— Сэр, полковник Брэддок по вашему приказанию…

— Вольно, полковник. Проходите, прошу вас, — круглым щекастым лицом генерал МакКензи напоминал лениво-добродушного кота, и сейчас это сходство только усилилось. Однако всякий, кому доводилось служить под его непосредственным началом, знал, насколько обманчивы эти слегка прищуренные глаза и мурлыкающие интонации. Брэддок, естественно, тоже хорошо это знал, но как раз это его не беспокоило: он и так понимал, что срочный вызов к генералу означает вовсе не приглашение на партию в гольф. Что полковнику действительно не понравилось, так это второй человек, присутствовавший в кабинете. Лет сорока, с длинным лицом, казавшимся еще длиннее из-за лысеющего лба, загорелый, что немного необычно для декабря (опытный глаз полковника сразу же определил, что это именно загар, а не примесь тропической крови). Но главное — штатский, и притом не только по костюму. Вся манера держаться выдавала в незнакомце человека, ни дня не служившего в армии — и в то же время, однако, привыкшего командовать.

Самое дерьмовое сочетание. Уж кто-кто, а Брэддок мог бы порасcказать, чем кончаются подобные встречи в служебных кабинетах.

— Позвольте представить вам доктора Джонса, — как ни в чем не бывало, мурлыкал МакКензи, от которого едва ли укрылась недобрая тень на лице подчиненного, тут же, впрочем, вновь сменившаяся казенной маской образцового служаки. — Доктор, это офицер, о котором я вам говорил. Полковник Руперт Брэддок — один из лучших наших людей. За последние двадцать лет он поучаствовал практически во всех конфликтах, где были задействованы силы Соединенных Штатов. Первая Война в Заливе, Сербия, Афганистан…

— Прошу прощения, — перебил Джонс, приподнимая левую бровь, — мне казалось, в Сербии мы ограничились воздушными ударами? Сухопутные силы не участвовали?

Генерал молча улыбнулся, и доктор понимающе кивнул, а затем вновь, уже более внимательно, окинул взглядом наградную колодку на мундире полковника. Если он действительно разбирался в орденских планках, то мог заметить, что число наград превышает число кампаний с официальным участием США. И притом награды эти не такого рода, какие даются за выслугу лет.

— Сэр? — решил развить наступление Брэддок. — Разрешите уточнить, верно ли я понял, что руководство операцией поручено мне, сэр? — о какой операции речь, полковник пока что не имел понятия, но показать штатскому, кто из них главный, стоило. Даже если ради этого придется перебить старшего по званию. МакКензи, конечно, простит ему эту маленькую вольность.

— Подтверждаю, полковник, — согласился МакКензи. — Решающее слово всегда за вами. Однако вам необходимо будет прислушиваться к советам доктора Джонса.

Этого еще не хватало! Сбывались худшие опасения. Значит, придется не просто отдуваться за идеи, придуманные штатским в тепле и уюте кабинета. Значит, штатский хочет еще и проконтролировать исполнение этих идей на местности. И ему, Брэддоку, придется лезть в очередную дыру с непрофессионалом на шее, и думать не столько о выполнении задания, сколько о прикрытии докторской задницы — да еще и «прислушиваясь к советам». Когда такое случалось в последний раз, его отряд потерял троих парней, и еще один потом полгода валялся по госпиталям! Притом, что обычно Брэддок возвращался с задания без потерь.

— Да, сэр, — по-уставному ответил полковник. — Разрешите вопрос мистеру Джонсу? — он намеренно употребил «мистер» вместо «доктор».

— Задавайте, — слегка кивнул генерал.

— Вам прежде доводилось бывать там, куда мы направляемся? — обернулся Брэддок к штатскому.

— О да, неоднократно, — расплылся в улыбке Джонс. — Возможно даже, чаще, чем вам.

— Доктор Джонс — археолог, — пояснил, наконец, МакКензи. — Специалист по доколумбовым цивилизациям Америки. В первую очередь по майя, так, док? (Тот кивнул.) Несколько месяцев назад он и его коллега, доктор Маркус Квинсли, отправились в экспедицию в джунгли Гватемалы. Там им удалось сделать важное научное открытие. Раскопать древнее поселение, о котором никто прежде не знал, и некоторые предметы, имеющие большую научную ценность. Но вывезти их из джунглей им не удалось, хотя, разумеется, разрешение на раскопки было оформлено подобающим образом… — генерал сделал паузу.

— Потому что в Гватемале произошел военный переворот, — закончил за шефа Брэддок. — И хунта Мендозы аннулировала соглашения с нашим правительством.

— Да. Но не только. Экспедиция двинулась дальше в джунгли, рассчитывая, несмотря ни на что, продолжить исследования. Однако не успела достигнуть своей новой цели. На нее напал отряд так называемой Партизанской красной армии. Это группировка маоистского толка, воевавшая и с прежним правительством, и с Мендозой. Хотя на самом деле политические лозунги для нее — скорее прикрытие. На самом деле это банальные бандиты, имеющие в джунглях плантации коки и поддерживающие связи с южноамериканскими наркобаронами. Доктору Джонсу и одному из проводников удалось выбраться из этой заварухи. Остальные были захвачены, вместе со всеми трофеями экспедиции. Обслугу из местных бандиты, скорее всего, отпустили — они ведь корчат из себя «защитников народа». Но доктор Квинсли и все находки остаются в их руках.

— Есть уверенность, что доктор Квинсли до сих пор жив? — спросил Брэддок, обращаясь сразу к обоим.

— Я видел, что его взяли в плен живым и не раненым, — ответил Джонс. — Конечно, с тех пор прошло почти два месяца. Пока мне удалось самому выбраться из джунглей, пока перебраться в Штаты — это была отдельная интересная история… Но я не думаю, что его захватили живым для того, чтобы убить. Насколько я знаю, эти люди — преступники, и без колебаний убивают во время вооруженных столкновений, не говоря уже о тех, кто гибнет от их зелья — но человеческих жертвоприношений они все же не практикуют.

— В отличие от ваших любимых майя, — проявил эрудицию генерал.

— Да, — подтвердил без смущения Джонс. — Хотя, вероятно, во многих из них течет кровь майя…

— Требование о выкупе было предъявлено? — перебил Брэддок.

— Пока нет, — ответил МакКензи.

— Плохо, — резюмировал полковник. — За такой срок уже должны были. А если не для выкупа, зачем им еще держать пленника? Только лишняя обуза…

— Я полагаю, Маркус мог задурить им головы, — возразил Джонс. — Рассказами о древних сокровищах. Наши последние находки действительно содержат информацию о некоем затерянном святилище, которое почти наверняка не было разграблено ни конквистадорами, ни их потомками — собственно, туда мы и хотели добраться, но не успели… Если бандиты заглотили наживку, она для них поценнее банального выкупа. Но, конечно, Маркус не может водить их по джунглям вечно. А как только терпение главаря лопнет… В общем, мы должны спешить.

— Ситуация осложняется тем, — добавил МакКензи, — что мы не можем действовать по официальным каналам. Генерал Мендоза, к сожалению, занимает резко антиамериканскую позицию. А мы, в свою очередь, не признаём его режим. Но не настолько, чтобы воевать с ним в открытую. Война на Ближнем Востоке и без того отнимает слишком много сил…

— Ясно, сэр, — коротко кивнул Брэддок. — Спасательная операция на враждебной территории без прикрытия. Насколько точно очерчен район поисков?

— На этот счет у доктора Джонса есть свои соображения, — ответил генерал без энтузиазма, — но, насколько я понимаю, гарантий относительно действий своего друга он дать не может. Заранее они такой вариант не обговаривали. Ведь так, док?

— Увы, — развел руками Джонс. — Я могу лишь ставить себя на его место и предполагать, каким путем повел бы бандитов я. Чтобы, с одной стороны, этот путь занял как можно больше времени, с другой — не вызвал бы у бандитов слишком уж сильного раздражения, а с третьей — оставил бы шанс на встречу со спасательной группой. При всякой возможности Маркус наверняка оставляет пометки для нас. С другой стороны, эти террористы тоже не так просты. Едва ли хоть один из них умеет читать и писать…

— Их главарь, Луис Гонсалес, умеет, — возразил генерал. — В свое время он учился в гватемальском университете Сан-Карлос. Правда, был отчислен с третьего курса.

— … но джунгли они знают, как свои пять пальцев, — докончил свою мысль доктор. — И обмануть их там не слишком легко.

Брэддок нетерпеливо кивнул; в очевидных пояснениях он не нуждался.

— Какова численность противника? — спросил он.

— По нашим данным, общая численность «партизанской красной армии» не превышает восьмисот человек, более вероятная оценка — пятьсот-шестьсот, — ответил генерал, — но в отряде, захватившем Квинсли, скорее всего, было около тридцати.

— Где-то так, — подтвердил доктор. — Конечно, мне было не до того, чтобы их пересчитывать…

— И мы не можем исключать, что за это время отряд соединился с другими — или, наоборот, разделился, — добавил генерал.

— Если они верят, что пленник ведет их к сокровищам, вряд ли они станут умножать число соискателей, — заметил Джонс.

Это было логично, но Брэддок предпочитал не закладываться на оптимистический сценарий, даже если он выглядел теоретическим обоснованным. Он знал, насколько неприятной может оказаться практика, если принимать на веру оптимистические теории.

— Сколько человек выделяется для операции? — спросил он, заранее зная, что ответ ему не понравится.

— Учитывая необходимость максимально скрытной переброски, мы не можем послать большую группу, — не обманул его ожиданий МакКензи. — Доставку и эвакуацию осуществляет один «Найт Хок — С». Соответственно, в вашем распоряжении будут 12 бойцов. Персоналии, как обычно, подберете сами.

— Да, сэр.

Джонс не знал, сколько поднимает «Найт Хок» — и хорошо, что не знал, а то бы не прислушивался к разговору двух военных так спокойно. Этот вертолет способен нести 14 бойцов в полном снаряжении — минус Брэддок и сам Джонс, так что все логично… если забыть о Квинсли. Теоретически на обратном пути их должно было быть 15… следовательно, генерал заранее предполагал, что вернутся не все. И Брэддок был вынужден согласиться, что при такой миссии это вполне вероятно. Хотя, конечно, существовали и альтернативные варианты. Бросить при возвращении всю аммуницию — это даст приличную экономию веса… хотя, конечно, нехорошо оставлять гватемальцам визитную карточку Дяди Сэма. Или, еще более паршивый вариант, оставить на земле пару-тройку человек, чтоб добирались самостоятельно — по крайней мере, до следующей контрольной точки, откуда их можно будет забрать… в практике Брэддока случалось и такое.

И все же, при ограниченных людских ресурсах, полковник предпочел бы иметь в своем распоряжении не 12, а 13 солдат. Пусть Джонс не был кабинетным червем, путь он прошагал по джунглям не один десяток миль, но археолог — это не спецназовец.

— Сэр, обязательно ли доктору Джонсу рисковать в этой операции? Возможно, если он составит для нас подробную карту…

— Доктор будет необходим вам, полковник, — возразил МакКензи, и Брэддок подумал, что эта фраза звучит двусмысленно. Впрочем, хорошо уже, что «доктор», а не «могильщик»… — Во-первых, как человек, хорошо знающий Квинсли и представляющий себе его образ действий. Во-вторых, по своей прямой специальности.

— Но ведь его специальность — археология, сэр?

— Полковник, вашей первичной целью является, разумеется, спасение американского гражданина доктора Квинсли. Но ваша вторичная цель — эвакуация также и находок, сделанных экспедицией Джонса и Квинсли. Они представляют большую ценность, — повторил генерал.

— Настолько большую, чтобы рисковать ради них жизнями моих людей? — вырвалось у Брэддока, которому изменила его обычная выдержка. Нечасто ему доводилось получать столь идиотский приказ. Посылать во враждебные джунгли 14 человек без прикрытия, чтобы вытащить какие-то древние черепки!

Генерал промолчал, не считая нужным повторять приказ, и Брэддок заставил себя остыть.

— Сэр, вы ведь понимаете, что эти штуки сейчас совсем не обязательно там же, где Квинсли. Если они действительно ценные, бандиты могли отправить их в свой базовый лагерь. Или просто выбросить, если считают, что ничего ценного в них нет…

— Полковник, вы командуете группой, вам и оценивать на месте степень риска и возможностей. Но руководство было бы крайне заинтересовано в том, чтобы эти находки были доставлены в Штаты. В целости и сохранности.

— Они хотя бы влезут в вертолет? — Брэддок вновь позволил себе некоторый сарказм. — Что это вообще такое?

— Некоторое количество табличек с письменами и несколько предметов неизвестного, предположительно — культового назначения, — сообщил Джонс. — Предметы изготовлены из золота, серебра и нефрита, так что вряд ли их выбросили, сочтя бесполезным хламом. Общая масса и объем не так уж велики, все это может нести в рюкзаке один человек. И, если вас интересует мое мнение, полковник… я был бы счастлив увидеть их в музее, но я не думаю, что они стоят человеческих жизней.

Что ж, если Джонс хотел поднять свой рейтинг в глазах Брэддока, то очко он заработал.

— Вас ждут в нашем тренировочном лагере, доктор, — напомнил генерал. — У вас, конечно, есть опыт выживания в джунглях, но на сей раз речь идет о боевой операции, так что вам необходимо пройти хотя бы самый усеченный курс подготовки.

— Джентльмены, — откланялся Джонс, выходя из кабинета. Брэддок не услышал обычного «Свободны!», а потому молча стоял и ждал продолжения. Генерал некоторое время тоже молчал, словно боялся, что археолог подслушивает под дверью.

— Вам понятно задание, полковник? — спросил он наконец.

— Да, сэр.

— Боюсь, что не совсем. Не хотел говорить этого при Джонсе, но… на самом деле ваша вторичная задача столь же важна, как и первичная. Возможно… даже более важна.

— Да что ж они такое откопали? — воскликнул Брэддок и лишь пару секунд спустя прибавил: — …сэр?

На самом деле он не был так уж шокирован. Рисковать жизнями четырнадцати человек (точнее, шестнадцати, включая экипаж) ради спасения одного — это хорошо для патриотических фильмов. В реальности, когда такие операции предпринимаются, это, как правило, означает, что этот человек представляет бОльшую ценность, чем «обычный американский гражданин». Или что главную ценность представляет вовсе не он.

— Не знаю, Брэддок, — вздохнул МакКензи. — Скорее всего, просто старинные безделушки — которые, впрочем, могут потянуть на несколько миллионов долларов. Хотя в открытую торговать такого рода вещами все равно не принято… Но, может быть, не только. Если найдете их — обращайтесь со всей возможной осторожностью. Они могут оказаться опасны.

— Опасны, сэр? Какого рода опасность?

— Не знаю, полковник. Это только предположение, притом крайне маловероятное. Может быть, яд. Или инфекция. Знаю, что вы хотите спросить. Джонс прошел полное медицинское обследование, и с ним все в порядке. Но это ничего не доказывает. Возможно, там есть какие-то внутренние полости…

— Откуда вообще такие подозрения?

— Джонс говорит, что так сказано в тех табличках. Древние майя считали, что эти предметы как-то связаны с оружием… очень сильным оружием. Ни подтвердить, ни опровергнуть слова Джонса мы не можем. Таблички в руках бандитов, цифровая камера Квинсли, на которую их засняли — тоже. Скорее всего, конечно, все это чепуха. Суеверные бредни. Но мы должны учитывать любую угрозу. Вы же помните, что произошло в 2010 в Антарктиде.

Брэддок помнил. Это была самая мерзкая из его миссий. Тогда ученые, занимавшиеся бурением антарктического льда с целью изучения климата и атмосферы тех времен, когда этот лед образовался, случайно разморозили древний вирус, извлеченный с двухкилометровой глубины вместе с очередной пробой. Итог — гибель всего персонала американской станции и нескольких российских специалистов, работавших там же в рамках совместного проекта. Титаническими усилиями удалось не допустить международного скандала и вообще каких-либо утечек в прессу. Брэддок тогда участвовал в операции по «стерилизации» станции. Задачей спецназовцев, облаченных в надежные костюмы биологической защиты, было не просто выжечь там все органическое, но и убедиться, что никто из зараженных не смог покинуть станцию. Это было ужасно — некоторые из этих людей были еще живы и в полном сознании, лишь один из них попытался сопротивляться, остальные лишь умоляли… Брэддок знал, что спасти их невозможно, что смерть для них — милосердие, что даже простая попытка переправить их в госпиталь на большую землю будет означать смертельную угрозу для человечества в целом — и все-таки это были гражданские, его соотечественники… Тогда он сделал свою работу, как делал ее всегда. Он даже был морально готов к тому, что на всякий случай и самих стерилизаторов после выполнения задания «стерилизуют» напалмом с вертолетов. И он не осудил бы командование за такое решение. Обошлось. Отделались двумя месяцами карантина. После той операции ему дали полковника.

— В конце концов, никто не знает, отчего погибла цивилизация майя, — продолжал МакКензи. — У ученых есть разные гипотезы, но никто не знает, какая правильна. И правильна ли хоть одна. Я не хочу сказать, что тут есть связь. Но смотрите в оба. И за Джонсом тоже. Сами знаете, чем порой кончается любопытство этих ученых.

— Да, сэр.

— Список участников операции жду от вас к 1600[1]. Свободны.

Каурый Черт, плохо кованый, полумертвый от усталости и бескормицы, заметно припадал на левую заднюю, но честно тянул разбитую подводу в гору. — Сгубили коня, — вздыхал ездовой тяжелой батареи Алексеев. — Где ж это видано — кровного аргамака с-под седла да в оглобли! Алексеев шел рядом с подводой, изредка «деликатно» встряхивая поводьями. Погонять Черта было ни к чему. Конь и так исходил паром, скользил сбитыми копытами по заиндевелым голышам, но от колонны не отставал. Выучка. Ходил этот конь под седлом еще третьего дня, носил молодого полковника Плошкина по длинной, как дорожка ипподрома, Арабатской стрелке. Да как носил! Коршуном налетал на серые шинели, что звались отчего-то красными, сбивал грудью, пропускал только справа — под шашку азартного в бою полковника. Ходил в атаку лавой на злых кобылиц, посадивших себе на спины людей с длинными пиками. «Ну, пронеси, Господи!» — кричал Плошкин, и Черт проносил его меж пиками в самую кобылиную гущу, и летели под копыта островерхие шлемы… А вот от красных пулеметов не унес. Обожгло обоих — коня и седока; Черта больно укусил свинцовый овод в ногу, а полковника — не больно, в голову. Лежит теперь Плошкин на мерзлом песке и глядит мертвыми глазами на мертвую зыбь Азовского моря, а раненый Черт тащит подводу с ранеными к берегу моря Черного. Жилы рвет конь, торопится вслед за колонной на трясущихся тонких ногах и словно бы уже и сам понимает, что к смерти своей спешит. На корабль ведь не возьмут, да и красным не оставят. Не скакать ему по степям лихим сумасшедшим галопом, как вон тот резвый да сытый полуэскадрон, что грохочет копытами навстречу!

Один из раненых откинул шинель, приподнялся на локтях.

— Что там, Алексеев?

— Разведка прибегла, — сказал ездовой, — должно, с Феодосии… Разведчики, огибая колонну, взрыли придорожную грязь, чуть прикрытую ледком, и осадили у коляски командира дивизии. Один из них спешился, откинув башлык, приложил ладонь к козырьку измятой фуражки, тяжело шагнул на дорогу. Коляска остановилась, а вслед за ней и вся колонна, не дожидаясь приказа, встала. Еще не слыша доклада, все уже почуяли недоброе.

— Ваше превосходительство! Суда из Феодосии ушли, — негромко произнес разведчик.

— Ушли! — разом колыхнулась дивизия, вся, от передового дозора до обозного аргамака Черта.

— Ушли без нас!

— Что за черт?! Этого не может быть!

— Бросили! А как же штаб фронта?

— Драпанул к чертям собачьим!

— Какого черта?!

— Да стой ты, не дергай! — прикрикнул Алексеев на Черта, слышавшего свое имя со всех сторон.

— Сволочи! — раненый повалился на дно подводы и закрылся шинелью с головой.

— Красные идут от Керчи, — продолжал докладывать разведчик, ротмистр Климович. — Возможно, они уже в Феодосии. Нам остается только Коктебельская бухта. Там могли остаться суда.

— Разве что чудом, — в мрачной задумчивости произнес генерал Суханов.

Он вынул из кармана вскрытый конверт с приказом на эвакуацию.

— По планам Генштаба — ни черта там нет…

— Я отрядил фелюгу из Феодосии, чтобы прошла морем до Судака. Если где-то на рейде еще есть корабли, их направят в Коктебель. На фелюге пулемет. — Климович сделал шаг к коляске, взялся за поручень и сказал совсем тихо: — Петр Арсентьевич! Коктебель — это последний шанс! А планы Генерального штаба… — он сморщился, будто хватил кислого, — нижним чинам на курево раздать… В порту о планах никто и не слыхал, осмелюсь доложить. Там, говорят, такое творилось… Генерала Осташко на трапе убили. Женщин бросали за борт…

…Через два часа колонна повернула на Коктебель. У перекрестка дорог на обочине осталась лишь развалившаяся подвода да труп лошади. Когда колесо подломилось, Черт не удержался и упал, храпя и захлебываясь пеной. Подняться уже не смог. Алексееву пришлось его пристрелить…

— Подъем!.. Подъем!..

Шевеление на потолке.

За последние несколько дней и эти выкрики, и утренняя активность потолков, смахивающая на продолжение сновидений, стали для участников Магаранского вояжа, организованного турагентством «Реджинальд-Путешественник», обычным делом.

Они самым отчаянным образом опаздывали.

Два портала, Арешанский и Валайский, закрылись преждевременно, чего никто не ожидал. Третий, Равдийский, пока еще функционировал, но находился на отшибе, на южной окраине Магаранского архипелага — глухие, малонаселенные места. Его держали про запас, и теперь все, кто не успел вернуться, устремились на Равду. Если верить прогнозам, он тоже протянет недолго.

Издержки экскурсий в параллельное измерение.

На высоком беленом потолке вяло шевелились потревоженные людским переполохом перекидники, похожие на распластанные листки бумаги одного цвета с грязноватой штукатуркой. Если присмотреться, можно увидеть тонкие клейкие нити, свисающие из середины некоторых «листков» — это те, кому за ночь не повезло, продолжают с флегматичным упорством подстерегать добычу, хотя ночная мошкара уже попряталась до следующих сумерек.

Визг и всплеск суеты: один из перекидников шлепнулся сверху кому-то на голову. Его тут же сбросили на пол, попытались растоптать, но верткая тварь спаслась, забившись под койку.

— Господа не отвлекайтесь, чтобы нам не пропустить очередь и вернуться на Землю! — крикнула женщина в форменном жакете с эмблемой турагентства.

С тех пор как началась катавасия с порталами, ее хорошо поставленный голос сорвался до хрипловато-визгливого, как у лоточницы, торгующей на морозе. Миловидное лицо осунулось и поблекло. Остальные три десятка туристов тоже выглядели не лучше. Общее для всех выражение лихорадочной, как болезнь, спешки и боязни не успеть.

Вояж предполагался всего-то четырехдневный: посещение Дубавы — столицы Магарана, фольклорный праздник, ознакомительная вылазка на опушку Леса, катание на зверопоезде, закупка сувениров, и домой. Тут-то Валайский портал и схлопнулся, буквально перед носом. Была связка между двумя мирами — и нет ее.

— Занимаем места! Завтракаем в автобусе! — надрывая истерзанный голос, командовала сотрудница турагентства.

Как обычно, кто-то замешкался, кто-то задержался в туалете, остальные нервничали.

— Неорганизованный электорат, — заметил с кривой улыбочкой темноволосый парень, обращаясь к своей спутнице, некрасивой, но бойкой блондинке. — Его только пинками…

Та презрительно усмехнулась:

— Электорат, чего ты хочешь!

Словцо прозвучало, как ругательное. Да оно в их устах и было ругательным.

Наконец все устроились, и автобус покатил сначала по городской улице, потом по грунтовой дороге мимо тучных полей, пастбищ, огородов и виноградников, купающихся в солнечной зыби. Золотое царство изобилия, как пишут в рекламных проспектах. Впрочем, изобилие здесь царит в течение того долгого полугодия, которое приходится на конец весны, лето и начало осени. Другая половина долгого года мало напоминает идиллию.

Не стоит путать год и долгий год. В здешнем летоисчислении сам черт ногу сломит. Один долгий год равняется тридцати двум земным, или стандартным, и каждый сезон на Долгой Земле длится восемь лет. Порталы, соединяющие два измерения, открываются в начале лета, в конце закрываются, и потом почти четверть века никакой связи. Отсюда следует, что первые колонисты, перебравшиеся на жительство в новый мир, были рисковыми людьми. Или же им до того опротивела земная политика со всеми ее сопутствующими эффектами, что разнообразные страсти-мордасти, которых, к слову сказать, на Долгой Земле в избытке, не особенно их напугали. И еще отсюда следует, что участники злополучного вояжа, если не успеют вовремя к последнему действующему порталу, застрянут здесь очень надолго.

Дорога привела к прибрежному городку: склады, гаражи и конторы Трансматериковой компании, казармы гарнизона, жилые дома с подворьями. Громадные темные лопухи у заборов наводили на тревожные мысли: казалось, неспроста они вымахали до таких размеров.

Над постройками, принадлежащими транспортной монополии, полоскались флаги с зеленой путеводной звездой и диагональной полосой, символизирующей дорогу. Над казенными зданиями — государственные стяги с Летней короной в венке из цветов, виноградных лоз и колосьев. Фон и у тех, и у других какой придется, праздничное разноцветье.

И вздымалась выше самых высоких крыш береговая стена, сложенная из замшелых бетонных блоков, а за ней маячили кроны вековых деревьев. Лес.

Автобус выехал на площадь с бронзовой статуей в центре и затормозил возле трехэтажного бревенчатого строения с резными карнизами. На крыше реял флаг с символикой Трансматериковой компании.

Высунувшись наружу, сотрудница турагентства спросила у старика, подметавшего мостовую:

— Извините, вы не знаете, когда выходит караван на юг?

— Так он на рассвете ушел. Часа два или даже поболе…

Сразу понятно: этому счастливому человеку не надо никуда мчаться сломя голову.

— Мы что-нибудь придумаем, не волнуйтесь! — повернувшись с бледной улыбкой к туристам, заверила сопровождающая.

Нервным движением одернула жакет, спрыгнула на брусчатку и направилась к двери, похожей на плитку темного шоколада.

Отсутствовала она долго, и пассажиры тоже высыпали наружу. Летняя теплынь, небо дивного райского оттенка, экологически чистый воздух. В конце концов, облажавшемуся агентству «Реджинальд-Путешественник» за все эти удовольствия деньги заплачены!

Над площадью господствовала статуя из позеленевшей бронзы: женщина в длинной складчатой тунике, похожая на античных богинь. У подножия постамента серебрилась в траве россыпь монет. На счастье.

Об этой достопримечательности туристам уже рассказывали. У Трансматериковой компании (в просторечии — Трансматери) есть своя собственная фирменная богиня, которую тоже называют Трансмать. Началось с игры слов, потом зародились суеверия, руководство монополии углядело в этом удачный ход, способствующий укреплению корпоративной культуры. Изваяние божества дальних дорог, покровительницы странников, можно увидеть и в офисах компании, и на площадях. Не то чтобы ей всерьез поклонялись, но караванщики верят, что в трудную минуту она приходит на помощь — отводит опасности, подсказывает направление заблудившимся, бережет машины от поломок.

А чему удивляться? Это же сумасшедший мир, и все в нем с точки зрения нормального человека неправильно.

Чудовищно растянутые времена года.

Острова здешние — вовсе не участки суши, окруженные водой, как предполагается по законам здравого смысла. Вместо океана их со всех сторон окружает Лес — именно Лес, с большой буквы. Моря, возможно, где-то и существуют, но никто из людей никогда их не видел. Над этим сумасшедшими колдовскими дебрями не могут летать ни самолеты, ни вертолеты, ни, на худой конец, аэростаты. Любой аппарат, будь он легче или тяжелее воздуха, упадет вскоре после того, как пересечет так называемую береговую линию.

Кстати, магия здесь не сказки, а реальная сила, и колдуны — считай, представители престижной профессии, зато для программиста или сисадмина работы по специальности не найдется, любая электроника на Долгой Земле мигом приходит в негодность. В общем, все наоборот.

Если на островах, заселенных потомками земных колонистов, с флорой и фауной все в порядке, то Лес кишмя кишит странными растениями и невообразимыми живыми видами. И в довершение всего — агрессивные автохтоны, племена кесу. Эти сладкоголосые сирены, строением тела и пропорциями похожие на людей, но с головы до пят покрытые бархатистой серой шерстью, много, много хуже кровожадных монстров из компьютерных игр. Хотя бы потому, что они, в отличие от последних, настоящие.

Одним словом, сумасшедший мир. Боже не приведи остаться в нем навсегда.

Безумие заразительно, и пассажиры опоздавшего автобуса тоже стали бросать мелочь к подножию бронзовой покровительницы странников. Кто украдкой, а кто и в открытую, не таясь. Пусть она поможет им вернуться домой!

Трое держались особняком. Темноволосый юноша с повадками молодежного организатора и две девушки, похожие друг на друга многоопытным оценивающим выражением, напрочь приклеившимся к их двадцатилетним мордашкам. Марат, Эрика и Олимпия. Между собой они не сказать чтобы очень ладили, но на всех прочих посматривали свысока — троица небожителей, инкогнито спустившаяся на землю. Остальные туристы отвечали на это постепенно усиливающейся неприязнью и гадали, кто это такие. Версий было две: то ли шайка мошенников, то ли дорогие проститутки со своим сутенером.

Их наглые шуточки и бесцеремонные манеры всех возмущали, но связываться никому не хотелось. Сразу видно, что этим троим палец в рот не клади. В глубине души каждый мечтал о том, чтобы они как-нибудь невзначай отстали от группы и потерялись в сумасшедших кущах Долгой Земли.

Они и сейчас были в своем репертуаре: обособившись в сторонке, хихикали и отпускали насмешки в адрес «легковерного электората», который попался на пиар-уловку и швыряется деньгами на радость дворнику с метлой. В этот раз наверняка дошло бы до взрыва, но тут из дверей выскочила зареванная представительница турагентства, преследуемая рослым мужчиной в форме Трансматериковой компании.

— У нас нет ни одной машины на ходу! Понимаете, нет, я ничем не могу вам помочь! Две на ремонте в разобранном виде, третья ушла сегодня утром, что я могу сделать?

— У вас должны быть машины! Должны… — она упрямо всхлипнула.

— Ну, пошли в автопарк, сами убедитесь!

Кажется, он искренне хотел ее утешить.

Ограда автопарка сквозила в конце широкой улицы. За ними увязалась вся группа. Мимо наводящих оторопь лопухов в половину человеческого роста, какие на Земле можно увидеть только в самом раннем возрасте, мимо крепких построек в два-три этажа с разноцветными флагами на коньках крыш. Автобус на малой скорости потащился следом.

Навстречу попалась пара деловитых овчарок в ошейниках с жетонами, они обнюхивали заросли лопухов на предмет нежелательной живности, которая, неровен час, проберется сюда из Леса.

— Эти собаки на государственной службе, — оглянувшись на туристов, дрожащим голосом пояснила женщина из агентства.

Как на экскурсии. Впрочем, они уже это слышали.

Вся толпа остановилась перед оградой.

— Сами видите, ни одной машины, — кивнув на решетку, сказал представитель компании.

На большой, с футбольный стадион, забетонированной площадке выстроились грузовики, тягачи, трамбовщики, бензовозы, пассажирские фургоны, бульдозеры, вездеходы, автоцистерны.

Все верно, ни одной машины, и нет здесь ни намека на издевку. Уйма всевозможной техники на колесах — но для путешествия через Лес нужна таран-машина, ее-то и не видно.

Общий гвалт, ругань, слезы и выкрики. Два варианта: дождаться следующего каравана, который пойдет только через неделю, либо доехать до Равды с пересадками на поездах, ближайший будет через три дня.

Столько ждать? Равдийский портал за это время может закрыться.

Кто-то спросил, нельзя ли просто поехать по просеке и догнать ушедший утром караван? Чистое безумие, покачал головой менеджер из Трансматериковой, мы так не делаем. Вся группа, однако же, за эту идею ухватилась: последний шанс. Женщина из турагентства потребовала, вытирая слезы, чтобы немедленно открыли береговые ворота.

Да, на свой страх и риск, и никто не имеет права их тут задерживать! Им нужно вернуться домой, и точка.

Убийственный холод капля по капле просачивается в меня. Воздух в помещении уплотнился до состояния воды у точки замерзания, дышать им мерзко и больно, но за окном бушует безумная пурга, и нет возможности распахнуть форточку. Плохо. Это называется декабрем. Ледяная зимняя вьюга безжалостно гудит в моей голове, из пустых воспаленных глазниц на подушку сыплются сухие снежинки. Где калорифер?.. Нельзя бодрствовать, когда снаружи творится такое. Но спать в то время, как отвратительное чудовище одиночества раз за разом погружает когти в мой меркнущий разум — самоубийство. По-видимому, часовая стрелка недавно перевалила за цифру «три»; вскоре из леса должны выйти саблезубые тигры. Как холодно. Все обледенело. С потолка свисают гигантские сосульки, покрытые сизым инеем, они распространяют вокруг себя парализующий, инфернальный мороз. Может быть, сегодня я не дождусь саблезубых тигров и умру раньше обычного. На этот раз пытка превзошла все возможные пределы.

Кругом пронзительная тишина. Гололед. Мрак. Отчаяние. Ужас разложения.

Сейчас вернется боль.

Замерзший ветер воет, словно бешеный пес — протяжно и злобно. Снежная крупа неистово колотится в оконное стекло. Если из последних сил, на локтях подползти совсем близко к окну, можно ощутить мертвящее дыхание абсолютной зимы, которое сквозит изо всех щелей. Ночь безучастно парит над миром на невидимых крыльях.

Холод и темнота — синонимы. В моем окне темнота, помноженная на холод.

Больно лежать. Больно сидеть. Больно стоять. Больно открывать глаза, больно закрывать глаза. Больно двигаться. Больно не двигаться.

Нельзя спать.

Что-то движется в глубине бездонной черноты. Движется и замирает, усаживается на задние лапы и устремляет на меня безглазую морду с вытянутыми вперед массивными челюстями, мерзко принюхивается и облизывается — ждет, когда я сдамся. Не дождавшись, движется снова, перетекает на новое место и опять замирает, и каждое движение безымянной твари вызывает новый всплеск боли в натянутых как струны нервах, новый приступ панического Ужаса и почти физиологического отвращения. Краем сознания я улавливаю эти вкрадчивые, стремительные, нечеловеческие движения внутри своей головы. Интересно, как долго мой разум сможет выдерживать пытку?..

Три часа утра — час волка, время самоубийц. А саблезубые тигры — они давно здесь…

Незадолго до начала третьего приступа великосхимник Михаил окончательно понял, что до рассвета ему не дожить.

Он лежал навзничь на неструганых деревянных нарах, в нескольких местах обожженных керосиновой лампой, и беззвучно перебирал сухими губами прохладные, родниковыми каплями падавшие на пылающий мозг слова чистой молитвы Животворящего Креста. У него уже не было сил ни говорить, ни двигаться. Страдальческий взор Михаила блуждал по келье, но взгляду не что было зацепиться, чтобы дать схимнику возможность отвлечься хоть на мгновение от нестерпимых воспоминаний об ослепительных муках, только что жадно пожиравших его тело и разум. Раскаленная колючая проволока с торчащими во все стороны бритвенными лезвиями, раз за разом туго стягивавшая сердце Михаила на протяжении последних суток, ненадолго ослабла, и теперь он молча наслаждался короткими мгновениями отсутствия пытки, хотя и понимал, что боль может вернуться в любую минуту.

Осторожно вздохнув, чтобы не потревожить свернувшуюся в груди ядовитую змею, он дотянулся кончиками пальцев до живота и осторожно потрогал страшно зудящую кожу, не решаясь почесать, чтобы не разодрать до крови саднящие язвы. Тело под власяницей чесалось неимоверно, и Михаил точно знал, что все оно покрыто огромными отвратительными струпьями. Жестокий псориаз пощадил лишь открытые участки тела несчастного, поэтому ни настоятель, ни келейник, ни братья во Христе до сих пор ничего не заподозрили.

— Господи, укрепи… — едва слышно пробормотал Михаил, с омерзением ощущая, как его голос срывается на жалобное поскуливание. — Господи, не оставь…

Распухший язык с трудом ворочался в пересохшей гортани, царапался во рту, словно гигантская сколопендра, неловко касался огромных гноящихся волдырей на нёбе и внутренней поверхности губ, выпуская из них мерзкий гной. Точно такие же герпесные гнойники мучили великосхимника под мышками и в паху. Теперь, когда отпустила страшная боль, ввинчивавшаяся ему в сердце, он снова начал ощущать все свои недуги. Каждую песчинку в ноющих почках. Каждый конвульсивно и болезненно бьющийся в основании глазного дна кровеносный сосудик. Жестокий уретрит, изнуривший его жгучими, бесконечными и бесплодными попытками помочиться. Непереносимые артритные ломки почти во всех суставах, казалось, выворачивавшие кости наизнанку. Пронзительная, умопомрачительная зубная боль, особенно эффективная в сочетании с запущенным хроническим стоматитом.

— Господи, укрепи…

Закрывать глаза было невыносимо больно, и он снова с отвращением скользнул взглядом по келье. Шаткий стол посреди комнаты был завален грудами слипшихся таблеток неопределенного цвета, грязными одноразовыми шприцами, разбитыми термометрами, гнилыми обломками гробовых досок, вымазанными мокрой глиной, скомканными страницами из порнографических журналов. Венчала осыпающуюся композицию огромная дохлая крыса, из остекленевших глаз которой медленно сочилась и капала на пол черная кровь. Изредка по бревенчатой стене стремительно и бесшумно бегали пауки и огромные рыжие тараканы уродливых форм, но Михаил уже не мог сказать наверняка, галлюцинация это или реальные насекомые. Мертвая тишина сдавливала барабанные перепонки, словно вода на большой глубине. В этой тишине отчетливо улавливалась размеренная вибрация окружающего пространства — сатанинская вибрация «ом». Невидимый противник временно ослабил пытку, чтобы монах не умер, но он все ещё присутствовал здесь, продолжая: контролировать ситуацию. Михаилу просто дали понять, что облегчение возможно. Великосхимник знал, что после короткой передышки вернутся умопомрачительная боль и безумные, сводящие с ума кошмары. И, может быть, в этот раз Зверю удастся сломить его сопротивление и заставить совершить смертный грех… А может, Михаил наконец сойдет с ума, и тогда кошмар закончится. Облизнув гноящиеся губы, великосхимник начал читать молитву вслух, чтобы заглушить проклятые вибрации, но его голос был едва слышен в ледяном пространстве насквозь промороженной кельи:

— Отче наш, иже еси на небеси… Да святится… Да приидет… Хлеб наш насущный… И введи нас во искушение, огавакул то сан ивабзи…

Михаил осекся, внезапно осознав, что «Отче наш» превратился в исковерканную сатанинскую молитву. Измученный непрекращающейся пыткой, теряющий связь с реальностью мозг привычно перевернул строчку — слишком часто монах когда-то читал эти слова задом наперед. Господи, да что же это!..

На жестком ложе в дальнем углу кельи беспокойно ворочался и бормотал во сне келейник Варфоломей. В миру он был невежественным агностиком и страшным грешником. Несколько лет назад брат Варфоломей, в то время еще носивший какую-то собачью кличку вместо имени, состоял в рядах одной из организованных преступных группировок на должности штатного киллера. Получив очередной заказ на одного провинциального предпринимателя, который неосторожно запутался в огромных долгах, Варфоломей начал детальную разработку операции по устранению объекта и в ее ходе Божьим промыслом выяснил, что намеченная жертва — его давно потерянный родной брат, которого он разыскивал всю жизнь. Мгновенно и безоговорочно уверовавший в силу Господа, Варфоломей тут же переписал на себя долг брата, причем для устранения разногласий с кредиторами ему пришлось бесплатно выполнить еще несколько заказов — в то время в его голове Все еще царил полнейший сумбур, так до конца и не улегшийся даже после нескольких лет строгой монашеской жизни. Выплатив долг, Варфоломей Отправился к местному архимандриту, добился у него возможности исповедаться и покаялся во всем. Сначала архимандрит настаивал, чтобы он предал себя в руки земного правосудия и до дна испил горькую чашу покаяния, бывшему киллеру удалось убедить владыку, что в этом случае ему не дожить даже до суда — слишком много людей жаждали его крови. В конце концов архимандрит смилостивился и передал дело Варфоломея по церковным инстанциям, рекомендовав назначить ему тяжелейшее покаяние в удаленном таежном скиту для самых страшных грешников. Потрясенный случившимся, чудесным образом спасенный брат бывшего киллера постригся в иноки и теперь замаливал грехи мира где-то в Новгородской области.

Келейник рассказывал соседу историю своего воцерковления довольно часто и красочно. В первый раз Михаил испытывал к нему сострадательное удивление, во второй — брезгливую жалость, в третий и все последующие разы — постепенно усиливающееся холодное раздражение, которое ему приходилось искупать потом жестокой епитимьей и самоограничениями История Михаила была гораздо занимательнее, но он никогда и никому её не рассказывал — с того самого момента, как патриарх благословил его оплакивать свои злодеяния в строгом таежном скиту…

«Гордыня», — тихо вздохнул Михаил. В его судьбе не было ничего, совершенно ничего занимательного, тем более в сравнении с судьбой соседа. Нужно принять на себя дополнительную повинность, чтобы изгнать из сознания эти крамольные мысли. Допустим, триста земных поклонов с молитвой мытаря после начала трапезы — и только после этого позволить себе вкушать пищу. Если не успеет уложиться в отведенные на трапезу четверть часа, то тем лучше для души… Разумеется, все это — помимо епитимьи, которую наложил на него за горделивые мысли духовник после завтрашней исповеди. Однако в последнее время настоятель все чаще стал назначать ему демонстративно легкие покаяния, и Михаил, который не был удовлетворен таким попустительством, старался тайком разнообразить наказания своего грешного тела, по мере возможности укрывая их от испытующего взора преподобного…

Нет. Если он опоздает на трапезу и на целый день останется без еды, разговора с настоятелем избежать не удастся. Надо придумать что-то другое.

Несмотря на преклонный возраст, а также тяжкие лишения и самоистязания, к которым приговорил себя в свое время отец настоятель, он все еще выглядел здоровяком. Когда-то преподобный служил капитаном разведки в Афганистане. Ему пришлось пережить слишком много бесчеловечного и нестерпимого. Он видел кровь, боль и смерть друзей, он видел обугленные трупы детей, которые порой оставались в кишлаках после проведения боевых операций. На его руках долго и мучительно агонизировал сержант-срочник с ожогом восьмидесяти процентов поверхности тела, а вертушка не могла забрать раненого, потому что душманы до самого вечера простреливали ущелье. Окончательный надлом произошел в его душе после того, как они с командиром батальона заживо сняли кожу с троих пленных моджахедов, которые неделей раньше поступили так же с разведчиками из его роты. Вернувшись на родину, капитан сразу уволился из рядов СА и поступил в семинарию. В православной вере он сумел обрести новый внутренний стержень, он столь ревностно брался за любое порученное ему дело и за самый безнадежный приход, что вскоре начал довольно быстро карабкаться вверх по ступеням церковной иерархии. Однако такое служение Господу не могло его удовлетворить: по-прежнему ночами к нему приходили обожженные дети с недоуменными глазами, по-прежнему он вел нескончаемые воображаемые беседы на непонятном языке с тремя угрюмыми бородатыми мужчинами, истекающими кровью. Ему прочили большое будущее в церковных структурах, но несколько лет назад он внезапно и бесповоротно решил удалиться от мира, причем испросил разрешения патриарха на самый суровый скит, какой только имелся на территории страны. Единственное, на что удалось его уговорить, — принять сан настоятеля таежного монастыря вместо старенького преподобного, которому окончательно подорванное здоровье уже давно не позволяло жить в столь диком месте и в таких тяжелых условиях. Впрочем, со временем новоиспеченный настоятель перестал корить себя за проявленное малодушие, ибо назначать строгие наказания подопечным оказалось для него гораздо мучительнее, чем самому исполнять назначенную другим епитимью…

Михаил преклонялся перед мужеством и божественной любовью настоятеля. Однако бесы прошлого не оставляли его в покое. Как справедливо учило Писание, во многой мудрости много печали. Будучи в прошлом известным психологом, Михаил профессионально-бездумно подмечал в поведении преподобного косвенные признаки, выдававшие в нем латентного пассивного гомосексуалиста, боящегося признаться в этой пагубной страсти самому себе, подсознательно страдающего от невозможности реализовать свою сексуальность и вынужденного сублимировать ее в крепкую мужскую дружбу и отеческую заботу о большом мужском коллективе. Каждый раз, поймав себя на подобной дерзкой мыслишке, Михаил подвергал свою плоть истязаниям с особенным пылом…

Его самого привела в скит как раз любовь к мужчине. Вообще-то в грешной прошлой жизни он никогда не придавал особого значения тому, как именно устроены половые органы у людей, к которым он испытывал сексуальное влечение. То, что впервые по-настоящему он смог влюбиться только в представителя своего пола, просто немного его позабавило. Это веселило его до тех пор, пока страсть не захлестнула его с головой, не перевернула несколько раз в глубине потока и не потащила неудержимо за собой, по камням и затопленным корягам — к грохочущему впереди водопаду.

Измученный и обессиленный, он открылся на исповеди тому самому молодому священнику, образ которого зажег в его сердце всепожирающий огонь. Это был жест отчаяния, он просто переложил бремя решения на чужие плечи, Втайне надеясь, что священник ответит на его любовь. Однако тот был строг и, Ужаснувшись тем злодеяниям против людей и Бога, которые Михаил успел сотворить за время своей службы Черному Козлу, категорически велел ему уйти в таежный скит. Случай Михаила был совершенно экстраординарным, его статус в Темном ордене оказался слишком велик, поэтому судьбу его решали на уровне патриархии. Через некоторое время многое осознавший и отрекшийся от себя новопостриженый великосхимник, пройдя послушание и иночество в Монастырях Центральной России, оказался здесь… «Магистр», — шевельнулось в голове.

Слабый шорох ветра в прибрежных камышах. Шелест высохшей паутины. Крадущиеся шаги за спиной.

«Магистр, ку-ку!» Ку-ку, подумал Михаил.

«Ты готов побеседовать, наконец?» — нетерпеливо.

Шепот прошлогодней травы. Исчезающе тонкий запах гнили. слышное шуршание чешуи.

— Не о чем нам с тобой… — беззвучно шевельнулись сухие губы.

«Жаль. Мне уже наскучило, и тут комары. Впрочем, как тебе будет угодно. Времени у меня вполне достаточно».

В груди снова начала постепенно раскручиваться тугая спираль бешено пляшущих бритвенных лезвий, и Михаил со свистом втянул морозный воздух в пылающие легкие.

«Ты можешь остановить это в любой момент, — напомнил невидимый собеседник. — Тебе достаточно просто выйти ко мне».

— Лучше войди сам. — Михаил говорил тихо, медленно, хрипло, с трудом. — С расстояния двух шагов твоей силы хватит, чтобы вскипятить мне мозги. Ну? Не можешь?.. — Он болезненно закашлялся. — Жгутся святые лики-то, а, бесопоклонник?

«Ради всего святого, Монтрезор! Ты всерьез полагаешь, что меня смущают ваши замшелые артефакты и гнилые доски с дилетантскими изображениями давно истлевших в земле постников и столпников? Вот эти варварски обрубленные, позеленевшие медные свастики с вытянутыми нижними концами, которые вы носите на кожаных шнурках вместо оберегов? Кастрированный Священный Анх, на котором вы зачем-то рисуете фигурку распятого бородача в колючем венке? Нет, магистр. Ваша примитивная мифология меня совершенно не занимает. Но я осмелюсь напомнить, что совокупность множества собранных в одном месте великих злодеев, пусть даже и раскаявшихся, каждый из которых неосознанно или сознательно строит для себя в окружающем психологическом пространстве башню из слоновой кости — это Дом Боли. А в Дом Боли порой проникнуть тяжелее, чем в пентаграмму магуса. Безусловно, ты можешь избрать стезю мученика и мучиться до тех пор, пока не сдохнешь как собака. Это твое святое право. Но мучиться придется еще очень, очень долго. И тебе ли объяснять, посвященный, что значит сдохнуть в Доме Боли?»

Михаил это знал. Таежный скит, в котором он находился, был одним из наиболее строгих на территории страны. Сюда направляли людей, покаявшихся в самых страшных преступлениях против Господа и готовых искупить свою вину ценой невероятных физических и моральных страданий. Суровый духовный подвиг предполагал круглосуточное ношение схимы, власяницы и тяжелых вериг, постоянный строгий пост, регулярные самобичевания и многонощные бдения. Большую часть дня великосхимники проводили на ногах, непрестанно оплакивая свои грехи и умоляя Господа помиловать их грешные души. Больше десяти лет здесь не выдерживал никто. На ментальном плане атмосфера в этом месте была совершенно кошмарная. Нечто подобное Михаил ощущал лишь один раз за всю свою жизнь, когда навещал в сумасшедшем доме одного бывшего магистра. С тех пор он старался обходить сумасшедшие дома и тюрьмы десятой дорогой. Над таежным скитом многие километры ввысь и в стороны воздвигся призрачный замок отчаяния и страданий, астральный храм ужаса — Дом Боли. Церковные иерархи ничего не могли с этим поделать, а может, и не хотели; Дом Боли вполне мог быть дополнительным, психологическим средством истязания… прости, Господи, очищения!.. для насельников скита. Каждый из обитавших здесь великосхимников непрерывно, денно и нощно ощущал на себе парализующую тяжесть этой гигантской, гнетущей глыбы чувства вины, страха и истерии. Обитатели Дома Боли не знали мира и покоя, но невыносимо страдали на всех материальных и нематериальных планах бытия, и лишь Михаил, бывший маг, целиком осознавал, насколько велики на самом деле эти страдания. Может быть, еще преподобный настоятель, великий интуитив и подсознательный экстрасенс.

«Магистр!»

Аюшки, безразлично подумал Михаил.

«Дом Боли, Магистр».

Господь мой Иисус Христос, подумал Михаил.

«А после смерти — Гулкая Пустота. Врагу не пожелаешь, Магистр».

Святый Боже, Святый Крепкий…

«Выходи, трусливая тварь! Выходи и сражайся, как подобает темному воину!»

Святый Бессмертный, помилуй нас…

«Тьфу, пакость! Ну с чего ты взял, что этот набор слов поможет тебе? Он хорош в качестве самовнушения, но как боевое заклинание… Ты же сам в него не веришь! Не работает, Магистр».

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу…

«Аминь».

Поток кипящей кислоты обрушился на великосхимника, захлестнув все тело такой чудовищной болью, что рассудок едва не сорвался в Гулкую Пустоту. Однако Зверь внимательно следил за состоянием Михаила и заботливо, почти нежно удержал его на самом краю пропасти. Бензопилой взревела бешено завертевшаяся огненная цепь, опоясав сердце страждущего монаха. Ослепленный и оглушенный великосхимник беспомощно извивался на ложе, впившись побелевшими пальцами в пылающую грудь, пытаясь разорвать ее и раздавить в кулаке свое глупое сердце, причиняющее ему столько чудовищных, нечеловеческих мук.

Келейник Варфоломей разметался во сне; ему явно снился дурной сон. Атмосфера в келье, пропитанная темными вибрациями, не располагала к хорошему отдыху. Стиснув зубы, чтобы не закричать, Михаил сквозь пелену мутных слез бросил на соседа отчаянный взгляд. Вот оно, спасение. Подползти к Варфоломею, ухватить слабеющей рукой за плечо и трясти, трясти, пока этот… этот брат во Христе… не проснется. Поднимется братия, преподобный сумеет его отмолить… преподобный сумеет, у него очень высокий магический потенциал… братия воздвигнет мощный духовный щит, и Зверь останется ни с чем. Разумеется, схватить его не удастся — слишком верток и осторожен, ускользнет, как уже бывало много раз…

А потом вернется опять. Вернется озлобленный и нетерпеливый, с новым набором пыточных инструментов, причудливее и кошмарнее прежних, Либо не вернется — и это будет еще хуже. Потому что это будет означать что Зверь решил оставить схимника в покое, перешагнуть через него и сразу выйти на следующего по силе соперника. А следующими, насколько помнил Михаил, были Всадник Ибикус из Австралии и митрополит Николай.

Михаил не мог допустить гибели владыки. Даже если бы следующим оказался Ибикус, за ним все равно рано или поздно последовал бы митрополит. На сегодняшний день Зверь был чересчур силен, и Всаднику Ибикусу не под силу было остановить эту универсальную машину смерти. Патриархия делала все возможное, чтобы максимально обезопасить иерархов от посягательств Антихриста, и каждый лишний час, выигранный у порождения тьмы мог иметь решающее значение. В конце концов Зверь непременно споткнется на сопернике, который окажется ему не по зубам. Но для этого соперник должен быть максимально подготовлен, тренирован и очищен на всех планах бытия. Для этого нужно драгоценное время. Много драгоценного времени.

Нет. Он никому ничего не скажет. Он никому ничего не сказал за истекшие сутки, ставшие самыми страшными в его жизни, и он будет терпеть столько, сколько понадобится. Он будет терпеть максимально долго, чтобы у владыки Николая было достаточно времени подготовиться к последней схватке. Главное — не выдать себя стоном или исполненным муки взглядом, не потерять сознания от боли, голода и нервного истощения, стоя перед алтарем. В конце концов, он страждет за собственные грехи. Если бы он не был когда-то темным магом Внутреннего круга, Зверь теперь не пришел бы за ним. Это его епитимья, его наказание, его духовный подвиг. Да будет так.

Свирепые судороги скрутили тело бывшего сатанинского магистра. Он бился на жестком ложе, беззвучно крича и хватая ледяной воздух широко разинутым ртом, он судорожно скреб пальцами по неструганным доскам, загоняя под ногти занозы и даже не замечая этого, он выл шепотом, он корчился и извивался, теряя человеческий облик. Его сознание затопила беспощадная, невыносимая боль. Он весь состоял из боли, он пил боль огромными глотками, обжигаясь, он осязал и обонял боль, он чувствовал жгучий и чуть пряный вкус боли. Боль пахла полынью и камфарой. На сей раз, похоже, Антихрист окончательно вышел из себя и все же решил убить его. Снова, и снова, и снова, и снова все нервы великосхимника звенели под обрушивавшимися на них аккордами боли. Боли было столько, что он уже не мог вмещать ее целиком, и она начала выплескиваться наружу. Боль разбрызгивалась по стенам, боль ртутными каплями падала на пол, мелкие брызги боли долетали до Варфоломея, неистово ворочавшегося на нарах. Михаил понял, что захлебнется болью, когда та затопит келью и захлестнет его ложе.

Ему казалось, что пытка продолжается много часов. Он не был способен рассуждать, не был способен воспринимать окружающее. Вокруг была только жгучая, ослепительная боль. Вселенная стала болью. Все, к чему он прикасался, было болью. Все вокруг было болью.

А потом он внезапно с размаху рухнул в прохладные и спокойные воды лесного озера.

Нет, это лишь показалось ему. Не было никакого озера. Он лежал на нарах, весь в холодном поту, и смотрел в потолок. Мышцы живота свела последняя рефлекторная судорога, но боли уже не было. Вообще не было, словно кто-то разом захлопнул двери ада — и состояние полного отсутствия боли внезапно повергло схимника в эйфорию. Он не мог шевельнуться, но все его тело наслаждалось неожиданно обретенной свободой.

На самом деле от начала пытки прошло не более пяти минут.

Счастье — это отсутствие боли, подумал Михаил. Я умер?

«Ага, сейчас. Не дождешься».

Понятно.

Великосхимник медленно спустил ноги на пол, сел на нарах. То, что он пережил только что, было чудовищно, и теперь его избавившееся от мучительной пытки тело ощущало невероятную легкость. Все, что терзало его целые сутки, исчезло без следа. Михаил приподнял власяницу — кожа под ней была покрасневшей, натруженной, но чистой. Тренированное сердце спортсмена, которое он еще не успел надорвать лишениями за время монашества, уверенно и ровно билось в груди без каких-либо болезненных ощущений. Михаил прикоснулся языком к нёбу — отвратительные герпесные пятна пропали. Великосхимник был совершенно здоров, если не считать легкой близорукости, которую он заработал еще будучи магистром Хромого Козла, и саднящих заноз под ногтями. Эй, подумал Михаил. Животное! Тишина на ментальном плане.

Он окинул взглядом келью. Строгое убранство, ничего лишнего: стол из неструганных кедровых досок, два жестких ложа, иконы перед зажженной лампадкой в красном углу. Стульев великосхимникам не полагалось. Груды тошнотворного мусора, которые чудились ему в бреду лихорадки, растворились в пространстве так же, как и фантомные боли.

Михаил неторопливо встал, приблизился к узкому и низкому оконцу, опершись о бревенчатую стену, выглянул наружу. В келье было тепло, никакой рычащей метели за стенами не было. Разумеется; в августе метелей не бывает даже в тайге. Лес вставал черной непроницаемой стеной в двух Десятках метров от избушки, в небе виднелось красноватое зарево от карабкающейся на небосклон луны.

«Нравится, магистр?»

Еще как, подумал Михаил. Спасибо Господу за все это. Спасибо за чудо мироздания. Спасибо за избавление от жесточайших мук, на которые ты меня обрек…

«Нет, магистр! Неверно. Спасибо мне, Зверю Евронимусу, только что Одарившему тебе целую вселенную, потому что всего полминуты назад ты ^л способен лишь ползать во прахе и не мог даже выговорить толком имя своего хозяина».

Ступай в огнь вечный, анафема, безразлично подумал Михаил.

«Иди ко мне. Я покажу тебе любовь, я научу тебя смеяться».

Великосхимник тяжело вздохнул. Антихрист тоже был прекрасным психологом. Эти мгновения без пытки, без малейшей боли, без гнойных пятен во рту без фантомных камней в почках — на самом деле они были еще тяжелее, чем сама пытка, отравленные подсознательным ожиданием того, что в любую секунду все вернется. Михаил не желал, панически боялся продолжения пытки. Он знал, чад многие христианские анахореты изнуряли себя до такой степени, что начинали воспринимать муки как удовольствие. Но он не был святым, он не был старцем. Ему хотелось только одного: покоя. Только покоя. Разве этого много?..

«Тайм-аут заканчивается, магистр. Рекомендую собрать в кулак остатки воли — дальше я приготовил тебе нечто совершенно потрясающее».

Губы великосхимника непроизвольно задрожали. Прислонившись лбом к оконному стеклу, он с отчаянием смертника смотрел на встающую над лесом луну. Неужели Господь отвернулся от него? Никто не должен так ужасно страдать, даже величайшие грешники. Никому в целом мире нет до него дела, кроме ветхозаветного змея, нетерпеливо кружащего вокруг скита.

На стекле, которого он касался лбом, осталось туманное пятно от холодной испарины. Видит Бог, он сделал все что мог. Он тянул до последнего, но больше не способен выносить этот кошмар. Слаб и малодушен человек. Только что он был готов вынести любую муку, и вдруг разом дрогнул, не в силах вновь пройти через чудовищную пытку, не в силах вновь пережить этого ужаса… |

Ступай к нему.

Это был не шепот, не голос, не огненные письмена, вспыхнувшие перед помертвевшим взором. Просто ощущение уверенности: так будет правильно. Словно легкий ангел, пролетев над головой Михаила, задел его своим светлым крылом. Ступай к нему, Воин Судьбы, ты под надежной защитой! Ты в руце моей; древний змий не властен над тобою. Ничего не бойся.

Последний болевой шок, который был гораздо сильнее предыдущих, словно сместил что-то в сознании Михаила. Внезапно он остро ощутил, что всё это — и любовь к молодому священнику, и скит, и долгое мучительное покаяние, и последняя страшная ночь — были лишь очищением и укреплением для его грешной души, что все это было лишь прелюдией к этому мгновению, что истинным его жизненным предназначением как раз и было выйти сейчас; к Антихристу и попытаться прервать его кровавый путь. Михаил не знал, как это будет, но не сомневался, что Господь не оставит его: Он был рядом, Он ни на миг не забывал про своего смиренного раба. Едва ли Михаил мог сказать откуда у него такая уверенность, но это определенно не было внушением Зверя — на таком расстоянии тот был способен лишь наводить фантомные боли, и сейчас великосхимник прекрасно ощущал его ярость и досаду оттого, что объект внушения по-прежнему отчаянно сопротивляется.

