Время вечернее. Довольно просторная комната, бедноватая, обставлена в мелко-мещанском вкусе. С правой стороны — одна дверь, слева — две. Напротив два окна на улицу. Справа в надлежащем месте стол, в других местах пара небольших столиков, на одном из них граммофон; стулья венские и мягкие плюшевые кресла. В углу слева большое зеркало (трюмо). На стенах в рамах несколько расхожих, аляповатых работ — портреты высокопоставленных особ, а также балалайка, пожарная куртка и каска.

Гануля — Янка

ГАНУЛЯ (сидит и вяжет чулок; слышен стук в дверь, которая слева, подальше от рампы.) Кали ласка! Входите!

ЯНКА (входит). Извиняйте, теточка, что так часто надоедаю вам да, видите, как-то мотошно сделалось одному сидеть, вот и пришел к вам в гости.

ГАНУЛЯ. Да что за церемонии! Можете гостить хоть каждый день с утра до вечера — мне самой веселее, потому что, хоть вы у нас недавно заквартировали, я уже считаю вас своим человеком, Только не стучите по-пански в двери, а просто входите и все тут.

ЯНКА. Спасибо вам за сердечность и ласку, хоть и сам не знаю, чем я все это заслужил. (Пауза.) Где ж это хозяин ваш молодой?

ГАНУЛЯ. Помчался в город то-сё купить. Сегодня именины его, так, может, кто случайно заглянет.

ЯНКА. Жалко, что я раньше об этом не знал. А то надо бы о подарке подумать.

ГАНУЛЯ. Э, мой сынок! Какие ноне подарки? Эта война да безвластье, или, как там они говорят, революция, похоронили те мину ты, когда люди могли подумать и о подарках.

ЯНКА. А вот, однако ж, сын ваш не забыл об именинах?

ГАНУЛЯ. Не забыл, потому что молод еще и в голове пусто. Подумайте, упразднили чиновников, остался без службы и хоть бы что, ни на грош ума не прибавилось. Только одно в голове: как это снова вернутся какие-то там его ранги и классы и всякое добро само посыплется с неба.

ЯНКА. А что ж он, по-вашему, должен делать в это чиновничье безработье?

ГАНУЛЯ. Что? Взял бы, как другие, да подучился сапоги шить или хотя бы латать. Ну латал бы, и копейка живая была б в хате, а так... (Махнула рукой.)

ЯНКА. Трудно такому благородному паничу за этакую черную работу браться.

ГАНУЛЯ. Какой там он благородный! Я сама с евоным батькои- люди деревенские. Мой покойный хозяин жил при родителях на маленьком наделе. Один еще так-сяк умещался в семье, а как оженился, дак и не хватило обоим места. Тогда мы взяли и пошли сюда в Менск шукать службы. Сперва было вельми тяжко, а потом ничего. Я стирала людям белье, а он пристроился в окружном суде: был там при вешалке и курьером. А, известно, в суде: народу всякого приходит много, да пока там кто доберется до высшего начальства, начинать должен с самого низу. Потому нужды большой мы не знали, и даже хлопца своего через всякие там науки до чиновника довели Опосля мой помер, вечный ему покой, а я осталась одна со своим Микиткой. Так что, как видите, никакого благородства немашака Янка. А я сперва думал иначе. Он же — ого! Так всегда хочет себя подать, ну ровно губернатор.

ГАНУЛЯ. Это, видно, он насмотрелся, когда служил в губернаторской канцелярии регистратором

ЯНКА. Вот оно что! Ну, это не беда. Коль он родом, выходит, из селян, то никакой работы не должен чураться, особливо должно его потянуть туда, откуда вышел — на вёску, где столько поля нетронутого лежит. И сдается мне, что его туда потянет.

ГАНУЛЯ. Не тянет его и туда, мой соколик, ой, не тянет! Старик скопил было лишнюю сотню, намерился кусочек земли с хатой купить, да не успел. А ему, своему Микитке, сколько я ни вдалбливала, чтоб справдил батькову задумку,— не послухал. Теперь ни земельки с хатой, ни грошей... А у меня уже старость на носу. Как подумаю, что беда снова прижучит, что снова доведется людям белье стирать, дак аж руки вянут от горькой печали.

ЯНКА. Э, теточка! Не так уж все плохо, как вам кажется. Устроится ваш Микитка со временем, ума-разума наберется. Он же еще молод у вас.

ГАНУЛЯ. Да, известно, молод, совсем еще молод. Оно, видно, ни к чему, этакие нарекания от родной матери, но подчас, как подступит что-то такое, дак и говоришь, и говоришь; сперва полегчает на сердце, а потом и жалеешь. Он же мое родненькое дите, да один, как тот василек в жите.

ЯНКА (в сторону). О, таких одних-единственных у нас много, да только они не васильки, а проклятый сорняк на нашей бедной земле! (Расхаживает по комнате.)

Гануля — Янка — Микита

МИКИТА (входит с покупками). О, меджду протчим, и профэссор у нас! Здрасьте!

ЯНКА. Моему квартирному хозяину низко кланяюсь! Кроме того, позвольте, пане регистратор, поздравить вас с именинами. Желаю вам надеть петлицы коллежского асессора.

МИКИТА. Благодарствую, меджду протчим, благодарствую! Вель- ми меня тешит, что вы об этом не забыли. Я б хотел, чтоб и через год мы в этой квартире проздравлялись.

ЯНКА. Об этом трудно заранее договариваться, потому как вскорости я совсем выезжаю из Менска в деревню.

ГАНУЛЯ. Как же это, пане наставник? Мы уже так к вам привыкли, что мне сдавалося, никогда не разлучимся.

ЯНКА. Там, в деревне, я нужнее, чем тут, а к тому же — я не люблю город: очень тяжелый в нем воздух.

МИКИТА (Гануле). Меджду протчим, мамаша, соорудите закуску, это ж скоро и гости соберутся. (Ставит на стол поллитровку).

ЯНКА. Эге! И поллитровка. А говорят, невозможно достать.

МИКИТА. Все можно, только осторожно.

Гануля собирает покупки.

Вот тут селедцы, вот — лучок к ним, а вот сало... а тут... меджду протчим протчим — килечки... Пальчики гости оближут.

Гануля с покупками выходит.

Янка — Микита

ЯНКА. Знатный, я гляжу, бал у вас будет.

МИКИТА. Ну а как же! В нашем чиновницком состоянии иначе не можно. Как чуть в чем замелочился, дак и почнутся всякие суды да пересуды; один станет говорить, что по службе получил понижение, другой — что в карту продулся, а третий — что сквалыга, а это — хуже нет, и так пойдет писать губерния,— не оберешься. Положение, меджду протчим, пане мой, обязывает.

ЯНКА. А вы плюнули бы на то, кто что скажет, да и жили бы по своему разумению. Притом, какое тут к черту чиновницкое положение, когда оно уже и впрямь лежит, да как еще лежит — как трухлявая колода!

МИКИТА. Меджду протчим, это оно лежит так себе — до поры, а потом вздрогнет и подымется.

ЯНКА. Жди, бабка, Петра!.. Покуда это ваше положение восстановится, вас самих черви источат. Да и объясните мне, будьте добры, кому и зачем оно надобно, это ваше из мертвых вставание? И кому какую пользу вы приносили, когда еще стояли?

МИКИТА. Мы твердо стояли на страже святого российского самовластия и обороняли местную русскую народность от инородского засилья! Вот оно что, меджду протчим!

ЯНКА. Нечего сказать — обороняли! В лапти обували, по миру пускали да в сибирские каторги вывозили. Это называется — обороняли!

МИКИТА. А что вы, новоиспеченные республиканцы — хе-хе-хе! — белорусы или как вас там... что вы рветесь оборонять? И, меджду протчим, ничего еще покуда не оборонили!

ЯНКА. Мы обороняем самих себя от вашго нашествия.

МИКИТА. А, меджду протчим, ничего не выходит: ваши сходки или там съезды разгоняют, а самих на казенный хлеб сажают. Хе-хе-хе! Разгоняют — вот и все тут.

ЯНКА. Да, разгоняют, да! Тольки думы наши и сам люцифер не разгонит — потому что мы служим великой идее освобождения,

МИКИТА. Все это дурость. Меджду протчим, идея — вельми скупая пани: ни гроша своим слугам не платит — хочет, чтоб на нее задаром работали. А у меня — хе-хе-хе! — пане профэссор, душа реальная: кто мне лучше платит, тому и служу, и чхал я на всякие идеи. У меня линия жизни прямая.

ЯНКА. Ошибаетесь, пане регистратор. Ваша линия не прямая, а кривобокая,— темная у вас линия и уже ведет вас туда, откуда не воротиться.

МИКИТА (стучит кулаком по столу). Меджду протчим... меджду протчим... вы меня обскорбляете. Я не мракобес, пане... пане директор белорусской босоты!..

ЯНКА. Простите, я немного погорячился. (Выходит в свою комнату.)

Микита — Гануля

ГАНУЛЯ (входя при последних словах Микиты). Ты снова с ним поцапался?

МИКИТА. Меджду протчим, я с ним не поцапался, а только о политике поспорил.

ГАНУЛЯ (накрывает на стол). Этими своими спорами только кровь людям портишь.

МИКИТА. Портят и они мне. Не могу ж я, меджду протчим, мамаша, набрать в рот воды и молчать, когда они нападают на мои прынцыпы жизни. Меджду протчим, я обязанный показать этим новым заводилам ихнее надлежашчее место. Нехай знают, что и мы то-сё в политике кумекаем. Окромя того, сдается мне, что от нашего квартиранта большевицким духом несет, а у меня от этого духа в носу свербит.

ГАНУЛЯ. А коли большевик, дак что? Большевик таксами человек.

МИКИТА. Может, человек, а может, и нет, потому что с нашими рангами и классами обходится совсем не по-человечески. (Пауза.) Меджду протчим, мамаша, я попрошу вас... Мне так надо... Промеж других гостей будут у меня сегодня: одна мадам, поп, исправник и один пан. Вот когда кто из них обратится к вам с каким словом, то вы старайтесь отвечать в нос и поменьше употребляйте мужицких выражений. Когда с мадамой заговорите, то не называйте ее — панечка, а мадам-синьора, когда с попом, то — не батюшка, а отец духовный, когда с исправником, то — не пан исправник, а ваше родне, а когда с паном, то — не просто пане, а — ясны пане грабе: ясновельможный пан граф. Все это здешние грата-персоны, меджду протчим, люди одного со мной светогляду и почти что одних рангов, так что хочу я, чтоб они знали, что и родня моя не ниже стоит ихней родни.

ГАНУЛЯ. Ну и гости! Откудова ты их выкопал! Они ж прежде у нас не бывали.

МИКИТА. Не бывали... не бывали... Меджду протчим, прежде была другая политично-экономичная ситуация, при какой не всюду они могли побывать, а теперека, когда ранги и классы в общей куче малость обшлифовалися, вот они, эти мои гости, и приходят к нам первыми с визитом.

ГАНУЛЯ. А нехай бы лучше не приходили, а то выкаблучивайся тут перед ними!

МИКИТА. Вы только, меджду протчим, мамаша, отвечайте, как я вас научил, а за всякими там другими церемониями я сам догляжу. Ага, еще одно: когда будете здоровкаться, то одну ногу назад отставляйте — делайте реверанс. А главное — старайтесь как можно гуще в нос.

ГАНУЛЯ (махнув рукой). В нос дак в нос!

Входит Янка.

Микита — Гануля — Янка

ЯНКА (войдя к Гануле). Вот я вспомнил, теточка, одну свою заботу и хочу попросить вашей в этом помощи. Давеча я получил из деревни письмо от моей бывшей ученицы, в котором пишет она, что с родителями своими приедет ко мне в гости. А это может случиться даже сегодня. Все бы хорошо, да беда в том, что у них нету никаких других знакомых, так что негде будет...

ГАНУЛЯ. ...Переночевать? Ну, это не беда. Можно и у нас. Кроватий, правда, лишних нету, дак вот тут на полу что-нибудь постелим, и переспят ночку.

МИКИТА. Оно так, меджду протчим, да у меня сегодня важные гости. Так, может, вашим гостям это будет не по нутру?

ЯНКА. Я постараюсь, чтоб они вам и вашим важным гостям не мешали.

Микита — Гануля — Янка — Наста

НАСТА (просовывая голову в правую дверь). Можно к вам? Микита. Пожалуйста! Меджду протчим, просим, просим! Наста (входит). Добрый вечер! Как живы-здоровы?

МИКИТА. Дозвольте познакомить: мамзэль Наста Побегунская — учитель Янка Здольник, меджду протчим, тот самый... хе-хе-хе!.. белорус, о котором я вам уже рассказывал... хе-хе-хе! Не влюбитеся только!

НАСТА (Янке). Очень интересно с вами познакомиться! Нам бы побольше таких.

ЯНКА. Благодарю за честь! (В сторону.) А нам и не интересны и без надобности такие знакомства.

НАСТА. Не могу ли я от этих панов на минутку где-нибудь спрятаться? (Показывает жестами, что должна припудриться и поправить прическу.)

ГАНУЛЯ. Можно, можно! Пойдем со мной в ту комнату. (Выходят.)

Микита — Янка

ЯНКА. И впрямь Побегунская! Кто она такая?

МИКИТА. Да так, очень милая и симпатичная, меджду протчим мамзэль. Всюду водит широкие знакомства. Имеет всегда и про все; из определенных источников определенные сведения, любит всегда и всюду, где надо и где не надо, воткнуть свои три копейки. Меджду протчим, должен вам сказать, что она первая и, видать, последняя слабость моего сердца. Сколько разов уже делал ей намеки, чтоб, значицца, отдала мне свою руку? да что-то не клеится. Когда, говорит, станете асессором, тогда выйду, а за регистратора, говорит, не хочу. И хоть ты ей из пальца высоси то асессорство, а подавай, и все тут. Да я надежды не трачу. Переменятся политичные ситуации получу от начальства свою асессорскую рангу и мамзэль Наста будет моею, потому как особа, сами видите, бойкая.

ЯНКА. Бойкая, бойкая! Только как бы вам и при изменившихся ситуациях не вылететь со своим асессорством и этой мамзэлью в трубу. (Выходит в свою комнату.)

МИКИТА. Зависть его так и разбирает, меджду протчим. (Достает из ящика стола чиновничьи знаки различия и перед зеркалом примеряет их.)

Входят Наста и Гануля.

Микита — Наста — Гануля

НАСТА. О-ей, что я вижу? Безо всяких церемоний нашему девическому сословию конкуренцию делаете: как кокетка, флиртуете с зеркалом. А еще коллежский регистратор!

МИКИТА. Дак ведь и мамзэль Наста, меджду протчим, сегодня расфуфырилась, как на бал-машкерад в Белой зале.

НАСТА. Бал балом, а с гостями встречаться придется, так почему ж немного и не подфуфыриться?

МИКИТА. Да-да, конешне! На то сегодня мои именины.

НАСТА. Да я не об именинных гостях.

МИКИТА. А о каких же еще гостях, меджду протчим?

НАСТА. Какой же вы недогадливый!

МИКИТА. Ах, уже сдогадался — вы о немцах?!

НАСТА. О ком же еще. Я из определенных источников имею определенные сведенья, что они уже сегодня будут в Менске.

МИКИТА. От черт! Только б не ввалилися на именины, а то всю обедню спортят. А там, меджду протчим, нехай приходят, это мне на руку — буду снова заседать в губернаторской канцелярии.

НАСТА. Ого! Так сразу? А я слышала от определенной особы, что немцы как приходят, первым делом направо и налево хватают всех на работы — копать окопы, а это не губернаторская канцелярия.

МИКИТА. Хе-хе-хе! Я, меджду протчим, про это знаю и загодя забаррикадировался. Глядите! (Снимает со стены и надевает пожарную куртку и каску.)

НАСТА. И что это значит?

МИКИТА. А то, что немцы пожарников на работы не берут. Ну, вот я и подумал об этом загодя и записался в Менскую пожарную дружину.

Слева слышен звонок.

Ай, гости идут! Меджду протчим, мамаша, завесьте чем-нибудь окна, может — одеялами... А я побегу встречать. (Выбегает.)

Гануля занавешивает окна. Наста вертится у зеркала. Входят Гости в истрепанных верхних одеждах, которые принимает Микита и относит в другую комнату. Поп опускает подобранные полы рясы. После приветствий Гости рассаживаются и критически разглядывают квартиру.

Микита — Наста — Гануля — Дама — Поп — Исправник — Пан

МИКИТА (суетится вокруг гостей). Милости прошу, прошу покорно! Имею честь познакомить — меджду протчим, моя мамаша. А это — мамзэль Наста Побегунская.

ДАМА (внимательно разглядывая Микиту в лорнет). Что это у вас, мусье, за убор такой оригинальный? Напоминает форму а ля- сум пожарный.

МИКИТА (оглядев себя). Мадам-синьора, вы сдогадались. Это... Как оно... это... меджду протчим, принес мне мой придворный портной для примерки, а я так увлекся наисветлейшими гостями (гости кивают), что и забыл снять. Меджду протчим, я заказал себе этот вицмундир с известной целью... Приходят немцы, почнутся балы, рауты, машкерады, а у меня вот и готов машкерадный костюм. Однако ж, извините, наисветлейшие гости,— пойду уже скину, меджду протчим.

Выходит и возвращается в чиновничьей форме со всеми знаками различия.)

ДАМА (снова наводит лорнет на Микиту). Ах, мусье! Да вы форсун: у вас мундир с галунами!

МИКИТА. А это специально для моих, меджду протчим, наиславнейших гостей: хотел принять их, как прежде принимал разных достойных особ.

ИСПРАВНИК. Тогда дозвольте и я свой мундир удостою.

Достает из кармана погоны и пришпиливает. Дама помогает. Слышен звонок. Гануля выходит и приводит с собой Аленку и Гарошку, который, входя, выбивает о ноготь пепел из люльки.

