Йозеф Альберс родился в Вестфалии, в Ботропе. В 1913 году он поступил в Берлинскую художественную школу, которую окончил в 1915 году. После этого он посещал занятия в Мюнхенской академии художеств, где его преподавателем был Штук. Ранние работы художника выполнены в манере экспрессионизма. Он писал полотна, увлекался литографиями и ксилографиями.

Й. Альберс. «Дань уважения серии квадратов», 1958 год

Уже в 1920 году Альберс начал работать преподавателем техники витража и живописи по стеклу в «Баухаузе». С 1925 года он занимался теорией разработки печатной продукции, художественным проектированием мебели, изготавливал предметы из стекла и металла.

После того как к власти пришли фашисты, «Баухауз» – Высшая школа строительства и художественного конструирования – был упразднен, и Альберсу пришлось эмигрировать в США. В Америке мастер продолжал заниматься преподавательской работой: с 1933 по 1949 год работал в экспериментальной художественной школе Блэк Маунтин колледж, параллельно ведя курс дизайна в Гарвардском университете. Именно на поприще педагогики Альберс заслужил множество почетных званий и наград. В художественном творчестве он всегда тяготел к абстрактной геометрической живописи, где преобладала строгая сбалансированность форм и исключительный лаконизм.

Й. Альберс. «Посвящается квадрату», 1958 год

В 1950-х годах Альберс создал большую серию работ под названием «Во славу квадрата». В этих композициях изображены квадраты, вписанные друг в друга. Таким образом получается единый компактный блок. Художник сумел очень тонко рассчитать хроматические взаимоотношения каждой детали, составляющей целое, строго выверить размеры квадратов и их расположение относительно центральной оси. В результате у зрителя возникает впечатление, что квадраты то начинают пульсировать и колебаться, то постепенно наплывать один на другой, то сжиматься друг с другом, а то, наоборот, расширяться. Эти уникальные эксперименты в области живописной техники были описаны Альберсом в его книге «Взаимодействие цветов», изданной в 1963 году. Большинство композиций художника, где с поразительным мастерством показываются сочетания и вибрации контрастных оттенков, а также пересечения разнообразных конфигураций, взяли на вооружение представители авангардного течения оп-арт.

В Америке Альберс продолжал разрабатывать основные положения Гропиуса относительно художественного оформления окружающей среды с целью превращения ее в объект искусства. Художник прославился своими монументальными настенными росписями. Наибольшей популярностью из них пользуются «Америка» (1950, Аспирантский центр Гарвардского университета), «Ворота» (1959, здания «Тайм» и «Лайф», Нью-Йорк), «Город» (1963, компания Пан-Америкен, Нью-Йорк), «Структурные констелляции» (1970, Музей истории искусств и культуры, Мюнстер).

Ганс Арп родился в Страсбурге, в Германии. В 1904 году он поступил в Штутгартскую школу прикладного искусства, а через год начал обучаться в Веймарской художественной школе, где его преподавателем с 1905 по 1907 год был Л. фон Гофман. По окончании обучения художник совершенствовался в живописи, посещая уроки в Академии Жюлиана в Париже. С 1909 по 1911 год Арп проживал в Швейцарии. Там он стал одним из основателей авангардной группы бернских живописцев «Современный союз». В 1914 году художник во второй раз посетил Париж, много общался с представителями французского авангарда. Через год он вернулся в Цюрих, где в 1916 году основал объединение дадаистов.

Арп, творчески воспринявший достижения французских авангардистов, со своей стороны начал искать нетрадиционные синкретические формы в изобразительном искусстве. Прежде всего он хотел преодолеть различия между разными видами искусств. В своих композициях он постоянно использовал коллажи, а чуть позже рельефы, изготовленные из окрашенного дерева или картона. Наиболее характерные произведения этого времени – «Дадаистский рельеф» (1916, Художественный музей, Базель) и «Лес» (1917, Национальная галерея, Вашингтон).

Г. Арп. «Листья и капли I», 1930 год

Главным образом в коллажах Арпа встречаются формы в виде кругов, трапеций, прямоугольников, овалов. Они, как правило, неустойчивы и, отклоняясь от оси устойчивости, кажутся колеблющимися на плоскости. Такова, например, «Композиция» (1917, Фонд Г. Арпа и С. Тойбер-Арп, Роландсек).

С течением времени рельефы Арпа приобретают все больший динамизм и экспрессию.

Художник применял неровные плоские вырезки, которые при наложении друг на друга начинали подниматься над плоскостью полотна, а порой создавали подвижные конфигурации, кажущиеся эластичными. Подобные коллажи напоминали пятна разлитых вязких жидкостей: «Цветок-молоток» (1916, частное собрание, Париж), «Птицеконь» (1916, Фонд Г. Арпа и С. Тойбер-Арп, Роландсек).

В 1919 году, во время посещения Кёльна, Арп познакомился с М. Эрнстом, манера которого оказала на него огромное впечатление. В Кёльне художник прожил до 1922 года, постоянно принимая активное участие в художественной жизни города. Арп сотрудничал с объединениями дадаистов, с русскими и немецкими представителями конструктивизма, а также с группой П. Мондриана «Де Стейл». В 1924 году, после переезда в Париж, Арп сблизился с французскими сюрреалистами. Художник был человеком широко образованным. В это время он ярко проявил себя не только в живописи, но и в графике, дизайне и поэзии.

В композициях Арпа, созданных в 1920–1930-е годы, особенно усиливается графический аспект. Все фигуры показаны с предельной четкостью и ясностью. Порой кажется, что криволинейные конфигурации переведены при помощи лекал, однако они поразительно переходят из геометрических изображений в человекоподобные: зритель видит только части человеческого тела – голову, руки, нос и т. д. («Торс и пупок», 1924; «Губы», 1926; «Женщина-амфора», 1929, все – Фонд Г. Арпа и С. Тойбер-Арп, Роландсек).

С 1929 по 1932 год Арп создавал серию работ под названием «Констелляции». В этих композициях присутствуют мягкие, плавно закругляющиеся формы. Они похожи на клетки биологической ткани или на срезы гальки; это могут быть и развивающиеся микроорганизмы, которые растут и рассеиваются в пространстве под действием энергетического излучения: «Констелляции с пятью белыми и двумя черными формами» (1932, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Листья IV» (1930, Фонд Г. Арпа и С. Тойбер-Арп, Роландсек). Особенно выразительно выглядят белые фигуры на мерцающем белом фоне: они создают эффект некоего парения теней. Если же художник изображает, наряду с этими бесплотными формами, древесную фактуру, то она еще ярче подчеркивает призрачность потусторонних теней, парящих в пустоте и безмолвии: «Констелляция», «Констелляция III» (1932, обе – Фонд Г. Арпа и С. Тойбер-Арп, Роландсек).

Г. Арп. «Постепенность», 1959 год

С 1932 года Арп работал над серией «Разорванные бумаги». Мастер использовал в композициях клочки собственных старых рисунков, из которых составлял коллажи. Таким образом он как бы воскрешал погибшее произведение человеческого ума. Соединяясь, фрагменты погибшей цельной ткани срастались вновь, являя новый оригинальный факт искусства: «Разорванная бумага» (1932), «Ночь растений» (1938), «Сложный метод» (1942), все – Фонд Г. Арпа и С. Тойбер-Арп, Роландсек.

С 1930 года Арп много занимался скульптурой, предпочитая разрабатывать круглые формы, напоминающие биоморфные. Эти скульптуры кажутся живущими собственной жизнью: они то вытягиваются вверх, то, сжимаясь, набухают, то словно наполняются воздухом, то бессильно опадают, сливаются друг с другом. Арп всегда считал, что искусство – одно из форм проявления природы, а потому своей главной целью представлял изображение основных жизненных процессов: зарождение новых организмов, рост и развитие, расширение, гибель и возрождение.

Несмотря на то что во время Второй мировой войны художник проживал в относительно спокойной Швейцарии, мировая бойня вызвала у него длительный творческий кризис, который ярко отразился в работах мастера. Особенно четко это видно в композициях, исполненных маслом. Арп использовал мятую бумагу и создавал на ней тяжелый белый фон, по которому в конвульсиях пробегали черные линии, больше похожие на трещины, как при болезненных разрывах живой ткани.

С 1946 года мастер проживал в Медоне, где после войны продолжал эксперименты в области пластического искусства, а также работал над шпалерами.

В 1950-е годы Арп создал большую серию монументальных произведений: оформил рельефом здание аспирантуры Гарвардского университета, украсил скульптурой «Пастухи облаков» университетский городок в венесуэльском Каракасе, а также сделал изящный рельеф для штаб-квартиры ЮНЕСКО, расположенной в Париже.

Джакомо Балла родился в Турине. Живописному мастерству он обучался в туринской Академии Альбертина. В 1895 году он уехал в Рим. Там его работы регулярно экспонировались на выставках Общества любителей и почитателей искусств. В 1900 году Балла приехал в Париж. Там он познакомился с современными направлениями в живописи – с импрессионизмом и дивизионизмом. Его очень увлекли проблемы передачи цвета и света на полотне.

После возвращения в Рим Балла открыл собственную художественную мастерскую и занялся преподавательской деятельностью. Среди его учеников были Северини, Боччони, Сирони. В 1900-е годы характер картин Балла можно назвать реалистическим, причем для них свойственно внимание к острым социальным проблемам.

1910 год стал решающим в творчестве Балла. Совместно с У. Боччони, Дж. Северини, К. Карра и Л. Руссоло он подписал «Манифест художников-футуристов», который свидетельствовал о возникновении авангардного художественного движения в Италии.

Первая футуристическая картина Балла стала своеобразной иллюстрацией к манифесту футуриста Маринетти под необычным наименованием «Убьем лунный свет!». Работа Балла называлась «Уличный фонарь» (1910, Музей современного искусства, Нью-Йорк). На полотне изображен фонарь с расходящимися от него яркими спектральными линиями, из-за которых почти совсем не видно слабого отблеска лунного серпа.

Это был первый опыт работы Балла в технике симультанности. Художник хотел с помощью красок передать последовательность фаз движения какого-либо объекта. Это достаточно просто реализовать в хронофотографии и фотодинамике, но в изобразительном искусстве подобное совмещение различных моментов на плоскости представляет известную сложность. Шедеврами симультанного искусства по праву считаются такие работы художника, как «Руки скрипача» (1912, Галерея Тейт, Лондон), «Динамизм собаки на поводке» (1912, Галерея Олбрайт-Нокс, Буффало), «Девочка, бегающая по балкону» (1912, Галерея современного искусства, Милан).

Через некоторое время Балла оказался оторванным от основной группы своих сподвижников, поскольку работал в Риме. Здесь ему очень скоро наскучила фигуративная симультанность. Он стал экспериментировать в области абстрактного искусства, тем более что в столице он познакомился и всерьез увлекся теософскими и герметическими учениями.

Балла преобразовал главное положение футуристической эстетики. Футуристы требовали, прежде всего, осуществления динамического принципа, однако большинство из них добивалось подобного эффекта путем дробления объектов, а Балла противопоставил этому движение отвлеченных траекторий. Примером таких новаторских композиций служат «Пластичность света + скорость» (1913, частное собрание), «Линии в движении + динамические последовательности. Полет ласточек» (1913, Музей современного искусства, Нью-Йорк). С помощью кисти Балла создает упругие и гибкие пересечения углов и дуг, в результате чего мастер получает поразительный эффект кинетики неоднократно преломленных световых лучей.

Интересна композиция «Радужное взаимопроникновение № 7» (1913–1914, частное собрание). Разноцветные ромбы на этом полотне образуют спирали, причем их цвета то причудливо расходятся, то вновь соединяются. Таким образом, при помощи этих спиральных секвенций художник хотел рассказать о высшей гармонии мира.

Дж. Балла. «Линии в движении + динамические последовательности. Полет ласточек», 1913 год, Музей современного искусства, Нью-Йорк

В 1914 году Балла исполнил серию картин под общим названием «Проход Меркурия перед Солнцем». В это время действительно наблюдалось данное астрономическое явление, однако полотно выразило представление художника о всепроницаемости Вселенной. Хроматическая гамма символизирует токи интеллектуальной энергии, которые насквозь пронизывают космическое пространство.

Большинство пространственных композиций мастера являются промежуточной формой между живописью и пластическим искусством. В них художник использует свой излюбленный метод диагональных пересечений и линий, расходящихся наподобие лучей. В этом стиле исполнена работа «Скульптура из дерева, картона и веревок» (1914, Галерея Обелиск, Рим).

С 1912 по 1930 год Балла занимался архитектурными экспериментами, создавал необычные интерьеры, делал мебель в стиле ар нуво. Его абстрактная живопись под влиянием подобных экспериментов обогатилась новыми реминисценциями. В композициях появились плавные формы, напоминающие архитектурные волюты и раковины, а ритмы приобрели пластичные изгибы. Ярким примером этого сложного синтеза является работа «Формы кричат: “Да здравствует Италия!”» (1915, частное собрание).

С конца 1910-х годов Балла входил в объединение молодых художников-футуристов, среди которых были Прамполини, Доттори, Деперо и Брагалья. Новые футуристы выдвинули концепцию «аэроживописи», которая заинтересовала Балла. Мастер продолжал создавать абстрактные полотна, исполненные стремительности и динамизма («Трансформация духовных форм», 1918, частное собрание). В течение жизни художнику не раз приходилось колебаться, делая выбор между различными течениями в модернизме. Так, в 1933 году он писал картины в традиционном духе фигуративного искусства. В 1950 году он снова был признанным лидером футуризма и оставался таковым до конца.

Умберто Боччони родился в Реджо ди Калабриа. В 1897 году он окончил техническую школу, после чего писал литературные произведения, критические статьи с обзором современной художественной жизни Италии. Однако этот период продолжался недолго. В 1898 году Боччони приехал в Рим, успешно сдал вступительные экзамены в Академию художеств. В это время в Италии набирал силу футуризм, и молодой художник увлекся новейшим течением. С 1900 года вместе с известным футуристом Северини он брал уроки в частной студии Балла.

В 1902 году Боччони совершил поездку в Париж – центр передовых направлений в искусстве. Необыкновенно сильное впечатление произвели на художника полотна импрессионистов и дивизионизм Сёра. Вообще в этот период Боччони много путешествовал. Из Парижа он отправился в Падую, в 1904 году посетил Россию, где прожил довольно продолжительное время. С 1905 по 1907 год он жил то в Падуе, то в Венеции и, наконец, в 1908 году окончательно обосновался в Милане.

Период до 1908 года в творчестве Боччони классифицируется искусствоведами как предфутуристический. В его живописи заметно влияние прежде всего дивизионизма и символизма. Таковы «Апокалиптические всадники» (1908, Художественный институт, Чикаго), «Проходящий поезд» (1908, Музей Тиссен-Борнемиса, Мадрид).

Решающим в биографии Боччони стал 1910 год. Он познакомился с одним из основоположников итальянского футуризма – Маринетти. В том же году представители нового направления выпустили два манифеста – «Манифест художников-футуристов» и «Технический манифест футуристической живописи», и оба они были подписаны Боччони. Кроме него, в авангардное течение входили Карра, Северини, Балла и Руссоло.

У.　Боччони. «Смех», 1911 год

Все это время Боччони продолжал разрабатывать технику дивизионизма, только после знакомства с футуристами она обрела новый динамизм. Кроме того, полотна художника в это время насыщаются разнообразными экспрессивными символами. Наиболее значительными работами данного периода являются «Возносящийся город» (1910, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Горе» (1910, частное собрание), «Мятеж в галерее» (1910–1911, Музей современного искусства, Нью-Йорк). Боччони разработал собственную оригинальную концепцию «унанимизм». По сути, он хотел при помощи художественных средств передать массовые эмоции и движения огромных масс людей.

В 1911 году итальянские футуристы посетили Париж, где состоялось их знакомство с французскими кубистами. Под влиянием творческой манеры этих живописцев изменилось искусство Боччони. Он стал вводить в свои композиции предметы и фигуры, рассеченные на отдельные фрагменты, как это было свойственно кубистам. Художник пытался объединить собственную концепцию непрерывного движения с элементами, на которые распадались формы. У Боччони эти кубистические фрагменты подчинены спиралевидному движению «силовых линий». Основой полотен служит реальный вещественный мир, но он преобразуется в кипящей массе словно накаленной хроматической гаммы и яростно сплетающихся форм. Таков триптих «Состояние души», куда входят полотна «Прощание», «Те, кто уезжают» и «Те, кто остаются» (1911, Галерея современного искусства, Милан). Впрочем, в таком экспрессивном показе энергетических потоков сыграло свою роль восприятие художником философской концепции Бергсона, по которой длительность вообще и движение во времени понимается как перемещение витальной и психической энергии, которой приходится выдерживать сопротивление косной пространственной материи.

У. Боччони. «Голова + Свет + Окружение», 1912 год

Живопись Боччони практически лишена объемов в их традиционном понимании, поскольку все они распадаются на элементы, проносящиеся под действием эфирных потоков-вихрей. Психофизический поток не поддается разумному анализу; порой он размывает материю или, наоборот, уплотняет ее, спрессовывая в сгустки («Elasticita», 1912, Собрание Р. Джукера, Милан; «Динамизм человеческого тела», 1913, Галерея современного искусства, Милан; «Динамизм футболиста», 1913, Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Динамизм мускулов», 1913, частное собрание).

У. Боччони. «Elasticita», 1912 год

Боччони широко использовал футуристический принцип симультанности. В его искусстве он проявился, по словам мастера, подобно «синтезу того, что помнится, и того, что видится». Такой же метод применяется художником и в скульптуре, которой он начал серьезно заниматься с 1913 года. Здесь с поразительной силой проявилось дарование художника в выявлении внутренней энергии объекта. Эта скрытая сила неудержимо рвется наружу, из-за чего внешняя оболочка то растекается, то вздымается, словно подхваченная вихрем невиданной силы («Единые формы в пространственной длительности», 1913, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

Вообще скульптурные ансамбли мастера производят поразительное впечатление. Эти объекты кажутся стремительно движущимися, далекое и близкое предстает на одном уровне, целостные фигуры и их элементы одинаково доступны для восприятия.

Один из шедевров Боччони («Лошадь + всадник + дома (динамическая конструкция галопа)», 1914, Фонд Гуггенхейма, Венеция) впоследствии стал восприниматься как пророческий. Началась Первая мировая война, и через год художник поступил добровольцем в действующую армию. Буквально в первом же сражении Боччони упал с лошади и умер от травмы в госпитале города Вероны.

Основатель кубизма Жорж Брак родился в Аржантёй-сюр-Сен. Учиться рисованию он начал в детстве у своего отца, после чего его педагогом стал местный художник-декоратор. С 1897 по 1899 год он посещал гаврскую Школу изящных искусств. Переехав в Париж в 1902 году, он поступил в Академию Эмбера на Монмартре. В 1904 году Браку удалось открыть собственную мастерскую. В Париже молодой художник много общался с представителями авангардного направления в искусстве, и это определило его творческую судьбу на всю жизнь.

С 1905 по 1907 год Брак входил в группировку фовистов. Основное место в его искусстве этого периода занимают пейзажи с эмоциональными и напряженными хроматическими отношениями. Сложностью цветовой палитры отличаются такие работы, как «Гавань в Антверпене» (1906, Музей фон дер Хейдта, Вупперталь), «Пейзаж в Эстаке» (1906, Национальный музей современного искусства, Париж), «Оливы близ Эстака» (1907, Национальный музей современного искусства, Париж). Эти композиции очень декоративны и выполнены под влиянием творческой манеры А. Дерена и А. Матисса.

В 1907 году Брак тщательно изучал опыт П. Сезанна. Познакомившись с П. Пикассо, через некоторое время он разработал новый художественный метод, который получил название «кубизм».

Период 1909–1911 годов прошел под знаком аналитического кубизма. Живописная манера произведений, созданных в соответствии с данной эстетикой, отличается сравнительно узкой хроматической гаммой, состоящей в основном из зеленых, желтоватых и серых тонов. Формы предметов разделялись на небольшие призматические грани, которые сливались в подвижную кристаллическую структуру. Типичными произведениями аналитического кубизма являются «Скрипка и палитра» (1909–1910, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), «Женщина с мандолиной» (1910, Государственная галерея современного искусства, Мюнхен), «Натюрморт со скрипкой» (1911, Национальный музей современного искусства, Париж).

Надо сказать, что изображение музыкальных инструментов вообще было любимой темой Брака. Здесь сказались и личные увлечения: художник замечательно играл на многих инструментах, в юности учился играть на флейте. Однако существовали и чисто творческие причины. Мастер любил говорить, что каждый музыкальный предмет можно оживить, прикоснувшись к нему.

До конца жизни художник хранил у себя самую любимую свою работу «Музыкальные инструменты» (1908, частное собрание). На небольшом холсте горизонтального формата представлены мандолина, кларнет, скрипка, аккордеон и партитура. Контуры инструментов ясно читаются, цветовая гамма приглушенная: зеленые, серые и коричневые оттенки.

Ж. Брак. «Новый замок в Ла Рош Гюйон», 1908 год

Далее Брак продолжает развивать эту тему: форматы полотен становятся больше, мастер предпочитает разворачивать их вертикально. Формы изображенных предметов ломкие, и они только отдаленно напоминают о реальном объекте изображения, зато пространство исполнено такой динамики и энергии, что становится не менее значимым, чем изображаемый объект. Кристаллические формы рассыпаются на глазах и, чтобы придать им устойчивость, мастер вводит в изображение реальную, узнаваемую деталь, например гвоздь или свечу. Кроме того, этот предмет напоминает о реальности, от которой шел художник, создавая композицию. В конечном счете мастер показывал путь анализа предмета.

С 1912 по 1914 год Брак работал в манере синтетического кубизма. Он создавал композиции из разнообразных материалов и фрагментов языковых систем неродственных типов. Особенно часто художник стал применять в своих работах коллажи, причем в качестве элементов картины использовались наклейки газетных обрывков, печатная реклама, куски обоев и клеенка с разнообразной фактурой. Для достижения особого эффекта Брак решил добавлять в краску песок, опилки или металлическую стружку. Благодаря этому изображение предметов воспринималось зрителями не целиком, а расслаивалось на отдельные части, то есть цвет, фактуру, форму, рисунок. Как правило, изображение сопровождалось разнообразными графическими знаками – нотами, цифрами или буквенными надписями. В результате сложных взаимоотношений между графемами и визуальными знаками элементы изображения обладали способностью перестраиваться, вступать в сложнейшие взаимоотношения, а смысловые ситуации комбинировались наподобие калейдоскопа. Именно в этом состоит секрет необычайного воздействия на зрителя таких композиций, как «Вальс» (1912, Фонд П. Гуггенхейма, Венеция), «Бокал, скрипка и нотная тетрадь» (1913, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн), «Гитарист» (1914, Национальный музей современного искусства, Париж). Изобретенный им метод художник осваивал и в коллажах, исполненных на бумаге («Ария Баха», 1912–1913, Национальная галерея, Вашингтон; «Натюрморт на столе», 1914, Национальный музей современного искусства, Париж).

Ж. Брак. «Женщина с мандолиной», 1910 год, Государственная галерея современного искусства, Мюнхен

Во время Первой мировой войны Брак попал в действующую армию. Весной 1915 года он был серьезно ранен в голову, но после тяжелейшей операции снова начал заниматься живописью.

С 1918 года художник, как правило, работал большими сериями, стараясь как можно полнее выявить пластические возможности мотива, казавшегося ему интересным («Натюрморты на круглом столе», 1918–1942; «Камины», 1922–1927; «Биллиарды», 1944–1952).

Ж. Брак. «Кларнет и бутылка рома на камине», 1911 год

Во время болезни художник много размышлял об искусстве. В книге «Раздумья о живописи» он писал: «Художник мыслит в формах и красках, предмет – это поэтика». Изменился и взгляд мастера на предмет: на смену рационалистическому строю пришел декоративный, более эмоциональный. Зритель может узнать предмет с первого взгляда, а цветовая гамма, не становясь кричащей, делается сочной и насыщенной. Теперь Брак предпочитает использовать тончайшие градации серых, голубых, охристых, оливковых и терракотовых оттенков. Округлые упругие контуры очерчивают предметы, планы плотно сближены, а объемы, как правило, делятся пополам четкой тенью. Такова, например, работа «Круглый стол» (1922, Метрополитен-музей, Нью-Йорк). Вообще картины этой серии интересны тем, что их планы кажутся колеблющимися так, что зритель почти тактильно чувствует пространственные интервалы («Круглый стол», 1922, Метрополитен-музей, Нью-Йорк; «Круглый стол», 1929, частное собрание, Вашингтон).

С 1931 года Брак то жил в собственном доме недалеко от Парижа, то путешествовал по странам Европы. В 1930-е годы художник продолжал писать свои любимые натюрморты, однако в его творчестве появились и композиции с человеческими фигурами, которые сообщали сюжетам особый философский смысл и отражали тонкие душевные состояния («Женщина с мандолиной», 1937, Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Художник и модель», частное собрание; «Пасьянс», 1942, частное собрание, Лозанна).

Тема Второй мировой войны у Брака не прозвучала с такой мощью, как у Пикассо. Лишь в 1939 году появился трагический и даже пророческий натюрморт в манере Vanitas (Центр Помпиду), где на крышке стола изображены череп, крест и четки. Близки к аллегорической системе Vanitas также работы «Графин и рыбы» (1941, Национальный музей современного искусства, Париж), «Натюрморт с лестницей» (1943, частное собрание). Однако это скорее исключение. В военные годы Брак в основном рисовал обычные вещи, которые согревали людей в тяжелый период оккупации: хлеб, кусок сыра, рыбу на столе, маленькую печку. Эти натюрморты созданы с использованием сдержанной коричневой и зеленой цветовой гаммы. В то же время здесь уже нет излюбленных круглящихся линий; все больше становится колючих, прямых, острых силуэтов («Хлеб», Центр Помпиду; «Черные рыбы», Центр Помпиду; «Кухонный стол», частное собрание).

Ж. Брак. «Птица и гнездо», 1955 год

Удивительна серия «Биллиарды», созданная в 1940-е годы. В этих композициях контурные линии неудержимо множатся, и поэтому вещи становятся похожими на вибрирующие струны или дрожащие крылья бабочек. Казалось бы, статичный мотив становится психологически не менее выразительным и драматичным, чем сюжетная картина («Биллиард», 1944, Национальный музей современного искусства, Париж; «Биллиард», 1945, частное собрание).

С 1949 по 1956 год мастер создал серию монументальных полотен-натюрмортов с изображением атрибутов искусств, помещенных в масштабные пространства. Для них характерны плотно сплетенные формы и землистые вязкие оттенки, которые пронзает сверкающее изображение белой птицы, символизирующей полет вдохновения художника.

Это «Мастерская II» (1949, Художественное собрание земли Северный Рейн-Вестфалия, Дюссельдорф), «Мастерская III» (1949–1951, частное собрание, Вадуц), «Мастерская IX» (1952–1956, Национальный музей современного искусства, Париж).

Образ птицы целиком захватил воображение Брака. В 1950-х годах он стал самостоятельной темой. Птицы, созданные художником, украшают плафон Зала этрусков в Лувре (1953), птицы живут на проникновенных полотнах «Черные птицы» (1956–1957, Галерея Мэг, Париж), «Расправив крылья» (1956–1961, Национальный музей современного искусства, Париж).

В поздних работах мастера преобладают пейзажи с изображением монотонной и однообразной природы Нормандии, ее полей, равнин и морских побережий. Порой на фоне унылого пейзажа взгляд останавливается на заброшенной лодке или плуге, забытом посреди осеннего поля. Эти предметы обретают значение многозначных символов и вызывают сложнейшие ассоциации («Морской пляж. Варжанвиль», 1952, Галерея Мэг, Париж; «Равнина», 1955–1956, частное собрание; «Большой плуг», 1960, Галерея Мэг, Париж; «Лодка», 1960, частное собрание).

Брак также работал во многих других сферах художественного творчества: в скульптуре, оформлении спектаклей, гравюре и книжной графике.

Как-то в 1955 году Брак, уже старый художник, много размышляющий об искусстве, обратился к читателям со своими, по его словам, открытиями: «Предметы не существуют для меня сами по себе. Они важны только в том случае, когда гармонически соотносятся друг с другом и со мной. Когда достигаешь этой гармонии, пребываешь в состоянии интеллектуального небытия. Все становится возможным, пригодным, а жизнь предстает как непрерывное откровение. В этом-то и состоит истинная поэзия». Так, в конце жизненного пути Брак понял, что и в жизни, и в искусстве важнее всего для человека гармония.

Фрэнсис Бэкон родился в Дублине. Специального художественного образования он не получил и в юности занимался оформлением интерьеров и мебельным дизайном. В 1927 году живописец приехал в Париж, где жил два года. Под впечатлением работ Пикассо он решил заниматься живописью. Кроме того, Бэкона очень увлекла художественная манера сюрреалистов. В 1934 году в Лондоне состоялась первая персональная выставка работ молодого художника, после чего он решил предложить свои работы для Международной выставки сюрреалистов, проходившей в Париже. Эти полотна были отвергнуты как несоответствующие данному направлению, они были «недостаточно сюрреалистическими».

Разочарование оказалось настолько сильным, что художник уничтожил все свои ранние картины и ничего не писал в течение десяти лет. Однако он уже не мог отказаться как от живописи вообще, так и от сюрреализма, следы которого чувствуются в его творчестве на протяжении всей жизни.

Ф. Бэкон. «Три урока арифметики у подножия креста», 1944 год

В 1950-х годах Бэкон сформировался как самостоятельный мастер с собственной оригинальной манерой, которая возникла на пересечении двух совершенно, казалось бы, исключающих друг друга способов формообразования – рационального начала, даже конструирования объектов, и импульсивности, неожиданности рождения образов. Художник показывает, как правило, пустые неподвижные пространства среди ровных, гладких поверхностей. Эти пространства часто делятся точными линиями и сложными аксонометрическими построениями, а внутри этого идеально рассчитанного пространства разыгрываются трагедии и кипят взрывоподобные страсти. Краски исторгают искаженные человеческие образы с мучительными лицами и патетическими жестами. Впрочем, подобный контраст не кажется странным, поскольку отражает не только противоречия, возникающие в человеческом сознании, а следовательно, и в искусстве, но противоречия развития современной цивилизации, с первого взгляда такой рациональной и идеально организованной, которая тем не менее таит в себе неконтролируемые процессы, способные вызвать катастрофу.

Ф. Бэкон. «Портрет Папы Иннокентия Х», 1953 год

В подобном пространстве человеческое существование представляется мучительным, почти невыносимым. Фигуры находятся в окружении таких мрачных, отталкивающих деталей, как голые электрические лампы, глухо зашторенные окна, мертвые зеркала, шнуры с микрофонами, вращающиеся табуреты и кресла, странная оптика и фарфоровые чаши, которые являются непременными атрибутами клиник, операционных и лабораторий. Каждое человеческое существо, по Бэкону, загоняется в эти страшные коробки против воли. Людей привязывают к стульям или кроватям, где им предстоит в полном одиночестве корчиться от приступов панического страха, клаустрофобии и невыносимой боли («Свини-борец», 1967, Музей Хершхорн, Вашингтон; «Фигура в движении», 1985, частное собрание).

В подобном же духе исполнена одна из наиболее знаменитых композиций художника – «Портрет Папы Иннокентия X» по мотивам полотна Д. Веласкеса. Папа находится в кресле, словно в каркасе металлической клетки. Он забрызган кровью своих жертв, рот раскрыт в безмолвном вопле, лицо безумно и искажено. Этот «судья неправедный» показан получившим посмертное воздаяние за свои грехи. К этому полотну прекрасно подошло бы изречение Р. Элиота, любимого автора Бэкона: «Вот как кончается мир, только не взрывом, а взвизгом».

В целом все творчество Бэкона предельно трагично, а выразительность картинам придает его безупречная техника и чувство композиции. Правда, многие из сюжетов, казалось бы, стихийно возникающих из красочного месива, имеют вполне реальную основу. Художник использовал фотографии со сценами беспорядков и волнений, массового насилия, увечий и врожденных уродств. Таковы композиции, созданные мастером на основе газетных обрывков, кадров из фильмов и рентгеновских снимков («Няня из фильма «Броненосец “Потемкин”», 1957, Штеделевский художественный институт, Франкфурт-на-Майне; «Эскиз человеческой фигуры в движении», 1965, Городской музей, Амстердам).

Бэкон очень любил жанр портрета. Здесь он прежде всего обращал внимание на выразительную позу, которая порой приобретала гротескные очертания, а также на общую стройность композиции полотна. При этом художник старался как можно точнее передать внутренние особенности своей модели. Так, стилевые особенности Ван Гога, в частности его густой насыщенный мазок и неистовость общего настроения, запечатлела композиция «Эскиз портрета Ван Гога III». В других портретах Бэкон намеренно делает фон и общее окружение портретируемого нейтральным для того, чтобы приковать внимание зрителя к целостному образу («Эскиз портрета Д. Эдвардса», 1988).

Ф. Бэкон. «Сидящая фигура», 1961 год

Особое место в творчестве Бэкона занимает тема распятия. Он разрабатывал традиционный сюжет, используя монументальные триптихи по образцу старинных трехстворчатых алтарей. Центром этих композиций по-прежнему является истерзанная человеческая плоть, либо бессильно распростертая, либо исходящая криком. На заднем плане художник изображает зловещих палачей, одновременно напоминающих тайных соглядатаев, членов мафии или чиновников, которые бесстрастно протоколируют преступление, что равнозначно совершению приговора: «Три эскиза распятия» (1962, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), «Распятие» (1965, Государственная галерея современного искусства, Мюнхен).

Ф. Бэкон. «Эскиз портрета Д. Эдвардса», 1988 год

В своих триптихах Бэкон не стремится к постепенному раскрытию сюжета, однако последовательность в развитии действа наблюдается, причем она напоминает приемы кинематографа. Каждая композиция, по сути, представляет собой закрепленный определенный ракурс одной и той же темы. Также это могут быть отдельные стадии одного и того же события: «Три этюда мужской спины» (1970, Кунстхауз, Цюрих), «Этюды человеческого тела. Триптих» (1970, частное собрание, Мадрид).

Живопись Бэкона иносказательна. Мастер показывает чудовищный в своей глубинной сути мир научных лабораторий, бюрократических инстанций, псевдонаучных экспериментов и технических открытий, которые под его кистью вдруг выявляют свое истинное лицо пыточных камер, вместилища самых темных инстинктов и стихийных разрушительных сил.

Виктор Вазарелли (Дезе Вашархей) родился в венгерском городе Печ. Художественное образование он получил в Будапештской академии живописи, куда поступил в 1927 году. Через год он начал посещать уроки в «Мастерской» («Мюхей»). По окончании обучения в 1930 году художник переехал в Париж.

Первые работы Вазарелли относятся к области печатной графики. С 1938 по 1943 год он работал над серией «Зебры» с черно-белыми контрастами, которые, пересекая изображение животных, создавали эффект внезапно перестраивающихся конфигураций.

В. Вазарелли. «Гиксэх», 1955–1962 годы

До 1947 года Вазарелли проводил эксперименты, предельно схематизируя объекты и разлагая их на отдельные знаки. В результате этой работы художник пришел к выводу, что в природе существует собственная внутренняя геометрия. Он находился на прямом пути к абстракции.

В 1950-х годах мастер, пользуясь черно-белыми квадратами, ромбами, кругами и пятиугольниками, введенными в решетчатую структуру, создавал зрительные эффекты вспышек или внезапных перемещений, таинственных мерцаний или почти физически ощутимых упругих толчков. Таковы композиции «Кандагар» (1951, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), «Миндоро II» (1954–1956, Национальный музей современного искусства, Париж), «Эридан III» (1956, Институт искусств, Детройт), «Сверхновые» (1959–1961, Галерея Тейт, Лондон), «Ондо» (1960, Музей современного искусства, Нью-Йорк). Вазарелли достиг непревзойденного мастерства в исполнении оптических вибраций, что предопределило его бесспорное лидерство в новом направлении – оп-арт.

В. Вазарелли. «Марсан», 1962 год

В. Вазарелли. «Пэл-Кэт», 1973–1974 годы

В 1960 году в творчестве Вазарелли закончился черно-белый период. Его композиции приобрели красочность, однако художник по-прежнему применял контрастные цвета. В своем творчестве он широко пользовался аксонометрической проекцией и всегда принимал во внимание передвижение своего зрителя относительно полотна. В результате динамика композиций получалась совершенно невероятной, во всяком случае, невозможной при использовании линейной перспективы только с одной точкой зрения. Художник с легкостью создавал даже иллюзию колебания поверхности холста: «Туркез-III» (1963, Городской музей, Амстердам), «Зет» (1966, Музей современного искусства, Монреаль), «Калота МС» (1967, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн).

Мастер всегда придерживался типовых свойств восприятия объекта, которые не связаны с индивидуальными особенностями человека. Он считал, что искусство должно быть не элитарным, а общедоступным. Вазарелли стал инициатором производства произведений, которые можно тиражировать промышленным способом (так называемые мультипли).

В 1970 году вышла в свет книга Вазарелли «Город пластики», где он по-прежнему выступал за искусство социально ориентированное, способное преобразить унылую урбанистическую среду. Мастер работал над монументальными композициями – скульптурой и кинетической керамикой. Эти произведения искусства украсили такие города, как Каракас, Эссен, Монпелье, Монреаль, Париж, Брюссель и Иерусалим.

Морис Вламинк родился в Париже, в бедной, но интеллигентной семье музыкантов. С ранних лет мальчику пришлось работать, поэтому, несмотря на тягу к живописи, ему так и не удалось получить фундаментального художественного образования.

Живописью Вламинк начал заниматься с 1892 года, став относительно самостоятельным. В 1901 году на одной из художественных выставок он познакомился с Ван Гогом, и все его раннее творчество прошло под влиянием этого выдающегося мастера.

В первых работах явно чувствуется импрессионистическая манера письма. Вместе с А. Дереном Вламинк писал на пленэре, на берегах Сены, создавая эмоциональные, полыхающие сочными красками пейзажи. Радостным настроением пронизана картина «Набережная в Буживале» (1900, частное собрание), где, как и во многих других композициях, художник стремится остановить стремительные мгновения уходящей яркой жизни.

М. Вламинк. «Цирк», 1906 год

В этот период полотна живописца поражают свежестью и сочностью цветовой гаммы. Излюбленные краски Вламинка – лимонная, ультрамариновая и зеленая, как изумруд. Замечательна композиция «Набережная в Булоне» (1900, частное собрание). Первый план картины занимает сочная зелень молодой травы, далее сверкает река, а за ней виден противоположный берег с веселой цепочкой провинциальных домов. В то же время уже здесь чувствуется отход от основных принципов импрессионизма, поскольку цель Вламинка – не столько передать впечатление от природы, сколько изобразить собственное, индивидуальное чувство, вызываемое окружающей средой. Контуры предметов живописец очерчивает очень четко и заполняет внутреннее пространство насыщенными красками. Лишь небо исполнено в духе импрессионистов – оно прозрачно и наполнено легким движением воздуха. Подобное ощущение создается благодаря стремительным и легким бело-голубым мазкам.

В начале 1900-х годов Вламинк познакомился с виднейшими представителями группы фовистов – А. Матиссом и Ж. Руо. Новое течение соответствовало характеру его мировоззрения: ведь Вламинк сам уже вполне осмыслил эстетику этого художественного направления, а потому неудивительно, что фовизму он отдался со всей страстью. Он как нельзя лучше подходил к неукротимому характеру и художественному темпераменту мастера. Теперь экзальтированные краски живописца стали настолько буйными и сочными, что порой Вламинк совершенно пренебрегал тенями и перспективой; в результате пространство холста выглядело как невероятный водоворот красок, превращаясь в сплошную декоративную плоскость. Таковы композиции «Дома в Шату» (1904, Художественный институт, Чикаго), «Красные деревья» (1906, Национальный музей современного искусства, Париж), «Улица в Марли» (Национальный музей современного искусства, Париж), «Барки на Сене» (ГМИИ, Москва).

Замечательна работа «Цирк» (1906), составленная из миниатюрных геометрических элементов. Художник пользуется широкими уверенными мазками, выбирая оранжевый, розовый и зеленый цвета. В результате зритель видит не столько реальный объект, сколько проникается ощущением, которое он вызывает, настроением праздничности и радости.

М. Вламинк. «Красные деревья», 1906 год, Национальный музей современного искусства, Париж

М. Вламинк. «Городок Сюрен», 1909 год

М. Вламинк. «Городок с церковью»

В конце 1900-х годов Вламинк увлекся художественной манерой П. Сезанна. Создается впечатление, что художник довел красочное буйство до высшей точки, и его цветовая палитра вдруг приобрела сдержанность и суровость. Как и у Сезанна, в ней теперь доминируют синие и зеленые оттенки. Характер мазка также изменился. Он уже не стремительный и энергичный, а тугой и медленный. Полотна более спокойны по настроению, но и в них прорывается тревожная, почти лихорадочная манера письма, порой разрушающая ясные формы, что свидетельствует об угнетенном состоянии художника в этот период.

В 1911 году художник совершил поездку в Англию. Под впечатлением природы туманного Альбиона Вламинк создал ряд работ романтического характера. Пейзажи, исполненные в темной гамме, пронзают таинственные вспышки, а отраженные в воде контуры прибрежных строений кажутся поднимающимися из холодных глубин («Мост Тауэра», 1911; «Саутгемптон», 1911, обе – в частных собраниях).

М. Вламинк. «Вид на Сену»

В 1925 году Вламинк приобрел дом в Рюэй-ля-Гадельер. Там он и прожил до конца жизни, изображая главным образом сельские пейзажи. Они также овеяны настроением тревоги и таинственности. Используя приглушенную палитру, живописец показывает темные дали, опустевшие безлюдные улицы, непроницаемые стены домов, предгрозовое небо, которое через секунду обрушится на землю. При взгляде на эти полотна зритель чувствует себя участником неведомой, скрытой от глаза драмы. Подобный драматизм характерен для композиций «Размышления» (1925, частное собрание), «Хижины» (1925, Национальный музей современного искусства, Париж), «Дорога» (1926, частное собрание), «Гроза над хлебным полем» (1946, частное собрание) и сближает их с предельно эмоциональным творчеством экспрессионистов.

Наталия Гончарова родилась в селе Ладышино недалеко от Тулы. В начале 1890-х годов ее семья переехала в Москву. Здесь, окончив гимназию, с 1899 по 1902 год Гончарова обучалась в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. В 19 лет художница познакомилась с Михаилом Ларионовым. С этим человеком судьба связала ее на всю жизнь. Их фамилии почти всегда произносили как одну – Ларионов и Гончарова.

Сначала Гончарова посещала скульптурное отделение училища, где ее преподавателем был П. Трубецкой. Позже она поступила в класс живописи к К. Коровину. К сожалению, училище Гончарова закончить не захотела, но за годы учебы успела получить великолепные профессиональные навыки. Опыт, полученный у замечательных русских мастеров, позволил ей позже проявить свои выдающиеся способности декоратора, когда художница занималась оформлением некоторых московских особняков.

Первые работы Гончаровой представляют различные пейзажи, романтические и прозрачные, исполненные пастелью в классическом стиле. Под влиянием Ларионова художница заинтересовалась творческой манерой импрессионистов, хотя переработала ее в своем духе. Она писала натюрморты, пейзажи и жанровые сценки, но непременно использовала контурную обводку предметов и моделей, что уже более характерно для представителей постимпрессионизма. Большинство этих композиций художница создавала в фамильных имениях в Тульской губернии и на Полотняном Заводе Калужской губернии.

В это время Гончарова начала экспонировать свои работы на выставках Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Ее композиции украшали выставки Московского литературного кружка, Московского товарищества художников, Союза русских художников, «Золотого руна», в Салоне Издебского. Ее картины увидели в парижском Осеннем салоне и на биеннале в Венеции.

После 1910 года вместе с Ларионовым Гончарова принимала активное участие в организации выставок русских футуристов – «Бубновый валет», «Ослиный хвост», «Мишень». Кроме того, она представляла свои композиции на выставках «Мира искусства», «Синего всадника», «Союза молодежи», «Московского салона», а также за рубежом – «Синий всадник» в Мюнхене и в Хельсинки (1912 и 1914), в Риме, Лондоне, в берлинской галерее «Штурм». От остальных художников Гончарова отличалась тем, что старалась сделать образы доступными и понятными зрителю. Она увлекалась многими направлениями в искусстве; ей нравилось народное примитивное творчество – вывески и лубок. В то время как большинство художников вносило в свои композиции элементы урбанизации и механизации, Гончарова нисколько не изменила себе. Ее работы простодушны и безыскусственны. Она не хотела следовать традиции, а призывала «жить в традиции», как это делали древние народные мастера. Гончарова считала, что только в этом случае можно создать истинное, «надличное» искусство.

Н. Гончарова. «Московская улица»

Решительно протестуя против индивидуализма в искусстве, Гончарова декларировала: «В век расцвета индивидуализма я разрушаю эту святая святых и прибежище ограниченных как несоответствующее современному строю жизни и будущему ее строю… Если у меня и происходит столкновение с обществом, так только из-за непонимания последним основ искусства вообще, а не из-за моих индивидуальных особенностей, понимать которые никто не обязан».

Таким образом, испытав многочисленные западные авангардные влияния, источник своего творческого вдохновения Гончарова нашла в искусстве России и Востока. Правда, Россию она всегда считала по духу восточной страной. В глубинных основах искусство Гончаровой связано с примитивной иконой, ее выразительной пластикой и строгой хроматической гаммой.

Лучшие работы художница создала в 1910-е годы. Это примитивистская композиция «Мытье холста», полиптихи, каждый из которых составляет девять картин – «Сбор винограда» (1911) и «Жатва» (1911). На создание некоторых картин Гончарову вдохновили сюжеты Апокалипсиса. Обращаясь к мотивам христианской иконографии, художница пользовалась традиционными приемами и схемами, характерными для этого вида искусства («Богоматерь с младенцем»). В то же время какие бы то ни было рамки всегда сковывали Гончарову, и она в этом случае допускала свободную пластическую трансформацию фигур. Она намеренно усиливала звучность красок, и в результате композиция обретала свежесть и оригинальность, становилась похожей на лубочные народные картинки.

С 1912 по 1914 год Гончарова создала серию графических работ. Она занималась иллюстрированием поэмы футуристов А. Крученых и В. Хлебникова «Игра в аду». Эти работы намеренно грубоваты; черное и белое вступают здесь в непримиримое противоречие, они символизируют два противоположных начала в мире, между которыми идет непрекращающаяся борьба.

В оформлении книг Гончарова проявила новаторство: одной из первых в Европе она стала использовать технику коллажа. Особенно интересен в этом отношении коллективный сборник «Мирсконца» (1912), оформленный Гончаровой. Художница украсила каждый экземпляр книги цветком из тисненого золота, причем ни одно из растений не было похоже на другое.

Кроме того, Гончарова сделала иллюстрации для повести Крученых «Путешествие по всему свету» и отрывка из поэмы Хлебникова «Вила и леший», где образ Вилы, произрастающий как бы из самой природы, обладает почти монументальным характером. Один из современных критиков так отозвался о последней работе художницы: «Примененный Гончаровой масштабный сдвиг объясняется не своеволием иллюстратора, а тонким пониманием текста… Вила – персонифицированный образ природы, это подтверждается и первоначальным названием поэмы «Природа и леший».

Иногда художница становилась соавтором поэта, поскольку не могла совладать с собственным видением материала. Так произошло с книгой Крученых «Две поэмы. Пустынники. Пустынница» (1913). Здесь на семь страниц стихотворного текста приходилось четырнадцать иллюстраций. Особенно интересна иллюстрация, рассказывающая об искушении отшельника. Святого старца крепко схватил за руку бес-искуситель, а вдалеке видны только отблески крыльев отлетающего ангела-хранителя.

Н. Гончарова. «Велосипедист», 1913 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

В том же году Гончарова написала свое знаменитое полотно «Велосипедист» (Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), где художнице удалось поразительно точно передать скорость движения. Сливаются мелькающие мимо велосипедиста лавочные вывески, расслаиваются от быстрого движения колеса и сам человек, пригнувшийся к рулю.

В 1914 году увидел свет альбом литографий Гончаровой «Мистические образы войны». Эти работы прославляют подвиг русских солдат. Здесь почти нет трагизма и ощущения апокалипсиса. Основным настроением является патриотический подъем, а герои напоминают лубочные образы. Гончарова всегда глубоко ценила искусство, созданное народом; она была лидером примитивного направления в русском авангарде.

Чуть позже Гончарова и Ларионов стали идейными вдохновителями нового течения, которое они назвали лучизмом. Работы, созданные в подобном духе, отмечены необычным сочетанием острого реализма и экспрессивности. Типичным образцом лучистской картины считается «Московская улица». Изображение на полотне плоскостное; предметы также составлены из простейших форм – квадратов и прямоугольников. Улицы и здания заставляют вспомнить детские рисунки; шляпка женщины рифмуется с округлым контуром кузова повозки извозчика.

Вообще творчество художницы развивалось попеременно в двух направлениях: часть композиций имеет футуристическую, часть – лучистскую направленность. Так, в стиле лучизма исполнены картины 1913 года «Лес» и «Кошки». Однако в том же году Гончарова пишет картину, типичную для представителей футуризма, – «Аэроплан над поездом» (Музей изобразительных искусств Татарстана, Казань). А вскоре художница самостоятельно освоила концепцию беспредметного искусства и выразила ее в полотне «Пустое пространство» (1913–1914).

В 1915 году Гончарова вместе с Ларионовым переселилась в Париж. Там они вместе прожили пятьдесят лет. Главным занятием художницы в это время стала сценография. Она оформляла костюмы и делала эскизы декораций к постановкам «Русских балетов» С. Дягилева. Особенно запомнилась зрителям антреприза «Золотой петушок» на музыку Н. Римского-Корсакова и балет «Жар-птица» И. Стравинского. Гончаровой удалось искусно объединить изысканную красочность и наивные образы, свойственные русскому лубку.

Театр захватил воображение Гончаровой. Вместе с Ларионовым и самостоятельно в 1915–1917 годах она оформляла по просьбе Дягилева балеты «Литургия» и «Садко» (И. Стравинский), «Испанскую рапсодию» (М. Равель), в 1921–1923 годах – «Лисицу» (И. Стравинский), «На Борисфене» (С. Прокофьев), «Игрушки» (Н. Римский-Корсаков), с 1930 по 1940 год – «Богатырей» (А. Бородин), «Кащея Бессмертного» (Н. Римский-Корсаков).

Н. Гончарова. «Испанка», 1916 год, собрание В.　С.　Семенова

За время проживания в Париже Гончарова написала множество натюрмортов, пейзажей, портретов, настойчиво пытаясь найти новые средства выразительности своих образов. Она иллюстрировала немецкое издание «Слова о полку Игореве». Из живописных полотен очень интересен «Завтрак», который так нравился в свое время знаменитой поэтессе М. Цветаевой. Ее очень увлек извечный сюжет, где мужчина изображен вместе с обманутой женой и разлучницей «не-женой». Поздние работы художницы вызывали у критиков восторг. Их называли песнопениями. Небывалый успех имели «Испанки». Эта тема нравилась Гончаровой, и она много раз запечатлевала любимые образы на отдельных полотнах и в виде полиптихов. В газете писали об «Испанках»: «Да это же не женщины, это – соборы».

Умерла Наталия Гончарова в 1962 году в Париже. Ее последней работой стало оформление фестиваля в Монте-Карло, устроенного по случаю 15-летия со дня смерти М. Фокина, знаменитого постановщика балетов, для которого когда-то художница работала и который помог полному раскрытию ее творческого потенциала.

Хуан Грис родился в Мадриде. С 1902 по 1904 год он посещал мадридскую школу искусств и ремесел. Окончив школу, он иллюстрировал журналы, создавая графические работы в духе модерна, продолжал учиться у Х. М. Карбонеро.

В 1906 году Грис переехал в Париж и поселился на Монмартре. Больше он никогда не покидал пределов Франции. Художник попал в столицу Франции как раз в то время, когда кубизм набирал силу. Грис изучал творческую манеру П. Сезанна, много общался с писателями и художниками-авангардистами. Сдружившись с П. Пикассо и сблизившись с его объединением «Бато Лавуар», молодой художник проникся идеями кубистов начал рисовать кубические композиции. Под влиянием аналитической системы Ж. Брака Грис создал «Натюрморт» (1911, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Стол в кафе» (1912, Художественный институт, Чикаго), «Гитара и цветы» (1912, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Пикассо» (1912, частное собрание, Чикаго).

Становление Гриса как художника было долгим – целых шесть лет, а поначалу о нем говорили только как о последователе Пикассо. В апреле и в октябре 1912 года состоялись выставки художников-кубистов. После них о Грисе стали говорить как о величине вполне самостоятельной. «1912 год – блистательный год для Хуана Гриса, – писал Ф. Эльгар. – В то время как его друзья доводили анализ до предельной дробности объемов, путаницы линий и мало понятных обозначений-знаков, Грис стремился к простоте, ясности и точности формы. В его геометрических, несколько монохромных произведениях предметы выступают четко, без светотеневой усложненности, без напластования планов… Его натюрморты в особенности демонстрируют желание оживить поверхность холста новыми ритмами».

Первой самостоятельной композицией Гриса считается «Керосиновая лампа» (1912, Музей Крёллер-Мюллер, Оттерло). Это полотно выглядит очень декоративно благодаря диагоналям, проходящим сверху вниз и слева направо. Формы предметов, искусно подсвеченные зеленым, желтым и голубым цветом, сливаются в единый красочный ансамбль. Еще более декоративна композиция «Натюрморт с цветами» (1912, Музей современного искусства, Нью-Йорк), в центре которой представлена гитара. Гитара призвана служить, по словам Гриса, «данью уважения Браку». Цветы-кружочки, моделированные синим, придают полотну нарядность и разнообразие своими дробными ритмами.

С 1913 года Грис, как и прочие кубисты, приходит к синтетическому кубизму. Он широко применяет имитации дерева, использует в работах наклейки из газет и обоев («Натюрморт с гитарой», 1913, Центр Помпиду). Четкие прямоугольники в этой композиции замечательно смотрятся со вставками псевдо-мрамора, созданными свободной и как будто играющей кистью. Чувствуется, что сам Грис в восторге от эффекта, производимого вставками; он обыгрывает их ровными, спокойными полосами. Кроме того, в эту картину вводится и чисто изобразительный элемент: женщина, несущая на плече ребенка, на фоне пейзажа. Создается впечатление, будто перед зрителем открывается занавеска, а за ней виден кадр с реально показанными фигурой и пространством. Этим реальным элементом Грис хочет просто напомнить о пройденном пути; он же отдает предпочтение новому живописному языку и новому видению мира. Реальный кадр по размерам очень мал и играет подчиненную роль по отношению к логике плоско трактованных форм.

Х. Грис. «Рюмки, газеты и бутылка вина», 1913 год

В это же время Грис выработал метод так называемых решетчатых построений, что придает композициям некий чертежный характер, который усиливают такие детали, как, например, рисунок обоев или крышка шахматной доски. Что же касается решетчатых построений, то художник предварительно расчерчивал плоскость холста, а ячейки заполнял фрагментами натурных форм. Благодаря этому живопись Гриса часто воспринималась как излишне сухая, и это объясняет его сближение с объединением пуристов в 1921 году.

В работах 1915–1916 годов усиливается декоративность, пространственные отношения становятся более сложными («Натюрморт перед открытым окном. Площадь Равиньян», 1915, Музей искусств, Филадельфия; «Шахматная доска», 1915, Художественный институт, Чикаго). В период Первой мировой войны Грис начал пользоваться системой точечных мазков. Биограф Гриса Канвейлер считает, что в этом сказалось влияние военных лет. Грис почувствовал свое испанское происхождение, а потому работы этих лет величавы и благородно сдержанны. Художник хотел противопоставить неустроенности военного времени искусство величавое, монументальное, классическую форму кубизма. Канвейлер пишет: «Нельзя не видеть строгого величия, замечательной плотности тех пластических сооружений, которые Грис создает на своих полотнах в течение этих четырех лет… Плоская и окрашенная архитектура, которую он создает своей живописью, кажется замкнутой и гордой. Все сведено к ровной поверхности. Вписываемые в нее предметы – это продуманные эмблемы, настоящие концепции. Все эти признаки хорошо заметны в таких картинах, как, например, «Игральные карты и сифон» (1916, Музей Крёллер-Мюллер, Оттерло), «Клубничное варенье» (1917, Художественный музей, Базель), «Трубка и ваза с фруктами» (1918, Музей Крёллер-Мюллер, Оттерло). Сам же Грис считал, что «…архитектурная сторона живописи – это математика, абстракция. Я хочу ее конкретизировать: Сезанн из бутыли делал цилиндр, а я, отталкиваясь от цилиндра, делаю бутыль».

Особенно интересной представляется композиция «Игральные карты и сифон», где каждый предмет (рюмка, стол, сифон, карты) обладает собственным двойником, и эти тени-двойники черные и плоские, как и сами предметы. Эти двойники активно вторгаются в плоскость холста и участвуют в его формировании. Цвета не совпадают с очертаниями предметов, они перехлестывают через край. В результате цвет и форма живут своей отдельной жизнью.

В последнее десятилетие жизни художник особенное внимание уделял изображению человеческой фигуры, что ранее было для него нехарактерно («Девушка с мандолиной» (реминисценция по Коро), 1916, Художественный музей, Базель; «Арлекин с гитарой», 1917, частное собрание, Нью-Йорк). Особенно необычны серии, изображающие Арлекинов и Пьеро (1919–1923). Вместо кубических изломанных форм зритель видит скругленные формы и монументальные объемы, написанные свободной широкой кистью. В традициях типичной неоклассики исполнены поздние натюрморты, которым свойственны лаконичные крупные формы («Канигу», 1921, Галерея Олбрайт-Нокс, Буффало; «Гитара и нотная тетрадь», 1926, частное собрание, Нью-Йорк).

В 1922–1924 годах Грис оформлял ряд балетных спектаклей для труппы С. Дягилева. В последние годы жизни художник тяжело болел, и, вероятно, из-за этого произошло некоторое угасание его новаторства, хотя он много размышлял над проблемами кубической теории. Грис читал многочисленные лекции, писал статьи, в которых рассказывал о базисной математической структуре живописи. По мере дальнейшей работы художника основа заполняется рифмами аналогий и оживляется предметными изображениями. В 1927 году Хуан Грис умер от болезни легких.

Георг Грос родился в Берлине. В 1909 году он поступил в Дрезденскую академию художеств, окончив которую в 1912 году, стал обучаться в берлинской Школе прикладного искусства (1912–1914), где его учителем был Эмиль Орлик.

В 1918 году вместе с В. Герцфельде и Дж. Хартфильдом художник вступил в берлинский Клуб дада. В это время он часто работал для сатирических журналов с антимилитаристской направленностью – «Крах», «Дада» и «Кровавый Эрнст». В 1920 году Грос выступил одним из наиболее активных организаторов Первой международной выставки-ярмарки дада. Немецкие дадаисты признали Гроса своим бесспорным лидером – настолько несомненным и ярким было его художественное дарование. Сыграл важную роль и прирожденный темперамент организатора, и четкое понимание политической ситуации в обществе. Дадаисты, как и многие представители творческой интеллигенции, сочувствовали революционным идеалам, в то время они критиковали буржуазию и умеренную политику периода Веймарской республики.

Г. Грос. «Столпы общества», 1926 год

Еще до начала Первой мировой войны Грос мечтал создать трехтомный графический цикл «Безобразия немцев». Для него это безобразие заключалось прежде всего в господстве ложной красивости как в буржуазном искусстве, так и в общественной жизни. Художник сохранил верность этим идеалам на всю жизнь, чего нельзя сказать, например, об идеалах дадаизма, от которых со временем мастер отошел и стал одним из ярчайших представителей немецкого экспрессионизма.

Георг Грос прославился как сатирик. Его работы начала 1920-х годов отмечены беспощадной, уничтожающей критикой современного фальшивого общества: «Метрополис» (Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Похороны. Посвящение Оскару Пеницу» (1917–1918, Государственная галерея, Штутгарт).

Творческую эволюцию художника легко проследить по его многочисленным книгам и статьям, в которых он излагал собственный взгляд на изобразительное искусство. Так, в 1925 году Грос выпустил книгу «Искусство в опасности», где выражал разочарование в авангардизме художника современного типа, который все больше обнаруживает сходство с буржуазным предпринимателем.

Для графических циклов Гроса характерна выразительная линия с легким намеком на светотень. Пользуясь этим приемом, художник получил многообразные возможности для изображения экспрессивного и психологически верного сюжета. Таковы циклы «Лицо господствующего класса» (1921), «Се человек», «Расплата следует» (оба – 1922).

