Смотревшие кинофильм «АССА», безусловно, помнят титры с весьма оригинальными авторскими примечаниями. Одно из них представляло несведущему зрителю автора звучавших с экрана песен: «Борис Борисович Гребенщиков (р. 1953) — русский советский поэт и композитор, руководитель группы „Аквариум“». Это, однако, далеко не полная информация о человеке, чье имя вот уже почти два десятка лет на устах советских любителей рок-музыки.

Программист по специальности, выпускник отделения прикладной математики Ленинградского государственного университета Борис Гребенщиков (Боб, БГ) — многогранная творческая личность. Поэт, прозаик, композитор, певец, музыкант, художник. Он — автор музыки к фильмам С. Соловьева «АССА», «Свидание с Бонапартом», «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви», один из авторов песен в фильмах «АССА» и «Милый, дорогой, любимый, единственный..» (реж. Д. Асанова). Снимался в фильмах «Иванов» (дипломная работа выпускника ВГИКа А. Нехорошего), «Рок» (реж. А. Учитель) и «Черная роза…» (реж. С. Соловьев).

Увлечение русской поэзией (особенно поэтами ленинградской школы) и творчеством «Beatles» привело Б. Гребенщикова к созданию в июле 1972 г. группы «Аквариум». Группа родилась в одной из старых ленинградских квартир, где собиралась неравнодушная к современной музыке молодежь. Название группы придумал начинающий драматург Анатолий Гуницкий (Джордж).

— Собственно, не придумал, а предложил, — уточняет А. Гуницкий, — вот просто взглянул в окно и увидел вывеску на пивбаре. Пивбар назывался «Аквариум». Я и предложил — а остальным понравилось.

На первых порах группа в составе: Б. Гребенщиков — гитара, вокал, А. Гуницкий — ударные, Михаил Файнштейн-Васильев (Миша, Файн) — бас, Андрей Романов (Дюша) — флейта, гитара, клавишные, — активно сотрудничала со студенческим театром ЛГУ, пыталась записывать доморощенные магнитофонные альбомы, а начиная с осени 1974 г. активно участвовала в концертной жизни города. В 1975 г. к «Аквариуму» присоединился виолончелист Всеволод Гаккель (Сева), в 1977 г. — фаготист Александр Александров. После ухода А. Гуницкого за барабанами сменилось несколько музыкантов, пока в 1979 г. в группе не появился Евгений Губерман.

Поначалу репертуар группы отражал разнообразные интересы музыкантов: рок-н-ролл, восточная философия, бардовская песня, театр абсурда, поэзия обэриутства. Б. Гребенщиков уверенно экспериментировал как со стилем (джаз, панк-рок, рэггей, фолк-барокко и т. д.), так и с составом, вследствие чего количество участников группы варьировалось от двух до двенадцати, а на сцене «Аквариум» представал то как дуэт гитары и виолончели, то как традиционный рок-состав, то как джазовое комби с мощной секцией духовых.

Важную роль в формировании творческой концепции «Аквариума» как экспериментальной, ищущей новые идеи группы сыграл джазовый пианист и аранжировщик Сергей Курехин, пришедший в группу в 1981 г. В тот же период состав «Аквариума» пополнили гитарист Александр Ляпин, басист Александр Титов (Тит), барабанщик Петр Трощенков.

Под влиянием Курехина «Аквариум» некоторое время занимался поисками в области джаз-авангарда и музыки свободных форм, сотрудничал на концертах с такими звездами, как певица Валентина Пономарева и саксофонист Владимир Чекасин, а Б. Гребенщиков, помимо этого, принимал участие в записи ряда курехинских альбомов.

В начале 80-х гг. группа начала сотрудничать со звукорежиссером Андреем Тропилло и его домашней студией «АнТроп», на которой в 1980–1986 гг. были записаны десять магнитофонных альбомов, зафиксировавших на пленке наиболее интересные работы «Аквариума» тех лет. Разойдясь в миллионах копий, эти альбомы сделали группу известной во всех уголках Советского Союза и за рубежом, хотя судьба музыкантов группы вполне типична для многих наших популярных людей искусства застойной эпохи: запреты, гонения, подпольные концерты.

В последние годы поиски этнических корней привели Б. Гребенщикова и «Аквариум» к уникальному сплаву русского и древнекельтского фольклора, классического рок-н-ролла, музыки Вест-Индии и блюза. С этим были связаны и новые изменения в составе: уход С. Курехина, собравшего собственный оркестр «Популярная механика», приход скрипачей Александра Куссуля (утонул, переплывая Волгу, в августе 1986 г.) и Андрея Решетина, альтиста Ивана Воропаева, отказ от традиционного звучания.

Подлинным триумфом стало выступление «Аквариума» на IV фестивале Ленинградского рок-клуба в июне 1986 г., когда группа в знак признания своих заслуг была удостоена «Гран При» фестиваля. Вскоре после этого состоялись концерты в крупнейших залах Ленинграда, гастроли по всей стране, фирма «Мелодия» выпустила первый советский диск группы.

Можно по разному относиться к творчеству «Аквариума» и его лидера, но нельзя не признать, что оно представляет собой яркое и самобытное явление в отечественной культуре.

— Кого из русских поэтов вы любите больше всего, чью традицию продолжаете?

БГ: — Ближе всего мне Ахматова. Ну, еще Пушкин. Хотя, до него я еще не дорос.

— Борис, запомнились ли вам из детства какие-то ощущения, лица, идеи, события, от которых вы ведете счет своей сознательной жизни, себя сегодняшнего?

БГ: — Единственное, что помню, — я пел с детства. Еще не было ни бардовской гитары, ни рока, пел песни с пластинок. Но ведь все дети поют.

— А каков был стиль жизни в семье?

БГ: — В то время, «время оттепели», во всех семьях было одно и то же: разговоры о литературе, чтение стихов, философские споры. В этой атмосфере я стал сознавать себя как мыслящую единицу.

— Кто ваша мама по профессии?

БГ: — Она закончила юридический факультет, но долгие годы работала модельером. Только пятнадцать лет назад перешла в университет — социологом. Вообще же ей всю жизнь нравилось рисовать.

