– Когда-то давным-давно, в давние-предавние времена, Бог Солнце надумал жениться на красавице Луне. Всем было ясно, что от этого союза ничего хорошего не выйдет, но бог Солнце был упрям. И вот, когда он отправился к своей любимой, то набрёл на маленького ежа, который усердно грыз камень.

– С чего бы это? Что ты делаешь? Зачем? – спросил Бог Солнце.

На что мудрый маленький ёж, ответил ему:

– Да потому, что когда ты женишься на Луне, то на свет появится множество маленьких солнц, они сожгут всё на свете, и поскольку питаться станет нечем, всем придётся грызть камень.

Долго стоял в раздумьях Бог Солнце, поражённый словами мудрого ежа, и тяжко вздохнув, прислушавшись к его совету, понуро опустив голову, побрёл обратно.

А опозоренная Луна, с тех пор постоянно прячется от Солнца.

Скучно! Да и эту сказку, он уже слышал. Рассказали бы лучше новую сагу о его славном предке Гаральде Суровом! Молодой, шестнадцатилетний конунг Норвегии встал, потянувшись ввысь своим высоким, стройным и гибким телом.

Он немного постоял на резном крыльце, раскачиваясь, глядя на суету на подворье.

Скучно!

У белеющей свежеструганными досками небольшой церкви, что-то кричал косматый, босой монах в рубище. Налившийся кровью багровый шрам, пересекал всё его лицо, а глаза полыхали злобой и яростью.

Конунг прислушался:

– Неспокойные времена настали! Времена знамений Божьих, когда Небеса, с гневом взирают на нас презренных, сбившихся с пути истинного! Наши души, покрытые коростой безбожия, кровоточащими гнилостными язвами неверия, слепы, немы и глухи, ковыляя и спотыкаясь, бредут в ад! Пусть вода насыщает землю влагой, Небеса же Божьи, сочатся кровью и взывают к правосудию! Да свершится правосудие Божье, и озарит всё, словно молния! Покарает оно всех неверующих, усомнившихся в силе Божьей! Грехи содеянные, явные и неявные, пройдут чередой на виду у всех, по дорогам, по полям и лугам, минуя хляби морские и неприступные горные выси! Неугасимо пылающий гнев Божий, высветит зловещие, чёрные тени! Говорю вам, покайтесь! Покайтесь, пока не поздно! Покайтесь, прежде чем отворятся гнилостные врата погибели и исторгнуться из них все силы ада!

Молодой конунг, с юношеским любопытством слушал проповедь монаха, когда кто-то тронул его за плечо. Он, недовольно дёрнувшись, оглянулся.

Его друг Орм Кюрлинг, улыбаясь перепачканными черникой губами, задорно сверкая светлыми глазами, сказал:

– Сигурд, ты не забыл, что сегодня поединок между Гетти Рыжебородым и Холодным Айнисом?

Сигурд поморщился. Он был против этого поединка, причины которого были пустяшными.

Он давно знал Айниса, прозванного Холодным, они росли вместе, знал он и его сестру Айнису. И вот Айнис решил, что Гетти Рыжебородый, богатый купец из Нидароса (Нидарос, ныне Тронхейм, третий по величие город Норвегии), оказывает его сестре, уж слишком вольные знаки внимания. Айниса смеялась, охотно принимала дары купца и оказывала ему всяческие другие милости. За это Айнис и вызвал Гетти Рыжебородого на поединок.

На перекрёстке дорог, у старого, замшелого камня, испещрённого древними рунами, собралась большая, шумящая, бурлящая, кричащая толпа, пришедшая поглазеть на зрелище.

Была здесь и Айниса, и Сигурд внимательно разглядывая девушку, сколько не вглядывался в её лицо, не заметил на нём трепетной тревоги, страха, волнений и переживаний, а лишь жадное любопытство, кто победит, её брат, надоевший ей своей опекой, или её немолодой, но богатый и щедрый любовник?

Ещё увидел Сигурд, как за прошедший год она повзрослела, как округлился её стан, похорошело личико, как приятными холмиками, выделялись под рубахой груди. «А ведь она, на пару лет моложе меня». И приятное томление охватило его, забурлила молодая кровь, запылало лицо.

Он был сыном короля Норвегии Магнуса III, унаследовавшего бурный характер своего деда Гаральда Сурового. Магнус не мог усидеть на месте, и постоянно сражался, решительный, воинственный и деятельный, расширяя границы своих владений.

В самой Норвегии он воевал с претендентами на престол, и победил в этой борьбе, став единоличным правителем. После, одерживая победы и терпя поражения, он вёл войны с Данией и Швецией. Укрепившись в Скандинавии, Магнус кинул призыв своим поданным:

– Говорят, что со смертью моего деда Гаральда, угасла эпоха викингов?! Так ли это? Нет! Мы его потомки, и у нас в груди, бьётся горячее сердце! Мы, в подвигах своих, превзойдём его!

Сигурд навсегда запомнил тот день, когда впервые взошёл на корабль отца, как он, восьмилетний, ещё совсем несмышлёныш, лишь недавно перепоясанный мечом, отправился в свой первый поход. Страха не было, когда он оглядывал, раскинувшееся, насколько хватает глаз, волнующееся море. Помнил он, и свой первый пережитый шторм, как он сидел у стонущей, дрожащей мачты, укрытый шкурами, и слышал, как завывая, ревёт ветер и сечёт дождь, вперемежку со снегом. И ком в груди, то подкатывал к самому горлу, то ухал вниз живота, когда корабль взлетал на гребне волны, а потом обрушивался в пучину.

Они пришли к Оркнейским островам, давним владениям королей Норвегии. Но в последнее время здешние ярлы, соратники Гаральда Сурового в походе на Англию – Паль и Эрленд Торфиннсоны, при мирном правлении Олафа Тихого (Олаф III Тихий, король Норвегии в 1067–1093 гг., сын Гаральда Сурового, отец МагнусаIII), перестали признавать власть правителей Норвегии и выплачивать положенную дань. И его отец Магнус, прибыл сюда, чтобы навести порядок и восстановить справедливость.

Сигурд боготворил своего прадеда Гаральда и всё, что с ним связано, и готов был день и ночь слушать рассказы оркнейских ярлов о походе в Англию, о битвах при Фулфорде и Стамфорд-Бридже, о гибели Гаральда в бою, но отец преподал ему хороший урок обуздания и наказания непокорных.

Паль и Эрленд Торфиннсоны предстали пред судом короля, были обвинены в измене, закованы в цепи и отправлены в Норвегию.

– Никакие прежние заслуги, не могут оправдать изменников и предателей! – сказал тогда ему отец, и Сигурд навечно запомнил эти слова.

Враждующие между собой сыновья Паля и Эрленда Торфиннсонов – Хакон Пальсонн, Магнус и Эрлинг Эрлендссоны, властью короля помирились, и они сами, и их воины, вошли в войско Магнуса.

А Сигурд был назначен отцом ярлом Оркнейских островов.

Так, в восемь лет от роду, он познал вкус власти.

Когда его отец покинул Оркнейские острова, и отправился покорять новые земли, Сигурд сам вершил суд, собирал дань, разбирал тяжбы, громил непокорных, водил войска и корабли.

Магнус подчинил своей власти Гебридские острова, жёстко подавив сопротивление местных племён (а среди них было и много потомков первых норвежских викингов-переселенцев), а затем захватил и все острова между Англией и Ирландией (самые крупные из них – Мэн и Англси).

– Пора напомнить всем, о временах храбрых воинов из фьордов Норвегии! – кричал Магнус, и жестокому ограблению и разорению также подверглись прибрежные земли Шотландии и Ирландии.

Добыча потекла щедрой рекой, и на завоёванных землях Магнус закладывал крепости, оставлял воинов, взял под своё личное покровительство и опеку древний монастырь Святого Колумба на острове Айона.

Новый поход норвежцев, заставил трепетать всех правителей Севера. Находились и такие горячие головы, кто призывал Магнуса идти на Англию, чтобы кровью врагов отомстить за поражение при Стамфорд-Бридже и за смерть Гаральда Сурового. Но объединённая англо-нормандская держава была не по зубам его викингам, и Магнус избрал другую цель для своих дальнейших завоеваний. Он решил поддержать Уэльс, в его борьбе с нормандскими захватчиками.

31 июля 1098 года Магнус велел:

– Поднять красный щит!

Красный щит на мачте означал, что они ищут мира и торговли. И его шесть кораблей, беспрепятственно приблизились к нормандским кораблям графа Шрусбери Гуго де Монтгомери и графа Честера Гуго д'Авранша, которые преследовали уэльского короля государства Гвинед – Грифида ап Кинана.

– С чем пожаловали? – грозно окликнули с нормандских судов, но корабли Магнуса, не отвечая, придвинулись ещё ближе.

В узком проливе Менай, отделяющим от материка остров Англси, громоздким и пузатым нормандским кораблям, построенным на верфях Фландрии, было сложно развернуться, и Магнус отлично воспользовался этим.

– Бей! – и с его юрких, манёвренных драккаров, полетели в нормандцев стрелы и дротики.

Нормандские и уэльские легенды говорят, что стрела, собственноручно посланная Магнусом, насмерть сразила всего окольчуженного, в шлеме с прорезями для глаз, графа Гуго де Монтгомери.

– За мной! – и бесстрашные норвежские викинги полезли на палубы нормандских кораблей.

Гуго д'Авранш решил укрыться на берегу, но король Норвегии, захватив нормандские корабли не остановился на достигнутом, а высадившись на острове Англси, атаковал нормандцев.

Лишь спустившаяся темнота позволила Гуго д'Авраншу, с жалкими остатками своего войска, бежать на материк.

В результате победы норвежцев, Грифид ап Кинан вновь воссел на престоле Гвинеда, принеся вассальную присягу королю Норвегии, а нормандские вторжения в Северный Уэльс, прекратились вплоть до середины XIII века.

Так, одна решающая победа норвежцев, подарила Уэльсу ещё более 150 лет независимости. Лишь в 1283 году, их земли окончательно подчинит своей власти король Англии Эдуард I.

Доспехи Гуго де Монтгомери, Магнус велел отправить в дар Сигурду. И он, поставив ногу на шлем поверженного врага, стоял восторженный и гордый, слушая хвалебные висы об отце, о кровавой битве и его славной победе.

В борьбе за власть в Шотландии, король Англии Вильгельм II Руфус, поддержал своего ставленника принца Эдгара, сына убитого 13 ноября 1093 года короля Малькольма III, прозванного Великий Вождь.

Эдгар, прозванный Храбрым, изгнал из страны своего дядю Дональда III, захватившего власть в 1093 году, и уселся править на отцовском престоле. Но ранней осенью 1098 года, к берегам Шотландии, подошёл флот короля Норвегии Магнуса.

Сигурд хохотал до слёз, когда прибывший от отца Эйвинд Локоть, рассказывал ему, как перетрухавший король Шотландии, заключал договор с королём Норвегии.

– Мне должны принадлежать все острова, к западу от Шотландии, если между ними можно пройти на корабле с подвешенным рулём, говорил твой отец, а Эдгар, трясясь от страха и глупо кивая башкой, во всём соглашался!

– И за что его, прозвали Храбрым? – утерев слёзы и отдышавшись, спросил Сигурд.

– Ха! Может он и храбр, среди немощных шотландцев, но ему никогда, не сравнится храбростью с нами! Мы прошли между всеми островами, населёнными и где лишь возвышались одни мрачные скалы, с гнездившимися на них чайками, объявляя их все, владением конунга Норвегии! О-о-о, твой отец великий человек и большой задумщик! Желая завладеть землёй Кинтайр (Кинтайр – большой полуостров на западе Шотландии), он приказал перетащить себя на корабле, через самый узкий перешеек той земли, и Эдгар Шотландский, был вынужден смириться с потерей Кинтайра! Ха-ха-ха!

Сигурд, звонким мальчишеским смехом, вторил грохочущему басу Эйвинда Локтя, давнего друга и соратника отца.

Из Шотландии Магнус вернулся на Оркнейские острова, и Сигурд кинулся к нему с расспросами, да и сам желая, рассказать многое, но отец пробыл в Биргисхераде (Биргисхерад – в те времена, столица Оркнейских островов) всего несколько дней, и отправился зимовать на Гебриды, вместе со своими новыми любовницами – Сигрид Сакседоттер и её сестрой Торой Сакседоттер.

А Сигурд остался утешать свою безутешную мать, теперь почти всё время плачущую. Её звали Тора, она была из хорошего, знатного рода, но не была законной женой короля Норвегии, а лишь его очередной наложницей. Любвеобильный Магнус, окружил себя ими во множестве, плодя детей, и нисколько не задумываясь, что после его смерти, между ними может вспыхнуть вражда и соперничество. Он словно говорил этим:

– Не надейтесь на моё наследство! Добейтесь всего сами! Пусть победит сильнейший, и пусть ему достанется всё!

У Сигурда уже был один старший брат, Эйстен. Он был сыном рабыни, которая своим искусством любви, зная как доставить удовольствие мужчине, надолго привязала Магнуса к себе. Но тот, всё же, охладев к ней, её выгнал, но в знак былой любви, оставил Эйстена при себе, признав его и объявив своим сыном и наследником.

Толстый увалень Эйстен, был оставлен отцом в Норвегии, и Сигурд думал, что вот она, загорается на небосводе, его счастливая звезда! Но теперешнее, холодное отношение отца к нему и к его матери, заставили Сигурда крепко призадуматься о своём будущем.

Снежная зима, с пронзительно завывающими ветрами, которыми так знамениты Оркнейские острова, навевала невесёлые думы Сигурду.

Весной, в сплошном промозглом тумане, в гавань Биргисхерада вошёл большой корабль Эйвинда Локтя.

– Мы возвращаемся в Норвегию, тебе же Магнус, велел оставаться здесь.

Сигурд, стойко перенёс и этот новый, удар судьбы. А что ещё оставалось делать ему, девятилетнему мальчишке?

Прошло три года.

Слухи из Норвегии долетали с опозданием, частенько противоречивые.

Сигурд за эти годы возмужал, вырос, окреп в плечах. Любимыми его занятиями стали – упражнения с оружием, которым его обучал старый, седой викинг Видкунн сын Йоана, а также охота на крупного морского зверя среди крутых скал, и походы на корабле в штормящее море.

Он открыто бросал вызов своей непростой судьбе, он действительно хотел быть лучшим среди всех сыновей Магнуса, чтобы вести о его отваге, дошли до отца, чтобы он гордился им!

Громко протрубив в рог, пришли корабли лендрманна (Лендрманн – др. скандинавский титул, в узком смысле – друг, собеседник, сотрапезник конунга, в более широком – правитель области, соответствовал графу или барону) Торгрима Кожаная Шапка, а с ним прибыли Даг сын Эйлива, и сыновья бывших оркнейских ярлов Хакон Пальсонн и Магнус Эрлендссон.

– Магнус, скоро будет здесь! Мы идём в Ирландию. Тебе надо запасти как можно больше жратвы, и приготовить корабли и воинов. Хакон и Магнус помогут тебе. Их для того и прислал конунг, чтобы они, хорошо знающие Оркнию, вытрясли бы всё из здешних жителей.

Чванливый и толстый Торгрим Кожаная Шапка, стоял, высоко и гордо подняв голову, с нескрываемым презрением глядя на сына короля.

– Я иду с вами? – выражая свою робкую надежду вновь заслужить милость отца, спросил Сигурд.

– Ты? Зачем? Мы и без тебя справимся!

Сигурд вскипел от такой заносчивости лендрманна, и одним прыжком подскочил к нему.

– Не тебе, а конунгу решать, кому и куда идти! Понял ты…

Его остановил и оттянул назад Видкунн сын Йоана.

– Стой Сигурд, стой, остынь. Убери руку подальше от меча Торгрим, а то не посмотрю, что ты весь такой важный и пышный, быстро, спесь твою собью!

Торгрим неопределённо хмыкнул, но руку убрал и немного отступил.

– Тебе-то, Видкунн сын Йоана, Магнус как раз и сказал собираться, пойдёшь с нами. Хватит тут штаны протирать, а там в Ирландии, мы и посмотрим, кто с кого чего собьёт!

Торгрим ушёл со злобой перекошенным лицом, вынужденно склонив свою голову в невысоких дверях.

По-другому повёл себя молодой, но уже прославившийся как храбрый воин Даг сын Эйлива. Он остался, охотно выпил заздравную чашу крепкого, хмельного эля, и по просьбе Сигурда, стал рассказывать новости.

– Магнус приказал, и мы очистили наши земли от морских разбойников, и от разбойников, укрывающихся в скалах и лесах. Теперь, по дорогам Норвегии и в прибрежных водах, можно путешествовать без опаски. Да, теперь Магнуса, за его привычку носить одежду шотландцев, называют Голоногим, – Даг ухмыльнулся, и просящим взглядом посмотрел на бочонок с элем.

Видкунн быстро наполнил кубок, и протянул ему. Выпив, крякнув от удовольствия, Даг продолжил:

– Потом мы пошли войной на короля свевов Инге (Инге I, король Швеции, ум. около 1110 года). А тот, выступил в союзе с данами. Ох, и тяжко нам пришлось, но мы, победили! Было решено не проливать более крови, и все конунги сошлись для переговоров на берегу реки Гёта-Эльв (Река Гёта-Эльв, ныне протекает по территории южной Швеции, в описываемое время, была границей между владениями Норвегии, Швеции и Дании. Встреча правителей этих государств, произошла в 1099 году). Долго не говорили и быстро помирились. Всё решили, а потом закатили такой пир! Костры до неба! Туши кабанов, лосей, баранов! Бочки с пивом, элем и вином! Эх, славный был пир! Но в питие, всех перплюнул конунг данов Эрик (Эрик I Добрый, король Дании в 1095–1103 гг)! Ох, и человечище! Умеющий пить, гулять и веселиться!

Уже без призывов Видкунн наполнил кубок, и протянул его Дагу. Тот выпил, отёр бороду и усы, и забыв о присутствии Торы, матери Сигурда, и её свиты, попытался облапить пробегавшую мимо служанку. Но под суровым окриком Видкунна осёкся, и взял себя в руки.

– А Инге, конунг свевов, выдал замуж за нашего Магнуса, свою дочь Маргарет, – уже заплетающимся языком, обводя всех пьяным взглядом, рассказывал Даг. – И она получила прозвище Фредкулья – Женщина Мира. И она ведь, действительно принесла нам мир, а то бы мы, до сих пор бы, резали и жгли бы свевов и данов, а они нас, а мы их… а они нас…а мы…

По знаку Видкунна, подбежавшие люди подхватили Дага, и потащили его спать.

А сердце Торы, сжалось болью, когда она узнала, теперь уже о законной женитьбе Магнуса. А ведь она, любя его всею душой, так хотела вернуть его к себе!

На утренней заре, Сигурд и Тора прошли на сеновал, и растолкали храпящего Дага. Тот, что-то промычав, вскочил, невидящим взором треснулся лбом об стропило, и сел, мутным взором поводя вокруг.

– Ну и эль у тебя, ярл, – прохрипел Даг, тяжело ворочая пересохшим языком, с надеждой глядя на его руки – а не принёс ли он выпить? Сигурд ничего не принёс, и сокрушённо вздохнув, Даг принялся вытирать кровь со лба, слюни в углу рта, и выбирать из волос и бороды солому.

– Послушай, сын Эйлива, пока отца нет, ты каждый день будешь получать столько эля, сколько сможешь выпить.

Даг довольно хмыкнул и улыбнулся.

– Но сначала, ответь мне на несколько вопросов.

– Охотно, молодой ярл, но мне бы сперва выпить, оно глядишь, и разговор пошёл бы живее, интереснее.

– После выпьешь, вволю! А пока, – его мать беспокойно перебирала руками, и сам Сигурд, невольно, воровато оглянулся.

Даг сын Эйлива, своим пьяным умом, всё же понял, что они хотят поговорить с ним тайно, без свидетелей, и решил стойко вытерпеть похмельную пытку.

– А что Маргарет, законная супруга Магнуса, понесла, родила ему ребёнка? – тихим, дрожащим голосом спросила Тора.

Даг снова хмыкнул.

– Нет. Когда мы уходили, её стан оставался таким же стройным, как и до замужества.

Сигурд и его мать обрадовано переглянулись. Прошло почти три года, со дня женитьбы Магнуса на Маргарет, но детей у них пока нет! Зная ненасытность Магнуса в любви и его плодовитость, они оба подумали о бесплодности Маргарет. (Брак Магнуса и Маргарет так и останется бездетным. В 1105 году она выйдет замуж за короля Дании Нильса и родит ему двух сыновей).

– А что старший сын Магнуса, Эйстен, – у Сигурда язык не повернулся, сказать мой старший брат, – жив здоров? Не болен?

– Я его не видел, он живёт в Нидаросе, но слухов о его болезни или там смерти, до меня не доходили.

Голова раскалывалась, тянуло справить малую нужду, но Даг крепился.

Сигурд удовлетворённо кивнул головой собственным мыслям. То, что Эйстен живёт отдельно, далеко от отца и не приближён им, уже хорошо! Значит, у него есть шанс!

– Говорят, что эта рыжая сучка Сигрид Сакседоттер, родила Магнуса ещё одного сына?

– Да. Сразу как мы вернулись в Норвегию. Его назвали Олафом, и я видел его перед отплытием, хороший, здоровый, розовощёкий трёхлетний крепыш! – уже зло выкрикивал Даг, терявший терпение.

– Последний вопрос, – Тора низко наклонилась к Дагу, без отвращения вдыхая запах перегара и гнилых зубов из его рта. – Что, эти сучки-сестрички Сакседоттер, плывут вместе с Магнусом?

Мочевой пузырь Дага разрывался, он скрестил ноги и сквозь крепко сжатые зубы прорычал:

– Нет! Королева Маргарет попросила Магнуса, чтобы он удалил на хрен, всех своих любовниц!

Сердце Торы вновь кольнула острая боль. Значит и её тоже, приказано Магнусу оставить! Но тут шевельнулась слабая надежда. Хорошо зная нрав Магнуса, она была уверена, что оставив королеву в Норвегии, долго он без женщины не останется, и всенепременно, как можно быстрее, заведёт себе новую наложницу. Блеснул луч счастья и для неё, ведь Магнус скоро будет здесь, и у неё есть шанс, снова очаровать его! Ведь он когда-то так её любил! А она его любит до сих пор, и постарается огонь своей жаркой любви вдохнуть и в сердце Магнуса! Разжечь, тлеющие там угольки былого!

Они уходили, а позади них, раздался рокот мощной струи и довольное урчание Дага сына Эйлива.

– У-ф-ф-ф-ф! Хорош-о-о-о, то как!

– Даг, пройдёшь к Видкунну, он даст тебе столько эля, сколько попросишь!

Магнус был великолепен! На пороге своего 30-летия, он достиг расцвета мужской красоты, силы и зрелости! Высокий, с широкими плечами, он казался могучим и непобедимым. Оделся он тоже соответственно – посеребрённый шлем его, с бронзовыми крыльями – отличительный знак вождя, ярко сиял на солнце, привлекая восхищённые взгляды, поверх богато расшитой финифитью рубахи, красный шёлковый плащ, и на нём, спереди и сзади, был золотом выткан лев. На бедре его знаменитый меч, прозванный Ногорез, с перекрестием и навершием из моржовой кости, с рукоятью обвитой золотом, в одной руке копьё, с широким, смертоносным наконечником, в другой, щит, со львом, выложенным золотом.

Хорошо знающие его люди, те, кто побывал с ним в походах и битвах, на шумных пирах и дружественных застольях, говорили, что никогда не встречали более доблестного и отважного мужа.

Рядом с ним стоял старый и верный друг Эйвинд Локоть, тоже в красном плаще расшитым золотом, муж статный, красивый, воинственного вида.

Сигурд и Тора встретили его на пристани. Пропали даром все старания, желания и ухищрения Торы, Магнус на неё даже не взглянул, а Сигурд, как того требовал древний обычай, взял под уздцы отцовского коня и повёл во дворец.

Дворец, это в общем, громко сказано. Скорее, большой дом, из огромных бревён, но в два этажа, с многочисленными пристройками, стоявший в центре Биригисхерда на возвышении, обнесённом частоколом.

Магнус одобрительно похлопал Сигурда по плечу, когда осмотрел амбары, полные припасов, собранных лошадей, и выстроившихся воинов с Оркнейских островов.

– Молодец! – сказал он, и эта была высшая похвала из уст отца за последние годы, и Сигурд засиял от счастья.

Он хотел попросить Магнуса взять его с собой, но тот уже деятельно распоряжался погрузкой припасов на корабли, отдавал приказы, кричал и ругался, а после, на шумном, весёлом пиру, был весел, пил много, и на Сигурда не обращал никакого внимания.

Тора в отчаянии лила слёзы, когда через три дня, Магнус отправился покорять Ирландию.

Накануне зимы, в пелене ревущих штормов, когда только отчаянные смельчаки рисковали выходить в море, он вернулся, привезя Сигурду невесту.

Её звали Бидмунья, и она была дочерью верховного короля Ирландии Муйрхертаха Уа Бриайна, отчаянно боровшегося за власть в своей стране со множеством претендентов.

На свадебном пиру, крепко подвыпивший Магнус, подсел к сыну и крепко его обнял, притянув голову к груди.

– Пусть она страшная, корявая и толстая, – шептал он ему в ухо, – но ты должен знать, как мне нужен союз с её отцом!

Сигурд, получив от отца этот урок государственного управления, согласно кивнул головой.

Он познал власть, познал любовь женщин, так и льнувших к молодому конунгу, и он уверенно взошёл на брачное ложе, и овладел своей женой.

Ради отца, ради будущего Норвегии!

Тора, места себе не находила, уже зная что в Ирландии, Магнус окружил себя множеством шлюх и наложниц. Она плакала в отчаянии, глядя на него смеющегося и веселящегося, когда он, подойдя к ней, молча протянул руку. Она оперлась на неё и встала, и Магнус, под одобрительные крики своих соратников, повёл её на ложе.

Но недолго длилось это её женское счастье. Ранней весной 1103 года, едва только позволила погода, Магнус снова ушёл в Ирландию, оставив её и Сигурда на опостылевших Оркнейских островах.

– Корабли! Корабли на горизонте! Магнус возвращается!

– Что-то рано, – Сигурд подхватил меч, и побежал на пристань, уже чуя неладное.

Корабли приближались, и не слышалось на них весёлых песен, радостных криков об одержанных победах и славящих возвращение. Всех встречающих охватила тревога, нависнув над ними мрачной, тяжёлой тенью.

Первым с корабля сошёл Видкунн сын Йоана, и протянул Сигурду Ногорез.

Тринадцатилетний Магнус, повёл себя мужественно, что пришлось по душе воинам. Он не заплакал, не дрогнул лицом, не стал горевать и задавать глупых вопросов, а взяв любимый меч отца и поцеловав клинок, просто сказал:

– Пойдём в дом, дядька Видкунн. Там ты расскажешь мне, о славной гибели моего отца.

Ведь хорошо зная Магнуса, Сигурд не сомневался, что его смерть была славной и достойной.

Осушив чаши за упокой души конунга Норвегии Магнуса, Видкунн начал свой рассказ:

– Как ты знаешь, в прошлом году, мы покорили Дублин и ирландское королевство Миде. А этим летом Магнус решил взять Ольстер. Не хватит и многих дней, чтобы рассказать тебе, о всех наших подвигах на тех землях, о кровавых битвах и героях. Скажу только, что добычу мы взяли знатную и захватили Ольстер и много земли. Магнус уже решил возвращаться, но нам нужно было мясо на обратную дорогу, и конунг потребовал его у покорённого и разгромленного нами правителя Мюрьяртака. Да утащат его в поземный мир злые демоны! Было около полудня, когда мы, гоня с собою гурты скота, пошли через болота по проложенным кладям…

– Ты забыл сказать, Видкунн сын Йоана, – непочтительно перебил старика молодой Сигурд сын Храни, потеряший в Ирландии своего брата Ульва, – что по началу мы шли беззаботно и беспечно, и только один мудрый Эйвинд Локоть указал на это нашему конунгу, напомнив о вероломстве ирландцев.

– Да, – сказал Видкунн, прощая дерзость Сигурда сына Храни, ценя его за отвагу и мужество в бою, – по совету Эйвинда Локтя мы построились, сомкнули щиты, когда на нас на болотах из-за каждого куста или дерева, набросились ирландцы. Мюрьяртак хорошо подготовился, в нас полетели стрелы, и ирландцы атаковали нас со всех сторон. «Конунг, плохо приходиться нашим воинам, надо что-то предпринять», – сказал Эйвинд Локоть. Я стоял рядом и слышал эти слова. Тогда Магнус приказал отступать. Мы отходили, как горная река на перекатах: одна часть воинов сдерживала ирландцев, другая отступив, прикрывала нас стрельбой, позволяя отойти. Так мы шли, теряя многих, но ещё больше убивая ирландцев, пока не подошли к глубокому оврагу. «Торгрим Кожаная Шапка, – сказал Магнус, – давай, переходи через овраг, а после прикроешь нас, ведь твои люди из Упплёнда, хорошие лучники!» О-о-о, зачем он только доверился этой трусливой собаке!

– Смерть ему! Смерть! – вскричал буйный Сигурд сын Храни.

Побледнел и гневно сжал кулаки Даг сын Эйлива.

Сам Видкунн сын Йоана сидел, нахмурившись, низко опустив голову.

– Как только они переправились через ров, – продолжил старый воин, – то закинув щиты за спину, принялись бежать к кораблям. А впереди всех, трусливо бежал Торгрим Кожаная Шапка. «Подло ты бросаешь своего конунга! – вскричал Магнус, увидя измену Торгрима. – Неразумен я был, когда сделал тебя лендрманном!» Я был рядом, и слышал и эти его слова. Тут Магнус был ранен. Копьё пробило ему обе ноги выше колена, – Видкунн встал, наглядно показывая, куда вонзилось ирландское копьё.

– Но Магнус конунг сломал древко и воскликнул: «Так ломаем мы все копья!». Это были его последние слова, так как тут же он был поражён в шею ударом топора. Многие погибли в той битве, среди них мудрый Эйвинд Локоть, Эрлинг, сын Эрленда ярла, Серк из Согна, храбрый Ульв сын Храни. Мы уходили последними, – Видкунн сын Йоана кивнул на Сигурда сына Храни и Дага сына Эйлива. – И прости нас, молодой конунг, мы не смогли забрать тело твоего отца. Он остался там, непогребённым. Мы взяли лишь его меч и стяг, и принесли тебе…

Измельчали норвежские викинги в деяниях своих. Ещё поколение назад, когда конунг Гаральд Суровый пал на поле битвы под Стамфорд-Бриджем, они предпочли смерть, дабы лечь рядом со своим вождём, дабы и в смерти не оставит его. А ныне…

Долго в большом зале дворца висело тягостное молчание. Лишь слышны были сиплые хрипы, вырывающиеся из пробитой ирландским копьём груди Дага сына Эйлива, да сверху доносились скорбные крики и плач Торы, удалившейся в свои покои, чтобы предаться горю.

