Тяжелые волны с грохотом разбивались о подножие утеса, взметая ввысь мириады мельчайших брызг, в яростном порыве пытающихся вскарабкаться на самый верх жалкого огрызка земной тверди. Я смотрел в ночную мглу, туда, где, едва освещенные светом новорожденной луны, покачивались на якоре два корабля. Глядел, прощаясь с этим миром, с боевыми товарищами, напряженно ожидавшими наступления утра, чтобы пристать к берегу и выяснить, чем закончилась смертельная схватка двух непримиримых врагов — Лиса Венедина и меня.

— Капитан, ну шо ты расселся? Я уже запалил огненный круг, заложил взрывпакеты, пошли позвеним мечами, громыхнем напоследок и — гуд бай.

Я зябко поежился и встал, плотнее запахивая плащ.

— Интересно, что они скажут, когда поутру подойдут к острову и не найдут на нем ни одной живой души?

— А шо скажут? После того фейерверка, который мы тут устроим, сомнений в том, что грозные вожди сгинули бесследно, у них не будет. А там уж, как говорится, мрачный северный гений сам додумает, каким именно образом мы отдали Богу души, — пожал плечами Лис.

— Лишь бы не передрались. — Я потянул из ножен меч.

— Да ну, шо им в самом деле драться, дети они, что ли? — В словах Лиса, несомненно, был резон. Наши воины не были врагами. По условиям же поединка в случае победы одного из нас выживший принимал под свое начало дружину погибшего. А если мы оба покидали место боя под руку с валькириями — расходятся, вот уж воистину, как в море корабли. — Вылезут, поищут наши бренные останки, взгрустнут, пока брага не кончится, и поплывут в далекий край, утирая скупую мужскую слезу подолом кольчуги.

— Заржавеет, — с сомнением произнес я. — Ладно, пошли рубиться. Ночь тихая, слышно далеко. На борту уже, наверное, заждались звона клинков.

Огненный круг, вычерченный на земле греческим огнем, давал больше дыма и чада, чем пламени.

— Слушай, Капитан, — с отвращением глядя на «поле нашей последней битвы», скорчил рожу Лис, — может, ну его к ляхам? Это ж надо быть безбашенным, шо та шведская самоходка, чтобы в этакую вонидлу лезть. Давай прямо у входа в пещеру помашемся.

— Идет, — кивнул я, указывая острием меча на сравнительно ровную площадку неподалеку от черного провала пещеры, в которой была замаскирована камера перехода. — Вон там.

Остров, на котором мы находились, пользовался у жителей окрестных земель славой если не мрачной, то уж, во всяком случае, таинственной. По слухам, здесь обитало то ли свирепое морское чудовище, то ли какие-то древние духи, точно неизвестно. Но одно можно сказать наверняка — маршруты и торговых, и боевых кораблей старательно огибали каменный зуб, в дупле которого была спрятана переходная камера Института экспериментальной истории. И только такие «отчаянные головы», как мы с Лисом, решились ступить на эту проклятую твердь, когда посланный в погоню за нами отряд графа Генриха Шверинского под командованием моего напарника настиг среди бушующих волн «коварного негодяя», то есть меня.

«Верный» графу Шверинскому Лис Венедин клятвенно заверил своего повелителя, что не вернется к его двору без головы наглого обидчика, и потому, вдоволь наругавшись через борт, мы порешили пристать к ближайшей суше, чтобы с честью завершить наши счеты. Кто ж виноват, что этот дикий островок был ближе всех? Кто ж виноват, что два опьяненных взаимной ненавистью отчаянных головореза полезли прямо к черту в пасть, не слушая добрых советов? И поэтому наше загадочное исчезновение не только бы не вызвало чрезмерного удивления, но и должно было послужить отличным предостережением тем, кому пришла в голову мысль ковырять недра здешней пещеры.

Мы со звоном скрестили клинки. Как ни крути, а хоть полчаса нам следовало поупражняться в защитах и атаках, чтобы придать пущую достоверность изображаемой картине.

— Остановитесь, джентльмены! — донеслось из скальных недр.

Я бы узнал этот голос из тысячи. Он принадлежал моему старинному другу Джозефу Расселу, XXIII герцогу Бедфордскому.

— Оба-на! — Лис кивнул в сторону пещеры. — Ты гляди, начальство пожаловало. Ну все, считай, отпуск накрылся, — обреченно добавил он.

Двадцать третий герцог Бедфордский, представитель Ее Величества в Институте экспериментальной истории, был одним из первых лиц в его руководстве. Видимо, поэтому, а также потому, что именно с его легкой руки я да в общем-то и Лис попали в оперативный состав сего странного заведения, он брал на себя порой миссию сообщать Ц. У. и Е. Б. Ц. У., даваемые нашей группе высоколобыми разработчиками.

— Привет, Вальдар, привет, Сергей, — кивнул нам старина Зеф, выходя из тени. — О, я смотрю, вы решили отпраздновать свое исчезновение с размахом? — Он указал в сторону огненного круга и сложенных аккуратной стопкой взрывпакетов, ждущих своего часа.

— Ма колонель,[1] — вкрадчиво начал Лис, — а разве что-то не так? Насколько я помню, нам было поручено спасти от вероятного пленения здешнего скандинавского тирана и деспота Вальдемара Победоносного с целью воспрепятствовать развалу его королевства, что, если мне не изменяет память, не устраивало отдел разработки в связи с чрезмерными успехами испанской Реконкисты. Так вот, я рвусь в родные пенаты, дабы сообщить, что их ненаглядный Вальдемар цел и невредим и еще долгие годы может успешно победоносить в угоду нашим научным корифеям.

— Не лезь в бутылку, — прервал вдохновенную речь Рассел. — Кстати о бутылке. — Он полез в карман и достал оттуда замысловатую бутыль с коронованным вензелем. — Тут вам генерал от артиллерии Российской Императорской армии Наполеон Бонапарт передал бутылку коллекционного «Хеннесси». Я думал ее распить с вами по возвращении, но раз так дело складывается, думаю, мы можем сполоснуть ваш успех…

— Ага, а заодно и нажраться за то, что нам еще предстоит, — с нескрываемым сарказмом хмыкнул Лис. — Кстати, что опять нужно потрясателям Вселенной?

— Ерунда. — Джозеф отмахнулся от Лисовского вопроса, как от назойливой мухи. — Всех дел от силы на неделю. Я был против, но, сами понимаете, вы оказались в ненужный момент в ненужном месте.

— Да делать-то что надо?

— Почти что ничего, — покачал головой Рассел, срывая сургучовую печать с фляги. — У вас тут, кстати, есть какие-нибудь кубки?

— Откуда?! — возмутился Лис. — Мы здесь собрались не водку пьянствовать.

— А безобразия дебоширить. Я в курсе. Что ж, придется пить по-вашему, как это по-русски, из горла. Да, так вот, о работе. Через три дня в Новгороде Великом, или как там у вас его называют, Господине Великом Новгороде, намечаются м-м… Лис, как будет конгресс по-русски?

— Сходняк, — буркнул мой напарник.

— Во-во, сходняк честных мужей, знатных витязей и ватажников повольничьих.[2] Образуется новая политическая сила, которая может весьма повлиять на общий ход событий.

— И что нам со всем этим делать? — с сомнением в голосе произнес вчерашний начальник венедской гвардии на службе графа Шверинского.

— Ничего. Вам следует прибыть в Новгород, благо, вас там знают, принять участие в… сходняке, составить отчет о вероятных тенденциях развития этого движения и — домой, в законный отпуск. — XXIII герцог Бедфордский отхлебнул из фляги и протянул ее Лису.

— Ну спасибо, удружили, — недовольно пробормотал экс-генерал-аншеф Закревский, принимая сосуд с коллекционным коньяком из рук Рассела. — А как насчет дней прибавить к отпуску за сверхурочную работу?

— Лис, погоди, — перебил я его. — Ну хорошо, предположим, мы плывем в Новгород. Но утром к берегу пристанут корабли с шестью десятками мужчин на редкость сурового воспитания. Как предполагается объяснить им, что за эту ночь мы из заклятых врагов превратились едва ли не в родных братьев?

— А может, ты один поплывешь? — мечтательно глядя куда-то вверх, вздохнул Лис. — Скажешь, что убил меня в честном бою…

— И съел. Вместе с костями и доспехами. Если я тебя убил, где твое бездыханное тело? Оно посреди огненного круга лежать должно.

— Ерунда, — махнул рукой представитель Ее Величества. — Все продумано. Сейчас мы сюда доставим тролля из лаборатории криптобиологии, попрыгаете вокруг него с гиканьем и свистом, а там рассвет, он сам в пещеру забьется. Ну а вы уж напоете песен о спасении жизни друг другу и все в таком роде.

— Кого? — переспросил я, все еще не веря услышанному. — Кого вы нам пришлете?

— Тролля. Обычнейшего тупоголового тролля.

Время шло, и мы с Лисом с напряженным ожиданием глядели на дыру в скале, стараясь не пропустить появления тролля.

— Ну, блин, и где эта тварюка? — припрыгивая на месте, чтобы согреться, злобно бормотал Лис. — У меня уже зуб на зуб не попадает, а они все чешутся.

— Может, еще мечами позвеним? — предложил я.

Ночи в этих местах были прохладными, и мы, уже в который раз, пускали в ход клинки, чтобы хоть как-то согреться. Не грех было размяться еще, но тут из глубины пещеры донесся негромкий шорох.

— Приготовились! — скомандовал я. — Похоже, сейчас начнется.

— Э-э, без глупостей! Это еще не тролль, это я, — послышался голос Рассела.

— Может, замену нашли, — мечтательно предположил Лис.

— Вряд ли. Скорее всего прощальное слово.

— Зипун тебе под язык, — ругнулся Венедин. — Накаркаешь тут…

— Так, джентльмены, — XXIII герцог Бедфордский появился из пещеры, — тролль к запуску готов. У вас есть минут десять для организации торжественной встречи, пока его будут активировать после капсулы захвата. Предупреждаю, эта чертова особь — единственный и уникальный экземпляр породы, поэтому не слишком усердствуйте. Я взял его под свою ответственность, если с ним что-нибудь случится, криптобиологи с ума сойдут. Редкий вид: тролль петрум метаморфус. Они на нем изучают превращение белковой структуры во фторсиликоновую, так что если вы его испортите, в камень будут превращать вас.

— А если он нас испортит? — поинтересовался Лис.

Рассел на секунду задумался.

— Тогда, вероятно, его превратят в человека.

— Слабое утешение.

— Ладно, хватит разговоров. Готовьтесь. — Джозеф развернулся и зашагал обратно к камере перехода.

— Ну что? — Лис посмотрел на меня. — Понеслась душа в рай! Капитан, напомни-ка, что нам известно о троллях?

— Так, сейчас. Троллей существует три вида: тролль обыкновенный, тролль каменный превращающийся и так называемый туссерье. Тролль обыкновенный живет во фторсиликоновой среде и в сопределах не встречается. Туссерье — высокоразвитая структура, также на кремниевой основе, обладает своей древней культурой, владеет тайной множества ремесел, однако ведет ночной образ жизни, как и все тролли.

— Короче, академик, наш-то чего боится?

— Не перебивай! — возмутился я. — Тролль каменный превращающийся боится света, шума и, если не ошибаюсь, имеет сравнительно уязвимые места под мышками.

— Шо оно значит «сравнительно уязвимые»? — ехидно поинтересовался Лис.

— Черт его знает!

Из пещеры донесся рев настолько ужасающий, что все живое вокруг пожалело, что не умерло вчера.

— Интересно, они его покормили, прежде чем выпустить? — сдавленным шепотом просипел мой напарник.

— Бесполезно, — в тон ему ответил я. — Белковая пища превращается в кремний, что, в свою очередь, требует больших затрат энергии. У него не желудок, а прорва бездонная.

Тяжеленные шаги, казалось, потрясли остров, как будто кто-то пытался вбить его в морскую пучину.

— Похоже, он не слишком быстр, — с надеждой произнес Лис, прислушиваясь к шагам.

Невообразимое чудище ростом с двухэтажный коттедж, скрючившись, боком начало выбираться из пещеры.

— Ну шо, Капитан, командуй!

— А что командовать? Надо где-то полчаса отсидеться, а там уже светать начнет.

— Может, он уже привык к людям? — с робкой надеждой прошептал Лис.

Однако предположению его не суждено было оправдаться. Выбравшись на поверхность, чудище прислушалось, с силой потянуло воздух носовыми скважинами и, повернувшись в нашем направлении, вперевалку затопало вперед, недвусмысленно потрясая отломанным здесь же в пещере острым сталактитом.

— Ну что ж, попробуем. — Я подскочил к троллю и, проскользнув между низко опущенных передних лап, с размаху рубанул по одной из них мечом. Прекрасный клинок, без труда рубивший кольчужное полотно, высек сноп искр из покрытой рыжей шерстью конечности страшилища, заставляя усомниться в том, шерсть ли это вовсе. Ощутив, видимо, слабый толчок, тролль взмахом второй «руки» попытался то ли схватить, то ли просто снести меня с пути. Движение было неспешным, однако я едва успел отскочить от широченной лапы, заканчивавшейся шестью зазубренными каменными остриями.

— Вальдар, это дохлый номер! — крикнул мне в спину Лис. — Кончай портить меч! Прыгай в круг, сейчас мы устроим ему потанцевать!

Я опрометью кинулся в направлении, указанном Лисом. Тролль, загребая воздух лапами, подобно снегоуборочной машине, за мной.

— Быстрее, Капитан! — орал мой напарник, уже занявший место в огненном круге.

Я не заставил себя упрашивать и в кувырке преодолел все еще горевший, на наше счастье, барьер греческого огня. Взбешенный тролль, дойдя до нашего укрытия, в недоумении затормозил, вертя головой в разные стороны. Жертва исчезла, упрятав след в смрадном дыму.

Выросшие в глубине сумрачных пещер, тролли почти ничего не видят, хотя отлично слышат и имеют тонкое чутье. Серно-смоляной чад забил ноздри моего преследователя, и он стоял, переминаясь и вслушиваясь, готовый рвануть вперед, невзирая на зыбкую защиту огненного круга.

— А теперь — дискотека! — процедил сквозь зубы Лис, подбрасывая в ладони один из взрывпакетов, заготовленных для церемонии нашего исчезновения. — Перекури, кумэ!

Тролль, насторожившийся было при звуке голоса моего напарника, с неожиданной резвостью отпрянул в сторону. Плюхнувшийся ему под ноги взрывпакет с грохотом разорвался, взметнув в небо сноп разноцветных искр. Я последовал примеру друга, и зверюга вновь отскочила, намереваясь опять кинуться вперед, как только отгрохочет взрыв. Похоже, громкий шум действительно отпугивал тролля, но для того чтобы обратить в бегство подобное тупоголовое создание, нужно было что-то более мощное.

— Как ты думаешь, Вальдар, рассвет скоро? — сумрачно произнес Лис, готовя к броску последний взрывпакет.

Я с сомнением поглядел на восток. Уже начинало светать, но край неба, казалось, не спешил наливаться зарей, и последние минуты перед восходом тянулись невообразимо медленно, словно солнце никак не могло проснуться и пуститься в свой обычный бег.

— Должно быть, скоро, но мы до него здесь не протянем.

— Ну что ж, — мой напарник дернул фосфорную терку, воспламеняющую огнепроводный шнур взрывпакета, — тогда врассыпную!

Последний взрыв грохнул под ногами чудовища, и мы с Лисом, выскочив из круга, со всех ног припустили в разные стороны. Тролль кинулся было за Лисом, потом за мной, потом вновь за Лисом, закрутился волчком на месте и… по-медвежьи встав на все лапы, опрометью бросился назад к пещере.

Наш победный вопль трудно передать обычными звуками человеческого голоса. Им можно было останавливать птиц в полете и рыб в океанской бездне. Но «институтскому имуществу» было не до нас. Его когтистые лапы, словно камнеметный фугас, выбрасывали град мелкого щебня при каждом рывке. Дотоле неповоротливая мощная туша стремительно неслась к входу в пещеру, подобно маневровому паровозу, спешащему скрыться в туннеле. Вот наконец он достиг заветной цели, рыча, влетел в темный провал и тут… из-под задних лап злобного реликта во все стороны полетели камни, а натужный рев из глубины скалы возвестил о том, что приключения несчастного монстра еще не закончились.

— По-моему, он застрял, — философски изрек я, останавливаясь возле Лиса на почтительном отдалении от пещеры, чтобы не попасть под каменный дождь.

— Точно, — кивнул Лис, утирая тыльной стороной ладони пот с закопченного лица. — Картина называется «Привет от Винни-Пуха». Видно, кто-то слишком много ест… — Он осекся на полуслове. — Капитан, мы с тобой два идиота! Что мы стоим, он же сейчас окаменеет!!!

Слова напарника холодным душем смыли эйфорию. Никаким штопором невозможно было бы извлечь подобную кремниевую пробку из узкого горлышка пещеры. Да и предстоящая встреча с криптобиологами, грозившими в случае потери тролля превратить в камень нас самих, тоже не слишком радовала.

— Лис, его надо затолкать в пещеру! Хватай щиты и копья…

Объяснять дальнейшее было излишне. Укрываясь за щитами, мы приблизились к бушующему троллю и начали тыкать его копьями в нижнюю часть туши, стараясь активизировать рвение криптобиологического экспоната.

— Ну, давай, миленький, давай! — во все горло орал Лис, раз за разом посылая копье вперед. — Сейчас же солнце взойдет! Тебе же тогда каюк!

В отчаянии я откинул щит, перехватил копье поудобнее и… рухнул наземь, получив по лбу увесистым куском скальной породы.

Долго ли я был без сознания, сказать трудно. Вряд ли более пяти минут. До боли знакомый звон сотен маленьких колокольчиков в голове привел меня в чувство. Приподнявшись на локте, я приложил ладонь к лицу и ощутил на нем что-то теплое и липкое. Кровь. Однако боли нет, только в голове шумит. Глаза открылись с большим трудом, и сквозь красный туман просматривался Лис, картинно опирающийся на то, что еще совсем недавно именовалось тролльими или же, быть может, троллячьими окороками.

— Ну шо, Капитан, очухался? Смерть прошла, утри слезу. — Он подал мне руку, помогая встать.

— Ну… как тут? — как можно более внятно произнес я, не то чтобы желая выяснить положение дел на острове, а для того чтобы услышать свой голос.

— Как? — криво усмехнулся Лис. — Как в сказке, чем дальше, тем страшнее. Вот это, — он похлопал ладонью по довольно округлым окаменевшим ягодицам несчастного тролля, — это называется — полная задница. А вон то, — он ткнул рукой в сторону моря, — наши с тобой сподвижники спешат из беды отцов-командиров выручать. Так что, милорд, разлеживаться не время, пора готовить приветственную речь.

Предположение, что «сходняк», или, как его здесь величали, «великий круг», честных мужей Руси начнется через три дня, грешило истинно английским педантизмом. Уже неделю с лишним в город съезжались нарочитые мужи со своими дружинами, так что крепостные стены не могли уже вместить толпища конных и оружных людей, ожидающих начала обещанного толковища.

Вынужденная пауза помогла мне прийти в себя, и я уже выходил на улицу подышать условно свежим воздухом и послушать городские сплетни. Слухи по городу носились разные: от страшных историй про то, как мы с Лисом до смерти забили несчастного тролля, до недобрых вестей о диких степных кочевниках, перекрывших Великий Шелковый путь, отчего баснословно возросли цены на восточные ткани, благовония и искусные золотые украшения, привозимые из-за Хвалынского моря.

Но один слух, даже не слух, а скорее известие занимало всех. «Ничего, — говорили сведущие люди своим менее осведомленным собеседникам, — почитай, завтра уже и начнется. Вот Муромец придет…» Завтра наступало, а неизвестный мне Муромец все не ехал и не ехал. «Долог путь из-за моря, — объясняли сведущие, — знать, тайными тропами добирается».

Прогуливаясь вдоль лавок гостиного двора, я как-то к радости своей наткнулся на любекского купца Хельмута Штолля. В прошлом году мне довелось сопровождать его из Любека в Шверин, и, насколько я мог судить, ловкий торговец остался вполне доволен предоставленной ему охраной.

— О Вальдар! Никак не ожидал тебя здесь увидеть! — Обрадованный купец возбужденно грохнул своей окованной палкой о дубовый настил мостовой. — Что тебя привело сюда, старина?

— Да вот, — я неопределенно развел руками, — недавно оправился от раны, теперь без дела.

— А я слыхал, будто у тебя появилась славная служба при Шверинском дворе. — Торговец хитро покосился на меня, давая понять, что ему известны кое-какие подробности моих неусыпных вахт при особе ее сиятельства.

— Я и говорю, только что оправился от раны. — Тяжкий вздох и свежий шрам на лбу, похоже, вполне объяснили купцу нынешнее положение дел вчерашнего фаворита.

— Ну ничего, ничего, бывает. Пошли, я тебя угощу чарочкой-другой.

После обещанного количества чарок наш разговор стал куда задушевнее.

— Послушай, Хельмут, — спросил я, ставя на выскобленную столешницу недопитую медовуху. — Ты не знаешь, быть может, кто-нибудь из торговых гостей собирается идти в Константинополь?

Собеседник посмотрел на меня с удивлением и отрицательно покачал головой.

— Не слышал. Да и куда уж, время-то прошло, а путь, поди, неблизкий. Разве что в Константинополе зиму сидеть, да и то. — Штолль махнул рукой. — Нет, никто сейчас туда не пойдет.

— Быть может, хоть до Киева?

— До Киева? — переспросил купец. И ответил, чуть помедлив: — Вряд ли. Хотя сейчас об этом наверняка не скажешь. Вот Муромец приедет, там видно будет.

Я вопросительно поднял брови. Каким образом от неизвестного мне Муромца зависело движение торговых караванов, было непонятно. Но довольно твердая надежда по окончании задания добраться с какими-нибудь купцами в греки, а уж затем с византийцами до заветной камеры перехода близ Иерусалима рушилась на глазах.

— Если хочешь, по осени пойдем в Любек, — видя мое расстроенное лицо, предложил Хельмут.

Я энергично замотал головой.

— Понятно, — хмыкнул мой добрый приятель. — Может, ты и прав. С графом Генрихом шутки плохи.

Я только вздохнул.

— А людей-то у тебя много? — поинтересовался Штолль.

— Шесть десятков.

— Не мало.

— Со мной Лис Венедин со своими.

Штолль присвистнул.

— Как же вы вместе-то оказались? Подожди-подожди, выходит, сказка о том, как вы на острове с троллем бились, не сказка вовсе?

— Чистейшая правда. Лиса за моей головой послали, мы на островок высадились, чтобы все разом порешить, а там тролль. Ну и… Сам понимаешь.

— Да-а! — восторженно протянул Хельмут. — Ну и дела творятся! Послушай, — он понизил голос до полушепота, — ты сам видишь, что происходит кругом. Скоро на Руси такое начнется, чего сколь свет стоит не видывали. Вот Муромец не сегодня-завтра приедет и, почитай, начнется.

— Да что начнется-то? — с деланной наивностью поинтересовался я, понимая, что моему старому знакомцу известно много больше, чем он рассказывает.

— Захочешь — увидишь, — с таинственным видом отрезал торговый гость. — Я тебе одно скажу: если пожелаешь, могу ему самому о тебе слово молвить.

— Кому самому-то?

— Ну да Муромцу, конечно. У него для тех, кто с мечом, копьем и луком управляется, сейчас мно-ого работы сыщется. — Он хотел еще что-то добавить, но появившийся в этот момент запыхавшийся приказчик сообщил, что хозяина в лавке требует какой-то оч-чень важный покупатель. — Как смеркается, ко мне зайдешь, — на ходу бросил Хельмут, кидая на стол серебряную монету, — договорим.

Свеженастланные доски пирса тихо скрипели под сапогами. Было уже совсем поздно, когда наша процессия добралась до берега Ильмень-озера, туда, где в ожидании выхода в море лениво покачивались на волнах десятка четыре лодий, коггов и крутобоких нефов. Несмотря на ночное время, пирс жил своей обыденной жизнью. Кое-где, неспешно переговариваясь, стучали киянками плотники, ремонтирующие дубовый настил, рыбачили с борта вахтенные матросы, громыхали трещотками сторожа, отпугивая то ли мелких воришек, то ли змея чудодивного, жившего, судя по рассказам местных жителей, в неведомых глубинах озера.

Заметив нас, они окидывали процессию долгим взглядом и вновь возвращались к своим делам, понимая, что ежели спешит в полночный час именитый ганзейский купец, стало быть, нужда в том есть. Пятеро стражников, судя по жилетам из волчьих шкур, надетых поверх вороненых кольчуг, из народа ободритов, и пара рослых факельщиков придавали нашему эскорту видимую значимость, но сколько таких кортежей доводилось видеть плотникам и сторожам — не перечтешь.

— Вот, смотри, Хельмут, — я ткнул пальцем в ближайшее судно, стоящее у пирса, — посудина плавает уже по меньшей мере лет двадцать. К тому же, похоже, в этом году его хозяин не расщедрился на то, чтобы его как следует просмолить, и я готов биться об заклад, под палубой у него плещется вода, как в дождевой бочке…

— Пожалуй, — кивнул головой мой собеседник. — Но я не собираюсь покупать у тебя корабли.

— А вон тот неф, — не унимался я, исправно тыкая в следующий парусник, — его днище так обросло, что он едва может двинуться с места. Если его владелец и впрямь планирует в скором времени добраться домой, судя по всему… во Фландрию или, может, в Геннегау, то придется отправляться прямо сейчас, иначе до зимних штормов ему не дойти.

Штолль хмыкнул:

— Возможно, ты прав. Но мне-то что, я уже сказал тебе, я не собираюсь покупать твои когги.

— У нас отличные корабли, — словно не слыша слов торгового гостя, продолжал я. — Просто прекрасные. Да что я говорю, ты лучше сам посмотри. Во-он видишь, Лис возле них суетится. Похоже, покупателя нашел.

— Ну, вот и славно, — кивнул наш наниматель. — Надеюсь, он сможет отвлечься, чтобы обговорить дела. Время не ждет.

Мне стоило немалых трудов натолкнуть почтенного купца на мысль бросить вечерние хлопоты и отправиться на пристань, чтобы самому поведать Венедину о своем предложении. Я утверждал, что могу напутать, что условия сделки будут весомее звучать из уст самого Штолля, что я не хочу быть заподозренным в том, что утаиваю выгоду лично для себя и прочее, прочее, прочее. Но все мои слова ушли бы водой в песок, когда б не непреложный факт, что сегодня Лис ни за что не уйдет с причала, пока не продаст корабли, а завтра наша дружина уже нужна ганзейцам на площади.

— Кнут! — Хельмут Штолль обернулся к своему наперснику. — Пригласи сюда славного витязя Лиса Венедина. Скажи, что у меня к нему есть очень выгодное дело.

Преданный слуга молча склонил голову и поспешил выполнить поручение хозяина.

— Капитан, все отлично. Я вас вижу. Сейчас делаем рокировку. Я иду протирать ля-ля за тополя с твоим купцом, а ты давай сюда и с умным видом надувай щеки.

— Зачем? — непонимающе отозвался я.

— У нас в годы развитого социализма один из высокопосаженных членов после посещения крейсера «Москва» записал в книге почетных гостей: «Посетил военное судно. Произвел глубокое впечатление». Так вот, бери пример с него.

Понять что-нибудь в образной Лисовской речи было делом непростым, поэтому я решил действовать по обстоятельствам. Дождавшись, пока Штолль увязнет в беседе с моим хозяйственным напарником, я откланялся и, поднявшись на борт судна, начал с деловым видом разгуливать по палубе, ощупывая натяжку шкотов, простукивая борта и внимательно разглядывая, хорошо ли законопачены щели. Найденный Лисом покупатель, по костюму явный фризландец, с неподдельным интересом наблюдал с берега за моими действиями, силясь осознать, что происходит. В голове моей на канале закрытой связи крутился страстный диалог расчетливого венедского витязя с не менее расчетливым любекским купцом. Оказавшийся в своей стихии Лис торговался за каждый день оплаты, за каждый фунт мяса для дружинников и гарнец овса для лошадей. Я думаю, почтеннейший Хельмут Штолль уже вполне осознал, что получение одобрения контракта у хитрого Венедина не было пустой формальностью.

— Эй! Что вы там делаете? — донеслось до меня с берега.

Похоже, мои брожения по судну вызвали настолько острый приступ любопытства у вероятного клиента, что он решился одернуть неизвестного вояку, бесцеремонно разглядывающего практически купленный им корабль.

— Смотрю, все ли в порядке, — сухо отрезал я и, повернувшись спиной, скрылся в трюме.

Переговоры купца и моего генерал-квартирмейстера, к вящему удовольствию высоких торгующихся сторон, подходили к концу. Звучно ударив по рукам и договорившись о встрече завтра поутру, переговорщики разошлись, втайне, очевидно, усмехаясь тому, как ловко каждый из них провел другого.

Покончив со сделкой, Лис с самым радостным видом возвращался к нервно переминающемуся с ноги на ногу покупателю, измучившемуся в ожидании ответа на обуревавшие его вопросы. Лис приближался, улыбаясь и насвистывая что-то бодрое. Фризландец открыл было рот, спеша поинтересоваться, что, собственно говоря, происходит, но не тут-то было.

— Прости, родной, — услышал я слова Лиса. — Видать, не судьба мне продать тебе корабли.

— Как то есть не судьба?! — В тоне неудачливого покупателя звучало возмущение. — Мы ведь почти договорились!

— Ну, почти договорились — еще не значит, что договорились, — стремительно парировал Лис. — Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Тебе нужны корабли, мне нужны деньги. Господин ганзейский купец дает больше.

— Но ты говорить — слово! — не унимался задетый за живое северянин. — Ты продавать корабли две трети цены. Я тебе платить деньги — задаток!

— Тю! — возмутился Венедин. — Я шо, тебя обокрал? Держи обратно свои гроши. Это у вас, у торговых гостей, слово дороже денег, а нам-то что, — Лис махнул рукой, — только монету плати, и мы вообще рта не раскроем.

— Но я платить тебе хороший деньги за чужой судно! — упирая на «чужой», продолжал свой бессмысленный торг найденный моим другом «лохус натуралис».

— Родной! — Лис сделал паузу. — Ты, видать, не понял: господин, с которым я только что беседовал, — представитель Ганзейского союза. И если его человек скажет, что корабли так хороши, как я о них говорил, то он выкладывает за каждый по две цены против той, которую предложил ты.

— Это не может быть! Ганза не покупает краденый корабль!

— Как скажешь, — согласился Венедин. — Ладно, все. Ступай и прости, если что не так. А я пойду посмотрю, что там чертов конунг в трюме делает.

«Чертов конунг», то есть я, счел последнюю реплику вполне уместной для эффектного появления из корабельных недр.

— Все отлично, — заявил я, вылезая на палубу. — Прекрасный корабль. Если второй такой же, я скажу хозяину, что они действительно стоят тех денег, которые он за них платит.

— Да-да, конечно, посмотри. Второй ничуть не хуже, — отозвался Лис.

— Но как так быть? — Фризландец тронул плечо глядевшего мне вслед Лиса.

— Муромец приехал, — неопределенно вздохнул мой друг, разводя руками.

— И что? — обалдело спросил купец.

— Ты шо, совсем?! — Венедин постучал кулаком по лбу. — По слогам тебе повторяю: Му-ро-мец при-е-хал.

— А-а-а, — понимающе закивал северянин. И продолжил, переходя на шепот: — Послушай, я давать две цены плюс еще полцены. Прямо сейчас, не утром. Вот монеты. — Он потряс перед носом моего друга туго набитым кошелем.

— Сказал же тебе — не могу, — досадливо отрезал Лис. — Сам же твердил: слово! слово! Мы уже по рукам ударили. Стало быть, извиняй. Вот сейчас купцов слуга оценит…

Фризландец ловко поймал брошенную ему подачу.

— А если он сказать хозяин, что корабль плохой?

— Ну, знаешь ли, это ты с ним сам договаривайся.

Мы договорились.

«То не громы над Псковом ударили, то не молнии сверкнули под Изборском, то ударили витязи русские, то сверкнули мечи их булатные…» Слова эти, распевно произносимые надтреснутым, но сильным голосом, доносились до меня с соседнего возка, сопровождаемые перебором гусельных струн и скрипом множества колес. Воинство Володимира Муромца готовилось всей своей невиданной для Руси мощью обрушиться на одинокую княжью дружину потомка брата великого Рюрика Трувора, не пожелавшего признавать выскочку и онука крестьянского. Клубилась меж вековыми дубами пыль, поднимаемая тысячами коней богатырских на лесных дорогах, катились возы с доспехами и провиантом, шли пешие отряды оружных воев постоять за землю русскую.

Пользуясь временной передышкой, я отдыхал, лежа в возке, все еще окончательно не придя в себя после схватки с медведем.

— Эк тебя плющит-то, — усмехнулся, подъезжая поближе, Лис, уже обретший свою привычную непринужденность. — С чего бы это вдруг?

— Сам бы попробовал.

— А со стороны поглядеть, так явно заказной бой. Секунд десять ты перед ним танцевал ламбаду, а потом, когда мишка решил составить тебе пару, ты на него напал и зверски избил.

— Лис. — Я страдальчески поморщился.

— Шо Лис, ну шо Лис, — издевался напарник. — Я даже тотализатор не успел открыть, как ты его нокаутировал. Ну разве это по-товарищески? Будь я режиссером на съемках кина, ей-богу, заставил бы переснимать дубль.

Я вспомнил страшные медвежьи объятия, щелкавшие над головой челюсти, никогда не знавшие зубной пасты, скрежетание когтей по яцериновой[12] кольчуге и отвернулся, стараясь скрыть вновь подступившую дурноту.

— Кстати, Вальдар, — не унимался венедский зубоскал, — поведай мне в качестве дележа опытом: это ж как нужно схватить бедную тварь, чтобы наковырять в ней столько скважин? Порвал, шо Бобик грелку!

— В каком смысле?

— В смысле шестнадцати дырок.

— Почему шестнадцати? — удивился я, пытаясь поточнее разделить шестнадцать на пять.

— Я почем знаю?! Четыре серии по четыре дырки.

— Почему по четыре?

— Ты меня спрашиваешь?! — возмутился Лис. — Можно подумать, это я ведмедыка закатував. Но дыры очень глубокие. Словно ты его когтями рвал.

— Ничего не помню, — вздохнул я. — Он меня, видимо, лапой по голове зацепил, потому что у меня потом еще полдня картинка мелькала то цветная, то черно-белая.

— Не цеплял он тебя лапой, это я тебе точно говорю.

Я молча пожал плечами.

— Ладно, подследственный, допрос с пристрастием отложим на более позднее время. Вон тебя Кнут разыскивает. — Он хлестнул коня. — Позже договорим.

Преданный слуга Хельмута Штолля, приведший из Старой Руссы в армию Муромца обоз с провиантом, купленный Ганзой, ждал прохождения войск, чтобы отправиться в обратный путь.

— Добрый день, господин рыцарь. — Поравнявшись с моей телегой, Кнут предупредительно поднял свой колпак и состроил такую участливую мину, что стал неуловимо похож на фреску «Дева Мария, скорбящая над сыном». — Хозяин велел узнать, как ваше здоровье. Если вы еще не поправились, он просил передать вам эту мазь на пчелином яде, которая быстро вернет былую силу.

