Олег сидел в кресле со скучающим видом и делал вид, что листает газету. На самом деле он, разумеется, бдил. При виде Александра подобрал ноги и принял стойку «смирно сидя». Затем коротко кивнул в сторону кабинета шефа.

— У шефа гости… весьма бандитского вида.

— Я в курсе, — кивнул Трошин. — Разберемся.

— Подмогу позвать? — Олег, произнося эту фразу, выдал скептическую ухмылку, явно говорившую о том, что лиц, находящихся сейчас в кабинете Штерна, он серьезными противниками не считает.

— Не стоит, — согласился с невысказанным мнением парня Трошин.

Из-за неплотно прикрытой двери доносились голоса. Александр прислушался, уловил внезапно прорезавшийся акцент в голосе шефа и понял, что требуется его вмешательство. Натурального немца Штерн изображал только тогда, когда для этого был серьезный повод.

— Я вас не понимайт… страховка? Майн… моя компания имей страховка…

— Слышь, ты…

— Помолчите, Сергей Петрович. Герр Штерн, видимо, вы не вполне понимаете нынешние российские реалии. Страхование собственности — это очень важная основа бизнеса. Причем, я хотел бы отметить, всестороннее страхование. Как вы понимаете, в наше смутное время…

Александр подмигнул Олегу — мол, все под контролем, — поправил галстук и без стука вошел в кабинет. Штерн восседал в своем кресле, набычившись и изображая вечно чем-то недовольного бюрократа, которого непонятно кто отвлекает от работы. Его лицо при виде Трошина сбросило маску брезгливого пренебрежения и расплылось в улыбке.

— О, господа… Это есть мой помогайт… — он запнулся, потом с видимым усилием выговорил, — мой замьеститьель, я? Александер, этьи господа хотят говорить о страховка. Я не понимайт, «Арена» имейт страховка, вьерно?

Что это за господа и о какой страховке будет идти речь, Александру стало ясно с первого же взгляда — предварительная оценка Олега была, безусловно, совершенно точной. Один из незваных гостей, явно тот, кого столь пышно поименовали Сергеем Петровичем и которому куда больше подошла бы какая-нибудь кличка типа Серый, был типичным качком. Бритая башка, вполне подходящая для колки дров, переходила в шею, имеющую ширину ушей и непонятно каким способом втиснутую в узкий воротничок белой рубашки с несколько аляповатым галстуком, смотревшимся на этом «мальчике», как на корове седло. При появлении Александра он напрягся так, что казалось еще мгновение — и костюм на нем лопнет по швам.

Второй выглядел куда импозантнее — это был субтильный молодой человек, в очках, и вкрадчивый голос принадлежал, несомненно, ему. Вот на нем-то костюм смотрелся именно так, как надо — было вполне очевидно, что появление здесь сего господина напрямую связано с национальностью владельца «Арены».

— Не волнуйтесь, Генрих Генрихович, мы сейчас во всем разберемся. Господа, я к вашим услугам. В чем, собственно, дело?

Здоровый бугай явно намеревался объяснить по понятиям, в чем дело, но натолкнулся на ледяной взгляд напарника и увял. Тот, в свою очередь, оглядел высоченную фигуру Александра, разом оценив и степень накачанности мышц, и уровень интеллигентности лица. Видимо, сделав для себя какие-то выводы, он осторожно начал.

— Видите ли, господин…

— Трошин.

— Очень приятно. Господин Трошин, мы представляем э‑э… организацию, предоставляющую услуги страхования имущества от несчастных случаев. Мы были бы очень рады, если бы ваша фирма сочла возможным пользоваться нашими услугами.

— Какого рода страховку вы предлагаете? — приторно вежливо спросил Александр, давая понять собеседнику, что прекрасно понимает, о чем идет речь. Тот уловил намек, но правила игры нарушать не стал.

— Страховые случаи самые разнообразные, господин Трошин. Мы страхуем от поджогов, хулиганских действий, краж, разного рода нападений… причем, отметьте, это касается в равной степени и вашей фирмы, и работающих в ней сотрудников.

— Очень интересное предложение, господин…

Сделанную Александром паузу очкастый проигнорировал. Представляться он явно не спешил.

— К тому же у нас весьма невысокие страховые взносы.

— Простите, насколько они невысокие?

Очкастый замялся. По всей видимости, сумма была ему указана заранее, но, встретив столь явную податливость, он счел возможным потребовать больше.

— Скажем, две тысячи баксов в месяц…

— Бакс? — подал голос Штерн. — Вас ист бакс?

— Имеется в виду американский доллар, Генрих Генрихович, — пояснил Александр, стараясь не рассмеяться. С его точки зрения, Штерн несколько переигрывал.

— Двье тысьячи американский доллар? Это есть большие деньги! — возмутился немец, однако, уловив успокаивающий взгляд Александра, снова осел в кресло. — Герр Трошьин, ви лучше знайт эти, как их, русский реалий…

— Спасибо, герр Штерн. — Александр снова повернулся к очкастому: — Я так понимаю, что у вас фиксированные ставки?

— Разумеется, господин Трошин, разумеется.

— Нам следует подписать договор?

— Неужели слово делового человека уже ничего не стоит? — изумился очкастый. — Со своей стороны, я готов целиком и полностью положиться на ваше слово, господин Трошин. Если это, конечно, вас устроит.

В последней фразе звучала явная угроза. Александр сделал героическое усилие и взял себя в руки. Ему очень хотелось ровным слоем размазать очкастого, а заодно и его бегемотообразного спутника по стене, но делать этого не стоило. Телохран, явно обладающий скудным умишком, но на такую реакцию натасканный, напрягся, но ничего не происходило, и он снова расслабился.

— Две тысячи долларов… это довольно серьезная сумма для нашей скромной фирмы, — вскользь заметил он и, уловив едва заметный согласный кивок очкастого, с удовлетворением отметил, что пыльный антураж на первом этаже в очередной раз сыграл свою роль. — И все же я склонен принять ваше предложение. Как и вы, я считаю, что безопасность стоит денег.

— Это верное решение, господин Трошин.

— Прекрасно. Тогда, думаю, вас устроят выплаты, скажем, первого числа каждого месяца?

— Вполне, господин Трошин. Сегодня, если я не ошибаюсь, пятнадцатое, не так ли?

Намек был столь прозрачен, что не понять его было бы оскорблением. Оскорблять очкастого Саша не собирался.

— Да, разумеется…

Александр подошел к сейфу, открыл его и, вздохнув, извлек на белый свет тощую пачку долларов. Гости могли видеть, что сейф практически пуст — пара пачек сторублевок — и, пожалуй, все.

— Вот, господа, тысяча долларов. За полмесяца. Это будет правильно, не так ли?

Очкастый принял купюры и неторопливо уложил их в бумажник.

— Думаю, это хорошее вложение денег, господин Трошин. С вашего позволения, мы удалимся, дела, знаете ли…

— О да, да, конечно.

Когда за вымогателями закрылась дверь, Александр рухнул в кресло и расхохотался. Штерн бросил на него непонимающий взгляд.

— А я не вижу в этой ситуации ничего смешного, Александр Игоревич. — Жуткий акцент исчез из его речи словно по мановению волшебной палочки. — Я ведь правильно понимаю, это были представители пресловутой русской мафии?

— Разумеется.

— Так стоило ли им платить?

— Генрих Генрихович, в одном эти уроды правы, вы совершенно не представляете себе русских реалий. Разумеется, я мог выбросить их в окно. Разумеется, вместе с моими ребятами я бы раскатал по асфальту два-три десятка их боевиков, если бы им вздумалось качать права силой. Но дело ведь на этом не закончится. Во-первых, мы вряд ли сможем уберечь ту же Ниночку… тому, кто рискнет тронуть Лику или Наташу, я не завидую. Во-вторых и в-главных, если мы искалечим десяток-другой бандитов, общество в целом станет здоровее… но нами вплотную заинтересуются компетентные органы. А вдруг они окажутся слишком компетентными? К тому же эти копейки… да пусть подавятся.

— Все, что вы говорите, довольно разумно, — скривился Штерн, — и все же это смешно. Одна из лучших Команд в обитаемом космосе, и платит отступное шайке мелких вымогателей.

— Шеф, если вы свернете нашу деятельность в этом городе, я с огромным удовольствием отправлю всю эту шайку к их наверняка гадким предкам. И рука у меня не дрогнет. Хотя, пожалуй, в этом случае лучше будет покинуть страну.

Штерн встал, извлек из бара бутылку коньяку, неспешно вылил содержимое в пивную кружку и столь же медленно высосал ее до дна. Задумчиво повертел в руках пустую бутылку, аккуратно опустил ее в корзину, затем достал из бара еще одну. Его способность глушить коньяк чуть ли не ведрами поначалу приводила Сашу в ужас, и только потом, с полгода спустя, он в полной мере осознал причину этого. Штерн не был человеком, и спиртное действовало на него иначе, чем на людей. От хорошего коньяка он получал чисто эстетическое удовольствие. Снова рухнув в кресло с полной кружкой в руках, он вздохнул:

— Вообще говоря, утрясти все вопросы с вашими правоохранительными органами было бы не так уж и сложно… — заметив, что Трошин собирается возразить, он обреченно махнул рукой. — Да не спорю я с вами, Александр Игоревич, это так, мысли вслух.

— А почему в присутствии официальных… и таких вот, полуофициальных лиц у вас прорезается акцент? — поинтересовался Саша.

— Я все-таки что-то понимаю в этих ваших российских реалиях, — несколько сухо ответил Штерн. — У вас почему-то к иностранцам относятся лучше.

Саша расхохотался.

— Генрих Генрихович, ваш неподражаемый акцент встал нам по меньшей мере баксов в пятьсот. Ну кто из этих бандюг может подумать, что немец делает в России бизнес и при этом не имеет доходов. Наши серые полки почти убедили их, что взять с «Арены» можно немного.

— Ладно, шутки шутками, а пора и дело делать. — Штерн стал серьезным. — Александр Игоревич, официально извещаю вас о предстоящей Арене. В воскресенье… не морщитесь, сроки от меня, как вы понимаете, не зависят.

— Группа?

— Группа «С». Все материалы через тридцать минут будут в ваших компьютерах. И имейте в виду, дело очень серьезное. В этот раз вам противостоит очень… сильная Команда.

Телефонный звонок оторвал Михаила от очень важного дела — он пил кофе. Важным дело являлось прежде всего потому, что в этот раз кофе был хорошим, дорогим, что в его жизни случалось нечасто. На зарплату рядового опера можно пить только Mysor Gold, в просторечии именуемый «мусором» и, следовательно, вполне подходящий для обшарпанных стен райотдела. Но Миша любил хороший кофе, и когда очередной потерпевший, с вожделением поглаживая утянутый у него два дня назад портфель с документами и добросовестно найденный опером Михаилом Угрюмовым в подъезде собственного дома, протянул старшему лейтенанту банку Carte Noir, опер не устоял. И теперь он наслаждался ароматом хорошего кофе и злился по поводу того, что какая-то зараза звонит в такое время, совершенно не понимая, что в девять часов вечера он, Михаил, уже может быть и дома.

Телефон не умолкал.

— Меня здесь нет, — заявил Михаил висящим на стене часам. — Вам это ясно?

Часам было ясно. Телефону — нет.

Миша вздохнул, одним глотком отправил в себя остатки кофе из кружки и потянулся к трубке.

Телефон с готовностью замолчал.

— Своличь ти гнусний, — сообщил Миша телефону новость, тот в ответ немного подумал и зазвонил снова.

— Угрюмов, — буркнул он, сняв трубку и стараясь, чтобы на том конце провода поняли, что совершили ошибку. Очень большую.

— Мишка! Привет! Ты еще пашешь?

— Нет, кофе пью, — сварливо ответил он, однако на том конце эта фраза была воспринята как шутка.

— Ну, допивай, допивай… мне потом перезвонить?

— Слушай, Петро, не выделывайся, чего надо?

Петька был старым приятелем Михаила, одно время пахавшим, можно сказать, за соседним столом, а потом неожиданно сменившим амплуа и переместившимся в частное агентство. Занимаясь исключительно отслеживанием неверных мужей и, гораздо чаще, неверных жен, он довольно быстро пошел в гору, купил приличную машину, подумывал теперь о приличной квартире и довольно часто поил старого приятеля весьма приличным кофе.

По старой памяти он не раз предлагал Мишке присоединиться к нему в святом деле оздоровления морального климата общества, но тот каждый раз вежливо отказывался, ссылаясь на долг, честь и совесть. Петька, соответственно, воспринимал это как намек на отсутствие у него, Петьки, вышеупомянутых долга, чести и совести, обижался, переставал разговаривать с Михаилом дня на три-четыре, а потом все снова возвращалось в привычную колею.

— Ты же Генку-«Кобру» помнишь?

— Ну, допустим…

— Хочешь, информацию подкину? Мои топтуны сегодня его просекли, он вместе с Серегой Носовым в одну фирмочку наведывался.

— Носов? Это который Хряк? А он что, на свободе?

— Миша, ты меня огорчаешь. Свой контингент надо бы знать.

— Петро, ты же все прекрасно понимаешь. Это не мой контингент. Это клиенты РУБОПа, а мне в их дела лазать не с руки. А что за фирмочка?

— Ага, заинтересовался?

— На самом деле у меня и так забот — выше крыши. И без Кобры с Хряком. Но… но не томи, давай, что там у тебя?

На том конце провода повисла недолгая тишина.

— Знаешь, Мишка, зашел бы ты ко мне в гости. Я тебя кофием напою. Хорошим.

— Я и сам тебя напоить могу, — встал в позу Михаил. — «Черная карта» называется. Вроде.

Пауза грозила перейти в минуту молчания. Потом раздался восторженный вопль Петьки:

— Мишка! Свершилось! Ты взял взятку! Городничий брал борзыми, а железный опер М. Угрюмов — исключительно кофиём.

— Заткнись! — буркнул Михаил, но остановить Петра было не так-то просто.

Еще минут пять он изгалялся, определяя ставки кофейной мзды, а также жонглируя сортами и назначая цену за каждое деяние. Так, нахождение сорванной пыжиковой шапки тянуло максимум на Pele, а вот если шапка была норковой, то дело вполне тянуло на Nescafe. Вместе с красной кружкой… Ну а раскрытый угон вполне соответствовал дорогому зерновому кофе, что продается на развес в маленькие разноцветные пакетики.

Поскольку заставить Петра замолчать было невозможно, ему следовало дать выговориться, поэтому Михаил оставил трубку на столе и, слушая краем уха излияния приятеля, принялся одеваться. Неизвестно, что там раскопал частный детектив, раз не хотел говорить об этом по телефону, но в любом случае приятеля он давно не видел, и заглянуть на огонек стоило. Да и потом, кофе целее будет.

Наконец трубка замолчала, а спустя секунду-другую оттуда послышалось давно ожидаемое: «Мишка, ты где там, заснул?»

— Ты на работе? — несколько суховато спросил он.

— У тебя что, определителя нет?

— Петька, сука, у меня еще тот аппарат стоит, что ты три года назад разбил. Сказали, что новый буду до второго пришествия ждать.

— Ладно, ладно… прости дурака. Ну, подъезжай, жду.

В трубке противно запульсировали гудки отбоя. Михаил подавил желание шмякнуть ее о стену — таковое желание у него возникало всякий раз при виде перемотанного скотчем и уделанного клеем аппарата, который, наверное, помнил еще времена Железного Феликса. С одной стороны, антикварную вещь было жалко, с другой… да, все равно новый аппарат ему не поставят. В лучшем случае заменят телефон шефу, а ему отдадут шефов старый, а тот ничем не лучше.

В последний раз окинул взглядом обшарпанный кабинет. Удручающе зеленая краска на стенах, каковую, наверное, и разрабатывали специально для общественных сортиров да таких вот официальных учреждений… впрочем, в последнее время те самые сортиры сияют кафелем, приобретенным на злополучные пятирублевики, оставляемые строгой вахтерше озабоченными своими физиологическими проблемами клиентами. Так что все запасы краски отправились прямиком в РЭУ, не самые элитные школы и к ним, в ментовку. И недавно сделанный ремонт ничуть не улучшил внешнего вида, да и свеженаложенная зеленая гнусь очень скоро начала шелушиться, грозя в ближайшем будущем начать облетать хлопьями. Полуголая красотка, приклеенная скотчем к двери здоровенного сейфа, с готовностью улыбнулась Михаилу на прощание — «картину» эту начальство пыталось содрать не раз, в порывах борьбы за нравственность, и заменить какими-нибудь плакатами общеслужебного толка, но красотка каждый раз оказывалась сильнее, поскольку ее дружно поддерживало несгибаемое население кабинета. И она вновь и вновь возвращалась на железную дверцу — чтобы по вечерам провожать Мишку долгим, многообещающим взглядом. Он подмигнул ей, вырубил одиноко горящую под потолком лампочку и захлопнул дверь кабинета.

Погода была мерзкой, и Михаил уже предвкушал «приятную» дорогу пешком по раскисшему снегу, когда рядом, мигнув фарами, остановилось такси.

— Слышь, начальник, садись, подброшу!

Несколько удивленный столь неожиданной услужливостью, Михаил заглянул в салон. Лицо водилы было знакомо, но вспомнить, почему именно, он не мог. Прикинув, что остатки зарплаты в кармане тянули максимум на метро, он отрицательно помотал головой.

— Да нет, не надо, мне тут… рядом…

— Да брось, командир, садись, я с тебя ни в жисть денег не возьму! — осклабился водила. — Ты ж мою лапулечку нашел, мою кормилицу… я ж тебе по гроб жизни обязан.

Тут Михаил вспомнил. Действительно, года полтора назад довелось найти угнанную тачку, да еще причем быстро, по горячим следам. Ему даже премию выписали, триста рублей. О, точно, и фамилию вспомнил, Ушкин его фамилия. А как зовут — хоть убей. Да и не важно.

Михаил с наслаждением плюхнулся на сиденье.

— Так куда, начальник?

— Детективное агентство «Видок» знаешь?

— А то! — Движок взвыл, и потрепанная «тойота» рванула во тьму сквозь мокрый снег.

Михаил наслаждался теплом — здесь, в салоне, было, пожалуй, потеплее, чем в кабинете. И уж всяко теплее, чем дома — батареи там были никакие. Жаль только, что ехать и в самом деле было относительно недалеко — пешком, конечно, не ближний свет, да и на автобусе — в кругаля переться немало, а вот так, на легковушке, напрямую — почти что рукой подать.

Тепло попрощавшись с водилой и получив в ответ заверения, что «в любой момент, командир, я тут завсегда кручусь, только свистни», Михаил поднялся по ступенькам и вошел в подъезд, где на третьем этаже в бывшей трехкомнатной квартире, ныне переоборудованной под офис, размещалось детективное агентство «Видок», знаменитое среди людей знающих своей скандальной репутацией. Петька имел на своем счету рухнувших браков чуть ли не больше, чем местный ЗАГС. Снаружи было видно, что свет в окне горит — следовательно, Петр ждет.

Телефонный звонок прозвучал, как всегда, не вовремя. Саша совершенно не собирался просыпаться в восемь утра, поскольку после успешной Арены Штерн дал всем возможность денек отдохнуть, и этот день, вернее, его первую половину, Александр собирался использовать с толком. В смысле — полноценно выспаться. Леночка пробормотала что-то донельзя грубое и натянула одеяло на голову, из чего ее муж сделал совершенно правильный вывод — вставать все же ему.

В который уже раз напомнив себе не забывать выдергивать телефон из розетки, Саша со стоном поднялся и взял трубку. Оттуда послышался смутно знакомый жизнерадостный голос:

— Привет, Санёк! Узнал?