Сигурд, хоть и был потрясён вестью о гибели отца, хоть и растерялся немного, но всё же, от него не укрылось, что Видкунн сын Йоана, назвал его конунгом. И что другие знатные мужи – Сигурд сын Храни и Даг сын Эйлива, которые ведут за собой остальных воинов, не перечили ему и своим молчаливым одобрением, выразили своё согласие.

Видкунн, получивший в битве три раны, не жалуясь и не стеная, пытливо глядел на Сигурда.

Первым нарушил жуткое молчание Даг сын Эйлива:

– Магнус всегда говорил, что конунг нужен для славы, а не для долголетия! Да упокоится его душа, навеки с миром! Мы должны вернуться в Ирландию, дабы достойно похоронить нашего конунга, отомстить ирландцам и справить кровавую тризну по Магнусу на их костях!

Все смотрели на него, ожидая решения, и хоть Сигурду было неуютно под их взглядами, хотя в груди образовался ледяной ком страха, он сидел прямо, гордо, не ёрзая и не съёживаясь.

– Правду говорят, что в Ирландии, вожди племён, трахают коров?

Видкунн сын Йоана усмехнулся.

– Да. По древним поверьям, они совокупляются с природой, чтобы был богатый урожай.

Сигурд встал и произнёс:

– Я не хочу в Ирландию, я не хочу трахать коров! Мы возвращаемся в Норвегию! Надеюсь, вы последуете за мной?

Видкунн сын Йоана, первым, за ним Сигурд сын Храни и Даг сын Эйлива, выразили своё согласие, и принесли молодому конунгу клятву верности.

Жарче жаркого запылал Упплёнд (ныне Оппланн, одна из губерний Норвегии), когда туда пришёл Сигурд, дабы отомстить Торгриму Кожаная Шапка, владетелю тех мест, за измену и предательство, за смерть отца.

Разорялись селения, сжигались посёлки, жителей, которым повезло уцелеть, продавали в рабство.

Торгрим думал отсидеться за стенами Питлихамарра (ныне г. Лиллехаммер), но свирепый Сигурд взял его штурмом, и Торгрима Кожаная Шапка бросили перед ним на колени.

– Сколько стоило твоё предательство, Торгрим? Что ты получил, чего добился, предав своего конунга, бросив его в бою? Сколько стоит твоя измена и трусость?

Торгрим Кожаная Шапка, было подумал, что Сигурд просит назвать цену, для выкупа жизни, и необдуманно ляпнул:

– Двести марок серебра!

Тринадцатилетний Сигурд ухмыльнулся, заулыбались и его воины.

– То, чем ты владел, уже и так моё, а цена твоего предательства – смерть!

Сигурд сын Храни уже поднял свой меч, желая отомстить трусу за смерть брата, но Сигурд-конунг остановил его.

– Нет! Не так! Мы казним его по древним законам! Дабы порадовалась на небесах душа Магнуса-конунга!

Две верхушки высоких сосен стянули верёвками, а между ними привязали Торгрима. Весь ужас подобной казни заключался в том, что ни палачи, ни жертва не знали, когда порвутся верёвки, когда сосны могучим рывком распрямятся, когда разорвётся тело казнённого, когда придёт долгожданная смерть. Смерть, как спасение от мук, ведь ожидание смерти хуже самой смерти.

Воинство Сигурда, на дымящихся руинах Питлихамарра разбило свой лагерь, ело, пило, веселилось, празднуя победу, трахало баб, со зловещей улыбкой, с криками оскорбления, поглядывая на висящее высоко тело изменника и труса.

Да рокотали сороки, щебетали прочие птицы, и вороньё слетелось с окрестных лесов, предчувствуя поживу.

Торгрим, пока у него оставались силы, кричал, плевался и ругался, потом повис, между деревьями. Пришлось длинным шестом, с заострённым или раскалённым на костре наконечником, шевелить его тело, не давая проваливаться в беспамятство.

Ночью, воспользовавшись тем, что стража уснула, налетели вороны, и начали рвать неподвижное тело Торгрима. Тот страшно закричал, разбудив всех в лагере, и птиц отогнали.

– Сколько он ещё, может продержаться? – спросил Сигурд.

– Одному Богу сие ведомо, – ответил ему старый и опытный Видкунн сын Йоана. – Но нет ни чего хуже и позорнее, подобной смерти!

На третий день Торгрим Кожаная Шапка начал кричать, моля о смерти, на четвёртый начал петь и говорить что-то бессвязное.

– Он тронулся рассудком. Теперь смерть для него не смерть, он сам не понимает, что происходит – сказал Видкунн.

– Руби! – прокричал Сигурд, и Даг сын Эйлива, метким броском топора перерубил верёвки.

С громким, оглушительным щелчком сосны распрямились, разрывая тело, и перед Сигурдом, упали ещё тёплые, дымящиеся внутренности Торгрима Кожана Шапка.

– Душа моего отца Магнуса довольна! Он радуется, смеётся и хохочет, глядя на смерть врага! Отныне, трус и предатель презренный Торгрим, будет вечно прислуживать ему в загробном мире!

Он обосновался на юге, в Викии (Викия – город, основанный Гаральдом Суровым, ныне Осло, столица Норвегии), без боя заняв его.

У него были воины, умеющие отлично орудовать мечом и ходить в походы. А его брат Эйстен, на севере в Нидаросе, по смерти отца объявив себя конунгом Норвегии, опирался на крупных бондов – земледельцев и скотоводов, и на богатое купечество.

Горячий Сигурд сын Храни, призывал идти на Нидарос.

– Объединим Норвегию! Одна страна, один конунг! А после посмотрим, куда нам направить свои корабли!

Но по-другому думал мудрый Видкунн сын Йоана, да и Сигурд не хотел междоусобицы, от которой выиграли бы только их враги.

Видимо так же думал, четырнадцатилетний, толстый и не воинственный Эйстен.

Но бряцал оружием клан Сакседоттер, сгруппировавшийся вокруг четырёхлетнего Олафа.

– Олаф, единственный законный сын Магнуса, и его единственный наследник! – кричали они, особенно, знаменитый воин Храфн сын Тройстена, дед Олафа.

Сигурд и Эйстен встретились на берегу одной из быстрых горных рек.

– Что нам делить, Сигурд? Мы дети своего отца, и ты и я, сыновья его, и что, нам делить его наследство? Насмерть враждовать, лить кровь, чтобы одному из нас, досталось всё? Не лучше ли жить в мире и согласии, и пусть всё остаётся так, как есть сейчас. Ты, конунг на юге Норвегии, я, на севере.

– А как же, Олаф?

– Дадим и ему кусок земли, пусть властвует, когда мы с тобой выступим вместе, то и хищные Сакседоттеры притихнут.

На том и порешили. Эйстен правил на севере, Сигурд на юге, дали треть королевства и Олафу, но так как он был ещё слишком мал, а клан Сакседоттеров не посмел выступать против их объединённой мощи, то старшие братья правили его землями сообща.

И появление воинственного Сигурда, принесло беспокойство правителям соседних стран. Толстый Эйстен, привыкший считать овец, никогда не рвался в битву, Олаф был ещё слишком мал, то ли дело дерзкий Сигурд, от которого не знали, чего ожидать, куда он нанесёт свой удар?

Он мог остаться на Оркнейских островах, мог пойти в Ирландию и продолжить дело отца, его завоевания. Но он предпочёл вернуться в Норвегию и стать конунгом. Он добился своего, и правил частью страны. Но прошло уже три года, а подходящего дела всё не было! Скучно! Никаких развлечений, походов и битв! Разве что, такие вот, частые поединки.

Поединок начался со словесной перепалки.

– Зря ты горячишься, сопляк. Твоя сеструха, та ещё…Мне было хорошо с ней, и видит Бог, и ей было хорошо со мною. Я её ничем не обижал…А теперь, тебе придётся умереть, – толстый, могучий Гетти Рыжебородый, разминая плечи, размахивал мечом и щитом, с презрительным сожалением глядя на молодого и хлипкого Айниса.

– Я, убью тебя! – едва слышно процедил, сквозь плотно сжатые зубы, Айнис.

Когда он был ещё совсем маленьким, едва ли четырёх-пяти лет от роду, на их дом, где он жил с отцом, матерью, дедом и старшим братом, напали морские разбойники. Айнис, подталкиваемый мамой, крепко прижимая к груди Айнису, бежал в своё укрытие – скалистую пещеру, под корнями развесистого дуба.

Оттуда, зажимая Айнисе рот, чтобы она плачем не выдала их, он видел, как разрубленный надвое, пал его отец, как срубили голову деду, и убили его брата. А после, глумясь, разбойники долго насиловали его мать.

Айнис выжил, но стал полностью седым, малоразговорчивым, и за это, а также за стальной взгляд его серых глаз, полыхавших ледяным огнём, его и прозвали Холодным.

Сигурд не хотел этого поединка, так как Айнис входил в его дружину, и был его другом.

Не хотел он и смерти Гетти Рыжебородого, старого, опытного, умудрённого жизнью богатого купца из Нидароса, который к тому же, пользовался покровительством его брата Эйстена. Если Айнис убьёт или покалечит Гетти, между ними может возникнуть ссора. Не то чтобы Сигурд боялся ссоры с Эйстеном, но зачем ему, лишние проблемы?

Толпа шумела, требуя начала поединка, и первым ударил Айнис. Гетти Рыжебородый, легко отбил его удар, и нанёс свой, всёсокрушающий удар, от которого щит Айниса раскололся, а сам он, упал.

Гетти, со звериной, страшной ухмылкой на губах, уже занёс свой меч для завершающего удара, как расталкивая толпу, в круг вышел давешний монах.

– Именем Христа! Именем Господа Бога нашего, остановитесь!

– Уйди, ворона! Дай мне покончить с ним!

И Гетти Рыжебородый хотел своим могучим плечом сдвинуть монаха в сторону. Но тот остался стоять неподвижно.

– Что, тоже хочешь умереть, вместе с этим щенком? – проревел Гетти, и пугая, занёс свой меч над его головой.

Но монах, отличным ударом своего посоха, отбил меч.

Толпа, поначалу заревевшая от возмущения, так как её лишили зрелища и пролитой крови, теперь одобрительными, поддерживающими возгласами, встретила удар монаха.

– Ах ты, так?! – Гетти Рыжебородый рассвирепел, и уже не в шутку, а всерьёз, попытался ударить монаха мечом.

Тот отскочил, и двумя ударами – одним отбив меч, а другим треснув Гетти по лбу, стоял, победно улыбаясь.

Снова он заслужил одобрение и поддержку толпы, которая забавлялась, глядя как практически безоружный монах, играется с могучим, в кольчуге, с щитом и мечом в руках, гигантом Гетти Рыжебородым.

Воспользовавшись передышкой встал Айнис, и попытался достать Гетти ударом меча, но монах отбил и его выпад, а после подсёк ему ногу, и Айнис снова упал.

– Именем Христа, я требую прекращения пролития христианской крови! Когда наши братья, во Святой Земле, изнемогают в борьбе с язычниками, с врагами Христа и нашей веры, вы здесь, на потеху…

Гетти рычал, готовя новую атаку, но его остановил суровый окрик конунга:

– Стоять! Всё, поединок окончен! Прислушаемся к словам этого божьего человека, ведь его устами, вещает сам Господь!

Толпа возмущённо зашумела, но попробуй поспорить с конунгом, когда у него за спиной стоит два десятка воинов, во главе с грозным Видкунном.

– Гость торговый Гетти, прозванный Рыжебородым, – продолжал между тем Сигурд, – с тебя за бесчестие рода Айниса Холодного, полагается вира, сто марок серебра. А пока, твой товар, твой корабль, твои люди, забираются мною в счёт погашения долга.

Таким завершением поединка были недовольны все. Но Сигурд твёрдо решил стоять на своём.

В воротах Викии он сказал Орму Кюрлингу:

– Позови ко мне этого монаха. Он так славно бьётся! А его слова о Святой Земле?… Мне хочется о многом, расспросить его!

Не испытывая ни малейшей тени робости или смущения, монах твёрдо ступал своими босыми грязными ногами по звериным шкурам, которыми были устелены полы в покоях Сигурда. Он встал перед ним гордо, лишь слегка опираясь на свой посох.

– Кто ты, как тебя звать-величать?

– Бернард, – простой ответил монах, но его негромкий голос, раскатисто прогрохотал под сводами высокого потолка.

– А откуда ты родом?

– Из Италии.

Разговора не получалось, и Сигурд прикусил губу.

– А где ты научился сражаться?

– Прежде чем стать монахом, я был воином.

Сигурд беспокойно поёрзал в своём кресле.

– А ты говорил, о Святой Земле. Ты был там?

– Да! – и тут с Бернардом произошли разительные перемены, глаза его загорелись пламенем, он подал тело своё вперёд, и с жаром принялся рассказывать о призыве папы римского Урбана II на Клермонском соборе, о походе рыцарства, о величественном Константинополе, об осаде Никеи и коварстве Византии, о тяжелейшем походе к Антиохии, о долгой осаде и взятии этого города, и о штурме Иерусалима.

Прошла ночь, уже давно рассвело, когда Бернард окончил своё повествование. И внимательно, с жаром слушал его Сигурд, позабыв о сне и отдыхе, и ему передавалось пламя, которое бушевало в груди монаха.

Поражённо молчала и вся его свита.

– До нас доходили слухи, о славных деяниях христового воинства, но ты первый, кто поведал о них. Садись! Эй, принесите эля, брату Бернарду!

– Нет. Если можно, то просто воды. Я дал обет, не пить ничего кроме воды, и не есть ничего кроме хлеба.

– Суровый обет! А зачем ты его дал?

– Нас, словно святых апостолов, собрал король Иерусалима Балдуин (Балдуин Булонский, Балдуин I Иерусалимский, брат Готфрида Булонского, король Иерусалима в 1100–1118 гг.) и отправил в мир с призывом – найти и привести в Иерусалим воинов, ибо сей Святой Град, со всех сторон окружён врагами и нуждается в помощи!

Тут монах Бернард мудро решил не говорить, что князь Антиохии Боэмунд, в 1100 году влетел в засаду, попал в плен и провёл там 3 года. Опустил он и весть о разгроме так называемого Арьергардного Крестового похода в 1101 году (предпринят с целью освобождения Боэмунда из плена и закончился полным провалом). И умолчал о сокрушительном поражении, которое потерпели крестоносцы в битве при Харране в 1104 году. Не стал он делиться и своими мыслями о том, что сейчас Святая Земля, остро, как никогда, нуждается в притоке свежей крови, что ей, крайне необходимы те, кто готов сражаться и умереть за неё во Славу Христа.

– А почему ты забрался, так далеко на Север? Что, южные земли, оскудели воинами? – спросил мудрый, осторожный и опытный Видкунн сын Йоана.

Бернард устал, его уже шатало, клонило в сон, но он нашёл в себе силы ответить:

– Нет, не оскудели земли Юга воинами. Сотнями идут они в Святую Землю, неся Крест свой, в полной решимости пострадать за веру Христову! Прошёл я и земли Венгрии, был в Германии и в стране датчан, и повсюду рыцарство и люд простой, откликались на призыв и становились под знамёна Божьего воинства. Я хорошо знаю воинов севера, видел их в бою…

И снова тяжело вздохнув, брат Бернард рассказал о славной гибели 1500 датских рыцарей принца Свена, в гористой пустыне на пути в Антиохию.

По душе пришёлся норвежцам этот рассказ, о славной гибели в бою храбрых датчан.

– Ходил в Рим, к папскому престолу, и король Дании Эрик (Эрик I – король Дании в 1095–1103 гг. Совершил паломничество в Рим, в 1098 г.)…

– Дабы искупить грех братоубийства, – недовольно буркнул старый Видкунн.

Словно не услышав его, монах продолжал:

– А три лета назад, он отправился в Святую Землю, на подмогу Иерусалиму!

– Не иначе, как ты напел ему в уши, вот он и пошёл! – уже зло выкрикнул Видкунн, понимая, куда клонит монах.

– Шёл, шёл, да не дошёл. Он был в Гардарике (Гардарика – так скандинавы называли Русь, т. е. страна городов), в Миклагарде (Миклагард – так скандинавы называли Константинополь), был с почётом принят императором ромеев, но помер где-то по пути! (Король Дании Эрик I умер 10 июля 1103 года, в г. Пифос на о. Кипр) – поддержал Видкунна Сигурд сын Храни.

– Да, и я слышал, что в Йорсалахейм (Йорсалахейм или Йорсалаборг – так скандинавы называли Иерусалим), он отправился, дабы искупить новый грех – он убил четырёх своих гостей, в пьяной драке на пиру! – выкрикнул, как всегда хмельной, уже успевший приложиться к элю, Даг сын Эйлива.

Монах обиженно поджал губы, и гневно засопел. Так бы и прогнали его взашей из покоев конунга, если бы в зал не влетел встревоженный Орм Кюрлинг.

– Сигурд, корабли твоего брата Эйстена, подходят к Викии!

С первого взгляда было видно, что он тоже сын Магнуса Голоногого. Такой же высокий, широкий в плечах, с близко поставленными глазами, под дугами широкого лба. Но к своим 17 годам, он уже отрастил изрядное брюшко, при ходьбе смешно тряслись его наеденные щёки, и он не ступал твёрдо, а как-то семенил своими толстенькими ножками. Беспрестанно отирая пот, отдуваясь и пыхтя, Эйстен вошёл, и поприветствовал всех присутствующих.

По знаку Сигурда ему поднесли кубок прохладного эля, который Эйстен с благодарностью принял и выпил.

Позади него, возвышалась могучая фигура Гетти Рыжебородого.

«Ну, сейчас начнётся» – подумал Сигурд, и приготовился к тяжёлому разговору.

Эйстен сел на покрытую шкурой белого медведя лавку у стены, под развешенными щитами, мечами, доспехами, где почётное место занимал отцовский Ногорез. Помолчал, обводя всех взглядом, и к удивлению Сигурда, начал речь не о неправедных делах по отношении к его человеку, не о том, насколь выгодна для них торговля, и что купцов нельзя прищемлять и обижать, а сказал:

– Сигурд, вернулся Финн сын Скофти.

Скофти сын Эгмунда, был некогда давним соратником их отца, но в чём-то рассорившись с ним, снарядил 5 кораблей, и вместе со своими сыновьями – Эгмундом, Финном, Тордом, отправился далеко за море.

– Удивительные вещи он рассказывает! – продолжил Эйстен. – Они побывали в стране Флемингов (Мне не удалось выяснить, что эта за страна, но судя по всему, это Фландрия), потом отправились на закат, в Валланд (Валланд, Валландия – так скандинавы называли Галлию-Францию), вышли в Океан, и через пролив Нёрвасунд (Нёрвасунд – пролив Гибралтар), прошли в тёплое море. Побывали они в Румаборге (Румаборг – Рим), где умер Скофти сын Эгмунда, потом пришли на остров Сикилей (Сикилей – Сицилия), где погиб Торд, ходили они в Йорсалахейм и побывали в Миклагарде. И вот они вернулись, привезя такие богатства!.. Они такое рассказали!.. О невиданных странах, о роскоши и драгоценностях, о том, что император ромеев, доверху насыпает полный шлем чистого золота тому, кто согласиться пойти к нему на службу! А какие ткани они привезли! лёгкие, как дуновение весеннего ветерка! А кожа! нежная, как кожа ребёнка! А золотом, серебром, разными другими диковинными вещами, полны их корабли!

Эйстен говорил страстно, с воодушевлением, сам в восхищении, он зажигал огонь восхищения и в других. Даже старый Видкунн, не желавший отправляться за море, куда монах Бернард тянул его конунга, сейчас открыл от удивления рот, а перед его глазами сверкали несметные богатства дальних, диковинных стран. Что уж тут говорить про остальных, более молодых? Пылали огнём восхищения щёки и глаза конунга Сигурда. Воинственный Сигурд сын Храни в азарте вытащил наполовину меч из ножен. Даг сын Эйлива в нетерпении стучал по столу своими могучими кулаками. Трепетно закрыл глаза, пытался представить себе всё это, самый молодой из них – Орм Кюрлинг.

– Они вернулись богатыми и знаменитыми, эти люди Скофти, и мои люди, хотят тоже отправиться за море, и требуют, чтобы я возглавил их. Но какой из меня воин, а, Сигурд? Вот я и подумал, что может быть ты…

– Это знак Божий! Господь, посылает нам своё знамение! Слава Иисусу Христу! – вскричал, вскочив на ноги, монах Бернард, до этого тихонько сидевший в стороне.

И тяжело вздохнул старый Видкунн сын Йоана, с которого спала сладкая пелена восхищения и восторга, который так хотел дожить свой век дома, спокойно, в уюте и достатке.

Сигурд порывисто спрыгнул со своего трона, восторгом горели его глаза, он широко развёл руки, словно намереваясь охватить ими весь мир, и крикнул:

– Решено! Я поведу наших людей за море!

– На Йорсалахейм! – кричал Сигурд сын Храни.

– В Миклагард! – кричал Даг сын Эйлива.

– В Святую Землю, на помощь рыцарям Христа, – плача, шептал монах Бернард.

– Отдавайте приказы, пусть снаряжаются корабли, пусть готовятся припасы и собираются люди! Весной, мы пойдём! – продолжал кричать, Сигурд, перекрикивая крики восторга.

– Я помогу тебе в этом! – прокричал Эйстен, и Сигурд, впервые в жизни, крепко и тепло обнял старшего брата.

А пока строились новые и снаряжались старые корабли, пока со всей Норвегии свозили припасы и собирались люди, Сигурд, оставивший свою жену Бидмунью на Оркнейских островах, взял в свои покои Айнису, сделав Айниса Холодного, чтобы он не ворчал, десятником дружины.

Айниса была не против. Ей и самой хотелось, изведать ласк молодого и красивого конунга, ну и конечно же, щедрые дары от него, тоже стоили немало. А там, если Бог подарит ей сына от Сигурда, он может стать, конунгом Норвегии!

Прослышав о предстоящем походе, люди приходили из самых дальних мест.

Финн сын Скофти сказал, что будет проводником.

Выказал желание идти с ними опытный воин Храфн сын Тройстена, дед малолетнего конунга Олафа.

Видкунн сын Йоана, снаряжал свои корабли, а вместе с ним в поход шли и три его сына – Гаральд, Орм, Гюслинг.

Пришёл из далёкого Гётланда, знаменитый герой саг и сказаний, искусный поединщик Йонар.

Пришёл и Эсмунд Датчанин, приведя свои корабли и своих людей.

Из суровых, заснеженных гор и лесов на севере, пришёл Тойво Охотник, и не было равных ему, в стрельбе из лука.

Пришёл ведун и целитель Тогви.

Всех позабавил огромнейший здоровяк, каких и не видывали в Норвегии, с простодушным, скуластым лицом лапландца, назвавшийся Лури.

– Ого! – от удивления присвистнул Орм Кюрлинг.

– Это ещё что, за великанище? Откуда такое чудо-юдо? Какая ж мать, родила такого здоровяка? Хотел бы я взглянуть, и на его папашу! – подбоченясь, с усмешкой встал перед ним Даг сын Эйлива.

Не обиженный силой Даг, пытался вызвать Лури на борцовский поединок, но тот, продолжая смущённо улыбаться, охватил так его руку, что побелело лицо Дага, а на лбу выступил пот, и, подхватив за пояс словно пушинку, легко переставил, убрав с дороги. Потом он подошёл к тяжёлому кузнечному горну, который дюжина мастеров пыталась втащить на корабль, и, не напрягаясь, взвалив себе на плечи, понёс по сходням.

Все присвистнули от удивления, даже пристыженный Даг сын Эйлива.

Поставив горн, Лури пошёл за новым грузом, и его смущённая, простодушная улыбка не сходила с лица, но неловкий как многие здоровяки, он наступил на связку вёсел, которые, словно тростинки, треснули под его могучим весом.

– И чем ты заплатишь конунгу за ущерб? – решил вступиться за друга, Дага сына Эйлива, Сигурд сын Храни.

Потупив взор стоял Лури, переминаясь с ноги на ногу, но за него внёс выкуп Тойво Охотник. Он метнул нож, который воткнулся в мачту. Нож был дорогой, диковинной работы, с булатным узором на лезвие и с рукоятью из слоновой кости, на конце которой сияла крупная жемчужина. Неведомыми, кружными путями, может быть, очень давно, попал он сюда на Север.

– Надеюсь, этого хватит, – сказал Тойво Охотник, и Сигурд конунг, соглашаясь, кивнул головой.

Из Нидароса, присланный Эйстеном, пришёл Гуньяр сын Энунда. Хромой от рождения, с косым плечом и горбатый, он славился как самый лучший корабельный мастер. На кораблях, вышедших из-под его топора, никто не страшился выходить в Океан, забираться в ледяные торосы Севера. Любой шторм, ураган, шквал, самую крутую волну, они преодолевали с лёгкостью, и за это люди ценили калеченного Гуньяра, и пользовался он у них, заслуженным почётом и уважением.

Сигурда сжигало нетерпение, но как это часто бывает, к весне ещё не всё было готово. Поход отложили на лето, потом на осень.

Старые и опытные мореходы, отговаривали конунга от похода в осенние штормы, но он был непреклонен, упрям и суров, и осенью 1107 года от Рождества Христового, 5 тысяч воинов на 60 кораблях отправились в свой путь.

Ах, как доволен был, своими деяниями монах Бернард! Не десяток, не несколько сотен, а целые тысячи воинов, ведёт он за собой в Святую Землю! И пусть паства его дика и необузданна, ведь когда он говорил им об искуплении грехов и спасении души, они не слушали его, более интересуясь богатствами Востока, а когда он решил начать проповедь со словами:

– Церковь Иерусалимская, матерь всех других церквей и правительница народов! – они отмахнулись от него.

Пусть! Главное, что они идут за ним!

Всё же Сигурд не рискнул идти через пролив между Англией и Францией, с дурной славой переменчивой погоды, где неожиданно налетают шквальные ветры и опускаются туманы, где коварные течения несут корабли на мели и скалы.

– Туда или сюда? – спросил Видкунн, когда они проплывали мимо белых скал Дувра.

– Туда! Ближе, и ветер нам благоприятствует! – ответил Сигурд, показывая на берег Англии и поправляя золотое обручье.

Ох, и страху же они нагнали!

Они шли, опустив свои полосатые паруса, от вида которых дрожали поджилки даже у самых храбрых, и сняли хищные, устрашающие фигуры с носа кораблей, показывая, что идут с миром. Но памятны были многим старожилам ужасные легенды! Крепким, безумным страхом впиталось в кровь поколений появление драккаров у берегов!

Полетели гонцы, предупреждая короля о грозящей опасности, а оттуда, помчались они по всей Англии и Нормандии, с приказом спешно стягиваться нормандским рыцарям и быстро собираться англосаксонскому хирду (Хирд – старинное, англосаксонское ополчение Англии).

На старой, полудохлой, слепой коняге со вздувшимися боками к ним осмелился приблизиться владетель этих мест. За ним робко жалось его малочисленное воинство – два рыцаря, имеющих такой же жалкий вид, как и их сюзерен, и с десяток поселян, вооружённых копьями.

– Мы с миром! – сказал Сигурд, выходя вперёд. Подняв вверх обе руки, он показывал свои дружелюбные намерения.

Старый Видкунн, побывавший во многих странах и знающий много языков, перевёл его слова.

– Передай своему королю, – продолжал король Норвегии, – что нас в море застал шторм, и мы пришли к вашим берегам, дабы починить корабли и перезимовать. За все припасы мы заплатим чистым серебром!

Пыхтя от натуги, Айнис Холодный и Орм Кюрлинг подтащили ларец и открыли крышку. В тусклом сиянии солнечных лучей ослепительной вспышкой сверкнули серебряные слитки.

А между тем, деловитые норвежцы, уже вытаскивали на сушу свои корабли, ставили палатки из промасленной кожи, разводили костры, и всё это, происходило так спокойно и естественно, с криками, смехом, шутками, словно они были дома, у берегов родной Норвегии.

– И ещё скажи своему королю, что мы воины Христа, несём Крест свой, и направляемся в Святую Землю!

Король Англии и герцог Нормандии Генрих I Боклерк (Генрих I (1068–1135), младший сын Вильгельма Завоевателя, король Англии с 1100 г., герцог Нормандии с 1106 г.), мудро решил не прогонять дерзких, а лучше, смирив гордыню, проявить дружелюбие. Он умный (Говорят, что Генрих был самым образованным монархом своего времени), приказал щедро снабжать норвежцев припасами.

Но всё же, в порты Портсмута и Дувра, вошли англо-нормандские корабли, а лагерь норвежцев, быстро окружили деревянными крепостями с крепкими нормандскими гарнизонами. И стояли у Гастингса, в полной боевой готовности, англосаксонские ополченцы.

Сам Сигурд и его опытные военачальники, тоже были не простаками какими-нибудь, и быстро оградили свой лагерь частоколом, выставили посты, несли стражу, и сменяя друг друга, часть войска всегда была во всеоружии, ожидая возможного нападения.

Земля слухами полнится, и, прослышав о прибытии большого войска норвежских крестоносцев, в их лагерь потянулись караваны расторопных купцов из Лондона, Саутгемптона, и других городов, которые привозили ткани и кожу, доспехи и оружие, смолу и лес, проституток и вино.

И к неудовольствию Сигурда, его воинство, которое собралось нести язычникам Слово Божие, прославлять Веру Христову, и если придётся, то и погибнуть во славу её, предались веселью, кутежу и разгулу.

Недоволен был Бернард, возмущаясь длительной зимовкой в Англии.

– Ведь можно спуститься к берегам Фландрии или Нормандии и по хорошо известному, проторенному пути, пройти через земли Франции к альпийским перевалам, за ними Италия, Рим, владения нормандцев, а оттуда, морем, в Святую Землю! Ведь она, ждёт своих избавителей!

Но на все его убеждения и призывы, Сигурд отвечал категорическим отказом, избрав свой собственный путь, и тогда Бернард решил подобрать к нему ключик.

Коротая долгие зимние вечера в выстроенном для конунга доме, он стал обучать его игре в шахматы, желая поближе сойтись с ним, стать его другом, узнать его мысли и мечты.

Большой поклонник шахмат, он, вызывая Сигурда на откровенность, говорил:

– Есть невежды, особенно среди высших прелатов нашей церкви, которые называют шахматы азартной игрой (В те времена, в Европе, играли в шахматы с кубиками, где ход фигур, зависел от выпавшего числа, и церковь запрещала шахматы, как разновидность игры в кости). И она уже, неоднократно запрещалась, даже самим папой римским.

– Мой драккар атакует твоего воина, и тебе шах, – весело выкрикнул Сигурд, довольно потянувшись.

Его ученик делал большие успехи, что радовало Бернарда, и он, улыбаясь, передвинул пешку, закрываясь от угрозы.

Веселье прошло, и Сигурд нахмурился, обдумывая новый ход.

Борясь с искушением, Бернард старался не смотреть на стоявшую рядом чашу с водой и куском хлеба, свою вечернюю трапезу, отодвигая её на более позднее время.