Г. Грос. «Столпы общества», 1926 год

Г. Грос. Иллюстрация к роману Э. Колдуэлла «Табачная дорога», 1945 год

Практически сразу за появлением очередного цикла следовал общественный скандал. Литографии Гроса шокировали. Художника много раз подвергали штрафам за оскорбление рейхсвера либо за ущерб, причиненный общественной морали, либо за богохульство. В этих рисунках сказалось прежнее увлечение дадаизмом, представители которого часто использовали в своих работах шокирующе гротескный уличный рисунок.

В период Веймарской республики Грос стал лидером направления «новая вещественность». Свои модели он старался написать максимально объективно и подчеркнуто детализированно. Такова композиция «Феликс Вайль» (1926, частное собрание).

Грос не изменил себе и после прихода к власти фашистов. Накануне захвата Гитлером власти в одном из сатирических журналов появился рисунок мастера, направленный против нацизма. Теперь скандал сделался гораздо более серьезным, чем когда-либо до этого, поскольку Гроса объявили врагом немецкого народа, а само его творчество назвали культуробольшевизмом.

В 1933 году, накануне провозглашения Гитлера рейхсканцлером Германии, Грос эмигрировал в Нью-Йорк, с грустью думая о засилье массовой культуры и все большей механизации духовной жизни человека. В Америке Гросу удалось открыть собственную школу. В этот период он пытался найти положительный идеал, впрочем безуспешно. В американский период он то создавал работы в реалистической манере, словно пытаясь забыть свои ранние сатирические рисунки («Автопортрет», 1938, частное собрание), то снова вспоминал экспрессивную манеру, принесшую ему огромную славу, и писал энергичные и внутренне напряженные картины («Помни. Автопортрет на фоне развалин», 1936–1937, частное собрание).

Грос вернулся на родину, в Германию, в 1959 году, незадолго до смерти. В истории искусства он остался все-таки благодаря своим сатирическим рисункам. Недаром французский художественный критик Ф. Фельс очень точно заметил: «В лице Гроса Германия нашла своего Домье».

Ренато Гуттузо родился в городе Багерия. Он был человеком всесторонне образованным: в Палермском университете учился на факультете права и классической филологии. Увлекшись живописью, он сначала занимался в мастерской простого ремесленника из Палермо, и самыми первыми живописными произведениями художника стали расписанные повозки. Здесь же, в Палермо, он познакомился с такими известными художниками, как Карра, Кампилья и Сирони, которые в известной степени повлияли на формирование его творческой манеры. Эти мастера помогли Гуттузо обратить на себя внимание публики, включив его работы в художественный конкурс «Премио Кремона».

Искусствоведы делят творчество Гуттузо на несколько периодов: первый – довоенный, второй – период Сопротивления, третий – послевоенные годы (1945–1949), четвертый – период неореализма (1949–1955), пятый – последний, заключительный.

Каждый период отмечен своими ключевыми работами. Так, композиции 1930-х – начала 1940-х годов характеризуются приверженностью к экспрессионизму. Для искусства Гуттузо этого времени характерна прежде всего острая социально-политическая окраска. Каждая картина дышит ненавистью к диктатуре и верой в созидательную энергию простых трудовых людей.

В 1937 году Гуттузо писал фигуры в интерьере: «Женщина на балконе», «Женщина, открывающая дверь», «Женщина в окне».

Стремление к активизации изобразительного пространства чувствуется в таких работах, как «Обнаженные», «Сидящая женщина», «Читающая женщина». Эти ранние работы еще проникнуты поэтическим восприятием окружающего мира. Например, в композиции «Палинуро» художник показывает выброшенного на берег пловца. Поэтично изображение сурового и бескрайнего, но исполненного величия моря с его пенными валами, где так гармонично смотрится стройная фигура молодого человека.

Эксперименты с обширными цветовыми плоскостями демонстрируют работы «Уход за лимонными деревьями» и «Автопортрет».

Практически все графические работы этого десятилетия связаны с сюжетами «Бегство с Этны» (1939) и «Распятие» (1941–1942, обе – Национальная галерея современного искусства, Рим). Уже в ранних произведениях Гуттузо практически не заботился о точном воспроизведении действительности. Ему требовалось найти наиболее энергичные формальные решения.

Молодому художнику представлялось, что секреты, которые он ищет, находятся в выразительных работах Сезанна, и он постоянно копировал картины знаменитого французского мастера. Наконец он обрел необходимый ему динамизм и особенности изображения наиболее энергичных ракурсов, благодаря чему картины художника приобрели живость и экспрессию. Так, «Распятие» представляет собой решительный протест против фашизма, как и множество рисунков того времени. Интересно, что в эскизе к «Распятию» Гитлер изображен в образе одного из палачей.

Не менее драматично «Бегство с Этны», где все пространство полотна заполнено испуганными полуодетыми людьми, мечущимися лошадьми и обезумевшими волами. Эти фигуры выхвачены из сумрачного фона ослепительными кричащими вспышками света. Нарочитая грубость изображения, каждая деталь, даже такая бытовая, как стул, брошенный на переднем плане, сообщают работе ощущение трагического хаоса. В то же время картина пронизана общим ритмом, который передает внутреннее состояние толпы, чувствующей смутный гул надвигающейся катастрофы.

В 1941 году у Гуттузо возник замысел композиции «Резня», прообразом для которой послужила бы известная работа А. Дюрера «10 000 христианских мучеников», однако это произведение так и осталось неоконченным.

С 1943 по 1945 год Гуттузо стал активным участником движения Сопротивления, вступив в одну из партизанских бригад. В этот период его главной темой стала героическая борьба против порабощения.

В 1944 году художник создал серию «С нами Бог!», являющуюся откликом на расправу гитлеровских солдат с заложниками. Эти листы также сделаны в манере экспрессионизма. Чтобы усилить воздействие на зрителя и передать кошмар происходящих событий, Гуттузо изображал фигуры распластанными на плоскости. Эти композиции, перенасыщенные переплетающимися сложнейшим образом фигурами, действительно производили невероятное впечатление. Контуры людей как бы растворялись в живописной материи, и можно было лишь чувствовать ее биение благодаря вспышкам интенсивных пятен и пересечениям линий. Работы «С нами Бог!» воспринимались как некое мистическое откровение.

В 1946 году Гуттузо возглавил «Новый фронт искусств», в котором объединились все художники, отрицавшие фашизм, к какому бы художественному направлению они ни принадлежали. С концом фашизма эта группировка распалась, а Гуттузо стал лидером неореалистов.

По окончании войны в творчестве художника наступил зрелый период. Он сложился в результате обобщения творческих достижений экспрессионистов и кубистов, особенно Пикассо, а также обращения к опыту мастеров XIX столетия – Гойи, Делакруа, Жерико, Домье и Курбе.

Р. Гуттузо. «Захват земли в Сицилии», 1948 год, Академия художеств, Берлин

В это время художник создавал главным образом картины большого масштаба, которые напоминали исторические полотна с большим количеством персонажей. В то же время он сохранял индивидуальность каждого действующего лица, которая не терялась на фоне общего экспрессивного и динамичного массового действа. Одно из центральных полотен этого периода – «Захват земли в Сицилии» (1948, Академия художеств, Берлин), где идейная насыщенность достигается с помощью предельного заполнения пространства полотна и массивных форм. Цветовая гамма композиции чрезвычайно насыщенна, отчетливо просматриваются детали как переднего, так и заднего плана. Что же касается фигур, составляющих общую массу, то каждая из них нуждается в длительном рассматривании.

Невероятный успех на биеннале в Венеции имела картина «Битва у моста Амиральо» (1951–1952, библиотека Фельтринелли, Милан). В качестве моделей Гуттузо использовал простых сицилийских крестьян, в которых сумел увидеть прообразы солдат армии Гарибальди. Даже когда художник создавал отвлеченные композиции, то они больше напоминали плакат благодаря типизации образов («Девушка, поющая “Интернационал”», 1953). Критики писали о Гуттузо в это время: «Его картины и рисунки взяты прямо из жизни. И поскольку они отражают жизнь с разных сторон, они способны передать нам свой жизненный заряд». Постепенно художник начал отказываться от строгости и ограниченности кубических форм и вновь обратился к излюбленной им подвижности контура.

В 1950–1960-х годах Гуттузо часто создавал конкретные и в то же время типичные образы людей из народа («Рокко у патефона», 1960–1961, ГМИИ, Москва; «Человек, который ест спагетти»). Для этих работ характерна обобщенная, мастерская лепка формы, цветовые контрасты и выразительность рисунка.

В середине 1950-х годов Гуттузо написал большую серию композиций, посвященных тяжелому труду горняков Сицилии.

Центральным полотном серии является крупноформатная композиция «Серные копи» (1955, Центр культуры, Кортина д’Ампеццо), где рифмуются каменистый, трудный рельеф шахты и изможденные, напрягшиеся в мучительном усилии тела рабочих.

Кроме того, Гуттузо создал ряд возвышенных, исполненных величия пейзажей («Пейзаж в Калабрии», 1953), натюрмортов, напоминающих метафоры, где остро ощущается близкое присутствие человека («Кукуруза», «Две розы», «Корзина, клещи и молоток»).

Принцип «монтажа кадров» использован мастером в изображении сценок городской жизни, будь то молодежный танец («Буги-вуги в Риме», 1953, частное собрание, Рим) или отдых на пляже («Пляж», 1955–1956, Национальная галерея, Парма). Единый пространственный поток содержит отдельные острохарактерные образы, и кажется, что моментальные эпизоды выхвачены наблюдательным взглядом художника из проносящегося мимо жизненного потока.

Таким же образом выполнены и композиции в жанре портрета. Художник стремится к многогранной психологической характеристике своей модели, причем одинаково выразительны как знакомые художнику люди («Рокко с сыном», 1960, Эрмитаж, Санкт-Петербург; «Джоакино Гуттузо, землемер», 1966, Городская галерея современного искусства, Багерия; «Альберто Моравиа», 1982, частное собрание, Рим), так и образы в толпе, случайно привлекшие взгляд мастера. Художник, как на мгновенном снимке, останавливал случайный жест или поворот головы, особенный взгляд или упавший на лицо солнечный зайчик.

Такие композиции, как «Девочка с мороженым» (1958, частное собрание, Милан), «Человек, пересекающий площадь» (1958, ГМИИ, Москва), «Женщина у телефона» (1959, частное собрание, Милан), свидетельствуют о близости как технических приемов, так и мировоззрения автора к кинематографии итальянского неореализма.

В начале 1960-х годов в искусстве Гуттузо вновь появляются тенденции, характерные для экспрессионизма, поскольку мастер очень чутко откликался на все события, будоражащие мир.

Хроматическая гамма на его полотнах вновь обрела былую интенсивность звучания, а пространство возникало в результате пересечения перспектив, обладающих множественными точками схода. Художник показывал отдельных персонажей и группы народа в различных масштабах и ракурсах, практически не согласованных друг с другом.

Подобная перспектива напоминала съемки движущейся камерой, способной то приближать, то удалять объекты, свободно перемещать угол зрения и заострять внимание на деталях, которые кажутся наиболее важными, то есть делать их крупным планом. Кроме того, в этот кадр непременно попадали тексты листовок и заголовки газет и журналов: «Дискуссия» (1959–1960, Галерея Тейт, Лондон), «Толпа» (1960, Эрмитаж, Санкт-Петербург), «Похороны Тольятти» (1972, Галерея современного искусства, Болонья).

Р. Гуттузо. «Рокко у патефона», 1960–1961 годы, ГМИИ, Москва

Картина «Новости» (1971) создавалась под впечатлением фашистского переворота в Чили. Художник изобразил в центре композиции газетный киоск, увешанный журналами, на обложках которых можно разглядеть фотографии Гагарина, сюжеты войны во Вьетнаме, полураздетые модели. Эти картинки и создают основной диссонанс сюжета: рядом с этим киоском гневный рабочий выкрикивает лозунги, на заднем плане в полутьме притаились проститутки. Из этой полутьмы в беспощадный свет прожекторов падает расстрелянный человек. Такова эта достаточно сложная для восприятия картина, но она в полной мере воплощает трагические контрасты современного мира.

Кроме того, в этот период художника все чаще тревожат ностальгические воспоминания. Он создает полотна с образами людей и пейзажами родной Сицилии, где прошли его детство и юность («Автобиографический цикл», 1966).

В последний период творчества художник создавал циклы, насыщенные цитатами и аллегориями, почерпнутыми в искусстве античности и древних мастеров, – «Посвящается мастеру Авиньонской Пьеты, Грюневальду и Пикассо» (1973, Галерея Тонинелли, Милан), «Кафе Греко» (1976, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн), «Разговор с художниками» (1973, Графис арте, Ливорно).

Гуттузо умер 18 января 1987 года. В историю искусства художник вошел как один из величайших новаторов и исследователей, который находился в состоянии постоянного творческого поиска, чтобы как можно более полно раскрыть глубинные свойства реальности.

Сальвадор Дали родился в небольшом испанском городе Фигерос, расположенном недалеко от Барселоны. Его отец был нотариусом, и в семье никто никогда не занимался искусством, однако маленький Сальвадор рисовать начал очень рано. Отец был недоволен этим увлечением, но в конце концов ему пришлось уступить настойчивому желанию сына непременно стать большим художником. В детстве Дали рисовал то, что видел каждый день, – портреты членов семьи, натюрморты и пейзажи. В этих ранних пейзажах несомненно влияние техники импрессионистов.

Дали получил фундаментальное художественное образование в Мадридской академии Сан-Фернандо. Впрочем, окончить ее как подобает не удалось: Дали изгнали из стен заведения со скандалом. Уже в это время художник считал себя гениальным, постигшим основы художественного ремесла и превзошедшим в этом отношении всех своих преподавателей и профессоров. Однако Дали нисколько не жалел о том, что академию не удастся закончить. Дорогу к зрителю он пробивал совершенно самостоятельно: многократно принимал участие в художественных выставках и не остался незамеченным. О нем заговорили в прессе, появились многочисленные почитатели необычного таланта. Время учебы, знакомства с мастерами классического искусства и новейшими современными направлениями закончилось для Дали в 1928 году. Несмотря на эпатирующее новаторство, художник навсегда сохранил в памяти свои первые академические уроки. Впоследствии, став признанным мэтром, он говорил: «Научись прежде всего рисовать и писать, как старые мастера. Потом можешь делать, что хочешь, и каждый будет тебя уважать».

В 1928 году Дали переехал в Париж, где окончательно сформировался как художник, сдружился с кружком сюрреалистов, куда входили Танги, Бретон, Ман Рей, Эрнст, Арп, Массон и Миро, которые защищали молодого живописца каждый раз, когда его громил очередной критик наподобие Рафаэля Бенета. В это же время Дали познакомился с поэтом Полем Элюаром и его женой Галой. Эту женщину он полюбил с первого взгляда. На лето Дали пригласил сюрреалистов в гости к себе, в Испанию, и Гала осталась с ним навсегда, став его божеством, его музой, лейтмотивом огромного количества его картин, его Мадонной и талисманом.

Гала занимает огромное место в творчестве Дали. Он изображал ее в самых разных видах и обличьях, вплоть до мистического облика Богоматери. Это было довольно странным, особенно в богемной среде; тем более что Дали славился как человек невероятных амбиций, таланта и проницательности. И все же к этой женщине до конца жизни он испытывал безграничную любовь и доверие. Гала, русская по происхождению, никогда не испытывала ностальгии по родине. Уйдя к Дали от Элюара, она встретила немало трудностей, однако перенесла их сдержанно и с достоинством, как и все, что ей приходилось делать. Именно Гала во многом способствовала успеху и славе Дали, поскольку приняла на себя ведение его дел, надежно и крепко, а затем с удовольствием приняла роскошь и благоденствие. К концу жизни Дали купил специально для нее замок Пуболь. Через несколько дней после смерти Галы испанский король пожаловал старому художнику титул маркиза Пуболь.

Дали был талантлив не только как художник, но и как незаурядный литератор. Известностью пользуются его «Дневник одного гения», «Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим», «История пука», сценарии для кинофильмов, многочисленные статьи и, наконец, «Декларация независимости воображения и прав человека на его собственное безумие».

Внешне мастер был поразительно похож на Дон Кихота – такой же худой и высокий, легко возбудимый, нервный, переменчивый, а его знаменитые кончики усов, торчащие кверху, заставляли вспомнить о Рыцаре печального образа.

Подобное сходство было не только чисто внешним. Эта исключительность, целеустремленность и одержимость, воплощение ирреальных образов были сродни убежденности Дон Кихота, что его воображаемый мир и повседневный, по сути, одна и та же реальность окружающего мироздания. Художник был просто одержим искусством, как Дон Кихот – странствующим рыцарством; кроме того, у него была и своя прекрасная принцесса Дульсинея, на самом деле простая крестьянка. Видя его полотна и зная о его вызывающих поступках, многие называли Дали сумасшедшим, на что тот отвечал: «Разница между мной и сумасшедшим та, что я не сумасшедший».

Корни искусства Дали восходят к глубинным истокам испанской культуры. Не только Фрейд с его психологией бессознательного и теорией сновидений повлиял на становление оригинальной личности художника, но и исключительность религиозной культуры Испании с ее верой в таинственное и склонностью к духовному экстазу. Несмотря на то что Дали – признанный лидер сюрреализма, по характеру и складу мышления он прежде всего испанский художник. Он был неутомим и непредсказуем, как всякий южанин, и во всем видел образы искусства. Он был неожидан и свеж. Подобно Пикассо, он «не искал, а находил». В творчестве Дали можно найти приметы таких авангардистских направлений, как, например, хэппенинг, поп-арт, фотореализм, соц-арт, визионизм, гиперреализм, боди-арт…

С. Дали. «Больной мальчик (Автопортрет в　Кадакесе)», 1923 год, Музей Сальвадора Дали, Сент-Питерсберг

Однако, несмотря на порой вызывающий авангардизм, Дали всегда высоко ценил классическое искусство, не выносил абстракционизма. В творчестве он часто обращался к таким гениальным древним мастерам, как Леонардо да Винчи, Рафаэль, Вермер Делфтский, Веласкес, Жан Франсуа Милле. У него существует множество работ, навеянных образами «Кружевницы» Вермера, Мадонн Рафаэля, «Анжелюса» Милле.

Особенно знаменательна для мировосприятия Дали картина «Анжелюс». Быть может, это было связано с детскими воспоминаниями, когда стену в его классе украшал именно этот шедевр Милле. Вероятно, самое яркое воспоминание сохранилось на всю жизнь и нашло отражение в ряде композиций, а может, и сам сюжет навсегда очаровал Дали: молитва крестьян, мужчины и женщины, в открытом поле. Фантазию художника стимулировала эта простая композиция из двух фигур, объединенных единым духовным порывом под огромным куполом неба, будто человек из своего внутреннего мира обращается непосредственно ко Вселенной.

Если подвести итог художественным влияниям на Дали, то кратко можно сказать: Пикассо научил его не считаться с действительностью, которая может представать на картинах в каком угодно виде согласно свободной воле живописца. Джорджо Де Кирико посредством своих «метафизических» полотен заставил задуматься над тем, что в живописи непременно должна быть система. Что же касается «Анжелюса», то он показал реальный мир, как бы пронизанный духовным зрением, с устремленностью человека к Богу. Остальное Дали понял сам.

На протяжении всей жизни Дали работал как одержимый, постоянно совершенствуя технику, подобно великим мастерам прошлого. Он был далек от политики, но постоянно говорил о ней сюжетами своих полотен. Он самостоятельно рассчитывал сложные композиции своих работ, изучал математику и оптику. На картинах Дали нашла свое отражение даже энергия атомного ядра в ее художественном восприятии.

Мастер понял, что современный художник, вооруженный данными всевозможных наук, может вскрыть самую суть разнообразных событий и явлений. Обращаясь к внутреннему миру зрителя, художник рассказывает о непознанном в нем самом. Это непознанное часто предстает в причудливых образах сновидений, а о характере сна первым рассказал Фрейд и нашел в Дали своего горячего поклонника.

На поверхность художник хотел вывести недоступное глазу, скрытое в глубинах психики. Здесь порой значительную роль играли фантазия и воображение Дали. Сюрреализм, как никакое другое направление, отвечал его творческому духу. С группой сюрреалистов он сблизился в Париже и с тех пор стал объявлять себя единственным и непогрешимым сюрреалистом всех времен.

Если проанализировать ранние работы Дали, то становятся ясными все его метания и увлечения. Так, под несомненным влиянием импрессионизма написаны многочисленные пейзажи Кадакеса, «Автопортрет», «Автопортрет с шеей Рафаэля» (начало 1920-х, частное собрание), под влиянием пуантилистов – «Обнаженная в пейзаже» и «Больной мальчик (Автопортрет в Кадакесе)» (1923, Музей Сальвадора Дали, Сент-Питерсберг, Флорида). Влияние раннего Пикассо чувствуется в «Портрете двоюродной сестры», «Семейной сцене», «Портрете Анны Марии», «Кубистском автопортрете» (1926, частное собрание). Зато реализмом отмечены такие композиции, как «Портрет Луиса Бунюэля», «Девушка, вид сзади», «Фигура у окна» (1925, Музей современного искусства, Мадрид); правда, все эти модели выглядят отстраненными и начинают играть совершенно самостоятельную роль в общем решении работы.

В манере сюрреализма первыми были созданы композиции «Мед слаще крови» (1926) и «Аппарат и рука» (1927). В первой работе зритель видит множество образов, как будто совсем между собой не связанных. Диагональ четко отделяет небо от земли, и эта линия делит пополам голову с закрытыми глазами и огромными ресницами, напоминающими лапки насекомого. Таким образом, часть головы лежит на земле, а другая – более светлая – показана на фоне неба. По всей земле разбросаны странные предметы и фигуры: торс женщины без головы, ступней и кистей рук, дохлый осел со вспоротым животом и роем мух над ним, отрубленная мятая рука, манекен, иглы с длинными черным тенями, желтые кустики. В небе (или в море?) проплывает стайка красных рыбок, парит шар с глазом и нечто гантелеобразное, белое. Вероятно, так мастер хотел зримо воплотить кошмары, живущие в душе каждого человека, которые порой всплывают в дневное время после множества впечатлений.

С. Дали. «Аппарат и рука», 1927 год

Загадочно и название картины: «Мед слаще крови». Словно человек уже видел кровь, войну и насилие, а теперь решается сравнить вкус крови с невинным вкусом меда.

Сам мастер так иронически писал о своем методе: «Во всем мире, и особенно в Америке, люди сгорают от желания узнать, в чем же тайна метода, с помощью которого мне удалось достигнуть подобных успехов. А метод этот действительно существует. И называется он параноидно-критическим методом. Вот уже больше тридцати лет, как я изобрел его и применяю с неизменным успехом, хотя и по сей день так и не смог понять, в чем же этот метод заключается. В общем и целом его можно было бы определить как строжайшую логическую систематизацию самых что ни на есть бредовых и безумных явлений и материй с целью придать осязаемо творческий характер самым моим опасным и навязчивым идеям».

1929 год стал переломным в жизни Дали. В это время ему было всего двадцать пять лет, его молодая сила и смятенность одновременно нашли свое воплощение в таких шедеврах сюрреализма, как «Загадка желания: моя мать, моя мать, моя мать» (1929, частное собрание), «Мрачная игра» (1929, частное собрание, Париж) и «Портрет Поля Элюара».

Особенно интересным представляется трагичное по своей сути полотно «Загадка желания…». Портретов своей матери Дали не писал: она умерла слишком рано. Всю жизнь ему не хватало материнской ласки и тепла, а отец, которого мастер также глубоко почитал, не мог при всем желании восполнить эту потерю. Так родилась эта необычная композиция.

С. Дали. «Загадка желания: моя мать, моя мать, моя мать», 1929 год, частное собрание

Художник изображает безжизненную пустыню, в которой лежит его голова с закрытыми глазами. Эту голову терзают кишащие муравьи, скопившиеся вокруг болезненного фурункула. Продолжением головы становится громадная желтая масса, нечто вроде песчаной скалы, продуваемой ветром. Этот ветер – воплощение смертельной тоски, свистит в двух больших сквозных проемах, высветляет надписи в каменных выбоинах. Этот текст один и тот же: моя мать, моя мать, моя мать… Такова эта символическая композиция с режущим глаза желтым цветом, тоскливым однообразным пейзажем, где видны только одинокий камень, две скалы, кузнечик, лысый череп, рука с ножом и оскаленная львиная голова. Все вместе это страдальческое обращение автора к душе матери, так рано оставившей его в этом жестоком, холодном, пустынном мире.

В том же 1929 году, очень плодотворном, были созданы «Два балкона», «Приспосабливаемость желаний», «Просвещенные удовольствия», «Незримый человек» (1929, ЦЕнтр искусств королевы Софии, Мадрид), «Осквернение гостии», «Фантасмагора». Каждая из этих картин по-своему значима для дальнейшего творчества Дали.

Например, «Приспосабливаемость желаний» символически изображается в виде львиной морды с разинутой пастью. Части этой морды изображены на камнях, во множестве громоздящихся на поверхности земли. Эта ужасная львиная голова будет еще не раз встречаться в композициях Дали. «Два балкона» заставляют вспомнить о влиянии художественного метода Рене Магритта, а причудливые архитектурные мотивы станут частым сопровождением фантазий Дали. «Незримый человек» исполнен таким образом, что из каждого элемента композиции возникает совершенно самостоятельный образ, не связанный с составляющими его предметами. Такие эффекты оптических обманов станут естественными для дальнейшего творчества Дали.

В 1930-е годы мастер создал картины, которые сделали его имя бессмертным. В 1930 году отец порвал отношения с Дали из-за его связи с Галой. После этого художника стал преследовать образ Вильгельма Телля, легендарного героя, поразившего яблоко, лежащее на голове его сына. У Дали существует несколько работ с подобной тематикой, но одной из самых известных считается «Загадка Вильгельма Телля» (1933, Музей современного искусства, Стокгольм), где лицо главного героя почему-то списано с портрета В. И. Ленина. Это полотно огромно по размерам; кажется, что сама тьма, изображенная на нем, сияет. В полутени нашел прибежище дух иконоборчества. Композиция весьма экстравагантна из-за причудливой антиленинской выходки, однако это обстоятельство не может заслонить его изысканный караваджизм.

С. Дали. «Тени заката», 1931 год

С. Дали. «Рождение жидких тревог», 1932 год

Пожалуй, самую знаменитую свою картину «Постоянство памяти» (Музей современного искусства, Нью-Йорк) Дали исполнил в 1931 году. Она на долгие годы стала своеобразной визитной карточкой мастера и всего сюрреализма как художественного направления.

Своеобразна история создания композиции. Дали изобразил морской пейзаж с безжизненными скалами. На переднем плане он нарисовал обнаженные стволы олив с обломанными ветками, маленький белый камень и собственный спящий профиль. Но в пейзаже чего-то не хватало.

В «Тайной жизни» мастер пишет: «Гала ушла. Я остался один и решил, что лягу пораньше. Проводив ее, я вернулся к столу (ужин мы завершили отменным камамбером) и погрузился в раздумья о растекающейся мякоти. Перед моим мысленным взором возник сыр. Я встал и, как обычно, направился в мастерскую – взглянуть перед сном на картину, которую писал. То был пейзаж Порт-Льигата в прозрачно-пепельном закатном свете. На первом плане – голый остов оливы с обломанной веткой. Я ощущал, что в этой картине мне удалось создать атмосферу, созвучную какому-то важному образу, но какому? Не имею ни малейшего понятия. Я уже протянул было руку к выключателю, как вдруг увидел решение! Я увидел растекающиеся часы: самым жалким образом они свисали с ветки. Превозмогая головную боль, которая сделалась почти невыносимой, я кинулся к палитре и взялся за дело. Через два часа, к возвращению Галы, самая знаменитая из моих картин была закончена».

С. Дали. «Архитектонический “Анжелюс”» Милле», 1933 год, Ганноверская галерея, Лондон

В период творческого взлета Дали создал такие ошеломляющие шедевры, как «Частичная галлюцинация. Шесть явлений Ленина на рояле» (1931, Национальный музей современного искусства, Париж), «Призрак Вермера Делфтского, который можно использовать как стол» (1934, Музей Сальвадора Дали, Сент-Питерсберг, Флорида), «Призрак сексапила» (1934), «Лицо Мей Уэст, которое можно использовать как квартиру» (1934–1935), «Параноико-критическое одиночество» (1935), «Женщина с головой из роз» (1935), «Мягкая конструкция с вареными бобами: предчувствие гражданской войны» (1936, Художественный музей, Филадельфия), «Антропоморфный секретер» (1936), «Большой параноик» (1936), «Супруги с головами, полными облаков» (1936, Художественная галерея, Брайтон), «Жираф в огне» (1936–1937, Музей искусств, Базель), «Сон» (1937, Художественная галерея, Брайтон), «Метаморфоза Нарцисса» (1936–1937, Галерея Тейт, Лондон), «Испания» (1938, Музей Бойманса ван-Бёнингена, Роттердам), «Лицо войны» (1940, Музей Бойманса ван-Бёнингена, Роттердам), «Рынок рабов с явлением невидимого бюста Вольтера» (1940, Музей Сальвадора Дали, Сент-Питерсберг, Флорида).

Трагической силы достигает мастерство Дали в композиции «Мягкая конструкция с вареными бобами: предчувствие гражданской войны». На фоне грозового угрожающего неба мастер изображает чудовищное сцепление частей тела человека: в агонии руки стискивают обрубок плечевой кости, которая диагональю перерезает полотно. Горизонт находится совсем низко – это только узкая полоска земли, по которой раскиданы бобы, части внутренностей и окровавленные кусочки кожи. В композиции очень выразительно показана фактура, контрасты цветовых соотношений и сложность линейной композиции. Эта картина стала почти пророческой, поскольку буквально через полгода в Испании разразилась гражданская война, и тело страны было разорвано в клочья.

С. Дали. «Сон, возлагающий руку на мужскую спину», 1934 год, частное собрание

Расчлененное тело Испании показано и на полотне «Осенний каннибализм» (1936–1937, Галерея Тейт, Лондон). Дали говорил об этой работе Роберу Дюшардену: «Эти иберийские твари, которые принялись по осени жрать друг друга, выражают пафос гражданской войны: я смотрю на нее как на феномен естественно-исторического порядка, в отличие от Пикассо, которому она представляется феноменом политическим».

С. Дали. «Атавизм сумерек», 1933–1934 годы, Художественный музей, Берн

Дали избрал игру центральным конструктивным элементом своих полотен, причем исследователи отмечают игровые конструкции двух типов: игра как состязание в композициях агрессивного и эротического направления, а также игра как представление чего-либо («Сон Христофора Колумба (Открытие Америки)», 1958–1959, Музей Сальвадора Дали, Сент-Питерсберг, Флорида).

С. Дали. «Большой параноик», 1936 год, Музей Бойманса ван-Бёнингена, Роттердам

Многие работы Дали напоминают цепочку кодов или текстов. Он воссоздает историю мировой культуры с помощью метафор, широко пользуется цитатами древних мастеров. Например, в «Испании» легко прочитываются рисунки Леонардо да Винчи, портреты и натюрморты сродни произведениям итальянского художника XVI столетия Джузеппе Арчимбольдо.

Как никто другой, мастер умел выгодно обыграть формат картины. Так, вытянутые горизонтальные полотна повествовательны и содержат много метаморфоз, как в «Метаморфозе Нарцисса». Полотна, растянутые по вертикали, сдерживают динамику, в результате чего вся композиция приобретает особую торжественность. Таков «Христос Хуана де ля Круса» (1951, Художественная галерея и музей, Глазго). Дали утверждал, что камертоном композиции считает горизонт. Например, низкий горизонт создает впечатление театральности («Предчувствие гражданской войны в Испании»), высокий горизонт сообщает изображению символический характер («Испания»).

Дали предпочитал большие форматы и писал свои композиции со скрупулезностью средневекового мастера. Его картины следует рассматривать долго, поскольку каждая деталь похожа на слово в тексте: без детали можно утратить смысл целого.

Картины Дали нуждаются в истолкованиях, как и сновидения. Мастер часто строит композиции как комментирование снов, как набор определенных символических образов, которые черпает в традиционной народной мифологии. Особенно часто встречаются насекомые – мухи, пчелы, кузнечики, муравьи. Художник рисует мир, превратившийся в «стакан, полный мухоедства», как в стихотворении капитана Лебядкина, героя Достоевского, либо передает страх человека превратиться в подобие насекомого.

Некоторые символы Дали, как и Босх, делает выражением словесных понятий. Здесь художник славится как непревзойденный мастер метаморфоз. Как парадигмы существования материи, им осмысливаются превращения Нарцисса, Дафны или Фетиды.

Глубоким философским смыслом наполнены такие работы, как «Искушение святого Антония» (1946) и «Мадонна» (1950). Картина «Искушение святого Антония» насыщена метафорами эротического характера. Соответственно художником выбирается и набор символов: обелиск в форме фаллоса, лошадь и слон как символы чувственности на омерзительных паучьих ножках.

Светлому началу в мире посвящены композиции «Христос Хуана де ля Круса» (1951), «Распятие» (1954) и «Тайная вечеря» (1955, Национальная галерея, Вашингтон). В этих картинах как бы концентрируются духовные искания Дали. Огромное распятие парит над спокойной землей; оно осеняет землю и охраняет ее. Однако вершиной творческих поисков художника по праву считается «Тайная вечеря».

С. Дали. «Испания», 1938 год

С. Дали. «Тайная вечеря». Фрагмент, 1955 год, Национальная галерея, Вашингтон

Христа художник изображает в трех его ипостасях. Он сидит за столом вместе с учениками, но в то же время погружен в воду по пояс, то есть крестится Духом Святым. Над ним парит призрачный мужской торс – возвращение к Богу Отцу. Апостолы склонились в молитве; их руки сложены, головы низко опущены. Порой создается впечатление, что ученики Христа заснули, и здесь вспоминается текст Евангелия, когда Христос просит учеников бодрствовать, пока он молит Отца: «Да минует меня чаша сия». Эта картина также отличается и удивительной гармонией цветового решения. Синие, голубые, золотистые и желтые тона напоминают о «Троице» Андрея Рублева.

Выдумка Дали простиралась и на привычные предметы быта. Эти фантазии опередили многие течения в современном искусстве: «Телефон-омар», «Губы Мей Уэст», «Венера Милосская с ящиками». Сам художник весьма гордился своими изобретениями: «Я наизобретал вещиц, которые не знаешь, куда деть, – куда ни ткни, везде они не на месте. Нужны же они именно затем, чтобы доставлять неудобства и причинять беспокойство. В конце концов все, мною изобретенное, – одно раньше, другое позже – воплощалось в жизнь, но не мною и столь бездарно, что и сказать нельзя».

С 1940 по 1948 год Дали и Гала жили в Америке, спасаясь от ужасов Второй мировой войны. Здесь Дали писал, устраивал балы и шоу, занимался рекламой на американский лад, а Гала была поглощена посреднической работой. Театральные эффекты художника не раз потрясали и шокировали мировую общественность. Например, приглашая Пикассо вернуться в Испанию, Дали так начал свою речь: «Пикассо испанец – и я тоже испанец! Пикассо гений – и я тоже гений! Пикассо коммунист – и я тоже нет!».

С. Дали. «Вселенский собор», 1960 год

Одним из самых выдающихся событий в жизни художника стало открытие его музея в родном Фигеросе. Для музея отдали здание муниципального театра, заброшенного со времен гражданской войны в Испании. Теперь это театр одного художника – Сальвадора Дали. Здесь все было сделано самим мастером. Галереи вокруг лож стали выставочными экспозициями, заполненными графикой Дали. Комнаты и подсобные помещения превратились в выставочные залы с бесчисленным количеством предметов, в каждом из которых скрыта загадка. Здесь можно увидеть, например, «Возбуждающий пиджак», украшенный рюмками с ликером, «Ретроспективный бюст женщины», на голове которой красуется батон, а по бокам свешиваются кукурузные початки, «Венеру Милосскую с выдвижными ящиками», комнату Мей Уэст, интерьер которой сделан с графического листа художника, «Лицо Мей Уэст, которое можно использовать как квартиру».

На месте партера появился зимний сад под куполом; в его центре красуется «кадиллак». Если в эту старинную машину опустить монетку, то внутри польется дождь.

На месте сцены экспонируется портрет Галы с обнаженной грудью («Галарина») и задрапированная шторами из темного красного бархата «Леда с лебедем», или «Атомная Леда». Это тоже портрет Галы. Между прочим Дали – единственный художник в мире, который в знак великой любви к жене подписывал свои работы двойным именем: Гала Сальвадор Дали.

В 1982 году Гала умерла. После этого Дали вообще перестал что-либо писать. Одинокий, старый художник доживал последние дни в своем имении, как и подобает настоящему маркизу. Наконец, он стал отказываться от пищи, и его начали кормить через зонд насильно. Однажды в спальне, из которой Дали уже совсем не выходил, вспыхнул пожар. Художник получил сильные ожоги. 23 января 1989 года великий мастер скончался. Всем своим творчеством он хотел показать изнанку видимого мира. Он считал, что для человека важнее всего скрытое от глаз, скрытое от сознания, подчас кошмарное и отталкивающее. Сюрреализм Дали утверждает, что красивая оболочка может быть фальшивой, безжалостной и отвратительной по отношению к отдельному человеку или действительно прекрасной, если речь идет об обращении человека к Всевышнему.

Джорджо Де Кирико, основатель метафизической живописи, родился в Греции. Здесь он провел свое детство, с одиннадцати лет начал учиться основам изобразительного искусства в Афинах. В 1906 году после смерти отца он вместе с семьей переехал в Мюнхен, где получил фундаментальное образование в Академии художеств.

В период обучения в академии живописец интересовался сочинениями выдающихся немецких мыслителей – Шопенгауэра, Ницше, Вейнингера. Огромное влияние на формирование творческой манеры живописца оказали работы таких мастеров, как Бёклин и Клингер.

В 1910 году Де Кирико совершил путешествие в Италию, где посетил Флоренцию, Турин и Милан, города, изобилующие удивительными памятниками архитектуры. Эти произведения человеческого гения оставили след на всю оставшуюся жизнь в душе впечатлительного художника. Под воздействием итальянской архитектуры Де Кирико были созданы первые картины, исполненные тайного смысла. Позже Г. Аполлинер назвал их метафизическими.

Дж. Де Кирико. «Неуверенность поэта», 1913 год

С 1911 по 1915 год художник вместе со своим братом, одаренным писателем, издающимся под псевдонимом Альберто Савиньо, проживал в Париже. Картины Де Кирико были по достоинству оценены представителями литературного и художественного авангарда. С успехом экспонировались работы живописца в Осеннем салоне и в Салоне Независимых.

Когда началась Первая мировая война, Де Кирико с братом вновь уехали в Италию, где состоялось их знакомство с Ф. де Пизисом и К. Карра. Так появилась группировка сторонников метафизической живописи, главой которой и предтечей сюрреализма явился Джорджо Де Кирико.

С 1913 по 1919 год Де Кирико написал серию полотен, объединенных общими сюжетами. Он изображал обезлюдевшие площади городов с тяжелыми таинственными аркадами, которые образовывали глубокие перспективы. Казалось, эти картины могут возникнуть только в зловещем сне: страшные провалы старинных галерей, чересчур резкие тени, пустые дверные и оконные проемы, маленькие одинокие фигуры, призрачные поезда на далеком горизонте. Эти элементы вызывали ощущение глубокой меланхолии и тревоги. Таковы «Награда ясновидца» (1913, Музей искусств, Филадельфия), «Красная башня» (1913, Фонд П. Гуггенхейма, Венеция), «Тайна и меланхолия улицы» (1914, частное собрание). Порой застывшие фигуры, отдаленно напоминающие людей, безликие манекены и погруженные в глубокое оцепенение статуи кажутся героями некой неизвестной трагедии («Философ и поэт», 1914, Современная галерея, Генф; «Пророк», 1915, Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Великий метафизик», 1917, там же).

Дж. Де Кирико. «Мечта поэта», 1914 год

Загадочный мир на полотнах Де Кирико порожден усвоенной художником философией З. Фрейда, его теорией самоанализа. Однако художник показывает зрителю сразу конечную фазу, делает окончательный вывод; он не исследует ступени к истине шаг за шагом. Джорджо Де Кирико говорил: «Не надо забывать, что картина должна быть отражением внутреннего ощущения, а внутреннее означает странное, странное же означает неизведанное или не совсем известное». Таким образом, художник хотел показать в своем творчестве, что реальный мир на самом деле является лишь тонкой оболочкой, под которой скрывается темный и неизведанный мир подсознания, сновидческих символов и неразгаданных призраков.

Художник старался как можно точнее изобразить загадочный мир, а символы на полотнах возникали как результат не логического мышления, а абсолютного раскрепощения, практически полного отрыва от реальности. Задача живописца, по мнению Де Кирико, состояла в том, чтобы служить проводником, посредником между зрителем и его скрытыми от рационального сознания многозначными символами. Так, на полотне «Неуверенность поэта», созданном в 1913 году, гипсовая статуя свидетельствует о присутствии человека, связка бананов говорит о нереализованных экстравагантных желаниях, а поезд на горизонте – о стремлении к переменам.

Дж. Де Кирико. «Весенний Турин», 1914 год

В 1919 году наступил перелом в творчестве художника. Он решительно отказался от использования загадочных и таинственных образов. Его уже более привлекала традиционная живописная система, и он стал сторонником движения новеченто.

С 1924 по 1932 год Де Кирико жил в Париже. Его бывшие сторонники – сюрреалисты – не смогли принять новую живописную манеру мастера. В результате отношения с представителями французского авангарда завершились полным разрывом. Для сюрреалистов ценность представляла лишь метафизическая живопись Де Кирико; его новые работы назывались не иначе как упадническими, в крайнем случае – ретроградными.

В то же время художник всерьез думал о методах возрождения классических традиций. Он пытался копировать техническую манеру старых мастеров, склонялся к простому пересказу сюжетов известных полотен, их образов или фрагментов. Известностью пользуются подобные цитаты Де Кирико из Рафаэля, Тициана, Тинторетто, Фрагонара, Рубенса и Ватто. «Падение Фаэтона» по Рубенсу (1954) сейчас находится в частном собрании в Риме. Кроме того, мастер имитировал костюмные портреты и натюрморты в духе XVII столетия («Автопортрет в черном костюме», 1948, Национальная галерея современного искусства, Рим) и использовал типичные для классической живописи темы и сюжеты («Лукреция», 1922, Национальная галерея современного искусства, Рим).

Дж. Де Кирико. «Прорицатель», 1915 год

Де Кирико показал себя блестящим мастером, а также графиком, театральным декоратором и скульптором.

Робер Делоне не имел специального художественного образования. Он начал рисовать в 1905 году под впечатлением живописи Сёра, Сезанна и Гогена.

Как творческая личность Делоне сложился в результате размышлений на тему о неизбежном рождении новой идеологии из мирового хаоса. Художник в этом случае только помогал бы естественному историческому процессу, разрушая общепринятые догматические нормы и культурные основы устаревшего общества.

В 1908 году Делоне увлекли идеи кубистов. Он стал членом объединения «Золотое сечение». В это время художник пишет главным образом пейзажи, городские виды, насыщенные экспрессией, и ломаные геометрические очертания архитектурных объектов, впрочем, легко узнаваемых («Город»; «Сен-Северен»; «Эйфелева башня»; «Башни Лана»; «Город № 2», 1910; Национальный музей современного искусства, Париж; «Башня», 1910, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк; «Красная Эйфелева башня», 1911–1912, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк).

Р. Делоне. «Окно № 2», 1912 год

Вскоре Делоне почувствовал, что ему тесны рамки традиционного кубизма. Его манера письма всегда была непохожа на стиль остальных членов группировки. Делоне очень внимательно относился к колористическому строю своих картин, весьма далекому от аскетизма кубистов. Таким образом, художник стал сочетать кубические приемы в моделировке объемов с собственным пониманием цвета. Он оставлял за собой право показывать мир таким, каким он его видит.

В своей книге «Живопись как чистая реальность» Делоне называл своим прямым предшественником Ж. Сёра, поскольку именно этот мастер сумел разложить картину на искрящуюся мозаику цветовых пятен. Художник сделал вывод, что только с помощью анализа цвета и света можно изменить материальную предметность мира, и это станет основой нового искусства. «Пока искусство не освободилось от предмета, – говорил Делоне, – оно осуждает себя на рабство. Это верно даже в тех случаях, когда явления света в предметной среде подчеркиваются без возвышения его до живописной самостоятельности». Из этого вытекала и задача нового искусства, как его понимал Делоне, – создание «архитектуры цвета» и его «динамической поэзии».

Р. Делоне. «Дань уважения Блерио», 1914 год

Художник считал, что дополняет исследования кубистов, которые чересчур большое внимание уделяют линии, но мало занимаются конструированием в области колорита. Находясь в объединении кубистов, Делоне все же был близок к экспрессивным формам искусства – настолько эмоционально взволнованной была колористическая гамма его работ. К примеру, художник настаивал на особой экспрессии сочетания красного и синего цветов. Он даже придумал ему особое название – «удар кулака». Это сочетание позволяет зрителю непосредственно почувствовать колебания световых волн, как ухо чувствует музыку. Делоне считал: «Цвет является функцией самого себя, и его действие проявляется в любой момент, как в музыкальной композиции эпохи Баха или в хорошем джазе». Г. Аполлинер придумал для подобного метода творчества название «орфизм» по имени легендарного древнегреческого певца Орфея. Тот же Аполлинер объявил, что Делоне единственный во французском искусстве сумел достичь внеобъективного творчества, которое подчиняется лишь внутреннему сюжету и нисколько – внешнему.

Р. Делоне. «Эйфелева башня», 1926–1928 годы

В 1912 году Делоне открыто объявил о своем разрыве с кубистами. В тот момент его больше занимала беспредметная живопись. Порой он отступал от характерной для него хроматической насыщенности и сочности. Так, акварельные работы художника легки и прозрачны; этого эффекта невозможно было достичь при использовании масляной живописи.

С 1912 года живописец создал ряд серий картин, отмеченных чертами беспредметного искусства. Это «Окна» (Музей, Гренобль; Музей искусств, Филадельфия), составляющими которых являются призматические формы с мерцающими гранями, где отражаются невидимые предметы. В сериях «Диски» и «Круговые формы» (1912–1913) использование контрастных цветовых форм создает оптическую иллюзию движения. Таково, например, «Солнце № 2» (1912–1913, Национальный музей современного искусства, Париж).

Р. Делоне. «Круглые формы», 1930 год

Абстракционисты также протестовали против того, чтобы Делоне был причислен к их группировке, поскольку художник, несмотря ни на какие декларации, не собирался совершенно оставлять фигуративность. Например, композиция «Дань уважения Блерио» (1914), написанная в честь летчика Л. Блерио, сумевшего первым перелететь через пролив Ла-Манш, только на первый взгляд представляется абстрактной. Пространство полотна, насыщенное дисками, полосами и спиралями, создает гармоничный калейдоскопический узор, очень лиричный и музыкальный, что позволяет вспомнить слова Г. Аполлинера. Если присмотреться к сложному переплетению элементов картины, можно заметить очертания Эйфелевой башни и пропеллер аэроплана. Фигуративные элементы и отвлеченные формы сочетаются также и в картине, посвященной спорту, – «Команда из Кардифа» (1912–1913, Городской музей Ван Аббе, Эйндховен).

С 1914 по 1920 год Делоне проживал в Португалии и Испании. Он оформил несколько балетов для труппы С. Дягилева. В Париж художник вернулся в 1921 году и на некоторое время сблизился с группой дадаистов. Он продолжал создавать картины с использованием понравившихся ранее сюжетов – спорт, Эйфелева башня. В его творчестве появились портреты друзей, написанные в реалистическом духе. Моделями мастера были А. Бретон, Т. Тцара, Л. Арагон, В. Маяковский, Г. Вальден.

Р. Делоне. «Ритмы 579», 1934 год

1930-е годы прошли для художника под знаком абстракции. К этому периоду относятся серии полотен «Цветные ритмы» и «Бесконечные ритмы». Большинство этих работ основано на сочетаниях окружностей разных диаметров, внутри которых переливаются спектральные цвета («Ритм, радость жизни», 1930, Национальный музей современного искусства, Париж; «Ритм II», 1938, частное собрание). В это же время Делоне много работал в области печатной графики, рисовал плакаты. Для оформления Всемирной выставки 1937 года в Париже мастер сделал цикл монументально-декоративных работ. Делоне известен своими работами также в области прикладного искусства. В 1925 году он был в числе участников Международной выставки декоративного искусства и промышленности, проходившей в Париже.

Делоне оказал огромное влияние прежде всего на творческую манеру художников-абстракционистов. Все они непременно пользовались опытами живописца в области красочных сочетаний и изучали его работы, посвященные цветовым контрастам.

Андре Дерен родился в Шату, вблизи Парижа. С пятнадцати лет он обучался основам рисунка у местного художника Жакомена.

В 1898 году он переехал в Париж и поступил в Академию Карера. Искусство захватило его целиком, стало целью и смыслом жизни. Позже художник вспоминал: «В восемнадцать лет я уже знал все возможные репродукции всех возможных шедевров». В годы учебы Дерен сдружился с А. Матиссом, Ж. Пюи и А. Марке. Художник восхищался искусством В. Ван Гога и П. Сезанна, экспрессивным буйством красок П. Гогена. В 1900 году Дерен познакомился с М. Вламинком. Вместе они много рисовали на пленэре, главным образом в окрестностях Шату. В 1900-х годах Дерен написал ряд пейзажей, в которых упоение цветом достигает своей кульминации. Сочные экзальтированные краски заполняют холсты, и на этом праздничном фоне теряются очертания реальных предметов. Подобная манера свидетельствует об усвоенной молодым живописцем эстетике фовизма. Лучшими образцами ранних работ Дерена по праву считаются «Порт в Гавре» (1905–1906, Эрмитаж, Санкт-Петербург), «Две шлюпки» (1906, Национальный музей современного искусства, Париж), «Виноградник весной» (1906, Художественный музей, Базель), «Дорога среди гор» (1907, Эрмитаж, Санкт-Петербург).

В этот же период художник пишет виды Лондона, искрящиеся всевозможными оттенками синего и зеленого цвета («Темза», Городской музей, Амстердам; «Вестминстерский мост», частное собрание).

А. Дерен. «Темза у Лондонского моста», 1900 год

А. Дерен. «Две шлюпки», 1906 год, Национальный музей современного искусства, Париж

В 1907 году Дерен познакомился с группировкой кубистов и П. Пикассо. Творческая манера этого объединения не оставила его равнодушным. Полотна художника стали более сдержанными, колористическая гамма – спокойнее. Пейзажи и натюрморты этого периода отмечены влиянием Сезанна и эстетики раннего кубизма («Монтрёй-сюр-Мер. Гавань», 1910, Эрмитаж, Санкт-Петербург; «Старый мост в Кане», 1910, Национальная галерея, Вашингтон; «Натюрморт на столе», 1910, Национальный музей современного искусства, Париж; «Гавань в Провансе», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург; «Роща», 1912, Эрмитаж, Санкт-Петербург).

Портреты и сюжетные композиции этого периода оставляют сложное впечатление, поскольку мастер испытывает не только влияние Сезанна, но и подражает манере старых мастеров.

В результате работы становятся похожими на произведения наивной живописи («Субботний день», 1911–1914, ГМИИ, Москва; «Тайная вечеря», 1913, Художественный институт, Чикаго; «Люси Канвейлер», 1913, Национальный музей современного искусства, Париж; «Девушка в черном», 1914, Эрмитаж, Санкт-Петербург; «Девушка», 1914, Музей Пикассо, Париж).

После начала Первой мировой войны художник ушел на фронт. Вернувшись в Париж в 1918 году, он много работал над оформлением театральных спектаклей; по просьбе С. Дягилева рисовал эскизы костюмов и декораций для русских балетов.

А. Дерен. «Вестминстерский мост», 1907 год, частное собрание

В 1921 году Дерен совершил поездку в Рим. В это время он уже стал признанным мастером неоклассики. Картины мастера заполняют театральные персонажи. Как правило, это герои итальянской комедии дель арте: Пьеро, Арлекин, обнаженные танцовщицы. Их фигуры плавно и легко очерчены по контуру, объемы отличаются великолепной пластикой и образуют стройные композиции. Таковы «Обнаженная с кошкой» (1923, частное собрание), «Обнаженная с кувшином» (1923–1924, Музей Оранжери, Париж), «Пьеро и Арлекин» (1924, частное собрание, Париж).

В этот период Дерен прославился как мастер неоклассицизма. Художник говорил: «Искусство – это память поколений, а музеи – инициация духа». Он начал ориентироваться на классические эталоны, давно признанные нормативы мировой культуры, и создал произведения, являющиеся истинной вершиной его творчества. Это «Две обнаженные женские фигуры и натюрморт» (1935, собрание П. Леви, Франция), «Натюрморт» (1939, Галерея П. Матисса, Нью-Йорк), «Мрачный пейзаж» (1950, собрание П. Леви, Франция).

А. Дерен. «Гавань в Провансе», 1912 год, Эрмитаж, Санкт-Петербург

С 1935 года до конца дней художник жил в Шамбурси. Он продолжал постоянно работать, увлекался сценографией, делал иллюстрации к литературным сборникам Петрония, Овидия, Ф. Рабле, Г. Аполлинера, Ж. Лафонтена, Г. Арпа, М. Жакоба. Дерен известен также как непревзойденный мастер керамики и мелкой пластики.

Отто Дикс родился в Саксонии, в рабочей семье. В 1909 году он поступил в дрезденскую Школу прикладного искусства. Его обучение прервала Первая мировая война. Молодой художник пошел на фронт, много воевал, был пулеметчиком. Под его командованием находился ударный взвод. На полях сражений Дикс был неоднократно ранен. В целом война изменила его сознание и на всю жизнь осталась в его творчестве.

Когда война окончилась, Дикс продолжал обучаться в Дрезденской академии художеств и в Дюссельдорфской академии. В 1919 году Диксу позволили организовать собственную мастерскую при Дрезденской галерее. Теперь он мог работать самостоятельно, и одной из первых живописных работ художника явился портрет родителей (1921, Художественный музей, Базель). Отца и мать художник изображает сдержанно, в суровой манере. Он не хочет идеализировать своих моделей. Скорее, это полотно можно назвать социальной декларацией, в которой художник подчеркивает свою принадлежность к трудовому народу, свою кровную связь с ним.

В это же время Дикс начал разрабатывать главную в своей жизни тему – ужасы войны. Еще будучи на фронте, художник делал множество зарисовок, которые теперь начал перерабатывать, и через некоторое время создал впечатляющую графическую серию «Война» (1920–1923). Фронтовые воспоминания, видимо, со временем стали ярче, и художник изображал войну в виде вселенской катастрофы, конца света, пользуясь при этом приемами футуризма и экспрессионизма. Таково большое полотно «Умирающий воин» (1915, Галерея Клим, Мюнхен).

Наиболее устрашающей картиной Дикса считался «Окоп». К сожалению, эта композиция была утрачена, но, появившись, она вызвала настоящую бурю в интеллигентных кругах. Это полотно, с документальной точностью констатирующее военные кошмары, явилось вершиной немецкого экспрессионизма. В 1933 году фашисты сожгли эту картину, однако известно ее описание. Дикс показывал окоп по окончании сражения, где среди месива грязи, обломков бревен и брошенного, никому больше не нужного оружия можно различить грязные лоскуты одежды и оторванные части тел. На фоне голубого неба чернела колючая проволока, за которую зацепилось тело мертвого солдата. На ограждении можно было заметить то распухшую голову, то фрагменты чьей-то ноги или руки.

О. Дикс. «Война», 1920–1923 годы

Протестом против кровавой бойни явилась серия из 50 офортов «Война». Дикс по-прежнему с предельной откровенностью показывает ужасы, которые видел собственными глазами, не скрывая ни одну из деталей. Он изображает солдата, сошедшего с ума; вернувшихся из боя солдат, так мало напоминающих людей; сцены в публичном доме, где хочется найти забвение от пережитых кошмаров апокалипсиса.

В 1920-е годы Дикс, наряду с Гросом, примкнул к движению «Новая вещественность». Он пишет ряд картин, в которых беспощадность характеристик героев граничит со злобной сатирой или с устрашающей фантастикой, что, впрочем, было характерно для манеры экспрессионистов.

Одной из лучших работ этого периода считается «Сильвия фон Харден» (1926, Национальный музей современного искусства, Париж). Этот отталкивающий странный образ показан в окружении атрибутов, характерных для жизни богемного общества. Тем не менее для современников эта героиня представлялась ирреально привлекательной. Например, один из художественных критиков отмечал, что героиня «воплощает всю декадентскую привлекательность Германии времен Веймарской республики».

Состраданием к обездоленным людям – осиротевшим детям и инвалидам – отмечена композиция 1926 года «Продавец спичек». В 1928 году Дикс исполнил монументальный триптих «Большой город», в котором со свойственной ему беспощадностью разоблачал пустоту и лживость обывателей, ничтожность их псевдокультуры. Вульгарные герои и отталкивающие ситуации сообщают картинам Дикса характер свидетельских документов, которые обнажают все пороки и уродства времени. Ряд неспокойных, грозовых пейзажей, созданных в это время, также свидетельствует о величайшем мастерстве художника в передаче настроений, которые он понимал подобно остальным экспрессионистам.

О. Дикс. «Сильвия фон Харден», 1926 год, Национальный музей современного искусства, Париж

С 1927 по 1933 год Дикс занимался преподавательской работой в Дрезденской академии художеств. В 1931 году он был избран членом Прусской академии. Когда к власти пришли фашисты, художнику запретили преподавать, его работы изъяли из музеев и большинство из них уничтожили. Дикс уехал в Хемменхофен, где в одиночестве создавал полотна на сюжеты из Библии, писал пейзажи. Замечательны работы этого времени – «Святой Христофор» (1938, частное собрание), «Лот с дочерьми» (1939, частное собрание).

В 1930-е годы художнику пришлось использовать символику, чтобы иметь возможность выразить свои чувства и мысли. Он обратился к наследию мастеров XV–XVI столетий – немецких и нидерландских. Дикс использовал старые сюжеты, чтобы протестовать против фашизма. Таковы аллегории «Семь смертных грехов», «Триумф смерти» и «Се человек».

О. Дикс. «Большой город», 1928 год

Диксу пришлось принять участие и во Второй мировой войне, по окончании которой он вновь перебрался в тихий Хемменхофен, продолжал работать в прежней свободной манере экспрессионизма, используя уже знакомый круг тем. В его композициях снова зазвучали открытое неприятие гнусной действительности и переход от безнадежности и пессимизма к вере в возможность переустройства действительности, очищения ее от мирового зла.

Тео ван Дусбург создал теоретическую платформу основанной им группы «Стиль» и обобщил новшества наиболее интересных творческих изысканий кубистов. Такое обобщение Дусбург и П. Мондриан взяли за основу для первой школы абстрактного искусства. Иногда искусствоведы называют творческий метод Дусбурга неопластицизмом. Мондриан и Дусбург выработали собственное понятие красоты, которая в чистом виде должна зеркально отражать абсолютные законы бытия. В пластических искусствах эти законы передаются посредством чисел и геометрических фигур. Простейшими элементами пластической Вселенной являются прямые линии и спектральные цвета. Только подобные пластические элементы скрывают истину о настоящем мире, которую заслоняет разнообразие форм внешней жизни. Исходя из этого, задача художника состоит в том, чтобы проложить дорогу к этим скрытым ценностям и вечным истинам, освободив их от всего излишнего, наносного.

Дусбург считал, что в современной культуре заложено величайшее зло, поскольку она стремится уподобить мир человеку, а это совсем не так. На самом деле мир не имеет обличья. Люди могут лишь вычислить его законы и облечь их в математические формулы. Если же эти законы требуется выразить пластическим путем, то здесь может родиться только геометрическое искусство.

Свои работы Дусбург создавал после долгого и тщательного расчета, пользуясь математическими формулами. Согласно теории «Стиля», композиции строились в соответствии с пропорциональными отношениями между геометрическими фрагментами, которые входят в их состав. Дусбург неукоснительно использовал законы точных наук, а потому естественно, что в числе объектов его интересов была и архитектура. Эта скрупулезная математическая точность утверждала основной принцип, выдвинутый Дусбургом: абсолютное совершенство, гармоничную во всех отношениях Вселенную можно показать только на использовании главных законов чисел. В большинстве композиций Дусбурга числа превращаются в метафоры времени, пространства, идей и вообще во что угодно («Потому что все законы смысла умное число передает»).

Эстетическая программа и научная теория, созданная Дусбургом, исчерпывающе представлены в его статьях, лекциях и книгах, главной из которых является «Новое движение в искусстве». В этом труде подробно рассматриваются идеи геометрической правильности и абстрактного обобщения соответственно с основами Божественного бытия. Естественно, что только Божественное является единственно правильным. Таким образом, данное положение ни у кого не могло вызвать возражений, но и не являлось новаторским.

