В это захолустье было не так-то просто добраться. Сначала два часа на электричке от Москвы в северном направлении, потом полчаса в набитом битком местном автобусе и еще полчаса по проселочной дороге. К счастью, у меня был свой транспорт. И я возлагал большие надежды на эту встречу…
Добравшись до поселка, я прошел по пустынным улицам, мимо старых, покосившихся домов, направляясь прямиком к заветной цели.
В огороде одиноко копался какой-то старик. Он поднял голову, заслышав мои шаги, и я узнал его. Это был тот самый человек, хоть и выглядел он гораздо старше своего паспортного возраста. Я смело встретил его подозрительный взгляд.
— Здравствуйте, — громко сказал я. — Меня зовут Михаил. Я журналист из Москвы. Хочу написать про вас… и вашу волшебную флейту. Флейту Азатота.
От моих моих слов старик вздрогнул, словно от боли, но потом обреченно вздохнул и махнул рукой, приглашая в дом.
Через несколько минут мы пили крепкий чай за деревянным столом.
— Найти вас было не так-то просто, — заметил я.
— А зачем тогда искали? — буркнул собеседник.
— Хотелось бы побольше узнать о вашем феномене. Другие целители так и маячат кругом — в газетах, на телевидении. А вас окружает какая-то тайна. Тайна из прошлого! К тому же сам метод совершенно нетрадиционный.
— Но я больше не практикую.
— Ну так расскажите! Как вы начали этим заниматься, почему перестали. Откуда взялась ваша флейта. Кстати, можно на нее посмотреть?
— Можно, — кивнул старик и, покопавшись в каких-то тряпках, вынул на свет Божий удивительный музыкальный инструмент.
Флейта Азатота выглядела необычно. Похоже, она была сделана из полой кости какого-то древнего существа. При взгляде на нее возникало странное чувство, будто она живая.
Целитель хлебнул чаю и начал свой рассказ:
— По специальности я историк. Точнее, археолог. Вы знаете, что я был учеником профессора Рогова, Ивана Семеновича? Вам вообще знакомо это имя?
Я кивнул.
— Сейчас о нем почти никто не помнит. А если и вспоминают, то как о выжившем из ума старике-неудачнике. Хотя он во многом оказался прав!
Вы слишком молоды, чтобы помнить то время — так называемый «период застоя». А ведь тогда у нас было интересно! Как всегда, на закате империи расцветали культы и суеверия, с поправкой на XX век — НЛО, «снежный человек», экстрасенсы, Атлантида… Профессор Рогов тоже искал свою Атлантиду — но не в глубинах океана, джунглях Южной Америки или вершинах Гималаев, а на нашей российской земле, ее бескрайних просторах и давних временах. Он отказывался верить во тьму, царившую здесь тысячи лет до Рождества Христова. Сторонников у него было мало, и только прежние научные заслуги берегли старика от опалы.
— В чем же он оказался прав? — решил уточнить я. — Что-то я не слышал ни о каких древних цивилизациях на нашей территории.
— А как же Аркаим? — поддел меня археолог. — Это древний город-крепость протоариев. Его раскопали в 87-ом. А затем и другие города Синташты — страны, процветавшей почти четыре тысячи лет назад, всего в паре сотен километров от нынешнего Челябинска. Сейчас полагают, что волна этой древней культуры прошла с востока на запад, породив пресловутый Стоунхендж. А Каргалы, где тысячу лет выплавляли медь, пока кругом царил каменный век? Я уверен, что в нашей земле найдется еще много удивительного, если поискать. Только вам, молодежи, это уже не интересно…
— Ну, почему же, — вежливо заметил я.
Старик посмотрел на меня и, вздохнув, продолжил свой рассказ:
— В общем, официальные экспедиции для проверки своих гипотез Ивану Семеновичу проводить запретили, но у него хватило сил и смекалки организовывать неофициальные — на свой страх и риск.
Одна из таких экспедиций и перевернула нашу жизнь. Кроме самого Рогова, в ней было еще трое его аспирантов — и я в том числе. Мы были молоды и полны энтузиазма в поисках неведомого.
Однажды мы остановились поблизости от какой-то захолустной деревни только не спрашивайте, где это, я не скажу. Ничего примечательного там не было, все — как обычно: беззубые старики, голосистые бабы, спившиеся мужики и их дебильные дети… — рассказчик тяжело, с надрывом закашлялся. Я терпеливо ждал.
— Илоты, — вымолвил он, прочистив горло стаканом теплого чаю.
— Что? — не понял я.
— Илоты. Был такой народ в Древней Греции. Редкий случай коллективного рабства в истории. После завоевания Спартой за несколько поколений илоты полностью утратили свою культуру. Распахивая земли, они находили обтесанные камни и приписывали их циклопам, а проржавевшие мечи и кинжалы выкидывали в реку Эврот, потому что спартанцы запрещали иметь оружие. Они не ведали, что пашут на развалинах великих городов, что этим оружием их предки сражались под стенами Трои.
— При чем тут Троя? — на всякий случай спросил я, потеряв нить.
