Шаткий мир был нарушен, когда в Акру прибыло неистовое воинство папы римского Николая IV. (Николай IV – папа римский в 1288–1292 гг) Полторы тысячи наёмников из Северной Италии, нанятые папой, злые, дикие и голодные, быстро промотавшие всё, что им заплатили, с рвением и запалом истинных фанатиков, набросились на мусульман Акры.

– Убивайте всех!

– Всех неверных!

– Смерть еретикам! Смерть им! Смерть!

Кровавым вихрем они носились по узким улочкам Акры, убивая всех мусульман – тех сирийцев, что испокон века проживали в городе, тех, кто привёз из окрестных селений в город товары на продажу, тех, кого принимали за мусульман, или убивали тех христиан, кто заступался за мусульман или был слишком слаб, чтобы защитить себя. Особенно пострадал богатый торговый квартал, дома, где селились мусульманские купцы, их магазины и склады. Торговые республики – Венеция, Пиза, Генуя, Амальфи, имели в городе свои кварталы, и они тоже весьма пострадали от разгула наёмников.

К концу XIII века, здесь, в богатой и прекрасной Акре, собрались осколки былой славы и величия Иерусалимского королевства – короли и принцы, князья и графы, множество других знатных людей меньшего пошиба. Погрязшие в склоках и распрях, оскудевшие телесно и духовно, они, всё ещё кичась былым, важно расхаживали в своих золотых коронах по улицам Акры, ещё на что-то надеясь…

Великий магистр ордена тамплиеров Гийом де Боже, подошёл к узкой бойнице замка, выходящей на генуэзский квартал, и посмотрел вниз, на пожары и бесчинствующую толпу наёмников на улицах.

– Генуэзцы!.. Суки!.. Я бы этих тварей, и сам бы распял! Повесил бы всех, этих скотов!

Маршал ордена Пьер де Севри, подошёл к магистру и прошептал:

– Венецианцы, тоже начали переговоры с султаном Египта!

– Суки! – зло выхаркал Гийом де Боже.

Понятно, что теперь, после предательства Генуи и Венеции, заключивших торговые договоры с Египтом, султан Калаун аль-Мансур не нуждается более в Акре, как в торговом мосту между Востоком и Западом. Теперь следует, со дня на день, ожидать нападения египтян на город.

Без доклада вошёл молодой Гуго де Пейро, доверенное лицо, племянник старого друга и соратника Эмбера де Пейро, генерального надсмотрщика Ордена в Англии и Франции.

– Господин, к Вам пришли патриарх Иерусалимский Николай (Николай Анапс – носил титул патриарха Иерусалимского в 1288–1291 гг), Великий магистр Жан де Вильер (Жан де Вильер, Жан де Вилье – Великий магистр ордена госпитальеров в 1284/1285-1294 гг) и Пьеро Мастелли, глава венецианской общины города.

Гийом де Боже поморщился, жёлчь и горькая слюна переполнила его горло, и он зло сплюнул. Иерусалим уже более как 100 лет был потерян (Войска султана Египта Салах ад-Дина заняли Иерусалим в 1187 г ), с орденом госпитальеров их разделяла давняя вражда (Которая очень часто переходила в открытую войну), а отношение к продажным венецианцам, молящимся лишь прибыли и золоту…

Великий магистр тамплиеров снова сплюнул.

– Чего они хотят?

– Возмущаются, требуют прекратить бесчинства и грабежи на улицах, от которых страдают честные люди, – с усмешкой ответил Гуго де Пейро.

Великий магистр устало сел в кресло.

– Пригласи одного Жана де Вильера. Остальных, гони прочь.

Патриарх Николай Анапс надул губы, но за последние годы он так привык к обидам и унижениям, что не говоря ни слова, развернулся и пошёл прочь. Совсем другое дело, этот венецианский купчик Пьеро Мастелли, который кричал, ругался, рвался на приём к Великому магистру, но был толчками выставлен стражей из Тампля.

Звеня шпорами, в зал вошёл Жан де Вильер.

Эти двое, старые и опытные, много чего пережившие и испытавшие в жизни, долго глядели в глаза друг другу, понимая всё без слов – нападение на Акру, одного из последних оплотов христианства на Востоке, не за горами.

– Надо послать за помощью… Обратиться ко всем государям Европы. Ведь это, общее дело всех христиан! – первым нарушил молчание Жан де Вильер, сам зная, что его слова бесполезны. Но надежда ещё жила, ещё не умерла в его душе.

Гийом де Боже, зло отмахнулся.

– Уже посылали! Не раз! И что толку!

В прошлом году, когда под ударами египтян пал Триполи (Триполи – столица графства в 1105–1289 гг, ныне одноимённый город в Ливане), вся христианская Европа вроде бы пришла в ужас. На словах… Франция и Арагон, были более заинтересованы войной за Сицилию. В Священной Римской империи, после смерти в 1250 году Фридриха II Гогенштауфена (Фридрих II Гогенштауфен (1194–1250), король Германии с 1212 г, император с 1220 г, король Сицилии в 1197–1212 гг и с 1217 г), не было императора, а была лишь вражда и смута.

– Вон, папа, прислал нам воинов Христовых!.. Святых вершителей деяний Божьих! Слышишь, как они горят религиозным рвением, и режут всех мусульман?!

Жан де Вильер, усмехнулся в ответ на колкости де Боже, и перекосилось его лицо, обезображенное багровым шрамом.

– Как бы то ни было, надо остановить их! Нам надо навести порядок в городе! Нам, перед лицом нависшей угрозы, просто необходим порядок и дисциплина!

Гийом де Боже склонил голову, соглашаясь с Великим магистром госпитальеров.

– Высылай на улицы своих рыцарей, я пошлю своих, пусть загонят этих тварей, обратно в казармы! Зачинщиков, и наиболее буйных из этих скотов, в темницу!

Жан де Вильер послал на улицы Акры сильный отряд под командованием маршала ордена Метью де Клермона, а Гийом де Боже – рыцарей Тевтонского ордена во главе с Великим магистром Бурхардом фон Шванденом.

Они не ошиблись – султан Египта Калаун выгодно использовал предлог – избиение мусульман в Акре, и потребовал наказать виновных.

И лазутчики доносили, что Египет усиленно готовиться к войне – собирается огромная армия и быстро строятся осадные машины. Куда эта армия направиться, никто не сомневался – на Акру, и все ощущали, сгущающиеся грозовые тучи.

– Мы не можем губить христиан, в угоду язычникам! – гнусавым голосом верещал папский легат, архиепископ Тира (Тир – один из древнейших торговых городов, захвачен крестоносцами в 1124 году, ныне город Сур в Ливане) Бернар.

Патриарх Иерусалимский Николай Анапс, кивком головы поддержал своего собрата-церковника, и сказал:

– Это воины Его Святейшества папы римского, они сражаются под освящённым самим папой знаменем Святого Петра, и находятся, под его покровительством и защитой! Только сам Его Святейшество, может судить и наказывать своих воинов, может быть и виновных, в праведном наказании язычников и мусульман!

– Вряд ли султана Египта, удовлетворит такой ответ, – сморщившись от пафоса церковников, ответил Гийом де Боже.

– Плевать! Плевать нам, на языческого султана! С нами Христос, и он не допустит погибели, истинных и верных детей своих!

До боли сжав кулаки, де Боже, с шипением выпустил сквозь крепко стиснутые зубы, клокотавшую в груди ярость.

Снова пришли дурные вести – король Арагона и Сицилии Хайме II, заключил с султаном Египта военный союз. Теперь на помощь Сицилии, рассчитывать не приходилось. А эти кретины, ничего не видят, дальше своего носа! Господи, какие же они!..

– Тогда, мы можем казнить преступников, сидящих в тюрьме, но сказать султану Египта, что казнили зачинщиков, виновных в убийствах мусульман, – хоть как-то пытаясь отстрочить погибель, сказал Великий магистр ордена тамплиеров.

Но на дабы встал весь городской совет.

– Я против любого пролития христианской крови в угоду язычникам! – распетушился архиепископ Бернар, и скрывая собственный страх, посмотрел на патриарха, ища в нём поддержки.

– Я тоже! – вставая со своего места, трясясь своей тщедушной фигурой, громко заявил Николай Анапс. Ведь ему так редко выпадал шанс, одержать превосходство над заносчивым тамплиером.

На стороне священников были и сенешаль Иерусалима Жан I де Грайи, и барон де Сюлли, и венецианец Никколо Тьеполо.

Барон де Сюлли, собственно и командовал папскими наёмниками, творившими беспорядки в Акре, а венецианцу Никколо Тьеполо, командовавшему 20 галерами, по понятным причинам не было особого доверия.

К де Боже склонился де Вильер, и тихо прошептал:

– Ты сам понимаешь, что на счету каждый, кто способен держать в руках оружие. Мы действительно, не можем казнить христиан, по требованию султана. Войну этим, не остановишь…

Неожиданно для самого себя, Гийом де Боже понял, что единственный его друг и союзник сейчас, всё понимающий и осознающий, это бывший враг – Великий магистр госпитальеров Жан де Вильер.

Тамплиер вопросительно посмотрел на госпитальера, ища помощи, совета и поддержки.

Де Вильер откликнулся и сказал:

– Надо написать султану письмо, послать к нему посольство, хоть как-то, но тянуть, тянуть время! Я всё ещё надеюсь, на помощь христианских государей!

Гийом де Боже, кусая губы и ломая пальцы, долго раздумывал, а потом, может быть впервые в истории двух орденов, пожал госпитальеру руку.

– Рад за тебя, Жан де Вильер! Рад, что твоя Вера, ещё не умерла! Мы так и поступим! Напишем Калауну письмо, пошлём послов, и будем ждать!

А потом тихо, для самого себя и Жана де Вильера, прошептал:

– И готовиться к смерти!

Но султан Египта Калаун аль-Мансур, твёрдо решил покончить со всеми христианами в своих владениях. Он потребовал, за голову каждого жителя Акры выкуп, по одному золотому цехину (Цехин – золотая монета чеканившаяся в Венеции с 1284 года, по современным меркам равная примерно 3,5 гр. серебра, из чистейшего золота, соответствующего 980-й пробе).

Понятно что в Акре, отвергли это вымогательство султана, ещё не зная что он уже собрал совет всех лучших мужей и высших религиозных деятелей своего государства, для придания одобрения своему походу против христиан, и получил полную поддержку своим действиям.

– Я клянусь, что не опущу оружия, не выпущу меча из своих рук, пока с НАШЕЙ ЗЕМЛИ, не будет изгнан последний христианин!

Ему было 68 лет (Калаун аль-Мансур родился в 1222 г), и 4 ноября 1290 года, покинув Каир, он внезапно заболел, и умер 10 ноября.

Но перед смертью, он прохрипел своему сыну и наследнику Халил аль-Ашрафу:

– Клянись на Коране, что только тогда, во славу Аллаха, погребёшь меня с почестями, когда сгинут с НАШЕЙ ЗЕМЛИ, все христиане!

– Клянусь! – ответил Халил аль-Ашраф, и велел забальзамировать тело своего отца, и везти его за собой до тех пор, пока не будет взята христианская Акра.

«Великий владыка, султан султанов, повелитель мира, могущественный и грозный каратель, победитель франков, татар и армян, вырывающий крепости из рук неверных, вам, магистру, благородному рыцарю Храма, истинному и мудрому, привет и наша добрая воля». Имя Гийома де Боже было широко известно на Востоке, и султан Халил аль-Ашраф, после угроз, оказал ему должное почтение. И это было, с восхищением принято Городским советом Акры. Но дальнейший текст письма, развеял все их иллюзии. «Поскольку вы настоящий муж, мы посылаем вам послание о нашей воле, и доводим, что мы идём на вас, дабы возместить нанесённый нам ущерб, и желаем, чтобы власти Акры не слали нам более ни письма, ни подарков, ибо мы их больше не примём».

Все знали, что война близиться, но такое её прямое объявление, было словно ушат ледяной воды, вылитый на головы участникам Городского совета Акры. Все сидели испуганно и настороженно, лишь Великие магистры рыцарских орденов – Гийом де Боже и Жан де Вильер, обменялись понимающими и поддерживающими взглядами. Между ними, всё уже было договорено и обсуждено.

Грозно, в наступившей полной тишине, пророкотал глас Гийома де Боже:

– Рыцарь Ордена Христа и Храма Филипп де Манбёф! Я, призываю вас!

Из рядов собравшихся, решительно вышел брат Филипп де Манбёф, и склонив голову, встал перед Великим магистром.

– Вы отправитесь нашим посланником к султану Египта! Попробуйте… – голос Гийома де Боже на миг дрогнул, но обретя поддержку во взгляде Жана де Вильера, он продолжил, – договорится с султаном Египта о мире… Скажите ему, пусть на Святой Земле, одинаково почитаемой как нами, так и верующими в Аллаха, мирно уживаются все. Ведь эта земля, Святая для всех нас!

Неодобрительно, на такие богохульственные слова Великого магистра, замычало духовенство, но не посмело, открыто выразить свой протест.

Гийом де Боже подошёл к де Монбёфу, и крепко обнял рыцаря за плечи.

– Ты знаешь, что тебя ждёт… Будь храбрым, будь смелым, будь верным! Не оставь Веры Христовой и пусть тебя хранит и оберегает Пресвятая Матерь Божья Дева Мария!

И под новое ворчание церковников, Гийом де Боже поцеловал Филиппа де Монбёфа в губы.

Султан Халил аль-Ашраф, даже слушать не стал де Монбёфа, а повелел бросить его в железную клетку, низкую, узкую, где нельзя было выпрямиться и встать в полный рост.

Де Монбёф, согнутый но не сломленный, испытывая страшные страдания, молился и шептал:

– Я готов к смерти! Я готов к мучениям! Я готов принять терновый венец мученика, ради Христа и Веры Христианской! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, Аминь!

После некоторой метушни и сумятицы, всегда сопутствующей смене правителей, огромная армия султана Египта Халил аль-Ашрафа двинулась к Акре, и в марте 1291 года, вошла в Палестину.

Гийом де Боже и Жан де Вильер, спешно подсчитывали свои силы.

– Воины Ордена Святого Фомы (Орден Святого Фомы – военный госпитальерский орден Св. Иоанна Акрского и Св. Фомы, основанный в Акре в 1205 г., одно из ответвлений ордена госпитальеров) …

Жан де Вильер ухмыльнулся, и шрам жутко обезобразил его лицо.