Однако взгляды Дусбурга заключали в себе и новые положения. Так, автор утверждает, что Божественное обязательно исключает все интимное, личное, все, что связано с чувствами, мыслями и представлениями отдельного индивидуума. Лекции Дусбурга пользовались огромным успехом у современников. Он выступал перед студентами университетов Германии, Чехословакии и Австрии. Теоретический курс художника вышел большим тиражом в Германии при содействии мастеров, составлявших группу «Баухауз». Членам «Баухауза» прежде всего были интересны разработки Дусбурга в области архитектуры.

На самом деле архитектура являлась одной из главных сфер творчества мастера. Дусбург как истинный универсал не разделял такие виды искусства, как архитектура, живопись, дизайн или все прочие виды творчества, а потому синтез всех этих элементов был для него естественным.

Т. ван Дусбург. «Композиция», 1922 год

Наиболее известной работой Дусбурга является «Композиция» (1922). Она поразительно похожа на один из проектов, исполненных новаторами «Баухауза». Нижняя часть картины более темная. На ней как на основе строятся разноцветные квадраты и прямоугольники. Нижняя часть представляется грузной и массивной, но в целом структура неудержимо рвется ввысь, стремясь оторваться от опоры, сковывающей ее движение. Конечный же итог этого неудержимого движения – невесомость. В верхней части уступы зеленых прямоугольников сообщают композиции уравновешенность и гармонию. При внимательном взгляде можно заметить схожесть этого изображения со скалистыми нагромождениями, в основе которых находятся изначальные элементы – прямоугольники.

Т. ван Дусбург. «Архитектоническая композиция», 1923 год

С 1926 по 1928 год Дусбург увлекался идеями дадаистов. Он стал редактором журнала «Мекано», где публиковал последние идеи и сообщения о новейших работах художников этого объединения.

В этот период мастер активно занимался дизайнерскими разработками, оформил ресторан в Страсбурге. Далее его творческий путь вновь проходил совместно с Питом Мондрианом, хотя каждый художник сохранял при этом свою творческую исключительность. Например, Мондриан предпочитал строить свои полотна на основе прямых углов, тогда как Дусбург, как правило, использовал диагональ. После долгих экспериментов Дусбург исполнил серию картин под общим наименованием «Контркомпозиция».

Для того чтобы иметь возможность непосредственно общаться со своими зрителями и выносить новые идеи на суд общественности, Дусбург организовал издание журнала «Ар конкре» («Конкретное искусство»). К сожалению, увидел свет лишь первый номер этого журнала, который стал и последним. Тем не менее идеи Дусбурга имели очень интересное рациональное зерно, которым не преминули воспользоваться талантливые молодые художники, воспринявшие интересные идеи и воплотившие их в другом художественном направлении, получившем наименование «Конкретная живопись».

Т. ван Дусбург. «Архитектонический проект», 1924–1925 годы

Рауль Дюфи родился в многодетной семье фабричного рабочего, который, однако, чувствовал тягу к искусству: свободное время посвящал игре на церковном органе и выступал в качестве хормейстера. Братья Рауля также посвятили жизнь искусству: один стал художником, другой – флейтистом, третий – органистом. Пятеро сестер с удовольствием принимали участие в спектаклях, которые ставились в домашнем театре.

Рауль был старшим в семье. В четырнадцать лет ему пришлось оставить обучение в коллеже Святого Иосифа и искать работу. Пять лет он работал в компании по импорту бразильского кофе. Наблюдая за морем и кораблями, он внезапно почувствовал тягу к живописи. Дюфи вспоминал: «По запаху я мог сказать, пришел ли корабль с товарами из Техаса, Индии или с Азорских островов, и это разжигало мое воображение. На мосту и в доках я упивался тем особым, характерным для побережья светом, который позже я нашел в Сиракузах. Примерно до 20 августа сверкающий, затем он становился все более и более серебристым».

С 1892 по 1897 год Дюфи учился в Гаврской муниципальной школе, где основы живописи преподавал Шарль Люйе, большой поклонник Энгра.

Вместе со своим товарищем, как и он, начинающим живописцем, Дюфи снял мастерскую, где рисовал все свободное время. После того как Дюфи отслужил в армии, гаврский городской муниципалитет предоставил ему специальную стипендию для продолжения художественного образования в Париже. В столице молодой художник учился в Школе изящных искусств Леона Бонна. В это время на его творческую манеру значительное влияние оказали импрессионисты и постимпрессионисты. В 1902 году Дюфи создал свою первую большую композицию «Оркестр Гаврского театра». Это полотно, созданное под влиянием «Оркестра оперы» Э. Дега, было своеобразным воспоминанием о том мире музыки, который окружал живописца с детства. Подобно своим учителям-импрессионистам, Дюфи старался передать не сюжет, а общее настроение и характеры своих героев.

Р. Дюфи. «Гавань для яхт», 1924 год

В пейзажных работах 1902–1904 годов Дюфи изображал ландшафты, с которыми у него были связаны наиболее яркие воспоминания. Эти работы наполнены свежестью, воздухом и светом («Сумерки в Гаврском порту», 1904, Музей Кальве, Авиньон). С течением времени кисть живописца становится более энергичной, а краски приобретают яркость. В это же время Дюфи сдружился с Марке, вместе с которым писал пейзажи Нормандии, и с Браком.

В 1905 году Дюфи участвовал в Осеннем салоне, где впервые появились полотна фовистов. Живопись лидера нового направления Анри Матисса потрясла Дюфи до глубины души своей необычной, почти взрывной яркостью и небывалой раскрепощенностью цвета. Увидев композицию Матисса «Роскошь, тишина и нега», Дюфи признался: «Импрессионистический реализм потерял для меня свое очарование при созерцании этого чуда воображения, переведенного в рисунок и цвет».

В работах 1905–1906 годов Дюфи экспериментировал с цветом, моделируя контуры предметов белым и черным, а внутреннее пространство закрашивая локальным цветом, не ослабляя насыщенности красок и добиваясь их предельной яркости. С помощью цвета Дюфи замечательно передавал эмоции, владеющие им в момент написания картины: празднично звучит «14 июля в Гавре. Улица, украшенная флагами» (1906, Национальный музей современного искусства, Париж), мягко и лирично – «Старые дома в Онфлёре» (1906, частное собрание, Нью-Йорк).

Дюфи много экспериментировал с цветом. Он пытался сочетать две-три различные цветовые зоны. Благодаря этому приему портрет часто на глазах зрителя перевоплощался в натюрморт, как в работе «Жанна с цветами».

В 1908 году Дюфи пережил увлечение Сезанном и кубизмом, который с особенной силой проявлялся в творчестве Ж. Брака. Однако, несмотря на это, художник сохранял творческую индивидуальность и неповторимость, продолжая пользоваться лазурью («Рыбак») и яркой охрой («Деревья в Эстаке»), совершенно неприемлемыми для кубистов, предпочитающих землистую, тяжелую цветовую гамму, которая позволяла лучше показать объем изображаемого предмета.

Р. Дюфи. «Лужайка ипподрома», 1926 год

В 1910-х годах Дюфи изучал старинные французские ксилографии, работал над серией гравюр. Особенно интересны его энергичные ксилографии «Любовь», «Рыбная ловля» и «Танец». В это же время он проиллюстрировал книгу Г. Аполлинера «Бестиарий, или Кортеж Орфея». Через год по просьбе законодателя французской моды Пуаре Дюфи оформил тканями его особняк к празднеству «Тысяча вторая ночь». Придумывая рисунки для тканей, художник следовал традициям XVIII столетия, однако не сбивался при этом на простую стилизацию, а сочинял самобытные сюжеты со жнецами и матросами. После этого Дюфи работал над эскизами для тканей фирмы Бьянкини-Ферье. В этих удивительно живых и колоритных рисунках преобладали в основном растительные и цветочные мотивы. Живописные полотна этого времени также наполнены растительным орнаментом и сложным переплетением арабесок («Дом с садом», 1915, Национальный музей современного искусства, Париж). Во время Первой мировой войны художник исполнял военные лубки.

Р. Дюфи. «Четырнадцатое июля в Довиле»

По окончании войны Дюфи продолжал работать в технике росписи тканей, делал эскизы шпалер, фарфора, керамики. За это время он уже прославился как несравненный мастер декоративно-прикладного искусства.

В 1920-е годы Дюфи работал главным образом на юге Франции, на курортах Лазурного Берега. Он побывал на Сицилии, во Флоренции, в Риме и Марокко. К этому времени окончательно сложился неповторимый художественный стиль мастера и круг излюбленных тем. Наиболее его привлекали радостные стороны жизни. С увлечением он писал воскресный отдых на свежем воздухе, пляжи, регаты и конные скачки, а также концерты и светские рауты. Как правило, Дюфи делал линию горизонта настолько высокой, что она скрывалась за верхним краем холста и казалось, что действие происходит на плоскости. Сам холст делился на отчетливые цветовые зоны с мажорной гаммой бирюзовых, сиреневых, розовых, изумрудных и оранжевых оттенков. Далее поверх этих радостно звучащих плоскостей накладывался тончайший ажурный рисунок. Благодаря этому приему создавалось ощущение, что дома, деревья, люди и парусники невесомы и свободно парят в окружающей среде. Чаще всего Дюфи использовал основной тон чистого лазурного цвета. Таковы «Купальщицы в открытом море» (1925–1927, Национальный музей современного искусства, Париж), «Казино в Ницце» (1927, частное собрание, Женева), «Мастерская в Гавре» (1929, частное собрание, Париж), «Решетка» (1930, частное собрание, Нью-Йорк).

Оригинальность собственной творческой манеры Дюфи состояла в непременном разделении рисунка и цвета. Изображение делалось посредством скорописи, похожей на детские наивные рисунки, – спиралей, штрихов, то параллельных, то собранных в пучки, рокайльных завитков, галочек, запятых и росчерков. Ярким примером этого оригинального стиля служат композиции «Скачки в Эскорте» (1930, частное собрание, Париж), «Голубой поезд» (1935, частное собрание, Нью-Йорк), «Оркестр» (1942, Галерея Петридес, Париж).

Р. Дюфи. «Регата в Хове», 1934 год

Потрясающее впечатление оказало на публику представленное на Всемирной выставке 1937 года грандиозное панно из фанеры «Фея электричества» – аллегория, где причудливо сплетались темы истории и мифологии, природные и архитектурные мотивы, портреты выдающихся ученых. В настоящее время эта монументальная работа размером 600 м² хранится в парижском Национальном музее современного искусства.

С конца 1930-х годов Дюфи тяжело болел полиартритом, но продолжал напряженно работать. Теперь темами его полотен стали натюрморты и интерьеры. В 1940-е годы он создал серию изысканных работ, посвященных его любимой музыке. Это «Скрипки» («Красная скрипка», 1948, частное собрание, Париж) и «оммажи» композиторам – Шопену, Моцарту, Баху, Дебюсси («В честь Клода Дебюсси», 1952, Музей искусств, Гавр).

В 1952 году состоялась Венецианская биеннале, где Дюфи удостоился Гран-при за работы, созданные им в последние годы. Эти деньги мастер отдал на поддержку молодых художников. Затем он переехал в деревушку в Провансе. Менее чем через год Рауль Дюфи, живописец, так любивший жизнь и умевший видеть в ней только прекрасное, скончался. Он любил говорить: «В живописи существеннейший момент – это цвет. А цвет есть феномен света. Чтобы писать свет, художник обращается к краскам. Цветок, женщина, бабочка? Простые происшествия великой драмы цвета и света…»

Марсель Дюшан родился в Блэнвиле, в семье художника. Брать уроки живописи он начал в 1902 году, а через год переехал в Париж, где поступил в Академию Жюлиана. Он пережил увлечение постимпрессионизмом и фовизмом. Молодой художник создал ряд работ в подобном духе – «Отец художника» (1910), «Игра в шахматы» (1910), «Куст» (1910–1911, все – Музей искусств, Филадельфия).

С 1911 по 1913 год Дюшан входил в объединение Пюто, представители которого пользовались приемами аналитического кубизма, которые представляли собой дробление форм и пересечение граней и плоскостей в композициях. Живопись Дюшана 1910-х годов отмечена интересом к передаче движения, и этот момент сближает его искусство с экспериментами футуристов. Возможно, известное влияние на манеру художника оказал и кинематограф. Именно об этом поневоле думается, когда смотришь на объемы, наслаивающиеся друг на друга и таким образом как бы стремящиеся зафиксировать отдельные фазы движения фигуры. Первая картина, исполненная в подобном роде, – «Обнаженная, спускающаяся по лестнице» (1912, Музей искусств, Филадельфия) – произвела настоящую сенсацию на выставке в Нью-Йорке. Замечательны работы, сделанные в такой же технике, «Портрет, или Дульсинея» (1911, Музей искусств, Филадельфия), «Грустный молодой человек в поезде» (1911–1912, Фонд П. Гуггенхейма, Венеция), «Король и королева в окружении быстрых обнаженных» (1912, обе – Музей искусств, Филадельфия).

Далее Дюшан отказался от изображения сложных структур и предпочел заполнять свои композиции массивными, жесткими и сухими формами, напоминающими детали механизмов. Благодаря им соотношения плоскостей и объемов приобрели противоречивость: «Новобрачная» (1912), «Дробилка для шоколада» (1914), обе – Музей искусств, Филадельфия.

В 1914 году Дюшан разочаровался в живописи. Он изобрел новый стиль – реди-мэйд, который предполагал использование предметов, привычных в домашнем обиходе, в качестве объектов искусства. Это явление стало революцией в авангардной живописи, поскольку в обрамлении экспозиции промышленные изделия приобрели свойства отвлеченной формы: «Велосипедное колесо» (1913), «Сушилка для бутылок» (1914). Из Америки во Францию Дюшан вернулся в 1919 году. Он вошел в группу дадаистов, представители которой безоговорочно приняли изобретение художника – реди-мэйд.

М. Дюшан. «Девять малических форм», 1914–1915 годы

Скандальный эффект произвела экспозиция в нью-йоркском Салоне Независимых произведения Дюшана под названием «Фонтан». Художник выставил в качестве произведения искусства писсуар, купленный им в магазине сантехники. Правда, он поставил на предмете свой псевдоним – R. Matt. Поместив известный всем предмет в чуждый контекст, художник сделал его фактом искусства. Своим «Фонтаном» Дюшан бросил вызов укоренившимся представлениям о природе искусства. Он заявлял во всеуслышание: «Не имеет значения, кто создал произведение: некий господин Мутт или кто-то другой, поскольку это ничего не меняет в анонимных свойствах предмета».

Дюшан нисколько не стремился выразить в своем искусстве отношение к реальности. Он, казалось, совсем напротив, хотел отойти от нее как можно дальше. Он создавал из уже известных предметов новые реальности. Поиски потустороннего мира, не скованного рамками земного пространства, привели художника к созданию композиции «Девять малических форм» (1914–1915).

В 1915 году Дюшан вместе с Пикабиа посетил Нью-Йорк и там основал группу дадаистов. До 1923 года, восемь лет, он трудился над программным произведением «Большое стекло: новобрачная, обнажаемая своими холостяками» (Музей искусств, Филадельфия). Техника данной композиции отличалась повышенной сложностью. Художник применял живопись маслом и лаками по стеклу, пространственный коллаж, состоящий из свинцовой проволоки, фольги и бумаги. Вся композиция размещалась между двумя растрескавшимися стеклами. Работа была призвана символизировать движение подсознательных желаний и сокровенных потоков сознания.

Враждебность по отношению к традиционному искусству Дюшан сохранял на протяжении всей своей жизни. В 1920 году он шокировал парижскую публику, представив на выставке во Дворце празднеств композицию «L.H.O.O.Q.». Это была обыкновенная репродукция с картины Леонардо да Винчи «Джоконда», к которой художник пририсовал усы. Великий шедевр в то время воспринимался авангардистами как символ ненавистной им респектабельности.

М. Дюшан. «Большое стекло: новобрачная, обнажаемая своими холостяками», 1915–1923 годы, Музей искусств, Филадельфия

М. Дюшан. «Фонтан», 1917 год

Когда группировка дадаистов распалась, Дюшан примкнул к представителям сюрреализма и принял участие в Международной выставке сюрреализма (1938, Париж).

С 1930-х годов Дюшан совершенно отказался от изобразительного искусства. Он интересовался шахматами, увлекался экспериментами в области оптических иллюзий и кино; его очень занимали движущиеся конструкции разного рода. После Второй мировой войны вышли в свет труды Дюшана, в которых он рассматривал различные проблемы изобразительного искусства. В целом труды Дюшана предопределили развитие таких форм авангардного искусства, как оп-арт, инсталляция и кинетическое искусство. Он по праву стал кумиром нового поколения молодых авангардистов.

Василий Кандинский родился в Москве, в семье коммерсанта. Когда его родители развелись, Василий вместе с матерью переехал в Одессу, где окончил гимназию. Затем он вернулся в Москву и поступил на юридический факультет Московского университета. На кафедре политической экономии и статистики его руководителем был Александр Чупров. Он возлагал большие надежды на своего ученика, предложил ему остаться на кафедре и писать диссертацию. Однако Кандинский всю жизнь мечтал только о живописи, как он считал в то время, «безнадежно». Дело в том, что в его семье интересовались музыкой и литературой; в студенческие годы Василий увлекался творчеством Репина, Левитана и Поленова, часто посещал художественные выставки. В то время его поразили до глубины души полотно «Стог сена» Клода Моне и опера Р. Вагнера «Лоэнгрин». Кандинский вспоминал, что эта музыка «рождала в воображении бешеные, почти безумные линии».

Не в силах сопротивляться своему настоящему призванию, Кандинский оставил занятия наукой и начал серьезно изучать живопись. В 1896 году он поехал в Мюнхен, где тогда проводилось множество различных выставок, работали частные художественные студии разных направлений. Наконец, там работала Королевская академия художеств, а русские художники в Германии образовали целую колонию.

Большинство русских живописцев посещали школу-студию А. Ашбе. На его уроки приходил и Кандинский. Учитель утверждал, что художник, безусловно, должен быть первоклассным знатоком анатомии, однако, подходя к мольберту, совершенно забывать об этом знании. Ашбе делал акцент на широком живописном письме. Первые работы Кандинского написаны в жанре пейзажа; они живописны и декоративны, а со временем стали приобретать все более экспрессивную окраску.

Кроме Ашбе, преподавателем Кандинского был профессор Королевской академии художеств Ф. Штук, всеми признанный «первый немецкий рисовальщик». Штук был сторонником югендстиля (в России его аналогией являлся модерн). Он научил Кандинского добиваться эмоциональности цвета, выразительности линий, творческого подхода к формам, созданным природой.

Какое-то время Кандинский пробовал силы в прикладном искусстве, делал украшения, керамику и мебельную фурнитуру. В 1902 году он стал организатором группы «Фаланга», работавшей в стиле модерн. Кандинский вел пейзажный класс. Это художественное объединение просуществовало два года и успело провести двенадцать выставок, где экспонировались работы П. Беренса, Г. Христиансена и прочих художников Дармштадской колонии. Кандинский создавал работы в духе мирискусников, с галантными кавалерами и дамами в кринолинах. Каждый год художник бывал в России; его работы постоянно украшали выставки. Он стал популярным.

В 1904–1908 годах Кандинский совершил путешествие по Европе и Северной Африке. Некоторое время он жил в селении Мурнау в Баварских Альпах. Художник создает ряд пейзажей в духе фовизма. Горы, озера и реки Мурнау показаны крупными цветовыми пятнами, ограниченными четкими контурами. Уже в этих работах предметность начинает растворяться в пластике живописи.

Вскоре Кандинский совершенно отказался от сюжетности предметной живописи. Он стремился выразить внутреннее состояние и динамику рождающегося XX столетия. Переворот в сознании художника вызвало научное открытие о разложении атома. Кандинский писал: «Оно отозвалось во мне подобно внезапному разрушению всего мира. Внезапно рухнули толстые своды. Все стало неверным, шатким и мягким. Я бы не удивился, если бы камень поднялся в воздух и растворился в нем. Наука казалась мне уничтоженной: ее главнейшая основа была только заблуждением, ошибкой ученых… на ощупь искавших истину, в слепоте своей принимавших один предмет за другой».

После отказа от конкретного предметного мышления мастер отрекся от материализма и обратился к идеализму с его приматом духовного над физическим. Кандинский заявлял, что цель живописи видит в избавлении человека «от кошмара материалистических воззрений, сделавших из жизни Вселенной злую, бесцельную шутку». Таким образом художник становится пророком с высочайшей духовной миссией.

В. Кандинский. «Казаки», 1910–1911 годы

В. Кандинский. Эскиз обложки альманаха «Синий всадник», 1911 год

Искусствоведы полагают, что Кандинский испытал сильное влияние немецкого символизма, а также немецкой философии А. Шопенгауэра и Ф. Ницше, что послужило основанием для постепенного перехода художника к абстрактному искусству.

Например, в творчестве Кандинского несомненна связь с иконой. В конце 1900-х годов художник увлекался баварской иконой на стекле, однако воздействие русской средневековой иконографии являлось не менее, а может быть, даже более значительным. Дух сурового напряжения и просветления многие годы не покидал художника. В качестве основы огромного количества его композиций, в том числе шестой и седьмой, использованы сюжеты Ветхого и Нового Завета. По мере развития замысла эти сюжеты могли изменяться до полной неузнаваемости, но образный смысл их в полной мере отвечал духу Священного Писания. Сам Кандинский признавал, что решающее воздействие на формирование его стиля оказали русские иконы: «Никакую живопись я не ценю так высоко, как наши иконы. Лучшее, чему я научился, научился я от наших икон…»

У художника многократно повторяется образ Георгия Победоносца. Если сравнить «Георгия III» (1911) и новгородскую икону «Чудо Георгия о змие» (XV век), то можно увидеть полные аналогии и в самой фигуре святого, в его плаще, развевающемся на ветру, и в повороте головы лошади, и в развороте Георгия, поражающего дракона уже за спиной коня.

Подобное же заимствование просматривается в картине на стекле «Все святые II». Здесь воспроизведен мотив огненного восхождения на небо Ильи-пророка, с темными силуэтами лошадей, с фигурой пророка, раскинувшего руки, с так называемым облаком вокруг колесницы, традиционным для русской иконографии.

В. Кандинский. Эскиз 1 для «Композиции № 4», 1913 год

В композициях «Страшный суд» и «Все святые» часто встречается еще один мотив – Москвы – Третьего Рима. Исследователь Вил Громан, проанализировав «Импровизацию № 8», пришел к выводу, что в верхней части холста показан «русский город с церквями, Кремль, или Новый Иерусалим». Кандинский преклонялся перед Москвой и часто изображал ее на своих работах, однако символический смысл стал зарождаться лишь на переломе 1900–1910-х годов. Собственно, к нему подвели пейзажи Кандинского с видами Мурнау, где архитектура деформируется под воздействием уплотненного или преобразованного пространства, где немецкая колокольня становится похожей на Ивана Великого. Символизмом иконописи пронизаны полотна «Рай», «Купола», «Импровизация № 8» и «Импровизация № 9». Эта тема развивается до 1913 года, где в «Маленьких радостях» облик Небесного града начинает размываться волнами беспредметности.

В 1910-е годы Кандинский следует принципам музыки. Он не хочет ограничиваться конкретным сюжетом и, подобно музыкантам, называет свои работы «импрессиями», импровизациями, композициями – в зависимости от степени обобщения живописного материала. Для художника вершиной творчества была композиция: «Одно слово “композиция” звучало для меня как молитва». Сам он различал композиции мелодические и симфонические. Мелодические подчиняются ясной, простой форме; симфонические состоят из нескольких форм, но подчиняются скрытой, главной.

Наиболее значительными работами мастера в это время считаются «Композиция 6» (1913, Эрмитаж, Санкт-Петербург) и «Композиция № 7» (1913, Третьяковская галерея, Москва). Эти произведения дополняют друг друга. Оба написаны в канун Первой мировой войны и революции и представляют собой вариации на темы апокалипсиса.

«Композиция № 6» – это разрушение мира, «Композиция № 7» – прорыв к светлому будущему. Рождение нового мира происходит в борьбе тьмы и света, а потому в «Композиции № 6» основной контраст – между черным и белым цветом. Белый и черный цвет для Кандинского – это рождение и смерть. Белый – развитие и преображение, и он одерживает верх над мраком в «Композиции № 7». Кандинский говорил, что белое – это «есть нечто как бы молодое или, вернее, ничто, предшествующее началу, рождению. Быть может, так звучала земля в белые периоды льдов». В белом цвете, по Кандинскому, все многообразие красок живет и борется, а в черном – умирает.

Между 1910 и 1920 годами Кандинский уже полностью формируется как зрелый мастер. В этот период он создал такие шедевры, как «На светлом фоне» (1916), «Смутное», «Сумеречное» (1917), «С остриями» (1919), «Черный штрих» (1920), где чудовищные формы напоминают визионерство И. Босха. Эти изоморфные образования на полотнах кажутся ожившим ночным кошмаром. Например, картины «На светлом фоне» и «Черный штрих» показывают сворачивающееся пространство, которое на глазах у зрителя превращается в некоего кита-оборотня, проглатывающего город (привычный мир). Затем это пространство становится ожившей плазмой, выплескивающей из себя все новые и новые формы-уроды. Полотно «На светлом фоне» показывает, как агрессивные формы сворачиваются внутри пространства, образуя фигуру женщины-монстра (такой персонаж нередок в постмодернистских кинофильмах Питера Гринуэя). Скорее всего, в период страшных общественных перемен художник сумел постичь внутреннее состояние пространства, которое может не только наслаждаться гармонией форм, но и трепетать в ужасе, открывая царящее в нем зло.

В своей книге «О духовном в искусстве» Кандинский писал, что в процессе работы над абстракцией легко стать разрушителем; композиция может нести как добро, так и зло, а потому к ней не следует обращаться без внутренней необходимости. Одним из приемов художника для избежания разрушения и самораспада стало кодирование беспредметного полотна и насыщение его образами индивидуальной мифологии. Большинство этих мифологических образов заимствовалось мастером из русской иконописи, народного лубка. При этом «гением места», которое могло как воскресить, так и стать местом апокалипсиса, для Кандинского всегда была Москва, город-тотем, как Витебск для М. Шагала.

В. Кандинский. Эскиз 2 к «Композиции №　7», 1913 год

В последнее время при помощи рентгенограмм удалось проследить приемы письма художника и их эволюцию. Выявились стойкие, эталонные приемы письма. Прежде всего это касается формы. Живописный язык Кандинского настолько выразителен, что геометрические объемы и фигуры перемещаются по плоскости картины, пересекаются друг с другом и уходят в иллюзорное пространство, создаваемое ими самими. Объемы строятся с помощью светотени, причем повышение или понижение освещенности достигается размыванием локального цвета.

«Импровизация № 7» (1910) позволяет раскрыть наиболее характерные приемы письма Кандинского. Письмо тонкослойное, а незакрашенные фрагменты содержат карандашный рисунок, перекрываемый синей обводкой. Это должно фиксировать форму и расположение деталей. После контурной обводки проводилась проработка элементов краской.

В. Кандинский. «Композиция №　3 (Лето)», 1914 год

Цветовые соотношения «Импровизации № 7» отличаются смелым совмещением цвета: по соседству располагаются теплые и холодные тона (красный – зеленый, красный – голубой, желтый – сине-фиолетовый). При создании картины Кандинский учитывал и закон дополнительного цвета с целью усиления хроматического звучания.

Иное расположение элементов наблюдается на картине «Белый овал». Белый овал неправильной конфигурации, внутри которого находятся различные формы, помещен на черно-мраморном фоне. Здесь фон играет такую же активную роль в построении полотна, как и в реалистических портретах. Основой является черная ось, около которой группируются формы. Иногда краска перекрывает ось, что говорит о ее первостепенном формообразующем значении. Все формы картины обладают символическим характером и представляют собой своеобразную азбуку художника, до сих пор неразгаданную.

В 1914 году Кандинский жил в Москве. Он увлекался московскими видами, написал «Зубовскую площадь», «Смоленский бульвар». Тревожное настроение осени 1917 года он передал в таких полотнах, как «Смутное», «Сумеречное» и «Синий гребень».

После Октябрьской революции художник принимал активное участие в художественной жизни страны, был членом коллегии Наркомпроса, руководил секцией монументального искусства при Институте художественной культуры. Он стал инициатором открытия Музея живописной культуры в Москве, преподавал в Свободных государственных художественных мастерских, во Вхутемасе. Кандинского избрали вице-президентом вновь созданной Российской академии художественных наук, где он возглавлял физико-психологическое отделение. Композиции его полотен стали более уравновешенными и яркими.

В 1921 году Кандинского направили в Германию для создания международного отдела академии. Там его пригласили преподавать курс аналитического рисунка и стенную живопись в «Баухаузе» – Высшей школе строительства и художественного конструирования.

Этот период своего творчества Кандинский называл порой «великого спокойствия с сильным внутренним напряжением». Он основал объединение художников «Синяя четверка», куда вошли Клее, Явленский и Фейнингер. Работы этого времени написаны как бы светящимися красками; им свойственен легкий ритм одиноких фигур, парящих в свободном пространстве. Таковы созданные мастером лиричные геометрические абстракции «В черном квадрате» и «На белом», «Маленькая мечта в красном» (1925, Художественный музей, Берн), «Акцент на розовом» (1926, Национальный музей современного искусства, Париж). В 1926 году увидел свет еще один теоретический труд Кандинского – «Точка и линия на плоскости». В 1928 году художник принял германское подданство.

В. Кандинский. «Импровизация без названия», 1914 год

В 1933 году к власти пришли фашисты. «Баухауз» был закрыт, и Кандинскому пришлось уехать во Францию. Он поселился неподалеку от Парижа. Этот последний период в творчестве художника носит название синтетического. Формы в его композициях получили мягкие плавные изгибы, заключенные в четкую обводку и парящие на однотонном фоне. Таковы композиции «Доминирующая кривая» (1936, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), «Вокруг круга» (1940, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк). Как и прежде, для мастера основным было выразительное созвучие цветовых сочетаний и линий; голубой символизировал благородство и душевную чистоту, желтый – агрессию и недоверие, зеленый – спокойствие, красный – целеустремленность.

Поздние абстрактные полотна Кандинского основаны на древних ведических письменах, магических знаках, идеограммах. Эти произведения стали провозвестниками направления иероглифической абстракции. В конце жизни мастер предельно четко сформулировал свое видение конечной цели живописи: «Это язык, который формами, лишь ему одному свойственными, говорит нашей душе о ее хлебе насущном».

В 1944 году в Париже состоялась последняя персональная выставка Кандинского, самого известного на Западе русского художника. К концу этого же года мастера не стало. Ему было 78 лет.

Василий Кандинский еще в 1930 году старался создать композицию, в которой мог бы разговаривать со своим зрителем на объединенном языке живописи, пластики и музыки. Через 70 лет в Театре пластической драмы поставили спектакль на музыку Альфреда Шнитке, посвященный творчеству Кандинского. Своей главной задачей постановщик спектакля считал попытку раскрепощения и освобождения человека от стереотипов, а также познания глубины бессознательного в себе. Так через много лет сбылась самая заветная мечта мастера.

Карло Карра родился в итальянском городе Куарньенто. С юности он чувствовал влечение к живописи, но поначалу занимался только декоративными росписями стен. Талантливый живописец был замечен, и в 1900 году его пригласили участвовать в оформлении итальянского павильона на парижской Всемирной выставке.

В 1900 году Карра побывал в Лондоне. Там он увлекся широко распространившимися идеями К. Маркса, М. Бакунина и М. Штирнера. Через год художник вернулся в Италию и начал обучаться на вечернем отделении миланской Школы прикладного искусства, а затем в Академии Брера, где его преподавателем был Ч. Таллоне.

Первые живописные работы Карра говорят о значительном влиянии методов дивизионизма. Однако художник искал новые формы выражения действительности в искусстве. В 1910 году Карра стал одним из основателей итальянского футуризма. Первой программной футуристической работой художника явилось полотно «Похороны анархиста Галли» (1910–1911, Музей современного искусства, Нью-Йорк). Композицию буквально пронзают вихревые ритмы, в которых стремительно мелькают фрагментарные элементы, из которых складываются очертания форм.

В 1911 и 1912 годах Карра посетил Париж, где познакомился с представителями кубизма. Методы сторонников этого направления оказали воздействие на последующее творчество художника. В духе кубизма исполнена композиция «Миланская галерея» (1912, собрание Маттиоли, Милан). Под влиянием кубистов Карра стал применять коллажи в сочетании с экспрессией, характерной для футуризма. Он закреплял наклейки и надписи на переднем плане картины, что позволяло сохранять устойчивость композиционного каркаса. Эти рамки сдерживали бурный натиск кипящей эмоциональности сюжета. Таковы работы «Демонстрация интервентистов» (1914, собрание Маттиоли, Милан), «Бутылка и стакан» (1914, частное собрание, Нью-Йорк).

В 1915 году Карра отошел от объединения футуристов. Его захватила манера «примитива» А. Руссо, а также изысканность итальянского Кватроченто. Художник начал поиски уравновешенной, строго организованной формы. В этот период он исполнил интересные композиции «Чудо-ребенок» (1915, частное собрание, Турин), «Композиция ТА» (1916, собрание Джукер, Милан). После тщательного изучения наследия старых итальянских мастеров Карра опубликовал основательные статьи в журнале «Ла Воче», посвященные творчеству Джотто и Уччелло.

К. Карра. «Метафизическая муза», 1917 год, собрание Джези, Милан

К. Карра. «Портрет Ф. Т. Маринетти», 1910–1911 годы

В 1916 году художник познакомился с Де Кирико, после чего примкнул к сторонникам метафизической живописи. Композиции 1917–1918 годов, как правило, изображают тесные и глухие интерьеры-коробки, где обитают манекены («Идол-гермафродит», 1917, собрание Маттиоли, Милан; «Метафизическая муза», 1917, собрание Джези, Милан). В 1920-х годах Карра преодолел стилистику метафизической живописи в соответствии с собственными творческими устремлениями. Он стал одним из сторонников направления новеченто, написал ряд жанровых картин и пейзажей – «Сельский уголок» (1927, частное собрание), «Маяк» (1928, Национальная галерея, Прага), «Заброшенный дом» (1930, Галерея Аннунчиата, Милан), «Рыбаки» (1935, Галерея современного искусства, Милан).

В 1930-е годы Карра стал сотрудником газеты «Амброзиано», опубликовал ряд искусствоведческих статей и успешно работал художественным критиком. Что же касается живописной манеры мастера, то она более не претерпела никаких изменений. В 1943 году вышла в свет автобиография мастера «Моя жизнь».

Один из основоположников немецкого экспрессионизма, Кирхнер получил первоначальное образование в дрезденском Саксонском высшем техническом училище, где с 1901 по 1905 год обучался на архитектурном отделении. Параллельно, с 1903 по 1904 год, он посещал уроки живописи в мюнхенской Школе Обриста и Дебшица.

В 1905 году Кирхнер объединился с Хеккелем, Шмидтом-Ротлуфом и Ф. Блейлем. Эти художники стали организаторами группы «Мост», пропагандирующей метод экспрессионизма. Кирхнер стал безусловным идейным лидером группы. При его поддержке в Дрездене удалось открыть общую мастерскую. Каждое лето художники выезжали на этюды. Дрезденский период в творчестве Кирхнера отмечен интересом к женской натуре в мастерской или на лоне природы. Ранние работы свидетельствуют о несомненном влиянии французского постимпрессионизма и особенно Ван Гога, которого Кирхнер почитал. Как и его кумир, художник применял прерывистые разноцветные мазки, которые, сливаясь, образовывали подвижную колышущуюся массу. На этом фоне практически терялись контуры самой натуры. Таковы композиции «Женский профиль и подсолнухи» (1906, частное собрание), «Женщина в белом платье» (1908, частное собрание). Кроме того, в это время Кирхнер внимательно изучал искусство и быт народов Океании и Африки, что повлияло на появление в работах художника декоративных плоскостей и пересекающих их темных линий: «Две девушки» (1910, Художественный музей, Дюссельдорф), «Лежащая обнаженная перед зеркалом» (1910, Музей «Моста», Берлин).

В 1911 году группа «Мост» перебралась из Дрездена в Берлин. Полотна Кирхнера свидетельствуют о его интересе к жизни большого города. Теперь он часто изображает уличные сценки и наиболее характерные типы в городской толпе. Художник увлеченно пишет светских дам и щеголей, кокоток и бездельников, причем всем своим героям он, как правило, придает сатирическую гротескную окраску. Таковы композиции «Уличная сценка в Берлине» (1913, Музей «Моста», Берлин), «Женщины на улице» (1915, Музей фон дер Хейдта, Вупперталь), «Пять женщин на улице» (1913, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн). Фигуры тесно расположены в пространстве холста, и потому оно кажется зрителю сжатым до предела. Возникает впечатление уличной давки и толкотни. Контуры фигур неровные, они состоят из углов и этими углами перекрывают друг друга, расталкивают себе пространство в толпе.

Э. Кирхнер. «Автопортрет с натурщицей», 1907 год

Когда Кирхнер пишет городские пейзажи, они также показаны словно искаженными судорогой. В картинах этого жанра перспектива резко уходит вверх, благодаря чему улицы, набережные и площади смещаются, топорщатся и буквально вклиниваются друг в друга. В таком духе исполнены «Красная набережная Элизабет в Берлине» (1912, Государственная галерея современного искусства, Мюнхен), «Красная башня в Халле» (1915, Музей Фолькванг, Эссен). Подобную манеру письма искусствоведы называют жесткой, и она вполне объяснима в творчестве Кирхнера, поскольку буквально все участники «Моста» часто использовали ксилографию, приемы которой Кирхнер применял в своих живописных произведениях.

Э. Кирхнер. «Пять женщин на улице», 1913 год, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн

Такая же напряженность свойственна и работам Кирхнера, созданным в жанре портрета. Модели художника живут сложной и напряженной внутренней жизнью, что передается посредством изломанности контуров их фигур, беспорядочными, как бы наложенными в лихорадке мазками, а также внезапными всплесками яркого света («Художник Оскар Шлеммер», 1914, Музей земли Гессен, Дармштадт; «Автопортрет с бокалом вина» (1915, Германский национальный музей, Нюрнберг).

Э. Кирхнер. «Лежащая обнаженная перед зеркалом», 1910 год, Музей «Моста», Берлин

Когда началась Первая мировая война, Кирхнер отправился добровольцем на фронт, однако в это время он уже был сильно болен туберкулезом, а вскоре получил тяжелую травму, последствием которой явился паралич рук и ног. После демобилизации в 1917 году Кирхнер поселился в Швейцарии, в Давосе. Там он постепенно оправлялся от перенесенных травм; его внутреннее состояние этого периода отражает гармоничность и примирение с действительностью. Художник с удовольствием пишет величественные пейзажи Швейцарии и немудреный быт сельского населения. Его восхищают горы с заснеженными вершинами, просторными цветущими долинами, клубящимися, словно причудливые видения, облаками, бесконечный снежный покров равнин: «Лунная зимняя ночь» (1919, Институт искусств, Детройт), «Давос под снегом» (1925, Художественный музей, Базель).

В начале 1930-х годов художник снова обратился к стилю, свойственному ему в дни молодости, когда только создавалась группа «Мост», однако он уже не пользовался изломанными линиями контуров при изображении моделей: описывал фигуры плавными закругленными линиями, получая в результате изысканные арабески: «Три обнаженные в лесу» (1934–1935, Музей В. Хакка, Людвигсхафен). Таким же образом мастер исполнил эскизы для настенной живописи, украсившей Музей Фолькванг в городе Эссене.

В 1931 году Кирхнер стал членом Прусской академии художеств. Однако шесть лет спустя пришедшие к власти фашисты объявили искусство художника дегенеративным. Его работы изъяли из музеев, а самого мастера лишили звания академика и исключили из Академии художеств. Год художник прожил в страшном отчаянии, не найдя для себя выхода в атмосфере жестокого политического режима. В момент тяжелой депрессии Кирхнер покончил с собой.

Пауль Клее родился в Мюнхенбухзее в Швейцарии. Его отец, музыкант, происходил из Тюрингии, предки матери, тоже музыкального педагога, переехали в Швейцарию из Франции. Естественно, что атмосфера в семье была буквально насыщена музыкой. Пауль с семи лет начал играть на скрипке. Его любимыми композиторами были Моцарт, Бах и Бетховен. Любовь к музыке в дальнейшем сказалась и на его художественном творчестве. Как говорил сам мастер, рисовал он всегда «с музыкой в глазах». Живопись Пауль также полюбил с детства. Первые уроки рисования ему давала бабушка. В девятнадцать лет он переехал в Мюнхен, где учился у Хайнриха Книрра, в 1900 году поступил в Академию художеств, в класс Франца фон Штука.

В 1901–1902 годах Клее совершил поездку в Италию, затем вернулся в Берн. Ему удалось не только познакомиться с европейской художественной классикой, но и создать ряд гравюр на цинке («Инвенции», «Встреча двух людей, каждый из которых убежден в более высоком положении другого», «Дева на дереве», «Однокрылый герой»), серию офортов. Кроме того, он пробовал писать на стекле, однако все эти работы не вызвали у публики особого интереса. В 1910 году в Берне состоялась первая персональная выставка художника, где он представил свои рисунки, акварели и офорты. Экспонированные работы заполняли довольно мрачные, порой гротескные образы, в которых чувствовалось влияние традиций немецкого романтизма. Стиль художника можно определить как модерн, настолько изящны и прихотливы были линии работ. Экспозицию практически не заметили, что очень расстроило Клее.

В 1906 году Клее обосновался в Мюнхене. Впервые он попробовал писать маслом уже в тридцать лет. При этом художник испытывал большие трудности, поскольку не был основательно знаком с техникой масляной живописи; приходилось делать большое количество эскизов, но конечный результат каждый раз был неудовлетворительным.

П. Клее. «Демонический какен», 1916 год, Музей искусств, Фонд Пауля Клее, Берн

В 1911 году Клее сблизился с Кандинским, Марком и Макке и вступил в их объединение «Синий всадник». Через год он поехал в Париж, где познакомился с творчеством кубистов – Брака, Пикассо, Делоне, а также с примитивизмом Руссо. В работах кубистов художника привлекло их пристальное внимание к цветовым соотношениям, особенностям освещения и внутреннему динамизму композиции.

Решающим моментом в биографии Клее стала его поездка в Тунис весной 1914 года. Художник наконец ощутил доверие к собственному колористическому вкусу. Никогда еще он так много не писал (акварели и картины маслом, наброски с натуры). В своем дневнике Клее записал: «Это смысл счастливой минуты: я и цвет едины. Я – художник». Он увлеченно рисовал природу Северной Африки, мусульманскую архитектуру. При этом Клее перерабатывал исходный мотив в линейном, ритмическом и колористическом планах, достигая высокой степени абстрагирования. Наиболее знаменитыми его работами этого времени считаются «По мотиву Хаммамета» (1914, Художественный музей, Базель), «Кайруан (Отъезд)» (1914, Городской музей, Ульм).

С 1916 по 1918 год Клее находился в армии в связи с Первой мировой войной, и там он занимался главным образом канцелярской работой, продолжая писать картины. Его художественный мир был совершенно особенным, живущим только по собственным законам, наполненным исключительно богатыми формами, способными породить самые неожиданные ассоциации с предметами и явлениями окружающего мира («Композиция», 1914; «Демонический какен», 1916, Музей искусств, Фонд Пауля Клее, Берн).

В 1919 году, после демобилизации, Клее вернулся в Мюнхен. Через год там состоялась его персональная выставка, устроенная в Галерее Гольца. Большинство этих произведений напоминали детские работы, обаятельные в своей примитивности («Полная луна», 1919, частное собрание, Мюнхен). Увидела свет книга Клее с его размышлениями о художественном творчестве – «Творческая исповедь».

В 1920 году по приглашению В. Гропиуса Клее переехал в Веймар, где стал вести преподавательскую работу в «Баухаузе». Сначала художник осуществлял руководство переплетной мастерской, потом работал в мастерской живописи по стеклу. Клее проявил себя как талантливый педагог. Он всецело поддерживал идею основателей «Баухаза» – Высшей школы строительства и художественного конструирования – о том, что ремесленные навыки должны стать неотъемлемой частью творческого процесса. Клее составил лекции вводного курса, которыми пользовались все студенты «Баухауза». Он разработал собственную теорию о единстве формообразования в искусстве и природе. Эта теория излагалась в книге «Пути изучения природы», увидевшей свет в 1923 году. Кроме того, свою теорию художник подкреплял практическими опытами; Клее демонстрировал приемы построения формы в ее динамике. Эти эксперименты получили обобщение в «Книге педагогических эскизов». В годы преподавательской работы художник много общался с Кандинским. Когда в 1924 году русский художник основал объединение «Синий всадник», Клее вступил в него вместе с Явленским и Фейнингером.

П. Клее. «Сенекио», 1922 год

В 1920–1930-е годы Клее достиг высшей точки творческой зрелости. Буквально каждое его произведение являет какой-либо метод и принцип внутрисистемной организации художественной композиции. Зрительные образы возникали в результате индивидуального понимания формальных структур. Клее считал, что абстрактные архитектурные образы стимулируют воображение. Картины этого периода насыщены кристаллическими фигурами, конгруэнтными образованиями, хроматическими градациями, которые, сливаясь, вызывали мгновенное зрительное видение. Таковы полотна «Город-мечта» (1921, частное собрание, Турин), «Вид города с красно-зелеными акцентами» (1921, частное собрание, Кёльн), «Магический театр» (1923, Художественный музей, Берн), «Шут в трансе» (1929, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн). Особенный интерес представляют так называемые параллельные фигурации, в которых сочетания зрительных элементов преображаются, и в результате при взгляде на полотно возникает не один образ, а несколько рядов иллюзорных образов-миражей («Комедия», 1921, Галерея Тейт, Лондон; «Керамика – Эротика – Религия», 1921, Художественный музей, Берн). Изысканны композиции, в основе которых заложена красочность и прихотливость восточного искусства, особенно персидских миниатюр («Пейзаж с желтыми птицами», 1923, частное собрание, Швейцария; «Золотая рыбка», 1925, Кунстхауз, Гамбург). Замечательна исполненная скрытой напряженности композиция «Золотая рыбка». Светящаяся рыбка вызывает безотчетный страх своими колючками и злобным взглядом. В то же время в ее окружении, где спокойно плавают другие рыбки и колышутся водоросли, царит мир и покой. Так добро и зло, подвижность и застылость резко противопоставлены друг другу.

В картинах Клее отразились его исторические познания и культурные пристрастия, подчас чрезвычайно сложно сочетающиеся. Здесь присутствуют отголоски впечатлений художника от различных литературных произведений, философских течений, воспоминания о путешествиях по Италии, Сицилии, Бретани, Корсике, Египту. Так, в абстрактно-обобщенном виде в композиции «Главные и окольные пути» (1929, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн) показана история и природа Египта, а на полотне «Ad Parnassum» (1932, Художественный музей, Берн) – античные ассоциации и впечатления от мозаик Венеции и Равенны. Если же посмотреть на полотно «Открытая книга» (1930, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), то невольно вспоминаются каменные плиты неолита с загадочными письменами.

Любовь к музыке отразилась в таких работах Клее, как «Старинное звучание. Абстракция на черном фоне» (1925, Художественный музей, Базель), где живопись является практически абсолютным эквивалентом ритмических и тональных соотношений в музыке, «Перспектива комнаты с обитателями» (1921, Художественный музей, Берн), «Эквилибрист» (1923, Художественный музей, Берн), где используются сложные пространственные сочетания линий, напоминающих импровизации солирующих музыкальных инструментов.

П. Клее. «Золотая рыбка», 1925 год, Кунстхауз, Гамбург

В 1931 году Клее стал профессором Дюссельдорфской академии художеств. Однако пришедшие к власти нацисты в 1933 году вынудили его уволиться. Искусство Клее объявили вырожденческим, и художник эмигрировал в Берн. В 1935 году он заболел смертельным кожным заболеванием, снизившим его двигательную активность. Однако, несмотря на болезнь, художник не прекращал напряженной работы. В Берне он продолжал эксперименты с техникой наложения масляной, клеевой и восковой краски, использовал в качестве основ для картин джут, дерево, бумагу. Манера исполнения этих произведений отличается большой свободой, динамикой и лаконизмом форм. Таковы «Любовная песнь в новолуние» (1939, Художественный музей, Берн), «Голос из эфира» (1939, Музей Виктории и Альберта, Лондон), «Наскальная флора» (1940, Художественный музей, Берн).

П. Клее. «Революция виадука», 1937 год

Кроме того, в последний период творчества художник хотел создать, по его выражению, «спиритическое цветосветовое пространство», обратившись к технике пуантилизма. В этом стиле выполнена известнейшая работа художника, сделанная темперой на бумаге, – «Кресты и колонны» (1931). Одной из важнейших в творчестве Клее считается «Революция виадука» (1937). На ней изображены марширующие арки мостов. Возможно, этот образ был навеян маршами нацистских дивизий, а возможно, таким образом мастер пытался подвергнуть критике безжизненную архитектуру того времени. Тревогой и предчувствием близкой смерти звучат композиции с трагическими, похожими на трещины росчерками черной краски – «Играющий на литаврах», «Раненый», «Смерть и огонь» (все – 1940, Художественный музей, Берн). 29 июня 1940 года Пауль Клее умер.

Художник по праву считается виднейшим лидером модернизма и прежде всего экспрессионизма, хотя в его творчестве часто звучат настроения, близкие сюрреализму. Таким образом, искусство Клее оказало влияние на развитие европейской живописи и особенно сказалось на формировании оригинального стиля Х. Миро.

Выдающийся живописец и график Оскар Кокошка с 1904 по 1909 год учился в венской Художественно-промышленной школе и в то же время работал графиком в венской Художественной мастерской. Познакомившись с архитектором А. Лоосом, будущий художник по его совету решил заняться живописью. Кроме того, Лоос способствовал тому, чтобы Оскар был принят в венских богемных кругах.

Кокошка был всесторонне образованным человеком, помимо живописи изучал графику, интересовался новейшими течениями в литературе. В молодости художник много путешествовал. Он посетил не только европейские страны, но побывал также в Азии и Африке. Полученные впечатления нашли отражение в творчестве живописца, писавшего сочные панорамные пейзажи. Мастер говорил, что хочет показать на полотне портрет каждого увиденного города, которые так же разнообразны и непохожи друг на друга, как люди. На пейзажных полотнах Кокошки предстают во всем своем многообразии красок французский Бордо и столица Италии Рим, жемчужины Испании Толедо и Мадрид, прекрасная Венеция и древний Константинополь. И все же, несмотря на разнообразие красочной гаммы, отнюдь не они играют ведущую роль в полотнах; хроматическая гамма призвана запечатлеть неповторимый облик города, его исторические и культурные достопримечательности.

В 1910-х годах Кокошка начал работать в манере экспрессионизма. Первой подобной композицией стал «Натюрморт с мертвым барашком» (Галерея искусства XX века, Вена). Эта картина своим виртуозным исполнением и пессимистическим взглядом на окружающий мир напоминала манеру великого испанского живописца Ф. Гойи.

В это время художник проживал в Берлине, где много общался с представителями немецкого экспрессионизма, оформлял графическими работами журнал «Дер Штурм».

В 1911 году Кокошка вернулся в Вену. В течение нескольких лет его более всего занимали евангельские сюжеты. Так, он создал «Бегство в Египет» (1911–1912, частное собрание) и «Благовещение» (1911, Музей на восточном валу, Дортмунд). Однако традиционные сюжеты отнюдь не приобретают у живописца каноническую окраску. Кокошка не боится неожиданных трансформаций; он переосмысливает сюжет в духе современности и таким образом делает его особенно близким. Ощущение современности происходящего подчеркивают также разнообразные бытовые реалии. Помимо этого, художник широко пользуется личной символикой, которая отражает мировоззрение автора и его особый взгляд на происходящие события.

О. Кокошка. «Вероника», 1911 год, Музей изобразительных искусств, Будапешт

С композицией «Вероника» (1911, Музей изобразительных искусств, Будапешт) у Кокошки связаны глубоко личные воспоминания. Он работал над картиной в 1911 году, в своей заброшенной мастерской, будучи еще никому не известным, непризнанным художником. В книге «Моя жизнь» Кокошка писал: «Однажды ко мне пришла скромная, испуганная девочка, дочь портье, чтобы вымыть уже многие месяцы нетроганные окна… Божий дар – то прозрение, что озаряет внутренний мир человека после того хаоса, который создает он сам своими метаниями в мире. Я написал «Веронику»: эту девушку тоже звали Вероникой…» Кроме того, с этой святой у Кокошки связаны детские воспоминания: он тяжело болел, когда учитель Закона Божьего «наложил на мое лицо образок с изображением платка святой Вероники, опустился на колени и начал молиться. И, словно чудо, сыпь с моих глаз быстро исчезла».

Свою «Веронику» Кокошка писал в традициях готики. Фигура девушки устремлена ввысь. Ее тело почти бесплотно; одежда только намечает его контуры, но не обрисовывает никакой определенной формы. Лицо кажется сверкающим на розоватом фоне. Оно угловато, безжизненно и жестко, что особенно чувствуется по контрасту с ниспадающими наподобие вуали мягкими волосами. Взгляд девушки непроницаем и обращен внутрь себя. В этой безжизненной фигуре выделяются лишь непропорционально длинные, живущие самостоятельной жизнью руки с положенной на них святой реликвией. Вероника неподвижна, однако в ней чувствуется почти нечеловеческая властность и сила. Это излучение почти невидимо, но оно намечено художником наподобие треугольного мерцающего ореола.

О. Кокошка. «Женщина в голубом», 1919 год

Острую наблюдательность и способность угадывать самые сокровенные черты человеческого характера демонстрирует работа «Портрет доктора Фореля» (1908, Кунстхалле, Мангейм). На картине художник изобразил престарелого ученого с одухотворенным лицом и руками труженика. Это не просто аналитик, его знание действенно и сострадательно. Очень интересно решена цветовая палитра полотна: на первый взгляд персонаж представляется почти прозрачным, слабо мерцающим, и только потом зритель может детально разглядеть черты старческого мудрого лица.

Вообще портреты Кокошки отмечены острым психологизмом. Краски создают на полотне лихорадочное мерцание бликов, среди которых можно разглядеть подвижные лица и жесты нервных рук с чрезмерно длинными пальцами («Адольф Лоос», 1909, Национальная галерея, Берлин; «Ганс Титце и Эрика Титце-Конрат», 1909, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

Через некоторое время Кокошка начинает создавать портреты при помощи плотных пастозных мазков. То они соединяются в подобие кристаллической решетки, то вдруг круто взвихриваются, передавая напряженную эмоциональную и духовную жизнь персонажей («Автопортрет с Альмой Малер», 1912–1913, частное собрание, Гамбург; «Буря, или Невеста ветра», 1914, Художественный музей, Базель).

Когда началась Первая мировая война, Кокошка пошел на фронт добровольцем. Это был тяжелый период в жизни мастера: он получил тяжелое ранение, расстался с любимой – Альмой Малер, что, естественно, нашло отражение в его творчестве. Полотна 1916–1919 годов исполнены в мрачной тональности и сумрачной цветовой гамме, передающей трагическое мироощущение. Подавленность художника передает даже фактура полотна: беспросветное и безвыходное кружение изображается петляющими мазками, то скрученными в жгуты, то извивающимися, подобно змеям. Таковы композиции «Эмигранты» (1916–1917, Новая пинакотека, Мюнхен), «Влюбленные с кошкой» (1917, Кунстхауз, Цюрих), «Автопортрет» (1917, Городской музей, Вупперталь), «Сила музыки» (1918–1919, Городской музей Ван Аббе, Эйндховен). В 1917 году Кокошка переехал в Дрезден, где его пригласили на должность профессора Академии художеств. Здесь он работал до 1924 года.

О. Кокошка. «Портрет художника-вырожденца», 1937 год, Шотландская национальная галерея современного искусства, Эдинбург

В 1934 году Кокошка переехал в Прагу. Несомненной удачей мастера этого периода является его автопортрет с выразительным названием «Портрет художника-вырожденца» (1937, Шотландская национальная галерея современного искусства, Эдинбург). Кокошка писал его в то время, когда его творчество было объявлено вредным и запрещено фашистским правительством. Хроматическая гамма полотна отличается богатством и выразительностью; оно буквально вибрирует множеством оттенков. Неспокойный цвет передает тревожное настроение героя, однако глаза художника смотрят прямо, уверенно и твердо, с нескрываемым вызовом. Цвет и деформация форм и очертаний фигуры замечательно характеризуют неудержимый напор свободомыслящей натуры. Эта картина считается одной из наиболее типичных для творчества немецких экспрессионистов.

Тем не менее ситуация, сложившаяся в Германии в 1930-е годы, становилась все более угрожающей. В 1938 году Кокошка эмигрировал из Австрии в Лондон. Там он жил до 1953 года, после чего переехал в Швейцарию. После окончания войны Кокошка вновь много путешествовал. В пейзажах, написанных им под впечатлением увиденного, мастер особенное внимание уделяет игре света и солнечных лучей, рассеивающихся сквозь облака: «Пейзаж в Монтане» (1947, Кунстхауз, Цюрих), «Вид Зальцбурга» (1950, Новая пинакотека, Мюнхен). Портреты, выполненные мастером, свидетельствуют об интересе автора к психологическому миру своей модели: «Теодор Хейс» (1950, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн).

В зрелый период творчества художник часто обращался к тематической картине, где показывал трагедию, постигшую человечество во Второй мировой войне. Протест против фашизма и насилия выразился в усложненных аллегорических формах. В это время мастеру наиболее отвечающими его внутренним требованиям представлялись античные образы, овеянные романтикой и героизмом. Именно таковы композиции «Сага о Прометее» (1950, резиденция графа А. Сейлерна, Лондон) и «Фермопилы» (1954, собрание Муниципального ведомства высшего образования, Гамбург). Кокошка много занимался преподавательской работой, вел курс в Зальцбургской академии художеств, где экспериментировал с разработанной им Школой видения.

Кете Кольвиц родилась в семье социалистов, что не могло не сказаться на образе ее воспитания, на тематике ее будущих работ. Отец рано заметил художественную одаренность дочери и настоял на том, чтобы она начала брать уроки рисунка у офортиста Р. Мауэра. Затем Кольвиц обучалась живописи в Берлине и Мюнхене. В Берлине Кольвиц познакомилась со швейцарским художником Карлом Штеуффер-Берном, который показал ей гравюры Макса Клингера. Впечатление, полученное от цикла «Жизнь», было настолько мощным, что молодая художница решила заниматься графикой, хотя до этого ей казалось, что ее основное призвание – живопись.

Под влиянием Клингера в 1900 году Кольвиц создала трехчастный офорт «Растоптанные». Особенно трогательна композиция, на которой изображена мать, поддерживающая руками головку своего ребенка. Историко-художественная тема раскрывается в таких работах, как «Карманьола» и «Восстание».

В 1902 году Объединение исторического искусства заказало Кольвиц большую работу – цикл гравюр «Крестьянская война». В этой серии получили отражение далекие события крестьянских волнений 1525 года. Художница описала драматические сюжеты так, как сама их представляла. Названия картин говорили сами за себя: «Пахари» (крестьяне, впряженные в плуг, подобно скоту), «Изнасилованная», «За отточкой косы» (гневная крестьянка точит косу: против кого она ее направит?), «Вооружение в подвале», «Прорыв», «Поле битвы», «Узники». Композиционный размах работ поражает своей широтой и свободой. Художница изображает своих персонажей поистине монументально, свободно располагает фигуры в пространстве листа, практически не используя кулисы и стаффорт. За работу над этим циклом Кольвиц получила от Макса Клингера премию «Вилла-Романа». После создания цикла «Крестьянская война» Кольвиц стала одной из первых в ряду немецких графиков. Журнал «Симплициссиус» пригласил ее к сотрудничеству и опубликовал ряд рисунков углем. Специально для этого сатирического журнала Кольвиц создала цикл «Картины нищеты».

В последующие годы художница совершенствовала свою творческую манеру. Композиции приобрели цельность и тщательную продуманность. Основной героиней произведений стала мать с ребенком. Сюжеты этих офортов были в основном трагическими по содержанию: на них показаны женщины, которые сражаются со смертью за своего ребенка – «Женщина с мертвым ребенком», «Смерть и женщина», «Мать с ребенком на руках».

Эти офорты стали пророческими. В 1914 году началась Первая мировая война. Сына Кольвиц Петера забрали на фронт, где через два дня он погиб. Это событие потрясло до основания сознание художницы. Она думала только о том, чтобы поставить сыну достойный памятник, и постоянно работала над ним. Правда, с течением времени ее замысел несколько изменился. Сначала Кольвиц хотела, чтобы это был памятник только ее безвременно погибшему сыну, но затем она решила посвятить его всем добровольцам, всей молодежи, обманутой лживой пропагандой и бесцельно принесенной в жертву молоху войны.

