и в голову не могло придти, что он может смотреть на нее каким-то иным образом, кроме как на старого друга. Будь это кто угодно иной, можно было бы заподозрить умысел. Но это была Гермиона, она могла быть разной, но провоцирующей его — никогда! Такая мысль даже не родилась бы у нее в голове. Она доверяла ему — полностью и без остатка, в этом-то и было дело. А он сейчас самому себе не мог доверять. Ему вдруг в голову закралась неприятная мысль, что он совершил ошибку, взяв ее с собой, несмотря даже на всю ее возможную помощь.

— Я думаю, Гарри, что мы за сегодняшний день обязательно должны найти водохранилище, — начала она свои обычные рассуждения с нахмуренными бровями и деловым видом, откинув с лица волосы быстрым движением, а ее соски при этом совершили такое же быстрое движение под халатом вправо-влево.

Она выглядела сейчас настолько домашней в этом стареньком халате. Настолько близкой со своими всклокоченными волосами, превратившимися в традиционное птичье гнездо, с припухшим после сна лицом, лишенным всяких следов косметики, с крошечными, босыми ступнями с красными пальчиками, что захотелось посадить ее к себе на колени. Просто посадить, и чтобы она воспринимала это совершенно естественно, продолжая при этом говорить о том, о чем она там сейчас говорила, всё тем же самым тоном. Чтобы она сидела там, с туфлями в одной руке, щекоча его лицо своими волосами, сама не замечая этого, и важно рассуждала, спрашивала, пыталась что-то ему втолковать.

А потом медленно, осторожно обнять ее тонкую фигуру, проехаться ладонями вверх по животу и выше, приподнять еще сильнее ее и так вздернутые грудки, охватить их пальцами, сперва осторожно, потом более настойчиво, вызвав у нее возглас: «Прекрати!», оттого что это сбивало ее с мыслей. Но, конечно же, не прекратить, продолжать играть с ее сосками, позволяя ткани щекотать их, пропуская их между пальцев, сначала между безымянным и средним, потом между средним и указательным, и наконец, уже по-настоящему прихватить указательным и большим, чуть с нажимом, чтобы она воскликнула с раздражением: «Гарри, ну прекрати сейчас же!» И тогда опрокинуться назад и положить ее на себя, позволив рукам уже самим начать быстрое путешествие по всему ее телу, не давая ни секунды передышки, слегка придерживая ее, чтобы не сорвалась и не убежала, пока, наконец, не услышать строгое: «Гарри, ну ты нашел время, ей-богу!» Но в самой-самой глубине этой строгости обязательно должна проскользнуть едва различимая просительная нотка, и это сигнал, точный признак того, что победа одержана, что ей уже никуда не деться, что сейчас она сама перевернется одним движением, раздвинув колени, облепит сверху, и вот уже ее носик касается его лица, а глаза близко-близко, смотрят наполовину осуждающе, наполовину насмешливо, а губы произносят только одно слово: «Обормот!», прежде чем окружающая реальность тонет в пламени поцелуя.

— Гарри, ты обормот!

Он вздрогнул.

— Ты вообще слушаешь меня или нет?! Или продолжаешь где-то витать? В каких-то снах. У тебя такое лицо, словно… Погоди! — она вдруг хитро улыбнулась, помахав пальчиком. — Ты думал о Джинни! Так? Я угадала? Признавайся, пока я думала о деле, ты размечтался о Джинни!

— Да, Гермиона, я думал о Джинни, — вздохнул он и улыбнулся в ответ.

Это была искренняя улыбка, но выражавшая не радость, а злую иронию. Над самим собой. Тут и вправду было над чем посмеяться.

— Так у тебя есть хоть какой-то план на сегодня?

— Ну-у… — он по привычке принялся крутить палочку между пальцев, но, заметив взгляд подруги, отложил ее в сторону. — Гермиона, ну какой план?! Просто продолжим с того же места, где кончили вчера. Ты же сама сказала, что нам нужно найти водохранилище.

— Хорошо, что ты хотя бы это запомнил. Ну ладно, я согласна, что надо следовать дальше вдоль реки, а там посмотрим. И давай уже собирайся, нечего тут сверкать передо мной своим голым торсом!

Она привычно вскинула подбородок с надменной улыбкой и отправилась к себе.

«Ну да, нечего сверкать», — кивнул он, скосив глаза, наблюдая, как тесный халат облегает сзади ее маленькую фигурку.

В этот день было не так солнечно, как вчера. Половину неба занимали плотные облака, и Гарри подумал, что придется снизить высоту полета. На солнце поверхность реки бросала вверх яркие блики, по которым легко было следить за ее поворотами. Но до нее надо было еще добраться.

Он попросил Гермиону, чтобы она села сзади. Он хотел преодолеть расстояние до той точки, на которой они вчера остановились, на максимально возможной скорости. Место называлось Сандипарк, хотя парком там и не пахло, всё те же луга и невысокие холмы, разделенные редкими перелесками. На этот раз даже Гермиона не возражала, чтобы он добрался туда как можно быстрее, и он помчался, как стрела. Вчерашние поиски оставили в мышцах сильные болезненные ощущения, и он представлял, каково сейчас подруге. С непривычки наверняка болит всё тело. Пока он мчался над полями, которые и здесь, в этом, на первый взгляд, туристическом районе, занимали основную площадь, и только изредка между ними проскакивали темные островки национальных парков, он думал, что сегодня они будут делать частые перерывы. В конце концов, вокруг всегда можно было найти какое-нибудь шоссе, а на нем подходящее заведение, в котором есть возможность отдохнуть и перекусить. Иначе к концу этого дня, если их поиски не увенчаются успехом, они вообще вымотаются так, что от них не будет никакого толку.

— Ты снова задействовала свои таинственные чары? — спросил он, когда доставил их в точку прерванных накануне поисков и завис в воздухе над рекой, блестевшей где-то футах в двухстах под ними.

— Если ты опустишься вниз и дашь мне сесть спереди, то задействую, — ответила она на ухо, перекрикивая порывы сильного ветра.

— А слабо пересесть прямо сейчас?

— Ты сдурел? Опускайся немедленно!

— Смотри! — он обернулся, продолжая держаться за древко левой рукой, правой обняв Гермиону за талию, — а теперь хватай меня за шею!

— Гарри! — взвизгнула она. — Ты опять начинаешь?!

— Ну же! Просто обними меня за шею, и всё.

— Я не буду! Спускайся.

— Клянусь тебе, ты даже ничего не успеешь почувствовать.

— Ну почему нельзя сделать всё просто, без этих штучек?! — сокрушенно воскликнула она, медленно перемещая объятья вверх, к его шее.

— Держишься? — спросил он, услышал в ответ ее крик «Да!», а потом резко завалил метлу вниз и влево, одновременно правой рукой вытягивая Гермиону со своего места.

На какой-то момент она свалилась на него с выпученными от ужаса глазами, потом инерция увлекла ее дальше вперед, в этот момент он выпрямил метлу, подправляя правой рукой тело подруги, в результате она оказалась сидящей боком на метле прямо перед ним.

— Никогда так больше не делай! Никогда, слышишь?! — завопила она, продолжая держаться за его шею, как за спасательный круг. — И почему я вообще согласилась на это?.. — недоуменно спросила она сама у себя.

— А теперь… — улыбнулся он, начиная резко пикировать к узкой, заросшей деревьями, полоске реки, удовлетворенный очередным визгом, — вниз!

Пару часов они напряженно рыскали вдоль русла, постепенно продвигаясь на запад, пока не столкнулись с новой проблемой. Основное русло разветвилось на два поменьше, одно из которых, называемое Северный Тен, продолжало извиваться на запад, второе — Южный Тен — резко поворачивало на юг. Гарри подумал, что это как раз удачный момент, чтобы прерваться и отдохнуть. Они слегка отклонились на север и сделали остановку в маленькой деревеньке Мерчингтон, заказав себе небольшую закуску в придорожном кафе без названия. Получился своеобразный ланч на свежем воздухе.

Гермиона тут же развернула карту, чтобы решить, в какую сторону двигаться, но та была чересчур мелкой, южное ответвление реки было на ней едва обозначено. Так что они решили пока продолжать двигаться на запад вдоль Северного Тена.

Мышцы уже отошли, и Гарри даже подумал, что сегодня они успеют, пожалуй, с остановками осмотреть целиком оба русла, но, как назло, местность на запад становилась всё более пустынной, дороги перестали попадаться вовсе, река начала петлять всё сильнее и сильнее, потихоньку отклоняясь на юго-запад, а остановиться было решительно негде. Вокруг простирались сплошные пустоши, кое-где изрезанные ручьями, да и сам Северный Тен стал всё больше напоминать такой же ручей. Они болтались в воздухе часа три, от однообразного пейзажа рябило в глазах, и стала потихоньку сказываться усталость, а за всё это время им на глаза попалась лишь одинокая ферма. Вдобавок небо уже полностью заволокло тучами, которые с каждой минутой становились всё тяжелее и тяжелее.

Наконец, Северный Тен окончательно пропал из виду, растворился, достигнув своего истока. Дальше, вплоть до Окхемптона на севере и Тавистока на западе, простирались сплошные заболоченные холмы, без всяких признаков жилых поселений.

— Возвращаемся? — спросил он у Гермионы, которая уже давно беспокойно ерзала по древку, и она тут же кивнула. Им стоило вернуться хотя бы в ту самую деревушку, в которой они уже сегодня перекусывали, отдохнуть и потом уже продвигаться на юг, вдоль другого русла.

Но им снова не повезло. Когда они уже почти долетели до Мерчингтона, собиравшиеся весь день тучи обрушили на них настоящий ливень. Это случилось так неожиданно, что оба тут же промокли насквозь. Никаких плащей или накидок у них с собой не было, и не было даже времени, чтобы в них что-то трансфигурировать. Болтаться на серьезной высоте, когда тебя со всех сторон хлещет дождь, видимости почти нет, стекла очков сплошь забрызганы, ручка метлы мокрая и скользкая, а за тебя еще и держится другой человек, пусть и очень легкий человек — удовольствие ниже среднего. Гарри в тот же момент понял, что если дождь не прекратится, на сегодня поиски закончены. Им нужно было вернуться, обсушиться, поесть, подготовиться, потом вернуться назад, к тому времени дело уже снова бы шло к сумеркам.

Впрочем, возвращаться предстояло в любом случае. Он уже приготовился, было, к тяжелому полету сквозь сплошную пелену дождя, как Гермиона закричала ему на ухо:

— Ты метлу крепко держишь, Гарри?!

— Не бойся, не упущу, я не раз летал в дождь. Не помнишь разве наши квиддичные бои?

— Я и не боюсь. Просто держи ее.

С этими словами она схватилась за него посильнее и… аппарировала их обоих прямо к «Убежищу».

— Вот молодец! — похвалил он ее, тормозя метлу, которая едва не влетела прямо в стенку.

И снова у него появилось это нелепое ощущение, что он находится в отпуске, когда они сидели за столом, с мокрыми головами, она в халате, он — завернутый в полотенце, а за стеклами молотили крупные капли дождя, и из приоткрытых окон распространялся и заполнял всю комнату запах намокшей земли, сырой растительности и необыкновенной, тяжелой свежести, которую приносил летний ливень.

— Так мы провозимся еще долго, — недовольно ворчала Гермиона, но по ее лицу было видно, что это недовольство напускное, что она сама тоже вполне наслаждается ситуацией. После дней, когда она корпела над материалами дела буквально сутки напролет, эта командировка оказывалась для нее настоящей отдушиной.

— Думаешь, завтра отыщем водохранилище?

— Наверняка. Если только Долохов не ошибся, вот чего я боюсь больше всего. Я начинаю подозревать, что это не настоящее водохранилище, а какое-то небольшое озерцо, которое мы легко могли пропустить.

— Нет, — он отрицательно помотал головой, отваливаясь от стола с обильным обедом, — нам и озер никаких не попадалось. Даже самых крошечных. Я бы заметил, я слежу за отблесками воды во время полета.

— Что ж, — она тоже покончила с едой, и пересела на диван, недалеко от него, со стаканом сока в руке, — значит, будь готов завтра ко встрече с Руквудом.

— Ты уверена, что мы найдем его именно там?

— Больше негде. Остался только этот участок. Если его там не будет, значит Долохов тебе солгал, и всё придется начинать с начала.

— Не думаю, что он лгал… Хорошо, я буду готов. Только…

— Что? — она повернула к нему лицо.

— Этот ритуал… Если он его задействует… Сможем ли мы справиться?

— Нет, — она отрицательно покачала головой.

— Тогда… как же?..

— Придется хватать его неожиданно.

— Думаешь, прокатит тот наш номер с Долоховым?

— Нет, — снова ответила она.

— И что делать?

— Думай, Гарри. Думай, пока есть время.

— А ты?

— И я. И я буду думать. А пока… перестань снова крутить палочкой!

Он и не заметил, как опять стал это делать. Дурацкая привычка привязалась так, что, стоило ему теперь немного напрячь мозги, как пальцы сами собой начинали свое сумасшедшее верчение. В принципе, в этом не было ничего плохого, даже наоборот, при его работе умение хорошо вертеть в руках свое главное оружие могло иной раз и жизнь спасти. Вот только он решительно не мог понять, отчего так раздражается Гермиона.

— А чего это тебя так бесит? — спросил он подругу, перехватив палочку и швыряя ее на стол между тарелками.

Она закатила глаза.

— Ну… видишь ли… даже не знаю как сказать… Когда каждый вечер приходишь домой вся вымотанная и выжатая, и видишь собственного мужа, застывшего у телевизора за просмотром маггловской игры… футбола, кажется… у которого в одной руке пиво, а в другой — бесконечно вращающаяся палочка, начинаешь потихоньку это ненавидеть. Ох, не нужно мне было тебе говорить, но уж вырвалось! Только ему не надо рассказывать про мои жалобные песенки. Ты же знаешь, какой он… обидчивый.

— Понимаю теперь, почему ты так хотела поскорее пристроить его на работу. Такое кого хочешь сведет с ума. Хорошо, что эта проблема, наконец, устраивается. Он ведь рассказал тебе о моем предложении?

— Да, — кивнула она, опустив голову, — спасибо, Гарри, очень тебе признательна! — она прикрыла в благодарность его руку своей ладошкой. — А когда уже, наконец, состоится это знаменательное событие?

— Он не говорил? Сразу, как только закончим это расследование, я побеседую с Фоссетом, он его пристроит.

— Да? — она поджала губы, пытаясь скрыть непонятное разочарование.

— Он ведь разговаривал с тобой об этом на похоронах Спиннет?

Она кивнула, глядя куда-то в сторону. Он продолжал выжидательно смотреть на нее, надеясь, что ее прорвет, и она раскроет тайну своего странного поведения. Но она только встала с места, не выдержав его пристального взгляда, и принялась ходить по комнате, обняв себя за плечи.

Он какое-то время наблюдал за ее узкими, почти мальчишескими бедрами, проплывающими туда-сюда, потом подумал, что если бы не много повидавшие глаза, и не фантастическая задница, ее вполне можно было бы принять за девочку лет тринадцати-четырнадцати.

«И что же тогда тебя вдруг стало в ней будоражить, в таком случае?» Что такого чудесного в ней было? Глазу почти не за что зацепиться, откуда такая возбужденная реакция? Впрочем, он вспомнил, что ведь и его Джинни тоже отличалась далеко не пышной фигурой. Она тоже была едва-едва вылупившейся из подростковой скорлупы девушкой, тонкой и стройной, пусть и не такой малявкой. Неужели дело в нем самом, в его особом вкусе? Он не знал слова «инфантилизм», но что-то внутри подсказывало ему, просто логически, без всяких чувств, что он, должно быть, проходит сейчас этап, который ровесники уже некоторое время назад прошли. Вся его биография твердила ему об этом.

«А что, если это навсегда?» — повис в голове недоуменный вопрос. Что если ему всю жизнь будут нравиться такие худышки? Он пожал плечами. Что ж, в конце концов, Джинни явно не расположена к полноте. Да она еще, к тому же, и спортсменка. И любит хорошо одеваться. И… Внезапно он вспомнил ее мать.

«Выбирая жену, смотри на тещу», — как-то с потешной наставительностью произнес Симус, еще когда они были пятикурсниками. Явно подслушал у своего отца или его друзей. Гарри представил себе, как Джинни в конце концов превращается в Молли, и ему стало нехорошо. Это были очень постыдные размышления, во-первых, потому, что он принялся судить о людях по внешности, чего сам в других терпеть не мог, во-вторых, потому что он любил Молли. По-своему, конечно, она могла раздражать и утомлять, но его чувства и правда можно было назвать любовью. Она не заменила ему мать, но добрую тетушку-то уж точно! И сейчас, всякий раз, когда она смотрела на них с Джинни, он чувствовал глубокую благодарность в ее взгляде, за то, что он смог подарить счастье ее дочери…

«Между прочим, мы не были в «Норе» уже бог знает сколько времени!» — ужаснулся он. Надо было собраться и нагрянуть туда всей компанией, вчетвером, возможно, сразу после окончания этого дела, когда он возьмет отпуск, а пока…

— Я пойду к себе, полежу, поизучаю материалы, — сказала Гермиона, запихивая подмышку толстые папки.

Он кивнул. Она ушла в спальню, а он вдруг отчего-то вспомнил, как выглядела ее мать. Почти такая же тонкая и хрупкая, как дочь. Разве что немного повыше ростом.

Какое-то время он полулежал, раздумывая ни о чем, просто погруженный в какие-то тяжелые, но бессмысленные размышления, которые невозможно сформулировать. Потом сбросил с себя это мысленное наваждение, закинул ноги на диван и закрыл глаза, ощущая уют, рождаемый шумом дождя за окном. Этот шум и погрузил его в сон, хотя он и не планировал ложиться спать так рано, вообще даже и не думал спать, но обстановка сама собой усыпила его.

Он проснулся в середине ночи, открыл глаза, понял, что случилось, что он продрых лишних часов пять днем и вечером, и теперь ему предстоит, скорее всего, мучиться от бессонницы до самого рассвета. Он увидел, что прикрыт покрывалом и догадался, что подруга обнаружила его спящим и решила не будить, вместо этого погасив бра и заботливо укрыв от свежего дуновения из приоткрытого окна. Это навело его на мысли о том, где она сейчас. Он сел, думая, отчего такой вопрос мог придти ему в голову. Конечно же, она была у себя, как могло быть иначе? Но вдруг ее там не было? Глупейшее беспокойство, несмотря на то, что теперь он не видел ее туфель. Она просто взяла их к себе. Но, посидев пару минут, он понял, что он боялся не за нее. Его почему-то охватил необъяснимый детский страх остаться одному, такой, какой бывает у маленького ребенка, когда он просыпается посреди ночи и непременно хочет узнать, дома ли мама? В комнате сейчас царила полнейшая тишина, и только с улицы доносился монотонный звук падающих с крыши капель, последствия прошедшего дождя, и даже этот звук почему-то показался ему зловещим. В этом был снова отголосок того жуткого ощущения, когда он потерял сознание в лесу. Ему ужасно захотелось пойти и увидеть Гермиону. Просто увидеть, что она здесь, что он не один, возможно, тогда бы его страх ушел. Но он вспомнил свой утренний визит в ее комнату, чем всё это закончилось, и никак не решался. Он сидел на диване, поджав ноги, скрестив руки на груди, и тупо смотрел на окружающую темень комнаты, едва освещенную отсветами уличного фонаря. Сидел и боялся, что он один, боялся, как ребенок и как ребенок не решался пойти проверить, чтобы не вызвать гнев взрослых.

Наконец, он решился. Поднялся на ноги, и прошел несколько шагов, хотя и это далось ему с трудом, в комнате неожиданно ожили привычные детские страхи, рождающиеся из комьев темноты и игры бликов на стене. Он подошел к ее двери, и сейчас в нем не было даже и тени возбуждения. Всё, чего он хотел — обнаружить ее там, на постели, и уже одного этого было бы достаточно, чтобы отлегло. Он приоткрыл дверь, надеясь, что она спит, не хотелось пояснять ей свою беспомощность. Если бы ее не оказалось в комнате, он бы подумал, что находится внутри кошмара, после этого можно было ожидать прихода какого угодно ужаса, но она была там, в своей постели, отсвет из окна слегка освещал ее темную шевелюру. И она не спала.

— Гарри, это ты? — спросила она, и в ее голосе тоже проскользнула нотка страха. Он мог ее понять. Наверняка с постели на фоне светлого прямоугольника двери приоткрывшаяся щель выглядела абсолютно черной, и в ней мог стоять кто угодно.

— Да, это я, — поспешил ответить он.

— Что случилось?

«Мамочка, я боюсь, пусти меня к себе в кроватку!»

— Я… мм…

— Гарри!

— Я… не знаю, как сказать, но…

— Гарри, ты создаешь сквозняк. Или иди спать, или зайди и прикрой дверь.

Секунду он колебался. Ведь он уже выяснил, что она здесь. Но потом всё-таки зашел, тихо щелкнув за собой дверной ручкой.

— Так в чем дело?

— Мне кажется… я снова чувствую себя нехорошо. Как тогда. Страх…

Как же здорово, что с ней можно было поговорить об этом. Признаться… Он бы никому не посмел сказать. Даже жене.

— Понятно. Сейчас…

Она высунула руку из-под простыни, старательно удерживая другой рукой ее край, и полезла в сумочку. Он догадался, что на ней под простыней снова ничего нет, но на этот раз не было и тени возбуждения. Сейчас она была взрослой, а он — ребенком, и не более того.

— Вот! — она вытащила пузырек и протянула его, держа в правой руке. — Возьми.

Он помялся, потом подошел ближе, забирая пузырек из ее руки. Она тут же спрятала руку обратно под одеяло.

— Одного глотка достаточно.

— Знаешь… я не уверен, что дело в этом…

— Пей.

— Нет, правда, я не уверен… просто…

— Я кому говорю! Выпей это, после скажешь, в чем ты не уверен.

Она думала… Впрочем, ладно. Он сделал глоток, фыркнул, замотал головой.

— Отлично. Поставь флакон на тумбочку и иди спать.

— Я…

Он замялся, не зная, как продолжить. Уходить не хотелось, несмотря на выпитое средство.

— Гарри, если тебе не спится, лучше иди и подумай, что мы завтра будем делать с Руквудом. Составь план.

— Гермиона, планы… это не по моей части. Я привык действовать импрови…за…ционно. Мне надо на месте увидеть, что и как, тогда всё сразу получается само собой.

Она вздохнула.

— Или не получается. Ну ладно, нет так нет, тогда мне нужно подумать. Иди спать.

— Гермиона, я… хотел спросить…

— Что такое?

— Твои родители, — вдруг сказал он.

— Что… мои родители? — медленно проговорила она.

— Ты же должна ужасно переживать… из-за них… и вообще…

— Гарри, в чем дело?

— И я хотел сказать, что, наверное, тебе их не хватает, ну… и я подумал… возможно, нам всем вместе съездить в «Нору», ну… всем четверым, и… тебе бы могло стать легче…

— Гарри! — она схватила его за запястье и потянула вниз. — Присядь. Что с тобой?

Он послушно присел на самый краешек матраса, который оказался на удивление мягким.

— На самом деле, наверное, я должен сказать… должен признаться, что-о… Мне страшно! Это не связано с… той дрянью. Просто… страшно.

Она снова высунула руку из-под простыни и, немного привстав, приложила ее к его лбу. Потом пощупала пульс. Вынула из-под подушки палочку и прочла какое-то заклинание.

— Так. Гарри, дай мне халат.

Она указала направление. Он послушно дотянулся и протянул ей.

— Отвернись.

Он встал, отвернулся и даже зажмурил глаза на всякий случай. И вовремя, потому что она зажгла ночник.

— Всё, пойдем, — она взяла его под руку и повела в гостиную.

— Посиди, пока я приготовлю чай.

Он уселся на диван, а она зажгла самый слабый свет, принялась ставить чайник и расставлять чашки.

— Скажи, тебе снова снились эти сны?

— Нет, сегодня нет. Прошлой ночью.

— И что это было?

— Какой-то голос, который повторял всякую ерунду. Наподобие молитвы неизвестно кому. Помню только что-то вроде «молись, но не называй его имени вслух».

— Хм, интересно, а что ты видел?

— Ничего не видел, просто темноту вокруг себя.

— Как ни странно, это может быть даже хорошим знаком, — сказала она загадочно, но не стала расшифровывать.

— А ты? Ты говорила, что тоже видела кошмары вчера. Тебе тоже снится что-то подобное?

— Мм… нет. Ничего такого. Хотя, пару дней назад…

Она прервалась, и несколько минут он сидел в тишине, ожидая, когда она приготовит и разольет чай. Потом она села напротив него, тесно сдвинув коленки, держа чашку в обеих ладошках и смешно морщась, когда наклонялась носом к горячему чаю. Он тоже взял чай, почувствовав, как кожу ладони приятно обжигает нагретый фарфор, и сразу стало как-то легко. Отлегло. Он словно оказался дома после визита куда-то в жуткий край, хотя, вроде бы, никуда и не уходил.

— Гарри! — сказала Гермиона, глядя на него очень внимательно. — То, что мы преследуем… за чем мы идем… это очень серьезно! Это такие ужасные вещи!.. Ты просто должен понять это. Понять по-настоящему, без всяких шуток. Это настолько ужасно, что никто не станет связываться с такими вещами, никто! Даже такой, как Волдеморт! Ты понимаешь? Это полное безумие, чистое, незамутненное безумие. И мы должны остановить это.

— Гермиона, почему ты мне это говоришь? Я всё понимаю. Иначе, зачем я здесь?

— Нет, подожди. Ты должен понять, что надо это остановить, во что бы то ни стало. Любой ценой! Понимаешь? Любой. Ценой.

— Я понимаю…

— Гарри, я не просто так говорю тебе это. Я говорю это на случай, если у нас так и не будет плана. Если так, то мы должны будем… должны будем… просто… устранить источник, — она выразительно посмотрела на него, — понимаешь? Убить этого человека. Не пытаться поймать или задержать… Убить! Прямо на месте. Ты должен быть готов к этому, Гарри, ты слышишь меня? И тут не должно быть никаких колебаний.

Он помолчал, проводя пальцами по губам. Вот теперь она не была похожа на девочку. Совершенно. Теперь он видел в ней того самого, кем она была по профессии. Невыразимца.

— Долохов… — медленно начал он.

— Что, Долохов?

— Когда я уже уходил, он сказал мне, чтобы я с ним не разговаривал.

— С кем?

— С Руквудом. Он сказал: «и вот еще что, Поттер, не дай ему заговорить с тобой. Если дашь ему заговорить, или сам начнешь разговор — ты покойник. Бей сразу наповал, как только увидишь». Вот такие дела. Я сначала не хотел тебе рассказывать, а теперь…

— Хорошо, — кивнула она, — надеюсь, ты последуешь этому совету.

Какое-то время они пили чай в полной тишине. Потом она встала и отправилась в свою комнату.

— Знаешь, Гермиона? — он поймал ее за руку.

— Что?

— То, что я говорил… по поводу твоих родителей… и «Норы»… Это было наваждение, но, я и правда так думаю.

Она мягко улыбнулась.

— Я понимаю, Гарри, не оправдывайся. Я пойду уже. Пора спать.

— И еще одно, — он помедлил. — Ты очень… очень…

— Ну что, Гарри? — она наморщила переносицу, глядя на его лицо.

— Нет, ничего. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Гарри.

Этот ночной чай странным образом совершенно успокоил его, позволил расслабить разгулявшиеся нервы, хотя, может быть, всему причиной был и тот самый глоток особого средства из флакона. Он почти сразу заснул, на что раньше даже и надеялся, считая, что придется проворочаться без сна до самого утра. И его настроение с утра было далеко от вчерашнего. Сегодня он, наконец, перестал чувствовать себя словно в отпуске, появилось какое-то ощущение собранности и целеустремленности, впервые с того момента, как они отправились на свои поиски через камин. Возможно, оттого что Гермиона, наконец, перестала быть просто подружкой и на короткий момент показала свое настоящее лицо.

Они собирались молча и деловито, не обмолвившись за всё утро и парой слов. Он изредка посматривал на нее, бросал быстрые взгляды, отчего делалось еще увереннее на сердце. Несмотря на всю ту нежность, что он к ней испытывал, он продолжал уважать ее, всегда чувствуя в ней не просто подругу, но настоящую боевую подругу. Одно присутствие которой рядом делало выполнимой любую задачу.

«Хорошо, что она здесь», — подумал он, опровергая собственную вчерашнюю мысль.

— Ты можешь переместить нас прямо на место, где разветвляется река? — спросил он, не желая терять времени. Неизвестно еще, что за погода ждала их сегодня. Прогноз по радио выдавал что-то весьма приблизительное. Дождь, хотя и кончился еще вчера вечером, но небо всё так же было затянуто плотными облаками. В воздухе висела легкая изморось, листья кустов и деревьев поблескивали влагой, земля еще не успела впитать в себя вчерашний ливень.

— Я ни за что на свете не стану аппарировать в воздух! — отрезала Гермиона. — И не проси!

— А туда, где мы вчера останавливались?

— В ту деревеньку? Попробую. Только придется сперва наложить чары невидимости, чтобы не вылететь прямо на какого-нибудь завтракающего туриста или местного фермера.

Они зашли за угол «Убежища», уселись на метлу, она схватилась за него, что было сил, и переправила их сразу на узкую дорогу, проходящую через Мерчингтон, зажатую высоченными живыми изгородями с обеих сторон. По этой обычно пустой дороге, прямо на них двигался легковой седан, оказавшийся буквально в нескольких ярдах. Гарри поблагодарил судьбу, что они на метле, дернул вверх и выскочил буквально из-под его капота.

— Почему нельзя было отправить нас в кафе?

— Скажи спасибо, что хоть так получилось, — ткнула она его кулачком в грудь, — давай, лети уже!

Он развернулся на юг и быстро достиг места разделения реки на два русла. Южный Тен был уже Северного, почти что широкий ручей, и при взгляде сверху целиком скрывался в зарослях окружавшей его растительности. Впрочем, именно эта узкая заросшая полоска и позволяла следить за его извилинами, вихлявшими между небольших лоскутов полей и лугов почти правильной геометрической формы, отделенных друг от друга живыми изгородями, отбрасывающими четкую, густую тень.

После часа полета на юго-западе показался довольно большой лесной массив, а полоска деревьев вокруг реки внезапно расширилась, и они увидели внизу длинную желтую линию перегораживающей реку дамбы, сразу за которой открывался вид на длинный водоем, вода в котором казалась сейчас густо-синего, почти фиолетового цвета.

«Неужели что-то нашли?» — подумал он, резко идя на снижение.

На южном берегу водоема на опушке леса, рядом с узкой полосой дороги он заметил крышу какого-то строения и сразу устремился туда. Опустившись к самой земле, он с разочарованием понял, что это всего лишь навес, рядом со стоянкой автомобилей для туристов.

— Смотри! — крикнула Гермиона, указывая пальцем ему за спину.

Он развернул метлу. Перед тропой, уходящей в обе стороны по берегу водоема, стоял изрядно подржавевший указатель, на котором большими буквами было написано: «Водохранилище Фернворти». И ниже: «Potter's Walk»[1] со стрелками, указывающими на тропу.

— Символичная надпись, тебе не кажется? — ухмыльнулась Гермиона.

— Гм! — он почесал в затылке, не зная, что сказать.

— Гарри, ты можешь приземлить нас где-нибудь в спокойном месте?

— А в чем дело, Гермиона?

— Мне надо подумать.

— Уверена, что сейчас подходящее время?

— Абсолютно, — она кивнула с выражением крайней решимости, — у меня появилась какая-то мысль, но я не могу ее четко сформулировать.

— Хорошо, — пожал он плечами и промчался вдоль берега на северо-восток, опустившись на небольшой, оборудованной для туристов площадке, с которой открывался прекрасный вид на верхушку дамбы, сложенную из прямоугольных желтоватых камней. Вид у нее был довольно старый.

Сейчас, в будний день и в такую погоду, на берегу водохранилища не было ни души, и только со стороны дамбы постоянно доносился шум падающей воды. Поверхность водоема была покрыта сильной рябью от набегающего ветра, на противоположном берегу темная полоска леса виделась почти черной в этот пасмурный день, высокая трава вокруг колыхалась, роняя последние капли, которые еще оставались после вчерашнего дождя. Гермиона присела на плоский камень рядом с тропой, предварительно высушив его заклинанием.

— Между прочим, это и есть тропа твоего имени, — улыбнулась она.

— Почему сразу моего? — он отошел чуть в сторону, разглядывая окружающий берег. Среди травы ярко выделялись лиловые колокольчики, крупные цветки гроздьями свисали на тонких стеблях. Он неожиданно для себя самого поддался внезапному порыву, сорвал несколько, намочив рукав сыплющимися каплями, и с довольной улыбкой преподнес подруге.

Она взглянула на него снизу вверх удивленным взглядом и радостно хмыкнула, принимая у него скромный букет.

— Спасибо, Гарри, ты очень любезен.

Он подумал, что, наверное, это в первый раз, когда он дарит ей цветы, всю жизнь он дарил ей книги, или что-то в этом роде, но потом вспомнил ее свадьбу, огромную охапку снежно-белых лилий, которую он ей тогда притащил, и покачал головой. Нет, не в первый.

Впрочем, Гермиону сейчас не волновали прелести живой природы. Если она и думала о месте, где они находились, то вовсе не из-за его естественной красоты.

— Фернворти, Фернворти, — твердила она, пытаясь вспомнить что-то, явно крутящееся у нее в голове, — я же помню это название. Что-то, связанное с историей. Что-то древнее.

— Ну, — пожал он плечами, — тут вокруг полно древностей. Камни-столбы разбросаны по всем окружающим холмам.

— Менгиры? Да, в Дартмуре полно мегалитических объектов… Постой! Мегалиты. Круги! Круги камней.

— И что?

— Фернвортский круг камней! Вот что мне не давало покоя! Ты понимаешь, Гарри?!

— Нет.

— Следы первых магических опытов — вот что это такое. Фернвортский круг камней — это древнейшее в Англии место, где обнаружены следы деятельности самых первых магов. Здесь они впервые пытались обобщить свои знания, проводя магические ритуалы. Это же учебник по истории магии за второй курс.

— Что-то мне не нравится само это слово — «ритуалы». Да еще и в сочетании со словом «древнейшее».

— Неважно. Главное, что теперь понятно, почему Руквуд торчал всё время именно в этом месте. Если он мог с легкостью избежать встречи с аврорами, почему он выбрал этот район? Он искал какое-то недостающее звено — вот что ему было нужно!

— Для его ритуала?

— Конечно! Поэтому он периодически перемещался с места на место, как рассказал Долохов, но всегда в этом же самом районе. Он искал что-то, чего не мог найти в древних книгах, что-то, что могло остаться только в местах, подобных этим. Надписи на камнях, знаки, что угодно.

— И он нашел…

— Да! — она подняла на него глаза.

— Но, в таком случае, ему больше нечего тут делать. Теперь нет никакой гарантии, что мы его здесь найдем?

В этот момент у него в голове возникло ощущение, что он что-то упустил. Какую-то информацию, которая у него уже была, но он не мог ее связать с тем, что сказала его подруга. Вот только что это была за информация, он сообразить никак не мог.

— Мне нужно увидеть это место! — заявила Гермиона.

— Ты знаешь, где оно?

— Сейчас, когда я вспомнила о круге камней, я думаю, что вспомню и остальное. Конечно, хорошо бы было заглянуть в книги, но… Тут вокруг водоема и на лесных полянах несколько кругов камней, но самый главный… должен быть там, — она указала рукой куда-то за его спину.

— Там — это где?

— Лоутон. Ручей Лоутон, он должен быть на юге от водохранилища. Где-то рядом с ним.

— На карте, конечно, его нет.

— Конечно. Мы на ней даже само водохранилище не могли найти, не забывай.

— Ты уверена, что нам нужно туда? Может, сперва поищем Руквуда?

— Уверена! Я уверена, что это самое главное сейчас. Считай это проснувшейся интуицией.

— Когда это ты доверяла интуиции, Гермиона?

— Гарри! Я прошу тебя, не спорь!

— Ну ладно, ладно, — пожал он плечами, поднимая метлу, — садись.

Она осторожно спрятала букетик себе под ветровку, несмотря на то, что цветы были влажными, и наверняка намочили ей тонкую рубашку.

— Полетели.

Ручей он нашел почти сразу. Их с юга и впадало-то в водоем всего два, но первый — ближайший — Гермиона сразу забраковала, а вот дальний был тем, что надо. Гарри покружил вокруг его устья, но, как назло, именно в этом месте растительность у берега была особенно густой.

— Попробуй открытые места, — крикнула Гермиона, — камни должны быть на каком-нибудь поле.

Он послушался, быстро перемещаясь от одной проплешины среди лесного массива к другой, поднялся чуть выше, и наконец, заметил внизу на огромной поляне камни, похожие с высоты на раскиданные зерна риса среди зелени.

— Они? — осведомился он, но подруга только дернула его за рубашку вниз.

Круг камней оказался вовсе не таким большим, как он себе представлял, а сами камни были тоже довольно скромного размера, приземистые и плоские, воткнутые узкой стороной в землю, похожие на выщербленные зубы или на обколотые старые надгробия. Сразу за лугом невдалеке темнела стена леса.

— Они все разные, — удивился он.

— Они и должны быть разные! — тут же отозвалась Гермиона, резво соскакивая с метлы, — это только маггловские археологи считают, что ставившие их подбирали какие были. Пойдем.

Она добежала до круга и принялась ходить от одного камня к другому, осматривая каждый из них так, словно это были корешки старинных книг.

— Тут где-то должен быть древний курган, насколько я помню, но он нам не нужен. Нам нужен луч.

— Что такое луч?

— Этот круг, — она развела руки в стороны, — попытка сосредоточить магию в одном месте. А луч — это попытка ее направить. Он должен быть где-то здесь… Вот!

В противоположную от леса сторону, почти скрытая в траве, тянулась длинная тропка, явно протоптанная современными туристами, начинающаяся в нескольких ярдах от круга. По бокам от нее стояли камни сильно меньшего размера чем в круге. Линии из камней были практически идеально прямые и уходили довольно далеко по поляне, ныряя вниз за склон небольшого холма.

— Туда! — скомандовала Гермиона, зашагав по тропинке.

— Не понимаю, что мы здесь собираемся найти? По-твоему, первые маги тоже пытались как-то вступить в контакт с этими твоими Древними?

— Или наоборот. Древние пытались вступить с ними в контакт.

— В каком смысле? — он едва поспевал за ней, ее быстрая походка превратилась почти что в легкий бег.

— Гарри, ты же не думаешь, что люди по собственной воле станут заниматься такими вещами! Сначала их постепенно сводят с ума, а потом начинают ими управлять.

— Почему же тогда Древние полностью не поработили первых людей? Первых магов? Тогда это ничего не стоило сделать.

— Потому что им помешали.

— Кто?

— Те, кто их уничтожил когда-то, миллионы лет назад. Старые боги. Но Древние никогда не упускают возможности начать по новой свои попытки.

— Ты хочешь сказать, что Руквуд…

— Просто инструмент, я же уже говорила об этом. Древние из бездн ушедших времен вступают в контакт с тем, кто изучает их язык, их знания, их ритуалы. И порабощают этого несчастного, заставляют его служить своей воле.

— Но с какой целью?

— Я думаю, что они хотят…

— Стоп! — он выловил ее за руку, у самого склона холма.

— Что такое, Гарри? — спросила она нетерпеливо.

— Он здесь.

— Кто?

— Руквуд. Он здесь, я чувствую его кровь.

— Странно. Ты не ошибаешься, Гарри? Моя магия не показывает ничего.

— И, тем не менее, он где-то здесь. Недалеко. Думаю, нам надо приготовиться. Куда приходит эта дорожка?

— К другому кругу, поменьше, вокруг природной воронки. Считалось, что там сосредотачивается…

— Потом объяснишь. Сейчас надо действовать, и быстро.

— Как скажешь. Хотя мне казалось, что наши методы…

— Тише, Гермиона. Достань палочку и иди во-он к тем зарослям. А я — туда. Надеюсь, мы сможем подойти к нему с разных концов.

Они разошлись в противоположные стороны от луча из камней, каждый попытался наложить на себя все возможные маскирующие чары. Гарри про себя надеялся, что Руквуд не должен обнаружить Гермиону, что если он и среагирует, то на него, как на аврора, раз уж подруга сказала, что он может их обнаруживать. Он крался среди еловых ветвей, стараясь не упускать из виду едва возвышающиеся среди высокой травы камни и видел, что Гермиона пытается делать то же самое, но получалось это у нее из рук вон плохо. Если он замечал ее отсюда, то их противнику тем более ничего не стоило ее обнаружить.

«Не нужно было брать ее с собой», — мелькнула нехорошая мысль, но слишком уж запоздалая, для того, чтобы принести какую-то пользу.

Поляна всё сильнее расширялась вниз по пологому склону, и заросли расходились всё дальше от тропинки с камнями. В конце концов, для Гарри они слились в сплошную темно-зеленую стену. Какое-то время он еще продолжал пробираться, раздвигая упругие еловые лапы, всякий раз получая новую порцию брызг на свою одежду, потом увидел вдалеке посреди поляны другой каменный круг. Он поежился. Рубашка вымокла уже почти насквозь, а прочитать простейшее заклинание у него сейчас не было никакой возможности. Он пригляделся к кругу, протер очки, осмотрелся по сторонам. Вокруг не было ни души. И, тем не менее, он отчетливо ощущал присутствие Руквуда рядом. Может, Гермиона была права, и он ошибался? Ведь если Руквуд использовал скрывающие чары прямо в этот самый момент, он не смог бы определить его местоположение и по образцу крови. Тогда в чем же было дело?

Так или иначе, каменный круг необходимо было проверить. И нужно было сделать это именно ему, вперед Гермионы, с нее сталось бы полезть первой. Свой плащ-невидимку он прихватил с собой в это путешествие, но сейчас он находился в сумочке у подруги. Да, он бы ему пригодился в этот момент, но так даже было лучше, безопаснее для нее. Мало ли, вдруг придется убегать отсюда со всех ног, используя любые средства.

«Была — не была!»

Он выбрался из зарослей, надеясь на собственные чары, и быстрыми перебежками направился к каменному кругу, от валуна к валуну, хаотично разбросанным по поляне. Никого так и не было видно вокруг, даже когда он приблизился буквально на расстояние нескольких ярдов к ближайшим камням круга. Он опустился и пополз по сырой траве, думая, что выглядит сейчас довольно глупо посреди пустынного луга. Колени брюк, локти и рукава рубашки тут же покрылись густым слоем грязи. Но даже такая простая предосторожность могла спасти жизнь, и, если уж их противник не заметил его до сих пор, то зачем было давать ему шансы сделать это в последний момент. Очищающее заклинание — дело нескольких секунд, а вот от вражеского авада кедавра его бы не вылечили все доктора мира.

Добравшись до ближайшего камня в цепочке, окружающей границу естественного круглого углубления в земле, он выглянул из-за него вниз, в воронку, оказавшуюся всего семь-восемь футов глубиной, и сначала не увидел там ничего интересного. Она вся поросла густой травой, скрывавшей любые следы. Но потом обнаружил что-то темневшее почти на самом дне, на правом от себя склоне. Он привстал, пригляделся и понял, что это «что-то» очень напоминает лежащую человеческую фигуру. Кинув взгляд по сторонам и снова не заметив вблизи ничего подозрительного, он осторожно сполз на собственных подошвах вниз в воронку и подошел поближе. На дне сразу стало как-то неуютно, и по непонятной причине сдавило виски. Он потер лоб, стараясь не отвлекаться на такую ерунду, и рассмотрел тело повнимательнее.

Человек лежал на спине, головой вниз, явно съехав на дно прямо в такой позе, хотя трава на склоне уже успела распрямиться с того времени. На нем была черная мантия, весьма сходная с теми, что Гарри не раз видел на упивающихся, длинное, посиневшее лицо искажала гримаса предсмертной агонии, а руки со скрюченными пальцами он прижимал к груди, очевидно, пытаясь дотянуться до собственного горла. Никаких видимых повреждений заметно не было. Гарри склонился поближе, чтобы рассмотреть его, когда сверху неожиданно раздался знакомый голос, так, что он вздрогнул.

— Умер? — спросила Гермиона.

— Ты почему здесь? — возмутился он. — Почему лезешь на рожон? Ты должна была дать мне время, чтобы всё проверить.

— Потому что пока я бегала по кустам, то догадалась, в чем дело. Как вышло, что ты определил Руквуда по образцу крови, а я своими средствами — нет. Такое могло произойти только в одном случае — если он мертв.

— Что ж… — он отряхнул руки от грязи и начал копаться в карманах у покойника, — похоже, ты оказалась права. Но впредь, — он поднял голову с предупреждающим выражением, — не рискуй, понятно?!

— Понятно, понятно, — отмахнулась она, скатываясь по склону. — Давно он умер?

— Дня два-три назад, точнее можно будет сказать только после экспертизы.

— Ну-ка, — она слега подвинула его и провела палочкой по телу. — Ясно. Остановка сердца.

— Значит, его никто не убивал?

— Похоже на то.

— Такое ощущение, что он пришел сюда… оттуда, — Гарри указал на тропу.

— Скорее, дополз.

— Ну да. А потом просто свалился вниз.

— Как будто знал, что умирает и специально пришел сделать это здесь.

— Это только твои предположения. Сейчас следов всё равно уже не отыскать. С уверенностью можно только сказать, что третьего дня утром он был еще жив, когда устраивал ритуал в Азкабане. Выходит — нам просто повезло? Просто не выдержали нервы у безумца из-за его странных занятий?

— Не знаю, — сказала Гермиона задумчиво, приглаживая волосы, — ему могли и приказать умереть.

— Или просто его прикончили сообщники. Долохов же предупреждал, что с ним был еще кто-то. Может быть, использовал смертельное заклинание.

— По виду трупа этого не скажешь. Впрочем, нам всё равно нужно найти его убежище, чтобы изъять все материалы, который он мог использовать. Эта зараза должна быть устранена раз и навсегда. Надо лишить его последователей всех шансов. Ты что-нибудь отыскал в карманах?

— Нет. Пусто. Вообще ничего. Ни палочки, ни ключей, ни обрывка пергамента, ни даже носового платка. Думаю, тут точно поработали его подельники. Или кто-то из магглов. За несколько дней кто-нибудь мог наткнуться на тело, и не сообщить в полицию.

— Это вряд ли, — она обвела палочкой вокруг себя, — тут следы чар. Возможно, он сам их и ставил. Похоже, магглы вряд ли подошли бы близко к этому месту. Давай поищем вокруг, вдруг найдем хоть какие-то следы.

— Я бы на это не надеялся. Если что-то и было, то после вчерашнего ливня мы ничего не найдем. Думаю, надо просто оставить всё бригаде. Если она отыщет какие-нибудь мелочи в траве, то мы об этом обязательно узнаем. Так и так, спешить нам теперь некуда, главная угроза устранена, ритуалов больше не будет. Правда ведь, Гермиона?

— Ну, я очень на это надеюсь. Не думаю, что если у него и были сообщники, кто-то смог бы так же хорошо освоить то, чем он занимался.

— Ну да, похоже, у кого-то просто кончилось терпение. Что ж, значит возвращаемся?

— Сперва почистись от грязи, Гарри, — она поглядела на него с насмешливой улыбкой, — ты похож на крота, только что вылезшего из земли. И у меня к тебе будет одна просьба.

— Я слушаю.

— Мы можем подождать с возвращением… до завтра? Я понимаю, что ты хочешь поскорее вернуться к Джинни, но… — она виновато развела руками, — мне нужно какое-то время, чтобы подумать. Понимаешь, я всё равно хочу отыскать логово Руквуда как можно быстрее. Может быть, мне удастся понять, где он прятался.

— Конечно… если ты считаешь, что это правильно. Но, — он пожал плечами, — как ты собираешься это сделать? У нас теперь нет никаких возможностей, чтобы отследить его бывшее месторасположение. Если только по его сообщникам, но мы не знаем, кто они, да и вряд ли они станут сидеть и дожидаться, пока мы их найдем.

— Спроси у Долохова.

Он помотал головой.

— Я не думаю, что он скажет. Теперь, когда непосредственная угроза его жизни миновала, он будет помалкивать. Он и Руквуда-то сдал исключительно только, когда приперло, и то без записи слов.

— Всё равно, Гарри, у меня есть кое-какие мысли. Связанные с этим кругом, и вообще. Если он крутился тут неподалеку, значит и укрытие должно быть неподалеку. Это место, — она развела руками в стороны, — полно древней силы. Он не должен был слишком удаляться отсюда, если я хоть что-то понимаю во всей этой истории.

— Ладно, ладно, как скажешь. Мы можем полетать тут вокруг.

— Нет. Давай возвратимся обратно в отель, мне нужна спокойная обстановка.

— Надеюсь, ты не собираешься снова копаться в этих мерзких текстах?

— Ты опять начинаешь вести себя со мной, как с малым ребенком?! И, кстати, где твоя метла?

— Спрятал в кустах. Пойдем.

Он оставил Гермиону в номере, а сам слетал в Дансфорд, зашел в «Королевский дуб» и передал в Аврорат записку с точными координатами обнаруженного тела и кое-какой информацией для своего начальника. Долиш к этому моменту должен уже был рвать и метать из-за его продолжительного отсутствия. Информация об устранении угрозы должна была подействовать на начальника умиротворяюще. Пару минут он размышлял, сидя за столиком в кафе, стоит ли ему написать что-то и своей жене, но потом решил, что завтра утром всё равно уже будет дома, какой был смысл лишний раз ее дергать. Она бы подумала, что он оправдывается.

Дождь так и не собрался снова, хотя и солнце не проглядывало сквозь плотные облака, и сейчас, в середине дня, установилась жуткая духота; вкупе с высокой влажностью тучи создали настоящий парник. Гермиона пооткрывала все окна, но толку от этого почти не было, ветер совсем затих, и она ходила из угла в угол по номеру в халате, с пачкой пергаментов в руках, перебирая их, и ими же обмахивалась.

— Почему тут нет кондиционера? — спросила она сразу же, как только он вернулся.

— Ну-у, — он только взглянул на ее фигуру и сразу же стал изучать потолок.

Утреннее деловое настроение улетучилось напрочь, как будто его и не было. Теперь он испытывал облегчение. Самая главная опасность исчезла, поэтому он ничего не мог поделать с ощущением приятной расслабленности, которая бродила внутри, подобно змее с бархатной шкурой.

Он зашел в ванную, разделся, встал под душ и нарочно сделал воду почти холодной, так, чтобы едва можно было терпеть, не вздрагивая и не подпрыгивая на месте. Наверное, ему стоило отправиться домой прямо сегодня. Он чувствовал, как снова в него начинает проникать это безудержное, иррациональное влечение к своей подруге, и еще одна ночь с ней в одном номере только сильнее разожгла бы его. Но, несмотря на то, что непосредственная угроза умерла вместе со смертью Руквуда, он не хотел оставлять ее одну. Здесь. В местах, где по ее же словам так сильна была древняя магия. Впрочем, ему осталось просто дотерпеть до следующего утра.

Он вышел из ванной в одних трусах-боксерах и расстегнутой рубашке, потому что духота начала утомлять уже и его тоже, и рухнул на диван, напяливая очки, которые всё равно немедленно запотели, хоть он и оставлял их в гостиной. Он протер их краешком рубашки, надел вновь и уставился на свою подругу, которая сидела за столом напротив него, и продолжала обмахиваться листочками, изучая свою записную книжку. Две больших круглых пуговицы на халате были расстегнуты сверху, одна снизу, чтобы позволить свободно закинуть ногу на ногу. Он закрыл глаза, но от этого некуда было деваться. Она была и там, внутри… Ее пальцы… Расстегивающие три оставшиеся пуговицы. Ее пальцы! Ее чертовы пальцы!

— Мне кажется, Гарри, Руквуд далеко не сразу пришел к тому, где искать недостающие ему фрагменты. Вот послушай…

Она встала и принялась расхаживать туда-сюда перед ним, стремительно перелистывая листочки в своей записной книжке. Туда-сюда, туда-сюда — маятник из восьмидесяти с лишним фунтов живой плоти, на который его собственная плоть реагировала мгновенно и однозначным образом.

— Смотри: сперва он использует свои знания невыразимца, потом Волдеморта, потом…

Ее ноги. Мелькающие круглые коленки, белая кожа бедер в разрезе халата. Тоненькая рука поднята, широкий рукав съехал вниз, кисть резко поворачивается с листком в руках. Лист пергамента летает около лица. Взмах — локоны каштановых волос разлетаются от дуновения с левой стороны лица. Взмах — с правой стороны. Голова наклонена чуть в сторону, шея…

— …и когда он это понял, он начал искать остальные. Понимаешь?

Она что-то говорит. Ее губы… два чудесных розовых лепестка, как и те, другие… которые… там! О боже, боже! «Сними уже халат! Сними халат! Сними этот проклятый халат!»

— У тебя мечтательное выражение, Гарри.

— А?! — он как будто вылетел из озера лавы. — Угу. Кажется, я опять что-то прослушал.

— Опять задумался о Джинни?

Он хотел кивнуть, но не смог и отрицательно замотал головой.

— Да-а… так. Ни о чем.

— С таким-то лицом и ни о чем? Это должно было быть что-то приятное, — она ехидно улыбнулась.

— Нет, всякая… ерунда. То есть…

— Ну, замечательно, Гарри, я тут распинаюсь, а он мечтает о какой-то там ерунде, — она подошла вплотную и поглядела на него сверху вниз с притворной строгостью.

Он постарался отвести глаза.

— Ага, я вижу, ты выглядишь виноватым. Если ты мечтал о Джинни, то тебе незачем…

— Я мечтал не о Джинни! — выпалил он излишне резко и тут же смутился.

— Нет? — растерялась она. — Тогда о ком?

— Почему обязательно о ком? Просто…

— Ну же, Гарри, — она озорно взглянула на него, — колись, о чем таком ты постоянно мечтаешь, что даже пропускаешь мимо ушей важную информацию?

«Сними его! Просто расстегни эти грёбаные три пуговицы!»

Ее взгляд встретился с его глазами и задержался на несколько секунд. А потом она начала меняться в лице.

«Она же невыразимец! Для нее прочитать твои мысли — раз плюнуть».

Ее рот слегка приоткрылся, превратившись в маленькую букву «о», глаза расширились и смотрели сейчас совершенно по-детски, ошеломленно, кровь сперва отлила от лица, так, что побелели щеки, а потом, по мере того, как она осознавала, что увидела, прилила вновь, и ее лицо начало потихоньку становиться пунцовым. Она отвела глаза и отступила на шаг, опустив голову, машинальным движением сдвигая отвороты халата. В этот момент он подумал, что ему пришел конец. У него не было никаких оправданий. Ни одного. Не было и не могло быть. Что бы она сейчас ни сказала ему, какие бы упреки не обрушила, он должен был просто молча принять и согласиться. У него не было права даже попросить прощения.

— Гарри, я не хотела, — выдавила она из себя, положив руку на грудь, — прости, это вышло машинально. Я… боже, но у тебя это было настолько на поверхности! Я едва взглянула и там… — она покачала головой. — Я и представить не могла…

— Прости…

— Нет, это ты меня прости! Я виновата, бегаю тут перед тобой как… как…

— Нет, это я должен был быть сдержанней…

— …Ты же мужчина, неудивительно, что ты реагируешь…

— …Я не имел права думать о тебе так…

— …Наверное, я всё время тебя провоцировала…

— …Мне так жаль, что оскорбил тебя таким образом…

— …Я никогда не думала, что могу заинтересовать тебя в этом смысле…

— …Если бы я мог как-то этого избежать…

— …Если бы я только могла предвидеть, что ты так отреагируешь…

«Мерлин, что они несут?!»

— Гермиона! — сказал он громко, останавливая этот растерянный лепет. Она вздрогнула и рискнула взглянуть на него. Щеки горели ярким румянцем, руки блуждали где-то у шеи, пальцы перебирали отвороты халата, загибая их внутрь.

Всё стало ясно. Вот теперь, прямо в этот момент. Он еще не сформулировал это понимание, это должны были сделать те слова, которые он собирался сказать, но ясность пришла сразу, в один миг, и он поразился, до чего простыми, порой, бывают вещи, которые не замечаешь долгие годы.

Он встал.

— Гермиона, пожалуй, до меня сейчас кое-что дошло…

После такой его фразы она должны была отпустить какую-нибудь ироническую реплику, но ей было не до реплик. Он редко когда видел ее такой испуганной.

— Я обвинял себя, когда смотрел на тебя таким образом. Я знал, что не должен был. Это было гадко. И не только по отношению к тебе. Но я думал, что это просто неудовлетворенность, что она пройдет, когда Джинни, наконец, вернется. И вот она вернулась, а это не прошло…

— Это я виновата…

— Подожди! Конечно же, ты тут совсем не виновата. Просто… просто это был последний кусочек головоломки, последний фрагмент паззла.

— О чем ты?

— Я думал о наших прежних отношениях, и мне было стыдно. Ведь я всегда старался помочь, заботился о тебе, как о сестре, общался с тобой как с другом, мы почти всё делили вместе. И теперь это перечеркивалось неожиданно пришедшим влечением. Я воспринимал его как досадную помеху, как какое-то странное извращение, хотя меня и удивляло, как, черт возьми, я раньше не видел, насколько ты… привлекательная… в этом смысле… Во всех смыслах! И вдруг мне пришло в голову, что мое влечение не противоречит всему тому, что я испытывал к тебе раньше. Понимаешь? Не противоречит! Оно дополняет. Это же так просто, и почему я раньше не понимал?! То, как я всегда относился к тебе — вся моя нежность, вся моя забота, попытки тебя уберечь от опасности — это же и есть любовь! Я любил тебя, но думал, что дружу. Я просто этого не осознавал, а влечение стало последним элементом. Оно всё замкнуло, завершило картину полностью, и теперь я вижу, до какой степени пропитан любовью к тебе. Всегда был, и думал, что так оно и должно быть, не замечая ее, этой любви. Как не замечаешь воздуха, которым дышишь. А сейчас я смотрю на тебя, и понимаю, что мне хочется быть с тобой целиком и полностью, а не по частям, как раньше… То есть… это чушь какая-то… по частям… но ты должна понять! Ты мне просто нужна. Вся. Как есть. И твое тело тоже. Поэтому я мечтал о нем. Вот и всё.

Он выдохнул. Если бы не эта неожиданная ситуация, возможно, он так бы и ходил вокруг да около, не понимая, что с ним происходит. И уж, тем более, в жизни не решился бы выпалить эту наскоро слепленную тираду. Но сейчас ему словно бы было всё равно, что с ним будет. Он чувствовал, что плывет куда-то в эйфорическом тумане в его голове, и его почти не волновало, что она наговорит ему в ответ. Главное, что он освободился от мучившей его неопределенности.

— А как же Джинни, Гарри? — спросила она тихо, с виноватым выражением лица, сразу после того, как он замолчал.

Он опустил голову.

— Да. Я знаю, что виноват. Конечно. Если бы только я мог понять раньше, то, что понял сейчас, то, что увидел в последние недели! Она-то уж никак не заслужила от меня такого. Я откровенно облажался с этим браком! Подумать только, еще несколько дней назад я ждал ее приезда, как манны небесной! Не могу даже представить, что я ей скажу.

— Ты собираешься… рассказать ей?!

— Обязательно, — он уверенно кивнул. — Только, пожалуйста, не волнуйся, разумеется, я не скажу ей, что дело в тебе. Ни ты, ни Рон точно не должны пострадать от моих заморочек. Перед ним я тоже виноват, глазею на его жену уже две недели подряд, как будто амортенции обпился, воображаю невесть что!

Она повела плечами, отвернувшись.

«Наверняка, она тоже невольно чувствует себя виноватой перед мужем, хоть и не за что!» — подумал он, глядя на ее исказившееся лицо.

— Так что, Гермиона, я немедленно подам на развод, просто потому, что не имею права так ее обманывать, хватит уже и того, что я сделал. Но вас с Роном это никак не коснется.

— Гарри… не торопись, — она подошла и прикоснулась к его рукам, сложенным на груди.

— Нет, это решено…

— Послушай меня. Внимательно. И не перебивай, иначе я не успею договорить до того, как расплачусь. Хорошо?

Он медленно кивнул, глядя на нее встревожено.

— Скажи, ты серьезно думаешь, что я могла все эти годы находиться рядом с тобой, и смотреть на тебя исключительно как на друга? Ты серьезно думаешь, что какая-то девушка — любая — смогла бы быть рядом с тобой столько времени, и не влюбиться в тебя при этом?! Закрой рот, Гарри, немедленно закрой рот и дай мне договорить! Это риторические вопросы. Ты даже не представляешь, какой ты… какой ты славный, Гарри! Я могла бы часами напролет рассказывать тебе о том, какой ты славный. Я и рассказывала. Молча, сама себе в подушку или у тебя на глазах, делая вид, что читаю какой-нибудь очередной учебник. Я просто с самого начала решила, что не должна надеяться, не должна ни на что рассчитывать. Ты же не мог обратить на меня внимание, правда же? На маленькую скучную зубрилку, вечно испачканную чернилами, несущую заумную муть, которая только ей одной интересна. Всё, на что я рассчитывала — быть для тебя полезной в той степени, насколько меня хватит, насколько я смогу отдать тебе то, что знаю и умею. Лишь бы быть рядом с тобой. Свои чувства к тебе, всё, что их касалось, я огородила желтой лентой с надписью «входить запрещено», знаешь, такой, как показывают в маггловском кино про полицейских. Уже давно, очень давно. И я видела насколько я права, ты действительно относился ко мне, как к подруге, а я действительно была для тебя полезной. И была счастлива таким положением, честное слово, мне этого вполне хватало! Какой смысл мечтать и грезить о том, что никогда не сбудется, никогда не станет возможным в действительности? Сколько ни лей слез, сколько ни страдай, а будет только хуже, так что я сама для себя постановила, что буду воспринимать тебя, как книжного героя, прекрасного, но недосягаемого. Да ты им порой и был… впрочем, не хочу выглядеть совсем уж как дурочка… Иногда меня прорывало… но только иногда, и это было… ужасно! А главное, что приходилось скрывать свои срывы, и совершенно не с кем было поделиться. К счастью, это случалось редко, и я быстро справлялась. Так оно всё и шло, и меня это вполне устраивало. Я была рада, что ты нашел свою любовь, по-настоящему рада, потому что Джинни — замечательная девушка, любит тебя, и должна стать тебе прекрасной женой. А я… и дальше буду рядом. Всё замечательно… — она всхлипнула.

— Но… Рон…

Она отвернулась, уцепившись пальчиками за его руку.

— Он всегда мне нравился, знаешь? Странно, правда? Такой дурачок! Так хотелось о нем заботиться. И этот его вечный испуганный взгляд… Порой, я ругала его, чтобы просто увидеть этот взгляд. Я просто хотела быть с мужчиной, Гарри! С хорошим, сильным мужчиной, который бы меня любил. Я же не железная, мне тоже нужна какая-то опора. Я всегда думала, что с ним мне будет хорошо. Ведь он всё равно никогда бы не узнал, о том, что за желтой лентой… Если бы не этот чертов хоркрукс!

— Так он знает? — прошептал Гарри.

— Конечно, он не знает! — воскликнула она. — Но я едва не потеряла его тогда. Когда он ушел… мне показалось, что я осталась одна на всем белом свете! Мне было тяжело до слез, я так рассчитывала на его поддержку, а он… И ты… ты рядом. Когда он ушел, я боялась, что не выдержу, что выплесну тебе всё в одну прекрасную… Нé прекрасную ночь! Как будто бы тебе и так забот недоставало в тот момент! Еще и утешать полоумную подругу… вот радость-то!

— Если бы ты призналась тогда! Если бы ты…

— Да ты с ума сошел, Гарри Поттер?! — сквозь ее слова прорвалось рыдание. — Ты не помнишь, разве, в какой мы тогда были ситуации?! Тебе нужны были все твои силы, все, до капельки, ты не имел права их расходовать ни на что лишнее! Впрочем… чего сейчас уже об этом, — она всхлипнула. — Если бы, если бы… Да если бы я полгода назад… нет, всего три месяца назад узнала бы о твоем желании, поверь мне, я бы… через секунду… ты бы уже получил то, что хотел увидеть. Я бы стояла перед тобой, без халата, без… ничего… красная от смущения и до смерти напуганная. Стояла бы с зажмуренными глазами и ждала бы твоего прикосновения. Ждала бы каждой клеточкой кожи, всё мое тело трепетало бы, ожидая этого прикосновения, сжимаясь от страха, что тебя отвратит мое бесстыдство, моя моментальная сдача. Три месяца, Гарри, всего три месяца… А сейчас, я сделаю только это…

Она обвила руками его шею и впилась губами в его губы, разом, одним стремительным движением, полным, скорее, отчаяния, нежели страсти.

Он застыл на секунду, а потом обнял ее, прижал к себе, сперва осторожно, потом сильнее, наконец ощущая в своих руках это маленькое тело, которое так сильно будоражило его все последние дни и недели. Даже сам поцелуй, хотя и погрузивший немедленно его разум в сладкую эйфорию, не был настолько важен, насколько сам факт того, что она в его руках, что ему не надо больше ловить украдкой моменты, когда он может ощутить близость с нею. Каким же родным было это ощущение — словно все эти годы оно бродило где-то внутри, напоминая о себе, и вот теперь, наконец, явственно материализовалось, давая ему возможность насладиться им в полной мере. Он провел ладонями по ее спине, поднял одну выше, охватив сзади ее шею, другую опустив ниже к ягодицам, желая приподнять ее, подсадить на себя ее хрупкую фигуру, думая о том, что теперь никогда в жизни уже не отпустит ее, но она вдруг отстранилась, надавив на его плечи.

— Выходи-за-меня-замуж, — вымолвил он обалдело, на одном дыхании.

— Гарри, прости, но я же сказала, что это всё, что я могу тебе дать. Мне жаль, но теперь уже ничего не поделаешь.

— Но почему?! — воскликнул он. — Если дело в наших супругах, то я всё возьму на себя…

Ее лицо наполнилось смесью такой горечи и чувства вины, что он обхватил его ладонями, внимательно вглядываясь в эти прекрасные карие глаза, за которые он готов был сейчас умереть.

— В чем дело, Гермиона?

— Я беременна…

Слово прозвучало как чугунная гиря, упавшая ему куда-то внутрь, провалившаяся сквозь глотку в грудь и живот, он немедленно отпустил ее, просто руки сделали это сами, помимо воли, как будто он в одно мгновение потерял право дотрагиваться до нее. Он отступил от нее на шаг, лицо разом сделалось каким-то деревянным, неспособным отображать чувства.

В один момент обрести ее и потерять! Это было невыносимо! За что им такое наказание?! За что они заслужили это — столько лет ходить вокруг да около, и вот тогда, когда, наконец, всё прояснилось, потерять всякую надежду быть вместе. Какая мерзкая, отвратительная ирония!

Три месяца, она сказала? Интересно, давно она знает? В груди саднило жуткой душевной болью, но, несмотря на это, у него вдруг промелькнула одна странная мысль. Он же прекрасно знал Гермиону. Знал настолько хорошо, что мог практически точно предсказывать каждую ее реакцию. Если ей было известно о своей беременности, зачем она призналась в своих чувствах?

Он бросил на нее взгляд, и ему немедленно стало так стыдно, что он едва не стукнул самого себя, как домашний эльф. Это же он виноват! Если бы он промолчал о своем внезапном открытии, о понимании того, что давно ее любит, она бы никогда ему не призналась! Он просто сломал ее, буквально заставил сказать то, что она все эти годы тщательно отгораживала и от себя и от остальных. Он сделал всё только хуже, намного, намного хуже! Если бы он немного подождал, решив обдумать свои слова, возможно, он бы узнал о ее беременности до того, как рассказывать ей о своей любви. И всё бы тогда было по-другому. А теперь он просто смотрел на нее и понимал, что вверг ее в страшные муки — разрываться между семейным долгом и ставшей внезапно осуществимой сокровенной мечтой.

Он упал на колени, уперся лбом в пол и обхватил голову руками. Никогда за всю свою жизнь он не был в таком отчаянии, как сейчас!

Ее рука гладила его спину, пальцы едва дотрагивались легкими прикосновениями к лопаткам, шее, волосам. Движения выдавали одно-единственное чувство — беспомощность. Она сидела на коленях на полу рядом с ним, и сама была воплощением полной беспомощности. На лице отпечаталась растерянность вместе с душевной болью, слезы лились рекой, губы дрожали, когда она срывающимся от рыданий голосом пыталась увещевать его.

— Пожа… луйста! Пожалуйста… Гарри! Не надо… так. Не уходи от… Джинни. У вас прекрасная семья. Прекрасная, я же вижу. Я вижу, что так и… будет. Я просто твоя подруга… помнишь, Гарри, просто… подруга. Пускай и дальше…

Она стерла слезы с лица рукавом, шмыгнула носом, вдохнула несколько раз, но тут же начала рыдать снова.

— Мы будем… мы будем ходить в гости, Гарри! Помнишь, ты говорил, что хочешь пойти в гости… в «Нору». Мы пойдем… все вместе… как раньше… всё будет, как раньше. Пожалуйста! Не делай этого, умоляю тебя! Не надо из-за меня…

Он резко выпрямился, сев рядом с ней. Посмотрел жестким взглядом исподлобья, так что она разом перестала плакать, и только пару раз всхлипнула, прервавшись на полуслове. Его нездоровое возбуждение полностью исчезло, как только он понял, что любит ее. Она вдруг снова стала самой обычной молодой женщиной, не прекрасной, не восхитительной, с трещинкой на губе, с уже обозначившейся горизонтальной морщинкой на лбу, с всклокоченными волосами, зареванная, с искаженным лицом — самая обыкновенная. Обыкновенная любимая женщина. Он любил ее, и он не мог ее жалеть, даже такой, какой она была сейчас. Особенно такой, как сейчас. Ему было неприятно, что в подобный момент она говорит о вещах, совершенно очевидных, таких, которые не требуют даже обсуждения, абсолютно невозможных. Он не верил, что она не понимает, что они невозможны, он думал, что она хочет, как и все женщины, обмануть то, что обмануть нельзя. Поэтому он даже немного разозлился на нее.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал, Гермиона?