Он склонился ко мне, протягивая опечатанный сургучом глиняный кувшинчик, и, зыркнув вправо-влево, прошептал:

— Хозяин велел вам узнать у Муромца, с чем связана покупка кораблей и собирается ли он идти в поход на Ревель и Ригу. Если да, в Пскове найдите любого ганзейского купца и передайте ему этот кувшинчик для Хельмута Штолля с благодарностью.

— Это все? — отрезал я.

— Нет, — со все той же ласковой интонацией произнес Кнут, поднимая на меня холодный, как балтийская зима, взор. — Хозяин велел вам напомнить, что ваше место не в телеге, а подле Володимира Ильича. Так что выздоравливайте скорее, господин рыцарь, — закончил он значительно громче, выпрямляясь в седле, — герр Штолль надеется скоро видеть вас в добром здравии.

— Але, Капитан! — донеслось до меня. — Шо хотел этот брат милосердия?

Я хмыкнул:

— Держись крепче. Главный врач велел выяснить, с чего бы это вдруг в Новгороде начали скупать корабли и не собирается ли наш былинный герой идти войной на Ливонию.

— Не понял. С какого бодуна? — возмутился Лис. — Что, в Новгороде уже и пару кораблей продать нельзя?

— Продавать можно. Их тут каждый день продают-покупают. А вот «утка» насчет резкого увеличения флота Ганзы под муромским соусом — это уже был некоторый перебор.

— Кто бы мог подумать, что у местной публики столь нежные желудки? — попытался оправдаться Лис.

— Да нет, с желудками у них все в порядке. Они просто думают в заранее заданном направлении. Посуди сам: у Ганзейского союза сейчас практически полная монополия на торговлю в Балтийском и Северном морях. Их в этом деле поддерживает Тевтонский рыцарский орден, получающий свой процент за охрану и осуществляющий связь между Ганзой и императором Священной Римской империи. Кстати, политика оного весьма во многом направлена на защиту Ганзейского союза. Теперь Ганза вложила, насколько я понимаю, немалые деньги в революцию на Руси. Как мы уже видели, в этом деле на паях участвуют и Господин Великий Новгород, интересы которого во многом совпадают с Ганзой. Но не совсем.

— Что ты имеешь в виду? — серьезно отозвался Лис, выслушивая мои тезисы к будущему докладу.

— С недавних пор у Новгорода появился весьма опасный конкурент — Ливонский рыцарский орден. Принадлежащие ему порты Ревель и Рига значительно более удобные для морской торговли, чем изрядно отстоящий от побережья Новгород. Конечно, Ганза заинтересована подчинить эти земли своему влиянию, но, видимо, этот вопрос для них не первоочередной. А быть может, ганзейцы планируют его решить при помощи Тевтонского ордена. Здесь пока информации ноль, но ясно другое: массовая скупка кораблей — а я так понимаю, что большую их часть скупили новгородцы, — в глазах Ганзы означает только одно — планируемый Муромцем поход на Ливонию. То есть смена Володимиром Ильичем, так сказать, своих хозяев.

— М-да, дела! Ты думаешь, он запродался немцам?

— Если б все было так просто, — вздохнул я. — Если бы Муромец, как ты говоришь, запродался, вряд ли Штолль нанял бы меня за ним надзирать.

— Ага, а за тобой он приставил надзирать Кнута, а за ним еще кого-то, и так до бесконечности. Ты же знаешь, торговый люд сидит на бабках, значит, всем верит и никому не доверяет.

— Во всяком случае, пока мы не узнаем, что творится в голове у Муромца, с докладом спешить нельзя.

— Нельзя-нельзя! А ты тогда чего здесь разлегся?! Нашел время помирать! На Гаваях кофе стынет!

Конный вестовой, пролетая вдоль колонны, притормозил скакуна возле моего друга, не давая ему развить свою мысль по поводу горящего отпуска и отлынивания начальства от выполнения возложенных задач.

— Ты будешь Лис Венедин? — поинтересовался всадник.

— С утра, во всяком случае, был, — отозвался командир венедских лучников.

— Муромец к себе кличет. Разговор у него есть.

Стяг изборского князя развевался над строем дружины, укрывшейся за тройным рядом заточенных кольев. По всему было видно, что сражение развивается совсем не так, как предполагал противник. Вначале, когда посланная сбить засаду дружина князя Святополка Туровского ударила в копья и, не встретив сопротивления, погнала перед собой изборских витязей, казалось, что враг ошеломлен и даже обращен в беспорядочное бегство. Но видимость была обманчива.

Стоило всадникам засадного полка галопом вылететь из лесу на открытое пространство, как за ними сомкнулись острые рогатки, заранее подготовленные пешей ратью, а с флангов по туровской дружине ударил сам князь Олег с отборным войском. Кто знает, как бы сложилась судьба наших товарищей, не приди им на помощь витязи стольного Киева и повольничья рать славного богатыря Чурилы.

Изборцы, почуявшие было успех, откатились за засеку, готовясь обороняться до последнего, а наши войска все прибывали и прибывали. Я, зная, сколько еще пешей рати следует за передовыми отрядами, отлично понимал, что процесс подхода подкреплений может затянуться надолго.

— Полдень сегодня будет жарким. — Благополучно вернувшийся из «дипломатического вояжа» Лис наметанным взглядом лучника окидывал поле предстоящего боя. — Как думаешь?

Я пожал плечами:

— Дальнейшее стояние играет против изборцев. Перевес у нас едва ли не десятикратный. Пехоте здесь уже не хватает места, еще чуть-чуть, и они волей-неволей начнут охватывать князя Олега с флангов. Это не европейская пехота — вооруженный сброд. Эти знают, что и как следует делать. Я бы на месте князя Олега поспешил отойти к Пскову, пока его не отрезали от крепости. Но в любом случае первый раунд остался за ним.

— Капитан, на этот счет меня терзают смутные сомнения. Ежели у псковитян не случится острого приступа потери памяти, боюсь, вышеупомянутого князя ожидает глобальное разочарование в верности своих подданных.

— Ты думаешь, они спят и видят жить под Новгородом?

Этому вопросу суждено было остаться без ответа. По сомкнутым шеренгам изборцев пробежало какое-то волнение, и спустя мгновение несколько гридней выбежали из строя и принялись раздвигать рогатки, освобождая проход.

— Ну вот, кажется, и дождались, — пробормотал Лис, доставая из сумочки у пояса свечной огарок и что-то невразумительно шепча себе под нос, начиная вощить тетиву лука.

— Здесь что-то не так, — покачал головой я. — Вряд ли они собираются атаковать в колонну по три.

Действительно, расстояние между кольями позволяло проехать не более чем троим всадникам, и то, держась довольно плотно друг к другу.

Рать противника расступилась, из глубины строя на мощном караковом жеребце выехал вперед статный витязь в алом, шитом золотом плаще. Солнечные зайчики играли на его начищенном до блеска зерцале и, даже не следуй за ним знаменщик с княжьей хоругвью, можно было бы с уверенностью говорить, что перед нами сам Олег Ярославович Изборский.

— Что он делает? — негромко проговорил Лис, нервно пощипывая оперение бронебойной стрелы в висевшем за спиной колчане. — На такой дистанции его не то что мои мальчики, его местные ушкуйники из своих самопалов снимут!

Честно говоря, я не видел особой разницы в том, в чью недалекую голову могла сейчас прийти идея пустить стрелу в медленно едущего князя. В одном Лис был прав: и сам владыка здешних земель, и сопровождавший его ближний боярин, и четверо телохранителей, следовавших за своим повелителем, были прекрасными мишенями для самого посредственного стрелка. Но князь Олег подъезжал все ближе и ближе к середине поля, и ни одна рука в нашем войске не поднялась пустить стрелу в отважного изборца.

— Похоже, он решил вести переговоры, — предположил я.

Караковый скакун князя остановился, и тот неспешно, словно в замедленной съемке, начал обнажать свой меч. По рядам нашего войска прокатился угрожающий гул, и лязг железа подтвердил, что очарование храбростью противника сменилось полной готовностью к бою. Но Олег Изборский не обращал на это, казалось, никакого внимания. Он перехватил меч поперек клинка и поднял его над головой.

— Все же будут переговоры, — произнес я, словно выигрывая у себя беззвучный спор.

— Лиса Венедина к Муромцу! — прибойной волной пролетел от гридня к гридню тихий шепот. — С отрядом.

— Вот так вот, — усмехнулся Лис, — не может без меня Муромец принимать такие ответственные решения. Тут вам не «Ура! В атаку!», тут тонкая дипломатия нужна.

— Иди-иди. И военных атташе своих не забудь прихватить! — напутствовал я его.

— Атташи, как атташи, — возмущенно отозвался Лис. — Не нравится — не кушай! — В любом споре последнее слово должно было остаться за ним.

— Явились по твоему зову, батюшка свет Володимир Ильич! — спустя несколько минут послышалось на канале закрытой связи. — Что прикажешь?

— Верно ли мне сказывали, Венедин, что изряднее тебя и твоих стрелков ни по ту, ни по эту сторону Варяжского моря неведомо?

— Бают люди, — скромно потупился мой напарник. — А я слыхивал, за морем есть такой славный лучник Робин Гуд, вот с ним еще состязаться не довелось.

— Полно, не до того сейчас. Скажи лучше, в князя и людей его отсель попасть сумеешь?

— Дак!.. — Лис задохнулся от возмущения. — В любое колечко на кольчуге! В любую заклепку на шлеме!

— Вот и славно. Сейчас с князем говорить поедем, так ты отряд свой выставь, чтоб и он его видел, да вели всем изготовиться. Коли замыслят недоброе, пусть враз всех на землю положат. Но только чтоб живыми!

Мы ехали мимо неприступных стен Изборска, с интересом наблюдая изменения, случившиеся в местном ландшафте за прошедшую ночь. То есть нет, с ландшафтом все было в порядке, лес не стронулся с места, и высокий холм, на котором возвышался Изборский кремль, не провалился под землю, но теперь его окрестности украшало множество ям в пояс глубиной, возле которых аккуратно лежали длинные, остро отточенные колья. Можно было бы подумать, что, готовясь к осаде крепости, наши войска решили обезопасить свои позиции несколькими рядами волчьих ям, но в одном месте эти колья уже были использованы, не оставляя ни малейшего сомнения в их назначении.

Пятьдесят кнехтов послал Конрад фон Вегденбург расправиться с лесными трубачами. Большая их часть нашла конец среди чащобных буреломов и болотных трясин. Те же, кто выжил, красовались теперь на кольях, наводя ужас на ливонцев. Это было то, что видели с утра они и не видели мы. То, что подвигло великого магистра сдаться, ища спасения от страшной участи.

— Ну, каковы мошенники! — возмущался скачущий рядом Лис. — Блин, обвели, шо бублик дырку! Теперь, значит, нам разбираться с князем Олегом, а они, мать их за ногу, в плену по рыцарским традициям. Чик-трак, я в домике.

Я ехал молча, вспоминая знакомство с фон Вегденбургом. Тогда я еще только начинал свое восхождение к ступеням трона графа Шверинского, доказывая мечом, что лучшей кандидатуры на должность начальника охраны ее сиятельства не может и быть. Граф Генрих все никак не мог прийти к этой мысли, а потому безо всякого зазрения совести посылал меня в самые глухие углы, где его недреманное око находило политическую выгоду Шверина. На это раз его указующий перст направил меня в сырую, как тюремный каземат, Эстляндию на помощь завязшему в распрях с местным населением Ливонскому ордену.

Здесь все было понятно. Поскольку император всячески поддерживал тевтонских рыцарей, граф Шверинский, глава Лиги северных баронов, всецело помогал их ливонским собратьям. Породнившись с мекленбургской династией, смешавший в своих жилах кровь великого Генриха Льва и ободритских князей, он имел весьма широкие виды как на баварское наследство супруги, так и на славянские земли балтийского побережья. Впрочем, земли, населенные не славянами, его интересовали не менее, поэтому Вальдар Ингварсен, или, как называли меня на немецкий манер, Вальтер фон Ингваринген, с десятком рыцарей и двумя сотнями кнехтов в один прекрасный день высадился в Ревельском порту, чтобы выполнить интернациональный долг перед союзной Ливонией.

Надо сказать, высадились мы весьма своевременно, ибо оказались единственной боеспособной частью в руках магистра и сразу были брошены в бой. Именно в этот день в Ревель пришло известие, что язычники, видимо, с целью обсудить некоторые щекотливые вопросы богословия, захватили рижского епископа Альбрехта со свитой, в благочестивых размышлениях свершавших инспекционную поездку по своей епархии.

Епископа мы отбили. Хотя, прямо скажем, я был несколько удивлен количеством ратного снаряжения, захваченного непочтительными эстами у благочестивого пастыря. Наградой за «великий подвиг» было благословение его преосвященства и личная признательность фон Вегденбурга. Знал бы он, при каких обстоятельствах нам доведется встретиться вновь!

— Слушай! — Голос Лиса прервал мои воспоминания. — Ливонцы тебе одному сдались или нам обоим?

— Ну, спрашивали и тебя, и меня…

— Значит, обоим. Тогда давай так: чур, рыцари твои, а кнехты мои. Идет?

— Пожалуйста. Но зачем тебе это?

— У меня есть мысль, и я ее думаю. — Лис поднял вверх указательный палец.

— Ну, молодца! Ай молодца, медвежатник! — Муромец радостно хлопнул меня по плечу, и я с тоской понял, что предложение выдержать на плече длань богатырскую не было пустой похвальбой. Хлопни он чуть сильнее, и попросту сбил бы меня с ног. — Целое войско в полон взял.

— Ваша честь, Володимир Ильич, — склонив голову, начал я, понимая, что разговор предстоит не из легких. — Великий магистр и его люди сдались мне по рыцарскому обычаю в обмен на слово сохранить им жизнь.

— Чего-чего-чего?! — Сидевший за столом князь Изборский резко поднялся, опрокидывая лавку. — Да тебе-то самому кто ее сохранит?

— Не горячись, княже! — поспешил урезонить его Муромец. — Витязь перед тобой, а не смерд.

— Сии лихие разбойники в моей земле пленены. И только я здесь суд и расправу чинить могу. А я уже слово свое сказал: всех псов поганых на кол. А магистра, в память о жене моей первой, в его туртурах замученной, конями рвать велю, да притом под пузом огонь разложивши.

Я невольно содрогнулся жуткой участи, ожидавшей фон Вегденбурга.

— Прежде вам придется убить меня, — произнес я как можно более спокойно, кладя руку на эфес меча.

— Да ты!.. — Князь рванул свой клинок из ножен.

— Постой! — в полный голос рявкнул на него Муромец. — Сей человек не щадя живота своего город твой отстаивал, жену твою, что в утробе дитя носит, а ты на него мечом машешь?! Срамно, княже!

— Ливонцы должны быть казнены! — мрачно отрезал князь, возвращая оружие в прежнее положение. — Таково мое слово!

— Здесь каждый имеет слово, — медленно проговаривая каждый звук, произнес Мстислав Киевский, до того молча наблюдавший за скандалом. — Витязь Воледар как рыцарь графа Шверинского шел, ему ливонцы и сдались. И ты, князь Олег, до них теперь касательства не имеешь.

— То хитрость была!

— Но ты на нее пошел. Стало быть, либо против собрата своего измену учиняешь, либо же нас всех, единым войском за тобой сюда пришедших, позорить хочешь. Или же и то и другое сразу.

Олег Изборский скрежетал зубами, сжимая пудовые кулаки. Святополк Туровский, недавно переступивший порог двадцати лет, с неподдельным изумлением следил за схваткой этих ярых хищников, готовых разорвать друг друга с одной лишь целью — не уступить последнего слова.

— Князь Мстислав правду бает, — сказал Володимир Ильич, опуская на столешницу свою широченную ладонь. — А я еще добавлю. Хорошо, положим, казним мы ливонцев, орден от того не сгинет. И двух лун не сменится, как у них новый магистр будет. А казни лютой они вовек не забудут. Чуть с силами соберутся, у тебя под стенами стоять будут.

— Ништо! — прорычал, не разжимая зубов, князь Олег. — Чай, не впервой, отобьюсь.

— Оно бы, может, и отбился, — согласно кивнул Володимир Ильич, — когда б в городе был. Да ты мне слово давал княжье, что коли мы с тобой пойдем, так и тебе с нами до конца идти. Час настал. Судьба Руси не под воротами Изборскими решается, и ты, князь, с разумом твоим вострым да рукой могучей, далеко от сих мест нужен будешь. Кто ж тогда город твой отстоит?

Олег побледнел, чувствуя, в какую ловушку загнал себя.

— Эти земли так обильно кровью нашей политы, что здесь, того и гляди, трава червонная из земли потянется, — задыхаясь от гнева, проговорил он. — А вы говорите, злодеев с миром отпустить?!

— О том речи не было, — покачал головой Володимир Муромец. — Но нынче мир в этом пределе дороже мести. В твоей воле сейчас того добиться. Магистр за свободу и жизнь свою на все пойдет.

— Пойти-то пойдет. Да вот, как Бог свят, обманет.

— Коли тевтонцев в свидетели взять, — с задумчивым видом произнес Мстислав, глядя куда-то в пространство, — то, глядишь, и не обманут. Они спят и видят, как у соседа кусок послаще отхватить. А что до крови, то где ее на Руси не пролито?..

— А ты себе Юрьев назад запроси, — ни с того ни с сего хмыкнул Святополк Туровский.

— И запрошу, — сверкнул недобрым взглядом князь Олег. — Моя это земля. Испокон веков русская.

— Попроси, попроси, глядишь, и выпросишь, — съязвил Святополк.

— Что?! — взревел Изборский, вновь хватаясь за меч.

— Остудитесь, князи! — гаркнул доведенный до белого каления Муромец. — Сцепились, что дети малые!

Такие споры продолжались еще часа два. Особую пикантность им придал невесть откуда взявшийся представитель новгородской старшины, улучивший момент, чтобы затребовать возмещение военных расходов Новгороду. За ним о финансовой стороне вопроса вспомнили и пришедшие на помощь Изборску князья, и дело рисковало потонуть в спорах, словно мышь в сметане, когда б не покончил с ними единым махом взбешенный уже до крайности могутный богатырь Володимир Муромец, выдавший наконец на-гора окончательную формулировку наших требований. Уж и не знаю, кого она удовлетворяла целиком, но прения по этому вопросу были закрыты раз и навсегда.

Лицо Конрада фон Вегденбурга, выслушивающего условия возвращения на родину, на глазах меняло цвет от буро-красного до мертвенно-белого и далее, вплоть до густо-фиолетового. Я уже начал опасаться, что старого вояку сейчас разобьет паралич и все переговоры пойдут насмарку, но Конрад мужественно выдержал час своего унижения и, едва не отдав Богу душу от напряжения, выдавил: «Согласен».

— Лишь один вопрос, — добавил он, когда я уже развернулся, чтобы довести эту новость до ушей нашего командного состава. — Вальтер, как рыцарь рыцарю, ответьте, сколько же войска собирался Новгород послать в Ливонию морем, если столько прислал сюда?

Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Стало быть, вот оно что! Опасаясь морского десанта, ливонцы нанесли опережающий удар по Изборску, чтобы выйти на границы новгородской земли и оттуда, из подбрюшья, угрожать коварному противнику форсированным маршем под его стены. Да, заварил Лис кашу — ничего себе, продал пару кораблей!

— Не менее этого, — обнадежил я магистра.

Три огромные скалы вздымали к небесам свои могучие гранитные торсы. Здесь, среди степи, они казались вросшими в землю чудовищными титанами, сраженными молниями богов в битве бессмертных во времена древние, как сама эта земля.

— Знаешь, — Лис помешал веточкой угли костра, — я как-то еще не готов к тому, чтоб моя черепушка, пусть даже и оправленная в серебро, служила пиршественной чашей на ханском пиру. Да и перспектива поработать основанием для помоста, на котором господа ордынцы буду устраивать свои половецкие пляски, меня тоже отчего-то не греет.

— Половцы-то как раз на нашей стороне, — поправил я своего друга.

— Сногсшибательно радостная новость, — фыркнул Венедин. — Кстати, если ты вдруг запамятовал, могу напомнить, что в том мире, откуда мы родом, они тоже были на нашей стороне. Чем это закончилось, рассказать?

Я отрицательно покачал головой, глядя в огонь. Две недели назад половецкое посольство в прямом смысле слова рухнуло к стопам Муромца, заливаясь горючими слезами, вырывая волосы на всех приспособленных для этого участках тела и ища помощи и защиты от безудержной, как степной пожар, Орды.

Полчищем саранчи шла Орда, шла, сметая все на пути, сгоняя с мест свирепых кочевников, становящихся при их приближении куда как более миролюбивыми и сговорчивыми. Объединенная общей бедой, невиданная прежде на Руси громадная рать, включавшая княжеские дружины и многочисленные конные отряды половцев, двинулась навстречу Орде к Сурожскому морю, величаемому иначе Азовским. И вот нынче войска встретились на реке Калке, готовясь вступить в решительный бой.

— Честно говоря, — возбужденно жестикулировал Лис, — я не вижу особой разницы между тем раскладом, что был у нас, и этим. Там собрались князья, которые с нескрываемым интересом наблюдали, как рубят в капусту их соседей, а тут эти самые князья того и гляди пришлют ордынцам подкрепление один против другого. Охренеть, какая разница! Те же яйца, только в профиль.

Я печально вздохнул. Слова Лиса были, несомненно, чистой правдой. Быть может, прими Володимир Ильич тот самый царский титул, которым не так давно наградил его Всеволод Владимирский, беды можно было бы избежать. Царь, перед которым все равны, хоть на какое-то время смог бы заставить своевольных князей действовать на благо единого дела. Пока же единство княжье простиралось не далее, чем достигал грозный взор очей Муромца, и уж неведомо, сколько засапожных ножей точилось глубокими густыми ночами в ожидании заветного мига вонзиться в спину брата своего.

— Не царского венца ищу! — зубром ревел Володимир Муромец на каждом военном совете. — Но лишь земле русской добра и мира.

Князья внимательно выслушивали его, согласно кивали, но тут же, едва оставшись наедине, вновь звали его на царствие, суля златые горы и великие выгоды.

— Бывал я у императора западного и у императора восточного, — увещевал их Муромец, — нигде царствие мира не дает.

Князья вновь согласно кивали, о чем-то шушукаясь промеж собой и кидая в спину богатыря отнюдь не ласковые взоры.

— Ладно, Лис, все это крайне познавательно, но положение не меняет. Завтра будет драка, так что давай подумаем, что можно сделать в этой ситуации.

— Ага, — довольно бросил Лис, — как в том анекдоте. У нас есть два выхода: либо сдернуть отсюда до того, как все начнется, либо стоять грудью и остальными частями тела за землю русскую. Если мы сдернем — понятно, а если нет — тогда как?

— Тоже два выхода: либо подчиниться диспозиции, которую планирует Муромец, либо подсказать ему другой план.

— Ты имеешь в виду что-то конкретное или…

— Или. Мне просто не нравится вариант, который он задумал.

— Вариант как вариант, — пожал плечами Лис. — Не хуже, не лучше других.

— В принципе да, — согласно кивнул я, — но в данном случае он не пройдет. Вот смотри. — Я забрал у Лиса ветку, которой он мешал уголья, и, разровняв золу у кострища, начал рисовать. — Большим полком командует сам Муромец. Там у него Новгород, добровольцы…

— Знаю-знаю, дальше.

— Хорошо. Полк правой руки — это Киев и иже с ними. Полк левой — Всеволод с сыновьями. Олег Изборский со своим тестем в засаде. Мы — в резерве. А вместо передового полка Муромец решил выдвинуть завесу из половецкой конницы.

— Ну и что тебе не нравится?

— Да, считай, все. — Я прочертил стрелку от костра к линии, изображавшей половецкую завесу. — Вот отсюда Орда нанесет свой главный удар. Как обычно, это скорее всего будет атака плотной кавалерийской массой, засыпающей противника градом стрел. За то время, что ордынцы будут сближаться с русскими боевыми порядками, они выпустят в нашем направлении где-то до трех миллионов стрел.

— Это верно, — вздохнул Лис. — Не прицельно, но густо. От трех до десяти стрел с одного выстрела. В кого Бог пошлет.

— Муромец считает, — продолжил я, — что половцы свяжут татар перестрелкой и конным маневром, а в это время сильные крылья нашего строя, — я ткнул палкой в полки правой и левой руки, — начнут тяжелой кавалерией зажимать ордынцев в тиски. Мы же с князем Олегом в нужный момент довершим дело.

— Ну?

— Из этого плана ни черта не выйдет! — Я перечеркнул плоды своих художеств. — Половцы побегут, как только Орда надавит посильнее, готов держать пари на что угодно. Я видел их глаза, и в них ужас, который они никогда дотоле не испытывали. Так вот, завеса непременно побежит. И побежит она как раз на русские боевые порядки. Что сделают при этом наши «сильные крылья»?

— Отступят, открывая дорогу половцам, — сокрушенно вздохнул Лис.

— Абсолютно верно. А вслед за ними — и татарам. Таким образом, большой полк вместе с Муромцем окажется окружен, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— И что же ты предлагаешь? — произнес мой напарник после пятиминутной паузы.

— Пока не знаю, — печально констатировал я. — Одно могу сказать точно: половцев разумнее всего было бы поставить не впереди строя, а в тылу. Да еще приказать убивать всякого, кто попытается удариться в бега. Благо, им не впервой.

— Ты что же, — Лис удивленно расширил глаза, — решил заградотряды ставить?

— Называй как хочешь. Но в тылу они принесут больше пользы, чем вреда, а в случае успеха, поверь мне, они не упустят шанс поквитаться с татарами по полной мерке. Насчет же князей, как утверждают китайцы, «те, кто сражается в окружении, не думают о бегстве».

— О-о, китайцы — это сила! — с деланной серьезностью сказал Лис. — Правда, Орда их уже заровняла, шо газон, — но сила! Ладно, положим, кочевников мы загнали за спину, а впереди тогда кто?

— Пока не знаю, — печально сознался я.

— То-то же, — резюмировал мой друг, и мы, обменявшись понимающими взглядами, воззрились туда, где посреди нашего лагеря за импровизированной ширмой непобедимый Петрушка побивал бутафорской дубиной злого тряпичного татарина.

— Тебе не удастся сбить меня с коня! — грозно вещал голос кукловода в момент, когда послушная движению пальцев марионетка наносила очередной удар. — Я так давно не мылся, что уже неделю не могу отлипнуть от седла!

— Слушай! — Лис хлопнул себя по лбу. — А это идея.

Я уставился на напарника, недоумевая, чем вызвана столь бурная реакция на плоские шуточки кукольника.

— Ты предлагаешь сходить искупаться? — подозрительно посмотрев на него, спросил я.

— Это все не то, — отмахнулся Лис. — Внимай и вынимай, в смысле, извлекай рациональное зерно. Ты что-то там говорил о китайцах. Так вот, я где-то читал, что один из китайских деятелей учудил следующую шутку: когда у него в отряде закончились стрелы, он наделал соломенных чучел и ночью выставил их перед позициями врага, имитируя атаку. Враг, не будь дурак, засыпал атакующих стрелами. Деятель велел изъять их из чучел, а утром его лучники возвратили их со словами благодарности.

— Мысль хорошая, — усмехнулся я, понимая, к чему клонит Лис. — Но там была ночь…

— А у нас есть маг. И я буду очень удивлен, если он не сможет придать соответствующие очертания нескольким сотням специально обученных чучел.

— Какой маг? — переспросил я, едва успевая следить за стремительной мыслью Лиса.

— Ну, помнишь, который на подходе к Изборску пальцами искрил? Наших электрошоком вырубил? Он постоянно при Муромце толчется. Так я думаю, Ильич одолжит нам его для благого-то дела.

Я вспомнил ночную сцену у безвестной речушки. И… Я подскочил как ужаленный:

— Лис, ты гений!!!

— А были сомнения?

Одно из самых тяжких зрелищ, доступных человеческому взору, — поле битвы после ее окончания. Отважнейшие сердца, без ропота сносящие все ужасы рукопашной, не могут ни сжаться при виде тысяч и тысяч мертвых, растоптанных, растерзанных тел, прижатых к земле неумолимым смертным грузом. И жажда жизни, заметная еще под смертной маской, немым укором терзает оставшихся в живых, будто говоря: «Ну почему же я, а не ты?» И стоны раненых в надвигающихся на поле боя сумерках звучат едва ли не голосами из преисподней, и черное воронье, слетевшееся на обильную трапезу, карканьем напоминает выжившим, что, быть может, уже завтра их черед идти на корм ненасытным падальщикам.

Сумерки сгущались над Калкой, но поле было полно воинов обеих армий, бродивших между телами, выискивая живых и грабя мертвых.

Конечно же, стойкость передового отряда во многом предопределила победу русского воинства, но говорить о том, что именно мы сокрушили мощь стотысячной Орды, было бы по меньшей мере глупо. Бой продолжался семь часов, и временами казалось, что еще один удар, еще один натиск, и дрогнут, побегут городские полки, полягут в смертном бою княжьи дружины и пойдет Орда гулять по Руси свирепым драконом. Не ударь в нужный момент в тыл монголов засадный полк Олега Изборского, быть может, не видать нам победы как своих ушей.

Но затрубил в звонкий рог князь Олег, обрушились полки Изборские и Псковские, Полоцкие и Холмские на загривок монголам, дрогнула Орда, покатилась назад, и половцы, собравшиеся уж было обратиться в бегство, помчались в сечу с гиканьем и свистом, вырезая конного и пешего безо всякой пощады.

Мне изрядно перепало в этом бою. Когда отступающие татаромонголы неудержимым потоком ринулись вспять, шаткою плотиной на их пути стояли дружины засадного полка. Я увидел, как один за другим падали подрубленные стяги, как рухнул, а затем вновь поднялся стяг князя Олега, и зычный голос его рога, прорываясь сквозь лязг и рев битвы, звал всех живых русичей собраться под знамя.

— На подмогу! — крикнул я, указывая своим рыцарям мечом направление атаки.

Рубя направо и налево, мы прорвались уже к изборскому стягу, и я воочию увидел, как, отбросив щит, бьется двумя мечами над телом Михаила Полоцкого князь Олег, как трубит что было сил Ефимий из Ольшаницы, придерживая раненой рукой княжеское знамя. Но тут удар чудовищной силы пришелся мне по шлему, мешая в глазах все краски мира в одну непроглядно-черную…

Не знаю, долго ли я провел в таком состоянии, но первое, что увидел, открыв глаза, был стоящий рядом Ропша с секирой в руках, отбивающийся от двух конных монголов, и мчащийся ему на подмогу Лис. Для меня сражение закончилось: в голове звенело, как в колокольне на Пасху, и земля упорно отказывалась принимать подобающее ей горизонтальное положение. Лишь к вечеру, когда бой затих, я смог понемногу ходить без посторонней помощи. Не будь так добротен сработанный институтскими мастерами доспех, не окажись рядом бесстрашный повольничий ватажник, и вероятнее всего, имя Воледара Ингваровича, воеводы полка иноземного строя, было бы навечно вписано в исторические тома этого мира в ряду иных военачальников, погибших в битве при Калке.

— Ну, что делать будем? — Лис посмотрел на меня взглядом, не вызывающим сомнений в том, что ответ на этот риторический вопрос ему уж давно известен.

— Заманчиво, конечно, — нахмурился я. — Но если вдруг узнают, что ты завалил чингисхановского братца, у нас возникнут изрядные проблемы с самостоятельным передвижением.

— А мы никому не скажем, — не сомневаясь ни секунды, выпалил Лис. — Мы скромные.

— Не говори ерунды, — отмахнулся я. — В нашем войске уже, почитай, все знают о твоей прицельной стрельбе. А кто еще не в курсе, будут знать к утру. Сколько среди них лазутчиков, одному Богу известно. К тому же наш Чингизид еще не согласился поработать универсальным пропуском.

— Ну, это мы в миг организуем. — Венедин поднял руку в обнадеживающем жесте. — Ознакомительная экскурсия по застенкам НКВД, и он согласится работать пропуском, паспортом, свидетельством о рождении, водительскими правами, даже справкой о беременности, если понадобится.

— Сомневаюсь, — печально вздохнул я. — По уставу монгольского воинства, он должен бояться лишь грома небесного и гнева начальства. Ты не подходишь ни под первое, ни под второе.

— Слушай, — мой друг перешел на серьезный тон, — а что, если мы с ним сыграем в князя Игоря?

— Что ты имеешь в виду? — Я непонимающе уставился на Венедина, пытаясь уразуметь, что именно в поведении старшего Всеволодовича может помочь нам убедить Буринойона в необходимости сотрудничества.

— Да нет же! — поморщился Лис. — Я не Игоря Суздальского имею в виду, а того, который: «О дайте, дайте мне свободу!» Там в опере один половецкий изменник Родины помогает князю сдернуть из плена. — Лис остановился и выразительно посмотрел на меня. — Только, пожалуйста, не говори, что твоему роду тысяча лет и звание «изменника Родины» противоречит кодексу строителя развитого феодализма.

— Ну-у… — тоскливо начал я.

— Все. Понятно. Дальше можешь не продолжать. Давай подойдем к этому с другой стороны. Как сотрудник Института сотруднику Института скажи мне честно: мы свою миссию уже выполнили? Или у тебя еще есть какие-нибудь светлые идеи по уточнению данных для доклада? Скажем, мы еще не все княжества объехали. Может, не стоит останавливаться? Их у нас порядка шестидесяти. Глядишь, года за три управимся. Если, конечно, за это время нас с тобой самих не управят напрочь и навзничь.

Я кивнул, соглашаясь с аргументацией своего друга.

— Хорошо, — удовлетворенно констатировал Лис. — Этот пункт проехали. Следующее. Мы с тобой здесь кто? Былинные богатыри Алеша Попович и Добрыня Никитич, радетели за землю русскую? Ни хрена подобного! Мы подлые наемники. То есть, конечно, да, мы хорошо работаем, пока нам хорошо платят. Но я бы сказал, что наша честность уже заходит слишком далеко. Когда интересы Отечества начинают расходиться с нашими собственными, мы как честные люди, в смысле, честные наемники, должны в первую очередь заботиться о себе, любимых. Так вот, ты меня, конечно, извини, но у меня нет никакой охоты защищать весь этот княжеский и великокняжеский сброд в тот момент, когда они прикидывают, каким образом нас лучше всего извести. Так что, как ни крути, самое время менять хозяев.

Я обреченно вздохнул. Мысль о дезертирстве торчала из-под всех аргументов Лиса, словно кость в горле. Но все же в логике его рассуждениям отказать было нельзя. И что самое противное, на данный момент этот вариант пути представлялся наиболее реальным способом добраться до заветной камеры перехода.

— Ладно, — страдальчески поморщился я, — линия защиты суду ясна. Но это все слова, а этот самый нойон еще не изъявил желания бежать отсюда вместе с нами.

— Ага, — хмыкнул Лис, — он как раз собрался выехать с семьей на Русь на ПМЖ, скрываясь от зверств дедушки Чингиза, а тут, откуда ни возьмись, мы со своей электрификацией всей Орды. Предоставь это мне. В конце концов военспецы везде нужны. Доберемся до Хорезма, а там прости-прощай.

Я неохотно кивнул.

— Ладно, поступай, как знаешь.

— Ну вот и славно, — усмехнулся Лис. — Так, если что, запомни: меня нашли в детстве в степи. Вырос я, значит, там же. Ну а дальше — военная судьба, ля-ля, тополя.

Я молча махнул рукой. В какие бы одежды ни рядился мой верный напарник, мешок с хитростями всегда висел у него за спиной.

