Цветная тень души
«Келья с калейдоскопом» – первая книга стихов Леонида Советникова, с которой я познакомился ещё в конце девяностых годов прошлого века, – уже определила смысл его творчества. Каждый из нас заключён в келью своего тела, связан с землёй, но над каждым сияет чудесная радуга, соединяющая душу с небесами. Конечно, не всем её почувствовать, увидеть дано. Тем сложнее рассказать об этой игре света, распадающегося в более плотное семицветье. В его объёме, соединяющем земное и небесное, узревается «космос ноэтос», как его называли греческие любомудры – космос мысленный. Это не та чёрная дыра ночного неба с оскалившими зубы звёздами, которую рисует нам «пошлая толпа химиков и физиков», как иронизировал А. Ф. Лосев. В поэзии – мы имеем дело с миром подлинным, а не с его призраком, суетным отражением. Поэтому в словаре Советникова так много слов о свете и ограничивающей его тьме: «Луч, стеклом окна задет, На лучины стал колоться…»; «Тихо шагну я, возникший из праха, В круг от лампады, не знающей тени…»; «И в глубокой пещере светло, как в раю…»; «Был тьмы над светом перевес…» и т. д. А зачастую свет становится цветом: «Чуткий вереск лесной, иван-чай, и шалфей, и метлица Мне помогут найти золотые, как нектар, слова». В его книге избранного «Спящий куст», подводившей обозначившиеся итоги, в одном из стихотворений метафорично разворачивается эта диалектика:
Где замысел воли утраченИ свет не воздался сторицей,Кочует кораблик удачиПо тёмным морям небылицей. <…>Заканчивается это стихотворение так: «…Но не затем ли И муки, чтоб к ним не вернуться, И сны, чтоб отыскивать земли?»
Ложь – сложна, истина – проста, но не упрощённа. Эти стихи о самой простой, но не упрощённой, истине. Что есть главное в мире и как мы «в муках и снах» ищем сущее – во тьме, в песках забвения, в бесчисленных книжных страницах, тоже составляющих нашу жизнь, жизнь души. Как мыслим, куда ведёт нас клубочек самопознающегося слова.
Скажете, какая новость… Но каждому приходится заново, по-своему нащупывать эту дорогу. Мы видим маяки нашего поэта, световые изваяния образов, плотные и одновременно хрупкие, как витражи. Тьма, клиньями и углами вторгающаяся в их области, порой размывает их границы. Нет ничего воздушнее, но и ничего крепче солнечного зайчика слова. Оно, как луч, не вяжется, потому что в него входит сила неба. В стихотворении «Хорив» прямо рассказывается о рождении таких «небесных слов»:
Притих народ – от мала до велика,И патриарх, на посох как каликаПрипав, внимает грохоту камней —Небесных слов. <…>Или в другом стихотворении – «о золотом отблеске блаженства в небесах»:
Взгляд покорён суровой простотойЗемли, где даже спящий куст врачуетСлепую душу, и слепая чуетБлаженства в небе отблеск золотой.Что такое радуга, соединяющая небо и землю? – Мнемозина, богиня памяти, говоря по-русски – Памятина. Греческое: «мнедзети» – помнить. Думать, писать, обретать смыслы – значит строить память. Леонид Советников и рассказывает, как он строит эту страну в своих стихах.
Память – это цветная тень души, как подметил в своём тюремном дневнике Вильгельм Кюхельбекер.
Вот – скупым рисунком в стихотворении «Инок» перед нами появляется заснеженно-сирый уголок мира:
В сумерках по хляби шёл, по полю,Поднял взор – и не нашёл колодца.Вдруг припомнил: не за труд и волю —За смиренье благодать даётся.Вот, решил от братьев удалиться,Да воды, больные, захотели.Гнал себя: позволил простудиться,Проще быть внимательным – в метели.Стал. Молился молча, неторопко,Пред Всевышним наша доля – смердья.И сквозь вьюгу проступила тропка —Нет греха, что больше милосердья! <…>Как в сказке, герой – слово автора – идёт наугад за живой водой смысла и находит её. Это – притча в стихотворной форме.
Пожалуй, такое, приточное, слово в разной степени проявления свойственно многим стихотворениям Леонида Советникова. «Вдруг сорвётся, как яблоко, слово, Жизни тяжесть снимая с души…» – Так, например, афористично отмечена эта особенность в стихах, посвященных памяти поэта Константина Васильева. Советников не столько философствует, сколько стремится проникнуть во внутреннее содержание предметов, отделить свет от тьмы в нашей жизни, где никогда не бывает полностью ни света, ни тьмы, а всегда какая-то их смесь, полумрак.
Стихи Леонида Советникова требуют вдумчивого, неторопливого чтения. Обогащенные смысловой метафоричностью образов, вошедших в историю мировой культуры, в т. числе и из Ветхого и Нового Завета, они становятся многослойными и культурологичными напластованиями видений и смыслов. Манера его ближе к той ветви русской лирики, которую декларировал Степан Шевырёв в своём «Тяжёлом поэте».
Несчастье – заставляет задумываться, учит мыслить. Кому эта истина ближе, пусть вспомнит слова апостола Павла о «жале, данном в плоть». Леонид Советников получил тяжёлую травму в молодые годы. (Сужу о его судьбе по личному опыту, попав в схожую ситуацию уже на исходе жизни.) Удивительную ясность духа вынес он из этого испытания. Может, поэтому душа его стала осязать яркую радугу Памятины, соединяющей нас с небом и вечностью. Живое слово помогло ему восполнить жизнь.
Николай СмирновВербы
Природа не любит ущерба.И вот не во льдах, а в теплеЗастыли три веточки вербы,Тоскуя по доброй земле.Поверили, видно, бедняжки,Что полное счастье дано;Корнями блуждая в стекляшке,Мечтали попасть за окно.Где снег был глубок и печален,Земля для любви холодна,Сегодня так много проталин!И все без стеклянного дна.
«Клубок покатился… Мурлычет кошка…»
Клубок покатился… Мурлычет кошка,Об руку трётся, глаза прикрыв.А в комнате – солнечная дорожкаИ тишины золотой налив.Окошками света стена богата,А кресло – пятнами, будто в нёмЦветными клубочками спят котята,Свой рай блаженным обняв теплом.
Константин Кокорин «Кот Скай». Акварель, бумага, 20 х 30, 2015.
«И смысла не отбрасываю тень я …»
И смысла не отбрасываю тень я —Глухой сорняк неполотой гряды;Сон для меня, что дождик для растенья,Как будто в уши налило воды.И бабочка порхает над теплицей,И зайчик солнца прячется в дресве;Боярышник, как истинный патриций,Надёжно сон мой приютил в листве.Я люблю
Я люблю, когда лучи скупыеДержат мир на тонких волосках,Строя утра замки голубыеНа летучих золотых песках.Воля не взволнована, как море,Чайкам не завидуют глаза;В отрешённом, безграничном взореУзнаны, как в капле, небеса.Будто мысль в кольцо любви продели —Так легка, туманна и тонка,Что трепещут перед ней пределыИ дрожат немые облака.«Заячьим горошком, чёрным лютиком…»
Заячьим горошком, чёрным лютикомЗаросли могилки вдоль реки.Алалыкой, одичалым хлюпикомТам бродил я в детстве, и близкиСтали сердцу знаки запустения,Тайны века, вросшего в покой:Будто все ушли – одни растенияСвоеручничают под рукой.Луч касается, как тел покойников,Синеватых шпатов полевых…Помню: сердце бабочкою с донниковК ним слетит из царствия живых.«Я в детстве подолгу любил на юру…»
Я в детстве подолгу любил на юруНацеливать в небо сомнений стрелу,О силе небесной взывая к орлу.Взывал – и Высокий ответил,Что сила над нами подобна орлу,Чей огненный клюв пробивает скалу,А коготь пронзает Вселенной юлуИ времени солнечный ветер!Мне в юности часто являлись во снеУшедшие – в тлеющем, мрачном огне.Я в поле бежал, к одинокой сосне.Молчал – и Прямая скрипела,Что сила под нами подобна сосне,Чей ствол корабельный увяз в глубине,А корень взрывает могилы на днеМиров, погребённых умело…Я жил одиноко. И старость пришла.Мой тлеющий разум, как ночь, обнялаОсенняя ранняя тихая мгла —И стал он воистину светел!И эта холодная славная мглаМне жизнь осветила, как только могла.И тихо спросил я: где ж раньше была?Спросил, но никто не ответил.«День ото дня полней поток забвенья….»
