© Сидоренко А. А., 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2015

Новая жизнь ничем не отличалась от старой. Заглушив будильник и еще не открыв глаза, Цыпа опросил организм на предмет эйфории и энтузиазма, вызванных вчерашними кардинальными решениями хозяина, – глухо. У организма болела голова, организму не нравилось вставать в половине седьмого, и вот еще что: организму сразу и резко захотелось курить. Причем захотелось в ту же миллисекунду, когда Цыпа вспомнил, как ночью на балконе торжественно выбросил бычок, громогласно назвав его последним, и похлопал после в ладоши, потому что он молодец, хороший парень, это правильное решение и теперь-то все пойдет по-другому. Обязательно. Вот увидишь.

Открыв наконец глаза, Цыпа не увидел ничего в новом свете, все было по-старому: календарь с видами Южного берега слева, почти над головой; в ногах – старый плакат Сабрины (музыкально она Цыпе никогда не нравилась, но мы-то понимаем, что к чему); справа же, на задней стенке шкафа, которым была перегорожена спальня, – церковная репродукция из журнала «Огонек». Календарь говорил о том, что время идет, Сабрина наводила на мысль, что время прошло, а картинку типа иконы повесила мама.

Когда Цыпе с утра было херовато, он интересовался у Девы Марии с перспективным младенцем на руках, зачем мироздание придумано так нелепо и нельзя ли было обойтись без бодунов в наш век просвещения. Но сегодня все вопросы следовало адресовать себе – если ты решил жить по-новому, бросить курить, найти новую работу, то по всем канонам от этого должно стать радостно, ведь это путь просветления, так всегда бывало в кино: все герои, ставшие на путь исправления, обязательно испытывали явное и небывалое воодушевление. Цыпа еще раз тщательно прорентгенил себя в поисках признаков облегчения души, снова ничего не обнаружил, вздохнул, как грустная собака, которая забыла, что недавно ела, и пошел облегчаться. Не душой, так телом.

Накануне, в самом конце базара, дотошный аудит в лице хмурой бухгалтерши тети Лиды и безымянного плечистого пацанчика на подтанцовке выявил прокурку Цыпой месячного жалования. Так как он торговал сигаретами, то их же и курил, а так как Цыпа был о себе высокого мнения, то потреблял в основном красное «Море»[1], цена пачки которого колебалась в пределах трети-половины маминой пенсии. И курил много, делать-то все равно особо было нечего.

Раньше как-то удавалось этот момент запетлять, но в этот раз базарная бухгалтерша взялась за Цыпу крепко. Двадцать минут сверяла накладные с продажными листами, считала блоки, пачки, сигареты поштучно, пересчитывала еще раз, шумно вздыхала и каждый выдох не сулил ничегошеньки хорошего.

– Дима, да ты припух тут, я вижу, – устало скривилась тетя Лида и, повернувшись к охраннику, замахала пачкой накладных у лица, будто жарко ей уже в апреле. – Скажи Рыжему, барыги совсем нюх потеряли!

Резко представив, как парочка таких же плечистых включает мамин утюг в розетку, Цыпа моментально объявил, что все это в прошлом, что он бросил курить и теперь товар на лотке будет в целости и сохранности. Что он просто взял сигаретами свою зарплату, уже раскаивается и больше не будет.

Цыпа скорчил самую виноватую рожу, какую только можно, но аудит не велся. И тогда он предложил оштрафовать его на недельную зарплату. «На две», – сказал плечистый парень и тронулся дальше по ряду, а бухгалтерша продолжала что-то говорить, семеня сзади и размахивая пачкой бумаг. Стало ясно, что в аудиторской паре за старшего был именно он.

Сосед Филиппыч, который торговал элитным алкоголем типа «Амаретто»[2] и по этой причине был тщательно просчитан первым, проводил их взглядом. «Легко отделался, – улыбнулся он в седые усы и пихнул Цыпу локтем: – Покурим?»

Цыпа рассерженно отмахнулся, он только что расстался с жалованием за шесть недель, и такая суровая ситуация требовала резкого вмешательства. И он вмешался. О да. Тут же. В смеси участвовали: стопарик водки с Филиппычем сразу, полстакашки самогона под подъездом с Костей-Карликом[3], косяк на двоих с ним же, папашин портвешок в пределах ста пятидесяти граммов, половинка джина-тоника, потом термоядерная «Оболонь» и еще один, финальный, полтишок самогошки. В результате дешево и сердито Цыпа дошел до крайнего состояния, в котором пришлось пообещать себе измениться, буквально с утра. Нужно бросать курить, а еще лучше – найти себе новую работу.

Докурив последнюю сигарету из украденной у себя же утром пачки, Цыпа выбросил бычок, закричал на весь двор: «Последний!» – и добавил, чтобы загнать себя в угол обещанием: «Отвечаю!»

На кухне Цыпа мужественно избежал глазами банку растворимого кофе (связка кофе – сигарета представлялась ему незыблемой, так что пить кофе он тоже, по-видимому, бросил), заварил щепотку каких-то мутных остатков чая и грустно уставился в окно. Светало, пора было идти на базар, распаковываться, но мотивация отсутствовала как таковая: новая жизнь пока начиналась так же грустно, как и старая.

Цыпа попробовал поотжиматься на бицепс спиной к кухонному диванчику, но на скрип явился папаша и прогнал сыночка с крошечной кухни, где даже в моменты семейного воодушевления двум людям было не развернуться. Цыпердюк-старший явно намеревался заварить кофе и закурить, так что младший даже рад был ретироваться подальше от привычных утренних соблазнов.

Батя к моменту краеугольных изменений в окружающей действительности наработал на раннюю пенсию и все собирался оформить еще одну в Севастополе, под второй паспорт. Прошло года три, как он бросил таксовать и окончательно устранился от действительности, сосредоточившись на политике. Покуривая «Ватру» и попивая дешевые чернила, отец поочередно следил за событиями то в Москве, то в Киеве, клял последними словами то Раду, то Совет, оккупировав телевизор с радиоприемником.

После продажи останков машины он вообще прекратил выходить на воздух (только по исключительной потребности), сидел дома и пропускал через себя весь политический шлак. Вот и сейчас он включил Би-би-си и всем своим видом намекал на то, что ему мешают сосредоточиться на жизненно важном и плохом. Цыпа окончательно понял, что счастья не будет, почистил зубы и пошел на базар.

Ход мыслей был невесел: допустим, можно не курить, можно и кофе не пить, это вообще приличная экономия, но вот что делать дальше? Полное среднее образование сулило ровно те же перспективы, что и два высших, как, к примеру, у Филиппыча, то есть никаких. Можно было стоять на базаре, и то, если сильно повезет: желающих торговать много, а товара – мало. А тех, кто тебе товар на реализацию доверит, вообще единицы. В принципе, неплохо, если только не скуривать товар.

Дворовой консилиум Цыпе откровенно завидовал: лучше торговли сигаретами было только бухло – что толкаешь, то и потребляешь. Но себя надолго не обманешь – никаких доходов Цыпин бизнес не приносил, даже, как видим, наоборот. А ведь казалось, что с базаром сильно повезло: Цыпа метался в пучине мутных времен, всплывая то младшим грузчиком в «Океане», то учеником кока, а тут завидное место с ходовым товаром.

На базар его пристроила мама, хоть какая-то польза вышла от ее погружения в религию. Попервах выяснилось, что у нее всегда была икона и крестик, просто лежали на антресоли, да так удачно спрятаны, что даже Цыпа во время тщательных поисков «чего б такого продать» не обнаружил. Когда православие сбросило оковы соцреализма, мать стала носить крестик поверх кофты, повесила икону над телевизором и начала ходить в церковь к отцу Валентину, который удачно совмещал распитие спиртных напитков с богослужениями в портовом храме.

Однако недолго – батюшка, бывало, просыпал службы и вообще имел слишком явную историю болезни, так что сходу проиграл конкуренцию новоявленному молитвенному дому Церкви Иисуса Христа Святых последних дней. Цыпа еще подумал, что про последние дни они тонко подметили.

Эти не то баптисты, не то мормоны появились будто из ниоткуда и быстренько забалабенили из недостроенного военторга храм. Они шли в ногу со временем, приставали к людям на улице, раздавали цветные брошюры и вообще вели, по словам Филиппыча, чья жена Лариса тоже состояла в этой церкви, «агрессивную маркетинговую политику».

В результате отец Валентин растерял бóльшую часть паствы, которой он мог предложить только личный перегар да черно-белые листочки с православным календарем, в котором встречались вопиющие орфографические ошибки типа «воскрисения Хрестова».

Новомодные богомолы настаивали на семейном подходе, но в этом конкретном случае из концепции ничего не получилось: батя сразу снял свою кандидатуру с культпоходов в молитвенный дом, заявив, что это тайный заговор против славянства, а Цыпа сходил всего один раз, после чего косил службу по любому поводу.

Да и то сходил он из чисто культурного интереса, ожидая увидеть там хор развеселых негров в лиловых балахонах, которые, дружно хлопая в ладоши и залихватски раскачиваясь, исполняют какой-нибудь рабовладельческий псалом типа «Когда святые входят в рай». Ничегошеньки подобного – в недостроенном военторге обнаружился ансамбль, состоящий всего из двух музыкантов: какой-то килькообразной грымзы за ионикой[4] и придурка Ромы из нашей школы на белом басу.

И все, даже барабанов не было, что по Цыпиному разумению являлось полной дискредитацией идеи. Более того, этот Рома по кличке Полтора Уебана был огромных размеров и малого ума. Будучи борцом-вольником, он имел все шансы пристроиться в доходное место вышибалой или солдатом-рэкетиром, а вместо этого давал свои корявые до-соль в песнях о том, как прекрасен мир и сладок Иисус.

Когда они со шпротиной начали исполнять некое подобие песенки «Итс э вандерфул лайф»[5], Цыпе зримо поплохело: пианистка так коряво лыбилась, что блевать хотелось, а Рома в своем музыкальном образовании явно не ходил дальше ритмов зарубежной эстрады в циничном изложении Сергея Минаева[6].

Посреди всего этого постного мероприятия значился какой-то главный дьякон с нехорошим лицом – бегающими глазками и гадким оскалом. Цыпа еще подумал, что такие, как этот баптист, думают, что они самые хитрые, и, случись с таким сидеть в паре в деберц[7], он сыграет только с двумя полтинниками, и то, это будет читаться по его противной роже. Цыпа бы ему полнаперстка не доверил, не говоря о целом приходе.

Что мама в них нашла, было решительно непонятно. Возможно, она просто пыталась, как и все, облокотиться хотя бы на что-то. Цыпа тогда начал строить планы втереться в доверие и слямзить новые фирменные музыкальные инструменты, но тут к маме подошла какая-то женщина и, познакомившись с Цыпой, сказала, что есть работа на базаре. Это и была Лариса, жена профессора, в беседах с которым и приходилось с тех пор ему коротать свои молодые месяцы.

Было зябко и пасмурно, на ходу Цыпа окончательно «споймал грустного» и принялся жалеть себя, потому что, если вдуматься, мало кому в истории человечества так фатально не повезло с местом и годом рождения, как ему.

Того и гляди, мог сорваться утренний дождик из породы мерзких и холодных. В такую пору хорошо бы похмеляться в теплой компании с какими-нибудь малознакомыми забавными девушками под включенный телевизор, но уж никак не идти мерзнуть на базар, чтобы отрабатывать долги посреди первого приступа никотиновой зависимости.

На подходе к остановке Цыпа увидел, как на заднюю стенку билетной кассы кто-то клеит яркое объявление, в котором зримо читались большие буквы «Ж» и «М». Неужто вместо кассы откроют платную парашу? Не, жизнь, конечно, рвала и метала всех вокруг, но туалет вместо кассы был бы явным перебором.

При ближайшем рассмотрении фигура преобразовалась в одноклассницу Кристину, девушку малосимпатичную, но активную и восторженную, от такой как раз и можно было ожидать расклейки чего угодно в сизую рань. Мама ее была каким-то советским начальством, вот и доченька сначала стала звеньевой, потом председателем совета отряда, потом комсоргом, а дальше понесло: превратилась в активистку Демократического Союза[8], после чего ударилась чуть ли не в Рух[9], а потом Цыпе уже было несколько не до новостей подобного рода.

– Ой, Димка, – взвизгнула Кристина, как бы одновременно испугавшись при развороте и обрадовавшись неожиданной и ранней встрече.

– Здоровки, – оригинально нашелся Цыпа.

– Ты чего так рано?

– А ты?

– А мы газету новую открываем. – Кристина отступила в сторону, открывая доступ к листочку, на котором, оказывается, значилось: «Житие мое – новая газета для нашего города».

Цыпа скептически осмотрел расклейку и, секундочку поразмыслив, авторитетно выдал:

– Курортников потеряете.

– Это почему?

– По кочану. Написано ж у вас: «Для нашего города». То есть для жителей. А для гостей? Они ж приедут скоро, а вы про них и забыли.

– Аааа, – озадачилась бывшая звеньевая. – Нехорошо как получилось… – расстроилась она, посмотрела на Цыпу, потом на свой листик, еще раз на Цыпу и тут же нашлась: – А ты тоже иди к нам, ты ж это… стенгазету вел?

– Ну, вел. – Цыпа пожал плечами, мол, мало ли что он вел и когда, что ж теперь по первому зову бежать непонятно куда. Еще помолчал, переминаясь с ноги на ногу, а потом как бы нехотя спросил, глядя вдоль трамвайной колеи: – А кто у вас держит это дело?

– Главред, в смысле? Алеша Лысенко.

И по тому, как Кристина улыбнулась, Цыпа сделал вывод: «Влюбилась в этого Алешу, дурочка».

– А что ж твой Алеша с рання объявы не клеит? – подколол Цыпа и впервые за это мутное утро почувствовал легкое пощипывание приближающегося куража.

– А он… спит. До ночи с версткой возились, вот он и умаялся.

«Точно, как кошка влюбилась», – подтвердил Цыпа свою догадку, а зримо пожал плечами – типа все может быть, еще подержал паузу и спросил:

– А де сидите?

– Редакция на Нахимова, над игрушками. Мы в восемь открываемся, придешь?

Цыпа еще помялся для приличия и согласился зайти, но попозже, в районе обеда – много дел, понимаешь ли, много всяких дел.

Идти стало гораздо легче, уже и погода не так кумарила. В считанные минуты включилось воображение, Цыпа приободрился и посматривал на редких встречных пешеходов уже с неким снисхождением: ковыляете, болезные, бессмысленно, а тут с вами рядом идет человек, который раскрасит эту жизнь так, что закачаетесь.

Значит, журналистика. Почему же он раньше не понял, что буквально рожден для этого? Вот кто, спросите, лучше всего соображает в фильмах, помнит, кто где играл и чья именно песня где звучала? Правильно, Цыпа.

Вот кто первым допер, что после первой части «Назад в будущее» заменили телочку МакФлая[10]? Кто на этом деле выспорил у Кости-Карлика, который знает наизусть весь синематограф, бутылку молдавского коньяка? Правильно, Цыпа! Для получения приза, правда, пришлось писать в газету «Я молодой»[11] и почти год ждать ответа, но получилось же, все ведь подтвердилось!

Не, что ни говорите, а Цыпа счел себя готовым к новому вызову. Значит, надо дать им вилку, выбор: он может написать заметки о кино и о музыке. Вдруг по обоим направлениям возьмут, будет вообще зашибись.

Про кино – есть отличный свежак, «Побег из Шоушенка», а насчет музыки можно написать про недавний концерт «АукцЫона», «Птица» называется, отслушан был тщательно и с удовольствием.

С каждым шагом Цыпа бодрился все больше. Ведь если посудить, раньше была одна-единственная газетенка, тощая «Здравница» с некрологами и программкой, которая не то что про рок, там вообще о музыке нормально не писали, практикуя типичные интервью с заезжими гастролерами в стиле: «Ну, а как вам наш город?», будто те что-то видели, кроме ганделыков с гостиницами.

Размышляя в подобном ключе, на подходе к базару Цыпа фактически утвердился в амплуа авторитетного музыкального обозревателя и представил себя в очках и витиеватом шарфике в первом ряду театра. «И обязательно с персональной пепельницей», – ехидно поддакнула совесть. «Отлезь, гнида», – отмахнул ее Цыпа цитатой из классики и причалил на базар.

Филиппыч вообще-то не был профессором. Он трудился каким-то полупокером на станции космического слежения[12] до тех пор, пока следить стало не за кем. Более того, он был и не Филиппычем, а урожденным Ильей Давыдовичем, но Цыпа как стал рядом с сигаретами, так практически сразу и перекрестил его в Филиппа Филиппыча, потому что был под большим впечатлением от «Собачьего сердца», каковое мог цитировать по поводу и без него с любого места.

Вот подойдет кто-то к профессору с утра взять чекушку, открутит сразу, хлебнет из маленькой, даже от дольки лимончика откажется и пойдет себе на работу. Профессор тогда сразу косит глазом и вбрасывает шайбу: «Стаж». Цыпу два раза просить не надо, он сразу отзывается: «Вы полагаете?» «Нечего и полагать», – поддержит Филиппыч. И обоим хорошо, потому что есть рядом понимающий человек, с которым и длинный бестолковый день – не день, а приятно проведенное время.

Окрестные барыги так вообще приняли их игру за чистую монету и называли профессора кто Филиппом, кто Пылыпычем, не подозревая о подоплеке. Профессор в их ряду явно выделялся: высокий, усатый, с копной седых волос, ну чистый Менделеев с плаката в кабинете химии. А Цыпа при нем – как молодой специалист, практически Борменталь.

Филиппыч торговал приличным алкоголем, то есть не бодяженными закрутками, а товаром с акцизом, вплоть до шампанского и ликеров. Профессор петрил в организации труда и почитал свою разливайку кафе – прибил на палке фанерку с надписью «Я догоню», а товар раскладывал не только на прилавке, но и на двух больших сетчатых тележках, на которых, как показывали в кино, собирают покупки в больших нью-йоркских магазинах. Ничего подобного в нашем городе, конечно же, не было: тележки эти, видимо, припер из загранки какой-то хозяйственный моряк.

Профессор раскладывал все аккуратно, от простого к сложному, сдачу считал вслух, причем моментально, чем подкупал нервного покупателя. Сам он выпивал в меру, владел методом «по десять капель», учет вел строго, не крысил, так что был у держателей базара на хорошем счету. Что называется, человек на своем месте.

Вот и сейчас Цыпа еще возился с коробками, придерживая ногой лоток, а профессор уже наливал первой волне клиентуры, которая, как известно, спешит поправить здоровье по дороге на работу.

– Филиппыч, а я ж курить бросил, – вместо «здрасти» запустил Цыпа.

– Зарекалася свинья какашек не есть, – парировал профессор, и обоим стало хорошо, как это бывает в игре «Что? Где? Когда?», когда знатоки выкатали сложный кон и жмут друг дружке руки, радуясь, что так вышло.

Чуть позже, когда Цыпа разложился, а работяги схлынули, обнаружилось окно и для нормального разговора.

– А меня, слышь, в газету сегодня позвали.

– Это в «Здравницу»? Совсем что ли Агафонов с ума сошел на старости лет?

Цыпа улыбнулся, предвкушая эффект от сюрприза.

– Не, новая, тока открывается, «Житие мое» будет называться.

Филиппыч не подкачал:

– Они б еще «Пес смердящий» обозвались.

Заржали оба, к профессору подошел мужчина с мутным взором, долго сиськи мял, но отканал ни с чем, дорого, видать.

– А кто?

– Да хер его знает, вроде Алеша какой-то.

– Интересненько-интересненько. Ну, и в каком амплуа?

– Думаю по культуре пойти, кинишки там свежие, музончик. – Цыпа сиял как новый чайник – так был доволен собой.

– В обед хочу зайти к ним, пробить, что куда.

– Тогда смотри, не откладывай, Димочка, мысль ведь материальна, сейчас работы у людей нету.

«Точно, – подумал Цыпа, – надо будет до обеда что-то накидать и так небрежно бросить: “Вот – из моего последнего, посмотрите…”». Он взял из ящика «Ватры» картонный поддон, перевернул и сел набрасывать тезисы.

Нужно было как-то завернуть со скандальчиком, они ведь любят такое там, в бульварной прессе. Память подсказала: в какой-то рецензии на «Дупло», предыдущий альбом «АукцЫона», один столичный хлыщ написал, что «группа этой пластинкой плюнула в лицо сексуальным меньшинствам, запев о любви к женщинам». Это был хороший заход, можно было попробовать.

Цыпа отпустил пару пачек «Космоса» и родил первую фразу: «Известная в Европе российская группа «АукцЫон» в своем новом альбоме продолжила избавляться от репутации группы, поющей о гомосексуалистах».

Тут нужна была консультация.

– Слышь, профессор. А скажи мне, те, кто про пидоров поют, они сами обычно пидоры или так, для понта?

Филиппыч был занят, обновлял лимончик, нарезая дольки с миллиметр толщиной, поэтому ответил не сразу:

– Вообще-то, у гомосексуалистов в шоу-бизнесе сильное лобби…

Это было непонятно, и Цыпа задумался: «В смысле хотят больше нормальных?»

– Это в смысле могут больше нормальных, и не в том плане, что ты подумал. И вообще, это тема отдельного семинара. Пиисяшку потянешь?

– Не, после обеда уже.

После получаса мучений он остановился на окончательном варианте первого абзаца и испытал соблазн проверить эффект на профессоре.

– Слышь, хо начало статьи запродам?

– Дуракам и научным руководителям полработы не показывают, – отозвался профессор, разгадывая кроссворд.

– Ладно, понял, – недовольно отвернулся Цыпа, еще с часик помучался, в результате чего с боем отгрузил два абзаца и был почти доволен собой, когда с конца торгового ряда послышался затяжной крик: «Мусора-а-а-а». Бабушки начали спешно сворачивать клееночки с консервацией, но Цыпе с Филиппычем было не успеть. Так что и не дергались особо.

Первым приняли придурка Пехлеваниди, изображавшего посетителя рынка, застывшего посреди ряда с глупой улыбкой. Все бы ничего, но он забыл снять картонку на прищепке с груди. На карточке были нарисованы знаки доллара, а также буквы «DM» и «R», так что преступный замысел был, что называется, налицо. Так и продолжая улыбаться, он сложил руки за спиной и был утянут в автобус, припаркованный в начале базара, у ворот.

Мусоров было много, и были они непривычно оживлены. В первых рядах облавы шагал старый знакомый – капитан Орлов. Он поймал взглядом Цыпу, улыбнулся: «О, а ты тут шо делаешь?» – и, не дождавшись ответа, понесся дальше, на ходу ткнув в Цыпин лоток пальцем: «С парнем внимательно, дерганный». Сразу какой-то пухлый пожилой мент так и прилип к его торговому месту – не спрячешь ничего.

Как и бóльшая часть барыг с приличным товаром, профессор с Цыпой стояли на базаре не просто так – на реализации от самогó Рыжего, чьим именем сейчас пугали всех беременных детей в округе. Получаешь ставку и малый процент с продажи, а в случае приема молчишь, как рыба об лед, и будет тебе минимально необходимое счастье. Принимали не в первый и, наверное, не в последний раз, но так масштабно менты еще не налетали: автобус, оцепление, прямо какое-то краковское гетто, а не обычный базар.

Следовало говорить, что товар нашел и решил продать, чтобы прокормить семью. А то, что ты его нашел в третий раз с начала года, так это никого не волновало – все понимали условность происходящего. Барыги переживали о другом: как бы менты чего не отвернули под шум вокзала, а то с Рыжего станется, повесит пропавший товар на тебя – и добро пожаловать в рабство.

– А шо за кипиш, командир? – Цыпа приподнял сержанта до офицера, надеясь с такого ласкового захода прояснить ситуацию.

– Не положено.

Филиппыч с легкой ухмылкой подключился к дискуссии:

– Чего это тебе не положено?

Мент медленно повернулся и сфокусировался на профессоре, провернув в перчатке резиновую дубинку:

– Сильно умный?

– Сильно. Ваши данные, причины задержания, пожалуйста.

– Щас переебу.

Разговор стремительно удалялся от задуманного русла, так что Цыпа счел необходимым срочно вмешаться, поднял с лотка открытую пачку синего «Ротманса» и, повернувшись к менту, предложил:

– Да ладно, командир, свои ж люди, покурим?

Мент молча захапал пачку, не размениваясь на поштучные мелочи, и демонстративно положил ее в карман.

К местам вернулся радостный капитан Орлов, напевая: «А ты опять сегодня не пришел». Он толкал перед собой коляску с безногим бомжом Кузей, который косил под ветеранов всех существующих войн.

Сдав его на попечение оцепления, Орлов ткнул пальцем в Цыпу с Филиппычем:

– Этих – в автобус. Товар оформить.

Их повели, Цыпа крикнул:

– Погоди! – И, вернувшись к лотку, выдернул из поштучной пачки длинную «кэмэлину», за восемь бед – один ответ.

В автобусе плотно штыняло потняками и перегаром: людей набили под завязку и только через час наконец тронулись. Привезли аж в горотдел, что тоже было странно – обычно в районном быстренько оформляли, где-то там договаривались, и через час все были уже на местах. Но только не в этот раз: практически всех приличных барыг упаковали, привезли и записали.

Народу было столько, что в обезьянник все бы не поместились, поэтому сразу погнали в актовый зал, но даже там не всем хватило сидячих мест. Цыпа быстро оценил ситуацию и залез на сцену, где в углу стояло старое пианино «Украина» с недостающими клавишами, и стал от нечего делать подбирать вступление из «Show Must Go On». Партия левой руки все никак не давалась, но времени, судя по всему, было много.

Филиппыч постоял, послушал, потом сказал, что это чересчур даже для него, и пошел по залу прояснять ситуацию. Цыпа слышал, как профессор рассуждал о гражданских правах, но не отвлекался от «квиновской» партии и собственных мыслей, в которых он стал выдающимся музыкальным критиком и уже был приглашен в телепередачу «Акулы пера», осталось только придумать яркий псевдоним, потому что с фамилией Цыпердюк не то что в акулы, в камбалы не берут.

Наконец явился Орлов. Капитан, не скрывая, носил на поясе рядом с кобурой здоровенный сотовый телефон, так что, в принципе, первым следовало бы оформить его и задать вопрос: «Откуда дровишки, дядя?» Но такие глупости, очевидно, приходили в голову исключительно Цыпе, остальным радиотелефон на поясе у милиционера внушал ужас.

Подошел Филиппыч, закрыл пианино и уселся сверху, чтобы гарантированно избежать Цыпиных неумелых пассажей. Орлов оглядел актовый зал, поморщился, отметив взглядом неработающие лампочки под потолком, и неожиданно начал хлопать в ладоши.

– Он че, на бис нас зовет? – шепотом обозначил Цыпа свое игривое настроение.

Орлов наконец прекратил персональную овацию и приступил к делу:

– Так, бродяги, але! Всем слышно? Значит, хватит, поцаревали, пора вас легализовывать, родные.

Барыги молчали, Орлов еще раз окинул всех взглядом и продолжил:

– Значит, было бы куда вас садить, вы бы все уже сидели, ясно? Потому что налоги надо платить, и не те, шо вы подумали, а нормальные.

Во как.

– Значит, теперь стоять на базаре можно только с книгами.

Цыпа тихонько засмеялся и толкнул профессора локтем:

– Слышь, ты понял, книги. Те, шо я думаю?

Филиппыч покосился сверху, явно не понимая:

– Какие книги? Запрещенные?

Профессор был на что башковитый мужик, но в некоторых вопросах был темен, шо антрацит. Цыпа разъяснил:

– Да траву книгами называют, ганджубас, понял? Ну, «траву курить» пацаны называют «книги читать».

Орлов тем временем достал откуда-то здоровенную тетрадку и поднял ее к лицу.

– Вот это, значит, товарно-кассовая книга, отныне у кого ее не будет, того тоже не будет, понятно?

Цыпа – то ли после спасительной сигареты, то ли просто в кураже – выкрикнул с места:

– Пожалуйста, помедленнее, я записую.

Орлов явно обозлился.

– Цыпа, ты, как говорится, еще за то дело не отсидел, а опять умничаешь!

Филиппыч цыкнул: тише, мол, нарвешься, но сегодня Цыпа уже настрадался, и душа требовала компенсации:

– Я, как представитель прессы, имею полное право поинтересоваться.

– Чего-о-о? – скривился Орлов.

– Повторяю, я журналист, статью вот пишу. – Цыпа встал из-за пианино и указал за пазуху, где в районе сердца грелась картонка с первой колонкой. Доставать не рискнул – доказательство товарного вида не имело.

Орлов отмахнулся.

– Так, всем пройти на стойку, оформиться и расписаться в ознакомлении. Это было по-хорошему, кто не поймет, начнем по-плохому.

Затем повернулся к Цыпе и уточнил:

– А этого умника – ко мне в кабинет.

Кураж и тут держал – Цыпа отвесил реверанс, как тот д’Артаньян, и показушно покорно сложил руки на груди: мол, делайте, дорогие товарищи, что хотите, вверяю себя вашей заботе.

Цыпу сначала подержали в коридоре, потом явился Орлов, и его завели в кабинет, оставив рассматривать окрестности. В кабинете был целый иконостас из портретов: тут тебе и Кучма; и только что снятый Мешков[13]; маленький бюстик Дзержинского; детский рисунок с папой, держащим по пистолету в каждой руке; и импортный календарь с Аль Пачино, стреляющим из автомата с балкона в «Лице со шрамом».

Орлов снял кобуру, положил ствол в сейф, потом присоединил телефон к какому-то проводу, поправил детский рисунок и наконец уселся беседовать. Цыпа отвернул улыбающееся лицо от календаря, где значился «April», и соизволил сфокусироваться на капитане.

– Так шо?

– А как шо, так шо? – парировал Орлов, но не зло, по-свойски. – Мультика давно видел?

– Та хер знает когда.

– А то говорят, он опять чудить начал.

Орлов поправил какие-то бумажки на столе и закурил красное «Мальборо», не предложив.

– Так это, ты про жито говорил?

Цыпа искренне не понял.

– Какое жито?

– Та газета ж эта новая.

– А, «Житие мое».

– Ну, житие, жито – один хер. Так шо ты, там?

Цыпа загадочно покосился на «Мальборо» и как бы нехотя ответил:

– Та такое, запускаемся потихоньку… А шо?

– Та можем посотрудничать, на взаимовыгодных, так сказать.

Цыпа оцепенел и от неожиданности не знал, что сказать. Пауза несколько затянулась, и Орлов продолжил:

– Газета новая, дело нужное. Так что смотри, есть моменты, при которых ты нужен мне, а я тебе. Мы эти моменты найдем, тут я гарантирую.

Цыпа только и нашелся, что кивнуть.

– Вот и хорошо, вот и хо-ро-шо. – Орлов встал, давая понять, что можно идти. – Ты подумай и завтра ближе к вечеру давай ко мне. Я в районе шести буду или здесь, или напротив – в шашлычной у Ашота. Понял?

Цыпа опять кивнул и решил напоследок снагличать:

– Я угощусь?

– Да пожалуйста, – капитан подвинул пачку и заулыбался.

На том и порешили.

Цыпа вышел из горотдела, сладко потянулся, прикурил у постового «мальборину» и пошел уверенной походкой домой. И если бы вы случайно встретили его в тот день дважды, утром и вечером, то могли бы и не узнать: теперь по улице шел совсем другой человек, чья новая жизнь только что началась и обещала быть гораздо ярче старой. И, кстати, даже не пришлось бросать курить. Таки да.

Известная в Европе российская группа «АукцЫон» в своем новом альбоме «Птица» продолжила избавляться от репутации группы, поющей о гомосексуалистах. Один из ярчайших представителей Ленинградского рок-клуба, было дело, пел о любви к мужчинам: «Зачем звонишь жене, ябеда?» Однако с крахом Советского Союза экстравагантные рокеры решили сменить имидж и теперь поют: «Спи, солдат» – уже без всякой пикантной подоплеки. Спи, солдат, умаялся, небось, на посту? Тогда послушай колыбельную в стиле рок.

«АукцЫон» продолжает шаманить, будучи откровенно непонятым широкой публикой, но делает при этом шаги навстречу социуму: песни «Седьмой», «Все вертится», «Спи, солдат» уже не так пугают неподготовленного слушателя, как «Старый пионер» и «Нэпман». Если так и дальше пойдет, то Вике Цыгановой придется разучивать песни еще тупее нынешних, потому что на свято место в хит-парадах можно добраться как снизу, так и сверху. А гомосексуалистам можно особо не печалиться – у них ведь останется группа «На-На».

Аристарх Катафотов, специально для «Житие мое»

Цыпа полночи переписывал начисто статью про альбом, она его то восхищала, то бесила до невозможности. Часа в три сломался, решил остановиться на псевдониме Аристарх Катафотов, подвел черту и лег спать. В голове бурлило, идеи толпились в узком проходе и мешали отрубиться, он ворочался, пыхтел, пока наконец-то не заснул. Самое удивительное, что, поспав совсем немного, Цыпа подорвался за десять минут до будильника – последний раз с ним такое было самого первого 1‑го сентября, когда накануне школы он просыпался каждые полчаса и бегал в залу смотреть на часы.

Со спокойной совестью Цыпа заварил кофеек, отметив про себя, что бате осталось всего пол-ложки, но работнику нужнее, пенсионер же может и потерпеть, а еще лучше для папаши будет оторваться от хреновых новостей и сходить купить банку побольше, если что осталось от пенсии.

На холодильнике, возле телефона, лежал матушкин блокнот с записями в стиле «Светына кума – куриные пупки» и номером телефона. Недолго думая Цыпа оторвал замаранные листочки, засунул их под аппарат, потом открутил ручку от шнурка – карандашом справятся – и, причесавшись второй раз за утро, вышел из дому.

Погода тоже не подкачала: тучки отканали в сторону Турции, вышло доброе солнышко и напомнило, какой хорошей может быть весна. Цыпа шел, чуть не подпрыгивая, в чистых джинсах, легкой курточке и свитерке «на выход», в котором он еще на выпускной ходил и с тех пор берег. Выглядел он так, как и планировал: достойный молодой человек, перспективный настолько, насколько хватит вашей фантазии.

На базаре было тихо: на воротах висела табличка «Переучет». Барыги были на месте, но не раскладывались – думали, что делать с этими товарными книгами, где их брать и во сколько встанет этот вопрос. Бухгалтерша обещала вопрос утрясти, после чего куда-то свалила. Среди рядов царил Филиппыч – расхаживая взад-вперед, профессор читал соседским амебам лекцию на предмет чистоты мата, происхождения отдельных эпитетов и все такое прочее.

Цыпа застал его посреди пространного монолога, посвященного разнице в оттенках наречий «хуево» и «охуенно», старикан явно вскрылся сегодня, опрокинув свою законную соточку раньше обычного. Так как Цыпа все это слышал, и не один раз, то решил заняться делом: взял у ветаранши Матвеевны, торговавшей прессой на входе, «на почитать» свежий «Огонек» с обещанием не лишать продукцию товарного вида.

Штудировал с час, остался недоволен авторской подачей и окончательно понял, что может писать лучше, чем все эти зазнайки внутри Садового кольца. По крайней мере, он может донести мысль понятнее и доступнее. Окончательно преисполнившись веры в собственное светлое будущее, Цыпа вернул журнал, отказался от дармового полтишка и, насадив у себя же пачку «Мальборо», отправился пройтись.

Было уже далеко за восемь утра, но Цыпа решил еще покантоваться, чтобы прийти в редакцию попозже – занятый же корреспондент, себе цены не набьешь – останешься в прихожей. Прошелся вдоль моря, на пляжах было пусто, но это ненадолго, скоро повалят. Сделал зарубку, что можно раскрыть тему пляжной торговли без патентов, и повернул на Гоголя – хватит петлять, пора.

Разговор вышел не так чтобы длинный, Цыпе даже сесть не предложили. Хоть разворачивайся, обижайся и исполняй номер «Подайте шляпу и пальто»[14]. Над магазином игрушек была одна большая комната и балкончик. Кристины на месте не оказалось, за пишущей машинкой сидела хмурая тетя с папироской в зубах и в зеленой жилетке с множественными карманами. Она сказала, что его одноклассница на редакционном задании, и сквозь зубы поинтересовалась, чего тут Цыпа, собственно, забыл.

– Я, вообще-то, журналист. – Цыпа был настроен ломиться до конца, тем более что в голове все давно и гладко сложилось, не нарушать же такую приятную концепцию собственного стремительного творческого роста.

– И…?

– И мы договаривались с Кристиной, что я подойду… поговорить.

Тетка выпустила клуб дешевого дыма и оскалилась:

– Если вы тот, о ком говорили, то, вообще-то, вас вчера ждали…

Цыпа не сдержался:

– Я вчера не мог… Сидел в тюрьме, в Бутырской, на втором этаже, в восьмой камере.

Тетка явно не поняла юмора, и Цыпа про себя поставил ей промежуточный диагноз: «Не наша». Филиппыч бы понял.

– Где-где, простите?

– Не важно. Так шо делаем?

– Мы – газету делаем, а вы, – подчеркнула она, – идете на балкон к Алеше и задаете свои вопросы.

Она перекинула каретку машинки, давая понять, что разговор окончен. Цыпа вспомнил, кого она напоминает – Варвару Никитичну из «Осеннего марафона»[15], и, затаив первую обиду, отправился, куда было сказано.

С Алешей этим разговор вышел еще короче. Он Цыпе сразу не понравился: хлыщ лет так двадцати пяти, с гладким гитлеровским пробором, слишком понтовый, да и понт был какой-то неправильный – чувак этот сидел на балконе в костюме и делал вид, что думает. Короче, таких в школе бьют первыми.

Главный редактор на Цыпин вход отреагировал брезгливым поворотом лица – ни руки, ни «здрасти», ни присесть.

– Вам кого?

– Нам – вас. Я с Кристиной вчера говорил, она сказала, что есть тема поработать вместе.

– Да? А где вы в последнее время публиковались?

Цыпа решил, что гнать – так гнать, и как нельзя кстати вспомнил историю про подружку Марти МакФлая.

– Газета «Я молодой», о культуре я там пару моментов описывал…

Алеша этот Попович смягчил лицо, но не голос.

– О культуре у нас есть кому писать. Если хотите сотрудничать, могу порекомендовать писать о криминале, экономических преступлениях. Этот сектор у нас пока не закрыт.

«Конечно, не закрыт, задрот ты вяленый, – подумал Цыпа. – Самому ссыкотно, наверное, в криминал нырять». Но наяву только кивнул и сдержанно выдавил нейтрально-расплывчатое:

– Я посмотрю, что можно сделать.

И, обернувшись уходить, вспомнил статью про «АукцЫон»:

– А рецензию про рок пока кому можно показать?

– Это к Любови Йосифовне, она замредактора. – Алеша махнул рукой, давая понять, что отвлекают тут всякие.

Ничего не поделаешь, Цыпу все сегодня ценили с порога. Вернувшись в комнату, потенциальный корреспондент Катафотов молча положил листик на стол противной тетки с тем намеком, что вот, посмотрите, с балкона направили. Замредактора соизволила оторваться от машинки, прикурила новую папиросу, откинула короткую челку к затылку и, прищурившись, начала читать.

– Блин, херово, что от руки написано, несолидно, – начало комплексовать без пяти минут светило культуры. А тетка сходу скривилась:

– Слово «Аукцион», вообще-то, пишется через «и».

– Они специально пишут через «Ы».

– Так если они неграмотные, то, наверное, нам материал про таких артистов не нужен. – И чуть погодя добавила: – Я впервые слышу об этой группе, а раз я их не знаю, не знает и читатель. И о культуре у нас есть кому писать.

Она отложила листик, чуть ли не бросив его на стол, и, довольная собой, затянулась: «Что-то еще?»

Случись подобный расклад вчера утром, Цыпа уже расплакался бы от несправедливости и, хлопнув дверью, потопал бы на базар, но сегодня он был гораздо крепче духом, хорошо все-таки иметь развитое воображение.

– Ладно, по культуре понял. Ваше светило, – продолжал он, кивнув головой в сторону балкона, – предложило статьи на криминальные темы. Что скажете за нелегальную торговлю на пляжах?

Любовь Йосифовна изогнулась на стуле в сторону балкона и крикнула: «Алеша!» Тот отозвался: «А?» (Цыпа понял, что тонкая балконная дверь позволяет все слышать по обе стороны.)

– Тут стажер предлагает написать о нелегальной торговле на пляже…

Оттуда после паузы донеслось:

– Можно, только с именами и деталями.

– Слышали?

– Да.

– Ну, тогда дерзайте.

И Цыпа ушел дерзать, так и не надерзив напоследок, хотя ой как хотелось…

Схема работы с разносом на пляже была простая: барыг нанимали на процент, на каждом пляже над ними был старший, а в целом по набережной с ментами решал вопрос кто-то уровня Рыжего.

Это было просто, понятно и известно всем заинтересованным особам: шашлыки держат армяне, сувениры – цыгане, по разносу работают наши.

