Серия «Русская фантастика» основана в 2003 году

Я не молод и многих людей повидал за свою жизнь. И много мест. Таких, как я, не очень-то пускают за кремлевскую стену. Однако площадь перед Архангельским собором я видел не раз.

Но здесь, на краю света, я впервые.

Край света не линия и не возведенная человеком стена. Край света – обширная плоскость, именуемая людьми тундрой. Теперь лето, и на краю света очень душно. Меня донимают кусачие насекомые. Лапы колет жесткая трава. Даже сейчас, в разгар северного лета, она имеет желтовато-бурый оттенок.

Но Государыне все нипочем. Впрочем, она-то обута в новенькие, на толстой литой подошве сапожки, а я в любую погоду хожу босиком. Девушка бежит, не зная усталости. Очень хочется ей поскорее увидеть Ледовитый океан.

Я слышал разговоры людей. Они утверждают, будто край покрытой жесткой травой плоскости обрывается в океан. Мы уже видели здешний берег через стекло иллюминатора. Ничего особенного, доложу я вам. Свинцовая равнина, тут и там исчерканная белыми крапинами пены. Сероватые лоскуты льдин местами сбиваются в обширные поля. Берег представляет собой гряду невысоких скал, удерживающих на своих плечах это вот пустынное плато, по которому мы идем. Скучный пейзаж немного оживляют запахи дичи, но из меня охотник никудышный. У меня иная служба. А вот Государыня нигде не заскучает. Даже под этим неприветливым небом ей весело.

Государь, Государыня, Хозяин, Пастырь и Охотник шагают прямехонько на диск низко зависшего над горизонтом солнца. Государыня, конечно же, впереди всех. Ее светлые волосы выбились из-под платка. Она распахнула полы куртки – на берегу холодного океана в разгар лета довольно тепло, хотя ветер, задувающий с океана, напитан ледяным холодом. Государь немного отстал. Он внимательно рассматривает бурую растительность у себя под ногами – ищет ископаемые кости невообразимой древности. Охотник пообещал ему непременные и богатые находки. Хозяин и Пастырь замыкают шествие. Оба не молоды, но Хозяин выносливей, и он поддерживает Пастыря под локоть. Свиты нет. На бескрайней плоскости желтого плато лишь пятеро людей и четыре собаки. В этих пустынных местах по-настоящему опасной может быть только суровая природа.

Океана все еще не видно, но я чую его соленый дух, но я уже слышу, как подтаявшие по летнему времени льды ворошат прибрежную гальку своими животами. Государыне хочется непременно первой добраться до края земли, а я почтительно поспешаю следом, стараясь, по смиренной старости своей, не слишком отставать от юной женщины. Муж Государыни черноглаз и темноволос, горделивый красавец. Он совсем ничего не боится. Государь, как и его жена, совсем молод. В такую пору жизнь видится вечным праздником. Государь еще не изведал страха преждевременных утрат, а потому и не боится потерять свою Государыню. Впрочем, юная царица в надежных руках. Человек из племени саха, Охотник, оберегает ее. Наверное, он даже чуточку влюблен в нашу Ксению. Влюблен ровно настолько, насколько это может позволить себе почтительный верноподданный. Да и меня рано сбрасывать со счетов.

Охотника зовут Герасим. Странное имечко для такого человека. С его плоского, обветренного, обрамленного жесткими, как проволока, волосами лица никогда не сходит улыбка. Он не стар и не молод. Он пахнет вечной зимой, жиром морских чудищ и миром. Он знает каждую кочку и каждую ямку на этой бескрайней плоскости. Он вооружен длинным шестом с острым металлическим наконечником. Герасим наобещал молодым супругам с три короба, а именно показать ископаемое чудовище. Помимо холодного океана этот труп или скелет является целью нашей продолжительной прогулки. Хозяин и, особенно, Пастырь не очень-то верят в существование ископаемого чуда. Но я-то знаю, оно действительно существует. Я чую едва уловимый запах существа, которое при жизни никого не боялось. Наверное, оно было огромным, очень сильным и совсем не злым. Останки давно умершего чудовища покоятся возле самой воды, и Охотник ведет нашу небольшую делегацию прямо к ним. Скорее всего, это просто кости, на которых нет ни мяса, ни шкуры, но для Охотника они представляют особенную ценность. Еще не добыв, он уже гордится этими костями. Я давно живу на свете и успел удостовериться в том, что у человека не такое чутье, как у собаки, даже если этот человек хороший охотник. Почему же наш Герасим так уверен в себе? Не он ли сам спрятал кости на берегу холодного океана?

Собаки Герасима выносливы и чрезвычайно дисциплинированны. Ни одна из трех остроухих сук пока так и не решилась приблизиться ко мне, хотя самая молодая и легкомысленная из них задорно скалила зубы и сворачивала тело в крендель – заигрывала. Мой Хозяин любит собак и при первом знакомстве с Герасимом каждую из его сук дружески потрепал по голове. При этом моя глотка издала сдавленный рык. Что поделаешь! Темперамент. Ревность. Это сильнее меня. Долгое, бесконечно долгое по собачьим меркам время половина мира принадлежала моему Хозяину, но сам Хозяин может принадлежать лишь мне одному.

Герасим знает толк в собаках, его суки породисты и ухожены. А меня он похвалил:

– Хороший у вас пес. Окрас соль с перцем. Морда седая. Сколько ему лет? Почтенный возраст для такой крупной собаки. Только имя у него неподходящее. Я назвал бы вашего пса Тойоном. Он такой солидный и выдержанный. И еще. Я думаю, ваш пес лидер, вожак по натуре. Видите, как мои псицы отнеслись к нему? Уважают!

Герасим – смелый человек. Сказать такое Хозяину! Я живу с хозяином бок о бок второй десяток лет. Для пса я действительно очень стар, но именем моим мы оба всегда были довольны.

Они пришли и убили всех. Черные люди с черными автоматами.

В Калужском кадетском корпусе шло необычное утреннее построение – предпраздничное. Все три курса – восемьдесят семь мальчиков тринадцати-семнадцати лет от роду. Почти все преподаватели, офицеры и гражданские. Не было только начальника, потомка знаменитого генерала, прославившегося на Бородинском поле, – его буквально накануне вызвали в столицу.

Роты выстроились по периметру учебного плаца. Миша радостно разглядывал построение, нашел и высокого, вечно серьезного Алешу Романова, и улыбчивого выдумщика Колю Голицына, даже высмотрел на левом фланге щуплую фигурку закадычного друга Володи Бахтеярова.

Осеннее солнце пригревало почти по-летнему. Слушая речь заместителя начальника школы, Миша увлекся наблюдением за стайкой ласточек, весело кувыркавшихся в синеве небосвода, и поэтому пропустил начало кошмара.

Очнулся от криков и суеты, поднявшихся на плацу. Кадеты и преподаватели метались по площадке, кто-то сидел, обхватив голову, кто-то лежал ничком. И лишь когда рядом упал, обливаясь кровью, юноша со старшего курса, Миша испугался по-настоящему.

Оглянувшись, он увидел редкую цепочку черных фигур, охвативших полукольцом учебный плац, заметил бледные вспышки выстрелов, похожих на треск далеких кастаньет, и понял, что сейчас умрет. Бежать и прятаться бессмысленно, да и негде. Миша лишь закрыл глаза и остался стоять на месте.

Однако в следующую секунду вместо ожидаемого обжигающего удара пули он почувствовал сильный рывок и хриплый шепот: «Ложись!»

Уже на земле, скосив глаза, Миша встретился взглядом с лежащим рядом молодым преподавателем Закона Божьего и духовником кадетского корпуса, отцом Георгием…

В Шереметьеве на рамке Ник зазвенел.

– Документики на аппаратурку предъявляем, – лениво буркнул пограничник.

«Аппаратурка» была вписана в паспорт, удостоверение репортера и командировочный лист. Вспомнив, что это еще не все, Ник выложил на стойку карту медстраховки и почувствовал себя голым: кончились его документики.

Пограничник неспешно сверял данные, а Ник, напустив на себя равнодушный вид, оглядывался по сторонам. За стеклянной стеной разгоралось московское летнее утро, и от одной мысли, какая раскаленная сковородка ждет снаружи, пересохло во рту.

Но это ерунда по сравнению с тем, куда ты попал вообще.

Ник не ждал, что ему будет так тревожно. Разум подсказывал, что это только первое впечатление и скоро пройдет. Ник просто раньше не видел настолько безлюдного аэропорта. Наверное, все дело в пустоте, она ненормальна и пугает. Аэропорт обычно полон движения, а здесь – никого. В отдалении трое полицейских болтают с парой штатских, мимо них ползет робошвабра, а за ней понуро бредет некто в сером с тряпкой и ведром.

Ника должен был встречать Гоша Васильев, оператор московского бюро. Судя по метке на карте, он в терминале, но куда спрятался – непонятно. Итого, даже если считать местных, нет и десятка человек на целый зал прилета.

Один из крупнейших аэропортов Европы, пятьдесят миллионов пассажиров в год – и вот закономерный конец. Довыпендривались.

Как говорят сами русские, если ты плюнешь, коллектив утрется, а если плюнет коллектив, ты утонешь.

Что случилось с вашей страной? Она утонула.

Ник снова повернулся к стеклянной стене. Далеко-далеко, на грани видимости, у самого горизонта, торчало нечто, смутно знакомое по картинкам в Интернете. Ник слегка прищурился, выкрутил до упора цифровой зум, включил коррекцию изображения – да, это она. Стометровая решетчатая башня с плоской грибообразной нашлепкой сверху, по-своему даже красивая. Ретранслятор стратегического оборонного комплекса «Щит», ближний эшелон. Вот зачем он здесь, кто ответит? От кого обороняться по периметру Москвы?

Зачем вы врете, а, россияне? Ладно, себе врете, привыкли уже, наверное, за последнюю тысячу лет, не умеете иначе. Но кругом ведь не слепые.

Постоянно врете, стыдно за вас – сил нет…

Пограничник отложил документы, свидетельствующие, что гражданин США Николас Кузмин, двадцати семи лет, репортер GINN, оснащен интегрированной системой фиксации изображения и звука. Взял ручной сканер, похожий на электробритву, поднялся из-за стойки и вяло сказал:

– Давайте посмотрим. Ошейничек снимаем.

Ник снял плоскую гибкую дужку, охватившую шею сзади, и повернул голову, чтобы пограничнику удобнее было провести сканером за левым ухом, потом за правым. Сканер дважды пискнул.

– Можете надеть.

Ник пристроил ошейник на место, дождался, пока тот снова увидит систему, и уставился на своего визави, который неспешно печатал на архаичной клавиатуре.

Пограничник выглядел нездоровым или как минимум неухоженным. Форма новенькая, все значки, пуговицы и звездочки блестят, а офицер внутри мундира – никакой. Тусклые волосы, шершавая даже на вид кожа. Ник вспомнил, что в Москве экологическая обстановка так себе, а уж аэропорт точно не самое полезное для жизни место, и пожалел этого вялого, словно засыпающего на ходу, человека.

– Что-то не так? – спросил тот, не поднимая головы.

– Все хорошо.

Голос вдруг сорвался, Ник откашлялся.

– Отвыкли по-русски?

– Нет-нет, я дома с мамой только по-русски и говорю.

– Пишете меня?

Ник рассмеялся.

– Да нет же. Но я снимал ошейник, потом он заново коннектил систему, надо было прогнать тест, и я использовал ваш бейдж вместо настроечной таблицы. Это не запрещено?

Пограничник наконец-то посмотрел на Ника с некоторым интересом.

– Нет, – сказал он.

И снова уткнулся в клавиши.

– Нет – значит «да»?

– I gave you a positive answer. Так понятно? Кстати, всегда хотел узнать – как вообще живется с этой штукой в голове?

– Хорошо, – сказал Ник. – Когда привыкнешь, очень удобно. Только она не внутри головы. Это же два крошечных чипа.

– Говорят, когда бармалеи ловят такого, как вы, они ему кидают на оба чипа двести двадцать вольт. Получается очень весело. Ну, для бармалеев. Правда или врут?

Ник совсем не ожидал, что будет так обидно.

«Вот же морда ты кагэбэшная, – подумал он. – Предупреждали меня, что прямо в аэропорту такая ерунда начнется, а я не верил. И ведь я с тобой пытался говорить, как с человеком, а ты не оценил. Ладно, будем считать, это мне для отрезвления и утраты лишних иллюзий».

– Вы меня с кем-то путаете, – сказал он сухо. – Я репортер. Штатный сотрудник GINN, приехал менять Бо́риса Саленко – думаю, вам знакомо это имя…

Пограничник даже ухом не повел.

– …и сегодня вечером у меня встреча с господином Серебровым.

– С государем, – поправил его пограничник.

– Он еще не будет царем на тот момент, – заартачился Ник.

– Теперь вы меня с кем-то путаете. – Пограничник сгреб документы со стойки и начал по одному выкладывать перед Ником. – Я же не следователь и не пытаюсь вас подловить. Роман Валерьевич Серебров – наш государь Роман Первый, мы так решили. Всей страной. А вы не нервничайте. Чего вы такой дерганый? Страшно? Это пройдет.

– Неуютно, – признался Ник. – Я еще никогда не видел настолько пустынного аэропорта.

– А, понимаю вас. Ну, так международная зона. Во внутренних терминалах все как обычно, не протолкнешься, а тут… Сегодня прилетел один рейс, и вы единственный пассажир.

Ник убрал документы в карман.

– Добро пожаловать в Российскую империю, – сказал пограничник. – Всего наилучшего.

Ник стоял и глядел на него. До чего унылый тип. Но ведь именно тип, типаж, один из многих. Один из миллионов.

Скудоумный и жалкий, явно с детства недокормленный, приученный унижаться, а теперь унижающий других, – вот ты каков, первый русский, которого я встретил на «исторической родине». А вдруг вы тут все такие? Не дай бог. Я с ума сойду от сочувствия к вам, несчастным, а мне работать надо. Всего два дня, но работать.

– Проходим, молодой человек, проходим.

– А вчера не было ни одного рейса? – спросил Ник.

– А почему вы спрашиваете? Это интервью? Запись идет?

– Чистое любопытство, уверяю вас. Я ничего не пишу, сказал уже. Я обязан предупредить человека, когда при разговоре с ним включаю запись, это определено международной конвенцией, и если будут жалобы, у меня отнимут лицензию.

– Ну, да, шпионская аппаратура, дело серьезное, – пограничник кивнул с таким деланым пониманием, что Нику тошно стало. – Вы с ней поосторожнее в городе. Остались сутки до коронации, люди немного возбуждены. А вы же не хотите встретить самый интересный день за всю историю человечества лежа в травматологии?.. Ну, ладно, не за всю историю, но от Вознесения Христова – точно.

«Да ты философ, – подумал Ник. – Правда, философия у тебя висельная. Чем может быть интересен день, когда начнется война, которую вы сами накликали себе на головы? Ах, конечно, тем, что она вдруг не начнется. Верьте. Блаженны верующие».

– Желающих приехать… сами понимаете, негусто. Боятся. Кому охота, чтобы тебя свои же разбомбили. А все, кто хотел уехать, давно сделали это. Основной поток был весной. Окончательно иссяк на прошлой неделе.

– Все, кто хотел… А кто хотел, но не мог?

– А кто не мог, тому помогли. – Пограничник равнодушно пожал плечами. – За государственный счет.

– Вы сами-то в это верите? – спросил Ник.

– В каком смысле? – удивился пограничник. – Вы с Луны свалились, юноша? Миллион беженцев, Европа на ушах стоит. Всем, изъявившим желание предать Родину, благодарная Россия предоставила билет в один конец. У нас здесь этих бесплатников не было, самолетом только за свой счет, но на вокзалах ад кромешный творился. Чемодан – вокзал – Берлин… Ну-с, проходим, молодой человек, проходим.

– Получается, не всей страной решили, верно? – Ник сам не мог понять, что его вдруг так заело. Кажется, он просто хотел расшевелить этого горе-патриота на зарплате, притворившегося сонным, потому что на большее не хватает актерских способностей.

– Девяносто процентов – мало вам? Давно у вас в Америке девяносто процентов голосовало хоть за что-нибудь?

– Вы же сами знаете, что референдум нелегитимен, прошел с нарушениями и не признан мировым сообществом.

– Да нам пофиг, – сказал пограничник, глядя в сторону. – А вот тоже вопрос: почему у вас красная лампочка не загорается, когда вы пишете?

– Где? – удивился Ник.

– На слово «где» есть хорошая рифма. – пограничник медленно поднялся из-за стойки. – Откуда я знаю где. Но, по идее, должна быть красная лампочка. Может быть, в глазу?

– Да не пишу я! Просто хотел знать ваше мнение.

– Мнение такое, молодой человек, – проходим, не задерживаем.

– Кого? Тут никого нет.

– Меня. Я закрываю границу Российской империи на обеденный перерыв.

Ник ждал, что пограничник хотя бы глазами усмехнется своей шутке, но тот был как каменный. Даже, скорее, деревянный. «Ivan the Fool, an Iron Man with a wooden head», как говаривала мама. Может, они тут не видят ничего странного в закрытии границы аж целой империи на обед.

Ник закинул рюкзак на плечо.

– А ведь вы правы, – сказал он миролюбиво. – С лампочкой было бы лучше и проще. Наверное, можно поставить светодиод на ошейник. Не знаю, почему так не сделали. Но все равно его будет плохо видно. Это у меня еще волосы короткие…

– Идите уже, вас люди ждут, – процедил сквозь зубы пограничник и мотнул головой в сторону дверей.

Ник удивленно поднял брови.

– Вы имеете в виду полицию?

Пограничник тяжело вздохнул и ссутулился, будто из него выпустили лишний воздух. Сунул руку под стойку и чем-то там щелкнул. Ник вдруг почувствовал себя беззащитным, почти жертвой. Это было непривычно и волнующе, даже на миг закружилась голова. На всякий случай он включил-таки запись и порадовался, что у него при этом не загорается красная лампочка в глазу.

