Нимфам просыпаться легко. Нимфы просыпаются как певчие птицы, открыли глаза и вспорхнули. Ни потягиваний, ни зажмуриваний, ни закапываний обратно в теплую постель.

Просто вскакивают и идут к водопаду умываться. Нимфы спят тихо, мышцы не затекают, глаза не слипаются, а постель у них и вовсе отсутствует. Только паутинка вместо гамака и листок вместо одеяла. Бархатистой и теплой стороной к себе — зимой, гладкой и прохладной — летом. Что, впрочем, тоже излишне: зима от лета мало чем отличается.

Эрнестина постоянно путалась, как же правильно класть этот дурацкий листок. Ни так, ни эдак он неудобства не доставлял. Одна сторона мягко принимала ее в объятия и окутывала, а вторая — охлаждала разгоряченное тело. Единственное, что мешало заснуть, — мысль, что она поступает неправильно.

Эрнестина крутилась с боку на бок и снова и снова переворачивала страницы потрепанной книги. Но драгоценный источник сведений подсказать ничего не мог. Ни одна из глав «Заповедника для нимф» не объясняла, чем отличается зима от лета.

Поэтому бедная Эрнестина каждую ночь тщательно выбирала подходящее дерево, долго сверяясь с картинками, приглядывала лист нужного размера, отламывала его, волочила к своей паутинке, накрывалась и начинала крутиться с боку на бок, пытаясь решить, угадала ли она с сезоном и не нарушает ли одну из заповедей.

Зато с подъемом все гораздо проще.

Первая глава заканчивалась выводом:

«С утра убедись в своей красоте и хорошем настроении».

А где еще можно убедиться в своей красоте, как не в отражении горного озера? И что подтверждает хорошее настроение лучше, чем ледяной водопад?

Корчмарь с любопытством наблюдал за спешившейся девушкой, которая ловко привязывала дракона между стареньким ишаком и роскошным золотым грифоном.

То, что прокатная контора не предоставляет транспорт в голодном виде, известно почти любому жителю планеты. Поэтому сам по себе поступок девушки безрассудным не был, но знала ли об этом она?

Девушка-то явно не местная. Хоть и летела аккуратно, и сидела не мешком, и приземлилась ловко. И в корчму зашла спокойно, уверенно.

А только заметно, что все это проделано нарочито небрежно. Слишком правильно. Слишком спокойно. И к одежде она явно непривычна, старается не хрустеть новой кожаной курткой. А уж обувь ей как не по нраву. Будто пытается при ходьбе пританцовывать, есть такая категория подвижных женщин, но не может, подметки не гнутся, земля по пяткам больно поддает. Получается, что она не легко и непринужденно подходит к двери, а контролирует себя, чтобы шаг был ровным, спина прямая, голова вверх, под ноги не смотреть, вид невозмутимый не потерять.

И на кого хочет впечатление произвести? Местные уже давно напились и либо по домам разошлись, либо под столы закатились. Корабль с туристами-зрителями только завтра прибывает, к финальной части битонгомахии. Из игроков лишь красавец Родриго присутствует, но он, во-первых, спиной к дверям сидит, во-вторых, бумаги перебирает, а в-третьих, на такую невзрачную птаху и глядеть не захочет. Звезда. Фаворит.

Девушка тем временем ненавязчиво отодвинула корчмаря из дверного проема, села за свободный столик и открыла папку меню.

Голодная, но виду не показывает. Корчмарь подошел к ней и принял выжидательную позу. Почтительную на всякий случай.

— Салат «Чистейшая зелень», заливное из битонга, пасту «Удар в сердце» и родниковую воду.

— Мясо из какой части? Плечевая вырезочка, хребтовая полоска или середина яблочка?

По лицу девушки при желании можно было прочитать полное незнание особенностей разделки битонга. Но для наблюдателя не столь внимательного, как Гарри, посетительница показалась бы искушенным едоком.

— Хребтину, — не моргнув глазом, ответила она.

Вполне обоснованный выбор, заливное было фирменным блюдом заведения Гарри, упомянутая часть стояла в меню первой, хотя и не была самой дорогой. Беседа не налаживалась, и Гарри пришлось отправляться на кухню.