— Вер…вернись к Джинни. Не говори ей ничего. Просто живи своей жизнью. Пожа…

— Понятно! Завтра я вернусь домой, и моя жена спросит меня, люблю ли я ее. Что мне ей ответить? Что мне ей ответить, Гермиона?! Почему ты молчишь? Подскажи. Что мне ответить ее матери? Ее братьям? Друзьям? Если у нас родится ребенок, что мне сказать ему? Ты предлагаешь мне лгать всю мою жизнь? Каждый день? Каждый грёбаный день?!

— Гарри! Пож…

— Ты сама знаешь, что это невозможно, что я не могу такого сделать. Сама знаешь и продолжаешь это твердить. Довольно! Вытри слезы. Кому говорю, вытри слезы! Я поступлю так, как должен поступить. И… вот еще что… Почему ты не сказала мне раньше?

— Что? — спросила она испуганно, размазывая слезы по лицу.

— Почему ты не сказала мне раньше, что… у тебя будет ребенок?

— Гарри, я не понимаю… я…

— Гермиона, ты подвергла опасности его жизнь! Вспомни наши полеты на метле. Вспомни! Если бы я только знал, разве бы я позволил себе… так летать?! В этом расследовании ты имела дело бог знает с какой дрянью! Ты сутками не спала, ты днями и ночами пропадала на работе. Как ты могла себе это позволить?! Как ты могла. Себе. Это. Позволить?!

Она закрыла нижнюю часть лица руками, виднелись только глаза, полные отчаяния. Он ждал, что она разозлится. Он хотел, чтобы она разозлилась. Но она вдруг пробормотала сквозь собственные ладони.

— Я такая сука, Гарри! Лучше бы я умерла тогда, год назад. Лучше бы я умерла!

— Что?… — опешил он. Теперь пришла пора ему растеряться. Он ждал перепалки, уговоров, увещеваний, длинных рассказов про то, что можно и нельзя молодым мамам, но не такого.

Он взял ее за плечи.

— Гермиона? Гермиона?

Она сделала несколько глубоких вдохов полной грудью, не отрывая рук от лица, потом опустила их и сжала в замок так, что побелели пальцы.

— Гарри, я… ничего не могу поделать с твоим решением, хотя считаю, что… Ладно! Я не буду больше тебя убеждать, возможно, Джинни сможет.

— Я не собираюсь говорить ей, что дело в тебе.

— Неужели ты думаешь, она не догадается?

— Я думаю, что она УЖЕ догадалась. Раньше меня самого. Потому что когда мы прощались… В общем, она думала, что теряет меня.

Гермиона вскочила, отбежала в сторону и снова закрыла лицо руками.

— Господи, это так ужасно, так ужасно, Гарри! Я не хочу, чтобы это происходило, никогда не хотела. Остань… останься с ней.

Она взглянула на него, увидела выражение его лица и снова тяжело задышала, пытаясь успокоиться.

— Хорошо. Я умолкаю. Думаю… — она всхлипнула, — думаю, нам надо собираться. Вряд ли я смогу сегодня сделать хоть что-то, на что рассчитывала. Отвези нас домой, Гарри.

Он кивнул. Подождал, пока она с опущенной головой доплелась до спальни, и начал медленно собирать свои вещи. Разрывающий его сердце болезненный спазм ушел, оставив только странную апатию, которая воспринималась сейчас, в любом случае, как облегчение после тех чувств, что кипели в нем совсем недавно. Так бывает, когда разрешилась сложная головоломка, мучившая долгое время, и в месте, которое занимали мысли о ней, образовалась пустота. Это и вправду был завершенный паззл, превратившийся в готовую картину, которую теперь можно было повесить на стену. Теперь она не вызывала ни душевного волнения, ни терзаний, ни восхищения. Да — он любил, да — не ту женщину, на которой женился, да — она оказалась недосягаема для него. Да, да, да. Сплошные ответы. Он лишится жены. Да. Возможно, поссорится со всеми Уизли. Возможно, не со всеми. О его разводе напишут в газетах. Да, скорее всего, напишут. Он способен всё это пережить. Была только одна, по-настоящему беспокоившая его вещь. Гермиона будет страдать. По его вине. И он ничего не мог с этим поделать. Он пока не знал, как будут складываться их дальнейшие отношения, не знал, как отреагирует Рон, если, конечно, узнает о ее чувствах… Кстати…

— Гермиона?

Она отозвалась не сразу, видимо, продолжала лить слезы уже в спальне, но потом выглянула в дверь.

— Что, Гарри?

— Рон знает?

Ее лицо исказилось, она тут же уткнулась лицом в ладони, и быстро завертела головой.

— Я так и думал. Тогда лучше сообщи ему как можно скорее. Если бы я… если бы от меня скрывали… такое, я бы очень… я был бы… мне бы это очень не понравилось.

Она метнулась обратно в спальню, а он только тяжело вздохнул. Это было не его дело, конечно, зря он ей это сказал.

Дальше он собирался уже молча, не обращая внимания на изредка раздававшиеся из спальни звуки, слишком напоминавшие рыдания. Он вдруг понял, что ему теперь предстоит жить с этим — готовностью терпеть страдания любимой женщины. Терпеть и ничего не предпринимать. В одиночестве. Всю свою жизнь.

Возможно, ему придется попробовать начать пить. А какие у него еще было альтернативы? «Возможно, это твое последнее расследование в Аврорате, приятель». Так и должно произойти. Они доведут дело до конца, найдут материалы Руквуда, он устроит Рона на работу, и потом… Пример Сириуса был у него перед глазами. Не самый плохой пример, между прочим. Да, он сделает так.

Принятое решение как-то сразу успокоило, отогнало кошмар, который вдруг начал надвигаться на него, стоило только представить, как она плачет из-за него днями и ночами. Правда, оставалось еще одно маленькое дельце. Разговор с женой…

— Гарри… — Гермиона, собравшаяся и одетая, нерешительно вышла из спальни, слёз уже не было, но нетрудно было заметить, каких усилий ей стоило сдерживаться, — извини, Гарри, они совсем помялись.

Она держала в руках увядший, поломанный букетик колокольчиков.

— Я их засушу, — сказала она виновато.

— Не стоит. Тут кругом полно цветов, хочешь, я сорву для тебя целый луг?

— Мне не нужен луг, Гарри! — ответила она, подняв брови. — Пускай они остаются там, где растут, — она шмыгнула носом. — Лилия. Между прочим, я до сих пор храню ее. Одну из тех, что ты подарил мне на… свадьбу.

— Наверное, используешь как закладку в книжке?

Она покрутила головой.

— Я сохранила ее живой. Живая лилия от тебя. Она стоит у меня на рабочем столе. Знаешь, мне же никто никогда не дарил цветов. Вообще никогда. А потом на свадьбу притащили сразу столько, словно отдувались за все предыдущие годы. Но первым был ты. И вот теперь… опять. С того времени опять ни одного цветочка. До сегодняшнего дня.

— Не думал, что ты так трепетно относишься к этому. Всегда считал, что ты к цветам равнодушна. Если бы я знал раньше…

— Ну да, ты прав. Я к ним равнодушна. Если только… они не от тебя…

Ее лицо немедленно снова стало искажаться, и он выкрикнул:

— Гермиона!

Выкрикнул громче, чем рассчитывал. Грубее. Однако это остановило готовые вновь политься слезы.

— Тебе надо успокоиться.

Она быстро закивала, и он решил, что пора уже убираться из этого места, которое принесло столько противоречивых переживаний.

Долетев до Дансфорда, он приземлился за знакомой церковью, и у него возникло ощущение, что за ними кто-то наблюдал. Он оглядел нестройные ряды покосившихся камней на старинном кладбище, кинул взгляд на окрестные луга, ничего не заметил и помотал головой. Гермиона была так погружена в свои собственные мысли, что не видела ничего вокруг.

У камина в «Королевском дубе» они остановились, не решаясь взглянуть друг на друга. Наконец, он спросил:

— Ты сейчас домой или куда?

— Видно будет, — ответила она, смахнув из уголка глаза набежавшую слезинку. В руках у нее по-прежнему был этот жалкий букетик.

— Хорошо. Тогда… пока?

— Пока, — она кивнула, — если…

— Да?

— Если… как только я что-то обнаружу… по поводу Руквуда… сообщу тебе, хорошо?

— Хорошо. Я тоже. Как только, так сразу сообщу.

Они оба кивнули друг другу, переминаясь на одном месте. Он хотел еще что-то добавить на прощание, что-то вроде «я люблю тебя», но побоялся снова вызвать ее слезы. Поэтому она просто зашла в камин и исчезла в зеленой вспышке. Он утвердительно кивнул самому себе и шагнул следом. Отправился домой.

Чем ближе становилась для него перспектива разговора с женой, тем она всё больше заслоняла прочие переживания. Сначала он почти не обращал внимания на эту проблему, она висела где-то далеко внутри него, как темное облачко на горизонте. В нем бушевали другие переживания. Теперь же она вышла на первый план.

Он не знал, какими словами сказать то, что собирался, не знал даже, как начать. Больше всего он боялся ее радости. Боялся, что Джинни бросится к нему с объятиями, как только увидит. Но, выйдя из камина, он не нашел ее в гостиной. И в спальне, и на кухне, и в столовой. Сперва он думал, что ее нет дома, но в коридоре обнаружил ее обувь, обе пары, в которых она обычно выходила, а в спальне валялась еще одна, которую она использовала реже. Конечно, у неё были и другие, но с чего бы ей было вдруг сегодня их доставать? Тем более что на месте были и ее легкая летняя мантия, и розовая блузка, и юбка, ровно на три пальца короче, чем та длина, которую он сам считал допустимой для нее.

Он вышел в коридор на высокую лестницу и прокричал:

— Джинни! Джинни, ты дома?

Ответа не было, и он пожал плечами и стал подниматься на верхние этажи. Тут уже, наверное, с месяц никто не бывал, и пыль покрывала пол плотным слоем. Он подумал, что пора бы уже заняться уборкой, сколько можно было откладывать это дело, сам же понимая, что пытается отвлечься, увести себя в сторону от предстоящего разговора.

На верхних этажах ее не было тоже, но, поднявшись на пятый, он услышал глухой шум с чердака. Узкая лестница наверх была откинута. Он хмыкнул от удивления и полез по ней, погрузившись головой в облако пыли, висевшее в чердачной темноте.

Небольшие мансардные окна в скатах крыши освещали чердак довольно плохо, но он сразу увидел свою жену, копающуюся в горе старого хлама в углу.

— Джинни? — окликнул он. — Джинни, что ты делаешь?

Она ответила не сразу, какое-то время продолжая перебирать старье. Потом как будто нехотя обернулась. В руке у нее болтался обрывок какой-то портьеры.

— А, это ты…

— Что ты тут делаешь?

— А ты разве не видишь? Перебираю старые вещи.

— Перебираешь… вещи? — растерялся он. — С чего тебе вдруг занадобилось копаться в этом хламе?

— Я сидела вечерами, ждала тебя… потом мне пришла в голову мысль, что надо заняться домом, пока тебя нет. Решила начать с чердака. Но тут, — она обвела руками полутемное помещение, — работы на месяц.

— Джинни, — сказал он медленно, — спускайся.

— Зачем? — спросила она беззаботным тоном, в котором сквозило напряжение.

— Джинни, не валяй дурака. Спускайся вниз.

— Я не хочу. Зачем я буду спускаться?

— Как? — спросил он удивленно.

— Скажи мне, зачем я должна спускаться?! — переспросила она уже раздраженным тоном и швырнула ткань себе под ноги. — Зачем?! Ответь мне, и я спущусь.

— Джинни, нам нужно поговорить.

— Поговорить. Ага, поговорить. Конечно. Что бы еще тебе было нужно. И как я не догадалась? Он хочет поговорить. А если я не хочу говорить?!

— Джинни, нам придется…

— Я не хочу, понимаешь, не хочу! — она взмахнула руками. — Оставь меня в покое, оставь меня здесь!

Он вскарабкался по ступенькам до конца и подошел к ней, пригибая голову, чтобы не удариться о деревянные перекрытия. Осторожно взял ее за предплечье.

— Джинни, довольно. Спускайся вниз.

Она пронзительно посмотрела на него, потом отвела глаза, выражение сразу стало какое-то по-детски беспомощное.

— Ладно, Гарри. Как скажешь.

Он хотел отвести ее в спальню, но она не пошла туда, а спустилась вниз в столовую и села за большой пустой стол, положив сцепленные в замок руки на его край.

— Говори.

Всего минуту назад, на чердаке, когда она готова была раскричаться, он чувствовал, что слова вот-вот сами польются из него, но сейчас, когда она сидела вот так, с обманчиво-безучастным видом, оказалось, что он не может выдавить из себя ни звука. Было уже вполне ясно, что она знает. Знает всё то, что он имел намерение ей рассказать. И даже еще многое из того, что не собирался. Хотя для него и было загадкой, как она смогла почувствовать это настолько быстро, практически через пару дней после своего возвращения. Вряд ли тут дело было только в его ночных криках. Возможно, вернувшись после долгого перерыва, она взглянула на него и сразу увидела, что он изменился, возможно, у нее были свои собственные методы. В конце концов, она внимательно наблюдала за ним в течение семи с лишним лет. Следила из разных уголков, когда он даже этого не подозревал. Кому еще было заметить происходящие в нем изменения, как не ей?! Даже Гермиона ничего не замечала.

Слово «Гермиона» в голове, наконец, заставило его вывести самого себя из ступора. Он разом решил, что если уж слова должны быть сказаны, то пусть они будут сказаны как можно короче, чтобы не растягивать всё это мучение. Поэтому он выпалил, как будто из револьвера себе в висок:

— Нам нужно расстаться!

— Почему? — осведомилась она, сжимая челюсти.

— Я полюбил другую женщину.

— А как же твое обещание? Что ты вернешься, и всё станет по-прежнему? Отпуск? Август?

— Так получилось. Мне жаль.

— Жаль… Жаль! Это всё, что у тебя нашлось, чтобы сказать мне?!

— Джинни. Не стоит начинать это. Честное слово, никому не будет легче, если…

— Хорошо, — она закрыла глаза, еще сильнее сжав руки. — Я не буду начинать.

Он почувствовал, как в него начало втекать и постепенно распространяться чувство жалости к ней.

— Мне, правда, жаль. Если бы я мог… Если бы я знал раньше… И вообще… Это всё очень глупо! И несправедливо.

— Это должно было произойти, — она расцепила руки и сложила их на груди, смотря куда-то вбок.

— Должно было? — он взглянул на нее с удивлением.

— Конечно, — она горько усмехнулась. — Или ты не заметил, что я не спрашиваю у тебя, кто эта таинственная «другая»?

— Если ты намекаешь…

— О, пожалуйста! — воскликнула она, закатывая глаза. — Вся эта история тянется уже так долго, что я устала от нее до такой степени, что порой возникало желание, чтобы всё уже поскорей завершилось!

— Я не понимаю, о чем ты?

— В том-то и проблема, что ты чересчур долго не понимал. Впрочем… ничего удивительного.

— Джинни, ты можешь выражаться яснее?

Она встала из-за стола и подошла к нему, смотря с усмешкой, но одновременно с жалостью.

— Я всегда знала, что это должно произойти. Что ты увидишь это в ней.

— Что увижу?

— Ее любовь, конечно же! Что же еще?!

— Так ты знала?

Она кивнула, не отводя от него взгляда.

— Знала.

— И давно?

— Давно. Но не по своей вине.

— Я не понимаю.

Она обняла себя за плечи и отвернулась. Он смотрел на ее ссутулившуюся спину и понимал, что жалость охватывает его всё больше. Жалость и чувство вины. Джинни оказывалась наказанной совершенно ни за что, без всякой причины, просто потому, что кто-то другой что-то где-то не разглядел в себе и в других, что кто-то просто не разобрался в своих чувствах, что кто-то слишком поспешил.

Она полезла в карман халата и вытащила смятую сигаретную пачку. Интересно, сколько она их выкурила, пока его не было эти дни? Ему делалось всё тяжелее, с каждым ее движением. Лучше бы она кричала, устроила истерику, обвиняла его. Но ее сдержанные, какие-то словно неоконченные движения обвиняли сильнее любых слов. Она закурила, с силой втянула дым, отчего ее спина на мгновение выпрямилась.

— Это всё дневник… — вдруг сказала она.

— Какой дневник? — не понял он, на секунду подумав, что она имеет в виду дневник Гермионы.

— На первом курсе. Дневник Риддла. Помнишь?

— Еще бы.

— Он… дал мне способность видеть… некоторые вещи. Грязные. То, о чем я тогда еще не подозревала, — она резко обернулась к нему полубоком, размахивая кистью с зажатой сигаретой в отставленных пальцах. — Я стала видеть в людях то, что маленькая девочка, которой я тогда была, видеть не может. В основном, всё самое плохое в них. Но не только.

Он посмотрел на нее, приподняв брови. Он и понятия не имел об этом, она раньше никогда не рассказывала ему, да видимо, вообще никому, судя по ее выражению, по тому, как подрагивали ее руки.

— Там было много всего: раздражение, злоба, зависть, но это было привычно. Тяжело, как гири, но привычно. Понятно. Непривычно было это… это… как его называют… похоть! — она скривилась. — Я видела, как мальчики постарше смотрят на девочек. Он показывал мне это… во взгляде, в искаженных улыбках, в скованных жестах. Это было как будто… пальцы, испачканные в чем-то сладком, липком, с прилипшими к ним следами пыли, грязными разводами… призрачные пальцы, и они выходили прямо из головы и лезли, лезли… везде… — она повела плечами с отвращением. — В тебе этого тогда еще не было, и я буквально отдыхала взглядом, когда смотрела на тебя. А в Роне… уже было. И в близнецах, конечно. Но хуже всего был один маленький тонкий пальчик, который тянулся прямо ко мне от одного из них. Возможно, он даже не понимал, что чувствует, но я видела это, поганый дневник показывал мне абсолютно всё.

— Один из близнецов?! — ошарашено проговорил Гарри. — Но кто?

— Вот не думай, что я буду тебе говорить! Это было мерлин знает когда, какая уже теперь разница? Просто пришлось к слову, — она затянулась. — Так вот, вся эта дрянь окружала меня со всех сторон, наваливалась, закручивала куда-то, сбивала с мыслей, не давала ни секунды покоя. И я сама… сама тоже начала чувствовать… кое-что. В себе. Я смотрела на тебя, и… — она закрыла глаза, — я начала тебя хотеть.

Он вытаращил глаза, но предпочел не прерывать ее.

— Ты должен понимать, это была не я. Точнее, я, но я тогда была совсем к этому не готова, это всё был он — дневник. Он просто разбудил это во мне, тогда, когда мне стало совсем невмоготу наблюдать то, что истекало от окружающих. И оно стало бурлить во мне — желание. Я как будто не ходила по полу, а летала над ним на небольшой высоте, настолько это меня приподнимало и носило. И, конечно, я не знала, что со всем этим делать. Я смутно понимала, что такие вещи… неправильны, но он убеждал меня. Твердил мне, что всё в порядке, твердил, что я должна получать от этого удовольствие. Не словами. Он как будто тонко щекотал изнутри, заставляя посмотреть в нужную сторону.

Гарри вдруг вспомнил собственные ощущения от нахождения рядом медальона с хоркруксом. Ничего похожего. Но тут нечего было и сравнивать. Осколок души Волдеморта сидел в нем с младенчества, видимо, он привык инстинктивно блокировать подобные вещи. Зато, припомнив вспышку ревности Рона, он тут же понял, что могли ощущать неподготовленные к такому воздействию люди.

— Всё это дошло до… — она снова отвернулась, не в силах смотреть в его сторону. — Дошло до… В туалете… Проклятое воображение! — она схватилась за горло, дернув в сторону подбородком. — Я воображала тебя… рядом с собой. Ох! Когда вокруг столько старших братьев, поневоле знаешь, как это всё выглядит… у мальчиков. Я воображала тебя, и сама не заметила, как моя ладонь оказалась внизу, между ног, в собственных трусиках, — она стряхнула пепел. — Понимаешь, чем это кончилось, да?

Он продолжал молчать, смотря на нее так, как будто видит в первый раз.

— И когда я… мм… сбросила напряжение, меня вдруг охватило чувство, что я совершила что-то настолько грязное, до такой степени, словно я только что вылизала пол в этом самом туалете. Не только потому, что сделала… такую вещь, но и потому, что сделала ее… на тебя! Я вспомнила тебя, в котором не было ни капли подобного, и ты показался мне настолько чистым, настолько… короче говоря, я вдруг очухалась… на какой-то момент. Я взяла эту… мерзость и зашвырнула туда, где ей было самое место — в канализацию!

«И промахнулась», — подумал он машинально.

Она всё-таки решилась обернуться, смотря на него исподлобья с совершенно безумной, нервической улыбкой. Потом затянулась снова и продолжила.

— Но, как ты уже знаешь, подобные вещи так легко не отпускают. Несмотря на всё мое отвращение, меня начало тянуть… почувствовать это снова. Всё это, всё, что я чувствовала раньше. Точнее, оно и не ушло полностью, просто ослабло, и хотелось это усилить. Вернуть. Во что бы то ни стало. Чем это кончилось — тебе известно. Я таки нашла его. Почувствовала. Так и хочется сиронизировать о том, каким именно местом! — она усмехнулась, сжав зубы. — Вот так, Гарри!

— Я… и представить себе не мог! — сказал он ошарашено. — Джинни, я… Какая же тварь этот Малфой! Как у него рука поднялась подкидывать такую дрянь маленькой девочке?!

— Как, как, — покачала она головой, — а то ты не знаешь — как! Уизли для них — не люди. Предатели крови.

— Слушай, пускай этот подонок только попробует отступить от закона хоть на шаг! Хоть раз! Пускай только раз ошибется. Я упрячу его за решетку до конца жизни. Клянусь!

— Перестань! Как будто это что-то исправит. Меня сейчас меньше всего на свете волнует Малфой.

— Да, конечно. Ты же, кажется, говорила о… — он замялся.

— О, да! Я говорила о ней, — она затушила докуренную сигарету и тут же полезла за новой. — Она. Да! Я видела в ней кое-что. Она тогда втюрилась в Локхарта, ты же наверняка помнишь, и это было у нее… вот здесь, — она обвела пальцем вокруг головы, — витало такое бледное сияние… Ты не подумай, на самом деле, я не видела ничего такого… по-настоящему. Я только представляла это себе в виде каких-нибудь картинок, потому что тогда не могла это описать. Я просто не понимала, что вижу, он давал мне опыт, а что с ним делать, не объяснял. Вернее, он объяснял только тогда, когда ЕМУ было нужно. А что-то там объяснять про любовь не входило в его планы. И вот эта штука летала вокруг ее головы, и я видела, насколько она… ерундовая, что ли. Но внутри нее, вот здесь, в груди, было кое-что еще. Кое-что тяжелое и большое, и оно иногда запускало свои щупальца вниз в ее живот. Она как будто была беременна этим, и сама не знала, что это в ней есть…

При слове «беременна» он ощутимо вздрогнул.

— И эта штука увеличивалась, когда ты был рядом с ней. И начинала пульсировать, словно сердце. И я постепенно стала догадываться, что это такое, и что уже очень скоро она всё почувствует и поймет, когда эта вещь в ней окончательно созреет. И я испугалась. Самым сильным в своей жизни страхом. Я поняла, что когда эта штука вылезет наружу, я потеряю тебя навсегда. И стала ее ненавидеть после этого. Нет, Гарри, ты должен понять, это была не я тогда! Эта возникшая ненависть сжигала и меня саму тоже, я хотела от нее избавиться, но он… не давал! Он разжигал мою ненависть только сильнее. Возможно, будь у меня больше сил, которые он у меня забирал, будь у меня больше времени, я бы могла и убить. Попытаться, по крайней мере. Но ты спас меня. Ты спас меня и от этого тоже. Ты уничтожил дневник, и всё тотчас прошло. Абсолютно всё. Я уже не чувствовала ничего такого в других людях, я стала самой обычной девочкой, и, странное дело, все те эмоции, которые во мне бушевали, они стали забываться, стираться из памяти, через неделю я уже вообще почти ничего не помнила. Только… головой. Просто, как информацию, хотя и это мне казалось уже какими-то воспоминаниями из сна.

Она закивала головой и даже попыталась улыбнуться. Но не вышло. Тогда она снова приложилась к сигарете и посмотрела на него уже гораздо менее напряженным взглядом, чем раньше.

— Понимаешь теперь, почему я тебе ничего этого не рассказывала? Пришлось бы говорить про нее.

Он кивнул, закусив нижнюю губу.

— И из-за того, что ты почти всё забыла, ты смогла подружилась с ней? После.

— Конечно! Как я могла с ней не подружиться? Я чувствовала себя польщенной. Вы втроем были такими… такими! Уф! Хотелось всё на свете отдать, чтобы попасть в вашу компанию. Я всегда считала, что мне безумно повезло, раз мой брат каким-то чудом оказался твоим лучшим другом. Но потом… Знаешь, она ведь всегда отлично умела скрывать свои чувства. Я не видела еще ни одного человека, который бы так хорошо умел это делать. Нет, если она этого хотела, конечно. Обычно она не производила впечатления скрытной. Смеялась, злилась, могла и поплакать. Но, если она хотела что-то скрыть, никто на свете не смог бы этого по ней понять. И я догадалась только потому, что сама была всегда влюблена в тебя до смерти. Ты же знаешь, как это обычно бывает. Если кого-то любишь, хочется болтать о нем днями и ночами. И с кем же лучше всего это делать, как не с человеком, который постоянно находится рядом с предметом твоей любви? Я болтала и болтала без умолку. И, в конце концов, кое-что заметила. Ну, ты же ее знаешь, когда она занималась, она кидалась как цепной пес на каждого, кто ей мешал. Она делала так всегда. И только одна единственная тема не выводила ее из себя. Разговоры о тебе. Тогда я догадалась. Что она скрывает свои чувства. И это заставило меня вспомнить о том, что я видела на первом курсе, что показал мне дневник. И поняла, что мне конец.

— Но, почему?

— Почему?! Ты спрашиваешь, почему, Гарри?! — она всплеснула руками. — Неужели непонятно?! Стоило ей решиться, и она забрала бы тебя в ту же секунду!

— По-моему, ты преувеличиваешь, Джинни.

— Я преувеличиваю?! Я преувеличиваю?! Она же в точности, как ты. Такая же. Снаружи добрая и мягкая, а внутри — как стена. Высокая металлическая стена, без единой выбоинки, без единой трещинки, идеальная, гладкая стена. С этим невозможно соперничать. Она сама себе всегда была единственным соперником. И только сама себе могла помешать взять то, что всегда любила. В этом была моя единственная надежда. Я надеялась, надеялась, надеялась. Что она не решится. И шел год за годом, а она так и не решалась. И я не решалась из-за этого. Она ходила вокруг тебя, а я ходила вокруг вас обоих и терпела. Ждала. Понимая, что пока она не примет окончательного решения, мне лучше даже не соваться. Боясь, что полезь я раньше, это могло спровоцировать ее уже, наконец, сделать что-то. Я наблюдала за всеми перипетиями в этой вашей троице и ждала. Иногда обречено, иногда с отчаянной надеждой. В конце концов, я даже сама захотела ее подтолкнуть, провоцировала разговорами о тебе. Но она была абсолютно непрошибаема. И тогда я, наконец, решилась.

— Подожди, Джинни, но ведь у тебя были другие парни. Ты всегда пользовалась успехом. Почему ты говоришь, что постоянно сидела и ждала?

Она затушила окурок о стол и отвернулась.

— Не хотела тебе говорить. Вот об этом точно не хотела.

— О чем?

— Понимаешь… с возрастом, когда я уже начала созревать, кое-что… вернулось. Из того, что я ощущала, когда дневник овладел мною. Я стала чувствовать себя… развращенной. Это перло из меня с такой силой, что я едва сдерживалась. Мне хотелось демонстрировать себя, показывать, выворачиваться наизнанку, чтобы парни сходили с ума, чтобы у них слюни текли в три ручья, я начала делать… такие вещи! Я начала вести себя почти как шлюха. Ты просто представления не имеешь о том, что я стала вытворять. А оно всё никак не могло успокоиться, то, что во мне сидело. Я совсем потеряла осторожность, до такой степени, что даже Рон узнал о моих художествах.

— Рон узнал?

— А с чего бы он, как ты думаешь, так сходил с ума от бешенства, стоило ему увидеть меня с каким-нибудь парнем?

— Подожди, но когда мы поженились… ты же была девственницей, Джинни!

— Гарри, не будь ребенком, как будто нет других способов заниматься этим, кроме как…

— Значит… ты и в этот год… В этот учебный год?..

— Пойдем! — она схватила его за запястье, увлекая за собой. — Покажу тебе кое-что.

Она привела его в спальню, вытащила из-под кровати чемодан, с которым вернулась из Хогвартса, открыла замки и достала оттуда довольно большую коробку, в которой что-то гремело и перекатывалось.

— Смотри! — она распахнула крышку, и он сначала не понял, что видит. Яркие, словно детские игрушки, предметы были свалены там разноцветной грудой, и только когда он узнал форму одного из них — ярко-фиолетового, слегка колышущегося — он отпрянул, и его лицо само собой стало заливаться краской.

— Охренеть! — только и смог он выдавить из себя, не решаясь даже прикоснуться к тому, что видел. Его шокировало даже не то, назначение чего было понятно сразу, а некоторые другие предметы, с которыми он просто не мог себе представить, что делать в этомсмысле.

— Налюбовался? — она захлопнула крышку. — Я не изменяла тебе, Гарри Поттер. Ни разу.

— Откуда всё это у тебя?

— Ты же не думаешь, что магазин Джорджа торгует только детскими приколами? Там есть кое-что и для взрослых.

— Ты покупала это у своего брата?! — у него глаза чуть на лоб не полезли.

— Не будь дураком! Заказывала анонимно. Если сделать предоплату, доставку осуществят куда угодно. Хоть под дерево в лесу. Между прочим, на твои деньги. Спасибо, что посылал.

— Охренеть! — повторил он, присаживаясь на кровать.

Она села рядом, сложив руки на коленях, и вдруг начала всхлипывать. Выражение снова сделалось совершенно детским, как в тот момент, когда он подошел к ней на чердаке.

— Он испортил меня, Гарри! Эта дрянь испортила меня! Я стала такой грязной, я сама превратилась в грязь под ногами! Я ничего не могу до сих пор с этим поделать. Я чувствую себя испорченной! Я не хочу… всего этого, но оно прет из меня, как… как сладкая блевотина. Меня тошнит! Я всегда хотела быть только с тобой, Гарри, но оно заставляет меня, вынуждает меня мечтать о других. Я иногда чувствую, что готова… подставить зад первому встречному волшебнику… магглу… женщине! Я ненавижу себя за это! Ненавижу!

Он поддался невольному порыву и обнял ее за плечи.

— Ну же, перестань! Ты не виновата. Это всё хоркрукс. Возможно, тебе стоит обратиться на этот счет за помощью к… специалистам?

— Вот моя помощь! — она схватила его за руки. — И вот! — ее ладонь опустилась ему между ног.

Она вскочила, уже рыдая.

— Я не знаю, что я теперь буду делать!

— Но почему же ты тогда уехала на этот год?! — спросил он недоуменно. — Если тебе так этого не хватало?

— Почему?! Потому что я боялась! Мне было страшно, Гарри!

— Кого?

— Ее!

— Что за…

— Послушай, это страшно, когда ходишь под взглядом такого человека, зная, что отбираешь у него самое дорогое. С самого начала, когда я только решилась, я чувствовала это. Я знала, что она принимает наши с тобой отношения как должное, что она отдавала тебя добровольно, но всё же. Это как… дразнить дракона! Даже если ты знаешь, что это добрый дракон. Даже если он в клетке, на цепи. Но ты делаешь ему больно, а он терпит. И даже если кажется, что его терпение бесконечно, в какой-то момент всё равно становится страшно. Потому что знаешь, что он может в любой миг, в любую секунду просто сорваться, прихлопнуть тебя лапой, и конец! Поэтому я уехала. Я сама сперва не понимала настоящую причину, думала, что хочу закалить себя, наши отношения, а потом до меня дошло. Я подсознательно хотела дать ей еще время, потому что боялась. Боялась, что после наших свадеб она, наконец, опомнится. В этот самый год. И не хотела, чтобы это случилось в тот момент, когда у нас могут появиться дети.

«Дракон?!» Он вдруг вспомнил Гермиону в намоченных штанах, беспомощно хлопающую глазами, и едва не расхохотался.

— Дракон?! Ты о ком говоришь? На свете добрей и порядочней ее человека не сыскать! Да она умоляла меня, чтобы я от тебя не уходил. Рыдала от горя из-за этого. Как можно ее бояться? Она… она…

— И что, ты согласился? — спросила Джинни, саркастически глядя на него сквозь висящие на глазах слезы.

— Ты знаешь — я не мог. Я признался ей в любви. Первый признался, и только тогда услышал, что, оказывается… все эти годы…

— «Оказывается»! — передразнила она его. — Чертов болван! Не мог сообразить раньше!

— Да, я болван! И мне теперь расплачиваться за это.

— Тебе расплачиваться? Получаешь, наконец, любимую женщину, и говоришь — «расплачиваться»! А что же тогда делать мне?

— Кто тебе сказал, что я ее получаю? — спросил он угрюмо.

— В смысле? — она вопросительно приподняла бровь, всхлипывая и с силой проводя по носу ладонью.

— Она останется в семье.

— ЧТО?! — Джинни приоткрыла рот. — Какого…

— Да. Вот так, — он развел руками.

— Но как?!

На мгновение он замялся, судорожно раздумывая, сообщать ли ей причину. Потом решил, что довольно глупо скрывать то, что в любом случае обнаружится уже довольно скоро.

— Она беременна.

Джинни побелела. И он не мог понять от чего. От шока или от ярости. Она подскочила к нему, схватила за рубашку и стала трясти изо всех сил с совершенно безумным оскалом на лице.

— Какого хера ты столько тянул?! Какого хера ты, мудак, столько тянул?! Какого хера?!

Он пару секунд и слова не мог вымолвить. Голова болталась из стороны в сторону, от изумления он даже не пытался сопротивляться.

— Дж… Джи… Джинни! Да что с тобой происходит?! — наконец, завопил он.

Она сразу же отпустила его, дыша так, словно только что отпахала тяжеленную тренировку. Медленно покачала головой, облизывая губы.

— Прости. На меня просто… накатило. Не обращай внимания. Правда, Гарри! Не обращай внимания. Я не в себе.

И она тут же полезла за новой сигаретой.

«Возможно». Возможно она и не в себе. Но… Он не знал, что и думать. И сейчас был самый неудачный момент, чтобы что-либо выпытывать.

Джинни какое-то время курила молча, ходя из стороны в сторону, изредка бросая на него короткие взгляды.

— Ладно, Гарри, я так понимаю, нам пора уже оставить в стороне лирику и начать решать житейские вопросы. Думаю, что до конца недели смогу съехать от тебя, как только получится что-то подыскать из жилья. Попробую, наверное, начать прямо с Холихэда.

— Не болтай ерунду, Джинни! Можешь жить в этой квартире сколько захочешь. Здесь столько места, что…

— Это ты не болтай ерунду! Можно подумать, дело в месте.

— Послушай, я же целыми днями торчу на работе, ты — на тренировках, начнутся игры, вообще будешь отсутствовать неделями. Мы сталкиваться-то будем только иногда. Неужели это такая проблема?

Она посмотрела на него искоса.

— Не знаю. Возможно, на первое время… А что ты скажешь, если я притащу к тебе домой постороннего мужика? — спросила она с издевкой. — Приятно будет наблюдать?

Он махнул рукой вверх.

— Два этажа над нами. Выбирай любую комнату, в чем проблема?

— Ты, конечно… такой дурачок! — она покачала головой. — Ладно, решено, пока останусь у тебя, а там видно будет. И… еще кое-что… на счет моих родителей.

«Ох, ты!» У него совершенно вылетело это из головы. Пожалуй, общение с Артуром и Молли становилось для него теперь намного мучительней даже, чем с их дочерью.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Подавай на развод, но найди такого человека в отделе, который бы не стал болтать об этом на каждом углу. Я… попытаюсь сперва сама поговорить с родителями, прежде чем всё… это, дойдет до прессы.

— Ты права, — он опустил голову, — шума нужно как можно дольше избегать.

Это было непривычное ощущение — знать, что Джинни находится в этой же квартире, и спать одному. Что-то из прошлой жизни. Из его ночевок в «Норе», из визитов сюда на Гриммо во время дислокации здесь штаб-квартиры Ордена Феникса. Впрочем, сейчас об этом думалось с облегчением. Гарри не мог представить себе, как бы он пришел, после того, что случилось между ним и Гермионой, и начал бы лгать о том, что у них всё замечательно, а потом бы заставил себя лечь в постель с женщиной, которой только что наговорил кучу лжи, и стал бы заниматься с ней любовью, в то время как в голове у него сидела только одна мысль: как там Гермиона?

Он лежал на спине, уставившись в темный потолок, без сна, без малейшего намека на сон, и в голове крутились ее слова — слова ее признания. Несмотря на ужасное продолжение, эти слова звучали как прекрасная музыка, он повторял их про себя снова и снова, присматривался внутренним взором к ее лицу, которое внезапно словно открылось к нему, распахнулось после долгих лет, однако, именно эти ощущения и заставили его свалиться в пещеру воспоминаний. Он как будто откручивал назад пленку, эпизоды всплывали и всплывали в его памяти. Он видел Гермиону, видел все те ситуации, в которых они вместе оказывались, слушал по новой их разговоры, и теперь уже смотрел на всё это другим взглядом, учитывая собственное знание о ее любви к нему. Смотрел и пытался разглядеть в ее поведении намеки на эту любовь, пытался понять, когда же он должен был заметить в ней чувства к нему, когда же был именно тот момент, когда не заметить было невозможно, когда он совершил ошибку. Смотрел и не мог определить этого момента. Иногда ему казалось, что он разглядел его в случайно оброненной фразе, во взгляде, в каком-то движении или жесте, но потом, в следующую секунду, осознавал, что подстраивает результат под имеющийся ответ. Что в действительности ее поведение можно было трактовать и как обычное дружеское участие, заботу, одобрение. Если бы он изначально не верил в дружбу между мужчиной и женщиной, он бы не попал в такую ловушку, но даже и в этом случае, рядом всегда был Рон, а потому задача становилась практически неразрешимой. Даже тот единственный период, когда они оказались надолго вдвоем в палатке, сопровождался ее переживаниями от потери Рона, а потому не мог послужить должным индикатором. Выходило, что он пытается оправдываться в том, что ничего не замечал, и у него хорошо получалось это делать.

Интересно, когда это началось? Когда она осознала свои чувства? Джинни сказала, что видела, как это зарождается в ней еще на втором курсе. Он уничтожил дневник в конце второго курса. Значит, на третьем? В какой именно момент? Он спросил себя, почему его так мучает точная дата, и сам же ответил себе — потому что он хотел знать, сколько времени он потерял… они потеряли. Сколько слов любви к этому времени они могли бы сказать друг другу? Сколько раз соединились бы их губы? Их тела. Он попытался представить себе, какой могла бы быть их совместная жизнь. Их встречи после работы в собственном доме, нежные слова приветствия, тихие посиделки перед камином, утренний завтрак, беззлобные ворчания друг на друга, совместные походы по магазинам в выходные, визиты на официальные встречи, медленные прохаживания под ручку, сопровождаемые одобрительными взглядами окружающих…

Ему нужно было прекратить эти напрасные мечтания! От этого становилось только хуже. Говорят, нет на свете ничего тяжелее мук неосуществленных возможностей. Сейчас Гарри на собственном опыте убедился в истинности этого изречения. От простого осознания того, сколько замечательного, счастливого времени было упущено в результате непонимания им своих чувств и ее неуверенности в себе и скрытности, хотелось нырнуть вниз головой в какой-нибудь колодец поглубже. И, конечно, в такой ситуации на сон нечего было и рассчитывать. Тем более что он начал понемногу опасаться собственных снов. Все эти странности последних ночей внушили ему какую-то неосознанную тревогу.

Да, конечно, Руквуд был мертв. Его тело сегодня забрали в Аврорат. После разговора с Джинни он всё-таки нашел в себе силы отправиться на работу и подробно переговорить с Долишем и оперативной бригадой. Несмотря на все его уверения, что с ритуалами покончено, его начальник был настроен скептически. И, хотя совсем недавно он ожесточенно спорил с Гермионой, сейчас он задал Гарри простой вопрос: «Ваш консультант согласен с вами по поводу отсутствия риска новых нападений?» И ничего не оставалось, кроме как ответить ему, что у нее нет стопроцентной уверенности. Хотя дохлый упивающийся сам по себе был неплохой добычей.

Гарри хотел еще раз пообщаться с Долоховым, попробовать расспросить у него на счет сообщников Руквуда, но того уже отправили в Азкабан, посчитав, что толку от его присутствия в Аврорате всё равно нет никакого. На то, чтобы организовать его допрос, теперь могло уйти полдня, поэтому он посчитал бессмысленным это занятие. Тем более что в глубине души жила противная, мстительная мыслишка твердящая, что Долохов отправился в тюрьму, еще не зная о судьбе Руквуда, и вряд ли ему о ней скоро станет известно, стало быть, убийца Люпина теперь вынужден будет провести немало бессонных ночей в страхе за собственную жизнь.

Гарри закрутился на постели, пытаясь буквально ввернуться поглубже в шелковые простыни. Покупка комплекта шелкового постельного белья была идеей Джинни. Действительно, заниматься любовью на таких простынях было удобно. Но спать одному? Гарри, порой, казалось, что он лежит на ледяном катке. Он тяжело вздохнул, закрывая глаза, собираясь, наконец уже, хоть немного поспать, когда вдруг услышал тонкий, далекий звук. Звук напоминал пение одинокой струны где-то над ним. По мере того, как он прислушивался, он начал понимать, что, на самом деле, звук доносится отовсюду, со всех сторон. Он приподнял голову над подушкой и прислушался еще сильнее. Совершенно точно ничто в квартире не могло издавать подобный звук. Его недоумение потихоньку росло, захотелось встать и найти его источник, но, вместе с тем, какой-то голос внутри него твердил, что лучше бы этого не делать.

«Может, это просто у меня в голове?» — подумал он и закрыл уши руками. Звук немедленно сделался слабее. Нет. Не в голове. Несомненно, нужно было встать и проверить. Он опустил босые ноги на пол и сел. Звук чуть усилился, и слегка изменил тон. Это понемногу начинало пугать. Гарри поднялся на ноги, прошел по комнате, испытывая странную расслабленность, и вернулся взять с тумбочки очки. Очков не было на месте. «Что за черт?» Он подошел к двери и щелкнул переключателем, чтобы отыскать очки. Свет загорелся, но как-то тускло, неприятно меняя яркость. Он кинул взгляд на люстру, не понимая, что происходит, и заметил, что она едва заметно вибрирует в такт звуку. В этот момент он обнаружил, что очки всё время были у него на носу. Он поднял руки и пощупал их, не веря, что мог совершить такую глупую стариковскую ошибку. И тут же пол под ним дрогнул, так, что он даже машинально оперся рукой о стену. Люстра замигала сильнее.

«Да что происходит?» Пока он думал о своих очках, он совершенно забыл о звуке, который теперь распался на несколько параллельных звучаний, и в нем уже можно было расслышать какую-то структуру, пока еще не совсем понятную.

«Нужно проверить, что с Джинни», — он повернул ручку, и понял, что дверь не открывается. Его в ту же секунду охватил приступ ледяного ужаса, он метнулся к постели за палочкой, но пол тряхнуло еще сильнее, он упал, а люстра вдруг разгорелась в полную силу, освещая комнату странным желтым светом с примесью грязно-серого. Он схватился рукой за постель, чтобы встать, ладонь поехала по скользкой простыне, а на тело словно навалился жуткий груз, не дающий приподняться. Звук уже превратился в настоящую какафонию перебивающих друг друга звонов и мелодических колебаний разного тона, сквозь которые все сильнее пробивался неровный хор голосов, в котором уже можно было различить знакомые крики «йа, йа!». Гарри на мгновение замер от ужаса, потом попытался подняться на ноги, но тело вдруг практически отказалось слушаться, мышцы стали вялыми и ни на что не годными. Страх всё рос, рос, тогда он перевернулся на живот и пополз к двери, забыв, что она не открывается, но в этот момент пол под ним словно распахнулся, и он полетел вниз вдоль стен знакомого ущелья, потеряв всякую надежду, как вдруг его словно со всех сторон накрыло глухой, угольной темнотой, он повис, барахтаясь в этой темноте, и снова услышал громкий шепот: «Во снах человеческих звучит Его шепот, но кто ведает о лике Его?» И эта темнота внезапно сконцентрировалась вокруг него и вышвырнула куда-то вверх, прочь из чудовищного ущелья. На мгновение он заметил, как парит над собственной постелью, но сразу вслед за этим… открыл глаза, переводя дыхание, весь в холодном поту от пережитого кошмара.

— Мерлинов корень! — повторил он любимое ругательство Спиннет. И тут же услышал тихие голоса.

На этот раз они были вполне реальны, доносились из гостиной прямо под ним. Возможно, они его и разбудили. Прислушавшись, он понял, что один голос принадлежит Джинни, второй говорил слишком тихо, чтобы его можно было узнать. Он подумал, что всё равно вряд ли заснет теперь, накинул рубашку и спустился вниз.

Они сидели на длинном диване, в дальнем конце комнаты. Джинни и Гермиона. На лице его жены блестели слезы, лицо подруги было какое-то обреченно-спокойное, почти без эмоций. Увидев его в дверях, Джинни встала, бросила: «Это к тебе», всхлипнула и собиралась уйти, когда он поймал ее за руку и спросил:

— С тобой всё в порядке?

Она подняла брови, покачала головой и вышла.

«Всё в порядке?! Всё, в порядке, ты идиот?!» Нашел о чем спрашивать! Какой еще, к дьяволу порядок?!

Он приблизился к Гермионе, в голове крутились одновременно сразу два вопроса, но первым вылетел:

— Ты что, пришла просить прощения?

— Ты просто ненормальный, если думаешь, что можно просить прощения в такой ситуации. Я пришла по делу. Просто… встретила Джинни, которая не спала.

— По делу? Получается, ты так еще и не была дома? — озвучил он второй вопрос. — Опять начинаются ночные посиделки на работе?

— Не волнуйся, осталось совсем немного. Только закончить это расследование. Кажется, я нашла, где мог прятаться Руквуд.

— Обязательно было приходить среди ночи, чтобы это сообщить?

— Ты же сам говоришь, что у него могли быть сообщники. Я не хочу, чтобы кто-то из них начал всё по новой. Или сделал бы еще чего похуже по незнанию.

— Куда уж хуже, — буркнул Гарри.

— Кстати, о сообщниках. Странное дело, ты же мне показывал список упивающихся, которые, возможно, находятся на свободе. Долохов сказал, что они скрывались после битвы вместе, значит сообщник или сообщники Руквуда — точно упивающиеся. Тогда у вас в Аврорате должны быть образцы их крови для поиска. Когда мы рыскали с тобой в местах, где они должны были скрываться, ты ничего не почувствовал, хотя Руквуд к тому времени был уже мертв. Почему так?

— Значит, они сбежали сразу после его смерти.

— Хорошо бы, если так, — задумчиво произнесла Гермиона. — Ну ладно, вот гляди.

Она вытащила из сумочки карту и разложила ее рядом с собой на диване. Карта оказалась гораздо более подробной, чем в прошлый раз. Фактически, план местности нескольких районов Дартмура.

— Я прошлась по существующим строениям в районе водохранилища и вокруг него и обнаружила занятную вещь. Помнишь ту одинокую ферму, которую мы пролетали, когда исследовали Северный Тен?

— Смутно.

— Нет там никакой фермы, Гарри! Смотри, тут на ее месте обозначены старинные развалины. Мы так сосредоточились на поисках конкретно Руквуда, что совсем забыли о маскирующих чарах. От этих развалин до водохранилища, если взять по прямой, всего полторы мили. Извини, что подняла тебя с постели, но я считаю, что мы должны полететь и исследовать это место.

Он кивнул. Да, у него вызывало беспокойство и раздражение, что она снова не спит ночами, но он оценил, что она не постеснялась разбудить его, не побоялась даже встречи с Джинни, и пришла взять его с собой, хотя легко могла помчаться туда одна, особенно, после всего того, что вчера случилось.

Он бросил взгляд на часы. Почти четыре.

— Я предлагаю вернуться обратно в «Убежище». Поскорее, пока номер еще не занят. А оттуда уже…

— Ты в курсе, что обслуживающий персонал ночует в Дансфорде?

— Вот и не будем их будить. Поспим до утра в номере, а утром наложим конфундус на приехавших.

— Ты начал рассуждать как типичный аврор, — улыбнулась она.

Когда они вышли из «Королевского дуба», Гермиона сразу же хотела аппарировать прямо к «Убежищу», но он удержал ее.

— Нет, давай долетим на метле.

— Мы же хотели поторопиться.

— Не надо бы тебе участвовать в аппарировании в… твоем положении.

— О! Я так и знала! Ты теперь совсем загрызешь меня своими придирками! Уверяю тебя, я сама знаю, что и как опасно и безопасно.

— И, тем не менее.

— Гарри, ты так осторожничаешь, можно подумать, это твой ребенок!

Она сказала и тут же осеклась, прикрыв рот ладонью, испугавшись своих слов. Глаза сразу расширились и стали похожи на два темных омута. Она виновато отвернулась, а он просто молча пошел к церкви, ожидая, что она последует за ним. В конце концов, он же решил, что постарается держать себя в руках. Это решение касалось и таких эпизодов тоже. Конечно, она будет срываться. И, наверное, еще не раз, пока… эта ситуация не разрешится, в ту или иную сторону. Он сам не мог для себя сформулировать, что он подразумевал под этой мыслью, просто… придет же всё когда-нибудь к какому-нибудь финалу. А пока не стоит добавлять к ее срывам свои собственные.

Он молча ждал, пока она пристроится вслед за ним на метлу. Она села, схватилась за его талию, прижалась щекой к его спине, и прошептала: «Прости». Он поднялся в воздух.

Лететь тут было всего ничего, и он намерено не стал разгоняться, просто чтобы немного подольше подышать предутренней свежестью и насладиться прохладой. День снова обещал помучить удушливой духотой, несмотря на пасмурное небо. Наступивший июль пока не баловал погодой.

Гарри уже заметил впереди блеснувшие между ветвей огоньки уличных фонарей возле «Убежища», когда вдруг Гермиона у него за спиной закричала, что есть силы:

— Тормози! Гарри, тормози! Вспышка! Вспышка!

Левое ухо едва не оглохло от ее внезапного крика. Он потащил на себя древко, но, видимо, поздно, потому что тут же почувствовал, как тяга исчезла. Они просто двигались по инерции, немедленно начиная проваливаться вниз, по довольно крутой дуге.

В голове тут же понеслись мысли со скоростью, намного превышавшей скорость самой «Молнии». Если они рухнут сейчас с такой высоты прямо на землю, многочисленные переломы обоим точно гарантированы, а то и мгновенная гибель. Если они оба потеряют сознание, в такой ранний час они могут проваляться тут, на приличном расстоянии от дороги, довольно долго, ни маги, ни магглы их не заметят. И даже если кто-то останется в сознании, не факт, что он сможет воспользоваться палочкой… Палочкой, ну да! Которая, к тому же, перестала сейчас работать.

Их единственный шанс был — упасть на кроны деревьев, которые окружали отель, и метла пикировала прямо туда — в черноту сплетенных ветвей.

— Держись! — завопил он подруге, когда понял, что сейчас они встретятся с деревом. А сам постарался изо всех сил дернуться в сторону, чтобы положить метлу боком. Иначе они могли бы по инерции легко пробить крону насквозь и воткнуться в землю.

Удар! Тонкие ветки вонзились в правый бок, в ногу, руку, голову. Хруст! Непрерывный хруст! Они начали проваливаться, проламываться сквозь мешанину ветвей. Быстро, слишком быстро! На миг после удара он, ошеломленный, забыл о Гермионе, но почти тут же ощутил ее руки, всё еще державшие его. Сильный удар! Они со всего размаху долбанулись о какую-то ветвь потолще, задержавшись буквально на мгновение. Следом громкий, оглушающий треск, он сам не понял, что именно сломалось — метла или его нога, потому что боль, пронзившая левое бедро с внутренней стороны была резкой и шокирующей. Под ним как будто что-то обвалилось, и он снова полетел вниз, поняв, что в руках уже ничего нет, древко куда-то потерялось, а значит, сломалась всё-таки метла. Хотя и на счет ноги гарантий не было никаких. Но сейчас он напрочь забыл о ноге. Сейчас надо было сохранить голову, и в мозгу крутилась, горела, стучала одна-единственная мысль, обращенная к подруге: «Только не разожми руки! Только не отпускай меня!» На мгновение перед его мысленным взором мелькнула картина, как она, выпустив его, кувырком летит вниз, стукаясь о ветви, ломая себе конечности, позвоночник, ударяясь головой, и он стиснул зубы и заработал руками, пытаясь схватить мелькавшие мимо свисающие длинные ветви, но они выскальзывали из ладоней, всё никак не получалось задержаться хоть на секунду, пальцы моментально срывались под весом двух тел, летевших вниз с такой скоростью.

Пару раз ему всё-таки удалось остановить падение, и дальше уже стало легче, уже недалеко от земли он смог, наконец, ухватиться за толстую ветку так, чтобы сразу не выпустить ее, хотя ладони уже были содраны, наверное, до мяса. Он взглянул в темень под собой, пытаясь провисеть последние секунды уже на кончиках пальцев, потом выдохнул и прыгнул вниз, постаравшись упасть так, чтобы подруга оказалась на нем сверху.

Земля встретила его даже ближе, чем он думал, больно ударив по подошвам и сразу же сбив с ног. Но он уже был спокоен. Даже рад. Когда полетел вниз лицом, вспахивая руками почву, перемешанную с опавшими листьями. Гермиона так и не выпустила его, не разжала объятий. «Молодец! Молодец!» — шептал он про себя, шумно дыша.

Он поднялся на колени, понимая, что времени разлеживаться нет, морщаясь от рези в разодранных ладонях. Гермиона съехала с него, встала на колени рядом, заглядывая ему в лицо.

— Гарри?! Как ты, Гарри?!

Ее охрипший от шока голос был для него сейчас самой сладкой музыкой. Он взглянул на нее и разглядел в предутренней полутьме на левой стороне ее лица многочисленные глубокие царапины, из которых сочилась кровь. Сам он, каким-то чудом умудрился не только не потерять очки, но даже не разбить их.

— Всё нормально, — выдохнул он.

— Лежи здесь, я туда.

— Куда?! — захотел завопить он, но вышел только хриплый окрик.

Она помчалась прямиком к домику отеля, который был от них буквально ярдах в тридцати. Он вскочил, собираясь бежать следом, но понял, что его левая нога не даст ему даже как следует идти. Боль с бедра распространилась на всю паховую область, и он вскрикивал каждый раз, когда пытался поставить левую подошву на землю.

«Черт, черт, ЧЕРТ!»

— Палочка! Куда ты помчалась, ненормальная, у тебя не работает палочка! — завопил он вслед, собрав все силы для этого крика.

Она продолжала нестись вперед, но остановилась у самых стен отеля. И немудрено. Он сам остановился.

С того момента, как подруга крикнула ему: «Вспышка», прошло буквально десятка полтора секунд. За это время свет, исходивших со стороны «Убежища», значительно усилился. И Гарри понял, что собственное освещение тут вовсе не при чем. Потому что в окнах второго этажа, в том самом номере, где они три дня жили, стремительно разгоралось сияние. Это было именно сияние, отблесками напоминавшее то, что бывает в небе за полярным кругом. Но оно вовсе не было на него похожим. На самом деле, оно вообще ни на что не было похожим. Ни на один свет, который они могли наблюдать когда-либо. Что-то близкое этому можно было увидеть разве что во сне. Невозможно было даже сказать какого оно цвета. Эмоционально оно казалось холодным, но при этом горело как пламя, однако самое его ужасное свойство, с которым ум никак не мог примириться, являлось то, что оно было медленным. Проходило какое-то время, прежде чем лучи этого жуткого сияния достигали окружающих его препятствий. Это было настолько странно, что Гарри застыл, с открытым ртом, просто наблюдая. Но оно быстро ускорялось. Буквально через пару секунд оно превратилось в обычный яркий помаргивающий свет. А вслед за этим раздалось то, что все выжившие свидетели называли музыкой. Ничего похожего на музыку он в этих звуках не находил. В нем и правда было что-то весьма напоминавшее скрипку, но никакая публика бы не выдержала подобный «скрипичный концерт». Потому что звуки были не просто атональными, они несли в себе определенное эмоциональное воздействие, с первой же ноты ощущаемое, как заложенное туда намеренно. Они словно подготавливали, предвещали, предупреждали о появлении чего-то… чудовищного. После такого хотелось либо бежать со всех ног, либо превратиться в адепта, отдаться целиком грядущей тьме. Ибо светлым такое быть не могло.

«Ритуал!» — сигнальной ракетой загорелась в его голове мысль, и тут же вслед за этим он увидел, как Гермиона открывает дверь отеля и входит внутрь.

Он заковылял следом, на чем свет стоит проклиная ее самоубийственную любознательность. Он спешил, как только мог, сжав зубы, не обращая внимания на боль, которая огненными вспышками загоралась уже по всему левому бедру, но конечно, никаких шансов не имел ее догнать. Когда он уже почти доковылял до двери, сверху раздался оглушительный шум. Больше всего это напоминало, как будто кто-то выпустил взрывное заклинание прямо в потолок номера наверху. Только сильнее, намного сильнее. Он поднял голову, почему-то в этот момент вспомнив, что Руквуд был несравненным мастером конфринго, превосходя в нем даже самого Волдеморта. Но Руквуд был, без всякого сомнения, мертв и лежал сейчас на столе, в морге Аврората. А в крыше «Убежища» образовалось широкое круглое отверстие, когда ее изнутри пробил сильный взрывной удар. И оттуда прямо в небо устремился поток… света? Нет, это был не свет. Это была чистая магия, Гарри тут же почувствовал ее, ощутил обжигающее дыхание этого потока, машинально прикрыв глаза, как будто исходящий в сереющее небо столб и правда был светом.

«Твою мать!» — он распахнул дверь и ворвался внутрь, ожидая уже чего угодно, охваченный страхом, смертельным ужасом не за себя, за Гермиону, которая совершенно очевидно уже была на втором этаже, и он ничем не мог сейчас помочь, ничем! Оставалось только орать во всё горло не своим голосом:

— Гермиона! Гермиона!

Сверху послышался громкий шум, грохот разбивающейся посуды, скрежет, он заковылял к лестнице, когда с нее буквально кубарем скатилась его подруга с глазами на поллица, растрепанная, в разодранной ветвями одежде и напуганная до смерти.

— Гарри! — у нее зуб на зуб не попадал. — Молчи. Оно идет сюда. Идет сюда!

Говоря это, она ковырялась в своей сумочке, пока, наконец, не выудила оттуда его плащ-невидимку, подскочила к нему и накинула на них обоих.

«Дура, он же не будет работать! — мелькнула у него в голове истеричная мысль. — Ничего же не работает». Но плащ работал. Несмотря ни на какие вспышки.

Она только успела его обнять за талию правой рукой, прижавшись поплотнее, как с лестницы вылетел предмет, напоминающий часть двери. Вслед за этим послышалось что-то похожее на громкое чавканье или хлюпанье, как будто несколько человек в сапогах одновременно шли по глубокой грязи.

— Что это? — выдавил он, но она зажала ему рот ладонью, осторожно сдвигая в глубину комнаты к камину.

— Оно здесь, — прошептала Гермиона ему в самое ухо.

Это и правда было здесь. Он чувствовал, как что-то грузное и тяжелое передвигается со стороны лестницы, но ничего не видел. И ни на секунду не прекращался этот отвратительный хлюпающий звук. Одновременно с этим в нос ударил уже знакомый ему запах, который он не раз и не два чувствовал на местах прежних преступлений. Запах и ощущение магии. Показалось, что воздух сейчас взорвется, настолько много ее было, сосредоточилось в этой комнате, исходя от этого неизвестно чего, как лучи от яркого светила. И тут же в памяти всплыли сумбурные фразы Бада — молодого наблюдателя из Сомерсета, который оказался на месте ритуала вместе со Спиннет — «его не видно, но он там, я его чувствовал».

Теперь Гарри тоже чувствовал это — чем бы оно ни было — и чувствовал всё сильнее, по мере того, как оно тяжело передвигалось по комнате, чавкало, шуршало, скрипело, ухало. И чем ближе, тем сильнее его начало трясти. Страх буквально втекал ему в грудь ледяным потоком, распространяясь во все его члены, и замораживал, уничтожал всякое движение, кроме болезненной дрожи, всякую мысль, кроме желания бежать, бежать без оглядки, даже теплое тело Гермионы казалось сейчас совершенно ледяным. Да, возможно, так оно и было, потому что ее саму трясло не меньше, взгляд, уставившийся в пустоту, сделался совершенно диким, зубы сжались под приоткрытыми губами, создавая неприятную гримасу, она испытывала сейчас в точности то же, что и он.

«Неужели оно нас не видит? — гуляла в голове недоуменная мысль. — Неужели какая-то жалкая накидка способна его обмануть?»

Ему не приходило в голову задать вопрос — что «оно», потому что он не хотел даже задумываться об этом, не хотел даже заходить на эту территорию, ощущая, что там начинается полное безумие.

Резкий удар едва не заставил его заорать во весь голос. Гермиона промычала что-то и уткнулась лицом ему в грудь. Стоявшее у окна кресло разлетелось на части. Следом за ним взорвалось само окно вместе с рамой, как будто что-то врезалось в него изнутри. Потом стали разрушаться другие предметы, столики, шкафы, стулья, вазы, осыпая комнату буквально ливнем щепок и осколков. Прямо у них над головой в стену звонко вонзилось что-то острое, выбив облачко штукатурки. И поехало дальше по стене с громким визгом, оставляя за собой длинные извилистые следы. Вслед за этим всё стихло.

«Оно еще здесь, оно еще здесь», — шептал голос ужаса в голове, убеждая не двигаться, и дальше не издавать ни звука. Они действительно долгих пару минут, показавшихся часами в этот момент, стояли, прижавшись друг к другу, пока на полу, прямо от лестницы не стала проявляться широкая зелено-бурая полоса, так знакомая по прошлым местам преступлений. Эта мерзкая слизь словно возникала прямо из воздуха, материализовывалась, но он догадался, что она просто становится видимой, что пока она составляла часть того… что тут две минуты назад находилось, она сохраняла свою невидимость, но теперь выходила наружу. Тогда он решился пошевелиться.

Где-то сверху что-то упало и одиноко покатилось по полу. Очевидно, остатки случившегося погрома. Он медленно стащил с них плащ-невидимку, старательно отвернулся, чтобы не попасть на Гермиону и выблевал остатки ужина. Прямо на рассыпанные по полу книги, вылетевшие из разрушенной полки. Страх не давал до этого тошноте проявить себя, но как только отпустило, так тут же она подступила к горлу.

— Я выйду наружу, — выдавил он из себя, сплевывая мерзкие кислые остатки рвотной массы, — надо бы вызвать наших.

Он заковылял к двери, забытая боль теперь навалилась с двойной силой, он уже почти не мог дотрагиваться до ноги.

— Палочки не работают, — напомнила Гермиона.

— Знаю, — он вышел за порог, хватая носом предутреннюю свежесть. — И еще мы лишились ночлега и средства передвижения в придачу.

— Ночлег мы найдем, это не проблема, а метлу твою я починю, как только магия вернется. Сейчас намного важнее твое состояние.

— Да как же ты ее починишь?! Метла — почти как палочка — специальное изделие, тем более, такая, как эта.

— Не болтай глупости! Ну-ка, — она подошла к нему, — дай твои руки.

Он послушно показал ей разодранные ладони. Она страдальчески поморщилась и полезла в сумочку.

— Гермиона, ты сама вся поцарапанная. Лицо…

— Вот сейчас всё заодно и полечим, — сказала она успокаивающе, словно медсестра в больнице, и достала какой-то флакон.

— Сначала ты.

— Сперва я обработаю твои руки, потом ты сможешь смазать мои царапины.

Она вылила несколько капель ему на ладони и стала осторожно втирать, прямо большим пальцем, придерживая снизу. Жидкость пенилась, смешивалась с подсохшей кровью, впитывалась, и он чувствовал, как руки сначала щиплет, потом возник сильный зуд, а вслед за этим как будто новая молодая кожа выросла на местах бывших разрывов.

— У нас есть один колдун, — деловито сказала она, принимаясь за другую его руку, — в нашем отделе. Он специализируется на зельях. Настоящий волшебник!

— Колдун, который волшебник. Здорово! — усмехнулся он, забирая у нее флакон. — Случайно, не по его книжкам обучался Снейп?

Он осторожно капнул жидкость ей на щеку и скулу и бережно, пытаясь подражать ее манере, стал втирать в ее царапины, которые на свету показались ему не такими ужасными как в полутьме.

— Нет, Гарри, в отделе своя этика. Без согласования никто не будет выносить секреты наружу, тем более, писать книги.

— Вот как, — он поднял бровь, — тебе это, наверное, не слишком-то нравится?

— Кое-какие правила действительно жестковаты. Но это продиктовано соображениями безопасности, ты должен понять…

Касаться ее лица была невероятно приятно. Она вся была такая нежная, тонкая, и лицо тоже, кожа мягкая, бархатная, даже царапины, казалось, были какими-то не такими как у обычных людей. Нежнее.

— Поворачивайся, — скомандовал он.

— Зачем?

— Затем. Ты пока еще сама этого не чувствуешь, но на тебе сзади вся одежда разорвана. И царапины там похлеще, чем на лице. Если сейчас не обработать твоим волшебным средством, то защиплет так, что будешь на месте скакать.

Она послушно повернулась, слегка ссутулившись. Блузка была разодрана буквально в клочья, которые висели горизонтальными полосами, открывая багровые линии на коже. Он набрал в ладонь побольше средства и широкими движениями провел по ним, стараясь не попадать на узкие бретельки бюстгальтера, чувствуя, как внутри него растет уже подзабытое напряжение. Дотрагиваться до нее теперь было как-то по-другому, чем раньше. Раньше он, с одной стороны, был вне подозрений, как лучший друг, с другой — не имел вовсе никаких прав. Теперь же он не только сам испытывал волнение, но и знал, что она чувствует его тоже, но, одновременно с этим, ощущал себя более спокойно, прикасаясь к ней, будучи точно уверен, что ей приятны его прикосновения. Это было странно. Совершенно новый опыт. Он понял, что нечто подобное ощущают… любовники замужних женщин. И тут же смутился от такой мысли.

— Гарри, прости, но тебе придется снять штаны, — заявила она, когда он закончил обрабатывать ей спину, — надо заняться твоей ногой. Не смотри на меня так жалобно! Завершим процедуры, пока магия не вернулась. Ну же, давай!

Он подчинился, присев на садовую скамейку под фонарем. Ей пришлось помочь ему стянуть брюки, нога болела ужасно. Так, что он даже боялся взглянуть туда.

На внутренней поверхности бедра расползся гигантский синяк, идущий от паха едва ли не до колена. Он был багрово-синего цвета и выглядел угрожающе. Гарри пришла в голову мысль, что им просто сказочно повезло. Ударься он о древко пахом, а не ногой, от болевого шока он бы точно потерял возможность что-то предпринять, и они бы грохнулись на землю с очень большой высоты.

Гермиона осторожно пощупала синяк пальцами.

— Боюсь, тут капельками не обойтись, — покачала она головой, — тут нужно кое-что посерьезней. Хотя, вроде бы, ничего особо страшного. Не могу на сто процентов определить без палочки, но точно ушиб тонкой мышцы бедра, возможно, надрыв сухожилия, но это вряд ли.

Она снова покопалась в сумочке, достала низкую, широкую банку и бинт.

— Давай я сам намажу.

— Не бойся ты так! — сдвинула она с улыбкой брови и стала втирать мазь в его ногу. Конечно, такого сказочного эффекта, как с каплями, не было, но стало намного легче, боль превратилась в тупую, ноющую, и он смог хотя бы немного вставать на ногу, после того, как она быстрыми движениями наложила бинт.

— Ты натурально готовый колдомедик, — улыбнулся он.

— А ты натурально готовый обормот! — сказала она с притворной сердитостью.

— Почему это?!

— Мне не нужна причина, чтобы это сказать. Это констатация факта. И я буду повторять его, когда захочу.

Пару секунд они смотрели друг на друга взглядами исподлобья, потом он хохотнул, а она заулыбалась.

«Отходняк!» — подумал он, шумно вздыхая.

— Иди, поищи свою метлу, — сказала Гермиона, укладывая лечебные склянки обратно в сумочку.

— Бессердечная! — воскликнул он, дурачась. — Как я там по темноте-то с больной ногой буду ковылять? Даже люмос не запустишь.

— А я думала, ты без своей метлы жить не можешь. Ничего с твоей ногой не случится, не волнуйся, — она похлопала его по плечу. — Ладно, сиди страдай, страдалец. А я пока пойду, взгляну, что творится на втором этаже…

— Гермиона, — он поймал ее за руку, сразу посерьезнев. — Что… это было?

Она покачала головой.

— Я не знаю, Гарри. Я могу только предполагать.

— В чем дело, ты можешь объяснить? Руквуд же мертв. Почему опять это начинается? Ты же говорила…

— Я не знаю.

Он сжал ее запястье сильнее и, потянув, усадил на скамейку рядом с собой. Она поморщилась, выхватила свою руку и тут же стала растирать запястье привычным движением. Наверное, он сам не заметил, как сделал ей больно и тут же зарекся про себя даже на самую малость превышать обычные свои осторожные прикосновения к ней. Она вся была такая тонкая и хрупкая!

