© Заспа П., 2016

© ИК «Крылов», 2016

Вялый оборот вентилятора под потолком – хлоп, хлоп. Лениво застывший воздух, словно обволакивающая вата. Вата, с трудом заползающая в клетку. Вата, от которой звон в ушах. От которой плавятся мозги. И вдруг – будто раскат грома!

– Виновен!

Гай вздрогнул.

Белые букли парика взлетели вслед за молотком правосудия и рассыпались по вороту широкой не по размеру мантии. Багровое лицо судьи перекосилось в злобной судороге и, стукнув молотком по дубовому столу, он нервно выкрикнул, повторяя как заклятие:

– Виновен! Виновен!

Тяжело выдохнув и дернув ворот, сдавивший объемную, в складках шею, судья Добман брезгливо смерил с головы до ног подсудимого сквозь прутья клетки, затем, порывшись для вида в папке с бумагами, недовольно заметил:

– Коэффициент твоей полезности довольно высок… – Его справедливость поморщился, явно оставшись недоволен подчеркнутой в документе цифрой, выдернул из папки лист и, скомкав, швырнул под стол. – Но это не оправдывает твое преступление. Гай Грин, ты признаешься виновным в том, что покусился на безопасность городской общины и наплевал на закон. Проявив слабость и опустившись до жалости, ты посмел нарушить свой профессиональный кодекс. Ты не оправдал оказанное правительством доверие! Ты преступник и наказанием тебе будет….

Судья сделал глубокую паузу, и Гай замер, до боли сжав кулаки.

Только бы не то, о чем он боялся даже подумать! Только бы не это…. Пусть вышлют в пустынную резервацию прокаженных или даже за горное плато, где, как правило, выживают лишь суррогаты! Пусть отправят на меловой карьер или в затопленную угольную шахту! Там гибнут, но все же есть шанс выжить… Только бы не это….

– Отчуждение! – в третий раз грохнул молоток, ставя жирную точку в судьбе Гая, и судья Добман торопливо встал, дабы не слышать надоевшие мольбы или приевшиеся проклятия в свой адрес.

Но Гай молчал.

Воздух в груди вдруг стал тягучим, сердце с трудом толкнуло сдавившие его ребра и, казалось, остановилось. Пол под ногами качнулся, тусклый свет эконом-лампы расплылся в бесформенное пятно, тесное помещение зала суда вновь наполнилось ватой, поглощая окружающие звуки – это был конец!

Отсутствующим взглядом Гай проводил спину судьи, поднес кисть под зажужжавший печатник, поставивший ему клеймо отчужденного, и безропотно дал надеть ошейник-удавку.

Еще не так давно отчуждение было редким приговором, который выносился лишь отъявленным убийцам и каннибалам. Но в последнее время он звучал все чаще и чаще. И причиной тому стала с каждым днем уменьшающаяся территория суши. Несмотря на принимаемые правительством меры, людское поголовье сокращалось куда медленнее, чем поглощаемая океаном земля. Бессильным оказался закон, поначалу запрещавший иметь в семье больше одного ребенка. Существенно население это не уменьшило. Затем право на рождение пришлось разыгрывать в государственную лотерею, и ребенок стал роскошью. Но даже это не смогло решить проблему. Законы сыпались один за другим, но лучше не становилось. Не помогало и ограничение на продолжительность жизни, определенное сорока пятью годами, с обязательной последующей утилизацией. Даже эта эффективная мера проблему не решила. Ресурсов становилось все меньше, каждый рот превращался в непосильную обузу, в результате лишних людей становилось все больше и больше. А океан наступал.

Рука полицейского, затянутая в кожаную крагу, легла на плечо, затем грубо вытолкнула из клетки.

– Не задерживайся! Освободи место следующему.

Словно в забытье, с закрытыми глазами, Гай на затекших ногах сделал пару шагов, и вдруг наступил на чей-то ботинок.

– Недоумок, раскрой бельма, – зашипел на ухо чей-то злобный голос.

Встрепенувшись, Гай попятился, уступая узкий проход. Перед ним, ожидая своей очереди в клетку, стоял хмурый квадратный тип, с обезображенной шрамом челюстью. Хотя Гай и казался выше его ростом, но почувствовал себя хрупким подростком рядом с непомерно широкими плечами и выпирающим сквозь рубаху с оторванными пуговицами животом верзилы. Да и полицейские не скрывали тревоги, беспокойно выставив перед собой жала парализаторов. В отличие от Гая, которого сопровождали всего двое полицейских, этого заключенного вели шестеро, в бронированных стеклянных шлемах.

– Уйди с дороги! – выкрикнул один из них и, натянуто улыбнувшись, кивнул своему подопечному на открытую дверь. – Шак, не нервничай. Он уже освободил твое место.

Захлопнув за подсудимым дверь из стальных прутьев, полицейский, не скрывая облегчения, шумно выдохнул и вытер вспотевший лоб.

– Станьте у двери и по периметру! – приказал он помощникам.

Дальше Гая вывели в освещавшийся лишь сквозь узкие стекла коридор, и чем все закончилось, он не увидел.

Через секунду забыв о верзиле Шаке, Гай шел, с трудом переставляя ноги, все еще скованные досудебной цепью, и думал о собственном будущем. Оно казалось безрадостным. А вернее, его не было вовсе. Отчуждение ставило на его короткой линии жизни крест.

В глаза ударило солнце и, остановившись на пороге суда, Гай поднял голову, подставив лицо под жгучие лучи.

Теперь судебные полицейские вручили его с рук на руки полицейским сопровождения, и к крыльцу подкатил крытый фургон на широких ржавых гусеницах.

– Куда? – спросил капрал в черной форме, с шевроном в виде ошейника-удавки.

– На побережье, – передал ему сложенный вчетверо приговор стюард, с весами правосудия на кокарде.

– Его справедливость оригинальностью не блещет, – хмыкнул капрал. – Какой уж день одно и то же.

– Угу… – опасливо оглянулся стюард и, доверительно понизив голос, шепнул. – Наш Добман на всех обозлился, будто на него самого надели ошейник. Раньше такого не было.

– Я слышал, что на западе под воду ушел еще один остров. Говорят, там были плодородные земли, и его облюбовали вельможи из правительства. Теперь нам приходится потесниться. Вот народ и прореживают.

– Может, и поэтому, – согласился стюард.

Капрал поставил Гая лицом к фургону, затем, надавив в спину штырем парализатора, поднес к ошейнику активатор.

– Не дергайся, – предупредил он, прижав голову к раскалившемуся на солнце железу двери. – Придется потерпеть.

Активатор зажужжал, и ошейник, оживая, тут же откликнулся, сдавив шею. В глазах у Гая потемнело, в висках молотом ударил пульс, он качнулся и едва не упал, навалившись на поручни фургона. Ловя раскрытым ртом воздух, Гай испуганно оглянулся на ухмыляющегося капрала, захрипев из последних сил сквозь сдавленное горло:

– Задыхаюсь…

– А я предупреждал, – похлопал тот его по плечу. – Нужно было вдохнуть поглубже. И не пытайся снять или сломать. При любой попытке он срабатывает на удушение.

Дальше ошейник нащупал сигнал транслятора и, пикнув в ответ, ослабил хватку. Капрал расстегнул на ногах Гая цепи, затем швырнул на ступени лестницы.

– Теперь они ему не нужны, – сказал он стюарду. – Удавка надежней любых оков. Каждый раз ловлю себя на мысли, что самому интересно попробовать – что это такое, и чего они всякий раз так корчатся?

– Только без меня, – поежился в ответ стюард. – Хотя с таким подходом скоро очередь дойдет и до нас.

Гай тяжело поднялся в фургон и рухнул на горячую скамейку. Здесь было не так жарко, как на открытом солнце, но воздух казался удушливым, с примесью дорожной пыли. Дверь за ним не закрыли, и она громко хлопнула, откликнувшись на тронувшийся вездеход. Запрыгнув на ходу на подножку, капрал сел рядом с водителем. Оглянувшись через стекло кабины, он красноречиво похлопал по шкале транслятора, показав Гаю, что установил его на единицу – минимально возможную дистанцию связи с ошейником. За пределами фургона транслятор уже был бессилен.

Вездеход выехал за городские ворота, и за пыльным стеклом, качнувшись, потянулся унылый ландшафт, изрезанный растрескавшейся землей с чахлыми, полуживыми кустарниками. Перед узким окном проплыли, словно памятники медленно гибнущей цивилизации, глыбы вывороченной красной глины. Пересохшее русло перегородило дорогу, и вездеход взвыл, взбираясь по проседающей под гусеницами насыпи. Дальше дорога и вовсе исчезла, превратившись в едва заметную за клубами пыли колею. В распахивающуюся на колдобинах дверь Гай увидел удаляющиеся небоскребы города, и сердце сжалось, прощаясь с его серыми каменными джунглями. Гай никогда не покидал пределы мегаполиса и теперь смотрел на выгоревший пустынный горизонт затравленным взглядом обреченной жертвы. Пробежав не меньше часа по безжизненной раскаленной равнине, вездеход неожиданно перестал раскачиваться, зашуршав гусеницами по гладкому и ослепительно белому песку. Пыльный хвост остался позади, и в воздухе почувствовался незнакомый неприятный привкус, напоминавший горчащее лекарство. Прильнув к щели, Гай потянул носом неизвестный запах, затем выглянул, прикрывая глаза от слепящего солнца. Сквозь колышущееся марево горячего воздуха он заметил залившую горизонт бесконечную синеву. Гай никогда его раньше не видел, но не сомневался, что это именно он. Точно такой, как рассказывали прятавшиеся в подвале его дома суррогаты. Огромный, безмолвный, неподвижный, всесильный Океан!

Затормозив, вездеход неожиданно дернулся, и Гай очнулся, оторвавшись от гипнотического зрелища. Капрал заглянул в фургон и, словно лучшему другу, улыбнулся двумя рядами желтых зубов.

– Приехали! Теперь ты в зоне прибрежного транслятора. Иди к тому штырю. Там уже таких бедолаг, как ты, наберется с два десятка.

Дождавшись, когда Гай спрыгнет с лестницы, капрал еще раз махнул рукой вдоль берега, показав на торчавшую антенну, и проворно запрыгнул в кабину. Вездеход окутался облаком гари, затем, развернувшись, помчался назад в город. Потеряв с ним контакт, угрожающе заскрипел ошейник, больно сдавив шею. Опасаясь блуждающих вокруг транслятора осужденных, капрал явно не доехал в устойчивую зону, высадив Гая гораздо дальше. Схватившись за впившиеся в горло стальные дуги, Гай попытался их разжать, но с таким же успехом можно было бороться в перетягивании каната с вездеходом – ошейник не поддался ни на миллиметр. На глаза вновь опустилась красная пелена, и, с трудом рассмотрев вдали штырь антенны, задыхаясь и спотыкаясь, он побежал вдоль берега. Вязкий песок сменился жухлой травой, оставив океан позади. Под ногами захрустел ракушник, и Гай увидел мачту с растянутыми в стороны тросами, торчавшую из бронированного купола транслятора. Узкая полоска суши, зажатая с одной стороны побережьем, с другой пологим обрывом, оголившим рыжие пласты, тянулась с добрую сотню метров, затем упиралась в глыбы выкорчеванного гранита. Словно вылезшая из земли пятерня, в небо смотрели пять острых каменных пальцев, отбрасывающих короткие тени. Но они были единственным, что нарушало ровную как стол поверхность протянувшегося к воде клочка высушенной земли.

Нащупав устойчивый сигнал, ошейник ослаб, и Гай остановился, заметив впереди поднявшихся навстречу двух отчужденных. Они закрывали головы руками от палящего солнца, и он никак не мог рассмотреть их лица. Один был по пояс голый, со следами солнечных ожогов на груди, другой прихрамывал и, согнувшись, пытался спрятаться в тени своего товарища. Гай заметил еще несколько фигур, сидевших вокруг восьмиугольного корпуса транслятора и закрывавших головы от сжигающего солнца оставшимися от одежды лохмотьями. Еще с десяток лежали в тени гранитных пальцев.

– Ты кто? – спросил, приподняв ладонь над глазами, тот, что был покрыт красными пятнами, словно обваренный овощ.

– Гай! – поспешил представиться Гай, протянув руку. – Гай Грин.

– А я Тобиас.

Тобиас пожал руку и кивнул на своего товарища:

– Это Сид. Он совсем плох. Наверное, баржу не дождется. А ты за что попал в отчуждение?

Гай уже открыл рот, чтобы начать объяснять всю несуразность и несправедливость объявленного ему сурового приговора, как вдруг заметил еще двух арестантов, идущих со стороны каменных глыб. Первый шагал, словно отмерявший расстояние землемер, медленно переставляя длинные худые ноги. Второй был пониже, с более пропорциональной фигурой и, в отличие от бледного первого, с отливающей синевой черной кожей. Заметив их, Тобиас с Сидом поспешили отступить, вмиг потеряв к Гаю всяческий интерес. Закрывая ладонями макушки, они пошли к антенне, в поисках хоть какой-нибудь тени.

– Пожрать есть?

Долговязый подошел вплотную, толкнув Гая впалой грудью, затем похлопал его по карманам. Дернув рукав, он пощупал ткань еще довольно целой, хотя и выгоревшей рубашки.

– Снимай!

– Простите? – Гай повел ухом, решив, что ослышался.

– Лич, он тебя не слышит! – заржал чернокожий. – Он глухой!

Лич наморщил лоб, словно решая непосильную задачу, затем, взяв Гая за ворот, рванул, разорвав рубаху надвое. Внимательно осмотрев оставшийся в руках лоскут, он завязал его на голове банданой.

– Пусть еще вывернет карманы, – подсказал напарник.

– Ты слышал? – ухмыльнулся Лич растерянному Гаю. – Карманы выверни! Крэк, он и вправду глухой. Прочисть ему уши.

Чернокожий неторопливо зашел Гаю за спину, с любопытством потрогал повисший обрывок рукава, затем, сложив ладони в замок, неожиданно ударил в затылок. Ноги у Гая подкосились, и он растянулся, поперхнувшись взлетевшей в лицо пылью, под аккомпанемент взорвавшегося ржания.

– Твое место там! – глядя сверху вниз, кивнул Крэк на изнывающих на солнце отчужденных рядом с транслятором.

Презрительно сплюнув, он переступил через вытянутые ноги и пошел следом за Личем, торопившимся спрятаться в тень.

– Эй! – тяжело поднялся Гай, обхватив загудевшую голову. – Стой!

Но Крэк его уже не слышал. Он достал из кармана семена синтетического дурмана и, положив на вмиг позеленевший язык, нервно передернулся.

– Лич, взбодрись! – блаженно зажмурившись, Крэк протянул ладонь с горсткой мелких кристаллов. – Здесь хватит еще на десяток припаев.

– Для бодрости мне хватает представить, как ты пронес люмин в своей заднице! – хмыкнул его напарник, но остановился и, обернувшись, протянул руку.

Внезапно он изменился в лице. Продолжая стоять с протянутой рукой, он бессвязно замычал, силясь произнести хоть что-то членораздельное, чтобы предупредить Крэка. За его спиной, нагнув голову, бежал Гай, нацелившись на выглядывавшую из-под короткой жилетки черную поясницу. Словно раненый бык, Гай врезался лбом в спину Крэку и, сложив его пополам, повалил к ногам Лича. Кристаллы люмина вылетели из рук и рассыпались, исчезнув в пыли.

– Э-э-э… – захрипел Крэк, хлопнув ртом, хватая воздух.

Перевернувшись на живот, он испуганно сгреб пальцами землю вместе с наркотиком и поднес к лицу.

– Убью!

Прощупав пальцами пыль, Крэк поднял налившиеся кровью глаза.

– Точно убью!

Он встал и, не размахиваясь, коротко всадил кулак в живот Гаю.

– Здесь было целое состояние! – произнес он, примеряясь для следующего удара. – Здесь было не меньше дюжины припаев! Я берег люмин, чтобы скоротать долгие дни на барже. А ты…. Тебе конец!

Не привыкший решать проблемы кулаками, Гай не успел закрыться, пропустив удар в челюсть, и мир вокруг качнулся, опрокинувшись вместо рыжей земли на голубое небо. Рухнув на спину, Гай попытался увернуться от следующего удара, но опять не успел. Крэк сел на него верхом и теперь бил наотмашь, стараясь достать сквозь ладони окрасившееся кровью лицо.

– Убью! Размажу! Растерзаю! – хрипел он, вкладывая в каждый удар всю силу, на какую только был способен. – Твоя шкура не стоила и одного кристалла!

Гай закрывался, изворачивался, пытался ответить, но все было напрасно. Он чувствовал, как с каждым ударом в голове будто что-то лопается, в глазах на фоне перекошенной физиономии Крэка вспыхивают фонтаны искр, и сознание вот-вот сорвется с тонкой нити рассудка.

Неожиданно чья-то рука перехватила занесенный кулак.

– Крэк, хватит! Заканчивай.

– Я закончу, когда его прикончу! – попытался освободиться Крэк.

– Хватит, я сказал!

На этот раз, почувствовав стальную хватку, Крэк замер и возмущенно произнес:

– Лич, это был мой люмин! И ты не можешь запретить мне убить этого недоумка!

– Никуда он от тебя не денется.

– Так какого дьявола ты виснешь у меня на руках?!

– Крэк, баржа придет уже завтра. Полицейские его недосчитаются, а кто-нибудь из той швали, – Лич кивнул в сторону антенны, – тебя тут же заложит. Ты хочешь, чтобы тебя оставили на берегу, позабыв снять ошейник, рядом с выключенным транслятором? Успокойся, Крэк, – Лич великодушно похлопал напарника по плечу. – У нас вся ночь впереди. Так что никуда он от тебя не денется.

Крэк тяжело выдохнул и, ударив напоследок Гая в грудь, нехотя встал.

– Живи… пока… – многозначительно хмыкнул он, не удержавшись, чтобы еще раз не двинуть носком ботинка в бок.

Дождавшись, когда Лич с Крэком ушли, Гай тяжело поднялся и, сплюнув окровавленными губами, пошел к транслятору, откуда за ним наблюдали Тобиас с Сидом.

– Зря ты с ними связался, – тихо заметил Сид. – Эти выродки тебя не оставят.

– Не я их первым тронул, – присел рядом Гай.

– Оно того стоило, – выглянул из узкой полоски тени худощавый паренек с опухшим от побоев лицом. – Я, когда увидел рожу Крэка, так даже вспомнил, что еще умею радоваться. Ты суррогат?

– С чего ты взял?! – Гай испуганно посмотрел на свои пальцы – уж не появились между ними перепонки? Потом пощупал за ушами.

– Руки у тебя длинные. Сам худой, жилистый, непропорциональный. Вот я и подумал. А суррогаты уже не те, что были раньше. Выдающие их наросты на ушных раковинах давно исчезли.

– Нет, я не суррогат, – постарался как можно уверенней ответить Гай. – Ты, кстати, тоже на них похож. У тебя кожа бронзовая, как у суррогатов. Стойкая против солнечных ожогов.

– Получил, Свимми? – хмыкнул, вступившись за Гая Тобиас. – Ты в каждом новичке видишь суррогата. А я уже года два как не встречал ни одного.

– Оттого что они ушли за горы, – ответил Свимми. – А те, что остались внизу, научились маскироваться. Их преследуют, потому что боятся. А зря. И от них могла быть польза. Я знал одного суррогата, у которого коэффициент полезности был выше, чем у префекта главного правительственного компьютера.

– У префектов коэффициент не замеряют, – возразил Тобиас. – Он у них высокий по определению. Уж это я точно знаю. А суррогатов правительство боится как раз из-за их способностей.

Гай хотел рассказать, что в подвале его дома прятались двое суррогатов. Он даже тайно носил им еду. У одного были гибкие кости рук, и он мог обвивать ими словно веревками. Второй видел все вокруг с закрытыми глазами. Гай каждый раз гадал, какого цвета его глаза, но так и не узнал, потому что Сплин их открывал очень редко, это ему и не нужно было. Он чувствовал спускающегося в подвал Гая за несколько бетонных стен. Но решив, что такая дружба оттолкнет его новых знакомых, Гай предусмотрительно промолчал.

Неожиданно их прервал громко засипевший Сид. Хрипя и содрогаясь, он повалился в пыль, зашедшись длинным, выворачивающим легкие кашлем.

– Что с ним? – спросил Гай.

– Рядом с океаном ночи холодные, – ответил Тобиас. – Днем жара, ночью холод. Не каждый выдержит.

– При чем здесь холод? – вмешался Свимми. – Сида мы грели собственными телами. Ему отбил легкие Неженка Ахилл.

– И то, и другое не пошло Сиду на пользу, – нехотя согласился Тобиас. – Удивлюсь, если он переживет эту ночь. После того как он проиграл собственную жизнь, удача от бедняги отвернулась. А без фортуны такому игроку как Сид жить дальше нет смысла.

– Сид – игрок? – с любопытством взглянул на Сида Гай. Игроков ему приходилось видеть еще реже, чем суррогатов.

– Еще какой! Играл на все. Было время, когда он был богаче, чем правительственный вельможа. Занимал два этажа в зеленой зоне города. Потом встретил более удачливого, но скрывающегося от отчуждения игрока. Сид сыграл на его приговор и впервые проиграл. И теперь он вместо другого носит удавку на собственной шее.

– А ты сам за что угодил на баржу? – как бы между делом спросил Гай.

– Я? – нервно заерзал Тобиас. – Это не важно. Расскажу как-нибудь в другой раз.

– Тоби у нас слишком много болтал! – засмеялся Свимми. – Слишком много знал и слишком много болтал. Он из наладчиков главного компьютера.

Гай с уважением посмотрел на своего нового знакомого.

– Ты работал с главным компьютером? Это же почти правительственный кластер? Я и не знал, что они своих отдают в отчуждение?

– Бывает! – хмыкнул Свимми. – Если начать рассказывать тайны этого кластера всем встречным подряд.

– Потому что не мог терпеть вранья! – вспыхнул Тобиас.

– А кому нужна твоя правда? – не сдавался Свимми. – То, что наш мир катится в преисподнюю, ясно всем и без твоих откровений. Это интересно разве что Святоше Джо, – Свимми неопределенно кивнул на сидевших в потянувшейся от транслятора тени арестантов. – Что бы там ни проповедовало правительство о нашем исключительном положении и великой роли, кто ему верит? Нам тоже придет конец, как и всему миру.

– Я верю, – тихо возразил Гай. – И кто тебе сказал, что весь мир погиб?

– Он! – Свимми похлопал по колену Тобиаса. – И я ему верю! Хотя много ума не нужно, чтобы обо всем догадаться самому. А ты, похоже, из тех дураков, что до сих пор доверяют нашим зажравшимся вельможам?

– Ну, ну, остынь, – увидев, как вспыхнули глаза Гая, примирительно обнял его за плечи Тобиас. – Он прав. Не нужно верить всему, что тебе говорит правительство. Я в этом убедился на собственной шкуре. Мне обещали помилование, если я прилюдно покаюсь и скажу, что обо всем наврал. Я сделал все, как они приказали, и все равно оказался здесь. А на счет остального мира он тоже прав. Еще два-три поколения, и у нас не останется суши. Все поглотит океан. Когда на орбите еще висел чудом уцелевший спутник, он уже показывал, что от материков остались лишь жалкие огрызки, где было высокогорье. Непонятно с чего вдруг климат вдруг резко потеплел и растопил на полюсах льды. И теперь мы медленно тонем, хотя старательно делаем вид, что ничего не происходит. Когда я пытался об этом рассказать горожанам за пределами кластера, мне этого не простили. Хотя ты прав – в правительственном кластере прощается многое. Ты не поверишь, но однажды от скуки во время дежурства я запрограммировал одну ветвь компьютера на личный выход и создал на экране собственный мир. Я заселял его людьми, управлял их судьбами. Строил города, выращивал огромные леса, тянул длинные дороги. В моем мире бушевали исчезнувшие грозы, вращались давно забытые ураганы. Вершины гор покрывал снег. Но главное, я создал разных людей, каждого со своим характером и собственной жизнью. Для них я был Богом. Потом я так увлекся, что не заметил, как за этим занятием меня застал главный куратор. Согласно внутреннему кодексу наладчиков, я совершил преступление. Но меня простили. Даже не сменили сектор дежурства. А стоило мне во всеуслышанье сказать, что мы гибнем и нужно что-то делать, как меня тут же приговорили к отчуждению. Правительство, конечно, знает, что все мы обречены, но предпочитает оставшееся время прожить ни в чем себе не отказывая. Узнай люди правду, начнутся волнения, ненужные претензии, неудобные вопросы. А нашим вельможам это совсем ни к чему. Проще убеждать таких как ты, Гай, простаков, что они о нас заботятся. Они гарант стабильности и спокойствия. А рухнет все только в том случае, если наше правительство станет испытывать в чем-нибудь нужду.

– Такие речи я не слышал, даже когда заблудился и оказался в самом трущобном районе города, где жили мусорщики, – смутился Гай. – Тебя из-за твоей опасности должны были сразу отправить на утилизацию.

– Перестань, – угрюмо хмыкнул Тобиас. – Они и так меня уничтожили, с той лишь разницей, что вместо мгновенной утилизации обрекли на длительное мученье. В чем их отличие от Неженки Ахилла? – Тобиас недобро покосился в сторону каменных глыб. – Этот садист покалечил Сида лишь за то, что он когда-то жил достойной жизнью, с избытком пресной воды и прохладой в каменных стенах. А узнает кто я, так мне не пережить и одной ночи. Хотя убивать они нас боятся. Перед ошейниками все равны, а полицейские ни с кем разбираться не станут. Они могут вообще просто выключить транслятор, если по какой-то причине нам не хватит баржи. Вот когда окажемся один на один с этим отребьем в океане, вот тогда с нами и покончат. Им не привыкать есть человечину, и мы для них превратимся в еду. Яхо, я знаю точно, ел людей. Да и Лич, думаю, тоже.

Гай нервно вздрогнул, брезгливо оглянувшись на прятавшихся в тени гранитных глыб арестантов. В городе людоедства не было. Но ему рассказывали, что за его стенами – это не редкость. А в пустыне, куда вывозили прокаженных, это и вовсе было нормой.

– Я не дамся, – еле слышно шепнул он.

Но Тобиас его услышал.

– А по мне, так уж лучше сразу, чем мучиться на барже без еды и воды.

– Не слушай его, – вмешался Свимми. – Тоби любит поиграть на нервах. Не хочешь на баржу – чего проще? Топай к карьеру, где не достает транслятор, и все – отмучился!

Далеко в небе, над застывшей гладью океана, Гай заметил медленно парящую точку. В городе, где за серыми небоскребами небосвод не виден, он редко смотрел вверх и потому не удержался от вопроса:

– Кто это?

– Водный гриф, – со знанием дела ответил Тобиас. – Еще насмотришься, когда нас выбросят в океан. Как передохнем, так на барже от них отбоя не будет.

– Ну ты, Тоби, и негодяй! – хмыкнул Свимми, заметив, как передернулся Гай. – То ты боишься, что тебя съедят дружки Лича, то – что водные грифы. Ты уж пугай нас кем-то одним.

– Сначала выродки Лича покончат с нами, потом грифы сожрут их, – не сдавался Тобиас.

Гай заглянул ему в лицо, надеясь, что он сейчас не выдержит и рассмеется, признавшись, что все это было розыгрышем. Но Тобиас сидел, нахмурившись, и, обняв колени, смотрел вдаль за горизонт.

– Баржу может вынести к какой-нибудь суше, – несмело возразил Гай. – Вдруг нам повезет, и мы выживем?

– Нет. Не тешь себя глупой надеждой. Не осталось больше суши, кроме нашей. Мы на компьютере моделировали рельеф материков, с учетом поднимающегося уровня океана – все уже под водой. Да и рассказать о других островах некому. Ни одна баржа не вернулась. Так что не надейся. Ждать осталось недолго. Мы раньше, остальные чуть позже. Поговаривают, что буксир притянет баржу уже завтра. Нас вытянут за мыс, где проходит течение, и прощай, суша. Больше ты ее никогда не увидишь. Можешь насыпать в карман песка с глиной – будешь, покуда жив, вспоминать, какая она была на ощупь.

На этот раз не нашелся что ответить даже не унывающий Свимми. Блуждающая улыбка сошла с его лица и, отвернувшись, он замолчал, надолго уйдя в себя.

Опустившись, солнце коснулось океана, и с берега потянулась спасительная прохлада. Колеблющийся от жары воздух успокоился и, скрывавшийся в его испарениях горизонт внезапно будто обнажился, открывшись на многие километры. Гаю показалось, что он видит кривизну планеты. И куда ни доставал глаз, всюду был океан. Спокойный, неподвижный и могущественный. Впервые Гаю стало по-настоящему страшно. Даже услышав приговор, он понимал, что наказание слишком сурово и несправедливо. Отчуждение – это плохо. Это самое плохое, что могло с ним произойти. Страшнее только – досрочная утилизация. Его отрывают от людей, лишают их общества, отнимают маленький, но ставший родным мирок. Но сейчас пришло понимание, что это еще не самое ужасное. Его отдали в руки чему-то жуткому, всесильному и беспощадному. Он песчинка, микроб, мусор, который океан проглотит и не заметит. Сейчас он представлял его чем-то живым, с мерзким оскалом, проглатывающим баржи с отданными ему на забаву людьми.

– Нет, не верю. Зачем тогда с нами так жестоко играть? – произнес задумчиво Гай, ни к кому не обращаясь. – Ведь правительство говорит, что дает нам шанс, пусть даже в наказание. Оно отправляет нас на поиски новой суши. Да, это лотерея, но кому-то, наверное, везет? Спросите Сида, он как игрок вам подтвердит, что выигрыш бывает даже при минимальных ставках! – Гай чувствовал, что заводится, переходит на крик, и к нему начинают прислушиваться другие арестанты. В них он надеялся найти поддержку таких же как и сам оптимистов. – А вы в своих расчетах могли и ошибаться! Что мешало правительству нас всех просто утилизировать? Зачем ему с нами возиться и давать баржу? И если ни одну баржу не принесло обратно, это еще не значит, что все они погибли. Может, как раз в эту минуту кто-то наслаждается жизнью на зеленом острове, кто-то из тех, кто тоже ни во что не верил?

– Во всем наказанье божье! – вдруг встрепенулся заключенный в изношенной черной рясе с дырами на локтях. Отделившись от стенки транслятора, он пополз к Гаю, сверля его лихорадочно блестящими глазами. – Мы все отребье, предавшее Господа! За то и пьем чашу геенны огненной!

– Заткнись, Святоша Джо! – огрызнулся Свимми. – Без тебя тошно. Ты за свою ересь попал на баржу, а все неймется. Мог же, как все церковники, прославлять правительство и жить, ни в чем себе не отказывая?

Святоша Джо не удостоил Свимми ответом и, схватив Гая за ногу, прошипел, запекшимися, с остатками засохшей пены, губами:

– Земля уходит у нас из-под ног! Солнце выжигает наши души! Вспомни – разве не так говорилось в святом писании? Бог отвернулся от забывших слово пастыря! Послушай его! – Святоша Джо ткнул растопыренной пятерней в Тобиаса. – В нем тлеет искра ниспосланного Господом разума!

– Замолчи! – на этот раз не сдержался Тобиас, и Гай заметил, что Святоша Джо тут же осекся. – Я слышал, что горожане живут в собственном мире, предпочитая глупое неведение элементарной логике. Но ты, Гай, выделяешься даже среди них. Чтобы утилизировать всех приговоренных к отчуждению, нужна бесценная энергия. А с этим-то как раз и главная проблема. Ее и так уходит слишком много на утилизируемых, достигших возрастного лимита. Да и предавать земле, как это делали наши предки, нельзя – нынче земля в городе слишком дорога. А за городскими стенами – лишь плодить трупоедов. И не от хорошей жизни нас убеждают есть сырое мясо, якобы оно полезней. Вранье! Вельможи сырое не едят. Все ради того, чтобы сэкономить лишний джоуль энергии. Выбросить нас в океан – это самое простое, что могло придумать правительство. Они избавляются от нас предельно дешевым способом. Когда-то люди плавали по океану по собственной воле. Но это было очень давно. Океан потерял берега, и мы стали его бояться. Да и все та же пресловутая энергия. Чтобы отправить корабли в экспедиции, нужны сотни тонн топлива. А такой роскоши у нас давно нет. Едва хватает на прибрежные полицейские буксиры. Вот и гниют корабли, что еще не порезаны на металл, за дамбой. Нашли применение лишь баржам. Но и тех остается все меньше и меньше. Так что выжить нам невозможно по определению. Мы все обречены. И я, и ты, и Сид, и Лич со своими выродками. Послушай меня и оставь эти глупые бредни о спасении! Для нас все кончено.

– Возможно, ты и прав, – сделал последнюю попытку возразить Гай. – Ты служил в правительственном кластере и наверняка знаешь больше меня. Но я знал еще одного очень умного человека. Он прятался в подвале моего дома. И он говорил так…

– Он был суррогат? – перебил Свимми.

– Нет… – неуверенно соврал Гай, поразившись его сообразительности.

– С чего тогда ему прятаться в подвале?

– Да отцепись ты с этими суррогатами! – не сдержался Тобиас. – Надоел! Рассказывай, Гай, дальше. Что он тебе говорил и как его звали?

– Да… конечно… – попытался собраться с мыслями Гай. – Его звали Сплин, и он говорил так: тот, кто утверждает, что что-то невозможно, как правило, ошибается. Мне всегда нравились его слова. В них чувствовались интеллект и сила.

– Не знаю, не знаю… – с сомнением, вздохнул Тобиас. – Мне кажется, что это не наш случай. Возьми, – протянул он руку, неожиданно сменив тему. – Это галеты. Когда Крэк шарил у меня по карманам, я их спрятал сзади, под рубашкой. Полиция оставила на всех мешок с сухарями, но он там… у этих выродков. А вот бак с водой они забрать не смогли. Он накрепко приварен к транслятору. Вода протухшая, и сейчас ее лучше не пить. Потерпи до ночи. Когда остынет, то хотя бы не такая противная.

На небе засверкали первые звезды, а вместе с ними с побережья дохнуло холодом. Молодая луна наклонилась узким серпом в океан. Земля под ногами быстро остывала, отдавая последние остатки тепла сквозь тонкую ткань одежды. Еще не так давно пылавший жаром короб транслятора теперь покрылся узорами побежавшей по металлу влаги. Таких резких перепадов температуры в городе тоже не знали, и Гай с удивлением заметил, что еще час назад изнывая от жары, теперь начинает замерзать. Тобиас с Сидом отвернулись и, прижавшись друг к другу, ворочались, готовясь ко сну. Развернув закатанные брюки и положив под голову по пучку сухой травы, они подползли к баку с водой, щедро отдававшему, накопленное тепло. Рядом с ними вытянулся Свимми. Под дном транслятора, укутался в рясу Святоша Джо. К нему притиснулся другой арестант, попытавшись, словно одеяло, натянуть на себя клочок плотной ткани сутаны.

Гай встал и, чтобы согреться, размашисто взмахнул руками, пару раз присел, сделал наклоны в стороны.

– Не поможет, – подал голос Тобиас. – Ищи, где есть место среди нас.

Искать, к кому прижаться в поисках тепла, Гаю показалось неловко. Да и спать после такого насыщенного и бурного дня не хотелось. Он пошел к берегу, чтобы впервые в жизни вблизи увидеть такую огромную массу воды. В городе воду давали строго по времени и нормо-должностям. Зачерпнув в ладони, он плеснул в лицо, затем набрал полный рот. Поперхнувшись, Гай закашлялся и бросился вытирать язык остатком рукава. Вода оказалась жгучая, словно кислота, горькая и ужасно соленая.

Хотя и звездная, но непроглядно черная ночь скрыла транслятор, и Гай пошел назад наугад, ориентируясь по оставленному за спиной берегу. Предупреждающе пикнул ошейник, и Гай, испугавшись, тотчас повернул в другую сторону. Где-то рядом кто-то едва слышно переговаривался, и, успокоившись, Гай пошел на голос.

– Тобиас, вы где? – тихо спросил он, прислушавшись к хрустнувшим под ногами камням. – Эту воду нельзя пить. В ней опасно много соли.

– Угу. Дерьмо, а не вода.

Это не был голос Тобиаса, и, остановившись, Гай вгляделся в едва различимые силуэты, появившиеся с разных сторон.

– Он?

– Он самый. А я уж подумал, что этот недоумок ухитрился снять удавку и сбежал.

– Дурень, без активатора удавку не снимешь. Тебе же было сказано, что никуда он не денется.

– С теми доходягами его не оказалось.

По спине пополз холодок, оттого, что Гай узнал пришепетывающий голос Лича и хрипловатое сипение его черного напарника. О них он совсем забыл. Был еще третий, молча обошедший его сзади и отрезавший путь к отступлению.

– Балу, хватай его! – шепнул Крэк, и силуэт за спиной тотчас навалился на плечи.

– Держу! – зловонное дыхание обдало Гаю ухо.

Гай дернулся, двинул локтями, попытался лягнуть, но ноги неожиданно оторвались от земли, и его потащили, волоча голой спиной по камням. Сперва Гай подумал, что его снова будут бить. Но потом он вспомнил слова Тобиаса о каннибалах, и, похолодев, закричал, что было сил:

– Свимми, Тобиас, Сид! Помогите!

Никто не откликнулся, но тут же отреагировал Лич, зажав ему рот:

– Заткнись, а то я сам тебя заткну!

– Дай я выбью ему зубы! – обрадовавшись, отозвался Крэк.

– Нет. Все должно быть натурально. Этот недоумок решил бежать, не поверив в силу удавки! Для отчета полицейским нужен его ошейник. Завтра они будут его искать и найдут в карьере уже синего. А мы будем вне подозрений.

– Точно! – крякнул от удовольствия Крэк. Подхватив руками за ноги, он тащил Гая, пританцовывая и при этом умудрясь доставать ботинком в бок. – Любишь гулять за пределами зоны?! Хотел узнать длину поводка? Сейчас узнаешь!

– Стойте! – Лич остановился на краю насыпи. – А то еще сами свалимся.

Гай извернулся, пытаясь схватить Балу за руку, но его раскачали и швырнули со склона в карьер. Пролетев пару метров по воздуху, он рухнул на рыхлый известняк, покатившись вниз. Ошейник дал секундную отсрочку, затем потеряв сигнал, впился в шею железной хваткой. Гай хотел еще раз позвать на помощь, но из горла вырвался лишь жалкий хрип. Распластав руки и вогнав пальцы в мягкую пыль, он сумел остановиться, но силы улетучивались с катастрофической быстротой. Тело мгновенно одеревенело, покрывшись миллиардом иголок, и мир погрузился в тягучий студень. Звездное небо почернело, звуки исчезли, остался лишь разрывающий голову звон. Задыхаясь, Гай забился в конвульсиях, пытаясь протолкнуть сквозь сжатое горло хотя бы крошечный глоток воздуха. Но лишенный притока крови мозг уже начал отказывать. Он еще сумел определить спасительное направление на край склона и тут же погрузился в кромешную тьму. Инстинкт самосохранения некоторое время двигал его руками, заставляя лезть вверх, но вскоре сдался и он. Внезапно Гай почувствовал, как тело становится невесомым и парит, словно горячий воздух над раскаленной землей. Боль исчезла, осталась лишь легкость и неимоверное блаженство свободы. Высоко над головой, вместо ночной черноты, он увидел ослепительно яркое голубое небо, но что-то упорно не давало ему оторваться и взлететь в такую желанную бездонную синеву. Он боролся, вырывался, но неподъемный груз висел на ногах, разрывая тело надвое. Гай пытался его сбросить, выскользнуть из цепкой хватки, но тяжесть, словно досудебные оковы, держала, прижимая к раскалившейся докрасна пустыне. Вдруг рядом, расплываясь и кривляясь, появилась голова судьи Добмана. Его справедливость парил, неестественно растянув рот, и неожиданно произнес утробно низким басом:

– Я уже не могу!

И тут же, словно споря сам с собой, он сказал совершенно другим голосом:

– Задержи дыхание!

– Я поднимусь на секунду.

– Нельзя. Он не выдержит.

Гай глядел на гримасничанья судьи и хотел спросить, что он этим намеревается сказать? Но тут же заметил, что не может этого сделать – у него нет ни рта, ни языка. А его справедливость не утихал ни на мгновенье.

– Быстрей, а то мы тоже отсюда не выберемся!

– Осталось еще чуть-чуть!

– Я задыхаюсь!

– Терпи! Здесь уже достает отраженный сигнал.

Теперь тяжесть, кроме ног, появилась и в голове, словно сдавив стальным обручем. Легкость исчезла, боль отозвалась во всем теле, прокатившись горячей волной, выворачивающей наизнанку. Яркий свет пропал, и вновь навалилась чернота. Гай хотел взмолиться, чтобы судья Добман наконец оставил его в покое, но тот неожиданно улетучился, напоследок выкрикнув визгливым голосом:

– Сид, хватай его за руку!

…Откуда-то издалека опустилась ночь, и искрящееся сотнями лучей небо досадно исчезло. Порыв холодного воздуха лизнул по онемевшей щеке, и Гай с трудом разлепил непослушные веки. Над ним, склонившись на коленях, стоял Тобиас. В темноте он видел лишь нечеткий силуэт, но был уверен, что это именно он. Тобиас потрогал его шею, просунув под ошейник палец, и удовлетворенно шепнул:

– Живой.

– Живучий, – согласился Свимми.

Его Гай тоже не видел, но безошибочно узнал голос.

– Это вы? – не расслышав собственных слов, попытался он шевельнуть непослушными губами.

Но к его удивлению, Тобиас, испугавшись, зажал ему рот.

– Тише. Они рядом. Сид, помоги ему подняться. Да не вздумай выдать нас своим кашлем.

– Я терплю, – сдавленно шепнул Сид.

– Спасибо, – не сдержался Гай, на этот раз почувствовав, что может внятно складывать звуки.

Свимми просунул ладони ему под спину и помог подняться на четвереньки.

– Не вставай. Положи мне руку на плечо и ползи рядом, – шепнул он на ухо. – Считай, что до рассвета ты дожил. Лич со своими выродками скоро уснут. А вот дальше я тебе не обещаю. У меня хороший слух – со стороны дамбы я слышал гудок буксира. Это верный признак того, что завтра притащат нашу баржу. Вот тогда и решишь, стоит нас благодарить, или лучше бы мы оставили тебя в карьере.

Баржа появилась из-за мыса одновременно с пылившим на горизонте вездеходом. Полицейские сопровождения спешили, чтобы успеть к ее прибытию и гнали наперегонки с буксиром. Крохотный кораблик, словно муравей гусеницу, волок вдоль берега полузатопленное ржавое чудовище, во много раз больше его самого. Пятидесятиметровый монстр скрипел, поднимая буруны волн за натянутым в струну тросом. Оставляя на воде радужные потеки мазута, баржа, казалось, сопротивлялась вынужденному движению, присев на низкую корму с крохотной надстройкой рубки. Ее низкие борта заливало, окатывая поднявшимися мутными потоками непомерно широкую палубу, заставленную ржавыми контейнерами и бочками. Выбитые иллюминаторы чернели вдоль стальных боков, словно вычерченным под линейку строгим рядом отверстий. В развороченном когда-то неудачной швартовкой носу, выше ватерлинии, зияла огромная дыра с острыми рваными краями. От натянутых лееров остались лишь погнутые штыри, да кое-где свисали обрывки тросов. Ржавевшая на приколе баржа, словно жалуясь на ветхое состояние, протяжно стонала, оглашая побережье надсадным скрипом расшатанных болтов и сварных швов. Ей бы так и сгнить тихо и безмятежно, наполовину высунувшись на сушу, но по чужому капризу она вынуждена мчаться за полицейским буксиром, и от этого, противясь, гудело все ее нутро.

Полицейские торопились, чтобы успеть сделать свое дело до того, как солнце поднимется в палящий зенит, и маленький буксир нещадно дымил, выбрасывая из трубы снопы искр. Разбуженные его громким гудком поднялись арестанты у транслятора. За ними, из тени камней, потянулись приятели Лича. Не проронив ни звука и не отрывая взгляд, все смотрели на приближающуюся к берегу посудину.

Буксир сделал резкий маневр, развернувшись кормой, и баржа плавно заскрипела по песку, подставив для посадки борт. Полицейский перебросил на ее палубу веревочный трап и взял в руки громоздкий мегафон.

– Внимание, отчужденные! – выкрикнул он в овальный раструб. – Я капрал Харрис! И я буду тем черным ангелом, который отправит вас в последний путь! – капрал хрюкнул, довольный собственной шуткой, и, свесившись через борт буксира, ткнул пальцем в антенну транслятора. – Сейчас мы его заглушим! Дальше ваши ошейники будут запитаны от станции, что находится у нас в рубке. А теперь слушайте меня и зарубите у себя на носу – вы дерьмо, на которое мне наплевать! Вас уже нет! Вас уже выбросили, и потому ваши паршивые жизни не стоят даже размагниченного крэда в мусорном утилизаторе. И если я увижу хоть один косой взгляд в мою сторону или кому-то из этого стада вздумается раскрыть рот и вякнуть что-нибудь на меня или мою команду – это будет последнее, что воспроизвел его поганый язык. Я, не раздумывая, выключу рубильник, если до какого-то тугодума не дошли мои слова! Жаль, что остальные не смогут его отблагодарить, потому что, задыхаясь, будут корчиться в судорогах вместе с ним за компанию. Я понятно выразился?!

Никто не проронил ни слова, и капрал довольно кивнул:

– Вижу, что в этой партии идиотов нет.

Затем капрал Харрис указал на веревочный трап:

– А теперь выстроились в колонну, и по одному на баржу!

Гай стал в затылок к Тобиасу и, тронув его за плечо, шепнул:

– Когда с нас снимут ошейники?

– Точно не знаю… хотя уверен, что не сейчас. Но если ты вздумал сбежать, то даже не мечтай.

– Почему? – не стал скрывать своих надежд Гай. – На палубе всего четверо полицейских. Мы могли бы попытаться разбежаться кто куда, когда с нас снимут удавки.

– Какой ты прыткий. Во-первых, их не четверо, а пятеро. Пятый сейчас держит руку на рубильнике. Я видел инструкцию для полиции побережья – капрал не блефует. При малейшем сомнении он нас всех убьет. А ошейники, вероятней всего, с нас снимут, когда мы будем за мысом, где проходит течение. Еще я слышал, что были отчаянные, которые пытались доплыть до берега вплавь. Их всех унесло в океан. Так что прими свою участь покорно, и оставь веру в чудеса. Будь как и я – фаталистом – мы все обречены, и ничего с этим не поделать.

Гай с трудом протолкнул застрявший в горле ком. Не хотелось верить, что вот так вот запросто и обыденно может закончиться жизнь. Она у него одна, и она бесценна. И расстаться с нею на какой-то ржавой барже….

Неожиданно он отчетливо почувствовал взгляд в затылок. Взгляд был настолько осязаем, что Гай был готов поклясться – его будто дернули сзади за волосы. Резко обернувшись, он увидел Крэка, стоявшего за ним всего через два арестанта. Его черное лицо удивленно вытянулось, затем он сверкнул белками глаз и провел пальцем по горлу.

«Пожалуй, отсрочка мне дана и впрямь небольшая… – вспомнил слова Свимми Гай. – Не ошейник, так баржа. Не баржа, так эти выродки. Прав Тобиас: все едино – исход безрадостный».

Он посмотрел на полицейского, стоявшего по правую руку от капрала Харриса. Полицейский поигрывал инфразвуковой «Береттой» перебрасывая ее из руки в руку.

«А если сейчас рвануть из строя? – поймал себя на мысли Гай. – Первым выстрелит он, или выключат транслятор, и придется снова пережить мучительное удушье? Импульс инфразвука убивает мгновенно! Но если активируют ошейники на ликвидацию, то снова мученья и мученья для всех. И для Тобиаса, и для Свимми, и для бедняги Сида».

Строй медленно качнулся, и Гай ступил на мокрый песок. Баржа застыла в двух десятках метров от берега, и чтобы подойти к веревочному трапу, нужно было зайти в воду по пояс. Первый отчужденный уже перебрался через борт и подал руку Святоше Джо. Намокшая сутана тянула священника вниз, и, запутавшись в ее длинных полах, он повис, вцепившись в ржавый край палубы.

Глядя на его конвульсивные дерганья, капрал Харрис поморщился, затем, потянувшись к кобуре, выкрикнул:

– Если вы решили, что я буду возиться с вами до полудня, то вы безнадежные кретины. Кто не хочет на баржу – уступи место более проворному!

Капрал взглянул на быстро поднимающее солнце, прищурил глаз, затем поднял ствол и нажал стопорную скобу. Щелчок предохранителя подействовал на Святошу Джо, словно удар хлыста. Он вцепился в протянутую руку и, извиваясь, стремительно заполз на палубу.

– Вот так-то лучше! – хмыкнул капрал. – Вы же не хотите, чтобы из-за вашей лени выгорел мой накрахмаленный мундир? – он заботливо смахнул с серого лацкана несуществующую соринку и неожиданно заревел: – А ну живо все на борт! Самого неповоротливого я оставлю сдыхать на берегу!

Угроза подействовала и, сминая друг друга, арестанты бросились к веревочной лестнице. Одни отталкивали друг друга, другие, напротив, помогали соседу вскарабкаться вверх, чтобы быстрее очистить путь и забраться самому. Гай удивленно посмотрел на подставившего руки Балу. Еще не так давно дружок Лича пинал его ногами, волоча к карьеру. Теперь же, не узнав, он едва не подбросил Гая на палубу, чтобы поскорее освободить извивающийся трап.

Не прошло и минуты, как задыхаясь от вынужденной гонки, все повалились на успевшее накалиться железо баржи.

Капрал Харрис довольно оскалился и, обернувшись к напарнику, спросил:

– Я насчитал семнадцать. Все?

Услышать ответ ему не дал протяжный гудок, донесшийся с берега. Заехав одной гусеницей в воду и подняв тучу брызг, мчался вездеход. Он продолжал сигналить, даже когда поравнялся с баржей и, резко развернувшись, выворотил гору песка. Полицейский сопровождения выпрыгнул из кабины и, размахивая приговором, прокричал:

– Подождите! Заберите еще одного!

– Да хоть десяток! – ответил капрал. – У нас места всем хватит, – закрываясь от солнца, он приложил ладонь к глазам. – Это ты, Мэттью?

– Я, Харрис!

– Что за спешка? В бухте еще остались ржавые посудины, не хуже этой. Так что твой отчужденный мог бы подождать одной из них. К чему устраивать эти гонки?

– Следующая баржа будет женской. Но даже не в этом дело. Будь он обычным отчужденным, то подождал бы свою баржу в отстойнике, при суде. Это личное требование судьи Добмана! Я тоже особо торопиться не хотел, но его справедливость изрядно струсил и приказал, чтобы мы успели именно на эту баржу.

– Добман струсил? – поразился капрал. – Это что-то новенькое.

– Еще бы не струсить, если этот дикарь, когда услышал приговор, погнул прутья клетки и поклялся разорвать его справедливость на тысячу крошечных судей. Чтобы активировать его удавку, нам пришлось призвать всю судебную полицию. Но Добман боится, что ошейник может не выдержать. Оставшись на берегу, он его разорвет и явится за судьей, чтобы исполнить клятву. Едва уговорили дождаться утра.

– Разорвет ошейник? – не поверил собственным ушам капрал. – Я не ослышался?

– Нет, Харрис! Этот отчужденный – тот еще тип!

– Любопытно. Береговой транслятор уже заглушен, выключай и ты свой. Оставим только буксирный. Если что, мы успеем приструнить это животное. Как будешь готов – выпускай! Оружие – к бою! – щелкнул пальцами подчиненным капрал Харрис и, на всякий случай, переставил флажок собственного пистолета на максимум. Против такого мощного луча не выстоит даже каменная глыба. – Мы готовы, Метью! Показывай своего дикаря!

Полицейский подошел к фургону и осторожно поднес активатор к замку. Поставив задержку на открытие, он вставил щуп в замок, дождался контрольного щелчка и поспешил спрятаться в кабине. Дверь послушно распахнулась, но никто не появлялся. Заинтригованный Гай отодвинул в сторону Свимми и, подойдя к краю палубы, смотрел на темный проем фургона.

Прошло не меньше минуты, прежде чем из дверей выглянула голова, затем, лениво ступив на лестницу, арестант спрыгнул на землю.

– Да это же Шак! – неожиданно встрепенулся Лич. – Яхо, Крэк, Хали, сюда! Вы только посмотрите – это же Шак!

– Точно! Замотай мои потроха! Шак, и ты попался? Чтоб я сдох! – радостно заржал Яхо. – Давай, поднимайся к нам!

– Шак! Где бы мы еще встретились?! – радовался, бегая вдоль борта Лич, но его заглушил усиленный мегафоном голос капрала Харриса.

– Не такой уж ты и грозный, как я погляжу! Рогов у тебя нет, да и хвоста с копытами тоже. Отчужденный Шак, ты под прицелом! Поднимайся к своим приятелям, и если не будешь делать глупостей, я обещаю снять с тебя удавку первым! Даже если ты и сумел испугать судью Добмана, то это еще не значит, что подобное у тебя получится со мной. До сих пор ты не разорвал ошейник, а значит это тебе не по силам! Вижу, что дружище Метью явно тебя переоценил. Взбирайся на баржу и не будь дураком, если не хочешь, чтобы я проверил – сумеешь ли ты справиться с удавкой, когда она, потеряв сигнал, вопьется тебе в шею?

Шак нехотя потянулся, расправил плечи, проводил взглядом рванувший с места вездеход, и, демонстративно зевнув, направился к барже.

– Вот и хорошо! – ухмыльнулся капрал. – Я всегда знал, что умею быть убедительным.

Он терпеливо дождался, когда Шак поднимется на палубу, и заглянул в рубку к рулевому.

– Полный ход! Давай уже поскорее заканчивать этот балаган! И чего Метью нашел в нем ужасного? Еще один дикарь, от которого избавилась городская община. Я таких спровадил в океан не один десяток. Хотя признаюсь, он заставил меня поволноваться, – капрал вытер вспотевший лоб и плюнул под ноги. – А таким я этого не прощаю!

Буксир закрутил за кормой мощные водовороты, и баржа заскрипела по песку, навсегда покидая берег. Медленно удаляясь, антенна транслятора превратилась в едва заметный штрих, который вскоре исчез на фоне выгоревшего и безжизненного ландшафта. А солнце тем временем неспешно поднялось над головой, превратившись в пылающий жаром шар. Вверх потянулись струи горячего воздуха, и побережье быстро исчезло в его колышущемся мареве. Осталась лишь желтая размытая полоска песка, со всех сторон объятая синевой океана. Впереди показался мыс, с перегородившими его шлюзами дамбы. Мыс медленно проплыл вдоль борта, затем оказался за кормой. За бесконечной водой исчезали последние клочки суши, а буксир все плыл и плыл, отбрасывая длинный след, сплетенный из серых клубов дыма.

Гай молча смотрел туда, где мерещилась земля. Теперь от нее осталась лишь неясная туманная полоска. Тоска щемящей змеей забралась в грудь, и ужасно захотелось ощутить чью-нибудь поддержку.

– Я очень мало знаю об океане, – меланхолично произнес он, почувствовав за спиной Тобиаса.

– Все знают ровно столько же.

– Что с нами будет?

– Не имею ни малейшего представления. Но ничего хорошего не жди. Что будет – то будет.

– Ты решил покорно довериться судьбе?

– Я не настолько велик, чтобы с ней спорить.

– Но согласись, ведь судьба переменчива?

– Верно: плохие дни чередуются с очень плохими.

– Я вижу, что ты явно не тот, кто мне сейчас нужен, – расстроенно вздохнул Гай.

Тобиас угрюмо хмыкнул:

– Ты еще на что-то надеешься? На что еще можно надеяться в нашем положении? Наше будущее похоже на эти облака, – ткнул он пальцем в небо.

Гай удивленно поднял глаза.

– Тобиас, но небо безоблачно!

– Вот и я о том же. Нашего будущего нет, как нет и облаков.

На этот раз Гай спорить не стал, но Тобиас задумчиво продолжил:

– Когда-то над водой всегда дул ветер. Всегда. Из-за того, что был баланс суши и океана, возникала разность температур и давлений, вызывающая движение воздуха. Когда бывали исключения, то говорили – наступил штиль. Сейчас же наступил вечный штиль. Наша планета превратилась в огромное соленое болото. Чтобы заглянуть за горизонт, мы даже не можем, как делали наши далекие предки, использовать парус. Лишний раз убеждаюсь, что я абсолютно прав, когда говорю, что человечество слабая и тупиковая ветвь развития. Даже динозавры просуществовали больше ста пятидесяти миллионов лет. Мы лишь с трудом можем претендовать на жалкие двести тысяч. И то большая часть из них приходится на первобытно зачаточное состояние, хотя и названное разумным. Что, впрочем, нам не мешало утверждать, что мы и есть венец природы. За то и расплачиваемся. Но теперь наше существование заканчивается, чтобы уступить место другим формам жизни – более приспособленным и не таким амбициозным. Наверное, пройдут еще сотни тысяч лет, а то и миллионы – и они обязательно появятся. Другие существа будут рождены под новые реалии и под новую планету. И, по всей видимости, они даже не будут подозревать о том, что когда-то, в далеком прошлом, существовали и мы. Мы исчезнем бесследно. Так задумайся, Гай, что значит твоя бесполезная жизнь в этом круговороте мироздания? Она даже не искра, мелькнувшая в ночном небе, потому что эту искру увидят все. А твою жизнь не заметит никто. Так стоит ли за нее цепляться?

Потрясенный Гай не нашелся что ответить. Такие разговоры с ним не вел даже прятавшийся в подвале угрюмый суррогат Сплин. А уж он-то был для него непререкаемым авторитетом. Гай понимал, что мутации безобразно исказили тело Сплина, но взамен дали могучий разум.

Он долго обдумывал вопрос Тобиаса, наконец отреагировал:

– Теперь я понимаю правительство, выбросившее тебя из своего кластера. На их месте я бы все-таки тебя утилизировал. Ты произносишь страшные речи. Но я очень надеюсь, что ты ошибаешься.

– Ты даже не представляешь, как я хочу ошибиться, – заверил его Тобиас. – Но, к сожалению, я прав.

Пронзительно загудела сирена, и буксир начал замедлять свой бег, продолжая вращать винтами лишь для того, чтобы не угодить под двигающуюся по инерции баржу. Волочивший ее трос провис, и, поравнявшись, два корабля некоторое время шли параллельно борт о борт, на безопасном расстоянии трех метров. Невидимое, но крепко подхватившее их течение, стремилось растащить корабли в стороны, и буксиру приходилось то и дело приноравливаться к отползающей палубе баржи. Наконец рулевой подобрал нужный режим двигателей, и капрал Харрис перебросил узкий деревянный помост на соседнюю палубу.

– Всем отойти подальше! – выкрикнул он, показав стволом пистолета на противоположный борт баржи. – Не забывайте, вы по-прежнему в ошейниках, и ваши жалкие жизни все еще в моих руках. Не искушайте меня отправить вас в плавание, позабыв их снять.

Капрал Харрис поставил рядом с собой стальную корзину.

– Подходим по одному к трапу, переходим ко мне с руками, заложенными за спину и подставляем шею. Эй, Шак, я помню свое обещание! Но не взыщи с меня строго, потому что я большой шутник. С тебя я сниму удавку последним. Ты будешь заложником! Скажи своим приятелям, чтобы они были послушными, когда освободятся от ошейников. Иначе за их дурь придется расплачиваться тебе. А теперь – ты первый! – капрал указал на стоявшего ближе остальных Святошу Джо.

Священник вздрогнул, затем, засеменив, направился к трапу. Пройдя по узкой, раскачивающейся перекладине, он послушно подставил шею. Ошейник под активатором пикнул, разблокировался и упал в руку капралу Харрису.

– Отныне у тебя будет много времени для молитв! – дал ему последнее напутствие капрал, швырнув ошейник в корзину. – Следующий!

Отчужденные приближались по одному к краю баржи, проходили по трапу к борту буксира, подставляли шею, и снова возвращались на баржу уже без удавки. И каждому капрал Харрис считал необходимым сказать последнее слово. Взглянув на ухмыляющуюся физиономию Хали, украшенную гноящимися влажными язвами, он гадливо передернулся и произнес:

– Ну и рожа! Желаю, чтоб ты сдох первым!

Но бросив мимолетный взгляд на подступившую сгорбленную и тощую фигуру Сида, неуверенно раскачивающуюся на перекладине, капрал скорбно заметил:

– Хотя и без вероятностных прогнозов очевидно, что первым сдохнешь ты.

Когда дошла очередь до Гая, он подошел к трапу, расставил для равновесия руки в стороны, осторожно ступил на качнувшуюся доску и сделал пять неуверенных шагов. Всего в метре под ним отражалось солнце в воде цвета мутного синего стекла. Остановившись на краю, Гай замер, вытянул шею и заложил руки за спину, как того требовал капрал Харрис.

– У тебя глаза как у одного прокаженного, – осмотрел его с головы до ног капрал. – Видел я как-то такого за перевалом, когда нагрянули с облавой в их катакомбы. Все пытался меня разжалобить. А как только я отвернулся, так он вцепился мне в горло. Все вы одинаковые. И сдохнете как прокаженные, пожирая друг друга. Давай ошейник!

– Я не каннибал, – тихо возразил Гай, подставляя шею.

Всего-то делов? Так станешь! – расхохотался капрал, грохнув металлом о корзину. – Следующий!

Наконец на барже с удавкой на шее остался один лишь Шак. Все время, пока остальные освобождались от ошейников, он невозмутимо наблюдал за полицейскими, широко расставив ноги и скрестив на груди руки. Выдержав долгую паузу достоинства, Шак бросил надменный взгляд на капрала, затем, словно ожидая особого приглашения, недовольно нахмурил брови. Потрогав замок на ошейнике, подергав дуги, и, наконец не вытерпев, он нервно выкрикнул:

– Мне уже надоел этот галстук! Я долго буду ждать?!

Но капрал Харрис будто и не слышал его вовсе – пнул ногой корзину, почесал пистолетом вспотевший нос и, обернувшись к помощнику, спросил:

– Джон, мне нужно успеть к полуденному ланчу – жене обещал. Ты же меня не подведешь?

– Как можно, сэр! – подыгрывая капралу и не замечая направившегося к трапу Шака, подмигнул полицейский Джон. – Если не считаться с перерасходом топлива, то на предельных оборотах мы доплывем даже раньше, чем ваша жена успеет поставить эрзац-брикет в максиволновку.

– О каком перерасходе речь, если дело в обещании жене? – назидательно заметил капрал. – Жен нельзя заставлять ждать, иначе впредь с максиволновкой придется управляться самому.

– Это уж точно, сэр! – хмыкнул Джон и рывком потянул канат, удерживающий трап.

Шак на секунду опешил, затем бросился к борту, пытаясь поймать зависшие в воздухе доски перекладины.

– Стой! Ты забыл снять мою удавку! Забери свой чертов галстук, ублюдок!

– А это ты, Шак? – будто впервые заметив, удивился капрал. – Это ты об ошейнике? Оставь его себе. Или мой подарок тебе не по нраву?

Полицейский Джон торопливо сбросил с кормы трос, дернул рычаг, и буксир рванул вперед, обгоняя баржу.

– Остановись! – завопил Шак, почувствовав на шее сжимающуюся хватку. – Брось мне активатор, ты, выродок суррогатной стаи!

– Зачем он тебе?! – выкрикнул в мегафон капрал. – Метью говорил, что ты можешь управиться и без активатора! Давай, Шак, покажи им всем, какой ты могучий!

Буксир описал вокруг баржи круг и, выплюнув облако дыма, помчался в сторону берега.

– Веселого плавания, отбросы! – долетело последнее пожелание капрала Харриса, прерываемое квакающими приступами смеха. – Теперь водные грифы ваша родня! Не забывайте их кормить!

Перебежавший на корму в погоне за ускользающим сигналом Шак вдруг застыл, вцепившись в стальные дуги ошейника. Хрипя, он тщетно пытался их разогнуть, протиснув под них пальцы. На мощной шее вздулись вены, лицо налилось кровью, глаза выкатились в жуткой гримасе, глухо заскрипели обнажившиеся зубы, но все усилия оказались напрасны. Проигрывая в неравной борьбе, Шак рухнул на колени.

– Лич, Яхо… – выдохнул он из последних сил. – Быстрее….

– Да, да, сейчас! – засуетился Лич. – Ламар, Хали, Балу помогите ему! Потерпи, Шак, сейчас что-нибудь придумаем!

Но ошейник казался несокрушим. Он впился в шею стальной петлей, не поддаваясь ни на миллиметр. К тому же, его дуги были довольно скользкими и узкими, не позволяя ухватиться за него всем вместе. Взгляд Шака затуманился, по телу побежали первые конвульсии – он еще боролся, дергая застрявшие под ошейником пальцы, но рывки становились все слабее и слабее.

– Уберите руки! – вдруг осенило Лича.

Он вырвал оставшуюся от лееров трубу и попытался вдавить ее в шею, протиснув под впившуюся скобу. Из разодранной раны хлынула кровь, но металлический конец пролез, показавшись с другой стороны ошейника. Тогда Лич уперся трубой в подвернувшееся отверстие в палубе и, действуя словно рычагом, нажал изо всех сил. Вытянувшийся у ног Шак уже не подавал признаков жизни, но казалось, Лича это особенно не беспокоило.

– Давай еще трубу с другой стороны! – приказал он Яхо.

– Так мы его доконаем, – поднял веко Шаку Яхо. – Или голову оторвем.

– Заткнись! Кровь хлещет – значит, еще живой!

Протиснув вторую трубу, они надавили в разные стороны и неожиданно ошейник поддался. Щелкнул сломанной шестерней замок, и дуги вывернулись в обратные стороны, оставив на шее черную борозду.

Еще не веря в удачу, Яхо осторожно потянул удавку на себя, и она оказалась у него в руках.

– Чтоб я сдох! Так это мы и раньше могли такое сделать? Я мог сбросить ошейник еще на берегу?

– Не с твоей дряблой шеей проделывать подобные номера, – ответил Лич, похлопав распластавшегося в луже крови Шака по щекам. – Иногда мне кажется, что его потроха слеплены из силиконбетона.

Сняв с головы закрывавшую от солнца бадану, он прижал ее к ране, останавливая кровь.

– Чтобы убить этого борова, нужно что-то покрепче.

Вдруг, словно его услыхав, Шак шумно выдохнул и открыл глаза. Обхватив рывком Лича за затылок, он притянул его к себе и, глядя в переносицу, произнес по слогам:

– Это ты, Лич?

– Я, Шак! Твоя удавка…

– Что с ней?

– Это я придумал. Мы ее сломали…

– Ты же знаешь, что я бы справился и без тебя? – оборвал его Шак.

– Конечно, Шак! Я в этом уверен.

– Мне этот ошейник…

– …что нейлоновый пояс для домохозяек! Я всего лишь помог его смахнуть с твоей шеи.

– Хорошо. И не вздумай когда-нибудь мне об этом напомнить.

– Как скажешь, Шак. Ты всегда сам решал свои проблемы. Я знаю, что помощь тебе никогда не была нужна. Ты всегда считал ее оскорблением.

– Ты хорошо усвоил мои прошлые уроки – не унижай себя просьбами, и они тебе никогда не понадобятся. А теперь дай руку, чтобы я мог встать.

Все еще нетвердо покачиваясь и придерживаясь за плечо Лича, Шак поднялся и окинул взглядом вытянувшихся вдоль бортов и не сводящих с него глаз остальных отчужденных. Потрогав на шее рваную кровоточащую рану, он недовольно заметил:

– Ты меня здорово попортил.

– Надеюсь, ты не в обиде?

– Забудь. Еще один шрам на моей толстой шкуре – мне не привыкать. Я не успел познакомиться с твоим стадом. Полагаю, здесь достойная публика?

– Да где там! Половина. Остальные – шваль перекатная. Городские сопливые хлюпики.

– Такие нам тоже понадобятся. До берега не добраться, так что назад дороги нет – баржу уже подхватило течение.

– Это точно. Земля давно исчезла с глаз.

– Вот и выбрось ее из головы. Вспомни, как мы отсиживались в шахте, когда нас обложили горные карабинеры. Уцелеть можно везде. Главное – знать, как. Может, не врут и еще осталась суша кроме нашей. Хотелось бы верить. Да уж ладно – выиграем время, а там будет видно. Были бы мозги, а решить можно любую проблему. Но по очереди!

– Я тебя понимаю. Тогда, в катакомбах, ты поделил всех нас на тех, кто должен был выжить, и тех, кто обеспечит им это выживание. Хилый беспомощный мусор рыл подкоп и был нам жратвой.

Шак вытер окровавленные руки о рубашку Лича, и, оскалившись, заметил:

– Все верно. Ты ничего не забыл. А теперь переведи своих за мою спину, чтобы я мог посмотреть на тех, что останутся.

– Это я мигом! – заискивающе заглядывая в глаза Шаку, обрадовался Лич. – Яхо, чего ты на меня уставился, стань по правую руку! Вольф, Крэк, давайте сюда! Неженка, а ты ждешь специальное приглашение? Балу, Хали, Ламар, отойдите от этого сброда. Я не вижу, где Фрай? – вытянув шею, Лич приподнялся на носках ботинок. – А… вот где ты, тухлая образина! Иди сюда. Вонять больше, чем ты воняешь, ты уже не сможешь, так что не трись с этим мусором. Ну, вот и все. Остальных привозили с города. Мне даже смешно сказать, за что им присудили отчуждение! Наверное, для того, чтобы нам было чем заняться.

Шак одобрительно кивнул, и, выйдя в центр палубы, стал напротив жиденькой группы, оставшейся в корме. Взглянув поверх голов на неподвижный синий горизонт, Шак мечтательно закатил глаза.

– Почти как тогда, когда мы обобрали правительственную посудину. Помнишь, Лич, они тащили богатое барахло к себе на остров?

– Еще бы! Интендант успел выбросить в воду ключи от контейнера, и ты вышиб дверь им самим.

– Да… было дело. Тогда я здорово разозлился.

– Я тоже там был с тобой! – поддакнул Крэк.

– Помню. Хорошее было время – простора имелось побольше, чем сейчас – и отсидеться, и делом заняться. Так вот, слюнтяи, прибывшие к нам из города! – Шак неожиданно сверкнул глазами и указал большим пальцем через плечо за спину. – В то время как эти достойные господа занимались славными делами, вы пытались им всячески напакостить. Вы сигналили полиции, когда видели, как кто-то из них лезет к вам в окно. И даже поднимали шум тогда, когда видели, что это не ваше окно, а окно соседа! Вы не хотели с ними делиться тем, чего у вас было в избытке. Я слышал, что некоторые даже пытались им помешать! Они стреляли им в спину, вместо того, чтобы отдать завалявшийся в кармане крэд! Это просто омерзительно! Я возмущен! Кто вы после этого, если не самое мерзкое и самовлюбленное отребье! Но пришло время воздать этим господам сполна по счетам! Настало время расплаты! Теперь вы скрасите их нелегкое существование!

Увлекшись собственной пафосной речью, Шак метал молнии, гремел, играя голосом, грозил направленным в небо пальцем, пока не услышал за спиной ехидный смешок. Недовольно обернувшись и прокашлявшись в кулак, он закончил уже по-деловому, словно речь шла об ежедневных делах.

– Будете постоянно находиться здесь на палубе, чтобы мы могли всегда вас видеть. В тени рубки для вас места нет. С себя все снять и отдать Крэку – посмотришь, может, на что сгодится? Яхо?!

– Я здесь, Шак!

Шак почесал багровый шрам на подбородке, затем, доверительно положив Яхо руку на плечо, спросил:

– Догадываешься, что от тебя потребуется?

– Кажется – да.

– Не то чтобы я тебя торопил, но в моем желудке уже целые сутки пусто, как в пересохшем колодце. А когда у меня выпадают голодные дни, я готов грызть собственную руку. Так что не будем терять время.

– Да хоть сию минуту! С кого начать?

– Подожди, нужно уточнить один момент. Лич, среди наших есть, кто еще не пробовал?