– Девять рыцарей, сенешаль и магистр, и это, всё.

Гийом де Боже не поддержал весёлости, и нахмурясь, продолжил:

– Рыцари Ордена Святого Лазаря…(Орден Святого Лазаря Иерусалимского – основан в Иерусалиме в 1098 г сначала как лепрозорий, потом стал принимать в свои ряды рыцарей, больных проказой. Для них, гниющих заживо, смерть в бою во славу Христа, была благом, и они всегда бесстрашно кидались на полчища врагов).

Почти пятьдесят лет назад, 17–18 октября 1244 года, в битве при Форбии, закончившейся полным разгромом всего христианского войска, орден Святого Лазаря полёг полностью, вместе со своим Великим магистром. И сейчас, едва ли насчитывал около сотни воинов. Но эта сотня была внушительной силой, и оба Великих магистров, без сомнений отдали лазаритам для обороны, большой участок стены, между своими позициями.

– Тевтонцы…

– Не знаю точно, но примерно около трёх десятков рыцарей.

– Тридцать злых и яростных в битве германцев!

– Да, это так. Согласен с тобой.

– Рыцари Гроба Господнего.

И снова не сдержал улыбки Жан де Вильер.

Ещё в Иерусалиме, в Орден рыцарей Гроба Господнего, для несения службы и охраны этой святыни христианства, брали старых, заслуженных, израненных в боях рыцарей, и пользы от них в реальном бою…

– Как бы, труха из них не посыпалась, когда дело дойдёт до битвы, – смеясь, сказал он.

Гийом де Боже нахмурился ещё больше.

– Нам выбирать не приходиться, и я больше чем уверен, что эти заслуженные в боях во славу Христа ветераны, с честью погибнут, но не отступят со своих позиций, ни на шаг!

Магистр госпитальеров склонил голову, соглашаясь с ним.

– У меня, где-то 250 рыцарей, – сказал Жан де Вильер.

– Примерно столько же, и у меня, – всё более хмурясь, произнёс де Боже.

Совместно с отрядами оруженосцев, послушников и сержантов, оба рыцарских ордена могли выставить 5 тысяч воинов.

Полторы тысячи наёмников присланных папой и небольшой отряд городского ополчения.

Всего, защитников Акры, около 8 тысяч человек.

– Мало! Ужасно мало! – хлопнул ладонью по столу Гийом де Боже. – Лазутчики доносят, что сто тысяч сарацин, прут на нас! (По подсчётам некоторых современных историков, армия султана Египта составляла где-то от 60 до 85 тысяч человек. Другие называют цифры и в 160 тысяч, и в 200, и даже 260 тысяч)

Утешало лишь то, что Акра была превосходно укреплена – два ряда стен с могучими башнями, и казалась она, неприступной крепостью. Но эти двое, много повоевали на своём веку, и знали, что неприступных крепостей не бывает. Всё решают люди, всё от них зависит, и вот их-то, как раз и не хватало.

Оба Великих магистра переглянулись, и теперь улыбнулись друг другу. Они ни на йоту не колебались, убеждённые в правильности принятого решения, желая, даже ценою собственных жизней, удержать за христианством этот маленький клочок Святой Земли.

Они, и другие оставшиеся верными защитники Акры, не жалели о принятом решении.

– Ничего, за нами придут другие, и восхитятся подвигами нашими и продолжат дело наше, – искренне верили они, и без сомнений и страха, шли на смерть.

– Пизанцы, – сказал Жан де Вильер, чувствуя дружественную теплоту, по отношению к собрату по помыслам и духу, Гийому де Боже, – могут дать ещё отряд воинов.

Магистр тамплиеров кивнул, соглашаясь:

– А иудиному племени из Генуи и Венеции, веры нет!

Жан де Вильер улыбнулся, и распахнув объятия, обнял Гийома де Боже.

– Умрём, но не отступим, брат мой! Умрём, но не отступим!

Начало весны 1291 года порадовало! Прибыл посланный королём Англии Эдуардом I, большой отряд воинов под командованием Отто де Грандисона (В других источниках – Оттон де Грандисон, Гуго де Грандисон, Отон де Грансон, Жан де Грансон), и приплыл с Кипра, с десятком рыцарей и несколькими тысячами воинов, король Генрих II де Лузиньян (Генрих II де Лузиньян (1271–1324), с 1285 король Кипра и номинальный король Иерусалима), вместе со своим братом Амори, сеньором Тира.

Отто де Грандисон, торжественно говорил встречающим:

– Мой король, Его Величество Эдуард, повелел передать всем храбрецам, собравшимся в Акре! – Не для того мой предок, славный король Англии Ричард Львиное Сердце, отбил у мусульман Акру, чтобы ей снова завладели неверные! (Ричард Львиное Сердце – король Англии в 1189–1199 гг, в 1191 году, в ходе Третьего крестового похода, отбил у египтян Акру, захваченную ими в 1187 году. Да и сам король Англии Эдуард I, посещал Акру 20 лет назад, в 1271 году, после провального Восьмого крестового похода (Восьмой крестовый поход, нацеленный на Тунис, был начат и окончен в 1270 г)

Эти слова, были встречены восторженными криками.

А двадцатилетний король Генрих II, страдающий эпилепсией, и его брат Амори, попытались прибрать в свои руки всю власть в городе, но оба старых и мудрых магистра рыцарских орденов, им это не позволили.

И как бы то ни было, теперь, количество защитников Акры, увеличилось до 14 тысяч человек.

Густаво де Вальверде подал Великому магистру шлем с пышным плюмажем из страусинных перьев, проверил застёжки ярко сверкающих посеребрённых наплечников, и заботливо поправил длинный, белый плащ, с нашитым красным крестом рыцаря Храма. Гийом де Боже, улыбкой поблагодарил, верного друга за заботу.

Жан де Вильер, уже поджидал его.

Перед началом осады им надо было проверить все запасы продовольствия в городе, источники питьевой воды, осмотреть укрепления, кузницы и Арсенал, точно подсчитать каждого защитника Акры, распределить районы для обороны, наметить план действий.

Разрослась Акра, расширилась! Десятки церквей и соборов, дома знати и склады купцов, мастерские ремесленников и лавки торговцев, выросли на её улицах. И казалось людей не страшила весть, о приближении огромного войска сарацин – как и на любом восточном базаре, на двух шумных и многолюдных рынках Акры, продавалось практически всё, что душе угодно, звонили колокола, созывая христиан к мессе, а из дворца короля Иерусалимского, слышалась музыка, песни и крики весёлого пира.

Де Боже помнил, как он впервые посетил Акру, тогда ещё совсем мальчик, послушник Ордена. «Сколько же лет прошло? Сорок, пятьдесят?… Много воды утекло с тех пор, ох, много!..»

– Надо убрать из города всех, кто не хочет или не способен сражаться. Всех, кто не может принести пользы при обороне.

– Да, мои галеры готовы хоть сегодня выйти в море. Отправим всех желающих на Кипр…

Дорогу Великим магистрам преградил глава венецианской общины Пьеро Мастелли, а за ним стояла большая толпа.

– Вот теперь, вы выслушаете меня! – маленький и толстенький венецианский купец, без страха наседал на двух Великих магистров, возвышающихся в сёдлах боевых коней.

– Говори… – под кривой усмешкой скрывая гнев, сказал Гийом де Боже.

– Почему нас отстранили, от участия в обороне Акры? Я такой же христианин, как и вы, и готов пострадать во имя Веры, и во имя Христа готов отдать свою жизнь!

И уже более тихо, как-то сникнув под суровыми взглядами рыцарей, произнёс:

– Я родился здесь, в Акре… Здесь умер мой отец… Здесь, могилы моих предков. Здесь родились и выросли мои дети. Так неужели я не могу, защищать свой дом, свою родину?! Многие из моих людей, думают также, и готовы идти до конца…

Неожиданно! И Гийом де Боже и Жан де Вильер, не ожидали такого от венецианских торговцев, известных своими богатствами, хитростью и изворотливостью. Но сейчас Пьеро Мастелли говорил честно, искренне, оба Великих магистра чувствовали это, что подтверждали и суровые, напряжённые лица венецианцев у него за спиной. Ком встал в горле, и Гийом де Боже, охрипшим голосом произнёс:

– Хорошо, сегодня вечером придёшь в Тампль.

– Я думаю, что и некоторые генуэзцы, не откажутся участвовать в защите Акры, – тронутый словами Пьеро Мастелли, после долгого молчания тихо сказал Жан де Вильер.

– Да, думаю так оно и будет. Слишком многое, каждого из нас, связывает с Акрой и Святой Землёй. Люди не хотят уходить и оставлять её… А нам надо, навести порядок на улицах города! Больше никаких пьяных драк, убийств и грабежей!

– Скажи это им! – кивнул Жан де Вильер в сторону шумного дворца короля Иерусалима.

– И их призовём к порядку! – полный непреклонной решимости прокричал Гийом де Боже. – А нет, так пусть убираются из города! Без них справимся! Но больше, пока враг у стен, не будет никаких пьяных кутежей, драк, грабежей и убийств! Надо послать на улицы патрули рыцарей, усилить стражу на стенах и у ворот, послать разведчиков в окрестности Акры. Мы должны быть заранее извещены, о подходе сарацин.

Спешившись, они поднялись на стену у башни Патриарха. Прямо перед ними, раскинулся оживлённый порт, хорошо защищённый двумя насыпными дамбами с укреплениями, и возвышающейся на острове башней Мух.

– Да, хорошо, что у сарацин нет флота! С этой стороны, им в город не прорваться!

Гийом де Боже, пристально глядел на снующие в гавани корабли.

– Уже завтра, пусть глашатаи объявят на улицах и базарах, что каждый, кто захочет покинуть Акру, шёл в порт, и записывал своё имя… Надо посадить в порту писцов…

– И взять клятвенное слово со всех капитанов и владельцев судов – перевозить всех на Кипр, со всем их и имуществом и скарбом, бесплатно!

– Да, пусть и это завтра объявят на улицах города.

Вечером, когда утомлённый Великий магистр, вместе со своим секретарём Жаном из Монреаля был занят писанием отчётов и писем, Густаво де Вальверде попросил разрешения отлучиться и сходить в город. Гийом де Боже, кивком головы отпустил его.

Он шёл по притихшим улочкам, погружённого в ночную тишину жилого квартала Монмазар, раздумывая о своей непростой задаче, которую ему просто необходимо было решить. Хоть сердце его болело и разрывалось на части.

Чуть поотстав, рядом шёл молодой рыцарь Энрике де Ля Рока, поверенный в его тайну. Обычно вёсёлый, жизнерадостный, словоохотливый де Ля Рока, известный своей безумной храбростью и отвагой, шёл молча, словно и ему передались тревоги де Вальверде.

Отвлёк их шум, у пользующейся дурной славой таверны, где двое тевтонцев, задирали десяток копейщиков из Милана. Дело было скверное, их горячий спор мог перейти в драку, а там и до нового мятежа недалеко.

– Прекратить! Немедленно прекратить! – заорал Густаво де Вальверде, и вышел из темноты на освещённый перед таверной участок улицы. – Быстро расходитесь! На сегодня, веселье закончилось!

Пьяные германцы зарычали, и готовы были кинуться в драку, но осеклись и сникли, когда узнали его.

Командора ордена Храма Густаво де Вальверде, знали все. Знали о его аскетизме и суровости, знали о том, что он словно цербер, свято следит за соблюдением устава Ордена и законами рыцарства, и что он не потерпит никакого нарушения их. Да и связываться с ним… На слуху ещё были легенды, какое геройство проявил Густаво де Вальверде при обороне замка Маргат (Маргат – замок госпитальеров в Сирии, захвачен египтянами в 1285 г), где он оказался по воле случая и помогал рыцарям Ордена Святого Иоанна. А в битве у Латакии (Латакия – город в Сирии, входил во владения крестоносцев, с перерывами, с 1097 по 1287 гг), когда он, словно обладая даром бессмертия, один отважно кидался на десяток врагов. А при осаде Триполи (Триполи – город в Ливане, захвачен египтянами в 1289 г), несмотря на безнадёжность, он бился до конца. И пусть все эти битвы и сражения, окончились поражениями христового воинства, слава Густаво де Вальверде, гремела широко и была хорошо известна.

А позади него стоял ухмыляясь, не предвещающим ничего доброго оскалом, славный рубака Энрике де Ля Рока.

Для виду ещё немного поворчав, тевтонцы пошли прочь, и быстро собрав свои пожитки, ретировались и миланцы.

Спустившись по крутой улочке почти к самому берегу моря, Густаво де Вальверде постучал в калитку одного из домов. Она сразу же отворилась – рыцаря давно ожидали.

– Привет, Самуил, – бросил Густаво старому еврею.

– Добро пожаловать, господин, – слуга почтительно поклонился, – госпожа с нетерпением ожидает вас.

Густаво, сквозь пьянящий аромат благоухающего цветением сада, пошёл к маленькому, двухэтажному домику из белого песчаника.

– Я обожду здесь, – сказал де Ля Рока, кивнув на беседку, увитую плющом и диким виноградом.

Для приличия постучав, Густаво вошёл в дом, и как всегда, при виде ЕЁ, затрепетало его сердце, кровь молотами застучала в висках, и задрожали руки.

– Жюстина, – справившись с волнением, прямо с порога начал рыцарь, – вам необходимо, как можно скорее покинуть Акру!

Жюстина де Бриан, ожидая других слов от него, обиженно поджала свои очаровательные губки.

– На днях вы сказали Густаво, что у вас есть ко мне, важный разговор. Что я должна дождаться вас, вы задержались, ведь уже глубокая ночь, и теперь вы лишь говорите, что я должна, оставить Акру?

– Да! И как можно скорее! С завтрешнего дня, галеры будут перевозить всех желающих на Кипр! Я дам вам деньги, все что имею. Вы там поселитесь, ведь у вас же есть родственники на Кипре, в Европе? Помниться, вы говорили мне о них.

Ни таких слов ждала Жюстина, и не скрывая разочарования села, жестом указав Густаво на стул рядом. Самуил протянул ему бокал с прохладным лимонадом, но Густаво, не замечая его, глаз не сводил с прекрасной девушки.

Как так получилось, что он воин и рыцарь, давший монашеские обеты, влюбился в неё? Полюбил, когда уже седина, щедро посеребрила его виски и бороду?