Для здоровья было безопаснее сдать кого-нибудь левого, какого-нибудь залетного. Цыпа обмозговал это дело и решил, что самая подходящая кандидатура для засвета в статье – плюгавый дед с Женского пляжа по кличке Пушкин, полученной им за наличие бакенбард. У Цыпы был на него давний зуб: еще в детстве тот гонял малолеток, желавших как следует рассмотреть достопримечательности Женского.

Пушкин обычно торчал на лавочках за шашлычной, напротив большой столовой, запуская через дыру в заборе теток с пахлавой и цыганок с мячиками на резинках. Бывал он не единожды уличен старшаками в крысятничестве и крепко бит, но продолжал оставаться на своем месте всем реформам и государственным пертурбациям назло.

«Да, Пушкина можно засветить», – утвердился Цыпа и сел в парке набрасывать новую статью. С перерывами «на подумать» и отойти поссать в кусты ушло два часа. До конца статьи было далеко, но несколько гневных тезисов удалось сформулировать, что-то типа такого: «Курортники рискуют здоровьем, принимая пищу из немытых рук нелегальных торговцев». Устав от усиленной работы мозга, Цыпа решил, что на всякий случай надо получить добро у Орлова. Контора была недалеко, через дорогу и наискосок, но по классике надо было бы пореже там маячить, так что Цыпа сделал круг через сквер и зашел в управу с черного хода, через задние ворота.

Там, на проходной, естественно, стоял на страже какой-то ветеран колчаковских фронтов. Он поначалу окрысился, но стоило склеить важную рожу, наклониться к уху и шепотом спросить: «Орлов у себя?», как старикан обмяк и ушел в сторожку звонить. Оттуда выглянул в окошко и махнул рукой: давай.

Орлов встретился в коридоре, коротко кивнул и уселся на подоконник – докладывай, мол. Цыпа рассчитывал несколько на другой прием: конспирация, кабинет, дверь на замок, радио погромче и все такое прочее. Но делать нечего – помотал головой вокруг, нет ли кого из знакомых с той стороны, и приступил:

– Значит, дали задание редакционное. Мне.

– Ну?

– Перед началом курортного сезона раскрыть схемы по разносу на пляже: кто, как, от кого там.

Орлов прыснул и замотал башкой:

– Не пойдет.

– А я думал написать про этого, Пушкина с Женского, он все равно доходит.

– Слушай, кто тебя вообще просил думать? Шо ты лезешь, куда не надо?

Цыпа на секундочку закрыл глаза, собираясь с силами, и начал объяснять:

– Александр Батькович…

– Михайлович.

– Ладно, Александр Михайлович, чтобы тема работала, надо ее подогреть. Кого-то по-любому надо будет слить, можете сами выбирать.

– Вот я и выбираю – на пляжи ты не лезешь ни хера, понял? И вообще, угомонись, шо ты как выкрест на Пасху пляшешь!

Цыпа решил не сдаваться и полез в карман за блокнотом.

– Да почитайте хоть.

– Да нехер мне делать, – Орлов явно закипал, и этот чайник лучше было не трогать. – Ты, Цыпа, тута не орел и не решка, понял? Или ты рубо[16] становишься и делаешь, шо я скажу, или сам по себе ковыряешься, а я тебя потом нахожу, как труп в лимане.

Это было очень обидно: продумаешь всю схему, а тут какой-то узколобый мент, хоть и с радиотелефоном, все херит на корню. Цыпа покраснел от обиды и собирался было сказать какую-нибудь опасную гадость, как тут капитан смягчился и примирительно забросил:

– Тока не бзди, про шо писать, найдем.

Орлов побарабанил пальцами по подоконнику, помял губы и продолжил:

– Значит, по секрету тебе, тока серьезно: завтра под ночь будет шмон по одному притону, наркотики брать будем. Вот ты и распишешь, как доблестная милиция, рук не покладая, ратный подвиг… и все такое.

– А если не найдете?

– В смысле?

– Если наркотики не найдете?

– Вкусные, может, и не найдем, а горькие обязательно найдутся. Возьму тебя с собой, завтра в двадцать ноль-ноль шоб тут был. Свободен.

И, спрыгнув с подоконника, капитан ушел не оглядываясь. Цыпа насупился и потопал на выход. На черный.

Костя-Карлик был по-своему счастливым человеком: инвалидность он получил при рождении, так что заботиться о своем пропитании и личностном росте был вроде как и не обязан. Другое дело, что старое государство сконало, а новому некогда было заниматься здоровыми, что уж тут говорить об инвалидах детства.

Папаша его был заслуженный военный пенсионер, когда-то вроде как при больших делах, служил в далеких гарнизонах. Бабки во дворе шептались, что Костя родился в радиационной зоне, потому таким и вышел, но верить старухам – последнее дело. В любом случае Костя функционировал в двух режимах: он или смотрел телевизор, или сидел на своей персональной лавочке во дворе, под голубятней.

Он и Слабый Ум были главными дворовыми придурками, носителями новостей и держателями алкобанка. Причем у каждого был свой: Слабый Ум терся возле бабок и налегал на вишневые настойки, а Костя-Карлик больше общался с мужским населением, ярчайшие представители которого подтягивались к нему уже с утра, по мере накопления усталости от вчерашнего. Так что у Кости всегда было чего и бухнуть, и курнуть. Частенько его ушатывало, летом он отползал в тенек и спал там до прояснения сознания, а зимой дворовые бабки кооперировались и относили его домой, благо квартира была на первом этаже.

На стыке сезонов Костя спал на лавочке. Выйдя из горотдела и не найдя себе никакого применения в земной цивилизации, Цыпа решил нажраться и пошел в сторону дома – искать Костю. Обнаружил, разбуркал и выцыганил треть бутылки серьезнейших чернил – «козацького мицного напия», которым, вообще-то, заборы красить полагалось, но по безнадеге можно было и таким убиться, перебирать не приходилось. Кто-то пришел на лавочку поправиться и оставил, мир не без добрых людей.

У Цыпы еще оставались сигареты, посему и закусывать не надо было, а в сумерках подтянулись джентльмены, так что в складчину насобирали на ерш. Замешали половинку самогона на трехлитровую банку пива, эта смесь была безотказной – вставило всем. Вдобавок нарисовался коробок травы, поэтому программа на вечер складывалась более чем удачно – сиди, не дергайся, жди, пока приход придет.

Цыпа тем временем разошелся не на шутку: и прибаутки сыпал, и кинишки незнакомые Косте пересказывал; жалко, что не было стенографиста, а то бы такая статья сложилась, шо ховайся. В разгар истории про то, как главный герой дернул с дурки, под шум вокзала умыкнув одну залетную красавицу, и отправился висеть с ней в Ялту, прямо-таки в «Интурист», под балконом раздалось:

– Ди-има-а-а… Ты дома?

– А хто спрашует? – не теряя куража, гаркнул в ответ Цыпа и добавил под хохот почтеннейшей публики: – Представителей Книги рекордов Гиннесса просим не беспокоить.

Чуть погодя из темноты нарисовалась фигурка в белом, и Цыпа сразу осекся – это была Кристина. Пришлось срочно подрываться, собираться с силами, трезветь и отводить одноклассницу подальше от эпицентра дворового веселья – не тот уровень.

– Здорóво, слышь, мы тут золотую свадьбу соседа гуляем, ветерана войны, – нашелся Цыпа, держа антиперегарную дистанцию, совсем как против серьезного боксерчика, и жестом пригласил пройтись вдоль дома.

– Я не помешала?

– Да нет, мне пора уже было давно, – целомудренно промолвил Цыпа и одновременно обнаружил, что до сих пор держит в руках косяк. Моментально выбросил его за спиной, там руки и оставил: не то как заключенный, не то как заслуженный поэт республики на прогулке в Гаграх.

– Я помню, что ты в этом дворе живешь, а где точно – не знала, так я маму попросила, она узнала твой адрес.

– А, понял, страна знает своих героев.

– Телефон-то ваш не работает.

– Ага, авария на линии.

(Не признаваться же ей в том, что за категорическую задолженность отрубили.)

– Так вы с Алешей договорились?

– Ага, до всего, – хмыкнул Цыпа.

– Он бывает противный, но вообще хороший, просто переживает за газету, только начинаем, а людей не хватает.

– Так вот же ж, – не сдержался Цыпа и показал руками на себя. – Я уже пару расследований задумал, а завтра приглашен на спецоперацию милицейскую, просто в секрете держу.

– Ой, ты поосторожнее, – приятно взволновалась Кристина.

– Да не впервой.

– Я зашла передать, что есть задание для тебя.

– Секундочку.

Цыпа достал блокнот и широким жестом пригласил пройти поближе к лампочке над ближайшим к их маршруту подъездом.

– Готов.

– Значит, завтра утром открывается новый центр народной медицины, акупунктура у них там и все такое, из Кореи прямо.

Цыпа нацарапал «акупухерзнашо», решив не обозначать незнание материала – лучше уточнить термин завтра у профессора.

Поднял лицо – типа, готов продолжать.

– Называется «Линия жизни». Мы подумали, знаешь, «Житие мое», «Линия жизни» – надо написать об этом, а все заняты: я в горисполкоме, замредактора и Алеша номер верстают. Так что надо тебе сходить.

– Адрес?

– На Фрунзе они, возле тира, знаешь?

– Найду, – сказал Цыпа, захлопывая блокнот, и подытожил: – В обед буду у вас.

Утром мутило, но средне, практически вменяемо, все-таки вовремя вчера соскочил. Уметь бы так всегда – жить бы счастливым. Если хорошо подумать, то функция женщины и состоит в том, чтобы вовремя забрать своего мужика, не дав ему добавиться до полного финиша. Другое дело, что Кристина даже со всеми номенклатурными выгодами типа жилья в центре под роль своей женщины никак не подходила.

Цыпа выслушал от матушки по поводу блокнота и телефона, который хорошо бы оплатить, за компанию получил трындюлей от бати за то, что не помогает семье, обещался озолотить и выпулился, пока еще чего не накинули. Даже кофе не попил, но не потому, что времени не было, а потому что кофе окончательно кончился, даже в маминых нычках было пусто.

Под влиянием выпитого накануне привычно проснулось либидо и начало прикидывать, кого бы из рабочих вариантов оприходовать так, чтобы без подношений, по-бырому. Варианты не радовали, давно пора было обновить ассортимент, но для этого нужны были деньги, пусть даже и немного. «Надо попробовать отмутить у Филиппыча бутылочку шампанского», – сделал зарубку в памяти Цыпа и как нельзя кстати вспомнил, что у него же следует уточнить, что это за сложное слово про какую-то натуру.

На базаре продолжался переучет, видать, переговоры с конторой по поводу перехода на легальные рельсы у Рыжего шли тяжело.

Цыпа мельком подумал, а не предложить ли свою кандидатуру в качестве посредника между базарными и ментами, но быстро передумал – не то пальто, можно сконать за социальную активность.

Профессор был на месте и тоже изрядно помят: видать, вчера не угомонился, добавил. Цыпа по мелким деталям разговоров знал, что его Лариса по церковным делам бухло совсем не одобряет, так что Филиппыч явно дома выхватил люлей.

– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу…

– Я тебе покажу твою мать.

Если бы не улыбка, можно было решить, что сосед зол, но они давно работали рядом и плотно притерлись. Проф был рад Цыпе, и это грело.

Он выслушал последние слухи о том, что менты упираются по этим товарным книгам и, пока они там качаются, бригадные решили поставить навесы – накрывать ряды от дождя. Филиппыч в связи с этим собрался забалабенить большую стационарную вывеску «Я догоню», пририсовав к ней Леонида Броневого с кружкой в руке[17].

Цыпа согласился с тем, что давно пора, но скорее бы они там уже договорились, потому что жрать нечего. Стрельнул у себя же очередную пачку «Мальборо» и предложил профессору совместно посетить эту «Линию жизни».

Базар был закрыт, дома Филиппыча не ждало ничего хорошего, так что он сразу согласился. Пошли пешком, согреваясь беседой и экономя на проезде в городском транспорте.

– Слышь, Филиппыч, а шо такое «выкрест»?

– Это в каком контексте?

– В смысле?

– Кто сказал тебе и как, дурик?

Цыпа в общих чертах обрисовал общение с Орловым, не вникая в детали.

– А ментяра твой совсем не прост…

– Это точно.

– Будь с ним, голубушка, поосторожнее.

– Та я знаю, я про «выкреста» этого не понял.

– Это, Димочка, еврей, который резко стал православным. Обычно по бизнесу такое. А в твоем контексте это значит, что ты слишком активен в новой роли.

– Типа передоз?

– Типа того.

Цыпа пожал плечами и решился задать вопрос, который давно зрел:

– Филиппыч, а ты еврей?

– А то шо?

– Да нишо. Ты ж умный, с образованием, а евреев глупых не бывает.

– Бывают. И дурные, и бедные – всякие бывают.

– Так шо, таки да? – Цыпа заулыбался, чтобы смягчить вопрос.

– Таки нет!

– А отчество?

– Ты как теща моя прям, я – Давыдович, а не Давидович, и вообще, меня назвали в честь Ильи Муромца.

Цыпа разочарованно покивал:

– А, это бывает, тока де тут Муром…

– Вообще-то, Илья Муромец в Киеве лежит, в Лавре.

– Он шо, в натуре был?

– В натуре.

– Это ж надо, век живи – век учись.

Филиппыч покосился на ходу, хотел что-то сказать, но промолчал. Да и говорить было уже некогда – пришли.

Перепутать было нельзя – у перекрестка стоял врытый в землю здоровенный деревянный щит с грубо нарисованными заснеженными горными вершинами и надписью «Линия жизни», а также жирной стрелочкой внизу, указывающей направо.

Там, за тиром, в котором вяло постреливали из воздушек в ожидании курортного сезона, стояло двухэтажное здание, на которое Цыпа раньше внимания не обращал, – наверное, доходило, как и все, заколоченным.

Пахло свежей краской: стены явно только что покрасили в ярко-лиловый цвет, а под крышей во всю длину здания написали зеленым называние центра. Получилось аляповато, как-то по-цыгански, но, во-первых, кто этих корейцев знает, может, они тоже любят, чтобы все яскраво было, а во-вторых, новый медицинский центр нуждался в яркой рекламе, так что Цыпа, скорее, одобрил боевую раскраску, чего не скажешь о профессоре.

– Ужас, – поморщился Филиппыч и отвернулся, будто боясь получить ожог сетчатки.

У входа обнаружилась искусственная пальма, встроенная в свежий цемент, и информационная доска. На ней – юридическая информация типа ООО «Линия жизни» и рекламные листочки. Там обещали при помощи иглоукалывания избавить от всех видов зависимости, лечить сердечно-сосудистые и кишечные заболевания, а также избавлять от сглаза. «Широко заходят, однако».

Цыпа старательно записал статус медицинского центра со всеми кавычками, наконец-то понял, как пишется акупунктура. Записал загадочное слово и кивнул Филиппычу – пошли.

Открывая двери, Цыпа внезапно почувствовал, что к первому в жизни интервью с репортажем вообще не готов. То есть он обычно представлял себе, что и как будет, а этот момент как-то упустил. Эх, надо было не про «выкреста» спрашивать, а продумывать: что спросить, каким тоном и в каком порядке. Ладно, разберемся, только бы ладоши не потели.

Внутри было светло: на лампочках тут явно не экономили, что по нынешним временам было серьезной заявкой на успех. В широком холле в окружении все тех же пластиковых пальм значилась стойка, как в отеле, и диваны с креслами по обе стороны от нее. За стойкой широко улыбалась полная азиатка средних лет в цветастом халате с драконами и змеями, призванном, очевидно, подчеркнуть нездешность происходящего.

– Добро пожаловать, – сказала она абсолютно без акцента. – Рады приветствовать вас в центре восточной медицины «Линия жизни».

Цыпа прокашлялся, собрался с силами и спружинил к стойке.

– Здравствуйте, меня зовут Аристарх Катафотов, я корреспондент газеты «Житие мое», хотим вот написать статью о вашем замечательном центре, ознакомить читателей, так сказать. Вытянув руку в стиле Ленина, Цыпа зафиксировал добрые намерения рукопожатием и продолжил доверительно улыбаться, ожидая ответа.

– Ой, а это не ко мне, – замялась женщина и отдернула руку. – Сейчас подойдет доктор Цой, это к нему.

– Еще бы, – хмыкнул где-то сзади Филиппыч. Не обращая на него внимания, женщина церемониально поклонилась и ушла вглубь здания.

Пока ждали, Цыпа набрал со стойки рекламных листочков – пригодятся. Понял, что их некуда складывать, сделал зарубку в памяти: заиметь большую папку, а еще лучше дипломат или сумку, и сунул пачку профессору. Отошли к ближайшему дивану, уселись, Цыпа достал блокнот, обнажил ручку и вытер ладоши о джинсы – все-таки потеют, заразы.

Наконец кореянка вернулась, за ней отчетливо топал важный раскосый мужик в белом халате, очевидно, тот самый доктор Цой.

– Да у вас контора. – Цыпа встал и, улыбаясь на максимуме возможного, раскинул руки, как Иисус во время проповеди.

Кореец юмора не понял и сурово буркнул, остановившись посреди холла:

– То хотель?

«Этот – точно импортный, хорошо для статьи», – подумал Цыпа и решил не обижаться на грубую встречу. Пришлось повторить все про Аристарха и читателей. Кореец чуточку попустился, обернулся к помощнице:

– Рекламка дай.

– Та мы уже взяли. – Цыпа указал на Филиппыча, который с недовольным лицом продолжал сидеть на диване.

– Мы хотим написать о вашем центре, чтоб люди знали.

– А там написано.

«От же ж Хонгильдон[18]», – подумал Цыпа, обозлившись, но решил давить дальше.

– Вам это тоже нужно, это реклама… Бесплатная! – Он сделал акцент на последнем слове, скорчил важную рожу и скрестил руки на груди, как военачальник, оглядывающий поле битвы.

Кореец помолчал, потом сел в кресло напротив, поправил стрелочки на брюках и скомандовал тетке в халате с драконами:

– Цай нада. И Бэла зови.

Ну, хоть чай, уже хоть что-то.

Женщина обернулась быстро, молчание не успело стать гнетущим. Чая она не принесла, зато привела с собой какую-то девушку славянской внешности в скромном платье стиля «А вот от бабушки осталось».

– Бэла, – представилась та и скромненько уселась на краешек дивана, ближе к корейцу.

– О, а я терц[19], – Цыпа не отказал себе в удовольствии завернуть шуточку, профессор же в который раз фыркнул. «Зачем только я его взял?» – подумал Цыпа и в третий раз за последние четверть часа назвался корреспондентом Аристархом Катафотовым. Повторил всю бодягу про газету и читателей, жаждущих излечиться от всех болезней в «Линии жизни».

– Это очень хорошо, – осторожно проговорила девушка, бросив взгляд на надутого корейца, видимо, за одобрением.

– Согласен. Значит, нам с коллегой надо какой-то живинки, где вы были, кого лечили, а общую информацию мы возьмем из рекламы. – Фраза склеилась гладко, и Цыпа улыбнулся, на сей раз совершенно искренне.

– А вас случайно не в честь известного венгерского коммуниста[20] назвали? – некстати встрял профессор, видимо, среагировав на «коллегу».

– Мешаит, мешаит, – замахал кореец руками на профессора и указал в сторону двери. – Туда ходи… (Типа на воздух.)

– Мы вдвоем, – начал нащупывать аргументацию Цыпа, но тут Бэла пришла на помощь:

– Мне не мешает.

Ишь ты! Она была такая плотненькая, кирпичного типа, но очень миловидная, такой надо только улыбаться, на ноги никто и не посмотрит – от лица ж не оторваться.

Как нельзя кстати подканала дракониха с подносом. Пока разливали, пока лимон бросали да сахар размешивали, конфликт затих. Выяснилось, что женщину в халате зовут Виен и она помощница доктора. Они действительно из Кореи, третий год ездят по бывшему СССР и, пройдя, как говорится, от моря до моря, хотели бы тут остановиться надолго. Цыпа привык к акценту, все понимал и старательно записывал.

Девушку, оказывается, нашли в Таганроге, где год назад были на лечебных гастролях. Она пришла лечиться по женским делам, и доктор выяснил, что у нее редкий дар диагноста: она, как рентген, смотрит на человека и видит, где болит. Филиппыч попытался встрять с вопросом о медицинском образовании, но Цыпа быстренько это замял, потому что и так было понятно, что центр-то народной медицины, откуда тут взяться дипломам с печатями.

Бэла продолжала тихонько рассказывать о планах: привезти из Кореи массажистов, поискать среди местного населения людей с талантами лекарей. Цыпа было собрался уж откланяться, как вдруг доктор ткнул в него пальцем и выпалил:

– Давай ему диагноз.

– О, это очень интересно, эксперимент на корреспонденте, – обрадовался Цыпа и, указав на Филиппыча, пошутил: – Вот как, кстати, и понятой пригодится… Ну, в смысле, свидетель эксперимента, – уточнил он. – А то вы напряглись все, как в РОВД.

Бэла развернулась в кресле к Цыпе, закрыла глаза, помолчала, потом включилась и сказала:

– Закройте рукой шрамы на теле, если есть.

Цыпа задумался, считать ли шрамом детское рассечение на затылке, но решил ограничиться аппендицитом и положил ладошку на живот.

– Готово.

– Сидите.

– Сижу.

Бэла просто смотрела, а Цыпа почувствовал, как по телу пошла теплая волна. «Вот никогда бы не подумал, что такое возможно, но на тебе – волна шла, и это было приятно и пугающе одновременно».

Продолжалось это с минуту, не больше, затем Бэла выдохнула, откинулась на спинку кресла и сказала:

– В сердце там не все в порядке, одна стенка толще.

Цыпа реально очмонел: после школы он косил армию на пролапс и степень нарушения кровообращения, но это давно забылось, были проблемы посерьезнее.

– У меня этот, пролапс был, – выдавил он почти испуганно.

– Да, пролабирование, видимо, у вас, – подключилась дракониха. – Но это часто бывает, вы молодой, перерастете.

– Спасибо. – Цыпа вытер ладоши, закрыл блокнот и встал. – Я вам занесу газету со статьей, – выдавил он, зачем-то поклонился и вышел, пока у него еще чего-нибудь ненужного не обнаружили.

Цыпа шел молча, переваривая произошедшее, зато проф начал нудить, только повернули за угол:

– Что-то этот тунгусский метеорит доверия не внушает.

– Чего?

– Да кореец этот какой-то бурятского типа.

– Тебя послушать, все мутные.

Филиппыч насупился.

– Что будешь писать?

– Да как было, только завтра, у меня вечером еще облава.

– Может, не надо о них писать?

– Проф, да чего ты так завелся?

– Контора Никанора это.

– Не гони. А Ахмадулина[21] эта, видал, как меня?

– Видал.

Филиппыч раскочегарился и останавливаться не собирался:

– Ты понимаешь, Димочка, в такое время люди поверят кому угодно. Люди вообще верят в то, во что хотят верить. Особенно если боятся и слабы. Вот крикни сейчас на улице этим, что Махно ожил и лично животы в Джанкое беременным вспарывает, сразу поверят. И побегут.

Цыпа решил, что тема удачно сменилась, и задвинул примирительно:

– Так Махно ж, кажись, за наших был?

– За ваших. Не суть.

– Кого несут?

– Так, Димочка, устал я от тебя, давай по перепечке?

– Голяк у меня.

– О, я вижу, ты успешный корреспондент.

Шо да, то да. Цыпа насупился, а на подходе к базару вспомнил, что, блин, забыл про эту «акупу» спросить. Филиппыч знает наверняка, но спрашивать у него – значит, опять напороться на лекцию. Ладно, не сегодня. Совсем задурили голову. Причем все и сразу.

Древняя азиатская цивилизация давно известна своей медициной. И если раньше мы знали о ней исключительно по книгам и подпольным фильмам, то с распадом СССР границы открылись и теперь вся мудрость Востока дошла до улицы Фрунзе: в наш город приехал центр корейской медицины «Линия жизни». Опытные медики под руководством доктора Цоя, который пока отказывается отвечать на вопрос: «А не является ли он родственником того самого легендарного певца из группы «Кино»?» – готовы излечить горожан и курортников от всех болезней.

На вооружении корейских лекарей – знаменитые иглы, при помощи укалывания которыми на их родине лечат даже самые тяжелые болезни. Помимо прочего, в «Линии жизни» готовы поставить вам диагноз без рентгена – у них есть для этого представитель народной медицины. Не будет лишним заметить, что первым на опасный эксперимент решился ваш покорный слуга, и вот что произошло: диагност корейского центра правильно назвал все хвори специального корреспондента, которые мы позволим себе не разглашать.

Увенчается ли успехом открытие нового медицинского центра «Линия жизни», остается вопросом. Мы можем лишь гарантировать вам, что «Житие мое» обещает своим читателям держать их в курсе событий.

Аристарх Катафотов, специально для «Житие мое»

Филиппыч потопал на базар, а Цыпа узрел часы на «Детском мире» и понял, что до встречи с капитаном Орловым еще два с половиной часа – как раз можно было сбегать домой и чего-нибудь съесть, а то желудок совсем к спине прилип.

В голове потихонечку складывалась красивая статья про личный героизм «нашего корреспондента», который стал подопытным корейским кроликом в новом медицинском центре. Что-то типа «Вся мудрость Востока теперь дошла до улицы Фрунзе», или нет, лучше так: «Первым на опасный эксперимент решился ваш покорный слуга, и вот что произошло». А что, очень даже может быть…

В вихре светлых идей Цыпа прибыл домой и обнаружил, что к матушке с очередной душеспасительной беседой прибыл отец Валентин. Подвернув рясу на колени, священник сидел на кухне рядом с папашей и хлестал какой-то портвешок под стереоаккомпанемент радиоприемника и родителей.

Батя комментировал радио и нес что-то про Белый дом, какой именно, вашингтонский или московский, было не понять, вполне возможно, что он клял сразу обоих. Мать при пусть и чужом, но духовном пастыре исполняла роль истовой хозяйки: беспрерывно то пыль смахивала, то кружила вокруг сковородки с хлебом и кастрюли с соевым мясом, глаза б его не видели.

– Димочка, садись.

«Ага, сяду между двумя отцами, лавешки загадаю». Цыпа принес табуретку с балкона и еле-еле втиснулся за кухонный стол.

– Сейчас кушать будем.

– Годится, а то я в трудах, аки пчела.

– Это в каких? – мать малость напряглась.

– Да в газету новую пригласили корреспондентом специальным.

– «Житие мое»? – подключился папаня. – Опять жиды новые? А документ выдали тебе?

– Так вот, – не обращая на родителя внимания, продолжил Цыпа и рассказал в двух словах про корейцев и эксперимент.

– Надо тебе нормальному врачу показаться, узнать, перерос ли сердце. Был бы телефон, я бы Наталье Ильиничне позвонила, договорилась, – тонко намекнула мать.

Не, ну надо же – ты им про то, что новую работу нашел, а они каждый про свое, и чем слушают, не понятно.

Отец Валентин покосил налитым кровью глазом и подключился к дискуссии.

– Слышал я… – сказал он и завис на мысли. Глотнул из чашки и продолжил: – Слышал я, корень есть у них специальный… – опять замялся, – для функции… корня человеческого.

– Женьшень, что ли? Так то, кажись, у китайцев.

– А один хрен.

Мнения родителей разошлись: мама вставила свои пять копеек про то, что читала, мол, про иглоукалывание, но батя не дал ей договорить и поинтересовался, из какой именно Кореи эти целители – из Северной или Южной?

– Та хер их знает, по всему, они вообще из Таганрога.

Батя как будто и не слышал: «Это все заговор, чтобы нас на корню перевести!» – и осмотрел присутствующих, разделяют ли они его опасения и понимают ли, что миром правят зловредные масоны. Священник тем временем тоже не унимался:

– Хорошо, а как с десятиной у них?

– Так это ж не церковь, а медицинский центр. – Цыпа подхватил у матушки тарелки и попытался разместить их на маленьком столе.

– Все – церковь, – важно подытожил отец Валентин, размашисто перекрестился, ткнув локтями обоих соседей, схватил вилку и демонстративно уставился на вражеский баптистский календарь над холодильником.

Цыпа быстро впихнул в себя резиновую сою и откланялся. На прощанье ловко подцепил заготовку под гренку со шпротиной и сразу же отскочил, пока не получил по рукам за кражу полуфабриката.

Все равно оставался час, и Цыпа решил по дороге в управу зайти в редакцию, отчитаться в посещении корейцев и подтвердить, что в работе сразу две статьи. На ходу попытался снова настроить себя на рабочую волну, но вместо этого замурлыкал под нос: «Но если есть в кармане пачка сигарет» – и задумался о том, где бы подлохматить денег.

Родители пока кормят, сигареты можно на работе подмучивать, но деньги все равно нужны: телефон включить, одеться не мешало бы и так далее. В идеале бы получить нормально денег и вложить их, а самому получать доляшку и жить припеваючи. Самое обидное, что такой вариант был: когда батя продал то, что осталось от машины, можно было вложиться на базаре в свой товар и попробовать самому бултыхаться, а не киснуть на реализации.

Тогда на семейном совете рассматривались следующие идеи: купить доллары (хватало на сотку с гаком); вложиться в золото (скупить у соседей сережек с зубами); взять сигарет на продажу; запастись продуктами на черный день. Цыпа царапался, как мог, но по старым и вполне понятным причинам ему не доверили – родители остановились на самом простом, наименее рисковом варианте – последнем.

Матушка закупилась консервой, соей, крупами, батя – забористым винишком, чтоб оно и дешево, и вставляло стабильно. По дурости сложили все в подвал, где у каждой квартиры была своя ячейка. Недели не прошло, как добрые люди вскрыли дверь и все вынесли. В результате осталось только немного сои да шпроты, а пшенку, которую для сухости сохранения засунули на антресоли, пожрала не то моль, не то жужелица[22]. Короче, попандос.

Надо будет дождаться выхода первой статьи и поднять вопрос про лавешку. С тем и зашел. Алеши на месте не было, зато Кристина с Любовью Йосифовной начали говорить одновременно, так что пришлось их тормозить и давать высказаться по отдельности. Выяснилось, что обе жаждали услышать, как все прошло в «Линии жизни» и ждать ли материал, потому что завтра к ночи нужно сдавать первый номер и хотелось бы понимать.

Цыпа успокоил редколлегию, пообещав завтра к обеду сдать первую статью, про медицину, а к вечеру написать и о милицейской операции, если, конечно, все пойдет по плану. Рассказал им о докторе Цое, Виен и Бэле, не забыв присовокупить мысли профессора про то, что в сложное время люди доверчивы и надо быть осторожным, и, пока они не забыли, кто главный молодец, поставил вопрос о ксиве.

– Документы мне надо справить, – с ударением на второй слог, как у почтальона Печкина, гордо заявил Цыпа, поглядывая в обе стороны. – А то на спецоперацию не возьмут, порядок там такой, сами понимаете.

Йосифовна попробовала отпетлять под тем предлогом, что вот Алеша вернется и все решит, но Кристина не послушала ее и тут же напечатала справку о том, что Дмитрий Цыпердюк под псевдонимом Аристарх Катафотов является сотрудником газеты «Житие мое» и, согласно закона о печати (номер закона поставила, правда, от фонаря), просьба оказывать ему всяческое содействие.

– То есть не пиздить не при каких обстоятельствах, – подвел черту Цыпа и настоял, чтобы на ксиву тиснули какую-нибудь печать. А еще лучше – две.

На задней проходной горотдела маячил тот же старый перец, что и в прошлый раз. Цыпа прошел «на верочку», тихонько кивнув дедугану. Тот никак не среагировал, но и путь не преградил: запомнил – старая школа, выслуга лет. Орлов сидел во дворе за столиком под навесом, играл в компании толстых ментов в домино.

– А вот мы и отдуплились[23]! – заорал один из них, и все заржали.

Цыпа вежливо поздравкался и пристроился было сзади, но капитан цыкнул цитатой из Высоцкого: «Я не люблю, когда чужой читает мои письма». Пришлось отойти – менты сидели кругом, и пришлось бы стоять за спиной у кого-нибудь из игроков.

Покружив по двору, Цыпа нашел что-то типа кресла – старую покрышку со стопкой папок в качестве сидения. Присел, достал блокнот для вида, а сам думал: не выдернуть ли чего из стопочки исключительно в целях ознакомления со стилем. Не решился – так и сидел, пока конторские не доиграли и не разошлись. Орлов остался за столом один и кивнул – давай.

Цыпа подошел, еще раз поздоровался, сел и достал свеженькую справку: «Вот документы». Орлов удивился:

– А зачем они мне? Я и так знаю, кто ты.

– Мало ли, вдруг вам меня оформить надо…

– Кем? Служебным спаниелем?

– Ну, прикомандированным каким-нибудь.

– Не мели херни. – Орлов потянулся, зевнул и, резким рывком перебросив ноги через скамейку, встал. – Пошли.

В управе, несмотря на вечерний час, было людно: туда-сюда сновали менты, чаще в штатском, но точно менты – эту породу ни с кем не спутаешь.

– Я вижу, облава большая будет, – обозначил понимание происходящего Цыпа.

– Не, это смежники, проверка у нас.

«А вы в домино режетесь, вот молодцы», – подумал специальный корреспондент, но вслух ничего не сказал.

– Петеля, кабинет мой освободили? – крикнул Орлов дежурному на проходной.

– Не, сидят еще.

– Сидят – в тюрьме, чепушила, тут – работают. Мои на выезд готовы?

– Вроде да.

– Вроде не по погоде, – перекривил мента Орлов. – Посиди тут, – обратился к Цыпе и ушел.

Цыпа поискал глазами служебный чайник или кофейник, не нашел и уселся на откидное сиденье в коридоре. Достал блокнот и начал писать статью про корейцев – с этими порожними ментовскими посиделками ничего не успеешь.

Но только оформил первое предложение «Древняя азиатская цивилизация давно известна своей медициной», как со второго этажа спустился капитан в сопровождении четырех человек и окликнул его:

– Поехали.

Трое уселись в бобик, четвертый – за руль потрепанной серой «тойоты» с правым рулем. Цыпа еле втиснулся сзади: машина была рассчитана на тщедушных японцев, к тому же впереди сидели два крупных специалиста, поэтому кресла были максимально отогнаны назад.

Тронулись.

– Та-а-ак, вместо восьми – начало десятого, – протянул Орлов. – Дисциплинка-то хрома-а-ет.

– Михалыч, так эти пока стволы считали, пока патроны, чистый цирк, – водила малость шепелявил, так что последняя фраза ему особенно удалась.

– И не говори. Слышал, они у нас минимум до конца недели будут.

– Кла-а-ас. Я им объясняю, мол, одна обойма всего, мало. Как на задержание ехать?

– Ты чего, стрелять там собрался?

– Так бандиты ж. – Водила задорно хохотнул. В отличие от капитана, он явно ловил кайф от происходящего.

– Та там точка обычная, один-два упыря, только запаковались по агентурным.

– Тю, а на хера тогда стока людей, хай бы опера и брали.

– Так тогда операм и приплод, понял?

– Ааа…

Замолчали. Цыпа решил, что пора еще раз засветить собственную осведомленность о происходящем вокруг, и, откашлявшись, забросил Орлову:

– А не слышали за эту «Линию жизни»?

– Дорогу жизни знаю, линию – нет.

– Значит, новый медицинский центр открыли, на Фрунзе, за тиром, сбоку.

– И шо?

– Та корейцы с иглами со своими, по богатому развернулись…

– Это хорошо, куржи любят лечиться. И много их там? – заинтересовался Орлов.

– Двое. Ну, то есть главный один – мужик, доктор Цой, и баба при нем, как-то зовут, забыл, ихнее имя.

– Угу, и Виктор, небось?

– Кто?

– Да Цой твой.

– А, не, – засмеялся Цыпа, надо же, капитан поймал его на шутку-непонятку.

– По солидолу у них там, пальмы, прокламации, а самое прикольное, шо у них наша молодая телка диагнозы ставит заместо рентгена.

– Да ладно!

– Та бля буду, на себе проверил. Ее Бэла зовут. Она тока посмотрела на меня, сразу сказала, шо у меня с сердцем есть вопросы.

– У тебя, Цыпа, не сердцем, у тебя с головой один большой вопрос.

– А я в натуре на сердце армию косил, было за шо зацепиться.

– Бэла, не ломайся, не рассказывай мне майсы, – радостно зашепелявил водила классический мотив Розика и обернулся посмотреть на реакцию – никакой. Отвернулся, но, чтоб себя не обламывать, продолжил улыбаться, типа навеяло песней свое веселье.

– А кореец настоящий или так, просто узбек косорылый?

– Хер проссышь, по-нашему плохо ботает, может, и настоящий.

Орлов задумался.

– А от кого ж они работают?

Водила опять встрял:

– Так, а патент же де-то выдали на это дело, не?

– Да какой сейчас патент…

Цыпа гордо вставил:

– Так я написал о них репортаж, в первом номере будет.

– Не понял? – резко развернулся Орлов. – А про нас репортаж?

– Тоже в этот номер планируется… если успею, – на всякий случай подстраховался Цыпа.

– Это не ебет, мы тут партию ширева в преддверии курортного сезона накрываем, а он: «Если успею, если успею». Я тебя сам в баян задвину, если не успеешь, понял?

Водила же продолжал мыслить в своем отдельном и давно пересохшем русле:

– А я считаю, что не надо сюда никого. От сейчас татары, вот куда еще китайцев?

– Корейцев… – Орлов явно устал от компании водителя и, повернувшись назад, добавил: – А ты ж на булавке сидел?

Цыпа оторопел от неожиданности, но выдавил из себя:

– Плохо помню.

И это, кстати, была чистая правда.

– Ну, так соскочил, красавец. И шо, не тянет?

«Сука, – подумал Цыпа. – Какая ж сука».

– Вообще никак.

– От и молодец. Лучше в гроб смотреть с этой стороны.

Цыпу пробил ледяной холод, который все помнил и не собирался ничегошеньки забывать. «Сука. Суки. Все!»

За переездом повернули в частный сектор, там было ямно и темно. Минут с пять попрыгали на ухабах и притормозили. Водила закрутил головой:

– Вроде вот она – Красногвардейская. Заранее станем?

– На хера? Де газон?

– За нами, они на габаритах.

– Ищи двенадцатый дом.

– Кла-а-ас. Еще б тут номера были…

Номер обнаружился только один, и то «шестой». Стали под деревьями, вырубили фары, трое из бобика пошуршали в темноту. Через пять минут один вернулся.

– Если все по номерам правильно, то через дом туда, – сказал он и указал вперед.

– А если самострой какой втиснулся, тогда шо? – недовольно ответил Орлов.

– А если Гитлер еще живой? – нагло отшутился мент. – Мы тихонько.

– Тихонько не пролезет, у них там дверь бронированная по агентурным.

– Тем более, не спутаем.

– Ладно, собирай своих.

Начиналось самое интересное. Цыпа почувствовал, как подступает кураж, совсем как в гостях за столом, когда хозяйка поставила оливье, а хозяин взялся за первую бутылку, а ты давно хочешь выпить.

Орлов сидел в машине, открыв дверь и спустив ноги, а менты внимали, стоя вокруг.

– Значит так, двое к соседям через забор, пасете за тылом. Ты, – обратился он к старшему из бобика, – со мной, а ты, – приказал водиле, – с улицы смотришь. Погнали.

– Э, а я? – напомнил о себе специальный корреспондент.

– Ты охраняешь автопарк, а потом пишешь все со слов, понял?

Менты тихонько заржали.

– Да мне ж репортаж надо.

– Ты у нас японец, говоришь: «Я понял» – и все. Ясно?

Цыпа обиженно отвернулся и начал выбираться на улицу. К счастью, часть забора была повалена, так что крыльцо просматривалось и с улицы. Двое разбежались, а Орлов с оставшимся ментом, не скрываясь, открыли калитку и подошли к двери. Внутри было темно, но над крыльцом сиял фонарь, из дома все было видно, и при желании хозяева могли спокойно расстрелять вошедших из окон.

Орлов подергал за ручку – глухо. Стукнул ногой по двери, добавил еще раз – сильнее.

– Горспецмонтажстрой, открывайте, газ пошел! – закричал капитан.

Цыпа подвинулся поближе к водиле и шепнул:

– А чего не через окна?

– А шо мы черти, шоб по форточкам лазить? – ответил тот и отошел, будто ему компания неприятна.

В прихожей зажегся свет.

– От лохи, – пробормотал Цыпа.

Из дома что-то пробурчали.

– Утечка газа, эвакуация! – гаркнул Орлов.

Дверь открылась, в проеме показался какой-то лысый штымп в трусах. Второй мент ухватил его двумя пальцами за нос и потянул на себя. Чувак кубарем скатился с крыльца, вслед за ним спустился Орлов и наступил ему на голову. Цыпа решил, что пропустит самое интересное, и протиснулся через поваленную секцию во двор.

– Сколько внутри? – практически вежливо поинтересовался Орлов у лежащего.

Тот что-то пробормотал, но из-под капитанского ботинка было не разобрать.

– Смотри, тебе жить, – ответил Орлов, поднял хозяина с земли и, прихватив за ухо, потянул внутрь.