– Есть. В пригородной зоне такой нужды не было.

– Пусть привыкают. У Яхо богатый опыт, он сделает все, чтобы им понравилось.

– Это точно! – довольно потер руки Яхо. – Когда на солнце накалится вот эта железяка, – он похлопал по стальному ящику, приваренному к палубе. – Я сделаю обжаренную печень не хуже, чем ее делают на огне прокаженные!

Глядя под ноги, Гай ловил каждое слово Шака, чувствуя, как на затылке шевелятся волосы. Происходящее казалось нереальным, но он понимал, что все это всерьез. Эта груда безобразных мышц, с еще более уродливыми шрамами по всему телу, это чудовище по имени Шак, рассуждает о них словно о меню для стола на день правительства.

– Эй! – вдруг выкрикнул Шак, и Гай вздрогнул. – Ты, доходяга! – толстый, словно ствол парализатора палец указывал на Сида. – Сегодня начнем с тебя!

– Подожди, Шак! – неожиданно перебил его Крэк. – Есть у меня тут кое с кем застарелые счеты! Начнем вот с этого, – Крэк подскочил к Гаю и, размахнувшись, ударил в плечо. – Выходи!

– Ты захотел к ним? – насупился Шак. – Или ты хочешь, чтобы я приказал Яхо начать с тебя, Крэк?

Опешивший Крэк залился, густо проступившей сквозь темную кожу, пунцовой краской и поспешил отступить, спрятавшись за спину Лича. Но Шак продолжал сверлить его желчным взглядом.

– Еще раз вылезешь, и я сам высушу твои потроха на этом ящике.

– Шак, я…! Лич, скажи ему… – черное лицо Крэка исказила гримаса ужаса. – Ты же мне обещал, что он сдохнет этой ночью? Шак, этот выродок уничтожил мой люмин!

Но Шак уже его не слушал.

– Кому я приказал выйти? – пробежался он взглядом вдоль неровного строя.

– Стой, – шепнул Сиду Гай. – Мы не дичь в питомнике.

Сид спрятался, проскользнув за сомкнувшиеся спины Гая с Тобиасом, но Шак его заметил.

– Лич, давай сюда этого заморыша.

Лич, уже успевший назначить себя правой рукой Шака, в свою очередь, скомандовал Фраю:

– Вонючка, тащи его к Яхо.

Фрай небрежно отодвинул преградившего путь Свимми и, заглянув за спину Тобиасу, поймал Сида за рубашку.

– Иди к дядюшке Фраю, мой ароматный кусочек мяса! – заржал он, театрально облизнувшись во весь рот и хищно выкатив глаза. – Дядюшка Фрай любит потрошки городских недотрог. Говорят, тебя откармливали на овощах с дендрариума, а поили чистой водичкой из сепаратора? Ты же у нас, кажется, из состоятельных игроков? Как раз та жратва, от которой я без ума – мякенький, сочный, пахучий, чуть обжаренный ломтик мяса!

Услышав за спиной мощный хохот Шака, заискивающе подхваченный остальными, Фрай обрадовался и начал кривляться еще больше.

– Я отрежу у тебя вот отсюда! – вытянув руку, он схватил Сида за ягодицу. – Здесь самые сочные кусочки! Если их опустить в соленую воду, а потом бросить на раскаленный противень – это такой аромат, скажу я вам, господа отчужденные, что проглотишь собственный язык!

Сид слабо отбивался, шарил вокруг затравленным взглядом, пытался оторвать вонзившиеся в ногу пальцы, схватился за ржавые поручни, ограждавшие корму, но Фрай держал его крепко и тянул, вцепившись, словно змея в пустынную выдру.

Гай, нервно двинув скулами, перехватил взгляд Тобиаса, но Тобиас лишь беспомощно пожал плечами, будто повторяя – а что ты еще хотел? Все как я и говорил – мы против них бессильны! Исход один. И чем быстрей – тем лучше.

Но на Гая подобная обреченность подействовала с точностью до наоборот. В голове будто звонко хлопнул рубильник, и в груди взметнулась, мощно ударив в мозг и окрасив все в кровавый цвет. Отстранено, словно глядя на себя со стороны и еще не отдавая себе отчет, зачем и для чего он это делает, Гай снял со стены рубки пожарный лом со следами облупленной красно-сигнальной краски и, коротко размахнувшись, воткнул в заросший затылок Фрая. Отпустив Сида и не проронив ни звука, Фрай дернулся на подогнувшихся ногах, затем повалился вперед, уткнувшись носом в палубу.

На время, растянувшееся в бесконечную минуту, установилась абсолютная тишина. Казалось, было слышно, как потрескивает нагревающийся на солнце корпус баржи. Его изношенные переборки издавали едва слышный скрип, словно перешептывающиеся в трюме сверчки. И от этого безмолвие казалось еще осязаемей.

– Пожалуй, Крэк, ты прав, – первым нарушил молчание Шак. – Давай сюда твоего обидчика! Он заслужил первенство в их ряду.

Но Крэк на этот раз уже не был так решителен. С опаской взглянув на окровавленный лом, он нехотя вышел вперед и неуверенно спросил:

– Шак, я должен сделать это один? Мне бы не помешал помощник.

Над головой, распахнув гигантские трехметровые крылья, едва слышно прошелестел водный гриф. Почувствовав скорую добычу, вдалеке кружили еще двое. Гай проводил их замысловатый танец мрачным взглядом, затем обернулся к тем, кто стоял у него за спиной. Свимми поспешно отвернулся. Сид и его юный дружок Дрэд, испуганно, словно от прокаженного, шарахнулись в стороны. И даже Тобиас, тяжело вздохнув, молча уставился под ноги, давая понять, что на него также рассчитывать не стоит. Тогда он понял, что остался один. Мрачно взглянув на расступившееся кольцо, Гай стал спиной к рубке и приготовился. Жизнь свою он решил продать не задаром.

– Этого на стол к Яхо! – приказал Шак, подтолкнув Балу на помощь Крэку. – Остальных отделайте, как следует. А то эти горожане еще возомнят о себе черт знает что!

Гай перехватил поудобней лом и теперь нацелил его ржавый в зазубринах конец в лицо Балу. Его скулы передернулись в безысходной решимости, глаза сверкнули отчаянием загнанной в угол крысы, зубы оскалились, готовые вцепиться в горло – и это подействовало! Балу замер, не смея продвинуться дальше Крэка. Словно чувствуя дистанцию, описанную длиной занесенного над головами лома, они остановились, не смея ее нарушить.

– Ты окружил себя трусами? – брезгливо взглянул на Лича Шак.

– Ну чего стали?! – тут же отреагировал Лич, подбадривая остальных. – Поставим на место эту шваль!

Но и этот призыв угас, так и не зародившись взорвавшейся атакой.

Все завороженно смотрели на расплывшуюся под головой Фрая бурую лужу и не могли двинуться с места.

Терпение Шака лопнуло. Ударив кулаком в спину подвернувшегося под руку Хали, он взревел:

– Вперед, бесхребетные трусы! Размажьте этот мусор по палубе от кормы до носа!

На этот раз подействовало, и, качнувшись, толпа двинулась, обходя Гая с разных сторон. Но неожиданно ему на помощь пришел тот, на кого он меньше всего рассчитывал. Святоша Джо сорвал с шеи тяжелый, длиною в две ладони, крест и, подняв его над головой, завопил, безумно вытаращив глаза:

– Вон, нечисть! Вон, живодеры, вылупившиеся из чрева смердящего шакала! Все назад, а то прокляну! Всех живьем отпою!

И для пущей убедительности Святоша, размахнувшись, ткнул острым основанием креста в физиономию Крэку. Схватившись за глаза, негр взвыл от боли, трусливо отступив под взорвавшийся хохот с обеих сторон.

А дальше все пришло в движение, словно покатившийся с горы камнепад. Толпа во главе с Личем бросилась вперед, подмяв под себя священника, но его крик подействовал, как искра детонатора, и навстречу ринулась жидкая шеренга отчужденных во главе с Гаем. Неожиданно воспрявший духом Тобиас вцепился в волосы Балу, пытаясь повалить его на палубу, но тут же был сбит с ног подоспевшим Вольфом. Свимми повис на плечах у Хали, отчего тот не выдержал, упал и, получив коленом в затылок, растянулся рядом с Тобиасом. Неженка Ахилл, хрипя, работал кулаками направо и налево, раздавая удары и чужим, и своим, подвернувшимся под горячую руку. Но получив от Ульриха пальцами в глаза, взвыл, попятившись из дерущегося круга. Гай пытался отбиваться ломом, однако, пропустив сильный пинок в спину, выронил его, едва не рухнув сам. Все вокруг смешалось в собачью свалку, из которой доносились смачные проклятья дерущихся, злобный вой победителей, да жалобные вопли поверженных.

Лишь Шак наблюдал за дракой с невозмутимым спокойствием. Он не вмешивался, так как видел, что явный перевес на стороне его подручных. Еще немного и взбунтовавшееся отрепье получит сполна.

– Они решили, что мы это стерпим! – выкрикнул он, подхватив вывалившегося из дерущейся кучи Яхо и затолкав его обратно. – Укажите этим недоноскам, где их место!

Силы были неравны, и очень скоро Гай и его соратники оказались прижатыми к стене. Распахнув стальную дверь с иллюминатором, ведущую в крохотную рубку управления, Тобиас втолкнул внутрь вслед за раненым Сидом плюющегося кровью Святошу Джо, затем поспешил на помощь к остальным. Но это был явно неравный бой. Они уступали противнику и в количестве, и в мощи, и тут уж ничего нельзя было поделать. Воспользовавшись секундной заминкой, Гай еще пытался переломить ход битвы, оторвав от палубы чугунную плиту и швырнув ее в Лича, но, получив удар ногой в живот, повалился в подставленные руки Дрэда. В глазах все поплыло, потеряв привычную резкость. Он хлопнул ртом, не в силах вдохнуть воздух, как вдруг чья-то рука потянула его вниз, заставив нагнуться к щели приоткрытой двери.

– Бежим! – крикнул в ухо Сид.

– Куда? – если бы Гай смог рассмеяться, он так бы и сделал, но не дали отбитые легкие.

Но Сид упрямо тащил его за рукав и, повиснув на шее, еще громче закричал:

– В трюм!

Гай ввалился в рубку и увидел открытый люк, ведущий в трюм с узкой стальной лестницей. Нырнувший по трапу первым, Сид уже наполовину скрылся в темноте нижнего отсека и семафорил оттуда рукой.

– Давай, отче, быстрей за мной! – потянул он Святошу Джо за рясу.

Но обезумевший священник рвался в бой. Размазав по лицу кровь, отчего оно стало похожим на багровую маску дьявольского инкуба, он оторвал от пола единственный в рубке стул и, подняв над головой, бросился к повисшему изнутри на двери Тобиасу.

– Выпусти меня, ты, выкидыш неразумной матери, я собираюсь вразумить нечисть!

– Не путайся под ногами, отче! – злобно цыкнул на него Тобиас. – Иначе образумить тебя придется мне! Быстро вниз!

Меньше всего ему сейчас хотелось продолжения бесполезной бойни, от которой отделяла дверь, и для пущей убедительности Тобиас бросил на священника свирепый взгляд, а затем поддал хорошего пинка.

Мгновенно остыв, Святоша Джо часто закивал и, путаясь в рясе, бросился в люк.

Крохотная рубка едва вместила спрятавшихся за ее стенами сторонников Гая. Узкое помещение с единственной дверью, выходящей на палубу, освещалось рядом окон, в которые сейчас скалились подручные Шака. Они рвали ручку, пытаясь ворваться внутрь, но изнутри ее держали Тобиас с Дрэдом. Им нужно было дать время, чтобы остальные успели спрятаться внизу. Больше никого уговаривать нужды не было, и через мгновение в рубке они остались одни.

– Теперь ты! – приказал Тобиас.

– Нет, ты, – заспорил Дрэд. – У тебя не будет и секунды. А я проворней и быстрее, – намекнул он на свое воровское прошлое опытного вентиляционщика и карманника.

– Хорошо, – не стал препираться Тобиас. – Только я скроюсь – ты следом!

Он нырнул в люк головой, едва успев схватиться за стальные поручни. Долго Дрэду не выдержать, это было ясно, лишь взглянув на мощные удары снаружи. Хорошо, если даст фору в десяток секунд. Внезапно дверь жалобно скрипнула, и в образовавшуюся щель пролезли чьи-то руки. Победный вопль ворвался в рубку и отбросил Дрэда на пол. Отпрыгнув и лягнув вцепившегося в ногу Вольфа, Дрэд извернулся и, словно змея, юркнул в люк, в последний миг потянув за собой тяжелую крышку. От преследователей его отделяли дюймы. Кто-то еще пытался схватить его за рукав, но затем навалился сверху, звонко грохнув металлом по металлу. Не успевший убрать пальцы Дрэд истошно заорал, покатившись вниз по лестнице. Повиснув рядом, Гай едва успел повернуть стопорный рычаг, запиравший люк изнутри, и свалился следом. От жуткого крика Дрэда заложило уши. Он рыдал, голосил, завывал, словно сирена буксира, затем сбил с ног и укусил за руку Тобиаса, попытавшегося закрыть ему рот. Прижав к груди окровавленный кулак, Дрэд крутился волчком в хлюпавшей под ногами ржавой пыли и кричал, жутко вытаращив глаза.

– Успокойся! – навалился на него Тобиас. – Да что с ним такое?!

Затем луч света, падавший в иллюминатор, выхватил из темноты ладонь, лишенную двух пальцев.

– Матерь божья! – только и смог он выдавить. – Как же ты так не успел ее убрать?

Рухнувший сверху люк отрубил Дрэду безымянный палец вместе с мизинцем, и от этого его рука стала похожа на окровавленную клешню.

– Перевяжи, – приказал Сиду Гай, кивнув на торчавший из кармана игрока лоскут платка.

Он бы еще приказал воткнуть Дрэду в рот кляп, потому что от его отраженного от низкого потолка крика заложило уши, но неожиданно тот затих сам.

Снаружи в люк ударили чем-то металлическим, и на голову посыпалась ржавчина. Затем заскрежетал подсунутый под стальной пояс лом, и в появившуюся тонкую щель проникла полоска света. Гай тут же нажал до щелчка на рычаг запиравший замок, и луч исчез.

– Дайте чем застопорить, – протянул он руку. – Люк прочный – им его не сломать, если только сами не откроем.

Через толстую металлическую палубу рубки послышался недовольный голос:

– Отойди! Ничего вам нельзя поручить, – за лом взялся Шак, и по ушам мощно резанул неприятный скрежет.

Но люк держался, и тогда Гай окончательно успокоился. Теперь можно было осмотреться. Отсек под рубкой, в котором они очутились, оказался довольно просторным, хотя и заваленный корабельным хламом. Под ногами валялся пустой огнетушитель с эмблемой пожарной полиции, сорванная с петель дверь в соседнее помещение, погнутый в овал штурвал, и даже вспоротая, с вылезшими кусками синтепона, откидная корабельная койка. Гай переступил через гору битого стекла и заглянул в соседний отсек.

– Кажется, мы в безопасности. Люк им не сломать. Так что еще поживем, – обратился он к Тобиасу. – Что скажешь?

– А что сказать? – пожал тот недовольно плечами. – Мы лишь выиграли небольшую передышку.

– Но за эту передышку ты дрался как одичавший пещерный пес! – усмехнулся Гай. – Я видел, как ты отделал Ламара. А потом еще сбил с ног Вольфа. Не ожидал от наладчика компьютера такой прыти.

– Это случилось как-то спонтанно. Я не привык что-то делать кулаками. Предпочитаю работать головой, – возразил Тобиас, но похвальная оценка его боевых способностей ему понравилась. – Если бы не ты, да и Святоша Джо хорош, то все пошло бы иначе. Но праздновать победу рано. Шак с выродками только часть проблемы. Внутри баржи жарко, а после полудня будет еще хуже. Нам придется нелегко.

– Ничего, – Гай взглянул на синий горизонт, с трудом просунув часть головы в выбитый иллюминатор. – Задохнуться мы не задохнемся – горячий воздух выходит в эти дыры. Какая-никакая, а вентиляция есть. Нужно пройти по остальным отсекам – проверить, нет ли там еще люков на палубу. Свимми, давай ты в корму, а ты, Тобиас, в нос. Если есть выходы, то проверьте, чтобы их снаружи не смогли открыть.

Затем его взгляд упал на Дрэда.

– Как он?

– Без пальцев еще никто не умирал, – попытался пошутить Сид. – Был бы он суррогатом, возможно, у него отросли бы новые. А так – пусть привыкает к трем оставшимся.

Дрэд сидел, забившись в угол, и, раскачиваясь, прижимал к груди искалеченную правую руку. Теперь он молчал, но по его лицу текли ручьи слез.

– Для вора-карманника это непоправимая потеря, – добавил Тобиас, переступив через высокий комингс, ведущий в соседний отсек. – Хотя у кого теперь ему лазить в карманах? У меня пусто, да и у остальных тоже.

Уже исчезнув за дверью, Тобиас неожиданно появился снова.

– Послушай, Гай, что я хочу сказать… – он помолчал, затем вымученно улыбнулся. – Сколько бы нам ни осталось, ты все равно сделал так, как было нужно. Хотя бы отчасти, но, возможно, ты даже меня в чем-то переубедил. Из-за Сида ты убил Фрая. А Сид мой друг. Это должен был сделать я, но сделал ты. Я редко признаю свою неправоту, но иногда и в нерациональных выходках тебе подобных есть польза. Сейчас ты это доказал. Впредь зови меня Тоби. Хорошо? Это имя я берегу для друзей.

– Как скажешь, Тоби. А теперь, будь добр, поторопись в носовой отсек. Я помню, что видел там дыру. Не отправил бы Шак в нее своих упырей.

– Да, да, – поспешно согласился Тобиас. – Там, кажется, смят борт? Я мигом!

Теперь, когда Свимми и Тобиас ушли, Гай посмотрел на оставшуюся команду. Сид возился с окровавленной рукой Дрэда. Святоша Джо рылся в промасленной ветоши, беспорядочно сваленной в углу. Уже известный ему смуглый, с обезображенным, словно облитым кислотой, лицом, молчун Ульрих неподвижно смотрел через иллюминатор за плававшим у борта водным грифом. Не знал он только одного. Немолодой, с бронзовой, словно у суррогата, кожей, головой лысой и блестящей, как лампа на мазутном топливе, дряблыми складками на животе и отвислыми щеками мужчина напоминал городского торгового менялу. Или, возможно, даже служащего клерка. Будь у него бледнее кожа, Гай так бы и подумал.

Он подошел и протянул руку:

– Я видел, как тебе досталось от Неженки Ахилла. Этот упырь умеет бить. Но и ты в долгу не остался. Улыбнись удача, и ты попал бы ему анкерным болтом не в плечо, а в голову. Я – Гай.

Незнакомец снисходительно кивнул в ответ.

– Будь тот болт побольше, я бы, как минимум, сделал этого парня калекой. Жаль, что под ногами валялась лишь безобидная мелочь. Тебе незачем представляться. После того как ты оставил Крэка без люмина, все знают твое имя. Меня можешь называть Метисом.

– Метис? Странное имя… впервые такое слышу.

– Это не имя. Но другого для вас у меня нет. Так что зови как все.

– Скажи, Метис, как ты здесь оказался? Я имею ввиду баржу. Раз мы вместе оказались с этой стороны, то должны доверять друг другу и знать чуть больше, чем просто имя. Все наши тайны остались на берегу.

– Не в этот раз, – скривив брезгливую гримасу, отвернулся Метис. – Если ты убил вонючего Фрая и оставил без люмина Крэка, то это еще не значит, что я должен вывернуть перед тобой нутро.

Гай недовольно поморщился и отступил. Метис ему определенно не понравился.

«А ведь он еще не стар, – окинул его любопытным взглядом Гай. – Между двадцатью и тридцатью. Но старят его осунувшиеся щеки, обвисший живот, преждевременно облысевшая голова с блестящей кожей, как отполированный таз…. Отвратительный тип!»

Первым вернулся ходивший на разведку в корму Свимми. Нервно хихикая, он торжествующе протянул стеклянный плафон, доверху наполненный мутной жидкостью.

– Гай, ты только взгляни!

– Что это?

– Это вода, Гай! Представляешь – вода! Ее там много. Мне набралось по щиколотку. Ее можно пить – я пробовал.

Гай недоверчиво облизнул край плафона, затем сделал глоток. Вода оказалась теплой, с привкусом железа, но в ней совершенно не чувствовалась соль.

– Свимми, ты понимаешь, что это значит? – восхищенно произнес он, не выдержав и осушив плафон до половины.

– Конечно! Теперь нам не страшна жажда! Нам ее там на всех хватит!

– Я хочу посмотреть! – встрепенулся Гай.

Переступив через комингс, он оказался в соседнем отсеке, едва освещавшемся крохотными иллюминаторами. Когда-то здесь размещалось что-то вроде мастерской, для мелкого ремонта на ходу. В отсеке было два стола с направляющими для деталей, на стене висел стенд с выемками под инструмент и валялся ящик с эмблемой в виде гаечного ключа. Но, к сожалению, и стенд и ящик были пусты. Чудом уцелела лишь небольшая отвертка, с темной эбонитовой рукоятью, да ржавые клещи с рифлеными загнутыми губками.

– В этом отсеке нет ничего интересного, – подсказал Свимми. – Это в следующем.

Он уверенно прошел в противоположный, скрытый в темноте угол и нащупал небольшую овальную дверь.

– Здесь, – шепнул он с придыханием и повернул невидимый рычаг.

Водонепроницаемая дверь с резиновым уплотнителем по периметру открылась с легким хлопком, и в лицо Гаю пахнуло затхлым воздухом.

– Я ее чуть не пропустил, – распираемый от гордости Свимми кивнул на черный овал двери. – Но у меня хороший глазомер! Я прикинул расстояние от рубки до кормы на верхней палубе и понял, что внизу чего-то явно не хватает. Не знаю, что здесь было раньше, но сейчас там нет ничего кроме воды. Я прошел весь коридор на ощупь – только голые скользкие стены. Входи!

Гай заглянул внутрь, затем, согнувшись, влез в узкий темный проем. Под ногами хлюпнуло, и он почувствовал, как ботинки мгновенно наполнились водой.

– Откуда она здесь? В корпусе есть течь?

– Это не пробоина – вода не соленая. Это конденсат. Днем баржа накаляется, ночью остывает. В этом отсеке нет ни иллюминаторов, ни вентиляции, вот конденсат и стекает по стенам на пол. Наш умник Тоби сказал бы, что вода здесь берется из воздуха. Конечно, не опреснитель в кластере городских коммуникаций, с фильтрами и сепараторами, но принцип тот же.

Вскоре вернулся Тобиас – за дверью загремели его гулкие шаги. Споткнувшись и никого не обнаружив в отсеке с мастерской, он тихо позвал:

– Гай, Свимми, вы где?

– Здесь! Иди на голос, – откликнулся Гай.

В дверь заглянула голова Тоби и шумно потянула носом.

– Сид сказал, что вы нашли воду? Я чувствую ее запах!

– Здесь много воды! – радостно откликнулся Свимми. – Это не забортная! В отсеке нет течи. Тоби, это конденсат!

Нагнувшись, Тобиас зачерпнул ладонью и попробовал на вкус.

– Зарази меня колебательный вирус! Она воистину пресная!

– Конечно, пресная! Ее можно пить! – произнес Гай. – Ты понимаешь, что теперь мы победили?!

– Победили? Ты имеешь в виду Шака с дружками?

– Ну а кого же еще?

– Тоби, ты удивляешь меня собственной недальновидностью! – поддержал Гая Свимми. – У нас есть вода, а у них ее нет! Нам нужно лишь выждать, а потом подняться на палубу и сбросить за борт их высохшие тела. Теперь баржа наша!

– Да… но еще помимо воды нужна еда? Я надеюсь, ты не предлагаешь…?

– Что за глупости! – передернулся Гай. – И в мыслях не было! Без еды мы продержимся дольше, чем они без воды. Потерпим! Зато сначала они измучаются от жажды, затем не выдержат и будут пробовать пить соленую из океана, а отравившись, превратятся в просоленные мумии. Достаточно набраться терпения, и победа за нами! Я уже понял, что ты неисправимый нытик, но чем ты сможешь мне возразить на этот раз?

– Я бы так преждевременно не радовался. Шак выжидать не станет. Гай, в носу баржи, выше ватерлинии, действительно есть пробоина. С палубы она не видна, но там, где раньше крепился якорь, оторван лист обшивки. Если они не справятся с люком, то, в конце концов, найдут и этот вход в трюм. Если ты обратил на него внимание, когда мы садились на баржу, то вполне вероятно, что такие же внимательные есть и у нас над головой.

– Я так и думал! Нужно срочно его закрыть! – заторопился Гай. – Все, что найдем, стащим в носовой отсек! В иллюминаторы им не пролезть. Даже тощему Личу. А других выходов ты не заметил?

– Нет. Только тот, что ведет в рубку.

– Сколько ты насчитал отсеков?

– Если считать от носа, то под рубкой шестой.

– Значит всего восемь. В последний восьмой никого не пускать! Дверь должна всегда быть плотно закрытой. Свимми прав – вода наш шанс на выживание, и мы не должны его потерять!

Следующие один за другим отсеки мало чем отличались от того, в котором они укрылись под рубкой – просторные вширь, но с низкими потолками, со стенами, покрытыми коррозией, полутемные, душные, получающие слабый свет и морской воздух лишь через крохотные иллюминаторы и совершенно неприспособленные для обитания. В свое время с баржи вытащили все, что представляло хотя бы какую-то ценность, и теперь она превратилась в ржавую коробку, заваленную ненужным хламом, и державшуюся на воде лишь потому, что отныне успокоившийся океан не наслал на нее хорошую волну.

Носовой отсек оказался самым узким, но зато и потолок здесь был выше и света попадало больше. И причина была в пробоине с вогнутыми внутрь рваными краями. Размеры ее оказались не настолько велики, чтобы впустить под разогревшуюся палубу вдоволь свежего воздуха, но вполне достаточны, чтобы смог протиснуться человек. Если спуститься вдоль отвесного борта, держась за край палубы, то вполне возможно забраться в трюм, даже не замочив ног.

Гай высунулся по пояс, взглянув на болтавшийся всего в полутора метрах над головой трос леера – удивительно, что Шак до сих пор так не сделал. По всей видимости, их противники об этой возможности пока что не знали!

– Насколько это возможно, дыру завалим тем, что найдем в отсеках. Но придется кому-нибудь всегда находиться рядом – следить, чтобы ее не попытались вскрыть. Это наше слабое место, а потому назначим дежурство. Свимми, начнем с тебя. Если кто-то попытается пролезть – бей без жалости и зови остальных!

Свимми порылся в превратившихся в труху досках пола и нашел ржавый прут.

– Я его проткну вот этим! Подойдет?

– Вполне, – кивнул Гай. – Не сумев справиться с люком, они начнут искать другие лазейки и обязательно найдут эту. Так что компромиссов нам не дано – или мы, или они! Оставайся здесь, а мы принесем все, чем можно заложить пробоину.

Гай с Тобиасом вернулись в шестой отсек, по пути отмечая, что попадалось под ногами крупное и пригодное для переправки в нос.

Общая цель заставила взяться за дело даже тех, кто считал себя пострадавшим и лелеял собственные раны. Дрэд уже оправился и, постанывая, взялся помогать Сиду левой рукой отдирать с пола доски. Святоша Джо потащил сквозь узкий проход найденные в темном углу и скрученные в узел трубы. Метис с Ульрихом волочили тяжелую стальную дверь. Как вдруг в люк громко и требовательно застучали.

– Эй, внизу, я хочу говорить!

Находившийся ближе остальных к трапу Сид испугано вжал голову, узнав голос Шака.

– Позовите мне вашего главного!

– У нас нет главного! – выкрикнул, Тобиас.

– Есть! И это не ты! Позовите мне Гая!

Тобиас недовольно поджал губы, но спорить не стал и нехотя кивнул:

– Он хочет говорить с тобой.

Шесть пар глаз повернулись в его сторону, и тогда Гай смутился:

– Я ничем не лучше вас, но если он решил говорить, то почему бы нам его не выслушать?

Отодвинув Сида в сторону, он поднялся по трапу под люк и, сложив ладони рупором, выкрикнул:

– Я тебя слушаю!

– Это ты, Гай? Тебя ведь так зовут?

– Ты позвал меня, чтобы узнать мое имя?

– Я тебя плохо слышу. Давай поговорим с глазу на глаз.

– Вот так предложение! Неужели ты решил, что я к тебе выйду? Скажи мне, в какой момент я показался тебе недоумком?

– Напротив – пока я не заметил за тобой ни одного недостатка. Ты достойный противник.

– Напрасно стараешься – твоя лесть груба и не достигла цели, – Гай к месту вспомнил поучения суррогата Сплина и не удержался чтобы не ввернуть одно из них. – Чтобы стать достойным, мало не иметь недостатков. Нужно еще иметь достоинства. Так что ты хотел нам сказать?

– Открой тогда хотя бы щель. Я действительно слышу лишь половину из того, что ты говоришь.

Гай всмотрелся в замок, закрывающий люк, и сохранивший следы крови Дрэда, затем увидел, что у него два положения. Потянув рычаг, Гай открыл предназначенную для вентиляции щель, в которую смог пролезть бы кулак, при этом шире люк открыть было невозможно.

– Так лучше?

– Вполне. Рядом со мной никого нет. Хотел бы, чтобы и ты остался один.

Гай снисходительно ухмыльнулся.

– У нас нет друг от друга секретов. Говори, мы тебя слушаем.

– Это касается лишь нас с тобой.

– Ты напрасно теряешь время.

– Пусть будет так. Уверен, что если у тебя в голове есть мозги, то окружающий тебя мусор не сможет повлиять на твой выбор. Я знаю, кто ты, и потому уверен, что не откажешься от моего предложения. Только не спеши с ответом, а хорошенько подумай.

– Шак, не тяни, давай уже выкладывай, с чем пришел, – Гай пропустил мимо ушей намек на его прошлое. – У меня мало времени. Уж поверь, нам здесь есть чем заняться.

– Не смеши! Чем могут заниматься загнанные в бочку крысы?

– Во всяком случае, не поеданием друг друга, как это делаете вы.

– Послушай, Гай, – показалось, что в голосе Шака прозвучала жалость. – Это только поначалу кажется, что есть плоть себе подобного противно человеческой натуре. Это не так. Ты из города и не знаешь, что такое настоящий голод, от которого отказывает разум. А когда узнаешь, поймешь, что зверь сидит в каждом из нас. В ком-то сильный, как пещерная гиена, а кому-то достался жертвенный баран. Скоро и вы к этому обязательно придете. Одни из вас превратятся в хищников, другие в их жертвы. Не я это придумал. Так требует наш инстинкт выживания. А он сильнее любых человеческих законов и правил. Поверь мне, Гай, скоро вас ждет душный мрак и кровавая вражда каждого с каждым.

Гай шумно зевнул: иезуитская беседа о морали аморального начала ему надоедать, и он взялся за рычаг.

– Мы умеем бороться с собственными инстинктами. Шак, никак не пойму – о чем у нас с тобой разговор? Если ты передо мной оправдываешься, то своего отношения к тебе я не поменяю. Если хочешь покаяться, то лучше приходи как-нибудь в другой раз. Я пришлю Святошу.

– Подожди! – Шак склонился к щели, и Гай невольно отпрянул. – Тебе не место среди этого мусора! Я не зря сказал о хищниках! Неужели ты не видишь, что внутри тебя сидит зверь?! Ты его не можешь обуздать, и это хорошо. И ты не должен прятать его в затхлом трюме вместе с неудачниками! Твое место рядом со мной! Выползай из этой вонючей норы – ты мне подходишь!

– Не уверен, – Гай едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Зато я уверен! Мне сказали, что ты из городского сектора, что недалеко от ворот. Это так?

– Тебя не обманули.

– Удивительно – всегда считал городских обитателей никчемным рафинированным студнем. Особенно рядом с воротами, где полно полиции. Но ты исключение, и это мне нравится. Не думай, что я держу на тебя зло из-за вонючки Фрая. Жалкий, смердящий, плешивый недоумок. Единственной пользой от него оказалось то, что он пробудил в тебе зверя и предъявил его остальным. Да, Гай, его увидели и те, кто сейчас рядом с тобой. Но не строй иллюзий. Конечно, они безропотно, послушным стадом пойдут следом, но всегда будут тебя сторониться. Они овцы из питомника на заклание! И чтобы тебе не говорили, они всегда будут тебя бояться, потому что видят в тебе хищника. А вот мне по душе те, кто, не раздумывая, бьет, схватив первое, что попало под руку. Потому что мы с тобой одной породы!

– Это получилось случайно. Я никого не хотел убивать.

– Нет! В тебе проснулся зверь. Я видел его глаза. Прячась внизу, ты погубишь и его, и себя. Признай, что выжить у вас шансов нет. Произойдет одно из двух: или мы сорвем этот люк и доберемся до ваших хлипких шей, или раньше вы передохнете сами.

– Разочарую тебя, Шак! Здесь первенство будет за вами. И причиной всему вода. У нас она есть, а у вас ее нет.

Даже через толстую сталь люка Гай почувствовал, как Шак напрягся. Затаив дыхание, он раздумывал не меньше минуты, затем произнес, не скрывая презрения:

– Ты врешь! Врешь, загнанная в угол городская крыса! Придумал уж чего бы поумнее.

– Сид, подай, – Гай протянул руку за плафоном с остатками воды. – Что ты скажешь об этом?

Наклонив, он просунул в щель плафон. Шак вырвал его из рук Сида, попробовал и на этот раз взял еще более длинную паузу. Не выдержав затянувшегося молчания, Гай язвительно заметил:

– Ты задумался, как бы теперь переметнуться на нашу сторону? Не изводись, Шак, ответного приглашения не будет.

– Много ее у вас?

– Много.

– Вода – это еще не все, что нужно, чтобы выжить. Она дает дополнительный шанс, но не более. Вам все равно конец.

– Интересное замечание от того, у кого этого шанса нет. Как сказал наш Свимми – нужно лишь набраться терпения. Сколько вы протянете без воды под палящим солнцем? А, Шак? Три дня? Или, может, даже пять? Говорят, прокаженные способны обходиться без воды неделями. Может ты из породы прокаженных?

– Я знаю, как выпаривать от соли океанскую воду. Ты даже отдаленно не представляешь, слабак, в каких ситуациях мне приходилось оказываться, а я все равно жив.

Гай перехватил скептическую ухмылку Тобиаса. Отрицательно качнув головой, Тоби шутливо изобразил ладонью трепливый язык.

– Шак, ты опустился до вранья? – понял его Гай. – Чтобы выпарить соль, нужны опреснители. Один такой стоял рядом с моим домом. Размерами он был с половину баржи. Ты пронес его в собственном кармане? Твое вранье, Шак, говорит, что на этот раз неудачник – это ты! Это вам всем конец! И тебе в том числе.

– Обнаглевшая городская крыса! Да я… я до тебя все равно доберусь! Что ты о себе возомнил?! – Шак едва не задохнулся от бессильной злобы и в ярости стукнул по железу кулаком. – Ты еще взвоешь, когда я запущу пальцы в твои потроха! Вода лишь придаст нам сил, чтобы быстрей добраться в трюм. Это хорошо, что ты о ней сказал! Теперь нас не удержать никаким люкам!

Грохнув дверью, Шак вышел из рубки, и Гай услышал, как он заорал на подвернувшегося под горячую руку Крэка:

– Что уставился, черная образина?! Подслушивал? Зови всех на бак!

Тобиас нервно заметил:

– Ты его здорово разозлил.

– Да! – тут же поддакнул Сид. – Про воду лучше бы промолчать.

– Ничего, – возразил Гай. – Выведенный из себя враг, считай, что уже наполовину побежден.

Он потянулся к запорной рукояти, но, почувствовав слабое дуновение прохладного воздуха, решил оставить люк приоткрытым.

– Сид, наблюдай! Если что, сразу бей тревогу.

В отличие от Сида с Тобиасом Гай в душе ликовал. Если раньше он еще сомневался, то ярость Шака красноречиво обнажила слабость их противников. Шак испугался! Как бы ни пытался этот разукрашенный шрамами монстр скрыть страх, но Гай его почувствовал, как свой собственный. Преимущество такого козыря как вода, Шак оценил куда весомей, чем даже они сами.

– Тоби, распределение воды доверим тебе. Каждому поровну! Определи норму, чтобы не в ущерб ее восстановлению. В восьмой отсек отныне разрешено входить только тебе. Остальным туда дорога закрыта. Всем понятно?

– Чего уж тут не понять? – ответил за всех Сид.

Он с легкостью принял негласное главенство Гая, тем более, если уж их лидер признан самим Шаком! Но неожиданно воспротивился Метис.

– Воду нашел Свимми! Он и должен ее делить. Кстати, где он? Я его не вижу!

– Я оставил его дежурить у пробоины в носу, – ответил Гай.

– Ты… оставил… – многозначительно кивнул Метис, прикусив губу. – И с каких пор ты стал за нас что-то решать? Ты уже возомнил себя правой рукой Шака? Или тебе понравились его слова о том, что мы твое стадо? Ты бы не принимал слова этого упыря так близко к сердцу. А то ведь стадо может выставить того, кто возомнил себя хищником, на заклание по ту сторону от люка. Тебя ведь, кажется, туда приглашали? Может, не стоит откладывать? А с водой мы уж определимся как-нибудь без твоих приказов. Ну а тем, кто желает, чтобы все решали за него, и хочет, чтобы над ним был кто-то главный, я хочу посоветовать не торопиться. Здесь нужны опыт, хватка и гибкость суждений.

– Как я догадываюсь, этого у тебя с избытком?! – отпустил шпильку Тобиас.

Но Метис будто и не заметил его иронии.

– Вполне! Я служил клерком в консульстве по делам колоний и знаю, как находить общий язык с такими как Шак. Может слыхали об унии по урегулированию территориальных споров прокаженных? Мои поправки вошли в один из его пунктов! А еще я следил за аналитиками, занимавшимися планированием и распределением ресурсов. Так что, Тобиас, наши кластеры находились по соседству. Я помню тебя. Мы иногда встречались на совещаниях у префекта. А теперь оглянись вокруг и спроси себя – кого ты видишь? Мягко говоря, мы с тобой отличаемся от остальных, – Метис красноречиво постучал себе по виску. – И кому как ни нам заниматься распределением воды, да и вообще, укладом жизни и руководством нашей небольшой общины?

Сидевший на лестнице Сид неожиданно закашлялся и, скатившись, повалился на пол.

– Простите… у меня приступ, – прохрипел он, задыхаясь.

Метис, недовольный тем, что его перебили, скорчил недобрую гримасу, и перекрикивая Сида, спросил:

– Наладчик Тобиас, ты согласен, что я прав? Не Шак должен тебе и мне указывать, кому нам подчиняться. Мы сами должны выбрать лидера. Если хочешь, я так и быть, уступлю тебе воду. А я мог бы взять на себя общую организацию и переговоры! Это моя стихия, и я запросто их запутаю, выторговав для нас лучшие условия! Шак и сам не заметит, как пойдет у нас на поводу. Мы могли бы прийти к какому-то компромиссу. К примеру, я бы добился, чтобы нам разрешали по ночам выходить наверх, отдышаться. В духоте трюма долго не протянуть. Конечно, кем-то придется пожертвовать. Но законы дипломатии требуют учитывать чужие интересы и желания, какими бы дикими они нам не казались. Зато эти уступки дадут нам право выдвигать встречные просьбы. Это основы переговоров…. Да замолкнешь ты наконец?!

Последняя фраза адресовалась Сиду. Став на колени и схватившись за грудь, он словно отбивал поклоны, сопровождая их душераздирающим кашлем. И с каждым поклоном, словно стараясь заглушить Метиса, все громче и громче.

Тобиас опустился рядом, обнял и заботливо постучал его ладонью по спине:

– Дыши глубже. Не давай себе спровоцировать глубокий припадок, – он виновато оглянулся вокруг. – Если его не остановить, это кончится потерей сознания.

– Надеюсь, что хоть тогда он заткнется, – Метис брезгливо покосился на вылетевший изо рта Сида кровавый сгусток. – Не пойму, чего ты с ним возишься? Я был уверен, что он загнется еще на берегу.

Внезапно приступ начал стихать, и Сид безвольно повис на руках у Тобиаса. Дернувшись, он закрыл глаза, уткнулся товарищу в грудь и, казалось, уснул. Воспользовавшись затишьем, Метис решил закрепить успех, поставив все точки над «i». Заискивающе заглянув в глаза Тобиасу и доверительно положив руку ему на плечо, он спросил:

– Так ты со мной?

– Гай, помоги, – словно не замечая адресованного ему вопроса, Тоби подтащил Сида к переборке и привалил спиной. – Нельзя, чтобы он лежал. Если его вырвет, он может захлебнуться.

– О Господи! – Метис закатил глаза, будто Сид уже наблевал ему на ноги. – Так ты согласен со мной? Тобиас, ты слышал, что я спросил?

– Ты не против, если я схожу посмотрю, как там Свимми? – продолжая демонстративно игнорировать Метиса, Тоби обратился к Гаю. – Здесь становится душно. Сида я перетащу в пятый отсек. Там больше воздуха, – затем, не сдержавшись, он бросил неприязненный взгляд на все еще ожидавшего ответа клерка по делам колоний. – А еще здесь вонью пахнуло, словно нам подбросили протухшего Фрая.

Склонив голову и спрятав набежавшую улыбку, Гай дождался, пока Тобиас выйдет, затем заметил:

– Какие же все-таки эти компьютерные наладчики деликатные! А мог ведь сказать куда крепче! Наш клерк этого заслуживает.

Дрэд на его слова понимающе кивнул. Святоша Джо криво ухмыльнулся и наградил Метиса презрительным плевком. И даже молчун Ульрих не удержался от ехидной усмешки, от себя добавив:

– Жаль, что ты не спросил меня. Уж я бы тебе ответил. Каких я только оборотов наслушался в шахте! Тебя в кластере таким не учили.

Метис покраснел, затравленно оглянулся и, гордо вздернув подбородок, ответил:

– Я думал лишь о нашем общем благе. Но вы еще не поняли той выгоды, какую я для вас представляю. Хотите прошибить стену головой? Ваш выбор – валяйте! Когда расшибете лоб – вспомните обо мне. Места у нас много. Найду свой темный уголок, там и подожду. В третьем отсеке я такой видел. Не буду больше отравлять вам воздух.

Он подчеркнуто долго и тщательно отряхивал с колен ржавую пыль, словно давая время остальным одуматься, зачем-то порылся в карманах и, удивившись оказавшемуся там сухарю, задумчиво протянул:

– Да… подожду… терпение нас рассудит.

Гай, хмурясь, молча наблюдал за его нервозными движениями, а когда Метис наконец решился уйти, неожиданно крикнул, словно пригвоздив клерка к полу:

– Стой!

Загородив собой проход, он больно ткнул Метиса пальцем в грудь:

– Только не на этой барже! Темных уголков у нас нет! Дрэд!

– Я здесь, Гай! – Дрэд вскочил, позабыв о раненной руке, и застыл, вытянув шею.

– На этой стене, – теперь палец Гая указывал на переборку, – найдешь чем, и распишешь наше дежурство. В носу и здесь, у люка. Начни с меня! Остальные могут перебраться в пятый отсек, если он действительно прохладней. Хотя мне второй показался куда уютней. А вам, господин клерк, я настоятельно рекомендую, прежде чем уйти в поисках темного местечка, ознакомиться с очередностью. И еще более настоятельно я рекомендую вам ее не нарушать. Иначе мы воспользуемся вашим же советом и отправим наверх жертву. Кто ею станет, думаю, не нужно объяснять?

Метис словно окаменел, с трудом сглотнул и покорно кивнул.

Позже, дежуря под люком и раздумывая о том, что же произошло, Гай перебирал каждое свое слово и удивлялся. Он никогда не считал себя дерзким и способным на грубость. До того, как попасть в отчуждение, он служил скромным переписчиком, каких в компании по учету горожан было с полсотни. В его обязанности входило бродить по домам своего участка и вносить в реестр любые изменения, касающиеся численности вверенных ему людей. Он безразлично воспринимал чужое горе, если в доме кто-то не доживал до положенного срока утилизации. Впрочем, и радость по поводу рождения нового члена семьи тоже его не волновала. Еще один рот для городской общины – так он воспринимал звонкие крики новорожденного. Приходилось приносить и повестку на утилизацию. Случалось, что люди подделывали документы, изменяя дату рождения и возраст, дабы оттянуть свой последний час. К таким Гай относился с равнодушной безжалостностью. Словно не знающий отказов и ошибок механизм, он поднимал свои записи, разоблачал обман и вызывал полицию. Так надо! – был у него на все четкий ответ. И так было всегда, до того раза… до того единственного раза, когда механизм все-таки дал сбой и привел его к отчуждению. Но об этом Гай вспоминать не хотел. Не в этот раз. Мысли упорно возвращались к вопросу – почему же он вступился за Сида? Мог ведь безразлично наблюдать, как Яхо разделает его на мясные ломти? А Фрай? Впервые в жизни, он убил человека, проломив ему череп. Почему? – для него тоже было загадкой. Дальше больше. Слушая витиеватое словоблудие Метиса, он вдруг ощутил, что может, не раздумывая, проломить череп еще раз. На него словно накатывала кровавая пелена, и внутри пробуждался кто-то чужой. Злой, беспощадный и непримиримый. «Зверь» – вспомнил он слова Шака. Во мне дремлет хищник – он уже готов был в это поверить. – Но тогда почему он не присоединился к Шаку? – Чем больше Гай думал, тем больше его обуревало смятение, заканчивающееся лишь головной болью.

Но неожиданно проклюнулся тонкий росток понимания. Он дал едва ощутимый побег и, вцепившись в него, словно за конец нити, с трудом найденной впотьмах, Гай потянул, чувствуя, как все становится на свои места. Нет, не хищник он! Но от этого не стали тупее его клыки. Шак сказал, что он зверь, оказавшийся в жертвенном стаде, в котором ему не место. Ошибся знаток себе подобных. Здесь ему, Гаю, в этом стаде, самое место, потому что он их сторожевой пес! Пес, охраняющий доставшееся волею случая стадо от хищников, родственных Шаку, Личу и Яхо! Вот и ответ! А найдя его, Гай почувствовал, будто с плеч рухнула гора.

Неожиданно в рубку кто-то вошел. В щель под люком были видны лишь его ботинки, но по тихим крадущимся шагам Гай понял, что на этот раз это не Шак. Шак прятаться не станет. Вошедший таился не от тех, кто сам скрывался в трюме. Меньше всего он хотел, чтобы его видели те, кто рядом.

В крышку люка несмело постучали.

– Чего тебе? – спросил Гай как можно уверенней.

Но тот, кто был по ту сторону, не ответил и, словно спохватившись, заметался, зашуршав треснувшей тканью. Дальше в щель вбросили скомканную тряпку, и неизвестный вышел, торопливо захлопнув дверь.

Гай спустился вниз, нашел под трапом упавший обрывок серой ткани и развернул к свету. Черным угольком, поверх связанных в единое полотно ниток, неровными торопливыми буквами было нацарапано: – «Среди вас человек Шака».

– Кто?

Гай увел Тобиаса в седьмой отсек и, оставшись с глазу на глаз, дал прочесть подброшенное послание.

Тоби испуганно затряс головой, нервно скомкав тряпку.

– Не я!

– Знаю, – Гай ободряюще улыбнулся, отбирая из рук лоскут. – В тебе я уверен, потому и показал. Я подозреваю Метиса. Как думаешь, я прав?

– Почему Метиса?

– Не знаю. Не нравится он мне. Клерк, из правительственного кластера, само по себе уже подозрительно.

– Я тоже из правительственного кластера, – нахмурился Тобиас.

– Ты – другое дело. Можно сказать, что тебя вышвырнули из-за угрызений совести. А за что избавились от него?

– Откуда мне знать, я не полицейский.

– Вот и я не знаю. Спросил, но он от ответа увернулся. Да и вообще, какой-то скользкий, юлит, глаза бегают.

– В кластере по делам колоний все такие.

– Других я не видел, но мне достаточно этого. И что за имя – Метис? Почему настоящее скрывает? А как тебе его предложение отдать кого-то в жертву? Разве это не то, что как раз и нужно Шаку? Он словно выполняет его приказания.

– Не знаю, Гай, – смутился Тоби. – Я тебе уже сказал, что я не полицейский, чтобы делать такие выводы.

– Я тоже не полицейский! – парировал Гай, вернув Тобиасу им же использованный прием. – Но пораскинуть мозгами ты-то можешь? С этим компьютерный наладчик уж справиться в состоянии?

Перечитав еще раз послание, Тоби недовольно мотнул головой:

– Что-то здесь не так.

– Что не так? – опешил Гай. – Ты не веришь, что кто-то захотел нас предупредить?

– Я не об этом. Что может быть общего у Метиса с Шаком? Я уверен, что впервые они друг друга увидели на барже.

– А вот здесь ты не прав. Метис сам сказал, что бывал в резервациях, где вполне мог встретиться с Шаком. Если он из кластера по отношениям с колониями, то часто покидал город. Где-то там его вполне могли купить, запугать, уговорить. Ты сам видишь, с таким как он, это сделать несложно.

– Звучит убедительно, но если ты сам призывал пораскинуть мозгами, то почему бы для объективности не перебрать остальных?

– Остальных? Можно и остальных.

Задумавшись, Гай начал загибать пальцы, вспоминая поименно тех, кто был с ним в трюме. В сомнении, словно споря сам с собой, он молча качал головой, отвергая очередную кандидатуру, чтобы взяться за следующую. Вдруг он замер, больно вцепившись Тоби в плечо.

– Как же я об этом сразу не вспомнил!

Его глаза в полумраке отсека зло блеснули, и, рывком развернув Тобиаса, Гай выпалил ему в лицо:

– Сухарь! Ты говорил, что мешок с сухарями у вас отобрали. Не смогли забрать лишь бак с водой, потому что он был приварен к транслятору?

– Это ты про побережье?

– Да! Тогда ты сказал, что полиция на всех оставляла мешок с сухарями, но его отобрали выродки Лича?

– И что из этого?

– А то, что Метис сегодня вытащил из кармана сухарь! Как он у него оказался? Не нужно сомневаться в остальных, Тоби. Они ни при чем. У меня хорошее чутье на лживых выродков, будь они даже из правительственного кластера!

– Как у тебя все просто получается, – ухмыльнулся Тобиас. – Меня, Сида да и Метиса доставили на побережье в числе первых. И тогда сухари никто друг у друга не отбирал. Это началось за пару дней до тебя, когда привезли Крэка с Личем. Если мне вывернуть карманы, то там еще остались крошки. Ты считаешь, что я тоже прислуживал выродкам за сухари?

Насупившись, Гай замолчал, затем, выставив лицо в иллюминатор, шумно втянул полную грудь соленой смеси из испарений океана и запаха смолы, потянувшегося из щелей нагревающейся баржи. Воздух в трюме накалялся, постепенно превращая его в душную печь. Размазав по лицу потеки пота и громко сглотнув в ответ на голодную резь в животе, Гай нехотя произнес:

– За те сухари я сейчас не побоялся бы выступить против Лича с Крэком, вместе взятых. Кто же тогда? Свимми? Ульрих? Дрэд? А может, Сид?

– Нет, нет, только не Сид! В нем я уверен, как в себе.

– Шучу. Будь он прихвостнем Шака, то не попал бы первым в его меню. А в нашем Святоше ты тоже уверен?

– Ну что ты?! Этот полоумный фанатик способен разве что орать молитвы на весь трюм. Он не умеет хитрить – мозгов не хватает. И потом, вспомни, как Святоша дрался?

– Дрались мы все хорошо. Даже Метис. Жить захочешь, так начнешь махать кулаками не хуже Неженки Ахилла. Кто же тогда? Ты же понимаешь, что если мы не найдем ренегата, то нам всем конец. Он среди нас для того, чтобы в нужный для Шака момент открыть люк. И если мы будем спать, а он дежурить, то кто помешает ему это сделать? Хуже всего, что мы теперь начнем поголовно подозревать друг друга. Никому не говори, но придется за остальными присматривать.

– Признаюсь, конечно, чувствовать у спины нож неприятно, но меня больше волнует другой вопрос – кто этот наш неожиданный союзник?

– Какая разница? – Гай нехотя оторвался от иллюминатора и обернулся к Тобиасу. – Тебя смущает его покладистость? Я тоже над этим думал. И скажу, что в его поступке как раз то нет ничего удивительного. Он всего лишь сделал правильный выбор. А всему причиной вода. Наш новый друг прозрел, что выжить можно только с нами, потому и решил переметнуться на другую сторону. Скоро он снова заявит о себе. Это лишь вопрос времени. Он не попросил плату, но должен за ней вернуться. Думаю, пару хороших глотков он уже заработал. А если еще назовет имя, то мы не поскупимся на целый плафон.

Вытесняя из отсека горячий воздух, в иллюминатор потянулась океанская свежесть. Опускаясь вдоль отделанных затертым пластиком стен, она расползалась по полу, приятно холодя ноги. Навалилось острое желание упасть и, вдавив лицо в трухлявые доски, вдыхать вместе с пылью этот, пусть все-таки и жаркий, но хотя бы на несколько градусов прохладнее, живительный воздух.

Гай вытерся разорванным рукавом и, прищурив глаза, молча уставился на выхваченный иллюминатором крохотный клочок океана. От его искрящейся синевы кружилась голова. Горизонт терял границы, и невозможно было определить, где уже начинается небо, а где еще царит океан. И эта потеря опоры сводила с ума. Хотелось увидеть хотя бы одну грязную точку, один темный штрих, подсказывающий, что там есть что-то, что океану неподвластно. Но повсюду, куда доставал глаз, растекалась лишь всепоглощающая ослепительная бесконечность.

– Ты ищешь землю? – прочитал на его лице смятение Тобиас.

– Тебе это кажется смешным?

– Не трать зря время. Ее нет. Мы в океане еще не пробыли и суток. Будь земля так близко, ее бы давно заметили даже с прибрежных буксиров. Хотя….

Тоби задумался, затем поправился:

– Хотя я не знаю скорость несущего нас течения! Судя по тому, как с ним боролся полицейский буксир, нашу баржу уносит от островов довольно быстро. Думаю, что рубеж невозврата уже пройден. Вздумай правительство нас простить и послать погоню, то ничего бы не вышло – мы уже недосягаемы.

В отсек заглянул Сид, и, не услыхав его шагов, Гай недовольно спросил:

– Давно подслушиваешь?

– Я слышал, как ты говорил про воду, – ничуть не смутившись, ответил Сид. – Ты хотел кому-то отдать полный плафон? Это в обмен на еду?

– Нет, Сид, не на еду, – поспешил вступиться за Гая Тоби. – С едой придется потерпеть. Мы говорили о другом.

– Жаль, а я надеялся поесть. У меня от голода кружится голова, – вздохнул Сид. – Я попросил Метиса поделиться сухарем, но он мне нагрубил. Тоби, отбери у него сухарь! Я бы и сам, но ты же понимаешь, что я больной слабак.

Гай перебросился с Тобиасом понимающим взглядом:

– Сид, наше отчуждение только началось. Тоби правильно сказал, что всем нам придется потерпеть. Но потом, я тебе обещаю, будет легче. А с Метисом я поговорю. Мы соберем все, что у кого осталось съестного и разделим поровну.

– Сколько?

– Что сколько?

– Сколько терпеть?

– Не знаю, Сид. Свимми говорит, что достаточно трех дней, и банда Шака вымрет от жажды. Но я бы сделал скидку на их опыт в вопросах выживания и дал бы дней пять, а то и шесть.

– Мне не выдержать и трех. Да и нет ни у кого ничего съестного. Все съели еще на побережье. Гай, я тут подумал…. Только прошу, выслушай меня до конца, – неожиданно голос Сида дрогнул, и он торопливо отвернулся, спрятав повлажневшие глаза. – Гай, я хочу, чтобы вы, когда меня не станет…. Я хочу, чтобы вы наплевали на городскую мораль, и разделили поровну также и мое тело.

– Сид, заткнись! – не сдержался Тобиас. – Твое жертвенное нытье мне надоело еще на берегу! Я уже вижу тебя насквозь. Ты пытаешься нас шантажировать, давя на жалость. Никто не собирается делить твое тело.

Но Сид подчеркнуто безразлично пожал плечами и тяжело вздохнул:

– А что здесь такого? Вам все равно придется с этим смириться, если захотите выжить. Вы должны идти вперед. Да, я болен, но это не должно вас испугать. Болезнь моя незаразная. Вы можете меня съесть без опасности заразиться.

– Сид, еще слово, и я сам вытрясу жалкую душонку из твоей никчемной груди! Наберись терпения! Ты же слышал, что сказал Гай? Скоро баржа будет наша. Еще немного и они, – Тоби кивнул под потолок, – превратятся в высохшие мумии.

– А потом?

– Я же сказал, потом баржа будет наша.

– А что дальше? Где мы возьмем еду? Так далеко ты еще не заглядывал?

Тобиас не нашелся что ответить и обернулся за помощью к Гаю. Но на вопрос, что с ними станет, когда они захватят баржу, не нашлось ответа и у Гая.

– То-то и оно, Тоби, что мы старательно закрываем глаза на неизбежное, – продолжал Сид. – Сейчас всех нас объединяет страх перед Шаком. Но когда его не станет, каждый будет сам за себя. Наступит день, и от голода вы превратитесь в выслеживающих друг друга зверей. Мне будет легче, если я буду знать, что помог вам оттянуть это время и продержаться вместе хотя бы немного дольше, – Сид обреченно склонил голову и тихо произнес вдруг севшим голосом: – Пусть моя жертва не будет напрасной. Ты же знаешь, Тоби, раньше я ни в чем не знал нужды. У меня было все. Мне никогда ничего не приходилось терпеть. Ни пытки, ни холод, ни протухшую воду. И даже отказавший кондиционер в моей берлоге сводил меня с ума, будто наступивший конец света. А сейчас на меня свалились все несчастья мира. Терзающая меня болезнь – это уже давно тот предел терпения, на который я способен. А тут еще добавилась мучительная боль от голода. Для меня это уже невыносимо. Я не хочу терпеть. Сейчас я уйду во второй отсек, заползу под настил и, уснув, тихо угасну. Присматривайте за мной. А когда увидите, что не дышу, то не тяните. Жара быстро меня испортит.

– Что же ты делаешь?! – Тобиас вскочил и, задыхаясь от злости, замахнулся на Сида. – Ты же хуже выродка! – так и не решившись отвесить Сиду хорошую оплеуху, он бессильно рубанул ладонью по воздуху и, бросившись в дыру шестого отсека, глухо грохнул люком.

Гай услышал хлопки в следующие отсеки и его приглушенный крик:

– Метис, ты где?! Метис, чертов клерк, отзовись!

Ответил ли ему Метис, Гай не услышал. Но судя, по тому, как Тобиас издал победный вопль, от которого загудели переборки, клерка по делам колоний он все-таки нашел.

Через минуту Тоби вернулся, держа в ладони наполовину уменьшившийся сухарь с мокрыми обслюнявленными краями.

– Держи! Еще пару минут и мне пришлось бы запустить кулак нашему клерку в желудок!

– Тоби, ты не должен был этого делать! – Сид, не в силах противиться, протянул руки, жадно двинув кадыком. – Я не могу это принять! – Обхватив пальцами едва видимый огрызок, он впился в него зубами. – Я сейчас разделю на всех! – Сид часто закивал, зажмурив глаза. – Сейчас, сейчас….

Очнулся он, когда уже облизывал пустые ладони. Обведя растерянным взглядом Гая и Тоби, Сид невнятно прошептал:

– Простите меня.

– Тебе легче? – не без ехидства спросил Тобиас.

– Не знаю. Наверное, легче. Хотя боль в животе не прошла, скорее наоборот….

– Хватит ныть! – Тобиас схватил Сида за ворот, крепко встряхнул и прижал к переборке. – Терпи и запомни: – никто тебя жрать не станет! И еще заруби у себя на носу, что это был последний раз, когда я купился на твой шантаж! Ты прав – мы должны идти вперед! Я тоже знаю, что если не движешься вперед, то падаешь назад в кучу дерьма. Еще ты прав в том, что я также не знаю, что с нами будет дальше? Но то, что мы никогда не станем каннибалами, это я тебе обещаю. Никогда! Никто тебя жрать не станет! Запомни! Ты меня слышал?!

– Слышал, – Сид недовольно заерзал, пытаясь освободиться. – Отпусти, мне больно.

Наблюдавший за Тобиасом Гай уже второй раз за один день не удержался от улыбки, потому что Тоби умудрился удивить его дважды – от фатальной обреченности компьютерного наладчика не осталось и следа.

«Скорее всего, она была напускной! – подумал он, с интересом разглядывая нервно подергивающееся лицо Тоби. – Не более чем дань покорности правительственному кластеру. А настоящий Тобиас – вот он! Готовый за жизнь драться зубами». Впрочем, как и сам Гай. Хотя Тоби собственное перерождение вряд ли еще осознал. Для этого ему, как и Гаю, нужно время, дабы увидеть себя со стороны, чтобы лишь затем суметь заглянуть внутрь.

– Отпусти, – Гай дружески похлопал Тобиаса по плечу. – Так ты и впрямь его задушишь.

Вдруг подволок над их головами загудел от топота множества ног. Сквозь толстую сталь палубы донеслись приглушенные крики, а из заходивших ходуном щелей посыпалась ржавая пыль.

– Что это? – прислушался Сид.

– Не знаю, – нехотя разжал пальцы на его шее Тобиас.

– Там что-то явно происходит! Такое чувство, будто они за кем-то гоняются, – торопливо согласился Гай, и чтобы быстрее закончить неприятный разговор Тоби с Сидом, затараторил скороговоркой: – Сначала побежали в корму, теперь перебежали на бак. Что кричат – не разобрать, но кто-то орет громче всех, словно его преследуют! Если они начали пожирать друг друга, то нам это только на руку.

– Мне показалось, будто Шак кричал: не дайте ему уйти! – Сид приложил ладонь к уху и задрал вверх голову. – Его голос я узнаю из тысячи.

– Так и есть! – прислушался Гай. – Шакалы уже начали пожирать друг друга.

– Не думаю, – возразил Тобиас. – Шакалы никогда не брезгуют падалью. На первых порах для этого у них есть Фрай, – вдруг он замер и внезапно перешел на шепот. – Это кто-то из наших.

У Гая похолодело внутри. Так и есть! Кто-то не выдержал духоты трюма и решился выбраться на верхнюю палубу!

Он бросился в соседний отсек, на ходу подхватив с пола палку с гнутыми шипами гвоздей. Под рубочным люком к воплям сверху прислушивались Дрэд и покрывшийся крупными каплями пота Метис. Ульрих поднялся по трапу к щели и закрыв глаза, пытался разобрать, что происходит снаружи.

– Кто вышел?! – вырвался невольный крик. Но заметив, что люк закрыт, Гай немного успокоился.

– Тише, – поднял вверх палец Ульрих, призывая к тишине. – Никто не выходил, но они кого-то убили. Лич так и сказал – он готов.

– Свимми! – спохватился Гай. – Быстрее в нос!

Но и Свимми оказался на месте. В первый отсек тоже доносились крики сверху, и, решив, что затевается штурм, он отошел от пробоины, выставив перед собой, словно копье, стальной прут.

– Это вы? – громко выдохнул он, увидев ворвавшегося в отсек Гая. – А я уж подумал…. Наверху какая-то бойня.

– Знаю. Где Святоша?

– Я здесь, – выглянул из темного угла священник. – Это я их проклял! – желчно двинув скулами, он злорадно ухмыльнулся. – Мое проклятье гонит их с тверди в пучину. Скоро, скоро адские аспиды примут их плоть в гнилостные объятья!

– Только сумасшедших нам не хватало, – вздохнул Гай.

Все были на месте, никто никуда не сбежал, и, как верный собственному стаду сторожевой пес, он приглушенно выдохнул, почувствовав невероятное облегчение.

– Кажется, стихло? – шепнул Тобиас, направляясь к выходу. – Послушаю еще через люк в рубке. Там лучше слышно.

– Стихло, – согласился Гай. – Это значит, что на одного врага у нас стало меньше. Они уже начали пожирать друг друга. Однако быстро – не прошло и дня. Такими темпами они освободят нам баржу даже раньше, чем мы надеемся.

Он уже хотел вслед за остальными вернуться в шестой отсек, ближе к трапу, где было прохладней, как вдруг его крепко схватил за руку Свимми.

– Замри!

– Что?

– Не двигайся.

Гай весь обратился в слух, но тишину нарушало лишь потрескивание под ногами трухлявых досок в отсеке рядом. Удаляясь, недовольно ворчал Метис, не сумев с первого раза справиться с запором герметичной двери. Наверху раздался приглушенный палубой выкрик, однако такие доносились и раньше.

– Я ничего не слышу, – не выдержал Гай.

В первом отсеке они остались вдвоем, но Свимми будто его не замечал. Не ответив, он прекратил дышать, закрыл глаза, напрягшись, словно струна, потянулся в скрытый темнотой угол, где только что прятался Святоша, и замер в неестественно выгнутой позе.

Гай едва не прыснул от смеха, заметив, как у Свимми зашевелилось левое ухо. Ему всегда казалось, что шевелящиеся уши – это очень смешно. Но чтобы шевелилось одно! Такого он еще не видел. Однако дальше ему стало не до смеха. Теперь пришло в движение и правое. Независимо от левого, изогнувшись в выпуклую раковину, оно двигалось вверх-вниз, словно определяя направление на источник звука.

«Как ты это делаешь?» – хотел спросить потрясенный Гай, но в следующий миг Свимми бросился ему под ноги, с размаху вогнав пальцы в узкую щель меж досок настила. Щель казалась не шире десятимиллиметрового крэда, но это не помешало рукам протиснуться, оставив на поверхности лишь большие пальцы.

От удивления Гай раскрыл рот.

Всецело погрузившись в собственные ощущения, Свимми его не замечал, беззвучно шевеля губами и продолжая шарить под настилом. Неожиданно он замер. Затем снисходительно ухмыльнулся.

– Кусается.

Потянув на себя, он сорвал с болтов доску и вытащил извивавшуюся и норовившую вогнать зубы в руку крысу. Ее голое, покрытое розовой, стойкой к соли шкурой тело изгибалось в кольцо, пытаясь выскользнуть из цепкой хватки. Лапы с когтями, соединенные перепонками, царапали по бронзовой коже Свимми, оставляя белые следы. Он перехватил руку, взявшись за складки шкуры за ушами и поднес к глазам.

– Хорошая, упитанная. Килограмм сочного мяса. В городе таких нет. Этих вырастил океан, а не мусорный утилизатор.

Размахнувшись, он хлопнул крысиной головой о металлический косяк, затем впился зубами в еще трепыхающееся тело.

– Это всего лишь крыса, – оторвался от своего занятия Свимми, перехватив изумленный взгляд Гая. – Водяная крыса. Никогда не пробовал?

– Нет, – Гай, словно загипнотизированный, следил за кровавыми потеками на его подбородке. – Как ты это сделал?

– Этому меня научили прокаженные, промышлявшие на побережье за перевалом. Занес как-то меня к ним случай. Водяные крысы, в отличие от городских, обитают поодиночке. Жаль, но еще одну на барже мы вряд ли найдем.

– Я не об этом. Твои пальцы… они…?

– А что мои пальцы? – неожиданно напрягся Свимми.

– Ты их всунул в щель не шире шляпки гвоздя.

– Тебе показалось. Ты этого не мог видеть, потому что я закрыл щель своим телом.

– Нет, не показалось, – продолжал упорствовать Гай. – Вначале уши… а потом ты, не раздвигая доски, всунул пальцы. Покажи мне руки!

Свимми нехотя отложил крысу и протянул перепачканные кровью пальцы.

Ничего необычного – пальцы как пальцы. Прищурившись, Гай вертел их, то отстраняя, то приближая, подставляя к свету.

– Но я же видел собственными глазами, – он растерянно пожал плечами.

– Показалось, – вымученно улыбнувшись, повторил Свимми. – Поешь, – протянув крысу, он дернул ее за лапы и разорвал надвое.

Гай брезгливо потрогал окровавленный комок и поднес ко рту. Что поделать – к этому тоже придется привыкнуть.

– Свимми, кто ты?

– Твой друг, Гай. Не больше и не меньше. Но поверь, этого достаточно, чтобы ты был уверен, что я не выродок Шака и не открою люк, дождавшись, когда вы уснете.

– Ты нас слышал? – Гай удивленно оглянулся на толстую переборку с плотно закрытой дверью. А до седьмого отсека, в котором они разговаривали с Тобиасом, таких было шесть.

Свимми смутился, будто проговорился о чем-то неприличном.

– Обрывками. У меня хороший слух, но сталь сильно гасит звуковые колебания. А тогда все двери были открыты. Мне гораздо легче пробиться сквозь дерево или стекло. И то, если я выделю узкий луч.

– Понятно. Твои уши нащупывают звук, словно локатор. Как ты это делаешь?

– Это получается само собой.

На языке Гая вертелся еще один вопрос, но опасаясь получить на него утвердительный ответ, задать его он никак не решался. Вместо этого, он неожиданно для самого себя спросил:

– Тогда ты, наверное, слышишь, о чем говорят наверху?

– Не далее трети палубы от носа.

– Что-нибудь интересное?

– Нет. В основном жалобы на голод и жажду. Еще Вольф с Ламаром обсуждали Шака. Они им очень недовольны. Считают, что он слишком умный и не их круга. Но это не значит, что они решатся его убить. Шака они боятся больше, чем отчуждения.

– Но все же они кого-то убили? Ты не расслышал кого?

– Нет. Это произошло ближе к корме.

Гай задумчиво кивнул и, направившись к выходу, не оглядываясь, произнес:

– Скоро тебя сменят.

– Не торопитесь! Мне здесь нравится, и дежурство не в тягость. Люблю побыть в одиночестве.

Пробираясь вдоль отсеков, Гай старательно закрывал каждую дверь, заворачивая железный штурвал до упора и продолжая думать о Свимми. Добравшись до шестого, он заметил Тобиаса и, взяв его под локоть, потащил в выгороженный деревянной панелью угол. Когда-то здесь была капитанская каюта, теперь об этом напоминал лишь широкий квадратный иллюминатор да отделанная более дорогой древесиной переборка.

Гай прижал его к стене, притянул за шею и шепнул на ухо:

– Тоби, я требую от тебя честного ответа.

Осторожно оглянувшись на поглядывающего на них Метиса, затем на закрытую дверь, он добавил:

– Для меня это не так и важно, потому что что-то подобное я уже видел. Я не считаю, как остальные, что они для человечества чем-то опасны. Можешь смело сказать мне правду, это ни на что не повлияет.

– О чем ты говоришь? – еще тише спросил Тобиас.

– Свимми суррогат?

– Свимми? – озадаченно уставился на него Тоби. – С чего ты взял?

– Скажи, да или нет?

– Нет, конечно. А что случилось?

– Ничего, – Гай рассеянно посмотрел в иллюминатор, затем, отпустив руку Тобиаса, неохотно заметил: – Ровным счетом – ничего. Спросил так… ради любопытства. Кожа у него странная, не такая как наша с тобой.

– Ах, это? Такая она у него от горного солнца. В горах оно палит куда сильнее, чем на равнине. Кожа необратимо бронзовеет уже через полгода. А Свимми, прежде чем перебраться в город, очень долго прожил вместе с прокаженными. От них и нахватался кучи всякого дерьма. Вижу, что чего-то не договариваешь. Тебя, наверное, озадачила какая-нибудь его выходка?

– Да-а… – протянул Гай, с отвращением вспомнив вкус теплого сырого мяса. – Он поймал и съел водяную крысу.

– Что же тут преступного? – хмыкнул Тобиас, вмиг потеряв к разговору интерес. – Свимми не из правительственного кластера. Хорошим манерам не обучен.