Он хорошо знал её отца, славного рыцаря Симона де Бриана, погибшего при падении Триполи. Они бились плечом к плечу, но когда вражеский удар сразил Симона, он попросил Густаво позаботиться и уберечь его дочь. И вот тогда, вернувшись в Акру, он и пришёл, в первый раз в этот домик на берегу моря, и впервые увидел Жюстину… И навсегда оставил здесь, своё сердце.

До этого, он как-то постом и молитвами, избегал соблазна и искушения, но с тех пор, когда увидел её, вся его жизнь переменилась, все его помыслы, были только о ней. И это он то, почти святой, суровый поборник устава Ордена? Пока он член Ордена, он не имел право любить женщин, не мог даже прикасаться к ним, обнимать и целовать. Ослушника ждал позор и изгнание. А он жил и воевал всегда честно, но тут, появилась она… Долго Густаво сопротивлялся, ощущая измену и предательство по отношению к Ордену и братьям, пытался с кровью вырвать из сердца все думы о ней, но всё было тщетно. И теперь он разрывался между долгом и любовью, особенно сейчас, когда враг приближался к Акре.

– Вам, небезопасно оставаться здесь… – сделал ещё одну робкую попытку Густаво.

Поникшая было девушка встрепенулась, и горячим пламенем заблистали её глаза.

– Мои предки, пришли на эти земли во время Первого крестового похода! Вместе с нормандцем Боэмундом и Готфридом Булонским! Они завоевали эти земли, поселились здесь, жили и умирали, проливали за неё свою кровь! Здесь погибли мой отец и его брат! Отец моего отца! Как жаль, что Господь, не даровал моему отцу сына, который мог бы с честью продолжить дело нашего рода, по защите Святой Земли! Я родилась здесь, и я, никогда и ни за что, не оставлю этой земли! Пусть я женщина, но решимости у меня хватит на многое!

Но тут, почувствовав, что сказала обидные для рыцаря слова, она осеклась, и сменила тон.

– Ведь вы Густаво, конечно же не допустите, чтобы Акру, этот один из последних клочков христианства в Святой Земле, захватили язычники? Ведь вы храбры и всем известно, что отважнее воинов Христа, нет никого! Ведь на вас, после Господа, всеобщая надежда на Востоке!

Густаво де Вальверде, был последним мужчиной в роду. Отец его умер, братья погибли, и по уставу Ордена, он мог обратиться лично к папе римскому и попросить о снятии с него монашеских обетов, для продолжения рода де Вельварде, тем более, что Великий магистр Гийом де Боже, уже как-то намекал ему об этом. Женитьба на Жюстине, хоть Густаво и не знал, не найдя в себе нужных слов, любит ли она его, было его самым заветным желанием…

Но сейчас, в годину опасности, он не мог покинуть Орден.

Они проговорили почти до рассвета. Густаво настаивал, приводил всяческие доводы, но на них, Жюстина отвечала категорическим отказом.

– Я буду молиться о вас! О даровании Воинам Христа Победы!

Поникший он вышел из дома, и на вопросительный взгляд Энрике де Ля Рока, сокрушёно покачал головой.

– Мне не удалось уговорить её уехать…

В Тампль, осаживая загнанного, в клочьях пены коня, влетел Гуго де Пейро.

– Сарацины! Сарацины! Сарацины! – кричал он прямо с седла, и тотчас заревел рог на главной башне Тампля, и подхватив, ответили ему из замков госпитальеров и тевтонцев, созывая всех храбрых защитников, на оборону города.

5 апреля 1291 года, к Акре подошли передовые отряды египтян, а на следующий день, 6 апреля, их главные силы, во главе с султаном Халилем аль-Ашрафом.

Кто с суровой решительностью, кто настороженно, а кто-то и с тревогой, глядел как к городу, всё подходят и походят отряды мусульман.

Земля дрожала от мерного топота тысяч ног, померкло солнце и небо, затянутое огромным столбом пыли. Ревел скот, ржали лошади, мерно покачиваясь, брели нагруженные поклажей верблюды. На прокорм армии, гнали многие сотни тысяч овец и баранов. Почти мгновенно, окрестности Акры, заполнились многоголосым шумом. Рушились и разбирались дома предместья, вырубались сады и виноградники, египетская армия, равномерно растягиваясь, охватывала стены города со всех сторон.

Дорогу, на которую обычно уходило 7–8 дней, мусульмане преодолели более чем за месяц, так как тянули повозки, с огромными камнемётными орудиями. В каждую такую повозку было впряжено более сотни быков, они дохли от непомерной тяжести, тогда впрягали других, и таки дотащили их до Акры.

Уже 11 апреля, сноровисто и быстро (сказывался большой опыт египтян в этом деле), собрав свои камнемётные машины, они начали обстрел города.

Гийом де Боже и Жан де Вильер, все эти дни почти не сходили со стен, осматривая лагерь неприятеля, выясняя, где какие отряды расположились, выискивая слабые места.

– Наверное в Ливане, все столетние кедры вырубили, для постройки этих страшилищ.

– Да уж, зададут они нам жару.

– Молитесь, веруйте в Христа, и Господь, не оставит нас! – подбодряя оробевших, ходил по стенам города патриарх Николай Анапс.

В соборе была отслужена литургия о даровании победы христовому воинству, весь священнический клир, вместе с тысячами мирян, крёстным ходом обошли укрепления Акры, читая молитвы, окропляя их святой водой.

– Слава Богу, пока против нас, только армия самого султана! Когда ещё, подойдут войска из Сирии, одному Господу известно! – Жан де Вильер повернул своё радостное лицо к Гийому де Боже. – Мы должны, немедленно атаковать и разгромить их!

Они оба знали, что основу армии султана Египта, составляет более 20 тысяч мамлюков (Мамлюки – военное сословие в средневековом Египте, набиравшееся из юношей-рабов – половцев и кавказцев. Они обращались в ислам и постоянно обучались военному делу в закрытых лагерях, и были одними из самых боеспособных воинов своего времени, обуянных религиозным фанатизмом. В 1250 г мамлюки захватили власть в Египте – Айбек, один из эмиров мамлюков, провозгласил себя султаном, но новые подразделения мамлюков продолжали формироваться прежним образом. Для этого покупали мальчиков-рабов в Золотой Орде) не уступающих в бою рыцарям. Добавить к этому ещё десятки тысяч других отрядов… Но де Вильер был прав, надо было использовать выпавший шанс!

– Да! Сегодня ночью!

– Вон он, шатёр султана! Туда, и нанесём удар!

Алый шатёр Халила аль-Ашрафа, был виден издалека. Он стоял на пригорке, у подножия башни, среди виноградников, которыми до недавнего времени владели тамплиеры. Вход в шатёр был открыт в сторону Акры, и все знали, в какую сторону он открыт, туда и должен идти султан.

Удар был силён! Вырвавшись в ночной темноте из ворот, клин рыцарей растоптал пехоту засыпающую ров, снёс лучников, и неудержимым порывом, сея сумятицу, страх и панику ворвался в лагерь, несясь прямо к шатру султана!

Гийом де Боже, копьём прокладывая себе дорогу, уже видел, освещенное факелами, перекошенное, оробевшее, растерянное лицо султана Халила, которого суетившаяся свита тянула за руки, призывая бежать. Но тут, на пути пяти сотен тамплиеров и госпитальеров, встали тысячи мамлюков.

Рыцари не отступали, но не и поддавалась пехота мамлюков. Стало сказываться и численное превосходство врага. Конница мамлюков, смяв сержантов, стала охватывать их фланги, мастерски стреляя из луков и арбалетов прямо с седла.

– Все назад! Отходим! Отходим! – закричал Гийом де Боже, когда понял, что им не пробиться.

Затрубил рог, призывая рыцарей к отступлению.

Они не добились того, чего желали, но нанесли египтянам тяжёлые потери. Одних только пленных, они пригнали в Акру, более 5 тысяч.

Светало, и под восторженные возгласы жителей города: – Слава Воинам Христа! Слава нашим защитникам! Слава! Слава! – они уставшие и запылённые, многие из них раненные, ехали и брели по улицам Акры.

– Мы не уступим в доблести, храмовникам и госпитальерам!

– Мы тоже готовы умереть во Славу Христа!

– Да, ради Святой Земли! – кричали в замке короля Иерусалимского, и Генрих II де Лузиньян, упросил Гийома де Боже, поручить им честь, атаковать врага. 15 апреля, войска под командованием Отто де Грандисона и Жана I де Грайи, ночью вышли из города для битвы с мусульманами.

Но египтяне, извлекли хороший урок из недавнего нападения. Они вырыли ямы-ловушки, поставили частоколы из заострённых кольев, перетянули все свои позиции прочными верёвками.

Главный удар крестоносцы нацелили на огромный камнемёт, который мусульмане называли Габ-Дан – Яростный, Гневный, и который все эти дни, методично крушил стену квартала Монмазар.

– Страстная пятница, страсти Христовы. Грех в такой день, кровь проливать, – увещевал патриарх Николай Анапс.

– Ничего, замолим, все грехи наши! – улыбнулся Великий магистр госпитальеров Жан де Вильер, садясь в седло боевого коня.

И снова, всесокрушающий удар рыцарской конницы, подоспевшая пехота добивала уцелевших сарацин. Вот она, громадина Яростной! Но виконт Борта, посланный чтобы её поджечь, неудачно метнул горшки с горящим маслом и нефтью, и они не долетев, загорелись на земле. Натиск крестоносцев не ослабевал, они ворвались в лагерь сарацин, но в темноте, нарвались на защитные заграждения.

Ржали кони, пропарывая себе груди о заострённые колья, кричали люди, свалившиеся в ямы ловушки, ноги лошадей путались в растянутых верёвках, и они валились наземь, сбрасывая седоков. Так один из рыцарей, упал в отхожую яму, где был добит подбежавшими сарацинами. Начинался рассвет, на подходе была конница мамлюков, и снова Гийом де Боже, свирепый от бешенства, отдал приказ отходить.

Потери были большие, только рыцарей они потеряли 18 человек – братьев из Орденов и рыцарей-мирян, и не радовали даже трофеи – захваченные щиты и доспехи, трубы, литавры, и прочая дребедень. Но по просьбе патриарха, дабы воодушевить жителей Акры, все трофеи были выставлены на всеобщее обозрение у собора Святого Животворящего Креста.

– Мы не будем ослаблять натиск! – кричал Гийом де Боже на военном совете.

И это несмотря на то, что к египтянам подошли подкрепления – войска привели правитель Хомса (Хомс – ныне город в западной Сирии) аль Малик-аль Муффазар Такай ад-Дин и правитель Аль-Карка (Аль-Карк – ныне Эль-Карак, город на западе Иордании) Бейбарс аль-Девадар. А на подходе были ещё четыре отряда из Дамаска и войско из Триполи.

Кольцо сужалось, враг всё плотнее затягивал его, но не было на лицах защитников Акры, ни робости, ни сомнений.

– С нами Христос, и он не оставит нас! – было единодушное мнение всех собравшихся.

Пасха, Светлое Воскресенье Христово, уже с вечера звонили колокола во всех церквях города, священники служили Всенощную, когда рыцарство вышло из города для очередной атаки.

Темно было, луна скрылась за тучами, и сарацины опасаясь, насторожено ждали их, осветив весь свой лагерь огромными кострами. Правитель Хомса аль Малик-аль Муффазар Такай ад-Дин, собрал своих всадников, и почти окружил крестоносцев. С боем, рыцари пробились под защиту стен Акры. А аль Малик-аль Муффазар Такай ад-Дин, гордый одержанной победой, приказал отрезать головы у всех павших христиан, привязать их к гривам захваченных коней, и отправить в дар султану аль-Ашрафу Халилю.

Следующая атака, была отогнана лучниками врага, которые стреляли так густо и часто, что по свидетельству хрониста: «казалось, что идёт дождь из стрел».

Да, вроде эти постоянные атаки и были бесплодными, но они лишали противника сна, изматывали его. Но и истощали силы защитников Акры. Тогда Гийом де Боже, решил сменить тактику.

– Командор де Вальверде! – и обняв подошедшего Густаво за плечи, сказал лишь – С Богом!

С наступлением темноты выйдя из гавани, две венецианские галеры тянули плот, на котором были установлена катапульта. Пизанские корабли, с башенками на носу и корме, где находились лучники и арбалетчики, уже поджидали их.

Обогнув башню Мух, пройдя мимо Тампля, они пошли на север, и проплывая мимо квартала Монмазар, Густаво пытался разглядеть, среди зелени пышно цветущих садов, маленький домик Жюстины. «Спит, наверное, ещё…» И пылкое воображение, тотчас нарисовало ему раскинутые по подушке пышные, огненно-рыжие волосы Жюстины, её прекрасное, припухшее ото сна лицо, мерно вздымающуюся грудь, её полуоткрытый рот и чарующие губы. Борясь с навалившейся истомой, преодолевая искушение, Густаво начал креститься и читать молитву Деве Марии.

– Матерь Божья Пресвятая Богородица!..

Подойдя к лагерю мусульман, где расположились отряды из Хомса, они начали обстрел. Первый же выпущенный камень, накрыл большой шатёр.

– Во как влепили! Знатно!

– Молодцы! Так и продолжайте бить их! Без жалости! – сложив руки на крестовине меча, Густаво де Вальверде, был доволен одержанным успехом.

Пизанцы встав у берега, стали из луков и арбалетов, обстреливать в панике мечущихся врагов.

– Так их! Так! Бей! – радостно кричали все.

Покинув лагерь, мусульмане поднялись на возвышенность.

– А ну, вон по тем скалам!

Камни, снова удачно попали в цель, и обрушили на головы столпившихся сирийцев, осколки скалы.

Имадуддин Абуль-Фида Исмаил ибн Али (Имадуддин Абуль-Фида Исмаил ибн Али (1273–1331) – арабский историк и географ, в 1310–1331 гг. эмир Хомса), брат правителя Хомса аль Малика-аль Муффазара Такая ад-Дина, писал: «Мы понесли большие потери, когда доставленная на кораблях катапульта, стала метать по нашему лагерю камни».

Густаво де Вальверде, знал о планах Великого магистра, и беспрестанно кричал своим людям:

– Усильте обстрел! Бейте, не переставая! Надо как можно дальше, отогнать их от берега!

И катапульта, продолжала обстрел.

Сейчас, в гавани Акры, началась погрузка на корабли большого отряда. Через три дня, он должен подойти к ним, здесь высадиться на берег, и совместно с ударом рыцарской кавалерии из Акры, они разобьют врага! Отгонят его от города!