К. Кольвиц. «Прорыв». Из серии «Крестьянская война», 1903 год

В 1919 году Кольвиц стала действительным членом Прусской академии художеств. Она освоила новую для себя технику – ксилографию. Первая работа в подобной технике – гравюра «Памяти убитого Карла Либкнехта» (1919–1920).

В 1920-е годы Кольвиц активно участвовала в общественной жизни, работала над антивоенными плакатами и листовками. В 1921 году, наряду с М. Горьким и А. Франсом, она вошла в Международный комитет помощи голодающим России. В 1922 году Кольвиц создала графический цикл «Война», который по праву считается апогеем ее творчества. Черные штрихи на этих гравюрах с поразительной силой передают страдания и вопли измученных людей. Впрочем, вряд ли образы этих композиций можно считать реальными людьми, скорее, это обобщения, символы. На первом листе – «Жертва» – показана женщина с младенцем; на втором – «Добровольцы» – молодые люди, устремляющиеся навстречу неминуемой гибели; на третьем – «Родители» – отец и мать, слившиеся в скорби и отчаянии; на четвертом – «Вдова» – беременная женщина, только что получившая известие о смерти мужа; на пятом – «Матери» – женщины, отчаянно прижимающие к себе своих детей.

В это же время Кольвиц создавала отдельные листы, на которых снова переосмысливалась тема смерти: «Горе» (1921), «Смерть отнимает мать у детей» (1922).

Во второй половине 1920-х годов Кольвиц создала лишь несколько графических произведений. Все силы отнимала у нее работа над «Памятником павшим» для солдатского кладбища. Она работала в полном уединении и не впускала в мастерскую даже своих близких. В окончательном варианте Кольвиц придала лицу матери свои черты, а лицу отца – черты своего мужа. В 1931 году художница показала на выставке в академии результат своего пятнадцатилетнего труда. Этот памятник получил самую высокую оценку художников и критиков.

К. Кольвиц. «Хлеба!», 1924 год

Когда к власти пришли нацисты, Кольвиц пришлось покинуть академию и свою мастерскую. В прессе ее травили и подвергали шельмованию. В конце 1935 года художница создала свой последний большой графический цикл – «Смерть», где показала смерть в разных ее аспектах и проявлениях. Эти драматичные произведения мог создать только тот человек, который сам уже был готов встретиться со смертью. Вот художница изображает смерть, неожиданно ворвавшуюся в стайку детей; вот смерть приходит так буднично и просто в «Смерти на деревенской улице». Последний лист этой серии называется «Зов смерти». Кольвиц изобразила здесь саму себя, печальную, с закрытыми глазами, готовую последовать за смертью, которая касается ее плеча с приглашением следовать в иной мир.

В 1940 году Кольвиц снова встретилась с трагедией: умер муж, внук погиб на фронте. Остается только удивляться, как она еще находила в себе силы для работы. В 1942 году художница сделала литографию с изображением матери, раскинувшей руки подобно птице: она защищает своих детей. Подпись под картиной представляла собой фразу из «Поучения» Гёте: «Семена для посева не должны быть перемолоты». Незадолго до смерти Кольвиц признавалась: «Я чувствовала себя “призванной”, призванной к действию, которое именно мной, только мной должно быть совершено. И если я сегодня вынуждена выпустить карандаш из рук, то я знаю, что я сделала все, что было в моих силах».

Альфред Кубин родился в семье провинциальных буржуа. Он был ранимым и болезненным ребенком с повышенным воображением и возбудимостью. К тому же он отличался невероятной мнительностью, и подобное искаженное восприятие действительности оказало влияние на его художественное творчество.

С 1898 года Кубин обучался в Мюнхенской академии художеств. С 1905 по 1914 год художник много путешествовал, побывал в Чехии, на Балканах, в Париже. Будучи в Праге, он познакомился с австрийским писателем Ф. Кафкой, и дружба с ним оказала решающее воздействие на формирование мировоззрения Кубина. Кроме того, живописец серьезно изучал творчество своих любимых мастеров изобразительного искусства – И. Босха и П. Брейгеля Старшего, О. Редона и Ф. Гойи. Ему была близка манера Э. Мунка и Дж. Энсора.

А. Кубин. «Невеста смерти», 1900 год

Первые картины Кубина исполнены акварелью и напоминают устрашающие и холодные символические работы О. Редона. Художника постоянно мучили галлюцинации, фобии и сознание собственной неполноценности, которые постепенно начали придавать его работам уже не символическое, несколько отрешенное содержание, а экспрессивность и резко напряженную эмоциональность. Ощущение нереальности происходящего усиливается за счет деформации фигур персонажей полотен. Герои художника часто выглядят отвратительно и пугающе. Не менее отталкивающей показана и окружающая их обстановка, как, например, на рисунках «Старый рыбак» и «Старая мельничиха».

Графика молодого художника своеобразна и болезненна. В ней нашли воплощение галлюцинации и фантастические призраки, которые кажутся почти реальными из-за узнаваемости окружающих их бытовых деталей. Как бы предчувствуя грядущую страшную эпоху великих катастроф и перемен, в 1910 году Кубин создает рисунок «Война», пронизанный апокалиптическим настроением, где устрашающий великан, увенчанный шлемом, шагает вперед, нещадно сминая на своем пути все живое. Действительно, творчество Кубина, внутренне близкое к наследию Брейгеля и Босха, неразрывно связано со своей эпохой и пропитано ее веяниями – временем упадка некогда великой Австро-Венгрии.

Тревога и сарказм, страх и ирония соседствуют в графике художника, который творит собственную Вселенную с ужасными призраками и апокалиптическими галлюцинациями («Приходит ночь, день убегает», 1907–1910). Свои работы мастер называл «зарисовками сновидений», а для сновидений вполне естественно превращение деревьев в животных, а зданий – в оживших чудовищ.

А. Кубин. «Болотные растения», 1903–1906 годы

Внутренне одинокий, художник некоторое время входил в объединения «Новая вещественность» и «Синий всадник», члены которых придерживались идей экспрессионизма. В 1913 году Кубин принимал участие в Осеннем салоне, организатором которого выступил журнал «Штурм». На самом деле большинство образов и символов Кубина аналогичны тем, что встречаются в творчестве экспрессионистов Э. Мунка и Дж. Энсора. Таковы композиции «Семь смертных грехов» (1915), «Дикие звери» (1920), «Демоны и призраки» (1926), «Пляска смерти» (1947). Немыслимым и жутким хаосом наполнена графика художника «Грубая ночь» (1924). Устрашающими выглядят и его подобия портретных работ («Схемы 60 голов умолкнувшего времени», 1943).

Вершиной творчества Кубина считаются его иллюстрации к литературным произведениям, в которых также преобладают мотивы обреченности и неверия в будущее. Именно таким образом оформлены книги Ф. Достоевского, Э. Т. А. Гофмана, Э. По, О. Бальзака, Г. Флобера. Здесь его талант сочетать фантастику и реальность проявился с невиданной силой и удивительным соответствием литературному материалу.

Творчество Альфреда Кубина, в котором что-то близкое для себя обнаруживали и символисты, и экспрессионисты, и сюрреалисты, оказало большое влияние на формирование стиля таких мастеров модернизма, как П. Клее, Дж. Де Кирико и Г. Грос.

Франтишек Купка родился в Восточной Богемии, в бедной семье. С 13 лет ему пришлось трудиться сначала подмастерьем у шорника, а затем учеником мастера, делавшего вывески на заказ. В 1888 году Купке удалось поступить в Художественно-промышленное училище в Яромеже, а уже на следующий год он успешно выдержал экзамены в Пражскую академию художеств. В 1892 году художник переехал в Вену, где продолжал совершенствоваться в живописном мастерстве в Академии художеств. Он вошел в круг венской богемы и увлекся идеями теософии.

В 1896 году Купка переехал во Францию, и вся его дальнейшая жизнь была связана именно с этой страной. Сначала художник сотрудничал с массовой прессой, занимался иллюстрированием журналов. Эти работы, созданные в конце 1890 – начале 1900-х годов, отмечены пафосом социальной критики («Деньги», 1899, Национальная галерея, Прага). В то же время художник увлекался символизмом, писал композиции, насыщенные аллегориями в духе спиритуализма: «Путь молчания» (1903, Национальная галерея, Прага).

В 1906 году Купка поселился в Пюто. Он познакомился с братьями Дюшан и вошел в их группировку – группу Пюто, членами которой были видные авангардисты того времени – Леже, Грис и Метценже. С этого времени произошло коренное изменение художественной манеры Купки. Он отказался как от аллегорий, так и вообще от сюжетной живописи. Теперь его привлекало главным образом решение пластических и чисто формальных задач.

Картины периода 1907–1910-х годов получили в художественной критике наименование «дикие». В них сказался интерес художника к искусству греческой архаики и особенно к крито-микенской живописи и архитектуре. Он создал в подобном духе целую серию работ – «Жиголетты». В этот же период Купка начал изучать теорию симультанности, которую пропагандировали футуристы. Эта теория и современные научные открытия (рентген, хронофотография) способствовали изменению стилистики композиций. Художник начал экспериментировать с проблемой передачи движения живописными средствами, использовал разложение форм на моменты, подобные серии моментальных фотографий: «Женщина, собирающая цветы» (1910–1911, Национальный музей современного искусства, Париж).

С 1912 года Купка перешел к созданию абстрактных работ: «Круги Ньютона» (Национальный музей современного искусства, Париж), «Аморфа, фуга в двух цветах» (Национальная галерея, Прага), «Этюд к языку вертикалей» (Музей Тиссен-Борнемиса, Мадрид). Абстракции Купки представляют собой некую Вселенную, где многомерные пространственные системы образуют концентрические и пересекающиеся круги, разбегающиеся параболы и полусферы, сверкающие радужными цветами: «Вокруг точки» (1911, Национальный музей современного искусства, Париж), «Размещение графических мотивов» (1912–1913, Музей Тиссен-Борнемиса, Мадрид).

Ф. Купка. «Собор», 1913 год

В 1911 году Купка написал теоретический труд «Творение в пластических искусствах», где рассказывал о собственных представлениях об искусстве и его целях. Художник считает, что задача мастера – отыскать в вещественном мире зримые аналоги иной реальности и неведомых, созидающих и дающих жизнь на земле сил Вселенной. С 1913 по 1928 год Купка трудился над большой серией полотен «Горизонтальные и вертикальные планы». Эти композиции заполняют сложные переплетения и пересечения призматических объектов, на гранях которых отражается игра солнечных лучей. Эти живописные ансамбли вызывают самые разнообразные ассоциации – с полифонической музыкой, архитектурой Средневековья или с гармонией небесных сфер. Таковы работы «Собор» (1913, Галерея Л. Карре, Париж), «Голубое движение» (1924, Национальный музей современного искусства, Париж).

С 1922 года Купка получил новое назначение в Париже: он начал обучать чешских студентов во Франции, став таким образом экстраординарным профессором пражской Школы изящных искусств. В 1931 году он познакомился с Ван Дусбургом и стал членом его группировки «Абстракция-Творчество». В соответствии с идеями этого объединения изменилось и творчество Купки. Композиции этого периода начали строиться на основе пересечения прямоугольных плоскостей и сегментов. С 1925 по 1935 год художник увлекался комбинациями, составленными из машиноподобных конструкций и их фрагментов – поршней, дисков и шатунов. После Второй мировой войны Купка считался признанным мэтром абстракционизма, а его картины регулярно экспонировались в Салоне новых реальностей.

Михаил Ларионов родился в городе Тирасполе Херсонской губернии, в семье военного врача. Детские годы он провел в Бессарабии, затем семья переехала в Москву. После окончания гимназии в 1898 году Ларионов поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, где его преподавателями были К. Коровин и В. Серов. Учился он с перерывами, а потому окончить учебное заведение смог только в 1910 году.

В 1900-е годы Ларионов увлекался поздним импрессионизмом. Его кумирами были Ван Гог, Гоген и Сезанн. Он создал ряд картин маслом и пастелью, которые вполне подходили к концепциям художников-мирискусников. Это композиции, изображающие красивые пейзажи, деревенские просторы, уютные уголки городских садов, домашних животных, купальщиц на морском берегу. Одна из наиболее известных работ импрессионистического периода – «Куст сирени в цвету» (1904). Полотна художника демонстрируют его высокое мастерство, чувство цвета и способность к истинному артистизму.

В 1906 году Ларионов совершил поездку в Париж и Лондон, где смог познакомиться с новейшими открытиями в области живописной техники. Художник попытался переосмыслить идеи фовизма и наивного искусства. Его новую художественную концепцию назвали неопримитивизмом. Подобные аналогии можно найти также в немецком экспрессионизме, однако русский художник основывался на традициях национального примитивизма.

В качестве основы для творческой обработки сюжетов Ларионов предлагал примитивную икону, лубок, народную игрушку, вывеску, роспись по дереву и прочие изобразительные элементы, естественные для русского фольклора. Эта теоретическая база получила название в духе футуризма – «всечество», поскольку художник мог свободно избирать для самовыражения любое направление, когда-либо существовавшее в искусстве.

Этот период творчества Ларионова иногда называют синтетическим. Он ознаменовался созданием тематических серий, посвященных провинциальной жизни («Прогулка в провинциальном городе», 1907, Государственная Третьяковская галерея, Москва) и сценам в парикмахерской («Офицерский парикмахер», 1907–1909; «Дамский парикмахер», 1910, обе – частные собрания, Париж).

В период с 1890 по 1907 год Ларионов экспонировал свои работы на выставках Московского училища живописи, ваяния и зодчества, Товарищества передвижников, Союза русских художников, Московского товарищества художников, «Мира искусства», «Венка», «Звена», «Золотого руна», Салона Издебского, в парижском Осеннем салоне, на Венецианской биеннале.

В 1910-е годы художник писал в примитивистской манере сценки из солдатской жизни («Утро в казармах»; «Мотив из солдатской жизни», 1910; «Отдыхающий солдат», 1911, все – Государственная Третьяковская галерея, Москва). Художник ездил на лагерные сборы и в это время был весьма заинтересован солдатскими рисунками, которыми испещрялись стены казарм. Как правило, солдаты изображали лошадей и женщин, естественно, сопровождая рисунки, мягко говоря, легкомысленными подписями. Под влиянием этого народного искусства Ларионов исполнил литографию «Маркитантка Соня».

М. Ларионов. «Офицерский парикмахер», 1907–1909 годы, частное собрание, Париж

М. Ларионов. «Утро в казармах», 1910 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва

Солдатская серия шокировала зрителей. Пожалуй, самым безобидным было обвинение Ларионова в вульгарности. О цинизме художника заговорили после выхода в свет книги «Le futur», где находилось откровенное изображение проститутки. Тираж книжки цензура конфисковала, а Ларионов стал предметом прений художественных критиков. Так, например, в защиту художника высказывался С. Романович: «Существуют люди, которые, проходя по залам музеев, отворачиваются от античных статуй с их наготой… Когда Ларионов восхищался солдатскими изображениями женщин на заборах или вкладывал в уста своих персонажей слышанные им выражения – тоже, разумеется, посредством надписей, он был включен в круг той стихийной жизни, в которой все это существовало. Выразить эту жизнь так, как он этого хотел, можно было, передав ее мощную животную основу… Люди, склонные к пошлости, конечно, открывали в этих произведениях то, что им хотелось, а то, что в них было в действительности, было для них недоступно».

В 1910-е годы вместе с Гончаровой Ларионов занимался организацией выставок объединений молодых художников «Бубновый валет» и «Ослиный хвост». В этот же период художник объявил о новом направлении в искусстве – лучизме. В 1913 году он написал манифест «Лучисты и будущники», в котором писал: «Да здравствует прекрасный Восток! Мы объединяемся с современными восточными художниками для совместной работы. Да здравствует национальность! Мы идем рука об руку с малярами». И действительно, на выставках лучистов зрители видели, например, вывески, нарисованные неизвестными народными умельцами.

В 1912 году на выставках «Союза молодежи» и «Мира искусства» Ларионов представил свои программные работы – «Стекло/прием лучизма», «Этюд лучистый», «Лучистая колбаса и скумбрия». Сам мастер охарактеризовал свои композиции как «реалистический лучизм». И действительно, предметы реального мира на этих картинах вполне узнаваемы. Известно, что Пунин – знаток и ценитель изысканного искусства – благосклонно воспринял опыты Ларионова. О лучизме он говорил, что данное направление является «плодом очень тонких реалистических сопоставлений» и это выгодно отличает его от супрематизма Малевича и чрезмерной усложненности Кандинского.

Ларионов резко критиковал, по его словам, греко-римские пристрастия мирискусников, поскольку те считали центром цивилизации Европу. В то же время оппоненты не понимали, как можно строить свое творчество, опираясь исключительно на народное примитивное искусство. Огорченный А. Бенуа однажды даже с сожалением сказал о Ларионове: «Ведь он мог создавать вместо этих кривляний в духе какого-то нового примитивизма законченные и совершенные произведения в прежнем духе. А Ларионов лишает закатный ореол старого искусства того цветистого и праздничного луча, который он мог бы ему дать».

Прочитав подобный отзыв, Ларионов ответил новой серией картин «Венеры» («Венера», 1912, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург; «Венера Еврейская», 1912, Художественная галерея, Екатеринбург; «Венера Кацапская», 1912, Художественный музей, Нижний Новгород; «Венера Негритянская», «Венера Солдатская», «Венера Бульварная»). В это же время появился цикл полотен «Времена года», где проявились новые дарования художника, взявшего за основу детские рисунки, которые сам он очень любил. Художественные критики назвали этот стиль инфантильным примитивом. В то же время «Времена года» трогательны и непосредственны. Они кажутся своеобразными живописными стихотворениями, тем более что каждому полотну соответствовали простенькие слова, наивные и в то же время связанные с глубинными пластами культуры. Так, например, «Весна» сопровождалась надписью: «Весна ясная, прекрасная. С яркими цветами, с белыми облаками».

Однако в истории искусства Ларионов известен прежде всего как основоположник лучизма. Основной метод нового направления заключался в изображении пространства вещей посредством пересекающихся, отраженных от чего-либо лучей. Искусствоведы подразделяют лучизм на реалистический («Петух и курица»; «Голова быка», 1912, обе – частное собрание, Париж) и беспредметный («Лучистая композиция. Преобладание красного», 1913–1914).

М. Ларионов. «Петух», 1912 год

Во время Первой мировой войны Ларионов попал на фронт, воевал и получил серьезную контузию в Восточной Пруссии. Несколько месяцев ему пришлось лечиться в госпитале.

В 1915 году по приглашению мецената С. Дягилева Ларионов вместе со своей женой Гончаровой уехал в Париж и, как оказалось, на всю жизнь. Сначала он работал над эскизами костюмов и декораций для русских балетных спектаклей антрепризы Дягилева. Известны его оформительские работы к спектаклям «Русские сказки» (1916–1919, А. Лядов), «Ночное солнце» (Н. Римский-Корсаков), «Кикимора», «Баба-Яга» (А. Лядов), «Лисица» (И. Стравинский), «На Борисфене» (С. Прокофьев), «Шут» (1921, С. Прокофьев), «Классическая симфония» (1922, С. Прокофьев).

В последующие годы жизни Ларионов продолжал работать над живописными композициями с изображением натюрмортов. Эти поздние картины созданы в изысканной манере, отличаются камерностью и лиризмом.

Художник умер 10 мая во Франции. На его родине, в России, его творчество по достоинству сумели оценить только в последние годы.

Фернан Леже родился в Нормандии, в городе Аржантане. Его отец, крестьянин, всю жизнь занимавшийся разведением домашнего скота, рано умер, а мать долго не могла понять неудержимого стремления сына во что бы то ни стало быть художником. Поэтому путь в искусство для Леже оказался достаточно длинным. Он окончил городской колледж, затем, по настоянию матери, церковную школу в Теншебре. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, по совету дяди Леже отправился в Канн учиться архитектуре. В 1899 году Леже переехал в Париж, где поначалу работал чертежником у архитектора, потом служил во втором Версальском саперном полку.

Изучать живопись на профессиональном уровне Леже начал только в 1903 году, когда поступил в Школу декоративного искусства. Затем он посещал свободные студии при Школе изящных искусств, где его преподавателями были живописец Габриэль Феррье и скульптор Леон Жером. В то же время Леже обучался в Академии Жюлиана. Молодой художник часто посещал Лувр, где копировал полотна старых мастеров.

Во время обучения Леже вместе со своим другом Андре Маром снял мастерскую, где не только занимался живописью, но и подрабатывал у фотографа и архитектора. В 1905 году появились первые ученические картины Леже, созданные под влиянием живописной манеры Андре Мартена. Это «Сад моей матери» и «Портрет дяди», написанные густыми пастозными мазками в сочной цветовой гамме. Кроме того, на некоторое время Леже попал под влияние идей фовистов и конструктивной трактовки формы Сезанна.

В 1908 году Леже поселился в интернациональной колонии художников и литераторов «Ля Рюш», где в то время проживали Архипенко, Шагал, Лоранс, Робер Делоне, Сутин, Макс Жакоб, Гийом Аполлинер, Блез Сандрар.

В 1907 году Леже испытал потрясение, попав на посмертную выставку Сезанна. С 1908 года молодой художник начал экспонировать свои работы на выставках, посылал картины на выставки Осеннего салона, рисунки – на выставку 1910 года.

В 1910 году Леже сблизился с объединением кубистов «Золотое сечение» и немедленно уничтожил все старые полотна. Под влиянием идей кубистов изменилась творческая манера художника. Натуральные формы на его картинах изменились, приобрели цилиндрические и конические объемы. Хроматический диапазон также сократился, стал чрезвычайно лаконичным. Основным тоном являлся гризайль, несколько тонированный цветом. В подобном духе исполнены композиции «Обнаженные в лесу» (1909–1911, Музей Крёллер-Мюллер, Оттерло), «Свадьба» (1910–1911, Национальный музей современного искусства, Париж). Этой серии полотен художник дал наименование «Контрасты и формы». Эти произведения покорили публику на выставке Независимых.

После этой выставки один из критиков писал: «Фернан Леже измеряет день и ночь, взвешивает массы, рассчитывает сопротивление. Его композиции… это живое тело, органами которого являются деревья и фигуры людей. Строгий художник, Фернан Леже увлекается этой затрагивающей биологию глубинной стороной живописи, которую предчувствовали Микеланджело и Леонардо».

Фернан Леже считал, что он следует традициям французских импрессионистов, однако переосмысливает их искусство в связи со своим художественным восприятием мира. Он не считал недостатком импрессионистов избыточность их хроматической гаммы, однако художника не устраивало отсутствие конструктивной силы. Эту силу требовалось наращивать путем значительного увеличения объемов и пластических форм. Уже первые произведения художника, по сути, являлись концептуальными; в них содержались все основные элементы, на которых впоследствии станет базироваться творчество мастера: усеченные конусы, разобщенные объемы, деформированные руки со сжатыми кулаками.

Леже воспринимал кубистов исключительно через призму собственного мировосприятия; он был весьма далек от подражательности. На самом деле он увлекался не самими объемами, а раскрытием их внутренней сущности. То же самое касалось и цвета. Если, например, Делоне применял полутона, то Леже хотел показать суть каждого цвета и объема во всей его откровенности. Художник говорил: «У меня краски живые. Я хотел добиться чистых, локальных тонов, чтобы красный был очень красным, голубой – совсем голубым».

Очень важно для понимания творчества художника слово «контрасты», которое так часто звучало в названиях его картин и в публичных выступлениях. Эти контрасты форм для художника существовали не только в абстракциях, но и в предметах («Натюрморт с книгой», «Будильник»), человеческих фигурах («Лежащее обнаженное тело»), в природе («Деревья между домами»). Динамизм этих механоморфных форм выражается путем использования четких чертежных линий и условной штриховки («Балкон», «Лестница», «14 июля», Национальный музей Фернана Леже, Бьо).

Законы контрастов присутствовали в композициях Леже постоянно: естественный контраст между цветами, листьями и корнями деревьев; бытовой – между трубками, подсвечниками, зонтиками и спортивными принадлежностями; индустриальный – между лестницами, кругами, машинными деталями, колесами; наконец, существуют контрасты прямых и округлых линий, статики и динамики. Леже говорил: «Стремясь достигнуть состояния пластической напряженности, я применяю закон контрастов, который вечен как средство отражения жизни. Я сопоставляю валеры, линии и противоречивые цвета. Я противопоставляю прямые кривым, поверхности плоскостные – поверхностям моделированным, тона в оттенках – тонам локальным.

Первая мировая война и служба в саперных войсках прервали активную творческую работу Леже. Под Верденом он был отравлен газом, долго лечился в госпитале и глубоко размышлял над проблемами искусства, делая зарисовки и коллажи на ящиках из-под снарядов.

Ф. Леже. «Натюрморт с пивной кружкой», 1921–1922 годы

Только в 1918 году художник демобилизовался и получил возможность работать. Вспоминая о прошедших годах, он говорил: «Три года без единого мазка кистью, но в непосредственном соприкосновении с жесточайшей и грубой реальностью. Получив свободу, я извлекаю пользу из этих тяжелых лет, принимаю решение: создавая пластические образы, использовать только чистые и локальные цвета и большие объемы, не идя ни на какие компромиссы. Отказываюсь от сделок с общепринятым вкусом, от серости палитры, от мертвых поверхностей заднего плана. Я больше не блуждаю в потемках своих представлений: меня сформировала война».

Темой композиций художника становятся люди в городе, а также машины и механизмы. Причем в этот период его изображение почти вплотную приближается к абстрактному искусству. Работы, в которых имитируются разного рода технические системы, образуют оптически подвижные композиции благодаря дискообразным, параболическим и прямоугольным фигурам. Таковы картины «Диски» (1918, Национальный музей современного искусства, Париж), «Деревянная трубка» (1918, частное собрание, Париж). Урбанистическая среда трактуется в виде проекций реальных форм на разноцветные плоскости («Город», 1919, Музей искусств, Филадельфия; «На палубе буксира», 1920, Национальный музей современного искусства, Париж). Художник сумел сформулировать стройную систему эстетики техницизма и доказывал, что живописец должен искать в искусстве аналоги индустриального окружения.

Леже утверждал: «Произведение искусства должно быть выражением своей эпохи, как всякое другое интеллектуальное проявление. Живопись, будучи искусством видения, по необходимости является отражением внешних условий, а не психологии. Существование современного человека-творца гораздо сложнее и насыщеннее, чем жизнь людей предшествующих веков. Представление о вещах менее фиксировано, предмет сам по себе выявляется менее, чем раньше. Пейзаж, пересекаемый, разрываемый автомобилем и скорым поездом, пущенным во всю скорость, утрачивает свое описательное значение, но выигрывает в значении синтетическом».

В 1920 году Леже познакомился с пуристами и их лидерами А. Озанфаном и Ш. Жаннере (Ле Корбюзье). В дальнейшем художник стал сотрудничать с представителями этого направления и с объединением «Стиль», основателями которого являлись Мондриан и Дусбург. Леже всерьез увлекся проблемой синтеза искусств. В 1920–1930-е годы художник принимал участие в осуществлении многих архитектурных проектов. В 1921 году сотрудничал с кинематографистами (фильм «Колесо», режиссер Абель Ганс). В 1924 году при помощи операторов он выпустил собственный фильм «Механический балет». В том же году вместе с А. Озанфаном, М. Лорансеном и А. Экстером он открыл Свободную художественную школу. В 1929 году при содействии Леже и Озанфана появилась Современная академия. С 1932 по 1935 год художник работал преподавателем в «Большой хижине».

Со второй половины 1920-х годов в искусстве Леже все большее значение приобретает образ человека, машины, городской жизни («Механик в цехе», «Акробаты в цирке», «Двое рабочих на лесах», «Город»). Люди, как правило, свободно обводятся скругленными линиями. Они больше не похожи на механизмы и напоминают образцы наивного народного творчества, например глиняные игрушки, самодельные куклы. Таковы композиции «Чтение» (1924, Национальный музей современного искусства, Париж), «Танец» (1930, Музей, Гренобль). Таким образом техницизм перерастает в разновидность наивного искусства.

Поскольку Леже имел опыт работы в кино, то он попытался создать серию так называемых монтажных композиций, где средние планы легко уживаются с укрупненными деталями, а вещи свободно парят в окружающем пространстве («Джоконда и ключи», 1930, Национальный музей Фернана Леже, Бьо; «Предметы в контрасте», 1930, Национальный музей современного искусства, Париж).

Надо сказать, что в это время Леже начал постепенно отходить от пуризма, поскольку этот стиль представлялся ему чересчур стерильным, лабораторным. У Озанфана, например, предметы настолько хрупки, что кажутся вообще бесплотными. В то же время на полотнах Леже предметы всегда монументальны; благодаря им происходит формирование красочного единства пространства.

В конце 1920-х годов мотив ключей стал для Леже излюбленным. Он переходил из картины в картину, пока не достиг своей высшей точки в «Джоконде с ключами». В композиции связка ключей является ведущей. Она расположена в самом центре и поддерживается некой круглой формой. Очертания этой формы зеркально повторяют круглые головки ключей и кольца, на которые они нанизаны. Помимо ключей и механических элементов, в композиции присутствуют спичечный коробок, на котором ясно видна этикетка-рыба, и, конечно, стилизованное изображение Джоконды. Этот образ интересен тем, что совершенно не претендует на ассоциации с бессмертным шедевром Леонардо. Эта Джоконда больше напоминает какую-нибудь крышку конфетной коробки или обертку от мыла. Таким образом, и рыба со спичечного коробка, и Джоконда – повседневные реалии, а потому несут на себе печать ширпотреба, промышленного дизайна. По поводу этой картины Леже говорил: «Я разбросал свои предметы в пространстве, заставив их поддерживать один другой и одновременно сиять на полотне. Эта игра гармоний и ритмов достигается сопоставлением цвета переднего плана и фона, главных линий композиций, расстояний и различий между предметами».

В 1930-х годах Леже много путешествовал. В это время его увлекли монументальные работы. В 1933 году вместе с Ле Корбюзье он совершил поездку в Грецию, где участвовал в Международном конгрессе современной архитектуры. В 1935 году художник оформлял зал физической культуры для Всемирной выставки в Брюсселе. Выставки мастера в это время уже экспонировались по всему миру. В 1936 году его признали американские ценители искусства.

К сожалению, проекты Фернана Леже не заинтересовали устроителей Всемирной выставки в Париже 1937 года. Мастер выполнил всего один заказ – монументальную стенную роспись для Дворца открытий. Она называлась «Передача энергии», где на фоне пейзажа со следами ушедшей бури и разноцветной радуги изображались мачты электропередач и трансформаторы. Леже с удовольствием занимался оформлением массовых праздников (например, профсоюзное празднество на парижском Зимнем велодроме, 1937) и украшением домов (апартаменты Н. О. Рокфеллера в Нью-Йорке, 1938).

Когда началась Вторая мировая война, Леже уехал в Америку. Там он продолжал рисовать, преподавал в Йельском университете и в колледже Миллса в Калифорнии. Его увлекла тема спорта, цирковых представлений, городских развлечений и эстрады. Всего за годы эмиграции Леже написал 120 полотен, однако их большинство представляло собой переосмысление прошлого мира рисунков и полотен, которые мастер взял с собой в эмиграцию. Художник считал, что на него подействовал американский климат, – он стал работать гораздо быстрее, чем раньше. Он создавал эскизы к убранству Радио-Сити и полихромных скульптур.

Однажды неожиданно для самого себя Леже сделал открытие. Наблюдая за марсельскими докерами, которые толкали друг друга в воду, художник подумал, что было бы интересно переосмыслить человека в момент полета, когда он находится в открытом пространстве. Так появились «Ныряльщики на желтом фоне» (1941, Художественный институт, Чикаго), «Акробаты в сером», «Танец», «Большие черные ныряльщики».

В 1945 году Леже вернулся в освобожденную Францию. Радостное настроение пронизывает все полотна того времени; сочной и искрящейся стала колористическая гамма произведений, большинство из которых показывает рабочих, сцены труда и быта трудового народа. Это был пик творчества художника. Одним из лучших полотен того времени считается композиция «Строители» (1950, Национальный музей Фернана Леже, Бьо). На полотне показано огромное строящееся здание, причем изображение сверху и снизу как бы срезано границами рам, и это создает ощущение бесконечности пространства. Металлические конструкции громоздятся на фоне неба. Эффектны решительные горизонтали и вертикали, исполненные в сочной хроматической гамме. Металлическая конструкция и рабочие составляют единое целое, причем люди в этих работах Леже отличаются большей правдоподобностью и жизненностью. Это обстоятельство признавал и сам мастер: «Лица моих рабочих разнообразны. Я приближаюсь к индивидуализации персонажей».

Нарядно и мастерски написана серия полотен «Загородная прогулка» (1954), посвященная отдыху трудящихся людей. Палитра художника отличается красочностью и создает радостное приподнятое настроение. Колористическая гамма включает яркие свежие цвета – красный, желтый, зеленый, глубокий синий, оживленный белыми вкраплениями.

Художник часто пользуется приемом наложения прозрачных цветовых зон на поверхность контурного рисунка, что делает работы похожими на витражи. Радостным мировосприятием проникнуты картины серии «Парад» (1954, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк). Эти полотна запечатлевают сцены из жизни артистов цирка, варьете. Персонажи предстают еще более индивидуализированными.

Ф. Леже. «Джоконда и ключи», 1930 год

Иногда для создания своих композиций Леже применял оригинальный прием. Фон он создавал нанесением на полотно масляных красок или гуаши, а затем приступал к работе над композициями, которые часто составлялись из разрозненных элементов. Таким образом, многие герои включались в работы постепенно. В старости Леже не раз выражал недовольство созданными образами: «С возрастом горизонты расширяются, знания пополняются. Теперь я стремлюсь к разнообразию в лицах. Я нахожу, что мои фигуры слишком одинаковы и невыразительны».

В последние годы жизни Леже часто рисовал портреты. В основном это были изображения близких ему людей: Анри Матисса, Нади Леже.

В 1950-е годы мастер сумел воплотить мечту о массовом, доступном простому человеку искусстве. Его дарование максимально проявилось в монументальных работах – таких, как мозаика и витражи, созданные для церкви в Плато-д’Асси, над которыми он трудился с 1947 по 1949 год, витражи и шпалера для церкви в Оденкуре (1951), монументальное панно для Зала заседаний здания ООН (1952, Нью-Йорк), мозаика и витражи для университета в Каракасе (1954), настенная роспись здания «Газ де Франс» (1955, Альфорвилль). Леже проявил себя также как непревзойденный мастер керамики и гобелена, прикладной графики и театральных декораций.

Ф. Леже. «Строители», 1950 год, Национальный музей Фернана Леже, Бьо

Фернан Леже умер летом 1955 года. Благодаря его жене, Наде Леже, и друзьям был основан мемориальный музей художника в Бьо.

На фасаде музея разместили огромную (400 м2) композицию из керамики, в создании которой использовался проект Леже. Это произведение чрезвычайно динамично; во многом этому способствует большая цветная скульптура «Цветок-солнце». Так даже после смерти художника продолжали воплощаться его монументальные творения, с помощью которых он старался создать гармоничное пространство.

Аристарх Лентулов родился в селе Воронье, недалеко от города Пензы. Его отец-священник погиб, когда сыну было два года. Как сыну священника, Аристарху удалось поступить в духовное училище, а потом в семинарию. Однако к шестнадцати годам Аристарх понял, что его настоящее призвание – живопись. В 1897 году он начал учиться в Пензенском художественном училище, а затем в Киевском художественном училище. Чтобы заработать на жизнь, Аристарху приходилось давать уроки рисования. В это время он успевал очень много писать, особенно летом, когда за каникулы ему удавалось сделать более сотни зарисовок. О своих ранних работах художник вспоминал: «Моя страсть к солнцу и яркому свету сопутствовала мне… со дня моего рождения. В этом отношении я производил исключительно интересные опыты. В пейзаже я допускал контрасты света и тени, от черного в тени до чистого хрома в снегу».

И в самом деле, Лентулов отличался крайней дерзостью. В 1906 году он не выдержал экзамены в Петербургскую академию художеств. Когда преподаватель спросил его, где он увидел зеленый цвет на носу модели, Лентулов невозмутимо отвечал: если профессор не видит зеленого цвета, то его искренне жаль.

Однако во время этих экзаменов молодого художника заметил Д. Кордовский. Его студию Лентулов посещал с 1908 по 1910 год. За годы учебы у Кордовского Лентулов познакомился с русскими футуристами Владимиром и Давидом Бурлюками, с примитивистами Ларионовым и Гончаровой, с представителями склонной к живописной декоративности «Голубой розы». Он принимал участие практически во всех эпатажных акциях молодых авангардистов.

В этот период в творчестве Лентулова ведущими являлись пейзажный и портретный жанры. В этих произведениях были две цветовые доминанты – «крап-роза» и «поль-веронез». Художник любил изображать купальщиц на фоне роскошной, залитой солнцем природы. Эти картины звучали как гимн жизнелюбию и гедонизму.

Лентулова никак нельзя назвать портретистом, тем более что и сам он говорил: «Я не признаю портретов, не считаю их произведениями искусства, если они выполняют функции фотографии, где художник является лишь добросовестным передатчиком всех особенностей изображаемого им объекта… Я считаю портрет произведением искусства, если художник передал свое переживание от данного объекта, свое впечатление, если хотите, даже свое настроение». Тем не менее его портреты впечатляющи. Для них характерны значительные цветовые напряжения, сочные оттенки и широкие пластические обобщения («Автопортрет в красном», 1908–1909, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). Замечательны исполненные в этот же период портреты Л. Цеге, К. Рукиной и Н. Соловьева. Что же касается «Автопортрета в красном», то художник считал его этапным произведением.

В 1908 году Лентулов увлекся манерой кубистов и даже специально поехал в Париж, чтобы как можно лучше познакомиться с новой техникой Пикассо и Брака непосредственно на родине кубизма. После поездки в Париж работы Лентулова стали еще более красочными и экспрессивными. Кроме того, определенное влияние на художника оказали Машков, Фальк, Куприн и Рождественский. Вместе с этими живописцами в 1910 году Лентулов стал организатором художественного объединения «Бубновый валет». Это необычное название родилось случайно. Лентулов всегда утверждал, что именно он его изобрел, а вовсе не Ларионов.

А. Лентулов. «Автопортрет», 1915 год

Художники «Бубнового валета» ратовали за экспрессивность живописных форм с целью создания необычного, сверхэмоционального образа. На самом деле Лентулов уже давно практиковал этот метод в своем творчестве. Экспрессия в картинах Лентулова выражалась в нарочито грубоватом рисунке и в напряженном контрасте сырых и открытых красок. Участники «Бубнового валета» заостряли внимание на вещности, ощутимой предметности мира, поэтому ведущим жанром в их творчестве был натюрморт. Лентулов также создавал натюрморты, стараясь показать особое соотношение между формой предмета и его цветом, причем характерно, что особенно острые хроматические сочетания живописец старался по возможности сделать более гармоничными.

В этом же году Лентулов поехал в Париж, где успешно поступил в Академию Ла Палетт. Его преподавателями были сторонники кубизма Ле Фольконье, Метценже и Сегонзак. Кроме того, живописец много общался с представителями группы «Пюто» – А. Глезом, Ф. Леже, Р. Делоне, А. Архипенко, Ф. Пикабиа, Ф. Купкой. Тем не менее, будучи по натуре русским художником, Лентулов воспринял только формальные элементы кубизма, которые могут служить лишь вспомогательным средством пластической выразительности. Живописцу было тесно в рамках чистого кубизма, и он вносил в него исключительную по красочности декоративную систему («Автопортрет с женой. Париж», 1911–1912, частное собрание, Москва).

По возвращении из Парижа Лентулов создал серию красочных работ, посвященных архитектурным образам старой Москвы: «Василий Блаженный» (1913, Третьяковская галерея, Москва), «Москва» (1913, Третьяковская галерея, Москва), «У Иверской» (1916, Третьяковская галерея, Москва). После обращения к традициям русской иконописи, лубка, вывесок полотна Лентулова приобрели вызывающую азиатскую яркость. Для создания особого эффекта художник использовал плоскости в виде лучей. Кроме того, он пытался экспериментировать с коллажами, наклеивая на полотна золотую и серебряную бумагу и бахрому. Одно время Лентулов даже объявлял, что придумал новый стиль – орнеизм. В 1916 году «Бубновый валет» прекратил свое существование.

А. Лентулов. «Мир. Торжество. Освобождение», 1915 год

После Октябрьской революции Лентулов принимал самое деятельное участие в художественной жизни страны, тем более что ему всегда было свойственно театрализованное восприятие действительности, что и требовалось от художников в те годы. Мастер занимался оформлением площадей, зрительного зала Большого театра, организовывал выставки и праздники. Лентулов принимал участие в работе коллегии Наркомпроса, преподавал во Вхутемасе.

В 1920-е годы художник продолжал писать и считался модным. Он и в самом деле выделялся на общем фоне свежестью цветовой палитры и обработкой современных образов в народном стиле. В то же время в его произведениях все больше начали проявляться черты реализма. Радостью жизни и ощущением полноты бытия наполнены индустриальные пейзажи, морские просторы, портреты и натюрморты Лентулова. Порой в этих работах чувствуется даже созерцательный и глубоко лиричный настрой («Ай-Петри»). В «Автопортрете со скрипкой» усилен элемент игры, театральности. Художнику более интересно было изображать вещи сами по себе. Однажды он сказал: «Мне хочется писать не по поводу складок одежды, носа, уха и прочего, а по существу самые складки, нос, ухо, голову, деревья – вещи со всей их реальной сущностью».

А. Лентулов. «Пейзаж. Восточный город», 1916 год

В 1930-е годы Лентулов стал профессором Московского художественного института. В эти годы его бурная фантазия реализовывалась главным образом в оформлении театральных постановок. Огромным успехом пользовались спектакли «Демон» (А. Рубинштейн) с истинно восточными яркими декорациями и «Испанский священник» (Дж. Флетчер), овеянный дерзким и свободным духом эпохи Возрождения.

В связи с началом Великой Отечественной войны в 1941 году Лентулов эвакуировался в Ульяновск, но через год вернулся в Москву. Он скончался 15 апреля 1943 года.

Рой Лихтенштейн родился в Нью-Йорке. Первоначальное живописное образование он получил в Студенческой лиге искусств; позже обучался в университете в Огайо.

Р. Лихтенштейн. «Посмотри-ка, Микки!», 1968 год

Ранние работы Лихтенштейна созданы в духе абстрактного экспрессионизма и дадаизма, и только в 1961 году художнику удалось выработать собственный неповторимый стиль. Он находил темы для своих картин в примитивной сфере рекламы и комиксов, рассчитанных на массового потребителя. Однако в интерпретации художника эти объекты материальной культуры, газеты и журналы превращались в предмет искусства. А почему бы и нет? «Почему вы думаете, что холм или дерево красивее, чем газовый насос? – задавал вопрос мастер и сам же отвечал на него. – Только потому, что для вас это привычная условность. Я привлекаю внимание к абстрактным свойствам банальных вещей».

Р. Лихтенштейн. «В машине», 1963 год, Шотландская национальная галерея искусств, Эдинбург

Р. Лихтенштейн. «Женщина в шляпе и с цветами», 1963 год

Порой художник прибегал к приему увеличения какой-либо значимой на его взгляд детали, и расхожие образы представали перед зрителем в обрамлении типографской сетки.

Извлекая массовые клише из привычного контекста, Лихтенштейн преображал их, переводя в сферу высокого искусства. О своей деятельности художник говорил кратко: «Я даю форму – вот что я делаю». Он не только усиливал мотивы, но делал их предельно простыми, производя таким образом демистификацию, благодаря чему массовый зритель невольно пересматривал навязанный ему массовой культурой способ видения. Ярким примером произведения в подобном духе служит, например, «Мяч для гольфа» (1963, частное собрание, Беверли-Хиллз). Кроме того, Лихтенштейн экспериментировал с пастишами классических произведений; в частности, таков его фиктивный «Натюрморт с раковинами, веревкой и шваброй» в духе старых мастеров Голландии. Сам мастер сдержан в оценке собственных работ, однако его ирония более чем очевидна. Художник показывает дешевую изнанку эстетических ценностей сытой Америки второй половины XX столетия.

Рене Магритт родился в бельгийском городе Лесинь, в семье коммерсанта. В 1915 году он написал свою первую картину, а через год поступил в Брюссельскую академию изящных искусств, где его преподавателями были Ж. Комбаз и К. Монта. За время обучения в академии художник испытал влияние кубистов и футуристов, восхищался композициями Леже.

К 1925 году Магритт был уже не только достаточно знаменитым художником. Он сотрудничал во многих журналах; сблизившись с группой дадаистов, начал издавать собственный журнал «Эзопаж», что в переводе означает «пищевод». Познакомившись с живописью Де Кирико, Магритт понял, что его истинное призвание – сюрреализм. В 1926 году появилась первая картина, исполненная в духе сюрреализма, – «Заблудившийся жокей» (частное собрание, Нью-Йорк). В 1927 году состоялась первая персональная выставка художника в брюссельской галерее «Кентавр», после чего Магритт переехал во Францию, обосновался в Перро-сюр-Ман и стал завсегдатаем собраний сюрреалистов.

В 1920–1930-х годах окончательно сложилась неповторимая индивидуальная манера живописи Магритта, которой он оставался верен всю жизнь. Художник исполняет свои композиции с намеренной сухостью, его образы практически безличны и носят условно-знаковый характер, однако именно этот прием способствует парадоксальным образом изображению немыслимой, подсознательной реальности. Таковы, например, полотна «Пустая маска» (1926, Художественное собрание земли Северный Рейн-Вестфалия, Дюссельдорф), «Предательство образов» (1928–1929, Музей искусств, Лос-Анджелес), «Ключ к сновидениям» (1930, частное собрание, Париж).

Через живописные образы художник пытался дать ответ на многие философские вопросы, волновавшие философов-экзистенциалистов. Прежде всего он пытался разобраться в состояниях, переживаемых телом, и, опираясь на философию Бергсона и Ницше, сделал вывод, что отпечаток в теле показывает не присутствие чисто внешней причины воздействия на него, а нахождение внешнего мира внутри тела рассматриваемого объекта.

Практически всю жизнь Магритт представлял эти телесные метаморфозы. Родственность объекта с внешним миром подчеркивается приемом перетекания, превращения телесной фактуры одного рода в другую. Сам художник признавался: «Я обнаружил в вещах новый потенциал – их способность постепенно становиться чем-то иным, перетекание предмета в предмет, отличный от себя». И вот уже в «Открытии» (1927) тело обнаженной женщины прорастает древесными волокнами, в «Коллективном изобретении» (1935) женщина превращается в громадную рыбу, а в «Черной магии» (1935) стоящая обнаженная женщина просто перетекает в бездонное пространство неба. В «Философии будуара» (1966) ночная рубашка и женское тело предстают как физически родственные объекты. Так же родственны ботинки и человеческие ноги («Красная модель», 1935).

Таким образом, тело воспринимается как некий порог, не конечный, но расширяющийся за счет родственности Постороннего. Магритт разрушает антропоморфные границы и утверждает: «Тело – это присутствие Постороннего во мне, причем Постороннее может выступать в различном облике – камня, дерева или животного, но его никак нельзя назвать чуждым.

Постороннее может представать не в виде дружественного начала; оно часто способно быть враждебным и пугающим. Ведь так или иначе Постороннее – это все равно не мое тело; мало того, оно вторгается без разрешения в общую массу телесности, которую и без того тяжело нести. В этом случае возникает мучительный и страшный вопрос: “Кто же я?”»

Р. Магритт. «Уборы грозы», 1928 год

Р. Магритт. «Угрожающая погода», 1928 год

Р. Магритт. «Вероломство образов», 1928–1929 годы

В большинстве композиций Магритта подобная проблема самоидентификации в известной степени смягчена, однако это переживание невероятно остро показывается в картине «Исполинские дни» (1928). Здесь тело мужчины вписывается в контуры тела женщины так, что становится практически неотделимым от него. В данном случае Постороннее ввергает тело в состояние аффекта. Еще страшнее в этом смысле композиция «Изнасилование» (1934), где тело превращается в лицо, искаженное страданием.

Ранимость и беззащитность тела показывается при помощи приема контрастов между мертвым телом и излюбленной Магриттом фигурой в шляпе-котелке («Прогулки одинокого мечтателя», 1926; «Убийца в опасности», 1927). В данном случае Постороннее выступает в качестве врага, который способен долго следить, контролировать действия и, наконец, превращая тело в объект чужой страсти или воли, делает его мертвым.

Существует и еще один аспект в творчестве Магритта – соотнесение тела с идеальным каноническим телом. Однако художник расценивает это соотношение не как мечту об идеальной форме, а представляет в виде пародии на идеал. При этом усредненной человеческой нормой Магритт считает все того же персонажа в котелке, который множество раз является главным героем композиций художника («Смысл ночи», 1927; «Песня фиалки», 1951; «Голконда», 1953; «Месяц сбора винограда», 1959). В известной степени человек в котелке – это приговор обществу, которое усредняет человека и лишает его неповторимости, индивидуальности.

Р. Магритт. «В стране ночи», 1928 год

Р. Магритт. «Месть»

На полотнах Магритта идеальное тело и усредненное существуют в двух ипостасях: идеал – античная Афродита, норма – человек в котелке. Многие сюрреалисты использовали реминисценции из античности. Так, например, Кирико в композиции «Любовная песнь» (1914) изображал гипсовый слепок с головы Аполлона, Дали представлял Галу в виде идеальных образцов античности («Атомная Леда», 1949). Магритт изображает голову Афродиты на полотне «Память» (1954); классически пропорциональное женское тело, лишенное рук и напоминающее Венеру Милосскую, можно видеть в композиции «Мания величия» (1948).

Используя канонические идеальные образцы, Магритт хочет показать скрытую от внешнего мира подсознательную жизнь усредненного индивида, его тайны и желания. В композиции «Шедевр, или тайны горизонта» (1955) художник помещает на фоне ночного пейзажа сразу две фигуры человека в котелке, причем одна из них показана в профиль, а другая – в трехчетвертном повороте. Самое любопытное, что над каждой фигурой находится свой собственный месяц. Так мастер хочет сказать, что каждый индивид обладает собственным неповторимым миром. Не менее любопытна картина «Приключение духа» (1962), где человек в котелке, показанный сзади, стоит у парапета и вглядывается в закатное небо. На его спине можно видеть еще двух индивидов в котелках. Они также изображены со спины. Эти люди беседуют и прогуливаются. Таким образом Магритт затрагивает проблему множественности Я.

Отношения Я с Посторонним также рассматриваются и в виде некой пространственной установки. Постороннее в этом случае становится границей, указывающей на пределы, за которое не может выйти Я, ограниченное внешними горизонтами. Это место Я покинуть не может, однако оно постоянно стремится ускользнуть, занимая пределы резервных пространств. Таким образом, хотя Я и ограничено в пространстве, однако полностью им не захвачено, оно открыто Постороннему и таким образом может попасть в зону его захвата. Так происходит превращение предмета в объект. Большинство исследователей называют подобный процесс инсталляцией.

Проблему расчленения и последующего обрамления человеческого тела Магритт рассматривает в композициях «Дворец куртизанки» (1928), «Вечно очевидное» (1930), «Изображение» (1937). Также очень любопытна в этом отношении работа «Опасные связи» (1935). Здесь роль рамки играет зеркало, перед которым находится обнаженная женщина. Между стеной и зеркалом тело просто изъято, а в узком пространстве между поверхностью зеркала, успевшего уловить отражение женщины, и поверхностью стены, уловившей тени, на самом деле абсолютно ничего нет. То Постороннее способно совершенно уничтожить тело и оставить либо его тень, либо отражение. Проблема тела достигает своей кульминации и логического завершения в композициях «Балкон» и «Портрет мадам Рекамье». Художник переосмысливает мировые шедевры, составляя объекты из разнообразных композиций «лежащих» или «сидящих» гробов. Так образы конкретных людей становятся абсолютным ничто.

Р. Магритт. «Условия человеческого существования», 1935 год

Р. Магритт. «Память», 1954 год

Наконец, в окончательном варианте Магритт рассматривает проблему тела в его мертвом состоянии, когда оно наконец совершенно открывается и предстает лишенным всех своих тайн и масок («Прогулки одинокого мечтателя», 1926; «Убийца в опасности», 1927). Если мастер рисует живого человека, то он чаще всего делает его лицо невидимым, таким образом указывая на закрытость и сложность его внутреннего мира. В то же время смерть – это единственный способ раскрытия непроницаемого черного футляра тела. Так противопоставляются абсолютно неясная жизнь и ослепительная в своей прозрачности смерть. Так Постороннее совершает абсолютное проникновение в тело. Как ни парадоксально звучит, только мертвое тело становится для человека «собственным», самым близким, что у него есть: ведь только посредством смерти тело может приблизиться к самому человеку.

В 1940-е годы Магритт попробовал изменить свою творческую манеру. В его картинах появились отголоски импрессионизма. Этот период получил название «plein soleil», что означает «яркое солнце», однако сколько-нибудь значительных результатов данный метод не принес.

В 1946 году обнажились противоречия между Магриттом и отцом сюрреализма Андре Бретоном. Магритт опубликовал манифест «Сюрреализм в свете дня», где резко критиковал парижских коллег и их «любовь к искусству». Мастер писал: «Искусство изображения – это искусство мышления, призванное подчеркнуть важность человеческой способности видеть. Искусство изображения имеет целью с помощью чисто визуального восприятия внешнего мира и с помощью одного лишь зрения усовершенствовать зримое».

С 1948 года в творчестве художника начался «период карикатур», который критики не преминули назвать «коровьим периодом». Магритт выставил около двадцати полотен и гуашей, исполненных в вульгарном стиле, в парижской Галерее Фобур, однако публика не восприняла их. Таким образом, и этот метод совершенно себя не оправдал.

В 1950-е годы Магритт исполнил ряд любопытных монументальных росписей, из которых наибольшей известностью пользуются «Заколдованное королевство», созданное для казино в Кнокк-Ле Зути, и «Невежественная фея» (Дворец изящных искусств, Брюссель). Художник пользовался мировой известностью; его персональные выставки проходили в Париже, Лондоне, Нью-Йорке и Риме. Последняя прижизненная выставка мастера состоялась в 1967 году в Музее Бойманса ван-Бёнингена (Брюссель). В августе 1967 года Магритт умер, оставив потомкам множество философских загадок, заключенных в его удивительных композициях.

Франс Мазерель родился в бельгийском рыбацком поселке Бланкенберг. Его родители, люди интеллигентные и высокообразованные, были родом из фламандского города Гента. Там прошли детство и юность Франса. В Генте он окончил гимназию, а в 1907 году стал учиться в Академии изящных искусств, где его преподавателем был Жюль де Брейкер. Благодаря учителю Мазерель на всю жизнь увлекся гравюрой, хотя пробовал силы и в других видах искусства – в ксилографии, живописи и офортах.

В 1909 году, окончив учебу, Мазерель побывал в Германии, Лондоне, Тунисе. В 1911 году он решил поселиться в Париже. В эти годы художник много работал с натуры. Он познакомился со всеми авангардными направлениями в живописи того времени, однако остался далек от них – и от фовизма, и от кубизма. Он предпочитал учиться у старых мастеров и целые дни проводил в Лувре, копируя картины.

Первая мировая война разрушила все планы художника. Он находился в Бретани, когда услышал это трагическое известие. Мазерель уехал в Гент, но оказалось, что и туда вот-вот вступят немецкие войска. Художник предпочел перебраться в Швейцарию и выступал против мировой бойни на страницах пацифистской газеты «Ла Фей». В период с 1917 по 1920 год художник исполнил более 100 рисунков на политические темы. Он вступал в самую жесткую полемику с шовинистами, используя их же цитаты. Что же касается рисунков, то они служили иллюстрацией для обличительного текста. Например, слова фельдмаршала Гинденбурга «Война – это нормальное состояние» иллюстрировал следующий рисунок: искаженные агонией лица солдат, задыхающихся от газа, человек, разрываемый взрывом… Казалось, сама Европа содрогается от ужасов войны и разрывается снарядами.

В качестве своих главных выразительных средств художник выбрал белую бумагу, черный контур и пятно. Создавалось впечатление, что штрихи и мазки как будто брошены на бумагу человеком, пребывающим в лихорадочном волнении, – они прерывались и обладали такой экспрессией, что зритель поневоле проникался чувствами, которые хотел вызвать в нем художник. Подобный рисунок сам мастер назвал современной пластикой.

Контраст черного и белого художник использовал также и в ксилографиях. В 1917 году он исполнил серию гравюр из 10 листов «Мертвые, встаньте!» и серию из 7 листов «Мертвые говорят». Эти листы по своему художественному методу и драматическому содержанию были близки к манере немецких экспрессионистов. Мазерель одним из первых воплотил идею романа в картинах, поскольку в каждой серии существовал общий герой, с которым и был связан центр повествования.

Такой же герой связывал сюжет из 25 листов «Крестный путь человека», исполненный в 1918 году. Самая большая серия гравюр «Мой часослов» (1919) показывает не только жизнь отдельного человека, но и целого города.

Цикл «Мертвые говорят» напоминает газетные рисунки. Фигуры и предметы художник изображает черными на белом фоне, а детали разрабатывает при помощи моделировки короткими полосами и штрихами. В этой серии главными действующими лицами являлись не люди, а скелеты, а потому их воздействие на зрителя было чрезвычайно велико. Живые скелеты встречались и в работах экспрессиониста Энсора, однако Мазерель всегда считал, что искусство – лишь форма для передачи содержания. По его мнению, «искусство является средством, а не самоцелью». Он понимал, что окружающий его мир находится в кризисном состоянии, однако ясно видел его подоплеку – политические и идеологические корни. В этом состояло его отличие от остальных модернистов, склонных мистически воспринимать действительность, считающих войну проявлением стихийных сил, которые можно разрешить в сфере субъективного искусства.

В своем искусстве Мазерель учитывал и достижения кино. Он показывал сюжет как цепь сменяющих друг друга кадров, ритм которых отличался динамикой и острой экспрессией. Порой для усиления выразительности мастер подавал крупным планом какую-либо характерную деталь. Так, в «Крестном пути человека» художник описал предысторию ребенка – своего главного героя, его нищее детство, воровство, заключение в тюрьму, участие в забастовках, первую любовь…

В своих работах Мазерель довел свет и тень до возможного предела: свет – ослепительно-белый, тень – густо-черная, и здесь не было места для промежуточных градаций. Таким образом, создавалось впечатление, будто события разворачиваются либо на ярком солнце, либо при искусственном освещении, а изображение получало дополнительную напряженность и экспрессию. Даже если сюжет был, по сути, достаточно спокойным, то и в этом случае чувствовалось напряжение внутреннего заряда. Таково было двойное действие композиций Мазереля – и содержащимися в них идеями, и формой, которой художник пользовался, чтобы воплотить это содержание.

В 1919 году Мазерель, наряду с передовой творческой интеллигенцией того времени – М. Горьким, К. Кольвиц, А. Барбюсом, присоединился к «Декларации независимого духа» Ромена Роллана, которая провозглашала принципы общечеловеческого гуманизма. В этом же году художник исполнил серии гравюр «Солнце» и «Идея». В «Солнце» главный герой пытался поймать светило – воплощение несбыточной мечты, а в «Идее» героиня – чистая и непосредственная девушка, которая этими качествами вызывает ненависть обывателей.

В 1920-е годы Мазерель иллюстрировал романы Ромена Роллана (666 гравюр), Эмиля Верхарна, Льва Толстого, Анри Барбюса, Стефана Цвейга, Шарля де Костера (150 гравюр). Его собственные самобытные романы-гравюры выходили огромными тиражами и были широко известны в США, Китае, Германии и Советском Союзе. Выставки художника проходили в Бельгии, во Франции, в Германии. В СССР не только экспонировались его работы, но также публиковались теоретические труды.

В 1925 году художник исполнил серию гравюр «Мегаполис», в которой передал устрашающее однообразие современных городов, похожих один на другой. В это же время Мазерель исполнял акварели, пронизанные романтизмом и духом поэзии: «Конец сеанса кино», «Лестницы Монмартра», «Несущие плакаты», «Площадь Пигаль». В этих композициях нашла воплощение вся любовь художника к Парижу. Он показал собственное восприятие самых прелестных уголков этой столицы мирового искусства.

Ф. Мазерель. Иллюстрация к роману Р.　Роллана «Жан Кристоф», 1940-е годы

В 1927–1933 годах Мазерель исполнял работы маслом. Как правило, эти композиции изображали быт рыбаков деревни Экьен, где художник проводил лето; его вдохновляли величественные дюны Па-де-Кале. Проработка фигур выглядит несколько обобщенной, однако данные работы характеризуют мастера как блестящего колориста, который умеет составлять удивительно изысканные цветовые сочетания. Картины гармоничны и искренни. Художник любит показывать своих героев в минуты отдыха или размышлений. Такова картина на сюжет из жизни рыбаков Булонского порта «Портовый кабачок “У зеленой женщины”» (1927).