– Расскажи, как ты из воина, стал монахом? – буркнул Сигурд, не прекращая игры, сосредоточив всё своё внимание на доске с фигурами.

Бернард вздрогнул, прикрыл глаза, пытаясь отогнать от себя тяжкие воспоминания, но воле конунга перечить не мог, не имел права.

– В одной из битв, я попал в плен к язычникам… Я был ранен, вот этот шрам, я получил в той битве, – Бернард провёл пальцем по багровому шраму, пересекавшему всё его лицо, – и меня обессиленного, они утащили высоко в горы… Не знаю, хватит ли мне слов, чтобы рассказать, как они пытали меня… Каждую ночь, кошмарные воспоминания… Вот, видишь, – Бернард спустил с плеча рясу, показывал свои новые шрамы, – меня жгли огнём, выпытывая, сколько за меня можно получить выкупа и кто его заплатит… А когда они поняли, что я беден, и выкупа им не видать, они стали, ужасными мучениями принуждать меня…отречься от Христа, изменить…принять их веру… Не таясь скажу, мне было страшно! Ещё бы день, миг…и я сломаюсь…упаду перед ними на колени… Меня бросили в клетку на скале, где я сидел, под палящим солнцем днём, и ледяным холодом ночью… Подо мною пропасть, и разжиревшие птицы-падальщики, кружились вокруг, намереваясь выклевать у меня глаза или вырвать кусок плоти… Крики, стоны пытаемых…Мольбы о пощаде…плач… Рядом со мной, висела клетка, где был один рыцарь из Лангедока… Не человек уже, скелет…без глаз, выклеванных птицами, с переломанными руками и ногами, он не мог отбиваться, и птицы рвали его тело… Весело так, довольно гомонили, пируя кружась над ним… Но дух его был не сломлен! И он не молил о пощаде, а из последних своих сил, возносил молитвы Иисусу Христу и Деве Марии! И он не просил за себя, он вымаливал у Бога лишь процветания Христианства, победы веры Христовой, над всеми язычниками! И вот тогда, на меня нашло озарение, и я дал обет, посвятить всю свою оставшуюся жизнь, служению Христу! И умереть, ради веры Христовой!

Сигурд внимательно слушал Бернарда, примеряя на себя – а смог бы он, выдержать все те пытки и лишения, и не отречься от веры Христовой? «Смог бы!» – решил Сигурд.

– А как ты выбрался?

– Ха, очень просто. Меня, и ещё с десяток полуживых пленников, обменяли на какого-то знатного мусульманина, захваченного в плен графом Эдессы Бодуэном де Буром (Бодуэн II де Бур, граф Эдессы в 1100–1118 гг.).

Громко хлопнув дверью, влетел Орм Кюрлинг. Задыхаясь от быстрого бега, он едва смог вымолвить:

– Там…Даг Эйливссон…и Гаральд Видкунссон…бьются насмерть…

Сигурд вскочил, опрокинув стол.

Бернард, с печалью посмотрел на пролитую воду и растоптанный хлеб. «Теперь, придётся ждать утренней трапезы. На всё воля твоя, Господи», и побежал вслед за Сигурдом в дальний конец лагеря, где под промозглым, моросящим дождём, оскальзываясь в грязи, дрались Даг и Гаральд.

Страшен был пьяный Даг, размахивающий своими огромными ручищами, и грозно рычащий. Кровь из пореза на лбу и из разбитого носа, смешиваясь с дождём, стекала у него по лицу. Он хотел поймать Гаральда, сжать и раздавить его в своих объятьях.

Но тот, голый по пояс, сжимая в левой руке нож, правая висела вдоль тела, видимо уже сломанная Дагом, ускользал, пытаясь нанести противнику смертельный удар.

– Стоять! Стоять! – проорал Сигурд, но эти двое, не послушались его. А на подмогу Дагу, уже бежал со своими воинами Сигурд сын Храни, и выскочили из-за палатки Орм и Гюслинг Видкунссоны, спеша на помощь Гаральду, своему старшему брату.

– Стоять! Все назад! – продолжал орать Сигурд, видя, как и старый Видкунн, тянет из ножен меч, ведь Гаральд был его старшим сыном. – Тойво! Убей первого, кто шевельнётся!

Тойво Охотник в мгновенье ока натянул тетиву, и хоть она подмокла под дождём, бил без промаха. Две стрелы воткнулись под ноги воинам Сигурда сына Храни, а одна воткнулась ему в щит. Ещё две, остановили бег Орма и Гюслинга.

Десяток вооружённых воинов, под командованием Айниса Холодного, вклинились между Дагом и Гаральдом, и разъединили их.

Даг рычал, порывался вырваться, но пятеро воинов, крепко зажали его своими щитами.

Гаральд, попытался оправдаться:

– Он влез ко мне в палатку, и хотел забрать женщин, которых я купил.

Молодой, семнадцатилетний Сигурд, грозно глядел на них.

– В яму! Обоих! – отдал он свой приказ, и круто развернувшись, даже не глядя, как он будет исполнен, прямой и гордый, пошёл обратно в дом. Лишь хмуро покосился на сгрудившихся купцов, привозивших в его лагерь непотребства – проституток и хмельное, разлагающих его воинов.

Слово конунга закон, а закон, есть закон. Так было издревле, испокон веков, на этом они стояли, держались, существовали. А ослушников приказа, всегда ждала страшная кара.

Если ты ослушался приказа вождя, напился допьяна в боевом походе, убил товарища, утаил часть добычи, то тебя могли казнить. А могли, привязав верёвкой, сбросить с корабля, и болтался бы ты там, рыбьим кормом. Или, привязать к мачте, и каждый, кто проходил мимо, обязан был ударить тебя, плюнуть в лицо, оскорбить.

Свирепого Дага повалили на землю и связали, а старый Видкунн, нисколько не колеблясь, не сомневаясь в правоте конунга, подошёл к своему старшему сыну.

– Идём, – только и сказал он.

Когда ямы были готовы, он сам толкнул туда Гаральда, и без трепета смотрел, как наваливают сверху брёвна и камни.

В таких ямах, невозможно было встать в полный рост, расправить плечи, вытянуть ноги, и сидеть там так приговорённым, в холоде, на скудной пище, до самой смерти, или же, ожидая милосердия конунга.

Бернард, отряхивая рясу от промозглого дождя, словно по-новому увидел Сигурда – сурового, скорого на расправу и непреклонного. И диву давался он, как этому юноше удаётся держать в кулаке столь свирепое воинство, и как это самое воинство, почти беспрекословно, выполняет его приказы.

И прошло более месяца, когда Сигурд велел вытащить заключённых из ямы.

Даг сын Эйлива, весь в дерьме и коросте, дрожащий от слабости и холода, подслеповато щурясь от света, растолкал помощников и упал на колени, благодаря конунга за науку и оказанное милосердие.

Гаральда вытащили братья, Орм и Гюслинг, и совсем слабого, отнесли в палатку отца, где, несмотря на тщательнейший уход, через десять дней он умер.

Желая развлечь воинов, отвлечь их от распутства и пьянства, Сигурд, по совету Бернарда, стал устраивать состязания, а затем и заплывы, к вытащенной далеко в море бочке. И южанин Бернард, зябко поёживался, глядя, как голые норвежцы, весело, с хохотом, кидаются в стылую воду и плывут. Призы конунг всегда выставлял хорошие – золотые украшения, серебряные слитки, оружие и доспехи, отрезы знаменитого фламандского сукна, и от желающих поучаствовать в состязаниях не было отбоя.

Хоть и с опозданием, но пришла весна.

– Слава Тебе Господи! – взмолился Бернард, так как норвежцы не остыли в своём порыве, и принялись готовиться к продолжению похода.

Отовсюду в их лагерь сгонялись гурты скота, на бойне туши разделывали, мясо вялили и коптили в дыму можжевельника, а ушлые торговцы из Англии, здесь же покупали шерсть и шкуры.

Опытные воины Эсмунда Датчанина, наладили изготовление колбас, которые долго не портились, что было как раз кстати в дальнем пути.

Под руководством знахаря Тогви, делали бочки для воды, подбирая особое дерево, которое он сам выбирал. Их сушили, начищали песком, затем долго держали в морской воде, и лишь после этого, набирали в них пресную воду, добавляя сосновые иголки.

– Больше хвои! Добавляйте больше хвои! Вода от этого не так быстро протухнет, и убережёт вас, от многих болезней!

Купцы привозили мешки с зерном, бочонки эля и мёда, гвозди и подковы, ткани для парусов и канаты для оснастки кораблей, и многое другое.

Прихрамал горбатый Гуньяр сын Энунда.

– Три корабля, ни к чёрту не годятся. Обшивка совсем сгнила. Придётся бросить.

– Сжечь, дабы нормандцам не достались! – велел Сигурд.

Снова всех позабавил огромный Лури. Со своей вечной, добродушной улыбкой, он брал самые тяжёлые грузы, и под одобрительные возгласы, споры, смешки и свист, нёс их на корабль. Крепкие дубовые сходни, трещали и гнулись под тяжестью, но держали великана и его груз, а он неутомимый, целый день носил и носил их.

– Такой силач, дорого стоит! – с восхищением сказал Видкунн. – Моим людям, понадобилось бы несколько дней, чтобы загрузить «Змееголового», а он сегодня сам, управился ещё до заката!

Когда установилась благоприятная погода, перед самым отплытием, Бернард с трудом собрал в кучу свою паству, и отслужив молебен, произнёс проповедь, напомнив викингам главные заповеди христианства.

Слева, скрытый густым туманным маревом, едва проглядывал берег полуострова Бретань, а прямо по курсу, во всей своей первозданной красе, мощи и величии, перед ними раскинулся Океан!

Сигурд жадно вглядывался в манящие просторы, гадая, что там за неведанные земли, лежат дальше, за ним.

Орм Кюрлинг, облокотившись о борт, что-то бормотал.

– Что ты, молишься?

Орм смутился и покраснел как девица.

– Нет, песнь слагаю…

– А ну-ка, ну-ка, – сам Сигурд, желая во всём подражать своему прадеду Гаральду Суровому, был лишён дара стихосложения, а ведь оды его прадеда, висы к его любимой Эллисив, и сейчас были знамениты и распевались повсюду, и он остро завидовал тем, кто умел слагать их.

Орм опустил голову, уставившись на доски палубы.

– Ну же, давай смелее! Ты же, воин! – подбодрил его конунг.

Орм Кюрлинг прокашлялся:

– Люди устали! Надо пристать к берегу и отдохнуть!

Взор манили скрытые виноградниками и густыми лесами берега графства Анжу. Травяные луга и пасшийся скот, селения и небольшие города. Словно ждала их, распахнув свои объятия, широкая и полноводная река Луара. Но Сигурд, поймав взгляд Бернарда, решительно ответил:

– Нет! Мы не будем останавливаться и идём дальше!

– Но нам надо пополнить запасы воды и еды!

– Нет!

Недовольно заворчала половина воинов на его корабле, собравшись на носу вокруг своего вожака Финна сына Скофти.

Гневные возгласы донеслись и с других кораблей, и хорошо слышалось, как на них, старый Видкунн, своим грозным рыком орёт на недовольных.

От такого решения конунга скривился Сигурд сын Храни, и отошёл подальше на своих кораблях.

Попытались прорваться к берегу корабли Эсмунда Датчанина, но Сигурд, а за ним Даг сын Эйлива, перегородили им путь. Сурово нахмурились свирепые датчане, готовые уже прорываться с боем, и стояли у борта, готовые к битве, оставшиеся верными конунгу норвежцы, не уступавшие датчанам в ярости.

Обстановка так накалилась, что Бернард чувствовал её грозовые искры в воздухе. Ещё миг, и пойдут прахом все его мечты и деяния, и сойдутся в кровавой битве, друг против друга христиане, и дело благое о защите Святой Земли, перерастёт в ещё один грабительский поход викингов.

– Смотрите! Смотрите! – неожиданно закричал он, показывая на затянутые багровыми облаками утренней зари небеса. – Я вижу лик Господа Бога нашего Иисуса Христа, опечаленного грехами нашими, нашей враждой и сварой! И ждёт кара небесная ослушников, оступившихся от него, и будут они лишены благодати Святого Духа и Воскрешения, и вечной райской жизни, а низвергнуться в пучину ада!

От такой неожиданной, страстной речи монаха, замерли, заколебались воины, и в сгустившейся тишине раздался тревожный крик старого Видкунна:

– Сигурд, шторм надвигается!

А на кораблях Эсмунда Датчанина уже укрепляли оснастку, опускали мачты, прятали грузы под промасленные шкуры, привязывали всё, что могло вылететь за борт, готовясь к встрече со стихией.

– Поспешим и мы, братья! – крикнул Сигурд, и забылась вражда, и все дружно кинулись по своим местам, и недавние враги вместе занялись делом.

Долго трепал их в буре вечно штормящий Бискайский залив (Бискайский залив – часть Атлантического океана, омывает берега Франции и Испании). Кренились, стонали корабли, взлетая на огромные гребни волн, а затем с ужасом обрушивались вниз. Дрожала под ногами палуба, свирепый ветер бил их и кружил, сёк лицо. Скрылось за тучами солнце, и нельзя было определить, день сейчас или ночь. Бернард молился, а суровые норвежцы, которым казалось всё нипочём, теперь уже посмеиваясь над ним, сновали по кораблю, не обращая внимания на грозящую опасность. И также как и всегда, на корме, под навесом из шкур, в ящике с песком горел костёр, на нём готовилась пища, и Бернард, который из-за тошноты не мог проглотить и куска хлеба, с завистью глядел на жующих викингов. И настал день, третий или четвёртый по его подсчётам, когда он ничком сунувшись на палубу, потерял от голода сознание.

Он очнулся, когда вовсю светило яркое солнце, а кто-то, держа его за голову, вливал в рот горячий бульон. Бернард закашлялся и сел.

– А мы думали, ты уже того, отдал Богу душу. Решали, кидать тебя или не кидать за борт на корм рыбам, – весело сказал ему Сигурд, и вновь раздалось злобное ворчание Финна сына Скофти:

– Скоро мы все пойдём на корм рыбам! Нас отнесло далеко в океан, и это ты, завёл нас сюда! Где теперь берег, куда нам плыть? А?

Конунг встал, решительный и грозный, сурово оглядел недовольных, грозящих ему мятежом, и ткнул рукой на юго-восток (В древненорвежском языке есть названия для восьми направлений: так например северо-восток и юго-восток называются буквально «к земле на север» и «к земле на юг», а северо-запад и юго-запад – «наружу на север» и «наружу на юг», где «наружу» означает в море):

– Туда!

Они пошли, куда указал конунг, и не успел ещё сгуститься вечер, как все корабли облетел крик самого зоркого вперёдсмотрящего:

– Земля! Земля! Я вижу берег!

Бернард снова подивился тому, чему был свидетелем. Раньше таких людей как Сигурд, наделяли божественным происхождением, а ныне…

– А ныне говорят, что им покровительствуют Святые Ангелы Небесные, – прошептал монах, ещё слишком слабый, чтобы встать на ноги и принять участие во всеобщем веселии и ликовании.

Господь благоприятствовал им, и в ужасной буре они потеряли лишь четыре корабля. Куда они делись? Сгинули в пучине морской? Унесло их в открытый океан? Или же прибило где-то к далёкой земле?

А их самих, куда это занесло? Чьи это земли? Чего здесь ожидать? Кто их населяет, друзья или враги, христиане или язычники? А может чудовища, драконы, великаны или людоеды из древних, мифических саг?

Но берег есть берег, и обо всём этом старались не думать, бодро идя к нему на вёслах.

Сигурд конунг, в кольчуге и шлеме, со щитом и копьём в руке, полностью готовый к бою, стоял на носу, настороженно оглядывая его.

– Крест на берегу! – закричал Орм Кюрлинг, первым увидевший его в густой туманной дымке.

Теперь и Сигурд разглядел большой каменный крест, возвышавшийся на холме.

– Хвала Небесам, это христианские земли! – воскликнул за его спиной Бернард, и принялся истово молиться.

– Я в этом пока не уверен.

Высадка была отработана идеально! Сказывался опыт поколений.

Едва корабль зашуршал по песчаной отмели, как с него спрыгнул Йонар из Гётланда и десяток его воинов. Лучники Тойво Охотника прикрывали их. Прочесав густые заросли кустарника, люди Йонара забрались на холм, и оттуда подали знак, мол, всё спокойно. И тут же, навалившись на вёсла, уткнулись в берег корабли Дага Эйливссона и Сигурда Храниссона. Из них быстро посыпались воины, расширяя плацдарм. А с кораблей старого Видкунна, уже выгружали всё, что было необходимо для строительства небольшой крепости.

Вернулись разведчики.

– Там дорога, хорошо укатанная, на ней свежий коровий навоз.

– Значит, где-то рядом селение.

Сигурд широко развёл в стороны руки с поднятыми вверх большими пальцами, а потом описал ими круг, подав таким образом знак, что Эсмунд Датчанин и его воины остаются для охраны кораблей.

– Быстро, за мной! – и тесно сомкнув строй, выставив щиты, норвежские викинги клином пошли к дороге, на поиски хоть кого-нибудь живого на этой неизвестной земле.

– А деревья и птицы здесь, такие же, как и у нас, – мечтательно протянул молодой воин Гундеред, для которого это был первый поход, и он шёл, с любопытством оглядываясь вокруг. Но Айнис Холодный, так шикнул на него, что Гундеред заткнулся.

Вечерело, когда шедший впереди Тойво Охотник присел, предостерегающе подняв вверх руку. Осторожно, стараясь не шуметь и не наступить на сухую ветку, к нему приблизился Сигурд, и Тойво показал на свой нос. Сигурд втянул воздух ноздрями и уловил запах дыма. Они прокрались ещё немного вперёд, осторожно раздвинули ветви развесистой ели и увидели раскинувшуюся внизу долину. По правую руку, на горном склоне, паслась отара овец, стоял шалаш, возле которого сидел пастух, а рядом мальчишка крутился у костра. Дальше, приткнувшись к высокой горе, виднелось селение – несколько десятков домиков из грубо отёсанных камней, а за ними, у ручья, большой дом, видимо церковь, так как на крыше возвышался деревянный крест.

Всё это зоркий взор Сигурда быстро оглядел в сгущающихся вечерних сумерках.

– Монах был прав, это христианские земли, – и знаками показал, что надо делать. Отряды Дага сына Эйлива и Сигурда сына Храни, раскинувшись в стороны, пошли окружать селение.

Но их учуяла большая сторожевая собака, охранявшая стадо вместе с пастухами, подняв на чужаков яростный, злобный лай.

Тонко тенькнула тетива лука Тойво Охотника, и собака жалобно заскулив, упала замертво.

Прямо посреди ночи, при свете факелов, норвежцы быстро хозяйничали в селении, вытаскивая перепуганных жителей из домов и сгоняя к церкви. Сюда же, попутно, сносились и всё ценное, найденное в лачугах. Плакали дети, голосили женщины, мужчины хмуро оглядывали неизвестных захватчиков. Что-то верещал старый пастух, размахивая своим посохом из виноградной лозы, но его криков никто не понимал, и Даг сын Эйлива, подойдя, ударил его в лицо. Старик упал и заткнулся.

– Спроси у них, что это за земли? Куда это мы попали?

Видкунн сын Йоана перепробовал все известные ему наречия, но не добился успеха, не найдя общего языка с местными жителями.

Притащили упирающегося священника, елозившего босыми пятками по пыли, и бросили под ноги конунгу. Он что-то бормотал, и тут встрепенулся монах Бернард.

– Латынь! Он говорить на латыни!

И опустившись на корточки перед священником, завёл с ним разговор.

Они говорили долго, и Сигурд уже начал терять терпение, когда Бернард поднялся.

– Он называет эти земли – Галисия (Галисия – ныне северо-западный автономный регион Испании).

Галицуланд! Сигурд ожил и приободрился. Он знал эти земли – в древних сагах рассказывалось, как сюда ходили походом их предки. Но это было так давно, что уже и позабылись пути сюда.

– Ещё он говорит, что это селение принадлежит сеньору Эмилио Гарсия Санчесу, могущественному воину, и что он покарает нас, за разорение его земель.

Сигурд отмахнулся. Заворочался пастух, и снова что-то плаксиво запричитал.

– А этот, что говорит?

Бернард переговорил со священником, потом перевёл:

– Мы убили его собаку, стадо осталось без сторожа, ночью придёт с гор волк, утащит ягнят, и за это сеньор Эмилио сдерёт с него живьём шкуру.

– Пустое, – какое было дело королю Норвегии, до какого-то там пастуха из Галисии? – Эй, Орм, я проголодался. Тащи ягнят, мы их сами съедим, быстрее волка.

Селян согнали в загон для скота, выставили стражу, и поев, норвежцы расположились в их домах.

Солнце было в зените, когда на высоком горном склоне разведчики увидели большой конный отряд.

– Спокойно, спокойно. Видкунн, собирай всех!

– Но помните, что мы воины Христа, и идём в Святую Землю, с благими целями – прославлять веру Христову! – прокричал монах Бернард.

А Сигурд, с ним Бернард, Даг сын Эйлива, Сигурд сын Храни, Йонар из Гётланда, Айнис Холодный, Орм Кюрлинг и Халльдор Болтун, отправились навстречу.

Сеньор Эмилио Гарсия Санчес был уже не молод, но высок и крепок. У него было продубленное ветрами и солнцем хмурое лицо, с окаймляющей его седой бородкой, а его злобно-злые глаза, уставились на пришельцев. Он что-то долго и гневно кричал, и Бернард, перебив его, начал говорить.

Сеньор Эмилио замолчал, но взгляд его не потеплел. Он переводил его с монаха на Сигурда, потом вниз, в долину, где готовое к бою стояло войско норвежцев, потом снова на Бернарда, на Сигурда, оценивая ситуацию. Затем снова заговорил.

– Он говорит, что если мы воины Христа, то почему не носим на одежде крест? – переводил Бернард. – Так всё поступают. Вон, недавно вернулся из Святой Земли, граф Португалии Генрих Бургундский…Я его видел пару раз, в войске Готфрида Булонского…Так, он до сих пор, носит на одежде и на щите крест. И сын его, этого Эмилио, тоже отправился по Стезе Господней, благочестиво нашив на одежду крест. А мы, как разбойники… ну и так далее, мол, захватили, разорили, вторглись. Войной нам грозит! Говорит, что нет более могущественного владыки, чем его сюзерен Раймунд Бургундский, и что нам…

Король Леона и Кастилии Альфонсо VI Храбрый, ведя постоянные войны с мусульманами, всегда остро нуждался в храбрых воинах. И они шли к нему, сражаться во славу Креста, и Альфонсо VI щедро награждал их. Так пришедшим Генриху Бургундскому, была дана в жёны незаконнорожденная дочь короля Тереза и графство Португалия, а Раймунду Бургундскому – уже законнорожденная дочь Уррака и графства Галисия и Коимбра.

– Ладно, хватит болтать. Успеем мы ещё, нашить кресты на одежды. Скажи ему, что нам нужно отдохнуть, нужны припасы, и что за всё это, мы заплатим чистым серебром. А потом, отправимся дальше. Мы не намерены долго задерживаться, на его землях.

Алчно блеснули глаза сеньора Эмилио, когда он услышал о серебре, и что-то проговорив, он сделал приглашающий жест рукой.

– Он говорит, что здесь неудобное место, и зовёт нас к себе…Как же он сказал…в Катойру кажется…(Катойра – муниципалитет в современной Испании, в составе автономного общества Галисия). Там, нам будет предоставлено всё необходимое.

Сигурд согласился, и через два дня его корабли бросили якоря в устье реки Улла, на берегу которой располагалась Катойра.

Печальна была судьба сеньора Эмилио Гарсия Санчеса. Потомок знатного рода, он слишком гордый и амбициозный, интриган и корыстолюбец, не был вхож ко двору графа Галисии Раймунда Бургундского. И был вынужден прозябять здесь, на отшибе.

Он был дважды женат, и жёны подарили ему пятерых сыновей. Но двое из них погибли в непрерывных войнах, а старший – Гарсия, отправился в Крестовый поход в войске герцога Бургундии Эда I Рыжего (Эд I Боррель (Рыжий) – герцог Бургундии с 1079 г. В 1087 г., вместе с братьями Робертом и Генрихом отправился в Испанию, где участвовал в войне с маврами. В 1100 г. отправился в т. н. Аръергардный Крестовый поход. После его разгрома попал к мусульманам в плен, где и умер в 1103 г. Верные слуги доставили его тело на родину, и оно было захоронено в монастыре Сито) и судьба его до сих пор была неизвестна. С отцом жил заносчивый Родриго, и наведывавшийся иногда, избравший духовную карьеру и учившийся в монастыре – Санчо.

– Отец, зачем нам давать им припасы? Нам и самим-то, жрать нечего! Давай нападём на них и заберём всё! Золото, серебро, доспехи, оружие, корабли! Надо только позвать графа Раймунда, и он поможет нам!

Ох, как хотел, очень хотел напасть на норвежцев и сам сеньор Эмилио! Ведь у него, помимо сыновей, есть ещё и три дочери на выданье. И за них, надо дать хорошее приданное. А где его взять? Ведь земли Галисии скудны, и запасов еды, им и самим-то, едва-едва хватает до нового урожая, а тут ещё корми эту ораву викингов, которым каждый день подавай свежее мясо и мешки с зерном.

– И заберёт себе твой граф, всю добычу! Знаю я, этого долбанного бургундца! Хорошо знаю, его жадность! – отвечал он сыну.

А скромный и застенчивый Санчо, наоборот, быстро нашёл общий язык с норвежцами, и водил Бернарда по Котойре, показывая достопримечательности.

– У нас в монастыре, в одной из книг пишут, что вот этот замок моего отца – его называют Торрес-де-Осте («Башни Запада» – перевёл Бернард, уже научившийся немного понимать язык галисийцев), был построен по приказу короля Леона, Галисии и Астурии Альфонсо III Великого (правил в конце IX-начале X вв.), как раз для защиты, от набегов злобных норманнов.

– Что, сильно досаждали?

– По-видимому, да. Хроники пишут, что нападениям норманнов подвергались города Хихон (Хихон – ныне крупный город в Испании, в регионе Астурия), затем Корунья (Корунья – ныне Ла-Корунья, город в Испании, в регионе Галисия). Но они устояли, благодаря подходу войск короля Астурии Рамиро I, который разгромил норманнов (примерно в 844 году). Но на следующий год пришли новые норманны, и не связываясь с хорошо укреплёнными городами, стали разорять окрестности Коруньи. Всё сжигалось дотла – деревни, церкви, монастыри! Я читал свидетельства монахов из монастыря Санта Эулалия де Куртис – аббата Педета, брата Адольфа, священника Мартина, спасшихся из этой разорённой обители… Около десятка лет всё было спокойно, пока не пришли новые норманны. Хроники пишут, что возглавлял их некий Бьёрн Железнобокий (Бьёрн Железнобокий – полулегендарный король Швеции, он был сыном ещё более мифического Рагнара Лодброка, прославившегося своими походами на Англию и Францию. Сам Бьёрн совершил поход к берегам Испании в 859 году). Но храбрый дон Педро Тейн, сумел отразить атаку этого Бьёрна на Корунью, и они убрались, уплыв на юг.

– Мы тоже долго не задержимся, и очень скоро отплывём на юг. Нас ждут, более достойные деяния! О-о-о, поверь мне, мой друг Санчо, норманны очень изменились! Я долго живу среди них и хорошо их узнал! Ныне они христиане и не помышляют о разбойных набегах, а избрали путь паломников в Святую Землю! Дабы нести свет Христианства, погрязшим в грехе и ереси язычникам!

Санчо смиренно поклонился и сотворил крёстное знамение.

– Дай-то Бог! На всё воля Его! Ведь в книгах пишут, что прошло более ста лет со времён набега Бьёрна Железнобокого, когда снова у наших берегов появились норманны (968 год). Возглавлял их, какой-то Гудрёд. Им повезло больше, они захватили Галисию, обосновались здесь, и прожили два года, пока не пришло христианское войско (одни источники называют войско графа Галисии Гонсало Санчеса, другие, герцога Гаскони Гильома II) и не изгнало их. Потом они ещё приходили, снова и снова (984, 1016, 1018, 1050 гг.), и дай Бог, чтобы твои норманны, твоя паства брат Бернард, была действительно другой. Не злобными язычниками, а добрыми христианами.

– Можешь быть в этом уверен! Уж я-то, присмотрю за ними! А скажи мне, брат Санчо, где обучают тебя? Ведь память у тебя, дай Бог каждому!

– Неподалёку отсюда, в монастыре, что в городе Компостела (Ныне город Сантьяго-де-Компостела, столица региона Галисия). Там ещё есть…

Бернард, аж задохнулся, от восторга и восхищения!

– Компостела! Ты слышишь меня, конунг? Компостела! Да этот город, такой же величественный во всём христианском мире, как Иерусалим и Рим! Ведь в его соборе, покоятся останки святого апостола Иакова! (Иаков Заведеев – один из 12 апостолов, учеников Иисуса Христа. В испанской традиции именуется Сантьяго (святой Яго).

Сигурд, которые был не силён в церковных канонах и деяниях апостолов, недоумённо пожал плечами, а Бернард, ещё больше распалённый его невежеством, с жаром продолжал:

– На заре веков христианства, он принял мученическую смерть в Иерусалиме (44 год), но не отрёкся от веры Христовой! Верными людьми, его останки были положены в лодку и по воле Божьей, её прибило вот к этим благословенным берегам!

– И однажды, брат-монах Пелайо, увидел видение – путеводную звезду, которая указала ему путь, и он нашёл останки Сантьяго, которые оставались нетленными, и от них исходили божественные ароматы миры и ладана! – поддержал Бернарда, пылающий ещё большей восторженностью, всегда до этого такой скромный и застенчивый Санчо.

(По преданию, монах-отшельник Пелайо, обнаружил останки святого Иакова в 813 году. В 896–899 гг. король Астурии Альфонсо III повелел построить на этом месте небольшой собор, назвав Компостела – лат. Campus Stellae, «Место обозначенное звездой», и очень быстро, вокруг собора, вырос город Сантьяго-де-Компостела).

– Со всего мира, также как и к граду Господнему Иерусалиму, идут и идут сюда паломники, дабы поклониться мощам святого Иакова и обрести Божественную благодать!

– И в битве с маврами, когда насмерть сошлись войска христиан и язычников, Святой Яго помог нам одержать победу, и с тех пор, призыв к нему, наш боевой кличь «Сантьяго!», стал нашим символом, нашим знаменем, нашей путеводной звездой к победе, и дрожат мавры, когда слышать его в бою!

(23 мая 844 года, в битве у замка Клавихо, войска короля Астурии Рамиро I разбили мусульман, вдохновлённые явлением на небе святого Иакова. И с этого времени, святой Иаков стал символом Реконкисты – Сантьяго Мавроборцем).

Битвы и сражения, уже были более близки и понятны Сигурду, и очень заинтересовало его явление святого.

– У нас есть в Норвегии свой святой, которого мы почитаем. Это бывший конунг Олаф.