Александр героически попытался идентифицировать обладателя голоса, не преуспел в этом, разумеется, и поэтому с готовностью и нарочитой радостью в голосе ответил:

— Конечно! Привет! Что-то тебя давно не было слышно…

На том конце провода раздался короткий смешок.

— Я так и думал, что не узнаешь. Угрюмов.

— Мишка! Сколько лет, сколько зим!

— О, вот теперь слышу, узнал. Сашка, я тебя разбудил?

— А как ты думаешь? — Вопрос получился несколько ядовитым, но Михаил, насколько ему помнилось, на такие вещи не обижался.

— Вообще-то в понедельник нормальные люди в восемь уже не спят.

— У меня выходной… — буркнул Трошин, сгоняя остатки сна.

Леночка снова что-то промычала, на этот раз сказанное адресовалось непосредственно мужу. Муж слов не разобрал, но намек понял — и переместился вместе с «трубой» на кухню, плотно прикрыв за собой дверь.

— Ну извини. — Раскаяния в голосе Михаила не было ни капли. — Саня, я по делу. Нужно встретиться.

— Когда? — зевнул Александр, прекрасно понимая, что спорить бесполезно, железный опер все равно не отвяжется. Особенно если это действительно по делу, а не ради того, чтобы поболтать со старым приятелем, которого не видел уже, почитай, лет шесть-семь.

Да… они и не виделись примерно с тех пор, как Саша ушел в «Арену». Стало быть, более шести лет. Почему так получилось, Саша и сам не знал. В жизни часто происходят подобные загадочные события — казалось бы, давние друзья, чуть не пуд соли вместе съели, и в гости друг к другу хаживали, и по работе общались более чем тесно… а потом вдруг как отрезало.

Мишка, покрутившись после окончания института на гражданке и осознав, что коммерсанта из него не выйдет, направил свои стопы в милицию, где и окопался достаточно плотно. Окопался — в смысле, был вечно усыпан ворохом бумаг и начисто лишен свободного времени. Время от времени до Александра доходили новости о приятеле, и он все собирался нагрянуть в гости, пару раз даже сделал попытку — но неудачно, Мишка был то в командировке, то на выезде… В общем, все так и заглохло. И вот теперь спустя столько лет снова объявился приятель, да не просто так, а по делу. Занятно.

— У тебя серьезно выходной? — осторожно спросил Михаил.

За этим вопросом могло крыться что угодно, например, Мишка мог решить не мешать трошинскому отдыху. Хотя вряд ли, какое чувство такта может быть у опера, особенно если у него действительно серьезная проблема?

— Серьезно.

— Чудненько. Значит, давай через пару часов… в десять, стало быть, у меня.

— Это где?

— Дома, блин.

— И ты еще говоришь, что в понедельник люди должны быть на работе?

Мишка рассмеялся.

— Во-первых, я говорил, что в понедельник в восемь утра люди не спят. А во-вторых, опер всегда на работе, даже когда он дома. Будешь?

— Буду, жди.

— Жду.

В трубке запульсировали сигналы отбоя. Саша вздохнул и направился в ванную. Несмотря на то, что идти на работу было не нужно, бриться он себя заставлял всегда, каждый день. Может быть, потому, что Леночка не любила колючую поросль на щеках своего супруга, и тому приходилось считаться с ее желаниями.

— Ленусик… — шепотом позвал он.

— У? — послышалось из-под одеяла.

— Тебе в ближайшее время машина нужна?

— Не… — Интонации, отчетливо заметные даже в столь короткой фразе, ясно давали понять, что именно ей сейчас, да и в ближайшие пару часов, нужно.

— Мне тут надо съездить кое-куда, к обеду буду, ладно?

— Угу. Хлеб купи.

— Куплю. Пусик, я тебя люблю. Отдыхай.

Саша быстро оделся, убедился, что в бумажнике достаточно денег, и выскользнул из квартиры, стараясь не хлопать дверью. Конечно, потом, когда он вернется, Леночка все ему припомнит, но это будет потом.

Погода сегодня радовала — на небе не было ни облачка, предстоял хороший солнечный день. Как всегда, приход антициклона предвещал похолодание, а значит, на дорогах будет гололед — вчерашний мокрый снег аукнется, но это было не столь уж важно. Трошин задумчиво глянул на вывеску крохотного магазинчика, поселившегося в переделанной квартире первого этажа, в стене которой прорубили дверь и приделали снаружи лестницу. Магазин уверял, что работает 24 часа в сутки, но, судя по ассортименту, мог бы не работать вообще. К Мишке стоило ехать с кофе, у него всегда такая бурда на столе, что просто диву даешься — как же он сам ее пьет, страдалец. Да и к кофе следовало бы чего-нибудь прихватить.

Несмотря на солидный запас времени, он почти опоздал. Пару раз попал в пробку, да и в Елисеевском, куда он сунулся за кофе, оказалось, несмотря на раннее время, удивительно много народу. Зато теперь он был полностью экипирован — увесистый пакет грозил лопнуть в любой момент.

Хрипло тренькнул дверной звонок.

— Открыто! — послышался из-за двери голос.

Александр аккуратно поставил пакет на пол, отметив про себя, что ковровая дорожка за последние шесть лет у Михаила не сменилась. Это говорило и том, что за прошедшие годы спутница, хотя бы и временная, жизни в этом доме не появлялась — никакая уважающая себя женщина терпеть этот «половичок» не стала бы.

— Куртку на вешалку, а сам сюда, — послышалось из-за двери.

— Холмс, а как вы догадались, что на мне куртка? — поинтересовался Саша, раздеваясь.

— Элементарно, Ватсон. Входя, вы слегка зацепили локтем дверной косяк, а характерный звук трущейся о дерево кожи трудно с чем-то спутать.

— Серьезно, что ли? — несколько озадаченно спросил Александр, входя в одинокую комнату Мишкиной холостяцкой квартиры. Старый приятель, тщательно упакованный в вылинявший, вытянувшийся на коленках спортивный костюм, сидел у окна, улыбаясь до ушей.

— А если серьезно, я тебя в окно видел.

— Чем болеешь? — Саша принялся разгружать принесенные деликатесы. Кофе и печенье Мишка воспринял нормально, но когда на стол бухнулась бутылка коньяка, фыркнул:

— Пить с утра, в такую рань, такую…

— По крайней мере это не дрянь, — в тон ему ответил Трошин. — И потом, не пить, а спрыснуть встречу. Так что с тобой стряслось?

— Ерунда, ногу растянул. — Мишка кивнул на явно более толстое колено, видать, сустав был затянут эластичным бинтом. — С работы шел, темно, вот и… ладно, фигня, заживет. Слушай, у меня к тебе серьезный разговор, так что давай коньяк пока отложим, лады? Там на кухне чайник только что закипел, волоки его сюда.

Мишка, во всяком случае тогда, когда они еще активно общались, болел крайне редко, умудряясь даже сезонный грипп пропускать мимо. Может быть, именно поэтому каждую болячку, которой все же удавалось его зацепить, он воспринимал как нечто почти наверняка ведущее к летальному исходу, отдавался процессу болезни целиком и полностью. Ощутив какое-нибудь недомогание — как максимум раз в год, — он сразу же обкладывался таблетками, микстурами… и даже умудрялся сам себе ставить горчичники. Вот и сейчас, несмотря на легкое растяжение, он явно не собирался передвигаться без острой необходимости, тем более что в доме было кому за ним поухаживать. Александр лишь улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям — да уж, хорошо, черт подери, что есть все же в этой жизни нечто, со временем почти не меняющееся.

Переместив из кухни в комнату чашки, щербатую сахарницу и на удивление приличный чайник, Саша разлил кофе и опустился на жалобно скрипнувший, но все же выдержавший его вес стул.

— Ну так что, может, все-таки по пять капель?

Михаил задумчиво посмотрел на бутылку, затем вздохнул:

— Ладно, давай. В конце концов на работу мне сегодня не идти.

Ароматная жидкость потекла в крошечные хрустальные стопки — помнится, эти емкости были подарены Михаилу еще в те давние времена. Сейчас от первоначального шестиперсонного набора осталась лишь половина, но зато уцелевшие стакашки сияли чистотой и были в любой момент готовы к работе. Столкнувшись, стаканчики приятно дзинькнули.

— Ну, за встречу.

— За нее.

Выпили, несколько мгновений помолчали.

— Еще?

— Позже. Как у тебя дела, Санёк? Чем занимаешься?

По интонации, с которой был произнесен вопрос, Саша понял, что ответ Михаилу в определенной мере известен, и ему хочется послушать Сашину версию. К чему ведется эта игра, Трошин не понимал, и раздумывать над этим не собирался. Раз уж он согласился на встречу, то будет справедливо, если право устанавливать правила он уступит приятелю.

— Да так, от охранников я ушел, сейчас в фирме одной тружусь, по компьютерам.

— Платят хорошо?

— Терпимо, — пожал плечами Саша. — Нам с Ленкой хватает.

— Ага…

Мишка снова замолчал, прихлебывая кофе. Александр его не торопил, понимая, что если приятель что-то темнит, следовательно, тому есть причины. Раз уж позвал, значит, сам все и скажет, как созреет.

— Ладно, — наконец собрался с силами Михаил. — Есть у меня к тебе пара вопросов, Сашка. Только ты не обижайся, ладно?

— На что?

— Ну… вопросы такие. Ментовская моя сущность прет наружу, и ничего с этим не сделаешь. Фирма эта твоя — «Арена»?

— Раз знаешь, чего спрашиваешь?

— И директором у вас?..

— Мишка, перестань ходить вокруг да около. Что я, тебя не знаю? Или ты к разговору подготовился, или какой ты на хрен опер?

— Сашка, ты мне можешь сказать, по-честному, без протокола, чем ваша «Арена» на самом деле занимается? Только не надо лепить горбатого про торговлю компьютерами. Я проверил, поставки, более или менее крупные, в ваш адрес не поступали, причем не только из Германии… ладно, машины белой сборки у нас берут плохо, это даже мне известно, но вообще ниоткуда.

— Откуда такие сведения?

— Из компетентных источников. Сашка, я не буду врать, за вами ничего нет, это факт. И все же есть пара моментов… намедни к вам приходили два гражданина, Геннадий Зайкин и Сергей Носов. Личности в определенных кругах достаточно известные. Ты об этом визите знаешь?

— У нас бывает достаточно много клиентов…

— Саша, у вас не бывает клиентов. По крайней мере в последние дни.

— Ты что, Мишка, слежку за мой пустил? — В голосе Александра послышались недобрые нотки.

Наверное, проходи эта беседа не на квартире у Угрюмова, а в кабинете райотдела, да еще окажись на месте следователя кто-нибудь другой, да еще и незнакомый — Саша уже взорвался бы. И наговорил бы следователю много такого, о чем впоследствии, возможно, сожалел бы. Но злиться на Мишку как-то не получалось. Поэтому Трошин быстро взял себя в руки и постарался успокоиться.

— Во-первых, не слежку, а наружное наблюдение, — мрачно поправил Михаил. — А во-вторых, никто вас не пасет. Сейчас по крайней мере. По моей просьбе одно наше частное детективное агентство пару дней посмотрело за этой вашей «Ареной». Без санкции и без документов. Просто так, на личных контактах.

— Ну ладно, — поморщился Трошин. — Приходили двое каких-то хмырей явно криминальной наружности. Фамилии не называли. Одного именовали Сергеем Петровичем, второй вообще не представился.

— О чем шла речь?

— Миша, имей совесть. Это коммерческая тайна.

— Тогда я тебе скажу, о чем шла речь. Эта парочка к вам пришла не за компьютером. Они пришли стричь бабки, типа за «крышу». Оба — люди Генки Чурикова, в народе более известного как Кривой. Ваш район он держит, может, и не плотно, на это ему силенок не хватит, но часть территории, безусловно, контролирует. Основные направления деятельности — рэкет. Хотя с несговорчивыми его бойцы могут действовать в широких пределах. Это раз. Второе. Недавно четверо чуриковских бойцов ехали на стрелку. Базар предстоял серьезный, и их там ждали собровцы из РУБОПа. Но на стрелку бойцы не приехали, а приехали прямо к своему пахану и заявили, что им-де набили морды. Ты об этом… инциденте не слышал?

— Помилуй, откуда? Я вообще понятия не имел, что эти двое…

— Саша, не валяй дурака.

— Ну хорошо, они действительно пришли к нам стричь бабки. И Штерн заплатил. Ты пойми правильно, я в нашей фирме погоды не делаю. Всем заправляет шеф, а у него свои взгляды на бизнес. Он счел нужным платить, это в конце концов его дело.

— А по второму факту?

— А что я могу сказать?

Михаил отвернулся и посмотрел в окно.

— Интересное описание дали эти битые козлы. Мордовал их какой-то мужик, метра под два ростом, в короткой черной кожаной кутке. Мордовал в одиночку и с удовольствием. Тебе это описание никого не напоминает?

— Мишка, в Москве тысячи высоких мужиков, из них четверть носят черные кожаные куртки.

Михаил снова перенес взгляд на Александра, и от этого пристального рассматривания по спине у Трошина почему-то поползли мурашки.

— Ты детективы по телику часто смотришь?

— Вообще не смотрю, а что?

— Зря. Если бы смотрел, знал бы, что твоя последняя фраза — типичный ответ главного преступника на вопрос следователя. Обычно после такого ответа на стол выкладываются веские доказательства, но их всегда почему-то не хватает. Потом преступника отпускают под подписку о невыезде, он совершает еще одно преступление, где его и берут с поличным. Что поделаешь, законы жанра. Если бы бандит кололся на первом же допросе, все детективы получались бы короткометражными.

— Ты мне дело шьешь, начальник? — улыбнулся Александр, однако улыбка вышла натянутой, и Угрюмов это, безусловно, заметил.

— Давай еще вмажем, — вместо ответа предложил Михаил, разливая коньяк по стопарям. — Ну, будь.

— Будь.

Михаил опрокинул стопку, кинул в рот дольку лимона и благодушно улыбнулся.

— Я тебя ни в чем не подозреваю, Сашка. Давай я просто порассуждаю вслух, а выводы ты будешь делать сам. Итак, имеется фирма. Маленькая такая фирмочка, в непрестижном районе Москвы, в непрестижном здании. Хозяин же у фирмы самый что ни на есть престижный — гражданин Германии, что у нас, в России, всегда имело вес. Однако этот гражданин Германии поразительно халатно относится к бизнесу. Фирма не проводит презентаций, не размещает рекламу в газетах и журналах, не обклеивает ею вагоны метро и даже не марает заборы и столбы. Далее… фирма действительно имеет рад товаров, предлагаемых покупателям, однако ценовая политика…

— Ну, ты умных слов набрался.

— А то, двадцать первый век на дворе. Значит, так, ценовая политика фирмы такова, что ни один здравомыслящий человек, да, впрочем, и ни один хоть сколько-нибудь соображающий лох на такие цены не клюнет. Высокие, прямо скажем, цены, и за дерьмовое, признаться, железо. Более того, материалы, как я уже говорил, вполне компетентных органов свидетельствуют, что крупных партий товара в указанную фирму через границу не поступало. Под крупными понимаются партии размером более пары чемоданов. Отсюда можно сделать вывод очевидный и однозначный — доходов у фирмы нет. По крайней мере от компьютерного барахла. Идем дальше. Фирма позволяет себе содержать штат из одиннадцати сотрудников, окромя, собственно, шефа. Причем большая часть из этих одиннадцати — люди весьма и весьма примечательные и, что характерно, все «бывшие». Бывший физик-ядерщик. Бывший инструктор по рукопашному бою. Бывший мастер спорта международного класса по дзюдо. Бывшая профессиональная переводчица, семь языков. Бывший мастер спорта по биатлону. Ладно, продолжать не стану. Из всей этой когорты явно выделяется лишь один человек, у которой нет ничего в прошлом… кроме разве что отменной длины ног, что в настоящее время тоже весьма популярно. В общем, коллектив подобрался сильный, ничего не скажешь. На людей такого уровня в Москве всегда есть спрос, и платят им немало — следовательно, возможны два варианта. Либо им в рассматриваемой нами фирме платят немало, либо платят мало, но работают они, так сказать, «за идею».

— За идею сейчас только такие, как ты, работают, — несколько грубовато буркнул Александр, с опозданием понимая, что эта фраза и его самого характеризует не лучшим образом, и Михаила может обидеть. Тот, впрочем, лишь согласно кивнул.

— Именно. Поэтому второй вариант мы отметаем как нежизнеспособный. Что у нас остается? Остается фирма, которая, не имея доходов, а то и неся убытки по основной деятельности, весьма хорошо платит своим сотрудникам — очень длинноногим, очень умным и очень мускулистым. При этом также платит за крышу местному авторитету. Возникает вопрос — откуда бабки?

Вопрос повис в воздухе. Александр пожал плечами, не зная, что ответить. Вообще этот разговор все же следует передать Штерну. Мишка, безусловно, прав. Если рассматривать деятельность «Арены» именно под таким углом, то подозрения она вызывает немалые. Следует принять какие-то меры, может быть, действительно набрать еще пяток людей и изобразить кипучую деятельность на ниве компьютеризации страны. Пусть эти мальчики-девочки пошумят — пара рекламных кампаний, десяток-другой компьютеров, проданных по бросовым ценам школам, в общем, пусть лучше об «Арене» думают, что там утаивается часть доходов — а где они не утаиваются, — но это по крайней мере будет всем понятно и не вызовет особых подозрений.

— Михаил, ты же меня знаешь. Я против закона не ездун.

— Саня, я тебя хорошо знал, — Мишка сделал ударение на последнем слове, и в его голосе Александр все же уловил обиду за разрыв их приятельских отношений. — Знал таким, каким ты был шесть лет назад. Тот Трошин действительно не пошел бы ни на какое темное дело. Но то время ушло. Сейчас уже другой век, другая страна, другие ценности. Все изменилось. Хочешь сказать, что ты остался прежним?

— Не знаю, — серьезно ответил Саша. — Не знаю. Наверное, все же изменился, но в этом — нет.

Он сделал паузу, понимая, что сказать другу правду все равно не сможет. Конечно, было бы здорово пригласить Михаила к ним в «Арену», сделать его постоянным сотрудником… но такие вещи, во-первых, решает все-таки Штерн, и, во-вторых, сейчас штат полностью укомплектован. Если, конечно, шеф не примет его точку зрения и не согласится на некоторую легализацию положения фирмы в обществе ей подобных.

— Я еще не знаю, чем на самом деле занимается ваша фирма, — продолжал тем временем Михаил, стараясь смотреть прямо в глаза Трошину и пытаясь, видимо, углядеть в выражении его лица ответы на свои вопросы. — Но я узнаю, рано или поздно. Поверь, Сашка, я очень не хотел бы узнать, что ты влез в какое-то дерьмо. А пока все говорит именно об этом.

— Мишка, я… я не могу сказать тебе, чем занимается фирма помимо компьютеров. — Саша говорил осторожно, понимая, что эта осторожность и аккуратность не скроются от внимания опера, но сейчас другого выхода у него не было. — Не имею права. Ты можешь думать, что хочешь, но… лучше просто прими на веру — в нашей работе нет ничего, подчеркиваю, ничего незаконного. Знаешь поговорку — трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно когда ее там нет. Мишка, в этой комнате нет кошки. Никогда не было и не будет.

— Ну и славно, — внезапно осклабился Мишка и потянулся к бутылке. — Классный у тебя коньячок, Санька, давай еще по маленькой. И прости, что я тебя с утра нагружаю, служба… а, плевать на нее. В конце концов, могу я поболеть? Твое здоровье.

