© Свержин В., Мак Айрин Дж., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Саид остановил коня и спрыгнул наземь. Его внимание привлек камень, что был недавно перевернут и темнел среди более светлых, спозаранку высушенных палящим солнцем. «Так и есть, – подумал юноша, внимательно оглядывая след, – здесь ее конь упал от усталости». Он перевел взгляд чуть в сторону: на сером песке меж камней едва проглядывала вмятина, какую оставляет человеческая пятка, если ее обладатель что-то с силой тянет. «Пятка узкая и, – он поглядел на примятые травинки меж камней, – нога маленькая». Так что, если владыка небес не решил над ним подшутить, он близок к цели. Это та, кого он ищет. Саид ясно представил, будто увидел, как девушка силится поднять на ноги рухнувшего коня. Вон он лежал, камни вдавлены в песок.

Саид покачал головой. Конечно, ему, с малолетства выросшему при храме, не было дела до жизненных перипетий джуххаль, не сведущих в вере, и уж тем паче до франков-иноверцев. И все же… что могло заставить девушку, судя по следу, невысокую и хрупкую, мчать целый день, загоняя скакуна, не обращая внимания на палящий жар, на пыль, забивающуюся в рот и нос, заставляющую глаза плакать помимо воли? Ну да это не его дело. Его дело – отыскать беглянку и вернуть отцу.

Ясно, что по своей воле он бы не стал за ней гоняться. Но так велел Джемаль, а слово аджавида, совершенного хранителя священного храма, все равно что воля небес. По сути, так оно и есть: аджавид Джемаль – земные уста Создателя Истины.

И все же, рискуя навлечь на себя гнев аджавида, тогда он не удержался от вопроса:

– О, хранитель Завета, как же смогу я исполнить порученное мне, когда наши правила запрещают мне прикасаться к женщине и даже разговаривать с ней?

– Так и есть, мой мальчик, похвально, что ты послушен закону. Но, исполняя волю настоятеля, ты обязан совершить беспрекословно любое деяние, пренебрегая иными запретами. Ибо как есть одежда для всякого дня и одежда для служения, так разные правила существуют для разных случаев.

Саид молча склонился перед мудрым старцем, решив не задавать больше вопросов. Однако Джемаль все-таки счел нужным объяснить:

– Она дочь кади из ближнего селения, того самого, откуда в башню привозят снедь. Она виновна в дерзости и непослушании. Ей нет прощения. Капризной девчонке вздумалось перечить отцу, нашедшему ей хорошего жениха. Но отчего-то мудрый кади решил не карать ее за побег, а лишь вернуть под отчий кров. Не сомневаюсь, глупая девица уже одумалась, ибо после мягких ковров и фиников, после чистой воды и тенистых пальм ее удел теперь – мрачные горы и жаркая пустыня. Неразумная бунтовщица заслужила этот урок.

Езжай, найди ее, покажи вот этот перстень, – Джемаль поднялся с высеченного в камне сиденья, похожего на трон. – Видишь, на нем выгравирована султанская тугра – знак власти ее отца. Это залог того, что почтеннейший кади прощает свою непутевую дочь. – Он протянул Саиду черненый серебряный перстень. – Не мне судить мирян, но я считаю, что это оплошность. – Саид молча кивнул. – Я вижу, ты хочешь что-то спросить, – вперив в молодого стража пронзительный взгляд почти черных глаз, тихо проговорил аджавид.

Саид опустил взгляд, пряча радость, смешанную с гордостью. Такое щекотливое поручение говорило о многом: простого стражника мудрейший Джемаль не стал бы посылать туда, где скопища шайтанов угрожают душе истинно верующего. А значит, верховный хранитель возлагает на него особые надежды, выделяет среди прочих молодых стражей и, возможно, желает приблизить к себе, чтобы сделать одним из посвященных! От такой перспективы у него радостно заколотилось сердце. Однако запоздалая мысль обожгла, будто удар витого бича: «Что, если я не справлюсь? Я понятия не имею, как обращаться с женщинами. Но сколько раз приходилось слышать, что каждая из них – гнездилище порока и смертельный искус для мужчины!»

– Прошу простить, если омрачаю твой дух пустыми сомнениями, только что мне предпринять, если беглянка не пожелает возвращаться?

– Саид, – в голосе старца зазвенела сталь, как в те давние годы, когда он командовал отрядом стражи на страх разбойникам, промышлявшим на ближних караванных тропах, – отыщи и привези!

Молодой воин, кланяясь, вышел из потаенной залы. Больше всего в жизни он желал сам когда-то занять место просветленного наставника истины, однако путь к этому был долог и непрост. Для этого мало быть отличным следопытом и поражать летящую птицу первой же стрелой. Одному Творцу ведомо, когда сумеет он стать опытным настолько, чтобы водить отряд стражи, бдительно охраняющий от разбойников ближнюю округу. Поставят ли его во главе всей явной и тайной стражи древнего святилища?

Только после этого он станет уккаль – знающим, допущенным к служению реликвии, хранимой в стенах монастыря, достойным приобщения к ее величию. Лишь тогда… Если очень повезет… Если мудрость его будет сочтена высочайшей и вера признана безупречной… он будет избран хранителем тайны тайн. А до того… до того он знает лишь, что святыня требует беззаветного служения, и этого довольно.

Саид огляделся: красные склоны гор все более темнели и покрывались черными складками. Скоро ночь.

«Конь загнан, ему нужно отдохнуть. Девушка, если, конечно, иблис окончательно не лишил ее рассудка, не решится идти ночью, ведя коня в поводу. Тем паче скоро выйдут на охоту волки. На вооруженного всадника они нападать не станут, а на усталую девушку с обессиленным конем очень даже могут. Тем более если голод согнал вместе трех, а то и четырех зверей. – Саид точно с высоты птичьего полета представил себе окрестные земли. – Пожалуй, она постарается укрыться в Драконьем ущелье». Он поежился.

Поднявшийся с полудня ветер усиливался. Темнобрюхие, будто извалянные в пыли, слоистые облака с изорванными в клочья серыми краями надвигались, превращаясь в небесных чудовищ, хищных демонов пустыни. Еще недавно они лениво, словно овцы в бескрайнем синем поле небес, медленно брели неведомо куда. Но сейчас и самому быстрому скакуну не угнаться за ними. Мрачные тучи несутся, пришпоренные сполохами далеких молний, каждый миг изменяясь и пугая опытного наблюдателя – надвигается песчаная буря. Молодой воин утер пот со лба: «Следует поторопиться».

Словно подтверждая его мысли, ветер рванул еще сильнее, едва не сорвав широкий бурнус с его плеч. Саид подхватил его, не дав улететь, вскочил на встревоженного коня, нервно бьющего копытом, и ударил коленями по бокам скакуна.

Молодой воин оглянулся на почти отвесные склоны гор. Еще недавно радовавшие глаз чередованием красных и черных полос, сейчас они возвышались непроницаемой темной громадой. Как будто несущиеся по небу тучи разбиваются о них, оставляя на память мрачный след. «Надо спешить!» – Саид пустил коня в галоп. Умный скакун, выросший с самого жеребячьего возраста под неусыпной опекой воина, чувствовал каждое его прикосновение и, подобно верному псу, отзывался на свист.

В этот миг благородное животное не хуже человека понимало, какая опасность грозит им обоим, и мчалось, спеша успеть к укрытию до того, как бездушная песчаная волна накроет испуганно замершее предгорье, сокрушая все живое, хороня без следа всякого, кто имел неосторожность встать у нее на пути.

Драконье ущелье – широкий разлом, возникший еще в те далекие века, когда земля сотрясалась, будто в лихорадке, от катаклизмов, менявших лицо планеты, иссушающих моря и воздвигающих горы. Оно появилось словно вдруг: широкой расщелиной в камнях, извиваясь меж обрывистых берегов, точь-в-точь пересохшее русло некогда бурного, но давно сгинувшего потока. Лишь в сезон дождей здесь скапливалась вода, да и то в самых глубоких местах она не доходила и до пояса. Сейчас воды не было. Да она никогда и не задерживалась тут надолго.

Постепенно углубляясь, дно ущелья вдруг будто срывалось в глубокую пропасть. И лишь узкая тропка-карниз позволяла человеку идти дальше. Для коня это место было непроходимо, так что дальше мятежной дочке кади не пройти. На ее счастье как раз поблизости имеется небольшой грот. Если беглянка его заметит – она спасена. А нет – какая разница, все равно он поймает ее. Из Драконьего ущелья иначе не выбраться!

Он сам пока не знал, что будет говорить неведомой ему девице с красивым именем Амина. До сего дня он видел девушек лишь издали, наблюдая, как в недалеком оазисе они набирают воду из благословенного источника, бьющего среди камней. Они казались ему неземными созданиями, таинственными и непостижимыми. Ничего из его нынешних знаний и умений не могло подсказать воину, как вести себя с беглянкой. Ничего из его прежнего опыта. Впрочем, велик ли был этот опыт?! Он помнил лишь мягкие нежные руки матери, ее долгие ласковые песни. Но чем дальше отматывало время свою бесконечную нить, тем больше все это казалось ему волшебным сном. Он чувствовал только смутное волнение, легкую дрожь в предвкушении неведомого.

Саид быстро спешился и повел коня в поводу. Мчать без оглядки дальше было опасно. Наносной песок и каменные осыпи всякий день изменяют дно ущелья, так что знакомой тропы тут и быть не может. Неосторожный шаг – и конь упадет, может сломать ногу. Тогда молись, чтобы самому добраться живым до людского жилья. Преследователя неожиданно кольнула мысль: «Знает ли об этом беглянка? Вряд ли за свою недолгую жизнь она выезжала куда-нибудь из дома так далеко, а если и выезжала, то в сопровождении отца и братьев. И, конечно, не в эти дикие земли. Что это ей вдруг вздумалось…?»

Он вдруг поймал себя на мысли, что невесть почему беспокоится о незнакомой девушке, и тут же одернул себя: как же так? Ему о ней не то что не следует думать с состраданием, но и вообще думать запрещено! Она провинилась, и ей нет прощения! А если мудрый судья кади решил по-другому, то он отец и в своем праве. А его послали привести ее к кади точно так же, как доставил бы к нему пойманную на охоте лань. Единственная разница – эта «козочка» должна остаться живой и здоровой. Так велел наставник, а стало быть, такова воля неба.

Саид шел поспешно, хотя высокий склон и защищал воина от первых порывов песчаной бури, но, как бы то ни было, стоило укрыться и переждать. Хорошо, если беглянка отыскала пещеру, если же нет – придется вернуться с пустыми руками и доложить, что волей Создателя несчастная оставила этот мир. Ему вновь стало отчего-то ужасно жалко взбалмошную девчонку, и он снова одернул себя, но вдруг услышал вдали испуганное, а затем отчаянное ржание коня.

Завывающий над головой ветер почти совсем заглушил его, но Саиду послышалось, что за ржанием последовал человеческий крик. «Ну конечно! – обожгло его недоброе предчувствие. – Как я мог надеяться на лучшее? Глупая девчонка не пожелала остановиться, полезла на карниз. А дальше…» Он не хотел думать о том, как срывается вниз конь и девушка летит в смертельную пропасть, даже не успев высвободить ноги из стремян. Но картина гибели красавицы помимо его воли упрямо вставала перед глазами. Саид понятия не имел, действительно ли она хороша собой, но за годы, проведенные в святилище, он иногда, пусть только издали, видел женщин, и все они представлялись ему таинственными и прекрасными. И уж конечно, эта была самая необычная из всех.

Еще бы! Не всякий мужчина решится идти в пустыню, даже опытный караванщик рискует здесь пропасть без вести в такой песчаной буре или сломать шею на одном из горных обрывов. А тут какая-то девчонка! Он перешел с шага на бег, надеясь, что еще сумеет помочь несчастной. Конь тоже перешел с шага на легкую рысь, спеша за хозяином. До предательского карниза оставалось совсем немного, когда тренированный глаз воина заметил тень, метнувшуюся в темный провал. «Это же пещера!» – сообразил молодой хранитель древней святыни. Карниз начинается шагов через тридцать. Там и в ясную-то погоду пройти можно только бочком, держась руками за выступы в скале. Но размышлять дольше не было ни времени, ни смысла.

Он метнулся вслед за фигуркой, исчезнувшей в темном провале, и у самого входа в пещеру услышал:

– Остановись или я убью себя!

Голос, которым были произнесены слова, был куда приятней, чем их смысл, но крик, Саид понимал это, был криком отчаяния. Что бы он себе ни придумывал по дороге, какие бы слова ни подбирал, сейчас все это не годилось. Подобно тому, как загнанная в угол крыса бросается на кота, беглянка в этот миг утратила разум, и слова увещевания стали бы пустым звуком. Медлить нельзя! Здесь была та, за кем он следовал с самого утра и до заката, чьи следы выискивал и разбирал так тщательно и скрупулезно.

Значит, пришло время действовать: во исполнение приказа мудрейшего Джемаля он должен был решиться на мысленную оговорку – такию, ибо в этом есть великая польза, даже размышлять о которой для него грех. Что бы там ни надумала сумасбродная девица, приказ должен быть исполнен, даже ценой жизни.

– Но если я не войду, то погибну! – с испугом и даже с мольбой в голосе прокричал Саид. – Кем бы ты ни была, я не причиню тебе зла. Но там, наверху, начинается песчаная буря…

– Тебя послали за мной? – будто не слыша слов юноши, выкрикнула беглянка. – Кто? Отец? Или тот вислобрюхий шакал, которого, на беду, он избрал мне в мужья?

– Я не ведаю, кто ты и о чем говоришь. Я воин-хранитель из святилища, что на горе близ древних копий Сулейман-мелика. Я был в дозоре, когда заметил приближение бури. Прошу, спрячь оружие, иначе я и мой конь погибнем!

– Ты говоришь правду?

– Во имя Аллаха милосердного, поверь мне! – выкрикнул Саид, не отвечая на вопрос. – А если не веришь мне, то спаси хотя бы коня.

Это была своего рода уловка: лишенный хозяина скакун все равно бы привез беглянку к святилищу, ибо с детства был приучен находить дорогу и возвращаться туда. Конечно же, девушка об этом не знала и, пораженная такой самоотверженностью, спрятала за широкий пояс искривленный, будто львиный клык, отточенный кинжал джамбию. Удовлетворенный результатом, Саид повернулся, свистнул, призывая скакуна, и поднялся в пещеру к девушке. Конь начал медленно подниматься по осыпи и в конце концов улегся у самого входа, закрывая узкий проем своим мощным телом.

– Его не засыплет? – встревоженно спросила девушка, глядя на легконогого вороного красавца.

– Этот камень, нависающий над пещерой, направит поток ветра и песка выше коня, – устало прислонясь к каменной стене, отозвался воин и, в свою очередь, спросил, чтобы как-то поддержать разговор: – Когда я добирался сюда, слышал конское ржание. Это твой?

– Был мой, – утирая слезу, тяжело вздохнула незнакомка. – Увы, на горе мне, когда я забиралась сюда, из пещеры вылетели две большие черные птицы. Конь испугался и понес, а дальше пропасть.

– Плохо, очень плохо. Как теперь без коня? А птицы – это карачуны-змеееды, вон их гнездо, – Саид указал на каменный уступ. – Редкий гость в наших краях. Одно хорошо – кобр можно не опасаться.

– Какая разница теперь? – всхлипнула девушка, обреченно закрывая лицо руками. – Быть может, змея была бы сейчас лучшим исходом. Кобра не заставляет свою жертву долго мучиться. А вот родной отец, говоривший, что любит меня, обрек единственную дочь на годы мучений! Горе мне, несчастной!

Сердце молодого воина заколотилось часто, требуя встать на защиту бедной девушки. Он уже живо представлял себе коварного седобородого кади, за пригоршню дирхемов желающего продать это небесное создание в гарем какого-то ненасытного чудовища. Конечно, не его дело вмешиваться в мирские дела, но больше всего на свете ему хотелось сейчас полоснуть саблей по горлу злодея, задумавшего обречь рыдающую в шаге от него несчастную на годы слез и страданий.

Саид, пьянея от собственной наглости, от осознания совершаемого греха, протянул руку и коснулся девичьей щеки.

– Не плачь, не надо. Аллах милостив, он не оставит того, кто искренне взывает к нему. Ты пыталась сбежать из дома, но он отнял у тебя коня, чтобы ты не могла этого сделать. Такова его воля. И ни ты, ни я не изменим ее. Однако он не оставил тебя заботой, ибо направил сюда меня.

Девушка утерла слезы со щеки и глянула на собеседника глазами, полными надежды.

От этого взгляда у Саида разум стал туманиться, как будто он провел с непокрытой головой на солнце несколько часов кряду.

– Когда мой Ар-рих Аль-асвад умчался навстречу гибели вместе со всеми припасами еды и воды в переметных сумах, я уж было подумала, что Аллах и меня обрек на верную смерть. Но, наверное, ты прав, он послал тебя, и это добрый знак. – Она коснулась замерших у ее щеки пальцев юноши, и тот в испуге отдернул их, вызвав у красавицы невольную улыбку.

Саид промолчал, потупил глаза, чтобы скрыть бушующий в сердце пламень. Стараясь не глядеть на девушку, он вытащил из седельной сумы огниво, кожаную флягу и лепешки с козьим сыром.

– Воля Аллаха известна лишь Аллаху, – не поднимая глаз, буркнул он. – Здесь немного еды и вода, а гнездо этих птиц послужит нам топливом для костра. – Страж отошел и вскоре вернулся с гнездом в руках. – Нам повезло, здесь яйца, мы запечем их.

– Не знаю твоего имени, но что бы я делала без тебя?!

Юноша едва не задохнулся от этих слов и с трудом, будто на языке лежал увесистый камень, представился:

– Саид, Саид ибн Назир.

Его глаза уже вполне привыкли к темноте, и он прекрасно видел девушку, которую вскоре предстояло обманом доставить в дом старого кади, ибо, увы, такова была воля премудрого Джемаля: тонкое лицо, большие глаза, отточенные стрелки бровей, устремленные к вискам, изящны; прямой нос, чуть-чуть пухлые губы, к которым с неодолимой силой тянуло прильнуть своими обветренными растрескавшимися губами, как умирающему от жажды – к источнику холодной родниковой воды. Он с трудом отвел глаза, сжал в замок пальцы, едва сдерживаясь, чтобы не схватить за ее тонкую талию и не прижать девушку к себе. Он не должен был делать этого, не смел.

– Расскажи лучше, кто ты и как очутилась здесь, в этих страшных местах? – борясь с искушением, выдавил юноша.

– Я Амина, дочь кади из Аль-Нузы.

– Мне доводилось видеть твоего отца. Весьма почтенный человек, – негромко отозвался Саид, подсаживаясь вплотную к девушке. Та будто не заметила этого или, что более вероятно, сделала вид, что не заметила.

– Так и есть. Все годы жизни я полагала, что нет добрее и мудрее человека, чем он. Но, должно быть, иблис лишил разума и отобрал у него сердце, раз он решил выдать меня замуж за сына караванщика Мустафу Валида! Это чудовище, от которого даже верблюды шарахаются безлунной ночью! Караванщик несметно богат, но сын… Поговаривают, его мать, перебрав араки, согрешила с горным дэвом, явившимся ей в образе рогатого змея. И плод их страсти… – Девушка передернулась от омерзения. – Словом, я сказала отцу, что скорее умру, чем выйду за этого толстого, слюнявого, кривозубого выродка Мустафу. Отец велел меня запереть, чтобы я не смела перечить его воле. А я… – Она вздохнула: – И вот я здесь.

– Но как так можно? – неподдельно ужаснулся Саид, представляя на месте едва известного ему кади мудрого старца Джемаля. – Ведь он твой отец, его воля – воля небес!

– Конечно, можно! – взвилась девушка. – Или ты думаешь, что я вовсе не человек и не могу чего-то желать или не желать?

– Желать можно, однако послушание и смирение подобают тому, кто хочет удостоиться милости Аллаха.

– Я не щенок и не жеребенок, которого можно подарить кому вздумается или купить за десяток монет!

– Уверен, что отец желает тебе только лучшего.

– А если так, то почему он не желает слышать меня? Для меня лучше смерть, чем такой муж! – Она вскочила, едва не опрокинув флягу. – Я сама желаю распоряжаться своей участью.

– Но такого не бывало нигде и никогда. Женщина должна повиноваться, вести дом и растить детей. – Голос молодого воина дрожал, но не от возмущения, которое должно было в этот миг объять его душу, а от неуверенности, от сомнения, невесть откуда закравшегося в сердце. Конечно, древний уклад жизни был выверен многими поколениями и с абсолютной ясностью определял, что хорошо и что плохо для правоверных. Но все же, быть может, как раз именно эта девушка являла собой невероятное исключение?! Ведь каждый верующий помнит царицу Сабы, которая сама избирала себе мужа и сочла достойным себя лишь мудрейшего Сулейман-мелика. И коль душа после смерти переселяется в новое тело, кто знает, быть может, перед ним новое воплощение повелительницы Сабы?!

– Так говорят лишь те, кто ничего не видит дальше собственной тени! Мой дед еще помнил времена, когда жена мелика франков, Альенор, прибыла в наши земли с отрядом из одних только женщин. Это правда! Чистая правда! И, по словам деда, она сражалась не хуже мужчин. Если она посмела распоряжаться своей жизнью, то почему я не смею распорядиться своей? Я не хочу никого вести в бой, я просто не желаю быть женой чудовища! Разве я хочу многого?!

Саид едва сдержался, чтобы не закричать: «Нет! Конечно, нет!» Но девушка, казалось, даже не обратила на это внимания. Молодой воин отхлебнул воды, стараясь как-то загасить огонь прежде неведомой ему страсти. Красавица вдруг застыла на месте, вперив в собеседника долгий, будто изучающий, взор. Саиду казалось, что все тело его трепещет, так что он едва смог проглотить воду, застрявшую в горле.

– Я думаю, Аллах не зря послал тебя мне в помощь, – вдруг каким-то очень нежным приглушенным голосом проговорила беглянка. – Он на моей, а вернее, на нашей стороне. Ты молод, силен, ловок, несомненно, храбр и, пожалуй, хорош собою. Если ты станешь моим мужем, я уж никак не смогу стать женой несносного Мустафы.

– Я?! – нелепо протянул Саид. – Но как же? Я же…

Она присела и обхватила его шею руками:

– Послушай, послушай меня, Саид ибн Назир. Кто поверит, что мы провели ночь вот так рядом и не стали близки, как муж и жена?! Даже если завтра люди моего отца поймают нас, я объявлю во всеуслышание, что ты мой муж.

– Но мне не подобает даже и думать о женщинах! – в ужасе выкрикнул хранитель тайного святилища.

– Аллах выше закона и всякого запрета! Мы здесь, ты и я. И ты думаешь обо мне, – томно проворковала девушка, обжигая собеседника жарким дыханием. – Я вижу, я чувствую это! То, что должно случиться, непременно случится по воле Аллаха! Я знаю, я читала об этом в повествованиях «Тысячи и одной ночи». Приди же ко мне и не оставляй меня ни сегодня, ни впредь! И ты и я нарушили запрет. Но как нельзя войти в дом, не открыв дверь, так и здесь… – Она обвила мускулистую шею воина тонкой рукой и зашептала отчаянной скороговоркой: – Дальше все будет хорошо! Все будет замечательно! Когда закончится буря, мы вместе пойдем в Бир-эс-Сабу! Мы падем на колени и будем умолять праведного шейха соединить нас перед Богом и перед людьми!

Саид почувствовал, как мутится его разум. Он хотел вскочить, шарахнуться прочь от наваждения, но тело, всегда безропотно повиновавшееся приказам мозга, словно взбунтовалось и не сдвинулось ни на волос. Легкое сладостное дыхание красавицы обжигало его, но дарило никогда прежде не ведомые радость и блаженство. Их губы слились в поцелуе и разъединились лишь под утро, когда рассветная прохлада начала пробирать нагие тела.

Серебристый «Астон Мартин DBS», не сбавляя скорости, вписался в крутой поворот, и Бобби торжествующе поглядел на спутника. Тот поднял большой палец в знак восхищения лихостью вождения и возможностями автомобиля.

– Настоящий Джеймс Бонд! – Тайлер состроил физиономию крутого парня, отогнул средний и указательный пальцы, имитируя стрельбу из пистолета и сдувая воображаемый дым.

Бобби хмыкнул незамысловатой шутке друга. Его роскошный автомобиль был несомненным произведением искусства не только инженеров и дизайнеров этой марки автомобиля, но и исполнителя глубокого тюнинга. И было трудно сказать, кто из них потрудился больше над созданием этого шедевра.

– Да чего уж там, Бонд рядом с тобой – просто мелкий пижон. Как ты этих придурков уделал! Я даже кофе не успел купить, чтобы в свое удовольствие полюбоваться твоим очередным подвигом. Давай, признавайся – это он у тебя перенял манеру рассекать на «Астон Мартине»?

– Да ну тебя, пристал со своим Бондом! Надеюсь, ты в курсе, что это вымышленный персонаж?

– Да ты что?! То-то я смотрю, он себе время от времени рожи меняет: то на Шона Коннери похож, то на Пирса Броснана. Думал, это он для конспирации пластику лица делает. – Тайлер вновь состроил рожу, на этот раз показного глубокомыслия. – Но ты-то у нас настоящий! Мир спасаешь – как на работу ходишь. Ладно, ладно, не ходишь – ездишь, – добавил он, заметив недовольную складку меж прочерченных шрамами бровей своего наставника. – Бобби, ну что ты хмуришься? Мы опять победили. Зло связано и оставлено на съедение белому и пушистому шерифу.

– Ты снова меня не послушал. Я тебе сказал, где стоять и как страховать. А ты только про кофе и думаешь.

– Так оттуда же было гораздо лучше видно! И у меня все было под контролем!

– Ладно, кончай балагурить.

– Все, уже закончил. Стоп, машина!

– В смысле – стоп?

– Поздно, уже проскочили. Теперь вон у тех кустов тормозни.

– Зачем?

– Странный человек, я же тебе сказал, кофе не успел купить, вот пивом затарился. Теперь оно рвется наружу.

– Ну ты умник. – Бобби Мардо нажал на тормоз. – А если тебе сейчас за руль?

– Если бы завтра было сегодня, то что было бы завтра? Во-первых, до следующего приступа у нас есть еще уж всяко не меньше двух дней. Тебя так часто не нахлобучивает. А во-вторых, пиво безалкогольное.

– А вдруг?

– Сейчас, погоди минуту, отолью и можешь отключаться.

Тайлер выбрался из машины и опрометью бросился к ближайшим кустам. Вскоре лишь его голова неподвижно торчала над листвой. Бобби отвернулся от приятеля, словно его взгляд мог того смутить, и с нежностью провел кончиками пальцев по красному дереву приборной панели.

«Астон Мартин» был его «домашним любимцем». Совершенный от рождения, он был доведен в тюнинговой мастерской «Конюшня Боба Мардо» до состояния истинного произведения искусства. И всякому, кто сомневался, воспользоваться ему услугами знаменитой мастерской или нет, стоило лишь взглянуть на хозяйский «Астон Мартин». А уж тест-драйв так и вовсе был способен довести до экстаза любителя быстрых, мощных и в то же время комфортабельных автомобилей.

Время тянулось, мимо изредка проносились машины, и Бобби с удовольствием подмечал, как их водители с завистью глядят на его железного скакуна. Но обещанная минута сменилась второй, и третья канула в вечность, настала очередь десятой, а Тайлер все не возвращался.

– Да сколько же он там выпил?! – пробормотал Бобби и нажал на клаксон. А макушка Тайлера Логана все продолжала неподвижно торчать над кустами. – Что за ерунда? – Бобби вылез из машины и позвал друга: – Эй, все нормально?

Звук, раздавшийся в ответ, не содержал какой-либо внятной информации, но заставил хозяина «Астон Мартина» броситься вперед, позабыв даже закрыть машину. Это был то ли хрип, то ли стон отчаяния. Картина, представшая глазам Бобби Мардо, с одинаковой легкостью могла показаться смешной и устрашающей: посреди кустов с вываленным наружу «хозяйством» стоял детина шести футов трех дюймов ростом и, выпучив глаза, ловил ртом воздух, точно рыба, вынутая из воды.

– Что стряслось?! – встревоженно крикнул Бобби.

Тайлер дрожащей рукой указал на ветку чуть в стороне. На ней во флегматичной задумчивости грелся отдаленный потомок змея-искусителя, впрочем, не проявляющий к людям никакого интереса.

– Змея… – через силу выдавил Логан.

– Это вот? – Бобби с недоумением перевел взгляд с пресмыкающегося на хомо сапиенса. – Это крысиный полоз. При любом раскладе ты для него великоват. Тело данной особи серое с темными пятнами – значит, еще молодой. А ну, пошел! – Мардо резко шагнул к змее и махнул рукой. Та с недовольным шипением бросилась с ветки и скрылась в кустах.

– Она теперь где-то поблизости и, наверное, не одна, – опасливо предположил верзила, способный, казалось, ударом кулака заставить быка глубоко задуматься.

– Эй, Тайлер, очнись, приятель, ты все сделал?

– Все, – мрачно констатировал Логан, опасливо вглядываясь в траву.

– Ну, молодец, что не в штаны. А то б я тебя в машину не пустил, пришлось бы рядом бежать. Давай, парень, застегни ширинку и шевели ногами.

– Тут много змей, – пожаловался Тайлер. – Я чувствую.

– Не глупи. Если будешь стоять, меньше их не станет. Пошли.

Бобби схватил Тайлера за руку и поволок за собой. Рядом с верзилой Логаном он, коренастый широкоплечий крепыш, смотрелся чем-то вроде портового буксира, тянущего океанский лайнер. Спустя минуту машина тронулась с места, а еще через четыре секунды уже мчалась со скоростью сто километров в час.

– Вот я не пойму, – не глядя на все еще бледного соратника, бросил Мардо, – этой зимой ты получил Гран-при среди латентных самоубийц, взбирающихся по замерзшим водопадам. В прошлом совершил полет на мотодельтаплане в Гранд-каньоне. А до этого на парусной доске обошел едва ли не половину Бермудских островов. Я помню, как ты ножом уделал серую акулу, которую нам затем подали в японском ресторане. А тут вдруг испугался крысиного полоза. Как, по-твоему, что он мог с тобой сделать? Посмотри на себя и на него – у него три фута от носа до хвоста.

– Ты не понимаешь, – закрыв глаза, прохрипел Тайлер и тут же напрягся: совершенную машину, послушную малейшему движению руля, явно заносило. – Эй! Эй! – Тайлер распахнул глаза. Его друг и наставник сидел, откинувшись в водительском кресле, сцепив зубы, голова его билась о подголовник, обтянутый черной кожей.

– Нет, не может быть!

«Астон Мартин» несло аккурат на фуру, идущую по встречной полосе. Тайлер схватился за руль, и они разошлись бортами под гневный рев сигнала большегруза. Логану показалось, что он почувствовал в вонючем дыме выхлопа раскрашенной фуры сладковатый парфюм безглазой косильщицы.

– Да что ж такое?! Опять накрыло?! – Тайлер Логан отчаянно рулил с пассажирского сиденья, совершая невероятные обгоны. А нога Бобби продолжала давить на газ, и до педалей было не добраться.

– Вижу проход, – начал скороговоркой бормотать Мардо. – Там люди, все сидят… Эти двое, у них оружие…

– Бобби, убери ногу с газа! – стараясь докричаться до наставника, заорал Тайлер.

Машина, виляя, едва не врезавшись в перила, проскочила длинный мост.

– Они стреляют! – задыхаясь, выдавил из себя водитель. – Много раненых, есть убитые!

Позади них послышались звуки сирены.

