«Она смотрела на его руки, сок апельсина растекался по пальцам, волосы и одежда пахли лаком, все выглядело довольно смешно, но так трогательно, что хотелось ладонью провести по волосам, прикоснуться к ресницам, хотелось слушать, спрятаться от людей, сидеть, быть вместе, рядом…

Трава щекотала голые ноги, муравьи ползли по ним вверх, комары мешали даже думать, но она не хотела уйти, хотела быть с ним. Когда его руки обняли ее ноги и проскользнули вверх, ей стало страшно, сердце колотилось, разум говорил, что надо остановиться, что так нельзя, но не было сил. Она хотела чувствовать его, слушать его, слышать, что она его единственная, что она его самая красивая, самая хорошая, что она ему нужна…

Она лежала и не могла уснуть. Знала, что завтра все изменится, что если он придет, это перевернет ее жизнь. Ночь подходила к концу. От звуков в коридоре каждый раз замирало сердце. Когда дверь тихо открылась, охватило чувство, похожее на панику, на катастрофу, от которой нельзя уйти. Хотелось только спрятаться от беды и быть рядом, заглушив все мысли, целовать его губы, обнимать, быть с ним всегда…

Он не позвонил, не зашел перед концом рабочего дня. Она стояла у окна в кабинете и, спрятавшись за портьеры, смотрела вниз, провожая людей и ища знакомую фигуру в толпе… Была надежда, что он придет. Не может быть, что он ее бросил, что оставил вот так одну, ушел и выбросил из своей жизни, как ненужную вещь, оставил терзать злым языкам, каждому, кому не лень тыкать пальцем… Когда увидела его, показалось, что умрет, слезы покатились, комок в горле душил, и разбивалось сердце… Знала, что нельзя быть слабой, никто не должен видеть ее такую, знала, что эта баба может в любую минуту зайти в кабинет. Но она задыхалась от слез, боль разрывала ее, он ее оставил одну… Он ее бросил одну… Она ему не нужна, и неважно, что она его любит, ему она не нужна…

Они шли по туману, она сжимала его пальцы и плакала. Шла, будто ее ведут на казнь и только от него одного зависело, будет она жить или нет.

Но он молчал, и чем ближе подходили к вокзалу, тем страшнее было сознавать, что ни я, ни мой ребенок ему не нужен, но ведь такого не может быть, он не может быть таким жестоким и вести меня и нашего малыша на убийство, на смерть… Я ждала его звонка, что он скажет, что мы ему нужны, что мы ему самые дорогие на свете, что без нас нет жизни, что умрет без нас… И не дождалась…

Она хотела поскорее его увидеть, каждая минута без него казалась мукой. До назначенного часа оставалось время, и она искала, где эта почта, представляла, как он увидит ее, боялась этой встречи, боялась, что увидит не любовь в глазах, а что-то другое. Но не может быть, что он не любит ее, что душа его не подпрыгнет, не оживет. Он не может ее оттолкнуть, ведь она его так любит…

Господи, помоги, сделай нас счастливыми, убери с дороги эту боль и разлуку. Почему он не любит меня так, как я его, неужели ему надо было только то, что он уже получил…

Я увидела его и ждала, когда он увидит меня… Он вздохнул громко и с болью, мне казалось, что весь мир куда-то ушел, он был со мной, он был моим, и все неважно. Я люблю его, а он не может не любить меня, ведь он же говорил, что любит, что я ему нужна. Он меня так хотел, ведь это не может быть только физиология, он не мог меня обманывать…

Я подняла маленький сверточек и поднесла к окну. Внизу, на велосипедной перекладине сидел мой малыш, а он, придерживая велосипед, поднял голову и всматривался, впервые увидев, в малышку.

И не знала я, что он не хотел моих детей, что не хотел быть со мной, не хотел, чтобы я их родила, не хотел…

Я была наивной дурой, мечтающей о любви, а он ведь говорил, что любит… Или я все придумала сама…

Он столько раз ее оставлял, бросал одну, бросал с детьми… И каждый раз он ее убивал, отрывал нить за нитью. Уничтожал ее чувство, единственное, что она имела. То, что она испытывала по отношению к нему, действительно было похоже на сумасшествие. Он был прав, когда подумал, что она дура, когда она убежала из больницы к нему. Но он так и не понял, что желание быть с ним сильнее всего остального, не понял и топтал это чувство своими упреками, подозрениями, насилием, оскорблениями, унижениями…

Видит бог, никогда не хотела властвовать над тобой, но ты не понял, что я живой человек. Я – это не ты, и это естественно, я тоже имею свои мысли, мечты, представления, они так же важны, как и твои. Они имеют право быть услышанными и, если мы живем вместе, то имеют право быть осуществленными, я не говорю, что в ущерб твоим желаниям, но имеют право быть…

Страшно каждый раз думать, когда ты приедешь, с кем ты сейчас, страшно представлять, как ты разговаривал обо мне с этой дурой, а она потом лаяла на весь город гадости, и ты ей это позволял… Страшно вслушиваться в телефонные звонки и ждать предательства.

Я тебя еще люблю, но так жить не могу, я не собака, чтоб подбирать по крошкам твою милость, я устала ждать и надеяться. Ведь ты мужчина и тот единственный, которого я любила всю свою жизнь…».

Отправитель: [audragl@*******.lt]. Получатель: nikolaj@********.lt].

Он стоял на ступеньках главного учебного корпуса Московского энергетического института и испытывал страх, отдаленно напоминавший панический. Неприятная дрожь проскользнула по всему телу и не унималась. Лицо горело, но не от октябрьского пронизывающего ветра, а от того необъяснимого чувства, когда кажется, что ты продумал все до мелочей, все предусмотрел и окончательно принял решение, как вдруг в последний момент вкрадывается сомнение и порождает некую неуверенность в твоих силах.

Чтобы хоть как-то снять внутреннее напряжение, он начал прогуливаться по асфальтированной площади перед зданием и невольно обратил внимание на ступеньки, ведущие к главному входу. То ли плохо выровняли основание под асфальт, то ли специально сделали наклон, чтобы вода не скапливалась на этой площадке, но если смотреть на эти ступени, то из-за наклона в правой части их было три, а в левой – четыре с четвертью. Зато посередине выходило ровно три с половиной ступеньки. Он усмехнулся и подумал о том, что эти три с половиной ступеньки ему нужно будет преодолеть.

Громадные спаренные колонны, стоящие уже не один десяток лет и придающие зданию величественность, молчаливо взирали на него и будто спрашивали: «А ты хорошо подумал?». Да, он подумал, и не одну ночь, когда в солдатской казарме, он говорил себе: нужно учиться, нужно учиться… Чтоб в жизни чего-то достичь, чтоб не чувствовать себя ущербным перед другими, чтоб не видеть глупость начальников и не подчиняться этим глупостям – нужно учиться. Мысли о доме, родительском доме, также подталкивали его к этому. Все свое детство и юность он не только наблюдал тяжелую жизнь родителей, односельчан, но и сам участвовал в этой жизни. И кроме того, два года армейской жизни заставили его совершенно по-новому смотреть на мир, в котором ему довелось родиться.

Он родился в то время, когда окопы Великой Отечественной войны осыпались и приняли закругленные формы, обрастая с каждым годом все новым и новым травяным покровом, как будто сама мать-природа хотела поскорее забыть и зализать свои раны. Но большие раны оставались в душах живущих людей. В его деревне практически не было дома, в который не постучалась бы непременная спутница войны – смерть.

Пятнадцать послевоенных лет были трудными во всех отношениях, нелегко жизнь складывалась и с приходом шестидесятых годов. Но деревня, как и город, с надрывом, с натягом оживала. Многие вместо обветшалых деревянных домов, еще крытых соломой, строили добротные каменные. В воздухе витал и дух подъема, и дух свободы, и дух обновления. Все шло к лучшему. Колхозы укреплялись, получали новую технику, строились и общественные здания, все больше обрабатывалось земель.

В каждой семье в ту пору считалось нормой иметь четырех, пятерых детей. В школах было мало мест, и учились в две смены. Когда ему уже было больше пяти, он выбегал на дорогу рядом с кладбищем и подолгу, иногда часами, ждал отца, который мог проезжать с полей на ферму. При хорошем стечении обстоятельств ему везло: отец брал его с собой в кабину трактора МТЗ-50.

По характеру он всегда был молчаливым, но очень наблюдательным и впечатлительным, все впитывал и пропускал через себя. Вслушиваясь в разговор взрослых, наблюдая их в рабочей обстановке и в быту, он вынес для себя, что люди на самом деле не такие, какими кажутся. Не ясно, как и для чего, но он всегда анализировал взрослых, всегда присматривался и всегда пытался понять внутренний мир человека. Уже с той поры он научился видеть в людях то, что они сами скрывали и считали невидимым для других, а именно – их пороки. И хотя для себя он делил людей на хороших и плохих, его детское сознание еще не позволяло понять, почему это так устроено среди взрослых. Еще более его удивляло то, что плохие, проявляя изворотливость, нечестность и даже наглость, добиваются в жизни больше, чем те, кого он считал хорошими. Он задумывался: почему? Но в ту пору он многого не понимал, поэтому и не находил ответа.

Он с детства любил ширь воронежских степей и полей. Они его манили и притягивали с невиданной силой. И хотя на тот момент он еще не думал о красоте и не осознавал всей ценности окружающей природы, но в его памяти навсегда осталось неповторимое ощущение простора и какой-то неосязаемой свободы. Став взрослее, он часто брал книгу и уединялся на лугу или на берегу неторопливо текущей реки Хворостань. Тогда еще на ней не ставились плотины, создающие запасы воды, предназначенной для орошения полей в жаркие летние месяцы. Уже позже, в семидесятые годы, было построено несколько плотин, из-за чего был нарушен естественный баланс водотока. Это привело к тому, что река местами пересыхала и бурно зарастала осокой и камышом. Но милая сердцу реченька до сих пор существует и живет за счет множества родников, которые часто встречаются по берегам некогда полноводной, спокойной и красивой реки.

Любил, растянувшись на бархатистом луговом ковре, мечтать и предаваться путешествиям во времени. А теплыми летними ночами созерцание звездного неба иногда забрасывало его в мечтах так далеко, что в голове порождался буран непонимания границ пространства и его собственного места в нем. «Кто я? – спрашивал он, – Кто или что та звезда? А та?». Возможно, поэтому у него в старших классах была любовь к астрономии…

В семье их было пятеро братьев, и он был средним. Старший брат, Сергей, был на четыре года старше и в отсутствие родителей всегда оставался за главного. Ему выпала нелегкая судьба: на его долю досталось больше всего неприятностей, которые случаются в каждой семье. Очень часто его оставляли за няню, а это значит, что он должен был присматривать за младшими, когда другие мальчишки гоняли мяч или играли в лапту. И уж если что-то происходило, то в первую очередь спрашивали с Сергея. Когда родители уходили на работу, они всегда давали задание, которое необходимо было выполнять. Обычно в летнее время это всякие работы, связанные с огородом или с животными, которых всегда был полный двор.

Второй брат, Саша, в детстве был более раскрепощенным, он всегда был в тени старшего брата и ему проказы часто сходили с рук. Он был выдумщиком, любил и мог многое сделать своими руками: мастерил воздушных змеев, вытачивал, выпиливал для младших игрушки, да так красиво, что если бы была возможность их раскрасить, то вряд ли бы они уступили магазинным. Лет в двенадцать он даже смастерил самокат, на котором по очереди катались не только братья, но и добрая половина соседских мальчишек и друзей. А когда отец купил себе мотоцикл «Восход-2», то Саша был первым претендентом на вождение. Часто ссорился с Сергеем из-за того, кто поведет мотоцикл, когда отец позволял это. Саша был самым высоким из всех братьев. Он очень любил пить свежие куриные яйца, и все считали, что именно из-за этого он так вытянулся. Правда это или нет, но часто в семье смеялись по этому поводу. Доходило до курьеза: когда мать шла в курятник собирать яйца и не находила ожидаемого количества, то подозрение сразу падало на Александра.

Четвертый брат, Дима, родился в 1961 году. В отличие от среднего брата, он имел более напористый и несколько нагловатый характер и, хотя разница была всего в 15 месяцев, часто обижал среднего брата. Дмитрия тянуло к технике: он тоже любил кататься с отцом на тракторе, вечно ремонтировал велосипеды, а потом, когда подрос, и мотоцикл. В школе учиться не любил и всегда получал от матери трепки, особенно после родительских собраний. В старших классах, хорошо разбираясь в технике и хорошо умея водить трактор, а также отучившись на права вождения трактора, он не смог сдать экзамен. Гораздо позднее, после службы в армии, исправил имя в правах и карточке среднего брата на свое и спокойно работал на тракторе и погрузчике на Нововоронежской АЭС.

Самый младший брат, Юрий, получил имя в честь первого космонавта Советского Союза и мира Юрия Гагарина. В те годы многие мальчики получали это имя. Несложно догадаться, что он был любимчик в семье и, без всякого сомнения, баловень. Он родился с большим отрывом в годах от остальных братьев. И, что самое удивительное, сильно отличался от своих белобрысых братьев смуглостью кожи и черным цветом волос. Мать всегда шутила по этому поводу и говорила, что забеременела от цыгана. В действительности сыграли гены: брат матери также был смугловатым и темноволосым. Юра не только отличался внешне, но и по характеру был заводным. Отец любил его больше всех и многое ему позволял, чего не позволял старшим сыновьям. Мать очень хотела дать ему имя своего брата Петра, но отец воспротивился. Хотя в семье его все равно частенько называли Петрухой, Петушком, Петенькой, в том числе и отец.

Однажды, когда ему было чуть более трех лет, он пропал: залез в собачью будку к борзой Найде и там уснул, прямо у нее под брюхом. Его искали везде, где только можно, переполошив чуть ли не все село. Уже появились самые плохие предположения, когда он целенький и невредимый появился во дворе, жмурясь от яркого солнечного света, сладко потягиваясь и совершенно не понимая, почему такой переполох и почему так много людей у них во дворе. В начале учебного года, когда он пошел в первый класс, ему что-то не понравилось в школе, и он целую неделю якобы уходил в школу, а сам прятался в огороде и уже после обеда как ни в чем не бывало появлялся в доме. Учительница прислала записку с соседским мальчишкой, тут все и вскрылось. После долгих уговоров удалось убедить, но все равно в школу шел без всякого желания. Был способным мальчишкой, но особого интереса к учебе не испытывал, лентяйничал…

Ожидание затянулось. Брат Александр, как это часто с ним бывало, где-то задерживался. «Ну, что же, – подумал он, – пойду и без него». Взглянув еще раз по сторонам, ища брата во множестве снующих туда-сюда студентов, тяжело вздохнув, он решительно шагнул на ступеньку и направился к дверному проему. Вошел в вестибюль. Возможно, в этот момент закончилась учебная пара, потому что вестибюль загудел и на глазах заполнился разношерстной, бурлящей массой, все кишело множеством лиц. Он направился к центральной лестнице и, прошагав с солдатской отмашкой первые ступени лестницы, оказался на промежуточной площадке. Ему преградила дорогу худенькая девушка, которая с хрипотцой в голосе обратилась:

– Извините, куда вы направляетесь?

– Я принес документы для поступления на подготовительное отделение, – с волнением ответил он и, стараясь подавить свое волнение, улыбнулся. В одно мгновение он оценил ее и, заметив на рукаве красную повязку, усмехнувшись сам себе, подумал: «Дневальная!».

– Да я понимаю, – в свою очередь улыбнулась она, – только вам нужно сдать свое пальто в гардеробную. Это рядом, – и она рукой указала на гардероб. – А затем подниметесь на второй этаж, в аудитории Б-201 секретарь примет ваши документы и все объяснит. Такие у нас порядки, извините, в верхней одежде нельзя.

– Спасибо! – ответил он, по-военному повернулся и отправился сдавать свою шинель в гардероб.

Лицо его было красным как помидор, оно настолько горело, что ему было стыдно на кого-либо взглянуть. Он так неуютно себя чувствовал, ему казалось, что сотни глаз рассматривают его и его солдатскую форму. Что-то похожее случалось, когда на территории их части появлялся человек в штатском: все вольно или невольно поворачивали головы в сторону цивильного человека. А если это была женщина, то солдаты не упускали возможности просканировать и тут же обсудить с шутками и прибаутками все ее достоинства и недостатки.

Все выглядели нарядными, красивыми, веселыми и, наверное, очень умными, а он как бы не вписывался в этот круг. Ему казалось, что все вокруг смотрят только на него. От этого ощущения ему действительно стало страшно. Шинель осталась висеть в гардеробной, она так же, как и ее хозяин, выделялась и бросалась в глаза. Девушка с красной повязкой ободряюще улыбнулась и слегка кивнула головой, как старому знакомому, в тот момент, когда он вновь преодолевал ступеньки центральной лестницы. Это несколько успокоило его, и уже более уверенным шагом он отправился на поиск нужной аудитории. Все оказалось очень просто: в коридоре на стойке был прикреплен указатель, и поиск увенчался быстрым успехом. Ему показалось странным, что у двери деканата подготовительного отделения никого не оказалось. Постучавшись в дверь, широко ее распахнул и произнес:

– Здравствуйте! Разрешите!

– Здравствуйте, – с безразличием произнесла женщина, которой было слегка за сорок и которой, возможно, хотелось как можно скорее покинуть этот кабинет и заняться более важными и полезными для нее делами. – Что у вас? Вы в первый раз?

– Да, я принес документы, – с гордостью и даже с появившейся уверенностью в голосе произнес он и протянул подготовленный конверт с бумагами.

Она приняла конверт, быстро пересмотрела содержимое и спросила:

– Как понимаю, вы еще служите. А когда увольнение? Занятия начинаются первого декабря. Сейчас вам нужно написать заявление, а я вас запишу на собеседование. Собеседование будет в субботу, пятнадцатого ноября. Вы сможете прийти?

– Знаете, в армии все может быть, но, надеюсь, мне дадут увольнительную, а до первого декабря я должен быть уволен, по крайней мере, так обещал командир роты, – отчеканил он.

Делая какие-то пометки в своих бумагах и что-то еще бурча себе под нос, женщина произнесла со вздохом:

– Ну что же, пятнадцатого ноября в одиннадцать ноль-ноль. Это будет такое собрание, на котором вам расскажут о системе подготовки, а если нужно будет, то члены комиссии с вами поговорят индивидуально. Но учтите, явка обязательна, декан не может каждого выслушивать в свое личное время, он очень занят. Если вас примут на подготовительное отделение, то вы еще должны предоставить трудовую книжку, если таковая есть. Пишите заявление.

Она протянула готовый бланк, в который следовало вписать фамилию, имя, отчество, дату рождения, факультет, на котором планировалось заниматься в дальнейшем, будущую специальность, число и подпись.

Он протягивал заявление, когда в дверь постучали. В проеме появилась голова Александра. Как всегда, он опоздал и в поисках брата догадался прийти в деканат подготовительного отделения.

– Здравствуйте! Это мой брат, вот, тоже решил учиться у нас, – извиняющимся голосом проговорил он.

– О, – заулыбалась секретарша, – вас можно и спутать, очень похожи. У меня мелькнула мысль, что где-то я этого солдатика видела. А вы уже на котором курсе?

– На первом, вечернем, ЭЭ факультет, – отрапортовал Александр.

– Ну что ж, будет легче учиться, когда старший брат рядом, – сказала женщина и, посмотрев на заявление и улыбнувшись, добавила: – Не опаздывайте, Николай Федорович, на собеседование. Всего доброго!

– До свидания! – в один голос сказали два брата и вышли из кабинета.

Лицо у Николая горело по-прежнему, спина была мокрой, но состояние, господствующее в его теле до того, исчезло.

– Так скажи, где ты пропал? – обратился он к Александру. – Вечно тебя где-то носит. Что, опять времени не хватило?

– Суббота, елки! Электрички в метро идут с большим интервалом, вот и не успел, – оправдываясь, проговорил он. – Так ты сам все нашел, я мог бы и вообще не ехать, не съели же тебя, а у меня контрольные висят, нужно до вторника все успеть.

– Я, конечно, сам все сделал, но только вот такое ощущение, что я как будто воз дров перенес, – с интонацией недовольства сказал Николай. – А ты поезжай, раз уж так спешишь. А у меня увольнительная до двадцати одного, успею еще какой-нибудь фильм посмотреть.

– Знаешь, мне все равно к ребятам в общагу нужно зайти, пойдем в столовую, перекусим и поговорим спокойно, а потом уж делай, что задумал, – примирительно сказал Александр.

– Хорошо. Пошли.

Они спустились в вестибюль, девушки с красной повязкой уже не было, по-видимому, ее время дежурства истекло, и уже другие студенты приняли эстафету. «Интересно, – подумал Николай, – увижу ли ее еще когда-нибудь». Лицо он запомнил, но кто она, откуда, где учится и на каком курсе – этого он не знал и вряд ли когда узнает, слишком много училось молодежи. И, получив свою серенькую солдатскую шинель, он навсегда выбросил из головы мысли о той девушке с повязкой на рукаве.

– Знаешь, – как только вышли на улицу, начал Николай, – не знаю почему, но мне страшновато, хотя уверен в правильности своего решения. Я намерен учиться, и я достигну цели. Но одно меня сильно смущает: на помощь родителей рассчитывать не приходится, а это значит, что нужно уже сегодня думать, на какие средства жить, как начну учиться.

– Ну, во-первых, на подготовительном платят стипендию в тридцать пять рублей. Будешь брать талоны в студенческую столовую, этого на питание хватит. Ну а с одеждой на первых порах я тебе помогу, у меня куча тряпья, все равно не ношу, – сказал Александр. – А дальше, если все сложится хорошо, найдешь выход. Главное – желание и стремление. Тут многие такие, учатся и подрабатывают. На худой конец, можно перевестись на вечернюю форму обучения, как я сделал, хотя, если бы не женился, то учился бы только на дневном отделении. Конечно, учиться на дневном и полезней и интересней, но теперь не стоит об этом говорить. Сначала выполни программу минимум: попади на подготовительное, успешно окончи его и стань студентом. Вот, елки, о чем нужно сегодня думать, а не о том, что будет потом.

– Я понимаю, что ты хочешь мне сказать, только вот я не представляю, как все это будет, елки, – передразнивая и делая ударение на последнее слово, ответил Николай.

Они о многом еще поговорили. О новостях из дома каждый поведал то, что знал из писем. Николай рассказал о разговоре с командиром роты, который обещал отпустить с первой партией увольняющихся военнослужащих в запас. И о том, что он обязательно съездит домой хотя бы на несколько дней, чтобы не только повидаться с родителями и братьями, но, что важнее всего, встретиться и поговорить с Ниной.

С ней они дружили почти полтора года, а в октябре семьдесят восьмого года глупо поссорились. Третьего ноября он был на работе, когда увидел в кузове подъезжающего трактора Т-16 плачущую мать. У него все оборвалось внутри. Она, рыдая, протянула ему повестку, в которой канцелярским языком было написано: «Согласно закону “О всеобщей воинской обязанности” предлагается г. Барсукову Н.Ф. 1960 г.р. явиться на сборный пункт Каширского военного комиссариата, в 8:00, 4 ноября 1978 г. Военный комиссар Кацура К.П. р.ц. Кашира, Воронежская обл.». У него, конечно, случился легкий шок, но он быстро пришел в себя и даже рассмеялся. Он подумал, что случилось что-то непоправимое, а армия – это не трагедия. Тем более что комиссию он прошел и знал, что его призовут. Просто все произошло так неожиданно и скоротечно, что это запечатлелось у него на всю жизнь.

Шел нудный осенний дождь. До районного центра двенадцать километров. Асфальтированной дороги тогда не было, а надеяться на попутную машину не имело смысла. Долго не раздумывая, он пошел к бригадиру и, объяснив ситуацию, попросил разрешения воспользоваться трактором, чтобы поехать в Каширу и сняться с комсомольского учета. Переодевшись впопыхах, тепло попрощавшись с коллегами по полевому стану, он с пристроившейся рядом с ним матерью сел за руль трактора Т-16 и тронулся в путь, покинув свое рабочее место, как оказалось впоследствии, навсегда. Оставив мать дома и получив от нее указание, что необходимо купить в районном центре к вечерним проводам, Николай по распутице и при непрекращающемся нудном дожде отправился в районный центр.

Добравшись до районного комитета комсомола, он, разгоряченный, постучался в дверь, спросил разрешения и, войдя, остолбенел.

– Здравствуйте… Ольга Николаевна, – промямлил он от неожиданности.

Он знал, что его любимая учительница по литературе уволилась из Данковской средней школы и уехала работать в районный центр. Но куда и кем, до него информация не дошла. Между ними была невидимая связь, которая возникает у близких по духу людей, но которые не могут сблизиться по определенным устоям и правилам общества. Ольга Николаевна вела литературу в старших классах и пришла работать к ним в школу после института. Таким образом, она была старше учеников на пятьшесть лет. Ее все любили. И по возрасту, и по взглядам она не очень отличалась от старшеклассников и была в их среде «своей». Хотя у нее еще не было педагогического опыта, но она, бесспорно, была талантлива, так как могла своеобразным подходом к занятиям завлечь, заинтересовать даже бездарей. На одном из уроков его товарищ и друг Траценко Василий, будучи в игривом настроении, вывел ее из себя, а Николай при всем классе осадил его. В какое-то мгновение взгляды учительницы и Николая встретились, и он прочел в ее готовых заплакать глазах: «Я благодарю, тебя!». По-крайней мере, так тогда ему показалось. С тех пор он ощущал от нее неподдельное тепло и всегда старался подготовить урок, чтобы не краснеть перед нею. В это время он дружил с девочкой, которая училась на класс младше, и у него никогда не возникало мысли обратить на учительницу внимание, как на женщину. Но все же что-то невообразимо теплое всегда присутствовало в нем, когда она находилась рядом…

– Здравствуй, Коля! – не менее удивленно и ошарашенно смотря на него, произнесла Ольга Николаевна. Через несколько мгновений замешательства она спросила: – Что случилось? Почему ты здесь?

– Да вот, Ольга Николаевна, получил повестку, завтра забирают в армию. Вы меня извините за мой неопрятный вид, я прямо с работы и умыться толком не успел, очень тороплюсь. Нужно с учета сняться, поэтому я здесь, – скороговоркой выпалил он и спросил: – А почему вы здесь?

– О, это длинная история. Присаживайся, я сейчас отыщу твою карточку и все сделаю за пару минут. Твой комсомольский билет, пожалуйста.

– Прошу, – протягивая уже подготовленный билет, сказал Николай и, посмотрев на предложенный стул, остался стоять.

– Я сейчас, – произнесла Ольга Николаевна и вышла из кабинета.

Она была красива. Ростом почти на голову ниже него. Короткие пышные волосы всегда были ухожены, и сама прическа никогда не менялась. Возникало ощущение, что прическа всегда имела один и тот же вид, потому что хозяйка волос уделяла ей особое значение. Круглое лицо, обрамленное светлыми волосами, выглядело всегда приветливо и даже по-детски наивным. Наивность придавали пухлые губы, которые оставались такими даже тогда, когда она улыбалась.

Ему вспомнилась последняя школьная линейка, когда они решили сфотографироваться всем классом. Он стоял рядом с ней, как вдруг в самый последний момент между ними просунулся Вася Красиков, нагловато оттеснив его. «А нельзя ли повежливее?» – только и смог сказать он. В это мгновение его друг Василий щелкнул затвором фотоаппарата. Так он и остался на фото с недовольным лицом. Потом они всем классом пошли к реке. Сидели на берегу, говорили, шутили и мечтали вслух о будущем. Впереди их еще ожидали выпускные экзамены…

– Ну вот и готово! – прервав его мысли, сказала вошедшая Ольга Николаевна, – держи свои документы.

– Так как вы здесь оказались? Почему не в школе работаете? – с полным непониманием, глядя ей прямо в глаза, спросил он.

– Вот, Коля, так в жизни иногда случается, – улыбаясь, начала она свой рассказ. – Я сама искала рабочее место в райцентре и хотела уехать из Данково, все же до «рая» там далековато. Сам знаешь, даже наш дом для учителей оборудован удобствами во дворе. Я уж не говорю о ведрах с водой, которые нужно натаскать, чтоб помыться. Да и потом, есть только клуб, в который не хочется идти, где, извини, сопливые подростки ставят целью выпить дешевого вина и подурачиться, а серьезных парней и нет. А здесь и Воронеж под рукой – удобнее. В театр можно поехать. В комитете оказалась случайно, но я не огорчаюсь, это временно. Все же меня тянет в школу, там интереснее. Большой плюс в том, что получила сразу служебную квартиру со всеми удобствами. Хотя это не мое жилье, но на сегодняшний день я довольна, все сложилось просто замечательно. Ну да хватит обо мне, знаю, что твои одноклассники почти все уже служат, вот и твоя очередь подошла. Еще не ясно, где и куда попадешь?

– Записали, куда и просился – в войска связи, а вот конкретного места никто не говорит, наверное, это военная тайна, – иронизировал он. – Мой старший брат хорошо знаком с военкомом, тот обещал направить меня в войска связи или в подразделения, связанные с радиотехникой. Не знаю, как все сложится, но я внутренне готов к службе. Конечно, сегодня мне трудно что-то говорить конкретно, но я надеюсь, что не пропаду в наших доблестных войсках! Вы понимаете, что можно попасть на службу к белым медведям, например, и ничего интересного не увидеть за два года, но ведь нужно надеяться на лучшее. Из друзей, которые уже служат, двоим повезло. Может, помните Валика Сорокина, он так вообще в Воронеже служит, Сергей Рыжков – в Подмосковье, а про остальных ничего не могу сказать. Думаю, и остальных одноклассников в эту осень «загребут».

– Ясно, Коля. А есть у тебя девушка? – хитро прищурив глаза и наклонив в сторону голову, неожиданно спросила Ольга Николаевна.

– Не знаю, как и ответить, – засмущавшись и покраснев, ответил Николай. Сделав короткую паузу, продолжил: – Дружили почти два года, но вот уже больше месяца не общаемся, поссорились. Она работает в Нововоронеже, а живет у брата в Колодезном. Иногда приезжает домой на выходные, но у нас как-то не получается встретиться. И сегодня тоже нет возможности повидаться, я даже не знаю, где точно она живет. Одним словом, все сложилось глупо, и похоже на то, что это не моя судьба.

– Понимаю тебя, но ты не огорчайся, – сказала она, – напишешь письмо на домашний адрес и все проблемы утрясете со временем. Возможно, как раз все складывается хорошо, потому что разлука поможет вам разобраться в чувствах и проверить, насколько они истинны и крепки.

– Да уж, проверка на два года, – с грустными нотками в голосе произнес он. И тут же, как будто спохватившись, бодро добавил: – Хотя надо верить в лучшее! Извините меня, но я должен идти, уже и смеркаться начинает, а мне еще целый час «пилить» до дома. Спасибо вам за все!

– Ну, благодарить меня совершенно не за что, если вспомнишь обо мне, то напиши коротенькое письмо, куда попал, и вообще о себе. Мне будет приятно получить весточку от тебя и узнать, как сложится твоя жизнь в дальнейшем, – с приятной улыбкой и с неподдельной искренностью продолжила: – Мне трудно тебе объяснить, да это совершенно не нужно, но в моей памяти ты был и останешься навсегда приятным человеком, в тебе есть нечто такое, чего нет в других, и мне всегда было приятно чувствовать это «нечто» с твоей стороны. И… – она, сделав два шага, приблизилась к нему и протянула ладонь для рукопожатия. Но, словно о чем-то передумав, совершенно неожиданно для него положила ту руку на плечо и, приподняв голову, своими красивыми губами коснулась его губ. Тот поцелуй длился секунды, но его красота, тепло и чувственность через нервные рецепторы передались сердцу, и он на многие-многие годы отложился в ячейках памяти.

– Счастливо тебе, – глядя в глаза, говорила она с легкой волнующей ноткой в голосе. – Отслужи и возвращайся к нам. Удачи!

– Я… я… напишу вам, – с дрожью и волнением в голосе ответил он. – Спасибо и до свидания, Ольга Николаевна!

– До свидания! Удачи, Коля! – улыбаясь и сияя блеском глаз, сказала она.

Он вышел из серого здания районного комитета комсомола с взволнованным сердцем, но в приподнятом настроении, улыбаясь самому себе и думая о столь неожиданной и приятной встрече с любимой учительницей. Ее искренность и дружелюбие вызвали в нем волну необычайного душевного подъема и окрыленности. Но он тогда не знал, что это была их последняя встреча. И хотя, находясь в армии, он несколько раз порывался написать ей письмо, но как-то все складывалось так, что он этого так и не сделал. Но память о ней и ее поцелуе он сохранил навсегда и всегда говорил, что девушкой, которая проводила его в армию, была его учительница по литературе – Каширина Ольга Николаевна…

Когда он вернулся домой, стол мать уже практически накрыла. Его ожидали немногочисленные друзья. Так как была середина недели, то многие из тех, с кем он дружил, работали в Нововоронеже или в Воронеже, и о том, что его забирают в армию, естественно, никто не знал. Не знал и брат Александр, работающий на Нововоронежской АЭС. Из девчонок тоже никого не было, только уже позже, когда вечеринка была в разгаре, зашла одноклассница со своей подружкой.

Еще не садясь за стол, выпили по символической стопке домашнего самогона. Его лучший друг, Витян, предложил свои услуги парикмахера. Николай сел на табурет, предварительно раздевшись по пояс, и, накинув на плечи развернутую газету «Труд», смиренно отдался в руки товарища. Под шутки и подковырки окружающих его длинные космы светлых волос пучками начали сваливаться на пол. В это время вернулся с работы старший брат, Сергей, он работал на автобазе в Левой Россоши водителем. Сразу понял, в чем дело, хотя был удивлен известием, что наутро брату в отправку. Возможно, приятная встреча с учительницей, возможно, сам эффект неожиданности, но Николай весь вечер был в приподнятом настроении и весь вечер шутил и балагурил. Одним словом, вечер проводов прошел скромно, без лишнего веселья, но в тоже время достаточно тепло, по-домашнему. Около одиннадцати вечера все гости разошлись. К сожалению, для семьи вечер на этом еще не закончился и продлился далеко за полночь. Родители поссорились и стали выяснять между собой отношения.

Николай лежал в постели, стараясь не слушать те слова, которые родители выливали друг на друга, но при такой реальности было трудно думать о своем. Уже старший брат не выдержал, встрял в ссору и накричал на них, просил, чтоб те успокоились и дали возможность всем отдохнуть. Призывал к совести, напоминая, что Коле нужно выспаться нормально перед дальней дорогой… А Николай думал о том, что он приложит все усилия, чтобы в этот дом больше не возвращаться. Слушать эту постоянную ругань он больше не в силах, и это хорошо, что его забирают в армию.

Так толком и не поспав, встав в шесть утра, они вместе с матерью собрали сумку в дорогу. По опыту старших братьев, надел одежду, которую не жалко будет выбросить при получении солдатской формы. Куртку взял не свою, а младшего брата Димки – у него она была изрядно заношена. Проснулись все, кроме самого младшего, Юры. Дима пытался его поднять, но тот не хотел вставать. Позавтракали, родители благословили, и все присели, по старому русскому обычаю, на дорожку. Николай подошел к спящему Юре, потеребил легонько за плечо и сказал:

– Ну, Юрок, я уезжаю, ты уж тут присматривай за всеми, учись хорошо и за порядком следи, помогай матушке!

– Хорошо-хорошо, – пробормотал он, не открывая глаз.

– Ну, будь, – улыбаясь недовольству младшего любимчика, сказал Николай. Понимая, что в одиннадцать лет трудно понять значимость момента и расставания.

Расцеловался с родителями, мать запричитала, а отец, как всегда, на нее забурчал:

– Да будя выть-то, будя!

– Ну все, идите в дом, холодно, – обращаясь к родителям, сказал Николай. – Да поменьше скандальте тут!

Он решительно развернулся и, подойдя к кабине ЗИЛа, потянул ручку дверцы на себя, бодро вскочил на ступеньку и, не оборачиваясь, плюхнулся на сиденье.

– Давай, быстрее поехали, – обратился он к Сергею.

– Не торопись, на два года уезжаешь, успеешь соскучиться, – сказал с сожалением в голосе брат.

– Нет, я уезжаю не на два года – я уезжаю навсегда… Поехали уж! – ответил Николай, стремясь скорее оборвать эти тягостные минуты расставания.

И они тронулись, было ровно семь пятнадцать. Дорога по улице после вчерашнего дождя была сильно размыта, брат опасался, что они могут застрять и не вытянуть в гору. Проехав несколько метров, он трижды продолжительно посигналил.

– Не надо, а то все село разбудишь, – сказал Николай и отвернулся от брата, потому что от этих протяжных звуков у него защемило в груди и невольно навернулись слезы… Он понимал, что эти три сигнала сообщили ему о том, что жизнь его с этих мгновений изменилась и уже никогда не будет прежней…

Расставшись с Александром, Николай отправился к станции метро «Авиамоторная». Там, у кинотеатра «Факел», внимательно изучил афишу кинопроката и остановил свой выбор на нашумевшей в этом году картине «Москва слезам не верит». Друзья, видевшие этот фильм, его очень хвалили. И он недолго думая отправился на станцию метро «Пушкинская» к кинотеатру «Октябрь», где как раз и шел этот фильм.

Выбравшись из метро на поверхность, он увидел длиннющую очередь у касс и понял, что шансов попасть на фильм нет. Но все же пошел к голове очереди, чтобы хоть выяснить, на какой сеанс продают билеты. Как он и думал, продавались билеты на выбранный им сеанс, до которого оставалось меньше пятнадцати минут, а на следующий не было смысла брать – он не успевал в часть. Постояв еще некоторое время, вздохнул обреченно и направился в сторону памятника Пушкину. И в этот момент его кто-то дернул за рукав шинели, он обернулся.

– Ну, братан, не хочешь ли попасть в кино? – скалясь белозубой улыбкой, обратился к нему высокорослый парень, рядом с которым была, наоборот, очень миниатюрная девушка.

– Хотелось бы, да шансов мало, – тоже с улыбкой ответил Николай.

– Тогда давай рубль и держи билет, ее сестра не приедет, так что тебе повезло, – продолжая улыбаться, с некоторой высокомерностью произнес незнакомец и добавил: – Знаю, как время в увольнительной проходит, сам полгода как уволился. Сколько еще до ДМБ осталось?

– Да уже всего ничего: месяц-полтора, – ответил Николай и протянул ему рубль.

– О, практически дембель. А сам откуда?

– Из-под Нововоронежа. А вы москвич? – спросил Николай.

– Ну почти, – самодовольно произнес парень, повернул голову в сторону девушки, неуклюже нагнувшись, поцеловал ее в щеку и протянул ему билет. – Держи, в зале увидимся. Места клевые, билеты еще вчера купил, так что двадцать копеек с тебя за сервис и доставку.

– Ясно, спасибо! – искренне улыбаясь, ответил Николай, довольный неожиданной удачей. – Значит, до встречи в зале!

Фильм действительно оказался на редкость хорошим. Не зря и в газетах писали, что он лидировал по прокату в этом году. Его неожиданные знакомые, как оказалось, собирались зарегистрировать брак. Его звали Алексей, он был из Балашихи, а его подружка, Елена, москвичка. Приглашали в гости, но Николай вежливо отказался, ссылаясь на то, что еще не знает, как все сложится, хотя и сказал им, что думает остаться в Москве. Попрощавшись с молодой парой, он поспешил в часть. Настроение было приподнятым, день прошел и с пользой, и с удовольствием, радостные мысли будоражили и долго не позволяли уснуть в тот вечер.

Время неумолимо летело. Для его сослуживцев, увольняющихся в запас, время тянулось, а Николаю его не хватало. Те учебники, которые дал ему брат, он штудировал при первой появляющейся возможности. Когда после команды «отбой» все замирало в казарме, он устраивался либо в ленинской комнате, либо у каптерщика в бытовке и до второго часа ночи читал и конспектировал. Часто, сидя за учебниками, он корил себя за то, что не уделял должного внимания учебе в старших классах.

Смешно признаться, но в школе он даже думал о том, что можно было бы изучать только физику и литературу, а остальные предметы – никчемные и ненужные. Физика ему нравилась из-за того, что он увлекался радиотехникой, а точнее «радиохулиганством». Он и его друг Витян сначала собирали приставки к приемникам, а потом уже и передатчики. Делали цветомузыку, собирали низкочастотные усилители. Очень плохо, что не было в его жизни человека, который мог бы подсказать, направить и дать знания в интересующем его направлении. Очень часто он с другом постигал все на практике, в то время трудно было достать не только радиодетали, но и литературу. Единственная доступная литература – это журнал «Радио», который зачитывался, перечитывался и передавался из рук в руки. Учитель физики как-то дал ему книгу В. Г. Борисова «Юный радиолюбитель» , по ней он многие конструкции пытался повторить, но, как правило, все упиралось в отсутствие радиодеталей, и те недоделанные конструкции так и остались пылиться на чердаке родительского дома.

А литературу он любил из-за того, что с самого детства привык к книге. Он много читал и даже прятался от друзей, чтобы спокойно можно было окунуться в мир знаний. Да к тому же молодая учительница, Ольга Николаевна, завлекла и заворожила его своими рассказами о том или ином персонаже. Помнится, когда он читал «Войну и мир» Л. Н. Толстого, то у него в голове все время звучал почему-то голос актера Вячеслава Тихонова. Он поделился тогда этим обстоятельством с учительницей, на что она сказала: «Так случается, когда вначале видишь фильм, а потом читаешь произведение. А вообще-то, всегда лучше прочитать произведение, а потом смотреть экранизацию, тогда смотришь и уже можешь судить, насколько точно режиссер или актер передали тот или иной образ. На мой взгляд, книгу вряд ли что-то может заменить».

Притягивала астрономия, но ее давали в небольшом объеме, да и в школе отношение к ней было какое-то поверхностное. Конечно, многое, в том числе и отношение к предмету, зависело от учителя, преподающего данную дисциплину. Если учитель мог заинтересовать, что-то разбудить в учащихся, то предмет, как правило, становился легким и интересным. И отношение к учителю в таких случаях становилось иным.

Например, учебник по истории он прочитывал в начале учебного года, но сами уроки не очень-то и любил. Учитель приходил на урок и делал опрос домашнего задания. Коротко, если успевал, излагал следующий урок и не давал ничего лишнего и познавательного. Складывалось такое ощущение, что сам учитель боялся отклониться от того, что написано в учебнике. Николая всегда убивала нудность и какая-то нелогичность в преподаваемом материале. Часто события излагались непоследовательно, нужно было запоминать даты, которые, на его взгляд, не имели никакого значения и совершенно не приносили пользы в жизни.

Но как бы то ни было, теперь, сидя за учебниками, он понимал, что в старших классах он бездарно потерял кучу времени. Очень плохо себя ощущал в химии, математике, геометрии и русском языке. И хотя он кое-что и припоминал из школьной программы, но во многих местах просто заходил в тупик, и тогда становилось ясно, что без посторонней помощи или дополнительных пособий ему будет трудно продвигаться вперед. Так, незаметно для него, прошел месяц, подошло время собеседования.

Еще накануне, в начале недели, Николай зашел к командиру роты, Владимиру Ивановичу, и попросил увольнительную на субботу текущей недели. Обстоятельно расспросив о такой необходимости, командир пообещал дать распоряжение старшине. Все складывалось относительно хорошо. И вот, в субботу, пятнадцатого ноября в половине одиннадцатого он подошел к двери деканата подготовительного отделения. На этот раз коридор не был пуст и гудел приглушенными голосами. В большинстве своем здесь собрались парни и лишь несколько девушек. Николай уже не чувствовал себя так скованно, как в прошлый раз и, кроме того, он заметил в толпе парня, тоже облаченного в военную форму. Чувствовалось, что большинство собравшихся не были друг другу знакомы. Все были разрознены, и лишь некоторые вели между собой разговор. Вышла знакомая ему секретарша и всех пригласила в аудиторию, которая была в конце коридора.

Все расселись. Это была аудитория, в которой читались лекции, и она была рассчитана примерно на две сотни мест. Через несколько минут пришли члены комиссии: это был мужчина лет пятидесяти и женщина, на вид сорока лет, она и начала беседу:

– Здравствуйте! Просим прощения, но декан наш, Вера Матвеевна, приболела и не может присутствовать на нашем собрании. Но, несмотря на это, я и Виктор Михайлович уполномочены провести собрание-собеседование. Меня зовут Наталья Викторовна. Сейчас я расскажу о порядке и правилах обучения на подготовительном отделении нашего вуза.

И она коротко и доходчиво начала говорить об общих требованиях к абитуриентам, об их правах и обязанностях. Затем она пояснила, что на определенные специальности иногородним общежитие предоставляться не будет. Если кто из учащихся все же пожелает получить выбранную специальность, на которую есть ограничения, то он должен принести справку о том, что он обеспечен жилой площадью. Кроме того, по завершении учебы на подготовительном отделении нужно выдержать экзамены, по результатам которых также могут быть трудности при зачислении на определенные специальности. Николай внимательно слушал, эта информация была очень важна, потому что в заявлении он указал РТФ – радиотехнический факультет, а на нем общежитие иногородним не предоставлялось. Когда она завершила пояснения, просила задавать вопросы, если кому-то что-то не ясно. Затем она прочитала список тех, кому следовало индивидуально пообщаться с членами комиссии. Прозвучала и фамилия Николая. Когда общие организационные вопросы были решены и многие покинули аудиторию, начали по списку приглашать к столу, за которым заседали члены комиссии. Хорошо, что по алфавиту, потому что его пригласили уже третьим.

– Присаживайтесь, – сказала Наталья Викторовна, – должна вам сказать, что на подготовительном отделении не имеет значения, в какой группе вы будете учиться, но так как вы написали, что хотите учиться на РТФ, могу сказать сразу: попасть на этот факультет будет сложно. Во-первых, ограничено число мест, во-вторых, как я уже говорила, мест в общежитии нет. Поэтому прошу вас еще подумать и до конца ноября известить нас, что выберете. Нам нужно сформировать списки учебных групп и выделить места в общежитии, либо приносите справку, что вам есть где жить. Я вам рекомендую, например, идти на электромеханический факультет, там также есть специальности, связанные с электроникой, автоматикой и авиастроением. И потом, если вы станете нашим студентом, то по окончании второго курса сможете перевестись на другой факультет.

– Да, я все понял, спасибо, – начал Николай, – если все так складывается, то записывайте на ЭМФ, а потом уж посмотрим. Сейчас мне нужно многое наверстать. Я чувствую, что мне будет нелегко на любом факультете – школьный материал и тот забыт.

– Поэтому мы и есть, наша задача – помочь вспомнить, восстановить знания и дать возможность стать студентами, – сказала Наталья Викторовна. – Хорошо, тогда так и договоримся, я записываю вас на электромеханический факультет. Как и сказала, список учебных групп будет вывешен не позднее, чем за три дня до начала занятий, на доске объявлений у деканата. Желаю удачи! До свидания!

– До свидания! – ответил он, встал и вышел из аудитории.

Далее, не раздумывая, он отправился к брату в гости, который проживал на 5-ой Парковой улице. Приехав к Александру, рассказал о том, как все прошло на собеседовании, пообедали, а затем он переоделся в гражданскую одежду. Так он делал много раз прежде, когда бывал в увольнительных. Александр отказался ехать с ним, сославшись на занятость. И хотя солнце уже собиралось спрятаться за московские многоэтажки, Николай решил отправиться в центр, в район Старого Арбата. Он полюбил эту старую часть Москвы, ему нравилось посещать эти места, ему нравилась незамысловатая архитектура и своеобразное расположение улиц и переулков.

Он чувствовал себя уютно, когда вот так, не спеша и никуда не торопясь, мог посвятить себя своим же мыслям. Особенность таких минут была еще в том, что, находясь в окружении множества людей, он мог отключаться и уходить в самого себя. При этом, что ему очень нравилось, ему никто не мешал, и он никому, его никто не знал, и он никого, ему нет ни до кого дела, и им до него. Только нельзя было забывать, что он в гражданской одежде и главной его задачей было не отдать честь при встрече с военным патрулем. Поэтому правую руку он держал постоянно в кармане. Это помогало. Когда он вышел на «Арбатской», солнце напоминало о себе последними розоватыми лучами. На улицах было еще многолюдно, он шел не торопясь, прижимаясь к правой стороне тротуара, ведь Москва не терпит вялотекущего движения. Она всегда в определенном ритме, и тот ритм создают сами люди. Сегодня у него было другое настроение, он изучал, всматривался в лица идущих навстречу людей.

Смотрел и отмечал для себя, насколько видно по лицу, чем живет человек, озадачен ли он чем-то, грустен ли, хмур ли, радостен ли. Только вот чем вызваны те переживания? Собственной болезнью, недомоганием или болезнью любимого, близкого человека, а может, просто нелепой неприятностью на работе. И как странно: в единой толпе, в едином потоке сосуществуют мирно неприятность и беззаботность, печаль и радость, молодость и старость, красота и уродство…

Лица мелькали, они появлялись и растворялись, некоторые из них притягивали, заинтересовывали, другие, наоборот, отталкивали, не вызывая ни малейшего интереса, а за ними появлялись вновь все новые и новые лица. «Как странно, – думал он, – устроен этот мир, и как странен человек». Ведь каждый человек – это тоже мир, который возникает перед взором и через мгновение исчезает, скорее всего, навсегда. Хотя никто не может исключить ситуацию, когда этот только что исчезнувший мир через несколько дней, месяцев или лет может вновь встретиться, и его невозможно будет узнать и даже вспомнить, что этот мир когда-то уже встречался. А может, именно поэтому у нас иногда возникает ощущение, что мы с этим человеком когда-то встречались, только вот не припомнить, где, когда и при каких обстоятельствах. Так устроена наша реальность.

Люди по разным обстоятельствам приходят в нашу жизнь, а мы, не задумываясь и не ставя каких-то определенных целей, берем от них то, что считаем для себя самым ценным и что он позволяет нам дать. А человек, входящий в нашу жизнь, берет от нас то, что он считает ценным для себя и что мы позволяем ему взять. Этот обмен происходит постоянно, зримо и незримо, на всем жизненном пути каждой личности. Это происходит всюду и всегда, отличие лишь в том, что одним мы позволяем взять чуть более, чем другим. С одними мы обмениваемся ничего не значащими взглядами, с другими – многозначительными рассматриваниями. В основном мы обмениваемся энергетически. Это может быть как симпатия, так и антипатия, неприязнь, но мы обмениваемся. Первоначально мы всегда оцениваем человека внешне: как он выглядит, как одет, как держит себя. Возможно, поэтому очень важны и значимы первые секунды и минуты, которые дают нам некое первоначальное представление о человеке. Жизнь постоянно сталкивает нас с новыми людьми, которых мы сначала оцениваем и с которыми просто общаемся. Мы можем стать знакомыми, коллегами, приятелями, друзьями. Достигнув определенных отношений, мы продолжаем обмениваться взглядами, энергетикой, но уже допускаем рукопожатия, прикосновения, объятия, поцелуи, то есть уже добавляется и физический контакт. Но есть особый обмен между людьми – это обмен любовью, включающий в себя все, на что способен человек…

Он шел по улицам Москвы и думал и думал о людях и их отношениях, о значимости человека, а лица мелькали и мелькали вокруг него…

Неумолимо приближалось первое декабря. Николай начал беспокоиться: приказа на увольнение командир части, полковник Назаренко, не подписывал. Николай не один раз обращался к командиру роты Владимиру Ивановичу но тот лишь разводил руками и ничего вразумительного не мог сказать. Только лишь уже в конце ноября, зная его беспокойство, Владимир Иванович через дежурного по роте сам пригласил его в свой кабинет.

– Разрешите, товарищ капитан! – обратился Николай к ротному.

Тот, не дав ему возможности доложить по полной форме, кивнул головой и сказал:

– Да-да, конечно, заходите, Николай, – как всегда спокойно, но теперь уже с дружелюбной и даже гражданской манерой обращения, назвав его по имени, а не по фамилии, как того требует устав, сказал командир. – Знаю ваши переживания, но все складывается, к сожалению, неудачно для вас. Вчера говорил с Назаренко, он сказал, что первая партия военнослужащих будет уволена не ранее десятого декабря. Это все связано с тем, что военкоматы не обеспечили наши заявки на молодое пополнение, и теперь ничего не остается, как только набраться терпения и ждать.

– О, вот это новость! – разочарованно сказал Николай. – Пропала моя учеба! Ведь вы знаете, я говорил, что на следующей неделе начинаются занятия, и теперь я растерян, не знаю, что делать. Ну и новость!

– Я понимаю, поэтому и говорю, сейчас ничего другого не остается, как ждать. И в сложившейся ситуации важно не паниковать раньше времени, я уверен, что все будет хорошо. Если вас зарегистрировали как абитуриента, то место за вами сохранится. Это я знаю точно, поэтому не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь, товарищ капитан, просто поверьте, я и так себя неуверенно чувствую, потому что ничего не помню со школьной программы, а теперь опоздание опять выбьет меня из колеи, опять нужно наверстывать, догонять, – горячился Николай. – Такое только со мной может произойти. Так все хорошо шло, и тут на тебе!

– Да, Николай, так в жизни бывает, а особенно – в армейской, – делая ударение на последнее слово, проговорил Владимир Иванович. – Только имейте в виду, в жизни не раз еще будет так, что обстоятельства будут довлеть над волей. Так или иначе, но мы живем в обществе, мы зависим от него и его правил. Надо либо принимать эти правила, либо идти против них, а это, как известно, себе же во вред. Поэтому не горячитесь и ждите. Ну что изменится от того, что будете нервничать и биться головой о стенку? Правильно, ничего, только голову повредите. И к тому же, вы не единственный, кто попал в такую ситуацию. В роте почти двести человек, но никто еще не переступил порог КПП, а ведь у кого-то тоже срываются определенные планы. Так что, Николай, перетерпите эту неприятность, лучше подумайте и оградите себя от ненужных переживаний. Идите, отдыхайте и достойно дослуживайте последние денечки. Вы свободны!

– Благодарю вас за поддержку, товарищ капитан! Надеюсь, что так и будет, как вы говорите. Есть достойно дослуживать! – уже более бодрым голосом, как и положено по уставу, ответил Николай, развернулся и вышел из кабинета.

Но в ту ночь он долго не смог уснуть, мысли будоражили и гнали сон. И лишь за два часа до подъема, изрядно измучившись, сознание отключилось от реальности…

Вот уж, действительно, как меняется течение времени, когда человек пребывает в состоянии ожидания. Время как будто замирает и совершенно отказывается идти быстрее. Начало декабря соответствовало настроению Николая: шли нудные дожди, на улицу не тянуло, было промозгло и неуютно. И хотя случалось, что сквозь хмурые облака пробивалось солнце, но оно не вносило изменений в настроение. Сослуживцы роптали между собой и иногда смачно выражали свое недовольство на командование части. В воздухе витала нервозная обстановка, и лишь прибывающее молодое пополнение несколько ободряюще действовало на солдат, готовившихся на увольнение в запас. И вот вечером в пятницу, двенадцатого декабря, из штаба молниеносно разнеслась весть о том, что приказ на увольнение первой партии военнослужащих подписан.

Радость и ликование пролетело по подразделениям, мир изменил свои краски: то, что выглядело несколько минут назад черным, теперь засияло радужным цветом. После отбоя вначале сидели тихо и, естественно, пили заранее приготовленное вино. Обменивались адресами, приглашали друг друга в гости и пели под гитару незамысловатые солдатские песни:

В тот вечер в роте дежурил сам старшина, Александр Григорьевич Булах, это был очень добродушный, любимый и уважаемый всеми человек. За глаза его называли «папа-мама», но в роте авторитетом он обладал наивысшим. А в судьбе Николая он сыграл немаловажную роль.

Еще год назад Александр Григорьевич как-то раз попросил Николая в выходной день помочь ему перевести мебель. Тот с удовольствием согласился, подумав, что лучше поработать и посмотреть лишний раз город, чем в казарме париться. У старшины оказалась прекрасная семья: жена и две дочери-студентки. Одна из них писала диплом. Когда они перевезли мебель, разгрузили и сели за наскоро собранный стол пообедать, то тогда и произошел первый разговор о том, что после армии Николаю нужно обязательно идти учиться. Николай отнекивался, все говорил, что он не сможет, не потянет и тому подобное, но одна из сестер тогда сказала такую фразу: «Если ты готов все время чувствовать себя никем, то учиться точно не надо, но если хочешь чего-либо достичь, то со знанием это будет сделать, гораздо легче». Именно с этих слов, запавших в душу, и с той встречи Николай стал задумываться об учебе. И когда позже он переговорил с братом и решил пойти на подготовительное отделение, сестры через отца передавали ему справочники, разные методички и рекомендации для поступающих в вузы…

Когда веселье уже начало перехлестывать через край, Александр Григорьевич пришел со склада и дал понять, что всем будет лучше, если все тихо и мирно пойдут отдыхать в кровати, а не на гарнизонную гауптвахту. На гауптвахту попасть в конце службы желающих не оказалось, поэтому никто особо и не возражал, да и крепкие напитки уже были выпиты, все закончилось благополучно и без происшествий.

Утром на общевойсковом построении сам командир части зачитал приказ, лично от себя и от имени всего командного состава поздравил увольняющихся в запас и пожелал удачи в гражданской жизни. Затем раздалось троекратное «Ура!», и только тогда Николай подумал: «Ну вот, свершилось!».

Через полтора часа после утреннего развода первые сорок военнослужащих построились в последний раз на плацу перед КПП. Вокруг толпились в основном друзья, а также сослуживцы их призыва, которые не попали в эту почетную первую группу и теперь взирали на счастливчиков со стороны. Пришел начальник штаба и выдал военные билеты с отметкой об увольнении в запас из рядов Вооруженных сил Советской Армии. И вот, в начале одиннадцатого, пожав руки провожающим армейским друзьям, Николай в последний раз перешагнул через проходную КПП.

И кто бы что ни говорил, но наряду с радостным ощущением свободы на душе было щемящее чувство, которое всегда бывает у человека, когда он навсегда покидает уже обжитое, ставшее теплым и родным место, даже если это солдатская казарма. И не то чтобы ему было жаль расставаться с обыденной военной жизнью, скорее, наоборот, но здесь прошли два ни на что непохожих года. За это время изменилось его мировоззрение, он стал совершенно по-другому видеть себя в этой жизни. К нему пришло понимание значимости человека как личности. Он твердо усвоил, что в судьбе многое значит то, какие люди повстречаются тебе на пути и окажутся рядом. Армия научила его быть осторожным, не делать скоропалительных выводов о человеке, не узнав и не увидев его в различных жизненных ситуациях. И именно в армии, как, пожалуй, нигде более, виден человек изнутри. И как важно иметь физическую силу, но еще важнее, духовную – это стержень и суть человеческой личности. Конечно, можно долго размышлять о первостепенности физической или духовной силы, но, наверное, правильно говорить о целостности человека, то есть, когда в нем присутствует и то, и другое. Это он осознал и вынес для себя именно в армии. Сейчас, направляясь к троллейбусу, идущему до метро «Полежаевская», у него уже был сложен план на ближайшее время.

В первую очередь нужно было попасть в институт. Независимо от того, что ему там скажут, он был настроен на поездку домой, хотя бы на двое суток. Ему нужно повидать родителей, братьев и свою девушку Нину. Добравшись до института, он вновь, как и тогда, при подаче документов, испытал некий страх. Постучавшись в дверь приемной деканата, он громко и с силой выдохнул и вошел.

– Разрешите, – по-военному, бодрым голосом произнес он. – Здравствуйте!

– Здравствуйте, – оторвав взгляд от бумаг, сказала уже знакомая ему секретарша. – Ага, опаздывающий, напомните мне свою фамилию.

– Барсуков. Николай Барсуков.

– Минуту, – выдвинув один из ящиков шкафа, стоявшего у нее за спиной, она быстро нашла папку с его личным делом, пробежала глазами по заявлению и сделанным пометкам и произнесла: – Ну что ж, Николай Федорович, вы записаны в учебную группу ПО-80-4, расписание занятий в коридоре, в понедельник на занятия. Сейчас выпишу направление на заселение в общежитие электромеханического факультета, правда, не знаю, удастся ли вам сегодня заселиться, так как комендант в субботу работает до двенадцати. Если я не ошибаюсь, у вас здесь есть брат. Может, будет возможность до понедельника у него заночевать? Хотя вы все равно зайдите на вахту общежития, возможно, там вам помогут.

– Да, спасибо, у меня брат живет на Парковой улице. Но я хотел бы на пару дней съездить на родину, в Воронеж, это возможно? – спросил Николай.

– Ну вот, не ошиблась, помню вашего брата, – улыбнувшись, сказала она, – но с поездкой не знаю, что и сказать, сами понимаете, что уже опоздали на две недели, какие тут могут быть поездки. Хотя, – сделав паузу и о чем-то подумав, добавила: – Сейчас спрошу декана, если примет, поговорите с ней.

Она встала и зашла к декану. Он не очень расслышал, о чем она там говорила, но довольно быстро вновь появилась и сказала:

– Зайдите к Вере Матвеевне, поговорите.

Николай, не ясно для чего, одернул китель, постучал в дверь декана и так же, по-военному, произнес:

– Разрешите!

– Заходите-заходите! – услышал он хриплый и довольно низкий для женщины голос декана.

Николай, войдя в кабинет, на какое-то мгновение оторопел. Со слов брата он знал, что декан – пожилая женщина и очень умный и проницательный человек. Но перед собой он увидел не просто пожилую, а очень пожилую, высохшую старушку, курящую сигарету через длинный черный мундштук, что его сильно шокировало. Запах стоял, как в солдатской курилке. Она сидела, сгорбившись, за довольно скромным для декана столом, да и одета была так просто и обыденно, что невозможно было подумать, что перед ним декан. На плечах был накинут пуховый, серого цвета, платок. На продолговатом, испещренном морщинами лице, живыми были только глаза, которые просканировали Николая и сделали для себя какой-то вывод.

– Так, что это вы, молодой человек, себе надумываете, куда ж вам ехать, когда занятия идут! Что ж вы думаете, что все так просто? Здесь программа, и вас никто не будет ждать, отставание на две недели не наверстаешь за два дня. Если намерены учиться, то все отложите и все забудьте, и дальше по тезису Ленина: учиться, учиться и учиться!

– Я, Вера Матвеевна, хочу учиться и буду, – сказал он, – но мне важно побыть дома хоть пару дней. Кроме того, мне же нужно привезти одежду, не могу же я ходить на занятия в военной форме. Если я сегодня уеду, то во вторник уже и вернусь. Прогуляю еще два дня. Я вас прошу, пожалуйста, разрешите.

– Да разрешить несложно, сложно вам потом наверстывать, – довольно добродушно произнесла она. – Хорошо, понимаю вас, езжайте, бог с вами, но помните: вернетесь – и ничего, кроме учебы. Говорю сразу, те, кто больше внимания уделяют дискотекам, девушкам, вечеринкам, обычно долго у нас не задерживаются, а вам лично желаю успехов и никогда не сдаваться перед трудностями, какими бы непреодолимыми они не казались. До свидания, не опаздывайте. Для вас каждый час дорог.

– Спасибо, Вера Матвеевна, в среду буду на занятиях. До свидания! – скороговоркой сказал он и, довольный собой, вышел из кабинета.

– Ну что? – спросила секретарша.

– Все хорошо, разрешила еще пару дней прогулять, – улыбаясь, сказал Николай. – Так, я пошел. Ничего пока с моей стороны не нужно?

– Пока ничего. Вот, заберите направление на общежитие, советую все же сегодня туда заглянуть. Где корпус общежития ЭМФ, вы знаете? – спросила она и тут же, не дожидаясь его ответа, пояснила: – Это в пяти минутах ходьбы. Как выйдете из главного корпуса, сверните сразу же направо, это будет улица Энергетический проезд, и далее, сразу за дворцом культуры, будут корпуса общежитий. Никуда не сворачивая, идите до перекрестка, затем, повернув налево, сразу же за углом увидите вход в общежитие ЭМФ. Все понятно?

– Спасибо, представляю, я был в студенческой столовой Дворца культуры, обязательно загляну в общежитие, время еще есть. Запишу вот расписание занятий и пойду, – сказал он. – Спасибо вам, до свидания!

– Всего доброго, – напутствовала она его, как старого знакомого.

Он вышел из приемной, подошел к доске с расписанием занятий. Но вначале отыскал свою группу, в которой числилось двадцать четыре человека. Из них всего лишь четыре девушки. Записал расписание на среду и четверг, подумав, что на другие дни запишет потом, когда приступит к занятиям. Посмотрел аудиторию, где будет первая пара в среду и решил отыскать ее, но, рассмотрев план расположения корпусов, решил не тратить время, так как искомая аудитория находилась в этом же корпусе, только этажом выше. Получив в гардеробе шинель, он быстрым шагом направился к общежитию, но сначала решил зайти в столовую и хоть что-то перекусить.

Как и сказала секретарша, общежитие ЭМ факультета оказалось совсем рядом. Как только он свернул за угол, то вначале обратил внимание на название улицы и уж потом на дверь, на которой красовалась табличка, извещавшая, что в пункт назначения он прибыл правильно. Кроме этого, на самом углу разыскиваемого корпуса стоял киоск «Союзпечать».

В вестибюле общежития, в самом углу, у окна, находилась небольшая стойка, за которой сидела старушка-вахтерша и, по-видимому, читала. На стене за ее спиной висел ящик со стеклянной дверцей. По множеству вбитых гвоздей и номерков было ясно, что этот ящик предназначался для ключей, но реально прицепленных ключей было мало. Чуть правее от этого ящика в рамке коричного цвета висело строгое требование, предназначенное для всех входящих: «Предъявите пропуск».

– Здравствуйте, – обратился он к вахтерше, – извините, вы не скажете, могу ли я видеть коменданта?

– Здравствуй, милок, – сказала вахтерша, оторвав глаза от книги и устремив взгляд на него. – Ушла она, уж, поди, полчаса назад. А что ты хотел-то?

– Я хотел заселиться, вот, направление из деканата имею, ну да ладно, это неважно, я все равно сегодня уеду, а вернусь во вторник, надеюсь, к тому времени и она вернется, тогда и заселимся, – пошутил Николай.

– Так если заселиться, то можно и без коменданта, в ее отсутствие заселением распоряжается Вася Рыков, это председатель студенческого совета общежития. Только вот, мне кажется, сейчас его нет, подожди минутку, я поднимусь к нему в комнату, узнаю, – проговорила она, намереваясь подняться со стула.

– Нет-нет, спасибо, не надо, – сказал Николай, не желая затруднять пожилую женщину. – Теперь я спешу, во вторник заселюсь.

– Ну как хочешь, – с протяжной интонацией проговорила она, – мне не трудно узнать. О, Олюшка, а Василий не дома ли? – обратилась она к полноватой девушке с толстыми линзами очков, неожиданно появившейся откуда-то из чрева общежития.

– Его нет, на занятиях, примерно через час будет, – ответила та и поспешила на выход, видно было, что она очень торопилась.

– Ну, видно, не судьба мне сегодня заселиться, – улыбаясь, сказал Николай. – Ждать не буду, только время потеряю. Спасибо за помощь и до свидания!

Он бодро развернулся, услышав вслед «до свидания, милок», вышел из вестибюля на улицу, огляделся и, сориентировавшись, быстрым шагом направился в сторону метро «Авиамоторная».

У касс Казанского вокзала были очереди, он отыскал кассу для военнослужащих, перед которой, к его радости, было всего несколько человек. Билеты были только на ближайший фирменный поезд «Воронеж», который отправлялся в двадцать два пятнадцать, и только купейные места. Пришлось доплатить, так как «воинское требование» позволяло ехать только в плацкарте. Получив билет, решил ехать к Александру, знал, что тот за него переживает и ждал его увольнения из армии не менее, чем он сам.

Ровно за две недели Александр приезжал в часть, думал, что с ним что-то случилось. Тогда на КПП они поговорили и Николай, рассказав ситуацию, пообещал ему обязательно каким-либо образом сообщить или заехать к нему сразу же, как только будет уволен. Добравшись до рабочего общежития брата, поднявшись на второй этаж и постучав в дверь его комнаты, пришлось разочароваться – дверь ему никто не открыл. Ничего не оставалось делать, как запастись терпением и ждать. Через несколько минут ожидания вышла из своей комнаты соседка, которая сказала, что видела, как около часа назад Александр с женой, по-видимому, отправился в магазин. Покрутившись еще перед закрытой дверью и оставив свой портфель перед нею, Николай решил пойти до продуктового магазина с мыслью купить что-либо в дорогу. Выходя из подъезда общежития, он лоб в лоб столкнулся с Александром, который в обеих руках тащил сумки.

– О, привет! – радостно воскликнул он. – Ну наконец-то! Я как чувствовал, что сегодня приедешь. Давай, хватай сумку и пошли к нам, расскажешь, как все прошло, и врежем за гражданку!

– Подожди-подожди, – гася порыв брата, сказал Николай, – я добегу до магазина, хочу что-нибудь купить себе в дорогу. Домой еду, уже купил билет на Воронеж. Через часа три нужно быть на вокзале.

– Да ты что, рехнулся? А институт? – разгорячился Александр. – Тебя никто не будет ждать, вычеркнут – и вся проблема. На Новый год съездишь, осталось-то две недели всего лишь, елки! И в магазин не нужно идти – есть все, что нужно. Бери сумку и вперед, наверх!

– Есть брать сумку и наверх! – улыбаясь и по привычке отдав воинскую честь, сказал Николай. – Ладно, не буду тебя томить, все в порядке, я был в институте и разговаривал с самой Верой Матвеевной, она разрешила еще пару дней прогулять. А кстати, где твоя половинка?

– Закупились вот продуктами, а она отправилась в парикмахерскую, это теперь надолго, – говорил Александр, открывая свою дверь. – Заходи и расскажи поподробнее, а я пока что-нибудь сварганю.

Они зашли в комнату. Эта комната в общежитии коридорного типа Александру досталась нелегко, он долго искал работу, где можно было хоть что-то получить из жилья. Его скоротечная женитьба перевернула все его планы. После подготовительного отделения пришлось пойти учиться на вечернее и искать работу такую, чтоб она была всегда в одну, дневную, смену, так как занятия в институте проходили от восемнадцати до двадцати двух часов. Сначала он работал в строительной организации и жил на улице «Соколиная гора», затем подыскал более подходящую работу, где получил семейное общежитие. Но новое место жительства находилось на 5-ой Парковой, это было значительно дальше от института. Времени ему катастрофически не хватало: все выходные проходили за учебниками, конспектами и чертежной доской.

Пока чистили картошку, Николай подробно рассказал, как прошел последний армейский день, как он решил проблему в институте и почему решил съездить домой. Пожарив картошку, выпили чисто символически, по грамм пятьдесят, водки, поужинали. Александр еще предлагал выпить за демобилизацию, но Николай категорически отказался, мотивируя это тем, что не стоит создавать лишние проблемы, когда патрули на каждом шагу. Александр собрал еще небольшую сумку, гостинцы для родителей, а для Николая завернул несколько молочных сосисок и хлеб. Хотел провожать, но Николай, зная о нехватке времени у Александра, отговорил его и отправился на Казанский вокзал один.

Ровно в двадцать два часа он вышел из метро «Комсомольская» у здания Казанского вокзала. Жизнь здесь еще бурлила, и пространство было наполнено различными звуками. Вокзалы живут своей особой жизнью, особым порядком и ритмом, и даже, кажется, здесь воздух пропитан по-особому. Вокзалы – это место, где случаются долгожданные и радостные минуты встречи и неприятные или грустные минуты расставания. Так исторически сложилось, что в одном месте были построены эти три московских вокзала, с одной стороны улицы – Казанский, с другой – Павелецкий и Ярославский. Удобно, но здесь всегда большое скопление людей, и этот люд разношерстный и разноязычный. Если есть время, то здесь многое можно увидеть и многому можно поучиться. Здесь хорошо быть посторонним наблюдателем, но не тем, за кем наблюдают, особенно если в руках тяжелая ноша, после которой кажется, что руки достают до поверхности земли…

Николай вышел на площадку, с которой, как пальцы на перчатках, начинались посадочные платформы, и в этот момент он услышал объявление диктора: «Производится посадка на платформе два, путь четвертый, на скорый поезд номер тридцать четыре сообщением “Москва – Воронеж”, отправление поезда в двадцать два пятнадцать, просим пассажиров занять свои места!». «Черт, – подумал Николай, – сначала нужно найти, где эта платформа, а потом занять свое место!». Он начал крутить головой и увидел возле себя совершенно неясно откуда появившийся военный патруль. И сам не зная почему, очень быстро, не дав им опомниться, он отдал честь и обратился к старшему по патрулю:

– Здравия желаю, товарищ капитан, а вы не знаете, где стоит поезд на Воронеж?

– Вот туда, – указывая в правую сторону от себя, сказал капитан и, улыбнувшись, доброжелательно спросил: – Отслужил, домой?

– Так точно, домой! – протягивая слово «домой», ответил Николай.

– Ну поспешите, а то уедет без вас. Удачи в гражданской жизни!

– Спасибо! – так же улыбаясь и кратковременно приложив руку к височной части головы, Николай подчеркнуто четко развернулся и быстрой походкой направился к своему поезду.

Проводница встретила его довольно приветливо, спросила:

– Похоже, отслужили?

– Ну да, похоже… – улыбкой на улыбку ответил Николай.

– Проходите на свое место, только я прошу, не напивайтесь, а то это уже стало прямо бедой, садятся солдатики похожими на людей, а выходят из поезда и на себя не похожими. Часто их встречают на вокзале если с не разбитыми лицами, то с синюшными или зелеными физиономиями. Родственники не узнают, – говорила она, улыбаясь, а потом серьезно добавила: – А иногда приходится и милицию приглашать.

– Думаю, со мной этого не случится, хочу очень спать, устал за день, – сказал он, проходя в вагон.