– Что вы делаете?!

Пограничник вышел из-за стойки и взял Ника за ладонь, двумя пальцами, каким-то особенным хватом, не больно, но так убедительно, что не вырвешься.

Ник перестал волноваться и начал бояться. В любой другой стране мира он бы сейчас кричал: отпустите, я гражданин Соединенных Штатов, уберите руки, полиция! Но здесь Россия, бессмысленная и беспощадная, где знаменитых оппозиционеров убивали прямо возле стен Кремля, а популярных журналистов дубасили железом, и все ведь напоказ, под камерами, и никому за это ничего не было. А люди помельче исчезали без следа, и никто их не искал. И кричи – не кричи, а помощи не дождешься. Ник это сейчас очень отчетливо понял, буквально за секунду, на своей шкуре прочувствовал, лишь по тому, как уверенно его взяли за руку. Так здесь уводят на расстрел.

Он только бормотал: «Что вы делаете?», а сил кричать не было.

Надо гнать материал стримом в GINN – пусть хотя бы увидят, что со мной происходит. Ник вызвал перед внутренним взором интерфейс… и с незнакомой ранее веселой обреченностью приговоренного сказал себе: этого следовало ожидать.

Система не работала. Запись встала на второй секунде. И связи нет.

В голове шумело, перед глазами все плыло, Ника куда-то тащили за руку, а потом он услышал:

– Кажется, это ваше. Заберите, пожалуйста, оно мне надоело.

И знакомый – откуда я его знаю? – голос сказал:

– Глушилку-то выключи, злодей.

Ник встряхнулся, заморгал, потер рукой глаза.

Наваждение медленно отступало, но все вокруг стало еще интереснее и невероятнее.

Зато совсем не страшно.

Трое полицейских, они чему-то ухмыляются, скорее всего, замешательству Ника. А вот и Гоша Васильев, огромный бородач, добрый, теплый, уютный, вылитый медведь, вставший на задние лапы. И рядом еще один крепкий широкоплечий мужчина, которого Ник сразу опознал и совсем не ожидал увидеть здесь, – легенда русской журналистики для тех, кто понимает, Миша Клименко, «консультант по дурацким вопросам», специалист по контактам с силовыми ведомствами. Светлые с проседью волосы, чуть обрюзгшее квадратное лицо, слегка оплывшая фигура немолодого человека, забросившего фитнес, но все та же задорная мальчишеская улыбка, знакомая Нику по видео от Бо́риса. «Запомни, парень, это наш ангел-хранитель и самый важный источник в Москве».

Ангел-хранитель взял Ника за плечо и развернул к полицейским боком.

– Смотрите, джентльмены, вот оно, следующее поколение. В этой дужке у парня на загривке антенна, графеновый аккумулятор, флешка и внешний процессор. Держится очень мягко, совсем не жмет. Ушки заходят во-от сюда и ложатся точно поверх чипов.

– То есть без этой штуки чипы не работают?

– Чипы активны всегда, они запитаны от мозга. Ему нужно в среднем двадцать – двадцать пять ватт, а им всего полтора-два…

Миша небрежно перепаснул свою добычу Гоше, и тот принялся жать ей руку, хлопать по плечу и интересоваться, как доехала. Ник в ответ кивал и говорил: да-да, конечно. На большее его пока не хватало.

– Ребята, не надо смотреть на парня с таким ужасом, он не умственно отсталый, хотя и выглядит… ничего, сейчас очухается. Нет, мозг действует только как коммутатор, передает на чипы питание, они не отъедают от него мощность. Простое и остроумное решение. А ошейник нужен, чтобы система могла записывать большие объемы и передавать их. В голове у парня монтажная, он сам себе и оператор, и «звукарь», и режиссер, но без ошейника ему некуда будет сохранять ролики. Это, наверное, единственный минус системы. Пока еще не научились складировать готовые записи в мозгу.

– Да много у нее минусов, – пробасил Гоша. – А звук фиговый? А оптика?

– Так у него же есть выносной микрофон. А если тебе нужен правильный – честный оптический зум, возьми обычный телеобъектив. Но смысл? Для стандартной репортажной съемки ничего, кроме микрофона, не нужно.

– Не знаю, мне и так хорошо, – сказал Гоша.

Он тоже носил репортерский ошейник, предыдущего поколения, никаких там нейротехнологий – широкий воротник с аккумулятором и блоком связи, две стабилизированные камеры на плечах, микрофоны, все очень скромно, зато надежно.

Ник еще слегка пошатывался и глупо улыбался. Он был счастлив оказаться среди своих. Гоша крепко держал его за рукав.

– Ну, мы поехали. – Миша по очереди пожал руки полицейским.

– Передайте Боре, мы его очень уважаем, но… сам дурак, – сказали ему. – И пусть сюда даже не думает соваться. При всем уважении, служба у нас. Спеленаем и засунем в первый же самолет.

– Откуда у вас самолет в Америку? – спросил Миша ехидно.

– Ну, тогда паровоз!

– В Америку.

– Наш паровоз вперед летит! – сообщили ему со значением.

– Я вас уже боюсь.

– Да есть самолет, вон же… – полицейский кивнул на Ника. – Чартер вашего коллеги.

– Так ему стоять еще сутки.

– А нам-то какая печаль? Зато там по закону территория США. Добро пожаловать на борт, и дело в шляпе, интернировали. Мы его даже кормить не обязаны будем, пусть Госдеп о нем заботится, шлет ему гамбургеры со своей кухни, раз он уже дома.

– У Бори здесь дом, – сказал Миша грустно.

– Так не надо было в нем гадить. Нет, мы все понимаем, человек погорячился…

– Он просто боится, что все плохо кончится.

– Как бы все ни кончилось, с государем так не разговаривают! – сказал полицейский. – Попробовал бы он ляпнуть такое королю Англии!

– Попробовал бы он сделать это в мечети! – сказал Миша и тем разрядил обстановку, потому что все заржали.

Ник тоже на всякий случай вежливо хихикнул.

Он знал, о чем речь, но не понимал, отчего русские восприняли инцидент с Бо́рисом так остро. Вероятно, дело в том, что они только-только завели себе царя, а формально еще даже и нет, – связывают с ним большие надежды и потому ревностно отстаивают его честь.

А Бо́рис Саленко, самый популярный иностранный журналист в России, «наш русский американец», взял да сказал, что это дурацкая идея, дурацкие надежды и сам царь дурак.

Прямо царю и сказал, благо они много лет знакомы.

По счастью, избранный государь – так зовут царя, пока не коронован – отнюдь не приказал отрубить наглецу голову на Лобном месте, и даже челюсть ему не свернул. Монарху не положено бить простых смертных. Это, кстати, Бо́рису повезло, а то колотушка у его величества Романа Первого что надо, и опыт есть, он все-таки отставной полковник спецназа. Государь всего лишь заявил: сам дурак, я с тобой больше не разговариваю, пошел вон. После чего самый популярный журналист мигом превратился в самого никому даром не нужного журналиста, а потом еще и самого разыскиваемого человека в России. Неизвестно, было ли таково желание государя, но Саленко объявили персоной нон грата с высылкой в двадцать четыре часа. Ходила версия, что это «инициатива снизу», а царю не доложили. Саленко пропал, о чем опять-таки царю не сказали, да ему и все равно. У него и без какого-то репортеришки дел по горло; завтра коронация, торжественный запуск оборонного комплекса «Щит», а после обеда Третья мировая война.

Как нарочно, двадцать второе июня. Русский народ мистический, то есть, попросту говоря, склонный одновременно к фатализму, суеверию и мракобесию, – им понравилось. Они полезли на рожон, мировое сообщество показало в ответ кулак, и тогда Россия нарочно подчеркнула свое отношение к внешней угрозе датой коронации. Мол, кто с мечом к нам придет, от «Щита» и погибнет.

Весь мир уверен, что «Щит» вовсе не оборонный комплекс, а черт его знает какой. То, что он, судя по внешнему виду и расстановке башен, может накрыть страну полем неясной природы, это жутковато, но, в конце концов, ее внутреннее дело. Мировое сообщество вмешается не раньше, чем получит доказательства, что на территории России разверзся ад или ее несчастный оболваненный народ окончательно сошел с ума в массовом порядке. Но башни по всей границе, вынесенные к ней вплотную, – уже прямая и явная угроза соседям. Вся Европа в истерике, и ее можно понять.

Русские – с простодушием, достойным лучшего применения, – обещают доказать свое миролюбие, включив «Щит». Перед этим они коронуют Романа Первого, и тот нажмет символическую кнопку. Двадцать второго июня. Ребята, да вы с ума сошли.

Мистицизм не мистицизм, а идиотизм точно.

Так или иначе, но, по данным нашего источника в Кремле, «окно» под интервью вечером перед коронацией осталось в расписании избранного государя. Источник рассматривает это как недвусмысленное приглашение. Тем более что за то окошко уже перегрызлись все новостные агентства, какие вы можете вспомнить, и всем отказано. Похоже, в Кремле ждут человека из GINN.

Понимают, значит, что к чему.

Государь хочет не просто говорить, ему важно донести свое слово до людей. А в интернете всем плевать, кто что сказал, даже если он два раза царь. Да ты хоть сними штаны; надо как минимум овцу трахнуть, чтобы тобой заинтересовались. Голос человека в интернете – глас вопиющего в шторм. Люди видят ровно то, что готовы увидеть, и слышат не больше, чем хотят расслышать. Про Россию и русских им все давно объяснили, у них сложилось мнение, и хрен его оспоришь. В интернете каждый пользователь страшно умный, а кругом одни дураки, и он это знает твердо.

Выйти на такую самодостаточную аудиторию, убежденную в том, что она «знает жизнь» и ее на мякине не проведешь, можно только через сетку вещания GINN. Сюжеты GINN эти дебилы – простите, эти добрые люди – смотрят от корки до корки, чтобы казаться себе еще умнее, поскольку Глобал Индепендент Ньюс Нетворк последняя в мире полностью независимая и по-хорошему безбашенная информационная компания. Люди верят, что GINN говорит только по делу, клинически объективна и если кого-то пустила в эфир, значит, в этом есть большой смысл. Так уж и быть, они потерпят твою россиянскую харю пару минут, а там, возможно, ты им понравишься.

Поэтому в Россию прилетел Ник. И сейчас Гоша твердой рукой ведет его на выход к парковке, а Ник пытается сообразить, отчего они не идут в сторону аэроэкспресса, так ведь было бы лучше – сорок минут, и ты с гарантией в центре города.

Они подходят к машине, Ник видит человека за рулем и окончательно перестает что-либо понимать.

Зоя ждала на обычном месте, в скверике на набережной, рядом с «их» лавочкой: копна волос золотится на солнце, белое платье не скрывает изящной фигуры и длинных ног, на плече любимая черная сумочка.

Сашка ускорил шаг, ощутил, как поднимается в сердце радость.

Ровно год назад они познакомились, на посиделках по поводу сдачи летней сессии. Кто-то пригласил ее, Сашка не помнил, кто именно, но вышло так, что на следующий день они встретились снова, и понеслось…

– Опаздываешь! – сказала она, хмурясь, изо всех сил изображая гнев.

Но темные глаза смеялись, и видно было, что она рада, вот-вот бросится к нему в объятия.

Еще бы, годовщина, а это значит – большие планы!

Ну, какие могут себе позволить два небогатых студента.

– Извини. – Сашка покаянно вздохнул. – Я…

Рассказать, что он застрял из-за сбоя в метро, проторчал на перроне двадцать минут, он не успел, поскольку из-за спины донесся суровый голос:

– Гражданин Барсов?

Брови Зои сошлись к переносице, глаза расширились, она вскинула руки ко рту.

Сашка повернулся и обнаружил, что на него смотрят двое мрачных полицейских: кокарды на фуражках, украшенные имперским гербом, будто светятся, форма отглажена так, что швами можно бриться, на поясах болтается всякая всячина от наручников до портаптечки.

– Да, я… – ответил он, хотя вопрос был задан для формы: данные с имплантата они уже считали и знали, кто перед ними.

Как и он знал, что видит лейтенанта Васина и сержанта Гулиева, оба при исполнении.

– Пройдемте с нами, – сказал лейтенант.

– Но куда? За что?! Я ничего не сделал! – воскликнул Сашка, судорожно пытаясь сообразить, чем он мог привлечь внимание полиции.

Ну да, случилась гулянка в общаге после того, как они удачно съездили на первенство области и вернулись с медалями, но это же в марте, три месяца назад, и если штраф до сих пор не пришел, то и не придет, и все сошло с рук!

– Пройдемте, – повторил лейтенант. – У нас приказ.

А сержант Гулиев выразительно нахмурился и даже оскалился, без слов сообщая, что лучше не делать глупостей.

– Вы его задерживаете? – встряла Зоя.

Если Сашка учится на инженера, то она будущий юрист и законы империи уже сейчас, за год до выпуска, знает так, что вполне может и адвокатом работать, и судейскую мантию примерять.

– Да. – Лейтенант позволил себе улыбнуться.

– Тогда предъявите документ-основание, ордер или постановление суда, – потребовала Зоя, улыбка исчезла с ее лица, ставшего вдруг очень-очень серьезным. – Иначе…

– Еще чего… – начал сержант, но лейтенант придержал его за рукав.

– Легко, – сказал он. – Ордер доставлен гражданину Барсову. Ознакомьтесь. Девушка, а вы кто? У вас есть лицензия адвоката?

Зоя прикусила губу: законы в голове – это одно, а документ – совсем другое.

Она это знала прекрасно.

Сашка быстро глянул во входящие, открыл сообщение, на которое пять минут назад не обратил внимания, поскольку торопился на встречу: «шапка» городской управы, подписи и печати на месте, и грозный вердикт выделен так, что не пропустишь: «ЗАДЕРЖАТЬ ДО ВЫЯСНЕНИЯ НА СРОК ДО 24 ЧАСОВ».

– А в чем меня… обвиняют? – пробормотал он, ощущая смесь гнева, страха и удивления.

– Если бы обвиняли, то мы бы не стали и говорить. – Лейтенант пожал плечами. – Недоразумение, я полагаю. Начальство разберется. Девушка, вы не волнуйтесь так. Отпустим мы вашего милого…

Но Зоя не собиралась сдаваться просто так.

– Перекинь ордер мне, – велела она. – Я тете дам знать.

Тетка у нее работала адвокатом, и не в последней конторе, вела дела и в самой столице.

– Не выйдет, – сказал лейтенант. – Блокировка.

И точно, Сашка потерял сеть, словно из центра большого города перенесся в глухой лес, откуда до ближайшего жилья сто километров и куда даже спутники не заглядывают. Невольно взмахнул руками, мир вокруг опустел, из него исчезли информационные костыли, без которых для современного человека и жизнь не жизнь.

– Не балуй! – Пальцы сержанта Гулиева стиснули предплечье точно клещи: полицейский истолковал движение Сашки несколько превратно.

Затрещал шокер.

– Что вы делаете! – закричала Зоя, и кое-кто из гулявших по набережной обернулся в их сторону.

– Тихо, девушка, – отрезал лейтенант. – А то впаяем вам препятствие закону. Гулиев, отпусти его. Ведь перед нами добрый гражданин империи. И он пойдет сам. Двести метров до того места, где ждет машина. Неспешно и тихо, в прогулочном ритме. Никаких наручников. Ведь так? – последнюю фразу он подчеркнул.

Клещи на предплечье разжались, сержант отступил на шаг.

– Конечно, – сказал Сашка, ощущая, что на плечи ему лег груз минимум в тонну. – Зайка, я дам знать, как и что… сразу же…

Невыносимо больно было смотреть на Зою, как она стоит, вытянувшись, прижав руки ко рту, глядит с обидой и отчаянием: вот тебе и годовщина, вот и погуляли, и отметили.

Он попытался улыбнуться, подбодрить ее, а затем, опустив голову, потащился следом за полицейскими.

Яркий свет, бьющий в глаза. И боль. Это он осознает первым делом.

Совсем не та боль, к которой он привык за последние годы, та обитает в одном месте, за грудиной, эта же вспыхивает во многих местах: запястья, лодыжки, спина, шея и голова, та пульсирует, едва не разрывается.

– Вы открыли глаза, Станислав Петрович, – голос доносится из-за света, глухой, будто стертый. – Это хорошо. Давайте же побеседуем как цивилизованные люди. Ха-ха.

Он напрягается и понимает, что сидит на жестком стуле, а тело охватывают веревки.

Где он? Как сюда попал? В памяти обрывки, стыкуются с трудом…

– Неужели мы перестарались? Ха-ха. Ну да, дозировку подбирали на ходу. Импровизация, ха-ха.

Он вспоминает: вечер, кабинет, приступ, вызов «Скорой помощи», она является с невероятной скоростью, и ничего удивительного, человеку его статуса положен особый пригляд. Голова проясняется, боль стихает, он пытается пошевелиться, ножки стула постукивают по полу.

– Не пробуйте освободиться, Станислав Петрович, – в голосе ни насмешки, ни злости, спокойная деловитость, и все же он звучит жутко. – Вас связали профессионально.

Теперь он понимает, что его собеседник говорит с акцентом, не южным, не северным, а заграничным, но не каким-то определенным, а словно составленным из дюжины других.

Он за последние годы общался не с одним десятком дипломатов, слышал разные варианты русского, но с таким не сталкивался.

– Вы… – Язык словно кусок пемзы в полости из камня. – Вы похитили меня?

– Разум возвращается к вам, Станислав Петрович, и это не может не радовать, – констатирует голос. – Именно ваш разум нам и нужен. И сведения, в нем обитающие. Ха.

– Но вас же… вы не могли уехать незамеченными… вас же поймают…

Обмануть систему безопасности и похитить члена императорского Государственного совета прямо в центре столицы возможно, он сам тому прямое доказательство, но вот сделать это незаметно и уйти живыми похитителям не удастся.

– Пусть, – голос за светом полнит равнодушие. – Им достанутся лишь тела. Ха-ха.