– О, вот этого еще не хватало! У нас полиция на хвосте! – Наконец у Логана прояснились мозги, он дернул рычаг переключения передач на нейтральную скорость, и мотор взревел с полным газом на холостом ходу. А Тайлер уже изо всех сил тянул ручной тормоз на себя, одновременно выруливая на обочину. «Астон» заюлил, но удержался от заноса и через несколько долгих секунд остановился, прижавшись к обочине. Не успел Логан подумать, что в последнее время он уже начал привыкать к зашкаливающему адреналину в крови, позади их автомобиля, переливаясь огнями, будто новогодняя елка, остановился «Форд» с надписью «Полиция» на дверце.

– Всем оставаться в машине! – раздалось из динамика на крыше полицейского автомобиля.

– Всем, – недовольно хмыкнул Тайлер. – У нас тут что, автобус?

Бдительный полицейский, держа руку на увесистой армейской «беретте», подошел к серебристому автомобилю:

– У вас проблемы, парни!

– Так и есть, сэр, – Тайлер опустил стекло. – Моему другу стало плохо, – он указал на отключившегося Бобби.

– Алкоголь? Наркотики?

– Нет, нет, что вы?! Все чисто, можете проверить. Просто ему стало дурно.

– В такой машине – и перегрелся? Предъявите права.

Тайлер достал свои права и вытащил водительский документ из кармана друга.

– Надо успеть, – пробормотал тот. – Надо успеть.

Между тем бдительный страж порядка вытащил наладонник и начал проверять данные водителя и пассажира.

– Офицер, – попросил Тайлер, – когда вы убедитесь, что мы законопослушные граждане, прошу вас, помогите мне пересадить моего приятеля на пассажирское сиденье, а я поведу машину.

– Если он нездоров, я обязан вызвать врача.

– Сэр, я сам бакалавр медицины. У Бобби обморок кардиального генезиса. Такое часто наблюдается у больных с блокадой ножек пучка Гиса. Пока с кратковременной блокадой. Сейчас я сделаю ему поддерживающий укол. Но это лишь даст возможность протянуть еще час, не более. Моего друга нужно срочно доставить в больницу, пока блокада не стала полной.

Полицейский с уважением поглядел на верзилу, который ему менее всего казался подходящим на роль медика. А тот продолжал шпарить:

– Классический приступ Марганьи-Адамса-Стокса.

Блюститель порядка кивнул и протянул документы медику:

– Да, сэр, конечно.

Он наклонился к водительскому креслу, помогая вытащить Бобби.

– И прошу вас, офицер, передайте по трассе, что в машине больной, требующий немедленной госпитализации.

– Хорошо, сэр. Но только будьте осторожны.

– Я Тайлер Логан, чемпион Среднего Запада по гонкам «Кэмел трофи».

– Тем более, сэр.

Тайлер стартовал с места так, что полицейский лишь покачал головой и со вздохом передал по рации, что на серебристом «Астон Мартине» транспортируется в больницу сопровождаемый врачом тяжелый пациент.

– Эй, Бобби, очухался?! – не сводя глаз с дороги, поинтересовался Логан.

– Да, уже немного отпустило. Только башка трещит, будто после запоя. – Мардо закончил растирать виски и полез в бардачок за таблетками. – Как-то быстро на этот раз накатило. Прежде такого короткого перерыва не было.

– Сейчас моментом домчим, ты, главное, прикинь, что это тебе привиделось. Может, тебе музыку включить? – Он потянулся к панели управления, и динамики взорвались гнетущей музыкой, как показалось Тайлеру, за миг до того, как он успел нажать кнопку включения.

В ту ночь Иосиф ангела услышал: – Буди младенца, выводи осла. Близка беда, предсказанная свыше: Царь Ирод в страхе и открыт для зла.

– встревоженно требовал задушевный тенор.

Бобби расстегнул ворот рубахи: на его мускулистой груди черной драконьей кровью пульсировал заточенный в серебряную клетку довольно большого размера кристалл, напоминающий лепесток цветка.

– Душно, воздуха не хватает.

– Кондер работает на всю, а окна открыть – мошкары наловим.

– Ловко ты его с этой медицинской терминологией.

– Ты что, все слышал? Если б я помнил еще, что все это означает.

– Так ты что, слегка приврал, что закончил университет?

– Признаюсь, было дело. Хотел выглядеть умнее. Отец хотел сделать из меня врача. Но дальше работы фельдшером на «Скорой» дело не пошло. Не подходит мне это.

– Ну ты даешь. Когда-нибудь с таким пофигизмом огребешь проблем на свои тыловые части.

– Ладно, это все ерунда. Ты как, уже что-нибудь понял?

– Пока ничего.

Хор в динамике настойчиво требовал обратить внимание на слова тенора о ребенке и живом транспортном средстве.

– Я переключу?

– Нет, погоди. Может, это какая-то подсказка. Так, что я видел: люди сидят в проходе… Что это может быть?

– Больница. Кто-то пришел в больницу и устроил стрельбу. Например, в отделение для ВИЧ-инфицированных.

– Нет, не так. Там была не расправа, а попытка ограбления. Какой-то дылда вмешался, получил в лоб пулю. Потом все и началось.

– Ограбление? Может, банк?

– Нет, люди сидели лицом друг к другу. И еще постоянное мелькание света.

– Слушай его! – требовал хор в динамиках. – Слушай его!

– Вот же разорались!

– Погоди, – Мардо остановил руку Тайлера у панели управления. – В этом что-то есть.

– Что в этом есть? Это ария из бродвейского мюзикла, ее на каждом углу сейчас крутят. О, может, это театр привиделся?

– Нет, опять же, сидят лицом друг к другу.

– Да они сейчас друг у друга в театрах на шее сидят. Это как бы творческий поиск.

– Стоп, я понял. Это метро: поезд движется в тоннеле, в окнах мелькает свет.

– О, уже легче.

– Кстати, мюзикл, из которого песня, – тоже «Метро». Значит, это подсказка. Понимаешь, Тайлер?

– Не очень. Может, все же совпадение?

– Никаких совпадений не бывает. Просто мы не всегда видим связи. Всякий раз так. Провидение словно тасует случайности и разговаривает с тем, кто способен понять его язык. А ну-ка, прижмись к обочине и достань планшет, нужно отыскать текст песни.

Тайлер без лишних разговоров лихо вывернул в «карман» шоссе, включил аварийку и привычным жестом вытащил «шпионский гаджет» из-за кресла Бобби. Выглядел он знатно – ударопрочный антрацитово-черный водонепроницаемый кейс, запуск по отпечатку пальца, напичканный замысловатыми инструментами стартовый экран. Конечно, это был обычный «Самсунг», но установленная на нем хакерская операционка и набор суперских программ давали владельцу массу особых преимуществ. Например, попробуйте найти тексты песен мюзикла в «Вольфрам Альфе», не говоря уже о «Гугле», – и вы поймете, что такое бестолковая железяка. Установленный на планшете фильтр с искусственным интеллектом секунд десять переваривал тысячи ответов «Гугл» и с первого раза выдал искомое. Что ж, было понятно, отчего каждый раз, пользуясь этой «игрушкой», Тайлер внутренне задирал нос от гордости.

– Так, что тут у нас? – Уже несколько пришедший в себя после жесткого приступа, Бобби стал просматривать текст. – Пустыня, солнце.

– Ну, это почти по месту, – прокомментировал Тайлер, глядя на раскаленный диск в зените.

– Тут метро нет.

– Кстати, какое метро имеется в виду? В Нью-Йорке больше четырехсот станций.

– Еще не знаю. Ты тоже смотри, тренируйся, чего в небо пялиться?

– Я не пялюсь, я думаю. Может, царь Ирод – намек на убийство ни в чем не повинных младенцев?

– Может, и так. Наши соотечественники по готовности постоять за себя – порой чистые младенцы.

– А порой грязные, – радостно оскалился Тайлер. – Особенно после ограбления, хоть памперсы меняй.

– Логан, перестань зубоскалить! Мы говорим о человеческих жизнях. Царь Ирод, царь Ирод…

– О! – Тайлер поднял вверх указательный палец. – Смотри, «Метро» – бродвейский мюзикл, а партию Ирода поет Джеймс Марбл.

– Бродвейский мюзикл? – задумчиво повторил Мардо. – Очень может быть. Тогда предположительно виденное мной преступление состоится в Нью-Йорке на Бродвей-Лейн, станция «Марбл-Хилл»? Как думаешь?

– А бог его знает!.. Хотя похоже, что провидение на что-то подобное нам намекает.

– А что по времени?

– Представления не имею. Хотя мы услышали песню со слов «Буди младенца». Так что, возможно, речь идет о темном времени суток. Это что же, до ночи сидеть на платформе, ждать у моря погоды?

– Расслабься. Сквозь закрытую дверь не слышен шепот, если провидение желает нам помочь, оно поможет. Как говорится: «Напрягшись, ты способен увидеть песчинку. Но, только расслабившись, услышишь Вселенную».

Небо синее-синее, кажется, будто весь мир утонул в этой синеве. Шумящий за пальмовой рощей Нил где-то там, в своих верховьях, должно быть, вытекает из этой небесной сини и уже потом, в землях отца, разбиваясь на множество потоков Дельты, впадает в Срединное море.

Сетх-Ка, второй сын земного воплощения светозарного Гора, прикрыл глаза и всем телом ощутил, как яркое небесное око обжигает землю нестерпимым жаром. Полуденный зной заставлял все живое прятаться в спасительную тень.

Здесь, под грациозными, будто танцовщицы, финиковыми пальмами, было тихо и радостно, заливались привезенные из-за дальнего моря птицы, священные кошки Бастет разгуливали, гордо подняв хвосты, ежеминутно норовя потереться о дремлющего принца. А то и вовсе, знаменуя любовь богини, улечься на грудь юноше. Сетх-Ка такое проявление божественного внимания только радовало.

Он вообще любил четвероногую живность, впрочем, не менее, чем птиц, в которых и вовсе души не чаял. Сетх-Ка готов был часами следить за неспешным парением соколов и стремительным чирканьем крыльев юрких стрижей, за порханием колибри и тяжелым полетом зобатых пеликанов, силясь постичь невероятную очевидность, мечтая вот так же воспарить над долиной Нила, полюбоваться величием земель, объединенных под рукой его отца.

Увы, высокое происхождение требовало от него совсем иного. Вот сейчас, лишь спадет нестерпимый жар, ему следует отправляться вместе с отцом на смотр лучников Элефантины. Конечно, принц, что бы он там себе ни мечтал, обязан быть военачальником, ибо чем сильней его армия, чем больше соседи боятся грозной поступи его воинства, тем прочнее мир в благословенных землях божественного воплощения Гора.

Стройные пальмы слегка покачивались, Осирис щедро одарил сегодняшний день спасительным легким ветром, надувающим папирусный парус божественной ладьи и дарующий великодушно спасение от зноя всему живому. Солнечные лучи, то исчезая, то вновь появляясь в просвете широких опахал пальмовых листьев, скользили по лицу Сетх-Ка, настойчиво пытаясь забраться под ресницы, но молодой принц лишь крепче жмурил глаза.

– Вставай, никчемный лежебока, бейся и умри, как подобает мужчине! – раздался над его головой властный окрик. Спящая на груди младшего сына повелителя Египта священная кошка Бастет от неожиданности вскочила на все четыре лапы, выгнула спину, подняла хвост трубой, изображая крайнее негодование, но затем бросилась наутек, должно быть, опасаясь непочтительности со стороны подошедшего. Сетх-Ка знал этот голос и понимал, что последует, если он не откликнется на столь неучтивый вызов. А потому, не заставляя себя упрашивать, он тут же перекатился в сторону, резко подтянул колени к груди и выпрямил их, прыжком становясь на ноги.

Юноша, стоявший перед ним, был ненамного старше, но мускулатура атлета и гордая стать его сделали бы честь взрослому мужчине. Жесткая повадка и манера двигаться выдавали в нем опытного бойца, любящего схватку и пьянеющего от вкуса победы. Сетх-Ка тоже никто в здравом уме не назвал бы хлипким, но все же до могучего противника ему было далеко. Однако выбирать младшему сыну фараона не приходилось.

Не теряя времени, он тут же атаковал, стараясь прийтись в ноги силачу, обхватить его под колени, толкнуть плечом и опрокинуть на спину. Но не тут-то было: едва его ладони коснулись противника, тот будто обручем зажал его поперек живота и, прогнувшись, подобно многоцветному призрачному мосту Ра, перекинул через себя. Другой поединщик, вероятно, распластался бы мертвой лягушкой на песке, но юного принца Сетх-Ка обучал самый лучший из наставников, живущих под небесной синью. Он ушел в кувырок и снова оказался на ногах, горя желанием победить. А противник был уже рядом. Подобно льву, он бросился на Сетх-Ка, ладонью правой руки, будто крюком, быстро обхватил затылок, с силой хлопнул, чтобы лишить принца ориентации в пространстве. А второй рукой попытался было схватить за предплечье, чтобы провести болевой прием. Однако младший сын фараона легко разгадал этот замысел и, хотя от удара мир на мгновение поплыл перед его глазами, скользнул вбок, ухватывая нападавшего за пояс, чтобы перевернуть, опрокинуть и навалиться сверху. Удайся ему этот бросок – и победа осталась бы за ним. Но Сетх-Ка не успел. Не успел самую малость, однако в бою никто не признает «почетного второго места». Силач обхватил рукой голову Сетх-Ка для нерушимости захвата, будто замком сжал запястье правой руки своей левой и начал давить изо всех сил, заставляя принца, выпучив глаза от боли, упасть на колени.

– Все, брат, все, ты победил, – прохрипел младший сын фараона. – Отпусти.

– Это было несложно. – На губах Ба-Ка, наследника живого воплощения Гора, скользнула насмешливая ухмылка. – Это было все равно что одолеть храмовую танцовщицу. Надо спросить у жрецов, почему тебя посвятили Сетху. Разве ты молния? Разве ты воин? Тебе бы все играть с козочками да ягнятами. Я бы сказал, что Сетх забыл о тебе, если бы думал, что он хоть когда-то помнил о таком недоразумении, как ты, неженка. Тебя следовало посвятить Анат, богине утренней росы, журчащих источников и всякой живности. Что с того, что она не мужчина? Ты ведь тоже похож на своего божественного покровителя, как робкая цапля на страшного сокола Гора. Впрочем, и Анат может быть воительницей, а ты… Зачем отец подарил тебе лук и стрелы? Ты только и способен, что пускать их в стоящие глиняные фигуры, да и то в безветренную погоду. Лучшим подарком для тебя было бы веретено, дорогой младший брат.

Сетх-Ка слушал, понурившись: он был проигравшим и запросил пощады, а значит, просто обязан был выслушивать насмешливые речи победителя. Конечно, на самом деле брат так не думает, но он доказал силу и ловкость и теперь демонстрирует свите, кто здесь господин и повелитель.

– Ничего, ничего, – продолжал Ба-Ка, – играй со своими зверушками. Может, хоть так девушки обратят на тебя внимание – примут за своего. Страшно подумать, если вдруг после восшествия на престол со мной что-то случится и ты станешь править страною. Что станется с божественной державой?

– Брат, я не желаю думать, что с тобой может случиться что-то плохое, – Сетх-Ка поднял взгляд на победителя.

– Кто поверит словам!

– Ты же знаешь, я никогда и никого не обманывал.

– А это главная уловка! Тот, кто никогда не обманывал в мелочах, часто таит большее вероломство, чем открытый лжец.

– Это не обо мне, – оскорбился Сетх-Ка. – Власть не привлекает меня.

Ба-Ка задорно рассмеялся, и его спутники, молча стоявшие в некотором отдалении от сыновей фараона, рассмеялись вслед за ним, хотя и не слышали негромких слов младшего принца.

– Это ты смешно сказал, – оскалился Ба-Ка. – Ну а положим, я поручу тебе править одним из номов?

– Прошу тебя, брат, не делай этого! Твое повеление было бы для меня пыткой, страшнейшим из ночных кошмаров. Я не создан, чтобы править. Тайны жизни и смерти, тайны растущего и исчезающего, язык всего живого – вот что истинно занимает меня. Я верен отцу и склоняю голову перед тобой как перед старшим. Но если будет мне задан вопрос, чего в этой жизни я желаю больше всего на свете, я честно отвечу – постигать истину и уменьшать боль всего живого. Жреческая мудрость привлекает меня. Наш учитель Ур Маа видит во мне немалые способности, и если со временем я смогу, как и он, стать жрецом Тота…

Выражение лица Ба-Ка стало из глумливо-насмешливого высокомерно-жестким.

– Ты лжешь, брат! Ты, как змея у ног льва, извиваешься, прячешься в песке, стараешься казаться ничтожным, ибо знаешь, что одного движения когтистой лапы хватит, дабы растерзать тебя. Но о чем бы ты ни шипел, стараясь усыпить мою бдительность, я знаю: ты поджидаешь лишь мгновения, чтобы ужалить, пустить яд и устроиться на трупе повелителя зверей поближе к солнцу. Знай, что бдительность моя неусыпна, и стоит тебе хоть на миг показать жало, кара моя будет моментальной и решительной. Но пока живи. Я расскажу отцу, что ты желаешь стать жрецом, и надеюсь, он будет добр к тебе. А сейчас приведи себя в порядок, нас ждут в храме Исиды.

Бык ступал тяжело, наклонив лобастую голову, выставив вперед длинные острые рога. Два могучих нубийца вели его, с трудом удерживая кольцо, вдетое в нос жертвенного зверя. На шее животного красовалось тяжелое деревянное ярмо, которое было обвязано крепчайшими веревками, и дюжина храмовых рабов держала их, опасливо поглядывая на обреченного быка. Общее возбуждение передавалось ему: он шел, мотая головой, гневно фыркая и глядя на собравшихся налитыми кровью глазами. Рабы то и дело изо всех сил тянули веревки, стараясь удержать рвущееся на волю животное. Но бык, словно не чувствуя боли, все тянул и тянул.

Великий фараон, повелитель Верхнего и Нижнего Нила, в урее, увенчанном атакующей коброй, с регалиями власти в руках сидел на золотом блистающем троне, созерцая шествие. Оба его сына стояли близ трона впереди толпы жрецов и повелителей номов, прибывших в роскошный Мемфис на ежегодный обряд поклонения Исиде, дарительнице жизни, супруге вечно живущего, вечно юного Осириса – едва ли не самый важный обряд этого времени года. Как было известно каждому, от того, примет ли Исида принесенную ей жертву, зависит, станет ли год удачным, будет ли богатым урожай, не налетят ли несметные полчища саранчи, не придут ли из-за моря или дальних верховий Нила свирепые дикари и много-много еще чего, касающегося каждого жителя страны.

Пока что предзнаменование не радовало: жрецы недовольно качали головами, глядя, как упирается бык. Исида будто отвернулась от своего народа и не желала принимать животное, выращенное специально для нее на самых тучных пастбищах страны. Великолепное животное, ни единого черного волоска!

Неужели богиня была чем-то или кем-то обижена? Фараон сидел мрачный, будто грозовая туча, хотя изо всех сил пытался не подавать виду. Ведь для всех без исключения собравшихся он – живое воплощение Гора – обладает достаточной властью, чтобы смирять людей и животных. Или же не обладает?.. Тогда по праву ли он занимает лучезарный трон?

Бык ступал тяжело и грозно, недобро оглядывая красными от боли глазами собравшихся зрителей. Он не собирался сдаваться без боя и, хотя кольцо в носу причиняло ему боль, гневно мотал головой, так что пятки удерживающих его рабов прочерчивали борозды на песке. Сетх-Ка глядел на обреченное животное и, казалось, ощущал обуревавшее его негодование.

«Он просто не понимает! – пронзила его мысль. – Звериным чутьем ощущает приближение смерти, но совершенно не понимает, какая участь уготована ему за чертой, отделяющей нижний мир от верхнего, и как важна его судьба для всего живущего на берегах великой реки». Младший сын чуть заметно коснулся украшенных лазуритом оплечий фараона:

– Отец, позволь поговорить с быком.

– Поговорить? – Фараон поднял на сына удивленный взгляд. – Ты в своем уме? Если перед смертью жертвенный бык поднимет на рога одного из моих сыновей, вряд ли кто-нибудь воспримет это как добрый знак.

– Этого не случится, отец. Я обещаю тебе!

Сердце Сетх-Ка стучало частой дробью, он вдруг вспомнил наставление жреца Ур Маа: «Убей в себе льва, и ты станешь выше льва». Сейчас он чувствовал, что бык в нем побежден и этому гиганту, так и играющему могучими, будто каменными, мускулами, ни за что не одолеть его.

Фараон склонил голову и сделал знак рукой верховному жрецу остановить процессию у входа в храм.

– Ступай, но учти: если бык поднимет тебя на рога и втопчет в пыль, я объявлю всем, что ты подменыш, слепленный из красной глины, а настоящий Сетх-Ка похищен духом пустыни и принесен в жертву крокодилоголовой Амат.

– Я не подведу тебя, отец.

Сетх-Ка устремился по широким ступеням святилища вниз, туда, где, упираясь изо всех сил, отчаянно стараясь высвободиться из рук удерживающих его силачей, мотал лобастой головой обреченный на заклание бык.

Увидев младшего сына фараона, нубийцы застыли, пытаясь заслонить собой морду грозного животного. Сетх-Ка сделал им знак расступиться и устремил внимательный, будто пронзающий сознание взгляд в глаза быку. От неожиданности тот вдруг застыл как вкопанный. Лишь фыркнул напоследок, будто в недоумении. Между тем Сетх-Ка стоял перед ним совсем близко абсолютно безоружный и не пытался ни напасть, ни убежать. Просто стоял и смотрел. И все, о чем вспоминал могучий бык, – обильное росяное пастбище, пахнущая цветами подстилка, ни с чем не сравнимое раздолье. Все это, будто связная речь, передавалось человеку, стоящему напротив, и проживалось, воспринималось им за считаные мгновения. Бык как будто жаловался на свою тяжкую участь одному из тех, от кого она зависела. Сетх-Ка внимательно слушал его речь и, казалось, понимал все-все до последнего слова.

– Приветствую тебя! – Молодой принц шагнул к жертвенному быку и поднял руку.

«Ты пришел убить меня?» – будто услышал он, а может, прочел это в налитых глазах мощного зверя.

«Нет, я пришел тебя приветствовать», – подумал Сетх-Ка, беззвучно разговаривая с быком. И, как показалось младшему сыну фараона, тот понял обращенные к нему слова.

«Я знаю, это дорога к смерти», – мрачно ответил жертвенный зверь.

«Это дорога к вечности. Смерть – лишь маленькая ступень к иному, лучшему миру. Точно так же, как и само рождение. Мы все умираем, но лишь избранные приходят в дом богов и становятся их частью. Сегодня ты придешь в чертог Исиды».

«Я хочу обратно на пастбище и не хочу умирать».

«Твое новое пастбище будет обширней, и ни один слепень не осмелится даже приблизиться к тебе».

«Ты говоришь правду?» – настороженно поинтересовался бык.

«Я всегда говорю правду».

«Я поверю тебе. Но мне страшно, будь со мной до последнего мига».

«Конечно, я буду с тобой».

Сетх-Ка дал знак рабам отпустить веревки и, положив руку на могучий загривок, бугром поднимающийся над спиной, вместе с жертвенным быком спокойным, уверенным шагом вошел под своды храма.

Сетх-Ка ступал рядом с могучим зверем и чувствовал его страх в предчувствии скорой неизбежной смерти. Он гладил мощную спину жертвенного зверя, едва сдерживая себя, чтобы не расплакаться от обуревавшей его жалости. Что поделаешь, такова воля богов. И всем, будь то человек или животное, надлежит безропотно повиноваться ей. Они приближались к алтарю в полном молчании. Собравшаяся знать, ошеломленная происходящим, боялась проронить слово, опасаясь, что наваждение развеется и разъяренный бык бросится в атаку на жаждущих его смерти людей. Алтарь был совсем уже близко. Сетх-Ка видел настороженные глаза верховного жреца и его подручных, которым предстояло разделывать тушу. Верховный жрец держал в руке длинный граненый жезл из небесного железа, готовый вонзить обращенную в металл огненную молнию в тугую плоть жертвы.

«Он не будет мучиться», – пытался убедить себя Сетх-Ка, но сердце его разрывалось на части от жалости. Уже сегодня он будет пастись на лугах, где зелень никогда не выгорает под испепеляющим жаром небесного лика Атона. Но видеть то, что будет дальше, он не мог. Ему прежде уже доводилось присутствовать при обряде жертвоприношения. Он знал, что сейчас верховный жрец нанесет единственный, но абсолютно точный удар. Его подручные тут же займутся своим кровавым делом, затем бычья голова будет отсечена, на нее обрушится град проклятий, и с требованием, чтобы все беды, уготованные фараону и всему Египту врагами ближними и дальними, упали на эту голову, она будет сброшена в волны Нила. Но перед тем как бросить рогатую голову в реку, юная девственница обмакнет в пролитую жрецом кровь цветок лотоса и коснется лба жертвы, будто на миг оживляя ее.

Подручные верховного жреца, с опаской поглядывая на сына фараона, ухватились за бронзовое кольцо, вдетое в нос лучшего из быков, выросшего на луговых пастбищах Дельты. Если бы только мог, Сетх-Ка бросился бы опрометью из храма – сердце его разрывалось от жалости к могучему животному, приведенному им на убой. Но он не мог этого сделать. Сын фараона не имеет права на чувства. А потому он стоял, замерев, будто изваяние, высеченное для услаждения взора досужей толпы. Он услышал совсем рядом последнее жалобное мычание и гул от падения на плиты каменного пола огромного тела мертвого животного, услышал, как, сопровождаемая громким выдохом, с размаху опускается на бычью шею освященная бронзовая секира.

В этот миг кто-то почтительно, но требовательно потянул его за руку, чтобы он не мешал обряду и отошел от жертвы. Сетх-Ка подался назад и открыл глаза – это был родич Асхотен, верховный жрец храма Ниау. Совсем недавно фараон, прежде оказывавший брату своей жены всяческие знаки внимания, распорядился отослать его из столицы в один из ближних храмов, и вроде бы здесь сейчас ему делать было нечего. Однако Асхотен стоял как ни в чем не бывало, держа за руку прелестную, совсем юную девушку, очень бледную и, как показалось Сетх-Ка, дрожащую от испуга.

Младший сын фараона с некоторым трудом, но все же узнал ее. Это была Асо, дочь Хафры, его дяди по отцу. Они давно не виделись. Много лет назад дядя уехал в Нехен правителем нома. Однако если он время от времени появлялся в Мемфисе, то его дочь, по слухам, воспитывали жрицы Бастет. С той поры, когда Сетх-Ка видел ее в последний раз, она из маленькой девочки превратилась в настоящую красавицу с обжигающими, будто уголья, темными глазами, блестящими черными волосами, пунцовыми губами и нежным овалом лица. Младший сын фараона невольно залюбовался ею, но сейчас девушка выглядела бледной и растерянной – видно, не по своей воле участвовала в кровавом ритуале. Сетх-Ка стало искренне жаль юную сестрицу, ему захотелось привлечь ее к себе, погладить уложенные в тяжелые косы длинные черные волосы. Но здесь и сейчас для этого было не время и не место.

Асхотен едва заметно подтолкнул замешкавшуюся Асо, цедя сквозь сложенные в улыбке губы:

– Давай, не медли!

Пошатнувшись, должно быть от волнения, девушка окунула цветок в кровь, хлещущую из туши, и, коснувшись им лба жертвенного быка аккурат между рогами, окропила его густыми красными каплями. Присутствующие сорвались в крик, спеша обрушить на несчастную жертву свои беды и проклятия. Сетх-Ка попятился и едва не упал на спину мертвого животного. Ба-Ка, красуясь атлетической статью, подскочил к Асо, сказал ей что-то, Сетх-Ка не услышал что, подхватил рогатую голову, поднял над собой и, сопровождаемый приветственными криками, начал спускаться по лестнице к берегу Нила.

– Свершилось! – неслось вокруг. – Свершилось!

Стража у карьера расступилась, пропуская верховного жреца храма Тота. Всякому было известно, что этот мудрец, которому открыты тайны мира, которого бог наградил бесценным даром прорицания, является одним из ближайших советников фараона. Настолько близким, что именно ему повелитель Верхнего и Нижнего Египта поручил воспитание сыновей. Никому и в голову не пришло поинтересоваться, что привело мудрого Ур Маа в опаленные солнцем скалы, где изможденные рабы добывают камень для гробницы живого воплощения Гора. Кто посмел бы спросить его об этом? Да и кому бы он стал давать ответ? Сопровождаемый одним лишь рабом с опахалом из страусовых перьев, Ур Маа расположился в тени скалы и, не отводя глаз, пронзая камень внимательным холодным взором, уставился на работающих в каменоломне нубийцев. Им, выросшим в жарких землях к югу от владений фараонов, подобный климат был не в новинку, и тяжелые изнурительные работы на солнцепеке они переносили легче других – те мерли просто как мухи. Начальник стражи, которому доложили о высоком госте, бросился к верховному жрецу Тота, дабы узнать, не желает ли чего видящий сквозь время. Тот покачал головой, не удостаивая воина ответом, бросил через плечо, даже не оглянувшись:

– Я призову тебя позже.

Вначале глава стражников старался держаться поближе к Ур Маа, чтобы незамедлительно ответить на его зов, но рутинные дела требовали надлежащего внимания, и он отправился заниматься ими, продолжая прислушиваться, не зовет ли премудрый жрец. Но тот безмолвствовал, сидел неподвижно, так что казался частью скалы, желтоватым пористым камнем, облаченным в жреческие одежды. Лишь один раз он отвлекся от созерцания, когда прибывший из дворца гонец объявил, что государь желает видеть его. Ур Маа чуть повернул голову, будто обдумывая, отвечать ли вообще, затем, будто приказ фараона мало что значил для него, все же произнес:

– Я непременно приду. Но не сейчас.

– Но фараон…

Ур Маа кивнул и отвернулся, давая понять, что разговор закончен. Не смея мешать созерцанию верховного жреца Тота, гонец отступил на несколько шагов, пытаясь вообразить, что с ним будет, если он привезет ко двору государя такой ответ. Повелитель, понятно, не обрадуется. Посланец тихо обдумывал в стороне, что еще надлежит сказать, какие доводы привести. И вдруг из карьера раздался крик, полный радости. Несмотря на то что гортанная нубийская речь была мало кому понятна, Ур Маа поднялся и быстрым шагом направился к кричавшему рабу.

– Давай, – он протянул руку, требуя находку.

– Но-о…

– Ты можешь потерять голову и находку, а можешь только находку. Давай!

Раб нехотя протянул верховному жрецу подарок судьбы, грозивший обернуться ее проклятием. Ур Маа аккуратно принял найденную диковину, закутал ее в шерстяной плат и положил в объемистую суму на поясе. Покончив с этим, он вернулся и поманил к себе начальника стражи.

– Чьи это рабы? – спросил он.

– Михареба, строителя, – спокойно ответил воитель.

– Передай ему, пусть нынче же придет к храму Тота. Он получит новых рабов взамен этих.

– А эти? – Начальник стражи постарался скрыть волнение, подозревая, что жрец велит устроить тут кровавую бойню.

– Эти отправятся строить крепость у второго порога Нила.

– Но ведь это же верная смерть! – воскликнул умудренный боевым опытом ветеран.

– Это не так. Верная смерть им – оставаться здесь, а там у них есть шанс выжить. Пойми это, если не хочешь присоединиться к ним. И главное, не пророни ни слова о том, что сегодня здесь вообще было что-то найдено.

Фараон был недоволен. Конечно, сегодняшняя мистерия Исиды прошла не просто успешно, а так, что о ней заговорят в самых далеких землях. Даже на Крите, славящемся тавромахией – поединками безоружного человека с быком, никто не может похвалиться, что он смог заставить быка-великана безропотно пойти на верную смерть. Не силой и болью, не угрозой, а воистину божественной волей! Но эта девчонка… Он еще раз вызвал в памяти образ дочери своего младшего брата. Спору нет, она прекрасна, невинна и по всем землям его державы не сыскать красавицы, столь подходящей на роль юной Исиды. Но откуда она взялась здесь, а главное – для чего? Впрочем, появись она тут одна, быть может, вопросов бы и не было. Но она прибыла вместе со своим отцом и Асхотеном – повелитель Египта скривил губы, будто вместо сладкого финика укусил летучего таракана, – вот уж чье появление здесь сулит немалые беды.