В купе уже были попутчики. На одной из полок у окна сидела полная женщина лет сорока, а рядом с ней – девушка лет восемнадцати-двадцати, в которой без особого труда можно было узнать дочь этой женщины. Если их поставить лицом к лицу, то одной бы казалось, что она видит себя в зеркале двадцатилетней давности, а другой, наоборот, как она будет выглядеть через двадцать лет. Напротив них, с другой стороны откидного столика, сидела женщина преклонных лет и, наклонив голову, разглаживала рукой платок, лежащий у нее на коленях. Весь ее вид показывал, что она сосредоточена на своих мыслях и каких-то проблемах, и все происходящее вокруг ее не касалось и никак не затрагивало.

– Здравствуйте, – сказал спокойным голосом Николай.

Все попутчицы повернули голову в его сторону и чуть не в один голос ответили:

– Здравствуйте.

Пожилая женщина, подняв голову и устремив взгляд на него, тихо произнесла:

– Не могли бы вы, сынок, занять мое верхнее место, редко бывает, что я в поезде засыпаю, так я хоть смогу посидеть, никому не мешая.

– Да, конечно, не вижу никаких проблем. Даже хорошо, мне-то нравится на верхней полке и как раз нужно выспаться, – стараясь говорить бодрым голосом, сказал он и добавил: – Вот тронемся, чай попьем и отбой!

– Спасибо! – благодарно улыбнувшись, сказала она, – не хотите ли положить свои вещи под нижнюю полочку?

– Нет-нет, не беспокойтесь, у меня тут портфель да авоська, положу вот на верхний багажный отсек, надеюсь, ничего не свалится, – ответил он.

В этот момент поезд дернулся, и донеслись слова диктора, что их поезд отправляется… Бросив шинель и свои вещи наверх, Николай вышел в коридор вагона. Проводница закрыла двери тамбура и сразу приступила к обходу пассажиров. Собирала билеты, на которых помечала станции, где человек должен был выйти, и спрашивала, кто желает вечернего чая. Редкий пассажир отказывался от чая, это и понятно. Как правило, такой громадный город, как Москва, забирает много сил, и порой бывает так, что не хватает времени перекусить. Поэтому многие, сев в вагон, расслабляются и принимаются доставать из своих сумок приготовленные заранее продукты. До смешного, но так уж сложилось, что основным продуктом являлась сваренная, запеченная или пожаренная курица, поэтому по вагону поплыл специфический запах. Николай есть не хотел, но горячий чай был уже привычкой, и организм требовал его выпить. Он не входил в купе, а так и стоял в коридоре и смотрел на проплывающие за окном огни Москвы. Казалось, что поезд не ехал, а как бы осторожно крался среди этих огней, и это ощущение пропадало лишь тогда, когда мимо проносился встречный поезд.

Он взял свой чай с подноса, когда проводница намеревалась войти в его купе, и тут же в коридоре начал его пить маленькими глотками. Выпив, он отнес стакан с подстаканником в купе проводницы, расплатился и зашел в туалет. Выходя из туалета, он столкнулся с двумя явно выпившими дембелями. Видно было, что они давно и хорошо знакомы, по-видимому, сослуживцы, об этом говорили и одинаковые нашивки танковых войск.

– О, земеля! – воскликнул один из них и тут же спросил: – Домой?

– Ну да, домой, – ответил Николай, – как вижу, вы тоже. Куда путь держите?

– Я в Воронеж, а Серега из Бутурлиновки, – кивая на друга, сказал новый знакомый. – Идем с нами в вагон-ресторан, гульнем!

– Не-не, спасибо, устал как собака, мечтаю выспаться и после вчерашнего еще не отошел, – соврал Николай, тем самым как бы давая понять, что он теперь не гуляка. И, по-видимому, это сработало: они не стали нахально приставать и просить поддержать компанию.

– Ясно, смотри сам. А сам откуда? – опять спросил тот же боец.

– Из-под Нововоронежа. Хорошего вечера, иду спать, – сказал Николай, пожал одному и другому руку и направился в свое купе. Постучав в дверь и услышав «да», он вошел в купе. Попутчицы еще сидели и не готовились ко сну.

– Ну, если вы не возражаете, я отправляюсь спать, – попытался он пошутить, делая ударение на «не возражаете», но он остался непонятым.

Дочка с матерью переглянулись, а та женщина, которой он уступил место, мыслями была где-то далеко. Тогда он снял китель, взобрался на верхнюю полку, и уже там стянул с себя штаны. Он отвернулся к стенке, накрывшись простыней, чтобы не смущать женщин, если они вдруг решать переодеваться. Казалось, что с каждой минутой поезд набирал скорость, и оттого вагон покачивался более плавно, с меньшей амплитудой. Николай не успел прокрутить в голове все события, которые произошли за день, как провалился в сон…

Когда он открыл глаза, в вагоне царила тишина, он осмотрел своих спутниц – они спали. Взглянув на часы, он удивился тому, что так безмятежно и сладко проспал до ставшего уже обыденным времени подъема. Часы показывали без пяти минут шесть. Полежав еще десять минут, нашел в кармане своего портфеля бритвенный прибор, сполз с верхней полки и, стараясь как можно тише открыть дверь купе, отправился в санитарную комнату приводить себя в порядок.

На обратном пути встретил заспанную проводницу, но не ту, что была при посадке, а, по-видимому, сменщицу. Пожелав доброго утра, поинтересовался, по расписанию ли едем. Та лишь кивнула головой – видно было, что ее подняла служба в тот момент, когда сон ее был глубоким и, возможно, радостным. Поэтому сил на разговоры не было. Войдя в свое купе, заметил изменения: пожилая попутчица уже сидела и намеревалась, по-видимому, выйти. Взглянув на Николая, она слегка улыбнулась и полушепотом произнесла:

– Доброе утро, давно так со мной не было, чтоб я проспала почти всю дорогу. Туалет свободен?

– Доброе утро, был свободен, теперь не знаю, – тоже шепотом ответил Николай и добавил: – Все еще спят, до прибытия в Воронеж почти целых три часа.

Он, пятясь назад, вышел опять из купе, пропуская женщину. Та, сказав «спасибо», медленно направилась в конец вагона. Николай собрал постельное белье, скрутил матрац и сел на нижнюю полку у двери. Вскоре появилась попутчица. Он привстал, но та, коснувшись его руки, зашептала:

– Сиди, сынок, сиди! Я уже не буду ложиться. Я прямо удивлена, что смогла поспать в поезде. Всегда кручусь и верчусь, а если попадет человек, который храпит, то сижу в коридоре. Я-то, часто езжу в Москву, дочка там у меня, теперь вот и внук… – она замолчала, тяжело вздохнула и продолжила: – Тяжелые роды были, теперь дочка вроде и ничего, а вот внук – помоги ему, Господи! – не здоров. Уже третий месяц в больнице. У нее уже сил нет, ревет каждый день. Спасибо, что хоть зять порядочный, поддерживает ее как может, хотя тоже устал от всего этого…

Николай не знал, что сказать, поэтому только и произнес:

– Не позавидуешь вам.

– А ты что же, домой возвращаешься, отслужил?

– Ну да, отслужил, но опять вернусь в Москву.

– Неужто в армии понравилось? – удивленно спросила она.

– Нет, что вы! Другие планы, подал документы на подготовительное отделение, думаю учиться. Еду повидаться с родными и через пару дней обратно. Не знаю, как все сложится, но желание есть преодолеть этот барьер, значит, надо преодолевать.

Она по-доброму улыбнулась и сказала:

– Желание – это основное, а остальное будет достигнуто, если цель ясна. Да чтоб, сынок, здоровье было. Если не будет здоровья, тогда и ничего не будет.

Она опять наклонила голову, тяжело вздохнула и както в одно мгновение сникла. Видно было, что она вновь вернулась к своим мыслям, терзающим ее долгое время. Но, к удивлению Николая, она продолжила:

– Я тоже когда-то была студенткой. Боже, как давно это было! А все так помнится, как будто это было вчера. Я вижу, что у тебя все будет превосходно, раз после армии и с таким серьезным подходом и устремлением к учебе относишься. Одно скажу, что решение верное, учение еще никому не навредило. А то посмотришь теперь на молодежь, и жутко становится: бездельничают, пьянствуют и гадят в подъездах. Вечером страшно выходить на улицу – того и гляди, стукнут по голове. В наше послевоенное время такого не было, люди были доброжелательнее и сердечнее, что ли. А теперь и кушать что есть, а люди злые и завистливые. Про культуру и говорить не хочется, может, только в Москве она и жива.

– Извините, который час? – неожиданно для собеседников спросила девушка, свесившись с верхней полки.

– Почти семь, – быстро взглянув на часы, ответил Николай, – еще можете поспать.

Но в это время в их купе коротко постучали, открылась дверь, в которой появилась окончательно проснувшаяся проводница. Она коротко бросила:

– Доброе утро, прошу просыпаться, сдавать белье, через час туалет будет закрыт.

Коротко и ясно. Через несколько секунд то же самое услышали пассажиры соседнего купе. Николай вышел из купе, прикрыв за собой дверь, и стал вглядываться в оконную темноту поезда. Но собственное отражение было более отчетливо видно, чем пространство вне поезда. Подумал о том, как ему дальше добираться. Хорошо, если будет электричка до станции Колодезной, а там как повезет. Его мог бы встретить кто-нибудь из братьев – Сергей или Юра – но все сложилось так, что он сам не знал, когда приедет и приедет ли вообще. А телеграмму давать бессмысленно было: кто там, в деревне, примет и на ночь глядя понесет телеграмму за три километра? Правда, в Колодезном, жил его лучший друг Витян, но он не знал его адреса. Да к тому же совсем недавно друг женился на его однокласснице (которую мило называл Стёпушкой, исказив фамилию «Степанова») и вряд ли нашел бы время на него.

В вагоне началась жизнь, началось движение. Вскоре две другие его попутчицы, мама с дочкой, вышли из купе. Он зашел, взял с полки белье, дотянулся до полотенца и спросил свою собеседницу:

– Может, и ваше белье отнести, мне не трудно.

– Спасибо-спасибо, – улыбнувшись, ответила та, – сама снесу, здоровье еще позволяет.

Принесли чай, Николай достал пару сосисок и несколько кусочков батона, этого было вполне достаточно, чтобы удовлетворить позыв желудка. Ели молча, только мать с дочерью иногда перебрасывались фразами.

Проводница разнесла билеты. Оставались минуты до прибытия поезда в Воронеж. Николай, пожелав попутчицам оставаться во здравии, взял портфель с авоськой и вышел в тамбур.

Рассветало. Уже мелькали утренние огни Воронежа, поезд замедлял ход и, проехав еще несколько километров, остановился. Подошла проводница, открыла дверь вагона, протерла тряпкой поручни и произнесла:

– Ну вот и приехали, теперь просим на выход!

– Всего доброго, за все спасибо, – сказал Николай, ступив на перрон.

– Всего хорошего!

Быстрой походкой он направился к кассам, благо кассы работали все, и очередей не было. Он спросил билет до станции Колодезная, кассирша ответила, что электричка будет через час, а через пять минут отправляется поезд на Краснодар, может, стоит попытаться договорится с проводниками, возможно, возьмут. И он поторопился на перрон, ища глазами информацию, с какого пути отправляется краснодарский поезд. И тут прозвучало объявление, он быстро спустился в подземный переход и выскочил на перрон. У первого вагона ему отказали, он поспешил к следующему.

– Здравствуйте, возьмете до станции Колодезной, я заплачу, – обратился он к полной проводнице, которая намеревалась зайти в вагон.

– Мест нет, если только стоя, – по-доброму глядя на него, произнесла она.

– Сколько буду должен? – спросил Николай.

– Заходите, разберемся по ходу.

«А, не ограбят же меня», – подумал он и вошел в тамбур. Немного постояв, прошел в вагон и остался стоять в коридоре у дверей купе проводницы. Поезд тронулся, и через несколько минут появилась хозяйка вагона.

– Проходите, там в коридоре есть откидные стульчики, присядьте, – обратилась она к нему.

– Спасибо, да я постою, еще не успел устать – только с поезда, да и ехать тут чуть больше получаса.

– Целых сорок шесть минут, насколько я помню, – сказала она, осматривая его, словно хотела понять, кто перед ней есть.

Она открыла ключом дверь купе и решительным голосом пригласила:

– Ну хорошо, заходите в мое купе и сидите здесь.

– Спасибо! – искренне улыбнувшись и посмотрев ей в глаза, произнес Николай и вошел в любезно предложенное купе.

Все складывалось как нельзя лучше, он был радостен и доволен собою, хорошее настроение отобразилось на его лице.

– Я вскоре вернусь, отдыхайте, снимите шинель, а то тут жарковато, – сказала она и закрыла за собой дверь.

Но быстро она не вернулась, видно, дела задержали, Николай даже намеревался уже выйти и посмотреть, не случилось ли что, как дверь открылась и в проеме появился мужчина в форме проводника.

– А где Клавдия? – несколько удивленно спросил он, не предполагая увидеть вместо коллеги солдата.

– Не знаю, сказала, что сейчас вернется, – ответил Николай, не зная, что делать и как себя вести, а главное, что говорить, если это начальник поезда или контролер. Но тут появилась долгожданная хозяйка купе и обратилась к своему коллеге с южным, несколько похожим на украинский язык, акцентом:

– Що ты, Петро, шукаешь?

– Да где ты пропала, я тебя и по связи вызывал. Наталья тоже не отвечает, вымерли, что ли? – спрашивал он, якобы сердясь, но его игра была видима и ясна.

– Наталья еще отдыхает, а я пересаживала пассажиров, – улыбаясь, ответила она и, видно, довольная результатом своего труда, добавила: – Семьи воссоединяла. Так що ты хотел?

Петро, посмотрев в сторону Николая, телом оттеснил ее и закрыл за собой дверь купе. Николай не разобрал, о чем они говорили, только иногда он слышал короткие всплески смеха проводницы. А потом она появилась довольная и сияющая и произнесла:

– Ну, собирайтесь, через пять-семь минут Колодезная.

– Так сколько я вам должен? – спросил Николай.

– Ничего не надо, купи своей девушке цветы, – смотря ему в глаза, сказала она весело.

– Хорошо, куплю, если в этой глуши их найду, – пообещал он, надевая шинель.

Он подумал, что должен сделать для нее что-то приятное. Решение нашлось быстро: он раскрыл свой портфель, запустил руку в пакет с конфетами, достал и положил на стол горсть сладостей.

– Это вам за вашу доброту, спасибо!

– Ой, да не нужно это! – широко улыбаясь, сказала она, но, видя искреннюю благодарность Николая, добавила: – Спасибо! Идемте, уже подъезжаем, а то стоит поезд здесь всего одну минуту.

Они вышли в тамбур, поезд еще не остановился, а она уже открыла дверь вагона и подняла платформу над ступеньками.

– А что вас никто не встречает? – спросила она, когда поезд замер на платформе станции.

– А просто никто не знает, что я сегодня вернусь, – в такт ее интонации сказал он. – Буду неожиданным предновогодним подарком! Спасибо вам еще раз! Счастливого пути!

– Всего доброго и вам!

Он повернулся и пошел по перрону, тут же тронулся и поезд, предварительно прокричав гудком. Николай улыбнулся и помахал рукой проводнице Клавдии, когда ее вагон обогнал его, та ответила тем же жестом. «Бывают же добрые люди», – подумал он и еще раз улыбнулся проводнице, которая, скорее всего, ту улыбку уже не видела.

Было морозно, но снега не было. Выйдя на остановку автобуса, он увидел все ту же картину, которая была и два года назад: грязные и обшарпанные стены магазинов, неприглядный вид кафе-столовой напротив остановки. Ему поскорее захотелось покинуть это место. На остановке никого не было, это говорило о том, что автобусов в ближайшее время не предвидится. Так и оказалось: на Данково автобус ушел совсем недавно, а на Масальское, как гласило расписание движения, нужно еще ждать более часа. По опыту он знал, что из Воронежа можно быстрее добраться, чем преодолеть эти злосчастные восемнадцать километров до дома. Николай стал ловить попутку, но проехало три легковушки и ни одна не остановилась. Так он простоял более пятнадцати минут, стал чувствовать, что начинают замерзать пальцы ног, и уже подумал пойти в магазин согреться, как со стороны железнодорожного переезда показался желтый КамАЗ. Он поднял руку в надежде, что тот остановится, но водитель, подъезжая к остановке, включил правый поворот и съехал с дороги на площадку, которая находилась за автобусной остановкой.

– Здорово, служивый! – услышал Николай и почувствовал хлопок руки по плечу.

Он повернулся, перед ним стоял водитель КамАЗа, широко улыбаясь.

– О-о-о, да еще, кажется, знакомый! Не помню имени, но ты вроде брат Сергея!

– Ну да, есть у меня брат Сергей, – несколько растерянно сказал Николай и мысленно пытался вспомнить, кто это может быть, но что-то не припоминалось.

– Так что, отслужил? Или в отпуск прибыл? – все так же широко улыбаясь, спросил водитель.

– Отслужил, из Москвы быстрее доехал до Воронежа, а тут как всегда – часами можно ждать, – с недовольной интонацией произнес Николай.

– Ну да, здесь нескоро что-нибудь поменяется. Ты подожди, заскочу в магазин, возьму хлеба и потом я тебя мигом домчу до родительского дома. Стакан с тебя!

Он ушел, а Николай все силился припомнить, кто ж это есть. Но, как ни старался, так и не вспомнил. Прошло еще минут десять, когда наконец-то он появился.

– Сервис! Пришлось в очереди отстоять, бабы чуть в морду не дали, когда попытался расплатиться без очереди. И продавщица знакомая, но эти ведьмы и ее облаяли. Ну ничего, поехали.

Они сели в кабину, там еще сохранилось тепло, и Николаю стало сразу уютно и комфортно. Тронулись. До села Левая Россошь были проложены аэродромные плиты. Дорога, можно сказать, была идеальная, но после того, как проехали село, начались черноземные прелести. Больше, чем со скоростью сорок километров ехать было невозможно. Водитель был разговорчив: спросил, где служил, рассказал о свой службе, потом сказал, что долгое время работал с братом Сергеем в Левороссошанской автоколонне, а сам он, как оказалось, был из Данкова и жил рядом со школьным другом Николая Валиком Сорокиным. Так незаметно, за разговорами, и подъехали прямо к родительскому дому.

– Сделаем так, – начал он, когда они вышли из машины, – ты побудь на улице, а я зайду и потребую вознаграждения за доставку и радостную весть. Как отца и мать зовут?

– Федор и Мария. Да не надо, а то напугаешь стариков. И так отблагодарят, – пытался унять пыл Николай, но понимал, что такие люди от своего не отступят.

И он остался за дверью, а жизнерадостный водитель вошел в дом. Что он там говорил, Николай не слышал. Потоптавшись пару минут перед дверью, Николай вошел в сенцы, а потом и в прихожую. Родители обедали, и с ними был только младший из братьев, Юра. Он вскочил из-за стола и подбежал к брату, тот слегка его приобнял и сказал:

– Ну ты уже, Юрок, совсем взрослый, скоро в армию собираться придется.

Мать запричитала, подошла, руками обняла голову Николая и расцеловала.

– Да будя выть-то, – сказал отец, а Николаю в одно мгновение вспомнились эти же слова, произнесенные чуть более двух лет назад, когда он уезжал на службу.

– Здорово, батя! – сказал Николай, освобождаясь от объятий матери и протягивая руку отцу для пожатия.

– Ну вот, я ж говорил вам! Теть Маш, за такой подарок пол-литра вы мне должны! – все также энергично и радостно тараторил водитель.

– Щас-щас, сынок, принесу, – говорила мать, вытирая сопли и слезы краем фартука.

Она вышла на кухню и быстро вернулась с пол-литровой бутылкой самогона, протирая ее от пыли тем же фартуком.

– Спасибо тебе за добрый подарок!

– Ну, давай, Николай! – протянул он для прощания руку. – Отдыхай, теперь у тебя другая жизнь начинается. Провожать не надо, дорогу найду, – сжимая уже руку отца, сказал он и повернулся к двери.

– Спасибо за доставку, – только и успел произнести Николай, когда неугомонный водитель уже закрывал за собой дверь, и услышал в ответ:

– Будь!

Мать засуетилась, пригласила к столу, а отец сразу обозначил повод и потребовал бутылку на стол. Николай снял шинель и попросил брата, чтоб тот дал какие-нибудь тапочки. Ему скорее хотелось освободиться от сапог, которые были надеты не по уставу, но в которых любой солдат чувствует себя уютнее, чем в парадно-выходных ботинках. Тапочек не оказалось, были предложены носки домашней вязки. В доме было хорошо протоплено. Николаю налили большую миску борща. Выпили по пятьдесят грамм самогона. Отец налил по второй, но Николай отказался – ему самогон, что называется, «не шел». Он очень не любил этот запах, поэтому предпочитал магазинную водку.

Покушав, Николай достал подарки, матери он привез шерстяной платок, а отцу – кубинский ром «Havana Club». Юра получил большой пакет со сладостями. Всем все понравилось. Рады были и подарку от Александра, в котором были и мясные изделия, и консервы, которые в глубинке никто и не видел. Родители расспрашивали, как Саша с Раисой устроились, как живут, Николай рассказал все, что знал, и даже то, чего не знал. Говорил, что живут хорошо, есть отдельная комната в общежитии, он работает, а она пока нет, но вскоре получит работу, и все у них будет еще лучше. Родители же сказали, что скоро, по-видимому, будет свадьба у Сергея, что он почти дома не бывает, а все время пропадает у невесты. Она родом из села Круглое, зовут Люба. Тоже из большой семьи, но она у них единственная дочь среди сыновей. Мать хвалила будущюю невестку, говорила, что очень хорошая девушка, что она ей понравилась, когда Сергей ее привозил, только плохо, что на несколько лет старше его. Отец, слушая мать, вспылил и напомнил ей, что она тоже старше его на два года, так это сильно мешает, аргументировал он. Уже опять из-за ничего назревал скандал, и, чтобы этого не случилось, Николай перевел разговор в другое русло.

– Вы лучше расскажите, как село живет, все ли живы-здоровы, как наши Пановы поживают, где мои двоюродные братья теперь?

– Да народу много померло, из соседей Мишка Чулок, дядь Ваня Гынчиков, так я тебе вроде писал, – начал отец, – с Гудовки, с Гусиновки, ты, наверное, и не помнишь тех людей. Совсем недавно умерла Валя Семенкова. Вот где беда, пятеро детей остались сиротами. Люди мрут как мухи. Ну а Пановы… Андрей так и работает на ферме, сестра моя Дуся работает в колхозе, но часто болеет. А где ребята, я толком и не знаю. Володька только вернулся, а Юрка вроде служит. Сергей в Воронеже, женился там и живет у тещи, а младший в школу ходит, вот, Юрок тебе больше скажет. Вся молодежь из села уезжает, работать скоро совсем будет некому. Из трактористов я с Митрохой остался, да Хвешкин с нашим Андреем.

– С каким нашим Андреем? – переспросил Николай.

– Так крестный Юрка нашего! Аль не помнишь? – удивился отец.

– Ну как же, помню, на Т-40 работал, просто не понял, о ком ты говоришь. Дядя Андрей очень хороший, спокойный человек. А другой дядя Андрей, мой коллега по полевому стану, где он теперь?

– Ходя и пьет, здоровья совсем нет, а туда же… – встряла мать в разговор.

– Тебе только пьет, – передразнивая мать и делая ударение на «пьет», опять вспылил отец и тут же более спокойным голосом добавил: – Все так же работает слесарем, вот прям неделю назад спрашивал про тебя, мол, когда вернется.

– Надо бы повидаться с ним, хороший человек, он многому меня научил тогда. А где Витька, сын его, служит еще?

– Уже дома, месяц назад вернулся, – сказал Юра. – Даже, по-моему, устроился на работу в Нововоронеже.

– Вот я и говорю, вся молодежь уезжает из деревни, никто не хочет пыль глотать, теперь дураков, как мы, мало осталось, – в сердцах сказал отец. – Да и правильно, что в городе? Пришел с работы, помылся в душе – и делай что хошь: ни тебе огородов, ни тебе скотины, живи в удовольствие! А тут только пашешь и пашешь, и просвета не видишь. И ты езжай отсюда подальше!

– Я и так уезжаю. Послезавтра, во вторник. Уже и билет есть, – проговорил тихим голосом Николай.

Мать всплеснула руками и с удивлением в голосе спросила:

– Это ты чего удумал? Не успел приехать и собирается уезжать! Да и куда ехать? Ты посмотри, как люди теперь живут! Трактористы теперь получают по четыреста рублей, вон Пашка Чурюканов в каком почете, и дом – полная чаша. Что в том городе? Теперь и здесь, как в городе, дом есть, живите, а то двое уже убежали и ты туда же!

– Я не туда же, я подал документы в институт, буду учиться на инженера, – с интонацией определенности и давно принятого решения сказал Николай.

– Да эти инженеры по сто пятьдесят рублей получают, – закипая и повышая голос, продолжила мать: – Послушай мать, она тебе плохого не пожелает. Теперь никто не работает, как раньше, сейчас шесть часов – и все уже дома. И на какие средства ты будешь учиться? Мы тебе не поможем, нам надо еще Юрку поднять, да и Дима через год вернется с армии, тоже голый. Где мы на вас денег напасемся? Не будь дурнем, иди работай в колхоз – и нам с отцом поможешь, и тебе будет хорошо!

– Ма, не надо на меня давить, это дело решенное. Спасибо тебе за науку, только помощи мне вашей не надо, я и не ждал другого, я ее от вас и не попрошу, сам как-нибудь смогу на ноги встать. По-крайней мере здесь я не останусь, об этом и речи не может быть, а учиться буду, невзирая ни на что. Меня к этому жизнь подтолкнула, и я решил твердо, – тоже эмоционально выпалил Николай.

– Учиться – дело хорошее, – спокойным голосом сказал отец. – Это Сашка тебя переманил?

– Да нет, бать! Я сам все решил, а он меня поддерживает и на первых порах обещал помочь. Я не знаю, как все сложится, потому что занятия уже идут две недели. Сумею ли наверстать, догнать однокурсников… Но знаю: сегодня это моя основная цель, я к ней иду, и больше здесь не о чем говорить.

– Так ты, как Сашка, в тот же институт? – спросил отец.

– Да, только другая специальность будет.

– А жить где будешь?

– В общежитии, в пяти минутах от института. Тут все нормально, буду получать тридцать пять рублей стипендии, на питание хватит, – говорил Николай, потом, сделав паузу, продолжил: – Не беспокойтесь, я немного с армии имею денег, чтоб одеться, на первые три-четыре месяца хватит, а там, может, какую работу подыщу. В конце концов, с голода не умру, я уже не ребенок и сумею найти решение сам.

– Ох, создаете себе трудности, – вставила мать, – а о нас совсем и не думаете. Для кого мы такой дом строили? Думали, подрастете, помогать нам будете, а вы все из дома бежите. Ну, твое дело, живи своим умом, раз наш тебе не подходит.

– Ученье – свет, а неученых – тьма! – высказался Юра, который до сих пор молча слушал разговор брата с родителями, и с улыбкой добавил: – будешь мне конфеты такие вкусные привозить!

– Хорошо, Юрок! – оценив шутку брата, Николай улыбнулся и сказал: – Привезу, если будет на что купить. Ты мне сало присылай, я его продам и куплю тебе конфет. А как Сергей, приедет или нет?

– Кто его знает, разве от вас можно чего-нибудь добиться? Спросишь, а потом и сам не рад, что спросил, – ответил отец.

– Каковы родители, таковы и дети, – смеясь, парировал Николай. – Ну ладно, Юрок, кто-нибудь из ребят есть, с кем в клуб пойти можно?

– Не знаю, вроде Витя Чулков дома, и, наверное, Коля Хорушка приехал, но он вряд ли пойдет, тоже жениться собирается. Теперь не лето и никто на выходные не приезжает. Вот на Новый год съезжаются, оставайся, не уезжай в свою Москву – всех увидишь, – ответил Юра.

– Ну сынок, приехал на два дня, ну какой клуб? Посиди, отдохни дома! – сказала мать.

– Некогда отдыхать, ма, надо жить. Я за два года наотдыхался, не знаю, как теперь танцуют. Да и друзей хочется увидеть. Нет, в клуб я пойду, если даже будет не с кем, – он так уверено это сказал лишь потому, что у него была тайная надежда вечером в клубе встретить свою девушку Нину.

Так, за разговорами, они и просидели до четвертого часа, поговорив о многом, что было интересно Николаю. На улице стало темнеть. Родители отправились во двор ухаживать за животными, которых было немало: корова, теленок, два поросенка, гуси, утки, куры. Оставшись вдвоем с Юрой, Николай расспросил брата о Нине. Тот ему сказал, что видел ее последний раз летом, она приходила к родственникам, Тарбяковым. Спросила, пишет ли Коля, на что тот ответил, что очень редко, он теперь не в Москве, а в Азербайджане, а там с письмами бардак, могут не доходить. Больше брат ее не видел и толком не знал, где она работает и где живет. К Юре вскоре зашел его одноклассник Юра Филиппов, или по дворне – Чулков. Вытянулся, стал настоящим парнем. Николай, поздоровавшись, спросил, приехал ли Виктор. Тот ответил утвердительно. Николай недолго думая оделся и пошел к своему другу детства.

В семь часов вечера Николай с Виктором тронулись в путь. До клуба было три с половиной километра, фильм начинали показывать в восемь. Они вполне успевали, поэтому шли не торопясь. Виктор рассказал о своих братьях и сестрах, все в основном были пристроены, только вот младшие, Сергей да Юра, еще ходили в школу и жили с мамой. Семья у них многочисленная – восемь детей, и все, исключая двух младших, учились в интернате. Сам Виктор уже учился на втором курсе физкультурного факультета. Телосложение у него было спортивное от природы, а дополнительные занятия спортом придавали ему мужскую изящность. Выглядел он подтянутым и стройным при относительно невысоком росте. В клубе на Николая сразу обращали внимание, ведь он был в солдатской форме. Такая уж была традиция: те, кто возвращался из армии, в первый раз шли в клуб в форме, это было своеобразным символом, сигналом, мол, люди, смотрите, я вернулся! Многие знакомые подходили, здоровались, поздравляли с возвращением, некоторые просто кивали. Но уже много появилось лиц, которых Николай раньше и не видел, или видел, но еще с детскими глазами и прическами, а теперь те лица стали симпатичными стройными девушками и парнями. Но он выискивал глазами Нину, которую так и не увидел. Зашли в зал одни из последних, заняли свободные места и начали смотреть фильм. Настроение у Николая несколько испортилось. Благо фильм был хороший, французский – «Побег» с Пьером Ришаром в главной роли.

Фильм закончился, и сразу же в фойе начались танцы. Нины не было, он только увидел одну из ее подруг, но не помнил ее имени. Он смотрел в ее сторону, и, когда их взгляды встретились, Николай улыбнулся ей и направился в ее сторону, намереваясь поговорить. Но тут включили мелодию для медленного танца, и Николаю ничего не оставалось делать, как только пригласить ту подружку.

– Разрешите вас пригласить на танец, – сказал он и протянул ей руку.

– Разрешаю! – сказала та и широко заулыбалась. – А что это ты, Николай, со мной на вы?

– В армии приучили, – пошутил Николай. – За два года забыл, кого и как зовут, вот и твое имя не могу вспомнить. Светлана, кажется?

– Ну даешь! Светлана – моя сестра, а я Надька!

– Ну я и говорю, что вы похожи, – шутя и одновременно выкручиваясь, сказал он. И сразу перешел к делу, ради которого он и подошел к ней: – А ты не знаешь, приехала ли Нина на выходные?

– Если честно, то не знаю, она редко теперь приезжает. Живет в Нововоронеже, на Космонавтов, работает на «сто одиннадцатом». Если ей завтра в первую смену, то, скорее всего, она уже уехала. И тут она почти никуда не ходит. А вы что, с ней не переписываетесь?

– Так вышло, что нет. Я был в такой точке, что письма раз в месяц привозили, а нам все говорили, что скоро вернемся в Москву, это короткая командировка, а эта короткая командировка растянулась почти на семь месяцев. Поэтому я, конечно, виноват, но ничего сделать не мог, – с унынием в голосе сказал Николай.

– То-то она никогда о тебе ничего не говорила. Ну, мне кажется, что она тебя ждет, – сказала Надя.

Но лучше бы она этого не говорила, у Николая от этих слов не только загорелись щеки и уши, но и бешено заколотилось сердце.

– Завтра я зайду к Быковым, узнаю и, если что, передам ей о твоем возвращении.

– Спасибо. Я завтра к ее родственникам, Тарбяковым, сам зайду, может, ее сестра Верка там будет, мне все равно надо адрес узнать.

– Верка живет в Левой Россоши, знаешь где? – спросила Надежда.

– В гостях никогда не был, но я представляю, где их дом, – сказал он.

В этот момент закончилась мелодия, он выпустил ее руку и, поддерживая за талию, проводил к месту, где стояли ее подружки, – спасибо тебе еще раз. До свидания.

– До свидания! – улыбаясь, ответила Надя.

Николай глазами нашел Виктора, он болтал с каким-то парнем, подошел к нему и предложил отправиться домой, тот согласился, и они вышли из клуба.

Утро понедельника для Николая началось «по расписанию»: ровно в шесть утра он открыл глаза, все еще спали. Армейская привычка, либо такой уж у него организм, но независимо от того, когда лег спать, он точно, как часы, просыпался в одно и то же время. Даже в армии, когда по воскресеньям подъем осуществлялся на час позже, в семь утра, он просыпался в шесть, лежал несколько минут, а потом шел бриться, мыться, погладить, подшить воротничок и постираться, если было что стирать. И когда для всех подавалась команда «подъем», он уже заканчивал все утренние процедуры, ложился на кровать и читал какую-нибудь газету или книжку до момента построения роты. В таких ранних подъемах были и свои преимущества: все он делал спокойно, не торопясь и без суеты. Теперь, лежа в кровати, он задумался о том, как спланировать свой день. У него только один день, завтрашний не в счет, завтра он уезжает. Если Нина у родителей, то она найдет способ, чтоб сообщить ему об этом. А может, ей это и не надо. Может, у нее давно есть парень. Как поступить? Наверное, самое разумное – это зайти к Тарбяковым, возможно, ее сестра Вера здесь. Она или кто-то из Тарбяковых может помочь ему. По крайней мере, сказать адрес, где она живет. Как странно устроен мир и судьбы людей в этом мире. Подумав о Вере, он вспомнил о том, как она поступила с его лучшим другом Витяном.

Витян был на два года старше Николая, он ходил в один класс с братом Сашей, но дружил больше именно с Николаем. Их связывал общий интерес: они оба увлекались радиотехникой, точнее радиохулиганством. Не имея специального разрешения, они конструировали приставки и радиопередатчики и потом, опять же, без разрешения, выходили в эфир. Они настолько сблизились, сдружились, что часто бывало так, что они заночевывали друг у друга и даже обменивались одеждой, если что-то приглянулось у друга. Но самое интересное, Витян уже дружил полгода с Верой, когда Николай познакомился с ее сестрой Ниной. Знакомству с Ниной предшествовали тоже удивительные события.

Еще летом, по окончании девятого класса, Николай работал в колхозе разнорабочим. Выполнял все, что предлагали: это и обкашивание обочин дорог, ремонт сельхозтехники, работа на току, на просушке зерна и многое другое. Одним словом, такая рабочая должность называлась по-деревенски просто: куда пошлют.

Однажды вышло так, что со своим напарником обедали в Данково, на полевом стане. Там, в платочке в горошину, на кухне помогала девчонка, трудившаяся на аналогичной должности. Когда Николай подошел за вторым блюдом, она положила ему порцию и сказала, что если будет мало, то можно подойти и попросить добавку. Он тогда засмущался, ничего не сказал, только лишь взглянул на нее и увидел глаза, которые как бы свысока и в то же время тепло смотрели на него. По телу пробежала дрожь, и он, отойдя от стойки, все мысли сосредоточил на этой девчонке. Кто она, почему он ее не знает? В каком классе она учится? Может, она учится в Кузьминской восьмилетней школе, поэтому он ее раньше не видел.

Он думал несколько дней о тех глазах, но судьба не позволяла еще раз их встретить и увидеть. Завершалось лето, и он перестал вспоминать о той девчонке. В один из августовских вечеров он шел со своим другом, между прочим, двойным тезкой (тоже Коля Барсуков, только дворовая кличка была странная – Хорушка), в клуб на танцы. Не доходя до Данковской средней школы каких-то триста метров, друг сказал Николаю:

– Ты подожди немного, я тут загляну к подруге, может, она тоже пойдет на танцы.

– Во! Так что, у тебя девчонка есть? – с удивлением в голосе спросил Николай. – Когда успел и почему так секретно?

– Да чего болтать, если мы с ней знакомы две недели, – ответил тот. – Познакомились в автобусе, когда ехали в Воронеж на позапрошлых выходных.

– Во даешь! А как зовут? Я ее знаю? – заваливал вопросами Николай.

– Зовут Вера, может, и знаешь, в этом году школу закончила.

– Ну ладно, разберемся с твоей Верой, иди, зови, я подожду. Если увижу, что ты с ней, то я тогда пойду в клуб без вас, а там увидимся. Не буду вам мешать.

Тезка ушел к дому своей знакомой, а Николай тихим шагом прошел еще немного вперед. В прошедшем учебном году он, единственный из класса, сидел за одной партой с девушкой – сестрой своего двойного тезки Сашей. Правда, ее все называли не Саша, а Шура, но Николай всегда обращался к ней по прозвищу от искаженной фамилии: Барсучка. У них были очень теплые и доверительные отношения, но была определенная граница, которую никто из них не нарушал, поэтому, на удивление всего класса, они были дружны и почти никогда не ссорились, исключая мелкие недоразумения…

Николай остановился и обернулся, когда за спиной услышал отдаленные голоса. Еще не было настолько темно, и в слабых сумерках он увидел своего тезку в компании двух девушек. Он не стал уходить и ждал, когда они подойдут поближе.

– Я подумал, что ты ушел, – сказал Коля Хорушка, когда они все подошли к нему вплотную. – Вот, знакомьтесь, мой друг, тоже Коля и тоже Барсуков, только Митиков по дворне. А это две сестры – Вера и Таня.

– Здравствуйте! Очень приятно! – сказал Николай. – Не забуду такие красивые имена, Вера и Таня!

Сестры засмеялись, а Николай, когда внимательно вгляделся, опешил, потому что перед ним стояла та незнакомая ему девчонка из полевого стана, имя которой он теперь знал – Таня.

– Кажется, мы немножко знакомы, – сказала Татьяна, несколько опередив Николая и глядя на него широко открытыми глазами. – Вы помните меня?

– Ну как я мог забыть такую красоту, – ответил он, опомнившись после неожиданности встречи, и веселым голосом добавил: – Конечно, помню! Теперь вот и имя знаю, и даже где живете знаю!

– Ну отлично, идемте, – сказал Коля Хорушка.

Тот вечер они так и провели вчетвером, а когда расставались, то договорились на следующий день встретиться вновь у дома сестер в то же время. Так и завязалась дружба.

Николай Веру помнил по школе – видел неоднократно, но не общался. А Таня училась на класс младше, а на таких он никогда не обращал внимания. В тот август они начали дружить. Встречались и шли в кино, а потом возвращались к их дому и подолгу сидели на крылечке или на скамеечке, подальше от чужих глаз. Говорили много и о многом. Это были первые юношеские попытки построения отношений, первые прикосновения к противоположности, грамматика любви. Было все чисто и трепетно, появилась некая привязанность и желание быть вместе как можно чаще и дольше. Но закончилось лето, и пришла осень. Николай и Таня стали чаще видеться в школе и редко встречаться по вечерам. Иногда писали записки и на переменках, втайне от всех, передавали друг другу. В октябре Николай простудился, пропустил пару школьных дней и Таню не видел. Через два дня у него уже не было температуры, но симптомы простуды еще остались, поэтому в школу идти было нельзя, но зато можно было, на радость матери, вязать веники из сорго.

Выращивать сорго было болезнью того периода. Старались минимально, только для себя, посадить картошку, а всю остальную площадь засевали этим сорго. Это был колоссальный и тяжелый труд, но прибыль с одного проданного веника перекрывала боль и пот тружеников. И, по решению матери, он сидел и целыми днями вязал те веники. Он думал о своей Тане и не знал, как ей сообщить, что с ним все в порядке и что временно он не имеет возможности прийти к ней. Ему было стыдно признаться ей, что он уже не болен, а всего лишь по принуждению матери вяжет веники и что именно поэтому не может с ней увидеться.

И вот в пятницу, он, как обычно, сидел и вязал веники. На улице лил нудный и холодный октябрьский дождь. Постучали.

– Да-да, входите, не заперто! – прокричал Николай и в открывшейся двери увидел своего друга и одноклассника Васю Троценко.

– Ну как ты, еще болеешь? – спросил он, не сказав и «здравствуй». – Можно тебя на минутку? Здрасьте, теть Маш, – заметив выходящую из кухни маму Николая, добавил он.

– Можно, а что, тут не можешь сказать? – говорил Николай, выходя за ним в сенцы. – Что за секреты?

– Тут вот тебе письмо, от Таньки, – протягивая слегка подмокший и сложенный вдвое конверт, сказал он и наклонил голову.

У Николая вдруг мелькнула мысль, что Василий прочел это письмо, и, принимая очень дорогой для него конверт, он открыто спросил его:

– Ты читал его?

– Да, – сделав короткую паузу, ответил он. – Так вышло. Ну я пошел.

Николай ничего не сказал ему, лишь посмотрел на него с усмешкой и проводил взглядом его спину.

«Здравствуй, Коля! Я слышала, что ты заболел, об этом спрашивала и твоего брата, Димку. Он мне сказал, что ты уже поправился и все в порядке. Так почему же ты не приходишь ни в школу, ни ко мне? Не понимаю, если я тебя чем-то обидела, то скажи мне это открыто, а не уходи от разговора. Разве наши отношения для тебя не важны? Ты думаешь, мне легко так жить, не зная, что у тебя происходит. Почему ты так поступаешь? Если я тебе не нравлюсь, так скажи мне об этом, а не скрывайся от меня. Как-то за эти дни изменилось у меня к тебе отношение, теперь думаю, что я очень сильно доверилась тебе, а ты этим пользуешься. Если в действительности все так есть, как я говорю, то тогда я прошу тебя, больше не подходи ко мне и ничего не говори, мне твоих объяснений не надо. Заранее извини, если я в чем-то не права. Таня».

После прочтения письма первой мыслью было бежать к ней и сказать, что все не так, как она пишет, что он помнит ее и думает о ней, что просто мать… О нет, глупости. Что она о нем подумает? Что веники оказались важнее, чем она? И он никуда не пошел ни в этот вечер, ни в следующий, и ни в какой другой. Так и закончилась эта маленькая история любви, которую разрушили веники. А через месяц Таня стала встречаться с его другом Василием, принесшим то единственное письмо от его первой юношеской симпатии…

Он не подавал виду, но внутренне очень переживал эту потерю. Только друг Витян знал и поддерживал его, а однажды сказал:

– Слушай, у моей Верки есть сестра, хорошенькая, давай я тебя познакомлю!

– Да никто мне не нужен! Да и не хочу я в такую даль таскаться, особенно сейчас, осенью, по грязи.

– Ясно, все решено, сегодня идешь со мной на Хутора, – напористо и не терпящей возражений интонацией сказал Витян. – Найдем тебе девчонку, там их полно.

И он пошел с ним. Там действительно было много девчонок. Витян, как и обещал, познакомил с сестрой своей подружки. Звали ее Нина. Шапочно они были знакомы и раньше. Эту Нину он видел, она училась в параллельном классе с его братом Димкой. Димка после скажет, что она вроде бы дружила с его одноклассником Павлом с Гусиновки. Он пытался с ней заговорить, но как-то в тот вечер ничего не сложилось. Лишь по прошествии почти трех недель они встретились на школьном празднике и даже потанцевали. Потихоньку они стали видеться все чаще и чаще, а уже с весны Николай и Нина стали встречаться не только в клубе или в школе, но и у нее дома. Он выжег для нее картину на фанере, а потом, ко дню рождения, выжег и подарил ее портрет.

Той же весной старший брат Нины, Виктор, готовился жениться на Тарбяковой Наде, которая жила от Николая совсем недалеко, в каких-то четырехстах метрах. Для деревни это – почти соседка. Когда шли приготовления к свадьбе, из армии вернулся брат Нади, которого так же, как и ее будущего мужа, звали Виктор. Это был выдержанный, спокойный и симпатичный парень. Никто не знает, почему и как это вышло, но, увидев Веру, с которой дружил Витян, Виктор сказал, что он все сделает, чтобы Вера стала его женой. И он, как обвороженный, шел к ней, нес ей цветы, говорят, не раз его заставали стоящим перед Верой на коленях. И на правах родственника Виктор просто не выходил из дома Быковых. Вера отталкивала и гнала его, но то ли напор Виктора, то ли его чувства или что-то другое сделали свое дело. Вера рассталась с Витяном и вскоре вышла замуж за Тарбякова Виктора. Так две семьи дважды породнились. Долго обсуждало село это событие, но, как обычно и бывает, поговорили-поговорили, и через какое-то время все забылось. А друг Николая, Витян, переживал, очень долго переживал эту потерю. Николай старался поддержать его, но тот говорил, что все у него в порядке, храбрился, а на самом деле чувствовал себя разбитым и униженным. Николай часто находил его в состоянии, когда было видно, что человек телом здесь, а мыслями и душой где-то далеко.

«Так, все решено, значит, зайти нужно к Тарбяковым, а там будет видно. А если сегодня вернется Сергей, то, может быть, съездим в Левую Россошь или на Хутора, к родителям Нины, а что тут страшного», – размышлял Николай. Он отбросил одеяло и вскочил с постели.

– Ты куда это в такую рань? – услышал он приглушенный голос матери.

– Пока никуда. Надоело лежать, пойду чай попью, – тоже тихим голосом ответил Николай. – Спи, ма, еще рано.

– Да я рано встаю, надо свежего борща сварить, – продолжала хрипловатым голосом мать. – Так ты, если кушать хочешь, погрей картошку с мясом, там в холодильнике найдешь.

– Спасибо, ничего не надо, я утром только чай пью с бутербродом.

Набрал воды и поставил чайник на плиту. Вскоре пришла мать, стала расспрашивать о Сашке и в итоге решила, что надо бы ему гостинцев собрать. Николай сказал, что знает он их гостинцы – можно без рук остаться, поэтому никакие банки с вареньем он точно не повезет. На вопрос матери, что он собирается делать, он ответил, что как рассветет, то пойдет к Сипикиным, навестит братьев двоюродных и, может, к одноклассникам заглянет по пути. Он ничего не сказал о том, что намеревался зайти к Тарбяковым. Только осторожно поинтересовался, приезжают ли Витька с Веркой к родителям. На что мать ответила, что приезжают, но редко, чаще едут к ее родителям. Попил чай и потом он попросил мать подыскать ему какуюнибудь гражданскую одежду, та принесла ему несколько брюк и рубашек братьев. Он померил и подобрал то, что, на его взгляд, ему больше всего подходило. Присел на кровать, к Юре, хотел его растолкать, но тот пошевелился, открыл глаза и недовольным голосом произнес:

– Что вы все покоя не даете, дайте поспать!

– Спи-спи, я только хотел тебя спросить, ты со мной к Сипикиным не пойдешь ли?

– Какие Сипикины? Ты что? Мне же в школу сегодня идти, отстань, – прорычал, отворачиваясь к стенке, Юра.

– Вот ты поросенок, – дружелюбно потрепав его по голове, сказал Николай, встал с кровати брата и добавил: – Перепутал все, думал, что сегодня воскресенье, только тебе все равно пора вставать, уже почти семь часов.

– Да, знаю, а может, мне в школу сегодня не ходить, скажу, что брат с армии вернулся, никто меня и не заругает, – неожиданно предложил он, вновь повернув голову к Николаю.

– Ну ты хитрец, вставай, не лентяйничай и отправляйся в школу. Лучше скажи, есть ли у тебя фонарик?

– Есть, посмотри на кухне.

– Ладно, посмотрю, – сказал Николай и решил, пока время есть, слазить на чердак и поглядеть на свои радиоконструкции, которые он, уходя в армию, поднял туда и свалил в кучу, потому что за неимением времени не успел разложить по коробкам. Нашел на кухне карманный прожектор и забрался на чердак. Когда он подошел к своим «сокровищам», у него возникло такое ощущение, что лишь вчера он второпях побросал все свои конструкции, а вот сегодня решил сложить их в определенном порядке. Было видно, что, кроме мышей, никто не покушался на его «драгоценности». Коробок картонных не нашлось, и он, вновь укрыв свою электронику старым настенным ковром, спустился с чердака с мыслью, что как только вернется на большее время, то обязательно все переберет и разложит по полочкам.

На улице начал падать тихий пушистый снег, когда Николай вышел из дома и направился в конец села, где жила семья сестры отца – Пановы, или Сипикины по дворне. Еще раньше Николай часто задумывался и не находил ответа, откуда и как брались те названия, которые закреплялись за тем или иным двором. Если со своей семейной кличкой, или дворней, было все предельно ясно (Митиковы – по имени деда Мити), то как объяснить, что, например, их соседи имели фамилию Филипповы, а по дворне Чулковы, другие Некрасовы, а по дворне Монголовы, еще одни Некрасовы, а их – Гынчиковы, Пономарёвы – Кувшиновы… Часто даже смысл самого слова-клички не был ясен, а уж откуда оно взялось и как закрепилось, одному богу известно. Немного отойдя от дома, он встретил тетю Машу Некрасову-Хвешкину. Она была на несколько лет младше матери, но нисколько не изменилась: такая же энергичная и боевая, как и прежде. Люди с такой энергетикой, в отличие от других, не так быстро стареют и совсем не меняются.

Ответив на приветственное «здравствуйте», она затараторила так, что он только и успевал вставлять короткие «да» или «нет». Кроме слов поздравления по поводу того, что отслужил и вернулся, она за пять минут выяснила, что он собирается делать теперь, посочувствовала родителям, ведь и он оставляет их. Успела рассказать, что и ее дети, кроме младшего Василия, все разъехались, но, слава богу, приезжают и помогают, особенно когда картошка нужна. Посмеялись.

Продолжив свой путь, он шел по деревенской улице и удивлялся необычности тишины и спокойному течению жизни. Возможно, это чувство возникло после кипящей и бурлящей Москвы, но несомненно одно: здесь время шло с другой скоростью.

Из братьев Сипикиных дома оказались только двое: Володя, с которым Николай учился в одном классе, и младший, школьник Витя, которому в школу нужно было идти после двенадцати, во вторую смену. Старший его брат, Сергей, работал в Воронеже и на прошедшие выходные не приезжал. Володя сам недавно вернулся из армии и еще не устроился на работу. Из разговора выяснилось, что он тоже, как и старший брат, собирается жить и работать в Воронеже. Юра, третий брат, служил в армии. Володя рассказал о некоторых одноклассниках, которых успел встретить или о которых что-то знал по рассказам других. В основном все отслужили, многие девчонки вышли замуж и поразъехались. Мама Володи, тетя Дуся, собрала стол, и они выпили за благополучное возвращение. Поговорили о том о сем, Николай собирался уже уходить, но вернулся с фермы дядя Андрей, пришлось задержаться и еще немножко выпить. Ему и не хотелось, но он не мог обидеть родного дядю отказом, ситуация обязывала…

Подходя к дому Тарбяковых, он издали увидел, что у родительского дома стоит трактор отца и грузовая машина, значит, вернулся старший брат. «Это хорошо», – подумалось ему. Пока он размышлял над тем, нужно ли ему заходить к Тарбяковым, дверь веранды открылась, и на ступеньки вышел хозяин дома, дядя Коля.

– Здравствуйте, дядь Коль! – сказал Николай, улыбаясь и сворачивая в его сторону.

– Здоров! – сказал он, несколько растягивая слово, как бы вспоминая, кто же это перед ним появился, и, протянув руку для пожатия, продолжил: – Неужто ты, Колюха? Ай, молодца! Отслужил? Ну, заходи!

– Не-не, спасибо! Я так и до дома не дойду, если буду ко всем заходить! – весело проговорил Николай и спросил: – Как вы здесь поживаете, как ваши детки, приезжают ли?

– Да что нам станется, живы-здоровы, слава богу, а детки… Иногда приезжают. Вчера Витька с Веркой заехали, свежего хлеба привезли и обратно укатили, к себе. Теперь что в этой деревне делать? Только на печке лежать да хлеб жевать! Ну, гвардеец, опять в колхоз пойдешь работать? Или, может, как все, в город?

– Да не буду выделяться, дядь Коль, как все, в город, – подхватив его интонации, ответил Николай. – Сами говорите, что тут делать нечего, да и я вижу, что молодежь вся разъезжается, вот и у вас никто не остался. Я хочу вас спросить: может, вы знаете, где теперь живет Нина, Веркина сестра?

– Месяца три как живет в Нововоронеже, а до этого жила у нашей Надьки, в Колодезном. Теперь и не скажу, знаю, что с подругой сняли квартиру, а какой адрес – не знаем. Кто из ребят приедет, так я спрошу, – говорил он, обнадеживая Николая, а потом добавил: – Вон, Серегу своего возьми за яйцо, да поезжайте к нашим и спросите ее адрес. Что тут, семь километров! Ты поторопись, а то девка уже созрела, того и гляди, уведут и фамилии не спросят, знаешь, какие в Нововоронеже шалопаи!

– Ничего, если за два года не увели, то, думаю, за один день не успеют, – смеясь, отвечал Николай. – Спасибо, дядь Коль, пойду, потороплюсь, а то я Сергея еще не видел. Передавайте своим ребятам от меня привет, надеюсь, что они меня еще помнят, а вам – счастливо оставаться, всего доброго!

– Будь здоров! – сказал он, закуривая, а Николай развернулся и быстрым шагом направился к родительскому дому.

Когда он вошел в дом, Сергей сидел за столом и ждал обеда.

– О-о-о, дед Советской Армии вернулся! – воскликнул он, вставая из-за стола, – Здоров, с возвращением! Давай садись, врежем за сапоги!

– Ну, дед у нас только один – это ты, – сказал Николай. За Сергеем закрепилось прозвище «дед» после того, как он вернулся из армии и пытался установить «армейский порядок» над младшими братьями. Он все время говорил, что он дедушка и они должны беспрекословно ему подчиняться. Иногда это его командование доставало братьев и случались драки, ведь он не учитывал одной детали: братья были уже не мальчиками, которых он оставил, уходя в армию, а взрослыми, самостоятельными и умеющими постоять за себя парнями. Так, постепенно, эта его кличка перекочевала из семьи к друзьям и прочно закрепилась за ним для всех.

В это время из кухни вышла мать, неся тарелку с супом. Увидев Николая, она сказала:

– Да где ж ты пропал, Колюнок? Я уж хотела Юру посылать на твои поиски. Ну садись, пообедаем все вместе. Юра! – обратилась она к младшему сыну, – иди отца кликни, где он там застрял во дворе! Скажи, что стол уже накрыт.

– Хорошо, сейчас позову, – ответил Юра и, накинув пальто, вышел во двор.

– Не понял, – удивился Николай, – что, Юрка вернулся уже из школы?

– Вернулся. Говорит, три урока было, – сказала мать. – А там, кто его знает, может, и вообще не ходил.

– Ну рассказывай, все в порядке? Что телеграмму не дал, встретили бы, – начал с расспросов Сергей.

– Так вышло, сам до последнего дня не знал, когда выпустят с части. Телеграмму, конечно, можно было дать, да толку, если даже и принесли, кто б встретил? Ты дома не ночуешь. Если только отец на тракторе, – иронизировал Николай. – А ты что, обедать заехал или на сегодня уже конец работы?

– Да почему, еще поеду на работу. Мать говорит, что ты завтра уезжаешь. Как так? После армии нужно погулять каких-нибудь пару неделек. Куда спешить?

– Жизнь, Сергей, заставляет спешить, надо шевелиться сегодня, пока молодой. Ты сможешь завтра меня подбросить до Колодезной? И еще: ты в Левую Россошь сегодня поедешь?

– Конечно, а что ты хочешь? – не понимая, к чему клонит Николай, спросил Сергей.

– Так может, Тарбякова Витьку увидишь, заскочи к ним, спроси Нинкин адрес для меня. Или мне с тобой поехать сейчас?

– А, ясно. Со мной не надо ехать, я еду сейчас в Каширу, а только потом вернусь на автобазу. Нинка – девка класс! – вспомнил он слова Николая, сказанные когда-то по пьяни.

– Ладно-ладно, класс! Только вот второй день не могу найти ее адреса, – смеясь, сказал Николай.

В это время вошел отец, снял замасленную куртку и, моя руки, обратился к матери:

– Ну что-то стол пустой, так зачем к обеду звать?

– Вечером выпьете, – сразу поняв, о чем идет речь, отрезала мать, – садитесь и ешьте, оба за рулем, так какая выпивка?

– Ма, да налей символически, для аппетиту, – поддержал отца Сергей.

Николай молчал, он совсем не хотел выпивать, сипикинский самогон уже почти вышел, и опять заливать в себя эту гадость он не намеревался. Мать качнула головой, но встала и принесла начатую еще вчера поллитровку. Николай отказался, сказал, что вечером присоединится, а пока ему хватит, а то он боится выглядеть так, как это было девять месяцев назад, когда он приходил в краткосрочный отпуск. И он вспомнил, как второго марта он в солдатской форме пошел сначала в школу, потом в Дом культуры, там встретил друзей и напился так, что толком и не помнил, как попал домой. А на другой день у него раскалывалась голова, и ему рассказали, что средь бела дня, на виду у всего села, его вели под руки соседские мальчишки-школьники. Ему неимоверно стыдно было за себя, когда он представлял доблестного воина в непристойном поросячьем виде и в окружении пионеров с красными галстуками…

К вечеру, к возвращению брата, Николай с матерью собрали сумку в дорогу, там были гостинцы и для Саши. Весила она килограммов двадцать, а может, и больше, и Николай уже знал, что останется без рук, пока дотащит ее до Москвы. Сергей появился после шестого часа, пришли соседи, и получилась маленькая вечеринка. Но сидели недолго – около девяти все разошлись. Сергей привез адрес Нины, поэтому Николай договорился завтра выехать с ним пораньше – он намеревался застать Нину дома, если та работала в первую смену. Уже после десяти Николай был в постели, он быстро уснул в тот вечер и не слышал, когда улеглись остальные.

Утреннее расставание напомнило Николаю расставание с родительским домом двухлетней давности, все было настолько похожим, что он как бы заново пережил все эти мгновения. Лишь с несущественной разницей: тогда он отправлялся в неизвестность, а теперь была понятна точка назначения. И не хватило трех протяжных автомобильных гудков…

Распрощавшись в Колодезном с братом, Николай уже в семь часов был на автовокзале Нововоронежа. Тут его постигла неудача – камеры хранения не работали. «Куда деть сумку?» – сверлила мысль. Времени не было, он отправился пешком на улицу Космонавтов в надежде, что сможет по пути поймать такси и успеть застать Нину дома. Расстояние чуть более километра, но эта чертова сумка не позволяла даже идти быстро. С такси не повезло, и он дошел до нужного дома весь мокрый и обессиленный, но все-таки с надеждой на приятную встречу. Когда Николай поднялся на третий этаж, сердце его колотилось так, что он уже не понимал, от чего: от тяжести груза или от волнения. И он нажал на звонок двадцать восьмой квартиры.

– Минуту, – откуда-то из глубины квартиры услышал он незнакомый ему голос, и потом, уже за дверью, тот же голос спросил: – Кто там?

– Здравствуйте! – сказал он и подумал, что же именно нужно ответить и как представиться, но решение пришло само собой: – Извините, меня зовут Николай, могу ли я поговорить с Ниной Быковой, если она здесь живет.

– Можете, только подождите минутку, она сейчас выйдет, – прокричали за дверью.

– Ф-у-ух, – невольный вздох облегчения вырвался из его груди.

Он автоматически потянул рукой полу куртки, как это делают солдаты, поправляя гимнастерку или китель, когда собираются обратиться к старшим по званию. Николай улыбнулся этому своему непроизвольному жесту, и выражение его лица стало более благодушным. Услышав шаги и щелчки замка, Николай выпрямил спину и устремил взор в просвет открывающейся двери.

– Х-а-а, – с каким-то придыханием, то ли от радости, то ли от неожиданности, произнесла Нина, – здравствуй!

– Здравствуй, Нина!

Николай сделал шаг ей навстречу, хотел обнять и прижать к себе, но в тот же момент почувствовал некую ее отчужденность и холодность. Так и вышло: она одной рукой закрывала за собой дверь, выходя в коридор, а другую приподняла, согнув в локте, как бы защищаясь и отстраняясь от его прикосновений. Потом протянула правую руку для рукопожатия и произнесла:

– Вернулся! Когда?

– В воскресенье, – с какой-то холодной интонацией произнес он. Чувство радости ожидаемой встречи, окрылявшее его все эти последние дни, улетучилось в одно мгновение. – Кажется, я напрасно спешил. Ну может и к лучшему, я сегодня уезжаю.

– Как уезжаешь, куда уезжаешь? – лицо ее передернулось. – Подожди, я сейчас оденусь, мне нужно спешить на автобус, у меня смена, поговорим по пути.

Она буквально через две минуты появилась вновь в коридоре, застегивала на ходу пальто и, обращаясь к подруге, сказала:

– Мы пойдем к остановке автобуса, догоняй, не забудь квартиру закрыть!

Руки Николая еще не отдохнули от тяжести сумки, он со словом «черт!» опять взял ее и начал спускаться по лестничному маршу. Настроение испортилось, но он нашел в себе силы, выйдя на улицу, заговорить спокойным, ровным голосом:

– Послушай, Нина, я знаю, что я виноват перед тобой, но ты пойми, я был в армии, я был подневольным человеком и не мог поступать так, как мне хотелось…

– Коля, – перебила она его, – куда ты уезжаешь и почему?

– Обратно в Москву. Я решил учиться и подал документы в тот же институт, где учится наш Сашка, – сделав паузу, он продолжил: – Нина, ведь ты получила мое письмо, то единственное, которое я тебе написал, когда вернулся после отпуска в часть. Через три дня, как я вернулся, нас, десять человек, тихонько подняли ночью, построили, зачитали приказ и сказали, что через четыре часа самолет. Пункт назначения – Баку, а потом обещали в комендатуре сообщить, куда точно следовать. Сказали написать короткие письма родным, что мы находимся в командировке, сообщить полевой адрес своей почты. Я тебе написал. Мы все думали, что нас везут в Афганистан, поэтому мысли в тот момент были не самые светлые. Но туда мы не попали, а попали на гору Куткашен в Азербайджане, где… Ну это неважно. Сначала нам сказали, что мы там будем не более месяца, потом, что задерживают еще на пару недель, и эти обещания длились бесконечно, целых шесть месяцев. Никто: ни я, ни мои товарищи не писали писем, потому что почту туда привозили один раз в две недели, и смысла писать не было, так как не было гарантии, что ответ придет раньше, чем мы вернемся обратно. По возвращении в Москву, в свою часть, один мой товарищ сказал, что мне было письмо в тот же день, как нас бросили в командировку. Он не забрал его, а оно валялось-валялось, и кто-то из дневальных, по-видимому, выбросил. Не знаю почему, но я думаю, что это было твое письмо.

– Да, в тот последний вечер, когда мы были у Надьки, ты уехал домой, а я написала тебе письмо. Думала сделать тебе сюрприз, ты бы приехал из отпуска, а тебя бы ждало письмо от меня! Но как же так, Коля! Что теперь будет? – с какой-то разочарованностью и в то же время с нежностью в голосе, спросила она.

– Знаешь, я сам не представляю, что теперь будет, – проговорил он тихим голосом. В голове мелькали мысли, двоякость ее поведения не давала ему возможность сформулировать его отношение к ней. Он понимал всю глупость их не очень хорошо складывающихся отношений, но он не мог дать или отобрать надежду на то, что между ними может быть что-то серьезное. – Обустроюсь, напишу тебе письмо, а там, может, в гости приедешь.

Они подошли к остановке, он с облегчением бросил сумку и повернулся к ней лицом, стараясь уловить ее настроение и чувства. В это время к ним подошла ее подруга. Нина, сделав усилие над собой, улыбнулась и сказала:

– Знакомьтесь, это Николай, только с армии вернулся и опять уезжает, а это Галя, вместе живем и работаем.

Его резануло ее безликое «это Николай» без пояснительного: друг, товарищ, парень, мой…

– Очень приятно! – сказала Галя.

Николай, взглянув на нее, понял, что ей вовсе не приятно, и, более того, она, видно, была посвящена в то, о чем Николай и не догадывался. Ее глаза говорили о том, что она прекрасно понимает, что происходит в их с Ниной отношениях. Он лишь кивнул головой новой знакомой и опять устремил свой взгляд на черноокую Нину.

– Наш, – коротко сказала Галя, кивнув в сторону подъезжающего автобуса, и бросила Николаю: – До свидания, письма надо писать!

– Ну счастливо, спишемся? – полувопросительно сказал Николай, взял Нину за локоть и хотел поцеловать, но она резко вскинула голову и поцеловала его в щеку, как брата.

– Напиши, мне будет интересно, как ты устроишься! Счастливо тебе! – проговорила она второпях, развернулась и вскочила в автобус.

Дверь закрылась, и она исчезла из поля зрения Николая – окна автобуса были запотевшими. Сама встреча, короткая беседа и расставание оставили у Николая щемящее чувство, но не болезненное. Он не ощущал потерю, он понимал, что продолжение может быть, только нужно ли оно? Скорее всего, это чувство возникло из-за того, что от встречи он ожидал чего-то другого. Он искренне стремился к этой встрече и немало приложил для нее усилий, но сложилось так, как сложилось. Два года разлуки охладили чувства, и не было тех острых, ярких отношений, которые присутствовали между ними, когда они дружили. Было похоже, что у нее кто-то есть, иначе почему такая холодность? А может, это обида? Ведь действительно, если смотреть со стороны, то большей частью виноват он, а если учесть, что она все же его ждала, то…

Николай сел в следующий автобус, идущий к автовокзалу. В пустынном и неуютном зале автовокзала он целый час сидел и ждал автобуса на Воронеж.

В Воронеже жили многие его родственники, но он решил заехать к дяде Пете, маминому брату. До поезда оставалось много времени, и его нужно было как-то скоротать, а дядя Петя жил на улице Цурюпы рядом с Чернавским мостом, а это недалеко от железнодорожного вокзала. Дядя был военным, майором юстиции, и служил в воинской части, расположенной прямо у дома, где он и проживал. Жил он, не бедствуя, со своей женой Валентиной. Детей у них не было, и сложилось так, что с детства Николай был их любимым племянником. Когда случалось, что он к ним приезжал, то тетя Валя первым делом отправляла его в ванную, чтоб, как она говорила, смыть «рябчевскую грязь». А Николаю эта процедура безумно нравилась. В деревне не было такой шикарной ванны, там предлагался либо тазик, либо корыто, поэтому он лежал и расслаблялся в той ванне по часу.

Одно из окон двухкомнатной квартиры дяди выходило на территорию части, в которой он служил, и Николай открывал иногда окно и угощал солдат-постовых конфетами, которые в доме дяди Пети всегда лежали в хрустальной вазе, установленной в центре круглого стола. Узнав об этом, дядя Петя очень сильно отругал его и еще пригрозил, что накажет постового за то, что он, находясь в карауле, нарушил устав внутренней службы. Николаю было тогда очень страшно, что из-за него накажут ни в чем не виноватого солдата, и он слезно просил дядю этого не делать. Теперь Николай все понимал и улыбнулся, вспомнив тех солдат-нарушителей. Ему самому в армии иногда так хотелось сладкого, что выделялась слюна при одной лишь мысли о чем-то вкусненьком, ведь возможность купить сладости была не всегда.

Николай позвонил в дверь дяди Петиной квартиры, но никто не поспешил ему ее открыть. Написал записку, которую засунул в щель возле ручки, и, оставив свою ношу у той же двери, решил пойти на КПП и попросить дежурного позвать майора Асеева. Только он вышел из подъезда, как увидел свою тетку, не спеша идущую в его сторону с авоськой в руках. Он пошел к ней навстречу, широко улыбаясь, и даже помахал рукой, но она шла себе спокойным шагом и совершенно не реагировала на его знаки внимания, пока он не подошел к ней вплотную и не сказал:

– Здравствуйте, тетя Валя!

– Ой-ой, Коля! Здравствуй, дорогой! – как человек после сна, заворковала она. – Прямо не узнала. Думаю, кто это машет и мне ли! Так как ты, отслужил? Ой-ёй, какая радость!

Она свободной рукой обняла его и поцеловала.

– Вот сон в руку, – продолжала она радостно, – видела аиста во сне, вот и гость в дом! Давно ли ждешь? Был ли дома?

– Совсем не ждал, только приехал из дома. Дайте вашу авоську, понесу, – говорил Николай, улыбаясь и в душе радуясь такому искреннему и теплому приему. – Как вы здесь, держитесь? Как здоровье ваше? Как дядя?

– Слава богу, все нормально! Ну астма у меня как была, так и осталась, летом бывает так, что прям задыхаюсь, хоть в гроб ложись, – пожаловалась она на свой недуг, – а так и у меня, и у Петра все хорошо! Живем – хлеб жуем!

Николай уже в который раз за последнее время начал рассказывать о себе и своих намерениях. Но самое интересное произошло, когда они вошли в квартиру и сняли верхнюю одежду – тетя сказала:

– Ты пока раздевайся, я пойду воду включу и принесу полотенце, тебе нужно смыть рябчевскую грязь.

Они оба рассмеялись…

Поезд прибывал в Москву в половине шестого. На этот раз Николаю не удалось выспаться: ехал в плацкарте, попались больно разговорчивые попутчики в его секции. Он старался уснуть, но они своими разговорами не позволяли это сделать. А когда те успокоились, то сон у Николая окончательно пропал, и он до самого подъема пролежал в полудреме и с мыслями, которые его еще занимали во время поездки домой…

Выйдя из вагона, не спеша направился к метро. Знал, что оно еще закрыто, поэтому и не торопился. Но когда он подошел ко входу, оказалось, что в метро уже можно было спуститься. Спустившись в подземку и дождавшись первую электричку, он отметил про себя, что даже в такой ранний час Москва не спит. В вагонах не так уж много людей было, но ритм жизни с каждой минутой ускорялся. Это особо чувствовалось на переходах между станциями. Николай со своей тяжелой сумкой прижимался ближе к стенке, так как не мог идти в ногу с общим потоком спешащих людей. И все равно чувствовал неловкость, когда кто-то старался его обогнать. Добравшись до «Авиамоторной» и выйдя на поверхность, он решил одну остановку до основного здания института проехать на трамвае, а уж до общежития опять пришлось руки обрывать. Войдя в вестибюль общежития, он никого не обнаружил на вахте. Через какое-то время с улицы вошла полная женщина лет сорока пяти и, властно посмотрев на Николая, спросила его:

– Вы к кому?

– Здравствуйте, я на заселение, к коменданту, – сказал Николай.

– Направление с деканата есть? – спросила она и, увидев утвердительный кивок и снизив тональность, добавила: – Идемте со мной.

Они поднимались на второй этаж, а к ним навстречу спускалась уже знакомая ему вахтерша.

– Здравствуйте, Галина Михайловна! – почтительно, пропела вахтерша, и, бросив взгляд на Николая, добавила: – А это тот парень, который в субботу приходил, я вам говорила.

– Здравствуйте, Дарья Ивановна! Спасибо, разберемся. Как у вас вахта прошла, без происшествий?

– Можно сказать, что хорошо, – произнесла вахтерша таким тоном, будто размышляла, говорить ли о пустяках, которые случаются в студенческих общежитиях ежедневно, и, решив, добавила: – Гостей с триста двенадцатой пришлось только выгонять.

– Ясно, я поговорю с этими девочками еще раз, – пообещала, как догадался Николай, комендантша. – Вас меняет, кажется, Тамара? Как появится, попросите, чтобы поднялась ко мне, хорошо?

– Хорошо-хорошо, передам, – ответила вахтерша и направилась к себе на рабочее место.

Заведя на Николая карточку и вписав в нее простыни, наволочку и полотенце, комендантша попросила его расписаться. Выдав комплект постельного белья, она дала ему ключ и сказала:

– Вот ключ от пятьсот двадцатой комнаты, только вы сделайте себе дубликат, а этот вернете мне. Бывает, теряют или не возвращают, а другим приходится платить, – сетовала она. – Ну все, можете идти, матрац там на месте. Ребята уже должны проснуться на занятия, там теперь живут трое, вы будете четвертым. Тоже с подготовительного отделения, еще хорошо не знаю, что за мальчишки, но с армии. Будем надеяться, серьезные люди. Удачи!

– Спасибо! А не скажете, утюг где-то можно найти? – спросил Николай.

– На вахте спросите, но он там редко бывает, обычно на руках у кого-нибудь.

Николай уже вышел от комендантши, когда услышал ее голос:

– Если не найдете, зайдите ко мне, свой дам, что тут с вами поделаешь!

– Спасибо, да мне ненадолго, только рубашку погладить.

Поднявшись на пятый этаж, он шел по коридору, выискивая глазами пятьсот двадцатую комнату, и в это время из одной из комнат вышел небольшого роста парень в ярко-желтом спортивном костюме. Он был смугловат и внешне похож на корейца. По особой походке можно было сразу определить, что этот парень спортивный и раскрепощенный, и его внешний вид чем-то напоминал образ очень знаменитого каратиста и актера Брюса Ли.

– Здравствуйте! – дружелюбно сказал незнакомец. – Кого ищете?

– Доброе утро, никого не ищу, ищу свое койко-место, – так же дружелюбно ответил Николай. – Мне в пятьсот двадцатую комнату.

– О, так это к нам! Хайруллы! – сказал он таким радостным голосом, как будто встретил родственника, и протянул руку для знакомства. Но, увидев непонимание на лице Николая, добавил еще раз: – Хайруллы! Это по-казахски, а можно и по-русски – Коля!

– Коля! Это и по-русски и по-казахски, – сострил, представляясь, Николай и широко улыбнулся.

– Здорово! Выходит, тезка! Ну пошли знакомиться с остальными. Хорошие ребята, правда, еще спят, а я на пробежку собрался, придется сегодня отменить, – тараторил он, не переставая, и перешел сразу на ты. – У нас хорошая комната. А что так опоздал? Служил? Сразу видно, серьезный человек, – почему-то подытожил он.