День ото дня полней поток забвенья,Шумят ветра, деревья шелестят,И мотыльков июльские раденьяНе разделяет, не вбирает взгляд.Лишь иногда, когда воды свеченья,Волненья трав и овеванья крылТак влюбчивы, так лишены значенья,Я вспоминаю, что и сам любилИгру надежд, причуды наважденьяСквозь нежной грусти тонкое стекло.Светились, бились капли, и весь день яГлядел, как даль дождём заволокло.Глядя на камни
Ветер гулял над рекой.Но, розовея щекой,Кокон покоя лелея,Локон вила Лорелея.Нет, что-то было не так.К западу двигался мрак,В хлябях зелёной листвыПели, летя с тетивы,Стрелы заката, и слитьсяСилились волны и листья.Полно, не век ли орды —В битвах воды-лебеды?Но зашуршат средь осокШлемы еловых лесов,И буруны – с бунчукамиСпутаешь, глядя на камни.Листья
Были блестящими, слыли гулёнамиЛистья из юности – я лиВыдумал, как кружевами зелёнымиСвет они дивно пленяли?Или, с прожилками крыл, небожители,Нам о любви шелестели?Листья, и нас уже ветры похитили,Многих укрыли метели.Нищая юность! Убогие дворикиС липами возле capaек.Весело скалятся бедные Йорики,С листьями ветер играет.Я выйду из дома
Дождливое утро. И роща промокла.Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна,И галочья стая, звучанья полна,С каким протирают оконные стёкла,Сорвётся с дерев на пустые зады,На бледность отав, на скупые подзолы.И ринется ветка сквозь капель узорыК спокойствию рамы – оконной узды.И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятноПроступит – и время, и место – среда.И, узостью жизни охвачен, тогдаЯ выйду из дома в зелёные пятнаДрожащей листвы и скользящей травы,Как Ной выходил. Бредя мхом и болотом,Резучей осокой, колючим осотомИ счастьем, с каким не сыскать головы.«Я злюсь на пространство и время…»
Я злюсь на пространство и время,Они развели нас с тобой.Опомнюсь: и что я, и с кем яНа смертный сбираюсь на бой?Какие-то тени и лица —Тот мир, виртуал или сон?Дорога на Рыбинск клубится,Протяжные всхлипы рессор.Домой, по январской ледянкеЮзаем, как мышью в руке.Так в детстве: ты выпал, а санкиЛетят без тебя, налегке!Плакала душа
Плакала душа – в персть.Канула слеза – в горсть.Ладно, хоть душа есть,Есть на ком сорвать злость.Юркнула змея – в темь,Содрогнулся свод: грех!На земле душа – тень,Иногда ползёт… вверх.Эхо впотьмах
Земля опочила под прахом ночным.Уходит вода перекатом речным.Снега оседают на хладную твердь.Что если и людям такая же смерть?И тягость, что виснет и мучает днесь,Исчезнет, как мира гремучая смесь!И звёздный ракушечник – эхо впотьмах,И легче душе, чем незримее прах?Смешная роль
1Не залижешь бессмертных царапин,Ведь не плоть пытали в ночи.Я не мавр, я чумазенький Чаплин —Так потешься, похохочи.Ну, а выступят слёзы от смеха —Не споткнись о плач сгоряча.Ты же, в общем, во всём неумеха,Кроме навыков палача.2Смешную роль упрямца и глупцаЯ напишу от третьего лица.Средь якающих третьих лиц полно,Средь окающих – он, она, оно.О, ты прочтёшь, кривя усмешкой рот:Он не играет, но и не живёт…И вновь ослабнет паузы шлея:Играешь – ты, опять без роли – я.Осень[1]
(Из Р.М Рильке)
Время твоё, госпожа, настало:Тени на солнечные часыЛета большого легли устало,Ветер в полях испил росы.Зреет плодов последних сила —Только два южных дня дано,Дабы́ вся сладость перебродилаВ памяти терпкое вино.Чтоб, по аллеям скитаясь волглым,Длинные письма писать потом…Кто одинок – одинок надолго,Кто не успел – не построит дом.«Дорога уводит в старинный алтарь…»
Дорога уводит в старинный алтарь,В обряд заповедный, где яви готовыС остатками прежних, где в руку, как встарь,Даются они, что причастья Христовы.Узоры мгновений… Всё длится обряд,Сплетаясь в орнамент прозрений и света.Орнамент строфичен, узор строчковат —И первое больше волнует поэта.Пусть собственной яви пропасть без следа,Не сбыться… Не так ли на бархатной рани,Играя с огнём, выгорает звезда?И нет пепелищ от её выгораний.Земля моя
Когда гремят засовы ржавых чувств,И ломит свет пустые очи мрака,Я бледным воском пред тобой свечусь,И лик твой тёмный таяньем оплакан.Земля моя, тебе и хна к лицу,Как женщине, заведомо пропащей.И яркость красок клонится к светцу,Что не ища, глядишь, навек обрящем.«Нет, не избегнуть холода упрёков…»
Нет, не избегнуть холода упрёков,Неотделенья красоты от грязи,Пока огни последних солнцепёковНепостоянней мимолётной связи.Казалось бы, когда летит всё прахом,Куда важней на верность притязанья:Молитвы ветра, белая рубаха —Чем эти… лучезарные лобзанья!«Кочуют кучевые облака….»
Кочуют кучевые облака.Так вертится о них прощальная строка,Что если б ею бредил Галилей,Решил бы: нет, не всё от тяжести зависит —Есть власть земных вещей,Есть воля спорить с ней,А притягательнее – выси!Кочуют кучевые облака,А я прирос к земле, как будто на века,Хоть сей кошмар, возможно, только снится,И с Галилео мы не на земле живём,А кочевыми мыслями плывём,Уже не в силах приземлиться.Кочуют перистые облака…«Под тяжестью растущих нош…»
Под тяжестью растущих нош —Как придорожная трава я,Что, даже вытоптана сплошь,Живёт, на что-то уповая.На что-то… что подчас чуднейУпорного стремленья к светуКаменьев с жилами корней,Не признающих тяжесть эту.«…и это небо одинокое…»
…и это небо одинокое —Такое бледное на вид.Лишь в облаке, как в белом коконе,Прожилка светлая кровит,Да капли влаги, как смородины,Прозрачной алости полны,Дрожат в листах, что ливнем пройденыС известной небу стороны.
Константин Кокорин «Вишнёвый свет». Акварель, бумага, 20 х 30, 2015.
Светлана Курочкина «Весна». Акварель, бумага, 14 х 24, 2016
«И вновь сошлись лучи и тени…»
И вновь сошлись лучи и тениНа рыхлом мартовском снегу.Я в жизни ярче их цветенийПрипомнить что ещё смогу?Был снег мертвецки-синеватый,В венозной сеточке теней,Но тлела жизнь под грязной ватойТем безнадёжней, чем больней.И луч под корку, как подкожно,Входил, не ведая о том,Что умирать весною сложно,Но не сложней, чем жить потом.«И вновь метель в своей горячке белой…»
И вновь метель в своей горячке белойПонаворотит застругов. И мнеГрустить всю ночь… А утром – снег в цене,Звучат капели всей своей капеллой!И что там у природы на весах —Твоя улыбка иль моя усталость?Приснишься утром – о, какая жалость!Апрельский снег не тает в волосах.«А жизнь… её не зарифмуешь…»
А жизнь… её не зарифмуешь,Она созвучна только смерти.Задержишься – и затоскуешь,Как старое письмо в конвертеОт выбывшего адресата,Как лист, не облетевший с осени:Захочет с новыми – куда там!Такой нелепый в майской просини…«Снег не таял в буграх низин…»
Снег не таял в буграх низин,Луч дремал на коре ольховой.Между вывернутых лесинЗастоялся не вешний холод.Прошлогодней травы клочкиКромкой поля тянулись к свету.Стебли были как жизнь узки,Поле было широко ветру.Двух несхожих миров верста.Я набрёл на её извивы,Как на фразу, что жизнь – пуста…И согласно кивали ивы.Из письма другу
Ты не спишь под вой волков в пустыне Не́гев,Вспоминая питие на старой дачеИль предсвадебную встречу… как о снегеСожалея: а могло ли быть иначе?Я сижу в своей дыре, на поселенье.Снегу много. Денег мало. Толку нету.На душе как на реке – оледененье,Может быть, оно исчезнет ближе к лету.Знаешь, Дмитрий, лишь на море – перемены:Лёд трещит, на местной ГЭС спустили воду.Да и жизни тает лёд – растут лишь цены,Невзирая на реформы и погоду.Помнишь девочку, робевшую меж нами,Худосочную, со взглядом грустно-странным?Стала смелою, со стройными ногами,Ныне с Кушнером общается, как с равным.Что останется? Весенних дней наплывы,Нежность сумерек, закатов акварели…Чтоб лучи едва касались веток ивы,И чтоб ветви ив, сквозь сумрак, чуть белели.«Измятый плащ и вместо шпаги посох…»
Измятый плащ и вместо шпаги посох,Но я люблю – так могут лишь калеки —Медлительность дорог, открытый воздух,Воскресших листьев долгожданный лепет.Провинция, мой стих стучит в твой ставеньИ бабочки колышет сонный парус.Нигде вольней душа не расцветает,Покинутей – не почивает старость.Здесь не страны, земли не чуя темень,Доходит мысль до простоты творенья,Что всякий луч и стебель – несомненен,Как вечность, проводя пустое время.«Луч, стеклом окна задет…»