– Наверное, ты прав, – вздохнул Гай. – Зря я так переполошился. – И чтобы скрыть возникшую неловкость, он поспешил сменить тему. – Никак не могу успокоиться – что у них там наверху произошло?

– А мне все равно. Если только любопытно, с кого они начали? Хотя, какая разница? Чем быстрее они друг друга перебьют, тем лучше.

Дежуривший на ступенях трапа Ульрих неожиданно вскочил и выглянул в щель под люком. Вслед за ним Гай услышал, как металлом по металлу грохнула дверь. В рубку ввалились несколько человек, и чей-то ботинок застыл у Ульриха перед глазами.

– Как там, вам внизу, отбросы?! Вы еще не передохли?! – шепелявый голос Лича заглушил взрыв хохота.

– Эй, Гай! – перебил его Шак, и, как по команде, хохот стих. – Ты меня слышишь?

– Слышу, – насторожился Гай.

Такое радостное настроение противника не сулило ничего хорошего, и он сжался в пружину, готовый ко всему.

– Нет, ну вы посмотрите – он нас слышит! – теперь Шак начал ерничать, обращаясь к своим приятелям. – Какая честь со стороны нашего любезного Гая! Хотя, сдается мне, что он уже не чаял нас услышать. Что скажешь, Гай, небось уже праздновал победу? А я тебе говорил – не спеши сбрасывать Шака со счетов! Я и не из таких передряг выбирался. Мои ребята устроили на палубе пир, не желаешь присоединиться?

– Из кого? – хмыкнул Гай, на всякий случай потрогав запорный рычаг на люке. Но стопор держал крепко, и, справившись с волнением, он выкрикнул: – Дай угадаю! Я не слышу вечно путающегося у тебя под ногами Крэка. Это вы его разделали?

– Какого черта, я здесь! – тут же откликнулся Крэк.

– При чем здесь Крэк? – удивился Шак. – Голод еще не вправил тебе мозги, Гай? Ты с этим не затягивай. Выбирайся из этой вонючей норы и присоединяйся к нам! Я видел, как голод ломал и не таких упрямцев как ты. Как говорится: данный вопрос всего лишь вопрос времени.

– Я уверен, что времени у нас больше, чем у вас. Да и не будь его вовсе, каннибалами мы никогда не станем.

– Каннибалами?! – казалось, Шак на миг оторопел, затем взорвался диким хохотом. – Так ты решил… мы… Крэка? Как же я сразу не догадался! Крэк, ты слышал, это мы тебя! – навеселившись, он с трудом отдышался и приказал – Принесите!

На палубу перед щелью швырнули увесистый кусок мяса с торчавшими осколками тонких костей и перьев.

– Это гриф, Гай! Всего лишь водный гриф, – пнул ногой мясо Шак. – Фрай оказался хорошей приманкой. Ну теперь-то ты с нами?

– Мое место здесь.

– Я был уверен в таком ответе, хотя надеялся на другой, – легко согласился Шак. – Но скажу тебе так: кто не с нами, тот под нами! Однако это твой выбор, и я его принимаю. Ты, как я. Мне с тобой несложно. Заглядывая в себя, я могу предугадывать каждый твой шаг и твое слово. И если раньше ты отнекивался от моих предложений, то сейчас я уверен, что услышу согласие. Ты ведь, как и я, не идиот, чтобы отказываться от такого обмена?

– Обмена?

– Верно, Гай – обмена. Мясо на воду! Даже если мы враги, никто не запрещает нам деловой обмен на пользу друг другу. Если бы ты не побоялся подняться на палубу, то ты бы увидел, как над распухшим Фраем вьется целая свора грифов. И они все прибывают. Мы можем завалить вас мясом досыта! Согласись, это честная сделка. Осталось лишь договориться о цене. Я думаю, это ведро, – Шак загремел железом, и Гай увидел в щель цилиндрический бак, сплошь покрытый вмятинами. – Наполненное до краев! Будет в самый раз за одного грифа!

Уверенный в своем триумфе, Шак умолк, обведя набившихся в рубку подручных высокомерным взглядом. В том, что они получат воду, он был уверен. Возможно, Гай поторгуется, попытается набить себе цену, дабы сохранить лицо перед собственным стадом, но Шак к этому был готов. Только так, как он сказал! И никак иначе! Ни каплей воды меньше и ни куском мяса больше! Теперь сила на его стороне, и он сломает этого строптивого горожанина, чего бы это ему не стоило. Пока лишь его непокорность. А там и до хлипкого хребта недалеко. Нужно лишь выждать. А ждать он умеет. Шака поджидать в засаде учила сама жизнь! Пусть даже для усыпления бдительности жертвы приходится блеять, натянув на голову овечью шкуру. Зато как восхитительно потом упоение от конвульсий бьющегося в руках врага.

Гай тоже молчал. Но с ответом он не торопился, по той причине, что неожиданно увидел на лицах Тоби и Ульриха неподдельную радость. Ладно бы Метис или Сид? Но Тобиас? Неужели они не видят, что это путь к поражению? Гай вскользь взглянул на Дрэда. С воришкой все понятно – голод уже отпечатался в его глазах помутненным разумом. Не в силах оторваться от маячившей в щель тушки грифа, он подался вперед, вцепившись в поручни трапа. Святоша Джо боролся недолго. Вначале наиграно, небрежно отвернувшись, он вдруг часто закивал, нашептывая:

– Это разумно, конечно, разумно. Почему бы нет? Почему бы нам не прислушаться к гласу разума? Воды у нас на всех хватит.

Но вот как раз с этим Гай согласиться не мог. Воды у них не так уж и много. И еще неизвестно, с какой скоростью она восстанавливается. А судя по аппетиту Шака, он рассчитывает лишить их запасов не далее, чем через неделю. Но не только это смущало Гая. Была еще одна причина, по которой он никак не мог решиться на уступку. Уж очень Шак был самоуверен. Его самоуверенность раздражала, словно бьющийся о стекло шершень. Он будто загонял Гая в угол, чтобы затем провозгласить – «Все как я и говорил! Этот выскочка для меня, точно рекламный щит у порога вонючей харчевни. Даже глаза не стоит поднимать, потому что и так известно, о чем на нем написано!»

Сид протиснулся между ним и трапом, стал на ступеньку, выглянул в щель и со знанием дела заметил:

– Не меньше пяти килограммов. Почти по килограмму на каждого. Мы ведь согласимся? Верно, Гай? Всего-то одно ведро!

Отодвинув пытавшегося заглянуть в лицо Сида, Гай колебался не больше секунды.

– Обмена не будет!

Вспыхнувшее было вокруг оживление в мгновение стихло. В тусклом свете трюма силуэты едва различались, но горящие ненавистью глаза блестели как осколки битого стекла. Никто не смел даже моргнуть, и оттого казалось, что вокруг зловеще мерцают застывшие светлячки.

– Обмена не будет, – повторил Гай. – Воду они не получат.

– Он нас хочет убить! – первым пришел в себя Метис. – Заморить голодом, а потом отдать упырям Шака! – нервно хихикнув, он пошел по кругу, обходя каждого и тыча пальцем в грудь. – Тебя, Дрэд! Ему ведь нет дела до того, что ты ранен. Да и шахтер Ульрих для него пустое место. А ты, мой измученный и жалкий бедняжка? – Метис остановился рядом с Сидом и, обняв за шею, уперся с ним лоб в лоб. – Тебе ведь так нужна пища. Без еды, тебе не протянуть и до утра. Теперь вы понимаете меня, когда я предлагал избавиться от этого парвеню, возомнившего себя нашим пастухом?

– Почему?! – не выдержал Тобиас, сверля Гая возмущенным взглядом.

На Метиса Гаю было наплевать. Ничего другого от него он и не ждал. Но Тоби он считал своим верным союзником. За то короткое время, проведенное вместе, Гай поверил в компьютерного наладчика, как в самого себя. И отказавшись от обмена, он был уверен, что первым, кто его поддержит, будет Тобиас.

– Поймите, – начал Гай, устало опустившись на нижнюю ступень. – Наша вода нужна Шаку куда больше, чем нам его гриф. Мы в гораздо более выигрышном положении, чем его выродки. Тоби, ведь это твои слова, что нам нужно немного потерпеть, и баржа будет наша? Что же изменилось с тех пор, как ты их произнес? Нам надо всего лишь их пересидеть. Без драк, без боя, без жертв! Всего лишь пересидеть! Да, без еды тяжело. Голод преследует нас с побережья. Но он ничто, по сравнению с жаждой! Мы обыщем все отсеки. Заглянем в каждый темный уголок. Возможно, где-то завалялись остатки пищи с тех пор, как здесь жила команда. Свимми поймал водяную крысу. Может быть, мы найдем еще одну? Мы должны переломить сложившееся положение. А дай Шаку воду, что изменится? Так и будем задыхаться в трюме, подавая наверх ведра за объедки с их стола?

– Так дай им эту чертову воду! – вдруг вцепился ему в грудь Сид. – Я хочу есть! Бросьте мне объедки с их стола!

Опустив голову, Гай молчал, даже не пытаясь снять руки Сида с собственной шеи.

– Ты дашь им воду, а они дадут нам мясо, – теперь Сид зловеще шипел, вытаращив глаза и брызгая ему слюной в лицо. – Если не дашь ты, то я сам вычерпаю до дна восьмой отсек за этого грифа.

– Обмена не будет, – упрямо повторил Гай, пристально глядя в бледную, с прожилками переносицу.

– Ты чудовище! – закатил глаза Сид. – Ты страшнее Шака и его каннибалов вместе взятых.

– Ему на нас наплевать, – поддакнул Метис. – Он приехал к самому отходу баржи, когда мы уже голодали, жуя на берегу сухую траву. А он в это время еще набивал собственный живот в харчевнях мегаполиса.

– Обмена не будет! – выкрикнул Гай так, чтобы его услышал Шак. – Вопрос закрыт.

– Стойте! – вдруг взвизгнул Сид, решив, что Шак может внезапно уйти. – Я хочу наверх! Я иду к вам! – он столкнул с трапа Ульриха и вцепился в стопорный рычаг, пытаясь открыть. – А вы оставайтесь с этим сумасшедшим!

Гай взял его за шиворот легко, словно ребенка, и также легко сбросил с трапа к ногам Тобиаса.

– Я прошу у вас всего три дня. Три дня терпения. Если Шак выдержит эти три дня, я признаю наше поражение и дам им воду.

– Ну уж нет!

Скорее почувствовав, чем увидев за спиной движение, Гай резко обернулся. Он даже не успел удивиться. Метис раздумывал не более мгновения. Выставив вперед тяжелую, неизвестно откуда выдранную трубу паропровода, ударил сильно, целясь в лицо. Сильно, но недостаточно быстро для того, чтобы опередить реакцию Гая. Приседая и уходя от удара, Гай замахнулся коротко, рассчитывая ответить скорее символически. Но ответ получился полновесным. Бросившийся вперед Метис удвоил силу врезавшегося ему в челюсть кулака. Звонко щелкнули зубы, и он рухнул, громко выдохнув, словно сдувшийся пузырь. Гай стоял над ним, потирая саднящие пальцы. Такого удара не ожидал и он сам. Дрэд испугано попятился в темноту, торопясь занять безопасную дистанцию. Остальные застыли, не смея сдвинуться с места и не проронив ни звука.

– Обмена не будет, – поставил точку в коротком споре Гай.

На этот раз никто не возражал.

Солнце, склонившись, теперь развернулось и светило в правый иллюминатор. Пробравшийся в пустой отсек солнечный зайчик чертил по переборке кривую гиперболу, подбираясь к потолку. Гай бездумно следил за его движением, беззвучно шевеля губами. Наступал вечер. За ним будет ночь. Их первая ночь на барже. Ожидая ее, он ругал себя лишь за то, что не успел высказать все, что хотел. Почему-то емкие, сильные аргументы пришли после. Когда он уже остался один. И теперь он высказывал их сам себе, удивляясь, почему никто до них не додумался сам? Почему за всех должен думать именно он? Ведь и так должно быть всем очевидно, что дай они врагу воду, и враг станет сильнее. Элементарная истина! Это ведь всего лишь небольшая отсрочка, пока враг не найдет путь в трюм. Шак, так же как и Гай, понимает, что баржа должна принадлежать кому-то одному. Создавшееся положение долго длиться не может. Желающий выжить должен владеть как трюмом с водой, так и верхней палубой с едой.

Тихо скрипнув дверью, пригнувшись, чтобы не задеть низкий подволок, в отсек вошел Тобиас. Он молча застыл у иллюминатора, заслонив солнечного зайчика, так и не успевшего добраться выше привинченного к стене плаката с инструкциями по действиям при пожаре. В воздухе повисла невыносимая тишина, которая давила Гаю на плечи, будто на них обрушилась вся палуба вместе с бандой Шака. Тобиас словно терзал его молчанием, подчеркивая, что теперь он заодно с остальными, объявившими ему бойкот.

– Тоби, – первым не выдержал Гай. – Мы должны были так поступить.

Тобиас не ответил, продолжая с удвоенным вниманием разглядывать пустынный горизонт.

– Вспомни, кто у нас над головой. Один Яхо чего стоит! Это его ты хочешь напоить водой?

– Кстати, о воде, – вдруг заговорил Тобиас. – Я раздал каждому по половине плафона.

– Правильно! – обрадовался Гай наметившемуся диалогу.

– Твоя доля стоит под дверью в восьмой отсек.

– Хорошо, Тоби, я возьму. Как Сид?

– Скажу так: куда хуже, чем ты. Судя по тому, что ты не бросился за своей долей, тебя даже не мучает жажда, не говоря о голоде. Ты словно из железа. Кем ты был до отчуждения?

– Сейчас это не имеет никакого значения, – смутился Гай.

– А все же?

– Давай, не в этот раз.

– Почему? Я хочу тебя понять. И так, ты был…?

– Я был переписчиком.

– Вот как?! – не смог скрыть удивления Тобиас. – Тогда понятно. Я помню, как переписчик принес повестку на утилизацию моему отцу. Отец так и не успел войти в неприкосновенный правительственный кластер, хотя очень старался и посылал им один за другим проекты по спасению города. Помню, что у переписчика были белые глаза протухшей рыбы. Он даже не дал отцу время, чтобы дождаться возвращения моей матери. Она тогда была на каком-то из островов вельмож. Лечила кого-то из них. Они с отцом так и не попрощались. Почему же ты тогда здесь, Гай? Люди твоей профессии не знают жалости и не совершают ошибок.

– Совершают, Тоби. Я дал время попрощаться. Целых три дня. И сейчас я прошу эти три дня, чтобы спасти вас.

Тобиас смущенно двинул скулами и произнес:

– Даже не верится, чтобы переписчик мог дать отсрочку в три дня. Моему отцу так не повезло. Тебе не позавидуешь. У тебя была всеми презираемая работа. Наверное, это тяжело – всегда чувствовать всеобщее презрение?

– Тяжело. Хотя закаляет, и с другой стороны, вы своим молчанием ничем новым меня не удивили. Издержки профессии – привык.

– Ты все же забери свою воду, – окончательно оттаял Тобиас. – Кто-нибудь увидит и обязательно выпьет. А новую долю я тебе не дам. Если уж жесткие правила, то жесткие для всех.

– Тебе бы в переписчики, – улыбнулся Гай. – А как остальные? У Дрэда, я заметил, посинела рука? Если у него начнет гнить рана, мы его потеряем.

– Им занимается Святоша. Он додумался достать в иллюминатор океанскую воду и заставил Дрэда держать в ней руку. Святоша говорит, что соль должна прижечь его раны. Не знаю. Мне так кажется, что она скорее их разъест. Во всяком случае, она их простерилизовала.

– А Метис? Уже очухался?

– Да что ему станется? Я переживаю за Сида. Когда я его оставил в четвертом отсеке, то даже не понял, он то ли уснул, то ли потерял сознание?

– Давай пойдем, посмотрим. Скоро духота спадет, ему станет легче.

– А как же люк? – Тобиас кивнул на открытую щель.

– Закроем, – легко решил проблему Гай. – На ночь держать его открытым нет смысла. Вентиляцию начнем с утра.

Он потянул запорный рычаг, на всякий случай толкнул люк плечом и, удостоверившись в его надежности, спрыгнул с трапа.

– В четвертом?

– Да. Я там соорудил Сиду койку из обломков настила.

Тобиас толкнул дверь в пятый отсек, переступил через ноги расположившегося прямо на проходе Метиса и вдруг замер, прислушиваясь. Через следующую переборку отчетливо раздавался приглушенный сталью вой. Жалобный, прерываемый всхлипываниями вой неожиданно перерос в захлебывающиеся рыдания и вдруг стих, чтобы через секунду вновь затянуть рвущий душу стон.

– Сид! – узнал голос Тобиас.

– А кто же еще? – недовольно проворчал Метис. – Он там воет с полчаса. Когда он уже у тебя сдохнет?

Гай с Тобиасом ворвались в следующую дверь и остановились, вглядываясь в темные углы. На сооруженной Тобиасом койке Сида не было. Но рядом, за сваленным в кучу хламом из обломков корабельной мебели, показалось едва уловимое движение.

– Сид? – тихо позвал Тобиас.

Сид замер и вдруг заголосил, выползая на четвереньках к ногам Гая. Из его рта валила желтая пена, и Гай невольно отшатнулся. В руках Сид сжимал увесистый брусок такого же желтого цвета с глубокими отметинами зубов. Обтерев рукавом рот, он снова вогнал в него зубы и, безумно оскалившись, пожевав, выпустил новую порцию пены.

– Что это? – Тобиас потянулся к рукам Сида.

– Мыло, – ответил Гай.

– Мыло? Откуда он его взял?

– Где-то нашел, – Гай склонился, заглядывая в лицо Сиду. – Тоби, он сошел с ума?

– Не знаю.

– Но ты же сам видишь?

– Может, приступ.

– Я уже видел его приступы. Это не то.

– А что ты хотел?! – вдруг вспыхнул Тобиас. – Это ты его довел! Ты мог сделать Шаку всего одну уступку и этого бы не произошло! Всего один обмен, который ничего бы не решил, но дал Сиду надежду! Но ты решил нам показать твердость переписчика! Гай, всемогущий и непримиримый! Бескомпромиссный и безжалостный! Вот твоя презираемая всеми работа! Ты даже на баржу умудрился ее притащить! – Тобиас ткнул пальцем в Сида. – Ты этого хотел? Ты этого добился!

Гай отвернулся, чтобы не выдать собственную растерянность. Пожалуй, Тоби в чем-то прав. Он всех меряет по себе. Если сам еще от голода не воет, то никто не имеет права на подобную слабость! А Сид куда слабее остальных. Он словно больной ребенок, просит помощи, а Гай брезгливо отмахивается, как от голодной бродячей собаки, заглянувшей к нему в дверь. Имеет ли он право на такую жестокую твердость? – засомневался Гай. – Возможно он и убьет своей бескомпромиссностью их врагов. Возможно… потом…. Но сейчас гибнет тот, кто рядом. И он не враг. Он тот, кого нужно оберегать!

– Пошли! – неожиданно решился Гай.

– Куда? – не понял Тобиас.

– Последишь за люком. Если они бросятся за мной, и я не успею убежать, ты должен захлопнуть люк, не взирая ни на что! А дальше ты их сторожевой пес.

Поднявшись по трапу, Гай долго возился с рычагом, стараясь открыть люк бесшумно, чтобы не всполошить людей Шака, затем осторожно выглянул и выбрался из трюма в пустую рубку. Солнце уже коснулось горизонта, перекрасившись в темно-кровавый цвет. Вечер наступал торопливыми шагами, потянув по палубе баржи длинные тени. Через плексиглас рубки открывался роскошный вид на океанский закат, не то что в иллюминатор, но Гаю было не до красот.

Пригнувшись, он выглянул в окно и сразу заметил Шака. Тот стоял за коробками контейнеров, на самом краю носа баржи и, наклонившись, заглядывал вниз.

«Нашли пробоину!» – похолодело в груди Гая.

Рядом с Шаком стояли Лич, Крэк и Вольф. Балу катил к краю бухту с запутанным стальным тросом. Остальные безучастно слонялись в корме на почтительном расстоянии от рубки. Осмелев, Гай прильнул к стеклу, стараясь запомнить полную обстановку на палубе. Фрай так и лежал на том месте, где его уложил лом Гая. По всей видимости, Шак и завтра рассчитывал ловить на него исчезнувших к ночи грифов. Пробежавшись глазами по окнам, Гай пересчитал всех, кого видел. Вместе с Шаком получилось девять. Одного не хватало. Решив, что ошибся, он начал считать снова. И вдруг заметил под окном, за тонкой стеной рубки, плешивую голову Ламара. Вытянув ноги и облокотившись снаружи на дверь рубки, он, казалось, спал. О такой удаче Гай боялся даже мечтать. Выбираясь из трюма, он слабо представлял, как передаст Шаку свое предложение, не угодив ему в лапы. А тут невольный помощник спит, рядом, под рукой. Дернув на себя дверь, Гай поймал ввалившегося внутрь Ламара, захватив сзади шею в замок. Тот испуганно дернулся, затем замолотил ногами по палубе.

– Тише, – зашептал ему на ухо Гай. – Еще раз взбрыкнешь, и я сломаю тебе шею. Веришь?

Ламар часто закивал, соглашаясь, что не сомневается в том, что с ним могут сделать, и затих.

– Передай Шаку, что я согласен на обмен. Ваш костлявый гриф на плафон воды. На большее не надейтесь. Оставляете в рубке и отходите на расстояние не меньше десяти шагов. Дверь должна быть закрыта. Плафон с водой забираете только после того, как мы заберем грифа и дадим вам команду. И передай, что я торговаться не намерен. Если не хотите воду, то плюйте друг другу в физиономии, может, от жажды и поможет. Знайте – это вынужденный компромисс, и, если что-то выйдет не так, я больше на него не пойду. Это для вас единственный шанс. Не упустите. И благодарите того, кого вы хотели сожрать, но не успели. Это он передал вам щедрый подарок.

Затем Гай вытолкнул Ламара из рубки, придав для ускорения хорошего пинка, вызывающе громко хлопнул дверью и нырнул в трюм. Тобиас терпеливо дождался, когда он скатится по трапу, и лишь затем захлопнул люк.

А потом наступила ночь. Холодная, сырая и безмолвная. Бледное сияние луны проникало внутрь, освещая испуганные и угрюмые лица собравшихся в первом отсеке, вокруг пробоины с вогнутыми рваными краями.

– Говорю же вам, я сам видел. Они знают об этой дыре. Даже трос нашли, чтобы спуститься вдоль борта, – прошептал Гай, словно его наверху могли услышать.

– Пока там тихо, – осторожно возразил Свимми, кивнув в потолок.

– Может, не этой ночью. Может, следующей. Но они обязательно попытаются.

– В пробоину больше чем одному не пролезть – с сомнением заметил Метис, сдвинув перегораживающий проход хлам и, примериваясь, просунул в отверстие по плечи голову. – А уж толстяк Шак точно застрянет. Да и высоко… здесь палуба выше, чем вдоль остального борта. Нет, этот путь для них закрыт.

– Они так не считают. Я это видел. Достаточно спуститься одному, открыть люк, и считайте, нас уже нет.

– Незаметно пробравшись из первого отсека в шестой? – хмыкнул Метис. – Как смогли, мы пробоину завалили. И потом, здесь всегда находится кто-то из наших. Если я правильно понял, ты как раз для этого и назначил здесь дежурство?

– Шак будет пробовать использовать любой шанс, а мы должны не дать ему это сделать. Что здесь непонятного? Неужели трудно поднять задницу, хотя бы для того, чтобы ее спасти? – Гай начинал нервничать, чувствуя, что Метис снова начинает его раздражать.

«А ведь это ты! – вдруг поразила своей очевидностью мысль, которая его не отпускала после брошенной сверху записки. – И к тому же, ты настолько самоуверен, что даже не пробуешь хитрить, маскироваться или поддакивать, чтобы усыпить подозрение?»

– Тоби, ты нас слушаешь? – оторвался от размышлений Гай, заметив, что Тобиас даже не пытается вникнуть в разговор.

Компьютерный наладчик смотрел в иллюминатор с отрешенным видом, с застывшими оловянными глазами, словно происходящее вокруг его не касалось.

– Звезды, – ответил задумчиво Тобиас.

– Звезды? – удивленно переспросил Гай.

– Да, звезды… их нет.

– Куда же они подевались?

Гай переступил через растянувшегося на полу Сида, наступив ему на ногу. Сид даже не шелохнулся. Наевшись мяса, он пришел в себя и теперь беспардонно спал, наплевав на все их проблемы. Гай протиснулся между ним и Тобиасом и выглянул в иллюминатор. На все черное небо светила ослепительно бледная, круглая луна. Ее сияющий диск висел строго над головой, и, чтобы увидеть его полностью, Гаю пришлось высунуть голову наружу.

– Их затмила луна, – уверенно произнес он, пытаясь вернуть Тобиаса в прежнее русло разговора. – Тоби, мы здесь ломаем голову, что нам делать, если Шак попытается проникнуть в трюм через пробоину?

– Звезд нет, – будто и не слышал его Тобиас. – Должны быть, а их нет. И луна необычно огромная. И светит почти как солнце. Так не бывает.

– Да это всего лишь полнолуние! Очнись!

– Если ты не привык смотреть на звезды в городе, то хотя бы вспомни, как было на побережье. Все небо сверкало от звезд.

– Это потому что от луны был только узкий серп! – нервно возразил Гай и тут же осекся, пораженный, хотя и поздно, но все-таки настигшей его догадкой.

Он снова выглянул в иллюминатор, и, закрываясь от заливающего сияния луны ладонью, до боли в глазах всмотрелся в черный горизонт.

– Вот-вот… – добивал его, словно читая мысли, Тобиас. – Было новолуние, а прошли лишь сутки, и наступило полнолуние. Да еще какое. И ни одной звезды.

– Что это значит?

– Не знаю. Я всего лишь вижу то же, что и ты.

Этого не может быть! – подумал Гай, затем сказал об этом Тоби. Тоби кивнул.

– А еще не может быть вот этого, – он ткнул пальцем на тень баржи, вытянувшуюся по воде рядом с бортом. – Но мы же вместе это видим? Луна над головой, а тень утверждает, что луна справа, над горизонтом.

– Да… – растерялся Гай. – Ты мастер ставить тупиковые вопросы! Много у тебя еще таких?

– Есть! – вдруг вдохновленно блеснул глазами Тобиас. – Грифы? Откуда они берутся и куда исчезли ночью? Вода океана мертва! Уж это я знаю точно. Мы сделали сотню проб, но там нет даже микроорганизмов. До суши расстояние немалое, но грифы летают над нами, словно их гнезда где-то рядом? Что в конце концов они едят?

– Нас! – вдруг захохотал Метис. – Если тебе, наладчик, больше нечем заняться, так я подскажу! Лучше подумай над тем, как нам выторговать завтра двух грифов за полтора плафона?

– Если Шак разнюхал про пробоину, то меняться они больше не будут. Зачем им часть, если можно взять все? – задал вопрос Гай, возвращая всех к прерванному разговору. – Может, даже этой ночью. Расчет на наш сон и яркую луну. С палубы до пробоины, повиснув на руках, не добраться. Метис прав – нос выше остальных бортов. А по тросу как по лестнице.

– Что ты предлагаешь? – скривился, услыхав свое имя Метис, всем своим видом давая понять остальным, что решать такие вопросы дано только ему, ну и еще немного Гаю.

– Упредить их! Выбраться наверх и сбросить бухту с тросом в воду.

– Я пасс! – тут же поднял руки клерк по делам колоний.

– Каждый сам за себя, один бог за всех! – откликнулся Святоша, закутавшись в рясу.

На героическую вылазку он явно тоже не собирался.

– Через рубку на бак не пробраться. Проползти вдоль всей баржи незаметно не получится, – заключил Гай, словно и не заметив их трусости. – Придется выбираться через пробоину. Кто считает, что может сделать это лучше других?

– Ты предложил, ты и лезь, – ухмыльнулся Метис, но, перехватив угрюмый взгляд и вспомнив кулак Гая на собственной челюсти, сконфузился и поспешил поправиться: – Но ведь ты один видел, где стоит эта чертова бухта? – И вдруг, словно осененный новоиспеченной мыслью, он ткнул пальцем в Дрэда. – Пусть он лезет!

– Я? – хлопнул ртом Дрэд.

– Ты же карманный воришка! Наверняка и в стенах лазил? Тебе же что в вентиляционный воздуховод в дом пролезть, что в эту дыру, ничего не стоит?

– Ты забыл, что он потерял пальцы, – возразил Гай.

Но Дрэд неожиданно встал и, громко выдохнув, решился:

– Он прав. То, что ты хочешь сделать, я сделаю лучше других. А это? – он поднял обезображенную правую руку замотанную в тряпку. – Так я всегда работал левой. Правую с какой-нибудь ерундой суешь под нос жертве, предлагаешь купить или в подарок, а левую ему в карман.

Гай недовольно отвернулся. Дрэда он считал трусоватым для такого опасного дела и втайне рассчитывал, что вызовется Ульрих. Напарником себе в этой вылазке он видел или его, или Тобиаса. Ну или в крайнем случае Свимми. Но Ульрих молчал, а Тоби, задумавшись, продолжал смотреть в иллюминатор, будто и не слышал.

– Ладно, – так и не дождавшись, согласился Гай. – Я буду тебе помогать. Выберемся из пробоины, станешь мне на плечи. Бухта с тросом стоит на краю. Может, повезет, и ты до нее дотянешься. Подтащишь к краю и сбросишь за борт. Если нет, то вскарабкаемся на палубу. Главное, делать все тихо, чтобы нас не заметили. Между носом и остальной палубой стоят грузовые короба – спрятаться можно. Обратно точно также – я опускаю тебя на руках, пока не нащупаешь опору, потом уже ты подставляешь мне плечи. Изнутри тебя будут страховать, держа за ноги.

И тут внезапно заговорил Ульрих.

– Ты, Гай, останешься здесь. Здесь ты нужнее. С Дрэдом полезу я. Я, если хочешь, тоже среди вас не балласт. И в шурфах приходилось ползать, и в норы угольные спускался – справимся.

– Согласен! Но только ты и я! – обрадовался Гай.

– Нет, я и Дрэд. И хотя бы в этот единственный раз – прекрати наконец спорить.

Нога скользнула по гладкому металлу, пока наконец не попала в разрыв между двумя вогнутыми внутрь лепестками. Ощутив надежную опору, Дрэд распластался по отвесному борту, вжавшись лицом в каждую его вмятину. Раскинув руки, он чувствовал пальцами, словно присосками, шершавость облезлой краски, выпуклость шляпок заклепок, теплоту, будто живой, стальной поверхности баржи. Ощущения казались настолько реальны, что ему на миг и вправду представилось, что баржа живое существо. Она плывет, живет своей жизнью, а они как паразиты расползлись по ее палубе, набились в трюм и грызут ее изнутри. А еще он вдруг кончиками пальцев ощутил едва различимую вибрацию. Легкий зуд передавался под каждый ноготь, на фаланги каждого пальца. И эти пальцы были все! Дрэд взволнованно сглотнул. Прижавшись щекой к отвесной стене, он прислушался к собственному телу. Вернее, к той его части, которая лишилась конечностей. Нет, ноющая боль в перерубленных костях не прошла. Но теперь это представлялось так, словно пальцы вернулись на место, просто теперь саднят, попав под свалившийся камень или неумелый удар молотка. Рискуя свалиться в воду, Дрэд отстранился от борта, чтобы повернуть голову и увидеть правую ладонь. Но чуда не произошло. Короткие черные обрубки никуда не исчезли, а новые пальцы не появились. Он скрипнул зубами, разозлившись, что так легко дал самому себя провести. Затем взглянул отвесно вверх. До края палубы руками не дотянуться – не хватает полуметра. Да если бы и достал, Дрэд сомневался, что сумел бы подтянуться. За последние дни он здорово ослаб. А вот бывало раньше…

– Подвинься влево, – шепнул Ульрих, выбравшись по пояс из пробоины и прервав воспоминания Дрэда о не таком уж и далеком прошлом.

Дрэд засеменил, мелко переставляя босые ступни по рваному краю, и, качнувшись, поспешно вжался в борт.

«Раньше мне эта вылазка была бы что прогулка по главной городской улице, – с тоской вернулся он к всколыхнувшим душу воспоминаниям. – Перемахнул бы и не заметил!»

В своей среде таких же рисковых, с наэлектризованными от ползания рядом с кабелями волосами и с набрякшими темными мешками под мутными глазами от постоянного недосыпания, воришек, он, несмотря на молодость, слыл авторитетом. Здоровяков в их обществе не ценили. Пролезть в подающий воздух в квартиры воздуховод под силу только мелкому и гибкому. Бывало, узкая гофрированная труба поворачивала под острым углом, и приходилось изгибаться, едва не ломая позвоночник. У Дрэда он был словно резиновый, и потому Дрэд заслуженно пользовался репутацией довольно успешного вентиляционщика. Попался он по-глупому. Удача вскружила голову, и на свое очередное дело он полез нагло, без разведки, без слежки за хозяевами. Лез спонтанно, в расчете на везение, увидев незакрытый люк воздуховода. Все бы ничего. Так бывало и раньше, когда, не тратя времени на обязательные правила для других воришек, сам он их грубо нарушал, и все сходило с рук. Но в тот раз ему не повезло с хозяином квартиры. Мало того, что он оказался дома, так у него еще было все в порядке со слухом. Услышав едва различимый шорох в воздуховоде, он недолго наблюдал за трубой, протянувшейся под потолком, и сразу все понял.

В тот день все шло наперекосяк. Уже случалось, что хозяева заставали Дрэда на месте преступления. Сценарий в таких случаях всегда был один – крики, паника, метания по квартире в поисках полицейской кнопки. Хватало времени, чтобы даже не торопясь затянуть мешок с добычей и исчезнуть через покрытый пылью воздуховод, закрыв за собой сетку.

Этот хозяин был не такой. Этот, не подавая виду, что Дрэд обнаружен, вышел в соседнюю комнату и вернулся с тяжелым парализатором. Затем, прикинув на глаз место, где мог спрятаться Дрэд, начал палить от стены, отсекая путь к бегству. Память не давала забыть, как от тяжелых инфразвуковых волн гудела труба воздуховода. Дрэд бросался то вперед, надеясь добраться до развилки в соседнюю квартиру, то назад, к выходу. Но выстрелы каждый раз ложились все ближе и ближе. И повсюду нестерпимый гул, до тошноты рвущая перепонки вибрация, да качающаяся ходуном труба! Потом хозяин точно вычислил его место и сделал роковой выстрел. Все тело Дрэда будто сжалось до размеров крикетного мяча, а потом разлетелось на миллиард осколков. Он лежал в собственной блевотине, со стеклянными глазами и ничего не мог поделать. Он существовал, но словно отдельно от своего тела. Казалось, он его видел, но видел со стороны – неподвижное, точно окаменевшее, застывшее, будто потек вулканической лавы. Таким оно и оставалось, когда приехала полиция. Полицейские разобрали воздуховод, и он вывалился, как переполненный мешок дерьма, рухнув с трехметровой высоты, безжизненно, без звука, с замедлившимся до одного удара в минуту, сердцем.

– Я поставил всего лишь на второе деление, – будто оправдываясь, произнес склонившийся над ним хозяин.

– Спасибо, мистер, – полицейский пнул Дрэда ногой и задумчиво почесал в затылке, прикидывая, стоит ли надевать на него наручники или так к вездеходу дотащить. – Знакомый тип, – наконец принял он решение и приподнял Дрэда за воротник, определяя вес. – Скользкий, юркий и наглый. Но вы его пригвоздили так, что он не скоро очнется.

– Что с ним теперь будет?

– Понятно, что – отчуждение. По-другому теперь не бывает.

– А он жив? – в голосе хозяина прозвучало сомнение.

– Жив. – Полицейский оттянул Дрэду веко и посветил фонариком.

– Должен бы уже прийти в себя… ведь всего второе деление…?

– Мелкий. Малая масса, вот и принял луч на все тело. Ничего, пока доедем, очухается.

Полицейский ошибался – Дрэд уже начал приходить в чувство, но все равно был словно набитая ватой кукла. И дело здесь было не в парализаторе. Страх парализовал его тело куда сильнее луча инфразвука.

Страх! Как он его ненавидел! Он пытался с ним бороться, переломить, заставлял себя его пересилить. Иногда получалось, иногда нет. Чаще нет. Все зависело от того, насколько ему было страшно. Но вызов он ему старался бросать всегда. Так случилось, когда он не дал Тобиасу уйти в трюм последним и, задержавшись в рубке, потерял пальцы. Так было и сейчас.

Страх! Стоило Метису ткнуть в него пальцем, и Дрэд тут же почувствовал его скользкую лапу, вцепившуюся в горло ледяной хваткой. Но где-то в душе вспыхнула искра борьбы, и он бросил страху вызов. Бросил, но тут же понял, что его ждет еще одно поражение. Это было не то поле боя, где он мог надеяться на победу.

Вот и тогда, одно лишь услышанное от полицейского сквозь притупленное сознание, слово – отчуждение – сделало из него безжизненную марионетку. Страх был главной его слабостью и главным его врагом. Если случалось что-нибудь ужасное, если на него накатывал жуткий страх, он тут же безнадежно цепенел.

Ульрих выполз, распластался рядом и, толкнув в бок, шепнул:

– Становись мне на колено, потом взбирайся на плечи.

Дрэд протолкнул накативший воспоминаниями в горле ком и оперся ступней на подставленную ногу Ульриха. Приподнявшись, он вытянул вверх руки и нащупал невидимый обрез палубы. Зацепившись левой рукой и оставшимися тремя пальцами на правой, он почувствовал себя уверенней. Легко взобравшись на подставленные плечи, он подтянулся и выглянул вдоль палубы.

– Что там? – закряхтел внизу Ульрих.

– Ничего, – наиграно беззаботно ответил Дрэд. – Я ничего не вижу. У меня перед носом торчит какой-то ящик.

– Это не то.

– Знаю. Не дурак.

– Смотри бухту, – начинал нервничать Ульрих. – Она где-то с краю. И не кудахтай там на всю баржу. Говори шепотом и мне вниз.

– Ты можешь сделать шаг вправо? – шепнул Дрэд.

Изогнувшись в невероятной позе, Ульрих застыл на одной ноге, наклонившись вправо. Теперь Дрэд смог выглянуть из-за ящика и увидеть узкий участок, от торчавшего в носу на тонкой штанге разбитого фонаря до сдвоенных пеньков швартовочных кнехтов. Где-то между ними темнела бухта с накрученным на нее тросом.

– Ну? – не выдержал Ульрих.

– Вижу.

– Достанешь?

– Легко. Если только растянуть мне руки метров на десять.

– Дьявол! – качнулся под ногами Ульрих. – Кто-нибудь живой есть?

– Чисто.

– Придется тебе вылезать.

Дрэд промолчал. Страх липкой рукой шевельнул на затылке волосы, и его ледяные щупальца обвились вокруг шеи. Появившаяся было легкость в руках внезапно улетучилась, сменившись так некстати накатившим онемением.

– Не бойся, – будто почувствовал его страх Ульрих. – Когда поднимешься, то ползи, не торопясь и не задирая зад. Тебя никто не заметит. Кати бухту на наш борт, а как сбросишь, сразу ко мне. Я тебя поймаю.

«Как просто сказать: тебя не заметят! – сглотнул Дрэд. – Каким образом тут спрячешься, если луна светит, словно прожектор на городской стене? Не хватает только полицейских вышек!»

– Давай! – торопил Ульрих. – Ты мне уже все плечи оттоптал.

– Я не смогу, – неожиданно признался Дрэд.

Он хотел сказать, что лучше, пока не поздно, повернуть назад. Страх уже победил, даже не начав битву. Но Ульрих понял его по-своему.

– Не достаешь? Подожди, сейчас я приподнимусь.

Он закряхтел, и Дрэд закачался, испугавшись рухнуть в воду.

– Так пойдет?

– Пойдет, – шепнул Дрэд. Он вдруг понял, что назад у него дороги тоже нет, как нет ее и вперед. Теперь он все делал вопреки. – Не шевелись. Замри.

Отпустив острую грань возвышающегося над палубой борта, он подтянулся, схватился за трос леера и, протиснувшись под ним, рухнул рядом с ящиком. Вжавшись лицом в шершавое, пахнущее маслом железо, Дрэд замер, боясь открыть глаза, потому что был уверен, стоит ему их открыть, и он увидит рядом гигантскую фигуру Шака. Конечно же, они уже его услышали! Как не услышать, если его сердце, выпрыгивая из груди, стучит как барабан! Его грохот разбудит даже мертвого!

Прошла минута, другая, но ничего не происходило.

– Дрэд? – позвал Ульрих. – Ты как?

– Угу, – невпопад промямлил Дрэд, едва справившись с заклинившим горлом.

– Молодчина. Давай уже, не медли, а то я еле стою – железо ноги режет.

Дрэд еще сильнее вжался в палубу, затем заставил себя ползти. Круглая катушка с намотанным на нее тросом маячила совсем рядом. Ее тень растянулась вдоль баржи, и Дрэд невольно вспомнил Тобиаса. Что он там говорил о тенях? Луна вверху, а тени словно сами по себе? Дрэд оглянулся вокруг и понял, что с ним самим как раз то, все правильно. Он не отбрасывал тени, точнее, она лежала прямо под ним, как и должно быть при светящей прямо над головой луне. Неправильно было все остальное. Если от бухты тень легла в направлении рубки, то от кнехтов она упала в противоположную сторону и была гораздо короче.

«Что за чертовщина?» – чуть не произнес вслух Дрэд.

– Катишь? – напомнил о себе Ульрих.

– Сейчас! – спохватился Дрэд.

Бухта лежала на боку и оказалась куда тяжелее, чем можно было предположить. Подсунув руки под круглые дуги, Дрэд попробовал поставить бухту вертикально, чтобы ее можно было катить как колесо. Но бухта даже не дрогнула. Тогда он попробовал сдвинуть ее, уперевшись ногами в намотанный между обводами трос, а спиной в выступ на палубе.

– Что ты там возишься? – торопил Ульрих.

– Я не могу сдвинуть ее с места.

– Не будь идиотом, – злобно зашипел из-за борта Ульрих. – Тебе было сказано катить, а не тащить.

– Не могу. Она будто привинчена к палубе, – всхлипнул Дрэд.

– Не истери. Передохни и попробуй еще раз.

В ответ Дрэд застонал, надавив на бухту плечом. Заскользив по палубе ногами, он едва не расплакался, ощутив свою полную беспомощность.

– Не могу.

– Слабак, – Ульрих громко сплюнул, затем завозился, заскрипев ботинками по гладкому борту. – Помоги!

Дрэд подполз к краю и, свесившись, подал ему руку. Ульрих едва не стянул его вниз, но дотянувшись до отверстия якорного клюза, повис, просунув в дыру пальцы, затем, рванув, перемахнул через борт и повалился рядом.

– Она? – кивнул он на темнеющий цилиндр с серединой, зауженной, словно талия.

– Она.

Ползать Ульрих не стал. Лишь мельком взглянув в сторону рубки и, не заметив ничего подозрительного, он пригнулся, перебежал к бухте и спрятался за ее округлой тушей. Взяв паузу в несколько секунд, Ульрих прислушался, но вокруг по-прежнему было тихо. Тогда, присев, он подхватил бухту за круглый поручень и, скрипнув от натуги зубами, поставил вертикально.

– Всего-то делов, – хмыкнул он, взглянув на Дрэда. – Чего разлегся? Покатили.

С бухты свалился трос, толщиной в палец и заскрипел, угодив под колесо. Его скрип показался Дрэду ударившим с неба громом. Он едва снова не растянулся на палубе, если бы не Ульрих. Тот спешил сам и подгонял Дрэда.

– Не бойся. Успеем.

Но дальше трос вконец запутался и, прочертив по палубе борозду, выдал такой визг, что на этот раз замер даже Ульрих.

– А вот это уже перебор, – прошептал он, оглядываясь, и с трудом переводя дыхание. – Шевелись, воришка, пока нас не застукали.

Докатив бухту до края палубы, они поставили ее вертикально и, подтянув распутавшийся трос, уложили рядом. Осталось лишь перевалить бухту через возвышающийся наплыв борта, и дело сделано.

Дрэд подставил плечо под опоясывающее колесо и вдруг оглянулся. Позже он клял себя за этот неуместный поворот головы, будто это могло что-то изменить. Но тогда он был уверен – не оглянись, и Хали бы не появился. А так, он его словно материализовал. Только что все было чисто, но стоило оглянуться, и вот она – вытянувшаяся из-за бочки застывшая тень.

Уже было поверивший в удачу Дрэд почувствовал, как руки внезапно отказались ему повиноваться. Страх снова вцепился в горло, чтобы на этот раз уж ни за что не разжимать скользких щупалец. Поначалу он был уверен, что тень принадлежит Шаку. Такой леденящий страх могли в нем вызвать только мысли о Шаке. Он его не видел, но отчетливо представил, как тот застыл перед мощным броском, чтобы одним движением разорвать Дрэда на несколько частей.

Икнув, Дрэд вцепился Ульриху в локоть и вогнал в него пальцы до хруста в костяшках. Ульрих взглянул в его застывшее лицо и сразу все понял. Он лишь мгновение шарил глазами вдоль палубы, а затем тоже заметил длинный силуэт с вжатой в плечи головой. Догадавшись, что обнаружен, силуэт зашевелился и встал.

Хали не спешил звать на помощь или, отрезая путь к бегству, бросаться в атаку. Он стоял и молча наблюдал, вращая в руке намотанную вокруг кисти цепь. Также в полном молчании он сделал пару шагов, нацелившись на все еще прятавшегося за бухтой Ульриха. Дрэда он даже не брал в расчет. К тому же, здраво рассудив, что Ульрих ему тоже не соперник, Хали шуметь не стал, дабы раньше времени не сбежались ненужные помощники. Зачем делиться с кем-то лаврами победителя? Он позовет всех, но позже. Он предъявит Шаку тела лазутчиков и под восхищенными взглядами остальных небрежно разведет руками: – мне эти двое, что тараканы в эрзац-брикете! Раздавил и не заметил!

Ему нужна показательная победа. Своим тоже не помешает предупреждение, что он не так и прост, на тот случай, если кому-то захочется потягаться с ним силой.

Ульрих нехотя поднялся и заглянул за спину Хали. В то, что Хали один, верилось с трудом, и он искал еще тени, спрятавшиеся в засаде. Затем все его внимание захватила вращающаяся цепь. Хали с ней управлялся умело. Выписав в воздухе восьмерку, он прочертил диагональ и внезапно выбросил хлесткий удар, нацеленный Ульриху в голову. Ульрих едва успел увернуться, и Хали расплылся в довольном оскале.

– Неплохо… – еле слышно шепнул он, словно опасаясь быть услышанным спящими товарищами. – А вот так!

И снова цепь описала два круга, затем, набрав скорость, и скрывшись в размытом, едва видимом очертании, ударила Ульриху в ноги.

Эту атаку Ульрих пропустил и, скривившись от боли, рухнул как подкошенный к ногам Хали. Но добивать его Хали не торопился. Он начинал входить во вкус.

– Вставай, – проворковал он, заново начиная вращать цепью. – А сейчас я покажу тебе прикус шакала. Он ломает руку, как горелую ветку. Догадайся, какую?

Набирая скорость, цепь описала один оборот, потом начнет другой, за ним будет удар! Этот алгоритм Ульрих уже разгадал, а потому дал ей замкнуть первый круг, но когда цепь успела скрыться во втором, бросился вперед, выставив перед собой левый локоть. Хали ничего не понял и удивленно отступил назад, пытаясь вырвать вдруг ставшую непослушной цепь. Цепь накрутилась на руку Ульриху, и теперь уже Ульрих скалился ему в лицо. Хали спешно дернул на себя, но рывок получился слабым, неподготовленным. Зато в ответ Ульрих чуть не оторвал ему руку. Хали едва устоял, попятившись на подогнувшихся ногах и шаря за спиной в поисках опоры. Хотя и паниковать он тоже не торопился. Пусть он и досадно потерял свое оружие, но под брючиной у него был козырь. Прошедший день он не растратил даром и тайно смастерил заточку из найденной в судовом хламе закаленной спицы. Ее он готовил на всякий случай. Скорее для своих, чем для тех, кто прятался в трюме. В трюме и так скоро все передохнут. А вот когда их не станет, то тогда и свои станут чужими. Хали это понимал и уже начинал готовиться.

Зажатая в кулаке заточка в свете луны угрожающе блеснула, и он уверенно напал первым. Вернее, попытался напасть, но тут же отступил назад. Ульрих не хуже него управлялся с цепью, и Хали опрометчиво чуть не подставил под удар голову. Глядя на выписываемые перед носом размытые круги, Хали вдруг понял, что, пожалуй, врага он недооценил. Мгновение, и от его уверенности не осталось и следа. Продолжая растерянно улыбаться, он попятился, затем набрав полную грудь воздуха, обернулся в сторону рубки. Пришло время звать на помощь!

Но фору в два круга Ульрих ему не дал. Цепь изогнулась петлей и, перелетев через голову, обхватила шею Хали, жестко, словно потерявшая сигнал удавка. Он захрипел, пытаясь закричать и сбросить шахтера со спины, но Ульрих держал его крепко, не давая издать ни звука. Перед глазами поплыла кругами цветная радуга, и тогда Хали повалился, всем весом подминая противника под себя. Он лежал сверху, глядя на белый диск луны и прижав Ульриха спиной к палубе, брыкаясь и хрипя, пытался достать его локтем. Но того, казалось, это не сильно-то и беспокоило. Ульрих продолжал затягивать цепь с невозмутимым хладнокровием, понимая, что враг уже обречен. Отсчет пошел на секунды, а дальше один из них поднимется победителем. Хали это тоже понимал и, цепляясь за жизнь, изворачивался, молотил по палубе ногами, старался схватить хотя бы крошечный глоток воздуха, но все было напрасно. Его противник ни на мгновение не давал слабины. В последнем проблеске сознания Хали вдруг почувствовал в кулаке шершавую рукоять заточки. Ее он так и не выпустил. Неестественно вывернув руку, он просунул острое, как игла, жало под левый бок и налег, дергаясь и выкручиваясь в дугу. Для удара не было ни размаха, ни сил. Он лишь медленно давил, обхватив рукоять двумя руками.

Неожиданно его противник вздрогнул. Заточенная сталь проткнула кожу и теперь медленно, но неумолимо входила между ребер. Не выдержав, Ульрих застонал, пытаясь отстраниться, но теперь луч надежды почуял Хали. Ему показалось, что цепь на шее слегка ослабла, и он прекратил извиваться, оставив последние силы на движение заточки. Ульрих, пытался то отстраниться, чтобы увеличить между ними спасительное расстояние, то налегал на цепь, затем не выдержал:

– Дрэд!

Но Дрэд наблюдал за ними широко раскрытыми глазами и не мог двинуться с места. Онемевшие руки, ноги, пальцы не могли шевельнуться ни на миллиметр. Словно не Хали, а Дрэд был опутан цепями, намертво пригвоздившими его к палубе. Свободными остались только глаза.

– Дрэд, помоги!

Но глаза видели перед собой страшный оскал Хали, и от этого державшие его оковы сжимали еще крепче. Онемевшее тело превратилось в полено. Казалось, даже воздух в его легких застыл, не в состоянии протиснуться в заледеневшее горло. Сердце, как и тогда, в воздуховоде, скованное лучом парализатора, замерло в предчувствии беды.

– Дрэд… – теперь Ульрих не звал, а стонал, сцепив зубы и продолжая затягивать цепь.

Но и этот жалобный стон не смог вывести Дрэда из ступора. Он смотрел на извивающиеся у ног тела, и видел лишь выкатившееся из орбит глаза Хали и перекошенное болью лицо Ульриха.

Внезапно борьба стихла. Показалось, что Хали пытается встать, но, шевельнувшись, его тело безжизненно откатилось, и из-под него тяжело выбрался Ульрих. В его боку торчала воткнутая по рукоять заточка. Ульрих качнулся и едва не упал, склонившись над Дрэдом.

– Вставай, – выдохнул он еле слышно.

Но теперь все внимание Дрэда было приковано к качавшейся в такт дыханию Ульриха рукоятке, и, казалось, он был на грани потери сознания.

– Вставай, – Ульрих схватил его за волосы и вдруг поперхнулся вздувшимся на губах кровавым пузырем. – Очнись, дерьмо! – Размахнувшись, шахтер влепил Дрэду тяжелую пощечину, отчего его голова на тонкой шее резко откинулась назад. – Помоги!

Скривившись, Ульрих взялся за рукоять, пытаясь ее вытащить.

«Не надо!» – хотел было подсказать Дрэд, вспомнив услышанный от своих друзей воришек совет, что такую глубокую рану лучше держать закрытой, но было поздно. Ульрих уже держал заточку в руках, затем, не глядя, швырнул за борт. Потом он взялся за бухту с тросом. Дрэд уже окончательно пришел в себя и, чувствуя свою вину, старался хоть как-то ее загладить. Он хрипел, толкая бухту, и всячески показывал, что делает это из последних сил. Скользил ногами по гладкой палубе, напирал плечом, стонал, скрипя зубами. Наконец бухта с громким всплеском свалилась за борт, и Ульрих упал, едва не перевалившись следом через леера.

– Спускайся, я тебя подержу, – прошептал он Дрэду.

– Нет, ты! – вдруг заупрямился Дрэд, как и тогда в рубке вдруг разозлившись на собственный страх.

– Спускайся, ублюдок, или ты думаешь, я тебя прощу?

– Ульрих, я… – начал было оправдываться Дрэд, но шахтер вдруг согнулся пополам и зашелся кровавым кашлем. – Подожди! Я сейчас! – засуетился Дрэд. – Эй, там, внизу! Быстрее! – позвал он, свесившись через борт. – Принимайте!

Схватив Ульриха за ноги, он едва не силой столкнул его за борт и повис вниз головой, зацепившись коленями за тумбы кнехтов. Снизу его услышали, и навстречу потянулась чья-то тень.

– Держу, – услыхал он голос Гая. – Что с ним?

– Ранен, – не стал вдаваться в подробности Дрэд.

Гай высунулся из пробоины по пояс и, нащупав руки висевшего вниз головой Ульриха, приказал стоявшему сзади Свимми:

– Хватай меня за ноги!

Дальше Дрэд не выдержал и разжал пальцы. Перевернувшись, Ульрих рухнул вниз, подняв тучу брызг. Гай крепко держал его за руки, и шахтер висел по пояс в воде, безвольно свесив голову на грудь. В свете луны его лицо с закрытыми глазами превратилось в серую маску, и Гаю стало не по себе, словно он держал за руки мертвеца. Одним махом втащив Ульриха внутрь баржи, Гай передал его Святоше и снова высунулся, ловя уже болтающегося на леерах Дрэда. Воришка, словно ящерица, сполз по шершавому борту и, почувствовав на ногах хватку Гая, уверенно перехватил руки, хватаясь за рваные края пробоины. Юркнув внутрь, он повалился рядом, покосившись на бледное лицо Ульриха. Святоша прислонил шахтера к борту и, задрав рубашку, разглядывал посиневшую рану с запекшимися под кожей пятнами крови.

– Что произошло? – спросил Гай.

– Бухта сброшена, – ответил Дрэд.

– То, что она сброшена, мы слышали, – отмахнулся Гай. – Что с Ульрихом?

– Там был Хали.

– Хали? Это он его? А что с Хали?

– Мы его убили.

– Это очень хорошо – еще минус один, – кивнул Гай. – Но что случилось с Ульрихом? Святоша, как он?

– Плохо, – поморщился тот в ответ.

Гай склонился, заглянув через плечо в сутане. Рана была скверная. Можно сказать, дрянная рана. Невзрачная снаружи, но не оставляющая сомнений в своей глубине и серьезности.

– Внутреннее кровотечение, – словно опытный врач пощупал пальцами вокруг прокола Святоша. – Из него хлещет, как из шланга, но все внутрь.

– Ты ему поможешь?

– Это мой долг. Я помолюсь за него.

– И все?

– А что ты еще хотел? Ему конец. Удивляюсь, как он до сих пор дышит.

Молчавший до этого Тобиас тоже осмотрел рану и, соглашаясь, кивнул:

– У него пробито легкое. Святоша прав – обширное внутреннее кровотечение. Нам его не спасти. Перетащите его во второй отсек, а я принесу попить. Пусть он хотя бы напоследок не испытывает жажду.

Бесчувственного Ульриха поволокли в узкую дверь и, собрав все, что могло хоть как-то смягчить жесткий пол, уложили на ворох ветоши.

– Дрэд? – снова взялся за воришку Гай. – Расскажи, как все произошло?

– Мы нашли бухту… – начал сбивчиво Дрэд. – А она оказалась не с краю, как ты говорил! – он вдруг понял, кто во всем виноват. – Гай, все было не так, как ты обещал! Трос лежал за контейнером в носу баржи.

– Они его перетащили, – спокойно парировал Гай. – Дальше?

– Да, да… – сглотнул Дрэд неожиданно пересохшим горлом. – Мы взяли бухту и сбросили за борт. Теперь они не смогут спуститься вниз. Но она оказалась очень тяжелая. А ты говорил, что все будет легко! Ты нас обманул!

– Откуда взялся Хали?

– Хали? Хали… Хали… – разволновавшись, Дрэд никак не мог начать рассказ. – Прятался за каким-то ящиком. Но я его первым заметил!

– Он был один? – недоверчиво уточнил Гай.

– Один.

– Кого-нибудь ты еще видел?

– Нет. Они все возле рубки – с носа не видать. Он сплошь заставлен железными баками, хотя и не такими большими, как ты обещал. Все оказалось не так!

– Расскажи, как Хали ранил Ульриха?

– Он напал на нас из засады. Набросился и ударил его сзади.

Дрэд вконец запутался и замолчал, не зная, что сказать дальше. Он сжал вспотевшие ладони и склонил голову, радуясь, что второй отсек гораздо темнее первого, и Гай не видит его мечущихся глаз. Больше всего он боялся, что Гай сейчас спросит – а где был ты? Почему не помог? Отчего ранили Ульриха, а не тебя?

В ответ Дрэд запутается еще больше, выдаст себя задрожавшим голосом, и все все поймут. Конечно, они будут к нему беспощадны. И не разжалобить никого отрубленными пальцами или жалким видом растрепанного и голодного подростка. Вспомнят, что они с ним разные. Он воришка, лазающий в их отдельные жилища, а они особы из правительственных кластеров и учреждений.

– С палубы в пробоину без троса спуститься легко? – спросил Гай, и Дрэд с трудом скрыл облегченный вздох.

– Если снизу помогут, то можно. А если нет, то вряд ли. Запросто свалиться в воду.

– Но все же возможно?

– Да, – кивнул Дрэд. – Если будут держать сверху, и кто-то не заплыл жиром, то может и пролезть. Пробоину лучше заложить, как было прежде.

Гай посмотрел на Святошу, державшего за руку Ульриха.

– Пока дышит, – пожал тот безразлично плечами, и Гай, склонившись перед дверью, юркнул в носовой отсек. За ним потянулись остальные. Дрэд услышал, как загремел металл. Открытую пробоину снова заваливали стащенным со всех отсеков хламом. Теперь во втором отсеке он остался с Ульрихом один. Шахтер не подавал признаков жизни, но Дрэд чувствовал его едва уловимое дыхание. Он посмотрел на изрытое оспой лицо с черными пятнами угольных угрей. Закрытые глаза впали, лоб и щеки покрылись серыми бороздами. Стало немного жутковато, и Дрэд невольно отстранился, не зная, что ему делать дальше. Можно было пойти помогать остальным, но он боялся, что кто-нибудь внимательно посмотрит в его лицо и все поймет – его страх в глазах написан лучше любого признания вины.

Пошарив взглядом по темным углам, затем там, где лунный свет падал в иллюминаторы и освещал бледные пятна, Дрэд хотел поискать какую-нибудь тряпку, чтобы накрыть лицо Ульриха. Его соседство превращалось в пытку. Но и уйти он не мог. Чтобы выглядеть достойно в глазах остальных, он должен оставаться с шахтером до последней минуты его жизни. Их породнило общее дело, просто одному повезло больше, другому меньше. Так бывает. Зато потом никто не сможет бросить Дрэду в лицо, что он не помог товарищу в беде. А их общую тайну Ульрих никогда уже не выдаст, ну а Дрэд тем более.

Неожиданно Дрэд словно почувствовал укол в затылок. Он медленно обернулся. Теперь глаза Ульриха были открыты. Наклонив голову, он смотрел на Дрэда безразлично, взглядом, обращенным вовнутрь, и будто сквозь него. Тонкие серые губы изогнулись и издали едва слышный стон.

– Что? – склонился Дрэд.

Затем взгляд нащупал глаза Дрэда, стал колючим, и внезапно Ульрих рванулся вперед, обхватив его рукой за шею. Дрэд вскрикнул, и не в силах выпрямиться, попятился, тряся головой и пытаясь сбросить руку. Но Ульрих держал его, как клещами, и Дрэд на четвереньках поволок его по полу отсека. Не выдержав накатившего ужаса, он вдруг закричал диким воплем. Он голосил, словно потерял разум. Ни на секунду не прекращал кричать, срывая голос, когда сбежался весь соседний отсек. Свимми пытался отодрать от него Ульриха, но тот словно сросся с ним, подмяв под себя и не отпуская шею. Дрэд забился в истерике и, уже ничего не соображая, завывал, никого не узнавая.

Пришел он в себя, когда вдруг понял, что больше никто его не душит. Гай хлопал по его щекам, а в спину больно давила переборка. Ульрих лежал у противоположного борта, и теперь кто-то другой накрыл его лицо. Святоша Джо совершил короткий обряд, проведя по диагонали крестом, и обернулся к Гаю:

– Мы должны от него избавиться.

Гай кивнул, но Святоше этого показалось мало.

– Все там будем. Но если оставим, то окажемся гораздо раньше. Уже днем он доставит нам большую проблему.

– Поторопились мы с пробоиной, – согласился Гай. – Придется открывать еще раз.

Ульрих словно не хотел покидать баржу и сопротивлялся, не желая протискиваться в пробоину, расставив быстро коченеющие руки. Свимми пришлось его обвязать, сплетя из тряпок веревку. Тобиас и Гай просунули шахтера головой вперед, затем отпустили ноги. Тело скрылось и шлепнулось в воду, окатив брызгами их лица. Гай отшатнулся, но Тобиас вдруг высунулся наружу, провожая его удивленным взглядом.

– Мы должны были это сделать, – положил ему на плечо руку Гай. – Святоша прав, утилизатора у нас нет.

– Я не об этом. Ульриха ударило о борт, затем отшвырнуло и завертело как щепку. Ты даже не представляешь, какое мощное течение нас несет. Это совсем не то, что было тогда у берега.

Тобиас вдруг сел и, соединив перед лицом кончики пальцев обеих рук, некоторое время внимательно разглядывал образовавшуюся фигуру. Потом, заметив обращенные на него взгляды, будто оправдываясь, вымученно улыбнулся:

– Много бы я отдал за то, чтобы понять, что здесь происходит. Не смотрите на меня так, потому что отдать-то у меня и нечего. Да и кому отдавать – непонятно. А самому мне не разгадать эти тайны. Так что ответа не ждите. Спросите лучше Святошу. Впору прислушаться к его ереси. Хотя, возможно, что это мы все несем чушь, а он знает истину.

Сид был растерян, напуган, выбит из колеи. И было от чего. Вот уже битых полчаса с ним разговаривал Неженка Ахилл. Случилось все неожиданно, так, что он даже не успел поднять тревогу. Но потом и не захотел. Тоби ушел в восьмой отсек делать замеры воды, а Сида оставил присмотреть за люком.

Следующая ночь на барже выдалась точь-в-точь как предыдущая – холодная, сырая и удивительно светлая. Палуба быстро остывала, отдавая остатки тепла стальным поручням трапа. И Сид жался к ним, впитывая тепло, как губка воду. Разомлев, он клевал носом, умудрившись свернуться клубком на верхней ступени, как вдруг над головой еле слышно скрипнула дверь. В рубку кто-то вошел. Не надеясь на стопор, Сид потянулся к рычагу, чтобы захлопнуть люк, но Неженка упал на колени, заглянул в щель, и они встретились взглядами.

– Это ты, игрок? – произнес он без ненависти, совсем не так, как тогда на берегу и без алчной злобы, как позже на палубе, когда в него вцепился Фрай.

Голос у Неженки казался бархатный, вкрадчивый, обволакивающий, и сжавшийся в предчувствии неприятностей Сид вдруг понял, что не такой уж этот Ахилл и страшный. Люк вдруг показался надежной защитой, и, не сумев промолчать, он тихо ответил:

– Я.

– Один?

– Нет, – соврал Сид.

Но потому как хмыкнул Ахилл, он понял, что его легко разоблачили.

– Это хорошо, что я застал именно тебя, – Неженка неожиданно лег перед щелью и по-домашнему вытянулся, облокотившись на подставленный локоть.

Теперь Сид видел его целиком, словно между ними не было никакой преграды.

– Ты еще злишься на меня за ту трепку на берегу? – подмигнул Неженка, словно речь шла о невинной шалости.

От такой наглости Сид едва не задохнулся. Этот упырь хотел его убить, стоило ему лишь услышать, что Сид игрок! И он бы так и сделал, не вступись Свимми с Тобиасом. Поначалу на берегу было больше горожан, и, оказавшись в меньшинстве, Неженка не рискнул тягаться с ними силой. Но позже начали привозить преступников из резерваций. За ними потянулись перебравшиеся на охоту через городскую стену убийцы, воры, каннибалы, садисты, вроде Неженки, и маятник качнулся в другую сторону. Сид каждый день ждал, что Неженка вспомнит о нем еще раз и на этот раз разделается окончательно. Вспомнив все обиды, Сид хотел было бросить в лицо этому циничному убийце что-нибудь резкое, обидное, презрительное, но тихий и, казалось, дребезжащий голос, насквозь пропитанный чувством вины, действовал на него умиротворяюще и словно гипнотизировал.

– Нет, – снова не смог он совладать с собой.

– Это правильно.

– Ты хотел меня убить! – спохватился Сид.

– Но не убил же. Хотя и мог. Хочешь, я расскажу о себе?

«Где же Тоби? – оглянулся Сид на закрытую дверь. – Пора бы ему уже вернуться.»

Тобиас не появлялся, и Сид украдкой потянулся к запорному рычагу.

– Тогда, на берегу, ты мне показался совсем не таким как сейчас.

Неженка улыбнулся елейной улыбкой, и Сид замер на полпути.

– Я всегда считал игроков сродни правительственным чинушам – белая постель, чистая вода, вкусная еда. Но ты мне доказал, что игроки скорее сродни нам – отбросам городской общины.

«Я не из отбросов!» – хотел было воспротивиться Сид, но Неженка его опередил.

– Мы с тобой оказались лишними для них. И я, и ты. Они избавляются от тех, кто им мешает. Кого они боятся. А значит, нас с тобой. Мы, игрок, по одну сторону забора. Точнее сказать – за забором. Что ты, что я. Теперь ты понял?

Сиду вдруг показалось, что в словах этого садиста есть зерно истины. Он вспомнил слова судьи, когда тот, не сдержавшись, проговорился: – Ты как червяк! – стукнул в сердцах молотком по столу его справедливость Добман. – Тянешь все в себя! Но теперь все твое достанется более достойным!

«И, конечно, этим достойным судья считал себя!» – озарила Сида внезапная догадка.

– Как твое имя, игрок?

– Сид, – не удержался от натянутой улыбки Сид.

– Сид?!

Казалось, Неженка не смог скрыть удивление.

– Когда я только становился на ноги и еще лишь начинал осваивать ремесло взломщика крэдоматов, у меня был приятель. Его тоже звали Сид! Ты удивлен, что у меня был друг?

Закатив мечтательно глаза, Ахилл тяжело вздохнул:

– Его подстрелили на городской стене. Это был хороший друг. Не то что трущаяся вокруг меня шваль. Между нами говоря, так Шака я вообще презираю. Иной раз мне кажется, что он не тот, за кого себя выдает! Для обычного отброса у него слишком много мозгов. Да и на остальных я хотел плевать! Прошлой ночью ваши прикончили Хали. Так я тебе так скажу – туда ему и дорога. Будет на что ловить грифов. Кстати, сегодня у нас был удачный день. Я сам убил двух.

– А я слышал, что грифы стали осторожничать, – возразил Сид, скорее для того, чтобы не молчать, а то этот садист еще подумает, что он его боится.

– Не веришь? – Неженка придвинулся еще ближе, заслонив лицом большую часть щели. – Идем, я отдам тебе одного из них. Не бойся, все спят.

– Не-ет… – ухмыльнулся Сид. На такую дешевую приманку его не выманить. – Не против, если я закрою люк? Сейчас придет Тоби, и я не хочу, чтобы он нас видел вместе.

Взявшись за рычаг, Сид потянул, но он не поддался. Тогда он уперся ногами.

– Подожди, – спохватился Ахилл. – Я же обещал тебе рассказать о себе!

– В другой раз.

– Нет, сейчас!

Неженка подался вперед, полностью заслонив лицом щель, и Сид испуганно отпрянул.

– Ты ничего обо мне не знаешь! А я хочу, чтобы, когда мы все передохнем, то хоть кто-то подумал обо мне как о товарище по приговору, а не как об убийце и садисте.

– Ну, если для тебя это так важно… – сдался Сид на небольшую отсрочку. Он уже жалел, что ввязался в этот разговор. Но о чем еще здесь было разговаривать?

– Не верь, что обо мне врут! Шак никому не доверяет и запрещает входить в рубку. А я все равно здесь. Плевать я на него хотел. Хотя на его месте я бы завалил ваш люк, закрыл иллюминаторы, лишил бы вас воздуха, и вы бы уже давно задохнулись от жары. Но я с ним своими мыслями не делюсь. А догадайся почему?

Сид, задумавшись, неопределенно пожал плечами, но Ахилл и не ждал от него ответа:

– Потому что я не такой как остальные!

– Ты убивал людей?

– Только плохих.

Сид смутился, затем решился на вертевшийся на языке вопрос:

– Ты ел людей?

– Нет.

По секундной заминке, как опытный игрок, Сид сразу разгадал фальшь. Но Ахилл тут же увел разговор в сторону.

– А теперь давай поспрашиваю я. Сид, дружище, признайся, тебе ведь приходилось потрошить крэдоматы?

– Ни разу.

– Не верю, мой маленький хитрец! Наверняка, ты это тоже делал, но куда тоньше, чем я. Я слыхал, что хорошие игроки могут добираться к крэдам в капсуле с помощью хитрости и собственных мозгов. Кажется, у вас это называется – подкинуть малютку? Или я забыл? Напомни – как-то иначе?

Сид не знал, как взламываются крэдоматы… но предпочел промолчать, чтобы не обнаружить свое невежество. Но Неженка словно и не заметил его молчания.

– Чипы, волновой щуп, размагничивающая нить, все это хорошо. Но это не по мне. То ли дело – хороший закаленный инструмент. Дай мне крэдомат, мой инструмент, минуту времени, и я выпотрошу его, как мусорный бак! Самое главное, чтобы сталь была хорошая. Закаленная до синевы, насыщенная углеродом, с прокованным лезвием, и тогда не устоит ни одна запорная линейка. Я хорошо разбираюсь в стали.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Но о чем-то мы должны с тобой говорить? У нас много общего. Мы оба знаем ту радость, когда из убитого крэдомата крэды льются в руки потоком. Ты уже не можешь их удержать и подставляешь карманы. Но их не хватает, и ты срываешь рубашку. Но скоро переполнена и она! А магнитный пластик все шуршит и шуршит! Тогда ты снимаешь штаны, завязываешь брючины и набиваешь их до отказа! О-о…! Как хорошо я это помню!

– Я не убивал крэдоматы, – возразил Сид.

– Нет? – Неженка разочарованно заглянул ему в лицо. – Чем же тогда ты занимался?

– Только играл.

– Но, наверняка, жульничал? Пусть даже и так. Я потрошил крэдоматы, а ты вытряхивал чужие карманы. Мы как две руки. Правая сильная, крепкая, ломающая любые замки. А левая хитрая, ловкая как пещерная многоножка, протискивающаяся в любую щель! Или может ты правша?