«И тогда можно будет забрать Жюстину, уехать с ней в Рим… Попросить папу снять обет, оставить Орден, и жениться на ней!» Густаво де Вальверде улыбнулся своим сладким мечтам.

Шторм был ужасен…

Ругаясь в бессилии, кусая губы, разбивая в кровь кулаки о стены, смотрел Гийом де Боже, как свирепые волны, бьют, рвут, ломают, переворачивают корабли. А ветер всё усиливался, и не было надежды на спасение.

– Может, кто и уцелеет? Может, кто и доберётся до берега? Дойдёт до Кипра?! И расскажет там, о наших деяниях! Ведь мы, уже почти месяц, бьёмся с полчищами сарацин, и хоть нас и мало, но мы принудили врага, боятся нас! – перекрикивая рёв ветра, кричал Жан де Вильер, сам в отчаянии, он пытался хоть как-то приободрить, Гийома де Боже.

– Может, кто и доберётся… – Великий магистр тамплиеров, прикрыл глаза ладонью, украдкой смахивая набежавшие слёзы. Ведь только за один этот день, Акра потеряла более 4 тысяч своих защитников, сгинувших в море. И он стал спускаться со стены, сгорбленный, понурый, поникший, и сразу всем бросился в глаза, его уже давно преклонный и почтенный возраст. (По моим подсчётам, если учесть, что средний возраст для избрания на пост Великого магистра 50 лет, а Гийом де Боже был избран в 1273 г, то, соответственно, в 1291 году, ему примерно 68 лет)

Только лишь опытный мореход Пьеро Мастелли, усталый и измученный, привёл в Акру три потрёпанные штормом венецианские галеры.

Накрыл шторм и флотилию Густаво де Вальверде. Вцепившись в мачту, вглядывался он в сумрак, освещаемый частыми сполохами молний.

Одна пизанская галера, была выброшена на песчаную отмель, и к ней, под секущим дождём, пригибаясь под ураганным ветром, по колено в грязи, бегут сарацины. Наверно пизанцы бились мужественно, но враг всё лез и лез, и вскоре корабль был захвачен.

Справа, разломившись надвое, тонула ещё одна галера. Остальные корабли, борящиеся с разбушевавшейся стихией, относило всё дальше в море, навстречу огромным валам волн.

Плот, привязанный к их галере, швыряло и кидало на волнах. Треснув, переломилась в верхней части катапульта, и капитан галеры, не понятно каким чудом стоявший на палубе, прокричал в самое ухо командору:

– Надо рубить канат! Иначе этот чёртов плот, утащит нас на дно!

Все моряки, в ожидании смотрели на него, и если бы он даже сказал – нет, они, ради спасения собственных жизней, всё равно поступили бы по-своему.

Густаво кивнул, галера избавилась от тяжёлого плота, и стала легче взбираться на пенистые буруны волн. А плот, ещё некоторое время был виден, но потом, взлетел на волне на огромную высоту и распался.

Когда они прибыли в Акру, печальный Гийом де Боже, сказал ему:

– Рад тебя видеть, Густаво! Весьма рад, что хоть ты уцелел.

К египтянам подошли войска из Дамаска и Триполи, и 4 мая, стянув в единый кулак все свои силы, султан Халил приказал начать обстрел укреплений Акры. До этого они тоже стреляли, но обстрел был вялый, теперь же, все их осадные машины, загрохотали в полную мощь. Обстрел не прекращался и по ночам, и летели на стены и в город огромные камни (Так, говорят, что четыре величественных камнемёта египтян, метали камни весом около 200 кг), горшки и бочки с горящей серой и нефтью. Увеличились потери среди защитников города и мирных жителей. Все госпитали были забиты раненными и пострадавшими, а убитых, во избежание заразы и эпидемий, после краткой заупокойной молитвы, хоронили в море.

По поручению Великого магистра, Густаво сопровождал в госпиталь раненного брата-тамплиера Жака де Моле. (Нет никаких свидетельств, о пребывании в этот период Жака де Моле на Востоке. Как и нет, никаких данных, о пребывании его в Европе или в других местах. Тайна, покрытая мраком. Так что пусть эта вольность, останется на моей совести. Совести, автора) Тот вскидывался, кричал и хрипел, мотая головой на носилках, и де Вальверде, приказал оруженосцам:

– Давай к лазаритам, к ним ближе.

Очень ценились хорошие лекари, в госпитале рыцарей-иоаннитов (Иерусалимский Орден святого Иоанна, основан в 1099 г в Иерусалиме. Или же по-другому их называли госпитальерами), но боясь, что не донесут они туда Жака де Моле, Густаво и приказал свернуть к госпиталю рыцарей ордена святого Лазаря. (На протяжении всей своей истории, рыцари-лазариты были ориентированы на заботу и попечительство больных, и с ними связано появление в обиходе слова лазарет)

Паники на улицах города не было. Деловито сновали жители по своим делам, торговали рынки, раздавались смех, шутки и веселье. С пожарами от зажигательных снарядов врага, в районах города примыкающих к крепостной стене, тоже справлялись успешно. Город жил и боролся. Вот навстречу им, пробежал, гремя оружием и доспехами, отряд стражи. На скотном выгоне, осваивали арбалеты ополченцы из пизанского и венецианского кварталов. Повёл на стены большой отряд Отто де Грандисон, говорил им последние наставления, закованный в латы сенешаль Иерусалима Жан де Грайи.

Лекарей не хватало, те что были, сбивались с ног, и к своему удивлению, Густаво увидел в госпитале Жюстину. Она, не убоявшись ни крови, ни вида развороченных ран, ни страшных ожогов, чем могла, помогала раненым. Подносила им воду и шептала ласковые слова утешения.

Нежной теплотой объяло душу Густаво, при виде её. «Так вот ты какая, Жюстина де Бриан», он как будто заново увидел её, нежную, заботливую и милосердную, не оставшуюся глухой, к людской боли и страданиям.

Густаво подошёл ближе, и нежно позвал её по имени.

Жюстина оглянулась, узнала его, улыбнулась, затем робко потупила взор, но уже через миг, подняла свои прекрасные глаза, и дерзко так, с вызовом, сказала ему:

– Я же говорила, что могу пригодиться в Акре, и вот, я здесь.

Густаво, не замечая, что рука его грязная, вся в засохшей крови, ласково погладил девушку по волосам.

– Я счастлив, видеть вас, Жюстина. Счастлив, что вы не покинули Акру. Счастлив, что вы сейчас, рядом со мной.

Жюстина, взяла его дрожащую руку в свои маленькие, тёплые ладошки, и поднесла к губам.

– Я тоже, счастлива вас видеть, Густаво.

Этими жестами и словами, между ними было всё сказано, и Густаво, впервые крепко обнял и поцеловал девушку.

Теперь уж стало ясно, что мусульмане нацелили свой главный удар в район от ворот святого Антония до башни святого Николая. Именно там, беспрестанно грохотала, большая часть их камнемётов, и именно там, волнами накатывала пехота, засыпающая ров. Их отгоняли лучники и арбалетчики со стен Акры, но вражеские стрелки, укрывшись за большими щитами, вступили с ними в перестрелку.

– На каждого нашего лучника, приходиться десяток вражеских! Голову нельзя высунуть из-за стены! Они просто, засыпают нас стрелами!

Были в египетском войске и сирийские христиане, и евреи, много было арабов и чернокожих воинов из Судана и Эфиопии, и их-то, подгоняя копьями, гнали и гнали вперёд безжалостные мамлюки, и они первыми, сотнями погибали под ударами защитников Акры.

Под неутихающим обстрелом дрожали стены, летели осколки камня и стрелы, и большие потери были и среди крестоносцев.

На рассвете 8 мая, всего через четыре дня после начала массированного обстрела, рухнула башня Короля Гуго.

Толпами, со всех сторон, кинулись к пролому в стене, полчища сарацин.

– Все к оружию! К бою!

Великие магистры – Гийом де Боже и Жан де Вильер – бились в первых рядах, подавая остальным примеры мужества и доблести. А над ними, гордо реяли знамёна рыцарских Орденов, которые бесстрашно держали маршалы – Пьер де Севри и Метью де Клермон.

Густаво де Вальверде, пробился к Великому магистру.

– Король Генрих, хочет послать к султану послов, с просьбой о мире.

– Что?! – яростно заревел Гийом де Боже. – Сдаться надумал?! Капитулировать?! Ноги хочет, султану целовать?! А ну, за мной!

Гийому де Боже подвели коня, и он помчался по улицам Акры.

– Что ты задумал? Кто позволил?

Под криками Великого магистра сник, то пунцовый, то бледный, находясь на грани эпилептического припадка, двадцатилетний король Иерусалима и Кипра Генрих II де Лузиньян. Пытался что-то говорить восемнадцатилетний брат короля – Амори де Лузиньян, и кидался на Великого магистра их дядя, Филипп д'Ибелин.

Но тут Гийом де Боже оказался в полном одиночестве – Жан де Вильер бился на стенах города, а решение короля поддержала вся знать и духовенство.

И в этот же день, при неутихающем штурме и непрекращающимся обстрелом, король отправил к султану Халилу своих послов.

Несмотря на недавние заверения в своём письме, султан Халил всё же принял посланников христианского короля.

И опережая их сладкоречивые слова, спросил:

– Вы собираетесь сдаваться?

Посланцы, оба знатных, благородных кровей, замялись и опешили перед такой прямотой.

– А-а-а…, наши люди…, весь христианский мир…, не поймёт и не поддержит нас…, если мы… – лепетали послы, и тогда султан вскипел:

– Тогда какого… Вы пришли?!

Визирь аль-Салус, чутко ловивший каждое шевеление и каждый вздох султана, уже подал было знак суровым мамлюкам – отрубить дерзким головы, прямо здесь и сейчас, но Халил, жестом руки, остановил их.

Посланников лишь бросили на колени перед султаном и прижали их головы к земле.

– Я прикажу своим воинам, пощадить вашего короля. Он так молод, и так болен. Но только его! – сказал Халил, твёрдо решивший покончить с любыми владениями христиан на своих землях (на землях, которые считал своими). Он велел бросить послов в клетки, и поставить рядом с той, где уже почти два месяца, сидел тамплиер Филипп де Монбёф.

Обстрел не ослабевал и не прекращался, и сотни защитников Акры сгинули безымянными, под обломками стен и на улицах города.

10 мая были разрушены Английская башня, башня графини де Блуа, и в двух местах проломлены стены – у ворот святого Антония и у башни святого Николая.

Внешняя стена, на большом участке пала, но оставалась ещё стена внутренняя, и защитники Акры, отошли туда.

Снова и снова непрекращающийся обстрел, и каждодневные попытки штурмы сарацин, истощали силы защитников и начинали тревожить жителей города. А постоянная смерть рядом, и каждый миг изматывающего ожидания собственной гибели, сведут с ума любого. И Гийом де Боже, мудро повелел отпускать воинов, хоть на немного в город, дабы они своими глазами увидели, что берегут и кого защищают.

Густаво де Вальверде выпадала такая возможность дважды, и он спешил в госпиталь святого Лазаря, и там они с Жюстиной, подолгу сидели в каком-нибудь тенистом уголку, держась за руки, делились своими планами, надеждами и мечтаниями.

И это ж надо, чтобы в такую годину тяжелейшей опасности, к ним пришла, чистая, искренняя, всепоглощающая любовь!

В конце второй встречи, когда голова Жюстины покоилась у него на плече, а он целовал её, пьянея от аромата волос, с болью в груди, Густаво произнёс:

– Жюстина… если случиться непоправимое, если враг одолеет нас, и ворвётся в город, вы должны, бросить всё и бежать в гавань! Там вы сядете на корабль, и отплывёте на Кипр. Обещайте мне это!

– А вы, Густаво?… – румянец сошёл с щёк Жюстины, она внезапно побледнела.

– Я?… Я конечно же последую за вами, ведь для меня нет тягчайшей муки на свете, когда я не вижу вас.

Густаво говорил так, прекрасно зная, что он никогда не отступит и не побежит, и если будет приказ Великого магистра – умереть на стенах Акры, идти в лагерь египтян и убить султана Халила, отправиться на край света, то он, бестрепетно, беспрекословно, исполнит его.

15 мая, осадные орудия сарацин, пробили брешь и во внутренней стене, у башни Короля Генриха II. В ночь на 16 мая обвалилась внутренняя стена у ворот святого Антония, и между Английской башней и башней Графини де Блуа.

В Акре забили тревогу, Великие магистры всех воинов бросили к проломам, но…

– Мы, уходим! – раздалось как гром среди ясного неба, и король Иерусалима и Кипра Генрих II де Лузиньян, снявшись со своих оборонительных позиций, уводя и своё войско, стал отходить в порт.

Бледный, суровый, грозный, стоял Гийом де Боже, смотря на бегство короля, которому ведь сам Бог велел, до последней капли крови, защищать любой клочок своей земли.

Генрих II, думал забрать с собою и патриарха Николая Анапса, но тот проявил непоколебимую твёрдость.

– Я никуда не пойду! Я остаюсь! Я хочу умереть здесь, на Святой Земле, вместе со своей паствой!

Всегда самоуверенный, высокомерный и гордый Гийом де Боже, признательно поклонился церковнику, с которым до этого так часто враждовал.

С Генрихом II уходил и его брат Амори де Лузиньян, и сенешаль Иерусалима Жан I де Грайи, а вслед за ними, потянулись из города и жители. Но не все. Уходили в основном богачи. Малоимущий же люд, которому жаль было бросать свои дома, кто не имел средств, чтобы обосноваться на Кипре или в Европе, надеясь на чудо, на храбрость и мужество защитников, оставались в Акре. И по-прежнему приходили они к воинам на стены, принося воду и еду, оттаскивали убитых и раненных, разбирали завалы и помогали строить новые оборонительные заграждения, взамен рухнувших.

Так, ещё до рассвета 16 мая, под сильным обстрелом, проломы были заграждены рогатками, бочками и мешками с землёй. Все остающиеся защитники Акры, были полны решимости, отстоять свой город!

– Убирайтесь! – зло крикнул Гийом де Боже, когда загрузившись, корабль короля взял курс на Кипр. За ним, вытягивались из гавани и остальные корабли с беженцами.

Подошёл раненный, шатающийся, грязный, забрызганный кровью врагов, командор Тибо Годен.

– Сир, мы отбили один приступ, но сарацины готовят новый.