Он вспомнил не слишком далекие годы, когда радовался появлению мудрого жреца Ниау куда больше, чем приходу отца. Не он ли убеждал молодого принца, что отец-фараон правит вопреки воле богов? И что ему следует быть готовым занять его место и восстановить справедливость. Впрочем, справедливость, по его мнению, заключалась в том, чтобы объявить Ниау верховным богом его державы. Да, тогда, еще совсем мальчишкой, он и сам был убежден, что это будет лучший исход, что бог изначального первичного хаоса, из которого было создано все в этом мире, бог изначалия – наилучший выбор для Египта.

Но, что бы ни думал молодой принц, у фараона совсем иные резоны. Ему нужно поддерживать мир и покой державы, смирять врагов и укреплять торговлю. А для этого не следует ссориться с могущественными жрецами Ра, Осириса и Исиды. Разве не даровал он храму Асхотена золото и рабов? Разве не одаривал яшмой и лазуритом? Нет, верховный жрец никак не хотел смириться. Тогда фараон построил для него новый, огромный, роскошный храм вдали от столичного Мемфиса. И все равно сегодня Асхотен здесь. Не просто среди гостей, а рядом с дочерью его брата, прелестной Асо. Зная этого неуемного хитреца, можно с уверенностью сказать, что в столице опять плетется заговор и, несомненно, это заговор против него.

Фараон поднял глаза на замерших в ожидании приближенных. Кто из них готовит предательский удар? Судя по всему, Асхотен притащил девчонку неспроста – задумал произвести впечатление на его сыновей. Те ближе всего к трону, а молодая кровь способна толкнуть их на любое безумие ради черных глаз, тонкого стана и плавных изгибов тела красавицы. Следует подарить им по десятку рабынь для утех, может, это отвлечет их от ее чар.

– Ступайте, – наконец проговорил властитель Верхнего и Нижнего Египта. – А ты, – он указал на статного Микенца, начальника его личной стражи, – подойди. И пусть твои люди как следует проследят, чтобы нас никто не услышал.

Микенец послушно склонил голову, бросил что-то на родном языке одному из стоявших рядом воинов и подошел к государю так близко, как только позволял острый слух, чтобы услышать негромкие речи.

– Я велел следить за Асхотеном и докладывать мне обо всех его передвижениях.

– Еще вчера он был далеко отсюда.

– В Нехене?

– В Фивах.

– А уже сегодня оказался здесь, да еще и с нашей общей племянницей.

– Так и есть, мой государь. Он мчал без остановок, загоняя коней. Но к этой скачке все было подготовлено. Его поджидали десять подмен, так что он лишь пересаживался с одного коня на другого.

– Вот как? Но что он делал сегодня в храме Исиды? Меньше всего я рассчитывал увидеть его там.

– Именно ему было поручено подобрать девицу, достойную принимать участие в таинствах.

– Верховный жрец Исиды поручил ему найти такую девушку? Почему?! Разве у него мало своих подручных? Или его младшие жрецы настолько заняты, что за целый год не нашли времени отправиться по стране в поисках подходящей особы?

– Увы, мне это неизвестно. Но я знаю, что Асхотен встречался с верховным жрецом Исиды, когда тот выбирал быка.

– Вот, значит, как, – фараон сдвинул густые брови. – Что ж, либо старик обманут хитроумным Асхотеном, либо он с ним заодно. В любом случае необходимо усилить охрану дворца, моих покоев и приставить надежных людей наблюдать за этими хитрецами. И если вдруг их заговор вскроется, я не удивлюсь, если оба не доживут до явления Ра своему народу.

– Уже сделано. Мой человек подарил несколько монет писарю Асхотена, выпил с ним финикового вина. Тот рассказывает занятные вещи.

– Давай же, говори быстрее!

– Тому неведомо, о чем разговаривали Асхотен с верховным жрецом Исиды и о чем они договорились. Однако, получив распоряжение выбрать девушку для сегодняшней мистерии, вовсе не занимался этим, а сразу поехал к вашему брату. Как утверждает писарь, заручившись согласием отца, долго разговаривал с Асо, предрекая ей великую будущность и расхваливая ее братьев – ваших сыновей.

Лицо фараона нахмурилось, будто штормовая туча надвинулась на его чело, и губы плотно сжались. Микенец опустил глаза, хорошо зная, чем может грозить вспышка гнева могущественного повелителя. Фараон молчал, учащенно дыша и гневно раздувая ноздри, будто необъезженный жеребец. Пауза затягивалась и невесть чем бы завершилась, когда б в зал дворца быстрой поступью человека, уверенного в собственной правоте, не вошел Ба-Ка, старший сын и наследник престола.

– Я хочу поговорить с тобой, отец.

Фараон метнул на сына долгий изучающий взгляд, как будто желая понять, человек ли перед ним или чудовище предвечного хаоса, нацепившее личину его сына. Он сделал условный знак Микенцу удалиться, но быть начеку. Тайный ход, построенный еще при отце нынешнего повелителя, давал возможность скрытно пройти за стеной вдоль зала и оказаться почти у самого трона, невидимым от входа. Впрочем, отцу эта предосторожность не помогла.

– О чем ты хотел говорить, сын? – наконец, взяв себя в руки, поинтересовался фараон.

– Ты видел девушку сегодня в храме?

– Там было много девушек.

– Там была одна-единственная девушка – Асо – истинная юная Исида! Остальные ничто, ее жалкие тени.

– Я знаю, что твоя сестра прекрасна. Ты пришел сказать мне об этом?

– Отец, я желаю, чтобы эта девушка была моей женой. Она дочь твоего брата, а значит, вполне достойного рода. Она не связана ни с кем брачным обетом…

Фараон поднял глаза, будто рассматривая живописный фриз на стене. «Похоже, задумка Асхотена оказалась верной. Впрочем, этот хитрец редко ошибается в своих расчетах».

– Правильно сделал, что пришел ко мне, Ба-Ка. Конечно, женитьба наследника престола – дело государственной важности. Но отчего ты говоришь с таким жаром, будто я прежде уже отказал тебе?

– Отец, к чему эти уловки? – нетерпеливый и как всегда горячий Ба-Ка повысил голос. – Едва ли не каждому во дворце известно, что Асхотен привез в Мемфис Асо для того, чтобы выдать ее за Сетх-Ка! Я не знаю, чем верховный жрец Ниау опоил быка, но уверен, это было сделано для того лишь, чтобы свести моего никчемного братца с Асо. Поэтому я пришел. И говорю сразу – я не позволю кому бы то ни было забрать у меня Асо. Либо предай меня смерти, либо отдай ее!

Сердце фараона, не менее гневливого, чем его старший сын, уже гнало по жилам вскипевшую от негодования кровь. Этот сосунок будет диктовать ему, живому воплощению Гора, что делать и чего нет?! Он собрался было вскочить, приказать верному Микенцу схватить Ба-Ка и бросить в темницу для остужения не в меру горячей головы. Но холодная, точно острие стрелы, мысль вдруг пронзила его мозг: «Именно этого и желает Асхотен! Он знает, что Ба-Ка хоть и резок и несдержан в гневе, но предан мне. Если я кину его в застенок, от несправедливости и жестокости молодой принц взбеленится еще больше и будет желать моей смерти. В этот момент Асхотен действительно постарается выдать Асо за Сетх-Ка, день за днем начнет отравлять его дух ненавистью и подозрениями. Тот мягок и впрямь не от мира сего. И хотя совершенно по-детски любит меня, кто знает, долго ли продержится его любовь под ударами хитрости Асхотена и чар Асо? Старый заговорщик никак не уймется! Что ж, придется его унять. Остается только придумать как. Опасно вызывать недовольство жрецов Ниау, хранителей тайных знаний. Желающий порядка не должен гневить бога Предвечного хаоса».

– Я услышал тебя, мой сын, – наконец произнес фараон спокойно, с достоинством, без малейшего намека на обуревавший его яростный гнев. – Мне ничего не известно о намерении Асхотена выдать мою племянницу за Сетх-Ка, но, впрочем, мне вообще нет дела до его планов. Однако, раз тебя они тревожат, я во всем разберусь, и справедливость восторжествует. Призови ко мне Сетх-Ка, и пусть он поторопится – в государстве есть дела поважнее черноглазой девицы, даже если она моя племянница.

Ба-Ка, несколько удивленный столь мягким и спокойным ответом, молча поклонился и бросился к выходу. Дождавшись, когда он скроется, Микенец выступил из-за толстой колонны, поддерживающей свод.

– Что скажешь? – обратился к нему повелитель Верхнего и Нижнего Египта.

– Асхотен меньше дня в Мемфисе и уже доставил столько хлопот. Не думаю, что дальше их будет меньше….

Новый зверинец, построенный велением отца нынешнего фараона, располагался неподалеку от южных ворот Мемфиса. Прежний, малый, зверинец пустовал. Чаще всего в клетках содержали жертвенных животных перед мистериями. Но обитателей, и особенно обитательниц резиденции фараона, не слишком радовали завывания гиен по ночам, львиный рев, надсадные крики привезенных финикийскими купцами из-за моря длиннохвостых птиц диковинной расцветки. Новый зверинец был куда больше прежнего. И главное, теперь в особые дни любой желающий за небольшую плату мог полюбоваться причудливыми зверями, привезенными в столицу из самых далеких уголков обитаемого мира.

Сегодня для посетителей зверинец был закрыт. Впрочем, для младшего сына фараона это было несущественно. Он шел между клетками, не замечая настороженных взглядов стражи, не слушая заискивающих речей смотрителя. Конечно, слух о его «проделке с быком», преувеличенный, обросший множеством невероятных деталей, уже докатился и сюда. И потому все, кто сейчас наблюдал за Сетх-Ка, гадали, что задумал молодой принц. Лицо его было задумчиво и даже печально. Прощальные слова жертвенного животного, если это, конечно, были слова, а не какое-то наваждение, стояли в его ушах, причиняя душевную боль. Он как-то пропустил мимо сознания все, что происходило после окончания мистерии. Вроде бы жрец Асхотен подходил к нему с прелестной Асо. За те годы, что они не виделись, из милой девчушки та стала восхитительной красавицей. Конечно, он рад был видеть милую сестрицу. Кажется, и она тоже обрадовалась встрече с ним. Но эта боль, последний вздох могучего зверя, добровольно отдающего себя для свершения божественного предначертания, – они туманили взор и не давали думать ни о чем другом.

И все же Сетх-Ка осознал и на деле опробовал свою не поддающуюся объяснению силу. Он и прежде ощущал, что может влиять на поведение кошек, любимиц Бастет, или гончих псов своего отца. Но чтобы так… Он и сам недоумевал, как это у него получилось. У кого же было спросить, как не у главного смотрителя зверинца, знающего так много о повадках животных? Но тот лишь кланялся, твердил о воле Исиды и что-то плел о предзнаменованиях, о том, что в Мемфисе якобы шепчутся, будто новый государь будет править всеми тварями живыми, как людьми, так и всяким зверем. Утомившись слушать, Сетх-Ка махнул рукой подобострастному служителю:

– Пойдем.

Они остановились возле большой клетки, сложенной из массивного бруса ливанского кедра. В ней на толстой, вмурованной в каменный пол ветке лежал мощный пятнистый зверь. Завидев чужаков, он поднялся, настороженно оскалил клыки и предупреждающе зарычал. Принц остановился перед ним, вплотную приблизился к деревянной решетке и пристально, не мигая, посмотрел ему в глаза. Но без вызова, не как соперник, изготовившийся к бою, а будто желая погладить, успокоить разъяренного хищника. Леопард еще пару раз бросился на решетку, оставляя глубокие следы на древесине острыми когтями, но потом вдруг сел и в недоумении уставился на Сетх-Ка, будто только сейчас увидел его. Принц улыбнулся и тоже присел на корточки, мысленно продолжая гладить и чесать за ухом смертельно опасного зверя. В глазах свирепого хищника внезапно потух огонек звериной ненависти к двуногим тварям, некогда бывшим его обычной добычей, а теперь засадившим его, вольного охотника, в нелепый ящик на потеху толпе. Зверь вдруг лег и замурлыкал, топорща усы и жмуря от удовольствия глаза. Сетх-Ка чувствовал, что сейчас они с этим грозным хищником составляют единое целое и что его собственные мысли в тот же миг становятся желаниями леопарда. Еще вчера он и подумать о таком не мог, нынче же…

– Отвори клетку, – потребовал молодой принц.

– Но это запрещено, мой господин. Да и как можно? Этот зверь – воплощение смерти. Лев и крокодил не так опасны для человека, как этот зверь. Сила его столь велика, что он способен забраться на дерево с антилопой в зубах так же легко, как мы – подняться по широкой лестнице. Я не смею.

– Отвори дверь клетки, – с напором повторил сын фараона. – Такова моя воля.

Смотритель зверинца поискал глазами стражников, незаметно сделал знак, и те изготовились для того, чтобы в случае первых же признаков опасности пустить стрелы в пятнистую мишень. Это, по сути, была тщетная предосторожность. Как бы ни была хороша реакция лучников, вряд ли они успели бы выстрелить быстрее, чем леопард прикончит неразумного любителя острых ощущений.

Смотритель отодвинул засов, распахнул клетку и оказался в небольшом закутке, защищенном решетчатой дверью. А леопард стремглав выскочил на волю и тут же принялся тереться о колени Сетх-Ка, будто котенок-переросток. Потрясенный смотритель не знал, что и сказать. Молодой принц опередил его.

– Я прогуляюсь с ним, – тоном, не терпящим возражений, объявил он и направился к выходу.

Смотритель лишь согласно кивнул и отправил четырех лучников следом. Ибо в то, чего не бывает, невозможно поверить, даже если видишь собственными глазами.

Они шли по дороге, все больше удаляясь от города – юный сын фараона и его пятнистый спутник, казалось, забывший о своих охотничьих инстинктах и буквально тающий от нежности к своему двуногому повелителю. Сетх-Ка обдумывал, как лучше попросить у отца в свое пользование старый зверинец, чтобы населить его своими будущими друзьями.

Раздумья его были прерваны неучтивым окриком. Шерсть на загривке леопарда моментально вздыбилась, острые, как кинжалы, длинные клыки обнажились в недобром оскале. Но Сетх-Ка лишь похлопал зверя по шее, успокаивая.

Он повернулся. За его спиной трое надсмотрщиков уныло гнали партию рабов, этак с полусотню голов. Узнав сына фараона, они упали на колени, моля пощадить их, не наказывать за оплошность. Рабы-нубийцы, похоже, были рады унижению своих мучителей и втихомолку скалили белые зубы, глядя на распластанные в пыли тела.

– Встаньте! – потребовал Сетх-Ка.

Те с опаской повиновались, таращась на дикого зверя, припавшего к земле у ног принца в ожидании команды броситься и разорвать дерзких недругов.

– Кто вы и куда направляетесь?

– Эти люди, – старший из кнутобойцев безучастно кивнул на рабов, – трудились на каменоломне неподалеку от города. Но сегодня верховный жрец Тота велел гнать их на строительство крепости у второго порога Нила.

– Ур Маа? – Сетх-Ка не смог сдержать удивления.

– Да, он, – подтвердил надсмотрщик. – Этих велел гнать едва ли не на верную смерть, а других прислал в каменоломню.

– Но почему? – недоумевая, спросил принц.

– Потому что его бог послал ему подарок, а тот возьми да и попади ко мне. Ну бога-то в болото к крокодилам не пошлешь, а нас вот погнали, – нарушая все возможные границы дозволенного, ответил за надсмотрщика один из рабов.

– Эй, ты, поговори у меня! – Над головой надсмотрщика, развернувшись коброй в прыжке, свистнул витой бич. Тот, кому предназначался удар, даже не подумал отпрянуть в сторону. Твердый, как орех, узел рассек ему кожу на плече, но раб лишь чуть поморщился, даже не глянув на выступившую в ране кровь. Сетх-Ка невольно залюбовался этим статным мускулистым нубийцем. Из всей полусотни рабов у него единственного на руках красовались тяжелые колодки.

– Приблизься, – скомандовал сын фараона.

Почуяв запах крови, леопард резко сузил глаза и забил хвостом, поднимая дорожную пыль.

– Нет, – коротко бросил Сетх-Ка, и разочарованный зверь лег, положив голову на вытянутые лапы.

Обладатель колодок вышел из строя и сделал несколько шагов навстречу Сетх-Ка.

– Как тебя зовут?

– Счимбо, – коротко выдохнул чернокожий силач.

– Так ты и впрямь полагаешь, что бог ошибся?

– Не мне судить богов. Но он дал подарок мне, а жрец там сидел и ждал его, даже отказался идти на зов твоего отца. Так что сам посуди, ошибся бог или нет.

Сетх-Ка улыбнулся. Этот смельчак нравился ему.

– Боги не ошибаются. Полагаю, если Тот послал тебе подарок для своего верховного жреца, то лишь затем, чтобы отметить среди прочих. Его знак мне ясен. Я отпускаю тебя. Эй, снимите оковы!

Старший надзиратель застыл в замешательстве. Он не мог перечить сыну повелителя, но также не мог ослушаться предельно ясного приказа жреца.

– Кстати, что это был за дар богов? – между делом поинтересовался Сетх-Ка.

– Цветок из странного камня.

– Эй ты, молчи! – возмутился надсмотрщик, хватаясь за бич. – Жрец велел молчать, если жизнь дорога.

– Жизнь дорога лишь тем, кто не верит в своих богов. С теми, кто верит, все происходит по их воле, – парировал нубиец.

Надсмотрщик обернулся к принцу:

– Этот человек опасен, его нельзя отпускать. Он много убивал.

Сетх-Ка внимательно поглядел на Счимбо:

– Ты был воином?

– Да, воином и вождем моего племени. Вы пришли к нам, чтобы привести сюда рабов на каменоломни и строительство каналов. Я бился, защищая свой дом.

– Достойные слова достойного человека. Сними колодки. И можете идти дальше.

– Но как же?.. – опасливо начал служака.

– Он останется здесь. Свободному человеку не место среди рабов.

– Но он опасен! – снова взмолился надсмотрщик, однако, поймав на себе заинтересованный взгляд леопарда, тут же умолк. Обещанное жрецом ужасное наказание далеко, а пятнистая смерть, плотоядно облизывающаяся, глядя на него, – вот она.

Надсмотрщик чуть слышно выругался и приказал снять колодки. Сетх-Ка бросил ему монету. Поймав ее, тот благодарно согнулся в низком поклоне, затем прикрикнул кнутобойцам, чтобы шли дальше. И поскорее, да будет велик фараон, пока в светлую голову младшего сына воплощенного Гора не взбрело еще какое-нибудь сумасбродство.

Они стояли у пылящей дороги и провожали взглядом удаляющуюся колонну, Счимбо разминал затекшие после тесных колодок запястья. Разочарованный уходом обильной трапезы, леопард прилег в тени придорожного камня и вылизывал лапы, словно намереваясь тщательно помыть их перед едой.

– Благодарю тебя, принц. Ты добрый человек. Прежде я не думал, что в ваших землях есть такие. Как я могу отблагодарить тебя?

– Ты уже отблагодарил. Больше ничего не нужно. Если пожелаешь, я могу отпустить тебя здесь и сейчас, но лучше мы прежде отправимся в Мемфис, я велю писцу составить для тебя грамоту с пропуском через земли моего отца. Иначе вряд ли тебе удастся далеко уйти от столицы.

– Вероятно, удастся, вернее, удалось бы, но это стоило бы жизни многим из твоего народа. Из почтения к тебе я пощажу их. Будь по-твоему.

Колонна уже скрылась из глаз и им пора было возвращаться в Мемфис, когда на горизонте появился всадник на мчащемся галопом коне.

– Если глаза не обманывают меня, это же мой братец! – удивленно воскликнул юный принц.

Это и впрямь был Ба-Ка. Впрочем, мало нашлось бы под небом Египта людей, которые могли бы вот так вот, бросив львиную шкуру на спину яростного коня, мчать верхом, подобно дикому нубийцу. Молодой наследник гордился своим умением и всякий раз, когда случалась возможность, демонстрировал его. Особенно если это давало возможность покрасоваться перед девицами. Те с замиранием сердца глядели на принца, гарцующего на лоснящемся черном жеребце, обхватив коленями спину животного. Их сердца таяли от одного взгляда на этого храбреца.

Ба-Ка спешился неподалеку и тут же насмешливо бросил:

– Я смотрю, ты приглядел себе дружка! Что ж, он не совсем зверь, но все же не совсем человек. Как раз для тебя.

Кулаки нубийца сжались, но, прежде чем он успел сказать хоть слово, притаившийся за придорожным камнем леопард стрелой метнулся на Ба-Ка. Тот попытался было выхватить из-за пояса кинжал, но тщетно: мощный зверь уже сбил его наземь, и из разинутой пасти хищника на лицо Ба-Ка текла голодная слюна. Державшиеся в отдалении лучники – смотрителя зверинца бросились – натягивать луки, но в этот миг Сетх-Ка оказался у них на пути и требовательно крикнул:

– Нет! Ко мне!

Леопард нехотя повиновался, все же, будто случайно, полоснув обидчика когтем по груди.

Ба-Ка, скрипя песком на зубах, зажимая ладонью глубокую царапину, от ярости не мог связать и пары слов.

– Ах ты заморыш! – клокотал он. – Ничего, даже звери не помогут тебе! Ничего тебе не поможет! Знай, Асо будет моей, что бы там ни решил отец!

– Что ты говоришь, брат?

– Отец призывает тебя к себе, поспеши! Я и так насилу отыскал тебя. – Лицо Ба-Ка стало каменным. – И даже не думай об Асо!

Корреспондент вечерних новостей «Третьего канала» старался держать на лице маску суровой невозмутимости, как подобает человеку, видавшему виды и постигшему все тайные ходы шестерен и пружин темного закулисья Большого яблока – короля городов.

– Теперь к криминальным новостям. Снова группа, прозванная «рыболовами», оказалась на месте потенциального преступления в тот самый момент, когда его еще можно было предотвратить. Характерная манера упаковывать преступников при помощи кевларового шнура, на концах которого привязаны свинцовые рыболовные грузила, дает основание предполагать, что мы имеем дело с одними и теми же людьми. Вопрос, заданный полиции: когда же они начнут выполнять свою работу, а не полагаться на «рыболовов-любителей», так и остался без ответа. Хотя, судя по результатам, эти парни выглядят куда большими профессионалами, чем полиция города Нью-Йорка.

В этот момент лицо корреспондента исчезло с экрана, и на плазменной панели возникли дюжие сотрудники нью-йоркского департамента полиции, заталкивающие в фургон с мигалкой на крыше меланхоличного верзилу и бьющегося в истерике латиноса. Не было слышно, что он кричит, но Тайлер догадался, что увязанный горе-бандит клянется отыскать его и уничтожить самыми заковыристыми способами, до которых додумается за время отсидки.

– Ты смотри, какая тварь неблагодарная! – на секунду переставая отрабатывать ударную технику на деревянном манекене, возмутился Логан. – Я его, понимаешь, от электрического стула спас, а он еще угрожает!

– Посмотри на это с другой точки зрения, – отозвался Бобби, встал на руки и начал медленно отжиматься в этой неудобной позе. – Они, конечно, и раньше не были пай-мальчиками, но конкретно на это преступление их толкнул прорыв некой агрессивной, условно говоря, энергии, о которой мы и сами ничего толком сказать не можем. Если бы мы раньше их перехватили, то и преступления не было бы.

Тайлер оставил в покое манекен и задумался.

– Слушай, Бобби, вот мы с ними боремся, боремся, а результата ведь никакого. Бег на месте выходит.

– Значит, тебе потенциальных жертв не жалко?

– Ну, я не в этом смысле. Мы же должны оберегать весь мир, а получается, оберегаем несколько потенциальных жертв. Это как бы не одно и то же. Немасштабно как-то.

– Похоже друг мой Тайлер, ты меня вообще не слушаешь. Сколько я тебе всего рассказал, а ты спрашиваешь о том, что уже должен знать. Все девчонки на уме.

– Бобби, ну виноват. Расскажи еще разок!

– Да тут нечего долго рассказывать. Хроники говорят, да и я сам каждый раз чувствую – когда потенциальные жертвы становятся фактическими, эта гадость получает силу. И все становится гораздо хуже. Если людей не спасать, оно так накачается, что никакой хранитель не удержит.

– Значит, он у нас типа дистанционный кровопийца… Знаешь, меня вся эта канитель уже начинает доставать. Сначала тебя плющит, как бог камбалу, потом мы мечемся в поисках разгадок и тайных смыслов, потом отлавливаем очередных ушлепков, на которых вдруг накатила некая загадочная темная сила. И все это как-то слишком уж зачастило. Обалденная веселуха!

– Ничего веселого, – откликнулся хозяин тюнинговой мастерской. – Это наша работа.

– Вот об этом я хотел как раз спросить, – упорствовал Тайлер. – А по-другому никак нельзя? Уже сколько веков хранители так над собой измываются. Все ничего толкового придумать не могут. Ну сам посуди, когда-то каждую деталюшку точили вручную, а сейчас в станок программу ввел, вжик – и вся любовь. Может, и нам пора что-то менять? А то аргумент, что наши предшественники всегда действовали именно так, как-то уже не очень убедителен. Ты вон предпочитаешь рассекать на «Астон Мартине», а не как Ричард из Торксвуда – на верном боевом коне.

– Не путай одно с другим. Ты же знаешь, у нас есть Книга…

– Стой, стой! – перебил его Тайлер, указывая на экран. – Это же вон та рыженькая из вагона!

На экране симпатичная девушка в очках в тонкой золотистой оправе отвечала на вопрос журналиста.

– Скажите, вы успели разглядеть ваших спасителей?

– Да-а, – каким-то мурлыкающим тоном проговорила «рыженькая из вагона».

– Из-за того, что видеокамеры наблюдения рядом с ними почему-то начинают давать сбой, их личности до сих пор неизвестны общественности. Но вы могли бы описать их?

– Могла бы, – столь же зазывно промурлыкала девица. – Того, кто был рядом со мной.

Журналист от возбуждения даже забыл о собственной крутости и весь обратился в слух.

– И какой он?

– Он обалденный! – с чувством вздохнула красотка. – Надеюсь, он меня слышит, поставьте для него песню Мэрилин Монро «Kiss me tiger».

– Но мы не радио «Лав», не ставим песни, у нас «Криминальные новости».

– А жаль. – Голос спасенной можно было намазывать на тосты вместо клубничного джема.

– Бобби, ты не против, если насчет Книги ты мне расскажешь потом, я вспомнил, что у меня имеется срочное дельце…

– Позвонить рыженькой?

– А если и так, что с того? – Тайлер встал в позу оскорбленной невинности. – Почему ты думаешь, что спасать людей от грозящей их жизни угрозы – это наше дело, а спасти это милое создание от пережитого ужаса, от стресса и, возможно, депрессии нам, вернее мне, не пристало? Я же, между прочим, почти доктор! Это мой долг!

– Доктор ты почти, – усмехнулся Бобби, резким выпадом бросая кулак в голову напарника, – а бабник законченный!

Логан скользнул под руку учителя, чиркнул по ней ребром ладони, уводя в сторону. Пальцами другой руки, словно крюком, зацепил за кадык и повел Бобби Мардо вниз по спирали, опрокидывая его на спину. Тот ушел в кувырок и через мгновение опять стоял в стойке.

– Неплохо!

– Так я звоню? – уточнил Тайлер.

– А как же официантка из бара на заправке? Ты ж ее вроде на сегодня в Нью-Йорк пригласил?

– А, Линда? Да, – Тайлер скривился, – обещал ей показать красоты города. Но что делать, у меня форс-мажор. Если тебе не сложно, закажи ей какую-нибудь экскурсию.

– Ну ты и кобель, – нахмурился Бобби.

– Я лишь выполняю то, для чего меня создала природа. И вообще, может, эта рыженькая, кажется ее зовут Джессика, – моя судьба? Рыжая, да еще в очках – это же ж..! Ай, чего я объясняю, тебе все равно не понять. Это тебе не движок перебирать. Все, меня ждет спасенная от разбойников принцесса. Если понадоблюсь, звони. Но очень надеюсь, что не понадоблюсь. В конце концов, два энергетических выброса за два дня – это и так перебор.

Серебристый «Астон Мартин» затормозил у ресторана с надписью «Реми». Тайлер наклонился к рыжеволосой спутнице, не забыв отметить наметанным глазом притягательную глубину ее декольте. Пожалуй, на всем Манхэттене не найдется более приятного места для того, кто способен воздать должное кухне, атмосфере и обслуживанию. Девушка блеснула зелеными глазами из-под очков и улыбнулась столь многообещающе, что, баллотируйся она в президенты, могла бы победить, вовсе не открывая рта. Парковщик в служебной куртке расторопно открыл дверцу прекрасной даме, и та выпорхнула ко входу в один из лучших нью-йоркских ресторанов, думая про себя о том, что ее недавний спаситель, должно быть, самый, что ни на есть, натуральный Гарун Аль Рашид.

Официант, склонившись у заказанного столика, расхваливал букет вин, разлитых по бутылкам задолго до рождения Джессики. Что-то рассказывал о южных склонах, меловых отложениях и легком цветочном аромате, придающем вину непередаваемый вкус. Какие уж там склоны и виноградные сорта? Джессика млела от одного чувства, что вот этот таинственный атлетичный красавец очень скоро будет ее, безраздельно и, возможно, окончательно. Она не имела обыкновения целоваться на первом свидании, но сегодня решительно была намерена отойти от этого правила. Отойти далеко и безвозвратно. Тайлер что-то обсуждал с официантом, объяснял, как следует приготовить еще не выловленную форель, заказывал сыры, а она упивалась звучанием его голоса, изысканным убранством ресторана и, в общем, предвкушением…

Телефон заиграл «Имперский марш», Логан скривился: «Линда, вот же незадача! И ничего ее не задержало на месте, никакие семейные дела, никакие подработки! А как набивала себе цену: «Если смогу, я не уверена». Что и говорить, эта официанточка из придорожного бара была весьма недурна. Но Джессика… Не ее ли он видел в своих мечтах с юных лет, когда впервые осознал, чем мальчики кардинально отличаются от девочек?

– Прошу извинить. – Тайлер Логан поднял трубку. – Слушаю вас, мэм.

– Это Линда! – пискнула девушка. – Я в Нью-Йорке!

– Да-да, я узнал. О встрече созвонитесь с моим компаньоном. Я вам час назад переслал его номер по СМС. Для вас все готово, он пришлет вам гида.

– Какого еще гида?!

– Простите, не могу сейчас говорить. – Тайлер отключил связь. – Прости, Джесс, по работе отвлекают.

– Бедняжка, – проворковала красотка, – даже здесь со мной ты не можешь расслабиться. – Она чуть наклонилась и полушутя начала гладить его волосы.

Тайлер вновь бросил взгляд в затягивающую бездну декольте и едва не поперхнулся, услышав слово «расслабиться». Но в этот момент, не давая замереть на столь выгодной позиции, вновь зазвонил телефон. Имперские штурмовики вновь готовились к атаке.

– Кажется, я все ясно объяснил, – возмутился Логан, сбрасывая вызов.

Любезный официант зажег свечи в бронзовом золоченом канделябре, и два поваренка продемонстрировали на блюде из чеканного серебра еще бьющуюся свежевыловленную рыбину. Установленный ритуал требовал, чтобы заказчик, убедившись, насколько хорош выбор, подтвердил его. Тайлер кивнул, и в этот момент телефон зазвонил в очередной раз.

– Да что же это такое?! – Помощник хранителя вновь сбросил вызов и недовольно отодвинул аппарат, решив на сегодняшний вечер вычеркнуть из памяти даже имя Линды. – И зачем я дал обещание Бобби не отключать телефон? – подумал он.

