Сад желаний. Рубаи

fb2

Омар Хайям – астроном, математик, врач, философ, поэт. Был ли такой человек на самом деле? Жизнь Омара Хайяма окутана легендами, мифами и домыслами. Мы даже не знаем точно, сколько четверостиший принадлежит Хайяму, а сколько – перу его последователей. Точно известно только одно – перед нами величайший поэтический гений, чье творчество исполнено мудрости, дерзости, юмора и любви.

Рубаи

1

Кто Богом избран, кто постиг премудрость книг И даже, кажется, в загадки звезд проник, Стоит, растерян, изумлен и полон страха, Как небо, сгорбился и головой поник.

2

Кто молод и кто стар – всем суждено уйти, Уйти в небытие, другого нет пути, Здесь навсегда никто, никто не оставался — И всем, идущим вслед, дано одно – уйти.

3

Не будет роз для нас – нам и шипов довольно, Не будет света дня – огня костров довольно, Не будет шейха, рубища и ханаки — Зуннара, церкви и колоколов довольно.

4

Господь, Ты тело дал и разум дал, а мне что делать? И шерсть мою, и ткань мою соткал, а мне что делать? И все добро и зло, что совершить придется, Заранее предначертал, а мне что делать?

5

Цель и венец Его творенья – мы, Вершина мысли, миг прозренья – мы. Круг мирозданья – драгоценный перстень, В нем лучший камень, без сомненья, – мы!

6

Те, что проникли в таинства земли И всех ученых за собой вели, — Не выбрались из этой темной ночи, Наговорили сказок и ушли.

7

Так быстро нас до края довели! Как жаль! И в чаше неба вскоре истолкли! Как жаль! Мы и моргнуть-то даже не успели — И, цели не достигнув, мы ушли! Как жаль!

8

Хотя лицо мое красиво, как тюльпан, И, будто кипарис, мой строен стан, Все ж не пойму, зачем Художником предвечным В любимом цветнике мне этот образ дан?

9

Поскольку хлеб наш Небом предопределен, Не станет меньше он, не станет больше он. Ты не печалься, друг, о том, что не досталось, — Сумей отринуть то, чем ты обременен.

10

Вращается холодный небосвод. И нет друзей. Подумай, кто придет? Смотреть назад или вперед – не надо! Довольно и сегодняшних забот.

11

Когда скрижаль судьбы познал бы я, Ее своей рукой переписал бы я, Печаль и горечь со страниц изгнал бы И головою до небес достал бы я!

12

Людские души в наше время – мрак. Друзьям не доверяй, коль не дурак. А на того, кого считал опорой, Разумно посмотри – да он твой враг!

13

Несведущий в делах вселенной – ты ничто. Несведущий и в жизни бренной – ты ничто. Две бездны с двух сторон твоей тропы зияют — Кто б ни был ты, но, несомненно, – ты ничто.

14

Наш караван-сарай, создание Творца, Где день бежит за ночью, и бегу нет конца, — Остатки от пиров веселых ста Джамшидов, Могилы ста Бахрамов, – вращение кольца.

15

О, было б место где-нибудь такое, Куда бы устремиться для покоя! О, если б через тысячу веков Из-под земли взойти хотя б травою…

16

Гонимый волей рока, словно мяч, Беги дорогами удач и неудач. Зачем? – лишь Он, тебя пустивший, знает. А ты – Его игрушка, плачь не плачь!

17

Когда я в мир пришел – расцвел ли небосвод? Когда во мрак уйду – убавится ль забот? И нет того, кто объяснить сумел бы, Зачем был мой приход и будет мой уход.

18

Где прок от нашего прихода и ухода? Ничто не поколеблет небосвода. Огонь небесный пал на самых лучших, Они исчезли. И молчит природа.

19

О вечности понятья не имеем ни ты, ни я. Вот письмена – читать их не умеем, ни ты, ни я. Есть лишь беседа наша за завесой, падет она — Что там? – увидеть не успеем ни ты, ни я.

20

Нет повода, поверь, для хмурого лица. Невзгоды – да! – идут, не будет им конца. Но не от нас – увы! – все сущее зависит… Принять свою судьбу – решенье мудреца.

21

Мгновения летят. Нам жизнь дана одна. Да будет в ней сполна веселья и вина! Нет в жизни ничего превыше жизни — Как проживешь ее, так и пройдет она.

22

Ногами глину мнут – ватага удальцов! — Подумать бы, понять бы вам, в конце концов, О, гончары, вы месите не глину — Вы топчете усердно прах отцов!

23

Смотрел я на волшебника вчера — Я был вчера в гостях у гончара. Я видел то, чего другой не видит: Был прах отцов в руках у гончара.

24

Кто б ни был ты – для всех один конец. Бессчетно остановлено сердец!.. И никогда такого не случалось, Чтоб нам оттуда весть принес гонец.

25

Та птица радости, что молодостью звали, Исчезла, мало с ней мы пировали! И все-таки она была, жила! И эти дни забудутся едва ли.

26

Унынию, мой друг, не поддавайся, Отринь заботы – с милой оставайся, И локоны ее из рук не выпускай, И не губи себя – с вином не расставайся!

27

Слетают вниз листы из книги бытия, И горько мне, друзья, ведь это вижу я. Мне говорит мудрец: вино – противоядие, Ты пей и не горюй, и уползет змея.

28

Глоток вина – надменность уходит из сердец. Глоток вина – и споры готов решить мудрец. И если бы Иблис глоток вина отведал — Пошел бы он к Адаму с поклоном, наконец.

29

Мне говорят: «Не пей вина в Шабан, Не пей в Раджаб – запрет на это дан». Увы, то месяцы Аллаха и пророка, И значит, наверстаю в Рамазан!

30

О, виночерпий, глянь – пленительны цветы! Недолго длится миг бесценной красоты… Так лучше пей вино и рви цветы, мой милый, Неделя пролетит – и прах увидишь ты.

31

Саки, твой светлый облик мне бесконечно мил, С волшебной чашей Джама его бы я сравнил. А прах у ног твоих сияет будто солнце, И сам сияешь ты, как тысяча светил!

32

Кувшин вина прекрасней, чем пища Мариам, А жбан милее царства, которым правил Джам, И песня пьяных мне приятней песнопений, Что дарят нам Абу-Саид и сам Адхам.

33

Пусть ты с красавицей сидишь вдвоем – и это чудо! И ты живую воду пьешь из чудного сосуда, Но если камень на душе – веселью быть откуда? Пусть музыка в руках Зухры, слова – в устах Исуса,

34

Ты радости коснись, ведь жизнь – лишь миг один. Где Кай-Кубад и Джам? Никто не приходил… Весь мир – мираж, обман и сон чудесный, А вечно лишь сияние светил.

35

По книге жизни я вчера гадал. С сердечной болью вдруг мудрец сказал: «Блажен, кто держит луноликую в объятьях! За этот миг полцарства бы отдал!»

36

Надоедающих забот не бойся И возникающих невзгод не бойся — Идущий миг в веселье проведи, Того, что вдруг произойдет, не бойся.

37

Пусть истины не знаем, наплевать! Нельзя всю жизнь в сомненьях пребывать! Сегодня пиала в руках – и ладно, Не трезвы и не пьяны – мы будем пировать!

38

Забудь про небеса и мир великих И пей в кругу красавиц луноликих. Из всех ушедших кто назад вернулся, Кто к нам пришел из тех краев далеких?

39

С красавицей, подобной розам алым, Ты в сад любви войди с наполненным бокалом, Пока не налетел внезапный ураган, Пока не оказался ты перед финалом.

40

Тот, кто рубин устам пьянящим дал, Кто боль сердечную скорбящим дал, Нам радостей недодал? Что за дело? Ведь горе тысячам его молящих дал.

41

Пока не подошла пора, чтоб в землю лечь, Ты лучше о вине завел бы речь, Ведь ты не золото, глупец беспечный, Чтобы тебя зарыть и вновь извлечь!

42

Считают, что я вечно пьян – так я таков! Считают, что гуляка я – так я таков! Пусть каждый думает, как Бог ему подскажет, Известна мне цена моя – да, я таков!

43

Боюсь, что в этот мир не вступим мы опять, Друзей не встретим и не станем пировать. Давай используем идущее мгновенье, Другое будет ли у нас? Как знать…

44

Вино – источник вечности, так было искони, Веселье возвращается, как в те шальные дни! Вино, хоть обжигает, – печали утоляет, Вино – вода живая, глотни ее, глотни!

45

Печалью сердце, друг, не огорчай, Заботами свой день не омрачай, Никто не знает, что случится завтра — Налей вина, любимую встречай!

46

Уж если вздумал пить, то выпей с мудрецом Или с красавицей с улыбчивым лицом. Ты пей, но не кричи об этом, не бахвалься, Ты тайно выпей, друг, и дело чтоб с концом.

47

И телом я и духом изнемог. Владыка мира, Ты излишне строг! Не помогло мне ни одно лекарство — Меня врачует лишь вина глоток.