Беззвездная ночь благоволила побегу из плена. Рваные тучи неслись по небу, лишь изредка выпуская изрядно отощавший бледный месяц на волю из своих объятий. Раздававшиеся еще кое-где глухие стоны добавляли мрачности общей картине, заставляя даже отменных храбрецов воздерживаться от выездов в степь без особой нужды. Очевидно, именно поэтому наши стражники, сочувственным взглядом проводив отцов-воевод, покидающих лагерь, вновь сбились у костра, ища не столько тепла, сколько света. Вряд ли кого-нибудь из них обеспокоил этот поздний выезд. Возможно, даже тот факт, что за спиной Лиса вторым номером восседал высокопоставленный пленник, остался ими незамеченным. А даже если и заметил кто связанного по рукам Буринойона, кому могло прийти в голову, что направляемся мы не к шатру Муромца, а совсем даже наоборот, в ставку Субедэя.

Продвигались мы медленно. Кони, кажется, боясь запачкаться, ступали осторожно, выбирая в потемках им лишь известный путь. Без особых препятствий проехав линию передовых постов, мы углубились в степь, почти не тронутую сегодняшним побоищем. Лишь изредка то справа, то слева при нашем приближении взлетали с возмущенным карканьем ненасытные вороны, сожалея об оставленной трапезе.

— Долго еще? — поворачиваясь назад вполоборота, спросил Лис, изо всех сил имитируя ломаный татарский язык.

— Долго, — хмуро кинул его собеседник, явно не расположенный к продолжительным разговорам. — К утру будем.

Я молчал. Невзирая на все доводы друга, у меня было на редкость тошно на душе. Как ни крути, как ни обманывай себя, мы совершали измену. И это чувство не оставляло ни на секунду, сжигая сердце серной кислотой вины.

— А ну тихо! — Лис остановил коня и прислушался. — Верховые, — переходя на шепот, произнес Лис, настороженно поворачиваясь в сторону еле слышного топота. — Человек десять.

Я тоже уже различал звуки, о которых говорил Венедин. Очевидно, это был татарский разъезд, посланный в дозор многоопытным Субедэем.

— Ну что? — Лис посмотрел на меня. — Объедем?

Я кивнул. Мы повернули коней, спеша подальше уйти с пути ордынцев. Но нашему плану не суждено было осуществиться. Стоило неясным теням ордынских всадников приобрести едва различимые во тьме очертания, как пленник, дотоле проявлявший интерес к жизни не более чем мумия Тутанхамона, рубанул Лиса связанными руками по шее, соскочил с коня и, петляя по-заячьи, метнулся к своим, выкрикивая на бегу пронзительно:

— Я здесь! Я здесь!

— Сейчас я его тормозну! — Лис, сбитый наземь ударом, зло выругался и натянул лук. — Спринтер-недоучка! — Он присел на колено, выцеливая ногу мечущегося из стороны в сторону монгола. Тренькнула тетива, Буринойон в очередной раз отпрыгнул и… споткнувшись, рухнул. — Я к нему! — воскликнул Лис, хлопая коня по холке и на ходу вскакивая в седло.

— Быстрее! — крикнул я, глядя на приближающихся татар, явно услышавших обращенные к ним вопли.

Спустя пару мгновений Лис поравнялся с распластанным телом, наклонился в седле, собираясь схватить жертву за ворот, и вдруг, резко выпрямившись, вновь начал прислушиваться.

— Лис! — заорал я во весь голос, уже не думая таиться. — Уходим!

Андалузский жеребец моего друга резко встал на дыбы, словно почувствовав где-то рядом хищника, и в следующую секунду мы уже мчались по направлению к позициям нашего войска, волоча на хвосте большую часть ордынского дозора. К счастью, луна надежно спряталась в облачной мути, и выцелить нас было делом отнюдь не простым. Но лишь когда впереди замелькали костры передовой сторожи, мы смогли вздохнуть спокойно.

Вылазку в Хорезм можно было считать оконченной.

Обозная повозка, в которой мы ехали, волочилась медленно, а уж для человека, привыкшего к европейским спидвеям, и вовсе почти не трогалась с места.

— Капитан, — лежавший рядом Лис поднялся на локте, — я хочу тебя поздравить.

— С чем? — Я лениво открыл глаза, все еще не желая расставаться с полуденной августовской дремой.

— Сколько раз нас с тобой приговаривали к смертной казни, и гляди-ка, действительно казнили.

— Не подходит, — я вновь закрыл глаза, — нас не казнили, а убили при попытке к бегству.

— Да, — огорченно откинулся Лис. — Пожалуй, ты прав. Зато какое шоу! Слабонервных просят удалиться, сильнонервных пристегнуться. Женщины от безысходности и трагизма заламывают руки, закладывают за воротник и рвут в клочки последнее бикини.

— Лис, ты дашь поспать? — недовольно буркнул я.

— Мертвецким сном?

— Да ну тебя!

— Ты ничего не понимаешь, — не унимался Лис. — Думаешь, хухры-мухры всадить с тридцати метров две стрелы в доску двадцать на тридцать? Да еще если доска под плащом. Да на всем скаку. Да по человеку, который тоже не стоит на месте.

— Не хухры-мухры.

— А трюк с отлетающей головой? А стражник, которого ты зверски заколол недрогнувшей рукою?

— Тоже не хухры-мухры, — вяло отозвался я, но моего друга это явно не удовлетворило.

— Какой талант! Какая джигитовка! Прям Мухтарбек Кантемиров!

— Татарин? — насторожился я.

— Темнота-а! Каскадер!

— А, тогда ничего.

Процедура собственного убиения отчего-то произвела на Лиса неизгладимое впечатление. Он пришел в такой неистовый восторг, что, казалось, готов был вновь и вновь гибнуть на глазах у изумленной публики. Однако заявок на наши головы больше не поступало. Путь опять лежал в Новгород, в объятия старинного приятеля Хельмута Штолля. «Я возвращаю ваш портрет», — не преминул съязвить Лис на канале связи в ответ на распоряжение Володимира Ильича укрыться в гостином дворе ганзейца и озаботиться там кораблем, способным принять на борт невесту имперского принца со свитой и стражей.

— Интересно, почем сейчас корабли на новгородском рынке?

Я лежал, стараясь отрешиться от фонтанирующего остроумия Лиса, искренне считая, что человек, убитый вчера, имеет право на отдых в преддверии новых славных дел. Когда в степи у Калки мы съехались с Ильей Муромцем у заранее заготовленного обезглавленного тела, обработанного для верности Яросветом, глаза наши встретились, он едва заметно кивнул, я резко наклонил голову вперед, прижимая подбородок к груди и приводя этим в движение своеобразную катапульту за спиной, заряженную головой номер два. После чего, стараясь не страховаться, рухнул на землю и, оставив на память «двойнику» свой византийский пурпурный плащ, быстро-быстро пополз как можно дальше от места «гибели».

«Двойника» Лиса обезглавили прямо на глазах у подъехавших монгольских нукеров в то самое время, когда подошедшая ближняя дружина князя Олега Изборского пополнилась двумя невесть откуда взявшимися витязями. Несказанно расстроенный произошедшим Володимир Ильич громогласно объявил, что, невзирая ни на что, тела убийц будут выданы Субедэю, а головы захоронены в освященной земле по христианскому обычаю, и, развернувшись, поскакал прочь, тем самым раз и навсегда закрывая все возникшие вопросы.

Вечером того же дня он посетил повольника Ропшу, назначенного тут же воеводой полка иноземного строя, и нас, вынужденных отныне путешествовать в обозе, не шибко высовываясь из своего укрытия. «Так сделаем, — говорил он, стараясь придать своему голосу непривычно тихое звучание. — Посол имперский со свитой да с ложною невестой сухом пойдут, через Полонию. Коли есть у кого злой умысел, пусть там себе беды ищет. Вы же найдете доброе ганзейское судно и под ганзейским же флагом с Аленою Мстиславишной — на Альштадт,[17] поплывете в тевтонские земли. Герман фон Зальца, гроссмейстер орденский, императору словно правая рука. Да, впрочем, что я говорю, вы сами знаете».

Лис искоса глянул на меня, пытаясь скрыть невольный смешок. Еще бы! Мое знакомство с гроссмейстером рыцарского ордена Девы Марии Тевтонской происходило при обстоятельствах, способных заставить почувствовать глубоким провинциалом знаменитого слугу двух господ Труффальдино из Бергамо.

…Известие о том, что буквально в полутора днях пути от шверинских владений состоится тайная встреча между королем Вольдемаром Победоносным и Германом фон Зальца, привело решительного предводителя Лиги северных баронов в состояние неописуемого восторга. Когда же ему стало известно, что их охрана малочисленна, он и подавно бросил все дела и велел ближней гвардии немедля седлать коней. Увещевания Лиса, демонстрировавшего при графе чудеса государственной мудрости, призывы дождаться подхода войск соседей и только после этого выступать в поход не могли остановить его сиятельство. Более того, казалось, мысль о том, что в случае подхода союзных войск с соседями придется делиться не только добычей, но и славой, привела графа в такое неистовство, что он покинул замок с малым отрядом (в который входил и я), предоставляя остальным рыцарям догонять нас в пути.

Вряд ли бы Генрих фон Шверин так спешил, узнай он, что новость о тайной встрече, доставленная ему верным человеком, попала к тому не без помощи Лиса, столь убедительно отговаривающего его от активных действий. Узнай он, что еще до того, как графский конь ступил под арку крепостных ворот, известие о выступлении шверинцев уже неслось в собственные руки и короля, и гроссмейстера, он, вероятно, и вовсе бы отказался от мысли захватить тех врасплох. Но эти факты чудным образом ускользнули от внимания нашего «господина», и теперь расстояние, отделявшее графа Шверинского от подготовленной ему западни, сокращалось со скоростью движения рыцарских коней. Сам того не зная, решительный северный мятежник находился на волосок от гибели, но при нем состоял верный я, и, стало быть, грозившая опасность была не страшнее замкового призрака в преддверии третьих петухов.

— Граф, — сказал я, глядя в глаза сюзерену прямо и сурово, — мы уже вблизи врага. Позвольте мне отправиться в разведку. Вы можете рассчитывать на меня, ваше сиятельство.

— Я ценю твою преданность, Вальтер. — Генрих Шверинский хлопнул меня по плечу. — Отправляйся, дружище, да возвращайся поскорее.

Я отправился и, конечно же, нашел то, что ожидал. Объединенные орденско-королевские войска раз в двадцать превосходили графский отряд, о чем с затаенной грустью я и поведал его сиятельству.

— Это западня! — воскликнул обескураженный граф и был, несомненно, прав.

— Да, мой господин, — ответил я. — Но у нас есть одно преимущество. Нам известно, что они стоят здесь, а им о том, что мы близко, вероятно, еще неведомо.

— Так что же ты предлагаешь?

— Сражение в таких условиях было бы безумием. Нам следует отступить, заставив врага ждать и тревожиться впустую. А я же, если будет на то позволение вашего сиятельства, с отрядом не силой, так хитростью задержу их, не дам устремиться за вами в погоню. Могу обещать вам полдня, а если Господь будет милостив, то, может быть, и целый день.

— Я не забуду этого, Вальтер, — прочувственно произнес граф, пожимая мне руку.

Надежды фон Шверина не были обмануты. Объединенное войско не тронулось с места еще сутки. Нечто подобное мною и предполагалось. Но клянусь золотыми шпорами, я дорого бы дал, чтобы узнать, что именно думал и чувствовал каждый из военачальников, читая мои вдохновенные послания. Начинались они с сожаления о том, что злой судьбе было неугодно довести до конца наш замысел и какая-то нелепая случайность дала возможность графу избегнуть хитрой ловушки. Заканчивались же в уверениях абсолютной преданности и мольбой ни в коем случае не сообщать вождю союзников о моей бескорыстной помощи, ибо в одном случае: «Злым умыслом оного из земель отчих изгнан», а во втором: «В ближнем кругу оного изрядно таких, что изменою пробавляются, а мне о том достоверно ведомо».

Целый день получившие секретные известия вожди не трогались с места, подозревая друг друга в разглашении военной тайны, затем… Затем необходимость в их стоянии и вовсе отпала.

Впрочем, Герман фон Зальца по-прежнему мог быть уверен в моей преданности и глубоком почтении.

Разделка останков судна и строительство временного жилища продвигались полным ходом, когда на канале связи вдруг возник Лис, отправившийся в глубь острова на разведку.

— Вальдар, вы только не обижайтесь, но я вам таки шо-то скажу.

— Что случилось? — встревоженно бросил я, прикидывая, как бы получше переместить на берег вполне сохранившуюся каюту Алены Мстиславишны.

— Ровным счетом ничего, — успокоил меня Венедин. — Если, конечно, не считать, что эта часть суши, со всех сторон окруженная водой, наш с тобой любимый остров троллячьей задницы.

— Как, опять?! — В тоне моем послышалась безысходность. Было отчего впасть в отчаяние.

Этот клочок земной тверди, едва-едва покрытый обычной для северных широт хлипкой растительностью, вовсе не имел источников пресной воды, а все, на что мы могли рассчитывать в качестве еды, были обитавшие на острове птицы, их яйца и, возможно, выловленная в прибрежных водах рыба. Не слишком густо, особенно учитывая приближавшиеся осенние шторма. Памятуя же, что остров и до нашей «драки» с троллем посещался нечасто, а уж после нее и вовсе стал притчей во языцех, ситуация складывалась весьма безрадостная. Нам следовало готовиться к продолжительной робинзонаде, причем отнюдь не в тропических широтах.

Вполне возможно, что, начни мы сегодня требовать спасательный катер, институтское начальство ближе к зиме сочло бы ситуацию достаточно критической для того, чтобы выслать нам помощь. Но при нынешнем положении дел даже Лис, твердивший всю дорогу, что проблемы этого мира волнуют нас исключительно с теоретической точки зрения, отказался бы бросить на острове товарищей по несчастью и уж тем более свою зазнобу и юную княжну.

— Что делать будем? — поинтересовался мой друг.

— Для начала строить дом, — мрачно изрек я, понимая, что сейчас главное — занять всех делом. В противном случае путь до помешательства и каннибализма проходился со скоростью курьерского поезда.

— Воледар Ингварович, — подошел ко мне Ропша, — у нас четверо человек тяжело ранены, двое вряд ли доживут до вечера. У остальных же, почитай у всех, так, по мелочи.

Что такое «по мелочи» в устах повольника, я себе вполне представлял. Это мог быть и синяк под глазом, и изрядный след от кинжала через всю грудь.

— Мамки пусть займутся тяжелоранеными, — кивнул я, — остальным скоблить с камней мох и прикладывать к ранам, иначе загноятся.

Вчерашнему ватажнику сказанное было понятно и без моих слов. Он и сам вполне мог справиться с обязанностями главного робинзона, и лишь мое старшинство в возрасте заставило его избрать роль подчиненного.

— Я здесь на утесе расселину нашел, — продолжал Хват, — по ней в дождь вода стекает. Так что, ежели желоб сработать да в камне колодец выдолбить, глядишь, и при воде будем.

— Дельно, — согласился я. — А я вот что думаю, надо нынче сети сплести да птиц наловить.

— Жарить будем?

— И жарить тоже, — согласился я. — Но тут иной резон есть: пока у нас пергамент да чернила не перевелись, надо записки написать да к птичьим лапам привязать. Птицы вокруг кораблей летают, глядишь, кто и найдет письмецо.

— Да как же мы укажем, где нас искать? — удивился Ропша.

— Ну-у, место это примечательное. — Я скривил губы в усмешке. — Мы с Лисом против тролля здесь бились.

— Ишь ты! — изумился повольник. — Так, значит, не байка про тролля-то?

— Да уж какая тут байка, — вздохнул я так тоскливо, что всякий вопрос о правдивости моих слов отпал сам собой. — Вернется Лис, могу тебя сводить, показать, где окорока его торчат.

Ропша покачал головой:

— Да, занесло нас. Сказывают, недоброе это место.

— Верно сказывают, — согласился я. — А потому след на ночь здесь охрану выставлять вокруг лагеря, а то не ровен час какая нечисть нагрянет.

— Против нечисти-то, — мрачно заметил Ропша, — оружием нашим не шибко постоишь. А… — Он замялся.

— Что? — спросил я, видя заминку боевого товарища.

— Да вот люди бают… — неохотно начал повольник.

— Что бают-то?

— Бают, что Лис Венедин не токмо витязь отменный, но тако же и кудесник. И что он с самим Яросветом-ведуном дружбу водит.

— Водит, — согласился я, как бы случайно оставляя без ответа остальную часть вопроса.

— А еще люди говорят, что морок, который нынче ночью на берегу видали, Венедину служит.

— А! Это о-о-о… у-у-у… — Я поднял вверх указательный палец и, переходя на полушепот, предложил: — Вот ты у самого Лиса и узнай, служит ему этот морок или нет.

Честно говоря, за сегодняшнее утро ни у меня, ни у тех, кто пережил вместе с нами вынужденную высадку, не было времени задумываться над природой необычайного явления, свидетелем которого мы были. Лишь об одном мы с Лисом могли судить более чем однозначно: наш утренний пришелец никоим образом не походил на обитателя здешних мест и, вероятнее всего, каким-то образом был связан с амулетом, подаренным Лису таинственным Яросветом.

Амулет этот, как и велел чародей, Венедин не снимал, таская под одеждой. В первое время, в те самые дни, когда мы в Ропшином обозе тащились до Новгорода, Лис силился добиться от этой древней безделушки если не магических, то хоть каких-то действий: он тер его, стучал по нему пальцем, шептал со зловещим видом: «Сезам, отворись!» и прочие «крибле-крабле-бумс», но волшебная, по уверению Яросвета, вещица с абсолютным презрением игнорировала все попытки активизировать ее магическую мощь, сохраняя надменное, овеянное многими веками величие.

— Слушай, — в очередной раз гневно вопрошал Венедин, вертя в пальцах причудливо изогнутого китайского дракона на тонкой золотой цепи, — ты не в курсе, у всего этого магического хлама, часом, не бывает пенсионного возраста? Может, эта хрень уже того, давным-давно выдохлась?

Мне оставалось лишь пожимать плечами. Все, что можно было рассказать другу об этой странной вещице, я поведал ему уже в первый день. Впрочем, то была всего лишь краткая историческая справка, да и то не о самом амулете, а о его вроде бы как первом хозяине.

Великий мастер Ю Сен Чу, читавший лекции по истории Древнего Китая в Кембридже, повествовал, что когда-то, давным-давно, за два с половиной века до нашей эры в Поднебесной жил молодой принц. Как и большинство царских детей, его ожидало безрадостное детство, и оно его дождалось. Ранняя смерть отца, протекторат безвольной матери и ее коварного любовника… Впрочем, на этом гамлетовская завязка истории его царствования и закончилась.

В один прекрасный день к юному принцу, носившему тогда имя Ин Джен, явился в гости дедуля, своим убогим одеянием совершенно не гармонирующий с роскошью дворца. Возможно, визит бы прошел незамеченным, но после него вдруг тринадцатилетний принц открыл заговор против себя, казнил виновных, привел к общему знаменателю до того весьма своенравный двор и… еще через десять лет все шесть царств Поднебесной были собраны под единой могучей рукой Ин Джена, принявшего теперь новое императорское имя Цинь Шихуань-ди.

Дальнейшие реформы сыпались как из рога изобилия: он ввел единые деньги на всей территории страны, единые меры веса, емкости, длины, единую систему письма и единые, обязательные для всей Поднебесной, законы. Понятное дело, что такая власть непременно вызвала зависть врагов внутренних, а неслыханные богатства, текшие нескончаемым потоком в сокровищницу Цинь Шихуань-ди — врагов внешних. Однако и тех, и других великий император крушил с легкостью, едва лишь отвлекаясь от своих обычных дел. А среди них было и строительство Великой Китайской стены, возведенной всего лишь за два года, и дворца Эпан, простиравшегося на сто пятьдесят километров и имевшего один только передний зал размерами сто семьдесят на восемьсот метров, и усыпальницу, в любом углу которой могла свободно поместиться самая большая из фараоновых пирамид. Когда же, на радость многих, грозный император умер, ему наследовал сын Эр Шихуан. Однако его правление было кратким и безрадостным — созданная Цинь Шихуань-ди империя развалилась на отдельные царства, едва успел остыть труп ее владыки.

Что еще я мог рассказать Лису? О том, что император Цинь Шихуань-ди был на редкость суеверен и, не жалея сил и средств, искал эликсир вечной жизни и даже отправлял экспедиции ловить лунного зайца, по легендам, обитающего на ночном светиле? Что он построил башню из чистого золота для шарлатана, выращивающего траву бессмертия, вымачивая семена «пяти злаков» в смеси из костного мозга журавля, толченых черепашьих панцирей, рогов носорога и яшмы? Немало поучительных легенд и историй, но ни слова об изящном черном драконе на филигранной цепочке, украшавшем ныне грудь венедского лучника.

Строительство нашего временного обиталища шло вовсю, и я уже начал надеяться, что ночевать нынче мы будем под крышей, а возможно, даже и в четырех стенах, когда один из мореходов, обкладывавший камнями нижнюю часть стены, внезапно заорал что есть мочи:

— Корабль! На горизонте корабль!

Все взоры обратились туда, куда указывал матрос. Среди волн, уже потерявших штормовую ярость, но все же весьма резво скакавших навстречу серой в темных разводах драной ряднине балтийского неба, из стороны в сторону, словно ванька-встанька, раскачивался крутобокий неф, держащий курс к острову.

— Кого это, интересно, сюда принесло? — Стоявший рядом со мной Лис начал всматриваться в прыгавшее на волнах суденышко, стараясь разглядеть эмблему на флаге.

Наш берег огласился громкими нестройными воплями, призванными привлечь внимание экипажа неизвестного корабля. И хотя с такой дистанции нас явно не было слышно, вероятнее всего, еще даже и не видно, все собравшиеся на берегу вопили самозабвенно, рискуя сорвать голос еще до того, как первые звуки донесутся до нефа.

— Это ж надо, как подфартило! — пробормотал мой друг. — Интересно, что его сюда занесло?

— Какая, в сущности, разница? — Я пожал плечами. — Главное, у нас вновь появляется шанс добраться до большой земли, а там уж, даст Бог, разберемся.

— Так-то оно, конечно, так, — неспешно кивнул Лис, продолжавший вглядываться в приближавшийся корабль, — но тут, пожалуй, есть одна закавыка. — Он повернулся ко мне с выражением, явно нешутейным. — Ты видишь на мачте этого нефа красный флаг?

— Ну, что-то там такое, — начал я.

— А я вижу. И на этом флаге — золотой леопард. Это шверинский корабль. Причем, похоже, боевой. Так что с поздравлениями пока что можно повременить.

— Э-эй, мы здесь! Спасите нас! — кричали люди на берегу, размахивая, кто чем.

— Эх, сделать бы так, чтобы он не пристал, — безнадежно махнув рукой, прошептал Венедин. — Как-то не тянет меня зимовать в подземельях.

— Погоди, Лис, — поморщился я. — До Шверина еще путь неблизкий. И сбежать можно, и, на крайний случай, попробовать бунт на корабле поднять.

Венедин посмотрел на меня тоскливо.

— Наших тут — раз-два и обчелся. Ганзейцы, едва ступят на борт корабля, сдадут нас с потрохами, так что особо не набунтуешь. К тому же ты забыл о тетках. Прикинь, в руки старины Генриха попадет невеста императорского принца. Как ты думаешь, скоро она своего суженого после этого увидит?

Я нахмурился:

— Боюсь, что никогда.

— Эй! — кричали люди на берегу, обуреваемые надеждой на скорое спасение. — Мы здесь!

Лишь мы с Лисом глядели на приближающееся судно, моля небеса совершить чудо и внушить мысль шкиперу повернуть его вспять. Но оно все приближалось и приближалось. Червленый вымпел с леопардом уже во всей красе был виден каждому из стоящих на берегу, и тут Лис потряс головой, словно отгоняя морок:

— Капитан, ты видишь то же, что и я? В смысле, я схожу с ума или они поворачивают?

Сомнений не было: корабль, находившийся не более чем в двух кабельтовых от берега, явно отворачивал в сторону.

Невозможно передать словами то отчаяние, которое овладело всеми, находящимися на острове, при виде исчезающей за горизонтом кормы нефа. «Ничего еще не потеряно», — утешали собратьев по несчастью мы с Лисом. «Верно, — поддерживал нас Ропша. — С борта, видать, буруны разглядели, вот и решили, неча на скалы лезть. По такой волне к острову не пристанешь. А как море утихнет, они сюда вновь придут. Нас-то, поди, виднее было, чем буруны».

И я, и Лис были благодарны повольнику за поддержку. Лишь совместными усилиями порядок и дисциплину среди робинзонов удалось восстановить. В унынии, кутаясь кто во что, отправлялись они к сооруженной из обломков корабля хижине, надеясь провести в ней ночь хотя бы с каким-то, пусть самым мизерным, комфортом.

Чтобы скрыть от невольных сподвижников ту радость, которую мы испытывали, нам следовало уйти подальше от чужих глаз, «дабы страдания и стенания начальствующих не смущали и не вводили в панику подчиненных». Конечно, с уходом судна проблема оторванности от мира вновь приобретала свою остроту, но у нас по-прежнему оставалась свобода бороться за свою жизнь любыми средствами. А это было немало.

Доверив Ропше расставлять посты, мы удалились туда, откуда всего несколько месяцев назад началась наша «небольшая» командировка в Новгород. Все так же торчала из пещеры кремнистая туша тролля, все так же плескалась о скалы острова балтийская волна, все так же орали чайки, и мы все так же стояли у запечатанных дверей между мирами. Дав Лису полную возможность развлекаться выстукиванием посланий Институту морзянкой по троллячьей ягодице, я отправился туда, где полыхал некогда огненный круг, спасая нас от лап монстра. Когда-то здесь должны были сойтись в смертельном поединке подлый изменник, то есть я, и верный патриот, сиречь Венедин. Я криво усмехнулся.

Не знаю уж, в чью светлую голову пришла идея, что для компенсации слишком быстрых успехов Реконкисты в Испании следует сохранить сильную Данию, но наша миссия звучала однозначно: «Предотвратить пленение короля Вольдемара Победоносного». Ничего себе заданьице, учитывая, что у самого потомка викингов в голове уже давно наступила республика, отчего он сует ее в любую мало-мальски пригодную для этого дыру.

В этот раз дыра была не просто пригодна, а специально приготовлена Генрихом Шверинским для головы и всех оставшихся частей тела буйного венценосца. Крепость Тромменштайн, выстроенная графом на землях ободритов, имела исключительное стратегическое значение, позволяя отрезать Шверину судоходный путь к Балтике и тем самым практически обезопасить подвоз датского десанта морским путем. Естественно, когда комендант крепости вошел в тайные переговоры с Вольдемаром, обещая за соответствующее вознаграждение сдать ему Тромменштайн, монарх заглотил и наживку, и половину идущей наверх лески. Он моментально двинулся вперед, стараясь не упустить миг удачи, как видно, начисто позабыв, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Генрих Шверинский уже потирал руки, предвкушая, как захлопнется за спиной короля Вольдемара западня, как въедет тот в открытые ворота крепости и останется в ней один, в окружении гарнизона, преданного графу. Вероятно, все бы так и было. Уж и не знаю, что произошло с посланным мною гонцом, везшим королю уведомление о засаде, но Вольдемар мчался, как шар в лузу, и слышать ничего не желая об опасности. Настало время действовать самим. Благо, пост начальника шверинской стражи позволял мне вести активные действия.

План не нужно было вынашивать, готовить втайне, он был уже готов, и оставалось только наклониться, чтобы подобрать его. Последние три месяца Аделаида фон Шверин-Мекленбург, терзаемая любовной мукой, из-за редкости наших тайных свиданий, похоже, пришла в полнейшее неистовство. При каждой встрече она самозабвенно твердила, что желала бы наконец-то остаться молодой вдовой и немедля по окончании срока траура сочетаться со мной законным браком. Я старательно отнекивался, пытаясь объяснить ей, что вряд ли бароны Северной лиги потерпят вестфольдинга во главе Шверина. Она давила, я сопротивлялся, и так раз за разом.

И вот теперь час пробил. Когда фон Шверин с войском отбыл ловить датского короля, я, выждав немного, заявил во всеуслышание, что получил известие о гибели графа, и потребовал у двора, гарнизона и городского старшины немедленной присяги законной наследнице.

Мой план удался на славу. Среди тысяч прилежно присягнувших нашелся десяток тех, кто решил воочию убедиться в гибели своего сюзерена. Узнавший о собственной смерти граф Генрих пришел в звериную ярость и, грозя испытать на мне сорок казней египетских и еще десяток местных, бросился к родным стенам искоренять злую измену. Всецело увлеченный этим делом, славный граф, похоже, начисто забыл о том, ради чего покинул стены своей резиденции. Развернув войско, он устремился к Шверину, оставив королю Вольдемару возможность спокойно маршировать к Тромменштайну.

Подошедший к стенам крепости победоносный монарх попытался было напомнить коменданту оной о его жгучем желании перейти под датские знамена, однако тот, не дождавшись ни своего законного сюзерена, ни каких-либо внятных от него распоряжений, решил действовать на свой страх и риск. Гарнизон крепости изготовился к бою, чем привел Вольдемара Победоносного в явное недоумение. Король, вовсе не бывший новичком в военном деле, тут же заподозрил подвох и, решив, что его желают окружить, прижав к крепостным укреплениям, приказал трубить отступление.

В то время, когда Вольдемар Победоносный стоял под стенами Тромменштайна, его противник готовился штурмовать совсем другие стены.

— Мы обречены, — объяснял я Аделаиде, показывая, что Генрих возвращается, не вступив в бой с моим родственничком. — Помощи ждать неоткуда. По-видимому, люди твоего мужа перехватили моего гонца.

— Но мы можем сражаться! — сводя брови на переносице, жестко отвечала внучка Генриха Льва.

— Гарнизон ненадежен, — вздыхал я. — Силы слишком неравны.

— Мы можем бежать вместе! Мы доберемся до Мекленбурга, я подыму против мужа все свои владения. Призову князей-ободристов…

— Нет, — качал головой я. — Слишком опасно. Ты можешь погибнуть в пути.

— Ты тоже!

— Мне не привыкать. К тому же гадалка обещала мне долгую жизнь. Твоя же бесценна для меня! — Желваки катались при этом по моим скулам, и две суровые колеи-морщины поднимались ко лбу от переносицы. — Я уйду один со своими людьми. Ты же скажешь, что я обманул тебя, подсунув ложное послание. Что я домогался твоей любви и хотел стать новым графом. Что едва ты узнала о моей измене, повелела взять меня под стражу, но мне удалось бежать, перебив охрану. Ты радостно откроешь ворота своему мужу и встретишь его со всеми почестями.

— Я ненавижу его! — Воинственная северная дева стучала мне в грудь вполне увесистыми кулаками. — Я не желаю его видеть!

— Поверь, я тоже. Но ты сделаешь то, что я тебе говорю, тем самым отведешь от себя подозрения и сохранишь свою драгоценную жизнь. Когда же все уляжется, ты сможешь, не привлекая особого внимания, покинуть Шверин и перебраться в Мекленбург. Я найду тебя там.

Дело было сделано. Я умчался из Шверина всего лишь за пару часов до появления у его стен передовых отрядов графа Генриха. Тот брызгал слюной во все стороны, не сподобившись получить меня в свои руки, когда пред его ясны очи предстал Лис Венедин и поклялся на оружии не возвращаться более в эти места без моей головы. А еще через несколько дней два «заклятых врага» высадились на острове, затерянном посреди Балтийского моря, чтобы свести последние счеты с этим миром. Но не судьба…

— Але, Капитан, ты тут шо, решил ночевать под открытым небом?

— Что? — Я повернулся на голос, отгоняя воспоминания.

— Шо ты стоишь, как памятник себе? Где диалектический подход и историческая справедливость?

— В каком смысле? — непонимающе спросил я, констатируя по цветущему виду своего друга, что обстукивание каменного окорока дало какие-то весомые результаты.

— В смысле памятника двум бравым Мальчишам-Кибальчишам, гордо заныкавшим от злобных буржуинов и коварных феодалов страшную военную тайну.

— Лис, ты о чем?

— Прикинь, мы будем стоять здесь, протянув руки… то есть нет, я хотел сказать, вытянув руки и протянув ноги… хотя нет, и это тоже как-то не то. Но не суть важно, мы будем стоять, два несгибаемых Мальчиша, капитаны Ким и Буран. Пройдут пароходы — привет Мальчишам, пролетят самолеты — привет Мальчишам, пройдут пионеры… хотя нет, пионеры здесь не пройдут…

— Ли-ис!

— Короче, внимай. По ту сторону тролля во всю богатырскую мочь суетятся криптобиологи. Понятное дело, они тихо ошалели, услышав морзянку с нашей стороны, но потом, как ни странно, среди них нашелся кто-то цивилизованный и сумел прочитать мое послание потомкам.

— Ну-ну-ну, и что дальше?

— Ну, сначала они нас, понятное дело, поблагодарили за неоценимый вклад в криптобиологию, выразили надежду на скорую встречу, сообщили, что горят желанием пожать нам не то чтобы руки, скорее горло, но в целом — весьма милые ребята. Во всяком случае, пока они по ту сторону тролля.

— Лис, не томи, дальше-то что было?

— Ах дальше! — словно вспоминая о чем-то, хлопнул себя по лбу мой глумливый напарник. — В общем, я попросил подогнать сюда Рассела, а по пути подкинуть ему мыслишку, что неплохо бы прислать сюда какой-нибудь корабль.

— Какой корабль, ты о чем?

— Я так думаю, лучше, чтоб побольше, а то задолбала эта скученность. Ты как считаешь?

— Откуда у Рассела возьмется здесь корабль?

Лицо Лиса внезапно стало серьезным.

— Да, честно говоря, мне наплевать. Как ты считаешь, у Института в этом мире агентура есть?

— Конечно, — ответил я.

— Я надеюсь, среди них найдется кто-нибудь, по статусу выше чистильщика сапог в Бомбее. Вот пусть отвалят ему купу грошей на покупку судна. Что он там будет плести — дело десятое, это забота разработчиков. Если хочешь, я тебе навскидку могу дать пару версий: Вальдар фон Ингваринген, прежде чем исчезнуть вдали, зарыл здесь богатый шверинский клад. Или, скажем, мозоли, срезанные с окаменевшего тролля, обладают магическими свойствами, и человек, который постоянно носит их за пазухой, в воде не горит и в огне не тонет.

Я усмехнулся:

— Мысль, конечно, неплохая. Но даже если в Институте тут же дадут «добро», если бухгалтерия мгновенно изыщет требуемые средства, если ближайший стационарный агент, бросив все, займется снаряжением корабля, в лучшем случае он будет здесь через месяц. К этому времени шторма по Балтике будет гулять как по бульвару. Учитывая же репутацию этого острова, того, кто согласится плыть сюда, еще надо будет сыскать.

— Ничего, — отмахнулся Лис, — авось сложится. В любом случае попробовать надо. Потому что как ни крути, а корабль во как нужен. — Он рубанул ребром ладони по горлу. — Эх, блин, знать бы, как этот «чух-чух» в дракона превращался. Из теткиных платьев бы дельтаплан сварганили… Я бы враз за новым кораблем смотался. Эй! — Он постучал себя пальцем по груди в то место, где под нательной рубахой таился волшебный китайский дракон. — Хуанхе твою налево, сделай-ка мне тут корабль. И шоб никаких джонок! Не хватало еще по Балтике на цветочных корзинках рассекать. — Произнеся это, Венедин обернулся, словно выискивая, не появилось ли где вожделенное плавательное средство. — Н-да, — грустно констатировал он, понимая, что ожидаемых изменений в обозримом пространстве не произошло. — Кроме мордобития, никаких чудес.