— Послушай, — он наклонился совсем близко к ее лицу, смотря прямо в глаза, и спросил очень тихо, — какого черта ты сейчас побежала наверх? Без всякой защиты, без палочки, зная, что там тебя может ждать? Что это такое было?

Она моргнула под его пристальным взглядом.

— Гарри, ты…

— Нет, я не пытаюсь снова о тебе заботиться. И о твоем ребенке. Я всего лишь хочу понять, какого черта это было?

— Я просто… хотела, наконец, увидеть. Понимаешь?

— Что?

— Сам ритуал. Я до сих пор ничего не понимаю, Гарри. И меня это жутко беспокоит. Я просто решила рискнуть.

— И в этом не было ничего… личного?

Она отчаянно замотала головой.

— Нет, Гарри! Клянусь!

— Хорошо. И что же ты увидела?

Она сглотнула.

— Ничего.

— Там кто-то был? В смысле, человек?

— Я не видела. Не заметила. Это было… слишком страшно. Там… там правда словно была дыра… куда-то, что невозможно описать. Куда-то в совершенно невыразимое место. И всё было настолько неправильно, настолько неправильно, — она замахала руками, — я просто чувствовала, что мне там не место, не место, понимаешь?! И… ничего не помогает. Ни книги, ни опыты. Ничего! Я ничего не понимаю!

У нее на глазах появились слезы.

Он, неожиданно для себя, наклонился еще ниже и снял их собственными губами с ее глаз. Она отпихнула его и замолотила ладонями по груди.

— Ты же знаешь! Зачем делать такие вещи?! Зачем же мучить еще сильнее?! Иди, ищи свою метлу!

И бросилась внутрь разгромленного отеля.

Он тяжело вздохнул, выдыхая воздух через сжатые губы. Потом и правда поднялся и пошел в сторону места их падения, приваливаясь на левую ногу. Между деревьев царила почти полная темень, несмотря на то, что солнце уже вот-вот готово было показаться над горизонтом. Он огляделся, пошарил в траве, но без всякого толку. Прислонился к дереву, сквозь которое они летели вниз, постоял несколько минут, потом вынул палочку и попытался наколдовать свет. С облегчением понял, что магия вернулась и, приказав «Акцио метла», получил в левую руку заднюю часть своей «Молнии-2». Разлом был длинным, с торчащими острыми щепками, и он недоумевал, как Гермиона собирается чинить такой обломок. Впрочем, требовалось найти еще один. Несмотря на все его выкрики, передняя часть находиться не хотела, пока он не догадался произнести «Акцио древко». Так, с двумя половинками метлы в обеих руках он и поплелся обратно к домику отеля.

— Давай сюда, — сказала Гермиона, спускаясь со второго этажа, — и соедини сперва как следует обе части.

Он как смог вставил обломки друг в друга и положил рядом с ней.

— Если ты ее починишь, ты будешь просто Ровеной Рейвенкло.

— Не болтай глупости! Иди лучше, выставь магглооталкивающие чары. Не хватало нам тут еще полиции.

— Я хочу посмотреть, как ты будешь…

— Шагом марш на улицу ставить чары! — прикрикнула она добродушно, присаживаясь на колени перед метлой.

— А что наверху?

— Можешь сам взглянуть. Только… недолго.

Он взобрался по лестнице, с трудом поднимая левую ногу, стараясь не попадать ботинками в клейкую отвратительную массу, стекающую по ступенькам. В номере, в котором они ночевали прошлую ночь, кроме знакомого черного круга, уничтожившего обстановку в центре гостиной, вся задняя стена над изорванным в клочья диваном, была исписана черными выжженными символами. В потолке прямо над черным кругом зияла дыра, по размеру и форме точно совпадавшая с ним. Гарри вспомнил магический поток, вырвавшийся столбом в небо, и подумал, что произойди такое, к примеру, на первом этаже высотного здания, количество жертв могло бы исчисляться сотнями. Пожалуй, сейчас подавленность от ощущения собственной беспомощности перед тем, что они преследовали, даже превысила его личные проблемы, хотя хуже их, казалось бы, уже быть не могло. Но, как выяснялось, могло, и если это случилось в номере, где они жили, почему это не может случиться прямо у них дома, в любой момент?

Он спустился вниз и увидел, как Гермиона всё еще сидит перед метлой, листая записную книжку.

«Не получается»? — хотел спросить он, но сдержался, зная, что она за такое замечание могла и обломком в него запустить. Поэтому он вышел на улицу и наложил отталкивающие магглов чары. Утро уже практически настало, розоватый свет пробивался сквозь деревья, даже уличное освещение автоматически погасло.

— Готово! — раздался голос подруги изнутри. Он заглянул, увидел ее с целой метлой в руках и шуточно зааплодировал.

— Куда мы теперь?

— Надо сообщить в Аврорат. Мерлин, начальник меня живьем съест, я клялся ему, что после смерти Руквуда больше ничего такого не произойдет.

— Предлагаю тогда просто послать патронуса.

— Ты же знаешь, это чертовски невежливо.

— Не Долишу, конечно! Кому-то из оперативной бригады. А мы пока отправимся прямо туда, куда я показывала.

— Значит, не будем искать другую гостиницу?

— Некогда, Гарри! Я бы сама с удовольствием подождала, пока у тебя более-менее заживет нога, но ты же видишь, что происходит. Боюсь, у нас нет ни минуты лишнего времени.

Он кивнул, сосредоточился и выпустил патронуса.

— Ты права. Давай-ка, — он взял у нее метлу, — посмотрим, смогла ли ты восстановить смягчающие чары. А то, боюсь, наш полет долго не продлится.

Сидеть на метле оказалось терпимо, особенно, если раздвинуть коленки пошире. Он махнул рукой, и Гермиона пристроилась следом. Гарри осторожно поднялся над домиком, пробуя, как ведет себя летательное средство, не обнаружил ничего, что бы могло его встревожить и устремился прочь от разгромленного «Убежища».

Он поднялся высоко над деревьями, и тут уже было почти светло, глубокая тень лежала только внизу в зарослях или вдоль речного русла. Он взял курс сразу к водохранилищу, судя по карте, так и вправду было удобней найти ферму, которую они искали. Точнее, как сказала Гермиона, это были всего лишь развалины фермы 18-го века. Странное дело, обычно волшебники укрывали вполне жилые строения под видом развалин, сейчас случилось прямо наоборот.

По прямой, не петляя постоянно вдоль изгибов реки, он достиг водохранилища практически за полчаса. И это, не выжимая из метлы даже три четверти ее возможной скорости. Пока еще он сильно опасался, что починенная метла не будет вести себя так же уверенно, как и новая.

— За лесом на запад, — крикнула Гермиона, он повернул древко и понесся над деревьями, постепенно понижая высоту.

Сразу за лесом с юга протекал Северный Тен, а за ним до горизонта тянулись пустоши и заболоченные холмы. Фальшивая ферма находилась в прямоугольнике между рекой и двумя небольшими ручьями, впадавшими в нее.

— Снижайся, — приказала Гермиона, и он устремился вниз к грунтовой дорожке, ведущей к огороженным невысокими каменными заборчиками загонам, за которыми, среди нескольких старых пихт и вязов, возвышался аккуратный белый домик.

Они приземлились прямо на дорожку, которую перегораживали ворота в каменной изгороди с надписью «Ферма Тенхед. Частная собственность. Вход воспрещен».

Гермиона вынула палочку и сделала несколько широких движений руками. Вид перед ними заколебался в воздухе и растворился. Исчез домик фермы, ворота, табличка и небольшой табун пасущихся в загоне лошадей. Остался только полуразрушенный, низкий забор из обветренных временем камней и всё те же несколько деревьев, среди которых издалека виднелись едва заметные остатки развалин.

— Я оставила магглооталкивающий барьер на месте, так что нам никто не помешает, — заявила Гермиона. — Ты до сих пор не ощущаешь никого из беглых упивающихся?

— Нет, — покачал он головой. И подумал, что это и к лучшему. Видимо, сообщники Руквуда всё-таки сбежали.

Они быстро дошли до развалин, и не понадобилось даже применять магию, чтобы увидеть темный вход под низкой каменной аркой. Очевидно, это было всё, что осталось тут от когда-то стоящего дома. Только прямоугольный фундамент и вход в подвал.

Гермиона запустила шарик света над головой и решительно направилась прямо в темный проход.

— Послушай, — остановил он ее. — Я понимаю, что тебе уже до смерти надоело слушать мои увещевания, но, пожалуйста, не лезь на рожон! Просто прошу тебя.

Она легко провела ладонью ему по груди и мягко улыбнулась.

— Хорошо, Гарри, я постараюсь.

Нырнув под арку, коридор сразу повернул направо. Свод нависал совсем низко, Гарри пришлось идти, наклонив голову. Пахло сыростью, почвой и почему-то слегка химикатами. Они прошли десяток ярдов по коридору, освещенному только низкими полуподвальными окнами-щелями, а потом через узкую пустую комнатку вышли в большое помещение, с заросшими лишайником каменными колоннами, очевидно, когда-то служившее винным погребом, судя по сваленной в углу куче проржавевших в труху металлических обручей. В глубине виднелась закрытая дверь, но внимание Гарри сразу привлек алхимический стол в углу, разложенные ингредиенты, высокие стопки книг, стоящие прямо на каменном полу и скромная мебель, явно позаимствованная откуда-то из современной квартиры в центре Лондона.

В ту же секунду он почувствовал кончик палочки у своей шеи, не понимая, как снова умудрился попасть в засаду.

— Поттер! — раздался знакомый раздраженный голос прямо над правым ухом. — Я так надеялся, что никогда больше вас не увижу. Но вы, наверное, до конца жизни не оставите меня в покое! Еще и притащили с собой вашу надоедливую подружку…

— Профессор?! Вы живы?!

— Если вы только попробуете арестовать меня, мистер Поттер, я обездвижу вас обоих и сложу вон в том темном углу, и вашими пальцами будут лакомиться крысы до тех пор, пока я не сочту для себя безопасным навести на ваш след ваших тупоголовых приятелей из Аврората!

— Профессор… про… — Гарри сам не мог понять, чего в нем сейчас больше — изумления или радости. Подумать только, разве он мог когда-нибудь поверить, что будет так рад увидеть этого когда-то ненавистного ему до глубины души человека.

Однако палочка всё еще упиралась ему в шею, а он так и не смог от переполнявших его чувств выдавить из себя хоть что-то вразумительное. Как всегда, его выручила Гермиона.

— Не думала, что после смерти становятся параноиками, — заметила она, пожимая плечами. — Вы считаете, Аврорату больше нечем заняться, кроме как охотиться за мертвецами?

— Ваш сарказм, мисс Грейнджер, ничуть не делает яснее ответ на вопрос — как вы оба здесь оказались? И я советую вам — вам обоим — тщательно подумать над тем, что именно ответить.

— Мы искали убежище Августа Руквуда, — теперь к нему вернулся дар речи.

Снейп медленно отвел палочку от его шеи, и он, наконец-то смог рассмотреть как следует бывшего учителя.

Невозможно было не заметить, насколько тот похудел и осунулся. На щеках залегли глубокие вертикальные складки, глаза запали в густую тень глазниц, давно не стриженные свалявшиеся волосы достигали плеч, он весь был какой-то сгорбленный, словно бы уменьшившийся в размерах, традиционная черная мантия висела на нем мешком. Присмотревшись, Гарри обнаружил на ней зеленоватые разводы от реактивов и прожженные отверстия. Каким бы неряшливым не был Снейп до этого, но опускаться до такого состояния он себе раньше никогда не позволял. Очевидно, условия его нынешней жизни или нехватка времени не предоставляли ему даже элементарных возможностей для того, чтобы привести себя в порядок.

— Но как?! — это первый вопрос, который интересовал его. — Как вы смогли выжить? Я же лично был на ваших похоронах.

Губы Снейпа тронула циничная усмешка.

— Да, как же, слышал, что на них присутствовали только вы с мисс Грейнджер, и Минерва. Тронут! — он изобразил издевательский поклон.

— Гермиона… больше не мисс Грейнджер, профессор. Она…

— Да, да, разумеется! Простите, миссис Поттер! — он снова поклонился, теперь в сторону Гермионы и отвернулся, очевидно, не желая тратить время на выяснение таких пустяков.

Она переглянулась с Гарри, немедленно начиная краснеть.

— Нет, вы не так поняли. Она — миссис Уизли. Разве вы не слышали?

Снейп резко повернул к нему голову, его бровь поползла вверх.

— Вот как?! Я не слежу за светскими новостями. Что ж, чего у вас никогда было не отнять, Поттер — вы всегда умели неприятно удивить.

— Что это значит, профессор?

— Если вы до сих пор не поняли этого своей тупой головой, значит объяснять вам что-либо уже поздно.

— Он понял! — вдруг сказала Гермиона с каким-то непонятным воодушевлением.

— Меня это ни в малейшей степени не интересует. У меня предостаточно неотложных дел, чтобы еще и выяснять матримониальные подробности жизни двоих бессмысленных, безголовых созданий.

— Вы так и не сказали, как смогли выжить, профессор.

— Оставьте! Какой я вам теперь уже профессор? Меня сейчас не возьмут преподавать даже в приют блаженной Виолетты.

— Ну, не скажите, вот в Хогвартсе же есть преподаватель призрак, отчего бы и вам…

— Очевидно вы считаете, что пошутили, Поттер? — прервал его Снейп. — Не смешно! Я советую вам выйти на воздух и выпустить туда весь ваш запас никудышных острот, пока мы обсудим ситуацию с вашей более… мм… начитанной коллегой.

— Вы опять не угадали, профессор, Гермиона — не моя коллега. Она — мой консультант.

— Как мило! И в чем же она вас консультирует? В умении вызубрить мили текста, не поняв в нем ни слова?

— Она сотрудник Отдела Тайн.

Снейп повернул к ней голову, насупил брови и буквально впился внимательным взглядом в ее лицо, так, что даже Гарри стало не по себе. Он словно силился разглядеть в ней что-то, это было не удивление, на которое рассчитывал Гарри, желая посрамить учителя, не рассмотревшего способностей в ученице, это была попытка понять, что ему ожидать от нее, как будто Снейп оценивал серьезность возможной опасности.

— Со мной можно иметь дело, мистер Снейп, — сказала Гермиона твердо, — а если вам нужны гарантии, то их вам не даст и мистер Боумэн.

«О чем она вообще?»

— Хорошо, — сказал Снейп не слишком умиротворенным тоном, — пора уже закончить все эти лирические отступления. Прошу.

Они уселись на узкие стулья, их бывший учитель — за привычный ему алхимический стол, а они — поодаль, осторожно поглядывая на него, как он досадливым движением потирает пальцами правой руки, словно пытаясь отчистить с них несуществующую грязь.

— Вы так и не сказали, как смогли выжить, профессор, — снова напомнил Гарри, и Снейп скривился.

— Я же сказал, что я вам никакой не профессор! И долго мы еще будем беседовать о несущественных вопросах?!

— Лучше расскажите о Руквуде, — примирительно предложила Гермиона, — это само собой приведет к рассказу о вашем спасении.

— А вам не кажется, что именно ВЫ должны делиться откровениями на его счет, мисс Грей… тьфу ты, идиотская привычка! Ладно, будь по-вашему, можете как прежде называть меня профессор, но только взамен на то, что я буду обращаться к вам как раньше. Не могу заставить себя произносить вашу теперешнюю фамилию в сочетании с титулом «миссис» — перед глазами постоянно всплывает ваша свекровь. Согласитесь — это не может не внушать раздражения.

— Разумеется, я не против, что же касается вашего намека, то я не понимаю, что вы имеете в виду.

— О, пожалуйста, не надо строить из себя невинную овечку, мисс Грейнджер! Всё вы прекрасно понимаете!

Гермиона бросила беглый взгляд на Гарри и пожала плечами.

— Я действительно не понимаю. Руквуд давным-давно не сотрудник Отдела Тайн.

Снейп повернулся и уставился на нее злобным взглядом.

— Давайте договоримся, мисс Грейнджер: вы перестаете валять дурака, а я в ответ не вышвыриваю вас вон.

— О чем он говорит, Гермиона?

— Гарри, это… долго объяснять.

— А! — Снейп саркастически закивал головой, — так наш юный тупоголовый охотник за приключениями не в курсе, в какую игру он играет. Что ж, это вполне в его духе. Продолжаете дело всей своей жизни, не так ли, Поттер? — он посмотрел на Гарри с издевательским прищуром. — Таскаете каштаны из огня чужими руками?

— Уж кто бы говорил, профессор! — ответил он, начиная раздражаться. Что-то весь этот разговор, с его намеками, перестал ему нравиться.

— Ладно, ситуация вполне ясна, — Снейп сделал сосредоточенное движение, чуть высвобождая запястья из рукавов, и принялся доставать какие-то исписанные, изрисованные листочки с верхней полки своего стола, — я так подозреваю, что без экскурса в прошлое обойтись не удастся, хотя я вообще не понимаю, почему должен терять время, когда ситуация требует немедленных действий. Однако с вами, Поттер, по-другому, видимо, нельзя. Так вот…

Он вынул то, что ему казалось необходимым, длинными пальцами подбил все листочки в ровную стопку и продолжил.

— Август Руквуд сливал информацию частями — порционно. Точно в тот момент, когда в ней возникала необходимость. Собственно, так делают все информаторы, но тут всё дело в качестве информации. Вы понимаете, что такое качество информации, мистер Поттер?

— В общих чертах. Пожалуйста, не тратьте время на уточнения, профессор, мы не на уроке.

— Хорошо, — Снейп воззрился на него раздраженным взглядом, — но не ждите, что я буду повторять дважды.

— Если что, я переспрошу у Гермионы, сэр.

— Так вот, качество информации у него было такого рода, что позволяло вновь и вновь открывать какой-то простор для дальнейших действий с выходом на необходимость в новой информации. Иными словами, он водил Тома Риддла на длинном поводке. Причем так, что это обоих устраивало, потому что каждый считал, что другого водит именно он. Я не собираюсь сейчас перечислять все те «замечательные» поездки в Азию и Восточную Европу, и что именно Риддл оттуда в результате привозил — это к делу не относится, однако, с того дня, как я попал в организацию, мне всегда было ясно, что Руквуд прекрасно играет в свою игру, в чем бы она ни заключалась. В какой-то степени я даже нашел, чему у него поучиться. Я всегда думал, что он знает, что делает. До определенного момента. Когда началась вся эта история с запретными текстами. Тут его стало заносить, причем так, что его заскоки стали всем видны. Тогда я заинтересовался его увлечением, потому что, видя, как оно действует даже на такого хладнокровного человека, как Руквуд, у меня появилась мысль попробовать использовать его против Риддла. Однако они и без меня прекрасно справлялись, всё глубже на пару залезая в эту чертовщину. И только когда до меня дошло, чем же именно они занимаются, я понял, что, если Руквуда не остановить, он может оказаться проклятием намного худшим, чем десяток таких, как его Лорд. Мне повезло. Руквуду был необходим хороший зельевар. А вот Риддл к тому времени стал ему, скорее помехой, чем подмогой, потому что совсем помешался на собственном страхе. Руквуд даже пытался избавиться на время от него, направив на поиски Старшей палочки кружным путем. Можно подумать, он не знал, в чьих руках она находилась! Однако совсем уж выходить из-под контроля он опасался, просто выжидал удобного момента, когда Риддл сам себя погубит. Собственно, многие из нас понимали, к чему все его авантюры в итоге приведут, но только Руквуд готовил запасной план. К тому времени, когда стало ясно, что битвы при Хогвартсе уже не избежать, он побеседовал со мной наедине и предложил вариант спасения, если, как он выразился, всё пойдет не так. Не скажу, что вариант был уж очень оригинальный, но он в итоге сработал. Вы похоронили не того человека.

— Он использовал оборотное зелье? — воскликнула Гермиона.

— Я приготовил его для него и для себя. Заранее.

— Зачем же вы решили помогать ему, профессор? — удивился Гарри. — В конце концов, в случае поражения Волдеморта какое имело значение…

— Вы — идиот, Поттер! Неужели непонятно, что откажи я ему, он нашел бы другой способ. И у меня не было бы никакой возможности его контролировать. И его остановить. Разве ваша подружка не объясняла вам, насколько опасным делом он занимался? И потом, относительно собственной персоны, у меня тоже были большие сомнения в оправдательном вердикте.

— Я бы выступил в вашу защиту, профессор! Все мы выступили бы.

— Кто «все мы», Поттер? — передразнил его Снейп. — Все доказательства моей невиновности вы получили от меня же. Для вас они могли вполне показаться убедительными, но вряд ли для суда. Особенно — пристрастного суда. Вспомните, как Слагхорн фальсифицировал собственные воспоминания? Вы думаете, он один такой умник?

— Но вы же были при смерти, профессор! Какие фальсификации. Я же помню, вы умирали, это была ваша последняя воля!

— Это ВЫ знаете, Поттер! Это вы находились там и всё видели. А другие не сочтут себя настолько наивными, чтобы верить ближайшему соратнику Волдеморта. И потом… у меня совершенно не было намерения открывать душу вам или кому-либо еще, вам в особенности! Это была необходимость, но когда я планировал собственный уход, я вовсе не рассчитывал, что Риддл настолько двинется умом, что станет верить в детские сказки, о том, что Старшая палочку служит тому, кто убьет ее прежнего владельца…

— А разве это не так?

Снейп возвел очи к небесам.

— Я не собираюсь устраивать перед вами ликбез. С меня хватило безуспешных попыток в школе вдолбить вам в голову что-то полезное.

— Хорошо, тогда как же вы выжили, если не ожидали, что Волдеморт решит убить вас?

— Меня спас Руквуд…

— О!

— Разве вы забыли, я говорил, что был нужен ему, как зельевар; сам он был совершенно никудышным в этом вопросе. Примерно как вы. Он явился почти вслед за вами и вытащил меня с того света. Его собственный двойник из числа рядовых нападавших, уже давно был подготовлен. Он наложил на него империо и проследил, чтобы того угрохали в бою, а как вы, наверное, в курсе (хотя о чем это я?), после смерти тело обратно не оборачивается.

— Но ведь есть специальная экспертиза, — вставила Гермиона.

— Есть. Но вы разве не помните, что творилось сразу после битвы? Трупы не успевали вывозить. Аврорат практически не существовал. Кому и когда было проводить эту экспертизу? Хоронили после обычного опознания родственниками или знакомыми, многих рядовых нападавших вообще закапывали в общие могилы. Что касается моего фальшивого тела, то благодаря вашим показаниям, мистер Поттер, обвинения с меня вроде бы сняли. Посмертно. Потому не было и надобности в экспертизе. Короче говоря, особых помех для того, чтобы уйти тайно, у нас не было. К сожалению, за нами увязались еще двое — Долохов и Роули. Совершенно случайно наткнулись на нас, и пришлось тащить их с собой, потому что Руквуд, видите ли, решил, что нам понадобятся сторонники. К тому времени он уже сильно подвинулся в рассудке, почти полностью растерял всё свое былое трезвомыслие. Отчасти это было и к лучшему. Во-первых, потому что ему приходилось тратить гораздо больше времени, чтобы усвоить новую информацию, он постоянно отвлекался на голоса в голове, во-вторых, с Долоховым я быстро нашел общий язык, потому что он кое-что понимал во всей этой истории, и перспектива двинуться умом ему не улыбалась. А Роули вообще всегда был слишком туп, для того, чтобы что-то решать.

Снейп отвлекся куда-то в сторону, нахмурившись появившийся у него мысли, которой он не пожелал с ними делиться.

— Так вот… — он потер лоб, словно пытаясь собрать воедино разбежавшиеся мысли, — постепенно у меня начала вырисовываться общая картина того, что задумал Руквуд, и способы, к которым он хотел прибегнуть. И я решил, что ждать больше нельзя, пора действовать. К тому времени мне удалось убедить Долохова мне помочь, особенно после того, как Руквуд перешел от слов к делу. Я послал их с Роули в Хогвартс…

— В Хогвартс?! — поразился Гарри.

— А, ну да, вы же, как обычно — самый тупой барашек в стаде, которому всё сообщают позже всех. Ну, хотя бы вы, мисс Грейнджер, понимаете, о чем я?

— Пока не очень… Слишком много возможных вариантов…

Снейп с досадой схватил чистый лист и намалевал на нем символ Даров Смерти, демонстрируя их Гермионе.

— Надеюсь, не надо вам объяснять, что ЭТО значит?!

— Дары Смерти, — сказал Гарри, и Снейп тут же взорвался:

— Заткнитесь уже, Поттер! Я разговариваю не с вами.

— Вы считаете, профессор, — спросила Гермиона медленно, — что уже пришло время для…

— Разумеется! Вам следовало уже давным-давно заняться этим вопросом, а не болтаться тут в поисках неизвестно чего.

— Я думала, что мы сможем это остановить другими способами. Просто обезвредить того, кто устраивает ритуал…

Снейп приподнял брови и уставился на нее изумленным взглядом.

— Я всегда знал, что вы безмозглая тупица, неспособная анализировать элементарные вещи, но вы просто превзошли саму себя! Ну ладно Поттер, — он небрежно махнул рукой в его сторону, — с ним всё понятно — дурная наследственность, врожденная лень и неумение сосредоточиться, но вы-то?..

Гермиона сжала губы и начала потихоньку розоветь от возникающего гнева.

— Почему бы вам не объяснить по-человечески, в чем именно я не права? В конце концов, я не проводила дни и ночи с чокнутым невыразимцем, а этим делом занимаюсь от силы две недели.

— Оставьте ваши детские обиды в школе, мисс Некомпетентность! Здесь вам не Хогвартс, за ошибку снимают не баллы, а голову. Вам ясно? И хорошо, если только вашу — потеря невелика, вы и без нее прекрасно проживете, тем более, в паре с таким безмозглым мужем.

— Профессор! — воскликнул Гарри. — Вы переходите уже все границы!

— Довольны?! — Гермиона еле сдерживала слезы. — Добились своего?! Давно не было повода над кем-нибудь поиздеваться? — она сделала несколько глубоких вдохов. — Неужели нельзя хотя бы ради дела отставить в сторону свою неприязнь?

Он хмуро уставился на нее.

— Какое дело? От вас же никакой пользы. Если вы, имея в распоряжении возможности Отдела Тайн, за две недели не смогли узнать элементарных вещей, то как еще вас назвать, кроме как мисс Некомпетентность? Вы же должны были понимать к кому именно обращался Руквуд!

— Да, должна, и что с того?! — воскликнула она. — У меня же нет возможности изучать тексты напрямую, вы же знаете, к чему это приводит.

— А это, по-вашему, что?! — Снейп вытащил из стопки листков один и протянул Гермионе. Как удалось со стороны увидеть Гарри, на нем было что-то вроде грубо нарисованных кругов с символами и воронок над ними.

Подруга внимательно оглядела листок.

— «Аль-Азиф»?

— Разумеется!

— Откуда вы его взяли?

— Вы мне скажите. Откуда его взял Руквуд.

— Перестаньте! — закричала она. — Сколько уже можно?! Если вы пытаетесь на что-то такое намекать, вы должны быть в курсе и всего остального! Это никак не связано!

«Да о чем она?» — снова не понял Гарри, решив обязательно впоследствии расспросить ее на этот счет.

Снейп буквально сверлил ее глазами, но в этот раз она уперлась в него в ответ собственным взглядом, и какое-то время они сидели молча, набычившись, словно перетягивали канат.

— Как бы то ни было, — наконец, сказал он. — Если я смог это понять, почему вы не смогли? Тут же совершенно ясно показывается, что именно делает ритуал.

— МНЕ не ясно!

— Тогда вы просто дура, миссис Уизли!

— Знаете что!.. — она задохнулась от возмущения. — Я могу сейчас сказать Гарри, и он вас арестует. И будете давать показания. Официально! Вот так!

— Довольны?! — повторил Снейп реплику Гермионы и откинулся на спинку стула. — Потешили свое задетое самолюбие? А теперь признайте, что вы дура.

— Ровно в тот момент, когда вы признаете, что просто несдержанный невоспитанный хам, не умеющий себя вести.

— Может быть, хватит?! — сказал Гарри громче, чем рассчитывал. — Профессор, поделитесь с нами тем, что знаете, а то вы же сами тянете время, хотя жаловались, что его не хватает.

— Конечно его не хватает, когда приходится объяснять двум таким безмозглым то, что они и так уже должны были бы знать.

— Что делает ритуал? — Гарри решил перейти к вопросам, понимая, что Снейп явно пришел в не слишком хорошее настроение, чтобы рассказывать самому.

— Он вызывает Древнего, Поттер. Он вызывает Древнего.

— Что?! — прошептала Гермиона жутким шепотом. — Самого? Я думала…

— Вам нечем…

— Довольно! Не начинайте по новой! Продолжим. Каким образом устроитель ритуала проникал в недоступные места, например, в Азкабан, чтобы начертить там свои значочки на полу, или что он там еще делал?

Снейп закатил глаза и покачал головой. Но, видимо, смирился с тем, что в режиме вопрос-ответ им будет проще закончить этот напряженный диалог.

— Никто никуда не проникал! Это совершенно не требуется. И, если бы ваша некомпетентная подружка внимательно присмотрелась бы к схемам, она поняла бы, что ритуал проводится дистанционно. Например, проведя его на берегу местного водохранилища, можно открыть портал где-нибудь под Плимутом. Или в Дувре. Или еще бог знает где!

— О, вот это сильно осложняет дело! Но я всё равно не понимаю, почему вы так взъелись на Гермиону? Ну да, допустим, она не догадалась, что ритуал можно провести на расстоянии, но почему вас так разозлили ее слова о том, что достаточно устранить того, кто это делает, и проблема будет решена?

Снейп только открыл рот, как Гермиона его опередила.

— Он прав, Гарри, я дура! Мне надо было сразу понять, что происходит, как только я прочитала еще ту самую первую книгу, взятую у тебя в библиотеке, помнишь? Все эти символы, которые окружают круг… Они не для того, чтобы устроить ритуал. Их чертит сам прибывший. Сам Древний. Понимаешь?

— Зачем?

— Чтобы прорвать себе дорогу сюда! Чтобы больше не зависеть от всяких руквудов и ему подобных.

— Наконец-то, мисс Грейнджер, вы сподобились догадаться! Носитель нужен ему только как первый шаг. Поначалу он не может долго находиться в нашем времени, его выбрасывает назад, потому что магия призывавшего слишком слаба. И дальше он начинает раз за разом с помощью собственных средств увеличивать свое пребывание у нас. И, в конце концов, он прорвется насовсем.

— Подождите… Гермиона, то есть, ты хочешь сказать, что вот та штука, которая была сегодня утром в отеле… это и был этот ваш Древний?!

Она кивнула с обреченным видом.

— И-и… чего же нам от него ждать?

— Ты видел силу его магии, Гарри? Его ничто не остановит… — сказала она тихо, и как-то поникла. — Я, правда, не думала, что до этого дойдет. Связь — это одно, но во плоти?! Я думала, им нужно просто поработить нас на расстоянии, а оказывается… они хотят…

— Уничтожить нас.

— Именно так, мистер Поттер. Поэтому времени у нас немного. С каждым появлением вероятность того, что он останется здесь, всё повышается.

— Но неужели же мы не можем одолеть одного единственного… кто бы он там ни был? Если соберемся вместе. В конце концов, используем даже магглов, почему нет?

— Вы что не понимаете, Поттер?! Оказавшись здесь, он откроет десятки, сотни таких порталов по всей Земле. Эта дрянь полезет отовсюду. У нас не будет ни единого шанса.

— Теперь ты понимаешь, Гарри, почему я говорила, что только безумец может заниматься чем-то подобным?

— Погодите, я всё еще не понимаю, а как он проникает сюда? По какому принципу? Если его не вызывать, как он здесь оказывается?

— Вы разве не слышали, что я сказал, Поттер? Появившись один раз, он устанавливает здесь свои знаки — якоря, связанными с теми, кто имел отношение к его появлению.

— Но какое же отношение к нему имели Стреттоны? Аберкромби?

— Вы имеете в виду случаи на севере? Это очень просто. Когда Долохов и Роули отправились в Хогвартс по моему поручению, у них возникли по дороге какие-то проблемы…

— Они нарвались на группу авроров под руководством Уильямсона.

— Ага, вот в чем было дело! — кивнул Снейп. — Так вот, им понадобилось надежное укрытие. Как я догадываюсь, они остановились у тех, кому могли доверять…

— …Или у тех, кого могли запугать старыми делишками. Все жертвы имели недоказанные обвинения в связях с упивающимися…

— …Ну да, или шантаж, это вполне в духе Долохова. Самая прочная связь между Древними и их жертвами устанавливается во сне. А если рядом находится две или больше таких жертвы, организовать проникновение в наше время становится еще легче. Итак, двое постоянно находившихся при Руквуде магов, имевших доступ к текстам и присутствующих при его первом ритуале, путешествуют на север. Они делают две остановки на ночлег, оба этих места впоследствии используются для проникновения в наш мир. Третья ночевка происходит в Нортумберлендском лесу, и именно там их настигает проникновение. Роули погибает, Долохов спасается бегством. С того самого момента, он, как я понял, решил плюнуть на наш уговор остановить Руквуда и принялся спасать свою шкуру.

— Хорошо, тут всё проясняется, — Гарри потер подбородок, — но как же быть со случаем в Азкабане? Там-то уж точно никто не имел никакого отношения к ритуалам.

— О! — Снейп внезапно замялся. — Это моя работа, Поттер.

— Ваша?! — вытаращила глаза Гермиона.

— Ну, видите ли, за тот год, пока мы жили тут с Руквудом, я смог освоить его методику, и искал выход, как избавиться от всей этой ситуации. Во-первых, как я уже и говорил, я отправил Долохова и Роули в Хогвартс, но это уже был шаг отчаяния. Сперва я отравил Руквуда.

— Отравили?! Так вот почему он лежал там, такой скрюченный.

— Он лежал скрюченный, потому что у него сердце прихватило, Гарри, — напомнила Гермиона, — но, как я понимаю, такому опытному зельевару, как профессор Снейп, не составило большого труда создать подходящую отраву, не так ли?

— Именно так, мисс Грейнджер! — усмехнулся Снейп. — Я давал ему яд понемногу, чтобы он сразу не заметил, и, в конце концов, получил результат. Толку от него уже всё равно не было никакого, он совершенно помешался, а его смерть сильно снижала перспективы появления тут очередного портала…

— Но… Азкабан, профессор?

— Меня принудила к активным действиям смерть вашего коллеги, Поттер. Сначала гибли исключительно всякие негодяи, до которых мне не было никакого дела, да и если бы эта тварь прикончила Долохова, я бы плакать тоже не стал. Но после того, как погиб аврор, я решил, что хватит пускать дело на самотек. Руквуд к тому времени уже умер, и я провел ритуал по вызову сразу с двумя целями. Во-первых, чтобы предотвратить появление Древнего где-то в другом месте, где он мог вызвать невинные жертвы, поэтому я направил его прямо в камеру Азкабана, в которой в свое время мне пришлось немного посидеть, во-вторых, мне нужна была тренировка.

— Тренировка?! — ошарашено спросил Гарри.

— Да, Поттер, тренировка, вас смущает это слово? Мне нужно было подготовиться, прежде чем сделать то, что я собираюсь сделать. Остановить уже, наконец, всё это безумие!

— И вы знаете как?

— Я думаю, что знаю. А как получится на практике — будет видно завтра.

— Секундочку, вы завтра собираетесь призвать сюда эту штуку, чтобы ее уничтожить?

— Уничтожить «эту штуку», как вы выразились, никому не под силу, но попробовать провести обратный ритуал, который закроет ему путь сюда, я могу.

— Но как же вы смогли его изучить?! — воскликнула Гермиона.

Вместо ответа Снейп только вытащил несколько листков из своей пачки и продемонстрировал, положив перед ней на край стола.

— О-о, Мерлин всемогущий! — она только взглянула на них и тут же отвернулась, отодвинув от себя пальцами. — Копии дочеловеческих таблиц. Но как же вы смогли?..

— Мне пришлось… — Снейп выразительно перебрал несколько пробирок с реактивами, — использовать определенные средства.

— Вы намеренно тормозили некоторые реакции?! — ужаснулась Гермиона. — Но это же убивает мозг!

— При моем роде деятельности беречься уже ни к чему, мисс Грейнджер. Да и потом, разве вы забыли, что я и так уже мертв?

Она покачала головой.

— Неужели нет другого выхода, кроме как жертвовать собой?

— Предлагаете жертвовать всеми остальными?

— Мы вам поможем! — сказала она с воодушевленной уверенностью. — Гарри, мы должны помочь.

— Само собой, только скажите, что надо делать.

— Я так понимаю, что выбора у меня всё равно нет? — сказал Снейп, смотря на них тоскливо. — Вы ведь не отвяжетесь, пока я не скажу: хорошо, мы сделаем это вместе. По вашей давней гриффиндорской привычке, которая почему-то заставляет вас рисковать всем скопом.

— Я полагаю, у вас уже всё подготовлено, профессор? — спросила Гермиона.

— Разумеется. Осталось уточнить только последние детали.

— Я вам помогу!

— Нет! — прервал ее Гарри. — Сейчас ты немедленно пойдешь спать! Профессор, она не спала эту ночь, а сегодня утром мы встретились с этой тварью лицом к лицу. Кстати… — его как будто только сейчас осенило. — А почему она пришла за нами?

— Гарри! — сказала Гермиона с удрученной улыбкой. — По-твоему, мы не имеем отношения к этому делу? Ты — в тот момент, когда нюхнул этой дряни в лесу, я — когда стала всерьез изучать книги и тексты. Мы — просто идеальная мишень для него, мы спали в той гостинице две ночи, неудивительно, что он появился именно там.

— Н-да, ну просто здорово! Получается, если мы его не остановим, он явится в первую очередь за нами? А все эти мои странные сны, кошмары, это всё из-за того, что…

— Ну да, он пытается воздействовать на тебя, хотя… в твоем случае есть еще кое-что, но об этом пока рано говорить. Будем надеяться, что у нас получится то, что затеял профессор.

— А ты сейчас всё равно пойдешь спать. И если не пойдешь, я использую убийственный аргумент, ты знаешь какой. Профессор, где тут у вас можно прилечь.

Снейп скривился, но встал и проследовал к внутренней двери. Он распахнул ее, и внутри обнаружилось еще одно помещение без окон, поменьше первого, в котором вдоль стен стояли четыре незастланных кровати.

— Моя — дальняя справа, остальные можете занимать, — буркнул он, возвращаясь к столу.

— Давай, — он пропустил Гермиону внутрь и проследил, чтобы она улеглась.

— Гарри, я же всё равно не засну в подобной ситуации. Ну почему ты такой упрямый?!

— Заснешь, заснешь. Здесь тихо, темно и прохладно. То, что надо. А я помогу профессору, если ему понадобится какая-то помощь.

— Помыть котлы, — послышался ворчливый голос со стороны стола.

— Вот видишь! — он улыбнулся, и она невольно улыбнулась ему в ответ. Он прикрыл дверь.

Оставшись наедине со Снейпом, он сразу же почувствовал, как нарастает внутри чувство дискомфорта. Привычная уже неприязнь смешивалась теперь с уважением к подвигу человека, который годами жертвовал всем ради общей победы, а история его любви к Лили вообще выводила за грань понимания вопрос — как именно ему теперь контактировать с этим человеком. Конечно, он был рад, что Снейп выжил, да что там говорить, он был в восторге, несмотря на то, что уже успел сегодня снова на него окрыситься из-за нападок на Гермиону. Но легкости в общении это не прибавляло. Наоборот, ему казалось, что теперь между ними повисла какая-то ужасающая неловкость, и даже привычные издевательства, которые Снейп отпускал в его сторону, звучали как-то устало, как будто, по инерции. Конечно, сказывалась еще и ситуация — профессор наверняка довел себя до изнурения, пытаясь найти способ, как справиться с наступающей бедой, но всё-таки неловкость была главным фактором, из-за которого его бывший учитель не хотел даже смотреть в его сторону, не то, чтобы обменяться какими-то словами, когда они сидели вдвоем в этом старинном подвале и делали вид, что никто из них не помнит того, что случилось в Визжащей хижине больше года назад. И, как назло, сейчас перед его глазами снова и снова проплывали, как испорченные колдографические снимки, моменты чужих воспоминаний, которые он увидел тогда, и шок, который он тогда пережил. Но, как ни странно, в этом было что-то и от облегчения. Потому что разом стала ясна цель, и перестала мучить неопределенность от того, сколько ему еще подвергать опасности жизни родных ему людей одним фактом собственного существования. Действительно, смерть была порой легче жизни.

Интересно, что ведь они оба тогда провожали друг друга на смерть. Не только Гарри видел, как умирает его бывший учитель, но и Снейп, отдавая ему воспоминания, знал, что этим отправляет умирать того, о жизни которого он столько лет тщательно, пусть и, переступая через себя, заботился. И вот они оба живы, хотя и считались мертвыми. В этом было что-то действительно символическое.

Он выплыл из своих размышлений, глядя, как Снейп старательно выводит что-то на листе пергамента.

— Вам точно не нужна помощь, профессор?

— Вот что, Поттер, — отозвался тот задумчиво, — сядьте-ка вот сюда. Поближе.

Он послушно пересел, не зная, чего ждать, насмешки или допроса. Но Снейп удивил его, заговорив вдруг тихо и вкрадчиво, наклонившись и смотря ему прямо в глаза.

— Я вижу, вы не очень-то в курсе, во что ввязались, впрочем, в вашей привычной манере. Так вот… Хочу вам сказать, что может подойти такой момент, когда придется жертвовать всем. Вы меня понимаете?

— Да, сэр, — кивнул он, — разумеется. Я готов!

— Нет, вы не поняли. Возможно, жертвовать придется чем-то гораздо большим, чем собственной жизнью, понимаете? — он еще понизил голос.

— Кхм… я… не знаю, что вы имеете в виду, сэр, но я пойду на всё, чтобы не допустить гибели людей из-за этой… дряни.

— Вот! Вот об этом я и говорю. Вы не готовы. Так получается, что вам, возможно, очень скоро придется сыграть главную роль. А вы не готовы.

— К чему не готов, сэр?

— Ставки слишком высоки, Поттер. На этот раз просто вашей жизни может оказаться недостаточно. На счет мисс Грейнджер я уверен, она способна поступить правильно, а вот вы? Вряд ли!

— Я всё равно не понимаю, сэр.

— Дойдет до дела, вы поймете. А сейчас просто запомните мои слова. Когда придет пора принести жертву — сделайте это. Очень надеюсь, что вы будете избавлены от этого выбора, но если, повторяю — если — нет, то будьте готовы к выбору быть проклятым на всю оставшуюся жизнь.

— Проклятый кем? — спросил он пересохшими губами.

— Самим собой, Поттер. Самим собой.

— Профессор… — он столько раз после того, как стал свидетелем мнимой смерти Снейпа прокручивал у себя в голове этот разговор, без всякой надежды на его реальное воплощение, что сейчас им овладело чувство нереальности происходящего. Как будто ожило его воображение.

— Профессор… мм… я хотел бы сказать вам кое-что…

Снейп взглянул на него предостерегающим взглядом. Он не решался это произнести вслух, но весь его вид говорил о том, что бы Гарри не смел хоть как-то касаться в разговоре темы своей матери. Но он и не думал. Он не смог бы даже найти для этого подходящих слов. На самом деле, он хотел сказать совсем другое.

— Я… хотел бы попросить у вас прощения… сэр!

Снейп слегка выпрямился, отчего стал немного больше похож на себя прежнего, по его лицу проскользнуло что-то похожее на удивление.

— Вы мне ничего не должны, Поттер! — ответил он твердо, с оттенком пренебрежения.

— Быть может. Хотя вы меня не раз и спасали. Но дело не во мне. Дело в моем отце.

— В вашем отце?! — губы Снейпа исказила неприязненная гримаса.

— Да. Я считаю, что он поступал неправильно по отношению к вам. Поэтому я прошу у вас прощения. За него. Он давно умер. Как и все его друзья. Какой уже теперь смысл…

— Даже не пытайтесь! Вы же не думаете, что я вот так возьму и в одно мгновение переменю мнение о нем только из-за того, что в его сыночке вдруг проснулось чувство вины? Повторяю: вы мне ничего не должны, Поттер, и оставьте попытки изменить то, что никогда не изменится.

— Я и не собирался ни в чем вас убеждать, сэр. Просто считал своим долгом сказать то, что сказал, а дальше — дело ваше. Рад, что у меня появилась такая возможность.

— Чего нельзя сказать обо мне. Я вашему присутствию здесь совсем не рад. Ни вашему, ни вашей выскочки подружки. От вас всегда были одни неприятности. Теперь я вынужден, вместо того, чтобы сосредоточиться на главной задаче, думать, как бы вы снова во что-нибудь не влипли.

— Вовсе не обязательно, сэр. Я уже свою главную задачу выполнил, теперь моя жизнь не представляет никакой ценности…

— О, я был бы счастлив! К сожалению, вынужден констатировать — если мой план провалится, вся надежда будет только на вас.

— О чем вы, профессор?

— Не важно. Потом узнаете, если будет такая возможность. От своей пронырливой подружки. Надеюсь, у нее хватит ума растолковать вам всё в точности. А сейчас, сделайте одолжение, скройтесь с глаз, и не мешайте мне работать.

— Может быть, я всё-таки в состоянии чем-то помочь? Хоть чем-то?

— Я бы мог поручить вам кое-что… — с сомнением проговорил Снейп, — но, судя по тому, как вы хромаете, от вас не будет никакого толку.

— Ничего особенно страшного, просто сильный ушиб. Скажите, что я должен сделать?

— Возьмите, — Снейп протянул слегка измятый листок с чертежом посередине. — Сможете воспроизвести это, скажем… где-нибудь на поляне недалеко от выхода из подвала?

Гарри взглянул на чертеж. На нем был круг камней. Конечно, он не помнил, такой же, как фернвортский или нет, но, определенно, похожий.

— Просто трансфигурируйте подходящие предметы в камни нужной формы и расставьте их согласно чертежу. Это задачка для третьекурсника, думаю, даже вам под силу с ней справиться.

— Конечно, профессор!

— Прекрасно! Вот и займитесь ею. И не появляйтесь до тех пор, пока не закончите.

Снейп немедленно снова погрузился в свои записи, не обращая внимания, как Гарри ковыляет к выходу.

Глупо было надеяться, что из этого разговора что-то получится. Снейп оставался Снейпом, несмотря на все происшедшие события. Джеймс Поттер отобрал у него самое дорогое, а всепрощение никогда не входило в число добродетелей профессора. Что ж, по крайней мере, он хотя бы попытался.

В действительности, он хотел поговорить еще кое о чем. О Дамблдоре, например. Один вопрос мучил его с того момента, как он увидел воспоминания зельевара. Мучил и не давал покоя по сей день. Собственно, он не был так уж уязвлен, когда услышал, что Дамблдору было давно известно о будущей его — Гарри — судьбе. О необходимости пожертвовать собой, чтобы избавиться от хоркрукса Волдеморта. Необходимость была и оставалась необходимостью. Что с этим можно было поделать, в конце концов? Больше всего его поразило другое. Фраза, сорвавшаяся в момент искреннего удивления.

«После стольких лет?»

Что, черт побери, это могло означать?! Всю свою жизнь сам Дамблдор испытывал чувство вины перед своей сестрой. Не раз и не два он повторял Гарри слова о великой силе любви. Чтобы потом вот так неподдельно изумиться простой и ясной ее преданной демонстрации? Как это могло сочетаться? Быть может, Снейп знал ответ на этот вопрос. К сожалению, было очевидно, что сейчас ответ этот от него не получить. Ладно, возможно, шанс еще будет…

Гарри выбрался наружу и удивился, насколько быстро прогрелся воздух за эти утренние часы. Из подвала веяло прохладой, а под открытым небом уже начинало слегка припекать. Он огляделся в поисках предметов, пригодных для трансфигурации. Вокруг было предостаточно камней, которые подходили для этой цели, но сперва Гарри было жаль их использовать, нарушая сохранность старинных развалин. Потом он махнул рукой на свои колебания. В конце концов, он делает это не для собственного удовольствия. Возможно, от их действий зависело множество жизней. Да что там — «возможно» — совершенно точно зависело. Он достал палочку и принялся за работу, вытаскивая обломки, трансфигурируя и перемещая их поодаль на поросшую густой травой поляну между несколькими вязами, поминутно сверяясь с чертежом на пергаментном листке.

Повозиться пришлось изрядно. Форма камней была подчас весьма причудлива. Он вспотел. Снейп назвал это упражнением для третьекурсника, но Гарри не мог припомнить, когда он в последний раз так много и с такой тщательностью колдовал. Проблемой оказалось даже банально расчертить на земле ровный круг. Пришлось вспоминать задачки по нумерологии. Когда всё было закончено, Гарри взирал на свою работу с оттенком гордости. Ему казалось, что даже Гермиона не сделала бы лучше. Возможно, быстрее, но лучше — вряд ли.

После июльского зноя прохлада подвала должна была восприниматься с облегчением, но, входя внутрь, он вдруг ощутил, насколько затхлый и сырой там был воздух.

«А ведь это, наверное, вредно — днями и ночами проводить в таком месте», — пришла в голову рассудительная мысль. Впрочем, Снейп всю жизнь, так или иначе, предпочитал сидеть в подземелье.

— Всё готово, сэр, — доложил он сразу же с порога, ожидая, что бывший учитель не откажет себе в удовольствии немедленно отправиться проверять работу, чтобы отпустить, как всегда, несколько едких замечаний об умственных и прочих способностях своего нерадивого ученика. Но Снейп только коротко кивнул и продолжил что-то выписывать на длинном, свернутом листке, нижний конец которого сворачивался в рулон.

Гарри облизал губы. Хотелось пить. И есть. Последний раз он ел прошлым вечером, а сейчас время уже близилось к двенадцати, а у него еще маковой росинки во рту не было. Но пить, конечно, хотелось больше. Он огляделся. На столе в дальнем углу стояла высокая бутылка с водой и два стакана. Он доковылял до стола. Рядом с бутылкой половину стола занимал большой куб из чистого, полупрозрачного льда, от которого веяло ощутимым холодом. Передняя стенка куба отсутствовала, и внутри грудой были навалены какие-то продукты весьма непритязательного вида.

— Можно? — Гарри указал пальцем на бутылку и импровизированный холодильник. Снейп только скосил на него взгляд и снова кивнул.

Он наполнил стакан водой до половины и жадно выпил.

— Кстати… — голос зельевара прозвучал за спиной так резко, что Гарри чуть не поперхнулся, — загляните к мисс Грейнджер. По-моему, она… издавала какие-то странные звуки.

— Что?! И вы молчали?! — он жахнул стакан дном об стол и быстро заковылял к двери в дальнюю комнату.

— Люмос!

Шарик света осветил кромешную темноту. Гермиона лежала там же, где он ее и оставил, и тихонько постанывала. На первый взгляд, с ней всё было в порядке. Он прикрыл дверь и подошел поближе, стараясь не шуметь.

Она лежала на боку, правая ладонь зажата между бедер. И тихонько бормотала что-то, изредка вскрикивая чуть громче. «Гарри… Гарри… Гарри…»

Он невольно покраснел и присел на соседнюю кровать. В первый момент он обозлился на Снейпа, который не удосужился даже пойти проверить, что с ней, но теперь разом понял, в чем было дело. Скорее всего, профессор проверил. И тут же вышел обратно. Должно быть, он даже изобразил на лице отвращение, это было вполне в его духе.

Гарри слабо улыбнулся, продолжая смотреть на свою подругу. Она слегка повернулась, не открывая глаза, но сон явно не отпускал ее. Она заерзала и снова сказала, теперь уже совсем громко и растянуто: «Га-а-арри!»

Внезапно его улыбка исчезла. Он вдруг подумал о том, что не только они с профессором Снейпом могли стать свидетелями ее эротических снов. В первую очередь это должен был быть ее муж. Какая знакомая ситуация! Он вспомнил реакцию Джинни. И Джинни повела себя еще вполне терпимо, ему грех было жаловаться! До сих пор он изо всех сил хотел надеяться, что им удастся скрыть правду хотя бы от Рона. Во всяком случае, на какое-то время. Теперь же, смотря на Гермиону, он понимал, какая глупая это была надежда. Единственный вопрос, который оставался — насколько давно это происходит с ней? Когда фантазии одолели ею? До их взаимного признания или после? Хорошо, если после, тогда, возможно, всё еще может обойтись…

Впрочем, кого он обманывал?! Конечно, ничего уже не могло обойтись — ни в каком случае!

Он наблюдал за мечущейся маленькой фигуркой на жесткой кровати и в очередной раз думал, сколько же им двоим еще переживать бесконечные испытания, которые наваливала на них жизнь? Всего год назад казалось, что они наконец-то смогут оставить позади привычку сжимать зубы и терпеть. Привычку откладывать на потом всё самое хорошее, привычку концентрироваться и мобилизовываться по каждому серьезному поводу. И вот — снова, как будто ничего и не изменилось. Ладно еще он, возможно, у него от рождения была такая судьба. Но она оказалась словно привязана к этой самой его проклятой судьбе. Словно бы он втягивал ее за собой в собственные неминуемые проблемы. Да, впрочем, и не только ее. Совсем недавно он переживал по поводу своей жены.

«Теперь уже бывшей жены», — поправил он сам себя.

И вот — новая жертва. Лучший друг, прошедший с ним все выпавшие на их долю испытания, державшийся, насколько хватало сил, получивший, наконец, в награду свое маленькое счастье…

«Другой вопрос, как он распоряжался этим своим счастьем…»

Но это уже было не его — Гарри — дело! Кто сказал, что Рон не возьмется за ум? Он пристроит его на нормальную работу…

Пристроит на работу…

Да. Почему-то эта фраза вызвала у него внутреннее облегчение, бог знает, от чего. Он попытался как-то объединить это со своими предыдущими размышлениями, и до него вдруг дошло. Кажется, он сам, незаметно для себя принял некое решение касательно своего будущего. Накануне он собирался начать спиваться. Какого черта?! Он что, ненормальный?! Зачем?! Всё, что ему нужно — просто подождать. Они оба ждали так долго, она — осознавая это, а он — не понимая, что, на самом деле, ждет. Что им стоит подождать еще немного? Скажем, хотя бы годика два. Или три. Пока ребенок более-менее повзрослеет. В конце концов, сколько ей тогда будет? Двадцать один? Двадцать два? Это разве конец жизни? Они еще могут быть вместе. Вполне. Пускай всё потихоньку устаканится сейчас, придет к определенному финалу. Вполне возможно, брак его друзей завершится сам собой, без громких скандалов и разрывов всех отношений. Тихо сойдет на нет, по мере того, как ребенок будет расти, а рутинные жизненные проблемы съедать остатки привязанности. И тогда никого не удивит, когда она переселится к нему вместе с малышом.

Он практически воочию представил себе этот момент, как Гермиона, держа на правой руке ребенка, а в левой — большой чемодан, заходит в гостиную через камин. Представил и улыбнулся, почувствовав, как у него снова появилась надежда. Их жизнь вовсе не заканчивается, надо просто подождать и всё.

Подождать… Как будто это было так легко! Бесконечное ожидание превращалось уже в бесконечную привычку. Как ни крути, в их ситуации была своя, особенная несправедливость. Казалось, они стараются больше всех остальных. Но именно для них судьба не удосужилась кинуть ни одного самомалейшего намека…

Внезапно возникшее воспоминание как будто ударило его в лицо. Это был настолько явственный момент, что он едва не хлопнул себя ладонью по лбу. Не было намеков — он сетовал?! Не было намеков?!

А как же тот разговор с Дамблдором, который старик начал с вопроса об их отношениях?! Их с Гермионой отношениях. Как он умудрился забыть о нем? Возможно, потому, что посчитал такой вопрос абсолютно смехотворным? Но почему?! Что такого странного было в этом вопросе? И как он мог посчитать тогда, что такой мудрец, как Дамблдор спросит очевидную глупость? Это он был глупцом, настоящим идиотом, пропустившим мимо ушей очевидный намек! Джинни сказала, что никто так не умел скрывать свои чувства, как Гермиона, но не от Дамблдора же! Разве от его взгляда могло укрыться хоть что-то, что происходило в школе, особенно, когда дело касалось их «золотой троицы»?

И, однако ж, кое в чем он всё-таки ошибся. В одном. В том, что не сказал всё прямым текстом. С таким дурачком, как Гарри Поттер, видимо, иначе было нельзя. А Дамблдор, очевидно, никак не хотел признавать его дурачком, оттого и общался с ним постоянными намеками. В этом смысле Гермиона действовала умнее и проще. Лупила ему всё прямым текстом. Кроме самого главного, к сожалению…

Его взгляд, потерявший способность видеть на время глубоких размышлений, снова сфокусировался. Кажется, Гермиона наконец отошла от своих грез и теперь просто лежала к нему лицом, слегка приоткрыв рот, зрачки под веками метались туда-сюда, как сумасшедшие. Потом резко вздохнула и открыла глаза. На мгновение она нахмурилась, словно пытаясь понять, где она и что с ней, посмотрела на Гарри, окинула себя беглым взглядом и медленно высвободила правую ладонь, начиная краснеть.

— Что-то случилось? — она разом села, глядя на него наполовину сонно, наполовину встревожено.

— Не, не, не! — он замотал головой. — Ничего не случилось, спи дальше.

— А в чем дело?

— Да я просто сижу, наблюдаю, — он лукаво улыбнулся.

— Ага, — она кивнула. — Подсматриваешь за мной. Как я мучаюсь.

— Ничего подобного…

— Ты натуральный обормот! — она со смущенным видом ткнула в его сторону указательным пальцем.

— Почему еще?

— Иди-ка сюда, — она подозвала его к себе заговорщическим тоном. Он с готовностью уселся рядом.

Она зашептала ему на ухо горячим шепотом:

— Всё из-за твоих дурацких фантазий! И зачем я только их увидела?!

И тут же зарделась, как школьница, которую поймали за постыдным занятием.

— Теперь мне тоже лезут в голову всякие… такие картинки.

— Может, расскажешь? — улыбнулся он.

— Еще чего!.. И вообще, — она окинула взглядом собственную фигуру, — ну вот что ты тут такого нашел?! Ну на что тут смотреть?!

— Поверь мне, есть на что. Ты-ы… невероятная! Невероятно привлекательная… притягательная… в этом смысле. Вот!

Она покраснела еще больше.

— Довольно! Не будем больше об этом. Здесь уж точно не место, и не время.

«Значит, всё-таки она допускает, что место и время для подобного может появиться», — мелькнуло в голове.

— Хорошо, давай тогда поговорим о насущных проблемах. Профессор заставил меня соорудить круг, похожий на тот, что рядом с водохранилищем.

— Где?

— Недалеко отсюда.

— Он похож на первый круг или на второй?

— Вот уж не знаю. Я в этом не разбираюсь. Просто скопировал с чертежа.

— Где этот чертеж? Покажи.

— Я вернул его… Нет, нет, сиди! А лучше ляг. Ты поспала всего ничего.

— Гарри, это важно!

— Ничего подобного! Лучше ответь мне, что означали все эти странные намеки Снейпа в вашем с ним разговоре? Вот это важно! Мне начинает казаться, что я чего-то не знаю. Может, всё-таки поделишься?

Она отвернулась. На лице была написана сильная досада.

— Я понимаю. Я понимаю, как это выглядит со стороны, но поверь, я не знала!

— Не знала чего?

— Я, собственно, только сейчас начала догадываться, как именно обстояло дело. Хотя это меня и не оправдывает. Я не просто дура, я настоящая дура в квадрате! — она потерла ладонями сжатые коленки.

— Ты можешь объяснить…

— Я пытаюсь. До меня самой дошло уже после нашего разговора со Снейпом. Я лежала тут в темноте, и на меня как будто поперли догадки, одна за другой.

— Это как-то связано с Руквудом?

— Понимаешь, Гарри, — она понизила голос практически до шепота, — по всему выходит, что он не был шпионом Волдеморта в Отделе, он был… шпионом Отдела при Волдеморте!

— О!

— Да, да, — она затараторила, — я прекрасно понимаю, как это звучит. Со стороны может показаться, что я всё заранее знала, а перед тобой разыгрывала дурочку всё это время. Но это не так! Поверь мне, это не так! — она прижала ладонь к груди.

— Получается, твои знали, что все эти ритуалы — его рук дело, а тебя просто использовали?

— Конечно, нет! Конечно, они не знали. Вся эта история началась просто как череда странных убийств, а кандидатура Руквуда всплыла гораздо позже. Другой вопрос, что позже они сами всё поняли. Помнишь, я тебе говорила, что делом заинтересовалось мое руководство? Видимо, в тот самый момент.

— Значит… всё это время… в смысле, с того момента, как Руквуд попал к упивающимся, он получал информацию из первых уст? Он знал о всех планах, имел возможность предупредить, помешать… Да почему же он не связался с Орденом Феникса, в таком случае? Почему ваше руководство ничего не сделало, чтобы помочь в войне?

— Гарри… — Гермиона опустила голову. — Ты… не совсем правильно себе представляешь, что такое Отдел Тайн. Это… не совсем то, что ты думаешь. Они не участвуют в войнах. Ни в каких. Во время нашего сражения в конце пятого курса ты видел на территории отдела хоть одного сотрудника? Нет? А ведь, поверь мне, захоти руководство помешать нам или упивающимся войти туда, никто бы не вошел.

— Так я не понимаю, на чьей они были стороне?

— Ни на чьей! У них свои цели и свои методы.

— Хм. Ну хорошо, я так понимаю, что выспрашивать у тебя что-то на эту тему — занятие неблагодарное! Но объясни мне хотя бы вот что: зачем ты-то пошла туда работать? Насколько я помню, ты собиралась поступить в Отдел по контролю за магическими существами? Почему вдруг Отдел Тайн? Судя по твоим словам, это вообще какое-то довольно странное место. Если не сказать хуже. С чего вдруг тебе так туда захотелось?

— Кто тебе сказал, что мне туда захотелось? — сказала она едва слышно.

— Что?! Ты о чем?

— На шестом курсе в Хогвартс приезжал один маг из Отдела. Предлагал мне работу сразу после школы. Я, разумеется, отказалась. Но, видимо, им очень нужно было меня заполучить…

— Заполучить?! В каком смысле?

— Когда мы проникли в Министерство… помнишь, под оборотным зельем? Я уехала на лифте вместе с Амбридж? Вниз, в зал для судебных заседаний.

— И?

— На минус четвертом этаже лифт остановился. Я помню, как Амбридж только разинула рот, чтобы что-то сказать человеку, который заходил внутрь, и тут же застыла. И всё застыло вместе с нею. Всё вокруг. Как будто время остановилось, и только маленький пятачок вокруг меня и этого неприметного человека в серой мантии оставался подвижным. «Здравствуйте, мисс Грейнджер!» — сказал он и улыбнулся такой улыбкой, что мне сразу стало не по себе…

— Подожди. Ты же была… в чужом обличье!

— Да! Я была в обличье Муфалды Хопкирк, но его это, кажется, ни в малейшей степени не волновало.

— Но как он узнал?!

Она покачала головой.

— Я не знаю! Просто не знаю…

— Ты никогда не рассказывала об этом.

— Подожди, Гарри, дослушай, и ты всё поймешь. В первую секунду я решила, что мне конец. Что он работает на Волдеморта, и сейчас меня схватят, а вы даже и не узнаете ничего о моей судьбе. Помню, как тут же похолодели ноги и живот. Но он как будто бы сразу поспешил меня успокоить. «У меня к вам предложение, мисс Грейнджер. Думаю, оно вас заинтересует». И он снова начал зазывать меня в Отдел. Я тогда еще подумала, что он спятил. Какая работа, какой Отдел Тайн?! Меня в любой момент могут схватить, вся страна фактически под контролем упивающихся, а он спокойно рассуждает о моем трудоустройстве. Но когда он заговорил о хоркруксах…

— О хоркруксах?!

— Да, — кивнула она. — «Вы ведь ищете хоркруксы, мисс Грейнджер?» Вот так, просто, как будто речь шла о библиографической редкости, а не о тайне самого ужасного темного волшебника последнего столетия.

— Так он предложил тебе информацию о хоркруксах в обмен на…

— Нет, Гарри! Он предложил не информацию. Он предложил мне твою жизнь.

— Мою… жизнь?!

— Он рассказал мне о том, что ты — хоркрукс, Гарри. И пообещал, что сможет спасти тебя в обмен на то, что я пообещаю ему устроиться на работу в Отдел.

— Ушам своим не верю! Выходит — ты всё время знала, что я… должен умереть?

— Знала, Гарри. Я и раньше о чем-то таком догадывалась. Из-за твоей связи с Волдемортом. Он просто подтвердил это точно.

— И ты сразу ему поверила?

— Да. И ты бы поверил. Учитывая обстоятельства, любой бы поверил. К тому же, это был просто обмен устными обещаниями, ничего больше. Если бы он солгал, я была бы ему ничего не должна.

— Но, я не понимаю. Каким образом он собирался меня спасти?

— Я тоже не понимала. Теперь поняла. Когда догадалась, что Руквуд был агентом Отдела.

— Разве он к тому моменту еще им подчинялся?

— Значит подчинялся. Или делал вид. Видимо, до последнего изо всех сил хотел продемонстрировать свою лояльность. Планировал полностью освободиться от контроля после своей мнимой смерти. Да и твое спасение было ему, по большому счету, выгодно. Только ты мог прикончить Волдеморта, от которого он к тому времени мечтал избавиться.

— Хочешь сказать: он меня спас?

— Именно так. Тем же способом, что и Снейпа. Есть такое заклинание — называется: «ангел-хранитель». Какое-то время удерживает душу поблизости от тела. Дает возможность вытащить человека с того света. Что-то вроде клинической смерти, понимаешь?

— Подожди, но я же сам! Я сам принял решение, Гермиона! Я сам!

— Тсс! Тише, Гарри, не кричи, профессору вовсе не обязательно выслушивать наши с тобой разговоры. Я не знаю, что ты видел… там, но только назад ты бы не вернулся. Если бы не Руквуд, с его невербальным заклинанием.

— Выходит, мне просто казалось? Мне казалось? А я думал… Впрочем, не то, чтобы я был в этом так уверен, просто… хотелось верить в то, что я сам принимал решение… тогда. Хотя… подожди! Но ведь получается, что таким образом можно спасти кого угодно?!

— О, вовсе нет, Гарри! Ты ничего не понял. Ты спасся только потому, что заклинание убило осколок души Волдеморта в тебе. Если бы не он, ты бы умер, и никакие «ангелы-хранители» тебя бы не спасли. Но ты обязательно должен был умереть, иначе хоркрукс в тебе продолжал бы жить. Даже если бы ты был на волосок от смерти, это бы не помогло его убить. Вспомни второй курс, вспомни укус василиска. Почему хоркрукс в тебе не издох от яда в твоей крови? Тебе непременно нужно было хоть на время, но умереть, разомкнуть эти цепи. А дальше… если твоя душа удерживалась заклинанием, ничто не мешало ей вернуться обратно, в твое тело.

— Я всё равно не понимаю, в чем разница, — он закрутил головой.

— Ох, ну какой же ты всё-таки… — она легонько постучала его по лбу. — Знаешь, как работает авада кедавра?

— Понятия не имею.

— Это как здоровенная кувалда. Которой тебя бьют вот сюда, — она указала пальцем ему в грудь. — Раз — и дух вон. Оно просто-напросто вышибает из человека душу. Одним сильным ударом. И ее ничем уже не удержать. А в твоем случае удар получился смазанным — ни то, ни сё. Потому что в тебе одновременно было две души. Понимаешь? Потому-то был шанс тебя спасти. Это заклинание еще бывает полезно, когда человек при смерти — например, умирает от ран, а времени для того, чтобы удержать на грани, вылечить, нет. Оно дает это самое, необходимое время.

— Но это же просто прекрасная штука! Сколько народу можно было бы спасти, если бы удалось вовремя его прочитать! Почему о нем никто ничего не знает?! Или опять скажешь, что ваш отдел нарочно держит его в секрете?!

— Гарри, не горячись! Ты правда думаешь, что это легко? Это могут делать только единицы. Я, например, не могу. И никогда не смогу.

— Ты на себя наговариваешь, — проворчал он, — по-моему, не существует такого, чему бы ты не могла научиться. Разве только… летать на метле. Да и то, думаю, если бы я взялся тебя поднатаскать…

— Раз я говорю «не смогу», значит не смогу. Дело не в умении. Дело в особом состоянии ума. В концентрации. Мне такого не достигнуть. Я слишком… мм… эмоциональна. Я гриффиндорка — ты забыл?

— Ну да, невыразимцы-то все сплошь рейвенкловцы, это я, вроде как, слышал. Кстати, а почему же тогда они так хотели затащить тебя к себе на работу?

— В том-то и дело! Для работы в Отделе Тайн нужны определенные качества, которые легко найти у рейвенкловцев, но крайне трудно у магов с других факультетов. А это в какой-то момент начинает действовать, как ограничитель. Представь: у всех сотрудников в отделе одинаковый тип мышления. Поэтому-то, как только появляется подходящая кандидатура с необходимыми характеристиками, но имеющая иной подход, за нее цепляются обеими руками. К примеру, тот же Руквуд — он же со Слизерина. Поэтому он с такой легкостью играл свою роль. Ни один рейвенкловец не обладает подобной изворотливостью. Люди с других факультетов дают Отделу Тайн тактическое разнообразие. Вот почему мне предложили такую причудливую сделку. И конечно, они знали, что я соглашусь.

— Скажи… ты сказала, что не способна прочитать это заклинание… ну этого твоего «ангела». А что на счет Дамблдора? Он бы смог?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я сегодня как раз задумывался на счет того, насколько он был искренним со мной… да и с самим собой тоже. Если он владел подобным заклинанием, то он должен был знать, что меня можно было бы спасти.

— Может быть, он и знал. Может быть, он и собирался сделать что-то подобное, просто не рассчитал силы и умер раньше времени.

— Тогда почему он никому не рассказал об этом? Не поделился? Даже со Снейпом.