Он облизывает губы, шершавые, точно морской песок, пытается собраться с мыслями. Вертит головой, но все вокруг тонет во тьме, и только проклятая лампа светит прямо в глаза.

Понятно, клоны, носители сознания другого человека, который может находиться где угодно, хоть на другом континенте. В руки спецов из службы охраны попадут лишь биологические машины, колоды мертвого мяса с вживленным в мозг управляющим контуром.

Как только на него перестает поступать сигнал, такая «оболочка» мгновенно лишается разума, но пока трансляция идет, клон ничем не отличается от обычного человека. У империи подобной технологии нет… пока нет… а вот кое у кого она есть.

– Ну что, Станислав Петрович, вы будете говорить? Не хотелось бы вас ломать… Сами понимаете, мы можем.

Он снова облизывает губы.

Да, о похищении бывшего министра из его собственного особняка наверняка стало известно, и спецслужбы роют носом землю.

Имплантат, естественно, заглушен, и его единственный шанс – тянуть время.

– Дайте воды, – просит он.

– Нет. – Свет становится ярче, во мраке что-то движется, формы, колыхания. – Станислав Петрович, вы не на курорте, и условий мы вам создавать не собираемся. Принесете пользу – вам не будет хуже, если же заартачитесь…

Движение продолжается, он видит крепкую мужскую руку, в ней странный предмет: то ли гибкая трубка, то ли отрезок толстого провода цвета морской волны, и на конце горит золотистая искорка.

– Это нейроконнектор, – сообщают ему, – и если надо, то мы пустим его в ход. Понимаете? Ха-ха.

Он отшатывается так резко, что едва не опрокидывает стул, голову вновь опутывает пульсацией, веревки режут плоть, и в ноздри лезет густой запах крови.

– Да, я буду говорить, – произносит он, растягивая слова, морщась от боли. – Хорошо-хорошо. Что вы хотите знать?

Хочется надеяться, что счет идет на минуты, что служба охраны давно взяла след и мчится сюда, где бы это «сюда» ни находилось, а находиться далеко от его дома оно не может. Имплантат заглушили, но время тот все равно показывает, похищение состоялось два часа пять минут назад.

Рука с нейроконнектором отодвигается, искорка гаснет.

– Нам очень интересно, – произносит голос с все тем же непонятным акцентом, – кто будет следующим императором.

Сашку привезли в губернскую управу, завели через боковой вход, и вскоре он оказался в небольшом, но светлом и с высоким потолком кабинете – никаких решеток, обычный письменный стол, на стене портрет императора в гвардейской форме, известное всему миру лицо с бородкой, блестят эполеты.

Человек, пятьдесят лет правящий одной седьмой частью земного шара.

– Сиди здесь, – велел лейтенант. – Хозяин сейчас придет.

Сашка вздохнул и опустился на стул.

Понятно, что никто его не сторожит, но на побег отважится только полный идиот – все под камерами, выследят и поймают в считаные минуты, и уж тогда с ним миндальничать никто не станет.

А кроме того, он ни в чем не виноват! Ему нечего бояться. Недоразумение.

Не успел Сашка как следует заскучать, как вошел невысокий офицер с усиками, вполне дружелюбный на вид.

– Ага, гражданин Барсов, – сказал он и плюхнул на стол пачку документов; поверхность того тут же осветилась, выдвинулся монитор, протаяла клавиатура. – Капитан Савицкий.

– Очень приятно, – отозвался Сашка. – А можно узнать, почему я здесь?

Офицер устроился в кресле, задумчиво огладил усики.

– Бояться я бы на твоем месте не стал, – сообщил он. – Ты не обвиняемый.

– Тогда кто? Свидетель? – Тут Сашка пожалел, что будущих проектировщиков буровых комплексов не учили юриспруденции от слова «никак», а болтовню Зои он слушал всегда вполуха.

Кому нужна унылая лабуда вроде процессуального права и Гражданского кодекса?

Едва вспомнил о Зое, как вернулось беспокойство – не позвонила бы она с перепугу его родителям. Мать, узнав, что сына забрали в полицию, точно расплачется, ну а отец… ему наверняка придется вызывать «Скорую», как в прошлом месяце, когда сеструха заявила, что валит из дома, и это в шестнадцать!

Не зря отца пять лет назад на пенсию списали да инвалидность присвоили.

– Точный ваш статус на данный момент я затрудняюсь определить. – Капитан развел руками. – Ограничимся термином «временно задержанный», а срок в ордере указан. Хотите чая?

– Но почему меня задержали? – спросил Сашка.

Но офицер, похоже, отвечать не собирался, а в ответе на собственный вопрос не очень-то и нуждался. Из ящика стола появилась чашка, вскрытая упаковка печенья, баночка с заваркой и сахарница, на тумбочке загудел, завибрировал небольшой чайник.

– Беспокоиться не надо, – приговаривал капитан, совершая манипуляции со всеми этими предметами. – Сейчас кипяточку плеснем, если меду надо, то у меня оставался. Погоди-ка…

Дверь открылась, и в кабинет шагнули двое.

Короткие стрижки, цепкий взгляд, оба невысокие, но жилистые, один смуглый, другой с родинкой на щеке.

– Это он? – спросил первый вместо приветствия.

– Да, – отозвался капитан, лицо которого в этот момент потеряло все дружелюбие.

– Ну так мы его забираем, – продолжил смуглый.

– Кто вы такие? Что вам от меня нужно? – спросил Сашка.

Считывать чужие данные можно даже с заблокированным имплантатом, но здесь он будто налетел на гладкую стену без единой трещинки: ни имен, ни должностей или званий.

– Не стоит бояться, гражданин Барсов, – сказал капитан. – Эти люди служат…

– Стоп! – прервал его тот, что с родинкой. – Он узнает в свое время. А пока рано. Многие знания – многие печали. Пошли, юноша.

– Куда? – Тут Сашка разозлился по-настоящему. – Кто вы такие? Что вам надо?! Отстаньте от меня!

Сначала полиция, а теперь вообще какие-то непонятные типы – нет, тут виной не разбитое окошко в общаге, и даже не та драка на первом курсе, когда один из драчунов загремел в больницу, а остальным грозили серьезные неприятности.

– Все узнаешь, – повторил тип с родинкой. – Небольшая поездка. Туризм.

– Я не поеду!

– Тогда мы потащим тебя силой. – Смуглый улыбнулся, взял Сашку за плечо, вроде бы аккуратно, не клещами, как сержант Гулиев, но от ключицы до самой кисти хлестнула такая боль, что Сашка едва не заорал.

– Пойдем, – сказал тот, что с родинкой. – Это не шутки. Поверь мне, юноша.

– Но… кто… вы? – Боль вроде схлынула, но в нервах остался ее блуждающий след.

По лицам Сашка понял, что ответа не получит.

Он встал, опустив голову, побрел к двери так, будто окончательно и бесповоротно сломан. Мелькнула мысль, что это сон, ее сменила обида – все его предали, начиная с полиции, которая вроде как призвана оберегать граждан империи от разных злобных типов…

Но подобные глупости отступили перед волной железной решимости.

Он не марионетка, он не позволит двигать себя по доске словно пешку, и если его пытаются лишить свободы, то это значит, что он постарается вернуть ее собственными усилиями.

Смуглый шагал чуть впереди, тот, что с родинкой, двигался сзади, и на Сашку они вроде бы не смотрели, но он понимал, что за ним следят, фиксируют каждое движение.

Поэтому первый раз он сунул руки в карманы еще на пороге капитанского кабинета. Тут же вытащил обратно – нервный, суетливый жест испуганного «юноши». Повторил на лестнице, затем в вестибюле, и к этому моменту его конвоиры привыкли, перестали напрягаться.

Они покинули здание через боковой вход и зашагали к стоянке.

Сашка нащупал в кармане ключи – увы, придется с ними расстаться, но свобода важнее. Выдернул руку и швырнул их в ближайший автомобиль, прямо в лобовое стекло. Взвыла сигналка, конвоиры на миг отвлеклись, а он рванул прочь.

Лыжным двоеборьем он занимался десять лет, кмс получил не за красивые глаза и в спринте мог поспорить с легкоатлетами. Стрелять они не будут, шокер бьет на пять ме…

Довести мысль до конца Сашка не смог, получил удар в спину и кувырнулся вперед. Едва успел выставить руки, ободрал локоть об асфальт, зубы клацнули с такой силой, что окажись меж них язык – откусил бы начисто.

На ноги его подняли одним легким рывком, словно упавшего с велосипеда ребенка.

– А вот это зря, юноша. – Судя по голосу, тип с родинкой даже не запыхался. – Опрометчиво.

И Сашку вновь повели к машине, на этот раз придерживая за плечи.

В первый момент он не верит собственным ушам.

Он ждет вопроса о комплексах ПКО нового образца, которые вот-вот будут развернуты на Луне, о бюджете второй марсианской базы, что проходит утверждение в императорском совете, о секретных переговорах с Южной Африкой или о планах экономического давления в Азии…

– Кто будет следующим императором? – повторяет голос за светом. – Мы все знаем. Величество, которое я не могу назвать своим, болеет и не протянет больше года. Согласно своду законов оно должно назвать преемника, а он до сих пор не объявлен. Поэтому мы слушаем вас, Станислав Петрович.

– Я не знаю, – говорит он.

– Неверный ответ.

На этот раз он не видит нейроконнектора, лишь ощущает касание, а затем боль, такую, словно его разрывают на тысячи кусков, склеивают и разрывают вновь, склеивают и разрывают…

Если верить имплантату, то длится она пять секунд, если себе – целую вечность.

– Это всего лишь первая фаза, – сообщает голос. – Дальше будет лишь хуже, ха-ха.

– Послушайте. – Язык повинуется с трудом, и еще что-то не так с легкими, ребра будто задевают за них при каждом вдохе, рвут плоть внутри. – Я не вру. Правда не знаю.

– Вы? Бывший министр экономики, личный друг государя, его давний соратник? Неверный ответ.

Боль еще сильнее, теперь это не боль, а кислота, текущая по жилам, огонь, пульсирующий в нервах, миллионы крошечных червей, жрущих тебя изнутри, все это вместе и еще много того, для чего нет слов в любом языке мира.

Все заканчивается, он обвисает в путах, осознает, что обмочился, горло першит, а в ушах звенит отголосок собственного крика.

– Станислав Петрович, – голос за светом полнит укоризна. – Зачем вы так?

«Тянуть время, тянуть время», – стучит в голове как метроном.

– Я… – Он все же ухитряется облизать губы, хотя сделать это труднее, чем поднять Эверест. – Если вы читали свод, то знаете… император делает объявление сам… только…

В грубой силе он с ними состязаться не может, поэтому должен орудовать тем, что остается в его распоряжении – умом.

– Ну да, – соглашается голос. – У него трое сыновей, но он почему-то молчит. Между тем от того, каким будет выбор, зависит судьба не только вашей страны, но и всего мира, ведь эти сыновья люди разные. И мы должны знать, кого нам обрабатывать.

Он сплевывает, судя по соли на губах, кровь идет горлом.

– Но вы знаете, что дети государя не имеют особенных привилегий и титулов. Термины старой империи вроде «великого князя» у нас не в ходу, и дворянства нет…

Они слушают, и это главное, и надо говорить, говорить, кормить их словами.

Он не очень верит, что хозяева «оболочек» пошли на это похищение только ради того, чтобы получить ответ на такой вопрос, скорее всего, это еще и способ показать силу, породить панику в такой момент, когда император болен и власть может пошатнуться.

– Александр, старший, занимается наукой, он историк, средний, Виктор, офицер, и сейчас он командует полком в Приамурье. Ну а младший, Иван, работает в МИДе, и чем он там точно занят, вы знаете лучше меня.

– К чему это? – недовольно бурчит голос. – К делу, Станислав Петрович. Вы…

– А к тому, что я не хочу получить еще один разряд, когда я скажу вам правду! – перебивает он и, судя по тому, что боль не приходит, делает все правильно. – Слушайте. Легко видеть – ни одного из них не готовят к управлению государством. Понимаете?

Лампа светит так же ярко, тьма за ней столь же непроницаема, но теперь в ней кроется недоумение.

– Они совершенно разные люди, и взгляды у них разные, – продолжает он, – Александр вообще носитель оппозиционных идей, сторонник либерализации монархии, хотя куда уж больше либеральности?

– К делу, – напоминает голос, и рука с нейроконнектором вползает в круг света.

– Конечно. – Он сглатывает, ощущая, как кадык толкается в горло поршнем из раскаленного металла: говорить, говорить, тянуть время, кормить их пустой правдой. – Действительно, согласно главе седьмой параграфу первому Закона об императорской власти государь называет преемника… Но есть кое-что, что в Законе не прописано. Наследника выбирает вовсе не государь. Он только озвучивает имя.

– То есть как? Вы шутите, Станислав Петрович? – В голосе за светом чуть ли не впервые возникают человеческие эмоции: изумление, недоверие, даже капелька злости. – Кто же тогда? Ваш парламент? Императорский совет, где вы заседаете?

– Вовсе нет… – Он снова сглатывает. – Императора выбирает народ.

– Как? – И тьма за конусом ослепительного света хохочет уже на два голоса. – Точно шутите.

Что удивительно – за попытку побега Сашку никто не упрекнул.

Его посадили в огромный черный лимузин, взревел мотор, и они понеслись по городу. Поездка закончилась там, где он меньше всего ожидал, – в аэропорту, прямо на ВПП, перед изящным вихрелетом, на боку которого топорщил крылья орел с зажатым в лапах мечом.

Герб императорской службы охраны.

– Забирайся, – велел смуглый, а второй конвоир, что с родинкой, слегка подтолкнул Сашку в спину.

Он вздохнул и полез по трапу.

В салоне ему улыбнулась проводница, немного похожая на Зою, и Сашке вновь стало грустно: когда они увидятся в следующий раз, если вообще увидятся, и как она там? Прогнулось мягкое кресло, обнимая спину пассажира, щелкнули ремни, и вихрелет стремительно пошел вверх.

– Куда мы летим? – спросил Сашка, не надеясь на ответ.

В салоне на двадцать с гаком человек они были втроем, он и два конвоира.

– В столицу, – ответил тот, что с родинкой. – Мог бы и сам догадаться, юноша. Голова у тебя не для красоты.

– А зачем летим?

Тут они переглянулись, и смуглый пожал плечами:

– Нам дали приказ, мы его выполняем. «Зачем» и «почему» – не наша работа.

Взлет закончился, рядом возникла проводница, поинтересовалась, что они будут есть. Сашку накормили так, что он едва не лопнул, причем вещами, какие на стол подают далеко не каждый день, да еще и ободранные локти подлатали, так что настроение у него пусть немного, но улучшилось.

Недоверие же засело во внутренностях, точно пила в вязком дереве.

Простой студент из провинции, ничем не знаменит, родственников в столице нет, и вдруг ради него присылают целый вихрелет? Выглядит глупым розыгрышем, только кто обладает достаточной властью, чтобы шутить подобным образом? И зачем? Никто из больших шишек империи и не должен знать о существовании гражданина Александра Барсова!

Конвоиры слегка изменились после того, как они поднялись в воздух, расслабились, стали меньше напоминать боевых роботов и больше – обычных людей. Выяснилось, что они могут смеяться, как простые смертные, и Сашка несколько осмелел.

– А кто вас отправил за мной? – осведомился он.

– Начальство, – сказал смуглый.

– Скоро ты все узнаешь, – добавил тот, что с родинкой. – Еще полчаса полета. Сорок минут на машине, и ты в Орлином дворце.

Новая императорская резиденция, построенная десять лет назад? Его везут туда?

Вопросов в один миг возникло столько, что Сашка не смог сформулировать ни одного. Посмотрел на физиономии откровенно ухмылявшихся конвоиров и неожиданно для себя поинтересовался:

– И часто вы вот такое делаете? Чтобы кого-то хвать – и в столицу?

Он ожидал, что ему скажут «это секретная информация», но тот, что с родинкой, проговорил задумчиво:

– Первый раз, а я уже десять лет на службе. Обычно мы только охраняем. Императора и всяких прочих…

Его напарник только головой покачал.

Вихрелет пошел вниз, на горизонте появилась частично скрытая облаками столица – изогнутая береговая линия, проспекты, вычерченные как по линейке, ало-бело-голубая глыба Земского собора, вытянутый овал площади Петра Первого, огромный парк и Орлиный дворец в его центре.

У Сашки заложило уши, вихрелет несколько раз тряхнуло, и двигатели начали глохнуть. Едва трап опустился, как к нему подкатил еще один громадный, как айсберг, черный лимузин.

– Давай, пошли, – сказал тип с родинкой. – Только не бегай больше, юноша.

Стюардесса улыбнулась на прощанье, Сашка ступил на трап, полной грудью вдохнул горячего, пахнущего морем воздуха. С небес на него упал рокот взлетающего с соседней полосы вихрелета, и он двинулся вниз, глядя в широкую спину смуглого.

Под ногами оказался асфальт ВПП, рыкнул мотор, сбоку вынеслась сине-белая машина с проблесковым маячком на крыше. Затормозила так резко, что шины даже не взвизгнули, а застонали, едва не врезалась в корму лимузина.

– Ой, – сказала оставшаяся наверху стюардесса.

Сашку ударили в спину второй раз за день, он полетел вперед, не понимая, что происходит. Застрекотало так пронзительно, точно сошло с ума полчище цикад, этот звук перекрыло сочное цоканье.

Смуглый прыгнул вбок, присел на колено, в руке у него оказался пистолет. Выплюнул огонь, раз, второй, но тут Сашка брякнулся оземь с такой силой, что на несколько мгновений потерялся.

Сверху на него кто-то упал, тяжелый, угловатый, придавил к асфальту.

– Что… – начал Сашка и тут сообразил, что это за стрекот, что за цоканье.

В него стреляют! Пули лупят по трапу, по лимузину, по корпусу вихрелета!