— Аналогично…

Они сидели еще часа два. Александр так и не смог понять, оказала ли на приятеля его тирада хоть какое-нибудь воздействие или Мишка все же решил прекратить допрос, понимая, что толком ничего не добьется и будет предпринимать иные меры, как это у них называется, оперативного характера. Помешать ему Александр не мог — разве что переговорить со Штерном и переманить Михаила в «Арену». С другой стороны, если не уделять больше внимания внешней стороне деятельности фирмы, то скоро в ее штат надо будет таким же образом переманивать следующего мента, а за ним третьего, четвертого и т. п. Это тоже никуда не годилось.

Бутылку коньяка они незаметно прикончили — под воспоминания о давно ушедших днях янтарная жидкость шла очень хорошо. И расстались вновь друзьями, с крепкими, не как дань обычаю, а по-настоящему крепкими рукопожатиями, просьбами забегать и планами летом махнуть куда-нибудь на рыбалку, деньков на пять, если, конечно, Мишке дадут отпуск, о чем тот втайне мечтает.

И уже спускаясь по лестнице, Александр вдруг понял, что спокойной жизни пришел конец. Вряд ли Мишка оставит это дело, но даже если и так, все равно наступил какой-то переломный момент, пройден какой-то очень важный этап, горка, и сейчас все покатится вниз, под откос. Сначала медленно, почти незаметно, а потом все больше и больше набирая скорость, пока спуск не станет опасным, пока каждое неверное действие не станет грозить серьезными последствиями. И он был почему-то совершенно уверен, что спуск этот начался именно сегодня, именно сейчас.

А Михаил все так же сидел на шатком стуле у окна, перед ним лежала свежая газета, так и оставшаяся нераскрытой.

— Черная кошка в темной комнате… особенно когда ее там нет, — тихо сказал он вслух, обращаясь к крошечной фигурке, что сейчас садилась в машину. — Проблема в том, друг мой Санька, что ты и сам не знаешь, есть ли в вашей темной комнате эта кошка. А она вполне может там быть… и тебе просто очень трудно ее найти.

Выпад — тонкий клинок со звоном отлетает от лезвия подставленного под удар меча, высекая сноп искр. Одновременно удар второго лезвия, длинного и смертоносного, принимает на себя кольчуга, звенья скрежещут под непомерной нагрузкой, лопаясь, — но тело уже реагирует и уходит в сторону, и острие клинка вырывается из уже почти поддавшейся стальной сети.

Пот заливает глаза. Психоматрица весьма достоверна — хотя кто мешал в общем-то лишить лицо образа, предназначенного для Арены, потовых желез. Наверное, так и надо сделать.

В следующий раз.

А пока — удар, парирование, нырок — и снова удар, снизу, в щель панциря. Интересно, а противник потеет? Наверное, нет — и даже не потому, что эти ракообразные игги, может быть, вообще не знают, что такое пот. Просто у них гораздо богаче опыт пребывания на Арене, и они наверняка учли все факторы, которые можно поправить, не нарушая Кодекса. Их матрицы предельно функциональны и почти лишены слабостей. И действуют чуть ли не на высшем уровне эффективности — чего людям остается только пожелать себе. Ничего, мы накопим опыт, мы достигнем идеала — если он вообще достижим.

А пока — выпад… блок… еще выпад…

Черт бы побрал этот Кодекс. Он разрешает тщедушному Женьке носить личину, к примеру, трехметрового тролля — но, скажем, болевой порог скрупулезно берется в точности равным человеческому. Да и не просто человеческому — его, Женькиному, персонально. И прочность нарисованных костей ни в коей мере не может превышать среднюю для хомо сапиенс… — и теперь вон, в трех шагах позади, пластом лежит Стас, его правая рука отрублена у самого плеча, а под неподвижным телом по зеленому песку расползается очень даже реалистичная лужа крови. В задницу бы им засунуть эту их реалистичность. Жаль только, не у всех членов Жюри есть эта самая задница.

Удар, сильный, безо всякого мудрствования — меч обрушивается на противника сверху, проклятый тонкий клинок, беспечно подставленный под стальную молнию, падающую с неба, не ломается — здесь, на Арене, оружие служит куда дольше, чем его хозяева. Но все же ему, клинку, не хватает массы, а длинной суставчатой руке — силы. Не зря же игги дерутся этими шампурами, на то, чтобы поднять тяжелый боевой топор, типа Борькиного, у них силенок не хватит. Да и надо ли оно им, мышцы мышцами, а Борька — вон он, скрючился на песочке, зажимая ладонью хлещущую из вспоротого брюха кровь. То есть это кажется, что он ладонью зажимает — ничего он уже не зажимает, его нейрококон уже отключен от психоматрицы, поэтому фигура на песке — так, просто картинка, элемент декорации. Хотя у нее до боли знакомые черты лица.

Интересно, титановый меч можно, а шлем из бронестекла — нельзя. Почему, собственно? Или кому-то из Жюри очень хочется видеть мертвое тело женщины с торчащей из глаза шпагой? Или это хочется видеть не членам Жюри — и в самом деле, они-то уж насмотрелись, наверное, на всю оставшуюся жизнь, а миллионам и миллионам зрителей, которым сейчас транслируют это действо. А также всем тем, кто захочет просмотреть запись. Им нужно шоу, и в этом большинство этих пернатых, шипастых, слизистых и других странных созданий мало отличается от людей. Хлеба и зрелищ. Будет вам зрелище, будет. Куда же без него?

Александр выдернул меч из расколотого черепа игга и бросил взгляд на поле боя. Силы были все еще равны, если считать по конечностям. Их осталось шестеро, иггов — трое.

Эмоции, эмоции… вот что мешает людям. Казалось бы, все прекрасно знают, что живым здесь ничего не грозит. Все понарошку, все не взаправду. Только вот Ташка бросается к упавшему мужу, попадая прямо под удар, — и в этот момент нет никого рядом, чтобы прикрыть стройную фигурку в легкой броне. Да, потом он, Александр, завалит эту панцирную сволочь, которая так легко умеет попадать шпагой в глаз. Только вот Ташки в их рядах больше нет, а Лика снова и снова лихорадочно натягивает рычагом стальную тетиву арбалета, пока Женька геройствует, стараясь не подпустить шестилапого к девушке. Саша даже слышит, как тот кричит иггу в лицо — ты, мол, пройдешь только через мой труп.

Игг согласен. И он проходит… но Лика успевает получить эту свою лишнюю секунду, успевает, и теперь может выстрелить в упор, с двух шагов — тяжелая металлическая стрела пробивает кажущийся несокрушимым панцирь, и противник валится назад, прямо на распростертое у него под ногами Женькино тело.

Штерн не посмеет лишить Женьку премии — Малой сегодня держался хорошо.

Пять-два. Еще мгновение назад счет казался именно таким, и вот он уже изменился. Не в пользу людей. Игг-капитан, командир вражеской Команды, стоит, ощетинясь шпагами, высматривая противника, а у его ног пластом лежал Лонг. Саша с ужасом ощутил, что его начинает переполнять бешенство — это было плохо, очень плохо, к противнику надо относиться как к сопернику в Споре, как к партнеру по Арене — а не как к злейшему врагу. Даже несмотря на то, что этот «партнер» только что выпустил кишки твоему другу, и стоит теперь, слегка покачиваясь, на двух мощных длинных ногах. Да и то сказать — Игорь в одиночку полез на главаря, практически не имея шансов на успех. Если Женька и был худшим фехтовальщиком в Команде — дам в расчет не берем, — то Игорь-длинный вполне претендовал на второе место. С конца.

Олег и Игорь-большой атаковали второго из уцелевших иггов. В принципе там итог был труднопредсказуем — жук лишился одной из «рук», а Биг дерется левой — в бою с человеком это был бы плюс, но иномирянам глубоко наплевать на понятия «левша» и «правша». Хитрое ли дело — владеть двумя руками. Вон, они четырьмя владеют и не задаются.

Трошин движется навстречу капитану Команды противника. Дыхание становится ровнее… зачем психоматрице дыхание? Чтобы кровь красиво пузырилась, вытекая из пробитого горла? Тяжелый двуручник угрожающе целил в панцирь жука. Тот оставался неподвижным, но видно было, что четыре тонких лезвия придут в движение в любую секунду, ставя заслон, почти непреодолимый для врага.

Нет, не врага — все-таки всего лишь соперника. Саша старался не испытывать к этому жутковатому созданию ненависти. Все делают работу — работу по защите интересов своей родины. Он, этот жук-переросток, защищает свою Родину если не от угрозы, то по крайней мере от некоторых экономических проблем. А что делаешь здесь ты, Александр Трошин? Ради кого и ради чего сейчас ты попытаешься пробить стальным лезвием этот хитиновый панцирь? За приличную, по нищим российским меркам, зарплату? За очередную тряпку, которую сможет купить твоя жена, чтобы пару раз надеть, а затем швырнуть в шкаф и забыть о ней навсегда? Может быть, те, кто не вышел в финал, отчаянно нуждались в тех астероидах, что крутятся по орбите вокруг звезды с ничего ему, Трошину, не говорящим номером.

— Я тебе точно говорю, классный магазин. Специально для туристов, у них это называется дьюти-фри. Ну, в смысле, все дешевле, но торгуют только по паспортам.

— Слушай, ну не лень тебе тащиться туда по такой жаре? — зевнул Александр, раздумывая, то ли еще раз залезть в море, то ли завязать с этим делом и идти в номер. Откровенно признаться, второй вариант был ему как-то ближе к телу. Особенно учитывая тот факт, что тело это уже порядком покраснело, и дальнейшее пребывание на солнце было ему, телу, противопоказано.

Леночка, в сырой и холодной Москве регулярно выбиравшая время для посещения солярия, солнца практически не боялась, ее кожа, покрытая ровным загаром, была к тому же пропитана немыслимо дорогим кремом, и она полностью отдавалась солнечным ваннам, в то время как ее муж, похоже, вечером будет чувствовать себя не лучшим образом. Нельзя сказать, чтобы это ее особо волновало.

Семен щелчком послал окурок в урну, не попал, но встать и исправить положение поленился. Все равно к утру пляж будет сверкать чистотой, местные аборигены дело свое знают. Хотя сама Хургада и напоминала огромных размеров помойку, территория отеля содержалась в исключительной чистоте. Возможно, потому, что русских здесь было мало и служащие отеля были натасканы на более привередливого западного клиента. Хотя, следовало отметить, менеджер весьма сносно шпрехал по-русски — единственный, кстати, из всего персонала.

— Ну а здесь что делать? — спросил он. — Море никуда не денется. И потом, до него рукой подать. Этот местный пахан сказал, что пара минут всего.

— Пара минут пешком или на такси? — уточнил Александр.

Не то чтобы ему сильно уж хотелось остаться на пляже или тащиться в номер, пусть и прохладный, чтобы смотреть телевизор на ясном и понятном арабском языке. Но и тащиться по жаре в какой-то магазин, абсолютно ему не интересный, ему хотелось ничуть не больше. Тем более что одно дело побродить по лавочкам даунтауна, посмотреть изделия народных промыслов — в этом была хоть какая-то экзотика. Ну, поторговаться с доброжелательным продавцом за стопку красочных папирусов, изготовленных, по слухам, из банановой кожуры. А потом пить ледяной, из холодильника, красный чай, ругать продавца за жадность, выслушивать встречные упреки за принадлежность к русской мафии и скаредность… Все это было, может быть, и не нужно, денег у них с Леночкой было более чем достаточно, но это было весело.

А тащиться в магазин, наверняка торгующий европейским барахлом, было невесело.

— Сашка, брось валяться и пошли. Я и Дениса уговорил, втроем пойдем. А вечером махнем в даунтаун. Моя видела тут у одного мальчишки раковины, так решила поискать по тамошним лавочкам. Красивые раковины, ничего не скажешь. Им бы чуть отделки — ну там, лак, полировка… В общем, давай двигай.

Саша вздохнул, понимая, что не отделается, и встал.

— Ну, пошли.

— А можно я с вами пойду? — встрепенулся Дан, который, как уж повелось, торчал неподалеку.

Александр сморщился, надоедливость и прилипчивость коротышки уже давно доставали его, но Дан намеков не понимал, а на прямые просьбы оставить его, Александра, в покое лишь улыбался, расценивая это как шутку. Послать же его на три всему миру известные буквы, вот так, прямо в лицо, Саша не мог — воспитание не позволяло, что ли? Ну не мог, и все. Тем более что — и в этом, хоть и скрепя сердце, надо было признаться — временами он не давал скучать ему и Леночке.

— Не вопрос, — расплылся в улыбке Семен.

Михаил сидел за девственно-чистым столом и пил кофе. Время от времени у него возникало желание, как в американских фильмах, положить ноги на стол, но это было, во-первых, не принято и, во-вторых, неудобно. Поэтому он просто сидел, откинувшись на хлипком стуле, пока что, скрипя и треща, выдерживавшем его тяжесть, пил кофе и листал местную газету, еще более неинтересную, чем центральные.

Все-таки в работе проверяющего есть своя прелесть, даже в том случае, когда этот проверяющий понятия не имеет, что нужно проверять. А принимающая сторона, в свою очередь, не в курсе, на кой черт этот проверяющий к ним приехал. Если подойти к такой поездке грамотно и не сильно портить людям жизнь, то можно рассматривать ее как двухнедельный отпуск без отрыва от производства.

Конечно, встретили его отменно. То есть именно так, как и должны встречать комиссию, даже когда она в одном лице. Выделили кабинет — несмотря на то, что сами не слишком просторно живут, нашли и стол, и стул — все старенькое, обшарпанное, как, впрочем, и вся наша система МВД, по крайней мере та ее часть, что работает «на земле». В общем, создали все условия, включая чайник и кофе. Работай — не хочу.

Миша, собственно, и не хотел. То, что поездка эта была, по сути, ссылкой, пусть и краткосрочной, отнюдь не настраивало на рабочий лад. Как и тот факт, что шефу явно абсолютно все равно, какие материалы прибудут из этой, с позволения сказать, командировки. Под «шефом» понимался, разумеется, Одинцов. Да и Бурый, в общем, тоже — ему важно было, чтобы Угрюмов не болтался под ногами.

Любому человеку, независимо от того, участвовал он в подобных инспекциях или нет, совершенно ясно одно — для написания хорошего отзыва нужно максимум пара часов. То есть все пишется по шаблону, придуманному неизвестно кем и неизвестно когда. Может быть, еще в царской охранке, или вообще во времена Ивана Грозного. «Работа ведется удовлетворительно, существенных недостатков не выявлено, ряд недочетов устранены в ходе проверки…» Ну и так далее. Добавить пару десятков цифр, взятых из стандартного статотчета, — и справка о проверке готова. Другое дело, если изначально поставлена задача что-либо найти. Тогда приходится копать, искать ошибки — а у кого их нет? Не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Конечно, находится целый ворох недочетов, сверху спускается букет выговоров, принимаемых с философским смирением, и все успокаивается еще на годик. В настоящий момент Мишка глубоко копать не намеревался, хотя и подумал уже об этом пару раз. От скуки. Делать было абсолютно нечего, телевизор он недолюбливал, ассортимент в местном книжном магазине оставлял желать лучшего, а пара происшествий, на которые его пригласили, оказались настолько банальными и неинтересными, что лучше бы он эти приглашения не принимал. К тому же местные ребята в присутствии инспектора из Москвы проявляли излишнюю нервозность, старались все сделать быстро и хорошо, как следствие — получалось не так уж быстро и через пень-колоду.

Он сидел здесь уже неделю и намеревался честно отсидеть вторую, после чего вернуться в Москву. Одинцов, видимо, тут же отправит его в какой-нибудь другой район, чтобы не мозолил глаза полковнику. Ну, там видно будет.

Зима, затишье… вот весной, там уже начнется работа, там появятся «подснежники»,[1] молодежь начнет, выделываясь перед девчонками, угонять машины, чтобы прокатиться с ветерком до ближайшего лесочка, понаедут дачники, нарушая патриархальное спокойствие городка и вступая в неизбежные конфликты со старожилами, заканчивающиеся, как правило, мордобоем… Пока же здесь совершенно нечем заниматься.

В дверь постучали.

— Да! — после некоторой паузы Михаил разрешил посетителю войти. Паузы как раз хватило, чтобы извлечь из ящика стола стопку отчетов и придать лицу озабоченный вид. Как бы там ни было, но не следует местному личному составу подозревать московского проверяющего в тунеядстве. Даже если на самом деле так оно и было.

В приоткрывшейся двери показалась голова в фуражке родного мышиного цвета.

— Простите, ваша фамилия Угрюмов?

— Точно так, — кивнул Михаил.

— Я из дежурки… там вам звонят, из Москвы.

— Иду.

Двигаясь вслед за молоденьким сержантом, Миша поинтересовался:

— Что-то я тебя раньше не видел.

— Только из отпуска, — вздохнул сержант.

— Сочувствую…

— Спасибо, — улыбнулся тот. — Хотя проводить отпуск зимой и дома — лучше уж на работу. Вон, трубка лежит.

Миша взял трубку, попутно отметив, что аппарат находится еще в более худшем состоянии, чем его собственный.

— Угрюмов слушает.

— Привет, Михаил! — Голос был знаком до боли, и Мишка вдруг понял, что спокойные денечки подошли к концу. Он и сам не мог бы сказать, откуда вдруг родилась такая уверенность, но чувствам своим доверял. Все. Баста. Теперь придется пахать и пахать. И на пахоте этой ему скорее всего предстоит быть лошадью.

— Привет, Геннадий. Что-то случилось?

— Нутром чуешь? — фыркнул Одинцов. — Значит, так, бросай там все на хрен, бери ноги в руки и дуй сюда. Только имей в виду, в управу не суйся, сразу ко мне. Домой то есть.

— В чем дело, шеф?

— Не по телефону. Скажу одно: мы с тобой в жопе, и не только мы. Ты с местными добазаришься, чтобы тебе командировку закрыли неделей вперед?

— Ну… возможно.

— Поверь, будет куда лучше, если уговоришь. Все, когда тебя ждать?

Михаил прикинул расписание поездов, добавил час-другой на возможные задержки — куда же без них, приплюсовал время на дорогу от вокзала до Генкиного дома… получалось, что не ранее чем в два-три часа дня. Завтрашнего, разумеется.

— Ладно, жду.

— Интересные получаются дела. — Петр закурил, выпустил струю дыма и принялся разглядывать кончик сигареты, как будто увидел его впервые в жизни.

Остальные двое молчали. После того как хозяину детективного агентства «Видок» рассказали о странном убийстве, вдруг превратившемся в самоубийство, было выпито уже не менее трех литров пива, однако разговор о деле так пока и не начался.

Против обыкновения Петр опоздал почти на полтора часа — такого он обычно не допускал, особенно в тех случаях, когда сам называл время. Извиняться он и не думал, несмотря на то, что Геннадий и Мишка буквально извелись, его ожидаючи. Зато явился он не с пустыми руками — собственно, заняты были обе руки, и груз был столь мил сердцу ментов, что те разом простили гостю и задержку, и отсутствие извинений, и еще пару-тройку грехов авансом. Пиво пошло на ура, особенно учитывая то, что взято оно было явно не в каком-нибудь занюханном киоске, а в приличном месте, поскольку было ледяным и, что характерно, качественным.

Геннадий был знаком с Петром шапочно, поэтому только Мишка догадался, что у Петьки, кроме двух сеток пива и кое-какой закуси, имелись еще и тузы в рукаве. В конце концов, задержка имела место быть, и явно не ради заезда в магазин. Из своего опыта он знал, что силком из приятеля ничего не вытянуть — сам расскажет, когда сочтет нужным. А судя по выражению лица, рассказать ему очень даже есть что.

Похоже было, что Петро наконец-то созрел.

— Как я понимаю, мужики, кто-то в ваших верхах крупно играет не на той стороне.

— Тоже мне, новость, — фыркнул Михаил. — Не берут только те, кому не дают. Или те, кому дают непозволительно мало.