Те же — Аленка — Гарошка

АЛЕНКА (вглядываясь в писульку). Ці тут жыве дзядзька... як яго? Дзядзька Мікіта Зносак?

МИКИТА. И не дядька, и не Микита, и не Зносак, а тут живет, меджду протчим, коллежский регистратор Никитий Сносилов.

АЛЕНКА. Я... я не ведаю...

МИКИТА. А не знаете, так чего лезете в чужой дом, меджду протчим?

АЛЕНКА. Бачыце, мы з таткам шукаем нашага настаўнiка Здольніка.

ГАНУЛЯ. Ах, так бы адразу і сказалі, дзеткі. Ен тут. Зараз паклічу. (Стучит в дверь к Янке.) Пане настаўнік! Да вас госці прыйшлі.

Те же — Янка

ЯНКА (входя и здороваясь). Вось мілыя, дарагія госцікі. А ўсё думаў, ці прыедзеце сягоння, ці не. (К Гануле). Это, теточка, те самые путешественники, о которых я вам говорил: моя самая способная ученица Аленка, а это батька ее, Лявон Гарошка — наилучший хозяин во всем селе.

ГАНУЛЯ (припоминая). Лявон Гарошка... Лявон Гарошка... Які жа тэта? Ці вы не з Дуброўкі?

ГАРОШКА. Ага, мая мілая, з Дуброўкі!

ГАНУЛЯ. Ну, цяпер успомніла! Тэта ж мы блізкія родзічы: твой дзед і мая бабуля былі родныя брат і сястра. Але чаго ж мы стаім Сядайце, мае даражэнькія! Пане настаўнік, папрасеце, каб селі.

Садятся в сторонке от других гостей.

МИКИТА (отходит от своих гостей, к Гануле, в сторону). Меджду протчим, мамаша, выехали вы с этими родственничками, ак с козами на торг! Перед моими гостями всю мне репутацию спортили. Не вздумайте хоть за стол их садить.

Сразу с двух сторон звонят. Гануля порывается пойти отворять, но озадачена тем, к каким дверям ей раньше направиться.

НАСТА (Подбежав к Гануле). Вы, мадам, идите отворять ту дверь, а я отворю эту.

Выходят.

МИКИТА. Кого еще там нелегкая принесла?!

Входят одновременно из обеих дверей Восточный ученый и Западный ученый, глядя один в подзорную трубу, другой — в бинокль. Не замечают сперва друг друга.

Те же — Восточный ученый — Западный ученый

МИКИТА (гостям, когда входят ученые). Это одни из моих добрых знакомых, меджду протчим — паны ученые. Встретил намедни на Губернаторской улице: искали подлинно белорусские типы. Я сказал, что один такой тип квартирует у меня,— вот, видать, и пришли поглядеть. Меджду протчим, один из них Восточный ученый, а другой — Западный.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (столкнувшись с Западным). Черт подери!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Пся крэв![1]

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Извините, сударь!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Пшепрашам пана!

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. И вы здесь?

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. И пан ту?

Кланяются друг другу и присутствующим.

МИКИТА (здороваясь с учеными). Удачно попали, меджду протчим, паны ученые. Вон тот — хе-хе-хе! — белорус, о котором я вам говорил. (Янке) Пане учитель, это — паны ученые, которые весьма интересуются вашим — хе-хе-хе! — белорусским вопросом.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Так это и есть настоящий белорус?

ЯНКА. Ну да, пане ученый! Да не один. (Показывает на Аленку, Гарошку, Ганулю.) Вот еще один белорус и две белоруски.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (указывая на остальных). А те тоже белорусы?

ЯНКА. Да-да! Вы угадали: именно тоже-белорусы, из породы ренегатов и дегенератов.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Паньске имен и назвиско?

ЯНКА. Янка Здольник, пане ученый.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывая в блокнот, вслух). Януш Здольник. Незаводне тып Всходнё-Крэсовэго поляка з немалой дозой крви познаньско-гуральскей. Людность обэцне розкшевя сень на две галэнзи родовэ: племен бялорусинув и племен тэжбялорусинув з паходзэня рэнэгатув и дэгэнэратув. Мова ойчыста — огульно-польска, незвычайне удосканалёна, ено з велькон домешкон незрозумялых слув.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (тоже записывая в блокнот, вперемежку с Западным ученым). Иоан Сдольников. Истинно русский тип Северо-Западной области и безусловно с примесью монгольско-финской крови. Народность ныне распадается на две родовые ветви: племя — белорусы и племя — тоже-белорусы, исходящее от ренегатов и дегенератов. Родной язык — общерусский, великолепно усовершенствованный, но с большой примесью непонятных слов.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. А тэраз пан бэндзе ласкавы поинфор- мовать, як на белоруским нажечу бжми назва ойчызны вашей?

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. А теперь, сударь, скажите, пожалуйста, как на белорусском наречии звучит название вашей отчизны?

ЯНКА. Беларусь, паны ученые.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывая). Пшы баданю бялорусина высветлёно надзвычайнон особливость, а мяновите: вбрэв гисторычным, еографичным, этнографичным, лингвистычным и дыплёматычным баданём и розправом вшэхпольским, ойчызнен свои бялорусини называён Бялорусь.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывая вперемежку с Западным). При опросе белоруса выяснена необыкновенная особенность, а именно: вопреки историческим, географическим, этнографическим, лингвистическим и дипломатическим всероссийским исследованиям и трудам,— отечество свое белорусы почему-то называют Белоруссией.

Ученые прекращают писать одновременно, берутся один за подзорную трубу, другой за бинокль, оглядываются.

Пауза.

МИКИТА. Что, мусьи ученые, сеанс окончен, меджду протчим?

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Весьма вам благодарен! Мои научные исследования на сегодняшний день окончены. Честь имею кланяться!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Незмерне пану вдзеньчны естэм. Мое баданя навукове на дзень дзисейши сон закончонэ. Мам гонар пожегнать пана!

Ученые выходят, каждый в другую дверь. Микита, кланяясь, провожает их, далее — Гануля и Наста, которые тотчас возвращаются.

Те же (без ученых)

ЯНКА (проходящему мимо Миките). У вас сегодня, пане регистратор, настоящий аристократический бал, не забыли даже и об интермедии.

МИКИТА. А это, меджду протчим, что за блюдо?

ЯНКА. Не блюдо, мой пане, а такая маленькая комедия в большой трагикомедии.

МИКИТА. Не понимаю. (Идет к своим гостям.)

ЯНКА (Аленке и Гарошке). Ну, як вам гэтыя, не пры людзях будзь сказана, вучоныя?

АЛЕНКА. Мне — як мне, а татку — адно люлька звоніць аб зубы: ці то са страху, ці то з вялікай пашаны[2] да вучоных.

ГАРОШКА. Не пра мяне пісаны гэтыя вашы вучоныя - вось і ўсё тут!

ДАМА (Миките). Вы, мусье регистратор, преподнесли нам сегодня действительно приятный сюрприз этими двумя персонами, которые только что вышли. Здесь, в Менске, так трудно встретить настоящего ученого.

МИКИТА. Да-а-а, это важные ученые. Да мы не таких еще увидим, когда будет у нас в Менске, меджду протчим, университет

ПОП. Понеже есть в Менске духовная семинария, то воистину излишне обретать университет, где будет провозглашаться греховное светское учение.

ИСПРАВНИК. По-моему тоже, университет не нужен, потому что заведутся студенты, а с ними всегда столько хлопот у полиции

Пауза.

МИКИТА (Гануле). Меджду протчим, мамаша, может, дадите чего закусить — соловей одними песнями сыт не бывает.

Гануля подает закуски. Гости садятся за стол. Поп в центре.

ГАНУЛЯ (Подав закуску, обращается к Янке, Аленке и Гарошке). Калі ласка, прашу за стол.

ГАРОШКА (крестясь). Што вы, свацейка! Я — і такія важныя асобы... Яшчэ з лаўкі звалюся з перапуду. Не, не!

ЯНКА (Гануле). Мы перейдем в мою комнату, чтоб вам не мешать.

ГАНУЛЯ. О, не! Павінны сягоння тут сядзець. Як-ніяк Мікітавы імяніны. Калі не хочаце да ўсіх, то я вам сюды падам закуску.

ГАРОШКА. I гэтага, свацейка, не трэба. Калі дазволіш, то ў мяне ёсць сёе-тое ў торбе, вось мы і закусім.

ГАНУЛЯ. Рабіце, што хочаце, а толькі з хаты не пушчу! (Идет к гостям.)

ГАРОШКА достает из торбы свою закуску и раскладывает на столике.

МИКИТА (Гануле, в сторону). Меджду протчим, мамаша, я просил не приглашать их, а вы все по-своему перекручиваете. (Гостям.) Теперь, наисветлейшие гости, когда все мы уже уселися - можно и начинать. (Подымая чарку.) За здоровье достойных, меджду протчим, гостей!

ГОЛОСА. О, нет! Нет! За здоровье именинника! Виват! Ура!

МИКИТА. Благодарствую, покорно благодарствую! Только я должен у вас, меджду протчим, просить прощения за скромный' вельми скромный ужин. Теперешнее революционное завихренье, вызвавшее временный упадок рангов и классов, подкосило и экономичные подруба добробыту русской интеллигенции, так что если и скромен ужин, то не по моей персональной вине.

ДАМА. Не ужин скромный, а вы, мусье Сносилов, очень скромный. Теперь такую закуску можно увидеть только у весьма высокопоставленных особ.

ПОП. В нынешние времена даже его преосвященство воззавидовал бы сим блюдам.

ПАН. Ох, времена, времена! Веселей жили наши отцы.

ИСПРАВНИК. Да что отцы? Я сам как жил? Фю-фю!

ДАМА (допивая водку). А напиток ваш, мусье Сносилов, чудесный — просто амброзия.

МИКИТА. Мадам-синьора, вы сдогадались! Так оно и есть: самая натуральная амброзия знаменитой тутошней фирмы — а ля самогонка, доставленная мне с винных складов «Пилип и К°».

ГАНУЛЯ (Даме). Панечка... Мадама музей! Кали ласка, вот этот даликатный кусочек еще!..

ДАМА. Мерси, мерси, мадам!

МИКИТА (Гануле, в сторону). Меджду протчим, мамаша, не мадам музей, а мадам-синьора... Разве ж это трудно? Да в нос, в нос! (Гостям.) А теперь, высокочтимые гости, подымем тост за наших наймилейших мадамов и мамзэлей.

ГОСТИ. Виват! Пусть цветут наши цветы, наша радость! Виват! Ура!

ПОП. Разверзлися врата адовы, и сам антихрист со своим сонмом святой Русью завладоша, ежели созерцать все творимое ныне.

ИСПРАВНИК. Ни полиции, ни полицмейстеров!

ПАН. Ни имений, ни поместий!

ДАМА. Ни раутов, ни журфиксов!

МИКИТА. Ни рангов, ни классов, меджду протчим!

НАСТА. А по-моему, что-нибудь, да есть. Есть, например, свобода: что хочу, то и делаю. Взять хотя бы семечки: кто когда до революции в Менске лузгал семечки? Никто! А теперь все и всюду — и дома, и на улице, и даже в театре лузгай себе да лузгай, шапку на уши натянув...

ГАНУЛЯ (Попу). Батюшка духовой, святой угодник. Кали ласка, вот еще этот кусочек, потолще.

ПОП. Благодарствую, матушка, благодарствую!

Ми кит а (Гануле, в сторону). Меджду протчим, мамаша, не святой угодник, а отец духовный... (Гостям.) Теперь я, высокие гости, предлагаю тост...

НАСТА. Нет-нет! Я теперь тост предлагаю. За немцев. Да здравствуют немцы!

ГОЛОСА. Да здравствуют! Виват! Ура!

Неприятная пауза. Все переглядываются между собой.

ДАМА. Может, дорогие хозяева позволят нам встать?

ГАНУЛЯ. Коли ласка! Извиняйте тольки за недохватку в еде.

ГОЛОСА. Сыты!.. Весьма сыты!., спасибо! спасибо!..

Выходят из-за стола, рассаживаются.

ПОП. Не время ли подумать нам и о ложе в очаге домашнем.

МИКИТА. И совсем еще не время, меджду протчим, наисветлейшие гости, вот отодвинем стол и...

ДАМА. ...Потанцуем, мусье Сносилов?

МИКИТА. Мадам-синьора, вы сдогадались.

ДАМА. А вы, мусье регистратор, мою слабость угадали. Я умираю без танцев.

МИКИТА. Ах, как я рад! Мусьи, вы согласны?

ГОЛОСА. Согласны! Согласны!

ДАМА. А как с музыкой?

НАСТА. А граммофон на что?

МИКИТА. О, нет, нет! Только не граммофон. Очень он кричит, а я человек осторожный, меджду протчим.

ГАНУЛЯ. Дык на балалайке, сынок, сыграй: голос у ней тихий Микита. Я ж и сам хочу потанцевать! Может, попросим кого?

ГАНУЛЯ. Я попрошу нашего дядьку белоруса — он умеет. Наста. Нет, мадам, лучше я попрошу. Я из определенных источников знаю, что белорусы податливый народ. (Берет балалайку и подходит к Янке.) Сябра белорус, сыграйте нам.

ЯНКА. Охотно. Хоть раз попляшете и вы под мою дудку.

Играет вальс. Танцуют: Микита — с Дамой, Исправник — с Настой, Пан — с Ганулей. Поп, Гарошка и Аленка не танцуют. Вальс с фигурами, без шаржа, немного унылый.

ДАМА (по окончании танца, Миките). Вы, мусье регистратор настоящий артист в вальсе. Я очарована вашими виртуозными «па». Микита. Мадам-синьора, вы слишком ко мне милостивы. Если и выходит у меня такое-сякое «па», то должен быть благодарны^ нашему с Юровской вулицы танц-классисту Гречанину. У него я окончил курс этих наук.

ДАМА. Я заметила сразу, что вы прошли хорошую школу.

Пауза.

ИСПРАВНИК. Выражаясь современным языком, предоставляя себе слово и вношу пропозицию прекратить прения и без резолюций разойтись по домам.

МИКИТА. Я протестую, меджду протчим!

ДАМА. Мусье Сносилов, нас большинство.

МИКИТА. Сдаюсь, только не большинству, а вашему одному голосу, мадам-синьора.

Гости подымаются, надевают поданные Микитой пальто. Поп вновь подбирает полы рясы, чтобы казаться светским лицом.

МИКИТА. Мадамы и мусьи! Мы с мамашей, меджду протчим, вас немножко проводим. (Выходят).

Янка — Аленка — Гарошка

АЛЕНКА (прыснув со смеху). Ха-ха-ха! Ну і панскае ігрышча! Ха-ха-ха!

ГАРОШКА (вынув изо рта люльку). Цьфу! Няма на іх доугай пугі[3].

ЯНКА. А дзядзька здорава іх сваёй люлькай падкурываў! Аж насамі круцілі ды чыхалі.

ГАРОШКА. А як жа іначай з гэткімі? Выкурываць іх, выкурываць! Жаль толькі, што маці гэтага імянінніка ў гэтакую кампанію ўпуталася.

АЛЕНКА (с наигранным сожалением). Не ляжыць у таткі сэрца да іх, ой, не ляжыць!

ЯНКА. Цікава, да каго ж у цябе, Аленка, сэрца ляжыць?

АЛЕНКА. Вы ўжо аб гэтым павінны ведаць з майго пісьма.

ЯНКА. Ага-ага: да навукі і навучання.

АЛЕНКА. Да навукі і навучання! Вучыцца і навучаць, навучаць і вучыцца. Вось да чаго маё сэрца ляжыць.

ЯНКА. Не была б то мая найлепшая вучаніца!

АЛЕНКА. Ды яшчэ, як вамі было сказана, беларускага роду. Ха-а-ха! Перахваліце мяне, пане настаўнік. Ды ведаеце, што... як...

ЯНКА. Не, не ведаю.

АЛЕНКА. Няможна перабіваць, пане настаўнік, як хто іншы гаворыць.

ЯНКА. Ого! Мы такія сур’ёзныя сталі!..

АЛЕНКА. Дык вось што. Як паехалі вы з Дуброўкі, я ў шапку не спала і паехала ў Вільню!

ЯНКА. Аж у Вільню!

ГАРОШКА. А так, аж у Вільню, пане настаўнік.

АЛЕНКА. Там праслухала настаўніцкія курсы, і цяпер я — ваш таварыш: таксама настаўнік!

ЯНКА (шутливо). Вельмі рад пазнаёміцца з новым канкурэнтам маёй прафесіі.

АЛЕНКА. А цяпер я хачу вучыцца на курсістку, потым на доктара…

ЯНКА. А далей?

АЛЕНКА. Далей... не ведаю. Ды якраз для гэтага мяне татка і Менск да вас прытарабаніў.

ЯНКА. Адно трохі не ў час[4].

АЛЕНКА. Не ў час?

ЯНКА. Ага! Гэтыя новыя акупанты ды іншыя згрызоты[5] не дадуць табе спакойна работаць у Менску. На маю думку, найлепей гакуль што ехаць на вёску[6] і там прывучаць да навукі людзей і самой ад іх вучыцца. I я таксама выязджаю на вёску.

АЛЕНКА. I вы? Ну што ж, на вёску дык на вёску! Дажэ хоць у пекла, калі вы скажаце...

ЯНКА. О, у пекле вельмі горача! Значыцца, згода[7]?

Ален к а (подавая руку). Згода!

ЯНКА. Не адкладваючы справы ў доўгі мех, лахі пад пахі[8] ды шічэ заўтра — марш на свежы воздух!

АЛЕНКА. I кніжак з сабой набяром?

ЯНКА. Набяром!

АЛЕНКА (как бы стесняясь, опустив глаза, тихо). Але толькі — беларускіх, дзядзька настаўнік!

ЯНКА. Аб іншых і гаворкі быць не можа.

Короткая пауза.