Луч, стеклом окна задет,На лучины стал колоться.Божья родина – весь светДо звезды на дне колодца.Даже если нет звезды,Свет дойдёт, печаль растает.Как душа, в ковше водыДремлет щепка золотая.Тихо шагну я
Тихо шагну я, возникший из праха,В круг от лампады, не знающей тени.Лишь бы не стала духовная плахаСамым бессовестным из заблуждений!Молнии взмах – и останется громуСущность разваливать на половины.Лишь бы разъятые, как по-живому,Не возопили заслуги и вины.«В одиночестве, на дне сознанья…»
В одиночестве, на дне сознанья,Что-то дрогнет, будто снят запрет,И торопятся воспоминаньяИз потёмок выбраться на свет.Сквозь мои глазницы удивлённоСмотрит мальчик. И дрожит слеза,Потому что тихо и влюблённоДевочка глядит ему в глаза.Не спугни… Потом вспорхнут ресницы,Станет на мгновение темней,И в глазах привычно отразитсяМир, едва ли помнящий о ней.Загремит тележкой бомж костлявый,Процветёт вдоль свалок бересклет.Лягут тени на глухие травы,Как печали одиноких лет.«Есть проницательность. Есть тайна…»
Есть проницательность. Есть тайна.Мы вновь приблизимся случайно,Когда сойдёт остаток лет.Пространств весенних окрылённостьПронижет душу, как влюблённость,Как весть о том, что смерти нет.Тогда, скользнув прозрачной теньюМеж праздностью и канителью,Появишься, мой ангел, ты.И будут в дымке предрассветной,Как в лёгкой лирике заветной,Сквозить небесные черты.Никогда
Никогда мы не свидимся болеНи в лесу, ни у речки, ни в полеИ зелёный цветок не сорвём;И в зелёных серёжках берёзам,И с зелёным отливом стрекозамНе расскажем о счастье своём.Был избеган босыми ногамиВесь наш рай, что давно под снегами,Лишь зелёные сосны скрипят.– Дети, где вы? – Не ведаем сами,Не в глаза и чужими глазамиСмотрим, как догорает закат.«Телу легко затеряться в толпе…»
Телу легко затеряться в толпе,А душе – в одиночестве.Вот я иду по заросшей тропе,Исчезающей в творчестве.Боже, как зримо поётся в глуши,Быть бы только внимательным!Ты меня словом, как есть, оглушиСамым верным и дательным.Словом, разрушившим лет города,Воскресившим, как спящую,Девочку, что не придёт никогдаВ жизнь мою настоящую.«И на голос разлуки – лишь сон о далёком…»
И на голос разлуки – лишь сон о далёком.Я держу твои руки – и сосны над нами,Ветерок овевает твой сбившийся локон,И ночная прохлада дрожит светляками.Это только ручьи превращаются в реки,Или тени – ничьи на бродячем пригорке.Ты моя, ты маяк – пусть сквозь сонные векиПробивается мрак, но глаза мои зорки.Пусть мы тени вдвоём, только речка – бормочет,И на платье твоём оживляются складки:Где птенцом трепыхался пугливый комочек,Трепетания снова мучительно сладки!Узнаёшь ли меня? – Запрокинулись руки:Я узнаю тебя, даже если забудуЭту песню огней, эту сладостность муки —Даже тени теней не противятся чуду.И движеньем, что легче лесной паутинки,Будто время разгладить, к лицу прикоснулась:Спи, далёкий, пусть утро туманит тропинки —Я сегодня средь ночи счастливой проснулась.«Верить луне и сирени…»
Верить луне и сирени,Что обещали тебя?Тени, лишь хладные тени,Мы не сольёмся, любя.Стаи, летящие к югу,Вновь провожаем с тоской.Ходим, как время, по кругу;Ищем, как стрелки, покой.Ты – на луне, я – в Веретье.Кру́гом идёт голова,Тысячелетием – третьимОт Рождества.Станешь над пропастью – плечиУбраны в лунный атлас…Ангел на небе погасит свечиИ не разбудит нас.«Вот маки – цветущие бабочки сна…»
Вот маки – цветущие бабочки сна,Вот сны – золотые соцветия сада,Что щедрую прелесть дарили сполна.Но сад обнищал, покосилась ограда.Вот сухость гремушки на месте цветкаИ вызревший сон может быть смертоносен.Вот выпуклость яблока чует рука,И дрожь пробегает по саду где осень.И дрожь пробегает по телу. Старик,Я вижу как мы, то есть прежние дети,Смеёмся с тобой вне аллей и столетий,Встревожив, как бабочку, солнечный блик.Как позабыть
Как позабыть о лучшем сне земном,Который с явью до сих пор не слился?На Чёрной речке в детстве он приснился —Не в здешнем веке, а совсем в ином.Там девочка, любимая до слёз,Такая та, что обмираю весь я,Со дна души восходит в поднебесье,По кромке плёса в мир речных стрекоз.Там ярче звёзды и рассвет быстрей,Черёмухи воздели к небу ветки,И сердце, будто вольный соловей,Не признаёт грудной скелетик клетки.Одну из трёх сестёр по именам,Тебя оно, волнуясь, узывалоТо рыть ходы сквозь дебри сеновала,То, рыб шугая, бегать по волнам.Когда б на свете красоту ценили,Глядели б неотрывно на тебя.Как ты молчишь, с букетом жёлтых лилийИ выгоревший локон теребя.Как ты поёшь – и искренне, и тонко.Как ты лежишь, не ведая стыда,На сахарном песке, где лижет кромкуИ сладко-сладко шепчется вода.Какой бы ты была в объятьях ночи,Стань женщиной, купайся в волнах чувств?Не карие глаза, блистали б очи!Не губ бутон, раскрылся б розан уст…Но ночь зажглась, когда слепые рукиПостичь пытались, что же надо нам,И сосны пели о реке разлуки,И чёрный ветер крался по волнам.Тебя из сна сюда переселю —Мечтал не раз. Но глубже чуя бездну:Скорей к тебе из этого исчезну —Шептал поздней, а нынче лишь люблю.Копаясь в недрах старого альбома,Не узнаю себя. И мнится мне,Что это ты с другим была в том сне,А мне лишь только издали знакома.
Константин Кокорин «Счастье». Акварель, бумага, 20 х 30, 2014.
Мы осенние листья
Мы осенние листья, нас ветер сдувает в кюветы.Милый друг, всё мне снишься ещё, но не ведаю где ты.Вечер. Строки плывут нараспев. Узнаваемы лица,И твоё, полудетское, в зале притихшем блазнится.Видно, скоро за горло уже и меня схватит ветер,Зашатаюсь, сжимая катрен свой, как петлю удав,Незабвенный твой лик сохранив и земле не предав.Будет даже не страшно проснуться забытым на свете.Мы осенние листья – и это так мало и много:Вот, ты снова поёшь и смеёшься, и длится дорога,Горизонт сквозь листву молодую едва прозреваем,Как предчувствие самого края. И что-то за краем…
«О, трутень шлакового улья…»
О, трутень шлакового улья,Напичканного сонью браков,Кто знает, осознать смогу ль яБезумье снов твоих и знаков.Изгнанник про́клятой эпохи,Скиталец от дурдома к дому,Дела твои не так уж плохи,Ведь ты всё ближе мне другому —Тому, чью смерть нельзя обрамить,Приладить к месту торопливо,В ком упоительная памятьДождём значений кропотлива.«Не ради красного словца…»
Не ради красного словцаИ не о жизни, но о слове,Что бросил ветер в мощном лове,Смущённо шепчут деревца.Не вдохновенье, выдох вон:По инстинктивности, по зову —Не к слову «жить», а жить «по слову»Подстрочник рощ переведён.Слова, деревья ль – от корней.И я, волнуем вместе с вами,Шепчу шершавыми губами,Что жизнь – как ветвь и суть – не в ней.«Горьким дымом тянется дорога…»
Горьким дымом тянется дорога,Чувств мерцанье ворошат ветра.Позади осталось слишком многоТёплых звёзд сердечного костра.Странно ветка за спиною треснет.Прежний мир потерян навсегда!Загрустить бы журавлиной песней,Но и это – как в реке вода:Маху даст иль крюку – те же трюки,А вернуться воля не дана.По бокам две верные разлуки —Справа отмель, слева крутизна.Так вперёд. Дороги нет священней,Если сердце чуткое иметь.Бьются в такт две жилки сокращений —Справа глупость жизни, слева смерть.«Со свежего листа… Душисто веет снегом…»
Со свежего листа… Душисто веет снегом,Декабрьский день цветёт нежнее миндаля.Соприкоснулась вновь со слишком близким небомТакая ж как оно, прохожая, земля.Но зябко снег пушит, теряя санный волок,Уж прорубь в облаках синеет через край.И знаешь, если мрак и оголтелый холодЯ не переживу, – ты не переживай.Не простирай тоски и горестней, и вышеПосеребрённых звёзд и выдохнутых роз.Считай: в цветущий сад я ненароком вышел —Намало и шутя. Надолго и всерьёз.«Из поля зренья выпали поля…»
Из поля зренья выпали поля,И перелески – из округи.Метафорой становится земля,Безмолвием – шептанья вьюги.Засвечены миры, как времена,И в небе я, во мне оно ли,Но по полёту птица не видна,И тяжесть – по снежинок роли.Один лишь звук – отпевный, низовой —Сухую ветку потревожит.И белые крыла над головойЗабвенный день, как ангел, сложит.«Снег. И веет холодом от окон….»