Великий магистр поспешил к пролому, у ворот святого Антония.

Нет лучших воинов, чем рыцари, всю жизнь обучающиеся владеть оружием, умеющие убивать, и с готовностью, идущие на смерть. В проломе, плечом к плечу встали тамплиеры и госпитальеры, тевтонцы и лазариты, рыцари Ордена святого Фомы и Защитники Гроба Господнего. И ужасная битва, закипела на руинах стены, на обвалах камней, политых кровью и заваленных трупами.

Султан ругался, топтал землю ногами, рвал на себе волосы, видя как раз за разом, накатывают на крепость его отряды, но не сумев преодолеть рыцарей, загородивших пролом в стене своими телами, в страхе и панике бегут назад.

И тогда султан, бросил в битву своих испытанных и грозных мамлюков.

– О-о-о! Вот это уже серьёзно! Славно! Давно пора! – зашумели рыцари, готовясь к схватке с достойным противником.

Впереди мамлюков, во множестве бежали, самые ревностные религиозные фанатики, нефтеметатели. Погибая под обстрелом лучников и арбалетчиков, но истово веруя, что каждый, кто падёт в битве с неверными, попадёт в райские кущи, где сладкоголосые девы гурии, вечные девственницы, будут услаждать их, они добежав, кидали в христиан горшки с зажженной нефтью и серой. Всё заволокло едким, чёрным дымом, горела земля, горели камни, горели люди. И из туч этого смрада, тысячами летели в защитников Акры стрелы и дротики.

– Во славу Христа и Животворящего Креста Господнего! – дал призыв Гийом де Боже, и рыцарство, навалилось на мамлюков.

Жуткая была битва! Густаво де Вальверде, уже и перестал вести счёт, убитым им сарацинам, а враг всё лез и лез. Пот заливал глаза, рукоять меча была липкой от крови, дым разъедал грудь. Сарацины не давали им передыху. Используя своё численное преимущество, они отводили свои уставшие, поредевшие отряды в тыл, и кидали в бой новые. Защитники Акры такой возможности не имели, потери среди них были большие, и каждый воин был на счету, и каждый из них, дрался и за себя, и за павших в битве братьев.

Пока мамлюки пытались проломить рыцарей, тысячи простых воинов из египетского войска, расчищали завалы, оттаскивали в стороны камни.

Пролом в стене ширился, а силы защитников были на исходе.

В самый критический момент, из-за клубов чёрного дыма, во фланг мамлюкам, ударил какой-то подошедший отряд.

– Святой Марк! – кричали они, и по этому кличу, рыцари узнали венецианцев, поспешивших на смертельную битву, во главе с Пьеро Мастелли.

И хвалёные мамлюки султана, краса и гордость его армии, бросились бежать.

Султан Халил, яростный в бешенстве, найдя козла отпущения, приказал арестовать эмира Дамаска Хосама ад-Дин Ладжина. (Аль-Мансур Хосам ад-Дин Ладжин – предполагают, что родом он был из Германии, между 1250 и 1257 гг стал мамлюком, с 1280 г – губернатор Дамаска, в 1297–1299 гг мамлюкский султан Египта). Меч палача уже завис над головой заслуженного эмира, но поостывший султан, по совету визиря аль-Салуса, что мол, казнь Ладжина вызовет бунт, и у так уже недовольных потерями при неудавшемся штурме мамлюков, просто отстранил его от командования.

Сарацины отошли, и установилась тишина.

Впервые за 12 дней.

Прекратили обстрел вражеские камнемёты, притихли лучники за заграждениями из бревён и натянутых кож, перестали рваться ко рву толпы, засыпающие его. Тишина…

Гийом де Боже, поймал себя на мысли, что какой-то он стал плаксивый в эти последние дни, когда смахивая набежавшие из глаз слёзы, склонился над телом Пьеро Мастелии.

– Вот…и мы…пригодились… – шептали губы храброго венецианца, и пузырилась на них кровавая пена. – Матерь Божья Пресвятая Дева Мария… – прохрипел он ещё, и умер.

Великий магистр тамплиеров, нежно закрыл его глаза и зашептал молитву. Подошёл и Жан де Вильер, и тоже встав на колени, присоединился к нему.

Энрике де Ла Рока, сел на камень, вытянув дрожащие от усталости ноги, и неожиданно запел старинную воинскую песню:

– Слава Богу Жюстина, вы здесь!

Жюстина, прекрасная, в свете озаряющих её свечей, с нежностью и любовью посмотрела на него. Она, при помощи Самуила и своей служанки Марты, собирала мешки, грузя в них снедь, воду, и всё остальное.

«Хвала Небесам, она таки решилась уехать!» – подумал де Вальверде, устало опускаясь на лавку у стены.

Но Жюстина, думала и решила по-другому.

– Густаво, вы видели, что они сотворили?! Они бросили всех, и сбежали из госпиталя! Я должна, помочь несчастным! Всё что я имею, я готова отдать им!

Густаво ещё раз подивился щедрости и чистоте души Жюстины, готовой пожертвовать всем, ради святых идеалов.

– Ах, Жюстина, Жюстина. Вы уже ничем не поможете этим несчастным. Увы, но они обречены. Вам же самим, надо не мешкая идти в порт и плыть на Кипр.

– Опять вы за своё, Густаво? Ведь штурм отбит, сарацины не захватили город, и Акра по-прежнему христианская! Вон, звонят колокола во всех церквях и монастырях, созывая прихожан к заутрене!

Де Вальверде вдруг ослаб, и без сил повалился на скамью. Стучало в висках, кружилась голова, перед глазами плыли тёмные круги. Он побледневшими губами, попытался выдавить из себя улыбку, увидя перед собою встревоженное лицо Жюстины, мол, всё со мной нормально, слабость скоро пройдёт.

– Да вы ранены! – словно издалека донёся до него гулкий голос Жюстины, и он уже не видел подбежавших Самуила, Марту, оруженосца Бертрана, не чувствовал, как они бережно положили его на скамью, и пытаются стащить кольчугу.

Он очнулся, почувствовав на щеке нежные поглаживания Жюстины, её тёплое дыхание и осторожные поцелуи, и счастливо улыбнулся.

– Извините, Жюстина, что напугал вас, – слабым шёпотом произнёс Густаво, и попытался поцеловать девушке руку. Но Жюстина вспыхнув, словно её застали за чем-то недостойным, отпрянула от него.

Тогда де Вальверде попытался приподняться, но Жюстина настойчиво уложила его обратно.

– Лежите, Густаво, лежите. Вам пока нельзя вставать. У вас глубокая рана, в левом боку.

Густаво опустил руку, и пощупал тугую повязку.

– Надо же… – он и не знал, и не мог даже сказать, когда он получил эту рану в пылу битвы.

Спокойный и умиротворённый он откинулся на подушки, не сводя влюблённых глаз с Жюстины, которая сидела рядом, и поглаживала его руку.

– Бертран, Бертран, – позвал рыцарь своего оруженосца.

– Он в саду, сейчас я позову его.

Жюстина встала, и он с сожалением посмотрел, как она уходит.

Вошедшему оруженосцу Густаво сказал:

– Бертран, ступай к Великому магистру, скажи, что я ранен, попроси для меня отсрочки, до вечера завтрашнего дня.

– Нет! – вскричала Жюстина. – Вы слишком слабы Густаво, потеряли много крови, и должны остаться здесь и отдохнуть!

– Сарацины, не будут ждать, пока затянуться раны у всех раненных. Так надо, Жюстина. И Бертран, приведи брата Лукаса.

Брат Лукас был заслуженным ветераном Ордена. В одной из битв, он потерял кисть правой руки, повредил ногу, и попал в плен к сарацинам, где стойко вытерпел все унижения и пытки, и по доброте одного из эмиров, поражённого его силой и волей, был отпущен обратно. Лукас не мог более сражаться, но он был тамплиером, и оставшись при монастыре в Акре, в меру своих сил, помогал остальным рыцарям.

Ох, как же коротка была, эта южная майская ночь, наполненная ароматами цветов, треском цикад, пением соловьёв. Но это была, лучшая ночь, в жизни Густаво де Вальверде! Лучшая, самая счастливая, потому что его любимая Жюстина, была рядом с ним! То проваливаясь в дрёму полузабытья, то просыпаясь, он крепко держал Жюстину за руку, прижимая её к груди.

Жюстина боялась пошевелиться, и потревожить сон любимого, лишь своими нежными пальцами, гладила его волосы, разглаживала бороду, проводила по лицу.

А Густаво вспоминал… Вальверде, неприступный замок отца, в плодородной и лесистой долине, неподалёку от Брагансы. (Браганса – город в Португалии) Как он рос там, в любви и нежности, в опеке и заботе, не замечая того, что отец его ведёт почти постоянные войны с норовистыми, более богатыми соседями, но навсегда запомнил, как он однажды сказал:

– Теперь Густаво, настали такие чёртовые времена, когда знатность определяется не древностью рода, ни тем, кто что-либо сделал полезного, а лишь количеством земель и величиной дохода!

Всё изменилось, когда умерла мама… Отец его, погоревав годик, женился снова, и жена родила ему двух сыновей. А для Густаво, в сердце мачехи не было места, и вот, отец увозит его в монастырь.

В монастыре он познал суровую жизнь послушника и обрёл Веру в Христа и Матерь Божью, впитав её всей своей юношеской, чистой душой. Но он не был рождён для того, чтобы идти по духовной стезе. Вся его крепкая стать, высокая фигура с широкими плечами, жилистые руки, выдавали в нём того, чьи предки, на протяжении многих веков, были воинами. И не находя покоя, он спросил совета у приора (Приор – настоятель небольшого мужского монастыря), и был отправлен в Конвенту-де-Кришту, замок-монастырь Ордена тамплиеров. (Конвенту-де-Кришту был основан в 1160 году, и позже, вокруг него вырос, и ныне существующий в Португалии город Томар)

Несколько лет, до 20-летнего возраста, Густаво находился в Конвенту-де-Кришту, на правах соискателя. Он жил в отдельной келье, но всё свободное от молитв и служб время, проводил вместе с тамплиерами, которые приобщали его к своему образу жизни – монахов и воинов, рассказывали ему об обычаях Ордена и его дисциплине.

И он, отвергнутый собственной семьёй, лишённый всего, обрёл новую семью – братьев-рыцарей, увидел, столь необходимую в жизни каждого цель! Смирение, чистота и спасение души, вместе с воинственностью во Славу Христа, так отвечали его желаниям и стремлениям, что он жадно впитывал все наставления, уже твёрдо решив стать монахом-рыцарем.

Настал день, когда командор тамплиеров в Португалии Гонсалу Мартинеш, обратился к братьям монастыря Конвенту-де-Кришту:

– Братия, есть ли среди вас тот, кому что-либо известно, нечто могущее помешать ему, – жест руки, в сторону смиренно стоявшего на коленях, сложив в молитве руки на груди Густаво, – стать братом нашего Ордена? Лучше сказать об этом сейчас, нежели после.

Все молчали, зная и изучив подноготную соискателя.

– Брат, – тогда обратился к нему Гонсалу Мартинеш, – желаете ли вы, присоединиться к нам?

– Да, сир!

– Окончательно ли ваше решение? Готовы ли встать слугой Господа отныне и до конца ваших дней?

– Да, сир! Я вынесу всё, ради служения Господу нашему, и прошу вас, во имя Господа и Пречистой Девы Марии, принять меня в Орден!

Гонсалу Мартинеш обвёл всех присутствующих взглядом, снова никто не возражал, и тогда он произнёс:

– Встань брат Густаво, рыцарь Ордена Храма! И навсегда запомни, мы служим трём вещам: первое – избавления мира сего от грехов; второе – служению Христу; третье – чтобы спасти душу свою!

Этот знаменательный день, Густаво отчётливо помнил и поныне.

Потом были месяцы изнуряющих тренировок и обучения, и долгие годы битв с неверными в Испании, пока по призыву Великого магистра Гийома де Боже, выбранные братья не отправились в Святую Землю.

Зловещей была тишина в Акре, 17 мая 1291 года. Тревожной от ожидания, вязкой от напряжения, кошмарной в предчувствиях.

А сарацины готовились к мощному штурму. В их лагере была суета, к проломам в стене стягивались все силы.

У ворот святого Антония сарацины, укрыв камнемёты за щитами из бревён, перекатывали их поближе к городу. И стрелки из пролома, со стен, из руин Английской башни и башни графини де Блуа, не могли нанести им урон.

У пролома у башни святого Николая, правитель Аль-Карка Бейбарс аль-Девадар, приказал построить большой щит, обшитый кожей и войлоком, и подняв его при помощи мачт и верёвок, словно парус на корабле, сарацины придвинулись почти к самой стене. И под защитой его, они принялись засыпать ров.

Командующий здесь Отто де Грандисон, зло ругался, наблюдая за наглыми действиями врага.

Гийом де Боже, обходил все укрепления города, беседовал с защитниками, и с тревогой в душе видел, их поредевшие ряды. Но в их глазах, глазах защитников Акры, не было обречённости, не было страха, а было воодушевление, и осознание того, что они вершат нужное, благое дело. Можно было сдать Акру без боя. Можно, прямо сейчас отойти, погрузиться на корабли и отплыть на Кипр. Но все они, избрали иное. Умереть, погибнуть, но не отступить. Дожить свои жизни с честью, до конца. Они обрекли себя на смерть. Все. Сознательно и добровольно.

– Кто не убоится смерти в бою с врагами веры Христовой, того минуют кары Небесные!

И де Боже знал, они будут биться до последнего.

Всё же погромы в Акре, в августе 1290 года, сделали своё дело. Истребив почти всех мусульман в городе, теперь можно было не опасаться предательского удара в спину. Это радовало.

Вроде всё было готово, и вечером Акра замерла в тишине ожидания.

Несмотря на протесты Жюстины, Густаво встал с кровати. Саднило бок, тянущей болью отдавая в ногу, больно было поворачиваться, кружилась голова, а во рту была сухость и привкус железа, явные признаки большой кровопотери. При помощи Бертрана он облачился в доспехи, и подойдя к Жюстине, крепко обнял и поцеловал её.

– Давайте помолимся Пресвятой Деве Марии, нашей защитнице и покровительнице.

Все опустились на колени, только Густаво не смог согнуться, и сел на низенький стульчик. После долгой молитвы, так и не принесшей душе успокоения, стараясь не смотреть на плачущую Жюстину – сердце и так болело от того, что он вынужден оставить её, де Вальверде подошёл к брату Лукасу.