ГАРОШКА (Аленке). А ты, сарока, калі ўжо адсакатала сваё, аддала б пану настаўніку тое, што прывезла.

АЛЕНКА. Я стыдаюся...

ЯНКА. Мабыць, нешта надта брыдкое[9]?

АЛЕНКА. I зусім не брыдкое, а дажа, як цётка Агата сказала, дужа прыгожае. Самі тэта скажаце. (Достает из мешка красиво вышитую рубаху и самотканый узорчатый пояс и подает Янке, говорит серьезно). Прыміце, калі ласка, дзядзька настаўнік, тэту драбніцу[10] ад сваёй шчыра вам удзячнай і адданай вучаніцы. З нашага лёну тэта рубаха і з нашай воўны[11] гэты пояс. А сама я сваімі рукам! ад шчырага сэрца для вас выткала і вышыла.

ГАРОШКА (подавая новую, деревянную, с большим искусством сделанную ложку). А ад мяне прыміце вось гэта... 3 сваёй яблыні і сваімі рукамі зрабіў.

ЯНКА (растроганно). Дзякую, ад усёй душы дзякую! Не ведаю, чым і заслужыў гэткую ласку?

Входят Микита и Гануля.

Те же — Микита — Гануля

МИКИТА (веселый, насвистывает и напевает). Радуйся, вселенная! Объявляю всем, всем, всем: немцы оккупировали, меджду чим, Менск!

ЯНКА. Ну и черт с ними!

МИКИТА. И совсем не черт, пане — хе-хе-хе! — белорус. (Напевает.)

(Увидев подарки.) Меджду протчим, что это у вас, пане профэссор Янка. Настоящая рубашка, настоящий пояс и настоящая ложка. Гануля. Якія ж прыгожыя!

МИКИТА. Это, получается, и вы сегодня именинник?

ЯНКА. А и правда, именинник, только с другой планеты.

Звонок. Гануля выходит и возвращается со Спичини.

Те же — Спичини

МИКИТА (почтительно кланяясь). Мое нижайшее почтение, мусь профэссор! А я думал, что вы сегодня уже не придете.

СПИЧИНИ. Дела задержали. Зато мы сегодня попозже позани маемся.

ЯНКА (Гануле, в сторону). А это что еще за поздний гость?

ГАНУЛЯ. Это не гость, а нейкий важный даректар[12]. Учит Микитку по-немецки гергетать. Кто он родом — толком не знаю. Но сам он говорит, что немец, люди говорят, что итальянец, а мне сдается что он просто, как и мы, тутэйший.

МИКИТА (Гануле). Меджду протчим, мамаша, опорожните стол — нам надо поскорей за «уроки».

Гануля убирает со стола, затем стелит Гарошкам постель на полу. Выходит в другие комнаты.

ЯНКА (Алеше и Гарошке). А мы, пакуль яны будуць вучыці свае «урокі», пойдзем у мой пакой.

Выходят.

Микита — Спичини — Гануля

МИКИТА (разложив на столе толстые словари). Меджду протчим» я готов, мусье профэссор.

СПИЧИНИ. Можем приступать, мусье регистратор. Вчера мы слегка прошли отдел приветствий, сегодня должны их повторить более основательно. Как вы поздороваетесь, встретив немца?

МИКИТА. Гута морген, герр германиш!

СПИЧИНИ. Хорошо! А теперь, как вы поздороваетесь, встреть немку?

МИКИТА. Гута тахт, балабоста прусиш!

СПИЧИНИ. И совсем не балабоста, а фрау... Повторите: фрау, фрау, фрау!

МИКИТА. Фраву, фраву, фраву, фру, фруву... Фраву-ву...

СПИЧИНИ. Хорошо! А как вы поздороваетесь, встретив вот такую... (показывает) маленькую немчуру?

МИКИТА. Шабас гут, герр киндер фатерлянд, меджду протчим!

СПИЧИНИ. Ой, куда вы заехали, куда вы заехали?! Только не шабес, а... (Далекий стук в дверь слева. Спичини, вскочив.) Кто-то или что-то, кажется, где-то вроде бы стучит?

МИКИТА. А правда, меджду протчим, стучит. Может, это уже герр германиш?

СПИЧИНИ. Всякий стук меня нервирует; не могу спокойно вести лекцию. Пока что честь имею кланяться. Завтра мы изучим приветствия наоборот. (Хватает шапку и исчезает в дверях справа.)

МИКИТА (вслед Спичини). До приятной встречи. (Гануле.) Меджду протчим, мамаша, сдается, и взаправду немец стучится, потому как дуже деликатно. Идите откройте двери и немного придержите его, покуда я переоденусь, а то, чего доброго, пришел на работу гнать.

Выходят оба. Пауза.

МИКИТА (возвращается переодетый в пожарника, в каске, с топором у пояса и всякими железяками для лазания по столбам. Становится в позу и напевает.)

Входят Гануля и Немец в военной форме.

Микита — Немец — Гануля

МИКИТА (берет под козырек и низко кланяется). Гута морген, герр германиш. (В сторону.) Глянь, и немцы одеваются в форму а ля пожарник, это — чтоб не хватали, видно, их самих на работы.

НЕМЕЦ. Нельзя ли у вас попросить в эту манерку немного воды?

МИКИТА (в сторону). Какой же холеры ради я столько потел над шпрехендойчем, когда они лучше нас самих шпрехают?! Да, видать, это мне мерещится или он прикидывается, что умеет по-нашему. (Немцу.) Зихензиш... Минутку... зиш... (В сторону.) Гляну в словари, как ему отвечать. (Листает словари.) Можно... можно... сколько хочете... хочете... хочете... воды... воды... Нету этого! Чтоб их перун спалил — такие словари! (Немцу.) Киндер фравуву, меджду протчим, фатерлянд, герр германиш. (Показывает жестами, что нальет ему воды).

НЕМЕЦ (подойдя вплотную к Миките и приглядываясь к его форме.) О-о! Что я вижу? Рихтиг русский генэраль? (В сторону.) А дурня из себя строит, чтоб от плена отвертеться. (Берет под козырек.) Ваше превосходительство! Я должен как верный немецкий солдат взять вас в плен, потому что вы есть русский генерал.

МИКИТА (перепуганный). А-я-яй! О-ей! Куды ж мне деваться? Во, меджду протчим, попался, что тебе тот паршивый пес в колодец. Как же ему втемяшить, что я не генерал, а коллежский регистратор? Пошукаю еще спасенья в словарях. (Листает словарь). Генерал... генерал... пожарная команда... О-ей! Моя ты босая команда!.. Нету в словаре. Где этот Спичини? Какая нечистая сила его унесла в такую опасную для меня минуту? О-ей! А-я-яй! Под монастырь подвел со своей наукой, этот герр профэссор! О-ей! О-ей!

НЕМЕЦ. Я жду, ваше превосходительство.

МИКИТА. Рихтик, рэхт, меджду протчим, шабас гут, фрау фатерлянд... Сейчас, сейчас! А-я-яй! А-я-яй! А спасенья ни от кого, избавленья ни от кого! Заберет в плен, в немецкий плен, и живи ты как хочешь!

ГАНУЛЯ (в отчаянии, Немцу), А мой же паночек, а мой же немчик! Не забирай у меня последнего Микитку.

МИКИТА. О-ей! О-ей! Что будет, то будет, поспробую заговорить с ним по-нашему, может, поймет. Мусье немец. Ясновельможный немец! Я не генэрал, а только пожарная команда... Пожарник Менской меджду протчим, пожарной дружины — докумэнт имеется на это с печатью. Видите, я только пожарник. Чтоб мне с этого места не сойти, если я генерал!

НЕМЕЦ. Не могу поверить, ваше превосходительство! Всегда генералы говорят, что они не генералы, если ихнее генеральство начинает им самим боком вылазить. А потому — прошу в плен!

МИКИТА. О-ей! О-ей! И понял, и не поверил. Силком делают, генералом! Чтоб тебе к черту в пекло провалиться, моя ты пожарная команда! А-я-яй. А-я-яй!

ГАНУЛЯ (мечется по комнате, заламывая руки). Матачкі мае родныя, бацечкі мае хрышчоныя! Што тэта робіцца? Садом і Гамор: (Стучит в дверь к Янке). Пане настаўнік! Дзядька беларус! Ратуйце! Немец Мікітку ў палон цягне!

Входят Янка, Аленка, Гарошка.

Те же — Янка — Аленка — Гарошка

МИКИТА (став перед Немцем на колени). О-ей! Гер германец киндер фатерлянд, балабосточка мой ненаглядный! Не губи моей же лодости — не бери в плен! Больше никогда не буду генералом!

ЯНКА (услышав эти мольбы). В чем дело?

МИКИТА. О-ей! О-ей! Мусье немец сделал меня, меджду протчим генералом и хочет взять в плен, а я не хочу быть генералом и не хочу в плен идти. О-ей! О-ей! Пане учитель, батька белорус, вызволяй от египетской неволи!

ЯНКА (отводя Микиту в сторону). Дайте ему три рубля —он отвяжется.

МИКИТА. Дам десять, только ратуйте, меджду протчим! (Ощупывает карманы.) Ой, деньги осталися в регистраторских «меджду протчим». Одолжите мне до завтра. (Янка дает ему деньги, Микита подходит к Немцу, становится на одно колено и протягивает ассигнацию), Вот вам, ясновельможный мусье немец, гер германиш, пока что контрибуция, завтра отдам аннексию, а там, когда не хватит, женок, детей заложу, меджду протчим, мамашу, тольки дайте передышку, не тяните в плен!

НЕМЕЦ (пряча деньги). Заговорили бы сразу таким языком, ваше превосходительство... (Отдает честь и выходит).

Те же, без Немца

МИКИТА (срывая с себя и бросая поочередно на пол пожарные атрибуты). К черту пожарную команду! К черту пожарную карьеру! (Швыряет на пол словари). И немецкое шпрехен к черту! И немецкая губернаторская канцелярия к черту! С завтрашнего дня займуся свободной профессией — буду на Койдановской вулице торговать немецкими рублями!

Гануля подбирает с пола разбросанное. Аленка то и дело прыскает со смеху. Янка насмешливо качает головой. Гарошка попыхивает люлькой и сплевывает.

Занавес

Поздняя осень. Холодно. Вечереет. Место действия — часть Кафедральной площади, иначе «Брехаловки», вблизи Койдановской улицы; вид напротив — башня с часами. На площади сколько-то облетевших деревьев, несколько садовых скамеек. Во время действия проходят по площали то туда, то сюда разного вида граждане и гражданки и играют то лира, то шарманка. Когда подымется занавес, первым проходит справа налево Лирник с лирой, а затем Шарманщик с шарманкой, Несколько бывших пани, стоя рядом, продают всякое барахло. Неподалеку от них такое же барахло продает Гануля.

Гануля — Микита

МИКИТА (в выцветшем чиновничьем осеннем пальто с поднятым воротником, с зонтиком входит справа; Гануле). Меджду протчим, мамаша, продали что-нибудь или нет?

ГАНУЛЯ. А ни на иголочку. Словно кто заколдовал. (Указывая на соседок). У этих таксама никто ничего не купил.

МИКИТА. Несчастливым для торговли и мне сегодняшний день выпал. Хоть бы смеха ради кто марок спросил. «Русские,— говорят — давай, а немецкие, говорят, меджду протчим, немцу продай. А где тут того немца споймаешь, когда — по слухам — чуть не все уже из города вышли. (К проходящему гражданину). На минуточку, пане мусье! Хочу вам кой-что предложить.

Гражданин задерживается.

Может, будет пан ласков купить у меня марки?

Гражданин иронически и с подозрением смерил его взглядом и пошел.

ГАНУЛЯ (проходящей гражданке). Панечка, купите у меня бусы, а может, дамский несессер, а может, вот это — все за полцены отдам, все за полцены. (Гражданка посмотрела-посмотрела и пошла восвояси. Гануля Миките). От так все они: поглядел и пошел, поглядел и пошел.

МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, я вам не один уже раз говорил и еще говорю: у вас совсем нету торговой жилки, у вас не хватает даже сметки в торгово-промышленных делах, коей требуется от продавца определенный навык в познании душ купляючего и его гражданского и социального положения. И вот, например, меджду протчим, вы только что предлагали: «Купите, за полцены отдам, за полцены». Разумеется, каждый подумает, что у вас совсем никудышный товар, какой и за полцены лучше не куплять. Таксама между купляючими надо выделять ихние ранги и классы — обязательно; а вы, как, например, только что, не разглядевши толком, кто мимо вас проходит, кричите просто с моста: панечка, меджду протчим! А по-моему, совсем не панечка, а самое меньшае — мадама, а может, даже и мадам-синьора.

ГАНУЛЯ. Ды какая она там мадама? Просто нейкая... нейкая...

МИКИТА. А хоть бы даже, меджду протчим, и такая нейкая. Все равно. В торгово-промышленных отношениях мы должны делать вид, что она и не такая, и не нейкая. Для нас одно важно: чтоб товар купляли, чтоб товар не залеживался. (Пауза). Меджду протчим, мамаша вижу, что, окромя всего протчего, сегодня вдобавок нейкий исключительный день и вам никакой торговой сделки, похоже, провести уже не удастся. С той причины идите с товаром домой и готовьте ужин, а я остануся еще тут. Думаю, что мне повезет споймать, меджду протчим, какого немца и всучить ему его марки.

ГАНУЛЯ (собирая барахло). Только стерегися, сынок, чтоб он вздумал тягнуть тебя в полон и при отступлении, как тогда — при наступлении.

МИКИТА. Не журитеся, меджду протчим, мамаша,— я завсегда найду выход с наихужейшего критичного положения. Да и просил же я вас, мамаша, не напоминать мне об этой трагедии моей жизн,

Гануля собирается уходить.

Ага! Коли встретите профессора Спичини, то напомните ему, что я его жду на практическую лекцию по ораторскому искусству, вот только схожу на минутку на Койдановскую улицу послухать, как там стоит курс на валюту.

Гануля, а за ней Пани со своими манатками выходят. Вскоре входят Янка и Аленка.

Янка — Аленка

АЛЕНКА. Мы угаварыліся тут пачакаць майго татку?

ЯНКА. Ага, тутака. Пакуль прыдзе, можам мінуту пасядзець.

АЛЕНКА (присев на лавку, после паузы). Як вы заўсёды, дзядзька настаўнік, мудра гаворыце, ажно мяне страх бярэ! Вось, ідучы сюды сказалі, што мы павінны дабівацца, каб быць гаспадарамі не толькі над сабой, але і над сваёй воляй.

ЯНКА. А як іначай, Аленка? Якімі б раскошамі матэрыяльнымі нас ні надзялялі, ніколі яшчэ не будзем шчаслівы, пакуль чужая воля будзе гаспадаром над нашай воляй. Каб гэтага не было, мы павінны растаптаць, знічтожыць даўгавечную ману[13], якая вучыць, што мы і ёсць мы, што мы нейкае нешта, якое абы накарміў, як скаціну, дык і сіта будзе. Мы павінны душу нашу народную выявіць у сваім «я», сваёй самабытнасці і смела дабівацца свайго неадымнага права самім распараджацца гэтым сваім «я».

АЛЕНКА. Але цярністы шлях павінна прайсці душа народная пакуль збавіць тэта сваё «я» ад чужой няволі.

ЯНКА. Паглядзі, Аленка, на Менск! Тут калісь — як сказана нашай песні аб паходзе Ігара,— продкаў нашых галовы снапамі ў таку клаліся, душу ім ад цела веялі, а чырвоныя берагі Нямігі не зернем былі пасеяны, а касцямі гэных жа продкаў нашых. З гэтага бачым, што яны за нешта біліся, калі пад сценамі роднага гнязда косці свае пасеялі... А уміралі, відаць, са славай, бо ў песні іхняй ўміранне засталося вечна жыць. А ці ж увекавечыць песня змаганне[14] і ўміранне патомкаў? Не! Бо мы змагаемся і уміраем за чужое.

АЛЕНКА. Шмат[15] хто і з нас ужо змагаецца і умірае не за чужое, а за сваё, а песня пра іх ужо не забудзе.

ЯНКА. Тэта адзінкі, мілая Аленка. А душа агульнаграмадская яшчэ дрэмле.

АЛЕНКА. Скіне сваю дрымоту і душа. Абы толькі гэтыя адзінкі што ўжо змагаюцца, больш ясных паходняў[16] распалілі і асвяцілі сцежкі для паўстаючай грамады.

ЯНКА. Што ж, можа, і праўда твая, Аленка. Мы як бы пачынаем ужо раскрывать вочы і паўставаць проці той паганай маны, што мы не ёсць мы. Але яшчэ хістаемся то ўправа, то ўлева. Яшчэ ясна азначальнай мэты[17] не можам сабе ўявіць. А мэта ў нас адна: калісь амерыканцы, змагаючыся з Англіяй за сваю незалежнасць, напісалі на сваім сцягу несмяротныя словы: «Амерыка для амерыканцаў». I гэта памагло: сягоння Амерыка вольная. Павінны пайсці і мы па яе слядох і напісаць агністымі рунамі[18] на сваім сцягу: «Беларусь»...

Входит Микита.

Янка — Аленка — Микита

МИКИТА (Янке, подходя к нему при последней фразе и не узнавая его). Пане мусью, может, вам марки нужны? (Узнав.) Ах, это вы, меджду протчим, пане профэссор!

ЯНКА. Вот неожиданная встреча. Как поживаете, пане регистратор?

МИКИТА. Благодарствую, меджду протчим. Так себе. Ничего.

А что вы тут делаете?

АЛЕНКА. Мы прыехалі татку з палону вызваляць. Бачыце, немцы яго ў абоз пагналі, дык мы, баючыся, каб яго ў Няметчыну не загналі, паехалі ўслед на дапамогу. То ж у мяне адзін татка на цэлым свеце, павінна ратаваць!

МИКИТА. Да-да! Было б нехорошо, ежели б свезли куда-то последнего, меджду протчим, батьку.