Снег. И веет холодом от окон.Одиноко в мире одиноком,Но едины лира и душа.Можно быть провидцем и пророком,Тишиной и нежностью дыша.И пустынно. И совсем не пусто.Постоянство снега – только чувствоВсех тропинок на своих местах.Можно душу вывернуть до хруста,Погружаясь в этот светлый прах.Ничего в пространстве, кроме вьюги,Чтоб молиться об ушедшем друге,Может, самом близком на земле.Он молчал о маленькой услуге —О едином слове, о тепле.«Причалы крыш и улиц берега…»
Причалы крыш и улиц берега.Теченье духа медленно и глухо,И в эту глушь, в её медвежье ухо,Собора вдета рыжая серьга.Ловлю губами – рыбий голосокПровинции… Как слово провисает!Вот наша жизнь: и губит, и спасает,И дарит снег, что времени песок.Столицы тень, но в тишине тенейПрисутствует вещей перерастанье —Так в снеге глубина, а не блистанье;Так в лампе тусклость, что звезды видней.«А век иной. Не кинется на плечи…»
А век иной. Не кинется на плечи,Хоть многих в волки выведет криваяЕго пути. Гудят котлы и печи,Людских сердец совсем не согревая.Январские морозы крепче водки!Уже в крови, по чуткости – звериной,Вино растворено. И люди? волки?Под вой метели воют над равниной.Что чуется в колючей круговерти?Грызня потомков, слова одичанье…Убьёт не равный – не равны и в смерти,А лишь в прощенье. И ещё – в молчанье.«С утра шёл снег, и в четырёх стенах…»
С утра шёл снег, и в четырёх стенахЛепился сумрак, подвизался страх,Как окруженье жизни одинокой.Но вот внезапно, свой среди своих,Страх растворился, долгий снег утих —Явилось поле ясности широкой.Сияли ослепительно снега.Так ищешь друга, а найдёшь врага.Сливались близи, застилались дали.Как застил свет, как мыслями игралИллюзии божественный кристалл,Какой застой лучи его скрывали!О, спящий куст, что видишь ты окрест:Теченье дней иль перемену мест?Приучен ждать, копить умеешь силы.Ты можешь всё: корнями землю рытьИ красоту, и зрелый плод дарить,И верить – даже на краю могилы!Но подтверждает снег, что нет пути,И ты не в силах поле перейти.Магистраль
Железный мост. Железный поезд.Судьба в заклёпках и пролётах.Лети, ничуть не беспокоясьО на ходу сводимых счётах!Железный век. Стальные двериС глазком, цепочкой и задвижкой.Закрой – и станешь меньше верить,Себе – во сне и то не слишком.Железный стих. Машинописный.Чернил не достаёт февраль.Сквозные, а скрежещут числа!Иных не емлет Магистраль.«Не стой, дружок, на паперти…»
Не стой, дружок, на паперти,Душе не всё равно.Уж плоть, не хлеб на скатерти;Кровь в чаше, не вино.Песочком лёд ступенчатыйПосыпан у дверей,И мальчик покалеченныйГлядит, как иерейСправляет службу верную,О милости моля…И ждёт зарю вечернююПлачевная земля.«Пространством усмирённый снег…»
Пространством усмирённый снегДремотной ранью.Чтоб я, усталый раб, прибегК его молчанью.Кусты – подобья пирамидВ пустыне поля.Там ветка мумиею спит,С живыми споря.Как будто жизнь ушла во сны,Слегла в сугробы —И нет ни писем, ни весны,Ни слёз, ни злобы…
Владимир Набатов «Начало зимы». Масло, холст, 40 х 50, 2013.
Полина Никитина «Зимняя поляна». ДВП, масло, 37 х 60, 1998.
«Бумага как поле бела…»
Бумага как поле бела.Но в поле зависит от снегаТаимая мера тепла,Хранимое чувство побега.Бумажные зимы страшней.Они и весною не тают,Открытость словесных корнейОдним безразличьем питают.Уж лучше измена и боль!Живое до боли мгновенье,Чтоб слов напряжённая рольКорнями вросла в откровенье.«Казалось, уже ни за что и…»
Казалось, уже ни за что иНе стронуть громаду, а вот —Подмыты пласты и устои,И толщь ледяная плывёт.Ломая края, серединыОковную мощь сотряся,Подобьем судьбы или льдины? —Она распадается. Вся.Свидетель безумья такого,Поймёшь ли, что ты не во сне,И лучше томиться в оковах,Чем грезить и петь о весне.Но ворон как мельник смеётся!Чернеют круги на воде.И полною грудью поётся,Уж как никогда и нигде.«Глухие пятна трав за домом…»
Глухие пятна трав за домом,Грязца коричневая луж.Тепло, но в веянье медовомДрожит душистый венчик стуж.И одуванчик на пригоркеНе тает в солнечном огне:Подуй на колкие иголки —Пройдёт позёмка по стерне.Ах, наше северное лето, —Короткое, как жизнь сама!Вот пух мелькает, будто этоВсё кружит, всё сквозит зима.Акросонет
Нехотя волны, одна за одной,Аспидный камень у берега моют.День. За туманной стоит пеленойЕльник, объятый разлапистой тьмою.Пасмурный край. Под печальной соснойАбрис оградки… С молитвой немоюПлёлся тут странник с порожней сумою,Обомшевая всегдашней виной.Родина, воля твоя – в овсюгах,Кто тебя выдумал странной такою?Оскудевает туман над рекою —Возится вечность в крутых берегах.Облачно небо, как будто в снегах,Йодистый воздух пропитан тоскою.«Лирика становится цинична…»
Лирика становится цинична,Если всё в ней лишь предмет всего,Если звук души и нота птичья —Только знак бессилья твоего.Где цари, что цензорами слыли,Где пророки, что глаголом жгли?Не достать одних из-под земли,До смерти других позалюбили.И в душе, блуждающей в дыму,И в стране, где пошлое в почёте,Лирика бывает на излётеИ почти не слышной никому.Но бывает!.. Птица в светлой рощеТак звенит иль речка меж камней —Чем безвестней, тем родней и проще;Чем родней, тем тише и грустней.«Темнело. С воли дул холодный ветер…»
Темнело. С воли дул холодный ветер.И было так, как будто не приветилМеня мой друг. И ветер выл в груди:Любви и справедливости не ждиНи от кого, такого нет закона!И я уснул. И видел блеск затонаИ чей-то взгляд. И бриз береговойСмирялся, будто лист перед травой.Шептали камыши, где рощи дремлют:Не верь себе, пока не ляжешь в землю.«В захолустье, где вечность сурова…»
Памяти поэта Константина Васильева
В захолустье, где вечность сурова:Кто услышит? дыши, не дыши —Вдруг сорвётся, как яблоко, слово,Жизни тяжесть снимая с души.Ах, какая великая зрелость —В Спасов день умереть на земле!Где лишь словом крещёному – пелось,Сладко пелось в бесчувственной мгле.Убогие
Есть коляски и трости у нас,Но… дворовые! чуждой мы повести,Что чинуша строчит, не чинясьНаживаться на муках и горести.Не сожжёт этот Моголь – солжётИли вычеркнет: делать им нечего!Лист слетит на дорогу, тяжёл,Место казни нигде не отмечено.«На огонь мы открыто глядим…»
На огонь мы открыто глядим.Так ли будем на вечности дым?Тлеет долго в потёмках зола,Будто света порог перешла,И мерцает не свет, а тепло.Наконец, и до сердца дошло.Дальний берег похож на провал.Я ведь жизнью тебя называл.«Пора уж к веку золотому…»
Пора уж к веку золотомуПрипасть натруженной пчелойИ слов горчащую истомуСбирать для фразы ключевой.И сквозь черты чертополоха,Бурьяна буйство, мощь хвощейПриметить, что не всё так плохоВ природной прихоти вещей.Что, разгоняя кровь по жиламЮнцам и даже старожилам,Немеет мир пред глубиной,Лишённой твёрдого значенья,Но полной тихого свеченья,Неясной прелести земной.А в небе клин и лист кленовый —Приметы осени, где новыйКороткий век дарован мне.И я в тоске провинциальнойС какой-то нежностью печальнойГляжу на летний куст в огне:Он подражает купине.«Ещё не остыли трава и дорога…»
Ещё не остыли трава и дорога —Дневные любовницы света,И тянутся ветви, чтоб ветер потрогал,И шелеста нежность не спета.Ещё не устала от щебета птица,И, может, росой удивленьяМы, дети тумана, сумеем пленитьсяИ с миром достичь примиренья.«Наверное, осень – любимое время у Бога…»
Наверное, осень – любимое время у Бога,Когда красота её чётче на ветхости мираПроступит – и видишь: маршрутку уводит дорога,И лист золотой пролетел и улёгся так мило.Осенние краски родней после жаркого лета.Дождей затяжных, моросящих привычней морока…И слышишь: «Всё грустно молчит, умирая…»[2] – у Фета,Но «Всё мне: Любовь и Надежда и Вера…»[3] – у Блока.«Был день осенний хмур и тих…»
Был день осенний хмур и тих,Но вдоль фасадов городскихБлестели, будто ожерелья,Красноречивые деревья.И даже маленький кленокТремя листочками, как мог,Хоть всё равно спешащим мимо,Развеивал тоскливость мира.Бессрочно дождик моросил,И люд угрюмо грязь месил,Лишь мальчик в скверике – не я ли? —Глядел, как клёны догорали…«Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка…»
Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот – коротка.В ней нелепым кажусь, хоть нелепей она выставляла.Не хватает всего – голубого, без мути, глотка,Воскового луча, что проник в заточенье Дедала.Чем убыточней свет, тем цветней и отважней листва.Как я осень люблю за такую с ней нашу напрасность!Будет глубокомысленна и безупречно праваВслед за этим зимы ледяная бессильная ясность.Будут скованны речи речных говорящих камней.Обесточатся ив оголённые чёрные прутья.А пока – что за бред, что за чувства приходят ко мне!По горящим узорам аллей пролагаю им путь я.«Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы…»
Тяжело. Одиноко. Но падшие духом – не правы,Обвиняя судьбу, ибо вольно в «стране дураков»,В многокрылых ромашках, распростёрлись зелёные травыПод сияющей синью в белопенной красе облаков.Я не верю, что могут стать совсем безнадёжными людиИ в усмешке кривиться, мол, найдутся дела поважней.А в снегах тубероз, будто лучик, купается лютик,И звенит колокольчик, и жертвенно пышет кипрей.До чего же свои мне клевера, косогоры, просёлки,Лебединые всплески и поля пополам с лебедой.Волчьих ягод огни – будто в зарослях прячутся волки!И таятся озёра с живою и мёртвой водой.Если вспыхнет ордалия, если за жизнь поручитьсяБудет некому – вспомню, что душа, как травинка, жива.Чуткий вереск лесной, иван-чай, и шалфей, и метлицаМне помогут найти золотые, как нектар, слова.