Они вошли в комнату, в которой стояло четыре кровати с тумбочками, у окна был стол со стульями, сразу же возле двери – платяной шкаф. Один парень явно спал, уткнувшись лбом в стенку, а другой, запрокинув одну руку за голову, лежал на спине и наблюдал за вошедшими, чуть приоткрыв глаза. К нему и обратился новоиспеченный тезка:

– Вот, знакомься, Славка, наш новый товарищ – Николай! – проговорил он довольно громко. Николай хотел даже сказать ему об этом, но не успел, тот, легко толкнув рукой другого парня, сказал: – Вставай, Толик! Пару проспишь! Теперь наша комната укомплектована. Знакомься!

Тот с неохотой повернулся, щурясь от яркого света, и спросил, обращаясь к Хайруллы:

– А сколько времени?

– Почти полвосьмого! Знакомься, еще один Коля будет в нашей комнате!

– Толя! – представился парень, приподнимаясь с постели.

Николай, сделав шаг к нему, протянул руку для рукопожатия и сказал:

– Николай! – потом подошел к другому парню, которого Хайруллы уже назвал Славой, и, поприветствовав, произнес еще раз: – Николай.

Что сразу бросилось Николаю в глаза при знакомстве со Славой, так это правильность его лица, слегка вздернутый нос и несколько пухлые губы, больше напоминающие женские. Он мысленно отметил, что парней с таким лицом девушки обычно любят, а они, как правило, пользуются этим. В отличие от Славы, Толя был небольшого роста, с несимметричным лицом: его с горбинкой нос был сдвинут в одну сторону. У Толи были темные, редкие, но вьющиеся волосы, которые придавали ему индивидуальность. Он напоминал какого-то знаменитого человека, но на тот момент Николай не мог припомнить, кого именно. Слава и Толя, в отличие от Хайруллы, носили короткие прически. Это говорило Николаю о том, что они тоже недавно вернулись из армии, и вопросов по этому поводу можно было не задавать.

– А я тебя помню, – сказал Толя с хрипотцой в голосе, обращаясь к Николаю, – ты на собеседовании был в солдатской форме.

– Да, так и было, – приятно удивившись, произнес Николай. Он отметил простоту и дружелюбность в общении с новыми знакомыми. Это сразу сняло с него некоторую внутреннюю напряженность, и он пошутил: – Как жаль, что ты не был в армейской форме, я тоже бы тебя запомнил!

Все заулыбались.

– Коля, вот твое место, – сказал Хайруллы, указывая на кровать с матрацем и подушкой, но без одеяла. – Одеяло я одолжил позавчера одному парню, ты пока располагайся, я позже принесу. Вставайте! Я иду чай ставить.

– Ох уж этот Хайруллы! – воскликнул Слава, хмыкнув, когда тот вышел из комнаты, – Такой простой добряк, что скоро в нашей комнате ничего не останется. То он ложки отдаст, то заварку… А ты в какую группу идешь?

– ПО-4-80.

– О, одна группа, попьем чай и вместе пойдем. Хайруллы тоже в нашей группе, только вот Толян нас игнорирует. Вообще, здесь клево, наверное, нигде такого нет, чтоб студгородок располагался рядом с институтом. Пять минут – и ты в любом корпусе. Не надо ехать и утром можно поспать подольше, – рассказывал Слава, заправляя постель. – Есть москвичи, которые больше часа добираются до института, им не позавидуешь. А ты сам откуда будешь?

– Из-под Нововоронежа.

– А, знаю, там у вас Нововоронежская атомная электростанция есть, служил со мной один парень оттуда, – говорил он, вытаскивая бритвенный прибор из тумбочки. Набросив полотенце на плечо, он продолжил: – А я из Вязьмы, слыхал? Ну, Толяныч, пойдем скоблиться, а то скоро Хайруллы с чайником прибудет!

– Иду-иду, – ответил Толя.

Они вышли. Николай застелил постель и достал из сумки мамины припасы. Поставил на стол вишневое варенье, колбасу, которую ему против его воли всунула тетя Валя, и подумал о том, куда положить сало и гостинцы для Саши, ведь холодильника не было. Открыл шкаф – полки были небрежно заставлены немногочисленной кухонной посудой, остатками засохшего хлеба, сахаром в пакете, какими-то приправами, полурастаявшим сливочным маслом. Тут же, на нижней полке, лежало мыло, стояла пачка стирального порошка. Ему показалось, что когда он открывал дверцу, то видел шмыгнувших от света тараканов. «Да, – подумал он, – грязненько, однако, а еще армейцы!». Вот этого он точно не любил и не терпел с самого детства, а армия еще сильнее закрепила любовь к порядку и приучила к чистоте. Вошел Хайруллы и, увидев варенье, воскликнул:

– У-у-у, как давно я не ел варенья! Это нам? Хорошо! Только вот булки со вчерашнего вечера не осталось, может, у тебя двадцать-тридцать копеек будет, я бы сбегал за свежей булкой.

– Есть у меня рубль, сейчас дам, – сказал Николай и насторожился, подумав о новом товарище, что это уже не простота, а наглость – еще не знает человека, а уже просит деньги. Но достал из кармана смятый рубль, молча протянул его и произнес: – Да бери два батона, что нам один на четверых!

– А куда Хайруллы исчез? – спросил Толя, когда вошел и увидел на столе чайник. И тут же с азиатским акцентом пошутил: – Хайруллы нэт – чайник ест, чайник нэт – Хайруллы ест!

– Побежал за булкой, это далеко? Дождемся? – спросил Николай.

– Должны. Магазин под нами. Так, давай я заварю чай, а ты пока кружки выставляй и сахар неси, это там, в шкафу. Чувствуй себя как дома.

– А вы как продукты покупаете? Каждый себе или общая копилка есть? – задавал волнующие его вопросы Николай.

– По очереди. Сегодня я, завтра кто-то другой! – ответил Толя. – Я как поеду домой, так привезу продукты. Картошка, яблоки, капуста – у нас все свое. Я живу в Павловском Посаде, это относительно недалеко. Планирую в эти выходные съездить, а то как начали заниматься, так ни разу еще и не ездил. Мать, наверное, испереживалась.

– Ясно. Утюга у вас нет, как я понимаю. – У наших девочек есть, могу попросить.

– Ай, не надо, пойду так, а то уже и времени не осталось, вечером погладим, – сказал Николай, будто успокаивая себя.

Он подошел к шкафу и открыл его, на этот раз он точно разглядел коричневых, усатых и шустрых тараканов. И входящему Славе адресовал вопрос:

– Что это у вас тут за зверинец такой? За какие средства содержите? А еще говорят, что студенты плохо живут, а домашних питомцев немерено!

– Т-и-и! – с придыханием сказал Слава. – Тут вся общага ими кишит! Не бойся, они ручные и совсем не злобные, своих не кусают!

– Может быть! Где тут кухня? Пойду кружки сполосну. Вы как хотите, а я брезгую пить из такой кружки.

– Выйдешь – чуть левее, почти напротив нашей комнаты. Только в умывальник и туалет не заходи, это женский этаж, а наш на шестом или на четвертом, – напутствовал Слава.

Николай вышел и увидел помещение с распахнутой дверью, в глубине которого были видны раковина и плиты. Он пересек коридор и, входя на кухню, столкнулся с красивой девушкой, черноволосой и смуглолицей. У нее было круглое лицо с припухшими губами и необычайно выразительными глазами, над которыми, как у южанки, были прочерчены темные брови. Росточка она была небольшого, а под халатом угадывалось хорошо сложенное тело.

– Ой, извините! – от неожиданности произнесла она, всматриваясь в Николая, словно пытаясь вспомнить его.

– Здравствуйте, это вы меня извините, лечу, как паровоз, не разбирая дороги!

И все, они разошлись каждый в своем направлении. Николай, вернувшись в комнату, застал всех троих новых товарищей за столом: они намазывали масло на свежую булку, резали колбасу и ждали кружек. За неимением времени быстро поели, наскоро убрали со стола, и отправились на занятия.

У Николая была одна только тетрадь на сорок восемь листов, которую он свернул в трубочку и всунул в карман куртки. По расписанию первой парой была математика в «Д» корпусе. Когда они шли, ребята рассказали некоторые особенности преподавателя математики. Он всегда начинал занятия с беглого опроса по домашнему заданию, поэтому готовность всегда должна быть номер один, даже если на предшествующем занятии учащийся отвечал. Когда вошли в аудиторию, прозвенел звонок. Слава успел познакомить Николая только с двумя парнями: Зубковым Андреем и Паршиным Женей, которые сидели за ними. В группе было три девушки, одна из которых сидела на первой парте, а две другие – «на Камчатке».

Вошел преподаватель, все встали. Это был стройный, опрятно одетый мужчина лет сорока или несколько старше, но уже с сильной проседью в бороде. Он был в очках, которые придавали ему солидности и вообще были к лицу.

– Добрый день! Прошу, садитесь! Староста, все ли в группе? – обратился он к худощавому и долговязому парню.

Тот встал и доложил:

– Присутствуют все, у нас появился новичок, точнее опоздавший, – и он указал рукой на Николая. – В журнал посещаемости он внесен.

– Спасибо. А вас, молодой человек, прошу представиться, – обращаясь к Николаю, сказал он. – Как я понимаю, вы первый день на занятиях, поэтому всем будет интересно узнать ваше имя!

– Николай. Николай Федорович Барсуков! – громко, по-военному, отрапортовал он. Кто-то даже засмеялся, другие заулыбались.

– Ну что ж, прекрасно! Садитесь! У вас будет возможность и время познакомиться со всеми, а пока приступим к уроку. Ну-с…

И начался опрос, проходили логарифмы. Его тактика была проста и эффективна: короткие вопросы и короткие ответы. Если кто-либо начинал мямлить, он прерывал и говорил «готовьтесь лучше», «недоучили», «надеюсь, в следующий раз ответ будет полнее». Правильные ответы он поощрял обычно словом «прекрасно». И за какие-то десять-пятнадцать минут он опросил чуть ли не половину присутствующих и, исходя из ответов, делал выводы по усвояемости материала. Его энергетика и манера вести занятия не давали возможности расслабляться и лениться, поэтому все и готовились.

Следующие два часа были посвящены русскому языку и литературе. Пришла преподавательница лет сорока, небольшого роста и полноватая, о таких обычно говорят «пышечка». Чем она сразу же поразила Николая на этом первом занятии, так это тем, как она сидела за столом. Позы она принимала такие, что они, в его понимании, не отвечали статусу преподавателя. Первый раз она села на согнутую в колене левую ногу. Такое ощущение, что ее нога служила ей подушкой. Другой раз, встав коленями на стул, оперевшись локтями на стол и положив голову в свои ладони, она читала им диктант. Ну что поделаешь, раз уж ей так удобно! Но Николаю это было в диковинку, и он подумал, что, по-видимому, институт тем и отличается от школы, что здесь какие-то прогрессивные веяния не только в системе преподавания, но в поведении.

После двух пар был перерыв на обед, большинство ребят из группы отправились в столовые. В одной из них Николай уже бывал с братом, поэтому вместе с Хайруллы и Славой решили посетить другую, которую из-за ее внешнего вида студенты прозвали «стеляшкой». Пообедав за студенческий талон, который ему одолжил Хайруллы, он поспешил в книжный магазин. Этот магазин находился совсем недалеко от столовой, нужно было дойти до перекрестка и свернуть направо. Магазин назывался «Глобус». Ему необходимо было купить хоть несколько тетрадей, карандашей и авторучек.

Следующими парами была физика, а потом физкультура. Он успел вовремя. По физике проходили раздел «механика», Николай этот курс знал довольно хорошо еще со школы, поэтому на занятии ему все было понятно и ясно. Он на какое-то время почувствовал себя более уверенно, чем на уроке математики, это придало ему силы и оптимизма.

Физкультура прошла вообще хорошо. Спортивной формы у него не было, и преподаватель назначил его судьей, когда группа была поделена на две футбольные команды. Вот так навсегда и запомнился Николаю первый день занятий на подготовительном отделении МЭИ.

Прошло несколько дней, прежде чем Николай более-менее стал ориентироваться в учебном процессе. Его двухнедельное опоздание отражалось на его успеваемости, он это ощущал и без оценок преподавателей. Катастрофически не хватало времени, он не успевал за тем темпом, который царил на занятиях. Занятия были и по субботам, поэтому приходилось по воскресеньям сидеть в рабочей комнате, склонив голову над учебниками, и готовить домашние задания. А в это время приближался Новый 1981 год, в воздухе витал дух праздника.

Студенческое общежитие тем и прекрасно, что, несмотря на трудности и приближающуюся экзаменационную сессию, студенты готовились весело встретить Новый год. Как раз на пятом этаже располагалась комната отдыха, в которой по субботам проводились дискотеки. Учащиеся подготовительного отделения не отставали от остальных студентов и готовились к встрече Нового года, возможно, еще тщательнее, чем «старожилы» общежития. Образовывались группы, которые договаривались между собой о том, в какой комнате будет стол, кто и что покупает из продуктов и алкогольных напитков.

Николай не со всеми товарищами, занимающимися на подготовительном отделении, был знаком, но многих знал по имени. Особенно тех, кто жил в общежитии. Сама среда и образ жизни быстро сводили молодых людей, и все знали друг друга в лицо, даже если не знали имен. Естественно, Николаю и его новым товарищам, было интересно встретить Новый год в студенческой среде, тем более для многих из них это был первый праздник после армейского однообразия и армейской предсказуемости проведения торжества. Объединились с другой комнатой. Так как те ребята жили этажом выше, то стол решили накрывать там, иначе их пятьсот двадцатая комната могла превратиться в проходной двор. И, как потом оказалось, решение было верным. На равных долях сбросились и закупили необходимые продукты и обязательный атрибут новогоднего стола – апельсины.

И вот среда, тридцать первое декабря, уже около десяти часов вечера. Стол общими усилиями был накрыт и выглядел он довольно сносно, если судить по студенческому этикету. Всем собравшимся не терпелось начать трапезу. Переговорив между собой, решили уже сесть к столу и в доброй обстановке провожать уходящий год. Женя Князьков, один из хозяев гостеприимной комнаты, открыл бутылку водки и разлил ее в двухсотграммовые граненые стаканы, наполняя их не более чем в одну четверть. Выпив, все набросились на еду. В ожидании все основательно проголодались. Через несколько минут, утолив первый приступ голода, налили еще по одной. Как обычно и бывает, после определенной дозы спиртного за столом поменялась обстановка: все стали раскрепощеннее, начались разговоры с громкими возгласами, анекдотами и интересными случаями из жизни.

Слушая и наблюдая товарищей в этой непринужденной обстановке, Николай изучал их характеры, манеры, поведение и отмечал их достоинства и недостатки. Чтото в товарищах ему нравилось, что-то он не принимал в силу своего внутреннего мировосприятия, но в общем он был доволен компанией и тем, как протекал праздник. В начале двенадцатого стала слышна музыка, доносящаяся из комнаты отдыха. Все решили пойти туда.

Зал не был заполнен и наполовину: по-видимому, многие сидели у новогодних столов или еще их готовили. Играла музыка, в центре зала был прикреплен стробоскоп, который периодически включал ди-джей. Со стороны было очень интересно наблюдать за танцующими, когда стробоскоп кратковременно освещал их. Было такое ощущение, что ты просматриваешь отдельные кадры видеозаписи с невероятными позами танцующих. Они с большим удовольствием потанцевали и, когда время приблизилось к полночи, поспешили, как и все остальные, к своему праздничному столу.

Включили радио и разлили шампанское в стаканы, потому что бокалов не было. Под бой курантов, с возгласами «С Новым годом!», «С наступившим!» традиционно чокнулись стаканами и выпили. Через несколько минут началось доноситься из окон громкое «ура», послышались хлопки петард и фейерверков. Все прильнули к окнам. Небо озарилось всплесками праздничных салютов, которых было довольно много, и они возникали в разных местах над крышами московских домов. Потом послышался шум, возгласы, топот в коридоре. Все студенты высыпали из комнат, словно тараканы при включении освещения. Все друг друга поздравляли с наступившим Новым годом. С девушками даже обнимались, независимо от того, были ли они знакомы или нет. Такое общее веселье, раскованность, доброжелательность всегда были присущи студенческой среде, и Николаю это безумно понравилось. В эти минуты он чувствовал себя частицей этого муравейника и всем сердцем был в празднике.

Когда их компания пришла в комнату отдыха, то картина там была совершенно другой. Народу собралось так много, что попасть в зал было непросто. Открыли другую створку двери, чтоб расширить проход. Все улыбались, радостно и дружелюбно приветствуя и поздравляя друг друга. Николай чувствовал себя счастливым, потому что ощущал себя как бы частичкой самого праздника. Настроение было на высоте. Увидел и пригласил на танец Надю Семьянову, девушку из своей группы. Она была родом из-под города Николаева, очень хорошо сложена, красива на лицо и говорила со специфическим украинским акцентом.

Однажды она пришла к ним в комнату и попросила кастрюлю, но произнесла это слово так смешно, что Слава ее тогда передразнил и после, за глаза, часто посмеивался над ней, говоря: «А Надя была, опять “каструлу” просила!». По ее поведению было заметно, что ей очень симпатичен Слава. Она часто к нему приходила и спрашивала что-либо по тому или иному предмету, просила помощи или пояснения. Но со стороны было заметно и другое: он мало обращал на нее внимания.

Через какое-то время к Николаю подошел Серёгин Лешка и сказал, что ребята пошли к столу и им следовало бы к ним присоединиться. Поднявшись на шестой этаж и зайдя в комнату, обнаружили еще большую компанию, в которой были девушки из их группы: Люда, Альбина и Надя. Стаканов Николаю и Алексею не хватило и им налили водку в кружки. Посидели, поели, потом решили перейти к десерту, поставили чай. За столом центром внимания был Хайруллы. Он, можно сказать, непьющий человек, но теперь выпил, и его поведение вызывало много смеха, особенно когда он проявлял инициативу в ухаживании за девушками. Смеялись от души. В разгар веселья к ним заглянул Клим Виктор, он пытался ухаживать за Надей, но та, имея интерес к Славе, не отвечала ему взаимностью, поэтому между ними постоянно происходили какие-то споры и разногласия.

Виктор был высоким и стройным парнем с прямыми темными волосами. Его глубоко посаженные темные глаза придавали ему выразительный, пронизывающий взгляд. Он был неглупым и способным человеком, но, по рассказам ребят, ему категорически нельзя было принимать спиртное. Когда он выпивал, то терял над собой контроль, поэтому, когда он был в компании, друзья Виктора старались оградить его от того, чтоб он напился. В ту ночь он еще контролировал себя и был весел. Увидев Надю, обрадовался, подсел к ней на краешек стула и влился в общий разговор. Ему предложили чай, но на это предложение он ответил, мол, кто ж предлагает чай на Новый год, когда шампанское нужно пить. Хайруллы достал из-под стола бутылку с остатками шампанского, но на него зашипели, и ему ничего не оставалось делать, как поставить ее обратно.

Отдохнув и попив чая, вновь всей компанией отправились на дискотеку. Танцующих поубавилось, но зато появилось больше молодых людей, которыми управлял алкоголь, и их бросало из стороны в сторону, как матросов на палубе. Наверное, из-за того, что многие парни перебрали, девушек в зале было гораздо больше. Объявили белый танец, Николай собирался пригласить кого-нибудь из знакомых ему девчонок, как кто-то тронул его за локоть и он услышал тихое:

– Разрешите!

Он повернул голову и увидел возле себя ту самую девчонку, с которой он столкнулся у дверей кухни в первый день. Он уже знал, что она первокурсница и зовут ее Марина. Он пару раз ее потом видел со спины, но лицом к лицу за истекшие две недели не пришлось встретиться.

– Конечно! Спасибо! – радостно улыбаясь, ответил он. Николай сильно засмущался, но по телу пробежала приятная волна. Собравшись с мыслью и справившись с первоначальной растерянностью, он правой рукой обхватил ее талию, а левой взял ее правую руку. – Приятно удивлен, все-таки такая красавица приглашает на танец!

– Живем ведь под одной крышей, и не мешает познакомиться, – широко улыбаясь и смотря прямо Николаю в глаза, проговорила она таким спокойным и нежным голосом, хотя и громко. Музыка перекрывала голос. – Меня зовут Марина, а как вас?

– Очень приятно! А нас зовут Коля!

– И мне приятно, остался мне не знаком только один парень из вашей комнаты, его Толя зовут, кажется, так Слава сказал.

– А вы знакомы со Славой и Хайруллы? – спросил Николай, хотя именно Хайруллы ему рассказал накануне о ней.

– Да, Хайруллы у вас очень общительный, его уже все общежитие знает. А вас я как-то не вижу, хотя несколько раз заходила в вашу комнату.

– А-а, знаете, сижу в рабочке. Опоздал, отстал и не очень помню школьную программу. Сижу наверстываю, пока сил хватает. А в комнате невозможно сосредоточиться: то один, то другой придет, отвлекают. Поэтому, наверное, и не встречались, но я вас помню, я с вами в первый день своего пребывания здесь столкнулся на кухне, помните?

– Извините, не расслышала, – из-за громкой музыки вытягивая шею и громко крича ему на ухо, переспросила: – Что помнить?

– Говорю, на кухне однажды встречались, – наклоняясь к ее уху, как можно громче сказал Николай и в свою очередь спросил: – А, вы, на каком курсе?

– На первом! Послезавтра уже экзамен, – с разочарованием произнесла она.

– Наверное, уже завтра, теперь-то уже четверг! – поправил ее Николай, громко крича ей на ухо. – Подготовились? Что сдаете?

– Матанализ. Не знаю, думаю, что это не самый сложный для меня экзамен, хотя никто не застрахован от неудачи. Первый экзамен всегда волнительный. А ваш Слава, мне кажется, умненький парень? – неожиданно для Николая то ли спросила, то ли констатировала она, переводя разговор несколько в другое русло.

– Умненький, может быть, один из умнейших в нашей группе. По крайней мере, многие к нему обращаются за помощью и консультацией. Он и мне помогает, когда что-то непонятно. Ничего, хороший парень, – охарактеризовал Николай своего товарища и задался вопросом, почему это она о нем спрашивает. И с улыбочкой на губах добавил: – Так вы знакомы, можете его и сами спросить!

Марина улыбнулась, мотнула головой и что-то сказала, но Николай не расслышал, а переспрашивать не стал. Помолчали немножко.

– А вы живете тоже вчетвером? – вновь наклоняясь к ее уху, как можно громче спросил Николай.

– Нет, мы втроем, у нас меньше вашей комната. Но мы практически живем вдвоем. Третья – дипломница из Подмосковья, так она теперь редко здесь бывает, у нее защита через два месяца. И…

Она не договорила: один из «моряков», танцующий с девушкой, так сильно толкнул ее в спину, что она на какое-то мгновение всем телом прижалась к Николаю. Ему показалось, что он ощутил упругие соски ее грудей и мягкость девичьего тела. Нарушитель повернулся к ним и жестами начал извиняться, прикладывая руку к груди и что-то говоря, но музыка заглушала его слова.

– А вон и Толя, – вытянув в направление Толи подбородок, сказал Николай. – Приглашайте его на следующий белый танец, вот и познакомитесь! И будете к нам в гости почаще заходить. Идете на кухню – и заходите, всегда будем рады!

– Спасибо за приглашение, обязательно им воспользуюсь! – улыбаясь, сказала она.

– Спасибо вам за танец! Мне было очень приятно, надеюсь, он не последний, – отпуская ее руку и глядя на нее открытым взглядом, сказал Николай, когда танцевальная мелодия завершилась.

– Только надежда бывает последней, – смеясь, ответила она.

Включили музыку для твиста. Николаю она не нравилась, он вышел из зала и направился в свою комнату. Достал ключ и хотел открыть дверь, но она сама открылась, и из нее вышел Женя Князьков с какими-то двумя девушками. Одну из них Николай вроде бы видел, а другая была ему не знакома.

– Это чего вы тут делаете без разрешения старшего по кубрику? – шутя, но в то же время делая серьезный вид, спросил Николай.

– Старший по кубрику Хайруллы разрешение выдал и исчез в неизвестном направлении! – подражая Николаю, по-военному ответил Женя. – Может, пойдем к нам наверх, еще врежем по маленькой? Вот, познакомься, Таня и Надя, а это Коля! Ну как, идем?

– Ну идемте! Что-нибудь нужно выпить, а то я сейчас так орал, что в горле пересохло, – согласился Николай.

Он закрыл свою комнату на ключ, и они поднялись наверх. Стол выглядел неопрятно: грязные тарелки с остатками пищи, стаканы со следами красной помады вызывали неприятное чувство. Николай быстро это все собрал и понес на кухню, чтобы перемыть. К нему присоединилась, добровольно вызвавшись помочь, одна из новых знакомых – Таня.

– Таня! А вы с нашего общежития? – спросил Николай, когда они пришли на кухню.

– Да, на третьем этаже живу, я уже на втором курсе, – ответила она, делая ударение на слове «втором», как будто подчеркивая свое превосходство.

– О, вас уже можно считать местной! – иронизировал Николай. – А сами откуда?

– Недалеко от Серпухова живу, в деревне. А вы? – полюбопытствовала она.

– Недалеко от Нововоронежа живу, в деревне! – в тон ей ответил Николай и добавил: – В деревне, между прочим, живут хорошие люди, так что гордитесь этим, а не стесняйтесь!

– А я и не стесняюсь, – усмехнувшись, сказала она, – просто название деревни вам ничего не скажет. Как и ваше – мне. Ну а как вам в Москве, в институте?

– Ничего, все нормально, мне нравится, – общими фразами ответил он и, чтоб опять не говорить об учебе и ее сложностях, продолжил: – Какой замечательный Новый год! Я так рад, мне очень нравится его встреча! Запомню на всю жизнь! Такая теплая обстановка, все такие дружелюбные, как будто это одна большая семья! Кстати, с Новым годом вас! Удачи, счастья и хорошего парня, если у вас его нет! Это вдобавок к счастью!

Она громко рассмеялась и сказала:

– Хорошее пожелание, теперь посмотрим, сбудется ли?!

– Обязательно сбудется! Главное, в это верить! Вот я в прошлом году пожелал следующий Новый год встретить весело, радостно и на гражданке, как видите, исполнилось! – балагурил Николай.

Таня вновь засмеялась, прикрыв рот рукой, понимая всю абсурдность сказанных Николаем слов. Посуда общими усилиями была перемыта, они вернулись в комнату. В комнате было прибавление: появились Толя с Алексеем. Девчонки отказались от водки, им наполнили стаканы остатками шампанского. Еще раз чокнулись за наступивший год и отправились вновь на дискотеку. Николай выискивал глазами Марину с мыслью, что ему удастся ее пригласить на танец и еще поговорить с ней. Кроме ее внешней красоты, в ней было что-то притягательное, и ему захотелось поближе узнать эту девушку. Но в продолжение вечера ему так и не удалось выполнить свое устремление. Не сложилось.

Но он познакомился еще с одной девушкой, которая также вызвала в нем интерес. Она была худенькой и выглядела очень юной. Звали ее Луиза. Он впервые в жизни слышал такое имя, и оно ему показалось очень красивым и необычным. Николай трижды приглашал ее на танец, и они, чуть ли не крича друг другу на ухо, сумели о многом переговорить и многое узнать друг о друге.

Родом она была из Чувашии и по национальности была чувашкой. Но черты, присущие азиатской внешности, в ней слабо прослеживались. Она познакомила со своей подружкой и землячкой, у которой, напротив, были ярко выраженные азиатские черты. С нею вместе они жили в одной комнате. Николая очень удивило то, что Луиза рассказала о себе. Оказалось, она была дипломница и по возрасту была старше его на три года. Возможно, она выглядела совсем юной из-за ее хрупкости и стройности. Николай с трудом поверил, что она уже выпускница.

Николай один из последних оставил танцплощадку, было уже половина четвертого, когда он вернулся в свою комнату. Пустой была кровать только Хайруллы. Слава и Толя уже спали. Он неспешно разделся, лег в постель и вскоре с добрыми мыслями провалился в сон.

Учащиеся подготовительного отделения после новогоднего праздника продолжали учебу по утвержденному графику, с прежним ритмом и с прежним темпом, а остальные студенты готовились и сдавали экзамены. Настала зимняя сессия. В общежитии чувствовалась особая атмосфера. Стояла необычная тишина, было такое ощущение, что происходит что-то таинственное. Часто можно было видеть, как курящие студенты, выходящие на лестничную площадку для получения «лошадиной дозы никотина», держали в руках тетрадь с лекциями или учебник. «Получают удовольствие без отрыва от производства», – говорил Николай, но ему по-настоящему плохо было, когда он видел девушек с сигаретой в руках. Это вызывало в нем такое отвращение, что он после этого старался как можно меньше общаться с этими девушками, если они были из его близкого круга.

Так случилось с Надей из его группы. Ее красота, ее хороший, мягкий характер вызывали у него симпатию к ней. Но однажды, когда она была у них в комнате, Слава разъяснял ей что-то по математике, и он услышал из ее уст обращение к Славе: «Может, пойдем перекурим, а то я что-то ничего уже не понимаю». Николай аж вздрогнул от ее слов, они шокировали его. Он пристально посмотрел тогда на нее, и его постигло чувство разочарования. С того момента Николай перестал ее уважать. Он стал ее игнорировать, меньше общаться. Надя это почувствовала и попыталась с ним поговорить. Разговора не получилось, он только твердил, что все хорошо, все в порядке, но оставался холодным по отношению к ней и в дальнейшем. Она не могла понять, в чем причина его холодности, а он не мог сказать, что она ему неприятна из-за того, что курит.

Очень хорошо складывались отношения с Мариной. Еще третьего января, в пятницу, он жарил на кухне картошку, когда она вошла с чайником в руке.

– Привет! – радостно, как старому знакомому, сказала она.

– Привет! Вижу, что можно не спрашивать, и все же: как экзамен? – улыбнувшись ей и обрадовавшись ее приветливой интонации и дружелюбности, спросил Николай.

– Превосходно! Пять! – растопырив пальцы руки, радостно сообщила она.

– Я рад за тебя! – автоматически произнес Николай и мгновенно покраснел, потому что, сам не зная как, обратился к ней на ты. А она повела себя так, как будто ничего не заметила, как будто она этого давно и ждала.

– Спасибо! Я тебе говорила, что это не самый тяжелый экзамен, и, как видишь, я выдержала его, – продолжала она радостно лепетать, тоже обращаясь к нему на ты. – Как вкусно у тебя пахнет! Жаль, что я сыта, а то б в гости напросилась.

– А ты и заходи, для студента пищи много не бывает. Правда, Марина, я приглашаю!

– Спасибо! Я бы зашла, но не могу, у меня там гости. В другой раз, хорошо, Коля?

– Договорились! Будешь моей должницей! – пошутил он.

Она ушла, оставив чайник на плите. Николай потом его выключил, когда он закипел, и хотел даже отнести, но не знал номер ее комнаты. Ему так тогда уютно стало от ее теплоты и простоты в общении, что он после этой непродолжительной встречи начал о ней иногда думать.

С Луизой же у него не очень складывалось, хотя они быстро перешли на ты и при недлительных встречах находили, о чем поговорить. Он, отнимая время от учебы, проявлял инициативу и старался завлечь Луизу, больше времени проводить с ней. Но практически постоянно наталкивался на ее отказы, которые мотивировались большой занятостью и полным отсутствием времени. Однажды он зашел к ней в комнату, но застал только ее подругу. Они разговорились, и он попытался у нее выяснить, почему Луиза так себя ведет. Он напрямую ее спросил, есть ли у нее парень, но та лишь пожала плечами, не сказав конкретно «да» или «нет». Николай увидел на ее полочке фото, на котором они вместе с Луизой, прислонив друг к другу головы, мило улыбались. Николай попросил это фото, обещая в скором времени вернуть. Еще попросил не говорить об этом самой Луизе, сказав, что хочет сделать ей сюрприз.

Подготовив фанеру, он перерисовал портрет Луизы в карандаше и затем приступил к выжиганию. Он выжигал портрет в рабочке глубокой ночью, когда уже никто не занимался и не видел его творчества. Он очень не любил, когда за ним наблюдали во время работы. Его это нервировало, и тогда он делал ошибки. Так потихоньку, день за днем, отнимая время ото сна, он сделал ее портрет. Ему казалось, что когда она увидит эту работу, то она по достоинству его оценит и изменит отношение к нему. Он чувствовал, что работа удалась. Теперь он стал придумывать повод, чтобы подарить Луизе ее собственный портрет. Но все как-то не получалось осуществить задуманное, реальность складывалась не в его пользу.

Он, не чувствуя с ее стороны заинтересованности в отношениях, сам начал замечать потерю интереса к ней. Размышляя на эту тему, он пришел к тому, что любовь должна быть только взаимной, а то, что происходит между ним и Луизой, можно назвать лишь симпатией. И то лишь с его стороны. Поэтому он решил с ней поговорить открыто и по возможности откровенно. Случай подвернулся, когда в обеденный перерыв они встретились в продуктовом магазине, расположенном на первом этаже их общежития. И он, и она спешили, поэтому Николай, не тратя времени, поприветствовал ее и сказал:

– Луиза! Ты меня извини, но я бы хотел с тобой поговорить. Это возможно?

– Конечно! Можем сегодня вечером. Как у тебя со временем, выйдет? – спросила она, чем несказанно обрадовала Николая.

– Выйдет, – он улыбнулся, ему была приятна ее простота и, главное, ее согласие на встречу и разговор. – Тогда после пяти я зайду к тебе. Хорошо?

– Хорошо, буду ждать. Пока!

– Пока! – ответил он и проводил взглядом удаляющуюся хрупкую фигуру.

После занятий, наскоро перекусив, в половине шестого он зашел к ней. Она была не одна, и задуманного разговора не получилось. Решили втроем пойти в кино. Дошли до метро «Авиамоторная» и, изучив на доске объявлений репертуар в кинотеатрах, выбрали фильм, который шел в кинотеатре «Высота», который находился на окраине Москвы, в Кузьминках.

Уже после кинотеатра, когда они стояли на перроне в ожидании электрички, Николай, прикрывая девчонок от прохладного ветра, слегка приобнял Луизу. Но она освободилась от его объятий. Это заметила подружка и, понимая, что им нужно поговорить, скромно отошла от них.

– Луиза, ты не сердись… – Николай замолчал, подыскивая нужные слова. Он, казалось, продумал обо всем, что хотел ей сказать, но сейчас это все выпало из его головы и ничего не вспоминалось. – Я понимаю, что ты вскоре уедешь и не видишь во мне никакого интереса. Поэтому, если можешь, скажи откровенно, в чем дело? Почему ты так себя ведешь? Я тебе не симпатичен?

– Да нет, Николай! Не в этом дело. Конечно, это правда, у нас нет никакой перспективы, и ты правильно сказал, я скоро уеду. Но не это главное. Просто у меня на родине есть парень, который меня ждет. Кстати, его тоже зовут Коля. Поэтому вот так… – она замолчала, словно пыталась обдумать и что-то добавить. – Ты извини меня, что я не смогла тебе этого сразу сказать. Я просто не думала, что я тебя заинтересую. А потом вот, сам видишь, как все вышло.

– Ясно, – Николай понял ее. Ему стало несколько грустно, но все же он не ощутил никакой боли, только осознал, что это их последние минуты, когда они вместе.

После этой поездки и короткого разговора, состоявшегося между ними, они больше не встречались. Специально к ней заходить не имело смысла, а случайной встречи не происходило. И свою влюбленность к ней он сумел быстро и безболезненно в себе погасить, трезво понимая и принимая реальность сложившейся ситуации. И только портрет, так ей и не подаренный, остался стоять на его полочке вместе с книгами и лекциями, вызывая любопытство товарищей и друзей.

Прошло несколько дней после разговора с Луизой, когда он вновь встретился с Мариной на кухне. И опять он стоял у плиты и перемешивал в сковороде картошку. Изза спины он услышал ее голос и повернулся к ней лицом.

– Николай! Опять не пригласишь меня на картошку? – мило улыбаясь, пошутила она.

– Как же, приглашаю! Я уже только о том и думаю, когда ты придешь с большой вилкой. Тем более некоторые обещали это сделать, – напомнил он ей последний разговор.

– Спасибо! Я помню, но все как-то не выходит. Вот и теперь не могу зайти, а так бы хотелось! Уж очень вкусно у тебя пахнет!

– Что сегодня мешает?

– Тетка заехала, так теперь отправляемся в город, – Марина передернула краешками губ, дав понять, что она сожалеет, но иначе у нее не выходит. – Николай, я зайду, вот увидишь, зайду в другой раз. Пока!

– Это будет уже не «другой», а третий раз! – вновь напомнил ей Николай про обещание. – Вижу, что спешишь. Беги! Пока!

Марина кивнула и зашла в женский туалет.

И действительно, она сдержала слово и специально зашла на его картошку. А после она часто заглядывала к ним в комнату: то соль одолжить, то спички, чтоб конфорку зажечь, то еще за какой-либо мелочью. Николай всегда радовался, когда она приходила к ним, хоть внешне старался этого не показывать. Ему казалось, что она заглядывает к ним ради него. Случалось, на дискотеках они танцевали вместе. Он многое о ней узнал. Однажды она рассказала о том, как она появилась на свет, как ее мама болела, когда вынашивала ее. Рассказала, что роды были тяжелые и она родилась мертвой. Врачи откачали ее, она продолжительное время отставала в развитии от сверстников. Рассказала, что она долгое время росла с комплексом неполноценности, и что она много страдала. Это вызвало в нем чувство сострадания и сопереживания, он проникся к ней неподдельным теплом и уважением. Он начал ощущать, что она становится важным человеком в его жизни, и его это радовало.

Она была хороша собой, ему это льстило, и в тоже время он спрашивал себя, почему она, такая симпатичная и общительная, не дружит ни с кем из парней. Да и с ним держит дистанцию, невидимой линией разделяя, ограничивая их отношения. Иногда казалось, что она строит чисто дружеские отношения, которые устраивали большей частью ее, чем их обоих. Этого Николай не понимал и не воспринимал, поэтому именно это его в ней настораживало. Они не так уж часто и виделись – короткие встречи на кухне и на дискотеке в субботу.

Однажды он купил билеты в театр и хотел сделать ей сюрприз. Постучался в дверь ее комнаты и, услышав «да-да», он вошел и удивился. Она, раскрасневшаяся и радостная, сидела за столом со Славой и пила чай. Его пригласили к столу, он присел, но так и не решился при Славе сказать о купленных билетах. Сидел и сожалел, что не отказался, потому что впервые почувствовал себя рядом с ней лишним. На другой день он вновь зашел к ней, сказал о билетах. Она, казалось, обрадовалась предложению и спросила, когда спектакль. Николай достал из кармана билеты, прочел дату и время, но ответ Марины разочаровал его: она на выходные уезжает к родителям. Театр не случился, и он в тот раз отправился на спектакль с Лешкой Серёгиным.

Учеба занимала все время, но Николая занимала еще одна немаловажная проблема: нужны были деньги. И он искал возможность их зарабатывать. Рядом с Домом культуры МЭИ находился хлебокомбинат, и он временно устроился туда грузчиком на четверть ставки. Работать нужно было с четырех утра до половины седьмого. Николая это устраивало. Утром встать для него никогда не было проблемой, а работа не пыльная: нужно было погрузить поддоны с хлебом на стеллажи в машинах. Это была своеобразная утренняя гимнастика для молодого организма, кроме того, работа была в трех минутах ходьбы от общежития. И часто он приносил домой «некондицию», то есть надломленную или смятую булку, подгоревший хлеб. Они были свежими, только что из печи, и от одного запаха текли уже слюни. Ребята просыпались от этого запаха, когда он вносил в комнату и клал на стол еще теплый хлеб, а Хайруллы всегда осыпал Николая благодарностями. Жаль, что эта работа была кратковременной.

Ходил по ночам с ребятами разгружать вагоны на железнодорожную станцию Москва-Товарная-Курская. Тут уж бывало так, что работали всю ночь напролет, и не удавалось и часа поспать перед занятиями. Такие дни были тяжелыми, но они давали реальный результат: разгрузил – получи деньги. Восемь-двенадцать рублей за ночь. Это для студента целое состояние.

У Николая появились хорошие товарищи и друзья. Он очень сдружился с Володей и Лешкой из Калуги. Володя был ростом метр девяносто, симпатичный, крепкий, хорошо сложенный, с вздернутым носом. Он, когда служил в армии, снялся в массовке какого-то фильма – играл немецкого солдата в оцеплении. Он сказал название фильма, но Николай как-то выпустил из памяти. Они много времени проводили вместе и даже называли друг друга братьями. Если что-то нужно было решить силой, то Николай шутливо говорил: «Ну, кто тут на меня, – и после короткой паузы добавлял: – С братом». Все искренне смеялись, потому что у брата кулак был, как голова у ребенка. Но в феврале, неожиданно для всех, Володя сказал, что учиться дальше не будет. Он забрал документы и уехал, сказав только Николаю, что у него есть девушка и она ждет от него ребенка, поэтому он решил строить свое счастье там, в Калуге. Больше они с ним никогда не виделись. Лишь земляк, Лешка Харитонов, однажды, когда вернулся из дома, рассказал Николаю, что встретил «брата». Тот женился, у него родился сын, и все было прекрасно. Передавал большой привет. Хорошие вести были о друге, и он оставил добрый след в памяти Николая на многие годы, хотя они были с ним знакомы всего два месяца.

Лешка Харитонов жил в одной комнате с Володей, может, поэтому они много общались втроем. Когда уехал Володя, Николай по-прежнему дружил с Лешкой. Родной брат Алексея, Юрий Харитонов, играл в защите за воронежский футбольный клуб «Факел». Николаю было приятно, что судьба свела с братом футболиста, который защищал честь родной воронежской земли. Сам Лешка тоже очень увлекался футболом и хорошо в него играл. И справедливо было бы, если бы он посвятил свою жизнь спорту, но у него была травма левой руки (она была несколько короче и плохо функционировала), и большой спорт для него был закрыт.

По характеру это был несколько жестковатый и нагловатый человек, но он ничего не жалел для друга, если что-то от него зависело и он что-то мог сделать. Он бы последнее отдал, чтобы помочь товарищу. К учебе он относился поверхностно, особого рвения не проявлял. Николай ему даже как-то сказал, что если он будет так относиться к учебе, то быстро вылетит. Тогда Лешка хмыкнул и ответил, что он и сам думал оттуда вылететь.

Николай тоже любил футбол и у него, как говорили, игра получалась: он входил в число лучших футболистов и в своей группе, и в команде общежития. Когда было время, они собирались и шли на площадку погонять мяч. Пару раз устраивали встречи-соревнования: с одной стороны – ПО-шники, а с другой – студенты их общежития. Эти спортивные игры были очень полезны и необходимы, они давали разрядку от умственного напряжения и поддерживали тела в форме. Обычно после игры хорошо спалось, и многие проблемы наутро не казались настолько значимыми. Все решалось проще и с меньшими нервами и затратами.

Время неумолимо бежало вперед. Николаю казалось, будто он сел в автомобиль, который едет не по правилам и превышает дозволенную скорость. Домашние задания, подготовки к контрольным работам, коллоквиумы, диктанты, черчение… Голова с трудом переваривала всю информацию, которую необходимо было там уместить. Николай не сдавался, работал, много работал. С братом Александром почти не виделись. Николай был настолько загружен, что его мечтой было нормально выспаться. Саша все же нашел возможность и пару раз заходил к нему в общежитие перед своими вечерними занятиями. Короткие беседы и опять спешка. А Николай ни разу не нашел времени съездить к нему в гости на Парковую улицу.

Несмотря на загруженность, он все же находил время и в кино сходить, и на выставки попасть, иногда и в театр – интересный спектакль старался не пропускать. С Мариной были ровные, дружеские отношения. Не было такого, что они стремились уединиться или специально уделить друг другу время. Она ему нравилась, но он постоянно чувствовал некую дистанцию, поэтому не решался делать встречные шаги, которые бы сблизили их. Он как будто чего-то выжидал. А ее, как ему казалось, все устраивало, и чего-то большего она от него не требовала и ничего не ждала.

В конце марта, когда еще по ночам были слабые морозы, а днем весеннее солнце разогревало воздух до плюсовых температур, и с крыш падала капель, Николай с товарищами, накануне договорившись, встретились в одно из воскресений на спортивной площадке, чтобы поиграть в футбол. Все ребята были из общежития ЭМФ. Как обычно, разделились на две команды и начали игру. Поиграли не более десяти минут, когда Николай, отбирая мяч у соперника, поскользнулся на застывшей после ночи луже и неудачно упал. Он сразу почувствовал неприятную боль в кисти правой руки. Он еще какое-то время погонял мяч, но боль не уходила, а напротив, если менял положение кисти, возникала острая, колющая боль, рука начала опухать. Поговорив с ребятами, отправился в травмпункт, который, к счастью, был рядом. Врач установил перелом третьей фаланги большого пальца. Наложили гипс, да так, что большой палец смотрел в сторону от кисти, как будто давал знак окружающим – у меня все хорошо! Выглядело это смешно. Прелесть такого «знака», Николай понял чуть позже, когда увидел, что совершенно ничего не может надеть на себя из одежды, кроме майки и спортивного костюма из эластика. Но самое страшное произошло тогда, когда он осознал, что не сможет писать. Это вызвало у него настоящий шок. Здравое осмысление нелепости сложившейся ситуации его подкосило, у него началась паника, ведь ни лекции, ни семинары он не сможет фиксировать, не сможет выполнять домашние задания. «Ну все, это конец для моей мечты и цели, можно паковать чемодан», – думал он, лежа на кровати. И действительно, все выглядело сумрачно и безрадостно. Перед этим событием ему казалось, что он уже закрепил свои позиции в учебе, и вдруг – на тебе, получай! «За что? Так несправедливо!» – вертелось у него в голове. Но виноватых в этом несчастье не было. Случайность. Стечение обстоятельств.

Вернулись ребята с футбола. Они не только посочувствовали, но и поддержали. Говорили, что, главное, голова работает, а лекции можно будет брать у них и штудировать. Убеждали, что преподаватели на семинарах не звери и, без всякого сомнения, войдут в его положение. Слова товарищей несколько успокоили, но не сняли тревоги, вселившейся в его сердце. К счастью Николая, так на самом деле и вышло: преподаватели вошли в его положение и отнеслись с пониманием. Но на семинарах они его больше спрашивали по теории, не давали возможности расслабиться. На лекции он ходил так же, как и прежде, старался больше запоминать. А вечером брал конспекты у кого-нибудь из ребят и штудировал.

Когда шел на кухню или умывальник, он набрасывал полотенце на руку, тем самым скрывая свой гипс. Он уже неделю ходил с гипсом, а Марина даже не знала о его неприятности. Было воскресенье, когда они случайно встретились в коридоре перед кухонной дверью.

– Приветик! – сказал Николай нарочито весело. – Как поживаешь?

– Здравствуй! Хорошо, – ответила она, как всегда, с добродушной улыбкой. – Где пропал, вчера на дискотеке тебя не видела.

– Так что не зашла? Моя комната-то на прежнем месте. А я тебя ждал-ждал и уснул, – шутил он.

– А я ждала-ждала тебя, а потом пошла танцевать с другим парнем, – приняв его игру, ответила Марина. – А что это ты, как официант в ресторане, с белым накрахмаленным полотенцем? Уже который раз вижу.

– Не понял, когда это ты меня видела? – удивился Николай и, усмехнувшись, соврал: – Только с сегодняшнего дня мы в официантах!

– Вот и видела, еще дня два тому назад, – все с той же интонацией говорила она. – Я все вижу, даже через стены. А все-таки странно, что ты там прячешь от окружающих, какие бриллианты пролетариата?

– Нет, ничего не прячу. Просто не хочется хвастаться «радостью», вот, видишь, – он потянул полотенце и показал свой гипс, который действительно выглядел очень смешно. Словно скульптор запечатлел руку человека, показывающего жестом, что у него все отлично.

– Ох! Что случилось? – спросила она с неподдельным испугом в глазах, а радость на ее лице сменилась состраданием.

– Ничего, вот видишь, все прекрасно! Даже сама рука об этом говорит, – пытался шутить Николай, но Марина так серьезно на него смотрела, что ему расхотелось говорить пустые слова. – Не волнуйся, перелом пальца, но все функционирует нормально, только вот гипс нужно потаскать какое-то время. Немного проблемы с учебой, не могу писать, а так правда все хорошо.

– Да, видно, что все хорошо, – обеспокоенно сказала она. – Так как же это вышло, подрался?

– Да нет, Марина! В футбол играл и неудачно упал. Да ты не волнуйся так, я уже свыкся. Неприятно, но что теперь? Создал себе трудности, теперь вот преодолеваю, никто не виноват.

– Знаешь, если тебе нужна какая моя помощь, ты не стесняйся, скажи, – с соучастием, глядя ему в глаза, сказала она. – Постирать или погладить, ну, в общем, не стесняйся, договорились?

– Спасибо! Мне приятно это слышать от тебя. Договорились.

– Тебе что, другую руку сломали? – высунув голову из двери, спросил, улыбаясь, Толя.

– Нет, Толя, это я его задержала, – защищая Николая, сказала Марина, – могли бы и поберечь друга, а вы с больной рукой работать заставляете.

– Так он ничего не делает! Пусть хоть чайник принесет, все польза какая-то есть!

– Ладно, спасибо, Марина! Я иду, а то и вправду сломают мне и другую руку, – пошутил Николай.

– Пусть только попробуют, – улыбнулась и она. – А ты выздоравливай!

– Постараюсь!

Гипс ему сняли через месяц, в конце апреля. У него накопились письменные долги. Диктант по русскому языку нужно было обязательно написать, а для этого нужно было договориться с преподавательницей. Он несколько раз бегал к ней на кафедру, но то у нее не хватало времени, то ее вообще не было, и в итоге кончилось тем, что преподавательница попросила провести контрольный диктант какую-то аспирантку. Николай получил твердую четверку. Но это была заслуга той аспирантки – она диктовала, к радости Николая, чуть ли не по слогам.

Однажды майским утром лил проливной дождь. Первой парой у них были занятия по русскому языку и литературе. Вошла преподавательница, все поприветствовали ее стоя. Поджав, как часто бывало, ногу под себя и сев на нее, она сказала:

– Сегодня мы пишем сочинение, тема произвольная, но прошу всех начать писать сочинение со слов: «С утра лил проливной дождь и…». А далее все в ваших руках и зависит от вашей фантазии. Пожалуйста, время пошло, у вас сорок пять минут.

И все приступили к написанию сочинения. Николай мыслями вернулся в начало дня и подумал о том, что же такого замечательного сегодня произошло, но все было как обычно: подъем, пробежка, газета «Комсомольская правда» в киоске, утренний душ, завтрак, институт. О чем же написать? Он оглянулся по сторонам и увидел своих одногруппников, склонивших головы над бумажными листами с настолько сосредоточенными лицами, что у него тут же созрела мысль, и он изложил ее на бумагу.

Спустя неделю преподавательница начала разбор сочинений и обсуждение их достоинств и недостатков. Зачитывала интересные фрагменты, поясняла, что, на ее взгляд, не хватает в той или иной работе. Отметила работу Белоножкина Саши, где он рассказывал о том, как в то утро ехал в пригородной электричке, купив перед тем билет, номер которого, по распространенному суеверию, оказался счастливым. Он его сжевал, но вскоре возле него оказался контролер. Пришлось ему еще раз заплатить за проезд. Рассказ заслуживал внимания, поэтому преподавательница его и отметила. А потом она сказала:

– Хочу ознакомить еще с одной работой, которая, на мой взгляд, достойна похвалы, поэтому я вам сейчас ее зачитаю, а вы внимательно слушайте и постарайтесь угадать, кто это написал и насколько точно отражены портреты героев. Затем мы обсудим эту работу.

И она начала читать:

«С утра лил проливной дождь, и, когда мы пришли на первую пару, неожиданно для нас преподавательница русского языка и литературы, как всегда вальяжно расположившись за столом, дала задание написать сочинение. Это было не как всегда. Она не стала затруднять себя разъяснениями и пояснениями, а сказала, что если средства труда у нас есть и при этом есть головы, то, значит, в них должны быть и мозги. Мы не обиделись. Тем более она напомнила, что цель конечна, а время быстротечно. Достала из своей сумочки объемную книгу с закладкой посередине и сладостно окунулась в чтение. Ну что же, образование и статус ей это позволяют, поэтому оставим её в покое на время, которое она определила.

Я оглянулся по сторонам. Сначала удивился, потому что не увидел своих прежних товарищей: вместо отдельных личностей меня окружала масса похожих одно на другое лиц. Их сосредоточенность забрала их индивидуальность. Казалось, это были не хорошо знакомые, а совершенно чужие мне люди, более похожие на оловянных солдатиков. Постепенно удивление сменилось интересом. Мой взгляд застыл на старосте группы Николае Балдине. Интересно, о чем напишет он. Наверное, о том, что он промок до нитки. Когда утром он вошел в аудиторию, то чертыхнулся и сказал, что именно сегодня он не взял с собой зонтик. Я смотрел на него и старался уловить его мысли. Это худощавый, высокого роста парень, который всегда ровно держит спину и тем самым придает себе некую важность. И когда он разговаривает с людьми, из-за его осанки и роста со стороны возникает такое ощущение, что это начальник говорит с подчиненными. В нем сочетаются серьезность, ответственность и добродушие, возможно, поэтому куратор группы и назначил его старостой. Он сначала что-то обдумывал, устремив взгляд на лежащий перед ним лист бумаги, потом вытянул трубочкой губы и, словно что-то наконец-то вспомнив, энергично застрочил шариковой ручкой по девственно чистому листу бумаги. По-видимому, вспомнил “чертов” дождь.

Рядом со старостой сидит его друг и земляк Журавлёв Валера – парень с боксерской фигурой и мужественно выдвигающимся вперед подбородком. При этом он довольно молчалив и обладает спокойным, уравновешенным характером. Он несколько меньшего роста, чем Коля Балдин, поэтому, когда они находятся рядом (а они почти всегда находятся рядом), то напоминают сервантовских Дон Кихота и Санчо, тех, что из Ламанчи. Валера был спокойно сосредоточен; ни складок на лбу, ни еще какой мимики, подчеркивающей задумчивость человека, у него не было. Он, не поворачивая головы, а лишь скосив глаза, посмотрел в тетрадь друга, который с усердием заполнял строчки листа трудночитаемым почерком. После этого, откинув туловище назад, Валера левой рукой потер свой подбородок (возможно, это ему и помогло), и первые слова сочинения послушно легли на лист.

А вот и Андрей Зубков, худощавый парень из Ростовской области. Своей манерой вести диалог он выделяется среди моих товарищей. Его можно смело отнести к острословам. Этот парень обладает незаурядным талантом кого-либо подковырнуть или в нужное время и в нужном месте вставить нужное словечко. Не зря он родом с Дона, потому что во многом: в манере поведения, жестикуляции и даже в одежде – напоминает героев Михаила Шолохова. Вот и сейчас он сидит вполоборота к столу, накинув на плечи пиджак, и размашисто выкладывает свои мысли на бумагу, словно не пишет, а красуется для общего обозрения. Для полноты картины не хватает только папахи на голове. Не стоит сомневаться, Андрей найдет, что рассказать, и его повествование будет интересным.

Алексей Серёгин склонился так низко над своим произведением, что, казалось, он шариковой ручкой пытается с силой вдавить слова на гладкий лист бумаги, чтобы не только преподаватель, но и потомки смогли удивляться и восхищаться его творчеством. Простой шатурский парень с массивными, крепкими крестьянскими руками создавал шедевр писательского творчества. Он был так увлечен, что если бы у меня была возможность дотянутся до него и толкнуть, то он бы и не поднял своей головы, на которой красовались длинные бакенбарды. Не знаю, но говорят, в давние времена это был явный признак вельможности, баронства. А кто знает, кем он станет, получив образование… Но не будем ему мешать и пожелаем успехов в достижении своих целей.

За следующим столом сидит Люда Ивушкина. Ее губы всегда накрашены ярко-красной помадой. Когда обращаешь взгляд на нее, то… Стоп. Кажется, время подходит к обозначенному рубежу, о Люде придется рассказать в следующий раз. И вообще, как жаль, что я не успеваю рассказать о многих своих товарищах-одногруппниках, а так хотелось бы! Но через две-три минуты мы услышим: “Время вышло, прошу сдать работы!”. Все-таки хорошо, что с утра лил проливной дождь, и наша преподавательница, во многом неповторимая, дала задание написать сочинение».

Закончив читать, преподавательница сделала паузу и спросила:

– Ну вот. Кто скажет, чья это работа?

– Жени Юдина! – выкрикнул Белоножкин, зная, что этот парень пришел учиться в технический вуз, имея явные гуманитарные способности.

Преподавательница отрицательно покачала головой. Потом еще раздались фамилии предполагаемого автора, но никто не угадал.

– Хорошо, фамилию выясним позже, а вы пока скажите о стиле работы. Насколько точно охарактеризованы герои?

– Это не сочинение, это кляуза! – сказал, не вставая, Андрей Зубков, чем вызвал смех в аудитории.

– Нормально написано, я себя бы узнал, если б даже моей фамилии там не было, – сказал рассудительно староста и, показав рукой на Николая, добавил: – Я думаю, это Николай сочинил.

– Да, верно! – сказала она и спросила Николая: – Вы пишите или пробовали писать? Нет? Тогда я вам порекомендую этим заняться, потому что вы обладаете чутьем и своеобразным стилем. Мне понравилось, как вы с юмором сказали обо мне и моем задании, понравилось, что несколькими точными фразами можете написать портрет человека. Поверьте, это не каждому дано. Поэтому подумайте, может, разумно выбрать другой вуз?

Николаю как будто был преподнесен неожиданный подарок. Было очень приятно слышать эти слова похвалы, да еще и в присутствии всей группы. Случалось, что и в школьные годы учителя говорили (в частности, Ольга Николаевна), что у него есть талант к сочинительству, но он тогда не обращал на это внимание. Теперь эти слова подняли его в глазах товарищей и своих собственных. Именно эти слова помогли надломить его внутренний комплекс, ведь он часто считал, что другие гораздо умнее его.

Завершался май. У студентов началась летняя сессия, а у учащихся подготовительного отделения занятия должны были продолжаться еще до конца июня. Потом – выпускные экзамены, которые при благоприятном исходе давали возможность получить студенческий билет первокурсника, а при неблагополучном – возможность ехать на вокзал за билетом домой. Росло напряжение в учебе, все старались избавиться от «хвостов» и подтянуться там, где каждый чувствовал себя неуверенно. Николай много времени проводил в рабочей комнате, но в субботу позволял себе расслабляться, шел на дискотеку. Тем более его все больше и больше тянуло к Марине.

Он сам не заметил, как стал искать с ней встречи, заходил к ней в гости, они чаще встречались и больше общались. Ему казалось, что и у нее по отношению к нему возникло какое-то чувство. Но все-таки он был нерешителен с ней, робел перед ее красотой. Возможно, поэтому их отношения не развивались так стремительно, как бы ему хотелось. Он это понимал и не раз мысленно казнил себя за свою неуверенность. И все-таки он строил мостик, стремился ей понравиться и, что было важнее всего, хотел почувствовать, что и он интересен ей. Но эти его устремления, его желания, эти тонкие и хрупкие отношения оборвались в одно мгновение.

Это было в субботу, шестого июня. Они с Хайруллы пришли в комнату отдыха, в которой гремела музыка и было достаточно людно. Николай не увидел Марины и решил к ней зайти. Постучался и, услышав разрешительное «входите», зашел к ней в комнату. Она лежала на кровати в домашнем халате и с учебником в руке, а ее подружка Галя гладила белье.

– Привет, девчонки! Что не в настроении?

– Еще в каком настроении! Просто об этом никто не знает! – парировала Галя.

– Значит, я первый, кто узнал о вашем настроении, – улыбаясь, сказал Николай. Он прекрасно видел, что они не в духе, но весело добавил: – А теперь настало время, чтобы об этом узнала вся общага. Так что собирайтесь и идемте на диско!

– Нет, Коля, я не пойду. В понедельник у нас экзамен по химии, надо позубрить, – сказала Марина. – Так что извини, не будут знать о нашем настроении в общаге.

– Жаль. А может, на полчасика расслабитесь, потанцуете? Потом и наука легче воспринимается! Идемте-идемте! – старался расшевелить их Николай, но было видно, что они действительно не настроены на танцы. Уговаривать не было смысла, поэтому он, смягчая напор, добавил: – Мне жаль, но вас не будет там хватать.

Николай вышел из их комнаты с потухшим настроением, словно «заразился» от них. И он прошел мимо комнаты отдыха и отправился к своему другу, Лешке Харитонову. Того не оказалось. Как выяснилось, Алексей был где-то в городе и еще не вернулся. Пришлось вернуться к себе. В комнате никого не было, он взял книжку, растянулся на кровати и начал читать, отвлекаясь от неприятностей. Уже было около одиннадцати, когда пришел Толя и предложил поставить чайник. Николай решил присоединиться и попить чаю. Когда они сидели за столом, вернулся и Хайруллы, который в силу своего восточного менталитета мог пить чай бесконечно и никогда не пропускал этой возможности. Случалось иногда так: только что попив чай и, казалось бы, вполне насытившись, он, если в этот момент к ним приходил гость, вновь приглашал к чаю и сам обязательно принимал участие в чаепитии. Ребята просто удивлялись его способности употреблять столько жидкости.

Не ясно почему, но Хайруллы вел себя иногда как настоящий казахский бай. У него была такая привычка: он садился за стол, ставил свою кружку и ждал, пока кто-нибудь из ребят нальет ему чаю. Вначале это всех веселило, а потом, когда он достал всех своей «простотой», ему уже стали говорить: «Не барин, сам нальешь». Вот и теперь он сел за стол, поставил кружку, растопырил руки, ухватившись за край стола, и ждал, пока кто-нибудь нальет ему чай. Николай с Толей переглянулись, но не сдвинулись с места, будто и не замечали, что его кружка пуста. Тот недовольно буркнул и обслужил себя сам. В беседе Хайруллы спросил Николая, куда он пропал с танцев. Затем рассказал, как всегда, приукрасив, что там было много девушек, а парней не хватало, поэтому ему пришлось много танцевать. Он поразил Николая, когда сказал, что там были и Марина с Галей, а он со Славой был у них в гостях, и девушки угостили их вином. Эта информация еще раз за тот вечер испортила Николаю настроение. Попив чаю и выполнив обычные вечерние процедуры, отправились спать.

Друзья уже мирно посапывали, а Николай крутился в постели, словно не находил себе место, и никак не мог уснуть. Мысли о Марине не давали ему покоя. Он понимал и в который раз ругал себя за свою нерешительность. В то же время он спрашивал себя: а какую игру она ведет? Почему она ограждает себя забором, когда он пытается к ней приблизиться, сделать отношения более близкими, более теплыми? Ответа не было. Он посмотрел на часы: время приближалось к часу ночи. Но кто-то еще веселился – через окно доносилась музыка.

Потихоньку его одолела усталость, и он уже начал проваливаться в сон, когда услышал, как, тихонько скрипнув, открылась дверь и, по-видимому, вернулся Слава. Сон мгновенно улетучился, потому что он услышал, как Слава перешептывается с кем-то. Он говорил, что все спят, что не надо ничего бояться, они никому не помешают. Мягкий, едва уловимый девичий голос что-то прошептал в ответ, но Николай не расслышал. Он лежал, отвернувшись к стенке, ему не хотелось мешать другу и не хотелось себя выдавать, поэтому он даже не пошевелился и притворился спящим.

Они вышли из-за шкафа, который стоял таким образом, что создавалось пространство в виде маленького тамбура, прошли мимо кроватей Николая и Анатолия и сразу, не раздеваясь, легли в постель. Николай напряг слух, пытаясь понять, кто та девушка, которая отважилась вот так прийти ночью в комнату с парнем, заведомо зная, что они там будут не одни. Николай слышал, как они начали целоваться, потом по звукам стало ясно, что он ее начал раздевать, было также ясно, что она этому не препятствует, а напротив, помогает. Было не разобрать, о чем они перешептывались, к тому же мешала музыка, доносившаяся через окно. И через какое-то время кровать стала ритмично покачиваться и поскрипывать, словно она хотела рассказать всему свету, насколько ей сейчас приятно и сладостно… По комнате поплыл специфический запах любви. В какой-то момент Слава чтото спросил у девушки, и та в экстазе достаточно громко ответила: «Нет, мне хорошо!». Словно удар молнии пронзил тело Николая. За доли секунды его покрыл пот, а потом неуемная нервная дрожь овладела его телом. Он узнал этот голос. Это была Марина.

С неудержимой, молниеносной быстротой проносились мысли в его голове. Первым порывом было вскочить и ударить любовников, вторым – закричать им «Зачем так?!». Третьим – сказать ей, что он здесь, что он существует! Но ничего этого он не сделал, потому что пришла другая мысль: «Это ее выбор». И он, стиснув зубы, стараясь унять нервную дрожь, и дальше лежал в кровати. Только теперь из глаз невольно покатились слезы. Из окна в это время доносилась песня английской группы «Smokie», и Крис Норман пел: «I’ll meet you at midnight» – «Я встречусь с тобой в полночь»…

На какое-то время они затихли, потом Слава, видно, захотел вновь повторить мужской подвиг, но Марина, судя по всему, не соглашалась. Вскоре стало слышно, как они копаются в одежде, стараясь разобраться, как ее верно надеть. К радости Николая, они довольно быстро собрались, и Слава вышел ее провожать. Как только они закрыли за собой дверь, Толя и Хайруллы зашевелились, дав Николаю понять, что они тоже не спали и все слышали. Николай перевернулся на другой бок и ничего не сказал, да и что тут было говорить. Через минут пять вернулся Слава, разделся, нырнул в кровать и вскоре заснул. А Николай так и пролежал до утра, не сомкнув глаз.

Утром встал, привел себя в порядок, но на пробежку не пошел – не было сил, да и настроения. Не стал будить Хайруллы, хотя знал, что тот будет недоволен и полдня будет ему об этом напоминать. Мысли о том, что произошло ночью, не давали ему покоя. Славу он не винил, но к нему все же возникла неприязнь, и Николай уже знал, что отношения с этого дня у них будут другими. Марина. Как же так она могла? Почему так больно? Он так стремился к ней, он думал о ней, он так хотел видеть ее рядом… И вот подарок, сюрприз от нее. Ну пусть, если ей с ним хорошо, то пусть и довольствуется этим. Выбросить ее из головы, забыть! А что, собственно, помнить? Ну нравилась она ему, ну танцевали, ну дружелюбна и общительна была с ним. Начали поговаривать, что между ними что-то есть… И все. Теперь очевидно, что он ошибся в ней, считая ее красивой и чистой девушкой, а это оказалось далеко от истины. Может, и хорошо, что все так случилось. У него открылись глаза на нее. Не он на нее плюнул, а она. Его совесть чиста, а все остальное неважно. Теперь, главное, не видеть ее и не встречаться. Забыть, забыть…

Он лежал на кровати и пытался читать учебник. Он читал, но совершенно не понимал и не помнил, что прочел. Сначала проснулся Толя, попросил поставить чайник, потом открыл глаза и Хайруллы. Как и ожидал Николай, тот начал утро с претензии, что его не разбудили, но потом сказал, что, может, и хорошо, один день надо организму выспаться. Они пили чай, когда проснулся и встал Слава. Все было и происходило, как и прежде, никто и словом не обмолвился о ночном событии, все молчали, но понимали, что отношения в их маленьком коллективе изменились. По крайней мере, между Славой и Николаем.

Николай метался, не находя себе места, пробовал себя загрузить учебой, но все было тщетно. Сердце не хотело мириться с тем, что любовь, вынашиваемая и лелеемая им долгое время, в одно мгновение стала ненужной. Николая все раздражало, ему не хотелось никого видеть, возможно, поэтому он переоделся и отправился к метро «Авиамоторная», не имея четкой мысли, куда поехать.

Он вышел на «Третьяковской», день был по-летнему замечательным. Город был наполнен людьми, по большей части туристами. Николай этот старый район Москвы не знал, поэтому пошел в том направлении, куда его повело чутье, вовсе не задумываясь над тем, куда оно его приведет и что интересного он сможет увидеть. Люди и их лица его сегодня не интересовали, он их не изучал, как раньше, они были ему безразличны. Он шел и смотрел на здания вокруг, надеясь увидеть нечто интересное с архитектурной точки зрения. Ничего особенного он не увидел, разве что две церкви, встретившиеся на его пути, он осмотрел их и пошел дальше. Прошел по Большой Ордынке, свернул в какой-то переулок. В киоске купил мороженое в стаканчике, это было кстати – он уже успел проголодаться. Рядом был небольшой скверик. Николай присел на единственной скамейке и с удовольствием съел мороженое. Отдохнув, он продолжил свой бесцельный путь. Так он и ходил по улицам и переулкам Замоскворечья, все время отклоняясь от главных улиц, где бурлило движение, раздавался шум моторов, и воздух был загазован. Уже солнце клонилось к горизонту, когда он перешел Москву-реку и вышел к метро «Таганская». Решил возвращаться домой. Он изрядно подустал, поэтому, вернувшись в общежитие, сразу отправился спать.

Прошла неделя. За все это время он ни разу не встретился с Мариной. Выходя из комнаты, он озирался по сторонам, чтобы заблаговременно заметить ее и избежать встречи. Похоже, и она не испытывала желания с ним встретиться. Но они встретились. Он пришел на кухню со сковородкой и вчерашними отваренными макаронами. На плите варился чей-то суп, бурлящая вода перехлестывала через края и вот-вот могла залить плиту. Николай убавил подачу газа, поджег еще конфорку и поставил свою сковороду на огонь.

– Здравствуй, – за его спиной послышался тихий и спокойный голос Марины.

– Здравствуй, – ответил Николай, вздрогнув от неожданности У него возникло желание поскорее выскочить из кухни, но она задержала его, обратившись к нему с виноватым видом нашкодившего животного:.

– Постой, я знаю, что ты теперь обо мне думаешь, но я хочу тебе сказать только одно: я ничего плохого не сделала и перед тобой ни в чем не виновата, – сказала она спокойно и замолчала, словно ждала его реакции.

– Тогда для чего ты мне это говоришь? – спросил Николай, стараясь говорить как можно спокойнее, но он с трудом сдерживал закипающий в нем гнев.

– Я хочу, чтобы ты понял, что я чиста перед тобой и хочу, чтобы между нами были нормальные, как и прежде, отношения.

– Вот как! А ты уверена, что они могут быть такими, как прежде? – резко спросил он, с трудом сдерживаясь, чтоб не взорваться.

– Не знаю, это тебе решать. Через две недели я уже уеду домой на каникулы, – все так же спокойно говорила она. – Тебе будет легче, если ты не будешь думать обо мне плохо.

– Что-то я не пойму, к чему ты это говоришь. Какая разница, что и как я буду думать, может, я вообще ничего не хочу думать.

– Ну и ладно, – резким тоном вдруг сказала Марина и, недобро взглянув на него, добавила: – Ты ничего не понимаешь или не хочешь понимать. Просто все так вышло. Ты хороший человек, но мне нравятся симпатичные ребята.

Сказав это, она как-то неестественно засмеялась, выключила конфорку с кипящим супом и зашла в женский туалет. А Николай был просто шокирован ее словами и ее диким смехом. Она еще раз нанесла ему удар, пыталась его оскорбить, намекнув на недостатки его внешности. И действительно, он не очень понял, что она хотела сказать. «“Просто все так вышло”. Интересно, с кем? Со Славой? Да, очень интересно… При “хорошем” человеке трахаться, а потом говорить, что ни в чем не виновата. И я еще чего-то не понимаю. Грандиозно! Выбросить из головы эту красавицу гребаную!» – пронеслось у него в мыслях. Ему вновь стало плохо и неспокойно на сердце. Он помешал макароны и поспешил выйти из кухни. Через несколько минут стал открывать консервы с тушенкой, а принести макароны попросил Анатолия, чтобы больше Марину не видеть.

Легко было сказать: «Выбросить из головы». Но как трудно это было сделать. Он нашел в себе силы избегать ее, тем более ребята говорили, что она встречается со Славой. Много раз ему снилось ее последнее: «Ты хороший человек, но мне нравятся симпатичные ребята». И ее смех, смех ненормального человека. Не раз он просыпался от этого бреда, не раз всплывали эти слова наяву, и каждый раз он испытывал такую тяжесть на сердце, что силы оставляли его. И как итог – портилось настроение. Ему стало намного легче, когда он узнал, что она уехала. Снялось внутреннее напряжение, которое присутствовало только от одной мысли, что он может с ней встретиться. А к Славе за помощью он больше не обращался. Если были проблемы с каким-либо заданием, то он консультировался у других товарищей или откладывал на потом.

У Лешки Харитонова был переносной кассетный магнитофон «Электроника», который слушали в любую свободную минуту. Практически магнитофон перекочевал в руки Николая, и с тех пор его любимой музыкальной группой стали «Smokie», которые он слушал почти ежедневно.

По Москве начал летать тополиный пух, когда настало время сдачи экзаменов у ПО-шников. Готовились все, потому что именно экзамены решали их дальнейшую судьбу. Количество баллов, набранных на экзаменах, имело огромное значение в выборе специальности, а значит, и престижности будущей профессии. Перед экзаменами все суетились, спрашивали друг у друга, спорили между собой, выискивали в учебниках ответы, как будто они в этот последний момент узнают нечто такое, чего они не смогли узнать за полгода учебы. Стояла напряженная, нервозная обстановка.

Первым экзаменом был русский язык, диктант. Николай очень опасался этого экзамена, потому что с грамматикой у него были проблемы и, как оказалось впоследствии, не без основания. Во время экзамена от внутреннего перенапряжения он чувствовал себя неуверенно, никак не мог собраться, сосредоточиться, и итог был плачевный – он получил тройку. Расстроился очень, хотя на курсе были и двойки. Он считал, что возможен был другой результат, если бы он сумел справиться с волнением. Это был не первый экзамен в его жизни, но первый в высшем учебном заведении, поэтому к нему он относился настолько серьезно и ответственно, что ему казалось, при худшем исходе он бы не пережил эту неудачу. Но случилось так, как случилось.