— Ладно, — утешил я Лиса, — пошли к троллю. Не ровен час Рассел объявится.

Лис поглядел на меня, стараясь скрыть нахлынувшую тревогу. Шторм уже почти утих, и теперь для умелого шкипера пристать к берегу не составляло большой трудности.

— Неф вернулся? — маскируя волнение радостным возбуждением, спросил я.

— Нет. — Ропша покачал головой. — На парусах черные кресты. Тевтонский когг.

Массивные валуны упали с наших душ и, покатившись, сорвались с утеса вниз. Кажется, мы даже слышали громкий всплеск.

— Так что же мы стоим?! — выпалил Лис. — Скорее к берегу!

Тевтонский когг, борясь с прибрежной волной, промеряя глубину лотом, медленно, но неуклонно подходил все ближе к острову. Ликующая толпа робинзонов приветствовала своих спасителей громкими воплями, и с борта корабля уже тоже кричали моряки, призывая держаться, обещая скорое освобождение из островного плена.

— Слушай, Лис, — негромко сказал я, вглядываясь в приближающееся судно, — все это, конечно, восхитительно, но тебе не кажется странным, что за одни сутки в этих водах очутилось сразу два корабля. А считая с нашим, даже три.

Венедин посмотрел на меня с явным недоумением.

— Подумаешь, ну оказались. В конце концов, а почему бы им здесь не быть?

— Да так, — я пожал плечами, — просто им тут нечего делать.

Эту фразу Лис не удостоил ответом.

Мавр захрапел, поднимаясь на дыбы. Первая зверюга прыгнула, пытаясь вцепиться ему в холку, но конь, привыкший к опасностям наших странствий, вовсе не собирался сдаваться без борьбы. Неуловимым движением подавшись вперед, он сбросил волка наземь, намереваясь впечатать его в дорогу своими тяжеленными копытами. Однако сбитый с ног хищник с невероятной ловкостью крутанулся на хребте, уворачиваясь и тут же вставая на лапы. Мавр предпринял еще одну попытку залепить агрессору копытами в лоб, но тот, ловко уклонившись, отпрыгнул, оскалив пасть, рыча сквозь зубы и роняя слюну на дорогу. Волк на мгновение замер. Шерсть на его загривке стояла дыбом, передние лапы широко расставлены, а задние уже сгибались пружиной для прыжка. По телу моему прошла дрожь и противная дурнота подкатила к горлу. Я заметил еще двух тварей, спешащих на помощь своему более быстрому товарищу. Краем глаза я видел, как, заходя справа и слева, волки атакуют колонну, валя наземь коней и вгрызаясь в их беспомощных под массой конских тел всадников.

Они неслись точно молнии. Пожалуй, даже слишком быстро для обычных зверей. Вот слева от меня матерый волчина, стрелой вылетев из-за придорожного куста, прыгнул на отважного повольничьего ватажника, пытавшегося своим боевым копьем держать на расстоянии еще пару мерзких тварей. Как он ни старался, попасть в них ему не удавалось.

Волчина, целивший, видимо, сбить Ропшу наземь своим немалым весом, был уже в воздухе, когда Хват вскинул щит, закрываясь от удара. Яростный зверь наткнулся на его дубовую поверхность и, клацнув зубами в воздухе, повис на шее Ропшиной лошади, мертвой хваткой смыкая свои стальные челюсти. Передние ноги кобылицы подкосились, и Хват, теряя стремя, вылетел из седла, успевая лишь едва сдвинуться, чтобы не быть раздавленным тушей своего поверженного аргамака. И тут же, забыв о своей уже мертвой добыче, волки метнулись к Ропше, спеша растерзать его. Накрывшись щитом и отмахиваясь сколь было возможно засапожником, Хват держал зверей на расстоянии. Каждый раз при приближении отточенного лезвия они отскакивали, но вновь прыгали вперед, едва оно пролетало мимо.

— Держись! — Лис на всем скаку спустил тетиву, и стрела, свистнув, вонзилась в загривок ближнего к Ропше хищника.

— Стой! Стой! — Запряженный парой коней возок, вылетев из-за спины моего друга, промчался мимо меня вперед по дороге, подгоняемый со всех сторон злобными тварями. Они прыгали, подвывая, стараясь достать обезумевших коней. Но те неслись вперед, позабыв о вожжах, о кучере и о возке, несущемся вслед за ними.

Все увиденное мной заняло, быть может, пару секунд, едва ли больше. То время, пока волк собирался с силами для нового прыжка. Я дал шпоры Мавру, намереваясь пуститься в погоню за уносимой вдаль княжной.

Но тут он прыгнул. И в тот же момент как будто граната взорвалась у меня внутри, коверкая мое представление о времени, пространстве, обо всем окружающем меня мире. Я увидел, как медленно летит в воздухе волк, как неспешно движется навстречу ему по отмашной дуге отливающий серебром «Отец вдов», я с удивлением услышал свист своего меча, и волчья голова, разбрызгивая в полете капли крови, отлетела в дорожную пыль, ощерив в предсмертном оскале зубастую пасть. Звериное тело в жуткой конвульсии рухнуло рядом, но еще до того, как опустились на него копыта Мавра, я увидел с необъяснимым странным равнодушием, как превращается оно в тело обнаженного мужчины, едва прикрытого волчьей шкурой.

— Оборотень, — с полным безразличием констатировал я, наступая на явно обалдевших от такого оборота дел серых тварей.

Сражение вокруг бушевало вовсю. Пришедший на помощь Ропше Лис стрелу за стрелой всаживал во вскакивающих зверей, но те лишь взвывали от боли, отпрыгивали, однако, похоже, не думали погибать. Но вот один из них, изловчившись, прыгнул сзади на спину моему другу и… хлопок и яркая вспышка, вот все, что за этим последовало. Обугленное тело, на глазах принимая человеческий облик, упало в кювет, словно отброшенное взрывом.

— Да они тут оборотни! — заорал Лис во всю мощь своей луженой глотки. — Серебром их! Серебром дави!

Я подозревал, что сейчас начнется. Среди прочих стрел у Лиса да практически у всех наших лучников имелась пара десятков стрел с серебряными наконечниками. Так же, как ташлыки и свереги, они входили в обязательный набор для борьбы со всякой нечистью. Вот и пробил их час.

Однако времени любоваться Лисовской охотой у меня не было. Два недобитых оборотня-переярка пятились назад, стараясь не попасть под копыта Мавра и при этом обойти меня с разных сторон. Действия их были медлительны, но и я, как ни силился, не успевал обогнать их на маневре. Едва замечая движения меча, они тут же отскакивали. Бог весть, сколько это могло продолжаться, но тут я увидел Его.

С первого взгляда было непреложно ясно, что никем другим, кроме как вожаком, этот громадный черный с проседью волк быть не может. Он стоял, вперив в меня немигающие янтарные глаза, неспешно помахивая хвостом из стороны в сторону. Суетившиеся рядом с ним молодые волки отпрянули, явно не желая оспаривать добычу у вожака. Однако он вовсе не спешил прыгать. Не знаю уж, чем была вызвана эта неподвижность, быть может, старость притупила охотничьи рефлексы лесного душегуба. У меня не было времени раздумывать над причинами его поведения. Пришпорив Мавра, я помчал прямо на седогривого вожака, спеша раскроить надвое его клыкастую, с нависшими тяжелыми бровями морду. В последний момент он дернулся, уворачиваясь, и в почти человеческих глазах кровожадной твари мелькнуло выражение ужаса. Хотя нет, не столько ужаса, сколько безмерного удивления.

Словно осознав в последний момент неотвратимость удара, волк дернулся, и мой меч, скользнув по его крепчайшему черепу, слегка изменил траекторию, уходя в сторону. И все же удар был очень силен. Зверь, обливаясь кровью, рухнул наземь.

Не могу передать, что началось в этот момент. Не стая, а буквально волчья лавина, забыв о своей кровавой добыче, пронеслась вперед, сметая все на своем пути. Не обращая внимания ни на потери, ни на жестокие раны, они неслись вперед, перескакивая через лежащих на дороге людей и лошадей, огрызаясь на бегу и явно спеша покинуть место боя.

— Бегут! Бегут! — закричал кто-то сзади. — Улепетывают!

Я оглянулся назад, терзаемый невесть откуда взявшимся желанием пуститься в погоню и ища поддержки в этом порыве. Однако, похоже, кроме меня, никто не собирался мчать неведомо куда за волчьей стаей. И тут… судорога пронзила все мое тело, спазм перехватил дыхание, я выронил меч, и мир померк у меня перед глазами.

Судя по одежде, наш новый проводник напоминал то ли зажиточного крестьянина, то ли средней руки торговца. Добротная куртка-вамс и то, как спокойно он держался в седле, выдавали в нем человека, привыкшего к странствиям и стремящегося по возможности облегчить себе их невзгоды.

— Жители Рибекка весьма почитают своего барона. Все шесть поколений рода Херсирков считаются в этих краях благодетелями местного люда, его защитниками. Но я знаю, — мужчина мрачно оглянулся по сторонам, словно боясь, что его подслушают, — что все это ложь. Мне рассказывал мой дед, а ему его дед, как началась власть этих самых Херсирков.

Когда-то, когда Риббек был еще небольшим поселком у дороги, в этих краях повадился свирепствовать огромный черный волк. Он резал скот, охотился на детей, женщин, а потом начал нападать и на взрослых мужчин. Жители поселка несколько раз устраивали облавы, пытаясь выследить и убить кровожадного зверя, однако ему всякий раз удавалось ускользнуть. Затем все повторялось сначала.

Жители Риббека уже стали опасаться выходить из дому — даже днем их могли настигнуть волчьи клыки. Тогда-то и появился первый Херсирк. Никто не ведает, откуда он пришел, помнят лишь, что у него было оружие, щит да одеяние из волчьих шкур. Он вызвался изгнать волка из этих мест, если жители Риббека огласят его своим покровителем и станут впредь платить за защиту десятую часть своих доходов.

И он сдержал свое обещание — волк перестал тревожить округу. Очень скоро первый Херсирк построил себе замок на холме и объявил своей собственностью все леса в округе. Тогда Риббек и все окрестные земли принадлежали роду графов Грамбрехтов, которые постоянно враждовали с другим графским родом Урселау. Войне не было видно конца, и Грамбрехтам весьма кстати были сильные вассалы. Не прошло и пяти лет с того дня, как Херсирк пришел в эти края, а он уже величался бароном Херсирком. По зову своего сюзерена барон являлся под его знамя служить верой и правдой, покуда не закончится запас провизии, прихваченной с собой из имения. При известном на всю округу аппетите запас этот заканчивался очень быстро, но зато и первый Херсирк, и его сыновья прослыли грозными защитниками здешних границ графства.

Владения их быстро росли. Они не заключали выгодных браков с соседними сеньорами, жен им всегда привозили откуда-то издалека. Но стоило кому-либо из свободных хозяев воспротивиться воле барона, как тот снимал с него защиту, и в ту же ночь у несчастного начинались неприятности: волки вырезали его скот, нападали на людей, никто более не отваживался покупать у него молоко, мясо и мед. Бедолага очень скоро был вынужден вновь просить защиты у барона или же нищенская сума — вот все, что доставалось ему в удел.

Эта же участь постигла и моего отца, — печально вздохнул наш новый знакомый. — У него была большая ферма довольно далеко на восток от этих мест. И он, и его предки много поколений держали эту землю, гордясь тем, что им она была пожалована за верную службу еще самим Карлом Великим. Но однажды, много лет назад, барон Херсирк со своими воинами приехал на нашу ферму и потребовал у отца, чтобы тот признал его своим господином. Отец отказался, и Херсирк уехал.

На следующую ночь, это было тоже полнолуние, как и нынче, ферма была атакована волчьей стаей, и никакие попытки отца и его работников отогнать тварей огнем или железом не принесли успеха. Волки резали все живое, что попадало им на глаза: от племенного быка до кошки. Когда настало утро, стая схлынула, и отец, вскочив на чудом уцелевшего коня, помчался в замок, чтобы изъявить покорность баронской воле.

Когда он туда прибыл, сборщик податей, не этот, а его отец, едва приоткрыв окошко в калитке ворот, сказал, что барон отдыхает и никого не принимает до полудня. Отец пошел прочь, чтобы в тени деревьев подождать назначенного часа, и вдруг увидел, как мчится сквозь лесную чащу волчья стая. Распростившись мысленно с конем, он тут же залез повыше на дерево и начал наблюдать оттуда за происходящим. Стая, во главе которой мчался огромный черный волк, добежала до толстенного дуба и окружила его кольцом. И тогда черный волк на глазах начал меняться, принимая человеческий облик.

— Это был барон? — не удержался от вопроса-утверждения Лис.

— Да, он. — Проводник согласно кивнул. — Он потянул за одну из веток, и между корнями гигантского дерева открылся потайной лаз. Волки, один за другим, начали скрываться в нем. Барон спустился в лаз последним и вновь закрыл ход.

А в полдень, как ни в чем не бывало, его милость барон Херсирк принял моего отца. Конечно же, в замке не было никаких волков, но отец все понял. Его охватила жуть. Не слушая, он согласился на все, что говорил ему Херсирк, а потом, едва добравшись до Риббека, он за гроши продал все наше хозяйство и купил лавку возле городских ворот, чтобы никогда больше не покидать стен города, находящихся, впрочем, под все той же ужасной защитой.

Когда я подрос и сообщил отцу, что сидеть на одном месте — это не по мне, что я желаю посмотреть свет, он воспринял это с неожиданной радостью, дал мне немного денег и повелел, если будет такая возможность, не возвращаться больше в отчий дом.

Я немало постранствовал, был солдатом, матросом, пробовал даже изучать писарскую науку, да, видать, не судьба. — Рассказчик развел руками. — Ни одно из этих ремесел не принесло мне какой-либо выгоды. Я вернулся в отцовскую лавку. Совсем недавно мой батюшка умер. На смертном одре он раскрыл мне тайну того, что увидел в лесу у замка Херсирк. Это была великая тайна, которую долгие годы он опасался доверить даже моей матери.

Когда же нынче ночью прискакал сборщик податей, а затем в город пришел отряд рыцарей, я понял, что возмездие небес наконец-то свершилось. Видит Бог, я ничем не мог помочь фон Нагелю. Никто до самого утра не имел возможности выйти из города, но когда господин Ульрих вместе с другими рыцарями поняли, что попали в засаду, они ворвались в мою лавку, и я показал им ход через крышу в надвратную башню. Тогда-то фон Нагель и попросил меня предупредить вас. И вот я здесь и рад, что имею возможность сослужить вам службу. Поверьте, господа, для меня высокая честь, я счастлив быть полезен победителям этих мерзких тварей.

— Откуда ты знаешь, что они побеждены? — спросил я, соображая, что фон Нагель никак не мог знать о результатах Лисовского похода в замок.

— Когда я скакал, чтоб предупредить вас, я видел зарево, поднимающееся над лесом, и дым со стороны Херсирка.

Что и говорить, ларчик открывался просто.

— А куда мы теперь направляемся? — поинтересовался я.

— На старую императорскую дорогу, — любезно объяснил проводник. — До того, как Херсирк проложил часть дороги вблизи своего замка, она шла восточнее. Но сейчас там почти не ездят. К тому же это владения рода фон Штраумбергов, а они почти сто лет враждуют с Херсирками из-за этих земель. Так что за вами сюда никто не полезет. Бароны фон Штраумберги всегда отличались скверным нравом.

— В кого они превращаются? — на секунду прекращая любезничать со спасенной девушкой, хмыкнул Лис.

— Что? — Рассказчик, кажется, не понял вопрос. — А, нет-нет, — он замахал на Венедина руками, — вроде бы никто ни в кого не превращается. По крайней мере так говорят.

Мы ехали уже несколько часов, забирая все восточнее и все дальше удаляясь от негостеприимных владений покойного барона Херсирка. В одном месте мы свернули со столбовой дороги в лес на едва заметный проселок и ехали так довольно долго, кое-где расчищая путь от упавших деревьев и ветвей, тянущихся справа и слева и едва не смыкавшихся посреди малоезженой колеи. Кое-где возок приходилось подпирать плечами, чтобы не дать ему завалиться на сторону, кое-где забрасывать камнями и ветками немилосердные ухабы, грозившие оставить транспорт нашей подопечной без колес, в общем, назвать эту дорогу проезжей язык не поворачивался.

— Знаешь что. — Лис утер пот рукавом со лба. Процесс вытаскивания экипажа из широкой грязной ямы, не высыхающей, наверное, даже в самую жару, наводил моего друга на философский тон. — Работа нам, конечно, блатная досталась, красну девицу из грязи в князи толкать, но одно меня все же несказанно радует.

— Ты о чем? — кинул я, упираясь изо всех сил во вместительный продуктовый ящик возка, нависавший над задними колесами.

— Я вот еду и все прислушиваюсь, не рыдает ли кто поблизости. Ночью после оборотней слушал, сегодня весь день — кажись, тихо. — Он поднажал, чувствуя, что колеса выкатились наконец на твердый грунт. — Тьфу, тьфу, тьфу, вроде отстало. Так что все наши дорожные невзгоды почти ерунда.

Подбадриваемые кнутом одного из воинов, занявшего место убитого возницы, кони рванули и Лис, не удержавшись, плюхнулся в грязь.

— Или у меня со слухом плохо? — поднимаясь из зловонной жижи, пробормотал он. — Блин, а еще утверждают, что Западная Германия славится своими дорогами. — Он начал возмущенно отряхиваться. — Ну что за жизнь?!

Мы двигались в таком темпе еще несколько часов, пока не выбрались на обещанный риббекским торговцем старый императорский тракт.

— Это уже земли фон Штраумбергов, — прокомментировал он. — Они как против императора выступили, так мимо них дорогу и провели.

— Так что, — невольно холодея, произнес я, стараясь говорить с выражением досужего интереса на лице, — они примыкают к Лиге северных баронов?

— Штраумберги? Нет. Просто склочная семейка. Со всеми враждуют. Император до них еще доберется. Ежели б не Святая земля, куда его величество, что ни год, шлет новые отряды рыцарей, давно б уже в этих местах порядок был. А то чуть от города отъедешь — плати, через лес переедешь — снова плати, через мост перебраться — опять мошну развязывай.

Замечание о деньгах было явно излишним. Как говаривал время от времени Лис: «Не будите Лихо, пока спит тихо». Где-то поблизости заржала лошадь, одна из наших ответила на этот призывный зов, и едва успел стихнуть звук, как на дорогу выехал вооруженный всадник, за ним еще, еще и еще.

— Таможенный контроль, — пробормотал Лис. — Там можно, а здесь не можно.

— О, не волнуйтесь, господа, — поспешил успокоить нас риббекский купец, указывая на зелено-черные нарамники конников, — это люди здешнего барона. Они тут всегда стоят. Надеюсь, вас не затруднит заплатить дорожную пошлину? У его милости вздорный характер, но он всегда радушно относится к тем, кто готов платить за его гостеприимство. А в последнее время гостей не так уж много.

Говоря по чести, перспектива платить кому-либо меня не слишком радовала. И вовсе не из-за какого-то приступа жадности, а по вполне объяснимой причине: в момент, когда ганзейский когг, на котором мы плыли, пошел ко дну, туда же отправилась большая, да нет, не большая, а просто подавляющая часть нашей наличности. Пока мы путешествовали вместе с тевтонцами, эта проблема не напоминала о себе, теперь же на счету была каждая монета. Однако по негласному уговору деньгами в нашем коллективе распоряжался Лис, и я перевел взгляд на него, ожидая окончательного решения.

— Заплатим, пожалуй, — горестно вздохнул мой друг, словно речь шла о литре крови из его жил. — Нам бы сейчас добраться до первого порядочного города, там поменяем у ганзейцев расписку Штолля, — произнес он немного погодя, видимо, для собственного утешения.

В это время старший из всадников сделал знак остановиться и, приблизившись, начал объезд остатков некогда пышного кортежа.

— Десять серебряных монет, — без обиняков выдал он результаты осмотра.

Венедин мысленно записал мытаря в число своих смертельных врагов и с явной неохотой полез за требуемой суммой.

— До ночи вам до города не доехать, — заметно подобрев после получения пошлины, произнес начальник поста. — Дальше по дороге будет постоялый двор. Ночуйте там, иначе спать придется под открытым небом, а на здешних дорогах неспокойно.

— Спасибо за заботу, — произнес мой раздосадованный напарник. — На дорогах, выходит, неспокойно. А то мы не заметили! — Он тронул поводья андалузца. — Н-но! Постоялый двор, так постоялый двор, все крыша над головой.

Когда наш провожатый говорил, что эта дорога в последнее время малоезжая, он не кривил душой. Постоялый двор, куда направила нас пограничная стража, был ярким свидетельством этого непреложного факта. Располагался он близ старой облупленной башни, перенесшей когда-то пожар и с тех пор почти не восстановленной. Очевидно, она служила своеобразной казармой для встреченных нами солдат, во всяком случае, трава возле примыкавшей к ней коновязи была начисто вытоптана. Здесь же поблизости виднелась небольшая закопченная кузница да несколько лачуг, наглухо закрытых и, вероятно, уже не первый год стоявших без хозяина. Не знаю, правду ли говорили баронские стражи, утверждая, что засветло до города нам не добраться, но я подозреваю, что за направление несведущих путников в эти захолустные хоромы их хозяин выплачивал гарнизону немалый процент. Впрочем, невзирая на внешнюю запущенность, почтенный хозяин этого странноприимного заведения встретил гостей более чем радушно.

— О, заходите, заходите, пожалуйста, — низко кланяясь, тараторил он, не забывая обнажать в улыбке два ряда зубов, способных заставить захлебнуться собственной слюной практикующего дантиста. — Всегда рады! Пожалуйте на белую половину. О, с вами раненый. Мы дадим ему чудодейственный отвар из лесных трав. Вот увидите, он поправится буквально на глазах. Эй, Курт, Альберт! Отведите господских коней в конюшню да задайте им сена. Извините, государи мои, — хозяин развел руками, — овса у меня нет.

— Понятно, — кивнул Лис, морально готовый вести переговоры по поводу оплаты. — Овес нынче дорог.

— О да-а, — протянул трактирщик, чувствуя в собеседнике понимающего человека, — все так дорого. А с тех пор как по этой дороге перестали ездить, и вовсе еле сводим концы с концами. — Он вновь смерил моего напарника проникновенным взглядом, словно оценивая, сколько можно запросить с неожиданных постояльцев. — Давно бы перебрался в город, да только кому сейчас продашь все это. — Он обвел рукой свои владения.

— Хорошо, — перебил его Лис, — как только у меня появится покупатель, я тут же пришлю его к тебе. А сейчас давай лучше поговорим об оплате.

Я отошел, не желая вмешиваться в финансовые махинации друга. Даже и не слушая предстоящий торг, можно было бы держать пари, что хозяин останется внакладе. В противном случае Лис не смог бы сомкнуть ночью глаз, сокрушаясь по поводу падения нравов и грабежа на больших дорогах.

Не знаю уж, насколько долго мог затянуться спор между хозяином и Лисом, который, невзирая на усталость, готов был до смерти торговаться за каждый гроттен, но тут дверь постоялого двора приоткрылась и я увидел сверкнувшую в лучах солнца кольчугу и белую ткань нарамника поверх нее. «Неужто тевтонец!» — обрадовался я, соображая, что, видимо, одному или даже нескольким воинам из отряда фон Нагеля удалось вырваться из риббекского капкана и догнать нас.

Но, увы, надеждам моим не суждено было оправдаться. Вместо черного креста тевтонца вошедший нес на груди алый крест ордена Храма Богоматери Горной с приподнятыми вверх боковыми частями так, будто стоящий человек воздевает в молении распростертые руки. Золотой щиток с пятилепестковой алой розой, окруженной черным терновым венком, расположенный в медальоне на груди неизвестного рыцаря, также свидетельствовал о его орденской принадлежности.

Оглядев присутствующих, неожиданный посетитель повернулся к нам спиной и широко распахнул дверь. Затем, в полном молчании, он кивком головы дал понять кому-то стоящему во дворе, что удовлетворен осмотром. Мгновение спустя человек в точно таком же, как и первый, убранстве властной стремительной поступью вошел вовнутрь постоялого двора. Еще четверо его спутников следовали за ним, но, невзирая на равенство в одежде, всякому постороннему наблюдателю было абсолютно ясно, кто из них имеет право повелевать.

— Комната на пятерых, — резко произнес начальствующий в этой странной процессии. Тон его не допускал ни вопросов, ни разночтений, а сказано это было так, что, даже не будь нынче на постоялом дворе свободного помещения, хозяин наверняка бы бросился выгонять прочь постояльцев, чтобы только услужить этому господину.

Я слышал, что, вступая в орден, новации дают обет избегать суесловия, но видеть исполнение обета вживе мне довелось впервые.

— Конечно, сию минуту, — радостно запричитал трактирщик, забывая о своих расчетах с Лисом. — Какой счастливый день!

— Ночлег, ужин, кони, — распорядился несгибаемый, словно Александрийский столб, рыцарь Храма Богоматери Горной и, едва удостоив нас взглядом, добавил нехотя, словно внутренне стыдясь столь длинной фразы: — Еду в комнату.

Не могу сказать, что появление новых посетителей на постоялом дворе меня обрадовало столь же бурно, сколь хозяина и его двух слуг. Обычная непринужденная атмосфера, царящая в подобных заведениях, да вино, да сытный ужин развязывали языки усталых путников, что позволяло порой узнать немало интересного о происходящем в мире, стране и ближней округе. Правда, порой блуждающие из уст в уста слухи приобретали вовсе уж невероятный вид, но и тогда можно было в них сыскать рациональное зерно, если, конечно, постараться.

От новых гостей новостей ожидать не приходилось. Не то чтобы в этом были повинны именно эти приехавшие вслед за нами люди, такова была обычная практика их ордена. Принявший его обеты и надевавший белое одеяние с красным крестом Ноттердам де Монтес, не становясь монахом, тем не менее отдалялся от мира и стремился свести к минимуму контакты с непосвященными.

Ходили слухи, что во Франции, бывшей своеобразной метрополией ордена, из одного командорства в другое можно было проехать, ни разу не ступив на землю, принадлежащую королю или же иному владельцу, кроме самого рыцарского братства. Здесь, в Империи, влияние и богатство рыцарей Храма было не столь значительно, но нравы, похоже, оставались теми же. Вероятно, именно этим и объяснялась склонность господ рыцарей странствовать глухими проселками, избегая императорских дорог и оживленных городов. Тем более что, по нашим сведениям, их отношения с его величеством Фридрихом II складывались отнюдь не лучшим образом. Так что, как ни крути, собеседников у нас на вечерней трапезе не намечалось.

Светящийся во тьме сгусток магической энергии, вполне явственно потрескивая, мчал прямо в грудную клетку Венедина. Не вызывало сомнений, что, попади он туда, непременно бы проделал скважину, в которую без труда мог просунуть голову всякий любопытствующий. Однако не тут-то было! Многоопытный ловкий Лис мгновенно рухнул навзничь, стараясь пропустить огненный шар над собой и выиграть хоть сколько-нибудь времени для ответного шага. И тут светящийся шар остановился в паре шагов от него и ринулся вспять. Некто, по-прежнему продолжавший стоять в эффектной позе метателя молний, заметив странное дезертирство своего огненного оружия, попытался было взмахнуть руками, словно отгоняя назойливую пчелу, но вдруг оторвался от пола и, взмыв под потолок, буквально влип в него, суматошно размахивая конечностями.

— Не понял?! — возмутился Лис, пытаясь встать.

— О! Нет! Только не вставайте! — завопил горе-маг с явной мольбой в голосе. — Если вы приподниметесь хотя бы на пару дюймов, вы меня полностью раздавите. Я прошу вас, не надо, — добавил он жалостно.

Светящийся шар, висевший в воздухе неподалеку от головы бедолаги, давал возможность вполне четко рассмотреть испуганное выражение лица странного ночного посетителя.

— Ну ты думаешь, что говоришь?! — возмутился Лис. — Я шо же, по твоей милости до скончания века теперь так лежать должен? А не дай Боже, тебе отлить приспичит!

Не знаю, как отлить, но разрыдаться, похоже, горемыке явно уже приспичило. Губы его дрожали, и из прищуренных от яркого света глаз начали одна за другой капать слезинки.

— Умоляю, снимите меня отсюда! — выдавил потерпевший. — Клянусь чем угодно: жизнью, магической силой, всем, чем пожелаете, я не буду больше пытаться навредить вам. О-о, — продолжал сокрушаться возвышенный пленник, — какая глупость с моей стороны покушаться на столь великого кудесника! Какая дерзкая самонадеянность! Вот оно, наказание! — в ужасе взвывал он.

— Как я ошибся, как наказан, сказал ежик, слезая с кактуса, — пробормотал Лис. И добавил громче: — И шо я по-твоему должен с тобой сделать?

— Снимите меня отсюда, я вас очень прошу. Пожалуйста!

— А что это он там делает? — раздался рядом с нами недовольный голос Алены Мстиславишны. — Почему незнакомый мужчина в такой час в моей опочивальне? И что он делает на потолке?! И что там за сеть?!

— Сеть! — Мы с Лисом, занятые общением с незваным гостем, как-то даже и не потрудились приглядеться к доскам перекрытия, на которых висел незваный гость. А стоило бы. Меж двух балок, аккурат над тем местом, где стояло ложе юной княжны, обложенное тюфяками свиты, на потолке виднелась толстая сеть, концы которой отходили в разные углы помещения. Посреди этой самой сети, словно муха в паутине, дергаясь от ужаса, висел злополучный маг, похоже, потрясенный случившимся не менее нас.

— Он, э-э… м-м… там висит, — не поднимаясь с пола, пустился в объяснения Лис. — Видите, комнату освещает… м-м… чтоб не страшно было.

— Да? — удивилась Алена Мстиславишна. — А мне и так не страшно.

— Ну это… если там темно дышать, воздуха не видно… так шоб не на ощупь.

Поверженная мощью аргументации, киевская княжна внимательно посмотрела на моего друга, видимо, в чем-то его подозревая.

— Вот как! — произнесла она после паузы. — Но все-таки снимите его оттуда.

— Не могу, — сокрушенно бросил мой друг. — Если я начну подниматься, я раздавлю его о потолок, как таракана.

Алена Мстиславишна задумалась.

— Все очень просто, — произнесла она через пару минут. — Ты, Воледар, будешь его ловить, а ты, Лис, просто перевернись на живот.

— Во как! — восхищенно выдохнул Лис и поспешил исполнить приказание едва ли не быстрее, чем я успел подняться на ноги. Тело, явно получившее изрядное ускорение за счет Лисовского переворота, рухнуло вниз, увлекая за собой сеть и сбивая меня с ног всей своей массой. — Дьявольщина! Черт побери! — Лис, вновь обретший способность двигаться, подскочил и, путаясь в сети, принялся кромсать ее на куски своим кинжалом.

Выбравшись из-под бесчувственного чародея, я поспешил присоединиться к нему, опасаясь, что следом за магической атакой последует обычная, с применением привычного холодного оружия.

— Капитан, постереги теток! — выбираясь из обрывков «невода», заорал Лис. — Я ща по-быстрому подниму наших, в миг проверим, кто это тут рыбачить вздумал.

Он скрылся за дверью, в тот же миг висевшая под потолком шаровая молния стремглав понеслась за ним и, пробив дыру в стене, с грохотом взорвалась где-то в коридоре.

Лиса не было минут десять. Вернулся он обескураженный, явно пытаясь сообразить, что же все-таки произошло.

— Короче, Капитан, — поспешил он поделиться своими наблюдениями, — бред полнейший. Наши все спят сном праведника — не добудишься, а на постоялом дворе пусто.

— То есть как это пусто? — не понял я.

— Как в желудке отшельника во время великого поста. Кроме нас и вот этого красавца — никого. — Он печально вздохнул. — Похоже, нас прокинули. Но пока что, хоть убейте, не могу понять как.

Что и говорить, ночлег на лесном постоялом дворе приобретал неожиданную пикантность. Мало того что нам пришлось использовать мага в качестве люстры, мало того что нас, словно золотых рыбок, собирались ловить сетью, так еще неведомые «рыболовы» отчего-то взяли да сбежали с места лова. Похоже, Лис действительно был прав, и время было трубить подъем. Пока я возился, приводя себя в порядок, мой друг снова исчез, и вскоре из коридора раздался его голос:

— Вальдар, иди-ка сюда.

Я оглянулся, посмотрев на юную княжну, уже вполне проснувшуюся и готовую к отражению возможной атаки, о чем непреложно свидетельствовал обнаженный кинжал, подаренный фон Зальцем. Лисовская зазноба, также пришедшая в себя, вполне была готова поддержать свою госпожу если не оружием, то истошным воплем. Впрочем, насколько я понял донесение Лиса, особой угрозы в обозримой округе не наблюдалось. Разве что этот злополучный маг.

Я перевел взгляд на него: худосочный, ростом едва ли больше пяти футов двух дюймов, с короткой вьющейся бородкой, отпущенной явно для того, чтобы скрыть бьющую в глаза юность. На вид он казался не слишком опасным противником, но все же маг есть маг. Я поманил его пальцем:

— Пошли.

Ни секунды не задумываясь, он повиновался моему приказу, со смешанным чувством интереса и страха во взгляде ожидая своей участи. Лис, вооружившись масляной светильней, маячил в коридоре.

— В общем, так, Капитан, уж не знаю, как тут и шо, но картинка мне напоминает известные сказочки про спящую царевну, Белоснежку и прочих дрыхнущих теток. Короче, весь наш народ спит непробудным сном. Так шо я не знаю, кого тут нужно облобызать, но прочие способы разбудить команду, похоже, не катят.

— Вероятно, тому виной сонное зелье, — не спросясь, вмешался в разговор наш недавний «осветительный прибор», вполне уже обретший после падения дар речи.

— Шо ты буровишь, несчастный? — оборвал его недовольный такой бесцеремонностью Венедин. — Какое еще зелье? Я выпил впополам больше, чем любой из тех, кто сейчас дрыхнет, как медведь на Рождество. Да и Вальдар вон…

— Я почти не пил. Голова болела. И княжна с дамами тоже только пригубили. Они на Руси к сладкой медовухе привыкшие, им кислое рейнское вино пришлось не по вкусу.

— Но я-то пил, — не унимался Лис.

— О великий, — склоняясь в поклоне, обратился к моему другу маг, — неужто вы запамятовали, что талисман охраняет вас от любых посягательств на жизнь и здоровье.

— Какой талисман? — насторожился Лис.

— Тот, который вы носите на груди, — без тени сомнения бойко ответил юный кудесник. — Я не знаю, какой из семи священных талисманов принадлежит вам, но действие его, — он вздохнул, — действие его я распознал, едва лишь так неосторожно позволил себе состязаться с вами в могуществе. Прошу вас, о великий, не казните меня, как я того достоин, позвольте мне следовать за вами. Позвольте перенимать крупицы высокого знания. — Он рухнул на колени. — Поверьте, я буду вам предан, как только может быть предан ученик своему учителю…

Лис, округлив глаза, разглядывал экзальтированного юнца, пытающегося с неизвестной целью уткнуться лицом в его плащ.

— Э-э, ну ты, давай, того, вставай, — недоуменно тряс он плечо недавнего метателя молний. — Неча тут сморкаться. Много вас таких ходит, потом одежу не отстираешь.