В 1939 году Мазерель создал одну из самых знаменитых своих серий – «От черного к белому», где утверждал веру в конечное торжество разума. Социальные контрасты он показывал не через судьбу отдельного человека, а через большие массовые сцены демонстраций, митингов и манифестаций. В это время над Европой уже нависла опасность новой войны, и вскоре художник вместе с тысячами других беженцев шел по дорогам Франции, спасаясь от немецкого нашествия. Тягостные впечатления и гневное осуждение фашизма звучат в графических сериях художника «Апокалипсис нашего времени», «Пляска смерти», которые заставляют вспомнить «Бедствия войны» Гойи. Как приговор войне и фашизму звучат рисунки серий «Судьбы» (1939–1942) и «Помни» (1944–1945).

После войны Мазерель вернулся в Париж. В этот период он выпустил серию жизнеутверждающих гравюр «Юность». То же радостное чувство пронизывает работу, написанную маслом, – «Женщина со снопом», сила и оптимизм звучат в гравюре «Сборщица винограда» (1952).

В 1950–1960-е годы художник по-прежнему остро реагировал на все общественные проблемы. Социальная окраска присуща гравюрам «Анонимное общество» (1954), «Все мы братья» (1955), «Цивилизация» (1956).

Мазерель умер 4 января 1972 года в Авиньоне. Всю жизнь он оставался верным себе – старался выразить свою эпоху и донести до людей идеалы гуманизма при помощи избранных им художественных средств.

Казимир Северинович Малевич родился в семье управляющего сахароваренным заводом. Его родители были поляками. Казимир был первым ребенком в многодетной семье, где, кроме него, воспитывались четыре сына и четыре дочери. Писать первые картины живописец начал после переезда семьи в Курск, где он при содействии единомышленников организовал художественный кружок. В 1904 году Малевич отправился в Москву, где попытался поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, однако безуспешно. Еще несколько раз Казимир повторял эти попытки и все с тем же результатом.

Ранний период творчества художника связан с его увлечением импрессионизмом. Малевич пробовал изобразить живописную фактуру, вибрирующую цветовыми нюансами. Именно таковы работы «Весенний пейзаж», тончайший по колористическому сочетанию цвета, и «Церковь», где храм так же невесом, как ветви деревьев или воздушное марево. На основе собственных наблюдений в 1903–1904 годах живописец создал полотна «Цветочница», «Девушка без службы», «На бульваре», где главными персонажами являлись люди, занятые повседневным, привычным делом. Сюжет «Цветочниц» можно назвать, по сути, почти парижским, поскольку модели скорее напоминают героинь Ренуара, а композиция порой строится по типу «Бара в Фоли-Бержер» Эдуарда Мане.

В 1905 году Малевич начал брать уроки живописного мастерства у Ивана Федоровича Рерберга, поклонника импрессионистов, пуантилистов и Поля Сезанна. В течение пяти лет Малевич изучал рисунок, живопись, пластическую анатомию, перспективу и технологию материалов. Однако, несмотря на такое образование, в анкетах Малевич всегда указывал, что был самоучкой.

В 1910 году Рерберг вошел в число учредителей Московского товарищества художников; большинство его учеников принимали участие в выставках этого общества. Малевич также выставлял там свои работы, наряду с Н. Гончаровой, В. Бурлюком, В. Кандинским, М. Ларионовым.

В 1911 году Малевич особенно часто экспонировался на публичных смотрах, например на третьей выставке петербургского «Союза молодежи», на московской выставке «Ослиный хвост», организованной Михаилом Ларионовым. Когда в конце жизни Малевич анализировал собственную жизнь, он высказал идею о двухуровневом развитии искусства, причем к первому уровню относил профессионалов, а ко второму – народное творчество. Себя он считал приверженцем «крестьянского искусства»: «Я остался на стороне искусства крестьянского и начал писать картины в примитивном духе. Сначала, в первом периоде, я подражал иконописи. Второй период был чисто “трудовой”: я писал крестьян в труде, жатву, молотьбу. Третий период: я приблизился к “пригородному жанру” (плотники, садовники, дачные места, купальщики). Четвертый период – “городской вывески” (полотеры, горничные, лакеи, служащие)».

К. Малевич. «Корова и скрипка», 1913 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Действительно, для многих работ художника основой послужили фольклорные мотивы (вывеска, лубок, роспись подносов), а картины можно охарактеризовать как сюжетно-бытовые. Это «Купальщик» (Стеделик музеум, Амстердам) с конечностями, похожими на ласты, «Садовник» (Стеделик музеум, Амстердам), застывший в неподвижности и превратившийся в памятник самому себе. Конечно, не только с точки зрения академических канонов, но и здравого смысла понятно, что не существует подобных анатомических аномалий, как на этих работах, однако Малевич всегда представлял картину как самостоятельный организм, который живет лишь по своим собственным законам. Этому направлению он учился у фовистов, Гогена, Ван Гога и Сезанна.

В начале XX столетия в России произошло новое открытие живописных достоинств традиционной иконописи. Малевич не остался в стороне от этих веяний. Он полагал, что иконопись, по сути, – высшая ступень «крестьянского искусства». Вероятно, в чем-то он был прав, поскольку крестьянский быт невозможно было представить без икон. В иконе художника покоряли исключительное мастерство построения плоскостной композиции, монументальность фигур и экспрессивность сюжетов.

Первыми полотнами Малевича из крестьянской серии явились «Жница», «Плотник», «Крестьянка с ведрами и ребенком», «Уборка ржи» (все – 1912, Стеделик музеум, Амстердам). На этих полотнах изображены крестьяне, занятые насущным трудом. Герои примитивистски упрощены, плоскостны и решены в звучной колористической гамме. Малевич предпочитал изображать своих героев в профиль, однако, показанные в фас, они наделены монументальной статичностью, как и лики церковных образов. Художник пишет крестьянок, которые молятся в храме, или деревенского косаря, торжественно стоящего на пылающем красном фоне. Их лица, канонически большеглазые, отличаются обобщенностью черт. Эти полотна заставляют вспомнить о негритянских и полинезийских идолах, которыми увлекались Пикассо и Брак, на основе этого первобытного искусства создавшие свои кубистические работы.

Среди последних полотен крестьянской серии – «Женщина с ведрами» (1912, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Утро после вьюги в деревне» (1912, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), «Голова крестьянской девушки» (1913, Стеделик музеум, Амстердам), где обобщенность композиции достигает высшей точки. Человеческие фигуры показаны в виде цилиндров и конусов. Таким образом живописец пытался воздействовать на зрителя не фабулой, а живописными элементами, пластикой, ритмами, созвучиями или противопоставлениями красок и линий.

В 1913 году Малевич вступил в «Союз молодежи», где собрались все виднейшие представители русского авангарда. Этот период кубофутуризма отмечен в творчестве художника такими произведениями, как «Туалетная шкатулка», «Станция без остановки» (обе – Третьяковская галерея, Москва), «Корова и скрипка» (Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). Малевич утверждал, что в искусстве основное место занимает «закон контрастов» и «момент борьбы»: «Оказалось, что в вещах нашлось еще одно положение, которое раскрывает новую красоту. А именно: интуитивное чувство нашло в вещах энергию диссонансов, полученных от встречи двух противоположных форм». Так, в «Корове и скрипке» Малевич намеренно изобразил два символа противоположных сфер искусства, поскольку скрипка навевает воспоминания о высоком сюжете, тогда как изображение коровы чаще встречается на вывесках мясных лавок. «Королева музыки» и домашнее животное совмещены и призваны сломать иерархическую структуру.

В 1915 году произошло рождение супрематизма. На одной из шокирующих футуристических выставок «Трамвай В» Малевич показал около 16 своих полотен, среди которых программной стала «Композиция с Моной Лизой».

В этой работе уже проявляются черты, характерные для супрематизма, – необычная глубина белого плоскостного пространства, геометрические фигуры с правильными очертаниями и локальной окраской, которые не могут вызвать никаких ассоциаций с реальными предметами или явлениями действительности. Здесь же написаны две основные фразы из постоянного набора фраз Малевича – «частичное затмение», газетная вырезка, на которой читается фрагмент «передается квартира» с подклеенным словом «в Москве» и зеркально перевернутым «Петроград». Это произведение по своему значению является художественным манифестом. Незадолго до этого «Мона Лиза» была похищена из Лувра, а потому подобное «частичное затмение», пережитое мировым шедевром, сделало этот образ чрезвычайно актуальным для современников.

К. Малевич. «На жатву (Марфа и Ванька)», 1928 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

В противовес «частичному затмению» «полное затмение» произошло в «Черном квадрате на белом фоне», где солнце заслонила черная квадратная плоскость. Это откровение настигло Малевича неожиданно. Подготавливая рисунки к брошюре «Победа над солнцем» (1915), художник окончательно осознал смысл беспредметности. Он написал Матюшину: «Рисунок этот будет иметь большое значение в живописи. То, что было сделано бессознательно, теперь дает необычайные плоды». Вскоре после этого родилось и слово «супрематизм». Его также придумал Малевич, который вообще очень любил сочинять новые слова.

«Черный квадрат» появился на футуристической выставке «0,10». Это полотно осеняло общую экспозицию, состоявшую из 39 полотен, которые в настоящее время уже считаются высокой классикой XX столетия. Черный квадрат стал чистым актом творения. Философ Михаил Бахтин говорил, что Малевич совершил не только поступок ответственный, но что этот шаг требовал чрезвычайного мужества, поскольку свидетельствовал об отказе от подражания природе и стремлении показать процессы совершенствования человека, который постигает мироздание только силой собственной мысли. Таким образом, Малевич оказался одним из самых бесстрашных и последовательных авангардистов. По его словам, распыление живописных форм началось с импрессионизма. После него распыление стало осколками видимой реальности, и этот процесс отразили кубизм и кубофутуризм. Два последних движения, по Малевичу, расчистили дорогу супрематизму, который стал пользоваться чистыми энергиями цвета, ритма и формы, истинным и единственно ценным содержанием картин.

Малевич выделял в развитии супрематизма три ступени – «черного, цветного и белого». Черный этап также включал в себя три формы – квадрат, крест и круг. Черный квадрат знаменовал собой точку в существовании предыдущего, доавангардного искусства. Малевич определял его как «нуль форм». Черный крест символизировал рождение из этого «нуля форм» новой формы усложненного построения. Наконец, черный круг являет собой динамическую фазу творчества, где движение рождается буквально на глазах зрителя.

На пятой выставке «Бубнового валета» (1916) Малевич представил более шестидесяти супрематических полотен, где присутствовали и эти «три кита»: номер первый – «Черный квадрат», номер второй – «Черный крест» и номер третий – «Черный круг». Вся эта серия последовательно показывала этапы изменения супрематизма – от черных форм к цветным.

В середине 1918 года появилось полотно «белое на белом» – «Белый квадрат на белом фоне». Перед зрителем предстал холст, не потревоженный красками, давая таким образом небывалую свободу увидеть нечто только свое на белом экране картины. К концу 1920 года Малевич считал, что живопись закончена: «О живописи, – писал он, – в супрематизме не может быть и речи, живопись давно изжита, и сам художник – предрассудок прошлого».

В 1920 году Малевич переехал из Москвы в Витебск, где организовал группу Уновис (Утвердители нового искусства). Группа занималась проектированием знамен и плакатов, продовольственных карточек и набоек для тканей, вывесок и окраски стен. Если же приближалась годовщина революционных праздников, то весь Витебск, по образному выражению Сергея Эйзенштейна, становился сплошным «супрематическим конфетти».

К. Малевич. «Крестьянин в поле», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Тем не менее партийное руководство Витебска почти чутьем уловило чуждость супрематизма новому строю. Обстановка в Уновисе становилась все хуже, перестали платить зарплату преподавателям. Так рухнула мечта художника построить новую жизнь на основе новых форм искусства. В 1923 году Уновис последний раз выступил на «Выставке картин петроградских художников всех направлений». Вскоре после этого Малевич покинул Витебск и переехал в Петроград, где начал преподавать в Гинхуке, а через некоторое время стал его директором по предложению Павла Филонова. На XIV биеннале в Венеции с огромным успехом прошла презентация полотен художника «Черный квадрат», «Черный круг», «Черный крест».

Малевич строил планы преобразования окружающей среды в соответствии с концепцией супрематизма. В соавторстве с Чашниковым и Суэтиным он разрабатывал так называемые архитектоны, то есть модели супрематических архитектурных сооружений.

К. Малевич. «Крестьянка», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

К. Малевич. «Женский торс», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

В 1927 году, когда институт был разогнан, Малевичу разрешили заграничную командировку в Варшаву и Берлин, где он оставил часть картин и архив. Он побывал в «Баухаузе» в Дессау, много общался с западными представителями авангарда – Вальтером Гропиусом, Пайпером и Ласло Мохой-Надем. Художник мечтал отснять кинофильм, посвященный супрематизму. Едва Малевич вернулся на родину, как его арестовали. Несколько недель он провел в тюрьме и был выпущен в результате заступничества его старинного друга Кирилла Ивановича Шутко.

Постсупрематическая живопись Малевича характеризуется безликостью изображенных в композициях персонажей. После 1927 года художник пишет вместо голов и лиц красные, черные или белые овалы, что дает зарубежным искусствоведам повод говорить о том, что Малевич хотел изобразить обезличенных членов советского общества. Удивительно, но от этих безликих персонажей веет подлинным драматизмом и в то же время неким героизмом. Примером подобных работ служит «Крестьянин в поле» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), где ритмичность геометрически правильных линий создает атмосферу оцепенения. Гротескная и откровенно условная фигура крестьянина несет на себе печать трагизма, руки персонажа бессильно опущены, на лице застыло выражение беспомощного недоумения. И это неудивительно, если принять во внимание временной контекст, когда по всей стране происходило методичное истребление поэтичной деревенской жизни, которую так любил Малевич.

К. Малевич. «Спортсмены», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Еще более трагична «Крестьянка» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). Голова, руки и ноги героини закрашены черным траурным цветом, что придает персонажу значение не только скорбное, но и глубоко символическое. Небо написано грозными диагональными ритмами, словно подчиняющими себе изображенную на полотне фигуру, которая прислушивается к чему-то невидимому, быть может, безрадостному зову собственной судьбы.

К. Малевич. «Сложное предчувствие», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

К. Малевич. «Красная конница», 1928–1932 годы, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

В постсупрематический период Малевич разрабатывает взаимоотношения половин, составляющих единое целое. Эти эксперименты нашли свое отражение в «Торсах» и женских «Портретах». Здесь, как правило, фигура делится на две части вертикальной линией, что в результате воспроизводит удивительный живописный контрапункт. Части строго уравновешены при непременной контрастной двусоставности, и этот пластический канон, созданный художником, поистине блистателен. Так, «Женский торс» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) является в своем роде совершенным воплощением новой живописной концепции. О периоде «белого супрематизма» напоминает белая половина фигуры, еле различимая на белом фоне. Невесомость этой половины замечательно уравновешивает яркая и плотная вторая часть. Монументальными представляются фигуры «Спортсменов» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург), где четыре персонажа являются, по сути, вариациями одной и той же двухчастной фигуры. Ритмы и композиция произведения созданы под впечатлением традиционной иконографии «Четырех святителей», как будто Малевич хотел переложить на язык геометризированной живописи древнерусские каноны. Эта картина производит впечатление почти апокалиптическое, поскольку фигуры спортсменов поразительно напоминают мишени для выстрелов.

Однако самым трагичным представляется полотно «Красная конница» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург). При взгляде на него вспоминаются строки мастера из его книги «Искусство»: «Одни вожди звали к духовной жизни, другие – к материальным благам. Так, уверовавшие люди двинулись в путь, сначала медленным путем, потом при содействии науки, развившей технику передвижения, пошли скорее, потом бежали, а теперь едут и летят в надежде скорее достигнуть благой земли. Прошли десятки тысяч лет, когда человек встал, поднялся и побежал, бежит, бежит и до сих пор… А желанного блага нет и нет, мало того, все знамена в пути своем меняются, как верстовые столбы, на которых написаны и версты, и исчислено время достижения благого постоялого двора, а оказывается, что за постоялым двором вновь идут столбы, обещающие хорошие гостиницы… Движение человеческое в надежде получить благо напоминает собой тех безумных людей, которые, увидев горизонт, бросились туда, ибо полагали найти край земли, позабыв, что все они стоят на горизонте и бежать никуда не нужно».

На полотне мастер изобразил стремительно мчащихся всадников революции под красными знаменами, которых гонит вперед неведомая сила. Их яростный бег по земному шару бессмыслен и бесцелен, что подтверждает равнодушное небо и безразличная к суете людей земля. Этим людям никогда не найдется места во Вселенной, им не суждено найти свою обетованную землю.

К. Малевич. «Черный квадрат», 1929 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Картина «Сложное предчувствие» (1928–1932, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург) появилась в результате ощущения художником чувства пустоты, одиночества и безвыходности. Обреченностью веет от безглазой статичной фигуры человека, обреченностью наполнена траурная кайма земли и одинокий устрашающий дом на ледяном фоне голубого неба.

К. Малевич. «Автопортрет», 1933 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

В 1930 году Малевича арестовали во второй раз, и вновь его спасло чудо: он покинул тюрьму через несколько месяцев, а в Петрограде уже начинался тотальный террор… В 1932 году произведения Малевича начали открыто подвергать уничтожающей критике. Особенным нападкам подвергался «Черный квадрат». Искусство художника официально было объявлено социально чуждым советскому строю.

В 1934 году уже неизлечимо больной Малевич создал ряд натурных пейзажей и реалистических портретов. Эти работы написаны в духе мастеров итальянского Возрождения. Особенно хорош «Автопортрет» мастера, в котором весь его облик пронизан ощущением величия собственной миссии. Живописец говорил: «Художник открывает мир и являет его человеку… Быть художнику среди вещей необходимо, ибо через него открывается новое видение, новая симметрия природы, он находит (как принято называть) красоту…» Мастер на автопортрете полон достоинства и внутренней силы. Его не может поколебать безумие времени, в которое ему пришлось жить. Таким образом, это полотно, написанное в традициях Возрождения, завершило творческий и жизненный путь художника.

В мае 1935 года Казимир Малевич умер. Тело в супрематическом саркофаге провезли на открытом грузовике, на капоте которого был установлен «Черный квадрат». После кремации урну с прахом художника погребли в поле недалеко от Немчиновки, под дубом, где мастер так любил отдыхать. Николай Суетин установил на могиле памятник – куб с «Черным квадратом». В период Великой Отечественной войны могила Малевича была безнадежно утрачена. Только в 1988 году на этом месте восстановили прежний памятный знак.

Известный живописец-анималист не сразу начал заниматься живописью. Сначала он учился в Мюнхенском университете на факультете философии и теологии. В 1900 году он поступил в Академию художеств Мюнхена, где учился основам мастерства у Г. Хакля и В. Дица. Закончив академию в 1902 году, молодой художник отправился в путешествие по Италии, в 1903 и в 1907 году побывал в Париже, где его поразило творчество импрессионистов, Мане, Гогена и Ван Гога. Под значительным влиянием этих мастеров сформировался собственный стиль Марка.

Марк пережил увлечение модерном, кубизмом и футуризмом. В 1909 году он поселился в Нижней Баварии. Главными героями его картин практически всегда являлись животные на фоне природы. Вероятно, некоторую роль в этом сыграли пантеистические идеи немецких романтиков, которые призывали услышать «органический ритм, который пульсирует во всех существах». В композициях Марка животные и природа составляют единое целое – перекликаются окраска животных и цвета пейзажа, ритмично изгибаются тела и волны холмов. При этом художник пользовался цветом с целью передачи внутренней сущности, которую скрывает внешняя оболочка. Таковы композиции «Лошадь в пейзаже» (1910, Музей Фолькванг, Эссен), «Лисица» (1911, Музей фон дер Хейдта, Вупперталь).

Ф. Марк. «Желтые лошадки», 1912 год

Сам художник так объяснял суть этих полотен: «Я хочу повысить мое восприятие органического ритма всех вещей, хочу пантеистически вчувствоваться в трепет и поток крови в природе, в деревьях, в животных, в воздухе. Я не знаю более подходящего средства для анимализации (одушевления) искусства, чем образы животных».

Ф. Марк. «Лошадь в пейзаже», 1910 год, Музей Фолькванг, Эссен

В 1911 году Марк познакомился с Кандинским. Его увлекли идеи русского художника, и он присоединился к «Новому союзу художников Мюнхена», а потом начал совместно с Кандинским издавать альманах «Синий всадник», вокруг которого сконцентрировалась группа молодых модернистов. В 1911 году «Синим всадником» была организована выставка в галерее Танхаузера, на которой экспонировались и полотна Марка.

Ф. Марк. «Коровы в желто-красно-зеленых тонах», 1912 год

Общение с абстракционистами изменило творческую манеру художника. Его композиции стали гораздо более отвлеченными, и он сам сознавал это: «Мои изображения инстинктивно, по внутреннему побуждению, стали становиться схематичнее, абстрактнее». Однако в 1911 году это был только переходный период, о чем свидетельствует полотно «Красные кони» (1911, собрание П. Гейер, Цинциннати). Животные, изображенные в композиции, еще очень узнаваемы и полны жизненной энергии и силы. Три прекрасных коня динамичны и кажутся на пространстве холста яркой выразительной арабеской.

В 1912 году Марк снова посетил Париж, где познакомился с Делоне. Там же он имел возможность общаться с итальянскими футуристами. В результате стиль мастера стал отвлеченным, в композициях появились лучевидные и призматические фрагменты, рассекающие на части целостную форму. Эти работы прозрачны, наподобие стекла или хрусталя; они обладают собственной логикой ритмов и перемещений. Такова, например, картина «Мечтающая лошадь» (1913, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк).

Далее детский восторг художника перед силами природы уходит, и в такой композиции, как «Судьба животных» (1913, Художественный музей, Базель), зритель видит уже первозданный хаос, пронизанный солнечными лучами, в котором мечутся отдельные фрагменты, части тел животных.

Дальнейшие художественные поиски и эксперименты в области сверхчувствительного привели Марка к абстракционизму («Тироль», 1914; «Борющиеся формы», 1914; обе – Государственная галерея современного искусства, Мюнхен).

Художник подошел к самому пику творческого развития, когда началась Первая мировая война. Марк принял участие в ряде сражений и в 1916 году погиб под Верденом. Когда в Германии к власти пришли фашисты, работы Марка были изъяты из музеев как вырожденческие. К сожалению, бо́льшая их часть была утрачена безвозвратно.

Альбер Марке родился в Бордо, в семье железнодорожного служащего. Альбер начал очень рано рисовать чем угодно и где угодно: куском угля на полях школьных тетрадей, на полу… С 1890 по 1895 год он обучался живописи в Школе декоративных искусств, после чего поступил в Школу изящных искусств, в мастерскую Г. Моро, которого современники называли «мистиком, который устроил себе келью в центре Парижа». Моро всегда говорил ученикам, что копирование натуры требует огромной ответственности: «Копировать природу надо с воображением, только воображение делает нас художниками». В годы учебы у Моро Марке сдружился с А. Матиссом, А. Мангеном, Ж. Руо, Ш. Камуэном. Чуть позже у него завязались близкие отношения с М. Вламинком, Р. Дюфи, А. Дереном и О. Фриезом. После смерти Моро учиться в школе стало совершенно неинтересно, поэтому Марке и его друзья покинули учебное заведение, даже не написав программную работу, имея в кармане лишь удостоверение учителя рисования начальной школы.

Ранние работы Марке (конец 1890 – начало 1900-х) главным образом представляют пейзажи, написанные в традиционной манере импрессионистов. Типично для этого периода полотно «Деревья в Бийанкуре» (1898, Музей искусств, Бордо). Эта работа по выбранному сюжету и колориту несет на себе отпечаток художественной манеры А. Сислея. Освещение и композиция подобраны изысканно, однако в целом произведению не хватает тонкости и лиризма, присущих Сислею. Уже в этих ранних работах выявилось своеобразие стиля Марке. Как правило, контур предмета он передает при помощи четкого мазка-штриха. Это характерно, например, для такого полотна, как «Ярмарка в Гавре» (1906, Музей искусств, Бордо).

А. Марке. «Гавань в Ментоне», 1905 год, Эрмитаж, Санкт-Петербург

А. Марке. «Набережная в зелени», 1906 год, Эрмитаж, Санкт-Петербург

Марке экспонировал свои работы в Осеннем салоне 1905 года и в Салоне Независимых 1906 года вместе с группой фовистов. Этим произведениям свойственна звучная и насыщенная цветовая гамма, характерная для представителей фовизма, однако художник в то же время тщательно соблюдает пространственные соотношения, а интенсивность цвета соответствует распределению планов, то есть становится гуще и насыщеннее в глубину. Таковы «Гавань в Ментоне» (1905, Эрмитаж, Санкт-Петербург), «Регата в Фекане» (1906, Национальный музей современного искусства, Париж), «Набережная в зелени» (1906, Эрмитаж, Санкт-Петербург).

Портреты Марке периода фовизма отличаются показом персонажа на нейтральном фоне; может быть особо подчеркнут его характерный жест, а не только силуэт или линии фигуры. Очень выразительны работы «Андре Рувейр» (1904, Национальный музей современного искусства, Париж), «Сержант колониальных войск» (1906, Музей изящных искусств, Бордо).

Уже в 1907 году Марке решительно отказался от условной экспрессивной системы фовизма. Для него была ближе собственная выразительная система. Если он показывал на холстах городские пейзажи, то в них отстраненная созерцательность переплеталась с глубоко интимным отношением к изображенному. На выставке в парижской Галерее Дрюэ было представлено 39 композиций Марке. Большую часть из них составляли парижские пейзажи. После этой выставки начали говорить о «Париже Марке», поскольку виды французской столицы были пронизаны собственным, глубоко личным отношением, они обладали лиричной интонацией и щемящей свежестью. Раньше излюбленными парижскими районами художника были Люксембургский сад и авеню де Версай, но теперь он находил невыразимую прелесть в набережных Сены, Сите, в старинном Нотр-Даме. Значительную часть этих полотен живописец создал на высоте шестого этажа, что позволяло сделать композиционное построение особенно выразительным. Композиционные линии отличаются динамизмом и притягивают взгляд зрителя в глубину. Такова выработанная самим художником манера, и одним из лучших ее примеров является «Дождливый день в Париже. Нотр-Дам» (1910, Эрмитаж, Санкт-Петербург).

До Марке только импрессионисты и М. Утрилло так остро чувствовали дыхание Парижа. Только для импрессионистов Париж являлся городом, пронизанным световыми миражами и причудливыми фантазиями; Утрилло создал белый Париж, у Марке – серый («В дождь Париж шелестит, словно серая роза…»).

С нежностью и лиризмом мастер пишет плавные дугообразные линии мостов; нежная пепельная цветовая гамма с перламутровыми переливами тонко передает влажную атмосферу Парижа. Серебристые пейзажи Марке выглядели совершенно особенно по сравнению с яркими полотнами фовистов. Мировой известностью пользуются композиции «Солнце над Парижем» (1907), «Набережная Бурбон зимой» (1908), обе – ГМИИ, Москва.

Марке много путешествовал. Он побывал в Италии, Тунисе и Марокко, долгое время жил в Алжире. После пребывания в Неаполе художник создал полотна, изображающие, скорее, не реальное море, а мечту о бескрайних просторах, морскую стихию как абсолют. Море Марке не пустынно; в нем всегда чувствуется присутствие человека. Гармоничны соотношения моря, неба и легких парусников, ведущих неторопливый диалог с огромной стихией. В подобных работах особое значение для художника имеет не цвет, а свет, благодаря которому создается ощущение пропитанного влагой морского воздуха или, наоборот, прогретого южными лучами солнца.

А. Марке. «В Неаполе», 1909 год

А. Марке. «Вид на Сену и памятник Генриху IV»

Впечатления от своих путешествий художник выразил в серии полотен: «Везувий» (1909, ГМИИ, Москва), «Гамбургский порт» (1909, Эрмитаж, Санкт-Петербург), «Порт Гонфлер» (1911, ГМИИ, Москва), «Порт в Роттердаме» (1914, Национальный музей современного искусства, Париж), «Алоэ в Сиди-Бу-Саиде» (1923, частное собрание, Париж), «Регата в Меллерой» (1927, Музей искусств, Бордо), «Гаврский порт» (1934, частное собрание, Париж), «Алжирский порт» (1943, Музей искусств, Бордо).

Алжир дал Марке возможность показать эффект палящего солнца, «солнца без теней». Города он воспринимал в их индивидуальной цветовой гамме. Как известно, Париж Марке был серым, Неаполь – голубым, Алжир – белым, Гамбург – желтым. В Алжире Марке начал писать штормовое море и грозы. После Северной Африки он сумел более глубоко оценить европейские пейзажи.

А. Марке. «Порт Гонфлер», 1911 год, ГМИИ, Москва

Работы Марке, созданные в 1920-е годы, напоминают акварель – так прозрачен их свет, так тонка цветовая градация, так легок мазок. Поэтичны композиции «Ла Рошель, выход парусных лодок» (1920, частное собрание, Париж), «Сабль д’Олонь. Парусные лодки» (1921, частное собрание, Париж), «Триель» (1931, частное собрание, Париж).

В последний период жизни Марке поселился в Париже, в доме, из окон которого хорошо просматривались Сена и Новый мост, которые художник очень любил писать. Эти композиции 1930-х годов необычайно романтичны, порой беспокойны, когда на них предстает вид ночного города («Новый мост ночью», 1937, Национальный музей современного искусства, Париж; «Ночной Париж», 1937, частное собрание, Париж).

Годы фашистской оккупации во время Второй мировой войны Марке провел в Алжире. Он был уже тяжело болен, но продолжал заниматься живописью.

В Париж художник вернулся лишь в 1945 году. В 1947 году ему сделали тяжелейшую операцию, после чего он, на время почувствовав облегчение, написал восемь полотен. Вскоре мастер скончался. После него остались изумительные работы с манящими романтичными видами его серебристо-серого Парижа.

Андре Масон родился во Франции, в Балиньи. Детство и юность он провел в Брюсселе, там же получил и первоначальное художественное образование в Королевской академии художеств, где его преподавателем был К. Монтальд. В 1912 году Масон переселился в Париж, где продолжал совершенствоваться в живописи, посещал уроки в Школе изящных искусств, интересовался фресковой живописью, которой его обучал П. А. Бодуэн. В это время в его творчестве особенно сильно было влияние кубизма. В 1914 году художник отправился в путешествие по Италии и Швейцарии, которое прервала Первая мировая война. На фронте Масон был тяжело ранен, и с ним случился психический срыв. Именно это страшное потрясение от пережитого и сформировало впоследствии его мировоззрение и круг будущих тем в живописи. Прежде всего он отошел от рациональных геометрических форм, свойственных кубистам. Эти разбитые на отдельные грани формы сменились образами, исполненными яркой экспрессивности, в которых художник хотел выразить дисгармонию и несправедливость, трагедию человеческого бытия.

А. Масон. «Сельчане», 1927 год, частное собрание, Париж

А. Масон. «Дети, едящие рыбу», 1928 год

В Париж Масон вернулся только в 1922 году. Спустя два года он сдружился с лидерами сюрреализма – А. Бретоном, Л. Арагоном и П. Элюаром. Идеи представителей нового художественного направления захватили Масона, тем более что они полностью отвечали его переменившемуся взгляду на мир и природу. Особенно понравился художнику метод автоматического письма, когда образы на полотне начинают рождаться как бы самопроизвольно, формируясь из хаотичных вначале линий. Сюрреалисты считали, что метод автоматического письма позволяет регистрировать работу подсознания. Такими и предстают наиболее ранние картины Масона, выполненные в полном соответствии с принципами сюрреализма, где краски собираются в трепещущие и извивающиеся тени, образуют некие биоморфные субстанции, которые ритмично раскачиваются или патетически вздымаются вверх: «Гроза» (1924, частное собрание, Париж), «Битва рыб» (1926, Музей современного искусства, Нью-Йорк). Чрезвычайно эффектны созданные в манере автоматического письма композиции «Гераклит» (1938), «Животные» (1929), «Дети, едящие рыбу» (1928), «Автоматические рисунки» (1925).

В 1927 году Масон начал делать так называемые песчаные картины. Он заполнял фрагменты полотна клеем, насыпал сверху песок, после чего стряхивал его. Таким образом получалась оригинальная фактура, а песчаные зоны делали живопись привлекательной и загадочной, поскольку, помимо эстетической задачи, исполняли еще и символическую. Песок в представлении Масона был частью одной из четырех мировых стихий, а именно земли («Сельчане», 1927, частное собрание, Париж; «Фигура», 1927, частное собрание). Впоследствии художник так рассказывал об изобретенных им песчаных картинах: «Необходимость в них я почувствовал, когда осознал разрыв между моими рисунками и живописью маслом. Разрыв между спонтанностью и головокружительной быстротой первых и фатальной рассудочностью вторых. Я вдруг нашел решение, когда сидел на берегу моря, любуясь красотой песка, состоящего из мириад оттенков и бесконечных вариаций – от матовости до сверкания. Едва вернувшись домой, положил на пол комнаты негрунтованный холст и принялся заливать его потоками клея, а потом засыпал все это принесенным с пляжа песком».

В начале 1930-х годов Масон почувствовал себя вполне самостоятельной творческой личностью. Ему стали тесны рамки сюрреализма и, кроме того, угнетающе воздействовали на психику амбиции Андре Бретона. Масон принял решение покинуть группу сюрреалистов и продолжать дальнейший путь в искусстве самостоятельно.

А. Масон. «Гераклит», 1938 год

По мотивам сюжетов древней истории художник создал графические циклы «Жертвоприношения» и «Избиения». Эти работы характеризуются точностью и изысканной тонкостью линий, которые, переплетаясь подобно паутине, являли устрашающие мифологические сюжеты. Так же классически утонченны и живописные полотна этого времени. Масон с упоением изображает безумие вакхических плясок, чудовищные схватки и сцены насилия. Масон считает, что все эти проявления естественны для стихийных сил, скрытых в природе, основой которой является неуничтожимая агрессия: «Резня в поле» (1933, частное собрание, Бремен), «Вакханалия» (1933, Национальный музей современного искусства, Париж), «Струя крови» (1936, Национальный музей современного искусства, Париж), «Избиения и похищения» (1930–1933).

В 1934 году Масон переехал в Испанию, где на его глазах прекрасная страна оказалась ввергнутой в пучину гражданской войны. Художник запомнил эти просторы как олицетворение Эроса и Танатоса, где есть место и высоким страстям, и мрачной истории, и кровавым сюжетам, как в мифологии, так и в страшной забаве – корриде («Ibdes de Aragon», 1935, Галерея Тейт, Лондон). Как живопись, так и графика Масона этого периода заполнены трагическим столкновением сплетающихся неистовых форм и ослепительно яркими красочными потоками: «Метаморфозы» (1937–1943), «Мифология природы» (1938–1940).

А. Масон. «Строительство Дедалова лабиринта», 1939 год

В 1940 году, спасаясь от ужасов новой мировой войны, вместе с Андре Бретоном Масон эмигрировал в США и поселился в штате Коннектикут. Он увлекся индейским и негритянским фольклором, после чего его картины наводнили фантастические существа, казавшиеся неведомым порождением водной глубины, лесных пещер и темных зарослей. В это время пространство полотен художника заполняют пульсирующие непонятные органы, вьются эластичные органические ткани, извиваются щупальца и массивные конечности: «Нет законченного мира» (1942, Художественный музей, Балтимор), «Антильские острова», «Пасифая» (обе – 1943, частные собрания, Чикаго).

Вслед за этим Масон открыл для себя прелесть китайской каллиграфии и национальной живописи. Изучая искусство этой восточной страны, он увлекся философией дзен-буддизма, что, впрочем, было естественно, поскольку Масон и сам пришел к выводу о нераздельности видимого мира и человеческого сознания. Искусство художника стало абстрактным. Он называл свои композиции «психографиями». Эти эксперименты оказали решающее воздействие на возникновение в Америке школы абстрактного экспрессионизма.

В 1945 году художник вернулся во Францию, однако на протяжении 1950-х годов продолжал разрабатывать так полюбившиеся ему азиатские темы. В это время он писал главным образом композиции, напоминающие пейзажи, на фоне которых изображал имитацию иероглифов. Эти полотна изобилуют короткими стремительными зигзагами, похожими на молнии, пересекающимися и вновь расходящимися. Глядя на размытые пятна и быстрые пробеги живописных линий, зритель представляет то птичьи перелеты над безжизненной местностью, то бурное падение водных струй: «Июль» (1948, частное собрание, Париж), «Пучина» (1955), «Миграция III» (1957), обе – Галерея Л. Лейрис, Париж. Далее живописец продолжал работать в манере лирической абстракции, сблизился с группой ташистов, занимался оформлением спектаклей.

Анри Матисс родился в Като-Камбрези – городке на севере Франции, в семье хлеботорговца. Его детство прошло в Боэн-ан-Вермандуа. Отец мечтал, чтобы Анри имел юридическое образование, поэтому, окончив лицей Сен-Квентин, Матисс получил диплом юриста в Париже, после чего работал некоторое время адвокатом в родном городе. Рисовать он начал довольно поздно и неожиданно, попав в больницу, где ему сделали операцию по удалению аппендикса. В это время ему уже было 20 лет. Первоначальное художественное образование Матисс получил в Школе Вентин де ла Тур. В 1891 году он отправился в Париж, где совершенствовался в мастерстве в знаменитой Академии Жюлиана, в 1892 году обучался в Школе декоративных искусств. На вечерних курсах школы Матисс познакомился с Альбером Марке, который помог ему поступить в мастерскую Гюстава Моро в Школе изящных искусств.

В период обучения Матисс часто копировал работы старых мастеров в Лувре. Его ранние картины, особенно натюрморты, несут на себе отпечаток классической манеры, причем особенно сильно чувствуется влияние Шардена («Бутылка шимдама», 1896, ГМИИ, Москва). В 1897 году в Салоне Национального общества изящных искусств появилась одна из первых значительных работ художника, отмеченных влиянием импрессионизма, – «Десерт».

В 1898 году Матисс женился на южной красавице Амелии-Ноэми-Александрин Прэйер. Молодые супруги отправились в Лондон. Там художник познакомился с работами романтика Тёрнера, которого импрессионисты боготворили. Матисс полюбил Лондон и, вероятно, по причине того, что там прошел его медовый месяц.

После Англии художник отправился на Корсику. Вскоре умер Моро, и Матисс оставил занятия в Школе изящных искусств. В 1899 году он начал учиться в Академии Карера, где дополнительно занимался скульптурой на вечерних курсах. Палитра Матисса в это время становится более светлой, а цвета приобретают большую интенсивность. Значительное влияние на творческую манеру художника оказали работы П. Сезанна. Таковы композиции «Обнаженная натура. Слуга» (1900, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Посуда на столе» (1900, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Матисс много общался с Дереном, Писсарро, Марке и Пюи. С этими выдающимися деятелями французского искусства художник расписывал декоративный фриз.

С 1901 года Матисс активно выставлял свои работы в Салоне Независимых, Осеннем салоне и Галерее Берты Вейль. В 1904 году он познакомился с П. Синьяком, благодаря которому освоил приемы дивизионизма. Об этом свидетельствует работа «Роскошь, покой и наслаждение» (1904, Национальный музей современного искусства, Париж) с типичным для этого движения разложением сложного цветового тона на чистые цвета, которые фиксировались на полотне отдельными мазками и рассчитывались на их оптическое смешение при зрительном восприятии.

В 1905 году Матисс стал лидером нового художественного направления – фовизма, что в переводе с французского языка означает «дикие». В группу вошли друзья Матисса, с которыми он обучался в мастерской Г. Моро, и, кроме того, такие знаменитые живописцы, как А. Дерен и М. Вламинк. Эти художники отказались от классических приемов моделировки предметов и построения перспективы; они предпочитали использовать яркую, кричащую колористическую гамму, подчас значительно упрощая форму предметов, почти до схематизма. Как правило, их композиции строились на сочетании интенсивных локальных оттенков. Ярким примером оригинальной техники фовистов служат такие знаменитые полотна Матисса, как «Дама в шляпе» (1905) и «Вид Коллиура». Последнюю работу живописец считал особенно значимой, программной, поскольку выразил в ней основополагающие принципы нового направления – не стремиться к точной передаче цвета окружающего ландшафта, но выразить чувства, которые этот ландшафт вызывает, зримо воплотить собственное ощущение природы.

А. Матисс. «Дама в шляпе», 1905 год

В 1906 году в Салоне Независимых Матисс представил большое полотно «Радость жизни». Впоследствии эта композиция стала основой для одной из самых известных картин художника – «Танец» (1910, Эрмитаж, Санкт-Петербург). В это же время художник создавал гравюры на дереве, литографии.

В 1907 году группа фовистов распалась. В это время Матисс находился в расцвете творческой силы. Он был сложившимся мастером со своим неповторимым стилем. Художник открыл собственную мастерскую. Его картины часто экспонировались на выставках многих стран мира – в Москве, Нью-Йорке, Берлине. Увидели свет «Заметки живописца», написанные Матиссом. Живописец настойчиво утверждал новый тип художественной выразительности. Его композиции характеризуются четкой ритмической организацией и контрастным сочетанием немногих локальных оттенков, как правило, очень чистых и насыщенных. Именно таковы полотна «Танец» и «Музыка», которые украсили особняк московского дворянина С. Щукина. Эти композиции более плоскостные по сравнению с ранними работами мастера, их членение четко, цвет ярок, а рисунок предельно обобщен, поскольку Матисс считает, что излишняя детализация мешает цельности чувства.

Главное живописное средство выразительности для художника – контрасты. Он говорил: «Лавина цвета сама по себе беспомощна. В цвете важнее всего соотношения». Такова композиция «Красная комната» (1908), где общий красно-коралловый фон выгодно оттеняется приглушенной зеленью пейзажа в окне, и «Натюрморт с голубой скатертью», в котором узоры ткани оптически кажутся более крупными, поскольку сопоставляются с относительно небольшими по размеру предметами. Кроме того, в последней работе внимание зрителя акцентируется на ярко-рыжем медном кофейнике и желто-красных яблоках, создающих общий эмоциональный настрой и особый тон. Несмотря на это, нельзя сказать, что Матисс всегда четко придерживался целостности выработанных им живописных средств. В творческом наследии художника существует ряд декоративных панно, где цветовая гамма состоит всего из трех локальных оттенков. Чтобы показать экспрессию движения, Матисс удлиняет пропорции фигур и делает жесты персонажей намеренно утрированными.

А. Матисс. «Красная комната», 1908 год

А. Матисс. «Мастерская художника», 1911 год

В 1910 году Матисс совершил путешествие в Алжир, где на него оказала большое впечатление традиционная африканская скульптура. Под влиянием экзотического искусства изменилась и тематика работ мастера, в которые он все чаще, наряду с реальными, включал и фантастические персонажи.

После поездки в Италию Матисс написал серию колоритных полотен, из которых наиболее известными являются «Испанский натюрморт» (1911, Эрмитаж, Санкт-Петербург) и «Госпожа Матисс в манильской шали» (1911, Художественный музей, Базель). В 1911 году Матисс посетил Москву, через год – Марокко. Его выставки во многих городах мира стали обычным явлением; наряду с картинами, на них все чаще экспонировалась скульптура. Интересно, что во время лепки Матисс слишком часто смачивал глину. Из-за этого при повороте станка скульптуры падали и разбивались. В таких случаях художник брался за кисть и изображал на полотне погибшую фигуру.

В годы Первой мировой войны творчество Матисса отразило черты эмоциональной депрессии мастера. Цветовая гамма утратила свою яркость; все чаще в картинах преобладали темные, приглушенные оттенки, а контуры предметов стали геометризированными («Вид на Нотр-Дам», 1914, Музей современного искусства, Нью-Йорк). Техника абстрактного геометризма создает совершенно иные, непривычные интерьеры: пространство рассекается на взаимно перекрещивающиеся зоны балконными решетками, оконными рамами и карнизами, которые и создают ритмическую организацию полотен («Художник и модель», 1916, Национальный музей современного искусства, Париж; «Окно. Интерьер с незабудками», 1916, Институт искусств, Детройт). Только по окончании войны палитра живописца вновь стала ярче и жизнерадостнее; снова картины были исполнены радостного и эмоционально приподнятого настроения.

А. Матисс. «Вид из окна в Танжере», 1912 год

А. Матисс. «Танец с настурциями», 1912 год

В начале 1920-х годов Матисс увлекся восточной тематикой. Работы этого времени часто изображают обнаженных или одетых одалисок, исполняющих причудливый восточный танец среди ковров с фантастическими арабесками. Таковы «Одалиска в красных шароварах» (1924–1925, Музей Оранжери, Париж), «Одалиска» (1928, Музей современного искусства, Стокгольм). 1920 год оказался для мастера чрезвычайно насыщенным в художественном отношении. Он не только писал картины, но и создавал скульптуры, литографии, оформлял спектакли. По предложению русского мецената Сергея Дягилева он подготовил эскизы костюмов и декораций для русских балетов, в частности для балета на музыку И. Стравинского «Соловей».

А. Матисс. «Каллы, ирисы и мимозы», 1913 год

В 1930 году Матисс в течение трех месяцев проживал на Таити. В этом же году он получил заказ на изготовление декоративного панно, предназначенного для Музея Барнса в Мерионе (США). Матисс исполнил трехчастную композицию с изображением женских фигур в необычных поворотах, показанных на возбуждающем фоне, состоящем из розовых, черных и синих полос. В этот период композиции Матисса приобретают необычную легкость, почти воздушность, а контуры фигур намечаются скользящими линиями. Узоры создаются при помощи небольших штрихов, которые порой процарапываются в красочном слое («Розовая обнаженная», 1935, Музей искусств, Балтимор; «Дама в синем», 1937, частное собрание, Филадельфия; «Румынская блуза», 1940, Национальный музей современного искусства, Париж).

С 1935 по 1936 год художник экспериментировал в изготовлении картонов для ковров. С 1932 года он иллюстрировал поэтические сборники С. Малларме (1932), П. Ронсара (1942), Бодлера («Цветы зла», 1944), Шарля Орлеанского (1950), а также «Улисса» Дж. Джойса (1935). Принципы работы над книжными иллюстрациями Матисс описал в своей статье «Как я делал книги»: «Я проводил линии таким образом, чтобы белая страница привлекла внимание читателя не меньше, чем самый текст».

В поздней живописи Матисса преобладают натюрморты с букетами и фруктами на столах, с видами сада за раскрытым окном. Замечательны его «Красный интерьер, натюрморт на голубом столе» (1947, Художественное собрание земли Северный Рейн-Вестфалия, Дюссельдорф; «Египетская занавесь», 1948, частное собрание, Вашингтон). Очень часто мастер создает лирические, словно пронизанные светом работы с изображением девушек. Эти произведения дышат интимностью и нежностью, а предметы кажутся вобравшими в себя весь спектр окружающей их среды («Две девушки. Коралловый фон, голубой сад», 1947, частное собрание; «Молчание в домах», 1947, частное собрание).

В 1943 году Матисс, уже будучи тяжелобольным и прикованным к постели, изобрел новую живописно-графическую форму, получившую название «декупаж». Эти работы создавались при помощи наклеек, вырезанных из бумаги, окрашенной гуашью. Серия подобных композиций составила альбом «Джаз» (1947). Пользуясь этим приемом, мастер исполнял эскизы для витражей и керамических панно, станковых работ и ковров. Эти картины получили название «вырезанные». Наиболее известные произведения, созданные в подобной технике, – «Полинезия. Море» (1946, Национальный музей современного искусства, Париж), «Композиция (Бархатные ткани)» (1947, Художественный музей, Базель), «Зульма» (1950, Государственный музей искусств, Копенгаген), серия «Синие обнаженные» (1952).

Последней большой работой Матисса стал ансамбль Капеллы Четок в Вансе. По просьбе монахов-доминиканцев художник принимал самое деятельное участие в оформлении интерьера капеллы. Великолепная роспись католического храма явилась вершиной мастерства знаменитого живописца, и дело не только в масштабах этой монументальной работы.

А.　Матисс. «Зульма», 1950 год, Государственный музей искусств, Копенгаген

Интерьер представляет собой тщательно продуманное до мельчайших деталей единое целое, а также поражает своим живописным решением. Контурный рисунок Матисс нанес на белый фон стен. Очень выразительны фигуры святого Доминика, Девы Марии, необычайно экспрессивны сцены Страстей Христовых. Лучи солнца проникают в храм сквозь витражи, окрашивая в синие и желтые оттенки атмосферу помещения. Замечательно дополняют ансамбль легкие светильники и золотистый алтарь. Сам Матисс справедливо считал, что в этой работе в полной мере нашли воплощение его эстетические идеалы.

В 1952 году в городе Като-Камбрези еще при жизни мастера открылся музей Анри Матисса. Через два года Матисс умер.

Творчество Анри Матисса исполнено неизъяснимого обаяния, свежести и гармонии. Вероятно, секрет подобного воздействия его полотен на зрителя заключен в особом оригинальном видении мира. Живописец любил говорить: «Я полагаю, что для художника нет ничего труднее, чем писать розу; но создать свою розу он может, лишь забыв обо всех розах, написанных до него. Первый шаг к творчеству состоит в том, чтобы увидеть истинный облик каждого предмета. Творить – значит выражать то, что есть в тебе».

Роберто Матта родился в чилийском городе Сантьяго. В 1926 году он поступил на архитектурный факультет Католического университета в Сантьяго, который окончил в 1932 году. По окончании обучения Матта много путешествовал, побывал в Греции, Югославии, Англии, Италии. В 1937 году он прибыл в Париж, где помогал возводить и оформлять Испанский павильон для Всемирной выставки.

Через год художник сблизился с группой сюрреалистов и понял, что его настоящее призвание – живопись. Матта стремился при помощи живописных средств передать изменения душевного состояния. Для этого он экспериментировал с различными перепадами хроматической насыщенности, а также объединял массивные объемы и почти прозрачные формы, использовал то напряженные, то протяжные ритмы. Таковы его первые композиции «Морфология желания» (1938), «Внутренний пейзаж» (1939), «Нашествие ночи» (1941), все – Музей современного искусства, Сан-Франциско. На этих полотнах разнообразные душевные состояния призваны отражать яркие туманности, пятна сложной конфигурации и таинственные свечения, вкрапления кристаллов и аналоги биоморфных масс.

С 1939 по 1948 год художник проживал в Америке. Он немедленно включился в художественную жизнь Нью-Йорка, причем методы художника оказали значительное воздействие на развитие нью-йоркской школы абстрактного экспрессионизма. В этот период Матта предпочитал полотна крупного формата, огромное пространство которых насыщал формами, схожими с рудиментами, кажущимися то плывущими вдалеке, то вдруг приближающимися и пересекающими друг друга. Порой возникал эффект двойной экспозиции, и тогда аморфные формы обретали вполне определенные, почти распознаваемые контуры: «Годы страха» (1941–1942, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), «Год 44» (1942, Национальная галерея, Берлин), «Головокружение Эроса» (1944, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Оникс Электры» (1944, там же), «Пространство рентгеновских излучений и эго» (1945, Национальный музей современного искусства, Париж).

Р. Матта. «Без названия», 1950 год

В середине 1940-х годов творческая манера Матта претерпевает определенные изменения. Космос, включающий в себя землю и ее обитателей, заполняется необычными пришельцами, техническими новшествами – приборами, лабораторным оборудованием, фрагментами архитектурных сооружений («Знание, сознание, терпение», 1944, частное собрание, Париж; «Быть причастным», 1945, частное собрание, Париж; «Как всегда», Городской музей, Амстердам). С 1949 года художник жил в Риме, время от времени приезжая в Париж. Матта вновь стал много путешествовать. С 1950 года за двадцать лет он посетил большинство стран Латинской Америки, Африки, Европы и Азии.

В этот период полотна Матта становятся некими фантастическими видениями, где природа породнилась с техническими новшествами, образовав невероятные гибриды; она буквально пронизана неоновыми вспышками, подобием летательных аппаратов, роботов и коммуникаций неизвестного назначения. Однако такое сращение живого существа и техники не вызывает в художнике чувства энтузиазма; он, скорее, настроен пессимистично, с изрядной долей сарказма и иронии предчувствуя неизбежную техногенную катастрофу («Сферический купол над племенем. Револьверы», 1957; «Власть хаоса», 1964–1965, обе – Национальный музей современного искусства, Париж). Матта считает, что эпоха новейших достижений и сверхскоростей, информационных технологий и открытий в генной инженерии таит в себе зерно саморазрушения.

В 1970–1980-е годы мастер использовал в своих композициях образы мифологических героев, фольклорные тотемы и штампы массового искусства, постепенно переходя к тенденциям постмодернизма.

Илья Машков родился в станице Михайловской Хоперского округа Области войска Донского. Его родители постоянно нуждались, а потому Илья, проучившись три года в приходской школе, был отдан «в люди». Ему приходилось заниматься ненавистной работой – служить у торговцев и купцов. Машков забывался только тогда, когда начинал с упоением рисовать – копировать иконы, картины и лубки, делать вывески. Работами юного художника заинтересовался учитель рисования мужской гимназии Н. Евсеев и спросил, не хочет ли Машков учиться рисованию профессионально. В ответ он услышал удивленное: «А разве этому учатся?»

Однако учиться живописи ему все-таки пришлось, правда, с перерывами. В 1898 году Машков успешно поступил на художественное отделение Московского училища живописи, ваяния и зодчества, где его преподавателями стали А. Корин, А. Васнецов и К. Горский. Он много занимался, изучал картины из собрания Третьяковской галереи и Румянцевского музея.

В 1904 году Машков ушел из училища. Он открыл собственную художественную студию, где, кроме него, рисунок и живопись преподавали Н. Гончарова, М. Ларионов, П. Кочаловский и А. Михайловский. Вместе со своими соратниками Машков в 1908–1909 годах стал одним из организаторов общества «Бубновый валет». В 1908 году художник совершил путешествие по Европе – объездил города Германии, Франции, Испании, Австрии, Англии, где познакомился с новыми веяниями в изобразительном искусстве. В этом же году он возобновил занятия в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.

Это был активный период авангардистского экспериментаторства в творчестве художника. Большинство преподавателей испытывали подобие шока при виде его экстравагантных работ, где даже женская натура изображалась интенсивным локальным цветом.

К подобным опытам снисходительно относился лишь Коровин. Порой Серову задавали вопрос, чем это занимается его ученик, и в ответ преподаватель мог только пожимать плечами: «Говорит – доведу до реальной правды». Эксперименты закончились, когда на одном из эскизов появилась запись профессора, терпение которого, по-видимому, уже давно иссякло: «Выбыл».

Диплом со званием классного художника Машков все-таки получил, но это произошло только в 1917 году. Однако уже с 1909 года картины Машкова стали активно экспонироваться на выставках. Живописец участвовал в экспозициях «Нового общества художников», «Золотого руна» и Салона. Когда состоялась интернациональная выставка картин, скульптуры и графики, работы художника демонстрировались наряду с произведениями знаменитого основателя французского кубизма Ж. Брака.

И. Машков. «Ягоды на фоне красного подноса», 1908 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

На следующий год Машков отправил несколько работ в парижский Осенний салон, где его натюрморт «Синие сливы» был высоко оценен А. Матиссом. Эту картину приобрел русский меценат Морозов.

В 1910 году Машков явился одним из организаторов московской выставки «Бубнового валета». Художники так определили главную задачу своей экспозиции: «Нам хотелось, чтобы наша живопись была могучая, насыщенная обильным колоритом». Машков представил на этой выставке работу, которую считал программной: «Автопортрет и портрет Петра Кончаловского».

В 1911 году работы Машкова украшали выставки «Мира искусства» и Салона Независимых в Париже. Художники «Бубнового валета» избрали его своим секретарем. Живописец стал пользоваться известностью не только в России, но и за рубежом, где его картины получали самую благожелательную оценку художественной критики.

И. Машков. «Натюрморт», 1912–1913 годы

В 1914 году художник в последний раз побывал за границей – в Турции, Египте и Греции. Это был период творческого взлета, особенно в Швейцарии, где Машков много и плодотворно работал. Художник вернулся в Россию в связи с началом Первой мировой войны. На родине он работал над оформлением стихов Маяковского в стиле народного лубка.

В 1915 году две работы Машкова приобрела Третьяковская галерея. Это были натюрморты «Тыква» и «Камелия», написанные художником в 1913–1914 годах.

И. Машков. «Снедь московская. Хлебы», 1924 год, Государственная Третьяковская галерея, Москва

И. Машков. «Натюрморт с самоваром», 1919 год

В 1917 году, после Февральской революции, Машков развернул бурную общественную деятельность. Он занимался организацией профсоюза художников, который, по его мнению, должен был быть «Союзом союзов» живописцев, скульпторов и граверов. Он занимал высокие должности в объединении «Мир искусства» и Московском художественном обществе.

Машков преподавал рисование, читал курс лекций в военной школе. В 1918 году художника избрали членом коллегии, призванной организовать отдел изобразительных искусств при Наркомпросе.

В это время Московское училище живописи, ваяния и зодчества было преобразовано во Вторые Свободные государственные мастерские. Машков начал вести там преподавательскую работу, которая продлилась 10 лет, до 1929 года. За этот период училище переименовывали еще дважды: в 1927 году – во Вхутемас, а в 1927 году – во Вхутеин.

Машков принимал участие в деятельности нового «Мира искусства». В 1920-е годы он создал множество натюрмортов, которые прославили его имя. Все они исполнены в яркой цветовой палитре и кажутся гимном радости бытия. Особенной известностью пользовались «Натюрморт с веером», композиции с фарфоровыми фигурками.

Известность художника распространилась за пределы европейского континента. В 1924 году его работы экспонировались уже на выставках в Америке. Через год Машкова пригласили в Общество живописцев и скульпторов «Московские живописцы», в Ассоциацию художников революционной России (АХРР).

На VII выставке АХРР появились шедевры Машкова – натюрморты «Снедь московская. Хлебы» и «Снедь московская. Мясо, дичь» (оба – Государственная Третьяковская галерея, Москва). Успех этих картин был огромен. Например, одна из газет отмечала: «Его (Машкова) выступление с «Московской снедью» произвело сенсацию и как бы навсегда упрочило за ним первое место среди современных натюрмортистов».

И. Машков. «Фрукты с сельскохозяйственной выставки», 1939 год, Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Пейзажи и портреты Машкова не получили такой известности, как его натюрморты, хотя художник создал достаточно много работ в этих жанрах. Он ездил по стране, писал виды Крыма и Кавказа, в родном хуторе Михайловском создал работу «Колхозница с тыквами».

В 1935–1936 годах Машков продолжал писать натюрморты, из которых наиболее известной стала композиция «Советские хлебы», оформлял зал гостиницы «Москва», мечтал организовать систему художественного образования по образцу мастерских художников эпохи Ренессанса.

В годы Великой Отечественной войны художник писал портреты солдат, работников Первого Московского коммунистического госпиталя в Лефортово, эвакуационно-сортировочного госпиталя № 290. Замечательный русский живописец немного не дожил до победы: он скончался 20 марта 1944 года в возрасте 63 лет. 

Хоан Миро родился в Барселоне, в семье золотых дел мастера. С раннего детства он чувствовал тягу к рисованию. В 1907 году он начал посещать Барселонскую академию художеств, где преподавали М. Ургелл Инглад и профессор прикладных и декоративных искусств Х. Паско Мерис. В 1911 году после тифа Миро пережил тяжелейший нервный срыв. Только через год ему разрешили продолжить обучение в художественной школе. На этот раз его учителем стал Франческо Гали. В его классе Миро сдружился с двумя виднейшими впоследствии представителями испанского искусства – Э. Рикаром и Л. Артигасом.

Жизнь и творчество Миро всегда были тесно связаны с родной Каталонией, ее народом, ее искусством. В его художественных исканиях неизменными являлись беспокойство и страх перед смертью и любовью, что характерно для любого испанца.

В 1915 году совместно с Рикаром Миро снял мастерскую, одновременно занимаясь в художественном кружке Сант-Люк. В это время в галерее Жозефа Дальмо все чаще стали появляться работы французских авангардистов. Ранние работы Миро, созданные в период с 1913 по 1917 год, отмечены влиянием фовизма. Для таких композиций, как «Сиурана, тропа» (1917, частное собрание, Париж), «Портрет Э. С. Рикарта» (1917, частное собрание, Чикаго), «Прадес, деревня» (1917, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), характерны сложные радужные переливы цветовой гаммы и стилизованный рисунок, изысканно переходящий в орнамент, состоящий из линий различной конфигурации – волнистых, параллельных и зигзагообразных.