– Брат мой, СПАСИ ЕЁ, если…

Лукас, обязанный Густаво де Вальверде спасением собственной жизни в одной из битв, поклонился.

– Ступай с Богом, брат Густаво. За неё не волнуйся, я всё сделаю.

18 мая, едва на затянутом тучами небе забрезжили первые лучи утренней зари, началось. Враз, по единой команде, загрохотала вся сотня орудий сарацин.

Такого обстрела Акра ещё не видела! Осадные машины били не переставая, используя заранее приготовленные камни, зажигательные снаряды, и бочки, наполненные рубленым железом.

И осколками разлетались стены Акры, рушились укрепления, горела земля и камни, горели люди, и всё больше и больше падало среди защитников города раненных и убитых. Поднявшийся ветер раздувал пожары, и начавшийся небольшой дождь, не мог их потушить.

Рыцарство изнемогало под этим ужасным обстрелом, крепко сжав зубы ожидая, когда же враг пойдёт на приступ. Когда же, мы сойдёмся с ними лицом к лицу! Меч против меча, щит в щит! Вот тогда-то, и посмотрим, чья возьмёт! А пока, бесило бессилие, что враг уничтожает их издали, потери растут, а эти сволочи, и носа не кажут.

Энрике де Ля Рока, бледный, с посиневшими от гнева губами, сверкая злым взглядом, то вынимал кинжал из ножен, то с шумом посылал его обратно. Густаво де Вальверде, теребил на груди образок с изображением святого Георгия. А позади него, трясся нетерпеливой дрожью ожидания, оруженосец Бертран. Им троим, были доверены для обороны руины башни графини де Блуа. В подчинении у них, было четыре десятка простых воинов – стрелков, копейщиков, мечников, но они пока были укрыты в нижнем этаже башни.

– Наконец-то! Идут!

Из пелены всё усиливающегося дождя, из клубов поднявшегося тумана и чёрного дыма, оглушительно забили барабаны, литавры, пронзительно завыли трубы – по приказу султана, три сотни музыкантов, верхом на верблюдах, поддерживали наступающих.

Ох, как воспряли духом, лучники и арбалетчики Отто де Грандисона, когда враг, показал свою гнусную рожу из-за щита! Смертоносными залпами, они выплёскивали на врага весь ужас и страх долгого ожидания, и каждая стрела или болт, находили свою цель.

Но под оглушительные звуки барабанов и труб, сарацины всё лезли и лезли. По трупам, затаптывая упавших и раненных, обуянные религиозным рвением и фанатизмом. Призыв к Аллаху, взлетел до небес, сотрясая воздух!

– Христос! За Матерь Божью! Умрём, но не отступим! – кричали и крестоносцы, отбивая яростные атаки мусульман.

И носился позади своего войска, на своём белоснежном коне, султан Халил, подбадривая одним видом своим сражающихся, ругался и кричал, видя бегущих, и посылал в битву всё новые и новые отряды.

В самой гуще, на завалах из камней, плечом к плечу бились Великие магистры – Гийом де Боже и Жан де Вильер, сея ужас среди мусульман.

Стон боли вырвался, когда пал весь изрубленный, маршал Ордена госпитальеров храбрый Метью де Клермон. И поникло знамя Ордена, с развевающимся крестом, но его подхватил неизвестный рыцарь, и крепко, на зло врагу, сжал в руке.

Густаво де Вальверде, на узкой лестнице, схлестнулся со здоровенным мамлюком. Сковывала движения рана в боку, темнело в глазах, накатывала слабость, а враг, опытный и умелый, всё наседал.

Изнемогая, он всё-таки достал его! И тело мамлюка, полетело по лестнице вниз.

– Беда, сир, беда! Сарацины выбили Отто де Грандисона со стены! Он, отступает!

Заскрипев зубами, Гийом де Боже повёл в атаку рыцарство обеих Орденов. Они настигли, прорвавшихся в город врагов, у Проклятой башни. И страшен был их мощный, таранный удар, повергший сарацин в ужас! Немногие из них избежали ударов мечей и копий христиан!

Они отбросили врага почти к самому пролому у башни святого Николая, но тут, непреодолимой силой, перед ними встали нефтеметатели. Стена огня, отгородила христиан от мусульман, а из пламени и густого дыма, с обеих сторон, летели стрелы и дротики.

И расползались как зараза сарацины по улицам Акры, штурмом захватив замок Тевтонского ордена, где перерезали всех раненных рыцарей.

– Обойди их! – крикнул Гийом де Боже Жану де Вильеру, и тот увёл своих госпитальеров.

Проклятая стрела… Лёгкая, с древком из тростника, но с зазубренным наконечником… Она вонзилась в тело Гийома де Боже. Опуская левую руку он сломал древко, и наконечник впился ещё глубже. Великий магистр, зашатавшись в седле, повернул своего коня.

– Куда вы, сир? – с вопросом обратились к нему все, кто был рядом, на что де Боже, прохрипев, ответил:

– Господа, я не бегу, я умираю…

Падающего с седла Великого магистра, подхватили рыцари из Сполето (20 рыцарей из Долины Сполето, так в тексте у хрониста. Сполето, это город в Италии, в 95 км к северу от Рима) и положили тело его на щит. Они принесли его сначала во дворец Марии Антиохийской, где лекарь Ордена, поцокав языком, сказал:

– Наконечник вытащить невозможно. Он засел слишком глубоко, почти у самого сердца.

Тогда тело Гийома де Боже завернули в одеяла, и понесли в порт. Но по злой иронии судьбы, именно в этот день 18 мая, на море разбушевался шторм. На рейде стояли большие купеческие корабли пизанцев, венецианцев, генуэзцев, галеры рыцарей, но ни одна спущенная с них лодка, не могла пристать к берегу.

И Гийома де Боже, бредившего, находящегося без сознания, отнесли в Тампль, где бережно положили перед церковным алтарём.

Пал Гийом де Боже, самый крепкий бастион Акры, вокруг которого группировалась вся героическая оборона города, который был её душой и вдохновителем. Когда пронёсся слух, что он смертельно ранен, в городе началась паника.

И это при том, что враг ещё не проник в город! Все атаки сарацин у ворот святого Антония, были отбиты мужественными защитниками Акры! Жуткая битва, шла на стенах, на развалинах, у проломов в стене!

Но подались малодушию, даже самые храбрые. Так раненный Отто де Грандисон, увёл остатки своего войска в порт, где стал дожидаться, когда стихнет море. И сарацины захватили Проклятую башню.

В отчаянной битве полегли почти все рыцари-госпитальеры, а сам Великий магистр Жан де Вильер, получил от врага удар копьём в спину, между лопаток.

Он силился подняться с носилок, кричал, когда его уносили:

– Оставьте меня здесь! Я ещё могу сражаться! Я хочу умереть здесь! На Святой Земле!.

А затем затихнув, слабым голосом произнёс:

– Мы сделали всё, что смогли, – и заплакал, не стыдясь своих слёз.

В руинах Английской башни, нашли свою мученическую смерть, рыцари Ордена Святого Лазаря, подавая пример самоотверженности малодушным. Они, не боявшиеся смерти, не чувствующие телесной боли из-за своей болезни, открыв обезображенные проказой лица, смело встали на пути врага. Долго оттуда доносились звуки ожесточенной битвы, мелькали в пелене дождя мечи, взлетали копья, и дорого заплатили сарацины, сотнями жизней, дабы преодолеть этот последний рубеж рыцарей-лазаритов. Под конец враг, не смея побороть ужас и приблизиться к ним, забросал последних лазаритов горшками с горящей нефтью и перебил из луков и арбалетов.

Рыцари-лазариты до конца испили чашу своей горькой жизни, никто из них не сдался, и этим, они навечно вписали свой подвиг в историю.

(Орден Святого Лазаря существует и поныне, имеет отделения в 24 странах, ведёт широкую благотворительную деятельность, но главным приоритетом остаётся борьба с проказой, помощь и уход поражённым этой страшной болезнью).

Командование тамплиерами принял маршал Ордена Пьер де Севри. Вечерело, когда на общем совете, окружённые со всех сторон рыцари, решили пробиваться в Тампль.

Толпами бежал народ в порт, пытаясь найти там спасение.

– Что за крики? – слабым, едва слышным голосом, спросил Гийом де Боже, силясь приподняться.

– Люди сражаются, – ответили ему.

Он ещё что-то хрипел, пытался сказать, разобрали только: «Оставьте их в покое», а потом потерял сознание, и вскоре умер.

И его похоронили здесь же, в церкви, перед алтарём.

Отступили в порт и рыцари Тевтонского ордена, вместе со своим Великим магистром Бурхардом фон Шванденом.

Море по-прежнему не утихало, но надо было что-то делать. Бегущие в панике беженцы, всё напирали и напирали на причалы. С купеческих кораблей торговых республик, всё-таки отважные моряки спустив лодки, добрались до берега, но стали брать в них, только жителей своих государств.

Причалила лодка и с большой галеры тамплиеров. Рутгер фон Блюм, рыцарь и капитан галеры, стоя на носу лодки, стал требовать с женщин, многие из которых стояли с детьми, золото и украшения, как плату за спасение.

В такой ужасный час, суть каждого стала видна как на ладони!

Оттеснив женщин и детей копьями и щитами, на причал вышли воины Отто де Грандисона. Этот швейцарец на английской службе, увидев, что делает Рутгер фон Блюм, попросту двинул его в челюсть. Фон Блюм упал, и не оказывая даже попытки сопротивления, быстро уполз на корму.

Но и Отто де Грандисон, не предоставил лодку женщинам и детям, а занял её со своими людьми, и приказал править к одному из кораблей.

Госпитальеры, в одну из лодок, поместили раненного Жана де Вильера, нагрузили её реликвиями Ордена, и отплыли. (Жан де Вильер умрёт на Кипре, спустя три года)

Захватили лодку и тевтонцы Бурхарда фон Швандена. (По возращении в Европу, Бурхард фон Шванден будет смещён с должности Великого магистра. Её займёт Конрад фон Фейхтванген, который полностью переориентирует действия Ордена со Святой Земли в Прибалтику)

В штормящем море, виднелось сотни голов тех, кто пытался вплавь добраться до кораблей.

Патриарха Николая Анапса, силой привели в гавань. И он, наверное единственный, кто в эту годину остался верен себе, проявляя великодушие и человеколюбие. Он так перегрузил свою лодку беженцами, что она затонула, и все, кто был на её борту, погибли.

Когда на Кипр вернулся король Генрих II де Лузиньян, с печальной вестью о гибели Акры, когда помчались гонцы ко всем дворам христианских правителей с этим известием, когда многие стенали, оплакивая потерю Святой Земли и святынь христианства, Акра ещё сражалась.

Рыцари-тамплиеры отходили организовано, перегораживая улицы баррикадами, ожесточённо цеплялись за каждый дом, каждый дворец или укрепление, и повсюду давали врагу бой.

– Мы до конца останемся рыцарями Божьими! – призывал Пьер де Севри, и тамплиеры погибали умиротворённо, свято веруя – они выполнили свой долг! Долг перед Богом и христианством! Долг перед Орденом и братьями! Свой собственный, человеческий Долг! Долг воинов и защитников!

А Акра пылала, кровавые потоки плыли по её улицам. Султан Халил, в дыму пожарищ, потерял управление своими войсками, которые хищными стаями кинулись в город грабить и разорять. Женщин и детей уводили в рабство, всех остальных, убивали. Особенному поруганию подвергались церкви и монастыри.

Густаво де Вальверде, чудом державшийся ещё на ногах, отступая вместе со всеми и сражаясь, с тревогой поглядывал на пылающий в зареве пожаров квартал Монмазар. В толпах беженцев, в панике мечущихся по улицам, он выискивал Жюстину, и не находя, с облегчением думал: «Наверное спаслась!» А потом новая, мучительная боль, когда они дошли до монастыря святой Клары, где уже побывали сарацины. Задушенные, изнасилованные, растерзанные тела монахинь, повсюду лежали по двору. А одна была брошена в фонтан, где и захлебнулась.

– Господи, клянусь Тебе, что буду мстить, пока руки мои, держат меч! – клялся, воздев лицо к небесам, Энрике де Ля Рока.

Не было времени похоронить их, и они ушли, кипя жаждой праведной мести, злые от негодования.

Генуэзцы, заключив договор с султаном Египта, укрылись в своём огороженном крепкой стеной, похожем на крепость, квартале, и оттуда следили за отходом христиан, и как в город, убивая и грабя всех, врываются отряды сарацин. Им же, султан пообещал сохранение их жизней, жилищ и имущества.

Злоба требовала выхода, и кто-то из тамплиеров, пустил стрелу в генуэзцев, этих предателей, приспешников мусульман. Кто-то уже призывал идти на штурм их квартала – отмстить, за кровь и пожары, за гибель Акры!

Но Пьер де Севри, увёл своих воинов в Тампль.

Здесь собрались последние защитники города и много мирных жителей, бежавших в порт в надежде на спасение, но так и не нашедших мест на корабле, и собравшихся в Тампле, под защитой его стен и башен.

Но если даже укрепления Акры, не устояли перед напором сарацин, то долго ли может продержаться, один небольшой замок?

Это понимали все… И отчаяние, холодным, жутким страхом, заползало в души людские.

И здесь, к ужасу своему, среди тысяч беженцев, Густаво увидел Жюстину!

Её прекрасные, огненно-рыжие волосы с золотистым отливом, были спутанными и грязными, выбиваясь из-под капюшона, всё же, кокетливыми локонами. Лицо было в копоти и в саже, под глазами, залегли тёмные круги. Стоптанные башмачки, плетёные серебряной нитью…

Густаво, особенное внимание, почему-то, обратил именно на эти, её стоптанные башмачки.

И сердце, после леденящего ужаса, объяла волна радости!

Она жива!

Не имея возможности склониться, из-за раны в боку, и прикоснуться к ней, Густаво с нежностью и любовью смотрел на неё.

– Густаво… – ему послышалось, или действительно Жюстина, спавшая, опёршись на дородное плечо Марты, произнесла его имя?

Приковылял Самуил, неся кувшин с водой, кусок вяленого мяса, и немного муки – всё, что получали беженцы у скаредного провизора (Провизор – лат. слово, буквально означающее «предвидящий». Также имело значения «поставщик», «тот, кто запасает съестные припасы») тамплиеров.