— В каком-то смысле вы повторяете ее путь: закончив математический факультет ЛГУ, посвятили себя музыке.

БГ: — Вероятно, это схема семьи.

— Ну, а мамина работа оказывала какое-то влияние?

БГ: — На нее — может быть, на меня — нет. Дом был завален картинами — вот и все.

— Как рано вы пристрастились к чтению?

БГ: — Читать начал до школы.

— Стихами увлекались?

БГ: — Никогда особенно. Разве что в период шестнадцатилетия, когда все читают стихи.

— Как и когда лично для вас начался рок?

БГ: — В начале шестидесятых это уже носилось в воздухе. По телевидению передавали фигурное катание, там иногда проскальзывали музыкальные эпизоды из рока. Можно его было услышать и по радиоприемнику. Это притягивало, как магнит. Я тогда сразу почти физически почувствовал, что это мое, что это правильно. С тех пор мой подход к жизни не менялся.

Над Питером зажглась звезда Аделаида — это БГ ее зажег. Светит так ярко, что спать нельзя. Все говорят Бобу: «Зачем ты ее повесил? Сними — и без нее белая ночь в городе…». А он ухмыляется: «Сниму, если мне дадут выступить в „Песне-87“». Ему говорят, что в «Песне-87» уже все места куплены, предлагают «Песню-88». А БГ разревелся: «Нет, хочу в „Песню-87“ и только!». Не по-христиански, в общем, вел себя…

— Когда вы впервые взяли гитару в руки?

БГ: — Первую связную песню «Beatles» сыграл летом 1968 года.

— Ваше музыкальное образование?

БГ: — Приблизительно 30 лет слушанья музыки и 20 лет ее исполнения. Как правило, от формального образования творческие органы человека костенеют. Никогда к нему не стремился.

— Чье влияние на ваши музыкальные вкусы наиболее сильное?

БГ: — «Beatles», Вертинский, Боуи, Окуджава, Дилан, Клячкин, Олдфилд, Хьюман, Лигг. И любая интересная музыка, которую слышу.

— Каких наших музыкантов вы выделяете?

БГ: — Цой, Чекасин, Валя Пономарева.

— Вы помните свою первую песню?

БГ: — Конечно. Хотя, как давно это было — 1972 год…

— Не пытаетесь ее исполнять в концертах?

БГ: — Нет. Мысли в ней были хорошие, но все остальное — на довольно-таки топорненьком уровне.

— Аббревиатура БГ когда появилась?

БГ: — Давно, еще в семидесятых. Борис Гребенщиков — и звучит тягуче и расписываться долго. БГ — так проще…

— Ваше первое публичное выступление?

БГ: — Ночной фестиваль в Юкках летом 1973 года. Я выступал как романтический акустический мальчик с песнями Кета Стивенса на одной сцене с «Санктъ-Петербургом», бывшими «Землянами», «Манией» и т. д., чем тогда очень гордился.

— Что было до «Синего альбома»?

БГ: — Из записей: «Искушение святого „Аквариума“», «Борис и Джордж». 1973 год. Очень смешная и своеобразная маета. «Притчи графа Диффузора» — «Аквариум» (акустический), 1974 год. «Милая романтика», «Менуэт земледельцу». 1974 год. «Четыре вещи, электроабсурд». «С той стороны зеркального стекла». Соло. 1976 год. Первая запись в относительно нормальной студии. «Все братья — сестры». «Борис и Майк». 1978 год. «Микрофон в чистом поле — и вперед».

— Что позволяло вам «держать удар?» Насколько я знаю, судьба ваша долгое время складывалась отнюдь не гладко?

БГ: — А я никогда никому не противостоял… Какой толк опускаться до драки на таком уровне? Ну, выгнали меня из комсомола, так он изначально был не нужен: меня записали туда вместе со всеми в школе, потому что тогда было положено… Ну, прогнали меня с работы, так мне она была совсем неинтересна. Да простят меня мои учителя, но я никогда толком не мог взять интеграл. А математиком-теоретиком оказался только потому, что считал это более честным по отношению к Советской власти, чем становиться инженером. Все-таки без математиков-теоретиков она преспокойно могла обойтись…

И так — во всем остальном. Ну, не хочет меня Система — и слава Богу! Я очень благодарен нашей Системе: будь она гибче, я рисковал бы стать конформистом в гораздо большей степени…

Вообще, каким бы безнадежным и отчаянным ни казалось положение человека, но, если он сохраняет силу духа, он выстоит. Только сила духа — это не когда ты можешь ребра ломать, а когда веришь, что твое собственное хорошее отношение к людям никуда не пропадает… Я даже не буду говорить очевидное, что Бог за своими присматривает. Это всегда так. Но просто, если еще самому не поддаваться на провокации, на искушение стать мелким, злым, гадким…

— Допустим, вы так счастливо устроены, что никакие внешние обстоятельства не влияют на ваше творческое самоощущение. Это еще не снимает проблему, как таковую. На пути творческой реализации многих людей стоят и неустроенный быт, и формализм… Да мало ли! Как быть им?

БГ: — Получается, что мы, не решив своих проблем, начинаем решать проблемы других людей, которые, кстати, нас об этом не просили. При массовом охвате теряется суть проблемы. Мне вспоминается разговор в Харькове людей, неудовлетворенных своей работой: «Что же всем в сторожа идти? Вот я инженер, и таких, как я, много. А сторожей в городе всего сто. Ну, может быть, для меня и найдется сто первое место, а как быть остальным?» Это не подход.

— Это не подход, потому что человек ищет убежище от жизни, вместо того, чтобы искать возможность активного и творческого участия в ней.

БГ: — Я про это и говорю. Если человек хочет чем-то заниматься — он будет этим заниматься. Если у рабочего есть призвание — он станет хорошим рабочим, несмотря на формализм и прочее. На крайний случай человек может создать новую профессию, выбить не существовавшую ставку. В Новгороде, например, есть человек, который реставрирует гусли. Не было до него такой профессии. Я знаю людей с высшим образованием, которые работают лесниками. Все зависит от того, насколько сильно человек хочет.