Ступай к нему. Сим победиши.

В его сознании рождалось что-то огромное и мощное. Словно ворочался в тесном яйце готовый проклюнуться и расправить крылья могучий орел. От уныния не осталось и следа.

— Подожди, бес. Я выхожу.

«Поздравляю, магистр! Кажется, ты начинаешь приходить в себя. Вот тебе азимут…»

В темя вонзилась ледяная игла, но теперь это была не пытка — боль должна была ослабевать по мере приближения к Зверю, сигнализируя, что Михаил на верном пути. Впрочем, этот маркер был уже излишним — внутренним зрением инок и так уже зафиксировал, где находится его нетерпеливый визави.

Михаил брел в кромешной тьме через старые высохшие буреломы, ямы со скользкими осыпающимися склонами и непроходимые еловые заросли. Было полнолуние, но ни один фотон света не проникал через сплошной массив сомкнутых древесных крон, раскинувшийся на много километров вокруг. С каждым шагом ледяная игла понемногу таяла в голове схимника. Он в кровь обдирал руки о колючие сучья, крепостью соперничающие с металлическими прутьями, дважды ему едва не выбило глаз внезапно выхлестнувшейся веткой, несколько раз он больно падал и после одного особенно неудачного падения едва не сломал ногу. Однако все эти напасти казались пустяками по сравнению с тем, что ему пришлось пережить за последние сутки; ощущение невероятной легкости и свободы переполняло Михаила, словно он только что покинул тюремную камеру-одиночку, в которой провел половину жизни. Кроме того, он сейчас шел на верную смерть, и мелкие неудобства уже не могли всерьез расстроить его.

С неба внезапным потоком пролился мутный лунный свет. Все эти полтора километра он прятался высоко в глухих кронах деревьев и дремучих еловых лапах, и вдруг низвергся сверху искрящимся серебристо-багряным водопадом. Великосхимник выбрался на обширную поляну посреди леса.

Не только лунный свет раздражал приспособившееся к темноте зрение на этом островке свободного пространства посреди безбрежного древесного моря. Оранжевое пятнышко мерцало на границе тьмы и мутного серебристого марева, и Михаил уверенно устремился к нему.

Зверь Евронимус, низко свесив голову, сидел перед небольшим костром. Он был одет в стильный плащ и дорогие брюки; в любое другое время Михаил оторопел бы, встретив в сердце тайги человека, экипированного столь неподходящим для этих суровых и диких мест образом, однако Зверь находился за пределами обычных человеческих представлений, поэтому монах совершенно не удивился. На ногах у Антихриста, впрочем, были крепкие армейские ботинки — едва ли он сумел бы добраться сюда в модельных туфлях. В руках Евронимус держал над костром два прутика с нанизанными на них крупными грибными шляпками.

— А, доброй ночи, Виктор Сергеевич! — вскинув голову, Антихрист радушно улыбнулся. — Как самочувствие? Ничего не беспокоит?

— Ничего, все в порядке, — сдержанно проговорил Михаил. — А ты легко одет для этого климатического пояса, бес.

— Аскеза, — приподнял уголки губ Зверь. — Христос, осмелюсь напомнить, сорок дней постился в пустыне, в результате чего многое понял. Хотя тайга, конечно, не совсем пустыня, но тоже территория, вполне подходящая для воспитания стоицизма. — Повертев один из прутиков над огнем, он протянул его великосхимнику: — Хотите грибка, отче?

— Нет, не хочу, — покачал головой Миахил.

— Ну, ладно вам — «не хочу»! — Антихрист фыркнул. — Сколько вы съели за последние три дня? Дюжину ложек капустной похлебки? Съешьте грибка, Магистр.

— Христос постился сорок дней, — хмуро повторил его слова великосхимник.

Жареные грибы пахли совершенно одуряющее, но монашествующий не мог позволить себе взять что-либо из рук адского создания. Это было новое искушение, которое следовало преодолеть, дабы не погубить свою душу на веки веков.

— Славные грибки! — Зверь широко и дружелюбно улыбнулся, словно снимался в рекламном ролике. Он снял с импровизированного вертела одну шляпку и катал ее по ладони: гриб был горячий. — Жаль, что псилоцибиновые тут не растут. Климат не тот, холодно. Зато есть чага… — Он перехватил взгляд Михаила и снова усмехнулся: — Да расслабьтесь вы, Магистр! Вам не предлагаю. Это обыкновенные подберезовики. Попробуйте, очень аппетитные! Нет? — Пожав плечами, он бросил подкопченную шляпку в рот и стал тщательно, с удовольствием ее пережевывать. — Восхитительно! Горячие. Сок так и брызжет. Дары природы. Мы стремимся попробовать наиболее редкие и изысканные деликатесы, мы тратим на это уйму времени, денег и здоровья, Но самым восхитительным блюдом оказывается грязная шляпка подберезовика, которую ты своими руками сорвал и поджарил на костре после длительного перехода по тайге! Это ли не величайшая ирония мироздания?

Михаил молчал, задумчиво глядя в огонь.

— Так же и в жизни, — продолжал разглагольствовать Евронимус с набитым ртом. — Пресытившись чудесами Благого Божества, мятущийся темный адепт вдруг слышит вдали чистый колокольный звон. Словно под гипнозом, он идет в храм Врага — и вдруг ощущает сатори, пронзающее его насквозь, как член любовника! А?

Михаил молча смотрел в огонь.

— Вот только грязные грибные шляпки, запеченные на костре, равно как и колокольный звон, довольно быстро приедаются. Начинаешь тосковать о тишине, тонких деликатесах, ноже и вилке. А еще лучше — о симфонической музыке и палочках для еды. — Зверь ласково усмехнулся. — Не правда ли, коллега?

— Я тебе не коллега, рогатый, — грубо произнес наконец Михаил, не отрываясь от созерцания огня. Казалось, вид противника ему неприятен, поэтому он старался не смотреть на него. — Давай поскорее покончим с этим, ибо тошнотворно мне сидеть тут и слушать твои жалкие умствования.

— Все мы регулярно умствуем, — пожал плечами Антихрист. — Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Вы, Виктор Сергеевич, умствуете теологически, наивно полагая, что ухватили за хвост Истину в форме божественного откровения. Я умствую на гастрономическую тему. Все мы в конечном итоге уподобляемся тем комическим слепцам из древней басни, которые, пощупав слона с разных сторон, сделали ряд авторитетных экспертных заключений о том, что слон похож на змею, лист пергамента, колонну, стену, веревку и так далее. Давайте-ка действительно ближе к делу. Итак, насколько я понимаю, теперь вы готовы сразиться?

— Нет, — покачал головой Михаил. — Я не стану с тобой сражаться.

— Пустое, — отмахнулся Антихрист. — Я хочу этого, а значит, так будет. Раньше или позже — какая разница? У меня впереди вечность. — Он снова вперил острый взгляд в переносицу Михаилу. — Но зачем же вы тогда вышли из скита, любезный Виктор Сергеевич, если так-таки и не собираетесь драться?

— Чтобы сказать тебе это в лицо, — серьезно ответил великосхимник, глядя поверх головы собеседника на поднимающуюся над лесом луну. — Нарасстоянии, похоже, ты не способен понять столь простую мысль.

Лицо Антихриста стало бесстрастным. Он снял с прутика еще один гриб и принялся задумчиво его жевать.

— Боюсь, ты издеваешься надо мною, — наконец нехотя проронил он. — Ты не можешь не понимать, что на расстоянии двух шагов и вне Дома Боли я уничтожу тебя в течение четырех секунд, если ты не станешь сопротивляться. Ты не боишься смерти, Магистр?

Михаил неопределенно пожал плечами.

— Думаю, что нет, — безразлично произнес он. — Все в руках Господа.

Делай, что задумал, бес.

— Да не бес я! Видишь ли, в этом коренное отличие наших учений. В твоем бог снисходительно спускается с небес, чтобы на некоторое время стать человеком. В моем все наоборот — достойный человек, впитывая Силу и приобретая бесценный опыт, постепенно становится богом. Ты и сам мог стать таким человекобогом. Почувствуй разницу. — Антихрист помолчал, неторопливо двигая челюстями. — Значит, смерти не боишься. Весьма достойно. Небось, и пыток не боишься, стоик?

— Пыток боюсь, — снова пожал плечами великосхимник. — Но пытками тебе все равно ничего не добиться.

— Будто уж, — хмыкнул Зверь. — Смотри: двадцать часов непрерывных пыток — и ты сам приполз на пузе. Может быть, имеет смысл надавить еще немножко?..

— Я просто пришел на тебя взглянуть, — сказал Михаил. — На букашку, которая наделала столько шуму. Обыкновенное человеческое любопытство. А теперь отправляйся в преисподнюю, которая тебя породила. Я не собираюсь с тобой сражаться. Силой Господа нашего Иисуса Христа заклинаю тебя: поди прочь!..

— Да погоди ты со своим Христом, — нахмурился Зверь, пристально глядя на собеседника. — Ты знаешь, я вообще-то неприятно удивлен тем, как крестовики сумели за такой короткий срок настолько промыть тебе мозги. Ты же разговариваешь и мыслишь каноническими штампами! Впрочем… — Он внезапно протянул растопыренную ладонь и положил ее на темя Михаилу, так что тот даже не успел отстраниться. Замер на долю секунды, словно замеряя пульс. — Э, брат! Да тебе же сделали полную фронтальную лоботомию!..

Антихрист выглядел ошарашенным. На его лице возникло выражение такой детской обиды, что Михаил едва не расхохотался в голос — настолько нелепо и неуместно это сейчас выглядело.

— Сколько наглухо закрытых участков мозга! Никогда еще такого не видел, Дурачок, они же заблокировали все твои центры агрессии, а вместе с ними — талант, пассионарность и магические способности! А я-то думаю, с какой стати великий магистр внезапно превратился в воцерковленный овощ!.. — Евронимус сокрушенно покачал головой. — Вот беда-то… — Зверь глубоко задумался; его челюсти машинально двигались из стороны в сторону, перетирая очередной гриб. — Что ж, — снова очаровательно улыбнулся он, — ничего не поделаешь. Значит, такова судьба. Придется мне просто раздавить тебя — безо всякого удовольствия, как таракана. Вот только безумно жаль потраченного на тебя времени… Впрочем, всякий опыт бесценен, даже столь мизерный и нелепый.

— Это мы еще поглядим, — негромко произнес Михаил, глядя в подпрыгивающее пламя костра. — Насчет раздавить.

— Битва? — с радостным недоверием вскинулся Антихрист.

— Нет, — покачал головой Михаил. — Сила Христа.

— О, — вновь опечаленно сник Зверь.

Некоторое время они молча сидели, завороженно наблюдая, как огонь с треском пожирает сложенные шалашиком сучья. Они думали каждый о своем — и оба об одном и том же.

— А ведь я знаю, почему ты подался к иисусопоклонникам, — задумчиво проговорил Зверь. — Ты просто испугался. Ты трус. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что я иду по иерархии строго снизу вверх. Так что однажды должен был наступить твой черед, Магистр, и ты смертельно испугался, видя, как широко шагаю я по трупам твоих предшественников, попирая их раздвоенными копытами. Ты предпочел жалкое, никчемное прозябание в этом таежном скиту доблестной битве и благородному поражению. Ты предпочел отдать крестопоклонникам в качестве позорной дани все свои способности, весь свой талант, всю потенцию за лишние десять — двенадцать лет жалкой жизни, которые ты будешь влачить в голоде, холоде и непрерывном страдании в стенах Дома Боли.

— Ты все меряешь по себе, пес, — устало проговорил Михаил. Длительная пытка здорово вымотала его, и сейчас он чувствовал себя утомленным. Впрочем, трескучие речи собеседника утомляли его еще больше. — Боюсь — тебя, нелепое создание, возомнившее себя богом? Я уже устал от твоей болтовни, ничтожество. Когда ты начнешь меня убивать? Может быть, это ты боишься меня — жалкого, никчемного, слабого монаха?

— Увы, — пожал плечами Зверь. — Я уже давно ничего и никого не боюсь. А иногда хочется. Мне просто больно и горько, что я сейчас сижу напротив пустой выжженной оболочки, оставшейся от человека, который мог бы стать богом. Которого я вполне мог бы назвать учителем, если бы хоть один человек на свете мог претендовать на это звание. И у меня рука не поднимается просто уничтожить эту оболочку, поскольку в ее голове еще блуждают оттенки мыслей и чувств некогда великого иерофанта. Поэтому я сижу здесь и беседую сам с собой, — ибо едва ли имеет смысл беседовать с этой ничтожной оболочкой, — вместо того чтобы немедленно встать, развернуться и молча уйти, оставив за спиной дымящийся труп. Это смешно, но я, по-видимому, до крайности сентиментален.

— Ты работаешь языком как помелом, бес.

— Стараюсь, отче. — Зверь шутовски поклонился.

Два движения, подумал Михаил, кончиками пальцев поглаживая высовывавшиеся из-под власяницы звенья вериги. Чуть податься вперед и молниеносно накинуть выдернутую из рукава цепь на горло сидящего напротив Антихриста. А потом из последних сил потянуть ее концы в противоположные стороны. Когда-то, в прошлой жизни, один магистр мастерски обращался с нунчаками…

Михаил поднял взгляд и посмотрел на Зверя. Тот сидел, лукаво улыбаясь, в расслабленной позе, словно приглашая: ну, давай, Магистр. Попробуй.

Великосхимник молча опустил глаза. Лорд Евронимус был невероятно коварен и опытен. Разумеется, он только и ждет атаки. Магическая битва — это его стихия, его величайший талант. Зверь слишком далеко ушел по Пути Воина еще когда был темным неофитом, а сейчас, когда он стал ночным кошмаром для всех людей Силы, его мастерство и мощь увеличились во много раз. Не сразу Архонты догадались связать серию загадочных смертей низших иерархов Темного ордена, начавшуюся пять лет назад, с его фигурой. Поначалу грешили на конкурентов из церкви Врага, на разборки внутри самого ордена, на Псов Христовых, на международный эскадрон смерти, уже не первый год под негласной опекой Интерпола тайно уничтожавший крупных наркоторговцев, террористов и производителей детской порнографии. Однако сканирование коры головного мозга нескольких оставшихся в живых, но лишившихся рассудка жертв принесло неожиданные результаты: выяснилось, что все это — результаты жестоких магических поединков. Молодой посвященный из низших иерархов, собственным произволом присвоив себе орденское имя Лорд Евронимус и библейскую кличку Зверь, появлялся то в одном, то в другом месте земного шара, вынуждая людей Силы к поединкам. При этом он не делал различия между темными адептами, слугами Врага, хасидскими цадиками или буддийскими ламами — всякий посвященный мог стать объектом нападения.

С каждым разом Зверь выбирал себе все более мощного и серьезного противника. Для посвященных всех ступеней не было секретом, что всякий выигранный поединок с мощным соперником духовно обогащает адепта и Делает его сильнее на всех планах бытия, в первую очередь из-за оттачивания в смертельной схватке навыков боевой магии и магической защиты. Однако выигрышная серия Лорда Евронимуса чересчур затянулась. Он Шел по списку великих духовных воинов снизу вверх, не пропуская ни одной сколько-нибудь заметной фигуры, обладающей Силой. Уничтожая соперника, стоящего на менее высокой ступени Посвящения, он получал бесценный опыт для борьбы с более сильным противником.

Иерархов различных магических учений начали прятать и охранять, словно первых лиц государств, однако для Лорда Евронимуса словно не существовало преград. Он по-прежнему равномерно и неумолимо наносил смертельные удары, неторопливо поднимаясь по неофициальной табели о рангах и вычеркивая из нее все новых и новых магусов. Узнав, что его анонимность раскрыта, Зверь прислал Архонтам письмо, в котором заявлял, что он — пробужденный для последней битвы Антихрист, и благодарил высших иерархов Темного ордена за множество прекрасно подготовленных магических бойцов, которых он с несказанным наслаждением употребил в пищу. Евронимуса пытались обнаружить и уничтожить элитные спецслужбы Ватикана — «Священный Альянс» и «Опус Деи», его выслеживали лучшие экзекуторы Рогатого, на его поиски были брошены значительные силы самых мощных государств Креста, Полумесяца и Могендовида, но все напрасно: безумный магистр ускользал из самых хитроумных ловушек. Он менял лица, имена и паспорта как перчатки — казалось, он с легкостью меняет даже собственные биометрические данные. Тогда Михаилу уже приходило в голову, что таинственный противник слишком могуч для обычного посвященного. Возможно, впитывая опыт и Силу огромного числа поверженных иерархов, он действительно понемногу становился божеством, все более уверенно карабкающимся к вершине горы трупов.

Было ли это реальной причиной того, что Михаил в конце концов оказался в таежном скиту? Он запрещал себе думать об этом, но червь сомнения подтачивал его веру. Спрятаться за чужие спины, трусливо бежать, чтобы спасти свою жалкую жизнь и душонку — это было вполне в стиле того многогрешного человека, каким он был в то время. В отчаянии продать себя со всеми потрохами самой могущественной сущности из тех, о существовании которых он когда-либо знал или догадывался, в надежде на астральную защиту…

Самозваный Антихрист снова разглагольствовал о чем-то. Михаил не чувствовал ни гнева, ни раздражения от его ядовитых слов — только сумрачную, глухую тоску. Он пришел сюда, твердо зная, что не станет сражаться со Зверем. Он пришел, чтобы Зверь убил его. У него больше не было уверенности в том, что он поступил правильно. Господь наверняка поймет его и простит. Господь всемилостив… Однако он больше не чувствовал себя в длани всемогущего и всепонимающего божества. Эйфория понемногу куда-то ушла, и теперь великосхимник просто с тоской коротал время, ожидая, пока адское создание наконец наиграется и прикончит его.

— В учении Христа изначально заложена системная ошибка. Оно направлено на подготовку человечества к битве могущественных эфирных сущностей. А ведь бог и дьявол — это лишь то, что мы из них делаем. Сатанисты интуитивно уловили, что во всякой религиозной системе первичен человек, а боги и демоны суть плоды его собственного сознания и подсознания. Да, христиане добились определенных исторических и политических успехов. Да, магические способности ваших высших иерархов весьма значительны и заслуживают всяческого уважения. Да, вы умеете строить Астральный Храм и эффективно использовать свойства Дома Боли. Но вы неизбежно проиграете, поскольку ваше громоздкое вооружение, оттачивавшееся веками, направлено на битву с глобальным противником. Вы бессильны против диверсанта-одиночки со штык-ножом, который без особых усилий вскроет вашу оборону как консервную банку, а потом перережет вас, беспомощных, словно баранов, пока вы в панике осуществляете артиллерийские залпы по площадям в ста километрах от него и пытаетесь выкатить из ангара неуклюжие стратегические бомбардировщики. Сатанисты, впрочем, проиграют тоже, потому что хоть они и избрали правильную стратегию, их тактика не выдерживает никакой критики. Несчастные идиоты, — весело проговорил Зверь. — Дети, истинно что дети; взрослые дети. Они ведь прекрасно понимают, что сатанизм — религия предельного, возведенного в абсолют прагматизма, апология клинического индивидуализма. С чего же они решили, что их Темный Господь вдруг нарушит постулаты собственного учения и возьмет их в свое Царствие, хотя не получит от этого ровно никакой выгоды? Они считают себя столь интересными собеседниками, без которых Люциферу будет скучно на этой земле, или наивно полагают, что Князь окажется обременен нелепым чувством благодарности, если они помогут его возвышению? Высшие иерархи Темного ордена, похоже, так до конца и не сумели осознать, что они — вовсе не добрые няньки и не пастыри Антихриста, не черное воинство, не возлюбленные верные слуги у подножия трона и даже не презренные черви в грязи у моих ног. Что они просто мясо для Зверя, которое необходимо мне, чтобы набраться сил перед Последней Битвой…

— Ты безумец, — сказал Михаил, прикрывая слезящиеся от дыма глаза. — Ты сумасшедший, возомнивший себя богом. Рано или поздно темные прикончат тебя и будут совершенно правы. И я стану тихонько скорбеть в скиту о твоей навеки загубленной душе.

Зверь тепло улыбнулся ему, словно услышал изысканный комплимент.

— Нам нужно было встретиться лет пятьсот назад, Магистр, — проговорил он. — Возможно, тогда мой путь наверх был бы гораздо короче. За меня было бы кому молиться.

— Пятьсот лет назад меня без разговоров сожгли бы на костре, — пожал плечами Михаил. — Список моих злодеяний огромен. Но бесконечно милосердие Божье.

— Милосердие Божье?! — саркастически переспросил Иальдабаоф. — Теперь я — Бог! Сейчас ты можешь рассчитывать только на мое милосердие, червь, жалкая оболочка, потому что сейчас я — божество, и лишь я держу в своих руках тончайшую нить твоей…

Он произносил еще какие-то слова, непонятные и уже ненужные, потому что реальность вокруг застывшего в глубочайшем изумлении Михаила вдруг начала оплывать, словно церковная свеча, истаивать подобно куску сухого льда, стремительно менять очертания, приобретая вместо расплывчато-иллюзорных строгие, законченные и очень знакомые формы. Великосхимник с удивлением окинул взглядом поляну. Он оценивающе посмотрел на странного незнакомого человека в испачканном глиной осеннем плаще, сидевшего на пеньке, закинув ногу на ногу, и вдохновенно разглагольствовавшего о какой-то ерунде, — и машинально отметил чрезвычайно высокий магический потенциал оратора. Он потер кончиками пальцев друг о друга, с наслаждением ощутив знакомое чувство маленькой колючей искры, проскочившей между пальцами.

Евронимус обожал благодарных собеседников, которые умеют слушать, не прерывая плавное течение его мыслей, поэтому еще около минуты он продолжал страстный монолог, не обращая внимания на странную неподвижность великосхимника.

Память возвращалась к Михаилу рывками, но быстро и четко. Один из эпизодов прошлого он на

долю секунды задержал в сознании, прежде чем опустить в предназначенный ему кластер воспоминаний.

— Клянусь выменем Черной Свиньи, все это по-прежнему выглядит безумной авантюрой, — задумчиво проговорил он, покатав на языке глоток драгоценного вина многолетней выдержки. — Сразу, с первого же хода. К примеру, сможем ли мы сохранить достаточную секретность в стане Врага?

— Чепуха, Магистр! — с жаром возразил Епископ Галеатус. Он был возбужден, в его глазах плясали красные точки. — С херстианской верхушкой мы договоримся без труда. Пока на низшем уровне Армия Сатаны и Псы Христовы режут друг друга в капусту, мы с Конклавом вершим настоящие дела. — Он качнул бокалом. — Кто знает, куда бы рухнул мир, если бы мы с крестовиками не нашли общего языка еще в средние века? Давно известно: худой мир лучше доброй ссоры…

— Кроме того, не забывайте, брат, что у них тоже серьезные потери в руководстве, — проговорил Всадник Ибикус. — Лорд Магус лично встречался с Папой и беседовал с ним на эту тему. Крестопоклонники не меньше нас заинтересованы в ликвидации Звереныша. И честно говоря, идея этой операции принадлежала им.

Девять иерархов Внутреннего круга, съехавшиеся в Рим для срочной выработки стратегических решений по проблеме самозваного Антихриста, сидели за круглым столом в Красном зале дворца, принадлежавшего одной из влиятельных масонских лож. На пустом мозаичном столе стояла початая бутылка вина, из которой Епископ Галеатус время от времени деликатно подливал в бокалы присутствующих: совещание было секретным, и обслугу было решено на него не допускать.

— Где гарантии, что ловушка захлопнется? — напрямик поинтересовался Михаил, которого в то время еще звали Магистром Нергалом.

— Гарантий нет, — покачал головой Галеатус. — Но шансы весьма высоки.

— Риск слишком велик, — произнес Магистр.

— Альтернативы тоже нет, — отрезал Епископ. — Или он уничтожит нас поодиночке.

— Послушайте, брат, — мягко проговорил Всадник Ибикус. — Мы ведь тоже рискуем, и рискуем ничуть не меньше вас.

Нергал задумчиво посмотрел на него. Да, четыре боевых мага, стоявшие выше него в иерархии, действительно согласились временно передать всю свою Силу единственному бойцу, которого Архонты планировали выставить против хитрого и осторожного Зверя. Технология добровольной передачи Силы от мага к магу была новой и не то что не отлаженной, но даже еще не апробированной. В древних манускриптах имелись указания на подобную практику, но уже в то время они расценивались как замшелые легенды. И тем не менее ученым и магам Рогатого удалось практически невозможное. Технология создания идеального воина, обладающего мощью нескольких опытных астральных бойцов, была разработана и теперь ждала только безумца, который согласится выступить добровольцем-испытателем. Добровольцем предлагалось выступить ему, Магистру Нергалу.

— Поймите нас правильно, брат, — вкрадчиво проговорил Приор Мидянин. — Мы не собираемся вас насиловать. Вы вправе отказаться, ибо Сатан никогда ни к чему не принуждает своих возлюбленных детей. Вы свободны в любых своих действиях и стремлениях. — Он помолчал, монотонно перебирая кипарисовые четки с деревянным крестом Нерона. — Но тогда нам придется предложить высокую честь стать Воином Судьбы следующему помощи магусу, брату Ибикусу. Эрго[7], к тому времени, как Звереныш столкнется с ним и будет повержен, вы уже останетесь за спиной самозваного Антихриста. Как ни печально, вы станете последней жертвой безумца, прежде чем будет положен конец его преступлениям.

Всадник Ибикус хранил бесстрастное выражение лица. Нергал готов был поклясться, что его до печеночных коликов страшит возможность стать Воином Судьбы.

Предприятие и в самом деле было предельно рискованным. Разумеется, чуткий Евронимус едва ли добровольно вышел бы против столь мощного соперника. На бой его еще нужно было выманить. Для пущего правдоподобия Архонты планировали поместить Воина в строгий монаший скит — якобы он малодушно испугался неминуемого поражения от руки Антихриста и решил укрыться от схватки. Зверь должен был сам отыскать его и прийти за своей смертью.

Обмакнув губы в драгоценное вино, Магистр произнес:

— Насколько я понимаю, в Темном Ордене есть еще несколько иерофантов, которые стоят сейчас ступенью или двумя ниже меня.

Галеатус озадаченно поскреб кончик носа.

— Видишь ли, Магистр, — осторожно произнес он, — для твоего внедрения в монастырь необходимо определенное время. Довольно много времени. Мы же не хотим, чтобы такая ответственная операция провалилась из-за пары тупых рыцарей-приоров, которые умеют только набивать брюхо и изредка ассистировать Лорду Магусу в ритуальных церемониалах?..

— Понятно, — кивнул Магистр. — Мы ими жертвуем, чтобы не спугнуть Евронимуса.

— Именно! — Епископ воздел палец к потолку. — Твое внедрение в скит требует времени, за которое Зверь успеет убить рыцарей. В великих шахматах мироздания все время приходится идти на жертвы.

— Рыцари-приоры — это не пешки.

— Порой для того, чтобы выиграть партию, необходимо пожертвовать несколько крупных фигур.

Вновь воцарилась тишина.

Магистр Нергал опустил взгляд. По крайней мере, Галеатус честен и не пытается юлить. С той же легкостью Архонты пожертвуют и самим Нергалом. На кону стоит слишком много.

Смертельная схватка с Антихристом была лишь частью риска этого безумного предприятия. Гораздо рискованнее было другое. Воин Судьбы временно терял часть личности. Для того, чтобы Зверь не смог дистанционно считать информацию прямо у него из головы и раскрыть обман, предполагалось искусственно заблокировать часть отделов головного мозга Воина Судьбы, отвечающих за память и течение Силы. Добровольцу, согласившемуся сразиться с Евронимусом, пришлось бы пройти процедуру установки множества психологических блоков, делающих его нерассуждающим рабом Врага. Ключом, активирующим прежнюю личность и новообретенные учетверенные магические способности, должна была стать одна из фраз, произнесенных горделивым самозваным Антихристом. Таких фраз было около трех сотен, все они были произнесены им перед другими магическими поединками, и ни одна из них не могла прозвучать в стенах монастыря, поскольку все они были страшными кощунствами, и «Теперь я — Бог!» представлялась одной из самых невинных.

Никто не мог дать гарантии, что после активизации ключа прежняя личность Воина восстановится в полном объеме. Никто не мог дать гарантии, что Зверь непременно скажет одну из трехсот ключевых фраз. Наконец, никто не мог дать гарантии, что объединенной магической мощи пяти магистров хватит, чтобы победить Зверя. Одним словом, Магистру Нергалу предлагалось сыграть в русскую рулетку при помощи револьвера, в барабан которого заряжены все патроны. Но он — согласился.

— …лишь смерть и безумие, — как сквозь вату доносилось до него с противоположной стороны костра. — И самое смешное, что вы сами уверены, будто…

Михаил окинул пытливым взором странного человека, который сидел напротив него на лесной поляне. Орел Силы уже окончательно вылупился из яйца, и теперь бывший великосхимник не испытывал ничего, кроме величайшего облегчения и глубокой уверенности в своих возможностях. Зверю конец.

Евронимус, похоже, что-то почувствовал, потому что осекся на полуслове. Вскинув глаза, он наткнулся на холодный, надменный и жесткий взгляд Михаила, совершенно непохожий на пылающий взгляд страждущего монаха. Мгновенно вскочил на ноги, поспешно сунув руку в карман плаща.

— Магистр?.. — тихо спросил Зверь.

— Магистр, — безразлично кивнул Михаил Нергал, поднимаясь вслед за ним. — Сразимся?

— Антихрист мгновенно почуял опасность, но никак не мог определить, откуда она исходит, и это его страшно обеспокоило. В пространстве повис почти осязаемый запах Силы. Больше суток он добивался от Магистра битвы, но теперь, когда тот принял вызов, Зверю стало весьма не по себе.

— Сразимся, — глухо сказал Зверь.

Они замолчали, глядя, как стремительно ползет по темному небу гигантская кроваво-красная, косо срезанная сверху луна. Евронимус наклонил голову и снова замер. Наступила тишина, только в кустах осторожно пробовало смычком лапки струну крылышка какое-то голосистое насекомое. Зверь со свистом втянул в себя воздух и шевельнул рукой в кармане плаща — в пространстве повис тонкий звон сталкивающихся ключей или каких-то других мелких металлических предметов. Над головами людей Силы с тревожным шелестом волновались сомкнутые кроны деревьев. По левому виску Евронимуса медленно скатилась крупная капля пота. Насекомое в кустах внезапно умолкло, и Антихрист с изумлением заглянул в глаза Магистру: почему оно это сделало? Из его ноздрей побежал стремительный ручеек черной, маслянисто отблескивающей в лунном свете жидкости. Зверь сделал неуверенный шаг в сторону, пытаясь сложить из пальцев левой руки какую-то фигуру, но пальцы отказывались ему повиноваться. Михаил стоял неподвижно, безучастно глядя себе под ноги. Еще одна капля пота стекла ему на переносицу, и в тишине отчетливо раздался леденящий душу звук — зубы Магистра Нергала, вопреки его воле, громко скрежетали друг о друга. Резкий порыв ветра ударил в спину Зверю, и глубочайшее изумление на его лице сменилось выражением запоздалого понимания. Сделав еще один шаг назад, Евронимус пошатнулся, медленно, словно нехотя, опустился на колени и повалился в высокую траву, придавив локтем муравейник.

Магистр сразу же, словно у него подломились ноги, опустился на четвереньки. Некоторое время он стоял так, уткнувшись лицом в правое предплечье. Наконец ему с трудом удалось снова встать на ноги и сбросить с головы куколь схимы[8]. Перешагнув через труп Зверя, он, пошатываясь, пересек поляну и добрался до лужицы с мутной зеленой водой, которую приметил у вывороченных корней древней, покрытой пятнами лишайника ели. Раздвинув руками ряску, Михаил набрал в ладонь мерзко пахнущей воды и остудил пылающее лицо. Больше всего на свете ему хотелось упасть на бок и провалиться в беспамятство, но делать этого сейчас не следовало ни в коем случае — вскоре ему предстояла схватка с экзекуторами. Впрочем, экзекуторы не могли находиться слишком близко, иначе чуткий и подозрительный Зверь засек бы их еще на подступах и не пошел на контакт с Михаилом, поэтому у магистра еще было время, чтобы достойно подготовиться к встрече.

С самого начала он понимал, что самоотверженного глупца, решившегося на психологическую блокаду и постороннее вторжение в свой мозг, чтобы сразиться с Лордом Евронимусом, темные в живых не оставят. Он прекрасно понимал, что увеличенная в несколько раз магическая мощь, заключенная в его сознании и позволившая ему уничтожить Антихриста — слишком опасный соблазн для всякого посвященного и что Архонты наверняка отдали приказ о физическом устранении Магистра Нергала после того, как он сломает Зверя. Однако Михаил сознательно пошел на огромный риск, ибо в случае успеха выигрыш мог быть фантастическим. И он выиграл — использовав в битве со Зверем лишь часть своих новых, поистине безграничных возможностей, что уже само по себе было чрезвычайно рискованно, Магистр сохранил после схватки достаточно энергии, чтобы сразиться с экзекуторами, виртуозными убийцами, но слабыми магами, и отправить их в Гулкую Пустоту вслед за Антихристом. Ну, а потом… Михаил обессилено зажмурился от сладостных перспектив, которые открывало ему новообретенное могущество. Возможность уничтожить и темную, и светлую верхушку посвященных. Возможность стать единственным человеком Силы на планете. Возможность самому стать демиургом, играющим судьбами этого мира.

С противоположного конца поляны донесся тихий завывающий вздох. Тяжело дыша и с трудом передвигая ноги, Михаил вернулся к поверженному противнику и присел рядом с ним на корточки. Зверь уже снова был в сознании, однако в его лице не осталось ничего осмысленного. Он лежал на спине и широко раскрытыми глазами смотрел на луну, ползущую среди туч, словно чудовищный жук. В его голове больше не было маниакальных идей и запретных знаний — там оставались лишь простейшие рефлексы и желания. Разум Зверя сейчас блуждал в Гулкой Пустоте, и выбраться оттуда у него не было никаких шансов. Магистр тщательно обшарил карманы плаща противника: зажигалка, складной нож, темные пентакли, несколько пакетиков пресервов — все это пригодится, когда ему придется выбираться из тайги. Он потерял слишком много сил в схватке и потеряет ещё какое-то количество энергии, уничтожая экзекуторов, поэтому проделать многодневный путь до человеческих поселений тем же способом, каким пришел сюда Зверь, на чистом энтузиазме и силе воли, во имя аскезы, ему было не под силу. Ему придется не пересекать тайгу прогулочным шагом — ему придется выживать в тайге, поэтому любой подобный предмет был сейчас для Михаила на вес золота.

Очистив карманы Евронимуса, магистр не отказал себе в удовольствии еще раз перешагнуть через его безвольное тело и, двинувшись в чащу леса, с наигранным пафосом громко произнес:

— Теперь я — Бог!

Это прозвучало лаконично, солидно и убедительно. И да не будет у тебя больше других богов, кроме меня, человече. Прекрасный слоган для агитационной листовки на очередных выборах верховного аркана Таро.

Остановившись на границе лунного света и тени, магистр оглянулся и бросил последний печальный взгляд на распростертое тело бывшего претендента на мировой престол. Как ни странно, он тоже ощущал странную грусть и смятение, глядя на оболочку человека, которому не хватило совсем чуть-чуть, чтобы стать божеством. Видимо, он тоже был не лишен определенной сентиментальности.

Впрочем, какие пустяки. Зверь стал мясом для Бога. Звери испокон веков даны нам в пищу.

Евронимус бездумно коснулся рукой своего лица и неловко размазал по нему струящуюся из носа кровь.

Запиликавшее было голосистое насекомое вновь испуганно умолкло. Михаил сделал шаг вперед, но ноги почему-то отказывались его держать. Тяжело обняв ствол старой сосны, обдирая ладони о ее чешуйчатую шкуру, пачкая руки густой янтарной смолой, магистр начал медленно сползать на усеянную пожелтевшей хвоей землю. Что-то было не так. Реальность расползалась под его пальцами, словно нагретая резина. Небо опустилось совсем низко, пространство начало все быстрее и быстрее закручиваться вокруг Михаила, вызывая нестерпимую тошноту. И магистр хрипло закричал, ибо понял, что все-таки проиграл. Он в отчаянии поднес ладонь ко рту и наполнил ее черной кровью из носоглотки.

Те, кто копался в его мозгах, наверняка предвидели ситуацию, при которой пациент сумеет не только победить сильного противника, но и выйти из-под контроля Ордена. На этот случай они заложили в подсознание восстановившего свою личность сатанинского магистра программу самоуничтожения, которая приводилась в действие определенными кодовыми фразами. Теми же самыми кодовыми фразами. Возможно, от ключей, произнесенных посторонними людьми, магистр мог бы себя обезопасить, бесследно затерявшись на просторах Евразии, но от одной из коротких реплик, которая никак не могла прозвучать из уст великосхимника Михаила, но которую, по мнению темных, почти наверняка должен был произнести обуянный гордыней Магистр Нергал, он уберечься не сумел.

Исчезнувшего из таежного монашьего скита насельника Михаила так и не нашли. Не обнаружили и тела Зверя Евронимуса, самозваного демиурга, одного из длинной вереницы тех, кто когда-либо пытался переделать мир по образу и подобию своему. Кроме того, в элитном римском нейрохирургическом госпитале в одну ночь скончались, не приходя в сознание, четыре уважаемых человека, лежавших в коме в соседних одиночных палатах — профессор Московского университета, блестящий южнокорейский психоневролог международного уровня, президент американской транснациональной корпорации и скромный библиотекарь из Австралии. Разумеется, никому, кроме Внутреннего круга, и в голову не пришло увязать все эти трагические события между собой.

А еще через несколько дней в своей келье повесился сосед Михаила, келейник Варфоломей, неудавшийся киллер и неудавшийся монах, разум которого не смог вынести тягостной атмосферы темной силы, оставшейся после грандиозной битвы двух высших магистров.

Виртуальный Новосибирск практически не отличался от настоящего. Сеть проспектов и улиц по обе стороны Оби, изобилие фирменных бутиков и торговых центров, разношерстная публика со всех концов Земли. Лишь черные полосы на рекламных щитах скрывали анатомические подробности фотомоделей. Глупо, конечно, в реале те же самые плакаты буквально щеголяют излишней откровенностью, но за полвека сетевой цензуры на обнаженку никто не смог придумать ничего лучше. А пользователи привыкли — человек привыкает ко всему. Даже к цензуре виртуала, обещавшего некогда полную свободу и отсутствие любых ограничений, а теперь скованного тотальным контролем и запретами на любые проявления секса и насилия.

До отхода поезда у Инны оставалось три часа: она немного посидела в кафе, а потом вернулась на вокзал. Вроде бы время есть, а побродить по улицам все равно не успеешь, даже с учетом виртуального уплотнения. Да и что это за экскурсия на такой скорости! Инна училась в педагогическом, и в Новосибирске раньше бывала, но всегда проездом. Жаль, что и в этот раз не получится осмотреть город.

«Встретимся у касс, — написал Марат, сетевой приятель из Бийска. — Возле скульптуры пионера с горном. Раритетная вещь — в реале таких давно переплавили… Еще должны быть Кристина и Игорь из Питера, Клещ из Кемерово и две девчонки из Свободной Маньчжурии. Короче, в 17:30 у горниста. Ну, бывай!»

Пионера с горном Инна нашла быстро — его просто нельзя было не заметить. Достала из дорожной сумки фотоаппарат, выбрала подходящий ракурс, и вместе со щелчком затвора (имитация, само собой) услышала голос служащего веб-банка:

— Подтвердите платеж $0,99 — пошлина за съемку в фонд виртуализации утраченных исторических памятников. В случае отказа удалите снимок.

— Я же говорил — раритетная вещь, — рядом с Инной появился высокий смуглый парень. — Признала?

— Нет, — ответила она, пожимая протянутую ладонь. — На аватарах ты совсем другой.

— Там старая фотография, со второго курса еще. А я тебя сразу узнал… Смотри, вон Кристина с Игорем. Ха, Ромео и Джульетта в мрачных тонах.

Питерцы очень импозантно смотрелись в черной форме сетевых археологов. Поздоровавшись, они скинули рюкзаки, и Игорь попытался обнять Кристину прямо перед горнистом.

— Айн-цвай — полицай, — послышался насмешливый голос. — Не расслабляйтесь, мент рядом.

Усатый, плечистый бугай в новомодной тельняшке ухмылялся также заразительно, как и во всех своих многочисленных интервью. Инна много раз видела их в сети: Клещ был известным следопытом, пару лет назад где-то на Сахалине нашел и разрядил бомбу времени — хакерскую программу индонезийских сепаратистов.

Игорь и Кристина поспешно разжали объятия, обходящий платформу милиционер с неодобрением покосился на них. Но ничего не сказал, хотя и мог — камеры наблюдения наверняка зафиксировали пылкие эмоции питерцев. И тогда уже предупреждением не отделаешься: объятия — штраф 25 долларов, поцелуй — 50. Более серьезные удовольствия карались лишением свободы сроком до трех месяцев.

— Повезло, — хмыкнул Клещ, пожимая следопытам руки. — Настоящий мент в Сеть вылез, не программа. Он и так на патрулировании зарабатывает, ему влом за каждым нарушителем гоняться. Ну что, все в сборе? Марат еще про китаянок писал.

— Харбинский задерживается на двадцать минут. Должны вот-вот быть. Успеют.

Появление китаянок в кассовом сопровождалось ропотом, не понять — одобрительным или осуждающим. В Свободной Маньчжурии с запозданием на век бушевала сексуальная революция. Девушки были совершенно голыми, но сетевые программы-цензоры, как и в случае с рекламой, прикрывали их тела полосками, со стороны походившими на черные бикини. При резких движениях полоски не всегда поспевали за девушками, что, впрочем, нимало их не смущало. К тому же, штрафных санкций в данном случае не полагалось.

Милиционер выругался и ушел.

Обалдевший Марат в первую минуту даже не нашелся, что сказать. Игорю ревнивая Кристина закрыла ладонью глаза, и только Клещ без капли смущения пялился на полоски-цензоры. Понимая, какое впечатление производят на мужчин, девушки представились первыми. Звали их почему-то Мэри и Вирджиния, по-русски они говорили почти без акцента. Судя по некоторым оборотам — сами, а не через программу-переводчик.

— Пора, — Марат наконец-то пришел в себя, взял у Инны дорожную сумку и закинул на плечо. — Наш двести второй, пятый путь. Двинули.

Экспресс «Новосибирск-Диксон» делал в пути всего три остановки — в Томске, Верещагино и Норильске. На всех остальных станциях, как объяснил Марат, следовало катапультироваться, на этот случай в каждом купе имелись специальные кнопки.

Через полчаса после отхода они остались втроем — Игорь с Кристиной уединились в соседнем купе, а китаянки отправились эпатировать публику в вагон-ресторан.

— А мы свою остановку не прозеваем? — спросила Инна.

— Куницыно? Если и прозеваем — не страшно, — ответил Клещ. — Нам же не станция нужна, а уровень Е16. А это еще километров тридцать вдоль рельса топать, по любому гулять придется, что в одну сторону, что в другую… Ты не беспокойся — нам еще ехать и ехать. Хорошо если к вечеру доберемся.

— Так долго! — удивилась Инна. — А говорят, поезда в сети ходят раза в три быстрее, чем в реале.

— Ну, в реале этой ветки и вовсе нет, — встрял Марат, не желая уступать инициативу. — Не построили и даже не планируют. Болото сплошное — вечная мерзлота все тает и тает.

Клещ кивнул.

— А расстояния здесь огромные. Так что к вечеру в самый раз… Ну что сообразим за знакомство? — и он извлек из сумки бутылку минералки.

— С пузырьками? — спросила Инна. — Я не буду.

— С какими пузырьками? «Столичная»! Пришлось перелить, конечно, в другую посуду. А то бы сирены уже орали на весь экспресс.

Марат уже нарезал хлеб, доставал консервы. Подмигнул Инне: не зевай, мол.

— Как же вы водку в виртуал пронесли? Там же столько датчиков…

— Ты погуляй здесь с мое — и не тому научишься, — Клещ уже разливал водку по стаканам. — А датчики — они же на этикетки реагируют… И давай, Инна, на ты. Я ж не декан в твоем институте.

— Давайте… — ответила Инна. — То есть, давай… А может нам других подождать? Пьем-то за знакомство.

— А мы повторим, — сказал невозмутимый Клещ. — У меня еще есть.

Выпили и закусили. Потом выпили и закусили снова, разговорились само собой. Сначала Клещ рассказал про бомбу времени — куда деваться, Инна и Марат насели на него вместе (попутно выяснилось, что Клещ — не прозвище и не фамилия, а имя, вписанное в паспорт), потом Инна вспоминала, как ездила с сестрой Антарктиду, Не сетевую — реальную, с пингвинами и морозами.

— Вы не поверите, ребята, скучища-а невероятная! Пингвинов я и раньше видела, в зоопарке, а больше и нет ничего, один лед. Доехали на автобусе до южного полюса и повернули обратно…

Тут в купе вернулись остальные следопыты, подсели к столу. Клещ открыл вторую бутылку, и разговор плавно перешел на цель экспедиции.

— Что-то там было раньше, — начал Марат, — но после введения всеобщей цензуры весь уровень заблокировали. Я перетряс несколько сетевых библиотек, просмотрел газетные подшивки: до 2025 года все затянуто черными лентами, после — и вовсе ни слова. Обратился с запросом в Академию Виртуальной Истории, получил отписку: «Уровень Е16 засеян тайгой в 2019, дальнейшее развитие района не проводилось».

— А почему ты решил, будто там что-то было? — спросила Инна. — С чего такой интерес?

— Да, Марат, расскажи толком, — поддержала ее Кристина. — Не все в курсе.

— Два года назад там пропал мой однокурсник, — сказал Марат, — Андрей Климкин, черный археолог. У него прямо-таки нюх был на заблокированные уровни. E-шестнадцатый он первым раскопал, поехал туда и пропал. Через три месяца поисков у маленькой речушки нашли палатку, пустую, и ничего больше. По официальной версии Андрей утонул. А чем он занимался все это время на закрытом уровне, какие «раскопки» вел — установить не удалось. Я проанализировал статистику исчезновений и опешил: в тех местах с двадцать пятого года пропало девять человек. Вроде, не так и много, но на соседних уровнях — вообще по нулям…

— Разберемся, — сказал Клещ и подмигнул куда-то в пространство, скорее всего Инне. — И не в таких делах разбирались…

Минут через десять экспресс остановился в Томске.

— Быстро доехали, — сказал Марат. — Пойду — потопчусь на перроне. Кто со мной?

— Я, — Инна поднялась вместе с ним.

Но стоянка была совсем короткая — три минуты. Они прошлись вдоль вагона и снова запрыгнули в тамбур.

— Тайга здесь красивая, — сказала Инна.

— Ты погоди, — ответил Марат. — За Колпашево уссурийская начнется — с тиграми и даже лианами, кто-то из программистов напутал, а после исправлять не стали…

— Приготовились, — сказал Клещ. Он сидел в крайнем кресле у окна и смотрел на стремительно проносящуюся тайгу, время от времени сверяясь с картой. — Сейчас будет поворот, за ним станция. По моей команде жмите синюю кнопку на правом подлокотнике. Красную не трогать — она для возвращения. Ага, вот и станция.

Инне еще ни разу не приходилось катапультироваться, и прежде чем нажать кнопку она зажмурилась.

— Черт, — послышался голос Игоря, — не работает.

— И у меня, — сказала Кристина с досадой.

Инна открыла глаза. Ничего не изменилось — следопыты остались в купе, Клещ и Марат вновь и вновь давили на кнопки. За окном промелькнули несколько домов, платформа, приземистое здание станции.

«Куницыно», — успела прочитать Инна.

Клещ связался с диспетчерской и, не включая обратку, минуты две крыл невидимого собеседника от всей души. Ему ответили не менее эмоционально, а потом объяснили, что катапультироваться на уровне запрещено приказом номер таким-то от второго июня сего года.

— Люди здесь пропадают, — пояснил диспетчер и отключился.

— И что делать? — спросила Инна.

— Что и собирались, — ответил Клещ и несколько раз подряд нажал на кнопку. — Кончится же где-то запретная зона… — и тут он исчез.

Инна катапультировалась следом и сразу, без всякого перехода, оказалась в лесу. Чуть в стороне, с интересом оглядываясь по сторонам, в кресле сидел Марат. Больше никого не было. Они покричали «ау», и издалека вроде бы кто-то отозвался, правда, совершенно непонятно с какой стороны. Следопыты попытались связаться с друзьями — но так и не смогли выйти на связь, опции коммуникатора почему оказались заблокированными.

Марат умело сложил свое кресло до размеров блокнота, спрятал в карман, помог Инне.

— Вернемся на железную дорогу, — сказал Марат, — и пойдем в сторону Куницыно. Где-то в той стороне Клещ — он же первый катапультировался.

— А кто второй? — спросила Инна.

— Я не заметил, — ответил Марат. — Я на тебя смотрел.

Минут через десять они вышли на Игоря — он сидел на рельсе, мрачно поглядывая по сторонам.

— А остальные где? Никого не могу вызвать — похоже, у меня связь накрылась.

Инна пожала плечами.

— Не знаем. Похоже, связь здесь вообще не действует.

— Чертовщина какая-то! Это вы кричали?

— Было дело, — подтвердил Марат.

На станцию они вышли часа через полтора, не слишком уставшие (рюкзаки в сети почти ничего не весили), но очень расстроенные. Похоже, их поход кончился, не начавшись. Ни Клещ, ни Кристина, ни китаянки так и не нашлись. По дороге Марат с Игорем в два голоса вопили на весь лес, несколько раз, когда им чудились ответные крики, следопыты сворачивали в тайгу, но безрезультатно.

В здании станции горел свет, она блистала надраенным кафелем и была совершенно пуста. На стенах висели расписания с незнакомыми названиями. Судя по ним, поезда здесь ходили не часто. Электронное табло в знак того, что еще работает, тоскливо подмигивало одинокой точкой в правом нижнем углу.

— Не понимаю, — развел руками Марат. — Пусть Кристина и китаянки после нас катапультировались. Значит, они еще подойдут. Но Клещ-то уже давно должен быть здесь.

— Я поищу девчонок, — сказал Игорь. — Мало ли что… А вы здесь подождите. Если кого встречу — буду к вам посылать.

И тут в дверь ввалились Клещ и Кристина.

— Где это вы были? — ревниво поинтересовался Игорь.

— Шли вам навстречу, — ответил Клещ. — Только у меня связь отказала. У Кристины тоже… А что за станция?

— Куницыно.

— Другой здесь нет, — добавил Игорь.

— Э-эх, следопыты, — хмыкнул Клещ. — Куницыно мы проехали, потом я катапультировался и все время шел вперед, вам навстречу — то есть от Куницыно удалялся. Сперва один, потом встретил Кристину.

— Дела-а, — протянул Игорь. — Прямо как в «Новом возвращении ведьмы из Блэр».

— Ладно мистику-то разводить, — сказал Марат. — Снаружи-то что написано? Мы и не посмотрели.

Он поднялся. Инна и Игорь вышли следом.

На щите, косо прикрепленном поперек фасада, значилось: «Станция». Марат почесал в затылке.

— Лаконично. Только если верить карте, никакой «Станции» здесь нет. Куницыно, следующая — Бахта.

— Эй, идите все сюда! — донесся изнутри голос Клеща.

Он стоял у самого выхода и с изумленным видом нажимал на кнопки торгового автомата. В зале ожидания их было всего два, один продавал билеты, второй — колу и шоколадки. Но Клещу все никак не удавалось заполучить вожделенный батончик, автомат наотрез отказывался признавать кредитные карточки и требовал расплатиться наличными.

— Наличные в сети, да ты совсем озверел! — сказал Клещ и саданул автомат изо всех сил. Тот загудел, но шоколадкой так и не поделился, зато выплюнул сдачу: виртуальный пятицентовик 2011 года с профилем Гагарина. — Юбилейный! Их же запретили! — Клещ подкинул монетку на ладони и спрятал в карман. — Да ему цены нет!

Неожиданно очнулось электронное табло, сообщив, что пассажирский поезд «Порт-Северный — Город-Южный» прибудет завтра в 10:15. Следопыты переглянулись.

— Город-Южный, — сказала Инна, — никогда не слышала о таком. Не нравится мне это все. Пойдем, посмотрим вокруг?

Домов, хотя бы и заброшенных, они так и не нашли. Единственная дорога, извилистая, поросшая бурьяном, вела в тайгу. Указатели отсутствовали. В окрестностях станции вообще все выглядело так, словно отладчики давным-давно не появлялись в этих местах. Если не считать саму станцию, конечно, чистенькую, надраенную до блеска.

— Значит так, — сказал Клещ. — Это не Куницыно, в чем все могли убедиться, хотя туда в любой момент можно вернуться вдоль рельса. Но прежде надо найти Мэри и Вирджинию. Судя по всему, они катапультировались последними. Сейчас соберем веток, разведем костер, немного отдохнем и перекусим. А если девчонки к тому времени не подойдут — двинем им навстречу. И лучше с факелами, а то скоро совсем стемнеет. Другие предложения есть?

Других предложений не было. Парни разожгли костер, достали консервы, Клещ, подмигнув, выудил из рюкзака еще одну пластиковую бутылку «Столичной».

— Не помешаю? — Марат сел рядом с Инной, их плечи соприкоснулись. Стало тепло и уютно, взбалмошный день подходил к концу.

— Это и есть уссурийская тайга? — спросила Инна.

— Она.

— И тигры здесь водятся?

— Конечно. Что, испугалась?

— Ну, немножко. Ты же меня защитишь?

— Да ты и сама с ними справишься. Они же беззубые — хищных зверей в сети нет.

Тут со стороны станции послышались голоса. Следопыты закричали и замахали руками. Из вечернего тумана прямо на них выскочили Мэри и Вирджинии, и все на мгновение опешили, даже Клещ. Цензурных полос на телах девушек больше не было.

Утром следопытов разбудил рев реактивных двигателей. Два истребителя пронеслись над станцией и, заложив крутой вираж, ушли на север. Следопыты быстро собрали палатку, затушили костер. Коммуникаторы по-прежнему не работали, как и вчера никому не удалось даже выйти в режим связи.

— Похоже, мы попали, куда хотели, — констатировал Клещ. — Забрели на заблокированный, всеми забытый подуровень. Отсюда и раритетный пятицентовик. Кричать «вау», равно как и унывать не будем, а пойдем-ка на станцию. Если я все правильно помню, в 10:15 приходит поезд. Попробуем разобраться. Вот еще что… — он вытащил из рюкзака куртку и протянул Вирджинии. — Возьми, прикройся. Ребята, найдите что-нибудь для Мэри. Тут не свободная Маньчжурия, а тайга. Всяко может случиться.

На этот раз станция оказалась переполненной. Что интересно — исключительно мужчинами от двадцати пяти до пятидесяти в серых костюмах, галстуках. В руках у каждого — солидный портфель или дипломат. Одни молча сидели в зале ожидания и терпеливо глядели на электронное табло, другие стояли в очереди возле кассового автомата. Судя по всему, виртуальные наличные у них водились.

— Нам в Куницыно, — обратился Марат к последнему в очереди. — Не подскажете, как добраться?

Мужчина радушно улыбнулся, прямо как страховой агент при виде клиента, и молча указал на табло. Табло сообщало, что в связи с прохождением спецсостава АМ5, все пассажирские рейсы на сегодня отменяются.

— А автобусом? — спросил Клещ.

Мужчина снова молча улыбнулся, но на этот раз всем показалось, что он не понял вопроса.

— Сам-то куда едешь? — поинтересовался Марат.

— Я не еду, — ответил мужчина с прежней улыбкой. — Я сдаю билет.

Ничего не удалось выяснить и у остальных.

— Манекены, а не люди, — сказал Клещ, отозвав следопытов в сторону. — Похожи на самые примитивные программы. Судя по всему, выполняют роль массовки и ни на что серьезное не способны.

Хлопнула дверь, в зал ожидания вошли люди в военной форме — офицер, судя по богато украшенным эполетам на плечах, и двое рядовых.

— Документы, пожалуйста, — сказал офицер, ни к кому конкретно не обращаясь. Люди в серых костюмах дружно извлекли паспорта, но военный патруль, не замечая их, двинулся к следопытам.

Клещ достал чип-карту, удостоверяющую личность, и протянул офицеру. Тот повертел ее в руках. Похоже, он просто не знал, что с ней делать.

— Документы, — повторил он.

— А это что? — набычился Клещ.

Офицер не ответил и требовательно взглянул на остальных. Следопыты предъявили свои чип-карты.

— Куда следуете?

— В Куницыно, только поезд отменили…

— Где это?

— Соседняя станция.

Офицер снова задумался, на этот раз надолго, потом решительно спрятал чип-карты в карман.

— Следуйте за мной.

— А в чем дело… — начал Марат, но один из солдат деликатно подтолкнул его к выходу.

— Куда вы нас ведете? — подала голос Кристина. — У нас документы в порядке.

— Разберемся, — ответил офицер.

На улице стоял архаичного вида автобус. Почему-то ярко-оранжевого цвета. Но удивиться как следует следопыты не успели, запел рельс, издалека донесся свисток подходящего поезда. Через минуту на станции Станция остановился спецсостав. Видимо, тот самый АМ5. Клещ присвистнул, остальные поразевали рты. Состав был гружен танками, абсолютно новыми, сверкающими, явно только что из сборочных цехов. Мэри и Вирджиния почему-то засмеялись и быстро-быстро заговорили между собой по-китайски.

— Всем в автобус, — приказал офицер, посматривая на небо. — Быстро!

С севера вновь приближался реактивный гул.

Они отъехали совсем недалеко, когда сзади один за другим выросли грязно-серые столбы разрывов — самолеты накрыли станцию бомбовым ковром.

— Это что, война? — спросила Инна, глядя, как жирный черный дым стелется над верхушками деревьев.

— Еще вчера началась, — ответил офицер без всяких эмоций.

Ехали минут сорок, на плохой бетонке автобус изрядно трясло. Кругом сплошной стеной стояли кедры. Следопыты молчали, прислушивались. На станции еще долго что-то рвалось, с грохотом выбрасывая вверх пылающие обломки, потом все стихло. Клещ неодобрительно косился на офицера и все делал какие-то знаки Марату. Тот кивал головой, соглашаясь, Инна так и не поняла с чем. Может, побег замышляли? Ой, не стоит! У солдат — автоматы, у офицера — пистолет в кобуре, еще стрелять начнут. Она нашла и сжала ладонь Марата. Тот оглянулся, кивнул одобряюще: не бойся, мол.

«Хороший парень, — подумала Инна. — Похоже, я крепко втюрилась».

Наконец дорогу преградил шлагбаум. Офицер выглянул из автобуса, проревел несколько слов — пароль, наверное, и шлагбаум поднялся. Еще через пару минут они остановились, офицер оглянулся и приказал:

— На выход!

— Кругом тайга, — впервые за долгое время подал голос Игорь, с утра он был хмур и держался на расстоянии от Кристины. — Куда вы нас привезли?

— На выход, — повторил офицер и распахнул дверь.

Едва следопыты ступили на землю, как снова заработал мотор, автобус дернулся и укатил.

— О-па, — сказал Клещ. — Что делать-то будем?

Остальные молчали.

— Полковник Петров, — произнес четкий голос у них за спиной. — Жду приказаний.

Он возник словно из ниоткуда — крепкий мужчина с круглым, землистого цвета лицом и залысинами. Дородная фигура затянута в защитную форму без погон и прочих знаков различия.

Полковник улыбался.

— Чьих приказаний? — Клещ, как обычно, нашелся первым.

— Ваших. Я вас, ребята, столько лет дожидался.

Все разъяснилось, когда следопыты, надежно укрывшись в подземном бункере, пили чай с галетами. Вдоль стены выстроились в ряд допотопные мониторы, на экранах стремительно бежали цифры, подмигивала красными значками карта. На противоположной стене висело большое оранжевое знамя. Улыбчивый Петров оказался очередной программой, а станция и тайга вокруг нее — зоной действия военно-стратегической игры «Милитаристы».