(Олаф II – король Норвегии в 1015–1028 гг., почитается святым как креститель и просветитель Норвегии).

Бернард поморщился. Ну как можно сравнивать святого апостола Иакова, чьи деяния описаны в Библии, и этого дикого варвара, полуязычника Олафа, которому действительно поклоняются, эти невежественные норвежцы?!

– Мы тоже, по примеру всех верных христиан, должны совершить паломничество к останкам святого Иакова и поклониться им!

Странно было слышать такое от Бернарда, который до этого, опять недовольный остановкой, теперь уже в Галисии, призывал их как можно скорее продолжить путь в Святую Землю, а тут решивший отложить поход. Всё было готово к отплытию, но и Сигурд хотел, чтобы его имя прославляли не только в сагах, а и оставить более значимый след в истории, а что может быть лучше для этого, чем побывать на месте погребения апостола, которого уже веками почитают? Если его не забыли за эти многие сотни лет, то и его имя, Сигурда – конунга Норвегии, лучше сохраниться рядом с ним. И он согласился.

Группами и поодиночке шли и шли паломники по тропе Святого Иакова, чтобы поклониться мощам святого и вкусить Божьей благодати. Шли, объятые религиозным рвением, шли с молитвами и просьбами, шли принесшие обет, шли бедняки и богачи, преступники и монахи. И город Сантьяго-де-Компостела, жирел и богател от этого, а особенно церковники, торгующие всяческими мощами и раскинувшиеся в окрестностях монастыри, дававшие приют, кров и пищу странникам.

Город был переполнен, толпы пилигримов бродили по его узким улочкам, и радостный Санчо кричал:

– Народу так много, ведь через месяц, день почитания нашего Сантьяго! (25 июля) И люди идут и идут сюда!

Но Сигурд, не особо обученный езде верхом, за дальнюю дорогу набил спину, натёр ягодицы, и не слушая монаха, сердито оглядывал толпу паломников, нехотя расступающуюся перед ними, которая к тому же, оглядывала викингов с ног до головы, дивясь на них, как на заморскую диковинку.

Как влитой сидел в седле Бернард, восторженно оглядывая столь знаменитый город, весь в предвкушении поклонения могиле Святого. Сеньор Эмилио Гарсия Санчес, любезно вызвался сопровождать их, и Сигурду казалось, что он ловит на себе его насмешливые взгляды. Что-то ещё говорил Санчо, уставшие тряслись рядом Видкунн сын Йоана, Даг сын Эйлива, Сигурд сын Храни. Конунг поёрзал в седле, недовольно оглянувшись на три повозки сеньора Эмилио, тянувшиеся за ними и замедляющие движение.

И тут он увидел её!..

Прекрасную, чарующую! Её белое лицо, большие с паволокой карие глаза, чёрные как смоль волосы, убранные под шитую бисером прозрачную накидку, очаровательные ямочки на щеках, алые и чувственные губы.

Рядом с повозками гарцевал Родриго, полог одной из них откинулся, и эта самая красивейшая женщина на свете, что-то говорила ему.

А сердце Сигурда, при взгляде на неё, трепетно замерло, и опалила его первая, страстная, доселе неизведанная им любовь.

– Кто это? – с придыханием прошептал он.

Орм Кюрлинг тоже оглянулся.

– Наверное, одна из дочерей сеньора Эмилио. Я слышал, что он поехал со всеми своими домочадцами.

Сигурд сразу как-то и позабыл о мучениях в седле, прошла боль, забыл он куда и зачем направляется, отныне все мысли его были заняты этой прелестницей. Он подбоченился, огладил свою начавшуюся пробиваться бороду, постарался стряхнуть пыль с лица, волос и одежды.

– Узнай, слышишь, узнай, как её зовут! Узнай про неё всё!

Орм удивлённо глянул на друга и кивнул головой.

Возводящийся собор, за строительными лесами которого уже проглядывалась красота, мощь и величие, не произвёл на Сигурда должного впечатления, ведь он глаз не сводил с повозки, из которой пока никто не выходил. Равнодушно оглядел он и мощи святого Иакова, и пожертвовал, значительно меньше, чем хотел Бернард. Не слушал он и рассказ Санчо о том, как когда-то давно, Компостела была захвачена мусульманами (11 августа 997 года), и как по Божьему повелению, под покровительством Святого Иакова, язычники не тронули мощей, и разрушив собор, ушли восвояси.

(11 августа 997 года Компостела была взята аль-Мансуром (Альманзором), выдающимся государственным деятелем и военачальником мусульманской Испании. По преданию, аль-Мансур подошёл к останкам святого Иакова, где увидел страстно молящегося священника Педро де Месонсо. Аль-Мансур спросил: «Почему ты здесь?» «Чтобы почитать Святого Иакова», – ответил монах, и грозный Альманзор, гроза и враг христианства, ушёл, пощадив могилу и мощи святого).

И вот, пологи повозок откинулись, и вышли из них, три дочери сеньора Эмилио, одна краше другой.

Хищно облизнулся Сигурд сын Храни. Даже у Дага сына Эйлива, который после месяца проведённого в яме, стал осторожно относиться к вину и разборчиво к женщинам, плотоядно загорелись глаза. Но король Норвегии смотрел лишь на неё одну, смотрел, и не мог налюбоваться.

– Её зовут Эрмесинда, и она действительно дочь Эмилио, – прошептал Орм Кюрлинг.

– Эрмесинда! – как песню протянул конунг, это чарующее имя.

Он был решительным, никогда ничего не откладывал на потом, и нисколько не сомневаясь и не колеблясь, подошёл к сеньору Эмилио.

– Отдай мне в жёны свою дочь, Эрмесинду!

Розовым румянцем вспыхнули щёки девушки, руки её задрожали, на верхней губе выступили от волнения капельки пота, и стояла она, не смея поднять взор ни на отца, ни на братьев, ни на этого дерзкого норвежца.

Опешил, и чуть не упал от неожиданности и сам сеньор Эмилио, а злой и заносчивый Родриго, оскалив зубы, уже потянул из ножен меч. И плотно встали за ним его кабальеро (Кабальеро – исп. caballero, от caballio – лошадь, буквально: всадник, рыцарь в Испании в X–XVI вв.), готовые к битве, готовые своей кровью и кровью врага отплатить за оскорбление.

Дело принимало дурной оборот, но Сигурд не хотел крови, не хотел сражаться.

– Я сделаю её королевой Норвегии! Брошу к её ногам все сокровища мира! Буду вечно любить и почитать её! Верь мне!

Он быстро стащил со своей шеи золотую цепь с массивным изображением орла, отстегнул от пояса полный серебра кошель и протянул всё это сеньору Эмилио.

– Прими это как дар, как вено! (Вено – выкуп невесты – плата деньгами или имуществом, которую жених вносил родителям или родственникам невесты). После, я выплачу тебе ещё больше! Столько, сколько скажешь! Ради неё, мне ничего не жаль!

Выгода была более чем очевидной, и сеньор Эмилио трясущейся рукой взял протянутые ему сокровища.

А Сигурд улыбаясь, словно не замечая злобных взглядов Родриго, подошёл к Эрмесинде, взял её за руку, и нежно прикоснувшись к лицу, приподнял подбородок.

– Я буду вечно любить тебя! – громко, так, чтобы слышали все окружающие, сгорая от любовного восторга, прокричал он.

Теперь Сигурд часто, под разными предлогами, наведывался в замок Торрес-де-Осте, желая видеть свою любимую Эрмесинду, но сеньор Эмилио, ссылаясь на запрет и древние обычаи, держал её взаперти на женской половине. И по разным причинам, стремясь вытянуть из конунга побольше сокровищ, он откладывал, не назначая день свадьбы. Сигурд же, приносил и слал через посыльных роскошные и невиданные драгоценности и богатства, не зная, что они не доходят до Эрмесинды, а оседают в казне сеньора Эмилио.

И ворчал старый Видкунн сын Йоана:

– Эх, молодость, молодость. Но конунг Норвегии, никогда не платил шлюхам, а всегда просто брал всё, что ему понравиться!

И был против такого разорения казны, молодой, но уже жадный Орм Кюрлинг, ответственный за её распределение. Но открыто об этом конунгу не говорил, тихонько возмущаясь про себя.

И Бернард в страхе осознавал, что рухнули все его планы, что Сигурд, как только заполучит девку, тут же вернётся домой, в Норвегию. И старался проповедями, призывом к спасению души и искуплению грехов, давя на гордость, какой конунг получит почёт и уважение совершив паломничество в Святую Землю, переубедить его.

Но Сигурд, всецело поглощённый любовью, не слушал его, весело отмахиваясь.

И бузило, роптало войско. Утешало лишь, что может на обратном пути, конунг разрешит совершить набег на земли Галлии, Бретани, Англии или Ирландии. Ведь не с пустыми же руками в самом-то деле, без славы и добычи, им возвращаться домой?!

Из Коимбры, встревоженный долгой стоянкой викингов на его землях, прибыл граф Галисии Раймундо Бургундский, приведя с собою сотни рыцарей, тысячи пехоты и большие отряды лучников и арбалетчиков.

Два правителя, соблюдая этикет, на котором настоял Бернард, встретились как раз посередине моста через речку Уллу, но граф был верхом, а Сигурд, возненавидевший верховую езду, пешком. И заносчивые и гордые галисийцы и бургундцы, восприняли это как поражение короля Норвегии, что он унижено кланяясь, пришёл к их правителю.

Но Сигурду и его норвежцам, далёким до церемониала, было плевать на это. Вот кто из них в схватке останется жив, тот и победил. Это они ценили больше всего, в людях и в себе.

Поговорив о делах и погоде, об урожае и долгом пути из Норвегии в Галисию, о богоугодном деле – паломничестве в Святую Землю, которое должны совершить все христиане, граф Раймундо, узнав о предстоящей свадьбе, повеселел, и решил в честь такого события, провести турнир.

«Турнир, так турнир, – подумал Сигурд, – лишь бы поскорее свадьба. Надеюсь, этот граф поторопит Эмилио».

С восхищением смотрели норвежцы на поединки кабальеро, как в клубах пыли, несутся они друг на друга, выставив копья, как разлетаются и гнуться щиты, как валиться наземь побеждённый, а победитель получает приз. Не было среди них никого, кто мог бы вот так же, прочно сидя в седле, сразиться с искусными рыцарями. И закусил от обиды губу Сигурд, гневно сжал он кулаки, когда насмехаясь, вызывал кого-то из них на поединок знатный кабальеро Эгас Гонсалес. И слышал Сигурд обидные насмешки, свист, унижающие крики. И видел улыбки на лицах графа Раймундо и сеньора Эмилио, на лицах всех присутствующих здесь галисийцев.

И встал тогда со своего места монах Бернард, желая снова завоевать сердце Сигурда, овладеть его помыслами, подчинить себе его волю.

– Я пойду, во славу твою конунг! На всё воля Божья!

Громкими, одобрительными криками приветствовали норвежцы вызвавшегося поединщика, и хоть он был не из их среды, но он проделал путь вместе с ними до этой земли, и его уже можно было считать своим.

Старый и опытный Видкунн, придирчиво осматривал коня, выделенного для Бернарда, проверял упряжь, пока Айнис Холодный и Орм Кюрлинг натягивали на монаха доспех.

Пронзительно заревели трубы герольдов, и Сигурд, а с ним и все норвежцы, с замершими сердцами смотрели на несущихся во весь опор всадников. Удар! и жалобно заржав, встал на дыбы конь Бернарда, и повалился монах в пыль, и кинулись к нему Айнис и Орм. А Эгас Гонсалес победно потрясал копьём.

– Он ранен! – воскликнул Сигурд сын Храни, и действительно, к малому, но всё же удовлетворению норвежцев, Эгас Гонсалес шёл за призом покачиваясь, и кровь струилась по его руке, капая на землю.

– Что с Бернардом? – спросил Сигурд у подбежавшего Айниса.

– Жив, но оглушён. Видимых ран нет, возле него сейчас Тогви Знахарь.

Радостными, оглушительными криками приветствовали галисийцы и бургундцы победу своего бойца, и сгорали от стыда норвежцы.

Но к их гордости и радости, к гневу и злобе галисийцев, в стрельбе из лука всех превзошёл Тойво Охотник, а в поединках на мечах полную победу одержал Даг сын Эйлива.

Потом были состязания поэтов, и как норвежцы, не поняли цветистых песен знаменитых трубадуров из Прованса, так и галисийцы ничего не поняли из вис, рассказанных Эйнаром сыном Скупи и Халльдором Болтуном.

Была среди присутствующих и Эрмесинда, и Сигурд подозвал к себе Орма Кюрлинга.

– Ты знаешь песню, где бы звучала могучая сила и вера в волшебство женской добродетели, единственной утехи мужей, где бы звучало восхищение красотой женщины, которая когда твёрдо любит, выносит все невзгоды, удары судьбы и смерть, рядом с избранным супругом?

– Твои слова конунг, уже сами как песня… – Орм немного подумал, – знаю, слушай.

Обладавший цепкой памятью, Сигурд намертво запомнил вису, и под одобрительные крики норвежцев, вышел на ристалище. Смотря только на любимую Эрмесинду, только на неё одну, он громко пропел:

– Отец, неужели ты действительно решил отдать нашу Эрмесинду этому дикому варвару? Он же грязный и невежественный свинопас! А речь его, подобна рёву дикого быка! Ты знаешь, где эта его долбанная Норвегия? Я знаю! Там нет ничего, кроме моря и заснеженных скал! Ютятся они в маленьких хижинах, живут впроголодь, и ей предстоит провести всю свою оставшуюся жизнь у дымного очага, среди снегов и слушать вой волков! Неужели такого счастья ты хочешь для своей дочери? Для моей сестры?

Взбешённый Родриго, натыкаясь на столы и стулья, гневно размахивал руками.

– Ну зачем ты так? – застенчивый Санчо впервые решил перечить брату. – И там люди живут. Сигурд любит Эрмесинду всем сердцем, Эрмесинда похоже тоже, его любит. А если любишь, то милым будет хорошо и на краю света, даже среди скал и снегов, в маленькой лачуге у дымного очага.

– Ты!.. Ты!.. Святоша!.. Что ты можешь знать о любви! Что ты видел в этой жизни, кроме своих книг? Убирайся отсюда, пока я не вышвырнул тебя! Пошёл прочь!

– Остынь Родриго! Угомонись! – суровым окриком остановил сына сеньор Эмилио.

Сейчас, когда в кои-то веки, его скромную юдоль посетил сам владетель этих земель граф Раймундо Бургундский, когда благодаря полученному от норвежцев серебру, дела его пошли в гору, сеньор Эмилио уже жалел об опрометчиво данном Сигурду слове. Тем более что именно сейчас наметился выгодный брак его дочерей со знатными сеньорами из ближайшего окружения графа Раймундо – его старшая дочь-перестарок Адосинда была обещана в жёны знатному кабальеро Ордоньо, младшая – Кристина, была сосватана с представителем знатного рода Суньига из Наварры, а Эрмесинду согласился взять в жёны богатый и престарелый Гутьер из рода Вела, самого могущественного рода на востоке Галисии. И благодаря этим соглашениям сеньор Эмилио мог бы вернуться ко двору, вновь заявить о себе, добиться почёта и уважения! Но надо было что-то поделать с королём Норвегии…

– Лихорадка бы его взяла!

– Отец! – в ужасе воскликнул Санчо.

Но сеньора Эмилио было уже не унять:

– Чтобы он подавился и сдох! Чтобы его громом убило! Чтобы он сквозь землю провалился! Змея бы его укусила! Дерево бы на него свалилось!

А удовлетворённый Родриго, поняв ход мыслей отца, склонился над ним и жарко зашептал в ухо:

– Надо заманить его сюда! Взять как заложника! Пообещать, что отпустим, когда его норманны отойдут далеко от берега, а после – убить!

– Но они вернуться!

– Пусть возвращаются! Мы предупредим графа Раймундо, соберём войско, укроемся в замке, и раз и навсегда отучим норманнов вторгаться на наши земли! Это отец, наш с тобой шанс, прославиться и отличиться! Нельзя его упускать!

Сеньор Эмилио уже радостно кивал, соглашаясь с сыном.

– А этого, – Родриго кивком головы указал на Санчо, – в подвал, дабы он не упредил своего дружка среди варваров.

Жаль было сеньору Эмилио бросать в темницу своего младшего, самого любимого сына, и он возразил:

– Нет, запрём его в башне, приставим стражу. Пусть посидит пока там.

Санчо горел от гнева, кричал:

– Нет! Отец, нет! Родриго! Одумайтесь! Не нарушайте правил гостеприимства! Не нарушайте данного слова! Не позорьте наше имя! – но два дюжих стражника схватили его и поволокли прочь.

– А мы пока, чтобы заставить Сигурда прийти к нам, перестанем поставлять им продовольствие. И прибежит он, как миленький.

План Родриго начал складываться более чем замечательно, когда 5 августа в замок пришёл Сигурд, да не один, а почти со всеми предводителями своего войска.

Самонадеянный Родриго желал первым унизить короля Норвегии и взять его в плен.

– Явился!

– Да! – дерзостью на дерзость, ударом на ударом, всегда отвечал Сигурд. Так его учили с детства.

– Я здесь, чтобы спросить, где обещанное зерно и мясо, за которое мы уже заплатили? Где сеньор Эмилио, я хочу просить его дать окончательный ответ, когда свадьба, когда он отдаст за меня Эрмесинду?

– Жрать захотел? Бабу захотел? Да хрен тебе! Не будет тебе ничего, окромя доброго удара мечом под рёбра!

Зря он это сказал! Заносчивый и гордый, он не успел, как планировал, крикнуть «Хватайте его!», как Сигурд уже выхватил из-за пояса нож и вонзил его ему под подбородок. Хороший нож пробил горло, под корень отсёк гнусный язык и вонзился в мозг.

Пока галисийцы соображали, что их предводитель уже мёртв, как взметнулись мечи Дага сына Эйлива и Сигурда сына Храни, и пятеро из них повалились на тело Родриго.

Но уже запирали за ними ворота, натягивали тетиву лучники на стенах, бежали к ним отряды воинов, прячущиеся до этого в тени построек.

– К бою! Будем прорываться! – прокричал Сигурд.

Залп! И пал пронзённый стрелами, славный поединщик, знаменитый герой многих саг и сказаний Йонар из Гётланда.

Бешено рубился Даг сын Эйлива, злобно скалился Сигурд сын Храни, умело рубился и Сигурд конунг. Рядом с ним отважно бился законоговоритель (Законоговоритель – в те времена в Скандинавии знаток права, судья, толкователь законов) Хальдван Берёза из Исландии и Финн сын Скофти. Плохо было, что оттеснили от них Эсмунда Датчанина и Бернарда с его посохом, и они, стоя спина к спине, бились поодаль.

– Айнис, Орм, к воротам! – отдал приказ Сигурд, но едва Айнис Холодный и Орм Кюрлинг попытались пробиться к воротам, как путь им преградил новый залп стрел. Айнис, получив стрелу в плечо, упал.

Им повезло, что с ними был гигант Лури. Этот великан, где-то схватив огромное бревно, какое и десятерым-то не поднять, начал кружить им, убивая, валя наземь нападавших, снося им напрочь головы, ломая копья, щиты, руки и ноги.

Лучники со стен попытались сразить великана, но ему на помощь бросился Даг сын Эйлива, где-то подобранным щитом прикрыв от стрел.

Под неистовым напором викингов пали те, кто защищал ворота. И Сигурд, а за ним и все остальные, закинув щиты за спины, со всех ног побежали к лагерю. Там был опытный Видкунн сын Йоана, и он услышав крики, почуяв недоброе, уже построил стену щитов. Сеньор Эмилио, оплакивая сына, повёл в битву своих воинов и отряды, оставленные в Катойре Раймундо Бургундским. Но норвежцы отбросили рыцарскую кавалерию, и по мосту, устремились в город.

И зашлись в кровавых рыданиях жители Катойры, когда викинги ворвались на её улицы.

Сигурд, опьянённый жаждой крови, вне себя от испытанного коварства, он кричал:

– К замку! Все к замку!

Там укрылся подлый обманщик сеньор Эмилио, и там была любимая Эрмесинда!

Штурму викингов Торрес-де-Осте сопротивлялся не долго. Рухнули его ворота, норвежцы овладели стенами и ворвались в башню.

Храбро бился сеньор Эмилио Гарсия Санчес, пока Сигурд конунг, не отсёк ему своим мечом полголовы. Даг сын Эйлива убил Санчо.

Сигурд ворвался в покои Эрмесинды:

– Любовь моя, теперь ты моя, и ничто, и никогда, не разлучит нас!

Бледная как смерть, напуганная девушка, покорно протянула руку, и дала увести себя, не видя, как грабят замок её отца, его труп на ступенях, тела убитых братьев, не слыша крика насилуемых сестёр.

Сигурд сын Храни, взяв большую часть войска, кинулся разорять окрестности. Привлечённый огромными богатствами Компостелы он шёл туда, попутно грабя монастыри, городки и селения, оставляя после себя лишь руины и дымы пожарищ, но получив приказ конунга, с сожалением вернулся в Катойру.

– Грузите добычу на корабли, мы отплываем!

Оплакивая, Бернард похоронил своего друга Санчо, прочёл молитвы и над могилами всех павших. И не было его вины, ни вины конунга Сигурда в том, что приход норвежцев на землю Галисии закончился так же, как и все приходы викингов до этого. Всему виною была спесь и жадность сеньора Эмилио! Жаль конечно, что так оно получилось, но… И не удалось ему переубедить Сигурда идти в Святую Землю, и тогда Бернард, зная, что не пронять ему и норвежцев словом Божьим, стал действовать по-другому.

– Вы уже столько месяцев в пути, а что получили? Что захватили вы здесь, в Галицуланде? Медные подсвечники, тюки телячьих и бараньих шкур? И это всё? Не густо! А ведь на Востоке каждого из вас ждёт невиданное, несметное богатство! Там люди едят на золоте и серебре, спят на шелках, пригоршнями разбрасывают драгоценные камни! Земля там настолько богата и плодородна, что каждый из вас будет жить в полной роскоши и достатке, а кто вознамериться вернуться домой, то он вернётся настоящим богачом!

И раскололось норвежское войско.

Сигурд конунг и Видкунн сын Йоана были за возвращение домой, а Даг сын Эйлива, Сигурд сын Храни стояли за продолжение похода. Поддерживал их и Эсмунд Датчанин, решивший до последнего испытать свою удачу и отправиться за моря дальше. Так получилось, что против Видкунна взбунтовались его сыновья – Орм и Гюслинг, а против Сигурда конунга были даже его друзья – Орм Кюрлинг и Айнис Холодный.

– Конунг, ты что, променял нас на бабу? Хочешь оставить верную дружину ради бабьего подола? Или хочешь, чтобы дружина оставила тебя, а ты предавайся с ней утехам и дальше!

Сигурд, как всегда непреклонный и решительный, лавировал и выкручивался.

– Мы вернёмся в Норвегию, там я оставлю Эрмесинду, и на следующий год поведу вас в новый поход!

– Не хотим!

– Зачем нам такой конунг, который бабу ставит выше дружины! Отправляйся домой, САМ, и воюй там с нею! Совершай походы по её телу!

– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!

– Ты разве забыл конунг, что женщина на корабле не к добру? Что она, сеятель раздоров и смут? Что многие захотят овладеть ею, и в конце концов, кто-то убьёт тебя?!

Это уже серьёзно! Это слова законоговорителя Хальдвана Берёзы, из тех, кто стоял за возвращение на родину.

И крепко задумался Сигурд конунг! Остаться одному, без войска и корабля, на этих землях, лишь с любимой Эрмесиндой? Уйти, попробовать затеряться в горах? А дальше что?… Потерять войско, титул конунга, Норвегию, ради женщины?… Сигурд стоял на распутье…

Страшно было смотреть на потупившую взор Эрмесинду, которая потеряла отчий дом, семью, всех родных и близких, всё, что было ей близко и дорого, и которая прижалась и доверилась тому, кто сейчас колебался. Болью и мольбой, последней робкой надеждой, теплились её глаза.

А пылающее любовью сердце Сигурда, сжало тупой болью. Он нежно взял руки Эрмесинды, поднёс к губам и поцеловал, а после, прижал к груди.

– Прости… – и повернувшись прочь, пошагал к кораблям.

Болью отчаяния резанул его ужасный крик Эрмесинды. Войско же, встретило его одобрительными возгласами.

– Будь проклята ваша жадность! Она отняла у меня любовь! – ответил на это конунг.

Норвежцы уплыли, но долго ещё виднелся на берегу, на одной из высоких скал, силуэт Эрмесинды, стоящей на коленях, рыдающей, воздевшей руки к Небесам и посылающей туда проклятия.

Суровый и злой Сигурд, сложа руки на груди, стоял на носу драккара, и никто не осмеливался подойти к нему, заговорить, попытаться развеять его тоску и печаль.

– Парус! Я вижу паруса по правую руку!

Это с опозданием шёл на помощь сеньору Эмилио флот графа Раймундо Бургундского.

Видневшиеся далеко дымящиеся руины Катойры говорили сами за себя, и первое ядро из камнемётной машины вспенило воду недалеко от «Змееголового».

– Сигурд! Они не пропустят нас! Они хотят отомстить!

Инстинкт взял своё, и конунг отдал приказ:

– К бою!

Понадеявшись на мощь метательных машин, два десятка галисийских кораблей, смело атаковали около 50 кораблей викингов.

Дымно воняя, чертили воздух обёрнутые промасленной паклей зажжённые камни, с треском лопались горшки с кипящим маслом, огромные стрелы с баллист носились в воздухе, собирая кровавую жатву.

Над головой лопнул парус. Один из камней попал в носовую фигуру. Проломило борт на соседнем драккаре. Жарко горели ещё два корабля.

Но галисийцев уже охватывали с флангов Эсмунд Датчанин и Видкунн сын Йоана.

Противник приготовил ещё один смертоносный подарок – когда корабли викингов подошли достаточно близко, на них обрушился рой арбалетных болтов, которые били дальше чем луки, и от которых не спасал ни один щит, ни один доспех. Один из таких болтов вонзился в голову Лури. Гигант вздрогнул, его голова так стукнулась о мачту, что та задрожала, и он умер стоя, намертво приколоченный к ней.

Но и это не остановило свирепых норвежцев, и с дикой яростью, с жуткими криками, они полезли на палубы кораблей врага.

Свирепый был бой. Галисийцам отступать было некуда, и они бились отчаянно, до последнего человека. Зашатался раненный Видкунн, и прикрыли его своими щитами сыновья – Орм и Гюслинг. Страшный, обнажённый по пояс Даг сын Эйлива, орудуя двумя мечами, творил страшные опустошения в рядах врага. С другой стороны их атаковал хищный Сигурд сын Храни. Воины Эсмунда Датчанина захватили у противника два корабля, и победно потрясая боевыми топорами, грозно кричали.

Когда битва закончилась, Сигурд конунг устало опустился на палубу, отирая с лица пот и кровь. Всего было захвачено восемь кораблей, и он передал их под командование Айниса Холодного. Тот, довольный оказанной честью, забрав почти всю младшую дружину, перебрался туда, даже не догадываясь, что Сигурд конунг, таким вот образом, решил избавиться от предателя, вставшего против него в Катойре.

Склонившись к уху Айниса, что-то зашептал ему Халлькель Сутулый, знатный лендрманн из Мере. (Мере – ныне Мёре-ог-Ромсдал, одна из губерний, расположена в северной части Западной Норвегии). И сначала со страхом, а потом и гневно, посмотрел Айнис на Сигурда.

И улыбался Инги, злобно поглядывая на конунга. Его дочь Маргрет, была одной из наложниц Магнуса Голоногого, и Инги не любил Сигурда.

– Славная была битва! – кричал Халльдор Болтун, уже сочиняющий вису, прославляющую победу.

С трудом, дюжина сильных мужей подняли тело великана Лури, и под заупокойную молитву монаха Бернарда, опустили в море. Вслед за ним, похоронили и других павших.

После скорби надо приниматься за дело, и разобрав вёсла, поставив паруса, флот Сигурда конунга пошёл дальше на юг.

Чем дальше уходили они от Галисии, тем мрачнее становился Сигурд. Он стал нелюдимым, раздражительным, малоразговорчивым, почти ничего не ел и мало спал. И днями и ночами, завернувшись в плащ, сложа руки на груди, он стоял на носу драккара, горестно вздыхая, всматриваясь в безбрежную даль океана.

Совсем другое происходило с Бернардом. Радостный и довольный, он суетливо бегал по палубе, подбадривая воинов словом Божьим и красочно расписывая богатства Востока. Не гнушался он и тяжёлой работы, и не выказывая недовольства, якобы охотно садился за вёсла. Все помнили, как монах вступился за их честь на турнире в Катойре, и он всё более становился для них своим.

Впереди были земли язычников, и монах, так и не сумев сдержать свой обет, потерпев поражение в битве с голодом, решил искупить сей грех ревностным миссионерским служением во славу Христа.

– Бог одобряет каждую рану, нанесённую язычникам! – говорил он, и под давлением всех остальных, поддерживающих монаха, Сигурд приказал повернуть к берегу.

Огнём и мечом, пожаром и разорением прошли они по мусульманским землям, и везде монах Бернард вопрошал:

– Есть тут желающие, принять веру Христову?

Таких не было, и всех безжалостно убивали. Не щадили никого… Не устояла под натиском крестоносцев и крепость Синтра. (Синтра – ныне город в Португалии, в округе Лиссабон).

– Кто-то желает, принять крещение?

И снова никто не захотел предать веру свою, и викинги уничтожили весь гарнизон и население Синтры.

Нагруженные добычей, они уже собирались возвращаться к кораблям, уж слишком далеко они ушли от них вглубь побережья, когда со стены крепости закричали:

– Войско! Большое войско идёт сюда!

– Я знаю этот стяг! – вскричал Бернард. – Это знамя Генриха Бургундского!

Граф Португалии Генрих Бургундский подъехал к стенам Синтры в сопровождении большого отряда своих рыцарей.

– Мне нет никакого дела, что и как там, произошло у вас в Галисии. Я знаю одно – враг топчет нашу землю, разоряет церкви и святыни, хочет поработить нас, и я не вложу меч в ножны, пока не добьюсь над ним окончательной победы! Братия во Христе, несущие Крест свой, спрошу вас один раз – вы со мной?

Пока он говорил, пока норвежцы обсуждали услышанное, его отряды быстро окружали Синтру, и Сигурд, переглянувшись с остальными вождями, вынужденно согласился.

Они пошли к Лиссабону (Лиссабон – ныне столица Португалии) и осадили этот крупный город. Флот норвежцев заблокировал его с моря.

Но не понравилось им, долго прозябать под его стенами, вести планомерную осаду, по всем правилам воинской науки, и однажды ночью, дерзостной атакой, они захватили две башни, закрывавшие вход в гавань и ворвались в город.

Население Лиссабона, было наполовину мусульманским, наполовину христианским, жила здесь и большая еврейская община, но свирепые викинги, и поспешившие за ними воины Генриха Бургундского, не щадили никого, убивая всех.