Полина Никитина «Летний луг». ДВП, масло, 52 х 72, 2000.
Анатолий Голушко «В осеннем лесу». Масло, холст, 40 х 60, 2013.
В осеннем лесу
Блуждать, сырому предаваясь дню,И вдруг найтись в нерукотворном храме:Уверовать в сиянье меж стволамиСредь истин, обречённых на корню.Пусть сеть ветвей – что трещин мёртвый лес,Пусть облетает золото окладов…Легко вдыхать сей ладан древних ядовИ не винить за тяжесть свод небес.Как мало надо! Проблеска в ответ,Молитвы ветра над обмытым прахом,Чтоб ощутить с признанием и страхом,Что нет ветвей и увяданья нет.«Под небом севера безмерная нирвана…»
Под небом севера безмерная нирвана,Равнина серая, как ты обетованнаПросветам осени, сквозящим перелескам,Где редкой просини давно общаться не с кем,Где веткой бросили угоду теням веским.Как чистый вздох,Как просветлённый взгляд верныГлубинам памяти, печалям глубины!Но нет и в той, последней ясности, отдушин,И дождь, шипя, живёт твоим костром потухшим.Шелест
Дышим разлукой, бродим по роще,Шелест в прозрачной грусти полощем,Будто не листья – мы покидаемНебо с зарёю, Китеж с Китаем.Слышится шелест в призрачном мире:Пушкин – о чести, честь – о мундире;Гамлет – о мести, месть – о Лаэрте…Тонущий шелест жизни и смерти.«Устал и жить… а всё живёшь…»
Устал и жить… а всё живёшь,Как будто длишь какой-то праздник.И листьев золотая дрожьМедлительностью сердце дразнит.Объяты мысли и траваГлухой эпохой обветшанья,Где все красивые слова —Людской сумбур, приём шуршанья.Дрожит и лист, и человек —А что ты, одинокий, можешь?Молчишь. И поджидаешь снег,И сердце вымыслом тревожишь.«Холодная родина. Слабый парок…»
Холодная родина. Слабый парокДыханья на хмуром стекле.Двух струн напряжённых ведущий чирокИсторгнул прощанье земле.А я остаюсь – на погибель? на жизнь? —Написано здесь на родуСтихами встречать, как рядами дружин,Листвы золотую орду.Пусть небо моё дважды перекрестилКрест рамы в осаде ветров —Родное! – почти уместилось в горсти,Как самый большой из даров.«Летят, как листья по ветру, года…»
Летят, как листья по́ ветру, года,Чтоб на дорогах памяти улечься.И ты из ниоткуда в никудаБредёшь, не в силах забытьём увлечься,Остановить и ветер, и листву —Весь этот сброд, хаос противоречий,Где всякий мнит: я в памяти живу!Где мнишь и сам: хотя бы в русской речи…Но что сказать сквозь бронзовый налётГлухой травы – наследья родового?Когда не ссылка и не гибель ждёт,А равнодушье до потери слова.«И ветер стих, и день поблёк…»
И ветер стих, и день поблёк.Деревьев нищи изваянья.А лучший мир – он так далёк,Так призрачны его сиянья,Что передать не в силах слог —Косноязычья грозный атом.И на листву, как на ожог,Снег налипает мокрой ватой.А жизнь ругающий – Иов,Старик, что сам себе бормочет.Дай бог ему приветных словИ неба чистых оболочин.«Земное долголетье – от земли…»
Земное долголетье – от земли,От неба в нас – ко времени презренье.Поля пусты, деревья на мели —Знакомое душе тихотворенье.За осени кострами – чистотаИ холод, будто не закрыта вьюшкаНебесная. И виден край скитаВ заиндевелых замерших опушках.Взгляд покорён суровой простотойЗемли, где даже спящий куст врачуетСлепую душу, и слепая чуетБлаженства в небе отблеск золотой.«А холод осенний бывает – что клад…»
А холод осенний бывает – что кладДля бедного сердца, в котором горятПолоски надежды, обрывки игрыИ прочие блёстки земной мишуры.На пепле желаний, на шелесте чувствТы озимь сомнений посеял, ты пустИ ведаешь то, что дано старикам:Мечтая о жатве, готовься к снегам;Надеясь на радость, тоску пожалей —Ведь скоро не будет и пасмурных дней.«И да, и нет – сквозь тьму и свет…»
И да, и нет – сквозь тьму и свет,И замерзая, и сгорая,Душа летит… и ей претитВозможность ада или рая.И в неслиянности ни с чемОна завидует снежинке,Что гибнет на твоём плечеВ неизъяснимо-нежной дымке.«Клянёт ли бедность пешеход Евгений…»
Клянёт ли бедность пешеход Евгений,А дни идут ни шатко и ни валко;Осмысленней их жалких откровенийСтилистика – у ночи приживалка.Не надобно проявленности лучшей,Куда отрадней без стыда и горяСпокойно думать о душе заблудшей,Не прозревая низостей изгоя.Но вот манера, вот ведь незадача —Легко ль прожить, живя не по уму,Жалея сытых, ничего не знача…А дни идут, не жаль их никому.Полыньи
Полынное небо. И горечь сомнений.И сырость – призванье галош.Под небом угрюмым каких дуновений,Какой осиянности ждёшь?Когда и светлы-то (глядишь и не веришь)Лишь две полыньи над тобой.Плыви хоть за Трубеж, лети хоть за Велиж —Повсюду их свет голубой.Вот эта – нежнее, а эта – милееВ такой богознайной глуши,Где связано всё, даже бог в мавзолее —Одна из традиций души.Церквушка с погостом, истёрханный скверик.А небо темней и темней,И лучше не думать, бездумней – поверитьХотя б торжеству полыней.«Не слышно время, но часы идут…»
Часовой? стрелок? охотник?
Часовая стрелка ходит.Не слышно время, но часы идут —То с будущим, то с прошлым не в ладу.Неточны ль стрелки, тетива пружинОслабла ль в них, но я всё время – жив.И ритуал подглядок и подкрутокНе ради лишних выглядит минуток,Ведь с настоящим не в ладу и яИ слышу время, без часов скитаясь.Язык скитаний – вежливый китаец,Влюблённый в безупречность бытия,Как погребённый дневниковый почерк —В матрёшку яви: день, денёк, денёчек;В наивность, облетевшую слова,В то, без чего – грустить осиротелоИ века холодеющее телоНе отогреть попыткой мастерства.«Мне во сне явился облик милый…»
Среди миров, в мерцании светил…
И. А.Маши́ах
Мне во сне явился облик милый,И сияли бездны и слоиВдохновеньем первозданной силы,И светилось имя: Эллой.Несся дух над водами забвенья,Над землёй – подобием листа;Крепла мысль, угадывались звеньяПовести – от света до креста.(сожалея)
Но прервался сон мой – вот досада,Никогда воочью не воспрянутСемь цветов, семь нот, семь яблок сада…Аласто́р
(таинственно)
А восьмое – всё соблазн и пряность…Как любить – и не вкусить такое,Если слов сильней, дороже смерти?Машиах
(удивлённо)
Я искал… свободы и покоя.Аластор
(про себя)
Знай же цену пропасти и тверди.(снисходительно)
Бредил ты, и бред твой воплотилаМоя воля… Свод ночной возник.Машиах
(тревожно озираясь)
Аластор, зачем нужны светила,Разве мало света и без них?Аластор
(увлекая в бездну)
Прикоснись – как Девы тлеет локон!Машиах
(испуганно)
Кто она?Аластор
(насмешливо)
По имени назвать?(горделиво)
Ты мечтал о существе далёком,Я – твоей мечтой… повелевать!«Скажи, мой дух, не скучно жить на свете….»
Скажи, мой дух, не скучно жить на свете,Тем более всего в одном столетье?Как разглядеть воочью остров синийИ руки гончара в микенской глине —Лиловой, допотопной, доамфорной,Познающей огонь и воздух горна.Не так ли, бес, ведь ты глядишь давноКуда захочешь и когда угодно,Так отчего амфорное виноТебе дороже тайны первородной?Не олух ты, не глух, не слабовидящ,Предпочитая буйства бычьих игрищИ близящийся мрак Девкалионов,Карательный для целых миллионовМозаик, лабиринтов, гончаров…Не правда ли, им приговор суров,Хоть память глины неуничтожима,Безвестность стиля – золотая жилаДля будущих и славных мастеров?«Усну, а и во сне не спится…»
…Тени в пламя сбегут голубое.