48

Все сущее вокруг воздвиг Творец, При этом сколько опечалено сердец! Как много алых губ и лиц луноподобных Под землю Он унес, упрятал в свой ларец!

49

Того, что будет завтра, не узнать. Поверь, такие мысли надо гнать. Мечта о будущем – пустое дело! Сегодня счастья миг сумей догнать!

50

Вот капелька воды частицей моря стала. Пылинка, улетев, землею вскоре стала. На землю твой приход и твой уход – что значат? А ничего! На миг тут муха залетала…

51

Да, я несчастен и в грехах погряз, Но не желаю совершать намаз. Да, утром голова трещит с похмелья, Но я лечусь лишь чаркой каждый раз.

52

О будущем тужить не надо, брат. Сегодня жив-здоров! – и я так рад! А завтра, может быть, нагнать придется Тех, кто ушел шесть тысяч лет назад.

53

Тот, кто в премудрость мира посвящен — Он знает: радость и печаль – всего лишь сон. А раз добро и зло дается нам на время, То и не станет огорчаться он.

54

О неудачах думы ты отбрось И радуйся тому, что удалось. Когда б в природе рока было постоянство, Тебе бы и родиться не пришлось.

55

Ходил я много по земле, она цвела, Но в гору, нет, увы, не шли мои дела. Доволен я, что жизнь хотя и огорчала, Но иногда весьма приятно шла.

56

Проходит этой жизни караван, И миг веселья всем, наверно, дан. О будущем не думай, виночерпий, Неси вино! Все прочее – обман!

57

Да не иссякнет к луноликим страсть, И да продлится винограда власть! Мне говорят: «Творец раскаянье дарует». Не стану я ему поклоны класть!

58

Лишь каплей жидкости ты был в своем начале, Потом на свет явился, и тебя встречали… Но вскоре ветер прах твой разметет — Так проживи свой миг с вином и без печали.

59

Печаль прогнать – вина кувшин приму И полный жбан руками обниму… Я дам развод и разуму, и вере, А в спутницы я дочь лозы возьму!

60

Возник рассвет – и воздух просиял. Владыка дня бросает шар в фиал. И стон любви, что слышал на рассвете, — Я знаю, – он на всю вселенную звучал!

61

О, виночерпий жизни, ты мутное вино Коварно подливаешь в мой кубок уж давно. Доколь, скажи, я должен свой век влачить в обмане? Я выплесну весь кубок! Мне стало все равно!

62

Красавица с ума меня сводила И вдруг сама в тенета угодила — Недуг любви ей сердце поразил. И кто нас вылечит? Какая сила?

63

Шагнуть за шестьдесят – не думай, не мечтай, Страницы жизни, друг, под хмелем пролистай. Пока из головы твоей кувшин не слепят, Неси кувшин с вином, из рук не выпускай.

64

Нас всех ведет судьба. Дорога нелегка. Налей-ка, друг, вина, расслабимся пока. Ведь этот небосвод, увы, непредсказуем — Глядишь, в последний миг не даст воды глотка.

65

Кто в юном сердце мудрость начертал — На путь прозренья изначально встал: Один блаженство черпает в молитвах, Другому радости дает бокал.

66

В тот день, когда не вижу я вина, Еда – как яд, еда мне не нужна! Печали мира – яд, вино – противоядье. Как выпью – мне отрава не страшна.

67

В рай или в ад меня ведут – я не пойму, Задача эта, видно, мне не по уму. Святошам – рай! – потом. А мне – сейчас! – вино, Красавица и лютня – их возьму!

68

«Вино есть кровь лозы, и это не секрет, А если это кровь – я пить не стану, нет!» Старик меня спросил: «Ты говоришь серьезно?» «Конечно, я шучу!» – таков был мой ответ.

69

Налейте мне вина – иных желаний нет, Пусть желтое лицо вернет румяный цвет. Когда умру, прошу, меня вином омойте. Из виноградных лоз – носилки – мой завет.

70

Все мысли о мирском – и в яви, и во сне, И думать некогда тебе о Судном дне. Приди в себя, глупец, открой глаза – увидишь, Что время делает с подобными тебе и мне!

71

Вином и розами на берегу ручья С красавицею наслаждаться буду я. Оставшиеся дни в подлунном бренном мире Я буду жить, друзья, и буду пить, друзья!

72

Роса на нежных лепестках – прекрасна, Лицо возлюбленной в руках – прекрасно. Зачем же горевать о дне вчерашнем? Сегодня небо в облаках – прекрасно!

73

Под ветерком раскрылся розовый бутон, И соловей сияет – в розу он влюблен. Да, розы долго будут жить и осыпаться, Мы ж превратимся в прах – и я, и он.

74

Судьба стыдится тех, кто пасмурный сидит, Перебирая цепь ошибок и обид… Хайям, возьми бокал и пей под звуки лютни, Спеши, пока бокал о камни не разбит.

75

Вы вместе соберетесь, друзья, когда-нибудь, И вот в глаза друг другу вы сможете взглянуть. Когда нальет вина вам в бокалы виночерпий, Прошу я добрым словом Хайяма помянуть.

76

Гончар, что чаши всех голов исполнил, Так о могуществе своем напомнил: Над скатертью земли он чашу опрокинул И эту чашу горечью наполнил.

77

Непостижима суть вселенская Твоя, Господь, Тебе покорность не нужна моя, Пьян от грехов и трезв от упованья, На милосердие Твое надеюсь я.

78

Они погребены, но нет, не навсегда. Лежать обречены несчетные года… Каким же зельем опоить их так сумели, Чтоб было им не встать до Страшного суда?

79

Когда твоя любовь осталась позади, Ты душу милой пери, друг, освободи, Ведь это царство красоты, увы, не вечно, Оно уйдет из рук, и потому – не жди.

80

Саки, прости меня, увы, моя вина — Сегодня, видимо, я перебрал вина… А на щеках твоих, саки, пушок так нежен, Что вдруг на старика нахлынула весна.

81

Да, небосвод – лишь поясок на нашем теле. Джейхун – лишь струйка слез на самом деле. Ад – только искорка, печальный вздох, А рай – лишь миг покоя, мы у цели.

82

Да, грешен я, друзья, но это не беда, — На милость Господа надеюсь я всегда. Ты тут валяешься сегодня, пьян мертвецки, Но вот умрешь, и Он простит тебя тогда.

83

Приятнее вина не выдумать подарка, В руках красавицы сияет он так ярко! Зовет бродяжничество нас, зовет беспутство… От Рыбы до Луны – всего милее чарка!

84

Встань, виночерпий наш, сияя новым днем, Хрустальный мой бокал наполни, друг, вином. Прекрасный этот миг дарован нам сегодня, И никогда, поверь, его мы не вернем.

85

Ты мой кувшин разбил – что сделал ты, Господь? К блаженству дверь закрыл, разбил мечты, Господь! Пурпурное вино на землю пролил! Проклятье, кто же пьян, я или ты, Господь?

86

Вина поставь горе – гора сорвется в пляс. Вино – оно всегда прекрасно без прикрас. Я не раскаюсь, нет, что пью напиток дивный, Ведь это он порой воспитывает нас.

87

Глоток вина дороже державы Кай-Ковуса, И трона Кай-Кубада, и вечной славы Туса. А стон влюбленных, тот, что слышу по утрам, Святей молитв святош, сбежавших от искуса.

88

Любимая, возьми кувшин и пиалу И у ручья кружись, встречая ночи мглу. Ведь этот небосвод так много луноликих Стократно обратил в кувшин и в пиалу.

89

Я уронил его – жить перестал кувшин. Быть может, был я пьян, а может, поспешил… «Я был таким, как ты, ты мне подобным станешь», — На тайном языке мне прошептал кувшин.

90

Ее глаза прожгли меня насквозь. И вот опять ее увидеть довелось, Она взглянула, будто мне сказала: «Ты сотвори добро и в воду брось!»

91

Да, я люблю вино, да, по душе мне пир, Но нет меня среди бахвалов и задир. Да, поклоняюсь я вину, в том нет позора, А ты в себя влюблен, ты сам себе кумир.

92

Увидел я кувшины в гончарной мастерской И вдруг услышал их беседу меж собой: «Кто тут гончар? Кто продавец? Кто покупатель?» — Вот так звучали голоса наперебой.

93

Где б розы ни росли, тюльпаны ни цвели, Там кровь царей и шахов – они там полегли. Вы на земле увидели фиалки – знайте: Из родинок красавиц они произросли.

94

Поденщик воду пьет. Гляди, кувшин его Гончар слепил из сердца султана самого. А вон из чаши пьет вино хмельной гуляка — Из уст прелестной пери та чаша у него.

95

В развалинах, Творец, хочу Тебе открыться, А без Тебя – в михрабе – я не хочу молиться, Ведь Ты – всего начало и Ты – всего конец, Коль хочешь – Ты убей меня, а хочешь – дай напиться!