Из винного погреба в серебряном ведерке была доставлена бутыль с драгоценным напитком, «нежным, как майский вечер в долине Арно, и сладким, как первый страстный поцелуй». Конечно, смотреть, как официант жестом фокусника раскорковывает дорогое вино, было отдельным удовольствием, но Джессика была занята. Словно кошка на охоте, она ловила момент. Стоило лишь Тайлеру повернуться, она быстро потянула руку к его айфону и переключила в беззвучный режим. Не хватало еще какой-то свихнувшейся дуре-клиентке испортить ей такой грандиозный вечер! Спустя несколько секунд вино тугой золотистой струей уже наполняло бокалы.

– За знакомство? – поднял бокал Тайлер.

– За ужасный случай, который свел нас вместе! – проворковала Джессика, бросая взгляд столь манящий, что способен был вытянуть якорь с морского дна. – Ты был прекрасен. Где ты так научился? Круче, чем в кино!

– Так, занимался немного, – небрежно пояснил ее кавалер с видом, дающим понять, что слава, чемпионские пояса, кубки, фанфары – лишь для профанов, которые мечтают украсить себя всякими блестящими побрякушками.

– А меня, скажи, мог бы научить? – вопросительно глянув из-под длинных ресниц, спросила она.

При этих словах в голове Тайлера отчего-то не возник тренировочный зал, боксерские мешки и борцовские маты. Впрочем, нечто плоское и желательно мягкое не помешало бы.

– С удовольствием, – задыхаясь от нетерпения, проговорил Тайлер, отодвигая бокал. – Тогда чего ждать? Перенесем обучение на дом.

– Конечно.

– Боюсь, что нас не поймут, если мы займемся борьбой в партере прямо здесь.

– О да, – томно выдохнула она. – Нельзя раскрывать секретные техники кому попало.

Проводив Тайлера напутствиями о пользе безопасного секса, Бобби Мардо уселся к компьютеру. В его мастерской заказы были нечасты, но все же вполне регулярны. Мало кто мог позволить себе заплатить за совершенный автомобиль сумму, за которую можно было приобрести стандартный и вполне приличный образец японского автопрома. Тюнинг в его «конюшне» стоил недешево, а уж спецпожелания – так и вовсе солидного, даже по нью-йоркским меркам, состояния. Ожидавший своей очереди «Бугатти» принадлежал гаражу одного из саудовских шейхов, и тот мог позволить себе без лишних торгов отлистать сумму, на которую любая из провинций Центральной Африки могла бы пировать целый месяц. Но шейху не было дела до племен Центральной Африки.

Бобби уселся перед тремя мониторами, рассматривая конструкцию автомобиля во всех деталях. Машина была совершенна. Он знал, как ее разукрасить снаружи, отделать изнутри, нафаршировать компьютерными фичами и сделать умопомрачительный звук, чтобы угодить хозяину. Но этого было мало. Нужны были изменения в конструкции. Хорошо еще, что это не самая последняя модель. Что-то придумаем. Постараемся отыскать слабые места в конструкции, возможности усовершенствовать мотор и подвеску и подумаем, как превратить этот роскошный представительский автомобиль в настоящий дорожный лайнер.

Но работа не шла, мысли путались. Бобби переводил взгляд с одного монитора на другой, разглядывая разные ракурсы и разрезы, стараясь, как в волшебном зеркале, увидеть в нем конструктивное решение. Но оно все не проявлялось. Должно быть, сказывалась усталость, да и два недавних приступа, один за другим, тоже подорвали силы.

«Ладно, нужно вздремнуть, иначе толку не будет», – со вздохом решил он, скинул с дивана на пол валявшиеся там боксерские перчатки и рухнул как подкошенный. Усталость навалилась на него черным медведем. «Пятнадцать минут, только пятнадцать минут», – мелькнуло в голове.

Очнулся он спустя три часа. Виски давило, точно кто-то зажал их в тиски. От этого глаза лезли на лоб, а затылок трещал, будто в голове перекатывалось чугунное ядро, в которое превратились его мозги. Но главное, перед внутренним взором стояла, не исчезая, картина, последняя часть недавнего сновидения: пылающее окно, в нем женщина и маленькая девочка, треснувшие от жара стекла сыплются вниз. Они стоят на подоконнике, в ужасе глядя, как языки пламени подкрадываются все ближе. Каменный двор под ними и огненная стена перед глазами.

«Неужели опять? Так скоро?! – попытался было подумать Мардо, но застонал от боли. – Проклятье! Где там носит этого бабника?!» Он вытащил из кармана телефон и нажал кнопку срочного дозвона. Бесконечно долгие гудки, много гудков, и «Запишите сообщение на автоответчик после сигнала». «Проклятье! Кобель гребаный! – застонал Бобби. – Тебе же было сказано, не отключать телефон! Никогда!» В отчаянии он нажал вызов еще раз – с тем же результатом. Значит, поддержки ждать неоткуда. Он вспомнил, что Тайлер умчался на свидание на «Астон Мартине». «Значит, и машины тут нет. Надо было отогнать «Форд» от станции метро сюда. Быть может, взять «Бугатти»? Нет, шейх трясется над ним, как над единственным сыном. Да и как я поведу в таком состоянии? Перед глазами все плывет. Тогда уж проще на такси. Только вот как встать и пойти? Да и куда идти?»

Держась за стену, он добрел до ящичка с красным крестом, выгреб оттуда заготовленную для подобных случаев пригоршню обезболивающих и закинул их в рот. «Пятнадцать-двадцать минут – и начнет отпускать. Пока что нужно понять, куда идти».

Бобби не знал, почему видения предстоящих несчастий и зверских преступлений сопровождались головной болью. Также он не имел понятия, по какому неведомому закону вселенной не имеющее людских чувств и разума провидение всякий раз посылало ему загадки-подсказки. Он знал только, что и видения, и подсказки были всегда у каждого хранителя. И эта жуткая головная боль, лишавшая возможности двигаться. Слава богу, теперь чудеса фармакологии позволяли хоть как-то подавлять боль. Не убить, а лишь усмирить яростного зверя, мечущегося внутри черепной коробки. Любое неосторожное движение – и он вырвется.

Мардо крепко вцепился в подлокотник дивана, стараясь удержать вертикаль. Сейчас его шатало даже сидя. Он собрал все силы, встал и подошел к внутреннему окну, ведущему в мастерскую, глянул за штору. «Подсказка, где-то должна быть подсказка», – стучало у него в голове. Ничего не происходило, все в доме Роберта Мардо и примыкавшей к нему мастерской было недвижимо. Раз за разом он, превозмогая боль, подходил то к окну, ведущему на улицу, то к окну в мастерскую, пытался заметить что-то новое, необычное, не вписывающееся в привычную картину мира. Но все было тщетно.

«Подсказка. Где же, где это должно произойти?» На всякий случай он еще раз набрал Тайлера. «Запишите сообщение…» «Кобель», – процедил Мардо, прислушиваясь к своим ощущениям. Боль начинала утихать, пока совсем чуть-чуть, но еще немного – и будет уже терпимо. Конечно, за руль все равно не сесть.

Пошатываясь, Бобби дошел до входной двери, открыл ее и едва не выпал на улицу. На лужайке перед домом все было тихо, даже птиц, обычно разгуливающих по газону, и тех не было видно.

«Где же подсказка?»

Он вышел на улицу.

– Вам плохо, сэр? – поинтересовалась идущая мимо пожилая женщина.

– Нет, мэм. Спасибо, мэм. Вчера хлебнул лишнего, сейчас продышусь.

Женщина пошла по своим делам, но, пройдя несколько шагов, подозрительно оглянулась. Алкоголем от Мардо точно не пахло. Бобби с подчеркнутой неспешностью двигался по тротуару, глядя по сторонам так, будто впервые видел этот район.

«Подсказка, где же подсказка? Она должна быть. Обязательно должна! Все буднично, все как обычно. Быть может, это?» – он поглядел на лужайку открытого летнего кафе, где в сопровождении трех аниматоров, наряженных пиратами, веселились местные детишки в костюмах супергероев из комиксов. Рядом с каждым из них был домашний любимец, совершенно по-идиотски экипированный под стать хозяину: нелепый мопс-спайдермен, помесь хомяка с героем «Людей-Х», Росомахой и тому подобные нелепые фантазии. Сейчас Бобби это почему-то особенно раздражало: он видел, как нервничают животные и от близости своих естественных врагов, и от беснования шумной компании. Аниматоры, размахивая бутафорским оружием, вращая глазами и скаля зубы, то и дело пугали кого-то, детишки визжали, порой неподдельно. «Вероятно, опасность угрожает ребенку, – мелькнуло в голове Бобби знакомой молнией прозрения. – Трое бандитов, все вооружены».

В этот момент за углом послышались гудок и рычание мощного двигателя. Как раз в то самое время, когда пират-китаец размахивал кривой саблей над головой плотненького белобрысого суперменчика. Сидевший у того на руках рыжий кот-супермен, перепуганный, должно быть, внезапным движением и резким звуком, с истеричным «мяу!» взвился с места и помчал через дорогу в сторону Бобби, аккурат под колеса выскочившего из-за поворота автокрана. Заметив животное, водитель крутанул руль и резко затормозил. Автомобиль занесло, стрела крана сорвалась с крепления и с размаху врезалась в вывеску охотничьего магазина Hunts Paradise.

«А вот это точно знак». Бобби подхватил с земли ошалевшего кота, и тот забился ему по мышку, ища там надежного убежища. «Опасность угрожает ребенку. Возможно, детям. Три вооруженных преступника. Но в видении был огонь, а не оружие. Может быть, и первое, и второе? Может быть, да». Он еще раз бросил взгляд на застывший автокран, обвисшую часть вывески «Hunts P». «Что бы это значило? Может, это Hunts Point в Бронксе? Тогда должен быть еще и номер дома. В этих трущобах сам черт ногу сломит». Возле разбитой витрины хозяин магазина вяло переругивался с незадачливым водителем. Владельца магазина он знал давно, покупал у него кевлар и грузила. Этот флегматичный швед не был расположен ни к разговорам с незнакомцами, ни к резким движениям. Сейчас он мрачно глядел на остатки витринного стекла, мучительно соображая, успеет ли до ночи привести магазинчик в должный вид. Водитель, размахивая для убедительности руками, пытался доказать, что действовал строго по инструкции, и если бы не этот сумасшедший кот… Еще какой-то невесть откуда взявшийся детина пояснял неведомо кому:

– Это же Crane Lorry 870. Я на таком работал пять лет, у него крепеж выносной стрелы – полное дерьмо. Стоит немного занести – все, ее срывает, вот как сейчас.

Этого парня Бобби здесь прежде никогда не видел. «Быть может, номер дома – 870?» Как-то сразу после этого умозаключения бывший водитель такого же Lorry утратил интерес к происходящему и, еще раз для приличия осуждающе покачав головой, пошел восвояси.

– Дядя! А, дядя!

Бобби очнулся от терзавших его мыслей. Рядом с ним стоял тот самый упитанный кроха в костюмчике супермена.

– Отдайте Бинго!

– Да-да, конечно! – Мардо протянул ребенку его кота. Тот упирался, не хотел идти на руки к хозяину. Но Бобби было не до того, он уже точно знал, что с адресом не ошибся. Только сейчас хозяин магазина заметил своего постоянного покупателя.

– Тебе плохо, дружище?

– Обычная мигрень. Пройдет.

– Может, чем помочь?

– Да, пожалуй. – Бобби еще раз прикинул, сможет ли сейчас сам вести машину. – Вызови-ка мне такси.

– Такси? – переспросил швед. – Быть может, этот парень тебя подвезет, если уж совсем так плохо? – Он кивнул на водителя подъемного крана.

Бобби отрицательно мотнул головой и неспешно зашагал дальше. Он бы и рад был поспешить, но колени все еще подгибались. Скоро, очень скоро ощущение особенной силы, известной каждому хранителю, должно вернуться. Но еще не сейчас. Он вновь набрал номер Тайлера. Автоответчик.

– Тайлер Логан! – процедил хранитель. – Сколько раз тебе говорилось не выключать телефон! Срочно свяжись со мной! У нас очередное дело. Я выезжаю на Hunts Point 870. Возможно силовое противодействие.

Тайлер закрыл входную дверь ее квартиры ударом с разворота ногой – ура-маваши. Целоваться они начали еще в лифте, не выпускать же из объятий такую прелесть из-за глупой необходимости держать на замке дверь в момент любовных игр. Джессика лишь взвизгнула от неожиданности и тут же проворковала:

– Ух ты! А меня так научишь?

– Отчего же нет? Тебе предстоит многому научиться…. – Так и не начав обстоятельного рассказа о программе тренировок, он огладил ее платье на груди, скользнув руками за спину, и вновь впился в губы девушки страстным поцелуем, крепко прижав ее к себе. Та задрожала от переполняющего ее желания и всем телом прижалась к своему могучему спасителю.

– Ты такой сильный, – задыхаясь, прошептала она, чуть отстраняясь. – И страстный. – Она расстегнула скрытую змейку на платье, капризно повела точеными плечиками, и легкий шелк изящно спустился с плеч и груди, мягко скользнул по изгибу талии и бедер и упал на пол к ее длинным стройным ногам. Она, точно заманивая, продела указательный пальчик за резинку черных кружевных трусиков-бикини, но взгляд Тайлера отчего-то привлекло совсем другое – едва заметные темные корни ее волос.

«Крашеная», – подумал Тайлер.

Вдруг будто волна какой-то неосознаваемой тревоги накатила на него. Распаленная вожделением девушка стояла перед ним, будто крепость, готовая распахнуть ворота. А его колотила нервная дрожь.

Что-то не так. Он вытянул из кармана телефон. Проклятье, куча уведомлений о пропущенных звонках от Бобби! Как же он не услышал? А, выключен звук! Логан запустил прослушивание сообщения и посмотрел на девушку, прищурив глаза. Неужели это ее рук дело?

Логан отстранил от себя Джессику, вслушиваясь в звуковое сообщение и стараясь запомнить адрес.

– Милый, идем в спальню, и ты забудешь не только о работе, но и обо всем на свете. – Она попыталась снова прильнуть к нему. Тайлер ее не слушал, он развернулся к двери и уже прикидывал, как быстрее всего проехать по адресу, куда направился хранитель. Но тут девушка, извернувшись по-кошачьи, оказалась у него на пути. – Я тебя никуда не отпущу! – прищурив зеленые глаза, неожиданно низким голосом сообщила она.

– Ты не настоящая. Ты крашеная. – Тайлер взял ее под мышки, переставил в сторону и быстро вышел, не теряя времени на то, чтобы закрыть за собой дверь.

Тайлер сбегал по лестнице, на ходу застегивая рубашку, а ему вслед неслись крики выскочившей в коридор Джессики:

– Ах ты гад! Кретин! Импотент!

На ее этаже остановился лифт, откуда вышел пожилой сосед с собачкой. Он и его питомец оторопели от вида девушки в нижнем белье, кричащей кому-то вслед. Она обернулась к ним с такой яростью, что мелкая лохматая собачка вмиг юркнула за спину хозяина.

– Что уставился?! – Она скрылась в квартире, досадливо хлопнув дверью. Пожилой гражданин, не видевший вблизи подобной красоты уже лет двадцать, так и остался стоять, недоуменно открыв рот. И лишь потом ему вспомнились налитые чернотой, совсем лишенные белков глаза соседки.

Оказаться на ночь глядя в Бронксе на Hunts Point таксисту не улыбалось. В этот район и в светлое время суток мало кто соглашался ездить, а сейчас начинало темнеть, и шанс нарваться на крупные неприятности был значительно выше среднего. Да что уж там, неприятности начались сразу после того, как такси с хрустом раздавило осколки стеклянной бутылки, выброшенной каким-то выродком на дорогу. Через несколько метров автомобиль скособоченно остановился, уныло уткнувшись бампером в парапет. Водитель, должно быть мексиканец или пуэрториканец, мешая английский с испанским, начал объяснять пассажиру, что дальше ехать нельзя, поскольку его домкрат остался в гараже и поменять колесо самостоятельно никак не получится. Бобби поглядел на него с досадой. Недавний приступ уже прошел, и к нему вернулась необычная сила, полученная с лепестком. Выйдя из машины, он обошел ее, схватился снизу за бампер и приподнял запыленный передок желтой «Краун-Вики» над мостовой.

– Меняй, только быстро!

– Да-да, сэр. Конечно, сэр, – опасливо косясь на странного клиента, скороговоркой выпалил шофер. Воистину спорить с этаким пассажиром и объяснять, почему быстро не получится, казалось ему плохой идеей.

Когда с колесом было закончено, автомобиль рванул с места и с максимально возможной скоростью домчал Бобби до трущоб Бронкса. Водилу совершенно не интересовало, что понадобилось этому на вид весьма благополучному джентльмену в столь непрезентабельном месте. Но что бы ему там ни понадобилось, он не хотел иметь с этим ничего общего. И потому, едва высадив пассажира, желтое такси стартовало с места, оставляя хранителя наедине с его проблемами.

Два длинных многоквартирных дома глядели друг на друга сотнями глаз одинаково унылых окон. Обшарпанные фасады уже лет двадцать нуждались в ремонте, и с каждым годом нужда эта становилась все острее, а ремонт все дороже.

Проклятье, куда идти? Бобби начал сомневаться, все ли правильно он разгадал. Может быть, и ехать-то нужно было вовсе не сюда? Молчаливые дома, ветер, гоняющий мусор по тротуару, кошки, пристроившиеся на мусорных баках, полтора десятка автомобилей, которые и в год выпуска никто бы не счел удачным выбором. В другое время Мардо посмотрел бы на эти колымаги с профессиональным интересом, но сейчас ему было не до того. На стритвью в «Гугле» картинка выглядела, мягко говоря, несколько иначе и автомобили вполне приличные, и дома, не напоминающие развалины времен Великой депрессии.

«Но к делу. Так, один дом можно оставить. Это не 870, а 870 бис. Хотя кто его знает, может, тот самый автокран был тоже не просто 870? Мало, мало зацепок! Но предположим, что берем только 870». Бобби постарался восстановить в памяти картину своего болезненного видения: «Женщина с ребенком стояла на подоконнике у разбитого окна. Первые этажи забраны решетками – их можно отбросить, там решеток не было. Вторые, пожалуй, тоже нет. Слишком низко. Крыша была не видна, значит, не пятый. Третий или четвертый. Так все же третий или четвертый?» Он еще прикидывал, стараясь припомнить детали, расположение проводов и теней, когда вдруг стекло на третьем этаже разлетелось, и на улицу вылетел утюг. «Значит, туда!»

Бобби мчался к месту преступления, цепляясь за перила и в одно движение перемахивая через лестничные пролеты. Все, как и предполагалось – длинный коридор с десятками однообразных дверей. Одна приоткрыта. Впрочем, нет, не приоткрыта: дешевый и примитивный английский замок годится разве что против сквозняка. Но у тех, кто открывал дверь, похоже, не было желания тратить даже минуту, чтобы аккуратно его вскрыть. Так он и торчит на своем месте, удерживая ошметок прессованного картона двери. Вероятно, хозяин квартиры надеялся запереться от преступника или преступников – сколько их там вообще? Бобби замер у двери, тщательно прислушиваясь. Впрочем для того, чтобы услышать, что происходило за дверью, вовсе не обязательно было прислушиваться.

– Карло, ублюдочный сукин сын, ты же его прикончил!

– Он прыгнул на меня со скалкой!

– Придурок, сломал бы ему руку! Зачем же скручивать голову? Теперь он мертв, как твоя прабабка.

– Да я не хотел.

– Не хотел? А Тамазелли кто будет деньги за этого лавочника платить? Я или ты? Или вон Ниньо?

«Так, их трое: двое здесь у двери, еще один…» – делал выводы Бобби.

– Ниньо, что там у тебя?

– Овца в отключке. А их крысеныш и так в бреду.

«В квартире женщина и ребенок. Ребенок – вероятно, та самая девочка. Скорее всего, она больна».

– Ты-то ее хоть не прикончил?

– Нет, в отключке. Я ей хук в челюсть прислал, она с копыт и ушла.

– Умник! В доме наверняка должны быть деньги. Ублюдок твердил, что ему нужно лечить своего крысеныша. Хоть наизнанку вывернись, но найди их. Или мне придется вырезать у тебя почку и продать ее, чтобы заплатить Тамазелли. Ищи, не стой! Приведи в чувство его шлюху, она должна знать.

«Так, – соображал Бобби, – должно быть, в момент наезда на мужа женщина пыталась звать на помощь, выбила окно. И второй громила ее скосил». В том, что Карло и Ниньо именно громилы, он не сомневался. Их голоса были густые, будто церковные колокола – таких у хлипких задохликов не бывает.

– Какая разница, что ты разбушевался?! – насмешливо отозвался на упрек тот, кого старший именовал Ниньо. – С этой швали все равно много не возьмешь. Зато всем прочим острастку устроим, чтоб впредь не дергались.

– Ладно, на кухне есть газовый баллон, придется сделать «тлеющий бабах», – решил главарь.

– Ты че, решил отправить нас на тот свет?! – прогудел Карло.

– Балда, режем газовый шланг, оставляем в прихожей тлеющую тряпку и уходим. Когда газ наберется, здесь жахнет так, что мало не покажется. И никто не узнает, отчего умерли погорельцы.

– А-а-а, ну тогда другое дело…

– Карло, Ниньо, чего стоим?! Здесь должны быть деньги, шевелитесь!

«Теперь все трое в разных помещениях, пора начинать».

Бобби трижды глубоко вдохнул и выдохнул, успокаивая пульс, пожалел, что рядом нет Тайлера, резким ударом ноги открыл дверь и, шарахаясь вниз к полу, волною вошел в помещение. Среднего роста крепыш с пистолетом в руке стоял примерно там, где и предполагал Мардо, – в прихожей между дверями на кухню и в комнаты. Как многие в его ситуации, тот сделал вполне стандартную ошибку, предположив, что пистолет будет решать его проблемы вместо него самого. Но пока он развернулся и вскинул руку, прицеливаясь, грузила на кевларовом шнуре взвились и с силой ударили преступника по затылку, лишая его сознания.

Выскочивший на шум из комнаты Ниньо попытался было выхватить свой пистолет из-за пояса, но Мардо обхватил его за плечи и крутанул на месте, подставляя спину мафиози под нож ублюдочного сукина сына Карло. Тот был весьма крупным образчиком человеческой породы, но при этом не слишком быстрым в оценке происходящего. Выдернув из раны приятеля оружие, он уставился на него, силясь осознать, что натворил. Этого времени было вполне достаточно Бобби, чтобы перехватить его вооруженную руку у запястья, рубануть по бицепсу ребром ладони, заставляя руку согнуться. И третий налетчик рухнул на пол с собственным ножом в горле.

– А был бы Тайлер, можно было бы и всех троих скрутить, – пробормотал Бобби, присаживаясь на корточки возле главаря и начиная увязывать его привычным «рыболовным» способом. Бобби не любил убивать, и ему давно не приходилось этого делать. И вот сейчас Карло абсолютно и бесповоротно мертв, а Ниньо еще дергался, но, похоже, в собеседники уже не годился. – Ничего, – затягивая узел на лодыжках главаря, напутствовал Мардо, – придется тебе одному за троих петь.

В этот момент грянул выстрел. Короткий, хлесткий. Тупорылая девятимиллиметровая пуля ударила в спину хранителя, едва не задев позвоночник между третьим и четвертым ребрами. Он рухнул на пленника, с ужасом осознавая, что не может двигаться. Острая боль залила все тело, и сознание начало меркнуть, словно кто-то быстро сворачивал экран, на котором еще мгновение назад показывали кино. Бобби услышал тяжелые шаги и почувствовал увесистый пинок в область печени. «Будет контрольный выстрел», – подумалось ему.

Но в тот миг, когда ему уже казалось, что он слышит скрежет ворот бог весть райской обители или адской бездны, он услышал вскрик и грохот падающего тела, а затем взволнованный голос Тайлера:

– Бобби, Бобби, не умирай! Не умирай, сейчас тут будут врачи! Погоди, не умирай! Я остановлю кровь! Рана плевая, я тебе клянусь, будешь жить!

«Врет, – отчего-то очень спокойно подумал Бобби Мардо. – Голос дрожит, значит, врет. Все, больше не жилец».

– Лепесток, – чуть слышно прошептал он.

– Что? – Тайлер наклонился совсем близко.

– Лепесток и Книга.

Вскоре после мистерии Асо стало дурно. Она и в самом храме чувствовала себя очень неуютно. В глазах ее, будто песчинка в янтаре, запечатлелась ужасная сцена: умирающий бык, глядящий на нее подернутыми смертной тоской глазами, лужа крови в каменной чаше и священный цветок, дрожащий в ее пальцах. Взгляд быка удивительно кроток, и от жалости к нему хочется плакать. Собственно, это она и делала, едва скрывшись от чужих глаз. Плакала, билась в истерике, причитала, будто ее слова могли обратить время вспять.

Несмотря на все наставления дяди Асхотена, на поучения жрецов, она физически не могла с гордостью принять свою роль в мистерии. Роль, которая для подавляющего большинства невинных особ ее возраста стала бы пределом желаний и венцом жизни. В тот недобрый час Асхотену даже пришлось едва заметно поддержать ее и направить руку с цветком, который она никак не могла окунуть в кровь убитого животного. Когда же церемония была закончена, она с трудом дошла до отведенной ей на время мистерии комнаты и в изнеможении рухнула на пол.

В этом виде, не слишком пристойном для юной девушки и, возможно, будущей жены фараона, и обнаружил ее верховный жрец Ниау. Он чуть заметно поморщился: с девушкой предстояло еще немало поработать, чтобы она могла стать идеальным орудием, вернее оружием, в его руках. Он подхватил ее и перенес на ложе. Спустя некоторое время обморок прошел, но девушку по-прежнему трясло, будто в ознобе, и слезы лились рекой без остановки. Дядюшка Асхотен едва скрывал негодование и презрение к нелепой слабости чересчур впечатлительной родственницы. Им предстояло еще много дел, а значит, девчонку следовало как можно скорее привести в нормальное состояние. Да что там нормальное – она должна сиять, как прекраснейший из цветов Земли! Хитрый жрец с удовольствием заметил, какими глазами смотрел на красавицу порывистый и горячий, как песок Аравийской пустыни, Ба-Ка. Да и добряк Сетх-Ка не оставил сестрицу без внимания. И вот сейчас, когда необходимо захлопнуть ловушку, главная приманка валяется без чувств, как бестолковая рыбешка, оставленная на берегу спадом вод Великой реки, и рискует испортить свою красоту собственными горючими слезами.

– Лежи, – недовольно буркнул он своей опечаленной родственнице, – я подкреплю твои силы.

И он отправился готовить чудодейственную настойку. Именно за этим занятием его и застал тот, кого при дворе фараона все звали просто, но почтительно – Микенец, тот, кому сам воплощенный на Земле Гор доверил охрану собственной жизни. Асхотен знал, что повелитель Верхнего и Нижнего Египта благоволит этому силачу, способному ударом кулака свалить быка, как никому другому. Он даже тешил себя надеждой, что каким-то неведомым образом удастся привлечь этого чужака на свою сторону. В любом случае его следовало опасаться и в то же время стараться быть с ним максимально предупредительным и добросердечным.

Увидев гостя, он заулыбался так, будто весь этот день только и ждал его прихода. Лицо телохранителя осталось непроницаемо холодным.

– Мой господин видел, что во время церемонии его дорогой племяннице стало дурно, он послал меня узнать, как нынче самочувствие Асо.

– Спасибо, уже лучше, – помешивая варево в бронзовом котелке стержнем из слоновой кости, ответил верховный жрец Ниау.

– Мой господин велел убедиться в этом собственными глазами.

Асхотен поморщился, не желая позволять кому бы то ни было общаться с той, кому предстояло сыграть одну из главных ролей в задуманной им многоходовой игре. Не ровен час, по неопытности и глупости еще сболтнет что-нибудь лишнее. Но спорить с Микенцем было так же бесполезно, как уговаривать голодного льва отдать пойманную им антилопу. Раз он здесь, значит, такова воля фараона, и, стало быть, Микенец выполнит ее, кто бы ни стоял у него на пути.

– Хорошо, – Асхотен еще раз глянул на жидкость в котелке, – только очень недолго. Вот, готовлю для нее лечебный отвар – девочка потрясена увиденным.

Он сделал приглашающий жест и повел за собой телохранителя. Если бы каким-то неведомым образом дух жреца мог оставаться на месте, он бы увидел, как из-за тяжелой занавеси, ограждающей вход в личные покои Асхотена от иных помещений храма, появляется некто, прежде здесь не виданный, снимает с пояса небольшую тыковку-дуплянку, зубами вытаскивает из нее пробку и выливает белесую жидкость в котелок с чудодейственным варевом. Но в это время Асхотен стоял подле начальника стражи фараона, пытаясь разгадать его мысли. Микенец взглянул на лежащую без чувств девушку, покачал головой и громко крикнул, призывая своих людей. Те появились, будто выросли из каменного пола. Жрец инстинктивно отступил на шаг. Конечно, никому в Египте не могла прийти в голову мысль поднять руку на человека его звания, но эти варвары, пришедшие из-за моря, лишь для вида чтут здешних богов. И если фараон приказал…

– Что вы намерены делать? – волевым усилием придавая себе вид гордый и даже грозный, спросил Асхотен.

– Властитель Верхнего и Нижнего Египта велел привести к нему юную родственницу. Он желает говорить с ней. Но поскольку сама она идти не может, мои парни отнесут ее во дворец.

У Асхотена отлегло от сердца. Значит, чужаки отправлены сюда не за его головой, значит, фараону по-прежнему ничего не известно. Просто желает поближе разглядеть выросшую в отдалении от двора племянницу.

– Но если он желает с ней говорить, быть может, стоит дождаться, пока она придет в себя?

– Мне велено поторопиться, – нахмурился Микенец.

– Я как раз готовил ей целебный отвар. Она выпьет его, и очень скоро силы вернутся к ней. Иначе государю придется любоваться бесчувственным телом, а не услаждать слух звучанием ее нежного голоса.

Микенец наморщил лоб, демонстрируя глубокое раздумье.

– Что ж, может, ты и прав. Я пошлю одного из людей за твоим котелком.

– Нет-нет, отвар еще не готов. Но поверь, это займет не много времени.

Микенец кивнул и, оставив стражей у комнаты юной девицы, вышел из покоев вместе с верховным жрецом.

– Я скоро вернусь, а ты поторопись. Гор, воплощенный в моем господине, не должен ждать.

Асхотен чуть склонил голову, не удостаивая его ответом. Уж кому-кому, а не заморскому псу учить его почитанию богов.

Пробуждение было тяжелым – большую часть ночи Тайлер не мог заснуть: то и дело вставал, пил воду – отчего-то мучила ужасная жажда – и вглядывался в затягивающую глубину висящего на шее кристалла. Тот казался одновременно и беспросветно черным, и в то же время совершенно прозрачным, но не как оконное стекло, а как вода глубокого озера, скрывающая под собой смертельный омут. С того самого момента, как стал учеником хранителя, он знал, что когда-то наступит этот час, что рано или поздно ему придется взвалить на себя груз нечеловеческой ответственности – надеть на шею древний артефакт. Но не думал, что это произойдет так скоро! Не мог себе представить.

Теперь все изменилось, и Тайлер был за это очень зол на Бобби. Ну нельзя же так бездумно лезть на рожон! Логан сам любил риск и рисковал всегда, когда чувствовал хорошие шансы уцелеть. И еще ему везло. Но когда шансов совсем нет, то везению просто негде развернуться. А Бобби двинул один, без оружия, на целую шайку вооруженных бандитов. Упрямый осел! Логан вдруг понял, что зол не на Бобби, а на навязчивый голос у себя в голове, который говорил совершенно другое: не устремись он сам в погоню за очередной юбкой, возможно, Бобби не лежал бы сейчас в реанимации с капельницей и дыхательными трубками.