Боб любил всякие превращения. Однажды превратился в Единорога и пошел гулять в Летний сад. Глядь, а навстречу десять стрел летят. Он от них наутек, но одна стрела все же попала в бедро.

…Проснулся Боб в холодном поту. С тех пор всегда пел: «Девять стрел…». А иногда даже: «Восемь…» — страховался.

Приехали древние кельты в Питер своего земляка БГ послушать. Послушали, пошушукались и решили: «Наш!» И подарили ему Единорога, да не простого, а какой-то гигантской древнекельтской породы. Призадумался Боб, куда его девать (тем более, что у него один уже есть), чем кормить? Решил в Зоопарк определить, да Майк не берет — ему и женщин по горло хватает. Проклял тогда БГ всех древних кельтов с их подарком и к раннему пигмейству обратился. Там хоть все маленькое…

БГ: — …вспомните время создания этой песни… 1983 год… В этой ситуации с нашей стороны было вполне логично обратиться к «властям» (разумеется, только на таком — метафизическом уровне): мы вам вреда приносить не собираемся. Я говорил как бы: да, меня можно «брать руками», только неизвестно, что из этого выйдет…

Как видите, все повернулось само собой: и руками нас не взяли, а мы остались, какими были.

БГ: — Та или иная идея может быть замечательной, плохо ее применение, которое тормозит движение вперед. При этом мы должны держать в поле зрения высокий ориентир, свою звезду.

— И бороться против окостенелых форм, которые уже не способны не только излучать, но и пропускать свет?

БГ: — Нет. Свету ничто не может преградить путь. Он — внутри человека. Только сам человек и может в себе его погасить, поддавшись, например, омертвелой традиции..

Боб мечтал о Дне Серебра — ждал его каждое утро. Но День Серебра, как назло, не наступал. И вот однажды Боб проснулся в холодном поту. Смотрит, а рядом с ним Хозяин лежит и смеется-заливается. Боб у него спрашивает: «Не наступил еще День Серебра?» Но не отвечает ничего Хозяин, только смеется пуще прежнего и за ухом Боба щекочет. А, впрочем, может, это и не Хозяин был…

Решил Боб прочитать Коран. Только подумал об этом, глядь — Хозяин тут как тут и пальчиком грозно качает: «Богохульствуешь, язычество приветствуешь!» Смутился Боб: «Да я, да я…» А Хозяин уже замахнулся красной книжицей и бах Боба по макушке! Очнулся Боб, смотрит: да это же материалы последнего съезда. Задумался крепко — было, о чем задуматься…

— Затронула ли вас как-то бардовская песня?

БГ: — Я пел всего Окуджаву, почти всего Высоцкого, Клячкина и Вертинского, что удавалось найти. В силу свойств своей натуры никогда не любил песни, в которых присутствовал сырой, мрачный, подвальный элемент. Их атмосфера меня удручала. Я и в жизни этого не любил и всегда отталкивался от этого. Та музыка, которая мне нравилась, была освобождением. Благодаря ей я понял, что я нормальный человек. Вообще же рок и бардовская песня долгое время сосуществовали во мне, никак не пересекаясь. Рок был мое.

— Ваше отношение к Петербургу?

БГ: — Я воспитанник этого города. Другого не мыслю. Город света и тьмы. Мечтаю разделить эти компоненты и жить во свете.

— Что бы вы подарили другому человеку, если были бы всемогущим?

БГ: — Радость.

— Чему вы радовались в последний раз?

БГ: — Любви к миру, в котором живу.

— Ваша мечта?

БГ: — Приносить радость.

— Ваше отношение к любви. И есть ли она?

БГ: — Извините, а что еще есть?

БГ: — Если жить с любовью, то самый маленький шаг будет доставлять радость. Можно поскандалить, даже подраться с обидчиком, а можно поговорить по-человечески, и тогда все будет нормально. Со злом нужно бороться не злом, а отрицанием зла. И от этого получаешь удовольствие не меньше, чем от написания самых прекрасных песен. Потому что с кем-то обошелся по-человечески, потому что победил зло в себе…

БГ: — У меня нет никакой ответственности за идущих следом, есть ответственность за собственную душу перед Богом. Кстати, я думаю, из-за этого за нами кто-то и шел. Но мы никого никуда не обещали привести. Никогда.

— Так куда же вы идете?

БГ: — Я даже не могу сказать, что иду. Я чувствую в любой момент, что мне следует делать, я знаю, где мои долги. Но я не плачу́ по чужим счетам.

— Борис, вас ленинградские хиппи, «системные люди» считают одним на своих вождей. Как вы относитесь к их мнению?

БГ: — Отрицательно. Они утверждают, что только ведя их образ жизни, можно оставаться честным. Конечно, когда бездельничаешь, когда зависишь только от самого себя, делать это гораздо легче. Со мной на факультете математики ЛГУ учился парень, который впоследствии стал «пророком» хиппи. Живет где-то в Пскове, ходит грязный, нечесаный. Кто он по сути? Неудачник. Ему уже трудно войти в колею нормальной жизни. Внутри них духовная пустота. Ошибаются те, кто утверждают: «Таких людей затягивает болото хиппи». Нет, их затягивает собственное внутреннее болото.

— Как вы оцениваете нынешнюю молодежь?

БГ: — Людям во все времена свойственно было стремление к гармонии. Но сейчас происходит дикая расбалансировка духовного начала в человеке. Особенно это отражается на молодежи. Причин много. Результат: у большинства отсутствует внутренний стержень, который позволяет «держать себя в рамках».

— Какие вам необходимы зрители на концерте? Каковы ваши взаимодействия?

БГ: — Которые слушают и реагируют. Энергия, которой мы обмениваемся с залом и которую генерируем друг другу, — это 90 процентов всего концерта. Это то же самое, что и некоторые особенные моменты в отношениях мужчины и женщины.

— Как рождается музыка?

БГ: — Она не рождается. Она есть, ее надо только услышать.

— Что появляется раньше: стихи или музыка?

БГ: — Чаще — фраза или одно-два слова, которые почему-то правильны. Они быстро находят свою музыку (как правило) и ждут остальных. Иногда приходятся долго искать. А вообще, главное — не мешать…

— А как бы вы определили рок, что отличает его от других музыкальных направлений?