96

Я пьяный заглянул однажды в погребок, Навстречу – старец, он кувшин едва волок. Я говорю ему: «Старик, побойся Бога!» А он: «Ты пей со мной, таких прощает Бог!»

97

За тайный полог никому дороги нет, И ни одна душа не знает, где тот свет. Когда придет пора уйти – никто не знает… Так лучше пей вино. А сказочкам – привет!

98

Вино – возлюбленная! Да, я признаюсь. Смеяться будут надо мной? И пусть! Я так нальюсь, что скажут: «Ну и бочка!» А мне-то что? Позора не боюсь!

99

Друзья мне говорят: «Зачем же столько пить?» Ну что же, я могу причины объяснить, Причины есть: лицо прекрасной пери И чистое вино с утра, его ль забыть?

100

Я чашу от души расцеловать готов. Красу ее воспеть? О нет, не хватит слов. Но вот ее берет и бьет гончар небесный! И чаша – глина снова, основа всех основ.

101

Нам – к девушке и к чаше, вам – в храм пора идти, Вам – райские дорожки, нам – адские пути. И грех тут ни при чем: направимся туда лишь, Куда предначертал Художник нам уйти.

102

Короны ханов продаю и царские венцы, Я их за песню продаю, берите, хитрецы! Смотрите, четки продаю за пиалу вина! Я четки оптом продаю, спешите, о, лжецы!

103

Все зримое во всей вселенной знаю, Все скрытое и все, что тленно, знаю. И все-таки, да будет стыдно мне, Что трезвость тоже, несомненно, знаю.

104

Из всех, прошедших этот трудный путь, Вернулся ли назад хоть кто-нибудь? В дороге ничего не оставляйте — Обратно не удастся повернуть.

105

Иди своим путем, иди своей тропой, Прими, что предназначено тебе судьбой. Но не сдавайся, друг, пусть враг твой – хоть Рустам, И пусть твой друг – Хатам, – ты будь самим собой.

106

Когда красавица, улыбкою играя, Мне чашу поднесет, от страсти замирая, И мы на зелень трав опустимся вдвоем, Я буду хуже пса – вдруг возмечтав о рае.

107

Травинка, та, что у ручья произросла, Красавицы частицей в былые дни была. На травку нежную ногой не наступайте, Хотя тюльпаноликая давно ушла…

108

Когда я трезв – увы! – не те идут слова, Когда я пьян – моя слабеет голова… Но в промежутке – миг, дарующий блаженство! И я готов сказать: природа, ты права.

109

Кувшин! К нему я с жадностью приник. «Вот, – думал, – долголетия родник!» На тайном языке кувшин поведал: «Я был, как ты. Побудь со мной хоть миг!»

110

В его руках – бокал и локон несравненной, Сейчас они вдвоем – одни во всей вселенной! И что ему теперь небес коловращенье?! — Ничем не заменить минуты той блаженной!

111

Блажен, кто в наше время вольно жил, Кто тем, что дал Господь, доволен был, Кто насладился сладким мигом жизни И о вине, конечно, не забыл.

112

Кувшин – влюбленным был, как я любил, бывало. Красавица все мысли героя занимала. А ручка у кувшина была его рукой, Которая красавицу так нежно обнимала.

113

Вот вечный небосвод. И что мы для него? Придет пора – из нас не станет никого. Сядь на траву и пей вино с любимой! Придет пора – взойдет трава из праха твоего.

114

Когда уходит жизнь, не все ли нам равно — Что горько и что сладко? – Понять нам не дано. Луна пройдет свой круг, родится новый месяц… Отринь заботы, друг, продолжим пить вино!

115

Готов поведать, что такое – человек, Вершащий свой необратимый бег: Замешен был Творцом из глины горя, По свету проскакал да и застыл навек.

116

Сегодня разум не в цене – прими урок: Доить быка – вот разума итог. Прикинься лучше дураком – оно полезней! За разум купишь ты лишь лук или чеснок.

117

О, кравчий, посмотри, уже пришел рассвет, Играй и наливай! – прими такой совет, Ибо Джамшидов и царей – сто тысяч! — Вернуло в прах чередованье зим и лет.

118

Из тех, кто мир ногами исходил, И кто себя познанью посвятил, Не знаю, кто сумел дойти до самой сути, Другим глаза открыл и просветил.

119

Безмерен вечный круг, подобие венца. В нем не увидишь ни начала, ни конца. Откуда привели нас? Куда потом отправят? Кто сможет рассказать? Вопрос для мудреца…

120

Когда б я знал, на что способен небосвод, — Он одного создаст, другого заберет… Когда бы знали мы, что претерпеть придется!.. Кто б захотел родиться – попасть в котел невзгод?!

121

Я неуч, хоть ученым вам кажусь, Я с книгами беспомощно вожусь, Я опоясаться готов зуннаром — Грехов моих стыжусь, религии стыжусь.

122

Другой красавицей увлечься был бы рад, Казалось, на пути на этом нет преград. Но вот глаза мне слезы застилают, И не могу я на другую бросить взгляд.

123

О, рок, меня ты удивляешь, и весьма! Твоя обитель, вижу, – произвол и тьма. Пройдохе – радости, а честному – невзгоды… Рок, ты и был ослом? Иль выжил из ума?

124

Мир продаем мы за ячменное зерно. Интересует нас, бесспорно, лишь одно. Один спросил: «Куда пойдешь ты после смерти?» Сказал ему: «Иди ты сам! А мне оставь вино!»

125

О, небо, где тут правда, где тут честь? Кругом несправедливость – вот что есть! А у земли, когда мечом развалишь брюхо, Увидишь камни драгоценные – не счесть!..

126

Вином, дарящим новый облик бытию, Скорее, друг, наполни пиалу мою! Ведь наша жизнь короче с каждым мигом — Я жить спешу и влагу жизни пью!

127

Весной, когда цветы начнут цвести, Ты встань и к чаше взор свой обрати, Ведь завтра вот такие же тюльпаны Из праха твоего начнут расти.

128

Будь весел, ведь невзгоды бесконечны. Светила в небесах сияют, вечны. Из праха ж твоего налепят кирпичей, Чтоб сделать дом для богачей беспечных.

129

Как быстротечна жизнь! Вот то-то и оно. И значит, без вина и милой жить грешно. Не надо выяснять, мир вечен иль не вечен, — Когда уйдем туда, нам будет все равно.

130

Зачем себя сверх силы утруждать И для себя кусок побольше ждать? Что предначертано тебе, то и получишь, И нечего гадать, и нечего страдать.

131

Когда ты тайны мира смог постичь, Зачем тебе, мудрейшему, грустить? Поскольку все под небом без тебя вершится, Ты будь доволен, миг свой возвеличь!

132

Под колесо небес идут за рядом ряд Махмуды и Аязы, ушедшие стократ. Так пей вино и знай: нет на земле бессмертных, А для ушедших – знай! – дороги нет назад.

133

Нам гурии обещаны, но там – в раю, А я вино пурпурное сегодня пью! Реальное – беру, посулы – отвергаю, Вот так определяю простую жизнь мою!

134

С собой борюсь я постоянно, увы, что делать? Жизнь пролетела бесталанно, увы, что делать? И хоть грехи мои Творец простит, я верю, Но стыд терзает беспрестанно, увы, что делать?

135

Покинут наши души плоть – настанет этот час. Из праха предков смастерят надгробия для нас. Но вскоре души улетят из тех, что шли за нами, — Понадобятся кирпичи из нас на этот раз.

136

Нам тайны рока не постичь, кого винить? Неужто рок ты хочешь отстранить? Ты покорись судьбе, прими, что есть, и ладно! Что предначертано, того не изменить.

137

Ты тайны, друг, скрывай от всех людей И сердце закрывай от всех людей. Как поступаешь с божьей тварью, вспомни, Того же ожидай от всех людей.

138

Нам говорят: «В раю блаженство ждет, Там будут гурии, вино и мед…» Не расстаюсь с красавицей и с чаркой? Но ведь судьба сама к тому ведет!

139

Настало утро, о, изнеженный, вставай, Испей вина, на лютне поиграй, Ведь в этом мире долго не пробудешь, А дальше – все равно! – ад или рай!

140

Из-за мирских сует не надо горевать И из-за прошлых бед не надо горевать. Что было, то прошло, не переменишь, И мой совет – не надо горевать.

141

Кто в этом мире не грешил, скажи? Кто без греха в веселье жил, скажи? Я совершаю зло, Ты – злом караешь. В чем разница? Что ты решил? Скажи!

142

Нет, жемчуга покорности Тебе я не сверлил И пыль греха с лица до сей поры не смыл, Но верю я в Твое великодушие — Двуличным все-таки я никогда не слыл.

143

Желание мое стремится к нежным лицам, Рука моя к вину пурпурному стремится. Пока не стал я прахом, я возьму свое От радостей земных, от каждой их частицы.

144

Ты опьянен вином? – доволен будь, Хайям, С возлюбленной вдвоем? – доволен будь, Хайям! Врата небытия нас ждут в конце дороги, Но мы еще живем! – доволен будь, Хайям!