С 1918 года в творчестве Миро наступил новый период, чаще всего называемый «фазой детализации», ярким примером которого являются работы «Колея» (1918, частное собрание, Нью-Йорк), «Огород с ослом» (1918, Музей современного искусства, Стокгольм). Эти композиции Миро писал на ферме родителей. Художник концентрируется на тщательной передаче перспективы и дальних планов.

Зиму 1920–1921 годов Миро провел в Париже, где познакомился с новейшими современными течениями в искусстве – экспрессионизмом и кубизмом. В это время он исполнил произведение, которое считается одним из лучших в его творчестве, – «Ферма» (1921–1922, Национальная галерея, Лондон). На полотне показано космическое пространство, состоящее из бесконечно малых деталей. Передний план указывает на место обитания человека, а дальние планы представляют собой бездонную бездну, сплавленную из чистой энергии и органических элементов.

Х. Миро. «Монруа, виноградники и оливковые деревья в дождливую погоду», 1919 год

В 1922–1925 годах Миро познакомился с основоположниками сюрреализма – Бретоном, Арагоном и Элюаром. Реальность на картинах художника начала представать в условном знаковом виде. Миро создал такие программные композиции, как «Каталонский пейзаж (Охотник)» (Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Вспаханное поле» (Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк). Характерно настроение живописца в период работы над этими картинами: «Мне удалось избежать абсолютизации натуры, и мои пейзажи не имеют ничего общего с внешней действительностью. Я знаю, что ступил на рискованную дорогу, что меня будет охватывать паника, паника путников, следующих тропой, где их подстерегает опасность; я все преодолею благодаря дисциплине и серьезности, с которыми работаю».

В центре полотна «Ферма» изображено дерево посреди элементов реалий внешнего мира. Это различного рода хозяйственные постройки, домашняя птица, грибы, растущие на лужайке. Фоном служит глубокая синева неба с призрачно сияющей луной. Благодаря этому фону картина приобретает поистине космическую масштабность, а предметы – фантастическую иллюзорность. Реальные объекты оказываются погруженными в ирреальную среду и предстают перед зрителем в ауре необычной и многозначительной. Чувствуется, что автор не хотел изменять природу, но полностью растворялся в ней, выявляя таким образом ее скрытую сущность.

В 1925 году в Галерее Пьер состоялась выставка полотен Миро. После этой экспозиции, вызвавшей громкий скандал, художник в течение двух лет не использовал разработанную им сакральную схематизацию, где реалии повседневной жизни получали воплощение в текучих переменчивых формах в окружении разноцветных теней-ореолов («Карнавал Арлекина», 1924–1925, Художественная галерея Олбрайт-Нокс, Буффало).

Х. Миро. «Усатый стол», 1927 год

Х. Миро. «Портрет миссис Миллс в 1750 г.», 1929 год

Хоан Миро мыслил идеограммами, то есть знаками, которые обозначают понятие. Со временем художника собрал обширный словарь подобных идеограмм. Так, например, солнце и луна обозначали вечное противоборство мужского и женского начала, треугольники – знаки пола, горизонт – лестницу между земным и небесным мирами. Символы-посредники служили для связи миров и разных сфер человеческой жизни. К ним относились летящие птицы, скачущие кролики, органы чувств человека или фигура, соединяющая собой небо и землю. Подчас такие композиции напоминают галлюцинации, однако следует учитывать, что в это время художник старался освоить причудливый мир собственных сновидений, как призывали лозунги сюрреалистов. В результате творческих экспериментов появились такие работы, как «Фигура, бросающая камень в птицу» (1925, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Собака, лающая на луну» (1926, Музей искусств, Филадельфия), «Пейзаж с кроликом» (1926, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк).

В 1926 году Миро совместно с Максом Эрнстом работал над оформлением балета «Ромео и Джульетта» для труппы С. Дягилева, несмотря на недовольство остальных сюрреалистов. После поездки в Голландию Миро переосмыслил произведения голландских художников. Так, «Голландский интерьер I» является версией полотна голландского мастера XVII столетия Х. Мартенса «Лютнист». Известно, что жанровая картина Голландии изобиловала бытовыми деталями. В своей композиции Миро все их скрупулезно перечислил, правда, смысловые связи между предметами при этом утратились, а сюжет оказался разделенным на отдельные декоративные элементы.

Признание пришло к Миро в 1928–1931 годах. Особенно ощутимым оно стало после выставки в Галерее Бернхейма, которую организовал Пьер Леб.

В 1930-е годы Миро выполнил не только живописные работы, но и коллажи, с которыми часто экспериментировали сюрреалисты. Миро создал ряд работ в технике коллажа («Композиция», 1933, Художественный музей, Берн; «Живопись», 1933, Фонд Х. Миро, Барселона; «Живопись», 1933, Национальная галерея, Прага; «Картина», 1933, Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Маленькая вселенная», 1933, собрание Бейлера, Базель). Как правило, художник пользовался вырезанными из различных каталогов техническими деталями и складывал из них части живого организма. Таким образом предмет становился абстракцией и, наоборот, абстрагированный предмет превращался в реальную форму. Например, картина «Натюрморт со старым башмаком» (1937, Музей современного искусства, Нью-Йорк) представляет привычные предметы – башмак, бутылку, яблоко и хлеб, которые при взгляде на них в какой-то момент теряют свою реальную сущность, и зритель может видеть только фантастическое свечение.

Х. Миро. «Картина», 1933 год

Х. Миро. «Маленькая вселенная», 1933 год, собрание Бейлера, Базель

В этот период Миро уже пользовался мировой известностью. Его выставки регулярно проходили в крупнейших городах мира – в Нью-Йорке, Лондоне, Токио, Люцерне, Копенгагене. Художник занимался оформлением павильона республиканской Испании на Всемирной выставке 1937 года в Париже. Его произведения приобрели тревожное звучание, порой они напоминали болезненные детские кошмары, как будто мастер чувствовал: надвигается нечто ужасное и неотвратимое. Когда началось немецкое вторжение, Миро перебрался на Мальорку, а потом в Барселону.

В начале 1940-х годов художник создал серию работ, которые по настоящее время признаются вершиной его искусства, – гуаши «Созвездия». В этих произведениях, написанных под впечатлением вдохновенной музыки Баха и Моцарта, испанских таинственных звезд и глубокой ночи, максимально проявились способности мастера к обобщениям и метафорам. Замечательны и полны мистического смысла композиции «Полуночная песнь соловья и утренний дождь» (1940, Галерея Перлз, Нью-Йорк), «Пробуждение на рассвете» (1941, частное собрание, Нью-Йорк), «Письмена и звезды, влюбленные в женщину» (1941, Художественный институт, Чикаго).

Х. Миро. «Женщины и птица в лунном свете», 1949 год

С 1942 года Миро работал над керамикой, такой же неповторимой и исполненной глубокого смысла, как и его полотна. Народные символы Богоматери, символы плодородия и обрядов посвящения присутствуют в работах «Голова», «Фигура», «Лунная птица», «Солнечная птица».

По окончании Второй мировой войны художник совершил поездки в Нью-Йорк и Париж. Картины этого времени более оптимистичны; они, как правило, написаны с тонким юмором («Луна», «Красное солнце глотает паука»).

С 1950 года художник стал исполнять свои знаменитые картины-объекты, где основой служил холст, мазонит или картон. Эти композиции составлялись из небольших элементов – проволоки, воска, веревок и т. д. В 1956 году Миро открыл новую мастерскую в Пальме.

В период с 1947 по 1970 год мастер исполнил монументальные композиции: оформил настенное панно для отеля Хилтон (1947, Цинциннати, США), стены для комплекса ЮНЕСКО (1956–1958, Париж), столовую Гарвардского университета (1960–1961), здание Высшей школы экономических наук (1964, Санкт-Галлен), павильон для Всемирной выставки 1970 года, проходившей в Осаке.

Х. Миро. «Портрет мужчины в раме конца XIX　века», 1950 год

Возможно, под влиянием монументальных композиций живописные работы Миро этого периода также несут признаки монументальности; преобладают крупные формы, символика, свойственная первобытному искусству, и энергичный лаконизм детских рисунков («Женщина перед солнцем», 1950, частное собрание; триптих «Синея», 1961, Национальный музей современного искусства, Нью-Йорк; «Каталонский крестьянин при свете луны», 1968, Фонд Х. Миро, Барселона).

В 1960-е годы Фонд Маг позаботился о том, чтобы у Миро были идеальные условия для работы. Ему стали помогать в работе специальные мастера, благодаря чему расширились возможности для творческих экспериментов, особенно в области литографии. Очень любопытные произведения создал Миро при иллюстрировании поэтических сборников. В 1971 году увидела свет его собственная книга стихотворений «Ящерица с золотыми перьями».

В 1976 году в Барселоне открылся Фонд Миро при Центре изучения современного искусства.

Умер художник в 1983 году в Пальма-де-Мальорка. Его имя в сознании всего человечества в настоящее время ассоциируется с удивительным миром воплощенных на полотне и в глине поразительных фантазий.

Модильяни родился в Ливорно, в семье маклера, что давало Амедео повод впоследствии шутить, что он происходит из рода банкиров.

С 1899 по 1901 год он обучался в городской школе, где основы художественного мастерства преподавал Г. Микеле, последователь импрессионизма. Затем он совершенствовался в мастерстве во флорентийских школах изящных искусств, в частности «Свободной школе рисования с обнаженной натуры», и в Венеции.

В двадцать два года Модильяни приехал в Париж и поселился на Монмартре. В это время художник отличался необыкновенной красотой, изысканностью внешнего облика и поражал всех своей образованностью. Поначалу молодой художник избегал разговоров о направлениях в современной живописи, хотя его очень интересовали произведения Матисса, Дерена, Пикассо, Вламинка, Утрилло. О том, что он много времени проводил в Лувре и успел основательно изучить его, свидетельствовали репродукции с полотен его любимых старых мастеров – Перуджино, Боттичелли, Карпаччо, Лотто, Андреа дель Сарто, Корреджо, Тициана. Это настораживало монмартрских знакомых.

Всю жизнь Модильяни писал портреты. Ранние его работы отмечены увлечением художника творческой манерой Сезанна, Тулуз-Лотрека и представителей фовизма («Еврейка», 1908, частное собрание, Париж; «Виолончелист», 1909, частное собрание, Париж).

С 1909 по 1914 год Модильяни то переезжал на Монпарнас, то опять возвращался на левый берег Сены. В течение этого времени он сменил в общей сложности двенадцать квартир.

А. Модильяни. «Обнаженная», 1912 год

А. Модильяни. «Портрет девочки», 1917 год

В 1909 году художник сблизился с румынским скульптором К. Брынкуши, работал в его мастерской, занимался скульптурой. Брынкуши одним из первых сумел по достоинству оценить пластичность и живость словно пульсирующих рисунков художника. Правда, скульптуры были не так трогательны, как живопись: видимо, сказывалось увлечение негритянскими примитивами. В 1914 году Модильяни пришлось оставить опыты с пластикой главным образом из-за вечной нехватки денег и неспособности приобрести материал.

Конечно, как раньше, так и в настоящее время Модильяни пользуется известностью прежде всего как живописец, а не как скульптор. В 1910 году в Салоне Независимых художник экспонировал пять своих картин, среди которых наибольший успех имели упоминавшийся выше «Виолончелист» и «Нищий из Ливорно».

С 1914 года Модильяни окончательно определился, что его жанр – это портрет. Большинство картин, созданных в 1914–1916 годах, отличает экспрессивная манера, свободный темпераментный почерк. При этом индивидуальность модели выявляется предельно ярко. Моделями художника были литераторы, люди из богемной среды, артисты, художники, а также Модильяни привлекали самые колоритные образы обитателей Монмартра и Монпарнаса, пусть даже они являлись выходцами из простого народа. Таковы замечательные произведения художника «Диего Ривера» (1914, Художественный музей, Сан-Паулу; «Пабло Пикассо», 1915, частное собрание, Женева), «Фрэнк Бюрти Хэвиленд» (собрание Дж. Маттиоли). Он рисовал и русскую поэтессу Анну Ахматову. Модильяни нравился ее египетский профиль. Сама же поэтесса была очарована обликом живописца: «У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами – он был совсем непохож ни на кого на свете…» Много раз Модильяни изображал Ахматову обнаженной, в образе кариатиды.

Перед началом Первой мировой войны Модильяни много писал своих знакомых, в частности Макса Жакоба и Беатрис Хестингс. Он переселился в колонию художников «Ля Рюш», где в то время жили также М. Шагал и Х. Сутин.

Портреты этого времени экстравагантны, порой доходят до гротеска. В таком же духе исполнены портреты эксцентричной Беатрис. Ее изображения похожи на карикатуры, однако нельзя не признать, что на некоторых из подобных портретов она показана несчастной женщиной, не лишенной некоторой привлекательности. Так же гротескны полотна «Госпожа Помпадур» (1915, Художественный институт, Чикаго), «Супружеская пара» (1915, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

С 1917 года Модильяни обрел свой несравненный, неповторимый почерк, который отличает его от всех других художников. Пропорции фигуры вытянуты и обрисованы плавно изогнутым контуром. Художник предпочитает пользоваться сдержанной хроматической гаммой; она в основном строится на взаимодействиях охристых, черных, коричневатых тонов с добавлением зеленого и голубого. Именно так исполнены «Жак Липшиц и его жена» (1916–1917, Художественный институт, Чикаго; «Жан Кокто», 1917, частное собрание; «Хайм Сутин», 1917, Национальная галерея, Вашингтон).

А. Модильяни. «Жан Кокто», 1917 год, частное собрание

Большинство персонажей Модильяни обладают характерными чертами: у них миндалевидные глаза, залитые голубым или черным цветом, очень часто без зрачков. В то же время этот эффект создает поразительную глубину взгляда и свидетельствует о напряженной внутренней жизни изображаемого человека.

А. Модильяни. «Лежащая обнаженная», 1917 год, Государственная галерея, Штутгарт

Так, например, если посмотреть на одну из самых известных картин мастера «Дама с черным галстуком» (1917, частное собрание, Париж), то можно заметить эффекты поистине удивительные. Этот обаятельный и задумчивый нежный женский облик, несколько повернутый в сторону холодного тревожного фона, каждый раз при взгляде на него начинает светиться по-новому. Этот образ каждый раз иной – в зависимости от погодных изменений и времени дня, источника освещения. Он то бледный, то разгорается лихорадочным румянцем. Резко обведенная контуром голова склонена набок. Она то сливается с трогательной покатой линией плеч, то застывает в отяжелевшей неподвижности. Переливаются жемчужными полутонами отсветы и блики на блузе. Контраст воротника особенно заметен при сравнении с черным, небрежно завязанным узлом галстука. Порой начинает казаться, что грудь модели легко вздымается под тонкой материей. Неизменным остается только усталый, кого-то укоряющий взгляд удивительных глаз с подведенными ресницами, зеленоватыми тенями на веках и неразличимыми зрачками.

Метод работы Модильяни был оригинальным. Он писал долго и не мог обходиться без присутствия натуры. В то же время случалось, что заканчивать работу ему приходилось в одиночестве. Иногда художник просил натурщицу раздеться, долго смотрел на нее, затем предлагал ей снова одеться, после чего мог писать. Порой ему надо было, чтобы модель просто что-то сыграла за роялем, а потом начинал рисовать, и портрет уже был готов через день.

Художник рисовал худеньких детей и подростков, жмущихся по углам, с неловкими позами и неестественными улыбками. От этих персонажей веет романами Достоевского, которыми Модильяни зачитывался в юности. И в самом деле, его дети похожи то на Неточку Незванову, то на Настеньку, то на Соню Мармеладову («Девочка с косичками», 1917, Галерея Перлз, Нью-Йорк; «Девочка в голубом», 1918, частное собрание, Париж).

В июле 1917 года Модильяни познакомился с Жанной Эбютерн. Один из современников писал об этой женщине: «Она была похожа на птицу, которую легко спугнуть, – женственная, с застенчивой улыбкой. Говорила очень тихо. Никогда ни глотка вина. Смотрела на всех как будто удивленно». Этот взгляд можно увидеть на многих портретах Модильяни; Жанна стала воплощением мечты, к которой он стремился всю жизнь. Свою возлюбленную художник рисовал множество раз. Обычная для художественной манеры мастера линейная стилизация приобрела свою высшую точку в смысле изящности и лаконичности. Как правило, мастер показывал фигуру в спиралевидном развороте, которую обрисовывали пересекающиеся параболы, с привычным овалом лица в небольшом изящном наклоне. Таковы «Желтый свитер» (1919, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк), «Жанна Эбютерн в рубашке» (1919, Метрополитен-музей, Нью-Йорк). В последний период творчества художник увлекся стилем итальянского Кватроченто, византийской фрески и древнерусской живописи. Эти влияния чувствуются в полотне «Жанна Эбютерн в шляпке» (1917–1918, частное собрание, Париж).

А. Модильяни. «Портрет Жанны Эбютерн», 1918 год 

А. Модильяни. «Девочка в голубом», 1918 год, частное собрание, Париж

Особенно большое место в творчестве Модильяни занимают изображения ню. Эти ню – всегда и характер, и судьба, зримо воплощенная на полотне. Правда, здесь психологические нюансы скрыты гораздо глубже, чем у одетых моделей. Буквально целая пропасть между знаменитой миланской ню, раскинувшейся на красном диване, и сидящей ню с закрытыми глазами из лондонского института Курто. Все эти полотна волнующе интимны, эти белокурые девушки со спущенными рубашками такие живые, что чувствуется трепетное дыхание тела и его неуловимое соприкосновение с воздухом («Стоящая обнаженная», 1917, частное собрание). Лежащие обнаженные часто отличаются чеканными формами и изумительными поворотами, рельефностью обрисовки линий фигуры («Лежащая обнаженная», 1917, Государственная галерея, Штутгарт; «Большая обнаженная», 1919, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

А. Модильяни. «Маленький крестьянин», 1918 год, Галерея Тейт, Лондон

Конечно, среди этих работ встречаются по-декадентски изломанные, отталкивающие ню, однако ни одну из них нельзя назвать бездушной. Тело на картинах Модильяни – как тема возвышенной поэзии. Секрет обаяния большинства полотен кроется в сочетании светящихся красок с телесным оттенком (охра с оранжевыми, золотисто-розовыми, нежно-зеленоватыми оттенками). Этот цвет изменчив, он вибрирует в зависимости от освещения; он удивительно убедителен.

В 1918–1919 годах Модильяни совершил путешествие на юг Франции – в Ниццу и Канны. Его очаровала и природа, и люди этой провинции; они пробудили воспоминания о живописи Сезанна. Под впечатлением поездки художник создал полотна «Южный пейзаж» (1918, частное собрание, Париж) и «Маленький крестьянин» (1918, Галерея Тейт, Лондон).

А. Модильяни. «Желтый свитер», 1919 год

А. Модильяни. «Люния Чековска», 1919 год

Художнику исполнилось тридцать пять лет. Он жил в крайней нужде и к тому же не мог избавиться от пристрастия к алкоголю. Он говорил, что «алкоголь изолирует нас от внешнего мира, но с его помощью мы проникаем в свой внутренний мир и в то же время вносим туда внешний». Жанна Эбютерн была очень сильной личностью, поэтому она до конца не оставляла мастера. Только она, преданная и нежная, была в силах удержать его от окончательного падения. В 1920 году Модильяни скончался. Жанна не смогла пережить разлуки с ним и выбросилась с шестого этажа. Супружескую пару похоронили на кладбище Пер-Лашез. На надгробном памятнике выбиты две надписи. О Модильяни сказано: «Смерть настигла его на пороге славы», и о Жанне: «Верная спутница Амедео, не захотевшая пережить разлуку с ним».

Пит Мондриан (Питер Корнелис Мондриан) родился в голландском городе Амерсфорте. С детства он стремился рисовать, и первые уроки изобразительного искусства получил у своего дяди, известного пейзажиста Ф. Мондриана. В 1892 году Мондриан поступил в Амстердамскую академию художеств, которую окончил в 1897 году. По окончании обучения, в 1901 году, художник совершил путешествие по Испании.

С 1902 по 1910 год Мондриан писал композиции в жанре пейзажа. Ему нравились окрестности Амстердама, Брабанта и Зеландии. Однако если ранние работы художника были реалистичны, то позже они все более и более стремительно трансформировались в абстракции: «Пейзаж с розовым облаком» (1908), «Лес» (1910), обе – Муниципальный музей, Гаага. В течение двух лет, с 1908 по 1910 год, художник использовал в своих композициях постоянные объекты изображения – дерево, мельницу, церковь, маяк. Со временем их образы стали заметно более упрощенными и схематизированными («Красное дерево», 1909–1911; «Колокольня церкви в Домбурге», 1910, обе – Муниципальный музей, Гаага).

Своей кульминации новая манера художника достигла в 1911 году, когда он исполнил композицию «Серебряное дерево» (Муниципальный музей, Гаага). Ветви дерева художник изобразил в виде сетчатой поверхности, покрывшей все пространство полотна. В это время Мондриан увлекался теософией и искал чистую форму в ее сущностном проявлении, выявленную среди множества ее конкретных проявлений. В 1909 году художник стал членом голландского теософского общества.

В 1911 году Мондриан приехал в Париж и жил там в течение трех лет. За это время он познакомился с идеями кубистов и стал применять их в своем творчестве. По-прежнему его излюбленным мотивом являлись природные объекты, однако первоначальный мотив буквально растворялся в переплетениях линий, то ломаных, то дугообразных, то наклонных. Таковы работы «Яблоня в цвету» (1912), «Композиция с деревьями» (1912), обе – Муниципальный музей, Гаага.

П. Мондриан. «Композиция», 1921 год

С 1913 по 1914 год художник создает композиции на основе дробного построения горизонталей и вертикалей. Изменилась и хроматическая гамма, используемая художником. Если раньше она отличалась строгостью, то теперь все чаще стали появляться оранжевые, розовые и яркие голубые тона («Овальная композиция», 1913, Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Овальная композиция», 1914, Муниципальный музей, Гаага).

В 1915 году Мондриан вернулся в Голландию и познакомился с Дусбургом. Через два года они организовали совместный журнал «Де Стайл» («Стиль»). В это же время возникло объединение голландских художников с аналогичным названием. Мондриан считался безусловным идейным лидером группы. В своем журнале он выступал со статьями, в которых излагал разработанную им самим теорию неопластицизма, родившуюся у художника после тщательного изучения работ голландского философа М. Схумакерса с идеями пластической математики.

Художник полагал, что высшей задачей искусства является обнаружение исконных схем природы, которая по своей сути весьма многообразна, однако в основе таит вполне определенную, четкую конструкцию, поддающуюся математическому расчету и логическому анализу. Нужно всего лишь понять, что именно является визуальным аналогом для сверхчувственного абсолюта. Художник считает, что первичные природные оппозиции проявляют себя как горизонталь – вертикаль, плоскость – линия, цвет – нецвет. Под нецветом Мондриан подразумевал ахроматические цвета. Все эти элементы должны присутствовать в картинах в состоянии уравновешенности и гармонии, поскольку произведение искусства должно показывать идеальное сочетание материи и духа. Надо сказать, что разработанные им принципы неопластицизма Мондриан считал универсальными, применимыми не только в изобразительном искусстве, но и во всех сферах жизни, включая гармоничное социальное устройство.

П. Мондриан. «Композиция с красным», 1921 год

В 1919 году художник вновь приехал в Париж. Второй парижский период продлился до 1938 года, и в это время система геометрической абстракции мастера приобрела окончательную законченность и логическую завершенность. С большим успехом была издана брошюра Мондриана «Неопластицизм». Большинство композиций этого периода построены на пересечениях вертикалей и горизонталей. При этом образовывались прямоугольники, часть из которых мастер закрашивал каким-либо цветом: красным, синим или желтым. Таким образом художник хотел противопоставить пустые, незакрашенные ячейки цветным: «Композиция с красным, желтым и синим» (1921, Муниципальный музей, Гаага), «Картина № 2» (1921–1925, частное собрание).

Мондриан предпочитал создавать не отдельные картины, а большие серии, например он писал серию картин с композицией, вписанной в квадрат или ромб или с определенной толщиной черных линий. В подобных рядах наблюдалось поразительное многообразие: цветные фрагменты могли быть как легкими, так и массивными, слитными или расчлененными, они могли занимать центр или отодвигаться к краю, меняя таким образом и взаимное расположение пробелов. Окрашенные прямоугольники то опирались на прочные основы, то свободно парили в пространстве холста. Что же касается черных линий, то они играли роль своеобразной решетки, способной видоизменяться; звенья ее то сближались, то далеко расходились: «Композиция с желтым и синим» (1929, Музей Бойманса ван-Бёнингена, Роттердам), «Композиция» (1935, Художественный институт, Чикаго), «Композиция с красным и черным» (1936, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

П. Мондриан. «Буги-вуги на Бродвее», 1942–1943 годы, Музей современного искусства, Нью–Йорк

В 1929 году Мондриан написал «Картину-поэму». Ее особенности заключались в том, что поэтические строки М. Сефора Мондриан построил в виде неопластической конструкции (собрание М. Сефора, Париж).

Ввиду разногласий с коллегами Мондриан в 1924 году вышел из группы «Де Стайл» и очень долго не хотел примыкать ни к одному художественному объединению. Однако к этому времени его имя пользовалось популярностью, мастер был авторитетной фигурой, к его мнению прислушивались. В 1930-е годы Мондриан принимал активное участие в деятельности групп «Круг и квадрат» и «Абстракция – Творчество».

В связи с началом Второй мировой войны Мондриан сначала переселился в Лондон, а в 1940 году был вынужден эмигрировать в США. Его живописная система при этом изменилась: исчезла логика черных линий, а цветные закрашенные фрагменты композиций начали дробиться и мелькать, словно подчиняясь ритму огромного современного города. Таковы композиции «Нью-Йорк сити I» (1942, Национальный музей современного искусства, Париж), «Буги-вуги на Бродвее» (1942–1943, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

Эдвард Мунк родился в небольшом норвежском городе Лётен. В 1881 году он поступил в Королевскую школу рисования в Христиании, с 1884 года посещал «Академию свободного света» Ф. Таулова. Отправившись во Францию, с 1889 по 1890 год он занимался в художественной школе Л. Бонна, увлекался творчеством импрессионистов и постимпрессионистов, но уже к началу 1890-х годов освободился от влияния их традиций и сумел найти собственный неповторимый стиль.

1885–1909 – годы путешествий Мунка. Он побывал во Франции, Германии и Скандинавии, где сблизился с богемными кругами, художниками и писателями-модернистами. Особенно большое воздействие на молодого художника оказал его учитель К. Крог, глава норвежских авангардистов. Это влияние нашли свое отражение в ранних работах мастера, созданных в реалистической манере. Кроме того, в них Мунк воплотил тяжелые детские воспоминания, связанные со смертью матери и сестры («Весна», 1889; «Больная девочка», 1907, обе – Национальная галерея, Осло).

Э. Мунк. «Разлука», 1893 год

Картина «Больная девочка» открыла целую серию полотен с интерьерами, среди которых болеют и умирают персонажи. Впрочем, в этих композициях нет настроения мрачности и безысходности, как могло бы показаться; напротив, они поэтичны и светлы, овеяны легкой грустью. Тишины и покорности исполнен почти прозрачный профиль больной девочки, откинувшейся на подушку, и образ ее поникшей от усталости и печали матери.

За время поездок по Европе Мунк выработал собственный стиль, аналогичный европейскому ар нуво. В композициях возникли повторяющиеся излюбленные персонажи или даже больше – символы. Это юная девушка, похожая на цветок, с длинными белокурыми косами, в белой одежде; рыжеволосая роковая женщина-вампир; скорбная мать. Эти герои, символизировавшие жизнь и смерть, любовь и ненависть, ревность и тоску, появлялись и в более поздних работах художника. Например, в «Пепле» (1894) девушка в белом одеянии показана на фоне мрачного вечернего леса. Ее волосы беспорядочно распущены, руки заломлены. Вдали еле различим темный силуэт мужчины. Обхватив голову руками, он стоит как воплощенное отчаяние.

С 1892 по 1902 год художник написал серию картин, получившую название «Фриз жизни». Мунк хотел создать, по его выражению, «поэму о жизни, любви и смерти». Этот замысел сложился у мастера в кружке поэта-символиста С. Малларме, а также под воздействием философии Э. Сведенборга, С. Киркегора, А. Шопенгауэра и Ф. Ницше, идеи которых широко обсуждались в богемных кругах Христиании. Несомненное влияние на болезненную неудовлетворенность Мунка оказали и Ханс Иегер со своим запрещенным цензурой романом «Христиания – богема», и А. Стриндберг с романом «Красная комната», где жестокость возводится автором в культ, и Г. Ибсен, и С. Пшибышевский, и С. Малларме. Богема заменила Мунку семью. Впечатлительный художник видел вокруг себя чудовищный мир, заполненный болью, кошмарами и непобедимым злом. Характер картин в это время заметно изменился: в них появились надрыв, переходящий в гротеск, ужас перед непознаным и неведомым, болезненная эротика.

Э. Мунк. «Созревание», 1893 год

Картины цикла «Фриз жизни» показывают человеческую радость и печаль на фоне неровной линии берега, волнующегося моря и неспокойных деревьев. Здесь претворились в символы реальные пейзажи Осгордстранда, образы родных и друзей. Главное полотно – «Танец жизни» (1889–1900, Национальная галерея, Осло). На нем представлены люди разных возрастов и разных душевных состояний, которые движутся по роковому кругу и никогда не смогут выйти из него. Здесь показаны лица то искаженные страхом, то омраченные безысходной тоской, то светящиеся любовным экстазом, то снедаемые ревностью и отчаянием. Это вечные образцы сюжетов, по которым живут люди во все времена: «Крик» (1893, Национальная галерея, Осло), «Тоска» (1894, Музей Мунка, Осло), «Ревность» (1895, частное собрание, Берген), «Дикий красный виноград» (1898–1900, Музей Мунка, Осло), «Танец на берегу» (1900–1902, Национальная галерея, Прага).

Э. Мунк. «Вампир», 1893 год

Наиболее известна из всех этих картин композиция «Крик». Ее считают программной работой, первой в зарождающемся движении экспрессионизма. На полотне показан человек, стоящий на мосту, который, зажав уши, кричит в смертельном ужасе и отчаянии. Это динамичное выражение душевного состояния героя достигается благодаря резким смещениям композиции, агрессивности цвета и линий пейзажа, которые, подобно импульсам, ритмично распространяются от человеческой фигуры, создавая впечатление особой ауры. Тягостную удушающую атмосферу создают не только тягучие мазки, повторяющие цветовые линии, но даже сама фактура полотна, на котором создана картина. В результате работа кажется наполненной внутренним свечением и ожившими, ритмично колеблющимися красочными массами.

Э. Мунк. «Мадонна», 1895 год

«Фриз жизни» стал главным трудом в жизни Мунка. Художник не мог расстаться с этими образами и впоследствии воплощал различные вариации основных тем в огромном количестве гравюр и рисунков, каждый раз добавляя новые оттеночные и смысловые моменты. Так, в 1895 году художник создал литографию «Крик», в 1896 году – цветную литографию «Тоска». Сам художник писал: «Я работал над этим фризом с долгими перерывами в течение тридцати лет». Логически к «Фризу жизни» относятся также такие известные картины Мунка, как «Поцелуй», «Барка юности», «Мадонна», «Вампир».

«Мадонна» появилась в 1895 году. Искусствоведы считают, что художник писал ее под влиянием Пшибышевского. Образ обыкновенной земной женщины на полотне приобрел символические черты вечной женственности или даже сокровенного источника жизни. Зритель видит полуобнаженную женщину с руками, закинутыми за голову. Мягкими струящимися линиями нарисовано ее тело, пространство вокруг покрыто красными всполохами. Черные волосы женщины разметались, глаза, обведенные темными кругами, закрыты. Во всем ее облике чувствуются огромное внутреннее напряжение, смятение и мучительные размышления.

Э. Мунк. «Четыре женщины на мосту», 1905 год

В 1908 году художник пережил серьезный нервный срыв, после чего ему потребовалось пройти курс лечения в клинике. Когда болезнь осталась позади, Мунк начал работать над оформлением актового зала для только что построенного университета в Осло. Он трудился над монументальным панно, состоящим из 11 картин, с 1909 по 1911 год. Темы росписей были почерпнуты в философских трудах Ф. Ницше.

Университетский ансамбль овеян поистине лирическим покоем. Это настроение создают эпические пейзажи и фигуры-аллегории. Аллегории рассказывают о неразрывной связи истории и живительных сил природы. Здесь же раскрывается тема любви как основы всего, слияния мужского и женского начал: «Источник», «Сбор урожая», «Новое сияние», «Химия». Своеобразно оформлены аллегорические панорамы «История» и «Alma Mater». Здесь пейзаж построен по типу ступенчатых планов, охватывающих фигуры персонажей наподобие амфитеатра.

С 1916 года Мунк жил главным образом в собственном доме в Экели, неподалеку от Осло. Поездки в норвежскую столицу и другие города Европы стали для него большой редкостью. В 1920-х годах он снова обращался к сюжетам «Фриза жизни» («Звездная ночь», 1923–1924, Музей Мунка, Осло), писал простых рабочих в энергичной экспрессивной манере («Рабочие, возвращающиеся домой», 1913–1915, Музей Мунка, Осло; «Человек на капустном поле», 1916, Национальная галерея, Осло).

Э. Мунк. «Больная девочка», 1907 год

Мунк создал много автопортретов, большинство из которых напоминает дневниковые заметки. В некоторых из них сквозит юмор и скептицизм («Автопортрет. У Мунка грипп», 1919), другие характеризуются пристальным самоанализом и детальной хроникой дня. Как правило, на этих произведениях лицо автора сурово и замкнуто. Художник тщательно выписывает детали интерьера и пейзаж за окном. Таковы «Автопортрет у окна» (1940, Музей Мунка, Осло), «Автопортрет между часами и кроватью» (1940–1942, Музей Мунка, Осло). Эти работы показывают вдумчивого человека, который прожил долгую, яркую и очень сложную жизнь.

Мунк известен также как мастер гравюры на дереве, офорта, литографии. Он работал в технике сухой иглы, акватинты, на металле, оформлял спектакли по пьесам Г. Ибсена, писал литературные произведения («Альфа и Омега», 1909).

Мунк был уже стар, когда началась Вторая мировая война и Норвегия была оккупирована немецкими войсками. Квислинговцы пытались привлечь его к сотрудничеству, но художник решительно не хотел принимать участия в работе Совета по искусству и отказался от официального празднования по случаю его восьмидесятилетия.

23 января 1944 года Мунк умер. Ему так и не довелось увидеть освобождение своей родины.

Настоящая фамилия художника Эмиля Нольде – Ханзен. Он взял псевдоним по месту своего рождения, городку в Северном Шлезвиге.

Нольде пришел в искусство относительно поздно. Сначала он осваивал резьбу по дереву на мебельной фабрике, а в 1884 году поступил в Школу художественной резьбы во Фленсбурге, где обучался четыре года. В 1898 году, переехав в Мюнхен, Нольде брал уроки в художественной школе Ф. Фера. Обучение в этом престижном учебном заведении стоило достаточно дорого, поэтому молодому художнику приходилось рисовать романтические открытки с изображением загадочных горных вершин, напоминающих сказочных великанов из немецких баллад.

В 1900-х годах Нольде много путешествовал. Он побывал в Австрии, Швейцарии, Италии. В Париже он посещал уроки рисунка в Академии Жюлиана. Кроме того, он посетил Копенгаген. С 1903 по 1906 год Нольде проживал на острове Альсен. В целом поездки по Европе способствовали формированию художественной манеры Нольде, который почувствовал духовную близость с такими старыми непревзойденными мастерами, как Рембрандт, Тициан, Гойя, Домье, Милле и Бёклин, и с современными художниками – Ван Гогом, Гогеном и Мунком.

В 1906 году Нольде посетил объединение дрезденских экспрессионистов «Мост» по приглашению Эрнста Кирхнера. Художников «Моста» поразили пейзажи молодого живописца, которые буквально полыхали яркими оттенками и бурлили красочными вихрями («Сад у Бурхарда», 1907, Вестфальский музей истории искусства и культуры, Мюнстер; «Сад цветов», 1908, Художественный музей, Дюссельдорф).

Э. Нольде. «Тайная вечеря», 1909 год, Государственный музей искусств, Копенгаген

Графические работы мастера также характеризуются предельной экспрессией и эмоциональностью. Эта особенность характерна главным образом для черно-белых гравюр, где художник не боялся применять резкие и грубые по фактуре контрастные красочные массы. Живописные работы также были свободно и широко написаны густыми, пастозными и как будто тлеющими красками. Акварельные работы, напротив, отличались нежностью, прозрачностью и вниманием к переходным состояниям пейзажа. Нольде считал, что художник может преобразить природу лишь одним усилием собственной творческой воли, и как иллюстрацию к этой идее создал акварель «Красные маки» (1920, Галерея Леонарда Хаттона, Нью-Йорк). Яркие лепестки цветков полупрозрачны и кажутся растекающимися по листу, однако именно такими существуют эти цветы в восприятии и воображении живописца.

Небо на полотнах Нольде предстает во всей своей торжественной суровости. Как правило, оно живет напряженной жизнью в вечном ожидании природных потрясений – грозы, грома, проявлений неукротимой стихии.

Полна внутреннего драматизма серия полотен «Осенние моря» (1910–1911). В изображении буйной природной мощи, фантасмагории мироздания художник пользуется густыми мазками, смелым наложением красочных пластов сочных оттенков – зеленых, красных и белых. Они кажутся ослепительными вспышками на темном фоне.

Много картин посвятил Нольде жизни ночного города. Окутанный ночным мраком Берлин приобретает черты гротеска и фантастики («В ночном кафе», 1911; «За столом с вином», 1911; «Танец среди свечей», 1912, все – Фонд Нольде, Зебюлль). Далее живописец продолжает развивать фантастическое начало в серии композиций, где, как правило, присутствуют два персонажа с обликом античных масок: «Воитель и женщина» (1913, Фонд Нольде, Зебюлль), «Принц и наложница» (1918, Фонд Нольде, Зебюлль), «Мечтатель» (1919, Музей Шпренгель, Ганновер). Во всех этих композициях художник ставил своей задачей изображение человеческих страстей и их противоборство в ситуациях, исполненных огромного драматизма.

Э. Нольде. «Словенцы», 1911 год

Э. Нольде. «Парусник в желтом море», 1914 год

В 1900–1910-х годах Нольде создал цикл картин на библейскую тематику. В 1909 году были выполнены «Тайная вечеря» (Государственный музей искусств, Копенгаген), «Троица» (Государственные музеи, Берлин) и «Поругание Христа» (Музей «Моста», Берлин).

В 1911–1912 годах мастер исполнил по заказу церкви Нойкирхе в Нибюлле полиптих, состоящий из девяти композиций, под названием «Жизнь Христа». Евангельские образы в изображении Нольде выглядят гротескно и парадоксально. Они грубы, но в то же время обладают какой-то неистовой силой. Эмоции переполняют персонажей, и звучные краски соответствуют накалу их переживаний – от радости и мистического озарения до страдания и боли. Здесь чувствуется связь с циклом, посвященным жизни ночного Берлина, а также с собственной мифологической иерархией мастера.

В 1913–1914 годах Нольде принял участие в этнографической экспедиции, целью которой являлось изучение жизни народа Новой Гвинеи. Маршрут экспедиции пролегал через Россию, Корею, Японию и Китай. Художника поразила экзотическая красочность пейзажей восточных стран. Впечатления от путешествий, необычной для европейца жизни и быта народов Океании нашли отражение в картинах, выполненных в жанре пейзажа и натюрморта: «Тропическое солнце» (1914), «Семья» (1914), «Натюрморт» (1915), все – Фонд Нольде, Зебюлль.

В 1916 году художник вернулся из путешествия. Он окончательно поселился в деревне Утенварф в Северном Шлезвиге, иногда выезжая из собственного дома, сделанного по проекту самого мастера, в страны Европы – Англию, Испанию, Швейцарию, Францию, Италию.

В 1930-е годы Нольде продолжал разрабатывать прежние сюжеты: писал северные ландшафты, мифологизированных персонажей в виде масок, создавал композиции на сюжеты из Библии. По-прежнему его живопись остается яркой и бурлящей, однако композиции более компактны, и ощущается более тесная взаимосвязь персонажей друг с другом. Таковы полотна «Искушение Иосифа» (1921), «Иуда у первосвященников» (1922), обе – Фонд Нольде, Зебюлль.

Э. Нольде. «Красные маки», 1920 год, Галерея Леонарда Хаттона, Нью-Йорк

Когда в Германии к власти пришли фашисты, Нольде был одним из немногих художников, кто приветствовал их и на какое-то время стал членом НСДАП. Однако вскоре он понял сущность фашизма, да и искусство художника совершенно не соответствовало идеологии нацизма. В 1937 году власти изъяли у Нольде 1106 полотен, из которых бо́льшая часть была уничтожена. Сам А. Гитлер назвал мастера «угрозой обществу», и теперь Нольде официально запретили заниматься живописью. Однако, несмотря на запрет, художник продолжал тайно работать. За годы гонений, с 1938 по 1945 год, он создал серию картин, получивших название «ненаписанные».

Эти композиции исполнены главным образом в технике акварели. Нольде использовал пористую влажную бумагу. На такой основе акварель наиболее полно проявляла свои выразительные возможности, и из-под кисти мастера выходили трепетные пейзажи, нежные, начинающие распускаться цветы, то печальные, то смеющиеся лица людей, неопределенные сказочные персонажи. Особую выразительность эти произведения получали благодаря случайно возникающим красочным наплывам и сгущениям в соединении с целенаправленными мазками. Таковы композиции «Неравная пара», «Мужчины и женщины», «Горящая крепость», «Море и красное солнце» (все – Фонд Нольде, Зебюлль).

Когда война закончилась, художник смог свободно работать. Используя сюжеты и мотивы «ненаписанных» картин, он создал более ста замечательных красочных произведений. Согласно завещанию мастера, в Зебюлле появился музей под названием Фонд Ады и Эмиля Нольде.

Франсис Пикабиа родился в Париже. Художественное образование он получил в парижской Школе декоративных искусств, где с 1895 по 1896 год обучался у Ф. Эмбера и Ф. А. Кормона. В 1902 году он отправился в путешествие по Испании. Ранние работы Пикабиа представляют собой главным образом пейзажи, исполненные в духе Коро и импрессионистической живописи. Одной из самых значительных работ этого времени является «Пейзаж с рекой» (1902, Галерея 1900–2000, Париж).

Вернувшись во Францию, Пикабия увлекся красочной яркостью фовистов, однако ненадолго. В 1910 году он познакомился с представителями нового авангардного течения, братьями М. и Р. Дюшан, а также с поэтом Г. Аполлинером. Это знакомство коренным образом изменило его творчество и оставило след на всю жизнь. От природы темпераментный и склонный к импульсивности художник немедленно занялся экспериментами в области живописи; практически постоянно он находился в процессе поиска новых форм и приемов в искусстве. Уже в это время ясно определилось стремление Пикабиа создавать абстрактные композиции («Каучук»).

Вскоре Пикабиа посетил Америку. Там на одной из весьма экзальтированных выставок «Армори шоу» в Нью-Йорке он представил ряд своих работ и немедленно приобрел широкую популярность. Особенной известностью пользовались композиции «Удни» (1913, Национальный музей современного искусства, Париж) и «Эдтаонисл» (1913, Художественный институт, Чикаго).

Ф. Пикабиа. «Пароксизм боли», 1915 год

В Нью-Йорке Пикабиа находился с 1915 по 1917 год. Он успел сблизиться с представителями американского авангарда. Объединившись с М. Дюшаном, Пикабиа создал в Нью-Йорке общество дадаистов.

К этому времени художник уже охладел к геометрическим построениям разного рода. Он сделал неожиданное открытие: оказывается, если раскрасить копии технических чертежей, то они станут похожи на фигуры людей. Пикабиа разработал целый цикл композиций на основе чертежей. Они отличались новизной и оригинальностью, были исполнены сарказма и иронии, демонстрировали способность парадоксального восприятия привычных вещей. На самом деле надо обладать огромным воображением, чтобы разглядеть в сухих линиях чертежей героев картин, вступающих во взаимодействие друг с другом («Парад любви», 1917, частное собрание, Чикаго; «Вот дочь, рожденная без матери», 1917, Национальный музей современного искусства, Париж).

В Нью-Йорке Пикабиа начал издавать собственный журнал «391». Переехав в Европу, он продолжал издательскую деятельность до 1924 года. В 1918 году Пикабиа покинул Америку и переселился в Швейцарию. В Цюрихе художник вошел в группировку дадаистов и был активным участником всех их мероприятий. Ему по-прежнему было интересно экспериментировать с человекоподобными механизмами («Дитя-карбюратор», 1919, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк).

Ф. Пикабиа. «Парад любви», 1917 год, частное собрание, Чикаго

В 1920 году Пикабиа переехал в Париж и создал там группу дадаистов. Эти художники использовали в своих композициях коллажи, а в качестве компонентов выбирали материалы самой разнообразной природы: «Перья» (1921, Галерея Шварц, Милан), «Соломенная шляпа» (1921, частное собрание, Париж), «Женщина со спичками» (1923–1924, частное собрание, Париж).

Во второй половине 1920-х годов художник начал искать средства передачи пространства без помощи перспективы. Так он изобрел «транспарансы», то есть прозрачные картины. Этот период в творчестве Пикабиа растянулся на значительное время. Мастер добился удивительных результатов. Он использовал в композициях рисунки лиц, фигур различного масштаба, которые при первом взгляде казались ничего не значащим переплетением на плоскости, однако постепенно происходила аккомодация глаза, и слияние плоскостей и ракурсов образовывало фантастические пространственные скачки, как будто изображение внезапно становилось стереоскопичным. Таковы работы «Сфинкс» (1929, Национальный музей современного искусства, Париж), «Медея» (1929, частное собрание, Париж).

С 1934 года художественная манера Пикабиа вновь претерпела изменения. Прозрачные объекты вытеснили массивные и тяжелые формы псевдоклассицизма. Художник утрировал китчевые образцы и манеру художников-самоучек с целью принизить признанные так называемые высокие жанры изобразительного искусства – мифологические и библейские сюжеты, аллегории и портреты. В таком духе исполнены «Испанская революция» (1936), «Автопортрет» (1940), обе – частные собрания, Милан, «Обнаженные на берегу моря» (1941, Малый дворец, Женева).

Когда началась Вторая мировая война, Пикабиа эмигрировал в Швейцарию, затем жил до 1945 года на юге Франции. Когда война окончилась, художник смог вернуться в Париж. Теперь его интересовала философская система экзистенциализма. Позднее в творчестве Пикабиа присутствуют черты абстрактного искусства с намеренным гротеском и иронией над изображаемым объектом: «Она танцует» (1948, частное собрание, Милан), «Разговор» (1949, частное собрание, Париж). Гротескные сюжеты Пикабиа получили развитие в творчестве молодых художников – представителей постмодернизма.

Пабло Пикассо родился в испанском городе Малага в семье преподавателя рисования. С восьми лет мальчик начал рисовать и проявлял при этом поразительные успехи.

В 1891 году семья Пикассо переселилась в Корунью, где Пабло начал учиться в Школе изящных искусств. К тринадцати годам он уже освоил академическую программу. Отец, потрясенный успехами сына, подарил ему свою палитру с красками, и мальчик начал писать живые модели. Ранние работы Пикассо свидетельствуют о его глубокой связи с испанской культурой, сосредоточенности на внутреннем мире изображаемого человека. Его персонажи настолько суровы и монолитны, что заставляют вспомнить библейские образы старых мастеров – Сурбарана и Риберы.

Осенью 1895 года семья Пикассо переехала в Барселону, где Пабло стал студентом живописного класса изящных искусств Школы Ла Лонха, а потому этот период в творчестве начинающего живописца, естественно, отмечен признаками академизма. Когда Пабло исполнилось 14 лет, отец снял специально для него мастерскую, где мальчик мог свободно заниматься творчеством.

Через два года, в 1897 году, Пикассо переехал в Мадрид, чтобы продолжить образование в Королевской академии Сан-Фернандо. Когда он вновь вернулся в Барселону, то обнаружил, что там царит удивительная атмосфера оптимизма, возникло новое художественное течение модернизм, каталонская разновидность новых тенденций, где спектр влияния отличался небывалой широтой – от прерафаэлитов до импрессионизма. В 1900 году художник посетил Париж – столицу искусства – и жил попеременно то в Париже, то в Барселоне до 1904 года, после чего принял решение переселиться в Париж окончательно.

П. Пикассо. «Любительница абсента», 1901 год

П. Пикассо. «Арлекин и его подружка (Странствующие гимнасты)», 1901 год, ГМИИ, Москва

Сначала в работах художника можно было заметить подражание произведениям импрессионистов и постимпрессионистов: Тулуз-Лотрека, Сезанна, Дега и Боннара, но очень скоро он начал искать собственный путь самовыражения в искусстве.

Период с 1901 по 1904 год называется «Голубой период». Он отмечен отвлеченными иносказаниями с символическими значениями аксессуаров и ритмически организованной композицией.

Так, осенью 1901 года Пикассо исполнил два знаменитых полотна – «Арлекин и его подружка» и «Любительница абсента». Персонажи этих полотен изображены за столиком в кафе. Краски кажутся бедными и грубыми, как и сами костюмы героев, но за их приглушенностью легко угадывается лазурный, золотой и алый цвета. Все в этих композициях символично. Зеленый абсент в рюмке означает горечь и скорбь, фигура женщины-пьяницы, как будто завязанной узлом, напоминает химеры с собора Нотр-Дам. Она представляется своеобразным воплощением мирового зла с его алхимическим атрибутом – зловещим эликсиром, вызывающим галлюцинации, который поблескивает на дне рюмки.

Синева у Пикассо – символ меланхолии и глубокой грусти. Он часто изображает нищих и слепцов, бесприютных и жмущихся друг к другу, которые воплощают тоску и одиночество в холодном ночном мире. Таковы «Старый гитарист» (1903, Художественный институт, Чикаго), «Бедняки на берегу моря» (1903, Национальная галерея, Вашингтон), «Ужин слепца» (1903, Метрополитен-музей, Нью-Йорк).

Чувством глубокой нежности овеяно полотно «Мать с ребенком» (1904, Музей искусства Фогга, Кембридж, США). Фон картины расплывчат, и из его глубины выступает изящная и хрупкая, почти бесплотная женщина, с любовью прижимающая к себе ребенка. Мать и ее дитя едины, вместе они образуют подобие стройной колонны.

Поза женщины несколько усталая, но ее нежный взгляд и бережное движение придают сцене ни с чем не сравнимую лиричность. Руки героини и, возможно, чересчур длинные хрупкие пальцы не нарушают гармонии облика. Издали фигура серым пятном выделяется на темном фоне, только голубоватый фартук и красноватые блики на плече и у ног несколько оживляют и освещают полотно. Это произведение «Голубого периода» передает испытываемое человеком острое одиночество во враждебном мире, где на искреннюю любовь способны только матери, дети и животные.

Но самой яркой картиной «Голубого периода» можно считать полотно «Нищий старик с мальчиком» (1903, ГМИИ, Москва), где показана чуткая слепота одного персонажа и пассивная незрячесть другого. Композиция поражает щемящим чувством сострадания к этим людям – слепому старику с сиротой, которых объединяет любовь.

К 1904 году «голубой период» с его жаждой этического абсолюта и замкнутости в себе вошел в завершающую фазу. Пикассо поселился и прожил в парижских мастерских «Бато-Лавуар» последующие пять лет, они были названы «Розовым периодом». Мастерские стали приютом художника, а атмосфера богемного обиталища станет предметом его изображения на полотнах 1904–1908 годов.

П. Пикассо. «Мать с ребенком», 1904 год, Музей искусства Фогга, Кембридж, США

П. Пикассо. «Нищий старик с мальчиком», 1903, ГМИИ, Москва

Замечательно полотно «Мальчик с собакой» (1905, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Оно словно является откликом на стихотворение Бодлера: «Я воспеваю грязного пса… пса-комедианта…». Пикассо вслед за Бодлером хочет «воспеть славных псов… которых всякий гонит от себя, как заразу, кроме бедняка, цыгана и уличного акробата, которому они сотоварищи, и поэта, который смотрит на них взглядом собрата». Трогательно изображен мальчик, хрупкий и угловатый, но грациозный, как персонажи эпохи Кватроченто. Одинаково показан поворот голов человека и животного, ритмы композиции синхронны. Человек и пес одиноки, но глаза собаки, как и в стихотворении Бодлера, будто говорят: «Возьми меня с собой, быть может, из наших бедствий мы создадим себе подобие счастья».

Подобная сентиментальная меланхолия вообще характерна для работ «Розового», или циркового, периода Пикассо. Художник избирает своей темой эпизоды из жизни бродячих циркачей. Главной картиной периода по праву считается «Семья бродячих циркачей» (1905, Национальная галерея, Вашингтон), где изображен юный акробат, балансирующий на шаре, и наблюдающий за его тренировкой старший товарищ в костюме Арлекина. В дальнейшем этот мотив возродится в знаменитой «Девочке на шаре» (1905, ГМИИ, Москва).

П. Пикассо. «Мальчик с собакой», 1905 год, Эрмитаж, Санкт-Петербург

«Девочка на шаре» – шедевр художника. Пикассо заостряет внимание на развитии композиции вглубь: все основные персонажи расположены на последовательно уходящих вдаль планах пустынного пейзажа. Впервые живописца увлекла проблема самостоятельной пространственной формы. Она настолько захватила его, что даже несколько потеснила сам сюжет картины.

На дальнем плане видна уходящая женщина с детьми и собакой. Как призрак, белеет лошадь в бесприютности пейзажа. При изображении хрупкой девочки-акробатки и силача художник использует прием контраста. Преувеличенно могучий атлет, напоминающий колосса, прочно и прямо расположился на некоем кубическом основании, а почти невесомая, гибкая акробатка удерживает равновесие на огромном шаре.

П. Пикассо. «Девочка на шаре», 1905 год, ГМИИ, Москва

Почти половину полотна занимает атлет, на другой половине колеблется девочка посреди безжизненного пейзажа, словно тонкий стебелек, с поднятыми вверх, похожими на тонкие ветви, худыми руками. Кажется, будто об этой картине Аполлинер писал в одной из своих поэм: «Маленький дух без признаков плоти – каждый подумал». Пикассо использует колорит, основанный на теплых, почти солнечных оттенках. Розовая майка атлета созвучна пустынной охре ландшафта, а линяло-голубое трико девочки – небу, жест ее рук напоминает о кариатидах. Сюжета в картине практически нет, и все происходящее скорее похоже на ритуал: атлет подобен статуе, ни одна эмоция не трогает его лицо; а легкая улыбка девочки полна загадочности.

В 1906 году лирический «Розовый период» сменяется монументальностью и обобщенностью мощных форм. Художника привлекает женская нагота, простая, как само понятие «женщина». Таковы картины «Две обнаженные» (1906, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Сидящая обнаженная» (1906, Национальная галерея, Прага), «Гертруда Стайн» (1906, Метрополитен-музей, Нью-Йорк). В этом году словно произошло перерождение Пикассо. Совершенно другим художник предстает после написания «Авиньонских девушек» (1907, Музей современного искусства, Нью-Йорк). В это время мастер увлекался иберийской и негритянской скульптурой, ее оригинальной пластикой и создавал монументальные фигуры, как будто вырубленные мощными взмахами прямых линий, с использованием штриховой насечки. В «Авиньонских девушках» Пикассо смело использует резкие деформации и жесткие изломы. Подобные приемы уже говорят о переходе художника к кубизму.

Ранняя форма кубизма (1908–1912) называется аналитической. Форма дробится на мелкие части, грани и плоскости, создавая таким образом своеобразную кристаллическую структуру. Цветовая гамма в основном серая, зеленая, охристая. В это время Пикассо увлекается натюрмортами и наделяет их глубоким философским значением. Яков Тугенхольд так сказал об одном из натюрмортов Пикассо: «Бутылка на столе так же значительна, как религиозная картина». В самом деле современники считали подобные произведения некими «черными иконами», которые, хотя и составлялись из обычных хозяйственных предметов, но существовали исключительно для потребности художника в самовыражении.

По-настоящему драматичен натюрморт «Зеленая миска и черная бутылка», который стал как бы предсказанием экспрессионизма. Картина писалась под впечатлением от полученного Пикассо известия о самоубийстве его друга, художника Вигельса. Черно-красный колорит полотна передает переживания художника и звучит трагическим аккордом.

П. Пикассо. «Зеленая миска и черная бутылка»

К концу 1908 года настроение «скорби последних дней» сменяется ясной созерцательностью. Натюрморты этого времени легки и образуют несложную композицию («Горшок, рюмка, книги», Эрмитаж, Санкт-Петербург). В этом произведении сочетается аскетизм Сурбарана и условность византийской иконописи. В этом же году Пикассо познакомился с Жоржем Браком, и оказалось, что живописные искания двух мастеров совпадают. Далее в течение шести лет они вместе разрабатывали эстетику кубизма, главной целью которого являлась материализация пространства, а лучше всего эту позицию мог объяснить жанр натюрморта. Замечателен натюрморт Пикассо «Букет цветов в сером кувшине и рюмка с ложкой», где пышный букет напоминает о полотнах Руссо Таможенника: такая же вызывающая экзотичность и таинственность. В то же время растения больше похожи на искусственные восковые цветы, которые обычно делаются провинциальными ремесленниками. Художник очарован этими цветами, их тайной одушевленностью, о чем свидетельствует один из цветков, своими очертаниями поразительно похожий на стеклянную рюмку. Букет возвышается на комоде с выдвижными ящиками, словно на пьедестале; он живет своей динамичной жизнью – во все стороны направлены цветочные глаза, уши, жесты листьев, особенно красноречивые на фоне суровой сдержанности чисто испанского фона.

Вершиной аналитического кубизма считается «Портрет Амбруаза Воллара» (1909–1910, ГМИИ, Москва). Здесь элементами рисунка становятся плоские планы и полупрозрачные плоскости, которые при соединении превращаются в детали лица или одежды. Сильными штрихами обозначаются основные линии тяжелого лица Воллара, короткий перебитый нос, линия рта… Несмотря на условность составляющих форм, портрет представляется поразительно живым и легко узнаваемым. «Портрет Абруаза Воллара» недаром всегда называли шедевром психологического реализма.

С 1911 года Пикассо использует в своих работах коллажи из заголовков газет, слов с книжных обложек, винных этикеток, пачек табака и нотных знаков. Подобная комбинация живописного уровня и предметных мотивов делала картину многозначной метафорой, которую всегда так ценил Пикассо.

1912–1915 годы прошли для Пикассо под знаком синтетического кубизма. Летом и осенью 1912 года мастер, как одержимый, создал не менее полутора десятков полотен с изображением скрипок и гитар. Художника привлекала женственность объектов (тем более что в это время он был увлечен сильной страстью и каждую работу подписывал: «J’aime Eva» – «Люблю Еву»). Особенно хороша «Скрипка», где образ музыкального предмета уже задается самим форматом полотна – овальным, а предмет создается сочетаниями дробных форм, которые ритмически отходят к краям рамы.

Музыкальные инструменты занимали воображение Пикассо еще несколько месяцев. Он пытался создавать трехмерные формы из серого картона.

В это же время художник продолжает экспериментировать с коллажами, где разнотипные знаки образуют сложную текстуру, наглядно демонстрирующую различные способы описания реальности. Такова «Компотница с виноградной гроздью и грушей» (1914, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Здесь зритель видит наклеенный в центре кусок бумаги, который изображает фарфоровую компотницу с виноградной гроздью и грушей; снизу приклеена выкройка из серой бумаги с мраморной текстурой. Это – каминная полка, где расположена сама компотница и визитная карточка художника. Глянцевость фруктов показана легкой присыпкой из опилок, а пространство создается геометризированными планами, радостными и яркими. Так возникает атмосфера уютной, наполненной светом комнаты.

В это время Пикассо нравится гармония насыщенных цветов («Арлекин», 1915, Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Человек с трубкой», 1915, Художественный институт, Чикаго). Художник экспериментирует и в области скульптуры, создавая конструкции из бросовых материалов, участвует в оформлении театральных работ. В 1917 году Пикассо работал над декорациями для спектакля «Парад», который ставила труппа «Русские балеты С. Дягилева».

Мир балета не мог не оказать влияния на дальнейшее творчество художника. Его живописные портреты начала 1920-х годов изящны и напоминают о графичности Энгра. Как правило, фигуры на этих работах выглядят незавершенными, показывая таким образом механизм создания художественной иллюзии. Типичным образцом подобных композиций можно назвать полотна «Ольга Хохлова» (1917, Музей Пикассо, Париж), «Сидящий Арлекин» (1923, Национальный музей современного искусства, Париж). Классические мотивы претерпевают под кистью художника экспрессивные деформации. Он свободно меняет пропорции и ракурсы, в результате чего большие фигуры оказываются расчлененными на отдельные фрагменты («Женщины, бегущие по пляжу», 1922; «Флейта Пана», 1923, обе – Музей Пикассо, Париж).