БГ: — Определить — значит ограничить.

— Разумеется, и все же у людей отчего-то есть потребность формулировать и определять. Хотелось бы услышать определение рока.

БГ: — Но нужно ли року, чтобы его определяли?

— Как вы попали на телевидение?

БГ: — О, это интересно. Люди из телевидения приходят к нам как-то и говорят: «„Два тракториста“ — замечательная песня, мы хотим ее снять». «Хорошо, снимайте». — «Но в ней нужно выбросить трактористов!» — «Зачем?» — «А слово „тракторист“ нельзя произносить по телевидению!» Я их спрашиваю: «Ребята, а вы случайно с ума не сошли?» Они говорят: «Да мы-то не сошли, но у нас начальство. Если так снимем — не пропустят». — «Хорошо, — говорю. — Что вы предлагаете?» — «Ну, пианисты».

Вот так… Но это было давно, когда я думал, что таким путем можно чего-то добиться. Теперь я не позволю ради появления на экране портить песню.

Джоанна Стингрей, восходящая певица из Лос-Анджелеса, приезжала в СССР в середине 80-х годов. Она встретилась с «Аквариумом» и была так очарована их музыкой, что в 1986 году тайно вывезла в США их кассеты, а также кассеты еще трех ленинградских групп. Вернувшись в Америку, она выпустила пластинку избранных песен «Красная волна: четыре группы из СССР», которая стала дебютом «Аквариума» в США.

Пришла Джоанна Стингрей к Бобу — на ночь себя предлагать. А Боб ее спрашивает: «А ты можешь двигать?» У Джоанны в голове все смешалось: чем двигать, как двигать, зачем двигать, когда двигать? Головой покачала да и ушла ни с чем.

БГ: — В «Треугольнике»… все решает именно обэриутство. Я смеюсь, а не закручиваю рукава для борьбы с этой мрачной жизнью. Борясь с чем-то, человек неизбежно оказывается на одном уровне с тем, против чего борется. Бороться нельзя, находясь, допустим, чуть выше!

БГ: — Нас с самого начала многие интерпретировали как группу чуть ли не политическую. А мы никогда политикой не занимались. Живя в «Аквариуме», мы практически не ощущали, какая вокруг власть. Как-то обходились. Играли то, что играли, это было безумно интересно. Исполняли собственную жизнь. Может быть, социальными мы казались потому, что пели о реальных вещах? Но это не политика. Мне всегда было интересно писать о том, что длится дольше, чем моя жизнь. Мне скучно писать про Брежнева, про перестройку. Это болтанка по поверхности жизни, а океан как невозмутимо лежал, так и лежит. Меня интересует то, что происходит в глубине.

БГ: — У нас как-то не принято думать о психологии женщин. Однажды изрекли — женщина, мол, загадка — и успокоились. Хотя бы легкое понимание нам, мужчинам, не помешало бы.

В женщине мы видим только то, что нам нужно, чем мы пользуемся, что нам в ней выгодно. Но все это может не иметь ничего общего с реальной женщиной, с ее потребностями, желаниями, надеждами.

Идеальная модель отношений — когда мужчина и женщина взаимно дополняют и обогащают друг друга, но не зависят друг от друга при этом. Добиться чего-либо с помощью насилия, наступая другому на горло: я, мол, знаю, что тебе нужно! — невозможно.

— Боюсь, то, что вы сказали о женщинах, будет принято ими в штыки: на пассивную, выжидательную роль современные женщины не хотят соглашаться.

БГ: — Пользуясь пассивным принципом, можно добиться не меньше, чем активным. Просто мы привыкли к агрессии, как способу существования, а к разрушению — как способу доказывания своей правоты. В этом наша беда. Общая. Потому что мужчина учит женщину, а женщина — мужчину, И винить некого.

— И что же делать?

БГ: — Прежде всего воспитывать детей. Закладывать с детства культуру. Но это и так все знают. Может, не все только знают, для чего.

По своему примеру знаю — нужно учиться не обвинять людей. Чем меньше это делаешь, тем больше оказывается способов помочь им…

— Своего маленького сынишку вы наверняка видите редко… Увы, совместить полноценную личную жизнь и работу в полную силу мало кому удается…

БГ: — У каждого по-разному. В принципе я с сыном провожу достаточно времени.

— У вас есть взаимопонимание?

БГ: — Я у него учусь. Он рассуждает, у него свой подход к каким-то вещам. У меня свой… Сравниваем наши подходы.

— Вы надеетесь, что у вас не будет конфликта в будущем?

БГ: — Не знаю. Все, что я могу сделать, — быть человеком в отношениях с ним. Давать ему такие же шансы, какие я сам себе даю.

— Кем бы вы хотели его видеть?

БГ: — Какое я имею право хотеть! Это его дело.

БГ: — И что бы не стали говорить тебе, верь до последнего дыхания — нет ничего выше любви. Любви, воплощенной в стихах. Любви, воплощенной в музыке. И выше всего — любви, воплощенной в женщине. Она может быть несчастной, эта любовь. Приносящей муку и смерть. Но только в любви человеческое существо становится человеком. Человек, еще не любивший — это только глина, еще не тронутая рукой Бога, еще без любви, без жизни. Полюби — и увидишь сущее без масок, без обмана. Увидишь слякоть и небо, и в единении их жизнь. И что бы тебе не говорили — люби женщину. Люби ее, как любишь дорогу в небо, ибо она есть твоя дорога и твое небо. Если тебя предаст друг — суди его, как умеешь, но что бы ни сделала с тобой женщина, люби ее. Каждый из нас рожден женщиной, и за этот долг нам не расплатиться самой жизнью. За каждую боль, что принесла она нам, отвечаем мы. Ибо это мы, мужчины, сделали этот мир таким. Ведь все, что мы делаем, мы делаем для себя, во имя себя. Все, что делает женщина, она делает во имя любви к нам. И пусть она убьет тебя и бросит на твое тело белую розу, как знак смерти — окрась эту розу своей кровью, протяни ее, алую, ей, и пусть твоими последними словами будут: «Люблю тебя!» Чем бы ни стала женщина — запомни, такой сделали ее мы, и не более виновна она, нежели небо, ставшее черным от дыма и несущее смерть нам. Ибо женщина есть земля, которая кормит и растит все, посаженное нами, и не ее вина, если ядовитые цветы мы сажаем, повинуясь желаниям своим. И что бы она ни сделала — благослови ее, ибо она есть сама жизнь, где нет добра и зла, а есть боль и счастье, сплетенные воедино нашими руками. Верь ей не больше, чем завтрашнему дню, но столь же преданно, ибо она есть твое вчера и завтра, и твое вечно единственное сегодня, твоя чистейшая мечта и твоя материальная реальность. Без женщины нет ни света, ни любви, ни самого тебя, ибо она есть начало и конец мира, его земля и небо, вечный путь наш и грезящийся на горизонте оазис! Люби ее…