— Я не знаю. Почему ты мне задаешь эти вопросы? Возможно, хотел сохранить, как самый главный свой секрет.

— Не такой уж и секрет, как выясняется, если даже в Отделе Тайн незнакомые люди знали, что я — хоркрукс.

— Не путай, Гарри, может, они и незнакомые, но Руквуд работал на них, а значит, они знали много больше, чем остальные.

— Ну ладно, раз уж мы опять об этом вспомнили, что было дальше? В смысле, в лифте?

— Собственно, ничего особенного. Конечно, я сказала «да» на его предложение и едва удержалась, чтобы не расплакаться на месте. А он просто улыбнулся и вышел. И одновременно с этим всё вокруг снова ожило, лифт дернулся и поехал вниз. Амбридж только вымолвила что-то вроде «а-а-ммм» и захлопнула рот. По-видимому, для нее всё произошедшее мелькнуло перед глазами за долю секунды. А дальше… всё было, как было. Он сдержал свое обещание, я сдержала свое. И ни разу с тех пор об этом не пожалела, между прочим. Я и подумать не могла, насколько это интересная работа.

— И ты всё это время знала… — сказал он вновь, задумываясь.

Всё время их скитаний она знала и тряслась от страха за него. Мучилась, переживала, что он не выживет, боролась с сомнениями, кидалась от недоверия к надежде. И когда он ушел в лес…

— Секундочку! Гермиона, а ведь ты проговорилась!

— Ты о чем?

— Помнишь эту «замечательную» сцену в моем кабинете, когда ты перемежала подзатыльники с массажем?

— Разумеется, — уголки ее губ поневоле разъехались в стороны.

— Ты сказала тогда, что один раз уже отпустила меня одного в лес. Но ведь ты не могла меня отпустить! Я пошел туда тайком от вас с Роном, накрывшись плащом-невидимкой, и разговаривал перед уходом только с Невиллом.

Она улыбнулась еще шире и легонько сжала его ладонь.

— А ты постепенно становишься хорошим аврором, Гарри… Но всё-таки тебе еще учиться и учиться.

— Хм!

— На самом деле, ты мог бы сразу заподозрить подвох. Уже тогда. Потому что ты должен был понимать, что я ни за что на свете не отпустила бы тебя туда одного! Ни за что на свете! Если бы не верила, что тебя спасут.

Она бросилась ему на грудь, вцепившись в рубашку, комкая ее в кулачках, упираясь лбом, всхлипывая, твердя «ни за что на свете, ни за что на свете». Он обнял ее, прижал к себе, погрузил лицо в ее густые волосы.

— Ну, перестань, всё же кончилось хорошо! Тогда всё кончилось хорошо, и теперь всё кончится хорошо, вот увидишь.

Она подняла голову, посмотрела на него снизу-вверх глазами, полными слез.

— Только попробуй завтра жертвовать собой! Только попытайся. Я прибью тебя, Гарри Поттер! Слышишь?!

Он улыбнулся. Она выглядела такой милой сейчас. Наклонился и чмокнул кончик её носа. Потом глаза. Один, другой. Осторожно прикоснулся губами к ее губам…

— Нет, нет, нет, нет! — она резко дернулась, высвобождаясь из его объятий, и отсела от него подальше, так, чтобы не касаться совсем. — Ты же понимаешь, — сказала она с надрывом, — прекрасно понимаешь, что если мы начнем, мы уже не остановимся! Не надо начинать, Гарри! Пожалуйста! Иначе мы потом друг другу этого никогда не простим.

Он опустил голову и кивнул.

— Извини.

— Надо подождать. Возможно… всё когда-нибудь и изменится.

«Возможно, когда-нибудь изменится», — подумал он, вспоминая, что она сейчас почти что повторила его собственные мысли. По крайней мере, он хотел на это надеяться. Надеяться. Будущее время. А сейчас…

— Слушай, — он придвинулся ближе, — когда это всё закончится… всё это дело, я пойду к твоему руководству и потребую, чтобы они тебя отпустили. По сути, они же заставили тебя у себя работать.

— Гарри! — она вскинулась, смотря на него с возмущением. — Я вовсе не просила тебя ни о чем подобном! Не вздумай этого делать, ни сейчас, ни потом.

— Но почему? Ты ведь…

— …Очень рада, что так получилось! Да! Как бы это ни звучало. Я представить себе не могла… Послушай, вот ты помнишь тот момент, когда впервые познакомился с магическим миром?

— Разумеется.

— Ну да, разумеется. Это всякий, кто попадал из маггловского мира помнит, как самое яркое свое воспоминание. Так вот, я пережила это чувство два раза в жизни. Да, Гарри, два раза, потому что когда я пришла в Отдел, я поняла, что обычные волшебники и десятой доли не знают о магии. Большинство магов и не подозревает, насколько это… Впрочем, вряд ли я смогу объяснить на словах. Просто поверь, что я не собираюсь увольняться с этой работы. Пожалуй, вряд ли сейчас променяю ее на что-то другое. К тому же… из Отдела так просто не уходят. Как правило, это на всю жизнь.

— Почему еще?

— Есть причины. Не важно. Важно то, что я тебе сказала до этого.

— Послушай, если, как ты говоришь, Отдел Тайн скрывает кучу волшебных возможностей от остальных, разве это для тебя не повод повозмущаться? Раньше бы ты…

— Мало ли что было раньше! Теперь я хорошо понимаю, насколько опасны некоторые тайны. Удивительно, как ты этого до сих пор не понял, хотя сам по уши сидишь в таком вот деле.

— Всё равно, — сказал он упрямо, — раньше подобные рассуждения тебя бы не остановили.

— Возможно, я просто повзрослела, Гарри? Тебе это не приходит в голову?

— Перестань, Гермиона, — он мягко улыбнулся и приобнял ее за плечи. — По-моему, ты и так всегда была взрослой, сколько тебя помню. С самого первого дня.

Она вздохнула и не улыбнулась в ответ.

— Может быть, хватит? Ты не представляешь, как я устала всю жизнь таскать на себе ярлык вечной зубрилы и отличницы!

— Ну что ты, Гермиона! Я не хотел тебя обидеть!

— Как твоя нога? — она резко сменила тему.

— Так же. Терпимо.

— Завтра с утра еще раз обработаю, и всё должно пройти. А пока приляг. Тебе это сейчас не меньше нужно, чем мне.

— Хорошо, но только если ты тоже еще поспишь.

— Как скажешь.

Он снова перебрался на соседнюю кровать и опустился на продавленный матрас, гадая, кто из бывших упивающихся спал тут до него.

— Нокс, — Гермиона затушила шарик света, и комната погрузилась в полную темноту.

Из соседнего помещения не доносилось ни звука, дверь надежно скрадывала всё, что находил нужным делать профессор. Слышалось только ровное дыхание подруги. Гарри сам набрал в грудь побольше воздуха, ощущая сильный запах влажного камня и земли.

«Как в склепе», — мелькнула мысль. Не вызвавшая, впрочем, никаких неприятных ассоциаций. Возможно, потому, что лежать рядом с Гермионой ему было бы приятно даже в склепе.

«Хорошо бы в семейном», — подумал он и закрыл глаза. Похоже, он и правда слегка подустал.

В первый момент после своего пробуждения Гарри решил, что снова угодил в один из своих снов — тот, в котором неведомая темнота обхватывает его со всех сторон. Потому что вокруг действительно было темно, хоть глаз выколи. Но, ощутив знакомый запах подземелья, он разом вспомнил — где он и что с ним.

Вытащив палочку, он слегка осветил помещение и обнаружил, что Гермиона всё еще спит, на этот раз явно без каких-либо сновидений — глубоко и спокойно.

«Интересно, который сейчас час?» — подумал он, вставая с кровати, стараясь не разбудить подругу. Но, как назло, тыкаясь в полутьме, он сильно задел за ножку, и металлическая кровать сдвинулась с громких лязгом. Гермиона тотчас проснулась и буквально подскочила на месте, садясь и протирая глаза. Он чертыхнулся про себя.

— Пожалуй, хватит спать! — заключила она, взглянув на часы. — Пора взглянуть на изыскания профессора.

— Только особо не углубляйся, — отозвался он ворчливо.

Как ни странно, Снейпа на месте не оказалось. Других помещений под землей не было, так что не приходилось сомневаться, что он куда-то вышел, хотя Гарри думал, что тот будет торчать за своим столом до самого завтрашнего утра. Кипа серых листков по-прежнему была беспорядочно разбросана по всему столу.

— Пойду посмотрю на улице, — сказал он, ковыляя к выходу. — Наверняка профессор решил довести до ума мою утреннюю работу. Сейчас наслушаюсь.

— Угу, — кивнула Гермиона, — иди, а я пока попытаюсь понять, чего он смог добиться в своих исследованиях.

Гарри выбрался из подвала и обнаружил, что солнце сильно перевалило за полдень и начинает потихоньку клониться к закату. Проспали они действительно долго, но в этом не было ничего плохого, надо же хоть иногда восстановить свои силы. Плохо было то, что Снейпа не было видно и снаружи. Гарри огляделся, переводя взгляд с возведенного им круга камней на окружающие пологие холмы. Профессора нигде не оказалось, и это потихоньку начинало тревожить.

Он вернулся обратно, гадая, куда Снейп мог помчаться, хотя, понятия не имея, что и как тот исследует, он не мог и приблизительно предполагать, что и где тому могло понадобиться. По крайней мере, мог хотя бы предупредить…

Предупредить… Отчего-то эта мысль ему совсем не понравилась.

Гермиона продолжала копаться в листочках, и вид ее при этом был какой-то встревоженный.

— Где он?! — воскликнула она, как только увидела Гарри. — Я должна немедленно с ним поговорить!

— Что случилось?

— Похоже, у него тут ошибка. Он собирается использовать совсем не тот круг камней. А так он добьется прямо противоположного эффекта. И вообще… я обнаружила и другие странности.

— Его нету.

— Как нету?! — она вскинула глаза.

— Так. Он куда-то пропал.

— Пропал?! — воскликнула она во весь голос. — Ты хоть понимаешь, что это значит?!

— Начинаю смутно догадываться. Хочешь сказать, он морочил нам голову?

— Конечно! Сначала ты так удачно уложил меня в постель, а потом он умотал тебя бессмысленным заданием, и в результате, мы оба заснули, а он, тем временем…

— Моя метла, Гермиона! Она исчезла!

Он совершенно точно оставлял метлу прямо у входа в комнату. Теперь ее там не было, и вряд ли Снейп просто переставил ее в более подходящее место.

— Он сбежал от нас!

— Конечно! Захотел отделаться от глупых студентов, неожиданно свалившихся на его голову. Но это полбеды. Хуже всего, Гарри, что он сбежал, чтобы сделать без нас то, что собирается, а у него тут явная ошибка.

— Мы должны найти его.

— Легко сказать. Вполне возможно, мы уже опоздали. Хорошо…

Она подбежала к стойке с установленными рядами колб с разнообразными зельями.

— Сейчас, сейчас… — бормотала она, перебирая зелья, а он просто смотрел на нее, не понимая, что она хочет сделать.

— Вот! — она быстро нашла, то, что искала и разом опрокинула в себя содержимое большого пузырька с чем-то мутновато-желтым.

Вслед за этим она стала с остервенением перебирать сложенные листы.

— Нет, Гермиона, не вздумай этого делать! — он, наконец, догадался, что она задумала, и попытался ей помешать. Но она только оттолкнула его от себя.

— Я же говорила тебе, чтобы ты показал мне листок, который он тебе дал! Говорила, что это важно! Я бы уже тогда смогла понять, что всё это обман. А теперь отстань и дай мне разобраться.

Пару минут она лихорадочно пробегала глазами страницы текста. Потом швырнула все листки обратно на стол.

— Это всё с самого начало было… — сказала она медленно, кусая губы. — Мы оба с тобой хороши! Я — полная дура, но и ты — тоже мне аврор! Снейпа так и не осудили, ты же должен был это знать. Он сидел в камере предварительного заключения, как обвиняемый. А разве в Азкабане эти камеры находятся не на первых двух этажах?!

Он хлопнул себя по лбу. Действительно! Как он мог быть таким остолопом?! Но что же это всё означало?

— Давай руку! — требовательно сказала Гермиона, протягивая свою ладонь.

— Куда…

— Не спрашивай. Я знаю, где он.

Он схватился за нее, не говоря больше ни слова.

Мгновение, и они снова оказались на знакомом лугу, невдалеке от первого круга камней, который они обнаружили рядом с водохранилищем. Солнце сразу ударило потоком тепла куда-то в затылок.

— Он уже начал ритуал, — вымолвила Гермиона, глядя прямо перед собой, и отпустила его руку. — И он совершенно не понимает, что делает.

Что бы тут ни происходило, Гарри сразу почему-то понял, что они опоздали. Пришло такое неприятное ощущение, что всё должно кончиться плохо. И это помимо накатывающей на сердце волны холодной жути от ожидания новой встречи с тем непонятным нечто, которое просто не хотело укладываться в голове. Странное, фантастическое, невероятное и омерзительное при этом, отвергаемое на каком-то чисто инстинктивном уровне, так, словно бы некая древняя память, неизвестно как появившаяся, нашептывала откуда-то из глубины подсознания «прочь, прочь отсюда».

Прямо над самым кругом камней сгущалось ядовито-зеленое марево, быстро, словно кинопленку запустили с большой скоростью, превращаясь в непрозрачную тучу самого угрожающего вида. Камни ощутимо гудели, как будто пронизанные высоким напряжением. Дальняя перспектива ощутимо смазывалась, взгляд поневоле закручивался к центру круга, где сгустившееся облако перерождалось в высокий столб.

Снейп стоял за границей круга в нескольких ярдах от камней, подняв к верху руки и выставив вперед левую ногу, своей позой напоминая какого-нибудь молящегося с древнеегипетского барельефа. Он быстрой скороговоркой непрестанно произносил что-то, однако ветер, закручивающийся вокруг камней, относил большинство его речей куда-то в сторону. Впрочем, даже услышь Гарри всё отчетливо, вряд ли бы он понял хоть слово.

— Остановитесь! — заорал он, стараясь перекричать всё усиливающийся шум. — Профессор!

Он кинулся, было, вперед, в надежде прервать ритуал, оттащить его виновника в сторону, если придется, даже и силой, но Гермиона вдруг вцепилась в него как клещ, впилась изо всех сил в его руку, упираясь каблуками в мягкую почву.

— Нет, Гарри, не делай этого!

— Я должен, отпусти меня!

— Нет, нет, нет! Остановись! Ему уже не поможешь!

Он бросил на нее нетерпеливый взгляд и обмер от выражения ее лица. Оно было абсолютно истерическим, как будто подруга пыталась вытащить его из пропасти, в которую он готовился упасть. Внезапно он вспомнил свой сон, её лицо над собой, руку, помогающую ему выбраться из ущелья… Тогда он утянул её вниз, на дно.

Он нерешительно оглянулся на Снейпа, стоящего от него ярдах, наверное, в двадцати.

— Ты увере… — начал он, и в этот момент ударила вспышка.

Прямо от центра круга, будто волна, разошедшаяся во все стороны, волна, словно бы пронизавшая его с ног до головы тысячами крошечных иголочек, вонзившихся в его тело, снесшая его магию, разом лишившая возможности видеть особым магическим чутьем, оставившая лишь обычные органы чувств, которые сейчас трепетали в неизбежном ожидании столкновения с невыразимым практически лоб в лоб.

Он только спустя несколько секунд понял, шокированный происходящим, что Гермиона умудрилась достать плащ-невидимку и накрыть их обоих. И этот ее жест мог означать только одно — она уже не рассчитывала спасти Снейпа, она списала его, списала, наверное, еще в тот самый момент, когда взглянула на его записи и чертежи в подземелье. Безусловно, ей было виднее, но он не хотел с этим мириться. Он сделал еще одну попытку, дернувшись в сторону бывшего учителя, но Гермиона с такой силой держалась за него, с такой мольбой смотрела в его глаза, что он просто не мог ее оставить. Ее губы беспомощно открывались и закрывались, она пыталась что-то вымолвить, но не могла, очевидно, у нее перехватило дыхание.

Наконец, она сглотнула и выплюнула из себя:

— Он не знает, что делает! Просто поверь мне! Просто стой и смотри! И, ради всего святого, не шевелись!

Он смотрел. Смотрел, как на месте сгустившегося облака образовалось… Он не мог подобрать слова, чтобы описать это. Казалось, перспектива в этом месте непостижимым образом собралась в какой-то уходящий вдаль угол. Непостижимый угол с непостижимо сочетающимися гранями. Дальний вид полностью смазался, а из этого странного угла в центре вдруг полился тот самый необыкновенный свет, словно бы выползающий наружу, вместе со звуками, напоминающими пиликанье гигантской скрипки с грубой, но неповторимой мелодией, впечатывающейся в мозг раз и навсегда, застревающей там, ездящей по нервам, заставляющей инстинктивно изо всех сил сжать челюсти. А потом этот странный свет, стремительно набирая скорость, добрался до них, и в тот же самый миг Гарри увидел… Увидел на месте этого непостижимого схождения перспективы расширяющийся словно раструб наружу и глубокий — необычайно глубокий — провал куда-то в бесконечную даль, и в конце этой дали, где-то на границе видимости, можно было разглядеть самый невероятный пейзаж, который только удавалось увидеть человеку. Он промелькнул буквально на несколько мгновений, оставив после себя лишь нечеткие воспоминания, но и этого было достаточно, чтобы произвести неизгладимое, нестирающееся впечатление, засевшее где-то не в голове даже, но как будто в груди, в сердце, заставляя его сжиматься в ужасных конвульсиях страха и потрясения.

Это был город. Без сомнения, это был город, спутать было невозможно. Но это был самый чудовищный город, который только можно было себе представить. Сооруженный из чего-то похожего на массивные каменные глыбы невероятных размеров, он поражал своей полнейшей несообразностью, непропорциональностью и, порой, даже абсолютной невозможностью нагроможденных конструкций, когда огромные угловатые сооружения сходились вниз подобно перевернутой пирамиде, а широкие террасы умудрялись покоиться на единственной колонне, расположенной таким образом, как будто у квадратного стола отпилили три ножки. Некоторые колонны пересекались под дикими углами, а устремившиеся в небо шпили сходились и расходились, порой, скручиваясь в спирали или загибаясь обратно, утыкаясь в изогнутые крыши соседних домов. Все причудливые сооружения сплетались в гигантский лабиринт, тянущийся во все стороны, насколько видел глаз, и кроме него разглядеть что-либо было невозможно.

Вместе с несообразностью увиденного, город внушал, одновременно, и резкое чувство отторжения, желание изо всех сил закрыть глаза, не видеть никогда более ничего подобного, а хуже всего было странное ощущение, что, несмотря на то, что этот удаляющийся в бесконечную даль провал находится прямо перед глазами, в действительности, он висит где-то над головой, и внизу живота возникал жуткий холодок от того, что казалось, будто в любой момент ноги оторвутся от земли, и тело полетит прямо туда, в эту распахнутую пасть иного мира. Никакие описания не подходили к тому, что видели глаза, с окружающим пространством творилось что-то совершенно непонятное, и только быстротечность происходящего позволяла не свихнуться прямо на месте. После вспышки прошло буквально секунды три-четыре, и за это короткое время на органы чувств обрушилось такое количество необычных ощущений, что они создавали волну сильного шока, когда мозги буквально деревенели, не позволяя нормально реагировать на происходящее. Если бы не страх…

Страх появился уже давно, с тех самых пор, как Гарри бросил первый взгляд на это сгущающееся марево. Потом было чувство ошеломления и отторжения. Но всё это не шло ни в какое сравнение с тем страхом, который возник сразу после того, как исказившаяся перспектива вновь выпрямилась, вернулась на свое место, а все прочие необычные явления сошли на нет. Потому что сразу вслед за этим явился тот, для кого этот странный невыразимый мир в немыслимой древности был знакомым и родным. Дело было даже не в угрозе, от него исходившей. Скорее, в неприятии. Он представлял собой что-то настолько чуждое нам, настолько далекое и несовместимое с человеческим пониманием, что привычная боязнь чужака вопила сейчас во весь голос, стоило только знакомому уже отвратительному зловонию проникнуть в ноздри, распространяясь со стороны каменного круга.

Только сейчас, когда возникла прямая угроза, Гарри, наконец, снова обратил внимание на Снейпа. Профессор, несмотря на происходящее вокруг (а, быть может, и ожидающий этого), продолжал взмахивать руками в воздухе и твердить что-то совершенно невразумительное. Он выглядел как человек не вполне нормальный, и внезапно до Гарри дошел смысл некоторых сказанных Гермионой слов.

— Что он делает? — губы непроизвольно перешли на шепот.

— Призывает Древнего явить себя, — лицо Гермионы было бледным и каким-то по обреченному спокойным, хотя в глазах бушевал настоящий ужас.

— На кой черт?! Он что, спятил?!

— Именно так, разве ты еще не понял?! Он думает, что снимает защиту со своего врага, а в действительности…

Что произошло в действительности, Гарри почти сразу же увидел своими глазами. И немедленно пожалел, что увидел. Лучше бы ему навсегда ослепнуть и оглохнуть в этот момент. Когда покров невидимости спал, он почувствовал, как Гермиона коротко вскрикнула и тяжело привалилась на его плечо, видимо, лишившись чувств на короткие мгновения.

Он ожидал хоть чего-то, походящего на человека. Ну ладно, пусть даже не на человека. На любую живую тварь, как бы отвратительно она не выглядела. Но это!..

Огромный усеченный конус буро-зеленого цвета, наверное, не менее девяти футов высотой, верх которого венчали короткие толстые выросты, напоминавшие щупальца, их было шесть, расходящихся во все стороны, а между ними свисало значительно большее число тонких, разделяющихся на концах, они медленно колыхались, словно черви в воде. Там же сверху, под этой своеобразной короной из щупалец по кругу располагались подвижные круглые блестящие шары, и по наличию у них одной большой ресницы, временами закрывающей их целиком, можно было догадаться, что это подобие глаз. По всему корпусу чудовищной твари пробегало мерзкое движение, как будто внутри что-то постоянно шевелилось, вспучивалось или наоборот, втягивалось, создавая отвратительные щели, напоминающие рты, а отталкивающие впечатление усугубляли потоки лоснящейся слизи, которые, видимо, она постоянно выделяла, они покрывали тварь сверху донизу, стекая по ее бокам, собираясь в крупные капли, марая траву вокруг дурно пахнущими следами. Опиралось это существо на одну огромную ногу-основание, на которой, очевидно, и переползало с места на место, а прямо над нею по кругу шевелились тонкие реснисчатые отростки, вперемешку с гибкими трубками, из которых вырывались облачка желтоватого газа.

Но самое невероятное впечатление производил не столько отталкивающий вид твари, имеющей даже не вертикальную, а горизонтальную симметрию, и от этого становящейся похожей на какую-то огромную чудовищную актинию. Наиболее странным и необычным были не собственные щупальца, венчающие ее сверху, но удивительное добавление в виде десятков змеящихся жгутов, каждое, наверное, футов в шесть-семь длиной, простиравшихся во все стороны от верхушки создания и выглядящих при этом полупрозрачными. По тому, как они свободно проходили сквозь окружающие препятствия и друг через друга, Гарри сразу определил, что они были призрачными. Однако оканчивались они вполне материальными когтями, острыми и загнутыми, длиной не меньше фута каждое. Несколько раз концы этих когтей чиркнули по окружающим камням, высекая искры, и в памяти немедленно всплыли рубленые следы на местах проведенных ритуалов, разрушенная мебель, разорванные тела. Вот, значит, каким образом эта тварь крушила всё вокруг! Вкупе с призрачной слизью, она умудрилась создать симбиоз живого организма и призрака, пользуясь преимуществами того и другого.

Впрочем, все эти мысли проскочили в голове мельком, потому что ничего связного, устойчивого сейчас там не было. Вид явившегося чудовища настолько поразил воображение, что Гарри стоял сейчас совершеннейшим столбом, не в силах ни предпринять что-либо, ни даже оторвать взгляд от всех этих омерзительных колыханий, которые сопровождали передвижения твари. Наверное, если бы сейчас она направилась прямо к нему, он бы так и продолжал стоять на том же самом месте, даже не пытаясь бежать или хотя бы просто отойти в сторону. Но каким-то невероятным чудом тварь снова не замечала их, скрытых спасительным плащом, неведомо как продолжавшим действовать.

Чего, однако, нельзя было сказать о Снейпе. Тот застыл на месте, очевидно, совершенно шокированный видом представшего перед ним Древнего во плоти, из чего можно было заключить, что он сам не ожидал, насколько кошмарное зрелище возникнет перед ним после его магических манипуляций. Это замешательство длилось, наверное, секунды две, а потом зельевар неуклюже повернулся и побежал по траве, спотыкаясь о кочки. Он успел пробежать не больше пяти-шести шагов, после чего одно из призрачных щупалец метнулось в его сторону с такой скоростью, что, казалось, оно просто материализовалось за его спиной, и огромный коготь ударил профессора в спину, буквально насадил на себя, вырвавшись из его груди вместе с брызгами крови, разлетевшимися вокруг на несколько футов. Гарри лишь на миг увидел искаженное мертвенно-бледное лицо на фоне черных волос и мантии, и следом за этим тело бывшего учителя как тряпичную куклу потащило с гигантской скоростью назад, прямо к монстру. Оно долетело до ближайших камней, перед которыми щупальце сделало изящный изгиб, поднимая его вверх, а затем откуда сверху чудовища сорвалась багровая молния, и тут же сильно запахло паленой тканью.

Изорванный обрывок черной материи — вот всё, что осталось от Северуса Снейпа, профессора зельеварения, менее чем за одну секунду. Этот обрывок отбросило в сторону, недалеко от того места, где они стояли, и он какое-то время планировал по воздуху, чтобы свалиться в высокую траву. Вверх от него поднимался серый дымок.

Это зрелище окончательно сломило возможности Гарри сопротивляться шоку от увиденного. Он почувствовал, как на глаза наползает белесая пелена, а ноги начинают подгибаться. Он упал сперва на колени, потом свалился лицом вперед; последнее, что он успел увидеть, как Древний разбрасывает во все стороны вокруг себя багровые молнии, быстро покрывая окружавшие его камни знакомыми уже символами.

Очнулся он, лежа на спине. В глаза сразу хлынула глубокая голубизна июльского неба. Легкий дискомфорт позволил немедленно ощутить, что он без очков. Ему пришла в голову странная мысль, что он в первую очередь подумал об очках, а не о Гермионе. Потом он вспомнил, как погиб Снейп, и его лицо немедленно исказилось. Сердце сжалось от жуткой боли. Досадливой и какой-то беспомощной. Только теперь, когда он в первый раз столкнулся с Древним лицом к лицу (хотя какое там к чертям лицо?!), он по-настоящему понял, в насколько безумном, в самом полном смысле этого слова, действии они принимают участие. Ему сразу же захотелось ответов — прямо здесь, прямо сейчас, и бог с ними, с очками!

— Гермиона, — позвал он, оглядываясь. — Гермиона?! — он привстал и обнаружил подругу рядом с собой на траве. Она, как и он сам несколько секунд назад, молча лежала и глазела в небо.

— Гермиона, почему ты не дала мне его спасти?! Я же чувствовал, что еще могу успеть!

— Вот твои очки, Гарри, — она протянула ему слегка запачканную в земле оправу, и он тут же вспомнил, как ткнулся лицом прямо в землю.

Он взял очки и подумал, что не стоит ему так орать на нее, особенно в подобный момент.

— Почему ты решила, что уже поздно? — спросил он гораздо мягче, скосив на нее глаза, и вдруг увидел, что она плачет.

— Я совершенно бесполезна, Гарри! — промолвила она, глотая слезы. — Я не гожусь для этой работы. Я дура, такая дура, которой еще свет не видывал!

— Прекрати! Ты лучше всех! И ты не дура, это каждый скажет.

— Конечно же, я дура! Как я могла не заметить сразу?! Что бы он там ни пил, это не могло работать вечно.

— Ты о чем?

— Он уже не осознавал, что делает, понимаешь? Древний уже подчинил его себе, а он наивно считал, что действует по собственной воле. Вся эта история с Азкабаном, то, что он изучал таблички самостоятельно, знание «Аль-Азиф»… Безумие… совсем не обязательно приходит сразу. Очевидно, что к каждому нужен свой подход. Такой, как Снейп, привыкший во всем себя контролировать, заметил бы явное воздействие. Поэтому его сводили с ума тщательно и изощренно, так, что со стороны и определить-то это было почти невозможно. Но я-то, я-то! Я обязана была что-то заметить! И теперь он мертв, а мы еще на шаг приблизились к катастрофе. Теперь на очереди мы сами.

— Мы?!

— Да, Гарри, именно мы. Нас двое, и мы влезли в это по самые уши! На нас всё и должно закончиться, так или иначе.

— Что ж, раз так, значит придется сделать это. Хотя ума не приложу, как. По правде сказать, после того, что я увидел, не уверен, что справлюсь. Но я всё равно буду стараться! Сделаю, что смогу. Всё, что ты скажешь.

— МЫ сделаем, Гарри. Мы!

— Ты же только что жаловалась, что не подходишь для этой работы, может быть…

— Никаких «может быть»! Теперь уже отступать поздно, или мы справимся, или погибнем. А вслед за нами и все остальные.

— Хорошо, — он тяжело вздохнул, — но как мы это сделаем? И где гарантия, что сами не свихнемся по дороге?

— Есть один способ. Последнее средство, если других вариантов нет. А у нас сейчас именно такая ситуация. Сами мы не справимся, и значит… — она прервалась.

— Значит?

— Нам придется попросить помощи, — выдохнула она и, наконец, поднялась, садясь и обхватывая руками колени.

— У кого, у твоего отдела?

— Ну неужели ты до сих пор не понял, что никому из нас не одолеть эту напасть?!

— Тогда у кого же?

— У того, кто один раз уже уничтожил Древних миллионы лет назад. У одного из Старых богов.

— О!.. Хм… И каким же образом?

— Вызовем его. Возможно, ему не очень понравится, что Древние пытаются проникнуть в наш мир с черного хода.

— Возможно?

— Гарантий никаких. Просто надежда.

— А если она не оправдается?

— Тогда нам уж точно конец.

— Перспектива не больно-то обнадеживающая… Хорошо, но как это сделать, и почему ты вообще уверена, что они откликнутся?

— Если знать, к кому обращаться, и сделать всё правильно, то вероятность высока. Хотя, конечно, в таком деле никто не может быть полностью уверенным.

— Всё это звучит еще безумней, чем даже то, что я сегодня увидел. Впрочем, после такого зрелища я готов поверить уже во всё, что угодно. Но… ты можешь хотя бы объяснить, кто они такие и откуда их вызывать?

— Они — вечные сущности, обитающие в бездне вне времени и пространства.

— Черт, зря я спросил! Ладно, и кого же из них ты собираешься… хм… вызвать?

— Йог-Сотот, Всесодержащий не отзовется на наши ничтожные мольбы, ему нет дела до смертных. Одного взгляда на Ньярлатотепа, Ползучего Хаоса, будет достаточно, чтобы мы сошли с ума от ужаса стремительно и безвозвратно. Шуб-Ниггурат, Черный Козел Лесов с Легионом Младых, скорее, примет сторону нашего врага, ему поклоняются черные сердца. Спящих я не хочу даже упоминать!

— У меня от одних этих имен мурашки по коже. И кто же тогда остается?

— Хастур! Безликий, Черный Вихрь потаенного Ленга, Страж Врат, Повелитель Мертвых, Жнец и еще тысяча иных прозвищ. Он больше других склонен заигрывать со смертными…

При этих словах в голове вдруг пронесся целый сонм воспоминаний. Сны, где черное облако окружало со всех сторон, жуткий, но успокаивающий шепот… «Но не произноси Его Имени вслух»… Разом охватило предчувствие, что сам он во всей этой истории отнюдь не случайно!

— …и даже одаривал кое-кого из людей своеобразными подарками.

— А?! — он встрепенулся, возвращаясь к разговору.

Гермиона укоризненно посмотрела на него.

— Кажется, мне что-то такое снилось, — медленно проговорил он.

— Ничего удивительного! — сказала она резко и бросила ему на колени плащ-невидимку. — Вот его дар!

— Что?! Ты хочешь сказать… Нет, быть не может! Это какой-то бред!

— А почему, по-твоему, плащ защищал нас даже тогда, когда вся прочая магия не работала? Он действует силой Ха…

— Не произноси его имя! — прервал он ее быстрой скороговоркой. Она тут же прикрыла рот.

Он медленно поднялся на ноги. Голова слегка кружилась, вдобавок, он только сейчас почувствовал, что весь взмок под послеполуденным солнцем. Недалеко в траве всё еще валялся черный обрывок ткани, который уже больше не тлел и даже не дымился, просто лежал бесполезной кучей. Сердце вновь сжалось болезненным спазмом. Лучше бы он погиб в тот раз! В Визжащей хижине, та смерть выглядела более умиротворенной и более оправданной. То, что произошло сейчас, было во много раз более отвратительно и бессмысленно.

— Я должен вернуться и сообщить о происшедшем. Я хочу, чтобы его похоронили, как следует. По-настоящему, а не как в прошлый раз. Даже если остался лишь пепел, пускай это будут нормальные похороны. И я добьюсь настоящей церемонии прощания.

— Прости, Гарри, — Гермиона подошла к нему и положила ладонь на плечо, — но это всё потом. Сейчас у нас нет на это времени.

— Что? Ты о чем? Я обязан…

— Успокойся. Я сама вернусь в Министерство, мне надо встретиться со своим руководством, и всё им сообщу. А ты должен немедленно отправляться в Хогвартс.

— В Хогвартс?! — он поднял в удивлении брови. — Сначала Снейп говорил об этом, теперь ты. Зачем?

— Нам нужны все Дары разом.

— Дары?.. Ах, да, ты же говоришь… Всё равно, я не понимаю! Выходит, эта сказка, то, что в ней описано — братья, Смерть… Ох, ты черт! Поверить невозможно!

— Но, тем не менее, всё почти так и есть. Конечно, сказка — есть сказка, но что-то подобное действительно произошло. Это один из примеров, как Ха… Жнец взаимодействует со смертными. На самом деле, помимо этих предметов, были еще и другие, но воспоминания о них не сохранились, или же сами предметы были навсегда утеряны. Кроме тех самых Даров известно лишь об одном таком артефакте. Сверкающий трапециоэдр был обретен еще в эпоху Древнего Египта, путешествовал по миру вместе с сектой почитателей, в семнадцатом веке попал на территорию США, где и сгинул, где-то в районе Род-Айленда, в начале двадцатого столетия.

— А как же все эти истории про Дары? Что они даруют бессмертие?

— Кто сказал, что они даруют бессмертие? Слухи утверждают, что они дают власть над смертью, но это совсем не одно и то же! В действительности, если собрать их вместе, с их помощью можно вызвать Жнеца. А всё прочее — полная ерунда!

— И символ?

— Ну, с символом вообще интересная история. Вот скажи мне, разве воскрешающий камень круглый? Разве твой плащ-невидимка треугольной формы? Разве не глупость, что кто-то берется расшифровывать символ подобным образом?

— Значит, это не символ Даров?

— Конечно, это символ Даров, но означает он совсем другое.

— Что тогда?

— А ты попробуй догадаться? Он не похож на камень и плащ, но на что он похож? Попытайся представить. Что он напоминает? Вспомни, ты же видел это однажды.

«Видел однажды?» Он попытался вспомнить. Глаз? Да нет. Чью-то эмблему? Возможно, но чью? Окно? Пожалуй. Гадать больше не хотелось, поэтому он сказал последнее, что пришло в голову, чтобы поскорее узнать ответ.

— Напоминает окно.

— Тепло. Хотя, если бы ты подумал еще, ты бы и сам догадался. Арка, Гарри! Это Арка Смерти! Закрытый проход и черная воронка за ним.

— А-а, вот оно что! А ведь действительно!

Он вновь как будто прямо сейчас воочию увидел это странное сооружение, прикрытое колеблющимся маревом, из которого доносился нестройный хор неясных мелодичных звуков. Снова почувствовал возникавшее поблизости совершенно непередаваемое ощущение, от которого пробегал мороз по коже. В свое время он испытал много страданий от того, что родной ему человек упал туда, сквозь это марево, прямиком в мир мёртвых. Однако сейчас, когда он задумался о том, что кто-то вдруг может, напротив, появитьсяиз этого мира, ему стало совсем не по себе.

— Послушай, я до сих пор не уверен, что это хорошая идея. Тебе не кажется, что мы можем сделать… мм… еще хуже?!

— Разумеется, можем! Если что-то пойдет не так, наши нынешние проблемы покажутся просто цветочками. Вообрази себе самого Повелителя мертвых, вырвавшегося в наш мир!

— Интересно… хм… что ему мешает сделать это хоть сейчас?

— Не могу ничего сказать на этот счет! Не знаю, и, думаю, никто не знает. Возможно, и для него существуют какие-то свои правила, возможно, это просто прихоть или распределение ролей, но факт состоит в том, что он проникает в наш мир лишь в исключительных обстоятельствах.

— Хочешь сказать, братья Певереллы вызвали его?

— Скорее всего. Либо это сделал кто-то другой, чтобы проклясть их до скончания веков.

— Проклясть?!

— Ну, разумеется! Хотя они называются Дары, но в действительности, это же настоящее проклятье для их хранителей. Подумай, всем своим владельцам они принесли одни сплошные несчастья. Про Старшую палочку нет смысла и упоминать, но и прочие предметы… Достаточно вспомнить последних владельцев. Семью Гонтов, Тома Риддла — хранителей камня. Извини Гарри, но и твои родители тоже подпадают под это правило, твой отец был хранителем плаща. И, если ты не знаешь, твои дед с бабкой умерли в один и тот же год в возрасте пятидесяти семи лет, умерли при довольно странных обстоятельствах. А твоя собственная судьба — не одно ли сплошное испытание? Сам подумай: ну чего можно ждать от подарков такого… дарителя?!

Он погрузился в тяжелые раздумья. Действительно, если окинуть взглядом предшествующие годы, предшествующие события, неизменно получалось так, что все, кто имел хоть какое-то отношение к Дарам, зарабатывал несчастья на свою голову. Пожалуй, лишь Дамблдора можно было назвать относительным исключением из правил, но, кто знает, что он носил в себе все годы своей долгой жизни, и не была ли эта жизнь хуже смерти? Да и его смерть напрямую была связана с проклятьем, полученным от кольца Гонтов.

— Послушай, проклятье, которое получил Дамблдор от кольца…

— Не от кольца! Гарри, не от кольца, конечно же! Неужели ты думаешь, что два таких специалиста, как Дамблдор и Снейп не смогли бы одолеть обычное проклятие, даже самое сильное?! Это было проклятье самого камня, проклятье тому, кто посмел им воспользоваться, не имея на то права.

— О чем ты? Я же пользовался камнем, и со мной ничего не произошло.

— Ты — один из хранителей. Дамблдор не был хранителем, и потому получил смертельное проклятие.

— Но палочка…

— Палочка не имеет хранителя. Антиох умер, не оставив потомства. Поэтому палочкой может владеть кто угодно. А камень и плащ привязаны к потомству младших братьев.

— Черт возьми, Гермиона, если так, то почему же я тогда победил Волдеморта?! Если палочка подчинялась ему полностью?

Она улыбнулась. Улыбнулась широко и с некоторой долей мягкой иронии.

— Да всё очень просто, Гарри. Ты всего лишь навсего более сильный волшебник, чем он, — она развела руками, как бы подчеркивая простоту причины. — Поэтому он не мог одолеть тебя на кладбище во время турнира, поэтому твое заклинание оказалось сильнее в битве при Хогвартсе.

— Ты преувеличиваешь! Как такое может быть?

— Вот так! Вы оба — хранители Даров, это приносит несчастье, но и придает особые силы. Поэтому ему так трудно было тебя убить. Поэтому пророчество говорило, что только кто-то из вас двоих сможет одолеть другого, поэтому вы оба стали выдающимися волшебниками. Но Риддл чересчур ослабил себя, расщепив собственную душу на много частей, а ты всегда был цельный. Вот он и не мог никак тебя одолеть. Иногда простые объяснения — самые верные.

Она снова улыбнулась.

— Да нет во мне никакой силы! По крайней мере, я ее не чувствую.

— И, однако же, только ты сможешь провести ритуал по призыву Повелителя мёртвых. Только ты, как хранитель, и только тогда, когда соберешь все Дары вместе. Поэтому немедленно отправляйся в Хогвартс и займись поисками камня. Где лежит палочка, мы знаем и так.

Конечно, они знали. При мысли, что придется снова вскрывать гробницу Дамблдора, снова тревожить его прах, стало как-то невыносимо тошно и пакостно на душе. Когда же уже вся эта история, наконец, закончится?!

Возможно, его эмоции чересчур явно отразились на его лице, потому что Гермиона взяла его за руку и сказала успокаивающе.

— Палочку я возьму на себя. Хорошо?

Он кивнул.

— Спасибо.

— Как только освобожусь, тут же отправлюсь в Хогвартс и присоединюсь к тебе.

— Думаешь, я смогу отыскать в лесу этот чертов камешек? Я даже не помню, в каком именно месте его уронил!

— Придется приложить все силы. Но, я уверена, что ты найдешь его.

— Почему?

— Ты — хранитель. Между прочим, последний из оставшихся хранителей. Он отзовется на тебя.

— В крайнем случае, скажу на весь лес: «Акцио воскрешающий камень».

Выбирая из всех возможных магических каминов, располагавшихся внутри или поблизости Хогвартса, Гарри, не колеблясь, выбрал тот, что находился в «Кабаньей голове». У него не было времени на общение, а главное, желания, чтобы весть о его визите разнеслась по округе. Тогда бы ему не дали шагу свободно ступить. И, хотя помощь в поисках ему бы совсем не помешала, да и сам трактир располагался от леса довольно далеко, он всё равно решил выбрать именно его. Там никому не задавали никаких вопросов и пристально не приглядывались к посетителям. Однако Гарри показалось мало подобной предосторожности, и он отобрал у Гермионы свой плащ, чтобы полностью обезопасить себя от любопытных взглядов.

В другое время он бы охотно пообщался со многими старыми друзьями, с удовольствием еще раз прошелся бы по знакомым коридорам школы, тем более что, как ему рассказывали, процесс восстановления замка практически был завершен, но не в этих обстоятельствах. Сейчас один факт визита туда, где всё так явственно напоминало ему о бывшем учителе, вызывал у него приступы какой-то дикой тоски. Не переживаний, а именно тоски, словно от разочарования. Собственно говоря, именно разочарование действительно имело место, и среди прочих отрицательных эмоций оно было едва ли не сильнее всех. Когда он обнаружил Снейпа выжившим, ему показалось, что наконец-то в их ситуации появилась хоть одна хорошая новость. Что наконец-то может быть исправлена хоть одна несправедливость, приключившаяся с кем-то, кто вместе с ним боролся в прошедшей войне. И сыграл в победе внушительную роль. Казалось, что теперь всё изменится в судьбе этого человека, наконец-то он займет свое достойное место среди живых, потому что, несмотря на признание его очевидных заслуг, он оставался для всех всё равно что памятник. Портрет. А, кстати… Интересно, знал ли его портрет, висящий в кабинете директора Хогвартса, о том, что его прообраз выжил? И знает ли он теперь, что тот снова мертв? Теперь уж окончательно и без всяких сомнений.

Снова в очередной раз перед мысленным взором предстала гибель зельевара, и Гарри подумал, что жизнь обходится с ним уж слишком жестоко. Пережить два раза гибель одного и того же человека на своих глазах — многие ли могли «похвастать» подобным «везением»? Самым худшим, однако же, было не это. Самым худшим была причина его гибели. По коже мурашки бежали от осознания того, что он сегодня увидел. Раньше все эти тайные знания казались чем-то полностью отстраненным, не воспринимавшимся буквально, даже несмотря на явственные и жуткие последствия их применения. Теперь же, лично столкнувшись с их демонстрацией, он ощущал чувство, сильно напоминающее детскую растерянность. Они имели дело с нечто, настолько сильно обогнавшим их в развитии, что любое противостояние казалось заранее обречённым на провал. Что они могли противопоставить тому, кто был способен из немыслимой древности управлять человеческими существами, сводить с ума даже самых стойких из них и заставлять работать на себя? Кто мог прорвать всю эту чёртову толщу времен и предстать во плоти перед потерявшими дар речи человечками, чтобы спокойно выполнить свою задачу и вернуться обратно в свой чудовищно гротескный город. А план, предложенный Гермионой, казался чем-то настолько абсурдным и безумным, что поневоле закрадывались мысли — а не обстоит ли дело так, что и они сами уже давно находятся во власти наваждения? Кто знает, может быть, ими управляют с того самого времени, как они ввязались в это дело? Например, ровно с того момента, когда он потерял сознание в лесу, а она — в доме Аберкромби? Такие вопросы заставляли голову кружиться от непрерывных сомнений во всем вокруг, в каждом своем и чужом действии, и главное, абсолютно не существовало способа окончательной проверки, раз уж даже такой тонкий ум, как Снейп, потерпел поражение на этом пути. Всё, что ему оставалось — просто довериться Гермионе. В очередной раз. Только в этот раз цена ошибки была какой-то ну уж слишком глобальной, последствия просто не помещались в голове. Он подумал, что ему надо поскорее добраться до места назначения, а там окружающие впечатления немного ослабят поток собственных неприятных мыслей, который пёр изнутри. И он оказался прав. Действительно, достаточно было переступить порог камина в «Кабаньей голове», как нахлынувшие воспоминания на время вытеснили все прочие переживания.

Полутемный неуютный зал ничуть не изменился с того дня, когда он попадал сюда в последний раз. Гарри был в курсе, что Аберфорт не оставил прежнего рода деятельности и, как его ни уговаривала Макгонагалл, не перебрался в Хогвартс на должность преподавателя ЗоТИ. Стойкий козлиный запах сразу ударил в ноздри, необъяснимая страсть младшего брата Дамблдора к этим животным проявлялась сразу же, стоило только попасть внутрь его трактира.

Единственное изменение, пожалуй, состояло в том, что сам Аберфорт, похоже, перестал обслуживать клиентов лично, отсиживаясь, видимо, в своей собственной захламленной каморке в подполе, а вместо него за стойкой стоял какой-то небольшого роста человечек, юркий и довольно радушный с виду, хотя от его радушия за версту веяло желанием облапошить очередного клиента.

Гарри даже не стал выходить через главный вход, а выбрался наружу через заднюю дверь, наличие которой далеко не всем посетителям было известно — она скрывалась за лестницей на второй этаж, где располагались сдаваемые в наем комнаты. Тут были грязные, замусоренные задворки боковой улочки, в конце которой и стоял трактир, футах в ста впереди виднелась железнодорожная насыпь подъездных путей, уходившая от станции «Хогсмид» к длинному приземистому депо прямо у подножия скалистых холмов на юго-востоке. Обстановка вполне соответствовала настроению, царившему сейчас в душе. Подстать ему была и погода — низкие, плотные облака закрывали небо сплошной пеленой, несмотря на начало июля, ранний вечер казался почти погруженным в сумерки.

Он повернул направо и пошел вдоль насыпи по направлению к станции, топая мимо обращенных к железной дороге глухих стен домиков поселка, тех самых, которые со стороны фасада смотрелись так уютно и почти празднично. Нога немедленно стала отзываться ноющей болью, хотя Гермиона, перед тем, как расстаться с ним, ещё раз обработала своей волшебной мазью его синяк. Видимо, это позволяло сейчас чувствовать себя вполне терпимо, так что он продолжал идти, думая по пути, с чего же именно ему начать свои поиски.

Центральная улица была совсем недалеко, и казалось, что оттуда постоянно доносится какой-то шум. Похоже на то, как кто-то разговаривал довольно глухо, так что невозможно было разобрать слов. Почти уже добравшись до станции, Гарри вдруг понял, что шум исходит вовсе не с улицы. Звук как будто приходил из какого-то гораздо более далёкого источника, словно где-то работал громкоговоритель, и ветер доносил сюда только обрывки фраз. Он скинул с головы накидку, чтобы прислушаться получше, и немедленно голос зазвучал гораздо громче, как будто Гарри снял не тонкую ткань, а плотную меховую шапку с ушей. Разобрать слова, однако, по-прежнему было совершенно невозможно. Гулявший в холмах ветер и глухой шум поселка полностью размазывал приходящий откуда-то издалека звук. Оставалось только пожать плечами. Возможно, во дворе Хогвартса проводилась сейчас какая-то церемония, и кто-то из учителей использовал сонорус. Впрочем, почти тут же он вспомнил, что уже давно наступили каникулы, и никаких церемоний сейчас проводиться никак не может. Он действительно пожал плечами и снова накинул плащ на голову.

К нему пришла сейчас довольно простая идея. Он вдруг провёл параллель меж тем, как год с лишним назад под тем же самым плащом шёл в тот же самый лес, хотя и по совершенно другой причине. Но, хотя причины были и разные, этот поход не предвещал ничего хорошего впереди. Возможно, если он сосредоточится, само по себе сходство ситуации поможет ему вспомнить дорогу.

Он наморщил лоб, напрягая память, силясь погрузиться в свои воспоминания. Если бы они не были такими смутными, ему ничего не стоило просто вытащить их из головы и потом детально рассмотреть в чаше думосброса. Но в тот момент, год назад, он находился в полной прострации — слишком подавлен, слишком шокирован. Увиденные воспоминания Снейпа, осознание самой главной тайны своей жизни, необходимость пожертвовать собой — всё это перемешивалось тогда внутри него жутким коктейлем, он почти не помнил дорогу, если от его пути через замок ещё остались какие-то обрывки воспоминаний, хотя бы потому, что он мысленно прощался с каждым встреченным знакомым лицом, то, попав в лес, он шёл практически наугад, просто полагаясь то ли на чутьё, то ли на особую связь со своим главным врагом. Только одна-единственная сцена врезалась ему в память сильнее прочих, сильнее даже встречи с Волдемортом, готовящимся его убить. Сцена появления мёртвых после использования воскрешающего камня. В ней смешалось столько необычного, что, пожалуй, трудно было сыскать в его насыщенной биографии чего-то настолько странного и настолько запоминающегося одновременно. Беда, однако, состояла в том, что он прекрасно помнил сцену, но почти не помнил антураж. Да, это было на поляне. Но на какой именно поляне? В Запретном Лесу существовали сотни подобных полян.

За этими размышлениями он понял, что стоит практически у самой платформы станции. Она возвышалась над ним, закрывая обзор, хотя он прекрасно знал, что дальше его ждет лишь длинная дорога, практически полностью огибающая Чёрное озеро целиком. Шагать столько показалось ему сейчас не просто утомительным, но почти невозможным с его больной ногой. Пока он доберется до леса, он совсем выбьется из сил, нога разболится не на шутку, вдобавок, вокруг станет еще сумрачней. Дело кончится тем, что придётся отложить поиски на завтра. А каждая ночь была чревата новым появлением Древнего вблизи от него и, что намного хуже, Гермионы. Этого никак нельзя было допустить. Он снова изо всех сил напряг память, пытаясь представить себе заветную поляну, и сделал попытку аппарировать, надеясь, что барьер, поставленный на замок, не распространяется настолько далеко.

Попытка удалась, но Гарри немедленно понял, что оказался не там, где нужно. Лес вокруг него был густым и напоминал настоящую чащу, а вовсе не поляну. Он беспомощно огляделся, пытаясь вспомнить хотя бы в какой части леса он оказался. Разумеется, дело это было бесполезное. Только считанное число людей могло здесь ориентироваться, и он сам в это число точно не входил. Да, можно было попросить о помощи у Хагрида. Это было бы разумным решением, учитывая, что великан должен был прекрасно помнить то место, где его самого — связанного — держала банда упивающихся. Но путь Гарри к этому месту ему тоже был неизвестен, зато он устроил бы «дорогому другу» торжественную встречу, с приглашением в свою избушку, чаепитием и расспросами, отказаться от которых было бы очень сложно. В результате он потерял бы уйму времени, окончательно наступил бы вечер, и шансов найти камень до темноты не оставалось бы вовсе.

Сейчас он жалел, что не удосужился поискать свою метлу, которую Снейп прихватил с собой на ритуал. Наверняка она осталась валяться где-то там, недалеко от круга камней. Ему, однако, в тот момент совершенно не хотелось даже приближаться к этому проклятому кругу, не то, чтобы что-то там искать. А сейчас метла бы ему очень пригодилась. Он мог бы хотя бы подняться вверх и увидеть точку, в которой находится. Вроде бы, штаб Волдеморта в лесу располагался там, где когда-то во время Турнира Трех Волшебников содержали привезенных драконов. Эта большая поляна располагалась на западе, примерно на полпути к логову Арагога, значит, от замка он должен был идти туда по направлению на северо-запад, пересекая лес наискось, зайдя в него где-то в районе хижины Хагрида. Тогда…

В этот момент до него дошло, что доносившийся у станции далёкий звук чьего-то голоса слышится сейчас намного явственней. Он замер как вкопанный, не понимая, что происходит. Потому что потихоньку стал разбирать слова и медленно осознал, что это больше всего напоминало… радио? Что за ерунда?!

Но именно на монотонное бормотание диктора из какой-то радиопередачи больше всего был похож звучащий голос. Он пересказывал какие-то новости, почти не делая пауз, размеренно, практически без выражения, так, как излагают события те, кого они абсолютно не затрагивают. Здесь, в чаще леса, не было никаких шансов на то, чтобы услышать что-то подобное, если только вы сами не притащили с собой радиоприемник…

Если только вы сами не притащили…

«Неужели я схожу с ума?!»

У него не было больше других объяснений, почему еще в голове начинают бормотать какие-то посторонние радиопередачи. Впрочем… еще одно объяснение у него было, но он гнал его от себя как можно сильнее и как можно дальше. Ему надо изо всех сил собраться с мыслями и приступить к поискам. Вроде бы он определил направление своего движения, нужно вернуться к замку и попытаться пройти той дорогой, которую он наметил. Но проклятый голос не давал возможности сосредоточиться. Мешал не он сам, мешало одно только осознание, что происходит нечто отвратительное. Не вокруг него, с ним самим. От этого делалось как-то зябко внутри, и нервы гудели, как натянутые струны, а мысли сбивались и путались, теряя связность.

Он попытался обратиться к чему-то приятному внутри себя. К чему-то хорошему. К самому хорошему, что у него было в жизни, и это само собой привело его к мыслям о Гермионе. Он почему-то немедленно вспомнил сцену в отеле «Убежище», когда невольно увидел её обнаженной, и это воспоминание наполнило его необыкновенной теплотой. Следом возник поцелуй, который она подарила ему, ощущение её губ — теплых, нежных, он тут же увидел их перед собой, как они… двигались… словно пытаясь сказать ему что-то. Что именно? Он изо всех сил сосредоточился, вглядываясь, стараясь заставить прозвучать в голове этот знакомый голос.

«Почему громче?»

Она сказала: «Почему громче». Что это могло означать? Он вновь сосредоточился, мысленно попытавшись задать вопрос… кому? Собственному подсознанию? Чёрт его знает, однако, губы Гермионы укоризненно поджались, словно упрекая его за привычную несообразительность.

«Ну, пожалуйста! — мысленно взмолился он. — Сделай еще одно одолжение».

В ответ он увидел лишь улыбку, и знакомый голос явственно произнес, перекрывая бормотание фальшивого радио: «Почему в лесу он звучит громче?»

И тогда до него дошло. Если он правильно понял подсказку, ему предстояло поиграть в игру «холодно-горячо». Он одним движением сорвал с головы плащ-невидимку…

«…темы глобализации продолжали доминировать на саммите стран «Большой восьмерки» в Кёльне. Преимущественно обсуждалось состояние мировых торговли и финансов, социальной сферы, здравоохранения и образования. В заключительное коммюнике были включены положения…»

Гарри изо всех сил прижал ладони к ушам. Без плаща голос звучал буквально отовсюду, как будто где-то высоко в небе над самым лесом был установлен гигантский динамик. Всё тем же безучастным тоном он продолжал вещать о каких-то происходящих событиях, и его обыденность в данных обстоятельствах выглядела особенно зловеще, так, что было почти невыносимо это воспринимать, не впадая в безудержную панику. У него, однако же, не было иного выхода, кроме как попытаться использовать в своих целях даже такой дикий фактор. Что всё это значило, он не желал, да и не мог сейчас понять, ему хотелось просто поскорее закончить поиски и убраться отсюда, хотя он и недоумевал, как можно убежать от голоса в собственной голове.

Но именно так дело и обстояло — очевидно, чем ближе он приближался к собственной цели, тем отчетливей звучал радиобубнёж.

Внезапно он понял, что аппарировал вовсе не в такое уж случайное место в лесу. Видимо, память всё-таки что-то подсказала ему из его прошлогоднего пути, и вышвырнула довольно близко от нужной поляны, но, если бы не это неизвестно откуда доносящееся радио, он бы так и не сообразил начать поиски здесь, а вернулся бы обратно к замку.

Оставалось разжать уши и ловить ими как локатором малейшее изменение в тональности бубнящего «радио». Парадокс заключался в том, что, несмотря на то, что оно звучало лишь в его голове, казалось, что оно звучит где-то снаружи, и, вертя головой по сторонам, Гарри отчетливо воспринимал, как меняется звук, по мере того, как он смотрел туда или сюда.

Он медленно побрел в правильную, как ему почудилось, сторону, и, если бы не могучие стволы деревьев вокруг и не сплетения бурелома, встречающиеся тут и там, он вообще делал бы это с закрытыми глазами, так бы его ничего не отвлекало от своей задачи.

«…Родители Эрика Харриса и Дилана Клиболда, устроивших бойню в Колумбине в апреле этого года, давая показания, признались, что имели основания для того, чтобы предвидеть случившуюся трагедию…»

Со стороны он, наверное, смотрелся довольно странно — медленно бредущий сквозь чащу леса, с напряженным лицом, слегка разведенными в сторону руками, водящий головой из стороны в сторону, похожий то ли на слепого, попавшего в незнакомую обстановку, и лишенного привычных ориентиров, то ли на потерявшего память, пытавшегося вспомнить — кто он и где находится.

«…После бойни в Литлтоне по всем США зазвучали угрозы взорвать школы. Администрация учебных заведений пытается принимать практические меры в меру своего разумения…»

Казалось, он постепенно выбрался на более хоженный участок леса. Пришла мысль, что вряд ли он в прошлом году продирался через бурелом на своем пути, и это придало ему дополнительной уверенности, что он на правильном пути. Ибо выбранный им способ найти нужную поляну вовсе не внушал такой уверенности. Он походил, скорее, на какой-то вид безумного поведения. Впрочем, во всём этом деле изначально было слишком много безумия.

Чем громче звучало «радио», тем легче становилось понять, в каком направлении двигаться. Оно уже говорило буквально в лицо, продолжая без всякого выражения извещать о происходящих в мире событиях, как будто здесь — в глубине магического леса — и находились главные потребители этих новостей, хотя в каком-то смысле так оно и было. Единственным и главным потребителем был он сам. Этот безлично звучавший голос как бы напоминал ему, что, если он потерпит неудачу, не будет больше никаких новостей. Никаких — ни плохих, ни хороших, и что их заменит… бог его знает… но чем бы оно ни было, к людям оно больше не будет иметь никакого отношения.

Нужная — та самая — поляна открылась перед ним неожиданно, он не видел впереди никакого просвета между деревьями и вдруг словно вывалился на неё, созерцая перед собой поросшие густой травой каменистые холмики, среди которых распласталось несколько одиноких кустов чертополоха.

Вот сейчас он вспомнил. Оказавшись здесь, разом вспомнил, как в прошлом мае точно так же неожиданно выбрался из леса на эту широкую проплешину, всем нутром ощущая, что его враг уже близко, что тянуть больше нельзя, надо сделать то, что он задумывал…

Память вмиг нарисовала ему, в каких именно точках возникли на поляне фигуры умерших, и своё местоположение относительно них. Он направился туда, к этому месту, с краю и немного поодаль оттуда, где он сейчас стоял, а радиоголос перешел уже буквально в громовой бас.

Кажется, это было здесь… Он сделал шаг, другой в сторону, пытаясь сориентироваться точнее.

«…последствия операции НАТО «Союзная сила» против Союзной Республики Югославия до сих пор занимают главное место в обсуждениях на встрече стран — членов Альянса, состоявшейся в…………………………………………………………………………»

Голос сорвался в непереносимый высокий гул-визг, как будто микрофон вошёл в резонанс. Он едва не сшиб с ног, заставляя изо всех сил зажать уши и крутиться на месте, пытаясь избавиться от ездящего по нервам звука. Только спустя несколько секунд Гарри догадался набросить на голову свой плащ-невидимку. Громкость моментально снизилась на несколько тонов, позволяя перевести дух. По крайней мере, похоже, он отыскал нужное место.

Хмурое небо над головой приобрело уже вполне вечерний оттенок, погружая поляну в густые черные тени, отбрасываемые окружающими деревьями.

— Люмос максима! — выкрикнул он и опустился на четвереньки, принявшись шарить в траве растопыренными ладонями, пытаясь не обращать внимания на микрофонный визг, постоянно висевший над ним и действующий, как зубная боль.

Как назло камней вокруг было много, даже слишком много, и ни один из них даже близко не походил на тот, что ему был нужен. Раз за разом он поднимал к глазам очередной камешек, обнаруживая ещё один угловатый кусочек песчаника, и отчаяние всё более одолевало им. Иногда он действительно порывался воскликнуть «акцио», но благоразумие твердило ему, что подобные предметы не подчиняются привычному порядку вещей. Вряд ли это вообще был предмет в привычном смысле этого слова, а потому единственное, что ему оставалось — использовать свои собственные руки. Шарить и отсеивать, копаться в этой каменистой почве, отбрасывая в сторону ненужное, и полагаться лишь на собственное терпение и внимание.

Он провозился таким образом не меньше получаса, вспотел с головы до ног, спина и ноги затекли в неудобной позе, пальцы уже почти ничего не чувствовали, взрыхляя дёрн, а висящий радиогул не прекращался при этом ни на секунду.

Наконец, он нащупал что-то, сильно отличавшееся от привычных уже до боли неправильных обломков песчаника, что-то правильной формы, с гладкими гранями, что-то, уколовшее его острым концом сходящихся к одному углу рёбер, и он поднял с земли и поднёс к своим глазам знакомый маленький октаэдр — мутно-черный, похожий на обточенный кусочек обсидиана, тупо уставившись на то, как он матово поблескивает в свете его собственного заклинания.

Он с облегчённым, каким-то даже хищным, удовлетворением сжал его в кулаке, и в ту же секунду радиогул исчез, оборвался, как будто его никогда и не было, и в первый раз, с тех пор как Гарри попал сегодня в Запретный Лес, он услышал вокруг себя привычные звуки пения птиц, стрекотания насекомых и потрескивания, издаваемого ветвями вековых деревьев, колыхавшимися под свежим ветром. То самое, что слышит каждый, попадая на лесную поляну, вовсе не сводку мировых новостей и не визгливый гул.

Облегчение и вправду было невероятным. Казалось, что какая-то огромная нагрузка свалилась с плеч, которая, вроде как, и не ощущалась до этого так уж сильно, и только когда она спала, стала понятна её истинная тяжесть, так, что сейчас даже было неясно, как он оказывался способен настолько долго её выдерживать.

«Похоже, ты действительно какой-то не такой, как прочие», — заползла в голову лукавая мыслишка и зависла там, глядя на него сощурившимся взглядом, едва не подмигивая. Он попытался немедленно забыть о ней.

Недолго думая, он погасил свой люмос, чтобы он долго не тревожил лесных обитателей и немедленно аппарировал обратно прямиком на задворки «Кабаньей головы». С него достаточно было на сегодня полян, леса и всего того, что им сопутствовало.

Он вошёл в трактир через заднюю дверь, на этот раз не удосужившись даже накинуть плащ. Хотелось поскорее попасть домой и хотя бы просто умыться, погрузить лицо в объятья ледяной воды, когда его остановил знакомый голос.

— Гарри!

Гермиона сидела за самым дальним столиком, и на её возглас обернулось сразу несколько голов, привлекая внимание к его персоне.

Ему стоило догадаться, что подруга тоже выберет именно это место, чтобы явиться в окрестности Хогвартса, сделав свой выбор из тех же соображений, что и он сам. Он быстро прошёл к ней, протискиваясь мимо спин сидевших за столами гостей, сопровождаемый несколькими удивленными возгласами; в этот вечерний час бар был заполнен почти полностью. Очевидно, после победы на Волдемортом у Аберфорта сильно прибавилось посетителей. К счастью, посетители эти были всё сплошь того типа, что и прежде — не склонные донимать окружающих, в надежде, что с ними станут поступать таким же образом.

— Ты нашёл его! — сказала Гермиона утвердительно, и он в этот момент вспомнил её губы, шептавшие ему подсказку, когда он потерял всякое понимание происходящего в лесу.

— Откуда ты знаешь?

— Вижу по твоему лицу… и по твоим рукам, — добавила она улыбнувшись.

Он взглянул на свои измазанные в земле ладони, практически чёрные пальцы, поцарапанные ногти, и улыбнулся в ответ.

— Дай-ка сюда, — она бережно взяла его руки в свои, он присел, невольно оглядываясь, а она достала палочку и разом почистила всю грязь.

— Хм… я бы предпочел в данный момент воду с мылом.

— Устал? — спросила она заботливо, он кивнул и замер, заметив, с помощью какой именно палочки она произносила заклинание.

На миг воображение нарисовало перед ним картину почти истлевшего бородатого скелета в заплесневелой одежде, и он снова почувствовал благодарность к своей подруге, снявшей с него хотя бы эту неприятную задачу.

Она посмотрела на него виновато и протянула Старшую палочку.

— Вот, возьми, она твоя.

Секунду он колебался перед тем, как взять её в руки, всё еще впечатлённый возникшим видением, но потом всё-таки пересилил себя и положил на стол рядом с брошенным плащом. Подумав, что Гермионе наверняка не терпится увидеть результат его поисков, он полез за пазуху и осторожно присоединил к этим предметам воскрешающий камень, уставившись на собранные Дары, как будто только сейчас поняв, что он же, чёрт возьми, является первым человеком, собравшим их вместе!

Наверное, ему стоило расспросить Гермиону о том, почему в его голове возник этот странный радиоголос. Наверное. Но почему-то сейчас ему вовсе не хотелось этого делать. Возможно, оттого что вряд ли она сама знала на это ответ, а возможно, из-за той лукавой мыслишки, проскользнувшей у него в момент нахождения камня. Поэтому он промолчал. Вместо этого его внимание сосредоточилось на собранных Дарах.

Он смотрел на лежащие перед ним три предмета, думая о том, какое количество магов в своих мечтах владели ими, не понимая, что именно они собой представляют. Сколько судеб было разбито, сколько уничтожено карьер, биографий, сколько жертв принесено ради обладания тем, что досталось ему самому почти без всяких усилий. Слова Гермионы о том, что он — последний хранитель, заставили его представить перед собой длинную череду собственных предков и всех остальных потомков Певереллов, которые когда-либо появлялись на свет, и это привело его в трепет. Закончится ли на нём это бесконечное проклятие? Вполне возможно. То, что они затеяли, легко могло положить всему конец.

Он машинально нарисовал на грязном столе символ Даров, подумав, что Гермиона безусловно была права, говоря о том, что он сильно напоминает Арку.

— А, кстати, — вдруг пришла ему в голову мысль, — а откуда она взялась?

— Кто? Что? — не поняла Гермиона.

— Арка. Откуда она в подвале Министерства? Как она там оказалась?

— Ну… это длинная история. Не уверена, что ты захочешь всю ее целиком выслушивать, тем более, сейчас.

— Мне интересно. Нет, правда, интересно! Сейчас мне больше чем когда-нибудь хочется знать подробности. Учитывая обстоятельства. В конце концов, раз Арка — символ Даров, значит, это что-то означает.

— Отчасти. В действительности, точно никто не знает, почему так. На первый взгляд всё, вроде бы очевидно — Дары Смерти и Арка Смерти, но если подумать, связь получается косвенная. Что же касается того, откуда она взялась…

Гермиона вся подобралась, выпрямила спину, и на её лице появилось такое знакомое ему выражение, недвусмысленно показывающее, что сейчас будет лекция на тему.

— В прошлом некроматия не была под запретом. Да она и сейчас далеко не везде под запретом, к примеру, в Дурмстранге её свободно изучают, но в большинстве стран Европы она запрещена. Этот запрет родился не просто так, не из-за того, что подобные занятия вдруг посчитали аморальными, а по гораздо более весомой причине. Когда-то жил такой маг — Вильям Друз. В начале XIV века. Точнее, Вильгельм, если уж говорить правильно, потому что он родился в Германии. Друз, конечно, не фамилия, а прозвище, настоящая его фамилия неизвестна. Так вот, он довёл искусство некромантии (если можно назвать подобное искусством) до невиданных высот. Он был способен на ужасающие вещи, молва о нём шла по всей Европе, и со всех концов к нему съезжались ученики. Собственно говоря, он не был злодеем в прямом смысле и не имел никаких намерений захватить власть, он был больше похож на ученого в нашем понимании, но его жажда познать тайны смерти была необъятна. Ему мало было того, что он и так уже превзошел всех своих предшественников, с каждым годом ему хотелось достичь ещё большего. В конце концов, ему стало не хватать материала для его довольно мрачных изысканий, и это, несмотря на то, что бушующие войны давали огромное количество погибших тел. Друзу необходим был другой — грандиозный — масштаб для одному ему известной статистики, и он долго думал, как этого достичь. Наконец, он придумал, и способ, им избранный, оказался по-настоящему чудовищным. Он наслал чуму на весь континент. Да, да, та самая знаменитая «чёрная смерть», которая выкосила во многих странах до половины населения — это его работа. Но, мало того, значительная часть умирающих возвращалась, порождая повсюду настоящую армию из живых мертвецов…

— Чёрт, ты серьезно?! В учебниках об этом ни слова!