ЯНКА. А что вы тут поделываете, пане регистратор: марки людям раздаете?

МИКИТА. Меджду протчим, не раздаю, а продаю, а это две большие разницы. Да, как я вижу, вы еще не знаете, что я для создания себе новой карьеры покинул чиновничество и перешел на свободную профэссию.

ЯНКА. Что ж это, по-вашему,— торговля на Койдановской бирже валютой — свободная профессия?

МИКИТА. А почему бы и нет? По-моему, совсем свободная. Вот хоть судить по тому, что, когда я перешел на нее, дак почувствовал себя вольной птицей. Меджду протчим, с малых лет меня тянуло к торговле и свободе.

ЯНКА. Разве что к свободе торговли совестью и честью. Микита. Меджду протчим, дядька белорус, вы меня обскорбляете!

ЯНКА. Извините, пане регистратор, может, я немного и ошибся. Микита. Меджду протчим, не немного, а очэнь. Но меня недоброжелательные разговоры завидушчых людей мало волнуют. Назло им вскорости перехожу еще на одну свободную профэссию.

ЯНКА. Интересно — на какую?

МИКИТА. Буду оратором.

ЯНКА. Вы — оратором? Ха-ха-ха? Ха-ха-ха!

МИКИТА. Меджду протчим, ничего тут смешного нету. Не сегодня-завтра приходит новая власть, а с нею такая политическая ситуация, при которой способный оратор сможет как сыр в масле кататься.

ЯНКА. Но вы, пане регистратор, рехнулись! Ваши дикие — скажу черносотенные — убеждения и новая политическая ситуация. Едва вы залезете на трибуну ораторствовать, вам эта новая ситуация такую взбучку задаст, что и своих не узнаете. О, нет! Эта свободная профессия не для вашего регистраторского светогляда.

МИКИТА. Не понимаю, при чем тут мой, меджду протчим, тогляд? Можно иметь светогляд один, думать другое, говорить третье, а делать четвертое, как учит мой герр профэссор Спичини. И я постановил в своей ораторской профэссии крепко держаться этой мудрости.

ЯНКА. Боюсь, что эта мудрость приведет вас к получению квитка на свободное место в Менском остроге.

МИКИТА. Меджду протчим, таких невеселых результатов и быть не может. Оратор, имея каждый раз напоготове отшлифованный практикой язык, завсегда умудрится выпутаться из беды.

АЛЕНКА. А чаму б вам, пане Нікіцій, замест коўзання[19] па слізкіх і небяспечных[20] для вашай асобы пуцявінах, не заняцца чым-небудзь болей рэальным і грунтоуным[21]? Напрыклад, вы болей прынеслі б для сябе і для грамадзянства карысці[22], каб узяліся... . хоць бы...

ЯНКА (перебивая). ...на Комаровке коз пасти? А почему б, в самом деле, и нет. Профессия чистая и, разумеется, свободная.

МИКИТА. Меджду протчим, мусье белорус, такая свободная профэссия не вяжется с моей рангой коллежского регистратора.

ЯНКА. А жаль, очень жаль. Лучше быть хорошим пастухом, чем недопеченным регистратором или оратором.

Входит Гарошка.

Янка — Аленка — Микита — Гарошка

ГАРОШКА (он попыхивает люлькой, в руках у него кнут). Добра, што застаў вас! Я ўжо ўсё сваё зрабіў, і можам ехаць дамоў. (Увидев Микиту.) I вы тут, ды яшчэ з парасонам[23]?

МИКИТА. Как видите! Меджду протчим, что вы тут, пане добродею, делаете с пугой: пасете кого?

ГАРОШКА. Ага! Збіраўся пасвіць тутэйшых чынадралаў, а не ўспеў,— прыйшлося выганяць з Менска абекубандаў.

АЛЕНКА. Не абскубанды, тата, але акупанты.

МИКИТА. И вы, видать, еще одно перепутали: сдается, немцы собирались вас выгоняць, прихватив с обозом...

ЯНКА. Дядька Гарошка ничего не перепутал. Все равно он прав: оккупанты дали драла, а он остался.

АЛЕНКА (глянув в сторону). А тэта што за такія пілігрымы брыдуць сюды?

МИКИТА (глянув). Это, сдается, мои бывшие именинные гости.

Входят гуськом с котомками за плечами и с посохами в руках: Дама, Поп, Исправник и Пан.

Те же — Дама — Поп — Исправник — Пан

МИКИТА (здоровается, с ужимками). Кого я вижу, меджду протчим!

чим. Какая милая, нежданная встреча! Не медведь ли в лесу сдох? Целую ручки, мадам-синьора! Отцу духовному моя сыновняя всепокорность! Вашеродие, примите смиренный привет! Мое нижайшее почтение, ясновельможный пане граф! Садитесь, коли ласка, садитесь!

Прибывшие садятся.

ПОП. Ох, делеса — чудеса! Прегрешения наши неисчислимы. Навождяху оне на себя возмездие необозримое.

МИКИТА. Куда ж это, позвольте спросить, мадам-синьора и мусьи, меджду протчим, свои персоны направили?

ИСПРАВНИК. Временно отступать пришлось. Эвакуируемся туда — на Запад, где сердцу уютней и груди вольготней дышится.

ДАМА. Временно переношу свою филантропийную деятельность на территорию...

МИКИТА (перебивая). ...бывших наших врагов — германов, мадам-синьора?

ДАМА. Мусье регистратор, вы догадались!

ГАРОШКА (Пану). Значыцца, паны, даецё лататы?

ПАН. Ага, приходится, только пускай там ваша вёска на мое добро не зарится, а то как вернусь...

МИКИТА (перебивая). И все это, меджду протчим, революция натворила.

ЯНКА. Что, кусается? Вы, видно, хотели бы и с печи свалиться и лоб не расшибить? Революция, мои паны, не тетка — по головке этаких своих приятелей не гладит.

ДАМА. Мусье белорус, вы, насколько я понимаю, наполнены веяниями нового времени и принадлежите, должно быть, к новой партии стоиков, которые не желают эвакуации и остаются на месте?

ЯНКА. Желает эвакуации в нынешнее время только тот, у кого либо совесть нечиста, либо он тут сбоку-припеку, ровно сорная трава на селянской грядке.

ДАМА (Миките). А вы, мусье регистратор, если принять во внимание доводы мусье белоруса, очевидно, не намерены здесь оставаться и пойдете нашим путем?

МИКИТА. Мадам-синьора, вы не сдогадались: я, меджду протчим, остаюся. Как истый русский патриот, я принужденный пока что стоять тут на страже своих ранговых и русско-истинных интересов. Хоть, может, рискую даже своей, меджду протчим, персоной, однак миссию свою должон стойко выполнять.

ЯНКА. Сдается мне, пане регистратор, вы так запутались в своих рангах, классах и свободных профессиях, что уже не способны к исполнению какой бы то ни было миссии — даже родной вашему сердцу истинно русской!

МИКИТА. Меджду протчим, не забывайте, пане белорус, что я наиспособнейший ученик академиков Скринченки и Солоневича. Окромя того, нас отец Пуришкевич, бывши тут, в Менске, заметил и, уезжаючи, на эту миссию благословил.

Пауза.

ГАРОШКА (Попу). А вы, бацюшка, таксама з імі (махнув кнутовищем) туды — у прочкі[24]?..

ПОП. Нет, чадо мое. Аки пастырь, я должен остаться при агнцах своих, я только провожаю сирых сих, дабы их напутствовать на путь неведомый.

ИСПРАВНИК. Однако ж, господа, нам уже пора в дорогу. Враг не дремлет и уже близко: может отрезать нам все пути к отступлению.

ГОЛОСА. Да-да! Правда! Время уже!

МИКИТА. Погостили б, мадам-синьора и мусьи, еще хоть минутку!..

Дама, Поп, Исправник и Пан встают, раскланиваются и гуськом выходят в сторону, противоположную той, откуда пришли.

ПОП (направляясь следом за уходящими, показывая на них Аки птицы небесныя, отлетающи на зимнее время в жаркия страны. Да хранит их в странствии матерь неопалимыя купины и матерь крупицкая!

Микита — Янка — Аленка — Гарошка

МИКИТА (когда «пилигримы» вышли). Ах, совсем из голов вылетело предложить им купить у меня марки! Наверно ж, с «царскими»[25] эвакуируются.

ЯНКА. Это точно. Они, как истинные патриоты, с «царскими» і расстаются.

МИКИТА. Вы, пане наставник, как мне сдается, что-то недолюбливаете нашу чистую интеллигенцию.

ЯНКА. Для вас, как для русского коллежского регистратор; она, может, и чистая, а для меня она — «Варшавский мусор, грязь Москвы», как сказал вещий Шевченко.

ГАРОШКА (указывая кнутовищем). А во яшчэ два дапатопы!

Входят Ученые — один справа, другой слева, разглядывая окружающее в свои подзорные трубы.

Те же — Восточный ученый — Западный ученый

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (столкнувшись с Западным). Черт подери!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Пся крэв!

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Извините, сударь!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Пшепрашам пана!

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. И вы здесь?

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. И пан ту?

Кланяются друг другу и остальным.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (Янке). Очень кстати, что вы, господин белорус, здесь. Необходимо почерпнуть от вас сведения касательно территориальных данных области, именуемой вашим племенем — Беларусь.

ЯНКА. О, наша тэрыторыя, пане вучоны, вельмі вялікая — і вокам не дастаць! Уся менская Брахалка, на якой вы, як бачу, гэтай тэрыторыі шукаеце, ды яшчэ далей.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. А чи не можэте, пане бялорусин, поинформовать венцей щегулово о тэм вашем «далей»[26]?

ЯНКА. 3 гэтага нічога не выйдзе, пане вучоны. Бо абхапіць гэтае «далей» закораткі вашы пяты.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Так-так! (Записывает в блокнот.) При опросе аборигенов Северо-Западного края о протяжении занимаемой ими территории выяснилось, что таковая включает в себя всю область Минской Брехаловки да еще «далей»... На вопрос, как далеко распространяется оное «далей», мой собеседник из племени белорусов объяснил на местном общерусском говора) что для достижения сего «далей» у науки вообще и в частности у западной науки коротки пятки.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Так, так! (Записывает в блокнот вперемежку с коллегой). Подчас баданя тубыльцув, осядлых на Всходних Крэсах польских, о розмярах замешкалэго пшез них тэрыторыуму зостало высветлёным, иж данэ тэрыторыум вхланя в себе цалкем провинциён Минскей Брэхалки и ешче далей... На запытанне, як сень далеко распостшеня овэ «далей», муй информатор, походзонцы од бялорусинув, ожэкл в огульнопольским мейсцовым нажэчу, іж для осёнгнентя онэго «далей» наука наогул, а в щегульности наука всход- ня посяда за крутке пенты.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (окончив запись). Благодарю покорно!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (окончив запись). Дзенькуен упшейме!

Оба раскланиваются и выходят — каждый в сторону, противоположную той, откуда пришел.

Микита — Янка — Аленка — Гарошка

АЛЕНКА. На гэтых дык няма ніякага ўпынку[27]! Шныраць і шныраць, як свінні ў чужым агародзе.

МИКИТА. Мудрые люди — эти ученые. Я завсегда склоняю перед ними свою, меджду протчим, голову.

ЯНКА. Особливо перед этими вы должны склонять ее особенно низко.

МИКИТА. Это почему?

ЯНКА. Потому, что у таких вот ученых вы черпаете жизненные соки для поддержки своих регистраторских карьер в здешних краях.

АЛЕНКА. Ці не час[28] ужо, дзядзька настаўнік, пакінуць гамонку ды йсці ў заезд[29], а то, чаго добрага, Шая замкне браму?

ЯНКА. Ой, час, час! (Гарошке). А ці вы, дзядзька, пакупкі свае зрабілі?

ГАРОШКА. Дзе там! Дарма толькі вытаптаў з палову Менску — як у шабас, усе крамы пазачыняны[30]. Паеду без табакі.

АЛЕНКА (шутливо). Якое няшчасце! Гэта ж як у таткі пачнецца вялікі табачны пост, дык задасць ён нам усім табакі!

ГАРОШКА (добродушно). Табакі не табакі, а перцу калі-небудзь дастанеш ты ў мяне за свой доўгі язык.

ЯНКА. Толькі не пачніце біцца стары з малой за табаку. Павінен хутчэй вас адгэтуль весці. (Миките, прощаясь.) Бывайте здоровы, пане регистратор! Желаю вам в новой вашей ораторской профессии доораторствоваться до асессорского ранга.

МИКИТА. И вам того самого, пане белорус, в вашей, меджду протчим, белорусской профэссии.

Янка, Аленка и Гарошка выходят. Спустя минуту входит Спичини.

Спичини — Микита

СПИЧИНИ. Простите, мусье Сносилов, что заставил вас ждать. Но в последнее время у меня так много лекций по ораторскому искусству, что поспеть всюду без опозданий нет никакой возможно.

МИКИТА. Я отчень рад, что все ж таки, герр профэссор, вам удалося ко мне попасть. Ибо выступать, меджду протчим, с трибуны без практической лекции как-то ни то, ни се.

СПИЧИНИ. Теперь уже будете иметь возможность выступать хоть завтра. Можем начинать, мусье регистратор!

МИКИТА. Меджду протчим, я готов мусье, профэссор!

СПИЧИНИ. Влазьте на трибуну, мосье регистратор!

Микита становится на скамью.

Так! Так! Теперь примите позу. Немного иначе — прямей спину выше голову, глаза — вдаль. Левой рукой обопритесь на бедро. Так! Так! Правая рука остается свободной — для того, чтобы в соответствующие моменты вашей оратории, сжав пальцы в кулак, вы могли потрясать им над аудиторией. Теперь, когда вы приняли позу трибуна, начинайте речь. Начните очень-очень тихо, потом повышайте голос все громче и громче, а под конец прямо-таки громыхайте и потрясайте кулаком на чем свет стоит. Ну, начали! Тема оратории «Пролетариат и буржуазия».

МИКИТА. Отчень уважаемые, меджду протчим, мадамы, отчень уважаемые, меджду протчим, мусьи! До последнего времени пролетарьят эксплотировал буржуазию. Буржуазия с сил выбилася, чтоб сдобыть себе на черный день пригоршню золота или кусок владения, а пролетарьят, меджду протчим, в эту сторону и не глядел; всего занятия у него только и было, что, меджду протчим, трудился, да еще за этот мизэрный труд вытягивал кровавую копейку из бедной буржуазии. Буржуазия с каждым днем от недостачи толстела — как говорится — росла не ввысь, а впоперек, меджду протчим, что тот тот гарбуз, а пролетарьят с роскоши худел — как говорится — рос не впоперек, а ввысь, меджду протчим, что тебе та лозина. А потому (потрясает кулаком) — долой! Долой!

СПИЧИНИ. Остановитесь на минуточку. В своей оратории вы перепутали логические термины, и там, где должно стоять одно, у вас почему-то второе, а где второе — там у вас первое. Я уже объяснял вам, что теория ораторского искусства не терпит, чтоб вы изливали перед аудиторией то, что у вас в печенках сидит, можете думать все, что вам нравится, но говорить вы обязаны только то, что нравится слушателям. Лишь следуя этому правилу, вы можете сделать на своей ораторской профессии подобающую асессорскую карьеру. Попробуйте теперь произнести ораторию на тему: «Революционная самодисциплина».

МИКИТА. Уважа... Уваже... Ува... Нет, не так!.. Меджду протчим, мои вы панечки и мои вы паночки! Революционная самодисциплина... Революционная самодисциплина... это такая, меджду протчим, дисциплина, что имеет два конца — то она всех бьет, то ее все бьют, ибо контрреволюционная дисциплина не спит в шапку. С этой причины и революционная дисциплина не имеет права, меджду протчим, спать в шапку, бо иначе проспит все свое хозяйство. Потому (потрясает кулаками) — долой... Долой... Итак, меджду протчим..

СПИЧИНИ. Остановитесь. Это у вас вышло вроде бы лучше Теперь выслушайте два маленьких замечания: во-первых, когда подыметесь на трибуну, вы должны крепко держать в голове, при какой политической ситуации вы собираетесь ораторствовать. Во-вторых, ближайшая политическая ситуация, при которой впервые придется вам выступать публично, опирается на определенные платформы. Поэтому, прежде чем ораторствовать, вы должны выбрать себе стойкую платформу, и только одну, а не две или три, иначе можете поскользнуться и полететь со всех трех сразу.

МИКИТА. Меджду протчим, могу я уже, мусье профэссор, сойти с трибуны?

СПИЧИНИ. Можете уже сойти, мусье регистратор, с трибуны.

Микита слезает со скамьи.

Пожертвуем теперь пару минут на теоретическое освещение некоторых связанных с ораторством вопросов. Вот, например, как вы себе представляете, что такое митинг?

МИКИТА. Митинг, мусье профэссор, меджду протчим, это то, что выдумали английцы для тех, кто ничего не хочет делать, а только ходят и ворон стреляют. Митинг, меджду протчим, тоже самое, что переливать из пустого в порожнее. Митинг — это такой, с ушами, сход, где ораторить буду я, а слухать будут они, и кричать будут: виват, регистратор Сносилов! — когда я их по шерсти поглажу, и — долой, регистратор Сносилов! — когда поглажу их против шерсти, меджду протчим.

СПИЧИНИ. Все это вроде бы так и вроде бы не так. Но к этому мы еще вернемся. А пока ответьте мне на один вопрос, и на сегодня будет достаточно. Вы что-нибудь знаете о Советской власти? Микита. О-ей! Еще как знаю.

СПИЧИНИ. Об этом у вас должен быть ясный, очень ясный светогляд, одним словом — чтоб заподлицо.

МИКИТА. Советская власть... Советская власть, меджду протчим, Генрих Мотович... Советская власть... это... это такое красное половодье, такой, меджду протчим, паводок, какой не снился ни Фараону, ни Соломону... Советская власть это... это...