145

Глоток вина дороже царства – я повторяю снова. Вино прекрасно, лишь оно всему теперь основа. Кувшин вина дороже мне, чем царство Фаридуна, А горло этого кувшина ценней венца Хосрова.

146

Ни одного мгновения я трезвым не бываю, В Ночь предопределения я тоже выпиваю. Уста – у чаши на устах, грудь – на груди у жбана, Кувшина шею до утра рукою обвиваю.

147

Я солнце скрыть цветами не могу, Раскрыть Вселенной тайны не могу. Из моря размышлений разум вынул жемчуг, Но просверлить его годами не могу!

148

У гончара кувшин однажды я купил. О тайнах тот кувшин со мною говорил: «Теперь я лишь кувшин – для пьяницы кувшин, А были времена – великим шахом был».

149

В ее долине верховодит счастье, Любой, увидевший ее, находит счастье. Не обижайся на подругу за обиды — Ведь все, что от нее исходит, – счастье!

150

Жизнь бесполезно протекла, как жаль! К вершинам, нет, не привела, как жаль! Того, что Ты велел, я не исполнил — Дурные совершал дела, как жаль!

151

Добыть лепешку и большой кувшин вина, Еще баранья ножка для пиршества нужна… В развалины с любимой уйти на целый день… Не каждому султану такая жизнь дана.

152

Слыхал я, будто пьяниц спустят в ад. По-моему, глупцы такое говорят. Ведь если пьяных и влюбленных в ад отправить, То завтра опустеет райский сад!

153

Разбита чаша, больше нет ее, увы! И черепки лежат в пыли, они мертвы, Безжалостно на них не наступайте, Ведь чашу сделали из чаши головы.

154

Зачем так тосковать из-за греха, Хайям? Что толку толковать, в чем суть греха, Хайям? Ведь если нет греха, зачем тогда прощенье? Не надо горевать из-за греха, Хайям!

155

Господь, Ты милосерден – я о грехах молчу, Господь, Ты хлеб даруешь – и я вперед лечу! Я верю, все грехи Ты мне легко отпустишь — О страшной Черной книге и думать не хочу!

156

Нам форма наша Мастером дана, Но нам порой не нравится она. Он сделал хорошо? Но почему изъяны? А если плохо – чья тогда вина?

157

О, небосвод, за что ко мне суровым стал? Гляди – мою рубашку счастья изорвал. Ты свежий ветер обращаешь в пламя, А воду – в пыль, помилуй, я устал.

158

Взгляни: подобен чаше – сияет небосвод, Мудрейшие под ним страдают от невзгод. Взгляни: вон пиала целуется с кувшином, При этом, видишь, между ними кровь течет.

159

Мне говорят, мол, нынче прославиться – позор. Я в кабачок спешу – и вот опять укор. По мне, чем слыть аскетом, уж лучше опьянеть От запаха вина. О чем, скажите, спор?

160

«Того, кто пьет вино, ведет дорога в ад», — Разумные разумно мне это говорят. Все так, но лучше всех миров, уже известных, — Блаженный миг один, и я ему так рад!

161

Мы – просто куклы, Небо – строгий кукловод. Нам кажется – идем путем своих забот. Но вот едва мы нашу сцену отыграем, Как кукловод нас в ящик уберет.

162

Над городской стеной вдруг ворон закружил, На стену тихо сел и череп положил. Он черепу сказал: «Что ж не гремят литавры? — Прошла твоя пора. А ты ведь шахом был!»

163

Работай, чтобы есть, и чтобы пить, И чтоб, как человек, одетым быть. Но мудрым будь: все прочее не стоит, Чтоб нам из-за него свой век губить.

164

Вина два мана раздобудешь, и тогда В кругу друзей пойдет веселий череда. Но знай, Творцу и наши гости безразличны, И наши, добрый друг, усы и борода.

165

О том, что небогат, не надо, друг, тужить. Летящим временем – вот чем бы дорожить! Не забывай, нам жизнь дана на время, А если так, то надо просто жить!

166

Коловращение небес внушает страх. Но все идет своим путем во всех мирах… Вы по земле ступайте осторожно: Зрачком красавицы когда-то был тот прах.

167

Измученный постом, ликуй, народ, Избавишься ты скоро от невзгод! Взгляни на небо – месяц истощился, Настанет месяц праздничных забот.

168

Друзья, объединимся в этот час, Чтоб победить печаль – в который раз! Сегодня пить мы будем до рассвета. Придет пора – рассвет придет без нас.

169

В моей любви к вину упреков не стыжусь, А в спорщики с невеждой, простите, не гожусь. Вино лишь для мужей – целительный напиток, У не мужей он вызывает грусть.

170

Когда умру – вином омойте, это добрый знак. Не зря я жил в кругу таких, как я, гуляк… Кто вздумает найти меня в день воскрешенья, Пускай идет в развалины, пускай идет в кабак!

171

Принять кувшин вина – и сердце непокорно! Куда ему уйти? – ведь все вокруг притворно… Суфий-невежда выпьет лишь глоток — И вот уж пьян! – Свое твердит упорно!

172

В одной руке Коран, в другой руке бокал. Я, наконец, нашел, что так давно искал: Одновременно я кафир и мусульманин — Вот долгих размышлений мой праведный финал!

173

Кувшин вина увидели – хотим лишь одного: «Давай, дружище, вместе попробуем его, Пока не начал мастерить гончар свои кувшины Из праха моего, из праха твоего».

174

Ты к лютне прикоснись рукой, мы будем пить вдвоем, Пурпурное вино любви мы вместе разопьем. Молельный коврик продадим мы за кувшин вина, А славы вздорную бутыль о камни разобьем!

175

По мне дороже ста религий – один кувшин вина, Кувшин дороже, чем Китай – великая страна. С вином рубиновым ничто на свете не сравнимо, И я в блаженство погружаюсь. Свобода мне нужна.

176

Прославишься – и злобных мнений кучи, Запрешься в келье – подозрений тучи. А хорошо бы никого не знать, И чтоб тебя не знали. Так-то лучше!

177

Поскольку жизни срок ни сжать, ни растянуть, Поскольку сам Творец определил твой путь, Не надо горевать о сделанных ошибках, Ведь все равно назад не повернуть.

178

Что делать в этом бренном мире – сам решай. Сад наслаждений ты усердно украшай, Потом садись на мягкую лужайку, А поутру вставай и не плошай.

179

В делах Вселенной молчаливым будь И тайн не раскрывай, о них забудь! Пока глаза, язык и уши целы, Ты рта не раскрывай. И в этом суть.

180

С красавицами буду и с вином! Пусть лицемер долдонит об одном… Ведь если пьющих и влюбленных в ад отправить, Что буду делать я в раю таком пустом?

181

Себя благочестивыми считают лицемеры, Они так любят поучать, при этом врут без меры. Такого слушаю и ставлю на темя хум с вином И ухожу, махнув рукой, мол, нет такому веры.

182

О, муфтий, ты умен, но мы тебя умнее, Мы пьяные с утра, но мы тебя трезвее. Мы пьем лишь кровь лозы, а ты – людскую кровь. Так рассуди, кто кровожаднее и злее?

183

Вино прекрасно в дни твоей весны — Красавицы нежны, красавицы нужны… Наш бренный мир развалинам подобен — Мы в нем с красавицами пить должны!

184

Ты красотою восхищаться не устанешь, о, Хайям, И за премудростью гоняться не устанешь, о, Хайям!.. Но будь ты хоть Замзамом, хоть живой водою, Настанет день – и ты под землю канешь, о, Хайям.

185

Вчерашний день прошел, забудь о нем, он – был. День завтрашний придет, еще не наступил. Не думай о былом, не думай о грядущем, Сегодняшний твой день да будет сердцу мил!

186

Не пьешь вина – не пей, но пьющих не суди, От веселящихся подальше отойди. Гордишься трезвостью? Нашел же, чем гордиться! Ханжа! С тропы привычной лжи сойди!

187

Пускай увидит враг, как выпил ты бокал. Не знает он, что ты забвения искал. И правда – в трезвости какая польза? Лишь сердце ноет: приближается финал.

188

Пусть не страшит тебя небесный вечный круг, Послушай-ка меня, мой старый добрый друг: Сядь в уголке, довольствуйся немногим, Спокойно рассуждай, посматривай вокруг…

189

Я тайны мира на бумаге начертал. И голос мне: «Без головы остаться возмечтал?» Да, средь ученых я не вижу благородных, И тайны никому я открывать не стал.

190

Я вижу этот мир настолько неприглядным, — Увы, ничто меня не убедит в обратном. Хвала Творцу: теперь, куда ни брошу взор — Я вижу все изъяны многократно.

191

Ты алчность укроти, легко живи, С добром и злом судьбы ты связь прерви. В одной руке вино, в другой – кумира локон, Недолгий век земной отдай любви.