Его воля и непреклонность, его стремление и желание преодолеть этот барьер позволили ему собраться и идти дальше, к своей цели. Следующий экзамен был по математике, и он выдержал его на четыре балла. Эта была хоть и маленькая, но очень важная победа для него, она принесла ему веру в себя и свои силы. На экзамен по физике он шел с большей уверенностью на успех, чем на предыдущие. Он любил этот предмет, знал его, поэтому меньше волновался и чувствовал себя спокойнее. Итог ободряющий: четверка, но твердая четверка. Последний экзамен по химии, напротив, напрягал его. Еще со школы у него были не лучшие воспоминания об этом предмете, как-то не очень его привлекала химия с ее валентностью, свободными связями и реакциями. Эта наука была ему попросту не интересна, но, как теперь оказалась, необходима. Готовился, старался и, чуть не завалив, получил тройку, но она явно была слабенькой, что называется, с натягом. Лешка получил двойку, и это было для Николая ударом, ведь они очень сдружились и в последние два-три месяца много времени проводили вместе. Но как бы то ни было, в общежитии готовился праздник – это и окончание подготовительного отделения, и начало студенческой жизни для тех, кто выдержал экзамены. Теперь их по праву можно было считать первокурсниками. Студенческие билеты, посвящение в студенты, зачетки – это все в начале сентября, а теперь был праздник, свобода и радость от того, что одна ступенька преодолена.

Их группа была дружна, поэтому организовали поездку на природу. Правда, согласились далеко не все, а из девушек пожелала поехать только Надя Семьянова. Саша Белоножкин выбирал место стоянки и был проводником. Они остановились в небольшой рощице недалеко от дачного поселка и разбили лагерь. Наломали веток, собрали сушняк и развели костер. Приготовили шашлыки и довольно много выпивали, произнося тост за тостом.

Но самое поразительное: они, полгода проучившись в одной группе, не смогли узнать о товарищах того, что открыли в этом коротком походе. Уже когда ставили палатки, отличилась Надя. Оказалось, что она занимается скалолазанием и туристические походы для нее – это хобби. С установкой палатки она справилась гораздо быстрее и профессиональнее, чем юноши.

О том, что Андрей Зубков был острым на язык, знали давно, но то, что он оказался весельчаком и неподражаемым рассказчиком анекдотов и всевозможных историй, увидели по-настоящему именно в тот вечер. Он, что называется, оказался в центре внимания, проявляя свой артистический талант. Остальным оставалось только его слушать и «умирать» от его изречений и высказываний. Не сразу, но заметили исчезновение Серёгина Алексея. Он отошел по нужде и пропал. Они кричали, звали его, но все было безрезультатно. Решили разбиться на пары и прочесать лес. Вскоре на него наткнулись Надежда с Николаем. Леша находился в нескольких метрах от лагеря. Свернувшись калачиком, он спал. С трудом растолкав его, они довели его до палатки и уложили на спальный мешок. Но к костру вернулись не все: пропал Андрей и Хайруллы. Их не стали искать, предположив, что они рано или поздно, найдутся. К счастью, час спустя они вернулись. Рассказали, что дошли до железнодорожной станции, полагая, что Алексей ушел именно туда.

Еще одним открытием стал Саша Белоножкин. Он взял с собой гитару и достаточно сносно играл, исполняя популярные мелодии. Они не пели, а горланили так, что жители дачного поселка вряд ли смогли выспаться в ту ночь. Почему-то им особенно понравилась песня из репертуара ВИА «Поющие гитары». Они пели ее несчетное количество раз:

Также жители поселка могли и проспать, потому что они своим пением заглушали пение первых петухов. Когда уже в послеобеденное время они шли к станции с рюкзаками за плечами, то ощущали недоброжелательные взгляды жителей дачного поселка. Видно, своим песенным талантом они оставили след в их невыспавшихся мозгах и разозленных сердцах. Но в том, что слова «синий-синий… у-у-у-у» потом несколько дней звучали в голове каждого участника этого мероприятия, сомневаться не приходилось…

До сентября оставалось более месяца, поэтому многие вчерашние учащиеся подготовительного отделения, а теперь без пяти минут студенты искали возможность поработать и заработать деньги, в том числе и Николай. И как-то вышло, что один знакомый старшекурсник сказал Хайруллы, что есть неплохая строительная работа в колхозе рядом с районным центром Бежецк в Калининской области. Примерно через неделю потребуется пять-шесть человек. Желающих поехать и поработать нашлось больше, чем требовалось, но повезло далеко не всем. Пообещали дать работу и записали: Николая, Хайруллы, Славу, Женю, Лешу Серёгина, Толю Маякина. Неожиданно, но в тот же день Николай получил письмо от брата Сергея, в котором нашел приглашение на свадьбу. Свадьба должна была состояться на выходных. Он и его друг Леша Харитонов, недолго думая, купили билеты и поехали в Воронеж. Леша запланировал навестить своего брата, играющего за воронежский футбольный клуб «Факел», и заодно погулять на свадьбе.

Приехав в Воронеж, они решили предварительно пройтись по магазинам, а затем зайти в гости к Лешиному брату. Они вышли из центрального универмага, как вдруг Лешка увидел автобус с надписью «Футбольный клуб “Факел”», который повернул к универмагу и остановился. Друзья, не веря своим глазам, побежали к нему и успели вовремя, потому что автобус остановился только для того, чтобы высадить одного из пассажиров. Юра, брат Алексея, сам увидел его из окна, попросил водителя еще задержаться и вышел из автобуса. Он искренне удивился и спрашивал Алексея, каким образом тот здесь оказался. Это была поистине неожиданная встреча. Чтоб в почти миллионом городе, без предварительной договоренности вот так пересечься – фантастика! Алексей рассказал, как все вышло, и познакомил брата с Николаем. Они второпях переговорили и тут же попрощались, так как команда уезжала на тренировочную базу. Время и ситуация не позволяли им спокойно пообщаться. Алексей даже не сказал брату, что он не поступил в МЭИ. Пожав друзьям руки, Юра вскочил на подножку автобуса, и тот сразу же тронулся.

Приехав к родителям Николая, они сразу подключились к подготовке торжества. Николаю поручили организовать музыку. Он проверил свой собранный еще до армии ламповый усилитель низкой частоты. Усилитель работал неплохо, лишь при полной громкости выходная лампа начинала возбуждаться, и на динамиках появлялись хрипы и искажения. Хорошо то, что Лешка взял с собой свой магнитофон с кассетами, на которых были записаны последние популярные мелодии, и проблема была решена. Отцу Николая очень понравился Лешка, они нашли общий язык и много между собой общались. Отец расспрашивал его о Калуге и о родителях. Сам рассказал о своем увлечении охотой и даже показал Алексею свою охотничью двустволку.

Свадьбу не планировали делать пышной, но по предварительным подсчетам должно было быть около пятидесяти гостей: по двадцать с лишним человек со стороны жениха и невесты. Молодожены решили отметить свадьбу в родном селе невесты, Круглом, и сняли там зал в кафе.

Невеста, Люба, была на несколько лет старше своего избранника, но по внешнему виду не «тянула» на свой биологический возраст. Как-то она сразу всем пришлась по душе, семья жениха ее приняла. Она была среднего роста, с круглым, добродушным лицом, немножко полновата, но это ее не портило. Но первое, на что все обращали внимание, – это ее на удивление темные глаза. Они, словно две черные пуговки, украшали ее лицо и придавали ей особый шарм. И, как понял Николай, она была единственной девочкой в многодетной семье, остальные – мальчики. Для своих родителей и братьев она была любимицей, и, естественно, они очень ее любили и стремились сделать ее свадьбу достойной и запоминающейся. Так все и вышло.

Гуляли целых два дня, со всеми русскими традициями, которые присущи воронежскому краю: кража и выкуп невесты, уединение молодоженов, демонстрация умения молодоженов мастерства в ведении домашнего хозяйства, пляски и частушки, тосты с традиционным «горько!». Все прошло довольно весело и без всяких непредвиденных событий. На второй день, в воскресенье, Николай с Лешкой, попрощавшись со всеми, раньше всех покинули еще шумевшую на всю округу свадьбу и отправились в Нововоронеж.

Еще в феврале, обустроившись в общежитии и более-менее приведя в порядок свои дела, Николай, как и обещал, написал Нине письмо, но ответа не получил. Он долго ждал его, хотел еще написать, думая, что по какой-то причине письмо не дошло до адресата. Но потом случилось непредвиденное: он сломал руку, да и в мыслях его появилась и жила Марина. Теперь же выпала возможность увидеться с Ниной, и он решил ее использовать. Приехав и позвонив в ее квартиру, он увидел незнакомую женщину преклонного возраста, которая сообщила, что Нина здесь уже не проживает, а где она теперь, она не знает. Николай не расстроился, подумав, что если все так складывается, то, значит, не судьба. Да и он больше не испытывал такого влечения к ней, как раньше, в юности, еще до армии.

Вернувшись в Москву, Алексей решил устроить чтото типа прощальной вечеринки. Во вторник после обеда большой компанией пошли в знаменитые Сандуновские бани, которые находились на улице Неглинной. Они были построены в начале девятнадцатого века и названы так по фамилии первого владельца Сандунова, знаменитого комика того времени и большого любителя бань. Особенность этих бань в их красивой архитектуре и, говорят, в особом строение печей. Ребята простояли почти два часа за билетами, а это был обычный рабочий день. Там стоило побывать хотя бы раз, потому что бани поражали своим размахом и красотой. Компания была довольна, они там неплохо провели время, попивая пиво. По пути домой зашли в гастроном, купили продукты и спиртное и вернулись в общежитие. Общими усилиями собрали стол и очень мило посидели до полуночи, продолжив веселье, посвященное… расставанию.

На другое утро у Николая сильно болела голова, такое состояние не радовало, но приходилось терпеть. После полудня зашел к нему Алексей и попросил вечером проводить его на вокзал. И уже вечером, когда он пришел к другу, чтоб помочь донести вещи, Алексей подарил Николаю на память свой кассетный магнитофон, который уже давно перекочевал в его руки. Николай настолько к нему привык, что этот дружеский жест Алексея вызвал в нем искреннюю радость и благодарность. Они расставались, и каждый из них понимал, что это конец их дружбы. И хотя Лешка говорил, что он будет навещать и приезжать в гости, но Николай знал, что даже если это так и будет, то все равно по-другому. Николаю всегда было тягостно расставаться с людьми, особенно с теми, кто много для него значил и занимал особое место в его жизни.

Проводив Алексея, в подавленном настроении он вернулся в общежитие, в свою комнату. У них был гость. Оказалось, это был выпускник прошлого года, поэтому многие старшекурсники его знали, он-то и являлся организатором работы в Бежецке. Когда появился Николай, он в это время рассказывал собравшимся ребятам о работе, которая их ждала, об условиях проживания и зарплате. Предложение было многообещающим. Потом он провел небольшой опрос каждого кандидата с целью выяснить, кто и что умеет делать. Во время разговора он изучающе посматривал на Николая, а потом спросил, умеет ли тот держать в руках топор. Николай ответил очень ясно и коротко: «С детства». Ему понравился ответ Николая, он улыбнулся и сказал, что, значит, они сработаются. Так Николая свела судьба с еще одним хорошим человеком – Михаилом. Выглядел Михаил простовато, в нем не угадывался инженер. Его внешний вид больше напоминал работягу: средний рост, крепкое телосложение, обветренное волевое лицо, грубые, жилистые руки. Как оказалось впоследствии, он занимался спортом и был увлечен карате, это их сдружило с Хайруллы. Итогом встречи было решение следующий день посвятить сборам, а уже вечером или ночью выезжать по адресу, записанному на клочке бумаги. Наутро все собрались вновь в их комнате, обсудили, как им действовать дальше. Решили сброситься в общую копилку и закупить крупу, макароны, тушенку. Николая командировали на вокзал за билетами.

Когда он приехал на Ленинградский вокзал, то увидел длиннющие очереди в кассы. Стало ясно, что придется стоять не менее часа. День выдался жарким и очень душным, это особенно чувствовалось в очереди. Многие обмахивали себя сложенными в виде веера газетами или предметами, которые для этой функции подходили. Николай встал в очередь и обратил внимание на девушку, которая заняла очередь в соседнюю кассу. Она была одета в легкое ситцевое платьице, которое показывало красивую сложенность юного тела, а в руках держала довольно тяжелую сумку. Встав в очередь, она с облегчением бросила ее на пол. Потом каждый раз приподнимала ее за ручки и ногой переталкивала на другое место, с каждым шагом приближаясь к заветному окошку кассы. Вид у нее был настолько уставший, что Николаю стало ее просто жалко. Он смотрел на нее и не мог решиться подойти к ней. Но когда он заметил, что и она периодически поглядывает на него, Николай, предупредив стоящего за ним мужчину, подошел к ней.

– Привет! Вы меня извините, но мне кажется, что вы плохо себя чувствуете.

– Привет, устала я очень, всю ночь не спала, ехала в общем вагоне аж с Ростова. Теперь голова кружится и болит, – сказала она слабым голосом.

– Послушайте, идите сядьте в зале, там на втором этаже есть большой зал ожидания, а через минут сорок подходите ко мне, хорошо? – пытаясь ей помочь, сказал Николай. – А кстати, вы куда едете?

– До станции Сонково, а потом еще тридцать километров на автобусе. В деревню, к тетке, – вялым и бесцветным голосом отвечала она.

– Вот как здорово, мы тоже едем в этом направлении, только до Бежецка, – обрадовано произнес он. – Меня зовут Николай, я студент, а как ваше имя?

– Юля. Спасибо вам, но я сама постою.

– Да перестаньте! Что ж тут такого страшного? Идемте, я поднесу вашу сумку, и вы посидите, отдохнете, а когда подойдет очередь, я за вами приду, – сказал он решительно.

Николай схватил ее сумку, а второй рукой бесцеремонно взял ее руку и повел к лестнице, ведущей на второй этаж. Найдя свободное место и оставляя ее в зале ожидания, он еще раз сказал, чтобы она не волновалась – он обязательно придет. Как и предполагал, он простоял еще почти час, когда его очередь продвинулась так, что можно было считать себя у заветной цели. До билетного окошка человек шесть, и он решил пойти за Юлей. Он быстро разыскал ее и был поражен тем, что он ее нашел в том же положении, что и оставил. Только голова ее была слегка повернута и расслабленно прижата подбородком к груди, а глаза закрыты. И только по колебаниям груди можно было определить, что она сладко спала, скрестив руки на коленях. Она в эти минуты выглядела настолько мило, что будь под рукой лист бумаги и карандаш, то он бы зарисовал это волшебство. Любуясь красотой, он легонько коснулся ее плеча и, стараясь не напугать, нежно позвал ее:

– Юля, Юля, просыпайтесь, нужно идти к кассам!

– У-у-и-и, – выдавила она из себя, пробуждаясь ото сна. Она с трудом открыла глаза, в которых еще не было понимания реальности жизни. Через несколько секунд к ней вернулось сознание, до этого сладко почивавшее, на лице выступил румянец.

– Что, уже пора?

– Да, Юля, идемте, наша очередь подошла. Как себя чувствуете?

– Спасибо, лучше. Правда, кажется, голова все равно болит, – сказала она, приподнимаясь.

Она протянула руку, чтобы взять свою сумку, но Николай опередил ее. Она выглядела забавно: заспанные глаза, яркий румянец на щеках, сморщенный лоб от головной боли и неуверенная походка – ее покачивало.

– Юль, да вы уж держитесь за меня, – на этот раз, как бы спрашивая ее разрешения, сказал он и вновь взял ее за руку. Она не отстранилась от его действий.

– Мне бы в туалет, умыться, а то я представляю, как я выгляжу, – сказала она, послушно держась за его руку.

– Это лучше потом, а то прозеваем свою очередь, – произнес Николай тоном, не терпящим возражений, и, сам не зная как, выпалил: – Ты красива! И, поверь, хорошо выглядишь.

– Спасибо! – впервые с момента знакомства заулыбалась она.

У кассы он пропустил ее вперед, она просила билет на любой ближайший до Сонково. Но, к ее сожалению, билеты были только на ночной почтово-пассажирский поезд, отправление которого было в двадцать три десять. Другого варианта не было, и она купила билет. Николаю этот поезд тоже подходил, поэтому он купил шесть билетов в плацкартный вагон, как оказалось, в тот же, что и Юля.

Оставив Николая с сумкой возле дамского туалета, она ненадолго покинула его. Он стал размышлять над тем, как ему поступать с ней дальше, ведь у него совершенно не было времени, чтобы уделить ей внимание. Когда она появилась, он прямо спросил о ее планах. Она ответила, что найдет аптеку, купит что-нибудь от головной боли и будет сидеть ждать поезда. Планов посмотреть Москву, куда-то пойти у нее не было. Николай вначале предложил поехать с ним в общежитие, но сказал, что там она вряд ли сможет отдохнуть, так как он не один, да и день такой сегодня суетливый. Юля и сама отказалась от этого предложения. И тогда к нему пришла другая мысль, которую он предложил Юле. Та вначале отнекивалась, но он ее убедил, что это очень хороший вариант. Они сдали ее сумку в камеру хранения, нашли аптеку и потом поехали в общежитие к брату Александру – у Николая был ключ от его комнаты.

Пока добирались, Юля рассказала, что она родом из города Кемь, что в этом году окончила школу, что у нее есть парень, который служит в Ростове-на-Дону и от которого в данный момент она и возвращается. Рассказала о том, что подала документы в техникум, в котором готовят специалистов для легкой промышленности, и сейчас она готовится к экзаменам. У тети ей гораздо лучше, чем дома у родителей, где кроме нее были три брата-оболтуса. Приехав на 5-ю Парковую улицу, зашли в гастроном, купили булку, сливочное масло и докторской колбасы. В комнате брата было довольно душно, Николай открыл створку окна и задернул шторы. Предложил Юле принять душ, а сам вышел на кухню, чтобы поставить чайник и поджарить колбасу до легкой корочки, тогда она казалась еще вкуснее. Вернувшись, застал Юлю еще расплескивающей воду в душе, поторопил ее, прокричав через дверь, что нехитрый обед уже готов и его нужно есть, пока он не остыл. И вскоре она вышла из душа, разрумянившая, с мокрыми волосами, взбодренная. Но, несмотря на это, в глазах все-таки чувствовалась ее дорожная усталость. Они поели, и Николай сказал ей:

– Я оставлю тебя, ты ложись, поспи, а часам к пяти я приеду, и мы поедем потом на вокзал, хорошо?

– Мне неудобно, а вдруг твой брат придет, что я ему скажу? – обеспокоенно спросила она.

– Юля, брат раньше шести часов не вернется, может вернуться его жена, вот с ней могут быть проблемы, неизвестно, как она на это отреагирует.

– Тогда я не останусь, – категорично сказала Юля, а потом робко спросила: – Коля, может, ты побудешь здесь?

– Нет, я не могу, мне нужно собраться в дорогу, ребята и так меня уже заждались, неясно теперь, что они думают, – аргументируя необходимость спешки, он действительно подумал о ребятах. – Обещаю тебе, я потороплюсь и приеду еще раньше. Ты ложись, отдохни и ни о чем не беспокойся, я быстро вернусь.

И он уехал. Ребята на самом деле волновались, думали, что с ним что-то случилось. Он коротко рассказал, почему так сильно задержался, быстро собрал свои вещи, сложил в сумку, доложив немного закупленных товарищами продуктов. Договорился, что они заберут его сумку и встретятся после двадцати двух часов на платформе железнодорожного вокзала. Еще раз прокрутив в голове, как бы проверяя себя, он убедился, что все, что он думал взять в дорогу, сложено, паспорт при нем, и он со спокойным сердцем отправился обратно на Парковую улицу.

В половине пятого он уже был у двери комнаты Александра, тихонько открыл дверь и, стараясь не шуметь, прошел в комнату. Юля сидела на диване и с напряжением смотрела на входящего. Увидев его, она мило заулыбалась. Вид ее был хоть и заспанный, но совершенно другой, это уже был сияющий человек, довольный собой и радующийся жизни. Николай подошел к ней, присел рядом и взял ее руку, но она освободилась от его касаний и сказала:

– Нет, нет, этого не надо. У меня есть парень, я тебе говорила, я его жду.

– А я ни на что и не претендую. Я все понимаю, сам вчера еще служил, извини, это я по инерции, – сказал он и перевел разговор в другое русло: – Я вижу, что ты поспала, и теперь все прекрасно, так?

– Все хорошо, и, главное, голова прошла, чувствую себя превосходно. Что делаем? – весело спросила она.

– Собирайся, пойдем где-нибудь поедим посерьезнее, а там видно будет.

Через двадцать минут они не спеша шли по улице и искали столовую или какое-нибудь кафе. Набрели на пельменную. Насытившись, решили никуда не ехать, а просто побродить по улицам Москвы, чтоб убить время до отъезда. Они шли и разговаривали об обыденных вещах, Николай коротко рассказал о себе, об учебе. Само собой вышло, что она спросила о девушке. На это Николай ответил шуткой, что таковой нет, так как его основная любовь – это учеба. Юля, посмеявшись, сказала, что обязательно будет и девушка, потому что он добрый и теплый человек. Такие слова ему были необходимы и приятны.

Когда они приехали на вокзал, то получили из камеры хранения ее сумку и пришли к платформам, откуда отправлялись поезда дальнего следования. Друзей его еще не было, хотя их поезд был уже подан. Они появились, когда уже прозвучал голос диктора, объявивший, что на их поезд разрешается посадка. Товарищи были навеселе, от них разило водкой и луком. В первый момент Николай забеспокоился, не увидев своей сумки, а оказалось, они специально прикрыли ее Лешкиной курткой, хотели его разыграть. Но фокус не удался – куртка соскользнула и осталась лежать на асфальте. Николай познакомил всех с Юлей, и они отправились на посадку. Юлино место было за два отсека от них, ближе к туалету. Николай предложил ей свое место, но она отказалась. Она, в отличие от всей компании, взяла белье, забралась на свою полку и сказала, что будет спать. Николай до этого момента не отходил от нее и делал все возможное, чтобы она чувствовала его заботу. Со стороны было похоже, что они очень близкие люди, потому что окружающие улыбались, глядя на то, как они между собой воркуют. Когда Юля улеглась, он заботливо накрыл ее простыней. Она, поймав его руку, легонько сжала ее и сказала:

– Спасибо тебе!

– Сладких снов! – счастливо улыбаясь, ответил он и отправился к своим друзьям.

Совсем ранним утром, когда рассвет только забрезжил, Николай прощался с Юлей. Она написала на клочке бумаги адрес своей тетки и сказала, что побудет там неделю, а потом уедет на сдачу экзаменов, но после вновь вернется. Николай не мог сказать ничего конкретного, потому что не знал, как все у него сложится и будет ли возможность приехать к ней. И кроме того, он не видел особого смысла тратить на нее время: если она действительно ждет своего парня с армии, то Николай для нее не так уж важен. Поэтому, ничего не обещая, он сказал, что он навестит ее через три-четыре недели, если будет возможность. Он вместе с друзьями вышел в Бежецке, а она стала готовиться к высадке на следующей станции. Автобусы еще не ходили, и они осталась на вокзале, только Женя со Славой отправились выяснять, как им добираться до того колхоза.

Приехав в село и расспросив у местных жителей, где работают строители из Москвы, они еще полчаса шли пешком, руки отказывались нести сумки, устали основательно. Их встретили трое ребят, двое из которых Николаю были знакомы: аспирант Боря, пятикурсник Юра, и незнакомый инженер Григорий, который подрабатывал во время своего отпуска. Разместили их всех вместе в большой комнате старого, сложенного из бревен дома. Все удобства были во дворе, вода – из колодца. Армейские условия, но ребята все были к этому привыкшие.

Немного отдохнув, попив чаю и переодевшись в рабочую одежду, отправились на стройку. Стройка велась сразу на двух объектах: возводилось новое зернохранилище с сушильной камерой, и реконструировалась старая животноводческая ферма, или попросту коровник. Так как основным материалом было дерево, то Михаил, их работодатель, арендовал лесопильный цех, на котором также работали ребята из его бригады, а за старшего, там был отец Михаила, дядя Иван. Лесопильня находилась в двенадцати километрах, поэтому дядя Иван там и жил, чтобы не ездить каждый день и не терять драгоценное время. Работа там считалась самой тяжелой, поэтому командировали на неделю всех по очереди. Николай вскоре тоже туда попал, и ему там понравилось, а он понравился дяде Ивану. Дядя Иван позже сказал сыну, что Николай хорошо работает и очень ответственно относится к своим обязанностям, не лентяйничает. Работали по многу часов: начинали в восемь утра, а заканчивали в девять вечера, а иногда и гораздо позже. Суббота была рабочей, а в воскресенье, как правило, трудились до второго часа. На выходные приезжало еще по пять-шесть человек, в основном это были бывшие сокурсники Михаила или друзья. Некоторые из них брали отпуск и приезжали подзаработать. Уставали за целый день так, что ночи казались слишком короткими. Но парни были молодыми, так что в субботу и воскресенье они находили в себе силы и желания сходить в местный клуб на танцы. Пару раз и Николай ходил, но как-то ему там было неуютно. Атмосфера в клубе напоминала то, о чем когда-то сказала его любимая учительница в разговоре о Доме культуры в Данково: ничего интересного, только пьяные разнузданные парни. Кое-кому удавалось найти девушку, как они выражались, «на разок», но Николая такое не прельщало, и он сторонился таких отношений.

Однажды перед обедом к ним приехали четверо местных парней на мотоциклах, спросили, кто из них Женя. По их поведению было ясно, что они настроены агрессивно и приехали выяснять отношения. Один из них был с цепью, обмотанной вокруг руки. Намечалась драка, но из ямы зерносушилки вылез Леша Серёгин, держа в своих крепких крестьянских руках монтировку. Его перекошенное небритое лицо и грубое «Че надо?» сыграли свою роль, те попятились и со словами «Да вы что, мужики! Мы пошутили!» ретировались с их территории. Оказалось, Женя проводил накануне чью-то девушку. А над Лешей потом посмеивались, говорили, повезло парням, что он еще был не выпивши!

Целый месяц они усердно трудились. В один из дней погода испортилась, было очень ветрено, и с самого утра лил проливной дождь. Они закончили работу раньше обычного, потому что работа была под открытым небом, и они встали, и не могли двигаться далее. В распоряжении их бригады была машина ГАЗ53, на которой подвозили материалы. Водителем у них был Толя Маякин. Николай, уговорив Анатолия и договорившись с Кореневым Борей, который в тот момент был за старшего, решил отыскать и навестить свою знакомую Юлю. Тем более впервые сложились для этого условия, и он ей обещал это сделать.

Настроение было великолепное, и они отправились в путь. С машиной иногда случались непонятные вещи: она по своему усмотрению глохла и никак не хотела заводиться. Скорее всего, была проблема с прерывателем, но так как она была предназначена для «внутренних» работ, то особо никто не беспокоился о ее состоянии, далеко на ней никто никуда не ездил. Это была ее первая рискованная прогулка на тридцать километров от постоянного места дислокации. Дорога была всюду асфальтирована, поэтому они очень быстро доехали до поселка Юлиной тети и довольно быстро нашли ее дом. Остановились. Николай вбежал на веранду и постучался в дверь.

– Здравствуйте! – сказал он миловидной женщине, открывшей ему дверь. – Юля дома? Позовите ее, пожалуйста.

– Дома, сейчас позову, – произнесла она растерянно, подозрительно осматривая Николая.

Оставив входную дверь открытой, вошла в дверь, ведущую вглубь дома. Через мгновение он услышал, как она позвала:

– Юля, выйди, к тебе пришли!

Не прошло и минуты, как появилась Юля.

– Здравствуй, Юля! Вот, как и обещал, я нашел тебя! – сказал Николай.

– Привет! Я рада. Ты специально приехал ко мне? Или какие-то дела здесь?

– Специально к тебе, поедешь с нами?

– С кем это, с вами? И куда поедем? – полюбопытствовала она.

– Там Толя, ты его знаешь. А поедем к нам, сходим на танцы, а потом вернемся. Конечно, если ты того хочешь, – сказал Николай, делая ударение на то, что он ей ничего не навязывает.

– Хорошо, подожди, я с тетей поговорю, а потом выйду и скажу, – сказала она, давая понять, что она не прочь погулять сегодня с ним.

– Только скажи тете, что ты вернешься очень поздно, чтоб не беспокоилась, – сказал он ей вдогонку.

Николай сквозь неплотно прикрытую дверь слышал обрывки фраз, из которых было ясно, что тетя категорически против, чтобы племянница ехала неизвестно куда, неизвестно с кем. Через некоторое время они появились вместе. Юля переоделась: на ней был желтый плащ с капюшоном. Тетя с недовольной интонацией напутствовала племянницу и сказала Николаю, что он отвечает за нее, и не дай бог, если с ней что-то случится. Николай ее успокоил, сказав, что взял Юлю из ее рук и вернет ей лично, если она проснется к их возвращению.

Сели в машину. Толя, поприветствовав Юлю, спросил о том, куда ему ехать. Было заметно, что он не испытывает восторга от того, что ему еще придется сюда возвращаться, но он согласился. Он повернул замок зажигания, чтобы запустить двигатель, но машина не пожелала заводиться. Очередная попытка завести ничего не дала. Толя поднял капот и подлез под него, пытаясь найти причину неисправности. Вернулся в кабину и вновь пытался запустить мотор, но в итоге посадил аккумулятор, а она так и не завелась. Николай с Юлей вышли из машины и пошли на веранду, уже не надеясь, что они куда-либо поедут. И тут Толя взял рукоятку для механического запуска двигателя, крутанул, и машина взревела и задымилась черным облаком. К недовольству тети, они вновь вернулись в кабину машины и с надеждой на благополучие тронулись в путь.

Вечер провели довольно весело. Приехав к ним, Юля поужинала вместе со всеми. Она была в центре внимания, и было видно, как ей это нравится. Потом пошли в клуб. Толя тихонько предупредил Николая, что обратно они должны выехать не позже одиннадцати, потому что он хотел бы выспаться. Николай и сам того же желал, поэтому пообещал другу, что уже в половине одиннадцатого будет с Юлей у машины. Он выполнил свое обещание. Но, как назло, машина не заводилась. Пропрыгав вокруг нее еще полчаса, плюнули и решили оставить это занятие на утро. Было темно, и что-то рассмотреть под капотом со слабо светящим фонариком было затруднительно. Юля расстроилась, но не меньше расстроился и Николай. Он сказал ей, что придется заночевать у них, а утром, как рассветет, решить проблему, как ее отправить домой к тетке. Деваться было некуда, она смирилась с таким положением, только категорически не согласилась с тем, что Николай хочет заночевать в кабине машины, уступив ей свою кровать. Тогда они, договорившись с Толей, сдвинули свои кровати и улеглись втроем на две кровати. Юля не пожелала раздеваться и легла в верхней одежде. Николаю было лежать настолько неудобно, что он все время старался удержать равновесие, чтобы не скатиться на кого-нибудь из соседей. Юле он отдал свое легкое одеяльце, а сам накрылся курткой. Выключили свет. Николай с Юлей тихонько перешептывались о том, что тетка теперь с ума сойдет, а у Юли теперь будут большие неприятности. Потом она предложила накрыться одеялом и Николаю. Ему такая забота была приятной, но он понимал, что точно свалится на Юлю с этого жесткого межкроватного бугра. Он, лежа на боку, левой рукой хотел убедиться, что ей хватает одеяла и она укрыта. Для этого протянул руку над Юлей, нашел край одеяла, потянул от себя и довольно сильно надавил ладонью на упругую грудь Юли. Реакция последовала мгновенно:

– Убери руку! – нарочито громко и грубо сказала Юля.

– Да ты чего? – шепотом сказал он. – Я не специально, думал, что ты мне все одеяло отдала, а сама раскрытой лежишь!

А ребята, не сдерживаясь, прыснули от смеха.

– Чего вы ржете, сами полежите на этом бугре! – сердито бросил Николай, а они после этих слов вообще взорвались смехом. Хохот стоял такой, что через мгновение и Николай с Юлей тоже покатывались от смеха, понимая комичность ситуации.

Рассвет только забрезжил, когда Николай медленно открыл глаза и улыбнулся сам себе. Он лежал на боку, плотно прижавшись к Юле и обняв ее. Стараясь не потревожить ее, он встал и, не включая света, на ощупь оделся и нашел в кармане куртки Анатолия ключи и документы от машины. Невероятно, но со второй попытки ему удалось запустить двигатель автомобиля. Николай, не выключая двигатель, вернулся вновь в дом и так же тихо и нежно, как месяц назад на вокзале, коснулся ее плеча и позвал:

– Юля, просыпайся, нам нужно ехать.

– Сейчас-сейчас, – приходя в себя, проговорила она тихонько.

– Идем во двор, там у колодца умоешься, только возьми свою сумочку, не забудь, – прошептал он.

Наскоро умывшись, они не стали терять время, сели в машину и тронулись в путь. Николай умел ездить на тракторе, но на грузовике не приходилось, да и прав он не имел. Ехал осторожно, был чрезмерно напряжен, видно, поэтому машина не очень его слушалась. Его бросало то в одну, то в другую сторону. Благо движения на дороге еще не было, и они благополучно доехали до дома Юли. Николай написал в ее записную книжку свой адрес институтского общежития, приглашал в гости. Юля сказала, когда будет в Москве, то обязательно навестит, пожала руку, вышла из кабины, сильно хлопнув дверью и, вбежав к себе на веранду, помахала рукой. На том их знакомство и закончилось.

Развернувшись, он отправился в обратный путь. Когда выехал из поселка на шоссе, то в зеркале заднего вида увидел милицейский уазик. Пот выступил, и мелькнула мысль: «Влип». Он нажал на педаль газа и увеличил скорость до семидесяти километров. Управлять машиной стало легче, но все равно он был уверен, что со стороны видно – за рулем либо новичок, либо пьяный водитель. Уазик ехал примерно с такой же скоростью, так как дистанция между ними оставалась неизменной. Это несколько успокоило Николая, а несколько минут спустя он облегченно вздохнул, когда увидел, как милицейский автомобиль свернул на проселочную дорогу. Он вернулся в тот момент, когда ребята сидели за столом и завтракали. Увидев его, они опять заржали, припомнив Юлино «убери руку» и его слова про бугор. От Толи Николай получил легкую взбучку, при этом он напомнил, что именно он отвечает за грузовик и мог его с Юлией сам довести, для этого нужно было просто разбудить. Николай извинился перед ним и сказал, что все обошлось: проехал без происшествий, машина не подвела. А будить друга было жаль.

В понедельник, тридцать первого августа, Николай со всей своей компанией вернулся в общежитие электромеханического факультета МЭИ. Время было предобеденное, решили купить сосисок и макарон, чтобы пообедать, а потом уделить внимание быту. Толя отправился в магазин, Слава – к комендантше, а Хайруллы исчез в неизвестном направлении. Через несколько минут он вернулся в комнату с черноволосой, пышногрудой девушкой, которую представил Николаю как первокурсницу и новоиспеченную соседку Жанну. Хайруллы, не умолкая, говорил Жанне, что Николай сможет ей помочь, что он все может делать, что он безотказный… Николай его остановил и обратился к Жанне:

– Что у вас случилось?

– У нас в комнате у шкафа дверь оторвана, вы не могли бы посмотреть, что-то сделать? – произнесла она с особым говором, по которому было ясно, что она росла в нерусской среде.

Кроме того, она говорила, немножко гнусавя, пропуская воздух через нос. Стройная, хорошо сложенная фигура с ярко выраженными женскими формами, пышные губы и вздернутый нос, несомненно, вызывали симпатию к ней у мужской части населения. Одета она была в дорогие обтягивающие джинсы и легкую белоснежную блузку.

– Хорошо, идемте, посмотрим, – сказал Николай и последовал за ними в соседнюю, пятьсот двадцать вторую комнату.

Когда они вошли, то Жанна вначале представила своих подруг, сожительниц по комнате. Энергичную рыжеволосую девушку звали Галя. Другую, простоватую внешне, но с необычайно приветливым и добрым лицом, длинными русыми волосами, выгоревшими на солнце, – Наташей. А третью, со стрижкой под Мирей Матьё, с круглым, еще детским лицом, вызывающим умиление – Ларисой. Лариса была одета в голубенькую блузку и спортивные треники, облегающие ноги. Она сидела на кровати и чтото писала, подложив под лист бумаги книгу.

– Очень приятно, меня зовут Николай, надеюсь, будем дружить, – проговорил Николай, улыбаясь, и спросил: – Ну где тут ваш больной или больная?

Створка двери шкафа висела на одной петле. Осмотрев дверь, он понял, что проблема не столь уж велика, только нужно найти новые шурупы и вкрутить, закрепив петлю.

– Я сейчас вернусь, посмотрю, может, у нас что-нибудь найдется, – сказал он девушкам и вышел из комнаты.

Хайруллы остался, он любил поговорить и пообщаться с девушками, тем более новыми. Вернувшись к себе, Николай застал Славу, который сказал, что они будут жить на шестом этаже в шестьсот восемнадцатой комнате, но так как та комната большего размера, то им нужен пятый человек. Спросил, кого из ребят позовем к себе. Николай ответил, что надо подумать, но на его взгляд, либо Женю Князькова, либо Лешку Серёгина. Решили обсудить этот вопрос за обедом, когда все соберутся. Порывшись в своем «бардачке» – в жестяной коробке из-под конфет, он нашел подходящие два шурупа, взял отвертку и вернулся к девушкам. Попросил Хайруллы попридержать створку двери, а сам закрепил петлю. Девушки, особенно Галя, благодарили и говорили, что они теперь их должники. Приглашали почаще заглядывать к ним в гости. Уходя, Николай потянул за собой Хайруллы, сказав, что есть неотложное дело, тем более девчонкам еще нужно прибраться и устроиться.

Никто не ожидал, но за обедом у них разгорелся нешуточный спор: каждый предлагал своего кандидата на пятое место в комнате. Кроме того, выбрав претендента, еще нужно было знать, захочет ли он идти к ним жить в комнату. Остановились на том, что сейчас перетаскивают свои вещи, а потом поговорят с кандидатами. На шестом этаже было удобнее жить, это был «мужской» этаж. Неоспоримым преимуществом этого этажа было наличие санузла. Также здесь располагалась менее посещаемая рабочая комната, и не было комнаты отдыха, а значит, было меньше шума и гама, особенно по субботам. Поэтому все были довольны, только Хайруллы скулил, что зря переселяются от таких прекрасных соседок.

Первое сентября 1981 года. Для первокурсников первой парой было общее собрание на каждом факультете. Электромеханический факультет насчитывал девять групп, в которых в среднем было от двадцати шести до двадцати восьми студентов. Таким образом, на курсе было около двухсот шестидесяти человек. Бывшие учащиеся подготовительного отделения растворились в общей массе первокурсников и в тоже время выделялись тем, что вели себя более раскованно и более адаптированно. Был представлен начальник курса – Абрамкин Юрий Николаевич. Внешне он чем-то был похож на ведущего «Утренней почты» Юрия Николаева. Одет был в строгий костюм и говорил тихим, спокойным голосом. На собрании рассмотрели общие вопросы по учебному процессу, были зачитаны списки групп и старост, были представлены кураторы групп, коротко рассказали о студенческом профсоюзе, его роли в жизни студенчества.

Николая записали в восьмую группу по специальности «Электроизоляционные материалы, компоненты и их производство», он несколько расстроился, так как хотел попасть либо на «Полупроводники и диэлектрики», либо на «Летательные аппараты». Но, к сожалению, его проходной балл был недостаточен, чтобы туда попасть. Но, с другой стороны, он был удивлен, почему Слава попал в эту же группу, если у него всего одна тройка и общий балл куда выше, чем у Николая. В эту же группу были записаны ребята, с которыми он учился в прежней группе подготовительного отделения: Хайруллы, Альбина Воронова, Надя Семьянова и другие.

Но через три дня вышло так, что Николая перевили в другую группу, а причиной было то, что он по школьной программе изучал немецкий язык, а восьмая группа была англоязычная. И уже с пятницы он пошел в другую группу, которая официально называлась М-7-81. Там готовили специалистов в области кабельной промышленности. Николай не мог объяснить почему, но он был рад этому переводу. В этой группе из бывших учащихся ПО80 занимались: Толя Маякин, Саша Бордовский, Саша Шнайдер и Лешка Серёгин, а остальные все были новенькие и незнакомые, исключая Галю Положенцеву и Ларису Михайлушкину из пятьсот двадцать второй комнаты, с которыми он уже общался. Москвичей в группе было немало – девять человек, а остальные были в основном из ближайшего Подмосковья и иногородние. Старостой группы была назначена девушка из Подольска – Левшина Лена. Николай легко нашел с ней общий язык и всегда рядом с ней чувствовал себя комфортно.

На собрании группы была выбрана «буржуазия» группы: комсоргом – Сашу Сынковского, а профоргом – Николая. Он отнекивался, говорил, что не потянет, что ему и так тяжело, но «массы» были за него, и это понятно, иначе кто-нибудь из их числа мог попасть в эту элиту.

Первые учебные дни протекали довольно расслабленно. Не было никаких долгов, никаких срочных обязательств, особо учить ничего не нужно было, лекции только начитывались, поэтому в эту пору было больше свободного времени. Первокурсникам провели обряд посвящения, больше похожий на мелкое издевательство, но все это проводилось в веселой дружественной атмосфере, поэтому это вызывало больше смех, чем обиду. Да и традиция сама по себе несла позитивные эмоции и направлена была на то, чтобы запечатлеть в памяти первые дни в альма-матер.

И действительно, начало семестра у студенчества всегда выглядит малооблачным, а на первом курсе и вовсе безоблачным. Новые люди, новые лица, новые знакомства, новые отношения – все это вносит в сердце каждого человека некую эйфорию. Это очень интересный во всех отношениях период, когда вокруг каждого человека происходят каждый день какие-то новшества, какие-то перемены. И сам человек является участником этих новшеств, а иногда и вершителем перемен. Николая тоже охватило некое чувство успешности, самодовольства, поэтому он уже не чувствовал себя так, как чувствовал себя на подготовительном отделении. Появилось больше уверенности в себе, в своих силах, и, может, поэтому окружающий его мир казался добрым и прекрасным.

Совершенно незаметно прошли первые две недели сентября. В очередную субботу, когда в комнате отдыха, как всегда, гремела музыка и было много студентов, Николай, решив передохнуть, поднялся к себе в комнату. Войдя в нее, он увидел разговаривающих Славу и Марину. Николай сразу понял, что у них идет какой-то важный разговор, потому что лица их были серьезными, и чувствовалось, что между ними, есть какое-то психологическое напряжение. Быстро оценив ситуацию и извинившись, он вышел.

На другой день Слава, вернувшись откуда-то, сказал Николаю, что Марина хочет с ним встретиться и поговорить. Николай удивленно посмотрел на него, но сказал, что если ей надо, то пусть говорит. Не прошло и получаса, как в дверь постучали, и на пороге появилась Марина.

– Здравствуйте! – сказала она тихим нежным голосом. – Здравствуй! – чуть ли не в один голос ответили Николай и Анатолий.

– Вот зашла к вам узнать, как вы поживаете, что новенького в вашей жизни.

– Проходи, Марина, присаживайся, – сказал Толя. – Я сейчас, мигом чай организую.

Он схватил чайник и направился на кухню, было понятно – он хотел их оставить наедине.

– Садись-садись, Марина, – сказал Николай, пододвигая стул в ее сторону. – Я знаю, что ты хочешь со мной поговорить, мне Слава говорил, я тебя слушаю.

– Да, хочу, только вот не знаю, как начать, – спокойно проговорила она и осталась стоять возле предложенного стула.

– Как начать? Ну, наверное, с начала, – помогая ей и одновременно иронизируя, сказал Николай.

– С начала? Трудно, но я попробую, – опустив голову, произнесла она задумчиво. – Мне хочется сказать тебе, чтоб ты меня правильно понял, ты не перебивай меня, у меня все перемешалось в голове, и мне трудно собраться с мыслями.

– Я ничего не говорю. Давай присядем, так будет легче. Может, действительно, чай сделать? – мягко спросил Николай.

– Нет-нет, спасибо, не надо! – сказала она, устремляя взгляд куда-то ему под ноги и в одну определенную точку, словно там она искала подсказку для себя.

Она не села, так и осталась стоять, тем самым дала Николаю повод подумать о том, что она вновь очерчивает какую-то границу вокруг себя. И словно вспомнив о том главном, ради чего она пришла, Марина заговорила:

– Я знаю, что я тебе нравилась. Может, и теперь нравлюсь, только ты не хочешь об этом никому говорить. Я не верю в то, что если человек симпатичен и душевно приятен, то можно так легко его выбросить из сердца. Тогда, на кухне, я тебе пыталась сказать, что если я тебе нужна, то мы можем быть вместе, что все зависит от тебя. Но я видела твои глаза, там было столько презрения, что я не решилась в тот момент сказать тебе, что ты мне тоже не безразличен. Я знаю, что тогда было с тобой, мне передавали, да и Слава говорил, что ты очень переживал. Я понимаю, как тебе было больно. Ты не думай, что мне было хорошо, все эти два с половиной месяца мне не было покоя. Все, что случилось со Славой, – это случайность, мы совершенно разные с ним люди. Я не оправдываю себя, я виновата, но перед собой, понимаешь, перед собой, а не тобой! И еще, послушай, не хмурься! Я видела и чувствовала твое отношение ко мне, но я не понимала и не понимаю, почему ты не шел и не добивался меня? Почему ты часто бывал со мной напряженным, словно показывал мне, что ты чего-то не можешь, что ты чего-то боишься? Я все время думала, что в твоем сердце живет другая девушка, а я лишь какое-то временное дополнение. И последнее. Ты, сам того не ведая, только что сказал такие простые и понятные слова: «С начала». Может, мне и не надо было всего этого говорить, а просто прийти и сказать: «Давай начнем сначала!».

Она замолчала, подняла набухшие слезами глаза на него и словно спрашивала: «Ну что же ты?». Николай был шокирован, но за него ответило его внутреннее «Я»:

– Я благодарю тебя, Марина, за твой сегодняшний визит и поступок, он достоин уважения. Я многое мог бы тебе сказать и многое мог пояснить, но не вижу смысла, поэтому говорю очень коротко и, надеюсь, понятно. Я никогда не забуду скрип кровати, я никогда не забуду музыку, я никогда не забуду твоих слов и смеха на кухне. Со всем этим я не смогу жить, это не для меня, извини.

– Поняла… Это ты извини, что отняла время, до свидания! – она довольно спокойно развернулась и вышла из комнаты.

Их комната была дружна и в этом была заслуга всех ее членов. Все отслужили в армии и все были воспитаны в духе коллективизма и взаимовыручки. Хайруллы отвечал за спортивное воспитание, поэтому каждое утро все дружно вставали и бежали на стадион, где делали минимум упражнений. Хайруллы увлекался карате и показывал своим друзьям самые простые упражнения по укреплению мышц, растяжки, стойки, способы блокировки и ухода от удара нападающего, правило нанесения контрударов. Они не думали становиться великими спортсменами, но понимали полезность этих занятий для своего здоровья. Самой большой трудностью для них (исключая Николая) было встать утром в половине седьмого и, невзирая на погоду, в одних тренировочных костюмах выскочить на улицу.

За порядок в комнате отвечали все и дежурили по недельному графику, но негласно все привыкли здесь к тому, что Николай был ответственен за чистоту, потому что именно он иногда напоминал забывчивому товарищу, что следует прибраться. Любовь Николая к чистоте сформировалась еще в детстве, и у него даже портилось настроение, если в комнате было грязно и не убрано. Также друзья любили, когда он готовил что-либо на кухне, у него многое получалось вкусно, но в особенности – жареная картошка. Толя иногда ездил на выходные домой и привозил домашнего консервирования продукты. Всегда очень вкусная квашеная капуста хорошо сочеталась с приготовленной Николаем картошкой.

Они очень сдружились с девушками из пятьсот двадцать второй комнаты. Кроме общих интересов, появились общие симпатии. Бывало так, что они приглашали друг друга в гости, собирались в вечернее время просто попить чай, пообщаться.

Слава больше не встречался с Мариной, теперь он испытывал симпатию к Жанне. Жанна, кроме внешней красоты, имела свой своеобразный стиль поведения, который присущ девушкам, воспитанным в традициях востока. Она была из Узбекистана, и в ее поведении прослеживалось особое отношение к мужчине. С ней у Николая, сложились нормальные товарищеские отношения, но он, возможно, из-за Славы, дистанцировался от нее и всегда держался с ней холодновато.

Николаю из всех четырех девушек более всех нравилась Наташа, но ему казалось, что и Толя испытывал к ней интерес. Ее нельзя было назвать красавицей, но ее лицо излучало необычайную теплоту и сердечность, ее энергетика заставляла смягчиться и улыбнуться, даже если к тому не было повода. Но что интересно, наряду с ее внешней мягкостью и добротой, ее движения, когда она что-то делала, говорили о ее внутренней нервозности. Движения были резкими и быстрыми. Она часто резко встряхивала головой, словно пыталась закинуть распущенные волосы за плечи, а когда говорила, то часто моргала глазами. Уже гораздо позже Николай узнает, что она выросла в неблагополучной семье. Но ее движения были в то же время чувственными и безумно нравились Николаю. Ему часто хотелось прикоснуться к ее волосам, но он не решался это сделать, потому что считал себя недостойным.

Очень хорошие дружеские отношения складывались с Галей, а особенно с Ларисой. Когда он перешел в седьмую группу, они стали общаться чаще. Николай и видел, и чувствовал, что девушки, пришедшие только что со школьной скамьи, были гораздо сильнее его в учебном плане. Из-за своего самолюбия ему было стыдно что-либо спрашивать у них, но случалось так, что без их помощи продвижения в учебе не намечалось. Больше всего проблем было с химией. Он не знал ее и в школе, еще тогда этот предмет ему не нравился. Лариса, с ее терпеливостью и готовностью помочь, взяла своеобразное шефство над ним. Иногда тратила на него уйму времени, объясняя и показывая, как правильно справиться с тем или заданием. Николай не ленился, просто у него не было той школьной базы, и ему нужно было наверстывать основы во многих направлениях и по многим предметам. Именно в тот момент он осознал, насколько он был глуп, когда в девятом и десятом классах валял дурака.

Однажды он зашел к Ларисе, чтобы забрать из ее тубуса свои чертежи. Вся девичья компания была в сборе, собирались пить чай. Николая пригласили к столу, он не отказался. Как-то вышло, что от общих институтских вопросов перешли к разговорам о детстве, о семьях. Галя, например, рассказывала о том, какой у нее замечательный отец и как он ее учил ездить на тракторе. Николай сказал, что он не считает свое детство счастливым, он не стал объяснять почему, а только перевернул свои слова в шутку, сказав, что все детство мечтал, чтобы у него была сестра, тогда бы ему не пришлось мести и мыть полы. Девушки рассмеялись, а Николай обнял рядом сидевшую Ларису и воскликнул: «Вот такую бы мне сестренку!». Так с тех пор и закрепилось за Ларисой прозвище «сестренка». Вначале в их узком кругу, потом в группе и в общежитии. Все говорили Николаю: «Тебя сестренка искала», «Спроси у сестренки», «Сестренка сказала…». И это приросшее к ней прозвище оправдывало себя вполне. Между ними сложились действительно теплые, дружественные отношения. Николай заботился о ней, помогал ей там, где мог помочь. Она была очень юной и наивной, как ребенок, и Николай, скорее всего, испытывал к ней чувства сродни тем, когда рядом оказывается кто-то слабый и беззащитный. Его трепетная забота ей нравилась, и она в свою очередь проявляла максимум внимания и заботы о нем, не говоря уже о помощи в учебе. Отношения между ними были просты и легки, они не несли никакой корысти. Николай запросто при всех мог ее обнять и даже поцеловать в щечку. Но эти знаки внимания носили чисто дружеский, товарищеский характер, со стороны это было похоже на отношения между братом и сестрой. А иначе и не могло быть – в сердце Николая жила Наташа.

Галя Положенцева, рыжеволосая девушка, постоянно заряжала всех своей энергетикой. Родом она была из села Городище, что в Курской области. Простая и открытая для общения, с массой кипящей энергии, которой необходим был выход, она производила впечатление неугомонного человека. В ней, кроме открытости, также присутствовала наивность, возможно, среда воспитания не подготовила ее к условиям жизни в таком огромном городе, как Москва. Она доверяла людям так, как бы доверяла им и в своем родном селе, где каждый знал друг друга не только в лицо, но и по имени. Она легко знакомилась, но и легко расставалась. Поговорив хотя бы один раз с человеком, она уже считала его «своим», могла довериться, и многим казалось, что она легкодоступна. Но на самом деле все было с точностью до наоборот. Если кто-то пытался переступить границу дозволенного, она быстро ставила поклоника на место, что очень сбивало с толку парней, которые пытались за ней ухаживать. Было заметно, что ее сердце еще не посещало настоящее чувство, поэтому и вела она себя еще по-юношески, и взгляды у нее были, как у подростка. Но иногда можно было заметить ее симпатию к Толе.

В один из вечеров девушки сидели в гостях в шестьсот восемнадцатой комнате. Николай угощал жареной картошкой. Ерничали, шутили, рассказывали интересные истории, анекдоты. Перешли к чаю, и Толя случайно зацепил рукой стакан с чаем и опрокинул его, водяные потоки попали прямо на платье сидевшей рядом Гали. Та вскочила со стула и, естественно, стала отряхивать с себя пролитый чай. Толя, схватив полотенце, поспешил ей на помощь и пытался удалить остатки чая, но Галя, легонько ударив его по затылку, очень громко и внятно, делая ударение на «ты», произнесла:

– Ну ты залупа! – сделала паузу и еще раз повторила: – Ну залупа!

Наступила мертвая тишина, только Слава поперхнулся. Все наклонили головы, еле-еле сдерживаясь от смеха, а Галя, видно, не понимая, что значит это слово, но видя, что сказала что-то не то, поддала еще больше жару, спросив:

– Что с вами? Да вы чего? – и, не услышав ответа, перед тем, как выйти, добавила: – Пойду переоденусь!

На Толю невозможно было смотреть, он так и остался, как статуя, с полусогнутым туловищем стоять с полотенцем в руках и с неопределенной физиономией, готовой то ли рассмеяться, то ли разрыдаться. Все прыснули от смеха, из глаз катились слезы, да вдобавок к этому Хайруллы, обращаясь к подружкам вышедшей Галины, сказал:

– Нужно вам с ней провести беседу, поработать. Она, наверное, что-то не знает из анатомии мужчины или в школе плохо училась.

Новая волна смеха захватила собравшихся так, что руками держались за животы. Вскоре девчонки ушли. Возможно, отправились провести ликбез для Гали. Вечер запомнился надолго, и какое-то время при встрече с Галей все участники той вечеринки непроизвольно улыбались, мысленно вспоминая этот эпизод из их студенческой жизни. А Николай, наблюдая за Толей в той ситуации, наконец-то вспомнил, на кого он так был похож. Его застывшая поза и ошарашенная физиономия напоминали вратаря, пропустившего гол. Действительно, Толя был точной копией известного вратаря Виктора Чанова.

На седьмое ноября, когда вся страна готовилась отмечать праздник Великой Октябрьской революции, вся их комната и еще Женя Князьков с Ларисой решили поехать на выходные в Ленинград. Лариса запланировала побыть с ними один день в Ленинграде, а потом поехать домой к родителям, в город Нарву. Это было относительно недалеко: в Эстонской ССР, на самой границе с Ленинградской областью. Она сказала Николаю, что очень соскучилась по родным и ей достаточно будет и дня, чтоб повидаться и поговорить. Так и сделали. В пятницу вечерним поездом они отправились в короткое путешествие. Когда ехали в поезде, по вагону ходили глухонемые и предлагали различные журналы, фотографии, игральные карты с пикантными фотографиями девушек и всякую другую мелочь. Ларисе понравилось фото котенка. Он настолько был мил, пушист и беззащитен, что у Ларисы это фото вызвало умиление, и она попросила Николая купить. При этом она сказала, что для них это будет памятью, а для этого человека – помощью. Николай отдал полтора рубля и зачем-то на обратной стороне фото написал дату, номер поезда и имя котенка – Микус.

Все, кроме Ларисы, были впервые в Питере (так негласно называли Ленинград, по-крайней мере, в студенческой среде). Николаю он очень понравился. В первый день шел мокрый снег, но они прошли весь Невский проспект, посмотрели Казанский собор, посетили Исаакиевский, где был подвешен к куполу маятник Фуко. Каждые полчаса его раскачивали, и он через несколько минут сбивал заранее поставленные столбики, тем самым наглядно демонстрировалось вращение Земли вокруг своей оси. Побывали в Петропавловской крепости. Также Николая изумила, Кунсткамера, созданная еще при Петре I. Вечером Николай с Хайруллы проводили Ларису на вокзал и посадили на автобус, а сами вернулись к остальным ребятам, которые ждали их в кабаке недалеко от Гостиного двора. Это было полуподвальное помещение, очень уютное и довольно чистое. Николай не был большим любителем пива, но взял большой бокал, так как здесь, в отличие от Москвы, продавалась очень вкусная сушеная рыба. У Славы в Питере был друг, тоже студент, с которым он заранее договорился по поводу того, что они переночуют у него. После кабака они еще целый час добирались до квартиры друга. Уже было около полуночи, когда они расположились на полу в одной из комнат и уснули мертвецким сном.

Другой день посвятили Русскому музею. Там было что посмотреть. Музей превосходил Третьяковскую галерею в Москве по количеству и разнообразию художников и их работ. Запоминающийся музей. Николай не спеша прошел и осмотрел работы, задерживаясь там, где он ощущал необычайную энергию, исходящую от творения мастеров. Выйдя из музея, он ощутил одновременно необычайную усталость и удовлетворение и вынес для себя, что чтобы насладиться искусством в полной мере, нужно еще не раз посетить этот музей, причем каждый раз нужно уделять внимание определенной части, а не всему музею. Побродив еще по городу и основательно устав, они вернулись на Московский вокзал приветливого Питера и там сидели до посадки на свой поезд.

Николаю очень запомнилась эта поездка. Ленинград поразил не только красотой своей архитектуры, но и людьми. Жители северной столицы в корне отличались от москвичей: они были совершенно другие, более приветливые и готовые помочь в любую минуту. Это чувствовалось, ощущалось особо остро на улице, когда нужно было обратиться к прохожему за помощью. Ленинградский житель мог не только рассказать, как найти нужное место, но и проводить, если это было недалеко.

Приближались новогодние праздники, а значит, приходила пора зимней сессии у студентов. Обстановка накалялась, было очень важно подойти к экзаменам без всяких задолженностей. Нужно было получить необходимые зачеты, обеспечив тем самым допуск на экзамен. У Николая дела в учебе складывались относительно неплохо (во многом благодаря Ларисе). Он шел в ногу с большинством товарищей из своей группы. Занимался очень много, случалось, что из рабочки он уходил последним и далеко за полночь. Но, как иногда и бывает в жизни, с Николаем нежданно-негаданно случилось несчастье.

Было обычное занятие по физкультуре. После нескольких разминочных кругов по стадиону преподаватель разрешил играть в футбол. Их соперниками стала восьмая группа, с которой они занимались в одно время. Чтоб не испортить газон основной футбольной площадки, им сказали играть на асфальтированной площадке, которая была меньше по размеру и очищена от снега, но вокруг которой велись строительные работы. Они отыграли первый период, поменялись воротами и, отдохнув пять минут, продолжили игру. В какой-то момент Николай попытался отобрать мяч у Володи, который был тихим и спокойным в жизни, но очень быстрым и энергичным на футбольной площадке. Николай его почти настиг и мог уже выбить мяч, но, увлекшись отбором меча, он просто не заметил, как Володя, слегка пригнувшись, проскочил под оградительной металлической трубой. Николай, не заметив этой трубы, со всего маху ударился об нее головой. Удар пришелся в переносицу и был настолько сильным, что Николай сразу потерял сознание и совершенно не помнил, как упал. Прошло несколько минут, пока он пришел в себя. За это время ребята успели сбегать за медсестрой, та пришла с перекисью водорода и стала останавливать кровотечение, но кровь из носа продолжала идти. Когда он открыл глаза, медсестра спросила его имя, кто-то из ребят ей подсказал, но она коротко цыкнула: «Тихо!», вновь обратилась к Николаю и спросила его фамилию. Он все помнил, назвал фамилию и сказал, что с ним все в порядке, только очень болит голова. Медсестра успокоила его и спросила, может ли он встать. Друзья помогли подняться, но его зашатало и затошнило, он вновь начал терять сознание. Как его несли в раздевалку, он не помнил. Пришел в себя от того, что ему стало очень холодно и его вырвало. Приехала скорая помощь, довели до машины и положили на носилки. С ним поехали в больницу Слава и Толя. Когда ехали, он просил товарищей ничего не говорить Ларисе, не пугать ее, а если спросит, то сказать, что с ним все в порядке и он скоро вернется. Его привезли в Боткинскую больницу, положили в отдел травматологии. Сделали обезболивающий укол и наложили швы на носу и переносице, а чуть позже сделали рентген.

На другое утро, в воскресенье, тринадцатого декабря, он с трудом открыл глаза. Понял, что веки опухли – свет был виден через узкие щели. Опять сильно болела голова. Николай пошел в туалет. Взглянув в зеркало, отпрянул от него. Николай не узнал себя. На него смотрело круглое синее чудище. Глаз почти не было видно, область, где должна быть переносица, была обклеена пластырем, верхняя часть лица была настолько опухшей и уродливой, что было страшно смотреть. Он вернулся в палату, лег на кровать, и ему захотелось выть. Опять ему не везет, опять препятствие, опять несчастье. Черные мысли полезли в голову…

Лежащие с ним в одной палате не верили, что так можно было себя изуродовать, играя в футбол. Они все думали, что его побили, а он и не пытался их разубедить. В тот день по радио, висящему в палате, сообщили о важном политическом событии, происшедшем в Польше: генерал Ярузельский ввел чрезвычайное военное положение. Все только и говорили об этом событии, делая различные предположения и прогнозы. Николай не участвовал в дискуссиях, он лежал и мучился от головной боли и от мыслей, которые им овладели. Вновь им охватила паника, как и в прошлом марте, когда он сломал правую руку. Еще хуже стало, когда его пригласили в кабинет к лечащему врачу, который сказал ему, что у него сотрясение мозга, возможно, с трещиной лобной кости, и переломы хрящевой части носа. Ближайший месяц – идеальный покой, книг читать нельзя. А когда Николай сказал ему, что он студент, тот ответил, что о сессии он должен забыть.

В половине седьмого вечера в палату постучали, лежащий у двери мужчина сказал:

– Войдите!

– Здравствуйте! – услышал Николай и приподнялся с постели, голос ему показался знакомым. Это была Лариса. – Я к Николаю Барсукову.

– Я здесь, Лариса! – махнув ей рукой, сказал Николай и ужаснулся оттого, что она увидит его в таком виде.

Лариса подошла. На ней был накинут белый халат, в руках она держала пакет. На лице ее было что-то, отдаленно напоминающее улыбку, а когда вблизи рассмотрела его физиономию, то у нее непроизвольно сдвинулись брови.

– Привет! Как же так с тобой случилось? – спросила она, не пряча свою обеспокоенность.

– Привет, сестренка! Присаживайся. Ты лучше не смотри на меня, а то еще ночью приснюсь, спать не будешь, – ответил он слабым, потухшим голосом. – Ну, зачем ты приехала?

– Я вчера зашла к тебе, а парни сказали, что ты заболел и тебя положили в больницу. Спросила, в какую и что случилось, а они ответили, что не знают. Теперь понимаю – они врали.

– Ты не обижайся на них, это я их попросил об этом, – сказал он. – На что тут смотреть?! Мне самому страшно себя видеть, не голова, а сплошная гематома, выгляжу, как репчатый лук.

– Что говорят врачи? Долго тебе здесь быть? – продолжая глядеть в расщелину его глаз, спросила она.

– Сотрясение мозга у меня. Врач сказал, что как минимум месяц нельзя ни читать, ни напрягать мозги. В общем, прощай, институт.

– Ну что ты за ерунду говоришь?! На худой конец возьмешь академический отпуск, не паникуй. Сейчас думай о здоровье, как быстрее восстановиться, а дальше будет видно, – ободряюще сказала Лариса. – И не забывай, что ты мужчина, ты должен быть сильным всегда.

– Я не паникую, сестренка. Просто не могу понять, почему это случается со мной и почему это происходит тогда, когда у меня все только начинает налаживаться. Мне иногда кажется, что будто кто-то специально мне вредит. Так было до армии несколько раз, так было в армии, так происходит и сейчас, – Николай замолчал, а потом добавил: – Понимаешь, я вот лежу и анализирую: как только я начинаю чувствовать себя счастливым, происходит что-то, что выбивает меня из этого состояния. Просто какая-то мистика.

– Да чушь это все, Коля! Просто так совпадает. У каждого человека бывают неприятности, минуты несчастья и счастья, это естественно. Никакой тут мистики нет. Выброси ты это все из головы. Лучше вот, ешь печенье и яблоки, поправляйся быстрее!

Она положила пакет на тумбочку и спросила, что ему в другой раз принести. Но Николай сказал, что его здесь кормят нормально, ему ничего не надо, а если она и захочет приехать, то только в выходной день. Он не хочет, чтобы она его таким видела, а кроме того, он знает, что сейчас много работы в институте, ведь сессия на носу. Поговорили еще об институтских делах. Николай просил передавать всем привет, особенно ее подружкам и ребятам из группы, просил никому не говорить о том, как он выглядит. Вскоре Лариса уехала, ее визит несколько взбодрил его и вселил оптимизм.

Через три дня опухоль стала спадать, но головные боли не проходили, это настораживало его. Настроения не было. Его навестили Толя и Саша Шнайдер. Поговорили, посмеялись. Они его тоже приободрили. На седьмой день пребывания в больнице, когда опухоль уже исчезла, врач пригласил его в кабинет, усадил в кресло и начал осмотр носовой полости. Николай ничего не подозревал, был спокоен. А врач вставил в нос сантиметровый штырь из нержавеющей стали, сказал, чтобы он сильно прижал голову к спинке кресла, и резким движением надавил штырем на верхнюю часть носового хряща. Раздался такой звук, будто сломался надпиленный ствол дерева. Николай взвыл от боли, из глаз брызнули слезы, вновь из носа потекла кровь. «Курва! Что он делает? Костолом, ему только в концлагере работать!» – мелькнула у него злая мысль.

– Ну все-все-все, – успокаивающе сказал врач. – Это необходимость. У тебя из-за травмы были сломаны хрящи, и они стали неправильно срастаться. Вот эта горбинка была бы очень кривой, а теперь наложим шинку на нос, и все будет хорошо. Лицо должно быть симметричным и красивым. Так что извини, брат, не обижайся, наркоз для тебя сейчас не желателен, поэтому пришлось прибегнуть к такому методу.

Медсестра наклонила еще ниже спинку кресла, обтерла мокрой салфеткой кровь, вставила ему в нос ватные тампоны. Доктор закрепил треугольную металлическую пластинку со скругленными краями и при помощи медсестры наложил удерживающую повязку. Николай теперь мог дышать только ртом. Буркнув «спасибо», он ушел в свою палату. Позже, посмотрев на себя, улыбнулся – он был похож на раненого бойца из военно-патриотического фильма.

Двадцать четвертого декабря, не пролежав и двух недель, он выпросился из больницы, хотя врач говорил, что нужно еще полежать три-четыре дня. Но он потом смиловался и пошел Николаю навстречу. Врач предупредил, что ни в коем случае нельзя нагружать мозг, иначе всю жизнь могут преследовать головные боли. Николай все это слушал, но другой мысли, кроме как быстрее выйти оттуда, у него в тот момент не было.

Вернувшись из больницы, Николай вновь приступил к учебе. Он решил все же не сдаваться и попытаться сдать первую сессию вместе со всеми. Лариса очень помогала ему, сидела вместе с ним в рабочке до тех пор, пока программа дня не была выполнена. За счет своего упорства и трудолюбия Николай к началу сессии сдал все задолженности и зачеты и получил допуск к экзаменам. Для него это было очередной победой.

Новый год наметили встречать примерно с той же компанией, что и в прошлый раз, только теперь к ним присоединились девушки из пятьсот двадцать второй комнаты и Люда с Надей. А тридцать первого января к ним еще присоединился Саша Бордовский со своим другом из Болгарии Тодором Живковым. Новогодний стол собрали в шестьсот восемнадцатой комнате, и он был шикарнее прошлогоднего: девушки наготовили салатов, запекли три курицы в фольге, красиво нарезали и разложили холодные закуски. Было довольно хорошо, тепло, уютно и весело. Уже во втором часу ночи к ним заглянули Юра Барсуков и Слава Сучков. Юра хорошо играл на гитаре, и они всей компанией поорали песни из репертуара «Машины времени»: «Вот новый поворот, и мотор ревет, что он нам несет…». А потом почти всей компанией пошли на улицу, погуляли, вернулись счастливыми и веселыми и разбрелись по своим комнатам. Наступил 1982 год.

Первый экзамен, химию, Николай не сдал. Под контролем Ларисы он очень хорошо подготовился, но сделал неимоверную глупость. Идя на экзамен, он засунул тетрадь с лекциями за пояс брюк с мыслью, что если ему попадется билет, на который он не будет знать ответа, то тогда посмотрит лекцию. Получилось так, что его посадили возле стола преподавательницы. Он открыл билет, прочел вопросы теории и задачу. И он ничего не мог вспомнить. Голова была настолько чиста, что она ему представилась комнатой без мебели. Его охватила паника, и тогда он попробовал достать тетрадь. Но он не был специалистом по списыванию. Преподавательница что-то заподозрила и сделала ему предупреждение. Теперь он сидел и думал только о том, как избавиться от той тетради, и совершено не думал, как ответить на вопросы. В итоге ему как-то удалось опустить тетрадь на пол, а потом ногами затолкать ее под стол преподавательницы. Нетрудно представить, как он выглядел со стороны, но реальность была в том, что он перенервничал и действительно не мог ничего припомнить. Вскоре его пригласили отвечать. Он, понимая, что это полный крах, подошел к преподавательнице и сказал, что очень плохо себя чувствует и не готов отвечать. Она взглянула на него, протянула ему чистую зачетку и сказала, что ждет его на пересдачу во время каникул. Николай испытал нервный стресс. Первый экзамен первой сессии первого курса с треском был провален. Ему казалось, что он этого не переживет. Особенно ему было стыдно перед своей сестренкой, которая потратила на него массу времени… Лариса сильно расстроилась, она не понимала, как можно было ничего не написать, если они проштудировали все вопросы, и он знал и спокойно на них отвечал ей, когда она делала опрос. Она говорила, что задачу можно было не решить, но теорию завалить – это сверх ее понимания. А Николай знал причину, поэтому этот экзамен стал для него уроком на всю жизнь. Больше никогда в жизни он не надеялся на списывание.

Когда все экзамены были сданы и большинство студентов, живущих в общежитии, разъехались, Николай готовился к пересдаче. Он был не единственный неудачник, поэтому совсем грустно ему не было – с ним вместе готовился и Хайруллы, и другие товарищи. Экзамен Николай пересдал на тройку, но он по этому поводу не расстроился, так как он все же остался на плаву, а из их группы после первой сессии отчислили аж семь человек. И это были не самые глупые ребята, просто, придя со школы и почувствовав свободу и независимость от родителей, они вступили во взрослую жизнь и не были к ней готовы. У них еще не было понимания и ясности выбранного ими пути. Поверхностно относились к учебе во время семестра, с трудом получали допуск к экзаменам, и итогом стала плачевная сдача экзаменов. Мир бывает жесток и безжалостен, если человек вовремя не подготовил себя к тем переменам, которые он запланировал или которые ему преподносила судьба.

Второй семестр начался с небольших перемен в группе. Семь студентов были отчислены, но в их группу пришел новый человек после академического отпуска – это Леша Морозов. Высокий, худощавый очкарик очень быстро влился в коллектив и из-за своего оптимистического и веселого характера пользовался популярностью у слабой половины группы. Это был довольно добродушный парень, играл в институтской команде КВН. Там, кстати, участвовал также и Владимир Маркин, который оканчивал пятый курс электромеханического факультета и был известен как замечательный исполнитель песен только в узком кругу друзей. Лишь год спустя он выйдет на сцену с «дворовыми» песнями, которые Николай знал и слышал еще с детства.

Николай нашел для себя работу ночного сторожа в детском садике. Работа за половину должностного оклада. Выходило, что в одну неделю выпадало две рабочих ночи, в другую – три. Во время дежурства можно было поспать, если не нужно было чистить дорожки от снега или делать мелкий ремонт вещей, пришедших в негодность: стульчиков, шкафчиков, детских игрушек. Но эти работы были редкими, поэтому во время дежурства можно было спокойно делать домашние задания. Эта работа совершенно не мешала учебному процессу и приносила хоть небольшой, но доход.

Он жил на тридцать шесть рублей в месяц. Такую сумму нужно было иметь, если ходить по талонам в столовую три раза в день. Но обычно утром они обходились бутербродом и чаем, а вечером готовили что-либо: отваривали макароны, сосиски, жарили картошку. Поэтому такого количества талонов не требовалось. Случалось, что не хватало времени пообедать, тогда приходилось заскакивать в кафетерии. Наиболее популярным местом перекуса было кафе, располагающееся под главной лестницей в вестибюле главного корпуса. Это кафе было авангардным, технически продвинутым. Здесь стояли автоматы, выдающие за монеты стаканчик с кофе, чаем или каким-либо соком. Другие автоматы выдавали различные бутерброды, пирожки, печенья. Было удобно, но цены были достаточно высокими по сравнению с талонами на комплексные обеды стоимостью в сорок копеек и трехкопеечной газировкой из автомата на улице.