СПИЧИНИ (вскочив со скамьи). Пардон! У меня расходились нервы. Сюда марширует какой-то немец. А я страх как не люблю встречаться с неприятелем, когда он наступает и когда он отступает.

МИКИТА. Ага-ага! Особенно страшно с ним встречаться, меджду протчим, когда он наступает.

СПИЧИНИ. Честь имею кланяться! (Быстро выходит.)

Входят Наста и Немец.

Микита — Наста — Немец

МИКИТА. Наше нижайшее, меджду протчим, почтенье, мамзэль Наста!

НАСТА. Добрый вечер! Добрый вечер, мусье Никитий!

МИКИТА. Что ж это вы, мамзэль Наста, не одни, а с герром немцем, как с невинной жертвою вашего, меджду протчим, волшебного сердца?

НАСТА. Давно уже мое сердце — не мое, оно в западне у другого сердца... (Улыбаясь.) Чьего? Вы, мусье Никитий, определенно знаете. А немец? Как мне определенно известно из определенных источников, это последний из могикан, который, согласно условиям Брестского договора, покидает сегодня наши менские Палестины и устремляет свои шаги туда, откуда пришел.

МИКИТА. Но и пленных, как замечаю, по пути хватает. Или это, может, вы добровольно, меджду протчим?

НАСТА. О, немцам теперь не до чужих генералов. Они теперь заняты исключительно хватанием своих же собственных генералов. Потому что, как мне известно от определенных лиц, у них тоже революция. А вот этого — я соблаговолила проводить лишь до Брехаловки.

МИКИТА. А не знаете ли, мамзэль Наста, может, ему на дорогу марки нужны? У меня имеются на продажу.

НАСТА. Спросите.

МИКИТА (Немцу.) Меджду протчим, герр германиш, может, купите германские марки?

Немец показывает жестами, что не понимает, о чем речь. Микита достает портмоне, а из него деньги и жестами показывает Немцу, чтобы купил. Немец объясняет жестами, что ему деньги не нужны, отдает честь и выходит.

Микита — Наста

МИКИТА (кладет, забывшись, портмоне с деньгами на скамейку). Ну и немец, меджду протчим! Свои же немецкие марки не захотел покупать. Только что это — он немой, что ни слова не сказал мне на мой вопрос?

НАСТА. Не немой, а просто немец и по-нашему не понимает. Микита. Гм! Интересно! А почему ж тот, что собирался, меджду протчим, в плен меня взять, отчень даже шпрехал по-нашему? Наста. А это другое дело. У них, как мне известно из определенных источников, есть спецы по всяким языкам, ну вы и нарвались на такого спеца.

Пауза.

МИКИТА (в сторону). Ужасно, меджду протчим, подходячая минута, чтоб повторить мамзэль Насте свою пропозицию.

НАСТА. О чем вы задумались, мусье Никитий?

МИКИТА. Да все о том самом, меджду протчим, херувимская мамзэль Наста: об вас мои думы упали в глубокую задумливость.

НАСТА. И глупые эти ваши думы. Я ж вам уже нонче запретила думать обо мне, покуда не станете асессором! Значит, и думать не имеете права.

МИКИТА. Не могу стерпеть, серафимская, меджду протчим, мамзэль Наста, ну никак не могу стерпеть! (Становится на скамейку перед Настой на колени, загораживая от зрителей ее и себя зонтиком.) Мадонистая мамзэль Наста! Любовь моя, меджду протчим, вулканическая! Подарите ж мне, в конце концов, свою обнимальную руку и свое трепетное сердце. Асессором буду я, от увидите, что буду! Я уже стою на большой дороге к славе, к славе знаменитого меджду протчим, оратора. А там, как пить дать, получу асессорство. Меджду протчим, красным асессором буду! Только примите меня животворнокриничная мамзэль Наста, в покорные и вечные слуги вашего, меджду протчим, синьористого сердца.

НАСТА. Хапун вас не схватит, мусье Никитий, если еще немного обождете моей руки и моего сердца. Только тогда из этого кваса выйдет пиво, когда я из определенных источников определенно узнаю, что вы уже не регистратор, а асессор. А других ухаживаний и других Любовей мой организм не принимает. Будет вам стоять на коленях на скамейке, ждите на земле. Бывайте здоровы! Мне нужно сбегать посетить один определенный источник. (Выходит,)

МИКИТА (Продолжая стоять на коленях и протягивая вслед Насте раскрытый зонтик). О, класс мой асессорский, о, ранга моя бонтонная, беспардонная!

Микита — Оборванец

ОБОРВАНЕЦ (появившись с той стороны, куда удалиласьНаста, коленопреклоненному Миките, простирающему руки.) Пожертуйте, товарищ, безработному!

МИКИТА (сойдя со скамейки, в сторону). Начинается! Подуіаешь, товарищ! (Оборванцу.) Простите, я не товарищ, а, меджду протчим, буржуаз, а как вам должно быть известно — буржуазия не жертвует. (Сердито отворачивается.)

ОБОРВАНЕЦ (погрозив кулаком, в сторону.) Подожди! Завтра ты у меня иначе запоешь! Завтра ты у меня попросишь! (Хватает забытое на скамейке портмоне и уходит.)

Микита

МИКИТА (к проходящей мимо с красным знаменем группе граждан и гражданок). Может, уважаемые мадамы и мусьи, желаете купить марки? (Ощупывает карманы.) Новенькие... Совсем новенькие... Где же они? (Оглядывает скамейку, смотрит под ноги.)

Граждане и гражданки, прыснув со смеху, проходят.

Стащил кто-то! Последние копеечки стащил, меджду протчим, и русские, и немецкие. Завтра хоть ты зубы на полку положи. (Опускается на скамейку, вздыхает, свешивает голову и впадает в глубокую полусонную задумчивость.)

Пауза. Начинается танец Теней под музыку шарманки. Спустя несколько минут врываются бравурные звуки военной музыки, звучат церемониальный марш и крики: «Ура! Ура!» Танцующие Тени исчезают.

МИКИТА (вскакивает и в такт музыке топчется на одном месте, Затем быстро вынимает из кармана красный платочек, привязывает к зонтику, становится на скамейку и, по-прежнему маршируя на месте, размахивает зонтиком с платком и кричит.) Нехай живут свободные профессии! Нехай живут красные асессорские ранги!

Занавес

Та же, что и в первом действии, комната Микиты. Беспорядочно разбросаны различные домашние вещи, как будто их посносили сюда изо всех комнат. Трюмо, граммофона и мягких кресел нет. Обои ободраны и свисают клочьями. Портреты — те самые, из первого действия,— повернуты лицом к стене. Все свободные места на стенах заклеены правительственными постановлениями, декретами, лозунгами, газетами того времени, плакатами. Висит балалайка.

Когда подымается занавес, Гануля, закатав рукава, стирает в корыте белье, рядом сидит Гарошка и пыхает люлькой.

Гануля — Гарошка

ГАРОШКА. Аб чым жа, тое-гэта, хацеў я сказаць?

ГАНУЛЯ. А нешта нейкае аб высяленні была ў цябе, сваток, гутарка спачатку.

ГАРОШКА. Ага, успомніў. Дык вось, як нашы гэткім чынам апошні суд з князем прайгралі, пачалося тое высяленне. Але як, свацейка, пачалося? Нашы ўсё роўна не хацелі пакідаць сваіх сяліб. Ну што ж? Нагналі гібель казакоў, сам нават спраўнік з Менску прыехаў. Тады ўсе мужчыны і ўсе кабеты, найболей старэйшыя, паклаліся ўпоперак вуліцы: «Хай высяляюць! — сказалі сабе гэтак — Хай праз нашы галовы ўвойдуць ў нашы родныя хаты!» Ну, разумецца, казакі не спалохаліся гэтага. Рынулі ўсёй гурмай на конях праз ляжачы народ, а за імі прыстаў на сваёй вараной тройке. На капусту людзей зрэзалі і на кашу з зямлёй змяшалі. Бацька і маці мае таксама там засталіся.

ГАНУЛЯ. Мы наракаем, што цяпер цяжка жывецца, а як падумаеш, дык і ўперад не вялікі мёд быў.

ГАРОШКА. I чамярыца яго ведае, як гэта неяк хітра на свеце устроена! Паны былі польскія, законы — рускія; польскія лаюць[31]рускіх, рускія лаюць польскіх, а як прыйдзе што да чаго, каб нашага простата чалавека пакрыўдзіць, дык і польскія і рускія ў адну дудку граюць.

ГАНУЛЯ. Ды яно ж гэтак, мой сваток. Каму па каму, а нам, казаў той, дык два камы.

ГАРОШКА. Наш настаўнік, Янка, дык той без ніякага нічога як тапаром сячэ: «Пакуль, кажа, не зробімся самі гаспадарамі, датуль ніякага ладу ні складу ў нас не будзе». Гэты настаўнік добры і дужа разумны чалавек, але трохі галава яго нечым заведзена, бо мала, што сам носіцца, як кот з салам, з усялякімі мудрымі думкамі, дык яшчэ, як на тое ліха, і маёй Алёнцы ў галаве ўсё дагары нагамі перакуліў. I цяпер тая ўжо, як папуга, паўтарае за ім: «Будзем самі сабе гаспадарамі!»

ГАНУЛЯ. Звычайная рэч[32], мой сваток. Маладое піва заўсёды шуміць.

ГАРОШКА. Так яно, так. Але найчасцей ад гэтага шуму нам, бацькам, галава баліць. Я табе шчэ не казаў, мая свацейка, што ў мяне апрача Аленкі быў і сын — Юрка. Удалы дзяцюк[33] быў, ах які ўдалы! I таксама шумеў, занадта ўжо шумеў. I што? Самахоць[34]за німашто асіраціў мяне. Служыў тады ён у Маскве на нейкай фабрыцы. А там — помніш — у дзевяцьсот пятым годзе пайшлі забастоўкі ды іншыя непарадкі. Як людзі казалі, і мой Юрка не адстаў. Вылез на вуліцу і давай з іншымі на чым свет шумець і крычаць «Зямлі і волі!» Разумеецца, за такі крык жандармы і зжылі яго з гэтага свету. Кажу свайму настаўніку, што во да чаго шум і крык такі даводзіць, а ён смяецца: «Бо, кажа, твой Юрка за чужую зямлю і волю шумеў і крычаў, а не за сваю, дык нічога з гэтага і не выйшла».

Входят Янка и Аленка.

Гануля — Гарошка — Аленка — Янка

ЯНКА (здороваясь с Ганулей). Як жывём, цётачка? Даўненька мы з вамі не бачыліся!

ГАНУЛЯ (оставив стирку). О, даўненька! Відаць, годзікі са два ўжо будзе.

ЯНКА. Ды з гакам, цётачка. (Гарошке.) А дзядзька Гарошка прачакаўся, мабыць, на нас? Мабыць, люлек з тузін[35]здыміў за гэты час.

АЛЕНКА. Тузін — не тузін, а штук з сем то пэўна ж татка высмаліў.

ГАРОШКА. Не табе іх лічыць[36] сарока. (Ворчливо). Пайшлі і прапалі, а мне тут сядзі у чужой хаце і чакай на іх.

ГАНУЛЯ. Што ты, сваток? Якая ж тэта табе чужая хата?

ЯНКА. Ну, не бурчыце, дзядзька: па вельмі важнай прычыне прыйшлося нам заседзецца крыху.

ГАРОШКА. Заседзецца, заседзецца! Як прышпілюць вам калі- небудзь хвост на гэтых пасядзінах, то прападзе вам ахвота і стаяць, не толькі што сядзець. Тое-гэта, палякі на носе,— кажуць, што ужо Навінку забралі,— а яны швэндаюцца сабе!

АЛЕНКА. Трэба ж было, татачка, прыглядзецца, як рыхтуюцца менчукі[37] спатыкаць новых акупантаў.

ГАРОШКА. Ну, і што там цікавага? Мала йшчэ вас гэтыя абскубанды абскубалі.

АЛЕНКА. Не абскубанды, тата, але акупанты, акупанты. (Пауза.)

ЯНКА (оглядывая комнату, Гануле). Але ваша хата, цётачка, надта неяк змянілася ад таго часу, як я выехаў ад вас: так выглядае тут усё, як бы вы толькі што з іншай кватэры перавезліся.

ГАНУЛЯ. Бачыце, было тут у нас у Менску апошнім[38] часам нейкае палатненне, дык нас і ўпалатнілі ў адзін пакой, а іншыя — забралі. Той пакой, дзе жылі вы, аддалі нейкаму ў скураной жакетцы,— паміж іншым, ён сягоння раніцай ужо выехаў ад нас; а з таго боку, дзе была мая спальня і Мікіткавы габінет, абодва гэныя пакоі заняў нейкі іхні рэдактар, па прозвішчы[39] Гізульскі. Але, як відаць з усяго, то ён, мусіць, не зусім іхні, бо не збіраецца выязджаць, хоць іхнія пачці што ўсе ўжо выехалі. Мікітка кажа, што гэты Гізульскі душа, а не чалавек,— надта[40] палітычны і знае ўсялякія свабодныя прафесіі.

ЯНКА. Асабліва, відаць, добра знаёмы з прафесіяй правакатарскага мастацтва?

ГАНУЛЯ. Хто яго разбярэ, з чым ён там знаёмы.

ЯНКА. Мусіць, для гэтага палітычнага чалавека вы, цётачка, і крэслы свае плюшавыя аддалі, каб мягчэй было яму сядзець, бо гэтых крэслаў штось я не бачу тут?

ГАНУЛЯ. Ды не! Да яго йшчэ пераезду нашы крэслы недзе ў іншае месца спалатнілі.

АЛЕНКА. I грамафон і трумо таксама?

ГАНУЛЯ. Не, дзетка. Гэтыя рэчы Мікітка мой сёлета на тавараабмен пратаргаваў. I вось з усяёй, казаў той, роскашы засталася толькі балалайка, але і тую запісалі на нейкі ўчот.

Входит Микита в поношенной и залатанной защитного цвета одежде, волоча за собой тележку, на которой: три огромных толстых портфеля, четвертый — поменьше; под ними: несколько кульков с продуктами, две селедки, связанные лыком, три воблы, нанизанные на веревочку, стограммовый пузырек с керосином, громадная, как из-под шляпы, коробка с пудрой, несколько поленец дров, вазочка для цветов, три рюмки.

Гануля — Гарошка — Аленка — Янка — Микита

МИКИТА (втащив тележку, здороваясь с Янкой). Какая приятная, меджду протчим, встреча, товарищ профэссор! Сколько лет! Сколько зим!

ЯНКА. И нисколько лет, и нисколько зим, а всего восемь месяцев, пане регистратор, как мы не виделись. Да, видно, плохи ваши дела, что таким долгим время вам показалось; месяцы в целые лета и зимы превратились?

МИКИТА. Так себе, ничего себе, меджду протчим, время течет.

ЯНКА. Да что это с вами? Уж не записались ли вы в здешние герцум-сролики[41]? Как тачечник, тарабаните эту бричку за собой. '

ГАРОШКА. Мусіць, яны пазайздросцілі конскаму хлебу.

ГАНУЛЯ. Тэта Мікіта кожны дзень гэтак на службу ездзіц.

Микита. Да, пане профэссор. При теперешнем политичном экономичном положении Российской, меджду протчим, империи не можно иначей. Теперь так: если конь может таскать повозку, то человек и подавно. На то ж у нас и абсолютная свобода, чтоб все живое имело абсолютное равноправие.

ЯНКА. Равноправие равноправием, но разве ж оно не вынуждает вас каждый день становиться этаким возчиком-кустарем?

МИКИТА. О, нет! Тележку я таскаю за собой только добровольно и только для собственной выгоды. Во-первых: на службу и со службы вожу потребные мне официальные, меджду протчим, бумаги; во-вторых: вожу, однако уже только со службы, всякие пайки, кооперативный товар и протчее; в-третьих: вот попадается по дороге какая-нибудь контрабанда, иначей сказать — то, что в Менск завозить запрещается: мука, крупа, бульба, сало, масло, цибуля[42], редька этому, меджду протчим, подобное. Значицца, выторговал тайком чтоб никто не видал, то-сё из этой контрабанды на такой-сякой чулок либо носок, поклал себе, меджду протчим, на воз и вези в своей колымажке. Ну, разве ж не выгодно?

Аленка (пытаясь поднять лежащие на тележке портфели). Ну і цяжкія ж гэтыя торбы! Ці не каменне ў іх напакована?

Микита. Не камни, меджду протчим, мамзэль, а хлеб наш насущный. (Берет первый портфель.) В этом портфельчике всякие особистые свидетельства: на мою личность, на мою кватеру, на воду, на отопленье, на еду, на ходьбу, и так далее и еще документы на право вставать рано и не вставать рано, ходить на службу и не ходить на службу, носить одежду и не носить одежду, держать гроши и не держать грошей, иметь себе женок и детей и не иметь себе женок и детей, свистать, меджду протчим, на...

ЯНКА (перебив). А в этом сундуке?

МИКИТА (беря следующий портфель). А в этом, меджду протчим, портфельчике, всяческие декреты, законы, постановы, приказы, резолюции, инструкции об равном правии всех рас и подрас, всех наций и поднаций, всех народов и поднародов, всех языков и подъязыков в нашей единой и неделимой Литбелорусской[43] республике. (Берет третий портфель.) В этом тольки гроши — моя пэнсия[44] за первые десять дней этого июля месяца и за две недели вперед. (Берет последний, четвертый портфель.) А в этом карапузике найважнейшие документы: профсоюзный, биржи труда, культпросвета, нашего № 157348 домкома, где я полноправный секретарь, и так, меджду протчим, далее. (Берет с тележки остальную поклажу.) Дальше идут мои за июнь месяц, за первые десять дней июля и за две недели вперед дармовые, меджду протчим, пайки: семь фунтов отборной отрубной муки, полтора фунта с осьмушкой круп, два фунта с четвертью гороха, не знаю сколько керосины, полчетверти фунта и два лота[45] соли, а до всего этого еще: селедцы, тарань, семь с половиной фунтов дров, коробочка, меджду протчим, пудры а ля руж, подставка для цветов, а больше, сдается, ничего.