— Своим появлением на уровне вы запустили игру, — пояснил Петров, подливая кипяток. — Вам предстоит возглавить армию оранжевых и развернуть военные операции против фиолетовых, таковы правила. Вчера мы довольно успешно теснили противника. Но сегодня в 9:52 фиолетовые разбомбили военный состав АМ5 в районе станция Станция и предприняли контрнаступление в сторону поселка Поселок. — Петров указал на монитор с картой. — Контрнаступление в настоящий момент приостановлено нашей пехотой. Враг временно прекратил натиск и окапывается на достигнутых рубежах. Наши потери составляют — 24 %, потери противника — 13 %…

— Ребята, — Марат обжегся чаем и отодвинул кружку. — Вы понимаете, что мы обнаружили? Настоящую военную игру начала века. Были такие, но потом их запретили специальным постановлением… Да это же археологическая сенсация! Нет, Климкин знал, где искать.

— Да погоди ты! — нахмурился Клещ. — Где он теперь твой Климкин?.. А как выйти-то из игры?

Полковник опять заулыбался.

— Победить или проиграть. Один из вариантов завершения игры — захват знамени противника. Наше хранится здесь, в бункере, знамя фиолетовых по непроверенным агентурным данным где-то в районе фабрики Фабрика.

— Что ж, значит, сыграем, — ухмыльнулся Клещ. — Чур, я маршал.

Марат хлопнул его по плечу.

— Прежде в званиях разберись. Ты, небось, и не знаешь, как они на погонах обозначаются.

Клещ отмахнулся.

— А кто из нас знает? Ты, что ли? Ерунда, в войне это не главное.

— Ты умеешь воевать? — удивленно спросила Мэри.

— Не может быть! — вторила ей Вирджиния.

В голосе китаянок слышалось восхищение.

— Никогда не доводилось. Но дело-то нехитрое. Мудрить не будем, полковник, — обратился Клещ к Петрову. — Все силы бросим к фабрике. Что там у нас осталось. Танки?

— На станции Станция в настоящий момент идут восстановительные работы, товарищ маршал, — отрапортовал полковник. — Новый состав с танками прибудет только завтра. На мобпункте города Город-Южный заканчивается мобилизация резервистов. Сейчас в наличии штурмовые части особого назначения, два инженерных батальона, самоходный артдивизион и мотопехотная бригада неполного состава.

— Ну и хватит. Фабрику блокировать и захватить сегодня к 21:00. Задание понятно?

— Слушаюсь, товарищ маршал! — вытянулся Петров, и по экранам мониторов побежали строчки нового приказа.

— Вот и отлично, — сказал Клещ. — А что это ты, полковник, все чай подливаешь? Водка есть?

Оставив Петрова наблюдать за мониторами и переодевшись в военную форму оранжевых, следопыты выбрались из бункером и расположились на небольшой полянке. Кедры тихо шумели над головой, но где-то далеко бухали невидимые орудия. Война разгоралась.

Клещ с Игорем раскупорили бутылку из неприкосновенных стратегических запасов полковника. Кристина и китаянки отправились на поиски небольшой речки Речка, что судя по картам протекала неподалеку, — искупаться. Марат с Инной собрались следом.

— Ой, — сказала Инна. — Цензурных полос нет, а я без купальника.

— Я отвернусь.

— Ага, так я и поверила, — ехидно сказала она и вдруг хлопнула себя по запястью. — Комар! Кусается, гад, да как больно. Что ты там про беззубых виртуальных тигров рассказывал?

— Так это в обычной сети. А это старый уровень. Здесь и правила полувековой давности.

— Значит, и тигры здесь кусаются?

— Выходит так, — Марат нахмурился. — И, может быть, не только тигры.

Разведка оранжевых попалась на дезинформацию противника. Агентурные данные оказались туфтой: никакого знамени на Фабрике не было. Штурмовые части попали в засаду. Авиация фиолетовых проутюжила район бомбовым ковром, после чего наспех организованную оборону мотострелков взломали танковые клинья.

— …потери составили 93 %, — закончил доклад невозмутимый Петров и добавил, что ждет новых приказаний. Было около семи вечера, солнце стояло еще высоко, пищали комары, неутомимо стучал дятел, и трудно было представить, что где-то неподалеку недавно закончилась бойня.

Мэри и Вирджиния снова заспорили между собой. Клещ и Игорь усердно протирали заспанные глаза. Кристина, закусив губу, молчала и смотрела куда-то в сторону. Марат, не зная, что сказать, оглянулся на Инну.

— Пока фиолетовые не захватили знамя, игра не окончена, — продолжал Петров. — Но расположение бункера скорее всего известно противнику, и фиолетовых можно ждать в любой момент. Единственный выход — уйти в тайгу, спасти знамя, правила игры позволяют организовать партизанское сопротивление.

— А ведь как все хорошо начиналось, бункер, водочка… Погоны опять же маршальские, — Клещ похлопал себя по плечу. — А теперь, значит, партизанщина. По болотам ползать, составы под откос пускать… Впрочем, есть и другой вариант, ребята. Сдать знамя фиолетовым — и игре конец. Доберемся до Куницыно, свяжемся с Академией Виртуальной Истории. Слава и кандидатский минимум всем обеспечены… Вы как? — следопыты молчали. — Ага, притихли. Вот и я думаю, что слава пока подождет. Где знамя, Петров? Поиграем еще.

Но далеко уйти не удалось, их настигли и окружили часа через два. Скутеры фиолетовых — явно на антигравах или на воздушной подушке — стремительно проносились среди деревьев, срезая под корень траву и мелкий кустарник. Рев моторов слышался теперь со всех сторон. Следопыты залегли в небольшом овраге, вжались в землю, над их головами засвистели пули.

— Ну вот, и партизаны из нас никакие, — сказал Клещ. — Сейчас еще пуль наглотаемся. Эй, Петров, что будет, если кого-нибудь из нас пулей заденет?

— Мгновенный возврат в реал.

— Банально, — вздохнул Клещ.

Сверху затрещали ветки, и на краю оврага показались солдаты в грубых шинелях с фиолетовыми петлицами.

— Руки за голову! — скомандовал совсем еще молоденький майор, лет двадцати, не больше. — Выходить по одному! Ну, быстро!

Первым поднялся Игорь, с трудом выбрался из оврага, положил руки на затылок. Его обыскали, сорвали погоны, поставили лицом к ближайшему дереву. Следом наверх вскарабкалась Кристина. К ней подступили двое фиолетовых, тот, что постарше, ухмыльнулся и грубо рванул на девушке блузку. Она попыталась увернуться, но второй солдат крепко схватил ее за руки.

— Вот черти, — скривился Клещ, распахнул маршальскую шинель и достал спрятанное знамя. — Не там ищите, уроды. Забирайте и оставьте девчонку в покое.

Он поднялся и шагнул вперед. Какое-то время майор без всякого интереса смотрел на Клеща сверху вниз, как на досадную помеху, потом поднял пистолет.

— Я сказал, выходить по одному. Еще шаг и я стреляю.

Солдаты гогоча продолжали раздевать Кристину.

— Да забери ты его! — не на шутку разозлился Клещ. Он размахнулся и швырнул оранжевый рулон в майора. Знамя хлопнула офицера по лицу, тот отпрянул, поймал шелк и снова навел пистолет на Клеща.

— Все, игра окончена! — кричал тот. — Получили, что хотели?! Гуд бай, мальчики! Люди едут домой!

Пуля ударила его в грудь, потом вторая, третья. Клещ вздрогнул, повернулся и стал медленно оседать на землю. Инна увидела его раскрытые от удивления глаза, увидела кровь на шинели и вдруг поняла, что ни в какой реал Клещ сейчас не вернется, а упадет на землю и умрет. Марат прав, здесь кусаются не только тигры…

Их опять везли в автобусе, на это раз — фиолетовом. Кристина всхлипывала, остальные молчали. Клеща они похоронили возле оврага: саперными лопатками вырыли яму, опустили тело. Марат хотел как-то пометить могилу, воткнуть хотя бы ветку, но майор не позволил. Он все время смотрел на часы и подгонял пленников.

Ехали долго, часа три, но уровень Е16 все не кончался. Судя по всему, игровое пространство, распакованное из архива появлением следопытов, занимало огромную территорию. Наконец тайга закончилась, и автобус остановился перед большими воротами. По обе стороны от них тянулась ограда из колючей проволоки, наверху, рядом с бочонками изоляторов то и дело проскакивали фиолетовые искорки. Пахло озоном.

Подраненный «Голубой марлин», медленно кружась, падал в полную звезд бездну. Если верить бортовому компьютеру — а не верить ему не было оснований — падение должно было завершиться через двенадцать часов и двадцать две минуты ударом о каменистую землю неизвестной планеты. Остывшие дюзы молчали вот уже третий день, сберегая драгоценные остатки топлива для последнего маневра, целью которого должна была стать попытка приземления.

Электронный мозг «Голубого марлина», опираясь на известные ему одному данные, высчитал, что вероятность удачной посадки составляет 6 %.

День назад эта цифра была вдвое меньше.

— Наши шансы повышаются, — сказал капитан Гриффин.

— Это радует, — ответил Айтман. На лице первого пилота не было и тени радости.

Шесть человек экипажа, собравшись в общей каюте, пытались делами и разговорами отвлечь себя от ненужных сейчас мыслей.

— А ведь нас предостерегали! — сказала Аза Фишер, штурман высшей категории. Как все штурманы, она знала множество примет. Как большинство женщин, она в эти приметы верила.

— Кто предостерегал? — удивленно посмотрел на нее Джо Дельвиг, техник-специалист широкого профиля.

— Высшие силы, — многозначительно произнесла Аза Фишер и указала пальцем на низкий потолок.

— Ну да, ну да, — покивал Айтман. — И это радует.

Саманта Голдфильд, корабельный врач, в приметы и в высшие силы не верила — как и большинство медиков, но как все женщины она была страшно любопытна. И потому спросила:

— И что это были за предостережения?

— Ну как же… — дернула плечиком Аза Фишер. — Помните пса с подпалинами, сидящего возле бара? И неужели не обратили внимания, что ветер дул нам в лицо, когда мы шли к кораблю? А эта задержка из-за ящика! Заметьте — из-за черного ящика!

— Этот ящик теперь есть на каждом корабле, — сказал капитан Гриффин. — Так что высшие силы тут не при чем.

— Ну да, ну да, — Айтман хмыкнул. — А по-моему, как раз тут без высших сил не обошлось.

— Это ты о Правительственном Комитете?

— О нем самом…

Согласно директиве Комитета теперь каждое космическое судно, отправляющееся за пределы Солнечной Системы — легкая ли это яхта, торговый корабль или неповоротливый крейсер — должно было иметь на своем борту новейший универсальный спасательный комплект УСК-982.

— Этот черный ящик может всех нас спасти. — Маргарет Блэкборн, второй пилот, была самым молодым членом команды, ей не исполнилось еще и двадцати пяти. И, как это свойственно молодежи, она с любовью и истовой верой относилась к разным техническим новинкам. — Я вчера почитала брошюру, что прилагалась к комплекту. Это поистине удивительная разработка! Там есть всё необходимое для жизни в любых планетных условиях!

— Ну да, ну да. — Лицо Айтмана выражало высшую степень скепсиса.

Спасательные комплекты раздавались поспешно и бесплатно. Спонсором выступало Объединенное Правительство Трех Планет. Подобные подарки очень настораживали первого пилота.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал капитан Гриффин и обратился к первому пилоту: — А не сыграть ли нам в шахматы?

— Почему бы и нет.

В каюте на некоторое время воцарилась тишина.

Аза Фишер, зевнув, поднялась с кресла, подошла к полке с видеодисками. Выбрала один из тех, что бесплатно раздавались в баре космопорта. Вслух прочитала название фильма:

— «Венерианская пыль»… Кто-нибудь смотрел?

Фильм был новый. Потому никто не стал возражать, когда Аза включила проектор.

Как на всех бесплатных дисках, на этом было множество рекламы.

— А вот и наш ящик, — сказал Джо Дельвиг, узрев на экране знакомый контур универсального спасательного комплекта.

Даже капитан и первый пилот отвлеклись от игры, чтобы послушать бодрый мужской голос, рассказывающий об уникальной новой разработке, призванной сберечь жизни многих и многих людей.

Потом была реклама напитка «Ред Диггль» — лучшего попутчика в долгом пути; фирменной одежды «Ли Тли» — лучших костюмов для космических первопроходцев; мыла «Спэйс Баббл» — лучшего моющего средства, способного добела отмыть астероид.

Завершала блок, как и обычно, реклама, снятая по заказу правительства. Улыбающийся мускулистый блондин, держа в одной руке знамя Трех Планет, другой рукой призывал следовать за ним в зияющий чернотой космос. Торжественный баритон за кадром говорил о необходимости осваивать новые миры, о важности экспансии, о величайшей миссии человечества, грозил вырождением, истощением ресурсов и нашествием более расторопных врагов, обещал помощь и всяческие блага от правительства.

— Ищите дураков, — хмыкнул Айтман и двинул черную ладью. — Шах!

Манёвр удался лишь частично. «Голубой марлин» сумел погасить скорость, но не смог как следует выровняться и разорвал себе брюхо об острые зубья валунов. Будто потроха вывалились на каменистую почву перебитые кабели и порванные шланги, зашипел, вскипая, жидкий азот, широким веером расплескалось масло.

Скрежеща, сея искры, теряя куски обшивки и части начинки, корабль прополз несколько десятков метров и остановился.

— Все живы? — спросил, поднимаясь, капитан Гриффин.

Быстрая перекличка подтвердила, что все.

— Травмы есть?

У первого пилота был разбит нос, техник подвернул руку, врач набил шишку.

— А у меня что-то хрустнуло, — Аза Фишер, засыпанная видеодисками, не торопилась подняться. — Когда бросило на стенку. Словно лопнуло что-то. Внутри.

Из складок одежды она вытащила серебристые осколки и удивленно на них уставилась.

— «Венерианская пыль», — сказал, морщась, первый пилот Айтман. — Поделом ему.

Кораблю досталось куда больше, чем экипажу.

— Регенеративная система работает в четверть мощности, — докладывал Джо через двадцать минут, прогоняя стандартную последовательность тестов. — Правый двигатесь отказал. В левом какие-то проблемы с охлаждением. Герметичность корпуса нарушена, идет утечка воздуха.

— Что за бортом?

— Давление чуть меньше атмосферы. Температура минус три градуса по Цельсию. Состав воздуха определяется.

— Маяк включен?

— Да. Подтверждения, что кто-то принял сигнал бедствия так и нет.

— Это вопрос времени. Будем ждать.

Об универсальном спасательном комплекте вспомнили, когда стало ясно, что дела обстоят из рук вон плохо. Воздух неизвестной планеты не был ядовит, но для дыхания он не годился. Регенеративная система корабля медленно умирала, значит, вскоре и без того слабый приток кислорода должен был прекратиться. Забравшись в скафандры, можно было на пару часов отсрочить неминуемое — но в конце-концов…

— Там есть всё самое необходимое, — приговаривала Маргарет Блэкборн, заглядывая через плечо листающего брошюру капитана. — Всё необходимое для жизни.

Она ежилась, выдыхала облачка пара. В корабле было холодно — по какой-то причине отключились отопители.

Вытащить ящик из грузового отсека оказалось делом непростым. На этой планете сила тяжести была несколько меньше земной, но даже здесь ящик весил несколько сот килограммов.

— А не открыть ли его прямо тут? — яростно пыхтя, предложил Айтман.

— Можно и внутри корабля, — столь же яростно пыхтя, ответил капитан Гриффин. — Но только если нет иного выхода. Так сказано в брошюре.

От Азы, Маргарет и Саманты было мало толку. Да и подвернувший руку Джо не мог работать в полную силу. Так что капитан и первый пилот потом обливались, помаленьку двигая черный параллелепипед к подъемнику грузового выхода.

— И что там может быть? — Айтман на миг выпрямился и вытер лоб.

— Допыхтим — узнаем, — буркнул Гриффин.

Кое-как они разместили ящик на платформе подъемника. Залезли в легкие скафандры, включили голосовую связь:

— Слышишь меня?

— Да, капитан. Отлично слышу.

— Хорошо. Теперь выходим. Остальные следом, через основной шлюз.

Планета встретила их неласково — не как гостей, а как завоевателей. Налетевший ветер осыпал их пылью, солнце обожгло лицо даже сквозь затемненный светофильтр.

Черный ящик опустился в пяти метрах от корпуса корабля — дальше гидравлические штанги подъемника просто не дотягивались.

— Ну что? — Капитан осмотрел собравшуюся команду. — Начнём?

Процедура активации была предельно проста. Необходимо было одновременно повернуть два ключа, скрывающиеся в нише под металлическим щитком. Что капитан незамедлительно и проделал.

Несколько секунд ничего не происходило. Потом монолитный ящик треснул в нескольких местах и распался на десяток больших кусков, больше всего похожих на глыбы антрацита. Через миг и они рассыпались в порошок.

— Черт побери! — удивился Гриффин.

А потом в его шлеме что-то громко лопнуло — и капитан оглох.

— Это был электромагнитный импульс, — докладывал Джо примерно через час. — Он вывел из строя вашу рацию и наш маяк. Я пытаюсь их починить, но не уверен, что получится.

— А откуда он взялся, этот импульс? — недоумевал капитан, листая брошюру. Она ничего не проясняла — как и любая другая реклама. — Так и должно было быть? Что вообще произошло?

— Сложно сказать.

— «Всё самое необходимое», — ехидно процитировал Айтман. — Кто бы мог подумать, что нам необходима черная пыль.

— А может произошла какая-то ошибка? — предположила Саманта, высунув нос из одеяла. — Мы получили не УСК-982, а нечто другое.

— Ну да, ну да, — покивал первый пилот. — Ошибка, как же…

Электронный мозг корабля не подавал признаков жизни. Но и без него было ясно, что вероятность счастливого исхода стремится к нулю. Жить людям оставалось максимум два дня.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал капитан. — Меньше двигайтесь, меньше разговаривайте. Берегите кислород. Спите.

Он вспомнил, что смерть во сне всегда казалось ему лучшей из смертей. Но вслух произносить это он не стал.

Их разбудили едва слышный скрип и тихое постукивание.

Капитан открыл глаза и некоторое время лежал, глядя на странным образом изменившийся потолок.

— Я что, всё еще сплю?

— Кажется, нет, капитан, — отозвался Джо. — Если вы про шум, про потолок и про стены — то я это тоже слышу и вижу.

— Стены? — Гриффин повернул голову. — Действительно, стены тоже. Но как же?.. Почему?.. Я ничего не понимаю.

— Высшие силы, — буркнул со своего места Айтман. — Чую, это их проделки.

За то время, пока экипаж спал, корабль превратился в решето. Все его металлические части сделались пористыми, будто ржаной хлеб. Сквозь некоторые дыры можно было просунуть кулак.

— Почему мы еще живы?

— Кажется, потеплело.

— Да и воздух стал другой. Неужели не замечаете?

— Это сон. Или предсмертное видение. Говорят, замерзающим всегда кажется, что они попали в тепло. Так же и мы.

— А может виной всему тот порошок из черного ящика? Может, это был галлюциноген? Средство облегчить мучения.

— Ну да, ну да. Всё самое необходимое.

Они выбрались из-под одеял, с некоторой опаской ступили на пол.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — пробормотал Гриффин, с ужасом осматривая свой обветшавший за считанные часы корабль.

— Мы надеялись, что это вы нам объясните, — сказала Маргарет Блэкборн.

Ни одна дверь не работала. Переборки можно было проткнуть пальцем. Стальные балки словно подверглись действию кислоты. От медных кабелей осталась лишь провисшие изоляционные оболочки. Скафандры превратились в бесполезные пластиковые лохмотья.

— И что это за шум, хотелось бы мне знать.

Капитан прошелся по каюте, высматривая что-нибудь покрепче, да потяжелее. Выбрал стул из черного пластика, привинченный к полу, легко его выломал, взял в руки. Сказал, прищурясь:

— Попробуем выбраться отсюда, — и мощным ударом легко разорвал истонченный пористый металл переборки.

Они прошли сквозь три стены и остановились перед последней дверью. Через крохотные, будто иглой пробитые отверстия внутрь шлюза врывались тонкие лучики света.

— Отвернитесь, — велел капитан и, крепко зажмурившись, ударил стулом в податливую, словно ржавая жесть, стену.

Странная, удивительная картина предстала их глазам.

Над покореженным корпусом «Голубого марлина» вздувался ажурный купол, больше всего напоминающий гигантский мыльный пузырь на металлическом каркасе. Если присмотреться, то можно было заметить, как по сплетенным балкам, по тросам растяжек ползают какие-то крохотные существа. Там, где купол соприкасался с землей, этих созданий было много больше. Они там просто кишели, будто муравьи в разворошенном муравейнике.

— Это что, местные обитатели? — не веря своим глазам, пробормотала Маргарет Блэкборн.

— Должно быть, они разумны.

— Почти наверняка.

— Интересно, как они узнали, какая температура нам нужна, как выяснили, что нам требуется кислород, и что их солнце для нас опасно?

— Должно быть, они проанализировали условия внутри корабля.

— Каким образом?

— Проникнув внутрь, конечно. Это они изъели стены, разве еще не понятно?

— Надо попробовать установить с ними контакт.

— Просто поразительно, насколько быстро они возвели это сооружение.

Джо Дельвиг спрыгнул на землю и, широко шагая, направился к границе купола.

— Эй! — окликнул его капитан. — Они могут быть опасны.

— Не думаю, — обернувшись, ответил Джо. — У меня есть одна теория, и я собираюсь ее проверить.

Джо Дельвиг, техник-специалист широкого профиля, вернулся через двадцать минут. У него был слегка очумелый вид.

— Это роботы, — сказал он и швырнул одно из созданий внутрь корабля.

Капитан Гриффин наклонился, с некоторой опаской взял в руки поджавшее лапки существо, провел пальцем по его округлому тельцу, тронул ногтем выпуклые бусинки глаз.

— Ты уверен?

— Да. У него на брюхе есть маркировка. У каждого из них.

— Но откуда они взялись?

— Из ящика. Того самого.

— Там же ничего не было. Ящик просто рассыпался в пыль.

— Это не простая пыль. Каждая пылинка — крохотный механизм, молекулярный робот, запрограммированный на создание себе подобных. Только представьте, сколько их там было — мириады! Их разнесло по всей округе, некоторые попали на обшивку корабля — и они взялись за работу. Они извлекали металл, откуда только могли, они добывали алюминий, медь, кремний, цирконий — и строили мириады других роботов, более сложных, более умелых. А потом те, новые, создали еще одно поколение механизмов. Не могу сказать, сколько раз это повторялось, и закончилось ли сейчас. Возможно, в данный момент под землей или за пределами купола строятся механизмы по сложности не уступающие системам «Голубого марлина».

— Всё самое необходимое, — округлив глаза, прошептала Маргарет Блэкборн.

— Именно, — сказал Джо. — Эти роботы дают нам всё необходимое: они вырабатывают кислород и воду, они строят защитные сооружения, они генерируют энергию и, наверное даже, они способны обеспечить нас органической пищей.

— Замечательно. — Капитан качал головой, разглядывая похожий на насекомое механизм. — Просто замечательно. Теперь нам остается только сидеть и ждать, пока прибудут спасатели.

— Боюсь, этого не случится, — сказал Джо Дельвиг и сжал губы так, что они побелели.

— То есть?

— Возле купола я нашел еще кое-что… — Джо достал из кармана нечто, похожее на короткую металлическую трубку. — Их там много таких. Чтоб мы случайно не прошли мимо, роботы производят их сотнями. Из алюминия, кажется. Думаю, его в избытке в этой земле.

— И что это?

— Свиток, капитан. — Джо закинул трубку в корабль. — Письмо на фольге. Обращение к нам.

Первый пилот Айтман поднял свернутое письмо. Глянул на капитана.

— Читайте, первый пилот, — сказал Джо. — Там не очень много букв.

— «Если вы читаете эти слова, значит, вы потерпели крушение и активировали универсальный спасательный комплект, — вслух прочел Айтман. — Теперь вам не о чем беспокоиться. У вас есть всё самое необходимое для жизни. И с каждым днем условия будут улучшаться…»

— Как это понимать? — спросил капитан.

— Думаю, со временем купол будет расширяться, — сказал Джо. — Может быть даже однажды он просто не потребуется. Почти уверен, что эти роботы способны изменить климат на всей планете. Пара сотен лет — и здесь будет вторая Земля.

— Пара сотен лет?

— Вполне подходящее время для освоения планеты. Человечество ведь должно как-то расселяться за пределы Солнечной Системы. Экспансия, величайшая миссия, и всё такое.

— Я никак не пойму, к чему ты клонишь, Джо.

— Читай, Айтман.

— «Сообщаем вам, что на помощь рассчитывать не следует. Данная планетная система помечена как система-ловушка. Всем навигационным компьютерам запрещено приближаться к ее границам ближе чем на 3 световые минуты…»

Капитан вздрогнул:

— Это как же понимать?

— А чего тут непонятного? — сказал Джо. — Нас сделали первопроходцами. Пионерами. Нам выпала честь, мы понесем знамя человечества, на нас возложена почетная миссия — ну и всё такое…

Капитан долго разглядывал невесело ухмыляющегося техника, будто надеясь увидеть в его глаза лукавую искорку, словно желая услышать от него, что весь этот разговор — затянувшаяся шутка, несмешной розыгрыш.

— Теперь наш дом здесь, — сказал Джо. Он обернулся, широко повел руками. — Всё это теперь наше.

— Точно такие ящики есть на других кораблях, — тихо сказал Гриффин.

— Да, капитан.

— По официальным данным, каждый год крушения терпят около трех десятков кораблей разного класса.

— Замечательный план расселения, не правда ли? Раньше мы заселяли одну-две планеты в три года. Теперь каждый год на тридцати планетах будут появляться поселения.

— Здесь еще какая-то приписка в самом конце, — угрюмо сказал Айтман. — «В.З. гл. 1 ст. 28». Что это может означать?

Аза Фишер подняла руку, будто школьница:

— Это ссылка на Библию, — сказала она. — Ветхий Завет, глава 1, стих двадцать восьмой. — Она устремила взгляд к небу и нараспев процитировала: — «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею…»

Первый пилот фыркнул, плюнул на землю и цепко оглядел стоящих рядом женщин.

Я лежал на пляже начала времен. Серо-зеленые волны одна за другой накатывали на мои голые ноги и, облизав их до колен, отступали. А с безоблачного темно-синего неба жарила беспощадная, почти белая звезда, которую через пару миллиардов лет назовут Солнцем. Я лежал и лениво думал о том, что время чем-то напоминает эластичную ткань. Вот к примеру я где-нибудь в меловом периоде убиваю бабочку и ткань слегка натягивается. Многое ли зависит от крохотного насекомого? Вот я не даю наполеоновскому солдату украсть поросенка у многодетной крестьянской семьи и натяжение усиливается. Вот я во время революции спасаю от расстрела старого попа, и ткань времени начинает слегка пружинить. Следующее прикосновение, еще и еще… После того, как натяжение достигнет рокового предела, полотно причин и событий порвется, расползается на лоскуты, а там… Сколько нужно прикосновений и какой силы они должны быть, для того чтобы это случилось?

Я — вольный собиратель. Я выжил во времени лишь благодаря таланту добывать хлеб насущный так, что эти волны и вовсе не возникают, могу определить какой именно предмет можно взять или какое животное убить, для того, чтобы не повредить ткань времени. Я легко определяю опасные места, в которых вероятность возникновения времятрясения выше всего. Ну а если все-таки когда-нибудь совершу ошибку, то при некотором везении, даже смогу ее исправить. И все-таки иногда мне хочется посмотреть, как рвется ткань времени и что при этом происходит. Занятное, должно быть, зрелище.

Я даже попытался прикинуть, каким оно может быть, но тут явился заспанный Бородавочник и сообщил:

— Крэг, у нас кончилось мясо.

— Ну и что? — лениво откликнулся я.

— Похавать бы… — Бородавочник зевнул во всю пасть и почесал пятерней волосатое пузо.

— Какое мясо вам желательно сегодня, сэр? — ехидно спросил я.

— Молодого динозавра, — с самым безмятежным видом заявил этот обжора. — Нежное, сладкое мясцо.

Неандерталец. Что с него возьмешь? Если его не накормить, покоя не будет.

Я вздохнул и привычно оглядел пляж в поисках нужной Двери. И почти сразу увидел знакомый жемчужный контур между двух облепленных водорослями валунов возле самой кромки прибоя. Я слегка прищурился, и Дверь приобрела более привычный вид — обшитый дерматином прямоугольник с круглой ручкой под бронзу.

— Молодчина, Крэг! То, что надо! — Бородавочник обрадовано хрюкнул и помчался к бунгало за снаряжением.

Через полминуты он выскочил наружу со здоровенным походным рюкзаком на плече и огромной аркебузой в руках.

— Взял бы лучше бластер, — посоветовал я, не особенно надеясь, что он прислушается к моим доводам, — если промахнешься, то зарядить по-новой свою пушку не успеешь. Динозавр ждать не будет.

— Ничего, авось не промахнусь, — заявил Бородавочник. — А от бластера мясо вечно паленым воняет. Пошли, Крэг, жрать хочется!

Мы подошли к Двери, и я повернул бронзовую ручку. За Дверью открылся почти такой же пляж, только песок был крупным и бело-розовым, а не мутно-желтым как в начале времен. Да цвет воды стал более насыщенным.

— Юра? — на всякий случай уточнил осторожный Бородавочник, выглядывая из-за моего плеча.

— А ты что думал — мел? — хмыкнул я. — Если ты не пьян, Дверь всегда открывается куда нужно. Забыл?

— Ладно-ладно, пошли.

Бородавочник вразвалочку потрусил к темно-зеленой стене леса, которой заканчивался пляж, метрах в ста от нас. У зарослей он остановился и, дождавшись меня, предложил:

— Давай сегодня анкилостика завалим, или лучше галли… этого, который со страуса размером. А то попадется какое-нибудь чмо тонн на десять… чего с ним делать?

— Тогда надо было винчестер брать, — объяснил я, — твоя аркебуза из галлимимуса просто бифштекс сделает.

— А я в заряд меньше пороха насыплю. Ты Крэг, главное найди их, а уж я не подкачаю.

Кроны гигантских араукарий закрыли от нас солнце. Едва мы под ними оказались, как исчез дувший с океана ветер, а ноги наши по щиколотки погрузились в мох. Скоро под подошвами захлюпало и зачавкало. Где-то близко было болото, а юрские мхи являются прекрасными накопителями воды. Чуть погодя, как по команде, из душной зеленой глубины на нас налетели здоровенные, с ноготь размером, москиты. Но Бородавочник был начеку и мгновенно включил «пугалку», хитроумный приборчик для отпугивания разных кровососов, подобранный нами год назад, а то и два, кажется в двадцать первом веке.

Некоторое время мы молча продирались сквозь чащу, потом начался подъем, и скоро мы оказались на сухой возвышенности, на которой лишь кое-где виднелись огромные секвойи. Все остальное пространство покрывала высокая, в рост человека трава, а так же кустарник с сочными мясистыми листьями — любимым лакомством мелких травоядных динозавров, вроде галлимимуса.

Не сговариваясь, мы засели между толстыми серыми корнями ближайшей секвойи. Получилось нечто вроде индивидуального окопчика. Бородавочник тут же принялся заряжать свое огнестрельное чудовище, потом вогнал сошку в упругий толстый дерн и принялся выверять сектора стрельбы как заправский снайпер. Честно говоря, стрелок он был еще тот. В пасущегося аллозавра шагов с двадцати, конечно, попадет, а вот в бегущего галлимимуса лучше и не пытаться.

Однако далее события стали разворачиваться самым неожиданным образом. Не успели мы перекурить, как кусты напротив нашей засады пришли в движение. Бородавочник выплюнул сигарету, воздвиг аркебузу на сошку и возбужденно засопел, азартно водя стволом из стороны в сторону. Мы ожидали увидеть кого угодно, но только не существо, выползшее на четвереньках из зарослей папоротника прямо на нас.

— А-а-бу-бы! — сказало существо, уставившись на нас безумными круглыми глазами.

Сразу же после этого оно застыло, словно окаменев.

Минуты через две Бородавочнику надоело держать пришельца на мушке, и он, шмыгнув носом, спросил:

— Слышь, Крэг, че с ним делать-то?

Существо ожило и, шустро вскочив на ноги, завопило:

— Братцы, т-товарищи, не стреляйте! Я свой!

— Вот тебе — сходили за мясом! — Бородавочник крякнул и опустил аркебузу.

— Ты кто такой? — стараясь говорить грозно, спросил я.

— Лёлик… то есть Илья.

— Откуда ты взялся? Да еще в таком виде?

Парень и впрямь выглядел странно. Заросший рыжей кудлатой бородой до самых глаз, одетый в грязные и рваные остатки костюма, он напоминал мне сбежавшего из цирка орангутана. Особенно дико и нелепо смотрелся почти новый галстук, болтавшийся на тощей, грязной шее.

— Я не знаю, — уныло сообщил Лёлик. — А где я, братцы?

— В юрском периоде мезозойской эры, примерно за сто пятьдесят миллионов лет до твоего рождения, — объявил Бородавочник.

Сев на корточки, он достал из кармана сигареты. Я последовал его примеру и некоторое время мы молча курили, а Лёлик также молча с завистью смотрел на нас, глотая слюну.

— И все-таки как ты здесь очутился? — снова спросил я, тщательно загасив окурок. — Во сне?

— Н-нет, — Илья энергично помотал лохматой головой.

— Ну тогда что ты сделал такого, необычного? — встрял Бородавочник.

— Я уборку дома делал, бибилиотеку чистил, — добросовестно попытался припомнить Лёлик. — Торопился закончить к приходу жены и решил на балкон Карла Маркса вынести, все двадцать пять томов сразу…

— Силен мужик! — сказал я.

— А чего сразу-то? — удивился Бородавочник.

— Торопился…

— Ну и?..

— Поднял…

— Ну и?..

— Думал, глаза лопнут. Но дотащил, а потом увидел мушек, больших таких. Вроде жужжали даже…

— А на борт сколько принял накануне? — съехидничал Бородавочник.

— Вообще не пил! — обиделся Лёлик.

— И что дальше?

— Ну, показалось, будто это настоящие мухи летают, я и схватил одну… — …а потом увидел яркий свет и хлопнулся прямо в папоротник! — радостно закончил Бородавочник.

— Да… А откуда вы знаете?! — изумился Илья.

— Догадались, — я показал за его спиной Бородавочнику кулак.

Не хватало еще, чтобы этот трепач рассказывал каждому встречному найденышу законы вольных собирателей. Кстати говоря, в данный момент он собирался обнародовать один из самых важных. Закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий.

— Так вы мне поможете? — в глазах у Лёлика вспыхнула надежда.

— В чем?

— Ну… назад вернуться, то есть, вперед… д-домой в общем.

— А тебе туда надо? — по-простецки ляпнул Бородавочник.

— Конечно.

— Не пойдет, — сказал я. — Дело сделано. Ты провалился в другое время. Там, у тебя дома, твое исчезновение уже зафиксировано. Ты уже везде значишься, как пропавший, во всех мыслимых документах. Все уже помнят, что ты исчез бесследно. Ну и так далее…

— Как это? — удивился Лёлик. — Не понимаю.

— Он говорит, что если мы попытаемся вернуть тебя домой, то тем самым можем повредить ткань времени, — объяснил словоохоливый Бородавочник.

— Но я же…

— Повезло, — жестко сказал я. — А иначе ты должен был просто исчезнуть без следа. Нам, если мы решим тебе помочь, может так не подфартить. Очень на это велики шансы. И не будем мы рисковать подобным образом, нет у нас такого желания.

— А что есть? — спросил найденыш.

— Поохотиться, — брякнул неандерталец и похлопал ладонью по аркебузе, — а живем мы…

Договорить ему не удалось. Неподалеку послышались тяжелый топот и хруст, а потом прямо перед нами из зарослей папоротника выломился молодой анкилозавр. Лёлик тихо охнул и мешком свалился в траву. Бородавочник хмыкнул, потом плотоядно облизнулся и сказал:

— По-моему, подходящий экземпляр, а, Крэг? С ним все в порядке?

— Ты кого имеешь в виду? — уточнил я.

— Анкилостика, конечно! Гляди, всего-то кило на триста будет. Так как, берем?

Пришлось окинуть рептилию оценивающим взглядом. А та очевидно решила, что мы не представляем для нее опасности и мгновенно успокоившись, принялась как ни в чем ни бывало обгладывать ближайший куст араукарии.

Я слегка прищурился, увидел характерное зеленоватое свечение вокруг туши динозавра и вынес вердикт:

— Неприятных последствий не будет.

— Мне тоже так показалось. Сейчас я его…

— Погоди, ты помнишь, что холодильник у нас накрылся еще неделю назад, а новый мы пока не подобрали? — напомнил я чревоугоднику.

— Не боись, Крэг, я его пущу на солонину!

Бородавочник нацелил ствол аркебузы на ящера, а я зажал уши.

Грохнуло так, словно выстрелили из полевого орудия. Костяная броня анкилозавра не выдержала удара сорокаграммовой свинцовой пули, выпущенной с каких-нибудь двадцати шагов. Несчастному животному почти оторвало плоскую треугольную голову, так что оно даже не мучилось. Бородавочник издал торжествующий рык, здорово смахивающий на рев тираннозавра, и выхватил из рюкзака топор.

— А что с ним-то делать будем? — кивнул я на лежавшего в траве Лёлика.

— Да плюнь ты на него, Крэг! Пусть сам выкручивается, — отмахнулся мой приятель.

— Нет, — твердо сказал я. — Он не сможет сам, понимаешь? Отведем его в Поселок, авось и приживется.

— А если нет? — спросил Бородавочник.

— Тогда с ним случиться то же, что и с другими, не сумевшими стать вольными собирателями, — сказал я, — а у нас будет чиста совесть. И вообще, не задавай дурацких вопросов!

Мы приволокли Лёлика в Поселок и, как положено, сдали с рук на руки старому Миронычу, владельцу единственного в Поселке кабака, служившего одновременно складом собранных вещей и постоялым двором.

Время от времени найденыши появлялись. Кто-нибудь из старожилов натыкался на очередного «лёлика» и приводил его Поселок. Тут они попадали в лапы Миронычу, некогда добровольно взявшему на себя, кроме множества других, еще и обязанность приглядывать за новенькими. Опыта ему было не занимать, поскольку он в свое время был знатным вольным собирателем. Тягу к оседлому образу жизни Мироныч ощутил после того как во время очередной вылазки забрел в триасовое болото и просидел на ветке гигантского папоротника аж пять дней, спасаясь от навязчивого соседства компании хищных текодонтов…

Когда через неделю мы с Бородавочником снова появились в Поселке и зашли в кабак выпить по кружечке кваса, Мироныч встретил нас весьма неприветливо.

— В чем дело? — поинтересовался я у старика.

— Ваш найденыш меня достал! — заявил в ответ Мироныч, наливая квас в большие деревянные братины.

— Кусается? — не моргнув глазом, уточнил Бородавочник.

— Если бы! — Мироныч со смачным стуком водрузил полные братины на стойку перед нами. — Слушай, Крэг, помнишь, мы договорились, что случайников больше не принимаем?

Я смущено пожал плечами:

— Извини, дружище, не мог я его там бросить…

— Ну да, а мне теперь за вас — отдувайся!

— Да чего он натворил-то? — недоуменно спросил Бородавочник и припал к своей посудине.

— Во-первых, он отбил у Баламута Хильду, — начал перечислять Мироныч, загибая толстые как сосиски пальцы.

— Вот это да! — хором выдали мы с Бородавочником.

Невероятно! Дело в том, что по непонятным причинам женщин среди найденышей почти не попадалось, а из-за тех, что все-таки оказывались в Поселке, возникали самые настоящие дуэли, чуть ли не до смертоубийства. Победитель брал женщину на свои полные обеспечение и ответственность, потому что ни одна особа женского пола так до сих пор и не стала вольным собирателем, впрочем как и матерью. Не рождались здесь дети — и всё тут! В общем, для того чтобы обзавестись женщиной, надо было либо найти случайницу, либо победить ее покровителя на дуэли.

— Неужели этот хлюпик побил Баламута?! — изумился я.

— В том-то и дело, что нет! — Мироныч вдруг как-то сник и нацедил себе квасу в обычную кружку. — Не было никакой дуэли. Баламут позавчера ушел в рейд, а ваш Лёлик встретил Хильду на улице, поговорил и зашел к ней в гости…

— Ну и что? В гости никому не возбраняется, — перебил старика Бородавочник. — …а сегодня с утра Хильда со всем своим барахлом явилась сюда, — не обращая на него внимания, продолжал Мироныч, — и объявила, что пришла жить к Илюшеньке!

— К кому?!..

— К Лёлику вашему!

— И ты пустил?

— Конечно. Она же сама так решила. — Мироныч допил квас одним глотком и спросил: — Чего-нибудь интересного притащили?

— Есть кое-что, — ответил я. — Погоди, а чем еще Лёлик тебя достал?

— Да уже целую неделю за мной ходит и вопросы дурацкие задает!

— Например?

— Ну, мол, почему на складе собранных вещей кладовщика нет. Или вот: на какие средства содержится постоялый двор? А кто, мол, торжищем руководит, квоты устанавливает…

— Чего устанавливает? — поперхнулся Бородавочник.

— Квоты…

— Это что за хрень?!

— Ну… не знаю я! Говорю же — достал! — Мироныч яростно уставился на неандертальца.

Я удивился.

Как можно руководить торжищем? И зачем?!..

Два раза в месяц вольные собиратели приходят на площадь перед домом Мироныча с найденными вещами. После того как старик открывает склад, каждый желающий может войти в него и поменять любую свою находку на любую другую, находящуюся на складе вещь. Если ничего подходящего на складе для обмена не обнаруживается, то лишние вещи отдают Миронычу. Тот за это угощает собирателей квасом, а так же свежими овощами и фруктами со своего огорода. И все довольны.

— Да не нервничай ты так! — примирительно сказал Бородавочник. — Давай-ка лучше, открывай свои кладовые — полдень: пора торжище начинать.

Втроем мы вышли на площадь, где уже собралось человек двадцать вольных собирателей с мешками, рюкзаками, чемоданами на колесиках и антигравитационными тележками, гружеными всякой всячиной. Народ подобрался в этот раз бывалый, степенный. Никто не шумел, не ворчал — чинно сидели или стояли небольшими кружками, тихо переговариваясь и неспешно покуривая трубки, сигареты, папиросы, кальяны и самокрутки. Мироныч вразвалочку подошел к широким воротам склада, откинул засов и открыл одну створку.

— А ну, подходи, люд честной! — зычно гаркнул он. — Говори, чего кому надо.

— Мы первые сегодня, — засуетился Бородавочник, скидывая рюкзак. — Крэг, чего нам нужно-то?

— Зарядник для аккумуляторов на солнечных батареях и два комплекта снаряжения для дайвинга, — сказал я.

— А отдаете что?

Бородавочник кивнул на рюкзак:

— Новый кухонный комбайн и амфору оливкового масла.

— Амфору?

— Прямо из Древних Афин.

— Годится, — Мироныч кряхтя направился в глубь склада, — пошли со мной, а то эти акваланги шибко тяжелые.

Некоторое время спустя мы вытащили оборудование на улицу, и тут буквально нос к носу столкнулись с Лёликом.

За неделю, что мы не виделись, Илья отмылся, побрился и даже, по-моему, поправился килограммов на пять. Во всяком случае физиономия у него оказалась почти круглой и заметно лоснящейся. Да и во всем облике найденыша теперь проступала некая вальяжность или солидность, что ли? Впрочем, при виде нас Лёлик искренне улыбнулся, поздоровался и даже помог мне оттащить в сторону пакет с гидрокостюмом.

— Как жизнь, Илюха? — Бородавочник осклабился и чувствительно хлопнул парня по плечу.

— Спасибо, не жалуюсь, — поморщился Лёлик и осторожно отодвинулся подальше от опасного соседства.

— Чем занимаешься? — продолжал Бородавочник как ни в чем не бывало, усевшись верхом на баллон и закуривая сигарету.

— Да так, присматриваюсь пока… — уклончиво ответил найденыш.

— И чего высмотрел?

— Живете вы тут как-то… странно.

— Ну да?!

— Ага… Как-то все тут у вас… неорганизованно, — Лёлик заметно оживился, да и голос его зазвучал гораздо увереннее. — Да, именно так! Неорганизованно! Ну, сами посудите. Вот например этот ваш склад…

— А что с ним? — почти искренне удивился Бородавочник.

— Им кто-нибудь занимается?

— Мироныч приглядывает…

— А он кто?

— То есть? — я не выдержал и вмешался в этот странный разговор.

— Ну, какая у него должность? Обязанности? Отвечает он перед кем? — наседал на нас Илья, все более распаляясь.

— А что такое должность? — поинтересовался Бородавочник и нахально улыбнулся.

На найденыша было жалко смотреть. Сначала, видимо, он не понял смысла вопроса и несколько секунд хлопал ресницами, переводя взгляд с Бородавочника на меня и обратно. А когда до него наконец дошло, Илья повел себя почти как ребенок: брови его встали домиком, нижняя губа затряслась, а глаза подозрительно заблестели. Чтобы не доводить дело до ссоры, я поспешно сказал:

— Не обижайся, Илья, просто этот увалень никогда нигде не учился, не работал и все его действия можно спокойно зарифмовать со словом «жрать».

Лёлик с надеждой посмотрел на меня и неуверенно улыбнулся. Зато теперь надулся Бородавочник.

— Я читать и писать умею, а вещи, между прочим, тоже вижу. Не так как ты, конечно, но очень даже неплохо, — заявил он.

Решив поговорить с Бородавочником попозже, я сказал:

— Илья, послушай меня. Мироныч здесь самый старый из вольных собирателей, потому ему и доверяют. Он ни разу никого не обманул. Да и вообще, у того, кто хоть раз уличен в жульничестве судьба незавидная: ни меняться с ним никто не станет, ни предупреждать о волнах, времятрясениях или, хуже, временных ямах. Учти, изгои долго не живут.

— А причем тут обман? — удивленно спросил Лёлик.

У меня отвалилась челюсть: он ничегошеньки не понял?!

— Знаешь, Илюха, а Баламута ты лучше стороной обходи, — сказал Бородавочник, аккуратно загасил окурок и поднялся. — Пойдем, Крэг, поскольку здесь Дверь открывать нельзя, нам предстоит эту прорву железа переть аж через весь Поселок.

— Ты, Илья, постарайся все-таки усвоить одну вещь, — сказал я, вскидывая на плечо сбрую с баллонами. — Мы, вольные собиратели, живем тут не потому, что не можем жить где-нибудь еще, а потому, что не хотим жить по-другому. Нас вполне устраивает все как оно есть: и Поселок, и Мироныч со своим постоялым двором и складом, а также неписанные правила нашей жизни.

— А если они меня не устраивают, мне что, пойти и утопиться? — с вызовом спросил Лёлик. — Или меня объявят здесь персоной нон грата и в двадцать четыре часа…

— Ни персоной, ни гранатой тебя никто не называет, — Бородавочник кряхтя закинул за спину тяжеленный рюкзак, — и выгонять не будет. Сам уйдешь.

— Ну, это мы еще посмотрим, — неопределенно пообещал Лёлик и, гордо выпрямившись, пошел прочь от склада по направлению к дому Мироныча.

Навстречу, будто ждала, выскочила Хильда и повисла у Ильи на шее, целуя и что-то приговаривая. Бородавочник сплюнул и отвернулся. А я смотрел на них и на душе у меня скреблось целое стадо голодных кошек: чего-то я не доглядел, что-то упустил и, похоже, очень важное.

Но что именно, я так и не понял. Что ж, время все расскажет и все расставит по местам. Я решительно направился к окраине Поселка.

— Пошли, Крэг, жарко. И жрать охота! — с готовностью подскочил неандерталец и демонстративно потер брюхо.

Мне давно хотелось навестить Атлантиду. Не ту, какой она была во время своего расцвета, а уже после того, как опустилась под воду. Не давала мне покоя идея о том, что там можно знатно прибарахлиться. В самом деле, почему бы и нет? Вещи, обреченные вечно покоиться на дне морском, по идее должны относиться к тем, которые можно брать безбоязненно. И их там должно быть много, буквально горы. Только успевай доставать из воды. Кстати, раз об этом зашел разговор, прежде чем пускаться в подобную авантюру, было бы неплохо овладеть навыками подводного плаванья.

Именно поэтому, заполучив у Мироныча акваланги, мы немедленно вернулись к себе, в начало времен, и принялись осваивать технику дайвинга. Отправились мы исследовать Атлантиду лишь приобретя в этом деле надлежащий опыт. Бородавочник так увлекся новым для него делом, что вылезал на берег только чтобы перезарядить баллоны, ну и, конечно, подкрепиться…

Таким образом в следующий раз мы выбрались в Поселок только через месяц. И первой неожиданностью, встретившей нас по возвращении, был самый настоящий шлагбаум перегораживающий его единственную улицу в самом начале. Рядом обнаружилась полосатая будка, а в ней — не кто иной, как Баламут! Чисто выбритый, причесанный, в пятнистых штанах, такой же куртке и с бластером на широком армейском ремне.

Увидев нас, Баламут вразвалочку вышел навстречу, засунув могучие длани под ремень и, покусывая жухлую травинку, уставился будто увидел впервые. Мы удивленно переглянулись. Потом Бородавочник спросил:

— Ты чего тут делаешь, Баламут? И что это за бревно поперек дороги? Какого…

— Уймись, бродяга! — послышалось в ответ. — Поселок теперь не пристанище для охламонов, вроде вас, а независимая и самодостаточная территориальная единица. Я здесь как раз поставлен для того, чтобы по Поселку не шлялись всякие… проходимцы!

— Ты чего несешь, а?! — Бородавочник аж задохнулся от возмущения. — Опять травы обкурился? А ну, убирай свою хреновину и катись отсюда, пока я из тебя всю пыль не выбил!

Я покачал головой.

Ох, не нравилось мне все происходящее! Что-то оно здорово напоминало. Нечто знакомое, виденное мной еще до того, как я стал вольным собирателем, из моего родного двадцатого века.

Пока я об этом думал, дело приняло совсем неприятный оборот. Покраснев от гнева, Баламут отступил на шаг и схватился за ребристую рукоять бластера.

— Стоять! Предъявите документы!

— Какие документы? — вмешался я, видя, что всё вот-вот кончится потасовкой. — Баламут, ну-ка успокойся. Ты что, в нас и в самом деле стрелять надумал? С ума сошел?! Лучше объясни толком, что тут у вас произошло, пока нас не было.

Мои слова похоже подействовали. Баламут провел ладонью по лицу, словно стирая с него невидимую паутину. После чего горестно вздохнул и неохотно признался:

— Да я и сам толком не понимаю!

Усевшись на шлагбаум, он достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет и предложил мне, демонстративно игнорируя Бородавочника. Я взял две, одну отдал обиженно сопящему неандертальцу и вынул зажигалку. Все дружно закурили и посчитали инцидент исчерпанным. Баламут совсем успокоился, посветлел лицом и сообщил:

— Понимаешь, Крэг, теперь Поселок не просто место, где мы отдыхаем и меняемся собранными вещами, теперь он — организованное независимое поселение! И каждый его постоянный житель имеет карточку гражданина независимого поселения, а остальные должны получать временные регистрационные свидетельства…

— Кто все это придумал?!

— Совет независимого поселения.

— Чего-о?! — встрял Бородавочник. — Какой еще совет?! Кому он советует? И вообще…

— Заткнись, а? — ласково попросил я. — Так что это за совет, Баламут?

— Его Илья Иванович учредил! — с уважением в голосе сказал Баламут. — Чтобы, значит, жизнь у вольных собирателей лучше стала, интереснее. Порядку же никакого! Вещи тащат — кто во что горазд, никакой системы, никакого учета. На складе вообще черт ногу сломит! Один Мироныч за всех отдувается, а он инвалид по профессии…

— Как это?!

— Ну, как получивший травму на трудовой стезе, он имеет право на заслуженный отдых, — Баламут дикими глазами уставился на меня. — Крэг, чего это я сказал, а?

— Все нормально, ты просто на солнце перегрелся, — поспешил я успокоить парня. — Так как же нам все-таки в Поселок пройти?

— Ладно уж, так идите! — махнул рукой Баламут и слез со шлагбаума. — Щас открою.

— А если не «так»? — все же поинтересовался я.

— Ну, вообще-то сбор таможенный положено брать…

Бородавочник выбросил окурок и не удержался, спросил:

— Это еще что?!

— Каждый, желающий попасть в Поселок, должен без-воз-мезд-но, — старательно выговорил трудное слово Баламут, — передать в пользу Совета какую-нибудь из найденных вещей.

Бородавочник присвистнул и заявил:

— Ни фига себе, лихо придумано! И что я лично должен отдать?

— Да вот, — Баламут вытащил из кармана вчетверо сложенный листок, — есть ежедневно обновляемый список. Здесь указано то, что уже имеется у Совета. Чтобы не повторялось…

— Интересно, — хмыкнул я, пробежав список глазами, — это нужно каждый раз вносить, как приходишь в Поселок?

— Наверное, — пожал могутными плечами Баламут. — Да, ладно, проходите…

— Нет уж, мы друзей не подводим! — я решительно скинул рюкзак и распустил ремни. — Держи.

— Что это? — Баламут равнодушно покрутил в руках блестящую коробочку со множеством отверстий и кнопок.

— Машинка для выдавливания прыщей. Сделано в Атлантиде.

Бородавочник покосился на меня, вздохнул и извлек из-за пазухи необычную восьмигранную бутылку с изогнутым как у кальяна горлышком.

— Вот, от себя отрываю! — страдальчески морщась, заявил он. — Фляжка-самобранка!

— Чего-о?! — поразился Баламут.

— Самонаполняющийся сосуд, — пояснил я. — Вот тут кнопки сбоку, видишь? Белую нажимаешь — в бутылке молоко появляется, синюю нажмешь — вода будет…

— А желтую? — оживился Баламут.

— Чай получишь, — буркнул Бородавочник, — с лимоном.

— Красную?

— Это подогрев…

— Где тут коньяк или пиво?

Водя пальцем по разноцветным выпуклостям, Баламут от азарта аж засопел.

— Только квас есть — коричневая, — в голосе Бородавочника прорезались тоскливые нотки. — Выпивки тут вовсе нет!

— Откуда вы ее взяли, Крэг?!

— Из летающей тарелки в море выпала, когда мы там с аквалангами ныряли.

— Ладно, теперь уж точно проходите! — повеселел Баламут. — И топайте сразу в Совет, на регистрацию. Он рядом с таверной «У Мироныча». Хильда этим занимается…

Полосатая лапа шлагбаума медленно приподнялась, открывая путь, и мы с Бородавочником дружно попылили вдоль пустынной улицы, плавно огибавшей холм, закрывавший от нас главное место Поселка — площадь торжища со складом и домами, принадлежащими трем старожилам: Миронычу, Баламуту и Аристотелю. Но если в первых двух жили именно Мироныч и Баламут, то в третьем доме давно уже никто не жил. А куда девался загадочный Аристотель, построивший его, никто не помнил. Более того, даже насчет личности этого парня было известно крайне мало — то ли философ, то ли строитель, то ли вообще инопланетянин, которого за бунт и инакомыслие высадили на первую попавшуюся планету, снабдив солью, мылом и портативным полевым синтезатором. По легенде именно Аристотель и построил первый дом-пристанище, с которого начался Поселок.

И вот теперь, едва выйдя на площадь, мы с изумлением увидели над крыльцом дома Аристотеля яркую вывеску «Совет независимого поселения вольных собирателей». Ниже и сбоку прилепилась табличка поскромнее: «Регистрационная палата. Прием заявлений ежедневно с 12 до 13 часов».

— По-моему, нам сюда, — сказал я, поднимаясь по скрипящим ступенькам на крыльцо.

— А может, не надо, Крэг? — Бородавочник опасливо покосился на вывеску. — Ну их к трилобитам!

— Хорошо, подожди здесь, — улыбнулся я, бросил ему рюкзак и толкнул тяжелую дверь.

Я оказался в большой, ярко освещенной прихожей, в которой было еще две двери. На той, что напротив входа, висела табличка «Председатель», на другой — «Регистрационная палата», а под ней канцелярской кнопкой пришпилен листок бумаги с надписью печатными буквами «Ya na obede. Hilda». Пожав плечами, я вышел на улицу и сел на ступеньку рядом с Бородавочником. Тот уже успел закурить папиросу и дымил ей с весьма озабоченным видом.

Последовав его примеру, я сделал несколько затяжек, а потом объяснил:

— Облом, напарник. Мадмуазель Хильда изволят обедать.

— Ну и… — обрадовался было Бородавочник, но тут же вновь посерьезнел. — Крэг, а может, нам тоже… м-мм, перекусить маленько?

— Мы же с тобой два часа назад по пол-фазана съели?!

— Я говорю, маленько…

— Вот проглот! Ладно, пошли к Миронычу.

Мы пересекли площадь и остановились перед знакомым, приземистым домом, на котором теперь тоже появилась кричаще-аляпистая квадратная вывеска «Таверна «У Мироныча». Слава времени, внутри никаких особых изменений не произошло. По-прежнему за широкой, отполированной до блеска локтями посетителей стойкой маячила кряжистая фигура хозяина, по-прежнему в большом полутемном зале было малолюдно, пахло яблоками, квасом и жареной картошкой.

Мы, как всегда, молча уселись за крайний слева от входа стол, а Мироныч, как всегда, ровно через минуту принес пару дубовых братин с душистыми шапками янтарной пены — квас у Мироныча отменный! Но едва мы сделали по первому глотку, как из дальнего угла раздался до боли знакомый голос:

— Клянусь времятрясением, это Крэг!

Я присмотрелся к приближающейся тощей фигуре и, не сделав второй глоток, в полном изумлении поставил братину на стол.

— Чтоб мне в межвременье провалиться! Вицли?!

— А то!

Вицли сложился как скорняжный метр, усаживаясь между мной и замершим столбом Бородавочником.

— Откуда ты свалился, старый лис? Тебя уже все похоронили! — я с радостью пожал сухую, но еще крепкую ладонь старого собирателя.

Вицли-Пуцли был живой легендой Поселка. Его привел Мироныч, подобрав полумертвого от голода парня на окраине опустевшего после эпидемии чумы средневекового Парижа. Поступок, прямо скажем, рисковый. Оба вполне могли застрять в межвременье — просто не пройти через Дверь. Но, как я позже понял, в этом случае также сработал закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий: раньше никому из вольных собирателей и в голову не приходило, что подобное возможно. Тем не менее повторить опыт Мироныча никто так и не решился. Найденыш очень быстро оклемался и таскался за спасителем повсюду как цыпленок за курицей, а когда с тем случилась знаменитая неприятность в триасовом болоте, не кто иной как Вицли приперся в Поселок и поднял собирателей на спасение ветерана. Так и осталось загадкой для всех, каким образом необученный найденыш сумел открыть нужную Дверь, потому что еще раз проделать это он не смог. Группе добровольцев пришлось несколько дней прочесывать негостеприимный триас, пока они не нашли место, где можно было уловить легкую временную рябь, оставшуюся после Двери.

С того дня Вицли стал знаменитостью, а позже — настоящим вольным собирателем, рисковым и удачливым. Но год назад вдруг пропал. Его искали, даже обнаружили последнюю Дверь, в которую он вошел — Пекин восемнадцатого века, но дальше след оборвался…

— Рано, рано меня отпевать! — Вицли-Пуцли бесцеремонно отхлебнул из моей братины. — Ф-фу, что вы пьете?! Мироныч, будь другом, угости нас чем покрепче!

— Так нету больше, Вицли, малыш, — ласково-извиняющимся тоном отозвался старик, — ты же вчера последнюю бутылку рейнского допил, а со склада теперь только за подписью Ильи Ивановича выдают.

— Пуцли!!! — вдруг заорал очнувшийся от столбняка Бородавочник и с размаха хлопнул приятеля по спине.

Тощий Вицли едва не вылетел из-за стола, поперхнулся и ошалело уставился на приятеля.

— Друган! Живой! — продолжал орать Бородавочник, тыкая его под ребра пудовым кулачищем.

— Уймись, напарник!