Добыча была знатная, её поделили поровну, когда Сигурд сын Храни, совершив глубокий рейд, на кораблях вошёл в реку Саду и осадил замок Алкасер-ду-Сал. (Алкасер-ду-Сал – ныне город в Португалии).

Сигурд конунг пошёл за ним, и здесь впервые проявил талант полководца и опытного военачальника.

Обычно норвежцы использовали луки как вспомогательное оружие, более надеясь в бою на свои мечи и крепость щитов, но Сигурд, выстроив своё войско, выдвинул лучников Тойво Охотника вперёд, и пронзённая стрелами арабская кавалерия, так и не сумела доскакать до строя викингов.

Разгром врага довершил отряд Видкунна сына Йоана, по приказу конунга обошедший его с фланга.

Халльдор Болтун, каждую победу отмечая новой висой, на эту сказал так:

Алькасер-ду-Сал был взят, но дураков не было ждать здесь подхода основных сил мусульман, и погрузив богатую добычу на корабли, норвежцы уплыли, оставив Генриха Бургундского в захваченном Лиссабоне. (Он будет владеть городом три года. В 1111 году его снова захватят мусульмане).

Победы в Галисии и Португалии упрочнили славу Сигурда, как очень удачливого конунга. Авторитет его вырос необычайно, воины хвалили и прославляли его, и вот именно сейчас, готовы были выполнить любое его приказание. Если бы он сказал повернуть назад, они бы беспрекословно повернули, вышвырнув Бернарда за борт. Но восемнадцатилетний конунг, облачив своё сердце в камень, оставил всяческую надежду вновь увидеть и обнять любимую Эрмесинду, и они плыли на юг, всё более и более удаляясь от неё.

– Скоро пролив Нёрвасунд (Гибралтар)! – прокричал со своего корабля Финн сын Скофти.

Сигурд задумчиво кивнул.

– Твою мать!

Натворили они делов в Португалии, и огромный мусульманский флот был собран в проливе, дабы уничтожить дерзких.

Мгновенно прошла праздность и нега от изнуряющей жары, воины спешно готовились к бою, облачаясь в доспехи, разбирая оружие.

Они научились пользоваться камнемётными машинами и построив свой флот клином, вперёд Сигурд выдвинул восемь кораблей Айниса Холодного.

– К победе и славе!

Ветер был противный, но никто не мог сравниться с норвежцами в гребле на вёслах, и после скоротечной перестрелки, корабли сблизились борт к борту. И здесь снова у викингов было преимущество – не было им равных в ожесточённой битве, вот так вот, лицом к лицу. Их ужасные топоры раскалывали щиты и прорубали доспехи. Мастерски владея мечами, они косили в испуге пятившихся врагов. Призрение к смерти, делало их страшными и опасными противниками.

Но мусульман было больше. Два их корабля навалились на драккар Сигурда. Удалось им окружить и корабли Айниса Холодного. Вот, большой отряд мавров сумел перебраться на палубу «Змееголового» и потащили они всего израненного Видкунна сына Йоана. До последнего защищая отца, пал весь изрубленный Гюслинг, и получил копьём в грудь Орм.

– Смотри конунг, смотри!

Язычники, радуясь захваченной добыче, распяли старого Видкунна на мачте, жгли его огнём и тыкали копьями.

– Воин, не должен так умирать! Тойво!

Неблагоприятный ветер, расстояние слишком велико, и Тойво Охотник, долго выбирал стрелу. Потом, натянув что есть силы свой могучий лук, он долго целился, застыв в напряжении, приноравливаясь к раскачиванию палубы, отрешаясь от всего вокруг, сосредоточив все мысли на острие стрелы. Сигурд конунг в нетерпении прикусил губу.

Звонко щёлкнула тетива, и стрела взмыла высоко, скрывшись в небесной лазури. Все затаили дыхание, а она, описав большую дугу, сверху, словно сокол, вонзилась Видкунну в шею, пробила артерию и дошла до сердца.

Показалось Сигурду, или действительно голова старого воина упала на грудь, кивнув с благодарностью? И на миг встало перед глазами, как Видкунн обучал его, как принёс меч отца… И подумалось, что он всегда был надёжной опорой, такого уже не будет…

Опыт и умения всё же победили количество, и остатки мусульманского флота в беспорядке отступили.

Догорали и тонули корабли, в море плавали сотни трупов, стонали раненные, издавали последние хрипы умирающие.

Победа далась им дорогой ценой. Помимо Видкунна, погиб Храфн сын Тройстена, дед оставшегося в Норвегии малолетнего конунга Олафа, и законоговоритель Хальдван Берёза. Это из знатных. Потери среди простых воинов, исчислялись сотнями. Много было ужасно искалеченных, оставшихся без руки или ноги, и ещё больше тяжелораненых. Возле них колдовал, как мог, облегчая страдания, Тогви Знахарь. К счастью неопасно были ранены Айнис Холодный, Орм Кюрлинг, Сигурд сын Храни, живым извлекли из-под груды тел и Орма сына Видкунна. Сигурд конунг сам дважды, едва-едва, избежал смерти.

– Скоро йоль, (Йоль – языческий праздник середины зимы, день зимнего солнцестояния, с приходом христианства перенесён на Рождество) – развалившись на палубе, мечтательно протянул Торир Короткий Плащ. – В доме у моего деда Хэдрика, его ещё зовут Хэдрик Синий… Слышали о нём? О том как он обманул торговца зерном из Бускеруда (Бускеруд – провинция в Восточной Норвегии), который хотел обмануть его? Что, не слышали?! Да об этой истории, у нас в Фьюране (Фьюране – ныне Согн-ог-Фьюране, провинция в центральной части Восточной Норвегии), знает каждый! Вот, слушайте!..

– А у нас на йоль, соберётся вся семья, весь род… – перебил его Гундеред. – Отец украсит дом ветвями падуба, омелы, плюща, наварит много эля, нажарит мяса. Из далёкой Гренландии, прибудет даже Гудбранд, со своей толстушкой женой, и с двумя рыженькими, конопатенькими дочерьми. Одну из них, Асту, я когда-то на йоль, целовал под омелой… (По древней традиции, девушку оказавшуюся под веткой омелы, позволялось поцеловать любому. Отсюда у ветки омелы и другое название – ветвь поцелуев). Эх!.. Они будут рассказывать разные истории, где кто был, где что видел. Будут петь и веселиться…

– Ты тоже, когда вернёшься, многое сможешь порассказать! Такого, что они и не видывали, и не слышали! Мы прошли многие земли, участвовали в таких битвах!.. И впереди нам, ещё многое предстоит! Ты вернёшься домой героем, с добычей и славой! И тогда, сможешь взять в жёны конопатую Асту!

Сказавший это Орм Кюрлинг, приобнял Гундереда за плечи, прогоняя его грусть и тоску по дому.

Драккар Сигурда подвалил к кораблю Финна сына Скофти.

– Как вы тогда шли? – спросил конунг.

– Прямо на восход солнца, забирая немного к Северной звезде (Северная звезда или Рудная звезда, так у скандинавов называлась Полярная звезда, показывающая направление на север), пока не уткнулись в земли Сицилии.

– Долго?

– Да, далеко!

Сигурд потёр подбородок. Загноилась рана у Айниса Холодного, началась лихорадка у Сигурда сына Храни, он устал каждодневно хоронить умерших, и сказал:

– Нам надо где-то пристать к берегу, оставить раненных и пополнить запасы воды и еды.

– Насколько я знаю, здесь всё земли языческие, – вставил своё слово Бернард, показывая на берега Испании занятые маврами, видневшиеся с левого борта. – Земли христиан, далеко на севере.

– Значит, мы идём на север!

О-о-о, как же устал Бернард, от этого затянувшегося похода! Он, воодушевлённый, не уставал так даже во время перехода от Англии к Галисии. Но сейчас… Это однообразие – лишь море и небо, эта постоянное раскачивание палубы под ногами, от которого его мутило, и осознание того, что до Святой Земли ещё плыть и плыть… Он гнал от себя мысли, что они могут опоздать, что до того как они придут, Град Божий Иерусалим, может пасть под ударами язычников.

– Господь, не допустит этого! Я знаю, что у Бога, для каждого уготован свой собственный путь, но как же он порой бывает, длинён и тернист!

И мечтал брат Бернард выбраться на сушу, ощутить под ногами твердь земную, повалятся на травке в тени раскидистого дерева. И ещё он мечтал, как они прибудут в Святую Землю, и защитят, спасут её, от хищных лап язычников, как с почётом и триумфом встретить их король Балдуин, как обнимет и поблагодарит его. И окрылённый, мечтал он о том, что за все его богоугодные деяния, уготована ему жизнь вечная, райская на Небесах, в Царствии Божьем, Царствии Небесном.

Они встретили Рождество в море, и Бернард, в меру своих сил, прочёл пару молитв и благословил свою паству.

И вскоре, к его несказанной радости, впереди показалась земля, и Сигурд приказал идти к ней.

– Если я не ошибаюсь, я слышал об этом в древних сагах, то к этой земле, когда-то ходил Бьёрн Железнобокий! – прошамкал Халльдор Болтун. В битве в проливе Нёрвасунд стрела пробила ему щёку, и он стал сильно шепелявить. (Он не ошибся, это были Балеарские острова, и Бьёрн Железнобокий полностью разорил их примерно в 860 году).

Уже лет 50, как на Балеарских островах прочно обосновались пираты, став подлинным бичом западного Средиземноморья.

Многие люди шли к пиратам, ища справедливости, лучшей доли, спасаясь от закона и правосудия, и не было среди них различия ни по цвету кожи, ни по вероисповеданию. Мавры из Марокко, Алжира и Туниса, негры из глубин Африки, христиане из Прованса, Каталонии, Корсики и Сардинии, были объединены единой целью, и они, с одинаковой лёгкостью грабили мусульманские корабли, и совершали набеги на земли христиан.

И вот, в начале 1109 года, к одному из Балеарских островов – Форментере, подошёл флот норвежских крестоносцев, ещё не знавших что их ждёт, и куда они попали.

Но Судьба была благосклонна к ним, а удача Сигурда конунга столь велика, что подойдя к удобной бухте в северно-западной части острова, они застали весь пиратский флот не готовым к битве, со спущенными парусами, а пираты, расслаблялись и наслаждались жизнью на берегу.

В ответ на вялый обстрел, викинги смело и решительно атаковали пиратов, и к полудню, большая часть их флота тонула и догорала в гавани.

– Сигурд, смотри, что я нашёл!

Даг сын Эйлива, из большого мешка, высыпал прямо под ноги конунгу, в прибрежный песок, драгоценный жемчуг. А следом Свейн Хримхильдссон и его сын Кнут, охапками тащили редкую и дорогую слоновую кость. Люди Халлькеля Сутулого и Финна сына Скофти делили тюки с шёлком, а воины Эсмунда Датчанина, с оторопью и восхищением застыли перед огромным, с бычью голову, слитком золота. И алчно улыбался, прицениваясь, сколько всё это стоит, торговец из Рейкьявика (Рейкьявик – ныне столица Исландии) Сигурд сын Сигурда.

– Добра у них много, надо отобрать! – воскликнул оправившийся от ран Орм сын Видкунна.

А Сигурд сын Храни, позабыв о терзающей его лихорадке, повёл свою дружину в горы, где было главное логово пиратов.

Но взять его оказалось не просто. Пираты засели в пещере, перегородив вход в неё каменной стеной, и эта стена нависала над узкой и извилистой тропой, ведущей к ней. И они метали в топчущихся на тропе викингов камни, копья и стрелы, и неся потери, Сигурд сын Храни отступил.

Грозно заревел Даг сын Эйлива, когда пираты, насмехаясь, выставив со стены парчовые одеяния и другие драгоценности, принялись упрекать викингов в трусости.

Их речь была не понятна, но смысл был ясен, и Даг повёл воинов на штурм стены.

Многих потеряли они, одним из первых, молодого воина Гундереда… Не дано ему было судьбою, обнять и вновь поцеловать рыжеволосую Асту. А Дагу сыну Эйлива, вражеский камень из пращи выбил глаз.

Страшный, с вытекшим глазом, с окровавленным лицом, ярился и кричал он, призывая воинов к новой битве.

– Даг! Даг! Даг! – Сигурд конунг, что есть силы тянул его за руку, приказывая отступить. – Смотри, вон видишь, вот ту козью тропу? Айнис! – с трудом, из-за гноившейся раны в ноге, подошёл Айнис Холодный. – Отбери самых молодых, самых лёгких людей, а ты Даг, должен поднять по той тропе, на самую вершину скалы, две лодки.

С удивлением посмотрели Даг сын Эйлива и Айнис Холодный на своего конунга, но подчинились и выполнили приказ.

На рассвете следующего дня, пыхтя от натуги, самые сильные, самые могучие воины Дага сына Эйлива, спустили с вершины скалы на верёвках две лодки, в которых сидели воины, отобранные Айнисом Холодным.

Сигурд конунг тоже был вместе с ними, и оказавшись над стеной, они принялись забрасывать пиратов копьями, камнями и бить из луков.

Враг, не ожидавший такого, что лодки могут атаковать и на суше, дрогнул и побежал.

Ринулся за ними Сигурд сын Храни, но пираты, в глубине пещеры, в кромешной темноте, укрылись за новой стеной, и штурм захлебнулся.

– Тащите дерево! Много мокрого дерева! Промасленные ткани, и всё, что может гореть! – распорядился Сигурд конунг, и приказал распалить огромный костёр.

Дым быстро выкурил пиратов из пещеры, и они задыхаясь, с разъеденными глазами, выскакивали из неё, становясь лёгкой добычей викингов.

К исходу дня их погибло тысячи, и Форментера была освобождена от пиратов.

В ознаменование очередной победы, Халльдор Болтун, сочинил новую вису:

К северу от Форментеры, виднелись берега другого острова из Балеарской гряды – Ивисы (Ивиса – также известен под распространённым, но некорректным произношением Ибица), где так же, обосновались пираты.

То, что произошло на Форментере, они узнали быстро, и пиратский флот с Ивисы, решил встретить норвежцев в море.

Как и галисийский флот, и мусульмане в проливе Нёрвасунд, пираты недооценили викингов, понадеявшись на своё численное превосходство! Но устоять в морском бою против опытных норвежцев, у них не было ни единого шанса!

И Ивиса была очищена от пиратов, и ещё большую добычу, загрузили на корабли.

Потери увеличились, количество раненных росло, и минуя самый крупный из Балеарских островов – Мальорку, где можно было наткнуться на ожесточённое сопротивление пиратов, они подошли к острову Менорка. (Финикийцы называли его Нура, что значит «остров огня»). Сломив сопротивление, норвежцы штурмом взяли город Маон (Маон – город и порт, известен с древнейших времён, тогда был назван Portus Magonis по имени полководца Магона, родного брата Ганнибала), и тут, сначала Эсмунд Датчанин, потом Финн сын Скофти, за ним Сигурд сын Храни и Орм сын Видкунна, заявили:

– Конунг, добычу уже некуда грузить! Ещё немного, и корабли пойдут ко дну!

Выбрасывались за борт менее ценные тюки с кожами и мешки с шерстью. На их место впихивали шелка и золото, серебро и драгоценные камни, но места всё равно не хватало. Стали избавляться от рабов, оставляя только наиболее молодых, сильных и здоровых, ну, и самых красивых женщин. Дабы освободить место для новой, более дорогой добычи, Даг сын Эйлива приказал выбросить за борт дюжину бочек с превосходным испанским вином.

– Даг, но это же, вино! Веселящее душу вино!

Но свирепый Даг был непреклонен, и со вздохами сожаления бочки были выброшены, и под печальными взорами, закачались на волнах.

Корабли трещали и Сигурд конунг, прислушался к советам мудрых людей, и принял решение – не идти на север к землям христиан, а плыть на восток, прямо к Сицилии.

– С нами Бог! Да возвеличит Господь имя твоё! – радостно воскликнул Бернард, поскольку знал, что Мессина, город и порт на Сицилии, ныне является открытыми воротами для паломников, направляющихся в Святую Землю. Оттуда десятками идут корабли, перевозящие тысячи пилигримов, надеющихся обрести рай земной и добиться искупления грехов в Святом граде Иерусалиме. Ещё один шаг, может два, и они, у цели!

С тревогой глядел Гуньяр сын Энунда, как глубоко осев, тяжело идут перегруженные корабли. За свои корабли он знал, что не стоит слишком беспокоиться, опасения вызывали восемь галер, захваченных у берегов Галисии, которыми командовал Айнис Холодный. Он видел, как они валко переваливаются с борта на борт, как с трудом, содрогаясь корпусами, взбираются на волны, как от натуги стонут на них мачты и оснастка.

«А не дай Бог, шторм? Тогда не только Айнис, а и мы все, пойдём ко дну!», и тайком покосившись на монаха Бернарда и Сигурда конунга, решил принести жертву древнему богу Ньёрду. (Ньёрд – бог в скандинавской мифологии, представляет ветер и морскую стихию) Шепча заговор, он порезал ножом свою левую руку, и даровал кровь морю, смотря на небо, ожидая знамения. С громким криком с востока приблизилась стая чаек, и стала кружить над кораблями, и Гуньяр понял, что его жертва принята благосклонно.

Сигурд, в перерывах между боями, дабы воины его не бузили в лени и праздности, давно повелел нашить на парусах огромные кресты. И когда у южных берегов Сардинии, они увидели величественный флот Великого графа Сицилии Рожера II, то командующий этим флотом адмирал Христодул, встретил норвежцев как друзей.

Господь благоволил им, и весной 1109 года, они без потерь, добрались до берегов Сицилии.

Огромный, многолюдный, шумный Палермо, произвёл на норвежцев, сильнейшее впечатление! Они такого большого города, ещё не видывали! В его обширной гавани, было тесно от множества судов, собравшихся здесь из всех уголков земли. Толпы людей, пришли поглазеть на них, и сбегались купцы, уже прослышавшие, что идёт флот короля Норвегии, с баснословной добычей.

Но толпу разогнал большой отряд нормандских рыцарей, почётным эскортом выстроившись у причалов. Все как один молодые и рослые, в сверкающих на солнце кольчугах, с червлеными, большими, в рост человека щитами, как влитые сидевшие на одномастных конях, они заставили норвежцев, устыдиться своего потрёпанного вида.

Командир этого отряда спешился с трудом, и сильно хромая, подошёл к королю Норвегии.

– Барон Рейнольд де Бриан, прибыл по повелению моего господина Великого графы Сицилии Рожера, чтобы встретить вас, оказать должный почёт, и проводить в отведённое вам жильё.

– В битве? – скрывая смущение за простым вопросом, Сигурд кивнул на изувеченную руку барона Бриана.

– Да, под Аскалоном (Битва под Аскалоном 12 августа 1099 года, в ходе 1-го Крестового похода, в которой войско христиан разгромило армию египетского халифа), – в свою очередь застыдился Рейнольд, пряча свою рассеченную, словно клещня у краба, левую руку, за спину.

Стали выгружать товары, и набежали алчные купцы, толкаясь, крича, напирая. Но на подмогу растерявшемуся Орму Кюрлингу, пришёл суровый Даг сын Эйлива. Могучий, страшный, одноглазый, заросший бородой, он грозно заревел на торговцев, и те в панике, толкаясь, сбивая и топча друг друга, отступили. Рабов загнали в загон, дабы подкормить и потом продать с большей выгодой. А все остальные диковинные товары, отнесли в отведённый для этого склад, и барон Рейнольд Бриан выставил возле него крепкую стражу. Сигурд приказал, чтобы два десятка норвежцев тоже остались и стерегли добро.

Ему отвели целое крыло в величественном Норманнском дворце, и в изумление застыл Сигурд, глядя на великолепное убранство залов, на большую кровать с мягким матрасом набитым нежнейшим лебяжьим пухом, на шёлковые простыни и занавески, на серебряные подсвечники, и повсюду инструктированную позолоту.

Брат Бернард с радостью узнал, что христианские государства в Святой Земле ещё держаться, непосредственная угроза Иерусалиму со стороны язычников пока не грозит, и истово помолившись, занял комнатку поскромнее, где устало, испытывая истинное блаженство, растянулся на ложе из соломы покрытом бараньей шкурой.

Нет ничего лучше, чем после трудного, утомительного похода, после битв, лишений и страданий, окунуться в веселье богатого города! И с диким восторгом норвежцы окунулись в него, забив таверны, тратя деньги на вино, еду и шлюх!

Сигурд сын Храни, видя печаль своего конунга, привёл ему чёрную рабыню, пышную, с крутыми, волнующими бёдрами, с большой грудью, где выделялись подкрашенным красным соски, а тело её, было умащено маслами и благовониями. Лёгкая, полупрозрачная накидка, не скрывала, а наоборот, подчёркивала красоту этой прелестницы.

Но девятнадцатилетний конунг отверг сей дар, выгнал рабыню, и сурово, но как-то с болью, посмотрел на Сигурда сына Храни.

Тот засмущался, поспешил уйти и решил посоветоваться с Дагом сыном Эйлива.

– Уж не заболел ли наш конунг? Женщину не хочет, вино не пьёт, ест без охоты… А до Йорсалахейма (Иерусалима) и Миклагарда (Константинополя), нам ещё идти и идти, а без его удачи, мы можем и не добраться туда.

Даг задумчиво почесал бороду, затем затылок, и со вздохом сказал:

– Я, не силён в таких делах, советы давать…Вот был бы жив мудрый Видкунн, он бы знал, что делать…

Громко звеня шпорами, нарушая покой и уединение Сигурда, вошёл барон Рейнольд де Бриан.

– Мой господин Великий граф Сицилии Рожер Отвиль, завтра прибывает в Палермо! Он хочет лично поприветствовать, прибывшего в его владения короля далёкой Норвегии!

Сигурд молился, о спасении загубленной им души прекрасной Эрмесинды, и вздохнув, повелел готовиться.

Рожер прибыл не один, а вместе со своей матерью-регентом – Аделаидой (Аделаида, Аделаида Савонская – третья жена Великого графа Сицилии Рожера I Отвиля).

По случаю приезда правителей, город был разукрашен – улицы убраны, устланы коврами, балконы и террасы увиты гирляндами живых цветов, жители облачились в свои лучшие наряды, трубили герольды, во всех церквях звонили колокола, выстроился в начищенных доспехах гарнизон.

Для торжественной встречи Сигурду подвели превосходного, белого как снег, чистых арабских кровей жеребца. И даже он, мало смыслящий в лошадях и верховой езде, оценил и признал его красоту и стать. По тавернам и притонам, ему удалось собрать своих приближённых, и они, с удивлением озирались вокруг, видя искреннюю радость простых горожан, и почтение на лицах знати. И вспоминал Сигурд как он, когда приезжал в какую-нибудь землю своих владений, вершить суд или там собирать дань, видел повсюду озлобленные, гневные, враждебно настроенные лица норвежцев. А тут…

– Живут же люди! – в восхищении простонал за его спиной Орм Кюрлинг.

Сицилия проццветала!

Основы заложил ещё знаменитый Рожер I Отвиль. Он, мудрый, с редкой прозорливостью понял, что именно в объединении различных народов населяющих Сицилию, лежит залог этого процветания. И не было в его владениях, людей второго сорта! Каждый, как католик, так и православный, мусульманин или иудей, пользовался равными правами, жил в мире и согласии с представителем другой религии. Мечети по-прежнему были полны толпами правоверных, и тут же, по всему острову строились христианские церкви – и латинские, и греческие. Языки – арабский и греческий, наравне с латынью и нормандским диалектом, стали официальными языками, и никто их не запрещал, и никто не смел унизить или оскорбить представителя другой культуры.

И постепенно, эти различные культуры, объединялись в единую культуру, и в скором времени, Сицилия обещала стать, самым просвещённым государством Европы.

Способствовало этому и то, что в последние годы своей жизни, Рожер I подарил Сицилии мир. И благодаря ему, ожили древние, арабские и греческие науки, искусства, философия, вновь появились поэты, учённые, ремесленники, восхищавшие своими произведениями весь свет.

Развивалась и торговля. Находясь на торговых путях между Западом и Востоком, Севером и Югом, порты Сицилии – Палермо и Мессина, Катания и Сиракузы, стали перевалочными пунктами торговцев, идущих с караванами своих товаров в Константинополь, в христианские государства в Святой Земле. Греки, торговались здесь с купцами из Туниса, а торговец из Англии, заключал сделку с египтянином.

Аделаида, став регентшей при своих малолетних сыновьях, сначала Симоне (Симон – сын Рожера I Отвиля, после смерти своего отца в 1101 году, в возрасте 8 лет стал Великим графом Сицилии, но рано умер, в 1105 году), а теперь вот и Рожере (Рожер II Отвиль – сын Рожера I Отвиля, Великий граф Сицилии с 1105 г., герцог Апулии с 1127 г., король королевства Сицилия с 1130 г.), не разрушила, но продолжила дело своего мужа.

Слабая женщина из Северной Италии, чуждая здесь, она позвала ко двору греческих и арабских советников, полностью оттеснив от власти буйных нормандских баронов. Эти же советники, были и воспитателями её сыновей, и государственные дела обсуждались на трех языках среди мраморных колоннад, а снаружи, в тени лимонных деревьев, журчали прохладные фонтаны, и слышались крики муэдзинов, созывающих верующих на молитву, и звонили колокола в христианских церквях.

Основу войска составляли мусульманские отряды, лично преданные Великому графу, и норвежцы, во все глаза, глядели на диковинных для них арабов, лихо гарцующих на конях.

Рожер сидел в седле такого же белоснежного жеребца, мать его несли в богато разукрашенном паланкине, шли сановники и придворные, раздавались приветственные крики, звучала музыка, усыпая дорогу летели лепестки роз, но когда процессия остановилась, всё замерло, затихло, и все сицилийцы, низко поклонились своему господину. В седле остался сидеть только хмурый, насупившийся Сигурд, а позади него, продолжая удивлённо озираться, стояла его свита.

Соблюдая византийский этикет, внушённый ему советниками, Великий граф Сицилии Рожер Отвиль, словно не замечая короля Норвегии, торжественно, под вновь зазвучавшие приветственные крики, прошествовал во дворец.

Зашипел вскипевший от злобы Сигурд, зароптали его люди, он было уже дёрнул повод коня, но его остановил Рейнольд де Бриан, а путь им преградила арабская стража.

– Спокойно, спокойно! Проявите терпение! Великий граф примет вас, но позже, в более подобающей для этого обстановке!

Начало не сулило ничего доброго. Сигурд, чувствуя себя как шут, выставленный на всеобщую потеху в балагане, слез с седла, и так пнул жеребца, что бедное животное жалобно заржало. Под осуждающим взглядом де Бриана, под неодобрение таким обращением с конём арабов, они, стараясь сохранить остатки гордости, собрались идти уже к своим кораблям, дабы как можно скорее, покинуть этот негостеприимный остров.

Но тут вновь зазвучала музыка, из толпы раздались громкие крики, приветствующие храбрых норвежцев, паломников, воинов, вступивших на стезю Господню. Зазвонили колокола, и из собора Успения Пресвятой Богородицы вышел весь священнический клир во главе с епископом.

Ненависть сменилась восторгом, гордые викинги с почётом принимали оказанные им почести и уважение, и только мрачный Сигурд конунг, не разделял всеобщей радости.

После был приём, и стараясь скрывать восхищение, норвежцы проследовали в ту часть дворца, где была резиденция Рожера. Повсюду, куда падал взор, невиданные богатства, роскошь, великолепие! Золото и серебро, мрамор и шелка, ковры, в мягком ворсе которых утопают ноги, сверкающая драгоценными камнями свита Великого графа! А он сам!.. В богато украшенной мелким жемчугом одежде, ярко блестевшей в свете сотен свечей! От всего этого, а может от аромата масел и благовоний, кружилась голова!

– Мы рады приветствовать Вас, храбрый конунг Сигурд, на наших землях! Деяния о ваших подвигах, во славу Христа… То, что вы решили отправиться в паломничество в Святую Землю…ревностно послужить делу Христову… во искупление грехов… в Небесных чертогах, в райских садах, вы займёте достойное место, в зале, где соберутся все храбрецы!

Бернард переводил, путаясь и запинаясь, а всё ещё злой Сигурд, и не пытался вникнуть в смысл напыщенной речи Рожера.

– Нужда заставила нас, пристать к твоим берегам, ярл Рожер…

«Нужда? Знаем мы эту нужду! Доверху наполненные богатствами корабли, вот твоя нужда! А где их ещё можно с выгодой продать, как не у нас на Сицилии!» – весело подумал Рожер, и сдержанно улыбнувшись, переглянулся с матерью. Аделаида ответила сыну одобрительной улыбкой.

– Нам надо оставить здесь, искалеченных в битвах, нужно починить корабли, и нужны припасы для дальнейшего пути. За всё это, мы заплатим чистейшим серебром!

– Вашим раненным славным воинам, будет оказан надлежащий уход. Мы поместим их в монастырь Святого Николая, где братья-монахи будут ухаживать и заботиться о них. Наши мастера окажут вам помощь в починке кораблей, и для этого мы дадим вам всё необходимое – лес, ткани для парусов, верёвки и канаты. Мы также снабдим вас, всеми необходимыми запасами для дальнего похода. И за всё это, не возьмём с вас никакой платы! Мы ни какие-то там галисийцы или нормандцы из Англии! – сказал Рожер, показывая этим, что через своих шпионов уже извещён, о приключениях норвежцев. – Примите это как дружеский дар, и пусть помощь наша, послужит делу Христову, во славу нашей Веры и Святой матери Церкви!

Викинги из свиты Сигурда, всегда ревностно относившиеся к своим кошелям, ответили на это одобрительными возгласами.

А после был трёхдневный шумный пир! Где было вволю мяса и вина, беспрестанно раздавались здравицы в честь норвежцев, что тешило их честолюбие, и они веселились от души.

Изрядно отдохнув после пира, Великий граф пригласил короля Норвегии на охоту. И на ней, как-то на удивление быстро подружились – тринадцатилетний Рожер и девятнадцатилетний Сигурд.

Здесь, вдали от матери и советников, Рожер оставил свой чопорный этикет, и стал дружелюбнее и радушнее, и быстро оттаял душой Сигурд, позабыв о своей мрачности и злобе. С увлечением, присущим пылким натурам, Рожер обучал Сигурда соколиной охоте, а тот рассказывал, как ходил охотиться на кита, о том, как бил моржей и тюленей, и как однажды, в заснеженных ледниках Оркнейских островов, повстречал огромного белого медведя.

В пять лет Рожер остался без отца, воспитывался женщиной, в нём мало что осталось от нормандского рыцаря, и был он более мыслителем, нежели воином. (Хорошо сказал об этом Джон Норвич, в своей книге «Нормандцы в Сицилии»: «Он унаследовал от своих нормандских предков только энергию и честолюбие, которые сочетались с его собственным дипломатическим даром; и эти качества в гораздо большей степени, чем доблесть на поле битвы, позволили ему приобрести герцогства Апулии и Калабрии, княжество Капуя, и таким образом, в первый раз, объединить южную Италию под властью одного человека»)

Сигурд был другим. Тоже рано оставшись без отца, он был воином, но глядя на Рожера, твёрдо решил, проявить себя и как государственный деятель.