И. А.Тень
(бредя по берегу с Учеником)
Усну, а и во сне не спится,Всё – полнолунья б дожидаться.Разбилась жизнь, как черепица,И ни обола – чтоб напиться,И ни сраженья – чтоб не сдаться.Ученик
(с надеждой в голосе)
А помнишь, так же ночь молчалаПод аркой золотых ветвей,И Эвридику у причалаЛаскал не ветрено Орфей?Тень
(вполне равнодушно)
Не верь, что тени те́ней слышатИ что друг друга узнают,В подполье памяти лишь мышиЖелезо времени жуют.Тебя твоя́ заводит памятьВ тростник, которого уж нет;Искать, задумывать, шаманить —Тебе. Сегодня ты́ поэт.Ученик
(смущенный)
Ты пел – и по морям летело,Смолкал – и души наизнанку!Тень
(вдруг оживившись)
Нет, песня пелась как хотелаЗатем, что добивалась тела,Как голытьбы – игра в орлянку!Ученик
(смущаясь еще сильнее)
Всё любишь?Тень
(усмехнувшись, с намёком)
Так не сводят с нею,А то сольёмся вместе – и…(отворачиваясь)
Прости, с рассветом я бледнею.Прости.«Мы всё не обретём никак земли своей…»
Мы всё не обретём никак земли своей,А небеса темны, как на порядок ниже,И сколько ни кружи, ни бодрствуй, ни совей,Но падаешь с небес, чтоб возвратиться к ним же.А на земле зима, дороги замело,И Пенелопа ткёт – и всё бела основа.Пространство велико иль время так мало,Но распускать с канвы – как бредить, слово в слово.Хорив
Глас огненный – ни облика, ни лика —Одной горы пылающая пикаИ облако, воздетое над ней.Притих народ – от мала до велика,И патриарх, на посох, как калика,Припав, внимает грохоту камней —Небесных слов. И эха бьют в скрижали,Пока внизу во мраке стонут дали.Камень
Шумят века, поют ветра.И завтра будет, что вчера.И Баальбек возводит КаинВ надежде скрыться от тоски.И стены башен высоки,Но давит неотступный камень.Он, даже вырвавшись из рукИ воплотившись в дальний звук,Вернётся камнем преткновенья.Настигнут камушком своим,Не знает мир, что делать с ним,И отсылает в поколенья.Покуда камню стать Петром,Куются молнии, и громГремит. И суша погрузиласьВ пучины вод. И в гневе волнТо рычит лев, то мычит вол,Но в безднах не ночует милость.Покуда камню лечь угломВ единый храм, в надмирный дом,Цари младенцев истребляют.Текут народы, как пески,И в Мёртвом море рыбакиВсё так же сети расставляют.И снится камню страшный сон,Что не в пустыне брошен он,А в вечном пекле – голосящим!Вот подрастёт, вот в ум взойдёт,И мы под ним не свой исход,А безысходный гнёт обрящем.Зимний путь
Не по нитке – по нити светящейся, с мируСобирается веры пучок. И несутИздалёка волхвы в знак смирения – смирну,Ладан – в лад и из золота чистый сосуд.Это сон, это солнце восстало средь ночи!И в глубокой пещере светло, как в раю.И ведёт мимо падей и волчьих урочищЗимний путь, не подвластный уму и вранью.«Сегодня облака – седые, как снега…»
Сегодня облака – седые, как снега,Когда их наметёт сыпучими холмами.И свет издалека, и жизнь издалекаСияют, будто сны, покинутые нами.А завтра – синий лёд и ветер запоётО звёздах и листве, что были золотыми,А может, и о нас, не отводивших глаз,Умевших тосковать и любоваться ими.И мы приснимся вам, не верящим словам, —Как звёзды, что горят, хотя давно остыли,Как одиноких дум плывущий в небе дым,Как золото листвы в слюде дорожной пыли.
Анатолий Голушко «Солнечный вечер над сонной рекой». Масло, холст. 40 х 75, 2014.
Олеся Матяш «Море». Масло, холст, 40 х 50, 2014.
«Где замысел воли утрачен…»
Где замысел воли утраченИ свет не воздался сторицей,Кочует кораблик удачиПо тёмным морям небылицей.Кто замкнут в пространстве – отведалКовчежной закупорки мыслей:Как тонут в беспамятствах бреда,В напрасных томлениях киснут.На стенку волна налезает,И нет в целом мире причала,Лишь сердце наверное знает:Ничто не начнётся сначала,И срок подойдёт захлебнутьсяСпокойствием… Но не затем лиИ муки, чтоб к ним не вернуться,И сны, чтоб отыскивать земли?Суламита
1Если ревностно ухо к напеву,Зренье к чистому образу склонно,Полюбуйся на юную девуСредь цветущих садов Соломона.Оглянись, оглянись, Суламита,Белой лилией кудри укрась.В восхищении царская свита:Столько неги у солнца украсть!Тень сбежит, и прохлада провиснет.Теплотой отягчённой завертит.Постигая премудрости жизни,Мы вдвоём позабудем о смерти.2Ночь дохнула прохладно и сыро.Не вошёл, лишь взглянул свысока,Как с перстов моих капало мироНа хитон и на ручки замка.Я забылась, я громко стенала,А в ответ – океан тишины.Стражи сняли с меня покрывало,Стерегущие стены и сны.Если б братом он был, чтоб могла яЦеловать на виду у людей!Только ревность – сестра моя злая —Ближе милого, стражей лютей.«Цветёт сирень, как девушка, упруга…»
Строкой отдельной всякий стебелёк.
Быть может, мир – такой полувенок?……………………………………… АграфаЦветёт сирень, как девушка, упруга.Скользит ручей пружинистой змеёй.Тугую стернь взрывает лемех плуга.Небесный пласт срастается с землёй.Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда,Но пласт вверх дном – чернеет борозда.Навстречу – листья мать-и-мачех луга.……………………………………………Цветёт сирень, как девушка, упруга.Ты ищешь пять случайных лепестков.Без них весь сад – скопленье пустяков,Одних кистей затверженная фуга.Букет от глаз не в силах скрыть испуга:Вдруг счастья нет и шутка – день шестой?Скользит ручей пружинистой змеёй.Скользит ручей пружинистой змеёй.Тебе давно недоставало друга.Кто знает мира древнего устой?Глубинный камень, что всему натуга.Есть ключ и омут. Между ними – мрак.Сквозь мрак и холод всходит жизни злак.Тугую стернь взрывает лемех плуга.Тугую стернь взрывает лемех плуга.Суровый муж в работе изнемог.Не вырваться из замкнутого круга,Но бережёт и дом, и пашню Бог.Журчит вода. Выводит трель пичуга.Прохладен дол с вечернею зарёй.Небесный пласт срастается с землёй.Небесный пласт срастается с землёйОт борозды – до свежего погоста.И человек в разладе сам с собой,Где богу – и предвидимо, и просто.Отходит мира ветхая короста.Восходит Вифлеемская звезда.Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда.Всё слова ждёт, чтоб хорошеть всегда.И мальчик в храме подхлестнул года.Изумлены ходящие пред Яхве:Чист голос, как текучая вода!Полезному не сделает вреда,А вредное – смоковницей зачахнет.Но пласт вверх дном – чернеет борозда.Но пласт вверх дном – чернеет борозда.И хлеб, и воля достаются туго.В нас суть зерна: дичаем без труда,Когда течём по жизни, как вода,Поём, как беззаботная пичуга.Лежат пласты – прошедшие года.Навстречу – листья мать-и-мачех луга.Навстречу – листья мать-и-мачех луга:Потвёрже – к небу, понежней – к земле.Вот мера трав. И средство от недуга.Прохладный свет на сумрачном тепле.Поверь, природа помнит дальше нас.Срастается с землёй небесный пласт.Цветёт сирень, как девушка, упруга.Бегство
Всё южнее, всё дальше в пески,Одинокий, везу я младенца.От людской бесконечной тоскиНикуда мне, верблюду, не деться.Как выносливый древний ковчегВ волн барханах барахтался с Ноем,Я – с наставником. Сам – и ночлег,И надежда измученным зноем.«Эти волны залива – обман,Занесённый сюда из Мадраса…» —Так шептали разбойники нам,Оглушённые совести гласом.На младенца взирали без сил,И молений колодец был выпит.Вот тогда влажный дух возвестил:Спасены! Перед вами – Египет.«Взглянул на звёздную пургу….»