Ему еще никогда не приходилось спорить с самим собой, и это его напугало. Вся злость моментально испарилась. После минутного раздумья, как всегда в сложных ситуациях, он принял простое решение. Нужно вернуться к фактам и вариантам.

Раньше было проще. Бобби принимал решения, а он, Тайлер, был на подхвате. Он как бы участвовал в опасной игре, загоняющей адреналин на невиданную высоту.

Но теперь… Его ожидали все эти люди, потенциальные невинные жертвы чертова лепестка.

Готов ли он принять на себя такой груз? Нет, не готов! Конечно, не готов! Для этого нужно быть железным, твердокаменным героем вроде легендарного первого хранителя Ричарда Торквудского или вон того же Бобби, который последние годы только и думал о том, как противостоять заключенному в странном лепестке злу.

Но какие у него есть варианты?

Он слышал от своего друга и наставника легенды о том, откуда взялось это зло и как оно было заключено в лепесток, но все эти старинные истории до сего дня казались ему скорее древним фольклором, выдумками, наивной попыткой хоть как-то объяснить приступы и видения, причем изрядно устаревшей попыткой, рассчитанной на жителей какого-нибудь средневекового замка. Такая песня менестреля, побывавшего в Крестовом походе, высокопарно переложенная в прозе. Но одно оставалось неизменным: приступы, видения и те самые преступления, которые и предвещали болезненные вспышки бессознательного прозрения. Все это было более чем реальным, ведь он сам был свидетелем и даже участником происходящего. А теперь в любой момент он может стать одним из главных действующих лиц.

Когда-то Бобби отыскал его, как сам он утверждал, с помощью священной Книги Амины, передававшейся хранителями из поколения в поколение. Недавний студент-медик Тайлер Логан вел жизнь искателя приключений, зарабатывая испытанием парашютов, скалолазного оборудования и прочего снаряжения любителей погонять со смертью наперегонки. Сейчас Логан сам толком не мог вспомнить, что именно подвигло его согласиться. Быть может, предвкушение невиданного прежде драйва, а может, лишний стаканчик «Джека Дэниэлса»? Суть не в этом. Сейчас ему следовало с помощью Книги найти помощника уже себе и подобрать нужные слова, чтобы тот согласился на безумный шаг – стать правой рукой хранителя. Хранителя зла!

Чем могут закончиться одиночные выходы, нынче он имел возможность наглядно убедиться. Если бы не эта крашеная! Впрочем, к чему увертки? Сам виноват! Он откинулся на диване, голова с самого подъема была на удивление тяжелой. Неужели с этого дня так будет всегда?! Он глядел на знакомую комнату, казавшуюся без хозяина удручающе пустой. Казалось, сейчас он выйдет из своей спальни и окликнет: «Тайлер, че ты расселся?!» Не выйдет и не окликнет. Во всяком случае, не скоро. Логан сидел, глядя на рыбок, плавающих за гладью монитора, на гладильную доску с лежащей на ней стопкой выглаженных рубах. Это он вчера не убрал – готовился к встрече с Джессикой. Проклятая встреча!

Он обхватил голову руками и начал с усилием массировать виски. Боль и не думала уходить. Она нарастала, нарастала с каждой секундой. «Это же мой первый приступ, – с ужасом догадался Тайлер. – А я еще не готов, совершенно не готов!» Комната с ее немудрящим содержимым расплылась, будто акварель под дождем, оставляя чуть заметные, едва различимые блики и контуры. На месте знакомого интерьера вдруг выступил совсем иной: ярко освещенная спальня, на ней двое без одежды в разгаре активного воспроизводства населения. Вот появляется еще кто-то, кажется, в руке утюг. Хотя нет, это пистолет. Картинка расплывается, не дает сосредоточиться, но он успевает заметить, что трое действующих лиц оказываются на крыше высотного дома. Тайлер дотягивается до подлокотника дивана, поднимает крышку. «Надо успеть, пока не отрубился».

В свое время Тайлер был удивлен терпеливости Бобби, который стойко переносил головные боли во время приступов. И, пожалев друга, позаботился о том, чтобы спасительные лекарства, которые хоть как-то могли унять боль и купировать приступ, всегда были поблизости. Теперь это ему самому пришлось очень кстати. Он быстро, практически вслепую распечатал шприц, нащупал ампулу «Метадиксана», постучал по ней, отломил кончик, наполнил шприц, выпустил струйку и всадил иглу в плечо. Еще несколько минут, и начнет отпускать. Не сразу и не полностью, но все же можно будет жить и действовать. Хорошо все же иметь медицинские навыки, пусть даже и на зачаточном уровне. Он вновь откинулся на спинку дивана. Сейчас лучше не напрягаться. Лучше все равно не станет. Только время зря потратишь. В голове по-прежнему крутились разрозненные обрывки образов, будто кто-то тряс мозаичную картину и та разваливалась на кусочки, не давая возможности рассмотреть происходящее. Сейчас Тайлеру, как никогда, не хватало Бобби с его четко структурированным умом. «Нужно понять, срочно нужно понять».

За дверью послышалось оглушительно возмущенное мяуканье. «Только этого не хватало. – скривился Логан.

– А-ну брысь! – шикнул он. Однако обладатель противного кошачьего баса не думал униматься. Кривясь от боли, Тайлер отпер дверь. Наглое рыжее животное без малейшего стеснения ворвалось в комнату, с урчанием прыгнуло на гладильную доску, опрокинув утюг и сбросив на пол поглаженные рубахи. Затем метнулось к открытой балконной двери, к перилам, на которых курлыкал прилетевший, должно быть, из Централ-парка упитанный голубь. «Кыш, кыш!!» Тайлер, заскрежетав зубами от боли, кинулся спасать птицу, ударился пальцем ноги об утюг и взвыл от новой боли. А рыжий охотник как ни в чем не бывало спрыгнул вниз со второго этажа на ветку дерева, ловко спустился на землю и с презрительной медлительностью отправился куда глаза глядят.

«Ах ты мерзавец! – процедил было Тайлер, однако тут же остановил себя: – Стоп, это подсказки! Это же те самые подсказки! Понять бы, что они значат». Он без сил рухнул на диван, аккурат на забытый с вечера пульт от телевизора.

– …Ужасное преступление было совершено вчера в районе Hunts Point. Четверо участников молодежной банды, держащей в страхе весь район, вымогали деньги у хозяина расположенного там же магазинчика. Тот отказался платить, попытался оказать сопротивление, но был убит. Преступники хотели уничтожить и семью торговца. Однако по случайности в этом районе оказался хозяин известной тюнинговой мастерской Бобби Мардо, нам в руки попала эксклюзивная запись с видеокамер наблюдения…

На экране появился ролик: желтое такси, останавливающееся перед домом жертвы. Тощая собака, перебегающая дорогу, выбежавшая едва ли не из-под колес. Бобби как ни в чем не бывало выходит из машины, оглядывается. Со стороны кажется, что водитель затормозил, чтобы не сбить пса, но тому, кто умеет смотреть, четко видно, что Мардо шарит взглядом по верхним этажам. «Надо будет найти водителя, поговорить с ним», – мелькает в голове Логана. Может быть, Мардо хотел сказать ему что-нибудь важное? Он пытается разглядеть номер такси. Уличная камера плохонькая, цифры и буквы на номере сливаются в одно темное пятно. «А это что? – Одно из окон разлетается вдребезги, и на землю падает увесистый допотопный утюг. – Старье, не то что мой… – Тайлер в недоумении, будто только увидев, глядит на сваленный рыжим котярой агрегат. – Не слишком ли много утюгов за последние полчаса? Причем этот явно имеет отношение к преступлению, как, впрочем, тот, первый, в видении. Между ними есть какая-то взаимосвязь? Какая? Один утюг падает, второй исчезает – тоже, можно сказать, падает, в данном случае пропадает из виду.

Может быть, речь идет о ком-то, кто хочет броситься вниз. Но откуда? Да и в любом случае это было бы самоубийство – грешно, противно, но это не профиль хранителей. А если не самоубийство, если кто-то хочет сбросить несчастного? – Ему вспоминается увиденная в болезненном тумане постельная сцена. – Возможно, муж застал жену с любовником и пожелал отомстить? Но при чем тут утюг?»

Голова все еще плохо соображала. Тогда он сделал то, что делал всякий раз оказываясь в тупике, – взял свой «шпионский» планшет и набрал в поисковой строке: «утюг высота Нью-Йорк». На первом месте было фото здания Флэйт-Айрон-Билдинг на углу Бродвея, 5-й авеню и 23-й Восточной улицы. Через пару секунд тупого созерцания до Тайлера дошло: «Стоп, конечно! Как же я раньше не понял? Это здание за его «остроносую» форму в народе именуют Утюгом! И то, что утюг, связанный с преступлением, старый, – тоже прямой намек. Небоскреб построен в самом начале ХХ века. Все сходится. – Тайлер попытался резко встать, но покачнулся и, охнув, сел. – Да, в таком состоянии лучше за дело не браться. Но вариантов нет. Как шутили в колледже, назвался Биг-Маком – лечись дальше. – Он медленно поднялся. – Надо искать помощника. «Астон Мартин» сейчас бесполезен.

Конечно, скоро боль отпустит, но если возникает ощущение, что нужно идти сейчас, то, значит, так оно и есть – проверено множеством хранителей. А значит, такси. – Он три раза глубоко вдохнул, выдохнул, собираясь с силами. – Итак, мое первое собственное дело. Моя первая строка в хронике, ведущейся уже без малого восемь веков».

С каждым новым километром боль отпускала, и в момент, когда автомобиль затормозил возле небоскреба, он почувствовал прилив сил, какого никогда ранее не знал. Выскочив из автомобиля, точно укушенный слепнем, Тайлер бросился к высотному зданию, столкнувшись в дверях с солидного вида мужчиной, сбил его с ног, перескочил и бросился к лифту, сопровождаемый удивленными взглядами присутствующих в холле. Но до этих взглядов ему не было никакого дела. Ему нужно во что бы то ни стало успеть! Он уже представлял себе запертую дверь на крышу – ничего, сейчас он был в состоянии выдернуть ее, как морковку из грядки.

Пока скоростной лифт возносил его на высоту восьмидесяти с лишним метров, он думал, не ошибается ли? Быть может, услужливо подсказавший трактовку мозг объединил в произвольном порядке случайные, абсолютно не связанные между собой вещи? А может, преступники действительно здесь, но вовсе не на крыше? Кажется, в видениях что-то было с крышей. Но что? Наконец двери лифта тихо открылись на верхнем, служебном этаже, ноги сами понесли его в нужную сторону, как будто знали больше, чем он. Вот и дверь. Тайлер дернул ручку. Дверь была лишь прикрыта и легко поддалась.

«Значит, я прав, – обожгло Тайлера Логана. – Теперь долой поспешность! Крайняя осторожность. – Он нащупал в кармане кевларовый шнур с грузилами на концах. – Не хватало еще схлопотать пулю, как бедняга Мардо!» Он приоткрыл дверь, скользнул взглядом по открывавшейся его глазу огороженной железным леером галерее. Тайлер скользнул туда. Холодный ветер пробирал до костей, но сейчас Тайлеру не было до него дела. Стараясь не упускать ни единой мелочи, он двинулся вперед, держась за ограждения. Преступник должен был находиться где-то тут, иначе дверь была бы закрыта. «Может, он уже совершил задуманное? – внезапно обожгла его недобрая догадка. – Нет, чушь. Тогда бы внизу уже суетилась полиция, да и здесь бы толклись ищейки. Но все тихо, слишком тихо».

Он повернул за острый угол Утюга и тут же отпрянул. Но мгновения хватило, чтобы увидеть и оценить происходящее: крупный мужчина с револьвером держал за талию хрупкую девушку, одетую совсем не для прогулок на студеном ветру. Впрочем, слово «одетую» ей подходило не совсем точно. Распахнутая блузка, наспех криво застегнутая на одну пуговку, открывала премилый вид, заставивший Тайлера на мгновение забыть, для чего он сюда явился. Как нарочно, ветер взметнул широкую юбку молодой женщины и продемонстрировал присутствующим нескромную картину, в которой отсутствовала весьма существенная деталь под названием нижнее белье. Похоже, до того как подняться на крышу, она занималась вовсе не домашним хозяйством и не болтовней с подружкой по телефону. Белый как полотно мужчина, стоящий на бордюре небоскреба, был под стать ей. Одной рукой он цеплялся за металлический леер ограждения, другой рукой пытался удержать от падения расстегнутые штаны.

– Ты говорил, что готов умереть за нее! – кричал вооруженный. – Докажи – прыгни! И она не пострадает.

Тайлер присел на корточки и из-за угла глядел на происходящее. Даже если бы убийца в этот момент обернулся, вряд ли заметил бы затаившегося почти у его ног хранителя.

– Иначе я прострелю башку ей, а затем тебе! Чего стоишь, давай, прыгай!

Тайлер поймал себя на мерзком ощущении, что ему нравится глазеть из-за угла на готовящееся злодейство, на «исполнительницу главной роли», как на заказ, довольно хорошенькую. Совсем как в кино с невероятным 3D-эффектом. Ужасно интересно было досмотреть до конца. «Проклятье, что это со мной? Я ли это?» Он попытался пошевелить рукой, но на него как будто навалилась невыносимая тяжесть. Вдруг новоявленный хранитель почувствовал, как дом тряхнуло, будто от землетрясения.

Встряска привела его в чувство. Короткий взмах – и кевларовый шнур устремился в сторону душегуба. Одно из грузил ударило его по руке, другое зарядило прямо в лоб, лишая чувств. В следующий миг Тайлер уже сидел верхом на нем, старательно увязывая преступника в «бандероль» для полиции.

– Сэр, даже не знаю, как благодарить вас! – женщина бросилась к спасителю.

– Не до вас! – отмахнулся Тайлер.

Мужчина стоял столбом, еще не придя в себя от внезапного возвращения практически с того света.

«Отморозило его, что ли?» – подумал Тайлер. Но вслух только рявкнул:

– Вызывай полицию, недоумок!

5-я авеню была залита огнями самых дорогих на Манхэттене, а возможно, и во всей Америке магазинов. Тайлер остановился возле ювелирного, манящего переливами искусно подсвеченных витрин. «Надо время от времени баловать себя, – подумал Логан. – Как никак сегодня первая самостоятельная операция. Следует как-то отметить успех». Он остановился у входа, раздумывая. Ему вспомнилась полуодетая девица на крыше, и он невольно плотоядно усмехнулся, вспоминая ее сочные ягодицы. Разгул фантазии тут же нарисовал ему весьма завлекательную сцену: детина со стволом заставляет пацана сигануть с крыши, он вырубает детину и тут же деятельно согревает красотку. Впрочем, там, на крыше, холодно, но в верхнем лифтовом зале все равно никто не ходит. Поспешил, ей-богу, поспешил! Он невольно сжал пальцы, как будто хватал красотку за бедра и притягивал к себе. Стоп! Тайлер неожиданно поймал себя на мысли, что уподобляется одному из тех, кого призван ловить и обезвреживать. Проклятье, да что ж это творится?! Он вспомнил, как наблюдал за преступником там, на крыше, получая от созерцания насилия свое тайное гаденькое удовольствие. И этот толчок – какое-то странное двухсекундное землетрясение… Тут не до маленьких наград, все очень даже плохо.

Конечно, сегодня преступление он пресек, хотя и через силу, но все же факт остается фактом: вместо удовольствия от того, что справедливость восторжествовала, он получил кайф от того, как ловко срубил вооруженного детину, как быстро и четко упаковал его традиционным «рыболовным узлом». Да и вид готовящегося преступления сам по себе действовал очень возбуждающе.

Мардо был не таков. «Эх, Бобби, Бобби, как же все-таки не вовремя ты вляпался! Надо будет непременно сходить в госпиталь. Говорят, что из комы может вывести какая-нибудь мелочь: знакомая мелодия по радио, голос близкого человека. Я мог бы говорить с ним, пока не придет в себя. Проклятье, сколько времени потеряно даром! Почему я, балбес, раньше не расспрашивал его каждую свободную минуту? Может, узнал бы, испытывал ли он такое же омерзительное удовольствие от вида чужого насилия. Или от своего. Если да, то как он с этим жил? А если нет? Если это я такой ущербный? Может, Бобби все же ошибся и я вовсе не гожусь в хранители? Тогда этот «некто» в лепестке уложит меня на лопатки, я и охнуть не успею!

Вот сейчас мне взбрело в голову, что я заслуживаю награды. Награды за что? За нормально сделанную работу? Получилось, и радуйся. Господи, что творится?!»

Ему стало жутко. Тайлер вдруг осознал, что большая часть того, что он сделал с момента обретения лепестка, продиктована вовсе не его желаниями, не его волей! От этого стало тошно и страшно. «Как выпадет свободная минута, съезжу к Бобби, расскажу ему все. Быть может, он услышит, быть может, рядом с ним развеется этот проклятый туман?» Он резко повернулся и зашагал в сторону ближайшей стоянки такси.

«Надо что-то делать. Бобби очнется еще не скоро, нужно выкручиваться самому. А может, вовсе и не выкручиваться? – мелькнула в голове предательская мысль. – В конце концов, кому я что должен? Я вовсе не просил этой чести. Раз лепесток меня выбрал, значит, он знал, что делает. И значит, я веду себя правильно, пользуясь его силой. Ну да, вязать преступников – дело нужное. Жаль, конечно, что это причиняет боль. А в остальном зачем строить из себя монаха-аскета вроде того самого прославленного Ричарда Торквудского? Может, они, крестоносцы, все там были малахольные? Но я-то не такой, да и время совсем не то! – Тайлер остановился и резко тряхнул головой. – Что за ерунда лезет в мозги?»

Он попытался отвлечься и начал разглядывать прохожих. Как назло, на глаза попадались исключительно симпатичные девчонки, призывно улыбавшиеся привлекательному атлету. «Ну-ка, кто из вас сегодня разделит со мной постель?» – пронеслась искусительная мысль. Тайлер сжал пальцами виски.

– Вам плохо? – раздалось совсем рядом.

Тайлер обернулся. В двух шагах от него с озабоченным видом остановилась на редкость миловидная девушка.

– Что?

– Вам плохо? Нужна помощь?

– Нет. – Тайлер мотнул головой и бросился к стоянке такси.

Дом встретил Тайлера неожиданной пустотой, не той, которая бывает, когда возвращаешься с работы в родное жилище. Совсем другой – скребущей душу в заброшенных жилищах. Он оглядывал помещение, как будто видел его в последний раз лет десять назад. На столе, на рабочем месте Бобби Мардо, уныло дилинькал открытый лэптоп. «Надо бы выключить. Как-то нехорошо читать чужие письма, а самому Бобби сообщения еще долго будут неинтересны». Перед глазами всплыла картина – подстреленный гангстером друг, лежащий в крови, его меркнущий взгляд… Даже касаться его лэптопа сейчас было почти как прижигать оголенные нервы. В висках стучало – и руки тряслись, будто наутро после хорошей выпивки. «Проклятье!» – Логан отвернулся от ноутбука и, стараясь хоть как-то отвлечься, включил телевизор. На экране говорящие головы с умным видом обсуждали новость дня – землетрясение на Манхэттене.

– Необходимо запретить добычу сланцевого газа в штате Олбани! – твердил эколог. – Это все следствия гидроразрывов.

– Все это испытания сейсмического оружия! – с пеной у рта доказывал некто в полковничьем мундире. – Рука Москвы тянет пальцы к горлу свободного мира.

– Это отголоски сейсмической активности, вызванной пробуждением Йеллоустоунского мегавулкана! – настаивал широко известный в узких кругах академик.

– Да нет же! Это гнев божий сотрясает земную твердь! Именно поэтому землетрясение чувствовалось не где-нибудь на окраинах, не в Бруклине, не в Бронксе, а именно в районе 5-й авеню – этого средоточия мировой скверны, прибежища служителей мамоны, явных и скрытых сатанистов. Но Господь милостив, и всякий, кто придет к нам, обретет спасение!

За этими словами пошла спонсорская заставка одной из новомодных церквей: с логотипом, адресом, телефоном и номером счета для пожертвований. Тайлер едва сдержался, чтобы не запустить в экран пультом. Но не бросил, скривился, процедив:

– Милостив он, как же!

Терзавшая его все это время догадка сейчас обретала вид полной уверенности: то, что все эти умники именовали локальным землетрясением, было напрямую связано с ним – дух зла, заключенный в лепестке, рвался наружу. И почти вырвался.

Он вспомнил хроники многочисленных хранителей, составлявшие большую часть того, что Бобби просто именовал Книгой, – подобные толчки и прежде случались неоднократно. Да что там, брат каноник, записывавший со слов Ричарда Торквудского историю обретения лепестка, утверждал, что, когда целый еще цветок попал в руки друга и боевого товарища сэра Ричарда, некоего Генриха Бекенстона, случилось землетрясение, разрушившее древнее святилище. По словам Мардо, о чем-то подобном говорит и так называемая Книга Амины. Правда, самому открывать ее Тайлеру еще не приходилось. Но, видно, теперь время пришло.

Логан решительно выключил телевизор и подошел к лэптопу, собираясь его закрыть. Едва он коснулся агрегата, тот немедля вышел из спящего режима, и Тайлер тут же увидел ждущее сообщение, адресованное вовсе не Бобби Мардо, как он полагал, а лично ему.

– Что за ерунда? – прошептал новый хранитель и нажал на кнопку мыши. Открылось сообщение:

«Тайлер Логан, – начиналось послание, – раз ты читаешь это письмо, значит, утром я не смог, как делал это всегда, отменить его отправку. А значит, со мной что-то случилось. Впрочем, ты, по всей вероятности, об этом знаешь. Что ж, мы всегда знали, на что идем. Ни я, ни ты – не исключение в долгом списке тех, кто рисковал собой, чтобы удержать в узде заключенное в нашем лепестке зло. Прости, если я не всему успел научить тебя, но здесь я уже ничем помочь не смогу. Дальше твоя очередь действовать. У тебя еще будет время свыкнуться с этой мыслью, но сейчас поспеши.

Сам ты можешь не справиться с очередной выходкой того, кто сидит в лепестке. Найди себе ученика и помощника. Сразу после того, как прочтешь мое письмо, езжай в банк – ты знаешь какой. Ключ находится в моем сейфе в мастерской. Код – мой и твой дни рождения, с шагом чисел через один. Как тебе известно, там находится Книга. О второй ее части, так называемом Манускрипте Амины, я тебе рассказывал прежде. Теперь же ты увидишь ее своими глазами. Не волнуйся, она откроется на нужном месте. Прочитай, о чем там говорится. Читай, стараясь погрузиться в написанное, стать рукой, которая некогда писала эти строки. Дальше рассказывать нет смысла – сам все увидишь. Главное, помни: Книга указала мне на тебя, и она никогда не ошибается. Значит, ты достоин, что бы ты там о себе ни думал. Действуй, у тебя все получится.

Прощай и прости, если что не так. Все надлежащие документы на владение финансами и имуществом хранителей оформлены на тебя и уже лежат в моем сейфе, ты их там найдешь. И главное: эти годы ты был мне как брат, не всегда разумный, но всегда самый близкий. Я верю в тебя. Действуй!»

– Не прощай, – сквозь зубы процедил Тайлер. – До свидания! И клянусь, ты еще увидишь, что не ошибся. – Ему стало нестерпимо стыдно за сегодняшнюю глупую слабость. – Да будь враг хоть демоном с рогами и хвостом, я порву его как тряпку. – Логан до хруста сжал кулак и тихо повторил требование «старшего брата»: – Действуй!

Стражники у ворот сомкнули копья перед стариком, поставлявшим во дворец фараона всякую полезную дребедень, о которой государю, занятому управлением державой, и думать было незачем: разнообразные горшки для рассады, кожаные петли для дверей и сундуков, пальмовые листья и древки для метел – много всякой всячины, без которой не обходятся ни в одном доме, не говоря уж о дворце. Стражники знали его, как прежние охранители дворца знали его деда и отца. Но приказ есть приказ, и проверять нужно всех. Старик и не собирался спорить, лишь кивал и улыбался – что толку перечить сильному? Низко поклонившись, он без пререканий сдернул полог со своей повозки, открыв нехитрую поклажу. Караульные окинули товар беглыми взглядами, для пущей значимости потрогали вязанку черенков, довольно грубых, куда менее удобных, чем древки их копий. Но к чему метлам хорошие древки? Убедившись, что никаких странностей и подвохов нет, стражник убрал копье и скомандовал напарнику открыть ворота. И поставщик двора хлопнул по крупу грустного ослика, запряженного в повозку:

– Давай, давай, идем, нас уже заждались!

Старик не заблуждался – на заднем дворе его уже поджидали слуги государя. Каждый спешил забрать предназначенную для него поклажу и отправиться по своим делам. Одной из последних к возчику приблизилась немолодая служанка, прибиравшаяся в покоях государя и его семьи. Сегодня она шла медленнее обычного, будто задумавшись о чем-то своем. Старику даже пришлось окликнуть ее. Пожалуй, слишком властно для столь незначительного человека. Но служанка подчинилась безропотно и ускорила шаг. Старик оглянулся, быстро распутал узел, стягивавший вязанку черенков. Достал один из них, ловко насадил метелку из пальмовых листьев, протянул нехитрую конструкцию.

– Ты знаешь, что делать, – тихо проговорил он, вновь увязывая древки и отворачиваясь от женщины.

Со стороны могло показаться, что служанку начала бить мелкая дрожь, едва руки ее сомкнулись на самой обычной деревянной рукояти. Но уже темнело, и некому было взглянуть со стороны. Понурившись, стараясь казаться незаметной, служанка зашла во дворец, а старик-возчик, дождавшись, пока разберут весь товар, с пустой тележкой, как всегда, отправился к воротам. Самое время ему было отдохнуть, обмыть дорогим финиковым вином хороший заработок.

Проходя по одной из улиц, он как старого знакомого приветствовал стоявшего в тени ливанского кедра жреца Асхотена. Тот выглядел невзрачно, подобно бедному рыбаку, а уж никак не родичу фараона. Впрочем, по уверениям городской стражи, верховного жреца Ниау сейчас вовсе не было в городе – умчался из Мемфиса по каким-то срочным храмовым делам. Асхотен сделал вид, что не заметил возчика, но едва тот прошел, жестом подозвал высокого мускулистого раба-нубийца и кивнул вслед удаляющемуся старику. Тот поклонился и бросился за ним, ступая по-кошачьи мягко.

В тот самый миг, когда раб скользнул в сгущающуюся темень вслед за стариком-возчиком, младший сын фараона, стоя у окна, разглядывал открывавшийся его взору вид, слушал тихий шум текущего неподалеку Нила, звуки города, еще и не думавшего засыпать в эту пору. Именно сейчас на склады грузились привезенные по Нилу товары, чтобы утром появиться на прилавках мемфисского базара, о котором не зря говорили, что здесь можно найти все, даже то, чего не бывает. Кормчие и стражники, после долгого пути наконец-то получившие расчет, спешили оставить изрядную часть выручки за чаркой вина или в объятиях местной прелестницы. Временами за стенами дворца слышались крики – это обезумевшие от буйного веселья гуляки доказывали в потасовках свою правоту. Но крики быстро стихали: городская стража бдительно хранила покой мирных граждан.

Сетх-Ка старался не обращать внимания на буянов, ему было не до того. Успехи сегодняшнего дня наполнили сердце его уверенностью и ликованием, теперь он не просто чувствовал, а знал, как велика его сила. Правда, оставалось еще много вопросов: как далеко простирается его власть над живыми тварями, способен ли он заставить подчиниться рыб и птиц? Или же только тех зверей, что бегают по земной тверди? О змеях он пока и не помышлял, ибо с детства боялся одного вида их. Но птицы и рыбы… Зачем далеко откладывать? Он сложил руки перед собой, будто умоляя мудрейшего из богов прислать ему одну из своих птиц для изучения ее языка и образа жизни. Словно в ответ на его моления седой ибис, хлопая крыльями, приземлился у его ног и стал расхаживать по комнате с гордым видом победителя.

– Приветствую тебя, посланница многомудрого справедливого Тота! Благодарю, что ты избрала местом отдыха мой дом.

Белая, с черными головой и хвостом птица щелкнула длинным искривленным клювом, должно быть, выпрашивая мелкую рыбешку. Но для Сетх-Ка это движение имело совсем иной смысл. Он учтиво поклонился, будто сам небесный покровитель ибиса в этот час стоял перед ним в преображенном, но все же узнаваемом виде. Юный принц старался, как совсем недавно с хищным леопардом или еще раньше с быком, проникнуть в помыслы священной птицы, но чувствовал лишь какие-то незначительные мыслишки о еде и гнездовище.

– Прости мне мою дерзость, – вновь заговорил Сетх-Ка, – я мечтаю о том, что не открыто для простых людей. Но если открыто предо мной, могу ли я считать этот дар знаком благосклонности отца мудрости и тайных знаний?

Длинноклювая птица величественно прошлась по комнате, без опасения подошла к сыну фараона и вновь громко защелкала, будто давая положительный ответ на прозвучавший вопрос. Во всяком случае, Сетх-Ка воспринял это именно так. Но вдруг, не дожидаясь последующих расспросов, птица напряглась, схватила младшего наследника клювом за край одежды, потянула к окну. Затем, тревожно вскрикнув, она выпорхнула из комнаты и понеслась в темнеющее небо.

– Что это? – прошептал Сетх-Ка. – Чем я прогневил священного ибиса Тота?

Вопрос застыл у него на губах, потому что снизу, с галереи дворцовой стены, послышалось негромкое:

– Не пугайся, это всего лишь ибис.

– Хорошо тебе говорить «не пугайся». Ты сейчас уйдешь, и если вдруг что, к утру тебя поминай как звали. А мне здесь оставаться. А тут Микенец, если ты вдруг не заметил. У этого порождения бездны десять глаз и не меньше того ушей. Если он вдруг что-то заподозрит…

– Не заподозрит. Ему будет не до того.

– Скажешь тоже.

– Если я говорю, то знаю, что говорю! – отрезал первый голос. Сетх-Ка он показался знакомым, но, как ни старался, принц не мог вспомнить его. – Слышишь крики там, за стеной?

– Слышу. Что с того?

– Это бушуют микенские купцы и их люди. Вчера какие-то негодяи сожгли их корабль вместе с грузом.

– Кто-то решился напасть на микенцев, да еще не захотел поживиться их товаром?

– Не перебивай меня. В жизни случается всякое. Особенно за хорошую плату. К вечеру погорельцам удалось добраться до города, но стража приняла их за разбойников и не пожелала пускать в город. Им пришлось изрядно раскошелиться, чтобы купить себе еды и питья. Особенно питья. Правда, тут им несколько помогли, и вино для микенцев стоило очень дешево. Когда же винные пары одурманили им головы, умный человек подсказал им, что с их бедой нужно идти прямо к фараону и что начальник телохранителей повелителя Верхнего и Нижнего Египта их земляк и не оставит сородичей без помощи. Они двинулись ко дворцу, но городская стража попыталась сдержать эту разнузданную шайку. С тем же успехом изгородь загона может сдержать разлив Нила. Так что Микенцу будет не до тебя и твоих людей. Но если вдруг ты оплошаешь…

– Я знаю, – поторопился с ответом собеседник обладателя властного голоса. – Мои люди следят за каждым его шагом. Ему не скрыться.

– Помни, что ты мне пообещал это!

– Я помню.

– А сейчас мне пора идти, – бросил первый.

Он что-то еще добавил, но Сетх-Ка не расслышал, поскольку дверь его покоев распахнулась и на пороге появился Ба-Ка.

– Любуешься ночными звездами, брат? – как ни в чем не бывало поинтересовался он.

– Да, – быстро ответил Сетх-Ка, намереваясь проскользнуть мимо него. Следовало немедленно сообщить об услышанном отцу и, конечно, Микенцу. Он понимал, что случайно потянул за ниточку коварного заговора. Но куда ведет она, совершенно не понятно, и стоило поспешить, чтобы она не оборвалась. – Мне нужно уйти, брат.