— Не при чем! — буркнул бывший историк. — Забудьте. Итак, местные жители рассказали нам, что склон глубокого оврага около деревни недавно обрушился и стали видны какие-то странные камни. Мальчишки пугали друг друга историями о блуждающих зеленых огоньках над тем местом. Иван Семенович сразу же заинтересовался необычной находкой.
— И что там оказалось?
— Древнее погребение. Совершенно неизвестной культуры. В каменной могиле лежал скелет добрых двух метров длиной. А ведь до сих пор считалось, что древние люди были низкорослы… Мы не нашли ни старинного оружия, ни драгоценностей — того, что обычно клали с покойным. Зато там находились удивительные артефакты. Одним из них и была флейта…
— Флейта Азатота?
— Так окрестил ее один мой знакомый много лет спустя. Но разве дело в названии? Мы так не узнали имени погребенного исполина — там не было никаких надписей. А если бы даже и были, не думаю, что мы смогли бы их расшифровать.
Рассказчик задумался, и лицо его исказилось от тягостных воспоминаний.
— Весь день был ясным, — наконец вымолвил он. — Но к вечеру невесть откуда набежали тучи. Засверкали молнии, прогрохотал гром. Мы приготовились к дождю, но его так и не пролилось ни капли.
Ночью профессору Рогову стало плохо. Мы не понимали, что с ним, и ничем не могли помочь. А до ближайшей больницы было двадцать километров по бездорожью… Иван Семенович бредил, и его отрывистая речь внушала нам, молодым людям, ужас. Профессор кричал, что его душат призраки с зелеными глазами, ни с того ни с сего переходил на древние языки… И наконец умер.
А в нас словно бес вселился. И вот, под сполохи зарниц и далекие раскаты грома, у еще не остывшего тела Рогова, мы поделили сокровища Древних, ибо они влекли нас с необъяснимой силой…
— И вам досталась флейта? — уточнил я.
— Да! — выдохнул осквернитель могил. В лице его читалось странное возбуждение. Должно быть, он слишком сильно переживал события той ночи.
— Как вы научились играть на ней и когда обнаружили ее целебную силу?
— В детстве меня учили музыке, — усмехнулся рассказчик. — Может, и это повлияло каким-то образом. Чем больше я думаю над прошлым, тем больше чувствую, что все было не случайно! А на ваш вопрос я отвечу просто: мне было видение. Точнее, вещий сон.
В этом сне я шел через какое-то жуткое место под зеленым небом, а вокруг лежали тела людей — искалеченные, в язвах, крови и гное. В руках у меня была флейта — я заиграл на ней, и умирающие исцелились. Они поднимались с черной земли — один за другим, благодаря меня тихим голосом и лучезарной улыбкой. А потом расправляли крылья за спиной и улетали ввысь…
Проснувшись, я уже все знал и умел. Точнее, все необходимое.
— Расскажите, как вы лечили людей. К сожалению, мне не удалось найти о вас почти никаких упоминаний в официальных источниках. В отличие, скажем, от Джуны и прочих деятелей того времени.
— О, я был осторожен! Как-никак, из семьи врагов народа. Я никогда не доверял власти — сегодня она смотрит на что-то сквозь пальцы, а завтра… Короче, я не лез на рожон. Работал только с теми, кому верил. И не пытался заработать денег и славы. Разве Спаситель требовал платы за свои чудеса?
— Вы верующий человек?
— Не православный, если вы это имеете в виду. Хотя теперь у нас все православные, даже грабители и убийцы ходят с золотыми крестами… В молодости я был атеистом, а потом, когда произошло все это… Не знаю. Я верю в Неведомое Нечто. И Оно совсем не так благостно, как ваш боженька, поверьте мне.
— Допустим. Ну, так что же вы можете рассказать о вашей практике?
— Ни имен, ни дат я не назову. Если вы узнаете их сами — ваше дело.
— Я уже раскопал немало…
— Тогда вы должны меня понять. Я лечил своей музыкой — точнее, не моей, а флейты — даже самые тяжелые, запущенные и неизлечимые случаи. Мне только что не удавалось поднять на ноги мертвецов. Можете себе представить, как были благодарны мне люди. Каких трудов мне стоило уклоняться от их благодарности!
— Зачем же вы все-таки занимались целительством?
— Потому что считал своим долгом помогать людям! Если я могу это сделать, значит, должен. Разве не так? Впрочем теперь я уже сомневаюсь в этом. Когда болен весь народ, когда он разлагается и вымирает, помогать отдельным людям — все равно, что пытаться вычерпать море.
— Мрачно вы рассуждаете! Кстати, у вас есть какое-нибудь рациональное объяснение своему методу? Или это какая-то магия?
— Одно время я лечил пару крупных советских ученых — ведь они, как и простые смертные, подвержены все тем же болячкам — и наслушался от них разных теорий. Что-то в плане научной фантастики. Я запомнил их объяснения, хотя и не очень понял — при моем гуманитарном образовании.
По одной версии, музыка флейты представляет собой волновой код, особую аналоговую программу, воздействующую на подсознание и пробуждающую целительные силы самого организма. Таким образом, это архаическая версия НЛП, модного нынче нейро-лингвистического программирования. Впрочем, мы, историки, знаем, что им владели еще египетские жрецы и древние шумеры… Может быть, точнее будет сказать о программировании нейро-акустическом, поскольку воздействие идет на невербальном, доязыковом уровне. В этом его универсальность!