192

Мир сотворен лишь для тебя? Едва ли! И умные об этом знали, не зевали. Тебе подобные приходят и уходят. Возьми свое, пока тебя не взяли.

193

Ты крутишься в делах, стараешься, устал, Но все идет лишь так, как Он предначертал. А ты мечтал: успею свершить и то, и это… И вдруг глядишь – всю книгу жизни пролистал.

194

В прекрасный день смотрю на лик цветов — Смотреть на розу я всегда готов; Ей соловей поет на тайном языке: «Пора нам выпить, о, краса садов!»

195

Господь, молю, осточертела нищета, Нет у меня для тела ни черта! Ты дай, Господь, увидеть жизнь другую, Пока в глазах не наступила темнота.

196

Творец, ты сотворил меня, каким хотел, Чтоб я вино любил и песни пел… За что же ты теперь мне адом угрожаешь? За то, что я и в том и в этом преуспел?

197

Тужить да горевать – не много ли забот? А небосвод бессчетно и сеет нас и жнет… Наполни кубок мой, вложи скорее в руку, Чтоб я сказал: «Все верно, все чередом идет».

198

Господь, ты милостив, я так и знал, Но ты зачем из рая бунтаря изгнал? Простить меня, покорного, – не диво, Прости меня, когда я бунтовал.

199

Сказать, как сердцу больно, – мне не хватает слов, Покойнику, наверно, завидовать готов. Напрасны все мои раскаянья и слезы, Неисправимый грешник – выходит, я таков!

200

Ты хочешь укрепить основы бытия И хочешь мирно жить без умного вранья? Будь, милый, с теми, кто веселью предается, Успей свое испить – позиция моя!

201

Тревога – яд, вино – лекарство, пей его! Кто выпил – не боится ничего! Пей на траве с красавицею вместе, Пока трава не проросла из праха твоего.

202

Молиться не спеши, шагай, друг, веселей, Дай бедному кусок, для бедных не жалей. Не покушайся на добро чужое. Тот свет я на себя беру. Скорей налей!

203

Ты слов дурных со зла обрушиваешь град, Безбожным пьяницей назвать меня ты рад, И я готов признать: все так, все это правда, Но вот тебе ль меня судить? Навряд!

204

Над лугом туча плачет – так слезы льют из глаз. Пора пойти, проверить, что кабачок припас. Иду, и вдоль дороги, смотрю, растет трава… А кто траву увидит, растущую из нас?

205

Понять загадки жизни, увы, не хватит сил. Терзаний в этом мире немало ты сносил. Насколько можешь, друг, будь весел и беспечен — Творец все сам устроил, советов не просил.

206

Старик-мудрец, скорей вставай, раздумывать не надо, Вон мальчик весело пылит, игра – его отрада. Ты наставленье дай ему: «Будь, милый, осторожен, Ведь эта пыль – Парвиза глаз и сердце Кай-Кубада».

207

Хочу, чтобы саки мне наливал всегда, Чтоб музыкант играл и напевал всегда. Из праха моего, прошу, кувшин слепите, Хочу я, чтобы он с вином стоял всегда.

208

С любимой и с вином в развалинах вдвоем От страха отвернулись, стоим мы на своем. Мы отдали и души и тело за напиток И от стихий свободу свободно познаем.

209

Все то, что существует, лишь видимость одна, А истина от смертных сокрыта, не видна… Освободись от всех бесплодных размышлений — Для этого скорей пойди испей вина.

210

Всех нас Ты сотворил, Ты сделал, что хотел, И Ты же нас толкнул на сотни странных дел. Я лучше, чем я есть, увы, уже не стану, Тот облик, что ношу, достался мне в удел.

211

Господь, Ты душу окаянную мою прости, И голову, такую пьяную, мою прости, И ноги, в харабат меня несущие, прости, И руки, ловко пиалу берущие, прости.

212

Вот прокричал петух. А знаете о чем? Увидел он рассвет. А чем так огорчен? Печален он, что ночь – еще одна! – минула, А вы – горазды спать, и все вам нипочем!

213

Ученые ослы собою так горды! Но вижу я, на что годятся их труды. При этом возле них ты быть ослом обязан, Иначе – бойся их! – не избежать беды!

214

Нет, небесам не жаль для подлеца Ни мельницы, ни бани, ни дворца… А благородный в долг берет лепешку. За это ли благодарить Творца?

215

Ты в этом мире не тужи – хорош он, не хорош, Не отягчай своей души – другого не найдешь. Пей, веселись и знай одно: хоть будь ты падишахом — Туда ячменного зерна с собою не возьмешь.

216

В круговороте дней то, что искал, – возьми. Сядь на престол веселья и бокал возьми. Знай, не нужны Творцу ни бунты, ни поклоны, Вот – счастье, ты его, пока не расплескал, возьми.

217

О чем тужить? О том, что суждено? Легко прожить – дано иль не дано? — Успеешь ли ты чашу эту выпить? Поторопись, в ней чистое вино.

218

Господь, дай хлеба мне, чтоб мог я жить — Об одолженьях подлецов забыть; И дай вина, чтобы я мог упиться — О муках всех в конце концов забыть.

219

Вот и рассвет пришел, в окно взгляни, Возьми бокал с вином и нежно потяни… Вино, бывает, горьким называют, Так, значит, истина – вину сродни.

220

Унынью места в сердце не давай, И книгу радости листай, не уставай! И пей вино, и исполняй желанья сердца… Жизнь коротка, ты не зевай и успевай!

221

Судьбе не кланяйся, мой друг, пред ней не трепещи. Пусть нас красавицы манят, лишь им рукоплещи. Все те, кто в этот мир пришли, – уходят и уходят, И нет вернувшихся назад, напрасно не ищи.

222

В день Страшного суда, – нам говорят, – поверьте, Воскреснет всяк таким, каким он был в день смерти. Я потому с вином и с пери неразлучен, Чтоб с ними и предстать. Не верите? – Проверьте!

223

Пылинка праха – даже не приснится! — Была частицей пери яснолицей. Смывая пыль, касайся нежно милых щек — Пылинка, может быть, была Зухры частицей.

224

Поскольку мы лишь миг один живем на свете, Ты весело живи – всегда с собой в совете. Общайся с мудрецом и знай, что тело наше — Лишь пыль и капля, искорка и ветер.

225

Идешь тропою той, которой суждено, Желанья твоего не спросят все равно, Сегодня назовут какую-то причину, А завтра будет то, что прежде решено.

226

Когда цветеньем роз нас одарит весна, Ты прикажи, кумир, пусть подадут вина. И это будет рай. А о загробном рае Не думай, милая, нам сказка не нужна.

227

Должна быть тайна в сердце мудреца, Подобна тайной Анка-птице без лица. Так в раковине втайне зреет жемчуг. У тайны моря – ни начала, ни конца.

228

Я в тайны мирозданья вникал всю жизнь мою, Казалось мне – все знаю, но что я узнаю? Узнал, дойдя до края, что ничего не знаю! — Вот мой итог, с которым остался на краю!

229

Философом зовут меня мои враги, И вольнодумцем обзывают дураки, Но видит бог, что я тех прозвищ недостоин, Иду своим путем, теченью вопреки.

230

Коль пользы в наши дни не обещает разум, Мой друг, подай мне то, что похищает разум, Тогда смогу я встать с глупцами рядом — И, может быть, судьба посмотрит добрым глазом.

231

Я шел в оковах – нынче, как вчера, Но не настала, нет, моя пора. Я очень долго жизни обучался И к старости не вышел в мастера.

232

Веселья мы источник и горя мы рудник, Неправды мы основа и правды мы родник, Добро и зло – все вместе сосуществует в нас, Да, человек и целен и он же – многолик.

233

Я чистого вина хочу всегда — Пусть осень, пусть весна – хочу всегда. И девушек прекрасных солнцеликих — В том не моя вина – хочу всегда!

234

Не потому, что опустел карман, – уже не пью, Не потому, что надоел дурман, – уже не пью, Я раньше пил, чтоб сердце веселилось… Но вот ты в сердце поселилась – уже не пью!

235

Твои шаги определили еще вчера И от забот освободили еще вчера. А если так – будь весел, ни о чем не думай, Ведь в небесах – как жить – решили еще вчера.

236

О, наливай, кумир, прелестница моя, Ты украшаешь пир, сегодня счастлив я! Пока гончар наш прах не замесил на чаши, Мы будем постигать загадки бытия.

237

Горюю и страдаю уже немало лет, Ты ж предо мной кичишься количеством побед… Кичиться тут не надо, таит, ты знаешь, небо За тайною завесой букет нежданных бед.

238

У четырех стихий в плену и у семи планет — И ты решил: спасенья нет, погаснет скоро свет… Спасенье есть! – Ты пей вино! – тебе я повторяю, А коль уйдешь – так навсегда – оттуда хода нет.

239

Никто не победил гремящий небосвод, Никто не усладил свой алчущий живот. А ты кичишься тем, что, мол, тебя не съели… Немного погоди, придет и твой черед.