— Я отстираю, — заголосил маг, — я буду делать все, что вы прикажете. Я буду всюду следовать за вами и не отойду от вас ни на миг.

— Нет, это уже, пожалуй, слишком, — произнес ошеломленный такой угрозой Венедин. — Иногда все-таки отходи.

Приняв это высказывание за согласие, новоявленный ученик обвил нижнюю левую конечность Венедина руками и застыл в такой позе, явно не желая расставаться с означенной частью тела своего могущественного учителя.

— Але, отдай ногу! — возмутился Лис. — Короче, ты у нас мастак фейерверки руками пускать, значит, теперь так: ступай вниз, разыщи свечи да камин растопи. А мы тут пока совет держать будем.

— Слушаюсь, о великий, — радостно выпалил Лисовский послушник, стремглав скатываясь вниз по лестнице.

— Ну блин, и как тебе этот киндер-сюрприз? Нарисовался — хрен сотрешь, — произнес Лис, глядя вслед удаляющемуся магу.

— Если не считать ту побудку, которую он нам устроил, то довольно симпатичный юноша. К тому же безобидный.

— Ага, насчет безобидности это ты верно заметил. Оно как рассветет, посмотришь: там в коридоре его молния стропило перебила. Абсолютно так безобидно. Я не о том, что делать-то будем? Рубь за сто, он теперь не отцепится.

— В данный момент есть три вопроса, на которые, как я думаю, нам стоит обратить внимание. Первое: чего ради сюда явился этот, с позволения сказать, чародей? Второе: что он думает о твоем талисмане? Похоже, что-то ему о нем известно. И третье: если, как ты говоришь, отвязаться от него не удастся, быть может, имеет смысл взять его с собой? Какой-никакой, а все же маг. В пути может пригодиться.

Лис хмыкнул:

— Хорошо, разберемся с вопросами. Давай для начала решим, что мы вообще дальше делаем.

— Я полагаю, поутру надо отправиться в город, найти бургомистра, рассказать ему о нашем ночлеге. Пусть пришлет сюда солдат.

— Да, и чем они тут будут заниматься?

— Лис, ну посуди сам: попали мы явно в разбойничий вертеп. Уж не знаю, была ли на дороге настоящая стража или разбойники, а может быть, и те, и другие в одном лице, речь не о том. Когда же в нашей комнате начался переполох, они поняли, что решить дело по-тихому не удастся, и, по всей видимости, спрятались где-то в лесу неподалеку. Наверное, не так у них много сил, чтобы вступать в схватку с профессиональными бойцами вроде нас.

— Ну, предположим.

— А тут еще эти самые рыцари Храма Богоматери Горной приехали…

— Рыцарей на постоялом дворе нет, — прервал ход моих рассуждений Венедин.

— Да мало ли. — Я пожал плечами. — Передохнули, поели и помчались дальше. С этих станется.

— Оно, конечно, да, для бешеной собаки семь верст не крюк, — с сомнением в голосе произнес Венедин. — Но все же ночь, лесная дорога…

Его словам суждено было остаться без ответа.

— Сеньоры мои, — послышалось с первого этажа. — Позвольте мне просить вас подойти сюда.

Мы переглянулись и начали спускаться вниз по лестнице. Здесь уже пылал камин и тускло, чадя, горело несколько сальных свечей. Стол, за которым вечером совершалась наша трапеза, был неубран, да и вообще, похоже, после нашего ухода никто и пальцем не пошевелил, чтобы навести порядок. Юноша-маг стоял возле стола, держа в руке нечто, напоминающее по форме сосульку, но только не прозрачную, а белую и витую. Кудесник переводил победный торжествующий взгляд с сосульки на нас и обратно. Предмет, сжимаемый им в руке, на глазах терял свой первозданно белый цвет и зеленел, как синтетическая елка.

— Ну и что сия аллегория означает? — произнес я где-то слышанную фразу.

— О простите, — чародей поклонился, скрывая насмешливую улыбку, — простите, о великий, я забыл, что среди нас непосвященный.

— Да уж чего там. — Лис кинул на меня сочувствующий взгляд. — Так и быть, разъясни ему, шо к чему.

— Позвольте спросить, — начал его ученик, — вот это ваш кубок?

— Вполне вероятно, — согласился я.

— Он был полон, и поскольку вы сказали, что почти не пили, я решил, что ваш. Так вот, — продолжал он, — эта вещь есть бесценный рог единорога. Он позволяет безошибочно определить, есть ли в натуральной жидкости, в данном случае в вине, посторонние примеси. Если бы он почернел — увы, пришлось бы признать, что вы и все, кто его пил нынче за ужином, отравлены. В то же время сонное зелье окрашивает рог, как мы видим, в зеленый цвет. А, скажем, приворотное — в алый. — Он отчего-то печально вздохнул. — Вот так вот, господин рыцарь.

Я кивнул, благодаря за разъяснения.

— Что ж, это подтверждает мое предположение. Трактирщик и его люди не душегубы, а всего лишь грабители. А значит, вскоре попытаются вновь вернуться сюда.

— Возможно, ты и прав, — кивнул Лис. — Да только есть пара вещиц, которые не мешало бы учесть.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, первое: денег у нас почти нет, в упряжке две боевые лошади, что само по себе полный бардак, и правят ими люди, имеющие об этом весьма смутное представление. Второе: от фон Нагеля пока никаких вестей, и чем дальше мы по этой дороге проедем, тем меньше шансов их получить. Ну и, кроме того, когда, — он обратился к ученику, — проснутся наши люди?

— М-м, — кудесник замялся, — быть может, к полудню. А может, и позже. Все зависит от того, сколько они выпили.

— Вот видишь, утренний старт, таким образом, отменяется. А раз уж мы все равно сидим в этом клоповнике, стоит подумать, как мы намерены путешествовать дальше в таких, мягко говоря, непоходных условиях.

Раздумья на тему, как быть дальше, были долги и безрадостны.

— Слушай, — внезапно оживился Лис, — маг, как там тебя…

— Ансельм, — потупился юноша.

— Ладно, пусть будет Ансельм. А слабо тебе пару крысаков в коней превратить?

— В кого? — удивился Лисовский подопечный, не скрывая своего недоумения.

— В коней. Ну или хотя бы в мулов.

— О нет. Так я не умею. Куда уж мне? Это, наверное, даже магистрам не под силу. Тут полный квадрилиум нужен. А сами-то вы…

— Э-эх-х, — горестно махнул рукой Лис. — Верхняя сигминанта рубидия в рубероиде, что, если судить по Фрейду да учитывая начало спада луны в доме Химеры, с точки зрения банальной эрудиции полнейший нонсенс. Ничего, что я по-арамейски? — прерывая поток заумной галиматьи, обратился к ошалевшему ученику мой друг. — Ну, в общем, в связи с поляризацией полярного сияния нельзя мне сегодня. Флуктуации не те.

Обалдевший под натиском неизвестных магических терминов, юный чудодей смотрел на Венедина с нескрываемым обожанием, с каждой секундой проникаясь к нему все большим и большим почтением. За своего друга я был спокоен. Четыре года плотного общения с графом Калиостро не прошли даром.

— Значит, крысаков тебе колдануть слабо, — сокрушенно вздохнул Лис. — Слушай, а что ты вообще можешь?

— Увы, о великий, совсем немного, — с тяжким вздохом выдавил Ансельм. — Я, видите ли, до бакалавра не доучился. Правда, всего-то месяц. — Он поднял на Лиса страдальческий взгляд, словно ища поддержки и прощения за такую оплошность.

— Эк тебя так угораздило, — сочувственно отозвался мой друг.

Маг-недоучка вновь потупился.

— Я, знаете ли, в Кордове учился. У магистра третьего уровня Альмелия Магнуса. Он жил в своем доме, а при нем племянница… Уж такая красавица — глаз не отвести.

— Ну и ты ее… — начал Лис.

— О-о-о-о, — взвыл несчастный юноша, становясь в этот момент еще несчастнее. — Если бы она кинула на меня один лишь благосклонный взгляд, я был бы счастливейшим из смертных. Но, увы, надменная дева не замечала меня. Иногда мне казалось, что маг лишь именует девушку своей племянницей.

— А на самом деле он ее…

— О-о-о-о, — вновь взвыл юнец. — Ее кожа была столь бела, что иногда мне казалось, что она вовсе не живой человек, рожденный от отца с матерью, а одна из прекрасных статуй, которых так много среди древних руин.

— Она была с руками? — поинтересовался Лис.

— Да, а что? — смутился на полуслове рассказчик.

— Тогда еще ничего. Жить будет.

Ансельм на мгновение остановился, мотая на ус, что наличие рук у оживших античных статуй гарантирует им жизнеспособность.

— Что я только не делал, — продолжал сокрушаться он, — чтобы привлечь внимание надменной красавицы, все было тщетно. И тогда я решился на крайнюю меру.

— Ты ее?..

— О-о-о-о! — захохотал новоиспеченный Лисовский ученик. — Я приготовил приворотное зелье и влил его в кувшин с вином. В мои обязанности входило, — поспешил пояснить он, — относить кувшины с вином и блюда с фруктами в спальни Альмелия Магнуса и его племянницы. Так вот, вечером я принес вино и фрукты в желанный альков.

— Ну и?..

— Я так волновался, что перепутал кувшины, — сокрушенно сознался бедный Ансельм.

— Несчастный двоечник! Как ты мог?! В таком-то деле!!! — возмутился великий и ужасный Лис.

— Не гневайтесь, — в ужасе взмолился бакалавр-недоучка. — Я был достойно покаран. Утром, лишь только встало солнце, старик Альмелий воспылал ко мне такой страстью, что я уж и не знаю, как спасся. Поверьте, я натерпелся такого страху, что до сих пор при воспоминании об этом дне сердце забивается в пятки, словно барсук в нору.

— Ладно, — утешительно махнул рукой Лис. — Бог с тобой. Дальше-то что было?

Ансельм тяжело вздохнул.

— Я бродил из города в город, показывая фокусы на ярмарках, ища учителя, который преподал бы мне уроки магической науки, и покровителя, которому бы я мог служить верой и правдой.

— И как успехи? — осведомился Лис.

— Как сказать. — Ансельм развел руками. — До недавнего времени я считал, что неплохо. Но сейчас вижу, что ошибался. Однажды судьба привела меня в Мекленбург…

— Что-что? — насторожился я.

— Да, господин Вальтер фон Ингваринген. Госпожа Аделаида, властительница тех мест, незадолго перед этим рассорилась со своим мужем и вернулась в свой домен, поджидая, как я теперь знаю, вас. Когда я появился в городе, бессовестно объявив себя магистром магии, мне было лишь ведомо, что в нем живет молодая, весьма богатая госпожа, пребывающая в постоянной тоске и печали. Я вызвался развеселить грустную сеньору, и, скажу без лишней скромности, мне это удалось. Конечно, в Мекленбурге был и свой придворный маг, но старик долгие годы просидел, как пень, на одном месте, довольствуясь банальным набором дедовских заклинаний да антинаучным лечением при помощи восковых слепков. К тому же ему не приходилось выступать на ярмарках на потеху толпе.

В общем, мое представление понравилось ее сиятельству, и она приблизила меня к своему двору. Я катался как сыр в масле, не обращая внимания на козни старого мага. В конце концов я бы непременно занял его место, но, увы, в один прекрасный день случилась беда. Хотя теперь-то я понимаю, что это была вовсе не беда, а, вернее всего, указующий перст Провидения, но тогда… тогда я был близок к отчаянию.

— Да что опять случилось-то? — не удержался от вопроса Лис.

— Графиня получила письмо от своей младшей сестры герцогини Изборской.

— Княгини, — машинально поправил я.

— Да, простите, конечно, княгини. Она писала, что вы, герр Вальтер, и вы, о великий, спасли ее город от захвата и что нынче вы оба служите при дворе российского кесаря Вольдемара и в большом почете у него, так что он даже поручил вам сопровождать в Трир племянницу его величества кесаря принцессу Альенор.

Я поглядел на Лиса, ища сочувствия в его взгляде. Венедин молча развел руками.

— Ее сиятельство пришла в неистовство, — продолжал юноша. — Она кричала, что вы ее обманули, предали, унизили. Что она желает вашей гибели. И чем страшнее и мучительнее, тем лучше.

Лис смерил насмешливым взглядом говорившего.

— Мой мальчик, и для этого она выбрала вас?

Ансельм печально вздохнул.

— Вначале она хотела послать большой отряд за вами в погоню, но потом сообразила, что два таких славных воина, да еще в окружении нескольких десятков опытных ветеранов — весьма непростая добыча. Тогда-то старый мекленбургский маг, будь он неладен, и посоветовал графине Аделаиде послать меня. Мол, я не вызываю особых подозрений, зато моложе и магической силой превосхожу его. Графиня знала из письма, что вы пойдете морем, и резонно предположила, что, вероятнее всего, дальнейший ваш путь будет пролегать через владения Тевтонского ордена. Как видите, так и случилось. Мне оставалось только ждать, когда вы появитесь, и, дождавшись, красться следом, выжидая удачный момент для нападения.

Вчерашней ночью я с ужасом наблюдал, как набросились на вашу колонну волки-оборотни. Они промчались мимо, даже не обратив внимания на такую ничтожную жертву, но у меня до сих пор трясутся поджилки, когда я вспоминаю ощеренные пасти этих чудовищ.

Бр-р-р… Когда же я увидел воочию, как сгорел прыгнувший на вас, о великий, оборотень, я понял, что мне предстоит сразиться не просто с двумя отъявленными головорезами… — он запнулся, — простите, господа, — но с магом, многократно превосходящим меня по силе.

— И все же ты решился напасть, — хмыкнул Лис. — Поступок, который не назовешь поступком труса.

— Ну что вы, я очень боялся, — сознался фальшивый магистр. — Но я брел за вами по Германии все дальше и дальше, и Бог знает, сколько еще мне довелось бы брести. И я решился. Этой ночью я прокрался на постоялый двор и, убедившись, что все тихо и все спят, попытался ошеломить вас внезапным ночным нападением. Что было дальше, вы сами знаете, господа.

Лис хотел еще что-то спросить, но тут с галереи второго этажа донеся звонкий голос Алены Мстиславишны.

— Валедар Ингварович, Лис Венедин, я прошу ответить вас, почему вокруг так темно и доколе мы будем сидеть без завтрака? — произнесла девочка, примеряя на себя роль будущей императрицы.

— Темно потому, что ночь, — моментально отреагировал мой друг. — А завтрак? Мы уже работаем в этом направлении. — Он пихнул в бок Ансельма, указывая кивком в сторону кухни. Заметив это движение, княжна перегнулась через перила и увидела стоявшего до того в тени бакалавра-недоучку.

— А, это вы! Ответьте, будьте добры, чего это вам вздумалось летать под потолком и будить нас посреди ночи?

— Видите ли, ваша светлость, — вмешался Лис, подталкивая возмутителя спокойствия все ближе к котлам и поварешкам, — это м‑м… один наш знакомый. Его зовут Ансельм. Он очень спешил предупредить нас о засаде, которую коварные грабители готовят на этом постоялом дворе мирным путникам, ну… и немножко не рассчитал.

— Да? — удивленно произнесла изумленная подобным объяснением девушка. — Ну, как бы то ни было, я хочу есть.

— Хорошо, хорошо, не извольте сомневаться, ща все будет. — Лис затолкал чародея, оторопевшего от натиска юной невесты императорского отпрыска, еще ближе к кухонным кладовым. — Короче, слушай меня внимательно. Так и быть, я прощаю тебе сегодняшнюю ночную выходку, прощаю то, что ты посмел величать себя магистром. Более того, из сострадания к твоей тяжелой судьбе я позволю тебе следовать за мной, и даже более того. — Венедин помедлил и махнул рукой. — А, была не была, так и быть, зачту тебе экстерном экзамен на степень бакалавра, если ты мне ответишь на вопрос, — он наморщил лоб, делая вид, что вспоминает подходящую к случаю закавыку, — нет, это, пожалуй, чересчур сложно… Так, об этногенезе в Кордове наверняка и слыхом не слыхивали… А! Вот. — Он сунул руку за пазуху и вытащил свой калкинский трофей. — Ты должен будешь мне рассказать об истории и свойствах вот этой безделушки.

— Черный дракон Цинь Шихуань-ди, — пораженный Ансельм, делая огромные глаза в пол-лица, рухнул на колени. — Господь всемогущий, не сплю ли я?

Забота о хлебе насущном и последовавший за ней процесс поглощения пищи на время заставили Лиса и его магического ученика отвлечься от темы экзамена. Вслед за трапезой вопрос о том, что же делать дальше, встал с новой остротой, поскольку выяснилось, что продовольствия на постоялом дворе хватит едва ли на пару дней весьма экономного стояния.

— В общем, так, — горячился Лис, — пора вспомнить школьный курс истории и осознать, что города — это не просто скопища домов, произрастающих за одной оградой, но и аккумулятор финансов в их первозданном денежном эквиваленте. Короче, самое время протрясти буржуа и послушать, как они будут звенеть.

— Может, все же доберемся до конторы Ганзейского союза? — возражал я, памятуя, что Лисовская манера ловить рыбку в мутных финансовых потоках ведет обычно к весьма далеко идущим последствиям.

— До этой самой конторы еще добраться надо! Наш любезный Карл из Риббека, купец, утверждает, что миль на сто в округе ничего подобного нет. С нашей скоростью это не меньше трех дней пути. Мы-то ладно, как-нибудь на подножном корму святым духом перетопчемся, но теток все же кормить надо. Да и ночевать под открытым небом тоже затея не ахти какая — октябрь на носу, того и гляди дожди пойдут.

— Хорошо, и что ты предлагаешь?

— Как это что? Провести безвозмездный заем денег у населения.

Последняя часть нашего разговора была услышана юной княжной, спускавшейся в этот момент по лестнице, чтобы узнать, отчего это вдруг воины ее эскорта изволят спать, когда она уже давно бодрствует.

— Я благодарю вас за заботу, господа, — тоном, не допускающим возражений, произнесла Алена Мстиславишна, — но если мы действительно в таком тяжелом положении, как вы говорите, быть может, стоит что-то продать?

— Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, — процитировал Лис, — а у нас денег нет.

Княжна на минуту задумалась.

— Но есть одно из моих платьев. То самое, в котором я ходила под Херсирк.

Я улыбнулся обороту: «Ходила под Херсирк». Так обычно изъяснялись старые вояки. Юная девица произносила эти слова со знанием дела и явной гордостью.

— Починить платье уже невозможно, а жемчуга на нем нашито не менее чем на тридцать солидов.

— Нехорошо это как-то, — вздохнул Венедин, вообще крайне болезненно воспринимавший попытки женского участия в финансовых вопросах, а уж тем более такую благотворительность со стороны девочки-подростка.

— Я так велю, — гордо задрала подбородок княжна. — Готовьтесь ехать в город. А я сейчас прикажу Татьяне спороть жемчужины и принести их вам.

Лис перевел взгляд с девушки на меня, и я четко понял, что в его голове уже созрел коварный план по «рациональному» использованию выделенных средств, так что свернуть его с намеченного пути не удастся даже бульдозером.

— Слушаюсь, ваша светлость, — склонился в поклоне Венедин. — Все сделаем в лучшем виде.

— Ты шо-нибудь понял? — Лис с нескрываемым изумлением уставился вслед баронским стражникам. — Шо это за обходной маневр? Куда их понесло?

— Понятия не имею, — отозвался я. — Насколько я помню, прежде люди, желающие получить с нас по счетам, не исчезали так быстро. Уж во всяком случае, по своей воле.

— Что ж, начинание, конечно, благое. — Венедин вышел за пределы двора и, не опуская мечей, медленно начал обходить обнесенное частоколом строение. — Но как-то это все подозрительно. Вот, трава примята. Значит, последний стражник шел отсюда. Интересно, что же он такого нарыл?

Я вышел за ворота, чтоб подстраховать своего друга. Понятное дело, шестеро стражников, как бы хороши они ни были, имели не много шансов против пары рыцарей, подкрепленных шестью же не менее профессиональными бойцами. Принимая же в расчет высокий бревенчатый забор постоялого двора и его забаррикадированный первый этаж — шансы нападающих вовсе становились угасающе малы. Однако вне наших «укреплений» за каждым камнем, каждым обшарпанным строением могла ждать засада.

Лис шел вперед, обратившись в зрение и слух, ступал тихо, почти бесшумно, короткими шажками, готовый каждый миг, едва почуяв опасность, отпрыгнуть, упасть и откатиться. Но все было тихо. С осенней ленцой щебетали лесные птицы, демонстрируя полное безразличие к делам двуногих тварей, шелестела на ветру листва, и, видимо, общаясь на свои лошадиные темы, всхрапывали кони в конюшне.

— Он шел от башни, — крикнул Лис, нарушая первозданный покой осеннего леса, — я иду туда.

— Я с вами, о великий! — Ансельм, верный своей клятве не покидать учителя, бросился к нему, не разбирая дороги.

— Тихо! — прикрикнул Лис. — Куда ты несешься как оглашенный? А вдруг там засада?

— А? — Юноша застыл на месте, поводя глазами вправо-влево. — Засада? — Он протянул правую руку перед собой и, не двигаясь с места, обвел ею окрестность. — Нет, здесь, кроме нас, больше ни одной живой души нет.

— Блин, вундеркинд! — выругался Лис. — А раньше он этого сказать не мог? Чего я тут корячусь, шо бобик, когда этот Эмиль Кио засады руками чует.

— Кстати, ты, о великий, должен вообще чуять ее мизинцем левой ноги. Причем не снимая сапог.

— Ща, только ноги помою, — огрызнулся Лис, — а то шо-то чувствительность снизилась. Есть авторитетное мнение, шо придется устроить нашему доморощенному Хоттабычу осеннюю переэкзаменовку.

— В каком смысле? — поинтересовался я.

— В смысле узнать, что он еще могет. Обидно, знаешь ли, таскать с собой этакий кладезь магической премудрости и морочить себе при этом голову по всяким мелочам. Ладно, потом поговорим. — Лис махнул Ансельму рукой и потянул на себя створку ворот потрепанной огнем сторожевой башни. Юный маг устремился за ним, и они оба скрылись в каменном чреве.

Первым из сумрачной руины появился Ансельм. Он шел покачиваясь, бледный, как утренний туман, с глазами, полными ужаса. Отойдя пару шагов от ворот, юноша согнулся пополам и упал на колени, выворачиваемый наизнанку рвотой.

— Смотри, — ворвался в мое сознание Лис, и я увидел то, что спугнуло стражу, то, что могло заставить похолодеть от ужаса и менее впечатлительного человека, чем ученик мага. На полу башни, едва забросанные прелой соломой, в немыслимых позах валялись обезображенные крысами трупы: мужские, женские, не менее десятка. На одних виднелись ошметки уже знакомых нам черно-зеленых нарамников, на других была явно цивильная одежда, которая вполне могла принадлежать состоятельному трактирщику и его семейству. Рой мух, жужжа, вился над трупами, пролежавшими в злосчастной башне не менее трех дней. — Вот так-то, — выдавил Лис.

— Уходим! — скомандовал я. — Очень быстро собираемся и уходим!

Сборы были недолгими.

— Быстрее! Быстрее! — торопил всех Венедин, носясь из помещения в помещение, высматривая и уничтожая малейшие следы нашего пребывания. Обалдевший возница, нанятый им вчера, узрев вместо благостного ученика местночтимого святого свирепого воина, тычками ускоряющего и без того спорые движения ветеранов, норовил бочком выскользнуть с постоялого двора с явным намерением дать деру в родной город. — Только попробуй! — ловя его за шиворот, сквозь зубы процедил Лис. — Я перережу тебе горло раньше, чем ты сделаешь первый шаг в сторону города.

— Что вы, что вы, монсеньер, — залепетал бедолага, забираясь на козлы и замирая на них, словно суслик. — Я вот тут с конями…

— И шоб ни шагу! — Венедин для убедительности положил руку на крестовину меча. — Так, все забрали? Ропшу спускайте! Да аккуратно, не дай Бог уроните, головы к чертям поотшибаю! Алена Мстиславишна, голубушка, у вас все готово?

— Да, — кратко и как-то на удивление бесцветно произнесла княжна.

— Вот и отлично. — Лис одним рывком взлетел вверх по лестнице, чтобы на всякий случай еще раз проверить оставленные апартаменты.

— Вам нездоровится? — спросил я, подавая руку всегда бойкой и непоседливой киевлянке. Нынче она была бледна и на редкость спокойна.

— Да, — вновь ответила девушка, опираясь на мою руку и тут же скрываясь в возке.

Я хотел еще что-то добавить по поводу ее бледности и темных кругов под глазами, но меня опередил Лис, едва ли не кубарем слетевший вниз по лестнице.

— Аленушка, оружие забыла! — В руках мой друг сжимал высверкивающий серебряной филигранью кинжал, подаренный киевской княжне фон Зальцем. Лицо девушки на миг появилось в окошке возка.

— Оставьте его себе, — со вздохом сказала она. — Вам он нужней.

Лис остановился у повозки как вкопанный, не зная, что и сказать в ответ.

— Ты что-нибудь понимаешь? — Он перевел на меня взгляд.

— Честно говоря, нет, — недоумевающе покачал головой я. — Может, действительно приболела? Осень все же на дворе. Климат непривычный.

— Укатали сивку крутые горки, — отозвался Лис, засовывая за пояс клинок, подаренный магистром Тевтонского ордена. — Ладно, пусть пока у меня побудет. Эй, Танюха, пригляди за девонькой. Шо-то она занедужила.

Обычно стоило кому-либо неосторожно назвать Алену Мстиславишну девчонкой, девочкой или как-то в этом роде, и скандал вспыхивал быстрее, чем заряд гремучей ртути в унитарном патроне. «Я взрослая! — каждый раз горячилась княжна. — Я невеста принца!» Так бывало всякий раз, но не теперь. Лисовская провокация была явно пропущена мимо ушей.

— Хочу есть, — едва приоткрыв окошко, в никуда бросила княжна.

— В дороге поедим, — ответил Лис, вскакивая в седло андалузца. — Времени нет.

В Санкт-Йоханесбург наш кортеж въезжал неспешно, с возможной пышностью, как и подобает поезду будущей принцессы императорского дома. Конечно, потрепанный вид возка, усталые и запыленные лица рыцарей эскорта не слишком соответствовали торжественности момента, но других взять было негде. К тому же радость от окончания пути настолько ясно просвечивалась сквозь пыль и усталость, что все остальное попросту забывалось, становилось несущественным, неважным.

Хлопотливый бургомистр, встречавший кортеж у городских ворот, предоставил в наше полное распоряжение небольшой, но вполне удобный отель, принадлежащий некогда роду лотарингских графов фон Штеренталь, в прежние времена ежегодно приезжавших сюда на богомолье. На фасаде этого небольшого городского замка все еще виднелся герб их древнего рода: черное поле, усеянное золотыми шестилучевыми звездами.

— Ну, блин, все, — глядя на щит, укрепленный над воротами, восхищенно изрек Лис. — Всем стоять, остальным строиться, трамваям бежать справа. Раз, два, три… семь… десять… Ясно, «Хилтон» не угадывается. А если тут есть еще теплый сортир и горячая вода, то я готов самолично еще пару звездочек пририсовать.

Горячая вода в замке нашлась. Понятное дело, она не лилась из крана, ибо никакого крана и в помине не было, зато расторопные слуги в кожаных передниках на голое тело не скупясь доливали ее из кипящих поодаль котлов в небольшие частные бассейны, именуемые здесь в угоду древней латинской традиции ваннами.

— Так что же все-таки произошло? — Лис расслабленно откинулся в деревянной бадейке, позволявшей ему вытягиваться во весь свой немалый рост, и пальцем поманил слугу, дежурившего с ковшом возле бочки с пивом.

— Это я у вас хотел спросить, — усмехнулся пребывающий примерно в той же позиции фон Нагель. — Утром, когда мы расположились в Риббеке, заняли, кстати, весьма неплохую гостиницу, я послал гонца, как мы и договаривались, на лесную дорогу. Гонец вернулся, доложив, что добрался аж до места ночного боя, но никого не обнаружил.

— А, это нас бес попутал, — скривился Венедин.

— К нам прибыл человек из города, — вмешался я, — сказал, что от тебя. Назвался местным купцом. Сообщил, что ваш отряд попал в засаду и что ты послал его увести нас в безопасное место.

— Мы попали в засаду? — удивленно переспросил фон Нагель, поднимаясь на локтях. — Бюргеры разбили отряд тевтонских рыцарей? И вы могли в это поверить?!

Мы могли в это поверить. Мы знали о швейцарских баталиях, о битве «Золотых шпор», после которой французский король был вынужден возводить в рыцарское звание крепких парней из городской и сельской бедноты, чтоб только восполнить потери своей броненосной кавалерии. Мы знали еще много чего, о чем отважный Ульрих фон Нагель не мог и подозревать.

— Так, собралось на ратушной площади несколько десятков каких-то горлопанов с дубьем, но мы рассеяли их, даже не обнажая мечей. Правда, пришлось вздернуть тамошнего сборщика пошлин, но, похоже, в городе только обрадовались этакому его возвышению. — Тевтонец захохотал над собственной шуткой.

— Что же было дальше? — поинтересовался любопытствующий Лис.

— Мы разослали по округе местных охотников, наказав им искать ваши следы. Не могли же вы в самом деле упорхнуть с дороги, словно ангелы небесные. — Он на секунду замолчал и покосился на Венедина. — Хотя кто вас, магов, знает?

— Не, не могли, — покачал головой мой друг. — Если б могли, стали бы мы по дороге тащиться.

— И то верно, — согласился тевтонец. — Так вот, охотники вернулись и сообщили, что, возможно, вас отчего-то вдруг понесло в соседнее баронство, будь оно неладно. Мы собрались было ехать туда, но городской магистрат упросил меня сопровождать их представителя к развалинам замка Херсирк — он как раз гореть закончил.

— И что там? — Лис вынырнул из индивидуальной пучины и с явным интересом приготовился слушать отчет риббекской поисково-спасательной экспедиции. С момента встречи на лесной дороге с вепреобразным соседом Херсирка, проявившим видимый интерес к подвалам сгоревшего замка, он не уставал корить себя, что поспешил с поджогом и отступлением и, вероятно, пропустил что-то весьма ценное.

— Сундуки с золотом и драгоценностями, — буднично ответил фон Нагель. — Восемь штук.

— Ну нормально?! — повернулся ко мне Лис. — Тут из-за жалких пятисот солидов буквально мощи святого Дезодорана пришлось распродавать, а в замке бесхозный золотой запас зазря грунт продавливал!

Я не стал напоминать другу, что в тот момент его мысли были заняты совсем другим и что «жалкие пятьсот солидов» являли собой примерно годовой доход с баронства вроде того же Штраумберга. Тем более что фон Нагель, принявший стенания Лиса за шутку, только улыбнулся и продолжил:

— Так вот, добрались мы до Херсирка, а тут откуда ни возьмись является соседский барон со свитой и давай кричать, что по древним грамотам эти земли его предкам принадлежали и что поскольку ни из графов Грамбрехтов, ни из Херсирков в живых никого не осталось, то теперь он здесь властитель. Видимо, городской совет нечто подобное подозревал, потому как только барон закончил себе горло рвать, бургорат вытащил из-под плаща грамоту с городской печатью, в которой черным по белому записано, что городской магистрат и жители вольного города Риббека желают видеть своим правителем государя-императора Фридриха II.

В общем, случилась там перебранка, но барон сражаться не думал — он и его люди по-охотничьи снаряжены были, так что мы его одолели. Вот он-то мне и сказал, что встретил вас в своих землях. Правда, он отчего-то твердил, что вы шверинцы, что граф Генрих непременно затребует себе Херсирк и только он, в смысле фон Штраумберг, сможет отстоять эти земли для Империи.

— Он что же, тоже решил идти под руку Фридриха? — спросил я, широко открывая глаза от удивления.

— Ну, честно говоря, у него особо не было выбора, — усмехнулся фон Нагель и сделал знак слуге подлить еще горячей воды в ванну.

Полутемный зал, длинный и высокий, словно станция метро, скупо освещался горящими вдоль стен факелами и большим, в рост человека, камином, дававшим хоть немного тепла в этом холодном сыром помещении.

— Вальтер фон Ингваринген, — разнеслось под сводами зала, — клянетесь ли вы перед лицом великого суда говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды?

— Клянусь! — Я поднял вверх правую руку.

— Лис Венедин, клянетесь ли вы…

После монастырской помойки императорские покои производили сокрушительное впечатление. Впрочем, человека, не измотанного застенками, скромное обиталище монарха потрясало не менее. Проведший большую часть жизни на Сицилии, он представлял странный, почти невозможный сплав любви к суровой германской простоте и изысканной восточной роскоши одновременно.

Месяцами живя в походных условиях, ночуя на земле и питаясь от случая к случаю, Фридрих чувствовал себя абсолютно непринужденно. И все же не было ни единого соблазна, которому бы император Священной Римской империи не поддался бы с великим удовольствием. Мягчайшие ковры с высоким ворсом, вышитые шелковые подушки, воздушные занавеси, прелестные одалиски в прозрачных одеяниях, скорее подчеркивающие, нежели скрывающие их совершенные формы, одалиски, разносящие тонкие заморские вина и изысканные восточные лакомства, словно принесенные могущественным джинном с султанского стола персидских сказок. Все это, правда, в сочетании с невесть откуда тянущими сквозняками, составляло рабочую обстановку величайшего монарха Европы.

— Он тут неплохо устроился, — склоняя ко мне голову, пробормотал Лис, когда верный своему воинскому долгу фон Нагель привел нас на ночь глядя в императорские покои и, ни слова не говоря, развернувшись, покинул на произвол судьбы. — Ты знаешь, это самое величество мне все больше и больше нравится, — добавил он, следя глазами за принесшей на голове блюдо с фруктами одалиской и грациозно поставившей его на низкий резной столик перед нами. — Надеюсь, мы с ним поладим.

— Тихо. Готов держать пари, что он сейчас наблюдает за нами сквозь какую-то незаметную дырку.

— Извращенец, что ли?

— Нет. Отслеживает наши реакции, чтобы знать, как строить беседу.

— Да-а?! — восхитился Лис. — И какие же должны быть эти самые реакции?

— Откуда я знаю? Все зависит от того, о чем его величество собирается с нами говорить.

— Ну тогда хрен с ним, пусть смотрит. — Лис уселся по-турецки на пол и начал со смаком очищать спелый банан. — Эй, подруга! — крикнул он вслед крутобедрой красотке. — Куда ты побрела? Присоединяйся! А ты чего столбычишь? — Лис повернулся ко мне. — Садись! Не думаю, чтобы императору нравились люди, пренебрегающие его гостеприимством.

Девушка не заставила себя упрашивать. Она сделала знак рукой, и вослед ей в покои впорхнула еще одна прелестная пери, чуть более смуглая, но не менее обольстительная, чем первая. С милыми улыбками на лицах они расположились вокруг столика, и я вынужден был сесть, поскольку стоять в помещении, где остальные не то что сидят, а полулежат, кажется почти что непристойным.

— В таких условиях я согласен ждать государя-императора хоть до его возвращения из крестового похода, в который, я надеюсь, он все-таки отправится, — прокомментировал создавшуюся обстановку Лис.

Фридрих II появился много раньше. Неслышно — длинный ворс заглушал шаги — он возник за нашими спинами. Чуть пошевелил пальцами, делая очаровательным представительницам гостевого сервиса знак удалиться, и те тут же растаяли в полумраке покоев, кланяясь на ходу.