По другой гипотезе, музыкальный звук действует непосредственно на биохимию организма, входя с ним в какой-то резонанс. Вы знаете, что у каждого белка-фермента в человеческой клетке есть «своя» нота, которую он неслышно исполняет во время своей работы? Позвольте, у меня где-то записано… Вот, из ферментов гликолиза альдолаза играет «до», энолаза — «ре», дегидрогеназа «ми», цитохром-редуктаза «фа», фосфорилаза — «соль»… и так далее. Конечно, не точно, и в разных октавах, и тем не менее!
Но, как я уже сказал, это не более чем предположения. Гораздо удобнее все объяснить волшебством. Как историк, я знаю, что в магию верили все народы и во все времена. И кто знает, сколько это еще будет продолжаться?
— Когда и почему вы перестали лечить?
— Когда почувствовал, что от сеансов мне становится плохо. Уходили силы, помрачалось сознание… Я словно терял себя. У меня бывали странные галлюцинации. Я ощущал какое-то чужеродное присутствие. Нет, это трудно объяснить… К тому же я слишком быстро старился, хотя сначала не замечал этого. Я сейчас выгляжу лет на двадцать старше своего возраста, и чувствую себя соответственно!
— Вы не пытались лечить флейтой сами себя? — с интересом спросил я.
— Боюсь, что это невозможно, — покачал головой целитель. — Возможно, это одно из условий, на которых мне был послан судьбой этот дар… или проклятие.
— Зачем же так мрачно? Ведь вы многим помогли!
— Да? Я уже не так уверен в этом. Пожалуй, настало время рассказать вам самую страшную часть этой истории. Ту, в которой я живу сейчас и ношу в себе как личный ад…
Слушайте: я навсегда запомнил имя маленького мальчика, которого вылечил первым в той забытой богами деревне. Пару лет назад это имя появилось на страницах газет, с фотографией. Этот человек стал крупным преступным авторитетом, прославился убийствами и жестокостью. Наконец, он приговорен к смертной казни, но в связи с мораторием отбывает пожизненное заключение.
— Но вам не в чем себя винить! Вы же не могли заглянуть в будущее, чтобы решать — кому жить, а кому умереть.
— Но я решал! И выбирал жизнь. Почему-то я думал, что она лучше.
— А как же иначе?!
— Я рассказал еще не все. После того случая я начал потихоньку наводить справки о своих больных. Они меня не обрадовали. Во-первых, многие умерли позже — уже не от болезней, но от насилия, несчастных случаев и катастроф. И до этого они успевали причинить окружающим немало страданий. Во-вторых, некоторые бесследно исчезли. Вы знаете, сколько народу в нашей стране пропадает без вести?
Я сочувственно покивал, но это только раздразнило старика.
— А я вот не знал! В-третьих, многие сделали карьеру — стали чиновниками, бандитами, бизнесменами и прочими хозяевами жизни… В этом им немало помогло отличное здоровье! Кое-кто даже выбился в депутаты.
— Так это же хорошо! — приятно удивился я.
— Может быть, может быть… — скептически пробормотал рассказчик. У вас, молодых, иная система ценностей… А вот я, ретроград, почему-то не хочу принять эти факты за добрый знак. И меня снова начали мучать кошмары.
— Какие кошмары?
— Как будто я сижу на черном камне посреди огромного зала, играю на проклятой флейте, а вокруг танцуют какие-то огромные безликие фигуры. И я знаю, что этот танец несет людям зло и бедствия, но не могу остановиться тогда чудовища уничтожат меня.
— Вы принимаете какие-нибудь лекарства? — спросил я.
Этот невинный вопрос вызвал у хозяина флейты истерический смех, перешедший в тяжелый кашель. Я невольно отодвинулся. Уж не туберкулез ли у него?
— И последнее, — сказал я, меняя тему. — Не слышали ли вы в своих снах и видениях каких-нибудь волшебных слов или молитв?
— Что? — удивленно переспросил старик. — Странно, что вы спросили. Я действительно кое-что слышу. Что-то бессмысленное, я не знаю этого языка…
— А все-таки?
— Это звучит примерно так: «Зи дингир ана канпа! Зи дингир киа канпа!»
В следующую секунду лицо флейтиста исказилось безмерным удивлением и ужасом. И немудрено, учитывая,
— Отдай флейту, — сказал я, требовательно протягивая шестипалую руку. Словно сомнамбула, старик вручил костяную трубку мне. Она дрогнула у меня в ладони, но смирилась. Я удовлетворенно кивнул бывшему хозяину:
— Словом Единого и Силой Стражей ты свободен. Иди же с миром!
Старик медленно повалился на стол с блаженной улыбкой на лице. Когда его найдут, то решат, что он задремал и мирно умер во сне. Да так оно, в общем-то, и было.
Я вышел из дома, огляделся по сторонам, расправил крылья и поднялся ввысь, растворившись в бесконечной синеве неба.