Не оставлял художник и манеры кубизма. Интересны композиции «Три музыканта» (1921, Музей современного искусства, Филадельфия) и «Танец» (1925, Галерея Тейт, Лондон), где накладываются одна на другую цветные плоскости. Своими ритмическими красочными сочетаниями и остротой колористических диссонансов они вызывают ассоциации с джазовыми импровизациями. Пишет Пикассо и свои излюбленные натюрморты с гипсовыми античными слепками, которые кажутся героями классических драм в модернизированных постановках («Натюрморт с античной головой», 1925, Национальный музей современного искусства, Париж; «Мастерская с гипсовой головой», 1925, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

П. Пикассо. «Три музыканта», 1921 год, Музей современного искусства, Филадельфия

В 1925 году Пикассо заинтересовали творческие искания сюрреалистов и их принципы психического автоматизма и так называемой конвульсивной красоты. Это знакомство нашло свое отражение в работах «Художник и модель» (1926, Музей Пикассо, Париж), «Мастерская модистки» (1926, Национальный музей современного искусства, Париж), «Большой натюрморт на круглом столе» (1931, Музей Пикассо, Париж). Линии свободно бегут по полотну, создают сложные сплетения, и в их сочетаниях, кажется, можно разглядеть подобие усложненных форм, на которые мастер делает особый акцент цветом. Женщины в этот период изображаются как устрашающие механизмы, составленные из гладко выточенных деталей. Их челюсти злобно оскалены, а острые конечности угрожающе вскинуты вверх. Таковы «Сидящая купальщица» (1930, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Фигуры на берегу моря» (1931, Музей Пикассо, Париж).

С 1928 года Пикассо серьезно занимался скульптурой, поскольку всегда считал ее разъяснением своих живописных работ. Его сложные проволочные конструкции, ассамбляжи, составленные из игрушек, корзин, болтов, картона, обломков мебели, отличаются большой изобретательностью, остроумием и свидетельствуют об умении художника обнаруживать метафоры в обыденной жизни.

В первой половине 1930-х годов Пикассо работал над серией больших графических циклов. Это иллюстрации к «Метаморфозам» Овидия, рисунки и гравюры, посвященные Минотавру, альбом офортов «Сюита Воллара».

В этих графических работах классическая древность зачастую пересекается с фантазией художника, но все они пронизаны размышлениями о проблемах художественного творчества, а также причудливости взаимодействия реального и вымышленного мира, мира иллюзий.

В 1930-х годах в творчестве художника появились мрачные, тревожащие мотивы, что было связано не только с событиями мировой истории, но и с перипетиями в личной жизни Пикассо. Теперь его композиции насыщены ужасными образами кровавого насилия коррид, лошади, гибнущей в борьбе с разъяренным быком. Это «Коррида» (1934, частное собрание), «Коррида. Смерть тореро» (1933, Музей Пикассо, Париж). Теме корриды был близок образ чудовищного Минотавра, в котором Пикассо видел воплощение подсознательных инстинктов человека и стихийных разрушительных природных сил (офорт «Минотавромахия», 1935, Музей Пикассо, Париж; рисунки и гуаши с изображением Минотавра (1935–1936)).

Женские портреты Пикассо подразделяются на два типа: безмятежный и ясный, как Мари Терез Вальтер, или исполненный внутреннего трагизма, как Дора Маар. В портретной живописи мастера появился интересный прием, когда профиль и фас совмещаются, создавая эффект меняющегося ракурса. Таковы работы «Девушка перед зеркалом» (1932, Музей современного искусства, Нью-Йорк), «Сон» (1932, частное собрание, Нью-Йорк), «Мари Терез Вальтер» (1937, Музей Пикассо, Париж), «Дора Маар» (1937, Музей Пикассо, Париж).

Работы, выполненные в 1930-е годы, создают единый комплекс, объединенный общей темой. Там изображены одни и те же персонажи, но каждый раз в ином контексте, в иных отношениях друг с другом; причем порой мастер воссоздает ситуации необъяснимые и интригующие.

П. Пикассо. «Герника», 1937 год, Центр искусств королевы Софии, Мадрид

В 1937 году Пикассо создал, пожалуй, величайшее свое произведение – крупномасштабное панно «Герника». Композиция делалась для испанского павильона Всемирной выставки в Париже (в настоящее время это мадридский Центр искусств королевы Софии).

На полотне отразилось впечатление мастера от события, потрясшего весь мир, – бомбардировки немецкой авиацией небольшого испанского города Герника. Гибель Герники, преломившись через свойственные Пикассо мифологические образы, приобрела характер апокалипсиса, мировой гибели и разрухи. Внутренние переживания автора символизируют девушка с профилем античной статуи, со свечой в руках, плачущая женщина, мать, прижимающая к себе ребенка, бык, умирающая лошадь и упавший с нее всадник. Эти образы сами по себе являются протестом против безжалостной агрессии. Создавая «Гернику», Пикассо писал множество отдельных мотивов и сюжетов этой композиции в виде небольших рисунков и картин.

К циклу «Герника» относится одна из наиболее известных композиций живописца «Плачущая женщина» (1937, Галерея Тейт, Лондон). Лицо этой героини бороздят такие мучительные изломы, что зритель почти физически начинает ощущать боль. Реакцией на гражданскую войну в Испании явилась графическая серия «Мечты и ложь генерала Франко» (1937).

В период Второй мировой войны Пикассо жил в оккупированном фашистами Париже. Мрачная атмосфера, царившая в стране, способствовала доминированию в его искусстве образов смерти и насилия: «Натюрморт с головой быка» (1939, Музей искусств, Кливленд), «Кошка с птицей» (1939, Музей Пикассо, Париж), «Натюрморт с бычьим черепом» (1942, Художественные собрания земли Северный Рейн-Вестфалия, Дюссельдорф), «Бойня» (1944–1945, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

П. Пикассо. «Плачущая женщина», 1937 год, Галерея Тейт, Лондон

Париж освободили в 1944 году. Сразу же после этого Пикассо вступил в коммунистическую партию, стал активным участником Движения сторонников мира. Все чаще в его картинах звучит радостное мироощущение, порой появляются идиллические темы, исполненные в манере, свойственной художникам-примитивистам.

В 1945–1946 годах Пикассо работал над росписями старинного дворца Гримальди (немного иначе сбылась мысль Щукина: «Матиссу расписывать дворцы, Пикассо – соборы») в Антибе, украшал цементные плиты изображениями кентавров, фавнов и вакханок. Впоследствии эти фигуры стали основой для Музея Пикассо в Антибе.

Итоговой работой этого периода можно считать разработку темы пасторали под названием «Радость жизни» (1946, Музей Пикассо, Антиб). Мастер решительно высказался в защиту мира в ряде работ: «Резня в Корее» (1951, Музей Пикассо, Париж), панно «Война и мир» (1952). Все эти произведения создавались специально для храма Мира в Валорисе.

В поздний период своего творчества мастер неустанно искал новые сферы деятельности. Он пробует силы в технике линогравюры и литографии, делает скульптуры из окрашенного дерева и листовой жести. Пикассо пишет стихи и создает драматические произведения, не оставляет монументальное и прикладное искусство.

В конце 1940-х годов Пикассо все больше влечет юг Франции. Все больше времени он проводит в окрестностях Канна, где у него расположены виллы «Галуаз» и «Калифорния», а также в окрестностях Экса, в собственном замке Вовенарг. С 1961 года художник обосновался в Мужене, в особняке Нотр-Дам-де-Ви. Прошло еще четыре года, и он совершенно отказался от поездок в Париж.

В 1950–1960-е годы мастер продолжал активно работать. Круг тем, которые он выбирает, чрезвычайно широк: это и портреты, и пейзажи, и фантастические сюжеты, и интерьеры, и вариации на литературные и театральные сюжеты. В это время самыми крупными его работами являются «Мастерская в Калифорнии» (1956, Музей Пикассо, Париж), «Весна» (1956, Национальный музей современного искусства, Париж), «Бухта в Канне» (1958, Музей Пикассо, Париж), «Утренняя серенада» (1965, Малый дворец, Женева), «Кавалер с трубкой» (1970, Музей Пикассо, Париж). Пикассо, как и прежде, предпочитал работать сериями: «Жаклин в профиль» (1959), «Художник и модель» (1963–1965), «Художник» (1964), «Мушкетер с трубкой» (1968). Интересны импровизации художника на темы старых мастеров и картин, ставших классикой мирового изобразительного искусства: «Алжирские женщины» (по Делакруа, 1954–1955), «Менины» (по Веласкесу, 1957), «Завтрак на траве» (по Мане, 1959–1961), «Похищение сабинянок» (по Давиду, 1961–1962), «Турецкая баня» (по Энгру, 1968).

П. Пикассо. «Танец с бандерильями», 1954 год

В 1955 году на экраны вышел кинофильм режиссера А. Ж. Клузо, который сумел запечатлеть процесс создания шедевров Пикассо. Художник никогда не имел заранее намеченного плана. Он подходил к холсту или листу бумаги и немедленно начинал на нем импровизировать. Работа мастера напоминала некое драматическое действие, непрерывный театральный процесс, где могут происходить самые неожиданные для зрителя живописные события, рождаются удивительные образы, затем они могут преобразовываться или совсем исчезать; иногда линии пересекаются как бы случайно, причудливо взаимодействуют красочные пятна, из которых вдруг возникают новые фигуры, и решительно вторгаются в развитие сюжета, разворачивающегося на полотне. Становится ясно, что Пикассо воспринимает процесс создания полотна как некую бесконечность, протяженную в пространстве и во времени. Вероятно, это объясняет красочную живописность его поздних работ и стремление создавать большие серии, где можно зафиксировать отдельные моменты, выхваченные из бесконечно льющегося творческого потока. Это на самом деле поразительно. Например, каждое из 58 полотен «Менин» (все – Музей Пикассо, Барселона) представляет собой моментальный снимок, остановившийся на миг в непрерывно меняющемся сознании кадр, а также каждый раз новое прочтение художником великого Веласкеса.

В 1963 году в Барселоне организовали Музей Пикассо. Там находится большое количество ранних работ живописца, любезно предоставленных секретарем Пикассо Х. Сабартесом. В 1985 году состоялось торжественное открытие Музея Пикассо в Париже, в отеле Сале. В нем собраны работы из личного собрания мастера, завещанные им государству.

Джексон Поллок родился в Лонг-Айленде. Он получил фундаментальное образование в лос-анджелесской Высшей школе прикладного искусства, где обучался с 1925 по 1929 год. Кроме того, он посещал занятия в Художественной студенческой лиге в Нью-Йорке, где его преподавателем был Т. Х. Бентон. В конце 1930-х годов Поллок объехал Соединенные Штаты Америки. В этих поездках он был потрясен индейской «песочной живописью». Кроме того, огромное впечатление на него произвели и монументальные фрески мексиканских мастеров Ороско и Сикейроса. Эти мощные яркие произведения вместе с влиянием кубизма в духе Пикассо и определили путь развития Поллока на долгий период.

В начале 1940-х годов художника захватили идеи сюрреализма. Особенно интересным показался ему метод автоматического письма. Если в ранних композициях Поллок использовал мифологические, тотемные или мистические образы, то теперь художник решил, что только спонтанная, бессознательная живопись способна вскрыть глубины подсознательного, поскольку в данном случае нет места логике и предварительному расчету. Поллок понял, что динамика полотна проявляется в процессе его рождения и немедленно, непосредственно выявляет глубинные процессы, происходящие в психике художника.

Дж. Поллок. «Эхо», 1940-е годы

Дж. Поллок. «Номер 5», 1958 год

В то же время Поллок преобразовал по-своему метод автоматического письма. Прежде всего он перестал пользоваться мольбертом. Холст он вешал на стену или укладывал на пол, после чего начинал работать, и его манера неслучайно получила наименование «живопись действия». Поллок стремительно наносил краску на холст, пользуясь кистью или мастихином. Порой он мог краску просто расплескивать или выливать из банки. Таким образом, считал художник, становится возможным запечатление энергии производимого действия. Подобный прием стал называться дриппингом.

Процесс создания полотна у Поллока превратился в некое священное действо; во всяком случае, этот процесс был не менее важен, чем окончательный результат. Живопись у художника преобразилась в ритуальный танец. Он передвигался вокруг разложенного на полу полотна и вдруг начинал ощущать, что входит внутрь живописного пространства. Как и большинство абстрактных экспрессионистов, Поллок считал, что чем короче период создания полотна, тем вернее гарантия, что художник сумел непосредственно самовыразиться. Живописец всегда был сторонником нефигуративного подхода к сюжету композиции и противником перспективы.

В конце 1940-х годов Поллок, наряду с краской, стал использовать в своих произведениях различные нетрадиционные материалы, например стекло, технические красители, цемент или песок. Сначала художник разбрызгивал краску, а когда она начинала твердеть, он вдавливал в красочную поверхность крошечные стеклянные осколки, металлическую стружку, маленькие камешки, а иногда, еще до полного высыхания краски, присыпал поверхность песком.

Часто работа Поллока превращалась в подобие представления, поскольку публика хотела видеть собственными глазами, как творит свои абстракции прославленный мастер. Большинство зрителей расценивало подобные сеансы как своего рода эксцентричную выходку, на которую любопытно посмотреть, однако Поллок относился к творчеству чрезвычайно серьезно, поскольку оно само заявляло о его неповторимости и непохожести на остальных. Ритм и цвет художник творил свободно, и они буквально изливались из него, как дождь.

Высшими достижениями не только Поллока, но и всего абстрактного искусства считаются такие композиции, как «Арабеска № 13» (1948, Художественная галерея Йельского университета, Нью-Хейвен), «Бледно-лиловый туман № 1» (1950, Национальная галерея современного искусства, Вашингтон), «Один» (Музей современного искусства, Нью-Йорк).

Своим творчеством Джексон Поллок обогатил искусство американских абстракционистов, которое приобрело монументальный характер. Подобные абстрактные композиции стали популярны в деловой среде; они украшали как офисы, так и загородные виллы. Когда в 1952 году Поллок представил свои крупномасштабные полотна на парижской выставке, то искусство мэтра американской абстракции повергло посетителей и художественных критиков в шок, хотя среди общего восторга звучали отдельные голоса, будто Поллок не оригинален в выборе техники, поскольку дриппингом пользовался также французский абстракционист Ж. Матье.

И все же в историю искусства как основатель дриппинга вошел именно Джексон Поллок с его неистовым, неукротимым почерком. Большинство последователей мастера также широко применяли спонтанность в творчестве; им нравилось бесконечное количество возможных импровизаций. Во всяком случае, подобные полотна являли собой свидетельство последовательности жестов художника в его взаимодействии с чистым холстом.

Любовь Сергеевна Попова родилась в Подмосковье, в богатой купеческой семье. Ее отец был знатоком театра и любителем музыки, мать, Л. Зубова, происходила из рода, славящегося известными философами и художниками. В юности Попова увлекалась живописью и поэзией. По окончании гимназии и филологических курсов она в течение нескольких лет обучалась в художественных студиях С. Жуковского и К. Юона. С 1912 по 1913 год Попова брала уроки в частной мастерской в Париже, где живопись преподавали известные мастера Метценже, Сегонзак и Ле Фольконье.

В ранний период наибольшее влияние на формирование самостоятельного стиля художницы оказали ее кумиры – М. Врубель, К. Малевич и В. Татлин. В то же время круг интересов Поповой был поразительно широк: она изучала древнерусские фрески и иконопись, коллекцию Эрмитажа, средневековую архитектуру Италии и Франции, поэтому новаторство художницы немыслимо без тесной связи с классикой, традицией.

Попова считала, что самостоятельный период в ее творчестве начался в 1913 году, однако большой интерес представляют и более ранние ее работы, относящиеся к 1908 году. Прежде всего это красочные, удивительно яркие натюрморты и пейзажи, напоминающие манеру Сезанна и свидетельствующие об увлечении кубизмом. Во всяком случае, эти произведения, а также изображения «Натурщиков» и «Натурщиц» говорят о желании преодолеть многословность живописного языка.

С середины 1910-х годов в творчестве Поповой начался период кубофутуризма. Это направление, сложившееся в результате влияния французского кубизма и итальянского футуризма, было чрезвычайно популярно в России. В кубофутуризме сочетались две на первый взгляд взаимоисключающие тенденции – разложение предметов на фрагменты (аналитическая стадия кубизма) и последующее их конструирование и динамизм футуризма, решительно разрушающий любые конструкции. Поповой оказалась близка идея кубизма, поскольку она диктовала стабильность и устойчивость, сообщала композициям внутренний ритм и обладала гармоничным началом.

Подобно кубистам, Попова использовала достаточно ограниченный круг тем, и это, казалось бы, звучало парадоксально: ведь кубизм дал возможность художнику изменять мир сообразно собственному видению, однако вместо расширения предметов, достойных внимания мастера, наблюдается, напротив, резкое сужение, в результате чего вслед за Пикассо и Браком представители кубизма начали изображать музыкальные предметы, вслед за Сезанном – натюрморты.

Таким образом, можно сказать, что кубизм явился последней точкой соприкосновения с реальностью перед окончательным переходом к абстракции. Попова любила изображать в своих композициях часы и вазы. Одним из блестящих образцов кубофутуристического натюрморта является «Скрипка» (1915), где композиция создается благодаря продуманному и тонкому объединению прямых и неровных линий, сегментов круга и треугольника. Тем не менее среди наложенных друг на друга и пересекающихся плоскостей и граней очень ясно прочитываются нотная тетрадь, скрипка, игральные карты, плоскость стола. Работа написана в сдержанной хроматической гамме, свойственной работам кубистов, и отличается подвижностью фактуры.

Л. Попова. «Портрет философа», 1915 год

Л. Попова. «Живописная архитектоника», 1916–1917 годы

Замечателен исполненный в 1915 году «Портрет философа». Созданный в кубистской манере, он поражает своей психологичностью. Несмотря на перевоплощенное лицо, чувствуется энергичный характер модели и интеллектуальная сконцентрированность философа. Очень интересно живописное решение, избранное Поповой: она формирует тело используя плоскости, а затем при помощи выступов как будто прощупывает окружающее пространство и создает образ человека, не выделяя различий между предметностью и неосязаемым воздухом. Эта работа является принципиальной, поскольку здесь начинается переход художницы к беспредметному искусству, где нет разницы между наличием формы и ее отсутствием.

Последние работы, выполненные Поповой в манере кубизма, свидетельствуют о решительном смещении акцентов в сторону абстракции, поскольку предметы утрачивают узнаваемый облик, перевоплощаясь в плоские геометрические фигуры – прямоугольники, квадраты и трапеции, хотя еще можно угадать в изогнутых контурах музыкальные инструменты или цилиндр, разложенный на плоскости. Однако абстрактные работы совершенно не теряют связи с реальностью: об этом говорят названия полотен – «Весна» или «Портрет». Это значит, что конкретный образ вызывает у художницы глубоко личные ассоциации, и она создает абстрактные композиции под впечатлением реальных явлений. Попова, подобно всем абстракционистам, стремится обобщенно показать закономерности, присущие тому или иному явлению мира, в упрощенных и доступных восприятию формах.

С 1916 по 1918 год Попова создала серию абстрактных картин под общим названием «Живописная архитектоника». Этим композициям присущ четкий принцип строения, которого художница придерживается неукоснительно. Фигуры на полотнах показаны компактно. Они главным образом находятся в центре, сливаются друг с другом, как бы дружественно наслаиваясь в неглубоком пространстве полотна. Существует, однако, и иное, почти драматическое взаимодействие форм; оно достигает апогея тогда, когда объединяет композицию диагональная линия. Но этот прием не особенно характерен для Поповой, которая хочет выстроить гармонию даже при тяжелой ситуации, для нее равновесие значит очень много.

Плоскости в композициях Поповой кажутся наполненными энергией, они тяготеют к слиянию и взаимному скреплению. В этом случае художница все больше напоминает строителя, возводящего стремительно возносящиеся ввысь фасады зданий, и здесь основную роль начинает играть цветовое решение. Попова хочет установить наиболее выразительное соотношение между цветом и формой, благодаря чему взаимодействие плоскостей станет гармоничным.

Л. Попова. «Пространственно-силовое построение», 1921 год

Л. Попова. «Пространственно-силовое построение», 1921 год

Безусловна связь «Живописной архитектоники» Поповой с супрематическими полотнами К. Малевича, однако налицо и существенное различие. Формы на полотнах Малевича устанавливают контакт реальности с иным миром, в то время как для Поповой гораздо важнее показать возможность гармонии в этом мире.

Работы, относящиеся к 1921–1922 годам, называются «Пространственно-силовые построения». Как правило, в них фигурируют вертикальные или наклонные линии, горизонтали, которые пересекают друг друга, паря в безвоздушном пространстве, как будто Попова хочет понять суть Вселенной и сделать попытку освоения четвертого измерения.

Другой тип композиций демонстрирует круги и движущиеся спирали. В краску добавляется металлический порошок, а в качестве текстуры художница выбирает фанеру. По-прежнему основная роль принадлежит здесь цвету, но гармония выстраивается уже соотношением главных энергетических начал, существующих в мире, – центробежной и центростремительной силы.

Л. Попова. «Эскиз ткани», 1923–1924 годы

В последние годы жизни Попова увлекалась конструктивизмом. Ей уже недостаточно было отыскать внутреннюю гармонию форм, она хотела при помощи художественных средств преобразовать окружающий мир. В это время Попова занималась преподавательской работой во Вхутемасе, где вела курс «Цвет». Также она оформляла театральные постановки, например известна ее работа для Театра В. Э. Мейерхольда – проектирование единой конструкции вместо декораций для спектакля по пьесе Ф. Кроммелинка «Великодушный рогоносец».

В последний год жизни Попова занималась разработкой эскизов для тканей на ситценабивной фабрике. Декоративные формы в ее композициях возникали по-прежнему в процессе общего переосмысления глобальных жизненных закономерностей; в конце концов круг замкнулся, и искусство вернулось в жизнь осязаемо и конкретно. Любовь Попова умерла неожиданно от скарлатины.

Роберт Раушенберг считается не только основателем, но и бесспорным лидером американского поп-арта. Свои композиции он строил, основываясь на принципах абстрактного экспрессионизма. Художник активно использовал коллажи, как это делали его предшественники – кубисты и абстракционисты. Фрагменты предметов он прикреплял к окрашенной поверхности холста, а затем местами покрывал их краской.

В ранних работах мастера, созданных в 1950-е годы, преобладает черно-белая цветовая гамма, причем порой Раушенберг добавлял в краску землю с целью получения более грубой фактуры. Позже художник начал использовать и другие материалы. В 1950-х годах Раушенберг стал одной из самых заметных фигур в американском искусстве. Его выставки то вызывали бурю восторга, то провоцировали публичные скандалы. Газеты наперебой размещали статьи о художнике, в которых серьезные критики возмущались вызывающими произведениями искусства, которые Раушенберг осмеливался показывать публично, другие, настроенные более оптимистично, говорили, что к выставкам художника следует относиться просто как к «развеселым», а третьи утверждали, что мастер, несомненно, сказал новое слово в искусстве.

Раушенберг считал, что художник в принципе абсолютно независим от чужих мнений в понимании предмета в искусстве. На самом деле только сам автор может определить, что именно он подразумевает под художественным произведением, и только он вправе выносить свой вердикт и давать ему какие-либо оценки; что же касается публики, ей придется верить художнику на слово. Так, например, показателен такой факт. Владелица художественной галереи А. Клерт попросила Раушенберга написать ее портрет. В ответ художник послал ей телеграмму со словами: «Вот портрет Айрис Клерт, я так сказал – Роберт Раушенберг».

Тем не менее общество продолжало упорно сопротивляться. Настоящий скандал вызвала композиция Раушенберга под названием «Кровать». Художник просто натянул на подрамник стеганое одеяло и прикрепил к нему подушку, предварительно раскрашенную красной краской. Эту работу он предложил на выставку «Фестиваль двух миров», проходившую в итальянском городе Сполето. Жюри колебалось долго, однако в результате все же не решилось показать публике подобную шокирующую вещь, оставив мастера в недоумении: «Я всегда считал “Кровать” одним из самых симпатичных своих произведений. Боялся я только одного: как бы вдруг кому-нибудь не взбрело в голову улечься в нее».

Однако Раушенберг не сдавался в своем желании покорить новым искусством Европу. В 1964 году он принял участие в XXXII биеннале в Венеции. В павильоне, посвященном американскому искусству, были размещены произведения молодых представителей поп-арта, большинство из которых представляло собой бытовой хлам, помещенный в выставочном зале: чучело курицы, старые афиши, крашеный рваный ботинок, лопата на цепочке. Работы Раушенберга, названные «Комбинации», по сравнению с остальными экспонатами выглядели на самом деле произведениями искусства. Художник применил в своих коллажах технику шелкографии и использовал фотомонтаж, который выгодно связывал между собой детали предметов и фрагменты масляной живописи («Остановка», 1963; «Исследователь», 1964). Оригинально выглядели размещенные на огромном пространстве холста снимки военной техники, похороны Кеннеди и репродукция с картины Рубенса, соседствующая с шокирующе грязным и вполне узнаваемым обыкновенным мешком.

На этот раз художнику наконец досталась первая премия, однако европейская критика не спешила выразить восторг по поводу американских новшеств. Периодика Германии, Франции и Италии изобиловала резкими выпадами против сомнительной эстетики поп-арта, заклеймив заодно и жюри, которое столь неосмотрительно присудило первую премию Раушенбергу. Например, француз А. Боске в статье, трагически озаглавленной «Предательство в Венеции», негодовал: «Освящение, если можно так выразиться, работ американского художника Раушенберга на биеннале в Венеции, даже при настоящей неразберихе в искусстве, выглядит как позорный акт. Возникает вопрос, сможет ли западное искусство оправиться после такого потрясения. Ибо мы не можем недооценить размеров оскорбления, нанесенного этим всему тому, что в наши дни еще является синонимом гармонии, серьезного творческого поиска, подлинной непреходящей ценности». Здесь же Боске вторил Ф. Плюшар: «Премия за живопись присуждена господину, для которого живопись – побочное занятие и который сам это знает и сам об этом говорит. Америка, страна без культурного прошлого, без традиций, решила главенствовать. Ошибочность и слабость современной американской живописи заключается в том, что она применяет старые, изжитые приемы сорокалетней давности. Уже в 1914 году Марсель Дюшан в числе подобных работ выставил велосипедное колесо и сушилку для бутылок… Отрицать значение холста и цвета, формы и композиции, хорошего вкуса и стройной системы, все это бы куда ни шло со стороны художников, которые стремятся потеснить некоторые общественные ценности, чтобы взамен них принести другие. Поп-арт не имеет права называться направлением в искусстве, поскольку Америка вообще, по сути, далека от всякого понятия революционности, и приверженцам поп-арта, к сожалению, никто… не мешает фабриковать наобум свои взаимозаменяемые предметы. Никто не волен запретить им продавать эти жалкие отбросы по баснословной цене. Это лжеавангард, это одновременно и кампания массового околпачивания, и финансовый крестовый поход».

Р. Раушенберг. «Резервуар», 1961 год

И все же независимо от оценок искусствоведов Раушенберг продолжал пользоваться огромной популярностью. Он по-прежнему создавал самые неожиданные коллажи, как, например, в знаменитой работе «Резервуар» (1961), и не желал отягощать своего зрителя разгадыванием символов или поисками глубинного смысла на интуитивной основе. На самом деле больше всего его занимала идея сломать сложившиеся представления о картинном пространстве. Художник признавался, что живет, работая «в промежутке между искусством и жизнью». Со временем он нашел почитателей и в Европе. В одной из французских газет была опубликована статья критика Картье, сумевшего достаточно трезво оценить происходящее. Там были следующие слова: «Раушенберг – это настоящее, это чемпион соревнования сегодняшнего дня. Создатели поп-арта играют роль скорее в социальном плане, чем в эстетическом. Они не чураются давать публичные выступления на людях… Решительно, Дали явился крестным отцом всего этого поколения».

Марк Ротко родился в латвийском городе Даугавпилсе. Он получил художественное образование в Йельском университете (Нью-Хейвен), где его преподавателем был Макс Вебер. Кроме того, очень много значили для него уроки, полученные в мастерской знаменитого живописца Макса Эрнста.

Работы Ротко раннего периода исполнены в реалистическом духе. Позже он создавал композиции в духе экспрессионизма, а затем увлекся искусством примитивных народов. В это же время художник изучал греческую мифологию, интересовался философским учением Карла Юнга. Во второй половине 1930-х годов Ротко принимал участие в деятельности Федерального художественного проекта. В 1940-е годы мастер переживал увлечение сюрреализмом, особенно стилем Х. Миро и А. Масона, и создавал композиции, наполненные некими аморфными образованиями. Подобные картины напоминали запечатленные на полотне галлюцинации или подводные фантастические пейзажи.

М. Ротко. Без названия, 1951–1955 годы

К концу 1940-х годов стиль Ротко полностью сформировался. Он начал писать холсты, покрытые большими цветовыми плоскостями, тонкими и как будто глянцевыми, обычно наслаивающимися друг на друга. Эти прямоугольники казались оплавленными по краям. Когда Ротко писал композиции, применяя лишь один цвет, то его задача была иной – показать не контраст цветовых сочетаний, а красоту заданной среды, из которой, как из бескрайнего космического пространства, рождались смутные хроматические пятна. Таковы композиции «Фиолетовое-зеленое-красное» (1951, частное собрание), «Черное-охра-черное на красном» (1957, частное собрание, Милан).

1958 год отмечен для Ротко созданием полотен специально для Сигрэм Билдинг (Нью-Йорк). В поздний период жизнерадостный колорит на полотнах художника сменяется более сдержанным, мрачным, самоуглубленным. Что же касается структуры его работ, то она также значительно упростилась. С 1965 по 1967 год мастер работал по заказу экуменической капеллы в городе Хьюстоне, штат Техас. Содержание полотен глубоко мистическое, с приглушенным цветовым звучанием. Художник скончался в 1970 году, оставив неоконченный цикл полотен, исполненный серыми и черными акриловыми красками.

Жорж Руо родился в Париже. В юности он обучался старинному ремеслу витражного мастера, в совершенстве научился реставрировать древние витражи. Любовь к этому виду искусства мастер пронес через всю жизнь; во всех его работах заметно влияние витражной эстетики.

С 1891 года Руо начал посещать парижскую Школу изящных искусств. Сначала его наставником был Делоне, а затем Моро. Последний оказал огромное влияние на становление личности художника и его творческой манеры.

Жорж Руо жил в атмосфере моральных и религиозных исканий. Особенное влияние на возникший впоследствии образный строй полотен художника оказали Ж. К. Гюисманс и католический литератор Л. Блуа, с которыми мастер постоянно и тесно общался.

В результате Руо совсем отказался от традиционного истолкования библейских сюжетов, переключившись на современную ему тематику. Он изображает гротескных персонажей, обитателей дна, артистов бродячего цирка, проституток. Художник не стесняется открыто показывать пороки ночного мира современного общества в самом неприглядном их виде.

И все же до конца жизни живописец обращался к традиционным мотивам византийской мозаики и приемам старых мастеров Средневековья, искусство которых он изучил глубоко и основательно, а его персонажи-паяцы с нелепыми гримасами и проститутки с бесстыдными позами изображены такими свободными движениями кисти, что полотна кажутся сплошными переливающимися массами, которые поражают зрителя богатством и яркостью оттенков («Голова трагического клоуна», 1904, частное собрание; «Проститутка», 1906, Пти Пале, Париж).

Жоржа Руо принято причислять к группе фовистов, однако его творчество настолько многогранно, что с трудом умещается в рамках одного направления. Основная причина, по которой Руо считается фовистом, – это его виртуозное мастерство колориста. В то же время его эстетика значительно отличается от эстетики фовистов.

Безусловно, Руо любуется цветовыми эффектами, которые создает, однако глубинный смысл его творчества имеет мистико-символический и религиозный характер, доходящий временами до экзальтированности. Гротескность живописи художника скорее сближает его с экспрессионистами.

В 1908 году Руо разрабатывал тему судей, где сатирическое начало достигло своей кульминации. Он нисколько не хочет щадить вершителей правосудия с их моральной ущербностью и физическим убожеством.

Ж. Руо. «Старый король», 1937 год

Эти безобразные искаженные лица и уродливые фигуры возникают на полотнах мастера из клубящегося синего дыма или тумана как порождение самого ада («Судьи», 1908, Королевский музей изящных искусств, Копенгаген; «Трое судей», 1913, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

В этих работах чувствуется влияние остросатирических произведений Ф. Гойи и О. Домье, однако у Руо порок рассматривается сквозь призму христианского мировоззрения. Судьи с их лицами-масками предстают как некое мистическое зло, которое свободно торжествует в мире, покинутом Богом.

Зловещему шабашу темных сил противостоят исполненные высокого драматизма образы Христа и глубоко страдающего комедианта («Голова Христа», 1905, частное собрание; «Старый клоун», 1917, частное собрание).

С 1917 по 1927 год Руо много работал в области книжной графики, рисовал иллюстрации, сам писал литературные работы. Под впечатлением трагических событий Первой мировой войны Руо создал графическую сюиту «Мизерере», где выражал свое понимание человеческого удела на земле и раскрывал тему смерти.

В работах конца 1910-х годов религиозная окрашенность творчества Руо становится явной. Художник пишет страдания Христа, изображает святых, создает цикл «Распятий», придерживаясь традиций средневекового искусства и, особенно, византийских мозаик, лиможской эмали и готического витража. Живописец очерчивает контуры фигур плотными черными линиями, а внутреннее пространство заполняет насыщенным, светящимся спектральным цветом.

Драматичны и возвышенны работы «Распятие» (1918, частное собрание), «Голова Христа» (1937–1938, Музей искусств, Кливленд), «Наша Жанна» (1940–1948, частное собрание), «Вероника» (1945, Национальный музей современного искусства, Париж).

Ж. Руо. «Распятие», 1918 год

В то же время персонажи-маски, используемые мастером в его творчестве, становятся гораздо разнообразнее. Социальная сатира постепенно смягчается, а потом сходит на нет. Даже когда Руо изображает актеров театра, королей или грандов, он смотрит на них как на героев Священной истории. Таковы «Раненый клоун» (1933, частное собрание, Париж), «Мудрый Пьеро» (1940–1948, частное собрание).

Художник очень ответственно относился к своим полотнам, даже если они были малоформатные. Порой на переделку композиций уходил не один год, зато нижние краски таинственно фосфоресцировали сквозь наложенные выше слои, и образы героев, скрывающие в себе то разрушительное начало, то созидательное, казалось, выплывали из запредельных мировых глубин («Старый король», 1937, Институт Карнеги, Питсбург; «Последний романтик», 1937, частное собрание).

Ж. Руо. «Мудрый Пьеро», 1948 год

Жорж Руо прославился и как замечательный пейзажист. Ему особенно нравится изображать экзотическую восточную природу, когда она стоит на пороге вечернего сумрака и в спускающейся мгле начинают таинственно мерцать яркие спектральные цвета, которые заходящему солнцу удается вырвать у неумолимо надвигающейся темноты («Закат», 1937–1938, Художественный музей, Вустер; «Христианский ноктюрн», 1952, Национальный музей современного искусства, Париж).

Талантливый мастер был необыкновенно одаренным во многих областях искусства. Он создал замечательные образцы печатной графики, занимался керамикой, делал витражи, гобелены и эмали, оформлял театральные спектакли, писал прозу и стихи.

Варвара Степанова родилась в Ковно. С 1910 по 1913 год она училась в Казанской художественной школе, затем, переехав в Москву, занималась в частных художественных студиях К. Юона и М. Леблана.

В ранний период творчества Степанова создавала композиции в стиле модерн, работала в графической манере О. Бёрдсли. Позже, познакомившись с А. Родченко, она увлеклась футуризмом и беспредметным искусством.

В середине 1910-х годов Степанова выпустила собственную книгу, целиком сделанную своими руками. Ей принадлежали и беспредметные стихи в манере А. Крученых, и оформление в виде разнообразных цветовых пятен, полос и наклеек из цветной бумаги. Часть стихотворных произведений была написана поверх газетной бумаги.

Несколько позже Степанова оформила в подобном духе книгу стихов своего кумира – А. Крученых. Работоспособность Степановой была поистине поразительной: порой ей удавалось вручную изготовить более пятидесяти экземпляров книги.

В то время визуальная поэзия как искусство футуризма пользовалась необычайной популярностью не только среди русских авангардистов. Подобные произведения создавали Гийом Аполлинер, Блэз Сандрар и Илья Зданевич. Их стихотворения были предназначены не только для чтения, но и для визуального восприятия. С этой целью тексту придавался определенный ритмический рисунок, силуэт и особое расположение строк на листе. В России Степанова являлась, пожалуй, самой яркой сторонницей сближения поэзии и живописи, за которое ратовали футуристы. «Новое движение беспредметного стиха, как звуки и буквы, связываю с живописным восприятием, которое вливает новое, живительное зрительное восприятие в звук стиха», – говорила художница.

Над главным произведением своей жизни – серией картин и графических работ «Фигуры» – Степанова работала с 1919 года, на протяжении нескольких лет. В 1920 году состоялась художественная выставка, на которой экспонировалось более двадцати живописных работ серии «Фигуры» и более пятидесяти гравюр. На этих композициях были представлены различные персонажи в профиль или анфас, нелепые, гротескные и подкупающе непосредственные. Художница показывала людей, занятых привычными профессиональными делами: художников, стоящих у мольбертов, музыкантов со своими инструментами, спортсменов, увлеченных состязаниями… В сущности, формы, избираемые Степановой, были предельно просты, даже упрощенны, но удивительно живы и пластичны.

Простота формы в сочетании с многоплановостью образа присуща Степановой и как дизайнеру. В 1920–1921 годах она много занималась производственным искусством, делала разработки эскизов для тканей. В московском Институте художественной культуры Степанова прочитала доклад о конструктивном искусстве, вела практический и теоретический курс, показывала студентам, как следует оперировать с материалами различной текстуры, учила создавать композиции. Кроме того, в Инхуке Степанова вела курс истории искусства. В своих лекциях она настойчиво проводила мысль, что искусство может считаться прогрессивным лишь в зависимости от его близости к требованиям времени и, особенно, – производства. Высшей точкой развития мирового искусства Степанова считала именно производственное, за которое она ратовала.

В. Степанова. Эскизы тканей. 1924–1925 годы

С 1924 по 1925 год художница стремилась претворить в жизнь теорию: она работала в качестве художника по тканям на ситценабивной фабрике. В то же время она не оставляла преподавательскую работу, читала лекции на текстильном факультете Вхутемаса. Степанова хотела досконально изучить взаимосвязь между фактурой и рисунком ткани.

Эти же годы были отмечены совместной работой Степановой с В. Маяковским. Они разрабатывали рекламные плакаты, занимались оформлением журналов «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ».

С 1926 года Степанова занималась исключительно полиграфией. Она по-прежнему считала, что поэтическое слово и изображение должны воздействовать на читателя одновременно, и только таким образом существует возможность достичь желаемого автором эффекта. Только теперь художница привносила в полиграфию свои знания и опыт художника-конструктивиста и специалиста по текстилю. Вместе со своим мужем А. Родченко Степанова создавала фотоальбомы, где применяла не только приемы, усвоенные в полиграфии, но и последние достижения фотои киноискусства.

В последние годы жизни Степанова вернулась к традиционной фигуративной живописи. Ее новаторство при жизни художницы не было оценено по достоинству. Интерес к экспериментам Степановой появился лишь в последние годы у нового поколения молодых модернистов.

Ив Танги начал рисовать сравнительно поздно. В детстве и ранней юности он, казалось, не испытывал тяги к изобразительному искусству. Он служил моряком на судах торгового флота, побывал во многих странах мира – в Испании, Англии, Португалии, Африке и Южной Америке. Однажды, проходя мимо галереи П. Гийома, он увидел в витрине полотно Джорджо Де Кирико. Эта картина настолько потрясла воображение молодого человека, что он взял в руки кисть.

И. Танги. «Угасание бесполезных огней», 1927 год

Естественно, на первых порах живопись самоучки не отличалась мастерством, однако это обстоятельство с лихвой окупалось неудержимой экспрессией и невероятной раскрепощенностью в обращении с живописными формами. В 1925 году Танги познакомился с сюрреалистом Андре Бретоном. Поэт рассказал молодому художнику об эстетической значимости сюрреализма – только что зародившегося направления в искусстве. Танги вступил в объединение сюрреалистов и стал постоянным участником их выставок. Работы художника этого времени заполняют причудливые растительные формы, некие существа, напоминающие аморфные примитивные организмы. Порой кажется, что это то выбеленные солнцем кости неведомых рыб, то человеческие органы. Танги научился мастерски использовать такие живописные приемы, как искусная моделировка, создание таинственной светотени, четкого рисунка, и в результате получал иллюзионистические абстракции. Глубокие пространства его картин больше похожи на инопланетные пейзажи, нежели на земные ландшафты. Типичны для творчества сюрреалистов такие композиции, как «Гроза» (1926), «Шторм» (1926, Музей искусств, Филадельфия), «Земля теней» (1927, Институт искусств, Детройт), «Без названия» (1927), «Угасание бесполезных огней» (1927).

И. Танги. «Извне», 1929 год

И. Танги. «Невидимки», 1951 год

И. Танги. «В четыре часа лета – надежда», 1929 год

Танги любит изображать скалы посреди неопределенного, теряющегося в бесконечности пространства («Дворец – Высокий Мыс», 1930, Фонд П. Гуггенхейм, Венеция). В то же время он стремился подчеркнуть объемность изображенных им предметов. Живописец всегда очень точно рассчитывал перспективу и меньше всего хотел, чтобы показанные объекты имели характер отвлеченных абстракций. Он утверждал подлинность, физическую реальность созданного им причудливого мира. Ив Танги, подобно всем своим друзьям-сюрреалистам, зачастую давал своим работам странные шокирующие наименования, например «Угасание излишнего света», «В четыре часа лета – надежда», «Наследственность приобретенных признаков».

В 1939 году Ив Танги уехал в США. Там он встретил художницу Кэй Сейдж, женился, стал жить в небольшом городке. В «аАмериканский период» претерпевает изменения творческая манера художника. К объемным фигурам прибавляется стереометрическая линейная конструкция. В то же время композиции становятся настолько уравновешенными, что граничат с однообразием («Медленно к северу», 1942, Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Бесконечная делимость», 1942, Галерея Олбрайта-Нокса, Буффало, Нью-Йорк).

В последний период жизни (1950-е) мастер заполнял холсты каменными ландшафтами и сталактитовыми образованиями. Такова композиция «Воображаемые числа» (1954, Музей Тиссен-Борнемиса, Мадрид). Что же касается последней работы «Умножение арок» (1954, Музей современного искусства, Нью-Йорк), то в ней преобладает черный фон, на котором смутно видны некие контуры. Что хотел сказать мастер этой работой? Большинство зрителей утверждают, что, скорее всего, Ив Танги просто выключил свет. Вероятно, это именно так.

Владимир Татлин родился в Москве, в дворянской семье. В 1902 году ему удалось поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, однако в то время Владимир еще не обладал достаточной подготовкой, а круг интересов не успел сформироваться, а потому через год он был отчислен. Потерпев временную неудачу, Татлин поступил в Одесское училище торгового мореплавания, после чего служил матросом на парусном судне. Впоследствии морские темы часто встречались в его творчестве – матросы, продавцы рыбы, рыбаки… А известное полотно «Матрос» является автопортретом художника. Между прочим, в этой картине Татлин использовал и традиционные принципы композиции, принятой в русской иконописи, в частности соединение квадрата картины с кругом.

В 1905 году Татлин сделал еще одну попытку вернуться на поприще искусства. Он удачно поступил в Пензенское художественное училище. Там же состоялось его знакомство с деятелями русского авангарда – М. Ларионовым, Н. Гончаровой и А. Лентуловым. В кружке Ларионова Татлин сформировался как художник. Там он сначала освоил импрессионистическую технику, а затем и традицию неопримитивизма.

Импрессионистическим настроением овеяны ранние произведения художника – «Гвоздика», «Цвет пижмы», «Ноготки» (все – 1909). Впечатления, полученные во время плаваний по морям, отразились в акварельных работах «Флотские формы», «Рыбное дело» (обе – 1910).

В 1910 году Татлин вновь поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Здесь он самостоятельно освоил сезаннизм и русскую иконопись. Традиции Сезанна воплощались в красочных натюрмортах.

В. Татлин. «Моряк и китаец», 1910 год

В то же время Татлин продолжал писать картины с сюжетами, навеянными морскими просторами, однако уже в этих произведениях проявляются признаки конструктивизма. Особенно это заметно, когда фигура персонажа показывается в движении. Кажется, что линии тела пружинят и натягиваются. Художника человеческие фигуры интересовали как элемент конструктивный. С тех пор Татлин избрал для себя основное средство выразительности – натянутую линию.

Шедевром Татлина считается серия полотен «Натурщицы», которую он создавал в течение нескольких лет специально для Третьяковской галереи и Русского музея. На примере этих произведений становится особенно ясным путь эволюции мастера от простого бытового изображения натуры до осознания человеческого тела как достаточно конструктивного устройства. А поскольку чувственное любование конструкцией невозможно, то и в данных работах оно совсем отсутствовало, что, собственно, не характерно для жанра ню.

Когда в 1914 году в Берлин была отправлена Русская кустарная выставка, Татлин отправился вместе с ней. Посетив Германию, он поехал во Францию, в Париж, где побывал у великого Пикассо. Увидев эксперименты основоположника кубизма, Татлин вдохновился новой идеей – создавать так называемые контррельефы – объемные композиции абстрактного характера, выполненные из материалов, зачастую контрастирующих друг с другом и порой на первый взгляд совершенно не сочетающихся. Это была своеобразная скульптуроживопись. Главным для художника стало четкое выявление особенностей и характерных признаков материалов, составляющих композицию.

Это было искусство ради искусства, то есть художника не интересовало, какое чувство могут вызвать у зрителя его работы; они оставались исключительно в сфере эстетики.

В 1920-х годах Татлин отказался от формалистических поисков и занялся проектированием вещей, необходимых в быту. В этой области он стал новатором, заложив своей деятельностью основу для развития российской школы дизайнеров.

В. Татлин. «Продавец рыб», 1911 год

В. Татлин. «Матрос», 1911 год

Мастер открыто выступал с идеей «художника-инженера», который ставит искусство на службу общественным потребностям. Татлин занимался преподавательской деятельностью во Вхутеине, вел курс «Культура материала», а также проектировал образцы одежды и мебели.

Надо сказать, на этом поприще Татлин добился огромных успехов. Электроприборы, экономичные и с оригинальным дизайном, он испытывал прежде всего в собственном жилье.

Костюмы, разработанные им, художник также не только изготавливал своими руками, но и постоянно носил. Знаменитый «стул Татлина» до сих пор пользуется успехом у современных дизайнеров; он повторяется с незначительными вариациями, но основа остается до настоящего времени практически неизменной. Из неосуществленных замыслов сохранилась разработка корабля, способного без помощи двигателя плыть против течения.

В то же время проекты грандиозных замыслов не оставляли мастера. Посреди всеобщей разрухи и нищеты он задумал один из самых впечатляющих своих проектов, которому не суждено было осуществиться, но который поражал невероятным размахом. Возможно, идея памятника «Башня III Интернационала» до конца еще по-настоящему не оценена; однако это один из величайших проектов в истории человечества.

Памятник представляет собой спираль с вращающимися центральными секциями, которая по замыслу мастера должна была иметь высоту, далеко оставляющую за собой знаменитый небоскреб Нью-Йорка Эмпайр-Стейт-Билдинг. Внутреннее пространство башни делилось на отсеки с математически точно рассчитанной величиной. Увидев удивительную модель, В. Шкловский не удержался от восторженного замечания: «В этом мощном воздухе родилась железная спираль памятника ростом в два Исаакия».

В. Татлин. «Натурщица», 1913 год

Татлин никогда не вступал ни в какие организации. Он не отличался общительностью и всегда был как будто сам по себе. Молчаливый и замкнутый, на самом деле он был великим мечтателем, представлявшим великое время, когда люди научатся летать. А почему бы и нет, если они свободно ходят и плавают? В строжайшей тайне в башне Новодевичьего монастыря мастер сооружал свое любимое детище – аппарат «Летатлин», которым человек смог бы управлять исключительно при помощи мускульной силы. В результате долгой работы в Итальянском дворике Музея изящных искусств были выставлены две конструкции – готовый аппарат и его скелет. Позже эти произведения искусства подвесили к потолку. Они так и остались чистыми произведениями искусства. Эксперимент окончился провалом: эта конструкция не смогла взлететь.

В последний период творчества Татлин работал главным образом как театральный художник. В этой области он также сумел с исключительной силой проявить свою незаурядность. Так, для спектакля «Дело», поставленного по пьесе Сухово-Кобылина, он придумал деревянный занавес; спектакль «Укрощение строптивой» был украшен гобеленами, расписанными Татлиным в манере Ренессанса.

В. Татлин. «Башня III Интернационала», 1919 год

В. Татлин. «Рабочий стул», 1920-е годы

Особой оригинальностью отличалось оформление пьесы «Капитан Костров», действие которой проходило на волжских берегах. Татлин придумал специально для этого представления вращающийся круг из белой жести, наклоненный к плоскости пола. Перед этим кругом располагалась лодка, отражающаяся в жести, словно в воде. В качестве фона художник использовал обычную серую ткань, которая тем не менее создавала исключительный эффект: зрителю казалось, что перед ним расстилается обширное пространство. Фаворский говорил, что «Татлин любил материал, и материал раскрывал ему свои тайны».

Но однажды материал не пожелал слушаться художника, и весьма загадочным образом. Это произошло во время оформления Татлиным спектакля, посвященного героям-челюскинцам. Художник решил, что декорации, представляющие собой лед, нужно изготовить из стекла. На ночь Татлин остался в театре, как это было в его обычае, и вдруг услышал, как стеклянный лед сам по себе начал трескаться. Прошло несколько минут, и на глазах изумленного художника огромные льдины превратились в мельчайшие осколки.

В последние годы жизни Татлин был невероятно одинок. Забытый всеми, он продолжал работать, рисуя на деревянных досках, покрытых левкасом.

31 мая 1953 года заслуженный деятель искусств Татлин умер. На его похоронах присутствовало не более восьми человек.

Энди Уорхолл (Эндрю Вархолл), сын эмигрантов из Чехословакии, родился в городе Питсбурге, штат Пенсильвания. В юности он занимался оформлением витрин и первоначальное художественное образование получил в Технологическом институте Карнеги, существовавшем в его родном городе.

В 1949 году молодой художник переехал в Нью-Йорк. Первая выставка его работ состоялась через десять лет в Галерее Бодли. Большинство выставленных композиций Уорхолла в то время представляли собой открытки для поздравлений и метеорологические карты.

Э. Уорхолл. «Мэрилин», 1967 год

В 1960-е годы к художнику пришла известность, особенно после создания им первых шелкографий с изображением баночек супа «Кэмпбэлл» и банкнот в два доллара, которые в настоящее время хранятся в кёльнском Музее Людвига.

С тех пор шелкография стала излюбленным средством, которое использовал Уорхолл в творчестве. Он специально добивался, чтобы его картины делались похожими на дешевые газетные фотографии, а представленные объекты сами говорили за себя.

Полотна художника главным образом посвящены разрушающему воздействию рекламы на сознание человека. Эта область бизнеса превращает в товар массового спроса буквально все, что встречается на ее пути, будь то предмет или человек. Например, именно как предметы массового тиражирования трактуются образы актрисы Мэрилин Монро и музыканта Элвиса Пресли («Мэрилин», 1967; «Элвис I и II».

Э. Уорхолл. «100 баночек с супом “Кэмпбэлл”», 1962 год

Интересно, что портрет Монро Уорхолл создавал под впечатлением трагической смерти актрисы. Казалось бы, он реалистичен, но на самом деле нисколько не отражает внутреннего мира актрисы, да он и не интересен публике, которая хочет видеть только миф, образ-символ. Поэтому Уорхолл избрал прием изображения Мэрилин светящимися красками в привычном, растиражированном средствами массовой информации ракурсе.

Роберт Фальк родился в Москве в семье юриста. Имя Роберт Фальк получил при крещении, которое он совершил перед браком с Е. Потехиной.

Фальк окончил Петропавловское реальное училище в Москве. С 1904 по 1905 год он посещал классы рисования и живописи, где его преподавателями были К. Юон и И. Дудин. Затем последовала частная студия И. Машкова. С перерывами, с 1905 по 1912 год, художник оттачивал мастерство в Московском училище живописи, ваяния и зодчества у Архипова, Серова, Коровина, Васнецова. В это время он начал принимать участие в выставках, проходивших во многих городах России, в том числе в Москве, Петербурге, Одессе. За годы учебы стиль художника неоднократно претерпевал изменения. Он увлекался многими современными направлениями – от импрессионизма до кубизма.

С 1910 по 1916 год Фальк принимал активное участие в работе художественного объединения «Бубновый валет». Эти художники создавали произведения в манере П. Сезанна, экспериментировали вместе с фовистами и кубистами. Кроме того, их интересовали традиции русского народного искусства – от иконописи до лубка и детской игрушки. Главным для этих живописцев было выявление зримой формы натуры посредством цветовых градаций. Этот прием нашел отражение и в творчестве Фалька.

С одной стороны, работы Фалька представляются несколько аскетичными, однако в то же время чувствуется их глубокая внутренняя лиричность. Особенно проявляются эти черты в натюрмортах и пейзажах. Сюжет как таковой в работах Фалька не прослеживается, но художник и не задавался подобной целью. Как он сам признавался, для него значение имели лишь формы, и этими формами он создавал эмоциональную выразительность.

Р. Фальк. «Пейзаж с парусом»

В 1911 году Фальк посетил Италию. Необыкновенное впечатление произвели на него города-памятники Рим, Венеция, Флоренция. В 1917 году художник состоял в обществе «Мир искусства».

В творчестве Фалька был период увлечения кубизмом, когда он создавал яркие работы с резкими контрастами хроматической гаммы, и это несмотря на то, что сам всю жизнь любил серебро пасмурного дня.

Пейзажи и натюрморты 1913–1914 годов созданы в манере, типичной для кубистов. Однако и в этих экспериментаторских работах Фальк сохраняет присущее ему настроение удивительной гармонии, даже если требовалось внести определенную деформацию («Портрет Мидхада Рефатова», 1915; «Негр», 1917).

После Октябрьской революции художник работал в Московской коллегии по делам искусства и художественной промышленности Отдела изобразительных искусств Наркомпроса. В 1918 году он стал преподавать живопись в Первых Государственных свободных художественных мастерских, был профессором во Вхутемасе, затем во Вхутеине, где в 1926 году его назначили деканом живописного факультета.

Как преподаватель Фальк был чрезвычайно требовательным, однако ученики любили его и именно к нему предпочитали записываться на курс. Однажды студенты заявили, что не хотят рисовать все время голову, а хотят изображать обнаженную натуру. Фальк внимательно просмотрел их работы и вынес приговор: не только натурой, но и гипсовыми головами им заниматься еще чересчур рано. И вынес табуретку для рисования.

Р. Фальк. «Лиза на солнце»

Р. Фальк. «Конотопские девушки»

В это время Фальк все больше отходил от кубизма. В ряде портретных работ ему с удивительной силой удалось воссоздать длящееся время и чувство тишины. Люди на этих работах, как правило, глубоко погружены в собственные мысли и осознают значительность своей внутренней жизни («Женщина в белой повязке»). Порой произведения созданы под влиянием примитивизма и сезаннизма («Красная мебель»).

Фальк был постоянным участником выставок АХРР и Общества московских художников. Он занимался оформлением спектаклей: в 1922–1925 годах – «Ночь на Старом рынке», в 1930 году во время пребывания в Париже – «Уриель Акоста», в 1940–1941 годах – «Заколдованный портной» для Белорусского государственного еврейского театра.

В 1930-х годах Фальк работал в Париже. Портреты этого времени необычайно мягки по настроению и лиричны («Портрет Л. М. Эренбург», 1933–1934; «Больная», 1935; «Парижанка», 1936).

В 1938 году мастер вернулся в Москву. В период Великой Отечественной войны он уехал в эвакуацию в Среднюю Азию. Солнечная южная природа не оставила его равнодушным. Мастер исполнил такие поражающие своей красочностью произведения, как «Золотой пустырь. Самарканд», «Регистан», «У хауса. Самарканд».

В годы войны Фальк работал преподавателем живописи в Узбекском художественном техникуме, а также в эвакуированном Московском художественно-промышленном училище. В 1942 году он сделал фреску в отделе «Дарвинизм» в краеведческом музее Самарканда.

Р. Фальк. «Крымский дворик»

В послевоенные годы работы Фалька обрели строгость и еще большую, чем ранее, сосредоточенность. Таковы портреты С. М. Михоэлса, В. Б. Шкловского, К. А. Некрасовой, А. Г. Габичевского. Ясное композиционное построение отличает натюрморты («Картошка»). 1940–1950-е годы в России проходили под знаком борьбы с формализмом в искусстве. В результате искусство Фалька оказалось в опале. Ему запретили заниматься преподавательской деятельностью и экспонировать свои картины на выставках. Одинокий мастер занимался живописью в своей мансарде в центре Москвы. В 1957 году художник перенес инфаркт, а через год его не стало.

Одна из учениц Фалька писала об этом замечательном мастере: «Удивительная была его жизнь, без суеты, без зависти, без позы, истинная жизнь художника».

Американский художник Фейнингер получил признание в Европе, а не на родине. Сначала он рисовал забавные комиксы для американских еженедельников, делал интересные карикатуры, и только позже всерьез начал заниматься живописью и гравюрой.

Живописи и игре на скрипке Фейнингер обучался в Берлинской академии и в Гамбурге. Несмотря на то что вскоре музыке художник предпочел живопись, мелодия продолжала звучать в его полотнах. В 1893 году Фейнингер отправился в Париж, где посещал Академию Коларосси. Вернувшись в Германию, художник занимался иллюстрированием журналов. В 1906 году он вновь был в Париже и составлял комиксы.

В это время художник увлекался искусством европейского модерна. Органная музыка и живопись сплелись в единое целое на его полотнах. Познакомившись с объединением кубистов, Фейнингер написал ряд работ, отмеченных подчеркнутой графичностью, стройными вытянутыми формами, оригинальным хроматическим диссонансом и метафорами, естественными в произведениях японской графики («Храм», 1919). Особенно большое влияние на молодого художника оказал один из основоположников кубизма – Робер Делоне. В 1913 году Фейнингер экспонировал свои работы на выставке «Синий всадник» вместе с В. Кандинским и Ф. Марком.

Форма и пространство для Фейнингера – это единое целое, причем чаще всего форма кажется растворяющейся на глазах в зыбком трепещущем воздухе. Таковы картины «Корабль» (1913, Институт искусств, Детройт), «Автопортрет» (1915, Университет, Хьюстон).

В 1917 году состоялась первая персональная выставка Фейнингера, помещение для которой предоставила берлинская галерея «Штурм». С 1919 по 1933 год художник главным образом занимался ксилографией. За этот период им было создано более ста ксилографий, а плоскостные ритмы проникли и в живопись мастера («Прогулка», 1918, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

Л. Фейнингер. «Пароход Один», 1927 год

Л. Фейнингер. «Парусные лодки», 1929 год, Институт искусств, Детройт

С 1919 года художник преподавал гравюру и живопись в веймарском «Баухаузе», куда прибыл по приглашению В. Гропиуса. Профессора разрабатывали новую педагогическую программу. Фейнингер оформил галерею «Баухауза», причем самыми романтическими образами по праву считаются именно его произведения с тонким кристаллическим рисунком. В этом же году В. Гропиус издал «Программу государственного Баухауза», а оформил это издание своей гравюрой Фейнингер.

Многие друзья Фейнингера – П. Клее, В. Кандинский, А. Явленский – очень четко определили стиль мастера как романтический кубизм. Художник попробовал организовать собственное объединение «Четверо синих», однако это содружество просуществовало совсем недолго.

С середины 1920-х годов художника больше увлекали не архитектурные проекты мастеров «Баухауза», а живопись, причем пейзажи и марина. Ритм его работ приобрел горизонтальное направление. Замечательны композиции «Пароход Один» (1927, Музей, Галле), цикл «Гельмерода» (1926, Музей Фолькванг, Эссен), «Кольберг» (1930, Музей Фолькванг, Эссен). В 1929 году был создан шедевр Фейнингера «Парусные лодки» (1929, Институт искусств, Детройт). Хроматическая гамма композиции сочная и яркая, а наложенные друг на друга треугольники – паруса – создают иллюзию скользящего движения. В то же время сопротивляющиеся жесткие прямые линии напоминают о порывах ветра и скорости скользящих по водной глади судов.