БГ: — Одному очень любимому человеку я когда-то сказал о том, как, наверное, следует жить — с терпением и любовью… Ничего нового! Все вроде банально. Но получается, что дело именно в этом. Чем больше сумеешь вытерпеть, тем больше тебе открывается. Если лбом в дверь стучаться — и дверь не откроется, и лоб расшибешь. А если чуть-чуть потерпеть, постоять возле — она откроется сама.

— Кроме песен, есть еще и ваша жизнь: какие-то поступки, отношения с людьми, с близкими. Что-то вас не устраивает?

БГ: — Я сам себя не устраиваю. Я гораздо хуже, чем мог бы быть. Но человек изменяется только работой. Чем больше работаешь, тем лучше становишься…

— Борис, мне не раз от разных людей приходилось слышать слова о необходимости доброго отношения к людям, но чаще это никак не воплощалось в поступках этих людей.

БГ: — Вот в этом-то и беда. Нужно не любить людей вообще, а любить каждого конкретного человека, который оказался рядом с тобой.

— Бывает ближнего полюбить так трудно…

БГ: — Я и не буду его любить, но я по крайней мере постараюсь не бросать его лицом в грязь. За тридцать три года, которые я прожил, я не встретил людей, которых бы воспринимал как своих врагов. Были те, кто по отношению ко мне поступал неэтично. Их немного и у каждого были на то свои причины. Судить их просто, но именно потому, что просто, мне не хочется. Скорее хочется пожалеть.

— Отчего так много строчек, в которых предчувствие конца?

БГ: — Не знаю. Знаю, что во мне это не вызывает печали. Что было, то было, что будет — будет. В старой французской рыцарской песне, которую я нашел у Конан Дойля, поется: «Делай, что должен, и будь, что будет, — вот долг истинного рыцаря». Это мое кредо. А долг определяется совестью.

БГ: — Явление, которое называют сейчас советским роком, родилось вовсе не случайно. В эпоху застоя многие молодые люди разочаровались в том, чему их заставляли поклоняться, разуверились в том, чему учили и что им внушали. Возникла необходимость в каком-то посреднике, через которого молодежь могла бы общаться друг с другом и, главное, друг друга понимать. Этим посредником стал рок. И в рок-музыку пришло новое поколение. Часто слышу, что нас называют «потерянными». По-моему, как раз наоборот: наше поколение себя нашло.

— Ваше отношение к материальным ценностям?

БГ: — Некоторых мне не хватает. Но не настолько, чтоб обращать на это внимание. Вообще, я получаю от них определенное удовольствие. Но шорами на глазах, как и все остальное, они быть не могут.

— Что бы вы сделали в первую очередь, если бы получили миллион рублей?

БГ: — Стал бы владельцем массы технологических приспособлении, приносящих радость, — синтезатор, звукозапись, видео и т. п. Избавился бы от затрат большого количества времени и использовал бы его лучше. Облегчил бы жизнь многим своим друзьям.

— А вообще, какие у вас с деньгами отношения?

БГ: — Еще недавно они были очень простые — я не знаю, на что мы с семьей жили какой-нибудь год-два назад.

— Есть желание заработать их побольше?

БГ: — Я могу заработать их сколько угодно. Но зачем? Мы отказываемся от 95 процентов предложений из 100. Я отказываюсь…

— Вы себя считаете сильным человеком?

БГ: — Сильный ничего хорошего в жизни не может сделать. Он глухо всему остальному, кроме своей силы… Поэтому я надеюсь, что я очень слабый человек.

Боб пошел стучаться в двери травы. Лег на землю, на зеленый газон, травку гладит и поет: «И снится нам трава, трава у дома…». Душевно поет!

Боб любил крестить рокеров у себя в ванной. Разденет кого-нибудь, осенит водичку крестным знамением — и в ванну. Поэтому к нему даже друзья боялись приходить. Он мог и по третьему, и по четвертому разу окрестить. Затянет: «Вода, очисти нас еще один раз» и дрожит, как брачная простыня на ветру. Божественно-гнусное зрелище!

БГ: — «Аквариум» никогда не был рок-группой в привычном смысле слова. Это была такая… компания людей, общающихся друг с другом и связанных, кроме того, с музыкальными инструментами. А поскольку один слушает одно, другой — другое, то и получается, что постоянно приходит что-нибудь новенькое.

— Но что-то ведь больше другого по душе?

БГ: — Да мне всё по душе! Всё хорошее, естественно. Я с одинаковым удовольствием могу слушать и электронщиков. Вот недавно прекрасную пластинку привезли — «Китайская народная музыка».

— Вы и Восток — когда, почему, для чего?

БГ: — Сначала — Харрисон, потом — один небезразличный мне человек указал на «Дао Де Цзин». Но я продолжал врубаться в Индию. Постепенно вошел в «дзен» и потом прямо вышел вновь к «Дао Де Цзин».

Это жизненно необходимая для меня и бесконечно радостная вещь. Мое взаимодействие и понимание окружающей среды полностью выражены в этих терминах.

Для чего? Потому что верно, то есть не единственно верно, но меньше половины. Фрипп хорошо сказал: «Рок-музыкант имеет дело с энергиями огромнейшей мощности и интенсивности. Раньше или позже он начинает интересоваться, откуда они берутся».