– Постой, не торопись. Ты все еще сердишься? Прости, я днем погорячился, наговорил лишнего. Пойми, я потерял всякий ум от глаз Асо. И вдруг узнаю, что ее привезли в столицу, чтобы выдать за тебя замуж. А тут еще ее странная болезнь. Я вспылил, но теперь, когда я знаю, что ты не пылаешь к ней теми же чувствами, что я, когда, хвала богам, она пришла в себя, я прошу тебя не держать зла. Ведь мы же братья!

– Я не держу зла, Ба-Ка. – Сетх-Ка вновь попытался выйти, но крепкая рука старшего брата остановила его.

– Хочу сделать ей подарок, – будто не замечая попытки Сетх-Ка ускользнуть, напряженно улыбаясь, сказал наследник фараона. – Скажи, какие драгоценные камни ей нравятся?

– Я ничего об этом не знаю. Также не ведаю, нравятся ли ей камни или цветы. А может быть, тонкие заморские ткани или певчие дрозды?

Улыбка на устах Ба-Ка стала куда естественней.

– Не знаешь? Но ведь ее же прочили тебе в невесты!

– Брат, выбрось это из головы! Об этой нелепице я узнал от тебя. Ничего не могу тебе сказать о привычках и пристрастиях Асо. Пусть боги даруют здоровье нашей сестре! А сейчас мне нужно срочно уйти.

– Хорошо, иди. – Ба-Ка хлопнул младшего принца по плечу. – Ты славный парень! Я сам позабочусь о подарке.

Тадао раздраженно смотрел в спину удаляющемуся Тайлеру. Его вообще бесили этакие самовлюбленные атлеты, будто им только и дела, что продемонстрировать окружающим свои физические кондиции. И все же он поймал себя на странном чувстве, что сейчас его досада вызвана совсем другим. «Да и не пытался, если вдуматься, этот… – Тадао глянул на визитку, – Тайлер Логан произвести на меня впечатление». Когда незнакомец скрылся за дверью, он вдруг ощутил какую-то странную ноющую тревогу, как будто упустил что-то важное, чего может быть теперь и не возвратить.

– Что-нибудь еще желаете? – рядом с Тадао возник услужливый официант с традиционной, будто приклеенной, улыбкой на губах.

– Нет, – он мотнул головой. – Убирайте это все, я ухожу.

Официант удивленно посмотрел на стол, уставленный нетронутыми деликатесами, на небрежно брошенные сотенные купюры, но спрашивать больше не решился – уж больно мрачный вид был у этого клиента. Тадао поднялся и, толком не понимая, куда идет, пошел к дверям.

– Будем рады вновь услужить вам!

Отзвук этих слов донесся до Тадао, когда он был уже за порогом. «Что-то происходит, определенно что-то странное и недоброе», – подумал он и вдруг услышал сухой хлопок, почти неотличимый от детской петарды, но все же Тадао сразу понял, что это выстрел, и откуда-то знал, что происшествие имеет к нему прямое отношение. Он бросился туда, откуда донесся звук. Еще на пандусе подземного гаража он заметил того самого атлетичного парня, присевшего на корточки у распластанного тела. А еще чуть приблизившись, опознал того, над кем он склонился. Двух мнений быть не могло, это был его отец – Фудзивара Акира.

– Эй! Держи свои руки на виду и медленно поднимайся, иначе я проломлю тебе голову!

Тайлер Логан медленно поднял руки.

– Эй, эй, парень, остынь! Это не я стрелял в твоего отца! Сам погляди, мне и стрелять-то не из чего.

Тадао, готовый в любой миг взорваться серией жестких смертоносных ударов, осмотрелся. Оружия действительно нигде видно не было.

– «Скорую» вызывай! – правильно истолковав молчание потомка самураев, крикнул Тайлер.

– Да-да. – Тадао выхватил телефон и набрал 112. Пальцы его дрожали, чего не случалось никогда прежде. Он вдруг осознал, что этот малознакомый человек, которого столько лет он любил и ненавидел, вот-вот умрет, исчезнет из его жизни, с корнем вырвав из нее один из главнейших столпов. Не признаваясь себе, все эти годы он старался стать достойным высокого имени, быть может, даже превзойти отца. И вот теперь его не стало. Или… В душе юноши мелькнула надежда. – Он еще жив? Надо остановить кровь!

– Уже остановилась. Без нашей помощи.

– Откуда ты можешь знать?

– Я сам доктор, бакалавр медицины, – поправил себя Логан. – Он совершенно и бесповоротно мертв. Прости.

Тадао скрипнул зубами, кулаки его сжались, и сердце закипело жаждой расправы.

– Ты их видел?

– Видел. Двое. Побежали наверх. Должно быть, там их ждала машина.

Тайлер еще хотел что-то сказать, но вдруг его голова как будто взорвалась. Нестерпимая боль буравила виски и подавляла сознание. Он застонал и упал, уткнувшись лбом в бетон рядом с Фудзивара Акирой.

– Эй, парень, что с тобой?! – неслось сверху.

Сквозь туман помутненного сознания он слышал эти слова, но ответить не мог: в голове его, скользя по волнам боли, звучала фортепианная музыка, и хлопали, будто странные аплодисменты, пистолетные выстрелы. И еще крик – раздирающий барабанные перепонки детский крик и женский визг, от которого в глазах темнеет, – и клавиши рояля блестят рядом отточенных белых клыков, как будто распахнутая пасть чудовища вот-вот защелкнется, поглотив жертву.

Кипящий от ярости Тадао не знал, за что раньше хвататься, лишь рев сирены AMBULANCE привел его в чувство. Вернее, не его, а как раз Тайлера. Он со стоном перевернулся на спину и попытался сесть, облокотившись на колесо машины.

– Сейчас здесь будет полиция.

– Что с того, если ты не убивал? – недобро оскалился японский итальянец.

– Твоему отцу мы больше помочь не сможем, этим займутся без нас. А так мы сможем спасти человека.

– Какого еще человека?

– Пока не знаю. Но я должен это сделать.

– Хватит мне морочить голову!

– Даже и не думал. Поехали со мной. Попробуй поверить. В конце концов, ты же будешь рядом, сможешь меня сдать копам в любой момент. А я помогу тебе разобраться с теми, кто убил твоего отца.

Ярость, клокотавшая в сердце потомка воинственных самураев, на мгновение вырвалась из-под контроля. Он грохнул кулаком по капоту, сигнализация взвыла, указывая AMBULANCE, куда ехать.

– Помоги мне подняться, – сцепив зубы от боли, попросил Тайлер.

– И часто с тобой такое?

– Теперь часто, но об этом позже. Сейчас приедут копы, и мы потеряем кучу времени, после чего полиции придется ехать на очередной вызов.

– Но я должен ехать с отцом…

– Да пойми ты, все, что мы могли сделать тут, уже сделано. Копы промурыжат нас несколько часов, прежде чем убедятся, что мы ни при чем. А пока мы сто раз будем отвечать на одни и те же вопросы, появятся новые трупы. Ты хочешь отомстить? Без меня у тебя это не получится.

– А с тобой?

– Не дури, если бы ты выслушал меня там, в ресторане, этого могло бы и не быть. Ты упускаешь последний шанс.

– Ладно. Но помни, ты мне обещал.

– Хорошо. Помоги же мне встать, черт побери! Я нужен тебе, ты мне. Очень нужен! Потом объясню. Иначе рискуем опоздать.

Тадао протянул руку и рывком поднял Логана с пола.

– Рассказывай, что за трупы. Это какая-то уловка?

– Никаких уловок. Давай бегом к машине!

– Погоди, ты вообще кто такой?!

– Я «рыболов», и у меня только что было видение. – Тайлер взмахнул рукой, и в его ладони, будто сами собой, очутились тяжелые грузила на кевларовом шнуре. – Вот, смотри. Давай же, время не ждет!

– Ты «рыболов»?! – устремляясь за атлетом, переспросил Фудзивара. В голосе его звучало неподдельное почтение, как если бы английский крестьянин узнал в бедном путнике Робин Гуда.

– Пошли скорей, я уже слышу сирену полиции. Вон серебристый «Астон Мартин», садись за руль и жми на газ.

– Куда едем? – Тадао вскочил в машину и захлопнул дверцу.

– Пока точно не знаю, но будут подсказки. Главное, не пропустить.

Машина стартовала с места и, лишь на мгновение разминувшись с полицейским «Фордом», вылетела на трассу.

– Куда едем-то? – вновь повторил Фудзивара, глядя на своего бессильно раскинувшегося в кресле собеседника.

– Не знаю, пока не знаю. Езжай прямо и смотри по сторонам, все странное, необычное может быть подсказкой.

Потомок воинственных самураев недоверчиво поглядел на спутника:

– Ты, часом, с головой не в ссоре? Может, ты просто… – он уже больше не сдерживал обуревавших его чувств, – припадочный?

– Припадочный. Все хранители припадочные. Из-за него все беды. – Логан достал из-за пазухи лепесток, притягивающий взор, казалось, вбирающий без остатка все внимание в странную бесконечную глубину. – От него все зло. Во всяком случае, так написано в древней Книге. А я и вслед за мной ты – его хранители. И если дадим ему вырваться, в мире начнется такое, что мировая война покажется хеллоуинской вечеринкой.

– Постой… Постой, какие еще хранители?! Не впутывай меня в свое дерьмо! Я тебе оказываю услугу, потому что ты видел ублюдков, застреливших отца, и обещал помочь их найти! Хотя, похоже, у тебя шизофренический бред, и зря я вообще с тобой связался!

– Башка раскалывается. Но боль скоро отпустит, так всегда бывает. На тебя указала Книга, а она еще ни разу не ошиблась. Если она говорит, что ты – будущий хранитель, можешь давать согласие, можешь послать меня как угодно далеко, хоть из машины выкинуть – это все равно твой удел.

– Да пошел ты к черту вместе со своей Книгой, уделом и вселенским злом в придачу! Моего отца убили! Понимаешь?! Хоть мы с ним не ладили, но это все равно мой отец, а ты мне здесь втираешь о каких-то книгах, хранителях… – Тадао осекся. – А ну-ка покажи мне еще раз этот черный камень.

Тайлер вытащил переливающийся бездонной теменью кристалл.

– Это ведь лепесток, не так ли? – настороженно спросил Фудзивара.

– В Книге Амины написано именно так.

– Обалдеть! То, что хотел сегодня подарить мне мой старик, – стебель, к которому некогда крепился этот лепесток. Мой предок, Фудзивара Какубо, описывая бой, в котором он получил этот скорбный трофей, рассказывал, что это стебель каменного цветка, один из лепестков которого был алым, будто утренняя заря, другой – черней безлунной ночи. Но я думал, что это какая-то легенда…

– Не может быть! – прошептал обескураженный Тайлер.

– Очень даже может. Мой давний предок волею судеб воевал на стороне крестоносцев в XIII веке. Тогда командовал отрядом некий Ричард Торквудский. Я с детства много раз слышал эту историю от дяди.

– Сэр Ричард был первым хранителем!

– Так вы этот лепесток охраняете? – наконец сообразил потомок самураев. – Да, он забрал себе каменный лепесток. Черный такой. А моему предку достался стебель. Стоп! – Тадао съехал на обочину. – Мой старик принес стебель в небольшом кейсе из крокодиловой кожи. Ты видел его?

– Они его забрали.

– Значит, они тоже связаны с твоим делом? – предположил Фудзивара.

– Может, просто позарились на дорогой кейс?

– Не важно, мы должны их найти!

– Само собой должны. Если обычный криминал, то они попытаются его продать. Зачем им такая странная штуковина? А если нет… – Он вновь восстановил в памяти место преступления, старательно разыгранную комбинацию, имитирующую банальный уличный грабеж. – Нет, что-то не так. Кроме этого самого кейса, не взято ничего. Если уличные преступники пускают оружие в ход, они не останавливаются на одном выстреле. Порой всю обойму выпускают в уже мертвое тело – нервы шалят. Значит, охотились за стеблем, и это имеет к нам прямое отношение. Мы найдем их, непременно найдем! А сейчас надо ехать.

– Ну вот, мы едем, – согласился Фудзивара. – Мадонна миа, жираф!

Глаза не обманывали мастера боевых искусств: вдоль парковки, строго по разграничительной линии, гордо шествовало длинношеее животное. За ним бежали какие-то люди с палками.

– Похоже, это и есть твоя подсказка.

Тайлер мотнул головой, чтобы отогнать наваждение. Боль постепенно отступала, но сознание прояснилось еще не до конца. Конечно, спроси его кто-нибудь утром, каков шанс встретить посреди одной из нью-йоркских трасс жирафа, он бы вряд ли поставил на такую возможность даже пару центов против миллиона. Но жираф как ни в чем не бывало вышагивал по проезжей части, высокомерно пренебрегая статистикой и законами вероятности. Впрочем, не совсем. Тайлер пригляделся: жираф шел строго по белой линии, отделяющей паркинг от проезжей части, – ни влево, ни вправо. Люди с палками и петлями наконец догнали путешественника и начали окружать его. Один из «охотников» выхватил из кобуры странного вида пистолет и вскинул его, намереваясь выстрелить в пятнистого красавца. Удар палкой выбил оружие из рук.

– Идиот! – заорал старший загонщик. – Ты сейчас выстрелишь, он уснет, в нем больше тонны весу. Ты что же, на руках его в фургон затаскивать будешь? А если, не дай бог, при падении ногу повредит – и вовсе забить придется. Ну-ка угадай, из чьей зарплаты вычтут стоимость этой скотины?

Между тем испуганный жираф припустил дальше с резвостью скаковой лошади.

– Стой! Стой! – загонщики устремились за ним вслед.

– Ну что, – поинтересовался Тадао, – есть разгадка, или, как говорят в Японии, кто читает волю богов по звездам, не увидит змею в изголовье?

– Погоди. Жираф, идущий по линии, как при проверке на трезвость… Приятель, это линия парковки, значит, Парк-Лейн. Есть ли у нас на Парк-Лейн какой-нибудь жираф?

Тайлер вытащил и разблокировал планшет:

– На, набирай поиск.

– Это что, шпионский гаджет? – Тадао ввел ключевые слова. – Белиссимо! Парк-Лейн, 365, отель «Жираф», 4 звезды, кофе и фрукты бесплатно весь день.

Словно в подтверждение высказанных Фудзиварой предположений, по встречной полосе, скособочившись, хлопая плохо закрепленной аппарелью, промчался фургон с разноцветной надписью «Merry Year Circus». Установленные на крыше динамики радостным голосом под известную всем с детства мелодию с деланым задором сообщали, что цирк работает 365 дней в году. Должно быть, какой-то зазевавшийся водитель не успел затормозить и въехал в зад цирковому фургону. Испуганный жираф бросился по открывшейся аппарели… Все можно было объяснить с точки зрения здравого смысла, и даже эту ходьбу по линии. Но Тайлер чувствовал, что находится на верном пути. Давай, Тадао, дави на газ, Парк-Лейн, 365, отель «Жираф».

Тадао неподдельно возмущался:

– 45 долларов за дневную стоянку! Что там они собираются с ним за эти деньги делать? Своим языком все протекторы вылизывать? Зубной щеткой выхлопную трубу чистить?

– Успокойся! – остановил его Тайлер. – Мы не будем здесь сидеть целый день. Значит, так: сейчас заходим, осматриваемся, я завожу беседу на рецепшен, уточняю обстановку, нет ли чего подозрительного. Ты возьми тут на стойке журнал, сядь, как будто кого-то ждешь. Контролируй вход. Я буду держать под наблюдением выходы из лифтов и внутреннюю пожарную лестницу. Да, чуть не забыл. – Тайлер открыл наброшенную через плечо спортивную сумку, указал Фудзиваре: – Видишь устройство?

– Вижу. – Тадао покосился на небольшой агрегат с кнопкой на торце.

– Засунь в карман. На входе незаметно включи.

– Что это?

– Не бойся, не бомба. Эта штуковина отключит всю электронику в радиусе двадцати метров, в том числе и камеры наблюдения. На мониторах будет пурга, как на Аляске в январе.

– Ишь ты! – присвистнул Тадао. – Уровень Джеймса Бонда!

– Бонд рядом с нами – мальчишка с лицензией на ковыряние в носу. Ладно, действуем. Я вхожу первым, ты чуть позже.

Тайлер Логан, напустив на себя вид скучающего наследника миллионных капиталов, вошел в здание отеля. Выдержанный в несколько архаичном стиле в приятных оранжевых тонах холл будто излучал атмосферу респектабельности и уюта «старой доброй»… Не важно чего, главное, что старой и доброй. «А вот и рояль». Окинув взглядом лаунж, он направился к стойке рецепшен. Девушка по ту сторону барьера улыбнулась дежурной, но все же весьма обаятельной улыбкой. Она вообще была обаятельная: маленькая, с темно-карими большими глазами, нежными ямочками на щеках, с пунцовыми губками – словом, все на месте.

– Добрый день. Я хотел узнать, сюда доставили пакет для мистера Артура Уэлсли?

Девушка бросила довольно беглый взгляд под стойку и, вновь улыбнувшись, ответила:

– Нет, сэр.

– Очень жаль. Если не возражаете, я подожду тут.

– Пожалуйста, если пожелаете. Но, думаю, вам придется долго ждать.

– Что значит время? Рядом с такой красавицей, как вы, часы кажутся мгновениями.

– Мне приятно это слышать, сэр. Но полагаю, прежде чем вы получите свой пакет, мистер Уэлсли, я успею состариться и умереть. Я правильно говорю, вы мистер Уэлсли?

– Так и есть. Что за странные мысли? Разве я не похож?

– Признаться, не очень, сэр. Или вернее назвать вас милорд? Артур Уэлсли – это лорд Веллингтон! Вы что же, меня за дурочку держите?

– Браво, – рассмеялся Тайлер. – Вы меня раскусили. Ну право, не мог же я к вам подойти так просто, без повода.

– Милорд Веллингтон, ко мне по разным поводам обращаются гости из всего отеля. Я была бы весьма признательна вам, если б вы меня сейчас не отвлекали.

– Только при условии, что мне будет позволено отвлечь вас по окончании рабочего дня.

– Полагаю, я буду занята, – было ему ответом.

– Давайте займемся вместе… – продолжил было Тайлер Логан, но тут у лифта остановилась молодая пара с ребенком лет шести.

– Папа, мама, рояль, я хочу поиграть!

«А вот и ребенок».

Тайлер оглянулся, будто бы просто на звук. Карапуз лет шести и его довольные жизнью родители направлялись к массивному роялю старинной работы.

– Похоже, этот малыш решил порадовать нас собачьим вальсом, – продолжая добиваться внимания барышни за стойкой, пошутил Логан.

– Да вы что?! – с негодованием всплеснула руками девушка. – Это же Стивен Герлиц, вундеркинд. Он играет с трех лет, вчера победил на международном конкурсе пианистов.

– Надо же, а я уж подумал, что он собирается разобрать инструмент на детали и соорудить из них будку для любимой собачки.

– Можете не сомневаться, если он согласится неделю поиграть здесь вечерами, администрация отеля подарит ему этот рояль вместе с бронзовыми канделябрами и метелкой для вытирания пыли.

Между тем чудо-ребенок взгромоздился на вращающийся табурет, и его отец, благоговейно глядя на свое дитя, покрутил табурет до нужной высоты и поднял крышку рояля. Малыш заученным жестом размял пальцы, вскинул руки и уверенно опустил их на клавиши. Инструмент запел, повинуясь воле музыканта.

– Шопен, – прошептала девушка. – «Полонез-фантазия».

– Любите классическую музыку? – радуясь новой теме, спросил Тайлер. Сейчас его мало интересовала вся эта ерундовина, привидевшаяся ему в подземном гараже. Куда больше его заботило отсутствие интереса у этой хорошенькой девчонки, не отрывающей восхищенного взгляда от чудо-малыша.

Однако, поймав за хвост эту мысль, он заставил себя вновь оглянуться. Никакой опасности не наблюдалось. Фудзивары Тадао – тоже. «Этого-то где носит?» – подумал хранитель. Он вдруг вспомнил, что ключи от машины так и остались у добровольного помощника, и как-то вдруг сразу представилось, что он уже несется прочь от этого места на серебристом «Астон Мартине». «Куда же он девался?».

Вращая головой в поисках ответа, Тайлер увидел, как в лаунж вошел мужчина средних лет с грубоватым жестким лицом, какое обычно рисуют на плакатах с бравыми морскими пехотинцами в каких-нибудь диких джунглях. Внимание Тайлера привлекла его бесформенная темная куртка, совершенно не по погоде. А вот чем она хороша, если не бояться утонуть в собственном поту, – при желании такая одежда позволяла спрятать целый арсенал, включая пару-тройку противотанковых мин. Этот персонаж вполне мог сойти за положительного героя на широком экране, когда б не его остановившийся взгляд безумца.

– Сейчас начнется, – тихо проговорил Тайлер, нащупывая спрятанное в рукаве грузило. Мужчина шагал, казалось, не замечая никого и ничего, как притягиваемый магнитом кусок железа.

– О чем это вы? – обеспокоенная тоном докучливого ловеласа, настороженно спросила девушка.

Ответить Тайлер не успел. В полном молчании мужчина быстро рванул молнию и выхватил из оперативной кобуры под мышкой тупорылый пистолет.

«Глок-17», – отметил про себя Логан. – Армейская модель».

– Вот я вас всех и нашел! А ну стоять, никому не двигаться! Фреди, пойдем, мой мальчик! Они тебя больше не тронут.

Тайлер ощутил невольное восхищение: сильный, готовый на все мужчина с оружием в руках защищает своего сына, а тот, будто весь отдавшись волшебным сочетаниям гармоничных звуков, бегает пальцами по клавишам, не видя и не слыша ничего кругом. Этот сильный мужчина, этот прелестный ребенок, отличный пистолет, гениальная музыка, сливаясь воедино, радовали душу…

Стоп, это же не его ребенок! Будто пелена упала с глаз Логана, снова расставляя происходящее по местам: преступник с абсолютно черными, без малейшего намека на белки глазами, застывшие от ужаса родители, перепуганные слушатели. Девушка за стойкой чуть пошевелилась, должно быть, желая нажать тревожную кнопку. Но это движение не укрылось от безумца.

– А ну назад! К стене, быстро!

Тайлер вновь почувствовал тайное удовольствие от испуга на лице девушки и пожалел лишь об одном: что в этот момент она одета. Он бы дорого дал, чтобы увидеть ее сейчас у стены голой.

– Всем стоять, я не шучу!

Окрик, как удар плетью, снова выдернул Логана из его грязных фантазий. Но более того, земля резко качнулась, отель будто подпрыгнул на месте. И очень вовремя: сотрудник секьюрити, попытавшийся было подкрасться к преступнику, не удержавшись, рухнул на пол, и пуля свистнула как раз в том месте, где только что стоял охранник.

В тот же миг в дверях гостиницы появился Тадао с мобильным телефоном в руках. Ни времени, ни возможности согласовать действия уже не было, оставалось лишь полагаться на сообразительность помощника, если он и впрямь был послан… Тут Логан на долю мгновения задумался, понимая, что и сам толком не знает, кто посылает помощников хранителям. …Ну, скажем, провидение, тогда наверняка догадается подыграть. Время действовать. Он про себя отметил, что вооруженный безумец остался на ногах, хотя многие другие рухнули на пол. Должно быть, какой-то чертов вояка, спятивший от потери ребенка.

– Идем, идем, Фреди, теперь ты в безопасности, – ласково увещевал он.

Тайлер быстро перегнулся через стойку и схватил лежавшую там пачку каких-то гостиничных квитанций.

– Тэдди, сколько тебя можно ждать?! – размахивая бумажками, воскликнул он.

– А ну стоять! Пристрелю, как собаку!

Тайлер увидел темный зрачок пистолетного ствола, глядящий ему в грудь, и бездонно-черные, совсем как темный лепесток на его груди, глаза сумасшедшего.

– Прошу прощения, сэр! – делая испуганное лицо, затараторил хранитель. – Я ни при чем, я не похищал вашего сына! Я менеджер фирмы по перевозке роялей. А Тэд – водитель трейлера. Поскольку вы с сыном сейчас уходите, полагаю, инструмент ему больше не нужен. Я должен его забрать. Вот, поглядите.

Он дрожащей рукой протянул сбрендившему преступнику квитанции. Тот отвлекся лишь на миг, чтобы проследить за движением руки Тайлера. Но этого было вполне достаточно: грузило на кевларовом шнуре обвило запястье обезумевшего вояки, рывок – и пистолет глухо ударился об пол в нескольких шагах от преступника. Тот дернулся было к потерянному оружию, но мощный ура-маваши Фудзивары Тадао сбил его с ног. И в ту же секунду потомок воинственных самураев оказался верхом на обуянном злом безумце, удерживая его голову на болевом приеме. Еще минута – и тот был упакован, как выражался совсем недавно Бобби Мардо, «в подарочном варианте» для полиции.

– Ты куда запропастился? – зашипел Тайлер. – Еще б немного, и этот придурок настрелял бы здесь гору трупов!

– Прости, из больницы звонили. Просят как можно скорее приехать. Я должен получить документы о смерти отца. А еще там сидит полицейский офицер, который тоже очень хочет меня видеть. Тебя, кстати, тоже. Ты подбросишь?

– Ну раз хочет, то конечно.

Тайлер потуже затянул узел на затылке и вдруг почувствовал устремленный на него взгляд. Он, чуть повернув голову, скосил глаза. Рядом красовались две весьма стройные женские ножки, довольно широкая юбка выше колен создавала прекрасный обзор, невозможный с другого ракурса. Хозяйка юбки несомненно понимала, какой вид открывается взору «перевозчика роялей», и даже чуть заметно качнула бедрами, окончательно приковав мужской взгляд к своим тайным прелестям. Тайлер и хотел бы отвести взор от кружевных трусиков, но шею будто заклинило.

– Знаешь что, Тэд, езжай сам, возьми «Астон» – ключи же у тебя? Только постарайся обо мне не рассказывать. Знаешь, если они выяснят, кто такие «рыболовы», не дадут работать.

– А ты?

– У меня тут есть кое-какие дела. Я подъеду позже. Поговоришь с офицером, перезвонишь, расскажешь, как там обстановка. А я пока придумаю, что это нас принесло сюда аккурат к началу действия.

Тадао неодобрительно хмыкнул, понимая, что приковало взор его соратника.

– Ну-ну, придумывай.

Но Тайлеру уже было не до того: он стоял перед девушкой, глядя на нее тем пожирающим взглядом, которым очень голодный человек смотрит на вывеску «Макдоналдса».

– Меня зовут Кора, – проворковала новая знакомая.

– Я прочитал, – невпопад отозвался Логан, указывая на бейджик, украшающий ее блузку.

– Вы «рыболов»?

– Вполне может быть, особенно если вы – золотая рыбка.

– Я не смогу исполнить все желания, но некоторые у нас, похоже, совпадают. У меня тут есть номер, и моя смена окончилась три минуты назад.

– Эй, парень, – Тайлер повернулся к давешнему охраннику. – Сдашь этого красавца полиции. А мы уезжаем. Господа, господа, не надо благодарности, это наша работа, – отбивался хранитель от родителей вундеркинда и спасенных посетителей «Жирафа». – Кора, выведи нас… его через служебный выход.

Тайлер, его помощник и новая подруга бросились к служебному выходу, а позади них послышались бравурные звуки сицилийской тарантеллы. У Стивена Герлица любые впечатления моментально трансформировались в звуки музыки.

С самого раннего утра, еще до рассвета, блистательный Мемфис полнился слухом: властительный фараон, живое воплощение Гора, соединился со своим могущественным отцом и вскоре отправится в последнее траурное плавание по великому Нилу. Ворота дворца были наглухо заперты, и на стенах дежурила молчаливая стража. Встревоженный шепот жителей столицы нарастал, постепенно становясь подобным штормовому гулу. Ночные события – нелепую попытку штурма – можно было бы счесть пьяной выходкой чужестранцев, когда бы ни привела она к столь фатальному исходу. Мертвые тела мятежников крючьями стащили к берегу и бросили в Нил на корм священным крокодилам, а город застыл в ожидании часа, когда жрецы назовут стране имя нового фараона.

Между тем во дворце царила паника, обуздываемая лишь железной рукой Микенца. Тот был мрачен и тверд, как замшелый утес среди волнующихся морских волн. Сейчас же, после смерти повелителя, он велел обыскать дворец, в особенности тех, кто приближался к спальне государя. В комнате одной из незначительных служительниц, жившей при дворце, воины обнаружили увесистый сверток с лидийскими золотыми монетами и драгоценностями. Она пыталась убедить стражников, что это ее сбережения за много лет, но пары ударов палкой оказалось достаточно, чтобы воющая от страха и боли служанка созналась в коварном умысле. Но хуже всего было сообщение, что на убийство ее подстрекал не кто иной, как Ба-Ка – престолонаследник, заждавшийся восшествия на трон.

Вскоре после этого во дворце был собран малый совет ближайших родственников государя. Возглавлять его по праву старшего был поставлен брат покойного, которого сопровождал его ближайший советник и родич, верховный жрец Ниау – Асхотен, чудесным образом вновь объявившийся в столице.

– Все мы теперь знаем, – начал он, – что нечестивый выродок Ба-Ка поднял руку на отца, поднял руку на государя, поднял руку на божественное воплощение Гора, чем осудил себя на вечные муки! Ибо нет казни ни на этом свете, ни на том, которой он не был бы достоин.

– Мой сын не делал этого! – вмешалась вдова фараона, вскакивая с места. – Он горяч и вспыльчив, но он любил отца!

– Должно быть, власть он любил больше, – насмешливо ответил Асхотен, тяжелым давящим взглядом заставляя сестру замолчать и сесть на место. – Не я, а вернейший из верных твоего мужа выведал у убийцы, кто нанял ее. Неизвестно, кто еще стоял за этим заговором, но я заберу преступницу к себе – у меня она все расскажет.

– И все равно я не верю! – утирая слезы, настаивала мать.

– Тебя можно понять, сестра, но все говорит о том, что эти обвинения – правда. В тот самый миг, когда почитаемый наш фараон прощался с жизнью, Ба-Ка только что не силой заставил доблестнейшего Микенца выпустить его из дворца в город, объятый мятежом. Тот дал ему охрану, но сегодня утром дворцовых стражей нашли убитыми. Предательски убитыми – в спину. А Ба-Ка в городе видели в окружении отряда вооруженных людей.

– Быть может, эти люди похитили его?

– Он был верхом и при оружии. Так не похищают, так возглавляют мятежников.

– Но зачем ему было убивать отца? – вмешался Сетх-Ка. – Ведь он и так был наследником.

– Скорпионы ожидания жалят очень больно, тем более что Ба-Ка возжелал взять себе в жены прелестную Асо, которую твой отец хотел видеть твоей женой. Страсть помрачила его разум. Полагаю, мы еще услышим о Ба-Ка, но сегодня мы должны решить, кто будет править страной. Государство не может жить без правителя, как человек без головы.

Сетх-Ка растерянно оглянулся, чувствуя устремленные на него взгляды.

– Я?! Но я не готов! Почему я? Мой почтеннейший дядюшка и старше, и опытнее.

– Нет, – печально отозвался брат фараона. – Благодарю тебя за искренность, дорогой племянник, но если я займу опустевший трон, в народе скажут, что это я устроил бунт в столице. Это подтолкнет многих к мятежникам Ба-Ка, ведь таким образом он сможет обелить себя, спихнув на меня свою вину. Да, ты молод и еще не проявил себя на поле боя, но всем известна твоя доброта и твой божественный дар. Правь же нами, а мы, будучи верными тебе не только по долгу, но и по крови, сделаем все, чтобы помочь тебе стать великим правителем. Я и Асхотен будем тебе правой и левой рукой, и горе тому, кто поднимется против тебя. А чтобы никто и не помыслил, что между нами есть хоть малейшая вражда, исполни последнюю волю отца – возьми в жены мою дочь Асо. Краше ее нет в мире и добрее ее не найдется, сколько ни ищи.