Возникло желание пустить в ход ногти, закопаться в землю, исчезнуть куда угодно, лишь бы только не лежать вот так, на виду, чувствуя себя беззащитным, уязвимым, смертным…

Взревел мотор, громыхнуло, вновь завизжали шины.

– Все, кажется, – сказал тип с родинкой, это он упал на Сашку, прикрыл его собой. – Только бы не ушли.

– Не уйдут, – буркнул смуглый. – Хотя там наверняка «оболочки», лови не лови.

Сашка поднял голову: водитель лимузина, судя по всему, резко сдал задом и врезался в машину с проблесковым маячком, сбивая прицел тем, кто палил изнутри. Получив удар, они решили убраться прочь и рванули через ВПП на максимальной скорости.

Он открыл рот, потом закрыл и, только выждав, пока губы не перестанут трястись, спросил:

– Кто это был?

– Если бы мы знали! – Смуглый деловито сменил обойму, убрал пистолет под куртку. – Явно кто-то, не желающий, чтобы ты живым и здоровым прибыл на место. Засранцы нехорошие. И не представились.

– Можно и хуже назвать. – Тот, что с родинкой, поднялся, протянул Сашке руку. – Поднимайся, юноша. За броней машины, поверь мне, тебе будет намного безопаснее.

Сашка сел, встряхнул башкой, пытаясь справиться с головокружением.

Еще два часа назад он торопился на свидание с Зоей, был доволен и счастлив, а теперь сидит на ВПП одного из столичных аэропортов, трясется от страха, в него только что стреляли и едва не прикончили, и он до сих пор не знает, какого черта и почему тут происходит!

Последнюю фразу прокричал вслух, но конвоиры, или скорее телохранители, не стали его слушать, подхватили под руки и запихнули в лимузин.

– Это страшный сон, – сказал Сашка, спрятав лицо в ладони. – Это страшный сон. Страшный… Я сейчас проснусь. Я проснусь…

Боль рушится словно водопад, и она столь сильна, что даже кричать не получается. Он корчится, словно не один нейроконнектор терзает нервную систему, а целая дюжина. Наверняка бьется так, что режет себя о веревки, но не замечает этого, слишком мала дополнительная боль по сравнению с основной.

– Мы не любим шуток, – произносит голос, когда мука наконец обрывается. – Таких, по крайней мере. Ха-ха.

Тянуть время. Говорить. Кормить их словами.

Его спасут. Должны…

Хотя поднимается боль в груди, та самая, от которой помогают только вовремя принятые лекарства и от которой он, если верить врачам, в конечном итоге и умрет. Сегодня. Или через пять лет.

– Я… не… шучу… – говорит он.

Свет такой яркий, что воспринимается почти как тьма, та, запредельная, что за гранью обычного мрака.

– Народ голосует, чтобы выбрать нового монарха? Разве так было полвека назад?

– Нет. Основатель… империи… выбрал себе преемника… и подготовил его… только он сделал еще кое-что… – Он замолкает, собирается с силами, боль усиливается понемногу, и если так все и пойдет, если его не развяжут в ближайшие полчаса, то он отсюда не выйдет.

В семьдесят три года пыточные упражнения не очень полезны для здоровья.

Но ничего, он прожил длинную хорошую жизнь, дети справятся сами, Марина давно ждет его там, за гранью смерти, и терять ему нечего.

– Ну, говорите, Станислав Петрович, – голос хлещет, точно кнут.

Может быть, смолчать? Что они могут сделать умирающему?

Но он знает, что плоть слаба, что еще одной встречи с нейроконнектором он не хочет, предпочитает умереть сам, да и то, что он расскажет, ничем не поможет хозяевам «оболочек».

Да, это секрет, но большей частью по традиции его не раскрывают в силу того, что никто не спрашивает.

Когда все затевалось, основатель империи рассчитывал, что тайна продержится лет двадцать-тридцать, но так вышло, что и спустя полвека в нее посвящены очень немногие.

– Он создал Соборность.

– Что? Это что такое? – голос за светом полнит удивление. – Философский бред?

Ну да, его хозяин не заглушен, он может выяснить значение любого термина в мановение ока.

– Программа массовой чипизации, введение электронных документов в двадцатые, – говорит он, и язык слушается почти как в тот далекий день, когда он защищал диссертацию, посвященную этнорелигиозным общностям Северного Кавказа и не думал о госслужбе, и в другой, более близкий, когда предлагал императору проект новой столицы.

– Она здесь при чем? Станислав Петрович, мы не любим шутить!

Боль слабеет до такой степени, что о ней можно забыть.

– Двести миллионов граждан империи носят в телах двести миллионов имплантатов, связанных в громадную сеть, обладающую псевдосознанием и даже неким подобием разума.

– Что?

Ему не верят, но его это не заботит.

– Соборность включилась сорок четыре года назад, – говорит он, вспоминая, как был ошарашен, когда его самого посвятили в тайну. – Это голос всех, кто живет в России. Именно она, проанализировав колоссальный объем информации, оценив сотни тысяч личностей, выберет… а точнее, выбрала того, кто следующим взойдет на трон.

– Бред! Ерунда! Чушь! Вы за дураков нас держите?! – голос за светом ярится, но нейроконнектор в ход не пущен, и это значит, что он все же сумел их убедить. – Наследником сделать случайного чужака? Какой правитель пойдет на такое? Ха-ха!

– Ха-ха, – словно эхо отзывается он; каркающее, злое, хриплое эхо. – Конечно. Только династический принцип доказал свою несостоятельность очень давно, еще во времена Древнего Рима. Как бы ни был хорош правитель, его сын может оказаться дураком, моральным выродком либо просто не приспособленным к власти человеком. Вспомните, сколько государств рухнуло из-за того, что трон занял тот, кто имел на него право, но не имел способностей и ума?

Спорить с этим бессмысленно, и голос за светом и не пытается.

– Но что помешает старшему сыну императора… или среднему, он решительней… после смерти папы сказать: «Дудки, я так не играю», объявить власть своей, а так называемого наследника, выбранного этой вашей Соборностью, поставить к стеночке? Неужели они все покорно отойдут в сторону?

Грудь взрывается болью, он вздрагивает, стул вновь шкрябает ножками по полу.

– Станислав Петрович? Что с ним? А ну проверь!

Сильные руки хватают его, не дают уплыть в черный туман, покинуть наконец это подземелье, холодный щуп портаптечки касается запястья, за ним следует укол, второй. Дурман отступает, становится легче дышать, разжимается стиснувшая грудь костлявая лапа.

Но он знает, что это ерунда, не поможет, в аптечке нет лекарств, которые ему требуются.

– Ничто… не помешает… – говорит он, – только он этого не сделает никогда… Поскольку знает…

Словно волна бьет в лицо, как тогда в Ялте, когда они с Мариной познакомились. Солнце заглядывает в глаза, теплое, ласковое, и нет в мире ничего и никого, кроме них двоих.

– Стой, старый пердун! Мы не дадим тебе сдохнуть просто так! Все расскажешь! – Пауза. – Давай ему стимулятор. Перестарался ты с нейроконнектором!

– Сколько ты говорил, столько я и делал, – недовольно произносит второй голос, низкий и хриплый.

Еще укол, на этот раз в шею, и он выныривает из яркого миража, возвращается под безжалостный свет лампы, от которого давно обуглилась и слезла кожа на лице, осталось лишь покрытое язвами мясо.

– Сыновья императора знают, – говорит он, – что Соборность им не подчинится. Двести миллионов узлов… двести миллионов имплантатов… и только один управляющий… лишь император может использовать эту Сеть как советчика, может с ней общаться… и эту же способность получит от Соборности следующий ее избранник. Заставить или обмануть ее нельзя.

Снова боль в груди, но по сравнению с пережитым только что она выглядит нежным прикосновением.

– Как он общается с ней? Как контролирует? – вопрошает некто издалека.

– Не знаю, я не специалист, – отвечает он. – И я не знаю, кто будет императором. Только государь знает имя преемника и скоро его назовет, и вы ничего сделать не сможете.

Боль усиливается, аптечка раздраженно жужжит и щелкает, и он с облегчением понимает, что все, лекарства не помогут, миг освобождения близится, он вырвется из лап «оболочек».

Жаль, что не так, как хотелось… но его и так не отпустили бы живым.

– Мы можем его убить! – Злость рокочет в голосе за светом, но лишенная силы, злость проигравшего. – В Орлином дворце у нас есть свои люди! Свои глаза, уши и руки!

Бахвальство или правда?

Он уже не узнает.

– Можете. Только это бесполезно. Соборность тут же выберет нового преемника. Немногим хуже. До императора вам не добраться, иначе вы давно это сделали бы.

Да, покушения были, но давно, последнее – двадцать лет назад.

– Мы уничтожим Соборность! Мы найдем способ!

Грудь сдавливает, но это странным образом не мешает говорить, наоборот, язык словно развязывается.

– Очень сомневаюсь, – произносит он, улыбаясь, вновь чувствуя соль на губах: то ли кровь из настоящего, то ли морская вода из прошлого: единый поток жизни. – Перебьете всех? Двести миллионов человек?

Он смеется, легко и открыто, как не смеялся, наверное, много лет.

Он свободен.

– Станислав Петрович, это проблема чисто техническая, ха-ха, – голос за светом вновь звучит спокойно. – И первый шаг – изучить персональный чип, узел Соборности. Начать мы можем с вашего…

Но он не боится, он за пределами страха, и боль в груди – его верный союзник.

Говорить о том, что имплантат после смерти хозяина перестает функционировать и быстро распадается, он не собирается – пусть хозяева «оболочек» разбираются с этим сами. Яркий свет, бьющий в глаза, мигает, и тьма обрушивается со всех сторон, вцепляется в тело.

И он не в силах понять – это его родная боль или принесенная извне.

Но исход один.

Всю дорогу до Орлиного дворца Сашка ждал, что на них снова нападут.

Только когда за покореженной столкновением кормой лимузина сошлись створки кованых ворот, украшенных орлами, он немного расслабился.

– Приехали, – сказал телохранитель с родинкой. – Вон тебя встречают, юноша.

На крыльце, к которому они подкатили, стоял высокий старик с безупречной выправкой: седые волосы блестят на солнце, глаза под кустистыми бровями похожи на два буравчика, морщины глубокие, точно старые шрамы.

– Гражданин Барсов, добрый день, – сказал он, едва распахнулась дверца машины. – Прошу за мной.

Сашка сделал шаг, оглянулся, неожиданно понял – успел привыкнуть, что его сопровождают двое крепких, подтянутых, неприметных… а еще они спасли ему жизнь. Там, около вихрелета.

– Спасибо, – сказал он.

– Свои люди, сочтемся, – отозвался смуглый, а тот, что с родинкой, просто кивнул.

Следом за стариком Сашка пересек огромный вестибюль, затем их проглотили двери бесшумного лифта. Краткий подъем, коридор, и перед высокой дверью с золоченой ручкой провожатый отступил в сторону.

– Заходите, вас ждут, – проговорил он, склонив голову.

Сашка переступил через порог.

И увидел человека, чей портрет на стене не так давно разглядывал в губернской управе.

Император в накинутом на плечи мундире сидел за огромным письменным столом. Стену позади него украшала карта России размером с половину теннисного корта, горели на ней сотни крохотных огоньков.

В комнате находились еще какие-то люди, но Сашка так изумился, что в первый момент не обратил на них внимания.

– Э… а… ваше вели… – залепетал он, сражаясь с лишившимся подвижности языком.

– Подойди сюда, – велел император. – Присядь. Иначе свалишься.

Сашка сделал несколько шагов, не чуя под собой ног, опустился на краешек стула. В глубоко посаженных глазах императора мелькнула насмешка, но в следующий момент он вновь посерьезнел.

– С этого момента за тобой остается привилегия сидеть в нашем присутствии.

В голове у Сашки кружилось.

Самый могущественный человек страны, а может быть, и мира отправил за обычным студентом целый вихрелет? Почему? Что происходит? Зачем он здесь нужен? Еще и привилегия!

Сашка знал, что император болен, об этом говорили в новостях, но выглядел хозяин кабинета с картой на стене крепким, разговаривал уверенно, разве что на лбу его блестела испарина и дышал он тяжеловато.

– Не хочешь узнать – почему? – спросил император.

Сашка открыл было рот, но понял, что язык его не послушается, и кивнул.

– Потому что через пятнадцать минут, ты, Александр Барсов, будешь объявлен наследником нашего престола, – сообщил император так буднично, словно говорил о вводе в строй новой больницы. – И я сообщу эту новость на всю нашу державу. Ясно? Прямая трансляция по всем каналам.

Сашка замер, его словно ударили дубиной по голове.

– Я? Зачем? Я не хочу! – воскликнул он прежде, чем понял, что именно говорит.

– Твое желание не имеет значения, как и мое, – проговорил император немного грустно. – Тебя выбрали те, кому тебе предстоит служить, люди, простые и не простые. Офицеры, врачи и учителя, доярки и повара, все-все-все.

– Нет-нет-нет! – Сашка замотал головой.

Папу удар хватит, когда он узнает, мама с ума сойдет… и что будет с ними? Неужели ему придется оставить родной политех, перебраться в столицу? А как же Зоя? Вдруг ее сочтут неподходящей подругой для наследника?

– А если я откажусь? – выпалил он.

– Во-первых, это приказ, и как гражданин Империи ты обязан ему подчиниться, – сказал хозяин кабинета. – А во-вторых, ты просто не сможешь отказаться, не получится. Включайся…

Ожил имплантат в голове Сашки, находившийся под блокировкой последние несколько часов. Но заработал он иначе, не так, как ранее, объявились дополнительные опции и информационные поля, словно его подсоединили еще к одной Сети, о которой до сих пор не имел представления.

Громадная волна данных накрыла его с головой, в ушах зашумело, перед глазами замерцали крохотные искры, словно развернулась еще одна карта России, многомерная, дышащая, живая.

– Это Соборность, – сказал император. – Ты понемногу к ней привыкнешь. Поймешь, как ей пользоваться и как с ней разговаривать.

Но бестелесный голос уже шептал внутри Сашки, единый голос всех, кто жил, работал, любил и боролся на громадной территории под сенью двуглавого орла, на Земле и в космосе, на Луне и Марсе, на станциях в поясе астероидов. Негромкий, но такой мощный, что не возникало мысли как-то ему противостоять или даже противоречить.

– Но я не хочу… – повторил он сердито. – Я не справлюсь… я не… почему я?

– Ты подходишь лучше всех, – отозвался император. – Соборность не ошибается. Кроме того, я не могу не признать, что она права: ты умен, здоров, честен и отважен. Теперь посмотри на тех, кто присягнет тебе первым, лично и под моим присмотром.

Только в этот момент Сашка обратил внимание на других людей в кабинете: трое мужчин, старшему около пятидесяти, второй несколько моложе, в военной форме, третий чуть старше его самого, все похожи друг на друга и… на хозяина кабинета тоже, тот же прямой нос, курчавые волосы, мощные плечи.

Сыновья императора? Да, их трое.

Они должны ненавидеть чужака, который явился из ниоткуда и собирается занять трон! Но в обращенных на него взглядах Сашка не видел неприязни, тот, что в форме, хмурился, другие двое казались спокойными.

– Сыновья, – сказал император. – Присягайте тому, кто наденет корону следующим. Уже в этом году, я полагаю.

Голос его не дрогнул, хотя говорил он о собственной смерти.

– Поднимись, Александр, – продолжил хозяин, и Сашка торопливо вскочил.

Через секунду, даже через долю секунды, он знал церемонию во всех деталях, Соборность подсказала их до того, как он успел хотя бы сформулировать вопрос. Выслушал присягу, сердце лупило точно бешеное, а потом сказал, что от него ждали.

– Сыновья, вы свободны, – проговорил император и скривился от боли, лоб его покрылся бисеринками пота. – Сейчас нас с тобой приготовят к трансляции. Переодеваться не придется, наложат что надо…

Сашка кивнул, и кабинет заполнился людьми, большая их часть занялась хозяином, но кое-кто обратил внимание и на него самого: ах, будьте любезны пересесть сюда, давайте поправим прическу, спину прямее, и сейчас мы нацелим на вас подсветку.

Он делал все, что от него требовали, а сам заглядывал в новые информационные поля, одним глазком, из любопытства: коды доступа, расписание на ближайшие дни, дела повышенной важности, взятые на учет Его Величеством, и первым в списке – расследование похищения члена Государственного совета С. П. Грушенко, чье тело было найдено в подвале заброшенной дачи под столицей в компании двух отключенных «оболочек».

Хотя нет, вторым, первым стало только что созданное расследование «террористической атаки в аэропорту Голязино».

– Ну что, пятнадцать секунд до начала, – сказал император, и Сашка вернулся в реальный мир: его посадили рядом с хозяином кабинета, на лице которого не осталось и следа недавней слабости. – Не робей, наследник… Десять… Справишься, привыкнешь… Пять…

Вспыхнули софиты, зажужжал нацеленный на них транслятор, Сашка будто одеревенел.

– Граждане Империи… – начал император.

В глубине души Ник знал, что никогда не привыкнет к настоящей России. Первая встреча с Родиной, еще в самом начале, когда было принято решение – восстановить монархию, обернулась для наследника престола приступом тошноты и головной болью. С тех прошло десять лет, но ничего не изменилось: так же стрекотал счетчик Гейгера, так же дул ледяной ветер, несущий серые частички прокаженной земли и мусора. Вот и все, что осталось от Великой империи прежних времен.

– Готов? – сочувственно спросила Карен.

Наследник вяло кивнул.

На много километров от авто Ника простиралась убитая земля. Хмурое солнце, едва угадываясь за слоем грязной небесной ваты, как бы раздумывало, стоит ли освещать развалины некогда славного мира, в котором больше не было ни красоты, ни величия, ни необходимости продолжать свое существование…

– Что это за город? – спросил он у Карен.

– Кажется, Покровск… Он стоял на левом берегу Волги. Такая река была…

– Не знаю такого, – пожал плечами наследник.

– Тут родился Альфред Шнитке, известный композитор XX века. Еще до Катастрофы.