— Ха, можно подумать ты читал учебники! Но, разумеется, пришлось приложить массу усилий, чтобы всякая память об этом событии, в том виде, как оно произошло в действительности, была стерта. По правде говоря, полностью это так и не удалось сделать. Если бы ты интересовался средневековой историей, ты бы обязательно должен был столкнуться с довольно частыми изображениями, так называемой, «пляски смерти». На них самым недвусмысленным образом показаны шагающие мертвецы, скелеты и прочая нежить, и таких изображений сохранилось достаточно много. Всё это — следы того времени, хотя маггловская историческая наука трактует их совершенно иначе по вполне понятным причинам.

— И что же дальше?

— Ну, разумеется, магическое сообщество было шокировано подобным ужасом. Сами маги не страдали от чумы, но всеобщее нашествие мертвецов коснулось и их тоже. Хуже всего, что Друз к тому времени понабрал такое количество учеников, смотревших ему буквально в рот, что был окружен настоящей армией почитателей. Кое-кто, конечно, отвернулся от него после его деяния, но многие остались с ним, и, учитывая, что в те времена маги были гораздо более разобщены, чем сейчас, какого-то достойного отпора дать ему долго не удавалось. Весь этот ужас длился пару десятилетий, пока, наконец, против Друза не ополчилось буквально всё магическое сообщество Европы и северной Африки. Общими усилиями армию мертвецов удалось успокоить, но сам виновник так и не был схвачен. Он бежал, если это вообще можно было назвать бегством, потому что ему никто не препятствовал. Настолько велик был суеверный страх перед ним, что его никто не осмелился схватить. Друз оказался в Лондоне, где поселился в неприметном особняке на окраине и продолжил в его обширных подвалах свои жуткие опыты, теперь уже в гораздо меньших масштабах. Вполне может быть, что его изначальная затея удалась, и он получил нужные ему данные в результате самого грандиозного и самого бесчеловечного магического эксперимента в истории. Не стоит и говорить, что и здесь немедленно нашлись желающие у него поучиться. Он взял на этот раз всего лишь троих, и они вместе около пары лет занимались никому не известными исследованиями. Как позднее выяснилось, эти исследования имели совершенно немыслимую цель…

— Скажи, Гермиона, а откуда ты всё это знаешь? Ну, если всего этого нет в учебниках…

— Дослушай, и ты поймешь. Ты же сам проявил любопытство, вот, слушай теперь.

— Хорошо, хорошо!

— Так вот, целью Друза было избавиться от посредничества между мирами в виде всяких заклинаний и прочих магических действий. Добиться связи с миром мертвых напрямую. Иными словами, он собирался разорвать ткань действительности и проникнуть туда, куда души попадают после смерти. Что произошло дальше, никто в точности не знает. Известно лишь, что ему это почти удалось. Потому что разорвать-то он разорвал, но, видимо, кое-кому подобное грубое вмешательство в порядок вещей не слишком понравилось. Друз исчез, и только трое его учеников знали, что с ним случилось. Но они поклялись никому об этом не рассказывать; однако произошедшее очевидно подействовало на них очень сильно. Сразу вслед за исчезновением своего учителя они окружили возникший разрыв, называемый ныне Аркой, магическим барьером и создали тайное общество, которое должно было как заниматься глубокими магическими исследованиями, так и предотвращать в будущем последствия, которые такие исследования могли принести в мир. Это общество стало прообразом Отдела Тайн.

— А-а, вот оно что!

— Именно так. Вокруг того самого подвала с Аркой и возникло то, что сейчас называется Отделом Тайн, а затем и само Министерство. Именно поэтому Арка и находится у него в подвале. Здание росло, росло и выросло в то, что ты видишь сейчас. В прямом и переносном смысле. Всё это время Отдел Тайн существовал, будучи его сердцем, его главным звеном. Поэтому символ Даров, символ Арки, косвенно — это символ и Отдела тоже. Иногда его так и применяют.

— А как же все эти многочисленные служащие? Министр?

— А ты когда-нибудь слышал о выборах министра? Ты слышал что-нибудь о том, кто утверждает законы, разрабатываемые отделами? Нет? Есть Визенгамот, который решает судебные споры, но кто отвечает за принятие решений в магической сфере, если нет парламента, а министр появляется неизвестно откуда?

— И кто же?

— Отдел Тайн! Он утверждает кандидатуру министра, и он же решает главные вопросы, касающиеся магических процессов. Отдел Тайн в действительности и есть Министерство, Гарри! МЫ — и есть Министерство!

— С ума сойти! Значит, ты… пуфф!

Он шумно выдохнул, качая головой. В такое трудно было поверить. Его давняя подружка, его Гермиона, которую он помнил маленькой сосредоточенной девочкой с копной волос на голове, на самом деле входит в число тех, кто принимает главные решения? Могло ли быть так, что она слегка преувеличила свою роль, ведь до этого он никогда даже краем уха не слышал о подобной роли отдела, в котором она работала. Но потом у него в памяти стали всплывать один за другим эпизоды, которые со всей очевидностью доказывали её правоту. Он удивлялся, с какой легкостью она раздавала распоряжения наблюдателям Арората, удивлялся тому, что ей выдали в архиве досье, хотя не имели на это права, и теперь становилось ясно, откуда у неё подобные полномочия. Даже поведение Долиша недвусмысленно демонстрировало её особую роль, настолько тот был постоянно раздражен и встревожен в её присутствии. Неудивительно, ведь он разрывался между необходимостью терпеть её вмешательство и желанием послать куда подальше юную выскочку, которая находилась выше его по рангу, хотя сам он всю жизнь проработал в Отделе правопорядка.

— Выходит, министр — просто подставная фигура, которая ничего не решает?

— Разумеется, решает! Для того его и назначают, чтобы он решал. У министра широкая свобода действий. Он только не должен вмешиваться в некоторые вопросы, которые… скажем так, не входят в его компетенцию. Отдел лишь осуществляет… определенный контроль за его действиями.

— Раньше ты жутко боялась мне что-то рассказывать. Разве всё это — не секретная информация?

— Конечно, нет. Тот, кому прямо очень надо узнать, кто именно осуществляет реальную власть, узнает, если спросит об этом. Просто маги не очень активны в этом вопросе, они больше индивидуалисты, и политикой мало интересуются. За исключением некоторых… Собственно, кое-кого из таких ты сам знаешь. В переписке Дамблдора и Гриндевальда символ Даров в переносном смысле означал именно Отдел, а если еще более широко — то вообще власть. Они тогда были слишком нацелены в эту сторону. Но в Отделе посчитали, что Дамблдор не подходит для подобной работы. В результате, ему удалось добиться только должности главы Визенгамота, хотя это само по себе уже очень много.

— Это Дамблдор-то не подходил! Гермиона, ты о чем?!

— У него было слишком много передовых идей, слишком много политики и слишком мало желания заниматься рутинной работой, которой большинство времени невыразимцы и занимаются.

— Хорошо, а когда упивающиеся захватили власть? Разве они не контролировали министра? Разве не должен был твой отдел что-то сделать с такой ситуацией?

— Гарри, ты так говоришь — «твой отдел», как будто я в противоположном лагере! И как будто я в то время там работала. Очевидно, они считали, что держат ситуацию под контролем. Через Руквуда.

— Под контролем?! Ты это называешь «под контролем»?! В то время как Волдеморт творил со страной невесть что?!

— Гарри!.. Пожалуйста, успокойся! Я просто предположила… Пойми, я уже говорила тебе, что Отдел Тайн не занимается политикой. По крайней мере, напрямую. Собственно говоря, для них неважно, кто именно находится у власти, лишь бы они не лезли туда, куда не надо. С этой точки зрения, власть может быть лишь более удобной и менее удобной. Если она станет совсем неудобной, её… убирают.

— То есть, по-твоему, власть Волдеморта была удобной?!

— Гарри! Почему ты говоришь мне такие вещи?! В чем я провинилась?! Я просто описываю тебе ситуацию.

— Прости! Ты же знаешь, я ни в чем тебя не обвиняю. Я просто боюсь, что… Мне не хочется, чтобы ты тоже начала думать таким же образом. Это не значит, что я считаю, что ты так думаешь, я только не хочу, чтобы ты стала так думать. Когда-нибудь.

— Режим Волдеморта был ужасен, я не собираюсь менять на это свою точку зрения! Но, пойми, что должна существовать сила, которая бы удерживала некоторые вещи от того, чтобы они вырвались наружу. Порой это может быть даже важнее, чем бороться с обычным злом. Я же рассказала тебе историю Отдела Тайн, именно понимание того, что может натворить маг, который слишком далеко продвинется в некоторых вопросах, и стало главной причиной для основания Отдела. Который сам изучает эти вопросы и определяет границы для подобного изучения. Именно этими побуждениями он и руководствуется. Со стороны некоторые действия могут иногда показаться странными, но в них есть своя важная логика. Поверь мне, Отдел стоит на страже вещей, которые будут пострашнее любого Волдеморта, если их выпустить на волю.

— Хорошо, ты меня убедила, Гермиона. Впрочем, как обычно, — он улыбнулся. — Да и трудно было бы с тобой не согласиться, учитывая подробности дела, в которое мы ввязались. Не злись, но я всё-таки скажу, что, судя по тому, как ты защищаешь свой отдел, ты здорово прониклась его идеями.

— Я не злюсь. И ничего я не прониклась, потому что никаких идей тут нет. Простая логика. Даже того, что я успела узнать, работая там, с лихвой мне хватило, чтобы понять простую вещь: магия — гораздо более опасная штука, чем я себе представляла. А я даже и половины еще не знаю.

— Да? А я думал, что вы все там в равных условиях.

— Конечно, нет. В нашем отделе, как и в любом другом, существует своя структура. Просто она связана с давней традицией, поэтому выглядит необычно.

Гермиона нарисовала пальцем равносторонний треугольник.

— Вверху — глава, второй ряд — два заместителя, третий ряд — четверо посвященных, четвертый ряд — пятеро неофитов. Всего двенадцать человек. Я, естественно, пока только неофит.

— Последний ряд неполный.

— Да, он всегда неполный. Это символ нового расширения. Изначально, как ты помнишь, магов было трое — один-два, потом это число увеличилось до шести — пирамида один-два-три, потом до девяти — один-два-три-три, теперь вот двенадцать. Но когда-нибудь она снова увеличится, добавится еще один ряд.

— Что, скажешь — и это не секретная информация?

— Нет, просто информация, не подлежащая разглашению. Это всего лишь структура. А вот распределение информации и обязанностей между рядами — это уже секрет.

Гарри почесал в затылке.

— Настоящее тайное общество. Масоны какие-то.

В ответ она хлопнула папкой с пергаментами ему по голове с притворной сердитостью на лице.

— Вечно ты ляпнешь какую-нибудь глупость! Впрочем, хорошо еще, что ты вообще что-то знаешь о таких вещах.

— Ну ладно, история историей, но скажи мне такую вещь. Раз уж вы в этом вашем отделе такая неразлучная семья, неужели кто-то не может заменить тебя в том… что мы собираемся делать? Неужели это обязательно должна быть ты? Особенно, в твоём положении. Неужели они не снимут с тебя эту обязанность?

Она покачала головой.

— Думаю, ты сам знаешь ответ на этот вопрос. Мы были в этом деле вместе, с самого начала, мы же должны пройти его до самого конца. И я сама прикончу любого, кто попытается помешать мне быть вместе с тобой в такой момент.

— И что, они даже не могут нам ничем помочь?

— Они помогут, Гарри. Они будут там. Все вместе. Нам понадобится время, чтобы сделать то, что мы планируем. Древний нам его точно не даст. Мои коллеги сделают так, чтобы это время у нас было.

— И как же? Будут с ним драться? По твоим же словам, это бесполезно.

— Применят то самое заклинание, о котором, как ты помнишь, я тебе говорила, когда рассказывала, как именно попала на работу в Отдел Тайн.

Слова о том, что другие невыразимцы придут на помощь, вызвали внутри него какое-то странное удовлетворение. Не оттого, что он слишком уж надеялся на эту их помощь. Оттого, что, видимо, в самой глубине своей души он боялся, что затея Гермионы продиктована не логикой, но чем-то совсем другим — нехорошим. Если остальные работники Отдела Тайн — люди со стороны, люди, обладающие достаточной подготовкой — согласились с её планом, значит можно быть уверенным, что, по крайней мере, они не идут по пути Снейпа.

— Мы можем хотя бы отложить всю эту затею до завтра? Я жутко устал и хочу спать.

— Нет, Гарри, тянуть больше нельзя. Мы должны сделать это немедленно.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

Сказать о том, что Гарри не хотелось снова возвращаться на ту злосчастную поляну — значит не сказать ничего. Им прямо таки целиком владело тягостное нежелание вновь видеть декорации сцены, в которой погиб его вновь обретенный и вновь потерянный учитель. К счастью, они прибыли не прямо туда, где сегодня столкнулись с визитом Древнего, а ко второму кругу камней, в низине — там, где нашли тело Руквуда. И только тогда, когда они уже оказались на месте, к нему в голову пришёл недоумённый вопрос.

— Гермиона, а каким образом мы вызовем его снова?

— Я это сделаю, — коротко ответила подруга, опустив голову, и у него буквально всё похолодело внутри, как будто он заранее знал, что она так ответит, и боялся этого.

— Ни в коем случае!

— Гарри, больше некому. Только я смогу осилить текст табличек, я слишком долго уже занимаюсь этим делом.

— Вот именно, что слишком долго! Тебе мало было примера Снейпа?! Да ты в своём уме вообще?!

— Не кричи на меня, пожалуйста! Один ритуал, с помощью специальных зелий я как-нибудь выдержу…

— Но последствия…

— А больше и не понадобится. Либо мы победим, либо погибнем, так что последствия уже в любом случае не будут иметь значения. Понимаешь?

— Гермиона, пускай это буду я. Или, в крайнем случае, твои коллеги-невыразимцы. Но только не ты! Пожалуйста, послушайся меня хоть раз!

Она приняла рассудительный вид.

— Ты не можешь. У тебя будет своя задача. Моим коллегам понадобится слишком много времени, а я практически готова.

— Но ты же беременна, Гермиона! — бросил он последний аргумент. — Неужели ты забываешь об этом?! Ты можешь нанести вред ребенку своими зельями.

Она не потеряла своего рассудительного вида, хоть он и надеялся вывести её из равновесия.

— Их действие строго рассчитано. Не забывай, они воздействуют на голову. На мозг, а не на… — она опустила взгляд на собственный впалый живот.

— Ну да, я видел Снейпа, по нему прекрасно было заметно, как это на него «не действовало».

— Гарри, ну прекрати, пожалуйста. Всё уже решено, твои протесты ничего не изменят, — она смягчилась, — мы уже столько прошли, столько сделали, осталось преодолеть последний отрезок, мы уже у самого финиша.

Он опустил голову. Ну почему она всегда выигрывала этот спор?! Ведь он пытался, изо всех сил пытался её защитить, но она раз за разом лезла на рожон. И он ничего не мог с этим поделать, ничего, ничего! Временами ему хотелось просто запереть её где-нибудь в прекрасных апартаментах и держать там, никуда не выпуская. И пусть внутри делает, что угодно, пусть хоть обложится книгами с головы до ног. Но наружу чтоб и носа и казала. Он мечтал об этом и сам же понимал, насколько такие мечты глупы и бессмысленны. Гермиона меньше всего годилась на то, чтобы её помещать в золотую клетку. Внутренняя самостоятельность была важной части самой её сути, но порой он от всей души ненавидел это её качество.

— Позволь мне хотя бы накрыть тебя плащом-невидимкой.

— Нет, об этом и речи быть не может, не забывай, что он — один из Даров, а значит, понадобится тебе в твоём ритуале.

— И что я должен буду делать?

— Вот, держи, — она сунула ему в руки листок пергамента с тщательно выписанными её рукой непонятными словами, — и еще вот это.

Она протянула ему флакон феликс фелицис.

— Ещё один подарок от нашего штатного зельевара.

— Думаешь, может мне помочь победить?

— Конечно, нет. Это поможет тебе правильно прочитать текст. Ты же понимаешь, что ошибаться нельзя. Ни в одной букве. Одна ошибка, и последствия могут быть ужасны!

— Спасибо, ты меня утешила! Ну ладно, на самом деле, хорошо, что ты предусмотрела такую вещь. Мне действительно удача во всякой такой странной ерунде не помешает.

— Разумеется. Тебе надо просто побольше мне доверять, Гарри. Так, как ты делал это раньше. Поверь мне, на этот раз я предусмотрела всё, что только можно.

— Так не бывает. Всегда что-то выходит из под контроля, уж в этом ты меня не переубедишь. Хорошо, как мы будем действовать? И где все твои коллеги?

— Они появятся в нужный момент. Встань вот здесь, у этого камня…

— А ты?

— Не волнуйся, я буду рядом. Я начну ритуал, и в тот момент, когда станет ясно, что Древний вот-вот появится, придет твой черёд…

— Погоди, а мы не можем сделать это заранее?

— В смысле?

— Ну, может быть, я начну первый?

— Ты соображаешь, что ты говоришь, Гарри?! Ты, что же, собираешься предложить Повелителю Мёртвых подождать?!

— Н-да, действительно сморозил глупость.

— Так что молчи и не перебивай меня больше. Я сейчас уже начну…

— Погоди!

— Ну что еще?

Он шагнул к ней, такой деловитой, сосредоточенной, такой до краев гермионной и обнял быстрым, стремительным движением.

— Гарри, пожалуйста, я пытаюсь собраться, а ты…

— Я люблю тебя!

— Ох! — она немедленно расплылась, потеряв всю свою сосредоточенность, уголки рта поехали вниз, брови и переносица вверх, и мгновенно стало ясно, что на самом деле она тоже до краев переполнена переживаниями, а всё её спокойствие напускное, вызванное именно желанием изо всех сил скрыть своё волнение. — Я тоже тебя люблю, Гарри! Пусть у нас всё получится сегодня.

— Пусть у нас всё получится, — согласился он, прижав её в последний раз крепко-крепко, почти изо всех сил, как будто используя свой последний шанс сделать это.

Сумерки сейчас сгустились уже довольно заметно, и Гермиона разбросала шарики света над кругом камней, так, что место ритуала стало выглядеть почти по карнавальному, а стены окружающего поляну леса растворились в возникшей по контрасту темноте. Он подумал, что уже довольно скоро их смоет магическая вспышка, и на душе сразу стало тревожно и как-то тоскливо, авантюрность их замысла вырисовывовалась перед ним во всё более и более чётких подробностях. Его подруга с видимым отвращением проглотила довольно большую бутыль желтоватого мутного зелья и принялась перебирать пачку листков, сплошь покрытых столбиками странных символов.

«Интересно, когда она всё успевает?» Всё подготовить, изучить, разузнать, прочитать, усвоить? Может быть, снова что-то химичит со временем; они там, в этом её отделе, похоже, такими вопросами занимаются достаточно плотно. И где же обещанная помощь?..

Он понял, что сам всё ещё до сих пор держит в руке флакончик с жидкой удачей. Он не знал, сколько им на всё понадобится времени, но, судя по объяснению Гермионы, не слишком уж много. Он поднял склянку ко рту и выпил золотистую жидкость всю, без остатка.

Пожалуй, это был самый приятный момент вечера. Он слишком хорошо помнил, как именно действует зелье удачи, такие воспоминания не забываются, и теперь вновь ощутил нахлынувшую на него волну полнейшей уверенности в себе. Направление его размышлений моментально поменяло ракурс. Казалось, всё было ровно то же самое, даже его мысли, но его отношение к происходящему резко изменилось. К любому сложному, мучительному вопросу автоматически в конце добавлялось «ну и что?». Они жутко рискуют — ну и что? Они всегда рисковали, и их риск всегда оправдывался. Кто медлит, тот не получает результата. Гермиона проглотила какую-то мерзость и готова впустить в себя какую-то гадость? Ну и что? Он здесь именно для того, чтобы её из этого вытащить, не так ли? Разве в этом нет своей особой прелести — спасать любимого человека? Он сам собирается открыть ящик Пандоры, вызвав само воплощение смерти в этот мир? Ну и что? Пару раз он уже спасался из её лап, они старые знакомые, авось, повезёт и теперь. И так далее, в том же духе. Он даже не стал заранее смотреть во врученный ему листок. Что он — не способен прочитать несколько слов? Изучал же он чёртову уйму заклинаний с заковыристыми латинскими названиями…

Он просто накинул на плечи плащ, взял Старшую палочку в правую руку, а воскрешающий камень — в левую, и принялся терпеливо ждать, внимательно наблюдая, с каким волнением Гермиона готовится произносить нужные слова, и это её волнение казалось ему таким странным и неоправданным сейчас.

— Заткни уши, — повернулась она к нему.

— Зачем еще? — спросил он бодро.

— Я сказала: заткни уши!

— Хорошо, хорошо, — пожал он плечами и направил указательные пальцы себе в ушные раковины, продолжая остальными сжимать Дары.

Он даже честно выполнил это указание, не пытаясь подслушивать, потому что наблюдать за тем, как его подруга беззвучно шевелит губами и принимает странные позы, было весьма забавно. Это продолжалось довольно долго, минуты две, и он уже успел заскучать, когда заметил явное изменение, произошедшее в центре круга камней перед ним. Яркие огоньки разбросанной Гермионой подсветки один за другим стали тонуть в сгущавшемся сером мареве, и сердце немедленно наполнилось лихорадкой предвкушения удивительных событий. Он открыл уши, видя, что его подруга закончила все свои ритуальные действия, и немедленно услышал знакомое уже громогласное пиликанье, предвещающее открытие портала во времени.

«Началось!» — произнёс внутри чей-то отчётливый голос, как будто бы запустив своеобразный отсчёт.

Именно в этот момент они и появились. Собственно, он это понял только по отблескам заклинаний, возникших со всех сторон у тёмной стены леса. Они как будто вышли оттуда, все одновременно, фигуры в одинаковых серых мантиях, со всех сторон, образовав широкий круг. У него только мелькнул недоумённый вопрос, каким образом они смогли так точно подгадать нужную секунду и действовать настолько синхронно. Этот вопрос как будто бы наложился на другие такие же подобные вопросы, которые уже возникали у него несколько раз ранее, по мере того, как он общался с Гермионой на темы её работы, и он поклялся самому себе, что обязательно попытается прояснить эту ситуацию до конца. Она казалась ему какой-то искусственной и не слишком обнадёживающей.

Впрочем, сейчас ему некогда было раздумывать над этим вопросом, потому что почти сразу после своего появления они сделали именно то, что должны были. Со всех сторон одновременно раздались хлопки заклинаний, и немедленно окружающее приняло довольно странную форму. Вблизи их двоих всё оставалось по-прежнему, но на расстоянии футов двадцати вокруг, как будто возник полностью накрывший их шар остановившейся реальности. Удивительно было наблюдать, как та же самая картина привычного движущегося мира вдруг моментально замерла, превратившись в подобие объемных обоев как бы нанесенных на внутреннюю поверхность сферы, центром которой являлись они с Гермионой. Иллюзия была настолько полной, что хотелось поднять с земли камень и запустить посильнее, в желании расколотить эту неожиданно возникшую декорацию на тысячи осколков. Он обалдело озирался по сторонам, ловя взглядом каждую мелочь, отмечая, насколько странно смотрится обычная реальность, если её вот так внезапно заставить остановиться и замереть в какой-то произвольный момент времени.

— Начинай, начинай! — крикнула Гермиона, видя его любопытство и растерянность. Он опомнился и устремил взгляд на заветный листочек, покрепче зажав в руках Дары.

Если бы ему хотя бы дали слегка потренироваться… До этого момента он ощущал полную уверенность в себе. Но сейчас, взглянув на текст, он как будто потерял дар речи. Белиберда, написанная на листке, ужасала и вводила в недоумение одновременно. Казалось откровенной глупостью произносить подобный нелепый текст, и только отчаянность положения, подтвержденная убежденностью людей, намного лучше него разбирающихся во всём этом безумии, заставили его начать. Да еще, пожалуй, феликс фелицис в крови.

— О Ты, обитающий во Тьме Внешнего Пустоты, явись на Землю снова, заклинаю тебя!..

«Хм… Неужели кто-то может рассчитывать, что это сработает?!»

— О Ты, пребывающий за Сферами Времени, услышь мою мольбу!

Далее нужно было сотворить палочкой необходимый жест.

— О Ты, чья суть есть Врата и Путь, явись, явись, слуга Твой призывает Тебя!

Еще один жест, более сложный.

— BENATIR! CARARKAU! DEDOS! HASTUR! явись! Явись! Я называю слова, я разбиваю Твои оковы, печать снята, пройди чрез Врата и вступи в Мир сей, ибо я свершаю Твой могущественный Знак!

Очень сложный жест, напоминающий искаженную пентаграмму…

Собственно, на этом первая часть его воззвания была окончена. Он потеряно оглянулся. Мир вокруг него всё так же выглядел застывшим и недвижимым, впереди всё так же сгущалась угрожающее марево, готовое исторгнуть из себя древнего посланца. Он же, вроде бы, ни в чём не ошибся. Тогда почему ничего не происходит?

Хотя…

Что-то изменилось.

Совсем легко, едва слышно. Именно слышно, потому что перед этим до него доносилось лишь шумное дыхание Гермионы, все прочие звуки надёжно отрезала сфера остановленного времени. Теперь же дыхание раздавалось как будто на фоне чего-то. Чего-то знакомого и… крайне неприятного.

Потому что мало какие воспоминания были так ему неприятны, как смерть своего крёстного от падения в Арку… Арку?!

Именно так! Именно это, похожее на монотонное пение тысяч далеких голосов звучание раздавалось сейчас справа от него. Буквально в пяти шагах от того места, где он стоял. И становилось всё громче. Он поневоле уставился туда, повернув голову, еще не веря, что всё это происходит в действительности.

— Работает… — пробормотал он в растерянности, — Гермиона, это работает…

И это действительно работало, тому уже не могло быть никаких сомнений. В пяти шагах от него, прямо в воздухе формировалось тёмное вытянутое нечто, очертаниями всё больше и больше напоминая ту самую Арку Смерти, что была ему прекрасно знакома, явственно демонстрируя, по какой именно причине знак Даров её символизировал. Только вокруг неё не было никакого художественного оформления. Просто угловатый провал, едва прикрытый колышащейся белесой пеленой, за которой явственно просматривалась черная вращающаяся воронка, при одном только взгляде на неё к горлу немедленно подступал ком тошноты. И провал этот был выше, много выше того, что находился в подвалах Министерства.

— Читай дальше, Гарри! — закричала Гермиона срывающимся в панику голосом. — Ради бога, не останавливайся!

Он с огромным усилием отвёл глаза от разворачивающегося справа от него удивительного зрелища и приступил ко второй, гораздо более сложной части, как следует набрав воздуха в лёгкие, потому что предстояло прочитать его в один присест, не прерываясь. Теперь уже ему вовсе не казалось, что он читает какую-то белиберду. Каждое слово виделось наполненным огромным смыслом и силой. Он в полной мере ощутил все опасения Гермионы по поводу возможной ошибки, и поблагодарил подругу за предусмотрительность с зельем удачи, позволявшую сейчас чувствовать себя полностью уверенным, что он справится с этим заковыристым текстом.

— Zyweso, wecato, keoso, Xunewe-rurom Xeverator. Menhatoy, Zywethorosto zuy, Zururogos Yog-Sothoth! Orary Ysgewot, homor athanatos nywe zumquros, Ysechyroroseth Xoneozebethoos Azathoth! Xono, Zuwezet, Quyhet kesos ysgeboth Nyarlathotep!; zuy rumoy quano duzy Xeuerator, YSHETO, THYYM, quaowe xeuerator phoe nagoo, Hastur! Hagathowos yachyros Gaba Sub-Niggurath! meweth, xosoy Vzewoth!

Он сделал последний, самый сложный жест палочкой и завершил:

— TALUBSI! ADULA! ULU! BAACHUR! Явись, Хастур! Явись!

Осталось только разжать левую руку, демонстрируя воскрешающий камень.

Он немедленно повернулся вправо, во время чтения всё его тело буквально вопило от любопытства громким воплем, заставляя его отвлечься и обернуться, так, что он несколько раз едва сдержался от того, чтобы кинуть туда взгляд. Теперь же он мог смотреть уже без всякого опасения, что ошибётся, потому что он действительно не ошибся, он чувствовал, что не ошибся, зелье удачи работало безотказно, каждая буква, им произнесённая, была на своём законном месте. Возможно, он неправильно делал ударения, но на этот счёт его никто не успел обучить. Оставалось лишь надеяться, что такие мелочи делу не помешают.

Он едва не захихикал, поразившись, что умудряется думать об ударениях в тот момент, когда происходит нечто совершенно невероятное. Впрочем, происходящее зрелище почти тут же вымыло у него из головы остатки всяких посторонних мыслей. Потому что что-то прибывало с той стороны.

Выглядело это так, как будто чёрная густая субстанция, до этого бесконечно вращавшаяся в обрамлении зыбких, размытых краёв провала, выдавливалась наружу, клубясь комьями плотного, почти осязаемого дыма, хотя больше это напоминало даже не дым, а расплывавшееся в воздухе, словно в воде, чернильное пятно. Нечто среднее между этим, от которого веяло леденящим холодом и таким же леденящим, парализующим ужасом. Когда провал изрыгнул из себя достаточное количество этой непонятной, бесформенной субстанции, она вдруг начала формироваться во что-то вполне понятное и даже узнаваемое. Правда, в этом узнавании не было никакой радости. Справа от Гарри быстро вырастал чёрный силуэт высоченной фигуры в капюшоне, такой знакомый, такой привычный силуэт, любимый художниками и скульпторами кладбищенской тематики. В голове мелькнула простая мысль, что в действительности, этого не происходит. Мозг просто-напросто сам достраивает в голове ту картину, которую ожидал увидеть, потому что действительность такова, что воспринять её адекватно он не способен. Видимо, так оно и было, потому что из чёрного силуэта выстрелила вверх длинная, тонкая струя, загнувшаяся набок, превращаясь в отточенное орудие для жатвы, добавляя окончательный штрих в привычный образ Жнеца. Он казался теперь абсолютно плотным и вполне осязаемым. На самом же деле, этот образ постоянно чуть плыл, то фокусируясь, то снова слегка расплываясь по краям. Вокруг абсолютно чёрного центрального силуэта кое-где как будто курилось сероватое марево, вырываясь тоненькими облачками то там, то тут.

«Что мы наделали?!» — пронеслась паническая, но разумная мысль, и почти тут же исчезла, вытесненная полным и абсолютным ужасом, когда явившийся заговорил.

Всё это время в ушах ни на секунду не умолкал громкий шум завывающего вихря. Но ровно в тот момент, когда формирование чёрной фигуры было окончательно завершено, Гарри явственно услышал голос, и у него волосы на голове поднялись от этого голоса. В действительности никакого голоса не было, просто шум вихря создавал звук, в точности напоминающий голос, составленный из доступных вихрю элементов — завываний, свистов и шипения.

— Шшшшштоооо тууут ууу нааассссс?…

Было странно уметь понимать такое, но тут же пришло осознание, что по-другому и быть не могло. Смерть с каждым говорит на понятном языке, кто бы он ни был, и как бы ни изъяснялся.

Гарри не успел ничего ответить, хотя чёрта с два бы поручился за то, что смог бы, даже будь у него в тот момент такая возможность. Но такой возможности ему и не дали, потому что именно в эту секунду магическая вспышка ударила по ним всем, разом разорвав временной кокон, в котором они находились.

Он взглянул в каменный круг и увидел, что вместе с Гермионой находится буквально под носом у отвратительного создания, именуемого Древним, явившегося из бездны времён, и в этот раз на нём не было никакой маскировки. Он предстал перед ними сразу во всём своём омерзительном великолепии, видимо, не имея более необходимости скрываться. Вблизи он казался еще выше, нависая над ними своим конусообразным силуэтом и в тысячу раз более отвратительным на вид, бросая в дрожь своим беспрерывным колыханием, а змеящиеся сверху десятки призрачных щупалец с легкостью могли дотянуться до любого из них, прикончив одним ударом. Стекавшая с него слизь едва не сшибла с ног своим мерзким зловонием. Гарри машинально приоткрыл рот, чтобы иметь возможность дышать, от любого вдоха носом хотелось немедленно вывернуть наизнанку весь нехитрый ужин, что он запихнул в себя в трактире Аберфорта.

Говорить в этой ситуации не надо было ничего. Явившийся из Арки чёрный силуэт медленно, словно нехотя, повернулся к открывшемуся зрелищу того, как древнее существо из далёкого прошлого оказывается в круге камней на поляне. У Гарри замерло сердце. Сейчас всё должно было решиться.

Древний, казалось, сориентировался мгновенно. Неизвестно, знал ли он о том, что сотворили вызвавшие его люди, кого они позвали на помощь, или только догадывался, но увиденное ему явно не понравилось. Он издал что-то похожее на чавкающий скрежет, если таковой вообще может существовать, но именно так звучал этот возглас. Его натуральные, живые толстые щупальца сложились сверху в один пучок, и сразу следом множество багровых молний сорвалось с верхушки его тела, с органов, которые приблизительно напоминали глаза. Сорвалось прямо в сторону тех, кто осмелился вызвать помощь. В их с Гермионой сторону.

«Это конец!» — промелькнула последняя мысль, и следом глаза заволокло чёрной пеленой. Он успел даже несколько раз попрощаться со своей любимой, прежде чем до него дошло, что это никакой не конец, а чёрная пелена перед глазами — только пола балахона Повелителя Мёртвых. Тот простёр её на пути лучей, и они исчезли в ней, все без остатка.

— Ххсссс! — издал он ровное шипение и медленно двинулся прямо по направлению к Древнему.

Распахнувшаяся перед Гарри чёрная пелена несколько мгновений находилась буквально в двух-трёх футах, и от такого близкого соседства вся кровь отлила у него от лица. Это… нечто… было совершенно несовместимо с жизнью. Любой живой процесс тотчас останавливался, стоило только чёрной фигуре коснуться его. Сейчас, когда она двигалась, паря, казалось, в дюйме от поверхности, за ней оставался широкий след из умершей, рассыпавшейся в прах травы, и даже почва под ней приобретала пепельно-серый цвет, когда в ней моментально погибали заполнявшие её живые организмы.

— Убирааайссссся! — вновь послышался голос, составленный из шума кружащегося вихря. — Тебее зсссдеесссь не мееесссстооо!

Рука Жнеца протянулась в сторону Древнего, длинным пальцем буквально утыкаясь в него, и немедленно окружающая реальность вокруг стала меняться. Казалось, что перспектива сразу позади круга камней стала сминаться куда-то назад, как будто выставленный палец вдавливал её, искажая вид таким образом, что он постепенно начинал сходиться углом куда-то за пределы видимости. Древний издал что-то похожее на отвратительный трубный вой на очень высокий ноте, и даже Гарри, полностью отличавшемуся по строению и развитию, стало понятно, что это напоминает крик отчаяния. Призрачные щупальца взметнулись в одном молниеносном, слаженном движении, впившись в чёрную фигуру со всех сторон. Казалось, ещё одно мгновение, и они дёрнутся и разорвут её на клочки. Но остриё косы над головой Повелителя Мёртвых опустилось вниз, и вслед за этим он сделал один моментальный поворот вокруг своей оси, на миг потеряв форму и превратившись в кружащийся вихрь. Остриё разом рассекло призрачную структуру щупалец, превратив их в развеявшийся дымок, а материальные когти тут же посыпались на землю.

— Уубиираайссссяя! — тянул Жнец, и его длинный палец, казалось, становился всё длиннее и длиннее, вдавливая окружающее Древнего пространство, сминая его в кучу, комкая с одной стороны и растягивая с другой, и оттого воздух вокруг круга камней был весь наполнен искаженным, изломанным сиянием, которое то разбрасывало вокруг лучи света самых немыслимых оттенков, то вспыхивало и гасло кривыми линиями, а горизонт со стеной леса позади всё больше и больше выгибался дугой вовнутрь себя, грозя сомкнуться сверху и перейти в настоящий круг. От этого невозможно было оторвать глаз. Одновременно одолевало восхищение от грандиозности происходящего и ужас от опасения, что их самих затянет в эту пространственную круговерть и перемелет в ней, как в мясорубке или же выкинет куда-нибудь в иные времена, где они непременно и сгинут. Пока, наконец, перспектива позади окончательно не вытянулась в казавшийся бесконечным тоннель, и в этом самом тоннеле и исчез посланник невыразимо древних времён, так стремившийся прорваться в современность и воцариться здесь, истребив его нынешних обитателей. Исчез навсегда, Гарри понял это тут же, как только увидел, что вслед за исчезновением, когда искаженная перспектива вновь вернулась к привычному своему виду, вытянутый палец размашисто начертал большой странный знак, повисший в воздухе чёрными линиями клубящегося дыма, постепенно растворяясь под дуновением свежего вечернего ветра.

«Неужели всё закончилось?»

Сразу же за этой мыслью, высказанной с долей облегчения, буквально через мгновение после неё, возник недоумённый с оттенком ужаса вопрос, что ведь Гермиона не сообщила ему, как теперь отправить обратно того, кого они вызвали; на листке не было больше ни слова. Потому что спастись от Древнего — было только полдела. И, слава богу, что хотя бы эти полдела у них получились, но что теперь?! К нему снова, как тогда, когда только призванный им предстал перед ними в своём привычном образе, вернулось жуткое чувство, что они дали волю чему-то настолько ужасному и могущественному, что даже древняя раса жестоких полурастений казалась сейчас более человечной.

Он хотел, было, обернуться к Гермионе и попытаться задать ей недоумённый вопрос, когда увидел, что чёрная фигура развернулась и направляется прямо к нему.

«Ты, приятель, несколько припозднился со своими вопросами», — мелькнула досадливая мысль, и он показался сейчас себе настоящим идиотом, который попросту не догадался заранее обо всём расспросить.

И теперь только оставалось стоять и тупо глазеть, как нависает над ним огромный силуэт с косой на плече, силуэт воплотившегося воочию символа гибели всего живого, тот, для кого он — Гарри — всего лишь крошечная букашка под ногами… нет, даже не букашка — бактерия, вирус, полное ничто! Казалось, что в том месте, где посреди воображаемого капюшона должно было находиться воображаемое лицо, темнота сгущалась еще сильнее, и эта темнота глядела на него с особым ожиданием, хотя, скорее всего, это было просто той же самой игрой воображения, что и весь остальной облик.

«Он выше меня на две головы», — пробубнил в голове голос без всякого выражения. Сейчас Гарри погрузился в абсолютный ступор, он стоял, как какая-нибудь корова стоит и тупо пережевывает траву под взглядом хозяина, в этот момент решающего, не пришла ли пора для того, чтобы пустить её под нож.

Наверное, он был бы способен стоять так довольно долго, если бы не Гермиона, которая толкнула его в спину с громким шепотом.

— Гарри, не стой истуканом, от тебя ждут какой-то жертвы, — произнесла она скороговоркой, — ты должен что-то пожертвовать в ответ на предоставленную помощь.

— Что? — спросил он, всё никак полностью не выйдя из своего ступора.

— Отдай ему Дары!

— А! Конечно, — сообразил он. — Вот!

Он стащил с плеч плащ, бросил его поперёк своих рук и протянул чёрной фигуре вместе с палочкой и камнем.

В то же мгновение все три предмета как будто сдуло незримой силой, они отлетели и раскатились по траве в разные стороны.

— Безсссделууушшшшки! — прошумел голос вихря.

— Тогда что же ему надо?.. — спросил он, растерянно разводя руки в стороны. И в тот же миг понял, что именно.

— Ссссааамоое цсссееннооое!

Это была игра с высшей ставкой. В ней не получится обойтись малой кровью. Нужно расставаться со всем, что есть — уйти навсегда, уйти вместе с этой чёрной фигурой, внушавшей одновременно великий ужас и ледяное спокойствие. Осознание необходимости собственной смерти пришло неожиданно и как-то совершенно ясно, так, что он сам сейчас был поражен, почему он не догадался сразу, что этим всё должно кончиться. Это был единственный возможный вариант подобной истории — если ты зовёшь Смерть на помощь, то ничего иного, кроме собственной жизни ты и не можешь предложить в оплату. Ничего иного она от тебя и не примет. Ясность этого осознания была какой-то бодрящей и даже умиротворяющей; сейчас, когда между ним и собственной смертью не было никаких посредников, она казалась даже чем-то правильным. В самом деле, он совершил то, что должен был, выполнил свою главную задачу, будучи единственным оставшимся хранителем Даров, никто иной кроме него не смог бы сделать того, что он сделал. А потому — никакого другого выбора у него и не оставалось. Жаль было только одного — жаль, что Гермиона станет свидетелем его ухода. Сейчас это единственное, что связывало его с этим миром, и, конечно же, она тоже немедленно это почувствовала. Возможно, ещё даже до того, как он успел произнести первые свои слова после осознания необходимости пожертвовать собой.

— Да, я согласен, — выговорил он отчётливо.

— НЕТ!!! — голос Гермионы ударил по ушам, на какое-то время заглушив даже неумолчный шум вихря, кружащегося, казалось, буквально в самой голове.

Она вцепилась в него сзади, обняла изо всех сил, не желая ни в коем случае выпускать, как будто можно было в такой ситуации что-то изменить.

— Гермиона, отпусти, не надо. Я должен.

— Нет, ты не должен! ТЫ НЕ ДОЛЖЕН!!! — её крик едва не оглушил его.

Похоже, она действительно думала, что в её силах всё исправить, потому что после нескольких мгновений судорожной борьбы она отпустила его и вдруг начала произносить звонким голосом, в котором проскакивали нотки истерики:

— Во Имя АЗАТОТА и ЙОГ-СОТХОТХА и слуги Их НЬЯРЛАТХОТЕПА, и силой сего знака… я отпускаю тебя, Хастур; покинь место сие…

Её голос неожиданно прервался, когда невидимая сила схватила её за горло и стала медленно поднимать над почвой, и только её пальцы царапали сжатую шею, а ноги подергивались в бессильных конвульсиях.

— Жшшшааалкааяя сссаамкаа! Фф тебеее неееет ссссиилыыы!

— Отпусти её! Не трогай! — возглас вырвался помимо воли, но еще до того, как он закончил кричать, Гермиона уже повалилась на траву, судорожно пытаясь отдышаться. — Забери меня! Я же тебе нужен! Давай, забирай!

Он ринулся вперёд, скорее, чтобы Повелитель Мёртвых не передумал, очертя голову, туда, в эту черноту, которая была ни чем-то неосязаемым, как дым, ни чем-то ощутимым, как плоть и кость, просто нечто, не принадлежащее этому миру, полностью ему чуждое, то, во что уходит всё живое в один подошедший момент. И, кажется, для него самого этот момент уже наступил.

Его отшвырнуло назад с такой силой, словно ко всему его телу приложилась огромная жёсткая ладонь, хлопнула его наотмашь, врезалась с размаху, заставив разом онеметь кожу на лице, груди и ногах. Он отлетел обратно на пять футов, приземлился на задницу, и замотал головой от неожиданности. Он вскочил на ноги почти моментально, настолько ещё силён в нём был адреналиновый прилив, заставивший его секундой ранее броситься буквально в самые объятия смерти. Но она не приняла его…

— Что тебе надо?! Что тебе ещё надо?! — завопил он с досадой, уже чувствуя, что начинает срываться. Ещё бы, в последний момент оказаться живым после такого акта самопожертвования — подобное любого могло вывести из равновесия.

— Сссамоее цссеннооее! — продолжала тянуть, как ни в чём не бывало, высоченная чёрная фигура перед ним.

— Я же уже предложил тебе самое ценное, что у меня есть — свою жизнь! Больше мне нечего тебе отдать? Чего ты хочешь?!

Внезапно рукав балахона приподнялся, и длинный палец протянулся над его плечом, обдавая мертвящим холодом кожу, вблизи которой оказалась чёрная субстанция.

— Её… — слово прозвучало, будто короткий выдох.

«О, нет!»

«О, нет! О, нет!! О, нет!!! О, НЕТ!!!»

Он поневоле обернулся.

Гермиона продолжала полулежать на траве, опираясь на отставленные назад руки, её глаза расширились, когда она услышала произнесенную цену, рот слегка приоткрылся, превратившись в небольшую буковку «о», она вся сейчас выглядела особенно маленькой, беспомощной и совершенно растерянной, со своими полностью разлохматившимися волосами, грязными коленками и выражением лица, на котором застыл немой вопрос: «Как же?..»

«Как же можно?!» — эта фраза поразила в тот же миг его самого.

— Нет, нет, нет! — он замахал руками. — Это невозможно! Это совершенно невозможно! Исключено! Что угодно, что угодно, только не она!

— Ххссс! — прошипел Жнец, и в этом шипении не было уже ничего хорошего.

Сейчас Гарри со всей отчётливостью начал понимать последствия того, что они вдвоём сотворили. Кто знает, что сделает эта всемогущая сущность, если отказаться выполнять её условия. Не выйдет ли так, что своим отказом он дарует ей полную свободу действий в нашем мире? Что тогда произойдет? Не пройдет ли Повелитель Мёртвых гигантским ластиком по человеческим городам, стирая миллионы и миллионы жизней, спроваживая их прямиком в своё мрачное царство? Но выполнить его условия?! Отдать Гермиону?!

«Отдать Гермиону?! Ему?!»

Слова Снейпа, сказанные ему давеча с особой проникновенностью, сейчас сами собой всплыли в его голове. Оказаться на всю жизнь проклятым самим собой, заплатить самую ужасную цену за жизнь всех остальных… Скорее всего, Снейп так бы и сделал. Поступил бы разумно и правильно. Но он — не Снейп!

— Я не отдам её тебе! — сказал он с убежденностью, словно придя внутри себя к определённому заключению и решив стоять на своём до конца.

— Неее отдааашшшшь?!

Он замотал головой.

— Что угодно, только не она. Её ты не получишь!

— Тыыы нее можшшшееешшшь мнеее ооткаазсссывааать! Оотдаай еёё ссссейчаасссс жшшеее!

Рёв вихря разом стал на два тона громче. Чёрная фигура приблизилась к нему почти вплотную, заставив отступить на шаг, нависая над ним своим высоким продолговатым силуэтом, который сейчас потихоньку начинал расплываться. Гарри буквально видел, как чёткие его границы постепенно растекаются, смазываются, и невольно сделал ещё один шаг назад, потому что ушедший на время ужас не на шутку снова разыгрался в нём, когда он понял, что рискует ощутить на себе гнев чего-то такого, одна мысль о котором внушала неизбежное опасение перед собственной судьбой.

— Отдай, отдай, отдай! — слова разбегались многократным эхом, потому что фигура окончательно размазалась, превратившись в натуральный вращающийся вихрь переплетения чернильных струй, который всё расширялся и ускорял своё вращение.

«Вот так он расширится до размеров планеты и снесет всё человечество к чёртовой матери! Только потому, что один глупый юноша не захотел пожертвовать своей любовью. Возможно, гриффиндорское упрямство не всегда оправдывается в жизни?»

Это были очень разумные мысли. Очень правильные и рассудительные мысли. От которых немедленно становилось очень стыдно. Он сделал еще один шаг назад, споткнулся о ногу той самой своей любви и неуклюже повалился почти на неё, едва успев в последний момент вытянуть руки.

Вихрь не умолкал ни на секунду.

— Отдай, отдай, отдай, — пела буквально вся Вселенная вокруг него, голос дробился, переворачивался, растягивался и сжимался, по мере того, как сам вихрь менял свою форму. Стоило ему свалиться на свою подругу, как он окружил их обоих плотным чёрным кольцом, они оба оказались буквально в глазу смертельного торнадо, и смертельным оно было в самом прямом смысле слова, тело постепенно заледеневало, мертвело на глазах, ощущая близкое соседство этой воронки, вращавшейся с бешеной скоростью.

Он обнял Гермиону изо всех сил, пытаясь одновременно прикрыть её сверху своим телом и греть, покуда можно, покуда в его собственном теле еще сохранялись остатки тепла, непрерывно твердя «нет, нет, нет» в ответ на бесконечно повторявшееся требование расстаться с самым ценным в его жизни.

— Перестань, Гарри! — услышал он голос Гермионы, пытавшейся перекричать всё возрастающий шум. — Довольно! Отдай меня ему!

— Нет, ни за что на свете!

— Гарри, хватит! Ты же понимаешь, что это плохо кончится для всех. У тебя нет выбора.

— Нет, нет, нет, замолчи!

Теперь уже она начала говорить эти разумные вещи, и от этого становилось только хуже. Она не могла его переубедить, но досада дополнительно расходовала его силы, которых у него и так оставалось немного.

— Гарри!! — Гермиона буквально героическим усилием извернулась под ним, оказавшись к нему лицом, хотя её лицо сейчас находилось где-то в районе его ключиц. — Мы знали на что шли! Мы знали, что рискуем жизнью! Гарри, просто отдай меня, ты всё равно не в силах изменить это!

— Ты бы отдала? — спросил он, и она тут же заткнулась, моментально потеряв весь свой запал.

— Даже если я выживу, — ответила она тихо, насколько позволяло всё более множащееся эхо, — как я смогу жить, зная, что это оплачено такой большой ценой? Я возненавижу себя, Гарри. И тебя тоже, за твоё решение. Отдай меня, — проговорила она почти с мольбой.

— Хорошо!.. Слышишь ты, ХОРОШО! — заорал он, приподняв голову, замечая, как немедленно начинает стихать бешеное вращение вокруг них обоих. — Но мы уйдем вместе.

— Нет, Гарри, пожалуйста!

— Да! Только так. Забирай нас обоих. Обоих, ты слышишь?! Я не отпущу её одну! Мы останемся вместе! ВМЕСТЕ!

Всё это звучало как вызов, глупый, бессмысленный вызов, но он и вправду не мог по-другому. Просто понимал, что ему нет жизни без неё, нет и всё. Раз уж ему не оставили выбора, он хотя бы не бросит её в этом последнем путешествии. Кто знает, возможно, им суждено не расстаться и после смерти. Как бы там ни было, он постарается никуда не отпустить её одну.

Бушевавший несколько секунд назад вихрь окончательно успокоился. Чёрное нечто снова собралось в знакомую фигуру Жнеца и безмолвно взирало на них, лежавших в тесных объятиях друг друга, как будто бы и не собираясь ничего предпринимать.

— Давай же, ну, сделай это! — выкрикнул Гарри, не в силах больше выдерживать постоянных скачков эмоций.

— Лююбооофффь… — внезапно протянул Жнец, — сссстаараая исссторииия!

Почему же он медлит? Неужели он просто издевается над ними?

— Гарри, у тебя всё равно ничего не получится, — послышался горячий шепот подруги, словно она только в этот момент что-то поняла, — тебя он не сможет забрать. Ты его вызвал.

«Это значит, что у него совсем нет выхода? Весь его вызов был в пустоту? Напрасен?»

— Бууудтть поо-ваашшшемууу! Зссссааплааатиите оообааа! Лиишшшшитеесссь сссаамоого цсссенноогооо!

«Что?! О чём это он?!»

Гарри успел только подумать об этом, когда понял, что чёрная фигура снова распадается на бесформенные клубы и начинает втягиваться обратно в провал Арки.

«Не может быть! Не может быть!»

Обратный процесс происходил в точности так же, только теперь Гарри наблюдал, как клубы странной чёрной субстанции без остатка исчезают внутри провала, а после этого и сам провал немедленно начинает бледнеть и таять в воздухе, пока не растворяется полностью, и всё, что напоминает теперь о визите могущественного Повелителя Мёртвых, великого старого бога Хастура — лишь сероватые следы вокруг них, там, где чёрный вихрь касался почвы.

В это невозможно было поверить! Просто невозможно было поверить!

— Мы же победили, Гермиона?! Неужели мы победили?! Скажи?! Ну же, чего ты молчишь?! Я думал, нам конец! И ты еще говорила, что у меня нет выбора.

— Прежде всего, слезь с меня, Гарри! Ты меня совсем раздавил, — проворчала она, и он немедленно свалился на спину на траву рядом с ней.

— Может мы и выжили, но вряд ли это можно назвать победой, — сказала она, пытаясь отдышаться.

— О чём это ты?

— Гарри, мне нужно подумать! Неужели ты считаешь, что я смогу тебе дать сейчас хоть какие-то ответы? Ясно лишь, что мы справились с Древним, теперь уже окончательно. Думаю, что пройдут сотни, а то и тысячи лет, прежде чем кто-то из них вновь сделает попытку прорваться.

— А почему он его просто не убил? Он ведь мог?

— Ты снова требуешь ответа на вопрос, который нуждается в годах размышления. Поверь мне, сегодняшние события послужат основой не одного десятка сложных трактатов.

— Похоже, ты уже сейчас вся полна мыслями о написании какого-нибудь такого трактата, — сказал он слегка обиженно, хотя и сам не мог понять, на что именно он обижается. Это же была Гермиона!

Она повернула к нему голову, и её лицо сейчас оказалось совсем близко от его лица.

— Ты не угадал. Сейчас я как раз думала о совсем другом.

— И о чём же? — он слегка улыбнулся, чувствуя, насколько это приятное ощущение — видеть так близко её лицо.

— Так, кое о чём… — начала она медленно, — вся эта ситуация… она привела меня к пониманию… Короче говоря, я приняла определенное решение. Сложное решение.

— Я заинтригован.

— Нет! Не сейчас. Сейчас ты ничего от меня не услышишь. Мне нужно слегка… придти в себя. Собраться с мыслями. Сделать кое-какие дела. В общем, мне нужно время.

— Длительное?

— До завтрашнего вечера.

— Та-ак! И что же случится завтрашним вечером?

— Ну, так завтра и узнаешь, не правда ли? Вот что, — она решительно начала подниматься, сгоняя с себя расслабленное состояние, в котором они находились с того момента, как поняли, что выжили, и опасность миновала, — я оставлю тебе адрес. Завтра будь там, скажем в… скажем в… Девять часов вечера.

— Ты меня окончательно заинтриговала.

Она улыбнулась, но лишь самыми краешками губ, так, словно далеко не была уверена в том, что ей нравится то, что происходит.

— А сейчас, Гарри, мне срочно нужно идти.

— Спешишь отчитаться перед своим невыразимским начальством?

— Д…да! Спешу. Очень спешу.

Несколько секунд она отряхивала грязь с юбки, краёв мантии и собственных коленок, потом вынула палочку и аппарировала с исключительно сосредоточенным выражением лица, оставив его совершенно одного посреди поляны, которая уже почти полностью погрузилась в глубокие сумерки.

Гарри показалось, что прошёл месяц, с тех пор, как он последний раз был дома, хотя он прошлую ночь провёл в собственной постели. Только ввалившись в гостиную квартиры на Гриммо 12, ему, кажется, стало до конца понятно, что дело завершено. Что они победили, не будет больше ночных кошмаров, новых растерзанных жертв, опасений за жизнь своей подруги…

— Ты вернулся, — Джинни стояла в дверях, обняв себя за плечи, и смотрела на него пронзительным взглядом. Глаза были на мокром месте.

— Ага, — он невольно улыбнулся. Расслабленность облегчения владела им и, видимо, долго ещё не собиралась отпускать.

— Ну, ладно тогда, — она кивнула и собиралась выйти из комнаты. До него вдруг дошло, что она отчего-то сильно опасалась за него, и теперь тоже испытывала нешуточное облегчение, увидев, что с ним всё в порядке.

— Погоди, Джинни!

Она обернулась через плечо на самом пороге.

— Ты что, волновалась, что я не вернусь?

Она медленно развернулась и пожала плечами, не отвечая прямо на его вопрос.

— Ты что-то знаешь об этом деле?

Она начала нехотя, явно демонстрируя, что изначально не хотела затевать этот разговор.

— Я была сегодня в Министерстве…

— И?

— Пыталась прощупать ситуацию по поводу… развода. От тебя ведь не дождешься! — вскинула она голову с укоризной. — Случайно встретила этого твоего придурошного начальника… как его там?

— Долиш.

— Вот-вот. Ну и, на правах всё ещё законной жены задала ему пару вопросов.

— И что он сказал?

— Так, ничего особенного. Но меня ему обмануть не удалось. У него был такой вид, будто он вскорости собирается зачитывать перед всеми твой некролог. Скажи, вы действительно занимались чем-то таким жутко опасным?

— Да, — признался он, — на этот раз всё действительно висело на волоске. Но теперь уже опасность миновала. Мы справились.

— Угу. В очередной раз.

Он виновато развёл руками.

— Я… правда рада за тебя… за вас. Хорошо, что вы выжили. Я бы не хотела стать вдовой Гарри Поттера.

Он слегка улыбнулся.

— Если проголодался, я приготовила ужин. Там, на кухне.

— Спасибо, я уже поужинал.

Она кивнула, а он зачем-то добавил:

— В «Кабаньей голове».

— В «Кабаньей голове»?! — воскликнула она чуть громче, чем её сегодняшний тихий голос, хотела, видимо, отпустить какую-то шутку на эту тему, но сдержалась и просто вышла из комнаты, оставив его одного.

У него вырвался невольный вздох, но даже этот разговор не мог вышибить из него расслабленного облегчения. Он сразу же решил отправиться в постель, потому что, несмотря на то, что его голова была до отказа переполнена яркими впечатлениями сегодняшнего дня, тело его настоятельно требовало отдыха. Он давно так сильно не уставал.

Он растянулся на постели, закрыл глаза и в него стразу же устремился бурный поток воспоминаний. Всё это крутилось у него в голове разноцветной, тошнотворной каруселью, словно он сейчас был сильно пьян. Так что ему ничего не оставалось, как открыть глаза и попытаться сосредоточиться на чём-то приятном, направленном в будущее. Не было уже никакого смысла жить прошлыми переживаниями. Дело было закрыто.

Конечно, сказать это было проще, чем сделать, но сейчас у него как раз был хороший шанс отвлечься. То, что произошло сегодня, во время ритуала призыва Повелителя Мёртвых, то, что он пережил и ощутил, заставили его окончательно пересмотреть своё мнение о той ситуации, в которой они с Гермионой оказались.

Прежде всего, он понял, что все его рассуждения о том, что надо подождать — абсурдны. Не надо. На всём свете нет и не было двух людей, настолько близких друг другу, как они с Гермионой. Они являлись двумя половинками одного целого, двумя идеально сходящимися половинками. И только причуды судьбы временно заставили их разойтись по разным квартирам. Несправедливостью было не то, что они разрывали существующие связи — несправедливостью было то, что такие связи вообще возникли. Да, этот разрыв обещал доставить много мучительных минут, да, те, кто по нелепому стечению обстоятельств оказался не на своём месте, будут обвинять именно их в случившемся. Но не только у них самих были глаза, были и у окружающих. Они и сами всё должны были понимать. Джинни признала, что давным-давно ждала такого развития событий (и он был ей благодарен за это), признает и Рон. А, если повезёт, то и другие Уизли тоже их поймут.

Что же касается ребёнка, то тут проблема была посерьезней. Если бы существовал хоть какой-то шанс оставить его Рону, ситуация была бы намного проще. Но такого шанса не было, немыслимо было и думать, что Гермиона согласится на подобное, особенно, учитывая тот образ жизни, который вёл её муж. Да и сам Гарри понимал, что в этом случае ребёнок был бы обречен на воспитание бабушки с дедушкой, а не нормальных родителей. Да, ему придётся в этой связи принять на себя весь удар, все обвинения в том, что он развалил чужую семью, семью своих лучших друзей, но сейчас он со всей ясностью понимал, что ждать больше нельзя. Сегодня им отчётливо продемонстрировали, и не кто-нибудь, а тот, кто видит насквозь все помыслы смертных, чем именно они с Гермионой являются друг для друга. И, в конце концов, сколько можно заставлять её терпеть?! Он рассуждал недавно о двух-трёх годах. Какого чёрта?! Вполне возможно, для него самого это будет вполне терпимо, он-то осознал свою любовь совсем недавно, буквально на днях. А она? Чего ей стоили предыдущие годы, чего ей уже стоила его слепота? Почему он так легко бросался этими цифрами «два-три года»? Почему благополучие всех остальных заботило его больше, чем благополучие самого дорогого для него человека?!

«Самого ценного», — подсказал в голове насмешливый голос, и отчего-то стало нехорошо, как будто он не учёл что-то важное.

Решено, завтра он пойдёт на эту назначенную встречу, что бы она ни означала, и выложит ей всё, что думает. Что он готов взять её прямо сейчас, взять вместе с ребёнком, хватит бесплодных ожиданий, хватит морочить всем голову, наконец! И будь, что будет. В крайнем случае, если уж их совсем не оставят в покое, можно уехать из страны. Пусть тогда пеняют на себя.

Разумеется, она может начать отпираться, приводить всякие разумные доводы. Ему придётся постараться, чтобы её переубедить. Он приложит все усилия. Если не останется другого выхода, объяснится ей в любви публично, чтобы некуда уже было отступать. Да, она жутко разозлится на него, но зато он достигнет своей цели.

Такие рассуждения привели его в крайне умиротворённое состояние. Это было странно, но сейчас даже встречу со Жнецом он рассматривал, как удачное стечение обстоятельств. Можно сказать, ему открыли глаза, в кои-то веки подтолкнули к верным действиям. Он снова припомнил манеру Дамблдора изъясняться намёками, собственную туповатость в этом вопросе и улыбнулся. Положительно, ему всегда требовалось что-то поувесистей намёков. В этом умиротворённом состоянии он и погрузился в сон, и впервые за последние дни ему не снились кошмары.

На следующий день он проспал. Первый раз за всё время службы. Проснулся уже тогда, когда полчаса как должен был быть в Аврорате. В прошлом ему пару раз едва не удалось совершить этот нехитрый трюк, но его всегда выручала Спиннет. Теперь Спиннет не было, а нового напарника до завершения текущего дела ему было взять никак невозможно. До завершения текущего дела его напарницей оставалась Гермиона, и, вспомнив о том, что она-то уж еще накануне помчалась докладываться в свой отдел, так что Долишу уже наверняка известно о том, что всё закончилось еще вчера, Гарри вскочил с постели, бросившись поскорее собираться, искренне надеясь, что успешное окончание расследования даст ему весомые оправдания в разговоре с начальством.

Впрочем, опасался он напрасно. Похоже, никто не собирался его тревожить, и, явившись на доклад к Долишу, он понял почему. Видимо, коллеги из Отдела Тайн не удосужились сообщить начальнику Аврората, что дело закрыто. Он именно от Гарри узнал эту новость, и сам Гарри ощутил даже некий укол досады за своё начальство, что с ним обошлись настолько пренебрежительно. Всё ж таки Долиш был не какой-то там обычный клерк!

Ему пришлось сильно постараться, чтобы без Гермионы разъяснить ситуацию, и всё равно показалось, что до конца начальник так ему и не поверил, что, впрочем, было немудрено. Особенно Гарри позабавил момент, когда он выложил перед ним на стол «вещественные доказательства». Небольшой булыжник, сухую, скрюченную ветку и широкий обрывок грязной серой тряпки, представив их как «Дары Смерти». Он не врал ни единым словом, потому что именно этими предметами обернулись некогда могущественные артефакты после встречи с тем, кто их создал. Вернулись, так сказать, в своё первоначальное состояние. Про себя Гарри подозревал, что иначе и быть не могло. Иначе что бы помешало ему вызвать Жнеца снова? Нет, подобное могло дароваться лишь раз, и уж конечно, великий, старый бог не был мальчиком на побегушках. Впрочем, Гермиона что-то там говорила о ещё одном подобном предмете со странным названием, которое он не запомнил, но он же, вроде бы, давно пропал где-то в Америке.

После визита к Долишу Гарри писал отчёт. Это оказалось еще труднее, чем объяснить что-то на словах. Ему до жути не хватало Гермионы, которая могла бы помочь ему подобрать адекватные термины. Впрочем, он начал понимать, что ему её вообще не хватает. Всегда, когда её нет рядом. Она как будто была его естественным продолжением в пространстве. Ещё одни маленьким, весьма деятельным органом. Или он был её продолжением. Неважно.

Сова от неё прилетела ближе к обеду. В записке стоял адрес и время — 8.30, и он совершенно по-детски обрадовался, что сможет увидеть её раньше на тридцать минут, чем изначально предполагалось.

Он едва дотерпел до конца рабочего дня, в основном, перебирая какие-то незначительные дела, требовавшие банальной проверки и только. Какое-то время после подобного расследования он и собирался им уделить, но никак не сегодня. Сегодня он примчался домой, как только ему показалось дипломатичным сбежать с рабочего места так, чтобы уж совсем не вызывать упрёков коллег.

Ему предстояло разгуливать по маггловскому Лондону, и он с удовольствием повесил мантию на гвоздь, собираясь отправиться в одной рубашке и свободных брюках. Собирался он почему-то долго и тщательно, хотя и понятия не имел, по какому поводу будет встреча. Но ему это, по большому счёту, было неважно, важно было то, что он сам намеревался ей сказать, и после этих слов всё должно было измениться, он был в этом уверен.

Конечно, подобное приподнятое настроение невозможно было скрыть, оно невольно отражалось у него на лице, и конечно, Джинни не могла этого не заметить. Она подошла к нему на кухне, когда он пытался перехватить что-то из еды прямо перед уходом.

— Ты идешь к ней? — спросила она, и он немедленно напрягся, ожидая трудного разговора и досадуя, что не ушёл десятью минутами раньше.

Однако он кивнул, не желая понапрасну лгать. Она тоже кивнула.

— Хорошо.

Он молча пережёвывал свой бутерброд, не зная, как оценивать это её «хорошо» и, на всякий случай, решив ничего не комментировать.

— Я понимаю, тебе трудно в это поверить, но я переживаю за тебя. За вас обоих.

— Я верю тебе, Джинни. Поверь, я…

— Не оправдывайся. Ты глупо выглядишь, когда начинаешь оправдываться. По-моему, мы уже выяснили всё, что касалось наших отношений.

Она была права. Они выяснили. Но он всё равно всякий раз напрягался, когда только видел её рядом с собой. И всякий раз снова хотел начать оправдываться.

— Кажется, ты всё-таки решил не отказываться от своего счастья?

— Почему ты так думаешь?

— Ты собираешься как на свидание, это даже слепой бы заметил.

Он невольно покраснел. Ему по-прежнему было стыдно перед своей женой.

— Вот я и говорю, что это хорошо. Глупо в вашем положении продолжать сидеть и страдать поодиночке.

Он снова не ответил, не зная, что сказать на такое.

— И как вы решили с ребёнком?

— Пока не решили, но я как раз сегодня собираюсь всё решить.

— И? — спросила она выжидательно.

— Думаю, что нет смысла тянуть дальше. После всего того, что мы прошли в очередной раз. Не хочу больше заставлять её мучиться. Я усыновлю ребёнка, если понадобится.

— Ничего другого я от тебя и не ожидала. До тебя не сразу доходит, но когда доходит, ты соображаешь правильно.

— Так ты одобряешь моё решение?

Она фыркнула.

— Естественно!

— Но Рон же твой брат!

— И что же? А ты — мой муж, между прочим. До сих пор, — она слегка улыбнулась.

— Чёрт, Джинни, если бы у меня была вторая жизнь, я бы потратил её, чтобы сделать тебя счастливой.

— Ой, да иди ты в жопу, Гарри Поттер! — бросила она саркастически. — Ты сначала одну-то женщину осчастливь.

— Буду стараться, — он опустил голову.

— Уж постарайся. Она того заслуживает.

Он вскинул глаза, но Джинни удалилась так же быстро, как и пришла. Оставалось только доесть и отправляться.

Указанная в адресе Стадли роуд находилась в районе Южного Ламбета. Райончик был так себе, хотя и не самый худший. Однако, когда Гарри сошёл с подземки на станции Стокуэлл, он был несколько удивлён, какого рожна его подруге тут понадобилось. Сам он не мог припомнить, чтобы здесь где-то находились магические филиалы, правда, район этот он почти не знал, не приходилось бывать даже по долгу службы.

К счастью, Стадли роуд начиналась буквально в двух шагах от станции метро. Узкие уродливые многоэтажные дома разной высоты из бурого кирпича, понастроенные тут в семидесятые, снова привели его в недоумение. Зачем Гермиона позвала его сюда, и какие тут у неё могли быть дела?

Нужный дом нашёлся почти сразу, зайдя в грязный, замусоренный подъезд, Гарри внимательно огляделся по сторонам, уже ожидая какого-нибудь подвоха, и проверил палочку, закреплённую на левом предплечье. Лифта не было, на четвертый этаж пришлось подниматься по полутёмной лестнице. Он два раза надавил на кнопку звонка, но звука не последовало, очевидно, звонок не работал. Он тихонько постучал, и когда ему не открыли, вынул палочку и прочитал отпирающее заклинание. Возможно, Гермиона опаздывала, а ждать её на этой заплёванной лестничной клетке у него не было никакого желания.

Впрочем, он сразу понял, что ошибся, когда только вошёл внутрь. Потому что услышал её голос.

— Ты пришёл? — выкрикнула она откуда-то из глубины квартиры, и он машинально бросил: «Ага», внимательно оглядывая полустёршиеся обои, исчирканный чёрными следами линолеум и металлический каркас вешалки, выглядевшей весьма убого. Довольно длинный коридор приводил противоположным концом на кухню, но он сразу отворил дверь в ближайшую комнату, очевидно, гостиную, из которой и послышался голос подруги. Обстановка внутри была ничем не лучше прихожей. Пара низких шкафов, маленький телевизор, продавленный диван… Впрочем, ему почти сразу стало наплевать на обстановку.

Он едва не поперхнулся, замерев на пороге. Гермиона сидела посередине комнаты в глубоком кресле, съехав в нём так, что голова находилась посередине спинки, а сдвинутые прямые ноги практически лежали на полу. Именно кожа её ног, цвета мраморных античных статуй, и привлекла тотчас его внимание, потому что кроме белоснежной тонкой рубашки, едва закрывавшей бёдра, на Гермионе не было ничего. На низком столике, располагавшемся в центре комнаты рядом с креслом, стояла высокая бутылка огневиски причудливой формы и одинокий стакан-шот. По приблизительной оценке, в бутылке недоставало около трети первоначально наполнявшей её жидкости.

— Ты всё-таки пришёл, — сказала Гермиона, и на её губах заиграла глумливая улыбка из тех, что появляются на лицах женщин, когда их мозг перестаёт в полной мере контролировать собственную мимику.

