Сказка о муравье по имени Муравей

Татьяна Макарова

Муравей по имени Муравей

ил на свете один муравей. Как же звали того муравья? Как его называли друзья, сорок дочек и сыновей? И любимая старая мать — Как привыкла его называть? И заботливая жена — как его называла она?

На земле муравьиных имён я могу насчитать миллион. Знала я одного муравья, и его называли Илья. Есть Степан-муравей, есть Иван-муравей, Николай, Александр и Корней. Ну, а этого звали не так. Ну, а этого звали — никак. Не Семён, не Андрей, не Матвей, просто звали его — Му-ра-вей.

Сладко спят муравьи на заре в муравьиной уютной горе… Но подумал сквозь сон муравей: «В муравейнике — двадцать семей. В понедельник семейство Николки приносило из лесу иголки. Та семья, что живёт наверху, приносила во вторник труху. В лес идти Ермолаю-соседу нами было назначено в среду. А в четверг отправлялся Семён за крылом стрекозы для окон. Дождик вечером в пятницу шёл, но Евгений три щепки нашёл. И хотя мне вставать неохота, но придётся — сегодня суббота. Значит, очередь нынче моя». Он вскочил и воскликнул — Семья! Поднимайся, семья! Умывайся! И за иглами в лес отправляйся! …Муравей со своею семьёй на закате собрался домой. Он тащил шесть иголок от ёлки, А супруга его — три иголки. И нашли сыновья Муравья по две палочки у ручья. И нашли муравьиные дочки по еловой чешуйке у кочки. И один только младший сынок от листочка тащил черенок. И одна только младшая дочка собрала лишь пыльцу от цветочка.

Вот идут они в дом муравьиный по тропинке зелёной и длинной, через рощу идут, через лес… Смотрят— дом муравьиный исчез. И сказал Муравей: — Очень странно… Та же просека… Та же поляна… Те же кустики красного мака… Где же дом муравьиный, однако? Наш высокий, вместительный дом дом, построенный нашим трудом, дом на двадцать огромных семей, где же он?! — прошептал Муравей. — Мы иголки к нему принесли. Мы бы новый этаж возвели! Уронил Муравей шесть иголок от шести замечательных ёлок. Три иглы уронила жена И как мел побледнела она. И его сыновья задрожали и усталые лапки разжали. По две палочки каждый из них уронил на дорожку в тот миг. Муравьиные хрупкие дочки от печали свернулись в комочки, и из рук их чешуйки от ели в тот же миг в небеса улетели. И один только младший сынок от листка сохранил черенок. И одна только младшая дочка сохранила пыльцу от цветочка.

Тут над бедной семьёй муравьиной завизжал голосок комариный: — Ты чего здесь стоишь, муравей? Ты, видать, не Иван, не Корней. Просто ты — муравей Муравей! Ты бездомный теперь муравей. Целый день ты по лесу сновал, Где-то стройматерьял доставал. Ты своих муравьиных детей оторвал от невинных затей, и в их слабые детские ручки напихал ты иголки-колючки! И худая бедняжка-жена принесла три еловых бревна! Даже крохотный младший сынок великанский принёс черенок! Принесла даже младшая дочка сто три пуда пыльцы от цветочка! Но пока ты трудился как вол, муравейник-то взял и ушёл! Он надумал сменить адресок и в другой переехал лесок. А тебе ни словца, ни привета. Не умрёшь, мол. На улице — лето. До свиданья, чудак-муравей, не Иван, не Степан, не Корней, а бездомный, смешной Муравей! Как он лгал, этот жалкий комар! Как он лгал! Это просто кошмар! Ведь пока он пищал и визжал, под крылом его листик лежал. А на листике этом осиновом были строки письма муравьиного:

«Дорогой наш сосед Муравей! Ты пожалуйста, не робей. По запутанным, скучным и длинным, по весьма неприятным причинам мы сейчас переносим наш дом. Мы спешим. Объяснения потом. Вы нас просто и быстро найдёте, если вправо отсюда пойдёте. Через триста шагов муравьиных будут три полуголых осины. Рядом ёлка лежит на земле (не увязли бы дети в смоле). Обогув три болотные кочки, вы достигнете заданной точки. Здесь отныне и будет наш дом. В добрый путь. Объяснения потом». Муравьи! Не к добру, не к добру вы отдали письмо комару! Ведь известно, что все комары вероломны и очень хитры. Муравью он письма не читал! Он над этим письмом хохотал! И исчез за еловым стволом, крепко листик зажав под крылом. Как же был Муравей одинок! Шесть иголок лежали у ног…

Без соседей своих и друзей, без вестей, без следа, без письма, как же был одинок Муравей— я уж просто не знаю сама! На своём муравьином веку не успел он изведать тоску. Просто некогда было ему тосковать. Да зачем? И к чему? Ведь из жёлтых иголок гора просыпалась в четыре утра. Он привык на рассвете вставать и бежать, и спешить, и сновать, и на верхний этаж подниматься, и за дело своё приниматься, и тесать, и строгать, и тащить, и детей своих делу учить… Вот и некогда было ему тосковать. Да зачем? И к чему? Вот заплакала младшая дочь. Значит скоро опустится ночь. Где-то надо семье ночевать. Значит, надо построить кровать. Надо крепкую крышу найти. Как бы дождик не вздумал пойти.