Два раза в год – на Рождество и на Пасху – дом Романовых высылал в зону контакта гуманитарную помощь. Три раза в год правительство отправляло на Землю корабли-эвакуаторы, призванные увезти в колонию тех выживших, которые, по счастью, попадутся у них на пути. Визит Ника был внеплановым.

Наконец они увидели аборигенов. Авто, которое вел Ник, замедлило ход. Он подождал, пока из соседнего транспортера вывалит его личная охрана, и только когда главный дал ему знак одобрения, открыл дверцу машины.

Почти карлики по сравнению с жителями колоний, местные стояли плотной стеной, готовые к бегству. Человек пять или шесть, те, кто не боялся выходить на поверхность. Жители дальних колоний – Созвездия Ангелов, Нового Вавилона и даже относительно неблагополучного Альтериса – могли позволить себе надежную защиту от радиации. Аборигены ходили в таком старье, что могли уповать только на помощь высших сил.

Вот от группы местных отделился контактер, с ног до головы закутанный в бесформенный балахон. После секундного колебания цесаревич протянул ему тонкую руку в защитной перчатке. Среди колонистов бытовали разные суеверия, связанные с метрополией, большая часть которых была откровенным бредом, но что-то все-таки застревало в сознании даже просвещенной элиты. Заминка была практически неуловима, но землянин почувствовал настроение высокого гостя и поднял ладонь в нейтральном приветственном жесте.

– Приветствую тебя, мой добрый народ! – произнес Ник заученную фразу.

– И вам не хворать, ваше звездное высочество! – ответили ему низким хриплым голосом. Женским.

– Я привез лекарства и еду, – продолжил Ник.

– Спирт есть? – спросила представительница Земли.

– У нас только легальные товары, – твердо ответил Ник. На самом деле он много раз привозил в проблемные зоны запрещенное: спиртное и обезболивающие препараты, которое можно было использовать как наркотики. Карен знала и не одобряла, Антон Степанович, всемогущий АС, как звали его за глаза сотрудники корпорации «Дом Романовых», делал вид, что не знал. Но сегодня Ник не мог позволить себе вольностей.

Он оглянулся на Карен, и та кивнула головой, показывая, что совершенно удовлетворена ситуацией. Другие представители Настоящей России стояли поодаль, и Ник при всем желании не мог бы рассмотреть выражения их лиц.

Они сгрузили товар в необъятный мешок, и Нику показалось, что он чувствует вонь, исходящую от этих тряпок, несмотря на то что его ноздри были защищены специальными фильтрами.

– Подойди к группе, – сказала Карен, и Ник послушно сделал шаг в направлении землян, сгрудившихся около люка бомбоубежища. Проникнуть бы внутрь, однако земляне были недоверчивы, что и помогало им выживать. Аборигены отпрянули от Ника, а главная заступила ему дорогу, не обращая внимания на стволы, которые направили на нее охранники претендента.

– Люди неба несут смерть, – строго сказала она, завязывая мешок и отступая от цесаревича на два шага, – сколько нам осталось?

– Люди неба вернут вашу землю к жизни, – торжественно произнес Ник, – и не позволят, чтобы кто-то из вас пострадал.

– Жизнь – это страдание, – философски заметила главная, сверкнув синими глазами, – вам не понять.

– Уходим, – скомандовала Карен, и Ник, махнув перепуганным аборигенам на прощание рукой, направился к машине.

– Улыбнись, – сказала ему Карен, – хорошо. Стоп. Снято. – Черновой видеоматериал для коронационного ролика был готов.

Еженедельный обзор был завершен и отправлен. Ольга выключила терминал и потянулась в кресле. Глянула в окно – сквозь тучи, плотно обложившие небо, лишь в одном месте высверкивал лучик закатного солнца. Через пару дней – теплое море, горячий песок и никаких сидений на работе заполночь, когда и начальство гонит домой, и в глазах песок, а в извилинах клубок, а тема постепенно раскрывается, ниточка вдруг тянет другую, клубок разматывается…

У нее, как и у каждого сотрудника аналитического отдела Департамента по надзору, отдельный кабинет. «Со всеми удобствами», как подтрунивал Витька-Китаец, когда они случайно пересекались у лифтов в холле после работы. И отпуск строго месяц, безотносительно намерений и настроения.

«У вас к концу отдыха просто ломка должна начинаться из-за безделья», – пояснили ей в кадрах, когда переводили из стажеров в отдел. И впрямь, мозги, утомленные ничегонеделанием, после возвращения на службу вдруг показывали такие чудеса интуиции, прозрения, погружения в глубины и воспарения к высям, что начальству приходилось порой сдерживать порывы сотрудников докапываться до следов, чреватых большими скандалами.

Ольга уже снимала пуховик с вешалки, когда тренькнул браслет навигатора.

– Скобелева, ма шери, зайди на минутку, если еще не ушла! – Референт время от времени обращался к ней с прононсом. Знал, что ее это бесит, но почему-то считал беззлобным поддразниваем.

– Ушла, совсем ушла! – огрызнулась Ольга.

– Так и передать Наталье Викторовне?

– Иду уже, Степан, – вздохнула Ольга, возвращая пуховик на место.

В предбаннике референт ткнул пальцем в сторону кресла для посетителей у журнального столика и, не спрашивая, придвинул вазу с печеньем. Зашипел кофейный агрегат, и со словами «без сахара, как всегда» Степан соорудил ей капучино со щедрой горой взбитых сливок.

Пока Ольга, прихлебывая обжигающий напиток, хрустела печеньем, референт что-то шептал в навигатор. Судя по словам, которые можно было разобрать, он оправдывался перед кем-то за опоздание, мол, БО не отпускает, и как только, так сразу…

Когда Ольга перевернула по привычке чашку, он буркнул в коммуникатор «Скобелева здесь», дождался ответа и мотнул головой в сторону кабинета.

Наталью Викторовну сотрудники, да и не только они, за глаза называли «БО» – Божий Одуванчик. Действительно, при виде милой сухощавой старушки в мешковатом одеянии, со старомодным париком цвета соли с перцем и большими очками, явно из антиквариата, именно такой образ возникал при виде, как она семенит по длинным переходам департамента.

Другие, правда, уверяли, что правильно – Большая Обманщица, поскольку внешность абсолютно не соответствовала сущности – жесткой, решительной и бескомпромиссной. Как-то Ольга случайно подслушала разговор в столовой, там начальницу обозвали «Баба-Огонь». Много позже она узнала, что лет двадцать тому назад, в бытность переводчицей, Наталья Степановна предотвратила покушение на недавно короновавшегося государя.

Рассказывали, не ручаясь за достоверность, что она была при какой-то делегации, в которую затесался смертник с бомбой. Будто бы по каким-то мельчайшим деталям она поняла, что дело нечисто, и во время приема шандарахнула его по голове тяжелым канделябром с горящими декоративными свечами. Тут же ее повязали, но, когда занялись пострадавшим, к ужасу охраны, под расшитым золотом халатом оказался жилет из пластита, нашпигованный керамическими шариками. В общем, личное дворянство, годы работы невесть где и невесть в каком качестве, а после вступления в пенсионный возраст – должность в департаменте. Аналитический отдел тогда был чем-то вроде синекуры, на вторых и даже третьих ролях. Но с ее приходом вскоре работы у наблюдателей и уполномоченных резко прибавилось, упущения прошлых лет всплыли на поверхность, благоухая непотребно, словом, отдел стал чем-то вроде элиты департамента.

Войдя в кабинет, Ольга увидела, что рядом с начальницей сидит высокий мужчина в рясе и перебирает какие-то бумаги.

– Ага, – сказала Наталья Викторовна, – а вот и наша Оленька. Знакомься, это отец Михаил, а это Скобелева, одна из лучших в нашей обойме.

– Душевно рад знакомству, – сказал отец Михаил. – Наслышан о ваших прошлогодних приключениях.

«Это от кого же наслышаны?» – хотела спросить Ольга, но передумала. «Наверно, Витька растрепал, как мы вляпались в разборки между кланами и прятались в бункере».

Между тем священник собрал со стола бумаги, книги, какие-то альбомы и диски в картонный ящик и вопросительно посмотрел на Наталью Викторовну.

– М-да, – сказала БО, поправляя очки. – Я так понимаю, что с завтрашнего дня ты уже в отпуске. Давненько я не была в Греции. Бросить бы все и на острова…

– Так мне сдать билеты? – спросила Ольга. – Могу на осень перенести.

– Не спеши, когда нужны будут подвиги и жертвы, я издам приказ по отделу. Спокойно отдыхай, и чтобы месяц здесь твоего духа не было. Но есть одна, скажем так, практически личная просьба отца Михаила. Я так понимаю, что ты забронировала отель в Неа-Каликратии?

Ольга, не удивляясь, лишь кивнула. На то и начальство, чтобы знать о каждом вдохе и выдохе своих подчиненных.

– В тридцати минутах оттуда – Салоники. Интересный город, хотя скучноватый, была я там… Впрочем, воспоминания потом. Так вот, если вдруг окажешься в Салониках, зайди по одному адресу и передай просьбу связаться с отцом Михаилом или со мной.

– Если нужны средства… – начал было священник, но БО перебила его:

– Миша, у моих сотрудников нет проблем со средствами. Ты лучше объясни девушке, чего тебе… нам от нее нужно, – и буркнула в коммуникатор: – сделай, дружок, нам кофе с чем-нибудь.

Отец Михаил рассказал о том, что к грядущему в этом году двадцатилетнему юбилею установления Правительственного Дома, который совпадает с шестидесятилетием государя, готовится празднование имперского размаха. У неких людей, скажем так, имеющих отношение к событиям тех лет, появилась идея подготовить роскошное подарочное издание для раздачи важным персонам, приглашенным на торжество. Наряду с материалами официальными предполагалось разместить там и воспоминания тех, кто принимал участие в подготовке Дня коронации, занимался оформлением этого события. Оказалось, что отец Михаил входит в состав редколлегии издательского проекта, хотя в те годы ходил пешком под стол. Но, как самому молодому члену редколлегии, ему приходится больше всех заниматься техническими вопросами.

А в Салониках, по его словам, живет один из деятелей Реставрации. Тогда он работал в нашем консульстве и вел переговоры с Константинопольским патриархом, а также с афонскими старцами, приглашая их на церемонию коронации. Московский патриархат поручил это дело мирянину, на то были основания, о которых сейчас мало кто помнит. В консульстве его звали Костя Васильев, хотя был он Костас Василикос. Супруга Кости владела крупной дизайнерской фирмой, оформлявшей, среди прочего, резиденции европейских монархов. У них должны были сохраниться эскизы, предварительные проекты, которые желательны в исторической части, а воспоминания о переговорах, увы, безуспешных, сделают материал более теплым, что ли…

На вопрос Ольги, а почему просто не связались с ними по навигатору или через консульство, священник и Наталья Викторовна переглянулись, и отец Михаил лаконично пояснил, что пытались, но вот уже два месяца, как по известным номерам никто не отвечает, а соседи говорят, что Костас и Ангелика уехали к какой-то родне, хотя время от времени появляются у себя дома.

– Время поджимает, – сказала БО. – Вот я и прикинула, что, если тебе будет не в тягость, может, прокатишься до Салоник, глянешь, на месте ли этот дрыщ. Но только не в ущерб отдыху! – добавила она, строго подняв палец. – Неделю как минимум никаких телодвижений, и если мы сами не найдем человечка, то я тебе пришлю сообщение.

– А ваши воспоминания войдут в сборник? – Ольга набралась смелости и попросила: – Экземплярчик хорошо бы…

– Губу подбери, – ответила БО, но тут же смягчилась. – Насчет экземпляра не знаю, номерное издание, раздавать только вип-персонам будут, мне тоже может не перепасть. Но если будешь себя хорошо вести, при случае расскажу, о чем можно или чуть больше.

Место, куда их привезли, воняло хлевом. Неудивительно, ведь хозяева были свиньями. Купол-времянку двадцати метров в диаметре делила пополам пластиковая перегородка. Дядюшку Римуса оставили в первой секции – рядом со шлюзом, а Илью отволокли во вторую – вожак решил разобраться с ним лично. Стариком занялись подручные – сквозь стену доносились его крики и их злобное похрюкивание. Из всех зверолюдей свиноморфы были самыми жестокими. Такими их создали драконы.

Илья не понимал, что произошло. Он и дядюшка были на перегоне между Седной и Плутоном, ждали окно полетов. Воспитатель вентилировал тему подработать, пока не подвернется подходящий транспорт, и вдруг – бац! – банда свиноморфов, инъекция сонного в шею, сутки в забытьи при чудовищных перегрузках, какой-то планетоид, сборный купол в кратере. И, похоже, сейчас их будут убивать.

Главарь похитителей – здоровенный свин двухметрового роста – грубо стащил с подростка скафандр – латаный-перелатаный. Дядюшка купил его на благотворительной распродаже. Мальчик остался в одном исподнем, пронизанном трубками охлаждения. Свиноморф деловито связал Илью и вздернул к потолку, растянув в струну веревками. Получилась импровизированная дыба.

Подросток только начал приходить в себя. Свиньи держали его на сонном весь полет – так базовые люди легче переносят перегрузки, да и возни с ними меньше. Глаза закрывались сами, так что приходилось делать усилие, чтобы смотреть. Веревки резали запястья и щиколотки.

В помещении был большой стол, заваленный компьютерным оборудованием и оружием. Покопавшись в хламе, свин нашел скатку и, смахнув на пол лишнее, развернул. Илья еле сдержал стон – это были пыточные инструменты. Судя по виду, их никогда не мыли.

Пока зверочеловек выбирал, с чего начать, в дверь деликатно постучали. Один из трех подручных, оставшихся с дядюшкой Римусом, приоткрыл дверь, чтобы просунуть харю. На ней алели капли крови.

– Чего тебе? – буркнул главный хряк.

– Шеф, похоже, мы лоханулись и взяли не тех, – робко начал помощник. – Это какие-то бомжи. Базовый мусор с планетоидов. Кому такие могли перейти дорогу?

– Завали пятак, – рявкнул главарь. – Старик заговорил?

– Не затыкается. Права качает. Будто бы за него впишутся серьезные рыла. Обещает, если добром отпустим, озолотимся.

– Старики жесткие, – задумчиво заметил вожак. – Только печень есть и можно. Кончайте его и на вертел.

– А бомжонок? – Свин в дверях кивнул на подростка.

– Я недолго, – пообещал главарь.

Подручный понимающе хрюкнул и закрыл дверь.

Развернувшись к Илье, свиноморф заметил, что тот очнулся и, похоже, слышал разговор. Главарь лениво ударил мальчика по голове – тот закачался на растяжках. Сознание покинуло его. Свину пришлось придержать безвольное тело, чтобы оно перестало мотаться.

Когда Илья снова открыл глаза, главарь склонил свою харю – гротескный симбиоз человеческих и свиных черт – к окровавленному лицу мальчика, чтобы сказать доверительно:

– Ты пойми, в душе я гуманист. Я люблю людей… Особенно кушать.

– Не убивайте. Я пригожусь, – прохрипел в ответ подросток. Мучитель приподнял бровь, что означало «продолжай».

Илья собрал силы в кулак. Его воспитателя прямо сейчас убьют… если уже не убили. Теперь решалась судьба самого мальчика. И второго шанса не будет.

– Я много чего умею. Быстро печатаю. Хорошо готовлю, особенно мясо. Работал костоправом в салоне для постлюдей. У вашего вида с возрастом есть проблемы со спиной. Я умею вправлять позвонки и суставы, делать расслабляющий массаж… Еще я расторопный – на поручениях как молния, буду перетирать за вас со всякой шушерой из базовых и постов, шарю по понятиям, могу разводить лохов на деньги. Из серьезного – ремонт любого снаряжения, чиню скафандры, системы жизнеобеспечения, вожу летающий транспорт. Поверьте, остальные боссы обзавидуются. Такой мальчик на побегушках в космосе не валяется. Еще я стойкий к побоям – вам понравится… – Илья выпалил все это скороговоркой, не сводя взгляда со свиноморфа.

Тот растянул губы в плотоядной ухмылке:

– Старика своего приготовишь?

– В самом лучшем виде, – не дрогнув, пообещал подросток.

– Значит, спину вправить можешь? Заманчиво… – Вожак разогнулся, похрустел шеей и вдруг спросил: – А чего за старика не просишь?

– Не сработает, – мрачно отозвался пленник.

Хряк покачал головой:

– Ты не дурак. Даже не знаю – презирать тебя или восхищаться… Я тебя попридержу пока. Может, и правда не тех взяли…

– Я все отработаю. Стану отличным капиталовложением.

– Будем посмотреть, – сказал свин и наотмашь хлестнул Илью по лицу: – Много болтаешь.

В дверь снова постучали, в этот раз настойчиво. Не дожидаясь разрешения, внутрь просунулся тот же свин, что раньше, и прикрыл за собой дверь:

– Шеф, что-то странное на периметре. Сработали сейсмодатчики.

– Что? Мы же не привели за собой хвост… – начал главарь, но замолк, услышав звук сработавшего шлюза. В то же мгновение прогрохотали два выстрела. Это было как залп старинных пушек, затем повисла тишина. Свиноморфы в помещении застыли, поводя большими ушами. Помощник достал пистолет и осторожно потянул лапищу к двери, но – БАМ! – дверь разлетелась на куски. Голову свина снесло начисто – кровавые ошметки облепили стенку купола. Из многочисленных отверстий, шипя, полез герметик – он застывал, заделывая пробоины. Похоже, нападавшие действительно использовали старинную пушку – сквозь дыру в двери вытекала вонючая пороховая завеса.

Главарь метнулся к столу и, укрывшись за ним, замер в ожидании, держа дверной проем под прицелом лазерного карабина. Оттуда послышался мерзкий смех, в котором звучало неприкрытое безумие.