Сид снова промолчал. Удивительно, но Неженка будто видел его насквозь, и от этого по телу разбежались мурашки. Конечно, как любой игрок, Сид всегда хитрил. Особенно это у него хорошо получалось при игре на выбывание в пулетку. Раскладывая игральные жетоны, он с поразительной ловкостью перебирал пальцами, выбрасывая нужную ему комбинацию. Для этого у него были специально подточены ногти и растянуты хрящи в костяшках.

– Хочешь есть? – вдруг спросил Ахилл.

– Да! – тут же откликнулся Сид.

– Возьми.

Неженка залез в карман и протянул крупную, с кулак, голову грифа.

– Прости, но мясо я оставил в тайнике. Он здесь, рядом. Заглянем, если хочешь?

У Сида хватило выдержки отказаться и на этот раз, но от головы с выпученными черными глазами и еще свежими каплями крови на срезе он отказаться не смог и протянул руку.

– Не подумай, что я к тебе подмазываюсь. Просто самому уже в горло не лезет – объелся. А у вас, как я погляжу, с едой неважно. Или это только тебя голодом морят?

– Нет у нас еды! – поспешил ответить Сид, испугавшись, что Ахилл может передумать. Затем, выхватив обтянутую розовой кожей голову грифа, жадно впился зубами.

– А вот мне почему-то кажется, что в трюме самый голодный – это ты. Остальные вроде бы как жизнью довольны. Особенно этот ваш Гай. Шак говорил, что он из переписчиков? Он от судебных стюардов слышал. Это правда?

– Угу… – счастливо жмурился Сид, двигая челюстью.

– Ну этот тебя точно заморит. Эти жалости не знают.

У Сида внезапно от обиды перехватило горло и захотелось разрыдаться. Кто бы мог подумать, что слова понимания, сочувствия ему будет говорить Неженка Ахилл?! Тот, кого боялся даже Тоби! А теперь они разговаривают как давние друзья, и как настоящий, понимающий друг Неженка делится с ним едой! В его голосе он услышал заботу, которой ему так недоставало. А что ему говорил Гай? Терпи, Сид! Не будет тебе обмена, Сид! Лучше сдохни, Сид, чем я уступлю и добуду тебе пищу! И что с того, что потом они все-таки начали меняться? Гай мог бы ему, как больному и слабому, давать больше, чем остальным!

За спиной хлопнула дверь, и Сид услышал, как в отсек вернулся Тобиас. Услыхал его и Неженка Ахилл. Он подозрительно повел ухом и, смолкнув на полуслове, неожиданно подмигнул:

– Мы еще продолжим наш разговор, игрок. Я буду рядом. Дай знать, когда опять останешься один.

Затем исчез также бесшумно, как и появился.

Тобиас скрупулезно закрутил штурвал на двери, обошел трап и, не глядя на Сида, что-то забубнил под нос. В руках он держал сделанную из деревянной планки линейку. Поднеся ее к иллюминатору, он задумчиво произнес:

– Пять с половиной дюймов в самом глубоком месте. Плохо… совсем плохо.

Затем, спохватившись и вспомнив о Сиде, добавил, направившись к стене, где он вел записи:

– Придется сократить норму, но ты не переживай, выродков наверху пересидеть нам хватит.

Сид не ответил, и прекрасно чувствующий его настроение Тобиас обернулся:

– С тобой все в порядке?

– Да… – чтобы Тоби ничего не заподозрил, Сид прикрыл рот и торопливо двинул челюстью, проглатывая оторванную с головы грифа кожу. – Так что там с водой?

– Она восстанавливается не так быстро, как хотелось бы. То, что там собралось, собиралось не один месяц. А мы хотим пить по полплафона, и чтобы к утру она опять была на уровне. Конденсат стекает по граммам. Так что норму придется сократить. Что у тебя там?

Тобиас заметил, что Сид прячет руку за спиной, и, застыв с угольком у доски, так и не дописав цифру, приказал:

– Покажи!

Сид понял, что выкрутится или отмолчаться не получится и нехотя подчинился, протянув остатки головы.

– Где ты взял?

Сид смущенно отвернулся и попытался отделаться неопределенным жестом.

– Здесь… под трапом. Наверное, кто-то обронил.

– Не ври! Мы менялись на потроха грифов и части туш. Голов не было! Ты что, вылезал наверх?

– Нет?! – испуганно затряс головой Сид. – Тоби, не злись. Мне ее дали.

Тобиас долго молчал, затем, понизив голос, указал в потолок.

– Тебе ее могли дать только оттуда.

Сид потупился, затем сконфуженно кивнул.

– Ты в своем уме?! – мрачно произнес Тобиас. – Ты решил нас предать?

– Нет, Тоби, нет! И в мыслях не было!

– Тогда какого черта? Как ты посмел открыть люк?!

Теперь Тобиас стоял вплотную к Сиду, и он сжался, ожидая, что сейчас его ударят.

– Я не открывал! Клянусь! Он мне ее просунул в щель.

– Кто?

– Ахилл… – едва слышно прошептал Сид.

– Неженка? – изумился Тобиас. – Ты взял из его рук еду?

– Ну и что здесь такого?

– Да…! – едва не задохнулся от возмущения Тоби. – Да мы едва оттащили его, когда он, не останавливаясь, пинал тебя от берега до самого карьера! Ты же отойти до сих пор не можешь от его побоев!

– Он очень сожалеет и даже извинился.

– Извинился? Сид, он озлобленное животное, перед которым пасуют все остальные выродки. Убитый Дрэдом и Ульрихом Хали, по сравнению с ним, был шкодливым котенком, забравшимся в чужое хранилище! Он получает удовольствие, терзая себе подобных! Он садист! Убивать и калечить – для него главное в жизни. Это как для тебя сорвать хороший выигрыш. Он без этого не может. Мне говорили те, кто его знал, что он мучил свои жертвы по несколько дней подряд. За четвертной крэд он заманивал мусорщиков к себе в логово и живьем сдирал с них кожу!

– Тоби, может, не всегда то правда, что болтают мусорщики?

– С каких пор ты стал сомневаться в моих словах? Что еще он тебе дал?

– Ничего! Только эту голову.

– Что ты ему за это пообещал?

– Тоже ничего! У них много грифов. Он сказал, что был удачный день, вот он и поделился.

– Что он еще тебе сказал?

– То, что о нем много врут. Тоби, он взламывал крэдоматы, а не сдирал кожу с мусорщиков. Крэдоматы, Тоби! Если допустить, что в крэдоматах хранят свое богатство правительственные вельможи, так это не такой уж и великий грех.

– Он тебе наврал, а ты ему поверил, как последний недоумок. Может, и ломал он крэдоматы, только было это в перерывах между пытками несчастных жертв.

– Мне показалось, что он был честен.

– Ушам не верю! И это мне говорит игрок, который утверждал, что видит людей насквозь?

– Потому и говорю, что увидел то, что не заметили другие.

– Так, с меня хватит! – Тобиас потянулся к рычагу люка. – Чтобы здесь я больше тебя не видел! Сейчас мне нужен Гай, и ты пойдешь вместе со мной.

– Мне нужен Га-ай! – передразнил его Сид. – Всем нужен Гай! А мне он не нужен!

Тобиас дернул стопор, но Сид неожиданно подставил под люк плечо.

– Не закрывай. Я останусь здесь.

– Даже не думай!

– Тоби, мне в других отсеках плохо. В них душно. Я там задыхаюсь. А здесь, у щели, я могу вздремнуть, не боясь во сне задохнуться. И не нужно меня понукать. Я тебе не человечек из твоей компьютерной постановки. И к тому же, тебе никогда бы не пришло в голову сказать, что мы как две руки!

– Две руки? Это еще что за блажь? Послушай, Сид. Когда мы с тобой ожидали приговор в судебном отстойнике, ты хотел покончить с собой, потому что уже знал наперед, каким будет твой приговор. И что я тебе тогда сказал, помнишь?

– Ты мне теперь всегда будешь об этом напоминать? Не нужно было себя утруждать, и я бы сейчас не мучился.

– Тогда ты считал иначе. Не ты ли взял с меня слово, что я никогда тебя не брошу? Это слово ты вытряс из меня в обмен на собственную жизнь. Не тебе ли как игроку не видеть, что ставки, мягко говоря, странные? Но тебе требовалась опора, и я тебе ее дал. Ты всегда тянулся к сильным. Так чем тебя не устраивает Гай? Ведь это он спас тебя от стола Яхо. Или ты уже об этом забыл?

– Помню… – недовольно проворчал Сид. – Прежде всего, он спасал себя, чтобы не оказаться на этом столе следующим. Тебе еще осталось напомнить, что я – никчемный слабак с никудышным здоровьем и ненужная обуза на твоей шее. Не перебивай меня! Я и так все это знаю. Потому и тянулся к тем, каким сам никогда не был – к сильным и здоровым. А Гай? Тоби, он жестокий. Как был переписчиком, так им и остался. Он не знает жалости. Ради того чтобы завладеть баржей, он заморит голодом и меня, и тебя, и всех остальных.

– Ну, хватит!

Тобиас, словно ребенка, обнял Сида за плечи и попытался мягко разжать руки с поручней трапа.

– Не так все и плохо, как ты себе здесь наворотил. Голову эту я у тебя забирать не стану. Грызи, если уж взял. А люк давай закроем. Мало ли, Неженка опять явится? Идем к остальным во второй отсек. Поболтаете с Дрэдом, успокоишься. А там и сам поймешь, какую ты мне здесь ерунду нагородил. Никто не собирается тебя мучить голодом или жаждой. Обещаю, что при следующей раздаче воды дам тебе глотнуть от своей нормы.

– Тоби, а идем сейчас в восьмой отсек! Никто ведь не узнает? Мы ведь никому не скажем! Ну что с того, что мы выпьем по одному плафону? Пусть это будет в долг. Или считай это не выпитой нормой Ульриха! Если тебе претит совесть, то дай мне клещи, которыми ты закрутил скобу на двери. Я открою, а потом сделаю все, как было прежде. Уж со своей совестью я ладить умею. Она у меня чиста, потому что я ею не пользуюсь. Признайся, где ты прячешь клещи? В прошлый раз ты оставлял их в седьмом отсеке, под настилом. Но сейчас их там нет, я проверял.

– Ты опять за свое? И прекрати за мной следить. Поднимай свою тощую задницу и пойдем во второй отсек. Не хочешь болтать с Дрэдом, давай заведем Святошу Джо? Подкинем ему тему насчет конца света и спасения душ. Помнишь, как он распалился тогда, на берегу? Мы хохотали до слез!

– Не пойду.

– Ну, как знаешь, – обиженно пождал губы Тобиас. – Но люк я закрою.

Он дернул рычаг, и Сид едва успел убрать голову.

– Так-то надежней, – Тоби для верности ударил рукой в стальное ребро и, довольно крякнув, добавил: – Иди лучше спать.

– Я так и сделаю, – поспешил согласиться Сид.

Тобиас посмотрел на него с подозрением. Нытье Сида было привычной нормой его поведения. Но сейчас его голос казался уверенным, в нем даже звучали нотки дерзости. Затем взгляд Тобиаса споткнулся о записи на стене, и он заторопился к Гаю.

«Может, все-таки увести с собой?» – Тобиас на секунду замер и оглянулся. Сид медленно слез с трапа, перебрался к иллюминатору и расположился, вытянув ноги и облокотившись на переборку. В сторону друга он даже не глянул.

«Пусть побудет один, – решился Тобиас. – Надолго его не хватит. Сид боится одиночества. Поизображает самостоятельность, а потом прибежит к остальным, будто ничего и не произошло».

Грохнув стальной дверью, Тобиас вошел в следующий отсек и тут же забыл о Сиде. Были дела куда важнее. Вода восстанавливалась очень медленно. По сравнению с предыдущим замером, уровень изменился на пару миллиметров. Это означало лишь одно – их ждут решительные действия. Наметившееся, пусть и не перемирие с Шаком, а всего лишь спавший градус агрессии, не мог продолжаться долго. Тобиас хорошо это понимал, но рассчитывал, что наступит это не так скоро. Надежду на это давали наладившиеся обмены. Еду на воду. И, казалось, трюм и палуба были довольны. Но если Неженка не врал, и наверху наловчились добывать грифов, то запасы воды таяли безвозвратно. Обмены придется прекратить, и тогда Шак снова начнет искать путь в трюм. Больше всего Тобиас боялся войны. Он понимал, что пока что их спасает лишь крепкий люк и крохотные иллюминаторы, в которые проходит воздух, но не пролезть выродкам Шака. Но без воды они озлобятся, и все вернется к тому, с чего и начиналось. К противостоянию на выживание!

Во втором отсеке царила тишина. Казалось, все спали. Услышав скрип двери, поднял голову Метис. Взглянув на линейку в руках Тобиаса, он недовольно проворчал:

– Не слишком ли часто ты заглядываешь в кормовой отсек? Небось, пьешь втихаря от нас?

– По себе судишь? – не остался в долгу Тоби.

Вступать в спор с Метисом он посчитал делом безнадежным и, переступая через ноги спящих, пошел разыскивать Гая. Клерк по делам колоний также счел, что спорить с каким-то наладчиком выше его достоинства и, отвернувшись к стене, натянул на голову кусок содранной со стены тряпочной обивки. Тобиас пробежался взглядом по отсеку и заметил, что все лишь делают вид, что спят. Скорее, они лежали молча, кто в забытье, а кто прислушиваясь к поскрипыванию баржи да урчанию в собственном животе.

– Гай? – тихо позвал он, заглядывая поверх голов.

Гай глядел на него из темного угла, куда не доставал лунный свет. Ни говоря ни слова, он нехотя поднял руку. Пробравшись к нему и примостившись рядом на полу, Тобиас поразился, какой у Гая изможденный вид. Лицо потемнело и осунулось. Блеск в глазах исчез. Теперь они были тусклы и застились пеленой. Полумрак не мог скрыть натянутую кожу на скулах. Наметившаяся седая щетина на щеках неожиданно состарила его на пару десятков лет.

– Вот, – протянул перед ним линейку Тобиас. – Вода за день восстанавливается не больше, чем на треть плафона.

Гай тяжело кивнул и закрыл глаза.

– Ты меня слышишь? – смутился Тобиас. – Я говорю, вода….

– Это было ясно и без твоих замеров. Нельзя было соглашаться на обмены.

– Но мы выиграли передышку.

– Они тоже.

– Ты ни в чем не виноват. Наши тебя и так обвиняют в чрезмерной жестокости. Никто не сомневается в твоей твердости и смелости, Гай. Ты это доказал, когда послал Шака с его требованием двух штрафных плафонов за сброшенную бухту. Но тогда, с обменом, это был малый шаг назад, чтобы сделать два вперед.

– Пока что мы лишь топчемся на месте.

– Вы замолчите наконец?! – выкрикнул из противоположного угла Метис. Но на него не обратили внимания.

– Норму придется сократить, – произнес Тоби.

– А еще прекратить обмены.

Скрепя сердце, Тобиас согласился.

– Не будет лишним еще раз проверить все ходы. Шак так легко не сдастся. За водой они полезут во все щели. Нужно превратить трюм в крепость.

– Во что? – устало поднял глаза Гай.

– Крепость. Были в прошлом такие укрепления. Обороняющимся они давали возможность уравнять силы даже при значительном меньшинстве.

– Понятно, – усмехнулся Гай. – Тебя интересно слушать. Ты умный. А вот я еле закончил трехлетний техминимум.

Гай заметил, что к ним прислушивается Дрэд. Воришка подполз ближе и теперь внимал каждому их слову, раскрыв рот.

– А ты чего скалишься? – беззлобно заметил Гай. – У самого небось и этого нет?

– Не-а, – легко согласился Дрэд. – А то бы я, как и ты, пошел в переписчики.

– Да-а… – только и смог протянуть Гай. – У нас лучше быть немым.

– Я никому не говорил! – стушевался Тобиас.

– И без тебя здесь из каждой переборки торчит ухо, – не стал вдаваться в подробности Гай. – Я вот все думаю – что ты там говорил насчет луны и теней?

– Теперь это и тебя заинтересовало?

– Раньше было не до этого, а сейчас голова раскалывается. Ты же умный, Тоби? Объясни нам, в конце концов, что здесь творится? То, что ты тоже ничего не понимаешь, я уже слышал. Но какие-то догадки у тебя ведь есть? Чтобы ты, да чего-нибудь уже не придумал? Не верю.

– Не знаю… если только версии!

– Давай хоть версии.

Тобиас смущенно потупился, долго молчал, покусывая нижнюю губу, и наконец решился:

– Прошу, не относись к этому слишком серьезно. Это всего лишь мои предположения. Но ничего другого я пока предложить не могу. Вообрази, а что, если мы видим все не так, как оно на самом деле? Понимаешь?

– Что-то не очень.

– Постараюсь объяснить. Проследи за цепочкой нашего восприятия. Свет отражается от предмета, попадает нам в глаза, затем в мозг. И уже там формирует окружающую реальность. На любом этапе этой цепи можно внести ошибку. Так понятней? А можно пойти дальше и представить все с другой стороны. Окружающий нас мир – это уже изначально фантазии нашего мозга! Многие животные видят в ультрафиолетовом спектре. Кто-то в инфракрасном. Но они видят другую картину. Не такую, как видим мы. И кто из нас прав? Какая из этих реальностей настоящая?

– Кто это придумал?

– Никто. Это моя гипотеза.

– Тогда спрошу иначе, – в глазах Гая появился интерес. – Твоя гипотеза знает, кто вносит эти ошибки?

– А вот этот вопрос куда сложнее. На него у меня нет даже версий. Святоша сказал бы, что бог. Но тут же возникает вопрос – зачем это ему нужно? А поняв это, Святоша тут же откажется от своих слов, потому что это обман, а богу заниматься обманом не с руки. И мы опять возвращаемся к тому, с чего начали. Но это не исключает кого-то неизвестного, – Тобиас вдруг запнулся и, взглянув в сторону иллюминатора, спросил: – У тебя не возникало ощущения, что за нами следят?

– Точно! – вдруг встрепенулся Дрэд. – Я это шкурой чувствую. У меня на такие дела чутье.

– Правительство? – спросил Гай.

– Нет, – рассмеялся Тоби. – Эти ничего не видят дальше собственных кластеров. Да и там лишь видимость какой-то деятельности. Я говорю об ощущениях на уровне интуиции. Необъяснимо, но ты чувствуешь это?

– Нет, не возникало.

Тобиас вдруг сник и отвернулся. Он уже пожалел, что решился на этот разговор. К тому же, он обнаружил, что его слушает весь отсек, и на лицах Тобиас видел выражение весьма далекое от понимания. Скорее, это была жалость.

Неожиданно собственное мнение выразил Метис:

– Вы там, у своего компьютера, все такие чокнутые? Если это все, на что ты способен, то теперь заткнись и дай поспать!

– А на что способен ты? – огрызнулся Гай.

– Да пошли вы! – заерзал под накидкой Метис и отвернулся к стене.

– Нет, теперь ты нам скажи свою версию, – не унимался Гай. – Может, в кластерах по делам колоний не такие чокнутые как компьютерщики? Или твоих мозгов хватает только блеять из угла? Пока что от тебя исходит лишь испорченный воздух и ни одной стоящей мысли.

Гая понесло. Накопившаяся неприязнь и подозрение к зарвавшемуся клерку вдруг нашли выход. Метис раздражал его одним своим видом. А если он открывал рот, то тут уж Гая было не удержать. Он приподнялся, предвкушая азарт от предстоящей словесной перепалки, а может даже удастся спровоцировать мордобой, но Метис вдруг встал, и не говоря ни слова, направился к двери.

– Ты куда?

– От вас подальше.

– Пусть идет, – придержал за руку Гая Тобиас.

Но Гай так легко отпускать Метиса не собирался. Уже вспыхнув, он намеревался довести назревающую ссору до какого-то логического конца. Хорошо бы все-таки набить физиономию. Но для этого нужен весомый повод. На крайний случай, сойдет вывернутое на голову клерка ведро крепких словечек, подкрепленных недвусмысленными жестами. Метис его боялся, так что на драку рассчитывать не приходилось, так хотя бы выговориться от души.

– Вернись! – выкрикнул Гай.

Ответом ему прозвучал стук двери.

Тобиас вскочил вслед за Гаем и попытался сделать еще одну попытку его успокоить:

– Без него даже лучше! Остынь. Пусть спрячется с глаз подальше.

– Ты забыл одну деталь, – вдруг перешел на шепот Гай.

Схватив Тобиаса за шею, он склонил его голову и произнес, выдохнув в ухо:

– Ты забыл о записке. Эта жаба, вскормленная городской канализацией, сейчас пойдет и откроет люк.

– Там Сид.

– Много твой Сид насторожит.

– Да и не ясно, о нем ли в записке сказано.

– О нем, Тоби, о нем.

Переступая через выпирающие ребра жесткости баржи и не успевшие убраться с пути чужие ноги, Гай кинулся в погоню за Метисом. Но ворвавшись в третий отсек, он обнаружил клерка устраивающим себе лежбище из разобранных досок палубы. Гай был уверен, что он торопится в шестой отсек. А там, застав его открывающим люк, он бы уж дал волю кулакам. Разом бы покончил и с точившей душу загадкой записки, и с разоблаченным предателем. Но то, что Метис оказался в третьем отсеке, его озадачило. Он остановился и, не зная, что сказать, лишь молча наблюдал, как клерк отрывает от настила доску за доской. Выскочивший следом Тобиас лукаво улыбнулся, чем смутил Гая еще больше.

«Что же со мной происходит? – он растерянно выдохнул, пытаясь успокоиться. – Я же бросаюсь на людей, как озлобленный зверь! Я теряю над собой контроль».

Тогда, чтобы вывернуться из щекотливой ситуации и не бросить на себя тень помешавшегося на подозрениях неврастеника, Гай, словно ничего не произошло, громко произнес:

– Пойдем, проверим Сида! Я как раз собирался!

– Не помешает, – забегая вперед, подыграл ему Тобиас. – За этим пройдохой нужен глаз да глаз. Спит, конечно. Но я его все равно подниму, пусть перебирается к остальным. Не с его приступами искать одиночества.

Гай сосредоточенно долго открывал дверь в четвертый отсек, а когда наконец справился с рычагом задраивания, резко обернулся. Метис смотрел на него с нескрываемым презрением. Конечно, клерк все понял. Он был далеко не дурак. Что, впрочем, не мешало ему быть порядочной сволочью.

«Как же он меня бесит! – скрипнул зубами Гай, ощущая, как в груди снова поднимается волна злости. – И похоже, это чувство взаимно.»

Тобиас обогнал Гая и первым вошел в шестой отсек. Первое, что бросилось в глаза – там, где он оставил Сида, его не оказалось. Как не было его и по другую сторону борта, где было гораздо темнее. У Тобиаса возникла догадка, что Сид снова ищет клещи, чтобы добраться к воде. Тяжело вздохнув, он решил, что хватит Сида жалеть и на этот раз нужно хорошенько проучить. Но потом он понял, что что-то здесь не так. Что-то в шестом отсеке изменилось. То, что было его обязательным атрибутом. Боясь даже предположить, что такое возможно, он медленно поднял глаза.

Люк! Люк был открыт настежь. В квадратную горловину маячил провисший потолок рубки с оборванным пучком проводов. Свет луны отражался в окнах и играл на стенах радужной мозаикой. Сорванный с креплений откидной стол неуклюже перегородил узкий проход. Рядом ржавый котелок. Все это Тобиас увидел, приподнявшись на вторую ступень и высунув голову над уровнем палубы. Не видел он только Сида.

Потерянно оглянувшись на остолбеневшего Гая, Тобиас полез наверх.

– Стой!

Но Тобиас Гая уже не слышал. Заглушая все звуки, в голове набатом стучала единственная мысль: Сид – предатель!

Выбравшись в рубку, он оглянулся на поднимавшегося следом Гая и хотел было сказать, чтобы он оставался внизу – это его дело, но дыхание перехватило от обиды, и вырвался лишь жалкий стон. Тогда Тобиас отвернулся, сглотнул застрявший в горле ком и заставил себя взглянуть в окна. Он уже смирился с этой мыслью и был готов увидеть Сида в окружении выродков, рядом с Шаком. Наверняка они хохочут, веселясь над тем, как умело водили за нос и его, и Гая. Для них Сид герой! Хитрый и изворотливый! Он открыл Шаку путь в трюм. Осталось лишь спуститься и разделаться со строптивым отрепьем.

Сида Тобиас увидел сразу, как выглянул в окно. Но совсем не так, как ожидал. Тобиас прижался лицом к стеклу и смотрел на неестественно вывернутую за спину руку, все еще сжимавшую голову грифа. Сид лежал, уткнувшись в палубу в растекающейся луже крови. И чем дольше Тобиас смотрел, тем больше становилась эта лужа. Казалось, что лицо Сида полностью скрылось в жуткой луже, и на поверхности остались лишь топорщившиеся уши. Его расхлябанная поза с разбросанными в стороны ногами, залитая кровью голова, держащаяся лишь на лохмотьях кожи, подошвы ботинок, глядящие друг на друга под неестественным углом, красноречиво говорили об одном – Сид уже мертв. Над ним согнулся Неженка Ахилл. Он тоже смотрел на Сида, внимательно разглядывая его спину. Казалось, Неженка был явно разочарован, что его жертва скончалась так быстро. Он пнул тело, словно требуя встать.

Не отрывая взгляд, Тобиас пошел вдоль окон, затем толкнул дверь рубки.

Услыхав скрип, Неженка поднял голову. Его глаза округлились, затем вспыхнули радостным огнем – оказывается, еще не все закончилось, все только начинается! Появилась еще одна жертва. И с этой будет куда интересней.

Неженка взглянул на окровавленный кулак, с зажатым осколком битого стекла, спрятал за спину и, словно извиняясь, спросил, кивнув на Сида:

– Ты за ним?

Не дождавшись ответа, он ухмыльнулся.

– Опоздал.

Тобиас переступил порог рубки и медленно закрыл за собой дверь. Он заметил, что Гай уже поднялся по трапу и сейчас окажется рядом. Зря! Это касается лишь его, Тобиаса. Гаю бы вернуться назад. Без него остальные пропадут. А Тобиасу обратный путь уже закрыт! И дело даже не в потянувшихся из полумрака тенях. Рвануть назад в трюм и снова спрятаться за прочной сталью люка – времени больше, чем достаточно. Сделать ему это не позволит лежавшее у ног тело Сида.

«Этот садист его мучил и, наверное, не скрывал собственного наслаждения, – подумал он, глядя сквозь Неженку взглядом, обращенным внутрь себя. – Мучил и наслаждался! А во всем виноват я! Ведь чувствовал, что произойдет что-то подобное. Скорее, даже знал! И ничего не сделал!»

Крепко засевший в характере Тобиаса фатализм вновь напомнил о себе.

«К чему вся эта возня под названием жизнь, если нет цели? – прошлые терзания накатили с новой силой. – Но, возможно, его цель перед ним? Пусть даже это лишь месть за доверившегося ему слабого человека? Вот стоит ухмыляющаяся цель! А у его ног взывающая к отмщению жалкая фигура убитого Сида. Может, к этому дню он шел всю свою короткую жизнь? Так и есть – ни грамма сомнений! Вот только бы успеть!»

Все эти мысли пронеслись в его голове в одно мгновение. Тобиас вдруг осознал, что Неженки Ахилла он ничуть не боится. Он никого не боится! Только бы успеть его прикончить до того, как на плечи навалятся вскочившие упыри! Как и чем он это сделает, Тобиас даже не думал. Только бы успеть, и все!

Он зажал ручку, не давая Гаю изнутри открыть дверь. Взглянул на него через мутное окно, отрицательно качнул головой, призывая не вмешиваться, затем сжался перед броском, намереваясь добраться до Неженки одним махом.

Внезапно время остановилось.

Замер с дико перекошенным лицом Гай, так и не ударив плечом в дверь. Шак застыл со смешно поднятой ногой и прищурил, словно целясь, левый глаз. Ему до Тобиаса осталось не больше пяти шагов. Крэк, словно статуя, указывал вытянутым пальцем на рубку, призывая безмолвно раскрытым ртом обойти Тобиаса сзади. Яхо его понял и бросился, выставив, словно гарпун, корабельный гак с коротким отрезком троса, предназначенный для укладывания якорной цепи. Он так и застыл, наклонившись в броске под немыслимым углом, словно эксперимент бросившего вызов силе гравитации скульптора.

Ближе всех к Неженке остановился Лич. Обернувшись, Ахилл ошеломленно хлопнул ртом, затем протянул к Личу руку. Хотя тот и замер на одной ноге, но не сдвинулся ни на миллиметр. Тобиас видел, как пальцы Неженки коснулись ткани рукава рубашки Лича, но не смогли его даже смять. Все вокруг застыло, будто в миг замороженное, свалившимся невесть откуда абсолютным холодом. Таким, какой возможен лишь в глубоком космосе или в лабораторном кластере. Но температура вокруг не изменилась ни на йоту. Тобиас не почувствовал даже легкого дуновения. Да и заметил, что остался подвижен не только он. Неженка тоже крутил по сторонам головой, выпучив из орбит глаза. Затем он посмотрел на Тобиаса и до него также дошло, что не застыли только они вдвоем. Его взгляд смерил противника сверху донизу, и неожиданно лицо Ахилла вытянулось. Тобиас тоже опустил глаза и был готов поклясться, что его лицо вытянулось не меньше. У его ног, пересекая диагональ листов палубы, лежал двухметровый топор с усеянной шипами рукояткой, с окончанием, расплющенным наподобие наконечника копья. Этот топор вышиб его из себя еще больше, чем застывшие выродки. Мгновение назад его не было, и вот он появился, будто возник из игры света и теней, мерцающей над головой луны. Неженка испуганно попятился и тут же заметил позади полукруглое лезвие еще одного топора. Точно такого же, как у ног Тобиаса. Сверкающего сталью по оба конца, с массивной рукоятью посредине. Для захвата рукоять под изогнутыми гардами была обтянута похожим на резину шершавым материалом, с вмятинами под пальцы. Никогда в жизни Тобиас таких топоров не видел. Но назначение его не оставляло сомнений. Это было оружие. Не инструмент для разбивания камней или добычи угля, по совместительству пригодный для того, чтобы раскроить череп. А именно оружие. Главная цель которого – убивать. Убивать быстро, безжалостно, не оставляя надежд на спасение. Но это если в умелых руках. Тобиас таковым себя не считал. Он поднял топор, почувствовав в руках немалую тяжесть. Таким много не намашешь. Но если под него попадет часть тела, то лезвие пройдет сквозь, даже не ощутив сопротивления. Там, где у топора должен быть обух, торчал шип, с локоть в длину. Этот и вовсе пробьет любые доспехи на своем пути.

Тобиас вдруг почувствовал себя скорпионом в банке. Сид рассказывал, что таких отлавливают в пустынном предгорье, чтобы потом делать ставки на бои. Хотя сам Сид никогда на них не ставил – слишком непредсказуем результат. Теперь в банке оказался Тобиас. И, возможно, кто-то сейчас делает на них ставки! Их с Неженкой стравили, уравняв шансы подброшенным оружием. Путь назад закрыт застывшей дверью. Тобиас не пробовал, но был уверен, что так оно и есть – дверь окаменела, как и все остальное. Остались лишь пятиметровое пространство для боя, враг напротив, да тяжесть оружия в руках. Тобиас даже поднял глаза, рассчитывая высоко в черном небе увидеть склоненные гигантские лица. Но там лишь холодно светила луна.

«Вы развлекаетесь с нами, – горько усмехнулся Тобиас. – Играете нашими жизнями, как Сид жетонами. Но кто же вы? Дайте узнать, пусть даже я за это отдам свою жизнь!»

Никто не ответил, и Тобиас безнадежно вздохнул. Но его противника, судя по всему, подобные вопросы ничуть не волновали. Неженка перехватил поудобней топор и совершил над головой плавный круг. Такой у Тобиаса вряд ли бы получился, и он понял, что рассчитывать ему придется лишь на собственное везение. А дальше Неженка обрушил топор сверху вниз, и Тобиас успел увернуться лишь в последний миг. Лезвие блеснуло перед глазами и, рухнув на палубу, выбило снопы искр.

– Отличная сталь! – едва не задохнулся от восторга Неженка. Тяжело подняв на уровень плеча, он потрогал край лезвия, на котором не осталось ни зазубрины. – Я такой стали никогда не видел.

Затем он размахнулся, и теперь топор пронесся параллельно палубе, выписывая вытянутый эллипс. Тобиас спасся, интуитивно использовав единственную возможность – плюхнувшись на живот. Над головой снова брызнул сноп искр, теперь от угла рубки. От логично предсказуемого удара сверху его спасла масса топора. Пока Ахилл снова занес его над головой, он уже откатился и поднялся на колено. Лезвие врезалось туда, где только что находилась голова Тобиаса. Увлекаемый его весом, Неженка потерял равновесие и, не устояв на ногах, повалился вперед, едва не напоровшись на шип собственного топора. И тогда Тобиас почувствовал шанс! Захрипев и вложив в удар всю мощь, на которую был способен, он размахнулся и обрушил топор Неженке поперек спины.

«Вот и все! – Тобиас тяжело встал на дрожащих ногах. – Как все просто! – он внезапно почувствовал, что от вида вывалившихся внутренностей его сейчас вырвет. – Только вот от победы почему-то нет никакой радости.»

– Вы довольны? – выкрикнул он, обращаясь к небесам. Не получив ответ и на этот раз, он брезгливо отбросил топор.

Но не услышал ожидаемого грохота. Его оружие исчезло также, как и появилось. Не оказалось и топора Неженки Ахилла. Он пропал из-под его руки, не смотря на сжимавшие пальцы.

Время вновь ожило.

Шак наконец завершил шаг, но словно натолкнулся на стену, увидев рядом с Тобиасом перерубленное тело. Яхо так и не упал, но, сделав по инерции два шага, замер, разглядывая то, что осталось от Неженки. Крэк продолжал стоять с вытянутой рукой, но теперь его палец указывал в справившегося с дверью и выглядывающего в щель Гая. Рвавшийся на помощь Неженке Лич шарахнулся в сторону.

Тобиас втолкнул Гая в рубку и, едва не свалив с ног, потянул в трюм. Но это было лишнее. Их никто не преследовал.

Ручей журчал, заглушая все звуки вокруг. Его стремительное течение несло упавшие листья папоротника, ветки с гирляндами алых цветов, какую-то мелкую зубастую тварь с шипастой спиной, пытающуюся пристать к берегу. Тварь завертело в водовороте за камнем, на котором стоял Гай, и она исчезла в бурном потоке. Проводив глазами едва заметную в воде тень, он перепрыгнул на соседний камень и неожиданно замер на середине ручья. Кто-то за ним следил. Он это почувствовал каждой клеткой своего тела. Кто-то наблюдал, пронизывая Гая взглядом насквозь. От леденящих глаз невидимого охотника каменели ноги и руки. Гай испуганно вертел головой, но никак не мог обнаружить, откуда исходит опасность. Тогда он спрыгнул в воду и, борясь с течением, наугад побрел к противоположному берегу. Направление он угадал, потому что начал удаляться от охотника, заставив его себя выдать. За спиной послышался недовольный рык. Гай обернулся и наконец его увидел. Огромный монстр высунул из-за каменной глыбы голову с непропорционально маленькими треугольными глазами. Не мигая, он с минуту наблюдал за борьбой Гая с ручьем, а потом показался целиком. Шестиметровое тело сделало пару шагов на двух массивных ногах и снова замерло, балансируя длинным и толстым хвостом. Галька заскрипела под трехпалыми стопами, и след тут же наполнился водой, скрыв полуметровые загнутые когти. Под стать несуразно мелким глазам были и передние лапы. Едва заметные из-под громадной головы, они торчали из мощной груди и нервно подергивались, шевеля растопыренными пальцами. На каждой лапе их было по три, и каждый заканчивался заостренным, словно нож, костяным наростом. А дальше чудовище распахнуло усеянную зубами пасть, и в сторону Гая понесся такой рев, что воздух вокруг загудел, заставив содрогнуться склонившиеся ветви. Тогда Гай побежал. Выбравшись на противоположный берег, он полез вверх по склону, в надежде, что такому гиганту карабкаться по осыпающимся камням окажется не по силам. Но монстр и не думал сдаваться. Переступая неспешными шагами, он пересек ручей и догонял Гая, даже не переходя на бег. Заревев еще раз в предчувствии близкой добычи, он шумно втянул воздух, безошибочно определив направление на спрятавшуюся за камнем жертву. Теперь надежда оставалась лишь на плавно уходящее вверх предгорье. Из-под ног то и дело срывался гулкий грохот камнепада. Чудовище провожало его взглядом, словно опасаясь пропустить в каменном потоке добычу, и снова карабкалось следом. А дальше путь перегородила отвесная стена. Гай рванул в сторону, к обрыву, затем обратно, к спуску вниз. Но монстр уже был рядом и отрезал путь к бегству. Гай оказался в ловушке. Тогда он вжался в узкую щель треснувшего вдоль монолита и замер, боясь лишний раз вздохнуть. Хруст шагов доносился все ближе и ближе, и каменная стена за спиной подрагивала в такт каждому шагу. Вдруг свет померк, и, заслонив солнце, монстр остановился рядом. Гай видел коричневую, с рифленой текстурой кожу на его боку. Потянув носом, чудовище заворочалось, и в укрытие заглянул зеленый глаз с узким кошачьим зрачком. Торжествующе зарычав, пасть подалась вперед, затем распахнулась и, дотянувшись, потащила добычу из укрытия. Подбросив Гая вверх, монстр перехватил его поперек спины, глухо лязгнул зубами и принялся трясти, словно тряпичную куклу. Гай услышал жуткое горячее зловоние, треск собственных костей, и тогда он закричал дико, срывая голос и задыхаясь от ужаса.

– А-а-а…!!!

– Проснись, – Тобиас бесцеремонно тряс его за плечо.

Гай вскочил и, шаря диким взглядом по темным углам отсека, вжался в переборку.

– Это всего лишь сон, – улыбнулся Тоби. – Ты уснул, когда не должен был, вот тревога подсознательно и вылилась в кошмар.

– Прости.

Размазав по лицу липкий пот, Гай гулко выдохнул. Конечно, он виноват. Дежурил в первом отсеке и не заметил, как уснул.

– Ничего, я уже давно здесь сижу. Не хотел тебя будить. Вторая половина ночи всегда самая тяжелая.

– Сам не пойму, как это произошло, – виновато отвернувшись, Гай взялся за грудь, словно пытаясь поймать выпрыгивающее сердце. – Не хотелось бы, чтобы об этом узнали остальные.

– Успокойся. Они во втором. Сюда никто не заглядывал. И судя по тому, что никто не сбежался на твои вопли, бессонницей там не страдают. У трапа Святоша. У него тоже все в порядке. Я проверял.

– Хорошо, Тоби. Спасибо. Я громко кричал?

– Не волнуйся, меня ты не испугал.

– Еще бы! – хмыкнул Гай. – После того, что ты сделал с Неженкой, не думаю, что это вообще возможно, – он уже окончательно пришел в себя и, бросив на Тобиаса изучающий взгляд, тихо спросил: – а все же, что там произошло?

– Я тебе уже все рассказал.

– Ну, Тоби! Мы здесь одни. Сейчас-то ты мне можешь сказать правду?

Ответом ему послужил протяжный вздох, и Гай начал злиться.

– Ты хочешь, чтобы я поверил в то, что ты убил Ахилла неизвестно откуда взявшимся и куда исчезнувшим топором? Но это же смешно! Эти небылицы для Дрэда, а не для меня. Я не видел никакого топора.

– Что ты вообще видел?

– Не знаю, – растерялся Гай. – Все произошло так стремительно. Ты уделал его, пока я открывал дверь.

– Но ты должен был заметить, что Неженка практически изуродован до неузнаваемости? Я не мог это сделать пустыми руками!

– Не уверен, что так оно и было. Ты не дал ничего рассмотреть. Но то, что он теперь приманка для грифов – это точно.

– У тебя на все это есть лучшее объяснение, чем мое?

– Да, Тоби, есть. По своей работе я чего только не наслушался. И каждый клялся, что его слова сама правда. Ты даже не представляешь, на что идут люди, чтобы выторговать хотя бы один лишний день жизни. Но для меня их обман был и не обман вовсе. Я их видел насквозь. Как сейчас вижу тебя.

– И…?

– Все куда проще. И мы оба это знаем. Ты суррогат, Тоби. И не простой суррогат, а из опасных.

– Гай, ты не последователен, – Тобиас ухмыльнулся кривой улыбкой. – Сначала Свимми, теперь я. В каждом углу у тебя прячется по суррогату. Почему ты их так боишься?

– Не всех. Я знаю, что, как правило, мутации не так уж и калечат людей. Бывает даже наоборот. Но иногда, непонятно от чего, появляются опасные суррогаты. Их скрытые способности направлены исключительно на убийство.

– Не бывает опасных или безопасных суррогатов. Все, как и у обычных людей – дерьма хватает и среди них. Как и полезных членов общины. А мутации вызваны повысившейся солнечной радиацией, а как и на что она влияет – вещь непредсказуемая. И то, что среди них выведена особая каста убийц – это миф.

– Я могу считать твои слова признанием?

Удивленно вздернув брови, Тобиас взглянул в глаза Гаю, надеясь увидеть спрятавшуюся смешинку, затем разочарованно произнес:

– Это слова переписчика.

– А я и есть переписчик. И на все мне нужен понятный ответ. Тоби, объяснение насчет топора не пройдет! Есть у тебя в запасе другое?

Тобиас печально вздохнул, затем окатил Гая взглядом полным сочувствия и тоски:

– Как же мне тебя жаль. Ты слишком прямолинеен и тяжело принимаешь то, что не можешь пощупать собственными руками. Абстрактное мышление вредит переписчикам. Складывается такое впечатление, что из вас его выжигают каленым железом. Со мной все иначе. Никто не ограничивал меня в моих фантазиях, и иногда они заходили слишком далеко. Временами мне кажется, что мы всего лишь плод чьего-то воображения. Так что за объяснениями – это не ко мне. Сейчас некто решил добавить игре остроты, и мы послушно и слепо следуем чужому сценарию, выслеживаем друг друга, чтобы убить им на развлечение.

– С нами играют?

– Нет, Гай! Не с нами, а нами! Ты не игрок, а лишь жетон на игровом столе. И это огромная разница. И ты, и я, и Шак, все мы лишь пешки в чужой шахматной партии.

– Погоди, погоди! А как же ошибки в нашем восприятии? Отраженный свет, глаза, мозг? Ты говорил, что это все окружающий нас обман? Как быть с этим? Я только начал привыкать к одной твоей гипотезе, а ты уже о другой!

– Одно другому не мешает.

Гай долго молчал, задумчиво двигал скулами и наконец улыбнулся:

– И все же, придумай что-нибудь более оригинальное. Не верю ни одному твоему слову. Сочини такое, чтобы в него поверил даже переписчик.

Он поднялся, пересек отсек и выглянул в иллюминатор.

– Мне кажется, что тени стали короче? Взгляни, Тоби! – Гай поманил, но тут же в сомнении сморщил лицо. – Хотя, нет. Вот эта длиннее остальных, а та и вовсе лежит в другую сторону. Черт меня побери, если я хоть что-то понимаю. Как на счет Луны и теней? Они вписываются в чужой сценарий твоей игры?

Тобиас промолчал. «Какой же я кретин! – подумал он, разглядывая собственные пальцы. – К чему я снова завел этот бесполезный разговор?» Пожалуй, свою необычную теорию он смог бы обсудить с кем угодно, но только не с таким скептиком, как Гай. Уж лучше бы выложил ее глупому Дрэду. Этот бы ничего не понял, но послушно кивал. Легче убедить Святошу стать атеистом, чем Гая – поверить в то, что мир может быть гораздо сложнее, шире и не ограничиваться островами общины, да и всей планетой. Для него вся планета – это всего лишь вверенный для переписи район мегаполиса. Уже за его пределами для Гая начинался неизведанный мир.

За переборкой в соседнем отсеке неожиданно что-то рухнуло. Так падает шкаф, переполненный посудой. Грохот металла, вперемешку с треском досок и звоном стекла. Тобиас вскочил и, глядя на дверь, прислушался, вытянув шею. К шуму за стеной добавился топот ног, затем все заглушил дикий, захлебывающийся вопль. К нему добавился еще один, потом кто-то забарабанил в дверь, не сумев с испугу справиться с замком. Гай среагировал первый и, обогнав Тобиаса, ударил по рычагу, рванув на себя. В распахнувшуюся дверь ввалился Свимми, упал на четвереньки и, не разбирая дороги, бросился в противоположный угол. За ним попытался проскочить Метис, но Гай уже нырнул в проем, закрыв собой проход. Оттолкнув клерка в сторону, он ворвался во второй отсек, закрыв голову кулаками. Причину такой паники он видел в одном – внутрь пробрались выродки Шака!

Здесь было гораздо темнее, чем в носу. Лунный свет проникал всего из двух иллюминаторов, и Гай никак не мог увидеть противника. Прижавшись к стене, голосил Дрэд. Сорвав голос, он издавал всхлипывающие булькающие звуки, дико вращая глазами, и пятясь из света в тень. Хлопая водонепроницаемыми дверьми отсеков, на его крик прибежал Святоша Джо. Распахнув проем напротив, он раньше Гая заметил всему причину, замер, затем схватив с шеи крест, вздернул над головой. Святоша силился произнести хоть какую-нибудь молитву, но губы не слушались. За спиной вскрикнул Тобиас, и тогда наконец его заметил Гай. Он скрывался в самой темной части отсека, оттого виден был лишь неясный силуэт. Затем сделав пару нетвердых шагов, Ульрих вышел в пятно света, нагнулся, словно что-то искал, недовольно заворчал скрипучим голосом, мотнул головой, стряхивая воду с мокрых волос, и лишь потом обвел вокруг себя невидящим взглядом. Мертвенно бледное лицо сплошь было покрыто трупными пятнами и разъеденными солью язвами. Глаза, лишенные зрачков и затянутые молочной пеленой, слепо прошлись вдоль стен, скользнули по Тобиасу с Гаем, по Святоше с Дрэдом, и, ни на ком не задержавшись, уставились под ноги. То, что искал, Ульрих нашел – в его руках появилось невесть откуда взявшееся ведро. Он им звякнул, подняв на вытянутой руке, и вдруг, заглушая всхлипывания Дрэда, четко произнес:

– Вода прибывает! Черпать, не вычерпать! Вода повсюду, а вы спите!

Затем, словно исполнив возложенную на него миссию, Ульрих прошел мимо застывшего Святоши, уверенно нагнулся в проем двери и исчез в третьем отсеке. Бряцанье ведра донеслось из четвертого, затем из пятого и стихло.

Протяжный вздох Тобиаса возвестил всем, что снова можно дышать. Гай так и сделал, шумно вытолкнув застрявший в груди воздух. Метис застонал, Святоша наконец вспомнил молитву. А Дрэд вдруг гулко застучал зубами и, закрыв лицо руками, принялся раскачиваться из стороны в сторону.

– Мне конец! Он пришел за мной! Он меня не простил. Он пришел за мной! Вы слышите?! Это звенит цепь, на которой он меня повесит!

– Замолчи! – оборвал его Гай, сообразив, что еще мгновение, и Дрэд снова начнет голосить, словно попавшая в клетку пустынная выпь. – Кто это был?

– Ульрих, – за всех ответил Тобиас.

– Я тоже это видел! Но этого быть не может! Его здесь нет! Он мертв, и мы его сбросили в воду!

– Это точно. Он оставил немало мокрых следов.

– Обман зрения? Да? Скажи, Тоби, ведь это обман зрения? – Гай встряхнул Тобиаса за плечи, с надеждой заглянув в лицо. – Это ведь нам всем показалось?

– Призрак! – неожиданно подал голос Святоша.

– Для призрака он слишком болтлив, – возразил Метис.

– Кстати, что он сказал? – обернулся к нему Гай, хотя и так все слышал.

– А то и сказал, что пойдем мы все на дно! Вода прибывает, а мы все проспали.

– Бред какой-то! Внутри сухо.

Гай пересек второй отсек и осторожно выглянул в третий.

– Здесь тоже сухо.

Недолго задержавшись у входа, он решился, переступил комингс, вглядываясь во мрак. В третьем отсеке Ульриха не оказалось. Мокрые следы, местами превратившиеся в порядочные лужи, вели в четвертый. Почувствовав за спиной Тобиаса, Гай осмелел и пошел дальше, осторожно открыв следующую дверь. Набрав полную грудь воздуха, он выглянул, ожидая увидеть все, что угодно. «Нас всех обманывают, – твердо решил он для себя, и от этого накатила уверенность. – Ничего этого нет! Галлюцинация! Мираж! Бестелесный туман!»

Четвертый отсек также был пуст. Хотя вода на полу, подобно призрачной дымке, исчезать не торопилась. Напротив, большая лужа натекла возле двери в пятый отсек, где Ульрих задержался, не сразу справившись с рычагом задраивания. Пройти сквозь переборку, как подобает призраку, ему почему-то не пришло в голову. Осмыслив это, Гай и вовсе отбросил все сомнения. Недолго задержавшись в пятом, он бросился в шестой, вдруг подумав, что тот, кто выдавал себя за Ульриха, откроет люк на верхнюю палубу. Но следы вели в обход трапа, дальше, в седьмой. А там, свернув с основного направления, прервались у стены правого борта.

– Дальше следов нет… – озадаченный Гай обошел отсек по периметру, затем опять вернулся к последней оставшейся мокрой отметине.

– Точно, – подтвердил Тобиас. – Здесь он и исчез.

– Ушел сквозь стену?

– Угу.

– Тоби, но ты ведь сам в это не веришь?

– Отчего же? Если Ульрих появился, неизвестно как, там, где умер, прошел вдоль всей баржи и ушел сквозь стену, при этом наследив, как и подобает, выброшенному в воду, то в какую из этих его выходок я не должен поверить? Что, Гай, тебя смущает? То, что он, как сказал Метис, слишком болтлив, или то, что Ульрих вообще возник? А может то, что он исчез, не попрощавшись с нами? Да еще таким неожиданным способом – сквозь стену?

– Он ушел в иллюминатор! – вдруг нашел всему объяснение Гай. Но взглянув на порядочное расстояние от последнего следа до крохотного отверстия, к тому же наполовину закрытого осколками плексигласа, он заскрипел зубами. – Тоби, это нам всем кажется! Ты же так хорошо об этом говорил. Ну?! – Гай увидел тихо вошедших и осторожно осматривающих отсек Метиса и Свимми. – Расскажи нам всем, что все это обман! И на этот раз я поверю каждому твоему слову! В трюме душно, мало кислорода, воздух отравлен нашим дыханием, вот нам и видится черт знает что!

– Всем сразу одно и тоже? – такое объяснение не понравилось Свимми.

– Почему? – не сдавался Гай. – Мы же не знаем, что видел каждый из нас? Стоит послушать всех, сверить и уж тогда решать.

– Перестань, – прервал его Метис. – Мы все видели Ульриха. И никакая байка компьютерщика не переубедит меня в том, что это был именно он. Если ты не заметил, то он шел в одном ботинке – так как мы его и выбросили. Второй до сих пор валяется где-то в первом отсеке у пробоины, – Метис нагнулся, тронул мокрый след, затем лизнул палец. – Так и есть – соленая. Мы его в океан, а он обратно. Да еще со своим ведром. Такого ведра у нас не было. Он пришел сказать, что все мы дерьмо, и место нам на дне.

Гай молча уставился на клерка, вдруг осознав, что на этот раз ему совсем не хочется набить Метису морду. На этот раз от его слов повеяло мистическим ужасом, словно клерк стал пророком, которому дано донести мрачное пророчество из преисподней. Противопоставить таким пессимистическим доводам было нечего, и Гай, не оглядываясь, пошел во второй отсек. Возможно, и вправду им всем пора послушать проповеди Святоши? Пожалуй, после всего увиденного он готов поверить в самую откровенную чушь – про проклятых аспидов, адский огонь и прочую ахинею.

Святоша Джо сидел словно на троне, подсунув под сутану стул без спинки, и положив голову Дрэда на колени, гладил воришку по волосам.

– Не бойся, – шептал он, тихим вкрадчивым голосом. – Он больше не вернется.

– Вернется, – не поверил Дрэд. – Он приходил за мной.

– Вовсе нет. Призрак хотел сказать, чтобы мы были осторожны и внимательны. Впереди нас ждет еще немало испытаний и осторожность не помешает.

– Призраки просто так не появляются, – Дрэд вздохнул и закрыл глаза.

Проникшись доверием к Святоше, он вдруг решился покаяться.

– Я перед ним виноват. Я не помог ему. Не спас. Ульрих не успокоится, пока не заберет меня с собой.

– Нет, – широкий рукав рясы накрыл воришке лицо. – Ульрих не желает тебе зла. Даже если он превратился в призрака, то не стал от этого злым. Он тебя простил. Я ведь все знаю и не виню тебя. Тогда, у пробоины, я все слышал. Ты слаб, как и все мы – слабые овцы перед Господом. Спи, Дрэд, и ничего не бойся. А когда проснешься, мы с тобой помолимся. Я научу тебя молитве покаяния. Ульрих не тот, кого ты должен бояться. Он добрый призрак. Добрый и безобидный. Он желает нам добра.

Гай безмолвно наблюдал за пассами Святоши над головой Дрэда. Спокойный, убаюкивающий, гипнотизирующий голос подействовал даже на него. По телу побежало тепло, навалилось умиротворение, захотелось примоститься рядом и, наплевав на все, забыться беспробудным сном. Гай стряхнул наваждение и посмотрел на уснувшего Дрэда. «А Святоша не так и прост, – подумал он, откровенно зевнув. – Еще минуту назад воришка от страха был на грани разрыва сердца, а теперь спит, будто ничего не случилось».

Боже мой, подумал он, как все просто! Молитва покаяния, и ты прощен. Сколько он отправил народу на утилизацию? Если бы за каждого молился, то провел бы все их плавание на коленях.

– Он не причинит нам вреда? – Гай тихо обошел спящего Дрэда и присел рядом.

– Нет, – коротко ответил Святоша.

– Почему тогда он приходил?

– Не знаю. Он хотел нас предупредить, но о чем, мы не поняли. А если бы хотел убить Дрэда, то так бы и сделал.

– Он что-то говорил о прибывающей воде. Баржа даст течь? Пойдет ко дну?

– Может и так, а может и нет. Я слышал, ты решился отказаться от обменов? Шак начнет войну. Возможно, призрак предупреждал об этом.

Гай не ответил. Завтра он собирался дать выродкам решительный отпор. То, что за этим последует, он уже знал наперед. Никто не будет ждать, кто кого возьмет измором. Грядет война, награда в которой – обладание баржей. Это было ясно и без предупреждения призрака.

В эту ночь, кроме Дрэда, уснуть больше так никто и не смог. Святоша до рассвета простоял на коленях, бубня только ему понятные молитвы. Свимми и Метис тихо перешептывались, с ужасом смакуя появление Ульриха. Тобиас не проронил ни слова, как ни пытался Гай его разговорить. А когда сумерки пошли на убыль, то стал молчалив и он.

С первыми лучами солнца слетятся грифы. На палубе для них много приманки. Гай слышал, что Фрая и Хали уже сбросили за борт – тяжелый трупный запах стал невыносим даже ко всему привыкшим выродкам. Но теперь их заменили Неженка и Сид. Уже успевшая набить руку в добыче грифов команда Шака поместила их подальше друг от друга. Словно уважая дистанцию врагов, Сида бросили на самом видном месте в корме, а Неженку Ахилла положили рядом с ходовым фонарем в носу. Хотя Гай прекрасно понимал, что дело здесь не в уважении, а всего лишь в холодном прагматизме – так увеличиваются шансы на добычу, – но хотелось внести в их с Шаком войну хотя бы каплю благородства уважающих друг друга противников.

Гай фыркнул, удивившись собственным размышлениям. «Интересно – подумал он. – А возникают такие мысли у Шака? – и тут же поспешил с ответом. – Сто к одному, что нет!»

Наверху загремели железные баки, заскрипела металлом по металлу палуба, в корме тихо звякнула цепь.

«Ясно, – подумал Гай. – Охота начинается. Готовятся. Засада должна быть скрытной, но в тоже время рядом с приманкой. Так чтобы пирующий гриф, удирая, даже не успел расправить крылья».

Вскоре наверху все звуки стихли. И это понятно – охотники спрятались по местам и ждут.

Он посмотрел на притихшего Свимми, подмигнул Тобиасу и потянулся к люку. Теперь оставалось надеяться только на его прочность. Скрипнув рычагом до упора, Гай щелкнул замком, несколько раз ударил в покрытую ржавчиной стальную скобу, словно проверяя ее надежность, и спустился с трапа.

– Что бы там кто ни хотел мне сейчас сказать, лучше оставьте свое мнение при себе, – произнес он, ни к кому не обращаясь. – Мы или выберемся отсюда наверх как победители, или не выберемся вовсе. Дрэд, ты к пробоине. Не думаю, что они выберут этот путь, но, если что, кричи так, чтобы тебя услышали даже в городе, в кластере компьютерщиков Тобиаса, – Гай попытался пошутить, но ни одно каменное лицо не дрогнуло.

Несмотря на предупреждение, его неожиданно перебил Метис:

– Предлагаю схитрить. С люком ты поторопился. Пусть они оставят как обычно в рубке мясо, а как заберем, вот тогда можно и закрыться, оставив взамен пустой плафон!

Гай смерил клерка удивленным взглядом – идея обмана ему не приходила в голову, и, мгновение подумав, ответил:

– Заманчиво, но этот люк отныне не откроется, пока я не решу, что наверху нам больше ничего не угрожает. Кое-какие запасы у нас остались с прошлых обменов, вот на них и будем держаться. Если от моих слов кому-то станет легче, то скажу, что раз нам не нужна вода на обмены, то мы можем увеличить собственную норму.

На этот раз суровые лица оттаяли, и Метис снова поспешил выразить общее мнение:

– Неплохо! В нашей духоте больше хочется пить, чем есть. Ты ведь сказал о двойной норме?

– Верно. По два плафона на каждого. Духота ничто по сравнению с испепеляющим солнцем на верхней палубе. Представьте, каково придется им без воды. Шак превратится в мумию уже к следующему вечеру.

– Там достаточно тени, – возразил Свимми. – От рубки и контейнеров.

– Она их не спасет! – почувствовав в груди боевой подъем, Гай уже не мог остановиться. – На раскаленной палубе они зажарятся в собственном соку и превратятся в угли. Я тебе обещаю – этого ждать нам придется недолго.

– Гай, они поливают палубу океанской водой, – улыбнулся Свимми его шапкозакидательскому настроению. – Не такая уж она и раскаленная. Иначе, первыми бы зажарились мы.

Сквозь палубу донесся частый топот – завязалась охота. Чей-то боевой клич заглушил испуганный крик грифа, затем удар, от которого загудел подволок. После удачной засады в корме раздался победный вопль в носу баржи. Там добыча даже не успела издать тревожный сигнал. Охота на грифов представлялась Гаю совсем не сложной. Огромные крылья, требующие для взлета немалого разбега, слабые куцые ноги, короткий клюв, приспособленный для разрыва мяса падали, но вовсе не для защиты, все это делало грифов легкой добычей.

В корме вновь глухо бухнула палуба, и Гай узнал азартный рев Крэка. «К тому же, – подумал он, – грифы удивительно безмозглы. Еще не убрали тушу одного, как ничуть не опасаясь, рядом садится другая жертва».

После получасовой охоты наконец наступила тишина. Прислушавшись, Свимми поднял палец, требуя тишины.

– Делят, – тихо произнес он, глядя в подволок. – Рядом с рубкой. Я их хорошо слышу. Шак говорит, чтобы для нас выбирали тех, что с черными кривыми клювами. Эти грифы старые, с жестким мясом. А еще тех, что сильно пострадали и мясо у них вперемешку с перьями.

– Угу, – угрюмо процедил сквозь зубы Гай. – Будь у нас обмен, я бы им в ответ подал плафон с мочой.

– Тсс… – поднес к губам палец Свимми. – Они идут к нам.

Наверху заскрипела ржавыми навесами дверь в рубку, и недовольный голос Крэка возвестил:

– Шак, эти недоноски еще спят!

– А может они уже передохли? – прошепелявил Лич.

Шак ударил ногой в люк, прислушался, ударил еще раз, затем выкрикнул:

– Открывайте вашу нору, доходяги, а то проспите жратву!

Взорвавшийся хохот быстро стих, сменившись руганью. Святоша вжал голову в плечи и шепнул:

– Ну, сейчас начнется.

– Да уж, – ухмыльнулся Гай. – Нашего Шака ждет сюрприз, – поднявшись по трапу на пару ступеней, он сложил ладони рупором и выкрикнул в закрытый люк. – Плохие новости, Шак! Воды не будет!

– Что? Я не слышу! Какого черта ты закрыл щель?!

– Ты все слышал, Шак! Я сказал, что для вас наступили неважные времена – так бывает!

– Закончилась вода? – перестал изображать глухого Шак.

– Для вас – да!

– Что это значит, Гай? Мы принесли мясо! Ты забыл наш договор?

– Я на него наплевал! Да и не было никакого договора. Если ты имеешь ввиду то, что мы вас жалели и давали воду, то всякой жалости приходит конец! А еще нам перестало нравиться мясо с перьями и заскорузлыми клювами старых грифов.

После минутной заминки Шак натянуто засмеялся:

– Не думал, что ты осмеливаешься выползать из норы и подглядывать за нами из рубки! В следующий раз я буду внимательней.

– Следующего раза не будет, как не будет и этого.

– Тебе не нравится мясо? Ты хочешь, чтобы я его заменил? – неожиданно пошел на попятную Шак. – Так бы и сказал. Сейчас мы его поменяем, и, как обычно, оставим у люка. Я тебе обещаю, что никого на десять шагов рядом с рубкой не будет. Можешь без спешки его осмотреть и оставить воду. Все как обычно, Гай. Я не люблю перемен. Они всегда только к худшему.

– Точнее и не скажешь. Но перемены нас не спрашивают. Они приходят без нашего желания. Смирись и прими их. Для вас они уже наступили.

– Что ты несешь?! – не выдержал Шак. – Прикуси язык, затем просто дай воду и забери мясо!

Гай молча спустился с трапа, поднял заранее приготовленное оружие, сделанное им еще в первый день из обломка клееного дерева, бывшего когда-то обрамлением двери капитанской каюты, с оставшимися в нем гвоздями. Подбросил, взвешивая на руке, и кивнул остальным:

– Готовьтесь. Будут ломать люк. Если им это удастся, нам придется их встретить.

Впрочем, он заметил, что Метис уже давно стоит с тонким блестящим прутом, превышающим его рост. Этот прут он раньше видел у Свимми. Свимми же протянул руку и показал острый обломок толстого стекла, с обмотанным основанием в виде ручки. Тобиас вытащил из-за пояса и тут же спрятал длинную отвертку, добытую им в седьмом отсеке в ящике с инструментом. Не готов оказался лишь Святоша. Он взглянул на остальных и бросился шарить в горе сваленного под трапом барахла.

Над головой раздался выкрик Шака, но теперь он адресовался не Гаю. Шак надрывал горло на подвернувшихся под горячую руку Яхо и Крэка, требовал принести то лом, то трос, а когда ему принесли трос, он орал, что приказал принести цепь! Гай слушал, закрыв глаза, и ухмылялся. Вот теперь он чувствовал, что делает то, что требует будоражащий кровь боевой азарт. До этого они словно рабы в шахте подавали наверх воду в обмен на объедки, сейчас же рабы вдруг захотели стать свободными и показали жирный кукиш. Такого от них не ожидали, и ярость Шака тому красноречивое подтверждение. Кажется, Шак кричал что-то и в адрес Гая. Сквозь дюймовую сталь доносились проклятья, угрозы вырвать печень, оторвать голову, что-то еще, что он не разобрал в слившейся какофонии. Но для него все это было прекрасной музыкой в исполнении беспомощного врага.

В люк тяжело ударили. Затем еще раз. Удары посыпались один за другим, но толстые сварные листы не дрогнули. Душераздирающий скрежет резал по ушам, отзываясь на каждый удар, на голову сыпалась ржавая пыль, скрипели расшатанные петли, дребезжал, но держался засов. Все это продолжалось долго, пока наверху наконец не поняли бесполезность таких занятий и взяли перерыв.

– Этот путь для них закрыт, – стряхнул с волос мусор Гай. – Второй штурм Шак начнет в носу.

– Пробоина – верный способ для выродков терять друг друга по одному, – возразил Метис. – Всем разом там не пройти, и Шак это знает. Для них дорога одна – через люк. Отдохнут и начнут снова.

В словах клерка была доля истины. С этим Гай не мог не согласиться. Но не полагаясь на мужество воришки, он решил ему на помощь отправить Святошу.

– Подстрахуй Дрэда, и, если что, зовите нас в две глотки!

Если люк не выдержит, то оборону им придется держать вчетвером. Гай взглянул в лицо Тобиасу, тот выдержал взгляд, и Гай остался доволен – в надежности компьютерщика можно было не сомневаться. Свимми заметно волновался, но старался улыбаться и делать вид, что ему решительно не страшно. И этот вряд ли подведет, но вот Метис…

Червь подозрения снова начал точить Гая, стоило ему взглянуть на клерка и вспомнить подброшенное предупреждение. Вот и сейчас как-то уж очень подозрительно он уводит внимание от пробоины, прячется за спиной в тени, прут держит так, что не поймешь, то ли на люк, то ли нацелил в спину.

Гай невольно отстранился, затем не сдержался:

– Метис, если что, то я тебя прикончу первым, – произнес он, уставившись на клерка задумчивым взглядом. – К люку не подходи.

– О чем ты?

– Почему ты уверен, что выродки будут ломать люк?

– А ты сам как бы поступил? Или ты все еще надеешься, что они успокоятся и будут терпеливо дохнуть от жажды?

– Люк им не сломать.

– А ты уверен, что они думают также?

– Неужели это не понять с первого раза?

Внезапно, словно в подтверждение слов клерка, наверху послышалась возня, и в люк снова ударили. Ударили мощно, звонко. Теперь били не в замок, а в крышку, словно старались ее вспороть, как консервную банку, и от этого она звучно гудела высокочастотной мембраной. Гай поморщился, отошел, но затем заставил себя подойти к трапу. Серия ударов, секундная пауза, будто бивший переводил дух, и снова град ударов. Они действовали скорее на нервы, чем на результат. И у Гая возникла догадка, что это изощренная месть Шака. Он увидел, что Тобиас зажал уши, и сам сделал точно также. Хотя это помогло мало – казалось, от нестерпимого звона гудит вся голова. Метис поднял клочок тряпки, разорвал, скомкал и вставил в каждое ухо. Скривившись, потому что тишина не наступила, он отошел вглубь отсека, а затем заметил, что невыносимый звон совсем не беспокоит Свимми. Напротив, Свимми замер, прислушиваясь, и напрягся, будто снова услышал водяную крысу. Он закрыл глаза, повел головой, ухо его задрожало, и тогда, не говоря ни слова, он направился в пятый отсек. Дверь в окружающем гуле открылась беззвучно, Свимми нырнул в проем и исчез, никем не замеченный. Никем, кроме Метиса. Удивленный клерк с минуту разглядывал хлопнувший перед носом рычаг, затем повернул его в обратную сторону и вошел следом. Не заметив слежку, Свимми пересек отсек и скрылся в четвертом. Метис дождался, пока закроется дверь, затем, тихо ступая, подошел к переборке и прислушался. Во второй отсек дверь не хлопнула, и он справедливо решил, что Свимми задержался в третьем. Надавив на рычаг, Метис открыл щель и заглянул внутрь.

Свимми стоял к нему спиной и, словно окаменев, смотрел в потолок. Уши его вывернулись раковинами, вибрировали и будто ощупывали щель за щелью. Он полностью ушел в себя и не заметил, как вошел клерк. Казалось, Свимми перестал дышать, погрузившись в собственные ощущения. Чувствительности ушей не хватало, и он приложил к ним ладони, увеличивая площадь принимаемого звука.

– Ты хорошо себя контролируешь, – чтобы не травмировать чувствительные перепонки Свимми, Метис произнес тихо, но на всякий случай приподнял прут на уровень груди.

– Что?! – Свимми испуганно шарахнулся и закрыл стремительно уменьшающиеся до обычных размеров уши руками.

– Но тебя выдает твое желание всегда быть в одиночестве, – Свимми не выказывал агрессивности, и клерк решился сократить расстояние. – Во всяком случае, мне это сразу не понравилось.

Свимми молчал, и Метис прищурился, приблизившись к его голове, разглядывая уже ставшие обыкновенными уши.

– Рупорный слух? Редкая способность. Что ты еще можешь?

Свимми вновь не ответил, и клерк изменил вопрос:

– На барже ты не мог оказаться из-за этого. Шестая поправка к закону о суррогатах не предусматривает отчуждение. Тебе должны были показательно отчленить мутированные конечности, затем, в любом случае, останешься ты жив или нет, утилизировать за счет конфискованного имущества или за счет родственников. Таков закон. Так за что ты оказался на барже? Советую пооткровенничать с глазу на глаз, иначе я позову остальных.

– За кражу, – не выдержал Свимми.

– За кражу? – искренне удивился Метис. – Миру действительно приходит конец, если уже начали отчуждать за кражу. Или кража была действительно велика?

– Я не знаю. Я ничего не воровал.

– Понимаю. Ты взял на себя чужую кражу, чтобы скрыть мутацию? Как это произошло? – наткнувшись снова на молчание, клерк ухмыльнулся. – Колись, Свимми. Ты уже признался в главном, так что запираться в мелочах нет смысла.

– Меня поймали на складе распределения товарных норм. Там все разворовали до меня, но я оказался как никогда кстати.

– Обычная история. Что дальше?

– За перевалом мне не выжить – я слабый суррогат. Да мне туда и не добраться. Потому, как мог, перебивался в городе. Нашел убежище на складе, но, чтобы себя не выдать, я там ничего не трогал. Прятался под крышей, на верхнем уровне. Все равно однажды меня выследили и выдали полиции. Ну, а дальше и так понятно.

– Чтобы забраться на склад, мало иметь рупорный слух. Ты должен уметь что-то еще.

Свимми поднес к лицу Метиса руки, и вдруг его пальцы безвольно повисли, будто веревочные обрывки. Он встряхнул кистью, и пальцы переплелись, увеличивая и так немалое сходство с гибким канатным узлом, лишь отчасти напоминающим кулак.

– Текущие руки?

– Только кисти.

– Мне знаком этот феномен. В лабораторном кластере наши умники пытались разгадать секрет, но лишь без толку замучили попавшихся им в руки суррогатов. Ты запускал палец в замок и вскрывал дверь на склад, – констатировал Метис.

– Да. Я могу делать с пальцами все что угодно. Протиснуть в любую скважину и заставить их принять нужную форму. С замком на склад у меня получалось лучше всего.

– Даже не знаю, – вздохнул клерк. – Правильно ты сделал или нет? Отчуждение – не лучшая замена утилизации. Не говоря уже о том, что ты скрыл настоящего вора, списавшего на тебя всю растрату.

– А…? – начал Свимми, но тут же осекся, не зная, вправе ли он задавать подобные вопросы?

Но Метис его понял.

– За что здесь я?

– Да.