Второй мент дважды длинно свистнул и пошел за ними.

«Вот как это, блядь, описать?» – подумал Цыпа и пошел за ними, вытащив для наглядности блокнот.

Внутри была стандартная для точки картинка: грязь, облезлые фотообои, повсюду посуда и коты.

– Брысь, падлы, – шуганул их капитан, усадил хозяина на свободную табуретку посреди центральной комнаты и треснул ему для профилактики кулаком в бедро, туда, где больно.

Второй мент появился из кухни, коротко кивнул капитану и, отодвинув Цыпу в сторону, высунулся на крыльцо, где свистнул еще раз, на сей раз одним коротким. «Азбука Морзе, что ли?» – отложил в памяти Цыпа и принял в угол, чтобы не отсвечивать.

Через минуту зашли те двое, что были у соседей, а водила, видимо, остался следить за периметром. Все, кроме Орлова, сразу разошлись по комнатам, откуда послышался шум шмона. Капитан же скинул ногой вещи с дивана, улегся туда и закурил. Штымп был незнакомый, уже легче, не узнает, типаж обычный – крестьянин-болторез.

– Я, кстати, понятым могу, если шо, – предложил Цыпа.

– Это еще зачем?

– Ну, там, презумпция невиновности…

– А мы ему сейчас сделаем пункцию виновности, и все пойдет, правда?

Чувак активно закивал головой, соглашаясь с капитаном. Орлов приподнялся с дивана.

– Тогда давай так: ты экономишь нам время, а я оформляю как… ну, сотрудничество.

Арестованный продолжил кивать.

– На кухне, в духовке там.

– Э, знатоки! – позвал Орлов. – Сюда давайте, клиент пришел в сознание.

В духовке на газетке были разложены шишки приличных размеров.

– О, не наше, чуркестан какой-то, – заметил один из подзаборных. – Откуда дровишки?

– Из моря, вестимо, – тихонько пробормотал себе под нос Цыпа и подошел поближе.

Капитан скомандовал паковать, добавив:

– Только в три разных кулька. – Сам же он вернулся к барыге. – Это все хорошо, петеля, но где то, шо тебе позавчера из Сак привезли?

Чувак сжался в ожидании удара, но Орлов опять улегся на диван, согнав с него очередного кота.

– Слышь, придурок, нам тут чужих чертей не надо, нам своих девать некуда, понял?

В дом зашел водила, спросил:

– А чо меня не позвали? Стою там, как пугало.

И сразу, не выясняя хода следствия, зарядил хозяину по печени. Тот покатился по полу, а Орлов, будто ничего не произошло, закурил новую сигарету и продолжил:

– Мы ж все равно найдем, а ты дойдешь за это, додик.

Водила хмыкнул, усадил хозяина опять на табурет и тут же хлопнул ему ладонями по ушам. Того пришлось опять поднимать.

Орлов сбил пепел на пол, беседуя дальше:

– У меня тут ветеран Афганистана нервный, давно в завязке, а ты ему последние нервы треплешь.

– Кошкин дом.

– Чего, блядь?

– В кошкином доме.

Оказалось, в спальне был построен картонный домик для кошек наподобие кукольного, но побольше. Внутри, в мотлохе, обнаружился полиэтиленовый пакет с белым порошочком и пачкой купонов, туго стянутой резинками. Сверху лежали новенькие пол-лимона[24], а что под ним – не видать.

Цыпа подошел посмотреть и, не сдержавшись, напел дурацким голосом:

– Я свинья, и ты свинья, все мы, братцы, свиньи.

Водилу аж затрясло.

– Михалыч, разреши, я его ебну?

Орлов, не отрываясь от пакета, нарочито по-доброму, как пионервожатый, ответил:

– Это Цыпу, что ли?

И, якобы хорошенько обдумав заманчивое предложение, закачал головой:

– Не, он хороший, он тоже из бывших, просто возбудился, да?

– Не, а чо он?

– Так, Леня, забежи отсюда, свет заслоняешь.

Ага, значит, Леня. Капитан громко похлопал в ладоши и, когда все собрались в большой комнате, объявил:

– Мы свое нашли, поехали, час поздний.

– А если он чего утаил? – кивнул старший из бобика головой в сторону хозяина.

– Тогда живые позавидуют мертвым. Опечатывай халабуду.

Пока ждали на улице, Орлов спросил у задержанного:

– А кто зверям в Саках эту шнягу продал?

– Честно, не знаю. – Хозяин дома чуть не плакал, дошло до дебила, что серьезно прилип. – Кажись, новые какие-то, тоже нерусские.

– Вот вся хуйня от них, – подал голос водила и закрутился вокруг, будто не зная, на ком зло сорвать.

Орлов рявкнул:

– Блядь, да забудь уже про свои русские – нерусские, на деньги посмотри и поймешь, где ты оказался.

Водила обиженно замолчал и, сложив пакеты в багажник, повел задержанного на улицу, остальные шли сзади.

Цыпа удостоверился в том, что Орлов разозлился «на показ», и решил, была – не была, попробовать намекнуть на вознаграждение, можно купонами, можно и ганжубасом, но зайти издалека:

– А я думал, вы подбрасываете…

– В смысле?

– Ну, левый ганч какой-нибудь терпиле, а хороший себе.

– А тебе какая разница, умник, для заглавия?

– Для себя, чисто по-дружески, шобы понять.

– Таких друзей – за хуй и в музей. От делать нам больше нечего, разбрасываться вещдоками. Мы все по-чесноку оформляем, так и запиши.

– Я найду, шо записать, это так, просто для себя.

– Цыпа, я смотрю, ты шо-то быстро приблатнился. Давно в обезьяннике не висел? – недовольно покосился Орлов и пошел подшевелить приемную комиссию, которая курила возле машины вместо того, чтобы расфасовываться по местам. Значит, не пролезло.

По дороге обратно Орлов продолжил отчитывать водителя:

– Леня, шо ты опять Кандагар устраиваешь?

– Михалыч, я серьезно жду, как уволят, так к своим, на Чечню. Там хорошие деньги дают.

– А голову там новую не дают, не?

– Это еще посмотрим, кому новая голова нужна…

– Ты ж уже на этих каруселях покатался, ты ж знаешь, шо любая война – гондонство конченное, а опять хочешь в кроссовках по горам скакать.

Оба замолчали. Цыпа сзади пытался прикинуть, как описать облаву, но понял, что уже задолбался за день – совсем башка не варит. И, по старой привычке «говорить раньше, чем думать», ляпнул:

– А я слышал, шо наши в войну в Севастополе целый госпиталь со своими взорвали, как отходили.

Орлов кивнул, но уточнил:

– И какая контра это говорит?

– Сосед с базара, профессор, он в истории петрит.

– Скажи ему, хай лишнего не трындит, от этого зубы выпадают.

– Да наши бы никогда! – ввязался в базар Леня, но выбрал для этого неудачный момент.

Орлов взялся за голову.

– От де вы все взялись мне на шею? Заткнулися оба!

Так что до управы ехали в гнетущей тишине, даже музыка не играла.

По прибытии под управу выяснилось, что Орлов заснул. Цыпа, от греха подальше, решил не выдвигать свою кандидатуру на должность будильника злого капитана и вытеснился через дверцу на улицу. Зеленые часики при входе в горотдел отсчитывали первые минуты следующего дня, было тихо и безлюдно. С моря тянуло холодным, но было понятно, что это остаточный эффект от зимы, через пару недель можно будет впервые в этом году искупаться, конечно, предварительно треснув граммов так сто пятьдесят, и чтоб еще минимум соточка ждала по выходу из воды.

Наконец из маленькой «тойоты» выпростался и Орлов. Трое из бобика вывели задержанного и с вопросительными выражениями заточек паслись у входа. Капитан сладко потянулся, помял поясницу и, поправив на поясе телефон с кобурой, повернулся к ним со словами:

– Шо вы стали? Оформляйте его. Троцкий, ко мне.

Цыпа решил, что Троцкий – это явно не фамилия, а погоняло. Люди с такой фамилией, если они и были когда-нибудь, не выжили бы в Советском Союзе. Оказалось, что подразумевался старший из бобика.

– Этого как?

– Оформляйте пока с сопротивлением, там посмотрим.

Вот тебе и ментовский подход, отдай все по-хорошему, а мы к тебе все равно по-плохому. Цыпа покачал головой: ничего, в принципе, нового, но каждый раз хотелось сделать мусорам какую-нибудь ответную пакость. Вроде бы уже и на одной стороне, а все равно воротит от ихних штучек.

– А если в отказ пойдет?

– Этот? Не думаю. Хай посидит. Тех, кто брал у него и навел, мы и так знаем, их нельзя трогать. А завтра, если сдаст этих, из Сак, перепишем на добровольную помощь следствию, понял?

– Так точно.

Троцкий продолжал мяться, не уходил – ждал чего-то еще и косился на Цыпу, стоявшего в максимально независимой позе чуть поотдаль. Орлов же не был настроен на продолжение беседы:

– Все, свободен. Завтра в обед подойдешь к Ашоту, порешаем там.

– Лады.

– Давай. Только сдайте там по всей форме, сам понимаешь, со всех сторон пасут сейчас.

– Понял, сделаем. Давай.

Орлов развернулся и сделал вид, что только заметил корреспондента.

– Сержант Катафотов! – позвал, улыбаясь.

«Надо же, зараза, все помнит».

– А че сержант?

– Ладно, старший сержант.

Цыпа подошел ближе, Орлов понизил голос и приобнял за плечо.

– Значит, со статьей не тяни, надо, чтобы она сразу вышла, понял? И не забудь отразить решающую роль товарища капитана, все дела, героизм там, шоб я был как Жеглов.

Цыпа кивнул – понял, не дурак. Орлов подвел его к багажнику, открыл и, порывшись в вещдоках, выбрал пакет травы поменьше и протянул парню:

– На.

Это было крайне неожиданно, Цыпа на всякий случай завел руки за спину – это что еще за номера?

– Да не ссы, не оформлю, – усмехнулся капитан, закрыл багажник и положил пакет сверху.

– Бери, говорю, пока я добрый.

– Шо, прямо под управой? – Цыпа понизил голос до шепота. – А если кто?

– Кто? Считай, твоя доляшка. Берешь?

Цыпа лихорадочно думал, что делать: смысла Орлову шо-то мутить, кажись, не было – взять с меня нечего, он это знает. Пока статья не вышла, я ему нужен. По всем вариантам выходило, что надо брать, пока дают. По возможности незаметно посмотрел по сторонам и быстро засунул пакет за пазуху курточки. Хозяйский[25] такой пакетик, между прочим.

Цыпа выдохнул и решил, что Орлов не так уж и плох, как для мента, после чего решил намекнуть на продолжение совместной жизнедеятельности:

– А может, сделать расследование журналистское, в Саки мотнуться, покопать?

– Копать, дурила, себе будешь, когда обидится обувная или сигаретная промышленность, понял, к чему я?

– А если аккуратненько?

– Цыпа, ты ебнутый? Лучше пиши о футболе, здоровее будешь.

– Ладно, вам решать.

Орлов еще раз потянулся и зевнул:

– Короче, завтра, как напишешь, позвонишь в горотдел, дежурный будет знать, де я.

– Та телефон отключен, два года не платили, – нехотя сознался Цыпа. – Только с автомата, если рабочий найду.

– Да? – озадачился Орлов. – Это плохо, для связи телефон будет нужен.

Подумал и продолжил:

– Ну, это можно решить, если перевести в неотключаемые, как у семьи сотрудника. Есть человек в управе, можно поговорить, но нужен будет подарок ему.

Цыпа покосился себе за пазуху.

– Не, не такой подарок, нормальный, хороший. Подумаем, короче. Завтра найдешь меня. – Орлов пожал руку и начал втискиваться в машину. – Леня, домой.

Что характерно, у Бяши горел свет и в начале второго ночи. У него была не то чтобы блатхата, без посторонних, но хозяин любил и умел отдыхать, а соседи благоразумно не жаловались. Когда-то Цыпа был тут частым гостем, они ходили в корешах и любили курнуть по поводу и без.

Еще по дороге Цыпа решил, что надежнее и быстрее всего будет толкнуть пакет именно Бяше. Другое дело, что они с прошлого Нового года не общались: под двенадцать ударов Бяша внаглую повел в спальню телку, которую со своими планами пригласил Цыпа.

Пришлось обижаться, хлопать дверью и уходить навсегда. С тех пор обходили друг друга стороной – Цыпа ждал, что Бяша извинится, а Бяше, видимо, было похрен. Друг, называется. Но у каждой обиды – своя цена, и Цыпа решил, что других рабочих вариантов нет – только зажимать гордость и стучаться в двери, в которые ранее плевал.

Бяша с детских лет ходил кругами вокруг блатных: сначала это были картежники и воры, потом суровые спортсмены, получившие не то за методы, не то за внешность прозвище «утюги», а потом говорили, что он стал с Рыжим работать. В любом случае Бяша и курил травы много, и знал, кому толкнуть, да и сам толкал помаленьку.

Хозяин явно обрадовался нежданному гостю и поспешил слить прибаутку:

– Не пришла ты ночью, не пришла ты днем. Думаешь, мы дрочим? Мы других ебем!

Цыпе было чем ответить:

– Таких друзей – за хуй и в музей.

Бяша не понял подтекста и, радостно улыбаясь, пригласил зайти.

На столе был большой фирменный кальян и шампанское, из больших колонок пела Шаде, а в зале тасовались два чувака и три телки – на этот раз у хозяина был боекомплект. Один из гостей сидел за настоящим компьютером и резался в какую-то новую цветную игру: по полосе препятствий прыгал какой-то маленький викинг. Надо же.

– Будешь че? – Бяша был явно пьян и позитивен.

– Не, я по делу срочному.

– Ладно, идем.

Вышли на кухню, Бяша подпер дверь стулом и зажег свет.

– Есть такой вот подгончик. – Цыпа выложил пакет на стол и развернул его.

– О, шишки, – обрадовался Бяша. – Давно не было. Сам как?

– Я нормально, газету новую открываю, «Житие мое», слышал?

– А, так это газета, а то я видел на столбе, но ни хуя не понял, шо это. – Бяша понюхал шишки и выпрямился с довольным выражением лица. – Ой, хорошие.

– А то, привет из самой Чуйской долины…

– Есть у меня чуйка, шо это таки чуйка, – Бяша пошутил, но лицо посерьезнело. – Шо к чему?

– Подгон чистый, без никаких делов.

– Смотри… Шо хочешь?

– Пятьдесят долларесов, чтобы сразу закрыть вопрос.

– Я не знаю, купонов есть сейчас, но не столько.

У Бяши было, тут сомнений быть не могло, но и расставаться с лавешкой он никогда не спешил, возможно, поэтому она у него и водилась.

– Ну, поищу еще. – Цыпа нагнулся собирать пакет.

Бяша среагировал сразу:

– Подожди.

Отодвинул стул и вышел. Вернулся, и минуты не прошло, с кассетником в руках.

– Мафон возьми вот, хороший, «Грюндиг».

– Пижженый?

– А какой?

Цыпа покрутил магнитофон в руках – вроде ничего. Воткнул в розетку – радио играет. Внутри была кассета, запели Николаев с Королевой. Цыпа быстренько выключил и потряс в руках – ничего не трещало, не отваливалось.

– Спиртиком протрешь, как новый зайдет… Так шо, берешь?

Цыпа подумал, что вот, в принципе, и искомый подарок – хороший, как надо.

– Ладно.

– Вот и хорошо.

Бяша отложил чутка из пакета, остальное завернул и положил в кухонный ящик. Вышли в комнату, где Шаде сдала вахту «Дайр Стрейтс».

– Бухнешь?

– Не, устал.

– Смотри, кальян есть, можем заправить.

– Та я шо-то набегался вкрай. Спать пойду. – Цыпа решил, что так будет правильнее, и ушел, типа как и не мирился, по делу заходил.

Под бяшиным подъездом сидел Костя-Карлик и грустно наблюдал за окрестной темнотой. Последний фонарь во дворе долго держался, но на этой неделе и он погас, остались только лампочки над подъездами, которые вешали сами жильцы.

– Костя, Костя, лив ин Чикаго[26], – запел Цыпа и уселся рядом покурить на сон грядущий.

– Ты чего тлезвый? – скартавил Костя, этот дефект он получил в комплекте с гипофизарным нанизмом[27], видимо, его предки нагрешили на целый букет болячек, доставшийся несчастному парню.

– А ты чего?

– Та все поховалися по нычкам, как «Место встлечи изменить нельзя» с полдесятого пошло.

– А, это да.

– Тебя шо-то вообще не видно.

– Та работы много, – пожал плечами Цыпа. – Некогда голову поднять.

– Везунчик ты, лабота есть.

– Шо да, то да.

– Магнитофон купил?

– Да нет, по случаю достался. Его б себе оставить, тем более бобинник наш на ладан дышит, но надо за одно дело отдать. Ладно, Костяра, давай, спать я пошел.

Докурив и отлив в цветочки у своего подъезда, Цыпа поднимался по лестнице и думал о том, что ведь действительно намаялся, вот буквально только что не знал, чем себя занять, а теперь только успевай – и медицина, и облава, и бартерная торговля наркотиками. Так можно и кессонную болезнь поймать. Надо быть впредь поосторожнее с желаниями, а то они сбываются.

Их служба, как известно, и опасна и трудна. И даже во времена гиперинфляции и повсеместной разрухи наша милиция продолжает вершить свой ратный подвиг, охраняя сон и покой горожан. Тому примером – недавнее задержание особо опасного преступника, который приехал к нам, представьте себе, торговать тяжелыми наркотиками, которыми, как известно, буквально устлан путь на городское кладбище.

Агенты под прикрытием с риском для жизни вычислили адрес притона и дали сигнал: можно брать! Опергруппа под чутким и мудрым руководством капитана Орлова Александра Михайловича выехала на операцию, не забыв пригласить специального корреспондента газеты «Житие мое», то есть вашего покорного слугу. В одном из пригородов, название которого позвольте оставить в секрете, мы окружили неприметный дом, где за бронированной дверью окопалась нечисть.

Капитан Орлов лично вышиб двери и с пистолетом наголо ворвался в притон. Опешив, бандиты не успели оказать сопротивление, оказавшись тут же нейтрализоваными. В ходе операции были обнаружены огромные промышленные запасы разнообразнейших наркотиков. «Виновные обязательно понесут наказание», – заявил Орлов Александр Михайлович. Любимый город может спать спокойно, наркотики не пройдут!

Аристарх Катафотов, специально для «Житие мое»

Цыпе снился сон, вроде как эхо от предыдущего, масштабного сна, который прервали, но удалось быстро отрубиться снова и зацепиться краешком. Значит, он лежал в больнице, долго лечился после чего-то, и вот наконец пришел момент выписки. Понимая, что это сон, Цыпа шел по длинному коридору, зачем-то заглянул в какой-то закуточек направо и выпустил воду золотым рыбкам в шарообразном аквариуме, это был типа привычный ритуал: убивать рыбок ему было явно не впервой, и факт плохого поступка уже почти не тяготил – надо, так надо.

Продолжив движение по коридору, он скоро попал в приемный покой, где, улыбаясь и сложив руки на груди, его ждала Бэла. Она была в белом халате и накрахмаленной стоячей шапочке медсестры. Цыпа понимал, что он тут давно лежит, и с этой врачихой за время отлежки подружился, как со свойским пацаном.

Бэла положила ему руку на плечо, как старый друг, и, продолжая улыбаться, повела в какой-то кабинет. Там стоял большой аппарат, и какая-то другая медработница сидела у большого монитора.

– А ну-ка, дай-ка, – требовательно протянула руку Бэла, другой продолжая держать Цыпу за плечо.

Та оторвала длинную портянку из принтера и передала.

– Значит, смотри, вот это видишь? – Бэла подняла бумажную ленту на свет. Там были какие-то непонятные циферки и размытый рисунок, но Цыпа на всякий случай кивнул: вижу, мол.

– Так вот, это значит, друг мой ситный, что тебе надо отказываться от соленого и острого.

– А бухать?

– Бухать можно немножко, бухать – полезно, от этого дети рождаются.

– А курить?

– Курить ты ж вроде бросил…

– А, точно. – Цыпа сделал вид, что вспомнил, и тут зазвонил будильник.

Угомонился он только с третьей попытки – давно пора было ликвидировать эту дребезжащую хрень, которая звенела так противно, что тупо не хотелось не то что просыпаться – жить. Лежа в кровати, Цыпа думал о том, что надо было установить будильник на магнитофоне – заодно бы и проверил, как работает. На радио какое-нибудь, а еще лучше – на кассету. От Наташи Королевой он бы сразу подорвался – и побежал выключать.

Мелькнула мысль о том, что можно написать статью с идеей: просыпайтесь-ка, граждане, под плохую музыку, гарантированно не проспите, столько же лет вставали под гимн СССР, так что не привыкать. Цыпа отогнал ее как ненужную и, собравшись с силами, встал. О других статьях надо думать. О других.

Хлебнув чаю, а также выслушав папино про причины гиперинфляции и мамино про телефон, Цыпа потопал на базар, не забыв прихватить магнитофон. Творчество творчеством, а долги висели, да и на базаре можно было написать статью про облаву, там хорошо думалось, тем более что Филиппыч со своими двумя высшими был под рукой – спросить чего и ошибки дать проверить не мешало бы.

В принципе, по языку и литературе у него в школе была твердая четверка с уклоном к пятерке, но плохое поведение не позволяло закрепиться среди отличников. Да и школа уже помнилась размытым чернильным пятном, никаких запятых с троеточиями в голове и не осталось. Зачем ходил десять лет – не понятно.

По дороге Цыпа думал о Бэле. Точнее, о ее темно-русых бровях, таких четких и выразительных. Цыпа, надо заметить, любил бровастеньких, как Дженнифер в «Назад в будущее», причем больше вторая, чем первая. Потому-то и обратил внимание на замену актрисы, а если копнуть глубже, и зацепился за газету, обманув кислого Алешу своей якобы публикацией в «Я молодой», которая была обычным ответом редакции на вопрос бдительного читателя.

Надо будет зайти к ним, типа заметку показать, а самому потереть с ней, пробить, не живут ли они в «Линии жизни» дружной шведско-корейской семьей. Пробить надо было обязательно: девчонка только приехала в город, надо успеть первым подъехать.

Вот только для приличного выгула нужны были деньги. Это в теории можно ромашек нарвать и смотреть на прибой, а на практике сразу захочется выпить и закусить. Цыпа утвердился в мысли, что после сдачи статей надо будет потрясти Алешу на лавешку, и принялся в целях экономии времени сочинять на ходу вступление к репортажу с милицейской облавы: «Их служба, как известно, и опасна и трудна…»

Размышляя в таком духе, Цыпа дошел до базара и увидал на лавочке возле остановки «Здравницу». Кому-то было впадлу кинуть газету в урну, вот он и засунул ее между перекладинок скамейки. Хотя, с другой стороны, сберег газету для следующего читателя. Так как домашние «Здравницу» давно не выписывали, Цыпа решил подцепить конкурентов и изучить, как не надо писать.

Проф, конечно, был уже на месте – раскладывался, стало быть, базар снова открыли, теперь уже под новыми навесами. Цыпа обрадованно зарядил оригинальное приветствие:

– Кто же этот мощный старик?

– Не говорите, вы не можете этого знать. Здоров, Аристарх. Что, ушел с баркаса?

– Не, все нормуль, приняли залетного Васеньку с травой и ширевом, сейчас разложусь, сяду, колоночку сочиню.

– Не спеши, – Филиппыч покосился, нарезая лимончик, – раскладываться… У тебя остатки еще есть?

– Не, думаю, их мусора уже давно скурили. А че так – не раскладываться?

– Вчера под вечер сам Рыжий приезжал, актив ему собирали.

– И шо?

– Сказал, пока открывается дорогая линейка, с товарными книгами. Они у Лидки-бухгалтерши будут лежать.

– А я шо?

– У кого товар попроще, подождать, от простого к сложному. Не, ты понял, «дорогая линейка», откуда он слова такие знает?

– Ты шо, Рыжий, он в порядке.

– Да, вынужден признать, он как для амбала и не амеба почти, соображает.

– Я думаю. Слышь, только не влюбись в него, Филиппыч, а то тебя Лариска-то окончательно на лыжи поставит.

Цыпа на разогрев почитал газету: там, кроме мэра со школьниками, кроссворда и телепрограммки, ничего особо и не было. «Кранты тебе, “Здравница”», – обрадованно решил Цыпа и по старой привычке пробил, чего сегодня по телеку.

– О, Филиппыч, слышь, сегодня «Мушкетеры» по третьему.

– Гамно.

– Не гони, а песни там какие…

– Чепуха. Студенческая постановка. Стыдно и за них, и за тебя.

– Эх, Филиппыч, не романтик ты, а я вот столько раз плакал, когда Констанцию травили.

– Это мозги тебе травили. Кстати, знаешь, есть село такое, Констанция, сокращенно от конной станции?

– Та ну тебя с твоими селами, – Цыпа хмыкнул и неожиданно придумал новую шнягу: надо разнообразить программку – сделать рекомендацию, что лучше смотреть вечером с кратким комментарием. А для понта присобачить фотографию какого-нибудь Джигарханяна, хай лохи думают, что в богатой газете звезды рекомендуют им лично от себя. О, и еще – страницы с программкой надо отмечать не «Житие мое», а «Житие ТВое».

Цыпа записал идеи на обороте блокнота, чтобы не забыть, и засел за облаву. Нес из головы, придумывая на ходу. Так как это была не научная фантастика, то клепалось быстро; оказывается, придумывать проще, чем описывать. Туда-сюда, через пару перекуров справился и остался доволен написанным – выходило не хуже, чем по телевизору.

– Написал?

– Ага, вродь ничего.

– Ну, так почитай вслух.

– Та не хер там читать, – застеснялся Цыпа и отказался от предложенного Филиппычем подарочного полтишка коньяка «Десна»: – Не могу, дел еще до жопы.

Тут же поймал себя на мысли, что второй раз подряд закосил бухло, и подумал: «Неужели для того чтобы не бухать, надо просто заняться каким-то делом?»

– Гляди, какая деловая колбаса, – профессор разочарованно закрутил пробку, и Цыпа решил поддержать старика:

– Что-то здесь как-то зябко. Аркадий Варламыч, а не хлопнуть ли вам рюмашку?[28]

– Заметьте, – обрадовался проф и налил себе, – не я это предложил. – Выпил и зачем-то добавил: – Искусство по-прежнему в большом долгу.

В редакцию Цыпа несся как на крыльях – еще бы, сразу две статьи написал, одна другой краше. Более того, уложился в сжатые сроки. Надо еще не забыть рассказать им идею с программкой и Джигарханяном и, воспользовавшись удачной диспозицией, резко поднять вопрос о вознаграждении. Все складывалось как нельзя лучше, «тьфу-тьфу-тьфу». Цыпа, не останавливаясь, перекинул магнитофон в другую руку, трижды постучал по встречному дереву и попер дальше.

Как выяснилось по прибытии, Кристина отсутствовала: бегала по городу, развешивала афишки. Любовь Йосифовна сидела за своим столом, только вместо печатной машинки там стоял здоровенный компьютер. «Однако технический прогресс добрался и до наших широт», – бодро стартовал Цыпа и замахал в воздухе своими заветными листочками – принимайте.

Йосифовна недовольно покосилась, вполголоса чертыхнулась, но было понятно, что это она не Цыпе, а компьютеру. Сняла очки и сфокусировалась на вошедшем.

– Принес?

– Да, обе. Успел?

– Да уж, успел. Тем более некоторые запороли материал, так что как раз все садится на вторую полосу.

Любовь Йосифовна кивнула затылком в сторону балкона, оттуда, как живое подтверждение, ввалился Алеша. Был он порядком угашенный, а в руках держал еле початую бутылку мартини. На профессиональный Цыпин взгляд, он с утра полировал старые дрожжи и добился на этом благодарном поприще больших успехов, то есть передвигался с нехилым креном.

– О, кто пришел! – Редактор криво улыбался. – Это ж наше молодое дарование! А мы тут первый номер отмечаем.

«Сам-то ты ненамного старше», – подумал Цыпа обиженно.

– Вообще-то номер еще в верстке… – заметила Йосифовна и протянула руку за Цыпиными листочками. – И два материала только подошли. Если мы хотим успеть, надо до вечера уложиться.

– Успеем. Спокуха, старуха!

Алеша развернулся к Цыпе:

– Ты на колесах?

Цыпа вздрогнул и завис, как компьютер «Спектрум» посреди запуска космической леталки.

– Шо?

– За рулем, в смысле?

– А… нет, продали машину.

– А то мне к мэру надо, он прессу собирает, хочет о планах на Первомай рассказать, представляешь?

Йосифовна оторвалась от Цыпиной письменности и рявкнула:

– Куда тебе к мэру, бестолочь? Ты ж пьян как сапожник. – И добавила: – Так, валите на балкон, оба. – Она напялила очки и продолжила читать.

– Никакого уважения к служебной иерархии, – хохотнул Алеша и по пути к балкону качнул бутылкой в руке. – Будешь чуть?

Цыпе пришлось отказаться в очередной раз от дармового бухла:

– Не, мне к ментам еще, за следующий репортаж договариваться, а там надо базар фильтровать.

Сели на балконе, Алеша стрельнул сигарету, закурили. Цыпа решил, что пора запускать идею про телепрограммку:

– Я вот спросить хотел, программка ж будет в газете?

Редактор хохотнул:

– А без нее мы на хер никому не нужны.

– Так вот, я подумал, можно дополнить программку рекомендациями короткими, назвать это «Житие ТВое».

– И что?

– А то, что они привыкли к «Здравнице», а там тупо порожняк. И на рекомендации поведутся. И еще замутить такую тему, что типа какая-то звезда рекомендует лоху посмотреть вот это. Ну, фотку Джигарханяна прилепить для понта, а можно и каждую неделю новую звезду вешать, – рационализировал идею в процессе изложения Цыпа.

– Ха. Прикольно. В «Теленеделе» подсмотрел?

– Не. А шо это?

– Не важно.

– Ты понимаешь… – Алеша отхлебнул из бутылки и внезапно напрягся. – А как тебя, кстати, зовут?

«Ни хера се, приплыли…»

– Дима.

– Алексей, – протянул редактор руку для повторного знакомства и продолжил: – Ты понимаешь, телеканалы верстают свою программу на следующую неделю во вторник, кто первый ее в среду опубликует, у того и купят. При условии, что цена одинаковая. Программка приходит впритык к верстке, иначе можно опоздать. И писать аннотации нужно срочно. А для этого нужен большой мобильный штат, понял?

Дважды обиженный – за дарование и знакомство, – Цыпа не сдавался:

– А если впрок написать…

– Можно, только заманаешься. Займешься?

– Подумаю.

Алеша отхлебнул из бутылки, взял без спросу еще сигарету из пачки и продолжил лекцию:

– С программкой вообще сложно. Ее ж покупать надо.

– У кого?

– У больших газет, они сами с теликами решают.

– И скоко денег?

– Эээ, – заржал Алеша. – Скока б ни было, для нас это много. Наш инвестор на это не подписывался.

Цыпа хотел интеллигентно пробить, а кто такой этот инвестор, но редактор внезапно придвинулся вплотную и спросил нечто невообразимое:

– Вот ты бабушек тягал по делу?

– В смысле?

– Все ты понял.

– Не.

– Ладно. – Алеша откинулся назад. – Короче, Симфер ворует программку в Киеве, а мы у Симфера. И для этого мне приходится плясать вокруг одной мадам.

– Катафотов, сюда! – позвала громко из комнаты Йосифовна, видать, дошла до подписи.

– Не, не ее, – ответил Алеша на немой вопрос корреспондента. – Хуже.

Любовь Йосифовна встала, как судья, оглашающая приговор, и заявила:

– Коряво местами, надо править, но берем.

– Это если еще я дам.

– Не поняла…

– Мы ж по деньгам еще ничего не решили.

– А, так Кристина ничего вам не сказала?

– А я ее не видел с тех пор. – Цыпа сложил руки на груди, стараясь зримо не нервничать.

– Надо же вам… – Тетка, видимо, разозлилась.

Цыпа по себе знал, что люди ненавидят вести переговоры о вознаграждении: кто-то смущается, кто-то боится лохануться, но не любят эти ситуации все, причем с обеих сторон.

– Обождите… Аристарх, – протянула Йосифовна и, гордо покачивая широкой жопой, отчалила на балкон советоваться с главредом.

Цыпа подошел к компьютеру и глянул на экран – там был кроссворд. Вряд ли Йосифовна его разгадывала, скорее, в газете он тоже будет, и, как у всех, на последней странице.

В школе учили информатику, но дальше бессмысленного вычисления каких-то котангенсов на модных калькуляторах дело не пошло. Надо будет подумать на эту тему, а еще лучше завести свой компьютер. Цыпа сладко представил, как с сигаретой в зубах управляет прыгающим викингом – вот это было бы круто.

Хлопнула балконная дверь, Йосифовна вернулась.

– Так, а ну брысь от машины! Я тут с пейджмейкером[29] разбираюсь, а оно лезет!

– Да я только посмотреть, какая система, себе собираюсь брать.

– Значит, Дима, он же Аристарх, ситуация вот какая…

Вот он, важнейший момент, сердечко застучало. «С богом», – приготовился Цыпа.

– Пока мы еженедельник…

– Ага.

– Потом планируем выходить дважды в неделю.

– Это радует.

– Так вот… – Йосифовна отдаляла момент оглашения суммы, как могла, но дальше тянуть было некуда. – В среднем материал садится на четверть полосы, то есть одна колонка – пять долларов.

– А на круг двадцать?

– То есть?

– В месяц?

– Если по колонке в каждый номер, то да.

Цыпа сделал вид, что считает что-то в уме, и после надлежащей паузы согласился:

– Ладно, только плата именно в долларах.

– Хорошо, но это при условии резонансных материалов, – парировала заместительница главного.

– За это не беспокойтесь, этого я вам настрогаю, сколько нужно. – Цыпа улыбнулся, кураж не покидал свежеиспеченного сотрудника, а уверенность в себе только росла.

– И еще два момента.

– Да хоть три.

– Во-первых, мы для связи заведем вам бипер[30] и будем его сами оплачивать.

– Прекрасно.

– Во-вторых, нужно срочно уточнить у ваших медиков, пойдут ли они на повтор эксперимента с экспресс-диагнозом, но для наших читателей.

– Это как?

– Это так, что мы сейчас добавляем к вашей колонке врезку, в которой пишем, что ждем писем от читателей. Выберем человек пять и бесплатно продиагностируем в «Линии жизни». Им реклама, нам – шумиха.

– О, это круто, – Цыпа пожалел, что такая явная идея не пришла к нему первому. Йосифовна, оказывается, тоже соображает.

– И еще. В пять надо будет пойти в мэрию, послушать, что там расскажут. А то Алеша совсем не в форме.

– Готовый в сраку, – подтвердил Цыпа.

– Да, что-то вроде того. Значит, спрашивать у мэра ничего не нужно. Просто запишите, что он скажет. И все это нужно сегодня к вечеру, придется ставить на первую полосу, просто напасть какая-то… Все понятно?

– Натюрлих, Маргарита Павловна.

– Попрошу без шуточек. Все очень серьезно и важно, – нахмурилась Йосифовна и открыла ящик стола. – Вот диктофон, кассета внутри, можно тереть. Разберетесь?

– Так а чего там разбираться? «Рек» нажал, и все.

– Смотрите. И про «Линию жизни» не забудьте, добро от них нужно до вечера. Запишите наш телефон, жду от вас сигнала. И помните: это срочно.

– Самым срочным срочняком, – подтвердил Цыпа понимание задачи, запихнул диктофон «Сони» в карман курточки и, записав телефон редакции, побежал. Он так обрадовался, что чуть магнитофон не забыл. Но чуть-чуть не считается.

Еще дома Цыпа пробил, есть ли в магнитофоне батарейки – оказалось, голяк. А жаль, можно было бы положить мафон на плечо и идти не спеша по городу, слушая музыку, как счастливый американский студент, у которого по жизни нет проблем. Вот тупо никаких.

Жизнь начинала налаживаться, и это было так неожиданно, так удивительно, что при других обстоятельствах следовало бы сесть, покумекать: за какие такие достоинства судьба решила вывести Диму Цыпердюка в люди. Только времени на пустые умозаключения не было – сейчас надо было смотаться к корейцам, а потом к Орлову – потолковать, о чем писать на следующей неделе. Цыпе нравилась такая напряженка, да что там – он просто тащился оттого, что у него внезапно образовались насущные дела, которые без его участия никак не могли разрулиться.

Он посмотрел на собственное отражение в витрине фотосалона и пожалел, что нет ни денег, ни времени сфотографироваться. Вот таким, с магнитофоном и счастливым, пусть даже в старой курточке и подубитых кроссовках. А что? Телки, например, обязательно фоткаются, когда довольны собой. Не единожды слышал от них, что надо обязательно для внучек запечатлеть, «какая баба тогда была». Чем он хуже, на пике куража?

Цыпа так широко улыбался, что встречные прохожие шарахались в сторону. Вот через месяцок появятся первые курортники, может, они бы и поняли момент Цыпиного абсолютного счастья, а местные – нет, местные шугались, потому что кто будет улыбаться на улице в здравом уме? Да никто, только опасный маньяк.

– Хэви-метал, бабушка! – вытянул радостный Цыпа «козу» встречной старушенции с кравчучкой, так она, бедная, с перепугу перешла на противоположную сторону, от греха подальше. – Назовем их просто: Клара и Роза, – брякнул зачем-то ей вслед корреспондент с диктофоном и окладом, после чего продолжил свой путь к улице Фрунзе, пугая окрестных голубей резвой походкой в стиле «внучатый племянник Рокфеллера спешит приобрести новый самолет».

На перекрестке у «Линии жизни» наблюдалась движуха: работяги устанавливали новый рекламный щит, через дорогу от прежнего. На нем значилась какая-то мрачная престарелая торговка цыганского вида и надпись: «Кодировка от пьянства, снятие сглаза и прочее. Целительница Агафена». Жирная стрелка указывала в сторону здания, облюбованного корейцами.

«Однако», – подивился Цыпа. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что в следующем за «Линией жизни» здании по улице, которое, по правде говоря, больше смахивало на пристроечку, эта самая Агафена и размещается. Развалюху побелили, а у дверей вкопали такой же щит, как на углу, только ýже и без стрелки.

«У них тут шо, гнездо?» – подивился Цыпа и вернулся к корейцам. Внутри было человек пять жаждущих исцеления, они стояли в очереди к стойке, где царила кореянка, чье имя Цыпа забыл. Вспомнил о заветном блокноте – Виен, точно, надо запомнить, что похоже на Вивьен, как у той бабенки, шо в «Унесенных ветром»[31]. Однако имени не понадобилось, Виен узнала Цыпу и замахала рукой – проходи, мол, дальше, не видишь, у меня тут горячка.

Коридор вел во двор, по сторонам были двери, но закрытые, а на улице – какой-то шум вроде спора, туда Цыпа и направился. В небольшом внутреннем дворике висела вместо качелей покрышка, на ней сидела Бэла, а перед ней стоял доктор Цой и что-то быстро говорил, Цыпа уловил только «нет, нет, много, много больше», как тут его и заметили.

– То хотель? – традиционно радушно уточнил доктор, зато Бэла улыбнулась, и Цыпа решил обращаться к ней, раз этот косорылый Айболит включает строгого начальника.

– Здравствуйте, Бэла.

– Здравствуйте, Дима, – в тон ему ответила Бэла. – Или лучше – Аристарх?

– Лучше – мое солнышко, – пошутил Цыпа, лихорадочно пытаясь вспомнить, откуда Бэла знает его настоящее имя, и протянул руку доктору, будто только что его заметив. – Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.

– Мы? – кореец бросил взгляд Цыпе за плечо и, никого не увидев, повторил свое заветное: – То хотель?

Цыпа решил не обижаться, раз уж день так хорошо складывался, и медленно, как дебилу, разъяснил идею редакции, особо подчеркнув бесплатные выгоды, которые приобретала «Линия жизни» в результате сотрудничества.

– Пять человек всего, – повторил Цыпа главную замануху и развел руками, как проповедник в матушкином храме, когда недоансамбль затянул про «Вандерфул лайф».

– Не нада реклама, все, все уже, – высек Цой и резко повернулся к Бэле за одобрением.

– Что все? Всех вылечили?

– Так, подождите. – Бэла встала. – Мы сейчас с доктором обсудим ваше предложение. Посидишь пока?

– Вас, миледи, я готов ждать вечно, – кивнул Цыпа и освободил им дорогу к дому. Сам поставил магнитофон на землю и встромился в шину. Вытянул ноги и начал раскачиваться. Сейчас Бэлка укатает косорылого, никуда они не денутся, им надо подыматься, без рекламы это будет долго, а сезон, как известно, недолог, все всё хотят успеть до сентября.

За домом было тихо. Раскачиваясь на качельке, Цыпа думал о том, что в скором времени надо будет съезжать от родыков. Пока не началась летняя горячка, хорошо бы снять персональное жилье, в котором можно и бухнуть спокойно, и телку привести. И лучше бы в частном секторе, чтоб обязательно с двориком, где в халате, сеточке для волос и с сигарой можно будет писать сенсационные статьи.