Сидит БГ дома и внушает себе: «Джа даст нам все». Глядь, а Джа рядом стоит и кукиш огромный показывает. Это случилось как раз после принятия закона о нетрудовых доходах.

БГ: — Рок-н-ролл своим мощным воздействием вернул нам желание постичь многое из других культур и других времен. Причем процесс этот носит всеобщий характер. И Западная Европа, и Америка, и мы бросились почти одновременно открывать для себя Индию, Китай, Японию, Персию, Африку, древнюю русскую культуру, культуру индейцев. А ведь было время, когда большинство воспринимало эти древние культуры как курьез. Сегодня ребята, будущие моряки, читают мне стихи и спрашивают: «А правда, что в ваших песнях есть из Чжуан Цзы?» Я отвечаю: «Да, правда», — и внутренне радуюсь. Сейчас я открываю для себя древнюю кельтскую культуру. То есть идут поиски во всех направлениях. Люди вдруг ощутили духовную жажду, для которой нет государственных и национальных границ. Африканцы стали активно постигать европейскую культуру, а китайцы и японцы потянулись к року.

Сидят Боб и пьяный Дюша дома. Боб превращает воду в вино, а Дюша тут же все выпивает. Не успеет Боб все заполнить — глядь, а пьяный Дюша уже все выпил. Ерундоватый, вроде, случай, а характерный!

БГ: — Когда я играю песню, сидя под луной на Валдае, я чувствую, что это, не зря; когда я играю песню на стадионе, меня не покидает ощущение, что я трачу время впустую. Когда я в деревне, на Валдае, выхожу ночью в лес, это и есть настоящая жизнь. Такая, как в наших песнях. Когда я в городе пробиваю что-нибудь на худсовете или бегаю за коньяком — это забавно, но это ненастоящее. Это вообще не жизнь. Все наши тусовки, запад-восток, интервью, телевидение, актуальные репортажи — не жизнь. При всем моем уважении к «Огоньку», когда я открываю свежий номер его, у меня ощущение, что я листаю древний, архивный журнал. Когда я выхожу на улицу и вижу камень — это живое. В нем сотни тысяч лет, и все они здесь, сейчас. Жизнь — камень, трава, луна. «Аквариум» имеет дело с реальными вещами. Мы можем плохо с ними обращаться, мы часто вообще этого не умеем, но это реальные вещи.

БГ: — Музыка как магия: концентрированная энергия. Очень опасная. Пока ведешь себя с ней правильно, она проходит через тебя, и все прекрасно. Но чуть повернешься к ней не тем боком: начнешь себя эксплуатировать или там гнаться за деньгами — все, ты конченый человек. Причем, это видно глазами, происходит физическое разрушение: зубы выпадают, тело разносит, человек седеет на глазах. Все в считанные месяцы. Не помню, откуда эта фраза: история избирает людей, чтобы они делали ее дело. А когда все сделано, она просто их давит. Единственный способ не попасть под колесо — двигаться вместе с ним.

Сидит БГ дома, скучает. Вдруг вбегает к нему Электрический Пес и начинает кусать Боба за ногу.

Боб кричит: «Отстань! Фу! Табу!..». А Электрический Пес продолжает кусаться и рычит: «Ну, а теперь ты знаешь, о ком эта песня?..».

Лежит Боб дома — искусанный, больной. Вдруг входит Доктор Кинчев и начинает Боба горчичниками обклеивать. Потом клизму поставил, шприц под лопатку вогнал и промывание желудка сделал. А Боб даже не шелохнулся — только думал с грустью: «Странно, рок-н-ролл мертв, а я еще нет, очень странно…».

1988 год. Монреаль.

Канадские продюсеры из фирмы «Кросби, Стилз энд Наш» услышали «Аквариум» во время своей поездки по СССР и пригласили их сыграть в Монреале на июньской конференции «Врачи мира — за предотвращение ядерной войны». Это была первая поездка «Аквариума» через советскую границу. Их дорога была оплачена, но они ничего не заработали, поскольку их выступление было благотворительным. Они сыграли несколько вещей с Брюсом Кокберном и франко-канадцем Мишелем Риваром. Они спели «Научи своих детей» и сделали 40-минутную программу на русском. Они собрали большую аудиторию — 15 тысяч зрителей — на ледовой арене. Они упражнялись в английском в беседах по телевидению.

«Представьте играющую рэггей группу с виолончелью, флейтой и скрипкой или английскую фольклорную рок-группу, затерявшуюся в русских степях, и вы получите представление об оригинальном стиле „Аквариума“. В Борисе Гребенщикове вы увидите настоящую звезду», — писала «Монреаль газетт».

— Слава — не только бремя, а и возможность обратиться и быть услышанным огромной аудиторией. Что вы хотите сказать своим слушателям?

БГ: — Я хочу сказать самому себе. Песня для меня — это приключение, приобщение к тому, что было до сих пор скрыто, а теперь приоткрывается. Я с недоверием отношусь к любому скоплению людей. Как-то в случайном разговоре я услышал хорошую фразу: «Увидишь толпу — отойди».

— Забавно это слышать от человека, появление которого на сцене сопровождается многоголосым ликованием.

БГ: — И при всем том я сохраняю за собой право на то, чтобы идти своим путем, по которому, кроме меня, никто пройти не сможет. Я могу показать только, что процесс движения возможен.

— Движения куда?

БГ: — Выше. Выше и вперед. Нет, вектор указать невозможно. В сторону непознанного.

БГ: — Некоторые люди перестали понимать, зачем живут. Работа для них — не веселие духа, а нудная необходимость. По-моему, перестройка — шанс, данный всем нам, шанс попытаться вспомнить, что такое настоящая работа. Это происходит сегодня, сейчас! И потому, если б даже чудесная машина времени существовала, я предпочел бы остаться здесь. Ведь у нас столько работы!

БГ: — В 1989 году, подобно Колумбу, я открыл для себя Америку, да и вообще — Запад. Был в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Монреале, Лондоне. С Дейвом Стюартом, моим другом, продюсером и музыкантами его группы «Юритмикс» записали пластинку. Закончены съемки полнометражного документального фильма, который ставил режиссер из Голливуда Майкл Аптед.