Перегнувшись через стол, я перехватил руку Бородавочника, а после того как тот слегка успокоился, спросил у Вицли:

— Так где ты пропадал все это время?

Тому наконец удалось утвердиться на стуле и обрести прежнюю уверенность.

— Знаешь, Крэг, я и сам толком не понял, — признался Вицли. — Я тогда здорово опиума обкурился в Пекине. Очнулся — лежу на берегу озера на травке. Птички поют, солнышко светит — благодать! Рядом лесок небольшой, земляники и грибов там — видимо-невидимо. Ну, искупался я, позагорал, ягодки поел, поспал, еще раз искупался… А солнышко все светит и светит, а птички все поют и поют!..

— Ясно! — Я непроизвольно поморщился. — В яму провалился!

Временные ямы для вольного собирателя являются самой страшной бедой после времятрясения. Попадают в них редко, в основном начинающие найденыши, возомнившие себя крутыми собирателями, но на моей памяти никто из них не вернулся. Лишь пару-тройку раз, когда после времятрясений часть ям выравнивалась, находили мумифицированные останки несчастных.

— Ни хрена себе! — крякнул Бородавочник и сделал изрядный глоток из своей братины. — Как тебе удалось выбраться?

— А никак! — Вицли аж передернуло. — Через какое-то время…

— Через год!..

— А?.. Ну да… Яма эта сама вдруг раскрылась, и меня вышвырнуло то ли в ледниковый период, то ли просто на полюс. Я едва не околел после того курорта возле озера.

— Значит, было большое времятрясение, коли такая огромная ямища вывернулась? — Бородавочник озадаченно посмотрел на меня.

— Не было, напарник, точно не было, — не очень уверенно сказал я. — Я бы почувствовал.

— Но как же тогда?

Действительно, как? Сообщение Вицли сильно меня встревожило и насторожило. Если его освободило не времятрясение, то значит кто-то из вольных собирателей нарушил правило малых воздействий и взял какой-то значимый раритет, имеющий прямое отношение к развитию истории. Ткань времени в этом месте резко натянулась, и яма по соседству расправилась. Но кого могло занести в средневековый Пекин? Что там было взято? И главное — для чего? Все ведь знают о последствиях таких поступков, и нужны очень веские причины, чтобы пренебречь правилами.

— Слушай, Вицли, открой нам Дверь, через которую ты в Пекин ходил.

— А зачем это тебе, Крэг? — поинтересовался он.

— Да вот, мы тоже решили к китайцам прогуляться, — я незаметно подмигнул неандертальцу.

— Саранчи жареной с пивком погрызть, — поддакнул сообразительный Бородавочник.

— Ну, это святое дело! — расплылся в улыбке Вицли-Пуцли. — Сейчас открою!

В Пекине восемнадцатого века было очень людно и суматошно — не город, а сплошной базар. Создавалось ощущение, что все только продают, но никто не покупает. Нас с Бородавочником орущие продавцы чуть на части не порвали, пытаясь всучить свой товар. Через полчаса голова моя гудела как колокол, а перед глазами плавали полуразмытые раскосые физиономии, кривляющиеся, подмигивающие, и почему-то показывающие синие языки. Бородавочник выглядел не лучше: глаза квадратные и стеклянные, нижняя губа отвисла и к ней приклеился подозрительный «бычок», больше похожий на опиумную самокрутку. Я протянул руку, оторвал «бычок» и выбросил его через плечо. Бородавочник этого даже не заметил. Он шел за мной, механически переставляя ноги, и, глупо улыбаясь, пялился во все стороны.

У меня появилось искушение плюнуть на все и отправиться по нашим обычным делам, но тут я вдруг заметил впереди, у рядов со знаменитым дэхуанским фарфором, знакомую сутулую фигуру.

— Эй, напарник, очнись! — я чувствительно ткнул Бородавочника в бок. — По-моему, это Ёсик?

— А?.. — лицо неандертальца приняло наконец осмысленное выражение. — Где? Кто?..

— Вон там, кажется, толчется не кто иной, как Проныра Ёсик.

Я показал направление.

— Точно! Ну и глаз у тебя, Крэг! — Бородавочник зевнул во весь рот и почесал пузо. — Что же он тут делает?

— Пошли, узнаем.

Мы двинулись к рядам, но тут вдруг Ёсик (теперь я был уверен, что это он!) как-то странно шмыгнул боком от прилавка в сторону, в толпу и быстро пошел прочь.

— Неужели спер?! — выдохнул Бородавочник и азартно засопел: — Поймаем его, Крэг?

Проныру давно уже подозревали в жульничестве и воровстве, но до сих пор никому на горячем его словить не удавалось. Одно из правил кодекса вольных собирателей гласило: «Воровство — прямой путь к времятрясению. Подбирать следует только утерянные во времени вещи…». И вот теперь мы наконец стали свидетелями того, как Ёсик это правило нарушил.

— Давай, напарник! — скомандовал я, и соскучившийся по приключениям Бородавочник сорвался с места, словно подхваченный ураганом.

Он не успел! Проныра заподозрил неладное, когда неандерталец был еще на пол-пути к нему. Оглянувшись, Ёсик увидел приближающееся лохматое возмездие, присел, а мгновением позже перед ним вспыхнул призрачно-жемчужный контур Двери. Проныра кинулся в нее головой вперед, будто в воду, и исчез. Рычащий Бородавочник в отчаянном прыжке попытался нырнуть следом, но было поздно. Дверь растаяла, и неандерталец растянулся во весь рост на пыльной мостовой. Когда я подошел, он сидел в окружении лопочущих китайцев и, отплевываясь, громко ругался так, как могли ругаться только в каменном веке.

Я поспешил успокоить его, похлопав по загривку, и сказал:

— Идем, напарник, Проныру уже не догнать. Будем надеяться, что он не стащил нечто важное. Нам сейчас следует…

Договорить я не успел. Окружающий мир дрогнул, и по нему прокатилась волна искажений.

Большая часть домов на улице, на которой мы находились, изменилась, они стали беднее и ниже, а толпа заметно поредела, причем европейские лица, там и тут видневшиеся раньше, теперь исчезли совершенно.

В тот же миг меня скрутил дикий приступ тошноты. Я согнулся дугой и меня вырвало. Бородавочнику, кстати, тоже досталось. Он позеленел и судорожно захрипел. Преодолевая слабость, я оглянулся в поисках ближайшей Двери, и вдруг она сама открылась прямо перед нами. Налетел ледяной ветер, и нас буквально втянуло в эту Дверь.

Кувыркаясь, мы покатились по глубокому рыхлому снегу, но не завязли в нем, а несомые все тем же странным ветром, влетели в следующую самостоятельно открывшуюся Дверь. Выпали мы из нее в полной темноте на что-то мягкое и теплое. Причем это «что-то» тут же вывернулось из-под нас с громовым рыком, оказавшись гигантским саблезубым тигром, до нашего появления мирно спавшим под раскидистым деревом. Спасло нас лишь то, что у Бородавочника с перепугу прорезались древние инстинкты, и он, дико взревев, вскочил на четвереньки, приняв угрожающую позу. Тигра это слегка озадачило, и он, припав к земле, некоторое время в нерешительности ворчал и бил хвостом по траве. Этой заминки мне хватило, чтобы лихорадочно оглядевшись, увидеть знакомый, мерцающий контур следующей Двери…

— Как думаешь, Крэг, нас так расколбасило из-за Проныры?

Задав этот вопрос, Бородавочник лениво потянулся и сунул в рот горсть ягод земляничного дерева.

— Мне кажется, не только из-за него, — я тоже сорвал одну ягоду с висевшей надо мной ветки. — Понимаешь, слишком странный эффект получился: до сих пор Двери никогда сами собой не открывались! Это нечто новенькое. Такое впечатление, время пытается как бы очиститься, что ли, от вредных для него воздействий, например. Словно в комнате появился плохой запах, и она сама пытается от него избавиться. Как это может сделать комната, у которой нет вентилятора? Ну, к примеру, она попытается вывернуться наизнанку. Вот так же и время.

— Допустим, но откуда взялось это? — Бородавочник приподнялся и стал набирать в шляпу крупные, сочные ягоды. — Ведь земляника всегда травкой была. И вообще, почему наша Дверь открылась не в начало времен, как должна была, а непонятно куда?

— Меня это тоже беспокоит, напарник, и очень сильно, — вздохнув, я сел и прислонился спиной к гладкому зеленому стволу. — Но ведь Проныра совершил покражу явно не для себя. Что его могло заинтересовать в средневековом Китае? Отродясь он антиквариатом не пробавлялся, наоборот, все больше техникой, электроникой всякой.

— Значит, действительно заказ выполнял, — Бородавочник жизнерадостно улыбнулся. — Крэг, пошли в Поселок! Найдем украденную Ёсиком китайскую хрень и накостыляем ему по шее принародно, чтоб неповадно было!

Я решил несколько охладить его пыл и напомнил:

— Забыл про сквозняк и саблезубого? Ты уверен, что мы доберемся до Поселка?

— Чтоб ему мамонтом подавиться! — выругался Бородавочник. — Так что нам теперь, всю жизнь здесь землянику жрать?!

— Ты лучше подумай, кто мог Проныру на кражу подбить?

Сказав это, я сорвал еще одну ягоду. Все-таки вкусные они были, заразы!

— Ну, не Мироныч же? И не Баламут — на фига ему это?.. — пробормотал неандерталец. — Может, Хильде что понадобилось?.. Нет, она теперь с Лёли… Илюха! Только он и мог!

Высказав эти соображения, неандерталец самодовольно почесал собственное, заметно раздувшееся от земляники брюхо и вопросительно посмотрел на меня.

— Молодец, напарник! — похвалил я. — Мне тоже так кажется. Больше некому.

— Зачем он это делает? — удивился Бородавочник.

— А ты как думаешь?

— Ну хорошо, тогда зачем остальные вольные собиратели подчиняются твоему найденышу? Они-то должны прекрасно понимать, что все закончится катастрофой. Что он с ними сделал?

Я вздохнул.

— Именно: что сделал. Ты правильно выразился.

— Что, что?

— Как тебе объяснить…

— Объясняй, как есть.

— Ну, вот чтобы тебе было понятно. Лёлик, он — чиновник, бюрократ. Ты не знаешь, что это за зверь, поскольку во времена первобытно-общинного строя их не было.

— Не было, — подтвердил Бородавочник.

— В общем, долго объяснять, как они появились и каким образом дошли до жизни такой. Главное, что к концу двадцатого и началу двадцать первого века чиновники превратились в некое сообщество…

— А покороче нельзя, Крэг? — прервал меня неандерталец, который терпеть не мог длинных рассуждений.

— Можно, — сказал я. — В общем, Лёлик этот вроде шамана. Плохого шамана. Охотиться он не умеет, огонь поддерживать — тоже. Собирать коренья и то неспособен. Умеет он лишь говорить красивые, непонятные слова и с помощью этих слов заставлять других на себя работать. Вот это он умеет просто великолепно, этому он учится всю жизнь.

— Любой нормальный шаман, кроме всего прочего, еще должен предсказывать погоду, колдовать, чтобы охота была удачной, и лечить людей, — со знанием дела уточнил неандерталец.

— Все верно. Чиновники долгое время тоже были полезны обществу. Однако с течением времени их умение заставлять других людей работать на себя лишь с помощью слов совершенствовалось. И наконец настал момент, когда они осознали, что работать им ни к чему. Зачем делать хоть что-то, если кормят и так, если все блага получаются не за умение работать, а всего-навсего за умело подобранные слова и интонации? Понимаешь?

— Ах, вот как, — сказал Бородавочник. — И этот Лёлик…

— Да, он всего-навсего занимается привычным делом.

— Зачем же мы его тогда притащили в Поселок? Ну я-то — ладно, не знал. А ты?

Я молча развел руками. Что тут можно сказать? И на старуху бывает проруха.

— Но, Крэг, ты же это сделал не специально?

— Нет, конечно, — сказал я. — Мне как-то в голову не пришло, что Лёлик сможет найти применение своим способностям и здесь, в Поселке. Я должен был насторожиться уже тогда, когда он переманил Хильду у Баламута… Эх, да что там говорить!..

Бородавочник был — сама рассудительность.

— Действительно, — кивнул он, — что там говорить? Сейчас мы должны придумать, как отсюда выбраться.

— Сделать это будет не просто трудно, а…

Я снова не успел договорить. Земля под нами ощутимо вздрогнула, с дерева посыпались спелые ягоды, солнце, стоявшее в зените, вдруг начало быстро тускнеть как догорающий уголек, а стремительно темнеющий горизонт неожиданно пополз вверх.

— Крэг! — заорал Бородавочник, приседая от страха. — Что это?!

— Звиздец идет! — огрызнулся я, хватаясь за ручку проявившейся рядом Двери. — Бежим отсюда!

Мы прыгнули в проем Двери и буквально вывалились по ту сторону на… ту же поляну с земляничным деревом! Только в этот раз на нем не было ягод, ветви сплошь были усыпаны крупными белыми цветами, над которыми кружили большие толстые пчелы, подозрительно похожие на человечков в полосатых комбинезонах. Я пригляделся и убедился, что это действительно маленькие люди, похожие друг на друга как близнецы. У каждого из них в руках были крохотный веник и баночка, куда они сметали пыльцу. Причем за спиной у них работали вовсе не крылья, а крутились самые настоящие пропеллеры!

— Крэг, это глюки, или я на самом деле вижу стаю эльфов? — слабым голосом спросил Бородавочник, вставая на ноги.

Земля снова задрожала, солнце покраснело, а горизонт пошел крупными волнами. Я опять открыл нашу Дверь…

Только с пятой попытки мы оказались на обочине знакомой песчаной дороги. Шлагбаумов теперь было два, и они, один за другим, загораживали проход, А еще по обе стороны от дороги появились заросли густого, колючего кустарника, явно заменяющего живую изгородь. Они тянулись до самого горизонта, не давая обойти шлагбаумы стороной. По идее мы еще могли воспользоваться Дверью, но кодекс вольных собирателей в пределах Поселка такие перемещения запрещал. И это было оправдано, поскольку возникающая после каждого перемещения временная рябь рассеивается не сразу. Если в пределах Поселка постоянно шастать через Двери, то рябь усилится и превратится, например, в резонансную волну. А там уже не далеко до мощного времятрясения. С ним же шутки плохи.

Караулка теперь стояла между шлагбаумами и за время нашего отсутствия разрослась до размеров небольшого домика. При нашем появлении из него вышел не Баламут, как мы ожидали, а не кто иной как Вицли-Пуцли, в новенькой пятнистой «комке», преисполненный чувства собственной значимости и надутый словно индюк.

— Здорово, Пуцли! — рявкнул Бородавочник и попытался облапить приятеля.

Уворачиваясь от объятий, Вицли сделал шаг назад и тут же потребовал:

— Ваши документы, гражданин!

— Какие документы, Пуцли, бивнем тебя по башке?! — взвился Бородавочник. — Это же я!

— Мы не проходили регистрацию, — поспешил вмешаться я. — Были в длительной… экспедиции.

— Тогда платите таможенный сбор, — заявил Вицли. — Двадцать монет с носа.

— А с задницы не хочешь? — зарычал Бородавочник.

Его ноздри при этом расширились, в глазах вспыхнул недобрый огонек, а верхняя губа приподнялась, обнажая не совсем человеческие клыки. Самый настоящий, живой неандерталец!

Я покачал головой.

Увы, похоже, никакое воспитание не в силах вытравить наследственную память. Это в генах — в опасной ситуации, если под рукой нет увесистой дубинки, обнажать клыки и пытаться перегрызть противнику горло.

Торопливо обшарив карманы, я выудил горсть мелких монеток — таэлей, имевших хождение на всем древнем Востоке, в том числе и в Китае.

— Вот плата за вход, господин таможенник, — со всем возможным сарказмом сказал я, протягивая деньги.

Не моргнув глазом, Вицли ссыпал монеты в карман «комки» и повернул рычаг на стене сторожки. Оба шлагбаума стали со скрипом подниматься, причем, один почти тут же заклинило. Для того чтобы пройти под ним, нам пришлось нагибаться.

Презрительно фыркнув, Бородавочник заявил:

— Работнички, медведь их задери! Крэг, неужели это все Илюха натворил?

— А больше некому, — вздохнул я. — И если ничего не придумать, кончится все очень плохо!

— Может, его того… обратно в юру отправить? — предложил Бородавочник. — Тираннозавру на обед?

— Как ты его отправишь? Волоком потащишь? — возразил я. — Он не дурак, по собственному желанию на верную гибель отправиться. И потом, ты слышал, как к нему теперь остальные относятся: Илья Иванович — с уважением! Кто ж нам позволит его увести? И с Дверями что-то происходит непонятное…

— Что же тогда делать, Крэг?

— Не знаю. Подумать надо…

Бородавочник тут же сел на корточки посреди дороги, достал сигареты и закурил.

— Ты чего расселся? — поинтересовался я.

— Думать буду, — неандерталец выпустил клуб дыма. — Я на ходу думать не могу. Слушай, Крэг, неужели Илюха всем ребятам голову задурил? Не может этого быть! Мы-то с тобой не поддались?

— Возможно, не всем, — я тоже вытащил сигареты, зажигалку и присел на камень у обочины. — Только вот времени у нас на выяснение настроений почти нет.

Словно в подтверждение моих слов почва заметно вздрогнула, по земле пробежала легкая рябь, и дорога из песчаной превратилась в асфальтовую, а валун подо мной трансформировался в полосатый бетонный блок дорожного отбойника. Солнце мигнуло пару раз и подернулось белесой пеленой, а воздух стал тяжелым и влажным как перед грозой.

— Ты как всегда прав, Крэг, — поежился Бородавочник. — По-моему, надо просто собрать всех на площади и прямо сказать, мол, ребята, или нам всем приходит большой звиздец, или мы живем по старому. Вот же — нагляднее некуда!

Он кивнул на преобразившуюся дорогу.

— Нас не станут слушать или того хлеще: выгонят из Поселка… Но, кажется, я знаю, что надо делать, напарник! И если я окажусь прав, все вернется на свои места. Пошли!

Преданный Бородавочник тотчас встал и выбросил окурок.

— Тебе виднее, Крэг! Я всегда с тобой.

Поселок изменился до неузнаваемости. Вокруг вымощенной гранитной брусчаткой площади аккуратным кольцом стояли новенькие, пахнущие штукатуркой одинаковые коттеджи а-ля Средний Запад перед Великой депрессией. Возле каждого дома был разбит палисадничек с сиреневыми и розовыми кустами, и торчала мачта с фонарем. Вместо глинобитного склада теперь красовался большой ангар из листового алюминия с откатными дверями, а дом Мироныча стал двухэтажным и кирпичным.

Бородавочник ошалело помотал головой, развел руками и сказал:

— Чтоб меня рогач затоптал! Это что такое?

— Экскурсии сейчас устраивать у нас нет времени, — поторопил я его, — идем!

Мы направились к зданию с вывеской «Совет независимого поселения Freemisertown».

Я очень спешил. Потому что мне было страшно. Потому что когда-то, в прошлой и унылой жизни, я все это уже видел. Потому что я знал, чем все это может закончиться. А еще мне было обидно и стыдно. Потому что ведь именно я принес всем этим хорошим и разным людям, мечтавшим жить, как им хочется, а не как положено, самую опасную из болезней, от которой у них просто нет защиты, иммунитета, а потому она для них — верная гибель. И теперь я просто обязан был уничтожить ее источник… или сгинуть вместе со всеми.

Я шел и надеялся только на одно: застать Лёлика одного, чтобы никого больше рядом не оказалось. И для задуманного у меня была только одна попытка. Если дело не выгорит, то повторить ее мне не удастся.

В знакомой приемной было пусто, а на двери с табличкой «Председатель» висела записка «Сегодня приема не будет». Чувствуя, как мной постепенно овладевает ужас, я остановился перед ней и попытался прикинуть, где же наш председатель может быть. Куда он мог уйти?

В отличие от меня Бородавочник сомнений не ведал. Решительно отодвинув меня в сторону, он со всей своей силы жахнул кулачищами по крестовине. Не выдержав первобытного напора, дверь с грохотом провалилась внутрь кабинета.

Лёлик сидел за столом у окна с пустым стаканом в руке, а рядом с ним стояла Хильда. В руках у нее был бокал, наполненный темно-красной жидкостью. Еще я заметил, что по обе стороны от стола в углах кабинета светились призрачным голубоватым светом дэхуанские императорские вазы. Похоже именно их и спер в Пекине дурак Проныра.

— Ну, здравствуй, Илья Иванович, — мрачно сказал я.

Хильда хотела было что-то промолвить, но, напоровшись на яростный взгляд Бородавочника, осеклась и застыла с полуоткрытым ртом. А вот председатель не подкачал. Совершенно спокойно, так, словно подобные появления в его кабинете были обычным делом, он проговорил:

— Физкультпривет! Что-то вас давненько не видно было?

— Давненько? — Бородавочник нехорошо улыбнулся и, передвинувшись к окну, оказался у нашего найденыша за спиной. — Дела разные, Илюха, появились! В последнее время у нас их просто невпроворот.

В лице Лёлика что-то дрогнуло. Похоже, маневр неандертальца ему не понравился. Очень не понравился.

— А вы, ребята, вид на жительство уже получили? — мягко спросил он. — Мне вот тут в Совете как раз не хватает пары консультантов по доисторическому периоду. Я вам хотел предложить…

— Ты, Илья Иванович, не просто паразит, ты самый настоящий разрушитель мироздания, — сказал я почти нормальным голосом. — И я думаю, зря мы тебя сюда притащили!

— Да ты что, Крэг?! — Лёлик поставил стакан на стол и попытался встать, но тяжелая волосатая длань неандертальца пригвоздила его к месту. — Я же как лучше хотел, — голос у Лёлика предательски дал петуха, — чтобы порядок, чтобы все…

— Кому лучше, Илья Иванович?

— Всем! Люди стали жить лучше, — уже не сдерживаясь, взвизгнул Лёлик. — Да ты в окно посмотри, как они жить начали!

В этот момент по Поселку прокатилась очередная волна трансформации. Комната, в которой мы находились, превратилась в каземат с плесенью на стенах, стол обернулся доской на козлах, председательское кресло — перевернутым бочонком, а по углам зачадили смоляные факелы. Пол оказался по щиколотку залит воняющей прокисшей кожей водой. И самое неожиданное — исчезла Хильда! Я невольно передернул плечами: дело принимало совсем плохой оборот.

— Лучше, говоришь? — повел я рукой вокруг. — Полюбуйся, твоя работа.

— Нет! Это не я! — у Лёлика явно начиналась истерика. — Это ты во всем виноват! Да, ты! Если бы…

Самый удобный момент, для того чтобы претворить в жизнь свой план. Ну, с Богом!

— У меня нет времени с тобой препираться, — оборвал я его, — и нет желания утирать тебе сопли! Ты должен немедленно признать, что действовал вполне сознательно, в угоду собственному честолюбию, наплевав на последствия и обманув многих жителей Поселка. Иначе… — я чуть повернул голову и прищурился.

У противоположной стены возник жемчужный контур Двери. Я немного напряг зрение, контур превратился в массивную дубовую воротину с кованым кольцом посередине.

— Не пойду я туда! — вскрикнул Лёлик. — Вы не имеете права! Я буду…

Он снова попытался вскочить, но Бородавочник был начеку и припечатал его рукой к бочонку.

— Караул! Спасите-е!!! — дурным голосом заорал Илья.

— Если не сознаешься, я открою Дверь, — спокойно и раздельно сказал я, — и тебя просто вытянет туда сквозняком. Нам даже не придется вытаскивать тебя из-за стола…

— А уж где ты окажешься, мы не знаем, — поддакнул Бородавочник и демонстративно отпустил плечо Лёлика. — Может, у динозавров, а может, и вовсе у трилобитов. Открывай, Крэг, чего тянуть!

— Стойте! Не надо! — Илья в отчаяньи схватился за голову. — Я признаюсь! Да, я все сделал сознательно! Понимаете, я ведь никогда ничего не делал сам. Меня не учили… Я руководитель… Это очень важно для общества, для людей… кто-то должен организовывать, рисовать перспективу, планировать… ну и благами за это пользоваться особыми. За свой нелегкий труд…

— Ты нарушал закон малых воздействий, про который тебе не могли не сообщить, причем неоднократно! — давил я. — Признавайся!

— Да, — окончательно сник Лёлик, — признаю. Нарушал. Очень уж перспективы открывались заманчивые. А закон… что закон? Сообщили мне о нем. Думал, обойдется как-нибудь. Раньше-то сходило с рук. И дела тогда были помасштабнее, не чета этому вашему поселку. Поймите, я могу делать только это и только так, как меня научили. По-другому у меня все равно не получится. И значит…

Яркая вспышка прервала исповедь Ильи, и на мгновение, показавшееся мне бесконечно долгим, все вокруг залило ослепительным светом. А когда вернулось нормальное дневное освещение, мы с Бородавочником оказались одни в пустой пыльной комнате.

Я испустил вздох облегчения и, почувствовав, что у меня буквально подкашиваются ноги, сел на пол.

Получилось! Все-таки получилось! А я уже потерял надежду.

— Что случилось, Крэг? — озираясь, спросил Бородавочник. — Где этот паразит?

Голос у него был хриплым, словно он выкурил зараз пару пачек сигарет.

— Все нормально, — объяснил я. — Теперь все будет как раньше.

Можно было ответить и поподробнее, но в этот момент меня больше занимали собственные руки. Я в первый раз увидел, как у меня трясутся пальцы. Словно у алкоголика с очень большим стажем.

— Ответь, куда делся Лёлик? — не унимался неандерталец. — Он не вписался в ткань времени, да? Не вписался?

— С ним все в порядке, — неохотно объяснил я. — Он в своем времени. Живет и в ус не дует. Могу поспорить, вовсю создает какие-нибудь общества и советы, или что-нибудь опять организовывает, председательствует, — в общем, занимается привычным делом. Думаю, он даже ничего о путешествии во времени не помнит. Все вернулось к начальной точке, к моменту, с которого ткань времени стала натягиваться. Мы произвели необходимые действия, и она, вместо того чтобы разорваться, просто распрямилась, вернулась к первоначальному состоянию.

— Не помнит, говоришь? — Бородавочник в задумчивости почесал брюхо. — А мы, мы-то почему тогда все помним? Чем мы от него отличаемся?

Я улыбнулся.

— Мы — другое дело. Мы — дети времени. И не забудь, с нас все началось. Не вздумай мы поохотится на динозавров, ничего бы и не случилось. Если у нас забрать память, если нас вернуть в начало, то все может повториться. А потом еще раз, и еще… Петля времени, это называется.

— Хочешь сказать, что время разумно? Что оно умеет предохраняться от петель времени?

— Эк тебя занесло, приятель, мудреешь прямо на глазах, — весело сказал я. — Запомни: не стоит создавать количества сущностей более необходимого.

— Запомню, — ответил он. — А все-таки, почему…

Я развел руками.

— Не знаю. Есть многое на свете друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.

— Это ты брось, — заявил Бородавочник. — Умный, да? Ну-ка, давай, выкладывай немедленно: в чем тут дело?

— Честно — не знаю, — заявил я. — Возможно, без петли времени тут все-таки не обошлось. Вдруг мы уже тысячу раз находили этого Лёлика, а далее — по сценарию, по кругу? И ничего мы об этой тысяче раз, конечно, не помним.

— Это нечестно! Я так не согласен…

— Успокойся. Природа мудра и весьма последовательна в своих действиях. Но ее интересы иногда не совпадают с интересами собственных детей. То есть нас…

— Ну?

— Думаю, природа просто не могла сразу разрешить этот конфликт, поэтому ей и понадобилось несколько циклов. Поэтому петли времени несколько отличались одна от другой, — продолжил я. — Совсем чуть-чуть, но отличались. И где-нибудь на десятой, тысячной или миллионной, получилась петля, в которой мы, по какой-то причине отправив Лёлика туда, откуда он явился, не потеряли при этом память. Петля исчезла, и время снова пошло обычным ходом. Оно самовосстановилось. При этом память о всех предыдущих циклах… вариантах самоуничтожилась. Для всех нас их просто не было. Понимаешь?

Бородавочник поскреб массивный подбородок и задумчиво сказал:

— Слушай, а может, когда мы берем во времени какие-то вещи, происходит то же самое?

— Вполне возможно, — я посмотрел на напарника с невольным уважением. — Причем мы забираем как раз те вещи, после исчезновения которых времени для восстановления не нужно производить кардинальных изменений. Поэтому и не возникает времятрясений, все, так сказать, обходится малой кровью.

— А Хильда? — спросил неандерталец. — Она не исчезла?

— Что ей сделается? — ответил я. — Спорим, сейчас она как ни в чем не бывало готовит Баламуту ужин или убирается по дому.

— Если твои предположения верны.

— Если они верны, — кивнул я.

Вот чего у меня не было, так это полной уверенности. В конце концов я всего лишь озвучил теорию, которую обдумывал на пляже начала времен. Все происшедшее можно было объяснить и дугим способом, точнее — многими другими. Что, если я ошибся, и мы, к примеру, просто провалились в другую реальность? Вот выйдем из дома, а там…

Нет, лучше сразу, что называется, в омут головой. Кажется, все последствия шока у меня прошли. И руки уже не дрожат, и ноги более не подкашиваются.

Я встал с пола и скомандовал:

— Вперед!

— С тобой — хоть куда, — буркнул неандерталец.

Мы вышли из дома Аристотеля и, остановившись на крыльце, как по команде испустили вздох облегчения. Перед нами была знакомая площадь. Такая, как раньше. Точнее — такая, как всегда. И Мироныч уже открыл дверь склада, и к нему уже подтягивались нагруженные находками вольные собиратели.

— Ты прав, — признал Бородавочник. — Твоя теория верна.

— А ты сомневался? — сказал я.

Про себя я, конечно, подумал, что это тоже ничего не доказывает, и всему окружающему можно запросто найти по крайней мере еще несколько таких же правдоподобных и логичных объяснений. Так что ничего лично для меня еще не было ясно. Может быть, в будущем мне удастся найти другие доказательства своим умозаключениям. А может, и нет. Кто знает?

— Так что все-таки ты сделал с Лёликом? — поинтересовался неандерталец. — Мне страшно любопытно. Вдруг окажусь в подобной ситуации без тебя?

Почему бы и не объяснить? Вдруг действительно окажется.

— Применил закон о последствиях осуществления гипотетически невозможных действий. Тот же самый, благодаря которому Лёлик оказался здесь. Помнишь, он мушек перед глазами ловил?

— А что он такого невероятного сделал на этот раз?

Я улыбнулся:

— Он правду сказал. Чистую, словно слеза младенца, правду.

— И только-то? — удивился неандерталец.

— Думаешь, мало? — ответил я. — Бюрократ и правда — вещи абсолютно несовместимые. Между прочим, ты меня совсем замучил вопросами. Пойдем-ка лучше на склад. Помню, там лежал плазменный резак. Он нам пригодится, для того чтобы попасть в тарелку, упавшую в Тунгусской тайге.

— Красный или белый? — требует Михал Палыч.

— Ну, красный.

— А без ну?

— Красный… думаю.

— Ты не думай, ты режь.

Щелк!

Рука-клешня появляется из-за спины, кладет на несгораемый стол следующую «машинку».

— Синий, зеленый или желтый?

— Синий… Да… синий.

— Ты режь, режь.

Щелк!

Интересуюсь:

— Вам проводов не жалко?

— Не отвлекайся. Белый, желтый, голубой или красный?

— Белый. Нет, постойте… Голубой!

— Некогда стоять! Режь!

Щелк!

— Может, хватит? А то уже руки дрожат.

— Давай, давай. Не все же на монетках и кубиках тренироваться.

— А в чем, простите, разница? Цепь же не замкнута.

— Умный! А сейчас? — Трехпалыч давит на кнопку.

— Эй, погодите!

— Некогда годить! Синий, зеленый, желтый, красный или белый?

— Желтый! Хотя… Стоп! Тут же два желтых!

— Наблюдательный! Левый или правый?

— Левый! — Щелк! И что-то такое в карей глубине под насупленными бровями. — И правый, правильно?

— Режь! — рычит шеф. После «Щелк!» — шумно вздыхает. — Дальше!

— Да их тут двенадцать!

— А должно быть одиннадцать. Или десять. Давай!

— Не могу! Я уже не вижу.

— Так разуй глаза! Режь!

Щелк! И — Господи, Господи, помоги! Щелк!

— Все! Молодец. А теперь — живо в буфет. Минералки там возьми, кофе. Заварное с кремом.

От облегчения слабеют колени. Выдыхаю так, что кажется: случись поблизости воздушный шар, надул бы с первой попытки. Предлагаю на радости:

— Может, сначала прибрать?

— Живо, я сказал! — Рука-клешня цепляет за шею, тащит за собой.

Выходим почти бегом. Уже в коридоре вспоминаю:

— А дверь?

— Да что дверь?

Михал Палыч вжимается в стенку за поворотом. И меня вжимает — за компанию. Вдруг — бах-барабах! Выглядываю — дверь на полу, рядом — ошметки штукатурки. Лаборант Сашка таращится из кабинета напротив. Увидев меня, улыбается понимающе, изображает лицом: «Се ля ви, старик» и уходит к себе.

— Вот стол — да, жалко, — как ни в чем не бывало заканчивает шеф. — Не напасешься на вас.

— Так вы… Так вы там… Серьезно? — бормочу, а у самого губы дрожат.

— Не ной. Не так уж серьезно. Там таймер на десять секунд. — И вдруг — о, чудо! — кажется, начинает оправдываться: — А как с вами еще? Привыкаете ведь, расслабляетесь…

— А если бы… — Глотаю комок размером с кулак. — Ну… Не успели?

— Ну… Даже не знаю, — изрекает шеф и чешет подбородок трехпалой лапой.

Пора привыкнуть, говорю я себе, третий месяц пошел, так что пора привыкнуть.

И — не могу.

Август выдался душным и жарким, почти без дождей. Вездесущая пыль проникала в дома и машины, скрипела на зубах, и даже в новом здании аэропорта, оборудованном кондиционерами, пахло пылью и нагретым асфальтом.

Гордеев с удовольствием выпил ледяной минералки в буфете, послонялся по залу аэропорта, потом объявили начало регистрации на рейс, и он в числе первых пассажиров подошёл к стойке. С любопытством глянул на двух парней-инвалидов, подошедших следом. У обоих не было ноги до колена: у светловолосого — правой, у шатена — левой, — и оба опирались на короткие костыли, начинавшиеся от ладоней. Тем не менее парни выглядели спортивно, легко несли большие сумки и не стеснялись людских взглядов.

Через минуту, послушав их разговоры, Гордеев понял, что они и в самом деле спортсмены, члены сборной команды Томской губернии по футболу среди инвалидов. С завистью подумав о таком ярком проявлении жизненной силы, он почувствовал уважение к этим ребятам. Пройдя контроль, Гордеев с небольшой сумкой через плечо вошёл в зал ожидания. Снова увидел инвалидов, присевших за столик в небольшом кафе: они пили чай.

В этот момент в зал, пройдя регистрацию, ввалилась шумная компания парней и девиц, явно подогретых алкоголем. Вели они себя нагло, не обращая внимания на окружающих, изъяснялись на языке, который трудно было назвать русским, матерились, целовались, хохотали, и Гордеев со вздохом подумал, что, несмотря на технический прогресс и рост благосостояния народа, о чём наперебой сообщали газеты, ростом морали и воспитания отечественный социум не отмечен.

Компания не уместилась за столиками кафе. Тогда один из самых громогласных её участников, вероятно, вожак, вдруг подошёл к инвалидам и развязно бросил:

— Эй, мужики, ослобоните места, мы тут с утра заняли.

Спутники верзилы заржали.

— В самолёте насидитесь, — добавил он с ухмылкой.

Инвалиды переглянулись.

— Допьём чай и уйдём, — тихо сказал один из них, светловолосый.

— Чай можете допить и стоя, — хмыкнул верзила. — У вас ещё осталось по одной ноге.

Человек — звучит гордо, но выглядит отвратительно, вспомнил Гордеев.

Он встал, подошёл к веселящейся компании.

— Не трогайте их.

Верзила оглянулся.

— А это ишо хто нарисовался? Давно не били, папаша?

Гордеев сделал стремительный и точный выпад пальцем в шею верзилы — никто этого практически не заметил, — посмотрел на севшего на корточки, осоловевшего парня.

— Человек человеку — друг, товарищ и брат. Понял, сволочь? — Гордеев оглядел притихших, не понявших, что произошло, спутников верзилы. — Вызвать милицию или подружимся?

Парни зашумели, сообразив, что мужик в возрасте, не выглядевший крутым, проявил неожиданное умение, подхватили своего вожака, усадили на стул, захлопотали вокруг, поглядывая на Гордеева с опаской и уважением.

— Спасибо, — сказал светловолосый инвалид, сохраняя свой застенчиво-независимый вид. — Вряд ли они начали бы сгонять нас силой.

— Терпеть ненавижу хамов! — угрюмо проговорил Гордеев, возвращаясь на место и анализируя свой поступок. Обычно он ни в какие разборки на виду у людей не вмешивался, и что вдруг на него нашло, понять не мог.

Поймал взгляд парня-инвалида. Насторожился.

Взгляд этот был странно оценивающим и насмешливым, будто инвалид знал нечто такое, что было скрыто от самого Гордеева. Так мог бы смотреть профи спецназа, прошедший хорошую жизненную школу и готовый к выполнению задания. Мешала воспринимать парня спецназовцем только его явная некомбатантность, отсутствие правой ноги.

Гордеев бросил на парочку более внимательный взгляд.

Сердце защемило.

Они были слишком тихими и выглядели незащищёнными, чтобы представлять собой спецназ. Либо наоборот, когда-то и в самом деле служили в строю, пока не получили инвалидность во время одной из боевых операций. Таких Гордеев жалел, так как сам был ветераном армейского «Барса».

Объявили посадку в самолёт. Оглядываясь на шумную компанию в кафе, пассажиры потянулись к выходу на посадку.

У Гордеева прожужжал мобильный. Он отошёл в сторонку, поднёс к уху изящную трубочку смартфона.

— Петрович, — раздался в трубке задыхающийся голос, — меня пытаются…. — Возня, сдавленный мат. — Уходи, Петрович! Тебя тоже на…

В трубке захрипело, издалека прилетел странный квакающий звук, тихий вскрик, и всё стихло.

— Кто говорит?! — с запозданием спросил Гордеев, внезапно соображая, что квакающий звук — это выстрел.

Подержал трубку возле уха, пытаясь вспомнить, кому принадлежал голос. Вспомнил: ему звонил Саша Веничко, бывший старлей бывшей опергруппы «Альфа», с которым он участвовал в последней операции. Что он хотел сказать этим: «Тебя тоже на…»? Найдут? Кто?

— Пассажир, заходите в самолёт, — сказала дежурная по посадке.

Гордеев очнулся, спрятал мобильник, поднялся по трапу последним. А в самолёте ему показалось, что на него сквозь прорезь прицела глянула сама Смерть.

Не показав, однако, виду, что заметил оценивающие взгляды (снова инвалиды-спортсмены, интересно, чем он их так заинтересовал?), Гордеев сел на своё место, посидел в расслабленной позе, прислушиваясь к предполётной суете бортпроводниц, потом взялся за трубку мобильного.

На первый звонок никто не откликнулся. Зато ответили на второй:

— Слушаю, Петрович.

— Солома, — заговорил Гордеев так, чтобы его никто не услышал, — мне только что позвонил Веник…

— Он и мне вчера звонил, утверждал, что за ним следят.

— Похоже, его накрыли.

Пауза.

— Кто?

— Не знаю. Урмас молчит. Обзвони всех наших и будь осторожен.

— Хорошо.

Гордеев откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза.

Вспомнилась последняя операция, в которой ему предложили участвовать в качестве командира группы. А задание выдал не кто иной, как сам Бугор, то есть генерал Чернавский, начальник Управления спецопераций Службы разведки Минобороны. Несколько лет назад Гордеев и сам служил в Управлении, дошёл до полковника, но вынужден был уйти на покой, получив ранение.

«На покой…»

Гордеев усмехнулся. Как оказалось, покой таким, как он, и в самом деле только снится.

— Есть дело, Иван Петрович, — сказал Чернавский; он пригласил гостя к себе на дачу, расположенную в двадцати километрах от Москвы. — Знаю, что ты списан вчистую, но только ты способен его провернуть.

— Что за дело? — полюбопытствовал Гордеев вопреки воле. В свои 48 он не чувствовал себя стариком, несмотря на былые раны, и был уверен в своих силах, как и прежде, в молодости.

— Ты что-нибудь слышал о работе Федерального следственного комитета?

Гордеев помолчал немного, озадаченный вопросом.

— Кажется, комитет создан пару лет назад…

— Три года тому, в две тысячи седьмом. Так вот, у нас есть данные, что его начальник работает на государственно-криминальную структуру «Купол».

— Ну и что?

— Все материалы я тебе дам. Его надо убрать. Он сосредоточил в своих руках такую власть, что ни «контора», ни президент не могут с ним ничего сделать. По сути, он контролирует всю страну.

— Ни больше ни меньше, — усмехнулся Гордеев.

— Ни больше ни меньше, — развёл руками Чернавский. — Возьмёшься? Группу мы тебе подберём. Техническое сопровождение обеспечим.

— Я не киллер, — покачал головой Гордеев.

— Когда ты узнаешь, какие делишки проворачивает господин Миркис, поймёшь, что иным способом его не остановить. Правовых мер не существует. Почитаешь, подумаешь, потом позвонишь.

Гордеев думал три дня, взвешивая решение. И согласился.

Через три месяца после этого разговора начальник Федерального следственного комитета генерал Миркис погиб на острове Новая Земля. Вертолёт, в котором он летел из Диксона на северный мыс острова, к строящемуся на шельфе нефтяному терминалу, потерял управление и вынужден был приземлиться на краю болота.

Как оказалось, по нему было сделано два выстрела, — один, когда машина была ещё в воздухе, второй — когда вертолёт сел, — из снайперской винтовки крупного калибра ТОЗ-7. Одна пуля попала в двигатель, вторая прошила борт вертолёта аккурат в том месте, где сидел Миркис. Эта же пуля пробила и грудь генерала. Скончался он практически мгновенно.

Лишь позже стало ясно, что среди сопровождавших генерала лиц был наводчик, руководящий снайпером высокого класса, а следователи ФСК, «вылизавшие» впоследствии место приземления вертолёта обнаружили там следы трёх человек…

Гордеев очнулся, услышав голос бортпроводницы: объявили посадку.

Снова спины коснулся чей-то колючий неприятный взгляд.

Спортсмены-инвалиды? Или кто-то ещё? И не означает ли это, полковник, что тебя ведут?

Гордеев встал, прогулялся до туалета, прислушиваясь к своим ощущениям.

Никто, кроме проводницы, не обратил на его поход никакого внимания. Хотя при этом психологическое ощущение взгляда в спину сохранилось. Всё-таки за ним следили, это становилось очевидным.

Он вернулся на своё место, заговорил с пожилым соседом о погоде, продолжая держать себя в состоянии «резонансной струны», и поймал-таки взгляд того, кто наблюдал за ним из глубины салона. Это был тот самый вожак угомонившейся компании, проявивший некий особый интерес к обидчику. В принципе его поведение было понятно, на месте верзилы и Гордеев чувствовал бы себя неуютно. С другой стороны, вёл себя парень совсем не так, как прежде, и это настораживало.

Самолет произвёл посадку, вырулил к зданию аэропорта.

Пассажиры зашевелились, начали доставать поклажу.

Гордеев тоже вытащил свою небольшую спортивную сумку с эмблемой «СК», неторопливо побрёл к выходу, сел в автобус.

За ним смотрели с трёх сторон!

Сомнений не оставалось: его действительно вели.

И тогда он сделал нестандартный ход. Вылез из автобуса, расталкивая пассажиров, быстро сказал дежурной, готовившейся отправить автобус к зданию аэропорта:

— Извините, я потерял в салоне мобильный телефон! Отправляйте автобус, пока я буду искать.

— Не положено, — отрезала суровая девушка в синей униформе.

— Тогда ждите.

Чувствуя на себе взгляды пассажиров, Гордеев взбежал по трапу в самолёт, объяснил удивлённым бортпроводницам, что ему нужно. Сделал вид, что ищет мобильник. Дошёл до хвостовой части салона, где уже был открыт грузовой люк, причём с другой стороны самолёта, и спрыгнул на землю, переходя в темп.

Рядом с электрокаром для груза стоял полосатый автомобильчик службы охраны аэропорта с открытыми дверцами, в котором скучали двое мужчин в синем. Сообразить, что происходит, они не успели.

Гордеев одним движением выбросил водителя из машины, сел на его место, погнал автомобиль мимо шеренги самолётов к ангарам, держась за руль левой рукой, а правой придерживая заваливавшегося на него охранника.

Опешившие сотрудники служб аэропорта, встречавшие самолёт, опомнились, когда автомобиля охраны уже и след простыл.

Бросив машину за ангаром, так, чтобы её не сразу заметили со стороны лётного поля, Гордеев обогнул ангар, сел в бензозаправщик, оставленный водителем, и спокойно выехал на асфальтовую дорожку, ведущую к зданиям технического обслуживания аэропорта. Через пару минут, проводив глазами мчавшиеся к ангарам машины: бело-синюю техничку и два милицейских «Форда», он вышел у склада, пересёк его и оказался за территорией аэропорта. Не мешкая, перешёл дорогу, редкую лесополосу, проголосовал и сел в остановившуюся старенькую «Калину».

Никто их не преследовал.

Шокированные его маневром охранники аэропорта и милиционеры продолжали искать нарушителя правопорядка в самом аэропорту. К темпу, предложенному бывшим полковником ГРУ, они готовы не были.

Через полчаса Гордеев расплатился с водителем «Калины» и сошёл у метро «Юго-Западная».

Солома, то есть в миру Виктор Андреевич Соломин, капитан ФСБ, уволенный в запас по ранению в возрасте тридцати шести лет, позвонил вечером:

— Петрович, ты живой?

— Живой пока, — хмуро ответил Гордеев, поселившийся у приятеля в Химках. — Отцепил «хвост» утром, хотя не понимаю, кому вздумалось следить за мной.

— Плохи наши дела, командир. Урка убит, Дорик тоже, Корень не отвечает. Похоже, за нас взялись всерьёз.

— Кто?

— А хрен его знает! В голову приходит только наша последняя оперуха.

— Мне тоже, — признался Гордеев. — Кто-то решил убрать лишних свидетелей по делу Миркиса.

— Неужели теперь придётся всё время в бронике ходить?

— Нет повести печальнее на свете, чем загорать в бронежителе, — невесело пошутил Гордеев.

Соломин хохотнул.

— Эт точно. Что будем делать, командир?

— Я дозвонился до Лося, он прилетит в Москву завтра. Постарайся найти Корня. Соберёмся, помаракуем, как выпутываться из этого положения.

— Я думал, завяжу со службой, поживу спокойно. Так хочется чего-то большого и чистого.

— Помой слона, — посоветовал Гордеев, выключая мобильник.

Вечер он провёл в компании с приятелем Гошей, с которым учился в школе, и его подружками, ни одна из которых ему не понравилась. Впрочем, о развлечениях он думал меньше всего. Голова была забита мыслями о ситуации и о судьбе бывших членов группы: Корня — Кирилла Ковени, лейтенанта спецназа ГУИН, Лося — Логуя Сэргэха, якута, охотника и следопыта, прекрасного актёра, способного сыграть и немощного старика, и «японского дипломата», Веника — Саши Веничко, классного рукопашника, из лейтенанта внутренних войск переквалифицировавшегося в главу частного охранного агентства в Тюмени, Урки — Урмаса Кестудиса, латыша, водившего все виды авто и авиатранспорта, и Дорика — Аркадия Дормана, специалиста по компьютерной технике высокого класса. Все они входили в состав опергруппы, сумевшей ликвидировать врага государства, и половина из них уже находилась за пределами реального физического контакта.

Наутро снова позвонил Соломин и радостно сообщил, что Корень жив-здоров, но прячется на Смоленщине, так как почуял слежку и решил перестраховаться.

— Будет к двум часам на «запасном аэродроме», — добавил Соломин.

— Хорошо, я подъеду, — сказал Гордеев. — Заметишь слежку — дай знать.

«Запасным аэродромом» они называли явочную квартиру в Строгино, о которой никто из бывшего начальства не знал, в том числе и сотрудники Управления спецопераций. Квартира принадлежала какому-то родственнику Соломина, который большую часть года пропадал в экспедициях по Западной Сибири в поисках новых нефтяных месторождений.

В два часа дня они собрались вместе в четырёхкомнатной квартире, отделанной в соответствии со вкусом владельца ценными породами дерева: Соломин, Лось — Сэргэх, Корень — Ковеня и Гордеев. Придирчиво оглядели друг друга, оценивая внешние изменения.

Корень завёл усы и бородку.

Соломин наголо побрил голову.

Лось превратился в респектабельного дипломата — с виду, отрастил седую шевелюру, нацепил очки с золотой оправой. Узнать его было трудно.

Не изменился только сам Гордеев, тщательно брившийся каждый день и ухаживающий за длинными — ниже мочек ушей — бачками; назвать их бакенбардами не поворачивался язык. Волосы Гордеев подравнивал каждый день и не позволял им вырастать длиннее трёх миллиметров.

— Что происходит, пацаны? — первым нарушил молчание кряжистый, невысокий Ковеня.

— Убит Веник, — помрачнел Соломин. — Прямо на пляже в Крыму. Урмас разбился на мотоцикле под Ригой. Дорик угорел в бане. Всё понятно?

— Кассетная ликвидация…

— Догадливый. И, судя по всему, мы на очереди.

— То-то я неделю назад почуял — менять хавиру надо. Ветерок холодный подул.

Все одновременно посмотрели на Гордеева.

— Я знаю столько же, сколько и вы, — признался он. — Нужна инфа. Кто идёт по следу, зачем, кто распорядился нас уконтропупить, причины. Надо поднимать связи, искать ответы на вопросы. Жаль, что Дорик убит, нам очень нужен сильный компьютерщик.

— Мой двоюродный брат работает в отделе компьютерной защиты при штабе Минобороны, — сказал Соломин. — Классный спец, уже майор. Могу предложить ему работу. Что надо?

— Покопаться в базе данных Управления спецопераций.

Соломин присвистнул.

— Он не хакер. Хотя почему бы и нет? Поговорю с ним, обрисую ситуацию. Параметры задачи?

— Дело Миркиса. Тайные пружины, секретные данные, политика, работа Комитета, чьи права он урезал, кого достал, кому перекрыл кислород.

Соломин и Ковеня переглянулись.

— Миркис был полной сволочью, — неуверенно сказал бывший капитан. — Мы же изучали досье на него.

— Никто и не сомневается, — сказал Гордеев. — Однако нам от этого не легче. Нужна адекватная информация по теме. Вообще касается всех — поиск дополнительных данных. Поднимайте свои связи, попытайтесь определиться, кому мозолит глаза наша команда. Только поосторожнее. Заметите слежку — ложитесь на дно и предупредите остальных, не рискуйте.

— Кто не рискует, тот не пьёт… — начал Ковеня.

— …валерьянку, — отрезал Гордеев.

На следующий день они снова собрались вместе.

На улице по-прежнему было жарко и душно, асфальт плавился под лучами солнца, и даже на седьмом этаже, где находилась явочная квартира, стояли запахи гудрона и пыли.

Закрыли форточки, включили кондиционер, полегчало.

— Веня взломал «сейф» МВД, — сказал Соломин, имея в виду закрытую директорию Министерства внутренних дел. — Там по делу Миркиса ничего особенного нет, только официальные данные. Генерала успокоили «террористы».

— У меня пока тоже ничего, — буркнул изнывающий от жары плотный Ковеня; он держал в руке запотевшую бутылку «Балтики». — Ни одна связь не работает. Кто уволился, кто переведен в другую контору.

Соломин посмотрел на Сэргэха.

— А ты что молчишь, якут?

— Я плохо говорить рюски, — веско сказал «дипломатообразный» Лось.

Ковеня засмеялся.

Гордеев недовольно посмотрел на него.

— Нужен «язык», — продолжал Сэргэх нормальным голосом, практически без акцента. — Лучший «язык» в нашем положении тот, кто ставил перед нами задачу.

— Генерал Чернавский.

— Вот его и надо потрясти.

Гордеев оценивающе глянул на безмятежное с виду лицо «дипломата», перевёл взгляд на товарищей.

— Ваше мнение?

— А сможем мы достать генерала? — скептически хмыкнул Ковеня. — Нас осталось четверо, да и без снаряжения мы — что крокодил без зубов.

— Не лепи горбатого, крокодил, — махнул рукой Соломин. — Снаряжение мы найдём. У меня кое-что припасено. А вот пара профи команде не помешали бы.

— Где ты найдёшь профи?

— Я знаю одну девушку, — сказал Сэргэх.

— Девушку? — фыркнул Соломин.

— Она отличная гонщица, тусуется с аквабайкерами, хорошая спортсменка, лет 15 занимается единоборствами. Два года назад бандиты убили её мужа и сынишку трёхлетнего.

Оперативники переглянулись.

— Уроды! — проворчал Ковеня.

— Возможно, она и хорошая спортсменка, но я против баб в команде, — сказал Соломин. — К тому же её ещё уговорить надо.

— Не надо, — качнул головой Сэргэх. — Она мне уже помогала. И она злая на мужиков, прошу учесть.

— Ты хочешь сказать — она их не любит? Или сильно наоборот?

— Хорошо, попробуем, — принял решение Гордеев. — Отвечаешь за неё. Начинаем работать. Первая фаза — слежка за генералом. Солома на контакте с братом: может, всё-таки удастся откопать нужную инфу через сайты «конторы». Готовим снаряжение. Я разрабатываю план контакта. Через три дня выходим на активную фазу. Приняли?

Все дружно соединили сжатые кулаки.

Первым слежку заметил Лось. Тут же сообщил остальным.

Команда «ощетинилась», отработала профессиональный «съём» «хвоста» и перенесла явку в квартиру двоюродного брата Соломина, компьютерщика, который согласился покопаться в базах данных спецслужб.

— Непорядок, однако, — сказал мрачный Ковеня, пригладив пальцем брови. — За нами пошли не любители, настоящие охотники.

— Тем более надо ускорить выход на генерала, — сказал Соломин. — Командир, предлагаю прищучить Чернавского прямо в его кабинете, в Конторе. Чем наглее мы будем действовать, тем сложнее будет просчитать наши маневры.

— Ты всегда отличался умом и сообразительностью, — поморщился Ковеня. — Если уж нас вычислили здесь, на третий день после встречи, то…

— Что? Нас никто не станет искать в «конторе». А ежели будешь сидеть как пингвин и прятаться в утёсах, как писал старик Горький, оперуху не провернёшь. Знаешь, как сейчас говорят? Глупый пингвин робко прячет, смелый нагло достаёт.

— Командир, у него крыша поехала!

— Отставить базар! — коротко сказал Гордеев. — Я тоже считаю, что действовать надо нестандартно и быстро. Вариант Соломы не идеален, но лучшего нет. Будем готовиться к походу в «контору». Лось, где твоя аквабайкерша? Я хочу с ней поговорить.

— Ждёт приглашения.

— Зови.

Сэргэх набрал номер, продиктовал кому-то адрес.

Несколько минут все терпеливо ждали, переглядываясь, когда придёт знакомая Лося.

Наконец, прозвенел звонок, Лось открыл дверь и ввёл в прихожую девушку, представил:

— Вика.

Соломин заулыбался, расшаркался:

— Виктор.

Ковеня кивнул, настроенный скептически. Женщин он воспринимал только в качестве производителей детей.

Гордеев встретил взгляд Вики, и сердце забилось сильней. Показалось, что он временно оглох. Еле сдержался, чтобы не потрясти головой, как конь, освобождаясь от странного ощущения.

В глазах девушки на миг протаяли насмешливые искры. Она почувствовала некий неосязаемый лучик интереса, связавший их эфемерным мостиком понимания и ожидания.

Вряд ли её можно было назвать красавицей, но Вика была миловидна, стройна, и в ней прятался некий чувственный призыв, след женской неустроенности, возбуждающий ответное желание защитить, помочь, стать необходимым.

— Мы по-моему где-то встречались, — сказал Соломин. — Вы случайно не учились в театральном?

— Нет, — сухо обронила девушка.

— Давайте о деле, — сказал Гордеев. — Вика, вы в курсе, что происходит?

— В курсе, — так же односложно ответила она.

Её лаконичность производила впечатление. Судя по всему, мужчин она и в самом деле недолюбливала.

— Вот план, — сказал Гордеев, выводя на дисплей схему предстоящей операции. — Расписан по минутам. В «контору» пойдут трое: я, Солома и Лось. Корень начнёт отвлекающие маневры. Вы, Вика, понадобитесь нам на завершающей стадии операции как «медсестра». В Управлении есть собственный медпункт, и вы получите вызов к генералу Чернавскому, которому внезапно «станет плохо». Теперь конкретика…

Утром 17 августа у двухэтажного здания в Старохолмском переулке, известном как «строение 22 Управделами президента РФ», а на самом деле принадлежащем Федеральной службе безопасности, появился старый пикапчик «Фольксваген» с надписью на борту: «Лучшая пицца». Он попетлял по улице между припаркованными автомобилями, выехал на тротуар и врезался в одну из каменных колонн, обозначавших крылечко «строения 22».

Тотчас же к пикапу сбежались охранники учреждения, удивлённые необычным инцидентом.

Из пикапа с трудом выбрался явно нетрезвый водитель в синей робе, с белой кепочкой «Пицца» на голове, усатый, с бородкой, горестно воззрился на разбитый передок машины.

Это был Ковеня.

Мимо него и охранников к зданию с интервалом в одну минуту прошли три человека: полковник Гордеев (документы были настоящими), старший следователь капитан Юкава (Лось) и капитан Дондурей (Солома). Документы у них были «липовыми», но практически неотличимыми от настоящих удостоверений сотрудников Управления спецопераций. Охранники, занятые разбирательством инцидента с пьяным водителем пикапа, не обратили на них особого внимания.

Точно так же поступил и охранник у турникета, пропустивший гостей без должного изучения документов. Гости шли уверенно и подозрений у охранника не вызвали.

Все трое поднялись на второй этаж здания, хорошо изучив расположение его помещений и коридоров.

Гордеев первым вошел в приёмную Чернавского.

С тем же интервалом в одну минуту следом в приёмную уверенно прошли Лось и Солома.

Оружия у них не было, но все трое в совершенстве владели навыками бойцов спецназа и принялись действовать, исходя из предположения о наличии в приёмной и кабинете генерала систем видеоконтроля и обеспечения безопасности.

Секретарь-адъютант Чернавского, белобрысый, подтянутый майор с неподвижным угрюмоватым лицом, оторвался от дисплея компьютера, глянул на первого посетителя.

— Слушаю вас.

Гордеев издали показал ему своё удостоверение:

— Полковник Гордеев. Доложите генералу, что я прибыл.

Адъютант бросил взгляд на бумаги на столе.

— Вас нет в списке приглашённых.

— Меня генерал примет.

— Но я не имею…

В приёмную вошёл Лось. Он был чрезвычайно импозантен, важен, уверен в себе и значителен. Золотые очки придавали его виду определённую властную законченность. На лице Сэргэха явно читалось, что ждать он не привык.

— У меня срочное дело к Борису Самсоновичу.

— Э-э… — глянул на Гордеева адъютант. — Как о вас доложить?

— Старший следователь по особо важным делам Юкава.

— Сейчас спрошу. — Адьютант потянулся к селектору.

— У меня тоже важное дело, — сварливо сказал Гордеев, сделав два шага к двери кабинета Чернавского. — Майор, сообщите обо мне генералу, немедленно!

Лось посмотрел на него как на деталь интерьера, тоже приблизился к двери.

— Вы подождёте, милейший.

— Это вы подождёте, милейший!

В приёмную вошёл Солома.

— О, здесь очередь?

Адъютант, переводивший неуверенный взгляд с одного посетителя на другого, встал из-за стола, взялся за ручку двери:

— Минуту, я доложу генералу о…

Гордеев сделал практически незаметный выпад пальцем, и закативший глаза белобрысый майор осел на пол. Солома и Лось подхватили его на руки, усадили на диванчик, прислонив к спинке.

Лось пробежался глазами по экрану компьютера, по клавиатуре селектора, набрал какой-то номер.