Сетх-Ка неуверенно поглядел на мать, та в скорбном молчании кивнула.

– Хорошо, – тихо, едва ли не с болью, произнес младший сын фараона, смиряясь с неизбежным. – Если так будет лучше для Египта, я согласен.

Асхотен ликующим взором обвел залу:

– Да восславится новый фараон!

Верховный жрец Ниау сделал знак слуге следовать за собой. Запыленный плащ на плечах служителя недвусмысленно говорил о том, что его хозяин, прежде чем предстать перед Асхотеном, проделал немалый путь, и, судя по въевшемуся запаху конского пота, верхом.

– Все прошло тихо, как вы распорядились, мой господин, – склонил он голову, оставшись наедине со жрецом. – Он пробовал вырываться, но его хорошенько скрутили и заткнули рот, он все время пытался что-то кричать.

Асхотен удовлетворенно кивнул, выслушав речь пособника.

– Сейчас он доставлен в надежное место, и я жду распоряжений, что делать с ним дальше.

– Дальше… – задумчиво повторил советник нового фараона. – Хороший вопрос.

– Быть может, стоит… – преданный слуга провел кончиками пальцев по горлу. – Всегда можно будет сказать, что наемники, которых он подбил на штурм дворца, не дождались обещанной платы и прикончили мятежника.

– Это хороший способ, но мы поступим по-другому. Ты говорил, что твой брат строит крепость у вторых порогов Нила?

– Так и есть, – подтвердил слуга.

– Думаю, ему пригодится здоровый раб. Но пусть хорошенько запомнит: он может выжать из этого недоноска все соки, вывернуть его наизнанку. Более того, он должен сделать это, чтобы научить его покорству, и вместе с тем Ба-Ка должен быть жив и ум его ясен. Если его никудышний братец не оправдает своего высокого предназначения, я преподнесу Ба-Ка свободу, а затем и урей. А он может не оправдать его. Сегодня он как-то странно смотрел на меня и дядю – возможно, мальчишка в чем-то нас подозревает. Ты понял меня?

– Да, мой господин.

– Я вижу, ты устал, – как будто только сейчас обратив внимание на верного человека, произнес Асхотен.

– Я больше суток на ногах.

– Что ж, сделаешь это небольшое дело и можешь отдыхать. Поспеши. А мне пока нужно заняться женитьбой молодого фараона.

Стражи дворца, принадлежащего брату покойного фараона, почтительно впустили в покои жреца Асхотена. Конечно, они и подумать не могли, что перед ними самый могущественный человек во всем Египте, но то, что властительный родич фараона слушает его советы, как собака приказы хозяина, было известно каждому. Хотя об этом и не говорили вслух, но шила в мешке не утаишь. Сейчас хозяин дворца отсутствовал, но никому из стражников и в голову не пришло остановить благочестивого жреца. Впрочем, самому Асхотену брат фараона сейчас вовсе не был нужен.

Никого ни о чем не спрашивая, он направился в апартаменты Асо, не так давно пришедшей в чувство после тягостного болезненного сна. Увидев дядю, она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась какая-то неуверенная, будто она недоумевала, радоваться или нет приходу этого мужчины. Асхотен внимательно, будто изучающе поглядел на девушку. Что-то в ней изменилось, и не только цвет волос, хотя это и само по себе было явленное богами чудо. Теперь она казалась на несколько лет старше, так, словно вместо совсем юной девочки, нераспустившегося бутона, перед ним сидела молодая женщина в расцвете красоты, отстраненная и загадочная. «Неужели просто введение мужской плоти в женское лоно способно произвести столь глубокие изменения? – невольно подумал Асхотен, вспоминая рассказ своего шпиона, наблюдавшего сквозь едва заметное отверстие за происходившим в девичьих покоях. Тот явно глотал слюну, рассказывая о том, как Ба-Ка овладел спящей девушкой. – Следует поразмыслить над этим».

– Здравствуй, милая племянница!

Асо молча склонила голову, приветствуя родича. Тот истолковал ее молчание по-своему.

– Вижу, произошедшее этой ночью сокрушило тебя. Я и сам потрясен такой низостью и подлостью со стороны того, кому предстояло стать обиталищем живого бога. Не знаю уж, насколько тебя утешит мое известие, но боги свершили над ним скорый и справедливый суд. Поверь, это средоточие коварства и злобы никогда и никому больше не сможет причинить вреда.

Девушка продолжала молчать, разглядывая Асхотена, будто тот говорил о вещах, глубоко ей безразличных. Он был бы весьма удивлен, если б узнал, что девушка изо всех сил пытается, но не может понять, кто находится перед ней, о чем говорит и чего хочет от нее. Но даже если бы он сумел уловить сумятицу ее мыслей, приписал бы ее потрясениям вчерашнего дня и этой ночи. Однако, не ведая ни о чем, он продолжал:

– Увы, даже богам не под силу сделать бывшее не бывшим. Оставь свои боль и обиду во вчерашнем дне. Сегодня нам нужно подумать, как жить дальше.

Этот вопрос, похоже, заинтересовал рыжеволосую красавицу, озаренную благословением Ра, и взгляд ее заметно оживился.

– Что тебе нужно… мой дорогой дядя?

Верховный жрец Ниау несколько удивился. Прежде Асо была куда более почтительна и, уж конечно, не стала бы задавать вопрос этак напрямик.

– Мы обязаны заботиться о чести и добром имени рода, – продолжал витийствовать он, стараясь взглядом проникнуть в ее мысли. – Тот, кто совершил насилие над тобой, понес достойное наказание, однако же он «засеял поле». Человеческое естество неисповедимо, все может обойтись, однако не исключено, что спустя положенный срок можно ждать «урожая». По расчетам халдейских магов, ныне звезды способствуют «вызреванию плодов». И если это так, мы не можем медлить и ждать, когда всякий, имеющий глаза, увидит, что твое чрево носит плод омерзительной страсти, подобающей лишь распутным девицам, продающим свое тело.

Кажется, на Асо эти слова не произвели никакого впечатления, точно речь шла о видах на урожай ячменя на побережье Евфрата. Такой реакции Асхотен никак не ожидал. В прежние времена девочка была даже слишком впечатлительна, тот же, вчерашний, случай с жертвенным быком подтверждал это.

– Ты слышишь меня? – уточнил он.

– Да, мой дорогой дядя.

– Отчего же молчишь?

– То, что должно случиться, непременно случится, желаем мы того или нет. И потому мне нет дела до того, о чем говорят звезды. Я жду, что предложите вы.

От такой отповеди Асхотен едва не поперхнулся. Слова утешения, крутившиеся на языке, сами собой провалились куда-то в область желудка. Что бы там ни случилось, как бы цвет волос ни влиял на характер, но сейчас перед ним была совсем другая Асо.

– Я говорил с твоим отцом, он безутешен. Смерть брата и…

– Да, я поняла, – нетерпеливо перебила девушка. – Вы с ним говорили и что-то решили. Что же?

– Если невозможно исправить происшедшее, можно обратить ситуацию в нашу пользу.

– Я должна выйти замуж? – предположила красавица. – За кого?

– Да, – чуть помедлил ответить верховный жрец. – Ты верно угадала. Твой отец и я решили, что лучшей партией для тебя станет новый фараон Сетх-Ка.

Он внимательно поглядел на Асо, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию на ее лице, хоть малейшее удивление.

– Он добр, не глуп, силен и наверняка будет хорошим мужем. Ты видела его вчера в храме, и сама подтвердишь, что боги щедро одарили этого юношу.

Испытующий взгляд верховного жреца наткнулся на столь же твердый, не менее проницательный взгляд юной девы. На губах ее застыла легкая усмешка. Она ясно видела все хитрые замыслы Асхотена и словно говорила: «Ну-ну, что еще ты придумаешь, чтобы прибрать к рукам власть?»

– Каков же будет твой ответ? – отводя взгляд, поинтересовался Асхотен.

– Мой дорогой дядя, передайте отцу, что вам удалось убедить меня и я согласна выйти замуж за Сетх-Ка. Ступайте и велите служанкам приготовить мои торжественные облачения. Я сегодня должна блистать. Ведь так, мой дорогой дядя?

Ба-Ка пытался разглядеть что-то вокруг себя. Запястья его рук были туго стянуты, и глаза закрывала плотная темная повязка. Так что он только и слышал, как долго-долго стучали копыта. Он висел, переброшенный через спину онагра, как тюк с сеном. Вздымаемая с земли пыль забивалась в нос, в рот, и он ничего не мог с этим поделать. Лишь один раз начал ворочаться, но сильный удар между лопаток заставил его отказаться от бессмысленных попыток: его похитители вовсе не собирались церемониться. В конце концов путники остановились и без каких-либо предосторожностей сбросили «тюк» наземь. Один из злодеев разрезал путы на его руках, снял повязку и вытащил кляп. Прежде Ба-Ка никогда не видел стоявшего перед ним человека, и тот вовсе не собирался с ним знакомиться.

– Ну что, принц, как тебе первый день твоего царствования? – Наследник фараона попытался было вскочить, но сильный удар ногой в лицо опрокинул его на спину. – Не прыгай, ты же не кузнечик. Ты меньше, чем кузнечик, пустое место. Тебя уже нет среди живых, среди мертвых – еще нет.

Глаза Ба-Ка пылали ненавистью. Он вновь попытался встать и снова под общий смех рухнул наземь. Кем бы ни был его похититель, но бить он умел, будто скакун копытом.

– Ты, кажется, злишься, молодой фараон?

– Отец узнает обо всем, – едва шевеля разбитыми губами, процедил Ба-Ка.

– Непременно. Когда ты подохнешь, наверняка расскажешь ему о своих злоключениях. Что ты так смотришь? Да-да, он мертв. Ты же знаешь, твой мудрый брат умеет прекрасно договариваться со всякими тварями, будь то звери, птицы или гады ползучие. Вот одному из этих ползучих вдруг отчего-то вздумалось забраться на ложе твоего отца как раз в тот самый момент, когда воплощение Гора решил смежить всевидящие очи. Надо же, какая роковая случайность! Когда тебя схватили у дворца Хафры, его брата, твой отец уже спешил навстречу Осирису.

Ба-Ка побледнел, но на окровавленном лице это было незаметно.

– Кто бы и сколько ни предложил вам, – начал он, – отвезите меня в столицу, я дам больше. Я забуду ваше преступление, вы получите столько золота, сколько сможете унести.

Похититель рассмеялся ему в лицо.

– Золото? Какое золото? Ты что ж, думаешь, трон стоит и дожидается тебя? А слуги отца бегают, заглядывая под каждый валун, под каждый сухой куст, выискивая, куда же это делся наследник престола? Ты что ж, забыл о Сетх-Ка? Или думаешь, он настолько глуп, чтобы забыть о тебе? Так вот, он о тебе помнит, это тебе подарок от него. – Он сделал знак своим людям, и те начали бить лежащего на земле Ба-Ка, точно обмолачивая сноп пшеницы. – Эй, эй, только не убейте! Наш добрый повелитель не желает, чтобы его брат умер так легко.

– Сетх-Ка, – еле слышно прошептал избитый до полусмерти принц, когда удары перестали сыпаться, будто крупный град.

Похититель наклонился к нему, уцепился за подбородок и поднял его голову:

– Да-да, будущий великий повелитель, фараон, живой бог и муж красавицы Асо, которую ты, гнусный шакал, желал получить себе. Я предлагал нашему доброму повелителю оставить тебя в пустыне, облив сахарной патокой, но безмерная доброта Сетх-Ка не позволила свершиться моему замыслу. Хотя я бы с удовольствием полюбовался, как песчаные муравьи станут поедать тебя заживо. Но ты будешь жить, каждый день прославляя доброту брата. Вчера он выкупил одного смышленого раба, отправлявшегося строить крепость в верховьях Нила. Повелитель безмерно добр, но, сам понимаешь, деньги не заменяют рабочие руки, так что ты займешь место проклятого нубийца. Ты слышишь меня, Ба-Ка?!

– Слышу, – с трудом пробормотал несчастный принц.

– Это хорошо. Потому что сейчас – последний раз, когда ты услышал свое имя. Отныне ты Безымянный. Надсмотрщики будут предупреждены, что ты немножко не в себе – воображаешь, будто ты фараон и сын фараона. Именно за это кощунство тебя и отдали в рабы. И если ты осмелишься хоть кому-то заикнуться о своих притязаниях на трон, познакомишься с плетьми. А уж ты поверь мне, эти сволочи надсмотрщики жалеют для рабов еду, но не плети. Так что молчать в твоих же интересах.

Он повернулся и кивнул ждущим неподалеку спутникам:

– Отвезите его, там уже, наверное, заждались. Жду вас во дворце.

– Будет исполнено, – загомонили молчавшие дотоле воины.

Похититель хлопнул коня по крупу ладонью:

– Пошел, пошел!

А еще спустя полдня, выслушав его доклад, Асхотен удовлетворенно кивнул, пробормотав себе под нос:

– Что ж, кинжал заточен, осталось только вовремя вытащить его из ножен.

Ур Маа, верховный жрец Тота, не любил Асхотена. Не любил уже потому, что, прикрываясь именем бога, он желал лишь только одного – власти, безусловной, всеобъемлющей, которая и впрямь подобает лишь вечно живущим богам. В этой неутолимой жажде старому мудрому жрецу виделось кощунственное безверье. По сути, имя бога мрака и хаоса, страшного непредсказуемостью и беспощадностью, служило ему чем-то вроде набедренной повязки, закрывающей чресла. И жертвы, которых требовал он, были жертвами ему, а не богу. Он, призванный держать на запоре врата, сохраняющие земной порядок, распахнул их ради своего удовольствия.

Ур Маа не любил Асхотена, но сознавал его ничтожество в ходе планет и звезд, в вечном круге земных превращений. Его куда больше заботило иное: наступали дни, быть может, последние для всех земных царств. Он точно знал это – откровение Тота, даровавшее ему спасение, было недвусмысленно: мир алого света и мир непроглядно черной тени смыкаются между собой, и людская явь окажется меж ними, точно зерно меж жерновов. Мертвые станут средь живых, и живые будут мечтать о смерти. Но, дав это откровение, Тот позаботился и о том, как избегнуть часа окончания времен. И сейчас дар Тота лежал в его суме, и оставалось лишь воспользоваться им для спасения мира.

Стража перед личными покоями Асо без лишних вопросов пропустила Ур Маа к девушке. Всякому было известно, что мудрый жрец вернул к жизни ее, ступившую уже на порог царства мертвых. И если нынче он шел к своей подопечной, то, стало быть, так было нужно. Пожалуй, только одному человеку во дворце брата фараона было дело до того, куда и зачем идет этот немногословный старик. Здесь и сейчас он занимал вовсе незаметное положение: следил за чистотой комнат, раз в полдня убирал песок, непрестанно приносимый ветром из пустыни. Мало кто знал, что среди приближенных слуг Асхотена этот незаметный человечек пользуется доверием куда более полным, нежели сам хозяин дворца. Стоило лишь Ур Маа войти в комнату Асо, безликий слуга с неизменной метелкой оказался в соседних покоях и, оглянувшись для верности, тихо вытащил из стены маленький камешек.

– Здравствуй, предсказанная! – низко поклонившись, приветствовал верховный жрец Тота рыжеволосую красавицу.

– Ты называл мое имя. Откуда ты знаешь, кто я? – отвечая легким кивком на приветствие, спросила Асо.

– Мой повелитель открыл мне путь и назвал имя твое – Лауэия. Что бы ни значило это странное имя, я готов звать тебя так.

– Можешь так, а можешь Асо, нет разницы. Чего же ты ждешь от меня, человек?

Ур Маа вздохнул, достал из сумы кристаллический цветок.

– Наступает время. Миры снова сближаются.

– Так вот зачем ты призвал меня в этот мир! А знаешь ли ты о плате?

– Да, знаю.

– И ты можешь дать мне то, чего я желаю?

– Если ты поможешь сделать это, то будешь достойна любой награды. И не я, а боги дадут тебе ее.

Ур Маа вновь поднял цветок так, чтобы Асо могла полюбоваться им.

– Хорошо. Я сделаю то, что ты желаешь. Но и ты не забудь проследить, чтобы боги выполнили свое обещание. – Голос девушки звучал, пожалуй, излишне резко, но в нем несомненно чувствовалась сила человека, совершенно уверенного в себе.

Не глядя на верховного жреца Тота, она, будто завороженная, коснулась пальчиками цветка, погладила его лепестки и, будто обжегшись, быстро отдернула руку.

– Ступай, – приказала Асо.

Ур Маа поклонился и, не думая пенять на столь неучтивое обращение, спрятал диковинку и вышел из покоев невесты фараона.

Крепость, запирающая вторые пороги Нила, была жизненно важна Египту. Свирепым дикарям, устраивающим набеги из глубины материка, невозможно было обойти это место – болота и джунгли перекрывали всякую дорогу в глубь страны, и лишь здесь, по реке, можно было идти дальше. Если бы Ба-Ка стал фараоном, он бы и сам не преминул прислать сюда великое множество рабов, чтобы ускорить строительство столь важной цитадели. Но судьба уготовила ему иное, и день за днем неведомый раб, прозванный Безымянным, махал бронзовым кайлом, откалывая массивные глыбы от скальной породы, грузя их в деревянные клети, налегая на рукояти скрипучего ворота, поднимающего камень из глубокого карьера.

После того как рабочий день заканчивался, у него едва хватало сил жевать пресную, жесткую, как подошва сандалии, лепешку с кашицей из местных кореньев, запивая ее прокисшим вонючим пивом. Однако и эта трапеза случалась не всякий день. Сначала ему на спину навьючивали чан с горячим варевом, заставляли спускаться с ним вниз в карьер, за ним шел надсмотрщик и не слишком щедро шлепал зловонную похлебку в сложенные чашей лепешки в руках изнуренных рабов. Если после этого в котле что-то оставалось, остатки помоев доставались ему. Ну а если нет, он имел право слизывать расплесканное на ступенях варево. Если же еды хватало не всем, накопившаяся в рабах лютая ненависть по ночам побоями обрушивалась на Ба-Ка.

Ко всему этому главный надсмотрщик приноровился сдавать в аренду рабов для строительства храма. Ба-Ка не знал, какого храма, но, конечно, там, где живут люди, должен быть храм. По сути, его сейчас не слишком заботило, кому из богов он будет посвящен. Он четко усвоил другое: те, кого уводят на его строительство, не возвращаются. И еще: работу, прежде возложенную на них, придется делить между оставшимися.

Тем днем сорвавшаяся клеть размозжила ногу рабу-набатейцу. Тот был могуч, как буйвол, и отчего-то проникся к Ба-Ка симпатией. В первые дни своего пребывания на каменоломнях набатеец как мог поддерживал неумеху Безымянного, подкармливал и защищал от местных старожилов, норовящих выхватить из чужих рук хоть немного еды. Когда веревки, удерживающие клеть, вдруг лопнули и надзиратели крючьями потащили стонущего раба из карьера, Ба-Ка кинулся было на помощь, но силы оказались вновь неравны.

И вдруг как пелена упала с его глаз. Что он делает здесь? Как посмел смириться с такой позорной участью? Бежать, собрать войско и повести его на столицу! Не тратя ни единого лишнего дня! Он обвел взглядом убогие тростниковые хижины, служившие рабам убежищем от жары и непогоды. Несчастные обитатели лачуг, обретя свободу, могли стать хорошими воинами, во всяком случае не знающими жалости к тем, кто вчера распоряжался их жизнями. А раз так, значит, следует вооружить этот сброд. Для этого нужно самому разжиться каким-нибудь оружием и найти сторонников среди других рабов.

На время следовало забыть былые повадки. Рабы прекрасно ощущают, когда с ними пытаешься говорить как повелитель. Когда в руках у тебя кинжал или бич, они падают ниц, но стоит оказаться среди них безоружным, эти полулюди-полузвери разорвут тебя на части, упиваясь дикой местью. Конечно, проще всего было соорудить пращу. Но хорошим пращником за день не станешь. А как обучить этому нехитрому, однако требующему сноровки искусству тех, кто смотрит на тебя как на добычу, да еще и под носом у стражи?

Но все же день за днем, надрываясь на карьере, он старался найти тех, кому можно было бы довериться. Вскоре вокруг него образовалась небольшая «армия»: пять человек, трое из которых сражались прежде против войск его отца в Нубии. Еще один охотился на львов и хорошо умел управляться с копьем. Правда, какого-то внятного плана у Ба-Ка еще не было, но он верил в свою судьбу. Недавняя счастливая находка подтверждала эту уверенность.

Вытаскивая из карьера очередные трупы надорвавшихся рабов, один из надсмотрщиков случайно выронил кинжал и даже не заметил этого. Ба-Ка моментально положил сверху камень, чтобы скрыть драгоценную находку, а затем, когда стражники ушли, аккуратнейшим образом спрятал оружие в своей хижине. Теперь оставалось придумать, как выбраться наверх, не привлекая к себе пристального внимания стражи.

Одна идея у него имелась – под самый конец работы в новолуние подрезать трос подъемника. И пока стража будет ходить за новым канатом, спрятаться под клетью, приделав для этого специальные петли, а уж потом, когда его поднимут наверх… Нет, так тоже не выходит.

Но он так ясно видел себя свободным! В обдумывании подходящего плана Ба-Ка провел несколько дней. Решение все не приходило.

Раз за разом сын фараона глядел на отвесные стены карьера, словно хотел взглядом пробить ступени в камне. Нет, сколько ни смотри, тут не забраться.

Конечно, оставались еще двойные ворота в башне, запирающей выезд из каменоломни. Изредка они открывались, чтобы впустить запряженную волами повозку с бревнами для крепи, но бдительная стража решительно отгоняла копьями рабов от места выгрузки. Так что к повозке приблизиться не получится.

А в остальное время… Об этом Ба-Ка и думать не хотел: пытаться силой прорваться через запертые тяжелыми засовами ворота было абсолютным самоубийством. Они бы и добежать не успели: скучающая на боевой галерее стража на спор отстреливала бы их из луков и пращей, соревнуясь в меткости и потешаясь над безумцами. Нет, здесь нужна была толпа, которой нечего терять, рвущаяся вперед по трупам своих товарищей. Только вот поднять этот двуногий скот на восстание казалось еще менее реальным, чем взобраться по отвесной стене.

И тут боги свершили чудо, хотя сначала оно показалось Ба-Ка новой казнью. В тот день главный надсмотрщик явился на карьер с лицом, сияющим как начищенный священный щит.

– Сегодня наш повелитель, молодой фараон Сетх-Ка, женится на прекрасной Асо. Сегодня каждый из вас получит двойную порцию еды и пива – столько, сколько сможет выпить. Даже вы, ничтожные твари, в этот день должны веселиться.

Безымянный стиснул до скрипа зубы и вцепился в свое кайло, как опытный кормщик в час шторма – в рулевое весло. Больше всего на свете желал он в этот миг опустить свое немудрящее орудие на голову брата. Этот мягкотелый зануда, вечно занятый своими зверушками, отнял у него все: свободу, власть, любимую девушку, обрек на позорное долгое умирание! Ба-Ка нащупал среди лохмотьев рукоять кинжала. Вот сейчас, когда их поднимут наверх, чтобы допьяна напоить пивом, и следует начать. Сейчас или никогда! Какая разница, что будет дальше? Прекратится ли эта бессмысленная нелепая жизнь или одержат они победу – все лучше, чем гнить тут заживо.

Клеть с рабами медленно поползла вверх, поднимая их на поверхность. Вот она остановилась, заморенные непосильным трудом люди впервые за этот месяц поднялись на землю. Безымянный неспешно оглядывался по сторонам, высматривая первую жертву. Ему очень хотелось, чтобы это был главный надсмотрщик, но тот стоял вдалеке у чана с пивом, не забывая отхлебывать из ковшика, прежде чем наливать хмельной напиток рабам. «Это хорошо, сейчас все они упьются, самое время будет пустить в ход кинжал. Никто и опомниться не успеет, – думал он, стараясь безучастно глядеть на пирующих. – Очень хорошо!» Бунтарь, стараясь не подавать вида, потянулся к оружию.

– Это мой кинжал, – послышался за спиной негромкий голос. – Тихо, тихо, не нужно выхватывать его и пускать в ход сейчас тоже не нужно.

Мудрейший Ур Маа, верховный жрец Тота, в последние дни чувствовал приближение чего-то огромного, страшного, не поддающегося осмыслению слабым человеческим умом. Конечно, слабым его можно было называть лишь в сравнении с божественной мудростью, являемой ему порою в откровениях, но сегодня Ур Маа, как никогда, чувствовал эту слабость. Внезапная смерть фараона, исчезновение старшего наследника в первый миг показались жрецу воплощением той самой нависшей угрозы, но лишь в первый миг. В тот же злосчастный день он понял, что это лишь начало, отдаленный раскат грома перед грядущей страшной грозой. Однако боги не лишают надежды верных своих, и тому, кому суждена битва, они вручают оружие.

Видение, в котором открывались место и время обнаружения такого священного оружия, было явлено Ур Маа среди ночи на тончайшей грани между сном и явью. Тогда жрец проснулся в горячем поту, вылил на себя принесенный слугами кувшин воды и принялся размышлять, силясь восстановить в сознании увиденное несколько мгновений назад: рабы в каменоломне, стражники и цветок, как будто вырезанный из цветного хрусталя и в то же время живой – Ур Маа чувствовал это, хотя и не мог объяснить. Вот только куда идти, где искать эту каменоломню? Не ломая себе голову над этим, верховный жрец Тота отправился куда глаза глядят. Он частенько делал так, когда видения не подсказывали ему точного места, где случится то или иное событие. И всякий раз ноги сами приводили его к цели.

Этот раз не был исключением. Когда же явленный во сне цветок оказался у него в руках, он вдруг почувствовал, всей кожей ощутил, что следует поспешить во дворец и, повинуясь воле Тота, свершить там чудо. Пожалуй, он единственный во всем Египте понял суть произошедшего – на ложе перед ним была уже не прелестная Асо, высокородная племянница фараона. Душа бедной девочки отправилась в странствие по Нижнему Нилу, и спасти ее уже никто и ничто не могло. Ее тело стало лишь сосудом, прекрасным, совершенным, но лишь видимой оболочкой для той, что была воплощена для земной жизни. Когда он увидел ее уже бодрствующей с массивными украшениями из хризоколлы на плечах и груди, в единый миг догадался, кого впустил в этот мир. И хотя Ур Маа обращался к ней диковинным именем Лауэия, двух мнений быть не могло – перед ним была воплощенная Хатор, покровительница материнства и всего рожденного. Конечно, как иначе? Ведь если фараон – земное воплощение Гора, то его небесная жена станет его женой земной.

Иной бы удивился, чем несравненная Хатор может защитить этот мир от грозящей ему беды, но он-то знал о тайных мистериях, почитавших Хатор как женщину-львицу, о красном пиве, подносимом ей на этих мистериях вместо крови, дабы унять ее свирепый дух. Но в жизни кровь заменить было нечем. И пивом могущественная богиня, конечно, не удовлетворится. Должно быть, теперь и впрямь настал час, когда ярость Хатор противостояла темной силе неведомого врага. О большем он не осмелился спрашивать, ибо все, что дозволено знать, Тот открывал ему и без произнесенных вопросов. А все остальное было не его ума дело.

Ба-Ка дернулся, будто его вытянули вдоль спины плетью. Надо же так глупо попасться! Но звучавший за спиной голос вовсе не был злорадным или угрожающим.

– Ты что же думал, отсюда можно сбежать? – продолжал голос. – Куда? Вокруг болото и джунгли.

– Что с того? – процедил сын фараона. – Лучше умереть свободным, чем жить, как я.

– Лучше жить свободным. И на троне, принц Ба-Ка.

Собственное имя прозвучало для Безымянного будто гром среди ясного неба.

– Кто ты и чего хочешь? – прошептал он.

– Пока это не важно. Когда все достаточно хлебнут пива, затеешь драку вот с ним. – Неизвестный окликнул одного из рабов. – Об остальном я позабочусь сам.

Ба-Ка почувствовал сильный толчок в спину, так что еле удержался на ногах.

– А ну ступай, что стал! – прикрикнул тот же голос. – Фараон жалует тебе пиво, радуйся и славь государя!

Несостоявшийся престолонаследник оглянулся, но разглядеть говорившего не смог – тот скрылся в шеренге весело хохочущих надзирателей.

Темнело, как всегда, быстро. Огороженный каменной изгородью загон для рабов был забит людским отребьем, на радостях окончательно потерявшим человеческий вид. Ба-Ка был до отвращения трезв, пить за счастье новобрачных ему вовсе не хотелось, а уж тем более слушая непристойные комментарии стражи, толпившейся на стене поверх загона. Когда же совсем смерклось, Ба-Ка нашел указанную ему жертву – одного из тех, с кем еще совсем недавно планировал совершить побег. Пробравшись к нему поближе, он будто случайно выбил у него из рук глиняную кружку с пивом.

– Эй, куда лезешь! – подвыпивший невольник ухватил его за плечо.

Принц развернулся, одной рукой загибая его запястье, а другой нажал на плечо, направляя противника лицом в землю. Стражники встретили было развлечение приветственными воплями, но жесткий окрик заставил их нехотя направиться в загон, чтобы разнять дерущихся.

– Сюда их! – послышался над головой Ба-Ка знакомый голос. – Этому десять палок! А ты, Безымянный, – голос командовавшего звучал столь жестко, что у принца невольно похолодело в груди, – пойдешь к священному крокодилу.

– Но, – попытался вступиться один из надсмотрщиков, – ему приказано сохранить жизнь.

– Никто не вправе нарушать порядок. Ко мне его, я сам разберусь.

Телефон в руке Тайлера говорит срывающимся голосом, но ему приходится сделать над собой усилие, чтобы отбросить прочь обрывки видений и включить сознание.

– Тадао, это ты?

– Я. – Голос собеседника звучит глухо и недобро.

– Что-то случилось?

– Идиотский вопрос, я что, поехал в Диснейленд, мать его! Беседовал с патологоанатомом. Он мне с подробностями, разве что без упоения, рассказал, какие именно жизненно важные органы повредила револьверная пуля и почему эти повреждения несовместимы с жизнью. Будто я не видел отца мертвым на полу в гараже. И знаешь, так говорит, говорит… будто песню поет! Потом увидел, что я уже в бешенстве, решил пилюлю макнуть в кленовый сироп. Знаете, говорит, ваш отец был очень здоровым человеком, по состоянию внутренних органов мог бы еще лет тридцать протянуть. Вот так вот. Мне тут на мозги капают, когда я тело забирать буду, а этот урод рассказывает, как он еще долго прожить мог.

– Прости его. Как говорится, профессиональная деформация сознания, – тихо проговорил Логан.

– Как я ему не сделал профессиональную деформацию черепа, до сих пор поражаюсь! Но с ним не поспоришь – Фудзивара Акира мертв! И мне уже никогда не удастся наладить с ним отношения. Еще утром я думал, что не хочу этого, а теперь знаю, что не могу, даже если бы захотел больше жизни.

– В любом случае молодец, что сдержался. Только разборок с копами нам не хватает.

– Да, коп очень хотел со мной поговорить, но я сказал, что у меня шок и что сейчас не лучший момент. Да только у самураев не бывает шока. Во всяком случае, из-за смерти. Я просто обязан отомстить, а ты обязан мне помочь.

– Я не отказываюсь от своих слов. Мы непременно найдем убийц. Но постарайся меня услышать: у хранителя лепестка и его помощника особая миссия. Мы сводим на нет попытки неведомого зла вторгнуться в наш мир. И это очень важно.

– А мы, значит, пограничный кордон? – Голос в трубке звучал резко и отстраненно.

– Можно сказать и так.