Посреди этих сладких размышлений о ближайшем будущем подошла Виен в неизменном халате и спросила, не надо ли чаю.

Цыпа радостно воспроизвел ее имя – зря что ли смотрел в блокноте, согласился на чайковского и пробил, что это у них за новая соседка, Аграфена или как ее там?

– Это наша новая сотрудница.

– Да вы не уйметесь, я смотрю.

– Она ведунья хорошая, из Булгарии.

– Из Болгарии, – поправил Цыпа. – Булгария – то другое.

Виен согласно поклонилась и ушла. «Хм, интересно девки пляшут, значит, корейцы еще и ведьму-гадалку запускают». Не стань Цыпа подопытным больным, он бы усомнился в чистоте замыслов – дело пахло шнейером[32]. Но личный опыт говорил о том, что он действительно почувствовал теплую волну от взгляда, будто его просветили рентгеновским лучом, и диагноз ведь был точен, не так ли?

Из дома вышла Бэла в легком шелковом халате, без драконов, но тоже ничего, и специальный корреспондент окончательно уверовал в свою счастливую звезду – для него ведь переоделась. Для одного. Бэла шла к Цыпе в лучах солнца, бивших поверх крыши, красивая и лакомая, веля отбросить все глупые мысли, потому что такая девушка, еще и с божьим даром, просто не могла быть причастной к плохому.

Цыпа уступил ей место на качели, сам сел на траву. Бэла достала из карманчика сигареты (ишь ты, красные «More») и прикурила от какой-то красивой зажигалки. «Мы тоже не лохи», – подумал Цыпа, достал «Мальборо» и небрежно бросил на траву.

– Ну что, Дима, прости, но реклама нам не нужна, – аккуратно начала Бэла.

Это было неожиданно, впервые за день что-то пошло не так, и у Цыпы вырвалось:

– С херов ли?

– Доктор Цой говорил с мэром, предложил ему большой сеанс на стадионе. На майские, для местных.

– А, вот оно шо, – после паузы на обиду допетрил Цыпа. – То-то они сегодня собирают прессу…

– Ты там тоже будешь?

Ишь ты подишь ты, «тоже»…

– Да, на пять. Вот и диктофон с собой, – оттопырил карман Цыпа.

– Я смотрю, ты вообще по технике мастак, – Бэла кивнула на магнитофон.

– А у нас тут без музыки – как в тюрьме…

И Цыпа наконец-то понял, кого она напоминает: чистая Констанция Бонасье, только малость поплотнее, зато улыбка поприятнее. Сердечко застучало чаще, и Цыпа резко почувствовал безудержное желание совершить какой-то героический поступок ради этой девушки. А то сидеть ему на собственном заднем дворе одному.

– На, подарок. – Он подвинул ногой магнитофон к качельке.

– Да ладно?

– Та мне отломился на задании редакционном, бери, дарю.

Бэла поступила так, как Цыпа и ожидал: взвизгнула от радости, соскочила с качели и, бухнувшись на колени, обняла Цыпу (он сидел полубоком, чтобы ненароком ничего из штанов не выперло) и чмокнула в щеку.

– Ой, спасибо! – Она быстро подскочила, не дав шанса развернуться губами к губам, и, схватив «Грюндиг», вернулась в качельку. Поклацала кнопками, подорвалась в дом, оттуда вернулась со жменей тухлых батареек и, затусовав их в обойму, наконец заставила магнитофон заиграть какашечный мотивчик «Дельфина и русалки»[33].

Не успел Цыпа засвидетельствовать фырканьем свой утонченный музыкальный вкус, как Бэла взвизгнула еще раз:

– Ой, моя любимая песня! – И сделала погромче.

«Брешет, зараза», – понадеялся Цыпа, но в этой ситуации оставалось только глупо улыбаться, и он улыбался, конечно же, вплоть до отсутствующих коренных зубов.

– Ира! – позвали от дома.

Там обнаружилась смущенная Виен, прижавшая ладони к лицу.

– Ой, простите.

Она поставила поднос на траву и добавила:

– Простите… Бэла, тебя доктор зовет.

– Подождет, – парировала Бэла и разъяснила непонятку, пока Цыпа наливал в единственную чашку из высокого тонкого чайничка. – Прикинь, у них в языке слово «Бэла» – плохое, поэтому они меня в Иру перекрестили. Чисто для себя.

– И что значит?

– Что значит?

– Ну, «Бэла» по-ихнему.

– Не знаю, не говорят. Просто плохое слово.

– Это они еще в деберц не играли, – парировал Цыпа. – Слышь, а ты на цыганку не похожа, откуда ж Бэла?

– А, это… в честь писательницы Ахмадулиной назвали, родыки торчали на ней, они КСПшники были.

«Были… Значит, сейчас нет», – отложил в памяти Цыпа.

– Это типа в походы с гитарами ходили?

– Ага, «Лыжи у печки стоят»[34] и все такое…

– Знаю, «Гаснет закат за горой»… У меня брат в горы ходил.

Нависла молчанка, Цыпа понял, что больше сегодня поцелуйчиков не будет.

– Ладно, – подорвался он и тщательно обтрусился от травы (девушки любят чистюль, это и ежу понятно). – Погнал я по делам, потом еще ж в мэрию.

– Доктор тоже туда собирается с Виен.

– Ага, хай у мэра тоже спросит, то он хотель.

Цыпе, если посудить, спортом и не надо было заниматься, он и так пешкарусом накручивал такие круги по городу, что хоть выставляйся на первенство области по спортивной ходьбе. Теперь ему предстояло снова вернуться в центр, чтобы доложить Орлову, что статья написана и ушла в печать. А что не успел показать перед сдачей в редакцию – так мало времени было.

К пяти надо топать в горсовет, посему на эту часть марлезонского балета оставалось меньше часа. Цыпа, как мог, выбрасывал из головы грезы о том, куда будет тратить зарплату и что купит в первую очередь, после того как включит телефон. «Так, не забыть бы позвонить в газету, дать отбой по косорылым, и забросить Орлову про какую-нибудь следующую статью, у него ж проверка, ему надо», – думал Цыпа на ходу, стараясь ничего не упустить. Надо, наверное, вести учет дневных вопросов, расписание себе какое-то писать, что ли, а то можно что-то забыть и серьезно прилипнуть.

На задних воротах стоял не давешний дедушка, а новый суровый пенсионер, которому никакие маяки были не указ – не положено, и все тут. Пришлось идти через главный ход. «Так, попросить позвонить сразу», – напомнил себе Цыпа и вошел на проходную. Там было шумно и людно, как в сезон: менты привезли какую-то залетную пьяную компашку, которая, видимо, не захотела решить вопрос на месте по-хорошему и теперь открывала для себя все прелести метода «а вот смотри, как будет по-плохому» – одного положили на пол, еще двое, возмущаясь, стояли лицом к стене.

Цыпа протиснулся к проходной, держа перед собой в двух руках блокнот в доказательство того, что пришел сам и по важному делу. В коридоре мелькнул Орлов в сопровождении какого-то толстого красномордого мента с седым ежиком. Цыпа махнул блокнотом – свои, мол, а Орлов оттуда рявкнул:

– Мальчик, эй, мальчик!

Из Цыпы как будто весь воздух выбили: «Он что, забыл, как меня зовут?» Орлов шел через проходную навстречу, а Цыпа тупо не знал, как отреагировать на происшедшее: обидеться или проглотить?

Орлов прошел мимо, внятно шепнув: «Шашлычная» – и крикнул еще раз:

– Мальчик!

И тут, к немалому Цыпиному облегчению, выяснилось, что капитан обращался к старшему патруля, который приволок компашку.

– Вы что тут за Бухенвальд устроили?

Теперь обижался патрульный:

– Товарищ капитан, так это… хулиганка.

– Это горотдел, петеля, сюда бухих не везут. Ты б еще в комитет их повел оформлять. В район их, быстро. А то развели в управлении не пойми шо, позорите нас перед главком. Пошел!

Орлов развернулся и пошел обратно к багровому менту, который наблюдал за произошедшим, выкатив чичи. Цыпа подумал, что этот типаж идеально подходит под описание классического дореволюционного городового, и, для понта кивнув дежурному, отошел в сторонку посмотреть на дальнейшее развитие событий – всегда приятно наблюдать за тем, как менты обосрались.

Бухой компашке не повезло во второй раз: теперь патруль на них срывал прилюдное унижение от капитана – лежащего подняли «с ноги», стоявшим профилактически отвесили по печени и потянули всех на улицу. Сдерживая улыбку, вслед за ними вышел и Цыпа.

Прикинув хрен к носу, он решил не заходить в шашлычную к Ашоту – меню принесут, заманают вопросом «чего изволите?», а вдруг капитан задержится? Оставалось надеяться, что Орлов выйдет быстро – мэрия совсем рядом, но время уже поджимало, а опаздывать на свою первую пресс-конференцию не хотелось. Цыпа решил подождать в сторонке, сел на бордюр тестировать диктофон.

– Жопа, – сказал Цыпа.

– Жопа, – повторил диктофон после перемотки.

Вот и славненько.

Фарт не покинул и на сей раз – через пару минут Орлов бегом пересек дорогу и кивнул на ходу: давай. Цыпа встал с бордюра, запихнул диктофон в карман и пошел в шашлычную «Котайк». Помнится, она открылась еще в перестройку, на заре кооперативного движения. Близость к горуправлению определяла специфический контингент посетителей: менты, братва, биксы и приблатненные.

Ашот, по слухам, ухитрялся бесплатно поить-кормить и мусоров, и прокурорских, и «спортсменов-комсомольцев»[35]. Как при этом шашлычная держалась на плаву – не понятно. Но держалась, более того, расширялась вглубь двора, где в прошлом году появилась летняя площадка с беседками и даже небольшим бассейном с рыбками и водомерками.

Орлов поздоровался с каким-то густробровым армянином на входе, указал на Цыпу: «Это со мной» – и, заходя во двор, добавил: «Мне как обычно». Цыпа надеялся, что «это» было не про него, а о ситуации в целом, церемониально кивнул армянину и проследовал за капитаном. Тот уже сидел в угловой беседке, за которой была глухая стена соседнего здания и откуда было хорошо видно, кто заходит на площадку из шашлычной. «Ну конечно, – подумал Цыпа, – все по классике: всех видим, всех пасем.

– Шо ваша проверка? – спросил Цыпа, усаживаясь напротив.

– Та еще не известно, на чей хуй муха сядет.

Из шашлычной вырвался с подносом наперевес молодой парнишка соответствующей национальной наружности и бегом понесся к беседке. На подносе значился небольшой рельефный штофчик водки, блюдце с салом и малосольными огурцами, а также стакан томатного сока и высокая рюмка. Официант споро все расставил и выпрямился в ожидании дальнейших инструкций.

– Будешь? – спросил Орлов, указательным пальцем удерживая внимание официанта.

Цыпа подумал, что полтишок, в принципе, не помешал бы, но на всякий случай решил перебдеть.

– Та не, работать еще.

– Смотри сам.

– Люля, лаваш, картошку с грибами, – скомандовал капитан официанту.

Тот согласно закивал и так же, бегом, ретировался.

«Однако дисциплинка у них тут лучше, чем в конторе», – подумал Цыпа и решил хоть перекурить это дело, благо пепельниц на столе было аж две.

Орлов тем временем снял кобуру и телефон, положил на стол, после чего оформил первую рюмку – опрокинул ее в горло, посидел, принимая приход, сладко выдохнул:

– О-о-ой, – и захрустел огурцом.

Цыпа внезапно осознал, что еще ничего сегодня не ел, кроме утреннего чая, но решил слюни не пускать, а держаться плана.

– Мне это, позвонить надо в редакцию, а то де-то провтыкал телефонную карточку, – Цыпа для наглядности похлопал по карманам.

– Телефон есть на входе, скажи – позвонить. И, кстати, за твой телефон я договорился.

– Ой, круто. Так номер надо ж дать.

– Цыпа, – укоризненно посмотрел Орлов и налил себе следующий полтинник. – Ты де вообще находишься и, главное, с кем? Конечно, номер твой есть. Щас, – он картинно поднял глаза на небо и, пошевелив губами, выдал: – 3-74-63?

– Точно.

– Ну вот, а ты говоришь.

– Так, а подарок?

– Подарок хороший ты теперь должен мне, – широко, как кот в «Возвращении блудного попугая», улыбнулся Орлов.

Цыпа поблагодарил судьбу за очередной подгон, покорно сложил руки на груди, совсем как Виен (точно, Виен), и пошел звонить. Армянин на входе выставил телефон на стойку, Цыпа набрал редакцию и в двух словах обрисовал Йосифовне ситуацию с корейцами.

– От падлы, а так хорошо все задумано было, – расстроилась та, но сразу переключилась на следующий вопрос: – В горсовет успеваешь?

– Да.

– Наберешь оттуда сразу.

– Понял. К мэру обязательно успею, привет передам.

Йосифовна положила трубку тотчас, как договорила, но Цыпа не удержался и набил себе цену в армянских глазах – к мэру идет человек, это тебе не цацки-пецки. Орлов тем временем темпа не сбавлял – посыпал красным перцем сало и смазывал пищепровод перед следующей рюмкой.

– Кстати, про корейцев твоих в Таганроге никто не слышал, – почавкивая, пробормотал капитан.

– Не понял?

– Это я не понял, а ты никогда ничего не понимал.

– Да, – хитро прищурился Цыпа. – А за бабку-цыганку их новую слышали?

– Это какую?

– Аграфена вроде какая-то. В соседнем доме открыли. Сглаз там, порча, все дела.

– Ух ты! – подивился Орлов. – Шо-то они вообще развернулись, пора им продразверстку пройти. – Налил остатки в рюмку и закричал в сторону здания: – Слышь, Фрунзик, повтори мне!

– Его шо, Фрунзик зовут?

– Та хер его знает, для меня будет Фрунзик.

Парнишка притаранил еще штофик, поменял пепельницы и тут же растаял. «Вот разбогатею, приведу сюда Бэлу. Главное, чтоб меня тут не забыли», – подумал Цыпа.

– А профессор говорит, что этот Цой вообще на бурята смахивает.

– Какой на хуй профессор?

– Та сосед, Илья Давыдович с базара.

– А, этот жид?

– Не еврей он, поляк, он же не Давидович, а Давыдович.

– Ага, щас, прямо Пилсудский. Эти Трахтенберги чуть шо, так все сразу Ивановы. Отчество они меняют на раз, под своих косят.

– Как выкресты?

– Цыпа, ты так утомляешь, – покривился Орлов. – У меня от тебя голова болит, скажи лучше, что там с заметкой нашей?

– Нормально все, сдал уже, на второй странице будет. – Цыпа сделал вид, что не обещал предъявить статью перед сдачей. – Все как надо сделал. Обижаете, товарищ капитан.

– Когда я начну обижать, ты поймешь.

– И, между прочим, я сейчас к мэру, он нас собирает, и кореец там тоже будет, шо-то они мутят вроде на майские.

– Смотри, как интересно, – озадачился Орлов. – То-то нам сказали на праздники далеко не разъезжаться. Пробей там – расскажешь.

– Конечно. Все, я погнал, завтра зайду, надо будет за новую статью потереть.

– Лады. И скажи им, шобы с мясом шевелились.

Цыпа решил не подгонять суровых армян, пожал бровастому на входе руку, чтобы еще раз отложиться у того в памяти, и уже не спортивной ходьбой, а настоящим спринтерским рывком понесся в горсовет, напевая на ходу: «У власти орлиной орлят миллионы»[36]. Видимо, навеяло.

Как и следовало занятому корреспонденту, Цыпа ворвался в мэрию ровно в пять, секунда в секунду. Как ни странно, там было тихо: ни тебе граждан с активной жизненной позицией, ни милиции, одна бабулька в брючном костюме стиля «Любовь Орлова на приеме в британском посольстве» с гвоздичкой в петлице.

– Молодой человек, куда вы так торопитес? – спросила она с противным выговором старой советской театральной школы и вышла из дежурки.

Цыпа вытянул перед собой ладонь: типа подождите секундочку, отдышусь. Действительно отдышался, собрал ладошкой пот с волос и, предъявив справку из газеты, произнес: «Аристарх Катафотов. “Житие мое”. К мэру на брифинг». (Память услужливо подбросила малознакомое слово, и Цыпа воткнул его, не подумав.)

– А, так вы из прэссы?

– Так точно.

– На второй этаж и направо.

Цыпа достал из курточки диктофон и, неся его перед собой как главное доказательство причастности к высокому, прошел за турникет. Бабулька протянула пропуск с печатью.

– Благодарствую, голубушка моя, – дал Цыпа Левитана и проследовал далее с соответствующим возвышенным выражением лица.

Тем краешком мозга, который слушал папины измышления о политической жизни, Цыпа вроде припоминал, что мэр наш был когда-то молодым прогрессивным коммунистом, затем перекрасился в одно, потом в другое, в общем, вел себя, как и подобает лидеру территориальной громады, – лавировал в сложные времена по ветру. Говорили, что мэр в долях по многим пансионатам, но так бы говорили о любом на его посту, будь то хоть святейший Иоанн Свами[37].

Первой мыслью корреспондента при входе в некое подобие конференц-зала было: «Ух ты, печеньки». За дверями стояла еще одна женщина в пожилом брючном костюме, видать, журналы мод тут не выписывали, обходясь довоенными подшивками. Чуть моложе бабульки внизу, но тоже из видавших Магомаева молодым. Тщательно прочитав справку, она широким жестом пригласила Цыпу в закрома, посреди которых стоял большой стол с печеньем, вафлями и электрочайником. Вокруг бродило человека четыре разной степени потасканности – видимо, коллеги.

Цыпа сдерживал себя недолго. Он подорвался рано, а сейчас уже вечер, и никакой еды в топку не подбрасывалось, одна только беготня по городу и болтовня, от которой подустал даже разговорчивый по своей природе корреспондент. Набрал себе чайковского, отложил на салфетку печенек и отканал к окошку позавтракать, а может пообедать, а может и поужинать. Держась так, чтобы прикрыться спиной, Цыпа макал печеньки в чай и жадно поглощал их одну за другой. И понимал же, что для хорошего понта желательно слепить брезгливую мордашку и держаться в стороне от дармового хавчика, но ничего не мог с собой поделать.

Вернулся за добавкой и только собрался употребить вторую порцию, как был схвачен за рукав подкравшимся мужичком. Чай выплеснулся на рукав курточки, и Цыпа не сдержался:

– Та, блядь, – и гневно уставился на первопричину аварии.

– Прошу прощения, – выпятил гнилой забор мужичок из той породы, что зачесывает длинную прядь на лысину. – Вы же из «Жития»?

Цыпа кивнул, лихорадочно пытаясь проглотить остатки печенюшки.

– Коньячку? Сегодня «Ужгород», – предложил мужик, хотя по виду никак не тянул не то что на хозяина, даже на распорядителя.

– Может, позже, – нашелся Цыпа. Сейчас еще не хватало дернуть на голодный желудок и наблевать им на шторы из багрового бархата.

– А вот хотел спросить, как у вашего издания с финансированием? – сдался коллега, выдав цель своего интереса.

«Лох», – поставил окончательный диагноз Цыпа и, подумав, ответил:

– С финансированием вполне заебись.

– А как в плане сотрудничества с независимыми авторами?

– В рабочем порядке.

– А телефончик ваш можно?

– Это вам в кадровый департамент, – по возможности красиво съехал Цыпа, и тут, славтебегосподи, брючница пригласила занимать места.

Перед кафедрой был ряд стульев, Цыпа выждал, пока сядет противный лысик, и занял место подальше от него. Сели еще пара теток и один фотограф. Итого пять рыл.

Мэр зашел вместе с доктором Цоем. Косорылый по случаю сменил халат на костюм с бабочкой, чисто Брюс Ли на Рождество.

Чуть сзади держалась Виен, она осталась стоять на входе, опустив взгляд в пол. «Вот все-таки умеют на Востоке баб воспитывать», – подумал Цыпа и достал блокнот. Рук не хватало: одновременно держать диктофон и блокнот с ручкой было нереально. Пришлось поставить диктофон на пол, проверив, чтоб работал.

Цой сел на стул рядом с лохом, а мэр оглядел жидкий ряд прессы, улыбнулся фотографу и, став за кафедру, начал толкать речь. Он говорил о том, что отопительный сезон в этот раз прошел лучше, чем в прошлый, что летом ожидается много курортников и что задолженности в бюджетной сфере будут обязательно погашены, но когда конкретно – затрудняется сказать. В процессе выяснилось две вещи: Цыпа в упор не помнит, как зовут градоначальника, а у того обнаружилась отвратительная привычка сопровождать любой тезис вопросительным «да?», как бы провоцируя слушателя на одобрение.

– Вот мы, да? Для города сильно стараемся же? А профильные министерства нам навстречу не идут. Я им говорю – вот учителя, да? Они ж ничем не хуже ваших шахтеров, разве что касками не стучат, да?

Пресса с готовностью хохотнула, но только не Цыпа. Он представил, что бы мэру сказал папаша или Филиппыч, сделал в блокноте пометку: «Чешет ни о чем», лишний раз порадовавшись своему неразборчивому для постороннего взгляда почерку.

– Теперь про майские, – перешел мэр к следующей теме, и по тому, как выпрямился на стуле доктор, Цыпа понял, что вот оно. – Довожу до вашего сведения, что у нас с партнерами появилась хорошая идея. Тут присутствует доктор Цой из нового центра восточной медицины «Линия жизни» (косорылый привстал и важно кивнул головой, будто тут пленум, а он Мао Цзэдун[38], прибывший с официальным визитом). Да, вот он, прошу любить, да? Так вот, они, то есть он, предлагает сделать на стадионе сеанс бесплатного этого… – Тут мэр задрал в потолок указательный палец: – Еще раз подчеркиваю – бесплатного!!! лечения. Прекрасное начинание, да?

Журналистика с готовностью закивала головами.

– Значит, сделаем там концерт, матч мотобола и сеанс одновременной… да? Лечения, в общем. С иголками там у них специальными. Но, замечу, не острыми, да?

Над Цыпиной хатой жил тренер мотоболистов Попович, и последние пять лет трезвым его никто не видел. В процессе пьяного мыслеизъяснения тот не раз сокрушался о том, что такой вид спорта на корню загубили вместе со страной, так что Цыпа решил, что с мотоболом мэр несколько погорячился:

– Так нет же ж его!

– А вы, собственно, кто? – спросил мэр, но посмотрел почему-то не на Цыпу, а на брючницу у дверей.

Та звонко отрапортовала:

– Это «Житие мое».

– А, так это вы… – сфокусировался мэр с интонацией Фрекен Бок, которая только что поняла, кто именно стырил все ее плюшки.

– Мы, – благодушно согласился Цыпа. – Я имею в виду, мотобола ж нет.

– А мы найдем! – живо отреагировал мэр. – Напряжемся, да? И найдем. Пригласим, в конце концов.

– Может, тогда что-нибудь актуальное, новое. Бейсбол, например?

– А? Какая у нас прекрасная молодежь, да? – сыграл на публику мэр, но по глазам читались совсем другие эмоции. – Мы еще обсудим с представителями общественности, да? Чем разбавить концерт и сеанс, так сказать. Это ж праздники, да? Я вообще предлагаю прессе поучаствовать, войти в оргкомитет, а мы со сцены вас поблагодарим, да? Все же должны поучаствовать, ну, правильно?

И Цыпа сдуру автоматически кивнул ему в ответ.

– Вот, Алена Матвевна, вот, запишите молодого человека в оргкомитет. Как вас, простите?

– Аристарх Катафотов, – ответил Цыпа, уже подозревая, что вляпался по самое не могу.

– Вот и запишите от новой этой газеты, про жизнь которая, да? Значит, мы с товарищами решим, что и как праздновать, и доведем сведение это до сведения, так сказать, общественности, да? Все, спасибо за внимание.

Мэр хлопнул руками по крышке кафедры и сошел. Вслед за ним подорвался фотограф:

– Николай Иванович, Николай Иванович, пару кадров для «Здравницы».

Цыпа не стал ждать, пока мэра сфотографируют, и пошел, пока еще чего на шею не повесили.

Брючница, что помоложе, записала телефон редакции и сказала, что ждет его лично завтра в четырнадцать часов. Спускаясь вниз, Цыпа думал, что главным лохом-то как раз оказался он сам – докивался, дурак. «Теперь придется еще и организацией городского праздника заниматься, блин, только этого же и не хватало. Хотя так можно будет чаще с Бэлой общаться, координируясь с корейцами», – выкрутился Цыпа сам перед собой.

С проходной позвонил в редакцию, сказал, что мероприятие в процессе обсуждения, так что только в следующий номер. Йосифовна потребовала «дать, твою мать, хоть шо-то». Пришлось импровизировать: Цыпа громко продиктовал пару абзацев анонса практически из головы, при этом остался крайне доволен собой, церемониально раскланялся со старой брючницей и оставил себе пропуск в мэрию, пользуясь ореолом славы.

А потом, была не была, предъявив этот пропуск, уселся с важным видом в трамвай. И ведь проканало. Приехал домой, а там уже на подходе к подъезду понял, что все в порядке – так громко по телефону разговаривала только его матушка. Не соврал Орлов. «Вот тебе и первая выгода, Цыпа. А не лоханешься, будут и следующие».

Человечество переживало в своей истории множество тяжелых эпох. В одной из них «посчастливилось» жить и нам с вами. Сами знаете, сколь непросто сейчас живется в нашем городе, как тяжело с работой и какие усилия прилагают местные власти, дабы удержать ситуацию под контролем.

Тем ценнее их инициатива по проведению грядущих майских праздников – да, да, вы не ослышались, на майские горадминистрация готовит большой сюрприз, в первую очередь касающийся многоуважаемых ветеранов войны, как известно, грудью защищавших мирное небо над головой их внуков. Что конкретно готовят власти, какой именно сюрприз состоится в городе на праздники, – позвольте оставить пока в тайне, тем слаще будет атмосфера народного гуляния. Уж поверьте. Дождитесь подробностей в следующем номере нашей газеты.

Аристарх Катафотов, специально для «Житие мое»

Цыпа проснулся за пятнадцать минут до будильника в дурном расположении духа. Спал дольше обычного – на базар спешить не надо было, так что поставил будильник на девять, время позволяло. Долго вспоминать первопричину печали не пришлось: вчера перед сном внезапно выяснилось, что протерся правый кроссовок. Когда это он успел – не понятно, вроде утром протирал тряпкой – был целый, а вечером вдоль подошвы уже зияла пренеприятнейшая вентиляционная щель.

Сегодня же выходит первый номер газеты, вот он – большой успех, но тут явился конченный кроссовок и все испортил: зияющая дыра шла несколько вразрез с образом кметливого корреспондента «при делах». Вот как в таком виде являться в мэрию и участвовать в заседании оргкомитета городского праздника? Все ж вокруг или бабы, или как бабы – встречают по одежке, а точнее, по обувке!

Цыпа искренне любил свои кроссовки. Когда-то их сняли с какого-то мажорного фуцина на набережной, закинули Бяше в счет долга, а уже от того перепало Цыпе – размер подошел. Настоящие «Адидас Торшин», не кроссовки – мечта. В скольких переделках они побывали – страшно вспомнить. И вот, когда хозяин начал наконец-то выбираться из канализации, дали течь на самом видном месте, хоть плачь.

Оставался запасной рабочий вариант – обуть новые туфли, стоявшие в шкафу еще с выпускного. Но туфлями их назвать – чересчур громко. Если бы это была хоть приличная «солома»[39], так нет – узкие лодочки с лапшой и лязгающей колодочкой, такие айзера любят под спортивный штан надевать, собираясь на танцы народов Юга. Выпускной весной мать надыбала их через какую-то подругу в военторге, чем страшно гордилась – по блату, аж за сто пятьдесят рублей. Цыпа даже тогда сопротивлялся изо всех сил, а что уж за сейчас говорить?

На выпускном туфли по-шурику натерли ноги до волдырей, но все вокруг были такие официальные, что дать босяка не представлялось возможным. Цыпа мучился всю ночь, пока класс не решил встретить рассвет у моря. Все школы обычно догуливали в порту на пирсе, а его однокашники тогда решили отсоседиться и допивали под рассвет на Гэшке – десятиметровой вышке, с которой храбрецы сигали в море. Цыпа не прыгал – он разулся, дудлил шампанское с горла и с удовольствием отправил бы туфли в свободный полет, но сто пятьдесят рублей – это большие деньги, так что обувка благополучно попала домой, где с тех пор покорно собирала пыль в шкафу.

Примерил, покрутился возле зеркала и снял – не то, чистый цирк с главным клоуном. Цыпа решил не сдаваться, покумекал под растворишечку (дали пенсии за февраль) на балконе, перекурил это дело и нашел-таки вариант. В шкафчике в ванной валялся старый засохший лейкопластырь, которым матушка пятки заклеивала, от времени он посерел и почти совпадал по цвету с боковиной кроссовка. Поработал карандашом, «присерил» лейкопластырь и проклеил им щель снаружи и внутри. Вот это уже было дело, если сильно не присматриваться, то нормально.

Искреннее надеясь на то, что в газете дадут денег за статьи и удастся решить обувной вопрос, Цыпа погладил себя по голове – молодец. Матушка, уходя на работу, оставила соевого мяса, но под раковиной нашлось немножко старой проросшей картошки, так что на завтрак Цыпа шиканул: поджарил картофанчика на сале, открыл банку шпрот и, напевая песенку «Неприятность эту мы переживем», умял все в рекордные сроки. «А свою сою хай сами едят. И вообще, даст бог, поднимусь – чтоб глаза мои эту пищевую резину не видели».

Заварив вторую чашечку кофе, Цыпа прихватил блокнот и вернулся на балкон курить и строить планы на ближайшее будущее. Наткнувшись в записях на жирный знак вопроса возле непонятного слова про «акупу», обладатель обновленных кроссовок пожалел, что когда-то, на заре раскумара, снес на макулатуру всю Большую советскую энциклопедию во всех ее тридцати томах плюс дополнительную книжищу с алфавитным указателем.

Цыпа решил написать себе список дел на день, под первым номером отметив эту злосчастную «акупу», из прочих актуальных дел было заседание у мэра и заметка о празднике во второй номер. Что-то надо было придумать с Орловым и еще попробовать втулить что-нибудь про кино или музыку – так, глядишь, по пять долларов и накапает на обувку и «на погулять». От плохого настроения не осталось и следа. Аккуратно спускаясь во двор, чтобы не напрягать заклеенный кроссовок, Цыпа снова напевал – на этот раз песню «На речке, на речке, на том бережочке»[40].

Костя-Карлик уже бил тасы[41] по двору, и Цыпа на всякий случай решил у него пробить, давно ли появлялся на горизонте Игорь, сын Поповича, бывшего мотобольного тренера. Он тоже пошел по спорту, но по борьбе, в связи с чем сделал приличную карьеру – сначала «солдатил» у Рыжего, а потом стал командовать на базе бытовой техники. Игорь, бывало, подкидывал халтуру – разгрузить фуру, оплата на месте. По мелочи, но на крайняк сходило.

Костя был рад подсказать, что Игорь появляется обычно в обед, привозит маме продукты и, бывает, выписывает трындюлей своему бухому бате. Ездит на «опеле», про Цыпу не спрашивал, но можно пробить при встрече, нет ли сейчас быстрой вакансии на разгрузке. На этом бы и все, Цыпа повернулся было уходить, но Костя, захлебываясь от перевозбуждения, начал рассказывать о том, что у него есть такая история – закачаешься!

Стоило Цыпе озвучить статус специального корреспондента со справкой и диктофоном, как пришибленный сосед начал информировать его обо всех новостях, которые, по его мнению, могли пригодиться газете. При встрече Цыпа терпеливо выслушивал про порченую ряженку, отлов собак, пропавшие канализационные люки, пьяные драки и даже про сибирскую язву в Херсоне.

На сей раз в бой вступила тяжелая артиллерия, Костя-Карлик поведал о том, что ему достоверно известно, будто баптисты продают в Америку органы. («Олгáны», – сказал он.) «Та у них одна йоника, и то левая», – не поверил Цыпа и высадил соседа в глухую непонятку. Понадобилось три минуты, чтобы выяснить, что имелись в виду человеческие органы из морга и что Косте об этом рассказала его соседка со второго этажа, работавшая в больнице.

Спустя еще пять минут четких вопросов и бестолковых ответов цепочка выстроилась следующим образом: Рома Полтора Уебана каждый вечер приходил к своей маме (Наталье Ильиничне, матушкиной подруге) в больницу. И оттуда уходил с пакетом, полным человеческих внутренностей, после чего шел в церковь в военторге, где следы ливера терялись. Костина соседка обратила внимание на ежедневные приходы Ромы в больничку, пробила содержимое пакета в общем холодильнике, после чего проследила за ним до церкви.

История выглядела жутко, вполне могла стать сенсацией, но нуждалась в тщательной проверке. Цыпа выразил желание побеседовать с соседкой и лично проверить, что здесь правда, а что народный вымысел и домысел. Выяснилось, что та уже утопала на работу и будет только вечером.

«Значит, вечером я с ней поговорю, а потом пойдем сами посмотрим, что к чему», – подытожил Цыпа, отгрузил «в благодарочку» пару сигарет, проверил кроссовок и аккуратной походкой тронулся в редакцию. По дороге решил проверить вечером Костину историю с кишками, а также придумал свежую тему – написать о перекупщиках билетов на вокзале. Орлов наверняка скажет не лезть в это дело, но пусть тогда подгоняет какую-нибудь другую идею, раз он такой осторожный и переборчивый. А нам нужны рабочие идеи, которые превратятся в доллары. Центик к центику.

Кристина углядела его с балкона еще на подходе и начала радостно мотылять над головой газетой. Значит, вышел номер. Цыпа прикинул, что надо будет выцыганить не менее десяти экземпляров на раздачу знакомым, и вошел вовнутрь.

В редакции уже гуляли: на свободном столе значилась бутылка шампанского и половинка тортика.

– А мы тебя тут ждем-ждем, когда ж, думаем, явится наш специальный корреспондент! – подлетела пунцовая Кристина и, торжественно вручив газету, пошла наливать шампусик.

– Та шо ж вы в обед бухаете? – деланно возмутился Цыпа и счел необходимым напомнить о своей занятости. – Мне ж еще в горсовет праздником заниматься.

– А никто не заставляет вас напиваться, – уточнила Любовь Йосифовна, по такому случаю накрашенная и в платье.

– Вот мучаете сами себя, как при царском режиме, – съязвил Цыпа, но благосклонно принял чашку и поднял. – Как говорится, желаю, чтобы все.

– И вам также. – Йосифовна отсалютовала, давая понять, что тоже знакома с классикой.

Выпили.

– А где отец русской демократии?

– Алеша, что ли? На балконе, разговаривает с рекламодателем.

Цыпа отхлебнул еще приятной газировки и подошел к редакционному компьютеру.

– А скажите, о драгоценнейшая Любовь Йосифовна, есть ли у нас в компьютере игрушки?

– Та боже упаси!

– Такая вот прыгалка с викингом маленьким, нет?

– Нет и не будет, вы что!

– Наше дело предложить, ваше дело – отказаться.

– Дима, даже не пытайся, Люба никого не подпускает к машине, – сгладила вопрос Кристина и предложила попробовать тортик.

– Эх, попадешь к вам в дом, начнешь есть всякую гадость, – продолжил гнать Цыпа свой традиционный набор шуточек с подкорочки. – Ну, давай.

С балкона вышли какой-то хмурый джентльмен бригадной внешности и Алеша с двумя бутылками мартини.

– Шо, опять? – поинтересовался Цыпа.

– Добрый день, Аристарх, – прохладно поздоровался главред и, поставив бутылки на стол, пошел провожать гостя.

«Стыдно, небось, за свои пьяные откровения, от же ж замудонец», – подумал Цыпа и, закусив куском торта, сел наконец рассматривать первый номер «Жития». На заглавной странице была большая статья с поздравлением самих себя со стартом, но Цыпа ее читать не стал – интересовало свое. Там же, справа, была краткая информация о вчерашней сходке в горсовете. Внизу подпись – Аристарх Катафотов. Годится.

Ниже красовалась реклама оптовой алкогольной базы «Синий лось» с нарисованной бутылкой мартини – вот, значит, откуда бухлишко. На второй странице были обе статьи, но только под заметкой о корейцах значился опять Катафотов, а под «Арестом в наркопритоне» – какой-то Василий Теркин.

– А это еще что за хрен с бугра?

– Кто?

– Да Теркин этот?

– А, это, – Йосифовна подошла посмотреть. – Просто красивее, когда много фамилий авторов, так богаче.

– То есть для понта?

– Ну, можно и так сказать.

Цыпа листанул до кроссворда и обнаружил, что там, в традиционном перечне работников редакции значится фамилий десять, если не больше.

– И что, все эти люди тоже… типа как мертвые души?

– Скорее псевдонимы, – вставила Кристина. – Это чтобы «Здравница» напряглась, а люди думали, что тут прям конгресс профессоров.

– У меня, кстати, есть один профессор, на любую тему трындит час, не повторяясь.

– Ой, так пусть попробует что-нибудь нам написать, – так активно заинтересовалась Кристина, что Цыпа начал жалеть о своем предложении и решил напомнить о себе:

– А меня вчера у мэра один додик из «Здравницы» пытал, как у нас в плане подработки, так я ему сказал, что это в кадровый департамент…

– Вот и правильно, молодец, – похвалила Йосифовна и долила всем по десять капель.

– «Здравницу» – на хуй, – сказал, присоединяясь к ним, господин главный редактор и открыл бутылку мартини. – А бипер выдали репортеру?

– Точно, а я думаю, шо ж я забыла, – подскочила Кристина.

– Не шокай, – поправил ее Алеша и протянул Цыпе ладонь.

– Дима, – съязвил Цыпа и пожал ее, а главред замотал головой – не то. – Поздравляю с выходом, – попробовал Цыпа второй вариант, но Алеша вновь протянул руку, добавив:

– Я про диктофон.

«От, блин, засада, надо будет этого козла как-нибудь обломать», – обиделся Цыпа и вытащил из курточки «Соньку». Правда, тут же Кристина торжественно вручила ему новую игрушку, разбираясь с которой Цыпа просидел часа полтора. Прочел инструкцию, выставил часы, выбрал наименее противный сигнал, попробовал скинуть себе тестовое сообщение, но телефонистка на станции категорически отказалась отправлять фразеологизм «не бзди», так что пришлось ограничиться словом «молодец». Пришло. Значит, работает.

Пришел еще один чувак, выяснилось, что это верстальщик из «Здравницы» Сережа, который работал тут «на нычку», по секрету от конкурентов. Более того, оказалось, что в газете был еще один сотрудник – литературный редактор Ян Моисеевич, Любин муж, который по причинам давней инвалидности вычитывал все статьи дома. За каждого из них поднимали тосты, выпили даже за здоровье специального корреспондента Катафотова.

Цыпа отсалютовал пустой чашкой – ничего, мы свое еще догоним. Йосифовна порядком захмелела и подсела посмотреть, как Цыпа разобрался с бипером: свой, мол, еще не настраивала, некогда было.

– Завтра надо будет взять интервью у Ирины Шинкарук, приезжает с гастролями, – сказала она.

– Это кто такая?

– Ну, Дима, заслуженная артистка Украины.

– Без понятия.

– Стыдно, а еще о культуре хотели писать.

– Я посмотрю, как с мэром сегодня пойдет.

– Ну ладно, Кристина возьмет, – согласилась Йосифовна и предложила всем танцевать.

– Ой, он такой козел, – втесалась Кристина.

– Кто?

– Та мэр.

– А…

– Мама с ним вместе в школе училась, так говорит, он стучал там на всех. И дочка его сильно пьет, не могут закодировать.

– Других там не бывает, – поддакнул Алеша и предложил выпить за свободу слова.

«Накидались они, – подумал Цыпа. – Пора валить, лучше к Орлову пока зайду». Он встал, чтобы откланяться.

У дверей его догнала Кристина и сказала, что гонорары за статьи будут пятого числа следующего месяца, но там майские, так что, скорее всего, с десятого числа. Цыпа кивнул в ответ и подумал, что придется-таки разгрузить пару фур. А что, вдруг и там найдется тема для статьи? Контрабанда какая-нибудь? Напоследок Кристина порадовала:

– Еще планируется бартер по одежде с торговым домом «Наше дело».

– Это хорошо. А обуви там не будет случайно?

– Спрошу.

– Спроси! У меня сорок второй. Если шо.

Орлова в управе не оказалось.

– А хрен его знает, – ответил дежурный на Цыпин вопрос о возможном местонахождении капитана. – Он мне не докладывает.

– Может, позвонить ему?

– Куда?

– Ну, домой.

– Домашних телефонов сотрудников не раздаем, – отрубил заготовленной фразой дежурный и начал смотреть поверх Цыпиной головы, давая понять, что много вас тут таких, а я один, и я тут главный.

– А на этот, как его, шо с собой… сотовый? – не унимался Цыпа.