Все шло довольно хорошо, единственной неприятностью для Николая стали частые головные боли, которые особенно проявлялись у него в моменты перемены погоды. Он стал метеочувствительным и мог предсказывать изменение погоды за сутки. Не зря предупреждал его врач о возможных последствиях травмы, теперь они стали явью. Голова у него и до того часто болела, но теперь это стало происходить все чаще и болезненнее. Он узнал новый медицинский термин – «мигреневая атака». В такие дни у него падало настроение, он становился хмурым и раздражительным, всякие посторонние шумы являлись дополнительными очагами раздражения, потому что усиливали болевые ощущения. Окружающие, конечно, не могли понять его состояния, он это осознавал и не обижался, когда, несмотря на его просьбы, они продолжали греметь, стучать, кричать и жить полной жизнью. Ему требовалась тишина, но в студенческом общежитии этого достичь трудно.

Но как бы там ни было, Николаю интересно было учиться, интересно было жить в этот период. Беззаботность, беспечность, независимость и чувство свободы давали ему ощущение полноты жизни. Новые знакомства, интересные встречи с интересными людьми, возможность посетить разнообразные выставки, увидеть фильмы и спектакли с участием знаменитых и любимых артистов – все это наполняло его жизнь незабываемыми впечатлениями и обогащало его духовный мир. Судьба дала ему шанс приобрести то, о чем многие лишь мечтают. Особенно остро он это понимал, когда вспоминал свое детство и юность. Словно в одно мгновение он оказался в другом мире, в другой среде, и себя он уже видел другим.

Во втором семестре у них одно из занятий раз в неделю проходило в корпусе «Е» на кафедре электротехнических материалов и кабелей – ЭТМиК. Корпус этот имел невзрачный, серый вид и своеобразную выступающую башню. Студенты прозвали этот архитектурный шедевр «Бастилией». В самой башне был винтовой подъем, похожий на горный серпантин. По нему было не очень удобно как подниматься, так и спускаться. По пути наверх возникало ощущение, что идешь в гору, а при спуске нужно было поторапливаться переставлять ноги, чтобы не упасть. Оттуда запросто можно было скатиться. Но Николая более поразил лифт, который запускался, как правило, дважды в день – утром и вечером. Обычно это совпадало со временем, когда преподавательский состав начинал и заканчивал работу. Николай не видел, как конструктивно лифт был выполнен, но насколько он мог себе представить, это был простой механизм. Скорее всего, было два огромных колеса: одно наверху, другое внизу. Вокруг них проходили цепные ленты, к которым были прикреплены подвесные кабины для пассажиров. При включении электродвигателя тяговые колеса через редуктор начинали вращаться, таким образом, получалось, что одна сторона с кабинками двигалась вверх, другая – вниз. На каждом этаже в стене было по два проема. При желании подняться нужно было у правого проема успеть войти на медленно двигающуюся платформу. Обычно успевало войти в кабину три-четыре человека, столько же и выйти. Для спуска использовался левый проем с теми же правилами высадки и посадки. С точки зрения безопасности, такой лифт нельзя было использовать в жилых домах, он был опасен для детей, пьяных или неадекватных взрослых. Вообще эта конструкция имела своеобразный фантастический вид: у проемов и в кабинках не имелось никаких кнопок управления. Поэтому, когда человек пользовался лифтом, возникало ощущение, что он пользуется техникой будущего…

Преподавательский состав, в основном, был грамотным и квалифицированным, это были специалисты с большой буквы. Конечно, многого студенты не могли знать о каждом преподавателе в отдельности, не могли познать их внутреннего мира и их житейской мудрости, но чаще всего общее мнение о том или ином преподавателе совпадало.

Математический анализ на их курсе читал Павел Александрович Шмелёв, автор учебника и признанный специалист в этой науке. Он был уважаемым человеком, но все к нему почему-то обращались очень просто и коротко: Пал Саныч. К лекциям он подходил очень серьезно и ответственно, умел их преподносить так, что его приятно было слушать, несмотря на то, что математика – это, казалось бы, сухая и точная наука. Но он и спрашивал по всем канонам. Сдать у него экзамен на четверку считалось подвигом. Ну а если случалось, что кто-то из студентов получал пятерку, то Пал Саныч говорил: «Вы, дорогой мой, превосходите по своим знаниям даже учителя». Но таких было единицы.

В группе М-7-81 начали читать курс «Введение в специальность», который вела преподавательница с кафедры ЭТМиК, Ларина Элеонора Тимофеевна. Николаю она сразу понравилась, потому что была хорошим специалистом. Он искренне восхищался, что эта женщина разбиралась в таких вещах, которые мог понять далеко не каждый мужчина. Позже выяснилось, что она написала несколько книг по производству и изготовлению кабелей и проводов. Очень грамотный, культурный, начитанный человек, с которым минуты общения всегда были приятны и познавательны. Такие люди, если не навсегда, то на многие годы, оставляют добрый след в памяти. Николаю было приятно общение с Элеонорой Тимофеевной, он гордился и был благодарен судьбе, что она свела его с таким прекрасным человеком.

Муж Лариной, Пешков Изяслав Борисович, возглавлял ВНИИКП – Всесоюзный научно-исследовательский институт кабельной промышленности. Это был не менее интересный человек и замечательный специалист, работал и занимался новым направлением в кабельной промышленности – оптическим кабелем. Он был автором нескольких книг по производству кабелей и проводов с пластмассовой и резиновой изоляцией. Эти книги давали базовые знания о будущей профессии студентов седьмой группы электромеханического факультета.

Многие дисциплины, такие как история КПСС, марксистско-ленинская философия, политическая экономия, научный коммунизм вызывали отторжение у студентов, но это были дисциплины, которые изучались во всех вузах страны. Будущим техническим специалистам эти предметы ничего не давали и были вовсе не нужны. Но это была идеология мудрой и непоколебимой Коммунистической партии Советского Союза. Основной целью которой было только одно: раболепие и полное подчинение ее идеалам основных масс трудящихся. Система удерживала каждого человека в незримой клетке, ограничивающей свободу действий и мысли. Но любая клетка, как известно, между прутьями имеет отверстия, через которые не может проникнуть тело, но может проникнуть мысль. Тот, кто не смирялся с таким положением и выносил свою мысль за границу этой невидимой клетки, в реальности, как правило, получал клетку реальную.

Чтобы делать карьеру, расти профессионально, человека вынуждали вступать в ряды КПСС, это было порой единственной возможностью иметь в кармане ключ, позволяющий открыть следующую дверь для достижения цели. И так поступали многие. Вопреки внутреннему несогласию, вступали в ряды славной партии лишь для того, чтобы иметь возможность продвигаться вперед и получить какие-либо привилегии. И они платили взносы, ходили на обязательные собрания и голосовали за решения, которые уже давно были приняты верхушкой партии. Не вступив в ряды КПСС, многие люди, имеющие и способности, и талант, так всю жизнь и оставались в тени или на вторых ролях.

В институтах учились одни члены ВЛКСМ – Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи. Поступали в вузы и не комсомольцы, но таких было единицы. Как правило, после зачисления их брали в оборот, и вскоре они уже не были «белыми воронами» среди всей серой студенческой массы. В эту организацию «ненавязчиво» загоняли всех еще в школьные годы, по достижении четырнадцати лет, когда у молодых людей не было реального понимания и восприятия политической и идеологической структуры государства. Поэтому девяносто процентов этой организации составляли молодые люди, которые совершенно не понимали и не осознавали причин их присутствия в рядах комсомола. А коммунистическая идеология беззастенчиво управляла умами еще не сформировавшихся личностей…

В седьмом классе Николай, как и все, готовился вступить в ряды комсомола, хотя совершенно не понимал и не осознавал, как и большинство его товарищей, зачем ему это нужно. Но пришло время, и надо было вступать, ибо пополнить ряды комсомола, оплота коммунистической партии было почетной обязанностью вчерашнего пионера. Прошли опрос-собеседование в школьных стенах, а потом их повезли в районный центр, в Каширу. Здесь собралась представительная комиссия, в которую обязательно входил член партии из районного комитета КПСС. Каждого индивидуально приглашали за массивные дубовые двери зала для заседаний.

После приглашения зашел и Николай. За столом сидели не меньше семи членов комиссии. Попросили назвать фамилию, рассказать, из какой Николай семьи, есть ли кто из родственников, состоящих в партии. Потом спросили, какими орденами награжден комсомол и сможет ли он их перечислить. Николай на все ответил, что называется, без запинки, и уже понимал, что одной ногой он в рядах комсомола, поэтому расслабился и почувствовал себя раскованно. Но кто-то из членов комиссии спросил его, знает ли он, кто такой Леонид Ильич Брежнев. Николай знал ответ, но сам вопрос ему показался наивным и глупым. Возможно, поэтому, глубоко не задумываясь, он ляпнул: «Шишка». Все члены комиссии заулыбались, а некоторые даже захихикали. Но, спохватившись, один из состава комиссии рявкнул и отчитал Николая с суровым лицом и чуть не крича: «Да как ты смеешь такое говорить, что это за фривольности! Такие люди не достойны стать комсомольцами! Прошу покинуть зал, ты не принят!». Николай невольно вспотел. Уходя, он заметил, что лица, секунду назад улыбающиеся, теперь были все сурово сосредоточенными и непреклонными. Это были лица партии или будущие лица партии.

Ровно через год, в восьмом классе, после долгих уговоров он согласился вновь вступить в комсомольскую организацию, прошел опять школьную комиссию, но в районный центр не поехал. Комсомольский билет ему привезли и вручили, правда, без торжественной обстановки, но это Николая вполне устраивало.

Завершался второй семестр первого курса. Он был еще более напряженным, чем первый, но впереди студентов ждало лето, и это придавало бодрости духа. Николай за тот семестр очень сдружился с Ларисой, они и на семинарах, и на лекциях часто садились вместе. У Николая была близорукость, но очки он не любил носить, они его раздражали, ему с ними было неудобно. Лариса была своеобразным поводырем: он ее спрашивал, что написано или начерчено на доске. По вечерам они вместе готовились к занятиям в рабочей комнате. Во всем, что касалось школьной программы, первенство было за Ларисой, и она для Николая была учителем. Он искренне удивлялся ее терпению и спокойствию, когда она что-либо ему объясняла, да еще по нескольку раз. Она была кандидатом в мастера спорта по пулевой стрельбе, может, из-за этого вида спорта она приобрела некое хладнокровие и невозмутимость. В МЭИ она продолжила занятия этим видом спорта, поэтому иногда вечерами уходила на тренировки.

Они красиво дружили. Отношения между ними складывались просто товарищеские. Случалось, что они ссорились и обижались друг на друга, тогда могли некоторое время и не общаться. Но проходила волна гнева и обиды и они вновь, как и прежде, старались держаться вместе. Лариса очень нравилась Николаю. Прежде всего как человек. Ее душевные качества, ее отзывчивость, ее забота так трогали его, что при всяком удобном случае он старался отвечать ей тем же. Но он совершенно не обращал на нее внимания как на девушку, свою девушку. В этом плане его больше притягивала Наташа, но какая-то внутренняя робость, похожая на ту, которая у него была по отношению к Марине, не позволяла ему сблизиться и сдружиться с нею.

Наташа, может, что-то и чувствовала, но, видя его хорошие отношения с Ларисой, не предпринимала совершенно никаких шагов для построения отношений с ним. Наташа занималась в другой группе, и они виделись только на лекциях и по вечерам, когда он заглядывал в их комнату. Он приходил к Ларисе, а ловил взгляды Наташи. Об этом ему однажды так и сказала Галя: «Приходишь к Ларисе, а пялишься на Наташу!». Николаю было стыдно слышать такие слова, но он знал, что по отношению к Ларисе он не имел никаких обязательств и волен делать то, что он хочет. Ему стало тогда стыдно, что он не может преодолеть, побороть в себе этот страх, страх перед человеком, который притягивает, манит к себе чем-то невидимым, но желанным. Случалось, что они оставались с Наташей наедине и говорили. В этих разговорах они все больше и больше узнавали друг о друге. Ему приятны были эти редкие беседы, но тех отношений, которых бы он желал, не складывалось.

Но в безоблачных отношениях с Ларисой случались и неожиданные бури. Перед последним экзаменом они говорили о предстоящем лете. Лариса хотела поговорить с родителями и пригласить Николая после экзаменов в гости в Нарву. Николаю было приятно это слышать, да и интересно было увидеть этот город, потому что она много рассказывала о нем. Но, с другой стороны, он плохо себе представлял, в качестве кого он туда поедет и как на это посмотрят ее родители.

Готовились к экзамену. Николай к концу дня предложил разобрать последние вопросы вместе. Так они делали всегда, но Лариса почему-то отказалась. Николай обиделся, но ничего не сказал. Только спустя полчаса, сославшись на то, что он устал, ушел из рабочки. На другой день Лариса, словно ничего не случилось, предложила рассмотреть те вопросы вместе, но Николай наотрез отказался, сказав, возможно, обидные для нее слова: «Я не обиделся на тебя, но я докажу, что и без тебя могу заниматься не хуже!». И он стал заниматься без нее и успешно сдал экзамен, а она получила тройку. Он хотел пойти к ней, но потом подумал, что своим приходом еще больше ее разозлит. А она купила билет и, не попрощавшись с ним, первого июля уехала домой к родителям. Такой ее поступок вначале разозлил его, но потом, через несколько дней, заставил думать о ней.

Слава написал своему дяде, работающему в сфере строительства, письмо, в котором просил на оставшееся летнее время какую-нибудь работу. Ситуация складывалась так, что было совершенно неясно, ответят ли ему. Оставив Славе и Толе родительский адрес, Николай купил билет до станции Колодезная и пятого июля уехал из Москвы. Отец был очень рад его приезду, потому что задумал соорудить сарай и дополнительные рабочие руки были необходимы. И Николай целыми днями делал деревянный сруб. Работа довольно тяжелая. Согнувшись, с топором в руках нужно было обтесывать бревна и подгонять одно к другому, собирая таким образом один венец за другим. В один из дней Николай поссорился с отцом, потому что в выходные, вместо того чтобы помочь ему, отец пропьянствовал. А тут неожиданно от Славы пришло письмо, в котором он сообщал, что есть работа в поселке Навля Брянской области и если он может, то нужно двадцатого июля быть там. Но уже было двадцать первое июля, и Николай, не раздумывая, собрался и уехал, к большому огорчению отца.

Когда Николай прибыл по адресу, то его товарищи: Слава, Толя и Игорь Павловский, который учился вместе со Славой в восьмой группе, уже были на месте и обустраивались в строительном вагончике на территории строительной базы. Ребята рассказали о работе, которую нужно было выполнить. В двухстах пятидесяти метрах от железнодорожной станции была уже поставлена кирпичная коробка трехэтажного жилого дома. Им предстояло возвести крышу. Никто из них никогда таких работ не выполнял, но все же наиболее подготовленным оказался Николай. Материала еще не было, его необходимо было своими силами изготовить и привезти. Прораб стройки выдал им чертежи, они с трудом разобрались в них, так как термины и названия конструкций им не были знакомы и вызывали массу вопросов. Спрашивать они стеснялись, ведь что тогда о них могли подумать, как о специалистах. «Ферма», «лага», «стропила», «столбик» были у них на слуху, и они представляли их конструкцию и назначение, но что такое «мауэрлат», как он выглядит, как он устанавливается и фиксируется, было совсем не ясно.

Первые рабочие дни провели на лесопильне. Делали обрезную доску на фермы, согласно чертежам выпиливали брус, который впоследствии и оказался тем непонятным мауэрлатом, а затем все заготовленное перевозили на строительную площадку. Краном весь материал был поднят на перекрытие третьего этажа. Вначале работа не ладилась, так как не было согласованности в действиях и не было понимания последовательности работ. Много спорили между собой, и как-то сложилось так, что лидерство было признано за Николаем. И он негласно стал бригадиром, прорабом стройки, к его мнению прислушивались. А Слава отвечал за внешние связи с руководством. По пятницам с утра Слава отправлялся на планерку, где докладывал, как у них продвигается работа и какие материалы им необходимы на ближайшее время, выслушивал замечания, если таковые были. Со стороны выглядело так, что они вчетвером что-то делают, стучат, пилят целый день, а результата совершенно не видно. На самом деле работа шла очень интенсивно, они готовили фермы и крепежные элементы к ним по периметру дома, на стену выложили брусья и скрепили между собой. Это и был мауэрлат, назначение которого – распределить нагрузку от стропил, собственного веса крыши, ветра и снега равномерно по стене.

Еще перед отъездом в Навлю Николай думал написать письмо Ларисе. Размышляя над той глупой ссорой, он пришел к тому, что на ее мелкий каприз не стоило так сильно обижаться. Поэтому он больше виновен в этой ссоре, и нужно было бы извиниться и пойти на примирение. Он написал ей письмо, но не стал отправлять, потому как не мог представить, что она теперь о нем думает и думает ли вообще, раз смогла вот так, не попрощавшись, уехать. Кроме того, она говорила ему, что поедет на спортивные сборы по пулевой стрельбе и, возможно, ее просто не будет дома. Это сдержало его, письмо он не отправил, а стал делать чуть ли не ежедневно короткие записи, как бы фиксируя свои мысли и разговаривая с ней. Так и появился его первый небольшой дневник.

Их небольшая бригада была занята только одним – работой. Но иногда они позволяли себе расслабиться. Первый раз это было в воскресенье, первого августа. Они, поработав до обеда, сходили в баню и собрали праздничный стол с выпивкой. У Игоря Павловского второго августа был день рождения, и, чтобы не срывать график работы, они решили отметить в выходной день. Игорь имел покладистый и спокойный характер, обладал спортивным телосложением, был крепким физически и отличался внешне тем, что имел золотую коронку, которая всегда бросалась в глаза, когда он говорил или улыбался. Вырос он в Москве в обеспеченной семье: его отец – военный медик в звании подполковника. Он был единственным сыном, любимым, но с родителями произошел конфликт из-за того, что он без их согласия привел в дом женщину старше него, вдобавок ко всему – с ребенком. Его решение не принималось и не нравилось родителям, но даже со стороны было заметно, что его выбором управляла любовь.

Выпили довольно прилично и отправились на танцы. Танцплощадка находилась в парке, в специально огороженном месте, и была для такого небольшого городка достаточно хорошо организована. Вход оказался платным. Что бросалось сразу же в глаза, так это преобладающее число девушек: их было чуть ли не вдвое больше, чем парней. И парни были по-настоящему удивлены, когда девушки стали приглашать их танцевать. Выбор для них был, но в тот вечер они все вместе вернулись домой, в вагончик. Николай потом еще пару раз ходил на танцы, но лишь за компанию. Сам не ставил цели с кем-либо познакомиться, хотя эти знакомства появились.

Слава и Толя завели подружек, которых провожали после танцев и которые приходили к ним в гости. Среди них была Татьяна, у которой были темно-русые вьющиеся волосы. Между ней и Николаем возникла обоюдная симпатия, но Николай не предпринимал никаких шагов для сближения и укрепления отношений, ограничиваясь лишь общими разговорами. Он просто не видел смысла строить отношения, зная, что к первому сентября все равно придется расставаться. Да еще и подсмеивался над друзьями, спрашивая, что ж они будут делать, когда их девчонки приедут к ним в Москву. Чаще вместо танцев Николай с Игорем шли в кино, либо читали книжки.

Ему попалась интересная книга Вальтера Маттиаса Диггельмана «Увеселительная прогулка». Много интересных мест, которые ему понравились и заставляли задумываться, он перечитывал:

«Не забыл я и того, что в первые годы после свадьбы считал, будто ты должна быть моей собственностью, словно какая-нибудь вещь, а я – твоей. Не забыл и того, сколько раз мы говорили, что ни ты, ни я не представляем себе иного партнера в любви. И все-таки со временем я открыл для себя другое: меня начали одолевать сомнения в том, соответствует ли моногамный брак природе человека, нет ли какой-либо другой модели супружеской жизни, какого-либо другого варианта, не требующего абсолютной верности – смежной верности буржуа, когда супруги, словно рыбы, следят друг за другом, а жизненные импульсы при этом гаснут, ибо природа человека требует перемен, и тогда наступает то, что психологи называют “вытеснением инстинкта”: мужчина вдруг оказывается немощным, а женщина холодной, любовь превращается в ненависть, но брак, убежденно говорят все, остается незыблемым, как давшее трещину здание».

Отношения между мужчиной и женщиной все чаще и чаще волновали Николая, заставляли размышлять и искать ответы, но больше возникало вопросов, которые не давали покоя. Он думал над тем, почему в судьбе одного человека складывается так, что он встречает партнера на всю жизнь, а у другого бывает несколько неудачных браков. Эти его размышления ни к чему не приводили, все сводилось к тому, что на этот вопрос не было единого ответа…

Сделав подготовку всех элементов, они за два дня возвели стропила, лаги. На уже готовые фермы начали приколачивать обрешетку. Вот тогда им начали говорить, как они быстро и хорошо работают. Они и планировали до двадцать пятого августа завершить работу. Но так не случилось: частые дожди не позволяли им уложиться в намеченный срок. Завезли шифер, подняли его наверх, и тут на два дня зарядил дождь. Ребята, не зная чем себя занять, загуляли, напились, и, когда нужно было лезть на крышу, никто из них, кроме Николая, не мог нормально держаться на ногах. Николай очень разозлился и наорал на них, сказал, чтоб шли проспались, потому что потом им придется работать до двенадцати ночи. К их возвращению он пообещал сделать освещение для работы в темное время суток.

Они появились после двух часов дня, не совсем протрезвевшие, но все же способные работать. Начали выкладывать первый ряд шифера. Николай перед этим предложил натянуть ориентировочный шнур, но Слава с Толей сказали, что и на глазок смогут положить, мол, шифер прямоугольный. Он не стал с ними спорить. Но когда поздним вечером спустились и посмотрели снизу на свою работу, то сами авторы ужаснулись. Получился дугообразный козырек. На другой день за явный брак они получили «поощрение» от прораба дома. Пришлось день потратить на исправление. Для этого сначала «отбили» меловую линию, а затем, привязывая поочередно авторов новшества в строительстве Славу и Толю, спускали их к краю крыши, и те обычной пилой спиливали шифер.

Полностью работу завершили двадцать седьмого августа, но уехать не смогли, так как нужно было ждать деньги. Получили их только в конце следующего дня. Купить билеты на поезд до Москвы было очень сложно, проходящие поезда были заполнены. Но им повезло: одна из знакомых девушек работала в кассе и пообещала взять им билеты на ночной поезд в два пятнадцать. Так все и вышло. Сев в вагон, они в последний раз увидели из окна поезда крышу, возведенную собственными руками, первого в их жизни жилого дома. Тридцатого августа они вернулись в Москву.

Николай не зашел в пятьсот двадцать вторую комнату в день приезда, но поздним вечером встретил Жанну, которая сообщила, что вся их комната в сборе и приглашает на чай. Только на следующий день он зашел к ним, там были Галя и Лариса.

– Здравствуйте! Ну как вы тут? – стараясь казаться веселым, спросил он.

– Привет! – ответили девчонки. При этом Лариса мило улыбнулась и открытым взглядом посмотрела на него. Николай понял, что она не держит на него зла.

– Вижу, отдохнули, загорели, стали еще красившей, теперь можно и поучиться. Соскучились по учебе?

– Я-то лично соскучиться не успела, очень быстро каникулы прошли, – сказала Галя. – А мы слышали, что вы где-то шабашили. Лица у всех обветренные и загорелые. Толика видела – на негра похож.

– Поработали немножко, это правда, но меня так тянуло сюда, что, казалось, это время никогда не наступит, – говорил он, адресуя, скорее всего, ответ Ларисе. – Я соскучился. Приятно вас видеть. Я рад, что мы опять вместе.

– Я тоже соскучилась, хотелось всех быстрее увидеть, – сказала Лариса, мило улыбаясь. В это время вошла Наташа.

– Здравствуй, Коля! Ой, какой ты загоревший!

– Здравствуй, Наташа! А ты где пряталась от солнца? В тундре была? – в том же радостном тоне спросил он ее, а у самого сердце волнительно застучало оттого, что он ее видит.

– Для моей кожи достаточно и этого, могу сгореть и быть красной как рак, – смеясь над собой, сказала она весело. – Рассказывай, как лето провел?

– Вот сейчас остальные подойдут, так все и услышите, а то я, как телевизор, буду болтать и не остановлюсь, пока не выключите! – шутил он.

Девушки рассмеялись. Тут подошли и все остальные. Девушки быстро собрали стол, достав из своих сумок домашние гостинцы, варенье, печенье. Сидели, пили чай и весело переговаривались между собой, вспоминая интересные эпизоды из прошедших каникул. Ребята рассказали, приукрасив, о своей крыше в Навле, о том, как весело и не напрягаясь они работали. Девушки пожелали на следующий год влиться в бригаду строителей и поехать шабашить вместе с юношами. Вспомнили, как ровно год назад впервые встретились и познакомились. Вспомнили, как был труден и неповторим прошедший первый курс. И вот они вновь вместе: юные, здоровые, красивые и беззаботные студенты уже второго курса.

Николай сидел и думал о том, как все странно у него выходит. Все лето вспоминал о Ларисе, о том, что глупо поссорились, и переживал из-за этого, боялся, что их дружба может прерваться. А сейчас, сидя рядом с ней, хотел, чтобы с ним рядом была Наташа. Он не понимал себя, не понимал, почему так происходит. Почему с Ларисой все так просто и понятно, а с той, с которой хотелось бы таких отношений, ничего не складывается. Может, он сам виноват и поступает неправильно как по отношению к одной, так и по отношению к другой. Лариса милая, простая, хотя и бывает упрямая, но она симпатична ему своей прямотой и честностью. А эти качества близки и ему. Но у него нет тяги к ней как к девушке, женщине. Она действительно ему сестренка, сердечная и заботливая. И чувства у него к ней просты и обыденны, как к очень родному, близкому по духу человеку.

Совсем другие чувства возникают у него, когда рядом Наташа, он хочет смотреть в ее глаза, он хочет коснуться ее руки, он испытывает волнение и дрожь, когда их взгляды пересекаются, и он иногда видит в ее глазах искры волшебства, зова и понимания. В ней было что-то, что притягивало и вызывало каждый раз чувство нежности и желание быть рядом. Вот и сейчас она сидела напротив, весело улыбалась, смеялась и лишь иногда бросала ничего не значащий взгляд на него, а он все всматривался и старался уловить от нее то, что предназначалось бы только ему.

Брат Александр нашел другую работу, где предлагалось общежитие, но уже со своей маленькой кухней, расположенной прямо в прихожей, и санузлом. Можно было считать, что это была хоть и небольшая, но, главное, отдельная однокомнатная квартира. И находилось это общежитие недалеко от прежнего адреса: на 15-ой Парковой. Николай при первой же возможности ехал к нему и помогал делать ремонт. А когда все было завершено, то со своими друзьями он помог перевезти мебель со старого адреса.

Александр устроился на довольно престижную работу, которая находилась недалеко от метро «Новослободская». Это было мебельное предприятие, где изготавливалась по индивидуальным заказам эксклюзивная мебель для членов правительства. Предприятие считалось закрытым. Чтобы туда попасть, кандидат проходил определенную проверку органами госбезопасности. Александр прошел и был доволен новым местом работы. Особое преимущество было еще в том, что ближе стало добираться до института.

Лариса с первых дней сентября присоединилась к Николаю и стала вместе с ним делать по утрам пробежки. Часто случалось, что он подходил ранним утром и легонько стучался в дверь, но за дверью никакого шума и шевеления не наблюдалось. Сильнее стучаться Николай не мог, ведь тогда могли проснуться ее подружки. Если после повторного его стука дверь не открывалась, то он уходил, а Лариса продолжала спокойно спать. Но это было нечасто. Она была волевым человеком, только с трудом ей удавался подъем.

В конце сентября Лариса устроилась работать уборщицей на кафедре промышленной электроники, которая находилась на верхних этажах «Бастилии». Кроме самого помещения кафедры, за ней была закреплена уборка двух этажей винтового подъема. Пробежки прекратились. Николай не каждый день, но часто помогал ей. Когда она шла убираться, ей приходилось вставать в пять утра, потому что у нее уходило на уборку не менее двух часов. Работа была не из легких, у нее часто болела спина, но она была упрямой и не хотела показаться слабой. Прибегала домой, наскоро принимала душ, завтракала и шла в институт. Дважды в неделю по вечерам ходила в стрелковый клуб МЭИ. Стрелковый спорт был ее основным хобби, она даже получала почетные грамоты. Николай, видя все ее усилия и бешеный ритм жизни, отговаривал ее от работы, но Лариса не сдавалась, настаивала на своем. Поэтому ему было жаль ее, и он шел помогать. С помощью Николая время уборки сокращалось вдвое.

У Николая дела в институте складывались довольно успешно, он уже почувствовал стабильность и уверенность. В большинстве своем предметы еще читались общеобразовательные, но уже появлялись дисциплины, связанные с будущей профессией. И тут Николай начал набирать обороты. Начали уже у него спрашивать пояснения в тех или иных местах. Он не ленился и работал добросовестно, хорошо понимая, что к окончанию сессии важно подойти без «хвостов». Поэтому в рабочей комнате он был частым гостем. Лариса тоже не отставала и, как и прежде, занималась с ним вместе. Отношения между ними оставались на прежнем уровне. Случалось, они ссорились, и тогда все в группе это видели и замечали, так как на занятиях они садились отдельно. Но это бывало не так уж часто. На ноябрьские праздники Лариса пригласила Николая к себе домой. Он тогда спросил ее:

– А в качестве кого я к тебе поеду?

– В качестве друга, что тут странного? – сказала она. – Ты же знаешь, что родителям я о тебе уже давно рассказала. А чего ты стесняешься, разве ты мне не друг? Так почему с девушкой-другом я могу ехать, а с парнем-другом нет?

– Ну допустим, родители это понимают. А как же твои родственники, школьные друзья? Ведь они будут считать, что я твой парень. Точнее, жених.

Он воспитывался в простой деревенской среде и с детства знал, что если парень и девушка ночуют друг у друга, то это может быть только в одном случае – дело идет к свадьбе. Ему очень хотелось побывать у Ларисы в доме, но он все никак не мог представить себя в этом непонятном для него положении, поэтому и сомневался в целесообразности поездки.

– Да перестань ты морочить голову, никто тебе ничего не скажет. Кому какая разница, с кем я приеду. Тебе-то что? Я тебя приглашаю и хочу, чтобы ты побывал у меня. Посмотришь, как я живу, покажу тебе свой город, – горячо и искренне убеждала она.

Но все сложилось совершенно не так, как они планировали. Неожиданно для всех из деканата пришло распоряжение, что седьмого ноября студенты вторых и третьих курсов будут участвовать в праздничных шествиях на Красной площади. Никто от этого не отказывался, а наоборот, это же такое замечательное событие, которое может случиться один раз в жизни: пройти по главной площади Родины и к тому же увидеть вживую первых лиц страны на трибуне Мавзолея Ленина.

Были назначены дни репетиций, которые проводились в одиннадцать часов вечера. Первые две репетиции проходили на Центральном стадионе имени В. И. Ленина, а генеральная – на самой Красной площади. Николай с Ларисой попали очень в хорошее место – они находились в правой части колонны и в седьмом ряду, то есть они проходили совсем рядом с трибуной.

Тогда Николаю вспомнилось, как он в первый раз, будучи в увольнении, пришел со своим сослуживцем на Красную площадь. Те чувства, которые его охватили в тот момент, остались навсегда в его памяти. Необычайное волнение, учащенное сердцебиение и выступивший пот сопровождали те мгновения, когда он вступил на брусчатку площади. Николай не мог тогда поверить, что он, простой деревенский мальчишка из воронежской глубинки, стоит на камнях, которые, если бы могли говорить, рассказали бы то, что невозможно найти ни в каких учебниках истории. Красота площади вызвала тогда такие эмоции, что он потом вспоминал о них каждый раз, когда вновь проходил по тому историческому месту, важному и значимому для каждого человека.

Советское студенчество замыкало колонну демонстрантов. Когда они вышли и остановились напротив Мавзолея, чтобы проделать несколько незамысловатых движений, Леонид Ильич Брежнев, находящийся в центре стоящих на трибуне соратников, повернулся влево и, пройдя несколько шагов, начал спускаться по ступенькам. Уже вечером, когда они смотрели запись трансляции, именно на этом моменте она была прервана. Так Николаю представилась возможность при жизни увидеть того человека, из-за которого его когда-то не смогли принять в комсомол. А ровно через четыре дня прогремело известие – десятого ноября Брежнев умер.

В день похорон во время перерыва Николай поспешил в общежитие, чтобы посмотреть прямую трансляцию. Из-за плохого зрения он сел в первом ряду телевизионной комнаты, в одном метре от телевизора. Кроме него трансляцию смотрели еще несколько ребят. Прошло полчаса до того момента, когда гроб поднесли к подготовленному пристанищу и с грохотом на всю страну и мир опустили в могилу. По телевизору казалось, что его просто не удержали, и гроб ударился о днище могилы, а на самом деле был залп из орудия, известивший мир, что брежневская эпоха закончена. Заиграл гимн Советского Союза, завыли сирены, и раздались многочисленные автомобильные сигналы, которые были слышны и из телевизора, и через окна телевизионки. Николай, решив, что смотреть больше нечего, резко встал, чтобы выйти из помещения. Но, встав и повернувшись к выходу, он оторопел – вся телевизионная комната была набита до отказа. Он так увлекся просмотром, что не заметил, как пришло так много студентов. Все подумали, что он вскочил, чтобы выразить уважение и отдать дань памяти Брежневу, поэтому все, кто сидел, также встали со своих мест. Николай за мгновение вспотел, но, естественно, не стал никому и ничего говорить и объяснять. Ничего страшного нет в том, что он проявил уважение к усопшему, хотя в помыслах его ничего похожего не было. Вот такая казусная ситуация, связанная с генсеком Советского Союза Брежневым, произошла в его жизни.

Примечательно то, что со смертью Брежнева действительно была завершена или, точнее сказать, завершалась определенная историческая эпоха советского социализма. В начальные годы его правления в СССР происходили социальные изменения, которые вносили в души людей надежду и веру в завтрашний день. Затем наступил период бездействия, который историки позже назовут временем брежневского застоя. Николай не понимал всего происходящего, но часто задавался вопросом, почему в это время всенародно и повсеместно пропагандировался лозунг о равенстве и братстве, о социальной справедливости, а на самом деле происходили искажения и нарушения, вносившие в сердце не только непонимание, но и невосприятие системы вообще.

Недалеко от районного центра Кашира, на его родной воронежской земле, был крупный свиноводческий комплекс, где одновременно содержалось около тысячи голов. Назывался он «Московский». Судя по названию, вся продукция предназначалась для Москвы. Рядом с Нововоронежем жила и здравствовала крупнейшая птицефабрика. Казалось бы, есть производство, есть продукция своя рядом, но свинину или курицу купить было проблематично даже в таком крупном городе, как Воронеж. И люди заполняли поезда, ехали в Москву, чтобы закупить продукты. А Москва их не любила и называла «мешочниками». И когда это стало уже образом жизни для многих, то Москва стала хитрить, «выбрасывая» продукты питания в продажу в вечернее время. На все это было страшно смотреть. Даже брат Александр, работая на «закрытом» предприятии, иногда угощал Николая дефицитными консервами, сгущенкой, колбасой, конфетами и настоящим «Боржоми». Везде и всюду нужно было иметь знакомства, особенно с теми людьми, которые стояли у распределительной кормушки с дефицитным товаром. А дефицитом было все: начиная от детской пустышки и кончая стройматериалами. Знакомство с такими людьми называлось очень коротким, но для всех понятным словом – блат. Статус простой продавщицы мог быть выше статуса профессора, преподающего в вузе.

Такие перекосы и ценности в социалистическом брежневском периоде вызывали недоумение не только у мыслящих и задумывающихся граждан этой страны, но и за рубежом. СССР был отгорожен от всего мира, поездка за границу (даже в братские социалистические страны) была немыслимым событием для большей части населения. Обязательное изучение иностранного языка в вузе часто считалось лишней тратой времени, так как каждый осознавал, что язык ему совершенно не пригодится, поэтому учили, чтобы получить зачет, и на следующий день забывали. Не было заинтересованности и не было перспективы, поэтому из учебных заведений и выходили неполноценные специалисты, которые могли бы знать иностранный язык, но система их к этому не подталкивала.

Особо сильно никто не переживал смерть Брежнева. Все видели, что в последние годы он болел, не мог нормально говорить, а когда он выступал, то было жалко на него смотреть. Поэтому для Николая было простой неожиданностью то, что он его видел здоровым всего три дня назад, а тут – сообщение о смерти. Скорее, все ожидали, что теперь, после его ухода в мир иной, должны наступить перемены. Никто не знал, какие, но все их хотели. И эти перемены начались с сообщения в программе «Время» имени преемника Брежнева – Андропова Юрия Владимировича.

Таким образом, внешние обстоятельства отодвинули поездку Николая и Ларисы в Нарву, но так как Лариса соскучилась по родным, то, обговорив с Николаем и сообщив родителям, они купили билеты на следующие выходные и в пятницу, двенадцатого ноября, уехали в Нарву. Родители встретили их на вокзале. Как много значит в судьбе человека первая встреча и первое впечатление. Родители Ларисы, Лидия Ивановна и Юрий Николаевич, очень понравились Николаю своей простотой и душевностью, которая может быть только у добрых людей. Они были в гостях всего три дня, но он постоянно чувствовал их заботу и внимание к себе.

Всего полгода назад родители Ларисы получили четырехкомнатную квартиру в новом доме, который находился на окраине города: на выезде в Таллин на улице Раху. Лариса познакомила с бабушкой по маминой линии. Оказалось, что она финка, и говорила она с финским акцентом. Они не застали брата Ларисы Сергея. Его забрали в армию, а у него остались дома жена Галя и маленький сыночек Андрюша. Заходили к ним в гости. Брат Лидии Ивановны, Геннадий, работал на Усть-Нарвской ГРЭС мастером и обещал показать предприятие, когда они приедут в следующий раз. Одним словом, и семья, и родственники произвели впечатление добропорядочных и приятных людей. Юрий Николаевич работал сварщиком в ремонтном доке порта Усть-Нарвы. К их приезду он принес с работы целый пакет вяленой корюшки. Николай ел ее впервые в жизни, она так ему понравилась, что он съел ее чрезмерно много, на второй день на коже даже высыпала аллергия. Остатки пакета с этой вкусной рыбешкой он забрал потом в Москву.

Лариса показала крепость, построенную здесь датчанами в начале XIII века, которой потом владели и Ливонский орден, и Русь, и Швеция, и, конечно, Эстония. Она была строга и компактна, поражала высотой оборонительной стены. Совсем другое впечатление на Николая произвела расположенная на противоположном берегу реки Нарвы Иваногородская крепость – северо-западный оплот Древней Руси на Балтике, построенная в XIV веке. Сразу было видно, что это русское строительство, потому что прослеживалась широта и мощь русского духа. Два города разделяла река, которая когда-то была границей двух народов и двух культур, а эти крепости были напоминанием ныне живущим, что эти культуры и народы противостояли друг другу.

Поездка в Нарву привнесла в жизнь Николая новые впечатления и новые знакомства. И все же для всех родственников Ларисы, как он и предполагал, он был ее парнем, и этот их гостевой визит больше был похож на смотрины. Он об этом сказал Ларисе, но она лишь посмеялась над ним. Через некоторое время Николай перестал об этом думать, и все вернулось в прежнее русло. Только теперь, когда Лариса писала домой письмо или шла на почту, чтобы позвонить, он просил ее передавать от него всем привет.

К концу ноября Николай стал замечать изменения в поведении Ларисы: она стала более замкнутой, задумчивой. Иногда видел, что она мыслями находится где-то далеко. Он подумал, что у нее осенняя хандра, поэтому наступил упадок сил. Старался поддержать ее, приглашал в кино или просто пойти погулять. Она шла с ним, они общались, и казалось, что она оживала в эти моменты, однако у Николая появилось какое-то странное чувство, будто она что-то недоговаривает или скрывает. Он как-то спросил ее об этом. Лариса очень серьезно ответила, что у нее все в порядке и все хорошо. Но именно эта серьезность еще больше насторожила его. И вот, как часто и бывало, они сидели в рабочке, готовились к занятиям. Николай сказал, что скоро вернется, и ушел к Саше Шнайдеру за своей тетрадью с лекциями, которую он одолжил ему еще днем на занятиях. Застал Сашу переписывающим лекцию. Оставалось совсем немного, и Николаю пришлось подождать. Прошло не более пятнадцати минут, когда Николай поднялся на шестой этаж и вышел в коридор. Издали он увидел, как из рабочей комнаты вышел Слава Сучков и сразу свернул на другой лестничный марш, было такое ощущение, что он очень спешил. Слава тоже ПО-шник, с ним у Николая сложились хорошие, товарищеские отношения. Он был членом КПСС и его за глаза (а некоторые и в лицо) называли «коммунякой». Небольшого роста, мордастый. Он был неплохой товарищ. Очень общительный и веселый человек, любил и мог говорить. Спорить с ним было трудно, на одно слово он отвечал тремя.

Николай зашел в рабочку и оторопел. Лариса сидела за столом совершенно одна и, опустив низко голову, плакала. Николай подошел к ней и сел напротив.

– Что случилось? Почему ты плачешь? – спросил он, а сердце немыслимо заколотилось от необъяснимой тревоги, которая охватила его. Лариса всхлипывала и молчала. – Лариса, сестренка! Что произошло? Кто тебя обидел? Славик?

Но на его вопросы он услышал новую волну ее рыданий. Он не знал, что делать. Мысли лихорадочно понеслись в голове, он перебирал возможные варианты того, что могло произойти с ней в его отсутствие. Славик. Но что ж такого плохого он ей сообщил, что она рыдает. Кто-то умер, с кем-то беда?

– Лариса! Успокойся, я сейчас воды принесу, подожди, я быстро! – сказал он и вскочил со стула.

– Не надо воды, – всхлипывая, произнесла она. – Я сейчас.

Она достала носовой платок из кармана спортивной кофты и высморкалась. Николай вновь сел напротив и смотрел на нее, успокаивая свое сердцебиение, и ждал, что она ему скажет.

– Ты можешь мне ничего не говорить, если не хочешь, но я вижу, что у тебя что-то произошло и это связано со Славиком, я видел, как он вышел отсюда. Не молчи, объясни, в чем дело? – стараясь скрыть свое волнение, тихим и спокойным голосом спросил он.

– Я не знаю, что мне тебе объяснять. Я сама ничего не знаю, – проговорила она значительно спокойнее, но еще всхлипывая и втягивая громко воздух через нос.

– Не знаешь, а сидишь плачешь. Просто так? Так не бывает. Странно как-то.

– Послушай, Коля! Я действительно не знаю. Не знаю, как себя вести и что мне делать. Да, приходил Слава, он сказал, что я ему очень симпатична и он бы очень хотел меня видеть рядом с собой. Понимаешь, он предложил мне дружбу.

Николай молчал. Легкий шок обездвижил его тело и разум, поэтому он ничего не нашел лучшего, как спросить:

– А что же ты?

– Я и говорю, что не знаю. Мне он интересен, это правда, но ведь и ты мне небезразличен.

Николай возвращался в действительность. Причина странного поведения Ларисы ясна. Значит, Слава внаглую хочет увести у него девушку. Он понимал, что сейчас решается многое и в его судьбе, и в ее. Она дорога ему, он дорожил дружбой с ней. Он знал, что многие завидовали ему, завидовали их отношениям. Многие видели простую дружбу между ними, а многие считали, что они чуть ли не муж и жена, только нет штампа в паспорте. «Ты мне небезразличен»… Это ее слова, значит, он ей нравится. Почему он должен вот так легко уступить, отдать ее кому-то? Слава – серьезный соперник, он умеет пудрить девушкам мозги. Если он сейчас промолчит, отвернется, то навсегда потеряет ее. Ну нет, такому не бывать! Он взял ее ладони в свои, сжал их и сказал:

– Я тебя никому не отдам!

Это были простые, но сильные слова. Для Ларисы эти слова были решающими и очень важными в сложившейся ситуации, только она не знала, что они были предательскими, потому что их должен был произнести только человек, глубоко любящий ее…

Николай не раз мысленно возвращался к своему поступку. Не раз он ругал себя за то, что подло и нечестно поступил с Ларисой, дав ей надежду и веру в то, что он ее любит. Но этого не было. Безмерное уважение к ней, симпатия присутствовали всегда, но та волшебная искорка, которая должна быть между парнем и девушкой, напрочь отсутствовала. В этом и было предательство. А с другой стороны, что плохого он сделал? Он не обещал же вести ее под венец, не клялся в любви. Она сама могла выбрать путь, по которому идти, и того, с кем идти. И окончательно его совесть успокоилась, когда неделей спустя Слава Сучков подошел к нему и извинился, сказав, что он не прав, так как не знал, что у них все так серьезно. Тогда Николай понял, что он говорил вновь с Ларисой. Судя по всему, она в открытую отказала ему в дружбе, во взаимности. Николаю эта новость польстила, ему было приятно ощущать себя победителем.

Однажды, после всех этих событий, они гуляли с Ларисой в небольшом парке, расположенном перед Екатерининским дворцом в Лефортово. Пошел довольно сильный дождь, и они спрятались от него в телефонной будке. Когда они стояли лицом к лицу, плотно прижавшись, друг к другу, Николай впервые обнял ее и притянул еще сильнее к себе, а потом осмелел и потянулся к ее губам своими губами, коснулся их, но Лариса мотнула головой и сказала:

– Не надо!

– Ну почему же? – шепотом спросил он ее, – разве мы что-то нарушаем? Или тебе плохо со мной?

– Я этого не говорю, просто я к этому не готова. Не обижайся, – сказала она тихим голосом и постаралась освободиться из его объятий. Николай расслабил руки. – Знаешь, я ехала в Москву не только учиться, я всегда мечтала встретить такого человека, с которым мне было бы уютно и тепло, с которым я чувствовала бы себя свободно и счастливо. Ты не торопи меня, мне с тобой хорошо, но мне еще нужно время, чтоб многое понять не только в тебе, но прежде всего в себе.

– Лариса, я понимаю, что ты хочешь мне сказать, и более того, я согласен с тобой, мне тоже нужно многое понять. Мы знакомы уже полтора года, но многого мы не знаем друг о друге. Я знаю, что я далеко не подарок, во мне много недостатков, но мы должны продвигаться вперед, поэтому ты не сердись на меня, если я что-то делаю не так, только прошу тебя, не говори такие слова, как это «не надо». Может, тогда вообще ничего не надо? Ладно, оставим это, время покажет, будем верить в лучшее, – сказал он примирительно и переключился на другое. – Как ты думаешь, нам в этой будке до утра придется торчать?

– Подождем еще немножко, может, стихнет. Новый год на носу, а такая погода.

– Хорошая погода, особенно для поцелуев в телефонной будке, – сказал Николай, изучающе смотря на ее лицо, но увидел только легкую улыбку, которую трудно было расшифровать.

Он опять слегка, как будто боясь надломить, притянул ее к себе и прижался своей щекой к ее голове. Она не сопротивлялась, хотя он почувствовал, как она напряглась, поэтому он более не стал ничего предпринимать. И так простояли какое-то время. Молча, каждый со своими мыслями.

На Новый год жена Александра уехала домой в Нововоронеж, и он пригласил Николая и Ларису встретить Новый год у него, аргументируя тем, что и ему будет не одиноко, и им будет уютно побыть вдвоем. Лариса согласилась. Николай договорился с ней, что в семнадцать часов зайдет за ней, по пути купят торт и поедут к Александру.

Была пятница. На улицах и в магазинах чувствовалась суета, но, самое главное, на улице стояла просто потрясающая, по-настоящему новогодняя погода: около трех-четырех градусов мороза, падал пушистый снег, поднимающий настроение. Природа сама устроила волшебство, которое соответствовало наступающему празднику.

Около четырех часов Николай зашел к Ларисе, Жанна сказала, что она с Галей уехала в город и еще не вернулась. Для него это было неожиданностью, он удивился и подумал о том, почему она ничего ему не сказала. То же повторилось, когда он заглянул к ней час спустя, когда было почти пять вечера. Попросил Жанну передать ей, что он ждет и когда она приедет, пусть придет к нему сразу же. Прошел еще один час, но ее так и не было. Он не выдержал и спустился вновь к ней в комнату. Он по-настоящему заволновался, не находил себе места, у него уже полезли в голову самые плохие предположения. Сердце колотилось, и его душевное состояние накалялось с каждой минутой ее отсутствия. Он знал это свое состояние, в такие минуты он плохо контролировал себя. Он метался по комнате, не находя себе места.

Лариса появилась в половине седьмого вечера, влетев к нему в комнату. Николай не сдержался и накричал на нее, а она оправдывалась, говорила, что поехала за подарками, но всюду громадные очереди, потому что «выбрасывали» дефицитные вещи. Сказала, что Галя стояла за сапогами почти два с половиной часа, и она не могла ее оставить. Николая взбесило не это, он спрашивал, почему она, уехав, ничего не сказала, не предупредила. Что и брат Саша теперь там с ума сходит, ведь он обещал к семи часам быть у него. Вот и ссора.

Они ехали молча, обиженные один на другого. Приехав к брату, тот сразу понял, что между ними пробежала черная кошка. Он пытался их примирить, стараясь шутить и отвлекать, но случилось так, что Николай с новой волной гнева выдал обидные слова. Лариса со слезами на глазах оделась и собралась уходить. Саша просил ее остаться, а Николай во гневе сказал: «Пусть катится отсюда!». И она ушла, хотя было уже около одиннадцати вечера. Александр сказал ему, чтобы бежал за ней и остановил, что в такой день нельзя ссориться, но Николай был непреклонен и настолько зол, что не мог справиться со своими эмоциями. В итоге Новый год встретил с тяжестью в сердце. Ночевать не остался, а около первого часа с плохим настроением отправился в общежитие.

Он не стал заходить на дискотеку, которая еще шумела на пятом этаже. Значит, Лариса из-за шума спать еще не могла. Поднялся к себе в комнату, в которой никого не было. Разделся и лег, отвернувшись к стенке. Тяжесть на сердце осталась горьким осадком, вдобавок разболелась голова.

Ребята возвращались один за другим, но он не реагировал, притворяясь спящим. Так толком и не уснув, он пролежал в постели до восьми утра. Потом встал, попил чай и отправился бродить на улицу. Город казался пустынным. Только следы праздничной ночи в виде хлопушек, петард и пустых бутылок отпечатались на снегу. Мысли о Ларисе сами лезли в голову. Теперь думал, что своей несдержанностью обидел ее незаслуженно. Конечно, она виновата, но он не имел права кричать на нее, хотя бы потому, что она не обязана говорить, куда и с кем она идет. Четвертого января экзамен, значит, нужно успокоиться и готовиться к нему. Но как это трудно делать, когда на сердце висит камень…

Второго января Николай сидел в рабочке, готовился к экзамену. Он ждал, что и Лариса придет, поэтому каждый раз вздрагивал, когда кто-то входил в помещение. Но его ожидания были напрасными. После обеда он встретил Галю и спросил у нее о Ларисе. Та удивленно посмотрела на него и сказала, что она в рабочке занимается. Николай поспешил в рабочую комнату, но Ларисы там не было, а потом он подумал, что она может быть в рабочке на четвертом этаже. Они туда не ходили, потому что там всегда было намного больше занимающихся студентов, чем на шестом этаже. Он спустился вниз, заглянул в приоткрытую дверь и увидел Ларису со спины. Николай подошел к ней. Она, увидев его, наклонила голову, насупившись, и всем видом показывала обиду. Николай наклонился к ней и на ухо шепотом сказал:

– Если можешь, прости меня. Я очень виноват перед тобой. Пожалуйста.

– Да ну тебя! – сказала она, слегка ударив его ладонью по щеке, для Николая это было знаком прощения.

– Выйдем, нам нужно поговорить, – так же на ухо сказал он.

– Идем.

Словно непосильный груз в одно мгновение покинул его тело, он почувствовал легкость и эмоциональный подъем. Когда они вышли в коридор, то он сначала спросил:

– А ты обедала?

– Нет, да и не хочу, аппетита нет.

– Тогда пойдем к нам, попьешь чай. Я тебя угощу сладким сырком, только что купил, – предложил Николай.

– А что, у тебя никого нет? – удивленно спросила она. – Почему же, есть. Славик и Хайруллы, но им я сырок не дам! – пытался пошутить Николай.

– Ну хорошо, только я что-то не хочу их сейчас видеть, Хайруллы начнет лезть со своими разговорами, а у меня нет настроения с ним болтать. Может, лучше у нас?

– А у тебя не то же самое? – спросил он и решительным голосом добавил: – Идем, будешь жевать сыр и молчать. Я Хайруллы скажу, что ты голодная и с прошлого года ничего не ела, поэтому очень опасна и агрессивна.

– Ну только если так, – улыбнувшись, согласилась она.

В тот же вечер они решили вечером прогуляться, им было о чем поговорить. Николай чувствовал, что она его простила, но обида в ней не выветрилась и сидит в ее мыслях.

– Послушай меня, Лариса, – начал он, когда они вышли на улицу, и она просунула свою руку под его, словно давая понять, что между ними не было никакой ссоры. Но Николай понимал, что ему просто необходимо пояснить ей, почему у него все так получается и почему он все так болезненно воспринимает. – Я понимаю, что часто бываю несправедлив к тебе. Понимаешь, я уже в который раз говорю, что я имею массу недостатков. Я о них знаю, я с ними борюсь, но иногда случается так, что я теряю контроль над собой. Если говорить о последнем событии, то можно сказать однозначно: я неправ. Я повторяю, я неправ! Но выслушай меня и постарайся понять, просто понять. Я ничего не прошу, сейчас я хочу только одного: на секунду, на мгновение, стань мною…

– Я попробую, – перебив его и повернув в его сторону серьезное, сосредоточенное лицо, сказала она, – только и я тебе хочу сказать, что не ты один виноват.

– Я не о том, кто виноват, я о том, что у меня происходит. Смотри, мы договорились на пять часов выйти из общаги. Все! Лариса, я себя запрограммировал! И с того момента подчиняюсь этой программе. Я не начну какое-то дело, заранее зная, что я не успею, что придется торопиться или вообще прервать, не завершив. Я не побегу в магазин, зная, что там может быть очередь и я не успею к назначенному времени. А главное, если я знаю, что меня ждет человек, значит, я не имею никакого права подвести его, опоздать или вообще не прийти. Понимаешь, мы договорились, один другому дал слово в это время встретиться. На словах заключили договор, так как же его можно нарушать? Прости, я этого не понимаю. Поэтому я это и воспринимаю болезненно. Для меня это трагедия, понимаешь, трагедия – опоздать, прийти не вовремя, – Николай заглянул в ее глаза, было видно, что она внимательно слушала его и понимала. Он продолжил: – Скажи мне, разве не естественно волноваться, если другой человек не приходит? Естественно. А если, ко всему прочему, ты понимаешь, что тебя еще кто-то ждет, но ты опаздываешь не по своей вине, а по чьей-то глупости или безответственности, это не выводит человека из равновесия? Выводит. Кроме того, ты не предупредила меня, уехала, ничего не сказав. Нет, ты не обязана этого делать, но это элементарная вежливость, точнее, культура. Ты опоздала не на десять-пятнадцать минут, а почти на два часа. А знаешь, какие мысли лезут в таких ситуациях? Знаешь. Прости, но мне не нравится, когда со мной так поступают. Так вот, такое отношение к договоренности и длительное опоздание вызвали во мне сильный эмоциональный всплеск. Даже, я бы сказал, настоящий стресс. Ему нужно было излиться, выйти из меня, поэтому я и накричал на тебя. Знаю, это и есть мой минус. Я понимаю, надо бы сдерживаться в таких ситуациях, а я не могу. Понимаешь, не могу! Знаю, это не украшает меня ни как парня, ни как человека. Можно считать это и слабостью. Но я не виноват, что я такой «правильный», что от рождения наделен такими качествами, как ответственность, пунктуальность и честность. Понимаешь, я ничего не могу сделать со своим внутренним «Я», таким мне его дала природа. Я не чувствую, что это когда-либо у меня исчезнет, пропадет, растворится. Это мое. Это моя индивидуальность. Это я. Другим я не буду. Исчезнет эта моя правильность – исчезну я. Не знаю, понимаешь ли ты меня или нет, но я пытаюсь сейчас донести до тебя частицу своего внутреннего мира. Если ты его не понимаешь или не воспринимаешь, то нам с тобой не по пути. Останемся хорошими друзьями и будем общаться, как и прежде. Но если все же ты думаешь строить со мной какие-то отношения, то тебе нужно знать, кто с тобой рядом. Когда во мне зарождается гнев, то в такие минуты лучше оставить меня просто в покое, иначе последствия вот такими и бывают. Не зря же я по знаку зодиака телец. Красную тряпку лучше не показывать. Услышала ли ты меня, поняла ли ты меня, я не знаю, но я попытался донести до тебя кусочек себя.

– Я услышала и поняла, что ты хотел сказать. Я не оправдываюсь, я просто хотела сделать тебе сюрприз, что-то купить тебе в подарок, поэтому ничего не сказала, когда уехала в город. Так вышло тогда, ну прости меня еще раз! Раз у нас зашел разговор на эту тему, то я хочу сказать тебе, тоже откровенно, что мне не все в тебе нравится. Особенно то, когда ты злишься. Ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. Ты тогда, помнишь, перед летними каникулами обиделся на меня только за то, что я не захотела вместе рассматривать тот материал. А у меня не было настроения. Я что, должна насиловать себя и угождать твоим пожеланиям?

– Вот как? То есть ты считаешь, что мое стремление что-то сделать является плохим качеством, насилием над тобой? – спросил он.

– Нет, это не плохое качество, плохо то, что ты не спросил и не поинтересовался, хочу ли я это делать.

– Стоп, стоп, Лариса, но мы же всегда это делали вместе. В таком случае ты должна была сказать, что по какой-то причине ты не можешь или не хочешь это делать. Откуда я знаю, что там у тебя происходит, – постучав указательным пальцем по своей голове, сказал он.

– Ну вот, видишь, ты уже начинаешь сердиться, – намекая на его интонацию, сказала она.

– Да, сержусь, потому что органически не переношу, когда говорят неправду или глупость. Да, я такой был и буду всегда. Я понимаю, что моя правильность, мне же и вредит, я понимаю, что другой человек не думает так, как думаю я в тот момент. Понимаю, но ничего не могу сделать с собой. Я как будто иду против себя, если поступаю вопреки намеченным планам и целям. Воспринимай меня таким, какой я есть, а не старайся переделать под себя.

– Вот, твое упорство граничит с упрямством, – попыталась она отстоять свою позицию.

– Для одного это упрямство, а для другого это целеустремленность. Я, например, ничего плохого в этом не вижу, если человек идет вперед, не наступая никому на ноги. Гораздо хуже, когда он это делает, не считаясь ни с кем и ни с чем, и ему плевать, что он кому-то причиняет боль. Тогда страшно, тогда неправильно. Вспомни, Лариса, как ты мне рассказывала про свою спортивную секцию, когда для одного тренер старается предоставить самые лучшие возможности и условия, а для другого – только минимум, который он должен дать согласно должностным обязанностям. Простое психологическое осознание несправедливости уже подрывает в человеке целенаправленность. Разве ты не об этом говорила, когда рассказывала свою ситуацию? Так почему ты не можешь понять мою целеустремленность, а видишь в этом только зло, якобы направленное против тебя. Почему ты видишь только то, что я сержусь, или, как ты говоришь, злюсь? А ты не злилась, не сердилась тогда в той спортивной секции, раз до сих пор это вспоминаешь? Если человек сердится, то, наверное, на то есть причина. Разве бывает так, что ты начинаешь на кого-то обижаться или рычать просто так, беспричинно. И я не хочу, чтобы все было по-моему, говори, убеди меня, если мои устремления неправильные, неверные. Ты устала тогда заниматься? Так почему просто не сказать об этом? Почему мое предложение разобрать еще вопросы нужно называть насилием? Можно подумать, что я тебя тогда заставлял продолжить занятия… Ай, хватит об этом! Я сказал то, что сказал. По крайней мере, мои мысли и помыслы были направлены на движение вперед, но если они не поняты или не восприняты, то что я еще могу сделать? Ничего.

– Нет, Коля, я понимаю твои мысли, я понимаю, что ты говоришь, просто я на все это смотрю по-другому. Я во многом с тобой согласна. Но ты пойми, ведь многое зависит от обстоятельств, причем от нас не зависящих.

– Понимаю. В жизни всякое бывает. И зависимость от обстоятельств бывает, но человек волен противостоять обстоятельствам и поступать согласно своим мыслям и решениям. Главное, чтобы эти действия были максимально верными и разумными. А когда это касается двоих, то для этого и дано людям мощное средство – язык. Нужно говорить, нужно договариваться, этим мы и отличаемся от всего остального мира живых существ. Ты прости меня за мою несдержанность и вспыльчивость, но еще раз говорю: это все оттого, что я терпеть не могу разгильдяйство, безответственность, несправедливость и глупость. Извини, такой я есть, таким я и останусь…

Они еще много о чем говорили в тот вечер, и итогом всего стало то, что они выговорились и еще больше узнали друг о друге, убрали со своего пути стену обид, тем самым сделали встречные шаги к взаимопониманию.

Время шло, оставался последний экзамен зимней сессии – физика. Николай постучался в комнату Ларисы и, услышав разрешительное «да», вошел. Никого, кроме обессиленно лежащей на кровати Наташи, в комнате не было.

– Привет, Наташа! – Здравствуй!

– А где моя сестренка, не знаешь?

– Только что вышла куда-то. Присядь, подожди, – сказала она устало.

– Спасибо! У тебя что-нибудь случилось? Как-то ты без настроения.

– А не знаю! Хочется куда-то бежать, но не знаю куда, хочется чего-то, что дало бы радость, но и сама не знаю чего.

– Понимаю, так бывает, – с участием и теплотой в голосе сказал Николай и, сделав паузу, предложил ей: – Наташа, ты не будешь против, если я тебя приглашу погулять на улицу? Я давно хочу с тобой поговорить, для меня это важно.

– Хорошо, я не против, я согласна, – несколько удивленно и в то же время с оживлением в голосе произнесла она и после короткой паузы, привстав, спросила: – А как же Лариса? Она может обидеться, у нас и так с ней в последнее время натянутые отношения.

В этот момент вошла Лариса. Николай повернулся к ней и, смотря прямо в глаза, сказал:

– Лариса, я пригласил Наташу на прогулку, ты только не сердись, это моя инициатива, мне нужно с ней поговорить, хорошо?

– Да, конечно, что я вам, – ответила она, делая безразличный вид, но все же с какой-то дрожью в голосе.

– Ну и хорошо! Все, Наташа, я иду одеваться, через пять минут буду, тебе хватит времени?

– Вполне, я почти готова, пальто надену, и можем идти. – Тогда одевайся и спускайся, встретимся на вахте, хорошо?

– Хорошо.

Когда они вышли на улицу, с темного неба Москвы падал пушистый, мягкий и невесомый снег, который на свету фонарей искрился тысячами мелких звездочек. Николай правой рукой взял Наташу сначала за ладонь, а потом под руку, но ладонь не отпустил и оставил в своей.

– Так будет удобнее, – наклонив голову в ее сторону и заглядывая ей в глаза, сказал он. Она промолчала и не предприняла никаких действий. Николай воспринял это как согласие и предрасположенность к разговору. – Смотри, как красиво падает снег, словно волшебство спустилось на землю. Как здорово! Не зря мы вышли на улицу.

– Да, действительно волшебство. Нечасто так бывает. Мне нравится такая погода, когда не слишком холодно и вот так все выглядит, словно не в реальном мире. Спасибо тебе за приглашение, даже настроение плохое пропало, а то хотелось выть.

– У тебя что-то нехорошее в жизни происходит? Как-то в последнее время тебя не узнаю, не такая веселая, как обычно, и вид такой уставший, словно ты чем-то опечалена, – с участием спросил он, тем самым побуждая ее к откровенности.

– Есть проблемы, как и у всех, но это семейное. Я тебе как-то рассказывала о своем брате Саше, так вот, у него сейчас неприятности. Точнее сказать, с ним неприятности. Начал сильно пить, и семья его распадается. Никто его лучше меня не знает и не понимает, а я теперь так далеко от него и ничем не могу помочь. Конечно, через несколько дней после экзамена поеду домой, но, думаю, ситуацию сильно не изменю. Может, он меня и услышит, ведь знаю, что он меня всегда любил и любит.

– Конечно, он тебя любит, тебя трудно не любить. А я понимаю твою проблему, потому что с детства знаю, что такое пьющий человек в семье. Поговорить-то ты с ним поговоришь, только надолго ли хватит этих разговоров. А вы не пытались его лечить? Говорят, есть еще бабки, которые умеют заговаривать.

– Я знаю, есть такие, но ее еще нужно найти. Ладно, Коля, оставим этот разговор, это мои проблемы, и ты вряд ли чем можешь мне здесь помочь. Спасибо тебе за участие и внимание, поверь, мне очень приятно чувствовать твою искреннюю заботу.

– Да что ты, Наташа! Какая забота? Я просто вижу, что с тобой в последнее время что-то происходит, это заметно, думаю, не только мне. Конечно, я понимаю, что наш разговор ничего не изменит, но я все же прошу тебя об одном: ты меньше думай об этом, тогда будет легче, а иначе можно и с ума сойти. Знаю, легко так сказать, и очень тяжело это выполнить. Не оставайся одна с этими мыслями, займи себя чем-то, общайся, иди куда-нибудь, где тебе уютно и хорошо. Не хандри. Ведь этим ты ни Саше, ни себе не поможешь.

– Да, все так. Все правильно. Я и сама так думаю, но эти мысли преследуют меня всюду. Просто в моей жизни Саша очень важный человек, и мне больно за него.

– Ты настоящая любящая сестра, думаю, со временем это все оценится. А теперь я хочу спросить тебя, почему ты сказала, что с Ларисой у вас натянутые отношения?

– Нет, все нормально, просто она очень прямолинейная и порой наивная. Есть вещи, которые не следует говорить, а она говорит, не задумываясь о том, что обижает человека. Я не хочу тебе об этом рассказывать, потому что ты сам понимаешь, кто она для тебя, а кто я.

– Интересно. Лариса мне более-менее понятна. Это правда, она прямолинейный, но очень честный, справедливый человек. Я, кстати, тоже. По-крайней мере, стараюсь быть по жизни максимально справедливым, но я, в отличие от нее, видел, как справедливость топчут ногами и плюют на нее. А Лариса как желтый цыпленок: видит свет, но не видит тени. Ее недостаток в том, что она бывает безмерно упрямой. Поэтому я теперь понимаю твои слова. С ней возможны конфликты, но я знаю, что она не злопамятный человек, быстро отходит, не то что я, – Николай засмеялся.

– Вот хорошо сказал. Она и есть цыпленок, а меня это выводит из себя, когда она не видит элементарного, поэтому у нас с ней и возникают разногласия. И не только у меня.

– Если честно, то она мне никогда об этом не говорила, что у вас там бывают конфликты.

– А ей и нечего говорить, конфликтов нет, скорее, нет взаимопонимания, что ли. Может это от того, что она проводит с тобой больше времени, чем с нами, поэтому все так и складывается.

– Так что, я виноват?

– Ну что ты говоришь. Я не так сказала. Просто она, возможно, больше заботится об отношениях с тобой, чем об отношениях с окружающими.

– Да я понимаю, это я так иронизирую, – Николаю почему-то стало приятно услышать из уст Наташи те слова, которые говорили об отношении Ларисы к нему. Хотя они и были косвенными.

Именно эти слова придали ему решительности, и он начал разговор, ради которого он и пригласил Наташу.

– Знаешь, Наташа, я позвал тебя на прогулку не только потому, что увидел твое плохое настроение, но и по другому поводу. Я только хотел бы, чтобы ты меня не перебивала. Вопросы задашь потом, если таковые будут. Когда меня перебивают, я сбиваюсь, и тогда мне тяжело восстановиться и донести мысль до человека. Ну такой уж я, поэтому и прошу, хорошо?

– Хорошо, я тебя внимательно слушаю. Не знаю, как тебе, но мне сейчас просто хорошо, так и хотелось бы идти под этим сияющим снегопадом всю жизнь!

– Не волнуйся, это не последний снегопад в твоей жизни, будут еще красивше! Так вот. Я не знаю, как тебе это объяснить, но я попытаюсь. Понимаешь, в жизни наступает такой момент, когда человек не может нести в себе что-то, что довлеет над ним и что мешает ему. Речь пойдет о тебе и о моем отношении к тебе. Но сначала я тебе расскажу маленькую историю из своей жизни. Это случилось со мной два года назад, когда я учился на подготовительном отделении. Имен я называть не хочу, это ни к чему. Это событие оставило в моей душе шрам, поэтому это моя боль, которая меня мучает до сих пор. Я встретил девчонку, которая была очень красива, в нее трудно было не влюбиться. Я вернулся с армии, и сердце просило и хотело чувств и отношений. Не только я, но и другие обращали на нее внимание, многие парни хотели бы видеть себя рядом с ней. И не только ее внешность привлекала их, но и другие качества: сердечность, отзывчивость, дружелюбие, веселость – все это присутствовало у нее. Ясно, что поверхностные отношения не дают полного представления о человеке, о его внутреннем мире, культуре, интеллекте. Нужно какое-то время быть рядом, чтобы сказать о нем хоть что-то, что соответствовало бы действительности. Ты и сама знаешь, что о человеке мы судим по его поступкам, а не по тому, как он выглядит и как говорит. У нас не было быстрых, скоротечных отношений, как раз наоборот, шло все размеренно и неспешно. Я думал о ней и старался приблизиться к ней, но впоследствии понял, что я действовал не достаточно разумно. Я испытывал какую-то робость, страх перед ее красотой, поэтому вел себя неуверенно с ней. Но все равно мне казалось, что я ей небезразличен, и надеялся, что со временем все утрясется и мы будем вместе. Но все оборвалось в одно мгновение. Вышло так, что она на моих глазах, точнее в моем присутствии, переспала с… одним человеком. И хотя она потом сама пришла и пыталась сказать, что я ей небезразличен и интересен, я прервал с ней общение вообще. Но с тех пор я боюсь красоты, я боюсь ложной веселости, я боюсь нечестности. Конечно, ты спросишь, к чему я это говорю тебе. Отвечу. Я опять боялся. Как иногда простое кажется сложным. И вот я вновь себя чувствую виноватым, прежде всего, перед собой. Но, к сожалению, и перед тобой. Трудно это объяснить, но все это время, с первого дня нашего знакомства, в моем сердце жила ты, – Николай сжал ее ладонь и замолчал.

– Так что же ты! – не сдерживая эмоций, с неимоверной болью в голосе воскликнула Наташа.

Было похоже, что она прониклась его рассказом и поняла, услышав его последние слова, что она для него не была пустым местом.

– Что я? А я боялся и боюсь красоты, теперь мне кажется, что если девушка красива, то она сволочь и продажна. Не обижайся, что так говорю, это не ко всем относится. Я боялся идти к тебе, я боялся обжечься еще раз, ведь это больно, очень больно! Но сегодня я говорю тебе: в моем сердце жила ты, и ему я не мог приказать. Но разумом управлял я, делая все, чтобы ты того не видела и не замечала. Ты меня притягивала не просто внешностью, а чем-то таким, что у меня вызывало всегда спокойствие и непонятную радость, когда ты была рядом. И этого я не могу тебе объяснить. Я чувствовал необычайную теплоту от тебя и относился к тебе соответственно. Это правда, я искал лишний повод встретиться, я шел якобы к Ларисе, а хотел увидеть тебя и пообщаться с тобой. Наряду с желанием видеть тебя и быть с тобой, я постоянно испытывал страх, мне казалось, что я не достоин твоего внимания. А с твоей стороны, кроме приятельских отношений, я ничего не видел и не чувствовал. Может, это меня и сбивало с толку. Действительно, я не видел, что я для тебя представляю какой-либо интерес. Поэтому мне казалось, что я тебе совершенно безразличен, и ты ничего не видишь. Теперь мне ясно, что ты это видела. Я не думал, приглашая тебя на эту прогулку, что узнаю то, что я узнал. Но сейчас по твоей реакции я отчетливо понял, что совершил еще одну ошибку, очень похожую на предыдущую, только здесь финал другой. Я не ожидал от тебя ничего, но ты одной фразой сказала мне так много… Прости меня, Наташа! Я все понимаю, но теперь я не могу поступить по-другому.

– Почему, Коля? Что тебе мешает? – сведя брови и наморщив лоб, спросила она.

– Уже не могу, понимаешь, из-за Ларисы не могу, – тихо, спокойно, но твердо сказал он.

– А-а-а! Понимаю.

Они замолчали и какое-то время шли молча, каждый обдумывал состоявшийся разговор и пропускал через себя сказанные и услышанные слова.

– Нет, ты не можешь этого понять, потому что не знаешь истины, а я не могу тебе сказать, потому что, поступив по-другому, я не буду честен перед собой. Вот поэтому я и сказал в начале разговора, что не смогу тебе это объяснить. И теперь последнее. Я не могу сказать, что будет завтра, но для себя я решил твердо: я не должен раздваиваться в мыслях, это мешает мне жить. Я сказал тебе то, что считал нужным. Не знаю, нужно ли это было тебе, но мне сейчас стало легче. Я поделился с тобой тем, что довлело надо мной и не давало спокойно ужиться со своей же совестью. Не сердись на меня, не сердись на мою открытость и откровенность, хоть и запоздалую. Может быть, все было бы совершенно по-другому, если бы мы поговорили вот так раньше, но так сложилось, и сегодня не следует что-то менять. В моем сердце ты навсегда останешься теплым и приятным человеком. Если случится так, что тебе нужна будет моя помощь, то знай, я всегда буду рад тебе ее оказать. Я благодарен судьбе, что она меня свела с тобой, и минуты общения с тобой для меня были приятны, надеюсь, и в будущем будет не хуже.

– И я надеюсь. Спасибо тебе за откровенность, мне нужны были твои слова, я многое для себя поняла. А главное, я поняла, что в этой жизни нужно неустанно за что-то бороться. И я не могу на тебя сердиться, потому что я не виню тебя ни в чем, сама не права… Ну не буду об этом, а то еще расплачусь. Все-таки хорошо, что мы выбрались на улицу, мне запомнится этот вечер и этот изумрудный снег. Идем, Коля, обратно в общагу.