— Ну вот, — принимая почтительную позу, пробормотал Лис, — значит, сейчас будем соображать на троих.

— Лис! — шепотом возмутился я. — Что ты такое говоришь?

— В смысле, думать сейчас будем втроем.

— Господа рыцари, — император едва ответил на наш поклон, — я позвал вас сюда…

— Чтоб сообщить пренеприятнейшее известие, — не удержался от комментария мой друг.

— Что? — переспросил император. — А, это! Ерунда! Я ни секунды не верю в предъявленные вам обвинения. Я решил, что вы невиновны. Во всяком случае, в том, в чем вас обвиняют. — Он на мгновение замолчал и повторил медленно, нараспев: — Я собрал вас здесь, чтоб сообщить пренеприятнейшее известие. Хорошая фраза, надо будет где-нибудь вставить. Да, так вот, я не верю в то, что вы похитили принцессу Альенор. Это было понятно мне с того самого мига, когда я только узнал о случившемся. Только полный идиот, совершив такое ужасное преступление, стал бы везти подменыша в Трир, тащить его едва ли не силком в аббатство, тем самым плотно прижимая свою голову к плахе. Вы вовсе не идиоты, и мне это доподлинно известно. Поэтому вмешательство вашей, господа, яростной защитницы, фрейлины моей будущей невестки, госпожи Татьяны, — он с трудом выговорил это непривычное имя, — и чистосердечный рассказ храброго фон Нагеля только добавили оснований для моей уверенности, но не открыли ничего нового.

Не буду юлить, я казню вас немедленно, если мы не найдем общий язык. Как вы сами прекрасно понимаете, мне позарез нужен союз с Русью. Я не могу отправляться в Святую землю, не обезопасив тыл. Если свадьба моего сына и дочери великого герцога Киевского не состоится, этому союзу не бывать. Если же станет известно, при каких условиях была сорвана свадьба, то и подавно.

— На чужой роток не накинешь платок, — печально вздохнул Лис.

— Платок — да, не накинешь, зато петлю на шею — одним движением. Рекомендую, прекрасно помогает от излишней болтливости.

— Кх-м. — Лис явно был готов слушать монарха дальше в полном молчании.

— Можете не сомневаться, никто из видевших превращение подменыша не раскроет рта без моего разрешения. Ваша же задача — отыскать невесту моего сына и привезти ее, — он сделал паузу, — в Святую землю.

— Простите? — произнес я, делая удивленное лицо.

— Да, вы не ослышались, именно в Святую землю. Рим настаивает на скорейшем начале крестового похода, что ж, в данном случае это нам на руку. Мы сделаем вид, что принцесса вовсе не пропадала. Я объявлю, что свадьба моего сына состоится в Иерусалиме, в храме Гроба Господнего, и что до дня свадьбы невеста будет скрыта от людских глаз во избежание черной магии и прочих происков моих врагов.

Ее свита — как та, что была с ней все время путешествия, так и та, что должна прибыть в Трир, отправится вместе со мной либо останется здесь. Но ко дню свадьбы вы должны доставить мне принцессу Альенор целой и невредимой. В противном случае я буду вынужден казнить всех, кто ее сопровождал. Иначе на Руси станет известно об исчезновении вашей подопечной, а это недопустимо. — Он замолчал, переводя дух. — Мой добрый друг Герман фон Зальца в письме рекомендует вас как храбрых, умных и честных рыцарей. Это высокая похвала. Пока что, увы, неоправданно высокая.

Найдите принцессу и можете просить любую награду. Если же нет, вы с ужасом будете вспоминать день нашего знакомства. И весьма недолгое время, смею вас уверить. Я даю вам полную свободу действий и обещаю всемерную помощь, какая только может от меня зависеть. Мой референтарий уже подготовил соответствующий указ, вы получите его на выходе. Пока же отправляйтесь в штерентальский отель. Завтра в полдень я жду вас вновь с планом своих действий. У вас есть вопросы?

— Если позволите, — склонил я голову. — Когда будет назначена свадьба?

— В ближайшие дни я отправляюсь на Сицилию. Большая часть войск уже там и ожидает только приказа выступить. Не могу сказать точно, сколько я задержусь в пути, но можете мне поверить, путь от побережья к Иерусалиму я проделаю быстро. А уж там я не смогу долго тянуть с объявлением дня свадьбы. Имейте это в виду.

— О Всевышний, — вздохнул Лис на канале связи, — дай нам сил свершить требуемое и, если тебе только не противно, укрепи сынов Аллаха, чтобы они продержались до нашего подхода.

Дорога по каменистой Лотарингии была не то чтобы трудной, но довольно унылой. Мало что изменилось здесь со времен древнего Лотара, владевшего этой землей во времена первых франкских королевств. Безлюдный, почти дикий край у отрогов Вогезов, изредка ощетинивавшийся зубцами замковых башен, порой давным-давно заброшенных и служивших убежищем для бродяг и воронья. Наш небольшой отряд временами привлекал нездоровый интерес обитателей этих мрачных сооружений, но стрелы Лиса, молнии Ансельма и мой меч быстро охлаждали пыл нападающих, предпочитавших искать более легкую добычу. Неспешно, к великому нашему сожалению, значительно более неспешно, чем нам хотелось, мы пробирались к замку Рош ле Сьон, где располагалось лотарингское прелатство могущественного ордена Богоматери Горной.

— Думаешь, сработает? — в который раз спрашивал меня Лис, похоже, больше меня волнующийся за успех подготовленной нами операции.

— Должно. Я приезжаю в Рош ле Сьон на Мавре, но в одежде простолюдина, называю себя скромным паломником, желающим отправиться в Святую землю, и предъявляю в их банковскую контору ганзейский вексель, прося оплатить его мне по соответствующему курсу.

— Ты точно знаешь, что они принимают к оплате долговые обязательства Ганзейского союза? — беспокоился Венедин.

— Принимают. У них дела с ганзейцами, так что с этим никаких проблем быть не должно. Правда, десять процентов от суммы они оставляют себе на святые дела, но для нас это сейчас не главное.

— Вот ведь как сколачиваются состояния! — возмущался мой напарник. — Тут корячишься, жилы тянешь, надрываешься, пока монеты из окружающей среды вытряхнешь, а тут сидят какие-то умники и знай себе отщелкивают проценты. А нельзя просто припереться в замок, найти того кренделя с постоялого двора, стукануть ему, что под их марку какие-то буквально польские кооператоры подделываются, ну и дать им соответственно возможность восстановить историческую справедливость?

— Ты видел, как они общаются с чужаками? По сравнению с этим телеграмма — Песнь песней. Можешь не сомневаться, дальше калитки тебя не пустят, а привратник выслушает молча сквозь зарешеченное окошко, благодарно кивнет, и на этом сеанс связи закончится. Наверх твое сообщение доложат, вероятно, даже меры по нему примут, но только нам от этого ни холодно ни жарко. Девочку они искать не будут. Так что придется дать им себя поймать, а дальше они, радуясь, как им ловко удалось разоблачить хитрого шпиона, сами приведут меня к своему руководству. А тут уже наша игра.

— Ладно, — горестно согласился Лис. — Черт с ними, с процентами. Но только ты уж с ними не миндальничай, веди себя поподозрительней, а то еще решат, что все нормально, выдадут деньги да вслед ручкой помашут.

— Ты уж не волнуйся, — обнадежил я друга. — Я буду подозрительным, как Ленин на долларовой купюре.

И вот наконец на горизонте замаячила высокая, почти отвесная скала с семибашенным замком, казавшимся ее логическим продолжением.

— Рош ле Сьон, — пояснил местный вилан.[23] — А полдня пути отсюда Шато-Мегир. — Он махнул рукой куда-то на юг. — Тоже их замок. И дальше еще есть, но я там не бывал. Люди говорят, до самого Пайена, что в Шампани, такие башни. Полдня пути — замок.

Поблагодарив словоохотливого крестьянина, мы отправились в скальную цитадель храмовников, где, вероятно, находился ключ к решению нашей многотрудной задачи.

— Удачи, — напутствовал меня Лис. — Ежели что — свисти, подойдем поможем. Но все-таки постарайся, чтобы этих «ежели что» не было.

Вопреки моему ожиданию, наш путь лежал еще глубже под землю.

— Не волнуйтесь, — напутствовал меня де Леварье, — вам ничего не угрожает. Сейчас вы увидите кое-что, что вряд ли видели прежде. И это лишь немногое из того, о чем бы вы могли узнать в этих стенах. Конечно, — мессир Сальватор сделал паузу, — будь вы одним из посвященных.

— Ваша честь, — начал я почтительно, — не скрою, меня давно интересует ваш благородный орден. После всего услышанного я глубоко потрясен, и мне трудно осмыслить сказанное за столь краткое время. Вероятно, вы правы, наступит день, и мы вернемся к нашей беседе, но сейчас мой долг — отыскать и вернуть ко двору императора девочку, ставшую заложницей козней враждующих сторон.

— Хорошо, — кивнул де Леварье, услышав примерно то, что ожидал. — Всему свое время. Пока же, — он толкнул дверцу, возникшую перед нами при свете факелов, — мы у цели.

Дверца распахнулась, и я удивленно округлил глаза, пытаясь сообразить, действительно ли я попал в тоннель подземки или же виной этому миражу все то же дурное освещение. Приору Лотарингскому мой ошарашенный вид доставил явное удовольствие.

— Не бойтесь, Вальтер, сия диковина — плод человеческого разума, а не происки Нечистого.

Понятное дело, бояться было нечего, в прежние времена мне доводилось ездить в метро, спускаться по эскалатору, даже пользоваться лифтом, правда, не всегда успешно. Отдаленный предок метрополитена являл собой небольшой возок почему-то на шести колесах, стоявший в деревянном желобе, заменявшем рельсы. Спереди и сзади от него отходили толстые канаты, заменявшие привычную упряжку, на кучерских козлах восседал человек, призванный следить за плавностью и бесперебойностью движения. Завидев нас, он спрыгнул со своего места, открывая дверцу перед приором.

— Влезайте, влезайте, — подтолкнул меня де Леварье. — Сейчас возница даст знак, чтобы включили механизм, и мы тронемся в путь. Заметьте, без всяких лошадей, одной лишь мощью человеческого разума, освоившего силу природы.

«Очевидно, водяную мельницу приспособили», — прикидывая, каким образом можно заставить двигаться это безлошадное устройство, решил я. Впрочем, я не мог назвать себя корифеем инженерного дела, и кто знает, может быть, изощренные умы наследников Архимеда придумали здесь иной способ двигать этот агрегат. Наконец возок дернулся и довольно плавно покатился по отполированному желобу.

Мы были в пути что-то около трех часов, все это время возок исправно стучал колесами на стыках, кое-где со скрипом поднимаясь вверх, не слишком быстро, но без остановок.

— О чем вы задумались, Вальтер? — обратив внимание на следы мысли на моем лице, поинтересовался мсье Сальватор.

— Да вот, — я сделал неопределенный жест рукой, — когда бы в башне вместо ступеней был колодец, да в том колодце поставить такой вот возок, к крыше его прикрепить трос, а к другому концу троса груз, весом в тот самый возок, полный людей, то подъем был бы значительно быстрее.

— В вашей идее есть много недочетов, которых бы вам с легкостью удалось избежать, знай вы то, что знаем мы, и все же, надо сказать, она весьма интересна. Вы далеко пойдете, мой дорогой, — немного подумав, согласился приор.

То, что в моей идее есть масса недочетов, я знал не хуже храмовника. Мне очень хотелось верить, что прежде, чем проверять ее на людях, местные инженеры проведут все же надлежащие исчисления. Однако же не мог я в самом деле набросать, так сказать, на колене досточтимому приору схему примитивного лифта.

Наконец подъем был завершен, и мы оказались на верхней площадке донжона, венчавшего одну из окрестных скал. Семибашенный замок Рош ле Сьон виднелся на горизонте, еле различимый в смутной осенней дымке.

— Ваша честь, — подозрительно глядя на меня, обратился к приору ждавший нас на башне рыцарь, — прикажете начинать?

— Пожалуй, — кивнул де Леварье. — Солнца достаточно?

— Вполне.

— Тогда не будем терять времени.

Рыцарь поклонился и сделал знак ожидавшим его приказа орденским сержантам. Те сноровисто, по всему видать, не в первый раз, начали устанавливать на деревянном помосте диковинное сооружение, отдаленно напоминавшее огромное пугало со свисающими вниз руками.

Среди мощных каменных блоков донжона этот странный прибор выглядел хрупкой детской игрушкой, но самым чудным в нем были свисающие с широких плеч руки, увешанные большими металлическими пластинами, начищенными до блеска. Установив его, сержанты поспешили скрыться в деревянной будке, пристроенной к возведенному монстру. Спустя еще пару минут диковинный плод инженерной мысли конвульсивно задергался, имитируя, должно быть, утреннюю гимнастику огородного пугала. Где-то вдали, в стороне, противоположной Рош ле Сьон, в ответ блеснул какой-то лучик, потом еще, и опять исчез, и снова блеснул, повторяя движение нашей хитрой установки.

«Господи, — я прикусил губу, чтобы не расхохотаться, — да это же гелиограф! Конечно, как я сразу не сообразил? Все замки ордена находятся на скалах, на вершинах холмов, на склонах гор так, чтобы с самой высокой точки одного была видна самая высокая точка другого. Отсюда при помощи таких установок, почти как по телефону, можно связаться с любым, даже самым отдаленным командорством ордена. Мы дали сигнал, его повторили на следующей башне, и так далее, пока сообщение не дойдет до адресата».

— Он подает какие-то сигналы? — наивно поинтересовался я у мсье Сальватора.

— Что-то вроде того, — поощряя мою любознательность, кивнул храмовник. — Когда мы были в подземелье, в одно из наших хозяйств на берегу Северного моря доставили известия об интересующем вас человеке. Я пригласил вас, чтоб вы могли получить эту новость, как говорится, из первых рук. Сейчас мы подаем знак, что готовы к приему сообщения. — Приор повернулся, ожидая ответного сигнала.

Деревянный рукомашец застыл, закончив свою речь.

— Погодите немного, сейчас начнется, — произнес он, вглядываясь в горизонт. — Пошло сообщение. Так, две недели тому назад девочку, похожую по описанию на ту, о которой мы говорили, видели в Гронингене. Ее продали купцу ван Киркену. Это известный торговец живым товаром, — пояснил мсье Сальватор. — Интересно, удалось ли выяснить, куда он предполагал отплывать? Обычно дома он не засиживается. Лишние траты на прокорм рабов, да и к тому же не ровен час нагрянут крепкие молодцы вроде вас в поисках родных и любимых, тут и голову сложишь, глазом моргнуть не успеешь. Значит, вероятно, в тех же днях он и вышел в море. А вот, что-то еще передают. — Он вновь начал вглядываться в проблески дальнего семафора. — Корабль «Шарлемань» направлялся на остров Костаматис в Средиземном море. Это примерно полсотни лье на юго-восток от южной оконечности побережья Сицилии, — пояснил он. — Я много слышал об этом милом острове, но ни разу ничего хорошего. Что ж, — он повернулся спиной к дальнему замку, — похоже, это все, чем я вам сегодня могу быть полезен. По поводу же Шверина не беспокойтесь, мы примем надлежащие меры, чтобы отвадить наглых самозванцев прикрываться именем нашего ордена.

«Уж в этом-то я как раз не сомневаюсь. — Я склонился в благодарном поклоне. — Не удивлюсь даже, если негодяи закончат жизнь на электрическом стуле».

— Сейчас же, Вальтер, — напутствовал меня де Леварье, — вам время отправляться в путь, до Костаматиса дорога неблизкая. Ежели «Шарлемань» еще не прошел Геркулесовы столбы, быть может, мне удастся убедить великого магистра задержать его. Но я бы на это не надеялся. Отправляйтесь в Марсель, там вы всегда найдете корабль, идущий в нужном вам направлении. Перед отплытием наведайтесь в наше тамошнее командорство, если ван Киркена удастся перехватить, в нем об этом будут знать. В добрый путь, Вальтер.

«Святая Женевьева» шла вперед, давая семь узлов, раскачиваясь из стороны в сторону на радостно-синих волнах. Немного, но принимая во внимание, что латинские паруса, красовавшиеся на всех трех ее мачтах, позволяли идти довольно круто к ветру, можно было смириться и с этим.

— Костаматис. — Мэтр Теодор, принявший на себя роль любезного хозяина, охотно снабжал нас разнообразной информацией о тонкостях плавания в средиземноморских водах и всех имевшихся в них же диковинах. — Вернее, по-итальянски, Коста Матеус, носит свое имя в честь апостола Матфея, проповедовавшего там слово Божье морским разбойникам.

— Погоди, — встрепенулся Лис, услышав знакомое имя. — Матфей, это тот, который был сборщиком податей?

— Он самый.

— А, ну тогда понятно. — Лис состроил возвышенное выражение лица. — Кому же, как не ему, знать нравы разбойников.

— Простите? — Набожный, как и все суеверные люди, мсье Теодор укоризненно посмотрел на моего напарника.

— Господин д’Орбиньяк хотел сказать, — толкая Лиса локтем в бок, произнес я, — что во времена римского владычества разбой в ливантийских землях был делом столь обычным, что человеку странствующему приходилось сталкиваться с подобными душегубами сплошь и рядом.

— А, понимаю, — закивал мсье Марно. — Так вот, с тех пор пиратов на острове нет. Там сидит князь Матео VII, который именует себя прямым потомком того самого евангелиста Матфея.

— Обычное дело, — кивнул я. — Знавал я один род, который происходил прямо от Адама. Причем от первого брака.

— Так что ж там — тишь да гладь? — удивленно спросил Лис. — Отчего ж тогда туда не плавают честные люди?

— Да нет. — Капитан вздохнул. — Со времен Матфея пиратства на этом острове нет, все больше работорговля. Князь снаряжает корабли, которые шныряют и здесь, и в Ионическом море, и в Эгейском, и за Геркулесовыми столбами. Пристанет такой корабль ночью у какого-нибудь небольшого городка или рыбачьего селения, а поутру, почитай, все его жители в цепях. Тех, кто получше, с собой забирают, остальных же убивают или отпускают за выкуп. С того княжество и живет. Сюда же везут пленников и из Европы, и с Востока, так что всякий, кому нужны красавицы для услужения или же сильные парни, во всякий день может приплыть да подобрать товар себе по вкусу. Да, впрочем, что я вам рассказываю, — пожал плечами Марно, — вы-то и сами, поди, все это знаете. — Он перевел заговорщицкий взгляд с Лиса на меня. — Иначе чего вас туда понесло?

— Послушайте, почтеннейший, — попытался возразить я, оскорбленный предположением шкипера о нашей принадлежности к работорговле. Но не договорил, замерев с открытым ртом.

Прямо к нам от кормовой надстройки шел мужчина, одетый в добротный плащ из фламандского сукна и шляпу с маленькими круглыми полями. Все в его облике выдавало человека, привыкшего к дальним странствиям и вполне вольготно чувствующего себя на покачивающемся из стороны в сторону суденышке.

Лис, удивленный напавшим на меня столбняком, быстро перевел глаза туда, куда был направлен мой взор.

— Ба! — Он широко распахнул объятия. — Какие люди! Глазам своим не верю, неужто это в самом деле дражайший Карл из Риббека? Вы таки привели к нам подмогу от господина фон Нагеля?

— А, — вмешался владелец «Святой Женевьевы», — это мой второй фрахтовщик. Я вам о нем говорил, он направляется на Сицилию.

— Господа! Господа! — Немецкий торговец, на ходу теряя свое величие, ринулся нам навстречу, по дороге рушась на колени и пытаясь обхватить руками одновременно мои и Лисовские ноги. — Вы живы! Я так рад! Так рад! О Господи, какое счастье, вы живы!!! Я так виноват перед вами… Я так счастлив — вы живы! — в экстатическом состоянии нервного припадка причитал он, старательно пытаясь оторвать нам по штанине.

— Да ладно, — растерянно попятился Лис. — Ты шо елозишь, на ноги-то встань, неча палубу коленями протирать.

— Эй, Ансельм! — крикнул я. — Кубок с водой сюда! Быстро!

— Не встану-у!!! — орал купец. — Я так виноват, так виноват перед вами! Мне нет прощения! Но это все они. Они! Они грозились убить меня, сжечь мой дом, они обещали пустить меня по миру…

— Да кто они-то?

Расторопный Ансельм, до того зубривший текст очередного заклинания таинственной венедской школы, не заставляя себя долго ждать, примчался с полным кубком воды. Купец выхватил чашу из рук Лисовского ученика, и зубы его зацокали о край кубка.

— О-о, — чуть отдышавшись, вновь простонал наш старый знакомый. — Это люди графа Шверинского. Я был вынужден повиноваться им. — Он вновь впал в истерику, грозя залить судно горючими слезами и пустить его на дно, совсем как некогда пожарные в нью-йоркском порту фешенебельный лайнер «Нормандия».

— Так, светило частной торговли. — Лис подхватил скорчившегося на палубе купца под мышки и рывком поставил на ноги. — Ну-ка, не рыдай, шо Ярославна на валу! Сейчас ты будешь говорить спокойно и связно. Причем, отметь себе, чем правдивее будет твоя речь, тем длиннее будет жизнь.

— Да-да, конечно, — согласно закивал Карл, вновь прикладываясь к предусмотрительно протянутому Ансельмом кубку, — здесь-то я могу наконец сказать всю правду. Здесь-то они меня не достанут! — Он погрозил кулаком невидимым обидчикам куда-то в сторону давно уже скрывшегося из виду берега Южной Франции. — Господа, — купец посмотрел на нас с нескрываемой мольбой в глазах, — я был бы счастлив предложить вам немного выпить.

— Да, хорошая мысль, — оживился Лис. — У нас, кстати, есть бутылка весьма славного винчика. Ансельм, подсуетись там, организуй выпить-закусить, надо же в конце концов спрыснуть этакую встречу.

— О-о, господа, я так рад! Так рад…

Дальнейший разговор протекал уже без лишних свидетелей, зато в присутствии бутылки «Жигондаса». Впрочем, с постепенным убыванием ее содержимого.

— О, славное вино, — с видом знатока смакуя напиток, произнес риббекский купец, — настоящий темный рубин. А какой аромат, — он принюхался, — спелые ягоды, слива, вишня и, пожалуй, ежевика. Что еще? Специи, мята и совсем чуть-чуть старого дуба. Прекрасный вкус и замечательное послевкусие.

— Да, — кивнул я, — рекомендуется к дичи, красному мясу и плесневелым сырам. Это все мы и без тебя знаем. Ты нам лучше поведай, как было дело тогда под Херсирком.

— Да что за резон мне теперь скрывать, это старая история, — начал он. — Я когда-то служил кнехтом в отряде одного шверинского рыцаря…

— Как звали? — немедля спросил я.

— Юсташ фон Зеедорф.

Не знаю, врал ли рассказчик или же говорил правду, но это имя я слышал и прежде. Лично видеться с ним не приходилось, но, помнится, гарнизоном одной из шверинских крепостей командовал некий Юсташ фон Зеедорф.

— Я был тогда еще совсем молод, — вздохнул купец, — покинул родные места, искал счастья на чужбине.

— Ближе к делу, — прервал скорбное повествование Лис. — Тоже мне, слепой Гомер! Байки о родословных ваших местных вельмож мы уже слышали.

— Да, конечно, — вздохнул торговец, кидая на моего друга укоризненный взгляд. — Но я как раз говорю по делу. Господин рыцарь в то время приблизил меня к себе, намеревался даже сделать знаменщиком, но однажды, — он замолчал, словно что-то обдумывая, затем махнул рукой, — эту тайну я не раскрыл даже отцу, но теперь — какой в ней прок? Господин Юсташ дал мне немалую сумму золотом и отправил в Фризландию купить коней для своего отряда. Я хорошо разбираюсь в лошадях…

— Мы тоже, — оборвал его Лис. — Не отвлекайся.

— Я был совсем молод, у меня была с собой куча денег: рыцарь не поскупился дать мне средств к существованию в дальнем краю. Я остановился в хорошей гостинице, пустился в кутеж, играл в кости, пил дорогие вина, а когда опомнился, денег почти не осталось.

Я решил не возвращаться обратно. Господин Юсташ был так добр ко мне, а я обманул его. — Он хлюпнул носом.

— Еще короче и еще ближе к делу, — недовольно поторопил его Лис.

— С тех пор прошел не один год, я скитался, порой без гроша в кармане, много пережил. Наконец вернулся домой, унаследовал отцовскую лавку, стал почтенным человеком, и тут… Вы позволите еще вина? — Лис молча плеснул из бутыли в кубок. — Благодарю вас, господин Венедин. — Карл залпом осушил кубок, забывая и о цвете, и о вкусе, и о послевкусии. — Так вот, незадолго до вашего появления, в лавку зашел один человек. Я сразу узнал его, хотя не видел очень давно. Это был старший сын Зеедорфа, и у него была моя расписка, та самая, согласно которой я получил деньги на проклятых фризландских коней. Я был готов вернуть ему все до гроттена, но он пообещал объявить меня вором и предателем, обещал велеть своим людям сжечь мой дом и погубить всю мою семью. Он говорил, что отряд его отца был уничтожен и сам господин Юсташ убит из-за отсутствия этих самых лошадей.

— Убит?! — вмешался в разговор я. — В прошлом году он, кажется, был жив и здравствовал.

— В самом деле? — пожал плечами наш риббекский проводник. — Я уже лет пятнадцать как носа не казал в Шверин. Почем мне знать? Я был очень напуган. Тогда сын моего бывшего хозяина потребовал помочь ему заманить вас в ловушку. Он не предполагал, что старый барон нападет на вас, и велел мне самому придумать, как завести вас на тот чертов постоялый двор под Штраумбергом. А тут как раз такое дело: на площади в Риббеке я услышал, что на вас напали, что командира вашего эскорта зовут фон Нагель, и помчался к вам навстречу. Дальнейшее вам известно.

— Но как же вы надеялись повернуть колонну, если б не было волков?

— Тс! — Карл из Риббека приложил указательный палец к губам. — Этот самый молодой фон Зеедорф — он маг. Он должен был придать мне черты того рыцаря, фон Нагеля, а его самого похитить или убить на привале в городе. А я уже должен был довершить остальное: сославшись на депешу фон Зальца отправить рыцарей назад, а самому с еще парой тевтонцев увести вас с имперской дороги в Штраумберг. Вот такие-то вот дела.

— Что ж, толково, толково, — кивнул я.

— Но вы-то, вы-то как спаслись? — переходя с минорного тона на мажорный, спросил купец.

— Да шо спасаться-то? — Лис толкнул меня под столом ногой. — Уж не знаю, шо там эти шверинцы такого хитрого удумали, но мы проторчали пару дней на постоялом дворе в ожидании тебя с фон Нагелем ну и двинулись дальше, не век же там торчать.

— Да-а? — удивленно протянул купец. — И они вас не тронули?

— Да нет, — покачал головой Лис. — Ехали себе и ехали. Жаль только, Ропшу не довезли, помер бедняга в пути. — Я кинул было на Венедина удивленный взгляд, но тот, упредив мои вопросы, не замедлил появиться с объяснениями на канале связи: — Капитан, ты ему веришь?

— Ну-у…

— Вот и я «ну-у…»Поет он, конечно, складно, но мне все это кажется больно подозрительным. Все-таки где Риббек, где Марсель. Чего его сюда понесло? Давай-ка я ему запущу «дурочку», а ты мне при случае подпоешь.

— Да, — вздохнул я. — Как приключилась с ним лихорадка под Штраумбергом, так до последнего часа и не отпустила беднягу.

— О, — вздохнул Карл, — какое горе. Это, вероятно, то самое зелье, что подмешали нам за ужином. Поверьте, это страшные люди, они не знают сострадания и милосердия. После того дня я потерял сон и покой. Если они решат, что я слишком много знаю об этом деле, они непременно захотят убить меня. Я продал все и решил перебраться на Сицилию. Моя семья прибудет вслед за мной, как только я куплю дом.

— Вот здесь он прокололся, — услышал я в голове ликующий голос напарника. — О каком деле идет речь? Мы ни о чем ему не сообщали. А неудачную попытку перехватить нас в пути вряд ли можно именовать «делом», сплошное мельтешение. Он знает явно больше, чем пытается нам показать.

— Ты думаешь, именно он и есть маг?

— Не знаю, не знаю, но выбор невелик. А мы, тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу, до Трира добрались, теток сдали с рук на руки, получили свой куш… Но тут Вальтера нелегкая дернула. Капитан, — быстрой скороговоркой застучало у меня в голове, — срочно соображай, за что тебя дернула нелегкая, а то я еще не придумал.

— Да, — вздохнул я тяжко, — было тут дело. Случилось. В корчме.

— Ага, — тут же подхватил Лис. — Все из-за этой сарацинской собаки.

— Какая еще собака?

— Какая, какая — сарацинская.

— И что у меня с ней было?

— Откуда я знаю? Ты же виноват, вот сам и соображай! Может, у тебя к ним генетическая ненависть.

— Э… это был один мусульманин, который шел к императору с тайным поручением…

— Да-да, Вальтер потребовал от него выпить за здоровье Папы Римского, а тот почему-то отказался. А Вальтер о-о-ого-о. — Лис назидательно поднял вверх указательный палец. — Ты еще не видал, каким он бывает в буйстве. В Новгороде, когда против него выставили медведя, он несчастного зверюгу в клочья порвал. Капитан, пока я тут несу пургу, придумай, шо было дальше с несчастным сарацином.

— А, — отмахнулся я. — Зарубил я этого неверного. К чертовой матери.

— Вот-вот, — поддержал мои слова Лис, — в баранье рагу покрошил. Император нас сначала под замок посадил, а потом интерес его замучил: что ж за сведения этот тайный агент вез? Вот и премся за сто верст киселя хлебать, чтобы отвезти его гарему последнее «прости», ну и по дороге разузнать, в чем, собственно говоря, дело было. Такая вот история, дружище.

— Да-а, — протянул риббекский купец, — вот ведь как бывает. Но я, господа, вижу перст судьбы в нашей встрече.

— Та, — хмыкнул Лис, — об чем речь! Все десять перстов и еще кое-какие части тела.

— Быть может, мне на роду написано не расставаться с вами. Быть может, в этом и есть мой жребий. — Он смерил нас с Лисом выразительно-умильным взглядом. — Я так счастлив, господа, так счастлив!

— Да чуть шо, обращайся. — Венедин похлопал нашего собеседника по плечу. — Только сейчас у нас тут сиеста образовалась, так что давай твое счастье перенесем на вечер. Как говорят французы, аревуар.

— Конечно, господа, конечно, — поспешил откланяться Карл из Риббека. — Однако за мной угощение.

— Нас не запугать! — вслед вышедшему купцу бросил Лис. — Эй, Ансельм! Приготовь-ка свой рог. В смысле, не свой, а единорога.

Мощная каракка,[28] сторожившая вход в гавань острова Костаматис, с таким радушием встретила «Святую Женевьеву», что невольно казалось, будто эта скромница — частая гостья у здешних берегов. Остроглазый Лис торчал у фальшборта в позе гончей, готовой к броску, выискивая взглядом надпись «Шарлемань» на бортах стоявших в бухте кораблей.

— Блин, ну что за непруха, — бормотал он, провожая взглядом каждое новое изученное им судно. — Капитан, может, они еще не пришли? Может, их штормом куда занесло или там мачта сломалась?

— Возможно. Но я бы на это не надеялся. У них была фора не меньше недели. Думаю, они уже ушли. Но давай сначала разберемся, что к чему. Быть может, Алена здесь, на берегу. Если что, выкупим и дело с концом.

— Выкупим, — недовольно бурчал Лис. — А на какие шиши, позвольте спросить? Старина Фриц, конечно, большой души человек, но денег на подобную операцию он забыл отстегнуть.

— Не жадничай. У нас свои есть.

— Были, — горестно вздыхал Венедин. — Наш добрый мэтр Марно изъявил столько прыти и неподдельного желания идти помогать императору на Сицилию, что пришлось того…

— Что ты с ним сделал? — ужаснулся я, оглядываясь кругом в поисках бездыханного капитана.

— Я сделал? Это он сделал! В общем, пришлось купить у него каравеллу. Так что, господин совладелец судоходной компании «Лис, Камдил и компаньоны», финансовый итог проходящего дня, мягко говоря, неутешителен. Если девочка действительно здесь, то выкупить ее мы сможем разве что в кредит. Как ты думаешь, местный банк кредитными операциями занимается?

— Маловероятно, — вздохнул я.

— Ну шо ж, тогда пошли по базару, поищем кое-какого товару. Ежели найдем, что-нибудь да удумаем.

Невольничий рынок острова Костаматис был огромен. Сотни покрытых выгоревшими шатрами помостов оглашались громогласными зазывалами, выкрикивающими заученный, а вероятнее всего, унаследованный от далеких предков текст: «Самые прекрасные девушки! Самые сильные мужчины! Самые… Самые… Самые…»

Никакого отношения к выставленному товару эти возгласы не имели, но так было заведено, а нарушать вековые традиции в здешних местах было не принято.

— А вот поглядите! — кричали то справа, то слева. — Только полюбуйтесь! — норовили ухватить за рукав юркие приказчики, стоило хоть на фут отклониться от центральной линии прохода. — Полюбуйтесь на наш товар, это бесплатно.

Сказать по правде, на этом рынке было чем, вернее, кем, полюбоваться. Глаза разбегались от обилия красавец всех мастей, но нам было не до них. Оставив Ансельма на судне, мы велели ему наблюдать за почтеннейшим риббекским купцом, ждущим нашего призыва на княжеский пир, и теперь двигались в разношерстой многоголосой толпе, где тюрбаны гордых почитателей Пророка преспокойно соседствовали с украшенными изящными образками шляпами французов и германцев, колпаками византийцев и разномастными шевелюрами аборигенов. Забыв религиозную рознь, вековую вражду и тому подобные глупости, опьяненные торговым азартом, все эти люди торговались, присматривались к товару, трясли в воздухе тугими кошельками, в общем, с толком проводили время.

— Интересуетесь? — очевидно, заметив наши с Лисом ищущие взгляды, буквально из-под ног возник смуглый сухощавый паренек в шароварах и распахнутой шитой жилетке на голое тело.

— Да, любезный. — Лис положил на плечо самозваного менеджера руку. — Нам нужен товар, привезенный сюда на днях кораблем «Шарлемань». Серебряная монета, если ты отведешь нас туда, где он может быть выставлен.

— Да-да, конечно, — радостно закивал тот. — «Шарлемань» был здесь всего три дня назад.

— Вот видишь, — повернулся ко мне Лис. — «Шарлемань» здесь был целых три дня тому назад!

— О да! Вчера утром ушел обратно.

— Проклятие! — Лис подтолкнул аборигена в спину. — Давай, приятель, веди скорее, у тебя есть реальная возможность сегодня хорошо заработать.

— Сей миг! — Наш добровольный гид повернулся на пятках и устремился сквозь толпу, бойко расталкивая людей локтями и переругиваясь с кем-то на ходу на весьма странной смеси, пожалуй, всех языков народов Средиземноморского бассейна.

Идти пришлось долго. Мы пробивались вслед быстроногому туземцу, когда дорогу нам пересек оборванного вида субъект, явно спешивший покинуть то место, на котором находился минуту тому назад. Он сделал финт влево, вправо, рванулся вперед и рухнул наземь, получив удар между лопаток короткой толстой дубиной со свинцовым шаром на конце. Сваливший его мужчина, по виду вовсе не похожий на местного жителя, отмахнул полу куртки из буйволовой кожи и, сунув за пояс свое страшное оружие, стал деловито шарить в обносках бродяги. Наконец он удовлетворенно кивнул и достал из них вышитый арабесками кошель.