Свин пустил в перегородку очередь импульсов, прошивших ее наискосок. Тут же из дверного проема вынырнула черная фигура. Запрыгнув на стенку купола, она побежала по кругу, пользуясь преимуществами низкой гравитации. Илья, подвешенный в центре помещения, успел разглядеть в руках гостя здоровенную пороховую двустволку.

Вслед за фигурой вспыхивали попадания лазера – главарь свиноморфов обладал отличной реакцией, но фигура увернулась и выстрелила в ответ. Сноп картечи снес хряку башку. Тот упал на четвереньки и побежал. Обезглавленное тело пронеслось мимо мальчика и, врезавшись в стену купола, развернулось, чтобы снова взять разбег. В этот раз оно врезалось в стол и поволокло его по комнате, чем и воспользовался нападавший. Прыгнув за спину хряку, фигура приставила стволы к заду обезглавленного главаря и спустила курки. Круп свина взорвался кровавым фонтаном. Подергавшись, тело застыло.

В помещении висела пороховая гарь, оседало облако кровяных капель. Посреди полного разгрома стояла высокая молодая женщина с огромным ружьем, из стволов которого вытекал дым. Чуть погодя гостья бросила оружие на пол, скинув следом патронташ.

Илья, ставший свидетелем скоротечного и жестокого боя, во все глаза смотрел на свою спасительницу. Надежда вспыхнула в его сердце. Что, если дядюшка Римус еще жив? Что, если их внезапным злоключениям конец, ведь у женщины была человеческая внешность, а не гибридная, как у большинства постлюдей.

Скафандра на гостье не было. Только облегающий комбинезон из полимерных чешуек, оставлявший голову открытой. Смоляные волосы волнами струились по плечам. Кожа незнакомки была молочно-белой. Женщина стояла боком, и ее профиль был прекрасен: пышные ресницы, тонкий острый нос и маленькие бледные губы. На бедре она носила кварк-глюонный бластер.

Илья понял: доверь ему выбор, кому вызволять его из плена, о лучшем варианте он и мечтать не мог.

Похоже, он задерживал дыхание все это время и только теперь вдохнул, тут же закашлявшись от дыма. Незнакомка отреагировала молниеносно. С места прыгнув к мальчику, она выхватила нож и застыла рядом – лицом к лицу, приставив клинок к его горлу.

Их глаза встретились, и Илья с ужасом осознал, что ему конец. Ее глаза не были человеческими. Они сияли как звезды – радужка была покрыта сусальным золотом и инкрустирована бриллиантами, а зрачок имел вертикальный разрез, как у рептилии.

Такие глаза были признаком знатного происхождения. Хеленмарская элита. Самый радикальный сорт пост-гуманистов. Смертельный враг базовых людей – «драконы пустоты». Гениальные психопаты, изжившие из себя все человеческое ради благ постгуманизма – сверхострых чувств, сверхбыстрых рефлексов, бессмертия и вечной молодости. Не знающие жалости ни к базовым людям, ни к собственным слугам-уродцам, вроде тех же свиноморфов, ни даже к самим себе…

И вот одна из таких драконов сейчас стояла напротив. Если свиноморфов можно было заболтать…

Увидев, что мальчик привязан, женщина проверила узлы и растяжки. Оскалилась.

– Повиси пока, – проворковала она и вернулась к трупу главаря.

Легко подняв, закинула его на стол. Гравитация была низкой, но инерция никуда не делась, тем не менее дракон двигала труп так, словно он ничего не весил. Женщина воспользовалась ножом, чтобы сноровисто вскрыть поясничный отдел свиноморфа. Вырезав мышцы, она убрала их в пищевой контейнер.

– Люблю этих поросят, – сказала она, заметив внимание мальчика. – Скрестить свинью и базового человека оказалось отличной идеей. Выносливей вас в разы. Жрут все подряд, даже друг друга. Отлично выживают в загазованных пещерах планетоидов. Только и нужно немного кислорода да обогреватель… У особей, которые выбиваются в командиры, мясо нежнее. Меньше двигаются, лучше питаются. У них в спине настоящее сокровище – группа мышц, которые расслаблены почти всю жизнь. Стейк получается нежнейший.

Делясь кулинарными пристрастиями, женщина блаженно закатила глаза.

– Так, теперь тобой займемся. – Она перешла к Илье и, обойдя, деловито прощупала спину.

– Я всю жизнь тяжело тружусь, – пролепетал подросток. – Спины не разгибаю.

– Да ладно, – послышалось недоверчивое.

– Два года на Седне рубил метановый лед плазменным кайлом. Стоял у станка. Грузил шаттлы на Орке…

Тут женщина прижалась ухом ему между лопаток.

– Вещай дальше, – велела она.

Илья облизал пересохшие губы. Страх сменился необычайным томлением. Аромат постгуманистки – манящий и пряный – дурманил мысли. Это их драконовские штучки – феромонами они могли подчинять других.

– Я очень полезный, – сказал Илья, выстраивая подходящую легенду. – Обучен прислуживать знати. Знаю высокий хеленмарский. Могу петь и танцевать, развлекать благородную публику трюками. Могу быть приказчиком для зверолюдей, отлично управляюсь с лимузинами. Знаю бухгалтерию, техническое обслуживание дворцов и яхт.

– Хрипов нет, легкие здоровые, – ответила женщина, затем ощупала ему грудь и живот. – Внутренние органы на месте, – деловито заметила она, и Илья похолодел – похоже, она считала его источником органов на продажу.

– По отдельности я недорого уйду. Гораздо больше можно выручить, если продать меня как гладиатора на подпольные бои или в бордель.

– Хозяйство целое? – тут же заинтересовалась дракон.

Илья замешкался. Хозяйство было на месте, даже более того – драконьи феромоны сработали. В свои двенадцать подросток был хорошо развит.

– Я могу сама пощупать, но тебе не понравится.

– Там все в порядке, – буркнул мальчик.

– Джек-пот, – хохотнула женщина.

Щелкнул складной нож. Илья вздрогнул, ожидая удара в спину, но ему лишь разрезали путы.

– Пойдем, у меня тут корабль, – скомандовала дракон, направившись к остаткам двери.

– Ружье не возьмете?

– Зачем? Новое напечатаю, калибром поменьше – все плечо отбила, – капризно скривилась женщина. Когда они оказались в другой половине купола, мальчик обошел помещение в поисках воспитателя. Дядюшка Римус лежал на полу, рядом со своими мучителями. Они его потрошили, когда смерть настигла их самих.

Сейчас, в ярком свете потолочной панели, мертвый воспитатель казался маленьким и старым. Илья захрипел, давя рыдания. За спиной выросла дракон.

– Даю две минуты на прощание, – сказала она.

– Я быстро, – с благодарностью кивнул Илья и склонился к дядюшке. Прикрыл ему глаза, снял с груди образок – убийцы не позарились на пластиковую вещицу – и надел на себя.

– Покойся с Богом, – прошептал Илья.

Дракон кинула ему его скафандр:

– Одевайся.

Он подчинился. Затем она играючи закинула его себе на плечо и вышла через шлюз в безвоздушное пространство. Дракон была без скафандра, но не зря таких называли «драконами пустоты» – она была приспособлена к вакууму на уровне генов. Женщина побежала, а висевший на плече Илья разглядывал кварк-глюонник на ее бедре. Его руки болтались в соблазнительной близости от рукояти, но он понимал – дракон не дура так подставляться. Наверняка у оружия мысленное управление и выстрелит оно только по команде хозяйки. К тому же стрелять из такого оружия в упор – чистое самоубийство. Костей не соберешь.

После непродолжительной лихорадки скайп на гибком экране преставился. Борис протянул руку за смартом, но нащупал только добротную кожаную гладь дивана.

«Вот зверь маниакальный!» – Он бросился в коридор, где на коврике лежали рядком вещи любимца семьи Свориных, енота Шахназара: кормушка, ванночка для омовения пищи и разнообразные погремушки, висюльки и феньки, в которых животное души не чаяло. Они-то и стали причиной кражи смарта – чехол, сделанный Женей, подружкой Бориса, состоял из мягких тряпочек и кожаных шнурков, украшенных веселыми бусинами. Шахназар завороженно взирал на них, держа добычу в лапах.

«Сейчас мыть начнет», – понял Борис, прыжком бросаясь на вора. Зверек выронил смарт, слава богу, не в воду. Потом метнулся под ноги так неожиданно, что хозяин потерял равновесие и шлепнулся, перевернув злополучную ванночку прямо на гаджет.

«Лучше бы уж вымыл», – мрачно подумал Борис, отряхивая мокрый чехол от витаминных енотовых хлопьев «Улыбка», которые при контакте с водой почему-то превращались в пену зловеще-фиолетового цвета.

Вот и пригодился домашний телефон. Отец упорно оплачивал его вот уже много лет из любви ко всему традиционному, а мать записывала номера в огромную телефонную книгу с дореволюционным шрифтом на солидной бархатной обложке. Конечно же, там хранился номер Севки, с которым они после школы вместе поступили на факультет дипломатических отношений.

Борис с отвращением начал крутить нелепый диск с цифрами. Отец, разумеется, не мог купить нормальный аппарат, он заказал точную копию того, что стоял когда-то в кабинете императора Николая II.

– Севка, чем лекция-то закончилась? У меня скайп накрылся, а смарт Шахназар утопил.

– Вот горе-то! – донесся сквозь стильное потрескивание ехидный голос однокурсника. – А прийти на лекцию слабо было? Живешь-то рядом, в отличие от некоторых.

– Эээ… я решил посмотреть на знания, отойдя на некоторую дистанцию. Большое видится на расстоянии, знаете ли… – Борис не хотел рассказывать о безумных ночных плясках в клубе под странную блюзовую певицу, – и потом, что плохого в онлайн-версии? Она же предусмотрена нашим прекрасным Минобразом.

– Конечно. Только, кроме тебя, никто ею не пользуется. Ты разве не понял еще, камрад? Время поменялось, а после коронации поменяется еще больше. Наш факультет ожидает чистка. Царю не нужны ленивые маменькины сынки.

– Ладно, – помрачнел незадачливый студент, – ты про лекцию давай, что там от нас хотят? Нужно будет общаться с этими безумными партиями?

В трубке послышался смешок:

– Ну а как же, если практическая политология? Тут уж придется оторваться от своего любимого сурка с басурманским прозвищем.

– Он не сурок, он енот! Очень надеюсь в недалеком грядущем получить от тебя все адреса и явки.

– Любой каприз за ваши деньги, – издевательски хихикнул товарищ, но сжалился: – Ладно уж, пришлю безвозмездно.

Опустив тяжелую трубку на рогатый рычаг, Борис вышел на кухню. Шахназар самозабвенно изображал из себя флегматика, еле-еле перетекая с лапы на лапу. Выражение морды было при этом слегка брутальным, предполагающим новый подвиг.

Борис вернулся в гостиную, плюхнулся в кресло, привычно погладил кожаный подлокотник. Потом вскочил и со всей силы пнул ни в чем не повинную мебель.

Родители не воспринимали Женьку в качестве потенциальной невесты для сына. Ей не помогали ни милые подарки маме Нине Львовне, ни попытки завести беседы о русской истории с отцом, Аркадием Борисовичем. Теперь она пошла еще дальше: записалась волонтером в оргкомитет, занимающийся подготовкой торжеств в честь предстоящего дня коронации. Борис сначала восхищался ее героизмом, но потом кое-что его начало раздражать. Если она, ярый противник монархии, с такой легкостью играет ее приверженца, не станет ли потом обманывать в другом?

Эти неприятные вопросы он хотел выяснить вчера, но прогулка незаметно переместилась в блюзовый клуб «Бесси Смит», а там была эта очень странная певица. Уже немолодая, с помятым лицом без макияжа, она вызвала недоумение, появившись на сцене. Пока не начала петь. Тогда что-то неуловимо изменилось в мире, и незыблемые истины скособочились и потекли, не выдержав темного пламени, на которое был похож ее голос. Так и забыл он про выяснение отношений, а когда она спустилась со сцены, все смотрел не отрываясь, до неприличия, на ее лицо, со слегка сломанным носом и совершенно детскими голубыми глазами, лицо, обрамленное кудрявой седеющей шевелюрой.

Ближе к утру певица адски напилась и снова вылезла на сцену. Разумеется, пела уже так плохо, что хотелось убежать, но вместо этого они с Женькой пошли бешено плясать, будто хотели вытрясти из самих себя душу.

А теперь в голове звучит этот голос. И странные слова:

Хмыкнув, Сворин нащупал гибкий экран, набрал эти строчки. Глухо. Только ссылки на историю Второй мировой, словари по животному миру, детские мультики про ежиков… А ведь тексты всех песен, исполняемых публично, должны находиться в БМБ (Большой музыкальной библиотеке). В клубе вчера было человек триста, не меньше, значит, она нарушила закон. Пьянство, нелицензионное творчество… но почему же так хочется услышать ее снова?

Позвонил консьерж:

– Там доставочка к вам.

Мама постоянно что-то заказывала, не предупреждая никого. То платья, то какие-то диковинные снадобья для здоровья. По этому поводу случались ссоры с папой. Борис тяжело вздохнул, прикидывая количество денег на счете, и нажал кнопку.

Снизу послышались шаги, слишком легкие для курьера. В следующий момент Борис увидел перед собой вчерашнее лицо со сломанным носом и небесными глазами.

– Боря, – хрипло сказала она, – дите мое, прости меня!

Спортбар был полон. Ну не то чтобы до отказа, как при финале Лиги чемпионов или, там, чемпионата мира по хоккею, но где-то близко. Так что если бы Олег не заказал столик заранее, им с Диком и Трейси ничего бы не светило. Но он заказал.

– Оу, уже началось, – обрадовалась Трейси, ловко проскользнув на самое удобное место, откуда огромный экран монитора, закрепленного прямо над барной стойкой, был виден лучше всего.

– Началось еще утром, – пояснил Олег, – вход в Кремль, парад и показательные выступления личного императорского конвоя, ну который бывший президентский, молебен, причастие…

– Но сама коронация ведь только началась? – не сдалась Трейси. – Значит, успели!

Олег пожал плечами. Ну-у… раз ей хочется считать так – пусть будет так. Тем более что Дику, похоже, этот вопрос был совершенно по барабану. Впрочем, Дику все на свете было совершенно по барабану. Ну, кроме выпивки и его ударной установки. Даже их с Трейси регулярный секс, судя по некоторым внешним признакам, которые Олег, как основной «виновник» их появления в России, поскольку гастроли организовала именно его компания, имел возможность наблюдать за прошедшие четыре дня, был скорее заслугой его подруги, чем самого Дика. Причем, понаблюдав за их отношениями, Олег пришел к выводу, что со стороны Дика участие в этом процессе было скорее результатом того, что он прикинул… м-м-м… одно к другому и решил, что в случае с Трейси ему легче согласиться, чем долго объяснять, почему ему лень.

– Что будем пить? – уточнил Олег, присаживаясь на диванчик и разворачивая к себе закрепленный в центре стола мониторчик.

– Водку, – тут же отозвался Дик, после чего пояснил: – В России надо пить водку. Потому что то виски, которое у вас стоит нормально, – полное дерьмо.

Вообще-то Дик был мультимиллионером, так что это его «дорого» на фоне его доходов составляло жалкие копейки. Однако он по-прежнему соотносил цены на выпивку с тем уровнем дохода, который могли обеспечить своему отпрыску его родители – медсестра и мелкий муниципальный служащий из Глазго.

– А я – эту, как ее, «Рьябину на коньяке»! Я правильно назвала?

– Правильно, – кивнул Олег, набирая на мониторчике заказ.

– А кто сегодня играет? – соизволил уточнить Дик, недоуменно уставившись на экран, на котором сейчас шла прямая трансляция из Успенского собора Московского Кремля.

– Ди-ик! – возмущенно вскинулась Трейси. – Я уже третий день вбиваю в твою тупую башку то, что сегодня в России День коронации нового императора, – а ты до сих пор ничего не понял!

Дик недоуменно уставился на Трейси, а потом перевел взгляд на своего русского приятеля.

– Это же спорт-бар?

– Точно! – улыбаясь, кивнул Олег.

– Ну вот, – с удовлетворением констатировал фронтмен и ударник легендарной британской группы Angry cats, кумир миллионов Ричард Грэймэ по прозвищу Knock. – Я и спросил – кто сегодня играет?

– Дик!!! – взвилась Трейси. – Твоя инфантильность просто несносна!

Олег протянул руку и успокаивающе сжал ладонь девушки, одновременно повернувшись к Дику.

– Сегодня – никто. Во всяком случае, у нас в стране. Сегодня в России День коронации.

Дик нахмурился, пытаясь соотнести слова Олега со своей собственной картиной мира. Ну, День коронации – и что? Его-то это каким боком касается? Ведь не его же коронуют. Да даже если бы и предложили – он бы точно отказался. Лень… Трейси же сердито пихнула своего бойфренда в бок и обиженно отвернулась.

Вообще-то инициатором их выхода «в люди» была именно она. Не затей это Трейси, сам Дик, скорее всего, весь день провалялся бы в их номере, пялясь в телевизор, настроенный на какой-нибудь спортивный канал, и поглощая в огромных количествах свой любимый Budweiser. Ну, тот, который американский, а не чешский. Достать его в России, как выяснилось, было намного труднее, чем чешский, но в райдере Ричарда Грэйсмена этот момент был выделен отдельным пунктом… Да и сам Олег с удовольствием провел бы этот день дома. Ну, или на природе. Но Трейси жутко захотелось «посмотреть, как русские будут реагировать на юридический факт их окончательного закрепощения и возвращения к средневековым порядкам». Она вообще относилась к монархии крайне отрицательно. Что, впрочем, для американки было вполне естественно… И еще сразу после приезда громогласно объявила, что отказывается понимать, зачем «свободному и развитому народу вешать себе на шею это средневековое убожество». С явственно уловимым подтекстом, что, решив восстановить в стране императорскую власть, русские очередной раз доказали всему миру: они не являются «свободным и развитым» народом. И вообще, она была глубоко убеждена, что людей обманули, задурили голову «пропагандой» и как только до них дойдет, что на самом деле сейчас происходит, они поднимутся в едином порыве и немедленно прекратят это глупое и беспардонное глумление над свободой и демократией… Вот этот самый единый порыв она как раз и не хотела упустить.