ЯНКА. Неплохая, как я вижу, дойная коза вышла из вашей свободной профессии оратора: столько денег да еще дармовые пайки.

МИКИТА. Видите, пан профэссор, как вам сказать, меджду протчим, я уже махнул рукой на все свободные профэссии: что-то мне с ними не везет.

Га нуля. Потому что не за своё берешься. Это ж надо вам знать, чуць не наклікаў на сваю голову безголовь. Как только немцы ушли, то он ужо на другой день полез на Трэке[46] где-то на вышки и давай на чем свет подбухторивать людей. Спочатку все только глядели, смеялися, а после давай шпурлять в него чем попало. Стащили силком с вышек и немоведама куда б затащили. Да, на шчасце, мамзэль Наста заступилася и так-сяк выпутала из этой беды.

МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, вы немного не в тех колерах обмалевали всю этую трагичную историю. Вся беда была в том, что я не угадал, на какую, меджду протчим, стать платформу, потому поскользнулся и был вынужденный силой сой'ги с трибуны. И это, меджду протчим, происшествие показало мне, что кровь свободных профессий в моих еще жилах не течет и что мое истинное призвание вот в этом (хлопает по портфелям): бумаги, бумаги и бумаги. Теперь я, пан профэссор, имею шестнадцать дневных и восемь вечерних, меджду протчим, постов регистратора в разных менских губернских Совхозах, Нархозах, Комхозах, Домхозах и протчих отделах, подотделах и половинных подотделах, где, меджду протчим, сижу себе и сижу, пишу себе и пишу. На мою работу даже начальство, меджду протчим, обратило внимание и к моей ранге регистратора добавило почетную рангу, какая по-нашему зовется «совбур»[47]. Беда только, меджду протчим, что вот новая, по счету третья, политичная ситуация останавливает на неопределенное время мою регистраторско-совбуровскую карьеру.

Входят из двух противоположных дверей Ученые.

Те же — Западный ученый — Восточный ученый

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (столкнувшись с Восточным). Пся крэв!

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Черт подери!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. Пшепрашам пана!

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Извините, сударь!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. И пан ту?

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. И вы здесь?

Ученые кланяются друг другу и присутствующим.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ. (Янке). Бардзо на часе, же пан обэцным ест. Для взбогацэня нашей ведзы польскей потшебнэ сон ешчэ нектурэ шчэгулы о нибы вашим краю. Може шановны пан поинформуе цось о пшыродзе так званэй по-вашэму Бялэй Руси и цось о тэм, як собе закрэсляте граница политычнэ[48].

ЯНКА. Прырода наша, паны вучоныя, прыродная. Есць поле і лес, горы і даліны, рэчкі і азёры, нават мора было — называлася Пінскае,— але акупанты змяшалі яго з гразёю, дык засталося толькі Пінскае балота. А граніц палітычных не маем, бо і палітыкі сваёй не маем — на чужой палітыцы пакуль што ездзім.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывая в блокнот). Природа в Русском Северо-Западном крае велика и обильна — есть суша и водные бассейны, даже море собственное имелось, но благодаря вредным климатическим веяниям с Запада поименованное море утонуло в

Пинском болоте. Что касается политических границ, то они в представлении здешних общерусских людей очень туманны. Все же примечается стремление расширить границы эти на Запад.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывает вперемежку с Восточным). Пшырода на Польских Крэсах Всходних надзвычай буйна и богата: экзыстуе ленд и водозбёры; край тэн посядал нават можэ, але, завдзенчаёнц шкодлiвым вплывом зэ Всходу, можэ тэ пшэисточыло сень в Пиньcке блото. Цо сень тычы границ политычных краю, то взглендэм их у месцовэй людности вшэхпольской пшэдставене бардзо не ясна. Еднак, спостшэга сень донжэне розшэжыть овэ граница на Всхуд.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ. Еще один маленький вопрос: земляки не собираются в будущем приобрести себе море вместо утонувшего, чтобы со временем пробить себе куда-нибудь окошко в Европу или Азию?

ЯНКА. Нам і без мора, пане вучоны, ёсць дзе тапіцца, як павее пошасцяй[49] праз усходнія ці заходнія «акошкі».

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывает). О Дарданеллах, о Индийских морях и о каких-либо окошках не помышляют и помышлять не желают, ибо, по их же словам, и без того имеют где топиться, когда повеет сквозняком с Запада.

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (записывая одновременно с Восточным) О розшыжэню своих границ от можа до можа не мажон и мажы собе не жычон, поневаж, як сами твердзон, маён где топить сень без можа, гды повеён пшэцёнги зэ Всходу.

ВОСТОЧНЫЙ УЧЕНЫЙ (окончив запись). Благодарю вас!

ЗАПАДНЫЙ УЧЕНЫЙ (окончив запись). Дзенькуен пану!

Ученые раскланиваются и уходят — каждый выходит в противоположную дверь

Гануля — Гарошка — Аленка — Янка — Микита

ЯНКА (Миките). Ну и дуроломы эти ваши ученые!

МИКИТА. Все это, меджду протчим, тутэйшие люди: один сын дьяка, второй — органиста.

АЛЕНКА. Хоць яны і вучоныя і тутэйшыя, а ўсё ж такі надта смешныя.

МИКИТА. Для особ из глухой деревни, мамзэль, может, они смешные, но для Менской русской, меджду протчим, интеллигенции они очень даже серьезные ученые.

ЯНКА. Настолько же серьезные, пане совбур, как и нынешня вид вашей хаты, особенно эти хвосты от шпалеров да портреты задом наперед.

МИКИТА. Это, пане профэссор, есть результат моего последнего, меджду протчим, служебного положения и последней политической ситуации, какая создалась в Российской, меджду протчим, имперыи. Все это потребовало то-сё изменить, чтоб таким способом придать жилищу больше, меджду протчим, демократичности и простоты.

ЯНКА. Легкий и дешевый способ у вас приспосабливаться к ситуации.

МИКИТА. Очень легкий и дешевый. Глядите. (Переворачивает портреты.) Раз, два и готово!

ЯНКА. Интересно, как это вы со своим последним совбуровским положением приспособитесь к новейшей политической ситуации, которая маячит уже возле Переспы[50]?

МИКИТА. Об этом я тоже, меджду протчим, не забыл. Мой профэссор герр Спичини работает со мною в данном направлении уже некоторое время и помогает мне расчищать дорогу к моей будущей карьере в губернаторской канцелярии. Беру у него лекции того языка, с которым приходит новая ситуация.

ЯНКА. Смотрите только, чтоб этот герр Спичини и тут не навставлял вам спиц, как и перед немецкой ситуацией.

МИКИТА. Меджду протчим, герр Спичини в том не винен, что наплодили себе люди языков, как та крольчиха крольчат, и мне, меджду протчим, как идут немцы — учись по-немецки, а поляки идут — учись по-польски, а как придут еще какие-то — так учись еще по-какому-то. И герр Спичини тут ни при чем. Эх, был бы я, меджду протчим, царем! Завел бы я от Азии до Австралии, от Африки до Америки, и от Смоленска до Берлина один неделимый русский язык и жил бы себе тогда припеваючи. А то крути башкой над языками, как баран над колодцем.

ЯНКА. Бог знал, что делал, когда не дал свинье рога, а регистратору власти. Но почему бы вам, коллежский регистратор Никитий Сносилов, не стать тем, кто вы есть на самом деле? Микита Зносак — и благозвучно, и по-здешнему, да и языки не надо менять, как цыгану коней.

МИКИТА. Как это понимать, меджду протчим?

ЯНКА. А очень просто: станьте на свою здешнюю почву, на ту почву, на которой взросли ваши отцы и деды.

МИКИТА. Меджду протчим, вы хотите, сябра белорус, чтоб я стал не на свою, а на вашу — белорусскую — хе-хе-хе! — почву.

ЯНКА. А хоть бы и так.

МИКИТА. Меджду протчим, пане учитель, я еще не уронил свою, меджду протчим, честь так низко, чтоб лезть в вашу, извините, мужицкую белорусскую кумпанию. Вы, может, посоветуете мне еще и зубрить грамматику вашего Тарашкевича[51]?

ЯНКА. А почему бы и нет?

МИКИТА. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! И шутник же вы, дядька белорус, свет такого не видел! Ха-ха-ха! От нечего делать интернациональная интеллигенция выдумала какой-то национальный белорусский язык, а вы хотели б заставить нас, русско-истинную тутошнюю, меджду протчим, интеллигенцию, сушить над ним остатние мозги. Ха-ха-ха! Вот так додумалися! Ха-ха-ха! Меджду протчим, пане белорус, мне ваш (с нажимом) «дэмократычны» язык не нужен, когда я имею свой, меджду протчим, матерынский русский язык.

ЯНКА. О, да! Вашей чести подавай материнский язык царей, Муравьевых-вешателей, Распутиных, Азефов и всей компании им подобных, а на свой действительно родной язык вам наплевать. Эх, русопят вы, русопят! Но хватит об этом. Когда-нибудь, пане регистратор, вы опомнитесь, да смотрите, чтоб поздно не было. (Гануле.) Цяпер я да вас, цётачка, толькі не з спрэчкай[52], а з просьбай: ці няможна будзе ў вас мне з маёй кампаніяй пераначаваць? Шукаць іншага месца для начлегу неяк не хочацца.

ГАНУЛЯ. А начуйце, мае дзеткі, колькі хочаце! Гэны пакой, дзе вы кватаравалі, свабодны, дык і лезьце пакуль што туды.

ЯНКА. Шчыра дзякую!

Выходит с Аленкой и Гарошкой. Входит Спичини.

Гануля — Микита — Спичини

МИКИТА. Очень уважаемому профэссору мой сердечный, меджду протчим, привет! Как это мило с вашей стороны, что даже и в такое тревожное время не забываете об моем образовании!

СПИЧИНИ. Я только исполняю свою миссию, как и вы, мусье Сносилов, свою. А взялся за гуж —- не говори, что не дюж.

МИКИТА (раскладывает словари). Совершенно справедливо, мусье профэссор. Мы с вами высоко держим свои стяги: вы стяг, меджду протчим, обучения, а я — стяг, меджду протчим, охранения! И наше потомство когда-нибудь занесет, меджду протчим, наши имена на золотую доску. Меджду протчим, мамаша, оставьте на минуту эту комнату, пока у нас тут будет длиться лекция.

Гануля выходит.

Микита — Спичини

СПИЧИНИ. Можем приступать, мусье регистратор!

МИКИТА. Я уже готов, мусье профэссор!

СПИЧИНИ. Мы с вами прошли приветствия обычные и вчера начали так называемые приветствия шиворот-навыворот. Повторим то, что начали. Как будет: собачья твоя кровь?

МИКИТА. Пся крэв, затрацона[53] душа.

СПИЧИНИ. Как будет: сгинь, пропади, нечистая сила?

МИКИТА. Идь пан до сту дьяблув за Буг[54].

СПИЧИНИ. Очень хорошо, прекрасно! Самое важное, что вы не забыли «За Буг». А теперь, как будет: не лезь, а то получишь по уху?

МИКИТА. Нех се пан не наставя, бо достанеш по пыску и утонешь в Немидзе[55].

СПИЧИНИ. Поздравляю! Совсем хорошо! Прогресс в обучении налицо. Попробуем теперь из другой бочки. Переверните на наш манер такой оборот: ешчэ Польска не згинела.

МИКИТА. Еще Польша не погибла, но собирается погибнуть.

СПИЧИНИ. А теперь переведите: двадзесце пенць[56].

Входит Наста.

Микита — Спичини — Наста

НАСТА. Можете ликовать, Панове. Из определенных источников я определенно знаю, что «наши» уже заняли Менск.

СПИЧИНИ. Кто это, мамзэль,— наши?

НАСТА. Ну, поляки, если так, пане профессор, вам больше нравится.

СПИЧИНИ. Извините, мусье Сносилов, но сегодня лекцию мы прервем. Я должен идти сторожить дом. Честь имею кланяться! (Намеревается выйти.)

МИКИТА. А как же, мусье профэссор, с этим «двадзесце пенць»

СПИЧИНИ. Завтра, мусье регистратор, по этому выражению будет практикум. (Выходит.)

МИКИТА (кричит.) Меджду протчим, мамаша! Дядька белорус! Поляки в Менске!

Входят Янка и Гануля.

Микита — Наста — Янка — Гануля

ЯНКА. Что, в Менске пожар?

МИКИТА. Не пожар, дядька белорус, а поляки, поляки! Понимаете?

ЯНКА. Ну, это все равно.

МИКИТА. Вам, человеку без рангов и классов в прошлом и без надежды на асессорство в будущем, ясно, что все равно, но мне, меджду протчим... Хе-хе! А теперь долой совбуровскую форму! (Намеревается снять куртку.) Ах, пардон! Я забыл, что мамзэль Наста тут. Однако вот это можно и теперь послать, меджду протчим, к черту. (Швыряет на землю портфели, кроме портфеля с деньгами.)

ЯНКА. Не поторопились ли вы, пане регистратор, плевать в корытце — как бы не пришлось напиться.

МИКИТА (остановившись). Почему, меджду протчим?

ЯНКА. А вдруг снова припрется в Менск ваше совбуровское начальство? Что вы тогда без этих торб запоете?

МИКИТА. А правда, меджду протчим, правда,— я трошки зарапортовался. Бывшее, теперешнее и будущее начальство завсегда и всюду надо уважать и иметь в виду, когда не хочешь спортить свои бумаги. Меджду протчим, мамаша, сховайте эти портфели — может, под печку или еще куда подсунете. Оставьте только портфель с моей пэнсией.

Гануля по одному уносит портфели.

А я попрошу пардону у гостей и на минуту отлучуся сменить свой внешний вид, согласно с самой новейшей, меджду протчим, политичной ситуацией.

Достает из ящика одежду и выходит. Какое-то время Янка и Наста проводят на сцене в молчании, не зная, как себя вести.

МИКИТА (входит переодетый в чиновничью форму со всеми отличиями, поворачивается на пятках). Ну, как, уважаемые, меджду протчим, мамзэли и мусьи? Тот же самый, да не тот же самый! Разве не метаморфоза?

НАСТА. Я восхищена вашей, мусье Никитий, метаморфозой! Янка. Перелиться из пустого в порожнее — не велика метаморфоза.

МИКИТА (как бы не слыша, Гануле). Меджду протчим, мамаша, надо побыстрее залу привести в человеческий вид. Выносите первым делом корыто с бельем, а я, меджду протчим, оттарабаню колымажку. Ага! Кидайте сюда в повозку белье, а наверх ставьте корыто — этак за одним разом все и вывезем.

Грузят белье и корыто на тележку и увозят. Гануля везет, а Микита подталкивает. Спустя минуту возвращаются.

А теперь будем отсовбуривать стенки. Вы, меджду протчим, мамаша, пришпилите чем-нибудь отвисшие шпалеры, а я переверну другой стороной портреты.

Гануля пришпиливает шпалеры, Микита переворачивает портреты, Наста помогает. Через минуту входят Дама, Поп, Исправник, Пан.

Микита — Наста — Янка — Гануля — Поп — Исправник — Пан

ПОП. Мир очагу сему!

МИКИТА (обрадованно). Ах, кого я, меджду протчим, вижу! Мадам-синьора — целую ручки. Отец духовный давно жду вашего благословения. Вашему родию покорный привет и подчинение. Ясновельможному пану графу низко кланяюся! Ах! Какими-такими путями изволили прибыть сюда, меджду протчим, долгожданные гости?

Гости всем кланяются, садятся — Поп у окна.

ИСПРАВНИК. Вместе с новой оккупационной властью маршем прибыли в Менск.

ДАМА. И сочли своим долгом, мусье регистратор, нанести вам первому свой первый по приезде визит.

Пан. Ваше гостеприимство в те тяжкие для всех нас времена обязывает меня без промедления приветствовать вас от себя и от моих...

ПОП. Душа моя возрадовалася при созерцании, како агнцы сии, возвратяшеся в стадо свое. И пришед я с ними, дабы одним веселием возвеселитися с вами, чадо мое, регистратор!

МИКИТА. Ой, беда! Чем же я буду гостей высокодостойных принимать? Меджду протчим, мамаша, не найдется там чего пайковое закусить?

ГОЛОСА. Не надо! Не надо! Благодарим!

ИСПРАВНИК. Мы уже успели не только закусить, но и выпить немного. Отец духовный тоже успел погостить у нас.

ПОП. Трапеза была обильная, яства упитательные: американское сало...

ИСПРАВНИК. Американский окорок...

ПАН. Американская булка...

ДАМА. Американское какао...

ЯНКА (в сторону). Американские фиги.

МИКИТА. Минувшая политичная, меджду протчим, ситуация ничего подобного нам в своих пайках не давала.

ИСПРАВНИК. Зато нынешняя все даст.

ЯНКА (в сторону). Даже взятку.

МИКИТА. Однако пока там что, мне от сердца, меджду протчим, хотелось бы достойно угостить и повеселить высоких персон.

ДАМА. А знаете, мусье Сносилов, беду эту легко можно исправить. У меня появилась чудесная идея: тот вечер у вас на именинах перед уходом немцев, оставил такое приятное впечатление, что я была бы счастлива сегодня его повторить.

МИКИТА. Мадам-синьора, я весь, меджду протчим, к вашим услугам. Значит, начнем с угощения. Меджду протчим, мамаша чем хата богата...

ДАМА. О нет, мусье регистратор, вы не угадали. Поскольку мы уже угощались сегодня, повторим только вторую часть программы того вечера.

МИКИТА. Танцы, меджду протчим?

ДАМА. Мусье, теперь вы угадали! (К присутствующим.) Я думаю, почтенное общество со мною согласно?

ГОЛОСА. Согласны! Согласны!