Взглянул на звёздную пургу,Шепнул: не всё же ей висеть.Застыла выпь на берегу,Набилась зелень в сеть.Был тьмы над светом перевес,А Он закинул и поймалТаких любовников небес,Что Сам казался мал.Зато велик – не донести! —Кедровый крест, чтоб всех спасти.Триптих времён
1Над Лысой горою – сияющий день,И надо улыбкой плеснуть напоследок.Ещё мне меж рёбер копьё не проделЯзычник, как Рему Ромул, – его предок.Рассеянны мысли, что звёзды в окне.Я воду мог настом держащим представить,В горячей пустыни бедовом огнеК холодной змее не испытывал зависть.И чем бы любовь мою не нарекли:Отъявленным сном, захолустным кочевьем —Её завещаю собратьям земли,Восторга и страха единым качелям!2О Вифлеем, по горло мир в кровиИ нет звезды, с какой свершились роды.История божественной любви —Ничто без человеческой свободы.Век на исходе, время терпит крах —Нет будущего, прошлого тем паче.Огогиимагогикарабах!Свобода без любви и зло во плаче.Не бездна рвётся – Провиденья нить,Фагота грубость к нежности кларнета.Как будто с кровью кровь соединитьТы вышел на заре из Назарета!3Явление врасплох, что – истину узнать?Иконы лгут, как зеркала кривые:Ни рубищ не сыскать, ни вретищ – будто знак,Что саддукеи днесь не гнули выи.Об имени истца не сведать никому.Признала бы трава, целуя ноги,Иль лодка рыбаря, осевши на корму,Хотя войти в неё случалось многим.Бессмысленной толпе не выпадет черёд,Тем более – избраннику-народу.Которое плечо голубка предпочтёт,Когда огнём стихов заменят воду?Поёт мне ветер
О люди. Большей частью, бестолковыИ мечутся, не зная как им быть, ильПривычно лгут. О, человеки, кто вы?Ужель взаправду создал вас любитель.Не тщусь за вами. В бабки не играю.Поёт мне ветер, родственник самума,Что есть трава, есть камни и по краюЕсть тишина – губительница шума.И что как человек я умираю,А как поэт… давно не человек.Раскрытая страница
Душный век, бездушный – следом.В келье мне мирской не спится.Между вымыслом и бредом —Ждёт раскрытая страница.Тень блуждает по долинам,Рой светильников над неюИ средь них, в подире длинном,Ходит, чьих волос бледнееСнег в горах, а взора пламеньЯрче солнц страды палящей!И из уст о горный каменьВысекает слог разящий.Так внимай, белее снега,Даже если пал в пустыне.– Я и Альфа, и Омега,Мёртвым был и жив доныне!Антитеза
Печальная дорога в Вифлеем.Последнее пристанище Рахили —Руины Рамы. Камни в блёстках пылиИ беженцы в плену земных проблем.Гудит земля, пылает солнца глаз.Идут волы, жена о детях плачет.Всё те же мы и новый день не начат, —Воскресший мальчик, что тебе до нас?………………………………………Успение. И надобно успетьТянуть улов и рассуждать непраздно,Покуда веры не скудеет сеть,Раскинутая куполообразно.И вновь латают сети рыбакиУ моря ль Галилейского, иного ль, —Но как же изумленья велики,Когда даётся не на смерть и вдоволь!«А только и надобно – взять и окститься…»
А только и надобно – взять и окститься,Поменьше постить и побольше поститься,Умную молитву держать перед сномИ верить: Отец упредит об ином.И если на муки пошлёт, как Иова,Чтоб ангела тьмы посрамить, то ни словаЕму в возраженье не до́лжно иметь:Даётся победа – идущим на смерть.Стоящим за правду она, не за ложь,Даётся? Обманом себя не тревожь,Что всё, что погибло, воскреснет и сноваНа пастбище – тучное стадо Иова,И дети, и внуки здоровы, и он,Заботой и радостью их окружён,Возносит молитву за корм, за ягненье,А лютые муки – лишь сон, наважденье…«Какой по счёту движется волна?…»
Какой по счёту движется волна?Кто ж различает, кто считает волны.Опять шумит гражданская война,Кто ж разжигает, кто вздымает войны?Вновь ангел бьёт крылами о броню,Как мотылёк ночной о стёкла в доме.И самолёт, как ангел, о стернюНе в детском разбивается альбоме.И я не сплю. И это не во снеГрохочут мысли, как ракет разрывы…И лишь ночная бабочка в огне[4]Напомнит мне, что мы с тобою живыИ смерти нет. Ведь к мальчику в кровиОна пришла, чтоб отступить и сдаться!О, Боже правый! Этих – отрезви,Кривляющихся в лапах святотатца.«Наполнен мир сияньем и тоской…»
Наполнен мир сияньем и тоскойИ пальцами лучей тенистость лепит,Едины в нём кладбищенский покойИ молодой листвы задорный лепет.Лишь слова жрец, как древний иудей,Пытает камни слов – звучать им нечем.Ну как, век коротая средь людей,Не сознавать, что слишком человеченИ свет в листве, и шорох от костра?..Оставь тщету! Тогда поверить смог быУ дерева бессмертья – в тень креста,У дерева познанья – в поиск смоквы.
Олеся Матяш «Путь в храм». Масло, холст, 50 х 40, 2012.
Татьяна Ефимова «Мадонна с кистью винограда». Вышивка крестом, канва «Аида», нитки «Мулине», 49 х 34, 2004.
Рождение таинства
Черновую кровь фантасмагорийНочь пыталась – не заговорила.Винограда кисть, как снег Маджоре,По письму парсунному парила.Молний кривь иль византийства ересьВ папской зале витражи корёжит?Но Мадонны утреннюю прелестьБудто привкус каперсов тревожит.В час, когда дрова забудут плакать,В жадности признается им пламя,Виноградин претворённых мякотьТы припомнишь тихими губами.«Опять растрезвонило эхо листвы…»
Опять растрезвонило эхо листвыВ посаде прибрежном и птичьем,Что юному дню не сносить головыС его простодушным величьем.На что уж предтеча был скрытен и горд,А чёрным клинком обезглавлен.Я помню багровую накипь аорт,Питавшую повесть о Савле.«Когда и в будущем одна печаль руин….»
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
И. Б.Когда и в будущем одна печаль руин,О, как во сне шепчу я жизни имя!И губы тянутся к трилистникам терцин,Воркуют голуби, как на карнизах в Риме.На форум дня стремятся лепестки,Воркуют голуби, и помогаю им я.В календы крошками кормила их с руки,Смеясь, календул городских подруга.И на колени опускались голубки,На платье жёлтое, не ведая испуга.Что миг? Что вечность? Дымная вражда.О, если б выпасть из её пустого круга!Брать хлеб доверия, ценить тепло гнезда…Ватикан
Твой каждый камень дьявольски красив,Бог-Ватикан! Свой каменный массивБогам и смертным ты явил, как вызов!Мы на твоих ладонях площадейПохожи на испуганных детей,Блуждающих средь арок, стен, карнизов…На площади пригрезится ли мнеПонтифика усталый взгляд в окнеБиблиотеки папской, или этоЛишь преломлённый отсвет в витражахИль блеск на алебардах-бердышахОхранного гвардейского дуэта…А уходя, спиною ощутивОрганной мессы сладостный мотив,На мост Святого Ангела ступаемИ, как во сне, границу двух мировПересекаем, глядя в Тибр, как в ров,Где мрак тюремных стен неисчерпаем…«Не ливанский елей…»
Не ливанский елейИ не ладан коринфских нагорий,А родных тополейРаспростёрлась весенняя горечь.Будто время горчит,И остаток, оплывший на срезе,Весь – подобье свечиЗа любимые выси и веси.Что же сини молчат —Распахнувший был молод и весел!Что ж струится печаль,Будто Сити и Роси кто бросил…Груды прутьев, земляИ ледок, пережжённый как сахар.Лишь горчат тополя,И садовник не ведает страха.Возвращение Казанской
Были вбиты крюки и один – прямо в сердце печальное Девы,Два других – в облака, и ещё один – в руку, подъятую строго.Чтоб держать стеллажи с документами мёртвых. О, где вы,Прежде жившие, память хранившие и распинавшие Бога?Я один из вас, люди, я помню, как плакали фрески, оттаяв,Как снимали коробки и доски, из стен вынимали крюки.Как металась под куполом тёмная и леденящая стая,И под мартовской резью я долго страдал от звенящей тоски…«Он суетился, напрягался, жил…»
Он суетился, напрягался, жил —И вот лежит. И неподвижность этаПокойных черт и вытянутых жилПротиворечит всем стремленьям света.А луч-сосудик тянется к лицу,Столбцом пылинок пойманных играя.Не так ли вот влечёт к сияньям раяИ духа невесомую пыльцу?Померкнет луч – затеплится лампадка,Домашний оживёт иконостас…А если тот, чья так тиха повадка,Лишь спит, живее всех живых из нас?Инок
В сумерках по хляби шёл, по полю,Поднял взор – и не нашёл колодца.Вдруг припомнил: не за труд и волю —За смиренье благодать даётся.Вот, решил от братьев удалиться,Да воды, больные, захотели.Гнал себя: позволил простудиться,Проще быть внимательным – в метели.Стал. Молился молча, неторопко,Пред Всевышним наша доля – смердья.И сквозь вьюгу проступила тропка —Нет греха, что больше милосердья!Весь иззяб, ища лесную рамень,Отыскал застывшую колоду:Или думал, что во всём исправен? —Всё корил, зачерпывая воду.«Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон…»
Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон -Что останется, что будет душу звать?Золотой Керулен, голубой Онон?Или Волга весной станет лёд ломать…Сказки таинств лесных, быль прямых степей —Что пригрезится, что будет душу греть?Вылетал богатур, мощный Челубей.Выезжал Пересвет – инок или кметь?Только ветры поют «степь да степь кругом».Новый век. Новый труд. Нужен вновь Святой,Чтоб единой судьбы не разъять огнём,Чтоб единой земли не разлить водой.«С верой в землю жить… А вот без веры…»
С верой в землю жить… А вот без верыПроживи, не сникнув, не предав,Отметая прошлого химеры,Никому не делая вреда…Жаль, что не рождён для службы царской, —Веру в землю мог бы заслужить.Только мир – охвачен свистопляской,Чем в нём, кроме слова, дорожить?И при слове «Россия»…
И при слове «Россия» – соборы и церкви, селенья, снега и снега,Красота неземная, молочные реки, кисельные их берега.И сосульки на Пасху – вкуснее на всём белом свете нигде не найти.И блаженство – у Бога за пазухой или в широкой Господней горсти.Это Русская Правда. Превыше законов и прав, справедливей свобод.Сердобольный – рубаху отдаст, даже если последняя, русский народ.Но… при слове «Россия» до костного зуда, до свиста в гульбе и бегахПогребают родимой державы обломки, зияют поля в овсюгах.