В этот момент к их столику резво подскочила официантка и принялась шустро сгружать их заказ с подноса, при этом все время выворачивая голову в сторону монитора.

– Девушка, – тут же оживилась Трейси, – а вы говорите по-английски?

– Да, конечно, – мгновенно перейдя на английский, отозвалась официантка, одарив их дежурной улыбкой. – Вам что-нибудь подсказать?

– Да. – Трейси обрадованно вытащила из сумочки свой iPhone и торопливо включила на нем режим диктофона. – Вы не могли бы ответить мне на пару вопросов?

– Конечно, – с некоторым сомнением протянула девчушка.

– Скажите, пожалуйста, а вы на референдуме голосовали «за» или «против» восстановления монархии?

– Вообще-то, у нас в стране по закону тайное голосование. – Тон официантки стал холоднее не менее чем на десяток градусов. – Так что ваш вопрос некорректен. Но я отвечу: я голосовала «за».

– Но почему? – изумилась Трейси, после чего горячо начала: – Разве вы не понимаете, что этим решением вешаете себе на шею свору абсолютно бесполезных нахлебников…

Но девушка резко прервала ее:

– Извините, мне надо работать, – после чего вымученно улыбнулась и поспешно отошла от столика.

Трейси сердито фыркнула, но решила сразу не сдаваться и переключилась на объект, у которого не было шанса удрать от нее. То есть на Олега.

– Скажи, а ты как голосовал?

– Трейси, тебе уже сказали, что подобный вопрос у нас в стране некорректен. Но я тоже тебе отвечу – я голосовал «за».

– Но почему?

– О-о-о… ответ на это вопрос очень прост, – совершенно серьезно начал Олег. – Понимаешь, в этом, как и во многом другом, что происходит с нашей страной, виноваты… – тут он сделал о-очень многозначительную паузу, а затем припечатал: – Американцы!

Глаза Трейси изумленно расширились.

– Амер… Но как?!

– Ну, понимаешь, – задумчиво начал Олег, прихлебывая свое пиво. – Я с детства увлекался фантастикой. Причем очень любил американскую классику: Азимова, Мартина, Буджолд… И вот они-то как раз и убедили меня, что будущее человечества – это империя! Ведь фантасты – это провидцы, не так ли? Очень многое из того, что они описали, потом воплотилось в жизнь. И если уж даже американские писатели-фантасты пришли к выводу, что за империей будущее… – тут Олег сделал еще один глоток и продолжил несколько невпопад: – А как стильно выглядели имперцы в «Звездных войнах», м-м-м… – И он восхищенно зажмурил глаза.

– Ты надо мной издеваешься? – растерянно пробормотала Трейси.

И Олег, не выдержав, расхохотался.

– Ты надо мной издеваешься!!! – взвилась Трейси и с размаху саданула его сумочкой по хребтине. На них тут же начали оглядываться. Причем не слишком одобрительно. Впрочем, в баре хватало и других шумных компаний…

– И все-таки не того выбрали! – зло прорычал дюжий мужик весьма брутального вида, досадливо грохнув о стойку почти пустой пивной кружкой. – Не того! Русского надо было выбирать, русского…

– И кого из них, интересно? Того поросеночка из бывших-с… – ехидно поинтересовался сидевший слева от него худой и резкий в движениях тип. – Или этого, как его там бишь, председателя партии монархистов-коммунистов?

– А то, что опять нерусь во власть лезет, это что, по-твоему, лучше, что ли? – вскинулся брутальный.

– А ты себя-то в зеркале когда последний раз видел, чистокровный ты наш? – ехидно поинтересовался худой. И все, кто исподтишка прислушивался к их разговору, поспешно отвернулись, пряча улыбки. Потому что брутальный, внешне, действительно, больше был похож на какого-нибудь киргиза или казаха, чем на классического русского или хотя бы славянина. Причем брутальный, похоже, зачем-то еще и специально усиливал это впечатление. Потому что объяснить, зачем он придал усам и бородке такую форму, которая делала его более похожим на тюрка, нежели на славянина, было сложно… На слова худого он отреагировал вполне предсказуемо:

– А вот это сейчас обидно сказал. Круг?

– Круг, – довольно ухмыльнувшись, кивнул худой, соскакивая с барного табурета. – Бармен, мы в круг!

Тот, довольно флегматично, кивнул и, нагнувшись, выудил из-под стойки две пары перчаток, после чего развернулся и легонько хлопнул по кнопке механического медного звонка, прикрученного к стене прямо под большим экраном, на котором в данный момент шла коронация нового русского императора. Над баром разнесся громкий звон, услышав который вышибала, флегматично подпиравший стену у входной двери, встрепенулся и, покрутив головой, двинулся в сторону боковой дверцы.

– Олег, они пошли драться? – спросил Дик, проводив взглядом решительно настроенную парочку.

– Ну да. По «масленичным» правилам.

– По «масля…», – с трудом повторил Дик. – А как это?

– Понимаешь, Дик, на Руси издавна на Масленицу устраивали кулачные бои. Масленица – это такой праздник. Что-то типа празднования прихода весны. Народ блины печет, веселится. Он тянется целую неделю перед началом Великого поста…

– Великого чего? – не понял Дик.

– Проехали! – махнул рукой Олег, поняв, что излишне углубился в детали. – Короче, в определенный день народ сходится толпой, как у нас говорят: «стенка на стенку». И отрывается. По определенным правилам. Ну а в другие дни так тоже можно. То есть если просто драка – то это уже административное правонарушение. А вот по правилам – нет.

– Дикий обычай! – фыркнула Трейси.

– Да у нас тут все дикое, – флегматично отозвался Олег. – Медведи, вон, по улицам ходят. Что, не видели еще? Так выходить надо чаще.

– А что это за правила? – задал Дик новый вопрос.

– Ну-у-у… схватка только в кругу, это что-то типа ринга, но круглый. Босиком, в перчатках, с капой и защитой паха. Ногами разрешаются только подсечки. Три раунда по минуте либо до трех падений. И должен быть сертифицированный судья.

– А где они его здесь возьмут?

– Так у нас многие сейчас сертификат имеют, – улыбнулся Олег. – Даже я.

Трейси, все еще обиженная на шутку Олега, презрительно фыркнула и выдала:

– Только люди, исповедующие атавистически-средневековые ценности, способны относиться к присутствию насилия как в собственной, так и в общественной жизни с ненулевой толерантностью.

От подобной фразы, вылетевшей из уст подруги, Дик вывалился из процесса размышлений и изумленно уставился на Трейси.

– Я, между прочим, окончила университет штата Аризона и имею степень бакалавра политологии. – И девушка с вызовом уставилась на Олега. Но парень только уважительно отсалютовал пивной кружкой.

В этот момент дверь, за которой скрылись худой и брутальный, распахнулась, и оба они ввалились обратно в зал, обняв друг друга за плечи. Лица обоих сияли улыбками. Слегка кривоватыми. Потому что у брутального на лице красовался наливающийся синевой фингал под левым глазом, а у худого подобный же украшал правую скулу. Все так же обнявшись, они подошли к стойке и взгромоздились на свои табуреты. После чего брутальный громогласно произнес:

– Бармен – водки. Две!

– А почему они обнимаются? – удивленно спросил Дик. – Они же пошли друг друга бить!

– Менталитет такой, – пожал плечами Олег. – Пар выпустили, теперь выпьют вместе и весь вечер будут – не разлей вода. А может, и дальше… Мы считаем, что это лучше, чем долго копить в себе, а потом взять пистолет и расстрелять толпу школьников. Ну или взять винтовку и положить сотню ничего тебе не сделавшего народа, собравшегося попеть и потанцевать в свое удовольствие на фестивале кантри-музыки.

Дик нахмурил брови и крепко задумался, а Трейси полоснула Олега злым взглядом. Некоторое время над их столиком висела напряженная тишина, а затем американка не выдержала и снова вернулась к прежней теме:

– И все-таки я не понимаю, как можно в двадцать первом веке хоть как-то положительно относиться к монархии?!

Олег улыбнулся и кивнул в сторону Дика:

– А вот давай спросим у британца – как такое возможно?

Трейси фыркнула.

– Это – совсем другое дело! Юридически Британия – полная демократия.

Олег усмехнулся. Ага, как же… Когда в стране шла дискуссия по восстановлению монархии, все эти аргументы были выложены, препарированы и обсосаны до мельчайшей косточки. Так что в этом споре Трейси ничего не светило.

– Как раз юридически Британия – чистая монархия. Причем даже не конституционная. По факту отсутствия Конституции. И все права и обязанности парламента основой своей имеют королевский акт, который, опять же юридически, монарх же может и отменить. А еще британский монарх – верховный главнокомандующий, и все приказы войскам и кораблям британского флота начинаются как-то так: «Мы, Божьей милостью король Британии, повелеваем моему капитану, которому мы поручили под начало боевой корабль моего флота Prince of Wales»…

Трейси слегка поплыла, но решила не сдаваться:

– Да, но фактически король ничего не может предпринять против парламента…

– А фактически этого никто не проверял, – парировал Олег. И, улыбнувшись, примирительно произнес: – Трейси, давай не будем спорить. Поверь, прежде чем мы приняли такое решение, у нас в стране очень долго шла дискуссия. Там столько на наши головы было вывалено – социологические, политологические исследования, экономика, соционика, даже метафизика. Поверь, дело совсем не в том, что Россия, в отличие от твоей Америки, большую часть своей истории была монархией, и ничего: развилась, огромные территории освоила, землями приросла, множество народов в себя вобрала и сохранила… Несмотря на то что нам ярлык приклеили: «тюрьма народов», – ни один из них не исчез. В отличие от того, что произошло в куда более «свободных и демократических» государствах, – не удержался он от легкой подковырки. – Во всяком случае, пока некоторые не вырвались из «российской тюрьмы» и не «выбрали свободу»… Хотя подобный аргумент тоже высказывался. Но, поверь, основой нашего решения было не это… Вот скажи мне, почему наши соседи по Европе, те же Швеция, Дания, Норвегия, не собираются отказываться от, как ты говоришь, «своры бесполезных нахлебников»?

– Все названные тобой страны – это в первую очередь демократии. И конституции у них имеются. Об этом я знаю точно! – с вызовом произнесла Трейси. – А не отказываются, потому что… ну-у… вероятно, им нравится эта их милая средневековая традиция. Ведь люди частенько тратят деньги на нечто непрактичное, но красивое или милое. Дома, там, к Рождеству лампочками украшают… Вот и здесь нечто подобное.

– Лампочки, которыми украшают дома на Рождество, не могут аннулировать принятый парламентом закон, просто не подписав его, не оказывают никакого влияния на формирование правительства, не обладают правом роспуска парламента… – усмехнулся Олег. – Трейси, милая, не лезть ты в эти дебри. Оставь их нам, сиволапым… Ты же ничего не знаешь об исследованиях роли монарха в социуме как третейского судьи, о его значении, как фокусе социальной сборки, о его функции в формировании элиты и предотвращении коррупции. Вот скажи мне, сколько денег нужно предложить императору, владеющему страной, чтобы он за взятку даровал кому-то дворянство? А ведь это теперь станет одним из мощных инструментов формирования новой элиты… Извини, но ты напоминаешь мне человека, который в детстве прочитал «Детскую библию для безбожников», после чего стал ярым и последовательным атеистом, подкрепляющим и подпитывающим свои убеждения выискиванием в газетах жареных фактов о вороватых батюшках, но категорически не желающим хотя бы немного вникнуть во все то, что теологическая мысль накапливала в течение почти двух тысячелетий. Да большинство из них Библии не читали!

– Подумаешь, – фыркнула Трейси, еще при встрече заявившая, что она – убежденная троцкистка. Хотя, скорее всего, это был просто эпатаж. Поскольку, судя по тому, что Олег успел услышать за эти четыре дня, ее прелестная головка была заполнена не столько троцкистскими идеями, сколько обычными и вполне современными левацко-глобалистскими штампами. – Там все равно все либо ложь, либо средневековые заблуждения неграмотных людей.

– Вот и я о том же… – усмехнулся Олег и снова отхлебнул пиво. В принципе, ему за те годы, которые он занимался организацией концертов «забугорных артистов», приходилось выслушивать и куда более бредовые вещи. Так что он особенно не напрягался.

– А из-за чего они дрались? – внезапно отмер Дик.

Олег пожал плечами.

– Понимаешь, после того как на референдуме было принято решение, что все – монархия нам подходит, возник вопрос – кто? И чья-то умная голова… некоторые, кстати, в этом отношении кивают на нашего Темнейшего, но точно ничего не известно… так вот, чья-то умная голова предложила – а чего гадать и ругаться. Пусть кандидаты, ну, которые подойдут по выработанным специальной комиссией и снова обсужденным народом критериям, сами докажут, что они для нас – лучший выбор. Типа, хотите предложить себя русскому народу в качестве императора – докажите ему, что подходите на эту роль, – тут Олег, сделал паузу и снова отхлебнул пива.

– И что? – нетерпеливо спросил Дик. – Дрались-то они из-за чего?

– Он, – Олег кивнул в сторону экрана, – датчанин. Из династии Глюксбургов. И большинство из нас выбрало его. Я, кстати, тоже. А вон тот, – на этот раз он указал подбородком на брутального, – считает, что надо было брать только русского.

– Хм… – задумался Дик. Но почти сразу же спросил: – А почему не выбрали русского? Вот у нас в Англии… ни за что не проголосовали бы за не англичанина.

– Ваши Виндзоры, вообще-то, по крови – немцы. И до Первой мировой войны были известны как Саксен-Корбург-Готы Ганноверские. А шведские Бернадоты, например, – французы, – усмехнулся Олег. – Так что чужой по крови для монархических династий скорее правило, чем исключение… Что же касается того, почему не проголосовали за русского, – так не осилил из них никто. Те, кто рвался в императоры из числа считающих себя русскими, показали себя балаболами, поскольку ничего, кроме как языком болтать да на молебнах с постными лицами стоять, не умели. А он, – Олег кивнул в сторону экрана, – большим умницей оказался. Очень много для страны сделал – несколько медцентров построил, парочку о-очень высокотехнологичных производств, которых в стране до того не было, деньги на авианосец собрал среди своей европейской родни… первый в серии, кстати. Сейчас уже третий строится… Опять же о слиянии «Ройял датч шелл» с «Новатек» слышали? Тоже во многом его заслуга. Так что он даже вашего принца Кентского обошел. Который тоже хотел и рвался…

– Ну-у-у… может, это и к лучшему, – этак нехотя-задумчиво протянула Трейси, – если вами станет руководить человек, воспитанный в цивилизованной стране. Возможно, вы, наконец, тоже цивилизуетесь.

Олег же только улыбнулся. Ну, зачем ей рассказывать, что первое, что сделал тогда еще никому особенно не известный принц из маленькой европейской династии Глюксбургов, когда принял решение ввязаться во вроде бы совершенно безнадежное для него дело борьбы за русский трон, – это построил себе баню. Что первым местом, которое он посетил, когда приехал в Россию, было Бородинское поле. Что этой зимой новоокрещенный Николай впервые вышел на лед Москвы-реки, чтобы поучаствовать в извечной русской масленичной забаве… Все то время, что он шел к своей цели, будущий император вовсе не пытался поучать русских людей, в чем они не правы, исполняя, как это представляют на «свободном и демократическом Западе», священный долг «цивилизованного человека», а изо всех сил старался стать русским. Иначе кто бы его выбрал?

Осталось потерпеть три месяца, а потом бразды правления возьмет в свои руки цесаревич. И он сможет спокойно уехать в Крым, на любимую дачу под Алуштой. Будет следить издалека за перипетиями мировой политики и изредка давать советы, если, конечно, попросят.

Он все сделал, как и обещал народу двадцать лет назад, принимая на себя должность верховного правителя Российской империи. И русское экономическое чудо, безусловно, будет названо его именем. Как говорится, что не удалось Столыпину… Впрочем, он-то знает: не это главное дело его жизни.

Империя немыслима без императора. И многие хотели бы видеть его, Николая Петровича Васильева, первым императором после долгого перерыва и родоначальником новой династии. Но Николай Петрович изначально решил для себя, что его долг по восстановлению монархии никак не сочетается с возложением на себя шапки Мономаха.

На цифровой панели появилось сообщение, что в приемной ожидает министр императорского двора. Николай Петрович сразу оживился, снял трубку и набрал секретаря.

– Лена, приглашайте скорее Ивана Дмитриевича! И принесите нам чаю.

Вошедший был лет на двадцать моложе верховного правителя, но уже с заметными залысинами и животом.

После коротких приветствий Иван Дмитриевич сразу перешел к делу:

– У нас возникла небольшая проблема с цесаревичем.

– И она требует моего прямого вмешательства? Пора привыкать решать небольшие проблемы самостоятельно.

– Дело в том, – Иван Дмитриевич сделал вид, что не заметил реплику верховного правителя, и продолжил доклад, – что у Анны Сергеевны Полыхаевой выявлен отрицательный резус-фактор крови. И согласно секретной директиве М, являющейся приложением к Уложению Российской империи…

– Не продолжай. – Николай Петрович вяло махнул рукой. – Она не сможет стать невестой цесаревича Алексея.

Эту новость ему сообщили еще утром. Новость! Если бы быть чуть предусмотрительнее и поручить тщательнее проверить эту Полыхаеву год назад, не было бы никакой новости. Непростительная беспечность. Сейчас их отношения с цесаревичем зашли слишком далеко, и Алексею будет тяжело пережить грядущий разрыв. Очень некстати перед этим самым днем, дату которого он определил еще двадцать с небольшим лет назад, ровно в день стопятидесятилетия отречения Николая Второго.

– Цесаревич знает?

Министр императорского двора замялся:

– Мне сложно ответить на этот вопрос. Возможно, она сама говорила ему.