Подойдя к корпусу общежития, он вновь легко сжал ее руку, она ответила тем же легким пожатием. Было похоже на то, что они очень хорошо поняли друг друга, а теперь прощались навсегда. Оба улыбнулись друг другу, и Николай выпустил ее руку. Поднимаясь по лестнице, он попросил передать Ларисе, что он не зайдет к ней, потому что устал и сейчас идет спать. Но он обманывал ее и себя, спать ему не хотелось, потому что в голове вертелись мысли о том, что он узнал о Наташе. И уже лежа в постели и размышляя над разговором, он пришел к тому, что поступил правильно, а если нет, то время само расставит все точки над «i». И оно расставило. Через несколько дней он узнал, что Наташа начала встречаться и дружить с его хорошим приятелем – Сережей Арабаджи.

Сорок восемь вопросов экзаменационных билетов Николай с Ларисой разбили на три части – по количеству дней до экзамена. Сидели и готовились. Был курс по магнетизму и теории полей. Николая не страшил этот экзамен, он любил физику и понимал ее. Но в последний день почувствовал недомогание, было похоже, что у него начинался грипп. Голова не болела, но и ничего не воспринимала. Оставалось два вопроса, когда он сказал Ларисе, что больше нет сил и он идет отдыхать, а эти два вопроса завтра с утра прочтет. Он ушел, а она осталась еще в рабочей комнате. Потом она приходила к нему в комнату, чтобы узнать его состояние, а он не слышал ее прихода, потому что уже уснул к тому времени. Утром он прочел недоработанные накануне лекции, отметив для себя лишь пару моментов.

На экзамены он любил заходить первым или одним из первых, не любил томиться под дверью и дрожать, волноваться, взвинчивать себе нервы. Не заглядывал в конспекты, перед тем как войти, он только мысленно говорил себе: «Все будет хорошо, я все знаю, я сдам экзамен». Такая у него выработалась система. Он взял билет и обомлел: в нем были последние вопросы, которые он не проштудировал. Он сел и стал решать задачу, то есть начал с третьего задания. Через десять минут, убедившись, что задача решена верно, он поднял руку. Преподавательница, читающая им лекции, очень удивилась и, спросив, что он хочет и услышав его желание отвечать, пригласила к себе за стол.

– Вы меня извините, – сказал Николай, садясь на стул рядом с ней, – я решил задачу, но ничего не ответил на вопросы, потому что весь курс выучил, но именно эти два последних – нет. Можете задавать другие вопросы, я отвечу, а эти знаю поверхностно, извините, так получилось.

– Интересно, – посмотрев на него сквозь очки, сказала она, – хорошо, сейчас посмотрим.

Просмотрев задачу, поставила плюс и начала задавать вопросы. В общей сложности задала вопросов семь, и лишь на одном из них Николай запнулся и запутался. Тогда она дала решить еще одну задачку, и он справился с ней.

– Вижу, вы действительно готовились к экзамену, и вы работали на лекциях, поэтому достойны похвалы. Но я ставлю четверку, потому что не имею права ставить пять баллов, ведь вы не ответили на вопросы билета.

– Мне жаль, но так уж случилось, – имея в виду то, что он не подготовил те вопросы, сказал Николай. – А вам спасибо за понимание.

Он вышел с улыбкой на лице и довольный собой, ведь все могло сложиться и хуже, поэтому этот экзамен ему запомнился на всю жизнь.

На каникулы вновь решили ехать в Нарву. Николаю понравилась прошлая поездка, понравились впечатления от города, от добродушных, приветливых родителей.

Было много снега, и они с Ларисой, встав на лыжи, вначале дошли до родительской дачи в кооперативном садоводческом товариществе «Энергетик», а потом, отдохнув и попив там чай, дошли до Усть-Нарвы. Побродили по берегу холодного и неприветливого Балтийского моря. Сам берег обледенел и имел в некоторых местах чуть ли не двухметровой высоты ледяные глыбы. Набегающие гребни волн, сталкиваясь с этими обледенениями, разбивались и создавали неповторимой красоты пейзажи.

Вернулись обратно на автобусе, очень уставшие и счастливые. Целый день на воздухе и на ногах дал о себе знать: пока мама Ларисы готовила ужин, Николай прилег на диван и так и уснул в одежде. Попытки разбудить ничего не дали. Сквозь сон он отказался от ужина и, наскоро раздевшись, нырнул в постель в отведенной для него комнате, а наутро даже не помнил, как он до нее добрался.

В один из дней каникул решили съездить в Таллин. Николаю понравилась старая часть города, хотя она выглядела очень серо и неуютно. Возникало такое впечатление, что они находились в Средневековье, только современные надписи и одежда прохожих возвращала их в действительность. Николай впервые видел этот город, и он ему запомнился, скорее всего, своей непохожестью на все те города, которые ему посчастливилось посещать до этого.

Каникулы пробежали, как всегда, быстро. Вернувшись в Москву, вновь началась рутинная работа, вновь начались проекты, лабораторные, коллоквиумы, зачеты, контрольные и, конечно, ежедневные лекции и семинары. Но, как ни странно, Николаю все больше нравилось заниматься, и у него все лучше и лучше шел учебный процесс. Чем больше было предметов, приближенных к жизни, тем увереннее он себя чувствовал. Основы конструирования машин, электрические машины, электротехника, промышленная электроника давались ему значительно легче, чем общеобразовательные предметы, где было много абстракции или глупости, например, политэкономия. Он становился сильнее, и это было видно не только по преподавательским оценкам, но и по реальным действиям и событиям: к нему все чаще и чаще обращались из группы за помощью в разъяснении по тому или иному вопросу.

Их седьмая группа была достаточно дружна. Благодаря активности Маргариты Конюховой и Светланы Огонесянц, они часто являлись организаторами вечеринок в общежитии или у кого-нибудь из москвичей на дому. За два прошедших учебных года каждый знал друг о друге достаточно много, представлял себе интересы и способности одногруппников. Поэтому отношения в группе сложились дружеские и довольно теплые.

Николай был профоргом, через него шло распределение талонов на студенческую столовую. Бывало, что распространяли билеты на концерты и спектакли. Иногда выделялись путевки в студенческий профилакторий, который находился на территории студгородка. Николай много и часто со всеми общался, был на виду и, возможно, лучше всех знал своих одногруппников. Очень дружеские отношения у него сложились со старостой группы Еленой Левшиной. Иногда она просила ее замещать, если нужно было отлучиться или если она отсутствовала вообще. Обращалась к нему за помощью, если были вопросы по предмету.

В этот период очень сдружился с Сашей Шнайдером, этот парень нравился ему спокойствием, самокритичностью и чувством юмора. Его мама была русской, а отец немцем, от которого он и перенял спокойствие, рассудительность и пунктуальность. Николай и Саша вместе ходили в баню, подрабатывали, помогали друг другу по мере сил и возможностей. Саша жил в комнате с не менее яркими личностями: Андреем Мережко, Игорем Румянцевым, которые выделялись среди других своей энергичностью и многословием.

Две девушки-москвички держались особняком – Чекмарёва Оля и Никаева Елена. Они почему-то никогда не участвовали в вечеринках и мероприятиях, поэтому и были закрытыми и непонятными для других. Только на втором курсе выяснилось, что у Оли была сестра-близняшка, которая училась на другом факультете, а Лена была мастером спорта по художественной гимнастике. Все думали, что она высокомерная и самолюбивая барышня, а оказалось, что она всегда держала спину ровно и красиво из-за своего профессионализма.

Долгое время для всех была загадкой еще одна девушка – Грачёва Римма из Воскресенска. Это была симпатичная, миниатюрная, с азиатской внешностью девчонка. Она была одиночкой, особо ни с кем не дружила, не раскрывалась и не стремилась поддержать коллективные начинания в группе, вечно ссылаясь на то, что ей нужно ехать, чтоб успеть на электричку.

Интересными, дружелюбными, отзывчивыми товарищами, которые запомнились многим своей неповторимостью и индивидуальностью, были Алексей Малышев, Холод Миша, Макарова Таня, Соколов Виктор и другие. Каждый человек по своему интересен, но когда узнаешь ближе, то часто открываются такие неожиданные стороны личности, что по-настоящему начинаешь уважать, восхищаться, любить человека за его знание, умение. Из двадцати человек в группе было восемь москвичей, но они часто после занятий заходили в общежитие, где решали какие-либо проблемы, связанные с учебным процессом или просто весело проводили время.

Конечно, для проживания в общежитии человеку нужно особое здоровье и крепкие нервы, потому что он сильно подвержен влиянию извне, зависим от окружения. Легко жилось тому, кто весь уклад и быт общежития воспринимал как должное и мирился с неудобствами и различными непредсказуемыми ситуациями. Обычно это были студенты первых и вторых курсов, а с третьего курса уже хотелось спокойной, размеренной жизни. Поэтому самыми активными, энергичными и шумными были первокурсники и второкурсники, и, как правило, в их комнатах часто звучала музыка, раздавались взрывы хохота, пелись песни.

Николай с Ларисой договорились после весенней сессии поехать к нему домой, но этому не суждено было свершиться. Вновь появился Михаил, с которым они уже работали после окончания подготовительного отделения. Теперь работа предлагалась в Вышнем Волочке, и нужно было выезжать сразу же, как только будет сдан последний экзамен.

По окончании сессии Николай проводил Ларису в студенческий отряд, который был под Астраханью. Отряд специализировался на сборе и расфасовке помидоров. Николай же отправился с друзьями в Вышний Волочек. В бригаде работало около пятнадцати человек. Их база находилась на территории ДРСУ-6, они строили топливно-заправочную станцию и склады недалеко от железнодорожной станции. Многие ребята были выпускниками МЭИ и приезжали на время отпуска подзаработать на шабашке. Работали много, по двенадцать-четырнадцать часов, и сильно уставали. Работы были связаны с бетоном и кирпичной кладкой. Носилками таскали бетон, из-за чего под утро у многих сводило судорогой руки: они выглядели, как грабли, скрюченные и некрасивые, а еще и болели.

По субботам ходили на танцы, знакомились с местными девушками. Николай жил мыслями о Ларисе, поэтому не очень хотел идти на танцы и предпочитал, развалившись на кровати, почитать. Его холодность к девушкам была замечена, и друзья окрестили его «железным Федоровичем». Он только улыбался и совершено не обижался на их слова, при этом напоминал им о том, как в прошлом году приехали девушки из Навли, а они скакали по общежитию и не знали, как от них отвязаться. Николай не знал точного адреса Ларисы, но все же написал очень коротенькое письмо, в котором только сообщил, где он находится и каков его адрес. Отослал, совершенно не надеясь на то, что письмо найдет адресата. Но через две недели он неожиданно получил ответ от Ларисы. Она, чувствовалось, была очень рада его письму, а сама жаловалась на плохие условия и очень тяжелую работу. Из письма Николай понял, что ей там очень тяжело, не привыкла она к таким трудовым испытаниям, поэтому он написал ей слова поддержки, стараясь придать им больше оптимизма. Напомнил ей про Павла Корчагина, который работал полураздетый, полуголодный, да еще на холоде. Он ждал смены и в итоге дождался, значит, и у нее должна быть вера, главное не падать духом. А о себе сообщил, что у него все прекрасно, работа не сложная, питание хорошее, условия проживания тоже. В свободное время читает книжки и иногда ходит в кино. Написал, что очень по ней скучает и с нетерпением ждет встречи.

Летние каникулы пролетели незаметно, август красноречиво напоминал о приближающейся осени. Дни были солнечными и теплыми, воздух был наполнен стрекотанием кузнечиков и саранчи, ласточки и стрижи стали собираться в большие стаи, готовясь к перелету на юг. Ветки яблонь свисали до земли от тяжести собственных плодов, появлялись первые желтые листья. Шла уборка зерновых, и казалось, что весь воздух был пропитан пылью полей, разносимой ветром на большие пространства. С заходом солнца чувствовалась прохлада. Все говорило о том, что скоро придет осень. Николай написал письмо брату Александру, в котором приглашал его к себе на шабашку, ведь работы было еще достаточно много, а основная рабочая сила к началу сентября должна была вернуться в Москву на занятия. Хайруллы сказал, что на неделю задержится, что первая неделя не так уж важна и он наверстает упущенное позже. Александр взял отпуск и приехал в последнюю субботу августа. С Николаем они пересеклись всего на четыре дня, после чего Николай с остальными своими друзьями, исключая Хайруллы и Игоря, уехал в Москву. А Александр сдружился с Хайруллы и вместе с ним каждое утро делал пробежки к озеру, где окунался в холодную воду.

Третий курс. Это уже звучит гордо. Это тот период, когда в сознании каждого студента наступает некий перелом, он начинает задумываться о будущем. Почти все предметы связаны непосредственно с будущей профессией. В технических вузах есть такой предмет, как сопромат – сопротивление материалов. В студенческой среде говорилось так: тот, кто прошел курс сопромата и удачно его выдержал, имеет все основания для того, чтобы жениться (выйти замуж). Как раз этот сопромат и изучается на третьем курсе. Многие, (особенно девушки) охали и мучились из-за сложности и неясности теории предмета. А Николай вообще не видел, что там сложного. Нужно было только понять суть предмета и его законы, а он их понял и хорошо представлял, даже скорее чувствовал, как они работают и действуют. Поэтому все задачки он щелкал как семечки. Ларисе и другим часто объяснял то, что ему самому казалось простым, и искренне не понимал, почему это вызывает у других такие затруднения.

Лариса в стройотряде очень сдружилась с Олей Рыковой и по возвращении перешла жить в ее комнату. Это была та самая девушка, с которой Николай встретился на вахте, когда пришел в общежитие в день увольнения из армии. Они устроились даже очень хорошо. Их в комнате было трое, но третья их сожительница была из Подмосковья и ночевала в общежитии совсем редко. У Ларисы еще появилась одна подружка, с ЭФ факультета. Ее тоже звали Оля, она была родом с Украины. Так же, как и Лариса, она занималась стрелковым спортом.

Особой новостью для Николая стало то, что Наташа Яковлева стала Наташей Арабаджи – она вышла за Сергея замуж. Вот как в жизни бывает! Николай, встретив их на одной из лекций, подошел и поздравил, пожал Сергею руку, а Наташу поцеловал. Это был первый и последний поцелуй, адресованный человеку, который был ему более чем симпатичен. Ни грусти, ни сожаления он не испытывал, ему тогда подумалось только об одном: все могло бы сложиться по-другому, будь он более уверенным и более мужественным. А Сергей ее достоин, он хороший парень. Они вскоре выселились из общежития, получили комнату в семейном корпусе, и Николай встречался с ними очень редко, только на лекциях.

Николай ухаживал за Ларисой. Они все чаще и чаще стремились быть наедине, они много говорили, о многом спорили, ссорились, мирились. Словом, все больше и больше узнавали друг друга. Они уединялись у нее в комнате, чтобы побыть наедине в интимной обстановке. Опухали губы от поцелуев, затекали конечности, но Лариса не позволяла большего, давая твердо понять, что это не будет возможным, пока они не решат стать мужем и женой. Николай тоже считал, что не стоит этого делать, пока они учатся. А другим важным фактором было то, что при всем уважении и симпатии к Ларисе, у него не было того чувства и огня в сердце. Он не мог без оглядки на что-либо сказать: «Это мое». Он не понимал до конца, любит ли он ее или нет. Иногда ему казалось, что он ее любит, и тогда ему хотелось бежать к ней, говорить с ней, видеть ее. А иногда это все уходило, и ему ни видеть ее, ни быть с ней не хотелось. Он спрашивал себя в такие моменты, честен ли он по отношению с ней, не преступник ли он, раз дает ей надежду, хотя сам ни в чем не уверен. Ведь она девушка, и ей важно сейчас не проглядеть свое счастье, свое будущее. Он думал о ней, отмечая в ней хорошие и плохие стороны. И, как правило, хорошего находил гораздо больше, чем плохого. Единственная черта, которая ему в ней не нравилась, так это ее упрямство. Он и сам этим страдал, но на нее очень сердился, когда видел, что она начинает отстаивать свою позицию уже из принципа. Тут она его выводила из себя основательно, и обычно такие ситуации заканчивались ссорами. После таких стычек она могла долго дуться и ходить обиженной. Не всегда шла первой на примирение. Это Николая и пугало в ней. Поэтому в нем постоянно присутствовало внутреннее метание, борьба между чувствами и сознанием. Он себя до конца не понимал, не мог определиться, какие чувства к ней испытывает. Но в таких случаях он каждый раз успокаивал себя тем, что говорил: «Спешить не нужно, все со временем решится. Очевидно, нужный час не пришел».

В начале декабря Николай получил письмо из дома. Младший брат Юрий писал, что двадцать четвертого декабря состоится свадьба – женится Дима, совсем недавно вернувшийся из армии. Его невеста из соседнего села, зовут Люба. Они приглашают и ждут его на торжество. Новость была потрясающей и приятной. Николай, предварительно переговорив с Ларисой, ответил, что обязательно приедет, но не один, а со своей девушкой.

Успешно сдав все зачеты и курсовые работы, вечером двадцать третьего декабря они сели в поезд «Москва – Воронеж» и поехали к родителям Николая. Лариса старалась казаться спокойной, но Николай замечал, что она волнуется. Он ей говорил, что ничего страшного, никто ее не укусит, родители очень простые люди и ей бояться нечего. Напомнил ей, как он себя чувствовал, когда ехал в первый раз к ней. В пятницу к обеду они благополучно добрались до дома Николая. Конечно, в доме царила суматоха, шли последние приготовления к свадьбе. Николай познакомил Ларису со всеми и сам познакомился с будущей невесткой. Было похоже, что это простая девчонка, общительная и довольно грамотная. Первые впечатления о Любе были очень хорошими. Было заметно, что и Лариса понравилась всем и была принята семьей Николая. Она быстро нашла общий язык с родителями, но спокойно поговорить и пообщаться не удавалось – они сразу включились в приготовление праздника. Лариса помогала на кухне, а Николай с братьями приносили от соседей столы и устанавливали их в гостиной, а затем собирали из досок лавки вокруг этого длинного стола. А когда уже стемнело, участвовали в обязательном ритуале сватовства и выкупа невесты.

Вечером встала еще одна проблема: где спать. На кроватях и даже печке разместилось старшее поколение. Мать спросила Николая, будут ли они с Ларисой вместе, или нужно стелить отдельно. Николай ответил, что можно и вместе, все равно она будет когда-нибудь его женой. Им постелили на полу, и они втроем (Лариса, Николай и младший брат Юрий) относительно комфортно переночевали. Для Николая и Ларисы это действительно была их первая ночь, когда они спали бок о бок.

Утро началось рано. Брачующиеся поехали в Нововоронеж, где проходила регистрация брака. Потом они должны были приехать в дом жениха, где родители встретили бы их с хлебом-солью и благословили. Все уже было подготовлено, столы накрыты, гости все уже собрались и выписывали от безделья круги в ожидании молодоженов, а они появились только после двенадцатого часа. Все проголодались и сразу же набросились на еду, стоял только хруст за щеками и чоканье стаканов. Потом начались поздравления. Молодым желали счастья и любви на долгие года, а также деток.

Какая русская свадьба могла быть без гармошки? Никакая. Нет гармошки – нет свадьбы. Гармонистом был соседский парень Витя Пономарёв, или Кувшинов по дворне. Он с детства не выпускал гармошку из рук, мелодии изучал по слуху, играл виртуозно и красиво. Если бы на его пути встретился человек, который помог бы ему получить музыкальное образование, то из него определенно вышел бы хороший музыкант. Но село и есть село. Серьезного педагога можно было найти только в городе. Николай давно уже отмечал, что в глубинке часто рождаются талантливые люди, но, как правило, их жизнь складывается так, что талант остается незамеченным и никому не нужным. В итоге талант умирает, не успев развиться и стать достоянием народа.

Испортил немного свадьбу своим поведением парень лет семнадцати-восемнадцати. Напился так, что не понимал, что делает, на всех без разбору лез драться. Его связали, и он, как резаный поросенок, визжал и орал. Как потом оказалось, он был троюродным братом Николая. Николаю было его жаль. Он пробовал с ним нормально говорить, тот вроде бы пришел в чувство и просил, чтобы его развязали. Он дал слово, что будет вести себя спокойно, и его развязали, но он опять начал дебоширить. Получилось так, что Лариса оказалась возле него и попыталась его образумить, но он начал на нее орать и сквернословить. Николай уже хотел врезать ему, чтоб утихомирить, но не успел. Николая опередил двоюродный брат Юра, влепив обезумевшему так, что тот свалился с ног. Но вновь вскочив, он ударил Димку – виновника торжества. Так у жениха появился синяк под глазом, а дебошира вновь связали и, насильно посадив в машину, отвезли домой. Николай впервые в жизни видел такого «резинового» человека: его били, а он как будто не ощущал боли. Было ясно, что по нем тюрьма плачет. Он его видел первый раз в жизни, но было ясно, что с таким человеком лучше не иметь ничего общего.

Около семи вечера все разъехались и разошлись, но остался двоюродный брат невесты. Он был изрядно выпивши, да еще и инвалид – у него было какое-то заболевание ног. Николай повел его домой, в село Оболенское. Шли, не разбирая дороги, прямо через речку. Снежный настил был твердый, но встречались места, где они проваливались, и тогда Николаю приходилось нелегко. Пройдя полпути, новоиспеченный родственник стал ныть, что больше у него нет сил и он не может идти. И Николай дальше уже тащил его на себе. Со стороны это напоминало сюжет из фильма о войне, где герой выносит с поля боя раненого товарища. Где он жил, Николай не знал, а родственник невесты не мог вспомнить. Тогда Николай решил, что поведет в дом невесты, а там пусть разбираются. Кое-как он довел его к сватам, а обратно Николая провожал уже отец невесты, которого тоже звали Николаем. Проводил до оболенского магазина, а далее Николай уже хорошо ориентировался, поэтому, поблагодарив свата, пошел один. Как только он вышел из села, то увидел, что кто-то с собакой на поводке спешит к нему навстречу. Приблизившись, он узнал Сергея, старшего брата, который с немецкой овчаркой по кличке «Дозор» шел его разыскивать. Дома уже переволновались, думали, что с Николаем случилось несчастье. Сергей рассказал, что Лариса уже плакала, ведь прошло почти два часа, а он не возвращался.

Второй день свадьбы прошел в доме невесты. У сватов был дом поменьше, поэтому с трудом усадили гостей за столы. Было очень тесно, и Николай с Ларисой, посидев немного, решили уйти домой. Прошлую ночь они мало спали и чувствовали себя уставшими, поэтому, придя в родительский дом, Николай предложил лечь и поспать. Лариса согласилась. Они были совершенно одни, и Николай, целуя и лаская ее, сделал попытку сблизиться, но это так и осталось попыткой. Лариса была непреклонна, и все любовные ласки прерывались, как только рука Николая касалась интимных мест. Он в итоге рассердился и обиделся на нее, а после словесной перепалки обиделась и она…

Второй семестр третьего курса начался с события, которое вновь заставило всколыхнуться всю страну: девятого февраля умер Андропов, а вместо него у руля оказался престарелый Черненко. Почему именно он, и по какому критерию вообще избран был Черненко главой государства, ни у кого не было ни малейшего понятия. Казалось, что в его лице ожил Брежнев и все опять вернется в глухой брежневский застой. И действительно, это вскоре проявилось в бездействии и безвольности руководства страны. СССР словно опять впал в спячку. Этот период можно охарактеризовать пушкинскими словами из «Сказки о золотом петушке»: «Кири-ку-ку! Царствуй, лежа на боку!».

Нельзя сказать, что во времена правления Андропова что-то существенно поменялось. Ни политическая, ни экономическая системы в стране не изменились, но при его кратковременном правлении были кое-какие изменения. Например, начали выпускать грампластинки и магнитные записи советских и зарубежных исполнителей, которые ранее запрещались. Укреплялась дисциплина, правда эти «укрепления» доходили до абсурда: милицией устраивались облавы в кинотеатрах и магазинах на предмет выявления тунеядцев, прогульщиков работы или учебы. Неприятно было получить по месту работы или учебы бумагу из органов, извещавшую, что «товарищ не прав». Люди боялись без надобности бывать в общественных местах, но такова была действительность того периода. Случалось, что некоторых товарищей Николая приглашали в деканат…

В день рождения Ларисы, седьмого апреля, была прекрасная солнечная погода. Николай утром поздравил ее и подарил букет заранее купленных цветов. Потом предложил поехать в город. Решили поехать в центр, посетить Кремль и, если удастся, сходить на какой-нибудь спектакль или фильм. Лариса надела темно-вишневого цвета пальто, но день выдался настолько теплым, что она его протаскала целый день в руках. Как всегда, центр был многолюден. Они никуда не спешили, шли медленно, разговаривали и любовались красотой кремлевского ансамбля и теплым, ярким, весенним солнцем. Настроение было прекрасным, и именно в этот день они впервые заговорили о том, что пришло время и им оформлять свои отношения официально.

Почти три года они были вместе, и друг о друге знали почти все. Каждый хорошо понимал, что собой представляет избранник, какой имеет характер и какие недостатки. Они привыкли друг к другу и уже скучали, если кто-то из них отлучался надолго. Если говорить в общем, то Николаю Лариса нравилась, особенно тем, что имела схожее мировоззрение. Ему нравилась ее честность и принципиальность. Он ее уважал и безгранично верил ей, а эти факторы были для него решающими. Эти качества более всего он и ценил в человеке. Но один страх все же жил в нем: он сомневался в себе, он не был уверен в том, что он ее любит по-настоящему. Какое-то непонятное, тревожное чувство возникало у него, когда он задавал себе вопрос, любит ли он ее должным образом, действительно ли это то, что ему нужно. Почему эти мысли у него возникали, он не мог объяснить. Одно ему на тот момент было понятно: этот человек ему дорог и он не хотел его потерять.

В один из последних дней апреля, когда стояла необычайно теплая погода и подружка Ларисы уехала, он остался ночевать у нее в комнате. Они оба знали и чувствовали, что эта ночь должна быть их и уже ничто не должно помешать их решению. Они волновались, поэтому были чрезмерно внимательны друг к другу, но сама природа сгладила их волнение и неопытность, все страхи отошли на второй план, а их чувства и устремления были подчинены только одному – быть…

Он излился в нее и готов был расслабиться, но кто-то очень громко постучал в дверь. Они вздрогнули, а Лариса вдобавок ко всему резко сжалась и вытолкнула его из себя. «Какая там свинья?!» – промелькнула мысль у Николая.

– К тебе кто-то должен прийти? – шепотом спросил Николай.

– Никто не должен, – тихо ответила Лариса. – Что делать, Коля?

– Ничего, постучат и уйдут.

Стук вновь повторился. Без сомнения, это стучал мужчина – стук был сильным и настойчивым. Затем дернулась дверная ручка, и сразу же послышались удаляющиеся шаги. Николай лег рядом, подсунув свою руку под голову Ларисы. Этот неожиданный стук смазал всю прелесть их первого сексуального опыта. Николай вновь попытался проявить нежность и начал ласкать, но через какое-то время понял бессмысленность своего желания. Лариса была напряжена, и это он почувствовал. Они лежали, плотно прижавшись друг к другу, и тихо переговаривались, строя планы на ближайшее будущее. За окошком застучали редкие капли дождя. В комнате было душно, возможно, поэтому у обоих возникло желание чего-либо попить. Они решили поставить чай. Лариса поднялась с постели, накинула халат и включила настольную лампу. Николай откинул одеяло и замер, уставившись на пятно крови, которое ярким алым окрасом извещало, что Лариса стала женщиной.

– Смотри, Лариса, кровь! Тебе было больно? – вскрикнул Николай, словно испуганный ребенок.

– Нет, так, немножко почувствовала резь, – она это произнесла спокойно, без всяких эмоций, словно ничего значимого не произошло. Николая это взволновало. – Ты у меня, Коля, первый мужчина, так что все нормально, и ты не волнуйся.

– Я понимаю, что нормально и естественно, просто мне кажется, тебе было больно, а ты терпела.

– Дурачок, что ты! Я ж, говорю, мне не было больно, просто я стала женщиной, и все!

Лариса подошла к нему, и Николай, встав с кровати, обнял ее и начал целовать. Она ответила взаимностью. Николай все понимал, но он никогда не думал, а тем более не ожидал, что это все случится так просто и как-то уж очень обыденно.

Попив чай, они выключили свет, открыли окно и, усевшись на подоконник, продолжили разговор, при этом восхищались чудесным подарком от природы. С невидимых в это время туч на землю падали теплые и неторопливые капли дождя. Возникало ощущение, что природа выражала свои чувства, созвучные тем, что бурлили в их сердцах и искали выхода. Так они сидели, обнявшись, и говорили, говорили, говорили до тех пор, пока не занемели спины. Незаметно к ним пришла усталость, захотелось спать, и они с удовольствием забрались под одеяло. А в это время на небе забрезжил рассвет, который для них являлся точкой отсчета их общего будущего.

Они решили скрепить свои отношения браком. Ближайший Дворец бракосочетания находился недалеко от метро «Авиамоторная», рядом с заводом «Москабель». Здание ничем не отличалось от окружающих жилых домов. Оно было сероватым и выглядело совсем не торжественно. Николай, когда увидел, предложил Ларисе пойти в другой загс. Но Лариса сказала, что она не видит никакой разницы, где это осуществится. А здесь есть свои преимущества – недалеко от общежития.

Когда они определились с днем и после лекций шли в этот загс, чтобы написать заявление и обговорить все нюансы бракосочетания, Николай испытывал необычную тревогу, которую не мог себе объяснить. Это тревога была сродни страху. Он пытался разобраться в самом себе и понять, что с ним происходит и почему это происходит. Он понимал всю важность и ответственность принятого решения, но наряду с этим у него возникло ощущение, что он делает неверный, ошибочный шаг. И все это состояние полностью было создано его внутренними психологическими переживаниями, ему не понятными, но которые определенно были связаны с предстоящими событиями. В нём очень сильно было обострено чувство ответственности, и в тоже время в душе жило, против его воли, состояние сомнения. Он много думал об этом и все никак не мог понять, почему он не может прийти в своих мыслях к чему-то одному, логичному и конкретному. В нем в тот момент отсутствовала гармония со своим внутренним «Я». Он почему-то думал, что он делает этот шаг потому, что он должен и так надо. Должен Ларисе, друзьям, окружению и самому себе. Так надо, потому что ему вот-вот будет двадцать четыре. Но того желаемого ощущения легкости, когда человек делает шаг и не оглядывается на все эти «должен» и «надо», у него не было. Он часто думал, что, возможно, он не любит Ларису так, как это должно быть, но каждый раз отбрасывал эти мысли, говоря себе, что это глупость. Они три года знакомы, они три года вместе. Когда они расставались или ссорились, всегда скучали и всегда стремились один к другому. Их души были близки, их мировосприятие было идентичным, их принципы были аналогичными. Сколько раз они говорили на различные темы, сколько раз они спорили, но почти всегда все заканчивалось миролюбиво, и они приходили к общему мнению, решению. Лариса была покладистой, хотя и бывали ситуации, когда она проявляла упрямство и всеми силами отстаивала свою позицию. С другой стороны, она никогда не стремилась доминировать в их отношениях, но и не была безмолвной размазней, когда видела несправедливость или наглость. За себя она всегда могла постоять. Ее человеческие качества были близки Николаю, и он это более всего в ней ценил. Единственное, в чем он видел плохое для себя, это ее холодность и, как выяснялось за последнее время, фригидность в интимных отношениях. Они стали жить половой жизнью совсем недавно, но Николай не чувствовал, что для нее сексуальные отношения столь же важны, как для него. Он думал, что, может, этому причина тот стук в дверь, когда они впервые узнали друг друга. Также думал, что, возможно, он не умеет должным образом ее ласкать и приводить в состояние возбуждения. Поэтому он не мог ее винить и искал причину в себе. Может, все это в комплексе и было причиной дисгармонии в его душе. Но ответа, который привел бы его к однозначному пониманию происходящего, он не находил.

Они направлялись в сторону загса под ручку. Лариса что-то рассказывала, а он почти не слышал ее. Они пришли, когда рабочий день подходил к концу. Подошли к стенду, где висели образцы заполнения заявлений и были пояснения на все случаи жизни, связанные с этой конторой. Чистых бланков не оказалось, и Лариса постучала в кабинет. Николай остался за дверью, а она вошла внутрь, но вскоре вернулась, пригласив его с собой. Хозяйка кабинета, светловолосая женщина, предложила присесть и попросила паспорта. Просмотрев, сказала, что регистрация брака может состояться не менее чем через три месяца. За это время у них будет время подготовиться и подумать. Затем она выдала бланк, и Лариса стала его заполнять. Николай лишь поставил свою подпись. После обговорили дату регистрации и в результате приняли решение провести церемонию двадцать восьмого июля в тринадцать часов. От живой музыки Мендельсона они отказались, сказав, что планируют очень скромную студенческую свадьбу, поэтому достаточно, если прозвучит запись. Получили специальное приглашение в «Салон бракосочетающихся». Это приглашение было в виде небольшой книжечки, в которой были вырывные талоны, позволяющие купить одежду, свадебное платье, обувь, косметику и какие-то деликатесы. Ходили слухи, что некоторые граждане из-за советского дефицита пользовались этим: получали это приглашение, отоваривались, а потом сообщали, что брака не будет.

Они вышли из кабинета с некоторым облегчением. Казалось, что они сделали неимоверно сложную работу. Они шли обратно, Лариса радостно щебетала, и Николай старался разделять ее радость и приподнятость настроения, но где-то в потаенных закоулках души он все еще оставался со своими сомнениями.

Подоспевшая сессия не давала возможности расслабляться. Как и прежде, они вместе готовились к занятиям и вместе делали различные работы. У Ларисы было плохо развито пространственное воображение, поэтому работа с чертежами ее раздражала. В это время была большая курсовая работа по ОКМ – основам конструирования машин, где требовалось произвести математические расчеты, на основании которых нужно было делать чертежи с разрезами и детализацией. Николаю не представляло никакого труда начертить тот или иной вид, разрез, и он всячески старался помочь Ларисе. Но та из-за своего характера стремилась все сделать сама и понять. К сожалению, ей это удавалось не всегда, поэтому, идя против своих принципов, она сдавалась и позволяла Николаю сделать чертеж в тонких линиях. Ей оставалось только обвести и придать работе окончательный вид, начертив и заполнив штампы. Николай иногда подшучивал над ней, говоря, что в семейной жизни женщине важнее знать, как пироги печь, а не как шестеренки рассчитываются. Она с ним спорила, не желала уступать своих позиций, старалась казаться сильной и равной с ним, приводя примеры из истории, где женщины блистали или были наравне с мужчинами. Николая это иногда просто забавляло, особенно тогда, когда он видел ее непонимание в каком-либо случае, например, в ОКМ. Но нужно было отдать должное: она гораздо лучше разбиралась в программировании. Они изучали язык программирования «Фортран». Ужас был в том, что нужно было вначале «набить» специальные карты с определенным логаритмом. Если была ошибка при перфорации, ЭВМ не выдавала решения, а это значило, что уйма времени, потраченного на данную процедуру, была безвозвратно утеряна. Все нужно было начинать заново, а иначе можно было остаться без допуска к экзаменам и завалить сессию. Мама Ларисы Лидия Ивановна как раз работала на Нарвской трикотажной фабрике в отделе ЭВМ. Возможно, поэтому Лариса в группе была наиболее сведущей в этом вопросе, и к ней многие обращались за помощью, в их числе и Николай. Но в конце концов Николай с Ларисой успешно выдержали все трудности экзаменационной сессии.

Все шло относительно хорошо, плохо только было в их интимных отношениях. Николай постоянно искал возможности уединиться и побыть с Ларисой вдвоем. Того же, казалось, хотела и она, но все их сближения, как правило, проходили бесцветно и с постоянными жалобами от Ларисы: она испытывала боль при половом контакте. Они не могли понять, в чем причина. Николаю казалось, что он делал все необходимое, чтобы ее возбудить и привести в состояние, когда женщина готова принять мужчину, но как только он проникал в нее, она вся сжималась и напрягалась. Он видел, что ничего, кроме боли, она не испытывает. И он также не испытывал никакого удовольствия от таких сближений. Он говорил с ней, пытаясь выяснить, в чем дело, а однажды прямо спросил, что, может, это психологическая реакция на тот стук в дверь, когда они были впервые вместе. Ответ был отрицательным.

Лариса записалась на консультацию к платному сексопатологу, работающему на Арбате. Она посетила эту поликлинику более трех раз, когда сказала Николаю, что врач хотел бы, чтобы и он пришел вместе с ней в следующий раз. У Николая не было особого желания ехать, так как со своей стороны он не видел никакой проблемы, но ради выяснения причины дал согласие. Ничего особенного в той консультации не было. Врач, мужчина лет пятидесяти, произвел осмотр и расспросил Николая о том, как обычно происходит любовная прелюдия. Николай, ничего не скрывая, сказал, что условий для нормальных сексуальных отношений нет, что это происходит не постоянно и размеренно, а в зависимости от ситуации. Сказал, что он все делает, чтобы она его захотела. Врач выслушал и сказал, что оба они говорят одинаково, и он не видит у нее никаких отклонений или других физических препятствий. Потом он сказал, что вопрос чисто психологический, поэтому Николаю нужно проявить терпение и актерское мастерство. Порекомендовал «дразнить» ее, то есть возбуждать, но не выполнять половых сношений. Добиваться нужно такого состояния, чтобы она сама начала бы желать этих сношений. Легкости в этом не будет, так как она относится к фригидному типу женщин, но здесь многое будет зависеть от него и его тактичности. Закончил беседу врач тем, что прописал ей курс гормональных препаратов, но основным лекарством оставался психологический фактор, который в большей степени зависел от Николая.

Сессия закончилась в конце июня, до свадьбы оставался еще месяц. Все шло относительно хорошо, проблема состояла в том, что все друзья и знакомые разъезжались, и в общежитии не оставалось ровным счетом никого, кроме абитуриентов, должников и некоторых работающих студентов. Нужно было с кем-то договориться, чтобы в день регистрации брака были два свидетеля. Николай договорился со своим другом, одногруппником Серёгиным Алексеем, а Лариса – с лучшей подружкой с факультета ЭФ, Ольгой Щеглинской. Оля тоже совсем недавно сыграла свадьбу с выпускником МЭИ.

После долгих бесед и размышлений решили не делать большой свадьбы, а ограничиться торжественной регистрацией и скромным застольем в общежитии. Николай в этот период работал на своей кафедре, деньги не очень большие, но были. Конечно, Лариса говорила, что помогут родители, но Николай с ней не соглашался и всячески отговаривал от того, чтобы она брала у них деньги. Николай это делал прежде всего потому, что он даже не думал просить деньги у своих родителей, зная их проблемы и помня, как он сказал родителям, что не попросит у них не копейки, когда уезжал учиться. Об этом он честно рассказал Ларисе и попросил ее тоже не искать помощи у родителей. Вместо пышного торжества они решили купить свадебное платье Ларисе, а ему костюм. Понимая, что родители живут в разных краях страны, но им следовало бы между собой познакомиться, Лариса с Николаем, проведя всесторонние консультации и согласования, решили сделать все максимально просто. Учитывая, что родителям Николая из-за большого хозяйства тяжело было выехать на несколько дней, решили, что на регистрацию приедут родители Ларисы. А потом все вместе поедут в Воронеж, к родителям Николая.

Этот июльский месяц перед регистрацией брака весь был заполнен хлопотами, поэтому и прошел очень быстро. Были куплены железнодорожные билеты в обоих направлениях. Но самые горячие дни наступили непосредственно перед самым торжеством. По подсчетам выходило, что будет как минимум тринадцать человек. А это значит, нужно было похлопотать, чтобы всех усадить, накормить. Николай, как сумасшедший, бегал по магазинам. Огромную помощь оказывала Оля Рыкова, с которой Лариса и проживала в одной комнате. За день до торжества Оля и Лариса готовили салаты, запекали мясо, собирали по общежитию посуду и столовые приборы, готовили стол. Они были заняты настолько, что Николаю одному пришлось ехать на вокзал встречать родителей Ларисы.

Родители Ларисы приезжали с женой сына Галей и внуком Андрейкой. Муж Гали Сергей на тот момент служил в армии. Андрейке едва исполнилось два годика, это был очень интересный и смышленый малыш. Он мало еще говорил, но был любознателен. У него был тот возраст, когда ребенок активно познает мир и свой интерес выражает через множество вопросов к взрослым. И, естественно, многое узнает и впитывает из окружения. Его вид вызывал умиление. Было заметно, что малыш был любимцем у родственников, и все его баловали, за исключением его мамы – Галя старалась держать его в строгости.

Когда Николай расцеловал без пяти минут родственников, к ним подошел коренастый, с легкой залысиной, мужчина. Он приятно улыбнулся, сделал легкий поклон Лидии Ивановне и протянул руку Юрию Николаевичу, поздоровавшись. Отец Ларисы обеими руками обхватил протянутую руку и начал трясти, как хорошо знакомому человеку. Николай ничего не понимал и растерянно смотрел на происходящее. Оказалось, это был муж двоюродной сестры Лидии Ивановны Петр, с которым они не виделись более десяти лет. Но, зная адрес, родители Ларисы написали, что по случаю будут в Москве. И неожиданно Петр приехал их встретить. К вокзалу он подъехал на своих «Жигулях» и пригласил к себе в гости. Но родители отказались, сказав, что не имеют ни времени, ни возможности, так как все занято до минуток. Договорились, что на обратном пути, когда будут возвращаться из Воронежа, обязательно встретятся и пообщаются. Петр довез всех до общежития и пообещал, что приедет к завтрашней регистрации и может оказать услугу в качестве водителя свадебного кортежа. Николай сказал, что не знает, как насчет кортежа, но в качестве гостя ждать будут. Тем самым он пригласил еще одного гостя.

Вечером Николай очень сильно перенервничал, Алексея, его свидетеля, не было. Никакого способа, кроме телеграммы, с ним связаться не было. Уже стал подумывать, кого можно было бы пригласить в качестве свидетеля, но общежитие было наполнено только абитуриентами, приехавшими на экзамен. И уже уложив Юрия Николаевича в своей комнате, он еще раз побежал к Ларисе, чтобы согласовать, когда завтра утром им начать день, в какое время приходить завтракать. На лестнице и столкнулся с Алексеем, который в прямом смысле снял напряжение с Николая. Товарищ не забыл о регистрации и, к радости Николая, не подвел, приехал.

Утро вновь оказалось полным дел. После завтрака Николай с Алексеем принесли из рабочей комнаты столы и стулья. Оля принесла откуда-то две белоснежные скатерти, которые сразу же придали достаточно потертым студенческим столам торжественный вид. Стол готовили к тому, чтобы после регистрации сразу же можно было поесть и отметить это событие, не тратя время на его сервировку. Казалось, что было все подготовлено накануне, но вновь нашлись какие-то неотложные дела, и время проскочило настолько быстро, что нужно было поторопиться одеваться и выходить. Николай совершенно забыл о том, что нужно было купить букет для Ларисы. И когда они с Алексеем надели костюмы с галстуками, спустились на третий этаж и собирались войти в комнату невесты, то тут его словно током ударило – цветов не было. Ближайший киоск был у метро, но бежать туда и обратно заняло бы время, которого было уже не так много. К его радости, в коридоре показался дядя Петя, далекий родственник Ларисы. Николаю было стыдно обращаться за помощью, но выбора у него не было, поэтому он попросил съездить за цветами. Дядя с легкостью согласился. Николай достал деньги и дал их Алексею, попросив его съездить и купить пять розочек. Отправив их за цветами, он приоткрыл дверь и попросил разрешения войти. Лидия Ивановна сказала, что вообще-то нельзя, но раз они вместе пойдут в загс, то выходит, что можно. Николай вошел и, увидев Ларису в белоснежном платье, невольно воскликнул:

– Ух ты! Какая ты красивая!

И действительно, Лариса сияла. Платье настолько шло ей, что трудно было оторвать взгляд от всей этой красоты. Платье было в виде длинного, до самых пят, сарафана, а в области декольте и рукавов был вышит рисунок. Галя и Оля пытались прикрепить к темно-русым волосам невесты венок из белых искусственных цветов с короткой фатой. Но венок не очень хотел слушаться и, как только Лариса наклонялась, сползал с ее головы.

– Ну красиво! – сказал он еще раз. – Мне кажется, не надо его крепить. Я донесу, в загсе наденешь.

– Да, красавица у нас дочка! – подхватив слова Николая, добавила Лидия Ивановна. – Даже не заметила, как стала взрослой. Может, и правда, Лара, пока не крепи, а там на заколки зафиксируем. Ой, какая ты красавица!

Она не удержалась и обняла дочь, поцеловала.

– А я? Я что, не красивый? Посмотрите, какой галстук, костюм, купленный в магазине «Польская мода», да и сам жених! – с наигранной обидчивой интонацией спросил Николай.

– Красивый, красивый! – хором сказали Лариса и Лидия Ивановна. Остальные засмеялись.

Они собирались выходить, когда приехал брат Николая Александр со своей женой. И тут же появился Алексей с розами, которые были все разных расцветок: от красно-бордового до белоснежного. Алексей сказал, что так порекомендовала цветочница, сейчас это модно и современно. С модой никто не стал спорить. Николай преподнес цветы Ларисе, сказав скромное: «Это тебе». Выйдя на улицу, решили, что к Дворцу бракосочетания на машине поедут родители и маленький Андрюшка, а все остальные пойдут пешком. Они шли, и на них все обращали внимание. Как правило, встречные прохожие смотрели в их сторону и улыбались, а некоторые восхищались красотой новобрачных. От одной пожилой пары даже услышали традиционное русское пожелание: «Совет да любовь».

День выдался изумительно красивый. Было солнечно, но не жарко. Они пришли за полчаса до регистрации. Привели себя в порядок. Минуты ожидания всегда волнительны, а когда это происходит первый раз в жизни, то волнение еще больше проявляется. Лариса держалась с большим хладнокровием, чем Николай. У него даже появилась непонятная дрожь, которую он старался развеять, чтобы выглядеть мужественнее, но это ему удалось только тогда, когда их пригласили в зал. Их встретила женщина в нарядном розоватом платье. По манере поведения и тому, как она говорила, было похоже, что трудится здесь давно и все это ей наизусть знакомо. После того, как она объявила их мужем и женой, Лариса с Николаем обменялись кольцами и впервые в жизни поцеловались при всех. После этого все присутствующие подошли и поздравили их. Ларису целовали, а Николаю жали руку. Все мероприятие заняло не более получаса.

Выйдя из дворца и перейдя по подземному переходу шоссе Энтузиастов, они пошли по Красноказарменной улице к главному корпусу своего института. Специально сделали на свой фотоаппарат несколько фото перед парадным входом, где была прикреплена табличка с названием института. Немногочисленные в эту пору студенты с любопытством рассматривали их и дружелюбно улыбались. Никого из знакомых они не встретили, поэтому никто их не поздравлял и долго у главного корпуса МЭИ они не задержались. Настроение у небольшой их компании было великолепным, они шли и шутили. Но все же, когда уже шли в сторону общежития, какая-то пожилая женщина, встретившаяся на пути, подпортила общее приятное настроение, сказав: «Не будете вы богатыми, если в такой день пешком ходите». Подойдя к родному общежитию электромеханического факультета, сделали еще одну серию фотографий, но уже с участием родителей, дяди и маленького Андрюшки. А потом поднялись к Ларисе в комнату и сразу же сели к столу, который был накрыт и ожидал своих гостей и хозяев. Все проголодались и с большим удовольствием приступили к угощению. Зазвучали тосты и поздравления, не обошлось без традиционного русского «горько!». Просидели до семи вечера. Первым попрощался дядя Петя, затем брат Николая с женой, а чуть позже – Оля с Володей. Общими усилиями тех, кто остался, убрали со стола, перемыли и разнесли посуду, перенесли и поставили на место столы. Время прошло незаметно, и довольно скоро им нужно было собираться к отъезду в Воронеж. Вот так, скромно, с чисто студенческим подходом, без всякой напыщенности, Лариса и Николай стали мужем и женой.

У них было куплено пять мест в купейном вагоне, на Андрюшу билет не требовался. Все после столь насыщенного дня устали и торопились скорее лечь отдыхать. Встал вопрос, кто пойдет спать в соседнее купе. Николай, не задумываясь, сказал, что он ночует там, а вся семья будет здесь, вместе. Но Лидия Ивановна возразила, сказав, что это плохая примета, первую брачную ночь проводить отдельно. Николай рассмеялся и сказал, что он не верит в эти приметы. И какая разница, если он будет спать в этом купе, то все равно на другой полке. Так какая же это брачная ночь? Его аргументация была убедительна и не вызвала более никаких возражений. Когда женщины принялись застилать постели, Николай, взяв Андрюшку на руки, вышел с ним в коридор. За окном стемнело, поэтому, кроме мелькающих силуэтов зданий и огней, ничего не было видно.

– Дядя Коля, ходова! – сказал Андрюша спустя несколько минут.

– Не понял. Что такое «ходова», Андрюш? – пытался выяснить Николай.

– Ну ходова! – вновь повторил мальчуган.

Николай повернулся к купе и, обращаясь к невестке, спросил:

– Галя! Что-то Андрюшка говорит, я не могу понять, чего он хочет.

– Сынок, что ты хочешь? – спросила она. – Ходова, ходова! – повторил Андрейка.

– Может, ты хочешь сказать, что тебе холодно, так? Холодно?

– Так, – закивал он головой. – Ходова!

Все рассмеялись, Николай занес его обратно в купе и передал в руки Гали. Сходил в санузел, почистил зубы. Вернувшись, пожелал всем спокойной ночи и отправился спать в соседнее купе.

К своему удивлению, он хорошо и спокойно выспался. Встал с хорошим настроением, вышел из купе, улыбаясь самому себе, удобно облокотился на поручень в коридоре и стал любоваться мелькающими за окошком пейзажами. Настроение было приподнятым и радостным. Он не решался заходить к своим новым родственникам, которые, судя по всему, еще отдыхали. Он стоял, а мысли сами завертелись вокруг вчерашнего события. Он еще не мог осознать, что является чьим-то мужем. В его сознании не произошло изменений, которые могли бы подсказать ему, что нужно делать и как дальше поступать. Но вместе с тем он чувствовал, что в его жизни произошло что-то значимое, что заставит его жить по-новому. И это новое было непонятным, но многообещающим. Он не знал точно, но предполагал, что перед ним появятся новые горизонты, но идти к ним он уже будет не один. Их теперь двое, и он, как мужчина, должен нести ответственность за двоих. И от него зависит то, что они смогут увидеть за теми, пока еще скрытыми, горизонтами.

До Воронежа еще оставалось ехать почти два часа, когда проводница начала обход с возгласами: «Просыпаемся! Сдаем белье! Скоро Воронеж!» Началось обыденное движение. Открылось купе семьи Ларисы, первой вышла Лидия Ивановна.

– Доброе утро, – сказала она, обращаясь к Николаю. – Что не заходишь? Мы уже проснулись.

– Ничего, я уже давно не сплю, боялся вас разбудить, – ответил Николай. – Как вам спалось?

– Спасибо, ничего. Все спали нормально, лишь мне было неспокойно, непривычно. Только под утро удалось уснуть.

– Бывает. Ну, лежебоки, вставайте, – обратился он к остальным, когда Лидия Ивановна, взяв полотенце, отправилась в туалет. – Скоро будет Воронеж. Тут сегодня облачно, наверное, будет дождь. Это плохо. До деревни будет сложнее добраться.

– А как ты, Коля, выспался? – обратилась к нему Лариса. Она еще лежала на верхней полке, подперев голову ладонью.

– О, я отлично выспался. Вставай, пока в туалет можно попасть, а то потом стоять придется. – Николай пощекотал ее за пятку, она от неожиданности одернула ногу. – Ну, Андрюшка, как тебе, не ходова?

– Не, все хорошо, выспался, правда, мне пришлось, как солдату, на одном боку спать, – ответила за него Галя. А Андрейка лежал, молча созерцая и следя за действиями взрослых. Он еще не совсем прогнал сон, поэтому нежился и не торопился вступать в фазу активности.

– Пап, а ты как себя чувствуешь? – обратилась Лариса к отцу.

– Ничего. Правда голова немножко тяжелая, чайку бы сейчас, – сказал он низким и сиплым голосом.

– О, сейчас я принесу. Все будете? – спросил Николай. И, получив подтверждение, отправился к проводнице.

Когда он принес поднос с шестью стаканами, в купе уже прибрались: постели были прибраны, матрацы скручены и положены на верхнюю полку, а на столике выложены продукты со вчерашнего застолья. Все сидели и поджидали Николая, только не было Юрия Николаевича, по-видимому, он курил.

Поезд прибыл по расписанию. Они зашли в здание вокзала. Николай с Ларисой пошли к кассам и купили билеты до станции Колодезная. До отправления электрички оставалось около сорока минут. Куда-либо идти, чтобы гости могли осмотреть город, не имело смысла из-за недостатка времени, поэтому пришлось коротать это время на вокзале. Николай остался с вещами, а Ларису попросил показать гостям хотя бы привокзальную площадь и прилегающие к ней здания. Но экскурсия была непродолжительной, потому что грозовая туча, нависшая над городом, сначала громом, а потом и небольшим дождем предупредила, что намерения у нее серьезные и она готова пролиться на землю. И действительно, после первой небольшой дождевой атаки грянул по-настоящему проливной дождь с сильными порывами ветра. Небо потемнело настолько, что видимость ограничилась несколькими сотнями метров. Даже те, у кого были зонтики, моментально промокали под косыми струями дождя. Прохожие, пассажиры бегством спасались от стихии, и площадь, на которой бурлило движение несколькими минутами ранее, опустела в одно мгновение. Вернувшиеся к Николаю родственники были возбуждены и одновременно довольны тем, что не ушли далеко от вокзала и не промокли. Андрюшка, находясь под впечатлением, начал рассказывать, как на улице что-то бабахнуло и пошел сильный дождь.

Под дождем им пришлось бежать и к электричке, и этот дождь сопровождал их всю дорогу, пока они ехали до станции Колодезная. Но им неимоверно повезло: ливень прекратился, как только они ступили на перрон, лишь громадные лужи напоминали о нем. Но не повезло в другом: автобус, идущий на Данково, благополучно ушел за несколько минутдо их приезда. Было воскресенье, время перевалило за полдень, и попутных машин практически не было. Им опять пришлось ждать около часа и поехать на автобусе, идущем в деревню Оболенское. Николай несколько волновался, потому что не был уверен в том, что мостик через Хворостань сохранился и они смогут по наикратчайшему пути попасть домой. Он в автобусе спрашивал у пассажиров, но они все были оболенские, и никто точно не знал, есть ли тот мостик или нет. Николай решил рискнуть, поэтому они сошли с автобуса у оболенского магазина и пошли по направлению к родительскому дому. Вот тут гости действительно завосторгались, узнав и на себе испытав, что такое воронежский чернозем. Грязь настолько сильно прилипала к обуви, что нога выскальзывала из нее, а обувь цепко связывалась с грязью, прилипала к ней и никак не желала подчиняться владельцам. Первой не выдержала Лидия Ивановна. Измучившись каждый раз выдергивать туфли из этой грязи, она их сбросила, сняла некогда белоснежные носочки и продолжила путь босиком. Земля была теплой, и все поступили аналогичным образом. Идти стало несколько легче. Когда они подошли к реке, сквозь тучи стало пробиваться солнце, погода стала налаживаться. Мостик хоть и выглядел убого, но он был, и снял тем самым ненужное переживание с сердца Николая.

Они гуськом, один за другим, шли по натоптанной дорожке, разделяющей земельные участки родителей и соседа, когда Николай увидел старшего брата Сергея, спешащего к ним навстречу. Николай представил его, тот со всеми поздоровался, схватил сумки и зашагал к дому, рассказывая Николаю на ходу, что все уже переволновались. Они вошли во двор. Родители, братья Николая, их жены – все высыпали на крыльцо встречать их. Николай попросил воды, чтоб обмыть ноги и нормально войти в дом. Люба, невестка, принесла таз, а Сергей наполнил его водой. Пока все перемыли и просушили ноги, родители Николая подготовились к обряду благословения. Они с Ларисой вошли в дом, за ними – все остальные. Отец стоял с рушником и караваем, на котором сверху была небольшая солонка. По правую руку от него мать держала икону Пресвятой Девы Марии. Николай знал, что отец не специалист по таким вещам, но здесь прямо удивил его, когда простыми словами сказал:

– Дети, по старой русской традиции мы встречаем вас с хлебом и солью. Вы решили создать семью, и, чтобы она была сильной, крепкой и богатой, вы должны отведать это. Хлеб да соль вам! – он замолчал, а Николай отломил кусочек хлеба и, обмакнув его в соли, съел. Лариса последовала его примеру. Отец продолжил: – А чтобы вы жили в мире и согласии, мы с матерью благословляем вас.

Мать со словами «Во имя Отца, Сына и Святого Духа!» перекрестила и преподнесла икону для поцелуя Николаю, а потом и Ларисе. Расцеловались с родителями. Николай представил и познакомил всех, а потом еще раз удивился: в их большой комнате, называемой «залом», был накрыт большой стол с закусками, яствами и выпивкой. Этого он точно не ожидал, но ему стало ужасно приятно оттого, что родители, как бы плохо не жили между собой, нашли в себе силы так красиво их встретить и приветить. Его распирала гордость. Возможно, впервые в жизни он гордился своими родителями, и у него, несмотря на все обиды, возникло к ним чувство уважения за этот поступок.

Молодоженов усадили во главе стола, и вот тут они пожалели, что не взяли свадебное платье. Но это особо никого и не волновало. Все были рады этому союзу и с удовольствием приступили к его празднованию, не обращая никакого внимания на то, во что были одеты молодожены.

Мест в доме, где можно было спать, вполне хватало. Николай предложил Ларисе ночевать в саду, где под старой грушей стояла кровать. Он принес матрац и постель. Было очень свежо и тепло, но они не учли одну неприятность: после такого дождя их беспощадно атаковали комары. И Николаю показалось, что комары оставили их в покое и дали уснуть только тогда, когда забрезжил рассвет. Он проснулся и почувствовал, что на него кто-то смотрит. С трудом расцепил веки и увидел мать, стоящую возле них.

– Колюнок, вставайте, уже почти десять часов. Что ж вы так разоспались, все уже за столом, вас только не хватает.

– Сейчас придем, мам. Комары заели, мы почти до утра не спали, – ответил Николай.

– Вот я так и подумала, придумал ты себе проблему. Ну ничего, будет, что вспомнить в старости. Вставайте, – сказав это, она повернулась и ушла.

– Что, нужно вставать? – не открывая глаз, спросила Лариса.

– А ты не хочешь?

– Не-а, не хочу, – еле слышно, почти шепотом, произнесла она.

– Ну поспи, я побуду один. Я пойду, все равно уже не усну, – тихим голосом сказал он и отбросил с себя одеяло.

– Нет, подожди, я с тобой, – Лариса с трудом привстала и тут же расслабленно упала на подушку. – Ой, как не хочется!

– Так полежи. Покемаришь еще немножко и придешь, – Николай встал с кровати и стал одеваться. – Ничего страшного, никто не обидится, все же свои.

– Не-не, я встаю, – уже бодрее произнесла она и открыла глаза. – Какой день красивый! И ночь была великолепной, если б не эти комары.

– Да, не выспались. Ну ничего, вся жизнь впереди, еще успеем наверстать.

В этот день родители отличились: оба папы напились так, что не могли стоять на ногах. Перемещались, держась за стенку, и оба начали скандалить со своими женами. Сергей смотрел на эту бесплатную картину и, смеясь, сказал Ларисе, что нечто похожее когда-нибудь будет и с ними. Но Николай ему возразил, сказав, что с ним такого точно никогда не произойдет. Чтобы не слышать брань, Николай предложил Ларисе и Гале уйти из дома и осмотреть окрестности села. Вместе с ними пошли маленький Андрюша и сын Сергея Олежка, который был старше Андрюши на несколько месяцев. На фоне Андрейки Олежка выглядел более боевым и раскрепощенным. Что поражало в нем и на что сразу же обращали внимание, так это глаза. Они были черными, как угольки, и их блеск завораживал, притягивал и вызывал невольную симпатию. Это были глаза его мамы.

Решили подняться в гору. В логах и ложбинах еще держалась вода от проливного дождя, выпавшего накануне. Малышей, словно магнитом, тянуло к этим лужам, и они, получив разрешение, с удовольствием воспользовались этой возможностью. Нашли стебельки полыни и с помощью них начали «ловить рыбу». Николай с Ларисой и Галей удобно расположились на краю обрыва и наблюдали за игрой малышей. Николай рассказывал о своем крае, чем он знаменит, богат. Показав на недалеко расположенный обелиск с красной звездой, рассказал историю, непосредственным участником которой он являлся. С его первой учительницей, Марией Сергеевной Кияшкиной, их класс участвовал в поиске родственников летчика, сбитого в воздушном бою над их селом во время Отечественной войны. Рассказал, как они нашли родственников, как было произведено перезахоронение останков. Приезжала даже из Чувашии сестра этого летчика, и об этом писали в районной газете, а они гордились тогда этим…

С этой возвышенности хорошо просматривалось не только само село Рябчево, но и хорошо было видно центральное село Данково, а также река и село Оболенское, куда они приехали накануне. День был ясный и солнечный, поэтому хорошо было видно испарение от охладителей реакторов Нововоронежской АЭС. Так как Лариса была уже в Нововоронеже и многое знала, Николай больше для Гали рассказал об АЭС и истории поселка.

Малыши, наигравшись в свое удовольствие, захотели пить. Пришлось прервать короткую обзорную экскурсию и возвратиться домой. К их общей радости, бушевавшие перед тем папаши мирно похрапывали в прохладной гостиной. К вечеру опять стало душно, по-видимому, вновь приближался атмосферный фронт. Так и вышло: ночью засверкали молнии, и сразу же за раскатами грома на землю обрушился ливневый дождь. Утро следующего дня началось со сборов в дорогу гостей из Нарвы. Брат Николая Сергей ехал к себе домой, в Воронеж, и обещал их проводить до станции и посадить в поезд, поэтому Николаю с Ларисой не было необходимости сопровождать их. Но пришлось провожать до автобуса: из-за дождя улицу размыло настолько, что без сапог невозможно было ее перейти. Нашли всем резиновую обувь и после полудня, сделав несколько снимков, гостей проводили. Николай с Ларисой остались еще на одну неделю в деревне.

Николай долгое время не был в родительском доме, и ему хотелось побольше побыть там, чтобы утолить свои чувства и воспоминания, которые жили в его сердце. С момента, как его забрали в армию, он редко здесь бывал, а если и бывал, то непродолжительное время и всегда в какой-то спешке, с какими-то делами. Не было такого, чтобы он не торопился или не был чем-то занят. Теперь выпала возможность пожить в той среде, которая ему была мила и знакома с самого рождения и которая приходила во снах, независимо от того, где он был и с какими мыслями он жил в тот момент. Всегда в его душе жило необъяснимое чувство притяжения к этому краю, к этой земле. Необъяснимость этого состояния не терзала его и не мешала жить, но раз за разом заставляла ностальгировать и возвращаться мысленно в эти милые сердцу места. Он заметил, что такие ностальгические настроения возникали тогда, когда долгое время не появлялся там. У него даже всплыла неясно откуда взявшаяся присказка: «Лучше нет на свете рая, чем земля родного края».

Теперь он был не один, и ему хотелось, чтобы его жена прониклась духом той среды, в которой он вырос и долгое время жил. И он все для этого делал. Показал, куда ходил в школу, на танцы и в кино. Показал, где работал в школьные годы и перед армией. Уже началась уборка зерновых, на полях ходили комбайны, и он рассказал, как проходит уборочная, как работают люди в это время и о том, как он трудился на этих полях. В один из дней съездили в Воронеж, прогулялись по центральной части города. Ларисе, по-видимому, как городской, больше понравился Воронеж, чем его поля, лесополосы и деревенский уклад жизни с удобствами во дворе. После недельного деревенского отпуска они спланировали сделать небольшое свадебное путешествие: съездить в Ленинград, а затем в Нарву, к родителям Ларисы.

В Ленинграде они провели два дня. Стояла сухая и довольно жаркая для августа погода. Ходить по музеям не было сил, было такое ощущение, что ноги были ватными и не хотели слушаться. Лариса предложила посетить Петергоф, убеждая Николая, что ему будет интересно, а главное, не будет жарко, потому что городок находится на самом побережье Финского залива и там полно фонтанов. Николай только читал о тех фонтанах, но сам никогда их не видел, поэтому с интересом отправился в эту поездку.

Особенностью петергофских фонтанов было то, что система подачи воды осуществлялась с помощью инженерных решений, без единого водонапорного насоса. Они приехали так рано, что сами фонтаны еще не работали. Но это сыграло им на руку: они не торопясь смогли осмотреть скульптуры, дойдя до побережья залива. А на обратном пути их уже обдавало брызгами мелкой водной сыпи, летящей от работающих красивых фонтанов. В Екатерининский дворец не попали, там проводились реставрационные работы. Но им достаточно было и того, что они увидели. Второй день на ногах требовал отдыха для этих ног, поэтому, вернувшись в Ленинград, они купили билеты до Нарвы и вскоре, довольные и счастливые, сидели в автобусе и кушали бутерброды.

Прожили в Нарве более двух недель. За это время посещали Таллин, Тарту, Силламяэ, Усть-Нарву. Навещали всех родственников, с кем Лариса поддерживала связь. Кроме того, Лариса еще встречалась с одноклассниками. Несколько раз были у ее близкой подружки Наташи. Николаю она очень понравилась, эта девушка была неординарным человеком и привлекала своими непредсказуемыми высказываниями и взглядами на события. Отец Наташи был директором школы, и однажды Николай с Ларисой стали невольными свидетелями спора отца с дочерью. Наташа своими выводами и своими взглядами иногда ставила своего отца в замешательство или тупик. Со стороны это выглядело порою просто комично. Кроме праздных хождений по гостям, Николай немного работал на даче, помогая Юрию Николаевичу в строительстве бани.

Двадцать первого августа Николай вернулся в Москву. Его отпуск на кафедре заканчивался, а Лариса осталась у родителей до сентября. За это время Николай узнал о возможности получения комнаты в студенческой малосемейке. Никто конкретно в это время ему ничего не обещал. Требовалось собрать справки, характеристики и, самое главное, ходатайство от начальника курса, который находился в отпуске. Выходило так, что раньше сентября этот вопрос никак не мог быть решен. Николая эти хождения по кабинетам всегда нервировали, но он понимал, что не побегаешь – не получишь желаемого.

Неожиданно для себя, в один из дней, когда он возвращался утром после ночного дежурства и зашел в булочную, Николай встретился с Наташей. Она была беременна и, словно стесняясь своего нового положения, сильно покраснела, сказав «здравствуй». Николай расспросил ее о том, как они поживают и как быстро они получили жилье после регистрации брака. Выслушав короткий ответ, рассказал ей о том, что они с Ларисой тоже расписались и теперь они муж и жена. Наташа поздравила его и пожелала как можно быстрее получить комнату в семейном общежитии. Пригласила к себе в гости посмотреть, как они обустроились. Сказала, что будет рада видеть их в качестве соседей. Николай поинтересовался, как они намерены поступить далее, ведь у них скоро будет ребенок. Наташа сказала, что пока они с Сергеем не загадывают, но думают не брать академический отпуск. Постараются, если смогут, и растить ребенка, и учиться. Поговорили они очень коротко, но очень дружески и доброжелательно. Распрощались, а Николай подумал, как все странно в этой жизни происходит. Совсем недавно она жила в его сердце и заполняла собой его значительную часть, а сегодня она для него такая же, как и многие другие. Ну, может быть, несколько ближе и теплее.

Первоначально все улыбались, когда на перекличках Ларису называли не Михайлушкиной, а Барсуковой. На одной из лекций Николай заметил, как она придумывает для себя новую подпись, делая пробные росчерки на полях тетради. Он ничего не сказал, а лишь улыбнулся и подумал о том, что этим действием она невольно напомнила ему, что он муж и несет ответственность не только за себя, но и за человека, принявшего его фамилию. Первое время после регистрации он никак не мог понять, что изменилось и что он должен делать, получив статус женатого мужчины. Его сознание никак не могло понять, что же на самом деле произошло и как он должен себя вести и поступать. Наблюдая за действиями Ларисы, он, наверное, впервые осознал истинность значения слова «семья», свою роль и ответственность в устройстве первоначальной ячейки социального уклада этого мира.

К их великой радости, в середине сентября они получили разрешение на получение комнаты в малосемейном общежитии. Еще большей неожиданностью для них обоих стала новость, что Лариса беременна. Это обстоятельство обоих привело чуть ли не в шоковое состояние. Они даже не говорили на эту тему, словно понимая, что спешить с детьми, не окончив институт, не стоит. Но случилось так, как случилось. И это волшебство возникновения жизни они приняли как должное. Справка с поликлиники давала право получить комнату большего метража. Поэтому это было даже вовремя.

Общежитие для малосемейных находилось чуть дальше корпуса общежития ЭМФ – на улице Лефортовский вал, дом 7. Совсем рядом располагались знаменитые Лефортовские бани и их институтский стадион «Энергия». Они получили комнату на втором этаже, окно выходило на основную улицу и смотрело на семиэтажный дом, в котором располагалась администрация МВД. Совсем рядом располагалась и Лефортовская районная библиотека, услугами которой часто пользовались студенты, в том числе и Николай с Ларисой. Прямо под их комнатой находилась булочная, поэтому через форточку постоянно проникал приятный запах свежеиспеченного хлеба. Недостаток этого магазина был в том, что он открывался в семь часов утра. И с этого момента начиналось постоянное хлопанье дверьми, так что поспать в это время спокойно не было возможности. Малосемейка была построена по блочному типу. Один блок имел две комнаты, маленькую кухню, в которой одновременно невозможно было находиться двум людям, и санузел. Выделенная комната имела площадь около шестнадцати квадратных метров. Обои были затертыми, и Николай сразу же приступил к косметическому ремонту.

В соседней комнате, которая не превышала десяти квадратов, жила семья из трех человек. Отец семейства Сергей работал инженером на одной из кафедр МЭИ, а его жена Ольга была студенткой последнего курса. Третьим членом семьи был худощавый, болезненного вида малыш, звали его так же, как и отца, Сережей. Сначала было непонятно, почему они жили в маленькой комнате. Лишь позже выяснилось, что правила получения и проживания в малосемейной комнате действовали, только если оба супруга были студентами. Вышло так, что комната была выделена только на Олю и ее ребенка, а муж как бы проживал нелегально. Ясно, комната была заставлена настолько, что малышу было негде играться, поэтому он стал чуть ли не постоянным посетителем у Ларисы и Николая. Лариса с ним занималась, развлекала, угощала сладостями, а иногда и кормила. Николай, напротив, относился к малышу сдержанно и не раз говорил Ларисе, чтобы не баловала малыша. Но она не очень прислушивалась к нему, говоря, что ничего плохого в этом нет. Однако вскоре поняла свою ошибку. Как только они возвращались домой, Сережа сразу же прибегал к ним и мешал течению их жизни: нужно было уделять ему внимание и заниматься не теми делами, которые планировались. С одной стороны, Николай понимал желание ребенка подвигаться, поиграться в большем пространстве, а с другой – его это раздражало.

В начале октября весь их курс направили на уборку картофеля на сто первый километр от Москвы. Поселили их в старых бараках. В больших деревянных помещениях жили по сто человек. Николаю это напомнило солдатскую казарму, только здесь было больше свободы. Хотя каждый вечер перед сном производилась перекличка. Это также напоминало армейскую вечернюю поверку. Конечно, молодежная среда, юношеская беспечность вносили в жизнь оптимистический оттенок, но стояла сырая и холодная погода, и к тому же Николай очень переживал за Ларису. Он почти всегда работал вместе с ней и не позволял ей поднимать тяжести. Но она проводила целый день в согнутом положении, и это очень сказывалось на ее здоровье: она жаловалась на боли в спине и периодические рези в животе. Его это очень тревожило. Он все время ее уговаривал, чтобы она сказала руководителю работ, что ей нужно в поликлинику, а для этого нужно вернуться в Москву. Но она не шла и все хотела показать, что она все выдержит и ничего страшного с ней не случится. Тогда Николай в один из вечеров сам подошел к руководителю и сказал, что его жена беременна и ей нужно съездить в Москву, потому что она жалуется на боли. Сказал, что если у нее все в порядке, то она вернется через пару дней. Тот дал согласие.

Николай, провожая Ларису на железнодорожную станцию, просил ее не возвращаться, даже если для этого нужно будет обмануть врачей. Он просил говорить врачам, что у нее очень часто болит живот, чтобы получить справку, освобождающую ее от сельхозработ. Но этого не потребовалось.

Когда прошло три дня и по всем его подсчетам она должна была либо вернуться, либо позвонить в штаб отряда, он получил письмо от нее, которое привез парень с другого факультета. Она писала, что посетила врача и ее кладут на сохранение, есть угроза выкидыша. Просила ни о чем не волноваться и обещала обязательно написать, как будут какие-либо изменения, новости. Новость была не из приятных, но Николай подумал о том, что все должно быть хорошо, раз все вовремя заметили и тем более направили в больницу.

С отъездом Ларисы ему стало несколько легче и спокойнее, не нужно было волноваться за нее и оберегать. Погода действительно была мерзкой, в один из дней даже выпал снег. При сильном ветре и большой влажности, как ни одевайся, на открытом пространстве всегда было холодно и дискомфортно. Многие простужались и уезжали домой лечиться. На одной из вечерних проверок обнаружилось, что отсутствует староста группы Лена. Никто не знал, где она, лишь кто-то из строя сказал, что видел, как она садилась в машину, загруженную картофелем и направляющую в сторону станции, к картофелехранилищу. Это был первый случай, когда кто-то пропал, не предупредив никого. Николая очень взволновало это происшествие. Он очень хорошо относился к Лене, и они между собой были очень дружны.