— Это ты себя имеешь в виду? — невинно поинтересовался Петр и, легко поймав брошенный ему в голову пакет с солеными сухариками, разорвал его и с блаженным видом захрустел. — Ладно, шучу, не дергайся. Дело в следующем. Вы, ребята, охрененно мало знаете.

С видом фокусника он извлек из кармана плотно набитый конверт, а затем еще и лист бумаги, который тут же выложил на стол. Нельзя сказать, что этот лист содержал избыточно много информации. Всего лишь одиннадцать коротких строк, отпечатанных на принтере и аккуратно пронумерованных. Напротив некоторых из них имелись пометки, сделанные карандашом.

— Это кто? — поинтересовался Геннадий, который еще не так глубоко залез в Мишкины проблемы.

— Это, капитан, перечень сотрудников небезызвестной вам фирмы «Арена». Во главе стоит хорошо нам известный Сашка Трошин… ты, капитан, его знаешь?

— Наслышан, — кивнул Одинцов.

— Гарно… стало быть, слушайте новости. Итак, Наталья и Станислав Свирчук. Убиты в собственной квартире, при этом явно оказывая сопротивление. Свидетелей, достойных внимания, нет. Я думаю, эту кретинскую бумажку насчет суицида мы рассматривать всерьез не будем. Разве что для осознания картины в целом. Теперь идем дальше. Трошин находится в отлучке, по моим сведениям, некоторое время назад он активно посещал турфирму «Круиз-Люкс», причем вместе с супругой.

— Ты что, наружку за ним пустил? — нахмурился Одинцов. — А ты в курсе, что это…

— Незаконно? В курсе. Не перебивай. Так вот, весьма вероятно, что в городе его, в смысле Трошина, нет. Евгений Жданов и Борис Круглов, по моим сведениям, уехамши. Типа на охоту. Когда будут в городе, неизвестно. Это пока цветочки. А вот и ягодки, самые свежие, так сказать, с куста.

Михаил чуть заметно поморщился. Когда на Петра накатывала словоохотливость, он мог трепать языком часами, и страшно обижался, когда его вежливо (поначалу) просили заткнуться. Видя, что Одинцов уже почти готов пойти на такой неразумный шаг, он, поймав взгляд Геннадия, покачал головой и, улучив минутку, приложил палец к губам — молчи, мол.

— Следующая в списке у нас Стоянова. Кто не знает — девушка видная, хотя, на мой взгляд, излишне перекачанная, — с этими словами он достал из конверта несколько фотографий и протянул собеседникам.

Михаил впился взглядом в снимки, чувствуя, как на сердце становится неспокойно. Снимки были отменные, ребята из «Видока» давно уж пользовались новейшими скрытоносимыми цифровыми фотоаппаратами, на которые Петр денег не жалел.

Со снимка на него смотрела настоящая красавица. Может быть, кто-то другой нашел бы ее плечи чрезмерно широкими, скулы — слишком ярко выраженными, а губы — излишне пухлыми, но Миша видел перед собой ЕЕ. Идеал. Мечту. Он вдруг поймал себя на мысли, что затаил дыхание, и пора бы дать организму малую толику кислорода. Пальцы вцепились в фотографию с такой силой, что Генке пришлось толкнуть подчиненного в бок, чтобы получить возможность и самому взглянуть на шестую в списке.

— Ничего, киска.

— Позавчера на ее хату было совершено нападение. Суть в следующем… в сводки сам факт, конечно, попал, но без деталей. Замок в двери выжгли автогеном. Хозяйка… или кто-то еще, в это время была дома.

— Жива? — выдохнул Михаил, хватая приятеля за рукав. — Жива?

Петр некоторое время задумчиво смотрел на старого знакомого, как будто его не узнавая. Затем перевел взгляд на снимок, который Мишка уже успел отобрать у Одинцова и теперь прикрывал ладонью, явно не намереваясь возвращать его владельцу, потом снова на опера…

— Мда-а… мои соболезнования. Да жива она, жива… наверное. Тела по крайней мере в квартире не было. Ни ее, ни каких-либо других. Но мужики из тридцать седьмого отделения, что хату осматривали, сказали, что там была бойня. Стены избиты пулями, как… в тире. И трупы там были, крови хватает. Но сейчас их нет — кто-то позаботился. И еще, дивчина эта, по предварительному заключению, ушла на своих ногах. То есть второпях сложила шмотки и испарилась. Теперь по поводу стрельбы. Стреляли в квартире, в основном из пистолетов, пули калибра 9 мм, вам это ничего не напоминает? Но это еще не все. В коридоре, из косяка соседской двери, коллеги выколупали еще одну пульку. Забавная такая пулька, я вам скажу… Редкая, можно сказать, пулька.

— Не томи… — почти прохрипел Михаил.

— 5,6-миллиметровые пули, выпущенные из бесшумной снайперской винтовки СВ-99.

— Экспертиза дала заключение так быстро?

— Эксперты тоже люди, — безапелляционно отрезал Петр. — И как все нормальные люди, они любят хорошую водку. Особенно когда ее много.

Он вскрыл банку с пивом, присосался к ней, пока последние капли не скатились в глотку, шумно рыгнул и потянулся за сухариками.

— Но я, с вашего позволения, продолжу. Теперь следующий в списке, гражданин Жидко.

На стол упали новые фотографии.

— Стоп… Жидко, Жидко… я ведь слышал эту фамилию, причем недавно, — дернулся Одинцов, отчаянно пытаясь вспомнить. — Точно слышал, только где…

— Оперативные сводки за 22-е число.

— Блин, точно! Убийство, типичная заказуха и наверняка висяк. Мужику всадили маслину в затылок в темном переулке.

— Аппетитную такую маслину, 9 мм, оружие не идентифицировано, — вскользь, как о чем-то маловажном, заметил Петр.

— Твою мать… — ругнулся Одинцов. — Ты-то откуда знаешь?

— Оттуда, что все эти люди находятся в сфере моих интересов, — пожал плечами Петр и, покосившись на Михаила, вполголоса добавил: — И кое-кто, похоже, не понимает, что работа в две смены всем личным составом, в ущерб остальным заказам, стоит охрененных бабок. И вообще, капитан, если ты намерен меня перебивать после каждого слова, я вообще никогда не закончу.

— Господи, ты еще не закончил? — оторопел Михаил. — Это что, еще не все?

— Я, позвольте заметить, дошел всего лишь до седьмого номера в списке. Теперь, с вашего позволения, я двинусь дальше. Итак, номер восьмой, господин Басов. Погиб вследствие пожара в квартире. Прошу обратить внимание, квартира на втором невысоком этаже. По мнению следствия, был в синьку пьян, уснул с сигаретой — квартира выгорела дотла. Труп опознан.

— Что, так на самом деле и было? — скептически, уже почти понимая, каким будет ответ, поинтересовался Одинцов. На этот раз Петр милостиво не заметил, что его прервали, и ответил сразу, без кривляний.

— По бумагам. Случай клинически похож на ваш. Смена заключений экспертов, подлог документов. На самом деле — шесть пулевых ранений в область груди, один — типа контрольный в голову. Если он с дыркой промеж лба курил в постели…

— Откуда ты все это знаешь? — взвыл Одинцов, потеряв всяческие остатки терпения. — Твою ж налево, это все ж материалы следствия, они ж от таких, как ты, закрыты напрочь. Должны быть.

— Видишь ли, Гена, существует бо-о-ольшая разница между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле, — философским тоном заметил Петр. — В частности, большая часть этих материалов должна была бы лежать в делах, а они оттуда изъяты, причем явно указанием с самого верху. Кто-то очень старательно заметает следы, причем даже не задумываясь о том, что имеются десятки вовлеченных в это людей, каждый из которых знает пусть небольшую, но существенную частичку общей картины. А откуда все это известно мне? Во-первых, у меня хорошие связи. Во-вторых, у меня есть бабки, и есть на примете люди, которым эти бабки нужны.

Он некоторое время помолчал, прихлебывая пиво, затем вдруг добавил резко изменившимся, ставшим неожиданно жестким голосом:

— И в-третьих… блин, в конце концов мы делаем одно дело, только с разных сторон. Что, разве нет? Нет, ты не молчи, капитан. Ты хочешь взять за яйца банду, которая мочит людей?

— Хочу, — сухо ответил Одинцов. — В соответствии с законом.

Петр взорвался, постепенно переходя от просто повышенного тона на самый натуральный крик.

— В соответствии с законом, ядрена вошь, ты будешь ловить их до второго пришествия. Что я, думаешь, ушел из ментуры, таки забыл всю вашу кухню? Один траханый отдел никогда толком не знает, чем соседи занимаются! Четверть заявлений не принимается просто потому, что никто не хочет изгадить свою статистику! Думаешь, они огорчились, что контрольный в голову прошел как дырка для сигареты? Хрена с два! У них же был бы стопроцентный висяк, почти верная заказуха… ты мне скажи, у вас за год сколько заказных раскрыли? Ты, ёшкин кот, не отвечай, не надо, у меня все эти цифры есть.

— Вы еще подеритесь, горячие финские парни, — процитировал Михаил строчку из популярного (и порядком набившего оскомину) фильма. — Генка, отцепись от человека. Ты что, первый раз замужем? Когда это частники шли в ногу с законом? Они ж от такой походки эти самые ноги протянут. С голодухи.

— И протянем, — согласно кивнул Петр, постепенно остывая. — Ладно, продолжаю. Щас, только горло промочу… я с вами, блин, к утру голос потеряю. Ладно, что там у нас? Ага, номер девятый, Вечанов. Что за фамилия у мужика, болгарин, что ли? По паспорту русский… ладно, суть в том, что мы его потеряли. В квартире не появляется, на работе, соответственно, тоже. По сводкам не проходил, этот вопрос мы контролируем. Его пока оставим в покое. А вот номер десять — некий Зинченко… Это, мужики, пожалуй, самый интересный случай.

— Почему?

— Потому что имеется целая куча свидетелей. Я когда почитал, первой мыслью было свернуть на хрен всю работу, закрыть контору и махнуть на пару-тройку недель куда-нибудь, где море и пальмы. В общем, слушайте…

— Может, соседи работают? — задумчиво сам себя спросил Одинцов, когда они втроем вернулись из деревни.

— Вряд ли, слишком грязно. Да и потом, будь то соседи, нам бы уже давно официально связали бы руки. Да что я говорю… не работают они так. Спецы там, куда нашим… и вот так, толпой, да еще с двумя трупами…

— Тремя.

— Тем более.

Допрос свидетелей стоил всем троим немало нервов. Новизна впечатлений уже угасла, и теперь местные жители отвечали неохотно, каждое слово из них приходилось буквально вытягивать клещами. В воздухе висела какая-то враждебность, причин которой Михаил определить не мог. Вот она-то, враждебность эта, вполне могла исходить и от фээсбэшников, если они переговорили со свидетелями раньше. Вообще, конечно, сомнительно, перестрелка в занюханной деревне, сожженный дом — не их это уровень. Правда, кое-какую полезную информацию, помимо материалов уголовного дела, которые Петр пообещал раздобыть к завтрашнему дню, удалось выудить.

После памятных событий с перестрелкой и пожаром в село приезжали трое — двое парней и девушка. Все трое, с некоторыми оговорками, были опознаны по фотографиям. Именно поэтому у Михаила было просто замечательное настроение, он готов был летать, поить всех пивом и петь песни. Последнее — мысленно. Эта очаровательная рыженькая, с фотографии, цела и невредима. Более сложная проблема — как с ней познакомиться — пока могла отойти на второй план. Тем более что рано или поздно их пути все равно пересекутся. Сам он твердо намеревался довести это расследование до конца, Петр, поминутно стонущий, что несет чудовищные убытки, тоже не имел привычки бросать дело на полпути, а Одинцов мысленно уже смирился с неприятностями и потому был на все готов.

Тем временем обстановка продолжала оставаться неопределенной. Несмотря на усилия оперативников «Видока», ничьих следов отыскать не удалось. «Арена» в буквальном смысле слова вымерла — уже неделю в офисе не появлялась ни одна живая душа. Троица, навестившая место гибели Зинченко, исчезла бесследно, обнаружить Вечанова не удалось. Хорошо хоть секретарша «Арены» была цела и находилась в относительной безопасности — Петр, чуть смущаясь, сообщил, что один из его сотрудников находится при ней почти неотлучно. На вопрос, что он там неотлучно делает, детектив вздохнул и выдал короткую емкую фразу, может быть, и грубую, но зато довольно точно характеризующую положение вещей.

— Твой парень сможет ее прикрыть? Может, стоит их пока вывезти из города?

— Может, и стоит, — подумав, кивнул Петр. — Я распоряжусь. Есть тут одно местечко…

— Наши планы? — поинтересовался Михаил. — Или так и будем сидеть?

Геннадий пожал плечами.

— Я поговорил с ребятами, они врубят контроль в аэропортах. Как только появится Трошин, мы об этом узнаем. Что в турфирме, разобрались?

— По-видимому, то же, что и везде. Офис выгорел дотла, два трупа идентифицированы, в основном по показаниям свидетелей. В обоих случаях — наши знакомые пульки.

— Может, пора начинать бить тревогу и поднимать шум? — осторожно спросил Михаил.

Если за всеми нападениями на сотрудников «Арены» стоят те же люди, что прикончили Зинченко, то действуют они с размахом. Михаил это прекрасно понимал, как понимал и то, что на борьбу с этой группой, насчитывающей неизвестно сколько членов, сил у двоих оперов, даже при поддержке детективного агентства, точно не хватит. Их просто сметут, как до этого легко и непринужденно сметали всех, за кого брались. «Почти всех, — напомнил он себе. — Анжелика уцелела. Анжелика… Лика…»

— Рано, — вдруг заявил Одинцов. — Сейчас нам просто заткнут рот и хорошо, если при этом не выбьют зубы. У нас ведь фактически нет доказательств. Во всех делах лежат заключения экспертов, никак не стыкующиеся с тем, что знаем мы. Обратите внимание, не только в нашем отделении — везде. Это значит, у этих парней отменная крыша. Купол. Взять его штурмом не выйдет, а вот если потихоньку, стараясь не привлекать к себе внимания… Возможно, будет толк.

Уж от него такое услышать Михаил никак не ожидал. Вечно осторожный Генка, дующий на воду, кажется, с рождения и подстилающий соломку везде, где есть хоть незначительная вероятность падения, вдруг предлагает действовать на свой страх и риск — да уж, в лесу что-то сдохло. С другой стороны… интуиция Одинцова никогда не подводила, по крайней мере в части нюха на неприятности. И раз он говорит, что высовываться пока не стоит, — значит, действительно не стоит.

В кармане у Петра затрезвонила трубка мобильника. Тот, извинившись, взял трубу, несколько секунд слушал доносящийся оттуда голос, затем с легким удивлением протянул мобилу Одинцову.

— Тебя.

— Ой, блин… Петро, я твой номер дал ребятам в Шереметьево. Да… Да… Точно, он? Нет, не надо… Васька, помурыжь его… — Он обернулся к Михаилу. — Сколько отсюда до Шереметьево пилить?

Михаил мысленно прикинул расстояние, добавил немного на пробки. Получалось, что не менее сорока минут.

— Васёк, минут сорок его подержи, потом отпускай, лады? Ну откуда я знаю, чем ты его держать будешь?.. Мать твою, заставь анкету заполнять «Как вам понравился Египет»… Да знаю я, знаю, с меня причитается… Две… Хрен с тобой, три. Все, мы едем.

Он отключил трубу, вернул ее Петру и принялся натягивать ремень с кобурой. По ходу дела пересказывал свою беседу, хотя в этом не было никакой нужды, всем все и так было ясно.

— Так, прилетел этот ваш Трошин. Сидит, ждет таможенного контроля. Точнее, поперся в зеленый коридор, благо практически без багажа, но наши ребята его притормозили. Васька сказал, что особо долго держать его не обещает, скандал им там ни к чему — если клиент начнет качать права, его отпустят. Если не начнет — просидит минут сорок. Так что нам надо торопиться. Мишка, у тебя ствол есть?

— Откуда? — развел тот руками. — Я ж в командировке, с инспекцией. На хрен мне там ствол. Только Петькины игрушки.

— Вот, держи. — Одинцов извлек из шкафа завернутый в масляную тряпку предмет. — Как чувствовал, что пригодится.

Михаил развернул ветошь — на свет появился вороненый ствол Стечкина.

— Откуда? — удивленно спросил он. Новейшие разработки оружейных заводов в милицию поступали редко и помалу, в основном на вооружении состояли старые «пээмы», а за каждого «стечкина» шла настоящая драка.

— Один козел оформил добровольную выдачу. Они ж, падлы, все сейчас в одном кармане ствол носят, в другом бумажку. Мол, граждане начальники, как раз к вам и шел. Заяву он написал без даты, вот я и придержал пока. Во-первых, может пригодиться, во-вторых, в этом месяце план по стволам уже почти сдали, а в следующем, говорят, «Арсенал» опять объявят. А стволы, сам знаешь, на дороге не валяются. Имей в виду, там всего семь патронов. Ребята обещали подкинуть, но пока молчат.

— А он не грязный?

— А хрен его знает. Что они там, полные придурки, таскать с собой паленые стволы? Вряд ли. Но… в общем, только в крайнем случае. Готовы? Ну, рванули.

Как втайне и боялся Михаил, к назначенному сроку они не успели. Несмотря на то, что Петр машину водил отменно, пара свеженьких пробок — и на тебе, опоздали. Да и не намного, минут на пять от силы.

Геннадий выскользнул из джипа и исчез в здании аэропорта. Назад он вернулся буквально через минуту. Он плюхнулся на переднее сиденье и рыкнул:

— Гони в Видное.

Спорить Петр не стал. Джип рванул с места, чуть не зацепив стоящий рядом и без того помятый «жигуль», и помчался в указанном направлении. Как и большинство владельцев джипов, знаки, ограничивающие скорость, Петр считал веселыми шутками и, как правило, предпочитал над ними посмеиваться. Геннадий сунул в рот сигарету, глубоко затянулся. Курил он редко, только в минуты душевного волнения.

— Упустили, — сообщил он. — Клиент терпел-терпел, а потом завелся. Ну, Васёк его и отпустил восвояси. Трошин твой слинял минут десять назад, но Васька его до машины сопроводил. Новостей две. Во-первых, их двое. С ним какой-то мелкий типчик, лысоватый, рост примерно метр шестьдесят пять, на вид эдак лет под сорок. Похожей морды не встречал?

Михаил мысленно перебрал в памяти лица тех, кто имел отношение к «Арене». Лицо Анжелики он «перебирал» особенно долго. Никого, подходящего под приметы, в списке не значилось.

— Ясно, неизвестная величина. Разберемся… Так вот, во-вторых, коротышка назвал таксисту адрес. И отметьте, мужики, на цену согласился, даже не скривившись. Васёк такие дела сечет: либо у коротышки полные карманы бабок, либо они просто очень торопятся. Короче, задача-минимум — их догнать.

— А задача-максимум? — хмыкнул Михаил.

— А это там будет видно…

Расплескивая в сторону фонтаны из смеси снега, воды и соли, джип несся по шоссе, неуклонно приближаясь к цели.

В лесу было очень тихо. Тяжелые пластины пушистого снега, облепившие ветви, готовы были тяжело рухнуть вниз от малейшей встряски — но легкий ветерок, чуть заметно шевеливший кроны, здесь, внизу, практически не ощущался. Лучи солнца, пробиваясь сквозь обледенелые плащи, укрывшие сосны, разбивались на тысячи лучиков, заставляя все вокруг сиять и переливаться всеми цветами радуги.

— Красиво как… — вздохнула Лика, опираясь на палки. — Как в сказке.