«Дай только Бог, добраться до Святой Земли, искупить грех свой, и помолиться о спасении души милой Эрмесинды, и вернуться домой, в Норвегию!»

Они сели отдохнуть у подножья холма, на вершине которого возвышался грозный замок. Сигурд уже успел побывать там, и подробно оглядел его каменные стены, ров и подвесной мост.

– Чей это замок?

– Барона Бриана, а вон он и сам мчится сюда, – зоркий взор Рожера сумел разглядеть в клубе пыли своего вассала.

– Господин! – постарался как можно бодрее соскочить с седла искалеченный Рейнольд де Бриан, пока верный Менад Изил поддерживал стремя. – Его Святейшество папа римский Пасхалий (Пасхалий II – папа римский в 1099–1118 гг.), приглашает короля Норвегии в Рим! Он хочет лично благословить его, на благие деяния во славу Христа!

Это был большой почёт и уважение, и Сигурд, осенив себя крёстным знамением, благоговейно поклонился.

Стремясь богатством сравняться с Великим графом Сицилии, желая произвести неизгладимое впечатление на главу христианской церкви, он велел поставить на своём корабле голову дракона из чистейшего золота.

Гуньяр сын Энунда долго чесал свою бороду, а потом сказал:

– Сделаю!

Рожер вызвался сопровождать друга и его громоздкий дромон (Дромон – парусно-гребное судно V–XII веков военно-морских флотов средиземноморских стран), уже с любопытством облазил Гуньяр сын Энунда.

Они вошли в устье Тибра. Но далее, ввиду заболоченности реки, подняться на кораблях было невозможно. С сожалением норвежцы покинули драккар, а Сигурд, погладил золотую голову дракона, которую папа римский так и не увидит.

Бернард, аж тряся от восторга, в предвкушении встречи с одним из главных городов христианского мира.

– Я был в Иерусалиме, где молился у Гроба Господнего, видел Компостелу и могилу Святого Иакова, и вот передо мною Рим, город Святого Петра!

Но мрачные руины Рима, резко вступая в контраст с благоденствующими городами Сицилии, производили тягостное впечатление.

– Мой отец и дядя, приложили к этому руку. (Разорение Рима нормандцами Роберта Гвискара и арабами Рожера I Отвиля в 1084 году, навсегда вошло в историю города. Подробнее, см. в романе «Меч и Крест»)

Грязные, захламлённые улицы, оборванные жители враждебно глядевшие на них, следы разрушений и пожарищ… Но вот, вон там, по одной из улиц прошествовала пышная, богато наряженная свита.

– Это наверное какой-нибудь кардинал, – сказал Рожер.

А вот перед ними, появился роскошный дворец представителя римской знати.

После торжественной встречи папа Пасхалий II отслужил благодарственную мессу в соборе Святого Петра, молился о даровании воинам Христа победы, а после, благосклонно соизволил принять короля Норвегии.

Сигурд шёл по громадному Латеранскому дворцу, главной резиденции римских пап, и видел повсюду разруху – разбитые витражи, плесень и обвалившуюся штукатурку на стенах, сломанную мебель, потрескавшиеся фрески, нос резал запах затхлости, и сильно выделялись на этом фоне с лоском наряженные, напомаженные и надушенные, надменные кардиналы.

Папа Пасхалий, который был уже очень стар, что-то пробормотал на латыни, протянул Сигурду руку для поцелуя, и склонился конунг, и поцеловал руку, а затем и туфлю папы, искренне веря, что это поможет, даст покой душе и дарует искупление грехов.

Быстро пролетел год, всё хорошее заканчивается ещё быстрее, и настала пора им покидать Сицилию.

В гавани Мессины, куда перебрался норвежский флот, Рожер и Сигурд тепло попрощались.

Корабли вели опытные сицилийские лоцманы, на таких оживлённых торговых путях не ожидалось нападения врагов, и можно было немного расслабиться. Голый по пояс Даг сын Эйлива, взобрался на планширь (Планширь – деревянный брус, в верхней части борта. Чтобы было более понятно, аналог верхней планки перил на балконе), пытаясь остудить своё блестевшее от пота тело хоть слабеньким ветерком.

– Чёртова жара! Как же она донимает! Солнце печёт, как жернова в кузнице!

Весна ещё только начиналась, но северянам, уже было ужасно душно и жарко.

– Я привык, привыкнете и вы, – сказал барон Рейнольд де Бриан, отправившийся с норвежцами, с целью осмотреть свои владения в Святой Земле.

За время пребывания на Сицилии, многие норвежцы освоили общий, международный язык Средиземноморья, и им теперь не требовался переводчик.

Даг удивлённо посмотрел на де Бриана, и тот ответил:

– Я родился и вырос на севере Англии, в Орстоне… – и болью зашлось сердце, при воспоминании о родимых местах.

– А-а-а! А я-то думал, что ты с Сицилии!

Справа по борту виднелись громадины генуэзских кораблей, сопровождавшие пузатый торговый караван, шедший в Яффу. (Город Яффа – основной порт Иерусалимского королевства). А навстречу им шли пизанские купцы, возвращавшиеся в Италию, с богатыми товарами Востока.

Видя такую знатную добычу, Сигурд сын Храни хищно облизнулся, по-волчьи оскалив зубы, вопросительно глядя на драккар конунга. Но Сигурд конунг не отдал приказа, и Сигурд сын Храни с сожалением вздохнул. Враждующие корабли Генуи и Пизы разошлись на встречных курсах, и между ними болтался в море флот норвежцев.

В проливе между Грецией и островом Крит, они повстречали грозные византийские дромоны, под командованием самого Великого дуки (Великий дука – одна из высочайших придворных должностей в иерархии Византийской империи, командующий флотом) Мариана Маврокатакалона.

– Ромеи… – зло и пренебрежительно сплюнул за борт несведущий в морском деле и приметах барон Рейнольд де Бриан, за что чуть не получил тумака от Дага сына Эйлива.

– Не плюй за борт! Нельзя гневит морского бога! Грех это!

Две юркие галеры рыскнули в их сторону, обнюхали невиданные драккары, и узрев большие кресты на парусах, повернули обратно, соединившись с главными силами.

Рейнольд де Бриан кипел от гнева, видя врагов так близко, и зашлись от такой наглости норвежцы.

– Всё зло от них, от этих ромееев! Их жадность, ложь и коварство, чванство и высокомерие, ох как мешают нам, в деле распространения веры Христовой на все языческие земли! Если бы церковь христова была единой, если бы эти схизматики (Схизматики, схизма – раскол, расщепление, разделение, распря, в церкви или религиозной организации. В данном случае, раскол между римской католической и греческой православной церквями) признали главенство Святого папы римского, то мы давно бы уже победили! – кричал монах Бернард, обращаясь к конунгу.

– И тогда бы мы сидели дома, и не тянулись незнамо куда на край света, – ответил на это Сигурд.

– А как же тогда, подвиги, великие деяния, битвы и сражения во Славу Христа? Где тогда ещё воину, проявить удаль молодецкую? Идти войной, разорять земли соседей-христиан? Драться между собой? – неожиданно задал вопросы глубокого смысла скальд Халльдор Болтун, на которые Бернард не знал, как и ответить.

– Да, тогда придётся забросить мечи, и разводить коз, овец, выращивать хлеб. Трахать баб, и утирать нос сопливым детишкам! Все живут в мире, согласии, благодать! Но Господи, какая же это скучная жизнь настанет! – весело прокричал ещё один скальд, Эйнар сын Скупи.

Опытный Мариан Маврокатакалон, хорошо знал хищную манеру латинян, которые частенько не отказывая себе, грабили владения Византии, и его флот сопровождал крестоносцев, идя севернее, параллельным курсом, сначала до острова Родос, а потом и до самого Кипра. Только убедившись, что латиняне идут прямиком в Яффу, и не собираются сворачивать, он оставил их.

Едва вступив на землю, Бернард распростёрся ниц, обнимая и целую её.

– Слава тебе Господи! Слава! Аллилуйя! Добрались! Добрались! Вот она, Святая Земля, благословенная Господом, по которой ступал Христос! Вот она! Слава тебе, Господи!

Из Норвегии с Сигурдом отправилось около 5 тысяч воинов, но после тяжёлого похода, когда люди умирали от старости и болезней, после сражений в Галисии, Португалии, в проливе Нёрвасунд и на Балеарских островах, на Святую Землю он привёл чуть более 3 тысяч. И стояли они, удивлённо оглядывая пыльную, знойную Яффу, оживлённый порт забитый судами, раскинувшийся прямо перед ними базар, суету на улицах, толпы прокажённых, попрошаек и бродяг, удивляясь, что никому нет до них никакого дела, что их никто не встречает. А ведь они проделали, такой дальний путь!

Менад Изил уже подвёл где-то раздобытого коня, и садясь в седло, Рейнольд де Бриан сказал Сигурду:

– Я, в Иерусалим. Извещу короля Балдуина, о вашем прибытии.

– А где же сам, Йорсалахейм (Иерусалим)?

– Ха, до него ещё, два-три дня пути. Сейчас сюда прибудет сеньор Гуго де Пюизе, по слухам, именно ему король Балдуин намерен передать Яффу в лен, и он проводит вас к Иерусалиму.

Гуго, сеньор де Пюизе и виконт Шартра, лишь недавно, в прошлом году прибывший на Святую Землю, но сумевший уже завоевать благорасположение короля Балдуина, не пустил их в замок, чем вызвал недовольство уставших норвежцев. Но снабдил их питьевой водой, пригнал сотни коз и овец и телеги с хлебом им на прокорм. Ворча, крестоносцы Сигурда, разбили лагерь у стен замка.

– Как только вы отдохнёте, мы отправимся в Иерусалим! – сказал Гуго де Пюизе, внимательно осмотрев этих суровых северных воинов и оставшись доволен увиденным. – Его Величество король Балдуин Иерусалимский, с радостью примет вас! Наши земли окружены врагами, язычники зарятся на них, хотят отобрать, и он будет рад, прибытию таких храбрецов как вы! – добавил он немного лести.

В окружении своей свиты – приближённых и друзей, завистников и врагов, из Яффских ворот Иерусалима выехал встречать новых паломников сам король Балдуин I. Позади него, распевая псалмы, с хоругвями и иконами, с дароносицами и кадилами, тянулось и всё высшее духовенство Святого города во главе с патриархом Гиббелином Арльским. (Гиббелин, Гиббелен Арльский – католический патриарх Иерусалима в 1107–1112 гг)

Пятидесятилетний, но всё ещё резвый и порывистый Балдуин, умеющий завоёвывать, но не умеющий управлять, легко, по-молодецки, соскочил с седла, и с распростёртыми объятиями кинулся к Сигурду.

– Мы рады приветствовать, храбрых пилигримов из далёкой Норвегии, прибывших на Святую Землю, у стен Града Господнего Иерусалима!

Балдуин пожал руки Сигурда, не замечая, как за спиной короля Норвегии, тянется на цыпочках, глядит на него робко и с надеждой, Бернард, всеми силами пытаясь обратить на себя внимание.

Жарко, он устал, чёртова пыль скрипела на зубах, и раздражительный более обычного Сигурд, оглядел небо. Но на нём не было, ни облачка, ни тучки.

А Балдуин всё говорил и говорил, и пели священники, били барабаны, гремели литавры, а у Сигурда, болела и кружилась голова.

– Я хочу помолиться, у Гроба Господнего, – непочтительно, тихим голосом, прервал король Норвегии короля Иерусалима.

И оставив опешившего Балдуина, так и стоять с открытым от удивления ртом, Сигурд пошёл к Иерусалиму. Его шатало, ноги подгибались, жаркий пот покрыл тело, и ужасно хотелось пить. Первым к нему подбежал Даг сын Эйлива, и подхватил, не дал упасть.

– Конунг, болен! У него жар! – и с мольбой посмотрел он на подбегающего Тогви Знахаря.

Тогви лишь, неопределённо пожав плечами, склонился над телом Сигурда.

Торжественная встреча была скомкана, умолкла музыка, и тихим ропотом переговаривались как норвежцы, так и иерусалимцы. Конунга бережно положили на щиты, и понесли к воротам города.

– Эй, кто-нибудь, покажите куда идти! – зло прорычал Даг сын Эйлива.

Король Иерусалима Балдуин, убоявшись заразы, не отдал приказа нести Сигурда к себе во дворец.

– Давайте к нам, в госпиталь, – расталкивая толпу, вышел вперёд Жерар Благословенный. (Жерар Благословенный, в миру Пьер-Жерар де Мартиг, основатель госпиталя для паломников в Иерусалиме)

Спешил сюда и французский рыцарь Раймонд де Пюи, ближайший помощник Жерара Благословенного в деле основания госпиталей. (После смерти Жерара Благословенного в 1120 году, Раймонд де Пюи станет первым великим магистром рыцарского ордена Госпитальеров, и превратит его в мощную воинскую силу)

– Ну уж, нет! Давайте, в мой дом! – прокричал барон Рейнольд де Бриан. – Далековато, но там конунг будет окружён всяческой заботой и вниманием.

Сигурд был без сознания, и Даг сын Эйлива, в тревоге за его жизнь, всё-таки велел нести конунга в госпиталь Святого Иоанна. Жерар Благословенный указывал путь, а рыцари Раймонда де Пюи расталкивали толпы любопытных. (Госпиталь Святого Иоанна находился неподалёку от Яффских ворот, на месте современного рынка Муристан в христианском квартале Иерусалима)

– Эрмесинда…Эрмесинда…Прости…любовь моя, – шептал в бреду Сигурд, а потом вдруг вскакивал, и кричал: – Ставьте парус! Налегайте на вёсла! Готовьтесь к битве! Убивайте всех!

Молодой лекарь из госпиталя, удивлённо смотрел на Тогви Знахаря, что-то толкущего в небольшой ступке.

– Ивовая кора, берёзовые почки и сушёная клюква, – ответил ему Тогви на общем, ходившем в средиземноморье языке, который он освоил на Сицилии. – Это снимет жар и уймёт лихорадку.

– А мы применяем алоэ, матрикарию (Матрикария, Matricaria – латинское название ромашки) и настой из белены. А древние, я читал об этом, смешивали мёд и вино…

– А как у вас лечат…

И эти двое, погрузились в долгий, увлечённый разговор, не забывая менять мокрые тряпки на лбу Сигурда и обтирать с него пот.

И сидел рядом с постелью конунга, хмурый Даг сын Эйлива, приглядывая за их действиями и прислушиваясь к заговору.

Бернард постоял, помолился возле постели больного Сигурда о даровании ему здравия, и пошёл искать короля Иерусалимского. Смирение, бескорыстие, монашеские обеты, это хорошо, но должен же он добиться, для себя, и награды, и благодарности!

Он нашёл Балдуина, когда тот задумчивый, вышел из башни у Дамасских ворот. (Как не сложно догадаться, дорога из этих ворот вела к Дамаску. Крестоносцы, назвали их воротами Святого Стефана)

– Сир! Сир! – взывал Бернард к королю, не сумев пробиться через оцепление телохранителей. – Это я, брат Бернард! Помните, вы посылали меня за помощью? После битвы при Харране?

Балдуин остановился и тяжёлым взглядом оглядел монаха.

– А-а-а, помню…Никто из вас не вернулся, ты, единственный.

Бернард воспрял духом и засиял от гордости.

– Сир, путь мой был труден, и я, ради служения Господу нашему…

– Не слишком же ты, торопился.

Бернарда, словно сунули мордой в грязь.

– Земли Норвегии, лежат далеко на севере, я долго до них добирался.

– А потом проторчал на Сицилии целый год!

– Корабли обветшали, люди устали, и мы, во имя Христа, сотворили немало подвигов по пути сюда!

– Заткнись! Жить здесь, каждодневно сражаясь с язычниками, вот, истинный подвиг, во славу Христа! Здесь насмерть стоят, истинные защитники веры Христовой, пока кто-то там, нежиться на солнышке Сицилии, жрёт апельсины и прогуливает награбленное добро! Трахает баб и развлекается! Слишком долго ты добирался! Целых, шесть лет! – быстро подсказал Балдуину, учёный грек из его свиты. – А знаешь, сколько достойных и славных рыцарей, потеряли мы за эти годы?! Погибших на поле брани, умерших от ран, от жары, от плохой воды и болезней?! Знаешь, скольких?! – всё более и более ярился и лютовал король Иерусалима, нависая над монахом.

Бернард не был трусом, и дрожа не от страха, а от обиды, на плохо гнущихся ногах, понуро опустив голову, отошёл от короля.

– Свалился, на виду у всех, – стыдясь проявленной слабости, прошептал Сигурд, когда пришёл в себя. – Эй, Даг, Даг, – звал конунг задремавшего Дага сына Эйлива, – дай чего-нибудь попить. В глотке так пересохло…

От радостного крика Дага, проснулся и вскочил Тогви Знахарь, спавший тут же, у кровати конунга.

– Вот, выпей этого, молодой конунг.

Сигурд жадно припал губами к чаше и скривился от горького отвара.

– Что за гадость!

– Это не гадость! Этот отвар, быстро поставит вас на ноги и придаст сил! Мало бы чести было мне, как знахарю, если бы ты умер, – ворчал старый Тогви, проверяя пульс и сердцебиение конунга. – Но хвала всем Богам, ты выжил, и скоро встанешь на ноги!

– Бог Един на Небесах! И хвала Ему, и Святому Духу, и Сыну Божьему Иисусу Христу! – прокричал Бернард на такое богохульство. – Он исцелил конунга! На то воля Его! Вот мощи с могилы святого Иакова, взятые мною в Компостеле, а вот вода с реки Иордан, в которой крестился Христос! Именно эти священные реликвии, даровали ему здравие и жизнь!

За спиной его, стоял и скромно улыбался молодой лекарь из госпиталя Святого Иоанна, радуясь, что и его заслуга есть в том, что король Норвегии выжил, и уже твёрдо решивший отправиться на Восток, в знаменитые школы Дамаска и Багдада, и там продолжить изучение медицины.

– Долго я… болел? – скривившись от криков Бернарда, спросил Сигурд.

Даг, своим единственным глазом, посмотрел на вбежавшего с улыбкой на лице Орма Кюрлинга, и кивнул головой.

– Что произошло за это время? Как там наши волки, все целы?

– Да…Бернард вот, правда, едва не попал под жернова гневной руки короля Балдуина…И нашим кораблям, он повелел перейти в Акру (Акра, ныне Акко, город в Израиле, на берегу Средиземного моря. Взят крестоносцами в 1104 году). Мол, мы забили гавань Яффы, и мешаем приставать там купеческим судам. А на самом деле, он боится за добро, хранящееся в Яффе! А Акра, ужасная дыра! Кроме замка, там и нет ничего! Никаких развлечений! Сигурд сын Храни, порывается идти в Миклагард (Константинополь), а Эсмунд Датчанин, воет от скуки и хочет выйти в море, и хоть кого-нибудь там потрепать! Халлкель Сутулый и Инги, всё более настраивают Айниса Холодного против тебя. В схватке с германскими стражниками, ранен Свейн сын Хримхильда. Его сын Кнут, поклялся отомстить. По слухам, которые принёс барон Бриан, здешний конунг собирается атаковать город Сэт (Сэт – так древний город Сидон называли норвежцы. Ныне Сайда, третий по величине город Ливана) и ему нужны корабли, чтобы зажать его с моря. Мы в почёте и конунг Йорсалахейма Бальдвин (Бальдвин – так норвежцы называли короля Иерусалима Балдуина I), обещает нам богатую добычу.

Сигурд подивился Дагу, который набирался всё большего и большего опыта и мудрости, становясь государственным мужем, его длинной и толковой речи.

Уже этим же вечером, шатающийся от слабости Сигурд вышел из госпиталя, и подставил своё лицо дуновению лёгкого ветерка и осенним, но ещё жарким лучам солнца.

– Конунг, тебе надо омыться в водах Иордана, принять второе крещение, и тогда, минуют тебя все хвори. Вернётся к тебе сила и удаль молодецкая!

Сигурд кивнул, соглашаясь.

– Но сначала, я хочу помолиться у Гроба Господнего. О спасении её души.

Бернард понял, о ком это, и тактично промолчал.

Прослышав о выздоровлении короля Норвегии, Балдуин Иерусалимский прислал к нему с визитом Адама де Бетюна, рыцаря из Артуа (Артуа – область на севере Франции), на Святой Земле являющегося сеньором Вифсана (Вифсан – ныне Бейт-Шеан, город на севере Израиля) и старого барона, нормандца по происхождению, Уорнера де Грея.

Выразив своё почтение, де Бетюн и де Грей пригласили его на пир в королевском дворце, но Сигурд ответил:

– Нет, сначала я хочу помолиться у Гроба Господнего.

Тишина…покой…умиротворение…

Никто и ничто, не нарушали одиночества Сигурда, в уединённой келье в Храме Гроба Господнего. Здесь, вдали от чужих глаз, он плакал и стенал, выл и молился.

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа, Господи Всеблагой Всемогущий, спаси и сохрани душу дочери Твоей – Эрмесинды! Не дай ей погибнуть в геене огненной, подари ей жизнь вечную в своей райской обители!

Он долго молился, и наконец увидел, как счастливо ему улыбаясь, возноситься в чертоги Небесные душа Эрмесинды, и Сигурд плакал и улыбался ей в ответ.

Потом был пир, во дворце короля Балдуина.

Иерусалимского королевство существовало всего 10 лет, и остро, очень остро нуждалось в выходе к морю, полностью завися от торговых путей, от того, что привезут купцы – новых паломников, хлеб с Сицилии, вино из Тосканы, шерстяные ткани из Фландрии или лес из Далмации. Балдуин понимал это лучше других, и последние годы полностью посвятил захвату побережья, но для окончательной победы, ему нужен был флот!

Богатые торговые республики – Генуя и Пиза, часто враждуя между собой, всегда оказывали помощь и поддержку крестоносцам, взамен получая возможность вести торговлю с Востоком.

Другое дело Венеция. У этой республики, уже давно были налажены торговые связи на Востоке, особенно сильны их позиции были в Египте, где они продавали дерево и металл, и покупали пряности, ввозимые из Индии и дальних морей на Юге. Война разрушает торговлю, и Венеция долго колебалась – стоит ли вообще влезать в это дело? Но рост могущества Пизы, заставил их выйти в море, и в одном решающем кровопролитном сражении (1100 год) они разгромили конкурентов, захватив у них 20 кораблей и 4 тысячи пленных.

Пизанцы ушли зализывать раны, но ещё оставалась Генуя. Её банкиры быстро опутали, через займы и кредиты, короля Балдуина и всю иерусалимскую знать сетью долгов, выторговали себе треть от всей захваченной добычи, и получили право в каждом завоёванном городе основывать торговую улицу с рынком, которая должна именоваться Генуэзской.

Венеция старалась не отставать, и оказав Балдуину помощь в захвате города Хайфа, получила право на свободную торговлю во всём королевстве, свою церковь и рынок во всех христианских городах.

Такова была расстановка сил, (На это часто закрывают глаза, но именно конкуренция торговых республик, и была главным двигателем войны крестоносцев на Востоке) когда, словно по Божьему благословению, в ответ на горячие молитвы и упования Балдуина, на Святую Землю прибыли норвежцы. И он решил, использовать это!

Балдуин всячески обхаживал Сигурда, проявляя о нём, ну прям отеческую заботу, говорил о святости этой земли, об искуплении грехов, о подвигах и славе, о вере христовой. Удивлялся молодости Сигурда.

– Ты так молод, король Норвегии, но смог, сумел провести своё воинство, по такому далёкому пути! Через бури и штормы, через битвы с врагами! Я, восхищаюсь тобой! Давай, выпьём, за погибель всех наших врагов!

Под предостерегающим взглядом Тогви Знахаря, Сигурд пригубил немного вина.

Казна Балдуина была пуста. Он жил только войной, и когда он одерживал победы в битвах, когда захватывал вражеские города, ему удавалось хоть немного наполнить её. Но когда устанавливались дни мира, в сундуках водились лишь мыши. Но желая завлечь Сигурда, поразить его своей добротой и щедростью, он подарил ему пару превосходных арабских коней из своей конюшни и отрез небесно-голубого шёлка для пошивки плаща.

Сигурду удалось скрыть скептическую усмешку. Ездить верхом он не умел и не любил, а после захвата Балеарских островов, такой вот дорогой шёлк, его воины раздаривали шлюхам на Сицилии.

Вызвался Балдуин, прихватив с собою и патриарха Гиббелина Арльского, и сопровождать Сигурда к реке Иордан.

– Здесь по преданию, совершил омовение Сыне Божий Иисус Христос из рук Иоанна Крестителя! Это место Свято, и именно сюда тянутся души тех христиан, кто погряз в грехе! – когда они дошли до местности именуемой Вифавара, произнёс патриарх иерусалимский.

Всё ещё слабый от недавно перенесённой болезни, ужасно устав от дальней дороги, от жары, от пыли, от донимающих мух и насекомых, от тряски в проклятущем седле, Сигурд с сомнением поглядел на неширокую реку, на её мутные, жёлтые воды.

«Сейчас бы в море! В шторм! Подставить грудь холодному ветру! Окунуться в прохладную воду! Что, не могли они креститься в более подходящем месте?» – думал конунг, но с христианским смирением на лице, шепча молитву, стал под благословение патриарха.

Высокий, он вошёл в реку, где глубина едва покрывала ему колени.

– Пришёл Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане! – говорил Гиббелин слова из Нового Завета (Евангелие от Марка, глава 1), творя над королём Норвегии повторный обряд крещения.

Сигурд нырнул с головой, и в два взмаха переплыл реку.

– И когда выходил Он из воды, увидел Иоанн разверзающиеся Небеса и Духа, как голубя сходящего на Него. И глас был с Небес: Ты сын мой возлюбленный, в Котором Моё благоволение! (Там же)

Сигурд вышел из вод Иордана, но небеса не разверзлись, и не было Святого Духа и гласа Божьего.

Празднества, купель в водах Иорданских и остальные торжества окончились, и пора было приступать к делу!

– Сидон город большой и богатый, населён язычниками, а живут они морским разбоем, нападая на наши корабли! Туда, постоянно приходят корабли из Египта, и есть ещё одно пиратское гнездо, город Тир (Тир – ныне город Сур, в Ливане. Он будет захвачен крестоносцами лишь при приемнике Балдуина I, Балдуине II, в 1124 г.), откуда им тоже может прийти помощь.

Лезть в Египет не хотелось, к неприступному Тиру, стоявшему на скалистом острове, обнесённому высокой, каменной стеной, они уже раз приступали, но отступили, так и не взяв его, и Балдуин выбрал своей целью более лёгкую, но не менее лакомую добычу – Сидон.

– Ты, король Норвегии, поможешь нашему общему делу?

– Мы пришли сюда, ради служения Христу, – просто ответил Сигурд, и убыл в Акру.

Засиделись викинги, и предстоящая схватка с врагом радовала их!

Подняв паруса, со смехом и песнями, они пошли на север. Из скалистой гавани грозного Тира, на них враждебно уставились носы кораблей, и норвежцы, оскорбительными криками и жестами, вызывали противника на битву. Но правитель Тира, оглядев со стен диковинные корабли, не рискнул.

– Может, тряхнём их? – прокричал Сигурд сын Храни, глядя как искусно маневрируя, корабли Эсмунда Датчанина дерзко проходят у узкого мыса, почти под самыми стенами города. Оттуда, ударили лучники, полетели камни, но Эсмунд, ловко вышел из-под удара.

– Нет, – ответил король Норвегии. – Войско конунга Бальдвина идёт по суше, и нам надо, как можно скорее добраться до Сэта.

Задум конунга был понятен – пока со своим пешим войском подойдёт конунг Йорсалахейма Бальдвин, самим попытаться захватить город. По крайней мере, Сигурд сын Храни думал, что понял замысел Сигурда конунга.

Несмотря на все заверения короля Балдуина, Сидон оказался крепким орешком. Закрывая вход в гавань, на насыпной дамбе, возвышалась мощная каменная крепость, язычники ждали их, гарнизон был готов к битве.

Атака с ходу ничего, кроме потерь не принесла. Тогда норвежцы высадились на берег, и с присущим им рвением, принялись разорять окрестности города.

Запылали селения рыбаков, вырубались сады и виноградники, горели роскошные дома сидонской знати.

Видя со стен дымы пожарищ, горожане зароптали, и под их напором, эмир Сидона вывел флот в море.

Неожиданная, стремительная атака! Увлечённые грабежами норвежцы, могли вообще остаться без кораблей!

Но приткнувшиеся к берегу драккары, охранял храбрый Эсмунд Датчанин! У него было всего 5 кораблей, и несколько сотен воинов на борту, но они, нисколько не колеблясь, рванулись в неравную битву!

Много славных героев, пало в том бою! Их подвиг, будут прославлять в сагах скальды, ещё долго о них будут вспоминать у домашних очагов, их именами, будут называть детей.

Когда Сигурд конунг подошёл с основными силами, весь израненный Эсмунд Датчанин, стоя прислонившись к мачте, на заваленной трупами палубе, отсалютовал ему дымящимся от крови топором.

– К победе и славе! – нашёл в себе силы прокричать он.

Не смогли сидонцы совладать с яростью викингов, и с ужасом смотрели жители города со стен, как гибнет их флот, как валяться под ударами их отцы, братья, мужья, сыновья.

Один норвежец смело бросался на десяток врагов, десяток викингов крушил сотню, а сотня одолевала тысячу. Вот, захвачен корабль эмира, а его самого, поднял на копьё и швырнул за борт, Даг сын Эйлива.

– Айнис! – прокричал Сигурд. – Давай к городу, может они сдадутся!

Но, несмотря на страшное поражение, сидонцы мужественно отклонили все требования о сдаче.

Через четыре дня, таща громоздкие обозы, к Сидону подошла армия Балдуина.

– Наслышан я, о твоих славных подвигах, король Норвегии! Прими мои поздравления!

– Всё, во славу Христа! – ответил на это Сигурд.

– Что, богатую добычу захватили? – хитро прищурившись спросил жадный Балдуин.

Не в манере норвежцев было делиться с кем-либо захваченной добычей, и король Норвегии оставил этот вопрос без ответа.

Балдуин, видя такое непочтение, сурово поджал губы.

А Сигурду было начхать на него, и он пошёл осматривать возводимый осадный лагерь, особенно останавливаясь перед тем, чего никогда не видел – огромными осадными башнями и камнемётными орудиями.

Войско короля Иерусалима было немногочисленным – полторы сотни рыцарей со своими вассалами, и где-то около тысячи пехотинцев – лучников и арбалетчиков, копейщиков и мечников. Но было много, присоединившихся к нему странствующих рыцарей и простых паломников, которых покаяние или данный обет привели в Святую Землю защищать Гроб Господен, и были огромные толпы нищих пилигримов, которые в религиозном рвении или в надежде получить кусок хлеба, пришли под стены Сидона.