240

Тому, кто каждый день имеет хлеб, Понять бы надо, если не ослеп, — Не должен он прислуживать ничтожным, Ведь этот путь бездарен и нелеп.

241

Доколь ты будешь подлым угождать Или, как муха, угощенья ждать? Живи и никому не будь обязан, Уж лучше черствый хлеб – но свой! – глодать.

242

«Быть прихлебателем» – презренные слова, От этих слов моя страдает голова. Воистину, свой хлеб ячменный лучше, Чем у сановных на пиру халва.

243

Приводят одного, взамен берут другого И никому не говорят ни слова. Нам тайны не откроют никогда, Что было – будет повторяться снова.

244

Когда б я плод надежды среди ветвей нашел, Тогда бы я и нить судьбы своей нашел. Что говорить о тесноте темницы бытия? Вот если бы к небытию я дверь скорей нашел!

245

Мы ждем от неба справедливых дел, Но достается нам иной удел, Когда бы это небо стало справедливым, То благородный получил бы, что хотел.

246

Не думай, что с тобой всегда друзья стоят. Пути судьбы любой опасности таят. И если в рот тебе судьба халву положит, Не торопись глотать – к халве примешан яд!

247

Мы чистыми приходим в этот мир И радостно встречаем жизни пир. Потом грешим и слезы проливаем И вдруг уходим. Ах, прощай, кумир!

248

Кто жемчуг смысла мудростью сверлил И о Творце так много говорил — Никто не разгадал загадки мирозданья: Посуесловил каждый и – почил.

249

Мне снился сон: мудрец сказал: «Наверняка Во сне не расцветают розы цветника… Зачем же делать то, что так на смерть похоже? Вставай, тебе еще придется спать века!»

250

В чем мироздания основа – не узнаешь, В чем суть божественного слова – не узнаешь. Зеленый луг, красавица, вино — Вот рай тебе, другого не узнаешь.

251

Когда растоптан буду я ногою смерти, Когда ощипан буду я рукою смерти, Из праха моего кувшин слепите — От запаха вина я оживу, поверьте!

252

Как появился вдруг сей океан светил? Кто жемчуг этой тайны, скажите, просверлил? Из века в век несут трактаты, толкования, Но самой сути – нет, никто нам не открыл.

253

На лепестках тюльпанов мне нравится роса. Фиалки хоть и в каплях, но смотрят в небеса. Но только тот цветок мне по душе, который Подол немножко поднял, о, скромная краса!

254

Старик – как дом, как дуб, вот ветки облетели, Гранаты щек моих, смотрите, потускнели, И все, что есть во мне, – подпорки, стены, крыша — В негодность все пришло, я вижу, в самом деле.

255

Закрыли горло жбана мы рубищем аскета. Пурпурное вино – хорошая примета: Надеемся найти вот в этом погребке Года, что потерялись, прошли когда-то, где-то…

256

Тебе открою тайну ото всех вдали — Два слова я скажу, а ты внемли: С одной любовью я сойду однажды в землю, С одной любовью выйду из земли.

257

«Юсуф прекрасный я! – так розан мне сказал. — Уста мои прекрасны, как драгоценный лал». Ответил я ему: «Попробуй, докажи-ка!» А он: «В крови рубаха, гляди, ты это знал!»

258

Ты одолеешь сто дорог, – и ждет тебя венец, Сумеешь ты понять урок, – и ждет тебя венец, Ты отвернешься от любви, – поверь: твоя победа, При этом одолей порог, – и ждет тебя венец.

259

Пройдем сквозь несвободу. Такие времена. Чтоб выросла жемчужина – темница ей нужна. Богатства вдруг не стало? – Поверь, оно вернется. А чаша опустела? – Наполнится она.

260

Как ты шагал, счастливец! Сияло торжество. И вот пора настала – не нужно ничего. Шатер твой славный – тело – вдруг стало ненадежным, Сам видишь, как ослабли все колышки его.

261

О сущем нам известно лишь одно: Что существует – на распад обречено, Поэтому считай – его не существует… Не существует? Существует? Все равно!

262

Ты зрячий? На могилы погляди! Ты чувствуешь смятение в груди? Жрут муравьи вельмож, красавиц, шахов… Ждут нас – и это, знаю, впереди.

263

Поскольку все давным-давно предрешено, Кому нужны старанья? Все одно! Так близок наш уход! И мы тоскуем… Что остается нам? Опять зовем вино!

264

В руке бокал не оттого, что сердце так страдает, Не оттого, что жизнь, как ртути шарик, убегает… Пойми, что юности задор поник, вдали остался, А счастье – это только сон, а сон, поверьте, тает!..

265

Всю жизнь мою вино хвалю – оно всегда красиво, Всю жизнь мою вино люблю – в нем жизненная сила. О, дервиш, ты – мой ученик, и ты преуспеваешь… Я поклониться рад судьбе – на пир нас пригласила!

266

Стоит бокал с вином, источник света в нем, Цветение весны и роскошь лета в нем. Мгновенье счастья – здесь, в кругу друзей, красавиц… Я с ними пью вино – ищу совета в нем…

267

Наука никогда мне не была чужда, Раскрытых мною тайн сияла череда. К семидесяти двум годам внезапно понял: Я ничего не знаю, и зря прошли года.

268

Я днем с вином пурпурным развлекаюсь И думаю: «Вот вечером покаюсь». Хочу заречься, Господи, от пьянства… Но что со мной? Я от зароков зарекаюсь.

269

С тех пор, как в небесах взошли Зухра и ясная луна, Никто не видел ничего прекрасней чистого вина. Я продавцу вина дивлюсь: блаженством он торгует! Но не понять ему того!.. И не его вина…

270

Дискуссии что пользы затевать? Про ад и рай что толку толковать? Скрижаль судьбы – она неколебима! Все предначертано. К кому взывать?

271

Один в путь веры мыслями проник, Другого путь ведет сквозь толщу книг… «И тот, и этот – оба вы не правы!» — Когда-нибудь такой услышим крик.

272

Да, строгий шариат клянет вино, А мне, простите, нравится оно. Сидим мы в кабаке, с бокалом каждый… Мне по душе все, что запрещено!

273

На свете правды нет. И ложь царит вокруг. Не надо обижаться на судьбу, мой друг. Ты знай: перо судьбы назад не развернется, Чтоб для тебя переписать страницу вдруг.

274

Заложим за глоток вина и души и одежды. Свободны мы от страха, свободны от надежды, Свободны от земли, от ветра, от воды… Пускай смеются надо мной ученые невежды!

275

Мгновения летят, и радость нам нужна. Прекрасен этот миг, когда в душе весна. Саки! К чему печаль: мол, Страшный суд нагрянет… Гляди, проходит ночь – скорей подай вина!

276

Того, что начертал калам, тебе не изменить, Твою дорогу на земле тебе не удлинить. Ты весело иди вперед, иди, не сомневайся, А мудрость, что успел собрать, сумей, друг, сохранить.

277

Сидим в кругу красавиц, о, как свежи они! Сияют их улыбки – порадуйся, взгляни. И вдруг сказал прекрасный виночерпий: «Ах, как недолго длятся златые эти дни!»

278

Там семь небес иль восемь – мне это все равно, Влиять на их вращение – мне это не дано. Конца не избежать. А муравьи иль волки Придут тебя сожрать – мне это все равно.

279

Без моего участия ведет меня судьба, Куда бы я ни завернул – найдет меня судьба. Вчера все без меня прошло, сегодня – так же точно. За что ж к ответу призовет Он своего раба?

280

Откуда мы пришли, куда спешим уйти? На этот мой вопрос ответа не найти. Рождений и смертей круговорот бушует, И ни начала, ни конца – всегда в пути…

281

Да, я твой раб, Господь. Но слов-то добрых нет… Да, я бываю зол. Но где твой чистый свет? Ты обещаешь рай мне за мою покорность. А милость где твоя? Где дар? Где твой привет?

282

Испей вина, богатство Махмуда – лишь в вине. Послушай чанг – слышны мелодии Давида мне. Не вспоминай о том, что было и пропало, Будь счастлив настоящим и радуйся весне!

283

Поскольку, друг, ты в тайны мира посвящен, Тебе печалиться не надо ни о чем. Поскольку о свободе нет и речи, Ты проведи в веселье миг, которым одарен.

284

Спешил мой юный разум – искал и рай и ад. И я прилежно слушал, что люди говорят: Но вот сказал Учитель: «Напрасно не шуми! И рай и ад – с тобою – в душе твоей горят!»

285

Чем опечален, человек? Ведь опыт твой не мал. Вопросы ставила судьба – ты их легко снимал. Живи и радуйся, мой друг, и душу не терзай — Не ты ж в начале тех времен решенья принимал.

286

Как этот мир устроен – я нашел ответ, Я описал движение планет. Я развязал узлы загадок мироздания И только узел смерти не распутал, нет.

287

Потеряны друзья. Настал их час. Спустились в нижний мир. Никто не спас. Мы пили за одним столом, одно вино… Они на три бокала опередили нас.