– А где брат Лукас? – стараясь не разбудить ЕЁ, прошептал рыцарь.

Но и этого хватило, чтобы Жюстина встрепенулась и проснулась.

– Густаво!. – нежно, чарующе, проворковал её голос ото сна.

И вся она, прекрасно потягивающаяся, была такой желанной, что, вольно или невольной, повернулись лица всех сидящих рядом беженцев.

Но осеклись и отвели взор, под суровым взглядом рыцаря.

– Лукас погиб, – подобострастно, беспрестанно кланяясь, к нему кинулся Самуил, радый, что забота о женщинах, спадает с его хлипких плеч. – У монастыря рыцарей святого Иоанна, на нас напали. Не сарацины, нет… Свои же, христиане… – и обращённый в христианство еврей Самуил, заплакал. – Они хотели золота, хотели плату за проход по их улице, и благородный Лукас, отважно вступил в битву! Мне же, подхватив женщин, бросив повозки с добром, удалось бежать!

Слух Густаво, резанули эти выделенные евреем – повозки с добром. Но гнев, тотчас же сменился добротой и милостью по отношению к нему, когда Густаво понял, что именно Самуил, довёл Жюстину живой до Тампля!

А ОНА, в это время встала, подошла, и руками, ввергающими в истому и в трепет, провела по его лицу, с опаленной бородой и бровями, едва-едва, коснулась новой раны над правой бровью, и так чарующе, оглаживала его щёки…

– Брат,… – повисла тягостная пауза, и всё рыцарство замерло, под беспристрастным взором Пьера де Севри. Кого же он выберет, для исполнения важной миссии?

– Тибо Годен! – и названный подошёл, и смиренно пал на колени перед маршалом Ордена.

– Вам предстоит, – продолжал де Севри, – спасти знамя, архив, и все реликвии нашего Ордена!

Великий командор Тибо Годен пал ниц, готовый выполнить возложенную на него миссию.

– Сарацины! – донесли тревожный крик дозорные, и все защитники, встали на защиту Тампля.

20 мая, кое-как наведя порядок в собственном войске, пришлось даже казнить нескольких особо ретивых, к крепости тамплиеров подошёл султан Халил.

Он бесился, ругался и взывал к Аллаху, ведь этот проклятый город, унесший так много жизней правоверных мусульман, ещё не взят полностью! И над башней тамплиеров, этих порождений Иблиса (Иблис – в исламской религии, джинн, который благодаря своему усердию, был приблежен Аллахом, и был малаика (в исламе буквально – вестник, посланник, беспрекословно выполняющий волю Аллаха) но из-за свой гордыни, Иблис был исторгнут с небес, и стал врагом людей, сбивая их с истинного пути), на зло всем, а особенно ему, всё ещё развевалось знамя христианства – белое полотнище с вышитом на нём красным крестом! Знамя Христа, знамя тамплиеров!

В безумии злобы Халил кинул на приступ своих мамлюков!.. Но они, пристыжено опуская глаза, вернулись поверженными.

Он посылал новые отряды, казнил каждого десятого из бежавших, но дьявольская крепость христианства, всё ещё держалась!

Обезумевшие сарацины, подгоняемые султаном, соревнуясь друг перед другом, кто погибнет первым, и первым окажется в раю, лезли и днём и ночью.

Жутко было. Особенно после ужасов, пережитых в Акре.

Сарацинам удалось ворваться в Восточную башню. Её защитники отошли на второй этаж, и продолжали ожесточённо сопротивляться. Тогда озверевшие сарацины, разожгли в башне костёр, и всех защитников удушили дымом.

Когда тамплиеры освободили Восточную башню, даже самые стойкие, не смогли сдержать слёз, видя тела своих братьев, лежавших вперемешку с телами беженцев. Особенно среди погибших, было много женщин и детей.

Штурм Тампля продолжался без остановок, беря измором, на истощение последних защитников Акры, не давая им ни сна, ни отдыха атаки шли одна, за одной.

Врага били стрелами со стен и бойниц, поливали сверху кипящей смолой, жгли, резали и кололи, и тысячами жизней заплатили сарацины, но так и не взяли Тампль.

Когда Пьеру де Севри донесли, что сарацины роют подкоп, он понял, что более нельзя медлить.

– Великий командор Тибо Годен, мы призываем вас!

И под отчаянными взорами надежд, брат Тибо Годен подошёл к нему, и склонил колени.

– Во имя Христа, во имя Ордена нашего, мы призываем вас, спасти наши реликвии!

Тибо Годен, и выбранные им рыцари – Бернардо де Фонтес и Педро Сан-Хуан, поклонились, беспрекословно выполняя приказ маршала.

Густаво де Вальверде, некоторое время смотрел на Пьера де Севри с надеждой – может быть он передумает, и именно ему прикажет уйти с сокровищами Ордена, и тогда, несмотря на запреты устава, он сможет забрать с собою Жюстину…

Под осуждающими взглядами остающихся, Тибо Годен и его рыцари, принялись спускаться с высокой стены Тампля на скалистую гору, где уже пришла вызванная голубиной почтой, галера Ордена с Кипра.

А Тампль держался! Наступило 28 мая 1291 года, когда в реках крови, захлебнулись все атаки сарацин…

Уже несколько дней, как уплыл Тибо Годен… Стихли крики обречённых, они вновь воспрянули духом, с робкой надеждой поглядывая в сторону моря. Не идут ли корабли? С войском, с подкреплением, а может, забрать оставшихся.

Пьер де Севри, все эти дни на правах старшего духовного лица, причащал умирающих, находил слова утешения для страждущих, подбадривал сражающихся.

Весь почерневший от усталости, с ввалившимися, горящими безумным блеском глазами, стоял Густаво де Вальверде на стене замка, оглядывая лагерь сарацин. «Что они задумали? Почему отошли?» Все эти дни он не видел Жюстину, не знал, как она там, сам не ел и не спал, но постоянно думал о ней. «Как она? Хватает ли ей пищи и воды? Справляется ли Самуил с попечительством, вверенной ему девушки?» Кружилась голова, от ослепительно яркого солнца темнело в глазах, он шатался от усталости, крепко сжав воспалённые, потрескавшиеся губы. Ветер дул со стороны города, принося тошнотворный запах мертвечины быстро разлагающейся под жарким солнцем, и тучами кружилось вороньё, жадно пируя на трупах.

Рядом с ним, скрипел зубами Энрике де Ля Рока, которому лекарь зашивал глубокую рубленую рану на плече.

Подошёл Бертран, и протянул Густаво ледяного вина с мёдом из погребов Ордена.

– Жюстину видел? – с трудом разлепил спекшиеся губы, просипел тамплиер.

– Нет, господин.

– Тогда разыщи её, и отнеси вино ей.

Привыкший повиноваться, Бертран пошёл.

– Стой.

Также без слов и недоумения он остановился.

– Подойди.

Бертран подошёл.

– Ты, своей верной и преданной службой, уже давно заслужил право стать рыцарем! Готов ли ты к этому?

Бертран просиял лицом.

– Да, сир.

– Тогда, становись на колени.

Оруженосец склонился.

– Молись перед Крестом! – и тамплиер протянул перед ним свой меч, где рукоять была сделана в виде креста, в навершии была эмблема и девиз Ордена, здесь же хранилась и святая реликвия – щепка с Животворящего Креста Господнего.

Бертран прошептал молитву, а затем трепетно поцеловал распятие.

– Веруешь ли ты в Господа?

– Да, сир.

– Веруешь ли ты в Рождество и Воскрешение Сына Божьего Иисуса Христа?

– Да, сир.

– Веруешь ли ты в Отца, Сына и Духа Святого?

– Да, сир.

– Почитаешь ли ты Богоматерь Пресвятую Деву Марию, защитницу и покровительницу нашего Ордена?

– Да, сир.

Густаво своим мечом коснулся плеч и головы Бертрана.

– Встань рыцарь!

Новопосвящённый рыцарь встал с колен, с восторгом оглядывая мрачный мир, но для него сейчас, словно раскрашенный радужными красками.

Густаво обнял его и крепко поцеловал в губы.

– Это, чтобы ты всегда помнил о благочестии, добронравии и братстве среди рыцарей.

А потом отвесил звонкую пощёчину.

– А это, чтобы ты смирил гордыню, и всегда помнил о долге и ответственности рыцаря! А теперь, ступай с Богом!

По обычаю надо было дать ему дар. Густаво немного подумал, и сорвал с шеи образок Святого Георгия. Энрике де Ля Рока, протянул Бертрану хороший кинжал из дамасской стали.

Бертран поклонился, благодаря за дары и оказанную честь, и хоть теперь он и не был оруженосцем Густаво де Вальверде, подхватил кувшин с вином, и радостный, вприпрыжку, несмотря на валившую с ног усталость, бросился разыскивать Жюстину.

– Так тебе легче будет умирать, – глядя ему вслед, прошептал Густаво, уже не веривший в чудесное спасение.

«Только бы Жюстину спасти» – об этом были все его мысли.

Затрубили трубы, запели флейты, забили барабаны, и от лагеря сарацин, к Тамплю, пошла большая процессия.

– Что, снова лезут? – кряхтя, опираясь на лекаря, встал на ноги Энрике де Ля Рока.

– Не похоже. Пошли гонца за маршалом.

Остановившись в дальности полёта стрелы, от толпы отделилась группа людей.

– Да это же, Фальк Бафон! – воскликнул Пьер де Севри.

Фалька Бафона, купца-работорговца из генуэзского квартала, не гнушавшегося даже продавать в рабство мусульманам своих собратьев христиан, знала вся Акра. Проходя мимо вздувшихся, разложившихся трупов, посечённых, порубленных, сожжённых, истыканных стрелами, он брезгливо морщился от тяжёлого воздуха, с опаской и сомнением оглядываясь назад. Но сзади, не давая возможности вернуться, стояли мамлюки и ближайшие советники султана, играли музыканты. А вон и сам султан, глядит на дьявольский, непокорный Тампль, глядит и на него, и от страха у купца дрожали руки и подгибались колени.

– Милостивый султан, – начал было Бафон, но закашлялся, сбился, и опасливо, подошёл ещё ближе.

– Милостивый султан, – снова начал он, – восхищён вашим мужеством и вашей отвагой, и предлагает вам мир! Он разрешает всем воинам, с оружием и доспехами, конями и знамёнами, покинуть Акру!

Султан уже полгода находился в походе. Он устал, его ждали другие дела в его обширной империи. Уже почти два месяца, они стоят под Акрой. Все окрестности были загажены и завалены трупами, со дня на день можно ожидать эпидемии. И истощилось, роптало его войско, и Халил думал – сколькими ещё жизнями правоверных мусульман, истинных слуг Аллаха, придётся заплатить, чтобы взять этот замок?

Пьер де Севри выпрямился, приосанился, победным взором обводя своих рыцарей. Это было, признание врагом их героизма! Почёт и уважение! Достойное завершение обороны Акры! Значит не зря всё-таки они, бились столь мужественно, кровью окропив сей город!

Убрав заграждения чуть приоткрыли ворота, и Фальк Бафон, а с ним и представители султана, протиснулись в образовавшуюся щель.

Переговоры были недолгими. Все христиане должны оставить Тампль, перейти в пизанский квартал, и там дожидаться прихода кораблей.

Пьер де Севри согласился на эти условия.

Но нашлись и сомневающиеся. Можно ли покинуть Тампль, который сарацины так и не смогли взять, и уйти в пизанский квартал? Ведь там они, окажутся абсолютно беззащитными, перед многотысячным войском мусульман?

– А можно ли им доверять? Доверять неверным? – дерзко глядя прямо в лицо маршалу, с ненавистью и призрением на Фалька Бафона, спросил подошедший Энрике де Ля Рока.

Повисла тягостная пауза, и все взоры обратились на Пьера де Севри. Тебе мол маршал, принимать решение. Тебе брать, на себя ответственность.

И в этот миг, погасла в душе Густаво де Вальверде, снова возгоревшаяся было надежда, спастись самому и спасти Жюстину де Бриан.

Они хорошо знали ныне покойного султана Калауна, с ним можно было договориться. А вот можно ли, доверять его молодому, двадцатидевятилетнему сыну, не знал никто.

Молчание затягивалось.

– Можно, – наконец произнёс Пьер де Севри, но все уловили сомнение в его голосе.

Долго искали добровольцев, кто бы в знак капитуляции, вывесил на башне Тампля знамя ислама. Среди рыцарей таких не нашлось, и многие простые жители Акры плакали и отнекивались, от этого мерзкого дела.

– Что мне, самому лезть на башню? Мне что, больше всех надо? Подумайте о спасении тысяч христианских жизней! О женщинах и детях! – кричал Пьер де Севри, но все отводили глаза.

Тогда он, протянул знамя султана Халила, Фальку Бафону.

– На, лезь!

Толстый купчина, под ненавистными взглядами христиан, обливаясь потом и пыхтя, полез на самую вершину башни.

– А ещё крест носит! Как эта тварь, смеет называть себя христианином?! Иуда! Иуда! Иуда! – громогласный возглас, сопровождал каждый шаг ренегата. (Ренегат – лат. renegatus, от renego – «отрекаюсь» – лицо, перешедшее из одного вероисповедания в другое. В переносном смысле – человек, изменивший своим убеждениям и перешедший в лагерь противников, отступник, изменник)

– Жюстина, Самуил, держитесь ко мне поближе, – сказал Густаво де Вальверде, когда все защитники Тампля собрались вместе, и были готовы к выходу из замка. Толпа беженцев, ободрённых надеждой, уставших, но оживлённо переговаривающих, должна была следовать за ними.

Сколько же мало их осталось! Густаво де Вальверде, окинул взором строй защитников Акры. Едва ли, пара сотен воинов.

– Но воинов злых и решительных! Готовых умереть во славу Христа, но не склонить шею перед неверными! – уловив его мысли, проговорил Энрике де Ля Рока.

Настороженно и враждебно был встречен отряд мамлюков, во главе с совсем юным эмиром, вошедший в Тампль.

Ворота были открыты, и все христиане, двинулись было в пизанский квартал.

Энрике де Ля Рока, увидел, как Фальк Бафон, что-то быстро говорит эмиру. Тот подбоченясь, сидел в седле превосходного коня, слушая речь работорговца, потом вскинулся, и погнал коня к толпе беженцев.

– Ясырь! Ясырь! (Ясырь – в данном случае, пленники, добыча, рабы) – кричал он. – Султан разрешил выйти из крепости лишь воинам! А это, наш ясырь! Наша добыча!