Михаил остановился рядом с девушкой, поправил тяжелый рюкзак и шумно выдохнул. Хотя он и считал себя вполне физически развитым, но пятичасовой марш на лыжах по сугробам порядком его измотал. А больше всего раздражало то, что хрупкая на вид, невысокая и изящная Лика выглядела почти такой же свежей, как перед самым выходом. Даже свежее — тогда все они были сонными, слега помятыми — вставать пришлось рано, да и ночью-то мало кто толком поспал.

— Красиво, — согласился он.

— Знаешь… обидно, что нам сейчас не до этой красоты. — Она протянула палку и дотронулась до кончика ветки, чуть качнув ее. Огромный белый пласт с шорохом рухнул вниз, поднимая в воздух искрящуюся снежную пыль, освобожденная от тяжести ветвь рванулась ввысь и закачалась, будто бы радуясь обретенной свободе. — Так было бы хорошо просто погулять по такому лесу. Никуда не торопясь, не стремясь кого-нибудь пристрелить. Просто гулять… воздухом дышать.

— Было бы хорошо, — серьезно кивнул Михаил и подумал, что было бы еще лучше, если при этом километров на …дцать в округе не будет ни одной живой души. Кроме него и Лики.

То ли она почувствовала эту не высказанную мысль, то ли сама думала о чем-то подобном — об этом Михаил, правда, не смел и мечтать, — но она вдруг улыбнулась и положила руку в теплой пушистой варежке на его локоть.

— Может быть, позже… у моих родителей дача в Подмосковье, там бесподобные лыжные трассы. Приглашаю.

Михаил смотрел на девушку и не мог оторвать взгляда. Она была бесподобно хороша, белый комбинезон сидел на ней как влитой, подчеркивая все достоинства изящной фигуры, с чьей-то точки зрения, возможно, излишне мускулистой, но на вкус Михаила — просто идеальной.

— Спасибо… — выдавил он. Слова прозвучали хрипло и как-то вымученно. Вообще, когда Лика обращалась к нему, Михаилу удавалось отвечать только односложно, поскольку горло моментально перехватывало спазмом.

С женщинами Михаилу фатально не везло. Сам он, посмеиваясь, говорил, что его вкус не соответствует его возможностям. Прежде всего финансовым. Девочки с внешностью фотомоделей, которые всегда привлекали его, как, впрочем, и большинство нормальных мужиков, обычно оказывались ему не по карману. Эти девочки, с готовностью нырявшие в постель к обладателям тугих бумажников, на Мишу с его более чем скромной оперской зарплатой, позапрошлогодней пыжиковой шапкой и костюмом, что был использован еще для первой фотографии на паспорт, даже не смотрели. А если и смотрели, то этот первый взгляд часто оказывался и последним. Пару раз он встречал «девушку мечты», но дальше двух-трех-пяти свиданий дело, как правило, не шло. Причем далеко не всегда по инициативе длинноногих красоток.

Ко всем своим явно завышенным требованиям к внешности потенциальной кандидатки в жены, Миша еще хотел получить умного собеседника. Приятели не раз пытались вразумить его, объясняя, что природа — дама справедливая, и дает всем достоинств понемногу. Кому-то ноги с бюстом, кому-то мозги с языком. И то, что его очередная пассия в своей жизни помимо глянцевых журналов прочитала только одну книгу — букварь, — это не фатальное невезение, а банальная закономерность.

Разумеется, все это было шуткой. Это понимали все — и приятели, и сам Михаил, и даже те самые пассии, случись им услышать такое в общем-то нелицеприятное заключение. Печально было другое — умницы, коих природа щедро оделила и внешними достоинствами, очень быстро приходили к выводу, что связывать жизнь с рядовым опером — бесперспективно. А он в очередной раз оставался на бобах.

Несмотря на этот хронический неуспех у красивых куколок, менять свои вкусы он не собирался — в человеке все должно быть прекрасно, в том числе и его спутница жизни. А уж если не судьба… ну, в холостяцкой жизни есть свои плюсы, хоть бы и немного.

И вот теперь он был поражен в самое сердце. Мало того, что в жизни эта Анжелика оказалась еще очаровательнее, чем на фотографии, так она была ко всему этому явно умной, не распущенной, не слабачкой, и… и ему казалось, что смотрела она на него очень многообещающе. Поэтому в присутствии девушки он робел, от каждого брошенного на него взгляда самым натуральным образом млел и строил призрачные замки (исключительно с двумя жильцами), которые могли в любой момент рухнуть. Ему на голову.

Все его метания Анжелика видела, как на ладони. И несмотря на то, что знакомство состоялось всего лишь чуть более полутора суток назад, она иногда ловила себя на мысли, что понимает этого серьезного мужчину так, как будто бы знает его долгие годы. Это было опасно… это здорово пахло браком. Не то чтобы она была категорически против замужества, но… но нельзя же вот так сразу, без подготовки. И все-таки девушка с легким испугом осознавала, что если он предложит… она скажет «да» еще до того, как осмыслит предложение. Это ее пугало.

— Ну, вперед? — вздохнула она, убирая руку с его плеча и чувствуя, что делать этого ей совсем не хочется.

Их машину вел Петр — и потому, что не хотел доверять свою «деточку» другому водителю, и потому, что был отменным водителем. Женька, пару раз порывавшийся сменить Бориса, получил в лоб вопрос, хорошо ли он умеет держать руль, и увял, уступив право порулить Трошину. В общем, когда прибыли на место, наиболее бодрыми оказались как раз Лика, мирно проспавшая почти всю дорогу, да и сам Михаил. Одинцов изображал бодрячка, но по нему было видно, что он еще не вполне отошел от смертельной раны — что толку, что от нее остался лишь свежий шрам, тело упорно желало считать себя дохлым. А Лигов вообще не спал — не потому, что ему это было не нужно, хотя биология его организма и была в корне отличающейся от земной, отдых ему требовался ничуть не в меньшей степени. Просто, кроме него, никто не мог разобраться в показаниях, выдаваемых на экран прибора, помимо прочего исполняющего функции целеуказателя. Вот Дан и провел всю дорогу на переднем сиденье джипа, давая указания сначала Борьке, а потом и капитану, куда именно ехать и когда сворачивать.

Покинув шоссе, они еще с час петляли, едва разбирая дорогу в темноте, по узким проселочным дорогам. Два раза джип садился в снег так, что вытаскивать его приходилось лебедкой, да еще с активным участием всех не спящих членов команды — в этих местах машины ездили редко. Но в конечном счете с первыми лучами солнца они были уже у цели.

Машины пришлось бросить — далее путь пролегал исключительно по бездорожью.

— Нам бы сейчас «Буран», — вздохнул Трошин, с тоской переводя взгляд с окружающих их сугробов на широкие охотничьи лыжи и обратно. — Четыре. Мы бы живо до места домчали бы.

— Ага, или вертолет.

— Это неправильное решение, — влез Лигов, пытаясь объяснить спутникам вещи, в объяснении не нуждающиеся. — Если воин услышит нас до того, как я смогу блокировать управление его десантного модуля, он просто улетит. И поиски можно начинать сначала. Вероятность того, что нам снова удастся его запеленговать, не слишком высока. По сути, Саарт проявил неосторожность, позволив своим клонам выходить на связь до выполнения задания. Он себя демаскировал… и второй раз такую ошибку не повторит.

В ответ Трошин лишь пожал плечами. Все это уже было заранее обсуждено, решение, хотя и неприятное, было принято — поэтому теперь им и предстояло тащиться один бог знает сколько километров по целине. Да еще волочь на спине груз оружия, запас продуктов и аппаратуру Дана. Кстати, аппаратура землян порядком разочаровала — все предполагали увидеть перед собой диковинные миниатюрные приборчики, а на поверку оказалось, что установка для блокирования аппаратуры десантного модуля громоздкая, вся состоит из каких-то острых углов и похожа на результат деятельности какого-то самоделкина. Теперь этот агрегат, разделенный на несколько частей, оттягивал рюкзаки мужчин, неспешно пробирающихся меж деревьев к одному Лигову ведомой цели.

Разумеется, основная тяжесть легла именно на плечи мужчин. И разумеется, Лика возмутилась такой дискриминации — правда, никто ее слушать не стал. Трудностей хватало и без рюкзака за плечами. Один лишь Борис, охотник со стажем, чувствовал себя в этих сугробах легко и свободно, чего никак нельзя было сказать об остальных. И все-таки постепенно они продвигались к цели.

Весь вчерашний день был посвящен подготовке к полномасштабному наступлению. Местоположение десантного модуля прибор Лигова засек с точностью до нескольких метров. Правда, никаких мыслей о том, что они будут делать, когда доберутся до места, не было — максимум, что мог предложить Дан, это обездвижить модуль. И на этом все.

— С вашим оружием броню капсулы не пробить, — уверенно сообщил Дан, когда наутро окончательно очнулся от спячки. Сон, или медитация… в общем, то состояние, в котором он пребывал долгие часы, явно пошло ему на пользу. Вялость исчезла, он снова стал собранным, энергичным. Вот только фатализм, сквозивший в его речи и раньше, никуда не делся.

— А если его взорвать? — поинтересовался Малой. — Заложим десяток килограммов пластита… с этим можно небоскреб на воздух поднять.

— Небоскреб, пожалуй, можно, — согласно кивнул Дан. — А вот капсулу… Вы поймите, юноша, этот аппарат создан по стандартам, разработанным для боевых десантных модулей. К механическим повреждениям он устойчив почти абсолютно, разве что атомной бомбой. У вас ее, случайно, нет?

— Совершенно случайно, — серьезно, без тени улыбки, ответил Евгений. — Если бы я мог попасть в лабораторию «Арены», хотя бы на пару-тройку часов, что-нибудь подобное соорудил бы. Ну, не столь экологически грязное, но не менее мощное. Но соваться в «Арену» сейчас нельзя.

— Вот именно… так что я не представляю, что мы будем делать с саартом. Дело в том, что Служба не имеет права принимать решение на ликвидацию инопланетного представителя без согласования с Центром. Даже в том случае, когда он явно и нагло попирает основополагающие законы. Мы подаем заключение и рекомендации, далее в дело вступают совсем другие силы, которые и принимают окончательное решение. Все, что у нас есть, это оборудование для поимки, не более — а вызвать помощь из Центра я, как вы понимаете, не могу.

— Ваша база… та, основная — она была единственной?

— В России — да. Есть еще две, но… я не могу с ними связаться. Коды и аппаратура для связи имелись только на главной базе, а там, думаю, сейчас не уцелело ничего.

— Непредусмотрительно, однако, — презрительно скривился Борис.

— Возможно, но поймите и нас. Сторожу маленького магазинчика не выдается на дежурство пулемет, спутниковый передатчик и два танка в поддержку. Всегда считалось, что Земля — захолустье, где никогда ничего серьезного не происходит. Я уже рассказывал Александру, события здесь случаются редко. В основном — рутина, наблюдение, анализ, выявление тенденций, сухие рапорты. Или вы думаете, что наша жизнь сильно отличается от вашей? Экзотики только больше, да и то лишь с вашей точки зрения. Никто не предполагал, что на планету прибудет десант Саарта.

— А эти ваши спутники? Вы же говорили, что спутник имеет атакующие средства?

— Имеет, но он нам не подчиняется. Мы можем только получать с него данные, которые он сочтет нужным сообщить — и не более. Для пеленгации саарта я пользовался системой наблюдения спутника, но отдать приказ ему я не могу.

— А он в принципе сможет справиться с саартом?

— В принципе он может вашу Луну на куски разнести, если его… мозг сочтет это совершенно необходимым. Но решения он принимает сам.

В общем, выдвигаться пришлось без плана действий. Но что-то делать было все равно надо, поскольку нападений воин-саарт не прекратит. По крайней мере до той поры, пока не погибнет сам или не получит «отбой» от своего нанимателя. И теперь восемь человек месили лыжами снег — хуже всего приходилось, разумеется, Дану, который не отличался мощным телосложением, не имел должной физической подготовки и, кроме того, совершенно не умел ходить на лыжах. Поэтому то расстояние, которое можно было бы преодолеть за пару часов, шли уже все пять.

Как бы там ни было, но все уже порядком устали. Белые комбинезоны — Борис, недолго думая, поснимал их с трупов, которым бронекостюмы были уже не нужны, и, немного поломавшись, все в них облачились — хорошо держали температурный баланс, в них было и не жарко, и не холодно — самое то. Но нервотрепка последних дней, сон урывками — все это давало о себе знать.

Минута молчания, казалось, растянулась на час с лишним. Наконец у Трошина прорезался голос.

— Что значит хозяева?

В ответ Лигов лишь пожал плечами, как будто бы речь шла о вещах вполне обыденных и, можно сказать, банальных. Да и тон его соответствовал — как будто отец объясняет ребенку, почему солнышко всходит и заходит.

— Ваша планета была предметом Спора в… по вашему счету в 1887 году. Спор был выигран далатианами, одной из рас, присоединившихся к Ассамблее относительно недавно. Были поданы… э-э, если мне не изменяет память, четыре заявки. Применительно к планете, имеющей разумную жизнь, — удивительно мало. Предметом Спора были исключительные права на… простите, я постараюсь пользоваться вашей терминологией, в общем, на негласную эксплуатацию планеты с получением определенного дохода. Я точно не знаю, когда истекает срок действия полученных прав. Обычно такие лицензии выдаются на короткое время. От ста до двухсот ваших лет. Примерно за 10 стандартных… это чуть более 15 ваших суток до окончания срока действия прав Жюри объявляет прием заявок на новый срок. Впрочем, это всем известные истины.

— И чем же занимаются эти… далатиане на Земле? — спросил Борис, недобро прищурившись. На скулах его заиграли желваки.

— Ах, перестаньте изображать возмущение, — отмахнулся Дан. — Можно подумать, есть принципиальная разница в том, кто на самом деле стоит у руля ваших государств. Я не знаю, чем именно занимаются далатиане, знаю только одно — они не нарушают те законы, за исполнением которых я обязан следить. И потом, может быть, благодаря им вы сейчас имеете то, что имеете. Уровень развития… еще лет сто — двести, и вы, возможно, получите право вступить в Ассамблею.

— А что они имеют с этого?

Лигов отвел глаза. Было совершенно очевидно, что говорить ему не хочется.

— Не знаю…

Внезапно в кармане у Петра запищал мобильник. Он поднес трубку к уху… выслушал короткую фразу, нахмурился.

— Борис, тут есть телевизор?

— Есть, конечно.

— Мне сказали его включить. — В голосе Петра звучали нотки растерянности. — И еще сказали выключить мобилу. Навсегда.

— Ладно… давай посмотрим.

Старенький, видавший виды «Фунай» оказался в соседнем помещении, служившем хозяину спальней. По всей видимости, он был большим любителем смотреть телевизор лежа. На комнатной антенне телевизор работал неважно, но и сквозь рябь пробивалось достаточно информации.

«Милиция просит помочь… — вещала с экрана молоденькая дикторша, поминутно поправляя очки. Голос ее дрожал от волнения — то ли искреннего, то ли профессионально-наигранного. — Разыскивается группа особо опасных преступников. К сегодняшнему дню на их счету более тридцати жизней. Сейчас вы видите на экране их фотографии…»

Почему-то Саша совсем не удивился, увидев на экране свой портрет. Не какой-нибудь там уродский фоторобот, а вполне приличную фотографию. Он даже знал, откуда она — со средней полки шкафа, где лежали пачками снимки, которые все никак не доходили руки разложить по альбомам. Его фотографировала Леночка — редчайший случай, когда ее «творение» оказалось очень даже приличным.

«Трошин, Александр Игоревич. Разыскивается за многочисленные убийства, в том числе иностранцев и женщин. Вооружен. Приметы…»

Фотография на экране сменилась.

«Угрюмов, Михаил Алексеевич, бывший сотрудник МВД, обвиняется в убийствах, вооруженных нападениях, в том числе с целью захвата автотранспорта…»

Следующий кадр.

«Данилов, Петр Григорьевич, руководитель детективного агентства «Видок». Разыскивается за убийство…»

Один кадр сменял другой. Здесь были они все — кроме, разумеется, Лигова. Был даже Игорь-длинный, следы которого все никак не отыскивались. Была даже Ниночка, которой инкриминировались какие-то совершенно дикие деяния, типа распространения наркотиков. А девушка говорила и говорила дрожащим голосом, перечисляя все новые и новые злодеяния, совершенные группой, которую сейчас разыскивали все сотрудники милиции Москвы, спешно поднятые по тревоге.

Убийство, террористический акт, с применением взрывчатых и отравляющих веществ, снова убийство… Два дня назад перечисленные лица совершили поджог школы №… в дыму погибло трое детей. Вчера ими же убиты трое сотрудников ГИБДД, пытавшихся проверить у подозреваемых документы. Четвертый спасся чудом и в настоящее время находится в больнице с тяжелыми ранениями. Попытка угона боевого вертолета с военной базы… шестеро погибших солдат срочной службы, два офицера… поврежденный вертолет брошен… Заживо сожженный в собственной квартире подельник — некий Игорь Басов — видимо, он попытался возражать против приказов Трошина, главаря банды. Убийство депутата Филимонова, расстрелянного из автомата прямо посреди улицы. От пуль погибли также трое прохожих, в том числе беременная женщина, семь человек доставлены в Склиф… Взрыв автомобиля, начиненного тротилом, у отделения милиции №… двое милиционеров погибли, также пострадало свыше десятка находившихся неподалеку граждан, в нескольких домах выбиты все окна…

— Интересно, что еще на нас повесят? — флегматично поинтересовался Борис, ковыряя в зубе деревянной зубочисткой. — Ишь, как круто взялись.

На экране появился массивный насупившийся человек в милицейской форме. Он восседал за огромным столом, заваленным бумагами. Поминутно трезвонившие телефоны заставляли его, буркнув извинения, прерывать интервью, но каждый раз, бросив в трубку пару коротких, красиво и мужественно звучащих фраз, он снова возвращался к беседе с невидимым журналистом.

«— Угрюмов сразу показался мне скользким… у нас имелась информация о взяточничестве, о злоупотреблении служебным положением. Однако мы не успели подобрать доказательственную базу… в этом, безусловно, наше упущение. Работа велась в плановом порядке, но все же недостаточно оперативно. И каждый из нас готов понести за это наказание. Однако сейчас делается все, чтобы задержать преступника…

— Имеется информация, что вместе с Угрюмовым в составе банды Трошина находится и еще один ваш сотрудник, это так?

— Мне горько признавать это. — Бурый скорчил мину, которая должна была олицетворять собой вселенскую скорбь, но больше была похожа на гримасу зубной боли. — Но это действительно так. Капитан Геннадий Одинцов должен был быть арестован по делу о продаже оружия чеченским боевикам…»

Бурый еще несколько минут талдычил, насколько опасны вооруженные бандиты, и что будут приняты все меры, чтобы задержать… привлечь… воздать… ну и так далее. Попутно прозрачно намекал на какие-то давние истории, оглашать которые не имеет права в интересах следствия, однако и там прослеживается почерк мятежного старлея и его дружка-капитана. Речь его была довольно невнятной, не раз перемежаемой матом, якобы демонстрирующим всю глубину чувств полковника, и содержала такое количество неувязок и нестыковок, что у Михаила весь этот фарс вызвал лишь улыбку.

Борис совершенно спокойно переключил телевизор на другой канал — там шли те же новости, поданные другими журналистами, но сохранившие общую направленность. В Москве официально введен план «Перехват», все сотрудники милиции переведены на усиленный вариант несения службы, на улицы вышли дополнительные патрули. Граждан всемерно призывали ни в коем случае не оказывать вооруженным преступникам сопротивления, правда, при этом делался прозрачный намек на то, что свидетелей озверевший Трошин и компания все равно, как правило, не оставляют.