– Ну что ж, откровенность за откровенность. Ты будешь первым, кто узнает мою историю, – казалось, клерк был рад выговориться и лишь ждал подходящего повода. – Со мной-то как раз все просто. С этим сталкивается каждый житель городской общины, когда его порог переступает переписчик. Я хорошо его помню – каменное лицо, стеклянные навыкате глаза, полные брезгливости и скуки. В тот день, когда этот бесчувственный истукан принес повестку отцу, я держался как мог и уверял себя, что это необходимо. Так поступают со всеми. Непонятно, почему наша семья должна быть исключением, если таков закон? Но когда его не стало, в моей голове вдруг что-то перевернулось. Я ведь видел, что правительственные вельможи не спешат отправлять собственных родственников на утилизацию, несмотря на то что к правительственному кластеру их родня не имеет никакого отношения. Да что там говорить! Как на чиновника кластера по делам колоний неприкосновенность распространялась и на меня. Но за себя я бы и не волновался. Все дело было в том, что у меня еще оставалась мать! И на нее моя неприкосновенность не распространялась. Когда подошло ее время, и мы вздрагивали от каждого шороха у двери, вот тогда я и сказал – хватит! В кластере я лишь мелкий клерк и не мог защитить ее открыто. Но никто не поймал меня за руку, когда я сфабриковал фальшивый документ, что и она состоит на службе в правительстве. Да, Свимми, так я и сделал. Подтер нашим однобоким законом зад, а потом каждый день ждал разоблачения. Ох, видел бы ты рожу нашего переписчика, когда в обмен на повестку я ткнул ему зеленую карту под его длинный нос. Он нам свою казенную фразу: вы отжили положенный лимит, а я ему карту! Да, рожа у него была еще та. Но я его недооценил. Поначалу показалось, что он проглотил обман. Но не тут-то было. Он начал рыть! Целых три года! И все-таки дорылся. Такой же как Гай – упрямый, въедливый, беспощадный, и уж если вцепился, то намертво. Тем не менее три года отсрочки для матери я выиграл. Хотя и стоили они мне отчуждения. Но я ничуть не жалею. Потом меня лишили всего, что я имел, и даже имени. Вместе с приговором судья присвоил мне черт знает откуда выковырянную кличку, чтобы в моем кластере даже памяти обо мне не осталось. Поверь, Свимми, я не совру, если скажу, что повернись время вспять, я поступлю так же снова. Единственное, в чем я изменился – это в том, что теперь я люто ненавижу переписчиков. На дух не выношу! И не верь, если тебе кто-то скажет, что они лишь жертвы своей профессии, и даже среди них есть понимающие люди. Все это вранье! Бесчувственные машины! И Гай не исключение.

Метис уныло вздохнул, затем, спохватившись, что и так много наговорил, кивнул на руки Свимми:

– Кто-нибудь знает?

– Нет. Я был осторожен.

– Осторожен… – хмыкнул клерк. – Что же тогда в твоем понимании беспечность? – он взглянул в потолок и спросил: – Что ты здесь делал?

Свимми стушевался.

– Слушал. Ты позволишь, если я послушаю снова? Странные звуки… но так я их не слышу. Мне нужно сосредоточиться.

– Тебе не мешает этот дикий грохот?

– Я умею отстраивать частоты.

– Ну что ж, валяй! Всегда хотел посмотреть на суррогата в деле. На меня не обращай внимания.

И словно для того чтобы Свимми почувствовал себя уверенней, Метис отошел в тень, застыв неподвижной мумией. Грохот из шестого отсека проникал и сюда, хотя приглушенный и не такой пронзительный. Клерк с интересом наблюдал за превращением ушей Свимми в чувствительные локаторы, а когда тот беззвучно зашевелил губами, то не выдержал и тихо спросил:

– Что там?

– Непонятно… но что-то происходит… скрипит.

– А что говорят?

– Ничего. Молчание. Просто скрип.

– На что похоже?

– Не знаю, – начиная нервничать, Свимми неуверенно пожал плечами. – Шорох, возня, а поверх всего будто о камень точат нож.

Метис едва сдержался, чтобы не сказать грубость. Зря они теряют здесь время. Мало ли что там скрипит? Может, в самом деле над головой, за толстыми листами палубы, Яхо точит нож, чтобы разделывать грифов. Главное сейчас происходит не здесь, а в шестом отсеке, где Шак проверяет на прочность люк. И лучше бы им сейчас находиться там.

– Идем, – хлопнул он в плечо Свимми. – Приводи себя в порядок и пошли к нашему подозрительному Гаю. Заметит, что нас нет – не оберемся обвинений.

– Подожди, – заупрямился Свимми. – Ты не понял. Скрипит вот здесь, совсем рядом, – он поднял руку и ткнул в потолок. – Это так близко, что можно пощупать.

Став вблизи и приподнявшись на носках, Метис прищурился, вглядываясь в щели в подволоке:

– Уверен?

Неожиданно в рубке взяли паузу. Грохот стих, и в создавшейся тишине Метис отчетливо услышал звуки, так беспокоящие Свимми. Что-то было в них до боли знакомое. Так скрипит по стеклу металл, или повизгивает, отсчитывая горсть крэдов крэдомат.

– Сви-и-ими! – начало вытягиваться лицо Метиса. Он вдруг узнал этот звук – так скрипят гайки на ржавых креплениях. – Быстрей всех сюда! – их обманули, отвлекая ударами в люк! Это Метис понял, но слишком поздно. – Бы-ы-стро!!!

Наверху уже сделали свое дело и ударили в последнюю оставшуюся на пути преграду. Вместе с ворвавшимся в полутемный отсек светом, на слетевшем с болтов квадратном железном листе подволока рухнул Крэк. Не устояв на ногах, он растянулся у ног растерявшегося Свимми. Метис медлил всего долю секунды. Взмахнув прутом, он всадил его в черную спину и тут же выдернул, боясь оказаться с пустыми руками. Следом спрыгнул Яхо. Этот устоял, но с яркого солнца в темном отсеке оказался слеп и пропустил удар Метиса в живот. Закричав от боли, он схватился за прут, выдернул, попятился и, рухнув, свернулся клубком, катаясь по полу отсека. Дальше свет померк, заслоненный мощной фигурой Шака. Спрыгнув вниз, он мгновенно разобрался в обстановке и, не дав Метису и секунды на то, чтобы снова поднять окровавленный прут, ударил кулаком в грудь. Ударил мощно, будто вколотил сваю в рыхлый песок. Метис перелетел отсек и, впечатавшись в переборку, сполз на пол. Он еще пытался подняться, и ему даже удалось встать на четвереньки, но Шак уже был рядом. Схватив Метиса за шею, он сжал ее, встряхнул клерка до характерного хруста позвонков и отбросил в сторону бездыханным телом. Затем он увидел Свимми. Тот стоял, не шелохнувшись, и лишь молча в ступоре наблюдал за корчившимся в луже крови Яхо. Шак неспешно подошел к нему, взял за руку выше локтя и неожиданно сдавил хваткой стальных тисков. От боли ноги Свимми подогнулись, и он забился, тщетно пытаясь вывернуться.

– Где Гай?!

Вторая рука Шака схватила Свимми за горло и легко подняла, оторвав от пола.

– Где ваш чертов Гай?!

Извиваясь, Свимми болтал ногами, и беззвучно хлопал ртом.

– Ну?! – Шак встряхнул его, словно давая последний шанс, затем пальцы на шее усилили хватку.

Дальше Свимми не выдержал и кивнул в сторону четвертого отсека. Опустив на ноги, Шак брезгливо похлопал его по щеке, затем направился в корму, не ожидая увлекшейся люком подмоги. Он шел, и водонепроницаемые двери гулко отзывались на его удары. Разлетелись в стороны оказавшиеся на пути стол и стул, из которых Святоша соорудил молебник. Нога зацепилась за комингс, и брючина с треском распоролась ниже колена. Шак этого не заметил. Ему был нужен Гай, а остальное не имело значения. Ворвавшись в шестой отсек, он как от назойливой мухи отмахнулся от преградившего путь Тобиаса, отшвырнув его под трап, а затем они встретились лицом к лицу. Гай с разинутым ртом, Шак со стиснутыми зубами. Гай попятился к дверям седьмого отсека, выставив перед собой свое оружие, усеянное кривыми гвоздями. В ответ Шак лишь ухмыльнулся.

– Ты захотел перемен? – он медленно наступал, отжимая Гая в угол. – Вот они, уже и наступили! Отчего же ты не радуешься?

Пятясь, Гай взмахнул палкой, пытаясь сохранить дистанцию, но Шак даже не стал уворачиваться. Подставив руку, он осклабился, взглянув на впившиеся в тело гвозди, выдернул и бросил оружие Гая к ногам.

– Что теперь?

Что делать дальше, Гай не имел ни малейшего представления. Дальше ему был конец! Противостоять Шаку в открытой схватке – все равно что пытаться выбить люк в рубку собственной головой. По инерции Гай продолжал отступать, завороженным взглядом сопровождая приближающиеся тяжелые шаги. Заметив за спиной открытую дверь, он сместился влево, отходя в седьмой отсек.

– Стой! – разгадал его маневр Шак и рванул наперерез.

Гай оказался проворней. Нырнув в проем, он тут же вскочил, чтобы задвинуть рычаг. Но не успел схватиться за ручку, как мощный удар отбросил его от двери. Шак вошел следом и закрыл дверь вместо него.

– Перемены всегда к худшему, Гай, – наступал он, осматриваясь по сторонам. – Не это ли я тебе говорил еще совсем не так давно? Не желай перемен – эту науку ты узнаешь на собственной шкуре. И никогда не отказывайся от моих предложений. Я дам тебе время пожалеть о своей ошибке. Нужно было переходить ко мне, когда я предлагал. А теперь я буду убивать тебя медленно, чтобы каждое мгновение, проведенное в муках, ты проклинал себя за свой отказ.

Выбор у Гая был невелик – в любом случае умереть, с разницей лишь в том, как – мучительно или быстро. Он выбрал второй путь. Гай перестал отступать, замер, собирая в кулак все свое мужество, затем бросился вперед, нацелившись Шаку в шею.

Внезапно пол качнулся и ушел из-под ног.

Желудок подскочил к горлу, будто Гай падал в пропасть, и миллионы запахов разом обрушились со всех сторон – резких, сладких, тонких! Яркое солнце полыхнуло в глаза огнем. Ослепительная зелень ошеломила избытком и пресыщенностью. От первого, обдавшего холодом легкие, вдоха голова пошла кругом. Раскрывшееся небо над горизонтом было ясное и голубое. Гай взмахнул кулаком и ударил в пустоту. Невидимый Шак где-то рядом! Гай резко обернулся, готовый к удару в спину.

Всего этого нет! Он по-прежнему в седьмом отсеке, а враг рядом! Это все обман, иллюзия, мираж! Он уже подобное видел, тогда, с Ульрихом! Гай еще раз рубанул воздух, затем прислушался. Так легко его не обмануть! Если глаза ему отказывают, то подкрадывающегося Шака он услышит по шагам.

Удивительно шелестели кроны деревьев, раскачиваясь из стороны в сторону. Ажурный папоротник отозвался на движение воздуха легкими кивками. Кажется, это дуновение называется ветром? Гай шумно выдохнул и обвел вокруг себя обезумевшим взглядом. Он знал, что происходит! Тобиас объяснил все доходчиво и понятно. Что он там говорил о искаженной реальности? Между происходящим миром и его мозгом внесли ошибку? Или глазами и мозгом? Да какая разница! Его на это не поймать!

– Шак! – заревел он, озираясь вокруг. – Где ты, Шак! Покажись!

В ответ лишь вновь качнулся папоротник, да ветер лизнул лицо. Лишь лицо. Не торс или руки, а исключительно лицо. Если уж он витал вокруг, то должен был остудить все разгоряченное тело? В душном трюме Гай избавился от разорванной рубашки и оставил только брюки да ботинки с каблуками в окантовке пластикового каучука, из положенной переписчикам униформы. Так что уж если иллюзия прохлады, то, извольте, для всего тела! Затем он увидел собственные ладони и понял, в чем дело. Они были затянуты в темно-серую, облегающую матовую пленку, скрывающую руки от пальцев до плеч. Да что там руки! Он весь был обтянут этой пленкой, словно второй кожей. Она обволакивала его мягко, невесомо, от макушки до пяток, повторяя каждый изгиб и выступ. Открыто было лишь лицо.

Время шло, а Шак не появлялся. На Гая никто не нападал, не бросался, стараясь сбить с ног, и тогда он осмелился оглядеться вокруг. Далеко внизу широкой, извилистой лентой сверкала река. Берега ее казались неприступными из-за теснившихся друг к другу огромных сосен, рвущихся в небо стройными иглами. Нижний ярус утопал в куполах зеленых папоротников с красными пятнами спрятавшихся в них цветов. Гай стоял рядом с вершиной холма. Вниз убегали покатые склоны, местами переходящие в обрывы, с вывернутыми наизнанку гранитными глыбами. Еще ниже холм терял крутизну и исчезал в густом тропическом лесу. Отдельные деревья ползли вверх по склону, но это было исключением. Главным достоянием холма казались густые папоротники да копны высокой травы ядовито-зеленого цвета. Ветер упруго толкнул в грудь, и тогда Гай сделал пару шагов вниз, к кусту с тонкими ветками и рассеченными листьями на гибких побегах. Сквозь тонкую пленку на пальцах он почувствовал влагу, покрывавшую папоротник, а на ладонях остались мокрые пятна. Все казалось неестественно натуральным. Гай сжал ветку в руке, и она легко сломалась. Через реку, по другую сторону, возвышался еще один холм. Такой же зеленый, с рыжими пятнами обрывов да каменными выступами, изрезавшими склон, словно ступенями. Создавалось впечатление, что раньше оба холма были одним целым, но река перерезала его на две равные части, развернутые друг к другу отвесными обрывами с горизонтальными уступами.

Гай закрыл глаза, выдохнул и попытался привести мысли в порядок.

«Соберись! – сказал он себе. – Ничего этого нет! Ты в барже, а это лишь обман. Им с Тобиасом будет о чем поговорить, если только он останется жив. Если только останется жив…. Ведь где-то рядом Шак! Сейчас ты откроешь глаза, все это исчезнет, и ты его увидишь снова!»

Лицом Гай чувствовал движение воздуха, сквозь закрытые веки ощущал солнечный свет и продолжал держать паузу, не открывая глаз. Но все также шумели листья на ветру, витали незнакомые ароматы, под ногой хрустнула ветка, и тогда он понял, что ничего не меняется. Гай неуверенно приоткрыл один глаз и посмотрел на папоротник, упрямо раскачивающийся перед его носом.

«Как сказал бы Тобиас, – подумал он. – Все гораздо сложнее!»

Издалека, где-то на границе слышимости, раздался рев. Низкий, утробный, он показался знакомым, но Гай ему не поверил и продолжал стоять, глядя на собственные следы. Он ступил в сторону, и трава торопливо поднялась, спрятав обнажившуюся землю под куполом зелени. Боковое зрение заметило над головой едва заметную тень. Высоко в небе парил водный гриф. Он сделал круг над соседним холмом, затем направился в сторону Гая. Снижаясь, темная точка стремительно росла в размерах, принимая причудливые очертания. Чем дольше Гай на нее смотрел, тем больше убеждался, что ничего общего с грифом она не имеет. То, что парило в воздухе, раскачиваясь при порывах ветра, было больше грифа раз в пять! Крохотная голова вертела тонким длинным клювом, поворачивая его влево-вправо, потом нацелилась на Гая. Его заметили.

Острые на концах, огромные перепончатые крылья сделали едва уловимое движение и теперь приближались, увеличиваясь и закрывая добрую часть неба. Гай присел, пополз и спрятался в кустах, закрывшись пушистыми гибкими побегами. Тень над головой мелькнула беззвучно и полетела за вершину холма. Внезапно совсем рядом что-то пикнуло. От неожиданности Гай вздрогнул. Затем он понял, что звук исходит от него самого. На левой руке, между кистью и локтем, вспыхнул матово-голубым светом экран, наполовину огибающий руку. Побежали выстроившиеся столбцами слова, цифры, знаки, но не успел он их прочесть, как все исчезло. Экран казался единым целым с облегающей его пленкой, потому поначалу Гай его и не заметил. Погаснув, экран принял точно такой же темно-серый цвет, лишь ненамного возвышаясь над рукой прямоугольным выступом, с четкими, ровными краями. Погладив по зализанной поверхности пальцем, Гай поднес его к уху. Экран не откликнулся и не издал ни звука. Присмотревшись, Гай заметил, что на нем все же что-то осталось. В правом верхнем углу выделялось, будто нарисованная кнопка, синее пятно, с ноготь в диаметре. Опоясывая его по кругу, отчетливыми буквами с малиновым отливом выгнулась надпись – «Особая возможность». Не раздумывая, Гай прикоснулся, накрыв кнопку пальцем, но ничего не произошло. Тогда выглянув из укрытия, он выбрался на свет и пошел на вершину холма. Небо снова было чистое, то, что пролетело над ним – исчезло, и теперь, замерев у края уступа, Гай залюбовался облаками. Давно он их не видел. Над городом даже одинокое куцее облачко было редкостью. Здесь же они плыли пушистые, в несколько ярусов, уходя далеко за горизонт. Внизу, куда ни доставал глаз, всюду тянулся лес. Его непрерывающийся ни на одну, даже небольшую проплешину ковер застилал зеленью все вокруг. Местами она сгущалась до темно-зеленой, иногда становилась бирюзовой, но нигде не обрывалась и не заканчивалась. Из лесного покрывала вырывались к небу два холма, и они казались единственными, что нарушало бесконечный зеленый горизонт. Разделявшая холмы река лишь ненадолго обнажалась синим изгибом и тут же торопилась спрятаться под верхушками сцепившихся в высоте веток хвои.

«Однако! – хмыкнул Гай. – Мне здесь начинает нравиться! Пусть это и мираж, но я не против им насладиться. Что там у нас внизу – вода? Любопытно, а есть ли у нее вкус? Да и можно ли ею утолить жажду? И где кончается та грань, за которой начинается реальность? Спроси он об этом Тобиаса, и в ответ получил бы встречный вопрос – а что из окружающего нас мира реальность? А дальше Тоби напустил бы такого тумана, что в конце концов запутался сам.»

Вспомнив компьютерщика, Гай не удержался от улыбки. Он уже окончательно успокоился, пришел в себя и принял происходящее как правила интересной, но не им написанной игры. Обтянувшая тело вторая кожа эластично повторяла каждое движение, не ощущалась, и он начал о ней забывать, привыкая как к неизбежному, но неплохому дополнению в это представление.

Наметив сверху менее заросшую часть склона, Гай пошел вниз, направляясь к реке. Тонкие побеги хлестали по лицу, но он не уворачивался. Нужно ли, если они нереальны? Они не более чем фантом его воображения. Или как-то еще, только помудренее? Как же ему не хватает Тоби! Уж этот бы объяснил! Камня на камне не оставил бы ни от холмов, ни от леса. Теперь Гай был готов покаяться перед компьютерщиком за свое прошлое недоверие. Теперь-то уж он слушал бы каждое его слово!

Спускаться по убегавшему из-под ног склону было трудно, но вскоре он пошел на убыль, и поход превратился в приятную прогулку. К папоротникам добавились стройные сосны, землю устилала опавшая хвоя, под ногами похрустывали мелкие камни. Красота! Даже в зеленой зоне правительственных вельмож он такого не видел. А уж эти умели создать себе идиллию и комфорт.

Неожиданно путь преградила зловонная рыжая куча. Остановившись, Гай долго смотрел на ее острую вершину, доходившую ему до пояса, пока вдруг не понял, что это обыкновенный помет! Еще совсем свежий, неостывший. Но каким должен быть тот, кто эту кучу наложил? От одной только мысли захватило дух. Рядом с пометом Гай разглядел следы. Огромные, трехпалые, глубоко вдавленные, с вмятинами от когтей. Тот, кто их оставил, весил не меньше хорошего вездехода. Об этом говорил и пролом в кустах с выкорчеванными корнями и обломанными ветками. Навеянная голубым небом, ароматами и зеленью леса эйфория вмиг улетучилась. Гай замер, прислушиваясь. Сюда уже долетало журчание воды, ветер шумно играл вершинами деревьев, стрекотали над головой стрекозы – ничего подозрительного. Тогда он свернул с проложенного следами пути и вошел в густые заросли папоротника. Под ногами хлюпнула вода. Обтянутые пленкой ноги остались сухими, и Гай уверенно шагнул в болотистую жижу по щиколотку. Сквозь шум зашипевших пузырей он услышал легкое потрескивание ломаемых веток, возню, кто-то невидимый вздохнул, затем недовольно заурчал, и снова треск. За сплошной стеной густых побегов явно кто-то был. Гай вспомнил следы и застыл, не смея шелохнуться. Он не мог решиться, то ли повернуть назад, то ли продолжать идти вперед. В конце концов любопытство взяло верх. И вдруг на руке о себе снова напомнил экран. Характерно пикнув, он вспыхнул голубым светом, как и раньше побежали буквы с цифрами, но на этот раз они не исчезли. Гай поднес его к лицу, прочитал колонки слов, открыл в изумлении рот и, дико икнув, вконец растерялся, ничего не поняв из написанного. На границе светлого экрана мерцала зеленая точка, а под ней стройными рядами поплыли строки:

Последняя строка обнадежила, и тогда Гай решился пройти вперед еще несколько метров, сориентировав направление на зеленую блямбу на экране. Стена зарослей закончилась так же, как и началась – неожиданно. Впереди показался свет, треск ломаемых веток раздался совсем рядом, и, мгновение поколебавшись, Гай решительно раздвинул тонкие стебли в стороны. Всего в десяти шагах, повернувшись к нему толстым пятнистым хвостом и приподнявшись на коротких ногах, обрывало с дерева листья странное животное. Салатового цвета, покрытое темно-зелеными пятнами, оно почти сливалось с наполовину скрывающим его кустом. Массивная голова с широким, закрывающим шею воротником и вытянутой мордой, дотянулась до ветки, усеянной хвойными иглами, ловко срезала ее клювом, сросшимся с верхней челюстью и отправила в рот. Не пережевывая, животное двинуло шеей и взялось за следующую ветку. Размеры его не внушали страха – по воротнику ростом оно было Гаю не выше бедра. В длину же не более полутора метров, и то за счет хвоста. Если бы не рог на носу. Изогнутый костяной рог, размером с локоть, внушал уважение. Но очевидным оставалось то, что это не его работа пованивала там на тропе – ростом не вышел. Рядом закачались побеги и показалась еще одна пятнистая спина, с забавным орнаментом на воротнике, напоминающим два глаза. Однако размерами она была значительно меньше. Гай взглянул на экран. Сейчас там мерцали две одинаковые зеленые точки, но в надписях появились изменения. Во второй строке, у вновь появившейся метки, значилось – «особь незрелая». Да и масса была значительно меньше – всего 45 килограммов. Но и без экрана было ясно, что это детеныш.

Теперь Гай посмотрел на экран с уважением. Он понял его назначение. Любое живое существо, появившееся с ним рядом, отображалось пятном с краткой характеристикой и названием. При этом сам Гай всегда находился в центре. Опасаясь себя обнаружить, он аккуратно сомкнул листья папоротника и пошел обратно к холму. Ему срочно требовалась пауза. Так, чтобы передохнуть, хладнокровно подумать, попытаться справиться с завертевшемся в голове хаосом. Но успокоиться не получалось. Он устало повалился под покрытый мхом валун, тяжело выдохнул и, затравленно оглянувшись по сторонам, горько застонал. Его прямолинейному и строгому, как городская стена, разуму переписчика срочно требовался на все четкий и понятный ответ! Но его не было, и оттого Гай чувствовал себя, будто падает в пропасть, потеряв под ногами опору. Одно дело – оторвавшиеся друг от друга луна и тени! Можно смело на них плюнуть и смириться с бредовыми гипотезами Тобиаса. Да и Ульрих, будь он неладен, пусть бродит, если уж так ему хочется! Тоби и на него найдет управу. Но что делать с этим?! С кучей дерьма, размерами с мусорный контейнер, монстрами с крыльями, размахом в ширину баржи, клюворылыми брахицератопсами и их детенышами? Да и с этой шкурой наконец? Гай потрогал серое покрытие на руках, груди, шее. Везде одно и тоже – гладкая плотная пленка, вместо замков едва заметная полоса на груди и между ног, при прикосновении легко расходящаяся и также легко смыкающаяся, не отдающая тепло, но дышащая и совершенно не доставляющая дискомфорта. Защитный оберегающий кокон, да и только. Против него Гай не имел ничего против, если бы только еще знал, кто его на него натянул. Да и от экрана на руке была несомненная польза. Вот и сейчас он предупреждающе пикнул, и вместе со вспыхнувшей теперь уже ядовито-оранжевой точкой выстроились аккуратные строчки.

Гай с интересом взглянул на мерцающие цифры. Сейчас они, как и точка, горели оранжевым цветом.

Вскочив, Гай оглянулся по сторонам. Положение пятна на экране говорило о том, что тарбозавр находился там, откуда он только что вышел. Обежав валун, Гай спрятался, вжавшись лицом в отдающий сыростью мох, и замер в ожидании. Сначала из зеленой чащи донесся рев. Низкий, страшный, вибрирующий, от которого замаирало сердце. Затем появился сам тарбозавр. Его голова плыла над верхушками низкорослых разлапистых деревьев, а тело уверенно разрывало сцепившиеся ветки. На секунду тарбозавр замер и обернулся в сторону Гая. Показалось, что он его заметил, но монстр тут же отвернулся и потянул ноздрями воздух с противоположной подветренной стороны. Гигантская пасть, в которой Гай мог бы встать чуть ли не в полный рост, распахнулась, щелкнула сотней зубов и испустила животный надрывный рев, в диапазоне близком к инфразвуку. Это был рев хищника, обходившего свои владения. Могучего хозяина всех и всего, что лежало вокруг. Бойтесь, бегите, дрожите! Не родилось еще силы ему равной! И Гай дрогнул. Да что там – дрогнул! Он вжался в камень, жалея, что не может слиться с ним, чтобы навечно спрятаться под коркой шершавого мха. Тарбозавр стоял в двух десятках шагов, и Гай отчетливо слышал его дыхание. Шипящее, с присвистом, будто раздувавшиеся тяжелые меха. Недовольное рычание, треск кустов и снова рев. Еще немного, и, казалось, Гай не выдержит. Выскочит и бросится стремглав куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого чудовища. Тарбозавр поднял голову, увидел что-то его заинтересовавшее, и неспешно пошел напролом, будто поплыл над зеленым ковром.

Но Гай еще долго лежал за валуном. Покрывшись холодным потом, он прислушивался к удаляющимся шагам, по звуку определяя расстояние. Но даже когда они стихли, Гай еще долго не решался выглянуть из своего укрытия. Выждав, он вскочил и что было сил рванул на вершину холма. Даже тех нескольких секунд, что он видел тарбозавра, ему хватит, чтобы обеспечить себе кошмарами не одну ночь. А когда волна ужаса схлынула, и осталось лишь неприятным осадком волнение, Гай неожиданно понял, что это чудовище он уже видел. В трюме, у пробоины, когда уснул и так некстати был застигнут Тобиасом. Именно эти холодные кошачьи глаза выслеживали его во сне, спрятавшегося в расщелине. И та же пасть крошила его кости, пережевывая, словно бифштекс с кровью. Удивительно, но сейчас ему и в голову не пришло проверять – реален тарбозавр или нет? Теперь он был занят исключительно поиском укрытия. На вершину холма, Гай надеялся, тарбозавру не забраться. Склоны круты, а его масса и пропорции не предвещали навыков скалолаза. Если только до середины холма. Выше даже Гаю приходилось карабкаться, хватаясь за кусты и камни. Он прочертил глазами по склону линию, за которую – ни ногой. Пусть уж этот монстр бродит внизу, а ему хватит вершины.

Солнце, постояв в зените, скатилось к горизонту, затем повисло над вершиной соседнего холма. Гай смотрел на кровавый, наполовину скрывшийся диск, и вдруг понял, что не знает, увидит ли он его восход? Ведь впереди его ждала ночь. Даже баржа сейчас казалась безопасным, надежным домом. Голодным, душным, но надежным. Здесь же ему досталась участь водного грифа. Удел ищущей спасения жертвы. Надолго ли его хватит? Сколько не прячься, но, в конце концов, кто-то да окажется удачливым охотником.

Солнце скрылось. Ему на смену выкатилась луна. Совсем не такая, как он видел в океане. Обычная, унылая, тусклая, изогнувшаяся тонким серпом. Небо засыпало звездами, а он сидел и смотрел на их миллионные светящиеся полчища, боясь сделать шаг, чтобы не выдать себя шумом и не привлечь чье-нибудь внимание. Так продолжалось до полуночи. Вокруг царила тишина, и у Гая появилась надежда, что эту ночь он, возможно, переживет. Неожиданно звезды начали меркнуть, а за ними исчезла и луна. Вскоре он увидел причину: за лесом блеснула молния. Заполонив от края до края горизонт, надвигалась гроза – зрелище для Гая ранее неизвестное. Молнии расчерчивали небо, то взмывая ввысь, то вонзаясь в землю. Гром из далеких раскатов превратился в непрерываемую нарастающую канонаду. Поднялся ветер. Гай смотрел то на приближающиеся черные тучи, то вниз, на крышу из крон деревьев. Хотелось броситься под их защиту, но где-то там бродил тарбозавр, и Гай метался, не зная, что делать. А потом небо разверзлось и обрушилось гигантским водопадом. Вмиг образовавшиеся ручьи хлынули вниз, сметая все на пути, и волоча Гая вдоль склона. Он цеплялся за кусты, боролся, подставляя потокам спину, вгрызался пальцами в землю и неуклонно сползал под откос. Вместе с водой вниз потянулись грязевые оползни, вырывавшие кусты с корнем.

В холм напротив вонзилась молния, осветив все вокруг ярким светом. В ее вспышке Гай увидел в стороне каменный навес и пополз к нему, лавируя на несущихся с горы потоках. Здесь, под короткой, едва выступающей крышей, косой ливень доставал до стен, но хотя бы не тянул вниз. Позади плотной стеной громоздились заросли колючих кустов. Привыкнув к темноте, Гай осторожно жался к ним, отодвигая от лица длинные иглы, но подгоняемый срывавшимся с навеса потоком и заметив, что кокон держит уколы, осмелел и забрался глубже. Тут даже было сухо. Снаружи раздался очередной раскат грома. От грохота холм вздрогнул, осыпавшись на голову каменной крошкой. Гром подтолкнул Гая забираться в кусты глубже и глубже. Своды сверху и с боков сужались, суля завершиться отвесной стеной. Но неожиданно сплетение веток оборвалось, дальше путь преграждали лишь вылезшие из стен корни, и впереди открылся темный вход норы. Гай взглянул на безмолвный экран, прополз внутрь пару метров, затем уткнулся лицом в скользкую глину и, обессиленный, забылся тревожным сном. Вспыхнув последней затухающей искрой, ускользающее измученное сознание пообещало, что проснется он непременно на барже. Он очень хотел в это верить.

В нору, сквозь закрывавшие вход кусты, настойчиво пробивалось солнце. Рассыпавшись на тонкие лучики, оно скользило по изрытым корнями стенам, лужам на полу и слепило глаза – настырно, бесцеремонно, вырывая из сна. А еще этот непрерывный писк. Откуда он только взялся? Гай тяжело тряхнул головой и вдруг вскочил, ударившись о низкий потолок. Он все вспомнил! Никакой баржи не было и в помине. Вместо нее – отдающая сырой глиной, тесная нора. Взгляд на усеянный оранжевыми точками экран – и от сна не осталось и следа. Совсем рядом, за стеной из длинных колючек, ворковало, визгливо кричало и, ни на мгновение не утихая, переговаривалось целое стадо не пойми кого. Их было не меньше двух десятков. Метки на экране быстро менялись местами, перемещались из угла в угол, исчезали и возникали снова. Не успевавшие за ними слова и цифры наползали друг на друга, смешавшись в малопонятный хаос. Гай протер глаза, затем попытался сфокусироваться на колонке упорно преследующую ближайшую цель.

Остальные точки тоже были овирапторами, отличаясь лишь массой и зрелостью. Судя по весу, этот невидимый овираптор был не бог весть что. Гай хмыкнул, обратив внимание, что тот, которого он отследил, пожалуй, самый крупный. Остальные и того меньше. Но настораживала оценка опасности. Стоит ли бояться среднего уровня, он еще не знал, а потому рискнул выглянуть. На вымытых потоками воды рытвинах увлеченно копалось пестрое стадо невысоких животных с головами, украшенными яркими хохолками. Роясь в застывшей грязи клювом и лапами с тонкими когтями, они с аппетитом пожирали выуженных червей. Весь склон был усеян их красными хвостами с длинными перьями и синими спинами, украшенными взъерошенными гребнями. Эти твари заполонили холм сверху донизу. На тонких ногах, внешне хрупкие, ростом не больше метра, они сновали вверх-вниз, как заведенные. На вид, не дать не взять – куры-переростки, только голые и с большими выпуклыми глазами. Гай смотрел на их возню и никак не мог понять – что в них опасного? Почему средний? Если только из-за количества? Один из них выделялся тем, что не суетился, разбрасывая в стороны комья грязи, а, взгромоздившись на камень, непрерывно вертел головой. Понаблюдав за ним, Гай догадался, что это сторож. Охранник, наблюдающий за склоном. Он вытягивал шею, нервно дергал передними лапами с перьями на локтях и смешно пританцовывал, царапая камень когтями. Увлекшись, Гай высунулся, неосторожно шевельнул куст, и его заметили. Сторож издал гортанный вопль, и стадо ринулось вниз. Длинными прыжками овирапторы достигли леса и скрылись, оставив после себя кучи вывороченной земли.

«Ну, хоть кто-то меня здесь боится!» – хмыкнул Гай.

Выбравшись из укрытия, он взглянул на потухший экран, затем на реку внизу. Безумно хотелось пить. Но одна мысль, что придется спуститься к тарбозавру, приводила в ужас. Совершив короткую прогулку рядом с норой, Гай облизал мокрые листья, умылся, собрав влагу в ладони, затем заглянул в одну из вырытых ям. На дне, выгнанные из глубин водой, копошились красные черви, опоясанные желтыми кольцами. Вспомнив, с каким аппетитом их клевали овирапторы, он подумал, что сам ел еще на барже. Подхватив извивающегося червя поперек туловища, Гай поднес его к глазам и гадливо передернулся. Червь выпустил из недр порцию грязной жижи омерзительного вида. С этим, пожалуй, он еще подождет! Отбросив червя и вытерев руки, Гай взялся за прилепившийся на склоне валун. Под ним мелькнуло и исчезло едва уловимое движение. Навалившись, Гай столкнул камень вниз и увидел зеленую ящерицу. Она шустро проскользнула у ног и скрылась в траве. Гай бросился следом, но не успел. Экран на такую мелочь не реагировал, и ему пришлось смириться с ее потерей. Но эта неудача породила мысль, что ему нужно какое-нибудь оружие. Будь у него сейчас в руках хотя бы палка, и он был бы с едой. С палкой проблем не возникло. Такого добра здесь водилось немало. Но выломанной и очищенной ветки Гаю показалось недостаточно, и на ее толстый конец содранной и сплетенной в веревку корой он примотал угловатый, с острыми краями камень. Размахнувшись получившейся то ли булавой, то ли топором и вогнав орудие в землю, Гай остался доволен. Пусть и не стальной лом, но уже и не пустые руки. Он перевернул еще пару валунов, но под ними было пусто. Тогда, тоскливо вздохнув, он решился спуститься к реке. Сойдя ниже границы, за которой склон переставал быть неприступным, Гай замер, обратившись в слух. Экран молчал, тишину нарушал лишь шелест листвы, и тогда он решился. Если сделать все быстро, то вовсе не обязательно, что он наткнется на тарбозавра. К реке и сразу назад! Он побежал вниз, расчищая путь каменным топором. Размахивая им в правой руке, левую он вытянул перед собой, глядя то на экран, то на летящие навстречу деревья. Берег реки оказался сплошь заросший тростником и папоротником. Чтобы пробиться к воде, пришлось здорово потрудиться. Заросли стояли плотной стеной, и, потеряв темп движения, Гай начал нервничать, прислушиваясь к каждому постороннему шороху. Но прорубив проход, он увидел перед собой несущуюся водоворотами воду и обо всем забыл. Рухнув в нее лицом, Гай жадно пил, жалея, что не может напиться про запас. Вода была холодная, вкусная, совсем не такая, как в восьмом отсеке, и пусть его оболочка не дает почувствовать ее влагу, но от этого она не стала хуже ни на йоту. Напившись, Гай понял, что не хочет покидать берег и, отдышавшись, начал пить снова. Опустив под воду голову, он пропустил сигнал тревоги. А когда увидел вспыхнувшую метку, то подскочил как ужаленный. Уже успев дернуться обратно, Гай вовремя сообразил, что метка зеленая. Такой цвет не предвещал опасности. Тогда рядом с ней он прочел сообщение:

Гай повертел рукой, определяя направление, затем понял, что тилоцефал на другом берегу. Ширина реки на глаз составляла не меньше тридцати метров, течение было сильным, а глубина, судя по невидимому дну, немалой, так что разделяющая их преграда казалась вполне надежной. Успокоившись, Гай всмотрелся в противоположный берег, но тилоцефал так и не появился. А вскоре и вовсе исчез с экрана. Пора было идти обратно. Для первого раза такой вылазки вполне достаточно. Гай напоследок зачерпнул еще воды и направился к холму. Он совсем потерял счет времени. А когда понял это, то не на шутку испугался. Появись сейчас тарбозавр там, где он его видел в последний раз, и путь к спасению будет отрезан. Но словно спохватившись и решив о себе напомнить, тарбозавр издал дежурный рев где-то далеко, за стеной леса, и на таком расстоянии совсем не страшный. Очень далеко. Владения чудовища были огромны, и, чтобы их обойти, ему вероятно требовался весь день.

«Я смогу вычислить график его прохода! – вдруг осенило Гая. – Нужно лишь внимательно понаблюдать и подсчитать, как часто он здесь появляется. А уж с остальной мелочью я справлюсь!»

Он забрался на середину холма, отсюда открывался вид над верхушками деревьев, и, приложив к глазам ладонь, посмотрел вдаль.

«Черта с два ты меня возьмешь! – подумал он, на этот раз почувствовав обиду за прошлые страхи. – Мы еще посмотрим – кто кого! Мои мозги против твоих зубов! Да ты еще просто не знаешь, что такое – тертый переписчик! Два к одному, что я тебя уделаю, ну или выживу, как минимум! Переписчику положен свой район – этот мне подходит!»

Как он собирался расправиться с тарбозавром, у Гая пока что не было ни малейшего представления, но представив себя победителем пятитонного чудовища, гордо поставившего ногу на поверженную тушу, он не удержался от самодовольной ухмылки. Затем завертелись планы один фантастичнее другого: от вырытой на тропе ямы до поваленного на голову подрубленного дерева или заманивания в реку.

Тарбозавр напомнил о себе еще раз. Очень некстати. Рев прозвучал гораздо ближе, и мысленно разделавшийся с чудовищем не один раз Гай вскочил и трусливо засеменил на вершину холма. С вершины близлежащий лес был как на ладони. Пальмы чередовались с соснами, а за ними редкими столбами возвышались мамонтовые деревья. Гигантские, до нескольких метров в поперечнике стволы упирались в небо зелеными вершинами, а между ними плыли, изгибались и раскачивались миниатюрные головы на тонких длинных шеях. Гай не сразу догадался, что это что-то живое! Но каким должно быть животное, имеющее такую невероятную шею? И таких шей было не меньше десятка. Тела скрывались среди деревьев, а между вершинами крон, доставая до самых макушек, раскачивались головы. Даже приблизительно прикинув размеры, Гай понял, что эти животные были больше тарбозавра в десяток раз. И что еще более удивительно, так это то, что его рев раздался именно с их стороны. А дальше в голове завертелся невероятный план. Вот кто ему поможет! Нужно лишь вывести на них тарбозавра, а уж эти монстры разберутся с ним в мгновение ока. Оставалось придумать – как? Гигантские животные неспешно обгладывали вершины деревьев и медленно удалялись. Еще полчаса, и они окончательно уйдут. Нужно было на что-то решаться! И Гай осмелился дерзнуть. Для начала хотя бы приблизиться, а там действовать по обстановке. Благо, тарбозавр регулярно напоминал о себе ревом и указывал на приблизительное место. Как и раньше, рычал он где-то рядом с гигантами. А до них было не меньше трехсот метров. Если хорошим рывком, то не так уж и далеко! Бесповоротно приняв решение, Гай запомнил по солнцу направление и бросился в лес. Он бежал от дерева к дереву, прислушиваясь к сигналу экрана. Но экран молчал. Из-под ног шарахнулась нестоящая внимания мелочь, над перегородившей путь падалью взвился рой насекомых. Все это не то! Все это не опасно. Лес стал значительно реже и теперь просматривался вперед на добрую сотню метров. Увлекшись и потеряв в азарте осторожность, Гай бежал, даже не пытаясь вилять зигзагами, но тут подал сигнал экран. С разгона врезавшись в ствол, Гай слился с ним, а затем взглянул на зеленые метки. Их было две. Животных он заметил сразу: старые знакомые. Он узнал их, лишь увидел воротник с черными карикатурными глазами. Милая парочка брахицератопсов – мамаша с детенышем. Они его тоже заметили, и поначалу, опустив головы, наставили каждый по рогу, потом решили трусливо ретироваться, отступив в кусты. На этот раз Гай проводил их взглядом охотника. «Любопытно, они съедобные или нет», – подумал он, подкидывая в руке каменный топор. Но сейчас было не до них. Впереди показалась первая шея, и пришлось проявлять осторожность. От кочки к кочке, от куста к кусту, до дистанции действия экрана. Экран молчал, и, Гай упорно лез вперед, надеясь лишь на то, что у маячивших впереди гигантов такая мелюзга, как он сам, не вызовет никакого интереса. А вот и экран подал признаки жизни! Гай резко поднял его к глазам и жадно впился в побежавшие знаки. Они казались невероятны, но оранжевая метка ближайшего животного, без тени стеснения от собственных цифр, гласила:

Гай прочитал еще раз, решив, что впопыхах пропустил в цифрах точку. Но экран продолжал упрямо твердить, что мирно пасущееся рядом животное весит больше восьмидесяти тонн. Это казалось невообразимым. Для того чтобы увидеть его голову, Гаю пришлось вывернуть к небу шею, а чтобы проследить за хвостом – развернуться всем телом. Чтобы удержать собственный вес, аргирозавру требовалось одновременно стоять не меньше, чем на трех ногах. От этого движения его казались медлительными, нерасторопными и невообразимо тяжелыми. Стал на четыре, подумал, оторвал одну ногу, величественно занес, треск оказавшихся под стопой кустов, замер на четырех, затем все сначала. Повернул голову к одной кроне, захрустели ветки, шея качнулась к другому дереву. И так монотонно, шаг за шагом, от дерева к дереву. Гиганты шли стадом из двенадцати особей, держа друг друга в поле зрения. Треск их шагов пугал. Не хотелось бы оказаться у них на пути. Теперь понятно, как экран определяет степень опасности. Средний оттого, что Гай не является для них объектом питания, но если наступят, то останется от него лишь пятно в глубокой выемке. Но вот если бы на их пути оказался тарбозавр? Гай решил бы главную волнующую проблему. От этой мысли по спине пробежал возбуждающий холодок. Но как?! Заманить собой – на такую идею он не решился бы, даже окажись полным безумцем.

Решение задачи предложил сам тарбозавр. Его недовольный рык раздался по другую сторону от поляны, на которой паслись аргирозавры, а через минуту появился и он сам. От его вида с новой силой проснулись все былые страхи. Удивительно, но гиганты не вызывали у Гая того животного ужаса, от которого хочется бежать сломя голову. Да – огромны, да – лучше держаться подальше, но не было в них хищных стремительных повадок безжалостного убийцы. Тяжелы, вальяжны, медлительны – не более. Этот же кровожадный монстр одним своим самоуверенным видом, не вмещающимися в пасти зубами, резкими, быстрыми движениями, ледяными глазами, огромными когтями пробуждал неизбежный ужас. Вот и сейчас Гай ощутил неконтролируемую дрожь, а затем бросился на так кстати оказавшееся рядом дерево. Благо, увлеченный аргирозаврами, тарбозавр его не заметил. Зато Гай видел все из первого ряда. Вот ближайший гигант опустил голову и, уставившись сверху вниз на пробежавшую рядом пятнистую спину, издал низкий тревожный сигнал. На его зов откликнулись остальные.

«Ну же! – азартно потирал руки Гай. – Покажите этой твари, что и на его зубы есть хороший лом с гвоздодером!»

Будто услышав его пожелание, аргирозавр занервничал, затем поднатужился и, тяжело поднявшись на задние лапы, подался вперед, встряхнув землю рухнувшими передними стопами. Если тарбозавр и отреагировал на его выпад, то лишь тем, что на мгновение перешел на легкую трусцу. Размером он был с ногу гиганта, но казалось, что проигрыш в размерах его ничуть не беспокоит. Тарбозавр прошел стадо насквозь, словно оценивая его силу и выискивая слабейшего, затем повернул обратно.

Ничего, успокаивал себя Гай, нужен всего один меткий удар. Лишь один удачный выпад, одно точное попадание передних ног, и ему не встать. Гигантов много, а тарбозавр один – кто-то да припечатает его к земле. Агрирозавры раскачивали шеями, тревожно ревели и неспешно отступали на открытое пространство. Вот еще один гигант попытался словно плетью достать тарбозавра хвостом. Мимо! На траве рыжим шрамом оголился содранный глиняный пласт. Пятнистая шкура тарбозавра мелькнула с одного бока аргирозавра и тут же появилась с другого. Реакция у хищника была не в пример травоядным гигантам. Она его и спасала. Гай следил за каждым взмахом огромного хвоста, за каждым ударом толстых ног, но уже и он понял безнадежность таких выпадов. Тарбозавр уходил от них, еще когда аргирозавр только начинал свой маневр. А дальше Гай и вовсе потерял надежду увидеть хищника раздавленным или хотя бы раненым. Обежав стадо еще пару раз, тарбозавр оценил каждого из гигантов и, выбрав жертву, пошел в атаку. Поравнявшись бок о бок с одним из аргирозавров, он подпрыгнул, зацепившись когтем за покатое брюхо, и, оказавшись на уровне спины, вцепился зубами ниже шеи. Рывок, и тарбозавр рухнул вниз, с окровавленной пастью, полной мяса. Гигант нервно дернулся, заревел и отступил, прижимаясь к более крупному соседу. Минуту спустя та же история повторилась уже с другим его соплеменником. Бег бок о бок, прыжок, и вновь шмат вырванного мяса. Тарбозавр закинул голову, проглатывая еду, встряхнул с морды брызги крови и побежал выбирать следующего. Потрясенный Гай глядел на эту охоту и понимал, что поставил явно не на тех. Но что его удивило еще больше, так это понимание того, что и хищник не собирается никого убивать. Он воспринимал стадо аргирозавров как грядку с овощами, как дерево с ягодами – ешь плоды, но не ломай ветки! Рана на таком огромном теле легко заживет и аргирозавра не погубит. Зарубцуется, нагуляет вес и бери его снова. Надкусил, так чтобы не убить, в самом безопасном месте, и пусть пасется дальше. Да и убить агрирозавра охотнику было вряд ли по силам. Излишний риск – так и под лапы угодить недолго.

Наевшись, тарбозавр то ли рыгнул, то ли зарычал и пошел своей дорогой, а гиганты своей. Будто ничего и не произошло.

Ошеломленный Гай проводил взглядом каждого из них, затем полез вниз.

«Вот так! – подумал он. – Как просто решается проблема продовольствия. Додумайся до такого в городе – срезать со свиней мясо, не убивая их самих, – глядишь, и ели бы мясо чаще одного раза в месяц».

Плохо то, что если тарбозавру попадется он сам, то откушенным ломтем не откупишься. Сейчас хищник сыт, и логично было предположить, что дальше, разомлев на солнце, он заберется в укрытие и впадет в спячку. Так что перспектива пополнить его меню пока казалась не слишком близкой. Пока….

Подавленный Гай возвращался на холм. Надежды увидеть поверженного врага рухнули, и теперь было впору снова подумать о собственной безопасности. С тарбозавром придется как-то уживаться. Следить за его перемещениями, понять, где он предпочитает охотиться, когда спит, когда ест. Узнать его так, словно всегда жил рядом. Видел каждый его шаг. Тогда, может быть, будущее и блеснет Гаю ярким лучом, подарив надежду жизнь.

Поляну перебежала ящерица ядовито-зеленого цвета, и он замер, боясь ее спугнуть. Ящерица спряталась под листьями папоротника, затем шустро метнулась под куст с насыщенно-красными цветами. Их сладкий запах тянулся между деревьев, привлекая отовсюду полчища насекомых. Бутон цветка, формой и размерами напоминающий плафон, которым они отмеряли воду, поблескивал капельками прозрачного нектара. Ящерица взобралась по стеблю и заглянула между алыми лепестками. Увлеченная добычей, она не заметила подкрадывающегося Гая. Он замахнулся, но каменный топор так и остался висеть над головой. Дальше произошло то, что поразило его не меньше, чем охота тарбозавра на аргирозавров. Ящерица дергала прилипшими к цветку лапками, с каждым рывком приклеиваясь все крепче и крепче. За лапами прилипло брюхо, потом голова. А дальше бутон цветка вздрогнул и сомкнул лепестки, оставив снаружи лишь кончик хвоста. Секунда, и все было кончено. Больше ящерица не подавала признаков жизни и, оцепенев, стремительно меняла цвет с зеленого на синий. Гай осторожно разомкнул лепестки и заглянул внутрь бутона. Цветок раскрылся легко, совсем не цепляясь за свою добычу, но забирать ее не было никакого желания. Нектар оказался сильным ядом – он заполнил бутон на треть и на глазах превращал ящерицу в бесформенное желе. Гай отдернул руку и вытер о листья. Его опять опередили, похитив добычу из-под самого носа. Это одновременно и злило, и пугало. Злило то, что он здесь был словно чужой и слепой. Даже цветок оказался куда более удачливым охотником, чем он. А пугало собственное невежество. Не окажись на цветке ящерицы, и он бы, подгоняемый голодом, не раздумывая, соблазнившись на душистый нектар, выпил бы бутон до дна.

От невеселых мыслей его оторвал писк экрана. Где-то впереди пробежал овираптор.

«Курица-переросток, – вспомнил Гай стаю на склоне. – Один?»

Метка на экране остановилась и теперь светилась строго на его пути. Обходить овираптора, пробираясь через папоротниковые заросли, Гай счел ниже своего достоинства. Он разогнал их целую свору, а тут один…. Перехватив поудобней свое оружие, он пошел на метку, создавая вокруг шум и треск ломаемых веток. Наверняка овираптор его слышал, но ничуть не испугался. Его поведение Гая удивило. Но затем он понял причину. Забравшись на кучу песка, овираптор расшвыривал его в стороны, добираясь к спрятанным яйцам. Шесть яиц уже показались овальными макушками, и при виде их пятнистой скорлупы овираптор пришел в бешеный восторг. Он подпрыгивал на двух тонких длинных ногах, взмахивал крохотными лапами с пучками перьев на локтях, раскачивал хвостом и вовсе не собирался отдавать свою добычу. Овираптор развернулся к Гаю, угрожающе раскачивая головой, застрекотал клювом и продемонстрировал вздыбленный загривок. На всякий случай Гай покосился на экран – двадцать восемь килограмм. Самоуверенность этой твари начинала забавлять. Он приблизился к гнезду на пару шагов, затем демонстративно замахнулся. Этот жест оказался овираптору незнаком, и он ничуть не испугался.

«Ну, как знаешь! – разозлился Гай. – Не хочешь делиться, не получишь ничего!»

Он сжал топор покрепче, ударил, целясь в голову, и промахнулся. Не хватило совсем чуть-чуть. Тогда Гай сделал навстречу короткий подкрадывающийся шаг. Выпуклый лиловый глаз следил за каждым его движением, раскачиваясь из стороны в сторону. Разглядывая появившегося из зарослей противника, овираптор не воспринимал его как потенциальную угрозу и никак не проявлял собственный страх. В этом мире страх нагоняют размер, рога, зубы. У Гая же не было ни того, ни другого, ни третьего. Затем окончательно успокоившись, овираптор принялся расклевывать скорлупу мощным загнутым клювом.

С мозгами у этой твари не густо, подумал Гай, потом увидел, что на поляне они не одни. Увлекшись, он пропустил предупреждение, и появившиеся из кустов брахицератопсы оказались для него полной неожиданностью. Все та же милая семейная парочка. Мамаша не сводила с него крохотных, спрятанных под нависающими бровями глаз, а детеныш, будто старый знакомый, уже не обращал на него внимания, вертелся волчком, пытаясь поймать собственный хвост.

«Да вы меня никак преследуете? – удивился Гай. – Куда не ступлю, всюду вы!»

Он посмотрел на брахицератопсов долгим оценивающим взглядом, затем все-таки свой выбор остановил на яйцах. Осталось лишь отогнать овираптора. Но Гай эту тварь явно недооценил. Его близость к гнезду начинала овираптора заметно нервировать, а когда он увидел, что Гай отвлекся и не смотрит в его сторону, овираптор бросился в атаку. Застигнутый врасплох Гай вскрикнул и едва не выронил топор. Выдернув из клюва вмиг онемевшую руку, он неуклюже отмахнулся и ведь попал! Удар получился несильный, но вполне достаточный. Камень раскроил овираптору череп, и он упал, накрыв собой гнездо. Это была первая добыча Гая. Второй оказалось увесистое, с хорошую дыню, овальное яйцо. Он взял овираптора за шею левой рукой, правой обхватил яйцо с топором и пошел на холм. Его ждал неслыханный пир. И Гай не хотел оттягивать начало ни на мгновение. Но не успел он отойти от гнезда и пяти шагов, как его остановил сигнал тревоги. Оранжевая точка на экране появилась за спиной и быстро приближалась.

Гай ругнулся и затрусил к холму. Бежать мешали трофеи. Особенно неудобное яйцо. Но он даже мысли не допускал бросить такой деликатес. Троодона он еще не видел, и что это за тварь, на что способна, не знал, но ему было достаточно предупреждения экрана. Судя по весу – не гигант, но Гаю оказалось достаточно двух строк – о его плотоядности и главное – опасности. Даже великан аргирозавр удостоился лишь среднего уровня.

Троодон оказался на удивление проворным. Чтобы пересечь экран с края в центр, ему понадобились считанные минуты. Гай не успел покинуть поляну, как из затрещавших кустов выскочило существо с широко разинутой пастью. А ему было что показать. Загнутые, похожие на обоюдоострые кинжалы зубы, усыпали челюсти двумя рядами. Трехпалые передние конечности заканчивались длинными острыми когтями. И они казались еще страшнее зубов. Крепкие ноги троодона могли похвастаться когтями еще длиннее и страшнее, чем на верхних лапах. Невысокого роста, не больше метра, но крепкого сложения, с длинной мощной шеей и эластичной, как у змеи, кожей, с упругим хвостом-балансиром – троодон казался идеальным охотником. Движения быстрые, строго выверенные, перед его реакцией спасовал бы даже тарбозавр. Он выбежал на поляну и, увидев Гая, издал гортанный вопль, разбавленный частым лязганьем собственных зубов. Ему ответили таким же воплем из зарослей папоротника, дальше, за стеной сосен на болоте, затем где-то у реки. Вскоре вопил весь лес.

Гай замер. Что-то подсказывало, что убежать от троодона – затея безнадежная. Попытаться отбиться каменным топором против зубов и когтей – идея еще безумней предыдущей. Но, может, удастся разойтись миром? Тем более что троодон склонился над гнездом и разглядывал яйца.

– Тебе тоже хватит, – Гай заискивающе кивнул на пятнистую скорлупу.

Медленный шаг назад, замер, затем плавно перенес вес на другую ногу, опорную. Ему бы добраться до куста с ветками-иглами, что маячит за спиной. Его оболочка выдержит, а там глядишь, эта тварь не сунется.

– Жри! Их там еще четыре.

Но троодон не торопился лакомиться яйцами. Обнюхав каждое, он поднял голову и угрожающе зашипел. Его поведение было красноречивей любых слов – это было его гнездо. И сейчас Гай стоял с яйцом в руках, как застигнутый на месте преступления вор.

– Дьявол, – только и смог он выдавить, сглотнув вмиг пересохшим горлом.

Развитие дальнейших событий не сулило ничего хорошего. Бежать и как можно быстрее! Гай попятился, сделав еще два осторожных шага, затем протянул яйцо.

– Спокойно… – он положил его к ногам. – Смотри, я его оставляю целое и невредимое. Ошибочка вышла, был неправ. Каюсь.

Черт с ним, с этим яйцом, ему хватит и овираптора! Но троодона такой великодушный жест не успокоил. На яйцо он даже не взглянул. Не нападал, но и не отпускал. Ожидал, держал дистанцию и шел следом, шаг в шаг.

Разгадку внес экран, неожиданно заголосив шквалом сигналов. Отметки появлялись одна за другой, приближаясь с разных сторон. На помощь троодону шла целая свора, оглашая лес диким воем. От усеянного оранжевыми точками экрана волосы встали дыбом. Сердце дрогнуло. А вот теперь в пору было включать режим «паника»! Да такой, чтобы до самых корней волос! До каждой натянутой в струну жилы, до каждой вибрирующей клетки, если эти клетки хотят выжить.

Гай несся поперек холма, перемахивая через валуны и поваленные бревна, словно это был случайно оказавшийся на пути и ничего не значивший мусор. Только бы не оглянуться! Он отшвырнул мешавшего бежать овираптора, надеясь, что это задержит погоню хотя бы на пару секунд. Всего лишь пару секунд, но ему хватит. Размахивая руками в такт прыжкам, он на мгновение увидел мелькнувший перед глазами экран и нажал еще сильнее. Из последних сил, сверх предела возможного! Только бы не оглянуться! Собравшиеся в стаю троодоны теперь загоняли его по всем правилам групповой охоты. С разных сторон, растянувшись полукольцом. Гай слышал их вой за спиной, чувствовал близость, хрипящее дыхание и каждое мгновение ждал, что сейчас ему запрыгнут на спину. Только бы не оглянуться! Стоит оглянуться, увидеть разинутые пасти и все – пропал!

До спасительной норы на холме осталось шагов двадцать, не больше! Ему бы продержаться еще секунд пять и спасен! Склон стал круче, но Гай этого будто и не замечал. Он мчался по прямой. На маячившие впереди кусты. Мчался и молился только об одном – не поскользнуться и не упасть! И не оглядываться! Сзади, совсем рядом, его преследовала частая дробь прыжков. Казалось троодон бежал бок о бок с ним. На расстоянии вытянутой руки. Еще миг и он набросится! И все же Гай не выдержал и оглянулся. Даже среди всецело охватившего ужаса нашлось место удивлению. Не отставая от него ни на шаг, бежал, сломя голову, малыш брахицератопс! Тот самый, что следил за ним возле гнезда. Для его нескладной, упитанной фигуры, отягощенной костяным воротником, он демонстрировал завидный галоп. Мамаши рядом не было, и теперь он увязался за Гаем, не отрываясь и по всей видимости рассчитывая на спасение от преследовавшей стаи троодонов. Троодоны же, растянувшись по склону, начали отставать. Они видели, что жертве деваться некуда, впереди голая, открытая со всех сторон вершина, и берегли силы для последней атаки. Особо упрямый троодон лавировал между камней, позади в десяти шагах, другие были и того дальше.

Не останавливаясь, Гай протаранил стену кустов, успев лишь в последний миг закрыть лицо от ощетинившихся веером игл, и, кувыркнувшись через голову, влетел в нору. Следом за ним проскочил брахицератопс. Грубо оттолкнув, затем, едва не пробежавшись по спине Гая, он забился в конец норы, и, не найдя выход, взвизгнул, тыча рогом в тесные стены. Дальше, не успев остановиться, в куст врезался троодон. Врезался и тут же отпрянул, зашипев и звонко клацнув зубами. Стена острых игл оказалась ему не по шкуре. Он вертел головой, стараясь заглянуть сквозь ветки, но не мог сделать ни шагу вперед. Потом свет и вовсе померк от обступивших кусты троодонов. Вой, рычание, злобное шипение, но не больше. Стая металась вдоль колючих веток, швыряла когтями землю, перекрикивалась визгливыми голосами и неистовствовала в бессильной злобе. Они чувствовали запах, но не могли до него добраться. Это Гай понял и без их красноречивых подсказок. А виновник всему забился вглубь норы и поблескивал невинными глазами. Возможно, троодоны хотели Гая, а может, и брахицератопса? Он ведь им привычней?

– Пошел вон! – Гай прижался к стене и указал на выход.

Но малыш брахицератопс почувствовал себя в безопасности и, прекратив метаться, смотрел на него преданным взглядом бездомной собаки. Тогда Гай попытался дотянуться и схватить его за рог. Ему это удалось, но малыш оказался на удивление силен. Как Гай не старался, как ни тянул его за рог к выходу, но не смог сдвинуть с места. Брахицератопс уперся в землю крохотными когтями, выгнул спину, зацепившись воротником за низкий потолок, и, будто насмехаясь, урчал, вибрируя всем телом.

– Ах ты… – Гай не нашелся, что сказать и как обидней обозвать существо, явно не собирающееся покидать его укрытие. А не видя экран, не смог вспомнить сложное название.

Если троодоны прорвутся сквозь кусты, то первым, кого схватят, будет он! Этот пятнистый нахал спрятался за его спину и решил, что теперь ему все можно! Между троодонами и ним находится Гай, закрывший собой вход в нору и являющийся прекрасной жертвой на обед. Конечно, теперь можно и успокоиться! Чего ему бояться, если он второй в очереди? Гай задыхался от злости, но ничего не мог поделать.

– Пошел вон! – повторил он, снова указав на выход.

– Уррр… – ответил малыш.

И Гай опять-таки схватил его за рог, стараясь вытянуть из норы. И опять ни сантиметра победы.

– Ты думаешь, я не справлюсь? – злился он, упираясь в узкие стены. – Первым пойдешь к этим тварям ты!

– Урррр.

– Давай, давай! Сейчас мы посмотрим!

Он потащил одной рукой, затем двумя, потом ударил кулаком в бронированный лоб и чуть не отбил руку. Потянулся за топором, но потом вспомнил, что потерял его, когда удирал от троодонов.

– Я с тобой и так справлюсь!

Гай сделал еще одну безрезультатную попытку вытолкнуть наглеца из норы, а затем увидел, что экран на рукаве пуст. Троодоны ушли. Теперь там светилась единственная зеленая метка рядом с ним самим. Отпустив рог, Гай задумчиво прочитал вслух:

– Брахицератопс, особь незрелая, травоядный, масса сорок шесть и три. После нашей последней встречи ты явно прибавил. Что же мне с тобой делать, особь незрелая?

– Уррр… – малыш подался вперед, будто и впрямь хотел предложить какой-то выход.

– Я понял, что ты Ур. А я Гай. Считаю церемонию знакомства оконченной, а теперь будь добр – проваливай!

Покидать нору Ур не хотел, и Гай попытался протиснуться между ним и стеной, чтобы ногами вытолкнуть его изнутри. Ничего не получилось.

– Послушай, – Гай заглянул в крохотные глазки. – Там уже никого нет – выматывайся. Это моя нора, а ты – пошел вон!

Этот разговор был сравни интеллектуальной беседы с каменной стеной. Ур не хотел уступать нору, и в конце концов Гай в сердцах махнул рукой.

– Ну и сиди тут! Жрать захочешь – вылезешь!

Он осторожно раздвинул ветки и выглянул. Экран не врал – склон был пуст. Гай увидел недалеко от входа потерянный топор и, оглянувшись вокруг, выбрался из кустов. Брошенный овираптор исчез. Очевидно, пошел в зачет ущерба за разоренное гнездо. А еще рядом с входом троодоны изрядно наследили. Всюду остались отметины их когтей. Гай представил, что эти когти могут оставить на теле, передернулся, затем пошел вниз. Неожиданно за спиной раздался треск. Малыш-брахицератопс продирался сквозь кусты, как вездеход через лесные заросли.

– Вылез? – хмыкнул Гай. – Беги вниз, ищи мамашу!

Но Гай уже начинал догадываться, что вряд ли он ее найдет. После того как там пронеслась стая троодонов, шансов на спасение у нее не осталось. А может, она их задержала? До последнего отбивалась, давая время малышу спастись бегством? Сейчас об этом можно было только гадать. Гай представил эту сцену и посмотрел на него с сочувствием.

– Будь осторожен, Ур, – он похлопал по воротнику, между нарисованных глаз. – Поищи, а вдруг жива?

Гай мягко подтолкнул его вниз, а сам пошел искать топор. Но малыш не отставал. Он шел рядом с ногой, чуть позади, выдерживая четко выверенную дистанцию. Гай остановился и показал на лес.

– Иди туда! – для верности он взялся за рог и развернул голову в сторону деревьев. – Понял? Твое место там!

Поначалу показалось, что малыш его и вправду понял. Он долго и внимательно смотрел на зеленые вершины, но затем снова засеменил следом.

– Нет, нет, нет! – засмеялся Гай. – Ты чего удумал? Только не это! Я сам по себе, а ты проваливай куда хочешь, пока я добрый. А то ведь можешь заменить мне потерянного овираптора.

Спустившись до середины склона, он нашел топор, положил на плечо и задумался – что же делать дальше? Еду у него отобрали. Живот подвело так, что впору рыть червей. А тут еще этот пятнистый незрелый преследует по пятам.

– Послушай, Ур, – начал злиться Гай. – У меня никогда не было никакой твари! Понимаешь? Никогда! Не было и не будет! Если на счет меня у тебя появились какие-то планы, то даже не думай. Мне бы себя прокормить.

Не помогло. Малыш, не мигая, смотрел ему в глаза, словно пытался разжалобить.

– Ну уж нет! Не на того напал! Я переписчик. Понял? Этим все сказано. А если не понял, то честное слово, лопнет терпение, и на обед у меня будет филе из юного брахицератопса! Я давно на тебя поглядывал. Сейчас как дам между глаз, и я с обедом. Ты потому еще жив, что на детей у меня рука не поднимается. Да и удирали мы с тобой, как два нашкодивших воришки. Можно сказать – соратники по спасению. Но не надейся, что это нас сдружило. На этом все! Дальше наши пути врозь. А если попадешься мне еще раз, то не пожалею. Запомни.

Гай снисходительно посмотрел сверху вниз, в полной уверенности, что его поняли. Если уж не слова, то жесткие интонации должны были донести до этой незрелой особи, что с ним шутки плохи. Но все напрасно – его твердую непримиримую позицию не оценили и на этот раз. Окончательно разозлившись, Гай зашел малышу со стороны хвоста и дал хорошего пинка. Лучше бы этого не делал. Схватившись за ногу, он едва не упал, скрипнул зубами, бессильно махнул рукой, затем побрел по склону, переворачивая камни в поисках ящериц. Ур не отставал ни на шаг.

Не бойтесь ошибиться! Будьте настойчивы в достижении цели! Не тяните с принятием решения! Дальше «Кодекс переписчика» большую часть советов сводил к вызову полиции. Вам оказали сопротивление? Немедленно вызывайте полицию! У вас отказались принять повестку на утилизацию? Полиция мегаполиса и здесь поможет исполнить ваш профессиональный долг! Никогда не сомневайтесь! Чтобы ни произошло – на вашей стороне закон и полиция! Как мило….

Гай хмыкнул и презрительно сплюнул полный рот липкого сока. И где эта всемогущая полиция? От безделья он забубнил под нос заученные из кодекса фразы, пока не поперхнулся зеленой жвачкой, от которой свело скулы. Ну и гадость! И как только ее ест Ур? Что там дальше? Если не знаете, что делать – помните, поддержка переписчиков для полиции является приоритетной задачей номер один! Ранее незыблемые правила теперь казались набором афоризмов собрания идиотов. Главный из которых и написал этот кодекс.

Если не знаешь, что делать – лучше ничего не делать! А если вы, вельможи из кластера законов и права, думаете иначе, расскажите это разгуливающему внизу тарбозавру!

Вон он – камнем добросить.

Чудовище о двух ногах и хвостом с трехметровое бревно прошло протоптанной тропой внизу холма и недовольно заревело, задрав голову в небо.

– Не можешь! – рассмеявшись, Гай торжествующе затряс над головой топором. – Только сунься, и я забью твои ноздри в башку по самые уши!

Вес и размеры сыграли с тарбозавром злую шутку. Увидев, ненароком выглянувшего Гая, он рванул в гору, но не одолел и четверти склона. Затем, осознав бесполезность стараний, тарбозавр тут же потерял к нему интерес и удалился в поисках более доступной добычи. Охотился он не здесь. В простиравшихся как на ладони джунглях Гай уже вычислил район, где тарбозавр находился большую часть времени. От холма это было далеко, там, где деревья казались выше, стояли реже, и паслись гиганты, не ровня юрким овирапторам. Эти же мелкие твари с кривыми клювами и пестрыми хохолками шныряли повсюду. Гай просыпался от их визгливого крика и с первыми сумерками прятался в нору под аккомпанемент пронзительных завываний. Овирапторов он не боялся. А когда начал сам на них охотиться, они стали бояться его. Совсем другое дело троодоны. Эти твари страха не знали, но обитали скученной стаей, в непролазных зарослях папоротника на болоте, на открытых местах появлялись редко, и предусмотрительно обходя стороной опасный район, Гай больше не встретил ни одного троодона.

По уже укрепившемуся обыкновению он дал легкого пинка юному брахицератопсу и беззлобно бросил:

– Уйди с дороги!

Ур очередной раз его проигнорировал. Он не отходил от Гая ни на шаг, но делал это с таким видом, будто это Гай его повсюду преследовал, а не наоборот. Такая церемония происходила постоянно, день за днем. Вот и сейчас, когда Гай потер ушибленную ногу и пошел вниз, к реке, Ур бросил обгладываемый куст, обогнал и засеменил, смешно переваливаясь толстым задом и раскачивая из стороны в сторону тяжелым воротником. Учился он быстро и уже знал – если Гай пошел в сторону каменной гряды, в обход папоротниковой чащи, то это на водопой. Гай тоже постепенно начал к нему привыкать, хотя противился как мог и не упускал случая об этом напомнить. То крепким словом, то пинком. Но Ур воспринимал все его потуги как игру. Отвязаться от него казалось делом безнадежным. Если только убить, пока не вырос. Но возникавшие на первых порах подобные мысли вскоре стали Гаю противны. Даже когда от голода выворачивало живот. Как ни пытался он злиться, как ни старался ополчить себя против Ура, но поднять на него руку так и не смог. Хотя частенько малыш того заслуживал.

Река встретила искрящимся солнцем и роем взвившихся насекомых. Стрекозы размером с растопыренную ладонь жужжали над головой разъяренной сворой. Гай нехотя отмахнулся и упал лицом в воду. И опять та же головоломка, возникающая каждый раз, когда он спускался к реке. Во что набрать воду? Чтобы утолить жажду, ему все время приходилось проделывать опасный путь с холма на берег. Свернутое из листьев ведро продержалось недолго. Развалившись и выпустив воду, оно было благополучно съедено Уром. Ничего не вышло и с деревянной лоханкой, выскобленной из высохшего полена.

Неожиданно по воде побежали круги. Гай вскочил, отбежал и лишь затем взглянул на экран. Но он молчал. Кроме Ура на нем никого не было. Хотя всего в паре метров из воды показалась черная спина, лапы с перепонками, сплющенный с боков и усеянный шипами хвост, но и сейчас экран безмолвствовал. Для Гая это оказалось неприятной неожиданностью – то, что творилось в реке, для экрана было недосягаемо. А ведь он совершенно не боялся реки. Доверяя экрану, он смело пил и даже подумывал войти в воду, чтобы поплавать!

Тот, чье внимание он привлек, ударив хвостом, взметнул столб брызг и исчез. К счастью, отмель у берега для его охоты была недоступна.

Гай тяжело выдохнул, чувствуя, как бешено колотится сердце, и пошел обратно. Казалось, что он уже начал вживаться в окружающий мир. Распознавая съедобные листья и охотясь на овирапторов с ящерицами, кое-как наладил питание. Поделил лес вокруг холма на опасные районы и не очень. Нашел самый удобный путь к водопою. Пусть и идти пришлось лишнюю сотню метров в обход зарослей, но зато путь этот чаще всего был свободен. Теперь же окружающий мир преподнес новый сюрприз. Река потеряла свою привлекательность, вмиг превратившись в непроницаемую среду, до дна кишащую опасными тварями. Будто спохватившись, пикнул экран. Гай обрадовался, что ошибся, обвинив его в слепоте. Но экран указывал не на реку, а в противоположную сторону.