Орм Кюрлинг, бродил среди палаток расторопных торговцев, удивляясь страшной дороговизне. Превосходный меч с посеребрённой рукояткой, стоил столько же, сколько и мешок пшеницы. Стоимость коня, равнялась стоимости небольшого бочонка кислого вина, а за бурдюк пресной, но солоноватой на вкус воды, надо было заплатить серебром.

– А чему удивляться? – сказал, встретившийся ему Рейнольд де Бриан. – Мы лишь недавно захватили эти земли, бароны ещё не успели на них прочно осесть, в селениях не хватает рабочих рук, а арабы и евреи, смотрят на нас как на врагов. Мы же, постоянно воюем и мало у нас возможностей заставить их выращивать хлеб или виноград. Пришедшие с Запада сервы-христиане, надеялись найти здесь рай земной, и тоже не особо горят желанием, возделывать поля. Мы живём тем, что привезут нам купцы. Отсюда, и такие цены. А вода… Видишь, почти повсюду пустыня, жара, зной, песок, земля засушливая, и вода, всегда здесь ценилась дорого.

У палаток, где расположились проститутки, гневными криками громил их патриарх Гиббелин Арльский. Шлюхи были необходимы воинам, все это понимали, и король Балдуин разрешал священникам поносить их, но запрещал изгонять.

Стоявший у палатки молодой, только недавно женившийся рыцарь Эрибранд де Йерж замер, красный от смущения.

Гиббелин уже хотел, с новой, обличительной речью наброситься на него, клеймя распутника, но его остановила наглая усмешка подошедшего графа Арнульфа де Гина, сеньора Бейрута. Ведь все знали бешенный нрав и злой язык графа де Гина, старожила этих мест, пришедшего сюда ещё вместе с Готфридом Булонским, и он мог припомнить патриарху, ой как немало его грехов.

Выручил Гиббелина Арлського, бредуший мимо Сигурд.

– Король Сигурд! – воскликнул патриарх, постыдно бежав от палаток проституток. – Я давно хотел поговорить с вами о вере. Брат Бернард, много рассказал мне о том, как у вас обстоять дела.

Сигурд нехотя пошёл за патриархом в его богато убранный шатёр, отказался от засахаренных фруктов, но с удовольствием выпил бокал превосходного, прохладного вина и устало прикрыв глаза, приготовился слушать длинную проповедь.

Камнемётные машины крушили стены Сидона. Летели в стороны осколки камня и огненные брызги от горящих снарядов. Под прикрытием лучников, подтаскивали к стенам осадные башни, тащили к воротам таран. Флот норвежцев, атаковал Морскую крепость.

Стрелы тучами носились в воздухе, стонали раненные и умирающие, Сигурд конунг, смотрел из-за края щита, как драккары Сигурда сына Храни, подобрались под самые стены крепости, и как по установленным прямо на палубах лестницам и по связкам весёл, отчаянно лезут вверх оскальзываясь на гладком мраморе (В древности, на этом острове был храм бога Мелькарта, и остатки мрамора от храма, использовали для строительства крепости), самые безумные храбрецы.

Корабли Эсмунда Датчанина пытались прорвать натянутую между крепостью и узким мысом на берегу тяжёлую цепь. Огромная стрела из катапульты, пробила борт драккара Эсмунда, и сцепив зубы Сигурд видел, как ещё слабый от недавних ран, уцепившись за доску, качается среди окрашенных кровью волн, косматая голова Эсмунда.

– Даг! Помоги ему!

Драккар Дага сына Эйлива, отвалил от общего строя, и пошёл спасать тонущих датчан.

Два оставшихся на плаву корабля Айниса Холодного, приткнувшись к мели, громили крепость из орудий.

Золочёная голова на носу корабля конунга привлекала внимание, и сидонцы усилили обстрел. Разлетелся щит Орма Кюрлинга, рухнувшим обломком мачты перебило ногу Тогви Знахарю. В самый жаркий момент боя, когда казалось погибель вот-вот накроет и его, явился перед Сигурдом светлый образ улыбающейся Эрмесинды, и смерть миновала его – две стрелы пролетело мимо, а вражеское копьё едва коснулось кольчуги.

– Я спасён! Я прощён! Святая Эрмесинда, оберегает меня!

Бернард посмотрел на него, как на безумца.

С ужасным грохотом, подняв большую волну, обрушился в море большой камень, ломая вёсла и борт дракара Дага сына Эйлива. Со стен полыхнуло жутким огнём, и вспыхнул «Змееголовый». С ужасом глядели они, как с дикими криками прыгают за борт объятые пламенем люди. Погиб на «Змееголовом» Орм сын Видкунна, и с его смертью, пресёкся славный род норвежских викингов из Аурлана (Аурлан, Эурланн – коммуна в современной Норвегии), и некому стало наследовать его почести и славу.

Видавший виды Даг сын Эйлива, много чего переживший в жизни, замер, от неожиданно свалившегося страха. Зашевелились у него волосы на затылке, и холодным ознобом близкой, коснувшейся его смерти, сковало спину. На левой щеке он ощутил её ледяное дыхание, и задрожал…

– Чего застыл?! Мы же тонем! – вывел его из оцепенения, отчаянный крик Торира Короткий Плащ.

– Все за борт! Прыгайте! – заорал Даг сын Эйлива.

Сидонцам удалось, скинуть и воинов Сигурда сына Храни со стены.

Уставший и злой, оскальзываясь на мокрых камнях, загребая ногами песок, шёл Сигурд к Балдуину, стоявшему на возвышении, и ругающемуся из-за провалившегося штурма.

– Надо, покаяться в грехах своих, помолиться, принять святое причастие, принести Дар Богу, во славу Его и Сына Его Иисуса Христа! И тогда, падёт крепость языческая! – творил церковный синод во главе с патриархом, обходя крёстным ходом вокруг стен Сидона.

Дымились руины уничтоженной осадной башни, валялись тела погибших, куда-то тащили раненных.

Кровь капала из раненной левой руки Сигурда, в глазах темнело, шумело в ушах, вызывало бешенство яркое солнце светившее во всю, которому не было никакого дела до смертей и страданий людских.

Король Балдуин, лично водивший своих рыцарей в бой, в запылённых, покрытых пылью доспехах, отирая с лица пот, гневно посмотрел на подошедшего Сигурда.

– Плохие новости… Лазутчики доносят, что к Сидону идёт большой флот египтян.

– Встретим! – уверенно, нисколько не сомневаясь в победе, в своих силах, ответил Сигурд, хотя и знал, что у него осталось всего два десятка драккаров, и сколь многих он потерял в последней битве.

– А на Иерусалим, движется их армия из Аскалона! А мы, застряли здесь, и не можем взять, этот чёртов город!

Задыхаясь от быстрого бега, к ним подбежал Балиан д'Ибелин.

– Господин, во Слава Иисуса Христа, в Акру пришёл большой флот венецианцев! У них, сотня кораблей, и тысячи воинов!

– Слава Богу! – воскликнул Балдуин, упав на колени. – Господь, не оставил нас!

Радостная весть долетела и до церковников, и патриарх Гиббелин Арлський, тут же приказал всем священникам служить благодарственный молебен.

– Зачем нам какие-то там венецианцы? – устало потирая лоб, спросил самоуверенный Сигурд, опускаясь на колени рядом с Балдуином.

– Они нужны нам, чтобы взять Сидон! Ведь даже волк, не охотиться в одиночку! – прервав молитву, зло прокричал ему Балдуин.

Дож Венеции Орделаффо Фальера (Орделаффо Фальера – дож Венецианской республики в 1102–1117 гг), невысокий толстенький крепыш, убелённый почтенной сединой, гордый и важный, с первого взгляда производил хорошее впечатление.

Но не один венецианец, никогда ничего не будет делать за даром, и он сразу, стал настаивать на условиях – Венеция получает в свою собственность половину Акры, ей разрешено использовать свои меры длин и весов, и посланник Республики, будет отныне постоянно находиться при правителе Иерусалима и защищать права своих соотечественников.

Король Балдуин согласился на это, фактически отдавая всю торговлю своего королевства в руки венецианских купцов. «Это, конечно же, приведёт Венецию к столкновению с Генуей, но и отлично, пусть сами разбираются!»

Насмехаясь, поднимая большую волну, мимо проплывали венецианские корабли, и норвежцы, задрав головы, смотрели на эти громадины, с тремя, а то и пятью рядами весёл, с башенками для лучников и пращников на носу и корме, с большими камнемётами на борту. И сцепив зубы, ругаясь от злобы, они вынуждено сносили обидные смешки и шуточки венецианцев, глядевших на их утлые судёнышки с высоты.

Рычал Даг сын Эйлива:

– Конунг, позволь!..

Тойво Охотник, прищурившись, поглаживал свой верный лук и перебирал в колчане стрелы.

Сигурд сын Храни, потрясая копьём, выкрикивал оскорбления в ответ.

Ещё более хмурый и молчаливый чем всегда, был Айнис Холодный. Только рука его сильно побелела, до боли сжав рукоять меча.

Но молчал Сигурд конунг, не отдавая приказа. Внушительный венецианский флот (Около сотни судов, с 10 тысячами человек), был всё-таки серьёзным противником.

И с его приходом, у Сидона не осталось не единого шанса.

…Два дня били осадные орудия. Морская крепость горела, были видны пожары и в самом городе. Сидонцы, отчаянно сопротивлялись, и пылали две венецианские галеры, а последний корабль Айниса Холодного, прочно засев на каменистой мели, быстро заваливался на бок.

Драккар Дага сына Эйлива, проскочил между двумя венецианскими дромонами, и викинги, устрашающе крича, полезли на стены.

За ними, воины Сигурда конунга и Сигурда сына Храни.

Была прорвана цепь, и венецианские корабли вошли в гавань города.

Крепость была взята. Её мужественный гарнизон не струсил, не побежал, и весь полёг под ударами норвежцев.

– Теперь по молу, прямо в город!

– За мной, храброе воинство!

Оскальзываясь в лужах крови, спотыкаясь о тела убитых, они подбежали к воротам. Там уже орудовали, высадившиеся с кораблей венецианцы, пытавшиеся пробить их.

– Эй, слабаки, отошли все! – проревел Даг сын Эйлива, расталкивая немощных венецианцев, и подхватив большое бревно, стал крушить ворота.

Они не выдержали, поддались напору, и радостные норвежцы ворвались в город.

Но тут вдруг, зазвучали трубы, а по улицам помчались глашатаи.

– Остановитесь! Всё кончено! Город взят!

– Как это? Эй, конунг, что происходит?

Сигурд сын Храни, со своими воинами, в поисках богатой добычи двинулся было в самую богатую часть города, но путь ему преградил отряд рыцарей, и выстроившиеся за ними копейщики и арбалетчики.

– Стоять! – закричал самый главный из рыцарей. – Стоять! Это говорю я, Евстахий де Гранье (Евстахий I де Гранье (1071–1123 гг), участник Первого крестового похода, сеньор Цезареи, с 1110 года граф Сидона, с 1123 года коннетабль Иерусалимского королевства) милостью Божьей и моего сюзерена короля Балдуина, назначенный графом Сидона!

Продержавшись в осаде 47 дней (Осада Сидона – 19 октября-5 декабря 1110 г), город капитулировал. Оставшиеся в живых, самые богатые, лучшие жители города, послали к королю Балдуину своих парламентеров и попросили о почётных условиях сдачи – в обмен на выплату большой суммы золотом, всем жителям будет позволено уйти из города со своим имуществом.

Балдуин торопился, египтяне тревожили южные владения его королевства, и он быстро согласился на эти условия.

Не понимая, что происходит, смотрели норвежцы, как уходят из города язычники-мусульмане, нагруженные богатым добром.

И снова тот же вопрос:

– Эй, конунг, что происходит?

Спросил Халлкель Сутулый, сурово, с призрением смотревший на Сигурда. А за Халлькелем, виднелись вечно недовольные Инги, Свейн сын Хримхильда и Кнут сын Свейна.

Сигурд огляделся. Тоже недоумение, виднелось на лицах, в глазах и всех остальных воинов. Да и сам он, тоже ничего не понимал, был зол и раздосован.

Под взглядами своих викингов, он подошёл к королю Иерусалима.

– Эй, конунг Бальдвин, где плата за нашу доблесть, за смерть наших воинов, плата раненным и искалеченным?

Балдуин посмотрел на него, как на досадное недоразумение, а отряды Рейнольда де Бриана, Евстахия де Гранье, Пьера де Ланса, уже обходили, решивших проявить недовольство норвежцев.

Когда окружение было окончено, Балдуин напустил на себя напыщенный вид, и словно отец провинившегося ребёнка, сурово отчитал:

– Мы все воины Господа, король Сигурд, и эта оказанная нам честь, и есть наша плата, наша награда! Мы сражаемся не за золото, а в во Славу Господню!

Зароптали, зашевелились норвежцы! Залязгало оружие, поднялись щиты! От такой несправедливости, они все, единым порывом были готовы идти в неравную битву! Лучше смерть в бою, чем терпеть обман!

Но вперёд протиснулся Бернард.

– Ты искал конунг, искупления грехов? Ты их, искупил! Чего ты ещё хочешь? Опять грешить, проливать христианскую кровь? Тогда Эрмесинда, снова отвернётся от тебя!

– Не смей! – прокричал Сигурд. – Не смей порочить ЕЁ имя! Ведь это ты, разлучил меня с ней!

Повисла жуткая звенящая тишина, ожидания кровавого боя.

Внезапно, Сигурд переменил решение.

– Гуньяр! Корабли готовы? Мы уходим!

И подойдя к своим норвежцам, тихо, как-то виновато произнёс:

– Большая свинья, всегда маленького поросёнка задавит.

Викинги осмотрели вчерашних союзников, с которыми вместе проливали кровь, а ныне ставших врагами, и вынуждены были согласиться с конунгом.

Подошёл Жерар Благословенный, как всегда тихий, почтенный и вежливый.

– Не волнуйся король Сигурд, мы позаботимся и обережём ваших больных и увечных. В нашем госпитале, им будет оказан должный уход.

Недавно рукоположенный в сан священника Бернард, мечтал о тихом приходе или службе при храме Господнем в Иерусалиме, но его подозвал к себе патриарх Гиббелин Арлський.

– Паства твоя, дика и необузданна есть! Грешники они, покусившиеся на достояние Господне, едва мечи не поднявшие на помазанника Божьего короля Иерусалимского, Защитника Гроба Господнего и Святой Земли! Есть среди них и скрытые, мерзкие язычники, только для видимости носящие крест. Ты должен вернуться в северные земли, нести туда Слово Божье, прославлять и насаждать там веру Христову, нести Свет и Истину этим заблудшим овцам, погрязшим в грехе, и всем остальным язычникам, отвергающим Сына Божьего Иисуса Христа! Вот возьми, передашь королю Сигурду. Это часть Животворящего Креста, на котором был распят Христос! Величайшая Святыня Христианства! Пусть она послужит к вящей славе Божьей на землях языческих!

После злобной вспышки Сигурда, Бернард возвращался к норвежцам, ожидая смерти, гибели мученика, готов был пострадать за веру Христову, но его приняли без лишних расспросов и слов, и дали место на корабле Финна сына Скофти. Никто на него не смотрел, никто ничего не говорил, когда он на корме соорудил маленькую молельню и бережно поставил там раку со щепкой от Животворящего Креста. Он надеялся, он ожидал, что викинги-паломники потянутся к Святыне, будут истово молиться и прославлять Христа, понесут свои дары, но никому до него не было дела.

И перед самым отплытием из Сидона, к ним обратился один рыцарь.

– Я, Гуго де Пейн! (Гуго де Пейн (1070–1136 гг), примерно с 1119 года основатель и первый Великий магистр ордена тамплиеров) Мы, с моими братьями во Христе, намерены создать здесь, на Святой Земле, Орден бедных рыцарей, для защиты Храма и Гроба Господнего, от всех неверных и нечестивых! Есть ли среди вас те, кто готов послужить делу Божьему во славу Христа!

Они долго переваривали услышанное, сильное отличаясь по характеру и темпераменту от уроженца Шампани Гуго де Пейна. Желающих остаться в Святой Земле среди них не было, и они переглядывались, толкая один другого локтями, пока раздвинув стоящих впереди, не вышел Айнис Холодный.

– Я готов послужить, делу Христову! Я, остаюсь! Конунг, ты позволишь мне?

– Ты свободный человек Айнис, и волен, в своём выборе.

Айнис Холодный поклонился всей дружине, выслушал слова напутствия, пожелания доброй удачи, и красный от смущения, от такого внимания, встал рядом с Гуго де Пейном.

Халькелль Сутулый и Инги, переглянулись. Они так надеялись приручить Айниса, переманить на свою сторону, и по возвращении в Норвегию, через него и его сестру Айнису, управлять конунгом Сигурдом. А там, может уже, Айниса разродилась и сыном от конунга, и это тоже, можно будет использовать в своих целях.

Но Айнис спутал им все планы.

– Только безумец, будет в такую погоду, болтаться в море!

Разбуженный посреди ночи Великий дука Мариан Маврокатакалон, ворча, нехотя вылез из тёплой постели, злобно пнув ногой, всё ещё храпевшего под одеялом красивенького мальчика.

– Вставай, давай! Иди, буди архиепископа!

Но потом подумав, что хорошенький мальчик может понравиться любвеобильному архиепископу и приревновав, остановил его.

Старый, седоусый варяг Рогволд, прячась в тень, скрывал призрение, глядя на долгие сборы командующего флотом Византийской империи.

«Так ворог и в гавань войдёт, и город захватит, пока этот боров копошится».

Ураганный ветер срывал крыши с домов, секущий ливень бил в витражи окон, ночной небосвод озаряли частые вспышки молний, и гремели яростные громовые раскаты.

Пригибаясь под сильным ветром, под обрушивающимися с небес потоками воды, они поднялись на стену крепости, где в такую непогодь, ругаясь на чём свет стоит, уже занимал свои позиции гарнизон.

– Где они?

– А вон, у Дрянного мыса! По правую руку от маяка!

Стоя в двух шагах друг от друга, надо было кричать, чтобы быть услышанным за ветром и дождём.

Он долго вглядывались в темноту моря, где огромные волны катили свои валы с белыми барашками пены, и непрестанно приседал и крестился, шепча молитву, при грохоте грома и ударяющих вблизи молний.

Наконец он увидел их – примерно два десятка кораблей, раскачиваемых штормом на вздымающихся волнах.

– Истинные безумцы! Да спасёт Господь их души! Если они подойдут ещё немного, то их разобьёт о камни, – прокричал Великий дука.

– Я думаю, так оно и будет! – прокричал в ответ Рогволд.

– Так какого тогда ты, поднял меня с кровати?! Стой здесь сам, и следи за ними! Буди меня, если что-то измениться!

Быстро развернувшись, промокший до нитки Великий дука, побежал вниз, под защиту стен и крыши.

Архиепископ Кипра Николай Музалон (Николай IV Музалон (ум. 1152 г), византийский церковный деятель, занимал должность архиепископа Кипра в 1100–1110 гг, с декабрь 1147 г. – по весну 1152 г. патриарх Константинопольский), не захотел выходить под ветер и дождь, и дожидался Великого дуку под портиком церкви Святого Лазаря.

– Что там?

– Да какие-то полоумные безумцы в штормящем море, и Рогволд, зря поднял тревогу. Когда их разобьёт о скалы, стихнет шторм, тогда и пойдём, посмотрим, кто они, и чего болтались у наших берегов.

Мариана Маврокатакалона ждала тёплая постель, хорошенькие мальчики под боком, и он в предвкушении торопился, но Николай Музалон остановил его.

Он проворовался, залез в казну более, чем это было дозволено, присваивая львиную долю собранных на Кипре налогов и церковных сборов, и это дошло до сурового императора Алексея Комнина. Ходили слухи, что его собираются сместить и что ждёт его, в лучшем случае опала. И архиепископ, стараясь удержаться на плаву, искал себе союзников, и именно для этого он и прибыл из Лефкотеона (Лефкотеон – ныне Никосия, столица Кипра) в Китион (Китион – ныне Ларнака, третий по величине город на Кипре).

– Послушай, патрикий… Ты вхож к базилевсу, не мог бы ты, замолвить перед ним за меня словечко?! О-о-о, я в долгу не останусь, и щедро отблагодарю тебя!

Получивший от жизни многое, уже как-то и пресытившийся ею, Великий дука с сожалением посмотрел на церковника, ничего на это не ответил, и побежал в свои покои.

А старый Рогволд остался. Он поплотнее закутался в мокрый шерстяной плащ, укрылся за углом стены от пронизывающего ветра, и с настороженным любопытством следил за манёврами неизвестных кораблей.

– Нас несёт на камни!

– Навались! – и Сигурд вцепился в рулевое весло, вместе со всеми пытаясь повернуть корабль, терзаемый ветром и волнами.

Едва не свалившись за борт, подполз Орм Кюрлинг.

– Конунг, вода всё пребывает!

Сигурд и сам знал, что корабль всё больше и больше оседает в воду.

В свете сверкающих молний, было видно, что на драккарах опытного Эсмунда Датчанина ставят паруса.

– Они рискуют и хотят войти в залив!

За ними тянулся и драккар Финна сына Скофти.

– Поднимайте парус! – отдал приказ конунг.

Да другого выхода и не было, необходимо было рисковать, и идти между двумя скалами, где особо сурово бушевали волны, к незнакомому берегу, в безопасность залива.

На кораблях Сигурда сына Храни и Дага сына Эйлива, поняли все действия конунга и пошли за ним.

Рогволд встрепенулся, прогоняя дремоту и пробирающий холод, увидев, на какой отчаянный шаг пошли незнакомые корабли.

«Удастся им или не удастся?» И тут, его ещё достаточно зоркие глаза, разглядели и такие знакомые, родные очертания кораблей. «Неужели?!..» Он замер, даже забыв послать гонца к Великому дуке. «Правее держи, правее! Прижимайся ближе к скале, не бойся! Вот, а теперь выравнивай рули и прямо!» – шепотом давал он советы невидимым и незнакомым ему кормчим.

Только когда все драккары, а то, что это именно драккары, Рогволд более не сомневался, без потерь втянулись в гавань и прибившись поближе к берегу закачались на волнах, он очнулся, и послал одного из своих людей за Марианом Маврокатакалоном.

«Только викинги, истинные сыны Севера, отважились бы на такое! Только они одни, и способны на такое!»

…– Мы паломники, идём из Святой Земли, где храбро бились с язычниками во славу Христа.

Дождь не стихал, а Великий дука, толстый, надменный, старающийся напустить на себя ещё больше важности и придать лицу более подобающий суровый вид, тем не менее долго, с нескрываемым любопытством, оглядывал невиданные корабли чужаков. Он помнил, что видел их весной прошлого года, когда они шли к Яффе, и тогда их было значительно больше. Но то было давно, расстояние между ними было не близкое, и он не смог достаточно хорошо рассмотреть их. А вот теперь, по повелению Божьему, они в его власти! Камнемётные машины были готовы к бою, гарнизон крепости на местах, на стенах застыли в напряжении лучники, да и его корабли, готовы были по одному его слову ринуться на чужаков!

Но помнил он и приказ императора – привлекать, переманивать на службу империи, как можно больше латинян. И не стал он уничтожать чужаков, не посмел присвоить себе их корабли и имущество, а решил отправить весть в Константинополь, а потом уж поступить так, как повелит базилевс.

Заинтересованно разглядывал он и очень молодого их предводителя, дрожащего на ветру от холода в промокшей одежде, хмурого и мрачного, которого латинский поп представил как какого-то там короля какой-то далёкой земли. И огромного одноглазого великана, с пренебрежением глядящего вокруг, и стройного мальчишку, красоту которого портил шрам на лице.

Орм Кюрлинг склонился к Сигурду и прошептал:

– Чегой-то этот боров, нас так разглядывает? Ишь, щёки как надул!

– Наверно хочет тебя трахнуть! Я слышал, ромеи это полюбляют! – весело, в шутку прошептал Даг сын Эйлива, даже не догадываясь, что прав.

– Мы христиане, верные слуги Господни, а он нас учит, оказывать помощь ближнему, каждому, попавшему в беду.

Им выделили место для лагеря, но не в самой крепости или в городе, а возле бедной рыбацкой деревушки, в досягаемости стрел лучников с городской стены. Дали припасы, и всё необходимое для починки кораблей.

Рогволд, с любовью и нежностью оглаживал борт драккара, скрывая в своих длинных, седых усах улыбку смущения и слушал песню Орма Кюрлинга о взятии Сидона:

Пять десятков кораблей, из них почти половина – грозные и могучие дромоны, сопровождали драккары.

– С почётом провожают! – смеялись викинги.

– Они нас боятся, – сказал Рогволд.

Дабы не ударить в грязь лицом, надо было появиться в Миклагарде так!.. Долго решали, советовались, спорили… Очень часто им встречались купеческие караваны, они проплывали мимо богатых, густозаселённых земель и пока сошлись на одном – надо на драккарах поставить паруса из чистого шёлка, чтобы все видели – плывут не какие-то там заморские оборванцы, а богатые и состоятельные люди.

Прошли пролив Дарданеллы.

– Скоро, покажется Константинополь! – вызывая у викингов восторг, кричал Рогволд.

Но Сигурд приказал пристать где-то к берегу, чтобы привести корабли в надлежащий вид, и до конца додумать, возникшую у него мысль.

Когда всё было сделано, Сигурд сказал командиру сопровождающих их византийский кораблей:

– Передай своему императору, что мы придём к нему, через два дня, ровно в полдень, пусть встречает нас!

На подобную самоуверенность византийский капитан улыбнулся, но всё же послал в Константинополь быструю галеру. Ведь ему был дан приказ – оказывать всяческое содействие этим диковинным чужакам.

Неожиданно для всей византийской знати, в назначенный день и час, император Алексей Комнин, в окружении большой свиты, поднялся на стену Большого дворца (Большой дворец – был главной резиденцией императоров Византии с 330 по 1081 гг), ожидая прибытия гостей. Придворные шепотком переговаривались, дивясь причудам императора.

Ровно в полдень, на горизонте показался корабль.

Все драккары норвежцев, шли за кораблём конунга, на носу которого сияла ярко начищенная голова дракона. И шли они так, строго держась за ним, равномерно поднимая и опуская вёсла, что со стены дворца казалось – идёт один корабль.

Сигурд стоял на носу, зорко следя за слаженностью своих людей, довольный тем, что ему пока удаётся произвести должный эффект и впечатление.

Когда они подошли ещё ближе, и на стене дворца уже можно было разглядеть пышно разодетых встречающих, Сигурд махнул рукой, и тотчас все драккары, дружно и враз, стали расходиться в стороны, равняясь с кораблём конунга. И шли они, убрав вёсла, так близко борт к борту, что теперь перед изумлёнными такими умениями и выучкой византийцами, выросла стена парусов из золотистого шёлка.

Раздались сначала тихие и редкие, потом всё более громкие слова восхищения. Алексей Комнин, удовлетворённо улыбаясь, стал спускаться со стены. Пора было оказать гостям достойный приём.

Для них открыли Золотые ворота (Золотые ворота – парадные, южные ворота Константинополя), все улицы города, по которым они, изумлённые красотой проходили, были устланы коврами, византийцы бросали им под ноги цветы, гремела музыка и раздавались оглушительные приветственные крики.

– Смотрите, въезжайте в город горделиво! Делайте вид, словно не видите ничего нового для себя! – ещё у кораблей сказал Сигурд своим людям, волнуясь, чтобы они не ударили в грязь лицом. Но их восторг, восхищение и оторопь, скрыть было невозможно.

И Сигурд конунг, с седла подведённого ему великолепного коня, хмуро поглядывал на своё воинство.

Их с почётом провели до Лактьярнира (Лактьярнир – так в сагах, и к сожалению, мне не удалось найти объяснение этому слову), где находился один из самых роскошных дворцов императора.

Император Алексей Комнин принял короля Норвегии в великолепнейшем Влахернском дворце.

Скрывая все свои чувства, Сигурд разглядывал старого императора (Алексею Комнину в 1111 году 55 лет) Великой империи. Императора, имя которого гремело, и было даже известно и у них, в далёкой Норвегии. И он видел – действительно истинный Император, Повелитель, Могучий Вождь, сидит перед ним! Даже, несмотря на его старость, морщины, и грузное тело.

А Комнин для норвежцев, уже посетивших многие страны, распорядился сделать то, что они никогда не видывали, и нигде более не увидят – устроить большие, многодневные игры на Ипподроме.

Величественное, грандиозное сооружение! Сто тысячная толпа зрителей, шумящих, галдящих, кричащих! Гонки запряжённых четвёрками лошадей колесниц! В почётной ложе сам император, а рядом с ним, удостоенный большой чести, Сигурд, конунг Норвегии!

Да, такого викинги ещё не видели, и прямо кипели от восторга!

Рогволд склонился к Сигурду, и перекрикивая шум, говорил:

– А стоят эти игрища!.. Ай-ай-ай! Шесть скиппундов (Скиппунд, или шиппунд, старинная скандинавская мера веса, равная 159 кг) золота! Вон, конунг, видишь, состязаются голубые и зелёные партии. Одна из них, принадлежит жене императора, вона она, в своей ложе, императрица Ирина! А вторая партия, сражается за самого императора. И ромеи верят, что если на гонках победит партия императора, то ему будет сопутствовать удача и успех во всех делах.

После игрищ Алексей Комнин щедро одарил всех норвежцев, и они, промотавшие на Сицилии все захваченные на Балеарских островах несметные богатства, поизносившись и окончательно поистратившись на Святой Земле, защеголяли в шелках и в новой одежде, хвастались друг перед другом новыми доспехами и оружием. Завелось у них и серебро, и золото, и Константинополь распахнул перед ними ворота различных удовольствий.

Зачастили к ним в Лактьярнир, и воины из Варяжской стражи (Варяжская стража – наёмники с севера, служившие Византии с X по XIV вв. Участвовали в войнах, которые вела империя, и служили в качестве придворной стражи. Были отборным отрядом, славившимся своей верностью) императора, ярко и красочно расписывая свою службу, какое они щедрое жалованье получают и берут богатую добычу в походах.

– Не служба, а мёд! Едим на золоте, спим на шелках, а жалованья нам отсыпают полными пригоршнями, трать не хочу, живи в своё удовольствие!

Сигурд, не видя подвоха, благоволил варягам, ведь его, особо почитаемый им прадед Гаральд Суровый, служил в страже и был даже предводителем её. Он расспрашивал о Гаральде седоусых ветеранов, и те охотно рассказывали конунгу саги и легенды о его прадеде.

И вот настал день, когда к конунгу пришёл Сигурд сын Храни.

– Мы тут это…Вот какое дело… – отважный в битве, буйный во хмелю, Сигурд сын Храни не умел долго и красочно говорить. – Решили мы…значит… К грекам…на службу…пойти…

Когда Сигурд конунг узнал, сколько людей решило остаться в Византии, он долго стоял, понуро опустив голову, кусая от бессилия губы. Почти все…

Надо было торопиться с отъездом, пока не разбежались и последние, и купцам были проданы драккары, оставшиеся без людей.