И он конём, стал оттеснять беженцев от воинов.

– Н-е-е-е-т! – донёся крик Пьера де Севри, но уже взлетел меч Энрике де Ля Рока, и голова эмира, высоко подлетев, упала в пыль.

Густаво де Вальверде и Бертран поддержали его, а за ними и многие воины, и вскоре, с отрядом мамлюков было покончено.

Дико верещал, качаясь у фонтана Фальк Бафон, которому распороли толстое брюхо.

Снова были заперты ворота Тампля, и его защитники, приготовились к обороне.

Султан расценил это как акт вероломства со стороны христиан, и бросил на новый штурм все свои войска. Но он был отбит с большими потерями.

К злому, поникшему Пьеру де Севри, подошёл инженер Ордена.

– Подкоп сарацин, уже дошёл до внутреннего двора. Они роют, где-то в районе конюшни.

Сник маршал Ордена… Особенно невыносимо, было глядеть на женщин и слышать плачь детей.

– Я пойду к султану! Объясню ему, что возникло недоразумение. Что все христиане, а не только воины, должны покинуть Акру.

Никто не посмел перечить, никто его и не удерживал, и взяв двух добровольцев, Пьер де Севри пошёл в ставку султана.

Там их быстро разоружили, связали за спиной руки, и кинули пред ноги султана Халила.

Султан не стал его даже слушать, а лишь коротко повелел:

– Казнить!

Пьер де Севри, хорошо знал, как сарацины поступают с захваченными в плен тамплиерами, какие нечеловеческие пытки и мучения, они им измышляют. И смирившись со своей участью, попросил казнить их, как воинов.

Халил долго смотрел на согнутых, поверженных тамплиеров, потом на непокорный Тампль, где всё также развевалось знамя Христа, и кивнул головой.

Перед смертью, Пьер де Севри произнёс:

– Настал наш черёд, братья мои! Сегодня мы окажемся в раю, где присоединимся к нашим товарищам, павшим в борьбе за Веру Христову! И мы поведаем им, что не посрамили мы звания воинов Божьих, воинов Христа! Что не одолел нас враг, да и никогда не одолеет он, Веру Христианскую! Пусть же она живёт и существует во веки веков, до конца мира! Аминь!

Пьеру де Севри и двум пришедшим с ним рыцарям отрубили головы, затем сняли кожу, набили её соломой, приставили головы, и воздев на высокие шесты, понесли под стены Тампля.

Все защитники замка, полные решимости, посмотрели на Густаво де Вальверде, как оставшегося самого старшего в иерархии Ордена.

– Тебе брат, командовать, – произнёс Энрике де Ля Рока.

Все кинулись выполнять приказы Густаво, хотя прекрасно понимали, что наступают последние дни, а может и часы их жизней.

Море было пустынно. Не единого паруса на горизонте! Хоть Тибо Годен, и обещал прислать им помощь.

Тысячи стрелков, укрываясь за щитами, засыпали защитников Акры стрелами. И под их прикрытием, тащили сарацины к воротам обитый медью и кожей таран.

Подняв столб пыли, в результате подкопа, рухнула Западная башня и большой участок стены. В пролом, дико и отчаянно крича, ринулись сарацины.

Пылала конюшня, а в ней бились погибая, жалобно ржав, стуча копытами, пытаясь вырваться, лошади Ордена.

Разверзлась земля, и прямо посреди двора, из нового подкопа, стали выскакивать озверевшие в страхе сарацины.

Защитники Тампля бились мужественно! Но враг, значительно превосходя их числом, атаковал со всех сторон, одно за другим захватывая укрепления.

– Все к башне Магистра! Все туда! Отходим! Отходим! – кричал Густаво де Вальверде, отбиваясь от наседавших врагов и созывая всех, под защиту главной башни Тампля.

Из бойниц, лучники и арбалетчики охладили пыл мусульман, и атаки, на время стихли.

– Долго нам не продержаться! – весело сверкая безумными глазами на закопченном лице, прокричал Энрике де Ля Рока.

– Умрём же с честью, во Славу Христа! – ответил ему Бертран.

Боль в сердце согнула Густаво де Вальверде, когда он увидел прижавшуюся к стене Жюстину. Марта где-то сгинула в суматохе, и возле неё суетился лишь один Самуил.

Упавшим камнем ей оторвало левую ногу возле колена, её мертвенно-бледное лицо, прикушенная до крови губа, струившийся по лицу пот… Боль и страдание… Страдание и боль… Как же оно, зачем, почему?…

Подкопанная, упала одна из стен замка. Сарацины полезли снова.

– Господин! – полный отчаяния крик Самуила, резанул уши.

Из груди Жюстины, торчала ещё дрожа, оперённая стрела. Она хрипела, билась в агонии, тянула к нему руки… А в глазах… смертельная тоска и печаль. Она умирала долго, мучительно и больно.

Густаво не нашёл в себе сил для последнего удара сострадания, а воткнув в землю меч, молился.

По всей башне, в каждом зале, на каждой лестнице и в переходах, шло злое, ожесточённое сражение.

«Разве эти люди, не хотят более жить? Не хотят, наслаждаться красотой? Нежными проблесками утренней зари, зеленью первого пробившегося ростка? Не хотят более слушать пение птиц, или любоваться чарующей далью моря? Жюстина… Она тоже хотела жить… А те сарацины, которые пришли сюда, те, что убили её? Их, наверно дома, ждут девушки, невесты. Ждут матери или может дети… Тогда, как же оно так… Зачем? Почему?…» – сумбур в голове, мысли путались, а в сердце боль и пустота. Боль и пустота… Жюстины больше нет.

Дико засмеялся, поднятый сарацинами на копья Энрике де Ля Рока.

С перебитыми ногами, полз в подвал, зажимая кинжал в зубах, Бертран. Там были сложены бочки с жиром и маслом, и он должен был, ДОЛЖЕН! зажечь их! Дабы последняя твердыня Ордена рыцарей Храма, не досталась врагу!

Густаво издал душевный стон боли, сквозь крепко стиснутые губы.

– Самуил, хоть мёртвую, но вынеси её отсюда!

А затем он подхватил свой меч, и кинулся в самую гущу сражения…

30 мая 1291 года стены башни пали, похоронив под обломками тысячи сарацин и последних защитников Акры.

Падение Акры было героическим завершением эпохи Крестовых походов, её славным и достойным венчанием.

18 мая, едва пали стены Акры, султан Халил послал эмира Санжар аль-Шуя, под стены неприступного Тира. Город был хорошо укреплён, имел небольшой, но боеспособный гарнизон, и мог сражаться. Но… Бальи (Бальи – представитель короля или сеньора, управляющий областью) Тира Адам Кафран (Кроме имени, нет больше никаких сведений об этом человеке), струсил, бежал на Кипр, и небольшой отряд сарацин, занял Тир без боя и сопротивления.

В июне, через месяц после падения Акры, эмир Санжар аль-Шуя, уже во главе большого войска, подошёл к Сидону. (Сидон, ныне Сайда, третий по величине город Ливана)

– Мы будем биться до конца! Как наши братья в Акре! – кричал Тибо Годен, избранный новым Великим магистром ордена Храма. Но духу у него не хватило. Он снова погрузил все реликвии Ордена на галеру и отплыл на Кипр. (Тибо Годен умрёт 16 апреля 1292 года, и двадцать третьим и последним Великим магистром тамплиеров, будет избран всем известный Жак де Моле)

Гарнизон Сидона укрылся в неприступном Морском замке, но увидев, что сарацины строят мост, тоже погрузились на галеры и бежали в Тортозу. (Тортоза, ныне Тартус – город в Сирии. В эпоху Крестовых походов, был одной из неприступных крепостей тамплиеров). Сидон окончательно пал, 14 июля 1291 года.

Настал черёд Бейрута. (Бейрут – ныне столица Ливана) Правительница этого города Эшива д'Ибелин, надеялась на договор, некогда заключённый с султаном Калауном. Но теперь приходилось иметь дело с его сыном Халилем. Эмир Санжар аль-Шуя, вызвал якобы для переговоров командующего гарнизоном Бейрута, и на глазах защитников, казнил его. Перепуганные христиане, все, кто захотел, бежали на Кипр. 31 июля был взят Бейрут.

В этот же день 31 июля, другим мусульманским войском, после небольшого сопротивления, была захвачена Хайфа. (Хайфа – ныне, крупный город в Израиле)

Эмир Бильбан осадил Тортозу, и ослабшие духом тамплиеры, не принимая боя, между 3 и 14 августа 1291 года оставили Тортозу и хорошо укреплённый замок Пилигримов, и уплыли на остров Арпад. (Арпад – у арабов Эр-Руад, остров в 3,5 км от Тортозы) И здесь, на этом лишённом воды острове, они ещё держались до 1302 года, пока на собрании капитула Ордена Храма, не было принято решение оставить его.

В 1291 году, пали все владения христиан на Востоке.

И никто не пришёл на помощь, погибающему христианскому Востоку.

В Англии и Франции началось строительство централизованных государств, и там хватало своих проблем. Испания боролась за собственное существование в битвах с маврами. Германия, где различные группировки боролись за корону императора, была раздроблена. А главные финансисты – североиталийские торговые республики Генуя, Венеция, Пиза, благодаря Крестовым походам – сотням тысяч смертей, страданиям и пролитой крови – хорошо укрепили свои позиции в торговле с Востоком, и в воинах Христа более не нуждались.

Эпоха Крестовых походов окончилась…

1799-й год

Но франки пришли снова…

Теперь уже британский адмирал Сидней Смит и паша Ахмед аль-Джаззар, с тревогой наблюдали со стены Акры, как под рокот барабанного боя, пронзительные звуки горнов и флейт, осаждать город идут колоны непобедимого французского генерала Наполеона Бонапарта.

…Под залпами пушек рушились старые стены и разлетались новые укрепления. Бесстрашно шли вперёд гренадёры. Ещё один натиск, ещё один штурм, и Акра падёт!

Жан-Николя Бриан, сидя в тени миртового дерева, записывал в свой дневник: «Я слышал как наш маленький капрал, говорил генералу Ланну: – Когда я возьму Акру, наша армия пойдёт на Дамаск и Алеппо, и в одно мгновение, будет на Евфрате! Шестьсот тысяч христиан Востока, порабощённых мусульманами, присоединяться к нам, мы возьмём Константинополь, Индию, мы изменим, лицо мира! Мы, покорив Восток, вернёмся в Париж, через Константинополь!

Поистине, Велик наш Бонапарт, а планы его, соразмерны деяниям Александра Македонского и Цезаря!

Скорей бы всё свершилось, скорей бы конец войне, и тогда я смогу вернуться в Университет, где можно будет спокойно продолжить заниматься, изучением любимой истории!»

Его отвлёк подошедший капитан Франсуа Легнуа, уже как всегда пьяный с самого утра, и скалясь своей обычной, полубезумной улыбкой, сказал:

– Эй, Жан, ставлю ящик бургундского, что ты не за что не отгадаешь, что я нашёл!

Все знали его страсть к истории и трепетно собираемым им древностям, и Бриан, отложив дневник, ответил:

– Бургундское не обещаю, но пять бутылок местного пойла, куплю тебя у маркитана.

– Идёт! – Легнуа предвкушая попойку, радостно потёр руки. – Иди за мной.

Они шли долго, под изнуряющей жарой, сначала через позиции 18-го линейного полка, потом через глубокий овраг вышли к позициям 25-го полка, почти у самых стен Акры, и пришли на старое кладбище.

Бриан, удивлённо оглянулся вокруг. Он был уже здесь, ещё в самом начале осады, и тщательным образом оглядел старинные склепы, могильные памятники и плиты.

– И, что?…

Легнуа, предвкушая триумф, провёл его ещё немного, в самые заросли колючего кустарника.

– Вот, смотри!

Бриан глянул, и упал на колени. Да как же он раньше-то, этого не заметил! Скрытая зарослями плюща, перед ним была могильная плита. На ней, чётко была видна надпись – Бриан, и Жан-Николя, дрожащими руками очищал памятник, стремясь разглядеть надпись полностью. Ему это удалось, и прикусив губу, он прочитал – Жюстина де Бриан, и годы её жизни – 1273–1291. На плите также видна была старинная башня, а на ней крест Ордена рыцарей Храма, перевитый розой.

– Ну, что я говорил! Заслужил я выпивку? – Франсуа Легнуа, радостно подпрыгивая, смотрел на него.

Сердце Бриан заколотилось, он обернулся, и увидел ещё один памятник, прямо напротив, тоже сильно заросший. Обжигая и царапая руки, он потянул ветви дикорастущего кустарника, и увидел каменного, коленопреклонённого рыцаря, с чётко видным крестом тамплиера на ниспадающем с плеч плаще, с поникшей головой. Меч воткнут перед ним в землю, и видно было, что рыцарь молится, оплакивая любимую.

Ни надписи, ни могильной плиты у памятника рыцарю не было.

Он знал, о характерной для рыцарей-монахов анонимности, которые принимая обет, посвящали всю свою жизнь Богу. Умереть за Господа было Славой, и душа их, став слугой Господа, должна остаться безымянной, дабы ревностней ему служить. Поэтому история и не сохранила имён простых рыцарей, были лишь скудные данные о высших иерархах – Великих магистрах, маршалах, сенешалях. Да и то, не о всех.

Жан-Николя, так и не вставая с колен, отполз немного в сторону, и замер, задумчиво почесав бровь, что было у него высшей степенью заинтересованности. «Эти два памятника, создают единый комплекс, это очевидно. Но кто их возвёл, когда? 1291-й год, год падения христианской Акры, год смерти Жюстины де Бриан. Кто она, эта Жюстина де Бриан и этот неизвестный рыцарь-тамплиер? Какая страсть, какая любовь, какая тайна, объединяла, либо разъединяла их?»

Заскучавший, мучившийся похмельем Легнуа, отошёл в сторону, со злостью поглядывая на копошащегося в грязи Бриана, теряя терпение, когда тот пойдёт, и купит ему выпивку.

В этот день турки стреляли особенно хорошо… И одно шальное ядро…

– Берегись! – закричал Легнуа, падая на землю.

Ядро разрушило плиту Жюстины де Бриан, снесло памятник рыцарю, и взорвавшись, скрыло в пламени, пороховом дыму, комьях земли и обломках камней, Жана-Николя Бриана.