Дежурный хохотнул:

– Слышь, а ты видел, шоб он по нему разговаривал?

– Я – нет.

– От и я нет. Все, пошел отсюда.

Цыпе пришлось уходить, признавая свое поражение. Он остановился в дверях, чтобы ляпнуть на прощание что-нибудь типа: «Ой, припекут вас рогатинами, ой, припекут», дабы оставить последнее слово за собой, но вовремя одумался – полировать лавку в обезьяннике в его положении будет, во-первых, глупо, а во-вторых, некогда.

Пришлось убивать два часа времени, сидя в скверике у фонтана. Цыпа решил набросать пару тезисов к заметке о празднике, но после стартовой фразы «Как известно, с майских праздников потихоньку начинается курортный сезон» дело застопорилось. Что делать в таких случаях, специальный корреспондент с бипером не знал – раньше слова находились сами собой, только успевай отбрасывать ненужные, а теперь автор поймал клин. К тому же сигареты заканчивались, так что функционировать приходилось в режиме строжайшей экономии.

После долгих мучений Цыпа недовольно захлопнул блокнот и медленно пошел в мэрию, размышляя о том, как труден путь журналиста: хошь не хошь, а пиши. Вот дворник, к примеру, может и без куража мести улицы, а как быть мастеру слова без вдохновения? Пожалев себя со всех сторон, он наконец взошел по ступеням горсовета.

Старая брючница тут же накинулась с требованием вернуть пропуск, пришлось отдать. Цыпа расстался с ним с большим сожалением – если вчерашний случай с трамваем не единичен, даже такая порожняковая ксива могла пригодиться.

– А как я теперь войду? – на всякий случай поупирался Цыпа.

– А вы теперь в списке.

– В каком?

– В моем, – отрезала бабулька и недовольно качнула тщательно скулеманным стогом седых волос.

– Шо-то не прет мне сегодня, – сказал Цыпа вслух и проследовал в здание.

Как оказалось, его уже ждали во вчерашнем зале. Вторая брючница, та, что помоложе и поблатней, выдала карандаш и пару листов хрустящей ослепительно белой бумаги. Один Цыпа зажилил на всякий случай, сложив во внутренний карман. Кроме тетки, в зале был только фотограф – мэра ждали. Цыпа покосился по сторонам: ни тебе чая, ни тебе печенюшек.

– Ну что, есть идеи? – спросила Алена Матвеевна, которая сегодня была в юбке и пиджаке.

– По поводу?

– По поводу праздника. Есть идеи у вашей газеты? Чем поможете?

Цыпа пожевал губами, покрутил в пальцах карандаш.

– Осветим во всех ракурсах… Подписку разыграем.

– Отлично. Годовую?

– Да хоть до конца тысячелетия. У нас этого вазелина ну просто завались.

– Что, простите?

– Разберемся, – подытожил Цыпа. – Шо-то придумается. А долго нам тут еще сиськи мять на сухую?

– Ждем Николая Ивановича, – поджала губы брючница и куда-то ушла, недовольно покачивая башкой.

Цыпа уже было собрался выйти поискать на этаже, где тут отливают ответственные работники, как в зал влетел мэр, улыбнулся фотографу и кратко кивнул Цыпе. За ним вошли доктор Цой, Виен и Алена Матвеевна, на этот раз с чайником, подносом с чашками и пачкой вафель. «Ну, хоть так», – приободрился специальный корреспондент.

– Ну что, дорогие мои, да? – начал мэр, усевшись на подоконник и поправив отвратительный лиловый галстук. – Чем нам поможет демократическая пресса в сложный час?

– Они могут подписку разыграть среди ветеранов, – встряла брючница, разливая чай по чашкам.

– А чего сразу среди ветеранов? – удивился Цыпа. – А молодежь?

Мэр брезгливо махнул рукой:

– А молодежь пусть зарабатывает и покупает, да?

Брючница жестом руки предложила всем угощаться, поправила юбку и решила перевести разговор в предметное русло:

– Итак, наши медики предлагают делать праздник на городском стадионе девятого мая, понятно в честь чего.

Все присутствующие кивнули головой – понятно.

– С города стадион, сцена и аппаратура. Николай Иванович сначала говорит речь хорошую, вручает награды, потом доктор выберет десять человек и…

– Ветеранов, – встрял мэр.

– Да, десять ветеранов, и по очереди каждому вставит иголки на сцене. Они выздоравливают и под аплодисменты уходят в зал, точнее, на трибуну возвращаются. Потом газета «Житие мое» разыгрывает подписку.

– А как разыграет? – озадачился Цыпа. – Там же номеров мест нет, просто лавочки.

– А вот вы и придумаете, как.

– А мне нравится, – привстал мэр. – Хороший праздник получится. И надо обязательно, чтобы дети спели. Как их там?

– Ансамбль «Красно солнышко».

– Вот-вот, пусть эти солнышки споют про валенки, синий платочек там, чтоб ветераны слезу пустили.

– У них еще «Ніч яка місячна» хорошо получается, – добавила брючница, но мэр скривился:

– Ну не знаю, надо, чтоб про войну, там ветераны, чтоб им всплакнулось, но по-хорошему, да?

Молчавший до этого момента доктор Цой встал и сказал почти без акцента:

– Воду и еду мы продаем. Только мы.

«Ты смотри, как пообтерся этот Джеки Чан, – отметил Цыпа. – А косому-то палец в рот не клади!»

– Э, с этим подожди, – поднял ладони мэр. – Лотки поставит… Кто надо, короче, поставит.

– Или без лечения, – надменно отрезал кореец и сел.

– Так, с этим мы в рабочем порядке разберемся, – разрешила конфликт Алена Матвеевна и пристально посмотрела на городского главу. – Николай Иваныч, потом.

– Ладно. Ну и в конце мотобол чтобы был.

– С этим пока вопрос… – неуверенно начала распорядительница.

– Ну так решайте его!

Тут Цыпа уже не сдержался:

– Простите, конечно, но я не понимаю, зачем вам дался этот мотобол?

– А не волнует, да?

Мэр нахмурился.

– Мне нужно, чтобы люди думали, что все потихонечку начинает быть как раньше, да? Раньше играли, весь город собирался, вот и сейчас пусть шо-то такое будет.

– Может, что-то современное, бейсбол например…

– Идите вы знаете куда со своим бейсболом!

– Николай Иванович, на мотобол денег нет, они давно уже все… – жалобно развела руками брючница, и Цыпа зачем-то решил прийти к ней на помощь.

– А вы сделайте вид, что мотобол есть.

– Это как?

– Ну, выпустите одного мотоциклиста с мячом, пусть ездит по полю, а тренер ихний, Попович, – со значением произнес Цыпа, подчеркивая свою осведомленность, – пусть в микрофон скажет, что начат набор в школу мотобола при горсовете. И все – ваши ветераны пойдут бухать с надеждой на светлое будущее. С мотоболом.

– А в этом… есть, да? – задумался мэр.

Цыпа же, воодушевившись своим слогом, попер дальше:

– Я вообще видел по телевизору, шо слоны в футбол играют большими мячами, как на мотоболе. Найти слона, и пусть он против мотоцикла, буллиты пробьют или что-нибудь такое. Типа шоу-матч.

– Так, цирк еще не приехал, но я вижу, у нас тут свой образовался, – напрягся Николай Иванович.

– Да это все можно сделать, – не унимался Цыпа. – Узнайте, может, где на зиму оставили животных, вдруг и слон там есть.

– Я спрошу, конечно, – протянула брючница, но неуверенно.

– А еще лучше Николаю Ивановичу в начале шоу выехать на слоне и сказать речь.

– Чегоооо? Какую?

– Ну, я не знаю, про что вы им обычно говорите… Про отопительный сезон.

Мэр окончательно разозлился:

– Послушай, Цыпердюк!

«Значит, пробил меня», – одновременно расстроился и приободрился Цыпа.

– Куда ты лезешь, да? Тебе что, больше всех надо?

– Ну, если всем ни хрена не надо, то, наверное, да, – обиделся Цыпа и сложил руки на груди, как какой-нибудь незаслуженно обиженный Лермонтов в эполетах и печали.

– Не надо мне вот это. Какой на хер слон? – мэр слов уже не подбирал. – Ты уже совсем берега попутал, да?

– Товарищи, товарищи, прошу вас, давайте в рабочем порядке, – подскочила распорядительница. – За слона я спрошу, но ничего не обещаю. А вы, как газета, лучше придумайте розыгрыш красивый, а мы за это вас со сцены назовем.

– И щит тогда на сцене с нашим названием!

– Хорошо, и щит. Но небольшой.

– Да какой ему еще щит! – мэр уже орал и заканчивал багроветь. – Пришло тут оно, понимаешь, и херню городит – на слоне, говорит, выедет. И кто? Мэ-э-э-р!!! А ну пошел на хер отсюдова!

У Цыпы, похоже, от сегодняшних постоянных помыканий уже выработался иммунитет:

– Я бы, может, и пошел бы, но читатели…

– А с читателями вашими и писателями я решу, вот позвоню – узнаете.

«О ком это он, интересно?» – подумал Цыпа, но уходить не собирался, сами позвали, пусть сами и терпят.

– А знаете, ведь так и рождается истина, – неожиданно вписалась брючница. – Вот так, на стыке поколений, в горячем споре, и придумывается все новое, – чуть ли не ямбом понесла она.

– Ну, не знаю, – отвернулся мэр.

– Я предлагаю, чтобы корреспондент проработал сценарий праздника, – неожиданно предложила Алена Матвеевна.

– Делайте, что хотите. – Мэр собрался уходить. – Напридумывали тут, понимаешь, на слоне.

– Это можно, но при условии вознаграждения, – ответил Цыпа.

– Это как?

– Это будет сто долларов, это будет брателло Франклин, зелененький он был, – почти напел Цыпа, чувствуя, как к нему возвращается кураж. – И будет вам сценарий.

– Делайте, шо хотите, – повторил мэр и на этот раз таки ушел.

– Вот и хорошо, – натужно улыбнулась брючница. – А по финансированию – это к нашим медицинским спонсорам, решите, да? – И посмотрела на доктора.

Тот нехотя кивнул и тоже подорвался.

«Это какой-то хит-парад мудаков», – решил Цыпа и тоже встал.

– Так а кого мне фотографировать? – спросил очумевший фотограф.

– Сейчас – никого, – ответила Алена Матвеевна и побежала догонять Цыпу. – Аристарх, Аристарх! Погодите. Вы не обижайтесь на Николая Ивановича. Он не со зла, он потом забудет.

– Ладно, – чуть погодя согласился Цыпа. – Порешаем.

– И вообще, подумайте: не хотите поработать у нас на общественных пока началах? Потом оформим каким-нибудь методистом. У вас хорошие идеи, в духе времени… Я не про слона.

Цыпа улыбнулся, и они одновременно сказали:

– Хотя…

И засмеялись тоже синхронно.

На входе в «Линию жизни» обнаружилось нежданное препятствие в лице Виен. Она сидела на крыльце в кресле, которое закрывало вход в здание, и читала какую-то книжку, обложку которой сразу закрыла рукой, как только на радаре появился специальный корреспондент.

– Здра-а-асти, – одновременно поздоровался и выразил недоумение ситуацией Цыпа.

– Добрый день, – вежливо ответила кореянка, но не открыла ни прохода, ни обложки.

– Я должен устаканить текст анонса в газету и рекламу на расклейку. В горсовете говорят, с вами надо договориться, а то доктор так быстро ускакал, прямо генерал Врангель.

– А доктора еще нет.

– А текст уже нужен – пока напечатают, пока расклеют, уже и майские.

– Тогда вам надо с Бэлой поговорить, – озадачилась Виен.

Цыпа втайне надеялся, что так все и выйдет, но радость от расклада старался не проявить.

– Ну, давайте с Бэлой. – Типа мне все равно, я по делу.

– Только у нас ремонт – разувайтесь, у нас полы лаком вскрыли.

И вот тут без пяти минут светило местной журналистики и гордость двора заклинило. Под заклеенным кроссовком был дырявый носок. Серьезно дырявый, на пятке так вообще. Самое обидное, что у Цыпы были хорошие носки, но они сушились, надевал их на прием в мэрию. Высокие, белые, импортные, плотные, махровые, с надписью «теннис» и двумя перекрещенными ракетками. Ноги в них потели сильнее обычного, зато за целостность можно было быть спокойным.

Вот это был конкретный попандос, Цыпа включил все известные ему участки мозга и принялся лихорадочно выдумывать пути обхода. Уцепился за первую же версию и выдал ее, пока тетка в халате не доперла, что к чему:

– Та ну на, еще надышусь парами, у нас так один крякнул от лака. Я лучше через забор, – затрещал Цыпа и начал осматриваться в поисках подходящего участка ограждения.

– А там теперь сверху битое стекло, – предупредила Виен.

«Йобу даться, да что ж это такое, они издеваются, что ли?» – Цыпа уже занервничал по полной программе.

– А мне… религия запрещает разуваться.

– Какая религия?

– Автокефальная, – выпалил Цыпа первое, что пришло в голову.

– Так не бывает.

– Еще как бывает. Вам-то откуда знать?

Виен задрала брови в стиле «шо ты куришь и де берешь?», но все-таки родила вариант развития событий.

– Можно через этот дом пройти, а там калитка. – Она показала рукой дальше по улице.

– Это через Аграфену вашу, что ли?

– Не Аграфена, а Агафена, – со значением произнесла кореянка, будто разница что-то меняла.

– Ладно, спасибо, – сказал Цыпа и спустился с крыльца. Внизу не удержался и дал Хоботова[42] – повернулся, соединил ладони и поклонился: – Всех благ. Всех благ.

Внутри маленького домика пыхтели, поругиваясь по делу, какие-то работяги. Повсюду стояли ведра с побелкой, так что пришлось искусно лавировать.

– Я свой, я туда, – на всякий случай громко произнес Цыпа и быстро выскользнул во внутренний дворик, пока рабочие не стопарнули. «Какие-то тут у них проходняки сплошные», – отметил Цыпа, нашел калитку и попал наконец-то к той, что снилась в белом.

В большом дворе за зданием «Линии жизни» повсюду на траве виднелась мебель, а Бэла сидела за большим столом и старательно пыхтела над листом ватмана. На столе стоял магнитофон, видимо, снабженный батарейками, потому что оттуда пела Лайма Вайкуле.

– Значит, поручик Ржевский с бодуна приходит на царский бал, – подал голос Цыпа.

Бэла резко повернулась, испугавшись, но тут же расплылась в улыбке:

– А, это ты. Напугал.

– Вас напугаешь. Я вижу, вы тут развернулись вообще…

– А, ремонт, к сезону готовимся.

– Все готовятся, только без ремонта. – Цыпа уселся напротив, не забыв засветить бипер и заплести ноги в кроссовках под стул. (Раз у них такой ремонт, значит, деньги есть, что им сто баксов, успокоился и приободрился Цыпа.) – Шо делаешь?

– Да рисую тут одну хрень.

– Так ты не Ахмадулина, ты Айвазовская.

– Ой, та ладно, – довольно зарделась Бэла.

Цыпа повернул к себе лист и увидел, что там нарисован синий мужик с поллитровкой в руке.

– Реклама культурного отдыха?

– Нет, кодирование от алкоголизма.

– Агафенино?

– Нет, еще один кабинет будет, на вокзале.

– От вы не уйметесь. Кстати, не забудьте дочку мэра закодировать, и будет вам полное счастье.

Бэла вздрогнула и вернула лист на место.

– Так, а ты чего пришел?

– Ну, раз ты пока замуж не идешь, начнем с мелочей, мне надо с вами сверить текст в газету и на рекламу. Типа шо вы будете на стадионе делать, кого лечить и как. Я так понял, ты тут не только фраеров просвечиваешь, а еще и за прокламации отвечаешь?

– Да приходится, сам видишь.

Цыпа огляделся по сторонам и предложил:

– Давай, ты пока домалевывай, а я кастрик разведу.

– Зачем?

– А за шкафом. Чтоб было прикольнее.

– Так мы ж тут попалим все.

– Не боись, не попалимся, – обнадежил Цыпа и встал мутить костер: пораздвигал мебель в стороны, благо, двор позволял, и разметил очаг на безопасном расстоянии от деревьев. От греха подальше зашел за дальний шифоньер, быстро сорвал с ног кроссовки, запихал в них плохие носки и вышел уже босиком, подкатив штаны типа «на пленере – так на пленере».

Настроение наконец-то наладилось, Цыпа трудился, насвистывая шопопало, и мечтал: «Если все замучу как надо, сделаю во дворе своего дома камин под навесом. Буду вот с ней сидеть и книжки умные читать под кофеек. Только натуральный, растворишечка пусть вместе с соей остаются в прошлой жизни».

Утоптал траву кругом, наломал тонких веток, выбрал сломанный стул и добил его. Теперь нужна была бумага на растопку – нашел пачечку каких-то распечаток, начал рвать и комкать. На верхнем листике было написано: «Связь с умершими, гарантия возврата в случае разрыва континуума».

«Знакомое слово», – подумал Цыпа, где-то встречалось, в какой-то книжке, и вспомнил про данные от Орлова.

– А, помнишь, ты про Таганрог рассказывала?

– И что?

– Между прочим, по агентурным в Таганроге они никак не проходили…

– Это как?

– Это так, что никаких данных по корейцам там нет.

– Ну, понимаешь… – Бэла жевала карандаш. – Они там с массажным кабинетом в поликлинике были, так что…

– Ясно, – сказал Цыпа, хотя было ничегошеньки не ясно.

Поджег бумагу, пошел дымок – занялось. Вот и хорошо.

Бэла сладко потянулась и, отодвинув ватман в сторону, начала новую тему:

– Ой, скоро лето. А у вас тут дискотеки есть?

– Та этого добра навалом, – закивал Цыпа. – Хоч жопой жри. В курзале вообще большая. Еще концерты, вот увидишь – Королева твоя приедет два раза минимум, с Николаевым и без. – Он прикурил, незаметно полюбовался девушкой и продолжил разговор: – Я вот думаю, если вы такие специалисты по завязке, может, поможете мне – курить хочу бросить.

– Это просто. – Бэла тоже закурила свои «More». – Как два пальца. Надо просто человека запугать болью, чтобы у него сигарета ассоциировалась со страхом. Придушить, например.

– Руками? А вдруг крякнет? Это ж статья!

– Медикаментами специальными.

– Тю, – подивился Цыпа, – если это так просто, чего ж тогда люди мучаются?

– Ну, если что, обращайтесь.

– А сама ж чего не бросишь?

– А мне нравится.

– И мне, – сознался Цыпа и бросил бычок в занявшийся костер.

– Слушай, а может, замутим для газеты эксперимент, как я бросаю курить с вашей помощью, а?

– Посмотрим. Ладно, давай, чего там у тебя по тексту, что надо?

Будь Цыпина воля, он бы завис так до ночи: костер потрескивал, наполняя двор приятным дымком, а они сидели вместе и пробовали составлять разные предложения. Все было практически так, как Цыпа и мечтал. Бэла прикинула на листочке примерную афишу с солнышком посредине, вдоль лучей которого шли фразы, описывающие все прелести планирующегося праздника – от сеанса лечения и концерта до мэра с мотоболом.

Начало смеркаться, пора было топать домой и разбираться с Костиной наводкой про торговлю человеческими останками.

– Ладно, рабочий вариант есть, пока на нем и остановимся, – подорвался Цыпа. – Отвернись, костер залью.

– Та ради бога.

Угли зашипели, Цыпа аккуратно загасил кострище и забросал сверху травой, успевшей набраться вечерней росы. Постоял, проследил, чтобы ничего не занялось, и решился:

– Слышь, а дискотека и до сезона есть. Может, сходим как-нибудь?

– Может, сходим, – обнадежила Бэла. – Только после майских, а то у меня столько дел…

– Так и у меня, – обрадовался Цыпа, потому что деньги, столь необходимые на выгул этой прекрасной девушки, ожидались тоже после праздников.

– Так, что у нас получилось? – оборвала сладкие мысли Бэла.

Цыпа прочитал последний вариант анонса и обратил внимание на некую кострубатость написанного:

– Слушай, как-то оно совсем… на Ивана.

– А так и нужно.

– Ну, ладно, вы своих лохов лучше знаете, – согласился Цыпа и откланялся.

Вышел через калитку к домику Агафены, работяг там уже не было. В темноте по-над стеночкой обошел все ведра и выбрался на улицу, шлепая босиком и оставляя белые следы.

Виен сидела на прежнем месте и в свете уличного фонаря уставилась на Цыпины ноги.

– А как же религия? – ехидно спросила она.

– А солнце зашло – Аллах не видит, – выкрутился Цыпа и важно прошлепал мимо.

Апрель заканчивался, и вечер наконец-то перестал напоминать мокрыми сквозняками о межсезонье. Чем дальше от моря, тем было теплее, Цыпа повязал куртку на пояс, связал кроссовки и повесил на шею. Лейкопластырь отклеился, но это не беда – замутим новый, а там и до новых кроссовок недалеко. От асфальта еще холодило, но он за день так набегался, что это было даже приятно. Следы побелки постепенно пропали, Цыпа неспешно шел домой и предавался мечтаниям…

Пленка перематывается, наступает лето, он пишет каждую неделю по три полосы на любую тему, Алеша попускается и советуется с ним по важным вопросам, а мэр при встрече торопится поздороваться за руку. Бартером прибывает куча одежды с обувью, снят дом с двориком у моря, Бэла валит от корейцев, Цыпа открывает ей через матушкину подругу-врачиху в больнице кабинет по экспресс-диагнозу и…

Из проехавшей мимо машины заскрипела Люба Успенская про поцелуи в губоньки, и мечты перескочили на новые рельсы: Цыпа открывает собственную радиостанцию, на которой крутят только нормальный музон и мочат такие приколы, что все вокруг слушают и выставляют колонки во двор. Кто-то говорил, что в Одессе есть такая станция и что люди прутся.

– Курить будет? – выдвинулся из-под магазина какой-то петеля с разболтанной походкой.

– На, – величаво угостил его Цыпа предпоследней «мальбориной», чего не позволял себе никогда в жизни.

«Все будет хорошо», – подумал Цыпа и понял, что напоминает себе юного Никиту Михалкова, который шагает по Москве.

Чуть позже, когда все смешалось и житуха враз напомнила о том, что подарки бывают только в кино, Цыпа снова и снова обращался за подзарядкой к тому вечеру, когда все было хорошо. Просто хорошо, даже без денег, дармовых печенюшек и поцелуйчиков с обнимашками.

Костя-Карлик, увидев приближающегося Цыпу, чуть из трусов не выпрыгнул и рванул навстречу – исстрадался малый за день, можно только догадываться, что он себе в башке за это время намиркувал.

– Цыпа, она дома, дома она! Сегодня еще не забилали кулек, а ты чего босой?

– Выдыхай, бобер! – Цыпа поднял ладонь, давая понять, что настроен на спокойное сотрудничество, внятное и попунктное. – Давай по очереди.

А по очереди выходило, что:

а) соседка со второго, Валентина ее звать, пришла домой со смены;

б) Ильинична, мать Ромы, сегодня работает в ночную, с девяти, и еще есть час в запасе;

в) кулек уже лежит в холодильнике, ждет ее.

Цыпа сел под голубятней, достал блокнот и принялся при свете зажигалки разрабатывать план. Значит, нужно отловить Рому с пакетом, желательно при свидетелях. Костяра так и рвется в бой, значит, взять его с собой. Полтора Уебана – туп до невозможности, можно будет ему запудрить мозги, запугать и взять тепленьким. Подловить лучше у церкви, но не мешало бы лично убедиться, что Рома выносит ливер именно из больницы. В махач не ввязываться ни в коем случае, давить авторитетом и мозгом. Если факт воровства подтвердится, сенсация будет государственных масштабов.

Пока думали, в окне у врачихи погас свет.

– Ложится лано, – виновато отметил Костя.

– Ладно, без нее разберемся, – захлопнул блокнот Цыпа. – Пойдемте, доктор.

– Чего? – напрягся Костя.

– Подрывайся, в смысле, пойдем жуликов ловить. Ты будешь доктор Ватсон, а я, так уж и быть, Шерлок Холмс.

– Ааа, – просветлел Карлик. – Как в кино будет?

– Обязательно.

До больницы идти было недалеко, минут пятнадцать. Костя так редко выбирался со двора, что для него это было событием. В темноте он узнавал магазины, киоски, остановки и, радуясь, тут же озвучивал узнанное.

Чтоб его перебить, пришлось думать вслух.

– Что у нас получается, доктор? Допустим на секундочку, что вы правы, в морге вырезают, шо надо, точнее, уже не надо, и через церковь отправляют в Америку. Да? – спросил для проформы Цыпа и тут же понял, что получилось как у мэра. Вздрогнул и пообещал себе впредь не «дакать». – Но для этого, Костяра, нужны специальные холодильники, это раз, и переправка – два! Смотри, американские корабли к нам не заходят, а на перекладных это, блядь, геморрой еще какой.

– Так это, дипломатической почтой, как Кикабидзе[43]?

На Земле, пожалуй, был только один человек, который смог уловить в этом смысл, и это был Цыпа:

– Костяра, у нас дальше Азербайджана иностранцев вообще не было, какие дипломаты, какая, блин, почта?

Сконфуженный Костя-Карлик сделал вид, что на ходу тщательно изучает витрину магазина «Океан», а Цыпа продолжил думать вслух:

– Шо-то у нас ни хрена не склеивается. Пастор ихний, конечно, мутный типок, но замутить такую шнягу…

Костя решил, что непонятка исчерпана, и спросил, видимо, о наболевшем:

– А ты в молге был?

– Ну, был, – подумал о своем Цыпа и скривился.

– Ты там лежал? – ужаснулся Костя.

– Не, стоял. Было дело.

– И жмулов видел?

– Как тебя сейчас.

– Бля-я-я, – сделал большие глаза доверчивый Костяра, и Цыпа, не сдержавшись, заржал в голос. Это было так смешно, что Цыпа хихикал всю оставшуюся дорогу.

Цыпе еще со времен аппендицита было известно, что ворота в больницу только одни, так что слежка представлялась простой: сиди себе в темноте на лавочке и жди, пока появится клиент. Закурили Костину «Приму», потому что Цыпа уже был на порожняках. Карлик зримо нервничал, для него такой расклад был перебором. Цыпа тоже переживал, но несколько по другой причине – думал, все ли правильно просчитал.

Оно, конечно, можно было бы подстраховаться ментами или коллегами из газеты, но в «Житие» брать некого – одни ботаны, а Орлов с этой теорией заговора подымет на смех. Вот кто бы сходу поверил и помог, так это батя. Жаль только, что идея эта пришла, как и полагается хорошей мысле, опосля.

Было уже холодно, Цыпа обул кроссовки и недовольно цыкнул, рассмотрев съехавший пластырь и зияющую расщелину, а Костя подскочил на лавочке и чуть не упал, махнув в воздухе своими коротенькими ножками.

– Идет!

Да, это был Рома, такие габариты не спутаешь. Держа в далеко отставленной руке большой черный пакет, он вышел из больничных ворот и потопал через аллею к перекрестку. Наблюдавшие тронулись за ним и шли в темноте до развилки, где Рома почему-то свернул направо и перешел через дорогу.

– Зараза, он не в церковь идет! – прошипел Цыпа.

– А куда?

– Да домой. Они за «Океаном» живут.

– И шо?

«Хороший вопрос, – подумал Цыпа. – Хороший, сука, вопрос».

Лихорадочные поиски оптимального решения разрешились сами собой: они перебежали перекресток, Костя споткнулся об бордюр и от души хрястнулся об асфальт, успев громко «блякнуть». Рома повернулся к ним, и Цыпа с безнадеги решил, что пора заканчивать эти шпионские страсти.

– Стоять! – рявкнул он и двинулся к злоумышленнику, на ходу доставая сложенную справку и жалея, что сдал диктофон, с лохами нужно больше непонятного, они от этого цепенеют.

– Так, шо в пакете? – грозно затребовал Цыпа.

– А тебя ебет? – удивился Полтора Уебана и аккуратно поставил пакет на землю. За спиной.

«И обе руки свободны», – отметил Цыпа и остановился вне радиуса захвата.

– Меня как раз ебет, потому как я представитель власти.

– Какой на хуй власти?

«Пятой!»[44] – про себя сориентировался Цыпа.

– Вот удостоверение. – Он козырнул сложенной бумажкой и быстренько затусовал ее обратно в карман.

Костя наконец принял вертикальное положение и храбро пристал рядом.

– А если я тебе в ебало дам? – Рома, в отличие от корреспондента, был честным гражданином – что думал, то и говорил. И при этом крупным представителем рода человеческого, что исключало насильственный метод дознания. Пришлось хитрить.

– На тебя пришла бумага в контору, понял?

– Та ладно!

– Торговля человеческими органами, от пятнадцати и до упора, – сымпровизировал Цыпа.

– Не пизди! – Рома сделал шаг навстречу, Шерлок с доктором были вынуждены отступить к дороге.

И тут Цыпа сообразил, на что нажать:

– А условное твое?

Строго говоря, Рома не был осужден, он всего лишь на выпускном напился и сломал руку физруку, за что просто посидел на «сутках», но угроза попала в цель – тупица опустил руки и явно попустился.

– От лица правосудия, – с вкрадчивым шагом навстречу начал замануху Цыпа, – обладая всеми полномочиями представителя закона, предлагаем на добровольных, так сказать, началах, в качестве эксклюзива, сдаться нашей газете. Милиция – не против.

Полтора Уебана честно пытался понять, что ему говорят, хмуря надбровные дуги, благодаря чему стал удивительно похож на бюст неандертальца в кабинете биологии.

– Шо? – уточнил он.

Пришлось переводить на доступный.

– Следствием установлен факт кражи. Пакет ты забираешь у матушки, несешь в церковь. Кто покупатель?

Рома виновато уставился в асфальт и признался:

– На базаре.

– Пиздец, – ужаснулся Костя. – Человечину едим.

– Шо на базаре?

– Берут на холодец.

Цыпа понял, что новая жизнь его измотала вкрай, он уже не успевал за мыслями и событиями.

И это Цыпа, который всегда понимал людей раньше, чем они сами.

– Шо на холодец?

– Та мясо ж, с собачатни.

И ларчик открылся просто: Рома через пень-колоду сознался в том, что батя его работает кинологом у погранцов, часть ихняя – за забором больницы, батя оттуда перекидывает маме краденое мяско, она его держит в холодильнике до вечера, а потом Рома по темноте тащит в церковь, где товар забирает кто-то с базара, мясники – люди набожные. А сегодня решили себе оставить, на праздники.

– Тьфу ты, блядь, – расстроился Цыпа, но на всякий случай решил убедиться лично. – Засвети.

В пакете были говяжьи ребра, хрящи и прочие обрезки, знакомые по позапрошлой жизни, той, что до сои.

– От собак остается, не пропадать же, – неуклюже попытался выкрутиться Полтора Уебана.

– Рома, – вкрадчиво задвинул Цыпа, – от собак ни хера не остается, и ты это знаешь. Папашка твой – вор.

– Вол должен сидеть в тюльме, – поддакнул сбоку Костя, и это был тот редчайший случай, когда Карлик угадал с комментарием.

– Устами младенца, – кивнул Цыпа. – Значит, пакет твой изымается вплоть до особых распоряжений, проверим, шоб там человечины не было. Давай его сюда.

Рома ничего не понял.

Набычившись, он переводил взгляд с одной цели на другую, ему явно хотелось прижать обоих к асфальту и заломать что-нибудь хрупкое. «Вот только что за это будет?» – лишь этот вопрос его и волновал.

Цыпа решил, что можно поднять ставки:

– Давай пакет, я сказал. Эксперты разберутся. А тебе явиться послезавтра в восемь, на всякий случай с вещами, в горотдел. – И после гроссмейстерской паузы добавил: – Или мы тебе сами позвоним, давай?

Рома, как и следовало ожидать, после «вещей» испугался, а после «сами позвоним» сдался.

– Ладно, свободен, – в стиле Орлова закончил Цыпа, удостоверился в том, что Рома свалил на достаточное расстояние, после чего радостно выдохнул и со второй попытки взвалил Косте на спину пакет.

– Тяжелый, сука, – взмолился сосед, но Цыпа пообещал с полдороги перехватить. И сдержал слово, правда, всего метров за двести до дома. «Мясо поделим, – решил он, – по справедливости. Ребра мои, Костяре – хрящи».

Карлик выпрямил уставшую поясницу и спросил:

– Цыпа, а кинологи – это котолые, как и мы, в кино лазбилаются?

– Нет, Костя, – ответил Цыпа. – Это другие долбоебы.

Нет нужды напоминать почтеннейшей публике, как заждались внимания со стороны общества ветераны Великой Отечественной. Даже умолчав о размерах пенсий, о своевременности выплат, признаемся себе: мы все в большом и неоплатном долгу перед этими людьми. Как мы и анонсировали неделей ранее, горсовет готовит большой праздник ко Дню Победы. И вот вам долгожданные подробности планирующегося мероприятия, так сказать, с пылу с жару, ведь наша газета принимает самое непосредственное участие в подготовке и организации городского гуляния.

Итак, получите и распишитесь – девятого мая ждем всех, а особенно ветеранов войны и труда, на городском стадионе. Вашему вниманию: выступление детского фольклорного коллектива «Красно солнышко» с песнями Победы, а также впервые в мире сеанс одновременного бесплатного лечебного иглоукалывания для ветеранов от нашего партнера, центра восточной медицины «Линия жизни».

Прямо на сцене, на ваших глазах, будут вылечены наиболее нуждающиеся. Тому запорукой – мастерство корейских врачей под руководством настоящего светила медицины, опытнейшего доктора Цоя. При помощи волшебных игл они как рукой снимут все хвори, от которых вы так давно страдали!

Спонсоры мероприятия – водка «Княжий келих» и Коммунистическая партия Крыма.

Внимание! Газета будет разыгрывать среди собравшихся ценные призы, среди которых – годовая бесплатная подписка на «Житие мое»! Не пропустите! Увидимся на стадионе!

Аристарх Катафотов, специально для «Житие мое»

Дни смешались в один длинный рулон туалетной бумаги – Цыпа носился, как заведенный, по треугольнику: дом – редакция – мэрия. И сказать, что эта беготня была результативной, – сразу и не скажешь.

Дома приключились сразу две засады: окончательно и бесповоротно закончились запасы растворимого кофе, а на следующий день сломался телевизор. По первому пункту перешли на мутный чай еще из дедушкиных запасов на случай атомной войны (Цыпа называл его Иван-чай, потому что для бедных), а по второму батя вошел в штопор, будто одного радио не хватало, чтобы окончательно поехать головой от новостей. Теплилась надежда, что перегорел шнур, – но не то. Цыпа уже чуть ли не молился баптистским репродукциям и пошел на крайние меры: вынес телек на балкон, подержал в руках над асфальтом, угрожая кончить того в мелкие дребезги, если он, падло, сей момент не заработает. Хоть бы хрен.

Но эту проблему все равно удалось решить: как нельзя кстати Костя-Карлик отловил младшего Поповича, и тот ангажировал Цыпу на ночную разгрузку партии конфорок. Светило местной журналистики чуть не крякнуло, надрывая спину, причем две ночи подряд, но получило малость купонов, которых хватило на ремонт – замену трансформатора. Телевизор заработал на радость родителям, а Цыпа пообещал себе когда-нибудь открыть телеканал без политики: музыка, спорт, вечером – легкая эротика, ночью – тяжелая.

Профессор жаловался, что теперь ему не с кем и потрындеть, что окружают его исключительно амебы, и смотрел так опечаленно, что Цыпа вернулся к идее выдернуть его с базара и притянуть в газету. Вот только тянуть было особо некуда – в редакции все внезапно застопорилось. Как объяснила Йосифовна, главный инвестор скоропостижно покинул город, а без него никто не мог решить вопрос с финансированием второго номера. Кажись, вопрос должен был решиться после майских. В результате Цыпа статей не писал, а висел вместе со всеми на паузе: собирались каждый день, строили планы на будущее, короче, убивали время.

Пока оставался бартерный мартини, Алеша пребывал в запое, как халява закончилась, вышел из него и стал еще противнее: кричал, что его никто не понимает, и божился, что еще чуть-чуть и он уедет куда-нибудь простым редактором отдела. По скромному Цыпиному разумению, производство от этого никоим образом бы не пострадало – Йосифовна соображала за пятерых, Кристина была прилежна, а Цыпа искрил идеями, как поломанный телевизор, то есть беспрерывно.

С Бэлой тоже никак не выходило пересечься: организационные сходняки у мэра посещали только азиаты – когда хором, а когда и порознь. В горсовете долго и нудно устаканивали сценарий мероприятия, которым должен был заниматься Цыпа, но в результате его практически полностью написала распорядительница, зачем им при этом нужен был специальный корреспондент – не понятно. Возможно, Алена Матвеевна просто присматривалась к потенциальному сотруднику. Никаких выходных, долго и нудно сидели от обеда и до упора – чаи гоняли, а потом расходились с тем, чтобы завтра собраться на свежую голову.

На базаре на Цыпу уже не рассчитывали. Пока он гонял порожняки по городу, сигареты открылись у входа на рынок, но уже в специальном отдельном киоске. Там же, рядом, открыли новую наливайку под названием «Разлив»[45]. Нарисовали большую вывеску с Лениным, который на фоне шалаша держал в руках чекушку. Народ пребывал в восторге, а Филиппыч – в бешенстве. Во-первых, он ненавидел Ильича, а во-вторых, появление конкурента подкосило посещаемость его точки.

Табачкой теперь командовала какая-то свояченица Лидки-бухгалтерши. Про Цыпин долг, кстати, не забыли – повесили на него десять баксов и передавали через Филиппыча угрозы найти и уконтрапупить этот вопрос.

Короче говоря, Цыпа ждал девятого мая, как ветеран колчаковских фронтов, которому дома не дают нормально выпить, то есть как самого главного дня в году. После майских эта бесцельная беготня должна была наконец-то закончиться, оставалось только надеяться на то, что Цыпин архангел хорошо отдохнет за праздники и по возвращении заставит все наконец-то соответствовать планам своего подопечного.

В ванной Цыпа отодрал от катушки последний кусочек лейкопластыря (даже эта хрень заканчивалась!) и начал привычно закрашивать его карандашом. Щель в кроссовках росла и уже грозила расколом, несмотря на то что Цыпа ходил медленно, аккуратно, практически не сгибая ногу, совсем как Козаков в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя».

Справившись с кроссовком, Цыпа поднял глаза к лампочке под потолком и попросил у нее, чтобы все это унижение поскорее закончилось, а кореец бурятского типа, он же доктор Цой, сегодня вечером выдал ему за труды тяжкие заслуженную соточку. Цыпа посмотрел на себя в зеркало и пришел к выводу, что неприлично зарос, даже как для творческого интеллигента. Вообще-то, по концепции, он был обладателем модной в определенных кругах прически типа «коротко везде – сзади длинно», но теперь она превратилась в «торчит везде, а сзади – патлы».

Цыпа подергал себя за один особо буйный клок и подумал о том, что эти волосы начали рости, когда он был мелким базарным торговцем с нулем перспектив. «Теперь они выросли. И я тоже. Осталось только получить вознаграждение». Используя обмылок хозяйственного, Цыпа все-таки угомонил шевелюру, опытным путем вычислив место пробора, после чего вышел из ванной и, прихватив кружку мутняка без сахара, пошел пополнять список необходимых инвестиций в себя.

В списке были такие пункты: шкары, зиппо, папка и леви-страус. Грустно вздохнув, Цыпа дописал пятый пункт – образ, прикидывая, во сколько может сейчас встать приличная прическа в парикмахерской гостиницы «Украина». По идее, содержимое списка должно быть понятным только ему. Не то чтобы Цыпа боялся, что матушка надыбает блокнот и обнаружит, что сыночек планирует потратить заработанное не на запасы сои, а исключительно на себя… Она и почерк-то его с трудом разбирала, просто Цыпа с детства привык держать родителей в неведении относительно собственных планов и пока не собирался изменять привычной системе координат.

Запихнув блокнот во внутренний карман круточки и проверив, не пахнет ли от пожилой рубашки какими-нибудь приблудными котиками, Цыпа еще раз испытал пробор на стойкость и вышел из дому. Сегодня был важный день – нужно со всем справиться и ничего не упустить.

На лавочке в лучах утреннего майского солнышка грелся Костя-Карлик в компании одной из окрестных бабок, Цыпа в них путался – то Петровна, то Васильевна, а то вообще какая-то залетная, из соседнего двора, присела потрындеть по дороге в хлебный. Увидев Цыпу, Костя так живо подорвался, что стало понятно: у него опять есть новость.