288

Глянь, розы расцвели, числом безмерны! Сейчас нам подадут вина – бальзам от скверны. Не слушай, что твердят про рай, про ад… Я слышал, слухи те недостоверны!

289

Я отрекусь и от пещер, и от поста. Дружу с вином всю жизнь. И неспроста! Я встретил в жизни семь десятков вёсен!.. Теперь пирую! Остальное – суета.

290

Осточертела мне вся ваша муть, И вот я ухожу в последний путь. Пусть тот моей обрадуется смерти, Кто сам от смерти сможет увильнуть.

291

Поскольку все давно предрешено, Кому нужны старанья? Все одно! Так близок наш уход! Тоскуем постоянно… Что остается нам? Опять зовем вино!

292

Печальный человек, что гнет тебя? Скажи! Какие ты внезапно увидел миражи? Дурное все отбрось и верь в свою победу, Зовет тебя удача, иди и не дрожи!

293

Господь, Ты нас такою формой одарил! Ты нас бесценным светом озарил… Я не могу стать лучше, чем Ты сделал, Ведь Ты хотел, чтоб я таким и был…

294

Слепивший наши черепа Гончар В ваянье проявил искусства дар, Потом над нами чашу неба опрокинул, А в чаше той кипел страстей пожар.

295

С тех пор, как в небе появились Зухра и ясная Луна, Никто не видел ничего прекрасней чистого вина. Я удивляюсь продавцу: каким вином торгует! Но не понять ему, увы… И не его вина…

296

В руке бокал не оттого, что сердце так страдает, Не оттого, что жизнь, как ртуть, – я вижу – утекает… Пойми, что юности задор поник, остался позади, А счастье – это только сон. А сон, поверьте, тает.

297

Я от Пещеры отрекусь и от поста. Дружу с вином всю жизнь. И неспроста! Я встретил в жизни семь десятков весен! Теперь пирую! Остальное – суета.

298

Они освоили науки, этикет И объявили: «Нам доступен свет!» Но не нашли дороги ночью темной, Лишь сказку рассказали. Нам привет.

299

Прекрасен мир идущий, не зевай! Бери свой кубок, смело наливай! Про Страшный суд не думай, не нагрянет! Проходит ночь! Скорее выпивай!

300

Я пью вино, но в пьянство не впадаю, Без выпивки, однако, я страдаю. При этом стать ослом, тебе подобным, — Самовлюбленным стать я не желаю!

301

Мне говорят: «Дружище, меньше пей!» Но рядом милая моя, я с ней!.. Она прекрасней и свежей рассвета… Беру бокал. Нет повода ясней!

302

Вино – это расплавленный рубин, Сокровищница тайная – кувшин. Да, чаша – тело, а вино – душа. Сокровища сверкают из глубин…

303

Когда судьба укажет горький путь, Успей с друзьями выпить, в этом суть. Когда настанет миг покинуть мироздание — Не станет времени воды хлебнуть.

304

Забвение приносит мне вино, Врага выводит из себя оно. Что толку в трезвости? Она напоминает: Все движемся к финалу. Все одно.

305

Весна поет, сияет новый май! И ты себя весельем занимай! Про ад и рай не вспоминай, не думай. Недостоверным слухам не внимай.

Биография поэта и философа

Хайям (Гиясаддин Абу-ль-Фатх ибн Ибрахим Омар Нишапурский) – персидский поэт-философ, имеющий много поклонников в Европе и Америке, где существуют даже общества его имени.

По-видимому, он был сыном нишапурского ткача и продавца палаток и родился около первой четверти XI века, если не позже. Обстоятельства его молодости и воспитания неизвестны. Общепринят рассказ о том, как около 1034 года Хайям был школьным товарищем будущего сельджукского визиря Низама аль-Мулька и будущего основателя секты ассасинов Хасана Саббаха, как они поклялись друг другу в дружбе и как Низам аль-Мульк, достигнув визирства у Меликшаха, оказал обоим товарищам протекцию. Таким образом объясняется получение Хайямом должности астронома султанской обсерватории в Мерве.

Старейшая биография Хайяма свидетельствует только, что Хайям в философских науках был равен Ибн Сине (Авиценне), которого он читал даже перед смертью и «греческую науку» которого преподавал другим; он был прекрасным математиком-алгебраистом и астрономом, хорошо знал историю, филологию и мусульманское законоведение; его обществом дорожил султан Мелик-шах; у него просил научных объяснений знаменитый философ-скептик, прозванный «доказательство ислама», шейх Газзалий. Учеников Хайяма неприятно поражали только его резкость и желчность.

Свои философско-поэтические идеи Хайям облекал в форму рубаи (четверостиший), которая введена была в персидскую литературу незадолго до Хайяма и которой пользовался также Ибн Сина. По содержанию рубаи Хайяма оказываются прямым продолжением рубаи Ибн Сины, но по форме – несравненно выше: они отличаются выразительной сжатостью и художественностью, глубоким элегическим чувством, иногда метким, насмешливым остроумием. Так как во многих новейших списках попадаются рубаи, не имеющиеся в других списках, то общая совокупность их доходит до тысячи двухсот, наиболее общепринятых – около пятисот; в старейшем бодлеянском списке 1461 года их четыреста пять, но, как показано профессором Жуковским, даже в этом списке есть по меньшей мере одиннадцать рубаи, принадлежащих не Хайяму. Интерполяции объясняются тем, что диван Хайяма, преследуемый мусульманским духовенством, мог переписываться только тайно, и открытая критика текста была невозможна.

В тех рубаи, подлинность которых менее сомнительна, Хайям является глубоким мудрецом элегического настроения. Он мучится вопросами бытия; с печалью указывает, что мы, быть может, попираем ногами не землю, а истлевший мозг мудрого и гордого человека или щеку красавицы; грустно констатирует, что и рождение, и смерть каждого человека совершенно не нужны и что над Вселенной тяготеет тупой рок; в своей горечи иногда задает укоризненные вопросы самому Богу и обвиняет Его в мировом неустройстве. То разрешение задач жизни, которое предлагает ислам, кажется Хайяму полным противоречий, а мусульманские представления о загробной жизни с Мухаммедовым раем и адом – смешными; мусульманское духовенство с его узким догматизмом и жадностью возбуждает в Хайяме желчную злобу и отвращение. Его не удовлетворяет ни одна из позитивных религий, которые в его глазах все не выше и не ниже ислама. Исход для себя Хайям, судя по иным рубаи, видит в суфийском мистицизме, причем, однако, те суфии, которые проявляют ханжество и лицемерие, ему столь же противны, как и обыкновенное исламское духовенство. Хайям проповедует уничтожение эгоизма, нравственную чистоту, тихую, созерцательную жизнь пантеиста, теплую любовь ко всеобъемлющему Богу, понятому не в догматическом смысле, а в стремлении к царству вечного, светлого и прекрасного.

В полном соответствии с этими рубаи Хайяма находится биографическое сообщение, по которому Хайям почти с последним вздохом закрыл философскую книгу «Исцеление» Ибн Сины на отделе «О едином и многом» и, произнесши молитвенную благодарность Богу за то, что Его познал, скончался.

Многие рубаи, указывая на бесцельность мира, необязательность коранских предписаний и нелогичность мусульманского рая и ада, предлагают, наоборот, исход гедонический, советуют отдаться без стеснения вину, любви и беззаботному пользованию жизнью и воспевают красоту весенней, пробуждающейся природы, которая манит к наслаждению. Рубаи этого разряда пользуются особенной любовью большинства читателей, как азиатских, так и европейских, и считаются у них за наиболее характерные для Хайяма. Кое-кто с большой натяжкой хочет их истолковать мистически.

Современные комментаторы объясняют взаимное противоречие между рубайат Хайяма тем предположением, что в них отражаются разные фазы духовного развития автора: эпикурейские рубаи могут относиться к раннему, молодому периоду жизни Хайяма. Иного мнения придерживается профессор Жуковский, находя, что так называемый диван Хай-яма полон интерполяций из других авторов и что в восьмидесяти двух интерполированных рубаи сорок три процента отведено мрачному пессимизму, а тридцать три процента – вину, любви и наслаждениям.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона

Словарь

А

Абу-Саид – суфийский шейх (967 – 1048), основатель одного из направлений в восточном мистицизме. Автор мистических четверостиший. Его стихи стали молитвами и гимнами.

Адхам – суфийский шейх, мистик-подвижник (VIII в.). Его личность окружена легендами.

Анка-птица – сказочная птица, гнездится вдали от людских глаз, никогда не показывается людям, живет на краю света на горе Каф, в горной цепи, окружающей землю.

Аяз – имя любимого раба султана Махмуда Газневида. В нарицательном смысле – любимый человек.

Б

Бахрам/Бахрам Гур – историческая фигура, царь из династии Сасанидов Варахран V (420–438), превратился в литературе в полумифического Бахрама Гура, воплотившего в себе героев различных древних преданий о доблестном царе-охотнике.