— Что это было? — спросил я у проводника, призывно дергающего за рукав.

— Ничего интересного, воришку поймали. Видать, неместный. У нас с этим строго.

— И что с ним сделают?

— С кошельком? Отдадут хозяину. Десятая часть тайной страже, а все остальное — хозяину.

— Да нет, — перебил я его, — с воришкой.

— С ним-то? — Выражение лица парня недвусмысленно свидетельствовало о крайнем удивлении моему интересу. — Как водится: свяжут и выкинут в море к акулам. Здесь всегда так делают, — видя мое изумление, заметил он. — Очень справедливый закон.

Наконец наш путь подошел к концу. Провожатый остановился у богатого строения, покрытого алым персидским шелком, расшитым золотым орнаментом, возле которого, как, в общем, и везде, горланили островитяне, наперебой расхваливающие выставленный товар.

— С вас монета, — выпалил парень, останавливаясь перед шатром и протягивая руку.

— Держи. — Лис сунул в раскрытую ладонь денарий. — Но погоди исчезать, ты еще можешь понадобиться.

— Всегда к вашим услугам! — расплываясь в улыбке, гордо произнес расторопный юнец. — Хоть до самого Рождества! Один золотой до заката солнца.

— По рукам, — кивнул Лис, оглядывая помост с полуобнаженными невольницами, ласкающими глаз своими гладкими телами, умащенными драгоценными благовонными маслами. — Слушай-ка, дружище, как бы узнать, здесь все или кого-то оставили про запас, так сказать, для ценных клиентов?

— Сей миг! — бойко кивнул юноша. — Я переговорю с хозяином. Это Абдулла Сен-Джеймс, один из самых почтенных купцов на рынке.

— Кто? — переспросил я, услышав столь диковинное для английского уха имя.

— Отец его, Уильям Сен-Джеймс, был начальником княжеской кавалерии, а мать мавританка, здесь же купленная. Жениться он на ней, конечно же, не стал, но когда умирал, кое-какие деньги оставил. Теперь-то сын вон как развернулся, — завершил наш экскурсовод, с неподдельной гордостью указывая на богатый выбор товара. — Так что, спрашивать у хозяина?

— Давай, малый, поторопись, — напутствовал его Лис. — Отрабатывай свое золото.

Парень ужом бросился за помост, спеша выполнить данное ему поручение.

— Ну что, Капитан, — хмуро заметил Лис, когда мы остались одни в толпе покупателей, — Алены здесь нет.

— Сам вижу. Хочется верить, что с ней не случилось чего-нибудь непоправимого. — Мне очень не хотелось называть вещи своими именами, я словно боялся, что слово оглашенное призовет из ниоткуда того, чьим именем оно является. «Не буди Лихо, пока спит тихо», — говорил обычно Лис. Уже и не знаю, когда там оно спало, но после нашего знакомства будить его оч-чень не хотелось.

— А могло, — жестко заметил Лис. — Девочка-то с норовом.

Я гневно посмотрел на него, не в силах противопоставить ничего другого.

— Господа! — вынырнувший из-под чьей-то подмышки малец радостно вцепился в наши руки. — Сеньор Абдулла ждет вас. Он предлагает вам пройти к нему. Я уверил его, что вы достойные люди и, вероятно, хорошие покупатели.

— Это уж точно, — кивнул Лис, — был бы только товар.

Сеньор Абдулла Сен-Джеймс ожидал нас в шатре позади своего роскошного помоста. По всему было видно, что он не являлся плодом страстной любви, а посему природе пришлось немало потрудиться, мешая в единый коктейль худшие черты английской и ливантийской породы. Бесцветно-голубые глаза и светлые волосы уроженца Альбиона соседствовали у него с горбатым восточным носом и крупными губами выходца из Персии.

— Бача[29] сказал, что вы меня искали? — произнес работорговец, ставя на чеканное серебряное блюдо чашу с шербетом. — Зачем я вам понадобился? — откидываясь на подушки и меряя нас оценивающим взглядом, спросил он.

— Почтеннейший монсеньор Абдулла, — начал Лис, вплетая в речь льстивые восточные обороты, — мы счастливы, что именно к вам, человеку, известному своей мудростью и благородным нравом, привел нас Господь в поисках той, чьи безутешные родители…

— Скоро полдень, господа, — прервал его «благодетельный» Абдулла, — и я отправлюсь спать, так что говорите быстрее, что вам нужно.

— Мы ищем девочку, — вмешался я, — она прибыла к вам позавчера на корабле «Шарлемань».

— Позавчера было много кораблей и много девочек. Как я могу упомнить всех?

— Все нам не нужны, только одна. Быть может, это освежит вашу память? — Лис достал из-за пояса кошель с десятком золотых монет.

— Жарко, господа, — пожаловался англоперс, — очевидно, солнце напекло ваши головы. Мои красавицы стоят не менее ста золотых монет каждая. Почему вы думаете, что за несколько жалких солидов я стану портить отношения с теми, кто поставляет мне столь превосходный товар. Если вы не видели ту, которую ищете, на помосте, стало быть, ее здесь нет. А была ли она, кто знает? — Он развел руками.

— И все же постарайтесь вспомнить, — снова заговорил я. — Это невысокая стройная девушка лет четырнадцати со светлыми волосами, с большими серыми глазами, очень приятной улыбкой и небольшой ямочкой на подбородке. У нее овальное, чуть заостренное книзу лицо, гордая осанка…

— Гордая осанка? — с ухмылкой на толстых губах повторил хозяин торжища. — Здесь не бывает таких.

— Вспомните получше, — с едва скрываемой угрозой произнес я. Не знаю, услышал ли эту угрозу торговец живым товаром, но, посмотрев на меня вскользь, он кинул небрежно:

— Назовите мне хотя бы одну причину, по которой я должен утруждать себя, вспоминая какую-то девчонку четырнадцати лет.

— Причину? — переспросил я, переходя с итальянского на английский. — Пожалуйста. Не так часто к вам заходят ближайшие родственники со стороны отца. Не так часто они просят вас о пустячной услуге, чтобы им в ней отказывать.

— Вы мой родственник? — со смешанным чувством недоумения и интереса в голосе спросил «монсеньор» Абдулла, тоже переходя на английский.

— Вне всякого сомнения, — отрезал я. — Вы сын английского рыцаря Сен-Джеймса, носившего имя, — я сделал небольшую паузу, — Уильям. Меня же зовут Уолтер Сен-Джеймс. И я ваш двоюродный брат.

— Вы мой брат? — с интересом повторил работорговец. — Забавно. Чем вы можете подтвердить свои слова?

— Пожалуйста, — склонил голову я. — Есть у вас какие-либо вещи, помеченные родовым гербом Сен-Джеймсов?

— Есть. — Торговец запустил руку под подушку, на которой сидел, и извлек из-под нее плоскую шкатулку для хартий, украшенную гербовым щитом.

— Слушайте, — бросил я, отворачиваясь, чтобы не видеть ларца. — В золотом поле червленый лев с черным вооружением. На верхней лапе у него серебряный обрывок цепи и секира с черным обухом и червленым топорищем в нижней. История сего герба такова: в годы войны Стефана и Матильды, при осаде крепости Орчвик наш славный предок был взят в плен, однако ему удалось освободиться, убив стражника и, невзирая на многие раны, открыть ворота крепости. Вот о чем непреложно свидетельствуют эмблемы нашего герба.

Купец смотрел на меня ошарашенно. Похоже, ему и в голову не приходило, что эта раскрашенная картинка может что-то означать.

— Вы мой брат, — произнес он, еще раз окидывая меня удивленным взглядом. — Вот бы никогда не подумал. Ну что ж, мой долг помогать родственникам. В конце концов в основе всех моих богатств лежат золотые старого Билла Сен-Джеймса. — Монсеньор Абдулла открыл вытащенную шкатулку и начал рыться в записях. — Была такая. Альенор из Штраумберга. Хотя, вероятнее всего, она не Альенор и не из Штраумберга. Скорее какая-то славянская боярышня. Ее купили вчера…

— Кто? — возопили мы, едва не снося своим криком легкий шелковый шатер.

— Мы никогда не знаем имен покупателей. Они хранятся у смотрителя рынка. Но без указа князя он не назовет имена покупателей. Таков закон. Я же вам могу сказать лишь, что это была седьмая сделка за вчерашнее утро, причем от третьей до двенадцатой покупки совершал один человек. Это был евнух, судя по одежде и выговору, вероятнее всего, из Сирии.

— Быть может, ты знаешь корабль, на котором он приплыл? — бросил я, хватаясь за наименование корабля, как за соломинку.

— Нам это и подавно неизвестно, — покачал головой мой «кузен». — Об этом может знать смотритель порта. Но он тоже слова не скажет без веления князя. Пожалуй, это все, чем я могу вам помочь, дорогой мой братец.

Мы не стали оставаться у подобревшего вдруг Абдуллы на обед и, невзирая на полуденный зной, поспешили продолжить наше расследование.

— Ну, Капитан, я потрясен! — хмыкнул Лис, вышагивая за нашим проводником. — «Я не знал, что у меня есть огромная семья»… Огласи, пожалуйста, весь список твоих родственников, проживающих на этом веселеньком острове.

— Отстань! — отмахнулся я. — Самому противно, спасу нет.

— Не, но с Сен-Джеймсом ты это здорово сделал. Откуда ты, кстати, все про него знаешь?

— Это сейчас история герба, так сказать, его толкование, семейный секрет, а у нас — бери геральдический справочник и читай. Сен-Джеймсы род древний, о них много написано. Я даже этого Уильяма вспомнил, если что, могу еще песен напеть. Вот только тошно…

— Да-да, я помню, лианы твоих родословных джунглей переплетаются с самыми знатными родовыми кактусами мира и его окрестностей. Поведай-ка мне лучше, о твоя сиятельная светлость, с высот своего величества, как далеко простираются наши дальнейшие планы?

— Ну, к смотрителю рынка идти смысла не имеет, — начал я.

— Резонно, — заметил Венедин. — А уж если там все дневные сделки регистрируются, то и подавно смысла нет, в очереди не протолкаешься.

— Надо идти прямо к князю. В конце концов у нас имеется императорская грамота, дающая весьма широкие полномочия.

— Да, только не забывай, что теоретически невеста принца Людвига малой скоростью движется в Святую землю. Стало быть, распространяться о том, что мы ищем княжну Алену Мстиславишну, особо не рекомендуется.

— Мы ищем вздорную девчонку Альенор из Штраумберга, которая чем-то приглянулась императору. Насколько я понимаю, поставщики императорского гарема здесь весьма частые гости.

— Хорошо, поставщики поставщиками, но сам князь, как я помню, не является вассалом Фрица. Как же ты планируешь к нему попасть?

— Быть может, при помощи вновь вскрывшегося родства. Эй, малый! Давно умер мой любимый дядя Билли?

— Семь лет тому назад, монсеньор.

— А давно ли правит князь?

— Да уж лет десять.

— Ну что ж, — я улыбнулся, — пожалуй, явление Уолтера Сен-Джеймса с тайным известием его вполне может заинтересовать.

Остров Костаматис находился в той части Средиземного моря, которую без особого преувеличения можно было назвать райской. Солнечная погода держалась здесь почти круглый год, и бурная растительность, отчасти, видимо, коренная, отчасти завезенная из Рима, Эллады и благословенного Леванта, радуя глаз, покрывала всю поверхность острова, не занятую человеком для своих корыстных нужд.

Но даже там, где рука непоседливого хомо сапиенса оставила образцы своего мастерства, благоуханное зеленое буйство спешило приспособить творения архитектурного гения в качестве подставок и подпорок для молодой яркоцветной поросли. Не исключением из этого правила был и княжеский дворец, воздвигнутый на скале, подобно афинскому Парфенону, но теперь из-за обилия вьющихся растений с красно-золотыми цветами, змеями, взбирающимися вверх по белоснежным дорическим колоннам и свисающими яркими гирляндами с их мраморных капителей он более напоминал затерянный в индийских джунглях дворец из «Маугли».

Впрочем, вместо хвостатых бандерлогов, снующих взад и вперед по лианам, у ворот княжеского дворца нас встречали темнокожие атлеты в легких одеяниях, отдаленно напоминавших римские туники, но при этом в византийских шлемах-колпаках. Вооружены они были кривыми восточными мечами, заткнутыми за широкие золототканые кушаки, и бамбуковыми пиками. Заметив посетителей, островитяне, разморенные жарой, оживились и с чувством важности исполняемого ритуала скрестили свои удочки-переростки.

— Их светлость не принимает! — громогласно объявил один из стражников.

Я едва смерил бдительного цербера презрительным взглядом.

— Вызови начальника стражи, болван! Да побыстрее!

Я не большой любитель величать людей болванами без особой на то причины, и уж, во всяком случае, до личного знакомства. Но, увы, иная манера разговора с блюстителями княжеского покоя была чревата долгими невнятными объяснениями, на которые не было ни времени, ни сил. При таком стиле общения все сразу же становилось на свои места: коль уж человек подходит к стражнику и рявкает на него, заявляя, что он болван, да еще при этом требует начальника стражи, стало быть, такой человек имеет непреложное право именовать стражников болванами и требовать вызова аж самого… страшно сказать кого.

Реакция караульного на мои слова была стремительна и вполне адекватна. Он выхватил из-за витого кушака серебряный свисток и издал пронзительную трель, вызывая искомого офицера. Тот не заставил себя долго ждать. Он примчался во главе еще десятка античных молодцев с пиками и, увидев нас, немедля гордо подбоченился, начиная беседу:

— Кто такие?

— Извольте стать, как подобает, — сквозь зубы процедил я, грозно сдвигая брови. — Я Уолтер Сен-Джеймс, и у меня срочное секретное послание к его светлости князю Матеусу, — я достал из сумы и потряс перед носом обалдевшего начальника караула мандатом с императорской печатью Фридриха. — Дело не терпит отлагательства! Поспеши доложить своему государю о нашем прибытии. Да не задерживайся по дороге, если не желаешь завтра заступить на пост вместо этих идиотов.

В голове грозного представителя младшего командного состава что-то громко перещелкнуло, и в глазах появился смутный проблеск осмысленности.

— Непременно, ваша честь! — выпалил он, спеша выполнить требуемое от него действие. — Сию минуту! Эй! — прикрикнул он на одного из своих солдат. — Проводи господ в бирюзовую залу. Да погляди, чтобы их угостили с дороги. А-а… Этот? — Начальник стражи ткнул пальцем в нашего проводника.

— Пойдет с нами! — резко кинул я.

— Да-да, конечно, — закивал головой неусыпный страж и тут же напустился на своего подчиненного. — Ну что стоишь, скотина?! Сказано было — отвести господ! Марш-марш!

Бирюзовая зала, куда привел нас стражник, именовалась так вовсе не из-за окраски стен, а из-за самой что ни на есть настоящей бирюзы, покрывавшей их тонко подобранными голубовато-зелеными панелями. Свет, проникавший через ажурные переплеты сложноарочных восточных окон, вырисовывал на этой поверхности загадочные орнаменты, напоминавшие мавританскую вязь.

— Хорошо он тут устроился, — оценивая богатство обстановки, констатировал Лис. — Чувствуется, что многотрудное дело коктейлизации общества приносит неслабые дивиденды.

Аромат цветов, казавшихся издали новогодней гирляндой, сладкий до умопомрачения, проникал во все щелочки залы, мешая дышать и дурманя голову.

— Не продохнуть, — пробормотал я.

— Во-во, — поддержал меня Лис. — Дерьмеца бы сюда совсем не помешало. Но это мы им быстро организуем, ежели они не ответят четко и однозначно, какая падла Алену прикупила.

Он, вероятно, хотел еще что-то сказать, но золоченые, в полтора человеческих роста двери, покрытые снизу доверху завитками сплетающихся арабесок, распахнулись, и долгобородый мужчина в алом парчовом киладе,[30] опоясанном витым золотым шнурком, склонив покрытую алой же чалмой голову, произнес:

— Прошу следовать за мной, господа. Его светлость князь Матеус ждет вас.

— Господи, как они тут дышат, — едва слышно пробурчал я, следуя за нашим провожатым, разящим таким мощным благовонием, что все увивавшие дворцовые колонны цветы должны были увянуть от огорчения и досады, не в силах перебить эту чертову благовонь.

Князь и, по всему видать, его ближний двор ожидали «императорских посланцев», возлежа на низких, собранных из планок красного и черного дерева диванах в окружении рекламных представительниц здешнего бизнеса в миниатюрных одеяниях из полупрозрачного муслина. Бассейн посреди выложенной розовым мрамором залы наполнял помещение сладостной прохладой, а бивший в нем фонтан своим мелодичным журчанием навевал мысли спокойные и, я бы даже сказал, лирические.

— Вам следует преклонить колени перед князем, — на ухо прошептал наш бородатый проводник.

— А пыль под его тапками целовать не надо? — расслышав требования местного этикета, ласково осведомился Лис. — Так перетопчется. Тут люди императора пришли, а не хрен с бугра! Вальдар, передай-ка их светлости наш мандат. А то он, похоже, не совсем понял, кто к нему пришел. Заметь, — процедил он, — я пока говорю — пришел, а не вторгся.

Я преклонил перед князем одно колено, и Венедин нехотя последовал моему примеру. Выслушав зачитанный краснокафтанником мандат, князь благосклонно кивнул, повелевая гостям встать, и наконец отверз свои августейшие уста:

— Мне доложили, что вы, сударь, носите имя Уолтер Сен-Джеймс. Здесь же говорится о некоем Вальтере фон Ингварингене.

— Мой отец Ингвар Сен-Джеймс, брат вашего покорного слуги Уильяма Сен-Джеймса, покинул Британию после поражения короля Генриха II. Однако же в отличие от брата он не отправился в Святую землю, а нашел убежище во владениях Империи.

Князь Матеус кивнул, удовлетворенный услышанным объяснением.

— Хорошо, и что же просит у меня мой брат Фридрих?

— Тамбовский волк тебе брат, скотина надушенная, — склоняясь в поклоне, провозгласил Лис на своем «венедском» наречии.

— Что он говорит? — глядя на нашего провожатого, исполнявшего, видимо, при дворе роль толмача, поинтересовался брат «тамбовского волка». Вряд ли тому доводилось когда-либо слышать родной язык моего друга — до его возникновения оставалась еще не одна сотня лет. Я поспешил ответить на вопрос его светлости, дабы не конфузить почтенного переводчика.

— Мой спутник, происходящий из далекой Венедской земли, говорит, что вы своим великолепием и грозной мощью затмеваете всех вельмож, ранее им виданных. — На губах Матеуса появилась довольная улыбка.

— Так о чем хотел просить меня Фридрих?

— Его величество ищет девочку, некую Альенор из Штраумберга. Она была продана два дня тому назад в ваших владениях.

— Какая жалость! — лениво играя кудрями одной из девяностопроцентно обнаженных красавиц, промолвил владетель Костаматиса. — Увы, я ничем не могу помочь моему другу Фридриху. Разве отослать ему в подарок какую-нибудь другую. Или, скажем, десяток. А хочешь, забирай всех этих. Погляди, разве они не хороши?

— Вкус вашей светлости не знает равных в подлунном мире. — Я склонился в благодарном поклоне. — Но по какой-то странной прихоти его величеству нужна именно Альенор.

— Смешно. Прежде мой друг Фридрих никогда не был так привередлив. Скажите, мой милый Сен-Джеймс, чем, к примеру, эта девушка хуже той? Все они одинаковы.

— И все же, — вновь натаивал я, — такова воля государя. Я бы просил вас приказать смотрителям рынка и порта сообщить нам, кто и откуда приобрел ее и на каком корабле она была вывезена с острова.

— Вот еще! — хмыкнул «потомок апостола Матфея». — Еще прадед моего прадеда издал указ, запрещающий разглашать тайну нового обиталища тех, кто покидает мои владения. Так что я ничем не могу помочь императору. Но я обязательно подарю ему дюжину-другую красоток, чтоб в их объятиях он забыл об этой злосчастной девчонке. Ну что, — князь запустил руку под прозрачную занавесочку, прикрывающую грудь прекрасной одалиски, возлежащей у него на коленях, — поедешь на Сицилию к моему другу Фридриху? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вы только посмотрите, какая прелестница! Она очень украсит имперский гарем. Ступайте и передайте его величеству мои сожаления и пожелания крепкого здоровья. Я не в силах ему помочь.

Однако я не хочу, чтобы племянник моего доброго Сен-Джеймса покидал эти гостеприимные земли опечаленным. Когда-то ваш дядя учил меня управляться с конем. В память о старике Уильяме я выполню любое ваше желание, ежели, конечно, это будет в моих силах.

— Капитан, дай мне пас, — умоляющим тоном произнес Лис на канале связи. — Я хочу долбануть по этим воротам, пока есть чем долбить.

— Счастье видеть столь достойного владыку уже само по себе есть награда, — поклонился я. — Мне не о чем вас просить, но мой друг…

— У меня к нему тайное дело. Всех пусть гонит на фиг.

— А ты на него бросаться не будешь?

— Нет.

— Точно?

— Обещаю.

— …У моего друга есть к вам дело, о котором он хотел бы поговорить с вами наедине.

— Это большая тайна, — поспешил вставить Лис. — И она может быть для вас весьма полезна.

Князь Матеус обвел собравшихся в зале ленивым взглядом и скомандовал:

— Все прочь! Эй! — кивнул он переводчику. — Вызови стражу, пусть на всякий случай будет наготове. Ну и что за тайна? — пытливо глядя на Венедина, спросил князь, когда мы остались одни, не считая, разумеется, стражи и толмача.

— С нами на корабле, — заговорщицким тоном начал мой друг, — плывет один очень богатый купец. Оч-чень богатый.

— И что с того?

— Он входит в правление Ганзейского союза, — негромко добавил Лис, — и у него там, ясное дело, есть могущественные враги. Не всем в Ганзейском союзе нравится… ну, вы сами понимаете.

— Вы хотите продать мне его? — догадываясь о коварстве далекого северного гостя, улыбнулся Матеус.

— О нет! — взмахнул руками Лис. — Что вы! Но мы бы были очень вам благодарны, и нам бы были очень благодарны, если бы, скажем, этот почтенный купец погостил у вас до той поры, пока его родня не привезет вам достойный выкуп. А сумму выкупа вы можете назначить сами, поглядев на богатство его даров, ежели пригласите этого купца на ужин во дворец.

— Хорошо, — змеисто улыбнулся владетель Костаматиса. — Я пошлю за ним. Как называется корабль?

— «Святая Женевьева», ваше высочество, — склонился в поклоне Лис.

«Святая Женевьева» резво разрезала волну, продолжая наш грозный натиск на восток. Потянулись новые дни бесплодного ожидания, казавшиеся бесконечно долгими из-за вынужденного безделья. Лис то и дело взбирался на мачту, надеясь с марса[31] разглядеть на горизонте склоненные вперед мачты заветного самбука.[32] Но, увы, кроме отбившихся от основного каравана судов эскадры императора Фридриха, направлявшихся в Святую землю, нам не встречалось ничего. Разметанные в начале пути штормом, они на свой страх и риск добирались до конечной точки, надеясь там примкнуть к основным силам грозного монарха. Мы двигались все дальше и дальше, и наши надежды перехватить быстроходное судно исмаилитов таяли как дым.

— А время-то идет, — раздраженно бормотал Венедин, спускаясь на палубу, когда закатное солнце стремительно обрушивалось в темневшие на глазах воды Средиземного моря. — Того и гляди Фридрих до Иерусалима добежит.

Я хмуро молчал, понимая, что встретить посреди моря быстроходный самбук нам позволит только чудо. Особо занятым казался только Ансельм. К его неописуемой радости, среди трофеев, доставшихся нам от риббекского купца, обнаружился пухлый фолиант под витиеватым названием «Искусство пустой руки, или же Золотой пояс магистров», начатый Карлом фон Зеедорфом мая первого дня 1209 года. К превеликому сожалению последующих исследователей, труд был еще и, увы, уже незавершен, но если не считать двух десятков чистых листов в конце книги, остальная ее часть, куда более объемистая, была исписана четким бисерным почерком, изрисована кабаллограммами и схемами, изображавшими человека, вписанного в круг и усеянного астрологическими символами.

— Недурно, недурно, — покровительственно кивнул головой Лис, перелистывая рукопись и убеждаясь, что, кроме названия, не в силах уразуметь ни единой строки. — Весьма поучительная брошюра для начинающих. Займись-ка на досуге. — Он протянул книгу своему ученику, и тот, вдохновенный высокой оценкой наставника, поспешил углубиться в фундаментальный труд покойного мастера.

Теперь он часами просиживал в каюте, делая пассы руками и бормоча что-то себе под нос. Он пробовал заниматься этим и на палубе, но после того, как по его повелению та начала стремительно обрастать волосами…

— Прекрати это безобразие! — заорал на него Венедин, едва не срываясь с мачты. — Ты что это себе позволяешь! — Словно повинуясь его крику, молодая поросль у ног практиканта исчезла без остатка. — Ну и что это было? — Лис, спустившись на палубу, опасливо подошел к Ансельму, как будто ожидая очередного приступа магического зуда у своего подопечного. — Что еще за средство для ращения волос изобрел несчастный Зеедорф?

— Я, — виновато начал без пяти минут бакалавр, — хотел создать своего двойника, так сказать, точное подобие…

— О! — восхитился Венедин. — И для этого ты выбрал деревянный настил? Оно, конечно, да, материал, близкий по структуре к оригиналу, но, друг мой, пора отказаться от этих дедовских технологий! Ты же не папа Карло, чтобы мальчиков из бревен извлекать. Дубли надо ваять на генетическом уровне. Ты спираль ДНК себе представляешь?

— Нет, — завороженно глядя на высокомудрого учителя, сознался Ансельм.

— Н-да, трудно нам с тобой придется. Ладно, учи пока, так сказать, традицию, серьезными вещами займемся, когда плотно освоишь азы. Но только чтоб никаких экспериментов на палубе! И никаких природных катаклизмов. Знаю я вас, школяров, чуть научитесь ураганы вызывать, тут же норовите соседские огороды снести.

Пристыженный горе-экспериментатор вновь вернулся в каюту и теперь лишь изредка появлялся оттуда вдохнуть свежего воздуха. Не знаю, насколько уж скрупулезно придерживался он Лисовского требования не трогать силы природы, но возникший близ Крита восточный ветер исправно следовал за нами до самого порта Триполи, наполняя паруса каравеллы.

Стражники, во всяком случае, те, кто еще сохранил возможность двигаться без посторонней помощи, отпрянули и замерли, влюбленными взглядами впиваясь в знатного овцевода.

— Ну да, — не преминул бросить Лис, явно огорченный вероломным отступлением противника. — А я тогда твой дядя из Магриба.

— У меня нет дяди в Магрибе. — Повелитель Долины Демонов удивленно воззрился на моего друга, который при всей универсальности своей внешности с большой натяжкой мог претендовать на роль магрибинца. Конечно, друзские одеяния придавали нам некий восточный колорит, но принять неведомых гостей за коренных левантийцев можно было лишь в кромешной тьме.

Я глядел на человека в бурке и никак не мог смириться с мыслью, что он и есть тот самый ужасающий монстр, которому опасливо предпочитают платить дань владыки Востока и Запада. Невольно мне вспомнился случай, о котором много говорили в Европе и, уж конечно же, в местах, где он произошел.

Не так давно в славном Хорезме, еще державшем тогда под пятой окрестные страны и народы, некий посол исмаилитов пировал с шахским визирем, не знаю уж, по какому поводу. Когда после обильных возлияний посла вдруг потянуло на откровенность, он заявил, что в ближнем окружении гостеприимного хозяина пять человек являются чистейшей воды ассасинами. Любопытствующий визирь поклялся, что не тронет слуг Старца Горы, если те откроются ему. Посол отдал приказ, и пятеро молодых людей, среди которых были конюх, телохранитель и виночерпий визиря, немедля выступили из собравшихся перед дворцом слуг. Визирь сдержал свое слово, но слух о том дошел до самого Хорезм-шаха, и он велел бросить всех пятерых живьем в огонь. Ассасины умирали с улыбкой на лицах, прославляя своего повелителя. А шах… очень скоро был вынужден отослать их кровожадному вождю скромную компенсацию. Десять тысяч золотых монет. За каждого убитого. Впрочем, это не сильно продлило его дни — спустя несколько месяцев гордый азиатский владыка погиб во время охоты, укушенный коброй в своем шатре.

И вот этот человек, лет тридцати пяти от силы, с внешностью невыразительной и тусклой, этот чабан и есть пресловутый Старец Горы? Я не мог в это поверить, но, похоже, у стражников сей факт не вызывал ни малейшего сомнения.

— Итак, мой дорогой дядя из Магриба, и вы, незнакомцы, что же вы хотите? Что ищете в моих владениях?

— Монсеньор, — справившись с первоначальным замешательством, начал я, — мы проникли в вашу благословенную долину, вовсе не ища случая причинить вам или кому-либо из ваших приближенных вреда. Суровая необходимость вынудила нас решиться на этот шаг.

— В это я верю, — кивнул Алаэддин. — Неверные собаки редко по своей воле попадают в Вади-аль-Джан. Так что же привело вас сюда?

— Мой друг, — я указал на Лиса, — ищет свою сестру, похищенную из отчего дома несколько месяцев назад. Все это время мы шли по следу похитителей и теперь, монсеньор, нам горько тревожить вас по столь незначительному поводу, но следы привели в ваши владения. Вчера девочка прибыла сюда, во всяком случае, так нам об этом известно.

— И что, она действительно так хороша собой, — внимательно глядя на гостей, произнес Старец Горы, — что вы, два воина и мальчишка, прикидывающийся магом, решились идти за ней сюда?

— Она сестра моего побратима и, — я указал на Ансельма, — невеста этого юноши.

— Что ты несешь?! — услышал я на канале связи возмущенный окрик Лиса. — Какая сестра? Какая невеста?

— Отстань! Я объясняю начальству ситуацию максимально доступным для него способом.

Услышав мои слова, Алаэддин молча хмыкнул, и я, ободренный этим молчанием, продолжил:

— Мы готовы дать за девушку большой выкуп…

— И ваши жизни, и ваше золото, — прервал мою речь невзрачный чабан, надменно опираясь на посох, — сейчас целиком принадлежат мне. Стоит поднять руку, и вы тут же погибнете…

— Ну, у нас на этот случай тоже кое-что имеется, — злорадно заверил меня Лис. — Стоит мне поднять руку, и у этого животновода рука не поднимется махнуть на нас рукою.

— Погоди, — прервал я воинственные речи моего друга, — насколько я понимаю фигуры восточной речи, это всего лишь долгое вступление перед «но». Так что не будем лишать подсудимого его, возможно, последнего слова.

— Ну, как скажешь, Капитан. А я бы посоревновался с ним в скорости выхватывания кольта.

— …но я не стану делать этого. Я уважаю смелость. Я дам вам три задания, если вы справитесь с ними, я верну вам девочку живой и невредимой. А если нет — вы останетесь здесь и будете учить моих воинов тому диковинному бою, который я только что наблюдал. Ну что, согласны? Впрочем, выбора у вас особо нет.

— Согласны. — Я склонился в поклоне, и мои друзья последовали за мной. — Во всяком случае, пока.

— Что ж, вот вам первое задание: видите отару? В ней ровным счетом девятьсот девяносто девять овец. Гоните их на выпас да следите, чтобы ни одна не пропала. Если ж, не дай Аллах, горный волк полакомится одной из моих любимец или орел унесет ягненка с пастбища, вы навсегда останетесь в моих владениях.

— Ну, это служба, чай, не служба, — расплылся в улыбке Лис. — Только ты, вашство, позаботься, чтоб твои нукеры подальше держались. Потому как охранять мы их будем, шо называется, со страшной силой.

— Хорошо, — кивнул Алаэддин и сделал знак своим измочаленным стражникам следовать за ним. — Как, кстати, зовут вашу сестру?

— Альенор из Штраумберга, монсеньор, — поспешил ответить Лис.

— Я велю поселить ее отдельно от других. Остальное в ваших руках. Вечером пригоните овец сюда на водопой, и мы продолжим разговор.

— Ты что, действительно умеешь управляться с овцами? — промолвил я, когда мы наконец остались одни.

— Спятил?! Я их вообще представляю больше в разобранном состоянии. Овчина отдельно, шашлык отдельно. Но я же сказал — у нас в помощниках страшная сила.

Сам того не желая, Старец Горы дал нам целый день на отдых и ознакомление с местностью. Мы валялись в траве, плескались в горном ручье, пронзительно холодном, несмотря на жаркий зимний день, били влет всякую приближающуюся к отаре птицу крупнее голубя, и весь этот день наша «страшная сила» — черный с проседью огромный волк-оборотень — кружила вокруг отары, наводя на нее суеверный ужас и заставляя овец жаться друг к дружке. Горные волки, спустившиеся в долину ближе к вечеру, увидев Херсирка, осваивавшего мирную профессию овчарки, всей стаей примкнули к нему и не покидали вожака вплоть до самого вечера. Что и говорить, старик был в авторитете.

— Ну что ж, — произнеся наконец заветное число «девятьсот девяносто девять», покачал головой Алаэддин, — признаться, я удивлен, что гяурам удалось совладать с моей отарой, но слово есть слово. Вон там хижина, — он указал на лачугу близ водопоя, — ночуйте. Завтра я дам вам новое задание.

Ночь мы провели относительно спокойно. Лишь к утру Лис, обеспокоенный каким-то шорохом, доносившимся снаружи, высунул нос, чтобы выяснить, кто смеет тревожить наш сон. Картина, представшая его взору, не имела равных по своей нелепости. Сотни людей в белом одеянии, опоясанные красными кушаками, в полном безмолвии ползали на коленях вокруг овечьего загона, что-то выискивая в густой траве.

— Чего это они? — затряс меня он. — Капитан, ты только посмотри, шо деется! Алаэддиновское воинство обкурилось мухоморами и теперь играет в луноходы.

— Они что-то ищут, — собираясь с мыслями, изрек я.

— Ценное наблюдение, — похвалил меня Лис. — Например, что?

— Не знаю, — пожал плечами я, вглядываясь в белые спины, маневрирующие в сочной зелени травы. — Хотя нет, знаю. Это они тайный ход ищут, через который мы в долину попали.

— А, ну-ну. Флаг им в руки. Шоб Каменный дэв вот так вот, за полпирожка, каким-то душманам открыл тайну золотого ключика? Зуб даю — делов не будет. Пошли спать, Капитан, этот цирк еще надолго.

Утром гонец Старца Горы сообщил нам, что величайший из великих, царь царей и прочая галиматья, ожидает нас в крепости, чтобы дать очередное задание.

Честно говоря, крепость Алаэддина меня не впечатлила. То есть, конечно, да, были здесь и высокие стены, и башни по углам, и массивные ворота, но где уж было тягаться этой каменной коробке по продуманности и тщательности исполнения с такими гордыми красавицами, как, скажем, Сен-Жан-д’Арк или Крак де Шевелье! Впрочем, цитадель охраняли от нападений труднопроходимые горные хребты и мрачная слава хозяина.