Владимир Набатов «Россия». Масло, холст, 50 х 35, 2001.
Алевтина Зиновьева «Навстречу свету». Акварель, бумага, 21 х 30, 2014.
Сошествие во ад
Рухнули времён пустые вежды.– Кто ты? Дух? Ты есть на самом деле?До твоей дотронуться одеждыДуши б тоже многие хотели!– Вы ж свободны, – улыбнулся кротко, —Видите, мой свет сродни прибою…И узрели: в млечных волнах – лодкаИ бесстрашный всех зовёт с собою.– Боже, как добраться? Всюду пламень,Всюду пропасть света между нами!– Слово тонет, если мёртвый камень,Искреннее – держит над волнами.Не страшитесь. Если слово ёкатьВдруг начнёт, вы тяжесть победите!Даже тот, с креста, в крови по локоть,А шагнул ко мне. И вы идите.Реквием
Припомнят только близкие. И те,Припомнив, позабудут в суете,И строчки на желтеющем листеПовыцветут и сгинут в старом хламе.И будет жизнь чужая, как вода,Струиться и стремиться в никуда.Сердечные наступят холода,И станет неуютно даже в храме.И вот тогда… всех мёртвых и живыхПоднимут трубы – громче полевыхОрудий! Время, круче роковых-Сороковых, застигнет – как навеки.И ужасом повеет, и огнём —И души, будто свитки, будут в нёмКорёжиться. И рваный окоёмОкрасит кровью все моря и реки.Те времена, кто живы, проклянут.Всех распинавших – схватят и распнут.Лукавых – в три погибели согнут,А гордецов возвысят до прислуги.Богатых щедро наградят тряпьём,А властных станут прободать копьём,Насильников – закапывать живьём…И воплями наполнятся округи.«Расточая по каплям моря…»
Расточая по каплям моря,Выбирает ли дождь где упасть?Шепчет он, ни о чём не моля,Даже если б молитва сбылась.Это время текло наявуПо гремящему жёлобу жалоб,Это в каждой былинке – живу!Но и в каждом комарике – жало.Да откуда ж на свет, как на тень,И повывелись эти уродцы?О, земля, твою жадную стерньЛишь питали печалей колодцы.Но пространства пузырь – альвеолойВдруг расширился, чтоб не укрытьсяСтало в этой омытости голой,В эту временность не водвориться;Чтоб, земли под ногами не чуя,Не ища оправданий ещё,Знал: в свободном пространстве лечу я —Упоительно небом прощён.Примечания
Голушко Анатолий Николаевич (1963) живёт в д. Могилицы Ивацевичского района Брестской области Белоруссии. Получил компрессионный перелом позвоночника. Рисует, зажав зубами ручку, карандаш, кисть, освоил живопись маслом. Член международной ассоциации «Художники, пишущие ртом и ногой». Персональные выставки проходили в Белозёрске, Берёзе, Минске, работы выставлялись в Бресте и др. городах Белоруссии. В Ивацевичском историко-краеведческом музее находится постоянная экспозиция его картин. Анатолий пишет стихи, эссе, рассказы. В 2013 г. получил диплом Международного фестиваля творчества инвалидов «Вместе мы можем больше» и был принят в СП Белоруссии.
Ефимова Татьяна Юрьевна (1967) родилась в Кургане с тяжёлой формой ДЦП. Известная вышивальщица картин, которые выставляются в Курганском областном краеведческом музее. Состоялось пять персональных выставок, было присвоено звание «Мастер – золотые руки». Её работы скрупулёзны и ярки, дома у мастерицы их более 200, многие она подарила. Вышивка Татьяны Ефимовой «Мадонна с кистью винограда» осуществлена по картине французского художника 17-го века Пьера Миньяра «Дева с виноградом».
Зиновьева Алевтина Владимировна (1975) родилась в Заволжске Ивановской области, живёт во Владимире. Диагноз ДЦП был поставлен с рождения. В 14 лет отказали руки, и тогда Аля стала рисовать ногой. Её работы находятся в фондах Музея-центра «Преодоление» им. Н. А. Островского, с 2007 г. она стала одной из участниц его постоянной экспозиции. Соискатель (2000) и дипломант (2012) Международной премии «Филантроп», обладатель премии и Золотой медали им. Н. А. Островского «За стойкость духа и успехи в изобразительном искусстве» (2007). Неоднократный участник совместных и персональных экспозиций и выставок в Москве, Владимире, Заволжске. Пишет стихи, акварели, графику (гелевой ручкой), занимается книжной графикой, издаёт книги.
Кокорин Константин Юрьевич (1986) живёт в Миассе Челябинской области. Тяжёлая форма ДЦП. Рисует акварели с помощью самодельных «держалок» для кисточек. Работа «Волшебный конь» заняла первое место на международной выставке «ЭквиФорум-2011» в Москве. Лауреат премии им. В. П. Поляничко. Работы выставлялись в Миассе, Ростове-на-Дону, Владимире, а также в Испании и США. Некоторые из них находятся в частных коллекциях Нью-Йорка, Москвы, Челябинска. В России и США выходили в свет открытки с репродукциями картин К. Кокорина.
Курочкина Светлана Алексеевна (1973) живёт в Арзамасе Нижегородской области. Тяжёлая форма ДЦП. Рисует акварели, вышивает картины гладью, пишет стихи и рассказы. Первая выставка (1994) принесла ощущение праздника и победы над своим непослушным телом. «Этой маленькой девушке в коляске подвластны все краски мира, сердец и душ. – Заметил директор выставочного зала. – Её дрожащее на ветру дерево – живое, а цветы – пахнут свежестью». В 2001 году С. Курочкина стала дипломантом фестиваля «Серебряный дождь».
Матяш Олеся Николаевна (1984) родилась и живёт в Свободном Амурской области. В 12 лет, попав в аварию, лишилась обеих рук. Протезы не заменили руки, и Олеся стала развивать ноги, даже картошку чистить ими и… рисовать, т. к. очень любила это занятие. Окончила художественную школу и художественно-графический факультет педуниверситета в Хабаровске и затем на общих основаниях получила там же второе высшее образование по специальности психолог. Акварели и работы маслом Олеси Матяш профессиональны, спокойны и колоритны. Лауреат Международной премии «Филантроп» (2006). Её работы участвовали в выставках в Свободном и Хабаровске, а также в кн. Лихтенштейн.
Набатов Владимир Павлович (1956) живёт в пос. Молочное Вологодской области. Диагноз – ДЦП. С 1975 по 1984 гг. учился на отделении станковой живописи и графики Московского заочного народного университета искусств имени Н. К. Крупской. Преподаватели и не подозревали, что учебные задания студент Набатов выполняет, держа кисть зубами. Участник зональной выставки «Русский Север» (2004), выставок в Кирове, Нижнем Новгороде, Твери, Великом Новгороде, Москве, двух персональных выставок: в фирме «Мезон» (2002) и в филиале Вологодской областной картинной галереи (2011). Некоторые работы В. Набатова хранятся в частных собраниях в России и за рубежом. Лауреат Международной премии «Филантроп» (2014).
Никитина Полина Владиславовна (1982) живёт в Железногорске Красноярского края. ДЦП. С 2000 г. в течение пяти лет занималась по индивидуальной программе Красноярского художественного училища им. В. И. Сурикова. Её работы выставлялись в Германии (Дюссельдорф, 1995), фотокопии работ – в США (Мэривилл, 2006, 2010). Дважды (2000 и 2014) становилась дипломантом Международной премии «Филантроп». Обладатель бронзовой медали ЮНЕСКО им. Пабло Пикассо (2000). Пишет маслом, пастелью, акварелью. Художник и модератор сайта «Грани преодоления», пишет стихи, любит верховую езду и путешествия.
Смирнов Николай Васильевич (1950) родился в Мышкинском районе Ярославской области, живёт в Мышкине. В 1975 г. окончил очно Литературный институт им. А. М. Горького. В 1993 г. принят в Союза российских писателей. Стихи публиковались в журналах «Юность», «Волга», в альманахе «Поэзия» издательства «Молодая гвардия», в газете «Труд», в ЛГ «Очарованный странник», в журнале «День и Ночь», в антологии «Лёд и пламень», в региональных изданиях. Автор четырёх поэтических сборников, а также нескольких книг прозы. Лауреат премий: журнала «Юность» среди молодых авторов(1974), Ярославской областной им. Л. Н. Трефолева, премии им. Н. С. Лескова ЛГ «Очарованный странник». Работал в СМИ, на областном радио, научным сотрудником в музее-заповеднике Н. А. Некрасова «Карабиха». В 60 лет получил тяжелейшую травму позвоночника и вынужден бороться за жизнь, спасаясь творчеством.