По плечу он похлопал жену и сказал ей: — Не надо… Ну-ну… Не волнуйся. Мы будем в тепле. Был ли случай такой на земле, чтобы было невмочь муравью обеспечить ночлегом семью! Даже в сказках для муравьят муравьи никогда не грустят. И супруга ответила тихо: — Да, но всё-таки я — муравьиха… И пустился на поиски он — не Андрей, не Иван, не Антон, не Илья, не Кузьма, не Корней, а простой муравей Муравей. Он обегал пенёчки и кочки, корни, травы, стволы и листочки, он под землю спускался не раз — тьма такая — хоть выколи глаз! Сыро… Жёстко… Сквозняк… Темнотища… Нет нигде никакого жилища. Только вдруг он заметил в сторонке банку круглую из-под тушёнки. А на ней этикетка цветная. Сбоку надпись: «ТУШЁНКА СВИНАЯ» и животное — неизвестное, но приятное, интересное. И сказал Муравей: —Я не знаю, что такое «ТУШЁНКА СВИНАЯ». Только крыша у ней жестяная и красивая дверца резная. И пожалуй, такая «ТУШЁНКА» — самый лучший приют для ребёнка. Мне не важно, чей это портрет. Лучше дома не будет и нет! И скорее семейство своё в эту банку привёл на житьё.

А наутро, совсем спозаранку, засияла консервная банка! Первый луч для веселья и танца не нашёл себе лучшего глянца! И сказал Муравей: — Не хочу никуда я отсюда идти, если в целом лесу не найти места лучшего даже лучу! Лучше нету жилища на свете! Здесь вовек не заблудятся дети. Ведь куда бы они ни ушли, дом всегда им заблещет вдали! Кто же мог прошептать Муравью, чтоб спасал он родную семью, что плотину воздвигли бобры и ручьи повернули с горы и, наверное, к ночи сюда непременно нахлынет вода! И что именно оттого муравьи не дождались его! Он не знал. Он был счастлив и весел. Он на дверь занавеску повесил. Пусть она из простой паутинки, но зато в ней сияют росинки. Мхом пушистым устлал он кровать, чтоб тепло было в ней зимовать. Он принёс из ближайшего улья восковые прекрасные стулья. Светлячка к потолку примостил, чтобы вечером ярко светил. И от радости, и от веселья он устроить решил новоселье.

В ближней лавочке за три пушинки приобрёл он три чудных чаинки. За три ягоды спелой морошки — три душистые хлебные крошки. И за каплю смолы от сосны — три горошинки бузины. И на банке блестящей своей написал он: «К вниманию гостей! Кто знаком мне и кто не знаком — пусть сегодня приходит в мои дом. Среди новых друзей и семьи я гонять собираюсь чаи. Извините за этот портрет. Здесь такого животного нет. Нам сказали, что это свинья. Но теперь здесь семья Муравья. Приходите к нам, милости просим, приблизительно часиков в восемь».

И послышался в восемь часов перед банкою гул голосов. В дом влетели ещё незнакомые очень славные насекомые. И стрекозы и мотыльки прочитали такие стихи: «За свиную тушёнку твою, где светло и уютно, как в тёплом краю, мы поднимем сегодня бокалы, чтоб она ещё ярче сияла!» А все звери в лесу удивлялись: — Ах, куда мотыльки подевались? Но сорока над лесом кружила и подробно им всё доложила: — Мотыльки собрались на полянке и пируют в серебряной банке. Слышно с самой далёкой опушки, как они распевают частушки. Всем хватило и места, и чая, и душистого каравая.

…Только старший из сыновей— рыжеватый такой муравей — захотел прогуляться немного, сделал шаг… и застыл у порога! А потом закричал: — Муравьи! Поднимите усищи свои! Здесь, пока мы гоняли чаи, к нам с холма прибежали ручьи. Поднимайтесь скорее! Беда! Нас давно окружает вода! Мотыльки и стрекозы в волненье закричали — Потоп! Наводненье! Не допили и не доели и в открытую дверь улетели.

…Наш знакомый, наш друг Муравей не Илья, не Кузьма, не Корней — мог бы снова придаться тоске, раз он в банке плывёт по реке. Только некогда было ему тосковать. Да зачем? И к чему? Разве время найдёшь тосковать, если с солнышком надо вставать, и бежать, и спешить, и сновать, и карабкаться в небеса, чтоб потуже крепить паруса, если надо наверх всех свистать, если к берегу надо пристать, и исследовать чащи лесные, и пополнить запасы съестные, побеседовать с муравьями и сказать им: — Отправимся с нами!

Не казалось ли вам на реке, будто что-то блестит вдалеке? Не казалось ли вам на реке, будто кто-то свистит вдалеке? Будто кто-то поёт вдалеке: — Не могу предаваться тоске! У меня есть большая семьй. У меня есть родные, друзья. Хорошо я на свете живу! Вместе с ними я к морю плыву! Я на берег совсем не хочу. Я детей своих плавать учу. Я совсем не Степан, не Андрей. Просто я — муравей Муравей, я обычный морской муравей.