Вышеупомянутый тридцатипятилетний «старец», облаченный уже в драгоценные шелковые одежды, поджидал нас во внутреннем дворе одной из башен. Здесь был накрыт богатый стол, вернее, ковер, уставленный десятками всевозможных яств, усердно предлагаемых нам любезным владыкой. Особой же гордостью его был изготовленный собственноручно овечий сыр, выставленный на серебряном чеканном блюде в самом центре «стола». Но что окончательно примирило меня с жизнью в этот час, так это тонкая чашечка китайского фарфора, наполненная горячим ароматным кофе. Моим любимым кофе, приправленным кардамоном, и по сей день почти недоступным в наших северных широтах. Я с наслаждением припал губами к обжигающему напитку, чувствуя, как сами собой очищаются от мусора самые захламленные участки мозга.

— Ну что ж, — проговорил Алаэддин, когда с завтраком было покончено, — перейдем к вашему второму заданию?

— Так давно пора, — запихивая в рот изрядный кусок посыпанного корицей печенья, кивнул Лис. — Можно сразу два в один сеанс, чего мелочиться?

— Сначала управьтесь с одним, — усмехнулся радушный хозяин. И эта самая улыбка не предвещала ничего хорошего.

С вершины башни открывался вид на Долину Демонов, зеленую и радующую глаз обилием тенистых пальмовых рощ, ручьев, речушек и рукотворных озер.

— Все и вся здесь покорны мне, — обводя рукой открывшийся пейзаж, безапелляционно заявил Алаэддин. — Всякий живущий считает высшим счастьем повиноваться моей воле. Когда я велю слугам умереть, они с радостью спешат выполнить приказ. Воля моя священна, однако если вам все же удастся заставить моего подданного ослушаться моего приказа, я буду считать, что вы справились со вторым заданием.

— Начнем, пожалуй, — обводя взглядом площадку, на которой, кроме нас, находился лишь часовой-наблюдатель, хмыкнул Лис. — Чего лясы-то точить?

Алаэддин молча кивнул.

— Эй! — крикнул он солдату, заставляя того обратить свой взор на высокого повелителя. — Прыгай вниз!

— Стой, где стоишь! — рявкнул Лис, вытягивая вперед руку.

Исмаилит замер, как приваренный, на парапете, куда успел забраться после первого приказа.

— Ну что, почтеннейший, — Лис спрятал в сапог нечто, напоминающее размерами крупную пудреницу или плоский объектив фотоаппарата, — пусть так стоит или будут какие другие заявки? — Лис подошел к замершему ассасину и провел у того рукой перед глазами. — Ау, мил-человек! Отомри.

Уж не знаю, как воспринял несчастный слова моего друга, но отмер он в самом прямом смысле слова, как динозавр. Стоило праху феникса, зажатому между пальцами Венедина, коснуться лица стражника, как он птицей сиганул с парапета, устремляясь к земле с неведомым еще здесь ускорением свободного падения.

— М-да, — промолвил Лис, перегибаясь через парапет и мрачно созерцая результаты полета. — Рожденный ползать летать не может. Ну что, хозяин ласковый, — обратился он к Алаэддину, — справились мы с твоим заданием или еще кого полетать отправим?

— Справились, — через плечо бросил Старец Горы, начиная спуск по лестнице. — Завтра — третье.

— Да шо тянуть! — вслед ему крикнул мой друг, но шаги, раздававшиеся по винтовой лестнице, слышались все глуше и наконец совсем стихли. — Ну, завтра так завтра.

Сутки, проведенные нами в крепостной башне, не принесли каких-либо изменений. Молчаливая стража не выпускала нас из внутреннего дворика, но никоим образом не мешала передвижению внутри оного, аккуратно следя за тем, чтоб в урочное время нам была предоставлена очередная трапеза, а после наступления темноты — вполне уютная постель.

— Растем на глазах, — подытожил результаты дня Лис. — Вчера — хижина, сегодня — башня с сервисом и удобствами, так, глядишь, завтра-послезавтра высадим этого самого горного пенсионера из его палат.

Семь ступенек, вытоптанных в скальной породе, вели в малюсенькую комнатку, в которой с трудом поместилось наше милое общество.

— Добро пожаловать в Мегидо, почтенные путники. — Хозяин апартаментов, человек, которому в зависимости от освещения можно было дать и семьдесят, и сто двадцать, поднял руку, приветствуя ночных гостей. Остроносая светильня выхватывала из мрака то одну, то другую часть его морщинистого седобородого лица с удивительно молодыми насмешливыми глазами и, вероятно, уже намертво запечатленной на нем ироничной усмешкой. — Я не спрашиваю, куда вы держите путь, потому что в конечном итоге мы все держим путь в одно и то же место. Но если вы не слишком спешите в нем оказаться, пожалуй, вам не следует ехать дальше. И уж тем более ночью.

— Впереди нас может поджидать опасность? — насторожился я.

— Для большинства обитателей этих мест все опасности остались позади. Вся эта земля — один огромный некрополь.

— Дедуля, — усмехнулся Лис, — мы не боимся мертвецов. Поверьте мне, это самые спокойные из людей.

— Охотно вам верю, молодой человек, — кивнул житель некрополя, сам казавшийся ожившим мертвецом. — Но и вы мне поверьте, стоит проехать немного дальше, и вы так быстро присоединитесь к ним, что даже не успеете понять, как это произошло. Мегидо — слоеный пирог, вернее, головка сыра, изъеденная мышами. Вы сделаете один только маленький шаг и окажетесь так глубоко под землей, что в день Страшного суда сможете выбраться на поверхность только к самому его окончанию.

Честно говоря, после картины побоища, наблюдаемой сегодня утром, разговоры о покойниках весьма меня раздражали.

— Простите, досточтимый хозяин, мы не представились. Я рыцарь Вальтер фон Ингваринген, а это мои друзья…

— Мне бы следовало назвать себя, — грустно усмехнулся старик, выслушав наши имена, — но я так стар, что не помню, как меня именовали в детстве. Признаться, я даже не помню, было ли это детство. Порой я думаю, что даже Господь забыл, как меня нарекли, иначе с чего бы он так долго не призывал меня к себе. Для жителей этих мест я просто отшельник из Мегидо, но вы можете величать меня любым иным именем.

— Вы отшельник? — спросил я, ища на стенах атрибуты веры. — Христианин?

— Ой, не говорите глупостей! Думаете, Всевышнему есть дело до того, на каком языке с ним говоришь? Или вам кажется, что Он лучше услышит вас, если пять раз в день демонстрировать западу свою задницу? Хотя нет, вы-то как раз тычете в себя пальцами. Поверьте, я беседую с Ним безо всех этих ухищрений. И зелень этого холма Ему куда приятнее сумеречных громадин, возведенных во славу Его.

— Это Он вам сказал? — съязвил Лис.

— Ну да, — просто ответил отшельник из Мегидо. — Но вам бы, пожалуй, следовало уложить спать юных спутников, они совсем выбились из сил. К сожалению, мне нечего предложить вам на ужин, вся моя вечерняя трапеза — вот эта миска чечевичной похлебки. Увы, я слишком стар, чтобы бить птицу так метко, как в прежние годы, а силки сегодня оказались пустыми.

— Как, — удивился я, — разве вы употребляете в пищу мясо убитых животных?

— Быть может, я бы и стал есть мясо живых, но не с моими ногами их догонять.

— Но дух?..

— О Господи! Молодой человек, где вы набрались этих глупостей? Лучше сытым помышлять о Боге, чем голодным о еде. Однако мы заговорились, а дети уже спят. — Хозяин, кряхтя, поднялся с плоской каменной лежанки, накрытой звериными шкурами. — Увы, здесь мало места для пятерых. Тут и втроем-то не больно разляжешься. Но я по ночам все равно не сплю, так что, если пожелаете, я охотно скоротаю время с кем-нибудь из вас, беседуя о том о сем и охраняя коней.

— Лис, первые полночи твои, — скомандовал я, помогая старику выбраться на поверхность.

Прохлада заставляла отшельника кутаться в нелепое меховое одеяние, вероятно, с первого дня не имеющее сколь-нибудь определенного покроя. Я тоже поглубже запахнулся в черное друзское покрывало, прекрасно защищающее от холода зимней левантийской ночи.

— А что, почтеннейший, — спросил я, усаживаясь на выступающий из земли камень у выпаса, — недавно здесь была битва?

— Ох уж эти битвы, — глядя на наших красавцев коней, вздохнул старец. — Здесь вечная битва, всегда и везде. Народы приходят и говорят: «Мы хозяева этой земли». Хозяева так хозяева, разве я спорю? Если они думают, что у земли может быть хозяин, что можно им объяснить? Пусть считают себя хозяевами солнечного света, лунной дорожки на волнах… Разве солнечному свету или лунной дорожке есть до этого дело? Они говорят «Хозяева!» — и я им не перечу. Пусть себе. Потом приходят другие и говорят, что это они хозяева, и начинается битва. И все они ложатся в нее и становятся частью земли. А это куда как больше, чем быть ее хозяином. Они уже не истлевшее мясо и не обветренные кости, они — этот лес, эта трава… Вот так-то, молодой человек. В этой земле вечная битва, — вновь повторил он. — В давние годы я слышал, что и последняя битва произойдет здесь, возле Мегидо. Ар Мегидо.

Я хотел еще что-то спросить о недавнем побоище, но промолчал. В сущности, что мог знать отшельник о хитросплетениях мировой политики и интригах земных владык. Все это было лишь прахом, который он попирал ногами, даже не задумываясь о нем.

Полночи мы провели в беседах, весьма поучительных для меня и, надеюсь, довольно приятных для отвыкшего от человеческого общения безымянного отшельника. Утром же нас ожидало жаркое из утки, подстреленной расторопным Лисом, и холодная ключевая вода из бившего неподалеку родника. Но главным трофеем Венедина была не несчастная птица, а красавец арабчак, пойманный им у водопоя. Судя по богатству сбруи, совсем недавно он принадлежал одному из местных военачальников, погибших в битве близ Тиверийского озера. Теперь же, потеряв седока, он бродил по округе, удивляясь своей свободе.

Но солнце уже поднималось все выше над линией горизонта, и нам следовало отправляться в путь.

— Счастливой дороги, добрые люди! — напутствовал нас старец из Мегидо. — Мне, право, жаль расставаться с вами, но у каждого свой путь. — Он замолчал, улыбаясь чему-то, ведомому ему одному. — Да, кстати, о дорогах: сегодня я разговаривал с Ним…

— И что? — спросил я, внутренне напрягаясь. При всем своем чудачестве старец отнюдь не напоминал умалишенного и, стало быть, его Собеседник…

— Да то же, что и всегда, — пожал плечами он. — Я слушаю, Он говорит. Затем мне в голову приходят слова, в которые я пытаюсь облечь услышанное. Но уж понимать эти слова. — Он развел руками. — Быть может, вы сумеете? Как же это было? — Старец поскреб выбеленную временем макушку. — Ага, вот:

— В добрый путь вам, добрые люди. Рука Господня над вами.

— Капитан, ты что-нибудь понял? — спросил меня Лис, когда мы отъехали на приличное расстояние. — Белая армия, черный барон. Какие-то лилии, какое-то море, скалы, камни, поля. Бред полнейший!

— Вряд ли. Но, честно говоря, я и сам ничего не понял. Хотя Красное море здесь рядом.

— Ага, классная идея. Щас все бросим, поедем на Красное море. Не, Вальдар, девочку сдаем и домой.

— О великий, — подъехал к нам Лисовский ученик. — Я хотел вам рассказать, что в книге фон Зеедорфа есть упоминание о вашем талисмане.

— Ну и что он там пишет? — заинтересованно посмотрел на него Лис.

— Я, правда, еще не все смог прочитать, — печально вздохнул Ансельм. — Там много иносказаний, много зашифровано. Но вот что излагает покойный риббекский купец, ссылаясь на неизвестный мне трактат Монлюка «Бриллиант магической премудрости четырех сторон света»: со дня восшествия на престол Цинь Шихуань-ди и до самой его кончины ни один злодей, умышлявший против жизни императора, не смог добиться своей цели. Восемнадцать раз убийцы пытались поразить его стрелой, ядом или кинжалом, но сила Черного дракона, заключенного в талисмане, всякий раз спасала своего господина от гибели. В годы правления он открыл много заговоров против себя и нисходящими на него прозрениями повергал к своим стопам множество коварных врагов. Когда же пришел ему черед умереть, окруженному страхом и почитанием подданных, то двум сыновьям своим он отдал талисман и некий свиток, в котором описывал его чудесные свойства. Но тот самый сын, которому достался свиток, велел слугам похитить брата из дворца и заставить его отдать талисман. Однако у того нашлись верные люди в свите коварного брата, и он успел бежать в горы, где следы его затерялись. А вскоре, буквально через пару лет, рухнула и империя Цинь Шихуань-ди, подобно колоссу на глиняных ногах. С тех пор не было никаких известий о свитке, оставленном повелителем Поднебесной. Все волшебные свойства Черного дракона Цинь Шихуань-ди неведомы никому. И только лишь о некоторых из них можно говорить уверенно, и они изложены в этой книге.

— Недурно, недурно, — похвалил соискателя степени бакалавра титулованный экзаменатор. — Но о защитных свойствах талисмана ты мне уже рассказывал. Что-нибудь новенькое есть?

Ансельм тяжело вздохнул.

— Я пока не смог прочесть, о великий, там все зашифровано.

— Ну елкин дрын! — возмутился Лис. — Учишь его, учишь, буквально ночи не спишь, а он какую-то простейшую шифровку Центру осилить не может.

— К центру! — хлопнул себя по лбу ученик. — Конечно, к центру. Как же я сразу не понял?! О великий, ваша проницательность не знает границ! Конечно же, все к центру, снос по пилигрину, тройная квота, осталось лишь исчислить шаг и градус сноса. Благодарю вас, Учитель! — Счастливый Ансельм повернул коня.

— Ты что-нибудь понимаешь? — ошарашенно глядя на меня, спросил Лис.

— Похоже, ты разгадал тайну шифра фон Зеедорфа, — с некоторым сомнением в голосе произнес я.

— Шо, серьезно? И как мне это удалось?

— Легко.

— Ну-ну, пусть трудится, родина его не забудет.

Мы ехали все дальше. Все ближе и ближе был заветный «центр вселенной», святой град Иерусалим. Ансельм, пытавшийся уделять время дешифровке рукописи фон Зеедорфа, был вынужден большую часть пути выслушивать милую болтовню маленькой принцессы, тешить ее своими рассказами и ярмарочными фокусами, на которые он был большой мастак.

— Ой, как это! — хлопая в ладоши, щебетала девушка, глядя, как бакалавр-недоучка магических наук, дунув на невесть откуда взявшееся в его руках яйцо, аккуратно поставил его на острый конец и преспокойно оставил стоять в таком положении.

— Тоже мне, чудо, — снисходительно глядя на веселую парочку, прокомментировал Лис. — Скорлупа пустая, а в остром конце яйца сквозь маленькую дырочку через соломинку вдут воск. Это даже я знаю.

— Но ты же у нас «о великий», — усмехнулся я.

— А, ладно, пусть детвора развлекается.

— Ансельм! — звонко изрекла Алена Мстиславишна, принимая комично-гордый вид. — Даю слово, что, когда я взойду на престол, сделаю тебя придворным магом.

— М-да, детвора, — поворачиваясь ко мне, негромко произнес Лис. — Ты, кажется, когда-то говорил, что принц Людвиг не престолонаследник?

— Говорил. И сейчас это утверждаю. Но, заметь, она ведь ни словом не обмолвилась о принце Людвиге. Она утверждает: «Когда я взойду на престол».

— Хорошая девочка, далеко пойдет.

— Вот в этом как раз я ни секунды не сомневаюсь. И, полагаю, Ансельм ей в этом весьма поможет.

Дорога к Иерусалиму путалась меж каменных холмов, огрызков скал, торчавших посреди равнин гнилыми зубами. Кое-где их слоистая красно-белая поверхность была покрыта тощей зеленой порослью, очевидно, вылезшей наружу после недавних ливней, и эта зелень была единственной отрадой в сыром душном безлюдье Святой земли.

До сих пор нам не попадались ни крепости, занятые крестоносцами, ни даже разрозненные отряды священного воинства. Изредка встречались христианские общины, спокойнейшим образом соседствующие с сарацинскими поселениями, словно и не бушевало вокруг никакой войны. Приют давали и те и другие. Христиане охотно помогали единоверцам, мусульман же вводило в явное недоумение наше друзское одеяние и доскональное (спасибо «Мастерлингу») знание местных диалектов. Конечно, только слепой не смог бы отличить нас от гордых жителей сирийских пустынь. И все же с друзами лучше не шутить. Наравне с законом гостеприимства у них чтился и закон кровной мести.

Очередную ночь мы провели в убогой хижине погонщика верблюдов, влачившего почти нищенское существование в чуждой для него неприветливой стране. Родом он был аж из самого Туркестана и волею судеб доживал здесь свои дни, проклиная забытую Аллахом участь. Позавтракав сухой лепешкой и запив ее водой, мы уже собрались уходить, когда жена погонщика, месившая в корыте глину, вдруг подняла крик, отчитывая босоногого мальца-сына:

— Как ты смеешь, Бейбарс! Немедленно положи стрелу на место. А вдруг господин Венедин увидит! Как не стыдно воровать?!

Лис, привлеченный шумом, выглянул из хижины:

— Что происходит, уважаемая?

— Простите, высокий господин, мой маленький сын, несмышленыш, вытянул стрелу из вашего колчана. Я повелела вернуть ее вам. Простите, высокий господин. — Она протянула обитательницу Лисовского колчана хозяину.

— Вот как, — поднял вверх брови мой друг, принимая из рук женщины оперенное древко. — Эй, малыш, сколько тебе лет?

— Уже скоро шесть, — гордо распрямляя плечи, ответил смуглолицый мальчик. — Но я уже воин.

— Тише, Бейбарс, тише, ну что ты раскричался.

Лис насмешливо глянул на меня.

— Вот ведь как бывает, Капитан, этот малец — Бейбарс. Ему почти шесть лет и он уже воин. И с этим ничего не поделаешь. — Он развязал висевший на поясе кошель и протянул взволнованной матери пару золотых монет. — На, накорми его. Воину нужно набираться сил. А это, — Венедин протянул стрелу просиявшему от радости Бейбарсу, — оставь себе. И вот еще что, — на ходу бросил Лис, вскакивая в седло андалузца, — когда ты вырастешь и станешь великим полководцем, помни, что и среди христианских рыцарей встречаются достойные люди.

— Обещаю вам, ага,[34] — срывающимся от радости голосом прокричал ему вслед мальчишка.

— А что, дядя Лис, этот малый и впрямь станет полководцем? — глядя сверху вниз со своего арабчака на ободранного сына погонщика верблюдов, счастливо сжимающего стрелу, спросила Алена Мстиславишна.

— Не совсем, — покачал головой мой напарник. — Пройдет не так много времени, и он станет не только полководцем, но и самым великим султаном со времен Саладина.

— Сын погонщика верблюдов? — переспросила девушка, наслышанная, очевидно, от Ансельма о чудесных свойствах «о великого».

— Основателем империи.

— Жаль, что не успела познакомиться с ним поближе, — задумчиво произнесла наша подопечная. — Но я его запомню.

До Иерусалима оставалось уже не более полутора дня пути, когда наконец мы встретили первый рыцарский отряд. Вернее было бы сказать, он нас встретил. В какой-то миг Ансельм напрягся, прямо посреди разговора, и сообщил, что за нами наблюдает множество вооруженных людей. И почти тут же из-за ближайших холмов с гиканьем и свистом вылетела и понеслась на нас, пытаясь охватить со всех сторон, легкая конница в чалмах, с круглыми щитами и тонкими пиками. Но тут меж восточных одеяний замелькали доспехи европейских рыцарей, а после того как на одном из щитов я разглядел червлено-серебряную шахматку графского рода фон Хонштайнов, у меня и вовсе отлегло от сердца. Передо мной был отряд имперских рыцарей, сопровождаемый сотней туркопилье.[35] Завидев черные бурнусы, они, вероятно, приняли четверку всадников за невесть откуда взявшихся гостей из сирийской пустыни и пожелали уточнить, что именно надо под стенами Вечного града друзским лазутчикам.

Я выхватил из-под своего покрывала грамоту с печатью императора Фридриха и начал размахивать ею в воздухе, крича во весь голос:

— Остановитесь! Мы люди императорской службы!

Очевидно, заслышав мой крик, нападающие остановили коней, и мы оказались окруженными со всех сторон десятками верховых, ожидающих приказа казнить или миловать. Немая сцена продолжалась минут пять, потом от рыцарской группы, стоявшей под знаменем фон Хонштайнов, отделился один из закованных в доспехи воинов и неспешным шагом пустил своего коня навстречу нам.

— Ну-ка, Капитан, ты у нас ходячий гербарий, в смысле, гербовник, расскажи-ка, что за Ланселота несет к нам в гости?

Я вгляделся в червленый щит всадника, на котором серебряный меч острием вверх проходил сквозь центр четырех сигнальных рожков, поставленных в косой крест.

— Н-не знаю. Похоже на польский герб Тромбы, но это не он. Там рожка было всего три и они обычно черные в золоте, а здесь серебро в червлени. Этот герб мне раньше видеть не доводилось.

Между тем рыцарь приближался все ближе, так что уже можно было разглядеть его глаза, видневшиеся в прорези шлема.

— Господи! — внезапно донеслась из-под стальной личины чистейшая русская речь с характерным северным выговором. — Да ведь это же Воледар Ингварович и Лис Венедин! И… никак, дочь князя Мстислава Киевского! Не сплю ли я?

— Ну, в общем-то это, конечно, мы, — не скрывая удивления, за всех нас ответил Лис. — А вы, с позволения сказать, кто такие будете? А то я вас в этом ведре не узнал.

— Ефимий я! Ефимий из Ольшаницы. Нешто не помните? Мы ж с вами вместе под Изборск ходили.

— Как же, — хлопнул я себя по лбу, — знаменщик князя Олега Изборского. А здесь-то какими судьбами? Разве руссы послали войско в крестовый поход?

— Знаменщик-то бывший, — печально вздохнул отважный юноша. — А из руссов здесь, пожалуй, один только я. Но это долгая история. Нынче я на службе императора Фридриха. Ну а вы-то куда путь держите?

— Так все к нему самому и телепаемся, — хмыкнул Лис. — Он уже, поди, нас заждался. Сидит небось в Иерусалиме в башне каменной да все в окошко выглядывает — не едем ли мы?

— В каком Иерусалиме?! — Даже искажающий звуки шлем не мог скрыть удивления в голосе нашего старого приятеля. — Император отступил из-под Иерусалима. Сейчас он в Яффе.

— Стало быть, там сарацины?

— Нет, — башня шлема повернулась слева направо, — там карезмины. Полторы недели назад они овладели городом, за один день вырезав более семи тысяч человек без разбора звания и веры. Наш отряд был выслан в передовой разъезд, теперь мы возвращаемся в ставку. Если желаете, мы сопроводим вас туда.

— Благодарю тебя, Ефимий, — поклонился я. — Будем рады. Вот только у меня к тебе большая просьба: ты никогда не видел этой девушки, не знаешь, как ее зовут и откуда она родом. Сейчас ее имя Альенор из Штраумберга и она считается младшей сестрой Венедина.

— Хорошо, — медленно произнес молодой рыцарь, — будь по-вашему. Я доложу графу о вас.

— А почему я считаюсь сестрой Венедина? — не преминула выяснить юная княжна, лишь только отъехал храбрый изборец.

— Потому что все полагают, — негромко ответил я, — что ты с женихом находишься в лагере императора и все время со своего приезда в Трир буквально не отставала от Фридриха ни на шаг. Если мы не успеем доставить тебя к нему до твоей собственной свадьбы, то и мы, и все, кто был участником нашего похода из Новгорода, исчезнем безо всякого следа.

Алена замолчала, глядя на меня пытливым взором.

— Умно, — наконец-то сказала она. — Пожалуй, я бы тоже так сделала.

На красивых чувственных губах императора появилась усмешка, явно предвещавшая кому-то глобальные неприятности.

— Ну вот и отлично. Это означает, что в нашем распоряжении еще десять тысяч великолепных всадников, свирепых, неприхотливых и страстно желающих поквитаться с ордынцами за поругание своей родины. Это уже кое-что.

— Но государь, — тихо заметил один из вельмож, стоявших подле главнокомандующего, — можно ли забыть, что руки этих дикарей обагрены кровью тысяч христиан? Что многие из приближенных блаженнейшего патриарха Иерусалимского пали под их мечами? Ему самому едва удалось спастись.

— Прекраснейшим образом можно. Кстати, о патриархе. Я велел доставить его в лагерь. Надеюсь, он уже здесь?

— Как вы и велели, государь, — склонился в поклоне один из военачальников.

— Прекрасно. Вечером приведите его ко мне. Я желаю знать, что теперь он думает об отлучении, наложенном на меня этим недоумком Папой Григорием. Но это после. Сейчас для нас основное — Орда. Господа рыцари, — он резко повернулся к нам, — я знаю, вам уже доводилось встречаться на поле битвы с этим врагом. Даже удавалось его побеждать. Я хотел бы выслушать ваши соображения на этот счет.

— Ну что, Капитан, давай, — едва заметно подтолкнул меня Лис. — Лекции по военному делу — по твоей части.

Мое повествование о тактике и стратегии Золотой Орды выслушивалось в гробовом молчании, лишь изредка прерываемом замечаниями Лиса. Император внимательно следил за ходом моей мысли, иногда переспрашивая и уточняя некоторые моменты, делая знак писцам зафиксировать сказанное в специальной памятной книге. Дослушав меня, он благодарно кивнул и тут же обратился к военачальнику, недавно докладывавшему о прибытии патриарха Иерусалимского:

— Есть ли сообщения от ландграфа Тюрингского?

— Так точно, ваше величество. Его сиятельство отступил к Сен-Жан Д’Арку и сейчас готовит крепость к возможной осаде.

— Что Аль Кемаль?

— Ваш союзник уже выслал войска. Предположительно, к концу недели они должны соединиться с ландграфом Тюрингским.

— Хорошо. Есть новые сообщения об Орде?

— По слухам, в районе Тиверийского озера произошло сражение, в котором войска Анназира Дауда и графа Ибелина нанесли кочевникам сокрушительное поражение.

Мы с Лисом переглянулись.

— Простите, государь, — начал я, — мы с Венедином были на месте этого боя. Потери с обеих сторон не более полутора тысяч человек. Мне неведомо, насколько сильны войска графа Ибелина, но для Орды это ничтожная потеря. Слухи о сокрушительной победе изрядно преувеличены. Скорее всего со стороны Орды в сражении участвовал всего лишь передовой отряд, не более того.

— Прекрасно, — скороговоркой бросил Фридрих. — Значит, Орде щелкнули по носу. Это хорошо, злее будут. Они ударят по нашим врагам всеми силами, за это время Аль Кемаль соединится с нами, а тут еще и карезмины… Пожалуй, нам может удасться… Очень славно. Где, черт побери, Хонштайн?! Я уже битый час его ожидаю!

«Битый час» длился не более двадцати пяти минут, но стремительного, как полет стрелы, императора раздражало любое ожидание.

— Я здесь, ваше величество. — Воин в красно-белом нарамнике выступил из-за полы шатра.

— Входи, входи, друг мой. — Государь порывистым движением шагнул к пропыленному рыцарю и крепко обнял его за плечи. — Рад видеть тебя. Докладывай.

— Мы перехватили золотую казну графа Ибелина, которую он послал для подкупа в Иерусалим, — кланяясь императору, сообщил граф фон Хонштайн.

— Молодец! Настоящий герой! Я велю надзирателю своего гарема подарить тебе любую наложницу по твоему выбору. Нет, не одну, двух! Ступай, дружище, отдохни.

Я отвернулся, пытаясь отогнать невесть откуда всплывшую картину княжеского дворца острова Костаматис.

— Эй! — Фридрих, резко повернувшись на месте, окликнул своего референтария. — Ты слышал, теперь нам есть чем заплатить карезминам обещанную тобой сумму. Спасибо графу Ибелину. Представляю, как вытянется его рожа, когда он узнает, что мы заплатили карезминам его же золотом. Теперь наша задача — заставить Орду повернуть в Малую Азию, через Константинополь и Трапезунд на Рим.

— По-моему, император решил силком загнать Орду в Европу, — удивленно передал я.

— Ну, это к гадалке не ходить. Я только чего-то не врублюсь, на кой хрен ему это нужно?

— Быть может, он желает затормозить движение Орды в Киликийских горах и ударить ей в тыл…

— Конечно, — подхватил Лис. — Шоб она летела до самой Италии. У тебя шо, со слухом проблемы, не слышал, что ли: Византия и Италия входят в программу шоп-тура, уготовленного стариной Фридрихом для Орды. Как говорится — галопом по Европам.

Над лагерем заунывно завыла труба, заставляя всех бодрствующих прислушаться к подаваемому сигналу.

— Обед. — Император обвел глазами своих приближенных, собранных в шатре для военного совета. — Я жду вас после трапезы. А вы, — Фридрих повернулся ко мне и Лису, — сегодня обедаете со мной. Все, я не задерживаю вас, господа.

Над Яффой вовсю гремели колокола, приветствуя входящую в гавань папскую галеру. Гремели, невзирая на отлучение, наложенное его святейшеством на крестовый поход и всех его участников.

Вчера в императорском шатре я был свидетелем занятной сцены, предшествующей этому набату.

— Они отказываются звонить, ваше величество, — разводя руками, докладывал референтарий. — Говорят, пока не снято отлучение…

— Пусть говорят все, что им взбредет в голову. Меня это не интересует. Они должны делать то, что я им велю.

— Но его святейшество…

— К черту его святейшество! Наловите мне пару дюжин доминиканцев, привяжите их руки к колокольным языкам да посыпьте площадки в звонницах раскаленным угольем.

— Но, государь, не будет ли это слишком?

— Будет, если и в таком случае они откажутся звонить. Но вряд ли это произойдет.

Голос Лиса на канале связи был полон нескрываемого торжества.

— Капитан, оно полетело! Черт возьми, оно способно летать!

— Лис, — с укоризной произнес я, — я передаю тебе эпохальное событие. Вполне возможно, с него начнется новый отсчет времени в этом мире, а ты ни на час не можешь оторваться от своих опытов.

— Да Бог с ними, со всеми этими попами и отсчетами. Эка невидаль! Мы теперь сможем вернуться домой! Вот только надо с грузоподъемностью еще что-то придумать, а то оно больше центнера не берет.

Я тяжко вздохнул.

— Ну ладно, чего ты там раздышался, — усмехнулся Лис. — Видел я твое шоу. Посмотрим еще, каких результатов этот знатный диетолог добьется. Попы народ упертый, к постам привычный, объявят себя мучениками за веру и Аллах акбар. Лови потом следующих энтузиастов, желающих принять участие в этом сабантуе. Я тебе другое скажу, ты заметил, что наша-то возле императора держалась? Кстати, единственная женщина, бывшая на площади. А вот Людвига там и в помине не было.

— Ну, после того, как она сказала жениху, что высоко ценит воинскую доблесть и будет рада лично закрепить ему золотые рыцарские шпоры, он только и занят тем, что проводит время в верховой езде, упражнениях с оружием и управлении вверенным ему отрядом. Кстати, для шестнадцатилетнего юноши он все это делает вполне неплохо.

— Похвальное рвение. Я так прикидываю, лет через десять — пятнадцать Алене понадобится толковый полководец. Так что пусть тренируется, иначе она запросто сможет заменить его кем-нибудь другим.

— …Ну, в общем, сидим мы в яме, сверху решетка, дерьма по уши, вонь, крысы, и тут припирается этот крендель хренов с самострелом…

Сергей Лисиченко, все еще в облачении доблестного Лиса Венедина — рыцаря и мага, — восседал за раскладным пиршественным столом, на котором красовался весь малый джентльменский набор наскоро собранного друзьями фуршета.

— Да вы пейте. — Мой напарник заботливо подхватил стоящую перед ним бутыль из-под шампанского, наполненную, как я знал, совершенно иным содержимым. Напиток этот, бывший предметом Лисовской гордости, именовался «Лисовым напием» и поражал употреблявшего его на месте не хуже венедских стрел. — Пейте, пейте, щас я колбаски дорежу.

По взглядам, которые мой друг бросал на симпатичную барышню из отдела материального обеспечения, очевидно, впервые посетившую подземелье лаборатории рыцарства, я вполне догадывался о его планах на сегодняшний вечер. В сущности, все звучавшие здесь страшные боевые рассказки были рассчитаны именно на нее.

— …Ну и начинает он тереть нам по ушам, что мы замочили его брата. Поди ему растолкуй, что это не мы, а одна такая нежная хрупкая тетка. Вон, кстати, его любовница.

Я сидел, обложившись картами и путеводителями по Иерусалиму разных веков издания. Из головы моей не шло пророчество, осуществившееся только наполовину. Я усмехнулся, слушая Лисовскую версию истории несчастного Ропши, перевернул очередную страницу и…

— Сережа!!!

— Ну ладно, не тетка. Прекрасная дама. Уболтал. Но я вам скажу, как она Ропшиного братана по чайнику навернула, это что-то! У того весь кипяток из носика вытек.

— Лис, помолчи минуту. Помнишь старца из Мегидо? Предсказание?

— Ну, помню. А шо такое? Мы уехали, и Красное море тут же затопило Иерусалим?

— Оставь свои шуточки. Иди сюда. Вот, смотри, видишь. — Я ткнул пальцем в современный путеводитель по городу трех тысячелетий.

— Ну, карта. Шо я должен видеть?

— Сюда смотри. Вот могила Синедриона.

— Ну?

— А вот улица Красного моря. Камера перехода как раз под ней. Ты понял? Под камнями Красного моря!

— Точно! — Лис хлопнул по карте ладонью. — И про путь тогда все ясно. У нас он там заканчивался, а у Ансельма начинался.

— Дедуля говорил «у других», а не «у другого».

— Ладно, оставь, — махнул рукой Лис. — В конце концов там еще стража была. У них тоже могло что-нибудь начаться от эдакого зрелища. Лучше скажи, каким образом отшельник мог знать, что в XX веке в нашем мире на этом месте пройдет улица Красного моря?

— Ума не приложу, — покачал головой я.

— Веселитесь? — В комнату, или, вернее, в келейку, поступью светской, как Готский альманах, вошел представитель королевы в Институте, мой закадычный друг, XXIII герцог Бедфордский. — Это похвально. Надо же вам когда-то расслабиться хоть на часок-другой.

— Ты это о чем? — подозрительно начал я.

— Я только что с ученого совета. — Вельможный Джозеф Рассел поднял со стола стакан с «Лисовым напием», понюхал его и, скривившись, поставил обратно. — М-да… Так вот, у нас возникли большие проблемы в том мире, откуда вы только что вернулись. В Марселе, где вы умудрились наследить, плотно застрял ценный стационарный агент. Он в темнице, и его необходимо вытащить. Дело всего лишь на пару недель.

— Мы возвращаемся? — сдавленным голосом прохрипел Венедин.

— В ученом совете существует авторитетное мнение, что это будет оптимальный вариант, — кивнул Рассел. — Но решение еще не принято. Впрочем, я знаю, что может избавить вас от этой миссии.

— Что же?

— Криптобиологи на совете узнали, что вы вернулись. Теперь они в большом числе направляются сюда, собираясь причинить вам множественные увечья, несовместимые с дальнейшими командировками. Они очень любили своего тролля, так что спасти вас может только чудо.

— Тоже мне, проблема! — хмыкнул Лис, доставая из-под плаща знакомый мне кошель с прахом феникса. — Чудо — это буквально наше второе имя. Подавайте свою мумию тролля, ща мы из этой рыжей скотины будем делать человека.