Раньше жил, все время оглядываясь через плечо, а теперь понял, что вовсе не нужно этого делать и что у меня есть чувство собственного достоинства.

…Теперь я знаю, кто я такой, и надо только применить это знание на практике жить и петь, не боясь ничего.

БГ: — К сожалению, десятилетиями у нас неоправданно смотрели на западный рок, как на пример для подражания. А у нас, мол, все примитивно. Негативную роль в этом сыграли и существовавшие у нас в стране заслоны на пути развития советской рок-музыки. Дело вовсе не во мне лично, а в том, что благодаря выходу такой пластинки и даже просто приезду в Соединенные Штаты советского рок-музыканта, переговорам, которые я вел вполне на равных со всемирно признанными западными исполнителями, наша рок-музыка освобождается от унизительного комплекса неполноценности, второсортности.

— Каково ваше мнение о современной рок-музыке в Америке? Изменилось ли оно после непосредственного знакомства с ней в ходе этой поездки?

БГ: — Да, изменилось. Когда дома я слушал входящие в десятку популярнейших вещи американских групп, думал: какое же это убожество! Приехав сюда, увидев исполнение этих песен воочию, в частности по музыкальному телеканалу «MTV», я пришел к выводу, что они еще хуже, чем я думал. Потому что большинство песен-видеороликов построено на психологическом давлении на зрителя, развлекательности, основанной на сексе, а отнюдь не на завоевании симпатий слушателя талантливой музыкой и лирикой песен.

— Неужели, по-вашему, нет на нынешнем американском небосклоне настоящих «звезд»?

БГ: — Конечно, есть. Среди десятка посредственностей появляются, иногда после длительного перерыва, на экране и интересные музыканты: такие, как Пол Саймон, Брюс Спрингстин, Дэвид Боуи, Стинг, группы «Ар-и-Эм», «Юритмикс», «Ю-2»…

— Гребенщиков-90 и, скажем, Гребенщиков-80 — это очень разные люди?

БГ: — Да, разницы в них хватает… Гребенщиков-90 и Гребенщиков-65 похожи куда больше…

— Вы провоцируете следующий вопрос: люди в старости становятся похожими на детей. Так что же, к вам пришла «старость»? Усталость? Завершился цикл?

БГ: — Скорее всего, виток спирали… Иногда я ловлю себя на счастливом ощущении, что вновь ко мне возвращается радость двенадцатилетнего пацана, только начинающего через рок-н-ролл входить в искусство. Последние 10 лет мы были рок-группой в этой стране и лишь сейчас начинаем расслабляться и становиться совсем натуральными. Возвращение к началу, к корням, к настоящему…

— Вы знаете, наверное, что многих сейчас охватило стремление уехать. Это как болезнь: «Уехать! Уехать! Куда угодно, хоть в Австралию!».

БГ: — Они себя так наказывают! И тем не менее это необходимо — съездить, посмотреть, пожить там. Каждый человек должен иметь такую возможность: поскитаться по чужбине, пожить там, испытать все, а потом вернуться. Его самого потянет вернуться…

БГ: — Была история «Аквариума» с «Синего альбома» по «Дети декабря» и комментарий — «Равноденствие». «Аквариум» сделал все, что сделал. И с 1986 года нам делать нечего. Мы исполнили свою историческую миссию. Все нормальные группы расходятся. Севка это почувствовал раньше и ушел в 1984 году.

— 1984 год — «День серебра» — это, по-моему, пик.

БГ: — Да, это высшая точка. «Дети декабря» — это постскриптум. Мы собрали все, что мы делали, и… это «Аквариум» в миниатюре от того и до того, от «Жажды» до «Когда я кончу заниматься всей этой смешной беготней». И все. Куссуль утонул, и все пошло по-другому.

— Но вы не остановились.

БГ: — Но мы-то живые люди. Играть-то хочется. Можно стать садовником, но я лучше песни попишу. Перед собственной душой мы бессмертны в историческом плане. К Дак Дилан. После «Блонд он Блонд» он уже никому ничего не должен. Но он играет, пишет песни, и это его личное дело. И мы будем играть помаленьку.

БГ заперся дома и сидит тихо, как мышь. В дверь с «Ленфильма» стучат, по телефону с радиовещания трезвонят, молодчики с «Мелодии» в окно булыжниками кидают. БГ ни на что не реагирует, думает: «Хоть бы Доктор Кинчев забежал — и то лучше».

Боб сделался ведущим передачи: «Спокойной ночи, малыши». Хрюша спрашивает:

— Дядя Боря, а слабо вам спеть для ребят «Спят усталые игрушки»?

— Мне это в кайф, — сыто отвечает любимец малышей БГ и начинает в унисон с Толкуновой усыплять всех советских baby.

Тут в павильон влетает Борзыкин и орет, что есть мочи: «Кто может отнять мои сны?» Пришлось Бобу за Хрюшу спрятаться — вырос он уже из бунтарства…

Бобу позвонили в дверь. Только он открыл, а там поклонники гурьбой. Не успел БГ ничего сообразить, как двое хватают его под руки, третий вливает в рот Бобу из бутылки вина, четвертый щелкает фотоаппаратом. Потом бросают Боба и с криками «Мы бухали с Гребенщиковым!» выбегают на улицу. БГ встал, потер ушибленное место и проворчал: «Все-таки любят, сволочи!..».

— Вы, вероятно, знаете, что в последнее время некоторые обвиняют вас в зазнайстве, говорят, что вы стали снобом… Как вы на это реагируете?

БГ: — А как мне реагировать? Если я сумею что-то сделать, значит, я что-то сумею сделать. Важно лишь одно: как человек поступает с тем, что имеет, что дала ему природа.

— И все-таки?.. Ведь знаменитость живет как будто под увеличительным стеклом: что носит, как смотрит, говорит, куда ездит, кого любит… И всем хочется ее «руками потрогать»…

БГ: — В общее-то, да! Простой пример: раньше я, например, ходил в баню и спокойно себе мылся. А сейчас вместо того, чтобы париться, раздаю автографы. Какой из этого выход? Приходится каким-то образом так к людям относиться, чтобы они понимали, что лезть не надо. Я сам не лез, честно говоря, ни к кому…

— Не бывает у вас иногда сомнений? Не хочется сказать тем, кто с таким обожанием на вас смотрит: «Ребята, я не стою этого!»