— Приве-ет! — протянул он удивлённо, постоянно пытаясь отделаться от желания уставиться на её ноги, особенно в то место между ними, которое сейчас лежало укрытым в тени под рубашкой, но, казалось, одного движения было достаточно, чтобы обнажить трусики, явственно просвечивавшие под тонкой тканью.

Она неуклюже подобрала ноги под себя и с видимым усилием встала, махнув рукой куда-то в сторону.

— Проходи.

— Гермиона, ты что, пьяна? — задал он самый идиотский вопрос, который только можно было задать в подобной ситуации, но увиденное поразило его до такой степени, что он никак не мог удержаться.

В последнее время с ним происходило немало удивительных событий, но зрелище пьяной Гермионы претендовало потеснить с переднего края внимания их все. Не то, чтобы она была совсем уж пьяной — сильно навеселе — но и этого было вполне достаточно. Он знал, что она не пила совсем. То есть, в принципе. Не пила, потому что страшно боялась нарушить чёткий строй своих мыслей, который изо всех сил ценила и берегла. Последний раз он видел её с бокалом шампанского на её собственной свадьбе, и тогда она едва выпила половину, хотя находилась в достаточно приподнятом настроении, чтобы дать себе возможность слегка расслабиться. Поэтому сейчас он попросту смотрел на неё, как на другого человека, словно видел впервые. Для него ясно было только одно — произошло что-то воистину экстраординарное, если его подруга вдруг начала топить в спиртном… что, собственно, она там топила! Весь его энтузиазм относительно сегодняшнего разговора поиссяк, все его планы полетели к чёрту.

— Я не пьяная…

«Ну да!»

— …в том смысле, в каком ты думаешь. Правда, — она закивала головой, качая своей растрёпанной каштановой гривой.

— Серьезно? А что это там такое стоит на столе? Сливочное пиво?

— А! — она отмахнулась ладошкой. — Не смотри туда. И теперь я уже серьезно. Потому что нам нужно серьезно поговорить.

— Да? Очень хорошо. Потому что я как раз именно это и собирался сделать. Правда, не думал, что застану тебя в таком… весёлом настроении.

— Так это же прекрасно! — она всплеснула руками. — Мне нужно быть весёлой… иногда, чтобы всё это… всё это… пережить! — она икнула.

— Что пережить, Гермиона? Ты о чём? — он подошел к ней ближе, почти вплотную, и она тут же снова начала глумливо улыбаться, глядя на него снизу-вверх.

— Во-от об этом… ик… я и собираюсь с тобой поговорить.

— Погоди! Сперва я должен тебе сказать…

— Нет, это ты погоди! Сперва я! — она ухватила его за отвороты рубашки, но тут же отпустила, как только икнула вновь и отвернулась.

— Стой, это важно!

— Да, это важно! — она замахала у него перед носом указательным пальчиком, так что ему пришлось несколько раз отвести её руку.

— Гермиона! — воскликнул он громче, чем собирался, и она буквально подпрыгнула на месте, а брови резко подскочили вверх. — Это правда важно! Я думаю, что ты в состоянии немного собраться, чтобы меня выслушать.

На её лице появилась скептическая гримаска.

— Ну, давай, давай, говори… — сдалась она. — Ты же понятия не имеешь, что моя… ик!.. новость важнее.

— Гермиона! — он не так представлял себя это объяснение, но отступать уже не мог. Это слишком его переполняло, он так тщательно готовился к этому разговору, что должен был всё ей сейчас излить, всё, без остатка. Не так уж, в действительности, она пьяна. Скорее, в её поведении было ещё что-то, чего он пока не мог понять. Возможно, его слова заставили бы её слегка очнуться.

— Гермиона, я тут долго думал… ну, после того, что произошло вчера…

— Конечно, конечно… — пробормотала она.

— Я просто понял, что нет никакого смысла ждать. Ну, глупо это! Глупо и бессмысленно. И так понятно, что мы с тобой — одно целое. Всегда были, просто я-дурак слишком долго этого не понимал. Нет смысла откладывать. Разводись сейчас, я приму и твоего ребенка тоже, как своего. Ждать еще несколько лет — это только всех вокруг мучить. Лучше уж разом разорвать все цепи. Да, поначалу будет трудно, из-за всех этих пересудов и тому подобного. Если уж станет совсем невмоготу — уедем. Но только вместе. Я обещаю, что буду любить твоего ребенка, как своего. Обещаю! Ты же меня знаешь. Вот.

Он ожидал разной реакции на свои слова. От восторженной до испуганной. Больше всего боялся, что она начнёт свои разумные рассуждения — это было бы отвратительней всего. Но она снова его поразила. Потому что вдруг откинула назад голову и стала хихикать. Жутко, безостановочно хихикать, и он довольно быстро понял, по тому, как трясётся всё её тело, что это уже не алкоголь, это натуральная истерика.

Он схватил её за руки и почувствовал, что они совершенно ледяные, словно она и вправду вся была из мрамора. И только ладони покрывал холодный пот.

— Гермиона, Гермиона, да что с тобой?!

Она посмотрела на него, пытаясь удерживать мерзкий смех, который буквально рвался из неё.

— Ты всё-таки такой болван, Гарри Поттер! Ну почему ты меня никогда не слушаешь, а? Я же сказала, что я должна говорить первой. Сказала же? Сказала! А ты — болван, вот и всё.

Он молчал, встревожено глядя на неё, понимая, что торопить её сейчас всё равно нет никакого смысла.

— Да, ты — болван! Самый прекрасный, самый честный и порядочный болван на свете! Если бы только знал… если бы ты только знал… ты бы не расходовал своё благородство на всяких сук! Таких как я… хи-хи-хи!

— Гермиона! — заорал он, уже не в силах сдерживаться. — Прекрати сейчас же!

— Не прекращу, — ответила она глумливо, — тебе надо было отдать меня Жнецу. Да, да. У тебя не было бы больше со мной проблем. С такой дерьмовой сукой.

— Прекрати. Прекрати!

Ему захотелось влепить ей пощечину, чтобы стереть с её лица эту отвратительную ухмылку. С размаху, так, чтобы её голова дернулась в сторону, чтобы разом изменился её взгляд, стал недоумённым и испуганным. Он сам поразился, что у него могло возникнуть такое желание. Но хуже всего, что, похоже, она ждала от него чего-то подобного. Весь её вид буквально вопил об этом. Он в ужасе отступил на шаг.

— Ты испугался, Гарри. Это хорошо, — она закивала головой, — сейчас ты меня возненавидишь.

— Я никогда не смогу тебя ненавидеть, Гермиона! Не мели чушь!

— Чушь? Сейчас посмотрим.

— Успокойся. Я заранее тебе объявляю: чтобы ты ни сделала, я прощаю тебя.

— Ты болван! И обормот! Теперь я буду плакать, когда ты сам назовёшь меня сукой.

Он вздохнул и промолчал, понимая, что чем больше пререкается, тем больше это продлится. Всё ж таки, она была навеселе, хотя и не такой пьяной, как пыталась сама себя убедить, так что всю её болтовню следовало делить на четыре.

— Я слишком люблю тебя, Гарри! Да, слишком. Ты — самый главный критерий моих оценок. Поэтому я вчера испугалась. Очень испугалась. Сильнее всего на свете.

— За меня? Подумаешь, неужели в первый раз?

Она замотала головой, её мотания плавно перешли в кивки, когда она обдумывала ответ.

— Нет… да, то есть, конечно, я боялась за тебя. Но… если бы ты умер, я бы тоже умерла, всё бы кончилось. Это не так страшно. По-настоящему я испугалась в другой момент. Тогда, когда перст смерти указал на меня.

Он вспомнил её, беспомощно растянувшуюся на траве, распахнувшиеся от растерянности глаза, безмолвный возглас «Как же?!»…

— И что в этом такого? У меня поджилки тряслись ровно с того момента, как эта штука вылезла из Арки. Сам по себе способ чего стоит! Брр!

— Ты не понимаешь! — воскликнула она с раздражением. — Болван! Все вы мужчины — поголовно болваны! Как ты не понимаешь, что я испугалась не за себя?!

— А!

— Вот и «а-а»! — передразнила она, широко раскрыв рот. — Теперь до тебя доходит? Я вдруг поняла, что не могу сказать смерти: «Забери меня». Понимаешь, какой кошмар?! Я готова была променять твою жизнь — ТВОЮ! — на жизнь ребенка! И мне потребовалось время, чтобы справиться с этим страхом.

— Ох! — он закатил глаза и взмахнул руками. — Вот это повод! Ну, разумеется, ты и должна была так поступить! Это же естественно! Неужели ты думаешь, я буду сердиться на тебя за то, что ты выбрала ребенка? Да я сам же тебе твердил…

— В том-то и дело! — прервала она его. — Это ужасно! Как я могла себе такое позволить?! Как я могла?! Я люблю тебя, я не могу променять тебя ни на что. НИ НА ЧТО! Я едва не предала тебя, Гарри! Это невозможно, это немыслимо! И… это надо было исправить…

— Что-что? — прошептал он.

— Это надо было исправить, Гарри! Да, не смотри на меня так испуганно! У меня не было другого выхода. Я подумала, что если я в такой момент дала слабину, ничто не мешает подобному произойти и в дальнейшем.

— Ты?..

— Да, Гарри, да! Я сделала это! Избавилась от него.

— Но как?! КАК?! Я же был готов… Гермиона, я же уже был готов, чтобы мы жили вместе. Зачем, о господи?! ЗАЧЕМ?!

— Ну, я и не сомневалась, что ты в очередной раз проявишь своё благородство. Только я-то себе никогда бы не простила подобного предательства. Даже в душе.

— Какое предательство, ты о чём?! Ты в своём уме вообще?!

— Ты защищал меня перед лицом самой Смерти, Гарри! Прикрыл меня собой перед лицом того, что внушает жуткий ужас одним своим упоминанием! Ты готов был пожертвовать всем миром ради меня. А что сделала я?! На несколько секунд я готова была променять твою жизнь на что-то, что даже еще не появилось на свет, — сказала она твёрдо, тем самым своим голосом, который свидетельствовал, что здесь живут главные принципы. — Теперь ты имеешь полное право меня ненавидеть и презирать, но я не могла поступить по-другому. Я должна была принести эту жертву ради тебя. Должна была убрать это препятствие между нами.

Он только несколько раз открыл и закрыл рот. Возможно, кое в чём она была права — он действительно был не в состоянии понять подобное.

— Я же говорила тебе, что в твоих глазах стану сукой! Говорила? Так оно и есть.

— Нет, — он замотал головой, прикрыв глаза.

— Да, Гарри, да, не надо делать вежливый вид. Я выпила зелье, которое растворило моего будущего ребёнка. Растворило без остатка. Слышишь?! Потом я просто пошла в туалет и пописала им в унитаз!

— Замолчи! Замолчи немедленно! Прекрати это!

— Ты должен меня ненавидеть, Гарри! От меня одни проблемы. Я сука, и сукой останусь. Тебе надо было отдать меня в лапы смерти, пока была возможность. А так я буду продолжать отравлять тебе жизнь. Тебе и всем вокруг…

— Что ты такое несешь?!

Он подскочил к ней и попытался схватить в охапку, чтобы хоть так прекратить её безумные речи. Она не стала сопротивляться, но и никак не отреагировала, стоя холодным столбом в его руках.

— Кроме того… — пробормотала она куда-то ему в грудь, — у меня была и ещё одна причина.

— Какая ещё причина, леший тебя задери? — сказал он уже почти без всяких эмоций.

— Ты был прав, когда говорил, что я обязана была беречься. Ребёнок начал меня всё больше ограничивать. Я и раньше несколько раз думала… несколько раз у меня проскользнула мысль о том, что… хорошо бы его не было. Совсем. Возможно, я даже иногда подсознательно себя вела так, чтобы… со мной что-то случилось… в этом смысле.

Она уткнулась лицом в собственные ладони.

— И ты решила избавиться от этого ограничения.

— Ну да. Расчет простой. Либо я убираю единственное препятствие между нами, ты принимаешь меня и такой тварью, как я есть, либо я, по крайней мере, буду продолжать спокойно работать.

— Но это же естественное дело! Разве вы не понимали сразу, до того, как заводить ребёнка, что это будет тебя ограничивать?

— Ох, можно подумать, Гарри, тут кто-то заранее что-то планировал!

Эти её слова как-то сразу изменили направление его мыслей. Первоначальный шок от новости постепенно растворялся, и к нему начали приходить размышления, что ничего такого уж совсем страшного не произошло. Да, это было неожиданно и неприятно, особенно с учётом того, что он-то уже был готов принять её вместе с ребёнком, но в принципе, ситуация не была такой экстраординарной, как могло показаться вначале. Миллионы женщин по всему миру делают аборты, это никого давно не шокирует, кроме групп религиозных фанатиков-сектантов. Ему вообще не следовало так остро реагировать на её слова, в конце концов, это было её право — так поступить. Да, мотивация была странной, не укладывающейся в его голове, но после этого её заявления, что никто ничего не планировал, он посмотрел на всё с другой стороны.

— Думаю, Гермиона, я не вправе тебя судить, — наконец сказал он, снова обнимая её за плечи, на этот раз настолько нежно, насколько мог.

— Ты просто слишком хороший человек, чтобы до конца оценить всю мою мерзость.

Он запустил руки ей за спину, постепенно прижимая её к себе, и поцеловал прямо в макушку, чувствуя, как она начинает потихоньку оттаивать.

— Да, я хороший человек, и я не согласен с тем, что ты сделала, но у тебя своя правда. Я не собираюсь осуждать тебя и упрекать. Конечно, было бы лучше, если бы ребёнок нормально родился и жил с нами, но, сделанного всё равно не воротишь, так что предлагаю постараться обо всём забыть.

— Разве ты не понимаешь? Ничего бы всё равно не получилось. Он же отравил бы нам всю совместную жизнь. И наверняка, как назло, родился бы рыжим. Я просто чувствую, что он родился бы рыжим! Он служил бы нам постоянным немым упрёком. Знаешь, я сейчас думаю, что Джинни повела себя умнее нас всех. Вовремя уехала в Хогвартс. Наверное, что-то чувствовала. А так бы тоже сейчас нянчила рыжего у… ребёночка. И всем стало бы от этого ещё хуже.

По спине Гарри холодок пробежался от этих рассуждений, и он списал их на действие алкоголя и неадекватного состояния, в котором сейчас пребывала его подруга. У него едва не вырвалось подтверждение предположений касательно Джинни, и он вовремя изменил тему.

— Одно хорошо — по крайней мере, Рон не знает о том, что у вас должен был быть ребёнок. Окажись я на его месте… даже не знаю, как бы сам повёл себя в такой ситуации.

Получилось ещё хуже, она вся напряглась, и он подумал, что зря сейчас ляпнул про Рона. Раз уж он взял курс на то, чтобы уйти от этой темы как можно дальше, не следовало произносить ненужных банальностей, способных вызвать у неё дополнительное чувство вины. Похоже, она и так была им переполнена по ту самую макушку, которую он продолжал сейчас целовать. Он вдруг понял, что даже приблизительно не может себе представить, что она чувствовала, когда решалась на подобный шаг. Через что заставила себя пройти. Неудивительно, в каком истерическом состоянии она находилась. Пускай даже всему виной были странные тараканы у неё в голове, это вовсе не отменяло всех тех переживаний, которые из-за этого свалились на её голову.

«Бедная, бедная моя Гермиона! — вырвалось у него мысленно. — Похоже тебе нужен хороший отдых. И хорошее расслабление».

— И что ты теперь будешь со мной делать? — услышал он, чувствуя, как её щека медленно трётся о его грудь. — Надеюсь, выкинешь на улицу, как бездомную собаку из парадного? Другого я не заслуживаю.

— Думаю, я буду делать с тобой… много чего.

— Я заранее на всё согласна.

— На всё? Ты уверена?

— Да. Можешь побить меня для разнообразия.

— Побить?! — он отстранился от неё, глядя с ужасом в её часто моргающие глаза.

— Я не настаиваю, — замотала она головой, — и вообще, мне нужно выпить.

— Нет уж, тебе и так хватит. Поверь мне, хватит, и не спорь!

— Мне нужно расслабиться, этот разговор меня опять напряг. Меня всю трясёт.

— Есть и другие способы.

— Да-а? Какие же? — промурлыкала она и немедленно прильнула к нему, глядя снизу-вверх с таким выражением, что он буквально воочию представил себе градусник возбуждения внутри себя, как по его шкале быстро ползёт вверх ртутный столбик, преодолев сразу несколько умеренных отметок.

До этого он и вообразить не мог, что у Гермионы может быть такое выражение на лице. Такой неприкрытый, но при этом лукаво-наглый намёк.

«Пить ей и правда нельзя!» — заключил он для себя, но в данном конкретном случае её подпитие было даже и кстати. Хотя бы потому уже, что её мысли явно ушли в сторону от того поступка, который она сегодня совершила, который уничтожал её изнутри жутким чувством вины.

«Я расслаблю тебя, любимая! Можешь даже не сомневаться в этом! Сделаю всё так, что ты на время даже имя своё забудешь, обещаю»!

Событий, вместившихся в довольно короткий промежуток нескольких последних недель, было так много, и все они порождали раз за разом столь сильные эмоции, что, казалось, они давно уже должны были бы разорвать его изнутри. Смерть Спиннет, их объяснение с Гермионой, развод с женой, чудесное спасение и новая смерть Снейпа, явление Древнего и общение со Жнецом, и вот теперь — очередная шокирующая новость — всё это сваливалось на него изо дня в день, падало, как кирпичи, он не успевал как следует переварить предыдущее, как уже новая эмоциональная волна захлестывала его и буквально не давала перевести дух. Он сам удивлялся, как держался столько времени, как не сорвался, не устроил какую-нибудь истерику, не накричал на кого-то, не напился и не накинулся с кулаками. Для него было загадкой, как он до сих пор умудряется оставаться относительно в своей тарелке. И тот факт, что он сейчас — вот прямо сейчас — получил доступ к тому, чего так сильно жаждал, пускай и при достаточно странных обстоятельствах, скорее, мобилизовал его, нежели привёл в состояние возбуждения. Несмотря на все его проблемы, её положение было сейчас во много раз более сложным, и он хорошо понимал, насколько она в данный момент нуждается в его ласке и утешении. Поэтому у него в голове роилось больше мыслей, нежели чувств.

Он приобнял её поплотнее, опустил голову и стал покрывать её лицо нежными поцелуями, и она тут же расплылась в глупой улыбке, зажмурившись, как довольная кошка. Это продолжалось пару минут, он чувствовал, насколько сильно сидело в нём это желание — касаться губами её лица, сколько раз оно всплывало, поднималось к самой поверхности, и сколько раз он мучительно подавлял его, представлявшегося таким естественным и простым, что было странно отказывать себе в нём. А ей, казалось, вообще не нужно было более ничего, казалось, она способна вот так стоять, всё с той же глупой улыбкой, опущенными, словно брошенными вниз руками, и ощущать на себе его прикосновения сколь угодно долго. Постепенно он перешел ниже, на её шею, бережно поворачивая её голову в разные стороны. Очки немедленно стали мешать, и он понял, что пришла пора уже перестать маячить тут посредине этой убогой комнаты. Он подхватил её на руки одним движением, снова поражаясь, до чего мало в ней было веса, и её бедра сплющились на его руке, что зажгло в нём, вдобавок к переполнявшей его нежности, еще и первый огонек настоящего влечения.

— Здесь есть, мм… более подходящее место?

— Я не спрашиваю тебя для чего, — прошептала она ему в ухо, как ей казалось, заговорщически, но, в действительности, с изрядной долей смущения, — но спальня дальше по коридору.

— Ага!

Пока он нёс её по коридору, ему пришла в голову мысль, что стоит всё-таки поинтересоваться, что это за такое странное непритязательное место, в котором они находились. Потому что меньше всего на свете ему хотелось сейчас, чтобы кто-то их прерывал.

— Это квартира Отдела Тайн, — сообщила Гермиона, не прекращая улыбаться ни на секунду, — ты разве не заметил, что она снаружи меньше, чем внутри?

— Нет, хм, как-то не обратил внимания. И для чего она нужна?

— Ну, это служебная квартира, для разных всяких встреч. Здесь нам никто не помешает. Мне стоило большого труда, чтобы заполучить её на сегодня. Ты же не думаешь, что у Отдела много квартир? Так что цени это, — снова прошептала она ему на ухо.

Он подумал, что она как всегда всё предусмотрела, вряд ли им было бы очень комфортно на Гриммо, учитывая обстоятельства. Теперь до него, кажется, дошло, почему Джинни назвала его дурачком в их разговоре о её новом месте жительства.

Впрочем, сейчас ему следовало, во что бы то ни стало, выкинуть из головы мысли о Джинни. И о Роне тоже. Он знал, что вполне способен ляпнуть что-нибудь такое в самый неподходящий момент, поэтому дал себе зарок контролировать себя на этот счет строже некуда.

Спальня своей обстановкой не сильно отличалась в лучшую сторону от остальной квартиры, но, по крайней мере, тут была довольно широкая кровать, застеленная светло-зеленым покрывалом, и когда он откинул в сторону его край, бельё, обнаружившееся под ним, было чистым и, самое главное, обычным, не шёлковым, иначе ему пришлось бы сильно постараться, чтобы самому не начать истерически хихикать.

Он бережно опустил Гермиону на постель, выпрямил ноги, и она снова проявила полную покорность, лежа ровно в той позе, в которой он её положил, продолжая улыбаться глуповато-блаженной улыбкой. Это было даже слегка не в её духе, но если в какой области Гермиона и не умела взять всё в свои руки, так, видимо, в этой.

Он, наконец, снял очки и продолжил с того места, на котором остановился. Принялся целовать её тонкую шею и вырез на рубашке. Бархатность её кожи восхищала и поражала его. Он и раньше знал, до какой степени она приятна на ощупь, но сейчас словно всё сильнее и сильнее втягивался в это желание вновь и вновь пробовать её на вкус, хотелось буквально не пропустить ни одного фрагмента, куда еще не касались его губы. Он двигался медленно, сверху вниз, расстегивая одну за другой пуговицы на её рубашке, чтобы уже наконец распахнуть её, убрать совсем это препятствие, как вдруг почувствовал её руки, прижавшие тонкую ткань к своей груди. В этом движении было что-то истерическое. Он попытался осторожно, мягко убрать эти руки, эту нежданную помеху, но их владелица, похоже, довольно твёрдо решила не позволить ему это сделать. Он поднялся к её лицу и вопросительно уставился на неё. Теперь она уже не улыбалась, а смотрела на него довольно жалобным взглядом.

— В чём дело? — прошептал он удивленно.

— Ни в чем. Я просто… Я просто стесняюсь, — сказала она и немедленно залилась краской.

«Стесняется?!» Почему она ведет себя, как третьекурсница?

— Эй, тут кто-то давеча обещал скинуть с себя всё при первой же возможности.

— Мало ли! Я думала… думала, что так и будет. А теперь… Понимаешь, — она бросилась объяснять ему, видя его удивленный взгляд, — это же ты, Гарри! Как только я подумаю, что это ты, так тут же начинаю чувствовать, что вся какая-то не такая.

— Ты говоришь полную ерунду! — улыбнулся он, целуя кончик её носа. — Ты самая лучшая!

— Ничего не могу с собой поделать. Ты не мог бы как-нибудь… ну… обойтись без этого?

— Без чего? — опешил он.

— Ну, без того, чтобы меня совсем раздевать?

«Ага, сейчас! Ты хочешь всё испортить? Я не дам твоим тараканам этого сделать!»

— Знаешь, Гермиона, я бы, может быть, и выполнил твою просьбу, но, к сожалению, уже поздно об этом говорить. Поезд ушёл.

— Почему? — она приподняла голову с удивлением.

— Да просто я уже и так всё видел, так что поздно стесняться, — признался он. Сейчас его признание было абсолютно оправданным.

— Как видел?! Когда?! — всполошилась она.

— Частично, когда жили в палатке, а недавно в номере «Убежища» — полностью.

— Как, совсем полностью?!

— Ну, кто же виноват, что ты спишь голой? Я просто зашел к тебе, потому что волновался, почему ты не просыпаешься. Ну и… всё увидел. Но я сразу вышел!

— Ты!.. Ты!.. — её глаза расширились от смущенного негодования. — Как ты посмел?! Ты просто ужасен, Гарри Поттер! Я доверяла тебе, а ты!

Она замолотила ладонями по его груди, а он принялся потихоньку хихикать.

— Это нечестно! — наконец резюмировала она, в притворном бессилии отбрасывая руки в стороны.

— Я был не прав, но в результате получилось к лучшему, — сказал он, пользуясь моментом и распахивая её рубашку.

Она немедленно залилась таким румянцем, что он даже не подозревал, насколько сильно её кожа способна краснеть.

«Ну, сущая школьница, никакая не замужняя женщина!»

— Они ужасны, да?.. — пролепетала она еле слышно, прикрывая глаза от стыда.

Он едва не задохнулся, и опустил вниз голову, чтобы она не увидела его собственные глаза, вылезшие из орбит. Да что с ней такое?!

«Кто тебе такое внушил?!» Он тут же проглотил едва не сорвавшийся с губ вопрос, вспомнив свой зарок ни в коем случае не касаться прежних отношений. Ему не должно быть дела до прошлого, он должен думать о том, что происходит сейчас, вот прямо сейчас.

— Они замечательные! — произнес он с чувством. — Они похожи на трамплинчики. Посмотри…

Он осторожно провел указательными пальцами сверху вниз по её грудкам, поражаясь их удивительной упругости, и она немедленно вздрогнула от его прикосновения.

— Видишь, они просто чудесны!

— Тебе правда нравится? — спросила она с огромным сомнением, едва не плача.

— КОНЕЧНО! — он всем своим видом постарался показать, насколько.

Похоже, она всё-таки поверила, потому что слегка успокоилась. Он полностью стащил с неё рубашку, потом очень осторожно, чувствуя насколько это смущает её, взял в руки её груди, медленно поглаживая, и прихватил губами её сосок. Потом другой. Она шумно выдохнула.

— Нет, тебе правда нравится? — спросила она снова, опустив глаза вниз, на него, но на этот раз он уже предпочел не отвечать. И так нетрудно было догадаться по его всё более настойчивым ласкам, что он без ума от её маленькой груди, которая так чудесно ложилась в ладонь.

«Как будто специально для меня», — мелькнула у него мысль, потому что ему и вправду сейчас казалось, что эта форма и размер буквально идеально подходят под его желания. Подхватить снизу ладонью это полукружие и мягко сомкнуть пальцы на остром конусе, сжав топорщащиеся, твердые соски. Нет, это и вправду была «его» форма и «его» размер!

Он всегда считал дурочками девушек, комплексующих по поводу своего размера. Форма же была намного важнее. И вот эти, как он выразился, «трамплинчики» с озорно задранными вверх сосками он не променял бы ни какие «дыни», «арбузы» и иные бахчевые культуры, какого бы размера они ни уродились. Да и сама фигура должна была соответствовать. Для этого тоненького, хрупкого тела, что лежало сейчас перед ним, не было ничего лучше и гармоничнее, чем то, чем оно уже обладало. Возможно, кто-то из его друзей с ним бы и поспорил, но он еще не встречал ни одного парня, мнение которого на этот счет сходилось бы с остальными. Каждый имел собственное мнение и собственные предпочтения.

При мысли о друзьях, ему в голову вновь полезли всякие нехорошие размышления, и он попытался не портить себе замечательные впечатления, которые он сейчас получал. Довольно быстро он заметил, что и его подруга тоже не остаётся равнодушной к его ласкам, её участившееся дыхание и бегающий взгляд явственно свидетельствовали об этом. Это было хорошим знаком, потому что больше всего он боялся, что она окажется нечувствительной, что с её стороны это всего лишь жест, который она делает, чтобы показать, что готова отбросить все преграды и начать серьёзные отношения. За всё время она ни разу не попыталась ответить ему, поцеловать, погладить по голове, просто положить руки на плечи, и эта непонятная апатичная покорность несколько напугала его вначале. Теперь он видел, что под ней кроется страсть. Он никогда раньше не задумывался об этом, но сейчас ему пришла в голову мысль, что Гермиона должна быть весьма скрытной в вопросе своих желаний, подобное было вполне в её духе, а то, что эти желания существовали и, возможно, немалые, он догадался, подумав, что она, в общем-то, довольно темпераментная девушка. Он вспомнил несколько эпизодов, когда её темперамент прорывался наружу, и понял, что она давным-давно уже привыкла себя контролировать. Вся её обычная выдержанность и спокойствие скрывали под собой нешуточную бурю эмоций, и только привычка, только свои собственные принципы, призванные удерживать её на определенной линии поведения, создавали ощущение человека, живущего одними лишь знаниями и разумом.

«Вот почему она так боится алкоголя!» — озарило его неожиданной догадкой.

Теперь он знал, что она непременно станет сдерживать себя, потому что эта привычка уже давно стала её второй натурой. Однако не верил, что она продержится долго.

«Ну, ничего, я вытащу из тебя наружу всё, что в тебе скрывается!»

Он оставил её грудь, понимая, что кожа довольно быстро привыкает к прикосновениям, даже таким приятным, и переместился ниже. Запечатлев несколько поцелуев на её животике, который очень смешно поджался, стоило только прикоснуться к нему, он решил оставить его в покое, подумав, что ей на ум могли приходить сейчас неприятные ассоциации по этому поводу.

Часто при таком маленьком росте своей обладательницы женские ноги оказываются короткими и полными. Но Гермиона была на редкость гармонично сложена. Конечно, её ноги не были такими длинными и грациозными, как у Джинни, но для её роста они поражали своей стройностью и какой-то правильной, точёной формой, хотя их худощавость и бросалась в глаза, впрочем, как и во всей её фигуре. Он провел по ним от круглых коленок вверх до самых бедер, с удовольствием ощущая, как замечательно ладонь словно бы обтекает эту замечательную кожу, скользя по ней, и вдруг с удивлением обнаружил манжеты собственной рубашки на своих руках. Оказывается, он до сих пор не снял её, попросту забыв об этом, не желая ни на секунду оставлять предмет своей любви, словно в страхе за то, что она вот-вот передумает.

Он поскорее кое-как стащил рубашку с себя и тут же прильнул всем телом к своей подруге, но не полностью, а оставив меж ними некоторое расстояние, так, чтобы только её грудь касалась его груди, и провёл несколько раз по её напряженным соскам, зарываясь лицом в её густые волосы, ныряя головой вниз, целуя её за ушком, надеясь, что сейчас-то она точно обнимет его или хотя бы положит ладони на его плечи. Но она лежала всё так же, не поднимая рук, в глазах читалось что-то похожее на изумление, как будто она повторяла про себя: «Неужели это происходит в действительности?» Впрочем, возможно, он и ошибался, возможно, дело было всего лишь в игре его воображения, и всему виной являлась её обычная сдержанность.

Он снова спустился вниз, к её ногам, начиная медленными массирующими движениями ласкать их, поглаживая и целуя внутреннюю часть бёдер, постепенно забираясь всё выше, но не сразу, периодически прерываясь, чтобы снова прихватить губами её соски, или неожиданно оказаться у её лица, сорвать с её губ быстрый поцелуй, не давая ей опомниться, снова спуститься вниз и, при этом, ни на секунду не прекращать гладить её кожу, где бы ни касались ладони, так, чтобы она постоянно чувствовала его руки, чтобы градус возбуждения только рос, чтобы можно было уже перейти к более мощным, акцентированным ощущениям, которые дарили пальцы, путешествующие вдоль её ног, вверх-вниз, внутрь и наружу и снова внутрь, и всякий раз всё плотнее и выше, так, что ладони всё чаще задевают тонкую шёлковую ткань.

Наконец он решил, что уже пора освободить её от этой последней полоски, прикрывавшей её наготу. Он взялся за её трусики — медленно, так, чтобы она понимала, что он собирается сделать. Он рассчитывал, что они уже будут влажными к этому моменту, но они были сухими, что являлось очевидным диссонансом с её явным возбуждением. Он потянул их вниз, в любую секунду ожидая её сопротивления, но она только дёрнулась и сжала руки в кулачки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Очевидно, изо всех сил боролась с собой, с желанием ему помешать.

У него вновь захватило дух, так ему захотелось немедленно покрыть поцелуями эти два чудесных розовых лепестка, плотно сжатых, словно юный бутон. Но, конечно, он не стал этого делать сразу. Он продолжил своё медленное продвижение в этом направлении, слегка раздвинув её ноги и страстно целуя внутреннюю поверхность её бёдер, лаская кожу вокруг заветного треугольника, чтобы ещё больше раздразнить её, заставить жаждать того момента, когда он доберется до самого главного, до десерта, и он старался как мог, чтобы этот самый момент наступил как можно позже, чтобы она сама внутренне начала умолять его сделать что-то с заполнившим её желанием.

Даже сейчас, с уже достаточно раздвинутыми ногами, её внешние лепестки приоткрылись лишь самую малость, внутренние только чуть-чуть показались под ними, открывая в глубине багровую, слегка влажную щёлку. Зрелище было просто восхитительным! Даже самое интимное место Гермионы оказывалось как будто воплощением её самой — бесконечно очаровательным и удивительно аккуратным. Он понял, что его собственное желание уже готово напрочь смыть из головы все его мысли и планы.

«Работай, работай!» — встряхнул он себя, осознавая, что самое главное ещё впереди, и от него потребуется много усилий.

Как только он в первый раз дотронулся до её губ, она вздрогнула и шумно выдохнула. Он стал осторожно прихватывать их своими губами, смакуя распространяющееся наслаждение, как будто добрался до чудесного лакомства. Потом выпустил наружу кончик языка и провёл между ними, еще не погружаясь глубоко, отчего она задвигалась с беспокойством и вдруг спросила срывающимся голосом:

— Что ты делаешь?

Он поднял голову, нахмурив брови в непонимающем выражении. Она смотрела на него беспомощно и как-то растеряно, как будто не знала, как ей пояснить свою фразу. Он поднялся к её лицу, бережно пригладил ей волосы.

— Тебе не нравится?

— Мне? При чем тут я? Тебе же, наверное, неприятно это делать.

«Что она несёт?!»

Видно, на его лице отразилось такое откровенное изумление, что она спохватилась.

— Нет, я знаю, что мужчины делают такие вещи женщинам, но тебе вовсе не обязательно… Я хочу сказать, что это же, должно быть, неприятно, и вообще, негигиенично, и… — она потеряно замолчала, всё более краснея.

«Чем, черт побери, они с мужем занимались целый год?!!»

Этот вопрос сейчас буквально высверливал его мозг. Он сам за месяц освоил всю эту немудрёную науку от и до. Правда, у него была такая умелая и изобретательная партнёрша, как Джинни, но год! ГОД! Впрочем, он пообещал себе помалкивать на этот счет, поэтому сказал просто:

— Гермиона, поверь, это очень приятно! Всё, что доставляет тебе удовольствие, делать приятно. Да и само по себе…

— Просто я хотела, чтобы ты насладился мной, так, как ты этого хочешь. А получается наоборот — ты доставляешь мне наслаждение. Это же неправильно! — она широко раскрыла глаза.

— Нельзя получить настоящее удовольствие в этом деле, если его не получает женщина.

Она посмотрела на него каким-то удивительно пронзительным взглядом, брови сдвинулись к переносице.

— Хорошо бы, если всё было бы так, как ты сказал.

Он почувствовал, что она готова заплакать сейчас неизвестно от чего и стал целовать её — быстро, настойчиво, желая поскорее выгнать из неё это непонятное настроение. Но, к счастью, она так и не заплакала.

— Не слушай меня, Гарри, — сказала она через паузу. — Не обращай на меня внимания. Я просто… не слишком разбираюсь в этом вопросе. Просто делай то, что ты хочешь. Так, как ты хочешь. Хорошо? Как ты считаешь нужным.

— Ну, хорошо, если ты говоришь, то…

— Тем более… так даже лучше. У меня как раз бартолиновые железы плохо работают.

Вот в этом была она вся — Гермиона!

— Чего-чего?!

Она лукаво улыбнулась и тут же начала краснеть.

— Смазки не хватает… — промолвила она едва слышно, на щеках пылал алый румянец.

Его губы поневоле растянулись в широкой улыбке. Ну, по крайней мере, хоть что-то прояснилось.

Весь этот обмен странными репликами несколько выбил его из колеи, и, наверняка, её тоже, так что он снова прошелся по всему её телу, чтобы поднять градус желания, на этот раз уже как следует задействуя силу своих ладоней. Несмотря на кажущуюся хрупкость, на самом деле, он знал, что женщины намного крепче, чем выглядят и с удовольствием принимают более жёсткие ласки, когда уже возбуждены. Он буквально выцеловал всё её тело, прежде чем вернулся к прерванному занятию, раскинув пошире её ноги.

Он снова проник в её щёлку кончиком языка, словно жалом, и провёл снизу вверх, заставляя её невольно вздрагивать от (как он уже теперь понял) непривычных для неё ощущений. Потом самую малость углубился внутрь и начал повторять это движение, быстро нащупав маленький бугорок клитора…

«…У неё всё маленькое, как она сама!»

Но касаться его сразу — значило испортить всё удовольствие. Сперва нужно было как следует поработать языком, как следует раздразнить её губы, внешние и внутренние, он двигался вверх и вниз, но язык при этом то совершал короткие горизонтальные движения, щекоча напряженным кончиком, то распластывался для широкой ласки, то неожиданно нырял вниз и вглубь на два-три сантиметра. И неизменно он вновь забирался вверх, описывал вокруг клитора круг и опять оставлял его в покое, потому что главной задачей было сейчас избавить подругу от тех тормозов, которые буквально сжимали её изнутри. Он положил левую ладонь ей на живот, используя правую, чтобы слегка помогать своему языку подушечками пальцев, и одновременно прислушивался ко всё более учащающемуся дыханию, которое из неё рвалось.

«Ну же, дорогая, ты всё равно не сдержишь этого!»

Когда из неё, наконец, вырвался первый стон, он решил немного сжалиться и стал уделять клитору более пристальное внимание, дразня языком и ловя губами, делая посасывающие движение, но неизменно вновь откатываясь вниз, чтобы не дать возбуждению быстро достичь предела. Стоны Гермионы были более низкой тональности, чем её обычный голос и буквально обдавали его кожу волнами мурашек, насколько проникновенно звучал этот вырвавшийся из-под многолетней опеки звук. Он почувствовал сейчас глубокое внутреннее удовлетворение, оттого что смог таки добиться своего. Она бросила себя контролировать и сейчас всё сильнее двигалась всем телом в такт своим стонам, руки метались по простыне, сжимая и разжимая пальцы, пока, наконец, буквально не обхватила его голову ногами, а её живот напрягся и стал судорожно сокращаться. Он подумал, что нельзя уже больше прерывать это удовольствие, он полностью сосредоточился на её клиторе, языком и губами доводя её сперва до кульминации, когда она так сжала его голову между бедер, что загудело в ушах, а потом и до разрядки, когда раскидав в стороны руки и ноги, она раскинулась на постели, выпуская из себя стон теперь уже облегчения вместе с шумным дыханием. Он приподнялся и приобнял её, чтобы она не чувствовала себя в одиночестве в такой момент.

Что ж, пока что он вполне мог чувствовать себя довольным собой. Начало оказалось неплохим, несмотря на все странности её поведения. Впрочем, она немедленно напомнила ему, что не все сюрпризы ещё позади.

— Зачем ты это сделал?! — этот возглас он услышал в тот же момент, как только она смогла связно выражать свои мысли.

— Что сделал? Ты о чем, Гермиона?

— Зачем ты дал мне… дал мне… закончить?

— Но…

— Почему нельзя было сделать это… нормально?

— Эй, да что с тобой? Как нормально? Ты о чём?

— Как будто ты не понимаешь. Разве мы не должны были сделать это вместе? Зачем было… так? Это неправильно! Я думала, мы сделаем это вместе, я хотела быть с тобой, вместе с тобой, а не… так.

— О-о-о! — протянул он сокрушенно.

«Ну вот что прикажешь с ней делать?!»

— Гермиона, скажи, ты куда-то собираешься прямо сейчас?

— Нет, почему ты спрашиваешь? Если ты хочешь, чтобы я ушла…

— О, господи, нет! Это была только прелюдия, Гермиона! Только прелюдия, понимаешь? Я просто хотел, чтобы ты немного расслабилась, прежде чем мы займёмся этим всерьёз.

— Только прелюдия? Но… это было… так по-настоящему… Прости! Я опять горожу какую-то чушь! Я же сказала, что тебе не надо меня слушать. Совсем.

«Если тебя послушать, такое ощущение, ты делаешь это вообще в первый раз! О боже, да что происходит?!»

— Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Замечательно, — она потупила взгляд. — Спасибо. Не думала, что смогу… ох! Не думала, что смогу такое… Неважно! Но ты меня так раскачивал туда-сюда, что под конец я уже хотела тебя убить! Если бы ты еще чуть-чуть промедлил, я бы так и сделала, клянусь!

— Ну вот, выходит я на чуть-чуть поторопился!

— Я тебя убью прямо сейчас! — она хлопнула его подушкой.

Да, теперь он видел, что она и вправду расслабилась. И совершенно перестала стесняться своей наготы.

— Так ты хочешь продолжить?.. Впрочем, чего это я спрашиваю?!

Он ухватил её поперек туловища и перевернул на живот, в очередной раз поражаясь, насколько же легким было это тело. Она издала что-то похожее на протестующий возглас, но тотчас затихла, как только он провёл обеими ладонями длинным растянутым движением по её спине. Впрочем, длинным его можно было назвать только условно, учитывая крошечные габариты хозяйки. Почти тут же ладони оказались у задницы, буквально упёрлись в неё, и он со смаком промолвил вслух:

— Н-да, вот и ОНА!

— Что это ты такое имеешь в виду? — буркнула Гермиона, пытаясь озабоченно выглянуть поверх своей спины.

— О, ты знаешь!

— Эй, только не вздумай меня уверять, что ты раньше пялился на мою задницу, Гарри Поттер!

— Именно это я и делаю все последние недели.

— Хффф! — она задохнулась возмущённым возгласом. — Как тебе не стыдно?! Я же твоя подруга!

— Одно другому не мешает, — довольно констатировал он, делая первые поглаживания.

Он продолжил широкими круговыми движениями, обеими руками, захватывая и бёдра, в одну сторону, в другую, делал это, пока она не привыкла к его рукам, потом перешёл к более настойчивым ласкам, позволив своим ладоням плотнее сжимать её ягодицы, ноги, тиская их, разводя в стороны и снова сводя, заставляя подругу попискивать от наслаждения. Ей было приятно, она снова разогревалась для секса, но эти движения больше были направлены на повышение его собственного желания. Он слишком себя контролировал до этой секунды, пора было расслабиться самому.

— Думаю, теперь ты готова.

Он не заметил, как перешёл на покровительственный тон, но она сама была виновата. Нечего было себя вести, словно для неё всё как в первый раз.

«Может, это какая-то игра?» — мелькнула мысль. Впрочем, он понимал, что догадка звучала глупо, особенно учитывая обстоятельства.

— Мне перевернуться?

— Нет, переворачиваться не надо. Поднимись на колени.

— На колени? А… хорошо.

Она медленно поднялась, смешно переставляя руки по прогибающемуся матрасу. Он в это время стягивал с себя штаны, которые до сих пор оставались на нём просто потому, что не нашлось другого подходящего момента, чтобы их снять.

— Хм… — ему пришла в голову забавная идея, — теперь выгни спину.

— Выгнуть. Спину?

— Да.

Она выгнулась совсем чуть-чуть, не решаясь посмотреть на него, не решаясь спросить, что он задумал.

— Ну же, Гермиона, выгнись по-настоящему! Ты же можешь.

Вряд ли она догадывалась, что он пытался сейчас про себя устроить заочное соревнование между ней и Джинни, но его просьба её сильно смущала. Ему стало стыдно за такое своё поведение, когда она начала выгибаться, но какой-то бес противоречия внутри него буквально подзуживал довести дело до конца.

— Еще сильнее.

— Гарри… но…

— Пожалуйста!

Она выгнулась так, что уже буквально прижалась грудью к своим коленкам. Определённо, её портрет нравился ему больше портрета жены. Он понял, что уже не просто возбужден, а, пожалуй, перевозбуждён.

— Мне так неудобно, — сказала она жалобно, и он решил, что она имеет в виду недостаток собственной гибкости.

Но она продолжила:

— Я чувствую себя как… чувствую себя как…

Он прекрасно понял, о чём она, и улыбнулся глумливой улыбкой. Она вовсе не то подразумевала под словом «неудобно». Почему-то в голову пришла странная мысль, что, будь он садистом, над такой неопытной, неискушенной жертвой было бы одно удовольствие издеваться. И тут же постарался поскорее выгнать у себя из головы эту гадость, неизвестно как забредшую туда.

— Ладно, — сказал он, распрямил её, обнял за бёдра и осторожно подтянув к краю постели, поставил коленками на пол, на собственные брюки, валявшиеся тут же. Потом опустился на колени сам, раздвинул ей ноги и встал между ними, ложась на неё сверху, запуская под неё руки, чтобы контролировать свой вес и не слишком прижимать её маленькое тело к постели. И прошептал прямо ей на ухо:

— Так хорошо?

— Да… — ответила она еле слышно, и он почувствовал прижатой к её груди ладонью, как бешено бьётся её сердце.

Когда-то, год назад, они точно так же начинали с Джинни. Джинни где-то вычитала, что для первого раза — это идеальная поза. Тогда вышло хорошо. И сейчас он решил, что, хотя Гермиона и не девственница, но в её поведении было столько откровенной невинности, что будет хорошей идеей начать точно так же.

Когда он стал входить в неё, она вся затрепетала под ним, и издала несколько нечленораздельных звуков, как будто хотела в последний момент остановить его, но потом прервала сама себя. Он вошел и замер, прислушиваясь к собственным ощущениям. И самое главное из них, которое ошеломило его больше всего — что он дома. Нет, что он НАКОНЕЦ-ТО дома! Это было… удивительно! У него снова возникла мысль, уже успевшая посетить его сегодня, что она словно создана для него, что она идеально ему подходит. Он сидел в ней так, как будто её специально для него изготовили по индивидуальному заказу. То, как она облегала, сдавливала его, её недостаток смазки, который делал движение слегка растянутым, даже та незначительная сладкая боль, сопровождавшая эту растянутость, тот дополнительный жар от трения — всё казалось в точности таким, чтобы принести ему ощущение максимального наслаждения. Он медленно выдохнул, понимая, что в груди вновь поднимается волна бесконечной нежности к ней, и стал совершать первые движения, сперва осторожно, прислушиваясь к её реакции, но она замерла в его руках, прижатая к его груди и, видимо, потерявшая на время возможность как-то оценивать всё, что происходит, поэтому он увеличил амплитуду движений, входя в неё глубже, чтобы дать ей возможность опомниться, почувствовать себя полностью, и понемногу она начала отвечать. Её реакция отразилась в том, что она сперва сбросила с себя первоначальную скованность, а потом потихоньку её тело стало отзываться на его движения. Он едва не кончил в тот же миг, когда её бедра в первый раз вдруг подались назад, ему навстречу. Любое, малейшее проявление желания с её стороны сейчас поднимало в нём планку возбуждения сразу до самого верха. Он затормозил, шумно выдыхая воздух сквозь сложенные в трубочку губы, получше опёрся на собственные локти, потом продолжил уже гораздо медленнее, но основательнее, вдвигаясь ещё дальше, чтобы она ни в коем случае не вздумала сейчас частить, иначе это всё кончится очень быстро, а он хотел, чтобы первый раз был первым разом и для неё тоже. Она поймала его ритм и теперь уже вполне осознано двигалась вместе с ним, и её усилившееся дыхание стало хорошо слышно ему сейчас.

«Она совсем привыкла ко мне», — подумал он и вдвинулся еще дальше, на полную длину, когда вдруг его головка словно достигла чего-то, какой-то мягкой и упругой преграды, и в тоже мгновение Гермиона, распахнув губы, издала под ним резкое:

— Акк!

«О, подруга, — тут же мелькнула в голове ехидная мысль, — вот сейчас ты будешь кричать!»

Она оказалась короткой, короче Джинни. Чтобы достать жене до ворот её матки, ему приходилось хорошенько её изогнуть. Его член вовсе не отличался феноменальными размерами. Но с Гермионой всё было по-другому. Он не просто достал, он ещё и сразу правильно попал куда надо, что было большой проблемой даже со знакомой партнершей. Снова он подумал об их замечательной совместимости друг с другом. Надо было только правильно этим воспользоваться.

Он принялся загонять в неё член на всю длину, с удовольствием слыша, как всякий раз в конечной точке его движения из её полуоткрытых губ вылетают громкие крики. На этот раз она кричала совсем тонко, почти как маленькая девочка, каким-то жалобно-истерическим тоном, не желая, да и не имея никакой возможности сдерживаться, и она кричала его имя. В этот момент он явственно осознал, что рая не существует. Потому что не могло быть блаженства сильнее, чем то, что сейчас испытывало его тело и его душа, а если там не было и этого, то к чему такой рай?

В то время как снизу от движений его члена расходилась волна плотского удовольствия, её крики входили в него сверху, и сбрасывали вниз по его нервам ответную волну, но во много раз более сильную; если бы не эта волна, он давным-давно кончил бы, не способный более сдерживаться. Но эта волна словно сильные заряды тока разрывала его нервы, принося совершенно иное, нежели плотское, удовольствие — удовольствие невиданного восторга, от того, что он делает сейчас для любимой женщины. Его просто всего сотрясало от этого ощущения, от чувства, что он дарит ей невероятное наслаждение и разделяет его с ней. Это могло показаться странным — он не делал ничего особенного, кроме самой простой и естественной вещи на свете. Но важно было не то, что он делал и как, важно, что это делал ОН — её любимый, именно тот факт, что от него она получала своё наслаждение, и делал его таким сильным и острым.

Постепенно её крики становились всё короче и выше, от его имени осталось только «А», превратившееся буквально в тонкий визг. Она уже вся извивалась под ним, царапала пальцами простыню, дергалась назад, желая увеличить темп, всё быстрее, быстрее, быстрее, и он старался изо всех сил, вдвинувшись в нее до конца и снизив амплитуду до минимума, до самого маленького последнего отрезка, чтобы временные промежутки между достижения устья её матки стали совсем короткими. И когда он понял, что она уже совсем на грани, он подался вперед, задержавшись в таком положении, двигая тазом, поймал заветное отверстие, она крикнула, и в тот же миг он почувствовал, словно что-то поймало и всосало внутрь его головку. Он уже просто дергался на одном месте, круговыми движениями, понимая, что осталась буквально пара секунд. Наконец, она издала длинный вопль, срывающимся голосом, и её тело всё устремилось вверх, ему навстречу, спина стала выгибаться, руки, лоб уперлись в постель, пытаясь поднять её, вытолкнуть, но он нарочно надавил сверху, не давая этого сделать, наблюдая, как её ладони беспомощно скользят по простыне, понимая, что вот он — тот самый момент и с облегчением кончил, дергая тазом в унисон с её конвульсиями, с шумом выдыхая рвущийся из груди воздух, с удовольствием ожидания волны уже идущего на него расслабления. Она на мгновение затихла, прижалась к постели, но потом вдруг её тело вновь начало новую серию конвульсивных движений, и он подумал, как хорошо, что он не успел выйти из неё, потому что это явно была вторая серия множественного оргазма.

«Охренеть! — вспыхнула в голове мысль. — С первого раза и такой фейерверк!»

Это была ЕГО женщина, по-настоящему, на сто процентов его, тут не могло быть никаких сомнений. Они идеально совпадали анатомически, ему казалось, что все его движения, все попадания были абсолютно инстинктивными, словно он знал её уже много лет. Это было невероятно, невероятно; ему пришло в голову, сколько разнообразных наслаждений они еще смогут испытать вместе в дальнейшей жизни, и ему захотелось рассмеяться от восторга.

Она затихла, и он осторожно извлек из нее мягчающий член, когда её настигла третья волна — на его выходе. Он, наконец, скатился с неё в сторону, давая ей волю выгнуться так, как стремилось её тело и наблюдал, лежа на спине, повернув голову, как она дёргается, уже не имея возможности даже кричать, просто разевая рот, как рыба, выжимая, выдавливая из себя последние капли удовольствия. Она даже сейчас была прекрасна — лицо, потерявшее все признаки человеческого, тело, лоснящееся от пота, копна свалявшихся волос — маленькая, тонкая, потерявшая себя от наслаждения женщина.

Когда она замерла полностью, он взял её подмышки и бережно перетащил, уложив прямо на себя, чтобы она в такой момент ни на секунду не чувствовала себя одинокой. Но, судя по её виду, она вообще не понимала, на каком свете находится, взгляд был совершенно диким. Он обнял её и стал гладить по волосам и спине, но только когда понял, что она стала понемногу отходить, зашептал ей прямо в ухо:

— Любимая, любимая, любимая…

Она прижалась к нему и стала покрывать короткими поцелуями его лицо и шею, твердя только одно слово: «Спасибо».

Прошла еще пара минут, прежде чем она смогла членораздельно выговаривать фразы.

— Что ты со мной сделал? — спросила она, облизывая губы.

— Хочешь пить?

— Что ты со мной сделал, Гарри Поттер?! Что это было сейчас? Я думала, что умру от удовольствия. Думала, что уже умерла.

— Ну же, Гермиона, обычный маточный оргазм. Ты же должна была читать про такие вещи.

Она вдруг уперлась ладонями в его плечи и привстала, нависая над лицом.

— Почему ты раньше не делал это со мной?! Какого лешего ты не делал этого раньше?! Почему ты столько ждал?!

— Гермиона, успокойся, выпей воды.

— Нет, я спрашиваю тебя, Гарри Поттер, как ты посмел лишать меня этого?!

Она больно вонзилась пальцами в его плечи.

— Когда «раньше», Гермиона? — широко улыбнулся он. — Это наш с тобой первый раз.

— Тогда почему он случился так поздно? Почему не раньше? Мы должны были делать это… уже давно.

— Когда давно? — усмехался он, глядя в ее нахмуренное лицо.

— Давно — это давно! Всегда! С… четвертого… нет!.. с третьего курса!

— С третьего курса?! Ты просто сейчас не в себе. Ляг, отдохни, — он снова уложил её на себя, — могу себе представить, что бы со мной было, посмей я тебе что-то такое предложить на третьем курсе.

Он захихикал.

— Схлопотал бы по лицу, — заворчала она ему на ухо, — и целую неделю бы не услышал от меня ни слова…

— Вот видишь.

— Зато, спустя неделю, получил бы просимое.

— Что?! Не смеши меня. У тебя кроме учебников тогда на уме больше ничего не было. И вообще, — решил он подыграть ее разошедшемуся воображению, — где бы мы стали этим заниматься?

— В хижине Хагрида, например. Когда он уходил в лес.

— Какая прелесть! А когда бы он был на месте?

— Тогда лес был бы свободен. В лесу. Или на берегу озера.

— Чудесно, просто чудесно! А в холодную погоду?

— В Хогвартсе.

— Прямо в Хогвартсе? И где же, позволь спросить?

— В Выручай-комнате.

— Мы нашли её только на пятом курсе, ты забыла?

— Тогда… тогда в ванной старост. И в закрытых классах. Да хоть в подземелье!

— В подземелье? Брр!

— Ты бы отказался делать это в подземелье для меня?

— О, нет! Ну что ты!

— Ну вот, так что думай, чем искупить свою вину за столько лет.

— Я думаю, Гермиона, что ты просто хочешь ещё прямо сейчас, вот откуда твои экскурсы в историю Хогвартса с нашим участием.

Она фыркнула ему в ухо и заёрзала на нем.

— И ты можешь сделать это ещё раз?

— Через некоторое время.

— Прямо вот так же, именно так же?

— Гермиона, — он осторожно взял в руки её лицо, — мы оба делаем это. Вместе. Разве ты не понимаешь?

«Да что с ней вообще?!»

Она часто заморгала.

— Наверное. Только… раньше со мной такого никогда не было.

— Ну, значит, дело в том, что мы прекрасно подходим друг другу. Ты чувствуешь это?

— Я просто полностью доверяюсь тебе, Гарри. Если ты так говоришь, значит, так оно и есть.

«О, господи, она и вправду как в первый раз!»

— Хорошо. Дай мне попить водички, и сделаем это опять.

— Так же?

— Нет, на этот раз я хочу видеть твоё лицо.

— А может… лучше так же?

— Почему?

— Я… стесняюсь, Гарри! Не хочу, чтобы ты видел меня такой… не в себе.

— Несколько минут назад внутри тебя был мой член, тебе не кажется, что слово «стесняюсь» уже несколько утратило свою актуальность?

— Да ну тебя! — воскликнула она, смущенно хихикая.

— Ты сама сказала в начале, что я могу сегодня тобой покомандовать. Так?

— Так, но…

— Скажи, моё командование пришлось тебе по вкусу?

— Да! — вырвалось у неё само, помимо воли, до того ещё, как она успела обработать свой ответ и придумать какую-нибудь обтекаемую фразу. И тут же снова покраснела.

«Когда же она устанет смущаться? Наверное, никогда».

— Ну, раз «да», слушайся меня и дальше. И получишь за это награду.

— Слушаюсь, сэр… обормот.

— За оскорбление старшего по званию полагается наказание. И оно последует прямо сейчас.

«Наказание» в той или иной форме длилось ещё ближайшие пару часов. Не то чтобы он прямо-таки установил сегодня рекорд (с Джинни бывало и похлеще), но в целом собой и своими действиями он остался доволен. Наградой ему служило счастье любимой женщины. Её чудесные глаза светились удовлетворением и покоем так, что не требовалось никакого освещения в сгустившейся темноте зарождающейся ночи. Пора было отдохнуть, и он сгрёб её маленькую фигурку, обхватил, прижав к себе, не желая отпускать до самого утра. Эта поза довольно быстро становится неудобной обоим, и многие ночи после они ещё наверняка проведут, распластавшись рядом на соседних подушках, но эту ночь он непременно хотел держать её в руках. Ни за что не выпускать из рук.

«Всё изменится, — твердил его собственный голос в голове, когда он почти сразу стал погружаться в сон, как только закрыл глаза, — теперь всё изменится».

Когда он проснулся и вспомнил, где он и что с ним, то первая мысль, которая пришла ему в голову: «Гермионы нет». Её не было с ним рядом, и он сразу почему-то понял, что её нет и в квартире, хотя почти вся её одежда должна была находиться в другой комнате. Но, повернув голову, он увидел, как она сидит перед низким зеркалом в углу и с некоторым даже остервенением пытается расчесать свою пышную шевелюру. На ней были только трусики, и острые грудки энергично колыхались из стороны в сторону, в такт движениям её рук.

Он сел на постели, и она тут же скосила на него глаза.

— Ты проснулся, — сказала она с долей досады в голосе, — а я так не хотела тебя будить. Даже записку написала.

Он огляделся и увидел на столе сложенный домиком листок.

«С добрым утром!

Прости, но мне нужно бежать. Наши с тобой общие дела требуют завершения. Надеюсь, ты проснёшься пораньше, потому что до 12–00 квартиру надо бы освободить. Делать тут всё равно нечего, и еды в холодильнике нет. Увидимся вечером.

Целую, обнимаю.

Г.

P.S. Не пытайся отсюда аппарировать.»

Он улыбнулся. Это скупое послание было в сто раз приятней, чем самые сладкие слова. Будничность, отражённая в нём, как бы показывала, насколько естественно подруга уже воспринимает их отношения. Все эмоции спрятаны и запихнуты под маску деловой женщины. Его лицо посетила невольная усмешка, когда он вспомнил её бешеный взгляд и вызывающий упрёк: «Почему ты не делал этого раньше?!» Такие метаморфозы только возбуждали.

— Давай-ка я тебе помогу, — он подошел и попытался отобрать у неё расческу.

— Нет, даже и не пытайся. Ты не представляешь, какая эта мука — их расчесывать.

— Я буду осторожен.

— Вот этого-то как раз и не надо. Надо быстрее, я спешу.

— Я всё-таки попробую.

— Гарри, это плохая идея… — начала она, но он уже завладел расческой и принялся водить ею по её спутанным волосам.

Это и вправду была мука, расческа неминуемо вязла, и как он ни пытался придерживать волосы у корней, всё равно ему казалось, что он причиняет ей боль. Но он всё равно старался, и она, сперва вся подрагивающая от нетерпения, почему-то замерла и смотрела в зеркало на собственное отражение, как зачарованная, не в силах оторвать взгляд.

— О чём ты думаешь?

— Мне сейчас вдруг показалось, что мы уже тысячу лет вместе. И что ты всё это время каждое утро расчесываешь мне волосы.

— Так и будет, любимая. Так и будет.

— Я не верю, что это происходит со мной. Это сон. Просто прекрасный сон. И я каждую секунду боюсь проснуться.

— Это не сон… — он приподнял её со стула и развернул к себе, — вот видишь?

— Гар-ри, я-а лю-юблю-ю те-ебя-я! — внезапно разрыдалась она во весь голос. Совершенно по детски, безутешно, размазывая слезы и сопли, и уткнулась в его грудь, вся сотрясаясь от рыданий.

— Ну что ты, что ты?! — поразился он, осторожно прижимая её к себе.

Она продолжала рыдать ещё несколько минут, как будто в этом плаче она освобождалась от чего-то, от последних сдерживающих её изнутри преград, полностью открывая себя, как будто только сейчас поверила, что её любимый действительно рядом. Когда наконец слёзы утихли, она подняла на него глаза и сказала просто:

— Ты понимаешь, что теперь для меня всё изменилось?

— Ну-у…

— Раньше я могла терпеть. Теперь… если вдруг ты оставишь меня, я не смогу жить. Ты понимаешь это?

— Гермиона! Ты о чём это завела разговор с утра пораньше?!

Но она продолжала всё так же смотреть на него, пока он не сказал.

— Не волнуйся. Теперь и до самой смерти.

Она отчего-то сразу опустила голову и ответила.

— Да, конечно, — и, словно спохватившись, — мне давно пора идти. Ты уже всё прочитал в записке. Еды нет, до двенадцати надо уйти, не аппарируй. Угу?

— Угу, — кивнул он, расплываясь в улыбке.

Потом он несколько минут с наслаждением смотрел, как она носится по квартире, собираясь… куда бы там она ни собиралась. На работу, наверное. Смотрел и думал, что более прекрасного зрелища в жизни не видел. Потому что оно предвещало в будущем многие и многие такие совместные пробуждения и сборы, и от этого становилось тепло и как-то сладко на душе.

Когда она ушла, хлопнув дверью напоследок, он ещё какое-то время сидел и продолжал ловить это постепенно растворявшееся предвкушение грядущей совместной жизни.

Впрочем, пора было уже и правда покинуть это непритязательное, но ставшее таким гостеприимным для них обоих жилище. Если Гермиона помчалась по делам, то сам он не мог сейчас найти в себе силы отправиться на службу. Один день как-нибудь обойдутся и без него. Он решил вернуться домой и отправить оттуда сову с запиской, что ему нездоровится. В конце концов, после всей этой жуткой кутерьмы с ритуалами, начальство должно было понимать, что ему нужен небольшой отдых.

Он быстро собрался, ловя себя на том, что постоянно втягивает носом воздух, до предела наполненный смесью ароматов, оставленных женщиной, которая ночевала здесь, и его сводил с ума этот запах.

Прямо на двери была пришпилена ещё одна записка: «Дверь просто захлопни, она замкнётся сама», и он снова поневоле улыбнулся. Всякий след, ею оставленный, умилял его сейчас, так, что он готов был буквально растечься по полу сладкой лужицей восхищения.

Погода была замечательная, подстать его настроению, и он с удовольствием прошёл короткий путь до метро прогулочным шагом, наблюдая привычную суету утреннего Лондона, благо нога уже почти не болела. Когда все вокруг спешат на работу, а ты преспокойно направляешься домой после прекрасно проведенной ночи — это чувство сопровождало его и в метро и до самой двери его квартиры на площади Гриммо. С этим настроением он и вошёл туда, и, видимо, оно явственно было написано на его лице, потому что Джинни, которая почему-то была дома, приподняла брови и помотала головой с усмешкой, лишь только завидев его.

— Ты дома? — спросил он автоматически.

— Да, я дома, пока ещё это мой дом. Я планирую сегодня посетить специалиста по магическому праву в Министерстве.

— Праву? — удивился он.

— Ну да, праву, Гарри, праву! — повторила она ему, как недоразвитому. — Чтобы наш развод не превратился во всеобщий скандал, нужно всё подготовить заранее. Ты же, кажется, не собираешься этим заниматься?

— Я собираюсь, Джинни. Собираюсь, — закивал он головой, но какое-то абсолютно блаженное ощущение никак не выветривалось из него.

— Ой, да по тебе видно, как ты собираешься! — она легонько стукнула кулачком ему по лбу. — Что, всё прошло «на ура»?

«Зачем она спрашивает?»

Она делала вид, что разговаривает этаким приятельским тоном, слегка саркастическим, как бы со стороны, но под этим всем сквозила понятная горечь. Он был искренне признателен ей за то, что она не срывается в обиду и упрёки, но это было слишком. Зачем было так себя мучить, интересуясь его успехами с соперницей?

— Джинни…

— Да можешь не отвечать! У тебя настолько всё написано на лице, что глупо и спрашивать. Не дергайся, я действительно рада, что у вас всё складывается.

— Ты не можешь быть рада, зачем притворяться?! Не думай, будто я не понимаю твои чувства. Ох, черт, теперь мне уже кажется, что лучше бы ты ругалась!

— Мои чувства? Ну да… Просто есть вещи поважнее моих чувств.

— Ты о чём?

Она смотрела на него напряжённо, исподлобья, как будто решая, подходящий это момент для разговора или не очень.

— Пойдем-ка! — потащила она его в гостиную. — Нечего торчать тут в коридоре.

— Ну, хорошо, — согласился он. Сейчас ему казалось, что то настроение, которое сидело в нём, не способен выбить никакой разговор. Слишком оно было блаженным.

— Значит, говоришь, у вас всё в порядке? — сказала Джинни, когда он уселся на диван. Она принялась расхаживать перед ним, обняв себя за плечи.

— Если уж тебе действительно так хочется это узнать, то да, действительно всё хорошо.

— И вы… собираетесь теперь жить вместе?

— Ну, мы это не обсуждали, но такие вещи подразумеваются сами собой.

— Хорошо.

— Джинни, к чему этот разговор?

— К тому, что я тебе… вам… оказала сегодня одну большую услугу. Надеюсь, ты её оценишь.

И она тут же полезла за сигаретой.

— Интересно. И какую же?

— Здесь был Рон… — начала она, и у него внутри как-то сразу возникло ощущение холодной пустоты, — сегодня утром.

— И что? Что ты ему сказала?

— У нас был длинный разговор. Очень длинный! — она затянулась, выпуская приблизительно такую же длинную струйку дыма.

— О чём?

— Я уговорила его, чтобы он дал жене развод.

— Ты? Уговорила? Э-э… хорошо, спасибо, конечно, но в этом совершенно не было нужды. Я бы и сам… Да и вообще, какой уже смысл в уговорах, когда и так всё ясно.

— Ты просто дурак! — она потрясла в воздухе сжатыми кулаками. — Иногда так и хочется звездануть тебе прямо в лоб! Ты же вообще ничего не видишь и не знаешь! Вообще!

— Что ты имеешь…

— Они заключали магический брак, МАГИЧЕСКИЙ, ясно тебе, дурная башка?!

— Так и что, мы тоже, вроде как…

— А ты знаешь законы на этот счёт? Не Великобритании, магической Британии? Знаешь?!

— Мм… нет. А что, там что-то особенное?

— У магов старая юридическая система. Очень старая. По ней Мерлина лысого женщина может развестись без согласия мужа! И причина для развода должна быть очень, ОЧЕНЬ серьезной. Такой, что далеко не всякий мужчина решится подобную озвучить. Ты настолько наивный, просто диву даёшься! Подписываешь магический контракт и не удосуживаешься даже прочитать, что в нём написано.

— В нашем контракте?..

— Да, да, «в нашем контракте»! — передразнила она. — Впрочем, чего тут про нас говорить, ты-то совершенно точно ради своей Гермионы на что угодно согласишься, так что не в нас дело.

— Хм. А Рон-то, конечно…

— Вот именно, дубина! У вас были бы серьёзные проблемы, вздумай вы расторгнуть контракт официально. Пойми — магов мало, все семьи на счету, существуют родословные, всякие старые правила, всем важно, от кого дети, кто в какую семью переходит… Ох, да что я тебе объясняю?! Короче говоря, я убедила его, чтобы он дал развод. Вот так.

Она выдохнула.

— Спасибо, — закивал он, и это прозвучало теперь гораздо более искренне, чем в первый раз. — Но… я не понимаю, насколько я знаю Рона, он должен был быть в бешенстве от этой ситуации. Что ты ему такого сказала?

Она отвернулась и изо всех сил втянула в себя дым. Когда повернулась снова, на её лице было выражение злой горечи, смешанной с жалостью.

— Честное слово, Гарри, я такого придурка, как ты, ни разу не встречала, — начала она тихо. — «Знает» он! Да что ты можешь знать?! Что ты знаешь?! Ты ничего не знаешь! Ни-че-го!

— Так объясни мне, — ответил он спокойно, — я тебя уже сколько раз просил — объясни.

Она снова отвернулась.

— Теперь уже, наверное… — она затянулась, — теперь уже, наверное, всё равно. Можно рассказать, — она прищурилась, задумываясь. — Только… — она направила на него два пальца с зажатой в них сигаретой, — поклянись мне, что не сдвинешься с места, что бы я ни говорила. Не будешь дёргаться и делать резких движений. Поклянись!

— Джи…

— Я сказала: поклянись!

— Хорошо, — он пожал плечами, — клянусь, что не буду дёргаться.

Она какое-то время щелкала ногтем о ноготь, сосредоточенно уставившись на кончики своих пальцев.

— Хочешь знать, почему я начала курить? Когда постоянно тошнит, это иногда помогает. Нет, не в буквальном смысле. Тошнит, потому что тошно. По-настоящему тошно, так, что хоть голову в петлю.