Гордеев распахнул дверь и скрылся в кабинете Чернавского. Генерал стоял у окна, выходящего в парк, и беседовал с кем-то по телефону. На стук двери он обернулся, произнёс несколько слов и застыл, открыв рот.

— Привет, Бугор, — вежливо сказал Гордеев.

Чернавский — невысокий, полный, с пышной вьющейся шевелюрой, очнулся, облизнул губы.

— Гордеев?

— Неужели я так сильно изменился?

Генерал бросил взгляд на стол, где располагались селектор, подставка с карандашами и ручками, плоский дисплей и клавиатура.

Гордеев покачал головой.

— Не стоит пытаться, Борис Самсонович, охрана всё равно не успеет. К тому же я пришёл с мирными намерениями. Зачем вы отдали приказ ликвидировать команду?

Чернавский хотел было нажать на мобильнике какую-то кнопку, и Гордеев метнулся к нему, ускоряясь до почти полного исчезновения. Ловко выхватил мобильник из руки генерала.

— Извините, Борис Самсонович, это лишнее. У меня очень мало времени, поэтому извольте отвечать быстро и конкретно. Мы оба знаем, что происходит. Итак, вопрос первый: зачем? Вопрос второй: кому это понадобилось? Не верю, что лично вам.

— Ты… отсюда… не выйдешь! — проговорил Чернавский сдавленным голосом.

— Выйду, — спокойно возразил Гордеев. — К тому же я не один.

— Сколько б вас ни было… Вы не представляете, с кем связались.

— Так просветите.

Лицо Чернавского внезапно покрылось испариной, покраснело. Он схватился рукой за грудь, зашатался.

— Я… программ… коне…

— Что с вами?!

— Кретин… сунул нос…

— Куда, чёрт побери?!

— Не пове… — Чернавский сделал боком два шага к столу, рухнул на стул. — Во… ды!

Гордеев поискал глазами графин, обнаружил начатую бутылку тоника, подсунул генералу. Но тот не отреагировал на «жест доброй воли». Расширившиеся, ставшие безумными глаза Чернавского остановились, жизнь ушла из них.

Гордеев дотронулся пальцем до шеи генерала, пульса не нащупал.

— Пся крев!

В кабинет заглянул Соломин.

— Ну, что тут у вас? Помочь?

— Уходим!

Гордеев подтолкнул удивлённого Виктора к двери, выскочил из кабинета сам.

— Вика сейчас будет, — доложил «Юкава»-Лось.

— Отставить! Сворачиваемся! Все объяснения потом!

Привыкшие повиноваться члены группы подчинились приказу без лишних вопросов. Однако за дверью приёмной их ждал сюрприз.

Быстро идущий по коридору мужчина средних лет, одетый в бежевого цвета летний костюм, бросил на ходу Гордееву связку ключей:

— Подземная парковка, чёрная «Вольво» S60, номер сто сорок шесть. Сесть и ждать!

Мужчина скрылся за дверью приёмной.

Гордеев колебался ровно две секунды.

— За мной!

Они спустились в подвал здания, превращённый в парковку для автомобилей Управления, сели в красивую чёрную «Вольво» с затемнёнными стёклами.

— Кто это? — подал голос Соломин.

— Не знаю, — ответил Гордеев, прислушиваясь к своим ощущениям: на душе было тревожно, но не до паники.

— Вика на улице, — доложил Сэргэх, закончив почти неслышные переговоры по мобильнику.

— Пусть уходит и ждёт звонка. Где Корень?

— В местном отделении ДПС, объясняется с инспекцией.

— Пусть уходит тоже и ждёт сигнала.

Лось снова взялся за мобильник.

— А не накроют нас здесь, как тараканов? — вполголоса заметил Соломин. — Тот тип увидит, что секретарь в отключке, а генерал и вовсе дуба дал.

Гордеев промолчал. Он думал примерно о том же и готов был действовать, поднимись тревога. Но её всё не было, сирены и звонки молчали и появлявшиеся на стоянке сотрудники Управления вели себя спокойно.

Наконец, в машину сел мужчина в костюме. Молча включил двигатель, вывел «Вольво» наверх. Ворота открылись автоматически, и машина выехала с территории Управления.

Остановились в каком-то тупике на Старой набережной, за шеренгами пыльных кустов.

Мужчина в костюме заглушил мотор, посмотрел на сидевшего рядом Гордеева, оглянулся на пассажиров на заднем сиденье. Покачал головой, усмехнулся.

— Не уследили мы за вами.

— Вы кто? — угрюмо поинтересовался Гордеев.

— Пришелец без пальто, — снова усмехнулся водитель. — Я полковник Сергеев, Вадим Зосимович. Начальник второго научно— технического отдела «конторы». Какого дьявола вас понесло к Чернавскому?

Гордеев покосился на спутников.

— Откуда вы знаете о нас?

— Вы были лучшей командой, когда-либо сформированной в Управлении.

— И поэтому нас решили замочить? — хмыкнул Соломин.

— Вы стали опасными свидетелями.

— Чего?

— Смены власти.

— Но ведь эта самая власть с нашей помощью решила одну из своих проблем!

— Власть проблем не решает, она их финансирует.

Пассажиры «Вольво» переглянулись.

Сергеев засмеялся.

— Мне нравится ваша реакция. Теперь поговорим серьёзно. Рассчитываю на ваше терпение и креативность, так как речь пойдёт об очень необычных вещах. Вы фантастикой не увлекаетесь?

Гордеев озабоченно потёр щеку пальцем.

— Это имеет какое-то отношение к теме разговора?

— Прямое.

— Нет, я фантастику не читаю.

Лось промолчал.

Соломин пожал плечами:

— Читал в детстве: Беляев, Ефремов, Уэллс…

— Вам будет легче воспринимать мои слова. Жизнь на нашей красивой планете контролируется…

— _зелёными человечками, — фыркнул Соломин.

Гордеев бросил на него предупреждающий взгляд.

Соломин засопел.

— Шутка.

— Не зелёными и не человечками, — серьёзно возразил Сергеев. — Это две разумные системы с разными подходами и целями. Назовём их для определённости «змеями» и «ящерами».

— Почему не крысами? — не удержался Соломин, виновато посмотрел на Гордеева, поднял руки вверх. — Всё, больше не буду.

— Этот контроль осуществляется давно, больше десяти тысяч лет, с тех пор как «змеям» удалось столкнуть лбами две земные цивилизации.

— Кажется, я читал: Гиперборею и Атлантиду, верно?

Сергеев не обратил внимания на реплику Соломина.

— Однако в последнее время верх начала брать система «ящеров», которая провела ряд успешных операций и нейтрализовала влияние «змей» на американских континентах и в Азии. Теперь она занялась Россией. Ликвидация господина Миркиса, ставленника «змей», с вашей помощью как раз является одной из таких операций «ящеров», на которых работал и Чернавский. Теперь понимаете, в разборки какого уровня вы вмешались?

— Вы шутите? — недоверчиво спросил Соломин.

— Когда мне рассказали эту историю, я отреагировал точно так же.

— Допустим, мы поверим в вашу сказку, — проговорил Гордеев. — Кого представляете вы? «Змей», «ящеров»?

— Ни тех, ни других. Я один из сотрудников системы «Три Н», которая пытается нейтрализовать внешнее давление на цивилизацию.

— Что такое «Три Н»?

— Аббревиатура слов «Никого Над Нами». Человечеством управляли так долго и бездарно, что пора с этим кончать. Мы пытаемся создать организацию, которая смогла бы освободить людей и от «змей», и от «ящеров».

— Ну, и как, получается? — прищурился Соломин.

— Информационный уровень противостояния нам уже доступен, оперативный ещё нет. Вот почему мы тоже ищем профи вашего класса, которые стали бы с нами работать.

— А если мы не захотим?

Сергеев улыбнулся.

— Разве у вас есть выбор?

— То есть вы хотите сказать, что, если мы не согласимся, вы нас закопаете?

— Уймись, Солома, — сказал Гордеев. — Всё это пока слова, нужно подтверждение.

— Мы его вам предоставим.

— И нам нужно подумать.

— Вылезайте.

Переглянувшись, Гордеев, Соломин и Сэргэх вылезли из машины. Полковник подал Гордееву блеснувшую металлом пуговку.

— Читайте, смотрите, размышляйте. В конце мой номер телефона. После просмотра флешка самоликвидируется. Что бы вы ни решили — звоните.

Урча мотором, «Вольво» развернулась, уехала.

Соломин сплюнул под ноги, сунул руки в карманы.

— Бред!

— Что будем делать? — вежливо спросил Сэргэх.

— Звони Корню, Вике, поедем смотреть материал.

— Интересно, как им удастся замять скандал, если генерал и в самом деле дал дуба? — поинтересовался Соломин.

Гордеев не ответил.

Пришло вдруг ощущение разверзающейся под ногами бездны, подул ледяной ветер, по спине побежали мурашки. Он представил масштаб контроля, осуществляемого «змеями» и «ящерами»: не над одним человеком, не над группой и даже не над отдельной страной — над всем человечеством, — и ему стало неуютно.

Вторая встреча с полковником Сергеевым, речь которого Соломин эмоционально оценил как «бред», состоялась в пансионате «Зелёные дали». Пансионат принадлежал Главному Управлению исполнения наказаний и располагался в двадцати километрах от Москвы, на берегу небольшого красивого озерца.

Гордеев, Соломин, Сэргэх и Вика прибыли туда как обычные отдыхающие, на двое суток — с пятницы по воскресенье; путёвки им, естественно, обеспечил Сергеев. Корень, сыгравший роль пьяного водителя пикапа, подъехал к ним как гость, совершенно преобразившись. Он тоже был очень талантливым актёром, и даже Гордеев не сразу признал в «вальяжном чиновнике презрительного вида» бывшего капитана спецназа ГУИН.

На берегу озера стояли мангалы, беседки, в одной из которых и собрались члены группы, якобы для «полнометражного» отдыха с шашлыками и пивом. Сергеев подошёл позже, в сумерках, вместе с молодой девушкой по имени Алина, оказавшейся его дочерью и — как выяснилось позже — координатором центрального трикстера, то есть офиса, системы «Три Н».

Соломин обратил внимание на ещё одну компанию неподалёку, а также на подплывшую ближе весельную лодку с двумя парнями, и Сергеев его успокоил:

— Это наши.

Начали жарить шашлыки.

С виду их компания ничем не отличалась от таких же отдыхающих, но если бы кто-нибудь мог подслушать разговоры мужчин, он бы принял их за сбежавших из психбольницы пациентов. Тем не менее никто из присутствующих уже не сомневался в реальности структуры «Три Н», а материал о наличии контроля над деятельностью цивилизации, усвоенный Гордеевым и его товарищами, не оставлял места для сомнений.

Системы «змей» и «ящеров» существовали в действительности и очень тонко управляли процессами, структурирующими современный социум.

Россию контролировали «ящеры», удачно воспользовавшиеся год назад группой Гордеева для своих целей. Они же «пасли» Индию, почти всю Центральную Азию и Китай, половину Африки.

«Змеи» вели обе Америки, Австралию, Полинезию и Южную Африку.

И обе системы не упускали момента, чтобы потеснить соперника, воспользоваться его ресурсами или сменить лидеров властных институтов, как это случалось чуть ли не каждый месяц в той или иной стране.

— Ну, хорошо, вы меня убедили, — сказал Соломин после двух часов «шашлычного отдыха». — Нами управляют «змеи», «ящеры» и всякая сопутствующая им шелупонь. Что с того? Чего вы хотите от нас?

— Разве ты ещё не понял? — криво улыбнулся «чиновник»-Корень. — Нас попросят кого-нибудь замочить.

— Не совсем, — остался спокойным Сергеев. — Одним «мочиловом» не обойтись. Мы предлагаем вам полноценное долговременное сотрудничество. Материалы, которые вы изучили, дают лишь общую картину проблемы. На самом же деле взаимодействие контролирующих Землю систем и пересечение потоков их интересов намного сложнее и масштабнее.

— Как же они вас терпят? — хмыкнул Соломин. — Неужели не догадываются о существовании «Три Н»?

— Не догадываются — знают, — вмешалась в разговор Алина, исподтишка наблюдавшая за каждым участником беседы. — Их возможности много шире наших, и бывали случаи, когда наши руководители уничтожались вместе с центрами управления «Три Н».

— Причём необязательно в результате каких-то спецопераций, — добавил Сергеев. — Достаточно было сориентировать спецслужбы определённых государств, чтобы нас начали искать как «террористов» или криминальных воротил. К примеру, распад СССР являл собой крупную диверсию «змей», в результате чего они получили доступ к управлению более мелкими государствами: Украиной, Эстонией, Латвией, Литвой, Туркменистаном, а потом добрались и до Югославии и Чехословакии. Однако все эти данные вместе с анализом ситуации вы получите, если…

— Если согласимся с вами работать, — закончил Гордеев, чувствуя на себе взгляды двух женщин: и Вика, и Алина почему-то больше изучали его поведение, нежели реакцию остальных членов группы. Впрочем, вполне возможно, объяснялось это тем, что он был старшим в группе.

— Разумеется, — согласился Сергеев.

— И всё же вы не ответили на вопрос, — впервые заговорил молчаливый Лось. — Мы имеем право отказаться?

— А вы оцените сами, — усмехнулся Сергеев. — Вы получили доступ к секретной информации и являетесь носителями чужих тайн, от которых зависит судьба цивилизации. Ни много ни мало. Но даже если мы отпустим вас, «ящеры» всё равно будут вас преследовать до тех пор, пока не ликвидируют по одному. А возможностей у них, повторюсь, хватает.

— Сволочи! — сказал Корень индифферентно, неизвестно кого имея в виду.

— Вас было семеро, — тихо напомнила Алина. — Осталось четверо. Убиты также сотрудники Управления, принимавшие участие в экипировке и компьютерном сопровождении операции с Миркисом.

Бойцы Гордеева переглянулись.

— Я бы подождал… — начал Соломин.

— Как это выглядит? — перебил его Гордеев. — Все мы смотрели американские блокбастеры типа «Люди в чёрном», «Люди Икс»…

Сергеев засмеялся и тут же перестал:

— Простите.

Алина улыбнулась.

— Не поверите: эти фильмы оплачены и сняты по заказу «змей», чтобы люди не верили ни в каких пришельцев. Так легче управлять массами. В то время как система контроля работает и её метастазы охватили практически весь наш мир.

— Самая большая победа дьявола…

— Что?

— Существует пословица: самая большая победа дьявола кроется в том, что он сумел убедить людей, что его не существует.

— В самую точку, — кивнул Сергеев. — Хотя есть и другая пословица: бог любит, когда все знают, что он есть, но не любит, когда его ищут.

— Бог? — в сомнении поднял брови Соломин. — Кто же из них взял на себя роль бога? «Змеи» или «ящеры»?

— Не цепляйтесь к словам, всё намного сложнее, чем вы себе представляете. По возможностям все контролёры почти боги, по этическим критериям — дьяволы. Но об этом мы ещё поговорим, если не возражаете.

— Как они хотя бы выглядят? В вашем досье нет ни намёка на внешний вид тех и других.

Сергеев посмотрел на дочь.

Алина заколебалась было, но поняла, что отказ удовлетворить просьбу присутствующих будет выглядеть странно, и достала изящный смартик с объёмным дисплеем.

Над окошечком смартфона встал зелёный лучик, развернулся в почти невидимый световой конус, внутри которого протаяло изображение.

— Обыкновенная баба, — сказал Соломин недоверчиво.

— Носитель, — сказала Алина.

Фигурка женщины в конусе видеообъёма изменилась. Лицо её стало плоским, затем щёки провалились, нос вытянулся вперёд, глаза превратились в узкие щели.

— Мама моя! — пробормотал Соломин. — Что это?!

— «Змея», — спокойно сказал Сергеев. — Разумеется, всё это камуфляж. Я имею в виду форму тела носителя. Контролёры не внедряются в живые объекты, как в кинофильмах ужасов, но их техника позволяет создавать идеальные «кибернетические контейнеры» для доставки эмиссаров на Землю. Хотя делают они это крайне редко.

— А как выглядит «ящер»?

Алина коснулась ногтем кнопочки на смартфоне.

Женщина-«змея» в конусе экранчика исчезла. Вместо неё появился мужчина в строгом костюме.

— Мужик? — оглянулся на Гордеева Соломин. — Почему мужик?

— «Ящеры» крупнее по габаритам, — пояснил Сергеев. — Поэтому им легче маскироваться под мужчин. Но и они используют нечто вроде роботов, оболочки которых имитируют тела людей. На прямые контакты идут неохотно, во избежание утечки информации. Кстати, и «змеи», и «ящеры» имеют не два, а три пола, главным из которых, так сказать, рабочим, является «средний», обезличенный.

— Гермафродит? — фыркнул Соломин.

Лицо мужчины в конусе видеоэкранчика искривилось, поплыло, приобрело очертания звериного черепа, чем-то действительно похожего на череп динозавра.

— Так он выглядит в натуре, — тихо проговорила Алина, одним движением выключила смартфон, поднялась. — До свидания. На раздумывайте долго, звоните.

Полковник и его дочь вышли из беседки, направились к берегу озера, сели в подплывшую лодку. Лодка быстро пересекла озеро.

Следом за ними разбрелись и другие «любители шашлыков», отдыхавшие неподалёку. По-видимому, все они являлись сотрудниками «Три Н».

Стало совсем тихо.

Солнце село. Похолодало. Над озером поплыли струйки тумана. По берегу озера зажглись фонари.

«Чиновник»-Корень пригладил шевелюру, посмотрел на Гордеева.

— Я человек простой. Может, послать их на хрен? Пусть сами разбираются со всеми этими «змеями» и «ящерами». Свяжешься с такими, неприятностей не оберёшься.

— Неприятности приходят и уходят, — меланхолически заметил Сэргэх, — а их творцы остаются.

— Ты что, Лось? — удивился Соломин. — Хочешь податься в наёмники?

— А ты хочешь жить спокойно, зная, что нас дёргает за ниточки всякая нечисть? — усмехнулся Сэргэх.

— Ну, допустим, меня никто не дёргает.

— Я «за», — проговорила вдруг Вика.

Все оглянулись на неё.

Гордеев поднялся, тряхнул плечами, разминаясь, сбежал на дорожку.

— Кто со мной купаться?

Четыре пары глаз уставились на него настороженно и оценивающе. Хотя Вика, наверное, уже догадалась, какое решение он принял.

— Я с вами, командир.

— Купальник есть?

— Можно и без купальника.

— Тоже верно.

Вика сошла на траву и направилась вслед за Гордеевым.

Оставшиеся в беседке мужчины обменялись взглядами.

— Пожалуй, я тоже окунусь, — сказал Соломин и побежал к берегу, на ходу стаскивая с себя рубашку.

Лось молча двинулся за ним с бутылкой минералки.

Корень остался один, глядя на купающихся, прислушиваясь к их весёлым голосам. Потом крякнул, плеснул в стакан из почти непочатой бутылки водки, выпил и тоже побрёл к берегу, насвистывая какой-то мотивчик.

Над ним с тихим жужжанием пролетело какое-то крупное насекомое.

Корень поднял голову, погрозил небу пальцем:

— Не подсматривай!

Впрочем, он бы не сильно удивился, узнав, что «насекомое» является летающей телекамерой. Нанотехнологи в настоящее время могли создавать и более миниатюрные аппараты.

Два месяца спустя Гордеева пригласили в офис центрального трикстера «Три Н», располагавшийся в здании Газпрома в Москве на вполне законных основаниях: глава трикстера являлся одновременно и начальником службы безопасности Газпрома.

Каким образом триэновцы сумели организовать свой офис в самом сердце охраняемого, как Кремль, здания, напичканного электронными сторожевыми системами и телекамерами, можно было только догадываться.

Но, попав в офис, Гордеев увидел суперсовременный интерьер, новейшие объёмные дисплеи компьютеров, системы шумоподавления, и проникся важностью и значимостью того дела, каким занималась «Три Н».

Глава трикстера также оказалась женщиной, как и её «правая рука» Алина Сергеева, которая встретила и проводила гостя в офис. Звали её Брониславой Константиновной.

Кабинет Брониславы был небольшой, однако сформированный в стиле «мобайл», полностью автоматизированный, сверкающий металлом, фарфором и стеклом. Он произвёл на Гордеева большое впечатление.

Начальника группы усадили в красное кожаное кресло, предложили кофе, и ему пришлось согласиться, хотя кофе он не любил.

Брониславе Константиновне на вид было около сорока. Оказалось — и она сама затронула эту тему, — что ей далеко за шестьдесят. В юности она увлекалась спортом — бегала на длинные дистанции, завоёвывала медали, и продолжала следить за фигурой и позже, в зрелом возрасте. Волосы у неё были короткие, с рыжеватым отливом, а строгое лицо всегда хранило суровое непреклонное выражение, что говорило о жёстком решительном характере руководителя российского отделения «Три Н».

С минуту поговорили о самочувствии всех членов группы, об их психическом здоровье, об устройстве на новом месте: все четверо плюс Вика жили теперь на базе «Три Н» под Волоколамском. Затем необязательные, по мнению Гордеева, разговоры закончились, и Бронислава Константиновна вперила в его лицо прямой взгляд.

— Вы готовы выполнить задание?

Гордеев, давно ждавший этого вопроса, кивнул.

— Группа тренируется, все в тонусе.

— Отлично. Тогда посмотрите на этого человека.

Над полусферой дисплея встало призрачное объёмное облачко, внутри которого проявилась фигура человека.

— Сурко, — сказал Гордеев озадаченно.

— Совершенно верно, — согласилась Бронислава Константиновна. — Глава Федеральной Счётной палаты.

— Неужели он тоже чей-то резидент? — удивился Гордеев.

— Он куратор тестуд-операнда в России.

— Чёрт побери! Вы хотите сказать, что он — «ящер»?!

— Изредка куратор использует своего двойника, поэтому нам нельзя ошибиться. После того, как мы его… э-э, нейтрализуем, его место займёт наш человек.

— Понятно. — Гордеев вдруг вспомнил последнюю операцию. — Значит, Миркиса на его посту тоже заменил протеже «ящеров»?

— К сожалению, вы правы. Мы не успели подготовить замену. Поэтому генерал Кириенко, сменивший Миркиса, тоже должен… э-э, уйти в отставку. Только после этого его место сможет занять наш ставленник.

— Вы думаете, это поможет?

Бронислава Константиновна сдвинула брови.

— Вы должны были изучить нашу стратегию.

— Изучал, помню: постепенное замещение эмиссаров «змей» и «ящеров» на сотрудников «Три Н», воспитание собственного электората, молодой смены, и в финале — единовременная акция по ликвидации всей сети пришельцев.

— Тогда к чему ваши вопросы?

Гордеев пожал плечами.

— Вы же сами говорили, что чужаки имеют гораздо больше возможностей, чем наши технари. Они просто задавят нас.

— Не задавят, мы тоже… — начальница «Три Н» поискала слова, нашла поговорку: — не лаптем щи хлебаем. У нас отличные консультанты… — Бронислава Константиновна осеклась. — Короче, полковник, вы согласились работать…

— Да я и не отказывался, — сказал Гордеев, размышляя, о каких консультантах шла речь. — Давайте вводную.

— Вводную вы получите у координатора трикстера. Хочу только предостеречь вас от каких-то поспешных выводов при получении той или иной информации. Если что-то недопонимаете, лучше спросите у компетентных людей.

— Вы о чём? — не понял Гордеев.

— Приобрести опыт, не подвергаясь опасности, всё равно что жить, не будучи рождённым. — Собеседница дала понять, что аудиенция закончена.

Гордеев встал, щёлкнул каблуками, вышел из кабинета, представляя, как сейчас за ним наблюдает охрана через зрачки телекамер. Захотелось узнать, как работает система защиты офиса при полном отсутствии — с виду — охранников, но мысль мелькнула и исчезла.

В коридоре его встретила Алина.

«Мечта», яхта господина Сурко, ничем не отличалась от яхт известного российского олигарха, имея на борту ракетный противовоздушный комплекс «Гарпун», два вертолёта и мини-субмарину. Хотя о приобретении яхты главой Федеральной Счётной палаты широкая общественность не знала. Казалось бы, подобраться к ней незамеченным или прокрасться на борт невозможно. Однако после недолгих размышлений Гордеев избрал именно этот вариант, зная, что сверхнаглая и сверхбыстрая атака часто неудержима.

Шестнадцатого октября яхта снялась с якоря в Калининградском порту и отправилась в море.

Семнадцатого она прошла между Оркнейскими и Шетландскими островами, миновала остров Рону и взяла курс в океан. В планах её владельца было посещение многих экзотических островов, а также двухдневная стоянка у острова Южная Георгия.

Почти вся группа Гордеева, получившая всё необходимое спецоборудование для проведения операции, ждала появления яхты на траверзе Азор, находясь на борту подводной лодки. Отсутствовала только Вика. Ей удалось, не без помощи триэновцев, естественно, устроиться на борт «Мечты» в качестве тренера по аквабайку. Прежний тренер внезапно попал в больницу с острым приступом аппендицита, а господин Сурко очень любил этот вид спорта и зачем-то хотел освоить приобретённый командой катерок «Анаконда».

Подводная лодка, не имевшая никаких опознавательных надписей и номеров на борту, принадлежала Управлению спецопераций и являла собой новейшее судно с большим запасом хода. Она двигалась под водой со скоростью в 36 узлов, практически бесшумно, могла нырять на глубину до 400 метров, и обнаружить её в водах океана было очень трудно. В принципе Гордеев привык к тому, что обеспечение подобных спецопераций поддерживается на высочайшем уровне, в соответствии с возросшими научно— техническими достижениями военспецов, но использовал современную субмарину, пусть и небольшую, для поддержки операции впервые.

Восемнадцатого октября подводная лодка всплыла ночью посреди Атлантики, в 50 милях от идущей тихим ходом яхты Сурко. Из её недр был извлечён небольшой парусник типа «Хамсин», на каких любят форсить молодые миллионеры. На борт парусника перешли Алина Сергеева и её молчаливый спутник, который должен был сыграть роль миллионера: красивый, мускулистый, загорелый, уверенный в себе. После этого лодка погрузилась в океан и затаилась на трёхсотметровой глубине.

Рано утром девятнадцатого октября экипаж «Мечты» получил сигнал бедствия. А ещё через полтора часа впереди по курсу появился и источник сигнала — перевернувшийся парусник с ярким именем по борту: «Фортуна».

Под его форштевнем в резиновой лодке сидели всего два пассажира, точнее, владелец парусника англичанин ливийского происхождения Эбрэхем Найт и его спутница Ангелина Брайан. По их словам, восточный ветер отнёс их судёнышко в океан, потом в паруснике открылась течь, он перевернулся, но, к счастью, не затонул. Найту даже удалось пробраться в рубку и включить сигнал SOS.

Посоветовавшись с владельцем яхты, капитан «Мечты» приказал матросам взять терпящих бедствие англичан на борт, и яхта отправилась дальше. Капитан пообещал высадить молодую пару в ближайшем португальском порту.

В этот момент субмарина, притаившаяся в глубинах океанских вод, бесшумно поднялась на глубину в сто метров и выпустила отряд аквалангистов — то есть группу Гордеева в полном составе. Аквалангисты добрались до киля яхты и с помощью спецприспособлений закрепились вокруг устроенного в ее днище люка, через который яхта могла десантировать собственную мини— подлодку или аквалангистов. После этого им оставалось только ждать, когда агенты «Три Н» на борту «Мечты» начнут действовать.

«Момент истины» наступил в два часа ночи двадцатого октября.

Вика нашла «спасённую» пару яхтсменов, обрисовала порядки на борту судна, и троица начала действовать.

Поскольку коридоры, мостики и лестницы на яхте просматривались телекамерами, надо было сначала обезвредить систему наблюдения, для чего Вика направилась в центральную ходовую рубку, в которой находилось всего два человека: старший помощник капитана и дежурный навигатор. Они спокойно играли в шахматы, изредка бросая взгляды на экраны мониторов. Всем хозяйством яхты управлял компьютер, который контролировал в том числе и системы безопасности судна, поэтому можно было особо не напрягаться, имея на борту важную персону.

Вика постучала, отвлекая играющих мужчин. Ей открыли, не ожидая никакого подвоха от симпатичной тренерши босса, и она двумя ударами отправила старпома и навигатора в глубокий сон. После этого к ней присоединились и Алина со своим спутником.

Сначала они впустили группу Гордеева, перепрограммировав устройство открывания нижнего водолазного люка таким образом, чтобы компьютер при открывании замков не включил тревогу. Однако Алина предпочла перестраховаться, для чего направила на нижнюю палубу Вику, которая тем же манером отвлекла двух охранников, лениво потягивающих из банок пиво.

Парни естественно попались на удочку, завязалась игривая беседа, а когда сработали замки и начали открываться створки люка в сухом днище под мини-подлодкой, Вика легко справилась с отвлекшимися охранниками, сбросив одного за другим в бурлящую воду. Назад они уже не всплыли.

Бойцы Гордеева выбрались на бортик бассейна с закреплённой в нём мини-субмариной, освободились от аквалангов и гидрокостюмов.

Вика молча подняла вверх кулак и показала пальцем, куда надо идти. Отряд бесшумно направился к лестнице на вторую палубу.

К этому моменту Алина и Эбрэхем Найт разобрались с компьютером яхты окончательно и могли теперь управлять системами теленаблюдения и тревожного режима. В результате Гордеев с бойцами беспрепятственно добрались до рубки и присоединились к триэновцам.

Общее совещание длилось две минуты.

Алина подала сигнал к началу финальной стадии операции. Группа двинулась вперёд, приготовив оружие. В рубке осталась Вика, контролирующая через телекамеры всё движение в коридорах и отсеках яхты.

Соломин обратил внимание Гордеева на то, как были вооружены Алина и Эбрэхем Найт: «Посмотри, командир, ты когда— нибудь видел такие «пушки»? — но Гордеев молча ткнул его в плечо, давая понять, что это не его дело.

Апартаменты владельца яхты располагались на второй палубе, за гостиной, имея три выхода, причём один из них вёл на третий уровень судна, а оттуда к мини-субмарине. Этот выход пришлось перекрыть в первую очередь, чтобы господин Сурко не смог ускользнуть с помощью подлодки.

— Открывайте огонь на поражение, — сказала Алина Корню, которого решили оставить здесь. — Как только заметите какое— нибудь движение. Сурко — не человек, и его динамика намного выше вашей.

— Хорошо, — пожал плечами Ковеня.

Разделились на две небольшие группы: Алина и Эбрэхем Найт направились ко второму выходу из каюты Сурко, Гордеев с Лосем и Соломиным — к гостиной.

Однако гостиная охранялась, у её двери топтался сурового вида толстяк в синей форме, с автоматом через плечо, поэтому пришлось прибегнуть к отвлекающему маневру.

Передали о препятствии Алине, она вернулась, разделась и вышла вперёд в одном купальнике. Пока обалдевший охранник хлопал глазами, его тихо сняли из бесшумного «бизона».

Алина оделась, тонкой усмешкой ответив на взгляд Гордеева, и группа направилась дальше, не производя никакого шума. Вике в рубке даже показалось, что по кораблю движутся призраки, а не люди, о чём она, естественно, никому не сказала.

Сняли ещё двух охранников в самой гостиной — уже без помощи Алины. Затем Вика на несколько мгновений отключила систему защиты апартаментов, чтобы отдыхавший в них Сурко не смог случайно увидеть десант: у него был свой монитор телесети, а также комплекс спутниковой связи, — и группа с помощью тихого направленного взрыва разнесла дверь в его каюту.

Нельзя сказать, что их ждала засада. Всё-таки действовали десантники профессионально и шума создавали не больше, чем мыши в норке. И всё же первых бойцов группы, Солому и Лося, ворвавшихся в апартаменты Сурко, встретил кинжальный огонь из двух автоматов с насадками бесшумного боя.

Гордеев почуял неладное за мгновение до того, как нырнуть в дымящийся проём двери.

— Ложись! — рявкнул он, бросаясь на пол и отвечая длинной очередью из такого же бесшумного «бизона».

Однако было уже поздно.

Соломин получил пять пуль в грудь, и, хотя нитридный бронежилет выдержал, удары пуль, выпущенных с расстояния всего в пять метров, отбросили его назад и сработали как оглушающие удары молотом.

Лось тоже владел чувством «ветра смерти», вложенным в его психику на уровне инстинкта, поэтому он упал на пол практически вместе с Гордеевым. Но пули всё же пропахали ему спину, одна отрикошетила, порвав ухо, и бывший «капитан ФСБ Юкава» выбыл на какое-то время из боя.

Тем не менее очередь Гордеева достала одного из охранников, заставила второго искать укрытие за экзотической формы диваном, и Гордеев успел прокатиться мячиком по полу большой, роскошно обставленной каюты с огромными квадратными окнами и замереть по другую сторону дивана.

Время как бы замедлилось, сгустилось, превращаясь в призрачную субстанцию, живущую отдельно от происходящего.

Стук сердца показался Гордееву громом в наступившей пугливой тишине.

Он заметил мелькнувшую под диваном тень, перекатился влево, выстрелил. Охранник, вознамерившийся сменить позицию, получил пулю в ухо и в падении с грохотом разнёс витрину с красивыми кубками, встроенную в стену.

Гордеев вскочил, держа под прицелом открытую дверь в спальный отсек каюты… и отлетел к противоположной стене от сильнейшего удара в грудь! Едва не потерял сознание! Но инстинкты сработали без промедления, и он, ударившись всем телом о стену каюты, заученно соскользнул на пол как струя воды. Перекатился вправо, рывком поднялся на ноги, пытаясь разглядеть нового противника сквозь кровавый туман в глазах… и снова отлетел назад от такого же мощного, тупого, принятого всем телом удара!

Сознание на мгновение помутилось.

Однако тело продолжало выполнять защитно-активную программу, «вбитую» в подсознание двумя десятками лет тренировок, и он не свалился замертво, а попытался уйти с линии атаки противника.

Как известно, адепты боевых искусств осознанно вводят себя в состояние «немысли», так как тело при этом реагирует на угрозу адекватно ситуации и гораздо быстрее, чем сознание. Точно так же состояние «немысли» спасло Гордеева от третьего удара (выстрела, как потом оказалось, из оружия, которым владел Сурко и о котором отечественная военная наука ничего не знала).

Гордеев буквально «исчез» и «проявился» в двух метрах от того места, куда его унесла инерция удара. Третий выстрел Сурко пришёлся на ещё одну нишу с красивыми вазами, разнося их на куски.

И в этот момент в схватку вмешались Алина и её спутник, проникшие в каюту Сурко с другой стороны. Сквозь рассеивающийся туман в глазах Гордеев увидел необыкновенную картину — бой Эбрэхема Найта с «ящером»-Сурко.

Алину Сурко успел отправить в нокаут, выстрелив в неё из того же оружия, что сразило Гордеева (впоследствии выяснилось, что это разрядник гравитационных импульсов), а вот Найт сумел уклониться и выбить странной формы пистолет из руки Сурко.

Впрочем, тот, несмотря на комплекцию тяжеловеса, владел скоростным режимом не хуже, змеиным приёмом достал противника, выбил у него из руки оружие, и они схватились врукопашную.

Гордеев впервые в жизни увидел, как дерутся п р и ш е л ь ц ы!

Что Эбрэхем Найт — неземлянин, стало ясно уже в первые мгновения схватки. Он двигался и н а ч е, не так, как человек. Скорее — как гигантское насекомое. И намного быстрее!

Однако это обстоятельство не сразу принесло ему ощутимое преимущество, поэтому прошло минуты три, прежде чем стало понятно, что Найт побеждает. Он сделал несколько стремительных выпадов руками и ногами, опять же — совсем не по-человечески, со все той же «насекомьей грацией», отчего у Сурко появились длинные алые полосы на плечах и на животе (дрался он полуголым, в одних шортах). Затем рука Найта вонзилась в горло противника, и Сурко, быстро-быстро семеня ногами, отбежал к двери в спальню, держась за горло. Из-под рук его скатился на грудь ручеёк крови.

Эбрэхем Найт остановился, глядя на противника ничего не выражающими глазами.

Сурко сделал движение, словно хотел присесть и схватить что-то на полу.

Алина, пришедшая в себя, выстрелила.

Во лбу Сурко появилась дырка, голова его дёрнулась, и он тяжело упал навзничь, шаря вокруг себя окровавленными руками.

Алина выстрелила ещё раз.

Сурко затих.

Гордеев с внутренним скрежетом встал, чувствуя себя так, будто по нему не раз проехался асфальтовый каток.

Лицо Сурко стало изменяться, в несколько мгновений посерело, взбугрилось, превратилось в ящеровидную морду с оскалившимся ртом-пастью. Зеленоватые, глубоко запрятанные глаза ещё некоторое время светились изнутри, потом подёрнулись матовой плёнкой, застыли. Кожа по всему телу сморщилась, приобрела зеленовато-серый оттенок, стала похожа на крокодилью броню.

— В кубриках началось движение! — раздался в наушниках раций голос Вики. — Тревога!

— Уходим! — бросила Алина. — Забирай его.

Эбрэхем Найт легко взвалил на плечо безвольное тело Сурко, также потерявшее человеческую форму. По-видимому, камуфляжная система «ящера» перестала работать, и глазам оперативников группы стал доступен его настоящий вид.

Гордеев тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения.

Алина посмотрела на него.

— Полковник, не теряйте времени!

Гордеев очнулся, подошёл к Соломину. Тот заворочался, слабо ругаясь.

Зашевелился и Лось.

— Сможете идти?

— Я весь в дырках, — пробормотал Соломин, цепляясь за протянутую руку. — Что тут произошло?

— Потом, потом, вставай.

Эбрэхем Найт с Алиной нашли люк, ведущий на нижнюю палубу, начали спускаться. За ними полезли оглушённые, с трудом передвигающиеся бойцы Гордеева.

К гостиной сбежались охранники, встреченные огнём Гордеева. Отступать пришлось, выдерживая плотный автоматный огонь, огрызаясь короткими точными очередями.

Внизу, в отсеке с подлодкой, отступающих встретил потный взволнованный Корень, с оторопью поглядывающий на тело бывшего главы Федеральной Счётной палаты.

— В лодку! — скомандовала Алина.

— Там осталась Вика! — оскалился практически неразговорчивый Сэргэх.

— Она выберется самостоятельно.

— Мы должны подождать её!

Алина направила ствол пистолета-пулемёта на Лося.

— Сорвём операцию!

Гордеев упёр ей в висок ствол своего «бизона».

— Мы её подождём!

В руке Эбрэхема Найта появилось оружие.

Все замерли.

— Вика, за борт! — проговорила Алина в бусину рации на губе.

— Ухожу! — отозвалась спутница Лося.

— Ну? — Алина посмотрела на Гордеева. — Довольны? Мы подберём её в море.

Бойцы протиснулись в открывшийся люк верхней гондолы мини— субмарины, и подлодка погрузилась в воду.

Охранники яхты рискнули войти в отсек только спустя минуту после того, как помещения опустело.

Два часа спустя десантники смогли пересесть с мини-подлодки на борт основной субмарины, захватив с собой и Вику, сумевшую воспользоваться суматохой на яхте и нырнуть в воду в акваланге. В небольшой кают-компании субмарины состоялось совещание всех участников событий, которое начала Алина. Отсутствовал лишь «Эбрэхем Найт», что не понравилось Соломину. Он потребовал, чтобы спутник Алины тоже прибыл на «разбор полётов».

— Он… занят, — с небольшой заминкой сказала дочь полковника Сергеева.

— Кожу с «ящера» сдирает? — усмехнулся Корень, имея в виду убитого Сурко.

Алина посмотрела на него с недоумением, потом поняла, что Ковеня шутит.

— Что за бред! Он занят… своими делами.

— Пусть придёт, у нас к нему есть вопросы.

— Здесь командую…

— Позовите! — перебил её Гордеев.

Алина заколебалась, глядя на затвердевшее лицо командира группы, потом вышла и через минуту пришла с Найтом.

— Итак, начнём.

— Давайте начнём мы, — сказал ершисто настроенный Соломин. — Кто этот отважный господин Найт?

— Сотрудник «Три Н»…

— Он не человек, это заметно. Кто он? Робот? Киборг? Ещё один пришелец?

Алина оглянулась на невозмутимого спутника.

— Вам этого знать не…

— Говорите! — снова перебил девушку Гордеев. — Мы обязаны знать всё. Я видел, как этот парень дрался с Сурко: он не человек! Если хотите, чтобы мы верили вам и продолжили сотрудничество, говорите всю правду.

Найт кивнул.

Алина пожевала губами, оглядела ждущие лица присутствующих.

— Хорошо, поясню в пределах необходимого. Полное информирование не в моей компетенции. На базе вы получите дополнительные сведения по данному вопросу… если командование сочтёт нужным дать их вам. Эбрэхем Найт и в самом деле не человек. И не киборг. Он сотрудник Галактической Контрольной Комиссии, которая пытается добиться равновесия на Земле между всеми внешними… э-э, силами.

— То есть как это? — поднял брови Соломин. — Вы же утверждали, что ваша цель — не допустить никакого внешнего контроля! Ваша организация потому и называется «Три Н»: «Никого Над Нами»!

— Они не вмешиваются в наши дела…

— Всё равно они нам — чужие!

— Вы не понимаете…

— Успокойся, Витя, — сказал Гордеев. — Разберёмся без эмоций. — Повернул голову к Алине: — Он прав, эти парни не должны контролировать земной социум, потому что в ином случае они всё равно будут над вами. И над нами тоже. Вы же по замыслу службы не хотите этого. Или я чего-то не понимаю?

Лицо Алины окаменело.

— К сожалению, я действительно не уполномочена отвечать на подобные вопросы.

— Вы же координатор… этого… трикстера, — с подозрением сказал Ковеня. — Неужели вы тоже зависите от кого-то?

— В нашей орзанизации создана жёсткая властная вертикаль…

— Ну, хорошо, мы поняли, вы тоже «шестёрка», — хмыкнул Соломин, кивнул на неподвижного Найта. — Кто он всё— таки? Я имею в виду, к какому типу существ принадлежит?

Алина посмотрела на спутника.

Фигура Найта вдруг на секунду изменилась, сквозь человеческие формы проглянули какие-то металлические рёбра, чешуи, суставчатые пластины. Лицо его тоже на мгновение стало странным, наполовину человеческим, наполовину «насекомьим». И снова перед замершими людьми стоял человек.

— Дьявол! — выдохнул Соломин.

— Он инсектоморф, — сказала Алина. — Родич нашим насекомым в какой-то мере. Хотя его род намного древнее. Но к делу. Нужно выполнить ещё одно задание. Один из «ящеров», претендующих на роль главного координатора их сил, живёт в Китае. Он договорился с главным координатором «змей», обжившимся в Вашингтоне, о переделе сфер влияния. У нас есть уникальная возможность одним ударом покончить с ними обоими. Времени на подготовку достаточно — пять дней. Информация здесь.

Найт подал ей плоский «ключик» флешки. Алина протянула флешку Гордееву.

Тот покачал головой.

— Как легко у вас всё получается. Нам надо подумать. То, что мы узнали, слишком неожиданно.

— Вы не можете обсуждать приказы.

— Ещё как можем!

Найт внезапно выхватил пистолет-разрядник, направил на Гордеева.

В то же мгновение команда полковника вытащила своё оружие, очень быстро, слаженно, без единого лишнего движения, и на Эбрэхема Найта уставились три ствола «бизонов». Четвёртый — Вики — глянул в лицо Алины.

Повисла пауза.

Алина оценивающе посмотрела на спутника, в её глазах промелькнуло сомнение.

— Опустите оружие.

— Не слишком ли часто вы сами его достаёте? — прищурился Гордеев.

— Хорошо, мы согласны. Подумайте, поговорите, прикиньте варианты возможных ситуаций, — Алина явно намекала, что группа находится на борту подводной лодки, — и свои возможности. Через час поговорим.

Она пошла к двери.

Найт паучьим движением спрятал пистолет, вышел вслед за ней, не оглядываясь.

В кают-компании стало тихо.

— Влипли, — сказал Ковеня невесело. — Чуяло моё сердце. Отсюда нам не выйти. Что будем делать, командир?

— Не из таких положений выбирались, — показал зубы Соломин.

— То на земле, а то — под водой. Пустят газ в каюту — и кранты.

— Никого… никого… — тихо проговорила Вика. — Никого… над нами…

Все посмотрели на неё.

Гордеев понял, улыбнулся.

— Предлагаю согласиться и поиграть с ними в эти игры.

— Ты что, командир… — начал Соломин озадаченно.

Гордеев прижал палец к губам, быстро написал на листочке бумаги: «Соглашайтесь! Мы — люди! Организуем свою «Три Н», настоящую, и станем истинно теми, кто против любых «пастухов»!

Бойцы отряда прочитали текст, переглянулись.

Сэргэх взял листок, поджёг от зажигалки, растёр пепел по столу.

— Я — за!

— Один за всех, — хмыкнул Соломин.

— Все за одного! — засмеялся Корень.

Вика протянула руку, и на её узкую ладошку легли четыре крепкие мужские руки.

От рекламных вывесок рябило в глазах. «Модная линия», «Диетическое питание», «Китайская кухня»… И распродажи, распродажи, распродажи. Весна! Всем хочется выглядеть ярче и красивее. Вот только что делать, если за зиму набралось лишних пять килограммов, юбка обтягивает бедра не просто вызывающе, но уже с угрозой лопнуть, а пояс больно врезается в живот? А сил нет никаких. Авитаминоз, депрессия, да и вообще — так хочется есть, и так тяжело двигаться!

Лена с трудом отвела взгляд от рекламного плаката кафе быстрого питания с изображением диетического бутерброда: куриная грудка на аппетитном кусочке ржаного хлеба, с нежно-зеленым листиком салата и капелькой майонеза. Соседняя вывеска, словно в насмешку, кричала огромными буквами: «Ментальная липосакция. Революционные технологии! Мгновенный эффект. Безболезненная потеря трех — десяти килограммов веса!» Как раз то, что ей нужно. Те самые три — десять килограммов. Ну, пожалуй, десять — это даже чересчур, а вот четыре — восемь звучит гораздо интереснее. Только ведь обманут! Опять обманут! Возьмут деньги, а вес или исчезнет на неделю, а потом вернется с процентами, или вообще не исчезнет: «мы вернем вам половину уплаченной суммы». Да и для здоровья вредно…

Еще несколько шагов — и Лена едва не упала. Каблук попал в едва видную на тротуаре трещину и сломался!

— Корова, — прошептала самокритичная девушка. — Каблуки не выдерживают…

Широкая стеклянная дверь, ведущая к чудесам ментальной липосакции, оказалась как раз напротив. На ней белел отпечатанный на принтере листок: «Весенние скидки — двадцать процентов». Это было последней каплей. Лена, прихрамывая — казалось, холодный полированный гранит пола стал ощутимо ближе — вошла. Может быть, здесь и магазин какой-то есть? Купить какие-нибудь туфли…

Но магазина в просторном холле не оказалось. Мужчина лет пятидесяти, в синей униформе, с большими залысинами, кинулся навстречу девушке.

— Решились на липосакцию, сударыня? — заговорил он низким вкрадчивым голосом. — Или хотите больше узнать о методе? Самые передовые технологии, полная безопасность!

— Вообще-то, у меня каблук сломался, — призналась Лена.

— Ах, какая неприятность! Скинуть несколько килограммов — и нагрузка на обувь значительно уменьшится! Каблуки не буду ломаться вообще!

— Вам бы только уговорить на операцию!

— Никаких операций! Никаких зондов! Только воздействие электромагнитного поля! Абсолютно безвредное.

— Жить вредно, — философски заметила Лена.

— Жить — возможно. Но не избавляться от лишнего веса у нас! Присядьте, сударыня! Я изложу вам суть метода. Она очень проста.

Лена доковыляла до одного из удобных кресел, с облегчением опустилась в него. Рядом устроился служитель. Девушка, наконец, смогла рассмотреть его бейдж: «Семен Дормидонтов, консультант». Оглядевшись по сторонам, Лена увидела, что консультант здесь не один. В дальнем углу, у конторок, стояло еще несколько человек в униформе: юная девушка, женщина постарше и довольно симпатичный молодой мужчина. У них посетителей не было.

— Суть нашего метода — прямое воздействие на мозг, — объяснил Дормидонтов, когда Лена перевела дух. — Вы проходите электростимуляцию, после чего лишний жир исчезает сам в течение трех дней. Максимум — недели.

— Если не подействует, вы вернете деньги? — предположила девушка.

— Вернем, несомненно. Да и что там возвращать? Суммы чисто символические. В любом хирургическом салоне с вас возьмут вдесятеро дороже.

— А если после вашей стимуляции я, скажем, потеряю память?

— Непременно потеряете, — радостно ухмыльнулся консультант. — В этом-то и суть нашего метода.

Лена испуганно воззрилась на собеседника.

— То есть как?

— Именно так. Не всю память, естественно. Отдельные эпизоды.

— И зачем же мне это нужно?

— Позвольте, я вам расскажу, а потом вы примете решение?

— Конечно, — согласилась Лена. Контора нравилась ей все меньше, но стало интересно — что эти прощелыги предлагают людям.

Консультант махнул рукой, и к ним подошла худенькая девушка-консультант, что прежде ожидала возле конторки.

— Извольте взглянуть на Оксану, — заявил Дормидонтов. — Потеряла двенадцать килограммов. Пришла к нам такой пышечкой… Наблюдая за пациентами, решилась испробовать метод. Ничуть не жалеет. Правда, Оксаночка?

— Ничуть не жалею, — широко улыбнулась Оксана. Улыбка должна была выглядеть радостной, но показалась Лене какой-то глупой. Впрочем, каждая норовит придраться к девушке, которая легче килограммов на десять при том же росте…

— А вы… Как вас зовут, сударыня? — спросил консультант.

— Елена.

— Так вот вы, Леночка, можете безболезненно сбросить килограммов пять. Я смотрю, жизнь у вас была интересной, в круизы наверняка ездили, цветы вам молодые люди дарили?

Лена нахмурилась. Тут что, контора сумасшедших? Или только этот консультант бредит?

— При чем здесь круизы? Какое они имеют отношение к делу?

— Самое прямое. Для того, чтобы лишить вас жира, нужно лишить вас приятных воспоминаний. Скажем, ездили вы с молодым человеком куда-нибудь на Сейшельские острова. Хорошо проводили время: любовь, романтика, ужины под луной… А все это — лишние килограммы. И, допустим, вы уже расстались с этим молодым человеком. Ну и зачем вам сентиментальные воспоминания? Зачем лишняя боль в сердце?

— То есть вы хотите сказать, что воспоминания можно стереть? — опешила Лена.

Оксана вновь улыбнулась — еще более широко и глупо.

— Не только можно, но и нужно.

— И каким образом это поможет мне избавиться от лишнего веса?

— Самым прямым, — Дормидонтов попытался изобразить мудрую и загадочную улыбку, что вышло у него не совсем удачно. — Как выяснил еще в прошлом десятилетии известный психиатр и физиолог Дубровин, вес набирается только тогда, когда человеку хорошо. Если человеку не было хорошо — он не набирает вес, не откладывает жир. Запасы только расходуются. Если нет воспоминаний о хорошем — значит, жир, который пациент набрал, отсутствует в генной карте организма. Такие «неучтенные» продукты выводятся очень быстро — в срок от одного до семи дней, в зависимости от особенностей метаболизма, гормонального обмена и прочих факторов.

Оксана повернулась в профиль — наверное, чтобы продемонстрировать потенциальной клиентке впалый животик.

— Нет, вы какую-то ерунду говорите, — не согласилась с консультантом Лена. — Если вас послушать, так миллионеры должны от жира лопаться, а бедняки, или заключенные в тюрьме, которые за свободой тоскуют, все как спички. В тюрьме ведь какие положительные эмоции?

— Все в мире относительно, — философски заметил Дормидонтов. — У миллионеров хватает проблем, у заключенных — своих радостей. Но главное даже не в этом. Калории, которые могут пойти на образование жира, расходуются и естественным путем. Если вы съели пирожное, а потом пробежали километр, ни грамма жира не отложится. У вас была возможность отложить жир, но вы ее не использовали. И наоборот — бывает, съешь целый торт без радости, и только похудеешь.

— Со мной такого никогда не было, — вздохнула Лена.

— Это, наверное, оттого, что вы не ели торты без радости. Или просто этого не заметили. И вообще, слышали ведь, что почти все толстые люди — добрые?

— Слышала, конечно.

— Еще одно подтверждение теории. Если вы по-доброму относитесь к миру, мир добрее к вам.

Как практичная девушка, Лена начала прикидывать, с какими воспоминаниями ей было бы легко расстаться. Поездка в Крым прошлым летом… Нет, там было так здорово! Отдых на Кипре с Леонидом… Да, Лёня, конечно, оказался размазней и маменькиным сынком, к тому же, жадным, да и характер у него, как выяснилось потом, скверный, но на Кипре отдохнули неплохо. Хороший отель, пляжи, фрукты, терпкое вино. Хотя, в общем-то, Кипром пожертвовать можно. Фильм о тамошних красотах посмотреть — и ладно. Ведь фактически она там была!

Дормидонтов, уловив задумчивость в глазах Лены, заявил:

— Кстати, с точки зрения большинства религий процедура ментальной липоксации греховной не является — если вы размышляете над этим.

— Не поняла, — протянула Лена.

— Ну, как же… — лицо Дормидонтова сделалось постным. — Вы ведь добровольно отказываетесь от воспоминаний. И сладких, и греховных, и добрых, и злых. От духовного опыта. Но иерархи большинства церквей и конфессий дали заключение, что отказ от воспоминаний душе не вредит, а в некоторых случаях и помогает. Для души, вечной и неизменной, они остаются, как опыт. И после Страшного суда, реинкарнации или перехода в другой мир, телесный или бестелесный, воспоминания будут возвращены; а тело суть субстанция вторичная, и, если мучили вас помыслы греховные, или вожделения, будучи забыты, они не дадут вновь впасть в грех.

— Вы говорите, как проповедник.

Консультант потупился:

— Много с ними общался. Когда оформляли лицензию. Я ведь в деле с самого основания. Работник с опытом. Поэтому плохого вам не посоветую.

— А «под списание» попадают только круизы? — уточнила Лена

— Нет, конечно! — воскликнул Дормидонтов. — Все, что угодно. Ужин в ресторане. Прогулка под луной. Получение диплома. Торжество над соперницей — пусть и мимолетное… Только цена у каждого воспоминания своя.

— То есть?

— Ну, за хороший круиз можно два-три килограмма жира снять. А за романтический ужин — граммов пятьдесят, хоть вы и съели на нем целого кабана. Тут арифметика сложная, нелинейная.

— Вы говорили, что стоит липосакция недорого…

— Пятьдесят рублей за килограмм.

— Действительно, немного, — приятно удивилась Лена. — Не понимаю, как вы при таких расценках умудряетесь содержать приличное помещение, столько персонала? Народ к вам, как я заметила, толпами не идет.

— Пока не идет, — нахмурился Дормидонтов. — Но, главное, мы ведь не только покупаем воспоминания, но и продаем. Тут система непростая — если есть желание, зайдите на сайт «Психиатрической ассоциации», там все подробно расписано. Липосакция — явление побочное. Так сказать, «отходы производства». Удалить излишки ваших воспоминаний выгодно и нам, и клиентам — на них найдутся покупатели.

— На мои воспоминания?

— В обобщенном виде, естественно.

— Ну, если только в обобщенном, — покраснев, заметила Лена.

— Именно так, сударыня. С извращенцами и аферистами не работаем. Возвращайтесь, не пожалеете.

— А сегодня мне даже контракт не предложат посмотреть?

— Смотрите на здоровье. Согласно лицензии, заключить договор мы сможем только завтра, когда вы все обдумаете.

Молчаливая Оксана вручила потенциальной клиентке несколько листочков и широко улыбнулась. К улыбке ассистентки консультанта Лена уже начала привыкать.

Дома, поедая орехи в сахаре и запивая их крепким кофе, Лена тщательно изучила рекламный проспект компании «Ментальная липосакция». На восьми страницах брошюры — глянцевая бумага, цветные иллюстрации — доступно излагался метод профессора Дубровина. «Безопасность, надежность, взаимопомощь» — под таким девизом осуществляла свои процедуры компания.

Брошюра обещала полную безопасность. Стертые, а точнее, перезаписанные воспоминания нельзя было использовать во вред прежнему носителю. Новый хозяин опыта не знал имени и адреса «донора», не мог вспомнить пароль его кредитной карточки — словом, он помнил о чужом прошлом, как о приятном сне. И было, и хорошо, но деталей — очень мало. Никаких цифр, очень мало конкретики.

Посетила Лена и сайт «Психиатрической ассоциации», который рекомендовал Дормидонтов. Оказалось, чужие воспоминания использовались для благого дела — лечения неврозов и зависимостей, фобий и психических травм. А для перезаписи воспоминаний можно было использовать только квантовый метод, полное дублирование. То есть, воссоздав воспоминания на носителе, нужно было полностью удалить их из мозга. И с носителя в чужой мозг они переносились, стираясь. Именно поэтому компании постоянно были нужны доноры — запись одного воспоминания можно было использовать только один раз.

Процедура ментальной липосакции была сложной и дорогостоящей. Даже если бы ее предложили Лене по себестоимости, обошлась бы она не в пятьдесят рублей и даже не в пятьсот. Но платили те, кому были нужны чужие воспоминания. А «донорам» ассоциация могла бы и приплачивать — если бы не психиатрическая конвенция, запрещающая продажу ментальных продуктов во избежание разрушения личности.

Ведь кому-то нужно сбросить несколько лишних килограммов, а кто-то тривиально хочет есть. Или, что скорее, пить. Алкоголик, продав все хорошие воспоминания, деградировал бы как личность полностью. А кому потом нужны судебные процессы, недееспособные индивидуумы, протесты уполномоченных по правам человека? Во всяком случае, не «Психиатрической ассоциации».

Лена рекламным материалам поверила. И решила начать килограммов с трех: Кипр, пара ужинов с Леонидом, цветы, подаренные Артуром — и было-то всего один раз, чего об этом помнить; новое платье в девятом классе — в конце концов, не так оно ей и шло, хотя радости было много. Три килограмма, сто семьдесят рублей — за мелкие воспоминания платить приходилось дороже. Все равно, как интернет по карточкам. Карточки большого номинала — время доступа дешевле, маленького — время дорогое.

Очень хотелось позвонить Маринке. Та была в курсе всех новинок, в прошлом году худела по новозеландской диете — и скинула два килограмма. Правда, потом набрала три, но все же… Слышала она о ментальной липосакции? Начнет рассказывать всякие ужасы, или побежит в клинику раньше нее. А будет так приятно продемонстрировать ей стройную фигуру! И записать в актив еще одно воспоминание: торжество над соперницей. Пусть Маринка и подруга, но каждая подруга, даже самая лучшая — все равно соперница.

В лечебном центре «Психиатрической ассоциации» людей оказалось куда больше, чем в представительстве компании на главной улице. Да и располагался лечебный центр почти на краю города — если озабоченных проблемами лишнего веса женщин проще найти в фешенебельном районе, то для того, чтобы избавиться от веса, они поедут и на окраину. В коридорах лечебного центра бродили не только «доноры», желающие избавиться от воспоминаний и лишнего веса, но и другие пациенты. Некоторые выглядели нездорово: разболтанные движения, лихорадочно блестящие глаза, крикливые голоса… У неопрятного, давно не стриженого старика в темной одежде из уголка рта бежала струйка слюны. Заметив взгляд Лены, он бросился к ней через весь холл. Девушка испугалась, что старик ударит или укусит ее, но он хотел только поговорить. И даже слюну для этого вытер — прямо рукавом не слишком чистого пиджака.

— За воспоминаниями, красавица? Ты осторожнее, осторожнее будь, — прошамкал он.

— Чего же бояться? — спросила Лена, удивляясь сама себе. И зачем ей поддерживать беседу, тем более, что она явилась сюда вовсе не за воспоминаниями?

— Случаев. Патологий, — торжественно изрек старик. — Вот, недавно миллионер один на удочку попался. Покушение на него неудачное совершили, психоз развился. Надо было ему память заштопать. Он — сюда, воспоминания заказал по высшему разряду. И что? Шизофрения.

— Отчего?

Старик радостно закудахтал.