Метка поначалу приближалась, затем остановилась. Гай наблюдал за ней, уже направившись на склон, но любопытство взяло верх, и он повернул в лес. Эуплоцефал оказался тварью, удивительно похожей на гигантскую шестиметровую ящерицу, закованную в панцирь, со спиной, усеянной шипами и острыми пластинами. Могучий хвост завершался круглой костяной булавой. Маленькие треугольные глаза прятались под колючими иглами, усеявшими голову от ноздрей до загривка. Но несмотря на устрашающий вид, эуплоцефал мирно пасся, без разбору пожирая мелкую траву и толстые ветки. Вот кому тарбозавр нипочем! С такой броней можно бросать вызов хоть десятку тарбозавров. Заметив постороннего, эуплоцефал нервно качнул хвостом, и оказавшееся на пути булавы дерево вздрогнуло, осыпавшись сухой хвоей и трухлявой корой. Гай восхищенно сжал кулаки. Вот если бы под эту булаву да тарбозавра! Но подумав, он безнадежно вздохнул и побрел на холм. Что-то подобное он уже было с аргирозаврами. Ожиданий полный мешок, а на выходе – ноль. Эуплоцефал травоядный, а с таким рационом ты здесь по определению – жертва.

Солнце коснулось вершины холма. Гай заторопился. Уже наученный опытом, он знал, что сумерки здесь короткие. Чтобы не засыпать на голодный желудок, нужно поспешить. Поймать хотя бы ящерицу, ну а если не повезет, придется снова есть до тошноты надоевшие листья. Поднявшись до середины склона, он проводил торопливо семенившего Ура снисходительным взглядом. Набирающий в день по полкило малыш обогнал его, решив схитрить, чтобы первым занять место в норе подальше от входа. Забравшись в самую глубь, он упирался рогом в стену и, чуть подогнув лапы, засыпал так до утра.

– Не сильно-то и хотели, – бросил ему вдогонку Гай. – У выхода воздух чище. А ты нюхай собственный зад!

Потребность говорить, он, пусть и безответно, удовлетворял с Уром. Слушая речь, Ур замирал, и казалось, что он внимательно слушает. Тогда Гай начинал рассказывать. Поначалу для смеха, потом чтобы не сойти с ума. Начал с баржи, затем перешел на суровое детство. А когда уже нечего было говорить, то пересказал заученный наизусть «Кодекс переписчика». Уру без разницы было что слушать, лишь бы Гай не молчал.

Перевернув камень, Гай разочарованно скрипнул зубами. Снова пусто. Под нагревшимися на солнце камнями любили прятаться ящерицы. Но теперь как назло ни одной. То ли он уже всех переловил, то ли они ушли искать более спокойное место.

– А на ужин у нас? – Гай начал сам с собой избитый монолог. – Дайте догадаюсь! Конечно же, терпкие листья на слюнявых стеблях! Что ж, меню нас не балует. Еще немного, и на экране появится еще один травоядный. А потом мне бы панцирь с шипами как у…

Гай неожиданно осекся на полуслове. Он вскочил, взволнованно пробежал вдоль вершины, откуда было лучше видно. Затем спустился к каменным уступам, нависавшим над рекой. Нет, он не ошибся! На склоне соседнего холма горел огонь. Еще только начинало темнеть, и его свет не сильно выделялся на фоне зеленой травы, но струйка поднимавшегося в небо дыма, мерцающее пламя, то исчезающее, то вспыхивающее с новой силой… так светиться мог только костер. И рядом с ним кто-то был. Силуэт над огнем согнулся, и его озарили взвившиеся искры. Без сомнений, это был человек.

От волнения Гай едва не задохнулся, взмахнул руками и закричал, срывая горло:

– Эй! Я здесь! Эй, сюда!

Эхо подхватило и понесло его крик вдоль реки. Не успевший спрятаться в нору Ур остановился, удивленно оглянулся и, наверное, решив, что его ждет очередной рассказ, затрусил обратно.

– Я здесь! Эге-гей!

Гай метался вдоль обрыва, кричал, складывая ладони рупором, на радостях охрип, и наконец его услышали. Человек у костра встал, долго смотрел в его сторону, а затем направился вверх по склону, к точь-в-точь такому же утесу, как тот, на котором стоял Гай. Шел он неспешно, удивительно знакомой вальяжной походкой. И еще не рассмотрев мощную широкую фигуру, Гай начал смутно догадываться, у кого он уже видел такую походку. Шака он распознал бы даже по нескольким шагам. Здесь же ему доказательств было более чем достаточно. И, кажется, Шак Гая узнал еще раньше. Он подошел к краю обрыва и замер, глядя на Гая долгим задумчивым взглядом. Создавалось впечатление, что он ничуть не удивлен. Теперь их разделяла пропасть с бегущей внизу рекой, и, стоя каждый на своем уступе, с расстояния тридцати шагов они могли рассмотреть друг друга до мельчайших деталей. Шак был затянут в такую же пленку, как и Гай, только его оболочка подчеркивала гору мышц и мощь невероятно широкого торса.

Они долго молчали, и наконец первым не выдержал Шак:

– Что-то подобное я ожидал увидеть.

– Вот как? – лишь бы что-то сказать, ответил Гай.

Он никак не мог понять, радоваться ему или напротив? С одной стороны, они враги, еще не так давно мечтавшие друг друга убить, но с другой – этот непонятный враждебный мир, опасный лес, хищные твари… им бы объединиться.

– А ты нет?

– Нет, – честно признался Гай.

– Неужели ты еще ничего не понял?

– Что я должен был понять?

– В таком случае ты еще глупее, чем я думал.

Теперь Шак улыбался широкой, открытой улыбкой. Не знай его Гай, он бы подумал, что перед ним клерк из психологического кластера, подготавливающий клиента к утилизации. Те так же улыбались до ушей и щебетали вкрадчивыми голосами, убеждая в необходимости принести себя в жертву на благо общины.

– Оглянись вокруг! – обворожительная улыбка превратилась в натянутую гримасу и Шак указал по сторонам. – Согласись, странно вот так вот встретиться в таком вот удивительном месте. Верно, Гай? Все вокруг непонятное, и в то же время потрясающее. Наши костюмы, особые возможности, первобытный лес, динозавры.

Динозавры! Наконец-то! Конечно, же динозавры! – Гай ночами напролет ломал голову и никак не мог вспомнить это слово. От радости он чуть не вскрикнул, но Шак не заметил и продолжал:

– Неужели тебя все это ни не наводит ни на какие мысли?

– Очень даже наводит, – торопливо кивнул Гай. – Согласен, Шак. Странности нас преследуют с самого начала пути.

– И что ты об этом думаешь?

– Здесь есть кто-то еще? – спросил Гай, еще не догадываясь, куда клонит Шак.

– Нет, здесь только ты и я. Кого-то добавить третьим, согласись, было бы нелогичным. Так что еще ты видишь вокруг?

– Я вижу, что здесь всего в достатке. Я готов был умереть за воду, а здесь ее вон сколько. Если постараться, то и с едой проблем не так уж и много. Получается, что нам теперь не за что друг друга убивать?

– Что верно, то верно. Но это только на первый взгляд. Ты же, как и я, понимаешь, что это не так? Такой роскоши нам не дадут.

Гай промолчал.

– Отсюда выйдет кто-то один. И на твоем месте я бы не обольщался.

– С этими тварями я уже научился уживаться. Некоторые даже стали моей добычей, – похвастался Гай, решив, что Шак сомневается по поводу его способностей к выживанию. – Мы могли бы поладить и объединить усилия? Тогда можно было бы поохотиться на добычу покрупнее.

– Они нам этого не дадут.

– Они? Кто они?

– Кто же их знает? – Шак искренне удивился недогадливости Гая и, подняв руки к небу, выкрикнул: – А как ты еще объяснишь все это?!

– Сначала я был уверен, что все это обман, иллюзия, мираж. Мне было кому об этом рассказать. Потом засомневался. Уж слишком все натурально.

– Натуральней некуда, – поддакнул Шак.

– Но потом я перестал об этом думать, потому что куда ни ткнись – всюду тупик. Затем появились дела поважнее.

– И ты не догадываешься, зачем ты здесь?

– Может, для того чтобы я смог себя испытать?

– Ты настолько глуп, что с тобой даже не интересно. Неужели ты не видишь, что нас столкнули носами! Они не дали мне убить тебя на барже. Они хотят, чтобы я это сделал здесь. Ну что же, я их не разочарую.

Гай сглотнул и тяжело кивнул. Теперь он все понял. Именно это и говорил ему Тобиас – скорпионы в банке!

– Как же ты это сделаешь? Нас разделяет река. Я видел – в ней водятся огромные твари.

– Ты даже не представляешь какие! Здесь все огромное. Причиной всему – избыток кислорода. В этом воздухе его пятая часть.

– В лесу бродит тарбозавр.

– Тарбозавр? – на мгновение Шак задумался. – Нет, такого не знаю. Мне подсунули тираннозавра. Но можешь быть уверен, мой не хуже твоего. Но они не хотят, чтобы мы стали их добычей. Поэтому на нас эта шкура. Она не пропускает запах. А здесь это дает существенную фору.

– Еще в ней не холодно, – добавил Гай, чтобы Шак не считал его таким уж глупым.

– Неплохая прочность, хотя и не броня. Предупреждающий об опасности экран. Что еще хотеть? Они позаботились обо всем.

Гай покосился на экран, но Шак на нем не отражался. Шак понимающе перехватил его взгляд и улыбнулся.

– Это было бы слишком просто. Мы должны выслеживать друг друга. Охотиться по всем правилам первобытного мира, – неожиданно щелкнув пальцем по экрану, он спросил: – какая у тебя «особая возможность»?

– Не знаю.

– Хитришь… – не поверил Шак. Потом кивнул на Ура. – Ты водишь еду с собой? Лучше на привязи, а то сбежит.

– Еду? – удивившись, Гай посмотрел на выкапывающего рядом с ногой корень малыша-брахицератопса. Насчет сбежит – это Шак сильно ошибается. Если бы Ур сбежал, Гай ничего не имел бы против. Одному в норе гораздо комфортней.

– Они здесь вроде свиней. Лучше привяжи, а то его съест кто-то другой.

– Он съедобный?

Это так… лишь бы не молчать, потому что на языке вертелся совсем другой вопрос. Он не давал покоя с самого начала их разговора. Но задать его Гай никак не решался. А теперь, когда он не сказал Шаку об «особой возможности», о которой в самом деле ничего не знал, надежда услышать ответ и вовсе улетучилась. Если что-то скрываешь ты, то не жди искренности от другого.

Но на всякий случай спросил:

– Шак, где ты добыл огонь?

– Надо говорить – как? Ты меня поражаешь! Неужели они действительно считают, что ты можешь со мной справиться, если ты даже не в состоянии понять того, что тебе уже и так дано. Лучше бы мне приказали убить тираннозавра! С ним хотя бы есть какая-то интрига. Хотя я и так с ним покончу, если не этой, то следующей ночью точно!

– Ночью? – Гаю показалось, что он ослышался. Для него ночь была самым страшным временем суток.

– Конечно, ночью. Они же рептилии. Пусть ты и был закостенелым переписчиком, не видевшем ничего дальше своего района, но, Гай, неужели ты не в состоянии оценить происходящее вокруг себя? Ты здесь находишься не меньше моего, но не можешь удивить меня хотя бы каким-то маленьким, но собственным открытием? Что ты здесь все это время делал? Как ты собираешься меня убить, если даже толком не изучил то, что у тебя уже есть?

Обидные слова Шака достали до самых глубин души. Досадно, но что скажешь в ответ? Гай чувствовал, что Шак гораздо умнее его. Он опередил его на много шагов вперед. Тем более было неприятно слышать это от отброса общины, пусть даже и главного среди себе подобных. Ладно бы его поучал какой-нибудь умник из кластера изысканий или отдела собирателей интеллекта.

В ответ, чтобы Шак не считал его окончательным тупицей, не терпелось выдать что-нибудь умное:

– Ты хочешь сказать, что мы во временном периоде динозавров?

– Ну наконец-то у тебя проснулось любопытство. Судя по фауне и окружающей биосфере с хвойными и голосеменными, мы лет этак миллионов семьдесят назад.

Дальше у Гая перехватило дух, и ничего умного упорно не лезло в голову. Семьдесят миллионов лет! Темнеющее небо вдруг закружилось, и, чтобы не сорваться с обрыва, ему пришлось отступить на безопасное расстояние. Семьдесят миллионов лет назад! Земля еще в полном расцвете! Суша и океан мирно сосуществуют, не посягая на территории друг друга. Человеческая цивилизация не погибает, потому что ее еще даже нет в зародыше!

– Шак, это правда? А может, все же это иллюзия? Как-то так… ошибки, глаза, мозг?

Гай вконец запутался и умолк.

– Правда. И хватит об этом. Сейчас я ухожу. Но ты должен знать, что это был первый и последний раз, когда мы с тобой вот так мирно говорили. Мы как были врагами, так ими и остались. Они не хотят, чтобы торжествовала грубая сила. Им бы хотелось увидеть работу наших мозгов. У тебя же нет ни того, ни другого. Так что следующая наша встреча будет последней. Прощай! Удачи не желаю.

– Подожди!

Гай не нашелся, что сказать, но хотел задержать Шака хотя бы на секунду. Возможно, Шак ошибается! Может быть, ОНИ хотят, чтобы враги примирились и объединившись, рука об руку боролись с враждебным миром?

– Шак, а если вдруг все окажется не так, как ты думаешь? Вдруг ты поймешь, что не прав?

– Что ты хочешь сказать?

– Если неожиданно что-то изменится, если… – Гай чуть не сказал: – если тебе понадобится моя помощь, но вовремя прикусил язык. – Если ты передумаешь, то мы должны как-то дать об этом друг другу знать. Все может случиться.

Сначала Шак ухмыльнулся:

– И это мне говорит Гай-Непримиримый? Ненадолго же тебя хватило.

Потом подумал и согласился:

– Хорошо. Если я захочу что-то сказать, на краю этого обрыва я положу камень. Это же условие распространяется и на тебя. Только не беспокой меня по пустякам.

Затем он отвернулся и, не оборачиваясь, ушел в уже темнеющий лес.

Каково это – чувствовать себя дураком? Нет, не сразу… а приходить к этой мысли постепенно, шаг за шагом. Поначалу восхищаться собственной смелостью и сообразительностью – достаточной, чтобы, забравшись на холм, кривляться с вершины над удаляющимся тарбозавром. Да и хитрости не занимать. Ее вполне хватает, чтобы спрятаться в кустах и подстеречь глупого овираптора. А память такая, что клятву переписчика он помнит вплоть до необходимых интонаций. Только все это к черту! Это ничто рядом с интеллектом выдворенного за стены города выродка.

Гай еще раз осмотрел себя с головы до ног. Шак же так и сказал – ты не видишь того, что тебе и так дано! Что он не видит? Какие еще сюрпризы таит его шкура? Шак добыл огонь! Шак легко понял, что происходит и где они находятся. Разобрался с «особой возможностью». Он был так же невероятно умен, как и силен. Ничем подобным Гай похвастаться не мог. Говорят, у дурака всегда все хорошо кончается! И все у него сложится само собой. Хорошо бы! Вот если бы Шак сам покончил с собой, или его сожрал тираннозавр. А может, на водопое его схватит огромная тварь из реки? Или он станет жертвой стаи троодонов? Так нет же! Скорее всего, это произойдет с ним, с Гаем!

В сердцах он лягнул в перегородивший нору пятнистый зад. Еще не успевший уснуть Ур тяжело развернулся в тесных стенах и уставился на него долгим немигающим взглядом.

– Что я еще не знаю? Я еще глупее, чем ты!

Удивительно, но на барже он не чувствовал подобной растерянности. Там он четко знал, что делает сейчас и каким будет его следующий шаг. На барже все было ясно и понятно – в трюме оберегаемое стадо, над головой хищная стая! Вопрос лишь в том, кто кого.

– Чего уставился, сосок поросячий?!

Гай чувствовал, что еще немного и злость от собственного бессилия он сорвет на Уре. Но Ур был непробиваем и продолжал смотреть на него крохотными зачарованными глазками невинного ребенка. Гай тяжело выдохнул и принялся снова ощупывать собственную оболочку. Начал с подошв. Ничего… – гладкая эластичная пленка с утолщением на пятке и пальцах. Кстати, пальцы на руках тоже покрыты утолщенными подушечками. Гай поднес ладони к лицу – возможно, разгадка в них? Ударил пальцем о палец. Ничего не произошло. Затем его взгляд упал на экран. Что-то в нем изменилось. Нет, там не появились новые цели. По-прежнему светилось лишь пятно от Ура. Изменения произошли в правом верхнем углу, рядом с блямбой «особой возможности». Теперь надпись «особая возможность», опоясывающая блямбу снизу, смыкалась с надписью верхом «доступность чужевидения». Уже привыкнув к экрану и обращаясь к нему лишь при сигнале тревоги, Гай секунду смотрел на тусклые буквы, не скрывая удивления, потом, приготовившись к любому сюрпризу, накрыл их пальцем. Вмиг все перевернулось, и он увидел самого себя! Согнувшегося в тесной норе, в обтягивающей оболочке и с вытянутой от изумления физиономией. От неожиданности Гай вскрикнул и все исчезло. Перед ним снова стоял Ур и таращился невинными глазами точно ему в рот.

– Что это было? – спросил его Гай, вполне допуская, что после всего происшедшего не будет ничего удивительного, если Ур ему ответит человеческим голосом. – Ты видел?

Ур промолчал, и Гай, поколебавшись, снова накрыл пальцем надпись. Мгновенный переворот и вместо брахицератопса снова он. Двойник, словно в зеркале, с рукой, сжимающей экран. Гай хлопнул ртом, и его двойник сделал то же. Осталось еще попробовать его разговорить. Мгновение, и Гай бы так и сделал. Спросил бы, куда подевался Ур? Или как это Ур превратился в него самого? Но его вовремя осенило! И подсказку дала надпись вокруг блямбы «особой возможности». Никуда Ур не исчезал и не превращался. Он по-прежнему глядел на Гая, а Гай видел сам себя его глазами. Чужевидение – сотню переписчиков вам в селезенку! От волнения Гай заметался по тесной норе, вылез наружу, уткнулся в кусты и не заметил, как иглы впились в лицо. Вернулся обратно и, схватив за рог снова пытавшегося уснуть Ура, развернул к себе.

– Смотри на меня!

Палец на блямбе, и Гай опять видит сам себя с перекошенным от восторга лицом.

– Теперь туда!

Перед глазами закачались повисшие из стен корни.

– Вот моя «особая возможность»! Не такой я и глупый, Шак! Так, что еще?

Трясущимися руками он ощупал себя с головы до макушки, но больше ничего не обнаружил.

– Но как-то же этот выродок добыл огонь? – волнуясь, он продолжал говорить вслух, то и дело пиная упорно пытавшегося уснуть Ура.

С потянувшейся в нору прохладой Ур становился заторможенным и медлительным, и с каждым разом приходилось прикладываться все сильней и сильней.

– Как он добыл огонь? – Гай заглянул в помутневшие глаза брахицератопса, потом, безнадежно махнув рукой, оставил его в покое. – Где-то должен быть источник огня.

Он ощупал каждый изгиб, каждый рубец, надеясь найти выступ, под которым прячется зажигалка или термофитиль, каким в богатых городских квартирах зажигают мазут. Ничего….

– Кстати, о рубцах… – Гай взглянул на линию вдоль груди и между ног. Половины оболочки при необходимости расходились с легкостью, если их потянуть в стороны, но стоило отпустить, тут же смыкались, будто намагниченные, и превращались в едва заметный герметичный шов. – Но ведь вокруг экрана ничего нет? – Гай говорил вслух, поглядывая на Ура, но его глаза уже бесповоротно спрятались под роговыми веками. Облокотившись о стену и стоя на растопыренных ногах, малыш уже спал. – Как экран держится, если его ничего не держит?

Гай перебрался ближе к выходу и протянул руку с экраном навстречу последним лучам заходящего солнца. Ни зажимов, ни креплений с застежками. Но ведь Гай что только с ним не делал: лазил по деревьям, убегал от троодонов, пробирался сквозь непролазные заросли, – и ни разу его не потерял.

Взявшись за экран, Гай попытался его оторвать. Показалось, что экран слегка сдвинулся. Тогда он потянул изо всех сил. Изогнутая поверхность поддалась и отделилась от руки на дюйм, сверкнув голубым разрядом. Гай отпустил, и она мгновенно прилепилась обратно.

– Интересно… – задумчиво забубнил он под нос. – Тоже магнитит как на рубцах, но гораздо сильнее. Очень интересно.

Взявшись поудобней, он оторвал экран еще раз, с трудом удерживая его на расстоянии пары дюймов. Между экраном и рукавом потрескивали тонкие линии разрядов.

– А вот и огонь! – Гай глядел на миниатюрные молнии, пляшущие на его руке и, едва сдерживая нахлынувшую радость, нервно хихикнул. – Как все просто. Вот я тебя и догнал. Так что мы еще поборемся, Шак. Мы еще поборемся…. И я тебя уверяю, со мной тебе скучно не будет.

Выбравшись из норы, он собрал сухой хворост, осыпавшуюся хвою и кору, жухлые листья, щедро устилавшие склон, и соорудил небольшую кучу, затем поднес к ней руку и оттянул экран. Поначалу ничего не вышло. Нужно было приспособиться и подобрать расстояние. Потом в небо потянулась струйка дыма.

В опустившейся черноте пламя запылало как маяк на глубоко врезавшейся в ночной океан скале – ярко и мощно освещая замершие кусты и склонившиеся деревья. Гай подбрасывал еще и еще, пока от жара не затрещал и не вспыхнул рядом папоротник. Пусть Шак с той стороны видит, что он ловит все на лету. Ему достаточно намека, и он все поймет. А Шак, пусть и в насмешку, но дал ему подсказки, о которых еще пожалеет.

Огонь осветил валуны на склоне, и у Гая возникла мысль заглянуть под один из них, как это делал днем, при свете солнца. Под первым же камнем распласталась пятнистая ящерица с жирными, отвисшими боками. На этот раз она не убежала. Лежала смирно, не шевелясь и не подавая признаков жизни. Встрепенулась она лишь тогда, когда Гай крепко схватил ее за лапу. Не давая шанса на побег, он ударил ее головой о камень и понес к костру. Жареная ящерица – это вам не сырая! Это если хотите – деликатес, под который можно и ночь не спать. Он так и сделал – просидел ночь напролет, наслаждаясь запахом жареного мяса и тишиной. Лес удивительно молчал. Не кричали шумные овирапторы, не ревел, сбивая с ног настигнутую жертву, тарбозавр. И даже ветер уснул, запутавшись в развесистых кронах. Лишь еле слышно журчала река, да безмолвно светила луна. Сейчас ночь не нагоняла панический ужас. Она казалась притихшей и покорной. Огонь прогорел и теперь тускло светился угасающими углями. Разомлев, Гай втягивал носом смесь дыма и аромата древесной смолы, вплотную придвинувшись к костру и ловя остатки исчезающего тепла вытянутыми ладонями. Он больше не подбрасывал в огонь сухих веток, потому что над холмом уже забрезжил рассвет. Очарование открытого колышущегося пламени, пляшущего в ночной тьме, неумолимо исчезало с первыми солнечными лучами. В городе за открытый огонь его бы наказали огромным штрафом, а здесь он словно награда. Теперь его жизнь изменилась. А с ней изменился и он сам. И тарбозавр не казался так страшен, как в ту их первую встречу. Всего лишь гора пропитанных злобой мышц, но совершенно бессильная перед безобидным склоном. И шныряющие в зарослях троодоны казались милыми ребятами. Не тревожь их, не тронь гнезда, не заходи в болото на их территорию, и они не побеспокоят тебя. Не входи в воду, пей с мелководья, и не станешь добычей речных монстров. Соблюдай правила, и ты переживешь всех этих тварей вместе взятых! Они больше не страшны. Они отступили на второй план, потому что появился другой. Безжалостный, коварный и, главное, не в пример остальным, умный. Шак! О нем Гай думал всю ночь. Пока что их разделяет река. Но наверняка хитрый Шак уже разрабатывает план, как перебраться на его сторону. Сначала разделается с промышляющим на том берегу тираннозавром, а потом возьмется и за Гая. В отличие от него, Шак наперед знает каждый свой шаг. Он впереди на несколько ходов вперед. Он будет действовать первым номером, не дожидаясь, пока ошибется его противник. Он беспощадная и не ведающая сбоев машина-убийца!

Гай скрипнул зубами. Собственная обреченность начинала его злить. Как часто бывало, злость породила решительность. А за ней и презрение к собственной трусости. Да, он немного отстал! Да, он не так преуспел в изучении окружающей обстановки, как его противник! Но он еще жив!

Гай вскочил и от бешенства, а скорее от захлестнувшей жажды борьбы, ударил ногой в прогоревший костер. Фонтан пепла взлетел сотнями искр. Вот так Гай разделается со всеми своими врагами! Кое-кто поторопился списывать его со счетов! Теперь он снова был тем Гаем-Непримиримым, который не испугался бросить вызов Шаку на барже. Не побоится бросить и сейчас. Пусть даже весь лес с полчищами динозавров станет у него на пути. Шака они не спасут!

Собственное перерождение пришлось Гаю по душе. Он ухмыльнулся, подобрался, почувствовал, как внутри вспыхнул огонь, в голове роем пронеслись мысли одна рискованнее другой, рука крепко сжала каменный топор – он готовился к битве. Для начала нужен план! Хотя бы в отрывочных набросках. Лишь наметки. Общее направление!

Гай взглянул с вершины на оживающий лес, решая, с чего начать. Мысли метались, словно молнии под экраном на рукаве. Река! Нужно проверить – нет ли в ней скрытого брода или поваленных деревьев. Если есть, то Шак непременно использует эту возможность. Но там тарбозавр? Убить тарбозавра!

Уфф…! Гай вытер вспотевший лоб. Это он, пожалуй, хватил через край! Так и до атаки идиота недалеко. С топором в одной руке и факелом в другой. Бесстрашно и нелепо! Тарбозавру на смех и на завтрак! Хотя идея с ним разделаться Гаю понравилась. Пусть и не новая, но притягивающая своей неизбежностью. Как бы он ни откладывал это на потом, но если он хочет победить Шака, то для начала нужно избавиться от тарбозавра. Думать о засадах, делать ловушки и ползать в траве, выслеживая Шака, невозможно, если подозреваешь, что тебя в ту же минуту выслеживает тарбозавр.

Солнце стремительно рвалось ввысь, и вместе с ним проснулись десятки звуков. Выбрались из укрытий овирапторы. Собравшись в стаю, они ринулись вдоль склона, но, заметив наблюдавшего за ними Гая, с криками скрылись за стеной кустов. Напрасно. Кусты кустам рознь. Нужно было в те, что правее. А в этих кто-то из них сегодня станет добычей троодонов. Овирапторов с их крохотными мозгами жизнь ничему не учит. И на этот раз потеряв своих сородичей, завтра они опять полезут в болотистые заросли. Гай это видел не первое утро. Всегда одно и тоже.

– Как эти твари еще не исчезли? – произнес он за спину, заметив выбирающегося из норы Ура.

Над головой, хлопая перепончатыми крыльями, пронеслось существо с тонким зубастым клювом. Гай никак не успевал отследить его на экране, чтобы узнать – опасное оно или нет. Затем далеко внизу затрубил в отросток на голове зауролоф. Огромный, но совершенно безобидный. Загудел проснувшийся рой стрекоз. Оживала всплесками река. Но это все не то. Не этот звук он ожидал услышать. Он ждал жуткого рева, от которого стынет кровь. Убедиться, что чудовище все еще здесь, на своем месте, за стеной сосен, и от него никуда ни деться. Казалось, их встреча предрешена. Это неизбежно, от этого не отвертеться, а, значит, в лесу два победителя быть не может!

Ждать долго не пришлось, и наконец подал голос хозяин! Пробудившись и отогревшись на солнце, он возвестил всем, что голоден, и тот, кто не спрятался, пусть пеняет на себя. Вот он-то Гаю и нужен!

За спиной затрещали кусты. Это проголодавшийся Ур принялся их обгладывать, не отступив перед царапающими морду иголками. Гай поморщился – сколько можно?! Что ни утро – то одно и тоже. Он взял его за рог и оттащил к побегам папоротника. Кусты с шипами надежно прикрывали вход в нору. Даже троодоны спасовали перед их длинными иглами. А Ур, укрывшись за прочной броней, с маниакальным упрямством все время пытался их уничтожить.

Гай задумчиво глядел на его не останавливающиеся ни на секунду челюсти, и постепенно обрывки мыслей превращались в стройный план.

– Пошли, незрелый динозавр, – подтолкнул он Ура, хотя и так был уверен, что тот засеменит следом.

От того, что он задумал, на душе неприятным осадком осталось ощущение вины. Чувство непривычное и давно забытое. Даже вручая повестку, он подобное ощущал лишь в начале своей карьеры переписчика. Потом чувство жалости исчезло, как неприемлемое в его профессии. И вот снова….

– Ты – жертвенная свинья, а я безжалостный переписчик! И закончим на этом!

Произнес громко, скорее убеждая себя, чем оправдываясь перед Уром. И чтобы ненужные эмоции не мешали думать, Гай заставил себя сосредоточиться на плане. Он казался довольно прост, хотя во многом зависел от удачи. Когда солнце перевалит через верхушку холма и станет над рекой, придет тарбозавр. В обходе своей территории это чудовище было точно, словно имело часы. Пройдет вдоль реки, огибая болото, потом по тропе у склона и дальше за лес, где когда-то паслись аргирозавры. Со стороны, направленной к реке, холм обрывался вниз уступами различной высоты. Самый низкий нависал над водой на расстоянии метров двадцати. Но он Гая не интересовал. Маловероятно, что тарбозавр зайдет вводу, даже если там его будет ждать приманка. А вот соседний, чуть выше, хотя и не такой широкий, располагался как раз над поляной, недалеко от тропы тарбозавра. Если его заманить под этот выступ, а затем сбросить на голову хороший валун, размером этак с баржевую бочку, то с такой высоты вполне возможно, что удар по голове станет для динозавра роковым.

Стараясь на Ура не глядеть, Гай шел вниз по скрипевшей под ногами гальке и плел из папоротниковых веток веревку. Хорошая получалась веревка – гибкая, крепкая, с палец толщиной. Свернув петлю, накинул Уру на шею и затянул. Пока что малыш не возражал и словно на поводке послушно шел рядом, задевая ногу раскачивающимися боками. От его покорности к горлу подкатил ком. Уж лучше бы брыкался, пытался вырваться, бодаться рогом. Не было бы этого омерзительного чувства вины.

Поляна под обрывом колосилась от ярко-зеленых побегов, укрывших Ура с головой. Лишь торчавший из листьев воротник широко раскачивался в такт ковырявшему землю рогу, выдавая местонахождение детеныша. Ур по достоинству оценил новое пастбище и с удовольствием принялся его уничтожать. Учиненный им треск стеблей, разносился далеко за пределы поляны.

– Вот и хорошо, – произнес Гай.

Петлю на другом конце веревки он затянул вокруг подвернувшегося под руку бревна и остался доволен. Поводок на шее Ура казался коротковат, и не давал ему свободу на всю поляну, но это и не нужно. Съесть всю траву он все равно не успеет. Солнце вон перевалило через холм и сверкает в воде между двух берегов, а значит тарбозавр уже где-то недалеко.

– Будь тут! – сказал напоследок Гай и не удержался, чтобы не попрощаться, похлопав его по воротнику. – А мне пора.

Ур рванул следом, поднатужившись, сдвинул с места бревно, протяжно заурчал, но Гай остался неумолим. За спиной он слышал возню, недовольное ворчание, но весь путь по склону ни разу не обернулся. Лишь когда поднялся на уровень обрыва, собрался с духом и бросил взгляд вниз. Он ожидал увидеть душераздирающую сцену, с глазами, полными тоски и обвинения в предательстве, но, потеряв его из виду, Ур неожиданно успокоился и снова увлекся травой.

– Вот и хорошо, – повторил Гай. – Прости, но ты не на того поставил. Ты отжил свой лимит, а я тебе не друг, а всего лишь безжалостный переписчик. Считай, что я вручил тебе повестку.

Он посмотрел на снующую в зеленых волнах пятнистую спину и, громко выдохнув, окончательно подавил остатки жалости. Теперь необходим камень. Такой как нужен – круглый, тяжелый и вполне подходящий, чтобы катить и чтобы свалить на голову тарбозавру, лежал недалеко. Уперевшись спиной, Гай вытолкнул его из продавленной вмятины и покатил к обрыву. Из-под ног метнулась ящерица, очень даже крупная, но сейчас было не до нее. Гай напирал на камень всем весом, опасаясь не успеть. Тарбозавр должен был появиться с минуты на минуту. Как назло, он почему-то молчал. По реву Гай всегда безошибочно определял его местоположение, сейчас же не за что было зацепиться.

Он подкатил камень к обрыву, заглянул вниз, потом бросил взгляд на застывший лес. И вдруг мощный рев раздался совсем рядом. Вздрогнув, Гай бросился шарить глазами между сомкнувшихся стеной деревьев. Дальше от холма лес вздымался высокими раскидистыми соснами, надежно скрывающими ревущего тарбозавра, но ближе к склону лес уступал зарослям кустарника. Неожиданно над их верхушками показалась голова. Точь-в-точь как тогда, в их первую встречу. Тарбозавр выглянул, замер, повел носом, затем его глаза впились в колышущиеся волны травы. Из-за выступающего обрыва Гай не видел Ура, но догадался, что тарбозавр его заметил. Показалось, что он даже присел, спрятал между веток голову, слился с зеленью листьев и неотрывно смотрел в одну точку.

– Ну… давай, – шепнул Гай.

Ему вдруг показалось, что тарбозавр раскусил подвох. Увидел поводок на шее приманки, заметил нависающий камень, просчитал варианты событий и их последствия. Гай не удержался от улыбки. Своего противника он подсознательно отождествлял с Шаком и наделял его таким же умом и хитростью. Что-то вроде генеральной репетиции перед их с Шаком решающим сражением.

Внизу, заметив опасность, встрепенувшись, взвизгнул Ур. Жалобно и тихо, будто опасаясь себя выдать. Тарбозавр ответил вибрирующим от предчувствия добычи ревом и бросился из укрытия. Через мгновение его бугристая спина скрылась под обрывом. Гай налег на валун, столкнул и тут же распластался на краю, глядя за его полетом. Камень врезался в траву, аккурат в то место, где секунду назад находился Ур. Врезался сочно, увесистой массой впечатав в землю куст с черными ягодами. Окажись на его пути голова тарбозавра, лежать бы ей сейчас рядом, заливая траву кровью. Но вся незадача была в том, что на пути камня этой головы не оказалось. Целый и невредимый тарбозавр шел вдоль склона, тяжело путаясь в цепляющихся за когти зарослях, а впереди него мчался Ур – от хвоста до головы облепленный комьями грязи и с обрывком петли на шее. Яростный, прерываемый тяжелым дыханием рев за спиной придавал ему скорости и сил. Сообразив, что его спасение на холме, малыш несся длинными прыжками, забираясь все выше и выше. Инстинкт самосохранения четко отпечатал в его крошечных полушариях, что безопасное место там, за стеной кустов, в проделанном между корней лазе, в низких стенах темной норы. И он летел туда, не оглядываясь, даже тогда, когда тарбозавр уже отстал, и не одолев покатый подъем, остановился, провожая его злобным взглядом. С вершины обрыва Гай хорошо видел обоих. Ур без труда пересек склон, безошибочно определил направление на убежище и сходу влетел в заросли, мгновенно пропав из виду. Тарбозавр же с потерей смирился легко. Гая всегда это удивляло. Стоило тарбозавру чуть отстать от добычи, он тут же прекращал погоню. Эту картину Гай видел не раз. Ни ожиданий в засаде, ни подкарауливания у водопоя или изнурительной погони, ни коварных охотничьих приемов, вроде загона в западню с одним выходом. Прямолинейно, бесхитростно и на удивление глупо. Как правило, доставались тарбозавру лишь те, кто не успевал убежать из-за слабости, больные или раненые, не брезговал он и падалью.

Тарбозавр исчез. Теперь его голодный рев доносился с другого конца леса, а Гай, не зная, то ли огорчаться, что его план провалился и гигантский динозавр остался жив, или из-за этого провала радоваться, потому что остался жив динозавр, который был гораздо меньше? Он взглянул на закрывающие выход кусты – Ур не появлялся, и тогда Гай первым сделал шаг на встречу. Раздвинув в стороны ветки с иглами, он согнулся, чтобы протиснуться в нору и наткнулся на наставленный рог. Малыш, растопырив лапы и пытаясь увеличить собственный рост вздыбленным воротником, загородил вход и сверлил его налившимися кровью глазами.

«Неужели он что-то понимает?» – удивился Гай.

Эта догадка показалась дикой, но не лишенной изящества. То, что Ур не глуп, добавляло в их тандем особую изюминку. Теперь, если вспомнить его монологи с малышом по душам, то они уже не воспринимались как разговор со стенкой. Такая мысль притягивала новизной, и Гай решил ей подыграть.

– А ты с характером.

Он отодвинул от лица иглы и присел рядом, облокотившись на глиняный навес.

– Жить хочешь? – Гай сочувственно посмотрел в крохотные глазки. – Я тоже, – вздохнул он. – Но что нам делать с этим чудовищем? Не знаешь? Вот и я не знаю, – его вдруг прорвало выговориться. – А тут еще этот Шак! Мало нам тарбозавра, так еще он на нашу голову. А ты не радуйся. Если меня он просто убьет, то тебя зажарит на костре. Ты для него свинья. Я бы тоже мог, но как видишь – этого еще не сделал. А что привязал тебя, так это мы, переписчики, так шутим. Я был уверен, что ты вырвешься.

Гай искоса взглянул на реакцию Ура.

– Я к реке. Ты со мной? Пошли, пошли, я тебе покажу на берегу такой вкусный папоротник, что язык проглотишь!

Малыш не сдвинулся с места, и Гай пожал плечами.

– Ну, как знаешь.

Он медленно встал, потянулся, взглянул вдоль пустынного берега и, не заметив ничего подозрительного, неторопливо пошел вниз. На показ, громко шаркая ногами, то топчась на месте, то останавливаясь. Все для того чтобы Ур успел присоединиться. Но ожидаемый треск кустов за спиной так и не раздался.

Потрясенный Гай обернулся:

– Ур, ты не можешь обижаться! Ты всего лишь закованный в панцирь безмозглый поросенок! Ты чего о себе возомнил? Твоих мозгов хватает, чтобы пожевать траву, да нагадить рядом с норой, привлекая троодонов. И все! Ты пустоголовый динозавр и не можешь думать. Здесь думаю я! И если я тебя зову, то ты должен бежать, подпрыгивая и виляя хвостом!

Тишина.

– Ах, так! – разозлился Гай. – В таком случае, чтобы, когда я вернусь, ноги твоей в норе не было! Нора моя! Ищи себе другое укрытие. Если приду и застану – сделаю свинячье жаркое! Попомни мое слово – так и сделаю! И не спасут тебя ни жалобные глазки, ни щенячий возраст.

Река предупредила об опасности недвусмысленным всплеском и показав черную спину с костяным плавником. Гай замер, отслеживая на воде круги, добежавшие до обоих берегов. Не решившись напиться в этом месте, он пошел вдоль берега в поисках отмели или ручья. Он шел по краю воды, вздымая в воздух полчища насекомых. Подступивший к реке лес нависал над головой, закрывая солнце и расточая тысячи запахов. Странный лес. Пропитан водой, как губка. Вода стекает по стволам, веткам, листьям. Все здесь странное, словно болотная кочка, увеличенная в тысячу раз. Шак сказал – семьдесят миллионов лет! Гай снова ощутил волнительный трепет. Их бросили на выживание и к тому же столкнули носами, как двух ненавидящих друг друга скорпионов. Только скорпионам никто не мешал расправляться друг с другом. Здесь же повсюду ящеры! Они рычат, шипят, визжат. Охотятся друг на друга. Крупные расправляются с мелкими. Мелкие собираются в стаи, чтобы расправиться с крупными. Ящеры куда ни глянь. Мирные и хищные. Медлительные и быстроногие. Покрытые кожей, волосами, перьями. Ящеры на двух и на четырех ногах. Ящеры с ластами вместо ног, и ящеры с крыльями.

Тысячу переписчиков вам в двери! Как здесь выжить?

Гай замер, глядя под ноги на высунувшийся из грязи рот. Словно ботинок с оторванной подошвой, рот распахнулся перед плюхнувшимся рядом жуком, схватил его за панцирь и, выпустив мутный пузырь, уволок в чавкнувшее болото.

Как здесь выжить? Если на любой размер и вкус здесь найдется свой рот!

Исполинский хвощ преградил путь, хлестнув по лицу мягкой кистью. Желание пробираться к реке пропало, и Гай собрал воду с длинных пушистых побегов. Ноги провалились в болотную жижу. Тогда решив не дожидаться, когда из нее появится рот побольше, Гай свернул в сторону леса. Грузное, неуклюжее существо, выставив вперед челюсти-клещи, упрямо карабкалось по бесконечному перу папоротника. Перо раскачивалось перед лицом, сверкая каплями росы и зелеными кольцами членистого брюха. Существо повернуло голову и уставилось на Гая крохотными глазками с красными огоньками. Размах, и он влепил кулаком в огоньки, накрыв и голову с клещами, и полосатое брюхо. Болото закончилось, а дальше под ногами зашуршала лесная подстилка, напоминающая бурелом из ветвей и огромных кусков зеленой коры.

Гай брел, раздвигая заросли, пиная мох, отмахиваясь от надоедливых стрекоз, и думал, думал, думал….

Шак! Кто он? За что попал в отчуждение? Хотя с этим-то как раз все понятно. С его образом жизни городского отброса – на барже самое место. Но из отбросов редко кто может прочесть даже собственное имя, а Шак… Шак поражал своими знаниями. В прошлую их встречу Гаю показалось, что он говорит с мудрецом кластера открытий. Сплин так и говорил, что если где-то еще и остались мозги, то это только в этом кластере. От напряженных размышлений разболелась голова. Что может быть общего у Шака с кластером открытий, где каждый ученый бесценен? Ничего!

Остановившись, Гай уставился на экран. Упорно думая о Шаке, он никак не мог переключиться на то, что видел. Экран светился оранжевыми искрами, заполонившими весь передний сектор. Меток было много, но все они сгрудились в одном месте. Троодоны! Гай встрепенулся, замер, затем отступил, боясь выдать себя неосторожным движением. Мечущийся взгляд по сторонам! До холма далеко, но его вполне устроит высокое дерево. Этот прием здесь работал безукоризненно. Чуть что, сразу по стволу вверх, и как можно выше. А эти твари не умеют лазать по деревьям – хоть какое-то, но слабое место у них есть! Хорошо бы увидеть рядом столб мамонтового гиганта, да на худой конец, сойдет и пальма. Медленно занеся ногу, он сделал шаг назад и, как назло, наступил на ветку. Сухой треск показался взрывом. Затравленно взглянув на экран, Гай застыл, не смея шелохнуться. Если кто-то позаботился, чтобы он не выдавал себя запахом, то почему бы еще не сделать его движения бесшумными? Эта мысль навязчиво буравила мозг, пока он медленно поднимал ногу из выступившей под ступней влаги. Теперь казалось, что каждый его поворот, каждый вздох подобен падающим с горы камням.

Плавно двинув головой, будто его шея была мраморной, Гай склонился к экрану и заметил, что одна оранжевая точка отделилась от светящейся кучи и направилась в его сторону. Чье-то внимание он все-таки умудрился привлечь. Тогда Гай сорвался с места и нацелился на сосну, растопырившую ветви между ним и приближающимся троодоном. Услышав шум его шагов, метка на экране сорвалась, набирая скорость. Они бежали навстречу друг другу, словно соревнуясь, кому первому достанется сосна. Гаю оставалась всего пара прыжков, когда из-за дерева вылетела гладкая, как блестящая голова Метиса, вытянутая морда с черными глазами, подведенными зелеными полосами. Выскочив на поляну, троодон ростом чуть больше метра неожиданно замер. Напасть в одиночку он не решился. Нервно переминаясь с ноги на ногу и царапая землю шпорами, он зашипел, затем, подняв к небу пасть, затряс шеей и испустил протяжный визгливый клич. Гай ткнул ему в морду каменным топором, попытался достать до щелкающей зубами пасти, но троодон, не в пример глупому овираптору, тут же отпрыгнул и, сохраняя дистанцию, закричал еще громче. Из болота откликнулись таким же вибрирующим визгом. Услышав приближение сородичей, троодон осмелел, попытался схватить топор зубами, подскочил на кочку, замолотил воздух верхними конечностями, словно пытаясь увеличить собственный рост, и устрашающе зашипел.

Приближающийся вой подстегнул Гая, как электрический разряд. Он бросился вперед, размахивая своим орудием направо, налево, сверху вниз. Такого напора троодон не выдержал и юркнул в кусты. Швырнув топор ему вслед, Гай схватил нависающую над головой толстую ветку, подтянулся и оседлал ее верхом. Уже через секунду под сосной металась разъяренная стая. Троодоны подпрыгивали, норовя достать его за ноги, кусали друг друга за хвосты и жутко вопили. Гай полез еще выше, пока они не скрылись за зеленью веток. Добравшись до вершины, он увидел всю панораму от подножия холма до зарослей хвоща на болоте целиком. Потеряв его из виду, стая успокоилась и вернулась туда, откуда пришла. В двух десятках шагов от сосны лежала туша эуплоцефала, той самой ящерицы в доспехах, которую Гай считал непобедимой. Троодоны облепили тушу, скрываясь с головой в распоротом брюхе и прыгая по спине, рядом с уже бесполезными шипами и гребнями. Хвост с булавой изогнулся кольцом и сейчас казался совсем не страшным. Троодон просунул узкую морду между костяными пластинами и трепал его, вырывая куски мяса. Число троодонов не поддавалось подсчету. За их полосатыми непрерывно снующими по туше телами эуплоцефала не было видно. Лишь на мгновение открывались детали: утыканная шипами голова темнела пустыми глазницами, да белыми кольцами оголились ребра. И все. Троодоны тушу уже доедали. Но не могли они его убить! За то короткое время полученный здесь опыт утверждал однозначно – такого быть не может! Не те зубы, пусть и умноженные стаей, не те возможности, и не та сила. Эуплоцефала убил тарбозавр. А троодонам остались объедки с его стола. Лишь сейчас Гай понял, с кем он решил потягаться силой. Его страх перед тарбозавром колебался подобно незамысловатой гиперболе. Сначала вверх, до замирающего от ужаса сердца, то вниз, до бесшабашного мужества, с планами расправы. Теперь вот снова вверх….

Он забрался на раскачивающуюся верхушку сосны посмотреть да послушать. Но тарбозавр никак себя не проявлял.

«Наелся и где-нибудь дремлет… – успокоил себя Гай. – Осталось дождаться, когда наедятся троодоны».

Но злобные и юркие троодоны оказались удивительно прожорливы. Насытившись, те, что покрупнее, отходили и уступали место тем, что помельче. Недовольно рыча, алчно следили, сопровождая каждый кусок мяса плотоядным взглядом, затем набрасывались снова. Потом в дело вновь вступала мелочь. И все повторялось.

Солнце уже перевалило за холм Шака, залилось вечерним багровым румянцем, а Гай все сидел на сосне и ждал, когда они наедятся. Обняв, липкий от смолы ствол, он и сам уже разомлел, подставив теплым лучам спину. Очередной раз встрепенувшись, взглянул на опускающийся к горизонту диск, затем на экран – троодоны все еще пировали, затем снова закрыл глаза. И так час за часом. Заметив чуть ниже спутавшиеся в паутину ветки, Гай спустился и расположился в них, словно в гамаке. Все шло к тому, что ему придется провести здесь ночь. Он уже смирился с этой мыслью и, обламывая пушистую крону, готовил место для ночлега. Ветка к ветке, накрест и вдоль, толстые вниз, тонкие сверху. Он так увлекся, что невольно залюбовался собственным сооружением. Получалось что-то, смахивающее на гигантское уютное гнездо и одновременно на полицейскую вышку городской стены. Не хватало лишь крыши на случай дождя. Гай опять вскарабкался на вершину, взглянуть на темнеющий горизонт. Чистые голубые линии не предвещали грозу. И здесь ему повезло – крыша не понадобится. Над головой снова спланировал за реку крылатый ящер, и снова Гай не успел его увидеть на экране. Зато он увидел, что экран теперь не пугает оранжевыми точками. Всего две, три и те уходят за границу слежения. Сейчас об их присутствии напоминал лишь обглоданный скелет эуплоцефала. Троодоны хорошо постарались. На белых костях не осталось ни клочка мяса. Даже набежавшая под брюхом лужа крови и та исчезла. Гай взглянул на гору прилепленных веток вокруг ствола сосны. Гнездо в один миг потеряло всю свою привлекательность. Нора казалась куда надежней и уютней. Он спустился и затрусил к холму. Экран не пугал новыми метками, ни оранжевыми, ни зелеными, и, успокоившись Гай пошел вдоль склона, по привычке переворачивая камни. Кусты у норы раскачивались и тряслись, будто их поливали волнами парализатора. Упрямый Ур боролся с иглами, добираясь до самых глубин. На Гая он даже не взглянул. Все его внимание захватил торчавший из земли корень. Поддевая его сросшимся с верхней губой клювом, Ур смешно упирался толстыми лапами, выворачивая горы глины.

– Попробуй там, где тоньше! – окликнул его Гай.

Его дельный совет проигнорировали, тогда он уточнил, ткнув пальцем:

– Вот здесь! – Не помогло и на этот раз, и Гай отмахнулся. – Что с тебя взять – одно слово – свинья! Пока меня не было, никто не заходил?

Разговор явно не клеился, тогда он пошел на вершину. Посмотреть на закат, темнеющее небо, собрать хворост. Сегодня он разожжет огонь так, чтобы его видели из самых дальних уголков леса. Даже те, по чьей воле он здесь находится! После Шака – это вторая головоломка, которая не давала Гаю покоя. Тарбозавр – и тот отошел на третий план. Шак сказал, что не знает, кто они, но уверен, что это их рук дело. Может, они – это так к месту вспомнившиеся мудрецы из кластера открытий? А что? На то они и мудрецы. Они умные, могли придумать, что угодно. А их плавание и не отчуждение вовсе, а острие хитрого эксперимента! Такой поворот вполне имеет место быть!

Разволновавшись, Гай забыл, зачем он забрался на самую верхушку холма. От завертевшихся догадок голова пошла кругом.

Конечно! Это же так логично! Их подбирали по какому-то только этим умникам понятному плану. Иначе как объяснить, что его, Гая, приговорили к отчуждению всего за три дня отсрочки человеку, отжившему свой лимит? Пусть это и была запрещаемая жалость, но ведь он упрямо утверждал, что произошла ошибка. А ошибки у него бывали и раньше. И ничего! Случалось, что вручал не тому повестку, или случались ляпы с подсчетом лимита возраста. Писал уточняющую рапорт-объяснительную, и все! Максимум – штраф с предупреждением! Конечно, семьдесят миллионов лет – немыслимо! Но кто его знает, до чего могли додуматься ученые в таком, который сам за себя так красноречиво говорит, кластере открытий?

А вот о своем открытии Гай непременно должен рассказать Шаку. Вызвать и рассказать! Шак ошибается! Шак понял все не так!

Забыв и о закате, и о костре, он побежал к обрыву, на ходу присматривая сигнальный камень. Подхватив круглый валун, Гай понес его, прижимая к груди, спотыкаясь и не разбирая дороги. Холм напротив приближался серыми залысинами на зеленой канве. Где-то там бродит Шак и ничего не знает!

Почувствовав под ногами гладкий уступ, Гай бросил камень и покатил его к краю. Встал, вытер лоб и от удивления отвесил челюсть. Он удивился бы куда меньше, если бы вернувшись, у входа в нору вместо Ура застал мирно пасущегося тарбозавра. На той стороне, также едва удерживаясь на краю, лежал камень, который не заметить было невозможно. Шак его подобрал по своей силе. Такой, что камень Гая казался колесом вездехода рядом с самим вездеходом – раз в пять меньше.

Гай крякнул, затем хихикнул, а потом рассмеялся, вызывающе громко и торжествующе. Шак и здесь его опередил! Он тоже все понял! Он умный, и его раньше осенила догадка о кластере открытий. Но на этот раз Гай был не в обиде.

Обрыв по ту сторону был пуст, и, сложив руки рупором, Гай закричал:

– Шак, я здесь! Я увидел твой сигнал! Ты даже не представляешь, как я рад!

Он пробежался взглядом вдоль холма, в надежде увидеть костер. А рядом – могучую фигуру Шака. Как в прошлый раз.

– Как мы сразу об этом не догадались?! Но ведь лучше сейчас, чем после гибели одного из нас?

Сумерки поползли меж холмов, затем потянулись к вершинам. Гай начинал нервничать. Шак не отзывался, и как ни ломал он глаза, так и не смог увидеть хоть какой-то намек на его присутствие. Будто и не было никогда.

– Шак, я здесь! – напрасно надрывал Гай горло. Шак не появлялся.

Но уступ напротив упрямо твердил, что Шак приходил туда. Прежде этого камня не было. В этом Гай был уверен. Тот же куст, расколовший монолитный утес и висевший над рекой зеленым шаром. Те же глыбы, отступившие вглубь и маячившие в пяти шагах от обрыва рыжим мхом. За ними согнувшийся от ветра хвощ. Все как в прошлый раз, но камня не было. Безусловно, это был оговоренный сигнал о встрече!

Гай подошел к краю, гадая, что могло пойти не так, и, на всякий случай заглянув вниз, растерянно пожал плечами. Неожиданно на той стороне произошло едва уловимое движение. Гай заметил его скорее интуитивно, боковым зрением. Еще не понял, что произошло, но увидел изменение. От глыб, снизу доверху покрытых мхом, отделилась часть и на мгновение приняла человеческий контур. За отпавшей частью глыбы исчез хвощ, глыба замерцала, затем приняла вид колеблющейся дымки, хотя хвощ так и не появился. Дымка то исчезала, то превращалась в едва различимую фигуру. Внезапно расплывчатая фигура побежала, на бегу превращаясь в Шака. В три прыжка преодолев расстояние от глыб до края обрыва, Шак размахнулся, и в сторону Гая полетел длинный тонкий шест, похожий на копье с обугленным на огне острием. Его стремительный полет напомнил выстрел парализатора. Заметный лишь всколыхнувшимся воздухом да темным длинным штрихом. Удар сбил Гая с ног, и он покатился, запоздало схватившись за торчавшее из груди древко. Боль резанула вдоль позвонка, будто его надели на штырь. В глазах вспыхнули миллиарды звезд, за звездами поплыли черные круги. Шак на обрыве перевернулся и завертелся в слившемся круговороте. Гай закричал, вскочил, дернул копье, раз, другой. Выдернуть получилось лишь с третьего. Сквозь дыру в оболочке пузырилась кровь. Смешиваясь с испачканными золой краями, она побежала вдоль груди к поясу грязным, тонким ручейком. Но пугало не это. Гай вдруг понял, что ничего не видит. Только что видел рану и вдруг – всюду чернота. Он протер глаза, прищурился, моргнул, тряхнул головой. Сквозь черноту проступил край обрыва. Сначала свой, потом – напротив. На нем внимательно глядящий Шак. Очень внимательно глядящий! Шак следил за каждым его движением.

– Ты – коварный ублюдок! – выкрикнул Гай.

Шак ухмыльнулся.

– Не больше, чем ты. Хотя я не знаю, что такое коварство? Гай, оно стоит победы? Неужели есть что-то ценнее, чем победа? А как тебе моя «особая возможность»? Ты со своей так и не разобрался? Ты куда, Гай? Не уходи, я хочу видеть, как ты сдохнешь!

Ноги больше не держали и, подогнувшись, повалились на траву. Траву, быстро окрасившуюся кровью. Не сумев подняться еще раз, Гай пополз на четвереньках. Подальше от обрыва. Пока он еще его видит. Потом распластался плашмя и тащился к норе, будто плыл в океане, поочередно выбрасывая вперед руки и вгоняя в землю пальцы.

– Ничего! Можешь прятаться! – кричал вдогонку Шак. – То, что ты сдох, я пойму, когда меня вернут обратно на баржу!

Все покрылось чернотой. Она опустилась разом и беспроглядной стеной. А с ней исчезло и время. Гай полз и не мог понять – он только начал свой путь или уже ползет всю ночь? Хотя это его мало волновало. Все бы ничего, если бы не эта чернота! Он не видел вокруг ни проблеска света, ни травинки у лица. Он не знал, куда ползет! Но еще хуже, что он не понимал, откуда взялась эта чернота? Это уже наступила ночь? А может, он уже забрался в нору? Если забраться в самую глубь, там тоже такая тьма, хоть выколи глаза. Страшнее всего, если он ослеп! Гай скрипнул зубами, приподнялся на локтях, рванул тело вперед и наткнулся на острые иглы.

В ушах пульсировал барабан. Ухал, разрывая голову на части. Не затихая ни на мгновение. Его назойливый бой требовал встать и открыть глаза. Гай уступил, лишь бы прекратить этот нестерпимый грохот. Разлепил один глаз, потом другой. Нора освещалась дымными лучами, пробившимися сквозь утренний туман и сетку кустов. Самый широкий луч упал, осветив изрытый вход норы, словно здесь поработал дендрариумный плуг. Вывороченные комья глины тянулись от входа и заканчивались рядом с головой. Тут же стоял виновник и увлеченно долбил рогом стену, добираясь до самых недоступных корней. Те, что были доступны, он уже выкорчевал и съел, попутно устроив небольшой завал.

– Ты чего наделал? – поднялся на локтях Гай. – Ур, прекрати!

Послушал его Ур или нет, он не узнал, потому что вдруг заметил, как теряет сознание. Вернее, он заметил, не как его потерял, а как в него уже пришел. Только что видел Ура у входа, а теперь он роется рядом, неприятно засыпав глаза землей. Только что Гай стоял на локтях и вдруг лежит на боку, прижимая руки к ране. На рану он старался не глядеть, отводя взгляд в сторону. Кровь уже не лилась, запекшись вокруг дыры в оболочке бурой коркой, но ее засохшие потеки пугали своими размерами. Сколько же он ее потерял? И осталось ли еще хоть что-то?

– Ур, перестань, – простонал Гай.

Еще немного и малыш устроит обвал, засыпав их обоих. В ответ Ур обернулся и уставился на него неподвижным взглядом, точно в глаза.

– Пошел вон! – Гай не выдержал и уронил чугунную голову на кулак.

К его удивлению, Ур послушался. Вылез и тут же набросился на кусты, затрещав ломаемыми ветками.

«А ведь он меня стерег! – осенила догадка. – Не покидал нору, все время был рядом. От голода рыл корни, но не бросал. А я его…».

Без Ура нора сразу залилась солнечным светом. Тогда Гай потянул край оболочки и открыл рану. Ее края оказались удивительно белыми и разбухшими, будто кто-то над ней поработал, поливая лекарствами и смягчая мазями. Он потрогал пальцем рваный край, понюхал прилипшую массу, лизнул. Так и есть, отдает резким лекарством и обжигает, как красный перец. Вступая в реакцию с кровью, оболочка выделяла густую жидкость, обрабатывая рану лучше любого доктора. Те, кто на него натянул эту шкуру, позаботились, чтобы их игрушка не погибла от ненароком полученной раны или глупой случайности. От них с Шаком ждут захватывающего представления, с погонями, засадами, хитроумными ловушками. Конечно, те, кто столкнул их носами, ничего общего с учеными из кластера открытий не имеют. Сейчас Гаю идея с их экспериментом показалась до глупости абсурдной. Его так называемое открытие на поверку оказалось пустым звоном в разболевшейся голове. Будь сейчас рядом Тобиас, он бы высмеял его, как безмозглого мальчишку. Потом бы объяснил, что все открытия тех умников в мантиях с эмблемой «эврика» сводятся к увеличению урожая в дендрариуме и росту животного поголовья на зверофермах. Если бы здесь приложилась рука кластера открытий, то Тоби распознал бы эту руку еще в первый день плавания!

Гай прикусил губу – Тоби, Тоби, как же его не хватает….

Без рассудительного Тобиаса он возомнил, что понял все сам, и глупо подставился под удар Шака. Хотя польза от его выпада все же осталась. Шак раскрыл свою «особую возможность». Маскировка! Теперь Гай увидел ее в действии и знает, чего ожидать. Если Шак неподвижен, то сливается с окружающей средой. Но это, если он замер! А стоит ему побежать, и маскировка распадается. В их противостоянии Гай получил одно весомое очко форы. Шаку его «особая возможность» неизвестна. Может быть, он даже до сих пор считает, что Гай с ней не разобрался. Но Шак преподал ему еще один хороший и не менее ценный, чем открыв свою «особую возможность», урок – не верь! Не доверяйся на его вызовы, не полагайся на его слова. В каждой ухмылке или взгляде ищи скрытый смысл или подвох! Шак коварный выродок, выброшенный за стены города, и этим все сказано.

Гай тяжело вылез из норы и повалился на спину рядом с Уром. Выбравшись на волю и добравшись до зеленых побегов, малыш, довольно урча, вырывал их с корнем и не пережевывая заталкивал в рот. Он напомнил Гаю, что ему тоже не мешало бы хоть чем-то подкрепиться. Организм истратил все силы в борьбе за жизнь и теперь требовал эти силы восполнить. Слабость не давала погоняться за юркими ящерицами. Гай проводил взглядом проворный бег одной из них и с трудом протянул руку. Нет, сейчас за ней не угнаться. Но он вспомнил, что оставил в костре недоеденную тушку. Обглодав мясистые места, остальное он тогда выбросил, как не стоящее внимания. Сейчас костлявые лапы и хвост показались сказочным лакомством. Кое-как поднявшись, Гай заковылял к оставшейся от костра горке золы. Серое пятно пепла разлетелось далеко за границы выгоревшей травы. Пепел лежал выше на склоне, покрывал листья кустов, даже тех, что стояли не ближе трех шагов от костра.

«Здесь кто-то рылся, – замер Гай. – Разбросанные погасшие угли, затоптанное пепелище… сам он не мог этого сделать. Троодоны!»

Лихорадочно бросив взгляд на пустой экран, он понял, что троодоны здесь ни при чем. Сейчас их рядом не было и, очевидно, не было и раньше. Когти на земле, покрытой пеплом, оставляют совсем другие следы – длинные борозды, глубокие в начале и превращающиеся в тонкую линию в конце. Да и так высоко на открытый холм троодоны предпочитают не подниматься.

Гай обошел вокруг разбросанного костра, разглядывая широкие полосы, вдоль и поперек пересекающие выгоревшее пятно. Одна полоса сохранилась лучше других и заканчивалась четким отпечатком. Отпечатком следа человеческой ноги. Гай поставил рядом свою ступню. Она оказалась короче вдавленного в пепел оттиска на четыре пальца.

Шак! Гай сглотнул застрявший ком, осторожно оглянулся, затем попятился к норе. Шак был на его стороне! Такое открытие не сулило ничего хорошего. Его не вернули на баржу, и он понял, что Гай остался жив. Маловероятно, что Шак переплыл реку, скорее всего, он нашел проход или брод и пришел, чтобы его добить. Обыскал холм, но Гая не нашел и сорвал злость, пиная оказавшуюся на пути кучу пепла. Следы костра рассказали ему, что Гай сумел добыть огонь. Гай тоже чему-то да учится. А не найдя его наверху, возможно Шак решил, что раненый Гай бросил насиженное место и ушел вниз. Исходя из этого, напрашиваются два варианта событий. В первом Шак вернулся на свою сторону. Во втором – продолжает его искать, рыская где-то у подножия. Гаю хотелось верить в первый вариант. С надеждой поглядев на соседний холм, но не заметив ничего указывающего на присутствие там Шака, он принялся прочесывать глазами лес вдоль склона своего холма. По обе стороны болота шныряли овирапторы. Это слегка успокоило. Будь там Шак, они бы дали знать тревожным визгом. Дальше через поляну перебежала парочка едва заметных крошечных рахонависов с пестрыми крыльями. Эти еще пугливей овирапторов. Гарантия того, что в радиусе их видимости Шака точно быть не может. Остались заросли троодонов. Но если бы Шак не прислушался к предупреждению своего экрана и вошел в их владения, то Гай уже был бы на барже. Увеличить район поиска, прочесывая лес далеко за подступами к холму, Шак тоже не решится. Он хотя и силен, но осторожен. Рисковать в неизвестном месте не станет. Да и о тарбозавре ему известно. Так что первый вариант куда больше похож на правду.

Гай пригнулся и перебежал к кустарнику, ближе к обрыву. Отсюда соседний холм был как на ладони. Уступ с покрытыми мхом глыбами пустовал. Сигнальный камень исчез. Зато на своей стороне Гай увидел копье с опаленным черным концом. Оно так и осталось там, где он его выдернул, едва заметное под спрятавшей его травой. Рядом на гравии темнело пятно крови. Чуть ближе, на гранитном пласте – бурые полосы, оставленные его окровавленными пальцами. От всколыхнувшей воспоминания картины заныла рана. Гай оттянул оболочку, скривился, увидев вокруг нее пузырящуюся бесцветную массу, зачем-то подул и прижал оболочку на место. Она хорошо справлялась со своей работой. Боль отступила, затем и вовсе исчезла. Чудеса медицины, да и только….

Стараясь больше не думать о ране, Гай сосредоточился на соседнем выступе, отслеживая его уступы метр за метром, чтобы не пропустить ни малейшего колебания контуров или мерцания веток хвоща. Задействовав особую возможность, Шак мог быть совсем рядом. И, не выдавая себя, наблюдать за холмом Гая. Подумав, Гай решил, что на его месте он так бы и поступил. Слился с кучей мха и наблюдал. А выследив, раскрыл бы, где Гай прячется, чтобы явиться еще раз. Распластавшись под побегами папоротника, Гай замер, напрягая глаза и реагируя на каждое движение на той стороне. Но пока спокойствие нарушал лишь ветер.

И снова накатили нежданные метаморфозы. Странные ощущения. Будто проснувшийся в генах далекий предок-охотник вжимал его с головой в траву, обострил зрение, дал силу в руки. Вбросил в кровь охотничий азарт. Даже его дыхание теперь настроилось в такт колышущейся траве.

«Что за чудеса? – удивился Гай. – Но мне это знакомо! И мне это нравится. Не иначе мои предки не опускались до ковыряния земли, чтобы потом терпеливо ждать того, что на ней взойдет. Они добывали пищу в кровавой бойне охоты. Я это чувствую. Тобиас объяснил бы это так, что когда мы гнемся под тяжестью трудностей, то подсознательно тянемся к своим истокам. Проявляется связующая нить поколений. Далеких поколений. Таких далеких, что не видать им края. Но нить не рвется. Она всегда в нас и шепчет нам тихими знаками. Нужно лишь ее услышать».

Перекатившись от куста за камень, Гай дотянулся до копья, подтянул и вцепился двумя руками. Тяжелое двухметровое древко вселяло уверенность. Таким можно убить троодона одним ударом. Шак изготовил его из твердой породы. Опалил конец, затем на камне наточил острие. Он возлагал на копье большие надежды. Это чувствовалось в той аккуратности, с которой оно было сделано. Спасибо, Шак.

Гай швырнул булыжник в реку, подождал, затем устроил маленький камнепад. Если Шак рядом, его не могут не заинтересовать эти звуки. Ему достаточно шевельнуться, и он себя выдаст. Колебанием воздуха, вздрогнувшим очертанием линий холма, исказившейся зеленью травы. До боли напрягая глаза, Гай прошелся взглядом вдоль обеих сторон. Если Шак где-то и прятался, то делал это весьма профессионально. Не иначе и у него в роду были охотники. От ближних мест Гай перешел к детальному осмотру дальних. Начал со своего побережья, затем переметнулся на противоположное. Холм через реку не казался таким зеленым, как холм Гая. И рыжих каменных проплешин побольше, и деревья не такие высокие. Если только обратная сторона? Потому что с лицевой и спрятаться особо негде. Да Шак и не прятался. Он вдруг появился внизу, на пологом спуске, между желтыми пальмами и папоротниковой рощей, и Гай непроизвольно вжался в землю. Скорее инстинктивно, чем по необходимости. Шак шел очень далеко. Его фигура едва различалась темным квадратом на бирюзовом фоне. Шел он беспечно, хозяйской поступью, не озираясь и не скрываясь. Даже встань Гай в полный рост, он наверняка остался бы незамеченным. Шак был слишком поглощен своими мыслями. Показался на минуту и исчез в лесу. Гай понял, что идет он не к реке, а скорее вдоль нее. Туда, где на той стороне сгустились непроходимыми зарослями темные кусты, да вторым ярусом сосны. Тому, что Шак вернулся на свою сторону, могла быть только одна причина. Кто-то отвлек его от поисков, хотя бы на время. Так же, как и Гаю не давал покоя тарбозавр, наверняка занозой в ноге Шаку докучал его тираннозавр. Пусть он и хвастался, что разделается с ним в одну из ночей, да видать, не такое это легкое дело. А Гай…? Так списан он уже! Где-то прячется еле живой. Осталось лишь найти и добить. Отсрочка ничего не значит. Шак видел, что попал ему в грудь, видел, как тот кувыркался вдоль склона. И лишь опустившаяся ночь не дала отследить, куда он спрятался. Но это лишь дело времени.

«Да! – согласился сам с собой Гай. – Сто к одному, что Шак так и думает. Осталось выяснить, как он перебирается на мой берег?»

На этот раз река встретила тихой гладью. Вдоль ее середины по легкой ряби и несущимся листьям можно было заметить бег течения. Но на периферии вода замирала, прозрачная до дна, неподвижная и застывшая, манящая прохладой. Если в глубине кто-то и скрывался, то делал это очень умело.

Гай ударил копьем по воде, привлекая внимание. Никто не откликнулся, и он упал на колени, окунувшись с головой. Пил и ощущал, как холодная влага приводит его в чувство. Размякший мозг собрался, заработал и расставил приоритеты по местам: первым делом нужно найти путь, которым Шак, как минимум дважды, пересек реку! Для этого нужно отыскать на берегу отпечатки ног. Гай оглянулся на собственные следы. Они заполнились болотной жижей и исчезли. Он невольно выругался – если Шак и наследил, то болото все скрыло. Да еще заросли не пойми чего перекрыли путь. Придется лезть в воду. Войдя в нее по колено, Гай двинулся вдоль берега, ощупывая копьем дно. Гладкий песок чередовался с илом. За илом следовали плантации водорослей. Затем опять песок. Два шага, три тычка острием – вперед и в стороны, и опять два осторожных шага. Холм за спиной удалялся, все дальше и дальше. Гай с тревогой оглядывался, но продолжал идти. Не мог Шак переплыть реку! Не будет он так безрассудно рисковать. Где-то должен быть проход. Отмель, на которую не выбраться тварям из глубины. Первое подозрение у него возникло, когда по левую руку он увидел цепочку едва заметных водоворотов, пересекающих реку от берега до берега. Легкая рябь нарушала плавный ход течения. Гай пошел на первый водоворот, и глубина тут же подпрыгнула до пояса. Но сквозь кристально прозрачную воду он заметил вросший в дно валун с поверхностью, изрытой трещинами. Взобравшись на него, Гай рассмотрел рядом еще один. За ним закручивал воронку водоворота следующий. Камни пересекали реку, словно извилистая, но не обрывающаяся нить скрытого под водой пути.

«Вот так он и прошел. – Стоя на скользком краю, Гай смотрел вдоль реки. – С камня на камень, с берега на берег. Бесхитростно и безопасно».

Стоя на возвышении, в едва доходившей до колен воде, он видел русло далеко в обе стороны. Там, где царила глубина, выше по течению, река темнела до пугающих свинцово-серых оттенков, там, где она отступала мелью, вода, пронизываемая солнечным светом, заливалась желтизной. Такая желтая полоса тянулась чуть ниже, совсем рядом. Параллельно каменному переходу. Всего в полусотне шагов.