– Тогда послушай меня, пограничник. Пока ты там отдыхаешь, кто-то совсем рядом готовит большую гадость. Они не взяли ни «Ролекс», ни бумажник – все осталось на месте. А забрали только каменный стебель. Так что дело о смерти моего отца – совершенно необычное дело. Соображаешь, о чем я говорю? Мы тут в одной лодке.

– Да, я понял. – Тайлер встал с кровати и начал одеваться, удерживая плечом телефон. – Через полчаса встречаемся на 7-й авеню возле Карнеги-холла.

– Хорошо, буду ждать там.

Тайлер отключил связь.

– Кора, ты можешь вывести меня через пожарный выход?

– Да, конечно. – Девушка нехотя, пуговичка за пуговичкой, застегнула накрахмаленную форменную блузку. – Мы еще увидимся?

– Непременно, – быстро, пожалуй, чересчур быстро для правдивого ответа сказал Тайлер.

И девушка с тайным сожалением поняла, что если их встреча и состоится, то она будет случайной, возможно, не в этом десятилетии, а может, и не в этой жизни.

– Не хочешь встречаться с полицией?

– А зачем мне с ней встречаться?

– У тебя есть основания ее избегать?

– Это добрая традиция всех «рыболовов» на протяжении сотен лет, не я ее завел.

Девушка открыла дверь номера и кивнула, маня его за собой.

– Спускайся по лестнице, выход на продуктовый склад. Двери склада заперты изнутри на защелкивающийся замок.

– Спасибо, милая. – Тайлер притянул нечаянную подругу к себе и поцеловал ее в губы.

– Не надо, – отстранилась Кора.

«Рыболов» бросился вниз по лестнице, и Кора со вздохом проводила его взглядом.

На углу 12-й авеню Тадао резко нажал на тормоз. Выскочивший из-за поворота алый, будто пожар, «Chevrolet Corvette Stingray» развернулся прямо перед капотом «Астона», чудом не въехав ему в бок.

– Да что ж за день такой?! – процедил Фудзивара Тадао, втайне мечтая, чтобы руль в его руках превратился в рукоять катаны, с помощью которой он бы воззвал к разуму придурков, ездящих по городу как бог на душу положит. Между тем «Corvette» сбросил скорость и замер у входа в один из модных бутиков. Из машины стремительная, как атака гремучей змеи, выскочила девица в синем платье-футляре средней длины, не скрывающем совершенных контуров ее фигуры. Совершенных не в понимании нетрадиционно ориентированных модельеров, а таких, что заставляют мужчин оборачиваться и долго мечтательно глядеть вслед. Черная грива волос развевалась за спешащей в бутик хозяйкой алой машины. Тадао едва успел разглядеть ее лицо, вернее, подметить восточные черты: что-то такое в духе «Тысячи и одной ночи». «Дочь какого-нибудь шейха», – подумал Фудзивара, продолжая свой путь.

Дама зашла в один из бутиков, из-за которых 7-я авеню получила полуофициальное наименование «модной улицы». Мимолетная встреча с ней осталась лишь на едва досягаемых окраинах сознания Тадао.

Ба-Ка шел темным коридором, чувствуя, как в спину упирается широкий наконечник копья. Одно движение – и металл, которым умелые охотники валят слонов, вонзится ему меж ребер.

«Что это, что это было? – стучало в висках принца. – Если надсмотрщики желали меня убить, то зачем все эти сложности? Даже приказ оставить меня в живых ничего не может тут изменить. Случайный камень, вывалившийся из поднятой наверх корзины, – и все, мертвое тело на корм священному крокодилу. А там уж какая разница, кем было это тело при жизни?! Быть может, попытаться освободиться, захватить оружие? И если уж все равно погибать, то умереть воином, а не рабом!» Он чуть замедлил шаг, и острый наконечник тут же уперся ему между лопаток.

– Иди, не останавливайся! – прозвучал голос сзади, однако в тоне не было ни озлобленности, ни угрозы.

«Может, все совсем не так? – подумал Ба-Ка, прислушиваясь к ощущениям. – Может, я кому-то понадобился? Для чего? И кому? Вот если бы этот кто-то был достаточно силен, чтобы с его помощью сбросить с престола моего негодного, лживого братца!» От воспоминаний о брате его кулаки сжались сами собой. Раньше он считал его изнеженным и непутевым. Целую вечность назад, еще в ту пору, когда тот беседовал с кошечками и подманивал на руку птиц. Но той проклятой ночью он сбросил маску. Под благостной физиономией оказалась клыкастая морда гиены, пожирательницы трупов.

Коридор закончился, широкие ступени повели куда-то вниз, Ба-Ка едва не споткнулся и не полетел кубарем, но вовремя остановился и стал нащупывать ногой выщербленные плиты спуска. На этот раз копье не упиралось ему в спину. Он постоял, опасливо, каждый миг ожидая окрика или толчка, оглянулся: стражник куда-то исчез, точно его и не было. Впрочем, в такой темноте не сложно было спрятаться в какой-нибудь малозаметной нише или боковом коридоре.

«Что бы это значило? – повернувшись и для верности ощупав пространство перед собой, подумал Безымянный. – Очень странный этот человек с кинжалом. Кто он? Зачем он испытывает меня? Кто и почему дал приказ оставить меня в живых? – Он немного постоял, прислушиваясь. Сюда, в глубину подземелья, не доносился ни единый звук. – Да, стоя тут, ответов не дождешься, – с грустью констатировал Ба-Ка. – Но куда идти – назад, к страже, к каменоломне? К рабской тростниковой хижине? Или же вперед, в неизвестность, где впрямь может ждать ужасная смерть? – Он представил себе священного крокодила. Обычно эти твари вырастали такими большими, что вдоль них могли улечься в ряд два взрослых человека, голова к голове. – Возможно, стражник оставил меня, чтобы жертва была своего рода добровольной. Скажем, через несколько ступеней одна из плит тихо повернется… – Он вообразил, как летит в глубокий колодец тело, его собственное тело, такое живое и жаждущее дальше жить и здравствовать. – Значит, возвращаться обратно? – Ба-Ка всей грудью вдохнул прохладный воздух подземелья, вспомнил мрачные физиономии надсмотрщиков, разочарованных тем, что возможная жертва ускользает из их рук. Их плети и палки… – Нет, туда я больше не вернусь! – Он еще раз втянул сырой воздух и начал спускаться по ступеням. – Даже если там крокодил, у меня будет возможность схватиться с ним напоследок!»

Ба-Ка старался ступать легко, ощупывая ступень ногой и перенося на нее вес лишь после того, как она переставала вызывать подозрение. Однако, к его удивлению, никаких ловушек, столь любимых строителями пирамид, дворцов и подземелий, на пути не было. Наконец лестница закончилась, и Ба-Ка очутился в темной зале. Глаза принца уже привыкли к мраку, он больше не казался столь непроглядным.

– Что бы там ни было, крокодила здесь явно нет, – прошептал он себе под нос и в тот же миг услышал негромкое шипение. Что-то шершавое коснулось его плеча, будто проползло по нему. – Змей! – догадался Ба-Ка и, припомнив ощущение, добавил: – Огромный змей! – Нечто вновь чиркнуло его, на этот раз по ногам. – Что-то не так! – на всякий случай Ба-Ка ушел в кувырок и напрягся, стараясь разглядеть во тьме огромного гада. Тот, будто издеваясь, вскользь толкнул его в спину и вновь исчез. – Точно не так! – Принц развернулся и изготовился к отражению новой атаки. – Змеи нападают по-другому. – Он остановился и сложил руки на груди. – Что бы это ни было, если бы оно хотело убить, уже убило бы. Но играть со мной, как кошка с мышью, – ну уж нет!

Откуда-то из темноты послышался знакомый голос:

– Я рад, что не ошибся в тебе, Ба-Ка.

– Кто ты и чего от меня хочешь? – обшаривая взглядом пустую залу, сквозь зубы процедил Безымянный.

– Я тот, кто сохранил тебе жизнь, – не вдаваясь в объяснения, ответил неизвестный. – И это не все. Я тот, кто предлагает тебе новую жизнь. – Неведомый спаситель помолчал. – И власть. Если, конечно, ты достаточно умен, чтобы с почтением принять дарованный тебе шанс. Пока что ты успешно прошел испытание. Ты предпочел опасность рабскому жребию, ты был осторожен и готов к действию. Ты правильно оценил угрозу. Но это еще не все.

Где-то совсем рядом послышался скрип ворот, тяжелый гул, и одна из стен медленно поднялась, открывая проход в следующую комнату. Посреди нее стояло каменное ложе, на котором, привязанный за руки и за ноги, лицом вниз лежал человек. Стоящая в изголовье светильня выхватывала из мрака его искаженное ужасом лицо. Ба-Ка без труда узнал его. Это был один из его сторонников – тот самый, с которым он совсем недавно дрался на празднике.

– Полагаю, ты помнишь, что я приказал дать ему десять палок?

– Да, – подтвердил Безымянный, смекая, к чему клонит его загадочный собеседник.

– Ты приведешь в исполнение приговор. Но помни: если после твоих ударов он встанет, я прикажу ему дать тебе двадцать палок.

– А если я вовсе откажусь?

– Попробуй, – чуть насмешливо произнес голос. – Дорога у тебя под ногами. Ты волен идти или стоять. А мир вокруг тебя будет двигаться по своим законам. И уж будут они к тебе милосердны или нет, не узнаешь, пока не сделаешь шаг.

Ба-Ка вновь усмехнулся и поглядел на распластанного перед ним раба. В глазах того сквозил неподдельный, безграничный ужас. Принц сделал пару шагов, подошел к ложу, поднял лежавшую на полу тяжелую узловатую палку, подкинул ее в руке, чтобы ощутить ее вес и управляемость, повернулся к подвывающему от страха рабу. Ба-Ка презрительно скривился и наотмашь ударил его поперек хребта, ломая позвоночник. Бедолага дернулся и захрипел.

– Хороший удар, – прокомментировал неизвестный. – Продолжай.

Расправа длилась недолго, седьмой удар был уже лишним.

– Что ж, – все так же насмешливо прокомментировал результат неведомый «доброжелатель». – Ты отлично справился с этим испытанием.

– И много их еще будет?

– Еще будет, – будто эхо, отозвался хозяин подземелья. – Сейчас тебя накормят и напоят. И не той бурдой, которой поили бездумных двуногих мулов, ты сможешь поесть, пока не наешься досыта, и сможешь выпить, сколько захочешь. Тебе нужно набраться сил.

– А дальше?

– А дальше ты вернешься к своим вчерашним товарищам.

– И что я им скажу, что не пришелся по вкусу священному крокодилу?

– Какое мне до этого дело? Придумай. Это тоже часть испытания.

– Часть… но не только? – уловив недоговоренность, переспросил Ба-Ка.

– Конечно. Ты должен будешь поднять на бунт рабов на каменоломне.

– Зачем?

– Потому что это твое испытание. Стражники вполне могут убить тебя как мятежника. Они не любят, когда в их владениях кто-то выходит из повиновения.

– То есть, если меня убьют…

– Тебя интересует, что станет с телом? Его скормят шакалам. А сейчас брось палку и ступай есть.

Обратно в убогую хижину, сложенную из речного тростника, Ба-Ка сопровождал все тот же караульщик, который не так давно копьем загонял его в подземелье. Теперь он казался значительно дружелюбней, так что при желании Безымянному не составило бы особого труда прикончить своего конвоира и завладеть его оружием. А дальше… План, еще совсем недавно лелеемый Ба-Ка как единственная надежда на спасение, сейчас казался ему нелепым. «Конечно, вырваться отсюда можно, но дальше-то куда бежать? Подмога из гарнизона крепости прибудет куда раньше, чем удастся выбраться на свободу. А даже если и не успеет – загонят в джунгли, прижмут к болотам, заставят помирать от лихорадки и змеиных укусов».

При воспоминании о змеях его невольно передернуло. Он вспомнил темную залу под землей и странное нечто, наполнившее его сердце леденящим ужасом. «Что это было? Куда девалось? Да и вообще, что за странные испытания устроил мне неведомый «доброжелатель»?» Ба-Ка исподтишка глянул на караульного. «Этот знает. Но не скажет. Сохранение тайны у подземного властителя поставлено – не объедешь».

Принцу не давал покоя вопрос: кому и зачем понадобилось испытывать его? Кому и зачем понадобился бунт, который ему предстояло организовать? Его вдруг быстрой стрелой пронзила болезненная мысль: «А что, если это всего лишь заговор против меня? Да нет, ерунда! Если бы понадобилось меня убить, это можно было сделать много раз, несмотря ни на какие приказы. И уж точно незачем было кормить и поить. Что ж, как бы то ни было, если впереди маячит попытка вырваться на волю и отомстить, что может остановить меня?!»

Он вновь украдкой глянул на конвоира и буквально ощутил, как сбивает его с ног, становится коленом на спину и сворачивает шейные позвонки. От такого блаженного ощущения даже руки заныли так, что Ба-Ка едва сдержался, чтобы прямо сейчас не свершить задуманное. «Ничего, недолго тебе осталось ходить, – подумал ухмыляющийся принц. – Да и хозяину твоему при случае хорошо бы свернуть голову. Однако еще не сегодня. Всему свое время». Он отогнал навязчивую мысль о смертоубийстве. Сейчас необходимо было придумать другое: как этой ночью выжить в бараке. Шаг за шагом ветхая хижина становилась все ближе, а спасительная мысль все не шла в голову.

Наконец караульный остановился у края подвешенной сверху клети и указал Безымянному:

– Залезай.

Тот безропотно повиновался, усеянное обломками камней дно быстро приближалось. Принц выскочил наземь и оглянулся. Вокруг не было никого, лишь сверху, умиротворенные обильной трапезой, подремывали стражники да совсем близко над головой скрипел ворот, поднимая пустую клеть. Ба-Ка наклонился, поднял с земли камень, несколько раз ударил себя им в лицо. Кровь хлынула из рассеченных булыжником ран, превращая физиономию Ба-Ка в кровавую маску. Пошатываясь, он залез под крышу. Соратники бросились к нему, оттесняя всех прочих, но, будто не видя их, он рухнул на застланную тростником лежанку, заливая ее красной жижей, и трагическим голосом прошептал:

– Он мертв.

В эту ночь принц спал урывками, разбитое лицо саднило, но пуще того донимал один и тот же навязчивый сон. Ба-Ка то и дело схватывался, открывал глаза, явь встречала его вонью давно немытых потных тел, стонами и храпом соседей. Он вновь закрывал глаза и проваливался в бездну сновидений и снова видел продолжение одного и того ужасного сна: Сетх-Ка на брачном ложе в объятиях Асо. Измученное сознание превращало болезненные хрипы измотанных непосильным трудом рабов в любовные вскрики и стенания. Он будто видел, мог потрогать руками эти опаленные страстью тела, он будто слышал заливистый смех Асо и до отвращения радостный хохот брата. И он понимал, что смеются над ним, над его бессилием и глупостью. «Что ж, я буду умней! – решил, будто отрезал, Ба-Ка. – И я отомщу, очень скоро отомщу!»

Минут пятнадцать Тадао вел машину молча и даже как-то насупившись.

– Поверить не могу! – наконец воскликнул он, не в силах больше сдерживаться. Клокотавшее в душе недовольство вырвалось наружу. – Вместо того чтобы, не теряя драгоценного времени, найти все ответы в университете, мы едем к какой-то гадалке! Чтобы решить вопрос, от которого зависит судьба всего города, а может, и мира!

– Выходит, так, – согласился Тайлер.

– И ты надеешься услышать от нее что-то путное?!

– Надеюсь, почему нет?

– Действительно, почему нет? Давай сразу заедем в магазин, купим пакет кофе, она еще на гуще погадает! Или нет, она же у нас из старинного римского жреческого рода. Как утверждает сама синьора Габриела, ее предки морочили людям головы еще при Цезаре. В таком случае надо купить жертвенных животных, и она будет гадать по их внутренностям. А также по полету птиц. Точно! Мы возьмем ее и повезем к аэропорту, она будет гадать по полету самолетов! Все же XXI столетие на дворе!

– Не горячись! – Тайлер усмехнулся, представив себе странную картину. – Предположим, что знакомая твоей матушки и впрямь ничего не смыслит в предсказаниях. Но откуда-то она узнала о моем существовании!

– Этому должно быть разумное объяснение.

– Сомневаюсь, но ладно, давай проверим.

– Мы теряем время, напарник, – недовольно скривился Тадао. – Если хочешь, к утру я тебе составлю список всех прорицателей, колдуний и гадалок обоих полов, живущих в Нью-Йорке. Предлагаешь к каждому из них заехать в гости?

– Послушай, если бы предсказания всех этих нострадамусов время от времени не попадали в цель, то кто бы о них вообще вспоминал? Есть еще много такого, чего мы не знаем, о чем лишь догадываемся. Не всегда правильно, не всегда разумно, но в нашей жизни вообще множество вещей, лежащих вне обыденного сознания. Скажем, тот же лепесток – попробуй, объясни его природу, исходя из школьных познаний. Даже не из школьных.

– Тоже мне довод. Я много чего объяснить не могу. Я вот, скажем, не знаю, как удается запихивать в провода заряженные электроны. Для меня и действие посудомоечного аппарата глубоко не очевидно – что с того?

– Ну вот, ты даже такой ерунды не знаешь, а берешься толковать о трансцендентном.

– О чем?

– Не важно, слово красивое. В общем, я тут начальник, так что едем в гости к вашей синьоре Габриеле.

– Как скажешь, – пожал плечами Тадао. – На всякий случай предупреждаю: она сильно немолода и уже лет пятьдесят как нехороша собой.

– А сколько ей всего?

– Вот около пятидесяти и есть. Ну что, университет, офис или синьора Габриела?

Тайлер Логан, не задумываясь, махнул рукой:

– Синьора Габриела!

Греющаяся на камнях гигантская кобра глядела на Ба-Ка равнодушно, как порой смотрят на слуг, которых видят каждый день и уже почти не замечают. Принц знал, как опасливы эти змеи. Знал, что, едва завидев человека, они спешат укрыться в своей норе или принимают оборонительную позу, угрожающе раздувая капюшон. Сейчас ее длинное, едва темнее окружающего песка тело казалось совершенно расслабленным. Она вовсе его не боялась и сама не стремилась напугать. Ба-Ка уже знал, что таких, как она, здесь великое множество, буквально под каждым валуном. Знал он также, что, подчиняясь неведомому запрету, кобры не трогают тех, кто идет принести жертву в храм, затерянный на краю пустыни. Для всех других путь сюда заказан. Днем ли, ночью, всегда поблизости окажется змея, готовая ужалить незваного гостя. Обглоданные шакалами, обветренные кости дерзнувших приблизиться к храму, занесенные песком, нередко встречались в этих местах.

Легенды о сокровищах храма передавались в народе из уст в уста. Впрочем, для тех, кто не был тайным адептом мрачного бога Апопа, и само существование этого храма было легендой. Но те, кто знал путь, в последние дни шли сюда по одному и группами, откликаясь на тайный зов предводителя.

Ба-Ка примостился на тростниковой подстилке, разложенной на горячем камне, глядел на этих людей, не скрывая интереса, и слушал поучения красноречивого спасителя, восседающего напротив него на такой же подстилке. Он уже знал, что скоро ему предстоит великая миссия открыть врата тому, чьей воле были покорны все собравшиеся в этом неприметном месте.

– Ты войдешь, – требовательно, не допуская и намека на возражение, говорил ему наставник, – потому что никто другой не сможет подойти к вратам. В тебе же течет священная кровь фараона. Ты – живое вместилище бога, никто другой не сможет сделать этого. Ты войдешь, откроешь врата и примешь того, кому суждено властвовать над этим миром.

Жрец божественного змея, будто добиваясь безропотного повиновения, надавил пальцем на едва заметные красные пятнышки на груди молодого принца, крепко сжавшего губы, чтобы подавить рвущийся из горла стон от нового приступа боли. Вскоре после прибытия в пустынный храм тайный служитель Апопа дважды уколол Ба-Ка под самое сердце жезлом, увенчанным клыками огромного змея. В получившиеся ранки слуги жреца втерли неведомую жгучую смесь. Ба-Ка сцепил зубы, чтобы не заорать в тот момент, но стойко выдержал последнее испытание. Теперь он был одним из посвященных в мистерии великого змеиного бога, и следы его клыков напоминали об этом, отзываясь даже на легкое касание ноющей болью, грубое же тыканье, вот как сейчас, превращалось в настоящую пытку.

Ба-Ка внимательно слушал, кивал, соглашаясь, и вспоминал недавнюю схватку в воротах каменоломни. Тогда почти такое же легкое, почти незаметное касание «отравленной руки» отправило в пасть Анубиса здорового сильного мужчину, привыкшего стойко переносить все тяготы, смотреть в глаза разъяренных львов бестрепетно, как на пламя костра. Каждый из тех, кто приходил в эти дни к храму, смог бы повторить такое невероятное убийство. Сам не зная почему, Ба-Ка вспоминал ту сцену с восхищением. С такой неприметной, но очень эффективной армией, способной в единый миг свалить любых силачей с такой же легкостью, как змея поражает огромного буйвола, можно без особого труда вернуть трон.

– Я спас тебя, – продолжал предводитель тайного воинства, – чтобы научить всем таинствам Апопа, приобщить к глубинам его сокровенной мудрости. Я проведу тебя по жизни как поводырь, и нигде ты не споткнешься, нигде не подвергнешься опасности. Лишь будь послушен мне.

Ба-Ка кивал, глядел на присмиревшую кобру, на побелевшие кости, на людей, пробирающихся в храм. Для того ли он вырвался из каменоломни, чтобы повиноваться воле своего бывшего надзирателя, пусть даже и старшего? Наставник, казалось, вовсе не замечал внутренней борьбы, обуревавшей ученика.

– Станешь частью могущества, – вещал он, вставая, так как сидя выглядеть всемогущим не получалось, – моего, а стало быть, и твоего.

Для завершения образа предводитель секты поставил ногу на валун совсем рядом с головой кобры.

«Я буду частью его могущества? – переспросил себя Ба-Ка. – Его инструментом? Беспрекословным исполнителем приказов? У змеи одна голова. А хвостом я быть не хочу. Потому что мне уже самим рождением суждено повелевать миром, и по-другому не бывать! – Ничем не выдавая себя, он тоже встал, продолжая кивать, почтительно слушая речь тайного жреца. – Это я, Ба-Ка, рожден, чтобы стать вместилищем бога. Если судьбе было угодно, чтобы это не был Гор, то ей видней. Пусть это будет великий грозный Апоп! И пусть он сам объявит свою волю!»

Словно бы случайно шагнув вперед, Ба-Ка наступил змее на хвост. Та возмущенно бросилась вперед и вонзила ядовитые клыки в лодыжку главного служителя Апопа.

– Как ты мог?! – взвыл тот, мучительно корчась от боли.

– Никто не будет повелевать мной! – Ба-Ка подхватил бьющееся в конвульсиях тело и сдавил горло умирающего. – Никто не будет управлять мной! Ты лишь падаль, корм для Великого Змея! – глядя в меркнущие глаза спасителя, процедил он. Затем взвалил труп на плечи и направился к святилищу.

– Апоп явил свою волю! – подходя к храму, закричал он. – Как змея меняет кожу, он пожелал сменить тело. Отныне я вещаю устами бога! Я приведу вас к вратам бога!

Пара белых священных ибисов парила над дворцом, словно купаясь в бескрайней небесной синеве. Задумчивый Сетх-Ка наблюдал за их полетом, не отводя глаз, не решаясь отвлечь их своим зовом. Да и что нового сказали бы они ему? Что такое могло быть видно с высоты их полета, о чем бы не ведал он, молодой фараон, земное вместилище Гора? Да и то сказать, одним своим парением они подавали ему знак, и не их беда, что правитель великой державы не умел растолковать его.

Впрочем, и сам по себе ход событий наводил Сетх-Ка на печальные мысли. Судьба даровала ему трон, однако не позаботилась о том, чтобы наделить сердцем и умом повелителя. Сетх-Ка прикрыл глаза. Вокруг буднично, суетливо шумел город, на стенах время от времени слышались окрики стражи. Казалось, ничего не напоминало о недавнем мятеже. Но все же новый повелитель Верхнего и Нижнего Египта не мог забыть слов, услышанных совсем недавно у этого самого окна. Слов, после которых привычный, размеренный ход жизни сменился кровавой бойней, в конечном итоге вынесшей его на вершину власти. Но полно, был ли это и впрямь конечный итог? Или заговор против его отца, завесу которого он случайно приоткрыл, был лишь началом чего-то намного большего?

Он повернулся к стоящему у двери воину, одному из молчунов отряда грозного Микенца. После ночи мятежа он не доверял больше никому во дворце, кроме этих чужаков. Ну и, конечно, своему учителю, мудрому Ур Маа.

– Пусть сюда придет верховный жрец Тота, – сказал Сетх-Ка, стараясь придать голосу повелительное звучание.

Воин склонил голову и скрылся за дверью, чтобы передать распоряжение государя.

Ждать пришлось недолго. Ур Маа вошел в покои молодого фараона походкой, всецело подтверждающей милость Тота по отношению к своему верному служителю. В то время как большинство его сверстников едва переставляли ноги, Ур Маа был легок на ходу, словно юноша. Сетх-Ка дал знак воину у двери выйти и ждать снаружи.

– Учитель, – фараон устремился навстречу вошедшему, – мне нужен твой совет. Я окружен врагами, я не могу говорить об этом ни с кем, кроме тебя.

Ур Маа кивнул:

– Да, мой мальчик, так и есть. Ты в опасности. Но если бы только это, было бы полбеды. У тебя есть Микенец, горящий желанием отомстить убийце твоего отца. Есть я, всегда готовый помочь советом и своими знаниями. Но все куда сложнее, чем ты можешь представить.

– Ты знаешь о заговоре? – быстро спросил Сетх-Ка.

– Всякий, кто хоть что-нибудь смыслит в делах государства, сейчас толкует о заговоре, – грустно ответил верховный жрец. – Но как луна, отраженная в водах Нила, все же не совсем луна, так и земное, хоть и губительное злодейство – всего лишь отражение того, что происходит в мире богов. Мы вовлечены в деяния куда более грандиозные, чем можем себе представить. Наш удел лишь догадываться о значении предстоящего. Мы словно песок, влекомый ветром, шлифуем неподатливый камень бытия. Но происходит это не нашей волей, не волей бездушного ветра. Лишь тот, кто породил ветер, имеет понятие о замысле.

– Учитель, все это так. Но если ты что-то знаешь о воле породившего ветер, расскажи мне – я чувствую себя полным ничтожеством, волею случая вознесенным на трон повелителя мира.

– Я лишь человек, – Ур Маа воздел руки к небу. – Что могу сказать я, если боги сочли нужным высказать свою волю и даровать тебе подмогу, о которой никто не мог мечтать.

– О чем ты говоришь, учитель?

– О ком, а не о чем. Твоя жена Асо совсем не та девочка, с которой ты играл в детстве.

– Не та? – удивленно переспросил молодой фараон.

– Да, мой мальчик. Лишь видимость прежней девушки. Все вокруг думают, что я излечил ее от смертельной хвори. Однако же это не так, ныне в теле Асо живет восславленная на земле и возлюбленная на небе прекрасная Хатор.

– Моя жена – воплощение Хатор?! – Глаза повелители Верхнего и Нижнего Египта широко распахнулись от удивления.

– Это так. Хатор пришла в этот мир с великой целью, о которой лишь сама может поведать.

– Если так, то зачем медлить? – вскинулся Сетх-Ка. – Быть может, ключ к спасению всей нашей державы ближе, чем мы думаем? – Он кликнул стража. – Пусть сообщат моей супруге, что я и верховный жрец Тота желаем навестить ее.

Миранда Палмер встряхнула рыжей гривой и поправила тонкую золотую оправу изящных очков. Сегодня воистину был удачный день. Лежавший на столе перед ней папирусный свиток был доставлен в лабораторию лишь пару дней назад среди не вполне законной добычи одного из университетских «туристов», регулярно ошивавшихся по блошиным рынкам древних городов. В этом смысле Каир был не одинок, но эта находка прибыла как раз из Каира. Имея надлежащие связи и знакомства, зачастую тут можно было отыскать по бросовой цене совершенно уникальные вещи. Продавцы искренне считали, что обдирают тупых белых как липку, называя сумму в пару сотен баксов, и внутренне готовились к ожесточенному торгу, однако тупые белые готовы были платить несуразные деньги за никому не нужные вещицы вроде этого куска папируса. Вывезти находки было сложнее, но и здесь вовремя презентованные нужным людям конверты с деньгами снимали множество вопросов.

Как бы то ни было, Миранда Палмер не забивала себе голову такими мелочами. Она разглядывала чудом сохранившиеся письмена и сопровождавшие их рисунки, и пальцы ее дрожали от волнения. Пожалуй, во всем Нью-Йоркском университете не нашлось бы египтолога столь знающего, как она. Ну и, конечно, профессор Зальцман, ее научный руководитель. Он сильнее в обобщениях, в научном подходе к изучению предмета, тогда как мисс Палмер отличается глубоким знанием исторических деталей и, говорят, занимается историей Древнего Египта из чистой любознательности.

Многие в университете шептались, что блестящая карьера Миранды Палмер – результат ее связи с шефом. Но лишь самые злоязыкие продолжали настаивать на этой версии. Миранда могла себе позволить не заботиться о карьере. Происходя из «весьма достойной семьи», числившейся одной из лучших в Бостоне еще задолго до известного чаепития, она обитала в собственном особняке и, по слухам, вполне могла при желании основать собственную кафедру. Мисс Палмер любила красивые вещи, слыла отчаянной модницей, вместе с тем вряд ли кто-то мог бы сказать, что она не умеет считать деньги, во всяком случае, не в ее стиле было отказываться от маленьких радостей жизни, особенно за чей-то счет. Ее даже называли прижимистой, во всяком случае, признавали за ней умение использовать с толком имеющиеся средства, особенно финансовые. И хотя разговоры о ее отношениях с заведующим кафедрой имели под собой определенные основания, мисс Палмер, похоже, совершенно не интересовалась тем, что думают по этому поводу коллеги, да и вообще кто бы то ни было.

Она всматривалась в едва проступавшие на потемневшем листе папируса значки, и сердце ее пело – ведь она уже было начала терять надежду.

Ур Маа, великий жрец Тота, чувствуя близость дня, когда глаза его больше не увидят сияния лучей солнцеликого Ра, оставляет свои записки, ибо то, о чем он желает поведать, важно нынче и будет куда важнее в будущие годы, когда случится неизбежное. В память о прежней своей покорности воле Хатор он просит ее смилостивиться над людьми ее страны и не карать их за неразумие, как покарала она в недавнее время великий флот могущественной Финикии. В тот недобрый день, когда финикийцы осмелились противиться ее воле и силой оружия отнять у племени ахейцев драгоценный дар великой богини, буря разметала их корабли, и ни один из уроженцев Тира и Сидона не вернулся домой. А если так, то порученное им некогда величайшему из великих воинов не было выполнено, и, хотя у него нет в том полной уверенности, теперь он ожидает возвращения гонца из Медных гор. Он уверен… Дальнейший текст едва просматривался, свиток необходимо было просветить рентгеном, чтобы узнать дальнейшую судьбу сокровища Хатор – великой Ратгарны.

– Медные горы, – задумчиво повторила мисс Палмер, вглядываясь в окно лаборатории. За стеклами шумел Нью-Йорк, повседневный уличный шум словно говорил, что огромному городу глубоко наплевать на Древний Египет со всеми его свитками, на Медные горы. Если что-то и может привлечь его внимание, то лишь новая серия о похождениях бродячей мумии.

– Что бы это значило? – вглядываясь в потемневший свиток, прошептала Миранда.

– Сейчас, сейчас, – послышалось за дверью. – Сейчас, мистер Карлаген, вы сами все увидите. Я вас уверяю, это тот самый цветок, так называемая Ратгарна.

Мисс Палмер недовольно поджала губы:

– Этого только не хватало.