— Да оттого, что ему девичьи воспоминания вживили. Женщин-то доноров больше — все похудеть хотят. Оно бы ничего, да девица попалась интересная. Самым светлым воспоминание в ее круизе оказались любовные утехи с двумя стройными мулатами. И вот, наш миллионер, убежденный гомофоб, вдруг обнаруживает, что когда-то его ласкали, да и не только ласкали, мускулистые мулаты. А что самое главное, ему это нравилось! Готово дело — раздвоение личности!

Доктор в зеленом халате решительно оттер старика от Лены.

— Не слушайте его, Елена Николаевна, — твердо заявил доктор, взглянув на бейджик девушки. Бейдж-пропуск ей выдали в представительстве, объяснив, что самой искать нужные кабинеты не придется — ее сразу отведут, куда нужно, стоит только попасться на глаза кому-то из медицинского персонала.

— Почему же? — протянула девушка. — Очень интересно.

— Степан Викторович, как всегда, фантазирует. Передает медицинские легенды, популярные среди наших пациентов и, как правило, весьма далекие от истины. Но рассказчик он хороший, этого не отнять.

Старик довольно осклабился.

— Вас уже полчаса, как на электропроцедурах ждут, Степан Викторович, — сверившись с карманным коммуникатором, объявил эскулап. — А вы тут за девушками ухаживаете. Нехорошо! Поторопитесь в оранжевое крыло! Елена Николаевна, вас попрошу пройти со мной.

Доктор стремительной походкой двинулся по холлу. Лена едва поспевала за ним.

Два поворота, массивная дубовая дверь, и они очутились в просторном кабинете. Рыжая медсестра, а, может быть, женщина-техник, суетилась возле большого аппарата. Она была довольно полной, что Лену удивило. Уж о своем весе у нее была возможность позаботиться. Или все воспоминания так дороги?

— Система готова, Павел Андреевич, — доложила рыжая медсестра. — Когда приступаем?

— Да прямо сейчас. Делайте тестовый анализ, а я пока проведу беседу с пациенткой.

Лена нервно поежилась. Аппарат выглядел страшновато: два больших металлических блока, мигающих разноцветными светодиодами, массивный обруч на гибком кронштейне над мягким кожаным креслом. Что девушке в кресле не понравилось — так это фиксаторы для рук и для ног.

Доктор присел за стол, застучал по сенсорам ноутбука. Не поднимая взгляд от экрана, обратился к Лене:

— Хочу еще раз объяснить — если вы являетесь носителем государственных секретов, вам не рекомендуется проходить процедуру. Хотя, использовать воспоминания в утилитарных целях практически невозможно, мы соблюдаем ограничения, принятые в законодательном порядке.

— Я не знаю никаких государственных секретов.

— Мы проведем предварительное зондирование — в тестовом режиме. Во время него вы будете отвечать на вопросы. Это делается для того, чтобы локализовать области воспоминаний. Затем ваше сознание будет отключено, и мы перепишем воспоминания в квантовом режиме. Если понравится — всегда рады вас видеть.

— А вы не сотрете что-нибудь важное?

— «Психиатрическая ассоциация» — солидная компания, дорожащая своей репутацией. Скандалы нам не нужны, — Павел Андреевич улыбнулся, но улыбка вышла дежурной. — Впрочем, если вы опасаетесь, можете отказаться. От пятнадцати тысяч клиентов, что были здесь до вас, нареканий не поступало.

— Неужели никто не отказался? Не побоялся выставить свои воспоминания напоказ? — спросила Лена.

— У нас лечатся почти что ангелы. Им нечего скрывать, — на этот раз улыбка доктора выглядела почти искренней.

Лена села в кресло. Медсестра зафиксировала ей руки и ноги, надела на голову обруч, а на обруч — шлем, который извлекла откуда-то из недр аппарата. Лене становилось все тревожнее — и тут в кабинете что-то грохнуло. Если бы не фиксаторы кресла, девушка вскочила бы с кресла.

Доктор помахал Лене рукой.

— Нам нужно было определить текущие координаты записи памяти. Для этого вас испугали. Извините, Елена Николаевна.

— Предупредить нельзя было?

— Нет. Тогда бы вы не испугались.

Доктор не выходил из-за ноутбука — щелкал клавишей мышки. Лене вдруг явственно вспомнился Массандровский пляж в Ялте, высокие волны, горячее дуновение ветра, напоенного ароматом кипариса.

— Стираем? — спросил Павел Андреевич.

— Нет! — испугалась Лена, догадавшись, что доктор воздействует на разные участки коры мозга.

— Идем дальше.

А вот и Леонид… Ведет ее в японский ресторан. Оглушительно стрекочут цикады, пахнет ночная фиалка и так ярко сияют в небе звезды… И она любит Леонида, ей очень хорошо.

— Да, — твердо заявила девушка.

— Есть. Зафиксировал. Два с половиной килограмма. Пойдем дальше.

По мелочи набрали еще килограмм. Цветы, которые вручал Артур, в воспоминаниях так и не нашли. Зато наметили под стирание пару эпизодов, о которых Лена прежде не вспоминала. Покупка новых сиреневых туфель — что толку о них помнить, когда туфли давно уже износились и выброшены? Катание на лошади в Геленджике — подумаешь, лошадь, а потянула на триста граммов жира.

А потом Лена на мгновение отключилась. Когда пришла в себя — ничего не изменилось. Доктор стоял над ней и улыбался.

— Поздравляю, Елена Николаевна! В ближайшую неделю вы лишитесь четырех килограммов жира.

Лена испуганно вгляделась в незнакомое лицо. Она не помнила, как очутилась в кресле, не помнила, как попала в кабинет. Казалось, только что была в коридоре — полусумасшедший старик рассказывал ей о мулатах — и вот этот кабинет, кресло, процедура закончена.

— Помните, как ездили на Кипр? — поинтересовался незнакомый доктор.

— Я туда не ездила, — прошептала Лена. — С чего вы взяли?

Ощущения были крайне странными. Вроде бы, она разговаривала о Кипре с консультантом в представительстве «Психиатрической ассоциации» — но, выходит, обманула его? Ведь никакой поездки на Кипр не было.

— Значит, процедура прошла успешно, — сообщил доктор. — Спасибо за сотрудничество с нашей ассоциацией, сударыня. Хочу предупредить вас о возможных побочных эффектах избавления от лишнего жира. На протяжении следующих трех-пяти дней вас может неожиданно бросать в жар. Возможно обильное потоотделение — запаситесь дезодорантом. Иногда случается повышенная моторная активность и даже судороги, но, надеюсь, до этого не дойдет. Если ваше состояние будет вызывать у вас беспокойство — вызывайте нашего специалиста.

— Хорошо, — ответила Лена. — А я правда похудею?

— Наверняка.

Лена поднялась из кресла и неуверенными шагами двинулась к выходу из кабинета.

— Я провожу вас до выхода, — любезно предложил доктор.

Через три дня Лена обнаружила, что стала весить на три килограмма меньше. Обошлось без судорог и повышенной моторной активности. Может быть, она и правда больше потела — но дни стояли жаркие, не поймешь…

Однако, столь необходимого впечатления — «торжества над соперницей» — Лена не получила. Маринка к моменту их встречи похудела на восемь килограммов и щеголяла по городу в невообразимо узких белых джинсах.

Когда Лена встретилась с подругой в кафе, Марина, не стесняясь, заказала три калорийных пирожных и кофе со сливками, с аппетитом все съела, а потом достала из сумочки небольшую металлическую палочку на резиновой ручке.

— Ты, как всегда, плетешься в хвосте истории, — усмехнулась Марина, заметив удивленный взгляд подруги. — Наверняка сделала себе ментальную липосакцию и думаешь, что далеко продвинулась вперед?

— Я ничего не думаю…

— Думаешь… Я липосакции подверглась еще месяц назад. И с тех пор хожу везде с электрошокером.

— От кавалеров отбоя нет?

— И это тоже, хотя я, честно говоря, плохо помню. Но электрошокер не для них. Сейчас нажму на кнопочку — и сотру воспоминания о таком приятном и вкусном ужине. Жиры, которые получил организм, просто не усвоятся. Превентивная мера.

— Но зачем тогда было наедаться? — изумилась Лена.

— Не могла остановиться. Проблема человека в том, что он не может остановиться.

— Пожалуй, так, — протянула Лена.

— Надо постоянно забывать обо всем: о вкусном ужине, приятной прогулке, хорошем сексе. Не помня о радостях, не получишь печалей.

— А почему мне не предложили такой прибор?

— Это незаконно, милочка, — усмехнулась Марина. — Продажные политиканы боятся дать людям свободу. И «Психиатрическая ассоциация» такими делами не занимается… Ну, ладно, я чувствую, жиры уже начали откладываться…

Марина приложила палочку к виску, притронулась к сенсору. Лицо ее на мгновение перекосилось, после чего она уставилась на Лену непонимающими глазами, потом пробормотала, как в полусне:

— Ты, наверное, только что прошла липосакцию? Старо. Я вот ношу с собой замечательный приборчик…

— Ты уже рассказывала.

— А, значит, мы поели? Отлично. Официант, счет!

Вынимая из кошелька купюры, Марина недовольно проворчала:

— Как же я много ем… Впрочем, денег хватает, счета оплачивают… А с весом проблем нет. Кстати, Леночка, как твой Леонид?

— Мы расстались с ним два года назад, — испуганно прошептала девушка.

— Вот как… А на Кипр съездили?

— Нет, — ответила Лена.

— И правильно. Нечего там делать. Хочешь избавиться от последствий сегодняшнего ужина?

— Нет! — испуганно отстранилась Лена. — Я совсем мало съела! И я боюсь!

— Чего? Ты же не боишься лечь спать? После сна многие воспоминания потускнеют… А об этом ужине ты не будешь помнить уже через месяц! Так почему не стереть воспоминания сразу?

Действительно, почему? Неужели ей так дороги воспоминания о пустом трепе с Маринкой? Или о пирожном-трубочке, которое она съела? Или сегодня произошло что-то стоящее, такое, что обязательно нужно запомнить? Нет… Но жизнь состоит из мелочей. Сотрешь мелочи — сотрешь всю жизнь. И что толку становиться изящной и почти невесомой?

— Ну, пока, — Маринка заглянула в записную книжку и внезапно засуетилась. — Мне еще Галку надо навестить.

— Какую?

— Какую? — задумалась Марина. — Ну… Она еще педагогический заканчивала… Не помню фамилии. Сейчас в больнице лежит.

— В какой?

— В психиатрической.

— Дохуделась?

— Нет, что ты… Это ведь совсем не вредно. А у Галки мания величия.

— С чего вдруг? — удивилась Лена, вспоминая тихую девушку в очках — если это, конечно, была та самая Галка.

— Ну, когда она о своем бывшем муже забыла, и о том, как он ее в люди вывел, да наследство оставил — крышу сорвало. Я, честно говоря, плохо помню. Каждый раз наемся у нее чего-нибудь — посетители много вкусного приносят — приходится шокер включать. Так что все наши разговоры не упомню.

— Понятно.

— Ну, пока! Не толстей!

Маринка упорхнула, а Лене отчего-то взгрустнулось. Неужели и ей придется ходить всюду с записной книжкой? Или с диктофоном… Но ведь диктофон потом надо прослушивать — а когда успеешь? А самое главное — как неуютно не помнить того, что было с тобой полчаса назад! А если и полгода назад — в чем разница?

На улице совсем стемнело. Лена брела под яркими звездами. Неожиданно она вспомнила о том, что Артур не только дарил ей цветы. В тот же вечер он показывал ей созвездие Лебедя и Кассиопею, Весенне-летний треугольник и Млечный путь. Она не помнила, как найти созвездия, не помнила рассказа о Млечном пути — но это было… Было…

А Кипра уже не было. Не было части ее жизни. Только сейчас девушка осознала весь ужас происходящего. Ведь, борясь с лишними килограммами, можно стереть всю свою личность. Стать другим человеком. Лучше, хуже — какая разница? Она не хотела меняться! Во всяком случае, не хотела меняться так!

Утром девушка вновь стояла в холле представительства «Психиатрической ассоциации». Дормидонтов выслушал ее сбивчивый и взволнованный рассказ с понимающей улыбкой.

— Никаких проблем. Мы вернем вам воспоминания. Квантовый метод перезаписи почти никогда не дает сбоев. А воспоминания некоторое время «вылеживаются». Мало ли…

— Как хорошо!

— Да, неплохо. Мы ценим клиентов и их воспоминания. Но я сразу предупреждал вас: вживление воспоминаний стоит гораздо дороже, чем снятие. Много дороже. Вам придется заплатить около трех тысяч. Может быть, четыре.

— Я возьму кредит. Отдам любые деньги…

— И жир… Вы снова наберете массу тела.

Лена погрустнела.

— Впрочем, тут возможны варианты, — неожиданно заявил Дормидонтов. — Если некоторое время соблюдать диету, изменения, которые произошли в вашем организме, закрепятся. Сейчас мы работаем над новой методикой — снижением веса путем временного удаления воспоминаний. Правда, стоит это очень дорого и занимает много времени. Хирургические методы пока дешевле.

— Я не хочу худеть, — ответила Лена. — Хорошего человека должно быть много. И в теле, и в мыслях. Ведь так?

Вокруг, куда ни глянь, была синева. Точнее, целых две синевы: бледно-прозрачная сверху и темно-густая внизу. Ни одна из них не была совершенной: небо, хотя и безоблачное, чересчур вылиняло от жары, и солнце плавало в белесом мареве, как желток на сковородке среди начинающего мутнеть белка. Океану, в свою очередь, не хватало глянца и упругости: его кожа была дрябло-морщинистой и производила впечатление не силы, а дряхлости. Вспухавшие то тут, то сям гноящиеся барашки лишь усиливали это ощущение. Открытый океан редко бывает абсолютно спокоен, но все это вялое бултыхание природы внизу не способно было потревожить покой рукотворной — точнее, машинотворной — громады корабля. Наверное, здесь даже можно было бы играть в бильярд. Впрочем, бильярдных столов на судне все-таки не было, и это, пожалуй, было единственным легальным развлечением, не доступным на борту самого большого и самого роскошного из круизных лайнеров планеты Земля.

Тем не менее, люди, собравшиеся в зале, скучали. Мысль о том, что они находятся на корабле, где сутки в самой скромной из туристических кают стоят больше, чем многие из жителей этой планеты зарабатывают за всю жизнь, ничуть их не воодушевляла. По роду своей деятельности они привыкли к роскошным дворцам и шикарным антуражам. Привыкли и к осознанию собственной значимости. От них, этих людей, зависело и в самом деле очень многое. Их слов ждали миллионы человек по всему миру. Порою одно слово, оброненное кем-то из них, вызывало лихорадку на биржах и экономические потрясения в целом регионе. Вопросы войны и мира тоже в очень значительной степени зависели от того, что скажут они. Кое-кто говорил, что именно эти люди правят миром. Они скромно посмеивались, но нередко внутренне соглашались. В конце концов, их побаивались и правители, и генералы, и миллиардеры — сами же они не боялись никого. Ну кроме, может быть, собственных главных редакторов.

Все эти люди были журналистами ведущих мировых СМИ, аккредитованными для освещения очередного саммита Большой Восьмерки. Саммит продолжался уже второй день, что, собственно, уже само по себе предопределяло скуку. В первый день, конечно, тоже не происходит ничего интересного, сплошная протокольная рутина — но, по крайней мере, эту рутину можно и нужно снимать, и есть возможность вдоволь покомментировать очередность прибытия лидеров, туалеты их жен (и мужей) и все такое прочее. А затем — начинаются совещания в закрытом формате, и корреспондентам остается только сидеть в баре пресс-центра и ждать, пока лидеры — ну или, в худшем случае, их представители по связям с общественностью — выйдут к ним с очередным отчетом о проделанной работе. Вероятнее всего, отчеты второго дня будут малоинтересными, это не большая пресс-конференция в конце. Что-нибудь в стиле «в конструктивной обстановке обсудили текущие вопросы и проблемы мировой политики…» Но уж лучше это, чем вообще ничего. Однако ожидаемого брифинга все не было. Его ждали с минуты на минуту, но минуты складывались в часы, и ни одна собака на борту не спешила прояснить ситуацию. Элита мировых СМИ, пригвожденная неопределенностью к помещению пресс-центра, тянула коктейли через соломинки, гоняла со скуки игрушки на своих ноутбуках и раздраженно недоумевала, что, черт побери, можно обсуждать так долго.

Их бы очень удивило, узнай они, что еще утром того же дня в таком же недоумении относительно повестки саммита пребывал и самый ненавидимый человек на Земле. Хотя уж ему-то, казалось бы, положено знать такие вещи в первую очередь. Не только среди обывателей, окормляемых с экранов и газетных страниц, но и среди окормителей многие были искренне убеждены, что именно этот человек и формирует повестки таких встреч. Ну или по крайней мере, как считали те из них, что любили рассказывать истории о его невысоком интеллекте — что это делают его помощники, министры и генералы.

Однако Президент Соединенных Штатов Америки действительно не знал, о чем пойдет речь. И ему это очень не нравилось. Собственно, ему это не нравилось гораздо больше, чем журналистам — ибо он понимал, что речь идет о вещах куда более важных, нежели сюжет в вечерних новостях. Прежде он никогда не оказывался в столь дурацкой ситуации, и его предшественники, насколько он знал, тоже. Причем в том же положении, судя по всему, находилось и большинство его коллег. За исключением британского премьера, который, собственно, и заварил всю эту кашу.

Хозяйкой саммита на сей раз выступала Великобритания, и именно ее премьеру принадлежала идея провести встречу в открытом море, на борту «Королевы Мэри II»[9]. Британия словно решила напомнить о временах, когда она правила морями. Хотя сам лайнер, естественно, принадлежал частной компании, и бог ведает во сколько его аренда под саммит обошлась британским налогоплательщикам — ну да об этом пусть болит голова у Джеймса и его партии… Теоретически считалось, что подобная морская экзотика обусловлена соображениями безопасности. Действительно, обеспечить надежную охрану судна в Атлантике было если и не дешевле, то проще, чем переводить на осадное положение целый город. В первый день, правда, два катера с антиглобалистами все же попытались прорваться, но были перехвачены быстроходными эсминцами флота Ее Величества еще на дальних подступах. Не пришлось даже открывать предупредительный огонь. Казалось, даже сами антиглобалисты были рады, что отметились, а теперь могут с чистой совестью поворачивать обратно. Одно дело — многотысячной толпой кидаться камнями в полицейских под прицелами сотен телекамер, и совсем другое — напрашиваться на неприятности посреди открытого океана, где твоих подвигов все равно никто не оценит. Ну, можно взять журналистов с собой на катер, разумеется, но все равно — не тот масштаб, не тот резонанс…

Это все верно. Однако это не объясняло, зачем британскому премьеру понадобилось срочно форсировать встречу, перенося ее на неделю раньше намеченного срока. И тем более не объясняло прямых намеков на некий вопрос особой важности, который-де необходимо обсудить сверх официальной повестки саммита — намеков, которые британская сторона упорно отказывалась конкретизировать. Впервые в жизни после разговоров со своим ближайшим союзником президент США вынужден был теряться в догадках — и все штатные аналитики из ЦРУ, Госдепа и прочих служб не в состоянии были ему помочь. Аналитики выдавали те версии, до которых он мог додуматься и сам — британцам стало известно о какой-то очень крупной гадости, скажем, еще одна страна-изгой заполучила оружие массового поражения, а может, даже и не страна, а какая-нибудь террористическая организация… но даже это не объясняло фантастической скрытности британской стороны. В таких случаях действуют не так — тут, напротив, союзные спецслужбы и главы государств были бы оповещены в первую очередь…

Окончательно Джеймс взвинтил обстановку, когда заявил, что обсуждение таинственного «вопроса» должно пройти без переводчиков. Это было уже просто за гранью элементарной дипломатической вежливости. В принципе в большей или меньшей степени английский знали все восемь лидеров — но именно что «в большей или меньшей»…

И вот семь самых могущественных людей на Земле — или, во всяком случае, считавшихся таковыми — ждали восьмого, стараясь ничем не демонстрировать своего раздражения и нетерпения. А то и страха, если называть вещи своими именами. Ибо всем им, а не только президенту США, аналитики сказали примерно одно и то же: речь может идти только об очень, очень серьезной гадости. Такой, по сравнению с которой перманентно плохие новости последних лет покажутся рождественской сказкой.

Открылась белая дверь, блеснув золотой отделкой, и в отведенной для переговоров зале появился, наконец, возмутитель спокойствия — премьер-министр Великобритании.

— Доброе утро, леди и джентльмены. Извините за задержку, необходимо было обеспечить некоторые… Прошу вас проследовать за мной.

— Я правильно понимаю, Джеймс, что это помещение кажется тебе недостаточно безопасным? — осведомился президент США, натягивая улыбку. Впервые ему пришла в голову мысль, что все эти нелепости могут объясняться сугубо медицинскими причинами. Мания преследования вполне может развиться и у премьер-министра. Тем более, не прошло еще и трех месяцев с момента покушения…

— Нет-нет, здесь безопасно, даже слишком… просто некоторые технические аспекты… Пожалуйста, идемте. Скоро вы сами все увидите. Не волнуйтесь, никто не заметит, что мы покинули залу для переговоров. Я обо всем позаботился.

По-прежнему недоумевая, лидеры вышли в пустой тамбур, затем в столь же безупречно пустой коридор, устланный красным ковром. Сияющий зеркалами лифт увлек их вниз до самой первой палубы. Снова по коридору, теперь уже с синей ковровой дорожкой, через дверь с табличкой «Только для персонала!» Здесь уже — никаких ковров, зато — двое часовых в форме, отрывисто отсалютовавшие главам государств и вновь замершие на своем посту. Еще один короткий спуск, еще переход — опять охрана и раздвижные ворота без всяких табличек, зато с кодовым замком. Британский премьер проводит по щели замка своей карточкой, а охранник — своей, и лишь после этого красный огонек сменяется зеленым. Вторые ворота; здесь премьер вводит код вручную, первым проходит внутрь и останавливается. Главы государств следуют за ним.

Они оказались в помещении без окон, которое едва ли когда-либо мыслилось, как жилое. Роскошью пассажирских апартаментов «Королевы Мэри» здесь и не пахло — голые стены, простые плафоны дежурного освещения, никакой мебели, кроме нескольких легких пластиковых стульев, явно перенесенных сюда с палубы. Посреди помещения покоился цилиндр из тусклого металла, похожий на консервную банку высотой около полутора метров и вчетверо большего диаметра.

— Некоторое время назад, — сообщил британский премьер, — станции слежения береговой охраны на западном побережье Англии засекли странный радиосигнал. Он был запеленгован, и к месту, где предположительно терпело бедствие неизвестное судно, отправился спасательный корабль. Судна там не оказалось. В море плавал вот этот предмет. Он был поднят на борт и…

В этот момент крышка цилиндра начала отвинчиваться, сначала медленно, а затем все быстрее. Британец понял по взглядам коллег, что за его спиной что-то происходит, и поспешно обернулся через плечо.

— …впрочем, полагаю, в технических подробностях нет нужды, — скомкал он свою речь. — Леди и джентльмены, думаю, вы поймете, почему я не мог объяснить вам суть дела раньше. Существовал лишь один способ, чтобы вы приняли это всерьез — вы должны были увидеть это лично… — крышка с глухим стуком откинулась. Внутри цилиндра послышался плеск и какая-то возня.

— Позвольте представить вам, — громко заключил британский премьер, и в его обычно ровном голосе прорезались истерические нотки, — его превосходительство Ахваакла Гву-Кхроо-Гла, посла цивилизации марсиан.

Из цилиндра выпростались три щупальца черного цвета. Затем показалась большая, маслянисто-лоснящаяся шишковатая голова с двумя круглыми глазами и неким подобием клюва между ними. Со щупалец капало.

— На Марсе нет жизни, — сказал президент США. В чем — в чем, а в этом он был уверен. Сразу несколько взглядов коллег, возмущенных подобной бестактностью, обратились в его сторону.

— Да, жизнь на Марсе угасла около миллиарда лет назад, — любезно пояснило существо. Оно говорило по-английски хотя и не без акцента, но лучше, чем кое-кто из присутствовавших. Клюв при этом не двигался, так что трудно сказать, как был устроен его речевой аппарат; голос звучал глухо, словно доносился сквозь преграду. — По вашему летоисчислению. К счастью, к этому времени моя цивилизация уже располагала достаточными техническими средствами, чтобы избежать участи остальной биосферы нашей планеты.

— Позаворите, — вмешался вдруг премьер-министр Японии; в свое время детская любовь к фильмам о Годзилле привела его к серьезному увлечению палеонтологией. — Мараса не сатарасе Земери, но мириарда рета — это конеца мезопоротерозоя, на Земере тогода зири торико однокаретоцыные…

— Развитие жизни на вашей планете происходило крайне медленно и неэффективно, — ответил пришелец. — Фактически вся ваша биологическая эволюция — это последние полмиллиарда лет, хотя первые организмы появились задолго до этого. Можно сказать, что три миллиарда лет ваши одноклеточные просто теряли время впустую, — пришелец выгнул концы щупалец, что, возможно, следовало интерпретировать, как улыбку. — На Марсе процесс шел значительно быстрее, в силу ряда причин. Во-первых, Марс меньше и дальше от Солнца, поэтому он раньше остыл после формирования из первичного облака. Во-вторых, изначально слабое магнитное поле плохо защищало от солнечной радиации, что намного ускорило темпы мутаций. В-третьих, чрезмерная комфортность земных условий в целом не способствовала быстрому развитию. Все эти ваши эволюционные зигзаги и тупики — марсианская жизнь просто не могла себе такого позволить. Путь ее развития был намного прямее и проще. У нас никогда не было большого разнообразия видов, и само устройство наших организмов заметно проще вашего. Зато к тому времени, как мы вышли в космос, на Земле не было никого, кроме одноклеточных, — он вновь шевельнул щупальцами, приглашая, видимо, присутствующих оценить плюсы и минусы различных эволюционных стратегий, и продолжал: — Однако Марс с его меньшей массой, к сожалению, терял атмосферу быстрее Земли. А вулканическая деятельность, которая должна восполнять недостаток газов, тоже угасла быстрее, в силу той же причины. К тому времени, когда наша планета сделалась окончательно непригодной для жизни, мы еще не располагали технологией быстрых межзвездных полетов. Зато мы уже владели технологией анабиоза. Поэтому после того, как были отправлены несколько экспедиций на поиски подходящих для жизни планет в других звездных системах, остальные марсиане остались ждать их возвращения в анабиозных камерах глубоко под поверхностью планеты. Разумеется, звездолетчики тоже должны были провести большую часть времени в анабиозе, выходя из него лишь после прибытия к очередной звезде. Мы отдавали себе отчет, что эти поиски займут сотни тысяч, возможно — миллионы лет…

— А почему вы… — вырвалось у итальянского премьера, но он осекся, сообразив, что подобный вопрос может быть опасным.

— Почему мы не переселились на Землю? — понял его мысль марсианин. — Во-первых, на вашей планете слишком большая сила тяжести. Она составляет 2.6 от марсианской — это чересчур много, особенно для не имеющих твердого скелета существ. Собственно, именно по этой причине я вынужден общаться с вами, находясь в емкости с жидкостью, что хоть как-то компенсирует мне повышенную гравитацию. Во-вторых, атмосфера Земли к тому времени содержала еще слишком мало кислорода. Ее преобразование было признано более дорогим проектом, чем межзвездное переселение на планету с оптимальными условиями. Тогда мы рассчитывали, что непременно отыщем такую планету в течение ближайшей пары миллионов лет. К сожалению, поиски затянулись на гораздо более длительный срок. Большинство планет с подходящей силой тяжести либо уже пребывали в том же состоянии, что и наш Марс, либо это ожидало их в обозримом будущем. Несколько наших кораблей, судя по всему, погибли. Лишь одному после обследования многих тысяч звезд удалось основать жизнеспособную колонию на спутнике планеты-гиганта, приливные силы которого обеспечивают дополнительную активность тектонических процессов. Впрочем, Новый Марс тоже ждал непростой путь. Но в конечном счете посланцы новой марсианской цивилизации, уже создавшей сверхсветовые корабли, прибыли сюда и вернули к жизни своих предков, ждавших миллиард лет. Разумеется, нас не могли не заинтересовать и изменения, произошедшие за это время на вашей планете. И наши разведчики обнаружили появившийся здесь ресурс, представляющий для нас значительный интерес. По поводу какового ресурса я и уполномочен сделать вам предложение от имени Воссоединенных Марсов.

Посол замолчал, выжидая, пока кто-нибудь (это оказался итальянец), не выдержав затянувшейся паузы, не спросит, о каком ресурсе речь.

— Речь о продукте биологического происхождения, производимом вами, — пояснил марсианин.

— Мы охотно готовы сотрудничать с Марсом в области экспорта нашей сельскохозяйственной продукции, — поспешил застолбить позицию президент России.

— Рад это слышать, — изогнул щупальца пришелец. — Я не сомневаюсь, что мы, как цивилизованные существа, найдем общий язык с учетом взаимных интересов. Правда, продукт, о котором я говорю, не является результатом вашего так называемого сельского хозяйства. Вы производите его непосредственно, без помощи специальных технологий.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился президент США.

— Я имею в виду кровь особей вашего вида, — любезно пояснил марсианин.

— К…кровь? — растерянно поперхнулся президент Франции. — Это нье перевод ошибошни? Le sang?

— Oui, — подтвердил посол. — Le sang. Le sang humain.

— Pourquoi… з-зашэм?

— Главным образом из гастрономических соображений, — пришелец был все так же любезен. — В настоящий момент человеческая кровь признана самым вкусным деликатесом на обоих Марсах. Кроме того, она содержит немало интересных веществ, точнее говоря, структурированных комбинаций, которые, несмотря на все физиологические различия между нашими видами, могут быть нам полезны. Ваша эволюция шла чрезвычайно медленным и сложным путем, громоздя сложные конструкции там, где можно обойтись простыми… но этим-то она и интересна. Некоторые побочные свойства этих структур, о которых вы, при вашем нынешнем уровне науки, сами еще имеете довольно смутное представление…

— Они пьют нашу кровь, — сказал президент США. — Эти… существа пьют нашу кровь и хотят делать это и впредь. Ты знал об этом, Джеймс?

Премьер-министр Великобритании убито кивнул.

— Я был первым из политических лидеров Земли, с кем он вышел на контакт. Именно поэтому я пригласил вас сюда. Мы должны принять решение.

— Решение? — вскинулась премьер-министр Канады. — О каком решении вы говорите? Вы что же, хоть на миг можете допустить, что мы согласимся…

— Боюсь, некоторые из присутствующих не вполне понимают ситуацию, — деликатно заметил пришелец. — Воссоединенные Марсы заинтересованы в постоянном и беспрепятственном получении упомянутого ресурса, и намерены добиваться этого имеющимися в нашем распоряжении средствами. Каковые у межзвездной цивилизации, как вы можете догадаться, довольно существенны. Однако марсиане решительно осуждают варварские, нецивилизованные методы, которые нанесли бы ущерб обеим заинтересованным сторонам, и надеются на разумное и конструктивное решение вопроса, достойное нашей и вашей высококультурных рас. И поверьте, я не стал бы обращаться к лидерам землян с предложением, которое не было бы выгодно для каждой из сторон.

— Возимозино, кырови зивотыныхы вамесато церовецесекой…

— Нет, к сожалению, я вынужден отвергнуть предложение уважаемого главы Японии. Кровь других видов животных представляет для нас значительно меньший интерес. Вы ведь и сами употребляете в пищу отнюдь не любых представителей фауны, так что должны нас понять. В принципе, нас могла бы устроить кровь других антропоидов. Но они весьма малочисленны и обитают в основном в труднодоступных лесах. Даже если бы вы организовали их отлов и поставку, этот ресурс был бы исчерпан чрезвычайно скоро. Людей, в свою очередь, уже почти семь миллиардов, и их численность продолжает расти. Может быть, вы все же выслушаете наше предложение?

— Мы вас внимательно слушаем, — поспешно произнес президент России.

— Воссоединенные Марсы согласны не рассматривать в качестве пищевой базы страны Большой Восьмерки. А также иные цивилизованные государства Земли, в особенности обладающие оружием массового поражения. Помимо прочих издержек, применение такого оружия нанесло бы существенный ущерб биосфере всей вашей планеты, а значит — количеству и качеству интересующего нас продукта. Таким образом, мы гарантируем всем цивилизованным странам Земли безопасность и невмешательство — и, как вы видите, у наших гарантий есть твердые основания. Взамен мы просим признать нашей законной пищевой базой так называемые страны третьего мира, население которых составляет в настоящее время около семидесяти процентов населения Земли, причем это соотношение продолжает изменяться не в вашу пользу. Нам известно, что эти страны представляют для вас источник нарастающих проблем, таких как терроризм, нелегальная иммиграция, наркотики, преступность, военные конфликты, эпидемии и так далее. Вы тратите значительные средства на так называемую помощь этим странам, не имеющую сколь-нибудь заметного положительного эффекта. При этом данные страны в массе своей глубоко враждебны вам и, несмотря на низкий технический уровень, представляют для вас угрозу уже хотя бы из-за численного превосходства. Кроме того, некоторые из них владеют ценными для вас минеральными ресурсами, что позволяет им осуществлять прямой экономический шантаж ваших цивилизованных государств. Мы готовы избавить вас разом ото всех этих проблем, в том числе предоставив соответствующие минеральные ресурсы в ваше распоряжение. Как видите, наше предложение действительно носит взаимовыгодный характер.

— И каким же образом фы это зебе представляйте? — воскликнула канцлер Германии.

— Оптимальным был бы вариант сотрудничества. При котором ваши страны сами взяли бы на себя заботу о снабжении нас продуктом в необходимых количествах, а мы, в свою очередь, предоставили бы вам все необходимые технологии, позволяющие нивелировать сопротивление аборигенов…

Тут, однако, марсианина перебило сразу несколько возмущенных возгласов, и он, ничуть не смутившись, перестроил свою речь:

— Впрочем, мы понимаем, что в вашем мире подобное решение может вызвать слишком большие сложности политического характера. И готовы, во имя доброй воли, согласиться на нулевой вариант. В этом случае мы сами займемся заготовками на кормовых территориях. Мы располагаем для этого необходимыми техническими средствами. От ваших стран требуется только — не вмешиваться. И, соответственно, не оказывать никакой помощи возможным силам сопротивления и не давать убежища тем, кто попытается бежать от нас на вашу территорию. Что, как вы понимаете, полностью отвечает вашим собственным интересам.

— И что будет потом, после того, как вы выпьете кровь развивающихся стран? — прищурился российский президент. — Кто следующий?

— Я понимаю озабоченность уважаемого лидера России, — снова изогнул щупальца Ахваакл. — Его страна лишь недавно стала членом Большой Восьмерки, и правомерность ее причисления к цивилизованным государствам до сих пор многими подвергается сомнению. Тем не менее хочу заверить, что мы не планируем расширение кормовой базы. Первоначально, конечно, потребление будет превалировать над воспроизводством, поскольку численность населения третьего мира чересчур велика. Но затем мы стабилизируем ее на новом уровне и будем этот уровень поддерживать. В конце концов, нам не выгодно ни исчерпание продукта, ни излишнее его количество. Вы ведь сами деловые люди и понимаете, что такое кризис перепроизводства.

— Нам необходимо обсудить ваше предложение, — произнес британский премьер. — Мы вернемся после того, как выработаем… э-э-э… согласованную позицию.

— Я понимаю, — склонил щупальца марсианин. — Я подожду.

— Прошу вас, — британец направился к выходу, увлекая за собой остальных.

На сей раз идти пришлось недолго — каких-нибудь два десятка метров по коридору. Новая комната для переговоров выглядела столь же неприветливо, как и временное обиталище марсианина — более всего она напоминала внутренность металлического контейнера, но ей постарались придать хоть какую-то видимость уюта: здесь уже стояли настоящие кожаные кресла, окружая столик с фруктами и напитками. Хозяин саммита опустился в одно из кресел; остальные лидеры последовали его примеру (во время переговоров с инопланетянином никто из них так и не присел).

— Это помещение полностью защищено от прослушивания и экранировано от радиоволн, — сообщил он.

— А то? — удивился президент России. Он считал такие вещи самоочевидными.

— То — нет. Таким было требование… нашего гостя. Он поддерживает радиосвязь со своими.

— Предупреждать надо, — нахмурился российский лидер, но его перебил премьер Италии:

— Вы пытались расшифровать сигналы?

— Пытались. Какая-то тарабарщина…

— Я правильно понимаю — он передает радиосигналы? — уточнил президент США.

— Да.

— С помощью какого-то прибора?

— Впечатление такое, что передатчик находится прямо внутри его организма. Ну, тут нет ничего удивительного — у нас и у самих уже есть такие разработки…

— Вот это-то как раз и удивительно. Неужели такая древняя и могучая цивилизация не придумала ничего лучше радиосвязи?

— Если в фантастических романах пишут, что такую связь непременно придумают, это еще не значит, что так и будет на самом деле, — снисходительно улыбнулся британский премьер.

— У них есть сверхсветовые корабли. Должна быть и сверхсветовая связь. Иначе эти их Воссоединенные Марсы просто не могли бы функционировать, как единое государство.

— Ну, наверное, есть. Но дорогая. На коротких расстояниях проще обойтись радиосигналами. К чему ты клонишь, Джордж?

— К тому, — улыбнулся президент Соединенных Штатов, — что наши холливудские умельцы стряпают монстров и поубедительней. Ты уверен, что это инопланетянин? Вы его обследовали?

— Марсианский посол — не подопытная свинка, знаешь ли, — недовольно ответил британец. — Конечно, мы пытались определить его природу, но лишь дистанционными методами… И могу тебя заверить — и всех вас — что это не кукла. Это — живое существо, не встречающееся на Земле.

— А по-моему, он похож на самого обыкновенного осьминога, — упрямился американец.

— Только отдаленно. Во-первых, у него семь щупалец…

— А у осьминога сколько?

— Восемь, — ответил британский премьер и не без ядовитости добавил: — Вообще-то это следует из его названия. Есть еще спруты, у них десять. А нечетное количество конечностей для земной фауны вообще не характерно. Кроме того, где на Земле ты видел говорящего осьминога?

— Полягаю, мы дольжны делять не фид, что ничего не проицошлё, а обзудить зделянное нам предлёжение, — решительно перебила канцлер Германии. — Думаю, что фыражу общее мнение, езли скажу, что оно абзолютно…

— Неприемлемо, — радостно подхватил российский президент.

— … чудовищно, — закончила фрау канцлер, одарив русского коллегу неприязненным взглядом.

— Ультиматум, — тихо произнес британский премьер. — Давайте называть вещи своими именами: речь идет об ультиматуме.

— Преждэ всего, — подал голос французский президент, от волнения то и дело сбиваясь на привычное ударение на последний слог, — давайтэ утошним, какими силами обладают наши… эээ… партнери.

— У нас нет агентов на Марсе, — невесело усмехнулся англичанин. — Но если они способны к межзвездным полетам — очевидно, их уровень намного превосходит…

— О межзвездных полетах мы знаем только с его слов, — перебил президент США.

— Мои аналитики прорабатывали и эту версию, — невозмутимо ответил премьер Великобритании. — Даже если предположить, что это блеф и Нового Марса не существует, все равно для того, чтобы выжить на старом в его нынешнем состоянии, требуется весьма высокий уровень технологий. То же самое, даже в еще большей степени, верно и для любой другой планеты Солнечной системы. Так что, в любом случае…

— Тем не менее, ядерного оружия они боятся, — возразил американец.

— И он объясниль, почему, — заметила фрау канцлер.

— Так он вам и скажет всю правду! — фыркнул президент США. — Конечно, им не нравится, что люди, пострадавшие из-за радиации, не подойдут им в пищу. Но, думаю, куда больше им не нравится перспектива получить ракетой в лоб. Какие бы у них ни были супер-пупер технологии, едва ли они спасают от взрыва в несколько десятков мегатонн.

— Я бы не быры сытори категорицен, — вежливо заметил японец. Его улыбка оставалась по-восточному непроницаемой, хотя, по понятным историческим причинам, тема американского ядерного оружия не доставляла ему удовольствия. — Есь разыные физицесекие теории…

— В самом деле, — поддержал его президент России. — Мы не раз указывали нашим американским партнерам, что попытки решать все проблемы современного мира с позиции силы — неприемлемы и контрпродуктивны.

— Вот именно, — подхватил француз. — Моя страна категоришески против действий непродуманних, вовлекаюших нас в войну межпланетную. И, как шлен постоянни Совбеза ООН, Франс наложит вето на любие действия такого рода, — кажется, вслед за этим решительным заявлением он почувствовал себя неуверенно и потому поспешил добавить: — Полагаю, коллеги по Евросоюзу нас поддержат.

— Никто в Ойропе не хочет фойны, — согласилась фрау канцлер.

— Но марсиане?… — напомнила премьер-министр Канады.

— Марсиане, насколько я понимаю, тоже ее не хотят, — ответил итальянец.

— Вы что же, предлагаете просто принять их требования? — возмутилась глава канадского правительства.

— Нет, — ответил французский президент. — Разумеется, нет. Ми решительно и безоговорошно осуждаем варварские и антигуманние намеренья марсиан. И ми намерени видвинуть в Совбезэ соответствуюшую резолюсью…

— А если они не прислушаются к вашей резолюции? — усмехнулся президент США.

— Тогда… — француз нервно вздохнул, как перед прыжком с высоты в холодную воду, — в слушае агрессьи марсиан против любой из стран Союза Североатлантишеского… Франс будет… верна своим обязательствам союзним.

— Шпазибо, — с чувством сказала канцлер Германии, — мне былё фажно это от фас услишать.

— Што же касается стран, с которими ми нье связани обязательствами о взаимопомоши… ми нье связани с ними обязательствами о взаимопомоши, — закончил французский лидер.

— От нас требуют не оказывать никакой помощи, — напомнила канадский премьер. — В том числе не принимать беженцев, что противоречит гуманным традициям…

— Ужестошенье политики иммиграсьонной — это требованье избирателей, — перебил француз. — Ми нье должни забивать о волэ народа, избравшего нас. Дело тут вовсэ нье в марсианах…

— Мы дольжны профодить мониторинг дейстфий марзиан и отслеживать фсе факты нарушения ими праф челёфека, цаконоф и обычаеф фойны, — твердо добавила фрау канцлер. — И мы будем добифаться, чтобы марзиане дейстфофали в рамках гуманизма и международных норм.

— Но только путем переговоров, — подхватил глава Франции. — Путем мирним.

— Марсианам не нужны переговоры. Им нужна наша кровь, — напомнил президент США.

— При всем уважении к коллеге — не наша, — возразил итальянец. — Им нужна кровь людей, многие из которых, марсианский посол прав, действительно являются нашими врагами. Разумеется, я решительно осуждаю любой геноцид. Но давайте взглянем на вещи трезво — действия марсиан и в самом деле способны понизить террористическую угрозу…

— Но не ценой же тотального уничтожения населения целых стран и континентов! — возмутилась канадка.

— О тотальном уничтожении никто и не говорит, — парировал итальянский премьер. — Посол ясно сказал, что они намерены поддерживать численность населения на неком стабильном уровне. И если мы убедим их использовать в качестве кормовой базы именно деструктивные, террористические элементы…

— Едва ли они станут утруждать себя разбирательствами, кто террорист, а кто нет, — сумрачно заметил премьер-министр Великобритании. — Вас сильно заботит, бодливый или спокойный нрав у коровы на ферме? Вас заботит только вкус ее мяса. Если вам придется забивать ее лично, то, пожалуй, спокойную вы выберете даже охотней — с ней возни меньше.

— Тем не менье, ми должни убеждать марсиан проявлять гуманизм, — решительно произнес французский президент. — Возможно, забирать кровь методами нелетальними…

— Те же самые коровы, — пробормотала премьер-министр Канады. — Только не мясные, а молочные. Гиганские фермы, ряды стойл, где привязаны люди, у которых регулярно выдаивают кровь… Лучше уж сразу, чем так.

— Тем не менее, вы же не хотите, чтобы в подобную ферму превратилась ваша собственная страна? — обернулся к ней итальянец; госпожа премьер побледнела. — Марсиане предлагают нам мир и безопасность. И было бы безответственностью, я бы даже сказал — преступной безответственностью по отношению к избравшим нас народам, отвергнуть это предложение.

— Безусловно, — горячо поддержал его француз. — По-моему, ми все тут договорились, што осуждаем и отвергаем насилье.

— Минуточку, — вмешался президент России. — Мне кажется, некоторые коллеги в очередной раз торопятся принять решение без должного учета мнения нашей страны.

— Напротиф, мы фас фнимательно слушайм, — сказали губы германского канцлера, в то время как ее глаза говорили иное: «Ох уж эти русские, вечно с ними сплошные проблемы!»

— Как вам, коллеги, хорошо известно, в тех государствах, которые вы не вполне корректно называете странами третьего мира, у России имеются существенные экономические интересы. Я бы сказал — весьма существенные. Утрата соответствующих рынков будет означать болезненные потери для российского бюджета.

— И что вы предлагаете? — осведомился итальянский премьер, совсем недавно принимавший российского главу с официальным визитом и позировавший в обнимку с ним перед телекамерами.

— По-моему, это очевидно. Если мы хотим принять консолидированное решение, оно должно предусматривать компенсацию наших потерь.

— О какой зумме идет речь? — предпочла сразу уточнить канцлер Германии.

— Поскольку наши потери не будут разовыми, то и разовая сумма не может нас устроить. Нам необходим новый стабильный источник дохода. Как вы слышали, марсиане готовы передать в распоряжение наших стран минеральные ресурсы тех территорий, где… они больше не потребуются. (Француз и итальянец довольно кивнули: наконец нашелся кто-то, кто решился назвать вслух этот деликатный, но очень веский аргумент.) К сожалению, для России как экспортера сырья это означает лишь дополнительные значительные убытки. Поэтому мы предлагаем решить обе проблемы разом, передав нашей стране право эксклюзивного контроля над 35 % освобождающихся месторождений.

— Это шантаж, мой дорогой друг, — широко улыбнулся итальянец.

— Это политика, мой дорогой друг, — в тон ему ответил россиянин.

— Это предложенье заслуживает обсужденья, — дипломатично изрек француз. — Конешно, тридцать пять — это нье реальное шисло, но если говорить, скажем, о пятнадцать…

— Вы хотите купить согласие России за два с половиной процента? Позволю себе напомнить, что моя страна остается одной из ведущих ядерных держав. И, хотя и является твердым сторонником мирных решений, способна в одиночку дать отпор любому агрессору.

— Как насчет фоземнадцати? — предложила фрау канцлер. — Что фы скажете, коллеги — можем мы предлёжить русским фоземнадцать?

— Двадцать пять, — твердо изрек президент России.

— Такие вопросы с наскока не решаются, — примирительно заметил итальянский премьер. — Здесь необходимы тщательные экономические расчеты, заключения экспертов, и только потом… Предлагаю пока что зафиксировать тот факт, что мы понимаем озабоченность нашего российского коллеги и готовы компенсировать потери его страны выделением дополнительной доли во вновь освобождающихся нефтегазовых месторождениях, а конкретный размер этой доли будет определен путем переговоров между сторонами…

— Разве я говорил только о нефтегазовых? В развивающихся странах немало и других полезных ископаемых.

— Имейте совесть, мой дорогой друг!

— Это слишком большая роскошь для политика, — улыбнулся российский президент. — Впрочем, моя страна всегда ценила мир и добрую волю выше наживы. Поэтому я согласен ограничиться углеводородами.

— Итак, разногласия преодолены? — радостно осведомился француз. — Значит, ми можем пойти к марсианскому послу и объявить…

— Нет.

Все обернулись в сторону президента США.

— Джордж… — пробормотал британский премьер.

— Нет, — повторил самый ненавидимый человек на Земле. — Я слушал, как далеко вы намерены зайти… и мне жаль, что я услышал то, что услышал. Я сам давно уже не бойскаут и понимаю, что такое политика… но есть вещи, на которые нельзя идти ни при каких обстоятельствах. Я знаю, недоброжелатели зовут меня мировым жандармом… может быть, и кто-то из вас употребляет этот оборот в кулуарах… что ж, настала пора вспомнить, что задача жандарма — не наказывать и не лишать свободы, а защищать невинных. Как президент страны, которая последовательно борется за свободу, демократию и права человека во всем мире, как христианин, как представитель человеческого вида, наконец… я не могу допустить, чтобы какие-то инопланетные ублюдки высасывали людей на завтрак, словно апельсины! И если помешать этому можно только ценой войны — что ж, мы будем воевать. Как сказал Рональд Рейган, есть вещи поважнее, чем мир. Разумеется, я очень рассчитываю на помощь наших союзников и партнеров. Но даже если никто не придет нам на помощь — Америка будет воевать в одиночку. За свободу и достоинство всех людей на земном шаре, а не только членов Восьмерки или НАТО. Да, я понимаю, что в результате этой войны, где нам, возможно, придется применить все имеющиеся виды оружия, многие из этих людей умрут. И в нашей стране, и за ее пределами. Но они, по крайней мере, умрут как люди, а не как кормовой скот. Мне нечего больше сказать, леди и джентльмены.

Повисла пауза. Первым нарушил молчание президент Франции.

— Прекрасная решь, — сказал он, даже не пытаясь скрыть раздражения, — но ми здесь нье на митингэ. Ми должни бить реалистами и исходить из реального…

— Помолчите, — брезгливо перебил его премьер Великобритании. Француз ненавидяще зыркнул в ответ — «опять этот проклятый остров идет поперек континентальной Европы!» — но, неожиданно для самого себя, сбился и замолчал.

— Спасибо, Джордж, — сказал англичанин. — Я… признаюсь, с того момента, как мне доложили об этом… об этой твари — я был в растерянности, наверное, самой большой растерянности не только в моей политической карьере, но и во всей моей жизни. И я действительно склонялся к мысли, что… Но твои слова поставили все на место. Я вспомнил, что значит быть британским джентльменом, черт побери! Я тоже знаю, как нас называют недоброжелатели. «Пятьдесят первый штат США» и все такое. Но дело не в наших союзнических отношениях с Америкой. Дело в британской чести. Простите, коллеги, если мои слова звучат патетически. Мы с вами слишком привыкли к тому, что если кто-то говорит не о наполнении собственного брюха — значит, он или лжет, или недоговаривает. Поэтому, кстати, мы сразу же поверили марсианину… И, может быть, именно поэтому марсиане пришли сейчас. Но они ошиблись, и мы докажем им, что они ошиблись. Правительство Ее Величества с возмущением отвергает предъявленный нам ультиматум и будет защищать Землю от инопланетной агрессии всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами.

— Евросоюз нье поддержит это решенье, — прошипел французский президент.

— При всем уважении, вы не можете говорить за весь Евросоюз, — заметил вдруг итальянец. Француз посмотрел на него с видом «и ты, Брут!»

— Я барагодарю увазаемыхы корега, — церемонно поклонился японец. — Дыря народа Нихон цесыти — не пусытое сырово. Вы зынаете, цыто мы не имеем сывоей армии и темы борее ядероного орузия — торико неборисие Сиры Самообороны. Но высе наси высокие техонорогии, веси тыруды насихы уцёныхы — вы расыпорязении Антимарасианысыкой Коариции.

— Я думаю, это может стать новым шансом для мира, — прочувствованно произнесла премьер-министр Канады. — К сожалению, лучше всего людей сплачивает общая беда. Но это дает и надежду. Надежду положить конец той нелепой вражде между ведущими странами и остальным миром, о которой говорил этот… мешок со щупальцами. Люди в менее развитых и богатых странах, наконец, убедятся, что мы им не враги, что все мы, независимо от цвета кожи и религии — земляне, и должны вместе обустраивать и защищать нашу общую Землю…

— Ви вообшэ отдаетэ себэ отшёт, о шём решь? — не выдержал президент Франции. — Нье о посилкэ самолёта с помошью гуманитарной, нет. Решь о войнэ ядерной с результатом неизвестним.

— Езли протифник решится ее начать, — заметила канцлер Германии. — Марзиане рассчитыфали на отсутстфие зопротифления рацвитых государстф. З другой штороны, крофь является для них не жицненно фажным резурсом. Это просто лякомство. Готофы ли они к зерьёцной фойне из-за лякомства?

— Люди в свое время воеваль из-за пряностей, — напомнил француз. — Американская революсья произошла из-за шая.

— Можете договориться с марсианами в индивидуальном порядке, — желчно произнес премьер Великобритании. — Если вам не дают покоя лавры маршала Петэна. Видимо, не зря ходят анекдоты, что во французской армии существует три уровня боеготовности — «прячься», «сдавайся» и «сотрудничай с врагом». Только не рассчитывайте, что эти ваши сепаратные переговоры с людоедами останутся в тайне. Кстати, нашему русскому коллеге тоже стоит подумать, понравится ли его восточным партнерам его намерение сдать их марсианам в обмен на нефть и газ…

— Мне казалось, британские джентльмены уделяют больше внимания этикету, — натянуто улыбнулся президент России. — И хочу заметить, что Россия никому не позволит говорить с собой, как с провинившимся школьником…

— Господа, господа, не ссорьтесь, — взмахнул руками итальянский премьер. — Вопрос действительно крайне непрост, и я убежден, что сейчас мы в принципе не сможем его решить. Евросоюз должен выработать консолидированную позицию с учетом мнения всех своих членов, после этого необходимо провести переговоры в рамках НАТО…

— Какое бы решение ни принял Евросоюз — мое останется неизменным, — перебил президент США. — А это значит, что общего согласия на условия марсиан в любом случае не будет. А это лишает их ультиматум смысла. Им в любом случае придется воевать с ядерной державой.

— Державами, Джордж, — с улыбкой поправил англичанин.

— Спасибо, Джеймс. А это, в свою очередь, лишает смысла и позицию коллаборационистов. И я намерен пойти и объявить этому беспозвоночному кровососу, что его ультиматум отвергнут. Разумеется, каждый из вас вправе сделать свое заявление. Но помните — чем тверже будет наша позиция, тем меньше шансов, что марсиане решатся на войну. И от того, что вы сейчас скажете, зависит, в каком свете войдут в историю и ваши страны, и вы лично.

— Если у шеловешества вообшэ ешё будэт исторья, — проворчал президент Франции.

— А вот это зависит от людей гораздо в большей степени, чем от марсиан, — ответила премьер-министр Канады.

— Должен тебя предупредить, если собираешься приторговывать ею — проблем будет по горло, — сказал Мигель, разливая по стаканам самогон из большой коричневой бутыли с полустершейся наклейкой «Red Label». — Есть девки, которые сами раздвигают ноги, а эту придется ломать, и долго, а зачем тебе это надо, если хватает таких, кто уже готов?.. — Он помолчал немного, мысленно прикидывая возможную последовательность действий. — Нет, оно того не стоит.

Я уже понял, — хмыкнул Трой, доливая себе воды из стального ведерка с надписью «Собственность пожарной службы муниципалитета».

Я должен был это сказать, — с серьезным видом объяснил Мигель. — Чтоб ты знал.

Я таким товаром не занимаюсь, — напомнил Трой, сделал хороший глоток и подцепил пальцами с тарелки кусок жареной рыбы.

Вот я и удивился, когда ты ее притащил, — прошептал Мигель, склонившись к гостю. — Я бы купил ее у тебя, будь она другой. Ну, более…

Нормальной, — подсказал Трой.

Вот именно! — хозяин задумчиво поскреб свой мясистый выбритый затылок. — Или ненормальной, но на другую сторону. А это ж не пойми что! Сразу видно, толку от нее… — Он осекся, когда гостья оглянулась на него, и торопливо схватился за стакан.

Девушка действительно была странной — во всех отношениях. В бытность свою сутенером Мигель повидал похожих, но лишь когда они проходили мимо него по улице. В руках книжка, ни грамма косметики, но обязательно очки, за которыми прячутся туманные задумчивые глазенки. Всегда словно под кайфом, но не от такого, какой бывает от таблеток или травки. Понятия не имеют, что происходит рядом, даже если поставить их нос к носу с самыми похотливыми шлюхами города…

Новое дело? — продолжал допытываться Мигель, когда гостья убрела в дальний конец зала, к стене с объявлениями.

В баре было пусто — самый разгар рабочего дня, народ либо в море, либо обрабатывает вчерашний улов. Некоторые отсыпаются после ночного дежурства. А кое-кто мечется в лихорадке и пытается выжить.

Она здесь ни при чем, — неохотно выдавил из себя Трой. — Ну, вообще-то, есть там кое-что, но так, по мелочи.

Хочешь остаться здесь? — прищурился хозяин.

Мне нужна работа. На один раз. Потом я уеду.

Тебя кто-нибудь видел?

Видел. Я же спрашивал о тебе.

Мигель задумался, вернее, сделал вид, что задумался — он знал, что можно предложить Трою, потому что Трой Гарса был из тех людей, для которых всегда найдется работа.

Чем тебе платить? — спросил хозяин. — Чем-нибудь конкретным?

Чем-нибудь полезным. — Трой вертел в пальцах пустой стакан, наблюдая за своей спутницей, которая была полностью поглощена объявлениями — шевелила губами, повторяя про себя содержание каждого грязного клочка с предложением работы или обмена.

«Что она там ищет? Или кого?» — Мигель в который раз поразился тем изменениям, что случились за последнее время.

Каждого человека, даже самого проверенного, словно несколько раз вывернуло наизнанку — и теперь непонятно, как к кому относиться. Вот, к примеру, Трой — боец с подтвержденной репутацией, упертый и хладнокровный, всегда доводил до конца любое дело и никогда не связывался с неудачниками… А теперь притащился с бесполезной девкой. И собирается двигаться дальше! Куда? Умные люди берут себе землю и держатся на ней. Или пытаются удержаться.

Вещи оставь у меня, — предложил Мигель, когда они обговорили все условия. — И держись подальше от Сент-Себастьяна. Это где высотные дома.

А что там? — поинтересовался Трой, копаясь в своей сумке. Его спутница стояла рядом, стиснув тощий серебристый рюкзачок, весь в ярких нашивках и значках.

Тиф. И еще какая-то зараза. Мы сожгли все, что могли, но лучше туда не заходить. И кстати, следи за собаками — все здоровые на привязи, дома. Если псина бегает сама по себе — обязательно бешеная.

Учту, — кивнул Трой и обнял свою спутницу за плечи. — Ну, пошли, милая, прогуляемся.

На улице она вывернулась из его объятий и просто взяла за руку, так, как обычно это делают дети или влюбленные школьницы. Она и похожа была на старшеклассницу — худенькая, с маленькой грудью, пухлыми щечками и длинной выгоревшей на солнце челкой.

Ты нашел работу? — еле слышно спросила она по-английски.

Ага. — Трой вертел головой, осматривая улочку.

Ты должен кого-то убить?

Нет, — словно бы с неохотой ответил он.

Она облегченно вздохнула — слишком наигранно, чтобы он отнесся к этому всерьез. Впрочем, она все равно знала, что не сможет повлиять на его решения.

От тебя тоже кое-что потребуется, — пробормотал он, оттаскивая свою спутницу поближе к обочине, чтобы дать пройти трем женщинам в лоскутных платьях.

Похожие на тряпичных кукол, они волокли заднюю половину от легкового автомобиля, с выпотрошенными сиденьями и раскуроченным багажником. Машина была в таком ужасном состоянии, что никто бы не смог определить марку. Но, судя по всему, обивку салона снимали аккуратно, стараясь не повредить. Значит, там была натуральная кожа — редкое сокровище, ценность которого возрастала с каждым месяцем.

Между стенами домов металось эхо, порожденное грохотом голых колесных ободьев. В окнах дребезжали стекла, а где-то рядом надрывался в плаче маленький ребенок.

Что ты сказал? — переспросила девушка, прижимая к одному уху свободную ладошку.

Я сказал, мне будет нужна твоя помощь, — повторил Трой.

Понятно. А это опасно?

Да. Чуть-чуть, — он рассмеялся и потрепал ее по волосам. — Ты не переживай. Это легко.

Она снова вздохнула и не стала ему отвечать, тем более что они достигли цели и уже могли видеть здание телерадиоцентра. Раньше там располагалась звукозаписывающая студия, большой музыкальный магазин и даже клуб, а теперь остался только разваливающийся приемник на велосипедном генераторе в комплекте с местным энтузиастом-радиолюбителем.