Но тут, радушие и благожелательство императора, сменилось хищной волей Великого самодержца.

Первую тревожную весть принёс Рогволд.

– Ромеи не пустят нас в Русское море. Потому что император, боится как бы мы по пути, не напали на его владения, ну там, Синоп, Трапезунд, и другие. Это мне сказали по секрету, мои друзья во дворце.

Сигурду это было только на руку, ведь он и не собирался возвращаться домой через Русь.

Вторая тревога забилась в сердце, когда они, тепло распрощавшись с императором, намеревались выйти в море, но путь им преградил византийский флот.

Прибыл посланник императора.

– Базилевс, да продлит Господь его дни, говорит: зачем вам возвращаться кружным путём через моря, где подстерегают опасности – бури, противные ветра, встречи с врагами? Он предлагает, купить все ваши оставшиеся корабли, и обещает снабдить вас мулами и лошадьми для пути по суше. Также он обещает, проводить вас до границ империи, выделив войско, для помощи и охраны.

Что делать? Прорываться? Без толку! Шансов никаких. Они все сгинут здесь, ведь у него осталось всего десять кораблей…

– Яма полная змей! – шептал Сигурд.

Он не знал, о натянуто-враждебных отношениях между Византией и нормандцами с Сицилии, Южной Италии, Антиохии. Не знал, что Алексей Комнин опасается, как бы норвежцы не усилили его врагов.

Всякое может быть, рассуждал император. Может норвежцы только для вида собираются плыть домой, а там примкнут к нормандцам…

Решение давалось Сигурду долго, с трудом, с мучениями и болью.

Взахлёб, горько рыдал Гуньяр сын Энунда, расставаясь с драккарами, плакали и все остальные викинги, всегда относившиеся к кораблю с почётом, как к родному дому, родимому очагу. Но не смог преодолеть себя Эсмунд Датчанин, и он подошёл к конунгу.

– Я бы пошёл с тобой на Сицилию, или бы вернулся домой… Но без драккаров… Бросать их… Они моя любовь, и я ни дня не проживу без них, и не могу их бросить! Придётся мне остаться у греков и послужить им. Надеюсь, у них найдётся для меня местечко.

Сигурд нашёл в себе силы выдавить нужные слова:

– Такой смелый и опытный мореход как ты, Эсмунд, быстро завоюет почёт и уважение у ромеев! Я уверен в этом! Удачи тебе, Эсмунд Датчанин!

– И тебе удачного пути, конунг Сигурд! Рад был служить, в твоей дружине!

С уходом и Эсмунда Датчанина, у Сигурда осталось всего 150 человек. Вот имена некоторых из них: Даг сын Эйлива, Орм Кюрлинг, Рогволд, Финн сын Скофти, Тогви Знахарь, Тойво Охотник, Халлкель Сутулый, Инги, Гуньяр сын Энунда, Эйнар сын Скупи, Торир Короткий Плащ, Халльдор Болтун, Свейн сын Хримхильд, его сын Кнут, и конечно же Бернард, как то потерявшийся в ненавистном ему Константинополе.

За долгие дни пути Сигурд попривык, пообтёрся в седле, и теперь ему даже стала нравиться езда верхом. Он часто покидал остатки своего воинства, и умчавшись далеко-далеко, в заливные луга или густой лес, слазил с седла, и упав на землю, предавался своим горестным думам, вспоминал Эрмесинду, свою утраченную любовь, горевал о порушенном счастье, и часто, пока никто не видит, плакал…

Но как только они достаточно далеко удалились от Константинополя и пошли через принадлежащие Византии земли Болгарии, то им всегда теперь надо было быть настороже. На ночёвках спали они в полглаза, не снимая доспехов и не выпуская из рук оружия, огородившись телегами и выставив крепкую стражу. А всё дело было в том, что они уже не раз замечали, какие хищные, жадные, алчные взгляды бросают на их большой обоз, сопровождающие их катафракты (Катафракты – тяжеловооруженные конные воины в армии Византийской империи) и нанятые империей на службу кочевники-печенеги (Печенеги – союз тюркоязычных племён, сложившийся предположительно в VIII–IX веках. В 1091 г. союз племён разгромлен объединённым византийско-половецким войском)

– Вот, суки! Так и зыркают, так и зыркают! – ругался Даг сын Эйлива.

– К ним в любой момент может подойти подкрепление! И тогда они, нападут! – говорил Орм Кюрлинг.

– Не думаю, – отвечал на это Рогволд. – Им вряд ли захочется с кем-то делиться.

И действительно, их вели по безлюдным местам, обходя крупные города, где стояли гарнизоны византийцев.

Командир катафрактов патрикий Карапентос, часто наведывался в их лагерь, пытался завязать дружбу хоть с кем-то из викингов, кружился вокруг гружённых золотом мулов (золото было получено норвежцами как плата за их драккары), раз за разом пересчитывая их.

– Кто поддасться на уговоры этого хитрого лиса, кто надумает предать своего конунга, убью того на хрен! – рычал Даг сын Эйлива викингам, особенно поглядывая в сторону Халлькеля Сутулого и Инги.

И пока угрозы Дага действовали, у патрикия не было ни единого шанса пробраться в лагерь норвежцев и завладеть богатствами.

Но ясно было и то, что как только они покинут пределы империи, катафракты и печенеги нападут на них.

– Надо что-то делать, конунг! – на одном из привалом сказал Даг, сам пройдя и проверя посты.

– Я знаю что делать. Рогволд посоветовал мне, – ответил Сигурд, уловив ревностный взгляд, кинутый Дагом на старого варяга.

Когда они подошли к Дунаю, за которым заканчивались владения Византии, Сигурд подозвал Карапентоса.

– Всё, можете уходить. Дальше мы пойдём сами.

– Но…но… Базилевс приказал… Но, как же это… мне велено… – заблеял растерявшийся патрикий.

Тем временем норвежцы, под командованием Дага сына Эйлива, огородив переправу телегами и заняв за ними оборону, начали переправлять мулов с золотом на тот берег.

– Как же это… – патрикий кусал губы, скрипел зубами, дрожал, видя как добыча уходит у него из-под носа.

Перправив весь ценный груз, начали уходить и викинги Дага, а оборону на этом берегу Дуная занял отряд Сигурда.

Только когда Даг, выстроив телеги, был готов к возможной атаке, Сигурд, весело глядя, как беснуется Карапентос, как носятся печенеги, как они, пытаются решить, как поступить, быстро погрузил свой отряд на плоты и переправился через Дунай, где соединился Дагом.

Видно было, как на том берегу широкого Дуная, византийцы всё ещё прибывают в расстеряности. Печенеги было сунулись вплавь через реку, но несколько пущенных лучниками Тойво Охотника стрел, охладили их пыл и заставили повернуть обратно.

А потом в лагере норвежцев, до хрипоты спорили Сигурд конунг и Даг сын Эйлива, кому из них оставаться и сдерживать византийцев, а кому уходить с обозом.

– Я конунг, и вправе приказывать и распоряжаться, кому уходить, а кому оставаться! Я, остаюсь, ты, уходишь!

– В том то и дело, что ты конунг! Конунг Норвегии! И не имеешь право рисковать! – проявлял не свойственную ему ранее мудрость Даг. – Остаюсь, я!

Спор разрешил подошедший Рогволд.

– Я хорошо знаю ромеев. Катафракты будут искать лодки и строить плоты, а печенеги ночью не воюют. По ихней вере, в ночной темноте, душа погибшего воина не сможет отыскать путь в загробный мир, и будет вечно скитаться, обречённая на проклятия. Значит, и они, ночью через реку не сунуться. А мы можем сделать вот что…

И глубокой, безлунной ночью, оставив на берегу ярко горевшие костры, норвежцы тихо сняли лагерь, и быстро пошли, стараясь как можно дальше уйти от Дуная.

– Я знаю эти земли! – горяча коня, крутился возле конунга Бернард. – Не был здесь, но знаю понаслышке. Их заселяют половцы (Половцы – кочевой тюркоязычный народ. В начале XI в. из Заволжья продвинулись в степи северного Причерноморья, вытеснив оттуда печенегов и торков. Затем пересекли Днепр дошли до низовий Дуная, таким образом заселив всю Великую Степь от Иртыша до Дуная), и они, ничем не лучше печенегов! И нам надо как можно быстрее, добраться до владений венгерского короля!

Их огромный обоз привекал внимание, оставлял чёткий след, и был лакомым куском для любого, кто обладал достаточной силой, либо дерзостью, чтобы напасть на 150 норвежцев. Но им удивительно повезло, и они без стычек и битв добрались до Венгрии.

– Господь, благоволит нам! – воскликнул Бернард.

И все викинги закивали головами. Не зря они проливали свою кровь во Славу Христа в далёких землях. Господь теперь на их стороне!

– Карапентоса не видно! – сообщил вернувшись, поотставший и наблюдающий за их следом Тойво Охотник.

– Не… Этот лис упрям, и так просто от нас не отстанет, – сказал Даг сын Эйлива, и все остальные согласились с ним.

Если бы не постоянное напряжение, то можно было бы и полюбоваться красотой раскрашенных цветами осени Трансильванских Альп, живописными речными долинами, буковыми лесами и пышными дубравами, стадам в изобилии водившейся дичи.

Им снова несказанно повезло – воевода Трансильвании (Трансильвания, была присоединена к Венгрии в 1003 году. Ныне, историческая область на северо-западе Румынии) оказался верным другом и соратником короля Венгрии, да и сам король Венгрии Коломан (Коломан, Кальман, Кальман Книжник – король Венгрии 1095–1116 гг) был порядочным человеком, и с должным почётом и пониманием отнёсся к паломникам возвращающимся из Святой Земли.

– Пока морозы не сковали Дунай, я дам вам корабли, чтобы вы смогли добраться до Германии, – сказал Коломан. – Дам провожатых и свою верительную грамоту.

Распрощавшись с королём Венгрии с тем и отплыли, впервые за долгое время отдыхая, любуясь живописными бергами Дуная, пуская слюни и хватаясь за оружие, проходя мимо богатых городов – Белграда, раскинувшихся на обеих берегах Буды и Пешта, Эстергома – столицы короля Венгрии, мимо города Пожонь (Пожонь – венгерское название Братиславы, ныне столицы Словакии, в 907 – 1918 гг, с небольшими перерывами, часть Венгрии), Вены. Но Сигурд сумел удержать в узде своё воинство.

Грести против течения было тяжело и викинги часто, чтобы размять мышцы и кости, садились за вёсла, сменяя утомлённых гребцов, и под их восхищёнными взглядами, под шутки и песни, дружно вспенивали воды Дуная.

Однажды, на холмистом берегу, показалась кавалькада всадников, внимательно рассматривающих корабли.

– Ставлю своё золотое обручье, что это Карапентос! – воскликнул зоркоглазый Тогви Знахарь.

– Вот, зараза! Прицепился, словно клещ! – ругнулся Даг сын Эйлива.

– Тойво! – прокричал Сигурд.

– Н-е-е…, – протянул старый лучник, – слишком далеко, не хочу хорошую стрелу зря тратить.

В начале зимы, расталкивая первый, ещё тонкий лёд, корабли пристали в порту города Регенсбург (Регенсбург – город в Германии, в земле Бавария, в те времена резиденция герцога и епископа Баварии).

Везения сыпались на них как из рога изобилия – в Регенсбурге они застали герцога Баварии Вельфа (Вельф – в роду Вельфов и в историю, он вошёл под именем Вельфа V Толстого, герцог Баварии в 1101–1120 гг), герцога Саксонии Лотаря (Лотарь – герцог Саксонии с 1106 г, король Германии с 1125 г, император Священной Римской империи с 1133 г) и епископа Вюрцбурга Эрлунга фон Кальва.

Пилигримы всегда были желанными гостями, тем более что их возглавлял король далёкой Норвегии, первый европейский монарх, ходивший в Святую Землю, воевавший там с язычниками во Славу Веры Христовой, теперь, возвращающийся обратно, и два германских герцога и епископ благосклонно приняли их.

В ожидании пока установиться хороший санный путь, они провели в Регенсбурге почти месяц, отпраздновали Рождество, и после торжественной литургии о даровании победы Христовому воинству, через земли Баварии, Швабии, Саксонии, пошли на север, к родным берегам Норвегии.

– Удача, сопутствует нам! – восклицали довольные викинги, относя её к своему конунгу.

Карапентос действительно вцепился крепко.

Скрываясь, загоняя коней, он мчался то по следу норвежцев, то шёл в стороне, то забегал вперёд и поджидал их. У него осталось всего два десятка человек, самых отчаянных, готовых идти за ним всюду, ради вожделенного богатства.

«Это золото… Я смогу купить доходную должность в Константинополе! Добиться власти! Добиться почёта и уважения!» – ночами грезил византийский патрикий.

Воинство надо было кормить, одевать, им надо было менять лошадей, и Карапентос, пользуясь добрым именем своего отца, широко известного торговца из Фессалоник, брал деньги взаймы у купцов и банкиров, а иногда они, промышляли грабежами и разбоем на дорогах. Он давно бы напал на норвежцев, и не пёр бы так далеко на север, но ему нужны были люди, надо было с кем-то поделиться тайной – какой груз везут норвежцы, но Карапентос не хотел рисковать.

– Нарвёшься на какого-нибудь козла, расскажешь ему всё, так он может и без нас обойтись, а то и без голов нас оставить, – говорил он своим людям, гася их недовольство.

Но надо было решаться…

Он нашёл, как ему казалось, подходящего человека – некоего германского рыцаря Валерана фон Нордтюринггау. Карапенотос не вдавался в обиды, не вникал в генеалогию этого могучего и злого на весь свет германца, которого родственники лишили наследства. Главное, что у Валерана было войско в сотню головорезов, и замок, в непролазных лесных дебрях и болотах, где можно было после набега укрыться и переждать.

Весна… Рассвет… В лесу защебетали ранние утренние пташки, радуясь восходящей заре, в реке плёскалась рыба, прекрасными красками розовело небо, а очертания смазывал лёгкий туман.

И ослабила настороженность ночная стража при наступлении нового дня, ожидая скорой смены, а у всех спящих в эти часы, был самый крепкий сон.

Первая стрела, тонко просвистев в воздухе, намертво сразила Финна сына Скофти. И рухнул наземь прославленный воин, проплывший через все моря и прошагавший через многие страны.

Ещё две стрелы, и упали двое дозорных. Только Орм Кюрлинг, краем глаза заметив что происходит, успел упасть на землю и закричать:

– К оружию! К оружию! К оружию!

Стрелы били выбегающих норвежцев. От горящих стрел начали гореть шатры и палатки. Едва Сигурд выскочил, как в его щит воткнулись две стрелы.

Справа встал Даг сын Эйлива, слева Рогволд, оба больше прикрывая своими щитами конунга.

– Все ко мне! В круг! Поднимайте щиты! – кричал Сигурд, но враг стрелял со всех сторон, и много викингов пало, прежде чем им удалось собраться вокруг конунга.

Взметнулись арканы, и всадники гикнув, потащили в стороны телеги, а в образовавшийся прорыв, сотрясая землю копытами, рванули рыцари Валерана фон Нордтюринггау.

С ужасным грохотом столкнулись рыцари и стена щитов викингов. Замелькали копья, засверкали мечи, жалобно заржали поверженные кони, закричали, захрипели, застонали люди.

Тогви Знахарь, укрывшись под телегой, волчком вертелся на земле, доставая врагов ударами копья.

До последнего бился Тойво Охотник, поражая врага стрелами, пока подбежавший германец, не разрубил ему голову. И погиб Тойво Охотник, и осиротели его двенадцать детей, в маленькой хижине на берегу реки Алта.

Рогволду копьё врага пробило живот, и пал старый варяг, так и не увидев родного Готланда, его песчанных дюн и шумящих на ветру исполинских сосен.

Сигурд заметил Карапентоса, и выскочив из строя, тяжёлым ударом разрубил щит, а острие его меча, прорубило рану на лице патрикия.

Карапентос в страхе отступил, кровь заливала ему лицо, но подоспел Валеран фон Нордтюринггау, и под его ударами, не устоял Сигурд конунг, и упал, заливаясь кровью из многочисленных ран. Германец уже поднял вверх свой меч, дабы добить норвежца, но ему под ноги, храбро бросился маленький, горбатый и хромой Гуньяр сын Энунда. И меч германца, надвое разрубил его.

Погиб Гуньяр сын Энунда, но ещё долго будут бороздить моря построенные им драккары, и люди всегда, добрым словом, будут поминать искусного кораблестроителя.

Окружив норвежцев, германцы и византийцы побежали к сваленным посреди лагеря сокровищам, но из мешков, где должно было быть полновесное, чистое золото, посыпались мелкие камни. Там, где должны были быть дорогостоящие и редкие специи, был песок. А там, где тюки шёлка – повыпадало на землю рваное тряпьё.

– И это, твои богатства?! – заревел Валеран фон Нордтюринггау, и снёс Карапентосу голову.

Но и сам не ушёл. На него набросился Даг сын Эйлива, двумя могучими ударами зарубив германца.

В бреду Сигурд видел ангельское, прекрасное и светлое женское лицо.

– Эрмесинда?… – пршептал он, но нет, это была не она. Сердце не отозвалось уже привычной болью, а потом не объяла его и теплота при воспоминании о Эрмесинде.

И снова не отходил от него Тогви Знахарь, сшивая иссеченное тело конунга, давал жаропонижающие настои, промывал и обрабатывал раны.

А Сигурд видел пред собою, лишь светящееся теплотой, нежностью и заботой, лицо девушки.

Когда он вышел из забытья и очнулся, то спросил:

– Где мы?…

Даг сын Эйлива, просияв и смахнув набежавшую слезу, прокричал:

– Хвала Небесам, ты выжил! Эй, Бернард, беги, оповести всех, что конунг Норвегии жив!

Сигурд, превозмогая боль, через силу улыбнулся.

– Хватит орать… Где мы?…

– В Слесвике (Слесвик – древнескандинавское название Шлезвига), в замке ярла Эйлива.

Конунг снова улыбнулся. Они, почти дома…

– Слышь, Даг… Я видел подле себя девушку…кто она?

– Это Мальмфрида (Мальмфрида – так в сагах, дочь русского князя Мстислава (Мстислав – сын Владимира Мономаха и английской принцессы Гиты (Гита – дочь последнего англосаксонского короля Гарольда II), Великий князь Киевский в 1125–1132 гг). Мальмфрида в русских летописях не упоминается, и даже не известно, её славянское имя, и не понятно её появление в Шлезвиге), дочь конунга руссов из Хольмгарда (Хольмгард – скандинавское название Новгорода). Она, не отходила от тебя, и ухаживала за тобой, помогая Тогви.

– Позови её… Я хочу…поблагодарить её…

Теперь настал черед усмехнуться Дагу.

– Ты сначала конунг, поведай воинству, куда подевались все наши богатства? Как так получилось, что германцы и ромеи остались ни с чем, и ушли, не добив нас?

Сигурд постарался рассмеяться, но скорчился-скривился от боли.

– Это Рогволд… мир его праху… посоветовал мне… Я отдал всё наше золото, купцам из Венеции… Они должны привезти его в Норвегию морем, следующей весной… Наше золото, а также товары Востока…ткани, шелка, специи, доспехи, оружие…и особенно, ты слышишь, Даг?… Особенно лошадей…таких, как мы видели в Йорсалахейме!.. Помнишь?… Мы будем разводить в Норвегии лошадей… создадим своё рыцарство… и тогда мы… с рыцарями как на Сицилии… как у конунга Бальдвина… Неужели… ты думал… что конунг Коломан и правитель Бюйараланда (Бюйараланд – древнескандинавское названии Баварии)… пропустили бы нас…если бы мы… действительно везли золото… Я сказал им правду… и они дали нам… пройти…

Сигурд переутомившись, потерял сознание, а Даг сын Эйлива, заботливо укрыв его бараньей шкурой, подивился мудрости конунга и хитрости покойного Рогволда, видимо изрядно поднаторовшего в разных уловках на службе у Византии.

Мальфрида ничем не была похожа на Эрмесинду – круглое, бледное лицо, немного вздёрнутый, курносый нос, сиящие лазурно-небесной голубизной большие глаза, пухлые алые губы, широкий, полноватый стан, и русые, тяжёлые, в руку толщиной косы.

Сигурд внимательно разглядывал девушку.

Если он и помышлял раньше, вернувшись в Норвегию построить новые корабли, собрать дружину и отправиться в Галицуланд разыскивать Эрмесинду, то теперь, он оставил эти мысли.

– Столько лет прошло, Господи! Столько лет!.. – шептали его губы.

Богатый конунг, возвращающийся из дальних и долгих странствий, для увеличения авторитета, должен быть женат. Лучше всего на чужестранке, дабы не усиливать никакой из кланов Норвегии. Ещё лучше, на девушке благородной крови. Сыграло свою роль и то, что Гаральд Суровый был женат на русской княжне, а Сигурд просто боготворил своего прадеда, старался во всём подражать ему, и…

Бернард обвенчал Сигурда и Мальмфриду в часовне замка ярла Эйлива (Как-то скальды в сагах опустили то, что Сигурд уже был женат на Бидмунье из Ирландии), а потом они пошли к Хедебю, столице Дании, где их давно уже поджидал король Нильс (Нильс – король Дании в 1104–1134 гг).

– Саги говорят, – протиснулся к конунгу Халльдор Болтун, – что твой предок Гаральд Суровый, когда-то ходил на Хедебю, и полностью сжёг этот город! (Гаральд Суровый сжёг Хедебю в 1050 году)

Сигурд ухмыльнулся, оглядывая мощный вал и высокие стены города.

Рассказов о походе, о Святой Земле, о Йорсалахейме, о Миклагарде, о битвах и сражениях, хватило больше чем на месяц. Король Дании и вся его свита, открыв от удивления и восхищения рты, слушали рассказы норвежцев. Лишь Маргарет, дочь короля Швеции Инги I, бывшая жена короля Норвегии Магнуса Голоногого, после гибели которого, вышла замуж за короля Дании Нильса, посматривала неодобрительно, зло и мстительно на Сигурда и всех остальных норвежцев.

Но король Дании Нильс, не пошёл на поводу у жены, не стал губить норвежцев и затевать с Норвегией новую войну, а дал им драккар, и проводил их. Тем более что норвежцы, оставили ему всех своих лошадей, быков, мулов, телеги, и щедро заплатили за драккар и за пребывание в Дании.

С Сигурдом в поход шло 5 тысяч воинов на 60 драккарах. Теперь их осталось меньше сотни, и они свободно разместились на одном корабле.

Затрубили в рог, подняли шёлковый парус, высоко взметнули знамя с гербом конунга, когда впереди показались родимые берега Викии.

Вышла на пристань встречать сына из далёкого похода, его мать Тора, злорадно поглядывая, как вокруг неё снова бегает и суетится норвежская знать, с готовностью, словно собака кость, ловящая каждое её слово, её взгляд, её жест.

Вышла и Айниса. Но увидев, что Сигурд вернулся не один, а с молодой женой, быстро пошла прочь и скрылась с глаз людских.

Сигурд поклонился родной земле, припав к ней губами. Испил родной, солёной воды фьорда, отломил кусок хлеба, пахнущего дымом уже позабытого домашнего очага, и сказал:

– Грех на судьбу жаловаться! Мы живы и здоровы! Мы вернулись! Слава Тебе Господи!

Норвежский Крестовый поход, последний поход викингов, окончился.

В 1115 году, в возрасте 16 лет, умер Олаф, самый младший из трёх королей Норвегии, и Эйстен и Сигурд стали править вдвоём. Вражды между ними не было, но и не было ни дружбы, ни доверия.

Не было и веселья… Однажды братья, собрались вместе на празднование Рождества, но в большом зале, висела настороженная тишина. Его люди, и люди Эйстена, с подозрением глядели друг на друга, и даже пиво не весилило их.

Разрядить обстановку решил Эйстен, и предложил:

– Эй, Сигурд, нам надо затеять какую-нибудь забаву, а то люди скучают!

– Делай что хочешь, но меня оставь в покое! – зло ответил, почти как всегда мрачный Сигурд.

– Э нет, так не пойдёт! Знаешь, древнюю игру, как люди за пиршественным столом, играли в сравнения? Я выбираю тебя, для сравнения со мной! Мы оба конунги, владения у нас равные, и различий между нами нет! Давай, начинай!

Сигурд нахмурился ещё больше и прошипел:

– А помнишь, что в детстве, я мог сломать тебе хребет, если бы захотел, хоть ты и был старше меня?

Эйстен побледнел от гнева, но ответил, сохраняя на лице улыбку:

– Я помню, что ты был неуклюж, и не мог играть ни в одну игру, где требовалась ловкость!

Сигурд распалялся всё больше.

– А помнишь, как мы с тобой плавали? Я мог бы потопить тебя, если бы захотел!

На что Эйстен ответил:

– Ерунда! Я мог проплыть не меньше тебя, и не хуже тебя нырял. А по льду я катался так, что ты никогда не мог меня обогнать! Ведь ты на льду, словно корова!

Зарычал сидевший рядом Даг сын Эйлива, и усмехнулся сидевший справа от Эйстена отец его жены Гутхорм сын Торира.

Сигурд отпил пиво, и сдерживая злость, крепко сжал руку Дага.

– Стрелять из лука, меня учил Тойво Охотник! Это более благородное и полезное занятие, чем катание на льду! А ты Эйстен, не натянешь моего лука, даже если упрешься в него ногами!

– Да, ты прав… Я не смогу натянуть твой лук, но из своего лука, в меткости я тебе не уступлю. И я гораздо порворнее тебя на лыжах, а это всегда у нас считалось, хорошим искусством.

– Для правителя страны, для того, кто должен повелевать, важно чтобы он выделялся, был сильнее, хорошо владел оружием!

– А я, все наши законы знаю лучше тебя!

– Возможно, что ты и искуснее меня в этом, но люди говорят, что часто ты не держишь своё слово и твоим обещаниям нельзя верить! А ещё люди говорят, что мой поход в заморские страны, делает мне честь как правителю! Что не было у нас в Норвегии, более славного похода! А ты, во время этого похода, сидел дома! Словно баба!

Люди шумели, люди кричали, поддерживая каждый своего конунга! Они разделись, став в противоположных концах зала, бряцали оружием, распаляясь всё больше, и ещё миг, ещё одно слово, и могло начаться страшное кровопролитие!

– Ну вот, – уже кричал и Эйстен, – ты и затронул моё самое больное место! Ха, да я бы и не начинал этого спора, если бы не знал, как тебе ответить! Но мои люди говорят, что я собрал и отправил тебя в поход, как свою сестру!

– Ну да, ну да… – Сигурд дрожал от ярости, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на брата. – Ты наверное слышал, как много битв было у меня… Тебе наверное о них рассказывали… И во всех битвах, я одержал победу! Я захватил много сокровищ, таких, которых ты и не видывал! Мне оказывали, самые высокие почести, самые знаменитые правители! Пока ты, сидел дома!

– Да, слышал я, что у тебя были какие-то там битвы, но нашей стране более полезно то, что сделал я! Я построил пять церквей, пристань у Агданеса, укрепления у Синхольмссунда, без крови присоединил к Норвегии земли Ямтланда (Ямтланд – ныне Емтланд, земля в северной Швеции) и во Славу Христа основал монастырь в Бьёргюне! Пока ты, где-то там, дьволу на забаву, губил наших людей!

Сигурд решил уйти, да и Эйстен уже раскаивался, что спор зашёл так далеко.

– Я переплыл Иордан, реку, в которой крестился Христос! А на том берегу этой реки, есть куст, и я завязал на нём узел и наложил на него заклятие – если ты не отправишься в поход подобный моему и не развяжешь этот узел, то тебя постигнет беда, – сказал Сигурд, всё же напоследок подстегнувший брата.

Но и Эйстен в долгу не остался.

– Не стану я развязывать узла, который ты мне завязал. У меня есть свой узел, который тебе было бы гораздо труднее развязать, когда ты, возвращаясь из своего похода, с горсткой людей, на одном корабле, и приплыл прямо в моё войско!

Это уже была прямая угроза, но до битвы дело не дошло. Братья и их люди разошлись в разные стороны.

Эйстен ещё успел построить корабельные верфи в Нидаросе, и умер в 1123 году. И давно в Норвегии, над гробом конунга, не стояло столько опечаленного народа, как над гробом Эйстена.

Сигурд стал править самостоятельно, и тотчас, по настоянию Бернарда, собрал большой поход против язычников Смоланда. (Смоланд – историческая провинция в южной Швеции, на берегу Балтийского моря) Одержав победу, Сигурд привёз большую добычу и много рабов.

Люди называли его Сигурд Йорсалахеймсий (Иерусалимский, хотя в истории он более известен как Сигурд Крестоносец), он был всенародно любим и популярен, люди гордились своим конунгом, но это был его единственный поход после возвращения из Святой Земли.

И основав епископство в городе Ставангр (Ныне Ставангер – город в Норвегии), он назначил епископом не престарелого Бернарда, а нормандца из Англии Рейнольда Винчестерского.

Также, он ввёл по всем своим владениям, церковную десятину.

Оставив богатую и торговую Викию, он перенёс свою столицу в город Конгхелле (Конгхелле – ныне город Кунгэльв в Швеции), как раз на границе с владениями Дании и Швеции, и многое сделал для его развития. Вскоре, Конхгелле превзошёл Викию и Нидарос, став самым людным и богатым городом в Норвегии.

– Здесь, сердце моих владений! – говорил Сигурд.

Наняв мастеров в русских землях, Сигурд, по образу и подобию виденного на Сицилии, в Святой Земле, в Византии, Венгрии и Германии, приказал построить в Конхгелле каменный замок.

Когда замок был готов, Сигурд велел построить в нём Церковь Христа, и торжественно перенёс сюда часть Животворящего Креста, подаренного ему в Святой Земле, поставил перед алтарём позолоченный, украшенный резьбой и финифитью престол, сделанный в Константинополе.

Правитель он был твёрдый и суровый, хорошо соблюдал законы, был щедр, могуществен и знаменит, при нём царил мир, народ благоденствовал и говорил:

– Время конунга Сигурда хорошо! Богато обильными урожаями и многими другими добрыми вещами!

Но если бы не его, начавшиеся часто повторяться припадки неудержимой, бешенной ярости! Тогда он крушил всё вокруг, и к нему заходил лишь Даг сын Эйлива, а за ним, стуча по полу деревянной ногой, Тогви Знахарь, с чашей успокоительного зелья в руках.

Случались у Сигурда и галлюцинации. Так однажды, после пира, ему приготовили баню. Но когда он мылся, ему показалось, что в воде рядом с ним плавает рыба.

– Рыба! Рыба! Смотрите, какая большая рыба!

Сигурд захохотал, а потом с ним случился припадок.

Он умер 26 марта 1130 года, в возрасте 40 лет. А перед смертью, он вспомнил старую сказку о Солнце и Луне, сказку, о крахе несбывших надежд, желаний и стремлений.

Наследников мужского пола он не оставил, и после его смерти, Норвегия, почти на 100 лет, погрузилась в кровавую череду междоусобных войн и смут.