— Это произошло прямо у меня на глазах, — плакала прямо в камеру пожилая женщина, в которой Саша с удивлением узнал соседку Стаса по лестничной площадке. — Я услышала шаги на лестнице и думала, что пришла Таня, это моя внучка… Я выглянула в глазок, и увидела… — Она зарыдала в голос, очень натурально.

Из ее сбивчивого, перемежаемого всхлипами и соплями рассказа следовало, что дверь Трошину, коего Анна Семеновна, безусловно, сразу узнала, поскольку он посещал ее соседа Стасика довольно часто, открыл как раз сам Стасик, а потом на лестничную площадку вышла и Наташенька, жена его. Они о чем-то несколько минут спорили, она слов почти не расслышала, но там было что-то про пластит и про ментов… а потом Трошин вдруг выстрелил в Стасика, и Стасик упал… А Наташенька завизжала, он ее ударил, а когда она упала, то выстрелил в нее, лежащую, два раза. А потом пришли еще двое — она их не знает, но по фотографиям опознала — и куда-то Стасика и Наташу унесли…

На этой душещипательной ноте старушка разрыдалась, окончательно утратив способность связно говорить.

— Интересно, — глубокомысленно заметил Борис. — Тут у них немного того… концы с концами не сходятся. Стаса убили уже, почитай, больше недели тому как… а по их рассказу, получается, что вчера вечером. Насколько я знаю, Сашка в это время был в полной отключке. Забавно, забавно…

— Это что ж, мы за сутки столько натворили? — усмехнулся Трошин. — Школу взорвали, райотдел, Стаса замочили… что там еще?

— Более чем достаточно, — фыркнул Михаил. — Сейчас Бурый, во-первых, повесил на нас несколько безнадежных висяков и, во-вторых, поет явно с чужого голоса. Ему приказали дать определенные показания, он их и дает со всем возможным рвением.

— Думаю, он не один такой, — помрачнев, заметил Петр. — Судя по тому, как поставлена травля, в дело включилась чуть не вся московская милиция. Глядишь, еще и войска введут, я ведь и не удивлюсь. Факты, конечно, подтасованы, и это видно даже невооруженным глазом, но приказы исходят сверху, а когда приказы однозначны, задумываться как-то не с руки. И поэтому нас будут ловить, долго и упорно.

— Знаете, — чуть хрипло пробормотала Лика, — а ведь репортажи столь убедительны, что и впрямь начинаешь думать, что именно Саша убил Стаса с женой…

«Уважаемые телезрители. Только что нам доставили видеопленку, снятую в момент убийства депутата Филимонова. Разумеется, мы не можем раскрыть личность оператора, поскольку этому человеку грозит серьезная опасность, как и любому, вставшему на пути озверевших подонков. Мы, в студии, еще не знаем, что на этой пленке… Итак, запись».

Кадры, сделанные явно весьма посредственной камерой, показывали улицу, проезжающие машины… затем в поле зрения попал большой «линкольн», украшенный белыми лентами и роскошной куклой, в облаке белых рюшечек… Молодая пара у автомобиля, жених и невеста… Вдруг слышатся резкие щелчки, затем короткий треск — камера резко поворачивается, наплыв… может, аппарат и посредственный, но держит его в руках явно профессионал. Отчетливо видно лицо человека, держащего у пояса автомат и в упор всаживающего пулю за пулей в невидимую мишень. О, а вот и мишень — человек лежит на асфальте, видно даже, как его светлый плащ испещрен дырками от пуль. Снова камера нацеливается на стрелка. Он небрежно перебрасывается парой слов со стоящим рядом напарником — Женька, узнав себя, возмущенно фыркнул, — и вдвоем они садятся в машину. Видно, что за рулем сидит еще кто-то, и эту лысину, пожалуй, узнают многие, близко знающие Петра. А тем временем камера снова возвращается к молодоженам. Жених стоит на коленях, а у него на руках лежит девушка в белом, и по воздушному шелку расползаются отвратительные темные пятна…

— Здорово сделано, — вздохнул Женька. — Интересно, чем мне помешал этот мужик. Я его и по телику-то видел всего несколько раз. Он, вообще говоря, полный мудак, но не настолько же, чтобы его мочить…

— Ребята, вам не кажется, что вы слишком спокойно подходите к ситуации? — осторожно поинтересовалась Лика. — Мне показалось, или на нас и в самом деле объявили полномасштабную охоту?

— Не показалось, — серьезно кивнул Михаил. — Я тебе даже больше скажу. Нас никто не собирается задерживать. Просто пристрелят… если смогут, конечно. На такой случай имеется негласное разрешение, типа лицензии на убийство. Никто, конечно, в этом не признается, но понимаешь, еще та, старая формулировка — «взять живым или мертвым» — подразумевает, что можно в общем-то и так и сяк. Ну и потом, после этих кадров… все полны праведного гнева.

— А что касается спокойствия, — вставил Саша, — то нервами делу не поможешь. Нам надо спокойно оценить обстановку, а потом решить, какую избрать стратегию и тактику поведения. Мишка прав, нас просто ухлопают как сопротивлявшихся задержанию. Даже если мы дружно поднимем лапки кверху.

Он вернулся к столу, задумчиво повертел в руках бутылку пива, потом со вздохом отставил ее в сторону.

— Мне кажется, что все это звенья одной цепи. Мы разделались с воином-саартом, и его наниматель пустил в действие другие рычаги…

— «Лыжники — догадался Штирлиц», — снисходительно ухмыльнулся Малой. — Тут и тупому ясно, что охота организована. Не смогли убрать нас втихую, теперь пытаются убрать шумно, только и всего.

— Не только, парень, не только. Пойми, раньше мы стреляли в клонов, которые в общем-то не только не люди, но и не живые в истинном смысле этого слова. Роботы. А теперь за нами пойдут люди. И они будут стрелять на поражение… а что будем делать мы? Отвечать?

Женька сник… Александр смотрел на него и понимал, что Малой, видимо, до сих пор все происходящее воспринимал исключительно как опасное приключение, а кадры с телевизора и вовсе не принимал всерьез, считая их, наверное, инсценировкой. И только сейчас до него дошло, что большая часть людей, в убийстве которых обвинили их отряд, и в самом деле погибли — от вполне настоящих пуль, от натуральных взрывов. И что теперь за ними идет охота — не киношная, когда тупые преследователи понятия не имеют, что сделает в следующий момент герой-преследуемый (зрителям из темного зала это становится ясно, разумеется, с первого же взгляда), а если и стреляют, то исключительно мимо. Ну, разве что оставят главному герою какой-нибудь эффектный шрам на щеке. И все они, преследователи, настолько омерзительны, что когда «добрый» герой расстреливает их одного за другим, на глаза у зрителей наворачиваются слезы умиления — так, мол, им, гадам, и надо.

Нет, сейчас этого не будет. А будет серьезная травля, облава, из которой не выскочить. Милиция это может — если очень захочет. А она сейчас хочет, прямо-таки страстно желает поймать их и распять… за эту девочку в белом, за парней, размазанных по стенке райотдела, за малышей, задохнувшихся в дыму. Саша был уверен, что все снятое — правда. И действительно горела школа, и на самом деле физрук, обгоревший до неузнаваемости, до последнего выносил детей… После такого менты озвереют, и правы будут.

— Как такое вообще возможно? — спросила Лика. — Ведь это ж… ну точно Сашка на экране, как живой. И Женька.

— Что тут странного? — пожал плечами Лигов. — Забыли, с кем дело имеете?

— А с кем?

Снова повторился эпизод с потерей дара речи, удивленно поднятыми бровями — Саша все собирался спросить Лигова, является ли его вполне человеческая мимика природной, или это всего лишь элемент декорации.

— Я же говорил, с далатианами…

— И?..

Дан вздохнул.

— Прям как дети… доверчивые, в розовых очках. Ничего не знаете, абсолютно. Далатиане — метаморфы. Особенность, присущая практически всем высшим организмам их родного мира, — продукт жестоких мутаций. Их мир — весьма неприятное местечко, когда-то они довели его почти до полной гибели, но как-то все же выжили. Сейчас никто не может точно сказать, являются ли их способности случайной доминирующей мутацией или имело место целенаправленное корректирование генома. Сами они хранят на этот счет молчание, а большинству остальных это просто не интересно. Они способны менять облик в очень широких пределах. Бессы, конечно, управляют своим телом в более широком диапазоне, но у них это касается только формы, а далатиане — непревзойденные мимики. Подражание — основа их натуры, хотя они могут и творить… в определенных пределах. Но чаще они просто предпочитают копировать реально существующих… персонажей. Я абсолютно уверен, что за всеми этими видеокадрами и свидетельскими показаниями стоят именно они. Просто никаких других объяснений этому нет.

— Штерн говорил, что его природный облик практически мало отличим от человеческого.

— Вы знаете, Александр, я даже не могу сказать, что он солгал. У далатианина нет природного облика. На Далате местным гражданином может оказаться что угодно — дерево, мелкое животное, куст у дороги… хотя обычно они и в самом деле предпочитают гуманоидную форму. Если по каким-то причинам вашему Штерну необходим определенный образ, он может поддерживать его сколь угодно долго. Кстати, среди миров Ассамблеи далатиане пользуются абсолютным первенством как… э-э… сексуальные партнеры.

— А почему? — задал глупый вопрос Женька.

— Неужели непонятно? Во-первых, потому что они, имея возможность принять любую форму, совершенно безразличны к внешнему виду партнера и, во-вторых, легко принимают тот облик, который более всего соответствует его идеалу. Вы, человек, представить себе этого не можете просто потому, что в вашей жизни такого не бывает. Невозможно сочетать в себе одни только идеальные черты, причем не абстрактно-идеальные, а соответствующие лично вашему вкусу. И это, поверьте, действует на любую дву— и более полую расу просто убийственно, словами этого не передать. Имел место случай, когда одна из рас, у которых сама возможность продолжения рода была напрямую завязана на половое влечение, пыталась запретить въезд далатиан на свои миры. Поскольку их жители в ста процентах случаев предпочитали метаморфов себе подобным.

— И как, получилось?

— Как сказать… после того, как их население уменьшилось более чем вчетверо, они пошли на насильственное выдворение далатиан с планеты, не останавливаясь и перед физическим уничтожением. Обвинения в геноциде им удалось избежать только потому, что целой расе попросту грозило вымирание.

— Знаете, Дан, — Александр откинулся в кресле, одновременно стараясь не облиться горячим кофе, — с тех пор, как вы появились на горизонте, на наши головы сыплются неприятности одна круче другой. По всему получается, что за всеми этими покушениями, за объявленной на нас охотой стоит либо наш любезный герр начальник, либо его родственнички. Ко всему прочему, они еще и метаморфы… Убить их хоть можно?

— Как быстро вы привыкаете смотреть на мир сквозь прорезь прицела, — недовольно поморщился Лигов. — Ну… можно. Тело не имеет жизненно важных органов, но даже сильные травмы вызывают нарушение внутренней структуры и могут повлечь летальный исход. Проблема в другом: вы никогда не будете знать, кто перед вами — далатианин или другое разумное существо. Человек, к примеру.

— Неужели нет способов диагностики?

— Ну почему же, есть. Стационарный биосканер, размером примерно метр на два. Есть и портативные, они поменьше, с небольшой чемодан. Более простая техника здесь практически неприменима — далатианин копирует не просто внешний облик, он копирует и внутреннюю структуру, только она, присутствуя, не несет функциональной нагрузки. Понимаете — всю структуру. Запах. Пот. Выделения сальных желез. Если надо — даже перхоть. Это если говорить о человеке. К примеру, сердце — оно будет биться, будет гнать кровь по сосудам, но с тем же успехом сможет попросту остановиться — самому далатианину это безразлично.

— Значит, выявить далатианина мы не сможем? — Малой выглядел совершенно потерянно. Его так, видимо, привлекала мысль поймать кого-нибудь из этих гадов и разобраться «по понятиям», что теперь, получив от Дана ушат холодной воды на голову, он просто сник.

Лигов отвернулся. Саша очень хорошо понимал этого многострадального аналитика Службы безопасности, который вынужден был нарушать собственные же правила, одно за другим. Помимо воли вмешавшись в разборки между саарт-клонами и людьми, он погружался в это дерьмо все глубже и глубже, постепенно отрезая себе дорогу назад. Наверное, в психологии Дана, который ни в коей мере не являлся представителем homo sapiens, было слишком много человеческого — то ли изначально, то ли это было внесено в его психику за долгие годы работы на Земле.

И теперь он метался, разрываясь между стремлением помочь людям, которые сражались плечом к плечу с ним, и формальными требованиями какого-нибудь внутреннего устава, или чем там в своей деятельности руководствуются работники Службы. Устав требовал невмешательства. Чувства толкали на иной путь.

Трошину не хотелось давить на Дана. Хотя аргументов у него было более чем достаточно — разве не саарты, нанятые метаморфами, убили его, Лигова, коллег? С другой стороны, вполне возможно, этот аргумент подействовал бы на человека, но не на представителя другой, пусть внешне и сходной, расы. В любом случае это решение Дан должен принять сам — только тогда оно будет окончательным, только тогда не придется вытягивать из него каждую каплю новой информации чуть ли не клещами.

А еще он подумал о том, что именно сейчас стоит выпить. За упокой. За упокой той жизни, которую все они вели много лет — теперь она скончалась. Навсегда, и не поможет уже никакая реанимация. Это только в фильмах, когда на главного героя охотится половина полиции страны, он умудряется доказать свою невиновность… В реальной жизни такого просто не бывает. К тому же вряд ли им вообще дадут возможность сказать хотя бы слово — просто сразу откроют стрельбу на поражение. Любой из преследователей, пожалуй, предпочтет потом разбираться со следователями, чем слушать посвященные ему лично траурные речи. После всех этих видеороликов вряд ли найдется хотя бы один-два человека, готовые поверить в то, что все обвинения сфабрикованы… да что там, Саша и сам бы не поверил в невиновность человека, увидев, как тот целится и нажимает на спуск.

Можно бежать — в глушь, в тайгу, в пустыню… пожалуй, не удастся даже уйти за кордон, обозленная потерями среди своих, милиция перекроет все пути так, что и комар не проскочит. А если и удастся, что толку? У таких преступлений нет срока давности, он и его Команда, в которую теперь вошли еще трое, если не считать Лигова, обречены до конца жизни быть дичью. Стоит ли жить, чтобы каждую секунду ожидать нападения. А если оно и впрямь произойдет? Станет ли он стрелять в простых мужиков в погонах, искренне верящих, что перед ними маньяк и убийца? А если нет… Сможет ли он, Александр Трошин, дать убить себя, как быка на бойне, безропотно, без сопротивления, с одной лишь тоской в глазах. А если сможет… тогда стоит ли жить в ожидании этого момента?

Он видел мрачные лица товарищей — похоже, у них в головах крутились сходные мысли. Саша поднялся с кресла, почувствовав вдруг, каким тяжелым стало тело, принес из холодильника бутылку водки, предусмотрительно оставленную там хозяином дачи, молча разлил по стаканам. Обвел тяжелым взглядом присутствующих, вдруг с некоторым удивлением отметив, что стаканов хватало на всех, в том числе и на Дана.

— Ну… за победу.

Он и сам не знал, что имел в виду, и одним махом вбросив в горло обжигающе холодную жидкость, подумал, что тост получился странным. Победа? Можно победить врага, когда он перед тобой. Даже когда врагов много, еще есть шансы. Но нельзя победить систему.

Дан, так же как и остальные, влил в себя водку, чуть сморщился. Может быть, на него оказало действие спиртное, может быть, он более не мог выносить той тягостной атмосферы, что пропитала, казалось, каждый кубический миллиметр в этой комнате… но он вдруг с силой припечатал стакан к столу и, не обращая внимания на треснувшее стекло, решительно заявил:

— Все далатиане, прибывшие на Землю легально, обязаны пройти контроль Службы безопасности. У нас есть их генетические слепки. Я смогу определить далатианина, если он окажется от меня на расстоянии хотя бы в пару сотен метров. Не обольщайтесь, оборудования для этого у меня нет. Оно было на основной базе в России, как и в других странах, где имелись представительства СПБ. Ни одна из баз не отвечает на вызовы, но склады могут оказаться целыми, во всяком случае, это не исключено.

— На базе наверняка засада, и туда придется пробиваться с боем, — спокойно заметил Борис. Он не обсуждал необходимость этого, он просто констатировал факт. Засада… что ж, надо быть к этому готовыми.

— Согласен с вами, — кивнул Лигов. — Но, думаю, людей там не будет, далатиане не рискнут привлекать внимание землян к технологиям Ассамблеи.

— Ну, други… — Саша легонько стукнул кулаками по столу. — Стало быть, воевать со всей страной мы не сможем и не будем. Остается решить, что мы реально можем сделать. Какие будут идеи? Я предлагаю так… штурмуем базу. Если все проходит успешно, пытаемся проникнуть в «Арену». Там тоже будет засада, или спецназ зря получает зарплату. И там будут люди…

— Вряд ли, — заметил Лигов. — Вряд ли там будут люди… но не думаю, чтобы вам от этого было легче.

— Пусть так. Главное в другом — если мы прорвемся в здание конторы, мы сможем уйти на пересадочную станцию. Если, конечно, транспортная система не заблокирована… что не исключено. Другого варианта я не вижу.

— Нужно найти Игоря и Нину. Их нельзя оставлять здесь.

Саша обвел взглядом друзей. Никто не спорил, никто не выдвигал альтернативных вариантов. Все понимали, что другого выхода просто нет. Либо смириться с поражением, а это совершенно неприемлемо для Команды, привыкшей побеждать, пусть сейчас от той Команды осталось менее половины, — либо бороться. Без шанса на победу, с одной лишь надеждой сохранить жизнь и свободу. Шансы? Шансы есть, пусть их и немного…

— Думаю, надо разделиться. — Борис почесал затылок. — Как мне кажется, нам не стоит действовать всей толпой. Петр, тебе, как я понимаю, известно, где сейчас Нина?

— Известно, — кивнул тот. — Вернее, было известно пару-тройку дней назад. Думаю, она в безопасности, хотя утверждать наверняка не могу. Мой парень прикрывает ее, насколько это возможно, но он… простите, до вашего уровня не дотягивает. Не расцените как комплимент.

— Почему ж? Именно так и расценим, — усмехнулся Женька. — Спасибо, дядя.

— Я к тому, что отстреливаться, в случае чего, парень не будет. Во-первых, не из чего, у него только шокер и газовик, во-вторых… он по натуре топтун, а не боец. Хотя… втрескался в вашу длинноногую секретаршу он по самую маковку, — тут Петр бросил короткий взгляд в сторону Михаила и многозначительно хмыкнул, — так что в случае чего я даже и не знаю, на что он готов будет пойти.

— У них надежная крыша? — поинтересовался Саша.

— Что сейчас можно считать надежной? — вопросом на вопрос ответил Петр. — Эти вот хоромы вычислят не позднее чем к завтрашнему вечеру. Я к тому, что отсюда надо линять, и побыстрее. А они… ну, хату вряд ли легко проследить, но есть же еще и добрые люди.

Последние слова он произнес с плохо скрытой издевкой. О да, по закону подлости всегда получается так, что именно тогда, когда жизненно необходима массовая глухота и слепота, обязательно найдется какая-нибудь зараза, желающая исполнить свой гражданский долг. Да и по большому счету, кого можно будет в этом обвинить — после всего услышанного с голубого экрана.