Как рассказывали на пристани, диктор, местная знаменитость, всего год назад — как раз накануне Гринвора — сумел выбиться в Милан, увез туда жену и дочерей, а потом вернулся один, поседевший, постаревший и сумасшедший. Он самолично занял брошенное здание телецентра и пытался восстановиться «цивилизацию» — это слово рыбаки произносили с особым выражением, словно ругательство, связанное с приятными воспоминаниями.

«Если Кукушка будет й настроении — может быть, впустит! — заметил капитан торгового кораблика и с удовольствием присоединился к общему смеху. — Только не жалуйтесь потом!»

Раньше Кукушка вел местные выпуски новостей, предупреждал о погоде и передавал приветы и поздравления. Теперь же он выуживал из эфира обрывки и хвосты чужих сообщений, чтобы заплатить за свою долю улова.

Но гостей он не любил.

Ну, давай, открывай, засранец! — Трой полчаса безуспешно колотил в дверь пожарного выхода.

Радиоточка размещалась на втором этаже, но через первый было не пройти — не столько из-за полуразобранной лестницы, сколько из-за зловонной кучи гниющих отбросов и дерьма, на полметра покрывающего весь пол.

Я обсмеюсь, если он успел помереть к нашему приходу, — пробормотал Трой и остановился, чтобы передохнуть.

Вчера его видели, — напомнила девушка.

От такой вони можно и за день сдохнуть…

За дверью что-то зашуршало.

Сеньор Наварро! — закричала девушка, прижавшись к ржавой двери, покрытой тонкой паутиной сгнившего пластика. — Простите за беспокойство! — Эта фраза из туристического разговорника явно была лишней. — Меня зовут Варя Румянцева! Пожалуйста, сеньор, впустите нас!

Румянцева? — У Кукушки был ясный, хорошо поставленный сильный голос. — Русская?

Да, я из России, сеньор!

— Слишком много сеньоров, — хмыкнул Трой, и Варя погрозила ему кулачком.

А что нужно сеньорите из России? — спросил Кукушка, распахивая дверь. В руках у него был багор.

Я вам все объясню, — улыбнулась Варя и осторожно отвела ржавое острие подальше от себя и от Троя. — Вы говорите по-английски?

Он говорил. Разобравшись, что перед ним не местные «необразованные свиньи, которым нечем заняться по причине собственной тупости», а «гости из далеких стран, можно сказать, из нашего прекрасного прошлого», он принялся говорить, да с таким усердием, что Варе не пришлось ничего объяснять, и она покорно позволила увести себя в глубь кукушкиной берлоги. Трой остался на лестнице — внутри было слишком ароматно, но и Варю бросать не хотелось. Все-таки сумасшедший: кто знает, что ему взбредет в голову?

Впрочем, Варя тоже была не совсем нормальной, и Кукушка, угадав в ней родственную душу, принялся с упоением демонстрировать свои богатства: рации с рыбачьих катеров, полицейские передатчики и туристические портативные радиостанции. Все, что смог найти — мертвый бесполезный мусор, способный лишь напоминать о том, сколь многое было утрачено.

Но были и другие упрямцы, более удачливые — и временами им удавалось пробиться в эфир. Иногда везло Кукушке — и он ловил слова, фразы, даже фрагменты мелодий.

Это была ария из Фауста, я клянусь! — кричал бывший диктор, размахивая руками, словно пытался взлететь. — Я слышал ее ровно двадцать семь секунд!

Варя стояла на свободном пятачке, рассеянно поглаживая сиденье велосипеда. Генератор давал достаточно энергии, чтобы работал приемник, но Кукушка был не настолько силен, чтобы крутить педали двадцать четыре часа в сутки. Никто бы не смог.

Если бы они знали, что делают! — не унимался бывший ведущий, снова и снова вспоминая тот день, когда он читал в прямом эфире сообщение о новой технологии, которая позволит утилизировать промышленные отходы, улучшит экологическую обстановку и снизит последствия экономического кризиса, охватившего весь мир. Читал и сам искренне радовался. — Они думали, что смогут контролировать эту чуму! Самоуверенные идиоты! Любой вирус мутирует, особенно при таком количестве пищи — как они могли забыть, что весь наш мир состоит почти из одной пластмассы?!

Варя кивала, скользя взглядом по стенам, увешанным постерами и фотографиями. Некоторые лица были знакомы, некоторые — совсем как родные, но теперь единственным носителем их голосов и музыки была лишь ненадежная человеческая память.

И ведь еще оправдывались! Ныли, что не хватает времени — я помню, я еще успел услышать!.. — захлебывался Кукушка. — Все погибло, все, что мы успели сделать — а им пары годиков не хватило!

Пошли отсюда! — не выдержал Трой и нетерпеливо протянул руку. — Ну?

Варя позволила увести себя. Даже не попрощалась — так была расстроена, до слез. Наверное, не стоило надеяться на удачу, ведь результат был известен заранее. В каждой похожей радиоточке их встречала рассыпающаяся на глазах аппаратура и упрямец, у которого была лишь самодельная рация и надежда, что еще можно что-то сохранить. Но эфир немел, пустел, безлюдел. Лишившись не только развлечений, но и самого необходимого, кто теперь скучал по музыке?

Как говорил Трой, не самая полезная штука на свете.

В бар они вернулись уже к вечеру, и это место успело полностью преобразиться — стало многолюдным и шумным, наполнилось запахами и движениями. Наемные бессемейные рабочие торопливо поглощали свой ужин, рыбаки и полицейские из морского патруля громко спорили, обсуждая недавнюю стычку с пиратами, а вдоль стены на стульях сидели старухи и чинили одежду своих мужей и сыновей. Казалось, здесь собрался весь поселок.

Вокруг бильярдного стола отдыхала особая компания, выделяющаяся и одеждой, и поведением. Главенствовал над ними толстяк в черном кожаном пальто со следами от пуль на спине. С ним играла рыжеволосая девица и молодой араб, чьи щеки были покрыты полузажившими шрамами от старых нарывов. Другая девица, чернокожая, с голой грудью и в высоких красных сапогах, прижималась к вожаку, хихикая и покусывая его за ухо. Рядом держались двое парней — узколицый блондин и метис с татуировкой на шее. Они не переставали следить за людьми в баре, вызывающе заглядывая в глаза каждому, кто смотрел в их сторону.

Варя и не заметила, как оказалась одна — Трой куда-то исчез, растворился в пляшущих тенях. Постояв немного, чтобы привыкнуть к спертому воздуху, Варя повернулась в сторону бильярдного стола, прищурилась, достала из кармана очки с разбитыми стеклами, примерила, быстро сняла и неуверенно направилась вперед — прямо к опасной черно-белой парочке.

Первым ее заметил блондин. Он толкнул локтем скучающего напарника и сказал что-то, что вызвало смех у всей компании.

Варя испуганно улыбнулась и сделала еще один шаг, но тут ее перехватил один из посетителей бара, пожилой рыбак, за спиной которого ненавязчиво маячили двое похожих на него юношей.

Ты откуда, дочка? — спросил он с сильным португальским акцентом.

Прошу прощения, — сказала Варя по-английски. — Я вас не понимаю.

Ты откуда? — перевел один из молодых людей.

Из Лондона, — ответила Варя и покраснела. — Я ищу…

Эй, хватит лапать мою девушку! — вмешался блондин. — Иди сюда, дорогая, я умираю от нетерпения!

Старик помедлил немного и с неохотой отступил. Варя осталась одна. Близоруко помаргивая, она стояла в круге всеобщего внимания — не злорадного, скорее сочувственного, но все равно зрительского внимания. Никто не собирался вмешиваться: она была здесь чужой, а толстяк со своими телохранителями успел научить поселок правильным манерам.

«Пусть он возьмет эту, а не наших — вот что они думают, — пронеслось в голове у Вари. — Трой был прав: никто не вмешается. Никто не захочет проблем».

— Давай, давай, не стой столбом, — блондин схватил девушку под локоть. — Мы с моим дружком по тебе соскучились.

Ты не меня имеешь в виду? — вмешался метис, и компания снова захохотала.

Смеялись и шлюхи, и даже кто-то из посетителей бара. Многие отводили глаза. Некоторые даже не оборачивались.

Подождешь своей очереди! — бросил блондин напарнику и притянул девушку к себе.

Пожалуйста, сеньор, отпустите меня! — со слезами на глазах и не очень-то притворяясь, воскликнула Варя, пытаясь вырваться.

Конечно, я тебя отпущу, — пообещал блондин. — Я тебя так отпущу… — и он потянулся губами к ее рту.

Трой возник как из-под земли, высвободил Варю из цепких лап и оттолкнул в сторону. Развернулся, сшибая с ног метиса, который попытался зайти к нему со спины, и легко уклонился от брошенного бильярдного шара.

Блондин невнятно прорычал что-то, попытался достать нож, но Трой перехватил его руку и, врезав ему в солнечное сплетение, впечатал голову противника правой глазницей в угол стола, с ходу вырвал занесенный кий, расколол о столешницу и вбил острый обломок в перекошенный рот араба. После чего всем весом наступил на колено поднимающемуся метису, вырубил его ударом в пах и еще раз пнул корчащегося на полу парня, чьи белые волосы заливала кровь из раны в голове.

Варя продолжала пятиться назад. Она мало что могла разглядеть за широкой спиной Троя, но хорошо слышала захлебывающиеся звуки и хруст, отчетливо раздающиеся во внезапно наступившей тишине. Лишь мерно, словно часы, стучали спицы в руках у старух.

Прямо под ноги Варе выкатился черный шар, оставляя за собой красную дорожку — и как по команде в баре возобновились разговоры, стук вилок о тарелки и кашель.

Трой выпрямился, посмотрел в глаза толстяку.

— Вообще-то это моя девушка, — сообщил Трой.

— Работа не нужна? — спросил его толстяк.

Не-а, — Трой почесал ссадину на правом кулаке. — Уже нашел.

Толстяк побледнел, оглянулся по сторонам — и торопливо покинул бар. Шлюхи выбежали вслед за ним. На полу остались трое телохранителей. Вернее, то, что он них осталось.

Живы? — крикнул из-за стойки Мигель, наполняя стаканы.

Вроде да, — отозвался Трой.

Ну, так вытащи их отсюда. Эй, кто там, помогите ему.

С удовольствием, — пробормотали спутники пожилого рыбака.

Ты в порядке, дочка? — поинтересовался старик.

Да, синьор, — прошептала Варя, продолжая смотреть на Троя.

Он почувствовал ее взгляд, обернулся и подмигнул.

Утром следующего дня они уже плыли в другое место дальше на юг вдоль побережья.

Попутный ветер усердно надувал паруса перегруженной спортивной яхты, которая уцелела благодаря принципиальности своего помешанного на истории хозяина. Когда-то он пренебрег удобством и экономичностью, заказав судно без единого кусочка пластмассы — а теперь стоял у штурвала и с гордым видом обозревал пустой морской горизонт.

Ни назойливых катеров, ни наглых лайнеров, ни уродливых танкеров, лишь робкие рыбачьи лодки, жмущиеся к берегу. Когда «русалочья кровь», которую вывели для борьбы с нефтяными пятнами на воде, переключилась на топливо, романтика хождения под парусом стала более чем ценным умением. Как и другие, прежде забытые ремесла.

Варя сидела на корме, зашивала прореху на рубашке Троя и думала о том, что ей не нравится работа, на которую он нанимался. Но ничего не поделаешь — иначе до Кадиса не добраться. Транспорт ходил редко, пассажиров брали крайне неохотно и, как правило, по рекомендации мэров и старейшин.

Чтобы получить место на очередном судне, Трою постоянно приходилось кого-нибудь «обезвреживать». Зарвавшиеся бандиты, требующие слишком много за свои услуги или мешающие местным «защитникам», пираты, у которых сохранились боеприпасы к огнестрельному оружию, или просто слишком жадный торговец, пытающийся набить цену на лекарства или что-нибудь не менее ценное… Найти и сделать больно. А потом исчезнуть, чтобы не обострять конфликт. Какой спрос с заезжего бойца?

Нравилось это Трою или нет — разобраться было невозможно. На вопросы он не отвечал, на просьбы не реагировал, по лицу не прочтешь. Эта неизменно невозмутимая физиономия, кажется, умела выражать лишь два чувства: «Я слушаю» и «Мне плевать, что ты там говоришь». Хотя нет, иногда на ней появлялось что-то вроде удовлетворения — например, когда он сидел на корме, обдуваемый свежим утренним ветерком, и смотрел на свою спутницу.

Не смотрел — любовался. Ее профиль, закушенная нижняя губа, тонкие запястья, ловкие пальцы, умело обращающиеся с иглой и ниткой. За ее руками вообще было приятно наблюдать — изящные, умелые, ласковые, настоящее сокровище во времена, когда практически все приходится делать руками. Когда открылись ее незамысловатые хозяйственно- бытовые умения, Варя стала нравиться ему еще больше.

Ей бы не пришлось искать себе место. Черт побери, она могла бы просто петь! Как вчерашним вечером в баре: обмолвилась, что любит музыку, легко поддалась на уговоры и спела несколько песенок — дрожащим голоском, краснея и запинаясь, но это было здорово.

Стоило извиняться и объяснять, что эти «композиции» были написаны для очень хорошего певца! Все равно ей хлопали, ей были искренне рады. Люди устали от тишины, и Варя могла бы жить на это… если бы, конечно, были гарантии, что никто не потребует от нее чего-то большего, чем песни. Она могла бы остаться в поселке, потому что там хватало молодых парней с домами, лодками и постоянным заработком — а она довольно привлекательная и, опять-таки, не бесполезная.

Но она бы не осталась, даже если бы ее просили на коленях.

Все-таки ты соврал мне, — сказала Варя, перекусывая нитку. — На, готово.

Спасибо. — Прежде чем надеть рубашку, он с удовольствием пощупал аккуратный шов. — Но я тебе не врал. Это было не очень опасно.

Я не о том. Ты сказал, что это не убийство.

Это не убийство. Они все выживут.

И останутся калеками! — воскликнула она. — Учитывая, что теперь они даже не смогут попасть в нормальную больницу…

Вот именно, — усмехнулся Трой, и она отвернулась, чтобы не видеть его ухмылку, не начать улыбаться в ответ и не забыть то, что она хотела ему сказать.

Значит, для этого тебя наняли, — вздохнула она.

Для этого, — кивнул он и придвинулся ближе к ней.

А сами они не могли… справиться?

Не могли, — теперь он был совсем близко, так что она могла чувствовать запах его пота.

Потому что ты сильнее?

Потому что я чужак, — ответил он, поглаживая ее по бедру.

Ну, разумеется! — Она еще дальше отвернула голову, чтобы не коснуться щекой его щетины. — Кстати, чем этот твой друг заплатил тебе?

Он мне не друг. Я с ним работал когда-то.

Вместе?

— На одного человека.

А чем он тебе заплатил? — продолжала упорствовать Варя. Ей не нравилось, что на них смотрят моряки и другие пассажиры, отдыхающие за ящиками с грузом.

Кое-чем полезным.

Я тоже должна тебе заплатить?

Если считаешь, что должна. — Он демонстративно перестал ее ласкать. — Только не надо делать мне одолжений.

Она виновато шмыгнула носом и села к нему на колени. Обняла. Прижалась плотно-плотно.

Значит, ты делаешь это только потому, что должна? — прошептал он с улыбкой.

Разумеется, нет…

Единственно возможный ответ. Правда была сложнее, но как ее объяснить? В одиночку Варя не выжила бы, но Трой помогал ей совершенно не пбтому, что она спала с ним или зашивала его одежду. Сильный и довольно-таки привлекательный мужчина, он бы легко нашел себе нормальную женщину — такую, у которой нет цели, которой не надо ничего лишнего…

«Почему ты помогаешь мне?» — иногда спрашивала она — ночью, в короткий промежуток между сексом и сном. Это был исключительно риторический вопрос — Трой, несмотря на всю свою кажущуюся примитивность, понимал такие вещи, ухмылялся, ерошил ее волосы и засыпал, оставляя ее с догадками и воспоминаниями.

Что было бы с ними двумя, если бы в ту промозглую зимнюю ночь в Барселоне Варя пошла бы по другой улице? Или если бы она прошла мимо — как другие прохожие торопливо пробегали мимо мужчины, лежавшего навзничь в луже крови? Ну, наверное, там просто не было других русских, отягощенных принципами и программой «больше всех надо». Трой мог выжить, или загнуться от ран, или замерзнуть, но он остался в живых благодаря «прекрасной незнакомке». Ну, это Варя мысленно так себя называла.

Сам Трой вначале решил, что она приняла его за мертвеца и просто хотела снять одежду, Через некоторое время понял, что она бы не смогла сделать это, даже если бы умирала от холода. После чего заявил с серьезным видом: «Больше никогда так не делай!»

«Обещаю, — ответила Варя. — Если я еще когда-нибудь буду в Барселоне…»

О, Барселона, волшебный город из песни, которая звучала у нее в ушах всю дорогу из Москвы. Барселона, оказавшаяся городом величайшего разочарования — и новой надежды.

Варя прибыла туда из Марселя перед третьей волной «зеленой чумы», когда еще ходил морской транспорт, но уже не летали самолеты. А из Москвы она вылетела в начале первого этапа «очистительной» эпидемии, когда пришло письмо от Селима. Электронное письмо — одно из последних электронных писем и писем вообще.

Тогда невозможно было поверить, как быстро все кончится — Интернет, самолеты, шум машин. Стопки компакт «дисков истлеют и опадут серой ватой, сгнившая изоляция отнимет электричество даже у тех, кто вовремя оплачивал счета, прочные и нержавеющие трубы сфонтанируют водой и нечистотами — и обратятся в пыль. Мир минус пластмасса равняется…

Все, как предсказывал Селим, а вначале Варя решила, что у него истерика, приступ паранойи, что-то не заладилось в мастерской или выгоняют из музея. Варя знала Селима двенадцать лет и знала о нем все, как и он о ней, хотя они не разу не виделись в реальной жизни. Делили на двоих разницу во времени, радости и успехи, утешали друг друга в беде, по сто раз обсуждали любимые вещи — поэтому Варя поспешила взять отпуск и отправилась в Барселону.

Та самая Барселона, о которой пели два неповторимых голоса — давным-давно, еще до ее рождения…

В Барселону Варя прибыла через две недели — вместо двух дней — без денег и без надежды вернуться обратно.

А Селим уже уехал в Кадис — всего лишь день на скоростном поезде. Или долго-долго-неизвестно-сколько под парусами или на веслах, мимо опустевших берегов, скрытых дымом, по безупречно чистому морю, где не встретить ни одной пластиковой бутылки, ни одного нефтяного пятнышка, только чайки, рыба и лодочки рыбаков.

Рядом был Трой — и казалось, он всегда был рядом.

Это наркотики, да? — спросила она его, когда они сошли на берег, чтобы пересесть на другое судно. — Он заплатил тебе наркотиками?

Потише, — он приложил палец к ее губам. — Какая тебе разница? Это так важно? Или боишься, что нас посадят в тюрьму?

Варя присела на мачту разобранной яхты, останки которой валялись на пристани. Нужный корабль должен был прийти только к вечеру, но им отсоветовали идти в поселок — люди оттуда давно не выходили в море, а что там — болезни или бандиты — уже не суть важно.

Море билось о бетонный причал, в полупрозрачном тумане метались чайки. Трой прилег рядом с Варей, положил голову ей на колени и закрыл глаза.

Еще один герой, еще одно бессмысленное преступление… — тихонько пропела Варя. — А ты был в тюрьме? — спросила она, водя пальчиком по его губам.

Щекотно! — Он недовольно дернул головой.

Прости, — она просунула руку в вырез рубашки. — А так лучше?

Да-а-а… — он расплылся в довольной улыбке.

Ты так ловко уходишь от ответа, — пожаловалась она.

А ты такая упрямая, — парировал он и осекся.

Варя почувствовала, как напряглись его мышцы, отпрянула, чтобы он смог сесть.

Их окружила группа подростков — все какие-то избитые и помятые, в грязной засаленной одежде, но с неестественно блестящими звериными глазами.

Кого ждем? — спросил юноша лет восемнадцати, с ожогами на лице и груди.

«Фараона», — процедил Трой.

До Кадиса, значит, собрались, — подытожил старший.

Угу, — кивнул Трой. — Туда.

Сколько? — Главарь подбородком указал на Варю.

Не продается.

Типа, для личного пользования?

Для личного.

А у нас тут все общее! — ответил главарь, доставая нож под хихиканье товарищей.

Трой дождался, пока они отсмеются. Варя заметила острие заточенной отвертки, выглядывающее из-под рукава его рубашки, и кинулась к тому, что когда-то было рубкой роскошной спортивной яхты. Крысы с писком разбежались в разные стороны, но она не обратила на них внимания — старалась забиться поглубже, чтобы не смогли сразу достать.

Сумка Троя, которую Варя прихватила с собой, оказалась неожиданно тяжелой. Но почему-то не было никакого желания смотреть, что там внутри, чем Трою заплатили и что он там хранит. Ни капли любопытства.

За ее спиной кто-то вскрикнул, хриплые стонущие возгласы закончились хрустом и детским плачем. Варя обернулась — хныкал долговязый парень с лысой головой, Трой деловито выкручивал ему руку, осматриваясь по сторонам.

Через пару минут на пристани остался только главарь с ожогами. Трой присел перед ним на корточки и принялся раздевать. Варя вылезла из укрытия, медленно подошла, сгибаясь под тяжестью сумки.

Ты же не собираешься брать это? — спросила Варя, услышала свой дрожащий голос и поняла, что все еще боится.

Трой посмотрел на нее, потер ссадину на щеке.

Иди сюда. Помоги.

Варя вздохнула и опустилась рядом.

Теперь я точно уверена, что ты сидел в тюрьме, — заметила она, развязывая шнурки на ботинках убитого.

Трой покачал головой, но ничего не ответил.

Тебе они будут малы, — ответила Варя, вертя в руках ботинки. — Точно, малы. У тебя размер больше, — заключила она, рассматривая подошву.

А у твоего Селима какой размер? — поинтересовался Трой.

Я не знаю.

Правда?

Правда.

— Серьезно?

Я не понимаю, почему ты ревнуешь, — задумчиво проговорила Варя, когда они лежали в трюме яхты, направляющейся через Гибралтар, — Раньше ты не ревновал.

Мы все ближе к Кадису. А я не могу отделаться от мысли, что ты меня дурачишь. Что я везу тебя к твоему бойфренду или еще хуже — мужу, — проворчал Трой и, перегнувшись через край постели, начал копаться в своей сумке.

— Я тебе уже объясняла. Мы друзья. Уже много лет. По знакомились по Интернету. У нас общие вкусы, общие увлечения, мы входим в один фан-клуб. Дружим уже очень давно и это как бы по наследству, потому что девушка его брата переписывалась с моей сестрой. Мы с ним как родственники, понимаешь?

— Я понимаю, что это такое, — ответил Трой, скручивая себе сигарету. — Но я не вижу достаточных оснований для этого.

Ты не любишь музыку.

Люблю, — хмыкнул он, закуривая. — Просто я никогда бы не стал называть кого-то братом только потому, что мы с ним слушаем одни и те же песенки.

Варя вздохнула. Она уже слышала подобное — и не раз. Большинство людей, которым она пыталась объяснить, реагировали точно так же. Только другой фанат мог понять… А Трой уж точно не был фанатом!

«Больше не будет фанатов, — думала Варя, лежа рядом с Троем и слушая, как он дышит во сне. — Все это ушло вместе с дисками и записями. Не будет студий, анплагтов и бутлегов. Ни кассет, ни CD, ни МРЗ. Никаких фанатов — только фанатики, как гринворовцы, которые выпустили вирус, чтобы уничтожить все неприродное. Или это была бактерия? Никто не успел понять. Нам же ничего не говорили! Скрывали, что вирус начал мутировать, что его не смогли остановить, а теперь все кончено. Ничего не осталось. Никто не сможет послушать музыку, которая была записана много лет назад. И вообще, кому сейчас дело до музыки, когда люди умирают от болезней и даже голода?»

Конечно, где-нибудь остались компьютеры из металла — как у Селима в музее стояли экспериментальные проигрыватели, собранные из самых невероятных материалов. Селим предчувствовал, чем все может кончиться — и позвал всех к себе. А приехала только Варя.

Наверное, она была самой сумасшедшей из фан-клуба. Самой одержимой. Потомственная фанатка, заразившаяся Queen…оманией от отца и сестры. Хотя если бы они были живы к тому моменту, когда пришло письмо из Барселоны, они бы не отпустили ее. Они бы никогда не пошли на такое.

Варя вспоминала о доме и шмыгала носом, сдерживая слезы. Отец и сестра погибли в автокатастрофе. Мать, которую Варя видела последний раз на своем двенадцатилетии, пришла на поминки, но ничего не говорила, только оценивающе окидывала взглядом квартиру. Потом пошли новости о бактериях, экономических санкциях, инфляции и вводе чрезвычайного положения. Письмо от Селима стало спасением, надеждой, что можно что-то исправить — во всяком случае, так ей тогда показалось. Варя сдала квартиру и отправилась в другую страну. А попала в другой мир — умирающий, обезлюдевший, безнадежный.

Мертвые дома, мертвые города, серовато-зеленая паутина там, где раньше было что-то ценное. Засыхающие виноградники и пеньки на месте оливковых рощ. Мертвые носители и уже несуществующая музыка. Скелеты машин и раздетые трупы на обочинах. Каждая болезнь могла стать смертельной, каждый день — последним.

Варя думала обо всех, кто умер или должен был умереть, а в это время к пристани пыталась причалить лодка. На ней заметили беженцев из Кадиса, и теперь никто из тех, кто был на лодке, не мог сойти — в них кидали камнями, гнали прочь. Ужас перед возможностью заразиться объединил тех, кто был на берегу. Наконец, лодка повернула, взяв курс на юг.

По воде в Кадис не попасть — придется пешком, — сказал Трой, опускаясь рядом с Варей. — На, держи, — он протянул ей апельсин.

Он недавно сбрил волосы, и теперь белый череп контрастировал со сгоревшим дочерна лицом, придавая ему смешной вид. Варя подозревала, что выглядит не лучше, но не смогла сдержать улыбку.

Значит, пойдем пешком, — кивнула она, торопливо пережевывая сочную кислую мякоть. — Мы же пойдем пешком?

Он усмехнулся — но совсем не так, как недавно усмехался капитану корабля или пассажиру, который предлагал за Варю килограмм кокаина.

В Кадисе сейчас ад! — прокаркал старик, навьюченный связками паркетных плашек.

Трой покосился на него, но ничего не сказал.

В городах сейчас везде ад, — отозвался кто-то рядом, но по голосу было непонятно, мужчина это или женщина. — Чума, банды и все горит.

Тихо! — закричал начальник пристани.

Жестяные воронки, висящие на окне лодочной станции,

захрипели, прокашлялись, а потом кто-то на немецком начал монотонно читать стихи.

Ничего интересного! — отмахнулся старик. — Это не наши. Вот когда наши, тогда можно послушать.

В Кадисе есть действующая радиостанция, — сказал прежний собеседник, выходя из тени, — и тогда Варя увидела, что это женщина с разбитым лицом. Когда она говорила, у нее во рту мелькали обломки зубов. Как они держатся, непонятно. Надолго их не хватит, но иногда еще можно узнать, что делается в мире.

В мире все то же самое, что здесь, — перебил ее старик.

Варя обернулась к Трою, увидела его взгляд и смутилась.

Может, не стоит? — прошептал он. — Слишком большой риск.

Я должна, — так же тихо ответила она. — Так надо. Если не хочешь, я пойду одна…

Да ты и шагу одна не ступишь, — улыбнулся он.

Теперь они шли по пустой брошенной земле. Крестьяне и рыбаки на побережье привыкли к кризису, который начался задолго до «зеленой чумы» — и поэтому смогли выжить, продержаться. В городе и пригороде все было иначе.

Ночевали в брошенных домах. Засыпали под топот охотящихся ежей, слушали, как одичавшие кошки дерутся на улицах. Иногда Трой уходил — и возвращался с добычей, Варя не спрашивала, откуда вода и еда — зашивала его одежду, бинтовала порезы, целовала синяки и старалась не думать о том, что будет потом. Главное — двигаться вперед, несмотря ни на что.

Трой думал о том же. Хотя иногда в нем словно просыпалось удивление — ив глазах читался вопрос: «Что это я делаю? Зачем?»

С тобой я как будто стал мягче, — признался он в одну из тех ночей, когда Кадис был уже совсем близко.

— Тебе это не нравится?

Он поморщился — не любил говорить о себе. Кажется, он не любил даже думать о себе.

Расскажи мне про него еще раз, — попросил он, когда они с Варей уже достигли пригорода.

Про Селима?

Про твоего идола. Как его? Меркьюри?

Ну, он не совсем идол…

Он умер, да?

Да, давно. Почти тридцать лет назад.

Отчего? А, ты же говорила — от СПИДа. И он был геем. Вот этого я никогда не пойму! Чтобы девчонка вроде тебя… Ну, был бы он нормальным мужиком — это имело бы какой-то смысл.

При чем здесь это? Он был певцом и музыкантом, он сочинял музыку… Он был такой, каких больше нет. А как он двигался! Я не могу этого описать… В нем было столько энергии, ну, как будто каждую секунду своей жизни он по-настоящему жил… — Варя вздохнула, сетуя на свой куцый английский: пе- реводить-то она умела, а вот писать — только со словарем. Не говоря уже про разговоры на столь сложные темы. — Иу него был голос, которого не было больше не у кого. Когда он умер, больше никто не смог петь его песни, никто не смог сделать это так, как он… А он делал это так, как будто действительно жил ради этого.

— Ну, ты же поешь его песни!

Да, я пою, я их знаю, но это смешно, если слышать оригинал! Просто никто не помнит, какой у него был голос. Ни у кого больше не было такого. И ни у кого нет такой гитары, как у Брайана.

У кого?

Брайан Мэй. Гитарист из той же группы, что и Фредди. «Queen», — на всякий случай пояснила она — а может быть, для того, чтобы лишний раз произнести это название? — Брайан сам сделал свою гитару — и у нее тоже уникальный звук.

Ну и что? Многие сейчас делают. Тоже мне, новость…

Да при чем здесь это? — Варя засопела, постаралась успокоиться. — Их музыка — особенная, потому что они сами так к ней относились. Они вложились в нее полностью, без остатка. Особенно Фредди. Когда он заболел, от СПИДа еще не придумали нормальных лекарств, даже таких, чтобы поддерживать жизнь. Он умирал медленно, от пневмонии, просто тонул заживо, но продолжал петь и писать музыку. Умирал — и не сдавался.

Вот это я понимаю, — кивнул Трой и погладил ее по голове. — Ты не расстраивайся! Я же помогаю тебе… Найдем мы твоего Селима… Погоди, а как мы послушаем музыку, если все диски и пластинки — того?

У меня есть мастер-диск сингла. И у него один.

А это что такое?

Это диск, с какого печатают обычные диски. Очень редкая вещь.

Откуда он у тебя?

Это долгая история… Моему отцу подарил один его друг. Это мастер-диск с песней с последнего альбома. Эту песню Фредди никогда не пел со сцены. Просто не дожил.

А про что она?

Ты уже спрашивал, — улыбнулась Варя. — Я тебе ее даже спела. Вернее, попыталась.

А… ну да… — он замолчал, вспоминая, как Варя в первый раз рассказала ему свою безумную историю, и он сразу же решил, что она слегка спятила. О чем не постеснялся ей сообщить, но Варя, к его удивлению, согласилась — и кажется, даже обрадовалась, услышав этот диагноз. Долго объясняла, что и как, а напоследок даже спела — со слезами на глазах, задыхаясь, но при этом до смешного счастливая.

Трой тогда выздоравливал после ранения и потери крови. Песенка показалась ему полной ерундой, как и любые другие стихи.

И вдруг он услышал: «Снова и снова — знает ли кто-нибудь, для чего мы живем?» — словно кто-то прочитал у него в голове все мысли за последнее время. Как будто про него было написано. Старался, устраивался, столько всего достиг — и легальный счет в банке, и хороший дом, и новая машина. Все в жопу. Вся жизнь, к чему он шел, и ни черта не понятно — стоило ли это всех усилий?

Но он же не собирается сдаваться, правильно? «Что-то ждет прямо за углом» — вот так и Варя вынырнула из-за угла и вытащила его на свет. Как в сказке — наивная и добрая девчонка из России, из Москвы, о которой он только пару раз слышал в новостях.

Найдем мы твоего Селима, — пообещал Трой. — Даже не сомневайся.

Когда они достигли цели своего путешествия, Трой не удивился тому, что видит. Первой и единственной его мыслью было — как это воспримет Варя.

А она стояла перед развалинами, от которых поднимался дымок, и не чувствовала ничего. Только сердце разрывалось на куски.

Вы кого-то ищете? — спросила пожилая женщина, выглядывавшая из-за двери дома на противоположной стороне улицы.

Селим Ривера, — ответил Трой, прижимая Варю к себе.

Да, да, сеньор, — закивала соседка. — Жил здесь такой мальчик. Совсем молодой… Селим Ривера. Такой был вежливый!.. Тиф. У всей семьи. Дом-то сожгли — так всегда теперь делают, чтобы ничего не осталось.

Трой подвел Варю к стене противоположного дома, заставил сесть на землю. Она обняла его за шею, прижалась лицом к щеке.

Поплачь, — сказал он. — Ничего, я потерплю.

Она тут же разрыдалась. Потом успокоилась, утихла, только плечи продолжали трястись. Трой смотрел на пустые дома вокруг и слушал ее захлебывающийся шепот:

Знаешь, это мое самое первое детское воспоминание. Мне было года три или даже два. Я сижу на ковре в комнате, играет музыка, и тут я слышу эту песню, «The Show Must Go On», — Варя похлопала по рюкзачку, с которым не расставалась. — И говорю, ну, как дети говорят, шепелявя: «Шел в Москву слон».

Последнюю фразу она произнесла по-русски, и Трой нахмурился, а потом рассмеялся:

Да, похоже. А что это значит?

Варя перевела. Он покачал головой, продолжая ухмыляться:

Нет, ты и в самом деле сумасшедшая! И ради какой-то песенки ты отправилась так далеко от дома?

Она вытерла глаза предплечьем.

Понимаешь, Фредди умирал, но продолжал делать то, что делает. Под конец он даже ходить не мог, его на руках заносили в студию, а он все равно пел. Он знал, что умирает, но больше всего он хотел, чтобы люди услышали эту музыку — чтобы я ее услышала… А мне она очень сильно помогла, и не один раз, и не только мне. Поэтому я должна, чего бы это ни стоило. Этой песни не было бы, если бы Фредди сдался. Так что и я не должна. Я жила ради этого… Ради этого стоит жить…

«Как будто жить надо ради чего-то, а не просто так, — думал Трой, обнимая Варю и гладя по голове, пока она, прижавшись к его плечу, в который раз оплакивала Селима и всех тех, кто умер. — Идиоты, которые сделали «зеленую чуму» — они же ни черта не понимали в жизни! Они не знали, как все работает. Хотели все исправить — и к чему все пришло? Кому теперь хорошо? Птичкам и рыбкам?»

И тут рядом раздалась музыка — это было так неожиданно! Трой бросился туда, таща за собой Варю. Из жестяной воронки донесся бодрый голос диджея:

Радио Кадиса! Мы держим связь — кто с нами?

Из окна выглянула та женщина, что рассказала о Селиме, и протянула заплаканной Варе стакан с водой.

Спасибо, сеньора!

А где радиостанция? — спросил Трой, указывая на вне-. загхно захрипевший граммофонный раструб.

Вон там/ видите, — она указала на вышку. — Идите туда, только сворачивайте лучше влево. Селим часто туда ходил, незадолго перед тем, как заболел, даже какие-то свои вещи им отдал. А это, — она указала на радио и распахнутый цветок граммофонного «горла», — мне.

Если у них есть музыка — значит, у них есть на чем ее слушать, — сказал Трой, радостно улыбаясь Варе.

Радиостанция располагалась в брошенном районе, среди опустевших, провонявших трупами высоток. Хаос, от которого упрямо оборонялось терпеливое побережье, питался городами и теперь доедал остатки. Ни одного целого стекла, ни одной чистой стены — словно мертвое тело, над которым потрудились разом все известные болезни.

Варя шла очень быстро, порой переходя на бег, Трой едва поспевал за ней. Она завернула за угол, на мгновение исчезла из виду, и вдруг послышались выстрелы. Трой, бросив сумку, кинулся вперед, туда, к ней, успел схватить за курточку и оттянуть назад, себе за спину — и тут его ударило в живот, так что он едва удержался на ногах.

У радиостанции шел бой. Огнестрельное оружие было только у защитников, оборонявших вход в здание, и, скорее всего, это была шальная пуля. Во всяком случае, больше в их сторону не стреляли.

Трой привалился к стене, морщась, ощупал рану.

Что там?..

Он улыбнулся.

Ерунда, ничего серьезного.

Одичавшие подростки, пытавшиеся пробиться к единственному целому дому, вновь попрятались — и через площадь к Варе и Трою уже спешили люди.

Мы свои! — закричали Варя, размахивая руками. — Не стреляйте, пожалуйста!

Она не знала, понимают ли они по-английски. Надеялась, что да.

Все в порядке? — спросил молодой человек, который первым подбежал к ним. — Все хорошо? У вас все хорошо?

Голос у него был испуганный и виноватый — и Трой понял, кто попал в него. Но все это было уже неважно.

Им помогли дойти до радиостанции, Последние метры Трой едва мог двигать ногами. Сзади шла Варя и рассказывала о Селиме, но Трой не очень-то понимал, о чем она говорит — просто слышал ее голос, и этого было достаточно.

В студии его хотели положить на одну из стоявших там походных кроватей, но Трой, улыбаясь, отказался и сел на полу, возле пульта.

Вот, — Варя стояла рядом и протягивала что-то, что она только что достала из своего драгоценного рюкзачка. Трой смотрел на ее ноги, на пятна грязи на вытертых заскорузлых джинсах и пытался вспомнить, новые у нее кроссовки или старые, изодранные. Кажется, он доставал ей что-то — но стала ли она надевать?

Варя присела рядом, попробовала посмотреть на рану, но он не позволил.

Ну что, получилось у тебя? — спросил Трой. — Ты сможешь услышать свою песню?

Да. И ты тоже.

Он улыбнулся ей, думая о том, что надо продержаться еще немного. Вот первые аккорды — словно духовые или что-то в этом роде. Вот голос, тот самый, о котором она рассказывала — да, этого парня нельзя было не услышать! Знакомые слова… Трой переключился на другие звуки — дыхание девушки, что стояла рядом с ним на коленях, стук собственного сердца, поскрипывание велосипедного привода где-то рядом за стеной.

Моя душа раскрашена, словно крылья бабочки, — она повторяла каждое слово песни. — Сказки вчерашнего дня станут другими, но никогда не умрут…

Она была счастлива, если это состояние можно было назвать счастьем.

Потом музыка кончилась — и Трой понял, что уже лежит на полу. И не заметил, как упал…

Варя наклонилась, бережно приподняла ему голову.

Что за черт, — прохрипел он и раскашлялся, отчего ее лицо покрылось ярко-красными пятнышками. — Думал… найдешь это все… А потом мы сможем просто пожить…

Пожалуйста, не умирай, я не смогу без тебя… — Слезы, словно дождь, падали на его лоб и щеки, смывая пыль.

Он улыбнулся, чувствуя, как сердце сжимается в последний раз. Вокруг становилось темно, но он знал, он был уверен, что лишь для него одного.

Душа моя… — сказал Трой и закрыл глаза.

Варя еще долго сидела, покачиваясь и прижимая его к себе.

Ладно, продолжим, — сказал кто-то за ее спиной и наклонился к микрофону. — Мы на связи, друзья. Сегодня у нас появилась еще одна волшебная композиция. Ну, полетели!

Деревня эта поначалу произвела на меня довольно странное впечатление: чарующее и удручающее одновременно. Дома, вроде красивые и богатые, при ближайшем рассмотрении оказались неряхами-замарашками с выбитыми окнами, поваленным штакетником, заросшими диким бурьяном палисадниками и потоптанными, разоренными огородами, по которым будто мамаевы орды прошлись.

Однако издалека они, тонущие в зеленой пенной листве деревьев и кустарников, казались ярко-праздничными, удивительно нарядными. В большинстве своем двухэтажные, из цветного фигурного кирпича, стильные, изящные, не просто четырехстенные коробки, нет. С балкончиками, мансардами, эркерами, прочими украшательствами. Стены, увитые плющом, цветы на подоконниках, машины в каждом дворе, и не какие-нибудь «Запорожцы», в основном иномарки, — всё это говорило о достатке и благоденствии.

По пыльным, в колдобинах, улочкам бегали, вывалив от жары языки, здоровенные лохматые собаки — все в репьях и колтунах свалявшейся шерсти. Добродушно щурились на наш видавший виды красный жигуленок, медленно катящий мимо, но не гавкали и не кидались следом.

В синем безоблачном небе каталось наливное желтое яблочко — солнце, припекало да оглаживало лучами своими ласковыми землю-матушку. А теплый ветерок слегка трепал кроны деревьев, в которых щебетали-чирикали невидимые пичуги.

— Итить твою налево! — с чувством сказал Дейзи, вытряхивая из пачки сигарету, после чего сунул ее в рот и, щелкнув зажигалкой, затянулся глубоко-глубоко. Выдохнул дымные прозрачные колечки: — Кр-расота!

— Да уж, — откликнулся я, притормаживая перед очередной рытвиной. — Что-то местных не видно.

— Угу, — согласился друг-товарищ, — они это, того… вымерли, блин, как динозавры.

— Не смешно, Денис. О! У них же купить можно че-нить, молоко там, сыр. Свеженькое, не магазинное. Как думаешь?

— Ну, купи. А я молоко с детства ненавижу.

Сказано — сделано, останавливаю машину, иду к ближайшему дому. Тук, тук — в окошко. Хозяева есть, мол? Слышу, сопят за спиной — Дейзи, значит, увязался: неохота ему в машине сидеть.

— Кто там? — доносится со двора.

— Проезжие, — кричу. — Продуктов хотим прикупить. Молочка там, то, се.

Скрипит щеколда, в воротах открывается небольшая дверка, и я тихо офигеваю. Потому что вышедший навстречу крепкий парнишка лет тридцати держит в руках нехилых размеров дрын; на лице парня расплывается, отсвечивая желтым и фиолетовым, огромный синяк.

— А-а… э-э… — удивленно булькает толстяк-Денис. — Че случилось-то?

— Да ниче, — улыбается хозяин, — нормально. Не обращайте внимания. Может, в дом пройдете? Жарко здесь.

— Айда, Тим, — говорит Дейзи. — В натуре печет, блин, сварюсь скоро.

— Ладно, сейчас. Машину поближе подгоню только.

Парнишка с фингалом непонятно хмыкает и вроде бы хочет что-то сказать, но пока раздумывает, я уже ухожу.

Земля под ногами встала дыбом. Виктор не успел даже изумиться, как его приподняло и швырнуло. Что-то ударило по ушам и сознание втянула равномерно гудящая тьма.

Очнувшись, он почувствовал боль. Она растеклась по всему телу, особенно вольготно устроившись ниже колен.

— Что со мной? — прохрипел он в усатое потное лицо склонившегося над ним санитара. То, на чем Виктор лежал, тряслось, а вибрирующий гул красноречиво извещал, что сержант 2-й особой десантной дивизии Виктор Смирнов находится в летящем вертолете.

— Ничего страшного, — проговорил санитар так, что ложь заметил бы и ребенок, — ты, главное, держись…

— Ноги хоть целы?

— Ну… — санитар отвел взгляд.

— Ясно, — Виктор закрыл глаза.

Все время, что его везли до госпиталя, он не издал ни звука. Только скрипел зубами, пересиливая накатывающую волнами боль — и телесную, и стократ более сильную душевную.

Больше всего Виктор жалел о том, что мина не убила его, а всего лишь сделала калекой.

— Витя? Ты?

Виктор нехотя поднял намертво прилипший к серому лоснящемуся асфальту взгляд, без интереса всмотрелся в окликнувшего его человека. Отливал металлом дорогой костюм, серебрилась запонка на галстуке, оранжевые контактные линзы отражали закат.

Таких знакомых у бывшего десантника не водилось.

— Ну я. И что?

— Старик, ты что, не узнаешь меня? — на округлом лице промелькнуло знакомое мальчишеское озорство.

— Сашка?

— Ага, узнал! — Александр Абрамов, некогда — сосед по комнате детского дома и приятель, а ныне — не совсем понятно кто, улыбнулся. — Как жизнь?

— Да так… — Виктор опустил глаза. — Не особенно…

Рассказывать не хотелось, да и не о чем было. Не о том же, как он год провел в госпиталях, как учился ходить на современных, напичканных электроникой, но все же протезах, как вернулся в Питер, получил от государства квартиру и два месяца пытался найти работу, пока не понял, что такие как он никому не нужны.

— Ты вроде в армии был… — Сашка смотрел недоуменно. — Вернулся? Или в отпуске?

— Вернулся… навсегда… — ощутив внезапный прилив злости, Виктор резким движением поддернул брюки. Свету явились драные носки — один сполз в ботинок — и неестественно розовые, блестящие и безволосые голени.

Живая кожа такой не бывает.

Это зрелище, как правило, отбивало у знакомых желание общаться. Виктор пробовал несколько раз, всегда замечал на лице собеседника испуг, страх и отвращение, после чего разговор прекращался сам собой.

Но Абрамов отреагировал совершенно иначе.

— Во дела, — сказал он хмуро. — Да, крепко тебя приложило! Пойдем, расскажешь все!

— Куда пойдем? — мрачно спросил Виктор.

— Ну, посидим где-нибудь…

— Угощать себя не разрешу, а собственных денег на кабаки у меня нет! — отрезал Виктор. Ветеранская пенсия позволяла выжить, но никак не шиковать.

— Тогда возьмем пива и посидим где-нибудь на лавочке! — когда надо, Сашка тоже умел быть упрямым.

— Что, штраф хочешь платить?

— Не бойся, с ментами я договорюсь, — и Абрамов решительно развернулся в сторону ближайшего магазина.

Виктор хмыкнул и последовал за приятелем. Сам он конфликта с органами не боялся, за последний месяц успел побывать и в вытрезвителе и в отделении — за драку.

Ему даже было интересно, как Сашка разберется со стражами порядка.

Бутылка темного пива, извлеченная из холодильника, приятно студила руку. Воблу и чипсы взял на свои Сашка. Виктор про себя выругался, но сделал вид, что ничего не заметил.

Перешли дорогу по подземному переходу, нырнули в шуршащую тень парка, где по аккуратным дорожкам прогуливались пенсионеры с палками, молодые мамы с колясками и собачники с совочками и бумажными пакетиками.

Найти тихий безлюдный уголок не составило труда.

Едва приятели заняли лавочку под цветущими кустами сирени, как рядом, точно сгустившись из воздуха, нарисовался милиционер. Блестели начищенные ботинки и холодные, мертвые глаза.

— Добрый день, — приложив руку к фуражке, проговорил страж порядка, — распивая спиртные напитки в общественном месте, вы нарушаете пункт…

— Добрый день, — не смутившись, прервал его Абрамов и извлек из кармана пластиковую карточку удостоверения.

Глянув на нее, милиционер вздрогнул, в глазах его возникло одно из немногих чувств, известных работникам правоохранительных органов — страх.

— Прощу прощения, — затараторил он, чуть ли не кланяясь, — что помешал вашему отдыху…

— Иди уж, — махнул рукой Сашка и милиционер в один миг скрылся за кустами.

— Ничего себе, заешь меня тараканы! — усмехнулся Виктор. — Это где же ты работаешь? ФСБ?

— Бери круче! — на лице Абрамова возникла озорная улыбка, линзы в глазах залихватски сверкнули. — Служба безопасности губернского правительства!

— Ого, чертов хрен! — Виктор знал, что за последние десять лет органы власти по примеру корпораций обзавелись службами безопасности, куда более эффективными, чем военизированная охрана или та же милиция.

— Это все ерунда! — Сашка ловким движением открутил крышку с бутылки. — Ну, за встречу!

— За встречу!

Бутылки со звоном соприкоснулись.

В новенькой, хрустящей на сгибах форме Виктор чувствовал себя неловко. Глянув в зеркало, понял, что в темно-синей куртке и брюках выглядит почти как пионер из исторического фильма.

Кобура на поясе вызывала двойственные ощущения — вроде бы и оружие, а с другой стороны для того, кто семь лет таскал на себе полную выкладку десантника — смешная пукалка.

До ломоты в зубах хотелось ощутить надежную тяжесть бронежилета, горячее тело автомата в руках.

— Все понятно? — ведший инструктаж старший смены глянул на Виктора подозрительно и тот кивнул, хотя слушал без всякого внимания.

Он до сих пор не мог поверить в реальность происходящего. Четыре дня назад, в субботу наткнулся на Сашку, а в понедельник его пригласили на собеседование.

В красивое темно-зеленое здание на Исаакиевской площади.

— Тогда прошу на пост, — старший глянул на портафон. — До начала смены десять минут…

Виктор поднялся, поправил пояс. Болтающийся на груди бейджик с надписью «Виктор Смирнов, служба безопасности» выглядел солидно, но не отменял того факта, что бывшему десантнику предстояло служить обыкновенным вахтером.

Скучать в аквариуме из пуленепробиваемого стекла на одном из входов и ждать непредвиденных ситуаций. Рутина лежит на электронных плечах автоматической системы безопасности. Она заметит, если у кого из входящих в здание не будет пропуска, обнаружит спрятанное оружие или взрывчатку, подаст тревогу в случае пожара.

Люди-охранники являлись для нее не более чем придатками.

Не успел Виктор занять пост, как перед его кабинкой объявился Абрамов. Сегодня линзы у него в глазах отливали зеленью.

— Ну как? — спросил он. — Доволен?

— Пока сам не понял, — ответил Виктор. — Но все равно спасибо…

— А, ерунда, — Сашка махнул рукой, — через два часа улетаю в Москву. Там замыслили какое-то совещание. Как всегда, не вовремя.

— Удачно долететь.

— Уж долечу, не бойся, — Абрамов подмигнул приятелю. — А ты бди!

Сашка ушел, рабочий день начался. Без пяти девять через пост сплошным потоком потянулись люди. Один раз щелкнул турникет, преграждая дорогу щуплому субъекту с всклокоченными волосами и в мятом костюме. Выслушав уверения, что лохматый работает здесь и просто забыл удостоверение, Виктор поступил по инструкции — вызвал старшего.

В девять пятнадцать наплыв схлынул и Виктор начал подумывать о том, чтобы включить радиоприемник. В этот момент входная дверь открылась и при виде проскользнувшего внутрь широкоплечего типа с цепким взглядом новоиспеченный охранник невольно подобрался.

Голову идущего за телохранителем высокого мужчины полностью скрывал шлем из серебристого пластика.

Виктор знал, что через этот шлем прекрасно видно и слышно.

В одну сторону.

Когда человек в шлеме проходил мимо, Виктор невольно скосил глаза на информационную панель сканера. «Министр промышленности Северо-западной губернии Российской Федерации» — сообщал тот.

Второй телохранитель, прикрывающий подопечному спину, исчез на лестнице, а Виктор все смотрел вслед и вспоминал чувства, охватившие страну, когда первые люди в таких вот серебристых шлемах появились во власти — страх, ожидание, смешанное с робкой надеждой.

Теперь, семь лет спустя, ожидание исчезло, зато все прочее — осталось.

Данное президентом сразу после выборов обещание бороться с продажными чиновниками никто не воспринял всерьез. Как оказалось чуть позже — совершенно напрасно.

Отстроенный где-то в Вятской губернии НИИ Технологий Мозга, прозванный коротко и емко «Лагерь», выдал первую продукцию через семь месяцев после открытия.

Попавших на его обнесенную забором территорию добровольцев лишали одной важной для выживания индивида, но гибельной для страны способности — воровать и обманывать.

Прошедшие Лагерь полностью отдавали себя государству — отказывались от имени и лица, получая взамен шлем из серебристого металла, персональный номер и высокий пост.

Позже, лет пять назад, когда чиновники новой формации появились и в правительствах регионов, их непонятно почему обозвали «преторианцами». Когда стало ясно, что это не блеф, и что людей в шлемах невозможно купить, а благодаря анонимности — еще и шантажировать, народ испытал невероятный прилив энтузиазма.

Привыкшие воровать бюрократы и обученные давать взятки бизнесмены завыли волками. Президент Рысаков пережил три покушения, а рейтинг его вознесся на невероятную высоту.

— Ну как работа? — около будки объявился старший смены.

— Пока ничего, — ответил Виктор.

Старший хмыкнул и отошел.

— В Москве началось ежегодное собрание глав субъектов Федерации и представителей региональных элит, — вставленный в ухо приемник негромко бубнил, не заглушая звуков вокруг — голосов, шарканья подошв и ежесекундного писка сканера. Тот трудился изо всех сил, обследуя уходящих со службы сотрудников губернского правительства.

Для них рабочий день закончился. Виктору до завершения смены оставалось три часа.

Он подумал, что Сашка наверняка там, в Москве, на «собрании представителей региональных элит». Пьет коньяк и треплется с такими же как он, лощеными мужиками в дорогих костюмах и с модными цветными линзами в глазах.

Интересно, почему этот, министр промышленности туда не поехал?

— В районе Павлодара продолжается операция по уничтожению прорвавшейся через границу банды мародеров, — сквозь турникет, едва не теряя обувь, промчался взлохмаченный клерк. Хлопнула дверь и в вестибюле стало тихо, — по информации из министерства обороны, уничтожено двенадцать боевиков, трое взяты в плен…

Виктор потянулся, протяжно зевнул. За день сидения на одном месте конечности слегка затекли. Не выключая приемник, он вышел из будки — размять ноги.

В ухе что-то квакнуло, чмокнуло и голос дикторши, ставший вдруг живым и очень испуганным, произнес:

— Экстренное сообщение. Только что нам передали, что мощный взрыв прогремел в здании Федерального Собрания. Множество погибших, среди них, вполне вероятно — президент Рысаков.

Виктор ощутил, как посреди теплого дня его продирает морозцем.

Президент мертв? Поверить в это было труднее, чем в то, что по Невскому разгуливает живой диплодок или в гуманизм очередного правителя Аральского каганата…

Человек, вернувший России хотя бы часть утраченного величия, не побоявшийся открыто признать факт непрекращающейся войны по всей южной границе, от Черного моря до озера Зайсан, посягнувший на десятилетиями складывавшуюся пирамиду коррумпированной бюрократии в одно мгновение из политического лидера стал воспоминанием.

Виктор осознал, что в голове у него крутится строчка из старой песни «Что же будет с Родиной и с нами?». На мгновение появилась и тут же исчезла мысль «как там Сашка?».

Радиоприемник пискнул и приятный голос дикторши пропал, сменившись глухим треском. Виктор извлек хитрую штуковину размером с горошину из уха, понажимал сенсоры виртуального пульта. Но без толку — на всех диапазонах царили помехи, словно ведущие одновременно покончили самоубийством или кто-то сумел отключить трансляционный центр у Кантемировского моста.

Это предположение выглядело совершенно невероятным. Виктор решительно отбросил его и поднес портафон ко рту. Что бы ни случилось, охранник должен выполнять свою работу. И сейчас неплохо бы узнать, не вводится ли в связи с ситуацией какой-либо особый режим.

— Алло, шеф, — сказал Виктор. — Шеф?

Портафон молчал. Нажатие кнопки перезагрузки так же мало помогло ему, как мертвецу — клизма.

— Вот чертов хрен! Чего делать-то? — пробормотал Виктор. Уйти с поста, не известив старшего, охранник не мог, но нутром десантника, прошедшего множество боевых операций, он чуял опасность.

Из-за поворота, ведущего к лифтам и лестнице, донеслись торопливые шаги. К турникету, боязливо озираясь и семеня, выскочил громила в темном костюме и черных очках.

Виктор не сразу узнал одного из телохранителей преторианца, виденных утром.

За ним спешил второй.

Телохранители растеряли весь лоск и выглядели жалко, точно мокрые курицы. Один промчался через турникет, не останавливаясь, другой глянул на Виктора с изумлением и жалостью, как на человека, пытающегося наловить рыбы в сливном отверстии унитаза.

— Вот чертов хрен, — пробормотал Виктор, — бегут, точно крысы с корабля… что происходит, заешь меня тараканы?

Входная дверь распахнулась и в вестибюле появился человек в маскировочной военной форме без знаков отличия и черной шапочке-маске с прорезями для глаз, за ним еще один и еще. В руках вновь прибывшие держали автоматы АК-22, так что мирными их намерения обозвал бы только рехнувшийся пацифист.

Виктор испытал невероятное облегчение. Неопределенность исчезла, превратившись в понятную и привычную ситуацию. Вот ты, а вот враг, которого необходимо остановить.

— Стоять! — крикнул он, выхватывая пистолет. — Оружие на пол!

— Не будь дураком, — хриплым, каким-то лающим голосом проговорил идущий впереди, — это ФСБ, специальная операция…

— Служба безопасности губернского правительства вам не подчиняется! — Виктор поднял оружие. — Пока не получу приказ от начальства, не имею права вас впустить! Еще шаг, и я стреляю!

— Сдохни, тварь! — второй из незваных гостей, долговязый и тощий, оказался менее терпелив.

Он вскинул автомат, Виктор нажал спусковой крючок. Бывший десантник подозревал, что его противники в бронежилетах, поэтому стрелял в лицо. Пуля выбила из головы фонтан крови, долговязый рухнул на месте.

Не дожидаясь ответа, Виктор брякнулся на пол и перекатился в сторону. Затрещал автомат, над головой свистнуло несколько пуль, с шорохом посыпалась побелка с развороченной стены.

Он выстрелил еще раз, между турникетами, и со свирепой радостью увидел, как предводитель нападавших с воплем осел, хватаясь за пораженное колено. Двое подхватили его под руки, поволокли в сторону, прочь из сектора обстрела.

И тут Виктор ощутил, как его охватывает безумная горячка боя. В голове помутилось и он сделал то, на что в такой ситуации решился бы только полный псих — вскочил и бросился вперед.

— Что, мать… — один из укрывшихся за колонной поднял голову, пуля вошла ему под подбородок.

Второй успел вскинуть оружие, но тут же упал рядом с остальными.

— Ты что, идиот? — спросил раненый предводитель, и в глазах его читалось ошеломление. — Ты не понимаешь, что с тобой теперь будет?

— А мне плевать!

Прогремел выстрел, тел на полу стало четыре.

Виктор замер посреди вестибюля, ощущая, как бешено колотится сердце, а с глаз спадает багровая пелена. Он прекрасно осознавал, что ему просто повезло и что будь гости в масках готовы к сопротивлению, его бы в мгновение ока изрешетили пулями.

В одиночку и с пистолетом против отряда автоматчиков выстоит разве что супергерой.

— Чертов хрен! — Виктору срочно захотелось выпить. Ноги в местах соединения с протезами болели, а пистолет не желал лезть в кобуру.

— Зачем ты это сделал? — скрежещущий, похожий на синтезированную речь голос прозвучал из-за спины, и Виктор резко повернулся, готовясь встретить новую угрозу.

В двух шагах за его спиной стоял высокий человек в глухом серебрящемся шлеме.

— Э… что именно? — спросил Виктор, ощущая непривычную робость. До сих пор он не видел преторианца так близко и тем более не разговаривал ни с кем из них.

— Стал сопротивляться.

Виктор почувствовал, что невольно ищет глаза собеседника, чтобы заглянуть в них, пытается уловить в нарочито искаженном голосе интонации. Разговаривать с лишенным мимики куском пластика оказалось непривычно и сложно.

— Ну… это моя работа…

— Им был нужен только я, — преторианец покачал головой, — а теперь они убьют и тебя.

— Кто «они», чертов хрен? — Виктор ощутил, что раздражение прорывается наружу. В этот момент он хотел знать, что именно случилось и плевать ему было на то, что он разговаривает с министром.

— Те, кому мы — кость поперек горла, кому мы мешаем грабить страну. Те, кто убил президента и всех остальных в Москве… — искусственный голос на мгновение надломился. — Они долго готовились и теперь ни перед чем не остановятся.

— Так это не случайно?

— Конечно, — преторианец развел руками, — все было запланировано. После взрыва отказала правительственная и обычная связь, отключился ретрансляционный центр. Немногих коллег, не поехавших сегодня в Москву, сейчас, судя по всему, добивают специально подготовленные группы.