В 1933 году нацисты пришли к власти, «Баухауз» был закрыт, а работы Фейнингера объявили дегенеративными.

В 1937 году художник эмигрировал в США. Наконец его признали и на родине. В работах американского периода снова зазвучали мотивы архитектуры. Он написал серию картин «Манхэттен» (Музей современного искусства, Нью-Йорк). Формы архитектурных сооружений легки и невесомы. Пейзажи, созданные в это время, поэтичны и пронизаны тонкой духовностью. Однако природа Фейнингера поистине монументальна и величественна; эти образы заставляют задуматься о малости и ничтожности человека. Графика Фейнингера тоже в основном представляет архитектурные объекты («Манхэттен II», 1951, собрание Кеттерера, Лугано; «Дорфкирхе», 1954).

Павел Филонов родился в Москве. Его отец был извозчиком, мать – прачкой. Кроме Павла, в семье было еще пятеро детей. Родители умерли рано, и лишь благодаря тому, что сестра Павла, Александрина, удачно вышла замуж, все дети получили приличное образование. С 1897 по 1901 год Филонов учился основам живописного мастерства в художественных студиях Петербурга. Правда, в это время ему постоянно не хватало денег, и приходилось делать обертки для конфет. Тем не менее каждое лето Филонов обязательно совершал путешествие по Волге, осматривал старинные русские города.

Павел Филонов учился в вечерних рисовальных классах Общества поощрения художников, в частной студии Л. Дмитриева-Кавказского.

С 1908 по 1910 год Филонов был вольнослушателем Академии художеств. Его преподавателями являлись Г. Р. Залеман, В. Е. Савинский и Я. Ф. Ционглинский, несравненный колорист. В результате конфликта Филонов со скандалом покинул Академию, при этом еще оскорбив своего любимого учителя Ционглинского.

Свои ранние композиции художник уничтожил, однако о них можно составить представление, читая рецензию художественного критика на выставку «Союза молодежи» 1911 года, где Филонов экспонировал свои работы: «Словно после чудовищной человеческой катастрофы… рука собрала на холст эти отрезанные головы… у одних – каменные скулы, крепкие, неподвижные, у других – широкое, вздувшееся лицо… у третьих – круглые, застеклившиеся от безумного ужаса глаза… Каждый сустав прочувствован с такой анатомической точностью, которая заставляет невольно вспомнить о Врубеле».

Павла Филонова причисляют к представителям русского футуризма, поскольку он всегда был склонен к мировым обобщениям, верил в грядущий расцвет мира, который непременно последует за гибелью всего старого и отжившего, и, конечно, как и большинство русских художников того времени, считал себя пророком. В его работах чувствуется хорошее знание техники старых мастеров, влияние Босха, Брейгеля и Дюрера с их апокалиптическим мироощущением. Острой экспрессивности полны композиции «Запад и восток», «Восток и запад», «Мужчина и женщина» (все – 1912–1913, Русский музей, Санкт-Петербург). В 1911 году художник исполнил апокалиптических «Всадников», предчувствуя грядущие страшные перемены. Чуть позже Николай Кузьмин говорил: «Когда разразилась Первая мировая война, многие претендовали на роль прорицателей, предугадавших в своем творчестве грядущие кровавые беды. Филонов более других заслужил звание пророка».

Что же касается «Мужчины и женщины», то в этой композиции нашло отражение крестьянское мировоззрение человека, попавшего в урбанизированную среду. Эта картина вполне отвечает духу футуризма. Филонов, однако, в отличие от западных футуристов, нисколько не восторгался темпами современной индустриализации, а подчеркивал одиночество человека в огромном городе.

П. Филонов. «Восток и запад», 1912–1913 годы, Русский музей, Санкт-Петербург

Одно время художник тесно общался с Ларионовым и был близок к группе «Ослиный хвост». Он оформлял книги футуристов – сборник стихов Хлебникова и «Рыкающий Парнас». Правда, иллюстрации к последнему сборнику цензура не пропустила, поскольку усмотрела в них элементы порнографии. Кроме того, Филонов замечательно оформлял спектакли футуристов, например «Владимир Маяковский», где декорации были почти неотличимы от архитектурных реалий города. Подобно Маяковскому, Филонов утверждал, будто произведение искусства можно «сделать». Данное положение представляется спорным, но положительным моментом в этой концепции являлось утверждение необходимости оттачивать техническое мастерство. Художник добивался иллюзии движения в композиции: ведь картина тоже живет собственной жизнью, а потому и вещи, на ней изображенные, способны дрожать от внутренней энергии, заложенной в них автором.

В то же время в основе всего творчества мастера находится прежде всего народное русское искусство, даже с типичными для него элементами примитивизма. Художник много путешествовал. Он побывал в Европе, совершил паломничество в Иерусалим, после чего писал иконы. В то же время в его композициях присутствует множество образов, навеянных языческими изображениями каменных идолов, сибирских баб. Эти произведения часто драматичны и напряженны, но таким образом мастер пытался выразить общие закономерности исторического процесса. Современники чувствовали все это, и В. Хлебников восторженно отозвался о знаменитой композиции Филонова «Пир королей» (1913, Русский музей, Санкт-Петербург): «Художник писал пир трупов, пир мести. Мертвецы величаво и важно ели овощи, озаренные подобным лучу бешенством скорби».

Филонов остро чувствовал насилие, совершаемое над природой и человеком, он показывал образы мирового зла и в то же время мечтал о всеобщем согласии и гармонии. Эта идея пронизывает полотна «Коровницы» (1914), «Трое за столом» (1914–1915), «Крестьянская семья (Святое семейство)» (1914), «Цветы мирового расцвета» (1915, все – Русский музей, Санкт-Петербург). В это же время художник разрабатывал композиции в духе аналитического искусства с его многоплановыми, усложненными и способными к многомерному развертыванию сюжетами.

С 1916 по 1918 год Филонов служил в действующей Балтийской морской дивизии, воевал на Румынском фронте. После демобилизации художник снова начал принимать активное участие в выставках. Он пользовался популярностью в России и в Германии. Художник много занимался и общественной деятельностью: писал статьи и читал лекции о новом искусстве «мирового расцвета» и неизбежной «пролетаризации искусства», мечтал о художественном просвещении народа.

П. Филонов. «Крестьянская семья (Святое семейство)», 1914 год, Русский музей, Санкт-Петербург

В 1920-е годы Филонов учил молодых художников «делать» картины, начиная композицию из крошечной точки, продолжая штрихами, переходя к контурам, добиваясь взаимодействия каждого мазка друг с другом. Эти картины назывались анатомированными. В большей степени подобные произведения опираются на подсознательное, в котором мир, сложенный из мельчайших первоэлементов, наконец предстает в удивительной гармонии, жизненности и полноте. Сама жизнь пульсирует в полотнах мастера «Белая картина», «Победа над вечностью», «Формула Вселенной», «Формула петроградского пролетариата» (1920–1921), «Живая голова» (1923, Русский музей, Санкт-Петербург), «Животные» (1925–1926), «Формула весны» (1928–1929), «Нарвские ворота» (1929, Русский музей, Санкт-Петербург).

В 1930-е годы творчество Филонова было официально объявлено социально чуждым, противоречащим концепции социалистического реализма. Критики называли его «помешанным врагом рабочего класса», поскольку он «ненавидит город». Говорили, что его искусство является плодом больного воображения, и один из современников утверждал, что шедевры мастера пригодны только в качестве учебного пособия по психиатрии и патологической анатомии для студентов-медиков. В ответ Филонов пытался оправдаться, даже написал ряд картин в требуемом от него духе реализма – «Ударницы на фабрике», «Красная заря», но это все равно не помогло. В то время даже существовал термин «филоновщина». Обвиненный в формализме художник остался без средств к существованию. Ему приходилось по ночам выполнять малярные работы в Исаакиевском соборе.

Художник умер в блокадном Ленинграде в декабре 1941 года.

Ханс Хартунг родился в Лейпциге. Заниматься живописью он решил достаточно поздно, в 1922 году, но уже с самого начала художник знал, что наибольшее выражение сможет найти в абстрактном рисунке и акварели. Хартунг получил фундаментальное образование. С 1924 по 1925 год он обучался на факультете философии и истории искусств в Лейпцигском университете, а по окончании учебы начал брать уроки живописи в Мюнхенской академии художеств.

С 1926 года Хартунг совершил множество путешествий. Побывав в Париже, он восторженно воспринял новаторство представителей кубизма и фовизма. В Берлин Хартунг вернулся ненадолго, поскольку для авангардистов настали далеко не лучшие дни: к власти пришли фашисты, и любое отклонение от нормы, как они ее понимали, считали вырожденчеством. В 1935 году Хартунг окончательно поселился в Париже.

Х. Хартунг. «Т. 1956–7», 1956 год

К 1938 году художнику удалось выработать собственный неповторимый стиль. Центральным элементом его композиций стало красочное пятно, вокруг которого строилась вся работа и которое представлялось с разнообразными модуляциями основного тона.

В 1940-е годы Хартунг практически постоянно использует в композициях черный цвет. Он наносит широкие быстрые росчерки на поверхность полотна, так что они начинают казаться то видоизмененными иероглифами, то колебаниями на экране осциллографа. Таковы композиции «Без названия» (1946, частное собрание), «Т. 1949–26» (1949, Музей современного искусства, Стокгольм).

Работы 1950-х годов отмечены преобладанием центрального пучка вертикальных линий, словно нанесенных чьей-то повеливающей рукой, не терпящей прекословия. Этот пучок пересекается стремительными пробежками горизонтальных росчерков: «Т. 1956–14» (1956, Национальный музей современного искусства, Париж), «Без названия» (1956–1959, Галерея Франс, Париж). В эти же годы в композициях Хартунга начинает появляться цветной фон, который придает его скорописи некое приподнятое, даже восторженное настроение («Живопись», 1951, Галерея Франс, Париж).

Хартунг предпочитал работать жидкой краской – акрилом или маслом, разбавленным бензином, поскольку именно такой материал лучше всего подходил его стремительному темпу работы и был способен с величайшей точностью запечатлеть малейшее движение руки мастера, большую или меньшую степень нажима на кисть. С помощью жидкой краски замечательно получались быстрые удары, короткие взмахи либо долгие и плавные скольжения по поверхности холста. Хартунг считал, что процесс работы сам по себе является действом. Он предопределил развитие американского абстрактного экспрессионизма и европейского ташизма, лирической модификации абстрактной живописи.

Хартунг никогда не останавливался на достигнутом. Он постоянно искал новые способы и методы художественного самовыражения. Так, например, он изобрел так называемые граттажи, когда по непросохшей красочной поверхности процарапывался рисунок. Большинство граттажей Хартунга сделаны технически безупречно и поистине изощренно («Живопись», 1971, частное собрание). Новое поколение модернистов широко использовало в своих экспериментах достижения Хартунга и особенно мотив пространства, исхлестанного спутанными ветвями деревьев или летящими от невидимого ветра красочными брызгами, продолжающими бесконечное движение в бесконечном пространстве («ТR41 Т 1989 Е 14», 1989, Галерея Тригано, Париж).

Марк Шагал родился на окраине Витебска. Его отец служил у купца, торговавшего селедкой, мать занималась своей лавочкой. Кроме Марка, в семье было девять детей – семь сестер и два брата. Принято считать, что Шагал является чуть ли не самоучкой, однако на самом деле все обстоит далеко не так. Образование Шагала было фундаментальным и профессиональным в техническом отношении, однако его творческая натура неустанно искала собственный путь в искусстве. Начальное художественное образование Шагал получил в Витебске у Ю. Пэна, ученика П. Чистякова. По своей инициативе Пэн организовал в Витебске художественную школу, где Марк если и не успел в полной мере изучить мастерство живописца, то приобрел умение создавать профессиональные живописные композиции. Далее это умение было отшлифовано в нескольких художественных студиях Петербурга, важнейшей из которых оказалась студия Е. Званцевой, где преподавание вели крупнейшие представители объединения «Мир искусства» М. Добужинский и Л. Бакст.

Петербургские впечатления Шагала нашли выражение в работах, которые можно считать своеобразным дневником, где отразились самые разнообразные влияния различных систем цветового построения полотна – это импрессионизм, манера П. Гогена и художников «Мира искусства», «Голубой розы». Единственное, чего не было в ранних композициях Шагала, – академизма. Живописец всегда стремился к широкой обобщенности цвета.

Ярким примером ранних образцов творчества Шагала служит «Маленькая комната» (1908), где декоративность берет верх над тщательностью проработки форм. Объемное изображение отступает перед силуэтными абрисами. Вся композиция представляется неустойчивой, плывущей, дрожащей от неясного волнения. Окраска предметов далека от реальной и больше напоминает ковер, цветовая гамма создается в розовых, коричневых и светло-зеленых тонах. В результате бедная комнатушка деда из Лиозно превращается в некое видение, красочное и праздничное, которое лишь немного потревожено каким-то тайным беспокойством.

Подобная двойственность вообще свойственна петербургскому периоду Шагала. Здесь смешаны тревога и восхищение; художник старается быть верным непосредственному впечатлению, но в то же время постоянно отходит от него. Вероятно, именно из-за этого в работах раннего периода так сильны примитивистские тенденции, хотя в данном случае имеет место не наивность, а непосредственность изображения. Доверчивость способствует свободному упрощению в творчестве живописца.

Однако одновременно с такими примитивистскими картинами мастер создает и работы, в которых звучат почти классические интонации. Таковы «Марья-Сенька» (1907), «Автопортрет с кистями» (1908), «Моя невеста в черных перчатках» (1909).

Особенно интересным представляется «Автопортрет с кистями», где отчетливо прослеживается классическая тема. Шагал изображает себя в традиционной позе художника, стоящего перед невидимым мольбертом. Цветовое решение также классическое – строгий черный костюм, ослепительно-белый воротничок, коричневато-золотистый цвет лица. Похоже, Шагал хочет показать свою приобщенность к миру высоких художественных ценностей и изображает себя в облике старинного мастера. Шагал чувствует себя равным среди равных на пиру великих. Безусловно, в подобной трактовке присутствует желание самоутвердиться, о чем свидетельствует подчеркнуто-горделивая поза автора. Однако все это – не более чем игра, театр.

Портрет невесты художника Беллы полон откровенного восторга и даже любовного преклонения. В этой работе также учитываются классические традиции. Фигуру девушки Шагал размещает на первом плане, и она занимает по высоте все полотно, что напоминает об образцах эпохи Ренессанса. Уроки Гойи и Веласкеса чувствуются в контрастах между темным фоном и белым платьем. Здесь присутствуют лишь незначительные вкрапления узорчатой скатерти, зеленой ветки, лилового берета и броши такого же оттенка. Впрочем, у французских импрессионистов, в частности у Эдуарда Мане, также встречается похожая цветовая оркестровка.

Если предыдущие работы, несомненно, связаны с классикой, то чуть позже Шагал обращается к идеям русских символистов. Программной считается работа художника «Деревенская ярмарка (Кермесса)» (1908). По свидетельству современников, сюжет полотна во многом был навеян постановкой «Балаганчика» А. Блока в театре В. Ф. Комиссаржевской. Однако впечатления от представления воплощены в совершенно другом мире, живущем по иным законам. Произведение Блока обладает своей внутренней логикой и единством. В то же время Шагал сочетает порой совершенно разнородные фабульно-предметные элементы, которые лишь при долгом рассмотрении складываются в некую общность.

На первом плане художник изображает лежащую плоскую фигурку клоуна (у Блока: «Пьеро… беспомощно лежит на пустой сцене в белом балахоне с красными пуговицами»). На полотне Шагала все именно так и показано, нет только красных пуговиц. Есть и еще интересная деталь. Пьеро сжимает в руках красную керосиновую лампу, которая так часто встречается на полотнах художника, посвященных Витебску. Этот светильник и освещает все происходящее. Первая половина композиции погружена во мрак ночи, а фон озаряется золотистыми отблесками заката, которые достигают переднего плана и смешиваются с лучами светильника. Подобное смешение дает начало особому действу, где переплетаются реальность и наваждение, тем более что и на дальнем плане видна весьма существенная деталь – балаганчик-театр. В центре показана похоронная процессия, медленно движущаяся за гробом. Таким образом художник хочет сказать, что жизнь и смерть – понятия условные, и границы между ними порой установить чрезвычайно трудно; рядом живут радость и грусть, высокое и приземленное.

Картины Шагала петербургского периода характеризуются на первый взгляд бессмысленным скоплением людей, которые движутся в неизвестном направлении. Подлинна в этих композициях только жизнь памяти. Особенно показательна в этом отношении работа «Покойник» (1908). Здесь снова изображены сразу два источника освещения – желто-зеленый рассвет и полыхающее пламя больших свечей, стоящих вокруг тела покойника, лежащего прямо на мостовой. Подобная ситуация представляется нарочито условной. Улица небольшого городка пустынна, покойника провожают в последний путь лишь горящие свечи; кроме того, странным кажется на первый взгляд, что он не положен в гроб и лежит на земле. Скорее всего, в данном случае Шагал обращается к стилю древнерусской иконы, который прежде всего предполагает определенное мировосприятие, где человек и окружающая его среда сопоставляются чрезвычайно свободно. Художник поместил действие в открытом пространстве, как это делали иконописцы, видевшие пространство «панорамным» зрением, во вселенском масштабе. Это пространство настолько велико, что представляется абсолютно невозможным показывать интерьеры и детали.

В это же время Шагал исполняет ряд картин, представляющих собой, по сути, притчи. Такова композиция «Рождение» (1910) – итоговая и для петербургского периода, и для всего творчества мастера. Эта тема была чрезвычайно популярна в среде русских символистов; она завораживала своей тайной, гранью между реальностью и небытием. Оригинальность Шагала состоит в том, что он прост и далек от изысканности, он не боится житейской прозы, но в то же время поднимается до почти пророческих предчувствий и высокого драматизма.

Полотно состоит из двухчастного действия. Основная сцена рождения находится слева, где откровенно и приземленно изображены лохань с водой и искаженное лицо женщины. И тем не менее зрителя не оставляет ощущение того, что перед ним разворачивается поистине торжественное событие. Пестрый полог над кроватью раздвинут наподобие занавеса, который позволяет увидеть зрелище мировой значимости. Повивальная бабка, в руках которой находится младенец, стоит прямо на кровати; ее осанка строга, а взгляд суров и отрешен. Она вглядывается вдаль, как будто видит перед собой огромную толпу. Таким образом, появление на свет человека становится актом великого значения, поскольку обязательно преображает житейскую среду. В правой части картины действие по характеру тревожно-взволнованное: в двери дома толпой заходят мужчины и корова. Вероятно, в этом мотиве слышны отголоски евангельского сюжета о поклонении волхвов, направляющихся в хлев, к месту рождения Христа-спасителя.

Летом 1910 года Марк Шагал приехал в Париж. Его слова о мировой столице искусств звучат с подкупающей искренностью: «Париж, ты мой второй Витебск!» Впрочем, сначала художник не мог избавиться от чувства неуверенности и растерянности, преодолеть которые удалось лишь благодаря критику Я. Тугенхольду, также жившему в то время во Франции. Художник вспоминал впоследствии: «Никого не знал я в Париже, никто меня не знал. С вокзала спускаясь, смотрел я робко на крыши домов, на серый горизонт и думал о моей судьбе в этом городе. Хотел вернуться на четвертый день обратно домой. Мой Витебск, мои заборы… Но Тугенхольд взял в руки мои полотна… Он начал, торопясь, звонить одному, другому, звать меня туда, сюда… Не раз допрашивал я его, как я должен работать, и я часто, признаюсь, хныкал… Он утешал…»

Однако конец всем колебаниям положило знакомство с Лувром. Париж дал Шагалу небывалую возможность самореализации, здесь произошла «революция взгляда» художника. В старости мастер говорил о французском искусстве: «Я мог вообразить все это в моем далеком городе, в кругу моих друзей. Но я, видя собственными глазами то, о чем я только говорил вдалеке, всасывал в себя впечатления: эта революция взгляда, это вращение цветов, которые спонтанно и осознанно погружаются один в другой в потоке обдуманных линий, как этого хотел Сезанн, и свободно доминирующих, как указывал Матисс. Этого я не мог видеть в моем городе… Пейзажи, образы Сезанна, Сёра, Ренуара, Ван Гога, фовизм Матисса и многое другое меня ошеломили. Они привлекли меня как природный феномен».

М. Шагал. «Суббота», 1910 год, Музей Валлраф-Рихартц-Людвиг, Кёльн

В результате полученных впечатлений начинает меняться живописная манера Шагала, хотя и в петербургский период он был уже сложившимся художником. Тем не менее влияние французской живописи бесспорно. Так, на первом из парижских полотен – «Суббота» (1910) – уже проявилась невиданная до этого динамичность, усложненность пространства и насыщенная эмоциональность – и все это исключительно за счет выразительности колористической гаммы. Стена комнаты представляется вибрирующей – настолько сложные цветовые оттенки ее составляют – зеленые, желтые, коричневые, красные, фиолетовые. Золотистый круг в центре кажется не светом керосиновой лампы, а солнечным сиянием. Это не только настоящее пиршество цвета, но и удивительное настроение, где тревога соседствует с радостью, беспокойство – с восторгом. Герои картины как будто переживают потрясение: даже тела их, прижатые к стульям, изогнуты неведомой силой. Быть может, невероятное известие несет гость, входящий в дверь? Быть может, к этому событию стремится время так, что погнуло даже часы?

М. Шагал. «Я и деревня», 1911 год, Музей современного искусства, Нью-Йорк

С 1911 по 1914 год Шагал проживал в парижской мансарде «Ля рюш», здесь им были созданы сотни картин. В это время в Париже наибольшее распространение получил кубизм. Шагал также воспринял новые веяния, однако переосмыслил их в соответствии с собственными, российскими, представлениями. В 1912 году художник написал «Кубистический натюрморт». Предметы помещены на темно-синей, словно колышущейся и коробящейся, плоскости. Все предметы легко узнаваемы, однако ирреальность достигается мастером за счет изображения пространства, которое с равным успехом может быть и скатертью, и прилавком, и космосом. Кубизм в этой композиции не выглядит догмой; здесь нельзя увидеть даже намек на рационализм. Художник, скорее, хочет показать мир сквозь некую призму, «закутанным в цветной туман». В подобном случае российская чувственная избыточность переходит границы типичного для Запада рационализма. Эту черту подметил и Я. Тугенхольд, писавший под впечатлением Осеннего салона и сравнивавший композиции Шагала и Делоне: «Тогда как от кирпичных построений французов веяло холодом интеллектуализма, логикой аналитической мысли, в картинах Шагала изумляла какая-то детская вдохновенность, нечто подсознательное, инстинктивное, необузданно-красочное. Точно по ошибке рядом со взрослыми, слишком взрослыми произведениями попали произведения какого-то ребенка, подлинно свежие, “варварские” и фантастические».

В 1911 году Шагал создает ряд композиций, в которых раздвигает земные рамки, показывая таким образом космическое пространство. Ярким примером подобных картин служит полотно «России, ослам и другим», где обычная крестьянка с подойником летит над церковью и деревенскими крышами в ночном пространстве. Так непривычно женщина с отделенной от туловища головой направляется к корове, стоящей на крыше, надоить молока. Интересно, что один из детенышей домашнего животного имеет человеческий облик. Здесь художник не только очеловечивает космос, но и человека изображает существом космическим, а потому и картины земной жизни показаны так, словно увидены с далеких орбит. Именно отсюда идет внешняя странность и парадоксальность образов; здесь буквально, по словам Пастернака, «предмет сечет предмет».

М. Шагал. «России, ослам и другим», 1911 год, Национальный музей современного искусства, Нью-Йорк

Написанное в 1911 году полотно «Я и деревня» искусствоведы называют «энциклопедией искусства Шагала». Фрагменты, из которых состоит композиция, очевидно, космизированы. Так, в центре помещен солнечный диск. Этот диск повторяется в форме головы коровы, а внутри него словно в калейдоскопе зафиксированы осколки житейских сюжетов, в которых равноправно сочетается фантастическое и обыденное, прошлое и настоящее, оставшееся вдали и близкое. Фрагменты воспоминаний то соседствуют друг с другом, не нарушая целостности, то пересекаются. Они кажутся только всплывающими в сознании жизненными фрагментами, мечтами или размышлениями.

С 1911 по 1914 год Шагал создает ряд шедевров – «Солдат пьет», «Святой возница», «В честь Аполлинера», «Адам и Ева», «Летящая повозка», «Поэт. Три с половиной часа», «Голгофа». Шагал говорил об этом времени: «Приобщившись к этой уникальной технической революции искусства во Франции, я, однако, возвращался в мыслях к моей собственной стране. Я жил спиной к тому, что находилось передо мной». Итак, в Париж Шагал приехал ищущим новых впечатлений молодым художником, а вернулся в Россию в 1914 году зрелым мастером.

Когда Шагал писал свой родной Витебск в Париже, город представал всегда окутанным романтическим флером воспоминаний, которые, впрочем, содержали приметы быта. Можно сказать, что это были, по сути, метафоры. Витебск был в известной степени узнаваем, однако жил такой необычной жизнью, словно он являлся сонным видением, где привычное растворяется в причудливой фантазии.

Вернувшись домой, Шагал вновь изображал Витебск, однако уже более реальный, так что порой казалось, будто он отказался от фантастики. Подобное обстоятельство, без сомнения, можно объяснить стремительной сменой обстановки и впечатлений. После яркого Парижа художник вновь всматривался в неторопливую, почти дремотную жизнь городка с каким-то удивлением. Большинство работ 1914 года отличает умиротворенно-прозрачный характер. Таков «Дом в местечке Лиозно», где реалистично показана местная панорама: покосившийся домик с многочисленными вывесками торговцев, местные жители, скучающие у порогов домов, остановившаяся жизнь и низкое серое небо. Это не насмешка, как может показаться на первый взгляд; художник сам чувствует себя частью родного местечка.

Как продолжение «Местечка в Лиозно» выглядит другая композиция – «Парикмахерская». Кажется, что художник пригласил зрителя проследовать в одну из дверей под вывесками. Помещение парикмахерской выглядит так же убого, как и все остальное в городишке. Ее обстановка предельно бедна, безграмотно написано объявление на стене: «абонены платят вперед», а хозяин заведения – маленький и изможденный – совершенно замучен неудачливой судьбой. И тем не менее Я. Тугенхольд точно подметил скромное очарование этого полотна; он говорит об этом грошовом интерьере: «один из лучших… виденных мной на выставках последних лет… провинциальная парикмахерская, проникнутая кротким солнцем, пыльным воздухом и жалкой улыбкой дешевых обоев». Эта застенчивая любовь на время заслонила замах молодого мастера на мировую проблематику; на время остались в стороне кубические эксперименты, уступив место несложной повествовательности. Так трогательна и так наполнена светом каждая частица композиции, что чувствуется растроганность художника, вернувшегося на родину, подобно блудному сыну, к своим тихим старикам.

Особенно заметны такие настроения в пейзажах Шагала, из которых лучшие – «Вид из окна. Витебск», «Аптека в Витебске». Насколько сильно они отличаются от парижской лихорадочности («Париж из моего окна»), почти неправдоподобно. «Вид из окна» показывает безмятежный ландшафт: привычные заборы, палисадник с гуляющими курами и теленком, домишки и церкви. Петляющая дорога уходит вдаль, что, однако, не вызывает чувства влекущей вдаль перспективы, поскольку здесь, в родном местечке, все начинается и здесь же все заканчивается.

Казалось бы, заурядная и часто нелепая провинция пронизана необыкновенной поэтичностью, секрет которой кроется прежде всего в удивительном умении владения цветом. Светом наполнены на первый взгляд заурядные коричневые, зеленые, синие цвета. Мастер так необычно и в таких непривычных пропорциях смешивает краски, что основной тон не остается неизменным, а постоянно меняет интенсивность. Оригинальная живописная система Шагала сформировалась в результате усвоения основных принципов иконописи, лубочных картинок, вывесок и новейших приемов западного искусства. В то же время в основе живописи мастера находится прежде всего эстетика классического русского искусства.

Чрезвычайно драматичны произведения Шагала, созданные во второй половине 1914 года. Такова картина «Продавец газет», изображающая провинциального старика, прижимающего к груди газеты, на одной из которых крупно написан заголовок: «Война». Черты лица персонажа кажутся смещенными, поскольку созданы рвущимися и отталкивающимися друг от друга линиями. Старик полон тревоги и тяжелых предчувствий. Окружающий человека пейзаж также показан в экспрессивной манере: на темной мостовой громоздятся покосившиеся дома, а верх собора врезается в багровое небо. Благодаря этому контрасту композиция приобретает вселенский трагизм.

К концу 1914 года Шагал увидел и в родном окружении отзвуки мировых потрясений и парадоксов. Художник пишет ряд картин, в которых приходит к глобальным обобщениям, отталкиваясь от простых на первый взгляд и обыденных деталей. В подобном духе исполнена композиция «Часы», где обычные жизненные реалии предстают решительно смещенными. Около окна сидит крохотный человечек, в то время как огромные часы занимают всю центральную вертикаль картины. Мастер видит в жизни новую логику, он убежден, что мир сдвинулся с привычной оси. Из-за этого и происходит смещение реальных пропорций. Фигурка человека сопоставляется с метафорой материализовавшегося времени. Однако часы не выглядят угрожающими; просто они существуют в ином измерении, нежели человек.

Подобным же образом трактуется пространство на полотне «Зеркало». У Шагала пространство превращается в носителя неких духовных качеств. В бездонных глубинах зеркала отражается керосиновая лампа в сияющем ореоле, но это отражение – не механическое, и зеркало отражает не так, как оно должно на самом деле отражать реальный мир. Мало того, благодаря зеркалу обстановка видоизменяется и приобретает новый облик и новое значение. Художник предлагает и ключ к пониманию подобной метаморфозы. Это фигурка человека, уснувшего за столом. По сравнению с ним предметы просто колоссальны; таким образом, вещи не только символизируют пространство и время, но и являются метафорами человеческого воображения. Поэтому в картине «Часы» человек сосредоточенно размышляет, а в картине «Зеркало» – спит.

Полотна витебского цикла начинает композиция «Над Витебском», где основное пространство полотна занимает тщательно выписанный провинциальный пейзаж с заснеженной улицей и собором. Перспектива выглядела бы совершенно будничной и реалистичной, если бы не поднимающаяся вверх, в небо, фигура бородатого старика с дорожным посохом и котомкой за плечами. Его лицо задумчиво и печально; человек, совершив над собой усилие, поднимается над рутиной ленивых будней. Возможно, именно так художник хотел выразить непреодолимое желание встать над тоской необустроенной жизни. Движение вперед противоречит жизненной логике и в конце концов берет над ней верх.

На двух других полотнах, относящихся к витебскому периоду, показан один и тот же человек – «Красный еврей» и «Зеленый еврей». Это некий проповедник, случайно встреченный художником на улице. «Красный еврей» изображает мудреца; он живет не в затхлой провинции, а в безграничном мире собственных мыслей. Повседневная жизнь причудливо сплетается с древними библейскими преданиями, и их слова – тексты на священных скрижалях – возникают на втором плане. Бытовые детали приобретают значение символов. Так, чернильница – атрибут пророческих записей, а цветущее деревце рядом с человеком намекает на расцветший жезл Аарона. Шагал показывает, насколько сильным может быть дух человека, который способен преобразить даже жалкую внешнюю оболочку, делая героя исполином с резкими изломами черт лица, которые, кажется, с трудом выдерживают напор его мыслей. Борода написана таким интенсивным цветом, что вызывает ассоциации с потоками лавы.

«Зеленый еврей» является для Шагала программным произведением. Мастер говорит, что персонаж должен быть узнаваем, но зрительная форма лишь служит поводом для раскрытия внутренней сути. Отсюда и необычайная экспрессия цвета. Сам Шагал признавался: «Мне казалось, что старик был зеленым, быть может, тень падала на него из моего сердца».

С 1912 по 1923 год во множестве вариантов мастер изображал своего знаменитого «Скрипача на крыше». Этот скрипач не только вдохновенно играет мелодию, но словно рассказывает всю свою жизнь. В его воображении проносится все, чем он живет, – деревня с домиками, покосившимися церквями и поле, покрытое снежной пеленой.

М. Шагал. «Зеркало», 1915 год

М. Шагал. «Окно на даче», 1915 год

С 1915 по 1917 год Шагал создал цикл биографических полотен. В эти годы главным в жизни художника стала женитьба на Белле Розенфельд. Благодаря ей появилась серия картин, посвященных любви. Центральное полотно этого времени – «День рождения», где связь сказочного и реального представляется абсолютно естественной. Фантастичен основной мотив – взлет влюбленных, преодолевших земное притяжение. В то же время окружающая обстановка совершенно реальна – Витебск за окном, вышитый коврик на стене, стол с нехитрым убранством. Вся эта сцена проникнута ощущением счастья, душевной полноты, безграничности любовного чувства. Метафору «полет чувств» Шагал воспринимает буквально. Это так же естественно для него, как привычный пейзаж за окном или узор на коврике.

Далее Шагал создавал множество «Любовников», где безраздельно царит чувство любви, больше похожее на сон. В 1915 году появились два шедевра художника – «Зеленые любовники» и «Возлюбленные в голубом».

Удивительна цветовая среда «Зеленых любовников», похожая на витраж, поскольку все оттенки розового, зеленого и синего пронизаны струящимся светом, который, кажется, идет изнутри и не подчиняется оптическим законам. Эта цветовая среда и создает ощущение романтического, мечтательного сновидения. Именно краски здесь являются главными действующими лицами, поскольку только их посредством, а не изображением застывших лиц, похожих больше на маски, создается облик любви, которая обладает цветом и светом.

Перед революцией имя Шагала уже сделалось знаменитым, однако несмотря на то, что он мог бы занять видное положение в обществе, художник предпочел делать революцию в Витебской губернии. Благодаря его стараниям в Витебске появились народная художественная школа и музей; в дни революционных празднеств художник принимал самое активное участие в украшении города. Сохранился эскиз транспаранта, созданного Шагалом, – «Вперед», где изображен молодой человек, который, раскинув руки подобно крыльям, летит в бездонно-синем небе над землей. Так проявилось всегда присущее Шагалу тяготение к космизированности образов. В этом транспаранте выражено всеобъемлющее чувство свободы, которое понимается как счастье.

Способность Шагала объединять повседневное и фантастическое проявилась и в полотнах его великого триптиха, созданного в 1915–1918 годах, – «Над городом», «Прогулка» и «Двойной портрет с бокалом вина».

В качестве главного мотива всех картин используется тема победы над земным притяжением и свободного полета людей в просторах неба. Здесь летящие персонажи выглядят настолько естественно, что у зрителя даже мысли не возникает о нереальности происходящего. Фантастичность действия показана так просто и убедительно, как будто невероятный полет происходит наяву. Полет, изображенный в картине «Над городом», показывает молодую пару, существующую в иных масштабах, нежели находящаяся под ними провинциальная патриархальная жизнь. Их вознесло над повседневностью счастье; счастье изменило их самих.

Восторженное чувство пронизывает полотно «Прогулка», где художник, стоящий на земле, держит за руку молодую жену, которая взвилась в воздух, как знамя на ветру. Впрочем, и сам молодой персонаж стоит на поверхности земли так, как будто готов взлететь в любую минуту.

М. Шагал. «Над городом», 1915 год

М. Шагал. «Муза», 1917–1918 годы

В «Двойном портрете…», наоборот, женщина стоит на земле, а художник, осеняемый ангелом, спускается к ней на плечи. Это настоящий апофеоз счастья, парафраз рембрандтовского «Автопортрета с Саскией на коленях», любви, переполняющей душу.

В 1920 году Шагал навсегда покинул свой Витебск из-за острой размолвки с К. Малевичем, хотя, надо сказать, что и сам художник охладел к преподавательской деятельности. Вместе с семьей он переехал в Москву, где преподавал рисование для детей-сирот в подмосковной колонии в Малаховке.

Через два года художник покинул Москву и через Каунас уехал в Берлин. Он слишком устал от пережитого в годы Гражданской войны и тяжелого быта периода военного коммунизма. В то же время, покинув Россию, мастер унес ее в своей душе; до конца дней он находил в воспоминаниях о России источник образов и чувств. «Отъезд на Запад не означал внутреннего разрыва с родиной. Десятки лет спустя Шагал продолжал ощущать себя таким же близким России, как в день отъезда» (Ф. Мейер).

Осенью 1923 года Шагал переехал в Париж, много путешествовал по Франции, познакомился с видными деятелями французского искусства – П. Пикассо, А. Матиссом, Ж. Руо, П. Боннаром, М. Вламинком. Когда в 1924 году группа сюрреалистов предложила Шагалу присоединиться к ним, художник ответил отказом. «…Я был удивлен группой сюрреалистов, – вспоминал Шагал. – Почему провозглашают они так называемый автоматизм? Какими бы фантастическими или алогичными ни казались мои холсты, я всегда боялся, что их смешают с этим автоматизмом. Если я писал смерть на улице и скрипача на крыше в 1908 году, а в картине «Я и деревня» 1911 года поместил в голове коровы маленькую корову и доярку, я не делал этого автоматически… В искусстве все должно отвечать движению нашей крови, всему нашему существу, включая бессознательное. Но что касается меня, то я всегда спал спокойно без Фрейда… автоматизм сюрреалистов… кажется мне обедненным».

В 1930-е годы художник путешествовал за пределами Франции. Работая над иллюстрациями к «Библии», он побывал в Палестине, Сирии, Египте. В это же время стали открываться его ретроспективные выставки (в 1933 году в Базеле и в 1937 году – в Брюсселе). В 1939 году он удостоился премии культурного фонда Карнеги. В то же время в Германии в 1933 году по личному приказу Геббельса прошло публичное сожжение полотен Шагала как представителя «дегенеративного искусства».

М. Шагал. «Зеленый скрипач», 1923 год, Музей С. Гуггенхейма, Нью-Йорк

М. Шагал. «Рыбы в Сен-Жан», 1949 год

В 1937 году Шагал получил французское гражданство. По этому поводу художник писал: «Меня хоть в мире и считают интернациональным, и французы берут в свои отделы, но я считаю себя русским художником, и мне это приятно».

В 1941 году среди прочей творческой интеллигенции художник бежал в США. В 1944 году умерла Белла, после чего Шагал долго не мог работать. В этом же году в одной из газет Нью-Йорка появилось письмо мастера, обращенное к родному Витебску, в котором звучала его непроходящая тоска: «Давно уже, мой любимый город, я тебя не видел, не слышал и не говорил с тобой, с твоим народом, не упирался в твои ограды.

Как грустный путник, я только нес все годы твой образ на моих картинах и так с тобой разговаривал и, как в зеркале, тебя видел…

Я не жил с тобой, но не было ни одной моей картины, которая бы не отражала твою радость и печаль».

М. Шагал. «Вечер у окна», 1950 год

М. Шагал. «Синяя деревня», 1968 год

В 1948 году Шагал вернулся во Францию, занимался главным образом печатной графикой. В 1952 году художник женился на Валентине Бродской и вместе с ней совершил поездки в Грецию и Италию. Новая любовь и открытие античности дали мощный стимул дальнейшему развитию его творчества. Чем старше становился мастер, тем все более одухотворенными и жизнеутверждающими делались его композиции; они буквально излучали свет и любовь. После войны Шагал получил мировое признание. В 1961 году во дворе Лувра был открыт временный павильон для демонстрации витражей мастера, в 1969 году началось строительство музея «Библейское послание» в Ницце. В 1960-е годы художник занимался росписями плафона «Гранд-опера», выполнял витражи и керамические панно во многих соборах Франции. Как оказалось, работы современного художника могут органично существовать в едином контексте с величайшими творениями средневековых мастеров. Шагал оформлял старые и новые церкви также во многих странах Европы и в США.

В последние десятилетия жизни Шагал создавал монументальные живописные полотна, работал как график, витражист, керамист, скульптор, в технике мозаики и гобелена. По жанровому богатству и творческому разнообразию его творчество можно сравнить только с искусством Пабло Пикассо. Эти два мастера настолько полно выразили в своих работах XX век, что, казалось, не хотели его покидать. Шагал умер в 1985 году. До своего столетия он не дожил всего двух лет.

Джеймс Энсор всю жизнь прожил в небольшом бельгийском городе Остенде. Этот приморский город с его узкими улицами и ежегодными карнавалами, с его обитателями – моряками и рыбаками – наложил отпечаток на все дальнейшее творчество мастера.

В семье Джеймса постоянно окружала сказочная экзотика. Его отец содержал фарфоровую лавку, однако ребенок с детства видел не только фарфоровые изделия, но и удивительные игрушки, непроницаемые маски, загадочные раковины, растения из далеких стран и чучела зверей. Торговец фарфором постоянно находил время для занятий музыкой и рисованием. Он сумел привить своему сыну любовь к искусству, особенно к живописи.

Отец нашел средства на то, чтобы отправить сына учиться в Брюссельскую академию художеств, где его преподавателем стал Я. Порталс. В 1880 году Энсор оставил академию. Он отправился в путешествие по Европе, побывал в Англии, Голландии, Париже, где посещал самые знаменитые музеи. Энсор получил возможность ознакомиться с техникой величайших мастеров прошлого – Босха, Брейгеля, Рембрандта, Рубенса, Гойи, Ватто, Тёрнера и Делакруа. Он восторгался художественной манерой Мане, многие работы которого копировал, стилю которого подражал, а позже использовал черты, присущие Мане, в своих работах, правда, придавая им остро гротескный характер.

В 1884 году Энсор стал одним из основателей группы художников-экспрессионистов «XX». В 1905 году он сблизился с представителями группы художников Антверпена «Современное искусство».

Ранние работы художника, созданные с 1879 по 1882 год, представляют собой в основном пейзажи, натюрморты, портреты, сюжеты в интерьере. В этот период Энсор предпочитал приглушенную хроматическую гамму, а потому и живопись этого периода в творчестве мастера принято называть темной. Персонажей картин и предметы, на них изображенные, обволакивает таинственная атмосфера, как, например, в композиции «Колористка» (1880, собрание Водон-Руссо, Ватерлоо). В то же время молодой художник уже начинает экспериментировать с красками, добиваясь связи цвета с общим настроением полотна и его героев.

Так, свет на разных композициях играет разную роль и создает различные настроения, подчас совершенно противоположные. В композиции «Колористка» свет просачивается сквозь щели закрытого окна; он рассеивает сумрак и создает ощущение покоя, тишины и умиротворенности. В то же время закатный свет на картине «После полудня в Остенде» (1881) тревожно играет в интерьере помещения, создавая настроение чего-то неизбежно надвигающегося, неотвратимого. Тревогой буквально пропитано полотно «Темная дама» (1881, Королевский музей изящных искусств, Брюссель). Солнечный свет заполняет распахнутое окно, но он не в силах развеять царящий в комнате сумрак. Тяжелое, гнетущее выражение передает и напряженная поза героини в черном, и тревожное выражение ее неподвижного лица. Она неотрывно смотрит на яркий красный зонтик, который вносит диссонанс в общую картину. Этот зонтик, легкий и веселый, здесь кажется неуместным, как воспоминание о чем-то светлом, невозможном, давно ушедшем, что не вернется никогда.

Беспросветна и исполнена глухого отчаяния композиция «Пропойцы» (1883, частное собрание, Брюссель), которая показывает, насколько низко может пасть человек.

С 1883 года меняется творческая манера Энсора. Его пейзажи, натюрморты и сюжеты с гротескными сценами приобретают линейность, решены плоскостно и нарочито упрощенно.

Дж. Энсор. «Темная дама», 1881 год, Королевский музей изящных искусств, Брюссель

Дж. Энсор. «Пропойцы», 1883 год, частное собрание, Брюссель

Художник любил писать романтические ландшафты. Часто они напоминают манеру исполнения знаменитого английского пейзажиста Тёрнера и содержат религиозный сюжет. Таковы композиции «Изгнание Адама и Евы из рая» (1887) и «Поражение восставших ангелов» (1889, обе – Королевский музей изящных искусств, Антверпен). Поразительна композиция «Христос, шагающий по водам» (1883, собрание А. Нейман, Брюссель), где образ Христа на фоне пейзажа практически не прорисован, однако его присутствие ощущается совсем рядом, поскольку и небо, и воду озаряет ослепительное радужное сияние, и природа таким образом также приобретает мистическую окраску. Исполнена значимости и величия бескрайняя морская стихия на полотне «Христос, усмиряющий бурю» (1891, Музей изящных искусств, Остенде). Художник поместил фигуру Христа в ореоле яркого сияния в нижнем углу полотна. Она неподвижна посреди живой, движущейся, вздымающейся стихии. Морские волны высоко поднимают лодку, водяные вихри ниспадают радужным бесконечным бурлящим потоком, а затем поднимаются к самому небу и сливаются с ним, таким же радужным, сияющим, одушевленным и ярким.

Одна из ведущих тем в творчестве Энсора – маски. Он создал большое количество полотен, посвященных карнавальным действам и марионеткам. Маски сопровождали художника с раннего детства: он привык смотреть на них в лавке своего отца, много раз видел на брюссельских карнавалах и праздниках в родном Остенде. Впервые маски появились в одном из ранних натюрмортов, относящемся к 1879 году. Позже мотив маски в искусстве Энсора превратился в один из наиболее значительных и ведущих.

Художник видел, как много возможностей таит в себе изображение маски. С ее помощью можно показать неприглядный внутренний облик человека, выразить его необузданные чувства и эмоции. Персонажи с лицами-масками обрисовываются художником при помощи нарочито грубых контуров, цветовых контрастов, а натуралистичность героев только лишний раз подчеркивает их гротескный характер («Скандализированные маски», 1883; «Обычные маски», 1892, обе – Королевский музей изящных искусств, Брюссель). Именно эти композиции сближают творчество Энсора с манерой экспрессионистов, поскольку, по сути, являются протестом художника против окружающей его грубой и фальшивой реальности и ханжеской морали.

Дж. Энсор. «Скандализированные маски», 1883 год, Королевский музей изящных искусств, Брюссель

Композиция «Интрига» (1890, Королевский музей изящных искусств, Антверпен) – острая пародия на современное мастеру общество. Маски показывают, какие отвратительные желания и низкие мысли скрывают благопристойные на первый взгляд лица людей, и теперь они выглядят как воплощение порока и страстей. Многие картины Энсора этого времени заставляют вспомнить о сатирической графике О. Домье. Например, полотно «Добрые судьи» (1891, собрание П. Де Вейсенбруха, Брюссель) было исполнено под впечатлением события 1887 года. В Остенде жандармы расстреляли мятежных рыбаков, и это тяжело отразилось в сознании художника, остро чувствующего человеческую несправедливость. Этому же трагическому эпизоду посвящена и композиция «Жандармы» (1888, Музей изящных искусств, Остенде).

Безжалостным выводом о смысле жизни и назначении человека на земле является картина «Удивление маски Воузе» (1889, Королевский музей изящных искусств, Антверпен). Мастер представил на полотне свою бабушку, страстную любительницу карнавальных шествий. Теперь маска Воузе застыла в смятении: она видит перед собой жалкий тлен, оставшийся от блестящего карнавала, – на полу в одной куче беспорядочно свалены марионетки с черепами вместо голов, никому больше не нужные музыкальные инструменты и веера.

Как символ быстротечности земного здесь же стоит горящая свеча в подсвечнике; она сгорает так же быстро, как жизнь отдельного человека. Старуха явно растеряна, глядя на горстку праха; она понимает, что близок тот час, когда ей придется разделить судьбу участников веселья, а по углам притаились, подобно злобным демонам, маски, еще полные жизни, которым пока некогда задумываться о собственной судьбе; они кажутся воплощением свирепости и бездушия. Энсор показывает комнату, где происходит действо. Она совсем лишена мебели, в ней даже отсутствуют окна. Только на стене еще сохранился яркий коврик, похожий на японскую ширму, расписанный экзотическими птицами и цветами и словно говорящий о безвозвратно ушедшем счастье.

Энсор много размышлял о смерти, и результатом этих творческих раздумий явились композиции, напоминающие гротескные полотна Босха, Брейгеля и Дюрера, в которых присутствуют устрашающие фантастические герои: «Дерущиеся скелеты» (1891, Королевский музей изящных искусств, Антверпен), «Скелет в мастерской» (1900, частное собрание, Брюссель), серия офортов «Смерть, преследующая людей» (1890-е). Эти живые скелеты кажутся фантомами, только что покинувшими лабораторию сумасшедшего средневекового алхимика. Они реалистичны и принижены и оттого выглядят особенно пугающими. Призраки могут спокойно ходить по жилищам живых горожан, греться у печки, когда им становится холодно, и беседовать с масками на общем языке.

Под влиянием творчества М. Метерлинка Энсор написал глубоко философскую композицию «Въезд Христа в Брюссель» (1881, Королевский музей изящных искусств, Брюссель). Гротескно сопоставление светлого евангельского образа, воплотившего добро и сострадание, и современного бездушного и бесчувственного мира. Нелепо выглядит оркестр, приветствующий въезд. Толпа людей марширует под лозунгами и знаменами, администраторы застыли на трибунах в приветственных позах. Лица людей ужасны: они оскалены и искажены от раздирающих страстей. Так же реалистично, со множеством бытовых деталей, с предельной экспрессивностью изображен «Въезд Христа в Брюссель на Масленицу 1888 года».

Это монументальное полотно заполнено толпами народа, собравшегося на городской площади. Над головами людей реют полотнища, на которых можно различить дикие по смыслу надписи: «Да здравствует социальная…» и «Да здравствует Иисус, король Брюсселя». Вдалеке написан и сам Христос, въезжающий в безумный город на ослике.

Площадь до отказа заполнена не лицами, а масками, каждая из которых представляет шаржированный образ. Здесь есть лавочник и судья, клоун и епископ, профессор и монах, полицейский и актер. Все эти герои показаны с едкой иронией. Среди толпы выделяются и артисты, прервавшие спектакль в своем ярмарочном балагане. Они забыли о своих ролях и наблюдают за совершающимся действом с неподдельным интересом. По замыслу художника, сама жизнь превращается в сцену, а актеры становятся не более чем зрителями. Таким образом, утверждает Энсор, жизнь – это лживый и фальшивый спектакль; его позор способен искупить только Христос, почти незаметный в праздничной толпе. Только Сын Божий сможет остановить маскарадное представление и искупить грехи присутствующих.

Дж. Энсор. «Автопортрет в окружении масок», 1899 год

Маска стала непременной спутницей творчества художника. Он нередко помещает ее даже в натюрморты. Эти картины тоже создают ощущение маскарадности благодаря их специфическим элементам – причудливым раковинам, необычно окрашенным экзотическим цветам и плодам. По сути, натюрморты Энсора также являются вариациями на театральную тему, порой кажется, будто перед зрителем вот-вот развернется сценическое представление. Именно таков, например, «Натюрморт с веерами и китайским фарфором» (1880).

Когда Энсор пишет портреты, для него главное – как можно точнее передать характер и внутренний мир своей модели, а отнюдь не внешний облик («Папаша Энсор», 1881, Королевский музей изящных искусств Бельгии, Брюссель; «Дама с курносым носом», 1897, Королевский музей изящных искусств, Антверпен). Этот интерес к внутреннему миру человека присутствует у художника постоянно, даже когда он пишет привычные бытовые сюжеты («Буржуазный салон», 1881, частное собрание, Брюссель; «Обогревающийся больной и нищий», 1882, Музей изящных искусств, Остенде).

В 1880-х годах мастер обращается к творчеству своего любимого живописца Э. Мане. Под влиянием его художественной манеры Энсор создает ряд полотен: «Голубой флакон» (1880, частное собрание, Антверпен), «Мальчик с лампой» (1880, Королевский музей изящных искусств Бельгии, Брюссель), «Дама в голубом» (1881, частное собрание, Бельгия), «Пожирательница устриц» (1882, Королевский музей изящных искусств, Антверпен).

Дж. Энсор. «Скелеты, сражающиеся за тело повешенного»

С 1886 года Энсор проявил себя как талантливый офортист. Он создавал гравюры на цинке и меди; сюжетами для них служили прежние излюбленные мотивы – пейзажи и карнавалы. Работая над гравюрами, мастер тщательно изучал технику старых мастеров – Дюрера и Рембрандта, а также традиционную японскую гравюру и народные картинки.

Офорты с изображением пейзажей особенно разнообразны; неизменными остаются только их убедительность и реалистичность, в какой бы манере художник ни работал – барбизонской школы («Пруд с тополями», 1889), дивизионизма в духе Сёра («Доки в Остенде», 1888) или старых нидерландских мастеров («Конькобежцы», 1888; «Лодки на причале», 1888).

Энсор создавал и сатирические гравюры, например «Битва золотых шпор» (1895). Одной из лучших работ Энсора-офортиста по праву считается «Собор» (1886). Здание в готическом стиле создано при помощи тончайшего, сложного рисунка. У подножия величественного строения колышется толпа, среди рассыпавшихся в беспорядке масок которой видны стройные ряды солдат. Войско занято тем, что оттесняет от собора толпу. Собор больше не воплощает единство народа; он всего лишь указывает на дееспособность государственной власти и религиозную принадлежность.

С конца 1890-х годов в творчестве художника произошел спад. Больше он не создал ничего нового и оригинального, продолжая лишь варьировать ставшие уже привычными темы. Что же касается гравюры, то к ней он совсем охладел. Вершина творчества Энсора осталась далеко позади, однако замечательные образы-символы мастера в дальнейшем разрабатывали многие немецкие экспрессионисты.

Макс Эрнст родился в городе Брюле близ Кёльна. С 1908 по 1914 год он учился в Боннском университете, глубоко интересовался философией и психиатрией, основательно освоил историю искусств. В 1909 году он начал всерьез заниматься живописью. Эти ранние работы созданы под влиянием искусства знаменитых французских импрессионистов – В. Ван Гога, П. Гогена, К. Моне.

В 1913 году Эрнст приехал в Париж. Он познакомился с виднейшими представителями французского авангарда, в частности с Арпом, дружеские отношения с которым связывали Эрнста до конца жизни. После начала Первой мировой войны художник пошел на фронт. До 1918 года он принимал участие в военных действиях, что, однако, не мешало ему продолжать занятия живописью.

М. Эрнст. «Слон», 1921 год

По окончании войны Эрнст жил в Кёльне. Вместе со своим единомышленником Бааргельдом он стал организатором группы дадаистов. В этот период художник исполнил множество работ в технике коллажа. Эти композиции поистине виртуозны; художник подбирал выразительные сочетания вырезок из журналов и учебных каталогов. Получались интересные абстракции, большинство из которых пронизаны чувством острой иронии. Дадаистские коллажи составили альбом «Да будет мода, да сгинет искусство» (1919). В период дадаизма Эрнст создавал и живописные композиции, для которых также характерен прием комбинирования («Шляпа делает человека», 1920; «Злаковый велосипед», 1920–1921, обе – Музей современного искусства, Нью-Йорк; «Слон Целебес», 1921, Галерея Тейт, Лондон).

М. Эрнст. «Люди ничего не узнают», 1923 год

В 1922 году Эрнст поселился в Париже. Там он сблизился с группой дадаистов, которая затем составила ядро сюрреалистического объединения. В это время композиции Эрнста уже в полной мере несут на себе отпечаток эстетики сюрреализма, а именно необъяснимость сюжета, словно увиденного во сне, неожиданность сочетаний образных контекстов и масштабов. Реальные элементы здесь свободно объединяются с нереальными. Лучшими образцами подобных композиций служат «Царь Эдип» (1922, частное собрание), «Качающаяся женщина» (1923, Художественное собрание земли Северный Рейн-Вестфалия, Дюссельдорф), «Двое детей подвергаются угрозам соловья» (1924, Музей современного искусства, Нью-Йорк).

Художник всегда считал, что рационализм и размышление вполне допустимы в искусстве и вовсе не исключают творческого подхода к сюжету. Он много экспериментировал в надежде найти эффектные приемы с элементами случайности и неожиданности. В 1925 году Эрнст разработал новый живописный прием, получивший название «фроттаж», то есть «натирка». Помещая лист бумаги на неровную поверхность какого-либо предмета, он получал фантастические изображения. Подобный эффект был особенно интересен своей непредсказуемостью. Эрнст полагал, что художник, находясь в процессе творчества, сам становится живым инструментом. Он способен извлекать из своего подсознания самые причудливые образы, родственные галлюцинациям.

В 1926 году работы в технике фроттажа составили целый графический альбом под названием «Естественная история». Здесь стихийный поток образов, по мнению автора, воссоздает естественное, спонтанное формирование окружающего мира. Фроттаж стал выражением сюрреалистического принципа «психического автоматизма».

М. Эрнст. «Лес», 1927 год

Фроттаж стал излюбленным методом Эрнста и в живописных полотнах. Подобные картины были насыщены элементами и образами, свойственными немецкому романтизму, – темными таинственными чащами, мрачными пещерами, одинокими скалами, безжизненным светом луны, призрачными фигурами и лицами, которые, словно ночной кошмар, выглядывали из плотного переплетения ветвей и лесных зарослей («Большой лес», 1926, Художественный музей, Базель; «Охотник», 1926, частное собрание, Брюссель; «Ночной вид ворот Сен-Дени», 1927, частное собрание, Брюссель; «Орда», 1927, Городской музей, Амстердам). Одной из лучших фроттажных работ художника считается «Птица в лесу» (1927, Галерея Цвингер, Кёльн), где показаны непроходимые заросли и сплошные сплетенные ветви, среди которых скрывается одинокое живое существо – птица, неизвестно кем заключенная в клетку.

М. Эрнст. «Мужчина – враг женщины, или Мужчина – лучший друг женщины», 1927 год

Что же касается графических альбомов Эрнста, то они напоминают своеобразные романы-коллажи. Они стали вершиной творчества мастера, умеющего достигать поразительной слитности компонентов, которые он брал из разных по характеру источников. Эту тончайшую работу не был способен обнаружить глаз зрителя; микроскопические элементы сливались в устрашающие, но очень убедительные образы-гибриды. Таковы, например, «Женщина 100 голов» (1929), «Неделя благих деяний» (1934).

С 1936 года Эрнст увлекался методом декалькомании, изобретенным О. Домингесом. Художник составлял композиции с помощью раздавливания красочного сгустка, помещенного на холст, листом бумаги или стеклом. Полотна Эрнста этого периода становятся поистине завораживающими. Удивительны и притягательны сплетения древесных ветвей, сочетания листьев, узор стеблей, на которых красуются сказочные цветы. Тенистые леса и скалистые ущелья, мрачные гроты и громадные раковины наполняются тайной жизнью: там обитают фантастические существа («Нимфа Эхо», 1936; «Песнь сумерек», 1938, обе – Музей современного искусства, Нью-Йорк).

Эрнст, подобно алхимику древности, превратил декалькоманию и фроттаж в первичную субстанцию, в которой происходит рождение живописных образов. На первый взгляд работы мастера кажутся статичными, однако они пронизаны внутренним драматизмом. Буквально на глазах зрителя происходит зарождение, взаимопроникновение и дальнейшее срастание элементов и образов, разворачивается сюжет.

М. Эрнст. «Присутствующая Лоплоп», 1929–1930 годы

М. Эрнст. «Антипапа», 1942 год

В 1937 году Эрнст охладел к группировке Бретона, но не оставил выработанных годами методов работы. Во время Второй мировой войны художник оказался в Америке, в среде сюрреалистов, покинувших Францию перед лицом фашистского вторжения. Он жил в Нью-Йорке, где познакомился с представителями американского авангарда, познакомил их с некоторыми из своих оригинальных приемов. Дж. Поллоку и другим мастерам нью-йоркской школы особенно понравился метод дрипинга; они широко применяли его впоследствии в своих композициях.

М. Эрнст. «Семейный ангел», 1937 год

С 1946 года Эрнст проживал в штате Аризона, где нашел место, поразительно похожее на фантастические пейзажи его полотен. Война изменила сознание художника; он начал задумываться не только над процессами, происходящими в сфере подсознательного, но и в социальной жизни общества. В 1940–1941 годах Эрнст написал полотно «Европа после дождя» (Уэдсворт Атенеум, Хартфорд, Коннектикут). Композиция представляет собой изображение запущенной местности, как будто оплавленной огненным дождем; вьющиеся растения ползут по руинам и подбираются к неподвижным фигурам постисторических дикарей. Это апокалипсис старой Европы. Страх перед возвратом начала земного времени звучит и в работе «Глаз тишины» (1943, Художественное собрание Вашингтонского университета, Сент-Луис).

В 1953 году Эрнст вернулся во Францию. В это время он уже был всемирно признанным художником. Позднее творчество мастера характеризуется значительной ясностью форм и образов, расчлененностью и компактностью («Мать и дитя», 1953, частное собрание, Хьюстон; «Убю отец и сын», 1966, частное собрание). В последний период творчества художник много занимался печатной графикой, иллюстрируя книги и создавая альбомы, делал интересные скульптурные работы.