Цыпа устало выдохнул – тяжело быть знаменитостью, пусть даже и в масштабах одного двора, все нуждаются в твоем внимании, даже если эти все – сосед-инвалид, с которым ты недавно гонялся за призраками. Хотелось резко изменить маршрут, дав понять, что твое время – ценно, что тебя не хватит на весь колхоз, что войдите ж вы, заразы, в мое положение, но кто говорил, что будет легко? Цыпа улыбнулся Косте-Карлику, как знакомому ребенку, который радостно бежит тебе навстречу просто потому, что счастлив возможности идентифицировать людей, и хриплым голосом дал Джигарханяна:

– Шо, опять?[46]

Самое удивительное, что сегодня Костя притаранил действительно интересную новость. Оказывается, в «Детском мире» (то есть в доме, имевшем на первом этаже соответствующий магазин и потому именуемом так) кто-то настолько весело выпивал на крыше, что вчера утром тамошний участковый не смог выехать на работу. Он сел в машину, завелся, нажал все полагающиеся педали, а машина заревела, но осталась на месте.

Оказывается, те, кто бухал на крыше, в процессе отмечания длинных майских праздников скинули оттуда лом. Железяка прошила машину в районе задних сидений, ушла заподлицо и плотно воткнулась в асфальт. И пока участковый не обнаружил новую запчасть в салоне, эту загадку не мог разгадать весь дворовой консилиум.

– И, пликинь, этот пидол заплакал! – закончил свой рассказ Костя, а Цыпа в очередной раз пожалел о том, что весь сок из подобной истории придется убрать, несмотря на то что девяносто девять процентов читателей пришли бы в полный восторг от описания плачущего участкового.

По мнению Кости-Карлика, о событии такой крутизны обязано было сообщить агентство «Рейтерс», заплатить за это Цыпе немалые деньги, из которых тот наверняка мог бы поправить здоровье соседа, причем много раз. Тем более что достоверность этого факта, в отличие от истории с мясом, Костя гарантирует лично. Бабулька кивнула – истинная правда, мол. Цыпа ждал, что в подтверждение она перекрестится или «зуб даст», но нет – кивнула и отвернулась смотреть на дорогу, не несут ли чего из магазина.

– Ну, агентура, красавец, – признал Цыпа и спросил, не фотографировал ли кто это происшествие. Выяснилось, что нет – тоже об этом подумали, но поздно спохватились, когда уже лом вытащили, а участковый выкушал стакан и отправился разыскивать шутников с крыши.

– Жалко, – покачал головой специальный корреспондент, – без фотки хрен поверят, – но пообещал что-нибудь придумать.

Увидев, что Костя расстроился, Цыпа решил поддержать бедолагу.

– Костяра, зырь, дискотека!!! – внезапно закричал он и начал быстро-быстро мигать. – От попробуй.

Костя зажмурился-разжмурился, сначала медленно, с опаской, а потом все быстрее и быстрее. Он радостно заржал с прикола, Цыпа потрепал его за плечо и отчалил, еще раз пообещав отразить чрезвычайное происшествие в мировой прессе. Убогий сосед остался мигать и радоваться, а Цыпа пошел в редакцию, раздумывая о причинах человеческой радости и о том, что, в принципе, человеку много для счастья и не надо – лишь бы кто-то важный по плечу похлопал. Ну и новые кроссовки, конечно, тоже.

В редакции был рабочий кипиш, столь явно отличавшийся от предыдущих дней, когда коллектив на вялике тупо убивал время. Йосифовна нахохлилась у компьютера и даже не глянула на вошедшего, Алеша что-то клацал на машинке, и только Кристина отвлеклась от дел и поприветствовала Цыпу:

– Ой, Дим, прости, собиралась скинуть тебе и забыла.

– А шо случилось? – напрягся Цыпа.

– Второй номер срочно переверстываем, вечером сдаем в печать, – торжественно объявила Кристина.

– А вот и наш корреспондент, – соизволил оторваться от машинки Алеша.

– Специальный, – поправил Цыпа.

– У нас появился новый инвестор, так что выпускаем второй номер и выходим на еженедельный график.

– Хоть шо-то хорошо-то.

– Так что давай бегом на стадион, оттуда нужна заметка по итогам праздника.

– Я и так туда иду, я ж в оргкомитете.

– И это, когда мне подойти на розыгрыш? – уточнил Алеша и налил себе кофе, никому не предложив разделить аромат натурального.

Это было что-то новенькое, Цыпа, вообще-то, собирался сам провести розыгрыш, ведь идея принадлежала ему. Он представлял, как с микрофоном дает Познера и спрашивает у стадиона: «Мадам, вы утверждаете, что вам восемьдесят четыре, а я считаю, что это – наглая ложь». И после паузы: «Вы выглядите максимум на пятьдесят, моя душечка». И под дружный хохот полного стадиона вручает ей подписку. Лохи рукоплещут и миркуют себе: какой же все-таки хороший парень этот специальный корреспондент Катафотов, надо обязательно почитать его сенсационные статьи.

Цыпа уже было раскрыл рот сказать что-то типа: «Та ну нахуй!», но остановился – плюгавый главред ведь все понимает, не зря же тянул до последнего. Так что пришлось улыбнуться, выдавить из себя: «Та ради бога…» – и выйти на балкон, сделав вид, что страшно хочется курить.

С «Мальборо» пришлось соскочить на более скромные «Союз Аполлон», остатков от разгрузочных денег как раз хватило на блок по оптовой цене, вот их и курил. Цыпа выдавил из мятой пачки сигарету, прикурил и принялся фантазировать, как отомстит Алеше за эту мутку с розыгрышем: «Ничего, гандон, мы еще подровняемся, уж я-то что-нибудь придумаю». Противный главред (даже так – главвред!) тем временем тоже вышел на балкон, стрельнул курить и продолжил разговор, как ни в чем не бывало:

– Колонку прямо оттуда надо будет, быстро.

– Я понял.

– И в третий номер надо написать что-то яркое, хитовое.

– Например?

– Ну, что-то такое, что понравится широкой публике. О богатых людях или артистах, которые планируют приехать сюда отдыхать, с тем намеком, что сезон будет хороший и отломится всем. Новости должны быть или очень позитивными, или крайне негативными, чтобы эмоция была, амплитуда. В идеале – трагическая смерть звезды на отдыхе.

– Я понял, – повторил «японец» Цыпа, замял бычок в пепельницу и вышел с балкона, еле сдерживаясь, чтобы не нахамить непосредственному начальству накануне получки.

– Ты понял, что-то яркое! – продолжал тот, следуя в кильватере, будто нарываясь на конфликт.

– У меня первая готова, – подала голос Любовь Йосифовна, вставая из-за компьютера. – И, мальчики, не забудьте там договориться с Аленой про интервью с мэром.

– Про какое? – удивился Цыпа.

– Ну, на разворот, о грядущем курортном сезоне, в третий номер, – ответила Йосифовна и уточнила: – Алеша будет брать с понедельника.

«Двадцать баксов на ровном месте, – подумал Цыпа. – И опять Алеше. Как, значит, ходить каждый день и отсиживать последние джинсы в горсовете, так это Цыпа, а как снять сливки и написать интервью с мэром, так Алеша».

Цыпа попробовал сопротивляться:

– Так он, как «Здравнице», расскажет про отопительный сезон и будет жопу дуть, какой он хороший.

– И что?

– Может, лучше сделаем прямую линию? Пусть придет сюда, а читатели хай звонят и долбят, чего воды нет вечером и все такое. А он хай отбрехивается.

– Это не обсуждается, – отрезал главред и вернулся за машинку.

Цыпа сжал кулаки, но сдержался и на этот раз. «Ладно, запомним. Все запомним». И, не ответив на смущенно-виноватую улыбку Кристины, специальный корреспондент Катафотов пошел на стадион, где с одиннадцати собиралась координационная группа. «Только до вечера дотерпеть, а там снять с косого соточку, черкнуть про праздник и бухать к профессору, – решил Цыпа. – Дотерпеть до заката».

Бэла уже пришла на стадион, и это было первой хорошей новостью за утро. Она что-то оживленно объясняла группке каких-то чертей за сценой и помахала оттуда рукой, впрочем, не отрываясь от беседы. Была она в длинном красном платье, волосы уложила в гульку, как народная артистка, так что выглядела старше своих лет, и Цыпа подумал о том, что, чем сложнее путь, тем слаще будет приз.

Тщательно рассмотрев ее компанию, про себя он отметил, что конкурентов, то есть серьезных мужчин с достатком, там не было, успокоился, помахал ей в ответ и пошел к Алене Матвеевне, которая с кучей помощниц, по виду теток из районо, стояла на сцене и раздавала ценные указания.

Алена схватила его за локоть и притянула к себе: «А вот и наша городская пресса. Смотрите, ваша реклама на месте». На заднике сцены, вокруг растяжки с изображением встающего над морем солнца, были пришпилены к ткани плакаты партнеров по проведению праздника: коммунистов, водки «Княжий келих», пары-тройки непонятных контор со сложносочиненными названиями типа «Вторбырчермет» и, в нижнем углу, маленькая портянка газеты «Житие мое» со слоганом «И стар и млад подписке нашей будет рад», который сочинил Цыпа за неделю до того, как главвред решил забрать всю славу себе.

Можно было бы для порядка поныть и попросить перевесить рекламку повыше, чтобы лучше видно было, но обиженный Цыпа решил, что пусть это будет Алешиной проблемой, раз уж специальный корреспондент для него – восьмой индеец в девятом ряду.

– Значит, девочки, сначала звучит гимн, потом на сцену выходит мэр и сопровождающие лица, – разъясняла та.

– Это какой гимн? Неужто украинский? – возмущенно переспросила одна из теток.

– А чего нет? Как перед футболом будет, – встрял Цыпа, но Алена Матвеевна недовольно поморщилась и продолжила:

– Нет, мы подумали, все взвесили и решили, что лучше гимн республики запустить, фонограмма уже есть.

– Лучше бы старый, – парировала активная тетка.

– Лучше бы вы молчали и слушали. Ясно?

Присутствующие обиженно заткнулись, а Цыпа отметил краем глаза, что Бэла перешла ко второй группе, стоявшей за сценой, – к работягам в белых фартуках. «Видимо, пищеблок, – подумал Цыпа. – Она что, еще и ими занимается?» Он решил подойти, чтобы поздороваться нормально.

Спустился со сцены и стал на пяток метров в стороне, чтобы не нависать, но все слышать.

– Ребятки, пока не выставляемся, ждем команды, – сказала Бэла и подошла к Цыпе. – Привет.

– Шо ты, красавица, как дела?

– Та мечусь тут, все решили в один день сойти с ума. Особенно ваши.

– Они мне такие наши, как… не знаю…

– Ясно. А вообще как? – Бэла поправила прическу и начала смотреть по сторонам, намекая, что у нее еще дел по горло.

– Та просчитываю один новый проект, радио думаю открыть, – попытался набить себе цену Цыпа.

– О, это круто, – удивилась Бэла.

– Я знаю, – спокойно согласился Цыпа, наслаждаясь эффектом.

– Ладно, увидимся еще. Пойду, пока есть время, пописяю.

«Интим, однако, – подивился Цыпа. – Это доверие не может не обнадеживать». Тут же решил спросить о главном, пока она не упорхнула по своим фейским делам:

– Помнишь, что после праздников идем в загул?

– Помню, помню, давай, – кивнула Бэла и пошла куда-то в сторону, аккуратно переступая в туфлях на высоком каблуке по кочковатому полю.

Цыпа углядел старую брючницу за столиком с чайником и печеньками и пошел туда – брать, пока дают.

Умных и голодных вокруг было много, так что по печенюшкам удалось выступить чисто символически: налетели районошницы с локтями наперевес, растолкали, глядишь – на тарелках только салфетки и остались. Но Цыпа был тоже не лох – пару двойняшек со сгущенкой между двумя квадратами печенья урвал-таки. Мокнул в чаек, откушал и только собрался пройтись пробить, не дают ли где еще чего, как в толпе его обнаружила Алена Матвеевна, выдала бейджик «Организатор» и потянула на сцену.

Там в гордом одиночестве стояла бессменная ведущая всех городских сходняков, актриса театра Анастасия Загребайло-Липницкая, известная в узких кругах как Настя-Жопа. Совсем нетрудно догадаться, в честь каких выдающихся достоинств она получила это хлесткое погоняло. Цыпа ее помнил еще с детских праздников – с тех пор вокруг поменялась буквально все, но только не она, разве что слой штукатурки стал потолще, а сама штукатурка – поимпортней.

Алена взяла обоих под руки, познакомила и предложила пробежаться по тексту, пока не началось. До начала было еще часа полтора, но Жопа уже напялила глухое бордовое платье под горло, напоминавшее бархатную штору в горсовете. Было нежарко, как для девятого мая, но ведущая уже обливалась потом и активно махала у лица папкой со сценарием мероприятия.

На папке были золотом вытеснены два лебедя, а над ними – два скрещенных кольца. Дело в том, что Загребайло-Липницкая работала по совместительству еще и в городском ЗАГСе. Стоит отметить, что она поздравляла молодоженов так наигранно и фальшиво, что лично Цыпа на месте жениха сразу бы развелся. Потому что когда тебе желают счастья таким тоном и с такой рожей – жди беды.

Брючница моментально упорхнула, а специальный корреспондент остался на съедение бессмертной ведущей. Вытирая уголки рта ногтем мизинца, она им же указывала на проблемные места в тексте: типа почему не сказано, что мэр – кавалер Ордена Трудового Красного и тому подобные реликтовые моменты, которые вросли в ее голову древними сталактитами, давя остатки здравого смысла.

От ведущей валил тяжелый запах каких-то цветочных духов, и, держа дистанцию, Цыпа пятился перед напором Жопы, стараясь в ходе маневров не свалиться со сцены. Только минут через десять удалось от нее отцепиться под предлогом пойти разобраться, что за шум за сценой, обещая обязательно вернуться и приложить все усилия для того, чтобы песня «День Победы» прозвучала дважды – в начале и в конце.

Напевая под нос «Хочется, хочется черную смелую женщину»[47] и думая о том, какой бы кондратий хватил эту кикимору, прозвучи песня «АукцЫона» сегодня на стадионе, Цыпа обнаружил, что на поле появился мэр и скандалит с Виен.

Кореянка была в боевом драконьем халате, она тоже закрутила себе высокую прическу, продев сквозь волосы здоровенную металлическую шпильку. Видимо, этот образ был призван наглядно продемонстрировать безопасность лечения иглоукалыванием. Цыпа подошел ближе и прислушался.

Базар шел вокруг точек общепита: корейцы, стало быть, приготовились выставлять лотки с напитками и едой, но обнаружили, что на самых выгодных местах с раннего утра уже стоят палатки шашлычников. Мэр в ответ напирал на то, что договаривались о лотках, а шашлычные точки – не лотки, а киоски. «Хитер бобер, – подумал Цыпа. – Ловко он косорылых приклеил, нечего сказать – чистая работа».

Бедняжка Виен брызгала слюной и верещала без умолку, но без доктора Цоя и Бэлы ей было не сладить с таким опытным маланцем. И тут ей на глаза попался Цыпа. Она молнией ухватила корреспондента за рукав и больно ткнула пальцем в плечо.

– Вот свидетель!

– Свидетель чего? Иеговы? – криво усмехнулся градоначальник.

– Он был, когда вы обещали.

– Он-то, может, и был, но тебя, милая, да? Тебя там точно не было!

И отрезал:

– Все, хватит. Или ставьте лотки под забор и на перекрестке, или валите на хер. За вас просили – я сделал. Мне что, позвонить, куда ты знаешь, а?

Мэр посмотрел на Цыпу, как на лишнего, так что удалось уйти и от этого неприятного разговора.

Цыпа дал круг и проведал старую брючницу, но к тому времени кончился не то что чай – кипяток.

– Голубушка моя, – зарядил Цыпа, подражая театральной манере Насти-Жопы. – Ну где же кипяток-с, где все наше великолепие номенклатуры?

Наслаждаясь произведенным эффектом, соорганизатор прошел дальше, где на личном опыте проверил, как работают передвижные туалеты, а на выходе из параши обнаружил на беговых дорожках толпу ментов, среди которых торчал долговязый Орлов – в парадной форме, фуражке, с рацией на плече и сотовым телефоном на поясе.

– Товарищ капитан, разрешите обратиться… оргкомитет…

Орлов покривился, но подошел.

– Чего тебе?

– Та я заходил, а вас все нету и нету.

– На больничном я лежал, пока там у нас… это.

– А, но выглядите здоровым, – сыронизировал Цыпа.

– По виду и ты здоров, а я точно знаю, шо ты больной на всю голову. А ты тут чего ловишь?

– Та я в оргкомитете, – покосился на бейджик Цыпа.

– Бывший вор по кличке Сало стал водилой самосвала? – ответил прибауткой Орлов.

– Та такое – подай-принеси-пошел на хуй, – нехотя сознался Цыпа, но быстро перевел разговор на деловые рельсы: – А слышали, участковому в «Детском мире» машину ломом прошили с крыши, начисто!

– Это Кичману, что ли? Ему лом в выхлопное надо было бы затусовать, причем не в машинное, а в личное, – хохотнул капитан.

Цыпа поддержал атмосферу улыбкой и забросил удочку:

– Я ж это, хочу опять написать что-то по криминалу…

– За это не переживай, будет. Я слышал, вы там в газете перекрылись?

– В смысле?

– Ну, под рыжую черепицу стали…

– А… это… – осекся Цыпа. – Ну да, инвестор поменялся, слышал.

А внутри закрутились шестереночки, соображая, что все это значит. «Значит, “Житие мое” теперь под Рыжим… Вот тебе и новая пресса. А раньше, получается, были кто? Утюги?» Пока Цыпа лихорадочно пытался распутать этот клубок, рация Орлова загавкала какими-то отрывочными фразами и цифрами.

– Понял, иду, – отчеканил в микрофончик на плече капитан и, развернувшись, пошел к главным воротам.

Так как он ничего не сказал на прощание, Цыпа пошел следом под предлогом того, что разговор не окончен, на всякий случай перевесив бейджик организатора повыше, чтоб случайно не получить профилактики по печени.

У ворот уже начинали собираться люди. Пока их не пускали на стадион, но скоро придется об этом подумать: переулок слишком узкий для толпы. Как и ожидалось, преобладали ветераны – с орденскими планками, в парадной форме, не хуже чем у Орлова, только без телефонов, конечно.

Причина шума обнаружилась сразу: через дорогу, под деревьями, стоял отец Валентин с неким подобием хоругви – листом ватмана на палке. В качестве подписки при священнике было несколько бабулек в платочках и десяток мужиков в рясах и настоящих клобуках. Это явно были не местные, иначе бы уже давно примелькались.

На Валентина нападала какая-то бойкая старушенция с медалями на пиджаке, она махала палкой, а второй рукой почему-то крестилась. Ветераны подпирали с этой стороны, бабульки с монахами отбрехивались с той. Орлов с мусорами начали пробиваться в эпицентр конфликта, а Цыпа внезапно среди монахов опознал своего давнего знакомого, Грышу Рубеля. Именно Грыша в свое время познакомил Цыпу с наркотиками, он был чуть ли не с самим Рыжим в близких отношениях, а потом исчез с радаров и, по слухам, ударился в Бога. Выходит, не врали.

Грыша был яркий штымп, в прошлой жизни он жил возле ЗАГСа и всегда держался за деньги при виде свадебных процессий, на фарт, но это, правда, не помогало. Еще Рубель практиковал краткосрочные займы у людей, которые были больны, надеясь на их скоропостижную кончину. Родись такой бродяга где-нибудь в Америке, про него обязательно бы сняли фильм, но тут в кого ни плюнь – попадешь в человека сложной судьбы, на всех кинопленки не хватит.

– Грыша, дай рубель! – радостно завопил Цыпа, но бывший наркет лишь бросил короткий взгляд на старого знакомого и продолжил отпихивать оппонентов, сделав вид, что не узнал. А может, им там память очищают наглухо, чтобы обезопаситься от возврата в первозданный грех.

Пока Орлов изучал диспозицию, Цыпа решил, что бейджик «Организатор» дает ему право встрять в ситуацию. Для начала выхватил священник.

– Отче наш, иже похмелись на небеси! – заорал Цыпа, ощущая прибытие куража, который напоминал о том самом первом уколе, который каждый наркоман пытается повторить всю свою жизнь. И стоило увидеть старого знакомого, как все нервные окончания зашевелились.

Не дождавшись ответа от Валентина, «Организатор» переключился на монахов во главе с Рубелем.

– Братие мое! – низким голосом взвыл Цыпа и растопырил руки в стороны, наслаждаясь вниманием большой аудитории. – Иже паки херувимы, Пересветы с того света, бейтеся за веру нашу, потому шо доллар не спит!

Бабулька-ветеранша согласно закивала головой и прибрала палку, монахи же пока пребывали в нокдауне, так что можно было им дослать.

– Братие и сестры во коммуналке! Грядет тьмутаракань страшная, убойтеся второго квартала, ибо нет управы на квитанции богохульные, что диавол насылает нам на ксероксе своем за грехи наши тяжкие по неуплате!

Тут Цыпа понял, что несколько ушел в сторону: лица собравшихся выражали недоумение проповедью, а Грыша Рубель на правах старого знакомого вообще напрягся, еще чуть-чуть и они допрут, что их тупо задрачивают, а там, глядишь, и будут бить.

– Спасите души ваши бессмертные от Челубея многоликага подпискою святою на газету «Житие мое» и будет счастие вам строго раз на седьмицу! Аминь!

Цыпа опустил руки, дав понять, что закончил. Кое-кто закрестился, Грыша Рубель шумно фыркнул, а бабулька-ветеранша, продолжая согласно кивать, начала отходить вбок. Орлов к тому моменту рассовал ментов посреди дороги, чтобы рассечь противоборствующие лагеря, отодвинул Цыпу в сторону и рявкнул отцу Валентину:

– Батюшка, вас в каком звании расформировали? Шо за кипиш?

Отец Валентин, продолжая, по всей видимости, переваривать встречную проповедь, собирался с мыслями, глубоко вздохнул, но капитан не дал ему ничего не сказать, решительно махнув рукой.

– А ну иди сюда!

Отошли в подворотню, Цыпа держал дистанцию – похоже, сегодня этот метод работал. По дороге священник наконец-то сформулировал свою мысль и заявил, что паства пришла с протестом против прилюдного иглоукалывания, потому что это богопротивно и не стыкуется с учением Господа нашего.

– Та мне по хрен, – убедительно отрезал Орлов. – Горсовет принял решение, правильно? Вот записуйся туда на прием и кипишуй, скока душе угодно.

– Покайтеся, – протяжно зарядил отец Валентин, глядя куда-то в сторону, то ли не в силах противостоять ярости блюстителя порядка, то ли предохраняя перегар от всеобщего внимания.

– Я те щас так покаюсь, шо в сан святых переведут. – Орлов навис над священником, видимо, едва сдерживаясь, чтобы не отоварить того в целях общественного спокойствия. – Значит, как братву отпевать, так это ты быстро и тихо, а тут распетушился, а? Ты ж на всех агентурных фотографиях при кадиле и всей этой…

– Хуйне, – радостно подсказал Цыпа, но Орлов решил предложения не заканчивать.

– Так шо угомонись быстро, слышал?

– Покайтеся, – повторил отец Валентин, но уже менее уверенно.

– С себя начни, может, кому и понравится. Значит, сворачивай весь этот крестный ход по-хорошему и теряйся, – закончил Орлов и указал рукой на монахов.

– Ибо сказано… – пробормотал отец Валентин, но тихо и как бы в пустоту, что именно сказано – не уточнил, а положил самодельную хоругвь на плечо и пошел к своим.

Орлов побормотал чего-то в рацию, выругался, услышав ответное шипение, по-простому сложил ладони рупором и рявкнул в сторону ворот:

– Сержант! Запускай!

После минутной заминки ворота открылись и толпа начала заходить на стадион. Батюшка с монахами куда-то зашифровался, так что инцидент на этом был исчерпан.

Капитан побежал докладывать начальству, а Цыпа внедрился на стадион через служебную калитку, выпятив бейджик. Куражик отпустил: приятно почесал вены изнутри, облизнулся и улегся дремать до поры до времени. Специальный корреспондент прикинул, что еще есть часик и можно набросать пару тезисов для колонки о том, как газета поучаствовала в замечательном празднике, который так порадовал ветеранов в непростой исторический момент. Такая туфта должна была писаться быстро, пока есть время и пока его никто не засек и быстренько не трудоустроил.

За полчаса до начала народу уже было битком: люди действительно соскучились по народным гуляниям, и, судя по толпе, многим желающим уже не удастся втиснуться на стадион. Сидя на ящике из-под аппаратуры за футбольными воротами, Цыпа еще раз перечитал написанное – кажись, ничего. Не хватало финала, но для этого нужно было дождаться конца праздника – вписать имена победителей и добавить деталей.

На стадионе включили «День Победы» – значит, скоро начнут. Цыпа подошел к Алене Матвеевне, там уже маячил Алеша с фотоаппаратом и перепуганным лицом. Брючница всплеснула руками: «Ну где же вы ходите?», но специальный корреспондент с важным видом отбрехался, сославшись на конфликт у входа, который ему удалось разрулить с некоторой помощью милиции.

Цыпа дождался положенных ему ахов и начал инструктировать Алешу: обязательно упомянуть слоган, лучше два раза, в конце и начале, вести диалог с публикой, шутить и т. д. Выяснилось, что мэр свалил по делам, задерживается, поэтому план переиначили: после торжественного вступления споет хор, потом розыгрыш, потом сеанс лечения, а мэра с речью вставят, когда он придет. Шопопало, короче.

После минутной тишины заиграла какая-то пурга, видимо, гимн республики, тетки из районо начали носиться с удвоенной скоростью – стало быть, начали. Цыпа прошел к трибунам, чтобы видеть все сразу. Под аплодисменты на сцену вышла ведущая и сходу зарядила такой заунывный чес в стиле программы «Время», что хоть сейчас ее отправляй в напарники к отцу Валентину. И что воевали, и что страна помнит своих героев. Какая именно страна, она, конечно, не уточнила, и вообще, в каждом предложении сквозило сожаление о том, что все вокруг неправильно, но местная власть спасает ситуацию, как может. Назвала мэра трижды по имени-отчеству, намекнула на то, что он в данный момент занят делами города, как освободится – приедет, выступит, а «мы с вами, конечно же, встретим его благодарными аплодисментами».

– Бэ-э, – Цыпа продемонстрировал имитацией блевания отношение к конферансу и пошел за сцену, надо было продолжать обозначать свое участие в процессе в преддверии получения гонорара.

Хор «Красно солнышко» затянул про «десятый наш десантный батальон»[48], песня была хороша, но в детском исполнении наглухо утратила свое очарование. Алена Матвеевна куда-то убежала, оставив Цыпу за старшего с пачкой сценариев, но быстро вернулась с мэром и какими-то потными красномордыми салоедами в одинаково мятых светлых костюмах.

Мэру нацепили на лацкан значок компартии и вывели на сцену, он дал публике вдоволь похлопать и зарядил привычными тезисами. То изображал скорбь, держась за сердце, то грозил непонятным врагам кулаком. Закончил обещанием разобраться с долгами по пенсиям и проанонсировал удачный курортный сезон, к которому городские власти, конечно же, готовы.

На сцену опять потянули хор – что-то поменялось в очередной раз. Дети запели «Синий платочек», фонограмма звучала как с трижды пережеванной кассеты, но все вокруг слепили такие умильные рожи, что не с кем было и поделиться скепсисом по поводу лживости происходящего. Цыпа обнаружил, что закончились сигареты, прикурил последнюю и начал искать глазами корейцев – пора было намекать на скорую расплату.

Ни доктора, ни драконихи в районе сцены не было видно, но не рассорились же все из-за лотков с бухлом и сдобой? После хора выполз Алеша и, как и ожидалось, стратил по полной программе: отбубунил текст, не отрываясь от бумажки, а конкурс зажевал, стесняясь, так что пришлось его выручать и высылать на помощь ведущую.

К явному удовольствию корреспондента, что Настя-Жопа, что Алеша выглядели бледно – нашли первого попавшегося дедушку четырнадцатого года рождения и затянули его на сцену, не обращая внимания на крики с трибун, что «вот тут есть и постарше». Дедулю спросили, есть ли у него внуки, и, не уточняя возраста оных, вручили оба сертификата на годовую подписку, забыв о слогане, юморе и концепции розыгрыша в целом, после чего все вместе спустились вниз, уступив место хору с песней «Валенки».

Цыпа в очередной раз утвердился в мысли, что все важные дела в городе поручены настоящим идиотам, и решил сосредоточиться на получении материального вознаграждения, раз уж праздник не радовал.

Идея мотобольного матча в конце концов ужалась до круга почета, который должен был совершить заслуженный тренер Попович на мотоцикле и с мячом, а также пробития пенальти – хоть в чем-то Цыпина концепция победила. По плану это должно было быть в самом конце, но сосед уже был в полном облачении и газовал на моцыке, заглушая за сценой все конкурирующие звуки.

Рядом с ним мялся какой-то длинный парень, судя по экипировке, из футболистов. Он с опаской поглядывал то на мотоцикл, то на большой мяч, то на Поповича, который по такому случаю, конечно же, взбодрился единственно знакомым ему способом, то есть дернув грамм сто пятьдесят. И хорошо, если единожды.

Цыпа подошел проверить, все ли у них по плану: хватит ли бензина Поповичу и смелости вратарю. Последний начал жалобно выспрашивать, что будет, если старый тренер на него наедет в процессе удара. Цыпа заверил, что на этой стройке несчастных случаев не было, а Попович что-то ответил сквозь шлем, видимо, смешное, потому что начал активно ржать, поколачивая рукоятки мотоцикла. И было не понятно, кого больше трясло при этом – заведенный мотоцикл или похмелившегося наездника.

Цыпа пришел к выводу, что все массовые праздники являются дискредитацией веры в человечество, после чего ушел и оттуда. На сцене тем временем появился с ответным словом совет ветеранов. Поблагодарив мэра дважды, они запели «Вставай, страна огромная», трибуны встали, а Цыпа решил, что сегодня пренепременнейше напьется, только бы профессор на базаре остался допоздна. Хотя в такой праздник за торговлю алкоголем можно было быть спокойным – выметали, как на Новый год.

Нарисовалась одна из помощниц брючницы, сказала, что является мамой Кристины, что помнит его «вот таким вот малюсеньким», что очень рада за газету, а также пригласила после всего в горсовет на банкет. Цыпа взвесил «за» и «против» и решил, что все-таки лучше выпить с Филиппычем – хоть отключит мозг от общения с людьми в костюмах. Сослался на то, что статью нужно срочно сдавать, и закосил. Ничего страшного, так как, судя по заинтересованности Алены Матвеевны, к разговору о работе на горсовет она еще вернется.

Корейцы и Бэла объявились за сценой прямо перед своим выходом. Виен накрасилась в какую-то гейшу, доктор Цой напялил ярко-красный халат, и только Бэла радовала глаз. Цыпа рыпнулся было к ним, но, пока добирался через толпу, их уже позвали подниматься, так что пришлось наблюдать за сеансом из зала.

Настя-Жопа, как могла, нагнала экзотики, пообещав явить городу настоящее восточное чудо и не забыв при этом упомянуть драгоценнейшего мэра, который в очередной раз позаботился о ветеранах войны. Зазвучала музыка из какого-то фильма с Брюсом Ли, первой на сцену явилась Виен и начала танцевать нечто, призванное убедить стадион в том, что они наблюдают что-то дальневосточное.

Потом тетки-районошницы выволокли стол и лежак, а вслед за ними вышел Цой и уставился на трибуну с таким видом, будто он Воланд, а перед ним Москва. Бэла скромно стояла на ступенях, Цыпа помахал ей рукой – не заметила.

Далее Виен поприветствовала почтеннейшую публику, причем зачем-то придумала себе ужасный акцент в стиле доктора. Публика хохотала над «Мы ваша поздравлять праздник», по мнению же Цыпы, это было просто ужасно. Потом кореянка объявила Бэлу, та рассказала о том, что была найдена доктором Цоем, который открыл в ней дар бесконтактного диагноста.

– А эта японка на нашу похожа, – подивился какой-то мужик под сценой. Цыпа же осознал, что держится из последних сил, настолько все происходящее действовало на нервы.

Бэла вышла на край сцены и начала выбирать людей на трибуне для эксперимента. «Ой, хорошая!» – повторно подал голос мужик. Цыпа почувствовал одновременно прилив гордости с уколом ревности и еще сильнее захотел дать тому в рыло.

Бэла управилась быстро – помощницы Алены уже тянули на сцену пятерых людей из зала, вообще-то планировалось десять, но, видимо, сократили. Их выстроили в ряд возле лежака, а Бэла начала каждого сканировать взглядом. По достоверности и правдивости это напоминало сцену в цирке из «Собачьего сердца». Цыпа посмотрел по сторонам и не заметил в глазах зрителей скепсиса: то ли они не видели этого фильма, то ли сделали из просмотра не те выводы.

У первого пациента обнаружился гастрит, у второго было что-то с сердцем. Они согласно кивали головой, Бэла изображала медиума с пластикой Веры Холодной, публика хлопала, а Цыпа начал всматриваться в пятерку подопытных зрителей, все больше утверждаясь в мысли, что это – те же люди, которых Бэла утром инструктировала за сценой. Точно, они.

Значит, весь этот эксперимент был «заряжен» с самого начала! От неожиданного открытия запылали уши, Цыпа сам был не прочь придумать хорошую разводку, но это открытие почему-то было неприятным. Вот же ж суки, ничего святого!

Не в силах сдерживать ярость, Цыпа проломился сквозь толпу и вернулся за сцену. Внутри клокотало: «Ведь это я склеил эту тему, а они ничего не сказали, даже не намекнули, и зарядили разводняк». Ощущая насущное желание кому-нибудь срочно настучать, специальный корреспондент ринулся искать Орлова и после нескольких сеансов беготни по периметру обнаружил того в бобике посреди поля.

Менты там разложили полянку в клетке для арестованных и, пользуясь тем, что машина стояла передом к трибуне, начали отмечать праздник. Орлов снял фуражку и раскраснелся, видимо, они стартовали давно.

– Будешь? – спросил капитан.

– Буду.

– Ну, лови.

Цыпа хлопнул полстакашки теплой водки и чуть было не вернул ее – плохо зашла, пузырем.

– Закуси. Не брезгуешь? – протянул Орлов надкушенный кусочек сала, и пришлось его принять, чтобы угомонить внутренние брожения.

Стрельнув сигаретку, Цыпа вытер слезы, выступившие от неудачного приема вовнутрь, и поспешил поделиться оперативными данными:

– Косорылые зарядили сеанс, все больные – подставные.

Орлов заржал и пихнул локтем толстого мента, который отвечал за разлив:

– Васильич, ты слышал, шо дружинник наш надыбал?

Тот поднял лицо к небу и заорал:

– Ахтунг, ахтунг, азухенвей! – Через секунду он скрутил голову следующей бутылке.

Старательно удерживая внутри вулкан, Цыпа тихонько отрыгнул и продолжил:

– Да ладно вам, разводняк же! На девятое же мая!

– А все остальное не разводняк? – широким жестом описал стадион Орлов. – Ты ж с виду нормальный пацан…

Цыпа знал, что с такого вступления обычно начинаются гадости, и он не ошибся:

– Малой, а ты чего вообще ждал? Чумак, значит, с Кашпировским, шо, левых с гроба подымают?

– А если оформить?

– А если подумать? Васильич, наливай.

Пухлый мент от души плеснул во все имевшиеся в его распоряжении стаканы, но Цыпа решил дать паузу, пока организм не перестроится на старые рельсы.

– Не, я пока пропущу… – отказался он. – Ничего, я им такое напишу, они у меня охуеют.

– Ты чего, дурак?

– А чего «Линия жизни» наебала ветеранов и весь город?

– Твои откажутся печатать.

– Это еще почему?

– Это еще потому, что твои косорылые теперь с газетой под одной черепицей, – ответил Орлов и вбросил в топку водку одним глотком. Цыпе только и оставалось, что хлопать ртом, как рыбе в конце базара: «Откуда…»

– Ты шо, туго всасуешь? Под Яшей они теперь, кто б их тогда сюда пустил?

– Бля-я-я… – При виде новой проблемы чуткий организм забыл о мелких неурядицах и пропустил в себя водку.

Угостившись еще одной сигаретой, Цыпа попытался найти хотя бы один выход из ситуации, но его не было, тупо не было – вокруг бурлили процессы, в которых мнение специального корреспондента вообще ничего не значило.

– Девчонку жалко, попала в замес…

– Это какая? – поинтересовался Орлов, явно наслаждаясь погодой, приходом и Цыпиной реакцией на новости с той стороны.

– Та диагност, которая у корейцев.

– Ты так и говори, шо телку присмотрел, а то разводняк, разводняк…

– Я серьезно.

– Ладно, Цыпа, обтекай, а я в обход, – подытожил Орлов и надел фуражку, давая понять, что у него есть дела поважнее.

Корейцы уже сошли со сцены, Попович совершил круг почета, с первой попытки забил свой пенальти (вратарь с заминкой прыгнул в другой угол) и, помахав рукой трибунам, уехал в дальний угол поля. По стадиону гулкое эхо разносило чес Насти-Жопы, которая благодарила всех за то, что пришли, будто у населения были другие варианты праздничного досуга. Стало быть, конец.

Цыпа увидел красное платье возле столика старой брючницы и стартовал туда. Это была Бэла, она пила воду, задрав руку, как пионерский горнист. Цыпа подлетел на всех парах и сразу, как волк Красную Шапочку, потянул девушку «на отвод» за туалеты. Не самое романтичное место, зато там было меньше людей.

Остатки разума могли бы подсказать, что не стоит прямо сейчас заострять вопрос с «заряженными» зрителями, но только не сегодня. Цыпа буквально кипел и не собирался сдерживаться.

– Ну, как все прошло? – спросил он.

– А то ты не видел! Отлично. Все в восторге.

– Слушай, я же этих самых людей видел с утра под сценой.

– Каких?

– Не придуривайся. Верховых, которых ты выдергивала.

– А, этих… Ну и что? – Бэла, если и удивилась, то самую малость – не краснела и взгляда не отводила.

– Шо это за шнейер? Это же мы, то есть я вас предложил!

– Та так всегда делают. А вдруг дедушка какой-нибудь крякнет от нервов? Кто нам потом поверит?

Цыпа внезапно понял, что тезисов у него особо-то и нет.

– Ну… неправильно это, – продолжил он.

– Так делается в этом бизнесе. Ты что думаешь, Чумак не заряжает?

– Кого, воду?

– Да людей не заряжает в зале, подставных!

– Все вы хороши.

– Дим, успокойся. – Она положила руку на плечо. – Все нормально.

Цыпа подумал, что со стороны они выглядят влюбленной парой, и раз он с самой красивой девушкой на стадионе, то лица не потерял, пусть и шпыняют его сегодня все, кому не лень.

– Ладно, проехали.

– Лучше скажи, когда мы гулять пойдем? – Бэла руку убрала, но так заманчиво улыбнулась, что Цыпа снова почувствовал себя подающим надежды журналистом, которого лишь время отделяет от большого успеха и, как следствие, дома с задним двориком и девушкой у камина. Этой девушкой.

– Завтра. Обязы.

– Все, я побежала, заходи завтра ближе к вечеру.

Бэла чмокнула счастливого Цыпу в щечку и упорхнула в сторону выхода, а специальный корреспондент с блокнотом, бипером и бейджиком «Организатор» смотрел ей вслед, стараясь продлить этот счастливый момент, который как бы нивелировал все засады, которые житуха старательно расставляла по его маршруту.

Теперь можно было и Цоя потрепать, пока он тоже не отканал. Цыпа улыбнулся самому себе, встряхнулся и пошел за сцену. Из колонок опять звучал «День Победы», народ подоставал бухло, надо было торопиться. Корейцы обнаружились в компании Алены Матвеевны – они что-то активно обсуждали возле ящиков со спонсорской водкой, которую охраняло сразу четыре милиционера с овчаркой без намордника.

Цыпа решил начать со слабого звена, с Виен, тем более что она стояла чуть в стороне.

– Ну, поздравляю, – начал он, скорчив радостную мордашку.

– Спасибо.

– Там это, надо ж вопрос закрыть… Наш.

– Какой вопрос?

– Финансовый, договаривались у мэра, что вы оплачиваете.

– Не знаю, это к доктору, – закачала головой кореянка и решительно придвинулась к Цою.

Цыпа почувствовал, как сегодняшняя измена возвращается и накатывает с новой силой. От этих перепадов можно окончательно рехнуться, но все это потом, а сейчас только бы не пробросили, только бы не кинули…

Брючница засекла Цыпу, подошла и сказала, что ждет на фуршете. Пришлось опять ссылаться на дела, статью и пообещать зайти на днях.

– Кстати, Алена Матвеевна, деньги же должны мне…

Распорядительница замялась, зато противный доктор накинулся на Цыпу, будто он был в чем-то виноват:

– Нет деньги. Нет товар продавать, нет деньги. Ты, когда мэр был, что сказаль?

– Ничего я не говорил!

– Вот ничего и деньги. Все!

Цыпа праведно возмутился:

– Та я тут вообще не при делах! Про лотки вы с мэром договаривались, я тут при чем?

– Никто ни при чем, – встряла Виен. – Договаривались, что торговля наша, организация – ваша.