Она прервалась, и он терпеливо ждал, пока она продолжит.

— Я начала получать её письма с самого моего отъезда. Мы договаривались, конечно, писать друг другу, делиться «женскими секретами», как мы тогда в шутку это называли. Но я не думала, что… Понимаешь, у неё же никого нет! Фактически нет родителей, а из друзей, таких, которым можно рассказать какие-то особые вещи, тоже… С тобой же не поделишься! И кто остаётся? Луна? Это всё равно, что рассказывать самой себе. В никуда. Вот и вышло так, что единственный человек, которому она могла бы написать, оказалась я. А я была к этому совершенно не готова. К тому, чем она стала со мной делиться. И у меня не оставалось другого выхода, кроме как учиться справляться с этим.

— Вот сейчас я уже не уверен, что должен слышать всё это. Если она рассказывала тебе что-то по секрету, то…

— Да подожди ты! Сейчас сам всё поймёшь.

Она затушила дотянутую почти до фильтра сигарету и тут же достала другую.

— Поначалу, естественно, ничего такого не было. Особенного. Обычные житейские проблемы. Я сперва даже посмеивалась над всем этим втихомолку. А иногда и не втихомолку. В открытую ей отвечала, чтобы она не заморачивалась, что всё постепенно войдёт в колею, притрётся…

— Я так понимаю, речь о семейных делах?

— Ну нет, блин, о рабочих! Разумеется, о семейных! Хотя… она и о работе писала много чего. Восхищалась, в основном, взахлёб перечисляла новые возможности. От некоторых вещей, впрочем, в дрожь бросало… Ну да не об этом речь!

Она снова несколько раз затянулась и выпустила дым. Постепенно он растекался по всей комнате, как белёсый кисель.

— Наши свадьбы состоялись в прошлом июле… Кстати, скоро годовщина, между прочим… Будь она проклята! Агррх! — зарычала она, взмахнув рыжей гривой, и снова обняла себя за плечи, чтобы справиться с собой. — Весь прошлый август мы с ней фактически не разговаривали, я была занята другими занятиями, об этом-то ты должен хорошо помнить.

— Да уж, — согласился он, смущенно смотря в пол.

— Как оказалось, у них всё было совершенно по-другому… Знаешь, всё-таки практика — великая вещь! Накануне свадьбы она выдала мне целую лекцию на тему секса. Ты представляешь?! МНЕ, ха-ха! Я, естественно, помалкивала.

— Джинни, наверное, не стоит…

— Так вот! — прервала она его, повысив голос. — Разумеется, она где-то начиталась всяческих советов, как это надо правильно делать. И, разумеется, в самый решающий момент её зажало так, что мама не горюй!

— Помнится мне, ты тоже чего-то там такого начиталась.

— И ты поверил! Да ты просто болван, Гарри Поттер! Чтобы я стала заниматься этим с любимым человеком по книжкам?! Я что — больная что ли?! Но признаться-то было нельзя, вот я тебе и плела всякую чушь. А ты и рад верить! Ты что, за столько лет так и не удосужился понять, что я за женщина?

— Ладно, давай оставим наши с тобой взаимоотношения в покое.

— Да уж давай, оставим!

Она подтащила ближайшее кресло и плюхнулась в него, вытянув ноги, видимо, устала носиться туда-сюда по одному маршруту. Он взглянул на них совершенно машинально, но она сразу же заметила его взгляд и демонстративно запахнула халат посильнее. А потом внезапно взяла и высунула язык в его сторону.

— Бэ-э-э!

Он едва не прыснул от смеха. Положительно, не было на этом свете человека, с которым ему было так же легко. В него вдруг вплыло осознание, что если бы он захотел… Очень захотел! То он мог бы, пожалуй, развернуть всё в другую сторону в один миг. В один миг превратить жену в любовницу — это был бы тот ещё номер, конечно! Стыд немедленно накрыл его горячей волной. Как вообще могли возникать такие мысли? Откуда, из каких отвратительных глубин они приходили?..

— Знаешь, Гарри, если бы ты не был такой правильный. Такой, что аж прямо зубы сводит. То мы могли бы… — она замерла, увидев его изумлённое лицо.

Она буквально слово в слово повторила его мысли. Находилась с ним на одной волне.

«Я вовсе не такой правильный, как ты сказала». Эта фраза. Вот именно эта фраза, прозвучи она сейчас в его исполнении, и… Что угодно могло произойти. Невероятно — как мало может отделять порядочного человека от подлеца! Всего одна-единственная фраза!

— Джинни, ты умеешь сделать из меня полного придурка.

— Сделать?! Да ты им и являешься, чего там ещё делать? Променял прекрасную жену на ходячую кучу проблем! — она фыркнула.

— Я же не виноват, что встретил вас обеих одновременно.

— Зато ты виноват кое в чём другом. Что тянул так долго. Нельзя быть таким тупым! Сойдись ты с ней раньше, ничего бы этого не было.

— Ну да… — он опустил голову.

— Ладно, — она бросила затушенную сигарету прямо на ковёр и помрачнела, — надо продолжать, а то мы так до вечера просидим. Короче говоря, из первого же её письма я узнала, что пока мы с тобой весь август выдумывали, каким бы способом нам ещё этим заняться, у них с мужем так ничего и не получилось. Точнее, не получилось у неё. Не получилось позволить ему хоть что-то. И ты понимаешь, что взаимопонимания это им не добавило. Рон сперва терпел, а потом начал жутко злиться. Ты прекрасно знаешь, что он никогда не отличался особым терпением. И тактичностью. Ясно, что к такой, как она, нужен особый подход. Она же вся в голове, расслабиться не может ни на секунду. Ну а Рон… Ему бы чего попроще! Подобная задачка оказалась для него трудноразрешимой…

— Я не понимаю, он что — не мог посоветоваться с кем-нибудь на этот счёт?

— Ты в своём уме?! Рон?! На эту тему? Чтобы о нём подумали, что он не способен даже жену трахнуть по-человечески?

— Никто бы не подумал…

— Правильно! Но только он-то считал, что подумают. Ну, кому я объясняю, ты что, не знаешь его, что ли?! К тому же, к тебе бы он ни за что не подошёл в любом случае, а больше-то особо не к кому. Старшие братья далеко, а с Джорджем на такие темы разговаривать — себе дороже.

— Почему это ко мне «в любом случае»?

— Ну, потому что дело касалось Гермионы, что тут неясного?! Не мог он с тобой обсуждать такие вещи про неё. Он и так-то постоянно маялся чувством неполноценности и ревностью в отношении тебя, а тут получается, что он вообще полный неудачник!

— Рон не такой, не наговаривай…

— Да заткнись уже! Заткнись и слушай!.. Вот, так-то лучше… В общем, единственные, с кем он «посоветовался», были родители. Ну как, посоветовался — нажаловался, на самом деле, только и всего. В том духе, что она с ним «холодна», что-то такое. Из-за этого Гермиона потом имела довольно своеобразную беседу с нашей матерью, что, конечно, в лучшую сторону на ситуацию повлиять никак не могло… Впрочем, это всё не важно вообще! Я постоянно отвлекаюсь в сторону, так мы до главного никогда не доберёмся. Главное то, что день ото дня становилось всё хуже. Она угодила на работу, которая требовала всего её внимания, и стала этой работой банально прикрываться, а он начал потихоньку прикладываться к бутылке. Как бы поступил нормальный мужик в такой ситуации, если не считать мыслей о разводе? Правильно — нашёл бы себе любовницу…

— Что ты такое говоришь?!

— Правду, Гарри! Правду жизни. Но у Рона же это была идея фикс — Гермиона, Гермиона, о-о, Гермиона!

— Тебе не приходит в голову, что это и есть любовь?

— От того, кого любишь, не добиваются своего любыми путями! Да, да, нечего на меня так смотреть. Об этом-то и весь разговор. Что бывает, когда молодая жена целыми сутками пропадает на работе и «не даёт» мужу, а тот всё больше и больше пьёт и не получает разрядки? Ну-ка, догадайся с трёх раз? В конце концов, контроль теряется настолько, что от уговоров переходят к последнему аргументу.

— Нет…

— Ага, если бы «нет»! «Да», «да» и ещё раз «да». И ещё много раз «да».

— Много раз?.. — прошептал он, ощущая, как диван куда-то уплывает из-под него.

— Так и бывает. Попробовал один раз — потом входишь во вкус. Даже начинаешь получать удовольствие.

— Удовольствие?! Удовольствие?!

— Не ори! Представь, каково мне было всё это читать. Дело в том, что она, естественно, далеко не сразу решилась написать об этом. Сперва всё шли намёки, намёки… А потом, когда я уж догадалась, она стала на меня вываливать все подробности.

— Да как?! Как же…

— Вот так. Постепенно, Гарри, постепенно. Сперва банальные приставания, потом, в один прекрасный вечер, они доводятся до конца. На следующее утро, конечно, раскаяние, попытки вымолить прощение… через какое-то время всё повторяется. И чем дальше, тем осознаннее такие попытки, чем они безнаказанней, тем больше ощущения, что ты в своем праве. Жена же!..

— Постой, постой, да постой же! — выпалил он, желая остановиться, отдышаться, отъехать чуть назад, потому что понимание никак не приходило к нему. — Я правильно понял то, что ты говоришь? Потому что мне ну вот совсем не хотелось бы здесь ошибиться. Он… насиловал её?

Слово далось ему с огромным трудом, он как будто выдавил его из себя тонкой струйкой звука, да и то, лишь потому, что боязнь ошибки висела над ним темным облаком, иначе бы он просто оставил предложение незаконченным, с повиснувшим финалом, с многоточием, как угодно, лишь бы не произносить это слово вслух.

Джинни сглотнула воздух. По мере разговора решительность улетучивалась из неё, и на её месте появлялось всё больше горечи. Она снова защелкала своими ногтями, сосредоточенно их разглядывая.

— Да. Об этом и речь.

— Да нет! Тут какая-то ошибка! Ты просто что-то не так поняла. Такого же не может быть. Вспомни, о ком ты говоришь. Это же Рон! И Гермиона. Это невозможно, — сказал он уверенным тоном.

В сущности, это была последняя линия его обороны. Он засел на ней с решимостью удерживать её до самого конца.

— Я могла бы дать тебе почитать её письма, чтобы ты убедился самостоятельно. Но я не буду этого делать, боюсь, что тогда точно не смогу удержать тебя от чего-то ужасного.

— Нет, нет, нет, — он замотал головой.

— Честное слово, Гарри, никогда не хотела, чтобы ты через всё это проходил. По собственном опыту знаю. Когда стала читать во всех подробностях, я… Со мной стали твориться жуткие вещи…

— …Я не верю, не верю… — бормотал он.

— В первый момент мне хотелось сорваться, помчаться в Лондон, покончить со всем этим раз и навсегда. Но я не могла, не могла! И меня начало всю разрывать изнутри. Я довела себя до такого состояния, что оказалось в больничном крыле, никто не мог понять, что со мной. Провалялась там две недели, на нервной почве, наверное. Проклятый темперамент! — она судорожно затянулась несколько раз, чтобы унять дрожь. — Но это меня и несколько успокоило. Я поняла, что должна быть сдержанней, чтобы не наделать ужасных глупостей.

— Вот почему ты примчалась вся такая невменяемая на рождественские каникулы? Орала как ненормальная.

— Да. Я орала одно, а думала о совсем другом. Если бы, если бы она не взяла с меня слово…

— Да к черту это слово! — он взорвался. — Ты о чем говоришь?! Если это правда, тебе нужно было всё рассказать. Как ты могла позволить этому продолжаться?!

— Ты просто идиот! Если жена позволяет этому продолжаться, что тут может сделать посторонний?! Будет только хуже, особенно, учитывая обстоятельства.

— Какие обстоятельства, какие обстоятельства?! — он поймал себя на том, что кричит уже во весь голос, но отбросил эту мысль в сторону.

— Такие! — не стала она расшифровывать.

— И вообще! Почему она не сопротивлялась? Я не верю. Это же Гермиона. Она могла… могла… я не знаю…

— Вот именно! Вот именно, что это Гермиона. Если бы это была я… если бы кто-то даже попытался… я бы его на клочки разорвала! Но это Гермиона. Что она сделала в первую очередь, как ты думаешь? Обвинила во всём себя, вот что.

— Да это чушь какая-то!

— Конечно, чушь. Только не для неё. Она всегда хорошо знала, что делать с чужими, и не совсем представляла, как поступать со своими. Вспомни её поведение с Маклаггеном. Типичная жертва, ты сам всё видел. Она всю жизнь думала, что за всех вокруг отвечает, понимаешь ты это?! За вас обоих в первую очередь. И, естественно, решила, что раз с ней так поступает собственный муж, то это из-за того, что она не смогла всё сделать правильно, что она всему первопричина. Начала искать способы, чтобы это исправить, и постепенно всё зашло совсем далеко… И потом, я только что подумала… Вот я тут ору, но мне пришло в голову, что если бы, скажем, ты… так себя со мной повёл… Ну, чисто теоретически. Я бы тоже, наверное… терпела бы.

— Что ты несёшь?!

— Я же сказала: теоретически. Я знаю, что ты никогда так не поступил бы, но ради того, чтобы тебя не потерять, ради брака…

— Прекрати! Ради какого брака?! Это же… мерзость! Это…

Он не мог найти слов. Кажется, только сейчас до него начало доходить. По-настоящему, не на уровне информации, на уровне чувств. Он вспомнил Гермиону, трепещущую под его руками. Это маленькое, хрупкое тельце. Её доверчивые глаза, когда она сказала «делай всё, как ты хочешь». Нужно быть чудовищем, чтобы причинить ей боль! Она для них двоих была самым близким, самым дорогим существом все эти годы. Она доверила себя, вручила себя на брачной церемонии, вручила с намерением прожить с этим человеком всю свою жизнь, надеясь на то, что он станет ей главной жизненной опорой, больше-то у неё никого и не было. И так обмануть её ожидания?! Её доверие, её тихие надежды?! Из-за чего? Из-за банального нетерпения?! Тебе досталось такое сокровище, а ты надругался над ним?! Да как вообще можно было даже подумать о таком?! Это же Гермиона, разве Рон забыл, это же ЧЁРТ ПОБЕРИ, Гермиона!!! Их Гермиона!

— Я убью его! — процедил он сквозь зубы, тяжело дыша и начиная подниматься с места.

Джинни подскочила к нему в мгновение ока.

— Сейчас же сядь на место! — она ухватила его за грудки, и он тут же взялся за её запястья.

— Отпусти.

— Я кому сказала: СЯДЬ! — он почувствовал, как напряглись её руки, а он не понаслышке знал, какими сильными они могут быть, если Джинни того захочет. — Ты обещал!

Он вдруг понял, что если не сядет, им придется драться. Самым настоящим образом. Что-то было в её взгляде, показывающее, что она не выпустит его ни под каким видом.

«Наверное, она права. Нужно разобраться во всём до самого конца».

Он сел и как-то сразу его мысли приняли другой оборот. Более охлаждённый.

— Послушай, это какая-то ерунда! Ну не может такого быть! Чтобы она такое позволила? И кому — Рону? Да он её сам всегда до смерти боялся.

— Вот она вся и вышла наружу — его боязнь! Когда выпьешь — море по колено, не так ли?

— Ну хорошо, допустим, он не сдержался, но она-то. Она-то могла пресечь это в любой момент. Она же волшебница, да ещё какая волшебница.

— Ох, ну как у тебя всё просто! Я же сказала, это происходило постепенно. Поначалу, вроде как, и поводов не было, он же с женой пытался этим заняться. В своём праве…

— Каком…

— Подожди! Ну, у неё правда был зажим. Она не могла. Видимо, кроме тебя у неё ни с кем как следует и не получилось бы в первый раз. И она себя в этом винила. В том, что вышла замуж, и не могла дать мужу того, что должна была бы дать по всем правилам. Поэтому терпела и искала пути, как выйти из этого положения. А он потихоньку начал этим пользоваться. Я же говорила тебе: вошел во вкус. Так бывает. И стало всё хуже и хуже, иначе с чего ты думаешь, я так с ума сходила, не в силах сорваться из Хогвартса?

— Ты о чем? — спросил он угрюмо и тут же подумал, зачем он это сделал.

— Он начал делать всё… грубее… Мерлин, Гарри, вот о чём точно не хотела говорить с тобой, так вот об этом! Хотела просто сообщить факт, без подробностей, но ты же начнёшь всё выяснять. Глядеть непонимающе. «Как», да «почему». Бил он её! Привязывал! Обзывал плохими словами! Обращался, как с животным. Так понятно?!

Он выдохнул несколько раз. Потемнело в глазах, и руки как-то сразу ослабли от возникшего шока.

— Как же можно…

— Еще как… можно, — она проглотила появившиеся слезы, — думаю… он отыгрывался таким образом. За всё. За все те годы, пока она помыкала им. За свой страх. За постоянное ощущение неполноценности. За её абсолютную недоступность. Бог знает за что еще!

— Я не понимаю…

Есть такое расхожее выражение: «не укладывается в голове». То, что он услышал, не укладывалось буквально, оно казалось чем-то огромным, угловатым и твердым, его нельзя было засунуть в черепную коробку, оно не хотело туда влезать, каким боком его не поверни. Он ещё раз вспомнил свернувшееся на постели тело, её фразы во сне… Обидеть это чудо?! Такое не могло поместиться в голове, никак не могло.

— Почему же она не сопротивлялась?! — выкрикнул он в отчаянии.

— Ха, — Джинни горько усмехнулась, — она не могла. По мере того, как положение становилось хуже и хуже, она всё глубже залезала в ловушку. Западня была состряпана идеально, не выскочишь, он обо всем подумал, шахматист херов! Какие у неё были варианты?

— Да как же? Долбануть заклинанием, и дело с концом.

— Каким? Авада кедаврой? Чтобы с концом. Нет? Тогда каким? Обездвижить? Допустим. Один раз. А потом? Что, каждый день, приходя с работы, накладывать на мужа петрификус и идти спать? Так ты себе это представляешь?

— Да хоть бы и так! Хотя есть способы и попроще. Выгнать его за порог раз и навсегда.

— Как просто! Невозможно постоянно держать человека под заклятьем так, чтобы об этом не узнали окружающие. А уж про «выгнать» и речи нет.

— Да почему же?!

— Да потому, что тогда пришлось бы объяснять причину, дурья твоя голова! Как бы она объяснила семье мужа, что держит его парализованным? А он ведь обязательно нажаловался бы на неё, я же говорила тебе, что он с самого начала принялся жаловаться, говнюк этакий! Семья бы встала на его сторону. Ты что, не знаешь нашей матери?! И уж, тем более, пришлось бы объяснять причину, по которой мужа выгнали вон.

— Так и объяснила бы! Не хочешь же ты сказать, что Молли и Артур приняли бы сторону Рона, если бы узнали правду?! Я в такое не поверю ни за что на свете!

— Именно этого она сделать и не могла! Объяснить им настоящую причину. А любое враньё не оправдывало бы её поведение.

— Да почему же?! Почему?!

— Потому что есть ТЫ, вот почему! Неужели так трудно догадаться? Что случилось бы, как только ты бы обо всём узнал? Ну-ка, ответь мне? А ты бы непременно узнал, если бы это всплыло. Впрочем, можешь не отвечать, у тебя и так всё на лице написано. Потому-то она и взяла с меня слово строго-настрого держать рот на замке.

— Ну и ладно, — буркнул он, — всё равно это лучше, чем… так.

— Лучше? Лучше?! Попробуй хоть разок поставить себя на её место. Что бы произошло, узнай ты обо всем? Ты бы пошёл «разбираться» с Роном, не так ли? Убил бы его или покалечил. Что было бы дальше? Муж убит, любимый человек в Азкабане, с работы немедленно выгоняют, или ты думаешь, Отделу Тайн нужны грандиозные скандалы? Ах да, скандал на весь магический мир! Только представь себе газетные заголовки! Ни на одну работу с этого момента не устроиться, все вокруг показывают пальцем, а раз даже родителей нет, то нет и средств к существованию и жилья, вдобавок. Хорошо?

— Жилья?

— Да, Гарри, жилья. Она не могла даже просто уйти от него, потому что ей банально не было бы, где жить. Они снимают жильё, и оно недешевое, между прочим, ты знаешь, какие в Лондоне цены, даже в пригородах. Договор аренды подписан на неё, и подписан надолго, ты же понимаешь, что она, естественно, по своей привычке взяла всё оформление на себя. У неё банально не было бы денег, чтобы снять еще одно жильё и оплачивать то и другое одновременно.

— Она могла бы жить здесь, на Гриммо…

— Прекрасная идея!

— Не знаю… у кого-то еще.

— Пару недель, может быть. Но не год же, как ты себе это представляешь?

— А разве нельзя было как-нибудь… ну… расторгнуть этот договор?

— Это как же?

— Ну… наложить конфундус, сказать, что ничего не было.

— Иди ты к василиску в пасть, Гарри! Воображаешь себя умнее Гермионы?! Договор заключен с банком, а не с частным лицом, у них есть копия, ты на весь банк собрался накладывать конфундус? Тут уж нужен империус. Потом ты бы лично, собственной персоной прибыл бы арестовывать свою любовь?!

— Всё равно, всё равно, — замахал он руками от бессилия, — можно было что-то придумать! Ну, неужели нельзя было найти способ, как выйти из этой ситуации?! Какое-нибудь зелье, в конце концов! Которое отбивает желание.

— Ты, видно, не совсем хорошо понимаешь… Неужели ты правда думаешь, что такие вещи делают от желания? Это — здесь, — она ткнула себе пальцем в макушку. — Лишись он желания, просто стал бы её избивать уже по-настоящему, а не так… обозначая. Тогда ей бы стало совсем сложно скрывать последствия, а она этого боялась больше всего. Помнишь, как она запаниковала на поминках твоей напарницы?

— Так в этом было дело?! А я-то гадал… Значит…

Он вдруг вспомнил гневный шепот Рона в темной комнате за занавеской.

— Знаешь, почему она пришла такая растрепанная в тот день? Знаешь, что он сделал?

Она замолчала, как будто ожидая его любопытства на этот счет.

— Он связал её накануне вечером и бросил в ванну. Она провалялась там всю ночь, он не позволил ей даже привести себя в порядок, перед тем, как пойти на церемонию. Вот так. «Наказывал» за предыдущие отлучки.

Она отвернулась и дрожащими пальцами полезла за очередной сигаретой.

— Как можно терпеть такое… — прошептал он, не в силах даже чуть-чуть повысить голос.

— Любовь, будь она неладна! Любит тебя до усрачки, боится за тебя. Сама себе соорудила идеальную западню. Он-то давным-давно понял, в чём дело. Вот и чувствовал полную свою безнаказанность. Даже, как пить дать, нашёл оправдание собственному поведению. Типа: «она другого любит, в мыслях мне изменяет с ним, вот пусть и получает по полной». А вслух говорил, что и не только в мыслях.

— Что?!

— Ну да, нёс всякое. На той церемонии обвинил её в том, что она добилась для него места от тебя известным способом… короче, не хочу даже произносить вслух, что он сказал, и так понятно. Надавал ей пощечин. И после этого ты в той же самой каморке полез ко мне под юбку! Да меня чуть не стошнило, когда я узнала, что они были там до нас!

— Понятно. А она потом…

— А она вбежала и, увидев наши напряженные позы, первым делом подумала, что я не выдержала и всё тебе рассказала. И перепугалась до смерти.

— Это какой-то жуткий кошмар! Я постоянно надеюсь, что сейчас проснусь.

— Я в этом кошмаре нахожусь уже больше полугода. Гарри… я правда… до того устала всё это держать в себе, если бы ты знал! — она вернулась в кресло и вся как будто растеклась в нём, стала выглядеть какой-то жалкой и беспомощной, как не выглядела, наверное, уже очень давно. — У меня этих писем — во-от такая пачка. И подробные описания её мучений, где она по всякому поводу задает мне идиотские вопросы, и история её попыток как-то выкрутиться из положения, и судорожные метания в поисках где бы переночевать, чтобы в очередной раз не возвращаться домой. А уж когда он потерял работу, стало совсем худо. Пока он служил в Аврорате, у него периодически были ночные дежурства, хоть какая-то отдушина. Потом, у Джорджа, он частенько так нажирался под вечер, что лыка не вязал, поэтому на него можно было фактически не обращать внимания. Но когда Джордж его выгнал… Ох, я вообще поражаюсь, как ты мог всего этого не замечать!

Он и сам поражался. Поражался, и чувство вины сейчас впервые пронзило его сердце горячим клинком. Действительно, что он за аврор, если не видел того, что творилось под самым его носом?! Конечно, у него было оправдание, что он никогда, даже в самом ужасном сне не мог представить себе подобного, что он готов был бы плюнуть в лицо тому, кто даже предположил бы такие вещи о его друзьях. Но, чёрт возьми, её синяки! И её поведение, то, как она периодически притрагивалась к горлу… и запястьям. Странное происшествие на поминках. То, как она всеми силами стремилась избежать возвращения домой. И наконец, последнее подтверждение, после которого никаких сомнений не должно было уже оставаться — её слова, сказанные во сне. Неужели этого было мало? Выходило, что для него — мало. Порой, порядочный человек может оказаться невольно более жестоким, чем тот, кто подозревает всех вокруг. Даже когда сама она пришла к нему в ужасном состоянии, не в силах более терпеть, с просьбой устроить мужа на работу, а на самом деле, с мольбой просто куда-то его деть, он всё равно ничего не понял. А ведь он должен был всё понять сразу же, после первого же их разговора. Когда он спросил её, почему Джордж выгнал Рона с работы, она отвернулась и сказала, что не хочет об этом говорить. Очевидно, она ЗНАЛА, что произошло! И её чувство вины, которое он ошибочно приписал стыду за то, что она выпрашивает место, в действительности, было осознанием, что собственным потворством насильнику она привела к тому, что тот принялся за других!

Джинни порывисто вздохнула, и он взглянул на неё, как будто вспомнив, что она находится здесь же, в этой же комнате.

— Гарри, он же мой брат! — казалось, еще чуть-чуть, и она заплачет. — Не просто брат, самый любимый из всех. Да, да, ты не знаешь… Со старшими была слишком большая разница, я их как братьев-то не воспринимала, скорее, как взрослых дядек. Близнецы? Они всегда были зациклены друг на друге, окружающие им были нужны только для того, чтобы их подначивать. А он со мной постоянно возился. Мы с ним в детстве все окрестности «Норы» облазили вдвоем. После матери — самый близкий мне человек фактически. Отец всегда на работе… Да и мать — целый день занята. Он да я, я да он. И еще… я им так гордилась, ты не поверишь, так гордилась! Когда он участвовал вместе с вами во всех ваших похождениях. Никогда не признавалась вслух, но всегда гордилась. Мой брат — герой — это знаешь какое ощущение?! Может быть, и не такой герой, как ты, но всё равно — самый настоящий. Мой. Брат. Понимаешь? Уизли. И узнать про него такое… это как… это как… я даже не знаю. Я не могла понять, как он так стремительно превращается в монстра? Я же до сих пор люблю его по-своему. И всё время как-то пыталась оправдать про себя, ну хоть КАК-ТО, искала какие-то объяснения, стыдилась этого, но искала. Но каждое новое письмо разбивало всё в прах. Хуже и хуже, хуже и хуже, ужасней и ужасней. Он… убил её кота, Гарри! Убил… её… кота, — она уже не могла сдержать слез, и они полились потоком, так, как она плакала всегда — обильно и стремительно.

— Убил… кота? — спросил он ошалело.

— Да, Гарри! Взял за задние лапы и шарахнул об стену. Он же всегда его ненавидел, знаешь? А тут — нашёл повод… Почему это происходит с нами, Гарри? Почему это происходит со всеми нами? Чем мы это заслужили? — она зарыдала, уже совсем не пытаясь сдерживаться.

Эта последняя информация как будто совершенно пришибла его, контузила. Он понял, что столкнулся с чем-то, что не в состоянии мысленно охватить. Ему было понятно состояние Джинни, он в очередной раз жалел её, жалел, что она оказалась без вины виноватой, по сути, снова втянутой во всю эту историю и вынужденной переживать за других, хотя сама она при этом лишалась самого дорогого в жизни. Его жена была просто хорошим человеком, попавшим в редкостно отвратительные обстоятельства. Чувства Гермионы он понять не мог, он даже не пытался этого делать, это было лишь информацией для него, потому что он не мог даже себе вообразить, что она вынесла за этот год. Он просто мысленно отвернулся и не смотрел в ту сторону, потому что понимал, что если будет долго туда смотреть, то сойдет с ума. Он попробовал представить себе, что было бы с ним, прочитай он хотя бы одно из тех писем, что она отправляла его жене, и с него хватило даже одного своего воображения. Но менее всего он способен был понять Рона. Сейчас, когда Джинни, глотая слезы, смотрела на него, тревожно ожидая сквозь собственную горечь, не сорвется ли он с места, не кинется ли совершать безумные поступки, он понимал, что никуда не хочет кидаться. Потому что его бывший друг внезапно вышел за какую-то грань. Между человеческими поступками и чем-то, что человек ни при каких обстоятельствах совершать не может. Ему пришло в голову, что за всё время, пока он знал Гермиону, её осмеливались обижать лишь самые отвратительные представители рода человеческого. Малфой, Амбридж, Беллатриса? Кто еще? Но они хотя бы были её врагами! А тут?!.. Это действительно не укладывалось в голове. Такое даже ненавидеть было невозможно. Чувством, которое им владело сейчас, и владело бы полностью, если бы к нему не примешивалось сочувствие к собственной жене, было недоумение. Он искренне недоумевал. Ему не хотелось идти и убивать, ему хотелось придти и спросить — как?! КАК?! Как можно делать такое с самой дорогой и близкой для тебя женщиной?!

Впрочем… он вдруг вспомнил, что Рон, собственно, приходил сегодня сам. С этого начался весь их разговор, и он ещё вовсе не закончен. Он чуть-чуть подождал, пока Джинни успокоится. Он знал, что её перепады настроения обычно весьма коротки, и долго ждать, пока горе сменится сосредоточенностью, не придется. Он бы, конечно, с радостью успокоил её и сам, но его руки ещё помнили плечи другой женщины, которую он обнимал буквально пару часов назад, поэтому оставалось просто ждать, прежде чем задать мучивший его вопрос.

— Что ты ему сказала?

Вот так, потому что более всего ему хотелось сейчас узнать, что можно было сказать такому человеку, чтобы он отступился от своего.

— Всё очень просто. Ты сказал вчера, что твердо решил жениться, несмотря на все преграды, и ждать больше не собираешься. Именно поэтому я даже испытала некоторое облегчение. Конечно, потерю тебя ничем не восполнить, но я хотя бы перестану мучиться от постоянных отвратительных картинок, которые рисовало моё воображение. И мук совести из-за того, что знаю о происходящем, но ничего не могу поправить. Дело же не только в слове, которое я ей дала. Я и сама понимаю, что иной раз надо и наплевать на всякие такие красивые обещания. Больше всего я боялась, что могу наворотить чего-нибудь на эмоциях. Или по глупости. И сделать всё намного хуже. Я думала, что если уж Гермиона не нашла из этой ситуации выхода, то мне лучше даже не пытаться встревать, а не то потом до конца жизни придется расплачиваться за ошибки. И… чтобы ты там ни думал, Гарри, но я, вообще-то, тебя люблю. И не хочу, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Поэтому мне оставалось только молчать и ждать. Но когда я узнала, что ситуация изменилась, что вы сошлись и решили жить вместе, теперь уже точно, я поняла, что пришел и мой черед как-то оправдаться за своё молчание.

— Тебе нет нужды оправдываться, Джинни. Это я должен…

— Замолчи! Тошнит от таких речей! Дай уже мне договорить. Короче говоря, я нашла удобным поводом момент, когда он примчался с утра пораньше выяснять отношения. Он с чего-то решил, что она периодически ночует здесь. Понимаешь, несмотря на всё, ему самому было невыгодно, чтобы всплыло его поведение, чтобы ты о нём узнал. Поэтому какое-то время он терпел, когда она стала проводить с тобой всё больше времени. Но, в конце концов, не вытерпел, примчался сюда. И наткнулся на меня. И я ему выложила всё начистоту.

— Всё?

— Прежде всего, что я в курсе его поведения, того, что он творит. Он об этом не знал, это его слегка шокировало, а я на такую реакцию и рассчитывала. Ошеломить, а потом добить сообщением, что лафа его кончилась. Что больше уже ему не удастся её контролировать, птичка выпорхнула из клетки. Ты твердо решил сойтись с его женой, и теперь у него есть альтернатива — либо отпустить её по-хорошему, либо, в случае скандала, всплывут все его гадкие делишки. Не могут не всплыть, потому что, если он станет её удерживать, ты начнешь задавать вопросы. И когда получишь ответы, не от Гермионы, так от меня, мало ему не покажется, но даже если дело не получит огласки — и этим я добила его окончательно — он больше никогда не увидит собственного ребёнка. Как я и подозревала, он понятия не имел, что Гермиона беременна. Почему-то таким говнюкам подобные вещи не приходят в голову. Так что ему ничего не оставалось, кроме как согласиться на развод. Видел бы ты его рожу! Он для виду посопротивлялся, конечно, но…

Она внезапно заметила, как изменилось его лицо.

— Гарри, что с тобой?!

— Ты сказала ему, что у неё будет ребёнок?!

— Ну да, и надеялась, что этот аргумент обязательно сработает. Он и сработал… а почему ты спрашиваешь?

— Что ты наделала! Что! Ты! Наделала!

— Гарри! Гарри?..

— Она… — он сглотнул, — больше не беременна.

— Как?! Почему?!

— Избавилась от ребёнка.

Джинни прикрыла ладонью сам собой открывшийся рот.

— Когда? — прошептала она мертвецким тоном.

— Вчера днем. Решила, что это препятствие, которое нас разделяет. Признаться, я вчера был пришиблен этим известием, но теперь-то понимаю, что трудно её судить за такое решение, учитывая, каким образом этот ребенок получился. Но дело не в этом…

Он вскочил.

— Утром она сказала, что отправляется закончить наши общие дела. И я молюсь о том, что она имела в виду работу. Если она отправилась домой, выяснять отношения…

— Я всё-таки всё испортила! — захныкала Джинни каким-то совершенно уничтоженным голосом. — Я всё-таки всё испортила! Мерлин, ну почему, почему, почему?! Гарри, пожалуйста… Я не хотела! Гарри, я не хотела!

— Так! Некогда причитать! Нужно срочно отправляться туда. У них нет камина, а я был у них в последний раз чёрт знает когда. Джинни, ты можешь нас аппарировать к их дому? Джинни!

Он встряхнул её за плечи, она выглядела совершенно раздавленной, ни жива, ни мертва, и только после энергичной встряски попыталась как-то сосредоточиться.

— Джинни! Ты можешь мне помочь, Джинни?!

Она судорожно закивала головой.

— Да. Там… недалеко, снимают дом знакомые отца. Я была у них недавно.

— Хорошо! Тогда отправляй нас туда. Быстрее, Джинни, умоляю тебя, быстрее!

В голове вертелась и вертелась одна и та же фраза «только не домой, только не домой»!

Есть что-то невыразимо тоскливое в том сходстве, которое представляют собой пригороды большого английского города. Лондона это касается прежде всего. Оказавшись на пустынной улице Рикмансворта, Гарри в первый момент показалось, что он вернулся обратно лет на восемь, и стоит сейчас где-нибудь на Тисовой аллее в Литтл-Уингинге. Вот сейчас в доме через дорогу откроется окно на втором этаже и оттуда выглянет миссис Фигг, высматривающая во дворе одну из своих обожаемых кошек…

Он тряхнул головой. Момент для воспоминаний его рассудком был избран самый неподходящий. Он огляделся, пытаясь узнать из ряда однообразных домов тот самый, который выбрали его друзья, когда решали, где поселиться после свадьбы, но Джинни уже тянула его за руку.

— Туда! — указала она на один из домиков из красного кирпича, которые однообразной чередой выстроились на протяжении всей длины улицы.

«Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление», — эта фраза из какого-то давным-давно прочитанного детективного рассказа всплыла сейчас перед ним, и он снова вспомнил собственное детство и ужасное обращение со стороны его родственников. Его мысли приняли мрачный оборот, начиная вторить герою рассказа, и он вообразил, какое количество безнаказанного домашнего насилия могло твориться за стенами этих уютных пригородных домиков. Воображение заставило ужасаться одного вида этих кирпичных стен, одинаковых крыш и аккуратных крылец. Он пошел вслед за Джинни с каким-то обреченным чувством человека, который ничего уже не может исправить, который безнадежно опоздал, и теперь ему остается просто констатировать происходящие последствия.

В доме бормотал телевизор. Джинни сразу же завопила: «Рон! Рон, ты дома?!», а он окинул взглядом широкую прихожую, машинально отмечая про себя привычную подчеркнутую чистоту, почти стерильность, которая была свойственна домам, в коих практиковали магию для уборки помещений. Он прошел направо, на большую кухню, бегло взглянул на кучу немытой посуды в мойке и стоящую на столе одинокую чашку с отколотой ручкой из сервиза, подаренного молодоженам кем-то из родственников. Почему ему так запомнился этот сервиз, он и сам не мог понять. Возможно потому, что в последний раз, когда он был здесь, они сидели вместе с хозяином на этой самой кухне и пили кофе из этих самых чашек.

Под столом что-то лежало. Что-то продолговатое, но согнутое углом. Он наклонился, чтобы разглядеть получше, и резко отпрянул назад. Это была волшебная палочка. Палочка Гермионы, которую она приобрела сразу после финальной битвы в прошлом мае. Бук и сердечная жила дракона. Само по себе то, что подобная личная и ценимая вещь может валяться вот так под кухонным столом, словно уроненный кем-то и забытый столовый прибор, уже могло навести на неприятные размышления. Но хуже всего был этот странный образовавшийся изгиб. Гарри несколько раз в своей жизни видел сломанные палочки, и всякий раз это становилось волею несчастного случая. Первый раз он видел палочку, сломанную намеренно. Она была не просто сломана — она была расщеплена и сплющена посередине сильным ударом, похожим на удар каблука. И далее, видимо, зашвырнута под стол той же ногой, что проделала с ней это кощунственное действие.

Какая-то замеченная ранее деталь, связанная с его мыслью о столовых приборах, заставила его еще раз оглядеться по сторонам. Рядом с мойкой наблюдался небольшой беспорядок, на котором он первоначально не сконцентрировал своего взгляда. Теперь он посмотрел внимательней. Деревянная стойка для ножей лежала на боку, несколько из них вывалилось наружу, лезвия поблескивали полированной поверхностью. Одного не хватало.

Он почувствовал, как постепенно деревенеют виски и затылок. Так бывает, когда мозг получает информацию, но не желает её воспринимать. Когда анализ происходящего загоняется куда-то внутрь, а снаружи всё заливает странное спокойствие, будто происходящие события не имеют к тебе прямого отношения, а тело вдруг начинает действовать почти что само собой.

— Их нет в гостиной! — Джинни влетела на порог и показалась сейчас каким-то чужеродным элементом в этой картине опустевшей кухни, выглядящей словно иллюстрация к детективному рассказу. — Я посмотрю наверху.

— Нет! — сказал он резко, предостерегающе поднимая руку. — Я сам посмотрю.

И тут же увидел, как ноги сами собой несут его обратно в прихожую, из которой налево поднималась лестница на второй этаж.

«Кто из двоих? Чьи руки схватили нож?» — эта мысль вертелась в пустой голове одиноким маяком, идя за которым можно было выйти к нормальному состоянию привычных рассуждений. Вопрос состоял только в том, хотел ли он туда возвращаться!

В доме по-прежнему было тихо, несмотря на весь тот шум, который они устроили, ворвавшись сюда, особенно, конечно, Джинни, и пока он преодолевал два коротких пролета, он изо всех сил пытался поймать со второго этажа хоть какие-то звуки. Но их всё не было, а когда он поднялся, ему немедленно стало не до звуков.

Прямо посередине верхней площадки на полу багровела здоровенная кровавая клякса. Перила с внутренней стороны были покрыты мелкими отметинами разлетевшихся брызг. Мысли в глубине закостеневшей головы продолжали свою работу, копошась там и выдавая противоречивые версии, и это даже начало слегка раздражать. Как будто бы он сейчас не увидит всё сам, воочию. Полюбуется на результаты своего поведения. И, независимо от того, какими они будут, покоя он уже больше не обретёт никогда.

Он переступил через кляксу и вошел в полутемный коридор, в который выходили двери спален и ванной комнаты. Направо по полу удалялась длинная цепочка ярких пятен-капель. На стене остался сильно смазанный отпечаток ладони, как будто она съехала вниз в попытке её обладателя удержаться на ногах. Он не смог понять, чей это отпечаток.

Он пошел вдоль кровавой цепочки, машинально про себя отмечая, что она становится всё более широкой и постепенно превращается в настоящую полосу, кое-где размазанную попавшими в неё следами подошв. Сзади раздался вскрик, он услышал его, словно сквозь заглушающий экран. Джинни обнаружила кровь на верхней площадке лестницы. Сейчас ему не было до этого дела, он размышлял лишь о том, в какую именно из трех дверей свернет багровый след. Впрочем, долго гадать не пришлось, потому что дверь в левую спальню была распахнута настежь. Дальнее окно оказалось разбито и оттуда сразу потянуло сквозняком, как только он показался в дверном проеме. Цепочка кровавых следов вела сюда, и всё, что ему сейчас хотелось — никого здесь не обнаружить. Это было бы каким-то непонятным чудом, но он молился только об этом — хоть бы тут никого не было. Да, это просто откладывало на более поздний срок то, что он и так неминуемо должен был бы узнать, но он соглашался откладывать снова и снова сколько угодно раз. Однако судьба не сжалилась над ним, и финал этого короткого расследования предстал перед ним во всём своем кошмарном красноречии.

Кровавый след вёл к разбитому окну вокруг большой двуспальной кровати, возможно, той самой, на которой… происходило то, о чем говорила Джинни. Подоконник и оконная рама были сильно заляпаны, и тут же рядом, прямо в узком пространстве между кроватью и окном, он и обнаружил её, в луже собственной крови. Собственно, он обнаружил её сразу же, еще с порога, потому что трудно было спутать пышные каштановые волосы с короткими рыжими, но ему словно бы надо было удостовериться, словно бы он всё еще сам для себя не прорисовал во всех подробностях картину происходящего здесь совсем недавно. Их объяснение на кухне, вырванная палочка, нож в его руке, короткое преследование до лестницы, первый удар, попытка добраться до ближайшего окна, с которого можно было спрыгнуть вниз на козырек заднего входа, и наконец… финал! Сколько ударов он ей нанес, объятый яростью от известия, что она избавилась от нежеланного ею ребёнка? Трудно было сказать. Она полусидела на полу, с совершенно белым лицом, прижимая руки к животу, и вся её одежда была так перепачкана кровью, буквально пропитана ею, что этих ударов должно было быть немало.

Он медленно опустился на корточки, с удивлением смотря на неё, и почувствовал, что его слегка мутит. Этого не могло быть. Это не могла быть Гермиона. Казалось, он знает её столько, сколько себя помнит. Она не могла выглядеть вот так — такой растерзанной, такой застывшей, такой… мертвой. Не могла сидеть с таким глуповатым выражением на лице, с приоткрытым ртом, из угла которого вытекала струйка крови с мелкими пузырьками в ней, не могла выглядеть как нелепый брошенный манекен. Совсем недавно, буквально пару часов назад, он видел её до верху наполненной жизнью, планами, мыслями, ожиданиями. Куда всё это делось, ушло, растворилось, как могла произойти настолько быстрая и разительная перемена? Теперь почти ничего не осталось, только оболочка, пустая, безжизненная, испорченная прочным кухонным ножом с рукояткой из светлого дерева, который валялся здесь же, в метре от тела, и длина его лезвия вызывала лёгкий, неприятный холодок где-то пониже грудины.

Гарри протянул руку и машинальным движением положил пальцы на горло сидящему телу. Чисто автоматически, ему не хотелось сейчас прикасаться к нему, словно оно было чем-то ужасно осквернено. В действительности, он просто всё ещё никак не мог совместить в своей голове Гермиону и вот эту самую оболочку, подобная мысль казалась смешной и нелепой. Он вздрогнул, когда услышал за спиной сдавленный возглас. Казалось, что он сидит здесь уже целый час, совершенно один, хотя прошла всего секунда с тех пор, как он опустился на корточки. Из-за этого возгласа его рука дрогнула, и сложилось ощущение, будто…

Впрочем, почему только ощущение?

Он начал подниматься, распрямляя почти одеревеневшие ноги, будто бы и вправду просидел тут целый час. Джинни тихонько подвывала, держась руками за лицо.

— Эй! — сказал он. — Эй!

— Я не… я не… я не… — пыталась выговорить она, но ничего не получалось из-за крупной дрожи, которая била её с головы до ног.

— Джинни! — выкрикнул он.

Она махнула рукой куда-то в пространство.

— Должны… Аврорат… поймать… — выдохнула она сквозь рвущиеся рыдания.

— Джинни, она может быть жива! Слышишь?!

Она сперва закивала, подтверждая, что услышала, потом резко закрутила головой, глаза сделались испуганные и какие-то затравленные.

— Гар…ри… взгляни… на… неё! Она… нет… ты… не в себе…

— Джинни! — рявкнул он и, схватив её за плечи, встряхнул несколько раз как следует. — Ты мне нужна! Соберись!

— Хор… ошо! — она снова закивала, резко втянув носом воздух, пытаясь справиться с истерикой.

— С ней нельзя аппарировать в таком состоянии, где здесь ближайший камин?!

— Там! — она махнула рукой. — В… в… в доме.

— У знакомых отца? Хорошо. Я возьму Гермиону, а ты иди вперед и сделай так, чтобы меня ничто не задерживало. Ты поняла? Ты всё поняла?!

Она снова закивала, хотя глаза по-прежнему оставались сильно испуганными, когда она косилась на лежащее тело. Ему сейчас было всё равно, что она принимает его за помешавшегося, он не чувствовал себя помешавшимся, он чувствовал себя всё таким же заледеневшим и ничего не воспринимающим куском материи. Скорее, он сам ощущал себя живым мертвецом — совсем никаких эмоций и всего несколько мыслей.

Когда он стал поднимать тело на руки, Джинни уже выскочила из комнаты, и он подумал, что это хорошо, потому что оно оторвалось с громким хлюпаньем из кровавой лужи, и вряд ли бы это добавило ей спокойствия. По рукам тут же побежали липкие ручейки, затекли в рукава, а потом стали просто беспрепятственно капать вниз, заливая штанины и создавая скользкие лужицы, в которые норовила попасть подошва. Когда он вышел из дома со своей ношей, Джинни отбежала уже на середину улицы, нетерпеливо оглянулась и тут же невольно схватилась рукой за горло. Очевидно, со стороны его вид и вправду мог внушать некоторую долю отвращения, учитывая, какое количество крови покрывало его одежду. Впрочем, не то чтобы он сейчас сильно об этом заботился. Наверное, он должен бы был считать, что ему самому серьёзно повезло, раз он прихватил с собой свидетеля, способного подтвердить, что он-то никак не причастен к произошедшему, но и эта мысль также прошла у него как-то вскользь, не затрагивая никаких эмоций.

Собственно говоря, где-то в глубине души он понимал, что, вероятней всего, несёт сейчас на руках мёртвое тело, и будь оно чьим угодно другим телом, он бы давно уже это признал. Но даже если ему и не показалось тогда, в лечебницу он всё равно принесет уже труп. И пускай даже каким-то чудом признаки жизни сохранятся, никакие медики тут уже не помогут. Но это осознание ничуть не мешало ему продолжать этот последний поход, как будто в нём был безусловный смысл. Словно его тело наплевало на отчаявшийся ум с его логикой и продолжало упорное, почти механическое движение. А в голове сейчас всплыли слова о заклинании, доступном лишь единицам, способном на время удерживать душу, о котором совсем недавно его подруга поведала ему, и с горькой иронией подумал, что для неё самой подобного избранного не нашлось. Как будто она не заслуживала такого шанса.

— Алохомора! — Джинни даже не стала стучаться, а сразу вскрыла дверь, выполняя его указание обеспечить ему беспрепятственный доступ к камину.

Он зашел в чужой дом вслед за ней, щедро заливая кровью светлый коврик у входной двери, даже не задумываясь над тем, что будет с хозяевами, если они увидят подобного непрошеного гостя, да еще с такой ношей. Но заклинание Джинни было вполне оправданным, дома никого не оказалось, она открыла Гарри дверь в большую гостиную и сразу же первая метнулась к камину.

— Бегу предупредить! — бросила она и тут же скрылась в зеленом облаке.

«Надо бы потом извиниться перед хозяевами», — возникла в голове естественная, но абсолютно нелепая сейчас мысль, и внезапно его затрясло. Будничность этой фразы как будто что-то пробудила в нём, первые отголоски настоящих эмоций, связанных с произошедшим. Он покачнулся и с трудом, на негнущихся ногах преодолел пространство гостиной, зачем-то отшвырнув ногой с дороги густой ворсистый ковер, лежащий около самого камина, чувствуя, как к горлу уже подступает волна, которую надо непременно преодолеть, непременно дотерпеть до того момента, когда от него уже ничего не будет зависеть. Он шагнул в камин и вдруг понял, что его горло не способно выговорить простое слово, фиксирующее пункт назначения.

— Ммм… мму…

«Нет, надо попробовать еще раз…» Он сделал глубокий вдох и с облегчением осознал, что на выдохе сказал всё, как нужно.

Камин в лечебнице Святого Мунго всего один, и по негласным правилам вежливости им пользуются только в случаях, когда необходима действительно неотложная помощь. Поэтому всякий, кто выходит из него в просторный вестибюль на первом этаже, немедленно обращает на себя внимание дежурной сестры и немногочисленных пациентов, не успевших разбрестись на верхние этажи. Он ожидал общего громкого возгласа. Вместо этого увидел, что за креслом дежурного никого нет, а все смотрят куда-то в боковой коридор.

— Эй… — сказал он и едва услышал свой собственный голос, прозвучавший тихо и хрипло. Он прокашлялся и хотел повторить вновь, но в этот момент из коридора послышались громкие голоса. Кто-то о чем-то спорил и ругался.

Через секунду в вестибюль вылетел низкорослый, упитанный колдомедик в новеньком, ярком халате, преследуемый Джинни, а за ними по пятам бежала дежурная сестра.

— Пожалуйста, перестаньте вести себя так агрессивно, мы не можем по первому требованию всей больницей бросаться… — бормотал доктор, и его коротко стриженую шевелюру покрывали бусинки пота.

Внезапно он уперся взглядом в Гарри и застыл с начатой фразой на губах, а его глаза за узкими стеклами очков приобрели серьезно озадаченное выражение. Его растерянность длилась от силы пару мгновений. А потом он повернулся и заорал неожиданно громким баритоном куда-то в глубину коридора:

— Каталку, быстро! И вторую операционную подготовить! Немедленно!

Гарри почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Он каким-то чудом дотерпел до того момента, когда перед ним оказалась больничная каталка, не слушая вопросов колдомедика и его быстрых распоряжений, которые тот рассыпал персоналу, и, отпустив тело Гермионы, понял, что начинает заваливаться куда-то на бок, видя быстро приближающуюся к нему стойку для приема пациентов, когда его подхватили чьи-то сильные руки, и он обнаружил, что опирается на плечо своей жены.

— Не надо… ты испачкаешься, — слабо запротестовал он, но у неё было такое жуткое, совершенно уничтоженное выражение лица, что он замолчал и позволил ей проводить себя до ближайшего кресла.

Он ощутил, как над ним словно сомкнулся какой-то кокон, как тогда на поляне, когда невыразимцы остановили время для них двоих. Он сидел внутри, вжав голову в плечи, и тихонько выглядывал вверх, замечая происходящие рядом события, и чувствовал себя неспособным к ним присоединиться. Только на этот раз все вокруг, наоборот, словно ускорились и мелькали туда-сюда перед ним, как при убыстренной съемке. Более всего, конечно, Джинни. Он словно в полусне видел, как она сперва долго пытается убрать покрывающую его кровь очищающим заклинанием, как у неё при этом сильно дрожат руки, отчего кончик палочки ходит ходуном, потом бегает, пишет что-то на листке и отправляет его с совой, потом поднимает и тащит его куда-то в глубину того самого коридора, в который уехала каталка, подальше от любопытных глаз собравшихся в вестибюле больницы. Более-менее очнулся он, уже какое-то время сидя в узком ответвлении от основного коридора у высокой двери с матовым ребристым стеклом, со скромной табличкой сверху «Операционная».

Он повертел головой и облизал пересохший рот. За исключением Джинни, рядом с ним на длинной мягкой скамье никого не было. Кажется, она что-то пыталась втолковать ему, что-то об Аврорате и о своей записке… По крайней мере, её лицо приняло более привычное выражение, и в нём появилась даже некоторая толика уверенности в себе. Его обрадовала эта перемена.

— …говорю тебе, он никуда не денется. Теперь его будут искать все. Можешь мне поверить!

Кажется, он понял. Она говорила о Роне. Он забыл вспоминать о нём с тех пор, как услышал то, что услышал. Да и сейчас… Ему было всё равно. Странно, но абсолютно всё равно, что именно произойдет. Поймают его или нет — никаких эмоций. Главное, что он понял для себя: на этот раз он не виноват. Как в свое время он пытался взвалить на себя часть ответственности за то, во что его друг превратил свою жизнь, так сейчас он каким-то трезвым взглядом видел, что нельзя винить себя, когда кто-то делает такие вещи, заходит настолько далеко. Нельзя за полгода из хорошего и доброго человека сделаться жестоким подонком, да еще и без веских на то причин. Значит, что-то такое всегда в нём присутствовало, жило и раньше, просто не находило выхода. И не его — Гарри — вина, что он не хотел думать плохо о своих друзьях.

При мысли о друзьях его взгляд устремился на дверь по соседству, и на него снова накатила эта волна непонятной апатии, полного отключения от происходящего. Снова он словно попал под кокон, а внутри только вертелись каруселью три-четыре бессмысленных фразы, связанных с надеждой, чудом и самочувствием, которые уже практически потеряли свой основной смысл, а только повторялись по инерции, и поверх них тяжелым как каменный гроб лежало одно слово — «труп». Он не знал, сколько времени он просидел таким образом, время отказывалось хоть как-то демонстрировать свою продолжительность.

Когда он очнулся в следующий раз, Джинни куда-то отлучилась, а вместо неё рядом с собой он с некоторым удивлением обнаружил двоих сидящих магов в неприметных серых мантиях. Внешность обоих была настолько невзрачной, что даже собрав в голове все пункты инструкции по запоминанию лиц, трудно было бы впоследствии вспомнить, как они выглядели. С очевидностью можно было только сказать, что обоим под пятьдесят и они среднего роста. Тот, кто сидел рядом, слегка повыше, с зачесанными назад волосами и внимательным взглядом серых, маленьких глаз, обратился к нему вежливо и как-то вкрадчиво, словно хотел убедиться, что собеседник воспринимает его всерьез.

— Здравствуйте, мистер Поттер, я — мистер Боумен…

Эта фамилия вызвала какие-то отдаленные воспоминания, он попытался сосредоточиться, и в голове почему-то возник облик Снейпа. Кажется, тот её называл… Нет! Это был не он, это Гермиона в разговоре со Снейпом упомянула эту фамилию в несколько странном контексте, которого он тогда не понял. При слове «Гермиона» он снова стал проваливаться куда-то, но, удивительное дело, голос собеседника не дал ему этого сделать, особая интонация как будто бы удерживала его на поверхности сознания.

— …а это мой коллега — мистер Троттер.

Мистер Троттер был еще более невзрачен. Он напоминал бухгалтера в летах, уставшего от жизненной рутины, скучного и никому не интересного. У него были значительные залысины на высоком лбу, тонкие неприятные губы и колючие глазки за узкими стеклами очков без оправы. Он просто кивнул и не сказал ни слова.

В том состоянии, в котором находился Гарри, было довольно трудно размышлять хоть о чем-то отвлечённом, но догадка, кто именно эти люди, пришла к нему практически сразу.

— Вы ведь… её начальник? — обратился он к мистеру Боумену, даже не потрудившись поздороваться.

— Можно сказать и так, — кивнул тот, — хотя это не настолько принципиальный вопрос.

— Вы пришли узнать, что с… Погодите! А как вы так быстро узнали, что с ней что-то случилось?

— Слово «быстро» слишком неконкретно, мистер Поттер. Что именно вы под ним подразумеваете?

Он тут же подумал, что действительно понятия не имеет, сколько прошло времени с тех пор как… с тех пор, как он оказался здесь. И Джинни за это время, наверняка успела сообщить обо всём кому надо.

— Да, наверное, я просто… не очень хорошо сейчас соображаю.

— Вполне понимаю ваше состояние и не собираюсь долго вам докучать. У нас к вам, собственно, один-единственный вопрос, ответьте на него, и мы тут же откланяемся, в надежде встретиться при более благоприятных обстоятельствах.

Эта подчеркнутая вежливость отчего-то начала раздражать.

— Значит вы здесь только из-за какого-то вопроса? Вы пришли сюда не из-за вашей коллеги? Неужели вам совсем наплевать, выживет она или нет?

— Странным образом дело обстоит так, что ответ на этот вопрос может быть связан с состоянием миссис У… — внезапно Боумен заметил выражение его лица и поправился, — …вашей подруги.

— Значит вы верите, что она может выжить? Странно. Даже я не верю. Да, — повторил он себе под нос, — я не верю. Трупы не воскресают…

— Что вы сказали, мистер Поттер?

— Не имеет значения. Так какой вопрос вы хотели мне задать?

— О, очень простой. Что именно сказал вам Хастур, когда вы отказались отдать…

— Не называйте Его имя вслух, вы, идиот! — зарычал он, хватая Боумена за плечо.

Тот взглянул каким-то на редкость пронзительно-внимательным взглядом и затем закивал.

— Да, да, вы правы, конечно, мне стоило быть осмотрительней.

Эта вспышка вдруг показала, что внутри бурлит какое-то неосознанное желание выплеснуть наружу немного противоречий. Безусловно, гермионин начальник вызывал у него смешанные чувства, и неожиданно он подумал, что каков бы ни был исход, вряд ли ему выпадет еще шанс, как тот выразился, «встретиться при более благоприятных обстоятельствах». Нет, прямо сейчас, вот сейчас он должен задать свои вопросы, если они у него есть (а они есть), потому что всё это дело свернулось в какой-то жуткий клубок, и кто знает, куда какая нить могла вывести.

— Я скажу вам, только если вы, в свою очередь, кое-что объясните мне.

— Вы уверены, что сейчас подходящий момент? Поверьте…

— Уверен. Я уверен. Спешить мне теперь точно некуда.

— Хорошо. Но не думайте, что сможете услышать что-то неожиданное. Ничего особенно нового я вам не скажу.

— Вы знали заранее о том, что это Руквуд стоит за всем этим делом? Вы… ваш отдел имел к этому отношение?

Боумен слегка улыбнулся.

— Вы нас представляете какими-то всеведущими монстрами, мистер Поттер. Мы самые обычные люди, уверяю вас, разве по нам этого не заметно?

— Вы не отвечаете на вопрос.

— Я же сказал, что вы знаете ответ. Нет, мы понятия об этом не имели. Мы не знали даже, что он выжил после битвы, иначе, уверяю вас, мы приняли бы меры.

— Неужели вы не догадывались раньше, что он сходит с ума? Это что — было настолько незаметно?!

— Понимаете, Август — он… как бы это сказать… всегда был несколько увлекающимся человеком. Он мог загораться какой-то идеей, и вел себя при этом немного… необычно. Но, вдобавок, замечательно умел скрывать то, что другим знать было необязательно. Потому-то его и послали на такую сложную работу — докладывать изнутри, что происходит в кругу данной категории магов.

— «Категории магов»?! Преступников и агрессивных фанатиков!

— Но их поддерживала определенная прослойка магического сообщества. Учитывая, что их лидер не был склонен ограничивать себя в средствах борьбы, нам необходимо было периодически осведомляться об этих средствах.

— И вы даже не попытались его остановить! Ну, да ладно, нет никакого желания спорить. Скажите, Дамблдор знал, что Руквуд — ваш агент?

— Думаю, что не знал. Шеклболт знал.

— Угу, теперь понятно, почему эти двое столько времени никак не могли попасть друг в друга, когда мы сражались с упивающимися внутри вашего отдела. И… кажется, я начинаю догадываться, почему именно Кингсли занял министерское кресло.

— Догадываться вы, безусловно, можете о чём угодно.

— Это же вы были тогда в лифте, с Гермионой?

— Она вам рассказала? Я думал, мы считали этот вопрос исчерпанным. Нет, это был не я, это был коллега Троттер, — он кивнул в сторону, — а что вас смущает?

— По-вашему, это нормальный способ приглашать людей на работу? Используя шантаж?

— Позвольте, шантаж подразумевает угрозу, какие же угрозы были высказаны с нашей стороны? Напротив, мы предложили выгодную сделку. Или вы считаете, что наше предложение было недостаточно весомым? — добавил Боумен с долей иронии.

— Вы не оставили ей выбора. После того как вы сообщили, что я — хоркрукс, она уже не могла вам отказать.

— Скажите, а вам самому, мистер Поттер, оставили выбор — жертвовать собой или нет? Разве вы могли тогда отказаться?

— Я сам принимал это решение.

— Но и она тоже принимала решение сама.

Он опустил голову. Этот Боумен был тем ещё пройдохой, спорить с такими всегда тяжело, они всё время находят какую-нибудь уловку, чтобы выставить себя в лучшем свете.

— Я отвечу на это вот что: в том, что я оказался тогда в безвыходном положении, была вина конкретного злодея. Именно сделанное им зло лишало меня выбора. Выходит, вы тоже сотворили зло.

— Но разве не от этого самого выбора мы предложили вас спасти?! Где тут логика?

— Вы предложили меня спасти за плату. Взимать плату за спасение жизни — низко!

— А разве медики не взимают плату за спасение?

Он снова опустил голову. Они как будто находились на разных полюсах. Либо этот Боумен просто не в состоянии был понять, о чем речь, либо искусно притворялся, в любом случае, беседовать с ним дальше на эту тему не имело смысла.

— В конце концов, мистер Поттер, разве ваша подруга осталась недовольна сделанным выбором? Она получила даже гораздо больше, чем хотела.

— Возможно и так. Но я считаю…

Он хотел сказать, что если вдруг произойдет чудо, и Гермиона выживет и вернется на работу, то нужно сообщить ей, что она свободна от своего обязательства, но потом подумал, что если всё-таки чудо произойдет, она его прикончит за такие слова, и никакие чудеса ему тогда не помогут.

— …я считаю, что не хочу больше это обсуждать.

— Так это все ваши вопросы, мистер Поттер?

— Нет, есть кое-что еще. Например, как вы смогли одновременно оказаться на той поляне в одну и ту же нужную секунду? И каким-таким способом Гермиона вычисляла Руквуда с большого расстояния? И почему она точно знала, что среди вашего отдела нет предателей, но Руквуд при этом умудрялся вас как-то обманывать. Это всё довольно странно, вам не кажется?

Незнамо почему, но как-то инстинктивно, каким-то шестым чувством он определял, что все эти вопросы связаны. Что-то общее в них было, как будто они были нанизаны на одну и ту же нить, проходящую сквозь всё это дело.

Боумен переглянулся со своим помощником.

— Я понятия не имею, мистер Поттер, как вы умудрились обратить внимание и, главное, связать все эти вопросы, но, разрешите мне, пожалуйста, на них не отвечать. Проблема в том, что это секретная информация.

— Дело ваше. Но и вы тогда не узнаете то, что хотите знать.

— Мистер Поттер, поверьте, в ваших же интересах ответить мне. И в интересах вашей подруги.

— Скорее всего, у неё уже больше нет никаких интересов. И не будет.

Боумен тяжело вздохнул.

— Ну ладно, будь по-вашему. Однако я не думаю, что вы сможете понять это правильно, так что пеняйте на себя.

— Вы уверены? — неожиданно вмешался помощник Боумена. Гарри в первый раз услышал его голос, и он оказался таким же невыразительным, как весь его вид.

— Бросьте, Троттер! Наш собеседник настолько уже увяз в этом деле, что как бы нам ни пришлось в скорости признать его внештатным сотрудником. К тому же, глупо надеяться, что то, что связывает этих двоих, не преодолеет любые запреты.

По виду Троттера, однако, было заметно, что аргументы его не убедили. Он недовольно нахмурился и пожевал губами, но оставил свои возражения при себе.

— Видите ли, — Боумен снова повернулся к Гарри и пригладил свою прилизанную прическу, — между сотрудниками Отдела Тайн существует тесная ментальная связь.

— То есть?

— Ну, вы же знаете что такое легилименция? Нам удалось расширить рамки этого явления до приличного расстояния и подключить нескольких адресатов. Разумеется, только специально для этого подготовленных. Это было сделано для того, чтобы над особо сложными загадками работать сообща буквально. Сливать разум в одну цепочку.

— Погодите, вы хотите сказать, что любой из вашего отдела может в любую минуту залезть другому в мозги?

Внезапно перед его глазами всплыли события прошлой ночи. Неужели в тот самый момент, когда он считал, что находится наедине со своей любимой женщиной, тут же присутствовала ещё дюжина совершенно незнакомых персонажей. В тот самый момент, когда она сходила с ума от наслаждения, они все следили за ней и наблюдали? Что за чудовищный гротеск?!

— Я же сказал, мистер Поттер, что вы всё поймете совершенно неправильно. Разумеется, ни о чём подобном не идет речь! Подумайте сами, кто бы захотел работать в таких условиях? Слияние происходит только с согласия и только для нужд отдела.

У него от сердца отлегло. Он уже вообразил себе, как Гермиона двадцать четыре часа находилась с целой кучей народу у себя в голове, и ему стало нехорошо. Хотя что-то ему подсказывало, что в особых случаях согласия могли и не спросить. Но об этом Боумен ему бы точно ничего не рассказал.

— Получается, о том, что творилось у неё дома, вы не знали?

— Ну конечно нет! Вы снова выставляете нас какими-то чудовищами. Неужели вы считаете, что мы просто так оставили бы нашего коллегу в подобном положении?

«А не коллегу?» — вертелся у него на губах вопрос, но он предпочел не вступать в новую полемику. Внутри себя он всё более и более чувствовал неуместность этого разговора под этой дверью. Это был еще не полноценный стыд, но что-то уже похожее на него, поэтому он решил поскорее закончить обмен почти бесполезными репликами.

— Ладно, у меня последний вопрос, мистер Боумен. А что на счет меня? Гермиона как-то обмолвилась, что я с самого начала в этом деле. В конце выяснилось, что кроме меня вообще некому было остановить то, что нам всем угрожало. Это что — случайность? Меня не оставляет чувство, что кто-то будто подстроил, чтобы я оказался в центре событий. Даже тропа у водохранилища — и та носит моё имя.

Боумен внезапно улыбнулся.

— Вот тут вы ошибаетесь. Тропа вовсе не вашего имени. Всему виной горшок.

— Горшок?!

— Видите ли, подразумевается, что это тропа, по которой носили горшок. Раньше она шла точно к известному вам кругу камней, и название с тех пор так и осталось в памяти.

— Я не понимаю.

— Раньше в ритуалах довольно часто использовался большой горшок, который ставили в центр круга. Для жертвоприношений. Туда складывались… разные вещи. Человек, который нёс горшок, шёл впереди процессии. Вот так и появилось название.

— Разве не горшечник?

— У магов не бывает горшечников, разве вы не знали? А вот молодым посвященным зачастую доверяли держать этот самый горшок.

— И как это связано со мной?

— Вы знаете, почему ваша фамилия Поттер, а не Певерелл?

— Хм, ну я… честно говоря, никогда не задумывался над этим. Я и о том, что потомок Певерелла узнал не так давно.

— Странно, что ваша подруга вам не рассказала эту историю, уж она-то всегда с особенным любопытством изучала всё, что связано с Дарами Смерти. Впрочем, учитывая особую вашу чувствительность к некоторым сторонам жизни, я могу её понять.

— К каким ещё сторонам? На что вы намекаете?

— Всего лишь на то, что вам было бы не очень-то приятно узнать некоторые подробности. Сам ритуал, который затеяли братья, чтобы вызвать Ха… Повелителя мёртвых, был довольно грязен. Настолько, что даже по тем временам вызывал сильное осуждение у окружающих. Впрочем, семья Певереллов всегда славилась тем, что преступала границы, как возможного, так и дозволенного. Их отец создал немало замечательных заклинаний, как и многие в роду до него, поэтому братья решили не отставать, породив нечто неслыханное. Река в известной легенде — лишь аллегория… хотя, не думаю, что вы поймете, о чём я. Скажу только, что их затея увенчалась полным успехом, но им самим, конечно, и в голову не пришло, чем придется за него заплатить. Каждый из них получил всё, что просил. Старший — власть, в лице самой сильной палочки, средний вернул погибшую невесту, младший… Вот с младшим сложнее. Вся затея была целиком организована двумя старшими братьями, а он? А он только держал горшок, что бы в нём ни находилось. Он был в ужасе от того, в чём принимает участие, но и отказаться не мог, это был вопрос, связанный со славой всего рода. Штука в том, что на этот раз слава оказалась весьма недоброй. И он попросил для себя плащ невидимости, чтобы скрыться на время от осуждающих взглядов. В результате, каждый из трёх отдал за полученные Дары самое ценное, то, чем он больше всего дорожил. Старший — жизнь, средний — свою невесту, которую обрёл, но снова вынужден был потерять, младший… он тоже расстался с тем, что было ему ценнее всего. Со своей фамилией! Плаща оказалось недостаточно, чтобы спастись от соплеменников, разгневанных кровавым ритуалом. Ему пришлось бежать и скрываться. И так для всех он постепенно превратился из носителя знаменитой и славной фамилии в поттера — в того, кто держал горшок! Поучительная история, не правда ли?