— Хорошо. — Трошин был и оставался капитаном Команды, хотя теперь и довольно разношерстной. Решения принимать ему, с этим никто не спорил. — Тогда делаем так. Петро, ты занимаешься Ниночкой и этим твоим парнем. Парень не в розыске, поэтому будет неплохо, если он будет с нами, человек, способный к свободному перемещению по городу, нам будет очень полезен. Но выбор за ним, объясни ему все детально, пусть сам решит, стоит ли ему лезть во все это дерьмо. И я тебя умоляю, не старайся представить все это как приключение. Михаил, Гена и Лика… ваша задача — найти Игоря Вечанова. Время — до завтрашнего вечера. Если не найдете — придется уходить без него. Долго мы уворачиваться от преследователей не сможем. Есть пяток адресов, где он может быть, и еще доберитесь до интернета, может быть, он вышел на связь. Если хоть раз включал телевизор — все поймет и затаится, но наводку оставит. Мы берем на себя базу СПБ.

— Вот новость! — возмутилась Лика. — А почему это вы? Самые крутые?

Михаил только скривился. Вообще говоря, эту фразу собирался сказать он, и девушка опередила его буквально на пару мгновений. И теперь получалось, что он, крутой опер, безропотно принял предложение остаться в арьергарде, а она — нежное создание, захотела влезть в самое пекло.

С тем, что на базе СПБ действительно ждет засада, Михаил был согласен. Слишком уж очевидным был этот ход, если, конечно, метаморфам известно, что сотрудник СПБ находится в контакте с мятежниками. Скорее всего известно, значит, надо рассчитывать на худший вариант. Вообще говоря, он свои возможности оценивал трезво. Может быть, если речь идет об уличной шпане, он, Михаил Угрюмов, еще и может себя показать, то когда на сцену выходят пришельцы… даже Женька, мелкий и на вид тощий, согнет его в бараний рог в считанные секунды. Да что там Женька, даже Лика…

— Во-первых, именно что крутые, — совершенно серьезно ответил Трошин. — Но не это главное. Если бы вы внимательно смотрели передачи, то увидели бы, что основной упор делался в наш адрес. Портреты Михаила, Петра, Гены и твой были даны просто как снимки, с незначительными приметами. Тебе вообще просто — сменить прическу, макияж и надеть очки, фиг тебя кто узнает. Парик, к примеру, нацепи… А вот нас с Женькой показали по полной программе, и люди это запомнили. Я о том, что вам придется довольно много передвигаться по городу, от адреса к адресу, и именно вам сделать это будет легче. И потом, должен же кто-то узнать Игоря в лицо? Да и он тебя узнает, думаю, и в парике.

— Ладно, молчу… — вздохнула девушка. — Ты прав, капитан. Не спорю. А вы втроем-то справитесь?

— Вчетвером, — жестко заявил Лигов.

Саша вдруг почувствовал, как на душе, несмотря на всю сложность их положения, становится легко. Дан сделал свой выбор и теперь пойдет с ними до конца. Может быть, он не такой уж хороший боец, но без его знаний весь план был бы обречен на провал.

— Спасибо, Дан, но все-таки втроем, — неизвестно, умел ли Лигов читать эмоции по глазам, но если бы умел, он бы понял всю степень признательности и дружеских чувств, которые оставались невысказанными. — Ты сейчас наш стратегический резерв. Ты пока не в розыске, тебя никто… ну, разве что кроме далатиан, не ищет. Поэтому соваться под пули тебе не стоит. Но нужно будет находиться рядом, я просто уверен, что если мы проникнем на вашу базу, в запасе у нас будут считанные минуты.

Лигов склонил голову в знак согласия.

— Теперь следующее. Забудьте о машинах, в том числе и о такси. На дорогах сейчас будут повальные проверки, и рисковать не стоит. Забудьте об автобусах, пассажирам скучно, и они разглядывают соседей, могут вас узнать. Лучше пользуйтесь метро, там редко люди глядят по сторонам — в переходах бегут, а в вагонах читают или дремлют…

— Прописные истины, — фыркнул Петр.

— Не спорю, считай, что просто напоминаю. Старайтесь не держаться кучкой, если что… мы не можем потерять всех троих сразу.

Фраза получилась мрачной, но иначе сказать было нельзя. Если задержат кого-то одного, это будет очень и очень плохо, но тогда двое других смогут, возможно, помочь. А вот если возьмут всю троицу — никто уже не успеет прийти на помощь.

— Хорошо, принимается, — кивнул Петр, и Саша понял, что в тройке поисковиков главным был бы уместен именно детектив, и очень жаль, что его задание никто, кроме него самого, выполнить не сможет, — тогда следующий вопрос. Маскировка. С Ликой все понятно, женщинам не привыкать менять внешность. Миша, тебе бы голову обрить…

— Не надо, — сказала вдруг Анжелика. — Не стоит…

— Почему? — недоуменно уставился на нее Петр.

— Жалко, — она беспомощно улыбнулась, — такие волосы… когда потом отрастут.

Сердце Михаила застучало вдруг с такой силой, что, казалось, решило выпрыгнуть из груди и устроить прямо на столе бешеный танец. От счастья. Лицо запылало, он чувствовал, как стремительно краснеет.

— А я с удовольствием облысею, — заявил вдруг Геннадий. — Откровенно признаться, давно собирался, да все никак духа не хватало.

— Дан, когда мы сюда добирались, я тут круглосуточный магазинчик видела, в нем всякую всячину продают, — затараторила Лика, стараясь не замечать красного, как после бани, лица Михаила. — Я тут тебе списочек накидаю, надо будет кое-что купить. Клянусь, никто нас не узнает.

Приготовления заняли не один час, и никому этой ночью поспать не удалось. Может быть, перед началом активных действий это было и не слишком правильно, но выбора не было. Зато результат того стоил.

Вполне вероятно, что Лика была отличной переводчицей. Очень может быть, что она по праву занимала место в Команде. Но после того, что она сотворила с мужчинами, все поняли — в ней умер поистине великий гример. Даже близкие родственники, наверное, не узнали бы членов собственной семьи.

Бритый наголо Геннадий был не просто не похож сам на себя — он и близко был не похож на сотрудника милиции. Добавить еще цепь в палец толщиной — и последние остатки интеллекта уйдут с его образа навсегда. В целом получился эдакий бычок — не настолько накачанный, как вошедшие в многочисленные анекдоты «шкафы», но что-то довольно близкое.

Михаил вроде бы изменился мало, но те штрихи, что наложила на него Лика, сделали парня почти неузнаваемым. Под глазом — небольшой синяк, вроде бы не очень свежий, на щеке, длинная царапина, неряшливо замазанная йодом. Создавалось ощущение, что царапина воспалена — блестящее применение черного и красного карандашей. Еще одна такая же ссадина — в уголке рта. Человек, взглянувший на это диво, запомнил бы чуть скособоченный, чтобы не будоражить ранку, рот и шрам — и вряд ли что-то еще.

Саша сменил масть — теперь он был мелированным, как зебра. Больше всего досталось Женьке. Хотя Малой отчаянно, до крика, возражал против предложенного Ликой варианта, в конце концов ему пришлось скрепя сердце признать, что идея прекрасна, несмотря на то, что так отвратительно. Он, как и Саша, сменил окраску, только несколько в ином смысле. В смысле — поголубел. Косметика на глазах была видимой — то есть не бросалась в глаза, но было ясно, что она присутствует. Правда, над манерами ему еще предстояло поработать. К тому же Женьке предстояло дополнять маскировку Трошина, изображая его «пару». Сейчас, когда геев в Москве стало просто немерено, появлением на улице в таком виде было сложно кого-нибудь удивить. Однако если отдельные невоспитанные граждане и пялились на «сладкую парочку», то видели перед собой лишь объект для осуждения (восхищения, презрения — дополнить по вкусу), не замечая лиц.

Борис стал лысым. Не бритым — а именно лысым, со здоровенной плешью, явно чем-то смазанной для получения характерного блеска, и остатками волос, ставших неожиданно седыми. Несколько волосинок были старательно уложены поверх лысины, как будто бы могли ее замаскировать. Несколько чуть заметных штрихов карандаша, вкупе с сединой, прибавили ему чуть ли не двадцать лет сразу, а найденная в прихожей палочка с резным набалдашником вполне завершала образ. Ни у кого не повернулся бы язык сказать, что этому старому, простите, пердуну, всего лишь тридцать семь.

Как оказалось, Петр вполне смог сам справиться с изменением собственной внешности. И для этого ему не понадобились ни краска, ни косметика — чуть прищуренные глаза, чуть оттопыренная губа, что-то (вата, наверное) засунутое за щеки, нечто более увесистое, помещенное в районе пояса, — и получился одутловатый, не в меру упитанный свин, болезненно страдающий от презрения ко всему миру.

Когда же Михаил увидел, что Лика сотворила с собой, он сначала чуть не прыснул со смеху, а потом просто расстроился. Изящная подтянутая девушка превратилась в дешевую шлюху, вульгарно накрашенную, немолодую, с давно немытыми волосами. Цветом волос пришлось пожертвовать — отчаянно яркая рыжая грива Анжелики могла привлечь лишнее внимание.

— Твои волосы! Эта краска… она смоется? — чуть ли не жалобно выдохнул он.

Лика подошла к нему, привстала на цыпочки, очень нежно, самыми кончиками кричаще ярких губ чмокнула его в кончик носа, стерла ладонью помаду и шепнула:

— В любой момент! Не волнуйся.

Но поволноваться Мише пришлось. Новый имидж Лики никак не предусматривал наличие обтягивающего бронекомбинезона. Если мужчинам было не слишком сложно натянуть поверх брони нормальную одежду, то у девушки такой возможности не было. Это было опасно, и Миша утешал себя только мыслью, что все время будет рядом и, если что, сможет защитить ее.

Только Лигов остался сам собой. Его лицо не мелькало на голубом экране, и опасаться случайного узнавания ему не приходилось.

Тьма за окнами стала уже не такой густой, а вскоре обещала превратиться в утренний сумрак. Все было уже сказано, все спланировано — во всяком случае, то, что можно было учесть и предусмотреть. Назначено время и место встречи — дом, что стоял напротив «Арены». Прибывшие первыми ищут подходящую квартиру, желательно без хозяев. Если не удастся и все хозяева будут на месте… в общем, решать проблемы следует по мере их возникновения. Оружие уложено в сумки — его оказалось маловато, да и боеприпасов было недостаточно. Автомат и две снайперские винтовки Трошин забрал с собой, еще две, подобранные в лесу, решили оставить — толку от них будет немного. Если удастся получить в свое распоряжение, хотя бы на десять минут, закрома СПБ, там можно будет разжиться чем-нибудь помощнее. Еще удалось, взломав замок железного ящика, укрытого в подвале дачи, разжиться неплохой двустволкой и двумя дюжинами патронов с картечью — Дан уверил, что против далатиан такое оружие окажется куда эффективнее снайперской винтовки.

— Вы что, не могли подобрать для своей базы более презентабельного места? — поинтересовался Малой, заступая на дежурство.

— Нормальное место, — пожал плечами Дан. — Тихо, у реки… вид из окон красивый.

Женька устроился почти с комфортом. Он лежал на пододвинутой к окну кровати и изучал в оптический прицел неприметное двухэтажное здание, расположенное напротив окна. Борис только что отлежал свой положенный час и теперь пил на кухне кофе. Все было тихо и спокойно… спокойны были даже хозяева квартиры, которых черт дернул явиться домой не вовремя. То есть, с их точки зрения, возможно, возвращению было самое время, но вот в планы Трошина их приход как-то не вписывался. Первоначальное предложение аккуратно связать хозяев и уложить баиньки куда-нибудь в темный уголок было отвергнуто Лиговым. Он просто поочередно положил ладонь на лоб немолодым мужчине и женщине, после чего их наполненные ужасом глаза закрылись. Часов пять крепкого и совершенно беспробудного сна можно было гарантировать, а большего и не требовалось.

— Ну, что там?

— Все тихо.

Дом действительно казался вымершим. Только один раз за темным окном мелькнула фигура, лишь тень которой удалось заметить Борису. Это означало, что Дан прав, дом охраняется, и охрана очень старается быть незаметной. Ни в одном окне не горел свет — а сумерки тем временем уже сгущались.

— Нам бы тяжелого вооружения… хоть немного, — вздохнул Женька. — Лазер…

— Что будет, если воспользуешься лазером, ты видел, — сухо напомнил Лигов. — Я до сих пор не понимаю, как это спутник по Анжелике не шарахнул. Или решил, что число жертв среди аборигенов будет слишком велико… хотя такие вещи его мозги не особо трогают. Или ей просто чудовищно повезло, и он в это время находился за горизонтом.

— Я, видимо, чего-то не понимаю… — хмыкнул Женька. — У нас же тоже лазеры есть. Они ж применяются сплошь и рядом. В том числе есть вроде бы и боевые. Почему этот ваш спутник их не отстреливает?

— Да откуда я знаю, — с легким оттенком раздражения пожал плечами Лигов. — Я вам что, специалист по электронике? Работу его систем слежения я представляю лишь в общих чертах. Видимо, как-то отличает ваши… от наших.

— Ну ладно, не лазер, — примирительно махнул рукой Женька. — Гранатомет. Или огнемет — мы бы их живо выкурили.

— Увы, придется идти с тем, что есть.

— То-то и оно… — вздохнул Малой и замолчал.

За окном становилось все темнее. Приближался момент, когда от ожидания следовало перейти к более активным действиям. В любом случае начинать решили под покровом темноты — хотя далатианин и может вырастить себе глаза, работающие в каком угодно диапазоне и в том числе умеющие видеть ночью так же хорошо, как и днем, скорее всего они не станут отходить от модели человеческого тела — просто потому, что так гораздо проще. А значит, и воспринимать окружающее будут примерно так же, как среднестатистический землянин. Ну или немногим лучше.

Позади приоткрылась дверь, впустив в темную комнату немного света.

— Ну, будем начинать?

— Да пора уж, наверное, капитан, — пробормотал Женька, не отрываясь от прицела. — А то я уже пролежнями обзавелся.

— Не трынди, ты только пятнадцать минут, как заступил.

— Ну, может, я преувеличиваю, — хмыкнул Малой, — но и в самом деле, давайте начинать, а? Нет ничего хуже, чем ждать да догонять.

Внезапно ему пришла в голову какая-то мысль. Он резко вскочил с кровати.

— Капитан, подмени меня минут на десять.

— Что, невмоготу?

— А? Да ну тебя… Идейка одна нарисовалась. Дан, у вас внутри, в этой конторе вашей, есть чему гореть?

Лигов задумался. Когда этот пацан с задатками юного пироманьяка спрашивает, есть ли чему гореть, значит, гореть будет. Он мысленно прошелся по своему офису, совсем еще недавно бывшему таким привычным, таким, можно сказать, родным.

— Двери пластиковые, огнеупорные… стены — декоративная плитка, не горит. Пол — паркетный, загорится за милую душу, хотя, когда в последний раз нам делали ремонт, фирма обещала, что паркет тоже пропитан специальным составом. Мебель преимущественно пластиковая, такая почти не горит, больше обугливается. Все оборудование — обычное земное, но относительно неплохого качества. В общем, горючего будет немного… но кое-что, конечно, есть.

— Отлично!

С этими словами Женька исчез из темной комнаты. Мгновением позже хлопнула входная дверь.

— Куда его понесло? — поинтересовался Лигов.

— Ни малейшего представления, — ответил Саша. — Слышал же, идея ему в голову пришла. Теперь не успокоится. Я знаю одно, раз Женька спрашивал насчет огня… будет у вас в конторе пожар. Надеюсь, имущество застраховано?

— Разве что на небесах, — хмыкнул Лигов. — Да и, с моей точки зрения, гори оно все синим пламенем, лишь бы на десять минут прорваться к складу. А там…

— Ты считаешь, эти охранники… ну, один по крайней мере, которого Борька видел, — это далатиане?

— Несомненно. Поэтому они меня и не включили в перечень разыскиваемых, чтобы не подводить под подозрение это здание. Им и самим невыгодно, чтобы земляне добрались до склада. А вы — народ ушлый, разобраться в механике транспортной кабины хоть и сложно, но отнюдь не невозможно.

Лигов не стал говорить о том, что если на склад базы СПБ, хранящий достаточно большое количество технических изделий, способных повергнуть в шок большинство земных специалистов в самых разных областях, проникнут люди, скорее всего сработает самоликвидатор. В лучшем случае пострадают те, кто проник. В худшем — если люди не прекратят попыток и захотят пробиться сквозь бетон… в Москве запросто может образоваться небольшая, диаметром метров сорок, воронка, вполне пригодная под котлован для нового дома.

По сути, сейчас только он, с его знанием кодов доступа и систем самоуничтожения базы, был гарантией успеха.

— Александр… если меня убьют, прошу вас, вы должны будете отступить. Идите тогда и штурмуйте свою «Арену», но здесь… вас уничтожат охранные системы базы.

— А что ж они не уничтожают далатиан? — сквозь зубы поинтересовался Трошин.

— Если попробуют проникнуть на склад базы, им не поздоровится. Но они отнюдь не дураки, и такой глупости не сделают. Это клонам по большому счету все равно, что их ожидает в будущем. А метаморфы свои шкурки стараются беречь.

— Ладно, буду иметь в виду.

Он снова прильнул к оптике. Показалось, или и в самом деле из-за занавесок (вот, кстати, что с удовольствием будет гореть) за окружающей базу СПБ территорией следят чьи-то глаза. Ему почудилось движение… кто бы это ни был, он чертовски хорошо умеет сохранять неподвижность.

Опять хлопнула входная дверь — видимо, вернулся Малой.

— Слышь, шеф, — его голова заглянула в комнату, — идея такова. Я тут приготовил несколько коктейльчиков… белую японку во дворе видел? Завтра ее хозяин меня убьет. Я у него пять литров бензина слил… и еще пару пролил. В общем, поджигаем фитиль, бросаем в окно. Дан, окна у вас не из бронестекла?

— Обычное стекло, но толстое. — Дан, похоже, даже не удивился тому, что его родимый дом хотят сжечь. — Стекло лучше бить заранее, кирпичом или еще чем. А то бутылка может об него просто разбиться.

— А… дело говоришь. Слышь, капитан, предлагаю так. Подходим к дому, бьем окна, потом забрасываем их бутылками с бензином…

— Ты, поджигатель, сам не загорись. «Коктейль Молотова» делался с фосфорным воспламенителем, он сам загорался, когда бутылка разбивалась, а тебе придется поджигать ее и кидать горящую. Одно неверное движение, и ты сам факелом станешь.

— Да знаю я, — отмахнулся Малой. — Что, думаешь, совсем тупой? Зато прикинь, у них все под ногами горит, а тут мы.

— Идея не лишена смысла, — вдруг заметил Лигов. — Далатиане к огню относятся не лучше, чем люди или почти любая другая раса. И он для них куда опаснее этих ваших винтовок. Вообще, против саартов эти ваши винтовки очень даже пригодились, но против далатиан… проще их сразу выбросить. Так что огонь очень даже может помочь.

Саша покачал головой.

— Есть одна проблема — как скоро прибудет пожарная машина. Боюсь, что довольно скоро.

— Я бы не стал на это твердо рассчитывать… — многозначительно заметил Дан, игнорируя вопросительный взгляд Трошина. — Но даже если ты и прав, это всего лишь означает, что времени у нас почти не будет. Впрочем, все равно вариант Евгения сулит больше всего шансов на успех.

Саша встал с кровати, повертел винтовку в руках и протянул ее Лигову. Затем поднял свой автомат, прислоненный к батарее.

— Ну… с богом, что ли.

Под ногами тихо поскрипывал белый песок. Наверное, это был ненастоящий песок, не такой, как на солнечных пляжах — он был немного другой. Другого цвета и, возможно, другой по составу. И он скрипел… а разве песок скрипит?