Лена часто просила ее «прикрыть», когда не могла присутствовать на занятиях или мероприятиях, и тогда Николай выполнял функции старосты. Она всегда обращалась к нему за помощью, если это касалось учебных предметов, в которых, как она выражалась, не очень соображает. И вот теперешнее ее отсутствие заставило сильно биться сердце Николая, он реально не находил себе места, предполагая самое страшное и непоправимое. Но что делать, как помочь, если даже не ясно, где она может быть и с кем. Руководитель сказал, что до утра даже, нет смысла что-либо предпринимать. В милиции заявления не примут, а разыскивать водителя или машину, просто бессмысленно. Никто не запомнил номера, и машина могла быть не местная, на уборке много было прикомандированных.

Уже все стихло в бараках, когда Николай услышал приглушенный разговор возле входа. Он встал с кровати и поспешил на голоса. Издали увидел Лену, стоящую к нему спиной и что-то объясняющую руководителю. Он не стал подходить, стоял и наблюдал издали. Как только она ушла в свой барак, Николай подошел к начальнику отряда и расспросил о ней. Тот коротко сказал, что все в порядке, обошлось, хотя их горячая девушка поступила слишком опрометчиво, согласившись прокатиться с незнакомым водителем. Тот стал приставать с любезностями, она отказала, тогда он просто вышвырнул ее из машины, а ей пришлось пешком, в темноте, возвращаться на их базу дислокации. Николай облегченно вздохнул и отправился спать, но этого ему не удалось – от нервного перенапряжения у него очень сильно разболелась голова.

Когда он через две с половиной недели вернулся, Лариса была дома, из больницы ее выпустили в этот же день. Радость была неимоверной, только саму встречу омрачило сообщение от Ларисы: врачи предупредили о нежелательности половых сношений в ближайший месяц. Конечно, это ограничение не могло сильно повлиять на их отношения, но все же портило общий гармоничный фон их совместной жизни. Но само ожидание чуда сглаживало все эти неприятности, связанные с физиологией. Если сама новость о беременности их несколько обескуражила, то по истечению времени они уже смирились с этой неизбежностью и сменили направленность своих мыслей. Теперь они уже готовились стать родителями и все подчиняли ожидаемому событию. Николай старался брать на себя всю возможную работу по дому, оберегал Ларису и всячески заботился о ней. Иногда, когда она жаловалась на тяжесть в животе, общее недомогание, Николай не разрешал ей идти на лекции, а оставлял дома, в постели. Уходя, шутя говорил, чтобы лежала и не вставала и чтобы, когда он вернется, он застал ее в том же положении.

Теперь он ее ласково называл Чуня. Это прозвище она получила в тот момент, когда они были после регистрации у родителей Николая. Как-то во дворе он ее окликнул: «Курносая!». Потом: «Чуносая!». Она не откликнулась, тогда он сократил это слово и опять позвал: «Чуня! Чуня!». Отец, стоявший рядом и ставший невольным свидетелем этого события, сделал замечание, спросив Николая, зачем он так некрасиво Ларису называет. Николай ответил, что у нее красивый вздернутый нос, значит, она курносая, или, по-деревенски, чуносая. А Чуня – это короткое слово от «чуносая». Лариса в этот момент вышла из-за угла сарая, прекрасно слышала последние слова своего мужа и, успокаивая свекра, сказала, что пусть называет, как хочет, ей это не мешает. Так и закрепилось в их юной семье это прозвище. И уже наедине он так ее всегда и называл: Чуня.

Все в их маленькой семье шло своим чередом. Лариса стремилась проявить себя как настоящая хозяйка. Узнавала и записывала новые рецепты, старалась чем-то новым удивить Николая. Он, видя ее старания, всегда нахваливал ее, но всегда подчеркивал, что он не гурман и ему достаточно вкусного борща и жареной картошки. А про жареную картошку даже шутил, что Лариса получит из его рук докторскую степень, если превзойдет его в мастерстве приготовления этого блюда.

Первыми гостями, навестившими их в семейном общежитии, были свидетельница Ольга со своим мужем Володей, уже работающим в качестве молодого специалиста-атомщика на экспериментальном предприятии в городе Сосны, под Минском. Володя был черноволосый, худощавого телосложения парень, со спокойным, выдержанным характером. Он говорил с легким белорусским акцентом, и у Николая сложились с ним хорошие товарищеские отношения, но встречались они очень редко, поэтому эти отношения не прогрессировали, так и остались на уровне знакомства.

Сидя за столом, Володя рассказал историю, которая с ним произошла в поезде, когда он ехал к Ольге. Попутчиками в его купе оказались молодые парни, которые изрядно выпили, а ночью где-то сошли, не доехав до Москвы. Каково было удивление Володи, когда утром он не обнаружил одного своего ботинка. Вместо его родного черного был оставлен башмак белого цвета. Делать было нечего, виновного не отыскать, одна радость, что подошел размер. Он, выйдя на перрон, чувствовал себя Пьером Ришаром из фильма о «Блондине в черном ботинке», многие невольно замечали и, естественно, не сдерживались в эмоциях.

Иногда заглядывали друзья, с которыми до переселения жили в одном общежитии. Но, как правило, такие визиты были очень редки и большей частью они были связаны с общими институтскими делами.

До них дошла новость, что Наташа Арабаджи родила девочку. Дали ей имя Оксана. Николай с Ларисой порадовались за своих друзей и намечали время, чтобы навестить и поздравить молодых родителей. Ни Сергей, ни Наташа не взяли академический отпуск и продолжали учиться. Как им это удавалось, представить было трудно, но своим трудом они показывали, что это возможно, чем вызывали к себе неподдельное уважение всех. Общих поточных лекций больше не было, и они мало виделись. Николай иногда встречался с Сергеем в бане и от него узнавал, как у них складываются семейные дела. Было понятно, что им тяжело, но они не сдавались и держались изо всех сил.

У Николая с Ларисой довольно все хорошо складывалось с занятиями в институте. Лекции можно было посещать кому-то одному из супругов, но этим они не злоупотребляли, лишь по необходимости. Оба были ответственными людьми, поэтому все, что касалось учебной программы, старались выполнять всегда и вовремя. В свободное время Лариса вязала. Она говорила Николаю, что ее это успокаивает. Николай же, глядя на нее, думал, что это очень нудно и он бы ни в жизнь не выдержал такого «успокоительного» труда. Он в свободные минуты тоже находил занятие по душе: он либо читал, либо паял, создавая электронные конструкции. Задумал сделать цветомузыку и усилитель низкой частоты на транзисторах. Москва, в отличие от его воронежской глубинки, давала совершенно другие возможности. У него появились книги по электронным устройствам, справочники. Он часто заходил в ближайший книжный магазин «Глобус» и покупал не только художественные, но и технические книги. Их библиотека росла, покупались также книги по специальности. Николаю никогда не приходило в голову взять автограф ни у кого из ныне здравствующих авторов, хотя некоторые из них читали лекции и вели семинары. Все казалось простым и обыденным, и мысль, что когда-то их пути разойдутся, не возникала.

На четвертом курсе у мужской половины появилась военная кафедра. Специализация была связана с авиационной техникой. Детская мечта Николая стать летчиком как никогда приблизилась к нему. С седьмого класса, когда он потерял зрение из-за телевизора, его мечта умерла вместе с выписанным окулистом рецептом. Теперь он мог стать техником самолета. Базовой моделью для изучения на тот момент был фронтовой истребитель МиГ21. Их учебный взвод состоял из трех групп ЭМФ: седьмой, восьмой, девятой. Командиром взвода был назначен Тараненко Виктор. Это был среднего роста парень с русыми усами под носом. Когда он говорил, то у него хорошо просматривалась золотая коронка зуба, придающая ему индивидуальность. Редкие волосы и глубокие залысины выделяли его еще больше среди одногруппников, придавали ему вид более зрелого и опытного. Он на самом деле был немного старше всех по возрасту, так как пришел в М-8-81 после академического отпуска. Николай быстро нашел с ним общий язык, и они сдружились. Виктор был женат и воспитывал сына Андрейку. Его жена Ольга была родом из молдавского Тирасполя. Это была худенькая и стройная девушка, носящая большой округлой формы очки, придающие ей умный вид. Ольга была словоохотливой и порой остра на язык, о ней смело можно было сказать, что она в нужный момент за словом в карман не полезет. Из-за своей стройности рядом с коренастым мужем она казалась ростом выше Виктора и гораздо моложе. Оля училась на старшем курсе, пятом. Как так вышло, Николай никогда не спрашивал. Оказалось, что Виктор работал по вечерам уборщиком в Лефортовских банях. Николай и их с Виктором общие друзья иногда помогали другу убрать помещения, а после устраивали себе праздник: пили пиво и парились. Но Николай часто отказывался, потому что после бани и пива он чувствовал себя не лучшим образом, сильно болела голова.

В начале декабря, когда пришла волна оттепели и на улице шел холодный нудный дождь, Николай с Ларисой пришли домой после субботних занятий в институте. Еще с утра Лариса пожаловалась на тянущую боль внизу живота. Николай предлагал ей остаться, но она отказалась, предполагая, что это связано с кишечником. Живот у нее уже выделялся значительно, шел пятый месяц беременности, и практически ни одна юбка не сходилась. Они в предстоящие выходные собирались обновить ее гардероб и запланировали поездку по магазинам. Поужинав, Лариса, ссылаясь на недомогание, легла в постель, а Николай, выключив общий свет, сидел у телевизора. Шла юмористическая программа Иванова «Вокруг смеха». У них был старенький телевизор «Рекорд-64», который Николай притащил из родительского дома и который не раз уже чинил. Кинескоп сильно подсел, и изображение было не очень четким, поэтому для его зрения это было дополнительным напряжением. Перед сном он пошел помыться, но, когда вернулся в комнату, застал плачущую Ларису. Он испугался, не понимая, что произошло. Она, рыдая, показала ему руку, измазанную кровью, и сказала, что нужно вызывать скорую. Николай оделся и побежал на улицу, к телефонному автомату.

Скорая приехала очень быстро. Врач, выслушав Ларису, даже не стала ее осматривать, а сказала, что нужно срочно ехать в больницу. Николай засобирался ехать вместе с Ларисой, но врач отговорила, сказав, что его уже никуда не пустят, а смысла ехать до больницы и потом обратно, она не видит. Сказала, что у жены прямая угроза выкидыша и на месте уже врачи будут решать, что с ней делать. Николай помог Ларисе, доведя ее до автомобиля скорой, и, пока шли, просил не волноваться и не паниковать раньше времени. Он всем видом старался показать, что ничего страшного не произошло, и он уверен в том, что все будет хорошо. Просил, чтобы утром ему позвонили на вахту, он будет ждать звонка между восемью и девятью. Лариса легла на автомобильную кушетку, он поцеловал жену и выскочил из машины.

И тут его холодная напыщенность исчезла в одно мгновение. Руки затряслись, словно после нервного перенапряжения, ему стало зябко и неуютно на сердце. Черные мысли полезли в голову и овладели его состоянием. Он медленно поплелся к себе, когда машина, как спринтер, рванула с места. Настроение было таковым, что он не понимал, какие шаги ему сейчас предпринять и что делать. Когда вошел в свой бокс, из своей комнаты выглянула соседка Оля и поинтересовалась о случившемся. Николай только развел руками и сказал, что пока ничего не ясно. По-видимому, вид у Николая был такой, что она принялась его успокаивать и обнадеживать, но Николай молча выслушал, и, коротко сказав, что тоже надеется на лучшее, дал понять, что не настроен на разговор, и ушел в свою комнату.

Это было шоком. Он лег в постель, но так заснуть и не смог. Как только его сознание покидало его и казалось, что он отключался от действительности, неожиданный импульс вновь выводил его из состояния сна и возвращал в гнетущую атмосферу бытия. Ничего подобного он не испытывал, даже когда Лариса сообщила о том, что ее кладут на сохранение. То ли от отдаленности, то ли от неосознанности, но тогда это не ощущалось так болезненно и трагично. Теперь же, когда их разговоры вертелись вокруг того, что совсем скоро их будет трое, все перевернулось в его сознании. Николай уже свыкся с мыслью, что он обязательно станет отцом и по-другому быть не должно. И вот теперь он может лишиться этого. А когда он думал о Ларисе, то ему вообще становилось горько, потому что он видел со стороны, как она ждала этого малыша и жила мыслями о нем.

Утро воскресенья началось совсем безрадостно. Ни вахтерши, ни комендантши на работе не было. Комнатка с телефоном была заперта, и Николаю пришлось бежать к телефонной будке и отыскивать Ларису через справочную. Одно было радостным: ее положили в больницу недалеко от их общежития. Пешком нужно было идти не более двадцати минут. Забежав в овощной магазин, он отправился к ней.

Когда Николай поднимался по лестнице больницы, ему стало не по себе от специфического больничного запаха, от зеленого цвета стен, от встречающихся беременных женщин, одетых в бесформенные заношенные халаты. Он зашел к Ларисе в палату и по ее виду сразу понял, что все плохо и безнадежно. Ее лицо было заплаканным и опухшим. Она рассказала все, что сама знала. Из ее слов выходило, что шансов сохранить ребенка почти нет. Кровавые выделения уменьшились, но боли не прекратились. Температура была чуть повышенной, но, по словам врачей, пока не критичная, поэтому врачи не предпринимают оперативного вмешательства, а следят за состоянием и дают надежду, что не все потеряно. Но Лариса твердила, что она сама чувствует, как неправильно у нее все происходит, и она не надеется на благополучный исход. Николай изо всех сил убеждал ее в обратном, давал надежду и поддержку, напомнив ей, что в первый раз все обошлось, значит, и теперь должно быть благополучно. Просил отбросить плохие мысли и стараться думать позитивно. Лариса соглашалась на словах, но Николай видел, что она в это не верит. Он пробыл возле нее около часа, и все это время она не отпускала его руку. Стискивая его ладонь, она словно искала в нем защиты, помощи, но ничего, кроме слов поддержки, он ей дать не мог. Его состояние и не позволяло внушить ей веру, так как после бессонной ночи он сам не чувствовал в себе ни физических, ни духовных сил. Попрощавшись, он на посту взял телефон и спросил, в какое время можно позвонить. Пожилая сестра сказала, что лучшее время для звонка в промежутке между пятнадцатью-семнадцатью часами. Обессиленным, с черными мыслями, он вернулся домой. Ничего не хотелось делать. Выпив чаю, он прилег и вскоре провалился в сон.

Следующий день тянулся бесконечно. Он никому не сказал, кроме Лены Левшиной, что Лариса в больнице. Он надеялся, что все обойдется, но предчувствие говорило обратное. Такому настроению соответствовала и погода. Шел мокрый снег с дождем. На улице было настолько неуютно, что хотелось скорее под крышу, в тепло. Сразу после третьей пары он побежал к ближайшему телефонному автомату. С волнением набрал номер медицинского поста и после того, как он спросил о состоянии пациентки Барсуковой, услышал ужасающую новость: Ларису прооперировали, плод погиб. Как на самом деле было, он не знал и понимал, что никогда не узнает, но в тот момент он испытал ощущение пустоты, словно у него что-то вырвали, отняли сугубо личное и не думали возвращать. После услышанных слов он не смог ничего произнести, обессиленно повесил трубку и вместо четвертой пары медленно направился в сторону своего общежития.

Он должен был идти к Ларисе, но ему этого не хотелось. Он не знал, что он сможет ей сказать, какие найти слова, если ему самому требовалось чьего-то участия, поддержки, каких-то действий, внимания. Он поднял воротник куртки, втянул голову и медленно шел по слякоти, которая каждый раз расползалась от его ботинок, как только он делал шаг. Он испытывал боль, боль утраты. Половина срока беременности… Это страшно… Все видели и знали, что Лариса беременна, и теперь у него возникло чувство сродни чувству стыда. Ему казалось, что все теперь будут показывать на них пальцем и, возможно, за глаза упрекать.

Они так свыклись с мыслью, что вот-вот их станет трое, что много говорили на эту тему, строили планы и ни от кого не скрывали своей ожидаемой радости. Но все оборвалось в один момент. Поэтому он и испытывал стресс: светлые, радостные мысли сменились темными, гнетущими и отнимающими силы. Пока он дошел до общежития, он изрядно промок, почувствовал озноб. Придя домой, он переоделся в сухое, но состояние озноба его не оставляло. В голове была пустота, а в теле появилась непонятная ломота. Он не знал, чем себя занять, да ему ничего и не хотелось. Вскоре периодические приливы жара подсказали ему: он простудился.

Ночь опять была кошмарной. Укутавшись в одеяло, он согревался и засыпал, но через какое-то время просыпался оттого, что был весь мокрый. Простыня и одеяло вобрали его пот и были неприятны по ощущению, холодили тело. Он обтирал себя полотенцем, переворачивал одеяло, перемещался по постели, отыскивая сухое место, вновь засыпал и вновь просыпался в холодном поту. И так было несколько раз за ночь. Рано утром Николай почувствовал, что ему стало легче, но он знал, что этот эффект кратковременный и ему следовало бы отлежаться. Но, боясь расклеиться, он встал, приготовил себе чай с бутербродом и в половине восьмого поспешил к Ларисе в больницу, рассчитывая ее увидеть до обхода врачей. Но его не впустили в палату, потому что время для посещений еще не настало. Ему пришлось сказать, что его не было дома, когда жену увезли в больницу, и ему важно увидеть ее. Дежурившая медсестра смилостивилась и сказала, чтобы он вышел из отделения и ждал на лестнице. Она позовет жену, и та выйдет, если сможет. Лариса пришла примерно через минуты три, но Николаю показалось, что он ждал ее гораздо больше времени. Она появилась в дверном проеме вся скрюченная, держась рукой за живот, лицо было по-прежнему припухшим и безжизненным. Увидев Николая, вскинула руки и обняла его за шею.

– Я потеряла, я потеряла его! – сказала она и зарыдала.

– Ну что ты, что ты! – сказал Николай. – Ты ни в чем не виновата. Мы вместе с тобой потеряли. Не плачь! Что тут сделаешь! Я прошу тебя, не плачь!

– Понимаешь, это был уже человечек, мальчик! Они сказали, что развитие нормальное было… – она говорила, рывками заглатывая воздух. Николай чувствовал, как все ее тело тряслось, вздрагивало в такт ее всхлипываниям. Он гладил ее спину, стараясь передать ей спокойствие и смирение перед случившимся.

– Они нам его отдадут? Ну чтоб похоронить, – спросил Николай, неуверенным, упавшим голосом.

– Я спрашивала. Нет. Сказали, что выдают, если ребенок доношенный и умер при родах. А нашего называют плодом. Я ничего не видела, была под наркозом.

– Ну все, Лариса! Не плачь! Мы уже ничего не поправим. Теперь нужно думать о себе. Поправляйся побыстрее, восстанавливайся. Будут у нас еще дети, не сомневайся. Главное, чтоб ты была здорова, тогда и дети, и счастье – все будет.

– А-а-а! Коля-Коля! Если бы ты знал, как мне больно и обидно! Если б знал… – вскричала ее душа, и она еще сильнее прижалась к нему.

– Лариса! Надо жить, надо не падать духом, надо идти вперед. Кто знает, почему нам выпало такое испытание. Это, наверное, только Богу известно.

– Так что мы делали не так? Почему у других все просто и хорошо? Что я, хуже других?

– Да нет, Лариса! Не думай так! – Николай, говоря это, вспомнил сам вчерашние мысли и понял, что его Лариса испытывает то же самое, только острее и болезненнее. – Милая моя Чуня! Поверь, ты для меня лучшая на свете, я с тобой! И все у нас будет хорошо, ты только поверь! И не надо думать о том, что о нас кто-то что-то скажет или подумает. Я тебя понимаю, и я рядом с тобой! Так чего ж тебе бояться? Успокойся и лучше расскажи, как ты себя чувствуешь. Что мне тебе принести?

– Ничего мне не надо. Кормят нормально. Лучше ты приходи почаще.

Она тяжело вздохнула, носовым платком вытерла сопли. Слегка отстранилась от Николая, ослабив свои объятия и, подняв голову, посмотрела ему в глаза.

– А ты не болен? Вид у тебя какой-то нездоровый.

– Не-не! Все в порядке! Немножко вчера простыл, а так ничего.

– Ну вот, стоило мне отлучиться, и уже простыл, – произнесла она, несколько успокоившись, и нежно провела ладонью по его щеке. – Там в прикроватной тумбочке есть лекарства, посмотри. Я не помню, но аспирин точно есть.

– За меня не волнуйся, я справлюсь. Что у тебя?

– У меня? Кровь еще идет, но врач сказала, что так еще может быть два-три дня. Сказали лежать, не нервничать. А почему ты вчера не приходил? Ты знал?

– Знал. Я после обеда звонил на пост… Вот я тебя мучаю, тебе точно надо лежать, а не со мной на лестнице обниматься. Хорошо, я тогда побегу, на второй час успею как раз, а ты поправляйся. Что мне вечером тебе принести?

– Ну, может, мыло и пару моих трусиков. Знаешь, где они лежат? – уже спокойно спросила она.

– Ничего, найду. А если не найду, свои, семейные принесу, – попробовал пошутить Николай.

– Не, твои не надо. Ну хорошо, беги. Вечером буду ждать. Она потянулась к нему и припала к нему губами. Он прижал ее к себе и ответил долгим поцелуем.

– Бегу, пока! Ты будь умницей, Чуня! До вечера!

Он очень мало побыл у нее, понимая, что ей действительно нужен покой и она должна лежать, но этого времени хватило для того, чтобы груз, давивший на него прошедшие два дня, был сброшен. Торопливо шагая в сторону института, он еще раз прокручивал в голове события прошедших дней и пришел к мысли, что со всем случившимся нужно просто смириться и принять как должное. Да и что он мог сделать? Николай понимал, что в жизни случаются ситуации, которые невозможно ни изменить, ни предугадать, ни избежать. И в таких ситуациях нужно держаться и не опускать рук, и, что очень важно, сохранять трезвость мышления. Не впадать в панику и поддерживать близких и дорогих сердцу людей. Других средств противоборства неприятностям человечество еще не придумало.

Ларису выписали в пятницу. Кровотечение прекратилось, температуры не было, динамика восстановления была положительной. Николай в обеденный перерыв пришел домой и застал свою жену готовившей ему еду. Ее появление было ожидаемым, но все равно приятным и радостным. Они опять были вместе. Единственной неприятной новостью было то, что по рекомендации врачей ближайшие полгода им нужно было предохраняться и стараться не допустить повторной беременности.

Надвигалась зимняя сессия. Как обычно, это очень активная фаза в учебном процессе каждого студента. То, что они учились в одной группе, давало им большое преимущество. Один дополнял другого и институтские дела у них складывались благополучно. Долгов и «хвостов» не было и к экзаменам они подходили свободными от всяких обязательств. Лариса часто водила Николая в кино или театр. Она все время ему напоминала, что таких возможностей, какие у них есть сейчас, в жизни больше может и не быть.

Новый год решили встречать дома. Ехать к кому-либо из родителей не было смысла. Согласно расписанию, сразу после Нового года был экзамен. Так как теперь у них была своя комната, то на этот раз для встречи Нового года, решили пригласить к себе брата Александра с его женой. А перед самым Новым годом к ним пожелали присоединиться и соседи. Лариса с Ольгой наготовили всяких вкусностей, накрыли стол. Когда приехали родственники Николая, не стали дожидаться полночи, а сели за стол и с удовольствием приступили к проводам старого года. Николай, провожая уходящий, немножко перебрал спиртного. От спиртного или от усталости, но его сморило, и он под общее веселье уснул прямо перед наступлением Нового 1985 года. Лариса с трудом его растолкала, он поднял со всеми бокал шампанского, но на большее сил у него не хватило, он больше ничего не пил. Соседи ушли после третьего часа. Лариса с Николаем разместились на полу, уступив свою кровать гостям, и Николай уснул сразу же, как только голова коснулась подушки.

В начале года пришло тревожное письмо от младшего брата Юрия, служившего в далеком Афганистане в составе так называемого Ограниченного контингента Советских войск в Кандагаре. Он писал, что попал в перестрелку и его контузило. К счастью, здоровье не подорвал, были только незначительные царапины. Николай не показывал вида, но в душе всегда переживал за брата и желал только одного: чтобы он вернулся живым и здоровым. Потом они получили радостное известие от другого брата, Дмитрия. У него в прошлом году шестнадцатого сентября родилась доченька, которую назвали Таней. Николай с Ларисой запланировали в марте месяце навестить родителей Николая и заодно поздравить молодых родителей. Поэтому заранее купили билеты и ждали прихода весны.

В феврале комендантша сказала, что они должны будут переселиться в комнату меньшего метража. Они понимали это, но им было жалко уходить с уже насиженного и обжитого места. Как-то в разговоре с Виктором Тараненко Николай сказал, что им нужно переселяться. Виктор от неожиданной для него информации даже обрадовался и предложил ему переселяться к нему соседом. По его словам, их сегодняшние соседи – дипломники и на днях должны съехать. Николай сначала рассказал о том Ларисе, а потом поговорил с комендантшей. Все разрешилось быстро и благополучно. Двадцать третьего февраля они перетащили свои вещи. Теперь сторона была у них южная, и окно смотрело в тихий двор. Единственным минусом нового места проживания было то, что комната находилась на пятом этаже, но для молодого организма это не было препятствием. Но самое удивительное было в том, что номер комнаты был пятьсот двадцать. Николай сказал, что на подготовительном отделении он также жил в комнате с таким же номером. Чудесное совпадение.

Как и планировали, в марте они приехали к родителям Николая. Стояла типичная для этого времени погода. Днем было солнечно и тепло, с крыш падала капель, а ночью ударяли морозы и все вновь сковывало. Прошедший февраль показал свой норов, принеся с собой обильные снегопады, и снега, особенно в деревне, было достаточно много. Вполне можно было кататься на лыжах. В один из дней Николай с Ларисой и мамой поехали навестить и посмотреть родившуюся полгода назад Танюшку. Когда они приехали, Дмитрий был на работе, а Люба с малышкой собирались на прогулку. Жили они в съемном частном доме, условия проживания в котором были приближены к деревенским. Дом выглядел неприглядно, он больше напоминал сарай. Крыша и стены были обиты рубероидом, поэтому внешне он был темным и казался неуютным. Николаю казалось странным, что семье приходилось прозябать при таких условиях чуть ли не в центре Нововоронежа, да еще платить немалые деньги за съем.

Лариса с трепетом взяла на руки сверточек с ребенком и так пристально смотрела на малышку, что у Николая невольно екнуло сердце. Не случись того выкидыша, Лариса бы уже была мамой. У Николая был фотоаппарат, и он заснял этот момент. Они пошли на прогулку и заодно зашли в магазины. Мать, как всегда, накупила продуктов, а Николаю пришлось потом нести сумки, обрывая от тяжести руки. Они не стали дожидаться Дмитрия с работы и даже отказались от предложения Любы попить чаю. Распрощавшись с Любой и ее крошкой, они вернулись в деревню.

Короткое посещение малой родины давало Николаю определенную энергетическую подпитку. Он не мог себе этого объяснить, но после посещения родных мест у него возникало ощущение умиротворенности и какого-то спокойствия на душе. Ему казалось, что, посетив родительский дом, он может спокойно идти дальше по жизни, ставить цели и чего-то достигать, добиваться, при этом испытывать легкость в преодолении препятствий.

Когда они вернулись в Москву, то узнали по телевизору новость: умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Черненко. На другой день был объявлен новый руководитель – Михаил Сергеевич Горбачёв. Каков он и что из себя представляет, никто ничего сказать не мог. Но первое впечатление от портретного образа не было отталкивающим. И радовало то, что он не был настолько стар, как предыдущие три товарища.

К концу апреля Николай получил неожиданное предложение от Игоря Павловского. Намечалась неплохая работа в реставрирующемся Даниловом монастыре. Игорь жил с родителями, но привел в дом женщину с ребенком. Николай всего не знал и никогда не спрашивал, но из разговоров с Игорем понимал, что с родителями у него очень большие разногласия или даже конфликты. Возможно, упреки вынуждали его искать выход, чтобы быть независимым от родителей и их постоянного давления. Хороший друг его отца работал в строительной организации и обещал посодействовать в устройстве на работу в Данилов монастырь. Из рассказа Игоря Николай понял, что требуются специалисты на малярно-штукатурные работы, нужна была бригада. Николай дал согласие съездить и на месте поговорить, посмотреть и потом принять решение.

В среду, первого мая, Николай с Игорем прошли через ворота так называемой Надвратной колокольни Данилова монастыря. Их остановил монах, по-видимому, исполняющий обязанности сторожа на проходной. Вежливо поинтересовался, кто они такие и зачем сюда пожаловали. Игорь назвал фамилию человека, который должен был с ними встретиться и обговорить условия работы. Монах, услышав названную фамилию, показал, в каком направлении им идти и где искать интересующее их лицо. Как потом оказалось, это был человек, ныне отвечающий за строительные работы, а в прошлом – кандидат математических наук, преподаватель в одном из московских вузов. Но по ряду обстоятельств он оставил мирскую жизнь и ушел в монастырь. Он имел окладистую рыжую бороду, был энергичным, сразу же производил впечатление грамотного человека и даже своим видом вызывал уважение. Он был одним из заместителей наместника монастыря, звали его отец Евгений. Он провел и показал конкретное место будущей работы.

Им предстояло начать работы с капитального ремонта подвальных помещений здания, где находились монашеские кельи. В подвальной части по проекту были предусмотрены вспомогательные помещения различного назначения: склады, мастерские, душевые. Нужно было некоторые стенки разрушить, а в другом месте, наоборот, поставить. Сбивать старую штукатурку, наносить новую, шпатлевать потолки, стены. Николаю все эти работы были знакомы, и он вполне мог их выполнять. Но проблема состояла в том, что за себя он мог поручиться, а вот за свою команду, которую еще предстояло собрать – нет. Со всеми оговорками, но они договорились. Николай сказал, что пока они смогут работать по вечерам и выходным, а с началом лета ежедневно. Отец Евгений, понимая, что перед ним студенты, сказал, что он идет им навстречу и надеется, что они проявят себя с лучшей стороны. Предупредил, что на территории монастыря нельзя богохульствовать, курить, сквернословить и напомнил, что нужно вести себя культурно и богобоязненно, так как сюда приходят верующие.

Так Николай и попал на реставрационные работы. Монастырь находился по адресу Даниловский вал, 22. Такая табличка и была прикреплена с внешней стороны огранной, покрашенной известью, стены. С улицы Авиамоторная до монастыря шёл один из трамваев, правда, с большим промежутком и очень долго по времени: около сорока минут.

Сам монастырь был построен в середине шестнадцатого века на месте, где была заложена в далеком тринадцатом веке обитель московским князем Даниилом, младшим сыном Александра Невского. В 1282 году князь Даниил построил церковь и основал при ней мужской монастырь. Это время и считается началом основания монастыря. Позже были возведены соборы и охранная стена. В 1983 году было принято решение перенести в этот монастырь духовно-административный центр Русской православной церкви. Планировалось построить на территории монастыря резиденцию Патриарха и гостиничный комплекс с конференц-залом. Намечалась возможность проведения Священного Синода. Но работы начали с реставрации, восстановления имеющихся зданий.

Вначале они работали впятером: Николай, Игорь со своим другом Андреем, Лешка Серёгин и иногда Женя Князьков. Как и предполагал Николай, среди его друзей не нашлось тех, кто мог делать малярные работы и тем более штукатурные. А один Николай работать за всех не мог. Поэтому заместитель настоятеля, видя, что работа у них продвигается из рук вон плохо, стал давать им общестроительные работы: копать траншеи, убирать мусор, грузить или разгружать материал. Николай же продолжал трудиться в подвальном помещении. Потом его попросили сделать оконные откосы в Надвратной колокольне.

Сразу же после окончания сессии у них началась производственная практика на московском заводе «Москабель». Избежать ее никак нельзя было. Приходилось идти и работать. Хорошо было то, что начинали трудиться в семь часов утра, а в три часа пополудни заканчивали. Николай успевал еще поработать и в монастыре. В заводской газете «Знамя труда», в двадцать третьем номере от седьмого июня, появилась статья, коротко рассказывающая об этой студенческой практике. Впервые Лариса и Николай попали в газету. Заметка гласила: «Большинство студентов с большим старанием осваивают кабельные профессии. Старший мастер крутильно-изолировочного отделения цеха 03 Т. Крушева довольна практикантами: спорится изолировочная работа у Л. Барсуковой, отлично работают на контроле Г. Положенцева, Е. Левшина, О. Чекмарёва. Ощутимую помощь броневому отделению этого же цеха (ст. мастер В. Сиваков) своим добросовестным трудом оказывают студенты Н. Барсуков, А. Бардовский, А. Морозов, А. Малышев. Руководят их практикой преподаватели факультета электромеханики МЭИ: доцент кафедры электроизоляции и кабельной техники Э. Ларина и старший преподаватель С. Попов».

Когда закончилась производственная практика и Николай с друзьями начали работать полный день, отец Евгений предложил им новую работу, но уже в Новодевичьем монастыре. Нужно было обновить наружный фасад основного Смоленского собора. Для этого вначале нужно было выставлять строительные леса, затем очистить всю старую облупившуюся краску. В отдельных местах требовалось штукатурить, шпатлевать и лишь потом красить. Работа была достаточно объемной, но, главное, не требовала большой квалификации и была по силам всем в их бригаде. Платили им неплохо. Выходило, что за восемь часов они получали по пятнадцать рублей, а это были очень хорошие деньги. Оклад начинающего инженера составлял от ста тридцати до ста пятидесяти рублей. Но так как они трудились не менее двенадцати часов, то реальный заработок в день составлял двадцать рублей.

Николай, видя такой хороший финансовый расклад, притянул в бригаду своего брата. Александр работал по несколько часов после своей основной работы и целый день по выходным. Ясно, ему было очень тяжело физически, но возможность подзаработать придавала ему силы. Бригада укомплектовалась хотя и небольшая, но дружная. Работа спорилась. Николай выполнял, как правило, более ответственную работу, но он не делал менее квалифицированную, где нужно было сбивать осыпающуюся штукатурку и очищать старую краску. Тогда они шутили, что из Даниловского мужского монастыря попали в Новодевичий монастырь, женский. Конечно, Новодевичий монастырь на тот момент был гораздо красивее и, кроме того, имел знаменитое кладбище, на котором покоились многие знаменитые и прославившие Россию люди. Это кладбище было закрытым, на него допускались лишь родственники усопших или различные экскурсионные группы. Но однажды в обеденный перерыв и им повезло попасть и осмотреть могилы людей, вошедших в историю России.

Лариса сразу же после практики уехала в Нарву. Ее мама устроила ее к себе на фабрику, в гардеробную. Лариса писала ему, а Николай, кроме того, что писал, еще иногда звонил ей. Они скучали друг по другу, и чем дольше длилась разлука, тем чаще стремились общаться между собой всеми возможными способами. Договорились, что в августе поедут «дикарями» в Крым, под Алушту. Это место выбрали потому, что в Алуште была их студенческая база отдыха «Энергия». Многие знакомые отдыхали и рассказывали о прекрасном море и красивом месте, где расположена база. Игорь, узнав, что они планируют ехать, тоже засобирался и предложил ехать одной компанией. Но перед самым выездом что-то у него не заладилось с его женщиной, и он поехал без нее.

Поездка в Крым была действительно очень удачной и запоминающейся. Они нашли подходящую площадку недалеко от лагеря МЭИ и разбили палатки. Воду брали в лагере, еду готовили на костре. Но однажды чуть не подожгли всю окрестность: разожгли костер, чтобы приготовить ужин, но неожиданный порыв ветра с моря перебросил пламя костра на траву. В мгновенье ока пламя охватило большую площадь. На их счастье, в этот момент рядом находилось много таких же «дикарей», которые пришли на помощь и помогли потушить огонь. Не будь тех людей, им вряд ли удалось справиться. Николай тогда впервые в жизни понял, насколько грозен и силен огонь, если выходит из-под контроля человека. Когда они боролись с пламенем, к ним на полном ходу спешил пограничный патрульный катер, но, убедившись, что огонь побежден, они замедлили ход и, развернувшись, ушли в море.

По вечерам они втроем ходили на свою студенческую базу «Энергия» на дискотеку или в кинозал под открытым небом. Днем же к ним приходили пообщаться, совместно провести время знакомые студенты с их курса. Совпало так, что в это время в оздоровительный лагерь МЭИ приехала отдохнуть на несколько дней уже хорошо известная в Союзе музыкальная группа «Машина времени». Правда, она была не в полном составе: Андрей Макаревич отсутствовал. По просьбе студентов они дали небольшой концерт. Николаю и друзьям повезло на нем присутствовать и вживую услышать некоторые песни из их репертуара.

Они провели в Крыму почти две недели. В Москву вернулись хорошо отдохнувшими, загоревшими и счастливыми. До занятий в институте еще оставалось несколько дней, поэтому Николай с Игорем продолжили работу в Даниловом монастыре.

В это время в стране происходили значимые перемены. Главой государства Михаилом Горбачевым проталкивалась новая идея реформирования экономики. Все заслушивались его пространными речами и ожидали обновления, существенных перемен. Но он начал с непопулярного решения, объявив антиалкогольную компанию. Ограничили время продажи спиртных напитков, сократился ассортимент вин, в итоге появились очереди у магазинов, продающих спиртное. И Горбачёв, и простые люди, видели, что сами перемены нужны, даже необходимы, но какие и как их проводить, никто не мог сказать. Все смотрели в сторону Горбачёва, но было похоже, что он сам не имел никакого представления, как это все осуществить. И его действия походили на простую жизненную ситуацию, когда человек затеял ремонт, но сам ничего делать не может и не знает как, поэтому он только много говорит и разводит руками. О переменах говорилось, и они происходили в стране, но сами действия были не последовательными, а порой и нелогичными. Горбачёву требовалась своя команда, которая бы мыслила по-новому и полностью поддерживала бы его идеи и начинания. С этого, по-видимому, ему и следовало бы начинать. Но как бы то ни было, в воздухе витал дух перемен, и страна жила в их ожидании.

Лариса сразу же после переезда очень сдружилась с новой соседкой. Теперь в начале учебного года Николай часто замечал, что они стали общаться не только тогда, когда пересекались на маленькой общей кухне, но и за чашкой чая. Женские разговоры могли быть бесконечными, если тому не препятствовали бы реалии повседневной жизни. Оля иногда оставляла своего сына Андрейку под присмотром Ларисы, когда у нее была необходимость отлучиться из дома. Николай после занятий в институте ехал работать в монастырь и, как правило, возвращался довольно поздно: не ранее двадцати двух часов. Лариса почти всегда дожидалась возвращения мужа, но иногда, не дождавшись, она засыпала. Случалось и так, что он заставал Ларису в обществе Ольги. Женщины находили, о чем поговорить. Но Лариса никогда не забывала о муже. Ужин всегда был приготовлен, и она, как правило, сама не кушала, а ждала его возвращения. Между ними воцарилась гармония. Лариса умела вести себя гибко, большей частью стараясь подстраиваться под своего мужа, тем самым создавала атмосферу понимания и спокойствия в семье. Николай иногда шутил, говоря: «Ну что это за жена такая, что даже поссориться не выходит». Она отвечала ему либо просто улыбкой, либо отшучивалась, говоря, что не повезло ему, раз попалась такая жена. Это был период, когда их совместная жизнь текла размеренно и спокойно. В их маленькой семье все было построено на доверии и уважении. Если кто-то куда-то уходил, то обязательно оставлял записку. Как это возникло, никто из них не мог объяснить, но это было непременным проявление внимания друг к другу. Николай порой улыбался, находя на столе записки Ларисы: «Я полощу белье. 13:50». Перечеркнута запись, далее написано: «Я пошла в овощной магазин. Сейчас приду. 15:05». Вновь перечеркнуто, новая запись: «Коля! Я пошла в наш хлебный, куплю таких конфет. Сейчас приду. Кушай. Почти 17:00». Там же, на этом листочке, лежала пара конфет, которые, как и сами записи, вызывали умиление…

Октябрь принес в их молодую семью приятную новость. Однажды Николай очень поздно вернулся с работы. Полагая, что Лариса уже спит, он тихонько закрыл входную дверь, повернулся, чтобы войти к себе в комнату, но дверь сама распахнулась: из комнаты с визгом выбежала Лариса и повисла у него на шее.

– Ты знаешь, какая у нас новость?! – воскликнула она прямо на ухо оторопевшего Николая.

– Ну не знаю! Только ты меня напугала больше, чем обрадовала. Так и заикой сделаться можно. Ну что за радость такая? – Николай, сильно прижав ее к себе, занес в комнату.

– А ты угадай! – сказала Лариса, отклонив свою голову так, чтобы видеть его глаза.

– Ну не томи, говори! Я даже не могу что-либо предположить, – он понимал, что произошло очень важное событие, но что именно и с чем связано, в его голове не возникло никаких мыслей на этот счет.

– Я думала, что у меня обыденная задержка, но сегодня была в консультации. В общем, я беременна! – глаза Ларисы сияли счастьем.

– Ух ты! Вот это новость, так новость! У-у-ух! – Николай так сильно стиснул ее, что послышался хруст костей.

– Тише! Тише! Раздавишь меня! – смеясь, взмолила она.

– Ну вот, я же говорил, что все будет хорошо, а ты паниковала, – Николай расслабил руки и отпустил ее. – Так что ты молчала? Ничего не сказала, что пойдешь к врачу. И какой срок?

– Записали шесть недель, но более точно скажут позже. А не сказала потому, что не хотела тебя волновать, решила сама сначала убедиться. Боже, как хорошо! Ты рад, Коля?

– Ну что ты спрашиваешь! Конечно! Только бы, чтоб все благополучно было… Но ты умничка у меня, я знаю, ты справишься, мы справимся, – он вновь обнял ее, и они какое-то время молча стояли, плотно прижавшись друг к другу и слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Без всякого сомнения, мысли обоих в этот момент были в будущем.

– Иди помой руки. Надеюсь, ужин не остыл, я укрыла его полотенцем, – прервала эту идиллию Лариса.

– Хорошо, я сейчас, – ответил ей Николай и отправился на их маленькую кухоньку, отметив про себя, что добрая новость сняла с него физическую усталость, которая чувствовалась во всем теле всего несколькими минутами назад.

На ноябрьские праздники из профкома выделили на группу несколько билетов в театр. В Московский художественный театр было два билета на спектакль, посвященный революционной тематике. Никто не хотел брать эти билеты, хотя места были просто изумительные: партер, второй ряд, почти посередине. Лариса предложила Николаю сходить. Николай без всякого желания согласился. Но каково было их удивление, когда, приехав в театр, они прямо у входа увидели объявление, что вместо ранее объявленного спектакля состоится премьера пьесы «Серебряная свадьба» совершенно незнакомого им драматурга Александра Мишарина. Сдав верхнюю одежду и взяв программку, удивились еще раз, когда прочли состав актеров. Режиссер театра Олег Ефремов собрал в одном спектакле такую плеяду замечательных и знаменитых артистов, что у них перехватило дух: Ангелина Степанова, Олег Табаков, Евгений Евстигнеев, Вячеслав Невинный… Перед началом спектакля выступил с краткой речью Ефремов. Было приятно его слушать и смотреть, ведь перед ними стоял человек, который был легендой и которого любили в народе за многие роли, сыгранные в театре и кино.

Они сидели и получали удовольствие, а Николаю все время казалось, что Табаков выбрал именно их в качестве основных зрителей, потому что, когда он смотрел в зал, то смотрел именно на них. Порой возникало ощущение, что и обращается он к ним. Завораживающая игра актеров передала всему залу хорошее настроение, и по его окончании спектакля бурные аплодисменты долго не отпускали героев вечера со сцены. Впервые в жизни Николаю и Ларисе настолько повезло, что они в непосредственной близости увидели сразу столько знаменитостей театра и кино. Выйдя из театра, они еще обговаривали этот прекрасный вечер, но, без всякого сомнения, они знали, что этот спектакль на долгое время останется в их памяти.

О том, что Лариса забеременела, они никому не говорили. И вновь их жизнь приобрела другой оттенок. Другие мысли овладели ими. Николай проявлял еще больше заботы, стараясь оградить Ларису от излишней физической нагрузки. Старался, чтобы она меньше нервничала и больше следила за собой и своим самочувствием. Они жили мыслями о будущем и никогда не говорили о том, что случилось у них около года тому назад. Хотя каждый из них невольно возвращался к тем темным, безрадостным дням, и теперь они молили, чтобы этого вновь не произошло.

Но это произошло. И вновь это случилось в декабре. Еще с вечера Лариса жаловалась на тяжесть в нижней части живота. Николай предлагал вызвать скорую, но она отказывалась, ссылаясь на то, что это ощущение у нее не в первый раз. Утром она встала с постели и пошла в туалет. Вернувшись, сказала, что нужно вызывать скорую помощь – у нее начались кровяные выделения.

В тот же день ее «почистили». И вновь жизнь приобрела серый оттенок. У Ларисы началась депрессия. Она сама себя мучила и изводила разговорами и постоянными мыслями, считая себя хуже других. Она искала в Николае опору и поддержку. Но он не мог ей помочь, хотя и делал попытки увести от этих разговоров вокруг несчастливого вынашивания, от ее постоянных слез. Он и сам иногда был в таком состоянии, что готов был, как и она, точно так же зарыдать от несправедливости и бессилия перед сложившимися обстоятельствами. Он часто стал думать о том, что, видно, это наказание свыше за какие-то проступки или неверные шаги. Только как он ни размышлял, все равно не мог понять: если существует такое наказание от Бога, то за что?

Родители Ларисы задумали делать обмен, они собирались свою четырехкомнатную квартиру разменять на две двухкомнатные. Они заботились о своем сыне, у которого была семья, а собственного жилья не предвиделось. Двадцатого декабря пришла телеграмма, в которой сообщалось: «Нужно заявление о согласии обмена заверяющей одной подписью Михайлушкина Папа приедет в субботу утром Оставьте ключи». Они ничего не поняли. Сразу возник вопрос, как Лариса могла поставить свою прежнюю подпись, если она сменила фамилию? Лариса сразу же пошла на переговорный пункт, чтобы все выяснить и узнать точное время приезда Юрия Николаевича.

Отец Ларисы приехал, как и сообщалось в телеграмме, в субботу утром. Взял нужную подпись и в тот же день уехал. Вечером Николай его проводил на вокзал. Они ничего не сказали ему о том, что Лариса вновь потеряла ребенка, решив оградить родителей от ненужных переживаний.

Наступила сессия, не терпящая отлагательства. Она в каком-то смысле помогла Ларисе отойти от случившегося и позволила худо-бедно вернуться к прежнему ритму жизни. Николай, наблюдая за Ларисой, в тот момент понял, насколько важно в трудную минуту быть с родным человеком и всеми силами поддерживать его. И в который раз убедился, что занятость и труд способствуют заживлению душевных ран.

Студенческая сессия в МЭИ традиционно пересекалась с наступающим Новым годом. Решили, как и в прошлом году, никуда не ехать. К соседке Ольге приехала ее мама из Молдавии, поэтому Лариса и Николай не думали объединяться с соседями и встречать Новый год за одним столом. Но хозяюшки, несколько раз сталкиваясь и по очереди занимая место у кухонной плиты, все же пришли к тому, чтобы праздник провести за одним столом. Так как у семьи Тараненко была большая комната, то, естественно, стол решили накрывать у них. Николай подключился и стал помогать. Возможно, он излишне суетился и несколько усердствовал в сервировке стола, но, видно, что-то делал не так на взгляд хозяйки комнаты. И тут он услышал от Оли фразу, которая в то мгновение его несколько обескуражила, так как была произнесена из уст молодой девушки, да еще в присутствии ее мамы: «Главное, не суетись под клиентом!». Тем самым Ольга ввела Николая в кратковременный ступор. Ему эта фраза показалась ну очень неприличной. Все через мгновение рассмеялись, в том числе и Николай, и это положило хорошее начало торжеству.

Шел апрель, когда брат Николая Александр попросил его помочь сделать чертежи дипломного проекта. Защита дипломного проекта у Александра намечалась на начало июня. Оставалось около двух месяцев, но у него не было совершенно никакого материала, кроме темы диплома. Николай понимал, что Александру действительно тяжело. Он жил в бешеном темпе и напряжении: целыми днями работал, по вечерам посещал занятия. Свободного времени у него совершенно не было, и Николай это видел. Конечно, у него тоже надвигалось предсессионное время, но он не мог отказать брату. Он взялся за эту работу, попросив Александра более детально обговорить с руководителем проекта, какие именно чертежи должны быть представлены для защиты дипломного проекта. В самом конце апреля Александр утряс эти вопросы и дал литературу по электростанциям, где были напечатаны чертежи отдельных узлов электрооборудования. Николаю нужно было выполнить аналоги, только на листах первого и нулевого формата. Он пообещал Александру приступить к работе после возвращения из Нарвы. На майские праздники Николай с Ларисой решили посетить родителей, которых не видели несколько месяцев и которые постоянно звали их в гости. Откладывать было нельзя, так как следующая возможность могла выпасть нескоро: у Николая сразу же после весенней сессии начинались двухмесячные военные сборы.

В среду, тридцатого апреля, они сели в поезд «Москва – Таллин» и с хорошим настроением отправились в гости к Ларисиным родителям. Но уже в поезде поползли недобрые слухи, что на Украине, недалеко от Киева, произошла авария на атомной электростанции. Еще двадцать восьмого апреля по телевидению сообщили о пожаре на Чернобыльской АЭС и двух погибших, но никакой речи о катастрофе не было. В поезде же говорили, что произошел большой радиоактивный выброс – об этом передала радиостанция «Голос Америки». Никто конкретно ничего не знал, но говорили, что в Киеве паника очень большая. Якобы люди в большом количестве скопились на вокзалах, а возможности уехать всем желающим не было.

Когда они приехали на следующее утро в Нарву, их встретил на вокзале отец Ларисы. Он ничего о случившемся на Украине не знал. Стоял красивый солнечный день. Люди собирались на майскую демонстрацию, и в воздухе царил праздничный настрой. Юрий Николаевич забрал сумку и увез ее домой, а Николай с Ларисой остались на площади в качестве зрителей. По словам Юрия Николаевича, где-то в колонне трудящихся должна была участвовать Лидия Ивановна. Лариса нашла ее, стала кричать и махать руками, но та не заметила дочери. Зато вскоре встретили брата Ларисы Сергея со своей семьей.

По завершении демонстрации отыскали маму и всем многочисленным семейством отправились в родительскую квартиру, на улицу Раху. Погода действительно выдалась на редкость комфортной. Поэтому, перекусив наскоро, решили поехать на дачу и там провести время в кругу семьи. Андрейка очень подрос и изменился, но внешняя миловидность и обаяние остались прежними. Очень красиво говорил и был любознательным. Очень внимательно следил за разговором взрослых, а если что-то не понимал, непременно задавал вопрос. Галя оставалась по отношению к нему такой же строгой, как и раньше, зато Сергей относился к сыну снисходительно, как к игрушке.

И вот, когда скрывать, по-видимому, не имело смысла, пятого мая прозвучало официальное сообщение ТАСС о чернобыльской катастрофе. Слова носили утешительную интонацию, хотя и сообщили о масштабности катастрофы. Чувствовалось, что информация была далеко не полной. Об истинности происходящего знали только те, кто непосредственно принимал участие в тушение пожара. А всю глубину трагедии понимали лишь работники этой области, занимающиеся разработкой ядерного производства, изучающие последствия ядерной катастрофы и ее влияние на природу. Простые люди, конечно, слышали о лучевой болезни, но никакого понимания опасности у людей не было, потому что люди не знали, как им может навредить какое-то радиоактивное излучение, если его не видно, не слышно и нет никакого запаха. Городок Припять был полностью эвакуирован, а это говорило о сильном выбросе радиации. Николай понимал, что произошла большая беда, хотя в новостях все преподносилось совсем не так.

Май в жизни Николая пестрел событиями. Занятость у него была колоссальная. Он делал чертежи для брата. Эта работа не терпела отлагательства, поэтому он склонялся над кульманом в рабочей комнате до глубокой ночи. Кроме этого, подходила и его сессия, нужно было готовиться к зачетам. На кафедре было заседание, на котором было проведено так называемое предварительное распределение. Николай с Ларисой отказались от Подмосковья, решив поехать на периферию страны. Тогда им выдали два адреса и оба на Украину: на Одесский кабельный завод, выпускающий в основном кабели связи, и на Николаевский электромеханический завод. Николай решил съездить туда и посмотреть эти места в реальности. Они с Ларисой обдумали, в какое время это лучше сделать, и запланировали поездку на конец мая, перед началом летней сессии.

На день рождения Николая получили приятную новость из дома. Живым и здоровым вернулся из Афганистана младший брат Юрий. Он сам прислал письмо, в котором сообщал, что на девятнадцатое мая купил билет до Москвы – он ехал к ним в гости.

Это была радостная встреча. Юра стал другим человеком, это был не тот младший брат, к которому в семье относились, как самому маленькому любимчику и баловню. Это был уже повзрослевший юноша, видевший смерть. В никуда ушла с лица беззаботность и детская наивность. Лицо было сосредоточенным, а глаза более острыми – создавалось впечатление, что они постоянно оценивают пространство вокруг себя. Часто жизненные обстоятельства сильно меняют человека.

Навестили Александра с супругой и у него так прекрасно отметили встречу, что остались все ночевать в их небольшой комнатке. А на другой день Николай, Лариса и Юрий уехали смотреть достопримечательности Москвы. Сил хватило только на Кремль и Красную площадь. Уже вернувшись к себе, Лариса собрала стол, чтобы поужинать, и в это время приехал Александр после работы. Он очень торопился, поэтому отказался от предложенного ужина и, забрав чертежи, поспешил на свою кафедру к руководителю. Уходя, предупредил, что, возможно, вскоре вернется. Так и вышло: через час он постучался в дверь. Два чертежа требовалось подкорректировать. Он объяснил Николаю, что именно нужно перечертить. Николай пообещал подготовить к следующему вечеру, он уже видел, что эта работа займет не более двух-трех часов. По словам руководителя проекта, выходило, что чертежи выполнены хорошо, а эта корректировка нужна больше для наглядности представления дипломной работы. Николаю приятно было услышать лестную оценку его труда. Еще более часа посидели за столом, выпив по несколько грамм ликера «Амаретто». Говорили о многом, но в основном слушали Юрия, который с охотой рассказывал о службе в Афганистане, о народе Афганистана, о различных случаях, завершившихся, к счастью, благополучно. Вскоре Александр засобирался домой и, простившись с Юрием, уехал. На следующий день Лариса проводила Юрия на вокзал, а Николай в то время дорабатывал чертежи.

Это была последняя сессия. Экзамены были строго по специальности, исключением был лишь ненавистный для большинства научный коммунизм. Благо, что за него оценка не выставлялась, а ставился зачет. Однако среди студентов ходила молва, что если научный коммунизм не будет выдержан, то диплома можно и не получить. Поэтому приходилось готовиться вопреки внутреннему сопротивлению. Как впоследствии оказалось, к последней сессии можно было так усердно и не готовиться, поскольку подход преподавателей был не столь строгим, как во всех предыдущих экзаменационных сессиях. По-видимому, психологический фактор играл решающую роль, ведь все прекрасно понимали, что это выпускники и без пяти минут молодые инженеры. По-крайней мере, группа Николая сдавала экзамены ровно и с хорошими оценками. Девушкам повезло больше, так как у мужской половины был еще один дополнительный экзамен на кафедре военной подготовки.

После телефонных переговоров с мамой Лариса сообщила известие, о котором они знали еще заранее. Ближайшие выходные должны приехать гости: ее брат с семьей. Еще на майские праздники договорились с Сергеем и Галей, что они приедут к ним в Москву. Лариса готовилась к встрече гостей, а Николай – к отправке на воинские сборы. Ровно через неделю юноши-пятикурсники отправлялись в различные воинские подразделения. Группа Николая направлялась на военный аэродром, находящийся в Мурманской области в районе городка Кемь.

Сергей, Галя, Андрейка и Николай с Ларисой вышли из метро «Арбатская» и направились по Калининскому проспекту. У гостей был план посетить магазины. Основные магазины находились на стороне, где стояли четыре дома-книжки. В праздничные дни на них вечером зажигались надписи: «СССР», «1 МАЯ», «9 МАЯ» и незабвенное «КПСС». Но решили пройтись и по другой стороне проспекта, чтобы заглянуть в магазин «Мелодия» и посмотреть репертуар кинотеатра «Октябрь». Когда они заходили в магазин «Мелодия», Сергей сказал, что он перекурит и подойдет. «Мелодия» – это был крупнейший магазин грампластинок, кассет и бобин для магнитофонов в Москве. Николай бесцельно рассматривал надписи на конвертах, как его кто-то легонько тронул за плечо.

– Извините, вы Николай Барсуков? – обратился к нему вежливо молодой мужчина, едва ли старше его.

– Да-а-а, – удивленно ответил Николай, почувствовав при этом что-то недоброе.

– Пройдемте, пожалуйста, со мной, – вежливо продолжил незнакомец.

– Куда пройдемте? Я здесь не один, у меня жена и гости, – ничего не понимая, сказал Николай и почувствовал, как его сердце стало учащенно биться, предвещая неприятность.

– Да вы не волнуйтесь. Я из МУРа. Предупредите их, что мы выйдем, это здесь, недалеко, – настаивал на своем мужчина и рукой показал на выходную дверь.

– Лариса! Галя! – окликнул Николай девушек.

– Что, что такое? – взволнованно спросила Лариса, увидев с Николаем незнакомца.

– Да вот, просят куда-то подойти, – сказал Николай, так ничего и не понимая.

– А что случилось? Куда ему идти надо? – спросила Лариса, обращаясь к мужчине.

– Вы тоже можете идти с нами, прошу. Выйдем на улицу, там вам все и объясню.

– Хорошо, идемте, – сказал Николай.

И тут его словно током прошибло: он вспомнил о Сергее, оставшемся у входа в магазин. Он не знал, что могло произойти за несколько минут, но понял, что что-то произошло именно с Ларисиным братом.

– Позови Галю с Андрейкой и приходите на улицу, – сказал он Ларисе.

Как только он вышел на улицу, сразу же стал искать глазами Сергея. Он увидел его чуть в стороне разговаривающим с каким-то парнем с курткой в руках. Сергей все так же был с синей спортивной сумкой. Сопровождающий Николая работник МУРа кивнул в сторону родственника. Николай подумал, что Сергея, наверное, задержали за отсутствие документов, поэтому и позвали подтвердить его личность. Подходя ближе, Николай всматривался в лицо Сергея, пытаясь заранее понять, что с ним случилось. Сергей улыбался, и не казалось, что он был испуган.

– Добрый день! – сказал Николаю сотрудник МУРа, стоявший рядом с Сергеем. – Старший лейтенант Павлюченко. У вас есть документы? Вы можете сказать, кто этот гражданин?

– Здравствуйте! Конечно. Это моей жены брат, Михайлушкин Сергей, из города Нарва. Приехал с семьей в гости. А я студент, документов с собой не имею. Да вы можете сказать, что случилось? – с нетерпением спросил Николай.

– Можем. Он занимается фарцовкой, – сказал лейтенант.

– Да вы что! Какой фарцовкой? Он недавно с армии вернулся! – с удивлением в голосе произнес Николай.

– Ну вот, мне предлагал куртку. Так что для составления протокола прошу пройти с нами.

Николай растерянно смотрел то на Сергея, то на этого лейтенанта в гражданской одежде и никак не мог понять, что это серьезно. Откуда взялась эта куртка? И почему Сергей ничего не сказал, если собирался ее продавать. Николай увидел вышедших из магазина Ларису, Галю и Андрейку. Он махнул им рукой, подзывая к себе.

– Я даже не знал, что он хочет продать куртку. Может, не надо никакого протокола? – обратился он к лейтенанту.

– Пройдемте с нами, на месте разберемся.

– Товарищ старший лейтенант! Простите меня, я не занимаюсь фарцовкой, просто родители купили куртку, а она оказалась мне маловата. Так я решил ее продать, я не знал, что этого делать тут нельзя, – сказал Сергей, просяще взирая на лейтенанта.

– Вот теперь будете знать, – тоном, не терпящим возражений, ответил ему работник МУРа.

– Что случилось? – спросила подошедшая Лариса. – Да вот, Сергей куртку продавал, теперь нужно идти в отделение милиции.

– А нам что делать? Нам тоже нужно идти с вами? – опять спросила Лариса.

– Идемте, на месте разберемся, – ответил лейтенант. Они всей гурьбой зашли за высотку и поднялись по ступенькам в небольшое помещение с коридором, санузлом и одной комнаткой. По-видимому, это была однокомнатная квартира, расположенная на первом этаже, приспособленная под служебное помещение и имеющая отдельный вход. Это не было отделением милиции, это был некий дежурный пост. Пока шли, Галя всю дорогу ворчала на мужа. Галя с Андрейкой остались в коридоре, а Николай с Сергеем и Ларисой вошли в комнату.

Началось все с того, что старший лейтенант начал выяснять личности Николая и Ларисы, у которой также не оказалось документов. Он куда-то позвонил и попросил ему перезвонить, как только будут известны данные о гражданине Барсукове Н. Ф. и гражданке Барсуковой Л. Н. А сам удивил тем, что спросил, знают ли они преподавателя Шмелёва Павла Саныча. Они, конечно, хорошо его знали, это был их лектор математического анализа на первых двух курсах. Услышав рассказ, работник милиции заулыбался и сказал, что он теперь верит, что они действительно студенты и действительно из МЭИ. Разговор далее потек не столь официально и уже без всякого напряжения, почти дружески. Лейтенант оказался выпускником их института. Закончилось все тем, что он поверил в то, что Сергей не занимается незаконной продажей вещей и это был единичный случай. Не стал писать протокол, не изъял куртку, а отпустил, предупредив, чтоб впредь такими делами никогда не занимался, тем более в столице. Когда они, довольные тем, что так все благополучно закончилось, выходили из этого дежурного пункта, уже знакомый им оперативный работник привел мужчину в наручниках. Отойдя подальше от не очень приятного заведения, «взяла слово» Галя, дав свободу своим эмоциям. Сергей отражал ее натиск, как мог. Николаю и Ларисе пришлось встать на его защиту, хотя поступок Сергея разозлил Николая ничуть не меньше, чем Галю. Николай вообще относился презрительно к таким, которые что-то «толкали», «загоняли». А этот, вовсе ничего не сказав и не спросив, занялся в Москве фарцовкой. Ведь мог сказать, и эту куртку можно было предложить в общежитии. Тогда не подставил бы никого и никому не испортил настроение. На всей этой канители они потеряли больше часа.

Почти весь день они потратили на то, чтобы обойти все магазины на Калининском проспекте. Бедный Андрейка устал так, что, когда они зашли в кафе «Чародейка» и заказали мороженое, он уснул прямо за столом.

На другой день в том же составе они посетили Центральный парк культуры и отдыха имени Горького. Ларисе с Николаем тоже было интересно провести там время, так как они в нем были еще на первом курсе, да и то в зимнее время. Было много аттракционов, но всюду приходилось стоять в очередях. Но всем больше всего понравилось на автодроме, где было трудно проехать на вертлявых машинах и с кем-то не столкнуться. Брал такой азарт и восторг, что взрослые наравне с детьми без стеснения кричали и визжали, впадая в детство.

Пятый курс делал студентов серьезными. С пятым курсом заканчивалась студенческая беззаботность. В среде пятикурсников больше было разговоров о дальнейшем построении жизни, о том, куда после института ехать работать. Существовавшая система распределения имела свои плюсы и минусы. Сама система распределения обязывала молодого специалиста по окончании вуза отработать два года в том месте, где сочтет нужным государство. С одной стороны, система распределения была хороша тем, что молодому инженеру не нужно было думать и искать рабочее место. Государство заботилось о нем и сразу же предоставляло работу. Но была и другая сторона: не все желали ехать туда, куда решило направить государство и где требовались специалисты нужного профиля. С москвичами особых проблем не было, так как в Москве сосредоточена масса предприятий, заводов, научно-исследовательских лабораторий, учреждений, институтов. Иногородним остаться в Москве практической возможности не было. Часто это было связано с тем, что возникали сложности с проживанием. Редко какое предприятие могло предоставить общежитие, а перспектива получения собственного жилья могла растянуться на многие годы.

Николай с Ларисой не делали никаких попыток, чтобы получить распределение в Москве или в ее близлежащих городах-спутниках. Николай в разговорах с Ларисой категорически отказывался от возможности оставаться или распределяться в большие города. Они его утомляли. Ему требовался какой-то простор и, главное, спокойный, размеренный ритм жизни. В Москве же, как только человек выходил на улицу, он должен был принимать именно тот темп, который задавала сама улица. Тем самым человек начинал жить как бы не в своем ритме. Отсюда и возникало ощущение дискомфорта и усталости.

После последнего экзамена возникла возможность съездить в места так называемого «предварительного распределения». На семейном совете решили, что Николай один отправится в поездку, чтоб не тратить деньги. Купив билет до Николаева, он отправился в путешествие. Первым пунктом назначения был завод «Электротехника», выпускающий двигатели малой мощности. Рейс был не очень удачным, так как в аэропорт Николаева самолет прибывал около двадцати двух часов. Значит, ему предстояло провести ночь либо на вокзале, либо, если повезет, отыскать гостиницу.

Когда Николай вышел на трап, в лицо ему сразу ударил поток горячего южного воздуха. Солнце еще не спряталось за горизонт, и Николай решил уехать из аэропорта в центр города с надеждой, что ему удастся отыскать место для ночлега. Но пока он добирался до центральной части города, зажглись уличные фонари. Людей, кроме редких прохожих, почти не было. Совершено не ориентируясь и не зная ничего о городе, он шел и выискивал гостиницу, но все было безрезультатно. Время приблизилось к полуночи, и уже ни одной живой души не встречалось на его пути, у которой можно было бы спросить о гостинице. Наконец сквозь деревья, по-видимому, небольшого парка, он увидел одноэтажное здание с открытой входной дверью, над которой светилась надпись: «Милиция». Выбора не было, решил зайти и расспросить.

Он вошел в тамбур, а затем, миновав еще одну открытую дверь, оказался в небольшом помещении. За решетчатой стойкой он увидел мордастого, розовощекого майора милиции.

– Здравствуйте! – обратился Николай. – Вы не подскажете, где здесь поблизости есть гостиница?

– Шо? – майор поднял голову и так недружелюбно посмотрел на Николая, что он по одному этому взгляду понял: напрасно он сюда зашел. – Какую те нахуй гостиницу! Ты че бля, в кутузку захотел?

Николай замер, словно кошка перед неясно откуда взявшимся бульдогом. Хотя выражение майора было сродни бульдожьей морде. Николай, выйдя из оцепенения, еще раз попытался задать свой вопрос:

– Я спрашиваю, есть ли поблизости какая-нибудь гостиница?

– Пошел нахер отсюда! А то я щас организую тебе почивальню!

Николаю ничего не оставалось делать, как развернуться и поспешно выйти из отделения милиции. Он был ошарашен таким приемом. Он всякое слышал о «самой народной» милиции, но сам никогда так плотно не сталкивался, исключая недавний случай на Калининском проспекте. Но, самое главное, в его голове не укладывалось, как мог так себя вести человек, облеченный властью, да еще не какой-то недообразованный рядовой милиционер, а офицер милиции. Человек с высшим образованием. Только вот вопрос: человек ли? Может, и вправду это был бульдог. Настроение у него настолько упало, что ему захотелось плюнуть на все и вернуться опять в аэропорт, а оттуда побыстрее домой, в Москву.

– Ей, хлопец! Погодь! – услышал он возглас из-за спины, когда удалился на метров десять от отделения милиции.

Николай не хотел оборачиваться, но по голосу понял, что его окликнул не уже знакомый бульдог. Николай повернулся и увидел, как из тех же дверей в его сторону шел милиционер. Николай смотрел, но против света не видел ни его лица, ни его звания. Но это был другой представитель местной власти.

– Я слыхал ваш разговор, – сказал с сильным украинским акцентом подошедший молодой милиционер. – Тут недалече ма гостиница. Як пройдешь вон тось строенье, вертай у право. А далее тик прямо, две-три хвилинки и забачишь, шо шукаешь.

– Спасибо! – сказал сухо Николай и, не сказав более ни слова, развернулся и поспешил в указанном направлении. Слишком «теплый» прием начальника этого молодого милиционера не оставил в нем ни сил, ни желания любезничать и благодарить за подсказку.

Его поселили в двухместный номер. Он наспех перекусил и улегся в кровать. Только начал проваливаться в сон, как в двери прокрутился замок и в комнату вошел второй постоялец. Пока он ходил в душ, потом шуршал, перекладывая что-то из своего чемодана и обратно, Николай никак не мог уснуть. Но, к счастью, как только постоялец устроился в своей кровати и выключил настольную лампу, Николай отключился от действительности. Он проснулся около семи часов. Стараясь не шуметь, принял душ и сразу же вышел из номера. Отдав свой ключ, он расспросил работницу о том, как ему добраться до завода. Женщина довольно подробно рассказала на чем доехать, где выйти. Николай достаточно удачно добрался до завода, потратив не более часа.

На проходной ему выписали временный пропуск после звонка вахтера, как понял Николай, в отдел кадров. Ему указали, куда подойти и где ждать какого-то человека, который проведет с ним беседу и расскажет о заводе. Он ждал минут десять, когда перед ним появился мужчина лет сорока пяти, с легкими залысинами и в серого цвета рубашке с завернутыми рукавами. По внешнему виду было трудно определить, к кому он относится: то ли это был мастер по производству, то ли административный работник.

Он коротко расспросил Николая, откуда и с какой целью он прибыл. Выслушав рассказ Николая, он как-то странно заулыбался и удивил Николая, сказав, что для него и жены работы здесь нет. Оказалось, что у них есть небольшой цех, где они делают микродвигатели и генераторы небольшой мощности. Но специалистов по электропроводам им совсем не нужно. На данный момент им требуются электромеханики и механики. Перспективу получения жилья он и вовсе обрисовал непритягательно: квартиру придется ждать лет двадцать. Николай в непродолжительной беседе понял, что это не его место. Поэтому он не стал терять время, а, расспросив, как ему удобнее всего добраться до Одессы, распрощался, сдал пропуск и поспешил на автовокзал.

Одесский кабельный завод находился по адресу Николаевская дорога, 144. Николай невольно улыбнулся, так как подумал о том, что все названия по распределению связаны, хоть и косвенно, с его именем. Во второй половине дня он уже был на заводе. Все было похоже. Проходная. Отдел кадров. Только теперь с ним общалась женщина, инспектор по кадрам. Завод производил в основном кабельную продукцию, предназначенную для связи и телефонии. Но здесь шла реконструкция и расширение производства, готовилась новая комплексная система автоматического производства продукции. Рассказала, что готовится документация о начале производства волоконно-оптических кабелей. Подчеркивала, что в познавательном направлении, в карьерном росте перспектива для молодых специалистов здесь очень благоприятна. Чувствовалось, что здесь предвиделись новшества в техническом и технологическом процессе, а значит, работа не должна быть застойной и скучной. Расположение завода было уникальным, он находился на самом побережье Черного моря. Только одно портило картину: перспектива получения жилья. Инспектор по кадрам сказала, что как молодые специалисты они смогут получить жилье только лет через двенадцать. А на первое время им предоставят общежитие. Приглашала приезжать, так как именно такие специалисты им и нужны. Николай сказал, что обещает подумать, переговорить с женой и при благоприятных обстоятельствах, возможно, что они увидятся.

Вернувшись в Москву, он рассказал Ларисе о поездке, о своих впечатлениях, об увиденном. Николай рассказал ей все, как было и, подводя черту, высказался против поездки на Украину, мотивировав это тем, что душа у него не лежит там жить вовсе. Он знал украинцев еще по юности и армии. Он привел несколько примеров, которые случились в его жизни и напрямую были связаны с украинцами. Вспомнил даже и рассказал ей случай, когда его друг-одноклассник поступил некрасиво, прочитав письмо от его девушки, а потом и вовсе стал за ней ухаживать. Николай совершено не хотел показать, что он не любит украинцев. Да и это не могло быть правдой, так как у него были двоюродные сестры с украинской кровью по линии отцов. Но он однозначно относился к украинцам с осторожностью и недоверием, поэтому говорил Ларисе о том, что часто у них за, казалось бы, сердечностью, внешней открытостью и добродушием скрывается алчность и корысть. Конечно, обо всех так нельзя судить, среди них есть прекрасные люди, но если говорить в целом о нации, то это у них в крови: выслужиться, прогнуться, заложить, схитрить, лишь бы только поиметь для себя выгоду. Лариса, в свою очередь, много ему возражала, говоря, что так судить нельзя, что в каждой нации есть разные люди, как хорошие, так и плохие. Ей лучше с подругами, которые не русские, а как раз украинки. Это и Оля, и Надя. Но это же не значит, что русские плохие. В результате спора остановились на том, что при самом худшем раскладе, если не будет выбора, то поедут в Одессу. Пока от них не требовалось срочного решения, поэтому они решили ничего не сообщать на кафедру, а оставить свое решение до окончательного распределения. Если ничего интересного не будет, то они сами предложат комиссии то, что было в предварительном распределении – Одесский кабельный.

Выпускникам военной кафедры, отправляющимся на полевые занятия, был назначен сбор на вокзале ровно за час до отправления. Все без исключения заранее знали номер поезда и время отправления. Также знали, что опоздание без веских причин приравнивается к дезертирству, поэтому опоздавших не было.

Пассажирский поезд 182 «Москва – Мурманск», казалось, не ехал, как ему положено, а полз. Им выдали перед отправлением сухие солдатские пайки, но их никто не трогал, так как из дома все взяли еду, приготовленную материнскими руками или руками жен. На Николая возложили обязанности командира взвода. Подполковник, сопровождавший их, не мог за всеми уследить, так как в общей сложности курсанты ехали в трех вагонах. Кроме Николая еще было несколько ребят, ранее служивших в армии, а остальным это было в новинку.

Естественно, собирались группы, которые выпивали не для того, чтобы скоротать время, а большей частью для бравады. Николай, понимая, что в такой ситуации, когда у большинства нет понимания воинской дисциплины, командный голос вряд ли поможет, а только может привести к конфликтам, тем более когда голова одурманена алкоголем. Поэтому он принял другую тактику: стараясь не давить, объяснял, что пить водку можно, но это надо делать так, чтоб не создавать себе же проблемы. За любой шум, конфликт или, не дай бог, неординарный случай, можно будет вычеркнуть из жизни пять лет обучения. Его слова имели успех. В его вагоне до самого городка Кемь происшествий не случилось.