Г

Гурия – черноокая райская дева; в раю гурии услаждают праведников. В литературе – символ юной красавицы.

Д

Давид – библейский персонаж, царь, автор псалмов, играл на лире, отец царя Соломона.

Джамшид/Джам – легендарный царь, герой персидского эпоса. Джамшид обладал волшебной чашей, глядя в которую мог видеть весь мир. Один из героев поэмы «Шахнаме» Фирдоуси. В поэзии – символ величия и власти. «Чаша Джамшида» – символ мудрости.

Джейхун – древнее иранское название реки Амударья.

Дервиш – мусульманский нищенствующий монах.

З

Замзам – священный колодец в Мекке, около храма Кааба. Воду этого колодца верующие считают святой, обладающей чудесной силой.

Зуннар – грубый волосяной пояс, который обязаны были носить в средневековой Персии христиане (немусульмане). Здесь поэт использует атрибуты немусульманской жизни.

Зухра – по легенде, красавица, пленившая ангелов Харута и Марута. Воспользовавшись их благосклонностью, она узнала у них магическое слово, сказав которое можно вознестись в небеса. Она вознеслась и превратилась в планету Венера (Зухра), «небесного музыканта», сопровождающего игрой на арфе (чанге) хор планет.

И

Иблис (Ивлис) – сатана, дьявол, злой дух. Согласно легенде, первоначально – ангел, который был проклят Богом и изгнан из рая за отказ поклониться сотворенному им Адаму.

Иисус – Иисус Христос в исламе – один из пяти пророков-посланников.

Иосиф Египетский/Иосиф Прекрасный – библейский персонаж, предания о котором (под именем Юсуф) вошли в Коран и в персидскую литературу. Иосиф – любимый сын Иакова. Согласно легенде, братья продали его в рабство в Египет, а отцу принесли окровавленную рубашку и объявили, что Иосифа зарезал волк. Образ Юсуфа широко используется в персидско-таджикской литературе как символ красоты и жертвы предательства.

К

Кааба – главная мусульманская святыня, храм в Мекке, имеющий форму куба. К нему в месяц паломничества стекаются правоверные мусульмане со всего мира.

Калам – тростниковая палочка, тростниковое перо, инструмент для письма и рисования.

Караван-сарай – постоялый двор, место стоянки караванов, с гостиницами, складскими помещениями. В переносном смысле – окружающий мир.

Каф – мифическая горная цепь (иногда просто гора), окружающая землю; в переносном смысле – край света.

Кафир – неверный, немусульманин.

Кей/Кай – восходящее к глубокой старине слово, нарицательное значение которого «царь», поэтому оно часто становится первой частью имени древних (порой мифических) царей Ирана: Кай-Кубад, Кай-Ковус, Кай-Хосров и др.

Коран – священная книга ислама; собрание речей, поучений, заповедей пророка Мухаммада (ок. 570–632).

Л

Лал – рубин.

М

Ман – иранская мера веса, содержание которой колебалось в зависимости от места и времени от 2 до 6 кг.

Марьям – Дева Мария, которая в мусульманской традиции признана святой.

Махмуд – Махмуд Газневид, второй султан этой династии, который пришел к власти в 998 г. и за тридцать два года своего правления создал огромную империю, простиравшуюся от индийской реки Ганг до Рея и Хамадана в Западном Иране.

Мекка – центр духовного мира ислама, город в Аравии, где жил и начинал свою проповедническую деятельность пророк Мухаммад, основоположник ислама. Он заповедал своим последователям обязанность хотя бы раз в жизни совершить хадж – паломничество в Мекку.

Михраб – сводчатая ниша во внутренней стене мечети, обращенная к Мекке, куда следует смотреть во время молитвы. Украшается орнаментальной резьбой, инкрустацией, росписью.

Муфтий – духовное лицо у мусульман, облеченное правом выносить решения по духовным и юридическим вопросам. Глава мусульманской религиозной общины.

Н

Намаз – молитвенный обряд, комплекс определенных движений, поклонов и молитв, совершаемых пять раз в сутки.

Ночь предопределений – 27-я ночь месяца Рамазан, в которую Аллах ниспослал Мухаммаду Коран. В эту ночь Он определяет судьбы всех живущих на земле.

Если человек проведет эту ночь в посте и молитвах, Аллах исполнит задуманные им желания.

П

Падишах – титул монарха в странах Ближнего Востока.

Парвиз – счастливый, победоносный. Так звали Сасанидского шаха Хосрова Парвиза (590–628), который совершил ряд победоносных походов, успешно воевал с Византией, но в конечном итоге потерпел поражение и был свергнут собственным сыном. В персидской литературе Хосров Парвиз выступает, с одной стороны, как олицетворение царской власти, а с другой стороны, как образ страстно влюбленного. О любви Хосрова к красавице Ширин сложено много поэм.

Пери – райская дева; красавица.

Пещера – название одной из глав Корана.

Р

Раджаб – седьмой месяц мусульманского лунного календаря.

Рамазан (рамадан) – девятый месяц мусульманского лунного календаря. В этом месяце мусульмане соблюдают пост.

Рустам – легендарный богатырь, герой эпических сказаний. Образ Рустама олицетворяет доблесть, отвагу и непобедимость.

С

Саки – виночерпий на пирах; в этой роли обычно выступали красивые юноши.

Семь небес – по представлениям средневековых персов, плоский земной диск накрыт, как колпаками, семью прозрачными сферами, по которым движутся известные астрономам того времени шесть планет (Луна, Марс, Венера, Юпитер, Сатурн, Меркурий) и Солнце (которое тоже считалось планетой, но главной: «царем планет»).

Семь планет – см. Семь небес.

Суфий – последователь суфизма, мистическо-аскетического направления в мусульманстве, возникшего в VIII в. на территории современного Ирана. Учение о познании Бога через мистическую любовь и аскетическую практику.

Т

Тус – 1. Город в Хорасане (Иран). 2. Легендарный витязь.

Ф

Фаридун – легендарный иранский царь из рода Джамшида. Персонаж эпической поэмы «Шахнаме» Фирдоуси.

Философ – философами во времена Хайяма называли людей, которые занимались естественными науками и происхождение предметов объясняли не божественной волей, а законами природы. Таким образом, это слово было синонимом понятий «вольнодумец», «еретик».

Х

Хайям – буквально: мастер, изготавливающий палатки.

Ханака – келья, обитель аскета – приверженца суфизма; обитель дервиша (см.).

Харабат – развалины, городские трущобы, где в средневековом мусульманском Иране ютились зороастрийцы. (Зороастрийцы – последователи учения пророка Заратустры; до завоевания Ирака арабами зороастризм был в Ираке государственной религией.) В первые годы распространения ислама зороастризм (наряду с иудаизмом и христианством) был объявлен «покровительствуемой религией», что означало: зороастрийцев не будут преследовать за веру и обращать в ислам насильно. Однако довольно скоро они стали считаться «неверными». Но во времена Хайяма они жили по окраинам городов в заброшенных, полуразрушенных домах и даже торговали там вином, поскольку вино было для них предметом религиозного культа. Мусульманам торговать вином строго запрещалось.

Хорасан (др. – перс., «Страна восходящего солнца») – исторически восточные земли Ирана, простиравшиеся до Индии.

Хатам – доисламский арабский поэт-воин, прославленный во многих сказаниях своей щедростью и благородством.

Хосров – древний титул (или тронное имя) сасанидских царей, звуковая форма которого неоднократно менялась; позднее превратился в имя собственное.

Хум – большой глиняный сосуд для хранения вина, масла, зерна.

Хызр – в мусульманской мифологии – таинственный чудотворец, отождествляемый с пророком Ильей. Он помогает путникам, заблудившимся в пустыне, спасает их от гибели. Никогда не попадается на глаза людям – появляется вдали, как мираж, и исчезает. Хранитель источника «живой воды». Хай-ям считает, лучше быть Хызром, чтобы никого не знать и тебя бы никто не знал.

Ч

Чанг – струнный музыкальный инструмент типа арфы, лиры.

Чаша Джамшида – волшебная чаша, «показывающая весь мир», принадлежавшая легендарному царю древнего Ирана Джамшиду (см.).

Черная книга – имеется в виду скрижаль, на которой записываются дурные дела, совершенные человеком.

Четыре стихии (или Четыре Материи) – имеются в виду четыре первоэлемента, которые, по представлениям древних, составляют материальную основу мира: вода, огонь, воздух, земля.

Ш

Шабан – восьмой месяц мусульманского лунного календаря, который почитался как священный еще в доисламские времена.

Шавваль – десятый месяц мусульманского лунного календаря, который следует за Рамазаном, месяцем поста.

Шариат – совокупность юридических и религиозно-правовых норм, основанных на Коране и регламентирующих образ жизни мусульманина.

Шейх – старец, наставник; глава суфийской общины.

Шербет – сладкий напиток.

Ю

Юсуф – см. Иосиф.