Трошин оглядел свою Команду. Лица… новые лица, знакомые — и почему-то чужие. Наверное, потому, что многие из них стоят здесь впервые. А те, кому он с готовностью доверил бы прикрывать свою спину, уже никогда не встанут рядом. Их бой уже окончился. Навсегда.

Михаил…

Он решил взять глефу. Обращение с таким оружием требует навыка, как, впрочем, и с другим. Но Мишка утверждает, что справится. Его кольчуга, усиленная стальными пластинками, доходит почти до колен. Наверное, не стоило натягивать на себя столько железа, но Лика настояла… похоже, она очень озабочена сохранением его шкурки в целости. Саша мог бы голову на кон поставить — девочка втюрилась. И похоже, это серьезно… во всяком случае, ее глаза начинают сиять, когда взгляд падает на Мишку.

Петр…

Годы кабинетной работы берут свое, уже не та подвижность, уже нет той силы в некогда способных, пожалуй, гнуть подковы руках. Правда, тяжелый кистень в какой-то мере компенсирует эти недостатки. И все же Саша беспокоился за новоиспеченного члена Команды, его подготовка оставляет желать лучшего, а времени на тренинг нет. Пять часов тренажера — это, можно сказать, ничто.

Максим…

Пацан молодой, жилистый, подвижный. Несколько лет — и из него выйдет отменный боец. Только эти несколько лет — в будущем, а будущее не определено. Кто знает, как закончится сегодняшний день. Макс утверждает, что занимался китайскими единоборствами. Вот и сейчас нервно крутит в руке катану. Если бы и в самом деле занимался, то не нервничал бы так сейчас. Восточные единоборства — философия, не просто умение махать руками и ногами. Ох, не от желания ли покрасоваться перед Ниночкой вышло это заявление.

Ниночка…

Зачем, зачем она полезла во все это. Да, она хороша, просто загляденье — высокая точеная фигурка в тоненькой кольчуге, больше декоративной, чем способной от чего-нибудь защитить. Шлем с белым пером цапли оставляет лицо открытым, из-под металла видны Ниночкины глаза… Она и сегодня не отказалась от изысканного макияжа, а ведь краска может помешать, может ущипнуть глаз в самый неподходящий момент. А здесь ведь не подиум, где на модель обращены лишь взгляды да объективы многочисленных камер. Но Нина абсолютно не хотела слушать советов — Саша даже не предполагал, что девушка может проявить такое упрямство. И так и не смог втолковать ей, что они не на показ мод в стиле ретро идут.

Геннадий…

Как ни странно, за него Саша переживал менее всего. Хорошо развит физически, неплохо владеет самбо… подвижен. Парень не стал утяжелять себя латами, только легкая кольчуга — в бою основной упор на ловкость, а не на способность держать удары. Капитан должен справиться, и все же ему, как и другим, будет тяжело. И оружие у него странное, непривычное, чем-то похожее на полицейскую дубинку американского образца, но с острыми клинками на концах. Остается надеяться, что с этой железкой Генка справится.

Борис…

Знакомые лица. Этот — не подведет, на него можно положиться, и Саша понимает, что Борька, да он сам — единственные, кому предстоит выдержать основной натиск. Как бы ни хорохорилась молодежь… он усмехнулся, вдруг поймав себя на мысли, что считает большинство членов Команды зелеными салагами. Что ж, в этом есть доля истины. И в предстоящей схватке его тяжелый двуручник и Борькина секира — именно в них вся надежда Команды.

Лика…

Она все такая же — стройная фигура, сияющая кольчуга, тяжелый арбалет. На бедре — меч… даже не меч, скорее просто шпага, толку от нее немного. Стрелок она неплохой, но скорострельность арбалета невысока, да и толку от железного болта сейчас тоже будет немного. И все же утешает уже то, что Лика будет стоять во второй линии — и, возможно, у нее будет больше шансов.

Наташа, Стас, Лонг, Биг, Олег…

Их сейчас нет, и никогда уже не будет. Теперь место Наташи рядом с Ликой занимает Ниночка. Управится ли девушка с арбалетом? В тренажерном зале управлялась неплохо, а здесь, в бою? Команда слаба, Саша может в этом признаться, хотя бы себе самому. Эти сволочи сделали все, чтобы добиться победы заранее. Они почти достигли этого… И остается только доказать самим себе, им и Большому Жюри, что «почти» — не считается.

Женька…

Сегодня он не стоит в строю. И неизвестно, будет ли стоять хоть когда-нибудь. Киберпротез сделать недолго, но на сращивание нервной системы с электронно-механическими конструкциями требуется время. Много времени. Пройдет не менее нескольких месяцев, прежде чем он сможет покинуть саркофаг медблока. Обещают, что внешне различия между живой ногой и протезом будут незаметны.

Дан…

Какого черта понесло коротышку в это дело? Это не его бой, не его Спор. Представительство СПБ на Земле потихоньку восстанавливается, уже вчера прибыло трое новых сотрудников. Дан стал главой российского филиала… не похоже, чтобы он был этим особо доволен. И зачем-то теперь стоит рядом с ними, маленький, упитанный. Он так не похож на бойца, и меч в его руке выглядит немного смешно. Трошин честно пытался отговорить Лигова от участия в Арене, но тот вдруг уперся — и настоял на своем. И не стал объяснять своих побуждений.

Тихо поскрипывал песок под ногами. Воздух, свежий и прохладный, был приятен и в то же время совершенно неподвижен. Здесь не было ветра, не светило солнце — чтобы слепящие лучи не дали, не дай бог, кому-то преимущества. Ровный, рассеянный свет, идущий со всех сторон сразу, заливал арену. Они стояли молча, восемь людей, и один чужой, вдруг решивший считать себя человеком. Они ждали…

Прошла уже неделя с того дня, как Трошин и его друзья взяли штурмом здание «Арены». И многое изменилось — по крайней мере для них, для Команды. Нет, розыск не прекратился, просто первые напряженные дни постепенно сменились обычными серыми буднями. Новых указаний сверху не поступало, разыскиваемые не объявлялись… патрули по-прежнему искали глазами лица из ориентировок, но делалось это уже, скорее, по инерции. Те, кто еще недавно орал в телефонную трубку и грозил всяческими карами за нулевую результативность проводимых мероприятий, теперь вспоминали об этом лишь изредка. Замолкли и журналисты — и не раз, наверное, уже подготовленный материал о «гнусных бандитах» отправлялся в корзину, сопровождаемый равнодушной ухмылкой редактора — время шло, охочим до сенсаций зрителям и читателям нужны были новые горячие факты и новые разоблачения.

Эта неделя превратилась в странную вереницу событий, в ходе которых Трошин часто ощущал себя то главным действующим лицом, то зрителем на последнем ряду. В памяти все смешалось — допрос с пристрастием, перемещение на пересадочную станцию, требование встречи с Большим Жюри. Конечно, если бы не Лигов, вряд ли они смогли бы сделать хоть что-нибудь, Саша это признавал и был безгранично благодарен Дану за все. Как оказалось, у коротышки в СПБ были неплохие связи — и там, далеко за пределами Земли, связи и знакомства играли немалую роль. Их выслушали. Большое Жюри совещалось не так уж и долго, и решение, им вынесенное, было именно тем, какого и ждал Саша. Арена.

Нет, обвинения в адрес далатиан так и не были выдвинуты — как, собственно, и предполагал Дан. Да, имело место убийство, можно сказать, массовое — но и в этом случае речь шла только о сотрудниках СПБ, люди же, не имея гражданства Ассамблеи, не попадали под ее юрисдикцию. То ли руководство СПБ сочло нецелесообразным раздувать конфликт, то ли правящие круги Далата приняли соответствующие меры — так или иначе, но шум вокруг уничтожения баз СПБ утих, не успев как следует начаться.

А вот вокруг предстоящей Арены ходило немало разговоров. И даже не потому, что эта схватка должна была решить, по сути, будет ли существовать человечество или нет. Это по большому счету мало кого волновало, кроме нескольких представителей того самого человечества — в галактике существуют сотни и сотни рас, слыхом не слыхивавших об Ассамблее, одной больше, одной меньше… Дело было в другом.

Первоначальное решение Большого Жюри было не в пользу землян. Команда, фактически уничтоженная, по их мнению, не могла принимать участие в Арене. Индивидуальная наладка системы психоматриц требовала времени, и немалого, а откладывать дату и время Арены… таких прецедентов не было. Срок назначен и, следовательно, должен был быть соблюден. Землянам было предложено в качестве утешения гражданство Ассамблеи — не Земле, а именно землянам, отдельным представителям планеты. А сама планета должна была отойти далатианам на второй срок, — и весьма вероятно, что в течение этого срока метаморфам удалось бы достичь своей цели, превратив планету в радиоактивный ад, столь милый их трансформируемым сердцам. На разбирательстве далатиане присутствовали в своей естественной форме — в виде сгустков протоплазмы, не имеющих определенных очертаний, постоянно изменяющихся и «текущих». Только Штерн почему-то предпочел свою, привычную для Трошина, оболочку — и Саша заметил, как при оглашении решения Жюри по губам бывшего шефа промелькнула довольная улыбка. Улыбка победителя.

И тогда Трошин внес предложение, которое, возможно, тоже создавало прецедент. Плохой, можно сказать, страшный. Конечно, это решение было не его единоличным, они все обсудили с товарищами и признали, что другого выхода нет. Несмотря на то, что риск был невероятно, чудовищно велик, отступать им было некуда.

Утверждая, что его люди вполне могут за себя постоять, Александр предложил, чтобы Команды вышли на Арену в своей реальной форме. Живьем.

Это заявление, казалось, повергло Большое Жюри в шок. Такого никто не ожидал, таких случаев просто не было в истории Арены — и тем не менее в Кодексе не было прямого запрета. Конечно, подразумевалось, что в бою участвуют исключительно психоматрицы, тем самым обеспечивая безопасность участников… но это лишь подразумевалось, как нечто само собой разумеющееся. Обязательность использования психоматриц не была явно прописана в Кодексе и тем самым имелась юридическая лазейка.

Обсуждение шло долго. Дан, как всегда, молчал, не желая посвящать своих товарищей в тайны закулисных игр — но Трошину почему-то казалось, что окончательное решение было принято не без скрытого давления СПБ. Не имея возможности в полной мере рассчитаться за уничтожение своих сотрудников, руководство Службы увидело в предложении Трошина шанс сравнять счет. Возможно, немаловажную роль сыграл и тот факт, что в мирах, входивших в Ассамблею, имелось огромное число жаждущих новых зрелищ существ, и «живая Арена» была для них более чем притягательна, и эти настроения не могли не оказать влияния на судей. Так или иначе, но когда Жюри огласило свое решение, более всего огорошены им были именно далатиане.

А самая большая неожиданность пришла позже. Когда выяснилось, что ни одна из наемных Команд, имеющих право участвовать в Арене, не приняла предложения Далата отстаивать его интересы. Видимо, психология чужих в этом вопросе во многом была похожа на психологию людей — далатиане пытались уничтожить Команду, и, следовательно, никто не захотел оказывать им поддержку. И теперь противниками людей должны были стать сами метаморфы. У них просто не было другого выхода.

Немало времени ушло и на выбор группы Арены. В конце концов, мнения в Жюри разделились настолько, что было принято еще одно необычное, не имеющее прецедентов решение — жребий. Жребием будет определена Команда, принимающая окончательное решение, в каком виде будет происходить поединок. И здесь землянам не повезло — если бы решение принимал Трошин, он бы предпочел группу «В». Все земляне были в той или иной степени знакомы с огнестрельным оружием — и схватка была бы почти на равных, а то и с определенным преимуществом. Но жребий отдал право решать далатианам, и они избрали группу «А», понадеявшись на собственную нечувствительность к травмам. Рана, смертельная для человека, создавала метаморфу лишь краткосрочное неудобство.

И вот теперь, девять бойцов, сжимая в руках оружие, ожидали врага. На белом скрипучем песке… даже цвет Арены в этот раз был другим — словно бы говоря о том, что сегодня действуют совсем иные правила.

Позади — десятки Арен. Десятки боев ради довольно-таки абстрактных целей. Конечно, для кого-то эти цели не были абстрактными, но для них, Команды, это всегда было не более чем игрой. Саша с легкой усмешкой вспомнил свои мысли о том, что битвы на Арене пробуждают в душе низменные чувства, пробуждают не презрение — безразличие к смерти, и к своей, и к чужой, душевную черствость и легкость в отнятии жизни… Тогда — ведь это было так недавно — казалась такой правильной, такой верной мысль, что Арена — зло. Наверное, потому, что тогда это было игрой… и всегда был выбор. А сейчас выбора не было — теперь они защищали не горные разработки, не возможность основать колонию или что-то в этом роде. Они готовились защитить Землю.

Саша небрежным жестом бросил газету в стопку уже просмотренных и с некоторым удовольствием уставился на чистую поверхность стола. Что ж, на сегодня достаточно, тем более что основные новости со всего мира, отобранные и систематизированные могучими компьютерами СПБ, скоро лягут к нему на стол в виде краткой, но чрезвычайно информационно насыщенной справки. Хотя и просто так, ради удовольствия, почитать газету было приятно. И был даже определенный шик в том, чтобы читать российские газеты именно здесь.

Шумиха, поднявшаяся в мире после того, как далатиане вынуждены были покинуть Землю, постепенно угасала. То есть, конечно, никто не имел ни малейшего представления ни об истинном масштабе происшедшего, ни о тех, кто во всем этом виновен. Все эти многочисленные исчезновения… Оперативный штаб при ООН еще хорохорился, утверждая, что у данного преступления нет и не может быть срока давности, и виновные в гибели — теперь это уже никем не оспаривалось — целой плеяды крупных военных чинов и некоторых наиболее реакционно настроенных политиков, будут непременно найдены и понесут ответственность по всей строгости закона. Все это было пустой бравадой, даже если и основанной на искреннем желании сдержать слово. Разумеется, все, или почти все, «исчезнувшие» находились в полном здравии, только вот дотянуться до них не могли ни славная своими джеймсами бондами «Интеллидженс сервис», ни «длинные руки Москвы», ни всеведущее и всезнающее Центральное разведывательное управление США. Хотя бы просто потому, что все эти политики и военные уже довольно давно покинули планету. И Трошин очень надеялся, что навсегда.

Теперь, когда ему пришлось возглавить аналитический отдел представительства Службы планетарной безопасности в Вашингтоне, он сильно изменился. Казалось бы, прошло совсем немного времени… но отважный Капитан, возглавлявший выход на Арену одной из самых эффективных Команд Ассамблеи, теперь на многое смотрел иначе. И при воспоминании о боях во славу иных цивилизаций теперь лишь чуть заметно морщился, как будто бы в тех былых битвах было что-то постыдное.

На самом деле он так не думал. Хотя бы потому, что искренне верил — любое относительно мирное решение споров, сколь бы сомнительным оно ни было при ближайшем рассмотрении, все же лучше, чем открытое военное столкновение. И поэтому был искренне рад за Анжелику, которая теперь была Капитаном… хотя временами столь же искренне сочувствовал Михаилу, вынужденному служить под началом обожаемой жены. А Максим, совершенно неожиданно для Трошина, отказался от захватывающей карьеры элитного воина, предпочтя ей бесконечную возню с супернавороченными компьютерами, размещавшимися в их новом офисе. И Ниночка, ясное дело, нисколько против этого не возражала — хотя бы потому, что здесь, в сердце Америки, чувствовала себя как рыба в воде. Как, впрочем, и Лена — та вообще, казалось, ни капли не сожалела об оставленной, видимо навсегда, России.

Женька тоже ушел из Команды — от него Саша меньше всего ожидал такого решения. И вряд ли на выбор оказала влияние новая Женькина нога — она, как и было обещано, на вид совершенно не отличалась от настоящей, так же покрывалась легким загаром и так же с готовностью обещала побелеть зимой. Чувствовала боль — а вот усталость ей была незнакома. Он и сам, казалось, забыл о том, что часть его организма создана в лабораториях СПБ. Скорее всего после всего пережитого насквозь искусственная Арена казалась ему слишком пресной — и он с огромным удовольствием принял предложение войти в состав оперативной службы СПБ… и уже месяца с два как умотал куда-то в дальнюю командировку. Причем термин «дальняя» следовало воспринимать буквально. Там ему скорее всего не придется скучать.

Совершенно неожиданно исчез с горизонта Петр — покрутившись с месяц в Вашингтоне и убедившись, что частных детективов в Штатах примерно в полтора раза больше, чем нужно, он в один прекрасный день исчез из отеля. В оставленной для Трошина записке Петька жаловался, что просидев всю жизнь в Москве и не выезжая дальше МКАДа, он всегда мечтал увидеть дальние страны. И в ближайшее время намерен заниматься исключительно этим. Прочитав торопливо набросанные строки, Саша улыбнулся — мужику просто нужно время все утрясти, все разложить по полочкам. Что ж, пусть погуляет месяц-другой… а потом его надо будет найти и привлечь к работе. Профессионалами разбрасываться негоже. Работы много — скучать ему не придется.

А Трошин скучал… временами это чувство становилось столь сильным, что он с большим трудом сдерживался, чтобы не бросить все, не сесть в самолет — и уже через считанные часы ступить на такие знакомые московские улицы. Это было невозможно, и он это знал. Конечно, теперь, когда к его услугам была инопланетная техника, можно было бы обойтись без доморощенных средств типа перекрашивания, подкладывания ватных тампонов и выщипывания бровей. Обеспечить себе должную маскировку он мог… но вот стоит ли рвать сердце, стоит ли пытаться вернуть утраченное — для чего? Для того, чтобы потом всю жизнь жить под чужой личиной, пусть и в милой сердцу Москве? Или для того, чтобы, подышав неделю родным воздухом, снова окунуться в чад американских авеню и стритов, с обостренной тоской снова и снова стремясь на Родину. Нет уж, прошлое умерло. И не стоит ему возрождаться… Москва успокоилась, их фотографии исчезли со щитов «их разыскивает милиция», замененные более свежими снимками других… но никто, и уж далатиане менее всех, не собирался утвердить справедливость и реабилитировать невинно оболганных. Далатиан это, разумеется, ни в малейшей степени не интересовало, а у СПБ были и заботы поважнее.

Земля, привлекшая к себе внимание вследствие несколько скандальных событий четырехмесячной давности, испытывала теперь самый настоящий наплыв туристов — и СПБ, даже несколько расширившая свои штаты, едва справлялась с этим потоком. Поначалу неопытность как самого Трошина, так и тех, кто стоял во главе Вашингтонского, Парижского, Токийского и возрожденного Московского филиалов, привела к определенным казусам. В газетах появились очередные статьи о неопознанных летающих объектах, о странных, немного похожих на дельфинов созданиях, замеченных неподалеку от японских островов… Хорошо, что на фоне шумихи, связанной с пропавшими без вести, эти слухи были расценены не более как очередная утка. Хотя сам Трошин прекрасно знал, что именно скрывалось за каждым их этих сообщений, и скольких «туристов» пришлось спешно и не слишком вежливо выдворять за пределы планеты…

Это была неплохая работа, интересная, творческая — и главное, теперь не приходилось убивать. Пусть даже понарошку, электронные психоматрицы… В один прекрасный момент Саша вдруг понял, что для него война закончилась. Гордился ли он своим прошлым, презирал ли его, или испытывал иные чувства — с каждым днем он все реже и реже задумывался об этом. Просто в жизни наступил перелом, что-то ушло, что-то пришло взамен. Лучше или хуже — кто знает. И ему нравилось новое дело, нравилось чувствовать себя не просто машиной для убийства, а ощущать свою нужность, свою полезность обществу. Даже если общество об этом не догадывается.

И пусть никто никогда так и не узнает о том, как девять человек стояли на скрипящем белом песке. Стояли плечом к плечу… а за спиной у них было будущее. Будущее планеты Земля.