— Да… — сказал Гарри тихо, вдруг осознавая, что его вопрос о себе был изначально бессмысленным. Дело было вовсе не в Отделе Тайн и не в заговоре вокруг него, дело было в нём самом. Вся эта история в какой-то степени была завершением той — старой — истории. Как и в какой — он не знал, но эта бесконечная линия предков снова предстала перед ним. И недаром они встретились — он и Том — в той самой финальной схватке. Недаром все Дары как-то сошлись в их руках. Этот замысел был пограндиознее одного конкретного дела. Возможно, потомки братьев до сих пор платили за то, что те сотворили. Судя по тому, что Гермиона не стала рассказывать ему подробностей, сотворили они и вправду что-то невыносимо грязное. Видимо, он и был последним из тех, кто окончательно должен был искупить ту — прошлую вину. Возможно, и тем, что помог отправить обратно в бездну веков тварь, которая могла положить конец всякой истории.

— Он сказал… — Гарри сглотнул воздух, внезапно чувствуя какую-то поразительную беспомощность, — Повелитель мёртвых сказал, что мы заплатим оба. Оба отдадим самое ценное.

Старший сотрудник Отдела Тайн стремительно встал, одобряюще похлопал его по плечу и произнёс:

— Это замечательно! Вам нечего волноваться, мистер Поттер! Она обязательно выживет.

С этими словами он развернулся, и они оба со своим помощником быстро зашагали по коридору. Так, что Гарри едва успел вскочить и крикнуть:

— Эй, что это означает?!

Но они даже не подумали реагировать, всё быстрее удалясь от него, и уже оказались у поворота в главный коридор. Еще одна его попытка обратить на себя внимание тоже окончилась безрезультатно.

— Да вы просто чокнутые! Все! В этом вашем ненормальном отделе! — заорал он вслед, не в силах более сдерживать рвущееся из него нервное напряжение.

Но, конечно, этот его крик не мог изменить ровным счетом ничего. Он опустился обратно и понял: всё, что ему остаётся — только сидеть и ждать.

Когда, наконец, дверь отворилась, Джинни уже снова сидела рядом с ним. Она больше не пыталась заговаривать, только изредка бросала на него мрачные взгляды. Ему трудно было понять, о чём она сейчас думает, он и сам-то не понимал, что происходит у него в голове, эмоции сжались где-то на самом дне гулкого как колодец отверстия, которое образовалось на месте его привычного образа мыслей. Он чувствовал, что ей уже до смерти хочется уйти отсюда, повидаться с родителями, которым сейчас тоже должно было быть несладко, вырваться из этого узкого аппендикса, насыщенного его напряженным отчаянием. Такое вот парадоксальное сочетание. Он давно уже отчаялся, но, вместе с тем, напряжение не спадало. Слова Боумена тут помогли мало, они только заронили в почву сомнений зернышко дополнительных колебаний. Но Джинни продолжала ждать вместе с ним, видимо, посчитав это своим безусловным долгом, что только ещё сильнее увеличивало существующее напряжение, а он не считал возможным предложить ей уйти, она бы подумала, что он не хочет её видеть и обвиняет в произошедшем. Поэтому, когда открылась дверь, в пространство коридора словно разрядилось какое-то жуткое чёрное облако, заставив подпрыгнуть вверх все эмоциональные показатели.

Вышедший устало вздохнул и промокнул лоб аккуратным белым платком, вынутым из кармана. Это был всё тот же колдомедик, с которым он столкнулся в вестибюле. Как-то автоматически пришла в голову мысль, что тот слишком уж часто потеет.

«Не сбросить ли вам чуть-чуть вес, доктор? И не перестать ли волноваться понапрасну?» Какие нелепости, порой, лезут в голову, когда душу переполняет внезапно возникший страх!

Джинни дёрнулась на месте, как только увидела доктора, порываясь встать, но поняв, что Гарри сидит, сдержала себя. Даже когда он сам медленно поднялся навстречу вышедшему, она осталась сидеть, видимо, сообразив, что только он, и никто другой имеет сейчас право задать тот самый вопрос.

Он и сам это осознавал не хуже её. Только вот язык отчего-то не желал поворачиваться. Поэтому он просто устремился навстречу, с лицом, полным немого вопроса, думая, что этого окажется достаточно.

— Меня зовут Сметвик, мистер Поттер, — зачем-то сразу представился колдомедик, бросая на него настороженные взгляды, — Гиппократ Сметвик. Мы уже как-то давно встречались, но вы меня вряд ли помните.

— Гиппократ?!

— Красноречивое имечко, не правда ли? Нетрудно представить, что проблема выбора профессии передо мной не стояла, — он криво улыбнулся. — Впрочем… вы же, наверное, хотите узнать, что с вашей… мм…

— Подругой.

— Да, да… — доктор снова промокнул платочком запотевший лоб. — Я скажу вам честно: я с таким сталкиваюсь в первый раз! Да!

— С каким? — недопонял Гарри, чувствуя, что мистер Сметвик постепенно начинает напоминать ему стеснительного палача.

— Вы знаете, что принесли нам в лечебницу мёртвое тело, мистер Поттер? Да. Мертвее не бывает.

Он ощутил, как снизу от ног медленно поднимается волна оледенения.

— Нет, нет! — воскликнул Сметвик, увидев выражение его лица. — В действительности, оно только казалось мёртвым, вы знаете?!

Нет, положительно, палач разжигал хворост уж слишком медленно!

— Ещё продиагностировав пациентку на каталке, я подумал, что нет смысла везти её в операционную. Но, вы же знаете, случаи бывают всякие, так что… Она подала признаки жизни, когда мы переносили её на операционный стол. Да. И тогда мы начали за неё бороться. Я говорил вам, что с таким ещё не сталкивался? Мы теряли её. Да, теряли. Потому что, вы знаете, ну невозможно было её вытащить! Поверьте. Год назад нам сюда привозили много раненых, я знаю, что говорю. Она возвращалась семь раз. СЕМЬ РАЗ, вы можете в это поверить?! Это совершенно невероятно! Когда мы уже думали, что все усилия бесполезны, что она мертва, она снова возвращалась. Как будто играла с нами. Знаете, в таких случаях говорят, что душа к телу гвоздями прибита, да. Хотя таких случаев, как сегодня, не бывает, уж поверьте!

— А разве никто у вас не владеет заклинанием… ангела-хранителя? — решился он вклиниться и задать вопрос. — Ну, которое может удерживать душу, пока…

— Не надо, — оборвал его Сметвик, — я знаю. Вот что, мистер Поттер, мы здесь, в лечебнице Святого Мунго не практикуем чёрную магию. Да! Зарубите это себе на носу! Не практикуем.

— Чёрную?.. — опешил он. — Но…

«Вот это номер!» Выходит, он жив, только благодаря чёрной магии?

— Никаких «но», мистер Поттер! Никаких «но». Не практикуем и не планируем.

Видно было, как мистер Сметвик пришёл в сильное возбуждение. Он снова покрылся потом и принялся буквально тыкать в лоб и волосы своим платочком, кидая на Гарри встревоженные взгляды. Он успокоился только спустя пару десятков секунд и продолжил, видимо, решив, что пора уже закончить начатый ранее монолог.

— В конце концов, нам удалось стабилизировать её положение, так что…

— Так она жива?! — Гарри почти закричал, уже не в силах терпеть эту сцену, поджарившую его почище всякого адского огня.

— Она безусловно жива, мистер Поттер…

— Слава богу!

Он услышал, как Джинни за его спиной шумно выдохнула, словно всё это время сдерживала дыхание.

— …но, видите ли, есть одна проблема…

Ну, конечно! Так всегда и бывает. Всегда есть какая-то проблема. Так-то всё хорошо, только вот… и затем следует что-нибудь, что обесценивает напрочь прекрасную новость.

— Говорите, — кивнул он угрюмо.

— Такие частые и долгие, скажем так… мм… визиты на ту сторону не могут не сказаться на-а… На мозге. Да. Вы же понимаете. Поэтому я не уверен… мы не уверены, что даже если она очнётся, а это вовсе никакой ещё не факт, то она… останется прежней. Такой, как вы её знали.

— Объясните, — потребовал он, чувствуя, как холод снова охватывает его тело ледяными объятиями.

— Да что уж тут?! Скорее всего, она, как это обычно говорят… мм… будет просто растением. Да.

Сзади поперхнулась Джинни. Он опустил голову, не желая, чтобы выражение его лица стало достоянием взгляда колдомедика.

— И ничего нельзя сделать?

— Если так и произойдет, то ничего. Да. Ничего. Я сожалею…

Вот оно! Вот как это достало его. Достало их обоих. Она жива — конечно, кто же спорит! Если даже доктор Сметвик в этом уверен. Формально. Только вот толку от этой формальности чуть! Какая мерзкая, отвратительная ирония! Всё по правилам, всё соблюдено, но в действительности — обман! Обман, обман, гнусный обман! «Лишитесь самого ценного». Её блестящий разум — вот то, что она в действительности ценила больше всего! Он вдруг вспомнил мага из Отдела по контролю за магическими существами, лишенного Долоховым памяти на Ланди. Его бессмысленный взгляд, пальцы, медленно копающиеся в банке с консервами… Это чудовищно — увидеть её такой, он просто не сможет этого выдержать. Если бы она знала, она бы предпочла смерть подобному существованию. Она отдаёт разум, а он теряет её, так или иначе. Теперь это просто пустая оболочка. Живая, но от Гермионы в ней одно только название. Если только каким-то чудом доктор не ошибается. Один раз он уже ошибся, вдруг повезет снова.

В глубине души он хорошо понимал, что не бывает такого сказочного везения два раза подряд. Впрочем, почему два? Доктор сказал: семь! С другой стороны, у кошки девять жизней, а ведь Гермиона побыла кошкой в свое время, пусть и недолго. И потом, что означали слова Боумена о том, что он может не волноваться за неё? Хотя, тот мог сказать их, просто чтобы от него поскорее отделаться. В любом случае, он будет продолжать верить до самого последнего.

— Я хочу её увидеть.

— Она сейчас без сознания, мистер Поттер… — начал Сметвик.

— Я хочу её увидеть! — повторил он твёрдо, не оставляя шансов на отказ.

— Хорошо, пойдемте со мной, — доктор сделал несколько шагов по коридору.

— А-а, как же?.. — он растеряно указал на дверь операционной.

— Вашу подругу уже перевели в специальную палату для подобных сложных пациентов.

— Но как?! Её же не провозили мимо меня. Или я спал?

— Успокойтесь, вы не спали и не сошли с ума. У нас есть специальный проход из операционной, чтобы не таскать таких больных по коридорам. Пойдемте же.

Он отправился за колдомедиком, и Джинни поднялась и пошла следом за ними, он не стал ей препятствовать. Если уж она так хочет досмотреть эту драму до конца, что ж, кто он такой, чтобы ей мешать?

Они вышли в главный коридор и свернули направо, прошли мимо еще одного такого же ответвления, видимо, в другую операционную, а потом сквозь двустворчатые двери попали в небольшой вестибюль, с маленьким столом в центре, за которым сидела дежурная сестра. В разные стороны выходили три двери с надписями «Б1», «Б2», «Б3».

— Как пациентка в первом боксе? — спросил Сметвик у сестры.

— Ничего нового. Что могло измениться за десять минут, доктор? — она бросила любопытный взгляд на Гарри.

Сметвик кивнул и повернулся к нему.

— Там сейчас пара человек персонала, проводят некоторую… мм… профилактику. Быть может, вы всё же подождёте хотя бы до того момента, как станет более-менее ясно…

— Я хочу её видеть!

— Ну что ж. Думаю, ваша… мм… жена, вполне может пока побыть здесь, если вы не против. Да. Пойдемте. Только… — он вдруг остановился, — еще один момент. Совсем забыл вам сказать, — он вдруг покосился на Джинни. — Вы же понимаете, что полученные травмы никаких шансов не оставили на…

В этот момент дверь палаты «Б1» распахнулась и оттуда буквально выскочила молодая женщина в мантии колдомедика.

— А, доктор Сметвик! — выкрикнула она. — Очень кстати. Пациентка пришла в себя.

— Что вы говорите? — расширил глаза тот. — И зачем же вы решили побегать по коридору, вместо того, чтобы контролировать её состояние в такой ответственный момент? Да.

— С ней сестра, доктор. Дело в том, что она… — женщина замерла и посмотрела на Гарри, — повторяет только одно слово, как заведенная, и ничего не желает слушать!

— Что же она повторяет?

— Только «Гарри, Гарри», и всё.

— Посмотрите, как мы вовремя подошли! — похоже, доктор Сметвик снова начал потеть. — Пойдемте же! Пойдемте скорее. Кажется, чудеса на сегодня не заканчиваются.

Палата оказалась совсем небольшой, но уютной, снежного цвета стены тонули в полутьме, высокое окно тщательно зашторено и только над самой кроватью, стоявшей в дальнем углу, горел яркий белый свет, давая возможность рассмотреть пациентку практически сразу с порога.

Он считал, что ему уже удалось лицезреть её в самом худшем виде из всех возможных. Мёртвое лицо — что может быть хуже этого?

«Кажущееся мёртвым!» — с усилием поправил он себя.

Но сейчас она выглядела ещё хуже, чем тогда, когда без признаков жизни, залитая собственной кровью, сидела между кроватью и подоконником. Живыми воспринимались лишь глаза, которые сильно запали в глазницы, и на фоне резко осунувшегося лица выглядели просто огромными, учитывая ещё и гигантские синяки, которые их окружали. Создавалось ощущение, что она провалялась в коме несколько месяцев, а не часов. Скулы и подбородок заострились, а кожа отдавала неприятным восковым отблеском, и её цвет тоже напоминал воск — серовато-желтый, неестественный, как будто с освещением было сильно не всё в порядке, хотя его-то как раз вполне хватало. Впечатление дополнялось полной неподвижностью лицевых мышц, завершая иллюзию восковой маски, из-под которой глядели медленно поворачивающиеся глаза. Её густые волосы были подняты и убраны под специальную повязку на голове, и открытая шея производила впечатление неприятно тонкой, «цыплячьей». Остальное тело было полностью закрыто простыней, руки тоже, виднелся только самый краешек ладони.

Он бросился через всю палату, задев по дороге сестру с большим стеклянным сосудом странной формы в руках, и упал на колени перед кроватью, схватив её ледяную ладонь и прижав к губам.

— Гермиона! Гермиона!

Её глаза нашли его, и она, лишь слегка приоткрыв губы, прошептала:

— Вот и ты.

— Ага! — тут же послышался за спиной голос Сметвика. — Пациентка узнает знакомые лица. Давайте-ка мы сейчас же займемся её реакциями.

— Доктор! — воскликнул Гарри возмущенно и обернулся. — Дайте же ей чуть-чуть прийти в себя!

При этом он потянул за собой её руку и понял, что она не двигается дальше определенного предела. Край простыни приподнялся, и он обнаружил перевязи, державшие её руки в фиксированном положении.

— Что это?

— То это! — сказал Сметвик, подходя ближе. — Если вдруг она придет в себя и начнет поднимать руки слишком высоко, это может плохо сказаться на полученных ею повреждениях. Да, да. Ей необходим покой и полная неподвижность. Покой и неподвижность! А вы создаёте много лишнего беспокойства.

— Ну, хорошо, — он осторожно поместил её руку в то же положение, что и раньше, попутно отметив смертельную бледность её кожи.

— Ты как? — спросил он у неё почему-то преувеличенно тихо, как будто устыдившись стоявших вокруг него медиков.

— Я в норме, — прошептала она, и он вдруг понял, что она пытается улыбнуться, но у неё не получается. Губы не слушаются.

— До нормы ещё очень далеко, милая леди, — наставительно произнес Сметвик, — очень далеко! Да. Нам ещё нужно проверить, что у вас с головой. Просто необходимо. Так что ваш друг сейчас пойдет домой, а мы займемся вашим состоянием. Давайте, давайте, юноша.

— Доктор… — вдруг произнесла Гермиона, и её глаза буквально впились в Сметвика, — вы уйдёте.

— Что такое?

— Дайте… эликсир…

Она повернула глаза в сторону стоящей сестры.

— Давайте-ка, я здесь сам буду решать, что и когда вам надо употреблять.

— Я бы на вашем месте не спорил, доктор, — сказал Гарри со слабой улыбкой.

— О чём это вы?

В ответ он только многозначительно пожал плечами.

— Хорошо. Сестра, дайте пациентке немного эликсира. Сейчас это действительно не помешает.

Сестра подошла и молча опустила длинную трубку, выходящую из сосуда, вставив её в губы Гермионы. С трубки сорвалось несколько капель, после которых Гермиона внезапно скривилась, и тут же её губы обрели большую свободу. Она ухватилась ими за край трубки и сделала жадное всасывающее движение, непрерывно морщась. По палате распространился слабый, но отчетливый запах виггенвельда.

— Вот так, — её голос стал чуть громче и понятней, хотя начал звучать ужасно хрипло. — А теперь… доктор… оставьте ёмкость… Гарри… и покиньте нас… на время. Вы все.

— Что это за командирские замашки, юная леди?! — возмутился Сметвик. — Вы не у себя в Министерстве или где вы там ещё работаете. Я не допущу…

— В Отделе Тайн, — подсказал Гарри, продолжая улыбаться.

— Так и что же? — голос Сметвика внезапно сел. — Всё равно это не основание, чтобы…

— Доктор, — прервала его Гермиона, смотря на него пристальным взглядом, — давайте договоримся. Вы… даёте нам… с Гарри… поговорить столько… сколько нам потребуется… а потом… он уйдет… и сутки… не будет вас… беспокоить.

— Сутки?! Гермиона, я не уйду отсюда ни за что на свете!

— Гарри… — прохрипела она строго, — не капризничай. Мне будет нужен… покой.

— О'кей, о'кей, — протянул он сокрушенным тоном, — я обещаю.

— Ну, хорошо! — Сметвик, казалось, уступает словно под прицелом палочки. — Но имейте в виду, за последствия будете сами отвечать, мистер Поттер. Пациентке нужен полный покой, как она и сама заметила. И учтите, мы будем под дверью, и если что-то пойдет не так, нам придется выставить вас в любое время. Да. В любое время.

Гарри не смотрел в его сторону, ни на секунду не отводя взгляда от Гермионы, но был практически на сто процентов уверен, что доктор сейчас промакивает со лба пот своим платочком.

— Дай ещё, — сказала Гермиона, когда медики вышли из палаты, которая вдруг разом словно увеличилась в размерах.

— Это не вредно? — осведомился он.

Она сделала попытку повертеть головой, но вместо этого ответила.

— Смесь крове…восстанавливающего… живо…творящего и… виггенвельда.

— А как ты определила?

— По запаху… Гарри… ты такой… обормот! Дай ещё… или тебе нравится… когда я… такая беспомощная?

— Надо бы мне тоже придумать для тебя какое-нибудь обзывательство на те случаи, когда ты говоришь подобную чушь, — возмутился он, поднося трубку к её губам.

— Только попробуй! — она жадно припала к эликсиру, хотя по её лицу видно было, насколько гадкий у него вкус.

После нескольких глотков она облизала губы, часто заморгала и снова попыталась повертеть головой. Он поставил сосуд на столик у окна, осторожно присел на кровать и, склонившись над ней, взял в руки обе её ладошки.

— Ну вот как же ты умудрилась?! А? Ну вот как?!

— Кто меня нашёл? Ты?

— Да, — он опустил голову, не желая вызывать в памяти те эпизоды, когда он шёл как в бреду в опустевшей квартире по кровавому следу.

Сейчас внутри него словно что-то оттаивало. Он был рад, что всё обошлось достаточно быстро. Потому что оттаяло бы всё равно, но оставайся он к тому времени в неведении, боль была бы такая, что он не знал бы, как её пережить. Любовь к ней настолько пропитывала его, что буквально заполняла каждую клеточку тела. Его бы просто разрывало на куски. Теперь вместо боли внутри постепенно распространялась облегчённая эйфория.

— Гарри, мне жаль, — её голос снова приобрёл привычный тембр, только звучал значительно слабее, и казалось, что она уговаривает. — Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти.

— Мне пройти?! О чём ты?! Ты пережила настоящий ад! Как ты выдержала этот год, я не могу себе представить?! Я не в состоянии даже подумать об этом без содрогания.

Он слегка сжал её пальцы, которые всё больше теплели в его ладонях.

— Джинни всё-таки проговорилась?! — на её лице появилось страдальческое выражение. По крайней мере, теперь оно снова могло выражать эмоции.

— Да, рассказала сегодня утром, после того, как я вернулся домой. Собственно, всё и закрутилось из-за этого.

— Я поняла. Мне так не хотелось, чтобы ты узнал. Ну, зачем тебе эти переживания, Гарри?! Всё же должно было быть хорошо, ужас кончился, мы вместе. Зачем?!

— Гермиона… ты… так нельзя! Я понимаю, что ты за меня боялась, но это… это слишком, понимаешь?! Это уже переходит все границы! Это уже не любовь, это какое-то… безумие!

— Понимаю, Гарри. Понимаю, что теперь ты будешь мучиться ещё и чувством вины из-за меня, из-за моих ошибок.

— Ты… о, боже! — он потер лоб. — В следующий раз, если решишь жертвовать собой из-за меня, советуйся не с Джинни пожалуйста, а со мной, хорошо?

— И ты мне разрешишь пожертвовать, если что? — она слабо улыбнулась.

— Нет. Мы просто что-нибудь придумаем. Просто сядем и придумаем вместе. Как раньше всегда придумывали.

— Интересно, что б ты придумал, узнай о моей ситуации где-нибудь в ноябре? Или зимой? Только честно, Гарри. Скажи честно.

Он поднял глаза к потолку. «Честно». Такие вопросы сражали наповал.

— Пошёл бы убивать. Ты права. Ну и что?! — вскинулся он. — Пусть так. Учитывая обстоятельства, много бы мне не дали. Отсидел бы, подумаешь. Зато с тобой было бы всё в порядке.

— Гарри, ты такой дурачок! Тебе бы ничего не дали, я бы тут же просто схватила тебя в охапку и увезла из страны.

— Тогда почему же…

— Да потому что я боялась, что ОН тебя убьет! Как ты не понимаешь? Я же чувствовала это в нём. Ты бы в последний момент стал колебаться. А он, видя, что ему угрожает, видя, что он прижат к стене, колебаться бы не стал.

— Неужели… неужели он настолько… превратился в чудовище?

— Ни в какое чудовище он не превратился. Но страх делает с людьми ужасные вещи, тем более, с такими, как он. А тут ещё к страху примешивалось много чего. Скорее всего, идя к нему «разбираться», ты бы, может быть, изначально и хотел его убить, но передумал бы по ходу, потому что ты не убийца по своей сути. Ты даже в Волдеморта выстрелил экспеллиармусом. Но он, ставя себя на твоё место, твёрдо бы был уверен, что ты непременно его убьёшь.

— И это называется: «не чудовище»! То, что он с тобой творил… это… я даже не знаю, как назвать такое!

— Она что, давала тебе читать мои письма?! — её глаза округлились от ужаса.

— Слава богу, нет. Даже, если бы дала, я бы не стал читать. Но мне вполне хватило и общего рассказа.

— Давай не будем об этом. Это было и прошло. Я больше никогда не хочу об этом вспоминать, никогда, слышишь, никогда!

— Ну, успокойся, успокойся! — он с тревогой погладил её руки, испугавшись, что заставил её чересчур волноваться.

— Всё нормально, Гарри. Я просто хочу начать всё с чистого листа. Так, как новая кожа нарастет у меня на теле, так же хочу, чтобы наросли новые воспоминания. Счастливые.

— Конечно. Так и будет, обещаю. Я всё для этого сделаю. Только вот…

— Что?

— Химера задери, всё равно не пойму, зачем было быть с ним честной? Соврала бы, да и дело с концом. Зачем было ему признаваться, что ты… ну… больше не беременна? Неужели ты не понимала, как он отреагирует? Чёрт, и зачем Джинни вообще это ляпнула?!

— Я и соврала, Гарри. Я и соврала.

— Не понял. А тогда, из-за чего же…

Он начал говорить, но что-то в её лице заставило его остановиться. Он никогда не был особо догадливым, но сейчас его словно озарило изнутри.

— Постой… Я правильно тебя понял?

Она молчала, поджав бледные губы.

— То есть, получается, ты… Ты всё ещё была беременна в тот момент?!

— Прости, Гарри! Я не смогла. Честно пыталась. Решила выпить для смелости, но не помогло. Я только напилась, ты же сам видел. Но я знала, что я должна это сделать, понимаешь, должна! Поэтому я выбрала другой вариант. Сказать тебе, что я это сделала, чтобы отрезать себе путь назад, лишить себя выбора.

— А ему ты сказала… то же, что и мне. Охренеть! Получается, он что, убил собственного ребёнка?! Это… это просто какой-то кошмар!

— Я думала, доктор скажет тебе о том, что я, естественно, его потеряла.

— Он начал говорить, но в этот момент ты очнулась… Но зачем, ЗАЧЕМ ты это сделала?! Зачем ты ему соврала?! Ты же понимала, чем это может кончиться.

— Я хотела отомстить! Я хотела увидеть его глаза, когда он узнает. В тот самый момент, когда его власть кончилась, когда он понял, что уже потерял меня, нанести ему этот окончательный удар. Чтобы он почувствовал кое-что из того, что чувствовала я. Душевную боль. Бессилие. Понимание того, что кто-то решает твою судьбу за тебя. Это было спонтанное решение, Гарри, не осуждай меня. Я же не знала заранее, что у них с Джинни состоится этот разговор, так что я просто реагировала. Я тогда ни о чём не думала. Даже о тебе, представляешь? Я была просто злобным животным, упивающимся своей местью.

— И смотри, чем это кончилось, — сказал он, удручённо оглядывая её тело, скрытое простынёй.

— Я всё равно отомстила. Теперь он вынужден скрываться, как загнанный зверь, его не ждёт более ничего, кроме позора и мук сожаления. Это того стоило. Моя боль того стоила.

— Гермиона, — прошептал он, чувствуя, как его сердце обливается кровью от осознания того, до чего пришлось дойти его любимой женщине, если она сейчас лежит и упивается осознанием собственной мести.

— Дай мне ещё эликсира.

— Нет, хватит. Я понятия не имею, сколько его можно за раз, и как это потом на тебе скажется.

— Гарри, я чувствую слабость, а нам ещё надо о многом поговорить. О самом главном. Как мы будем жить дальше.

— О чём это ты?

— Гарри, дай мне эликсир… Ну пойми, чтобы мне спокойно лежать и выздоравливать, я должна решить для себя несколько важных моментов. Иначе я буду дёргаться и нервничать.

— Хорошо, — он тяжело вздохнул и отправился к окну за сосудом с эликсиром, — но это в последний раз.

— Гарри, в меня его ещё столько вольют, ты даже себе не представляешь. И, если бы только его! Давай.

— Может, освободить тебе руки?

— Еще чего, ты с ума сошел?! Чтобы я во сне натворила дел? Я сейчас должна находиться в одном положении и не дёргаться.

— Приятное здравомыслие, — сказал он удовлетворённо, подавая ей кончик трубки.

Она стала пить, и он с радостью заметил, что она чуть приподнимает голову, на щеках появился едва заметный румянец. По крайней мере, её кожа уже не выглядела такой ужасно восковой.

— Кстати, Гермиона, здесь же было твое начальство.

— Да?! — встрепенулась она. — И что ты им наговорил? Надеюсь, ничего гадкого не сказал? Не выяснял отношения, а то с тебя станется.

— Гермиона, если они только попробуют из-за нашего разговора устроить тебе неприятности, я весь ваш отдел по кирпичику разнесу.

— Значит всё-таки выяснял отношения, глупый ты обормот! Ну зачем, Гарри, я же тебе говорила, что у меня на работе всё в порядке. Люди пришли, волновались за меня, а ты наверняка начал их обвинять во всяких ужасах.

— Никаких таких ужасов. Просто спросил кое-что. И вообще! Если бы они и вправду волновались. А то ведь пришли ко мне с вопросом, видимо, тебя уже списали со счетов. Кстати, они сейчас, в данный момент, нас не подслушивают случайно?

— Ты и это умудрился выспросить?! Я тебя убью! Нет, честно. Дай мне только встать с постели, я тебе устрою весёлую жизнь, Гарри Поттер. Ты не обормот, ты настоящая ходячая проблема! Ты понимаешь, что теперь надо мной будут полгода потешаться из-за твоих гневных вопросов?!

— Потешаться? — удивился он.

— Ну конечно! Ты не представляешь, какие язвы у нас работают! Когда я подгадывала, чтобы попасть к тебе консультантом, шуток было столько, что я не знала, куда деваться! Я же у них — младшенькая, они меня, видите ли, опекают. И считают себя вправе меня подкалывать время от времени. Паразиты!

— Хм, никогда бы не подумал. У них были такие лица, словно… короче, меньше всего от таких можно ожидать шуток. Особенно этот… как его — Троттер. Вот уж унылая физиономия!

— И он здесь был? Это, между прочим, мой главный противник в отделе. Можно сказать, идеологический. Мы с ним постоянно грызёмся. Представляешь, он считает, что теория о чистокровности верна. Правда, отчасти, но это он так прикрывает свой оголтелый расизм. У него даже теоретическое обоснование имеется.

— Вот ведь негодяй!

— И не смей так ехидно улыбаться! Ты представить себе не можешь, сколько раз мы с ним уже ругались. И хуже всего, что я за всё время так и не смогла найти убедительных аргументов против его теорий. Он такой скользкий тип, и столько на эту тему накопал, что очень трудно взять его нахрапом. Ну ничего, я ещё его подниму на смех, с его пещерными взглядами.

— Послушай, Гермиона, я не понимаю. Если они правда так к тебе относятся, тогда… Почему же ты не попросила у них помощи?! Неужели они бы не вошли в твоё положение? Раз у вас столько полномочий, могли бы как-то это решить.

Она отвернулась к стене и ответила совсем тихим голосом, закусив губу.

— Конечно, они бы помогли. Я же тебе сказала, что они меня опекают. Но… — она резко повернулась, — я не хотела становиться убийцей, Гарри!

Он отпрянул.

— Понимаешь, если бы я только заикнулась о чём-то подобном, хотя бы намекнула полсловечком… Я бы пришла вечером домой, и всё было бы на своих местах. Грязная посуда, разбросанные вещи, работающий телевизор, открытая банка пива, волшебная палочка на подлокотнике кресла. А человека бы не было. Он бы исчез, исчез навсегда, и никто, никогда бы его больше не видел! Я не могла так поступить.

— Н-да… Понимаю тебя. Тяжелый выбор.

По идее, он должен был бы сейчас ужаснуться, что за люди работают вместе с Гермионой. Но как-то не ужасалось. То ли потому, что он очерствел за последнее время, то ли просто по той причине, что он их понимал, хоть и осуждал в какой-то мере. Гермиона была из тех женщин, которых непременно хочется опекать, пускай они и терпеть не могут подобного к себе отношения. Достаточно узнать, что кто-то применяет ужасное насилие к тому, кого ты опекаешь, волей-неволей потянет применить любые доступные способы для решения вопроса. Мужчинам вообще свойственно тяжело переживать, когда обижают женщин, но когда таких — это совершенно невыносимо! Наоборот, теперь Гарри даже чувствовал большее спокойствие за неё, зная, что есть люди, способные, если что, пойти на крайние меры ради её безопасности.

— Гарри. Гарри! — кажется, он излишне глубоко задумался. — Я спрашиваю, чего они хотели?

— Ну, им было интересно, что нам сказал Жнец, когда я послал его куда подальше с его требованием.

— А! Понятно.

— А вот мне ничего не понятно.

— Да я… собственно, об этом и собиралась с тобой поговорить. Как нам теперь жить и что делать.

— А это как-то связано?

— Ещё как, Гарри, ещё как. Или ты думаешь, мне просто так сохранили жизнь?

— В каком смысле «сохранили»? Тебя же вытащили доктора.

— Доктора не лечат трупы, Гарри. Что ты так смотришь на меня? Я умерла, разве ты этого ещё не понял?!

— Да ладно! А по виду так ты вполне себе бодрая для мертвеца, — Гарри осторожно провёл тыльной стороной ладони по её щеке, — тёплая вот даже.

— Гарри, я серьезно! Я умерла, умерла по-настоящему и никто бы меня уже не спас. Если бы… — она отвернулась.

— Если бы что?

— Если бы меня не выпихнули обратно! Совершенно бесцеремонно и с мерзкой усмешкой.

— Подожди, доктор говорил, что ты возвращалась семь раз. Так это не ты… в смысле, не ты сама?

— Ну, в том-то и дело! Ты не представляешь, как это… мерзко!

Он ошеломленно уставился на неё.

— Да ты о чем?! Ты же вернулась, ты… ты со мной. Разве это не счастье, что так случилось?

— Счастье?! Счастье, Гарри?! Меня вышвыривали назад, как глупого котенка, который лезет в воду. Это так унизительно! Боюсь, я вряд ли смогу тебе объяснить, чтоб ты понял. Я до сих пор вздрагиваю, когда чувствую снова эту силу, которая меня хватала и выкидывала обратно. Бесцеремонно, грубо… ффу, пакость!

— Да, ты права, я не могу понять, о чем ты говоришь. По-моему, мы должны благодарить судьбу за такой шанс.

— Во-первых, не судьбу, а твоего старого знакомого, во-вторых, вряд ли ты обрадуешься, когда узнаешь всё целиком.

— У тебя злобный тон, Гермиона. И частично это направлено и против меня тоже, правда, я не понимаю, почему.

— Извини! Я не хотела. Правда. Просто, ты же знаешь, как я не люблю, когда из меня делают человека второго сорта. А тут — даже помереть как все не дали.

— Ну и повод для злости! — хохотнул он.

— Скажи, ты же рассказывал, что у тебя был вокзал?

— Ага, вроде того.

— А у меня аэропорт.

— Серьёзно?!

— Да уж куда серьезней! Хитроу, рейс Лондон-Перт. И Снейп, в качестве бесплатного приложения.

— У тебя был Снейп?!

— Да, представь себе, мне вот так повезло!

— С ума сойти! И о чем вы говорили?

— Гарри, ну а как ты думаешь? Он опять ругался.

— Этот человек совершенно неисправим. Неужели хотя бы в такой момент нельзя было удержаться?

— Гарри, ты уверен, что это вообще был он? Это вполне мог быть какой-нибудь отголосок моего подсознания. Впрочем… он объяснял такие вещи, которые моё подсознание вряд ли могло знать.

— Ну точно, всё сходится! Мне Дамблдор тоже рассказывал всякие вещи.

— Ты так радуешься, как будто речь идет о поездке на один и тот же курорт.

— Прости. Так чем всё кончилось?

— Болью, Гарри! Жуткой, невыносимой болью.

— Ты о чём?

— Куда я, по-твоему, попадала, когда возвращалась?

— А, ну да! — он опустил голову.

— Балбес! Недаром Снейп тебя ругал на чём свет стоит.

— Меня-то за что?

— Как за что? Он сказал, что ты так и не сделал того, о чем он тебя просил.

— Это отдать тебя в качестве жертвы, что ли? Ага, сейчас! Не дождутся!

— Если бы ты так и сделал, всё стало бы намного проще. Для всех.

— Если бы я так и сделал, я бы уже давно умер. Или ты думаешь, я смог бы себе простить подобное?

— Ладно, не будем снова на эту тему. В общем, мы беседовали, потом я говорила сакраментальную фразу «ну, мне пора к Гарри», и меня снова швыряло в это тело, снова наваливалась боль, я теряла сознание, и через некоторое время опять всё по новой. Тот же аэропорт, тот же зал, те же кресла. Снейп ругается, мы обсуждаем ситуацию, он сообщает, что объявили мой рейс, я говорю «нет, я к Гарри» и опять! Я думала, что это никогда не кончится, думала, что в один прекрасный момент просто сойду с ума.

— Доктор боялся, что это может произойти.

— Доктор тут не причем.

— Кстати о докторе, а что это за разговоры, что заклинание ангела-хранителя — черная магия?

— Кто тебе сказал?

— Сметвик.

— Он просто осёл! Не слушай его. Это всё страшные сказки, которые специально распространяют, чтобы маги не знали, что есть заклинания, которые не всякому доступны. Это рушит доктрину равенства.

— Не могу поверить, что слышу это от тебя.

— Гарри, ты же должен меня знать, я умею признавать факты. А это факт. Есть такие заклинания. Правда, это не доказывает, что одни маги лучше других, это всего лишь говорит о том, что мы все разные. Ну, так что в этом плохого?

— Ничего, — пожал он плечами с улыбкой, — я так вот очень рад, что мы с тобой такие разные. Это открывает всякие приятные возможности.

— Это что — была пошлая шуточка? Не надо, я всё равно не оценю. Тем более, в моем состоянии. Придется тебе подождать некоторое время, чтобы я смогла их понимать.

— Какое? — он продолжал ехидно улыбаться.

— Ну-у, по моим оценкам, если меня выпишут через две недели, на работу я вернусь на третью, а… всякие прочие занятия можно, стало быть, через месяц, если осложнений не будет.

— Ага, вот так значит! На работу можно, а прочие занятия — потом, попозже.

— Га-арри! — позвала она его тоненько. — Скажу тебе по секрету, как бы ты скоро не начал мечтать об обратном.

— Да ни за что на свете!

— Ты же не знаешь, о чем мы разговаривали в том самом аэропорту, — она тяжело вздохнула, — и что я никак не могу заставить себя начать рассказывать.

— Может быть, попозже, когда ты немного окрепнешь?

— Нет! С какой радости я тогда устроила весь этот спектакль? Сейчас, а там… будь что будет.

— Ладно, — он кивнул, — я слушаю.

— Он… Оно… Это… к тебе очень благоволит.

— Ты имеешь в виду…

— Ха…

Он прижал палец к губам.

— Да. Он.

— И чем я ему приглянулся?

— Тем, как ты распорядился Дарами. К тебе по очереди попадали все, но ты не стал их рабом. Тем, что уничтожил второго, негодного хранителя. Ну и последняя история, тоже… Старые боги на Древних очень, очень злы.

— Постой, а Дамблдор?! Разве он не распоряжался Дарами достойно?

— Гарри, Дамблдор — не хранитель. Это, во-первых. И потом… я не хотела тебе говорить в прошлый раз, чтобы тебя не огорчать, но Дамблдор соблазнился камнем, оттого и пострадал.

— В каком смысле?

— Он вызвал свою сестру.

— Правда? Хорошо, и что же? Я тоже вызвал своих родителей.

— Ты вызвал и отпустил. А он — нет! Не смог. Он всю жизнь страдал от чувства вины, и когда появилась возможность что-то исправить, попытался, думая, что его любовь окажется сильнее запретов. И был проклят!

— Откуда ты это знаешь?

— От Аберфорта. Старший брат хотел поделиться с ним новостью, пытался оправдаться.

— Почему он тебе рассказал?

— Потому что я с ним беседовала, Гарри, потому и рассказал. Или ты думаешь, у него много собеседников?

— Да уж. Хотя он и сам виноват, мог бы и вылазить на люди, хоть изредка.

— Для того, кто всю жизнь ведет нелюдимый образ жизни, это тяжеловато. Но поделиться ему есть чем, поверь.

— Верю. Так и что дальше? В нашей с тобой истории.

— В твоей, Гарри, истории. Я тут так — сбоку припёку.

— Не наговаривай на себя!

— Да я и не на себя. Всё на тот же грёбаный мёртвый вихрь!

— Гермиона, ну как ты выражаешься?!

— Да пошёл он в задницу! Ненавижу!

— Ну, успокойся уже. Всё кончилось.

— Ничего не кончилось. Всё только начинается.

Он выжидательно посмотрел на неё.

— Понимаешь, у него довольно странное представление о дарах. Он решил закончить всю эту историю на тебе.

— Какую историю?

— Да с Дарами Смерти же! Все потомки братьев, и твои предки, Гарри, в том числе, оказались прокляты и провели несчастную жизнь, окончившуюся, так или иначе, плохо. Теперь, сами Дары уничтожены, из потомков остался ты один. Но проклятие-то никуда не делось! Не смотри на меня так. Нет бы взять и как-то убрать его! Но это чудище решило по-другому! Оно решило, что на тебе всё и завершится, никаких больше хранителей, никаких больше несчастных потомков Певереллов. Понимаешь, что это значит?

— Признаться, пока не очень. Если бы так, меня проще было убить.

— Проще. Но тебе решили оказать благодеяние. И заодно выполнить контракт до конца. Всё ещё не понимаешь? Он будет убивать твоих детей! Наших с тобой детей! Сколько бы их не было, он их всех заберет. Сегодняшний — только начало!

— Подожди… — он пытался остановить её пересохшим от волнения ртом. — Но как же? Это же не мой…

— Не имеет значения! Без разницы, чей он будет. Если ты назовешь его своим ребенком, он его заберет. А ты НАЗВАЛ его своим ребенком, не далее, как вчера.

— Но при чем тут ты?! — заорал он. — Это же я виноват, я проклят, я — хранитель! При чем тут ты?!

— Ох, Гарри, я для него — дорогая тебе собственность. Ты же слышал, как он меня назвал тогда? Ненавижу, ненавижу! Уф!

— Но это же всё не так!

— Какая разница? Ты защищал меня, прикрыл собой, не желал отдавать, я — самое ценное твое достояние. «Безссделушшка»! Или ты думаешь, он понимает, что такое любовь? Я обречена теперь быть твоей женой, Гарри, обречена, вот в чём ужас!

— Ужас?! — опешил он. — Разве ты не хочешь ею стать? Я думал…

— Господи, Гарри, да я ничего в жизни так не хочу, как этого!

Он пожал плечами.

— Ну как ты не понимаешь?! — на её глазах выступили слёзы. — Разве так я хотела, чтобы мы соединились?! Разве такого будущего желала? А теперь получается, будто всё решили за меня. Это похоже на то… на то… что со мной происходило в этот год. Меня снова будто насилуют, Гарри! Тобой — вот что ужасней всего! И ещё наши дети… Боже!

Она разрыдалась, не в силах больше сдерживаться, а он сидел, как чурбан и не знал, что ему теперь делать, что сказать. Он никак не мог переварить то, что услышал. Получается, что это действительно было никакое не счастье, что её возвратили назад. Её послали отбывать повинность! Она должна была рожать детей, которых будет забирать эта тварь!

— А если мы не будем этого делать? — спросил он твердо.

— Ты о чем? — отозвалась она, всхлипывая. Он дотянулся до столика, взял салфетку и осторожно промокнул слезы с её лица.

— Кто нас заставит заводить детей? Не будем этого делать. Что тогда?

— Тогда? — она помотала головой. — Не знаю. Тогда контракт не будет выполнен, наверное, он будет ждать до тех пор, пока мы этого не сделаем.

— Это что же получается, мы будем жить вечно?! — усмехнулся он. — Ведь тебя возвратили, несмотря на то, что не было никаких шансов выжить. Получается, мы бессмертны, пока не заведем ребенка?

— Хм, — она слабо улыбнулась, — не думаю, что он согласится ждать так долго. А как ты считаешь?

Он почесал в затылке.

— Ну, судя по тому, что у него впереди вечность, ему должны быть по барабану подобные мелочи.

— Но мы же, рано или поздно всё равно выйдем из репродуктивного возраста.

— Раз ты сказала, что речь идёт и о приемных детях тоже, выходит — это не имеет значения.

— Мне надо подумать. Возможно, обсудить всё с коллегами. Ситуация какая-то фантастическая. Всё же не думаю, что нам стоит испытывать его терпение и рисковать жизнью понапрасну. Может и не прокатить в следующий раз.

— Я снова затащил тебя в ужасные неприятности, Гермиона. По моей вине ты…

— Замолчи! Прошу тебя! И послушай меня внимательно. Ты же хочешь, чтобы я стала твоей женой? Надеюсь, хочешь? Или нет? После всего, что произошло?

— Да, да, да!

— Тогда не смей больше мне говорить о своей вине передо мной! Мы оба в этом завязли. С самого начала, ты помнишь? С Пушка, с тролля! Мы вместе, и вместе за всё отвечаем. Если попробуешь снова каяться, будешь дожидаться меня с работы до часу ночи, и проклинать тот день, когда на мне женился! Впрочем… — она слегка улыбнулась, — ты и так будешь проклинать.

— Вот уж нет!

— Тогда поцелуй меня.

Он наклонился и осторожно приложился к её губам, тут же почувствовав жуткий привкус эликсира, так что невольно пришлось скривиться.

— Не нравится?! А придется делать это очень часто, Гарри Поттер!

— Что, пить эту гадость, которая у тебя на губах?

— Нет, балбес, целовать меня! И не только. И всё… остальное придется делать часто. Очень часто!

— Ого!

— Вот и «ого»! Раз всё так случилось с нами, тебе нужно будет постоянно меня отвлекать. Придумывать что-то, чем занять моё свободное время, иначе я очень быстро превращусь в стерву. Ты ещё не знаешь, какой невыносимой стервой я могу быть!

— В жизни в это не поверю!

— Не верь, не верь. Посмотрим, как ты заговоришь, когда я начну каждый день нудить и пилить тебя по каждой ерунде. Начну к тебе придираться, глупому обормоту! Так что тебе придется мной заниматься. Основательно заниматься. Ты готов к этому? Всё еще хочешь на мне жениться?

— Конечно, я готов. Даже уже начинаю выдумывать нам занятия. Правда, всегда считал, что ты то уж себе заскучать не дашь.

— Гарри, ты же не хочешь, чтобы я приходила с работы и тут же усаживалась за неё вновь, так ведь?

— Ну уж нет!

— Вот поэтому я запланировала, что дома буду посвящать работе не более двух часов в день, за исключением особых случаев.

— И когда же это ты успела всё спланировать?

— Сегодня утром, когда причесывалась.

Он вдруг вспомнил этот момент. Неожиданно он всплыл перед ним — ярко, зримо, словно произошёл только что. Её зачарованные глаза в зеркале, то, как она разрыдалась и бросилась к нему в любовном порыве. Тогда казалось, что впереди их ждут только счастливые времена. И потом сразу следом всё, что на них обрушилось. Теперь, кажется, больше никаких препятствий, но горький привкус ужасного «дара» словно висел в воздухе, а на самом деле, внутри них самих. Он пока ещё не мог до конца понять, осмыслить то, что она ему поведала, он и о детях-то никогда до этого всерьез не задумывался, хотя Джинни как-то раз в письме заикнулась по поводу его планов на этот счет. У него не было никаких планов. Он просто жил, просто работал, просто общался с окружающими и не думал о себе, как об особой единице — родителе. Для него все мысли об этом являлись простым наблюдением со стороны за другими. Хотя Андромеда и твердила, что из него выйдет отличный папаша… она так и говорила — «папаша», но даже общение с маленьким Тедди не приводило его в какое-то особое состояние, то самое, которое, вроде как, должно навевать желания самому стать отцом. Так что пока он не чувствовал вообще никакого внутреннего дискомфорта по этому поводу. Возможно, когда-нибудь что-то такое и могло возникнуть, но сейчас ему хотелось заботиться только об одном человеке — том, который лежал сейчас перед ним, укрытый простыней. Гермиона ещё сама была во многом похожа на большого ребёнка. Умом он понимал, что для женщины подобная угрожающая перспектива воспринимается гораздо серьезней, но именно что умом. Понять, что она чувствует по этому поводу, он не мог. И не собирался даже пытаться, просто принимал к сведению на будущее быть осторожным с некоторыми темами, чтобы не вызвать у неё плохую реакцию. Ему хватало собственных переживаний о её самочувствии, и о том, как они будут строить свою совместную жизнь. Гораздо больше его волновала внезапно открывшаяся перспектива не иметь возможности умереть. Он усмехнулся про себя странной иронии жизни. Волдеморт все свои силы потратил на то, что досталось ему самому совершенно даром, но добился прямо противоположного. Более того, сам он не просто не стремился к обладанию этим, но считал для себя, скорее, проклятием, раз уж оно так огорчало его любимую женщину.

«Правду говорят: отдавать лучше, чем брать!» — подумал он мимоходом, и почему-то ему сразу вспомнилась Джинни. Её имя уже проскользнуло в его размышлениях, но только сейчас ему пришло в голову, что она всё это время продолжает сидеть там, в крохотном вестибюле и мучиться догадками. Ему разом стало стыдно.

— Гермиона. Гермиона! — редко когда бывало, что он отрывал её от раздумий, а не она его, но на этот раз случилось именно так.

— Да, Гарри, — сказала она устало.

«Пожалуй, пора заканчивать эту беседу и дать ей отдохнуть».

— Надеюсь, все секреты на сегодня раскрыты?

— Боюсь, что да. Ты ждал чего-то более интригующего?

— Миона! Пожалуйста!

— Я тебе сколько раз повторяла: не мионкай! Я чувствую себя какой-то кошкой в этот момент.

— Что в этом плохого? Киса. Киса-киса-киса!

Она прикрыла глаза и покачала головой.

— Ну какой же дурак! Ты хоть понимаешь, о чем я тебе рассказала? Тебя это совсем не волнует?

— Знаешь, Гермиона, я тебе сейчас скажу одну вещь, и это вполне серьезно. Меня волнуешь ты! Это правда. Вот уже столько лет каждый раз находилось что-то очень важное рядом. И это не давало мне тебя как следует разглядеть. А потом и уделять тебе достаточно внимания. И, знаешь что? Хватит! Ну вот честно — хватит! Мне надоело оглядываться по сторонам и думать о том, что будет. Я хочу волноваться о тебе. В первую очередь. Думать, что для тебя важно, заботиться и посвящать тебе всё время, что у меня есть. Я даже готов, если хочешь, уйти с работы, если ты, в свою очередь, сделаешь то же самое, и жить с тобой просто, проживая наследство. Только я и ты. Всё время. И будь, что будет!

— Гарри! — её глаза были влажными, но тон вполне деловой. — Прости, но тебе не удастся запереть меня в клетку.

— Я не собирался…

— Не спорь со мной. Пожалуйста. Все мужчины в этом смысле одинаковые. Они все хотят не выпускать из рук. Контролировать. Я… очень ценю твои слова, и, если бы ты стал настаивать, я бы согласилась. Пришлось бы согласиться. Ты же знаешь, я не могу тебе отказать ни в чем важном. Но это буду уже не я. Не запирай меня, Гарри, пожалуйста. Иначе я сойду с ума.

Он наклонился и осторожно расцеловал её лицо.

— Всё будет так, как ты скажешь.

— Я скажу, что нам надо еще подумать, где мы будем жить. Ты же понимаешь, я не хочу возвращаться… в тот дом!

— Как? А Гриммо?

— А Джинни?

— Там место хватит на всю семью Уизли!

Он понял, что ляпнул не то, и тут же захлопнул рот с виноватым видом, но она сделала вид, что не заметила его слов.

— Гарри, я не смогу жить под одной крышей с женщиной, у которой увела мужа.

— Она считает наоборот, что это она увела. Впрочем, мы же сами можем у неё спросить. Она сейчас сидит, мается под дверью.

— Ты с ума сошел?! Она решит, что мы собираемся выгнать её из дому.

— Я понимаю. Я просто хотел спросить, может, ты хочешь её видеть?

— Конечно, хочу! Раз уж мы всё обсудили, пускай зайдет, я попрошу у неё прощения.

— Боюсь, она собирается сделать то же самое, — улыбнулся он.

— Да, Гарри, мы все только и делаем, что просим друг у друга прощения. Это как-то… не очень правильно, наверное.

— Ну, твою угрозу по поводу «до часа ночи» я запомнил, так что от меня теперь извинений не дождешься.

— Никогда не думала, что ты настолько мелочный, чтобы придираться к словам! Ужас, что за муж мне достался!

«Во всяком случае, лучше, чем предыдущий», — подумал он с сарказмом и сам же его устыдился. Чтобы скрыть выражение своего лица, он встал и пошёл к двери, чтобы позвать Джинни.

— Гарри! — остановила она его, когда он уже взялся за ручку. Он обернулся. — Как я выгляжу? Она меня не испугается? Не хочу это видеть в её глазах.

— Не беспокойся. Джинни не из слабаков!

Она сидела на стуле, наклонившись, вложив руки между сжатых коленей и тихонько покачивалась взад-вперед. Ему снова стало совестно, что он не попытался уговорить её уйти.

— Джинни, — прошептал он, и она встрепенулась, бросив на него вопросительный взгляд. Сейчас с взметнувшимися бровями и приоткрытым буковкой «о» ртом она удивительно напоминала ему маленькую себя, глазевшую на него при каждом удобном случае.

— Не хочешь зайти?

Она кивнула и распрямилась, зачем-то взлохматив волосы, и в два шага добежала до двери палаты.

Она вошла тихонько-тихонько, на цыпочках, как будто боясь разбудить пациентку. Гермиона тут же впилась в неё встревоженным взглядом, сдвинув от напряжения брови и закусив нижнюю губу. Джинни медленно приблизилась и сказала как-то легкомысленно:

— Привет!

И потом внезапно просто рухнула вниз и уткнулась Гермионе куда-то в плечо. Её волосы на мгновение покрыли лицо подруги. Когда она подняла голову, на глазах стояли слёзы. И не просто слёзы, Гарри тут же по всем внешним признакам определил, что приближается гроза.

«Я зря её впустил», — подумал он, но было уже поздно.

Она взяла ладонь Гермионы меж двух своих, покачивая её, словно не зная, что с ней делать, а потом как-то беспомощно оглянулась в его сторону.

— Здесь же нельзя курить?

Он молча помотал головой.

— Джинни, пожалуйста, прости меня… — начала Гермиона, но та вдруг резко повернулась к ней и бросила коротко и зло:

— Заткнись!

Он открыл было рот, но она ткнула в него пальцем.

— И ты, ты тоже заткнись! Вы оба. Раз уж ты выжила, героиня херова, я тебе хочу кое-что сказать. Признаться кое в чем.

Она наклонилась к её ладони и поцеловала кончики пальцев.

— Я хотела, чтобы ты сдохла! — это вырвалось из неё буквально истерическим вздохом, как будто она была на грани того, чтобы завопить во всё горло. — Я сидела там и мечтала, мечтала только об одном — чтобы ты всё-таки сдохла!

Слёзы хлынули у неё из глаз и, кажется, всё стало понятно.

— Как же ты достала меня, достала до такой степени, что я света белого готова не видеть, лишь бы уже когда-нибудь избавиться от тебя! Ты бешеная, упрямая, тупая сука, которая только и делала, что портила мне всю жизнь! Я всегда тебя ненавидела, так ненавидела, что готова была просто подняться ночью, положить тебе подушку на лицо и давить, давить, до тех пор, пока твои слабенькие ручонки не перестанут дергаться, чтобы больше никогда не слышать твоего писклявого голоса, читающего очередные никому не нужные нотации, чтобы не видеть этих твоих спутанных волос, этого вечно мелькающего туда-сюда перед глазами лица, чтобы уже выкинуть тебя из своей жизни и забыть, не думать, не мучиться от бессильной ненависти! Ты всё испортила, всю мою жизнь! Что тебе стоило схватить этого придурка за шкирку еще на третьем курсе и просто ткнуть его носом, сказать «теперь ты мой парень, всё, не обсуждается»! И он бы побежал за тобой, как баран на веревочке, никуда бы не делся. Но ты же выбрала другой путь. Ты решила всем вокруг испортить жизнь, ВСЕМ! Из-за тебя я вынуждена была переживать в прошлом году эту комедию, этот грёбаный фарс под названием «свадьба», который абсолютно ничего не гарантировал, пока ты постоянно крутилась вокруг! Переживать и трястись от страха каждую секунду, каждую грёбаную секунду! У-у, как ты достала меня, сука! А потом ты стала трахать меня этими своими письмами, до потери сознания, до того, что мне уже белый свет был не мил! Ты всё вокруг только портишь! Мне, моему брату, моим родителям, чокнутая ты сука! Всё из-за твоей вшивой правильности, из-за твоих принципов, из-за того, что ты же не можешь по-людски, нормально, только через жопу! А потом ходишь и перед всеми извиняешься. «Изви-ини-ите!» Да кому усрались твои извинения?! Кому нужны твои подвиги, самопожертвование, кроме тебя самой и горстки таких же чокнутых, как ты?! Вроде этого, который стоит сейчас и смотрит, как баран…

Весь этот монолог она держала ладонь Гермионы у своей щеки, по которой катились слезы, и медленно гладила её, словно ребенка.

— Да, что вот ты смотришь?! — она вскочила и подбежала к нему. — Ты точно такой же, ничем не лучше! Вы оба — чокнутые! Пришибленная парочка! Больные, вас за нормальных людей-то никто не считает! Два сапога — пара! Да и не нужен ты мне! Слышишь?! Не нужен, на хер ты мне не сдался, сидите вдвоем со своими паршивыми принципами! Больные! Пошли вы оба В ЖОПУ! Ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!

Она замолотила по нему кулаками, уже не в силах ничего говорить, рыдания душили её, и он запустил пятерню в её рыжую гриву, ухватил и ткнул лбом себе в грудь, удерживая, пока она продолжала молотить его и дергаться в сотрясающей её истерике. Это продолжалось минуту, не более, пока она совершенно не затихла, вцепившись пальцами в его рубашку.

Когда она, наконец, оторвала от него голову, он спросил:

— Всё?

— Всё, — кивнула она, с шумом втягивая носом воздух.

— Что мешало это сделать два дня назад?

— Думала — удержусь.

— В следующий раз не думай. Это не твоё.

— Ага, — она кивнула.

— А теперь иди и скажи доктору, что я уже сейчас ухожу.

— Есть, капитан.

— Иди, — он подвинул её в сторону двери и легонько шлёпнул чуть ниже спины.

— Увидимся, — кивнула она Гермионе и вышла.

Гермиона слабо улыбалась.

— Хорошо, что она выговорилась, — сказал он, приглаживая волосы.

— Да, — согласилась она, — хорошо. Знаешь, я почему-то почувствовала сейчас укол ревности.

— С чего бы? Из-за того, что я её успокаивал?

— О, да нет, что ты! Я просто представила такой темперамент… в других обстоятельствах. Боюсь, мне до неё в этом плане очень далеко.

Её улыбка стала чуть-чуть грустной.

— Это уж, позволь мне судить. Прошлая ночь была лучшей в моей жизни.

— А я думаю, что ты со мной измучился.

— Гермиона!

— Хорошо, хорошо, не сердись. А на счет Джинни — ты не представляешь, как я ей благодарна. Зимой…

Он понял, что она хочет что-то рассказать ему, но колеблется. Тогда он присел на постель и взял её ладонь похожим образом, как только что держала его жена. Гермиона тут же обратила на это внимание и отчего-то едва заметно покраснела.

— Ты что-то начала говорить?

— Даже не знаю… Зимой, когда она приезжала на рождественские каникулы, я осталась у вас на ночь. Ты был на дежурстве в Аврорате. Для меня её приезд был поводом лишний раз не ночевать дома. Ну и ты же понимаешь, что она всё знала. Мы разговорились уже поздно ночью, и я начала реветь. Ревела просто как маленькая. И она взяла и уложила меня рядом с собой. Успокаивала, как ребёнка. А я от этого плакала ещё сильнее. И потом… не знаю, как это произошло, но… её лицо оказалось так близко, и я…

— Гермиона? Продолжай, я слушаю.

— Боже, зачем я тебе рассказываю это?! Нет, думаю, тебе надо знать, о том, какая на самом деле твоя будущая жена… Короче, я поцеловала её. Чмокнула куда-то вв… уголок рта. Я думала, она меня ударит. Вытолкнет из постели. А она… ответила. Зачем-то. Ты можешь сказать, зачем, Гарри? Это был уже самый настоящий поцелуй.

— И что дальше?

— Ничего. Просто… я успокоилась и пошла спать. Но думаю, ты должен знать об этом. И что ты скажешь?

Он приподнял брови.

— С чего ты решила, что я буду как-то реагировать на это? Вполне милый эпизод. Это естественно.

— Естественно?! Но мне понравилось! Понравилось! И она тоже… Зачем она мне ответила? Это ненормально, Гарри! Может быть, мы правда все сходим с ума?

— Успокойся. Знаешь, я в таких делах не очень разбираюсь, но, думаю, кое-что я понял.

— И что же?

— Она сама это сказала. Только что. Она сказала, что мы с тобой похожи. Думаю, поэтому она испытывает к тебе чуть-чуть того же, что и ко мне. Это её может выводить из себя, но это есть.

— Да ты понимаешь о чём ты говоришь?! Это же… Нет! Я даже не хочу об этом думать!

— Знаешь, она мне тут о таких вещах призналась, прости, рассказать не могу, но я уже ничему не удивляюсь.

— Это связано с дневником, да?

— Да! — он поразился. — А ты откуда знаешь?

— Ты же не думаешь, что только я писала о сокровенном? Да я бы и сама догадалась.

— Каким же это образом, интересно?

— Ты забыл — я тоже таскала на себе хоркрукс.

— Ах да, действительно! Но с тобой же не было такого, как с ней. Даже близко.

— Кто тебе сказал?

Его рот сам собой приоткрылся от удивления.

— Не понял.

— Я же не рассказывала тебе, какие сны мне снились там, в палатке. Когда нас осталось двое, и пришлось таскать медальон по много часов. Не рассказывала, потому что такие вещи невозможно рассказать кому-то, с кем ты не настолько близок, чтобы… снять при нём одежду, например.

— То есть сейчас ты можешь рассказать?

— Ты уверен, что хочешь это услышать?

— Мм… тебе решать. Я же не знаю, что тебе снилось.

— А догадаться, что это вряд ли было что-то хорошее, ты не в состоянии?

— Ну, я не знаю, а вдруг это был я? С тобой вместе. Джинни вот чего-то такое фантазировала.

Гермиона вздохнула.

— Нет, Гарри, к сожалению, это был не ты. А не то чёрта с два я бы тебе на ночь давала его носить.

— Хитрюга!

— Да, я такая.

— Так ты всё-таки расскажешь?

— Только один сон. Мне снилось, что меня поймали егеря. Одну, в лесу. Сорвали одежду, привязали к опрокинутому дереву и…

— Достаточно!

— Хуже всего, что мне это нравилось, понимаешь? И не только это. Но и вторая часть, когда я, тайком освободившись, стала рвать им — спящим — горла заостренным сучком. Я вся была вымазана в крови и слизывала эту кровь со своих рук, от локтей и ниже, и наслаждалась, наслаждалась…

— Довольно!

— Когда я проснулась среди ночи, я наплевала на угрызения совести, сняла медальон и повесила тебе на шею. В конце концов, если бы я свихнулась, помощи от меня тебе бы не было совсем, не так ли?

— Чёрт!

— Да, Гарри, это только для тебя всегда были нипочем такие вещи, и мне почему-то кажется, что я догадываюсь, кто всегда был твоим покровителем. А другие получали заряд по полной.

— А сейчас? В смысле, последствия. Они есть?

— Нет, слава богу. Я отошла от этого наваждения довольно быстро, как только вы уничтожили хоркрукс. А вот Рон… похоже, он так до конца и не оправился!

— Ты хочешь сказать… то, как он изменился. Ох, я даже и подумать о таком не мог! А ты, когда ты это поняла?

— Довольно поздно. Но, Гарри, это же всего лишь предположения.

— Предположения или нет, но это многое объясняет. По крайней мере, можно теперь не ломать голову вопросом «как можно дойти до такого».

Вот как бывает! Их старый враг из могилы дотянулся до них, и нанёс свой удар! Через свою мерзкую магию он достал их спустя многие месяцы, погубил одного, а вторая осталась в живых буквально чудом. Оказывается, может и не было никакого «злодея Рона», есть жертва — Рональд Уизли, который потерял себя, не выдержал, сломался от нагрузки, от той мерзости, что вливалась в него день за днем. Возможно, он и бежать-то кинулся, оттого что испугался. Сам себя, того, что он может сотворить, не желая, не имея возможности себе помешать. И что именно вернуло его назад? Любовь или ненависть? Теперь уже вряд ли получится уточнить.

— Ты же носила его дольше. Почему он?

— Возможно, дело в том, что именно он наносил тот самый удар, не знаю. Но я не думаю, что он прямо так уж изменился. Просто эта дрянь, она обостряет в тебе то, что ты и так в себе носишь, иначе это можно было бы вылечить.

— Ага, хочешь сказать, что та сцена с егерями… что в тебе это есть?

— Ммм… Ты слишком многого от меня хочешь! Могу только сказать: если вдруг решишь… поэкспериментировать… в этом направлении…

У неё на щеках появились красные пятнышки.

— О! — только и смог произнести он.

— Гарри, ты помнишь, что я тебе сказала вчера? Делай всё так, как посчитаешь нужным. И не слушай мой лепет на этот счет.

— Хорошо-о! — протянул он.

— Пользуйся тем, что я сейчас очень слаба и говорю то, что правда думаю на этот счет. Потом моё благоразумие возьмет верх, и я начну отбрёхиваться. Не верь! Верь тому, что я говорю сейчас.

— А потом ты перережешь мне горло поутру, — заулыбался он.

— Мне есть кому вцепиться в глотку у себя на службе, поверь. Так что не волнуйся на этот счет.

— О'кей, Гермиона, я всё запомнил!

— Твоя физиономия просто светится от счастья. Я начинаю думать, что ты тоже не избежал действия какого-нибудь ужасно пошлого и извращенного заклинания.

— Оставляю тебя с воспоминанием моей счастливой физиономии. Тебе и правда пора отдохнуть. Увидимся… когда там? Через сутки. Надеюсь, тебе станет намного лучше.

— Принеси мне… я тебе составлю список книг.

— Вот об этом забудь и думать! Никаких книг, пока не сможешь хотя бы нормально вставать!

— Я же со скуки помру, Гарри!

— Будешь больше спать. Всё! Я пошёл. Люблю тебя.

Он чмокнул её в щеку.

— А я тебя, — вздохнула она, удручённо приподняв брови домиком, и он понял, что она ни за что не хочет его отпускать.

Но этот разговор уже и так нагрузил её сверх всякой меры. Да еще и Джинни добавила своих неповторимых красок. Так что он вышел из бокса под номером один и сделал знак медицинскому персоналу, что посещение окончено. Доктор Сметвик уже куда-то испарился, так что не пришлось выслушивать его недовольных замечаний.

Он вышел в общий коридор, и пройдя до поворота, внезапно замер. В широкой рекреации столпилась целая уйма народу. Прежде всего, он заметил старших Уизли, которые выглядели внезапно постаревшими лет на десять, рядом с ними примостилась на подлокотнике кресла Джинни. Тут же был и Джордж, ерошивший свою шевелюру. Поодаль возвышался Кингсли Шеклболт, министр магии, собственной персоной, а в центре стоял долговязый Долиш со своим заместителем Уильямсоном.

— Мистер Поттер, — Долиш по своему обыкновению сразу же перехватил инициативу, опередив даже Молли Уизли, — мы слышали, что с вашей подругой уже всё в порядке, она приходит в себя. Я рад это слышать.

— Да, сэр. Вы хотите снять показания?

— Это было бы желательно, но никакой спешки нет. Когда она будет в состоянии, пускай даст знать, и наш сотрудник с ней побеседует. Что касается вас, то нет нужды напоминать, что ваши показания тоже необходимы, и чем скорее, тем лучше.

— Да, сэр. Так я пойду?

— Постойте! Поттер… я бы хотел вам сказать… Мы найдем его! Просто не сомневайтесь в этом.

— Спасибо, сэр.

Ему не хотелось огорчать своего начальника, учитывая как редко такой сухарь, как Долиш проявлял свои чувства. Возможно, позже он признается…

Сейчас перед его глазами стояли непроницаемые лица тех двоих из Отдела Тайн. И звучала фраза Гермионы «я у них — младшенькая, они меня опекают». Он подумал, что ни один человек на всём белом свете не захотел бы сейчас поменяться местами с Рональдом Уизли.

«Беги, Рон, беги! Беги, дружище! Возможно, то звериное, что ты приобрёл в последнее время, поможет тебе скрыться. Хотя вряд ли».

— Простите, друзья. Мне сейчас надо побыть одному, — сказал он собравшейся компании, и никому не пришло в голову его остановить.

Он прошёл через камин в вестибюле в свою квартиру на площади Гриммо, сел на диван в гостиной и начал думать о том, найдет ли Джинни жильё за месяц или нет. И если нет, уедет ли она в «Нору». Возможно, ей стоит переселиться в тот дом в Рикмансворте, что ему стоять пустым?

«Если она сможет. Если она сможет!»

Пожалуй, стоит ему всё-таки купить мотоцикл и заколдовать его для полетов, как он подумывал недавно. Он обещал, что будет отвлекать Гермиону от мрачных мыслей, и мотоцикл тут придется как нельзя кстати. И пусть не ворчит на него за это. Как-нибудь привыкнет. И вообще, надо бы что ли подготовить квартиру к её появлению.

Ему вдруг захотелось прямо сейчас подняться в их бывшую комнату, где он сейчас спал один, и убрать куда-нибудь свадебные фотографии, стоявшие напротив кровати. Две счастливые молодые пары. Рядом. Ещё не знают о том, чем всё кончится для них через год. Он поднялся на третий этаж, но по дороге кинул взгляд через приоткрытую дверь в комнату, где ночевала Джинни, и увидел на полу большой сомкнутый чемодан, из которого сверху торчал защемлённый уголок какой-то розовой блузки. Видимо, она начала собираться еще с вечера, когда поняла, что он идет на свидание с Гермионой.

«Желаю тебе счастья, Джинни», — подумал он.

Словно бы услышал от неё ответ: «есть, капитан» и едва не заплакал, оттого что какая-то часть его жизни навсегда оставалась в прошлом, как будто бывшая жена уносила вместе с собой легкомысленность юности, а на её месте поселялось трезвомыслие зрелости. Он попытался представить, какие порядки здесь наведёт Гермиона, но вместо этого почему-то в голове звучали её последние многозначительные фразы. И в этот самый момент в его голове сложилась та самая верная комбинация заклинаний, которая позволяла ему победить её на дуэли. Та самая задачка, которую он поставил себе на Ланди, но так и не сподобился начать решать. Теперь же ответ всплыл у него в голове сам собой, неизвестно из-за чего.

«В положении мужа всё-таки есть определенные преимущества», — подумал он с долей самодовольства.