– Почему не проверили Анну сразу после ее прибытия в Императорский городок, как это положено по инструкции?

– Мы проверяли. И мне кажется, что без участия кого-то очень влиятельного она никак не могла бы подменить анализ крови при диспансеризации.

– Это пахнет изменой, Иван Дмитриевич. – Верховный правитель тяжело поднялся из кресла и начал мерить шагами кабинет. Министр вжался в спинку стула, зная тяжелый характер верховного. – Идите вон!

Последние слова были сказаны после тягучей паузы и почти шепотом, вызвав у Ивана Дмитриевича настоящий ужас. Он поднялся со стула, ни живой ни мертвый, и мелкими шажками потрусил в сторону двери.

– Впишите ужин со мною в график цесаревича на сегодня, – бросил ему в спину Николай Петрович.

Ругались до хрипоты. Спорили. Ломали копья. Ни о чем не договаривались и расходились усталые и злые. Лишь для того, чтобы на следующее утро схлестнуться с новой силой. Андрей в этом не участвовал: не его уровень полномочий. Их с коллегами и на заседания-то приглашали лишь для того, чтобы поднимать из заднего ряда и заставлять пояснять технические моменты. Валентин находил происходящее забавным. Андрею же было скучно: вместо того чтобы работать в лаборатории, он вынужден был сидеть в душном зале и, борясь со сном, вникать в суть дискуссии экспертов. Экономические, политологические и социологические термины сыпались как из рога изобилия, но зал был экранирован от любых средств связи, и ученый даже не мог поискать в Интернете объяснения непонятных слов. Реальная политика, макиавеллизм, этатизм, абсолютизм, абсентеизм…

Андрей покачал головой и устало потер переносицу. Иногда ему казалось, что он может воспроизвести всю дискуссию дословно и точно знает, что именно скажет следующий выступающий. А ведь в это время в лаборатории простаивал проект микронного управляющего чипа для поисковых дронов, под который Андрей надеялся выиграть грант у МЧС. Ученый негромко вздохнул и, подперев голову рукой, открыл лежащую перед ним папку с документами. Так, словно от этого действия ее содержимое могло измениться.

Внутри находился стандартный набор распечатанных материалов, который раздавали всем участникам обсуждения, а также несколько листов с заметками Андрея, по которым Валентин прошелся красной ручкой, оставив пометки вроде: «сократить, это для них не важно», «Думаешь они знают что такое феномен призрака в машине?», «Проще, используй более понятные термины».

Андрей поморщился. Более понятные термины… Мы говорим о техническом исполнении, возможно, самого серьезного решения в истории Новой России, а он требует, чтобы я объяснял все на пальцах. Ну нельзя, нельзя выбросить из текста такие слова, как «бинарное кодирование» или «нейронная сеть». Мы же не в бирюльки играем, а пытаемся создать полновесную цифровую монархию! Как если бы те, кто рассуждал об искусственных интеллектах, управляющих инфраструктурой и транспортом, позволяли бы себе выбрасывать основополагающие термины. Или же те, кто отвечает за медицинские комплексы, объясняли бы их работу в стиле: «это вставляем сюда, это вот сюда, здесь нажимаем на кнопку…»

– …и я повторяю, мы должны четко осознавать то, о чем мы говорим. Теперь это уже не идея создания правительства на базе искусственных интеллектов, как советников. Это полноценная передача власти в руки машинного разума.

Полный мужчина в костюме замолчал и наклонился, чтобы налить себе воды. Андрей машинально кивнул.

Искусственные интеллекты, как советники правительства. Эта идея витала в головах у руководства страны почти с самого начала активного применения ИскИнов во всех сферах жизни. Автоматизированные медицинские комплексы проводили операции точнее, чем человеческая рука. Основанные на программных алгоритмах административные центры были способны обрабатывать запросы населения без бюрократической волокиты. На плечи машинных разумов легли вопросы логистики и перемещения грузов по всей стране, обслуживание транспортных узлов и инфраструктурных объектов. Единственной сферой, в которой до сих пор не были задействованы ИскИны, оставалась политика. И если идея передать законодательную или судебную власть в руки машин особой поддержки у населения не находила, то предложение использовать искусственные интеллекты в качестве советников при принятии того или иного решения оказалось воспринятым на «ура».

По факту, ИскИны должны были заменить собой комитеты и рабочие группы при правительстве, так как их скорость обработки информации и построения прогнозов и моделей была очевидно гораздо выше. Однако этому проекту не суждено было сбыться.

– Нет, здесь вы в корне не правы. Мы говорим не просто о передаче власти, нет. – Пожилой человек с совершенно седыми волосами поднял указательный палец, словно объясняя студентам на лекции самые простые вещи.

Андрей попытался вспомнить его имя и не смог. Вроде бы какой-то политолог либеральных взглядов.

– Мы говорим о смене государственного строя. Народ проголосовал на референдуме, это факт, но мы все еще должны понимать, что даже у нашего цифрового монарха будет система ограничений в виде конституции…

В конце сороковых годов двадцать первого века произошло то, что достаточно долго предсказывали социологи и политологи. Пресытившийся «свободами и демократиями» республиканской формы правления и окончательно разочарованный в коммунистических посулах всеобщего блага народ решил попытать счастья на старом поле, которое в новом, технологически развитом мире начинало выглядеть все более и более заманчиво. На волне множества документальных фильмов, выступлений историков и политологов идея монархии попросту захлестнула общество. Причем в первую очередь людям импонировало то, что во главе государства будет стоять специально обученный человек, весь смысл существования которого заключается в управлении страной и который всю жизнь готовился к этому, а не просто избранный на шесть лет политик. Верующие слои населения также указывали на то, что в подобной ситуации власть будет легитимизирована еще и Богом, но псевдо-материалистическому большинству современников Андрея это было не особо интересно. А вот теория того, что вместо толпы чиновников, которые все равно ничего не делали без команды из центра, за все процессы в стране будет отвечать один, разбирающийся во всем человек, засела в головах людей крепко. Неудивительно, что с годами требования о проведении референдума по вопросу восстановления монархии в стране стали звучать так громко, что игнорировать их правящая верхушка уже не могла.

– И самое главное, это то, что подобная система ограничений должна работать, – продолжал все тот же политолог. – Мы ведь не абсолютизм здесь все-таки создаем. И не «Кондиции» Анны Иоанновны. У нас все еще будет и премьер-министр, и правительство. Человеческое правительство, прошу заметить.

У государства, активно готовившего в тот момент систему «кибернетического подспорья», оставалось лишь два пути: использовать свое легитимное право на насилие и начать подавлять в народе желание перемен, рискуя получить в ответ подъем революционных настроений или последовать старому доброму принципу «не можешь победить – возглавь». Нетрудно догадаться, какой из вариантов выбрало руководство страны и, неожиданно для всех, начало активно поддерживать проект, предложив идею передачи подобных полномочий искусственному интеллекту. Мощнейшая пиар-кампания в СМИ шла под лозунгами о том: «Кому вы готовы доверится больше? Чиновнику – такому же человеку, как и вы, или же искусственному интеллекту. Точно такому же, как тот, который уже обслуживает ваши дома, бережет вас каждый день и строит будущее в масштабах всей страны». Расчет был удачным. ИскИны, безотказно работавшие на благо общества, к тому моменту уже успели завоевать колоссальный кредит доверия у населения, а потому на референдуме по изменению конституционного строя на вопрос «Хотите ли вы, чтобы руководство страной было передано в руки искусственного интеллекта?» большинство ответило «да». И лишь немногие задавались вопросом, почему правительство так легко отпускало бразды правления, готовое передать власть машине.

Высказывание седого политолога вновь расшевелило заседание, и собравшиеся в очередной раз принялись спорить о том, какой вариант монархии будет лучше: абсолютная или ограниченная. Андрей поморщился, комната стала напоминать потревоженный улей. Так же, видимо, решил и человек, сидящий во главе.

Он постучал пальцами по столу, и у всех разом отключились микрофоны.

– Господа, все, что вы сейчас говорите, это переливание из пустого в порожнее, – негромко произнес Алексей Ольхов, – наша цель: выбрать наиболее подходящий вариант из имеющихся у нас слепков личности и предоставить его правительству для дальнейшего использования. Все остальное нас не касается и только тормозит процесс. Поэтому, пожалуйста, давайте займемся делом. А обсуждать, что, почему и как, это оставьте для нерабочего времени. Хорошо?

Все замолчали, словно дети, которых отчитал строгий родитель. Лысеющий, с вечно недовольным выражением лица, Ольхов был представителем президента, а также ученым-кибернетиком и потому, пожалуй, единственным, кто, по мнению Андрея, реально понимал цель их собраний. Другие комиссии в это время занимались переработкой законов, новым проектом конституции, реформой правительства и прочими юридическими и политическим вопросами, связанными с восшествием на престол императора. Комитет же, в котором состоял Андрей, занимался несколько иной задачей. Он должен был этого самого императора создать.

– Ну, если ставить вопрос настолько ребром, – первым подал голос все тот же седой политолог, – то я считаю, что наиболее подходящий вариант слепка – это просвещенный абсолютист вроде Екатерины Великой или же реформатор наподобие Александра Второго. Ни один другой вариант нам не подходит, если мы рассчитываем создать конституционную монархию.

После того как за идею создания ИскИна – Императора проголосовало большинство, на повестку встал следующий немаловажный вопрос. Каким должен быть будущий правитель?

Практически все искусственные интеллекты в стране, кроме самых примитивных, имели заложенное в них с помощью программного кода подобие личности. Эта личность базировалась на нескольких основополагающих параметрах, таких как возраст, пол, стиль поведения, и на множестве куда более детальных настроек, а именно типах реакции на внешние факторы и умении выстраивать логические цепочки. Теоретически подобные слепки личности должны были отражать существующий в массовом сознании архетип, чтобы людям было проще и комфортнее взаимодействовать с машинами. Так, например, медицинские искусственные интеллекты практически всегда были пожилыми врачами с приятным и ободряющим голосом, широтой взглядов и непременным «так-так-так, голубчик». Этакие «добродушные Айболиты».

Именно создание подобного слепка личности для будущего императора и было поручено комиссии, в которой состоял Андрей. Им предстояло выбрать все необходимые параметры и подготовить модель для дальнейшего использования. После продолжительных дискуссий было решено создать несколько образцов, основанных на классических архетипах, существующих в массовом сознании относительно монархов Российской империи и Московской Руси. Сильный самодержец, реформатор, успешный полководец, талантливый государственник и так далее. За основу были взяты реальные исторические личности, а чтобы избежать субъективных оценок при программировании поведенческого аспекта, были проведены исследования почерков по дошедшим до нас документам и на основе графологической экспертизы составлены более-менее точные образы характеров. Андрей во всем этом занимался исключительно технической стороной, руководя целой армией программистов, задачей которых было превратить выводы экспертов в строки программного кода.

К сожалению, после создания прототипов споры не прекратились, а лишь разгорелись с новой силой. Теперь, правда, ругались уже о том, какой из имеющихся слепков выбрать.

День коронации и перехода к монархии тем временем неумолимо приближался, и его ожидали так, как если бы в ту секунду, когда на голову нового императора водрузят корону, все существующие в стране проблемы исчезли словно по мановению волшебной палочки.

– Я здесь с вами абсолютно не согласен, – подал голос один из историков с дальнего конца стола, до этого молча перебиравший бумаги, лежащие перед ним. – Мы, и я имею в виду Россию, сейчас находимся не в том положении, когда можно говорить о реформах. Знаете поговорку «на голодный желудок о высоком не думается»? Так же и у нас сейчас. Мы имеем системы ПРО Унитарных Штатов Америки у наших границ, мы имеем притязания Британской империи на нефтяные шельфы в Северном Ледовитом океане. Мы имеем Китай, строящий мобильные крепости вдоль всего Амура. Нам нужен не реформатор. Нам нужен правитель, понимающий, что у России только два союзника: армия и флот!

И снова гул голосов заполнил помещение, превращая обсуждение в бесконечный спор. Андрей запрокинул голову и, глядя в потолок, тихо застонал.

«Боже, мы здесь сидим уже четыре с половиной часа…» – подумал ученый.

Словно прочитав его мысли, Ольхов взглянул на часы и вновь вырубил микрофоны.

– Господа, прошу минутку внимания. Я понимаю, все устали, поэтому давайте поступим так. Я объявляю тридцатиминутный перерыв на поесть и отдохнуть. Ровно в пять жду всех здесь для продолжения дискуссии. А пока подумайте вот над чем, – он обвел присутствующих взглядом. – То, что мы сейчас с вами обсуждаем, – это будущее нашей страны. И нам нужно превосходство. Мы входим в новую эпоху, в новую гонку сверхдержав, а народ хочет возвращения к монархии. Значит, нам требуется лидер, который один сможет управлять целой страной, который никогда не будет уставать и который всегда будет здоров. Который будет мудрее и умнее всех нас, вместе взятых, но при этом человечнее и моральнее. А значит, нам придется взять беспристрастный механизм и сделать его гуманным.

Ольхов замолчал, давая понять, что заседание окончено. Собравшиеся, разбиваясь на группы и негромко разговаривая, потянулись к дверям. Андрей подождал, пока основная масса схлынет, и вместе с Валентином двинулся к выходу. В отличие от своего друга, который явно пребывал в хорошем расположении духа, Андрей еле волочил ноги. Когда они вышли наружу, ученый с облегчением вдохнул свежий воздух: в качестве меры безопасности кислород в зале заседаний рециркулировался, а не подавался извне. Охранник, на столе которого лежало множество разноцветных устройств, похожих на гарнитуру с наушником, протянул Андрею и Валентину их конексусы, после чего вычеркнул фамилии ученых из голографического списка, парящего перед ним. Андрей поблагодарил его кивком и вставил прибор в ухо.

«Устанавливаю соединение… Добро пожаловать, доктор Лавров», – высветилось перед правым глазом Андрея.

Ради все тех же усиленных мер безопасности перед входом в зал заседаний все устройства связи изымались охраной.

В наушнике раздался щелчок, и приятный голос произнес:

– С возвращением, Андрей Владимирович. Я регистрирую у вас первичные признаки переутомления. Я настоятельно рекомендую вам поспать.

Андрей вздохнул.

– Спасибо, Олег, я в порядке. К тому же я все равно не могу уйти раньше времени из-за этих чертовых заседаний.

– Понимаю, – произнес невидимый собеседник. – Тогда я могу посоветовать вам выпить кофе. Черный, молотый, с двумя ложками сахара, чтобы повысить уровень глюкозы в крови. Будет неприятно, если вы упадете без чувств прямо во время работы комитета. К тому же в кафетерий на пятнадцатом этаже завезли свежую выпечку. В том числе булочки с глазурью, как вы любите.

– Спасибо за совет, Олег, – вновь кивнул Андрей, уже заходя в лифт.

Когда заслонки опустились с обеих сторон, на миг погас свет, затем включилось аварийное освещение. Через несколько секунд вырубилась связь. Сразу после нее умерла терморегуляция.

– Без единого выстрела, гады! – мрачно констатировал старший офицер охраны, поворачиваясь к Кедрову. Рот открыл: то ли собирался доложить, то ли хотел обратиться за распоряжениями, но ни того ни другого не сделал. Просто захлопнул рот.

Молодец, умница! Все, что можно доложить, видно без доклада и умещается в слово «крышка». А распоряжения… Какие тут придумаешь распоряжения? Разве что у тебя козырной туз в рукаве или способности к чудотворению.

Но просторожий кряжистый мужик с выдающимися мешками под глазами не вызывает ассоциаций со словом «чудотворец». Даже если на нем очень хороший пиджак.

Да и картежником он не был ни по жизни, ни в политике.

Поэтому старший охранник сам принялся выдумывать распоряжения для подчиненных. Надо подчиненных взбадривать, иначе морально разложатся или впадут в лень.

«Ну конечно. Истинный царь должен быть великолепен и внушать веру в то, что он вот прямо здесь, не сходя с этого места, сотворит чудо. Как бы хотелось, чтобы всеми нами правил благородный юноша. Могучий, как Саул, умный, как Соломон, и, желательно, еще и сладкопевец, как Давид… Чего не хватает? А, прекрасный еще, как… э-э-э… ну, не знаю, как Филипп IV. Ведь Филиппа IV называли Красивым, так? Или Железным королем?? Или Медным носом? В общем, что-то такое металлическое и прекрасное, ослепительно сияющее, если хорошенько начистить… Восторг в полный рост! Первый претендент, восемнадцатилетний Дима Гагарин, чистокровный Рюрикович, был именно таким. Его все любили. Пока пуля снайпера не вошла ему в висок… Хоронили в закрытом гробу – страшно же смотреть: череп раскололся надвое. Меня, любопытно, как похоронят? На синенькое лицо тоже смотреть неприятно, а я, милостивые государи, точно посинею: не от мороза, так от удушья…»

Воздуха все еще хватало, недостаток кислорода пока не чувствовался. А вот холодком уже пробирало изрядно…

Охранники, повинуясь приказу старшего, пытались вскрыть гермолюки – все равно куда: хоть на «Ольгин», хоть на планетолет, – но ничего у них не получалось.

Попробовали оживить связь. Мертвая связь немо посылала их подальше.

Стен тоннеля Кедров касаться опасался: неровен час, пальцы приморозятся, и придется отрывать их с кровью.

«Почему Диму Гагарина застрелили не чужие, а свои? Чужие еще сделают свои ходы, но Диму убили именно свои. Банально, глупо, подло, но тогда еще договорились не все, кто мог договориться».

Был бы жив Дима… то есть тогда бы это был великий государь Димитрий II Андреевич… так вот, был бы жив великий государь Димитрий II Андреевич, и Кедрову жилось бы легче и проще. Ему вряд ли пришлось бы умирать в пятьдесят лет, и тем более крайне маловероятно, что кости его упокоились бы в марсианском грунте.

«Сам же придумал… Впрочем, хоть мальчишеская мечта сбылась: на другую планету слетал! Будь она неладна».