«Еще один брод? – проследив за отмелью, соединил взглядом берега Гай. – Сколько же их всего?»

Оставив первый переход, он пошел ко второму. Здесь река и вовсе мелела, доставая чуть выше колен. Огибая ноги дугой, проплыла темная извилистая тень. Гибкая, с непропорционально крупной головой. Она явно примерялась попробовать его на вкус. Гай пригвоздил тень ко дну, потом поднял, трепещущую, на острие копья. Зубастая пасть остервенело перемалывала воздух, молотя по воде хвостом. Филигранный размах, дабы добыча не сумела соскочить, и она полетела на берег. После будет чем заняться. На огне даже такая тварь обретет завидный вкус. Теперь бы не пропустить ту, что покрупнее и не поменяться в пищевой цепочке местами.

Гай следил за игрой цвета реки, в любой момент готовый бежать на берег. Отмель крупные существа оплывали стороной, выдавая себя всплесками вверх по течению, между холмами и далеко за ними. Раньше он был уверен, что эти твари надежно стерегут реку от посягательств извне. Оказалось – нет. Вздумай сейчас он перебраться на сторону Шака, то вот уже налицо два пути. А сколько их еще? Взяв ближе к берегу, Гай побрел дальше, тяжело переставляя ноги. Водоросли кишели мелочью, неистово молотящей в пятки. Размером с палец, но непременно с зубастым ртом, мелюзга старалась прокусить оболочку, облепив ноги со всех сторон плотной стаей. Когда Гай выбрался с плантации водорослей, его оставили в покое. Дальше болотистый берег превратился в песчаный, и он вышел из воды на тонкую линию, протянувшуюся далеко вдоль реки. Холм опасно удалялся, но экран молчал, и Гай отважился идти дальше. Не успел он пройти и сотни шагов, как обнаружился третий переход. Этот был еще мельче, хотя и прерываемый шумными перекатами. Не сумев их преодолеть, из воды торчали застрявшие на камнях и устроившие небольшой затор ветки, свалившиеся в реку. Поначалу казавшаяся непреодолимой река постепенно превращалась в дырявую галошу. Четвертый переход оказался песчаной отмелью, намытой пологим поворотом русла. Местами подводные дюны торчали над гладью воды, так что перепрыгивая по их вершинам, добрую часть пути можно было преодолеть, не замочив ног. За поворотом река впадала в озеро, потерявшее берега. Гай уже хотел повернуть обратно, но вдруг заметил еще один путь на ту сторону. Разделившееся на рукава русло мелело, и его вполне можно было пересечь по выглядывающим из воды кочкам.

Пять путей! Пять лазеек, соединяющих берега! Гай был потрясен.

Со стороны озера в его сторону направлялась стая овирапторов. Он узнал их крики, а взглянув на экран, лишь удовлетворенно кивнул. Так и есть. С десяток, а то и больше. Мечутся хаотичной оравой, озабоченные исключительно одним желанием – где бы чего стащить, что плохо лежит. Гай тут же вспомнил, что у него плохо лежит рыбина на берегу у второго перехода. А на нее у него были большие планы – килограмм пять прекрасного сочного мяса, запеченного на углях прогоревшего костра! Было от чего поволноваться. Посчитав свою миссию выполненной, Гай заторопился обратно. Овирапторы за спиной перекрикивались, не догоняя его, но и не исчезая с экрана. Редкий лес не давал шансов устроить на них засаду. Да и не в том состоянии он сейчас был, чтобы пытаться догнать юркого динозавра. Если только ближе к холму, на болоте, в дебрях хвоща и папоротника. Но Гай хорошо понимал, что здесь легко потерять и то, и другое. Так хотя бы сохранить то, что уже добыто.

По пути подвернулся высохший след тарбозавра. Берег реки входил в программу его обязательного обхода. Затем на глаза попался след посвежее, до краев заполненный водой, с вдавленными ветками хвои. Гай невольно покосился по сторонам, затем взглянул на экран. Кроме стаи овирапторов на нем никого не было. Но тревога невольно забралась в душу и заставила перейти с шага на нервный бег. Спасительный холм теперь казался опасно далеко. Его верхушка едва различалась за кронами сосен. Так далеко Гай еще никогда не заходил.

Выдохнул он, только когда увидел скелет эуплоцефала. Где-то рядом на берегу, в траве, должна быть добытая рыба. Осталось найти ее, и быстрей на холм. Волнений с него на сегодня хватит! Повернув к реке, Гай принялся раздвигать копьем кусты и заглядывать в каждую лужу. Но рыбы нигде не было. Ни рядом с рекой, ни дальше, вглубь берега. Она исчезла бесследно. Он еще раз разыскал в реке второй переход, прошел по песчаному дну, представил, где стоял, как ударил рыбу копьем, а потом швырнул в траву. Затем вернулся на берег и снова начал перелопачивать куст за кустом, ветку за веткой. Ничего! Гай невольно скрипнул зубами. А теперь еще и овирапторы исчезли. Шли по его следу, почти догнали и исчезли. Мог ведь достать одного из них в качестве компенсации за рыбу, но остался ни с тем, ни с другим. День явно не задался. На берегу качнулись заросли тонких побегов тростника, и в воду тяжело плюхнулась полосатая жаба. Показала голову с глазами в два кулака и исчезла. И здесь не успел! Гай поднял копье, нацелившись на случай, если она вдруг выглянет еще раз. Не дождавшись, безысходно махнул рукой и пошел к скелету эуплоцефала. Без особых надежд, но вдруг после троодонов все же что-то да осталось. Он заглянул под обглоданные до блеска ребра, перевернул костяную пластину панциря, закрывавшего спину, даже потрогал череп с обрывками шершавой и сморщенной шкуры, сплошь покрытой бородавками. Это казалось невероятным, но от двухтонной туши не осталось мяса даже на легкий обед. Настолько легкий, чтобы лишь слегка приглушить чувство голода.

Вдоль позвонка скелета эуплоцефала строгой линией тянулись плоские гребни с гранями, острыми и крепкими, словно заточенное железо. Еще не так давно они защищали своего хозяина; теперь торчали в небо серыми треугольниками, нестрашно и бесполезно. Гай представил, что если такой гребень закрепить на хорошем топорище, то получится топор куда лучше, чем был у него прежде. Этаким и дрова можно на костер нарубить, и тушку овираптора разделать. Да и для той же охоты…. Он потянул гребень, качнул, пытаясь оторвать, ударил ногой, и наконец вырвал самый мелкий, но с острой и зазубренной вершиной. Двухкилограммовый костяной треугольник составлял единое целое с круглой и пустотелой секцией позвонка, будто специально высверленной под топорище. Гай расплылся в самодовольной ухмылке – не иначе как предок-охотник снова натолкнул его на это решение. Отличный получится топор! А с ним и голодным дням конец. Если один на один, то и троодону можно запросто полчерепа снести. Теперь эффективность любого оказавшегося в руках оружия он измерял исключительно воздействием на троодона. Что, впрочем, не отвергало охоту на что-то и покрупнее.

Гай представил на костре вращающуюся тушу струтиозавра. Эту тварь он видел всего один раз, но она подкупала своей медлительностью и травоядностью. Пусть струтиозавр тоже закован в броню, но, не в пример другим, не велик, и против такого топора ему не устоять. Двухсоткилограммовый динозавр способен надолго избавить его от голода. Над огнем, да на вертеле! Было о чем помечтать…

От созерцания воображаемого куска ароматного мяса его оторвал настойчивый сигнал тревоги. Экран взвизгнул, казалось, громче обычного, словно и сам испугался собственной метки. Отрезав путь к бегству, со стороны холма шел тарбозавр. Сначала Гай экрану не поверил и судорожно встряхнул рукой, ожидая, что ядовито-оранжевая точка переметнется с одного края на другой. Не мог тарбозавр появиться с этой стороны! Он всегда заходил вдоль реки, со стороны озера. Этот ритуал казался незыблемым, как восход и заход солнца! А еще, как назло, ни одного спасительного дерева рядом. Трава по пояс да кусты. Гай заметался, ломая на пути мохнатые ветки и сбивая сочные, брызжущие соком, побеги. Поначалу бросился назад, вдоль берега, в сторону озера. Затем понял, что туда ему не убежать, да и спрятаться на открытом месте негде. Потом дернулся навстречу тарбозавру, надеясь успеть взобраться на ближайшую сосну. Но еще раз взглянув на экран, понял, что и здесь он не успевает. Гай уже готов было махнуть в реку, когда понял, что и это его не спасет. Далеко отошел, да и отмель огромному динозавру не преграда.

Из жидкой рощи низких деревьев показался тарбозавр, и, словно догадываясь, где находится его жертва, не раздумывая, направился в сторону болотистых зарослей. Гай упал в грязь, перекатился, наматывая на себя липкую тину, и пополз к ближайшему кусту. Не успел он спрятаться средь его веток, как за спиной услышал шипящий вздох. Тарбозавр ступил в болото, огромным весом выдавив со дна воздушный пузырь. Он был уже совсем рядом. А тут еще, как назло, ветки у корней голые, без единого листочка. Вся крона сверху, черт бы ее побрал, за солнцем тянется! Гай закрыл руками голову, сжался и замер, ни жив, ни мертв. Лишь одна мысль стучалась в оцепеневший мозг – на этот раз он точно доигрался! На этот раз его везение кончилось. Кажется, что всегда топталось рядом, а вот взяло и бросило, потому что Гай ему уже надоел.

Тарбозавр шел медленно, не разбирая дороги и плавно раскачивая головой из стороны в сторону. Его треугольные глаза, такие несуразно крохотные на огромной голове, скользили по траве, ни на чем не задерживаясь и ничего не замечая. Но нос! Огромный нос раздувался как меха. Он втягивал в себя сотни литров воздуха, фильтруя и отмечая любой самый тонкий запах. Вот он вытянул шею и нацелил ноздри вдоль берега. Где-то там оставили запах овирапторы. Затем поворот головы к реке. На той стороне тоже кто-то издает хотя и слабый, но манящий аромат пищи. Тарбозавр закрыл глаза и сосредоточился, не отпуская дотянувшуюся с противоположного берега тонкую нить запаха. Все это Гай видел, наблюдая за ним с пяти шагов. До мельчайших деталей. Еще не засохшую кровь на нижней челюсти – кому-то из обитателей леса сегодня не повезло. Свежий шрам через широкий лоб. А это свидетельство, что иногда не везет и тарбозавру. И вены! Под бугристой кожей, перегоняя литры крови, на шее пульсировали вены, толщиной с руку. Они будто гипнотизировали. Гай смотрел на их толчки и не мог оторвать взгляд. Рядом с ним стоял хищник размером с гору, закрывший собой полнеба, и Гай ясно понимал, что сейчас тарбозавр его непременно заметит. Невозможно не заметить то, что прячется у тебя под носом, достаточно лишь склонить голову. Он оцепенел, слепо уставился на пульсирующие вены и обреченно ждал.

Тарбозавр же, напротив, голову поднял еще выше, исследуя верхний, потянувшийся средь верхушек деревьев слой воздуха, и, неспешно переставляя ноги, двинулся в сторону озера. Каждый его шаг сопровождался протяжным шипением болота. Затем он вышел на поляну с редкими хвощами, и Гай перестал его слышать. Он вытер потоки холодного пота с лица, сглотнул пересохшим горлом и посмотрел на собственные пальцы. Они тряслись неконтролируемой дрожью. Гай хотел встать, но понял, что не может этого сделать. Ноги отказывались ему повиноваться. Лишь крупно вздрагивали руки, да судорожно всхлипывало горло. Даже несмотря на впитывающую оболочку он чувствовал, какая мокрая у него спина. Гораздо позже, когда вдавленные следы тарбозавра уже заполнились грязной жижей и исчезли, Гай вылез из укрытия и посмотрел на давивший в бок гребень эуплоцефала. Он его так и не выпустил, прижав локтем к телу и напрочь о нем позабыв. Тяжелый костяной треугольник тянул руки, но Гай его не выпускал и тупо смотрел на ребристые грани.

«Что-то он хотел с ним сделать? Ах, да – топор!»

Однако на этот раз планы поменялись. Встреча с тарбозавром определила его планы на несколько ходов вперед. Он вдруг тотчас все понял – не охотник он еще, а пока лишь жертва. И не он здесь главный, а всего лишь случайный прохожий, отсчитывающий часы своего существования. Все его существо противилось такой постановке вопроса. Бунтовало. Оно хотело быть хозяином положения. И, в силу собственной глупости, даже часто так считало. Но вот пришел монстр и сразу все поставил на свои места.

– Ты мне надоел! – медленно и членораздельно произнес ему вслед Гай. – Но с меня хватит.

Оглянувшись на безопасную вершину холма, он подавил настойчивое желание броситься под его защиту и направился в другую сторону. Туда, где узкий проход между непроходимыми зарослями на берегу и рощицей тонких гибких деревьев на краю леса истоптали следы тарбозавра.

Долго так продолжаться не могло. Пришло время тех угроз и проклятий, которые он в запале посылал вслед чудовищному динозавру. Посылал он их скорее для поднятия собственного духа, чем для руководства к действию. Даже не представляя, что может тарбозавру противопоставить. А теперь вот понял, что время пришло. И от угроз пора переходить к делу.

Утрамбованная трехпалыми следами тропа красноречиво вещала, что тарбозавр ходит здесь часто. Берег – это граница его владений, требующая двойного внимания. И лучше места для еще одной встречи не придумаешь. Полоса редких деревьев, с гибкими, как плети ветвями, упиралась в стволы мамонтовых гигантов. Покрытые желтой корой столбы высились на вылезших из земли корнях, под которыми можно было пройти, чуть пригнув голову. Рядом с таким гигантом Гай выбрал стройное деревце, тонким стволом вытянувшееся к солнцу сквозь густую крону соседа, будто упрямый цветок сквозь городские бетонные плиты. Обломал ветки снизу, затем, согнув, добрался до кроны. Вскоре у его ног лежала куча свернутых в кольца плетей, с крохотными листьями и липкими почками. Превратив дерево в голую и тонкую пятиметровую мачту, Гай взобрался на вершину и повис, собственным весом пригибая ее к земле. Гибкий эластичный ствол упруго вибрировал, но не ломался и медленно изгибался в дугу. Коснувшись земли, Гай загнул его к мамонтовому дереву и вершиной завел за петлю выступающего корня. Для надежности вставил клин, зафиксировав упрямо старавшийся вырваться ствол. Затем взялся за гребень эуплоцефала. Надел пустотелым позвонком на верхушку, закрепил сплетенными в веревку ветками, попробовал на прочность. Получилось сооружение простое, но совершенно непредсказуемое. Что от него можно ожидать – оставалось только догадываться. Гай отошел и окинул свою работу скептическим взглядом. Замысел был прост. Спрятавшись в корнях мамонтового дерева и прикрывшись стащенными в кучу ветками, он поджидает тарбозавра, а когда тот выходит на тропу, выбивает клин. Освободившийся ствол разгибается и наносит острым гребнем смертельный удар. Смертельный ли? Вот в этом и был главный вопрос. Даже вонзившись тарбозавру в грудь, убьет он его или только разозлит? Да и получится ли попасть в грудь? Гай прикинул траекторию движения гребня, пусть и усиленную размашистой дугой, но склонившийся под углом ствол предсказывал, что дуга эта пойдет гораздо ниже, скорее параллельно земле, чем отвесно снизу-вверх, и при гигантском росте тарбозавра вероятнее всего нанесет удар в живот, чем в грудь. Почесав в затылке, Гай вдруг вспомнил, чем он может усилить убийственный эффект собственного изобретения. Цветы! Хищные цветы, пожирающие ящериц как праздничные сладости и превращающие кровь в синюю слизь. Сделав небольшой круг, он нашел ароматные бутоны и вернулся, торжественно неся один из них на вытянутых руках. Расковыряв палкой сомкнувшиеся лепестки, Гай брезгливо вытряхнул останки слипшихся в бесформенную массу расплывшихся тел и вылил ядовитый нектар на острие гребня. Густоватая прозрачная патока расплылась по выемкам в гранях и, не проронив ни одной капли на землю, покрыла острие мутной липучей пленкой. Теперь осталось дождаться тарбозавра. Но вспомнив его громадную голову с безобразно отвисшей челюстью, усеянной жуткими зубами размером с локоть, и холодные, как два осколка стекла, пустые глаза, Гай вновь испытал невольный трепет. Пожалуй, на сегодня с него хватит. Это уж точно. Засаду можно отложить на завтра. К тому же не факт, что тарбозавр вернется сегодня еще раз. А вот завтра он точно пройдет этой тропой. Вот тогда Гай и покажет ему, на что способен.

«Конечно, завтра! – Гай почувствовал невероятное облегчение. – Успокоюсь, подготовлюсь, да и рана еще побаливает. А вот завтра все будет иначе…»

И чтобы вдруг некстати проснувшийся в душе охотник не подбил его довести дело до конца сегодня, Гай заторопился на холм.

«Там тоже работы хватает! Кусты, подпорченные Уром, поправить, на ужин чего-нибудь добыть, да и вообще…»

Но стоило ему подойти к склону и сделать первый шаг по осыпающемуся гравию, как за спиной раздался рев тарбозавра. Он еще не появился на экране, но в неожиданно притихшем лесу Гаю показалось, будто чудовище подкралось сзади и заревело ему прямо в ухо! Пулей взлетев на холм, Гай распластался за камнем и лишь затем начал шарить глазами по верхушкам деревьев. Так и есть – тарбозавр возвращался. На этот раз, обойдя болото, он появился оттуда, откуда не должен был. Никогда раньше Гай не видел, чтобы тарбозавр продирался сквозь поросшую плющом стену из поваленных ветром деревьев. Он и сам еще там ни разу не был, потому что хаотичное нагромождение из сухих бревен и трухлявой коры не сулило ничего, кроме переломанных ног. Выбравшись на тропу, тарбозавр прошел вдоль склона до реки, заглянул в тростниковые дебри, заревел на недосягаемый противоположный берег и повернул обратно. Уже привыкший к его предсказуемости Гай вдруг понял, что динозавр полностью изменил правила игры. Раньше он проводил у холма всего полчаса в одно и тоже время, а сейчас и не думал уходить. Ненадолго исчезал под кронами сосен и снова появлялся на поляне, поросшей редкими иглами хвоща.

«А ведь он меня стережет!» – предположил Гай.

Ему вдруг пришло в голову, что именно так оно и есть. Не иначе, тарбозавр тоже объявил на него охоту. Терпеливо и целенаправленно. Он будто понимал, что Гаю когда-то придется спуститься вниз, и решил дождаться своего часа. Даже наступающие сумерки не умерили его пыл. Поход до реки, затем вокруг холма, снова к реке и обратно, и так раз за разом. Пока клонилось солнце, таких вояжей неутомимый тарбозавр совершил с десяток. А когда сумерки наконец обернулись ночью, он исчез. Гай даже успел обрадоваться, но тут же понял, что сделал это слишком преждевременно. Уходя, динозавр не появился на поляне хвощей. Должен бы появиться, а не появился. Но другого пути у него не было!

«Он где-то рядом! – Предательским холодком по спине пополз страх. – Он не ушел и даже на ночь расположился где-то у подножия. Тарбозавр решил покончить с ним раз и навсегда и, проснувшись по утру, снова начнет нарезать свои круги. Настырная рептилия!»

Гай задумался. Ввернув непривычное для него слово, он сам не понял, для чего это сделал. Где-то в памяти проклюнулись воспоминания. То ли в кластере детского обучения, то ли позже, в беседах со Сплином, но что-то о рептилиях он уже слышал. «Рептилия» – повторил он еще раз, пробуя на вкус малопонятный набор букв. Так их всех назвал Шак. «Они же рептилии», – он так и сказал, когда Гай удивился, что Шак не боится ночи. Что это значит? И тарбозавр, и троодоны, и даже малыш Ур. Все они рептилии.

Обхватив колени, Гай задумчиво глядел на темнеющий лес и терзался смутными догадками. Когда на черные вершины сосен опустилась ночь, он встал и направился к норе. Ур, как обычно, занял дальний угол и спал, стоя на растопыренных лапах, уткнувшись рогом в стену. Подсветив серым сиянием экрана, Гай похлопал его по воротнику, затем потянул за шершавый хвост. Никакой реакции. Тогда он схватил его за рог и рывком повалил на бок. Секунд пять Ур лежал неподвижно, затем испуганно взвизгнул, вскочил, слепо заметался между стен, больно толкнул Гая мордой, но еще через пять секунд успокоился и, заняв прежнюю позицию в тупике, опять уснул. Больше Гай его не трогал. Он выбрался из норы, оперся о копье и глядел в беспросветную стену ночи, туда, где прятался исчезнувший лес. Потом взошла луна, и в ее тусклом свечении тьма отступила, обнажив наступившую тишину. Теперь эта тишина приобретала новый смысл. Ответ ее безмолвия лежал на поверхности. Некому было нарушать повисшее молчание, потому что все рептилии погрузились в спячку. Без жарких солнечных лучей, без прогревшегося воздуха, без отдаваемого землей тепла они цепенели. Кровь остывала, превращая их в малоподвижных существ, спрятавшихся на ночь в норы и укрытия. Теперь Гай понял, что он, как существо теплокровное, действительно находится на высшей, по сравнению с ними, ступени развития. И не воспользоваться этим было бы непростительно глупо.

Тарбозавра он нашел быстро. Даже не искал, а скорее неосторожно наткнулся. Спустившись с холма, Гай рассчитывал пройти вдоль открытой части леса, вблизи мамонтовых деревьев, чтобы в случае опасности спасаться в их кронах. Но стоило ему пересечь мысленно проведенную черту, разделяющую холм и лес, как тут же спрятавшегося тарбозавра выдал экран. В стороне от выбранного пути. Там, где размытой горой мерещился бурелом. Тарбозавр забрался в глубь деревьев, сумев протиснуться между навалами сухих бревен, утопающих в пушистых кустах, и побегами ядовитых цветов. Если бы не настойчивая метка экрана, Гай никогда бы его не заметил. Поджав лапы к груди и положив голову на опутанный плющом холм, динозавр спал. Появившаяся из-за туч луна залила лес бледным светом, выдав его с головы до хвоста. Тарбозавр лежал неподвижно. Еще один пятнистый бугор, каких здесь много. Лишь две мелочи выдавали в нем живое существо: стерегущий сон хозяина нос и пульсирующие на шее вены. Как и тогда, нос втягивал воздух, отмечая любой появившийся рядом источник. Даже во сне тарбозавр был готов указать жертве на ее место, пусть и не так стремительно, как он делал это, разогрев кровь под жаркими лучами солнца. Но и не безнаказанно, окажись она в пределах досягаемости. Да только Гай теперь его не боялся. Он ощущал себя невидимкой. То, что чувствительный нос тарбозавра бессилен перед его защитной оболочкой, он понял еще, когда прятался у его ног в кустах. Он рисковал оказаться у динозавра в пасти, если бы только попался ему на глаза. Сейчас же глаза спрятались под опустившимися веками. Поначалу Гай скрывался, лежа за бревном. Потом осмелел и встал. Тарбозавр никак не отреагировал, и он подошел еще ближе. Затем еще… еще… и еще. Замер, от волнения задержал дыхание и притронулся к хвосту. Ничего. Тогда он прошелся взглядом вдоль пятнистой спины, по пульсирующей шее, по сомкнутой пасти и векам, затем опять по шее. Вены отбивали четкий ритм – удар, длинная пауза, за которую Гай успевал досчитать до десяти, и снова удар. Неожиданно для самого себя, он представил, как вгоняет в пульсирующую вену копье. Как поливая кусты и деревья, хлещет фонтан крови. Тарбозавр ревет, затем бьется в агонии и наконец затихает. Пальцы остервенело впились в древко, руки сами подняли над головой копье, глаза вонзились в черные пятна, между которыми так маняще вздымалась вена!

Гай нервно выдохнул, встряхнул головой, отгоняя навязчивое видение, и медленно попятился обратно. Аккуратно сомкнул за собой побеги с красными бутонами, выбрался на тропу, затем бросил взгляд на вершину холма. Но вместо темного конуса перед глазами бил фонтан крови. Он казался таким осязаемым, что на губах чудился соленый привкус, с таким знакомым и тяжелым запахом.

Здравый смысл требовал уходить, но ноги не слушались. Гай понимал, что им движет безумие, что ничем хорошим это кончиться не может. Против этого чудовища он бессилен! Но ничего с собой поделать не мог. Потому что кто-то другой шептал: если не сделаешь это сейчас, то не сделаешь никогда. Так и будешь грозить с холма.

Привыкшими к темноте глазами отметил на склоне куст, за которым пряталась нора, запомнил пальму, от которой к норе тянулся кратчайший путь. Когда ему придется убегать, то на счету будет каждая секунда. Вернулся назад. Тарбозавр спал, так как он его оставил. Метания во сне ему были не свойственны. Остывшее до окружающей температуры тело потеряло подвижность, оцепенев, словно камень. Тогда обойдя его с головы, Гай стал напротив шеи. Сорвал красный бутон, вылил яд на острие копья, отошел и прицелился в вену. Поначалу он хотел копье бросить. Но пульсирующая артерия превратилась в едва заметную нить, мимо которой он точно бы промахнулся. И Гай вдруг понял, что если он действительно задумал это сделать, если хочет покончить с тарбозавром раз и навсегда, то должен сделать это именно так и никак иначе. Он сорвался с места, разогнавшись в три прыжка, подпрыгнул и всем своим весом вогнал копье аккурат между черными пятнами. Туда, где извилистой дугой билась вена.

Вздыбившаяся гора отшвырнула его на обвитые плющом бревна. Протаранив их собственным телом, Гай влетел в трухлявое месиво и, перекатившись, скрылся под осыпавшимся завалом из коры и щепок. Тарбозавр заревел, тряхнул землю, ударив хвостом, и слепо двинулся напролом, сквозь стену деревьев. Его рев то звучал где-то рядом, то удалялся и едва долетал до Гая вибрирующим воем. Ничего не видя, монстр бродил, натыкаясь на деревья в ночном лесу, то у реки, то уходил к озеру. Гай слышал его сквозь оглушенное сознание, распластавшись на холодящей спину траве и глядя в щель на необычайно яркую луну.

«Это же надо, – подумал он. – Похожа на ту, что светила в иллюминатор на барже. – Но тут же о луне забыл. – Не нравится! – прислушался к удаляющемуся реву тарбозавра. – Надеюсь, я отбил тебе желание меня выслеживать? А еще лучше – шел бы ты куда подальше, в соседний лес или еще куда…»

Гай осторожно подвигал руками, повернул шею, подтянул ноги. Нигде не резануло болью, и он поспешил себя успокоить – обошлось без переломов. Теперь бы еще добраться в нору. Упасть и забыться, наплевав на все. Этот сумасшедший день нужно скорей заканчивать, иначе день прикончит его. Везение не оставило и на этот раз, но нельзя испытывать его терпение до бесконечности. Оно ведь не железное.

– Попался, Шак! Это же надо, сам Шак и в ловушке! Не ожидал? А я тебя предупреждал – не связывайся со мной!

Гай замолчал, обдумывая следующую фразу. Нет, не так!

– Прости, Шак, но на этот раз я оказался умнее тебя. Ты всегда меня недооценивал, за что и поплатился. Я оставляю тебя этим тварям, а мне, увы, пора. Конечно, ты не ожидал такого финала? Ты потрясен? По твоей физиономии вижу, что потрясен. Но за собственные глупости всегда приходится платить. В нашей жизни все дорого, а глупость дороже вдвойне. А твоя глупость была в том, что ты осмелился бросить мне вызов. За то и расплачиваешься. Выродок не может закончить иначе!

«Неплохая речь, – подумал Гай. – Твердо, решительно и с чувством собственного достоинства. Когда Шак будет корчиться, попавшись в ловушку, именно эти слова он и бросит ему в лицо! Еще нужно будет напомнить об его коварстве. Если бы не тот предательский бросок копья, то, возможно, Гай его бы пожалел. Но Шак сам обрек себя на гибель. Да и глупо ждать жалости от переписчика. А вот это точно! Надо обязательно напомнить о том, что он связался с переписчиком. Шак презирал городские законы, а погиб от рук слуги этого самого закона. В этом есть язвительная ирония. Сарказм, бьющий больнее, чем шипы ловушки».

Гай потянул за тонкий стебель тростника. Ветка над головой качнулась и сбросила вниз камень около полуметра в диаметре. Увесисто плюхнувшись у ног, он обдал лицо Гая грязными брызгами. Сработало хорошо, только необходимо отметить место падения. Именно через эту точку должен пройти Шак. Гай вытащил камень из болота и оттащил на сухое место. Теперь к нему следовало привязать заточенные колья из сосновых веток. В разные стороны, полосками коры крест-накрест, туго и надежно. Вскоре тяжелый валун ощетинился иглами, будто закрывавший нору куст. Впрочем, кусты и подсказали ему такое орудие возмездия. Удар по голове шипами с трехметровой высоты, усиленный весом камня, пригвоздит любого, оказавшегося на тропе войны.

Гай не удержался от ухмылки – неплохое название для едва заметного прохода в дебрях тростника. Тропа войны! – Шак вышел на нее, бросив вызов всему человечеству, и на ней же закончит существование, вбитый в грязную жижу сосновыми кольями. Осталось за малым – выманить Шака под эту ловушку. На этот счет у Гая был вполне внятный план. Местом для западни он выбрал берег у второго перехода. Грань воды и суши здесь размывалась нависающими над рекой деревьями и труднопроходимой стеной тростника. Сейчас Гай заставлял себя видеть общую картину так, как должен ее видеть Шак. Протянувшаяся с его берега отмель на этой стороне упирается в заросли. Если уж по сценарию Гаю и суждено не заметить один из переходов, то логично сам собой напрашивается второй переход. Но рассчитывать лишь на везение и логику Гай посчитал непозволительной глупостью. По всей видимости, у него будет единственный шанс. Второго Шак не даст. Нужно не полагаться на удачу, а заставить его выбрать именно второй переход! Словно в воронку. Из всех вариантов он должен выбрать именно этот. А еще Шак должен торопиться и не глазеть по сторонам. Потерять осторожность и действовать по навязанным ему правилам. Как этого добиться, Гай тоже придумал. Думал всю ночь, а на утро вдруг понял, что его спасение в игре первым номером. Как с тарбозавром. Не выжидая ошибки противника, а нападая первым.

Снова забравшись на дерево, Гай уложил камень на растопыренный край ветки. Под его весом ветка прогнулась, но он подложил под нее стебель тростника. Еще один стебель тянулся вниз и прятался средь зарослей, преграждая тропу. Теперь достаточно его дернуть или отклонить в сторону, и он потянет стебель, удерживающий ветку. Гай осторожно слез, отошел и окинул берег цепким взглядом. Таким, как будет видеть его Шак. Ничто не должно выдавать, что он здесь был. Это тоже часть плана. А вот на других переходах он сделает все иначе. Вернувшись к первому, там, где под водой скрывалась цепь камней, Гай бросил ворох отломанных сучьев, выворотил вросший в землю камень, так, чтобы черная воронка была видна и с другой стороны, надломил стебель хвоща, потоптался на песчаном берегу. Теперь даже слепой поймет, что здесь кто-то потрудился на совесть. На третьем переходе, там, где шумел перекат, он не стал много следить, дабы не переиграть. Место и так со всех сторон хорошо просматривается, и достаточно оставить пару следов на песке, да «случайно» потерянный нож из ребра овираптора. У четвертого перехода все то же самое – следы да поломанные ветки. Когда он подошел к пятому переходу, то неожиданно увидел тарбозавра. Гай спрятался в кустах и пытался понять, что он делает. Тарбозавр вел себя совсем не так как прежде. Теперь он натыкался на деревья, останавливался и подолгу стоял неподвижно. Потом опять шел и снова натыкался, будто слепой. Ступал медленно и тяжело переставляя ноги, едва поднимая их над землей. Голова не раскачивалась по сторонам, а понуро висела на согнувшейся шее, словно разглядывая собственные следы. Рана на шее превратилась в истекающую потеками бурой жидкости дыру. Привлеченные ее запахом, вокруг вились насекомые. Теперь рана расползлась в размерах, будто нанесена была не тонким копьем, а ударом заточенного бревна. Разъеденные края почернели, а внутри хлюпало синее месиво. Тошнотворная картина. Не хватало только копошащихся червей. Гай невольно опустил глаза. Сейчас гигант уже не вызывал трепет. Скорее, жалость. Он прошел рядом, всего в двух десятках шагов, но даже мысли не возникло бежать от него или ползать в поисках кустов понадежней этих. Следом за тарбозавром шли овирапторы. Они не кричали, как обычно, а семенили притихшей любопытной стаей, не отстающей ни на шаг. Пока еще на безопасном расстоянии. Но, словно догадываясь, что хозяин обречен, начинали понемногу наглеть. То забегали с боков и заглядывали в его потускневшие глаза, а то и вовсе перебегали путь. Неслыханная дерзость! Но сейчас безнаказанная. Они уже видели, что с грозой леса что-то не так. А когда овирапторы поймут, что он вот-вот рухнет, тогда расхрабрятся, возомнив себя хозяевами леса.

Тарбозавр исчез в сосновых дебрях, а с ним исчезли и овирапторы. Гай встал, проводив исчезающую над папоротником гигантскую голову долгим взглядом. Что-то подсказывало, что эта их встреча последняя. Тот, кто одним своим видом нагонял на него ужас, сейчас был безнадежно болен. Яд растекался в крови, медленно разрушая и убивая могучий организм. И тут уж не нужно быть доктором, чтобы поставить окончательный диагноз.

Наследив у пятого перехода, Гай вернулся на холм. Ур дружелюбно боднул его рогом, подставил под руку воротник, вильнул хвостом и чуть не сбил с ног. Малыш удивительно быстро рос и набирал вес. Поначалу Гай пробовал отследить его суточный привес, затем сбился. Сейчас, прикинув на глаз, пришел к выводу, что с момента их первой встречи Ур, пожалуй, увеличился вдвое.

– Ты опять ломал кусты? – предъявил дежурное обвинение.

Ур презрительно фыркнул, выдав из-под хвоста вонючую струю.

– Ну и засранец! – скривился Гай. – Я сейчас пойду на встречу, а ты оставайся здесь. Не позорь меня своим бескультурьем.

Ур поплелся следом, и Гай подумал, что лучше бы он предложил идти вместе, тогда, возможно, Ур бы остался. Удивительно, но создавалось впечатление, что малыш его понимает, но делает все наоборот. Не хотелось бы, чтобы Шак снова видел отирающегося рядом брахицератопса. В прошлый раз это послужило поводом для демонстрации презрения. Что-то вроде – Гай всюду ходит с динозавром-свиньей! Не иначе, родственные души!

Гай чертыхнулся, но еще раз попытаться отделаться от Ура, как обычно, посчитал делом безнадежным. Он подкатил к обрыву камень, потом оседлал его верхом. Уж такой сигнал о встрече Шак заметит наверняка. Главное теперь, чтобы Шак принял его вызов. Это важнейшее звено в намеченном плане. Гай не стал его звать, надрывая горло, не развел дымный костер, он просто сидел и терпеливо ждал. Первым сдался Ур. Он нарезал упрямые круги, потом, разочаровавшись в чахлой траве на камнях, ушел вниз со склона.

– В болото не ходи, – бросил вслед Гай. – Там троодон живет, тебе хвостик отгрызет, – и не удержался от улыбки, перековеркав накатившую детскую песенку.

Солнце начинало ощутимо припекать, поднимаясь все выше и выше, а все Шак не появлялся. Время шло, но ничего не менялось. Тогда Гай начал волноваться. Все так хорошо складывалось поначалу, но теперь план трещал по швам. Запустив пальцы в отросшую жидкую бороденку, он начал размышлять, что могло пойти не так. Шак наблюдал за ним с противоположного берега и все понял? Если только он не видел его у второго перехода, то в этом ничего страшного нет. Это даже на руку. А, может, он на этой стороне и сейчас подкрадывается сзади? Гай невольно оглянулся. Или в эту минуту переходит реку? Гай встал и, подойдя к краю, оглядел оба берега. А может, его ранил тираннозавр? И Шак сейчас лежит, зализывая раны? Или в эту минуту он сам охотится на тираннозавра? Или…. Да сколько еще этих «или» и «может»? В конце концов, плевать хотел Шак на его вызов! Он всегда играет по своим правилам!

Гай взглянул на планирующую тварь с гигантскими крыльями, но с удивительно непропорциональным тонким телом. Теперь существо летело из-за спины, направляясь на холм Шака. На этот раз на экране, едва не сломав язык, Гай успел прочитать его название – кетцалькоатль. В другой раз он бы непременно его запомнил. Отложил в памяти вес, уровень опасности, размеры. В другой раз, но не сейчас.

Потому что на противоположной стороне появился Шак. Шел он не спеша, будто нехотя. Раскачиваясь и переваливаясь с ноги на ногу. Поднялся по склону, подошел к обрыву и, не глядя на Гая, спросил:

– Ты выжил?

Спросил безразлично, словно о нестоящем внимания пустяке.

– Но ты же еще здесь? Так что выжил, как видишь.

– Вижу.

На этот раз Шак удостоил его небрежным кивком.

– Что хотел?

– Поговорить.

– Ну, говори, раз уж я здесь.

– Я ухожу.

Теперь в глазах Шака появилось любопытство.

– Уходишь?

– Да, ухожу. С меня хватит. Я не хочу выслеживать тебя и не хочу, чтобы ты охотился за мной. А уйти, не попрощавшись, не в моих правилах. Так что вот предупрежу, чтобы не искал, и уйду.

– Куда же?

– Оглянись вокруг – этот мир огромен. И я к нему приспособился. Он мне нравится. Ах, да! Ты что-то говорил о тех, кто нас сюда забросил? Ерунда все это. Я тебе не верю. А ты? Неужели ты в самом деле в них веришь? Признайся, ты ведь все это придумал, чтобы оправдать свою кровожадность? Если тебе хочется меня убить, то не нужно выдумывать всяческий бред. И потом, вспомни наш погибающий мир и взгляни на этот. Здесь есть все. Даже если я вдруг поверю, и чтобы вернуться на баржу тебя убью, зачем мне это нужно?

Взгляд искоса – ну же, Шак, заглоти наживку! Увиденным Гай остался доволен. Сжимающиеся и разжимающиеся кулаки, подергивающееся колено – Шак откровенно нервничал.

– Это тебя не спасет! Ничего не получится. Они ждут от нас представления. Это их игра, а не наша.

Точно заглотил! Теперь осталось подразнить.

– Придется их разочаровать. И вообще, плевать я хотел и на них, и на тебя. Я сейчас уйду и тебя не спрошу. И что ты сделаешь, Шак?

– Даже не надейся! Я тебя не отпущу.

– Я был уверен в таком ответе и все предусмотрел. Шак, я знаю, что ты был на моей стороне, и разыскал все четыре пути, которыми ты приходил. На каждом из четырех переходов я устроил западню. Так что еще раз ко мне соваться не советую. Если откровенно, так мне бы не хотелось, чтобы ты попался в одну из них. Ловушка тебя убьет, а вдруг ты говоришь правду, и тогда меня вернут на баржу? Нет, не хочу. Пусть уж будет как есть. Ты живи на той стороне, а я уйду куда подальше. Я уже было собрался, но потом решил, что вот так исчезнуть, не попрощавшись, – не могу. Но вот я здесь, теперь ты все знаешь, и я могу наконец уйти. Так что, прощай. Хочешь, оставайся на своем холме, а если нет, то делай как я. А я решил уходить, и чем дальше, тем лучше. Так далеко, чтобы ты меня никогда не нашел. Вот и все, что я хотел сказать.

Гай оторвал от камня зад, потянулся и, вспомнив, добавил:

– В отличие от тебя, удачи я тебе пожелаю. Но не лезь на мою сторону, потому что тогда удача тебя точно покинет. А теперь тебя покидаю я. Хочу до захода солнца найти новое место.

Махнув на прощание рукой, Гай шел, беспечно повернувшись к Шаку спиной, чувствовал полный ненависти взгляд и радовался. Он торжествовал, потому что видел на лице врага растерянность. А это уже шаг к победе. Скорее даже шажок, но очень важный. Шак на крючке! Его растерянный вид был красноречивее любых слов.

– Ты не можешь так уйти! Это не наш мир. Не переоценивай себя! Долго ты не протянешь.

– Отчего же? – и не удержавшись, чтобы не похвастаться, Гай обернулся, кивнув на лес: – этой ночью я убил тарбозавра. Он тоже строил на меня планы, но из охотника превратился в жертву. Кстати, Шак, мне понравилась твоя «особая возможность». Тебе, наверное, легко охотиться? Но бей лучше динозавров, потому что второй раз ты меня на свою маскировку не поймаешь. Прощай!

– Никто не даст тебе здесь остаться. Ты или сдохнешь, или вернешься на баржу!

– Вот и проверим.

Кажется, Шак еще что-то крикнул вдогонку. Или это он так скрипел зубами, задыхаясь от злости? Гай не разобрал. Он шел вдоль склона, беззаботно сбивая с кустов мохнатые бутоны, и весело насвистывал. Он сумел навязать свои правила игры и наконец-то снова почувствовал себя в собственной тарелке. Шак поверил каждому его слову. Да и как иначе, если заигравшись Гай вдруг сам себе поверил? Неожиданно невыносимо захотелось найти свой безопасный уголок, без троодонов и тарбозавров, с изобилием воды и пищи. У неглубокой реки без гигантских тварей, но с изобилием рыбы. Наслаждаться спокойной жизнью и навсегда забыть о барже!

Да только прав Шак. Не будет ему этого. Потому что пуст уже обрыв напротив. Торопится Шак. Не хочет дать ему уйти. Упустишь сейчас, ищи потом сосновую иглу в ворохе мха! Наверняка сейчас бежит к реке искать безопасный пятый брод. И тут уж кто быстрей!

Гай ускорил шаг, оглянулся, пробежавшись взглядом по уступу, на котором еще минуту назад стоял Шак, и повернул к болоту. На экране пикнул двадцатикилограммовый багацератопс. Такой Гаю еще не встречался. Но сейчас не до удовлетворения любопытства. Началась игра на выживание!

Он вернулся ко второму переходу, со стороны зарослей тростника, и всем телом плюхнулся в зловонную тину. Отсюда дерево со спрятанным в ветках камнем было как на ладони. Между ними открытая прогалина, за ней опять стена тростника, а дальше река. Гай сомкнул над головой тонкие стебли и весь обратился в слух. Всплеск у берега, совсем рядом! Но это не то – Шак шуметь не будет. Да и рано еще. Ему ведь нужно обследовать всю реку. Пройти до озера, затем обратно. Гай явственно представил, как Шак крадется, всматривается в противоположный берег, ищет расставленные ловушки. Подходит к каждому из переходов, подолгу изучает подходы, ищет следы. Будь осторожен, Шак! Потому что весь расчет как раз на твою осторожность обходящего ловушки хищника.

Снова пикнул экран. Не двигаясь, Гай скосил на него одним глазом. На границе досягаемости появился брахицератопс, по весу очень смахивающий на Ура. Гай беззвучно ругнулся – о нем он совсем забыл. Если заскучавший малыш начнет его искать, то непременно выдаст. Но Ур пока что не приближался и светился одинокой меткой далеко за спиной, и Гай успокоился. В болото троодонов он не сунется. Его крошечных мозгов хватает, чтобы понимать, где таится опасность. Вскоре Ур с экрана исчез, и Гай снова впился взглядом в тростник под деревом, с такими пышными ветками. Достаточно пышными, чтобы скрыть увесистый камень с привязанными острыми сучьями. Сам он от камня видел лишь неясную размытую тень. Всего лишь сплетение веток, чуть плотнее, чем ярусом выше. Шак ничего не заподозрит! Но волнение не оставляло – почему он медлит?! Вдруг он все понял? Ему бы уже хватило времени, чтобы пройти вдоль реки и вернуться обратно не меньше двух раз.

Край экрана пересек троодон. Разведчик – догадался Гай. Наткнется на падаль или разыщет подходящую жертву, и тут же болото огласит его зазывной визг. Отвлекая от экрана, ударила хвостом по воде речная тварь, вздохнуло пузырем болото, и снова тишина. Теперь Гай разволновался не на шутку. Судя по прошедшему времени, Шак на приманку не клюнул. Что-то одно из двух: он остался на своем берегу или уже пересек реку другим бродом, и сейчас где-то за спиной.

От воды подул прохладный ветерок, переполошивший тучу стрекоз. Они поднялись над тростником жужжащим облаком, остервенело бросаясь из стороны в сторону. Затем Гай увидел, что не ветер тому причиной. Раздвинув тростниковую стену, появился Шак. Никогда еще Гай так не радовался его появлению. Он прикусил собственный палец, чтобы не выдать себя торжествующим вздохом. Невероятно, но все происходит так, как он и хотел! Он словно управлял Шаком, дергая за ниточки. Один рывок, и Шак поверил в его бегство. Второй – и он пришел, как и требовалось, вторым бродом. Остался третий рывок, и дело сделано! Но вот с третьим пока что никак не складывалось. Шак медлил. Показавшись из зарослей, он застыл, ощупывая взглядом каждый куст. Если он будет так осторожничать и дальше, то, подняв голову, обязательно заметит камень. Гай посмотрел на склонившиеся под его тяжестью ветки и понял, что с третьей ниточкой еще хуже, чем он думал. Вязаться в узелок она никак не хотела. Шак вышел не там, где требовалось. Местами закрывавший берег тростник редел и сквозь него просвечивала вода, местами сгущался и превращался в непролазные дебри. Выбирая место для ловушки, Гай логично предположил, что Шак изберет путь с наименьшим сопротивлением. Сам он так бы и сделал и пошел там, где тростник реже. Но Шак поступил иначе. Он пробирался сквозь самую гущу, отдав предпочтение скрытности, а не легкости пути. Еще немного и он пройдет мимо. Всего ничтожный метр рядом с траекторией падения камня.

Шак плавно вытащил из ила ногу, бесшумно отпустил сомкнувшиеся листья тростника, сделал еще шаг и снова застыл. Осторожный, дьявол! Гай наблюдал за ним, прекратив дышать. Он до последнего мгновения надеялся, что Шак все же сделает шаг в сторону. Всего небольшой шаг влево. Там, где идти легче. Туда, где путь напрашивался сам собой. Но он делал все не так и продолжал продираться через непроходимые заросли. А если еще поднимет голову….

Гай видел, что скоро все так и случится. Еще десяток шагов, и Шак выйдет на берег. Но пока он еще стоял по колено в болотной тине, прятался и оценивал каждое свое движение. А злополучное дерево все так же находилось в стороне. Между ним и Гаем, но никак не на его пути.

Тогда Гай встал.

– Эй, Шак, да ты никак решил идти вместе со мной?

Даже такая глыба как Шак от неожиданности вздрогнул.

– Я вот запасаюсь в дорогу жабами, смотрю, а тут ты идешь. Представляешь, принял тебя за одну из них.

Теперь Шак сверлил его ненавидящим взглядом. Глаз нервно задергался, скулы заходили ходуном. Гай же упорно не замечал его растерянности и, сместившись к берегу, встал строго на линии: дерево – Шак.

– Улов у меня большой! Боюсь, не унесу. Ты пришел очень кстати. Но не скажу, что готов принять тебя на равных. Согласись – это моя территория. А раз так, то я здесь хозяин. И по праву главного могу предложить тебе лишь должность грузового осла.

Спрятав рвущуюся на свободу улыбку, Гай посмотрел на налившееся кровью лицо Шака.

– Что-то не так? Ты не согласен? Поверь – это хорошая должность. Я буду отдавать тебе четверть улова. Звучит, конечно, не очень – «осел»! – Гай оглядел Шака сверху донизу, будто примеряя на него новую ипостась. – А почему бы нет? Что-то в вас есть общее!

Теперь Шак был похож на разрываемый паром котел. Он грозно запыхтел, и на мгновение показалось, что из носа у него повалит белый дым. Потом Шак заревел и бросился на Гая, остервенело перемалывая кулаками тростниковые побеги. Даже не задень он нужный стебель, то сбросил бы камень встряхнувшим воздух ревом. Тот выскользнул из ветвей темной тенью, кувыркаясь и вращаясь ощетинившимися кольями. Всевидящий Шак успел его заметить. Прыгнуть в сторону не дала обхватившая ноги тина, и все, что он смог, это пригнуться и обхватить голову руками. Камень ударил в спину, вонзившись в нее шипами, как репейник иглами. Шак рухнул лицом в воду и скрылся за шарами болотной травы.

– Эй, Шак? – Гай вытянул шею, пытаясь увидеть его сквозь зелень побегов. – Ты как?

Не верилось в удачу. Слишком просто все получилось. И удар показался не таким уж сильным и вскользь прошелся, да и вообще не тот человек Шак, чтобы так легко закончить свое существование, воткнувшись физиономией в грязь.

Гай выждал минуту. Затем другую. Потом вспомнил, что готовил речь именно к такому случаю.

– А я предупреждал – не ходи за мной!

Вышло как-то фальшиво и не страшно. Да еще голос дрогнул фальцетом. Натянуто расхохотавшись, Гай сделал шаг и увидел запутавшуюся в траве ногу. Она казалась абсолютно неподвижной.

– Не с тем ты связался! Не по зубам тебе оказался переписчик Гай Грин. Переписчик Гай Непримиримый!

Опять не то! Теперь этот переписчик прозвучал совсем не к месту, хотя раньше именно в нем представлялся ключ к успеху. Гай поморщился. Ерунда какая-то. Как-то иначе он хотел обыграть свою должность! Что-то про борца за безопасность общины, радетеля статей закона. Теперь все показалось несусветной чушью.

– Шак, ты живой? Если живой, дерни ногой. Я не стану тебя добивать. Ты ведь помнишь, что я предлагал тебе объединиться? Вместе нам этот мир, что зеленый остров вельмож. Был я один раз на таком. Представляешь, там птицы гуляли прямо под ногами. Я таких никогда не видел. Перья разноцветные и длинные, мне выше головы были. От зависти я потом ночами пальцы грыз. Тоже так жить хотелось. А здесь – чем не их рай? Троодонов бы выгнать, а овирапторы пусть остаются. Они мне тех птиц напомнили. Ша-ак…?

«Не верь! – Гай остановился, вытянув шею. – Ты уже обжигался на его коварстве!»

Выждав, он подошел к краю воды. Теперь Шак показался целиком. Он лежал лицом вниз, наполовину скрывшись в тине. Оболочка на спине в трех местах темнела кровавыми дырами, руки так и застыли на лице, все еще закрываясь от удара. Его беспомощный вид отогнал сомнения.

– Если я тебе помогу, что ты будешь делать?

Даже если Шак и слышал его, то никак этого не выдал. Тогда Гай вошел в болото и остановился рядом, всего в одном шаге.

– Я тоже доказал, что чего-то стою. Ты не можешь этого не признать. Рана за рану, кровь за кровь. Но теперь мы квиты. А это означает, что время охоты друг на друга закончилось. Я могу бросить тебя и уйти. Запах крови разнесется быстро и скоро от желающих тебя попробовать здесь ступить будет негде. В другой раз я так бы и сделал. Но сейчас что-то мне подсказывает, что тебе нужна моя помощь. И еще я хочу тебе показать, что бывает иначе. Не так, как ты привык. Случается, что совсем не обязательно друг друга убивать. Порой лучшим решением является только лишь обоюдная помощь. Я надеюсь, что ты это оценишь.

Гай стоял у распростертого тела, наполовину скрывшегося в воде, и чувствовал: что-то с ним не так. Не с Шаком – он-то как раз лежал вполне естественно. Как и должен был. Что-то было не так с самим Гаем. Вроде бы надо радоваться – враг повержен, осталось добить, но рука не поднималась. Ненависть вдруг исчезла. Вместо нее накатила жалость.

«Будь она неладна, эта жалость! – подумал он. – Из-за нее я оказался на барже. И опять же из-за нее я не знаю, что делать дальше».

Но кроме жалости была еще одна причина. Она сидела гвоздем в голове и не давала сделать завершающий удар. А вдруг Шак прав? Что если сейчас Гай его добьет и окажется на барже? Этого ему хотелось с каждым прожитым в этом мире днем все меньше и меньше.

– Шак? Ты меня слышишь? До сих пор не пойму, что лучше: погибнуть на барже с остальными или остаться здесь жить, но в одиночестве? Шак, ты бы как поступил? Дьявол, неужели я тебя действительно прибил? Давай я тебе помогу.

Гай склонился, взял Шака за руку и потянул. Тяжелое тело чуть сдвинулось, скользнув по мокрой траве, но дальше никак. Если только взвалить на спину… Гай зашел сбоку и попробовал его перевернуть. Тащить Шака лицом по грязи ему показалось бессердечным даже по отношению к выродку.

– Ну и неподъемный же ты! – Гай заскользил ногами в тине, едва не распластавшись рядом.

Кое-как перевернув Шака на спину, он протянул палец к шее, пытаясь сквозь оболочку нащупать пульс. Открытая часть лица превратилась в грязную маску. С головы свисали водоросли. К щекам прилипли листья. Закрытые глаза залеплены глиной.

– Придется потерпеть, – Гай взял Шака за кисть и потащил на сушу. – Сделаю тебе одолжение – вытащу, чтобы не захлебнулся. А там сам решай – один или вместе. Главное, чтобы не эта дурацкая охота. Конец войне! Если не товарищи, то хотя бы не враги. Черт с тобой – помогу. Но сделай и ты одолжение – оставь меня в покое.

Неожиданно кисть в руке вывернулась, и теперь пальцы Шака сжимали руку Гая. Вцепились железной хваткой, сдавив до боли в кости. Гай резко обернулся. Сейчас глаза Шака были открыты. Светились злобой и ненавистью. Он все еще лежал на спине и, обтерев свободной рукой залепленный грязью рот, четко произнес:

– Никогда! Никогда не смей предлагать мне помощь! Как ты, жалкое городское ничтожество, мог даже на мгновение допустить, что я нуждаюсь в твоей помощи?!

Гай попытался выдернуть руку, но не смог сдвинуть ее даже на миллиметр. Будто сжимал ее не человек, а каменная статуя. Шак медленно встал и теперь глядел ему в лицо, продолжая сдавливать пальцы.

– Ты, червяк, вылезший из мира, превратившегося в падаль! Такие, как ты, зарыли его в дерьмо! Как мог ты оскорбить меня, предложив свою никчемную помощь?!

– Шак, я… – Гай отступил, тщетно пытаясь освободить руку. – Шак, я не понимаю, о чем ты говоришь?

– Это я предлагал подыхающему миру помощь! Я! Но такие, как ты, его добили!

И будто демонстрируя, как они это сделали, Шак коротко размахнулся и всадил Гаю в грудь раскрытую ладонь. Наверное, так бьет копытом одичавший осел, когда на него пытаются набросить узду. Пока Гай кувыркался, никакого другого сравнения в голову упорно не лезло. А когда растянулся, накрыв спиной покрывало из болотных кувшинок, то понял, что напрочь разучился дышать. Как ни старался сделать хотя-бы крошечный вдох, но так и не осилил.

– Ты куда, Гай!? Это еще не все!

Шак снова был рядом. Он шел, высоко поднимая ноги и вытаскивая их из тины, приговаривал:

– Ты куда собрался? На сушу? Давай на сушу!

Нет, не так лягается осел! Не раскрытой ладонью. Он это делает высоко подбрасывая круп, да двумя ногами, да с подскоком, да метко в живот! Точно так, как это сейчас сделал Шак, от души размахнувшись и поддев снизу носком стопы. Оставшиеся до конца болота метры Гай перелетел, не касаясь тростниковых стеблей.

– Тебе понравился этот мир? – наступал следом Шак. – Уничтожив тот, ты решил взяться за этот?

Гай попытался встать. Встать во что бы то ни стало! Еще один удар ему не выдержать. Сейчас Шак выберется из болота и добьет его, как взбесившийся осел! Назвал же на свою голову ослом! Теперь вот – пожинай!

Встать получилось. И даже сделать вдох. А вместе с горечью болотного воздуха запоздало накатила жуткая боль. Он почувствовал себя тряпичной куклой, сшитой из кусков оголенных нервов. Тогда Гай побежал.

– Стой! – взревел Шак. – Мы еще не закончили! Ты опять трусливо удираешь? Отныне я буду тебя звать – Гай Ничтожество!

Одно утешало, что бегал он куда хуже, чем бил. Путаясь в заплетающихся ногах, Гай уходил к лесу и радовался, что расстояние между ними медленно, но увеличивается. Пока Шак выбрался из болота, он уже достиг гигантских столбов мамонтовых деревьев. Бежал бы и дальше, но легкие словно наполнились кровью – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он упал на четвереньки, уткнувшись носом в высохший след тарбозавра. Теперь саблезубый динозавр показался Гаю милым, безвредным животным. И как такое можно было называть чудовищем? Не знал он еще тогда, что такое – чудовище! Потому что настоящее чудовище идет следом!

Хватая ртом воздух, он кое-как встал, перебежал к другому столбу, упал, снова встал. Теперь бы добраться к следующему дереву на вылезших корнях. А там забиться в самую глубь и отлежаться хотя-бы пять минут. Пять минут ему хватит. Теперь вся жизнь уместилась в эти пять минут!

Подходящим местом показался завал из веток, облепивших корни мамонтового гиганта наподобие шалаша. То, что надо! Он рванул в сторону, перебежал через протоптанную тарбозавром тропу и рухнул сквозь зелень листьев, под корни дерева. Кажется, Шак его потерял. Он петлял где-то рядом, и его шаги шуршали то приближаясь, то удаляясь.

– Гай! – Шак замер и прислушался. – Я знаю, ты где-то здесь! Выходи, ты же хотел со мной поговорить? Ты у нас такой болтливый! Что ты там плел про охоту и острова вельмож? Вы все хотели быть похожими на этих зажравшихся скотов!

Шак вошел в лес, и теперь Гай отчетливо слышал его тяжелое дыхание. Сам он зажал рукой рот и закрыл глаза. Точно так, как тогда рядом с тарбозавром. Динозавр на него чуть не наступил, но не заметил. В тот миг это показалось чудом которое больше никогда не повторится, но сейчас очень хотелось чтобы оно сделало исключение!

Шак вдруг захохотал.

– Ты знаешь, я только сейчас осознал твою хитрость! Иду и думаю – как же это я умудрился вляпаться в твою ловушку? И вдруг все понял. Неплохо, неплохо. В другой раз я бы пожал тебе руку. Такая уловка не для горожанина. Вы там, за стенами, давно уже разучились выживать. И вдруг такая изворотливость – Шак, я знаю четыре перехода! Шак, я ухожу! А я попался, как безмозглый мусорщик на свежие объедки.

Голос Шака стал глуше, он прошел мимо и теперь удалялся. Гай с трудом перевел дыхание и, повалившись на спину, взглянул на не сомкнувшуюся за ним щель. Нужно встать, дотянуться и сдвинуть ветки. Только сейчас он заметил, что стоявший на корнях дерева тростник и ветки сломаны. Его укрытие не выросло само собой, а было сделано чьими-то руками. Осмотрелся вокруг и чуть не ударил себя по лбу. Все осталось не тронуто с тех пор, как он изготовил ловушку для тарбозавра – заведенный за корень ствол, подпирающий клин, прикрывающая зеленая стена.

Неожиданно взвизгнул экран. Именно взвизгнул, намереваясь его выдать. Гай прижал руку к груди и прислушался. Кажется, Шак не услышал и продолжал его зазывать.

– А знаешь, Гай, в чем твоя ошибка? Ты недооценил меня. Идея с камнем и кольями неплоха, но не на того зверя рассчитана. Попадись в нее троодон, и ты бы пригвоздил его насквозь. Такой номер мог пройти и с парксозавром. Я такого задушил голыми руками. Но я из другого теста. Ты меня слышишь?! Щепки от твоих кольев до сих пор торчат в моей спине. Но я займусь ими, когда покончу с тобой. Теперь ты видишь разницу между нами? А еще, в отличие от тебя, я не боюсь умереть. Не бойся и ты. Почему мы все так боимся что-то потерять, не зная даже, что мы теряем?

Не найдя его в лесу, Шак возвращался к болоту, чтобы начать поиск заново. Гай решил подождать, когда он уйдет за тростник, а затем перебежать в папоротниковую поляну. Там спрятаться легче – заросли гораздо гуще. Потом вспомнил об экране. Довольно шустро пересекая его по диагонали, двигалась метка брахицератопса. Ур будто знал, где он находится и мчался напролом, сквозь кусты.

«Он привык к голосу, – догадался Гай. – Слышит голос Шака и считает, что это я!»

А Шак, как нарочно, не затихал ни на минуту.

– Гай, я тебя все равно найду! А хочешь, я тебе напоследок расскажу, кто такие вельможи? Выходи, и я тебе подарю время, достаточное чтобы выслушать. Оно того стоит, Гай!

Ур был уже совсем рядом. Рискнув перебежать болото троодонов, он выбрался на тропу и теперь мчался к берегу реки. Туда, где был Шак. Метка стремительно пересекала экран, а когда слилась с его центром, Гай услышал частый топот и едва слышно шепнул:

– Ур, стой.

Зеленое пятно на экране встало как вкопанное. Из своего укрытия Гай не видел Ура, но знал, что именно так оно и есть.

– Не ходи туда. Вернись на холм. Там ты в безопасности. Ты, мелкий засранец, беги, откуда пришел.

Это так… лишь бы что-то говорить. Лишь бы Ур слушал его голос, а не голос Шака. А Шак пока далеко и их не слышит.

– Пошел вон отсюда. И меня выдашь, и сам погибнешь.

Наверняка изумленный Ур вертит головой, не понимая, где прячется Гай. Жаль малыша. После истории с тарбозавром чувство вины требовало его оберегать.

– Уходи, – в последний раз шепнул Гай, потому что услышал шаги приближающегося Шака.

Нужно срочно менять место. Шак прекратил искать его в кустах и теперь шел тропой тарбозавра. Так он выйдет точно на его укрытие. Но, судя по экрану, Ур, как обычно, не спешил его слушаться. Он стоял рядом, за корнями с ветками, и никуда не уходил. Его близость неожиданно оживила экран замерцавшей кнопкой «чужевидения». Гай бездумно посмотрел на голубое свечение, с трудом вспоминая, что оно означает. Что-то подобное с Уром они уже проделывали, но тогда это было не больше, чем игра.

Так же бездумно он положил сверху палец, еще до конца не понимая, чего хочет этим добиться.

Ур вертел головой, и картинка перед глазами мелькала то папоротником, то хвощем. С его приземленного взгляда хвощи казались разлапистыми деревьями с широкими кронами. Между ними, не останавливаясь, мелькала тропа. Туда-сюда, ни на секунду не прекращая раскачиваться светлым пятном.

Замри! – хотел шепнуть Гай, потому что на этой тропе увидел Шака. Он шел, осматриваясь по сторонам, медленно, шаг за шагом приближаясь к укрытию Гая. Потом он заметил Ура и взглянул на руку. Затем нагнулся, и в руках Шака показалось увесистое бревно. Таким переломить малолетнему брахицератопсу хребет – что наступить на сухую ветку. Гай отслеживал каждое его движение, потому что теперь и Ур увидел приближающегося Шака и смотрел на него, не мигая и не вертя головой. Шак же не хотел разделять охоту на Гая и на подвернувшуюся случайно свинью. Одно лишь приято дополняло другое. Опасаясь спугнуть зверя, он подкрадывался плавными шагами, медленно занеся над головой дубину. Излишняя осторожность – Ур не боялся людей. Он подпустил Шака на расстояние вытянутой руки. Дистанция – то, что надо! Даже имей Гай возможность манипулировать Шаком, он не поставил бы его точнее. Отпустив сжатый ладонью экран, Гай привстал, схватился двумя руками и рывком выдернул клин. Потеряв связь с Уром, удар он не увидел, но отчетливо услышал. Приглушенный шлепок мясной вырезки по столу. Однако услышать мало, такое нужно обязательно увидеть! Гай бросил стремительный взгляд на экран, но теперь блямба «чужевидения» погасла. Перепуганный разогнувшимся и засвистевшим над головой стволом, Ур убежал в лес. Сквозь треск ломаемых им веток Гаю послышался стон. Он прозвучал очень натурально, и на очередную хитрость совсем не походил. Тогда Гай отшвырнул закрывавший вход тростник и выглянул на тропу. Шак лежал, широко раскинув руки. Он силился приподнять голову, чтобы увидеть собственную грудь. Однако, как ни старался, но всю картину целиком так охватить и не смог. Гаю она представилась в куда лучшем ракурсе. Кровавое месиво булькало, пузырилось, пульсировало и вздымалось алыми фонтанами, вперемешку с белыми осколками ребер. Костяной гребень вспорол оболочку легко, словно бумажную салфетку. А с ней заодно и грудную клетку. Широкий разруб тянулся от левого плеча и заканчивался где-то в районе правой подмышки. В центре вздувающегося кровью месива билось сердце. Необычное сердце. Огромный пульсирующий мешок, а не сердце. Гай никогда не интересовался медициной, и все его познания заканчивались не дальше общих понятий, что где-то в теле эти органы есть. Но даже этих познаний ему хватало, чтобы понять, что таким человеческое сердце быть не может! Если бы он попробовал его примерить в собственную грудь, то другим органам места бы не осталось. Конечно, грудь Шака была гораздо шире, но даже для такой грудной клетки, это было слишком. Как завороженный, Гай склонился и смотрел на непрекращающиеся биения фонтанов, взлетающие и падающие на серую оболочку алыми струями. Но по краям раны кровь начала синеть. И это доставляло Шаку еще большую боль, чем выломанные ребра и растерзанное тело. Невообразимым усилием он поднял голову, протянул руку к ране и посмотрел на пальцы в синей слизи.

– Что это?

Его вопрос Гай скорее разобрал по губам, чем услышал.

– Яд, – просто ответил он. – Яд из цветочных бутонов. Ты их не использовал?

Шак откинулся на спину и заскрипел зубами.

– О цветах ты не знал, – догадался Гай. – У меня все-таки получилось маленькое открытие. Как ты и хотел. Страшная гадость эта синяя слизь. На моих глазах она за пять минут растворила ящерицу. Так что есть и мне чем тебя удивить. Ты проиграл, Шак. Проиграл городскому ничтожеству.

Цветочная слизь распространялась быстро. Будто чувствуя кровь, она тянулась в самое месиво синими рукавами, парализуя и разъедая вены с артериями. Шак уже не стонал, а выл, запустив в рану собственные пальцы.

– Добей! – выкрикнул он сквозь сжатые зубы.

Гай промолчал.

– Не добивает врага только трус! Ну же?! Чего ты ждешь?

– Кто ты, Шак?

– Прикончи меня, ты, дерьмо, выплеснувшееся из городской клоаки!

– Судя по твоему сердцу, я предположил бы, что ты суррогат, – пропустил мимо ушей оскорбление Гай. – Но я неплохо знаю их формы мутации. На внутренних органах изменения как правило не сказываются. Обычно мутирует кожа, руки, ноги, бывает, голова. Так кто ты, Шак?

– Добей! – глаза Шака выкатились из орбит, и, протянув руку, он попытался дотянуться до ноги Гая. – Я бы тебя добил. Прошу…

– Ты просишь? – удивился Гай. – Я не ослышался? Ты просишь? Повтори!

Он склонился к уху Шака и приставил ладонь. Неожиданно его глаза затянулись пеленой, лицо в последний раз исказилось в судороге и разгладилось. И даже сердце стало отбивать удары через раз. В просьбе Шака уже не было никакой надобности. Он умирал, и казалось, что боль наконец над ним сжалилась и отпустила. Гай встал и скорбно склонил голову. «Все кончено – подумал он. – На этот раз навсегда и без продолжения».

Он отвернулся, чтобы не видеть, как сердце вздрогнет в последний раз и остановится. Попробовал вспомнить подобающему случаю молитву. И вдруг вспомнил! Но не то, что хотел.

Гай упал рядом с Шаком на колени и затряс его за плечи.

– Шак, очнись! Стой, чертов выродок!

Затем отвесил пару хороших оплеух по щекам. К его удивлению, глаза Шака открылись, и он посмотрел перед собой вполне осознанным взглядом.

– Шак, всего одно слово! Одно слово и шагай в преисподнюю, где тебе самое место. Шак, ты меня слышишь?

Шак встретился с ним глазами и невнятно шепнул непослушными губами, так тихо, что Гай ничего не расслышал.

– Что? – рывком приподняв Шаку голову, Гай склонился и прислушался. – Повтори, я не слышу!

– Зови меня Ван. Ван Дюк. Кластер М.

– Ван? Какой еще к черту Ван?

И гадать не нужно, что разум Шака помутился. Гай хотел сказать ему, что нет такого кластера, но, взглянув на закатившиеся под лоб глаза, промолчал. Если уж так Шаку хочется, то пусть так и будет. Гаю нужен ответ, а от кого он его получит, от Шака или Вана, разницы нет.

– Ван, кого ты подсунул нам в трюм? Кто твой человек? Ты слышишь? Была записка! Не молчи, скажи, тебе ведь уже все равно!

На лице Шака читалось искреннее непонимание. А когда Гай повторил вопрос еще раз, он вдруг задергался, выплевывая кровавые брызги. Гай стер попавшие на руки капли и вдруг понял, что Шак хохочет. Булькающее горло выдало еще пару фонтанов, и хохот превратился в мерзкий кашель. Его глаза вновь поплыли, и Гай испугался, что так и не узнает ответ.

– Стой, Шак! Не вздумай сдохнуть, пока не ответишь! Кто твой человек? Кто он? Назови имя! Имя!

На мгновение Шак успокоился, на лице заиграла хитрая ухмылка, и, расставаясь с последними силами, он четко выговорил:

– Уловка Брикса. И ты на нее попался, городской засранец!

– Брикса? Кто такой Брикс?

Но Шак уже его не слышал. Остаток сил он отдал на прощальный взрыв хохота, а потом внезапно затих. Будто выключили рубильник. Напрасно Гай бил по его щекам. Напрасно вытряхивал душу. А когда взглянул на остановившееся сердце, то понял – невозможно вытрясти то, чего уже нет.

Затем все вдруг переменилось. Время заметно сгустилось, замедлилось. Движение ветра, листьев, травы, сделались тягучими, смазанными. Гай не удивился. Он уже знал, что происходит.

Из леса выглянул Ур.

– Прощай! – выкрикнул Гай, взмахнув рукой.

Но успел ли Ур увидеть его прощальный жест, осталось загадкой.

Хлопнув ртом, Гай шумно втянул горячий воздух душного трюма полной грудью и рухнул навзничь. Мазутная вонь и затхлая примесь замкнутого помещения едва не вывернули наизнанку и резанули песком в глазах. Наверное, так чувствует себя выловленная в кристальном ручье рыба и тут же брошенная на сковородку, полную масла.

Гай схватился за горло, потом за переборку. Тусклый иллюминатор качнулся и поплыл под потолок. Он хотел позвать на помощь, неожиданно обнаружив себя лежащим на расползшихся досках грязной палубы, но вдруг понял, что не знает, кого звать. Тогда, не вставая, Гай пошарил взглядом по темным углам. Кажется, седьмой? Точно, седьмой. Крохотная дверь только в восьмом не по центру, а слева по ходу движения. Но теперь она не закручена проволокой, а заперта навесным замком. Однако, словно ей в противовес, дверь в шестой отсек как обычно не закрыта на стопор, а всего лишь прикрыта, и в оставленную щель запросто протиснется кулак. Почему она открыта? Гай нервно передернулся! Какого черта открыта эта долбанная дверь? Непорядок! Должна быть всегда закрыта. Это незыблемое правило им удалось вбить даже в глупую голову Дрэда!

Гай тяжело поднялся и, согнувшись, часто задышал. Как таким воздухом вообще можно дышать? Не воздух, а тяжелый смрад, щедро сдобренный горячими испарениями смолы и соли! Как же ему далеко до пьянящей голову лесной атмосферы, с ароматами цветов и зелени.