ДАМА. А теперь, мусье Сносилов, заведите нам граммофон.

МИКИТА. Граммофон... граммофон... меджду протчим, граммофон, мадам-синьора... пошел на репарации!..

ДАМА. Тогда дайте мне балалайку.

Микита подает балалайку.

Я попрошу этого мусье (указывает на Янку), чтоб сыграл нам на балалайке. (Подходит и подает балалайку Янке.) Мусье белорус, не откажите сыграть нам вальс.

ЯНКА. Могу сыграть. Если тут компания ваша устроила танцласс для оккупантов, куда каждый из них может войти и станцевать свое «Гоп-ца-ца», то почему бы и мне в этом танцклассе не сыграть?

ДАМА. Очень любезно с вашей стороны.

Янка играет вальс. Танцуют три пары в той же очередности, что и в первом акте. Поп не танцует. В начале танцев входят Аленка и Гарошка.

Те же — Аленка — Гарошка

ПОП (пристально глядит в окно, затем на танцующих). Чада мои, остановитесь! В сию обитель грядет большевик!

ТАНЦУЮЩИЕ (остановившись.) Как? Что? Откуда?

Перепуганные гости суетятся.

МИКИТА (глянув в окно). А грядет-таки... И к нам... О-ей! И с оружием в руках! А говорили, что большевиков уже нету! О-ей! О-ей! Мамзэль Наста, где ж ваши определенные источники?!

ГОЛОСА. Надо прятаться! Скорей! Прятаться! Прятаться!

МИКИТА. Мамзэль Наста, переворачивайте задом наперед портреты!

Наста переворачивает портреты.

Мадам-синьора, прячьтесь сюда! Ваше родие, сюда! А вы, пане пан, вот сюда! Отец духовный, меджду протчим...

ПОП. Не суетитесь обо мне, сын мой! Мои облачения защитой мне от всяких зол земных.

МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, я залезу сюда, а вы станьте так, чтоб меня заслонить. Вот так! Ну, теперь пускай заходит!..

Довольно долгая пауза. Янка иронически улыбается. Аленка прыскает в кулак. Гарошка попыхивает люлькой и сплевывает. Наста хлопочет возле портретов. Входит Красноармеец с обломком винтовки.

Те же — Красноармеец

КРАСНОАРМЕЕЦ. Нельзя ли у вас, товарищи, пересидеть, пока стемнеет? Я отстал от своей части и только ночью смогу выбраться из города, чтоб догнать своих.

МИКИТА (вылезая из укрытия, Красноармейцу). А, попался, меджду протчим, в конце концов! Складывай оружие! Вывешивай белый флаг! Сдавайся в плен, меджду протчим!

Красноармеец, бросив обломок винтовки, глядит на всех в недоумении.

ИСПРАВНИК (вылезая вместе со всеми из укрытия). Весьма справедливо! Берите его в плен!

ДАМА. Ах, мусьи! Между вами, как я вижу, начинаются военные действия. Разрешите мне быть сестрой милосердия.

ИСПРАВНИК. Насколько я разбираюсь в стратегии, кажется дело обойдется без кровопролития.

МИКИТА (Красноармейцу). Объявляю вас своим пленным! Без моего, меджду протчим, разрешения не имеете права и шагу ступить

ПАН. Очень хорошо все складывается для вас, пане регистратор Явитесь с этим пленным к новым властям — ваш престиж сразу подымется в их глазах на сто процентов.

ИСПРАВНИК. И ВЫ должны без промедления идти со своейг. добычей в штаб оккупационных войск. Там вы будете как свободный со свободными.

ПАН. Как равный с равными.

МИКИТА. Значит, иду. Мадам-синьора, и вы, мусьи, тоже, меджду протчим?

ГОЛОСА. Идем... Все идем! Идем!

МИКИТА (Красноармейцу). Шагом марш в плен! Стойте! (компании). А трофеи тоже забирать?

ГОЛОСА. Забрать! Забрать!

Дама, Поп, Исправник, Пан, Микита, окружив Красноармейца, выходят маршевым шагом.

МИКИТА (с обломком винтовки на плече, напевает).

Занавес

Время после полудня. Комната Микиты выглядит примерно так же, как в первом действии, разумеется, без граммофона, трюмо и мягких кресел. Некоторые вещи упакованы, как в дорогу. Изредка доносятся далекие орудийные выстрелы.

Гануля, затем — Янка — Аленка

Гануля сидит на узлах и вяжет чулок.

ЯНКА (входит с А ленкой). Дзень добры, цётачка! Што вы задумаліся?

ГАНУЛЯ. Ах, тэта вы, пане настаўнік! I Аленка з вамі... Я рада, што вы не забыліся нас у гэтыя трывожныя мінуты.

ЯНКА. Ці ж у першы раз у Менску гэтыя трывожныя мінуты. Час было б, цётачка, і прывыкнуць да іх.

ГАНУЛЯ. Ды яно ж так. Але сваім чынам за дзела усё гэта,( як за дзела!

ЯНКА. Э-э! Ліха перамелецца і мука будзе. (Пауза). А мы вось з Аленкай спецыяльна зайшлі, цётачка, каб пахваліцца перад вамі сваім шчасцем.

ГАНУЛЯ. Незвычайныя[57]вы людзі, калі яшчэ можаце сягоння хваліцца шчасцем.

АЛЕНКА. А такі ж незвычайныя, цётачка.

ЯНКА. I маем чым пахваліцца. Дык слухайце ўважліва, цётачка, паздраўляць будзеце: я, настаўнік Янка Здольнік...

АЛЕНКА (встревая).I я, настаўніца, Аленка Гарошчышка

ЯНКА. Узялі ды паміж сабой пажаніліся. Цяпер яна мая назаўсёды...

АЛЕНКА. I ён таксама мой муж, але ці назаўсёды — яшчэ паваражу.

ГАНУЛЯ. А мае ж міленькія! Пашлі вам долечка усяго найшчаслівейшага. А павянчаліся ўжо?

ЯНКА. А як вы думалі, цётачка? Абавязкова павянчаліся, ды яшчэ як урачыста[58]. Зялёны бор шлюб[59] нам даваў, зоркі дружками былі, а раса срабрыстая шлюбныя персцені свяйціла.

АЛЕНКА. А праўда, праўда, цётачка! Шлюб наш быў гэткі ўрачысты.

ГАНУЛЯ. Ну. і пайшлі плот[60] гарадзіць, каб вы здароны былі, мае вы шлюбоўнікі! А вяселле[61] таксама было? Чаму ж мяне не паклікалі?

ЯНКА. Вяселле, цётачка, адлажылі пакуль што да таго часу, калі апошні акупант ад нас выйдзе, бо пры іх нявесела на вяселлі.

ГАНУЛЯ. Ці не задоўга прыйдзецца чакаць на гэта?

АЛЕНКА. Ды, праўду кажучы, доўга ці коратка - гзта не важна. Але ў нас, цётачка, важнейшая бяда.

ГАНУЛЯ. А што ж такое?

АЛЕНКА. Татку ж майго зноў у абоз пагналі. Але так пагналі, што і след згінуў. Ужо тут, у Менску, мы даведаліся, што перш адны гналі, пасля — другія, потым — зноў тыя самыя, потым — зноў другія, а там далей і няведома, хто гоніць і куды гоніць.

ГАНУЛЯ. Ганяюць людзей без дай-прычыны да ганяюць. А каму гэта патрэбна, дык яны пэўна і самі не ведаюць.

АЛЕНКА. Як татку, бывала, бяруць у абоз, дык ён заўсёды і кажа, што едзе акупантаў вывозіць. Але, бедны, возіць, возіць, ды ніяк вывезці не можа.

ГАНУЛЯ. Усё роўна як той дзед з бабай рэпку сваю — цягнулі-цягнулі, ды ніяк не маглі выцягнуць. Але затое татка твой хоць свету пабачыць — пад старасць будзе мець што ўнукам расказваць.

АЛЕНКА (застыдившись). Ды ў яго яшчэ ўнукаў і няма.

ГАНУЛЯ (улыбаясь). Дык будуць, мае мілыя, будуць.

ЯНКА. Ой, нешта, відаць, такое падумалі, цётачка, бо аж вочы спусцілі.

ГАНУЛЯ. А каб вы пакіслі, мае дзеткі! I старую ў грэх уведзецё.. Давайце лепей аб чым іншым пагамонім. Во, якраз успомніла. Былі ж тут і сягоння гэныя вучоныя Мікіткавы. Аб вас, пане настаўнік, пыталіся. Хацелі, кажуць, даведацца, які магніт больш вас да сябе цягне — усходні ці заходні.

ЯНКА. Трэба было, цётачка, сказаць, што ні той, ні сёй, а тутэйшы.

ГАНУЛЯ. Я так і падумала, але не сказала, бо пабаялася, што не змагу вучоным па-вучонаму адказаць.

ЯНКА. А болей нічога не пыталіся?

ГАНУЛЯ. Шчога, толькі паміж сабой тое-сёе па-вучонаму пагаманілі, праз свае бінохлі туды-сюды паглядзелі ды пайшлі. Усходні вучоны сказаў, што пойдзе на Захад, а Заходні сказаў, што пойдзе на Усход.

ЯНКА. Ну, цяпер яны не скора сустрэнуцца.

ГАНУЛЯ. I я так падумала, але не паспела гэтага ім сказаць.

Входит Микита. На шапке у него большая кокарда с белым орлом — козырек обтянут жестью; френч и галифе новые, из темно-желтого сукна, сапоги желтые.

Входит с полным ведром.

Гануля — Янка — Аленка — Микита

МИКИТА (поставив ведро). А меджду протчим, пан профэссор заглянул к нам. Мое почтение! Я очень рад, очень рад, что с вами встретился. Ах, и мамзэль Аленка тут? День добры, мамзэль, меджду протчим.

АЛЕНКА. Дзень добры, пане рэгістратар! (С нарочитой грустью) Толькі ж я не мамзель, а ўжо мадама.

МИКИТА. Тем лучше, меджду протчим. Проздравляю!

ЯНКА (указывая на ведро). А это что у ваг за затирка в ведре?

МИКИТА. Не затирка, дядька белорус, не затирка, настоящая центро-белсоюзовская, меджду протчим, патока. Добрые люди раскрыли склад с нею на Нижнем базаре[62]  и — бери, что хочешь и сколько хочешь. Можете и вы набрать, меджду протчим.

ЯНКА. Благодарю за такие дары данайцев!

ГАНУЛЯ. А наши некоторые мянчане, особливо с Комаровки и Переспы, таким способом апошние гады и живут. Как только власть меняется, делают себе запас до новой перемены; меняется власть снова — снова делают себе запас до новой перемены, и так ужо который год. А сёлета, опрочь всего прочего, дак еще и дрова из Ваньковичева[63] лесу самокатом катят и катят на веревках.

ЯНКА. Видел, видел. Такая работа идет, что тебе при возведении египетских пирамид.

МИКИТА. Меджду протчим, такое умелое использование перемен политичных ситуаций — очень легкий способ обеспечить себя на черный день.

ЯНКА. А вы это обеспечение начали, как я вижу, с патоки.

МИКИТА. С чего-нибудь больш значительного я не поспел, потому что, меджду протчим, последним временем был занят эвакуационными делами, доводом чему служат эти вот запакованные вещи.

ЯНКА. Так вы, пане регистратор, намеревались бросить все свои истинно русские ценности и бежать из родного города?

МИКИТА. Ну да, пане профэссор, собирался, меджду протчим.

ЯНКА. Что ж, может, это была бы настоящая ваша профессия. Езди себе со своими манатками да езди, как торговец с козами с кирмаша[64] на кирмаш, туда-сюда, туда-сюда!.. Но почему ж вы все же не поехали?

МИКИТА Вышла небольшая заминка. Этот, меджду протчим, редактор Гизульский, который жил до последнего времени в нашей квартире, обещал мне устроить «пшепустку»[65] на выезд, но обманул. Сам как пан уехал, а меня без «пшепустки» покинул. Даром только на вокзал с вещами таскался.

АЛЕНКА. I вы гэта, пане рэпстратар, так да сэрца ўзялі, что ажно барада ў вас вырасла, бо дагэтуль, здаецца, вы не насілі яе.

МИКИТА. А это она, меджду протчим, сама выросла в связи с политичными тучами на нашем менском горизонте. Мамзэль Наста загодя предупредила меня из определенных источников, что при новой политичной ситуации будут добровольно брать молодых мусьёв и добровольно отправлять на Врангелевский фронт. Вот я, независимо от того — уеду или не уеду, и постарался не выглядеть молодым.

ЯНКА. Теперь вам, пане регистратор, остается только придумать новую свободную профессию или новый классовый ранг.

МИКИТА. Да я уже придумал, меджду протчим, только вы мне повинны в этом помогчи.

ЯНКА. Охотно, если смогу.

МИКИТА. Сможете — это ваша профэссия. Дело в том: я постановил перейти в вашу, меджду протчим, партию.

ЯНКА. Так я ж беспартийный!

МИКИТА. Ну, как вам сказать? Одним словом, меджду протчим, хочу перейти на вашу белорусскую сторону, белорусского ю асессорства надумал я добиваться.

ЯНКА. Вот как?! Понятно. Теперь это наимоднейшая свободная профессия, и каждые жук и жаба хотят на белорускости сделать себе карьеру.

МИКИТА (как бы не понимая издевки). Меджду протчим, пане наставник, новая политичная ситуация и все такое вынудили меня подумать об этой карьере. Ибо, как мне сообщила из определенных источников мамзэль Наста, у нас заводится нейкая, меджду протчим, Белорусская Республика. Уже едет и председатель Белорусского Ревкома Червяков — тольки задержался где-то за Менском в полях.

АЛЕНКА. Ая чула, што і цётка Бадунова таксама едзе на белай кабыле з Смаленску.

МИКИТА. Ну, она, меджду протчим, эсэр-белорус и в счет не идет: долго тут не заседится.

ЯНКА. Значит, вы твердо решили делать карьеру на этом? Боюсь я только, как бы не получилось у вас то же самое, что в позапрошлом году с ораторством; к тому же ваше полное до сих пор равнодушие к этому делу и ваша несознательность...

МИКИТА (прерывая). Вы, пане учитель, не шутите! Я не настолько уж несознательный, меджду протчим, белорус — даже с вашей литературой знаком.

ЯНКА. Очень интересно! Это для меня неожиданность.

МИКИТА. Дык вось, послухайте, меджду протчим:

меджду протчим.

ЯНКА. На таком знакомстве с нашей литературой, пане регистратор, далеко не уедете.

МИКИТА. Вот я и надумал, меджду протчим, вас попросить, чтоб вы меня подвезли. Просил я своего профэссора Спичини, однако он отказался. Я, говорит, спец тольки по расбелорусиванию, а от обелорусивания его с малых лет воротит.

ЯНКА. Вам прямая дорога теперь; записаться на курсы белорусоведения.

МИКИТА. Меджду нами говоря, меджду протчим, я на всякий пожарный случай пару дней ходил на такие курсы, однак ничего в голову не полезло. Особливо отчень трудная для моего русского разумения ваша грамматика — эти ударэния, ударэния...

ЯНКА. О да, пане регистратор,— в нашей грамматике без ударений ни с места. Но все-таки вам придется вернуться на эти курсы, потому что я вам ничем помочь не могу — сегодня же уезжаю с Аленкой из Менска. Должно быть, не скоро и увидимся.

МИКИТА. Жаль, очень жаль, а я думал, меджду протчим...

ЯНКА. Да тут и думать не о чем. Не видать вам этого асессорства, дадут вам совбурство, словом, что-нибудь да получите, не все ли вам равно?

МИКИТА. Все равно, меджду протчим, и не все равно. Белорусское асессорство, кроме всяких протчих плюсов, имеет в себе еще один весьма лакомый плюсик — это то, что и по-белорусски, как я убедился, можно проводить в тутэйшую шатию великие русско- истинные прынципы о единости, неделимости и самодержавности Российской, меджду протчим, империи.

ЯНКА. От этого уже провокаторскими принципами запахло! Но берегитесь, пане регистратор. Идет народ, белорусский сермяжный народ идет, а он вашему русско-истинному регистраторству обломает рога.

МИКИТА. Я осторожный, весьма осторожный, и за меня, сябра белорус, не волнуйтеся. (Гануле.) Меджду протчим, мамаша, у вас не осталось польских марок? Дайте мне — я сбегаю чего-нибудь куплю, а то при новой ситуации и эти гроши ничего стоить не будут.

ГАНУЛЯ (вручая деньги). Купи, сынок, купи, только, может, чего из еды знойдзешь. Адно — иди осторожно, чтоб в полон не схапил и або сам в какую нечистую историю не впутался.

МИКИТА (пряча деньги в карман галифе). Меджду протчим, мамаша, я не из таких, чтоб впутаться. (Янке и Аленке.) С вами еще увидимся — вернусь скоро. (Выходит.)

Гануля — Янка - Аленка

ГАНУЛЯ. Ох, неспакойная натура ен у мяне! Кажа — не ўпутаюся, а ўчора ў такую кашу ўлез, ажно стыд сказаць.

АЛЕНКА. А што такое?

ГАНУЛЯ. Ды як жа! Пайшоў паглядзець на Захараўскую вуліцу[66], як там паны трасуць жыдоўскія спальні. Вось адзін пан — яго, здаецца, начальнік — учапіўся за Мікітку і загадаў яму цягаць чужыя рэчы ў свой панскі пакой у нейкай гасцініцы, дык бедны Мікітка як не падарваўся, цягаючы чужыя шубы. Добра ж, калі хто са знаёмых не бачыў, а йначай пойдзе чутка, што і мой сын у грабежнікі запісаўся,— а яшчэ чыноўнік, скажуць.

ЯНКА. Ці ж ён і цяпер быў чыноўнікам?

ГАНУЛЯ. Ага! Служыў у камісарыяце нейкім там разношчыкам нейкія «пшэпусткі» іхнія ды іншыя дакументы разносіў.