– Шо это за кидалово, я же просто сценарий писал! – Цыпа уже орал и чувствовал, как к горлу подступают предательские слезы, совсем как в детстве, когда у тебя кто-то из старших взял велик покататься и уехал не пойми куда. – Так, подождите, на хрена я занимался организацией вот этого?

Брючница виновато развела руками:

– Димочка, я ничем не могу помочь, но…

– Знаете что, идите вы все на хуй, вот все-все. – Цыпа подкрепил адресность посыла указательным пальцем, ткнув в каждого из собравшихся, развернулся и пошел к выходу, выбросив бейджик куда подальше. Его, кстати, на лету поймала ментовская овчарка, но Цыпа этого не видел.

«Сука, кинули, как чувствовал. И никто за него не вписался, никто. А эта хуна в брюках тоже хороша – ничем она не может помочь… Главный лох тут – он, и как же было это обидно. Заветная соточка взяла и растаяла в воздухе – вот тебе, Цыпа, и награда за труды, вот тебе и заслуженный брателло Франклин».

Кристина с Йосифовной выбирали телку на последнюю страницу. Газета не объявляла конкурса красоты, не сулила призов, но стоило выйти первому номеру, как повалили письма с фотографиями. Видимо, девушки рассуждали так: раз есть газета, значит, в ней обязательно будет конкурс фотографий. Так как ниже кроссворда и выше недельного гороскопа все равно была дырка, решили вставить какую-нибудь биксу поярче, руководствуясь тем, что глас народа, как известно, ошибаться не может.

Когда взбешенный Цыпа вошел в редакцию, сотрудницы как раз выбрали двух финалисток и рассуждали, кого из них поставить: брюнетку в купальнике на пирсе или рыжую в трусах, прикрывшуюся руками. Они радостно свалили выбор на единственного мужика – Алеша, как выяснилось, после стадиона еще не возвращался. «Еще бы, после такого-то позора», – подумал Цыпа и выбрал рыжую: секса в ней было мало, но отсутствие верхней детали купальника само по себе интересно, «Здравница» на такое бы не решилась, значит, нам подойдет.

– Как на стадионе прошло? – поинтересовалась Кристина.

– Маму твою видел, бегала там по всем делам.

– Да, их обязали из гороно.

– А так – говным говно, Алеша ваш нудил…

– Разыграли подписки?

– Ага, только ваш ненаглядный втулил оба талона первому попавшемуся дедуле, – зло подметил Цыпа и взял из Йосифовниной пачки сигарету.

– Угощайся, угощайся, не за что, – подколола та. – А конкретнее?

– Конкретнее не хочу, – сказал Цыпа по дороге на балкон и прихватил пару листов бумаги. – Пидарасы они все. Пошел я дописывать.

– Дима, так нельзя, вы же должны быть выше этого.

– Угу, обязательно буду.

В целях экономии времени Цыпа писал финал заметки сразу начисто. Постарался соблюсти баланс между личным и общественным, в конце не удержался и подколол мэра. Все, пойдет. Отдал Любови Йосифовне, всем видом показывая, что переделывать не будет.

– Все, я успел. Фото ветерана с подпиской у Алеши возьмете, а я пошел бухать.

Ментовская водка тяжело перекатывалась в желудке, но Цыпа знал, что это временно, сейчас компания «Поляроид» предложит полирнуться, все равно чем, лишь бы унять горечь от этого противного дня, а там будет утро – будет и смысл. Ближе к базару Цыпа уже почти бежал и сбавил ход только тогда, когда увидел долговязую фигуру профессора.

– А что, старик, есть ли в городе невесты? – заорал Цыпа издалека и, не дожидаясь ответа, скомандовал: – Наливай!

Выяснилось, что профессор тоже пребывает в расстройстве: сегодня утром он раздавил любимые солнцезащитные очки, которые носил круглый год под тем предлогом, что там есть какие-то диоптрии. И носил их аж с семьдесят восьмого года, они были привезены откуда-то из-за границы, в них старикан смахивал на Пиночета и, вообще, дорого выглядел. «Столько лет берег, а сегодня снял зачем-то, положил на прилавок, отвлекся, забыл и сам же раздавил ящиком, – сокрушался он. – Ну не засада, а?»

Профессор был грустен, но выпить от этого меньше не собирался, а даже наоборот. Цыпа сходу дернул соточку «Аркана»[49], резко задышал банановым выхлопом и развел «Юпи»[50] на запивку.

Филиппыч поведал последние новости: предлагают вложиться в киоск на входе в базар, там, на проходе, место бойкое, но просят аж две с половиной сотни, что не для живых людей. Про Цыпин долг опять спрашивали, в «Союзпечати» появилась водка под видом жидкости для мытья рук, что подрывает торговлю, так как дешевый лох быстро перестроился на эту бурду.

– Так это ж конкуренция «катанкам», а у тебя дорогое бухло, – заметил Цыпа, закуривая профессорские «Столичные».

– Сейчас все всем конкуренция. Потрудитесь внести.

– Вношу, – Цыпа подвинул посуду. «В хлам уемся, – спланировал он. – А чего? Должна ж быть какая-то награда за сегодняшний конченый денек».

– Не спеши, а то успеешь. – Филиппыч налил по чуть-чуть. – Будь здоров.

– Обязательно буду… Шо на базаре, вообще?

– Да ну их. Деграданты.

– Это типа дебилы?

– Типа хуже. Вот представь, с утра Лидка нарезалась, взяла нож у мясников и давай капусту кромсать посреди ряда. Я, говорит, потомственная казачка донская, а это – голова Гитлера.

– И шо?

– Я ей говорю, дура, ты б хоть историю подучила, про Краснова[51] ты слыхала?

– А она шо?

– А она запела: «Мы красные кавалеристы», ну, дура же, а…

– Ой, Филиппыч, вечно ты с подвохом… – улыбнулся Цыпа, радуясь тому, что хоть что-то непоколебимо в окружающем космическом пространстве. – Я на порожняках, сегодня курим твои.

– Да кури, я похмелил сегодня эту твою сменщицу, она пару пачек закинула.

– А как она вообще?

– Тупая, как пробка… Хуже Лидки.

– Да ладно тебе, люди гуляют девятое мая, выторг у тебя, смотри, какой.

– А по-моему, это день поражения, – тихонько пробурчал Филиппыч.

– Ой, не гони.

– Чему радуются? И кто? Посмотри на них? Эти яблочки от яблони «Слава победителям» последний хрен без соли доедают и не могут себе признаться в том, что проиграли!

Профессор начинал заводиться – в подобном состоянии он был страшен, так что Цыпа приготовился кивать и спускать боевой настрой друга на тормозах, рюмочка за рюмочкой. Налил и торжественно произнес:

– Ваше кредо?

– Всегда, – отозвался сосед и поднял стакан, но угомоняться не собирался. – Вот смотри, эти люди вообще не меняются, а ведь был такой шанс выскочить из совка совсем. А они как были дебилами, так и остались. О чем говорить, если у нас какой-то бригадный бандит оперирует терминами, которых премьер-министр не знает!

– Да ладно тебе, все они знают.

– Ни хре-на, – отрезал Филиппыч, закурил и начал багроветь. – Ты посмотри на них, что они с собой и с нами делают! Минимум два поколения нужно, чтобы вытравить заразу из голов. И то при условии, что какой-нибудь сумасшедший не бросит спичку. Два поколения на утряску, ми-ни-мум. Только такой алгоритм.

– Кстати, об алкоритме, – попытался перевести разговор в шутку Цыпа и плеснул еще по чуть-чуть.

Филиппыч говорил все громче и громче, уже не обращая внимания на соседей, которые собирали товар – базар заканчивался. Люди подходили, брали выпить, слушали лекцию и быстро уходили, потому что профессор говорил неприятные вещи. Цыпа уже порядком захмелел и курил одну за другой, время от времени пытаясь переключить друга на что-нибудь позитивное. Но тщетно.

– Мы тратим свои жизни на хрен знает что. И выхода не видно.

– Я все понимаю, Филиппыч, но ты уже гонишь. Жив, здоров, бухнуть есть, не все ж так прямо плохо, как ты говоришь. Может, тебе бабу новую завести?

– Дима, тебе столько нужно еще прочесть, понять и осознать, прежде чем давать какие-либо советы…

– Космического масштаба?

– И космической же глупости. Вот при чем тут баба?

– Бабы всегда… при всем. Давай еще бутылку…

– На. Я пропускаю.

Отошли отлить под забор.

– Вот смотри, – не унимался профессор. – Вот возьмем тебя, зачем далеко ходить? Вот ты придумал себе, что ты смешной.

– Блядь, проф, шо у тебя в голове, чего это я смешной? – Цыпа застегнул ширинку и обозлился, тем более что было так похоже на правду, особенно сегодня, но признаваться в этом специальный корреспондент не собирался никому, даже родной душе.

– Потому что ты даже не пытаешься выйти за рамки. Ты бултыхаешься где-то рядом, вокруг, герой нашего времени, Печорин с Бэлой и терцом. Ты придумал, что ты кметливый парнишка с пляжа, и ходишь, соответствуешь, вместо того чтобы измениться. Надел на себя, понимаешь, маску и ходишь с этим придуманным лицом, а вокруг все такие же.

– Сопровождающие лица, – недовольно буркнул Цыпа и уселся на прилавок.

– Да, именно, вот – мы сопровождаем собою же придуманные лица. Мне наукой надо заниматься, а я придумал, что я же мужик, кормлю семью, торгую на базаре среди дебилов. Дебилов! – громко и членораздельно произнес сосед, внимательно осматривая пустеющие ряды – все ли услышали. Я решил, что могу быть барыгой, мясник думает, что он силач, Лидка – что умная и дотошная. И никто, даже мы, не узнаем никогда, на что мы были способны и какими могли бы стать, понимаешь? И мы носим эти маски, сопровождаем свои лица, пока не передохнем от стекломоя!

– Так, все-все-все, – поднялся Цыпа и начал собирать бухло в ящики. – Хорош уже, разошелся тут.

– Дима, вот ты, вроде ж не тупой, тебе нужно учиться, а ты херней маешься.

– Чего сразу херней?

– А того. Придумал, что журналист, а ты почитай, что ты пишешь? Это же ужас.

Значит, прочел. Вот тут Цыпа обиделся уже по-настоящему и не смолчал:

– Как могу, так и пишу, пристал, блядь! Я хоть пытаюсь, а ты стоишь тут, и трындишь, и трындишь.

Покачиваясь, Филиппыч презрительно посмотрел сверху вниз:

– Ты по природе валет.

Цыпа окрысился:

– Хороший валет блатнее всех[52]. – Но профессор посыла не понял, а может, не захотел понять.

– Хочешь писать? Пиши. Но так книжки надо читать, а не узнавать классиков по, боже упаси, экранизациям. А потом пиши, рви, пиши, рви и только тогда уже неси что-то даже в такую погань, как твой бульварный листок с программкой. Написал – произнеси вслух. Прочти. Стесняешься меня – кошке, блядь, прочти, поможет. И образовывайся, а то станешь таким же, как все они, следующим дебилом. Языки учи – английский, тот же украинский.

– А это еще на хера? – покосился Цыпа, ставя ящики под прилавок.

– И это спрашивает у меня человек по фамилии Цыпердюк?

Цыпа не любил, когда его тыкали в почти неблагозвучную фамилию. Сегодня его весь день шпыняли все, кому не лень, и по концовке он сорвался, как это часто бывает, на наиболее близком человеке:

– Слышь, заткни хавало свое, сбитый летчик, понял?

– Я хоть сбитый, а ты вообще не взлетевший! – Профессор надвигался с явным намерением схлестнуться в ближнем бою, и тут, кстати, расклад был бы в его пользу: Цыпа был моложе, но Илья Давыдович – гораздо выше и массивнее.

– Все! Я тебе ничего не должен, ты мне ничего не должен. Все, разошлися, заебал, – отодвинулся Цыпа и направился к выходу, не забыв незаметно прихватить остатки сигарет в качестве слабой моральной компенсации за произошедшее.

– Нет, вы слышали, ра-зо-шли-ся! Ты мало того что второклассник, ты еще и второгодник! Ты не Цыпа, ты цыпка!

На том и расстались.

Самое интересное, что Цыпа не так давно думал о том, чтобы подучить украинский язык – в школе его, конечно, не преподавали, но ничего же сложного, все понятно: «Як умру, то поховайте» – и так далее. Мысль об украинском пришла после гола Реброва в Лиге чемпионов, когда этот молодой блондинчик катался по траве, а весь киевский стадион одновременно сошел с ума от счастья.[53]

Между прочим, до этого матча Цыпа был в целом за Россию – батя всю дорогу болел за «Спартак», дед – так вообще за пресловутое «Торпэдо». Тогда заканчивался сезон и возле игровых автоматов на набережной у телевизора, выставленного возле шашлычной, собралась куча мужиков. Аудитория в основном состояла из противных чертей разной степени испитости, все так откровенно топили за «спартачей», что Цыпа по глупой детской привычке «болеть за слабых» перестроился и начал поддерживать Киев, который, в принципе, ранее был ему прохладен.

И комментатор в телевизоре, и лохи вокруг так приуныли, что Цыпа словил кайф и, рявкнув: «Перемога!», быстренько ретировался, чтобы не выхватить по сопатке. Вот тогда впервые его и посетила мысль о том, что неплохо бы подучить мову, раз это идет в такой приятный разрез с общественным мнением.

Но не сознаваться же в этом профессору, который, падло, окончательно съехал с катушек. «Хорошо, что не привел его в газету, – думал по дороге Цыпа, подпитывая свою праведную злобу. – На хера б тогда я им был нужен?»

Во дворе никого не было, даже Костя-Карлик куда-то подевался. Оно, кажись, и праздник, но, видимо, все рано начали и рано же упились, к тому же предыдущие майские располагали ко всеобщей усталости.

Цыпа решил перекурить финально на лавочке, а потом уже идти спать. К нему подошла, повиливая хвостом, Костина любимица, дворовая собака Найда. Когда она только приблудилась, Цыпа предлагал назвать ее Теткой, как у Табакова[54], но в конкурсе на соискание имени победила кличка Найда. Предложил Костя, а бабки ему потрафливали за убогость, так и устоялось.

Найда была интеллигентной дворняжкой – раз у Цыпы нет ничего поесть, так просто посидим, покурим, вот и села напротив, развесив уши и продолжая вилять хвостом.

– От шо нам треба? – спросил у нее Цыпа. – От шо?

Как известно, с майских праздников потихоньку начинается курортный сезон. В этом году он стартует особенно интригующе – городские власти решили отметить святой для каждого праздник небывалым по масштабности мероприятием. Городской стадион был не в силах вместить всех желающих: и стар и млад в этот праздничный день хотели побывать тут, дабы насладиться в полной мере грандиозным празднованием из разряда тех, что, казалось бы, остались в нашей недавней истории.

Благодаря всемерной поддержке мэра и вашего покорного слуги в качестве соорганизатора и представителя газеты (главного информационного партнера происходящего), этот праздник стал незабываемым. Был и концерт, и песни военных лет в исполнении детского хора, и первый в мире сеанс одновременного лечения иглоукалыванием, и теплые слова мэра, и слезы радости на щеках ветеранов.

Наша газета предоставила для розыгрыша две полностью бесплатные годовые подписки, которые выиграл ветеран, значащийся на фото. Мы надеемся, что вы по достоинству оцените наш скромный вклад в главное городское мероприятие последних лет.

Правда, вынуждены отметить, что не обошлось без маленькой ложечки дегтя – так, хотелось бы более современного конферанса, а то порой складывалось впечатление, что бессменная ведущая наших празднеств Анастасия Загребайло-Липницкая, кроме мэра, никого в этом городе не знает. Даже те, кто был не в курсе, как зовут городского голову, теперь запомнили это навсегда.

Также не до конца понятным оказался выбор участников сеанса иглоукалывания – обещали вылечить десятерых, а вызвали из зала всего пятерых, и то как-то излишне быстро. Более того, никто из горожан не может быть уверенным в том, что эти люди действительно излечились. Возможно, наш скепсис излишен, но мы просто стремимся делать все, к чему причастно «Житие мое», идеальным, уж простите за юношеский максимализм, ведь наша газета – молодая и верящая в идеалы журналистики. В любом случае этот праздник навсегда останется в памяти людской, нам – сомнения и надежды на изменения, а жителям нашего города и, в первую очередь, ветеранам – лафа.

Аристарх Катафотов, специально для «Житие мое»

Казино переехало в пансионат Розы Люксембург, занимая там ближайшее к курзалу здание. Как обычно, работало оно без вывески, шумихи и всех присущих киношному Лас-Вегасу прибамбасов. Случайные люди думали, что там какое-то кафе для бандитов, и этого было достаточно. Те же, кто хотел понимать, все понимали.

Год назад, когда казино еще только разворачивалось, среди своих был брошен клич о наборе в школу крупье. Цыпа тогда, конечно, сделал стойку одним из первых и понесся учиться, уже видя себя крутым каталой с перстнями на всех доступных пальцах.

Но, как часто это бывает, мечты попалились на переборе: учеба занимала полгода, и до игрового стола с реальными ставками в результате добирался только один из десяти желающих. Так что Цыпа пару недель походил на занятия, ознакомился с блек-джеком и рулеткой, а потом соскочил – слишком долог был этот маршрут.

Хорошенько обдумав Алешин тезис о том, что читатель жаждет потреблять истории о богатых людях, Цыпа решил отправиться в казино и, раздобыв пару каких-нибудь жареных историй, написать статью, не упоминая адреса и деталей, а еще лучше сделать вид, что это где-нибудь в другом городе, свои все равно поймут, а лишних проблем не будет.

До вечера было далеко, но за дорогим блек-джеком уже маячил какой-то манерный пидор, крутил в пальцах фишки и, брезгливо морщась, наезжал на симпатичную девушку-крупье: «Пора тебя менять, малая, а то ты завонялась». Отвечать ему было нельзя ни в коем случае, и это была одна из причин, по которой Цыпа не стал крупье, потому что где Цыпа, а где молчание?

Командовал в казино суровый мужик по кличке Мультик, из бывших, выплывших и всплывших. Стоя за плечом менеджера, он спокойно наблюдал за игрой. Тот Мультик, которого Цыпа когда-то знал, уже давно бы пробил клиента с ноги в грудак, но нынешний был в костюме, при цепуре и с тем выражением лица, которые выдают только лучшим выпускникам института международных отношений.

Зацепив взглядом Цыпу, он заулыбался и, расставив руки, пошел навстречу.

– А вот и наша гордость, светило отечественной журналистики!

Обнял, как близкого, и повел к бару.

– Валера, сделай парню кофе, – сказал Мультик. – Только хороший, – добавил он со значением.

– Ты по делу?

– Да, для газеты мне…

– Все, понял, сейчас поговорим, у меня к тебе тоже есть вопрос.

Мультик упорхнул к столу, где раздал указания, после чего нырнул в подсобку. Цыпа пил кофе, покуривая стомиллиметровый «Кэмел» и оттопыривая мизинец, что твой Громыко[55] на приеме у британской королевы. Хлыщ за блек-джеком получал раз за разом свои двадцать два и выше[56], злился, хамил, требовал сменить крупье, но хер там.

Мультик вернулся и хлопнул на стойку новую кожаную визитницу: «На, журналюга, пригодится тебе». Цыпа был растроган – дорогой подарок и нужный. Надо будет не забыть вымутить в редакции визитки.

– Мне надо написать что-то из жизни богемы: как играют, детали всякие, шоб лох цепенел.

– Этого навалом, сейчас нам покушать сделают, сядем, расскажу все. Ты бухаешь?

– Если аккуратно.

– Сейчас коньячку организуем. А у меня к тебе быстрое предложение, – наклонился ближе Мультик и дал команду бармену: – Кофе повтори. Смотри, какое дело, нам, пока сезон не начался, надо местных подшевелить. Ты ж тут учился, что к чему знаешь, я думаю, может, придешь, покатаешь, а я поставлю за стол Чикиту. – Мультик кивнул на девушку за дорогим блек-джеком.

– Она тебе сольет, прилично, а лохи перевозбудятся и полезут играть, понял?

– А лаве я…

– А фишечки ты потом тихонечко вернешь. А с меня стол со всеми делами.

Цыпа сделал вид, что прикидывает хрен к носу, размышляя, а потом, после надлежащей паузы, согласился, но с добавкой:

– Только я с телкой буду.

– Да конечно, вообще не вопрос! Договорились?

Цыпа изо всех сил старался не улыбаться, а наоборот, цинично все просвечивать рентгеном, но у него вышло что-то среднее: он лыбился по сторонам, плохо скрывая самодовольную улыбку, – ну вот, наконец-то что-то хорошее, вот она, компенсация за все, вопрос с выгулом Бэлы решился сам собой.

– Да! – окончательно ответил он на предложение.

Мультик улыбнулся еще шире и обнял Цыпу, как друг, который искренне рад помочь старому корешу.

С очередным хлопком по спине происходящее внезапно скуклилось в светлую точку с коротким шипением, будто это было по телевизору, который опять сломался. Цыпа открыл глаза и понял, что спит дома, до сих пор пьяный после вчерашнего, и что сегодня десятое, мать его, мая. За плечо его дергал склонившийся над кроватью Орлов в гражданке. Откуда-то из-под его подмышки выглядывала мама и спрашивала, что Цыпа опять натворил. «Сука, чем слаще сны, тем горше просыпание».

Быстрое сканирование организма выдало диагноз – бодун жесточайший, классический. Судя по свету за окном, дело было к вечеру, Цыпа проспал весь день, но на состоянии здоровья это не сказалось – пить банановый «Аркан» в промышленных дозах все-таки противопоказано даже молодому организму.

Зато Орлов сиял, как новенький, все-таки мусоров этому специально учат. Вполне возможно, что львиную долю времени в милицейских учебных заведениях посвящают обучению тайному искусству раннего подъема после пьянки и свежему виду при этом.

– Так, гражданочка, попрошу, я просто поговорить, ничего страшного не произошло, – отбрыкивался Орлов, а на отца, стоявшего в дверях, вообще не обращал внимания. Тот недовольно пробурчал: «Аракчеевщина» – и ушел в кухню, где, очевидно, в этот исторический момент обязана была начаться какая-то важнейшая трансляция из зала заседаний. Мать, посопротивлявшись, тоже вышла из комнаты. «Вот тебе и родная кровь», – подумал Цыпа и со второй попытки уселся на кровать в модифицированную позу утреннего мыслителя Родена, который взялся за больную голову двумя руками.

– Шо ты там понаписывал? – спросил Орлов, впрочем, рассматривая при этом Сабрину.

– Шо я понаписывал? – не понял Цыпа.

– Рыжий, кажись, сильно обозлился после статьи про вчера.

– Какой статьи?

– Твоей. Я думал, тебе на эту хрень скинуть. – Орлов кивнул на пояс, намекая на бипер. – Но береженого Бог бережет, вдруг на тебя вот такой уже поднялся. – Подкрепил жестом «кисть в изгибе локтя». – А номер можно вычислить быстро, если надо.

Цыпа ни хрена не понимал. Ни крупиночки происходящего. «Пусть это тоже будет сон, ну пожалуйста», – подумал он, пытаясь собраться и запустить ситуацию с самого начала.

– Я ничего не понимаю. Вообще, – сознался он.

Орлов нехотя оторвал взгляд от певицы, выходящей из бассейна, и начал рассказывать:

– У меня Васильич сегодня пробивал, де ты живешь…

Цыпа из последних сил допер, что речь идет о вчерашнем менте, разливающем в бобике.

– А он тут при чем?

– А при том, что он у Яши на кармане. Рыжий давал денег на праздник, а ты написал кукую-то херню в газете, на которую он тоже давал денег. И херня эта про людей, которые должны ему приносить деньги. Теперь понятно?

– Бля-а-адь… Какую херню? Я их там легонько задрочнул, и все.

– Я не читал, но Васильич сказал, что Рыжий сильно обозлился и приказал, чтобы тебя нашли. Ну, чисто уточнить. А я их методы уточнения знаю, столько раз оформлял, шо…

Орлов махнул рукой, давая понять, что Цыпу ждет отнюдь не светлое будущее. Даже, наоборот, темное.

– А я думаю, жалко дурака, эти угандонят, а наши еще и спишут на тебя чего-нибудь вдобавок. Ты ж наркет, какой с тебя ответ? – продолжал капитан.

Цыпа не нашел в себе сил ни на сопротивление, ни на обиду.

– И шо делать?

– Ехать, – вздохнул Орлов. – Посидишь в одном месте пару дней, я думаю, скоро оно решится как-то.

– Как?

– Как-то!

Орлов отправился в кухню, где истребовал у мамы чаю, а Цыпа сел в туалете думать, как быть. Варианты что-то вообще не прикидывались, это в кино люди хотят уехать из города, будто их там что-то ждет. Вообще-то, у них, наверное, есть какие-то сбережения. А у Цыпы денег нет. Совсем. Куда теряться и за какие шиши? Туфли продать Косте-Карлику? Бяша первым сдаст, с Филиппычем некстати рассорились, а Бэла… Бэле бы самой помочь, но это вопрос второй.

Эх, жаль, эмигрировала Светка с «Детского мира». Цыпа и повстречался-то с ней всего одно лето, но ее пахан, молодой пенсионер конторы глубокого бурения[57], в районе полковника, Цыпу любил, видел зятем и все такое. Вот у того можно было помощи попросить, но теперь они на другом конце глобуса, а Цыпа сидит на родном скрипучем очке и, вполне возможно, делает это в последний раз.

– Что, Данила-мастер, не выходит каменный цветок? – спросил капитан из-за двери, и было слышно, что засмеялись этой шутке все, даже батяня, которого, по идее, ближе войны в Югославии сейчас ничего не должно было волновать. «Весело им», – подумал Цыпа, вставая и прощаясь с родным гробиком, где столько было сижено и думано.

– Вы его арестовываете? – тихо спросила мать в прихожей.

– Разве так арестовывают? Нет, мы на рыбалку договорились, а ваш юнец ушел в заплыв и забыл за договор.

– Я ж не знаю…

– Даст Бог, и не узнаете, – ответил Орлов и скомандовал обувающемуся Цыпе: – Шевели поршнями, вечернюю зорьку пропустим.

Цыпа ждал, что на улице капитан хотя бы просканирует окружающее пространство на предмет не то слежки, не то засады, но хера с два – вышли, как друзья по работе, и пошли к машине – той самой «тойоте», на которой в прошлой, удачной жизни, ездили на «точку».

– Мне в багажник? – поинтересовался пересохшим горлом Цыпа и вспомнил, что забыл водички попить, а как же это было бы кстати.

– Может, тебя еще на крышу привязать, как оленя? – ответил Орлов, обходя машину. – Садись, прикинься ветошью и не отсвечивай[58].

«М-да, со вкусом у капитана местами проблемы, Филиппыча от такого покрутило бы», – подумал Цыпа, пытаясь хотя бы в мыслях придерживаться обычного поведения.

Орлов, как выяснилось, тоже был готов делать вид, что ничего непоправимого пока не произошло.

– Чего там наши чемпионы, следишь? – спросил он.

– «Таврия»? Да вроде ничего, лучше, чем тот год, Гайдаш с Антюхиным молодцами[59].

– Все хочу съездить, глянуть на них, и не соберусь.

– А куда едем?

– Туда, – кивнул капитан перед собой. Ехали в сторону Поповки, минут через пятнадцать Орлов свернул с дороги, но не в сторону моря, а направо, в степь. Дальше ползли по грунтовке, переваливаясь из ямы в яму. Вокруг были непонятные халупы, среди которых, впрочем, то там то сям встречались и приличные дома из нового песчаника.

– Село Большие Буераки? – попробовал пошутить Цыпа.

– Типа того. Дача у меня тут.

– А чего не возле моря?

– Того. Это старая дача, батина.

– А у вас новая есть? Первая линия?

– Цыпа, – гаденько ухмыльнулся капитан, – ты мне шо-то толкнуть хочешь? У тебя большой талант доводить людей, которые к тебе нормально относятся. Он, на тебя даже мать болт забила!

– Ей все по хрен, она в церкви, – признался Цыпа, пытаясь удерживать в себе вчерашнее, когда машина ныряла в особенно глубокую яму.

– У этого додика? – подивился Орлов, имея в виду отца Валентина. – Она шо, вообще тю-тю?

– Не, у баптистов этих, шо в военторге.

– А, эти. Под америкосов косят, а сами от Утюгов работают.

– Это как?

– Тебе, я вижу, мало своих проблем, – покачал головой капитан. – Ладно, приехали.

Домик был маленький и деревянный, чуть больше бытовки, зато за нормальным забором и с небольшим садиком, в котором преобладали цветущие вишни с абрикосами.

– Короче, смотри, – сказал Орлов и так хлопнул дверцей, что у Цыпы чуть было не приключилось сотрясение оставшегося к вечеру мозга. «Значит, машина рабочая, в своей так не хлопают». – Там есть картошка, под раковиной. За домом – мангал. Как-то справишься.

Потом Орлов подошел к переднему пассажирскому месту и, открыв бардачок, нарыл там маленькую коньяка.

– На, поправься, а то больно на тебя смотреть.

Цыпу два раза упрашивать не пришлось – свернул чекушке голову, отхлебнул и закрыл рот рукой. Удержал внутри, выдохнул, и сразу же тиски в голове чуть отпустили. Протянул капитану:

– А вы?

– Офицеры не похмеляются! – гордо отчеканил Орлов, но на бутылочку посмотрел с желанием, и Цыпа решил, что сегодня капитан обязательно выпьет. Но не здесь и не сейчас. – Короче, хлеб, если надо, в магазине. Это туда, – показал Орлов направление. – Но они до обеда.

– Та я разберусь, – согласился Цыпа, понимая, что эта информация бесполезна, денег-то все равно нет, не просить же Орлова после всего еще и мелочи на батон с килькой. – Еще бы это… там девушку у корейцев надо выдернуть, Бэла зовут. Она с ними, но не с ними, – коряво сформулировал Цыпа наболевшее.

– О, я вижу, ты и там приключений себе на жопу нашел?

– Я серьезно…

– А я что, прикалываюсь, по-твоему? – скорчил рожу Орлов. – Хрень твоя тут не принимает?

– Бипер, что ли? Нет.

– Значит, без связи, автомат тут давно не работает, даже в магазине телефона нет. Короче, до субботы точно сидишь тут. Если я за тобой не приеду, сам выберешься, тут автобус ходит.

– А чего именно до субботы?

– Отвянь. Все, я поехал.

Цыпа решился стрельнуть сигарет, и был обрадован запечатанной пачкой «Мальборо».

– Огонь есть?

– Есть. Это… Спасибо вам.

Орлов кивнул, но ничего не ответил. Сел в машину, сдал в переулок и стартанул, не оборачиваясь. Цыпа закрыл ворота, сделал глоточек, закурил и пошел к дому.

Коньяк ушел так быстро, что специальный корреспондент не успел даже задуматься о ближайшем будущем, что было, конечно же, с его стороны неразумно. Допил за считанные минуты, пытаясь оттаявшей башкой сообразить, что ж такого он написал в статье, если на скромную персону специального корреспондента обратил внимание Сам. Неужели обиделся за стеб про доверчивую публику и упоминание мэра?

Вот тут-то коньяк и закончился – Цыпу начал дробить холодный похмельный пот. Рассчитав режим «семь сигарет в день», он добрел до лежанки в хатке и отрубился, будто бы и не просыпался каких-то два часа назад.

Четверг и пятница вышли противными близнецами. Хорошо, что пейджер был заряжен почти полностью, – ориентируясь по его часам, Цыпа курил строго по графику и по половинке сигареты за раз. На завтрак, обед и ужин была исключительно печеная картошка, но Цыпа ее любил, так что с этим проблем не было. А вот с досугом было туго – в хате нашлись старые газеты на растопку, но там преобладала коммунистическая литература, от которой тошнило, как от прелых папирос. Эх, если бы он раньше попросил Орлова заехать за Бэлой, вдвоем бы они тут… ух, как было бы ярко, с ней Цыпа был согласен сидеть в этих Буераках хоть до Нового года.

Дом скрипел под весенним ветром, Цыпа диву давался – на хрена дача так далеко от моря? Мясо можно и на берегу пожарить, собрал мангал – и готово, ничего содержать не надо. Все-таки совки были так зависимы от минимальных благ, что глотали их, не раздумывая. Дача есть – молодец, пристроен; а то, что дача эта на шестой линии, – дело пятое.

Хорошо, что хоть карты нашел, можно было в деберц самому с собой пошпилить. Правда, для нормальной игры пара на пару пришлось выдумать еще трех персонажей: Володю, Мурзика и Рахита. Володя, что сидел в паре с Цыпой, и играл хорошо, и парень был приятный, зато противостояло им двое таких злодеев, что хоть ховайся. Цыпа быстро устал от внутреннего конфликта и придумал новых соперников – братьев-близнецов Виталиков, чистых чертей из колхоза, называвших трефу крестой и все норовивших нарваться на «сладкую» взятку[60].

В перерывах между конами Цыпа пытался отдохнуть от шизофрении, пытаясь под половинку сигаретки придумать, как разрулить ситуацию. Нужно было как-то выдернуть Бэлу и соскочить с крючка Рыжего. В возможность Орлова замылить эту ситуацию верилось с трудом. Надо, наверное, самому явиться и, держась достойно, все объяснить и выслушать расклад. А там – будь что будет. Где-то так.

Из-за каши в голове и дневной дремы в ночь на субботу Цыпа так и не смог нормально заснуть – всего пару раз проваливался в забытье, но ненадолго, в остальное же время скрипел лежанкой и все объяснял, объяснял, что просто пошутил, поддел немного. Когда забрезжил рассвет, решил идти – суббота наступила, а Орлов ведь так и не приехал.

Затворил ворота, ключей-то капитан не оставил, и пошел той дорогой, которой и прибыл в этот полузаброшенный дачный поселок. «Большие Буераки», – вспомнил Цыпа. Вполне может быть. Последний бычок ушел при подъеме, стрельнуть бы у кого курить. Но за заборчиками не было никаких признаков жизни, хотя, может, к обеду приедут дачники, выходные все-таки. Зато нашел жирный бэцман «Примы» и тут же пустил его в ход. Хорошо хоть, что теперь бросать курить не надо – эту проблему напрочь вытеснили вопросы калибром покрупнее.

В автобус нечего было и соваться, в межгороде запускают только через передние двери, зайцем не пролезешь. Так что Цыпа решил идти к морю, а там повернуть налево и топать к городу. С погодой повезло – солнце уже грело по-настоящему, и, хоть утро было еще прохладным, лето надвигалось полным ходом.

На полоске дикого пляжа, возле небольшого пансионата, дети играли в футбол. Выходило у них совсем неплохо, как для местной Копакабаны[61]. Цыпа присел понаблюдать за игрой, отмечая наиболее перспективных малолеток, и, когда мяч отлетел к нему, по-хозяйски залепил его с подъема обратно на поле, вызвав шумное одобрение игроков. «Кто-то подает надежды, я же подаю мячи», – подметил специальный корреспондент и в который раз пожалел, что забыл дома блокнот, – привычка записывать мысли прилепилась быстро.

Пионеров загнал на завтрак в столовую какой-то дедок-сторож, он был настолько добр, что угостил парочкой сигарет без фильтра, так что далее шлось уже более-менее. Все тезисы, которыми Цыпа был намерен оправдаться, были выучены до буковки, оставалось только надеяться. И идти.

Шагать по песку было трудновато, но Цыпа нашел в этом определенный баланс – он вроде как и торопился разрешить этот непонятный конфликт, но и преодолевал сопротивление среды, что несколько отдаляло момент Икс. Правда, ближе к городу начались закрытые пляжи, так что пришлось отклоняться к дороге.

Цыпа собирался прийти к Ашоту, сесть там, заказать еды, выпить из лафетничка по-человечески и ждать, пока до сведения бригады Рыжего доведут местонахождение искомого корреспондента. А дальше можно будет выслушать расклад и предъявить контраргументы типа «пресса во всем мире обязательно должна быть ироничной».

Но, как это обычно бывало с Цыпой, по пути он начал отклоняться от темы и выдумывать шопопало. Вот сейчас родилась концепция местного телевидения, на котором будет разрешен мат, взрослые фильмы и концерты приличной музыки. Самый цимес состоял в том, что каждый день должен меняться ведущий, которого выбирают из горожан. Случайным жребием, в полночь.

И с утра камера ходит за ним: дорога, работа, идеи по улучшению жизни и все такое прочее. Чтобы герой сильно не надоедал, у него будет пять минут в начале каждого часа, а в остальное время – кино какое-нибудь. По идее, зритель не будет знать, насколько яркий герой сегодня попадется, и будет включать телевизор тупо из интереса.

Цыпа представил себя во главе городского жюри, которое отбирает желающих, отказывая мэру и его подпевалам. А что? А если предложить Рыжему открыть такой телеканал? В Цыпином воображении главный гангстер встал и сказал: «Прости за наезд, Димон. Черт попутал. Идея интересная, жду завтра в восемь утра с паспортом, канал запишем на тебя». Цыпа так резко и широко улыбнулся, представив эту картину, что, видимо, испугал водителя рейсового автобуса, который как раз в этот момент ехал навстречу. Тот дернул рулем и посигналил.

Когда клубы вонючего выхлопа за автобусом рассеялись, Ципин бипер подал сигнал. Стало быть, скоро город, раз сигнал достает. Сообщение было без подписи. Оно гласило: «Где наш выпускной?»

Цыпа ответил в рифму и начал перебирать варианты: кто знает номер, кто был на выпускном. По всему выходило, что это могла быть только Кристина. Они чего там, в редакции, опять понажирались, раз одноклассницу на ностальгию поперло? Вот Цыпа, если честно, о школе уже мало что помнил и желал бы помнить еще меньше, и вообще…

Стоп. А если она хочет подать знак, причем так, чтобы понял только Цыпа? Орлов же говорил, что номер узнать – не проблема, их в городе наверняка мало. Неужели наша отличница и об этом подумала? Цыпа остановился, опять пожалел об отсутствии блокнота, присел на бордюре и начал рисовать стрелочки в пыли – в каком-то кино видел, что главный герой таким способом прикидывает варианты развития ситуации.

Не помогло, так как стрелочки выходили кривые, а вариант все равно был только один – идти в порт, на вышку, и там искать Кристину. Помочь она вряд ли сможет, но, по крайней мере, расскажет, из-за чего все так взбычились, а также поможет деньгами, на которые можно будет наконец-то разжиться пачкой сигарет.

На ходу возникла новая версия: а что, если Орлов обманул и никакого западла в статье нет? Сам же ее писал, с чего там Рыжему заводиться, и вообще, где главный городской бандюган, а где мифический Аристарх Катафотов? С другой стороны, чего тогда капитану порожняки гонять, на дачу отвозить? Цыпа помотал головой, отгоняя это облако, и решил лучше обдумать более приятную идею – выдернуть Бэлу, взять капитана в долю (инвестициями и крышей, чтоб никаких проблем) и открыть кабинет экспресс-анализа.

Значит, Цыпа обеспечивает общее руководство и место в поликлинике, за что вправе рассчитывать на минимум тридцать процентов прибыли, Бэла понимает, что лучшего ей не найти, Орлов предлагает расширяться на побережье, а газета пусть публикует Алешины глупости, падлы, так им и…

Обдумывая этот вариант развития событий, Цыпа вышел на пешеходный переход через проспект Победы и чуть было не завершил череду этих событий, сгинув под колесами кавалькады каких-то черных БМВ. Они перли по проспекту далеко за сотку и даже не посигналили. Будь Цыпа потолще да постарше, он бы уже пошабашил в брызги с дребезгами, но молодые рефлексы спасли – специальный корреспондент отпрыгнул назад, машины просвистели мимо, оставалось только выдыхать и прониматься оставшимся в организме холодным потом. В городе таких машин, кажись, не было, только у Утюгов один «мерседес» на всех, а Рыжие предпочитали «девятки», так что это было что-то новенькое, что-то не отсюда.

Цыпа торжественно пообещал себе не мечтать в районе проезжей части и, тщательно изучив дорогу, перебежал на противоположную сторону. Дальше он тоже мечтал, но аккуратно, урывками, на контроле.

По пути следования встречались киоски «Союзпечати», но ни в одном не было второго номера «Жития». Раскупили. С одной стороны, это вызывало гордость корреспондента, с другой – вопрос оставался открытым: из-за чего поднялся весь этот сыр-бор?

Когда Цыпа наконец-то доковылял до порта, полдень давно минул. Даже тщательно выстиранные в раковине носки уже взмокли, ноги саднили, а от остального туловища прилично пованивало. Одежда все эти дни была на хозяине, а сегодня ему пришлось пешкарусом протопать километров тридцать, не меньше. Надо держать с людьми дистанцию, а то начнут носы затыкать от природного аромата светила местной журналистики.

Маяк от Кристины обнаружился сразу. Возле вышки, на асфальте, было написано белой краской крупными буквами: «Дима, срочно, 3-16-22». Телефонный номер не вызвал никаких ассоциаций, память у Цыпы была дай боже, но эта комбинация цифр никакого узнавания не вызывала. Левый, короче, номер.