Он подкрался к двери и прислушался. За ней звякнул по металлу металл, крякнул тихий кашель, зашуршало невнятное бормотание – в шестом отсеке явно кто-то был. Тогда Гай припал к щели, шаря глазами между трапом и переборкой пятого отсека. Трап освещался ярче всего. Свет на него падал сверху, через открытый люк. При виде открытого настежь люка в голове и вовсе все смешалось и пошло кругом. К беззаботно распахнутым дверям еще и открытый люк в трюм? Такое казалось невозможным! От возмущения в груди поднялась буря. Такому невероятному преступлению должно быть очень весомое оправдание!

Увидев под иллюминатором согнутую спину, Гай подался вперед, предчувствуя приближение разгадки. Лицо скрывала тень, но худые плечи с выпирающими лопатками, в накинутом поверх покрывале из парусины, показались знакомыми. Свимми? Хотя он будет пошире. Тогда Дрэд? Гай потянул на себя дверь, вглядываясь в копошащийся у борта силуэт. Хотел сделать это бесшумно, но ржавые петли заскрипели, выдав его с головой. Силуэт вскочил и подставил себя под луч света.

Ламар!

Рывком захлопнув дверь, Гай накинул рычаг и завинтил штурвал стопора.

Выродки в трюме! Теперь все становилось на свои места. Пока неясно, что с Тоби и остальными, но то, что внизу хозяйничал Ламар, говорило о многом. На барже произошли большие перемены. И далеко не в лучшую сторону.

Гай бросился к иллюминатору, но вот как раз там-то все было как прежде. Искрящийся спокойствием океан да далекая дуга горизонта. Будто он и не покидал баржу, а уснул в седьмом отсеке и, надышавшись испарений, бредил первобытным лесом и диковинными динозаврами. В это можно было бы поверить, если бы не грохот в дверь.

– Кто там? Открывай! Вольф, кретин, это ты? За воду тебе придется жариться на верхней палубе!

Ламар дернул рычаг, но, застопоренный изнутри, он не поддался. Затем его крик стал глуше и Гай догадался, что, высунувшись из трюма, он зовет остальных. Нет, бояться он не стал. Скорее, не страх, а обреченность. Внезапно навалилась усталость от непрекращающейся борьбы. Все напрасно. Баржу захватили выродки, и все его старания оказались бесполезны.

Он тяжело опустился рядом с дверью и, облокотившись на переборку, нехотя прислушался. Ламар с кем-то переругивался, в ответ ему пригрозили оторвать язык. Потом за дверью загудел целый рой голосов, слившихся в приглушенное монотонное гудение. Стальную дверь им не сломать, да они и не пробовали.

Гай сидел, привалившись к переборке и прижав ухо к теплому железу, слушал безразлично, даже не пытаясь обрывкам слов придать смысл.

– У тебя не только язык трепача, но и слепые бельма!

Эту фразу он услышал полностью, будто ему выкрикнули в ухо. Это Вольф. Гай слышал его голос не так часто, но сразу узнал.

– Да точно говорю, видел!

Ламар упорствовал, стараясь переорать другие голоса и срываясь на нервную ругань:

– Я не идиот и не слепой! Он выглянул, а потом спрятался. Я еще не выжил из ума, чтобы не заметить прошмыгнувшего к воде хитрозадого умника.

– Наши все здесь.

Этот голос Гай не узнал. Хотя он ему показался знакомым, но этого быть не могло. Если бы он не знал, что за стеной выродки, то был бы уверен, что это сказал Свимми.

– А почему тогда дверь закрыта изнутри? – не сдавался Ламар.

Рычаг осторожно дернули, чуть слышно постучали и недоверчиво спросили:

– Есть там кто?

Гай взвился, опрокинув пустой ящик с эмблемой инструментов. Он был готов поклясться, что слышал голос Тобиаса. Грохот отлетевшей коробки услышали через стену, и на этот раз голос Тоби стал требовательней.

– Кто там?! Кто бы ты ни был, немедленно открывай!

– Тоби? – Гай сглотнул подкативший ком, приникнув губами к двери. – Тоби, это ты?

Казалось, Тобиас был потрясен не меньше Гая. Гул за стеной стих, и он еле слышно спросил:

– Гай?

– Тоби!

Срывая ногти, Гай бросился вращать дверной штурвал.

– Тоби, ты жив!

Он распахнул дверь и первым увидел Святошу. Рядом с ним Свимми с вытянувшимся лицом, словно тот увидел привидение. Тобиас стоял чуть в стороне, направив на дверь стальной прут.

– Тоби!

Гай бросился к нему, но, зацепившись за высокий комингс, неуклюже растянулся под аккомпанемент удивленных возгласов. Затем вскочил и обхватил Тобиаса за плечи.

– Если бы ты знал, как я рад! Как же мне тебя не хватало!

– Ты живой?

Недоверчиво глядя в лицо, Тобиас попытался отстраниться.

– Нет, я гребаный призрак! Ты ослеп, или тебе двинуть между глаз, чтобы навести резкость? Хотя что там говорить! – как вспыхнув, так же неожиданно и остыв, Гай кивнул на Ламара. – Я ведь тоже, как его увидел, так успел вас всех похоронить! Что он здесь делает?

– Он? – Тобиас удивленно оглянулся, словно и сам впервые увидел Ламара. – Он ищет трубы для навеса. Это я его отправил, – осмелев, Тоби потрогал локоть Гая, потом легонько толкнул в грудь. – Но ведь… ты же… уме… пропал?

– Как пропал, так и появился! Почему они с вами?

Гай взглянул поверх голов, но кроме Ламара и Вольфа больше никого из выродков не заметил. В ответ Тобиас пожал плечами.

– Потому что они так решили. Это был их выбор. А кто был против – от тех мы избавились. Где ты был? Это действительно ты?

– Где я был? Ты даже представить не можешь, где я был! Но, Тоби, к чему это недоверие? Это же я – Гай! За кого ты меня принял?

Кажется, на этот раз Тобиас оттаял. Смутившись и неловко расставив руки, он, наконец, ответил на объятия Гая.

– Прости. Я уже ничего не соображаю. Нам ведь к призракам не привыкать.

– Призракам? На барже призраки?

– Один. Ты же помнишь Ульриха?

– Еще бы! Он тогда нас здорово напугал. Прошел из второго в седьмой, а потом исчез.

– Ходит и сейчас. Каждую ночь. След в след. В одно и тоже время. Появляется у переборки в первый отсек, там, где умер, и уходит в седьмой. Потом исчезает. И всегда одно и тоже – вода прибывает, а вы спите! Но мы его уже не боимся. Привыкли. Ребята по нему отмеряют вахты. Но где пропадал ты? Сдается мне, что тебе есть, о чем нам рассказать. Ну… давай… куда исчез и как вернулся?

– Господь нам его вернул! – Святоша Джо развернул Гая лицом к свету и торопливо осенил крестом, будто проверяя – исчезнет тот или нет.

– Может, и Господь, а может, и сам я без него справился. Откровенно говоря, Святоша, что-то я не видел его оберегающего покрывала. И от копья он меня не защитил, – Гай красноречиво ткнул в шрам на голой груди. – И тарбозавра не прикончил. Пришлось все самому. Так что зря не маши крестом у меня перед носом. Если раньше я еще сомневался, то теперь точно переметнулся в лагерь атеистов.

– Закрой рот и не мели ересь! Бог не верит в атеистов, а значит, их не существует! А ты, дурак, даже не смог разглядеть его оберегающую руку.

– Чего только я не видел! – задумался Гай, скорчив озабоченную гримасу. – Каких только тварей вокруг меня не шныряло. А вот руки точно не было. Экран бы мне ее обязательно показал.

– Заткнитесь оба! – грубо вмешался Тобиас, и Гай посмотрел на него с удивлением.

В Тоби определенно произошли перемены. Не терпящий возражения голос, повелительные жесты, лицо посуровело, на щеках прибавилось морщин. От компьютерного наладчика не осталось и следа. Теперь в нем чувствовался заматеревший воин. Лидер до мозга костей.

– Тебе, Святоша, для проповедей я дал время на рассвете. Сейчас, если ты не заметил, близится вечер. А ты, Гай, говоришь еще запутанней, чем он. Но со Святошей все понятно. А вот с тобой – полная темнота.

Разительные перемены! Так и подмывало спросить – что здесь, черт побери, произошло? Вы что, забыли кто я? Но Гай спросил иначе:

– Сколько меня не было?

Тобиас, подсчитывая, на мгновение задумался, но ответил, ограничившись довольно приблизительным ответом:

– Больше месяца. Может, ближе к двум.

– Долго. Показалось, что прошло гораздо меньше. Нужно мне было вести счет дням.

– Не меньше месяца – это точно. Так где ты все это время пропадал?

– Я так понимаю, что вся баржа наша? – уклонился от прямого ответа Гай.

– Конечно! От бака до кормы.

– Не возражаешь, если мы поднимемся на верхнюю палубу? Там, где я был, атмосфера – сплошной кислород. Как утверждал один, известный нам обоим, выродок, в воздухе его находилось не меньше пятой части. Так что мне было бы легче наверху.

Тобиас оглянулся, не понимая, о чем он говорит. Воздух как воздух. Что в трюме, что на верхней палубе – разницы особой нет. Но спорить не стал и указал на трап.

С самого первого дня Гай откровенно побаивался океана. Он почему-то всегда казался чем-то живым. Гаю и в голову не пришло так думать о кустах на холме, лесе, реке, отя они и были в постоянном движении. Океан же казался абсолютно неподвижен. Ни волн, ни даже легкой ряби. Но исходило от него ощущение всевидящего взгляда. И сейчас, стоило подняться на верхнюю палубу, увидеть бесконечную гладь цвета мутного бутылочного стекла, и это чувство навалилось с новой силой. Справившись с волнением, Гай прошел на корму и заглянул за край.

– Течение так и несет баржу?

– Так и несет, – кивнул Тобиас.

– Совсем незаметно, будто стоим.

– Это потому, что движется не тонкое русло, а широкая полоса от горизонта до горизонта. Я так и не смог вычислить скорость, но она постоянно увеличивается. В тот день, когда вы с Шаком исчезли, мы оттеснили выродков на это самое место. Они оказались зажатыми на корме между этим кнехтом и вон тем бортом с клюзом. Лич отбивался как мог. Его достал Свимми твоим ломом… тем самым. Вольф с Ламаром сразу подняли руки. Их мы простили и оставили в живых. Вольф лучше всех добывает водных грифов, хотя и плюется кровью. Болен – чувствую, долго не протянет. Да и от Ламара есть польза – мастер на все руки. Так что не зря. Это Вольф додумался ловить грифов на их же потроха. А вот Балу тогда свалился за борт. Он проплыл за кормой, а затем появился слева. Жутковатое зрелище – вода неподвижна, а он скользит, словно его тащат за ноги. Балу молил о помощи и греб к барже, но его уносило все дальше и дальше.

Тобиас бросил на Гая изучающий взгляд и неожиданно спросил:

– Скажи, если появился ты, то нам следует ожидать и появления Шака?

– Забудь о нем. Шак больше не вернется.

Кажется, у Тоби отлегло от сердца. От Гая не ускользнул его облегченный вздох.

– Шак был вместе с тобой?

– Да. Мы очень весело проводили время.

– Где?

– Не близко. А еще точнее – очень давно.

Тобиас ждал продолжения, но Гай молчал, и, покосившись на следующих по пятам Дрэда, Святошу и Ламара, Тоби, понизив голос, спросил:

– Ты хочешь поговорить с глазу на глаз?

– Что? – отогнал навязчивое видение Гай. – Нет. Вовсе нет. Моя история способна удивить даже покойника. Скрывать ее – сущее преступление. – Перед глазами продолжал стоять Шак с вывернутой наизнанку грудью и напоказ бьющимся сердцем. – Тоби, ты когда-нибудь слышал о кластере М?

Тобиас испуганно оглянулся на Святошу и, схватив Гая под руку, потащил за рубку.

– Где ты о нем узнал? – перешел он на шепот.

– Как же ты меня раздражаешь своей привычкой отвечать вопросом на вопрос! Так слышал или нет?

– Он уже давным-давно исчез, – неохотно ответил Тобиас. – Это было очень давно.

– Значит, все-таки существовал… – задумчиво констатировал Гай. – Это оказался не горячечный бред угасающего рассудка. Чем этот кластер занимался?

Не хотел Тобиас на эту тему говорить. Ох как не хотел. Смущенно потупился, потом отвернулся и с подчеркнутым интересом ткнул пальцем в не дождавшуюся, пока скроется солнце, и медленно выползающую из-за горизонта луну.

– Так и светит в полную силу. У нее исчезли фазы.

– Я задал вопрос! – нахмурился Гай.

К Дрэду и Святоше присоединился Свимми. Навалившись плотным кольцом, они мрачно молчали и смотрели Тобиасу в лицо. Не выдержав тяжести безмолвия, скрепя сердце, ему пришлось уступить.

– Я очень мало обо все этом знаю. Слухи ползли всякие, и уже не поймешь, где правда, а где вымысел. Одно я знаю точно, что такой кластер был. Но за одно упоминание о нем нам всем грозила досрочная утилизация. Не взирая на ранги. Нельзя было даже написать или указать где-нибудь в документах одинокую большую М. Это сразу расценивалось как намек. Во всех кластерах и секторах правительства дается клятва под электрическим импульсом. Вбивается рефлекс на неприятие любой как-то связанной с этим информации. Такую клятву давал и я.

Тобиас взял паузу, и его неловкое молчание показалось Гаю неуклюжей шуткой.

– Ты над нами издеваешься? Какая к черту клятва? Считай, что мы тебя от нее освободили! Почему правительственные вельможи боялись даже упоминаний о нем? Или ты решил хранить им клятву до конца и молчать?

– Нет, конечно, нет, – стушевался Тобиас. – Хотя, нужно признать, в этой тайне был смысл, потому что, узнай община правду, и это развалило бы ее снизу доверху.

– Любопытно, – усмехнулся Гай. – Ты попал на баржу за то, что проповедовал горожанам правду о гибели мира, но боялся разрушить их единство одним лишь упоминанием об этом кластере? По-видимому, сегодня у нас будет очень интересная ночь – полная откровений. Сначала ты, потом я. Историй хватит до рассвета. Ты первый – тебе начинать, Тоби.

Приготовившись слушать, Гай отодвинул Дрэда и опустился на подвернувшийся ящик, вытянув ноги. Тишина и белый свет луны настраивали на расслабленный неспешный разговор.

– Не тяни, приступай! Можешь быть уверен, я в долгу не останусь и развлеку вас историей не хуже твоей.

Подошел Вольф и, окинув удивленным взглядом столпотворение вокруг Тобиаса, плюнул кровавым сгустком, недовольно заметив:

– Шли бы вы лучше травить ваши байки в трюм. Срываете мне вечернюю охоту. А мне еще потом дежурить.

– Оставь. Сегодня обойдемся старыми запасами, – отмахнулся Тобиас. – Пусть будет по-вашему, расскажу, что знаю. – И, присев рядом с Гаем, он нехотя начал: – Стоит мне об этом подумать, как в груди так и передергивает, словно меня опять бьют электрическим током. Кластер М исчез лет пятьдесят назад. А то и все шестьдесят. Когда земля уже вовсю уходила под воду, и катастрофа стала очевидна даже последнему тугодуму. Вряд ли кто из вас слышал, что тогда еще всерьез верили, будто все можно исправить. Проекты по спасению суши сыпались один фантастичнее другого. Но все они сводились к дамбам, плотинам и прочей чепухе. Вот тогда, на этой волне спасателей и появился кластер М. Поначалу их так и воспринимали, как единственных спасителей исчезающего мира. Молодые ученые, с ярким лидером, они решили перевернуть само понимание проблемы. Начисто изменить подход к осмыслению происходящих событий. Бунтари! Вместо того чтобы бороться за погибающий мир, они призывали к нему приспосабливаться. Если человек не может выжить в новом мире, значит, необходимо изменить человека. Таков был их главный принцип. Если наш атмосферный слой весь пошел дырами, и солнце палит как кварцевая лампа, то не нужно прятаться под крышу. Спасение в трансформации человеческой кожи, приспособлении ее к усилившемуся излучению. Если плотность воздуха падает, то не надо запасаться баллонами с воздухом. Выход в увеличении человеческих легких.

– Им не откажешь в логике, – не удержался от комментария Гай.

– Все оказалось не так гладко, как могло показаться на первый взгляд. Изменение ДНК, перестройка хромосом, провокация мутаций человеческих органов воздействием на них радиоактивных изотопов, все это скорее приносило больше вреда, чем пользы. Сейчас уже трудно судить, что там было на самом деле, и где выдумка, а где истина, однако поговаривали, что опыты и операции они делали сами на себе, постепенно превращаясь в жутких монстров. Поначалу ими восхищались, потом испугались и хотели образумить. Талант был на лицо, а в таких случаях его стремятся причесать и направить в нужное русло, а не бороться с ним и наказывать. Но их смелость повергала в шок даже немногочисленных сторонников в правительстве, и в конце концов кластер закрыли. Кому захочется, чтобы его изуродовали, вживив вторую камеру в желудок для того, чтобы переваривать грубую пищу, или приспособили почки под морскую воду, превратив их в огромные сепараторы. Человек превращался скорее не в хозяина нового мира, а в безобразного калеку с отвисшими боками.

– А на сердце? – заволновался Гай. – С сердцем они что-нибудь делали?

– С сердцем? Не знаю. Для чего нужно что-то делать на сердце?

– Для того, для чего и все остальное. Сердце всему начало. Будь я медик, я бы тебе сказал точнее. Но мне кажется, если изменить сердце, то оно могло бы перестроить под себя весь организм в целом.

– Может и так. Вполне возможно, что так оно и было. Спорить не буду, соглашусь, что улучшенное сердце вполне могло оздоровить все тело. Усилить, к примеру, иммунитет, сделать организм невосприимчивым к внешним опасным факторам.

– Увеличить рост мышц, – задумчиво продолжил Гай. – Накачав кровью, дать им огромную силу. Что там было дальше?

– А дальше еще туманней. Наши гении ушли в подполье. Чем они потом занимались – никому неизвестно. Поговаривали, что им удалось выделить ген долголетия, добиться кое-каких успехов в иммунной медицине. Теперь об этом можно только гадать. Вот и все.

Тобиас поблагодарил всех за внимание натянутой улыбкой и попытался встать.

– Все?! – потрясенный Гай оказался проворней и, надавив на плечо, усадил его на место. – Ты шутишь? И только из-за этого нельзя даже вспоминать название их кластера под страхом утилизации? Что в этом такого, что могло бы развалить общину снизу доверху? Ты нас держишь за идиотов, или тебе перехватили горло вбитые током рефлексы? Ночь только началась, Тоби. Так что времени тебя послушать у нас еще достаточно. Не валяй дурака и рассказывай все, как есть. Почему воспоминание о них расколет общество?

– Потому что тогда рухнет объединяющий стержень, который выстроен на всеобщем несчастье. Пока что только оно еще сплачивает общину вокруг правительственных вельмож. Народу хочется хоть какой-то стабильности. Пусть даже такой тяжелой, как наша. А они ее гарант.

– Перестань, общество уже и так давно расколото на нормальных людей, суррогатов и прокаженных.

– Да, но никто не связывает эти мутации с правительством. Считается, что это естественное вырождение, вызванное изменившимся климатом, породившим глобальную катастрофу.

– А разве это не так?

Прокашлявшись, Тобиас тоскливо взглянул на луну, проделал замысловатую манипуляцию с пальцами, сцепив их в замок и, постучав по собственным зубам, недовольно двинул скулами, словно решая, стоит или нет продолжать рассказ.

Его никто не торопил.

– Не так.

– Не так? Разве проказа не от повысившейся радиации?

– Послушайте, это лишь догадки, которые мы, наладчики, передавали друг другу шепотом, на ухо, и где-нибудь подальше за пределами кластера. Если слухи о том периоде, когда кластер М существовал вполне законно, еще звучали сколько-нибудь правдоподобно, то после этого – что ни слово, то сплошные противоречия. Но был один факт, который отрицать нельзя. Кто-то из наших рылся в архивах блоков памяти и наткнулся на декларацию о награде. Датировалась она как раз тем временем, когда начался всплеск всех этих мутаций. Тогда за их главного давали большую награду. Но найти так и не смогли. Потом обещали наградить хоть за кого-нибудь из научной группы. Но если и случалось находить, то уже только покойников. Кто-то покончил с собой, кто-то не выдержал собственных опытов, а кто-то умер от выпущенного на свободу вируса. В декларации ни слова не говорилось, за что их ищут, но мы догадывались. Объявив кластер М вне закона, правительство само подтолкнуло его на решительные действия. Дело в том, что ученым удалось создать иммуноген, который, как они считали, способен спасти человечество. Он должен был изменять организм в зависимости от изменяющейся среды. И тогда эти мудрецы не додумались ни до чего умнее, как скрытно распылять вирусный штамм среди людей. На улицах, площадях, через домовые воздуховоды. Когда это поняли, то заражены были уже все. Иммуноген свирепствовал и видоизменял всех вокруг без разбора! Одних убивал, другие покрывались язвами, превращаясь в прокаженных. На кого-то он никак не подействовал, а у кого-то вдруг проявились удивительные способности, превратив их в суррогатов.

– Да-а… – только и смог вымолвить Гай. – Ты знал такое и молчал?

– А что бы дало, если бы я не молчал? Ты только представь – каково это стать прокаженным, жить за горами в пустыне, в невыносимых условиях под испепеляющим солнцем, добывать для правительства ресурсы и при всем при этом знать, что именно это правительство сделало тебя таким, какой ты есть? Или примерь на себя шкуру всеми преследуемого суррогата? Что бы ты сделал с виновником твоих бед? А для всех понятие кластеров, консульств, технических секторов неразрывно связано с правительством. Они все порождение правительства. И никого не устроит ответ, что даже в отлаженной системе иногда случается так, что рождаются чудовища вроде кластера М. За все в ответе только правительство. Тогда его вельможи и решили все скрыть, а мутацию свалить на изменившийся климат. Так что молчали мы все. Любой, кто хоть что-то об этом когда-то слышал, держал язык за зубами. Это было нетрудно, тем более, если этот самый язык загнать туда электрическим разрядом. Потому что все понимали – иногда случается так, когда правда убийственна. Получи она огласку, и все бы сгорело в огне волнений, а точнее, что в уничтожающей войне всех со всеми.

– Ты сам видел декларацию о награде? – спросил Гай.

– Да.

– В ней, конечно, указывали имя лидера?

– Там перечислялись многие. Что не имя, то научное светило. Длинная череда титулов и званий. Но его имя стояло обособленно и без обозначения заслуг.

– Хочешь, я тебе его назову?

– Ты? – лицо Тобиаса вытянулось, будто перед ним вдруг предстал сам лидер кластера М, собственной персоной. – Откуда? Ты не можешь этого знать!

– И все же я попробую. Ван Дюк, тебе о чем-нибудь говорит?

– Верно… – дальше Тобиас наглядно изобразил растерянность, в самом мощном ее проявлении. – Откуда ты его знаешь?

– Успокойся, Тоби, а то от изумления у тебя случится вывих челюсти. Ты его тоже знаешь. Все мы его знаем. Кто же не знает нашего могучего и ужасного Шака?

– Шак?! Да ты с ума сошел! Чем ты слушал, когда я сказал, что кластер М исчез полвека назад?

– Но ты же сам утверждал, что они открыли ген долголетия?

– Нет, нет, нет… – натянуто засмеялся Тобиас. – Ван Дюк был гений! Что общего может быть у великого гения с выродком?

– А ты полагаешь, что Шак был безмозглым идиотом? Я видел в действии его мозги. Свалившиеся на наши головы ребусы он раскалывал одним зубом. Бунтарь, не жалеющий ни себя, ни других. Кажется, так ты его нам обрисовывал? Когда я слушал, то представлял именно Шака. Научное светило, перевернувшее мир с ног на голову, отец суррогатов и прокаженных, гений, скрывающийся среди выродков. Разве это не о нем? Дело в том, Тоби, что гении помимо светлых, бывают еще и темными. А наш Шак был цвета угольной пыли. Да и откуда я бы узнал его имя, если бы он сам мне не представился?

Потрясение – это тяжело переживаемое волнение. Гай посмотрел на Тобиаса и вдруг понял, что когда-то прочитанный классик ни черта не понимал в потрясениях. Если он имел ввиду напрочь отказавшую речь, то попал где-то рядом. Но если бы еще добавил исказившуюся в конвульсиях мимику лица, то был бы гораздо точнее. А накинь он еще выкатившиеся из орбит глаза, то… но это уже совсем другие критерии психического состояния.

– Невероятно, неужели я стоял рядом с самим Ван Дюком? – Спустя минуту Тоби наконец смог издать хотя бы что-то членораздельное. – Я даже представить не мог, что находился рядом с Великим Ван Дюком! Ну почему я этого не узнал раньше?

– А если бы узнал, то что? Ты бы устроил с ним научный диспут?

– Ты не понимаешь! Такой человек, как Ван Дюк, рождается лишь один раз в тысячелетие! Ты расскажешь мне о его последних мгновениях жизни?

– Ну почему же только о мгновениях? Неужели ты удовлетворишься такой мелочью? О днях, Тоби! Я расскажу тебе о последнем месяце жизни этого упыря. Вы там, в своем кластере, перешептываясь, напридумывали себе несусветную чушь и сделали из него ученого-мученика. Кластер М, значит, чудовище, а Ван Дюк – великий гений? Вам запрещали о нем даже думать, и лишь поэтому он для вас превратился в бога. Существует такой эффект запретного плода.

– Ты – переписчик и ничего не смыслишь в коэффициентах полезности! Если у нас кто-то выдавал коэффициент хотя бы на десять процентов выше остальных, мы на него смотрели с восхищением. Ему сразу же прощались все прошлые промахи и гарантировался служебный рост! А мне даже страшно представить, какой показатель выдал бы Ван Дюк. Представляешь, если бы он стал во главе правительства?

– Вполне. Так и вижу нас с тобой прогуливающихся по выжженной пустыне на шести лапах и щупальцами вместо рук. Очнись, Тоби! Для меня он как был Шаком, так им и остался. Выродком, каннибалом и убийцей. Глядя на него сегодняшнего, я вполне представляю его пятидесятилетней давности, убивавшим людей направо и налево ради того, чтобы опробовать собственную идею. Выродком жил, выродком и сдох. А в коэффициентах я смыслю. У меня был один из самых высоких среди переписчиков. Но это не спасло меня от отчуждения. Зато его вполне хватило, чтобы раз и навсегда покончить с Шаком.

– Ты его убил?

– Угу. Сейчас расскажу, как. Но прежде еще один вопрос, Тоби. Раз уж ты оказался такой осведомленный о кластере М, то, может быть, еще скажешь, что такое уловка Брикса?

– Да кто же этого не знает? – искренне удивился Тобиас. – Я от Сида этот термин слышал не один раз!

– Надо же, а я ни разу. Я был так к нему невнимателен. Это термин игроков?

– Сид говорил, тех, кто был далеко не новичком. Чтобы на нем сыграть, нужно хорошо чувствовать психологию противника.

– Что он означает?

– Кратко говоря – создать проблему там, где ее нет. Уловка Брикса применялась, если надо было вызвать у противника сомнение, вывести его из равновесия, заставить сделать ошибку. Ты понимаешь, о чем я?

– Вполне. Вбить клин между нами, вынудить друг друга подозревать, не доверять. Заставить искать предателя там, где его нет. Это вполне в духе твоего гения.

Шак словно стоял между ними и ухмылялся во весь оскалившийся рот. Еще один его обман, достигший цели, неприятно задел за живое. Гай вспомнил, как подозревал Святошу, затем Свимми, даже раненный Дрэд иногда казался хорошо внедренным предателем. А уж Метиса он был готов убить по нескольку раз на день. Чтобы как-то отвлечься и заглушить горечь обиды, он кивнул на луну, обращаясь к Тобиасу:

– Так, говоришь, у нее нет фаз?

– Светит так, что даже в трюме от нее не скрыться. Поднимается над горизонтом, как и положено – вслед за солнцем. На рассвете послушно исчезает, а вот с фазами никак. Не хочет наша луна, чтобы мы плыли в темноте.

Гай оглянулся на контейнеры, посмотрел вдоль угла рубки на распахнутую дверь и ее тень.

– А тени все так же – сами по себе?

На этот раз вместо Тобиаса поспешил ответить Дрэд:

– Я, когда ночью дежурю, так всегда за ними наблюдаю. Луна по небу бежит, а теням хоть бы что! Ни одна с места не сдвинется.

– Другой раз кажется, что они нарисованы, – добавил Свимми.

Молчавший и явно чувствовавший себя неуверенно рядом с Гаем Ламар вдруг не выдержал и произнес, не к месту вспомнив Шака:

– То же самое говорил и Шак. Потрогает тень пальцем и повторяет – что за мазня! А потом еще добавит – не могли сотворить натурально? Или ваяли на скорую руку? Мы ничего не понимали, да он и не объяснял.

– Тоби, ну а ты уже нашел всему объяснение? Я частенько вспоминал твою теорию об ошибках восприятия.

– Она уже в прошлом. Сейчас я все чаще вспоминаю созданный мною компьютерный мир. Многих персонажей я до сих пор помню по именам. Теперь у меня такое ощущение, что я поменялся с ними местами.

– Я не компьютерный человечек, – недовольно возразил Гай. – Мне так больше нравятся твои рассуждения о промытых мозгах. Ну подумай сам – людей вон сколько, и они куда посложнее твоих игрушечных. Попробуй уследи за всеми.

Его наивность вызвала у Тобиаса снисходительную улыбку.

– Потрясающе слушать переписчика, когда он рассуждает о компьютерах. Гай, наш правительственный компьютер оперировал миллиардами бит, и представь, он умудрялся управляться с каждым из них. Так это всего лишь компьютер! А с кем имеем дело мы, даже представить страшно.

– С Богом! – тут же отреагировал Святоша Джо. – Я вам вбивал это в ваши пустые головы, когда мы еще ждали баржу и воняли на берегу дохлыми рыбами! Это им сотворенное чудо!

Тобиас отмахнулся от Святоши, как от навязчивой мухи.

– Я не это имел ввиду. Хотя… – он растерянно развел руками. – Как знать, и какой смысл вкладывать в это слово. Кто-то представляет Бога обычным человеком, кто-то шестируким Шивой. Но чтобы понять, каков он в действительности, нам не хватает ни мозгов, ни воображения. Мне тут вспомнился случай. Заглянул я как-то по соседству в кластер опытов и изысканий. Заходили мы к ним посмотреть на последнюю выжившую обезьяну. Она сидела в клетке в полной темноте, а когда ее кормили, то включали свет, вырабатывая рефлекс. А я тогда подумал – как это все представляется обезьяне? Тьма, затем свет, и из ниоткуда появляется банан! Для нее это тоже было чудо. Ничего не напоминает?

Тень от двери вздрогнула, а вместе с ней вздрогнул и Гай. В этом застывшем мире теней ее движение показалось пугающе неуместным. Из-за двери выглянул Вольф и, рассмотрев в лунном свете лицо Тобиаса, ткнул пальцем вниз и, обращаясь только к нему, взволнованно произнес:

– Он не появился!

– Кто?! – не понял Гай.

Но для остальных в его словах загадки не было. Святоша вскочил и, нервно подобрав рясу, перекрестился, потом подогнул ноги и снова рухнул на палубу. Дрэд испуганно повис у него на руке. Свимми посмотрел на Тобиаса, затем на Вольфа и попятился, будто тот оказался как раз тем, о ком говорил.

– Наш немногословный Вольф говорит об Ульрихе, – пояснил Тоби. – Может, ты его не заметил?

– Меня должен был сменить Свимми. Я ждал на трапе, когда появится Ульрих, чтобы позвать Свимми и идти спать. Хотя Ульрих мне не нужен, потому что я и так знаю, когда смена. Смена – это когда луна станет точно над головой. Но луна уже ушла за рубку, а он так и не появился. Я подумал, что тебе это будет интересно узнать.

– Вы так разволновались оттого, что не явился призрак? – удивился Гай. – Обычно происходит наоборот.

– Одни перемены обязательно несут за собой другие перемены, – ответил Тобиас. – Ульрих появлялся всегда в одно и то же время, в одном и том же месте, повторяя одни и те же слова. Он был частью нашего маленького мира. Его постоянством. Мы к нему привыкли. А теперь пошло что-то не так. Оттого и волнение. Не появившийся Ульрих – это все? Или нам ждать чего-то еще? Теперь ты понял?

– Понял! – съехидничал Гай. – Вы заскучали по призраку. Вокруг моего холма тоже разгуливал тарбозавр. Все хотел застать меня врасплох. Кончилось это тем, что в конце концов я сам его убил. А потом мне его тоже не хватало.

Тобиас посмотрел на него долго и задумчиво.

– Это ты сейчас о чем?

– О тарбозавре, – ухмыльнулся Гай, почувствовав подходящий момент, чтобы перехватить нить разговора в свои руки. – Огромная такая тварь! А зубы, что этот крест! – он выбросил руку и потянул Святошу за тесьму на шее. – На нашей барже ему было бы тесновато.

Гай уже предвкушал начало рассказа, подбирая самые яркие краски, на которые только был способен. Один тарбозавр чего стоил! Его он мог бы описывать до рассвета. Но если все приготовились слушать, раскрыв рты, то Свимми застыл, повернувшись к нему спиной, словно все уже знал наперед, и что бы ни сказал Гай, ему было абсолютно не интересно. Такое пренебрежение Гаю не понравилось.

– Если бы тарбозавр наступил на нашего Свимми, – повысил он голос, – от него бы осталась лишь пропитанная дерьмом кучка тряпок. Ты слышал, Свимми, что бы от тебя осталось?

Нет, не хотел Свимми его слушать. Он застыл, глядя вдоль баржи, за разбитый в носу фонарь, за острый, как пика, флагшток без флага, и еще дальше, дальше и дальше. Затем он поднял руку.

– Смотрите.

Гай недовольно проследил за его пальцем и тоже встал.

«А вот и перемены! – подумал он, – долго ждать они себя не заставили.»

Далеко впереди, касаясь горизонта, тянулась гряда облаков. Еще не взошедшее целиком предрассветное солнце уже осветило их белые вершины, и оттого они казались выросшим средь океана горным хребтом. Ни позади, ни по сторонам такого не было. Облака появились впереди по носу баржи, охватив горизонт от края до края. Странное видение, и в тоже время неожиданное и удивительное. Гай глядел на приближающуюся белую стену, поднимающуюся из воды и словно подпирающую грозящее рухнуть черное небо. Если приглядеться, то и стена не казалась такой уж белой. Скорее серой. А если долго глядеть, то темно-синей, почти фиолетовой. А белой ее делали пересекающие вдоль и поперек нити молний. Сотни молний. Они брали начало средь неровных вершин, затем устремлялись в океан, исчезая в его фосфоресцирующей глади. Гай оглянулся за корму. Там вода была, как и прежде, мутно-зеленое стекло, уже ставшее привычным и набившим оскомину. Но впереди она светилась миллиардами ярких огней. Будто все звезды неба разом рухнули вниз. А дальше и вовсе произошло то, что окончательно вышибло его из колеи. Казалось, океан остановился, и стал заметен бег баржи навстречу блистающей молниями стене. Все это время мчался вместе с ней, а затем замер, предоставив барже самой выбирать путь. Перед носом появились буруны, за кормой завертелись водовороты. И все это на светящейся фосфором побежавшей рябью воде.

– Что это? – еле слышно выдохнул потрясенный Тобиас.

– В твоей компьютерной игре такого не было? – не отрывая взгляд от вырастающей на глазах стены, спросил Гай.

– Нет.

– Скучная у тебя была игра. Наша куда веселее. Только мне вот почему-то не весело.

Постепенно мелкая рябь сменилась белыми барашками, затем из их шипящей пены выросли волны. Они ударили в корпус, заливая палубу, и качнули баржу с борта на борт.

– Господи, не оставляй меня! – неожиданно взмолился Святоша, вмиг в намокшей по пояс рясе и путаясь в ее полах.

Набежавшая волна едва не сбила его с ног и, вцепившись в флагшток правой рукой, в левой он вздымал к небу распятие.

– Накажи тех, кто оскорблял тебя безверием! Но меня не бросай! Это они безбожники, а я есть слово твое, средь глухих в пустыне! Я есть….

Кем считал себя Святоша еще, не дал услышать ветер. Он вдруг налетел резким шквалом, сбив его с ног.

– Всем в трюм! – перекрикивая нарастающий вой, закричал Гай. Подхватив Святошу Джо под руки, он поволок его по скользкой, намокшей палубе к рубке. – Все бегите в трюм!

– Уйди, ирод, я говорю с Господом! – брыкался Святоша. – Это вы, отступники, вызвали его ярость! Пусть на вашу голову, а не на мою падет его гнев!

– Давай живо вниз! – тащил его за ворот Гай.

– Отпусти! – уже не кричал, а визжал Святоша. Изворачиваясь внутри сутаны, он пытался вцепиться в державшую его руку зубами. – Господь не оставит меня!

Теперь волны вовсю гуляли вдоль палубы, и Святоше никак не удавалось подняться. На мгновение ему это удалось и, запутавшись в рясе, он, ругаясь, отлетел с набежавшей волной, словно на парусах, к кнехтам, затем крепко приложился лицом о ржавые тумбы, лишь после этого наконец затих.

А дальше навалилась абсолютная темнота. Еще не успевшая скрыться луна исчезла вместе с так и не показавшимся солнцем. Погасла и светившаяся фосфором вода. Набирающий звуки, кипящий океан угадывался лишь по свисту в иллюминаторах да бьющим в окна мощным водяным валам. Гай загнал всех в трюм, а сам остался в рубке, глядя на гулявшие вдоль палубы волны сквозь заливающиеся стекла. В наэлектризованном воздухе волосы потрескивали и встали дыбом. Окна мерцали электрическими разрядами. Теперь баржа раскачивалась словно маятник. Исчезли смытые контейнеры, палуба оголилась от кормы до носа. Белая пена протяжно шипела, пытаясь ворваться в закрытую дверь. Гай глядел на ее потоки, бьющие в стекло завороженным взглядом и невольно шевелил губами, вспоминая, что уместно говорить в тех случаях, когда тебе по-настоящему страшно.

– Вода в носу! Вода в третьем и четвертом!

Приглушенный переборками вопль привел его в чувство.

– Мы тонем!

Из люка выглянул Тобиас и, увидев Гая, попытался перекричать свист ветра.

– Быстрей вниз, я закрою люк! Ни черта… что это… я не…!

От волнения он никак не мог схватиться за рычаг, и Гаю пришлось помочь. Лишь когда над головой грохнул металл, и вой снаружи стал тише, Тобиас смог внятно выразить свою мысль:

– Вода хлещет через пробоину! Свимми закрыл дверь в первый, но теперь заливает через иллюминаторы. Господи, что это? Гай, ты хоть что-нибудь понимаешь? Откуда это взялось? Еще час назад не было и намека!

– Все как и предупреждал Ульрих – вода прибывает, а мы спим.

– Какой к черту сон?

– Он имел в виду, что для нас это окажется полной неожиданностью!

Мощная волна ударила в борт и положила баржу набок. Тобиас с Гаем повисли на трапе, затем сорвались и покатились вдоль переборки. Через иллюминаторы ворвались струи воды, вращаясь и вымывая из-под палубы горы мелкого мусора, вперемешку с пылью и щепками. Открытая дверь в седьмой хлопнула, из нее вырвался встречный поток, а когда Гай попытался ее закрыть, дверь уже полностью скрылась под водой. Шестой отсек заполнялся с катастрофической быстротой. Вытесняемый воздух свистел и бурлил, вырываясь через щели и дыры иллюминаторов. Да и сама баржа скрипела, трещала, стонала, и, казалось, была готова вот-вот развалиться на части. За стеной в пятый звал на помощь Дрэд. Он молотил кулаками в железо, умолял его вытащить, потом замолк, но слабеющий стук отбивал глухую дробь еще с долгую минуту. Баржу перевернуло на противоположный борт, потом показалось, что на крышу. Гая швыряло в потоках то на острые грани трапа, то на ребра переборок. Разбитое лицо мгновенно заливалось кровавыми пузырями, затем также стремительно кровь смывалась кипящей водой, оголяя рваные раны. Неожиданно из воды, уткнувшись головой в люк, всплыл Тобиас. Его безжизненное тело вращалось, натыкаясь на стены, то исчезая, то появляясь рядом с лицом Гая. От вида выкатившихся из орбит и выглядывающих сквозь клочки прилипших волос глаз, от дыры в щеке, через которую виднелись зубы, обдало ужасом. Гай хотел его оттолкнуть, но баржа совершила очередной переворот, и Тоби исчез. Вслед за ним исчез и воздушный пузырь. Гай нырнул следом, догнал его зажатым между переборкой в седьмой и подволоком. Едва успел сделать торопливый вдох, и в рот вновь хлынула вода. Тонкая, сжатая прослойка воздуха металась между люком в рубку и палубой. И с каждой секундой она становилась все тоньше и тоньше, пока не исчезла совсем. В погоне за последним глотком воздуха Гай ударился головой о дверь, вцепился в рычаг и повис, изо всех сил зажав рот. Держался он долго. Давил судорожно сокращающиеся легкие, истошно требующие хотя бы крошечный грамм кислорода. Потом не выдержал и втянул полную грудь холодной, но обжигающей горло, горькой воды.

«Не вода, а сплошная соль!» – вспыхнула последняя искра сознания. Вспыхнула и тут же погасла.

Он лежал на теплой палубе, чувствовал спиной ребристые щели и, раскинув руки, глядел в голубое небо. Такое голубое и бескрайнее, что не было ему дна. Ни одного облачка. Только легкая дымка, не нарушающая, а скорее подчеркивающая бесконечность обволакивающей синевы. Невесомый ветерок взбирался вдоль борта баржи и ластился, забираясь в рукава и касаясь лица. Такое же ласковое солнце слепило глаза. И не было ни малейшего желания открывать их. Напротив, хотелось, еще крепче зажмурившись, наслаждаться легкостью в каждой клеточке тела, воздушностью оторвавшегося в полет сознания. Разум казался настолько чист и свободен, что ему не нужны были глаза. Гай улыбнулся блаженной улыбкой, почувствовав излучающего счастье Тобиаса. Тоби был рядом. Протяни руку и наткнешься на его взъерошенную голову с заросшими щетиной щеками.

– Как твое лицо? – едва шевельнув губами, лениво спросил Гай.

– Мое лицо?

– Да, твое.

Тоби вновь ответил вопросом на вопрос. Но на этот раз это совершенно не вызывало раздражения.

– Я видел на твоей щеке рану. Из нее торчали кости и зубы.

Теперь это не казалось чем-то ужасным. Скорее, смешным. Рот закрыт, а зубы видны! Чем не шутка для каламбура в кругу друзей? Но думать над этим не было ни малейшего желания. Казалось: как же прекрасно растечься по палубе, с грудью, переполненной бьющими через край волнами эйфории и невесомости.

Неохотно, будто свернув гору, Гай открыл глаза и, приподнявшись, посмотрел на Тобиаса.

– Теперь они исчезли. Твои зубы больше не видны, – ничуть не удивившись, констатировал он и снова повалился, уставившись в небо. – Кто это?

– Птицы, – так же нехотя ответил Тоби.

– Птицы… – блаженно вздохнул Гай. – Много птиц.

Он смотрел на хоровод темных точек на светлом небе и чувствовал, что тоже смог бы так. С легкостью. Стоит только захотеть, оторваться, и влившись в круг, парить над бегущими вдаль волнами, глядя на мир с высока, далеко, далеко, за горизонт.

У тебя лицо бледное, как строительная известь, – хохотнул Тобиас.

Гай не удержался и, оценив шутку, рассмеялся раскатисто, в полную грудь. Затем, потянувшись, благодарно посмотрел на Тоби. Какой же он все-таки шутник!

– А ты как из мела. И глаза красные, с черными мешками.

Нет, что ни говори, а хорошо вот так лежать, ничего не чувствовать, ни о чем не думать и глядеть на птиц. Недалеко от них, свесив с борта ноги, сидели Ламар и Святоша Джо. Тихо переговариваясь, они глядели в воду, ловя в ней отражение солнца. Святоша склонил голову, словно прицеливаясь, прищурил глаз и убежденно заметил:

– Если смотреть под углом, то кажется, что они бегут к нам, а если прямо, то они убегают куда-то туда.

Святоша лениво махнул рукой в направлении кормы, потом передумал и показал поперек корпуса. Ламар не ответил. Он долго смотрел под ноги, на плещущуюся о борт воду, потом спросил:

– Что это?

– Это волны, – подсказал Гай.

– Во-о-олны… – протянул Ламар, попробовав на вкус незнакомое слово.

Гай выглянул из-за его плеча, туда, куда смотрел Ламар. Теперь вода не казалась мутным стеклом. Она отливала прозрачностью, от нее исходила свежесть, и главное, она бежала, неся на волнах баржу.

А как пьянил воздух! Гай вдыхал его и чувствовал, что готов раствориться в нем, до основания распавшись на молекулы, превратившись в легкий туман над голубой зыбью.

– Хорошо… – не выдержал он нахлынувших чувств.

– Божественно, – согласился Святоша.

Они не заметили, как рядом появился Дрэд. Блуждающая улыбка на губах делала его лицо глуповатым, как будто он только вылупился на свет, и Гай со Святошей не удержались от очередного приступа смеха.

– Хорошо, – повторил Гай, и Дрэд, соглашаясь, кивнул.

Гай потрепал воришку по волосам, похлопал по плечу.

– Пальцы….

Он протянул руку к руке Дрэда, затем поднес к глазам Святоши Джо. Казалось, растопыренная пятерня Дрэда Святошу ничуть не смутила.

– Теперь они все, – согласился он, будто ничего иного и не ожидал увидеть.

Баржа плыла по волнам, оставляя за кормой короткий серебристый след. Солнце играло в нем, переливаясь невероятной гаммой распавшихся на спектры лучей. Легкий ветер подгонял баржу, запутавшись в ее иллюминаторах и сорванных леерах. Тихая идиллия ласкового моря. Ни больше, ни меньше.

Внезапно Святоша посуровел, бросил взгляд на след за кормой, потом отпустил руку Дрэда и, не проронив ни слова, словно внезапно что-то вспомнил очень важное, прошел по краю борта в нос. Там он широко стал, держась за флагшток, и замер, глядя далеко вдаль. В противоположность беспричинной радости Гая, он вдруг всем своим видом принялся демонстрировать невозмутимость и глубокую задумчивость. Крепко стиснув зубы, Святоша погрузился в себя, будто узнал главную тайну мира, а теперь опасался ее проболтать.

– Что впереди? – подошел Гай. Он подумал, что должен удивиться такому внезапному перерождению Святоши, но почему-то не удивился.

Святоша не ответил. Даже не повернул голову. Гай не обиделся. Казалось, что теперь для него это чувство чуждо. И лишь одно не давало ему с головой, без остатка, окунуться в накатывающие приступы счастья. Что-то он пытался вспомнить, но не мог. Что-то произошло с ним неприятное, болезненное, разрывающее грудь на части. Но память словно блокировала эти воспоминания, взамен подсовывая все новые и новые мелькающие чередой картинки радости и безмятежности. Это черное пятно на белой простыне эйфории раздражало до головной боли. Как грязное пятно асфальта на нетронутом ногами зеленом луге. Хотелось отмахнуться от него, но никак не получалось. Оно, словно торчавший из кровати гвоздь, не давало уснуть сладким сном, полным счастливых сновидений. Гай попытался подобраться к пятну с другой стороны, зацепившись за воспоминание о чем-то огромном, светящемся тонкими нитями, внезапно выросшем из воды, стеной до неба. Но стоило ему об этом подумать, как в голову ударила новая волна боли. Поморщившись и огорчившись, что с этой волной померкло ощущение тихой радости, Гай перешел с бака к рубке, затем вспомнил о трюме и полез по трапу вниз. Бездумно. Лишь бы куда-то идти или что-то делать. Наперекор навязчивому желанию лениво лежать на палубе, наслаждаясь неестественно теплым солнцем. Шестой отсек сиял показной чистотой прежде захламленных углов. Исчез ворох тряпок. Вместе с ними исчезла гора пропитанных клеем досок, выломанных из перегородки, отгородившей в отсеке темный закуток. Для чего-то Тоби их приготовил. Что-то хотел соорудить наверху. Что? – тоже вспомнить не получалось. Теперь доски словно смыло.

Смыло! – в голову ударил болезненный проблеск, но тут же оказался заблокирован резанувшей болью.

Стряхнув наваждение, Гай открыл дверь в пятый. Здесь также царила ослепительная чистота. Не порядок уложенных по местам вещей, а стерильная пустота, когда даже при желании нечем устроить бедлам из необходимых под рукой предметов. В этом месте, в центре прохода, прежде стоял молебник Святоши! Вот это Гай хорошо помнил. Стоило открыть дверь, и он непременно натыкался на его острый угол. Теперь же ничего не мешало пройти по вылизанному до блеска проходу в четвертый. Из открытой двери доносился тихий разговор. Пригнувшись, Гай вошел и натолкнулся на стоявшего к нему спиной Вольфа. Вольф, соглашаясь, терпеливо кивал, внимая каждому слову своего собеседника. Не то чтобы Гая это удивило, потому что обычно Вольф любил поворчать и поспорить. Между кровавыми плевками под ноги он успевал вставить на каждое слово оппонента два своих. Теперь же он был сама кротость. Такое перерождение Вольфа Гая не удивило, а скорее смутило. Будто оказался свидетелем чего-то зазорного. Его не касающегося. Он поднял глаза на собеседника Вольфа и смутился еще больше. С красными, словно от бесконечной бессонницы веками, Вольфа отчитывал Святоша Джо. На Гая он не обратил ни малейшего внимания. Да и Вольф тоже.

«Как он меня обогнал? – подумал Гай. – Я же оставил его наверху?»

– Мы безлики. Но скоро мы вернем наши лица, – произнес Святоша.

– Вернем, – кивнул Вольф.

– Обретем себя.

– Обретем, – покорно согласился Вольф.

– Тогда почему ты убежал?

– Я увидел, что они плывут к нам. От этого мне стало страшно.

Гай взглянул на Вольфа, потом обернулся к Святоше.

– Кто плывет?

Святоша проигнорировал вопрос и, осуждающе подняв палец, строго произнес:

– Ты не должен их бояться.

– Почему?

– В их руках нет оружия, как нет и зла.

– Да о ком вы говорите?! – выкрикнул Гай, встав между Вольфом и Святошей.

– Они уже здесь? – спросил Вольф, упорно не замечая стоявшего перед ним Гая. Удивительно, но за время разговора он ни разу не плюнул кровью.

– Здесь. Ты слышишь, как их борт ударил о наш?

Подняв лицо к подволоку, Святоша закрыл глаза и снова застыл, уйдя в себя. То же сделал и Вольф. Гай внимательно посмотрел в их лица, прислушался, затем, выскочив из отсека, грохнул сталью двери о переборку и бросился на верхнюю палубу.

Подпирая спиной дверь рубки, Тобиас ловил солнечные лучи, сильно запрокинув голову, едва не доставая затылком спину. Разомлев, он не обратил внимания на появившегося Гая и, отодвинувшись в сторону, лишь слегка освободил проход.

– Тоби, на барже есть посторонние?

– Нет, – Тобиас лениво открыл глаза и взглянул на Гая улыбкой, полной счастливого умиления. – Только наши.

– Где они? – Гай схватил его за плечи и крепко встряхнул.

– Вон, – Тобиас кивнул на Ламара с Дрэдом, считавших белые барашки волн. – И вон, – теперь он указывал в нос, на разглядывающих горизонт Святошу с Вольфом.

Гай впился взглядом в голую спину Вольфа и затянутую сутаной – Святоши. Они не могли выйти из трюма незамеченными! Только что они находились внизу!

– Тоби, Святоша с Вольфом всегда были здесь?

– Угу… – даже односложно ответить Тобиасу было лень.

– Этого быть не может! Святоша и Вольф под палубой в четвертом отсеке!

– Этого быть не может… – словно эхо, повторил Тобиас.

Хлопнув у него перед носом дверью, Гай бросился по трапу обратно в трюм. В шестом ничего не изменилось. Та же изумительная чистота. В пятом тоже. Перемены произошли в четвертом. Ни Вольфа, ни Святоши в нем не было. Гай подумал, что обязан этому сильно удивиться. Но неожиданно для себя их отсутствие он воспринял как должное. А через минуту и вовсе забыл. Выбравшись наверх, он взглянул на синий горизонт и не сдержался от избытка нахлынувших чувств:

– Хорошо!

– Хорошо… – вторил ему Тобиас.

Если бы не этот гвоздь в кровати! Что-то Гай должен вспомнить! Что-то страшное. То, что способно разрушить эту идиллию. Но накатившая теплая волна шепнула – а нужно ли? Зачем разрушать то, что так безмятежно и прекрасно. Гай согласился и, поддавшись расслабляющей неге, облокотившись на стену рубки рядом с Тобиасом, и, как и он, подставил солнцу лицо. Затем он увидел Свимми. Отчего-то Свимми не было так чудесно, как им с Тоби. Он мерил за рубкой крошечный пятачок палубы длинными шаркающими шагами. Пять шагов вдоль и остановился у борта на краю палубы. Теперь пять шагов в корму. Секундная заминка, разворот и пять к противоположному борту.

– Что ты делаешь? – подошел Гай.

– Думаю, – односложно, и словно через силу, ответил Свимми.

– О чем? – такой ответ, Гая определенно заинтересовал.

– Где конец, там и начало, – Свимми задумался, и вдруг его словно прорвало: – Начало и конец! Конец – начало! Как понять – что существеннее: конец началу, или начало концу? Все движется по кругу! Но что из них первично?

Гай не нашелся, что ответить и тихо отошел, предоставив Свимми самому решать такую сложную дилемму.

Темный росток в груди шевельнулся с новой силой. Он настойчиво рвался на свободу сквозь накатывающие волны блаженства и спокойствия. Упрямый росток. Он терзал Гая все сильнее и сильнее, требуя вспомнить то, что нельзя. Что-то запретное, опасное, но требующее выхода.

Гай вернулся к Тобиасу и, глядя в его умиротворенное лицо, тихо произнес:

– Тебе ни о чем не хочется спросить?

– Нет, – Тоби был сама безразличность.

– А вот Свимми терзается вопросами, на которые хотелось бы узнать ответы и мне.

Тобиас промолчал и, отвернувшись, подставил солнцу правую щеку. Тогда Гай взял его за руку и резко ударил об угол рубки. Тоби открыл глаза и улыбнулся.

– Тебе не больно, – скорее не спрашивая, а утверждая, произнес Гай.

– Нет.

– Ты не чувствуешь боли, тебе не хочется пить, не хочется есть. И после этого у тебя не возникает мысли, что что-то не так?

– Нет.

Росток требовал пробудить память, но ее словно не было.

«Живи секундой бытия, борясь с упрямым ростком, – шептало разомлевшее сознание, – ни мгновением назад, ни мигом вперед. Настоящее – это исчезающий рубеж между бесконечным, уже не существующим прошлым и бесконечным, еще не существующим будущим…»

И как результат их борьбы накатила боль. Гай схватился за голову, и вдруг ему снова стало хорошо. Навалилось умиротворяющее оцепенение, перед глазами поплыли видения. Их было много, одно наслаивалось на другое. Высокая зеленая трава. По ней ходили люди. Улыбающиеся люди на зеленой траве. Не выжженный цемент городских улиц, а тропы, вытоптанные в траве и ведущие вдоль ручья, и дальше белые просторные жилища. Домами такие сооружения назвать не поворачивается язык. Они были сделаны не из бетона, а из дерева! Неслыханная роскошь! Видения менялись, менялся их ракурс. Теперь он видел все не с высоты птичьего полета, а шел рядом с людьми, и они ему улыбались. Пытались заговорить, окликнуть, спросить. Гай потерял ощущение времени, оно изменило формат. А каким оно стало? Ускорилось или остановилось, он никак не мог понять.

– А-а-а-а!!!

Истошный, душераздирающий крик вырвал его из оцепенения, заставив открыть глаза. К рубке бежал Вольф, а за ним, подобрав рясу, гнался Святоша Джо. Святоша отстал и, бессильно грозя вдогонку кулаком, визгливо выкрикнул:

– Стой! Остановись, иначе прокляну!

Вольф оттолкнул их с Тобиасом от двери и, одним прыжком перемахнув рубку, нырнул в трюм.

– Стой, дурак!

Гай предусмотрительно отодвинулся, и, размахивающий кулаками Святоша, пробежав рядом, до него не достал. Нырнув следом за Вольфом в трюм, он выкрикнул уже с лестницы:

– Ты мне обещал! Вольф, заблудший выродок, ты же мне обещал!

Проводив спину в сутане заинтригованным взглядом, Гай обернулся к Тобиасу. Но Тоби лишь лениво повел глазами, отвернулся, подставил солнцу лицо и снова застыл.

– Что с ним? – спросил Гай.

Тобиас не ответил.

Хотя Гай ничего другого и не ожидал. Не говоря больше ни слова, он двинулся следом за Святошей. Предчувствие подсказки заставило его собраться. Что-то сейчас произойдет. Что-то сейчас он узнает. Ожидание чего-то странного заставило разволноваться. В шестом отсеке Святоши с Вольфом не оказалось. Не было их и в пятом. Нервная речь Святоши доносилась из четвертого. Теперь беспокойство переросло в тревогу – это уже было! Сейчас он нагнется, заденет головой низкую дверь и натолкнется на спину Вольфа! Гай заглянул в проем: так и есть, Вольф стоит сразу за комингсом. Гай нагнулся, вошел и стал за его спиной молчаливой тенью. Хотя на этот раз показалось, что Вольф отреагировал на его появление и сделал шаг в сторону.

– Я тебя предупреждал! – выкрикнул, словно пригвоздив его к полу, Святоша. – Я ведь тебя предупреждал?

– Предупреждал, – поникнув головой, подтвердил Вольф.

– А ты мне пообещал, что не сдвинешься с места! – продолжал наседать Святоша.

В ответ Вольф лишь повинно кивнул.

– Почему ты меня не послушал?

– Не знаю.

– Так и должно быть. Ты ничего не знаешь, зато мне известно все! Ты должен был слушаться меня и повиноваться каждому моему слову!

– Я виноват.

Глядя на его покорно согнутую спину, Святоша оттаял и уже спокойнее произнес:

– Все как я и ожидал. Ты же видишь, что произошло все в точности так, как я тебе и говорил?

– Да, все так и произошло.

– Они пришли, а ты убежал! Что они о нас подумают?

– Ты не сказал, зачем они пришли – я испугался.

– Выслушай меня и поверь каждому моему слову!

Вольф склонился еще ниже, весь обратившись в слух.

– Мы безлики. Но скоро мы вернем наши лица.

– Вернем.

– Обретем себя.

– Обретем.

«Сейчас Святоша спросит – почему он убежал?» – уже догадался Гай.

– Тогда почему ты убежал?

«Я увидел, что они плывут к нам, – словно подсказывая Вольфу, шепнул Гай. – От этого мне стало страшно».

– Я увидел, что они плывут к нам. От этого мне стало страшно, – эхом произнес Вольф.

«События идут по кругу! – Гай подавил взволнованный стон. – Свимми так и сказал: – все движется по кругу! Сейчас Святоша скажет, что Вольф не должен их бояться! Еще бы сказал – кого, черт побери?!»

– Ты не должен их бояться.

– Почему?

– В их руках нет оружия, как нет и зла.

– Они уже здесь? – строго по сценарию поинтересовался Вольф.

– Здесь. Ты слышишь, как их борт ударил о наш?

– Чей борт?! – не выдержал Гай и, оттолкнув Вольфа, закричал Святоше в лицо. – Чей борт? О ком ты говоришь, выживший из ума идиот?!

Гай был уверен, что как и в прошлый раз его никто не слышит и ответа не даст. Но увидев на себе цепкий взгляд Святоши, полный негодования и злости, сконфуженно прикусил язык.

– Катер! – пропустив оскорбление мимо ушей, Святоша Джо криво ухмыльнулся и пояснил уже для Гая. – К нам приплыл катер. Неужели ты его не слышишь?

Разве он его не слышит? Определенно слышит! Только если до этого легкий стук воспринимался как не стоящий внимания посторонний шум, то теперь он превратился в отчетливые удары стальных бортов. Волны раскачивали их, то растаскивая в стороны, то наваливая друг на друга! Оттого они и стучат, в такт качающимся волнам….

Гай взвился и, перемахивая через комингсы, едва успевая сгибаться в дверях, побежал назад в рубку. Перед трапом его перехватил Дрэд. Скорее, он свалился ему на голову и, задыхаясь от волнения, никак не мог произнести:

– Там… там….

– Катер, – не стал дожидаться, пока он успокоится, Гай. – Буксирный?

– Нет… не знаю.

Окна в рубке закрыли телами Тобиас, Ламар и Свимми. Навалившись на стекла, они распластались, загородив собой свет и то, что происходило на палубе. Гай хотел их раздвинуть, но вдруг они разом присели, спрятавшись за стол.

– Скройся, – взмолился Тоби, показывая Гаю на место рядом с собой. От былой лени не осталось и следа. – Один уже перепрыгнул к нам на борт.

Тот, что оказался на барже, что-то говорил в сторону белой рубки катера. Из открытого окна ему ответили, и он, соглашаясь, часто закивал. Гай, не глядя, нащупал плечо Свимми и, сдавив, заставил подняться.

– Сможешь их подслушать? – показал он на катер.

– Я? О чем ты… я не понимаю….

– Ты! И прекрати валять дурака. Всем давно известно о твоих способностях суррогата.

Свимми украдкой оглянулся и, заметив, что никто не удивился словам Гая, подошел к окну, приложив к ушам ладони. Так он простоял минуту, другую, потом растерянно опустил руки и произнес:

– Я не могу…

Казалось, Свимми был удивлен не меньше остальных.

– Не можешь?

– Нет, не могу.

Он поднял к лицу кисти и встряхнул. Как прежде, когда превращал пальцы в гибкие веревки. Ничего. Свимми встряхнул еще раз и протянул к Гаю.

– У меня не получается? Я что, больше не суррогат?

Гай не стал отвечать, проверять или задавать лишних вопросов. Не до этого сейчас. Он просто пересек рубку и распахнул дверь настежь. Пусть видят, что они никого не боятся. В катере всего трое. На вид не богатыри. Один из них явно в годах. Вероятно, важная персона, если сумел избежать утилизации. Святоша прав – оружия у них нет. Только у того, что перепрыгнул с катера на баржу, через плечо ремень с прибором наперевес. Он его крутит по сторонам, не отрывая взгляд от ярко вспыхивающих ламп. Даже не смотрит, куда идет. Гай наблюдал за ним с усмешкой. Если он так продолжит идти и дальше, не глядя под ноги, то обязательно свалится за борт. Затем он взглянул на катер, отдав должное его чисто выверенным линиям и формам. Красивый катер. Что-то среднее между полицейским буксиром и прогулочным судном вельмож. Белые борта вровень с ржавыми бортами баржи. Между ними перекинутый трап. Двое остались на катере и внимательно наблюдают за третьим. Третий же неспешно дошел до края палубы и повернул к рубке.

– Пригнись, – зашептал Тобиас, хватая Гая за ногу.

– Почему?

– Мы не знаем, кто они такие, и что им нужно.

– Прячась, мы тем более этого не узнаем.

Неожиданно человек с прибором на шее не дошел до рубки пару метров и повернул обратно к катеру. Гай хорошо разглядел его идеально выбритое лицо с аккуратной короткой прической, светлую рубашку, удивляющую безукоризненной чистотой. Такую чистую одежду он видел только на правительственных клерках. При этом чужак так был увлечен своим занятием, что даже не замечал наблюдавшего за ним Гая. А ведь между ними было расстояние не больше вытянутой для рукопожатия руки!

– Эй, мистер, – окликнул чужака Гай. – Что вы делаете?

Чужак не отозвался и, возвращаясь на катер, показалось, что даже ускорил шаг.

– Мистер, я к вам обращаюсь!

– Вернись! – выглянул из-за двери Тоби. – Ты же видишь, что он тебя не слышит. Это призраки. Такие же, как Ульрих.

Слова Тобиаса не были лишены здравого смысла. С ними трудно было не согласиться. Но на всякий случай Гай еще раз выкрикнул:

– Вы меня слышите? Кто вы такие?

Чужак не отозвался и, продолжая наблюдать за прибором, пошел к переброшенному на баржу трапу. Гай шел следом. Больше не звал, но, поравнявшись, попытался заглянуть ему в руки на хаотично мигающие лампы.

На катере чужака ожидали. Тот, что был помоложе, не замечая стоявшего у чужака за спиной Гая, подал руку, а тот, которого Гай принял за престарелого вельможу, нетерпеливо спросил:

– Ну…? Есть?

– Есть!

– Сколько?

– Если я не ошибаюсь, а ошибаюсь я редко, то не меньше семи импульсов.

– Семеро! – восхищенно произнес вельможа. По тому, как к нему обращались с подчеркнутым уважением, Гай понял, что он здесь главный. – Ты не ошибся, Тит? Как бы ты не бахвалился, но прошлый раз мы не досчитались двоих из тобой заявленных?

– Нет, мистер Стафф, импульсы сильные и яркие. Ошибки быть не может.

– Надо же – семеро! – довольно причмокнул Стафф. – Когда здесь появился я, нас было всего трое, с едва заметными тусклыми всплесками. Хотя и семерых очень мало. С каждым днем появляется все новая и новая земля, а заселять ее некому.

– Популяция для самовоспроизводства уже достаточна, – возразил третий, до сих пор молчавший.

– Достаточна, Чет, – согласился Стафф. – Но мы еще стоим на ногах очень шатко. Люди нужны все больше и больше. Для уверенной жизнеспособности нашего поселения хорошо бы его утроить.

– Представляю, в каком они сейчас смятении, – Тит взглядом указал на баржу.

– Ничего, – улыбнулся Стафф. – Все через это проходят. Главное, что они прошли фильтрацию, скоро материализуются и вперед – осваивать новые территории! Чет, накинь конец, посудина им досталась немалая, пока дотянем, уже стемнеет.

Чет послушно перемахнул на баржу, прошел рядом с Гаем, протащив канат рядом с его ногами, и накинул на тумбу. Неожиданно Тит посмотрел на лампы прибора и выкрикнул:

– Чет, один из них рядом с тобой!

Чет волчком развернулся вокруг собственной оси, затем испуганно бросился обратно на катер. Стафф подождал, пока он убрал трап, затем недовольно проворчал под нос:

– Нашел, кого пугаться. Заверю тебя, что ему куда страшнее, чем тебе.

Потом он стал за штурвал, и, отозвавшись на передвинутый до упора вперед рычаг, катер взвыл двигателем, натянув трос. Баржа содрогнулась, а вместе с ней вздрогнул и Гай. Он внезапно начал все вспоминать. По дням, часам, минутам. Шаг за шагом. От детской кроватки в углу за шкафом до торжественно врученной бляхи переписчика в кластере регламентации населения. Безмолвным видением проплыли Шак, Метис, Сид. А затем встала стена молний, навалившись нестерпимой болью, будто его грудь вновь разрывается, переполняясь водой с таким горьким и тягучим вкусом соли.

Спотыкаясь на нетвердых ногах, Гай возвращался к рубке. Тобиас нетерпеливо махал ему из окна, не решаясь выйти дальше двери.

– Гай, ты узнал, что хотят призраки? – выскочил он навстречу, когда Гай уже прошел половину баржи.

– Они не призраки.

– Призраки! – уверенно возразил Тобиас. – Ты же сам заметил, что они не такие, как мы. Он тебя не видел и не слышал. Точно так же, как Ульрих, когда мы пытались его остановить.

– Послушай, Тоби, – Гай через силу поднял на него тяжелый взгляд. – Они не призраки, потому что призраки мы. И не смотри на меня, словно увидел мертвеца! Потому что я и есть мертвец! Все мы мертвецы! И ты тоже, как бы тебе не хотелось обратного!

– Не-ет… – натянуто улыбнулся Тобиас. – Что за бред? Такой ерунды я не слышал с начала своей работы компьютерщиком.

– Бери дальше. Такой правды ты не слышал с момента своего рождения. Взгляни! – Гай протянул руку по курсу баржи на тонкую полоску земли. – Там завершающая цель всего нашего пути. А сейчас зови всех наверх. Я не знаю, что это такое, но нам еще нужно материализоваться. Так и напрашивается фраза: не умри, но изменись!

Гай глядел на дымившего трубой трудягу-катер. Красивый катер. Белый, стройный, вселяющий надежду. Совсем не похожий на тот, с которого все начиналось, и невольно напоминающий о размахивающем мегафоном капрале Харрисе. И не только видом – цели у них были разные!

…И сказал он – пусть будет так! И зародились из одной точки сверхъядерной плотности тысячи Вселенных. И хлынули они в Большом взрыве, заполняя пустоту! И начали они существовать активно, целеустремленно, разумно управляя своей эволюцией, контролируя себя. И было им имя Универсум Сапиенс – Вселенная Разумная.

Совсем еще юное пространство, измеряемое парой миллиардов лет возраста и тысячей парсек в поперечнике, вздрогнуло разумной пустотой, отозвавшись на изменившееся информационное поле частыми вспышками квазаров.

– Победа за мной.

– Были нарушения, – возразил пространственный континуум, который был гораздо старше, апеллируя к посреднику.

– Право на возражение, – подтвердил посредник, и десятки черных дыр отозвались качнувшимися гравитационными полями.

– Разум – это агрессивная форма материи. По существующему порядку он должен уничтожаться, как только выходит за границы собственной планеты.

– Этот порядок не закон, а рекомендация, – защищалась молодость, возражая зрелости. – Процесс допускает повторение, не уничтожая цивилизацию, а отбрасывая ее на несколько ступеней назад в развитии. Так уже было в прошлых играх.

– Подтверждение, – согласился посредник.

– Со стороны оппонента допускался выход за границы условий – были особи, которые чувствовали наше присутствие.

– Наше влияние на них особи ощущали с момента своего зарождения, порождая ложное представление об окружающем мире и зажигая сотни мифов. Но с другой стороны, это ускорило возникновение их сознания и дальнейшего развития. И мой оппонент также принял участие в этом процессе, выступив темной стороной.

– По правилам игры, цивилизация должна выжить, не выходя за рамки примитивного материализма. Оппонент допустил возрождение индивидуумов из аморфного состояния обратно в материальное. Это нарушение.

– Но вызвано оно ответной реакцией на использование ускоренного процесса разрушения, стимулирующего климатические и техногенные катастрофы планетарного характера.

– Принято, – согласился посредник. – Создание равновесия допустимо. Еще возражения есть?

– Нет.

– Тогда победа определена.

– Это простая игра! – возмутилась, вспыхнув сверхновыми, Вселенная, которая могла похвастаться шестью миллиардами лет существования, не в пример каким-то двум. – Всего лишь трехмерное пространство, с коротким временным сдвигом. Я требую реванш! Следующая игра будет в пространстве с восемью измерениями и переменной гравитационной составляющей.

– Реванш, – согласился посредник. – Подобное поле есть в центре этой же галактики. Данное же выигранное поле достается победителю. Он вправе продолжить на нем существование жизни.

Лес шумел гибкими кронами и сочными листьями. Журчал ручей, нагоняя истому и ощущение равновесия, длиною в вечность. Вездесущие птицы летали низко над головой, предвещая грозу. Воздух звенел, насыщаясь озоном и свежестью.

– Хорошо, – произнес Гай, потрепав сынишку по кудрявой голове.

– Хорошо, – послушно согласился ребенок.

Затем малыш поднял голову и увидел выглянувшего из гнезда птенца.

– Что это?

– Это жизнь, – счастливо улыбнулся Гай. – Такая простая и сложная жизнь. А теперь беги домой, – отвесил он легкий подзатыльник. – Сейчас ты должен учиться вместе с братьями и сестрами.

Малыш рванул по тропе, а Гай долго глядел ему вслед, пока тот не скрылся за резной деревянной дверью. Красивая дверь. Как и весь дом. Не из бетона, а из натурального дерева. Пахнущего смолой и свежей хвоей. Неслыханная роскошь.