— А как же… — Виктор ощутил растерянность. Власть преторианцев, казавшаяся такой крепкой, рушилась, точно карточный домик, — как же те из вас, кто возглавляет ФСБ, МВД, армию?

— У каждого из них имелись честолюбивые заместители, не носящие шлема и метящие в кресло шефа, — собеседник Виктора издал короткий смешок. — Или просто желающие наживаться за счет высокого поста. Сегодня большинство из них организовало себе повышение.

— Мда, здорово… — Виктор на мгновение задумался. — Выходит, что типы, которым вы подпалили хвост, обязательно доведут дело до конца. Чего же мы тогда стоим? Надо бежать!

— Одного я не пойму, — в скрежещущем голосе прозвучало изумление. — Тебе-то чего со мной связываться? Ты что, не понимаешь, что можешь потерять все, вплоть до жизни!

— Мне терять нечего, — Виктор криво ухмыльнулся. Чувство, что от него чего-то зависит, забытое за последний год, заставляло сердце биться чаще. — А жизнь — разве это жизнь?

Стоянка выглядела пустынной, как Каракумы, даже охранник в будке отсутствовал, а ворота были сиротливо распахнуты. Черный сверкающий лимузин смотрелся будто обточенная ветром глыба камня на сером песке.

— Говоришь, десантник? — спросил преторианец, всовывая идентификационную карточку в едва заметную щель в передней дверце. Внутри «Волги» что-то негромко щелкнуло.

— Да, — ответил Виктор, берясь за ручку. — Вторая особая десантная дивизия…

Внутри салона оказалось прохладно, пахло кожей, а на приборной панели чуть заметно мерцал небольшой монитор.

— А звать как? — министр по привычке устроился сзади, а Виктор скользнул на водительское место. Постоянный его обитатель явно сбежал вместе с охраной.

— Виктор.

— А меня — Антон, — за спиной что-то щелкнуло, и через плечо Виктора протянулась узкая белая ладонь. — Будем знакомы…

— Будем, — Виктор пожал руку и обернулся. — Ой!

Шлем лежал на сидении, а рядом с ним сидел и улыбался носатый мужчина лет сорока. Лицо его украшала щетина, светлые волосы были спутаны и потемнели от пота, а голубые глаза смеялись.

— Что, непривычно? — спросил преторианец и голос его без искажения оказался тонким, чуть ли не писклявым.

— Ага, — кивнул Виктор. — Заешь меня тараканы!

— А уж мне-то как! — Антон усмехнулся. — Ладно, Виктор, если хочешь помочь, заводи мотор и поехали.

— Куда?

— Для начала — в наш поселок, за Пулково. В памяти машины должен быть маршрут.

Несколько минут Виктор разбирался с управлением, потом машина вздрогнула и беззвучно сдвинулась с места. Без всякого участия человека вырулила со стоянки и выехала на удивительно пустынный проспект Майорова.

— Ну вот, — сказал Антон. — Доберемся домой, там я заберу деньги, старые документы и кое-какие вещи.

— Деньги? То есть наличные? — удивился Виктор. Сам он денег как таковых никогда не видел, только древние, еще советских времен монеты.

— Причем евро, — преторианец кивнул. — Я давно подозревал, что наше время в этой стране так или иначе кончится.

— Да… — Виктор включил радио и к собственному удивлению, наткнулся на работающую станцию.

— … подписал указ, — говорил суровый мужской голос. — Согласно ему, всякий, оказывающий помощь представителям обманывавшей народ клики, именуемой преторианцами, будет привлечен к уголовной ответственности. Помощью считается предоставление убежища…

Виктор отключил приемник.

— Вот видишь, — Антон устало вздохнул. — Эта акция долго и тщательно готовилась, причем не без участия головастых ребят из Вашингтона или Пекина. Уж им-то сильная Россия никак не нужна. Те, кто захватили власть, сделают все, чтобы ее удержать, так что единственный мой шанс выжить — заграница. И чем быстрее я там окажусь — тем лучше.

— Заграница так заграница, — согласился Виктор. — Что у нас там ближе всего? Финляндия?

— Эстония. Туда и отправимся.

Автомобиль свернул на Московский проспект и добавил скорости. Город вокруг смотрелся вымершим, машин было в два раза меньше, чем обычно, немногочисленные прохожие жались к стенам домов.

— Каково… каково быть таким, всегда носить этот шлем? — спросил Виктор, когда они выехали из центра, вокруг замелькали обшарпанные дома, выстроенные еще в прошлом веке.

Антон ответил не сразу.

— Поначалу очень тяжко, — сказал он, — но ты знаешь, на что идешь. Понимаешь, что семья твоя никогда не будет знать нужды, как и ты сам, осознаешь, что так надо и… с годами привыкаешь. Не обращаешь внимания на то, что на тебя пялятся, как на бородатую женщину, на всеобщий страх и презрение. Начинаешь чувствовать себя неловко без шлема, не узнаешь собственное лицо в зеркале…

— Зато можно не бриться, — Виктор провел рукой по подбородку. — Все равно никто не увидит.

— Это точно, — Антон негромко рассмеялся. — Побочный эффект, о котором авторы проекта думали меньше всего!

Бетонный забор выглядел так, словно с его помощью собирались отражать нашествие мамонтов. Поверху тянулась колючая проволока, а установленные через каждые несколько метров крошечные камеры посверкивали, как глаза бдительных циклопов.

— Надо же, и эти сбежали, — печально вздохнул Антон, глядя на пустую будку около ворот. — А уж тут вроде служили лучшие, самые верные…

Виктор хотел было сказать, что лучшие не отращивают задницы в охране, а с оружием в руках защищают родину, но сдержался. Просто вылез из машины, выстрелом разворотил замок будки. Нажал кнопку и ворота с гулом открылись.

Лимузин медленно, чуть поскрипывая, протиснулся в них и створки тут же сошлись.

— Неплохо вы тут живете, — сказал Виктор, оглядывая привольно разбросанные среди цветущих деревьев дома, больше похожие на миниатюрные замки, — в смысле, жили…

— Вот именно что жили, — вздохнул Антон. — Любой «золотой век» рано или поздно заканчивается, и наш тоже подошел к завершению…

Они ехали мимо роскошных особняков и, несмотря на высокие заборы, было видно, что всюду царит запустение. Словно по элитному поселку, где обитали исключительно преторианцы и их семьи, прошел жуткий мор.

— А где все? — поинтересовался Виктор, когда лимузин свернул к ажурным воротам, похожим на обрезок металлической паутины. Зажатые в кирпичной стене, они сверкали, точно обвешенные каплями росы.

— Кто? — Антон горько усмехнулся.

— Ну, люди, — Виктор удивленно глянул на преторианца. — Твоих… коллег сегодня много погибло, но семьи-то, домочадцы должны тут быть… Или сбежали?

— Сбежали, — Антон распахнул дверцу и вылез наружу, — давно.

Выбравшись из машины, Виктор понял, как тут тихо. Городской шум остался вдали, на севере. Ветер шелестел цветущими у забора кустами сирени. Ветки, увешанные тяжелыми соцветиями, слегка колебались, точно их ласкали невидимые пальцы.

Сладкий аромат щекотал ноздри.

— Заходи, — позвал Антон с крыльца. — Подождешь в гостиной, пока я соберусь…

Снаружи дом был отделан «под кирпич», хотя Виктор прекрасно знал, что под красными прямоугольниками скрывается обычный строительный пластик. Башенки и балконы придавали ему праздничный вид. Впечатление портило разбитое окно на втором этаже, мутные, грязные стекла и заросший, заброшенный сад вокруг.

Виктор поднялся на крыльцо, миновал прихожую, в углу которой одиноко притулилась длинная, совершенно пустая вешалка и оказался в гостиной, размерами напоминающей спортзал.

Одна из стен матово блестела, красноречиво сообщая, что ее занимает стереопроектор, а слой пыли на ковре был такой, что на нем оставались следы.

— Располагайся, — Антон со спортивной сумкой появился из угловой двери, — я сейчас…

Одну из стен занимали голографии в рамочках. Виктор подошел ближе. Почти на всех улыбалась высокая светловолосая женщина. Кое-где она была одна, на других вместе с Антоном или с детьми — девочкой и мальчиком. На последней голографии, у самого края, им было лет по двенадцать-тринадцать.

— Не гадай, — Виктор так увлекся разглядыванием, что не заметил, как хозяин дома подошел к нему со спины, — они живы… только находятся далеко.

— Но почему? Как можно бросить все это? Роскошный дом, обеспеченная жизнь, постоянная охрана, специальная школа для детей…

— Ответ прост и страшен, — Антон был серьезен и спокоен, — любая семья основана на лжи, на недомолвках и самообмане. А жить с человеком, который всегда говорит правду, невозможно. Моя жена забрала детей и сбежала туда, где никто не знает, что ее муж… бывший — преторианец. Точно так же поступили супруги всех моих коллег. Не выдержал никто.

— Вон как…

— Да, именно так, — Антон протянул Виктору плоскую вытянутую коробку, похожую на черный пенал. — Тут пистолет, который мне подарили к юбилею. Посмотри, может ли он стрелять.

— Хорошо, — внутри «пенала» оказался ПП. На гладком боку красовалась золотая монограмма «237-му от МВД Санкт-Петербурга к 40-летию».

Настоящих имен преторианцев не знал никто, кроме разве что президента и персонала Лагеря. Человека, которого нельзя подкупить, всегда можно запугать, если выяснить его слабые места. У чиновников новой формации, выведенных президентом Рысаковым, все, начиная от пристрастий и заканчивая составом семьи, являлось государственным секретом.

Для всего мира преторианцы существовали под номерами.

Виктор проверил затвор, извлек обойму. Та оказалась полна. Система инфракрасного наведения работала, электронное тестирование узлов показало норму.

— Машинка к убийству готова, — сказал Виктор, протягивая ПП хозяину, вошедшему в гостиную с набитой сумкой через плечо.

— Возьми себе, — отмахнулся Антон, — я все равно стрелять не умею…

Кобуры к наградному оружию не полагалось, так что Виктор попросту сунул его за пояс.

— Ну что, как поедем? — спросил он.

— Прямо на машине, — сняв костюм и одевшись в джинсы и майку, Антон стал похож на университетского преподавателя, — аэропорт и вокзал наверняка перекрыты.

— А ты уверен, что твой лимузин не пеленгуют? — поинтересовался Виктор. — Или его описание может быть уже выдано ДПС. Во втором случае мы доедем только до ближайшего поста. В первом — до того места, где нас возжелают перехватить… Лучше бы сменить машину!

— Э… ну, — видно было, что Антон растерян, — другого автомобиля у меня нет…

— А деньги-то есть? Штук пять евро?

— Найдутся, — преторианец смотрел на Виктора недоуменно.

— Тогда поехали, — Виктор решительно двинулся к двери, — придется рискнуть. У Балтийского вокзала один мой дружок подержанными тачками приторговывает. Если доберемся до него живыми — все будет хорошо.

Здоровенный усатый дядька в желтой, хорошо видимой в полутьме униформе махнул светящимся жезлом. Виктор вздрогнул, ладонь невольно стиснула рукоятку пистолета.

Идущий впереди «Форд» послушно мигнул фарами и сдал влево, к обочине.

Усатый вразвалочку двинулся к нему.

— Уф, пронесло, — сказал Антон.

— Ага, — согласился Виктор без особой радости. До сих пор те, кто собрался извести преторианцев, действовали последовательно. Трудно было поверить, что они вдруг превратились в растяп.

И если ДПС не дано указание ловить беглецов, то все просто — задуман другой, более эффективный способ их перехвата.

— И все же я никак не могу понять, почему ты мне помогаешь, — сказал Антон, когда они миновали парк Авиаторов. — Денег ты не заработаешь, славы тоже… в лучшем случае окажешься со мной за границей.

— За кордон я с тобой не пойду, — хмуро отрезал Виктор, — делать мне там нечего. Провожу тебя и вернусь.

— Тебя же тут убьют!

— Это вряд ли, — Виктор хмыкнул, — кто я такой, чтобы на меня пулю тратить? Скорее посадят по какому надуманному поводу. И все одно в тюрьме будет веселее, чем тут…

— Как это?

— Я воевал семь лет, — сказал Виктор, — и прекрасно понимаю, что на гражданке вряд ли приживусь. Если бы не ноги, давно бы завербовался куда-нибудь в Африку. Там наемники всегда нужны.

— А что с ногами?

Ответить Виктор не успел. Лимузин поворачивал, когда из подворотни ему под колеса ударил сноп огня. Раздался хлопок, тяжелую машину подбросило, как модель из пластика, она встала на бок.

— Хрен чертов! — рявкнул Виктор. Одной рукой он крутил руль, другой пытался вытащить пистолет.

— Включена система безопасности, — пропел мелодичный женский голос и со всех сторон с неприятным шипением полезли белые мешки, похожие на растущие ударными темпами грибы-дождевики.

— Ой! — тонко крикнул Антон, лимузин с грохотом во что-то врезался.

Виктора швырнуло вперед, если бы не мешок, он бы въехал лицом в приборную доску, а так лишь слегка помял нос и ощутил болезненный хруст в позвоночнике. Несмотря на неудобную позу, ухитрился достать оружие.

Мешки в одно мгновение опали.

Виктор толкнул дверцу и выкатился наружу, выставил пистолет в ту сторону, откуда стреляли, на набегающие из полумрака силуэты. ПП негромко пискнул, сообщая, что поймал цель.

— Получайте! — пистолет дернуло раз, второй.

Один из набегавших упал, сквозь рев пламени пробился полный боли вскрик. Второму пуля, судя по всему, угодила в защищенную бронежилетом часть тела. Его лишь отбросило назад.

Очередь из автомата прошла много выше.

Виктор выстрелил еще раз, но промахнулся. Уцелевший противник рванул прочь и скрылся за углом до того, как третья пуля нашла его. Зазвенело разбитое стекло.

— Вот хрен чертов, — морщась от боли в ушибленном локте, Виктор поднялся на ноги, поковылял к тому месту, где лежал один из нападавших.

Неподвижный до сего момента, он дернулся, вскинул руку с автоматом.

Пуля вошла в горло, превратив не успевший родиться крик в хриплое бульканье. Тело в серо-зеленом маскировочном костюме дернулось и затихло.

— Ты убил его? — голос Антона дрожал.

— Не хотел, но убил, — Виктор деловито осмотрел автомат. АК-22, такой же, как и у типов, что хотели проникнуть в здание губернского правительства. — Живого можно было бы допросить… Хотя что знает рядовой исполнитель?

Бывший министр выглядел бледным, точно мертвец. На лице его застыло недоуменное выражение, губы подрагивали, а из ссадины на лбу сочилась кровь. Виктор с сочувствием подумал, что преторианец первый раз в жизни так близко столкнулся с убийством.

— Забирай вещи и пойдем, — сказал он, помогая Антону подняться. — Скоро тут будет не продохнуть от ментов…

— Куда? Куда пойдем? — голос Антона сорвался на визг. — Они найдут нас везде!

— Не паникуй! — Виктор сильно и зло хлопнул преторианца по щеке. — Не найдут! У меня тут неподалеку друг живет. У него отсидимся…

Антон схватился за пострадавшую часть лица, но паника уходила из его глаз, сменяясь живым, осмысленным выражением.

— Да, да… — пробормотал он. — Сейчас…

Когда они быстро и бесшумно скользнули в ближайшую подворотню, издалека донесся вой милицейских сирен.

Нужно было спешить.

Обширный двор, окруженный громадами старых, чуть ли не полвека назад возведенных зданий, выглядел декорацией к фильму ужасов. Даже вечерний мрак не скрывал царящей вокруг разрухи — потрескавшихся стен, выбитых окон, загаженного асфальта.

А спрятать вонь гниющего мусора он и не мог.

— Куда ты меня привел? — поинтересовался Антон, боязливо оглядываясь. Пока они шли, перебираясь из переулка в переулок, из двора во двор, он совершенно запутался и потерял направление.

— К другу, — коротко ответил Виктор, на ощупь находя кнопку звонка рядом с обшарпанной дверью. — Этот дом собираются сносить, так что он один в подъезде и остался.

Домофон, вопреки всему, работал.

— Кто? — хриплый голос прозвучал из него неожиданно громко.

— Свои, — ответил Виктор, — Смирный это.

— Смирный? — вещающий через домофон тип не отличался, судя по всему, особой понятливостью. Слова он выговаривал со странной медлительностью, точно был не в силах шевелить челюстями. — Витька, ты?

— Кто же еще, хрен чертов?

Щелкнул замок, дверь с душераздирающим скрипом отъехала в сторону.

— Хозяин квартиры немного странный, — пояснил Виктор, заходя в подъезд, — но ты внимания не обращай. Мы с ним знакомы еще с детского дома, так что он не предаст…

— Ладно, — Антон кивнул.

В подъезде, судя по запаху, кто-то умер, причем не меньше чем месяц назад. Зажав нос и стараясь не дышать, Виктор заскочил в прямоугольное чрево лифта.

Антон поспешил за ним.

Лифт, новенький, точно сосланный из современного здания, вздрогнул и сдвинулся с места. Пока ехали до двенадцатого этажа, Виктор разглядывал следы попыток какого-то хулигана написать на стенке нехорошее слово.

Несмотря на то, что хулиган применял что-то вроде плазменного резака, прочнейший самоочищающийся пластик оказался на высоте.

— Интересно, откуда тут все такое новое? — спросил Антон. — Лифт, домофон работает…

— Среди приятелей тутошнего хозяина есть денежные люди, — пояснил Виктор, — для многих он что-то вроде гуру. Кстати, вот мы и приехали.

Одна из выходящих на лестничную площадку дверей была распахнута, а на косяк опирался длинноволосый носатый тип. Чахнущий под потолком осветительный блок освещал мутные глаза и ноздреватую, нездоровую кожу.

— Смирный… — протянул длинноволосый, — точно ты… а я сразу и не поверил!

— Я, именно я, — ответил Виктор, улыбаясь. — А ты как, Ярик?

— А что со мной будет? — лохматый хозяин квартиры расслабленно махнул рукой.

— Это Антон, он со мной, — Виктор показал на бывшего министра, — нам нужно пересидеть кое-какое время. Приютишь на пару дней?

— Ты все же вляпался в эту политику, — недовольно пробурчал Ярослав, — и приволок ко мне преторианца! Заходите, чего с вами поделаешь?

— Как он догадался? — шепотом спросил Антон, когда они оказались в прихожей, похожей на большой шкаф.

— Ярик курит, колет и глотает всю отраву, какую только придумали на планете Земля, — так же негромко ответил Виктор, — и крыша у него давно съехала, но иногда он бывает на диво проницателен…

— Заходите! — крикнул хозяин откуда-то из недр квартиры. — Сюда, на кухню!

Судя по всему, когда-то тут была огромная элитная квартира. Потом часть перегородок между комнатами снесли, а двери сняли. Ярослав, похоже, не признавал их в принципе.

Получился коридор с отходящими от него отсеками. Из мебели в изобилии имелись матрасы, кое-где громоздились обломки непонятного происхождения. На полу валялись использованные инъекторы, под ногами хрустели куски таблеточных оберток.

— Да это самый настоящий притон! — воскликнул Антон, обнаружив, что на одном матрасе кто-то преспокойно дрыхнет. — Не думал, что такие еще сохранились!

— Это основное заблуждение власти, — изрек все слышавший, к ужасу Антона, Ярослав, — думать, что она знает все об управляемом объекте…

Кухня по сравнению с остальными помещениями выглядела куда более обжитой. Один из углов занимала газовая плита, рядом с ней громоздились баллоны, похожие на разжиревшие красные снаряды. Вокруг стола расположилась коллекция разнородных стульев. В ней было все, от пластиковой табуретки до обитого цветастой тканью творения мастера Гамбса.

На стенах сушились подозрительного вида травы, в воздухе витал сладкий дурманящий аромат, а на холодильнике возлежали самые настоящие мухоморы, здоровенные и красные, с контрастными белыми пятнышками на шляпках.

— Первый урожай этого года, — похвастался Ярослав, указывая на них. — Если хотите, могу угостить.

— Как-нибудь в другой раз, Ярик, — отказался Виктор. — Лучше чаю. Самого обычного, который в магазине продают! Понял?

— Ладно-ладно, — на лице хозяина квартиры обозначилось разочарование — он явно собирался заварить для гостей какого-нибудь дурмана. — Сейчас…

Водрузив чайник на плиту, он уселся на место и с любопытством взглянул на Антона. За мутью, плещущейся в темных глазах, прятался живой и острый ум.

— Хватит человека смущать, — сказал Виктор, — глядишь на него, как на урода двухголового…

— Что двухголовый? — Ярослав шмыгнул носом. — Человек, не умеющий врать — куда большее диво. Никогда такого не видел, вот и любуюсь. А вообще, я точно знал, что вся эта затея с преторианцами обречена на провал.

— Это почему? — спросил Антон.

— Слишком многое в человеческой жизни основано на лжи, — хозяин квартиры извлек откуда-то из-под столешницы заварной чайничек, — религия, политика, искусство — все это разные формы обмана. Капля правды неминуемо растворится в море фальши.

— Тебя бы в правительство, — усмехнулся Виктор. — Мигом бы всю страну жизни научил!

— И запросто! — кивнул Ярослав, вытряхивая в мусорное ведро мерзкого вида траву, ничем не похожую на чай. — Только вот не возьмут…

И он улыбнулся, такой светлой и чистой улыбкой, какую Виктор никогда не видел ни у одного из политиков.

Проснувшись, Виктор обнаружил, что день давно наступил, что на соседнем матрасе по-прежнему равномерно сопит Антон, а с кухни доносятся приглушенные голоса.

Смутно помнилось, что ночью кто-то звонил в дверь, приходил, топал по коридору, из соседней «комнаты» доносились сладострастные стоны, тек густой разноцветный дым.

— Ха-ха, и ты будешь учить меня недеянию? — прозвучавший чуть громче голос хозяина полнил сарказм. — Твое самадхи[10] даже и самадхи назвать нельзя! Будда и отцы дзена удавились бы, узрев такого ученика, как ты!

— Доброе утро, — сказал Виктор, выходя в коридор. — Все о философии?

Ярослав, похоже, и не ложился. Глаза его были красны, а на помятой роже застыло скорбное выражение. Рядом с ним сидел тощий и бледный, как недокормленная пиявка, юноша. Большие глаза его взирали на мир с горестным недоумением.

— Философия! — хозяин квартиры фыркнул. — Тоже мне, нашел слово! Знакомься, это Болячка. Болячка, это Виктор.

Бледный юноша встал и протянул худую, похожую на щупальце руку. Виктор осторожно ее пожал.

— Садись, — Ярослав распахнул холодильник и влез в него чуть ли не по пояс. — Жрать будешь?

— Спрашиваешь!

Вспыхнул газ, зашипело плавящееся на сковородке масло, в его кипящее озеро одно за другим бухнулись три яйца.

— Вот я думаю, — Болячка, минут пять находившийся точно в трансе, ожил, — каково это — работать на человека, которого все считают предателем?

Виктор поглядел на него с интересом.

— Я на Антона не работаю, — сказал он, — а помогаю просто так.

— А по мне, так уж лучше быть приспешником честного предателя, — Ярослав высыпал в яичницу натертый сыр, — чем служить лживому правительству… Кто лучше спал двадцать лет назад, во времена диктатуры, враги режима, которых сотнями бросали в тюрьмы, или те, кто их мучил?

— Ладно вам, — Виктор поморщился, — вы что, о простых вещах совсем не разговариваете? Только о высоком?

— Должен же кто-то мыслить о высоком в этом низменном мире? — глубокомысленно изрек хозяин квартиры, водружая на стол тарелку. — Ешь, а потом мы побеседуем о делах более приземленных…

К удивлению Виктора, яичница оказалась самой обычной, без амфетаминов или галлюциногенов.

— Неплохо, заешь меня тараканы, — сказал он, опустошив тарелку.

— Дурного не держим, — Ярослав выразительно мотнул головой. — Скажи теперь, как ты планирует убираться из города?

— Я хотел купить у Кольки машину… — начал было Виктор.

— Колька два года как сидит, — прервал его Ярослав. — За эти самые машины…

— Тогда… тогда есть еще Олег, мой бывший сослуживец. Он на Витебском вокзале работает, в службе безопасности, — этот вариант пришел в голову Виктору только что. — Нам любой поезд сгодится — до Ивангорода доехать. Ну а там — как-нибудь…

— Смотри, пристрелят вас эстонские пограничники, — хозяин квартиры задумчиво поскреб подбородок, — у твоего приятеля на лбу не написано, что он политический беженец… Хотя другого пути я не вижу. Билет на поезд или самолет вам не купить — наверняка новые власти влезли во все базы данных на преторианцев, так что настоящее имя и лицо Антона известно. Машины, я думаю, досматривают… Можно еще через порт попробовать.

— Там у меня знакомых нет, — Виктор развел руками.

— А если на электричке?

— Какая разница? В любом случае без идентификационной карточки билет не купишь!

— Ладно… — протянул Ярослав. — Тогда звони твоему Олегу.

— Звонок могут перехватить. Я хотел попросить, чтобы ты до него дошел.

— Почему я? — Ярослав усмехнулся. — Вот Болячка сбегает. Заодно посмотрит, чего в городе творится. Сходишь?

— Почему нет? — бледный юнец вновь выпал из дремотного оцепенения.

— Отлично, — хозяин квартиры потер руки, — пиши адрес, где твой Олег живет, и место работы. Да, и придумай что-нибудь, чтобы он не заподозрил, что это подстава…

Спустя пять минут негромко хлопнула входная дверь, и Ярослав вернулся на кухню, еще более задумчивый, чем раньше.

— А почему этого типа зовут Болячкой? — спросил Виктор. — Что, он настолько противный?

— Нет, — лицо хозяина квартиры расплылось в улыбке, — он так давно колется, что у него вены «ушли» вглубь, стали невидимы, так что болячку, расположенную над одной из них, он холит и лелеет года три! Расковыривает, натирает грязью, не дает зажить… Инъектор всаживает только в нее, чтобы не промахнуться!

— Занятная история, — Виктор ощутил легкую тошноту.

— Ничего занятного. Личная трагедия, — Ярослав воровато оглянулся через плечо, голос его стал тише. — И все же я так и не понял, на кой ты связался с этим типом? Зачем ради него рискуешь?

— Должен же я ради кого-то рисковать? — мрачно усмехнулся Виктор. — Это для меня последний шанс сделать в жизни что-то стоящее. Если все получится, то сказка о том, что честные люди не всегда страдают за свою честность может стать былью.

— Ну-ну, — Ярослав помрачнел. — Дело твое. Помни только, что даже в случае с хеппи-ендом в сказках обычно гроздятся кучи трупов…

— Ну, что, как я выгляжу? — Виктор развел руки и стало ясно, что широкая цветастая рубаха с плеча хозяина квартиры ему почти впору.

— Нормально, — кивнул Антон. — Хоть сейчас на Гавайи!

— На Гавайи пока рано, — хмыкнул Ярослав. — Так, а теперь штаны… Будешь хоть похож на человека, а не на пугало в униформе…

Штанами оказались старые, протершиеся джинсы с невероятным количеством цепочек, брелков и декоративных молний. При каждом шаге Виктор звенел, точно новогодняя елка.

— Красавец! — Ярослав отступил на шаг и поднял большой палец. — Никто не заподозрит в тебе бывшего вояку…

— И нормального человека тоже не заподозрит! — огромное, от пола до потолка зеркало, найденное где-то в глубинах квартиры, показывало Виктору его новый имидж целиком, ничего не скрывая.

— Какая разница? — хозяин жилища махнул рукой. — Сейчас найдем тебе новые ботинки…

— Не надо, — в глазах Виктора мелькнула боль, — они мне не подойдут…

— Почему? А, да-да… — Ярослав покраснел.

Спасая хозяина от неловкости, старым и разжиревшим соловьем пропел звонок домофона. Ярослав метнулся к двери, а через пять минут вернулся с Болячкой, который выглядел еще более отрешенным, чем утром.

— Ну что, как? — спросил Виктор.

— Нормально, — губы на бледном лице шевелились с явным трудом, — он будет вас ждать завтра в десять утра у грузового терминала.

— Ясно, — Антон, уже посвященный в новый план, вздохнул. — А что вообще в городе?

— Да вроде спокойно, — Болячка задумчиво почесал нос. — Милиции правда много, на перекрестках голографические проекторы стоят. Портреты беглых преступников демонстрируют, в том числе и твой, — последовал кивок в сторону преторианца, — правда там ты помоложе…

Антон вздрогнул.

— Дожил, — сказал он горько, — преступником стал…

— А у больших людей всегда так, — с пафосом сообщил Ярослав, — либо ты герой, либо чудовище. Иначе никак. Ладно, надо чего-нибудь поесть сварганить.

И сопровождаемый верным оруженосцем — Болячкой, он удалился на кухню.

— Странно, — Антон зябко передернул плечами, — вот уж никогда не думал, что мне будут помогать наркоманы, да еще такие… такие…

— Неправильные, — Виктор кивнул. — Но не обольщайся, Ярик помогает в первую очередь мне. А кроме того, он отличается от обычных любителей дури так же, как великий художник от уличного мазилы, рисующего портреты на заказ. Что не помешает ему, — Виктор сделал паузу, — рано или поздно умереть от передозировки.

— Эй, где вы там? — судя по бодрому голосу, хозяин пока откидывать копыта не собирался. — Кокаин стынет!

— Ну шутник! — усмехнулся Виктор. — Сейчас идем!

Огромная сковорода, водруженная на стол, оказалась полна вовсе не кокаина и даже не «жареной» конопли, а картошки с мясом. Запах от нее шел такой, что голод ощутил бы даже труп.

— Ешьте впрок! — велел Ярослав. — Завтра с утра еще разок вас накормлю, а уж дальше не знаю, когда вы нормально поедите…

— Уж это точно! — Виктор с энтузиазмом ухватился за ложку.

Маленький стереовизор, до сего момента выглядевший мертвой частью интерьера, с негромким чмоканьем ожил. Развернулся виртуальный экран и на нем из мельтешения разноцветных пятен выплыло изображение открывающей рот лохматой девицы.

Из одежды на ней имелось несколько шнурков, а голос напоминал воробьиный писк.

— Очередной «Конвейер звезд»? — сморщился Болячка. — Переключи…

На соседнем канале передавали новости.

— … масштабы экологического бедствия в Южной губернии, — вещал мрачный голос на фоне картинки иссушенной зноем степи. — В этом году зафиксирован абсолютный температурный максимум. Прогнозы синоптиков остаются неутешительными — дождей в ближайшее время не ожидается.

Виктор прикрыл глаза. В памяти с неожиданной силой ожили воспоминания о еще более жаркой и сухой пустыне, где он прошел боевое крещение. Вспомнился секущий лицо горячий ветер, скрипящая на зубах пыль, автомат в руках и вонь гниющих на солнце трупов…

— Как-то это все мрачно, — пробурчал Ярослав с набитым ртом, — постараюсь найти что-нибудь повеселее…

Попытка успехом не увенчалась. На одном канале рассказывали о новой эпидемии в Африке, унесшей за два месяца несколько миллионов жизней, на другой шел репортаж из затерянной в лесах Сибири общины простецов — новой секты, объявившей возвращение к простой жизни предков единственным путем спасения для человечества.

На «Первом» сообщали финансовые новости — перечисляли обанкротившиеся за последние сутки компании.

— Выключи лучше, — сказал Антон, — и так настроение поганое…

Его прервал пронзительный тонкий свист, донесшийся от двери.

— Вот жопа! — Ярослав вскочил, опрокидывая стул. — Дверь внизу ломают! Облава! Как не вовремя!

— Какая облава? — Антон подавился, заперхал, лицо его налилось густым багрянцем.

— Ментовская! — рявкнул хозяин квартиры, бросаясь к двери. — А вы чего сидите? Собирайтесь! Быстро!

— Куда? — Виктор хлопнул преторианца по спине, из глотки у того вылетел кусок мяса, шлепнулся на стол. Бывший министр тяжело, с присвистом задышал. — Или ты предлагаешь нам прыгать в окно?

— Они провозятся с нижней дверью минут пять, — голос Ярослава доносился откуда-то из комнат, где он с грохотом что-то ронял, — за это время вы спокойно уйдете через запасной выход… Болячка, ты их поведешь!

Виктор взгромоздил на плечо сумку и, практически волоча еще не отдышавшегося Антона, ринулся к двери. Около нее приплясывал в нетерпении Ярослав, на лестничной площадке белело спокойное, как морда удава, лицо Болячки.

— Спасибо за все, Ярик. Еще увидимся, — сказал Виктор, хлопнув старого приятеля по плечу.

— Надеюсь, — грустно вздохнул тот, — спешите, они уже в подъезде.

Снизу приближалось негромкое гудение, слышались далекие голоса.

Болячка повел их вниз по лестнице, а на первой же площадке свернул к толстой и ободранной трубе, выходящей из потолка и уходящей в пол. Ее основание было усыпано художественно разбросанным мусором — картофельными очистками, обрывками пластика, деталями каких-то механизмов.

— Залезайте, — Болячка со скрежетом открыл прямоугольную крышку в боку трубы.

— Это что? — подозрительно спросил Антон, раздувая ноздри. Хлынувший из темного отверстия запах напоминал о помойке.

— Когда-то был мусоропровод, а потом мы его переделали. Там есть скобы, за них удобно хвататься.

— Нет, я не полезу! — возмутился Антон. — Как…

— Давай! — Виктор, не особенно церемонясь, впихнул приятеля в отверстие. — Лучше провонять, чем получить пулю в голову!

Виктор пролез в отверстие, обдирая бока, встал на скобу. Спускаться было неудобно, болтающаяся на плече сумка задевала за стены, металлические дуги, за которые приходилось хвататься, больно резали ладони.

Когда спустился метра на два, сверху донесся негромкий скрежет и стало темно. Болячка, последним забравшийся в «запасной выход», закрыл за собой люк.

— Чертов хрен, — просипел Виктор, осознав, на какой высоте они находятся. По всему выходило, что по вонючей и узкой трубе придется преодолеть не так мало.

Трудолюбие наркоманов, соорудивших такой отнорок, вызывало уважение.

К тому моменту, когда под ногами оказалась ровная поверхность, Виктор был мокрым от пота, а икры в тех местах, где они соединялись с протезами, сводило судорогами.

Сердце колотилось в груди, точно пошедшая вразнос центрифуга.

— Куда… куда дальше? — просипел из темноты Антон.

— Сейчас проводник спустится, — ответил Виктор, садясь на корточки и массируя ноги.

— Вот и я, — Болячка выбрался из трубы, в темноте щелкнуло и яркий свет фонаря ударил по глазам. — Минутку передохнем и двинемся…

— Почему бы просто не отсидеться тут? — спросил Антон. — Подождать, пока милиция не уедет?

— Они надолго, — вздохнул Болячка, — чуть что в окрестностях случится, тут же заявляются, все ищут чего-то… Могут еще и засаду оставить. Так что лучше валить.

Под веками перестали плавать оранжевые и желтые пятна и Виктор открыл глаза. В комнатушке, ограниченной бетонными стенами, было бы тесно уже пятерым. По одной из стен шли выходящие из круглого отверстия наверху скобы, в другой виднелась дверь.

Вопреки опасениям, вокруг было чисто и сухо.

— Куда двинемся? — Виктор с некоторым усилием выпрямился.

— Путь один, — отозвался Болячка. — На свободу. Подвалами пройдем квартала два, а там есть выход наверх.

— А дальше? — вступил в беседу Антон.

— Есть у меня одна идея, где можно ночь переждать, — сообщил Болячка и первым шагнул к двери.

Тяжелый люк приподнялся с надсадным скрипом. Виктор надавил и отбросил его в сторону. Хлынувший в горло прохладный воздух после затхлой, пыльной атмосферы подземелий, которыми они пробирались несколько часов, показался сладким нектаром.

Виктор выбрался наружу и без сил распростерся на асфальте, глядя в далекое черное небо, испещренное светляками звезд. Год назад он бы не заметил такой нагрузки, а сейчас дышал, точно выброшенная на берег рыба, и в мускулах поселилась ватная слабость.

— Вот и все, — из люка вылез Болячка, протянул руку Антону. — Дальше пойдем как люди…

— Куда? — спросил преторианец, чуть отдышавшись.

— На юге, за Лиговским каналом есть БОМЖ-зона, — с застенчивой улыбкой сообщил Болячка, — там вас никто не будет искать…

— Это уж точно, — согласился Виктор, поднимаясь на ноги. Осевшая на коже пыль вызывала зуд и ему безумно хотелось вымыться. — А как мы туда проникнем?

— Есть подходы, — прозвучал несколько туманный ответ.

Зоны содержания лиц без определенного места жительства были созданы около двадцати лет назад, когда власти поняли, что выгоднее кормить и одевать бомжей, держа их под контролем, чем позволять им свободно перемещаться и портить жизнь честным гражданам.

Европейские демократические институты взвыли о нарушении прав личности, прикормленные ими правозащитники дружно забились в истерике, но внимания на них никто не обратил.

БОМЖ-зоны были созданы и более-менее успешно функционировали до сих пор.

Ночной город выглядел тихим и темным, на горизонте ворчала, подсвечивая зарницами, далекая гроза. Болячка вел их на юг, избегая людных улиц. Они миновали пустынные дворы, пересекли железную дорогу, топали через пустыри, заваленные остовами автомобилей времен нефтяного изобилия.

А потом впереди оказалась бетонная стена. Высокая, как вокруг поселка преторианцев. Поверху шла колючая проволока, торчащие через каждые двадцать метров вышки щетинились видеокамерами.

За забором во мраке вырисовывались контуры полуразрушенных зданий.

— Когда-то тут был завод, — пояснил Болячка, сворачивая направо, — в начале века отстроили. Потом его забросили, а затем сделали БОМЖ-зону…

— Как мы попадем внутрь? — поинтересовался Виктор.

— Тем ребятам, что живут там, иногда хочется побывать снаружи. Так что они соорудили для себя ход.

Путь их закончился в кирпичном сооружении, похожем на раскормленный сарай. Болячка с некоторым усилием открыл тяжелую металлическую дверь и включил фонарь. Луч света упал на сваленные грудой ржавые железяки.

— Нам сюда, — сказал Болячка и полез куда-то к задней стене.

Под гнутой штуковиной, похожей на гигантскую крышку от консервной банки, обнаружилась уходящая вниз дыра. Она сошла бы за крысиный лаз, если бы крысы вырастали до размера откормленной свиньи.

— Опять ползком, — мрачно пробурчал Антон, глядя на исчезающий в дыре зад Болячки.

— Другой вариант — сдаться, — ответил Виктор. — Что, созрел для этого?

— Нет, — вздохнул Антон и опустился на четвереньки.

Виктор успел сбить колени, когда ход круто пошел вверх. Под руками обнаружилось что-то вроде оплывших ступеней, подниматься стало легче.

— Давай-давай, — подбодрили его спереди.

Выбравшись на ровное место, Виктор ощущал себя доисторической тварью, только что совершившей эволюционный рывок — выход на сушу. Поднял голову и обнаружил, что его и товарищей держат под прицелом несколько грязных и бородатых типов с древними, но безусловно действующими автоматами. На стволах виднелись глушители.

— Ну, и с чем пожаловали, мать вашу? — хмуро поинтересовался самый высокий из бородачей. — Сразу вас в расход пустить или покуражиться сперва?

Согнанным в свое время в БОМЖ-зоны бродягам под угрозой сурового наказания не позволялось покидать их, но внутрь власти не совались даже в случаях откровенной уголовщины.

— Мы к Модесту, — торопливо сказал Болячка, — он меня должен помнить, я — Болячка…

— К Модесту? Вон как, твою мать? — хмыкнул высокий. — Ну погоди, сейчас узнаем, помнит он о тебе или нет… Садитесь пока вон туда, в угол.

Виктор опустился на холодный пол, прислонился к стене. Помещение, где они оказались, было огромным, потолок терялся во мраке, а по сторонам поблескивали какие-то массивные агрегаты.

— Кто этот Модест? — тихо спросил Антон.

— Он тут один из главных, — ответил Болячка. — Который все решает.

Загнанные в кольцо из стен бомжи, судя по всему, перестали быть аморфной массой стихийных анархистов, превратившись в организованное сообщество со своими лидерами и даже боевиками.

Одно то, что они сумели достать оружие, о многом говорило.

Модест появился через пять минут. Он был высок, но в отличие от подручных с автоматами, толст и лишен бороды. Драные лохмотья сидели на нем величественно, будто королевская мантия.

— Нехорошо пользоваться нашим проходом, — сказал он, упершись в Болячку ледяным взглядом, — без крайней нужды. Чем больше людей проходит, тем больше вероятность, что о нем узнают. И тогда мы останемся без выпивки, дури и прочих радостей жизни.

Он сделал паузу, давая провинившимся ощутить тяжесть проступка, а потом спросил:

— Зачем пожаловал?

— Этих вот двоих спасая, — Болячка меланхолично кивнул в сторону спутников, — надо нам отсидеться до утра.

— Да? — Модест впервые поглядел на Виктора. Глаза его были светлыми и холодными, как кружочки льда. — И кто же они такие?

Виктор спокойно выдержал испытующий взгляд, а вот Антон заерзал.

— Не важно, — буркнул он.

— Вот как? — Модест вскинул брови. — А мне интересно, и я привык свой интерес удовлетворять. И чтобы я этого делать не стал, — последовал красноречивый кивок в сторону бородачей, — меня нужно чем-нибудь задобрить…

— Могу предложить пистолет, — Виктор извлек оружие так быстро, что никто из автоматчиков не успел дернуться. — Или пулю из него.

Модест без страха поглядел на направленный ему в живот ствол, усмехнулся.

— Да, удивил ты меня, — сказал он, — ладно, оставайтесь до утра… Но только сидеть здесь и никуда не ходить. А за час до утренней кормежки чтобы и духу вашего тут не было!

Кормежкой, судя по всему, обитатели гетто для бродяг именовали регулярную доставку в БОМЖ-зону продуктов.

— Хорошо, — Виктор кивнул, не опуская пистолета, — только пусть твои бойцы под ногами не путаются. А то пристрелю кого ненароком…

Модест усмехнулся еще раз и пошел прочь.

— Уф, — Виктор утер со лба пот, сунул оружие назад в кобуру. — Обошлось…

— Если бы надо, ты бы выстрелил? — с придыханием спросил Антон, когда они уселись вокруг сумки, а Болячка выключил фонарь.

— Да, и запросто. Уж чего-чего, а стрелять на поражение я умею, — несмотря на ночную прохладу, Виктор ощущал, что ему жарко. На лице выступил пот, рубаха прилипла к спине. — Спать будем по очереди, кто-то всегда должен сторожить.

— Первым могу быть я, — подал голос Болячка. — Все равно спать не хочется.

— Ладно, — кивнул Виктор. — Через три часа разбудишь Антона, а ты, Антон еще через три — меня.

— Хорошо, — кивнул Болячка.

Такси остановилось, негромко взвизгнув тормозами.

— Куда? — за опустившимся стеклом обнаружилась рожа, похожая на небритый блин с глазами-оливками.

— На Загородный проспект, — ответил Виктор.

— Залезайте, — водитель окинул троицу подозрительным взглядом и задние дверцы с негромким щелчком приоткрылись.

— Твоя карточка заблокирована, — негромко сказал Виктор, пропихивая сумку на сиденье, — воспользуемся моей.

Болячка скользнул на переднее место. Сканер возмущенно пискнул, когда в его щель вошел прямоугольник идентификационной карточки, но сенсор загорелся зеленым.

— Ага, — удовлетворенно сказал водитель, — поехали…

Такси с негромким урчанием сдвинулось с места. Виктор нащупал на дверце выключатель, щелкнул им и над спинкой переднего сидения развернулся прямоугольник виртуального стереоэкрана. Тесный салон огласил неестественно бодрый голос.

— Сегодняшним указом исполняющий обязанности президента Андрей Сурин, — вещал он, в то время как на экране бульдозеры с деловитым ревом сносили бетонный забор, — покончил с уродливым пережитком прошлого — НИИ Технологий Мозга, именуемым в просторечии Лагерем…

За забором виднелись окруженные соснами корпуса, выстроенные в стиле начала века — сплошь стекло и блестящий металл. Солнце, отражаясь от стен, слепило глаза.

Антон издал какой-то курлыкающий звук. Лицо его выглядело жутко, взгляд стал диким, а на губах застыла кривая усмешка.

— С тобой все в порядке? — спросил Виктор.

— Нет, — ответил преторианец, — все очень даже не в порядке.

Он помолчал, глядя, как на экране люди в милицейской форме обыскивают тесно уставленную странного вида оборудованием комнату, напоминающую операционную.

— Всегда, когда мне становится страшно, — проговорил Антон, — я вспоминаю то, что там с нами делали… И страх отступает, поскольку ничего страшнее представить невозможно. Выключи… выключи это.

Виктор протянул руку, стереоэкран свернулся в линию и исчез.

Город, по которому они ехали, разительно отличался от знакомого Виктору Питера. Он выглядел запуганным и пустынным, часто встречались патрули, на каждом перекрестке вещали голографические проекторы. Светились, чуть помаргивая, портреты новоявленных «врагов народа».

— Где вас высадить? — спросил таксист, когда они миновали поворот на улицу Введенского канала.

— А прямо здесь, — сказал Виктор, — вот, тут у обочины.

Антон взглянул на него удивленно.

— Ты что? — сказал он шепотом, когда они выбрались из машины. — Тут же куча народу! Меня узнают! Почему бы ни доехать прямо до места?

— Чтобы таксист знал, куда именно мы направляемся? — Виктор хмыкнул. — Не бойся. Думаешь, кто-то смотрит на эти изображения? Всем они давно глаза намозолили! А кроме того, там ты лет на десять моложе, не меньше!

— Умеешь ты утешить, — буркнул преторианец. — Нечего сказать.

— Ну, дальше вы сами, — проговорил Болячка, широко улыбаясь, — все что мог, я сделал… Удачи!

— И тебе, — Виктор улыбнулся. — Ярику привет и… до встречи!

Бледный наркоман кивнул и исчез в толпе.

Антон тащился за Виктором, сгорбившись и вжав голову в плечи. Они лавировали среди торопящихся людей, прошли под путями длинным, как кишка слона, подземным переходом. Свернули в неприметный переулок, а потом долго топали между двумя рядами молодых тополей.

Чуть в стороне, за забором, высились обширные ангары, дальше грохотали поезда.

— Вот и он, — около ворот, ведущих к грузовому терминалу Витебского вокзала, топтался высокий светловолосый человек в униформе, очень похожей на ту, в какой Виктор сам щеголял совсем недавно. — Олег, привет!

— Витя? — светловолосый вскинул голову, в синих глазах его при виде цветастой рубахи и звенящих джинсов мелькнуло недоверие. — Ну и вырядился, ха! Прямо не узнать!

Приятели обнялись, а Антон ощутил, как по спине его побежал холодок. Кожа на правой половине лица у Олега неестественно блестела розовым, выдавая искусственное происхождение, а правый глаз двигался неестественно, чуть с запаздыванием.

— Ну, что тебе надо? — спросил Олег, нарочито не обращая на преторианца внимания. — Понятно, что не пива со мной выпить. Тогда бы ты позвонил, а не прислал того тухлого типа…

Чем дальше он слушал, тем мрачнее становилось его лицо. Когда Виктор закончил, оно напоминало трагическую маску древнегреческого театра.

— Да… хм… — Олег потер искусственную кожу на щеке — этот жест явно был для него привычным. — Ивангород, говоришь? Срочно… Надо подумать, какие есть варианты. Главное для вас — на территорию попасть, минуя посты, а там уж я встречу… В общем, — он огляделся и наклонился вплотную к Виктору, — слушай меня.

Забор выглядел так, будто его строили во времена Екатерины Великой. Короткая загородка между двумя кирпичными стенами состояла из самых обычных досок, к тому же слегка покосившихся.

Понятное дело, что хитрые работяги, желающие носить кое-что мимо проходной, соорудили тут лаз.

Служба безопасности вокзала (в лице Олега, по крайней мере) о нем знала, но прикрывать не спешила.

— Ну что, пришли, — пробормотал Антон, вытирая пот со лба. Чтобы добраться до места, приятели топали вдоль забора почти до самого Обводного канала. — Как он говорил — третья доска справа?

— Ага, — Виктор осторожно поддел указанный сегмент заграждения и толкнул его в сторону. Раздался скрип и открылась щель, достаточно широкая для человека. — Полезли.

Олег ждал их. С сосредоточенным видом он смотрел куда-то в сторону и не повернулся, хотя прекрасно все слышал.

— Думал уж, не дождусь, — буркнул он, — вон там две жилетки ремонтной службы. Надевайте.

Жилетки были такими ярко-оранжевыми, точно их красили апельсиновым соком, и настолько просторными, что Карлсон мог бы использовать их вместо простыни для создания образа «самого ужасного в мире привидения».

— Оделись? — спросил Олег через две минуты. — Тогда пошли!

На взгляд Виктора они с Антоном напоминали ремонтных рабочих не больше, чем нацепивший лыжи негр — уроженца норвежских фьордов. Но на двоих людей в оранжевом, идущих через пути в сопровождении работника службы безопасности, никто не обращал внимания.

— Почему он делает вид, что меня не замечает? — спросил Антон, когда впереди замаячило похожее на исполинский торт здание вокзала, перестроенное всего три года назад.

— Чтобы потом, если чего, с чистой совестью ответить, что не знал, кому помогал, — отозвался Виктор.

Через служебный ход они проникли на крытый перрон и пошли вдоль состава. Синие обтекаемые вагоны напоминали огромные карамельки. В окнах празднично смотрелись цветастые занавески, а светящиеся таблички над дверями гласили «Балтийский экспресс».

— Нам сюда, — к удивлению Антона Олег прошел к самому хвосту состава и остановился у вагона, напоминающего скорее передвижную тюрьму. Окошек в нем не имелось, широкая раздвижная дверь в середке была закрыта, а у второй, самой обычной, скучал невысокий усатый мужичок лет сорока.

— Здорово, Михалыч, — сказал ему Олег.

— Привет, — мужичок подозрительно зыркнул на Виктора и Олега. — Чего надо?

— Какой ты нелюбезный, — в голосе Олега звучала мягкая укоризна. — Помню, весной ты был куда более покладистым…

— Кгхм… — мужичок побагровел так, что стал похож на свеклу, снял фуражку и обтер рукавом потную лысину, — я помню, да… Чего надо?

На этот раз вопрос прозвучал не агрессивно, а скорее жалобно.

— Довези этих двоих до Ивангорода.

— Ладно, — Михалыч засопел. — Долг платежом красен. Заходите, вон туда, в купе… Оно там одно, не промахнетесь.

— Идите, — Олег слегка подтолкнул Виктора в спину, — до отправления три минуты. Счастливо!

— Счастливо, — Виктор махнул рукой.

— Быстрее, не стойте на виду! — бурчал за спиной Михалыч. — Что за растяпы!

Внутри вагон выглядел странно — туалет, купе проводника, а дальше — мощная железная дверь с хитрым комбинированным замком. Чтобы открыть такой, мало знать код, нужен еще магнитный пропуск и палец с соответствующим отпечатком.

— Почтово-багажный вагон, — догадался Антон.

— Он самый, — ответил Виктор, усаживаясь на койку.

Сквозь завешенное окошко виднелся перрон, серьезный и хмурый Олег. Затем все сдвинулось, поплыло в сторону, поезд чуть приподнялся, как всегда в начале движения.

Хлопнула дверь вагона, в купе появился Михалыч, красный и сердитый.

— В общем, так, — сказал он, — ехать нам два часа. Туалет работает, чаю, если чего, я вам налью, а на большее не рассчитывайте! Тут вам не купе-люкс!

— Хорошо, спасибо, — кивнул Виктор.

Проводник сипел, сопел, метал на навязанных ему попутчиков гневные взгляды, но потом успокоился.

— Слышали, — сказал он, — один из преторианцев за границей объявился?

— Нет, — в один голос ответили Виктор и Антон. — И где?

— На Украине, — Михалыч махнул рукой. — В новостях говорили, что он сбежал и что готов выступить в Европарламенте с обличением нынешнего режима. Даже рожу его показали — толстая, небритая…

— А с какими обличениями? — Антон помрачнел.

— Ну как обычно, — Михалыч вздохнул и рукавом вытер лысину, — кто на запад бежит, тут же начинает родину последними словами крыть — что диктатура у нас тут, что людей сотнями в тюрьмы бросают, что беспредел и всякое угнетение прав человека.

— Но это же ложь, — очень тихо сказал Антон.

— А ты чего хотел, правды? — проводник недовольно фыркнул. — Кому она нужна? Слишком дешево ценится, а вот на обмане неплохо можно заработать.

Он тяжело, с кряхтением поднялся и вышел. Через мгновение за стенкой, в туалете забулькала вода.

— Он не понял, — Антон повернулся и стали видны его глаза — отверстия в океан боли, — преторианец не может лгать в принципе. А значит тот, кого показали в новостях — фальшивка.

— Или беглеца заставили прочитать вслух текст, сказав, что это ненаучная фантастика, — Виктор зло усмехнулся, — и сделали запись. Вот и все.

— Да, возможно, — мертвым голосом проговорил Антон. — Все возможно.

Он отвернулся к окну и замер, точно окаменев. Виктор откинулся к стене и закрыл глаза.

— Все свободно, — Михалыч, наполовину высунувшийся из вагона, махнул рукой, — тикайте, ребяты. Удачи вам!

— Спасибо, — Виктор первым выскочил на перрон, зашагал прочь. Слышал, как за спиной топает Антон. Все время, что они провели в поезде, он молчал и бессмысленно пялился в окно. Любая попытка разговорить преторианца быстро проваливалась.

Олега с его знанием окольных путей тут не было, так что пришлось идти как всем, через здание вокзала. Стоящий у турникетов безусый милиционер проводил их подозрительным взглядом.

— Не оборачивайся, — прошипел Виктор, — и не вздумай ускорять шаг…

Сам сунул руку под рубаху, к торчащему за ремнем пистолету. Ребристая рукоятка легла в мокрую от пота ладонь.

— Куда мы? — спросил Антон, когда они вышли на круглую, как монета, площадь.

— Я думаю, что на юго-запад, — ответил Виктор, — в сторону от города. В любом случае нам остался последний шаг — пересечь реку.

К Нарве, несущей воды из Чудского озера в Финский залив, они вышли спустя три часа. Река открылась с вершины холма — полоса темного, чуть поблескивающего серебра. Она не выглядела широкой, но у Виктора сжалось сердце — плавать с протезами он еще не пробовал и не знал, сможет ли.

— Подождем да темноты, — сказал он после размышлений, — вон в том леске. Заодно посмотрим, как берег охраняют.

В роли «леска» выступила роща молодых березок, едва в рост человека. Среди густой зелени мог бы спрятаться взвод диверсантов.

— Эх, надо было поесть захватить, — проговорил Виктор, сгружая с плеча сумку. В желудке ощущалась неприятная пустота.

Антон ничего не сказал, молча сел, прислонился к стволу, который возмущенно заскрипел. Через мгновение глаза преторианца оказались закрыты, хотя неровное дыхание выдавало, что он не спит.

Виктор хмыкнул и пожал плечами — не желаешь общаться, ну и ладно.

Он лег на пузо и принялся наблюдать за рекой. Несколько раз с негромким урчанием проплыл раскрашенный в белый и синий цвета патрульный катерок с эстонским флагом на корме, потом вдоль самой воды деловито прошлепали двое парней в маскировочной форме и с автоматами.

Один вел на поводке собаку. К счастью, ветер дул в сторону берега.

— Хрен чертов, — негромко выругался Виктор.

Темнело медленно, на востоке сгущалась мгла. Из нее одна за другой крошечными светящимися медузами выныривали звезды. Солнце провалилось за горизонт, но его желтые пылающие щупальца уползали с небосвода с воистину прибалтийской неторопливостью.

От реки начал подниматься туман.

— Ну что, пора, — сказал Виктор, когда на часах была полночь. — Надеюсь, все, что может промокнуть, у тебя запаковано как следует?

— Все можно высушить, — Антон поднялся. — Пойдем.

Неспешно, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь, они спустились к воде. Под ногами шуршала трава, над речной гладью плыли клочья тумана, слышно было, как ниже по течению плещет рыба.

— Стой! — прозвучавший из темноты окрик заставил сердце дернуться, а ударивший в лицо луч фонаря недвусмысленно сообщил, что их обнаружили. — Кто такие?

— Падай! — рявкнул Виктор, прыгая в сторону.

Пистолет в его руке дернулся, пуля с инфракрасным наведением угодила в самую горячую точку — в фонарь. Раздался звон и приглушенные ругательства, а потом треск автомата.

Виктор шлепнулся на живот, выстрелил еще трижды. Тьма ответила стонами и удаляющимся топотом. Затем все стихло.

— Чертов хрен, — ощущая, как болит дернутое при рывке бедро, Виктор пополз вперед.

На труп наткнулся через десять шагов. Тот лежал навзничь, простреленная шея была мокрой от крови. Рядом валялся автомат и обломки фонаря.

Второй пограничник, судя по всему, смог убежать. И это значило, что скоро тут будет не продохнуть от его приятелей.

— Антон, — негромко позвал Виктор, забрав оружие погибшего, — ты где там? Живой?

— Меня зацепило, — голос преторианца был полон страдания.

— Плыть сможешь? — Виктор отыскал сумку и пошел на звук, пока едва не наступил на Антона. Тот сидел, правой рукой держась за левое плечо, лицо его в темноте белело, точно кусок мела.

— Брось… эту идею, — преторианец говорил медленно, с придыханием. — Дай мне пистолет, а сам уходи…

— Ты чего это, ума лишился? — преувеличенно бодрым голосом сказал Виктор, садясь на корточки и отводя ладонь приятеля от плеча. Несмотря на темноту, с первого взгляда понял, что дело плохо — пуля разворотила сустав и рука превратилась в неподвижный придаток. Как Антон не потерял сознания — оставалось лишь гадать. — Сейчас поплывем…

— Нет! — проговорил преторианец твердо. — Там, за границей, я не смогу выжить, там тоже ложь, обман… лучше уж погибнуть, чем стать орудием, которое используют против твоей собственной страны… Похоже, что для меня в этом мире не осталось вариантов.

— Нет, так нельзя! — Виктор ощутил прилив злости. — Зачем мне в таком случае возвращаться? Для чего все это было? Чтобы вот так сдаться?

— С судьбой не поспоришь… — голос Антона слабел. — Ты сделал для меня все, что мог и не твоя вина, что ничего не вышло… Зачем губить себя?

— Ну нет! — Виктор зло усмехнулся. — Будем уходить, сколько сможем, а потом — сражаться!

Как всегда в экстремальной ситуации, кровь ударила ему в голову, все тело наполнилось горячей легкостью.

— Держи пистолет! — сказал он, вручая оружие Антону. — И пошли!

Взваленный на плечи преторианец показался не особенно тяжелым, по крайней мере на первых шагах.

— Ты куда? — Антон закашлялся, захрипел. — Думаешь, удастся уйти? Глупо! Беги один. Отпечатки твои с рукояти я сотру, одну пулю на себя истрачу. Найдут труп, может и не станут искать никого… Они же только одного видели!

— Я уже совершил за последнее время достаточно глупостей, — прохрипел Виктор, — и не мешай мне сделать еще одну…

Идти делалось все тяжелее, протезы глубоко погружались в сырую почву, в груди засипело.

— Прощай, — сказал вдруг Антон, за спиной у Виктора щелкнуло. Раздался выстрел, на спину брызнуло горячим.

— Эх… — Виктор остановился, сглотнул пересохшим горлом. — Дурак, как есть дурак…

Он опустился на корточки рядом с трупом и некоторое время сидел неподвижно. Из ступора его вывел донесшийся с реки звук — тарахтение лодочного мотора.

— Ну ничего, сволочи, — сказал Виктор, поднимая автомат. — Нашли меня, значит? Ну я вам покажу, чего стоит десант!

Следующие полчаса он был очень занят. Автомат пойманной птицей бился в руках, почти невидимые во мраке пограничники стреляли в ответ. Приходилось то и дело менять позицию.

На судороги в искалеченных ногах Виктор не обращал внимания.

А когда пуля вошла куда-то в грудь и острая боль пронзила тело, Виктор упал лицом в холодную сырую траву и замер. Странная и очень яркая мысль о том, что не осталось больше в России честных людей, заставила его содрогнуться, после чего все мысли исчезли.

Остался только мрак. Без вариантов.