ЯНКА. Не высокае было ў яго чыноўніцтва, калі так.

ГАНУЛЯ. Ды яно ж праўда! А ўсё віна ў тым, што мой Мікітка вучыўся, але, мабыць, не давучыўся, і выйшла з яго ні богу свечка, ні чорту качарга. Рэгістратар! А што цяперашнім часам рэгістратар? Ад но глупства!

ЯНКА. Так! Ваш рэгістратар быў вялікае нішто і застаўся вялікім нічым. Але, выбачайце, цётачка! Пара нам і дахаты. Бывайце здаровы і шчаслівы!

ГАНУЛЯ (прощаясь).Дзе там тое шчасце пры маёй старасці?

АЛЕНКА. Як вам, цётачка, будзе надта нявесела, прыязджайце да нас на вёску, там сонца весялей свеціць, і людзі там лепшыя.

ГАНУЛЯ. Добра, дзеткі, прыеду да вас на вяселле.

Янка и Аленка выходят и встречают на пороге в полубосяцких рваных одеждах Даму и Исправника, раскланиваются.

Гануля — Дама — Исправник

ДАМА (здороваясь с Ганулей). Ах, мадам, до чего мы дожили!

ИСПРАВНИК. До чего дожили?!

ГАНУЛЯ. Да-а! И правда, паночки, как вижу, дожилися: совсем скромно выглядите в этом бедном одеянии.

ДАМА и Исправник. Слишком скромно!

ГАНУЛЯ. С чего это вы обеднели?

ДАМА. Да не обеднели, мадам! Это мы просто так... в связи с переменой политической ситуации.

ИСПРАВНИК. Все былое величие пришлось скрутить в бараний рог и приспосабливаться к новому времени и новым людям.

ГАНУЛЯ. Ая думала... Что ж это я думала? Ага, что вы уехали с этими, как и с немцами.

ИСПРАВНИК. Пшепусток всем не хватило.

ДАМА. А У меня была пшепустка, но на прощальном рауте я ее случайно потеряла.

ГАНУЛЯ. И пришлося вам остаться!

ИСПРАВНИК. Пришлось остаться.

ГАНУЛЯ. Бедные вы мои! Мой Микитка тоже остался. А тот пан, что был с вами, уехал?

ИСПРАВНИК. Ему хватило пшепустки.

ДАМА. Он не потерял ее.

ГАНУЛЯ. Уехал, а вас покинул — не по-компанейску он сделал.

ИСПРАВНИК. Но я не очень горюю. Говорят, сам Брусилов идет плечом к плечу с нашими новыми хозяевами, так что не должен он дать в обиду таких ветеранов старой гвардии, как я.

ДАМА. А у меня есть все права на получение бесплатной социальной опеки. Кроме того, батюшка, который с нами у вас гостил, обещал, что, если меня очень уж прижмет, то он составит мне протекцию в Преображенский женский монастырь.

ГАНУЛЯ. Выходит, батюшка таксама не выехал?

ДАМА. Нет, не выехал.

ИСПРАВНИК. Только что пошел отнимать у белорусов ключи от Юбилейного дома.

ГАНУЛЯ. И чего батюшка полез у эту политику. Сторожил бы ключи от архиерейского дома.

Входит Микита — босой и без куртки, в руках корзинка с бутылками и два револьвера.

Гануля — Дама — Исправник — Микита

ГАНУЛЯ. А мой же ты сыночек! Кто ж это тебя обобрал?

ДАМА (глядя на Микиту в лорнет). У вас, мусье регистратор, фасон костюма, как и у меня с их родием,— а ля босяк.

МИКИТА (ставит корзину с покупками, кладет на стол револьверы, гдстям). Меджду протчим, мадам-синьора, целую ручки! Их родию — честь! Однак, пардон, мадамы и мусьи! Извините за мой непрезентабельный вид. Меня только что встретило в дороге смешное приключение. Когда я бежал за этими, меджду протчим, покупками, на Зыбицкой улице остановили меня два, последних, видно, утекающих пана, попросили задержаться, сняли с меня курточку, сказавши, что это из ихнего сукна, потом попросили сесть и сняли с меня сапоги, сказавши, что это из ихней кожи.

ДАМА. А дальше?

МИКИТА. А дальше таксама хотели то-сё, меджду протчим, снять, однако стали подходить люди, так они поблагодарили и ушли.

ДАМА. Ах, какие все же джентльмены! Даже поблагодарили.

ИСПРАВНИК. О, да! Пана сразу по холявам узнаешь!

ГАНУЛЯ. А грошы не адабралі?

МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, не отобрали: видите, покупки принес. Гляньте!

ГАНУЛЯ (глянув в корзину). А матачкі ж мае! Тэта ж гарэлка!..

МИКИТА. Да, меджду протчим, мамаша,— гарэлка. Э-э-э... водка. Это теперь будет самая доходная статья. Новая власть водку запрещает, а что запрещено, то сладко и дорого стоит.

ГАНУЛЯ (показывая на револьверы). А эти качережки на какое безголовье?

МИКИТА. Это также доходная статья, притом они мне ничего не стоят: по дороге один мой знакомый пер с ними куда-то в чистое поле и со страху всучил их мне, меджду протчим, задаром.

ГАНУЛЯ. Гарэлка... пистолеты... Совсем не сезонны товар в такое время.

МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, это не вашего ума дело, лучше поглядывайте, не крутится ли кто подозрительный под окнами. (Вынимает из корзинки и тут же ставит назад бутылки.)

ГАНУЛЯ (внимательно глядя в окно, после паузы), Кажись, уже начинается.

МИКИТа (встревоженный). Что начинается?

ГАНУЛЯ. Чего-то прэтся сюда мамзэль Наста.

МИКИТА. Так бы, меджду протчим, сразу и сказали, а то знай пугаете...

Вбегает запыхавшаяся Наста.

Гануля — Микита — Дама — Исправник — Наста

НАСТА. День добрый! День добрый! Как поживаете? У меня грустная новость. Из определенных источников я определенно узнала, что сейчас сюда придут вас трясти!

МИКИТА. Что вы говорите, мамзэль Наста: трясти?

ГАНУЛЯ. Во няшчасце на нашу хату.

МИКИТА И ГАНУЛЯ (вместе). Что делать? Што рабіць? Посоветуйте, мамзэль Наста! Райце, мамзэль Наста!

НАСТА. Вывешивайте скорее в окно красный флаг. В подобных незавидных ситуациях такое вывешивание иногда помогает. Скорее вывешивайте! А я побежала. Мне еще нужно успеть к кое-каким определенным источникам. (Выходит.)

Микита привязывает красный платочек к ручке зонтика и высовывает в форточку.

Гануля — Микита — Дама — Исправник

ГАНУЛЯ (заламывая руки). Что тут делать? Что тут делать? МИКИТА. Меджду протчим, мамаша, не крутитесь без толку по хате, а лучше глядите в окно — может, идут уже?

ГАНУЛЯ (глядя в окошко). Никого не видать, только мамзэль Наста понéслася, что ветер.

МИКИТА (переставляя то сюда, то туда корзинку с бутылками). Лучше глядите.

ГАНУЛЯ. Идут, идут! Не! Мимо прошли.

МИКИТА. Попробуйте в другое окно поглядеть, меджду протчим, мамаша.

ГАНУЛЯ (глядя в другое окно). Идут, идут, мой сынок, идут! МИКИТА. Может, опять мимо, меджду протчим?

ГАНУЛЯ. Нет, кажись. Погоди. (Всматривается.) А матачки мае! Завернули сюды, к нам. (Отходит от окна.) Куды ж тут цяпер подеться...

МИКИТА. Вот так сюрприз! О-ей! Меджду протчим, мамаша, не ломайте руки, а беритесь скорей за работу. Отворачивайте назад портреты, а я покупки упорядкую.

Гануля переворачивает портреты. Микита хватается то за корзину, то за револьверы, не зная, что куда девать. Раздается стук в дверь.

О-ей! О-ей! Уже ломятся. Меджду протчим, мадам-синьора и вашеродие, садитесь или стойте спокойно: вы мои гости и волос с вашей головы не упадет!..

Сильный стук в дверь.

О-ей! О-ей! Куда же это девать?! (Сует револьверы Даме в руки).

Меджду протчим, мадам-синьора, подержите пистолеты. Я куда-нибудь рассую бутылки. (Снова хватается за корзину. Дверь трещит.) Меджду протчим, мамаша, к черту портреты, бегите скорей за портфелями, которые в прошлом году спрятали.

Гануля выбегает и по одному приносит портфели. Микита выхватывает у Дамы револьверы и, держа их за дула, какое-то время мечется по квартире, затем берет пистолеты, как положено, и, наставив их на дверь, бросается к порогу. Дверь распахивается, и на пороге с Микитой сталкиваются: Начальник патруля, Двое патрульных, Гражданин, у которого вырван клок бороды, и Спичини.

Те же — Начальник патруля — Двое патрульных — Гражданин — Спичини

НАЧАЛЬНИК ПАТРУЛЯ. Стой! Ни с места! Руки вверх!

Микита пятится, подымает руки.

НАЧАЛЬНИК. Что это у вас в руках?

МИКИТА (поочередно опуская и вновь подымая то правую, тс левую руку, соответственно этому поворачивая голову то вправо, то влево). Это... Это... ваше красное благородие... Это... как его?.. Кочерыжки! Ей-богу, кочерыжки!

НАЧАЛЬНИК ПАТРУЛЯ. Кочерыжки! А ну положите их на стол! (Микита выполняет приказ. Начальник внимательно присматривается к Миките.) Да мы, кажется, с вами знакомы?

МИКИТА (с подозрением глядя на Начальника). Ежели вашей милости нравится, дак мы знакомы, сам-деле знакомы. Я очень рад этому первому, меджду протчим, знакомству.

НАЧАЛЬНИК. Помните, как в прошлом году вы взяли меня в плен, а я от вас сбежал?

МИКИТА. А как же, помню, меджду протчим, помню! А кто от кого не убегал? И вы, ваше товарищеское родие, сбежали, меджду протчим!..

НАЧАЛЬНИК. Ваша фамилия?

МИКИТА. Коллежский регистратор Никитий Сносилов, меджду протчим.

НАЧАЛЬНИК. Отвечайте: вы вчера грабили квартиру гражданина Борщика в Архиерейском переулке?

МИКИТА. Ничего подобного, мусье товарищ. Я не грабил, меня, меджду протчим, ограбили — френчик форменный, сапоги желтенькие сняли...

НАЧАЛЬНИК. Не заговаривайте зубы, а говорите правду.

МИКИТА. Я правду и говорю, ваша красность,— ей-богу, я не грабил, меджду протчим.

СПИЧИНИ. Позвольте вам, гражданин регистратор, не поверить: я сам, стоя в сквере возле водокачки, видел, как вы вместе с другими таскали движимое имущество из квартиры товарища Борщика.

МИКИТА. Э! Так бы и сказали, герр Спичини, что я таскал. Но я не грабил! Тут в том дело, что я по приказу своего, меджду протчим, начальника относил эти вещи ему в гостиницу «Париж».

СПИЧИНИ. Положим, это тоже грабеж.

МИКИТА. Ничего. Там в нумере, куда я относил вещи, сидели какие-то молодые, меджду протчим, мусьи в форме и какие-то молодые, меджду протчим, мамзэли без формы и пили познанский ликер.

НАЧАЛЬНИК. И вы ничего из этих вещей к себе на квартиру не принесли?

МИКИТА. А ни подвязочки не принес. Ага! Имею даже свидетеля. Мамзэль Наста была в той кумпании, где выпивали, и видела, что я все вещи туда приносил и там складывал.

НАЧАЛЬНИК. Мы все-таки произведем небольшой осмотр ваших вещей, чтоб часом по ошибке не оказалось среди них чужих. (Производится поверхностный обыск. Начальник обнаруживает корзину с бутылками.) А это что, награбленная водка?

МИКИТА (в сторону). О-ей! О-ей! Пропал со всеми потрохами. (Начальнику.) Это... это не водка, а, меджду протчим, ликер познанский, ваше товарищество! Для торговли купил, для свободной торговли, меджду протчим...

НАЧАЛЬНИК. Хороша торговля! (Берет ведро с патокой.) А этот мед тоже для торговли?

МИКИТА. Это не мед, меджду протчим, и не на торговлю, а тока,— я ее с мамашей сам буду кушать.

НАЧАЛЬНИК. Награбленная?

МИКИТА. Меджду протчим... меджду протчим, просто так взятая с общедоступных гражданских складов, абсолютно просто так.

НАЧАЛЬНИК. Ничего себе просто так... Ваши документы!

МИКИТА. Какие — старые или новые? Старые вот где — в этих портфельчиках. (Указывает на портфели.)

НАЧАЛЬНИК. Со старыми потом разберемся — давайте новые.

МИКИТА (порывшись в карманах и слазив за пазуху, в сторону) О-ей! О-ей! Польский документ придется показывать. Чтоб я лучше сквозь пол провалился. (Достает из-за пазухи документ, Начальнику) Вот он, этот, меджду протчим, документ. (В сторону.) Чтоб его крещенский перун спалил!..

НАЧАЛЬНИК (разглядывая документ). Польский?

МИКИТА. Абсолютно польский и со всех боков польский. (В сторону.) Чтоб его за Буг унесло, меджду протчим!..

НАЧАЛЬНИК. Кто может прочесть?

СПИЧИНИ. Позвольте, товарищ, я прочитаю. (Читает.) «Оказитель нинейшего Никитиуш Зносиловски служи пши Камисарияте полиции мяста Минска, яко доноситель».

МИКИТА. «Яко разноситель», Генрих Мотович!

СПИЧИНИ. Положим, не «яко разноситель», а «яко доноситель» — черным по белому написано.

НАЧАЛЬНИК. Переведите документ.

СПИЧИНИ. «Предъявитель сего Никитий Сносилов служил в Минском Комиссариате полиции доносчиком».

МИКИТА. «Разносчиком», Генрих Мотович!

СПИЧИНИ. Не «разносчиком», а «доносчиком» —черным по белому написано, гражданин Сносилов.

МИКИТА. Вы, мусье профэссор, плохо прочитали и плохо пе|ревели.

СПИЧИНИ. Положим, я никогда плохо не читаю и плохо не перевожу, взгляните сами, гражданин регистратор!

МИКИТА (читая). До... до... до... доносителем. О-ей, о-ей! Как это вышло? Я сам писал, сам своей рукой писал, а начальство подписало, видать, не прочитавши?.. Генрих Мотович!.. Как же это меня обучали, меджду протчим?

СПИЧИНИ. Положим, моя наука тут ни при чем,—- вы сами перепутали «до» с «роз». А может, и не перепутали?

МИКИТА. Весь Менск ведает, что я служил разносчиком, а не доносчиком.

НАЧАЛЬНИК. Ну, хватит! Потом разберемся. (Миките.) Кто еще здесь находится?

МИКИТА (показывая). Это, меджду протчим, моя мамаша... это... это... как их? Мои гости.

НАЧАЛЬНИК (Исправнику и Даме). Ваши документы. (Приглядевшись.) И вы, кажись, мои старые знакомые? Вот теплая компания. (Дама и Исправник с поклоном подают документы. Начальник передает их Спичини.) Прочтите.

СПИЧИНИ. В документе этого господина написано: «рэвирóвы сюдмэго рэвиру мяста Минска».

НАЧАЛЬНИК. Что это означает?

СПИЧИНИ. «Околодочный надзиратель седьмой части города Менска», господин товарищ.

НАЧАЛЬНИК (Патрульному). Проведите ревизию карманов этого гражданина.

Патрульный обнаруживает в карманах Исправника погоны и подает их Начальнику.

НАЧАЛЬНИК (вертит погоны в руках, Исправнику). Что это?

ИСПРАВНИК. Погоны исправника, господин товарищ: память о былом величии.

НАЧАЛЬНИК (бросив погоны на стол, Спичини). Читайте второй документ.

СПИЧИНИ. «Баронесса Шпацерзон, почетный член Менского благотворительного общества».

НАЧАЛЬНИК. Шпацерзон... Шпацерзон... Ну, все равно,— придется и ее. Ревизия окончена. Прошу всех следовать за мной. (Гануле.) Вы, тетка, остаетесь сторожить дом.

МИКИТА. О-ей! О-ей! Что, и мне идти, мусье товарищ?

НАЧАЛЬНИК. А вы как думали?

МИКИТА. О-ей! О-ей! Оставьте меня!.. На что я вам, меджду протчим, нужен? Вот в этих портфелях совершенно иное про меня сказано! Гляньте в эти бумаги, ваше товарищество. Как прочитаете, так увидите, что не нужно меня забирать, меджду протчим.

НАЧАЛЬНИК. Никак не могу иначе. Эти револьверы, награбленная водка, патока, грабеж чужих вещей, служба доносчиком — все это хорошие бумаги для нас, хотя для вас, возможно, плохие бумаги.

МИКИТА. Дак покажите мне, меджду протчим, ваше красное благородие чек на мой арест.

НАЧАЛЬНИК. Ордер вам предъявят на месте. Пошли! Прошу забрать «вещественные доказательства». (Начальник берет револьверы, погоны и один портфель. Даме, Исправнику, Спичини и Гражданину вручает по паре бутылок, Миките — ведро с патокой, обоим патрульным — по портфелю.) А теперь — марш за мной!

МИКИТА. О-ей! О-ей! Ваша товарищеская милость! Покиньте меня с мамашей. Меджду протчим, пойду помогать вам забирать Варшаву, только не забирайте меня!

ГАНУЛЯ. Мае паночкі, мае галубочкі! Хаця не замікіцьце май- го Мікітку! Хаця не замікіцьце! (Опускается с тихим плачем на упакованные манатки.)

Все, кроме Ганули, выходят. При последних ее словах раздается за окнами песня, которую поют хором.

После минутной паузы, под умолкающие звуки песни медленно опускается занавес.

Акопы. 31.VIII.22 г.