БГ: — Не бывает такого, потому что просто не до этого. Слишком много прекрасной работы, которую хочется делать. Я знаю: то, что я уже сделал, — это «так». Отказываться мне не от чего.

Совсем недавно при ленинградском обществе «Молодежь — за милосердие» организовалась рок-ассоциация «Братки». Президент ассоциации — Борис Гребенщиков, но роль президента у «Братков» отличается от роли «свадебного генерала». Ассоциация управляется триумвиратом — президент, вице-президент и директор. В одной из бумаг, разъясняющих «цели и задачи» «Братков», про президента сказано четко: «Ничего не будет делать — сместим!»

А почему рок-музыканты подружились с милосердцами? Во-первых, музыка «Братков» проповедует гуманизм и, следовательно, милосердие. Во-вторых, несмотря на выход из «андеграунда», рокеры считают, что они сами нуждаются в милосердии.

Как сообщила менеджер Светлана Скрипниченко, «Аквариум» создал творческое товарищество «Сестра», у которого довольно много планов: от издания книги сочинений Гребенщикова «Дело мастера Бо» до создания в Москве независимой телевизионной станции.

— Каковы дальнейшие планы?

БГ: — Так. Ладно. Вот я сейчас говорю совершенно серьезно, чего еще раньше не говорил. Дело в том, что возникло новое видение, возникло в феврале… Мы не можем больше играть ту музыку и петь о том, что раньше имело смысл. Происходит это, во-первых, из-за отделения Гребенщикова от «Аквариума», а во-вторых, Россия куда-то движется, и мы вместе с ней…

Мы сделали все, что могли, мы кончили этап, и после этого мы можем заниматься алхимией, но в этом есть что-то нелепое — заниматься алхимией, когда за окнами стреляют. И чтобы дальше что-то делать, нам было необходимо через что-то пройти. А видение было такое — мы все стоим перед стеклянной стеной и стараемся через нее пройти. Не всей группой, а по одиночке. И когда мы пройдем и посмотрим, кто прошел, кто не прошел, тогда мы сможем что-то сделать дальше. Путешествие на Запад как-то меня изменило, Мишку, Дюшу даже, наверное.

Так что сейчас эпоха смутная, все живые, играть всем хочется… Но при этом ток через нас не идет. Или идет очень редко, на каких-то только песнях. А старые песни играть нельзя. Надоело. Мы на положении партизанской бригады — ушли из городов, потому что там делать нечего; жить в лесу, быть может, и хорошо, но непонятно, зачем.

Поэтому, чтобы понять, что нам делать дальше, «Аквариум» играет сейчас очень специально называющуюся музыку, которая является частью великого общественного движения «Конь в пальто».

— А как музыка называется?

БГ: — … … …..!

— Да, так, пожалуй, мне не напечатать. Может, все-таки «фиг поймешь»?

БГ: — Вот, никогда, никогда не напишут всей правды об «Аквариуме»! Еще мы записали музыку к фильму Соловьева «Черная роза…», а еще собираемся записывать пластинку, здесь, на русском, под предварительным названием «Будни гражданской войны».

БГ: — Я всегда верю в людей, в том смысле, что если к человеку придет другой человек и попросит кусок хлеба, то тот его даст. В большинстве случаев. Но классовый гуманизм имеет свои интересные стороны. У меня создаются явные ощущения, что в России поставлен эксперимент: легко ли вытравливается человеческое из человека. И выясняется, что очень нелегко.

БГ: — У нас к музыке до сих пор относятся, как к спортивным состязаниям. Чья победит? А культуры не сражаются друг с другом. Это ребенку кажется, когда он случайно увидит родителей в постели, что они борются. А они любят друг друга. И в любви рождаются дети, наделенные свойствами обоих родителей.

Я думаю, в истории человечества у России своя определенная функция: какая-то щемящая духовность. Я не русофил, нет, я люблю Россию, русскую культуру, но вот Чайковского я люблю не за то, что он русский. Я люблю его потому, что у меня от него внутри все начинает щемить. Это не только мое ощущение. И такого нет ни в одной музыке: ни в Европе, ни в Америку ни в Африке, ни на Востоке. В России есть щемящесть, может быть, потому что Россия — это великая женственность. И это все ощущают. Но можем это как следует только мы. Хотим — не хотим, умеем — не умеем, порой плохо умеем, но это мы можем. И этого ждет от нас человечество. Я этому учусь. То есть я знаю, чему учиться. Я знаю, что я должен. А уж выйдет ли — Бог знает…

Я не могу уехать, потому что здесь во всем, как и в музыке, эта щемящая штука. Она питает. Может быть, я поступаю неправильно и буду об этом жалеть, но…

— «Аквариум» существует уже два десятилетня. Не пора ли изменись стиль, как считают некоторые специалисты по року?

БГ: — Нет, меняться мы не собираемся. Мне это сложно описать, да, наверное, и ни к чему, но принцип работы с тембрами, нотами, со всем, что входит в понятие музыки, включая сюда и духовное наполнение, присущий «Аквариуму», полагаю, уникален, и предела тут нет никакого. Этим можно заниматься сто лет, можно — тысячу…

— Вы прошли «огонь, воду и медные трубы». Когда было труднее?

БГ: — Всегда трудно по-своему. Но — интересно… В конце концов, это и есть наша жизнь.

«Синий альбом»                                                                            1981

«Треугольник»                                                                              1981

«Акустика»                                                                                   1982

«Электричество»                                                                           1981

«Табу»                                                                                         1982

«Радио Африка»                                                                            1983

«Ихтиология»                                                                                1984

«День серебра»                                                                             1984

«Дети декабря»                                                                             1986

«Десять стрел»                                                                              1986

«Красная волна», США, 6 песен                                                      1986

«Аквариум»                                                                                  1986

«АССА», 5 песен                                                                            1987

«Радио Африка»                                                                            1988

«Равноденствие»                                                                           1988

«Radio Silense», США                                                                      1989

«Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви»     1990