Все бы хорошо, и Кристина – молодец, и Цыпа допер сразу в двух смыслах этого слова, но откуда позвонить, ведь ни карточки для автомата, ни денег для ее покупки нет. Вдобавок хотелось есть, а уж курить – так, что уши пухли. Цыпа помочил ноги в море, угомонив волну раздражения собой лично и окружающим миром в первую очередь, после чего отправился в близлежащую аптеку, на ходу подбирая тезисы.

Загнанное выражение лица исполнять не пришлось, оно таким и было, а общая потрепанность образа корреспондента как раз помогла. Цыпа сразу уверенно направился к одинокой провизорше за кассой и достал из внутреннего кармана курточки несколько поистершуюся справку из газеты. Легенда была такая: потерялся ребенок курортников, приехавших на майские, третий день ищем, общественность не беспокоим, но теряем надежду. Короче, дайте срочно позвонить в редакцию. Особых угрызений совести Цыпа не испытывал – в конце концов, кем он сам являлся, как не ребенком, потерявшимся в мире взрослых дебилов?

Аптекарша повелась аж бегом, вытащила телефон и начала всхлипывать:

– От не дай бог, не дай бог.

Цыпа набрал пять цифр с асфальта, на том конце провода трубку взял взрослый женский голос. Представившись Аристархом Катафотовым из газеты «Житие мое», Цыпа спросил, как бы ему поговорить с Кристиной. Там чертыхнулись, вздохнули и положили трубку. Но не на рожки аппарата, а куда-то рядом. Было слышно, как хлопнула дверь, и Цыпа сообразил – соседка.

Ого. У Кристины был телефон, его не могло не быть при статусе ее мамаши. Она, получается, думает, что ее прослушивают?! Цыпа похолодел: это ж какая каша заварилась, но знать бы еще из-за чего. Вскоре послышались шаркающие шаги, голос в трубке сказал, что Кристина ушла, будет через час и не передать ли чего? Цыпа на всякий случай ничего не сказал, пообещал перезвонить и засек время на аптечных часах, изображавших Спасскую башню.

– Я пока отработаю этот район, а через час к вам опять забегу, лады? А то пейджер не принимает сегодня чего-то, – сказал Цыпа и продемонстрировал еще одно доказательство своей причастности к миру больших людей и столь же крупных событий.

Провизорша согласилась и забрала телефон, продолжая бормотать положенную в таких случаях сочувственную чепуху.

Значит, надо убить час, и хорошо бы это делать с табачком. Цыпа отошел в сторону и, чтоб из аптеки не было видно, начал стрелять сигареты у всех подряд, стараясь не приближаться на расстояние, позволяющее его как следует разнюхать. Сначала было глухо, но потом, сообразив, что рядом церковь отца Валентина, корреспондент начал креститься, и, надо же, сработало.

Сначала боженька отдячил «Ватриной» от какого-то работяги в робе, а потом попался важный грузчик из хлебного и по-барски отвалил сразу две сигареты «Магна». Можно было жить. Цыпа торжественно закурил, посидел, чтобы сильно не шатало, а потом пошел купаться – все равно собирался открыть сезон, а то с этой беготней он потихоньку стал похож на классического земляка, который последний раз купался при живом Гагарине, а на набережную выходил еще при президенте Горбачеве.

Весенняя вода сначала обожгла по-апрельски, но уже через пару минут май дал о себе знать. Цыпа поймал более-менее теплое течение, покачался на волнах, а потом вылез обсыхать. В связи с отсутствием полотенца, вытерся одеждой, после чего изучил себя на предмет запаха – стало значительно легче. Правда, носки реанимации не подлежали, да и кроссовок окончательно разлезся в результате марш-броска. Но ничего, ремонт обуви никто не отменял, а носки найдутся, были бы ноги.

– Нашли? – спросила аптекарша, стоило только Цыпе просочиться в двери.

– Ищем, – ответил он и счел нужным объяснить свой мокрый вид. – Море сейчас отрабатываем.

Женщина опять зарядила про боженьку всемогущего и начала объяснять стоящей у кассы бабульке, что к чему. Обе горестно качали головами, и Цыпе пришлось выждать минуту, прежде чем напомнить цель своего повторного визита.

– Мне бы телефончик, хозяйка.

Та выставила аппарат и приготовилась греть уши.

Все тот же женский голос ответил, что «сейчас, сейчас», и ушлепал за Кристиной. И минутки не прошло, как бывшая председатель пионерской дружины запыхавшимся голосом поприветствовала Цыпу:

– Димка, ты?

– А кто? Шо там у нас?

– Да тут такой гам поднялся из-за твоей колонки, шо прямо ужас.

– Вообще без понятия, обычная заметка была. А что за шпионские страсти, чего ты Зою Космодемьянскую исполняешь?

– К Алеше приходил один такой неприятный тип, тебя искал, – понизив голос, ответила Кристина.

– От блин.

– Мама твоя сказала, что ты на рыбалку уехал с друзьями, я и решила найти тебя, но так, чтобы никто не догадался.

– А чего тебе домой нельзя было звонить?

– Та рабочие ремонтировали подъезд по маминой заявке, так провода нам перебили. А чинить не идут – то праздники, то выходные. Вот я Тамары Кирилловны номер и написала там.

«Фу-ух, одной засадой меньше, вот бы так и дальше», – подумал Цыпа, а вслух произнес лишь одно слово:

– Ясно.

– Но тут, Дим, выяснилось другое. Страшное… И газета не поможет, я решила, что надо связаться с твоим источником в милиции.

– А… понял. Связалась?

– Ходила в управление, там сказали, что все на выезде после вчерашнего.

– А что вчера было?

Кристина помолчала и, видимо, решив, что с соседки хватит уже услышанного, не ответила на последний вопрос.

– Ты далеко? – спросила она.

– Нет, еще в порту.

– Давай через десять минут… возле зооуголка.

– Давай. Только это… газету прихвати. У тебя ж есть второй?

– Полно. Выбегаю.

– Все, четвертый принял, продолжаем искать в районе порта, отбой, – отчеканил Цыпа коротким гудкам и, поблагодарив аптекаршу кивком белогвардейского офицера, пошлепал босыми ногами в сторону центра.

Кристина была уже на месте – все-таки хорошо жить в зажиточной семье, рядом с центром, где можно отремонтировать целый подъезд по одному телефонному звонку. Она стояла лицом к клетке с воронами и делала вид, что внимательно изучает табличку с данными о происхождении вида. Большой ворон сразу зло уставился на приближающегося Цыпу, будто подозревая, что сейчас его будут отвлекать странной беседой.

– Здорово, – выдохнул Цыпа и понял, что за сегодня уже вконец умаялся, а вчерашняя троекратная печеная картошка давно выскочила из организма, не оставив никаких питательных останков.

Как и подобает агентурной явке, Кристина была в темных очках, а под мышкой держала газету. Цыпа сразу выхватил «Житие» и начал читать собственную заметку, благо, она была тут же, на первой полосе. Все было, как было.

– И шо? Только не подходи ко мне, пованиваю.

– Вот, – перехватила газету Кристина и ткнула пальцем в последнее слово. И было это слово – «лажа», «а жителям нашего города и, в первую очередь, ветеранам – лажа».

– Бля-а-а-а. Там была «лафа», точно «лафа», надо блокнот дома забрать, там точно «лафа».

Цыпа вспомнил, что писал колонку на листике начисто, и осекся.

– Номер сдавали в ночь. Яну Моисеевичу некогда было нести на литредактуру, а Сереже ж пофигу, что верстать. Люба сказала, что удивилась такому обороту, но ты был так критически настроен по отношению к празднику, а она – за свежий подход к печатному слову, что поставила, как было. Алеша та-а-ак кричал на нее.

– Да пошел он в жопу, – вырвалось у Цыпы.

– Поцелуйтесь уже, голубки, – встряла проходящая мимо женщина из тех, что с удовольствием потратят десять минут единственной жизни на то, чтобы поведать первому встречному, какие именно молочные продукты дают сегодня в «Океане» и что стоит брать, а что нет.

Ворон каркнул, отреагировав то ли на «голубков», то ли на тетку, а Цыпа вздрогнул, отошел и добавил:

– Гражданочка, не задерживайтесь.

– Я написал «лафа», просто у меня с детства почерк неразборчивый.

– Я так и решила, сказала, что тебя и в школе никто не мог разобрать. Бумажку твою нашли, там не то «ж», не то «ф», но поздно уже было. А потом такие рэкетиры приходили к Алеше тебя искать, что я испугалась.

– Я тоже, – нехотя признался Цыпа и вспомнил, что должен был выяснить что-то еще. – Да, так что вчера случилось особенного?

– Да Демирского же взорвали в машине.

– Это кого?

– Да Рыжего ж этого вашего. Сегодня хоронили, – зашептала Кристина, видимо, опасаясь чуткого вороньего слуха.

Цыпа запнулся. Рыжего замочили… Утюги? Или кто? И как это связано с тем, что Орлов говорил отсидеться строго до субботы? Голова пухла от суровых мыслей, и Цыпа впервые за последнее время пожалел о том, что решил выбираться с базара. Вот, в натуре, меньше знаешь – крепче спишь.

– Пиздец, – только и выдавил он.

– Нет, это еще не пиздец, – впервые на его памяти выругалась Кристина. – Весь пиздец в другом.

И, не переставая оглядываться, шепотом продолжила открывать Цыпе глаза на происходящее:

– Значит, мама моя – заведующая двенадцатым детсадом (точно, вспомнил Цыпа), ей позвонил мэр и сказал, что надо сделать одно тайное дело. Потом пришли корейцы и сказали, что надо заразить детей какой-то эпидемической штукой. А корейцы гарантируют, что вылечат, это будет большой резонанс, они прославятся, и в город приедет больше туристов, чем обычно. И мэр сказал матушке сделать это, иначе ее посадит, а там, наверное, есть за что.

– Та ну на хуй, – парировал Цыпа, раз уж Кристина решила материться.

Одноклассница скривилась, отчего стала еще некрасивее, чем обычно.

– Это все правда. Мама спросила у Алены Матвеевны из горисполкома, но та сказала, что так надо. Тогда мама сильно испугалась, решила грех на душу не брать, «сделала» себе инсульт и на «скорой» уехала в Симферополь спрятаться.

– Охренеть! Дети, блядь, при чем?

– Так я ж и говорю!

– И ты решила идти к мусорам?

– Нет, я решила, что надо спросить у твоего этого капитана, потому что его дочка в мамин садик ходит, понимаешь?

Цыпа взялся руками за голову и попытался собрать мысли воедино. Значит, этот косорылый гондон решил, что ему в канун сезона нужно громкое дело, на всю ивановскую, с центральной прессой. Корейцы типа спасают детей в садике, но с чего они решили, что курортник попрет, а не испугается эпидемии? Значит, что-то заразное, но не сильно…

– И самое главное, мама ж спросила, а если кто-то из детей умрет, на что тот козел ответил, что это вряд ли, умереть может только ребенок с ослабленной системой, а такой в любом случае не жилец, представляешь?

– Какой козел? – не понял Цыпа. – Цой, что ли?

– Да нет, мэр! А договариваться приходил не доктор, а женщина от него.

– Виен? Косая?

– Что значит «косая»?

– Ну, раскосая, – объяснил Цыпа.

– Фу, Дима, – покривилась одноклассница, будто только что не она тут матюкалась распоследними словами. – Нет, обычная женщина, наша. Молодая, девушка. У них работает, всем руководит.

И тут Цыпа внезапно на собственном примере выяснил, что выражение «ноги отказали» является чистейшей правдой. Он ухватился за решетку, шуганув ворона, и, чуть не брякнувшись оземь, осел под табличкой с информацией о происхождении видов.

Последние десять лет все вокруг жаловались на жизнь. Сначала робко, с оглядкой, затем во весь голос, а потом это стало так же привычно, как отсутствие воды или разговоры о погоде. Ныли все, ныли везде и всегда, но только не Цыпа. Эпохи трескались друг о дружку, как льдины в мультфильме, люди шоблой сыпались с «Титаника», а Цыпердюк-младший все равно находил, за что зацепиться.

«Это у вас конец света, а у меня “Здравствуйте, я ваша тетя” в вечернем показе, синька во дворе и ганджубас у Бяши. Сою переварим, кроссовок подклеим, что-то да будет, послушай лучше свежий анекдот.

Где-то там снимают фильмы и пишут музыку, покупают автомобили и ездят отдыхать на теплые острова, а мы просто взбиваем сметанку, как в песне «Только бы выжить»[62]. Радоваться особо нечему, но если сильно захотеть, то можно нарыть позитивчика среди подножного корма».

Природный оптимизм отдохнул на родителях, так что Цыпе достался чистый концентрат, причем полный бачок. Вот только вследствие последних потрясений уровень упал ниже крайней отметки. Цыпа придумал Аристарха Катафотова, который, в свою очередь, придумал все остальное: от статей о мелких глупостях до частного дома с двориком, вплоть до мемориальной доски на подъезде главного героя. И все гавкнулось на раз, все доминошки упали, не касаясь друг дружки, весь мир схлопнулся до последнего целого кроссовка.

Сидя у вольерчика с воронами, Цыпа изо всех старался не заплакать. Опять. Шею сдавило, будто большая черная птица закрутила вокруг шеи вафельное полотенце и затягивала помаленьку, лишая воздуха.

– Та ну на хуй, – выдавил из себя Цыпа, уже понимая, что все складывается в неприглядную картинку, все эти нестыковочки: и подставные больные, и разводняки, и рекламка в костре. В этом калейдоскопе крутилось множество данных, и все вели к одному: Цыпа – лох. Девочка с прекрасной улыбкой – то ли Бэла, то ли Ира, то ли как там ее – использовала специального корреспондента втемную. «Сука, какая же сука…»

Вот только она не смогла учесть всего и сразу: все кубики легли, как надо, только один стал рубо – благодаря чистой случайности появился шанс вставить палочку в колесико.

– Спасибо, Кристинка, – сказал Цыпа и встал с земли.

– Найдешь милиционера своего?

– Обязательно. Кто, если шо, будет вместо мамы в садике эту хрень мутить?

– Абдуллина. Она противная, давно маму подсиживала, и вообще. По-моему, Алла…

– Мне хватит, – прервал ее Цыпа. – Фамилии хватит. Так, связь через соседку, я погнал, – сказал он и зашлепал босыми ногами в сторону горуправы. «Ничего, мутилы вы конченые, сейчас мы подровняемся с вами, сейчас, сейчас».

На задних воротах ментовки маячил знакомый дедок. Он просканировал, мягко говоря, помятый образ специального корреспондента, но не тормознул, просто проводил взглядом. Зато дежурный взвился, шо тот Змей Горыныч, которому Иван-царевич только что отхватил предпоследнюю башку.

– Э, э, куда, бля? – заорал он на Цыпу.

– Мне Орлова срочно, с задания я, ситуация у нас.

– У нас тут всю дорогу ситуации, нету его.

– Найдите срочно.

– Я не обязан тута всем отчитываться!

Цыпа сузил глаза и жестко зарядил:

– Тебе за это влетит. Вот увидишь.

– Хавать они пошли, к армяшке, – нехотя поддавшись, ответил дежурный и уткнулся взглядом в газету. «Житие мое», – отметил Цыпа, но радоваться этому было некогда. Выскочил через парадное крыльцо и пошлепал через дорогу в «Котайк».

На входе, конечно, стоял администратор, тот самый, которому Цыпа когда-то жал руку, надеясь запомниться в преддверие выгула Бэлы. Не таким, совсем не таким видел Цыпа свое посещение шашлычной.

– Орлов тут? – сходу спросил Цыпа и добавил: – Я с задания.

Другой отмазки сегодня не предвидилось. Армянин покосился на кроссовки, болтающиеся на груди, но промолчал, только во взгляде презрение проявилось. У этих людей выглядеть неприлично не представлялось возможным, не говоря уже о запахах, можно было только догадываться о том, какую часть семейного бюджета тратит этот бровастый на одеколон.

Администратор ответил кивком – во дворике, и Цыпа прошлепал вовнутрь, стараясь не анализировать свой внешний вид. Орлов сидел в своей беседочке с двумя мордатыми коллегами в форме, но того Васильича среди них не было. Пили, ясное дело, водку, закусывали мясом. Цыпа сдержал слюнки, показался на глаза, просипел: «Срочное дело» – и уселся в кабинке напротив, благо, на летней площадке сидели только менты и какая-то влюбленная парочка, сосредоточенная на себе.

Орлов с видимой неохотой вытер руки салфеткой, встал, похлопал себя по животу и, медленно переступая походкой счастливого человека, которого отрывают всякие от смысла жизни, подошел и уселся напротив:

– Ты мне там хату не спалил?

– Нет. Спасибо, шо забрал. Дай закурить!

Орлов сделал вид, что не заметил резкого перехода с «вы» на «ты» и подвинул пачку. Цыпа прикурил, затянулся – голова закружилась, как в детстве, за школьной теплицей. Орлов наклонился через стол:

– За Рыжего слышал?

– Слышал, но так, краем уха.

– Под домом, вчера утром в машине. На шматки порвало.

– А кто?

– Дед Пихто. Хоронили быстро, чтобы меньше блатных приехало, мы папе его это четко объяснили.

– И шо? – Цыпе было мало.

– Наружка говорит, на кладбище такие качели были, еле разняли.

– А говорят что?

– А когда на поминках правду говорили?

– Утюги?

– Сто пудов, к бабке не ходить.

– Это к какой? К Агафене? – не сдержался Цыпа, но Орлов юмора не оценил.

– Так, не воняй, – сказал капитан. И было не понятно, это он про слова или про запах, а может, про все сразу. «Ладно, – подумал Цыпа, – лови подачу, товарищ капитан».

– Вот ты типа все знаешь, цены себе не сложишь, а чего у тебя под носом происходит, не знаешь… Дочка в двенадцатый садик ходит?

– Цы-па, – медленно проговорил капитан, – а ты ничего не попутал, спезан, не? Давно пальцы в дверях не торчали?

Цыпа выдержал этот взгляд, снисходительно улыбнулся, выдержал дорогую взрослую паузу и приступил к изложению ситуации. Попунктно: корейцы, мэр, детсад, Бэла.

Орлов молча крутил в пальцах пачку сигарет, в лице не изменился, даже желваками не поиграл, будто это его и не касалось. Ничего не переспрашивал, не кивал, вроде как думал о чем-то своем. Когда Цыпа дошел до финала, капитан встал.

– Все? Поехали. Сейчас эта жертва китайского аборта будет маму звать.

Капитан быстро сбегал в управу и вернулся с тем самым водилой, который рвался на войну. Тот увидал возле «тойоты» Цыпу во всей сегодняшней красе и запричитал на ходу:

– Михалыч, я ж только отмыл машину после этих.

– Не пиздеть была команда, – отрешенно прокомментировал это капитан, думая о чем-то своем.

Сели в машину. Цыпа, ожидавший других масштабов разрешения ситуации, на всякий случай уточнил:

– Может, туда группу захвата?

– Хуята, – так отрезал Орлов, что дальше ехали молча. До самой «Линии жизни».

– Жди, – буркнул водиле капитан и вылез из машины. Осмотрел улицу и повернулся к Цыпе. – Значит, по-любому получается, что Цой этот, или как его там, на самом деле для мебели. Все мутила твоя эта, как ее?

– Бэла.

– Косой бы сам все не осилил. Значит, он попка отводящий, пятый подмахивающий.

– А вдруг нет? Там еще ж одна есть, Виен.

– Сейчас все узнаем, – ответил Орлов, пожав плечами, и они тронулись в направлении крыльца.

Как только поднялись к двери, на крыльце с вопросительным выражением лица нарисовался какой-то коренастый паренек.

– Считаю до двух, – глядя куда-то мимо него, произнес Орлов, и препятствие, обдумав расклад, вышло на улицу и плавно удалилось в сторону перекрестка.

Виен у стойки не было, но в глубине здания слышались голоса, так что долго искать не пришлось. Справа по коридору была приоткрыта дверь в большой кабинет. Войдя туда за Орловым, Цыпа увидел, что вся троица была в сборе. Виен, стоя на табуретке, вешала цветастые шторы, на которых были изображены горы в снегу, а Цой и Бэла наблюдали за этим, стоя посреди комнаты. Видимо, корректировали расположение колец и прищепок, при помощи которых шторы крепились к палке над окном.

В только что отштукатуренном кабинете мебель стояла на местах, в шкафах виднелись папки, на стенах – выпуклые рисунки больных скелетов с красными мышцами и венами.

– Можешь не спешить, – начал Орлов, и все повернулись к нему.

Троица зримо напряглась, но Цыпа этого не видел – он смотрел на Бэлу, смотрел и узнавал заново.

Девушка не улыбнулась Цыпе, она свела брови и оценивала степень угрозы. «А ведь она старше, чем я думал, – отметил специальный корреспондент. – И как я этого раньше не заметил?»

– Ти то хотель? – затянул свою привычную песню доктор, но Орлов как-то не спеша подвинулся ближе и ударил его ногой в пах. Цыпа, честно говоря, ожидал, что Цой выставит блок, согнется в стойку и поманит соперника ладошкой, как Брюс Ли, но нет. Иглоукалыватель брякнулся на блестящий паркет, скрутился эмбрионом и принялся ныть на международном языке.

– Так, удмурты, – проговорил Орлов, все так же не торопясь. – Контора ваша прикрывается.

– Это в честь чего? – уточнила Бэла, а Виен спустилась с табуретки.

– А доигралися вы… дорогая наша, – сфокусировался на ней капитан. Помолчал, посмотрел по сторонам и продолжил: – Значит, вы сейчас собираетесь и отваливаете, по-хорошему. Тогда я делаю вид, что про садик и все остальное не знаю.

Цой отполз в сторону, держась за яйца, Виен села на подоконник, подвинув штору в сторону, а Бэла нагло уставилась на Орлова.

– Ни хрена, – ответила она.

– Хрена, хрена, – парировал Орлов почти ласково, как бы увещевая неразумное дитя. – Значит, мадам, я вот все думал, от кого вы работаете? Нам говорите, что от конторы, конторе трете, что от Севастополя, а потом под Яшу – прыг. И я так думаю, что шнейер ваш – сам по себе, шо вы дыму напускали и решили, шо самые умные. Ай-я-яй…

– Вы свое получаете, – ответила Бэла, сложив руки на груди.

– Это уже похуй. Погорячились вы с садиком, мы так не договаривались. Так что вы сейчас собираетесь со всех точек – с цыганки, с вокзала, делаете взнос и отваливаете.

– Слышь, а ты выше фуражки не прыгнул, а?

Орлов улыбнулся катраньей ухмылкой:

– Родная, это ты попутала, собирай свой цирк и вали, пока я не передумал. Потому шо Коля вам не поможет, Коле самому пиздец с понедельника, а Чижику-Рыжику со вчера.

– Так вы ж его и грохнули, – окрысилась в ответ Бэла, и Цыпа подивился, как он мог решить, что ей меньше тридцатки.

– Так, покарауль в оцеплении, – повернулся Орлов к корреспонденту и подошел к ближайшему шкафу с новенькими папками в ряд.

Цыпа чуть отступил к дверям, но не более того.

Капитан открыл дверцу и полез в карман.

– Или я у вас нашел взрыватели, и трое трезвых, ранее не привлекавшихся свидетеля готовы подтвердить, что вы лично гуляли с детской коляской и подложили под машину Рыжему.

– Я ему только ворожила, – ответила Бэла и взяла со стола сигареты.

– Ага, и ширево со своими цыганами, блядь, завела через Саки. Ты покури, конечно, на прощание, но не блатуй мне тут. Звони этой Абдуллиной, давай отбой.

– Я не понимаю, о чем вы.

– Слышь, может те нос подровнять для профилактики, а? Я пробивал у людей, те спрашивали у вашей крыши в Киеве, так вы просто на патенте от этого юного дарования, шо катает вещунов.

Бэла глубоко затянулась, забычковала сигарету и посмотрела на капитана.

– А мы ведь вернемся…

– Буду рад, – повернулся Орлов. – В звании повысят, тут же целый теракт международного значения, правда? – наклонился он к Цою.

Тот быстро убрал руки от яиц и прикрыл лицо.

– Твои ж якуты вообще не при делах, правильно? Это ж ты все замутила?

– Ходи, оглядывайся, капитан, – покачала головой та, которую Цыпа в мечтах то усаживал на скамеечку у камина, то укладывал на ложе под балдахином. – Темнеет рано.

– Все может быть, но не сегодня. – Орлов захлопал в ладоши. – Так, шевелимся, дорогие мои, или мне конвой запускать?

Поднял Цоя и переправил подсрачником в сторону двери. Виен пошла сама, мелко перебирая ножками по-над стеночкой.

Тут Орлов опять зацепил взглядом Цыпу.

– Я кому сказал!

Так что ему пришлось выйти. Чтобы сберечь лицо, Цыпа сделал вид, что сопровождает корейцев, чтоб те не убежали.

– Пошел, – пихнул он Цоя, думая, а не добавить ему за все хорошее.

Усадил их на диванчик в холле, а сам стал в дверях, расставив босые ноги пошире, как Ван Дамм перед тем, как начать кровно мстить.

Они долго не выходили. Цыпа уже думал сбегать к водиле, взять курить, но потом решил держать корейцев в поле зрения, мало ли что. К счастью, мимо шкандыбал ветеран колчаковских фронтов, у которого нашлась папироса. Оно, конечно, не «Мальборо», но зато пост не бросил, к тому же на халяву и уксус сладкий. Цыпа тянул противный опилочный дым и отвлекал себя от горьких мыслей прикидкой, сколько Орлов снимет с Бэлы денег и не перепадет ли ему доляшка, раз уж мечты о светлом будущем так некрасиво рассеялись, а Констанция Бонасье оказалась в чине миледи.

Сумерки сгущались. День, а вместе с ним и терпение подходили к концу, но вот у стойки появилась Бэла с большими сумками, и Цой побежал помочь. Сзади важно шествовал капитан – было похоже, будто он с супругой прибывает в какой-нибудь Харбин, а китайчонок Ли спешит управиться с багажом. Цыпа хмыкнул, до того это было забавно, и освободил выход, как мавр, сделавший свое дело.

Бэла отперла висячий замок на воротах, ведущих во двор пристройки, в которой, по плану, бабка Агафена должна была окучивать самые доверчивые слои населения, и вскоре выехала из ворот на вишневой «восьмерке». Надо же, а Цыпа ведь и не знал, что у нее есть права и машина. Прямо баронесса Врангель, готовящаяся отбыть в Стамбул первым пароходом.

Цой и Виен уселись к ней, а специальный корреспондент вслед за капитаном запихнулся в «тойоту».

– А если они сейчас сбегут… – робко обозначился Цыпа, но капитан даже не дослушал.

– Та не, сезон еще не начался, переедут куда-нибудь, здесь им уже ничего не светит.

– Ну смотрите, – набычился Цыпа, обижаясь в юбилейный стотысячный раз. «А кто, спрашивается, все раскрыл? – молча злился он, как-то устранив из детективной цепочки Кристину. – Кому сердце разбили? Кого на деньги кинули? Мне, меня, и так всегда».

До вокзала домчались за несколько минут, подрезав по пути трамвай и пару раз распугав пешеходов. Пристали у ступеней, «восьмерка» взгромоздилась на бордюр.

– Все, свободен, – сказал Орлов Лене. – На сегодня все.

– А если в управе спросят?

– Если шо, я на задержании.

– Кого?

– Бенджамина Франклина, – оставил водилу в недоумении капитан и пошел с Бэлой в здание вокзала. «У них там тоже кабинет», – вспомнил Цыпа и по умолчанию остался типа стеречь доктора с Виен. Они стали у капота и о чем-то горестно и тихо говорили.

– Молча стоим! – гаркнул Цыпа, исполняя роль конвоира, но больше для понта – корейцы на корреспондента и не посмотрели.

Цыпа начал раздумывать, а не дать ли все-таки косорылому по сопатке, раз он так податлив, воздать, так сказать, ему должное, но вскоре нарисовался Орлов и, махнув рукой, крикнул:

– Сюда! – После чего добавил: – С вещами! – Потому что Цыпины подопечные собирались заходить в вокзал без баулов.

«Так, это значит, что они поедут на поезде, – заработала голова. – Значит, машина остается как часть отступного. А вдруг она перепадет за труды мои тяжкие? Вот это было бы кстати». Цыпа сразу представил, как заезжает во двор, слушая Шаде и держа в открытом окошке сигару. Как Костя-Карлик спешит убрать покрышку с парковочного места, которое всю жизнь было за батиной «Волгой», пока машину не продали и место не занял противный доктор Кайдашевский с четвертого этажа. Бяша первым от зависти удавится и…

– Цыпа, тебе особое приглашение нужно? – позвал капитан, и пришлось откладывать мечты до лучших времен.

Внутри вокзала, сразу у дверей, клянчил милостыню какой-то однорукий бомж. Запеленговав его взгляд, обращенный на голые ноги и кроссовки на груди, Цыпа посчитал необходимым обозначить свое превосходство, мол, «я – не ты», словами:

– Шо ты пасешь, убогий?

Бомж сразу прибрал свои зекалки, и Цыпа с максимально возможным в данной ситуации достоинством прошлепал мимо него к списку поездов, где вокруг сумок уже стояли все действующие лица.

– Сейчас только на Херсон, – констатировала Бэла. – А нам туда не надо.

– Не тебе решать, – парировал Орлов и, узрев в толпе милиционера, повысил голос: – Сержант, как тебя? Иди сюда.

– Лукинов, товарищ капитан.

– Начальник херсонского в каком вагоне?

– В шестом, кажись.

– Свободен.

Шестой вагон оказался как раз у перехода, так что далеко идти не пришлось. Капитан вытребовал начальника поезда и довел до его сведения, что вот этих трех граждан он обязан будет выпустить только в Херсоне, и лучше бы найти отдельное купе, потому что они склонны к воровству и бегству. Все встречные возражения Орлов пропустил мимо с отсутствующим выражением лица и оказался прав – начальник быстро выдохся и согласился исполнить все в точности.

Спустя пять минут купе нашлось, но ни начальник, ни проводники не пожелали помочь занести багаж, так что пришлось Цыпе корячиться и помогать Цою, который потерял весь товарный вид и больше походил на больного, нежели на врача. Цыпа удостоверился, что они с Виен сели, и, закрыв купе, вышел на перрон. Орлов курил с довольным видом, Бэла – с несчастным. Цыпа решил ей накинуть за все хорошее вдогонку:

– Ну, счастливого вам пути.

– Заткнись, гаденыш, – выплюнула Бэла, и Цыпа в очередной раз убедился в том, что в своих мечтах он выдумал совсем другую девушку. Эта женщина была больше похожа на змею, которой наступили на хвост, предварительно вырвав все зубы, даже не особо ядовитые.

Капитан же был более конкретен:

– Ключи!

– От машины?

– От всего.

Приняв связку и подбросив ее в ладони, Орлов выбросил бычок на пути и подытожил:

– Я слышал, что есть мнение всю вашу кашпировскую тему гасить, а то вы уже совсем берега потеряли. Так что вали, Мария Деви Христос, отсюда и помни, шо это еще было по-хорошему. А если у тебя там хреновые мыслишки появятся, ты гони их, милая, а то я поставлю в базу и повешу на тебя такое, что вас будет проще положить при задержании, ты поняла?

Бэла не ответила, сплюнула на перрон некрасиво, по-мужицки, и пошла к ступенькам. Поднялась в вагон, повернулась, хотела что-то сказать на прощание, но сдержалась и ушла внутрь. Цыпа проследил, чтобы она зашла в то самое купе, и оставался у окна, пока поезд не тронулся. Орлов же будто потерял интерес к происходящему и ждал его у перехода.

В вокзальной кафешке было людно – все-таки вечер, хоть еще и не сезон. Орлов разрезал очередь, как ледокол «Ленин» море Лаптевых, и сосредоточился на бармене – невеселом мужике приличных габаритов с лиловым синяком под правым глазом.

– Коньяк хороший, бутерброды с икрой и стол нам у окна, – строгим голосом произнес капитан.

Бармен не испугался человека в форме и попробовал держать оборону.

– Ждите, пока освободится, а коньяка хорошего у нас нет.

Орлов на уловку не поддался и ласково продолжил:

– Слышь, а у тебя жена не левша?

– Нет.

– А то я правша, симметрию не хошь?

– Я сказал, нету.

– А я сказал, что сделать и чтобы у окна. У тебя три минуты, – поставил точку Орлов и отчалил в сторону туалета.

Цыпа решил, что можно накинуть, и с брезгливым выражением лица Майкла Корлеоне добавил:

– И два красных «Мальборо». – После этого он отошел к столикам, что у окна на привокзальную площадь, показывая всем видом, что ему не терпится сесть.

Бармен, видимо, прикинул хрен к носу и решил не ввязываться в обмен любезностями – через пару минут пожилая официантка отсадила парочку с углового столика, после чего мигом притаранила поднос с «Черным аистом», лимончиком и всем, чем полагается в таких случаях. И двумя пачками сигарет. Цыпа сел спиной к залу, понимая, что Орлов захочет видеть все сразу, и наконец-то закурил по-человечески.

Капитан пришел минут через десять, сразу же, не мешкая, достал из кармана что-то и, усаживаясь, двинул под ладонью по скатерти к Цыпе:

– На.

Специальный корреспондент принял посылку, увидел, что сверху сотка баксов, а под ней еще что-то есть, и сразу переправил во внутренний карман курточки, в самое надежное место, к заветной справке из редакции.

Орлов откупорил бутылку и начал разливать конину по граненым стаканам, а Цыпа пришел к выводу, что в туалете капитан, наверное, совмещал приятное с полезным, пересчитав деньги и сразу отложив Цыпину доляшку, чтоб не перебивать капусту на людях. Это было уже что-то, мог ведь и тупо кинуть, вообще ничего не дав.

На всякий случай Цыпа спросил, что будет с машиной, вдруг аукцион невиданной щедрости будет продолжен, но капитан так пожал плечами, что стало понятно – не про нашу честь.

Треснули по первой, коньяк теплой волной напомнил о том, что иногда в жизни случаются и приятные приходы. Цыпа выдавил во рту дольку лимона, разжмурился, выдохнул и приступил к расставлению точек над «i»:

– А шо теперь мэр?

– А вафли ему, допрыгался. Яши теперь нет, самое время и этого подвинуть.

– Я имею в виду эту тему, с садиком…

– А что, свидетели есть? – подивился Орлов и снова взялся за бутылку.

– Кристина, мама ее, еще Абдуллина эта, плюс Алена Матвеевна…

– Я тебя умоляю, все скажут, что померещилось. Шо ты, как маленький.

– А что, просто так все оставить?

– А ничего и не было, – подвинул стакан Орлов. – Преступный умысел недоказуем. И вообще, между нами, так подумать – мэр все делал правильно. Если б они промутили все, курортники повалили бы лечиться, а это для города хорошо.

– Ничего хорошего, – начал заводиться Цыпа. – А дети?

– Тут я согласен, с садиком они ни хера не угадали. У меня вообще планка упала, а потом уже заднюю врубать нельзя было, не по масти. Будь здоров.

– Обязательно буду.

– А вы уверены, что все тормознули, она позвонила Абдуллиной? – закусив и решив вернуться к соблюдению субординации, спросил Цыпа.

– Да.

– Может, уточним? – кивнул он на сотовый.

– Он не работает, – сознался Орлов, отодвинул фуражку ближе к подоконнику и взялся наливать еще по одной.

– А он зачем тогда?

– Чтоб черти спрашивали.

Цыпа обиделся – и за черта, и за машину, и за все сразу. С одной стороны, Орлов был прав – он выкрутил ситуацию так, как было удобнее: и беспредела не допустил, и отступного нажил. Но почему-то так гадко было внутри, как в детстве на пляже, когда забрал ты у какого-то малыша машинку, наигрался и выбросил. Выпив коньяк, Цыпа встал.

– Куда? – поднял брови Орлов.

– Куда-нибудь, – сознался специальный корреспондент и отчалил, забыв прихватить пачку сигарет. Вспомнил на улице, но решил не возвращаться.

В углу площади, возле приема стеклотары, Цыпа нашел спокойное местечко, проверил деньги – там было три сотни. Ого. Даже ого-го. Такой собственной суммы у него на руках никогда не было, вот только особой радости почему-то не ощущалось. Хотелось где-нибудь поплакать или выпить, а еще лучше и то и другое, и не торопясь.

Сейчас бы, конечно, взять бутылку и пойти мириться с профессором, но в киоске никто сотку не поменяет и сдачи не даст, так что надо было где-то разбить или занять. Может, у Любови Йосифовны есть? Покивав себе в знак согласия, Цыпа пошел в редакцию, потому что больше было некуда.

По дороге родилось решение – вложить деньги в киоск возле базара и торговать там бухлом. Но уже не на дядю, тем более что на покойного, а по-людски – на себя. Там, кажись, просят две с половиной кати, как раз полтишок останется – одеться в пару приличных комплектов, зажигалочка и все такое прочее.

Приободрившись этой идеей, Цыпа из последних сил шевелил стертыми в кровь подошвами, распугивая случайных прохожих и стараясь не выходить под редкие работающие фонари. В голове шумело, и, зная себя, Цыпа решил вспомнить какую-нибудь приличную песню, под которую дорога покажется короче. Почему-то всплыла «Я пришел целовать те ворота, откуда я вышел» «Наутилуса». Помурлыкав ее на подходе к Театральной площади, Цыпа внезапно понял, что песня-то – об оральном сексе, и подивился тому, что не понимал этого раньше. «Вот ведь как бывает, когда предполагаешь в простых вещах сложные формы», – подумал он, сделал зарубку на память – записать это в блокнот – и из последних сил доковылял до магазина игрушек.

Йосифовна сидела в редакции, но ни Алеши, ни Кристины на рабочих местах не было, может, и к лучшему. С этой теткой можно хоть поговорить, а еще лучше сначала выпить, а потом поговорить, уж она поймет.

Замред обрадовалась Цыпе, вскочила из-за стола и плеснула в ладоши.

– А я все думаю, ну где же наш специальный корреспондент, которому я должна гонорары отдать!

– О! – встрепенулся Цыпа. – А я ведь и забыл.

– От только не трынди, – улыбнулась Йосифовна. – Лови. – И выложила на стол три десятки. – Ты не обижайся за ту лажу с «лафой», уж прости старуху.

– Проехали.

– И тебя искали тут… странные.

– Это тоже проехали, – ответил Цыпа и, не выдержав, зарисовался: достал три сотки, развернул их и вложил десятки внутрь. – Так ведь четыре статьи, двадцать должно было быть?

– Ну, там еще мелкий анонс был, и, будем считать, это вперед. Надо же третий номер сдавать, ты пропал, у Кристины мама заболела, Алеша вообще уехал, похоже, с концами. Я одна осталась – и за старшую, и за младшую – плюс Ян Моисеич.

– И срочно надо?

– Срочнее некуда. Завтра надо бы сдать номер. Ты ж хотел про корейцев своих эксперимент предложить, помнишь?

– Не будет материала, закрылись они.

– Как?

– Нежно, – нашелся Цыпа и вдруг нащупал решение. – Есть у меня один, кстати, пишущий кандидат, помните, я говорил?

– Толковый?

– Толковей некуда.

– Так давай же его сюда.

Цыпа повернулся к двери.

– А я попробую. Поздно уже, но он еще на базаре, я его знаю. Схожу за ним, солью десюнчик, заодно сигарет возьму и коньяку. И мы треснем, Йосифовна, с тобой за все хорошее, а?

– Но не сильно.

– Это как получится. А завтра уже сядем писать. Чур, я про кино.

– Про группу, в смысле?

– И про группу тоже, – ответил Цыпа. – Ставь чайник, я еще печенек возьму.

Внимательный читатель, если таковой существует, может понять, что данный набор букв и знаков является в какой-то мере продолжением книжки «Иглы и коньки». Это то, что в определенных кругах принято называть спин-офф – когда второстепенный персонаж одного сериала становится главным героем другого сериала, в той же вселенной.

Мы как-то возвращались с гастролей в шесть утра, и я увидел пацана, который топал к метро под дождем. Целенаправленно так. И явно на работу. В голове что-то щелкнуло, и я открыл в телефоне заархивированные заметки – а что там с Цыпой? Жалко было оставлять его в прошлой истории, мне самому захотелось узнать, как он выкрутится и всплывет ли, – любимый персонаж, короче.

По возвращении домой я решил в очередной раз бросить курить и, в качестве переключки, попробовать написать новую историю. С первого января, как обычно. Четыре дня мучался, доходил – вошел в ступор, «споймал грустного». Потом пообещал себе закурить с кофеечком на балконе при условии плодотворной писанины. И все тронулось с места. Тут же. В отдельных случаях проявления биполярного сознания полезны.

Спасибо Завену за все. Спасибо консультантам – папе, Дане Вулицкому, сестре Оле, Андрею Тюленеву, Кулибину и доктору Фрейдману. Марине Карпий великий мадлобт за фото. Все имена выдуманы, все совпадения случайны, все наркотики – подброшены.

До свидания, Крым. Поборешь своих демонов – звони.

Слава Україні!!!