В полдень следующего дня они уже ехали на крытых тентом грузовиках и удивлялись природе этого края. Дорога до части не заняла много времени. Как и полагается, началось все с бани, а точнее с душевых, и последующим получением обмундирования. Выдали и «чистые» погоны, к которым предстояло самостоятельно пришить буквы «К». Прапорщик, выдававший обмундирование, был черноволосый и худощавый. Довольно много говорил и при этом не выпускал сигарету изо рта. Николай, получив обмундирование и сапоги, примерил их. Почувствовал, что сапоги нужно поменять, потому что это был сорок третий размер. По солдатскому опыту знал, насколько важно, чтобы сапоги были как можно правильнее подобраны. Он подошел к прапорщику и попросил заменить ему на сорок второй размер. Николай с детства был знаком с русским матом, и удивить его чем-либо из этой области было трудно, но тут он из уст гордости советской армии – товарища прапорщика – услышал выражение, ставшее для него не только еще одним открытием, но и удивлением в многообразии фольклора: «А вот толстый хуй тебе по всей морде!» – выпалил прапорщик, сопроводив свою, по-видимому, коронную фразу определенным жестом рук. Николай оторопел, наверное, точно так же, как от слов николаевского майора милиции. Только там оторопь была от неожиданной неприветливости, а здесь от неожиданного отказа. Эта разница развеселила Николая, поэтому он нашелся и ответил ему не менее достойно: «Я думаю, что ваш хуй не настолько толстый, чтобы прикрыть всю мою морду! Поэтому сапоги вам придется поменять!». Все, кто слышал этот диалог, схватились за животы и долго не могли уняться, в том числе и прапорщик. Когда смех умолк, он миролюбиво сказал Николаю, что, видно, он их брат, если хорошо знает народное творчество, и выдал требуемого размера сапоги.

До ужина время ушло на пришивание и подшивание. Николаю пришлось показывать и учить, как правильно пришить погоны и петлицы. Еще сложнее для многих была наука пришивания воротничка и намотка портянок. Когда объявили построение перед ужином, не все успели привести себя в надлежащий вид, но все же это был уже строй курсантов с яркими желтыми буквами «К» на голубом фоне погон и эмблемами крылышек, указывающими на принадлежность к военно-воздушным силам. Форма придала некую взрослость вчерашним студентам, но для многих это выглядело некой забавной игрой, мальчишеством. А у Николая это вызвало волну воспоминаний о времени, когда армия стала для него своеобразной школой, изменившей в корне его мировоззрение.

Из-за того, что в казармах не нашлось столько места, часть курсантов решено было разместить в помещении так называемой приводной станции аэродрома. К неудовольствию Николая, он попал в тот список, да еще в качестве командира. Кроме ребят из его учебной группы М-7, в этот список включили малознакомых ему ребят из М-5 и М-6. Но волнения его оказались напрасными. Получилось, напротив, очень даже неплохо. Они жили в удалении от казарм части, и никакого контроля со стороны местного командного состава над ними не было. Николай сильно не давил: проведя вечернюю поверку, объявлял отбой, но не требовал, чтобы все оказались в кроватях. Ребята этим пользовались и часто сидели допоздна, играя в карты. Но зато подъем для всех был обязательным, тут он был беспощадным. Николай выгонял всех на зарядку и сам проводил ее. На нытье отдельных товарищей он говорил, что нужно вовремя ложиться, а не играть в карты. После зарядки было короткое личное время, построение и отправление на завтрак в столовую. Затем начинались практические занятия на аэродроме. Кроме этого, проходили строевые занятия на плацу. Проводились спортивные соревнования: стрельба, кросс, занятия на турнике, шведской стенке, полосе препятствий. Как будущим офицерам им нужно было владеть кроме автоматического оружия, еще и личным – пистолетом. Результаты стрельбы с расстояния двадцати пяти метров у большинства были просто плачевные: не попадали даже в мишени.

Когда проводились ночные полеты, то спать в этой «приводной станции» было невозможно, так как именно по сигналу станции самолеты заходили на посадку и точно пролетали над зданием. Но каково было зрелище! Когда огромная боевая птица, планируя всего в нескольких метрах, проскальзывала над головой, тут же слышался такой рев двигателей, что закладывало уши.

На боевом дежурстве состояли самолеты МиГ-25 и МиГ29, а также несколько новых, недавно вставших на вооружение Су-25. Во время полетов самым чарующим был момент взлета боевой пары. Рев моторов, заглушающий все звуки, и огонь, вылетающий из сопла, создавали впечатляющую картину красоты и мощи военной техники. У Николая каждый раз захватывало дух от увиденного. Картина завораживала его настолько, что он автоматически поворачивал голову, словно боялся пропустить нечто важное.

Еще с детства он мечтал быть летчиком, но отсутствие должного здоровья не позволило осуществиться его мечте. Теперь, когда он был так близок к самолетам и мог прикоснуться к красоте своей мечты, Николай задумал невероятное.

Однажды с одним из техников, производящим послеполетный осмотр самолета, Николай разговорился на предмет возможности совершения полета. Тот сказал, что вообще-то это категорически запрещено, но можно попробовать договориться с некоторыми летчиками. Он сказал, что втайне от начальства такие случаи в их эскадрилье были. На аэродроме было несколько учебно-боевых машин, имеющих второе место для инструктора. Они назывались «спарками» и использовались для обучения молодого пополнения летного состава. Техник подсказал, к кому из летчиков следует обратиться, и Николай при первой удобной возможности так и сделал.

К его великой радости, ему удалось договориться с одним из пилотов, которого звали Сергей. Они условились, что на очередных ночных полетах, если все будет благополучно, то он возьмет Николая в кабину инструктора в качестве «пассажира». Только он просил о том не распространяться и держать все в тайне, иначе у него могут быть неприятности. Николай ликовал только от одной мысли, что он полетит на боевом самолете, но поделиться предстоящей радостью ни с кем не мог. Прошло три недели, но ничего не складывалось: полеты проходили в дневное время, либо не получалось, чтоб Николай дежурил в ночной смене. Николай потерял надежду, что это случится вообще, как вдруг однажды ему поменяли график дежурства, и он попал в ночную смену.

Название «ночная смена» звучало очень смешно, точнее символично, так как в это время ночи как таковой на этой широте не случалось. Солнце около полуночи пряталось за горизонт и через двадцать пять – тридцать минут появлялось вновь. Круглые сутки был день. С непривычки вначале было тяжело уснуть, а потом это перестали замечать. Основательно устав за день, просто сваливались в кровать, и в такие минуты было совершенно все равно, светит солнце или нет.

Николай увидел знакомого летчика Сергея, выруливающего со стоянки, и помахал ему рукой. Тот ответил ему и знаками показал, чтоб подходил на второй вылет. Сердце у Николая заколотилось так, что ему показалось: еще мгновение, и оно выскачет из тела от великой радости. Но радость была преждевременной. Через полчаса им сообщили, что на полеты прибыл какой-то генерал из округа. А это значило для Николая только одно: его мечта ускользала прямо из рук. В душе он чертыхался и ругал этого генерала, но ничего не мог сделать и уже без всякого желания отбыл на своем дежурстве.

Природа вокруг аэродрома выглядела девственной и даже экзотической. Озера были чистые и глубокие. Но вода в них была ключевой, и даже в жаркие дни купаться было невозможно. Обжигало холодом, и долгое пребывание в воде могло вызвать судорогу. Поэтому курсанты только ненадолго окунались и выскакивали из воды как ошпаренные.

Лес был полон ягод и грибов. Черника, ежевика, земляника – ягоды, которые встречались сразу же, как только начинался лес. Когда они заходили в чащу, чтобы полакомиться дарами, возникало ощущение, что здесь вообще вряд ли когда-либо ступала нога человека. Этой девственностью и богатством поражал лес. Единственным минусом было на

личие комаров, которые водились там в огромном количестве и казались гораздо крупнее. Случилась и аномалия: однажды утром они вышли на зарядку, и вдруг повалил снег. Это было удивительно, в середине июля – и снег. Он тут же таял, коснувшись земли, но вызвал такой необычайный восторг, что хотелось прыгать и танцевать, словно перед новогодней елкой.

Кроме Николая нашлись еще ребята, пожелавшие съездить на экскурсию на Соловецкие острова. От пристани в Кеми туда ходил паром, вся сложность заключалась в том, как добраться до самого городка. Подполковник, начальник курсантов, и сам хотел посетить эти места, поэтому договорился с командиром аэродрома на выделение транспорта. В одно из воскресений они отправились в Кемь, но приехали на пристань в тот момент, когда паром медленно оторвался от пристани. Разочарование было сильным, потому что оказалось, что следующий будет только после обеда. Смысла плыть уже не было, слишком мало оставалось времени для ознакомления с достопримечательностями острова. Пришлось им побродить по городку Кемь, сходить в кино, поесть мороженое и вернуться в часть.

Два месяца пронеслись незаметно. Когда они вернулись в Москву, были подготовлены приказы на присвоение офицерского звания «лейтенант». Некоторым выпускникам кафедры военной подготовки предстояло по окончании отправляться служить в вооруженные силы. Это касалось тех выпускников, кто не служил, но был готов отдать долг Родине, даже если сам того и не хотел. Были распределения и в воинские подразделения.

Ларису дома не застал. По рекомендации врачей она уехала в санаторий в Сочи для укрепления женского здоровья. Николай из письма знал, что она получила направление, но не знал, когда она должна была ехать. Дома на столе нашел подробное письмо, в котором она рассказывала, как и что у нее в последнее время произошло. Лариса сообщала, что как только обустроится, то пришлет ему из Сочи письмо со своими координатами, и просила прислать ей сразу же телеграмму, как только он вернется со сборов.

Письма из Сочи не было, его он получил двумя днями позже. Лариса сообщала, что живет в частной квартире, питается в санатории и ходит на процедуры. У моря бывает только под вечер. Прислала телефон хозяйки квартиры и просила позвонить. Николай сразу же отправился на переговорный пункт. Созвонившись, договорились встретиться, она звала его к себе. Николай решил ехать, ей еще нужно было там быть почти неделю, а он очень соскучился и хотел ее увидеть как можно скорее.

Когда приехал в Сочи, он впервые за все время их совместного проживания почувствовал некую отдаленность от Ларисы. Казалось, что он торопился к ней и желал ее, но как только они обнялись при первой встрече, у него промелькнула неясно откуда взявшаяся мысль, что она ему чужая. Возможно, это произошло из-за того, что она несколько изменилась внешне: остригла волосы и сделала химическую завивку. От этого у нее изменилось лицо, оно стало казаться круглее и полнее. Ему безумно нравились ее волосы, и он всегда просил их не обрезать и носить косичку или хвостик. Теперь на голове хоть и были симпатичные кудряшки, но не было тех желанных, живых и здоровых волос.

Хозяйка была категорически против того, чтобы они жили вместе, и никакие уговоры не помогли. Ничего не оставалось, они начали поиск жилья для него. Прошатавшись полдня, они в итоге отыскали место для ночлега. Все складывалось как-то безрадостно. Они не виделись более двух месяцев, внешне казалось, что ничего не изменилось, а внутри произошел все же какой-то надрыв. Они стали искать место, чтобы уединиться и побыть в объятиях друг друга. Но всюду были люди.

Лишь на другой день, высмотрев место, где им можно будет уединиться, поздно вечером они забрались на горку. Уткнувшись в забор частного дома, Николай подготовил место, вытоптав невидимую в темноте растительность, и, расстелив джинсовую куртку, пригласил Ларису сесть. Он ласкал ее, но не чувствовал совершенно, что она того хотела. Все прошло без эмоций и чувственных ощущений. В сердце Николая вкралась подозрительность от холодности Ларисы. Он старался шутить, смеясь над тем, что им, как любовникам, приходится скрываться от всех, но на душе в действительности было гадко, он подумал о том, что у жены кто-то есть.

Все дни, оставшиеся до отъезда, они встречались после трех часов дня и обычно шли к морю, но как любовники больше никогда не уединялись. Иногда бродили по городу или шли в парк «Ривьера», где однажды, поддавшись на уговоры фотографа, сфотографировались. Николай ненавязчиво расспрашивал ее, стараясь понять причину ее холодности. И однажды она выдала себя, когда в городе им встретился темноволосый парень и сказал ей «привет». На вопрос Николая: «Кто это?», она ответила: «Да так, за одним столом обедаем». Николай понял, что тот парень ей симпатичен, поэтому и вела себя так. Это чувство усилили ее слова, однажды оброненные ею в разговоре: «Какой-то ты некрасивый». Она это сказала и даже не заметила, что обидела Николая, а он тогда сжался и еще больше утвердился в своем предположении. Он не думал, что она ему изменила. Этого он не мог допустить даже в мыслях, уж слишком хорошо он ее знал и до бесконечности верил ей. Но то, что в ее сердце что-то происходило помимо ее воли, он просто чувствовал. Когда они вернулись в Москву, холодок, возникший между ними, постепенно растаял.

В сентябре началась преддипломная практика. Руководителем практики от кафедры и у Ларисы, и у Николая был назначен Попов Сергей Яковлевич. Это был занятой человек, мягкий по характеру, хотя за этой мягкостью чувствовалась и воля, и требовательность к студентам. Отношения, сложившиеся между ними, были довольно открытыми и доброжелательными. Общение никогда не тяготило ни одну из сторон. При обращении за помощью, Сергей Яковлевич всегда ее оказывал или подсказывал, а они, в свою очередь, никогда ему не докучали по мелочам. Направление на практику получили в научно-производственное объединение ВНИИКП, руководителем которой был их преподаватель Пешков Изяслав Борисович. Руководителем дипломного проекта Николая назначили заведующего 17/1 лаборатории Виктора Ивановича Бойко. От него зависела и тема, и ход выполнения дипломного проекта.

Руководителем дипломного проекта Ларисы был назначен Майофис Иосиф Маркович, написавший учебник «Химия диэлектриков». Этот учебник пользовался огромной популярностью среди студентов, в особенности у тех, кто учился по одноименной специализации. Майофис был в солидном возрасте, пенсионер, но продолжал трудиться. Ларисе он сразу же дал тему «Двухслойные эмальпровода с клеящим слоем для бескаркасных катушек». У нее все складывалось довольно благоприятно, поэтому она сразу же приступила к научно-исследовательской работе.

А Николаю повезло меньше. Виктор Иванович мог мало времени ему уделить, так как отвечал за работу всей лаборатории, вел активную научную работу и часто выезжал в командировки на различные заседания, симпозиумы, конференции, советы. Бойко прикрепил его к лаборанту, который совершено не был заинтересован в том, чтобы работать с Николаем. Поэтому выходило так, что Николай, приезжая в научно-исследовательский институт, ничего не исследовал и ничего не изучал, а лишь терял время и нервничал. Он уже собирался поговорить с Сергеем Яковлевичем на предмет пересмотра его практики, как однажды его пригласили в кабинет к Бойко. Виктор Иванович наконец-то нашел для него тему и коротко рассказал, в чем заключается его работа и что требуется для этого сделать. Тема называлась «Совершенствование технологии эмалирования» и была посвящена проблеме обезвреживания газовых выбросов при производстве эмалированных проводов. После этой беседы Николаю хоть и стала понятна задача, но сама работа не показалась настолько интересной, чтоб смогла вызвать в нем энтузиазм и захватить, увлечь. Здесь мало что зависело от него, поэтому принял все, как необходимость, стал собирать литературу и делать из нее выписки для дипломной работы.

Одним из непременных требований дипломного проекта было то, чтобы одна из частей раздела содержала расчет каких-либо показателей на ЭВМ. То есть выпускник вуза должен был показать умение владеть вычислительной техникой. Для этого нужно было написать самостоятельно программу на языке «Бейсик». Персональные компьютеры уже год были на кафедре, но заниматься на них пятикурсники не могли, так как их занятия были составлены по старой программе, не учитывающей технического прогресса. Как правило, на них занимались студенты младших курсов, поэтому все время машины были заняты. Лишь в отдельные дни, когда у пятикурсников были лабораторные работы по специализации, им удавалось ознакомиться с персональной ЭВМ. Обучал их Сергей Яковлевич, который сам, побывав на курсах, не совсем квалифицированно ей владел. Но все же персональная ЭВМ значительно упрощала задачу по сравнению с тем, что они изучали на начальных курсах.

Дни шли за днями. Все реже дипломники встречались между собой. Лишь Николай, по-прежнему исполняя функции профорга группы, был вынужден идти в институт, получать стипендии и талоны на питание, а затем все это раздавать одногруппникам. Поэтому он часто встречался не только с теми, кто жил в общежитии, но и с москвичами, и с теми, кто жил в Подмосковье. Он, наверное, одним из первых заметил, что староста группы Елена готовилась стать матерью. И вообще, к диплому в их группе подошли с большими личными изменениями. У Светланы Огонесянц, ставшей Фомкиной, уже был ребенок. Женился Миша Холод. Готовилась к замужеству Макарова Таня, собираясь узаконить отношения с болгарином Диневым Нуриком. Поговаривали, что и Саша Сынковский живет с какой-то девушкой, но он сам этого никогда не афишировал. Хороший друг Николая Саша Шнайдер стал ухаживать за Риммой Грачёвой. Это было неожиданностью не только для Николая, но и для всех одногруппников.

Николай не думал обижать друга, но однажды он сказал Саше, что будет лучше, если он будет держаться от нее подальше, она не тот человек, за которым нужно бежать. После этого Саша стал сторониться Николая и, более того, закрылся от него. Николай, конечно, заметил изменения в поведении друга, но не предпринял никаких шагов, чтобы извиниться или выяснить причину его отстранения, а пустил все на самотек. По большому счету, Николай никогда не сказал бы ту фразу, если бы не слышал сам из уст друга не слишком лестное мнение о Римме, а теперь он за ней ухаживал. Этого Николай не мог понять, хотя подумал, что друг таким образом устраивает свою жизнь. Поэтому Николай не хотел лезть в жизнь Александра, считая, что его обида не существенная и что со временем все станет на свои места. Не чувствуя за собой вины и понимая, что Саша больше времени уделяет своей подруге, Николай решил, что все идет нормально, это его жизнь и его выбор. И неудивительно: все были в том возрасте, когда нужно было не просто думать о семье, а ее создавать.

Завершался октябрь 1986 года. Приближалось время окончательного распределения выпускников МЭИ, которое намечалось на конец ноября – начало декабря. После собеседования комиссия направляла документы в Министерство, и уже после согласований участь выпускников считалась решенной. Николай с Ларисой много говорили о том, куда им лучше поехать. Нежданно высветилось еще одно место: Куйбышевский кабельный завод. Николай писал дипломную работу и делал конкретный расчет по выбросу производственных газов именно для этого завода. Ему приходилось несколько раз звонить на завод, чтобы получить некоторые реальные цифры, необходимые для проведения расчета. Общаясь с технологом, Николай получил приглашение посетить их предприятие и если понравится, то и приехать работать. Но Лариса категорически отказывалась туда ехать, мотивируя это тем, что далеко и от ее родины, и от Николая. Николай стал подумывать о том, что, может, нужно попытаться устроиться к себе домой, на Нововоронежскую атомную электростанцию. Но случай, как фортуна, неожиданно вмешался в их поиски и метания, связанные с распределением.

Николай заканчивал экспериментальные работы в лаборатории, теперь ему следовало все данные, полученные в ходе испытаний, упорядочить и свести к единому результату. На основании этого сделать вывод, а потом, естественно, все это написать и оформить должным образом. Он постучался в кабинет к своему руководителю, но Виктора Ивановича не оказалось на месте. Прождав его несколько минут, он собирался уйти, решив «поймать» его на следующее утро, когда возможность попасть на прием и обсудить вопросы была наиболее вероятной. И тут он увидел Виктора Ивановича, идущего с какой-то женщиной в сторону своего кабинета.

– Вот, Анзельма Петровна, можете познакомиться, очень перспективный молодой человек, поговорите с ним, – жестом указывая на Николая, сказал Виктор Иванович, когда подошел к двери кабинета.

– Здравствуйте! – сказала женщина с легким, едва уловимым акцентом, обращая свое приветствие Николаю. Она изучающим, пронзительным взглядом оглядела его.

– Здравствуйте! – ответил ей Николай и в свою очередь устремил взгляд на эту женщину, которой было, на его взгляд, не менее пятидесяти лет. Суховатое лицо, со слегка выступающей нижней челюстью, выглядело серьезным. Но физиология челюсти была такова, что при сомкнутых губах она придавала ее лицу некое подобие улыбки.

– Давайте зайдем ко мне в кабинет и поговорим, – сказал Виктор Иванович, распахнув дверь, и жестом пригласил визитеров. – Вот, Николай, прошу знакомиться. Это – Анзельма Петровна, главный технолог с Паневежского кабельного завода. Им требуются специалисты, знающие технологию производства эмальпроводов. Вы, как я знаю, еще не получили распределение. Пообщайтесь, я ненадолго оставлю вас. Присядьте, пожалуйста.

– Мне Виктор Иванович уже немножко рассказал о вас, – начала разговор Анзельма Петровна. – Я попросила подыскать специалиста ко мне на завод, он порекомендовал вас. Я знаю, что ваш дипломный проект с этим производством связан. Это, конечно хорошо, но на производстве все нужно будет начинать сначала. Наш завод специализируется на производстве эмалированных проводов, и, кроме того, мы делаем установочные провода для электропроводок.

– Я немножко знаком с тем, что вы выпускаете, приходилось в бумагах сталкиваться. Мне, конечно, лестно, что Виктор Иванович порекомендовал меня, но он мне ничего не говорил по этому поводу.

– Он ничего не мог вам сказать, потому что я обратилась с этой просьбой несколькими минутами назад, – она улыбнулась. Говорила она довольно чисто по-русски, но прибалтийский акцент проскальзывал. – Мне нужен технолог и желательно парень, поэтому я вам и предлагаю ехать к нам. Как вы на это смотрите?

– Извините! Это так неожиданно. Тут нужно подумать.

Николай замолчал. В голове не было порядка. Он шел к руководителю с одними вопросами, а когда он встретился с ним, всплыли совершенно другие. Теперь сумбурность не давала ему сосредоточиться.

– Понимаете, тут действительно нужно подумать. Во-первых, я женат. Жена имеет такую же специализацию, что и я.

– Так это еще лучше, получим двух специалистов! – Анзельма Петровна явно обрадовалась. – У нас есть общежитие специально для семейных. Просто замечательно!

– Общежитие – это хорошо. А какая у вас перспектива на получение своей квартиры? – спросил Николай, постепенно сосредотачиваясь на том, что его более всего интересовало.

– Для молодых специалистов у нас предусмотрена отдельная очередь. Недавно был сдан жилой дом, многие получили жилье. Точно теперь не могу сказать, но будут и еще новостройки. Я много где бываю, и по сравнению с другими предприятиями у нас дела с получением жилья не так уж и плохи.

– Звучит все заманчиво. Но, понимаете, я ничего не могу вам сейчас сказать. Мне надо поговорить с женой, все взвесить, – Николай вспомнил об Одессе и решил, немножко приукрасив, сказать, какие там преимущества: – Мы имеем предварительное распределение на Одесский кабельный завод. Я ездил туда. Представляете, прямо на берегу Черного моря завод. Хорошая карьерная перспектива. Намечается выпуск волоконно-оптических кабелей. Тоже приглашают. Да и так мне там очень понравилось: хороший климат, всегда тепло.

– Я все понимаю. Между прочим, у нас на заводе работает специалист, приехавший после окончания Киевского технологического института. Кстати, тоже зовут Николай. Вы не торопитесь, поговорите с женой, подумайте вместе. И если решите, то я приглашаю приехать к нам. На месте посмотрите, если понравится, то и останитесь. Понимаю, у нас городок небольшой, после Москвы это будет казаться деревенькой, но это красивое место, я думаю, вы не пожалеете.

– О, да что вы! Я и не хочу жить в таком городе, как Москва. Мне как раз и нравятся маленькие городки, где тихо и спокойно. А как мне вас найти? – Николай почувствовал простоту общения с этой женщиной, ему понравилось, как она ненавязчиво и открыто приглашала к себе. Он не запомнил, как ее зовут, а ему хотелось обратиться по имени, тем самым показать ей свою расположенность. – Простите, повторите, пожалуйста, ваше имя.

– Анзельма. Можете так и обращаться, у нас не принято использовать отчество. Я еще здесь буду дня два. Можем завтра встретиться примерно в это же время.

– Хорошо, Анзельма Петровна, завтра встретимся, только я еще должен вам сказать. Понимаете, я впервые в жизни разговариваю с литовкой, то есть с вами. Служил с латышами, а вот с литовцами никогда не приходилось встречаться. Насколько знаю, языки у вас во многом погожи, я даже помню, как звучит «здравствуйте» – «лаб ден». Но я ничего не понимаю по-литовски. Как я буду у вас работать, не зная языка?

– Ну это уже много, если знаете, как поздороваться! – Анзельма Петровна улыбнулась. Сделала паузу и, вновь посерьезнев, сказала: – Вся заводская документация ведется на русском языке. Все на заводе прекрасно понимают русский язык, поэтому никаких трудностей в общение не будет. Конечно, не все сразу, но поживете и начнете понимать язык. С ним вам будет легче. Да и так, Николай, вы сами подумайте, если вам будет неуютно у нас, то после двух лет вы сможете спокойно уехать. Но я уверена, такого не будет, еще никто от нас не уезжал, а наоборот, все стремятся приехать. У нас и с продуктами хорошо, все есть: и колбасы, и хлеб. Вы же знаете, от Москвы отъехал на сто километров – и что? В магазинах пусто, ничего, кроме маргарина, нет. Подумайте.

– Хорошо, Анзельма Петровна, я переговорю с женой и завтра дам вам ответ.

– Договорились! – она встала со стула и по-мужски протянула ему руку для пожатия.

– До свидания! – ответил Николай, несколько растерявшись от ее прощального жеста, и робко подал руку.

Он вышел из кабинета и сразу же отправился искать Ларису. Нашел ее рядом с Майофисом. Извинившись, спросил, как долго она еще будет занята. Лариса, коротко взглянув на него, наверное, по его виду поняла, что он хочет ей сообщить что-то важное, поэтому и ответила одним словом: «Скоро». Но с Майофисом скоро не получалось никогда, потому что ему очень нравилось, когда студенты консультировались у него. Он был довольно стар и, к несчастью, зануден: мог одно и то же объяснять несколько раз. Николай ждал минут двадцать, пока Лариса освободилась и вышла раскрасневшаяся, но не сердитая, а с улыбкой на лице.

– Иосиф Маркович пока не разжует, не отпустит, – сказала она, оправдываясь перед Николаем за его долгое ожидание. – А что ты такой? Случилось что?

– Может, и случилось, – с хитринкой сказал Николай, но не стал раскрывать новость, решив о том поговорить дома.

– Так говори, что еще за секреты? – ее заинтриговал ответ мужа, и она хотела как можно скорее узнать интригу.

– Новость есть, секретов нет, но об этом поговорим дома, хорошо? – сказал Николай.

– Хорошо, только скажи, приятная новость или нет?

– Ну… Тут нельзя однозначно сказать. В общем, это касательно распределения. Это все, поговорим дома, – Николай интонацией дал понять, что сейчас от него не надо чего-либо ожидать.

Лариса внимательно посмотрела в его глаза и более ничего не спросила, уж слишком хорошо его изучила, чтоб теперь задавать еще какие-либо вопросы. Теперь Николай попросил ее подождать – он решил вернуться и переговорить с Виктором Ивановичем и по своим вопросам, и по вопросу неожиданного предложения. Но вновь руководителя не оказалось на месте.

Выйдя из продуктового магазина у метро «Авиамоторная», Николай с Ларисой не стали ждать трамвая, а отправились в сторону дома пешком.

– В общем, так, Чуня. Бойко предложил мне распределение в Паневежис. Точнее не так, – Николай начал рассказывать свою новость, сам желая быстрее с ней поделиться. – Приехала женщина, главный технолог с кабельного завода, и обратилась к нему с просьбой порекомендовать специалиста. Виктор Иванович ей меня и представил. Мы с ней поговорили, но я сказал, что подумаем с тобой и дадим ответ. Что ты скажешь?

– Коля, да ты что? – то ли спросила от удивления, то ли воскликнула от радостной новости Лариса. – Это же отличное предложение! Тут и думать нечего, надо соглашаться!

– Стоп, стоп! Как ты так сразу, Лариса? Почему ты считаешь это хорошим предложением? Мы реально ничего не знаем. Да, она красиво все сказала: дадут сразу же комнату в семейном общежитии, есть перспектива в течение десяти лет получить квартиру, приглашала в гости посмотреть завод и город. Что еще? А, сказала, что у них в магазинах есть колбаса. Так что, из-за колбасы туда надо ехать? – Николай иронизировал.

– Нет, можно поехать и в Кольчугино, а за колбасой ездить в Москву, – с не меньшей иронией ответила ему Лариса. – Я не знаю, насколько там все хорошо, но я знаю, что в Литве, как и в Эстонии, с продуктами не хуже, чем в Москве. Это во-первых. Во-вторых, это не так далеко от родителей. По-крайней мере, от моих. Не дай бог, что случится, так всегда можно поехать, навестить, поддержать. Да и вообще…

– Что вообще? – Николай взглянул на нее, стараясь уловить ее мысли, но увидел только глаза, указывающие на то, что сама хозяйка мысленно находилась где-то далеко. – Ты куда улетела? Конечно, можно съездить и посмотреть. Тогда, может, проще будет принять решение. Но ты не забывай еще одну вещь: мы не знаем языка. На Украине с этим не будет проблемы, а в Литве будем, как глухонемые.

– Да ерунда все это! Я всю жизнь прожила в Нарве и не знаю эстонского языка, и что?

– И то, что в Нарве нет эстонцев, там одни русские и живут, а помнишь, как в Таллине мы спросили, а нам на русском языке сказали, что не понимают по-русски и порекомендовали говорить по-эстонски? Я не хочу чувствовать себя вторым сортом. Не знаю, но у меня нет желания туда ехать. Лучше жить среди своих.

– На Украине ты тоже не хочешь жить, так что, может, точно поедем в это захолустное Кольчугино?

– А ты что, была в Кольчугино? Откуда такие сведения?

– Знаю. Оли Рыковой подруга отработала два года и сбежала оттуда. Да и многие говорят, ничего хорошего там нет. Ни жилья, ни перспективы. Коля, ну ты сам подумай, что нас тут ждет? Ничего. А там мы специалисты, да еще из какого вуза, еще и из самой Москвы! Не знаю, но у меня чутье. Я уверена, что нам там будет хорошо. Давай поедем туда. Или давай так: если тебя приглашают в гости, то и съезди, а потом решим. Как вы с ней договорились?

– Я сказал, что поговорю с тобой и завтра дам ответ. Может, ты и права. Наверное, это самое разумное – съездить, посмотреть на месте, а потом принять решение. Только я хочу сказать, что мы с тобой не специалисты, приедем и будем учиться по-новому. Мы теоретики, а там нужна практика. Так что не поднимай свой чуносый нос выше головы. Увидишь, что я буду прав. Надо бы к Сергею Яковлевичу зайти, поговорить с ним, ведь он бывал в Паневежисе. Я помню, он однажды на лекции упомянул об этом.

– Так давай сейчас и сходим, – подхватила его мысль Лариса.

– Занесем домой сумку и пойдем на кафедру.

Сергей Яковлевич был на кафедре, вел лабораторные занятия, но им уделил несколько минут внимания. Рассказал, что несколько раз бывал на этом заводе, общие впечатления неплохие. Сказал, что завод относительно молодой, оборудование в основном импортное. Городок чистый и ухоженный, очень много частного сектора, высоток почти нет. Вспомнил, что есть недалеко военный аэродром. В городе живут русские семьи, но сам Паневежис – самый литовский городок. В том смысле, что в нем проживают почти все литовцы. Но преподаватель все же нелестно отозвался о литовцах, назвав их «слишком националистическими людьми». Сергей Яковлевич их не уговаривал и не отговаривал. Скорее, свои слова он свел к одному: мол, смотрите сами, мое мнение – это одно, а как для вас все будет – это другое.

Выйдя из здания кафедры, Николай рассказал Ларисе, как его армейский друг, латыш Дасчиорас из города Даугавпилса, не раз говорил о тех русских, которые к ним приезжали: «Чего они к нам прутся?». Вот и теперь Николай начал говорить Ларисе о тех проблемах, которые могу встать у них в недалеком будущем. Лариса вновь не соглашалась с ним, говоря, что они «не прутся», а их приглашают. А Николай отвечал, что на лбу невозможно поставить штампик, информирующий всех о том, что они приглашены. Кончилось все тем, что к своему общежитию они подошли надутые один на другого.

Не зря существует пословица: «Утро вечера мудренее». Выплеснув накануне все страсти и сомнения, утро начали с примирения. Решение было одно: принять приглашение, съездить на завод, а потом дать согласие или отказаться.

Они договорились, что вместе поговорят с Анзельмой Петровной, Ларисе самой хотелось ее расспросить обо всем. Но не все вышло так, как они планировали. Анзельма Петровна в назначенное время не появилась. Зато Николай смог с Виктором Ивановичем решить все возникшие вопросы, которые касались дипломной работы, и заодно поговорить о Паневежисе. Виктор Иванович вселил в душу Николая гораздо больше оптимизма, чем Сергей Яковлевич. Он сказал Николаю, что этот завод по многим показателям является одним из лидирующих предприятий в Союзе. Продукцию выпускают наиболее качественную из-за того, что получают более чистую медь из Ленинграда и Польши. Кроме того, Виктор Иванович сделал Николаю комплимент, сказав, что он видит и надеется, что Николай достойно выдержит марку такого вуза, как МЭИ. Далее он рассказал об Анзельме Петровне. Оказалось, что он знает ее давно и считает очень хорошим специалистом, у которого будет чему поучиться.

Анзельма Петровна появилась в лаборатории только после обеда. Оказалось, она была в Министерстве и согласовывала ежегодную потребность на основные материалы. Извинилась, сказав, что опоздала из-за бюрократической системы согласования, которая занимает огромное количество времени. Чтобы получить подпись, приходится не под одной дверью постоять и защищать цифры. Николай пригласил Ларису, познакомил, и они опять прошлись по тем же вопросам, что и накануне. Николай практически ничего не говорил, а лишь скромно наблюдал за диалогом двух женщин. Взяв адрес, телефонный номер и договорившись, что через неделю Николай приедет в Паневежис, они мило попрощались.

Лариса после разговора с Анзельмой Петровной настолько загорелась этим распределением, что уже ничего не хотела о других предложениях и слышать. Ненавязчиво, но постоянно, если заходил разговор, настраивала и Николая, чтобы разбить в нем всякие сомнения. А Николай, видя ее старания, подшучивал над ней, говорил, что ему не нравится вечно сырая Прибалтика, лучше ехать в теплую Одессу.

Поездка в Паневежис намечалась на воскресенье шестнадцатого ноября, но она сорвалась. Неожиданно Николай почувствовал недомогание и с температурой слег в постель. Двое суток его колотило и трясло, появился лающий кашель – он заболел гриппом. Лариса в понедельник позвонила Анзельме Петровне и сообщила, что Николай не приедет в ближайшее время из-за болезни. Еще она попросила написать запрос в Министерство электротехнической промышленности на двух молодых специалистов. Просила это сделать срочно, так как комиссия по распределению должна начать работу ровно через неделю. Анзельма Петровна уточнила их фамилии и пообещала сейчас же это все сделать.

Ко вторнику следующей недели Николай восстановился, а в среду попал на распределение. Они вместе с Ларисой вошли в кабинет и предстали перед комиссией из трех человек. Их собеседование не заняло много времени. Отыскав их фамилии в списках, спросили о согласии ехать в Паневежис. Это значило, что Анзельма Петровна выполнила работу добросовестно и она действительно заинтересована в том, чтобы они приехали на ее завод. Николай ответил, что их туда приглашают, но он бы хотел съездить и посмотреть на месте, как на самом деле там обстоят дела. Поэтому думает в ближайшее время это осуществить. Он спросил, имеют ли они право пересмотреть свое распределение, если им не захочется там работать. Один из членов комиссии сказал, что все возможно, только с этим не следует затягивать. Желательно до конца года определиться и уведомить комиссию в случае несогласия. Когда они прощались, им напомнили, что потом придется уже без всякого их согласия ехать туда, где будут свободные места.

Начало декабря совпало с пришедшей волной холода. Выпал снег, и установилась довольно холодная погода. Лариса случайно зашла в магазин бытовой техники и записалась в очередь на стиральную машину. Пришла домой и рассказала Николаю о своем желании приобрести эту машину. Николай сказал, что это лучше будет сделать уже на месте, когда обустроятся и будет ясно, пригодится ли она вообще. Ведь могло быть так, что ее поставить будет негде. Но Лариса не сдавалась, она напомнила Николаю, что такой возможности, как в Москве, может больше и не быть. Николаю пришлось ей уступить. Через два дня, договорившись с комендантшей, Николай с Виктором разгрузили и поставили в подсобном помещении на первом этаже стиральную машину полуавтомат «Вятка-3М». Смысла тянуть ее на пятый этаж не было – в комнате не нашлось бы для нее места. Кроме того, через три месяца им предстояло съехать.

Седьмого декабря Николай поздним вечером сел в поезд «Москва – Вильнюс» и отправился в первое свое путешествие в Литву. Накануне он позвонил Анзельме Петровне и сообщил, что в понедельник он прибудет к ней на завод. Когда он выезжал из Москвы, температура воздуха была около пятнадцати градусов ниже нуля. В Вильнюсе, когда он вышел из поезда, было значительно теплее. И снега было не так много. Очень удобным оказалось расположение железнодорожного и автобусного вокзалов: достаточно было перейти улицу. Путешествие складывалось очень удачно. Через пятнадцать минут он уже сидел в автобусе, который выезжал в Паневежис.

Николай смотрел на пейзаж за окном и обратил внимание: чем ближе приближались к Паневежису, тем больше рельеф местности напоминал его родину. Лесные массивы, которые были в первой части пути, теперь встречались гораздо реже. Пространство вокруг трассы заполняли поля, разделенные лесополосами или редкими деревеньками. Порой были видны и хутора, состоящие из одного-двух жилых домов и построек хозяйственного назначения. Сразу же угадывались сельскохозяйственные фермы с типовыми постройками, аналогичными для всего Союза, где содержались животные. И как непременный атрибут – водонапорные башни.

Когда въехали в Паневежис, Николай не сразу это понял, потому что это не было похоже на город. Казалось, что их путь пролегает через крупную деревню. Дома, как правило, были деревянные, одноэтажные, но с используемой мансардной частью. Основным цветом фасадов жилых домов был ярко-желтый или, как вариант, песчаный. С такой светлой расцветкой городок не выглядел уныло. А вот вокзал вызывал другое настроение. Это было серое двухэтажное здание с отбитой в отдельных местах штукатуркой и со стенами, сильно загрязненными в нижней части. Вокруг урн для мусора, которые стояли возле каждой площадки для автобусов, валялись окурки и клочки скомканной бумаги. Все говорило о том, что он точно попал на вокзал. Выше трех окон второго этажа он прочел: «Autobusu stotis».

Вокзал был окружен зданиями, и Николаю совершено не было понятно, в каком направлении идти, чтобы попасть на нужную автобусную остановку. В телефонном разговоре Анзельма Петровна объяснила, что ему нужно сесть на шестой номер и на седьмой остановке выйти. Как дополнительный ориентир, она сказала, что ему следует выйти на второй остановке после того, как автобус проедет дорожное кольцо. Николай огляделся по сторонам, стараясь увидеть человека, который походил на местного и знал бы город.

– Извините, – обратился он к мужчине, который не спеша прогуливался на перроне и своим поведением подсказывал Николаю, что он кого-то ожидает. – Мне нужно доехать до кабельного завода, знаю, что туда идет шестой автобус, но где остановка – не знаю. Вы не подскажете?

– Здесь недалеко. Идите вот туда, – сказал он с сильным акцентом и рукой указал направление. – Завернете за угол, там выйдете на улицу, а потом можно идти налево или направо. Мне кажется, там одинаковое расстояние до остановок.

– Спасибо! Понял.

Николай бодро двинулся в указанном мужчиной направлении. Подойдя к остановке, он обратился к женщине, стоящей несколько поодаль от других ожидающих.

– Здравствуйте! Извините, правильно я попал? Доеду ли отсюда до кабельного завода?

– Доедешь, – сказала она, холодно взглянув на него, и отвернулась.

Николай подумал, что она, видно, была в не настроении, что так ответила ему. А на ты разговаривает из-за плохого знания русского языка. В подошедший шестой автобус сели почти все ожидавшие, в том числе и та женщина. Водитель объявлял остановки, и Николай вслушивался, стараясь уловить слово «кабель», но так и не услышал. Не было и транспортного кольца, хотя он уже насчитал более шести остановок. Автобус почти опустел, стало заметно, что он выезжал на окраину города. Женщина, к которой он обратился на остановке, еще ехала. Превозмогая робость, Николай осмелился и еще раз обратился к ней:

– Извините, так когда будет кабельный завод?

– Не знаю! – ответила она так злобно, что Николай опешил. В это время автобус остановился, и она выскочила из него. Николай пошел к кабине водителя.

– Скажите, пожалуйста, когда будет кабельный завод? – обратился Николай.

– О-о-о! Это в другой стороне маршрута, – сказал водитель. – Следующая будет конечная, я минут пять постою и поеду обратно.

– Спасибо! Зачем меня та баба обманула? – Николай спросил скорее себя, чем водителя.

Взглядом он провожал ту женщину, которая быстрой походкой направлялась к какому-то промышленному зданию. Водитель ничего не ответил, лишь пожал плечами, включил поворот и начал движение. Николай ехал обратно, усевшись на переднем сиденье, рассчитывая на то, что водитель подскажет, когда ему выходить. Он невольно думал о том, что с ним произошло. Не смертельно, но обидно, хотя это не было для него новостью. О таких случаях он слышал от самой Ларисы. Она ему рассказывала, что в Прибалтике так поступают, если обращаешься на русском языке. Теперь он сам столкнулся с такой ситуацией и не понимал, что за радость должна быть у той чокнутой женщины от того, что она обманула его? Он поставил себя на ее место и попытался представить, какие такие приятные чувства испытает, если он поступит таким образом. Но ему ничего не представлялось и ничего не ощущалось. И он плюнул на это, подумав только одно: дура-баба.

С самого Вильнюса он не слышал русской речи. Обратил внимание на то, что теперь кругом говорили только на литовском языке. Он впервые слышал эту речь, и она, на его взгляд, напоминала речь латышей, с которыми он служил в армии. В его отделении было пятеро ребят из Латвии, и между собой они общались на латышском. На слух нельзя было сказать, что это певучий и мягкий язык, напротив, он казался довольно грубым и однообразным. Возможно, такое восприятие было из-за того, что в окончании слов постоянно присутствовали звуки, связанные с буквой «с». Вот и теперь в голове Николая только и слышался этот звук, он доминировал.

Он следил за дорогой. Проехали то место, где он сел в автобус. По строениям он понял, что проезжает центральную часть города. Чего-то особенного он не замечал, только видел разницу между постройками довоенными и послевоенными. Переехали мост через реку, а потом проехали и транспортное кольцо, больше напоминавшее треугольник, чем круг. Николай встал со своего места и приготовился выходить. Водитель повернул в его сторону голову и, увидев его стоящим, кивнул головой, а Николай подумал, что он не такой плохой человек, как та женщина.

Было предобеденное время, когда Николай потянул дверцу входной двери и вошел в административный корпус. Сразу же с правой стороны (он догадался по надписи) находилась дверь отдела кадров, куда он, постучавшись и спросив разрешения, вошел. Поздоровавшись и представившись, он спросил, как ему встретиться с Анзельмой Петровной. В кабинете находились три женщины. Одна из них поднялась ему навстречу. У нее были необычные женские формы. Необычность выражалась в том, что у нее была неестественно тонкая талия при очень видимых объемах бедер и груди. Возникало такое ощущение, что взяли женщину нормальной комплекции и перетянули широким ремнем в области талии. Она была начальником по кадрам, и у нее была смешная, как показалось Николаю, фамилия – Шашкене. Мило улыбаясь, с очень сильным акцентом и тяжело подбирая слова, она сказала, что она осведомлена и о нем, и о том, что они с женой должны будут приехать к ним после института. Тут же набрала номер и что-то сказала в трубку. Пригласила Николая присесть, сказав, что Анзельма придет через несколько минут.

Анзельма Петровна появилась буквально сразу же, не прошло и минуты. Была одета в темную юбку и вязаную блузку зеленоватого оттенка. Вокруг шеи был кокетливо обвит легкий шарфик, один конец которого был приколот брошью к блузке. Она встретила Николая тепло, как старого знакомого. Предложила снять и оставить пальто прямо тут же, в отделе кадров. А затем они отправились на экскурсию по заводу.

Она провела ее, на взгляд Николая, более чем достойно, начав с цеха волочения и обработки катанки, и далее – по ходу технологического процесса. Показывала и рассказывала о машинах, о недостатках и проблемах, с которыми они сталкиваются. Говорила, что она давно думала о том, чтобы технологом был мужчина. Оказалось, что в ее подчинении были только женщины и один пожилой мужчина, который прежде был главным технологом, но из-за болезни вынужден был уйти с должности и теперь работал простым инженером-технологом в цехе волочения.

В цехе по производству установочных проводов она познакомила его с начальником цеха Ткаченко Николаем. Николай коротко переговорил с новым знакомым, тезкой, поинтересовался, стоит ли сюда ехать и насколько будет тяжело без знания языка. Начальник цеха сказал, что приезжать, без сомнения, нужно, так как и специалисты нужны, и место здесь не из худших, а язык выучится. Он сам еще не может толком говорить на литовском языке, лишь только понимает. Пообщались они совсем коротко, Николаю понравился этот мужчина своей простотой и открытостью, но он не забывал жизненный урок: спешить с выводами не следует, ведь перед ним украинец.

Больше часа у них ушло на ознакомление с производством. Николай хорошо был знаком и с оборудованием, и с технологией. Но это знакомство было теоретическое, теперь оставалось это все пощупать своими руками. Анзельма Петровна пригласила его в заводскую столовую пообедать, но Николай отказался. Затем она предложила устроить его на ночлег, а до вечера более детально ознакомить с заводом. Николаю этого не требовалось, ему вполне было достаточно того, что он успел увидеть и услышать. Он намеревался этим же днем выехать в Москву, поэтому, поблагодарив будущую начальницу за любезность и гостеприимность, сказал о своих планах. Они тепло расстались и надеялись, что в конце февраля или начале марта следующего года они вновь встретятся.

Николай вышел с завода с хорошими чувствами на сердце. Ему неимоверно было приятно от того, как Анзельма Петровна его встретила и как себя вела все время их общения. Он чувствовал неподдельное внимание и искренность. Его встретили как дорогого гостя, каковым он себя не чувствовал. Конечно, его теоретические знания действительно были высоки, и он сам чувствовал свою силу. Даже когда они стояли у эмальагрегатов, и Анзельма Петровна начала говорить об особенностях эмалирования, Николай легко вошел в разговор и сам профессионально продолжил ее мысль. Она согласилась с ним и похвалила, сказав, что его знания видны налицо. Общее впечатление о заводе сложилось положительное. Не всюду, но виделся порядок, в цехах было довольно чисто. Одно препятствие, которое его тревожило, – это язык.

Лариса безумно была рада, что ему понравилось на заводе и что уже окончательно решено: они едут в Паневежис. Николай не стал от нее скрывать ни тот случай с женщиной, ни его личные опасения по поводу языка, поэтому сдержанно сказал, что хотя они и приняли это решение, но душа его не лежит к тому, что им придется жить в Литве. Лариса только махнула рукой и напомнила ему об одном из героев телесериала «Вечный зов», который по поводу и без говорил: «Сумниваюсь я, однако…». Они посмеялись над этим, а Николай решил больше не возвращаться к этому вопросу, полагаясь на оптимизм жены и ее практический опыт проживания в родной для нее Эстонии.

Определившись с будущим местом работы, Лариса написала письма родителям, а когда звонила своей маме, то узнала, что у Лидии Ивановны есть хорошая знакомая литовка, работающая вместе с ней. Сама она была родом из города Шауляй, но очень хорошо отзывалась о Паневежисе. Но самое главное, что сказала Лидия Ивановна, это то, что на Новый год эта знакомая едет к себе на родину и пообещала посмотреть книгу-самоучитель литовского языка. Николай смотрел на оптимизм Ларисы и поражался ему. Но сам ничего ей не говорил, оставаясь пассивным наблюдателем.

На Новый год решили съездить к родителям Николая, предполагая, что в ближайшем времени такой возможности не будет. Они пробыли на родине Николая несколько дней. Было снежно, и они вдоволь накатались на лыжах, сделав трассу сразу же за садом. Семья брата Дмитрия напросилась в гости, договорились, что они приедут к ним в середине февраля. На начало февраля у Николая с Ларисой намечалась защита дипломных работ, и это было не лучшее время для гостей.

Весь январь был в предзащитных хлопотах. Делались последние согласования, уточнения, оформлялась пояснительная записка к работе и наглядные чертежи для самой защиты. Николаю выпала немалая нагрузка, так как ему пришлось выполнять также большую часть чертежей Ларисы. Ему это не было в тягость, его трудолюбию завидовали многие, в том числе и Лариса. Порой она его притормаживала, прося не спешить, не перегружать себя, и постоянно напоминала о необходимости отдыха. Николай, чувствуя в себе силы и желание быстрее завершить дело, был непреклонен в своих устремлениях и упорно шел к намеченному.

За работой и суетой быстро прошел январь и наступил февраль. На кафедре были вывешены списки с графиками защиты дипломных проектов. Николай и Лариса защищали работы в один день и в одной комиссии. Согласно графику это должно было произойти девятого февраля. Николай съездил в ВНИИКП и представил готовую работу для рецензирования своему руководителю. Уже на следующий день он забрал свой проект и рецензию.

На дипломный проект т. Барсукова Н. Ф. «Совершенствование технологии эмалирования».

В дипломном проекте приведен обзор обезвреживания газовых выбросов при производстве эмалированных проводов, метод исследования и анализа газов, выбрасываемых в атмосферу при производстве эмальпроводов и основные направления в совершенствовании технологии для снижения вредных выбросов, загрязняющих окружающую среду. Работа имеет актуальное значение, она направлена на выполнение закона об охране окружающей среды. В настоящее время большое количество научно-исследовательских учреждений и промышленных предприятий ведут активную работу в этом направлении.

Дипломный проект содержит 116 страниц пояснительной записки и 7 листов графической части.

Дипломный проект включает в себя литературный обзор, экспериментальную часть, описание мероприятий по охране окружающей среды на заводе «Куйбышевкабель», расчет температурной кривой эмалирования провода ПЭТВ-2 d 1.50 мм на основе лака ПЭ-981, расчет экономической эффективности от внедрения лака ПЭ981 вместо лака ПЭ-943А, разработку защитных мероприятий в производственном помещении, заключение. Приведен список используемой литературы.

Хорошо проведена экспериментальная часть, и умело использованы полученные результаты. Показано умение пользоваться современными методами обработки данных и проведения инженерных расчетов с применением ЭВМ (на примерах по расчету концентраций вредных выбросов в 300-метровой зоне завода «Куйбышевкабель» и расчету температурной кривой).

Однако имеются и недостатки. Имеются неточности при проведении расчета экономической эффективности от внедрения лака ПЭ-981. Имеются описки.

В целом работа заслуживает повышенной оценки, и дипломник достоин присвоения звания инженера-электрика. Заведующий лабораторией 17/1 НПО «ВНИИКП» В. И. Бойко.

В воскресенье, восьмого февраля, в комнату постучали. Лариса открыла дверь и увидела почтальона, попросившего расписаться за доставку телеграммы. Лариса глазами пробежалась по тексту и, изменившись в лице, молча протянула телеграмму Николаю. «Николай умерла бабушка тчк похороны 9 февраля тчк Сергей». Новость была несвоевременной, как и сама смерть. Николай был одним из любимых внуков, это он знал определенно.

Когда ему было четыре годика, бабушка Алена упросила мать Николая отдать ей внука на воспитание на год. Она говорила, что тем самым облегчит дочери жизнь, а ей не будет грустно коротать время. Николай часто вспоминал то время и не раз рассказывал Ларисе. Второй раз он еще прожил у бабушки целый год, когда пошел в седьмой класс. Тогда ситуация складывалась несколько иначе, теперь его попросили пожить у нее и присмотреть за ней. Она сломала ногу, и ей требовалась помощь по хозяйству: нужно было ухаживать за коровой, да и немало дел было в огороде…

Он знал, что ей шел восемьдесят второй год и в последнее время она часто болела, но известие о ее смерти было неожиданным. У Николая был ступор, он не мог никак понять, что ему следует делать в сложившейся ситуации. Ему хотелось поехать на похороны и попрощаться с бабушкой, но его пугало само слово «смерть», и он не хотел так близко к ней приближаться. Точнее, он не представлял, как себя вести в такой ситуации, а чувство страха возникло не от смерти, а оттого, что ему было страшно увидеть родного человека в гробу. Да и предстоящая защита препятствовала тому, чтобы он сорвался и поехал в Воронеж. Обсудив все с Ларисой, остановились на том, чтобы не ехать.

Обычно на экзамены Николай старался зайти первым, чтобы не стоять под дверью и не нервничать. И на защите он должен был идти раньше Ларисы, но она пожелала идти первой. Николай помог закрепить чертежи на рамах и, пожелав жене удачи, сел за спинами рабочей комиссии. Лариса довольно бойко рассказала о своем проекте, и все шло относительно хорошо. Потом ей стали задавать вопросы, причем они касались самого ее проекта, а она почему-то стала теряться и отвечать не совсем точно. Николай старался ей подсказывать, делая знаки, но она лишь коротко взглянула в его сторону и продолжала отвечать невпопад. У Николая взвинтились нервы. Он не понимал, что с ней такое произошло, ведь со стороны казалось, что перед членами комиссии не без пяти минут инженер, а школьница, не выучившая урока. Сергей Яковлевич тоже переживал за свою выпускницу и, стараясь помочь, задавал ей наводящие вопросы. Его участие помогло Ларисе собраться, и она к окончанию защиты выправила ситуацию, тем самым сгладила общее впечатление.

Николай, вывешивая свои чертежи, был в таком нервном состоянии, что у него тряслись руки. Перенервничав из-за Ларисы, теперь он сам никак не мог собраться с мыслями и сосредоточиться на своей защите. Он начал представлять свою работу настолько неуверенно и без всякой внутренней энергетики, что, пожалуй, со стороны выглядел еще хуже, чем Лариса. Казалось, он не рассказывал, а словно с трудом выдавливал из себя слова, чтобы построить хоть какое-то логичное предложение. Опять вступился, пришел на помощь Сергей Яковлевич. Он обратился к Николаю:

– Николай, мы понимаем, что вы волнуетесь, но соберитесь, считайте, что это обычный экзамен. И давайте так, начните сначала. Отбросьте и ничего не вспоминайте, что у вас написано в пояснительной записке. Расскажите, в чем заключались ваши эксперименты, какая стояла задача и каковы результаты.

В голове Николая сразу же пропала царившая до этого момента неразбериха. Он поймал мысль и начал рассказывать о том, какая задача была поставлена, какие работы он проводил, на какой установке и какие результаты получил. Дальше пошло более гладко. Члены комиссии задавали дополнительные вопросы, а он уже был настолько сосредоточен, что тут же находил в своей памяти нужный ответ. Он видел и чувствовал, что он исправил впечатление о себе и члены комиссии были удовлетворены его ответами. Когда ему сказали: «Спасибо, достаточно», он ощутил необычайную легкость и, наверное, впервые за все время защиты, улыбнулся.

Расписавшись в ведомости, сложив чертежи и сдав свои проекты, Николай с Ларисой не остались на кафедре и не стали наблюдать за ходом защиты своих одногруппников. Они вышли из здания, которое студенты за свой хмуроватый внешний вид называли «Бастилией», и решили пойти в церковь, которая находилась недалеко от их общежития. Сразу же за их стадионом находился храм Петра и Павла. Нужно было помянуть бабушку и поставить за ее упокоение свечку. Возможно, в это время ее как раз и хоронили. Николай помнил, как в далеком детстве именно бабушка брала его на воскресные службы и приучала молиться. Николай в четыре годика ничего не понимал и все повторял механически, как его просили. Но одно ему в тех посещениях церкви нравилось: когда он слышал церковное песнопение.

Лариса была закоренелой атеисткой и ко всем церковным праздникам и традициям относилась скептически. В разговорах о существовании Бога она придерживалась такой позиции: «Если я не видела, то нельзя верить услышанному». Николая тоже нельзя было отнести к сильно верующим, но все же он часто задавался вопросами: кто они на этом свете, как все началось, что или кто все это создал? Наука только размышляла, строя всевозможные гипотезы, но не давала ответа, а церковь, хоть и недоказательно, давала веру в божественность мира. Они пришли к церкви, но в нее не попали. На дверях была прикреплена рамка с часами работы. В понедельник Бог принимал с семнадцати часов.

Когда вернулись к себе, в дверях обнаружили записку от одногруппницы, Макаровой Татьяны. По-видимому, она сначала написала, обращаясь только к Николаю, но потом сочла правильным обратиться к ним обоим. Поэтому было видно, как она добавила окончание «-те» в слове «здравствуй» и вписала имя Ларисы:

«Коля! Лариса! Здравствуйте! Если можешь, дай Нури мою стипендию, мы заходили, тебя не застали. Мне предстоит операция на другой глаз, времени нет. Так что, если не увидимся, то всего хорошего. Если знаете новый адрес – оставьте его для меня. Или адрес родителей. Может, когда захочется вспомнить своих сокурсников.

С приветом, Татьяна Динева (Макарова).

Хочется еще сказать, что знакомство с вами мне принесло много приятных минут».

Через четыре дня встречали гостей. Вместе с Дмитрием, Любой и маленькой Танечкой приехал и младший брат Юрий. Это было значимым событием: за столь долгое время удалось встретиться четверым братьям одновременно. Как старший брат Сергей ушел в армию в 1975 году, так им больше никогда с тех пор не удавалось встретиться всем одновременно. Случалось так, что были различные поводы всем собраться, но так ни разу не сложилось – один из братьев обязательно отсутствовал. Вот и теперь не хватало старшего брата Сергея.

Гости рассказали, что на похороны бабушки ездили только мама и Сергей. С Украины приезжала только одна сестра мамы, тетя Клава. Похороны, по словам мамы, прошли хорошо, если так вообще можно сказать.

Первую ночь ночевали все у Николая, но сам Николай и Лариса, уступив свою кровать гостям, спали на полу в соседней комнате, у Виктора. Он жил один, холостяковал, его Оля с сыном, уехали уже в Тирасполь. В их девяти метрах попросту не было места для шести человек.

На другой день с самого утра запланировали поездку в центр с обязательным посещением «Детского мира». Люба хотела купить одежду для малышки. Танечке было уже два с половиной года. Это была подвижная девочка и довольно сообразительная для своих лет. Оно уже хорошо говорила. Николай ее назвал «буратиной» из-за того, что у нее была широкая улыбка, а заостренный и вздернутый носик напоминал образ Буратино.

Обойдя магазины, они в тот же день умудрились попасть в зоопарк. Когда они были в зоопарке около вольера с кенгуру, неожиданно для всех посетителей зверьки, по-видимому, предчувствуя скорейшую весну, стали спариваться. Маленькая Танечка, увидев это, с детской непосредственностью обратилась к отцу:

– Папа, папа, смотри! А что такое они делают?

– Так ясно, что! Одна кенгуру чешет спинку другой, – пояснительным голосом сказал Дмитрий, тем самым вызвал смех у тех зевак, которые были свидетелями происходящего и слышали диалог малышки с отцом.

Люба, в смущении прикрывая рот, взяла дочь за руку и повела подальше от вольера, поспешив оградить ее от этого зрелища.

Вечером, сразу же после московской беготни, собрались у Александра, но долго не задержались. Весь день, проведенный на ногах, давал о себе знать, и хотелось поскорее в постель. Юра остался ночевать у Александра, а Дмитрий с семьей вернулся к Николаю.

Воскресное утро выдалось необычайно красивым. Был слабый морозец, а с неба падал легкий неторопливый снег. Еще до приезда гостей Николай заказал контейнер для перевозки вещей в Паневежис. Машина должна была прибыть в понедельник в одиннадцать часов. Все книги, одежда, кухонная посуда уже были упакованы в картонные коробки и стопочкой стояли в углу комнаты. Осталось неупакованным самое необходимое, что требовалось на данный момент. Приезд братьев был на руку Николаю: ему не нужно было искать рабочую силу для погрузки вещей.

Гостям не захотелось ехать в центр города, решили воскресенье провести в спокойной обстановке. Им было интересно просто побродить по окрестностям студенческого городка. Лариса предложила это сделать после обеда, а сама отправилась в магазин за продуктами. Прошло несколько минут после ее ухода, как кто-то постучался в дверь. Николай, открыв дверь, увидел старосту группы. Пригласил войти, но предупредил, что у него гости. Лена не захотела заходить в комнату, сославшись на то, что она надолго не задержится. Николаю было неудобно перед ней, так как он понимал, что ей нужно было бы предложить стул – уж слишком большой живот у нее был. Она показалась ему необычайно красивой. Он подумал, глядя на нее, что, видно, не зря так в народе говорят, что женщина по-настоящему красива тогда, когда ждет ребенка. Пухлые губы, плавные движения рук и необычайный блеск глаз – все это было наглядно видно, поэтому у Николая и возникло к ней необъяснимое трепетное чувство сродни восхищению. Она зашла взять стипендию и заодно узнать о том, как прошла у него с Ларисой защита. Николай рассказал и поинтересовался, успеет ли она защититься до родов. По ее предположению выходило, что должна успеть.

Они говорили довольно долго, почему-то перейдя на воспоминания прошедших студенческих лет. По-видимому, понимали, что, скорее всего, они больше не увидятся никогда. Они бы проговорили еще больше, но Николай не выдержал и сказал, что ему просто неудобно держать ее в коридоре и он сейчас принесет ей стул. Да и маленькая Танечка несколько раз выглядывала в коридор, словно разведчик, любопытствуя, когда же дядя вернется в комнату. Но Лена остановила его порыв, попросила принести ее стипендию и собралась уходить. Николай, отдав ей деньги, проводил ее до двери. На прощание они дружески обнялись, пожелав друг другу удачи. Николай всегда тяжело переносил расставания, особенно с теми людьми, с которыми у него складывались хорошие отношения. Вот и теперь, простившись с Еленой, ему стало тягостно на сердце, тем более у него возникло ощущение, что они уже никогда не увидятся.

Машина с контейнером пришла почти вовремя. Было двое грузчиков, но они, видя, что есть кому грузить, нагло филонили. А когда загрузили, то и вообще повели себя нагло, потребовав деньги «хотя б на бутылку». Дима, который сам теперь работал грузчиком на Нововоронежской АЭС, точно так же нагло осадил их, сказав, чтоб опечатывали контейнер и ехали побыстрее. В противном случае он пригрозил позвонить на станцию. Те заворчали, недовольные тем, что им ничего не перепадет. Николай же не стал идти на конфликт, сунул свернутые три рубля одному из них и попросил отдать ему документы на контейнер. Тот не спеша поставил пломбы и, вписав номера, отдал документы Николаю.

В тот же день поздним вечером проводили гостей. Расставание с родными всегда огорчает и вносит в душу какое-то щемящее чувство, влияющее не лучшим образом на настроение. Когда они вернулись домой и вошли в пустую комнату, настроение вовсе испортилось. Из вещей они оставили самое необходимое, да немного одежды. Из постельных принадлежностей личными были только простыни. Одеяло, матрац с подушками, они одолжили у комендантши. Вести спартанский образ жизни они могли, так как не были по жизни эстетами и к отсутствию комфорта относились спокойно.

Им оставалось закончить кое-какие дела, чтобы ехать по месту распределения. В первую очередь нужно было сдать обходную справку, свидетельствующую о том, что они не имеют задолженностей в библиотеке и общежитии. Также надо было сняться с профсоюзного и комсомольского учета. После этого им следовало получить необходимые документы из деканата с направлением на работу и в торжественной обстановке поучаствовать на собрании с вручением диплома. Так как торжественное собрание намечалось на двадцать шестое февраля, то у них оставалась в запасе целая неделя. В этот вечер они решили на все эти свободные дни уехать к родителям Ларисы. Они предполагали, что, начав работать, уже нескоро смогут их навестить.

С самого утра занявшись сбором подписей на обходную справку, они не заметили, как пробежало время. В главном корпусе МЭИ встретили Маргариту, которая сказала, что уже заказаны места в ресторане «София» на двадцать четвертое февраля. Они организовали места в расчете на всю группу, но теперь нужно было у каждого узнать, кто собирается присутствовать, а кто нет. Лариса ответила, что они уезжают вечером в Нарву и планируют вернуться как раз в этот день. Деньги отдавать на мероприятие не стали, сказав Маргарите, что если надумают прийти, то уже в ресторане присоединятся и внесут нужную сумму.

Отец Ларисы сразу же на следующий день после того, как Николай с Ларисой без предупреждения прибыли к ним погостить, принес целый пакет вяленой корюшки, зная, что зятю для сиюминутного счастья больше ничего не надо. Николай, словно кот, мог съесть этого лакомства столько, сколько позволяли ресурсы и желудок. Причем зная, что от излишества у него возникала аллергическая сыпь, он с трудом останавливал себя. Лариса помогала ему, призывая к совести, говорила: «Ты хоть другим оставь!». Но он знал, она больше это говорила для его же пользы, потому что реальных конкурентов не было, исключая саму Ларису. Иногда она присаживалась рядом и с удовольствием съедала несколько рыбешек.

Коллега Лидии Ивановны, как и обещала, привезла учебник литовского языка. Это была довольно объемная книга, насчитывающая более пятисот страниц, с обложкой темно-зеленого цвета. В верхней части обложки белыми буквами значилось: «Ю. Александравичюс. Литовский язык». Николай с Ларисой полистали учебник. Он мало чем отличался от учебников такого направления. Здесь, как и в других учебниках иностранных языков, все начиналось с изучения букв и их правильного произношения. И с первого урока были даны упражнения, которые без учителя или носителя этого языка были практически бессмысленны. Тем более для Николая, который реально никогда не слышал этого языка, исключая поездку в Паневежис. Та жа картина складывалась и для Ларисы. Они были привыкшие к учебе, поэтому, понимая необходимость знания языка, принялись не заучивать слова, поскольку не знали, как их правильно произнести, а читать учебник, стараясь запоминать грамматику и понять особенности литовского языка. Конечно, на этом этапе это мало что давало для практического знания, но все же в их головах складывалась определенная система и понимание задачи. Запоминались лишь отдельные слова, которые, как им казалось, не вызывали трудностей в правильности их произношения.

Они вернулись в Москву днем позже намеченного – двадцать пятого февраля. Вышло так, что они садились на проходящий поезд, но двадцать третьего был праздник Советской Армии, и, по-видимому, из-за этого мест не оказалось. Им ничего не оставалось, как вернуться в родительский дом и выехать на следующий день. Так они и не попали на вечеринку группы. В дверях нашли записку: «Дорогие Барсукаускасы! Ждем вас в 18:00 (и позже) в ресторане «София» (м. Маяковская). С нетерпением и надеждой на встречу! Вся М-7-81 и особенно лейтенант Соколов».

Они не были любителями застолья, поэтому сильно не огорчились. Но им было жаль, что они не смогли побывать вместе с людьми, с которыми провели студенческие годы. Улыбнулись от записки Виктора, который «распределялся» в ряды Советской Армии. Теперь оставалась еще одна возможность встретить своих одногруппников – это торжественное собрание по случаю окончания института.

Зал был заполнен настолько, что мест для всех не хватило. Многие просто стояли в проходах. Они сумели встретить только некоторых одногруппников. В такой толчее трудно было увидеть своих, кроме того, многие попросту не пришли. Речи, пожелания – все было традиционно. Торжественно вручили дипломы только тем, кто с отличием закончил вуз, а остальным предстояло прийти в свой деканат и получить диплом в более скромной обстановке: из рук начальника курса или секретаря декана.

Спешить уезжать из Москвы им не было смысла, так как контейнер, должен был попасть в Паневежис только по истечении трех недель. Поэтому они спокойно утрясли все дела и полностью рассчитались с институтом. Оставив комендантше денежный залог, получили необходимую подпись и договорились с ней, что проживут еще неделю. Эти были последние московские дни, и они их посвятили тому, что прощались с этим огромным городом, который стал для них родным и близким. Ходили в театры и кино, днем, если позволяла погода, просто бродили. Навестили парк и телефонную будку, в которой Николай впервые попытался поцеловать Ларису. Теперь, когда они стояли возле этой будки и вспоминали те далекие мгновения, все выглядело смешным и наивным. Но это были приятные минуты, которые лежали в начале их общей семейной истории.

Уже были куплены билеты до Вильнюса. И в последние дни пребывания в Москве на них накатило уныние или своеобразная хандра, связанная с переездом. Возможно, это случилось из-за того, что к ним пришло понимание, что они отрываются от чего-то хорошо знакомого и понятного, а идут туда, где их ничего не ждет, кроме неизвестности. В душах воцарилась тоска. Особенно это было заметно по Николаю. Лариса, в отличие от него, старалась держаться более оптимистично, хотя и не очень-то у нее это получалось. В предпоследний день перед отъездом они пошли в институт. Заглянули в аудитории, прошлись по коридорам, словно тем самым хотели впитать в себя этот дух студенчества. Окунулись в воспоминания, а затем перешли к разговору о текущем.

– Коля, ну что теперь горевать, все надо принимать так, как есть, – сказала Лариса, когда они вышли на центральную лестницу и собирались спуститься, чтобы покинуть если не навсегда, то на долгое время свою альма-матер. И никто не мог сказать, когда в жизни им придется с ней увидеться.

– Я не горюю, просто у меня такое ощущение, что мы сделали что-то не так, – ответил ей Николай.

– Что не так? Ты только подумай, какую гору мы преодолели! Думал ли ты когда, что сможешь закончить институт? Думал? А теперь, смотри, он у тебя за плечами! Разве этого мало? Вспомни, сколько человек выгнали после первого семестра, а сколько поступало и не поступило. А мы с тобой такое преодолели и должны этим гордиться.

– Да, конечно, гордиться есть чем. Все же теперь можно считать, что мы – не последние люди-человеки, тут ты права, я с тобой согласен. И тебе спасибо, что ты случилась в моей жизни. Не будь тебя, еще не ясно, как все у меня бы сложилось. Я считаю, что благодаря тебе я смог преодолеть тот трудный для меня первый курс. Помнишь ту первую сессию, когда я после травмы думал, что это конец всему. Помнишь, как ты вытягивала меня, как помогала мне, как заставляла не опускать руки, – он сделал маленькую паузу. – Только я не это хотел сказать. Почти шесть лет мы сушили мозги, а теперь вновь это нужно делать. Учить язык, опять сидеть за учебниками, вместо того, чтобы учиться другому. Поэтому я и говорю, что сами себе создаем проблемы.

– Коля! Мы с тобой уже не раз о том разговаривали. У тебя сейчас элементарная депрессия. Ты думаешь, мне легко уезжать? Я бы с удовольствием осталась в Москве. Здесь много перспектив и возможностей. И вообще, теперь могу сказать тебе одну вещь. Если бы ты хотел здесь остаться, то мы бы остались. Тренер мой предлагал уладить этот вопрос по своим каналам. Но ты всегда говорил: что угодно, только не здесь.

– Вот так новость! Чего ты молчала? – удивленно спросил Николай. – Кто знает, может, этот тренерский вариант был бы и лучше, чем Паневежис. Как повернулась бы жизнь в этом случае, никто не знает. А насчет депрессии, думаю, ты не совсем права. Мне не жаль уезжать из Москвы, просто жаль уезжать из своего устоявшегося, знакомого, родного мира. Сколько замечательных, интересных людей мы потеряем. Ты не обращай на меня внимания, мне всегда трудно расставаться и с людьми, и с местом. Я с армии увольнялся, казалось бы, из неволи, и то было тяжело. Такой уж я человек. А теперь, смотри, я ведь в Москве с ноября 1978 года. Восемь с половиной лет я здесь живу. Неспокойно как-то на сердце, но я знаю, все пройдет, только нужно время.

– Да, жизнь нас свела со многими интересными людьми. И это, наверное, главные потери на сегодняшний день. А к новому месту мы привыкнем, вот увидишь, все у нас будет хорошо. Давай оптимистичнее смотреть в будущее. Я тебе не дам возможности опустить руки, ты меня знаешь, сам так только что сказал, – Лариса растянула губы в улыбке хитрой лисы. – Мы с тобой многое преодолеем.

– Я не сомневаюсь, преодолеем.

Они вышли из главного корпуса на улицу, и Николай вдруг вспомнил себя, когда он в солдатской форме вышагивал перед этим зданием, чтобы подать документы на подготовительное отделение.

– А знаешь, Лариса, мы с тобой не гору преодолели, а всего лишь три с половиной ступеньки.

– Что? Я не поняла, какие три с половиной ступеньки? – Лариса вопрошающе смотрела на него, не понимая, о чем он говорит. – Что ты имеешь в виду?

– Говорю, преодолели три с половиной ступеньки. А о том, что я имею в виду, ты узнаешь, только это будет еще не скоро. Возможно, когда преодолеем еще несколько ступенек и перевернем не одну страницу жизни. А пока давай прощаться с институтом.

Они остановились, повернулись и молча посмотрели на фасад родного, но уже не их института. Они чувствовали себя только что родившимися детьми, которым отсекли пуповины, тем самым сделав их самостоятельными и независимыми от матери. И теперь эта мать величаво и молчаливо взирала на них спаренными колоннами, только внутри их бетонных тел вряд ли что-либо шевельнулось – слишком они были нечувствительны к человеческим слабостям и эмоциям.