Его супруга Элоиза крутилась между полками, печью и ледником, ловко сервируя блюдо. Прозрачный брусок со снежно-белой сердцевиной щедро посыпать зеленью, уложить овощи по краям, кроваво-алым соусом нанести витиеватые украшения. На отдельную тарелку горячие хлебцы, на каждый — кусок масла.

Проблем друг другу на кухне Гарри и Элоиза не создавали. Привычные движения, давно разделенные обязанности. Гарри рубил салат и рассказывал жене о незнакомке. Элоиза, несколько раз привстав на цыпочки, постаралась рассмотреть девушку в щель.

— Очередная непристроенная принцесса в поисках счастья? Хочет записаться на курсы битонгомахии и начать путь к вершине мастерства?

— Думаю, у девочки просто неудачная любовь. И она хочет развеяться.

Элоиза всегда была очень романтичной особой. Ни лишние фунты на теле, ни бесконечная череда посетителей и забота о корчме, ни полдюжины подросших внуков не могли выбить из нее думы о вечном и прекрасном чувстве.

— Тогда бы она прилетела завтра со зрителям и поселилась в гостинице при космопорте. Нет, у нее явно другие цели.

— Она хочет одиночества, ее раздражает шумная толпа. Поэтому, видно, она и выбрала наш удаленный двор, бедняжка.

Корчма «У Гарри» находилась почти возле самой арены. Основной наплыв посетителей приходился на перерывы между боями, а в остальное время в ней предпочитали ночевать и питаться некоторые игроки и их подручные.

— Бедняжкой я бы ее называть не стал. Будешь относить заказ, присмотрись хорошенько. Девушка не из простых. Правда, род, — на слове «род» Гарри сделал уважительное ударение, — я никак определить не могу.

Элоиза расставила тарелки и кувшины на подносе, самовольно добавив красное вино и твердый битонжий сыр.

— Принцесса, не принцесса, а постояльцу, который это оплатит, мы всегда рады.

Гарри кивнул, и Элоиза отправилась на разведку.

Девица накинулась на еду, особенно не разглядывая содержимое. Кусочки заливного не успели растаять на языке, она заглотила их почти мгновенно. Хотя перед этим пыталась равнодушно поковырять блюдо вилкой.

— Вкусно, — изумленно сказала она и потянулась за бокалом.

Элоиза, ожидавшая от нее возмущенного возгласа: «Вина я не просила», довольно приосанилась. Как бы ни было нежно мясо битонга, а готовить его довольно трудно. Секреты отделения мякоти от костей и предварительной обработки передавались за особую плату. Элоиза даже невесткам не все выдавала.

Совершенно не замечая поварихи, гостья уничтожила все блюдо, листочки, украшающие тарелку, вино и хлеб. Из чего хозяйка сделала неоспоримый вывод: от неразделенных чувств девочка голодала не меньше недели.

С сожалением отложив приборы и салфетку, девушка вновь приняла равнодушный вид:

— Я бы хотела остановиться у вас на несколько дней.

Элоиза радостно закивала. Гостям с хорошим аппетитом ей было положено радоваться. Но гости, тайну которых надо разгадывать, — это просто бальзам для любопытной особы.

— Долорес, — представилась девушка, отсчитывая выскальзывающие из пальцев монеты.

«Она привыкла расплачиваться пластиковой картой, Гарри прав, девушка у нас недавно. Не странствующая принцесса, ближайших я всех знаю. Не фанатка игроков, те обычно ищут своих кумиров, а не ужинают, наслаждаясь едой. И не кандидат в игроки. У тех обычно руки чешутся поскорее схватить пику и броситься на битонга, не дожидаясь утра».

— Есть угловой номер на втором этаже и маленькая комната возле лестницы. Она хоть и небольшая, но самая комфортная, сеньор Родриго остановился в такой же.

— Родриго Великолепный?

Скучный тон не смог обмануть Элоизу. Долорес вся подобралась и замерла. Как легавая, напавшая на след.

— Он самый. Он же у нас живет. Ему главное — комфорт. И кухня. — Элоиза горделиво поправила чепец и скосила глаза в сторону утонувшего в своих бумагах Родриго.

Долорес поймала ее взгляд, кивнула и привстала.

— Да-да, я беру эту комнатку, перенесите туда мои вещи с красного дракона и отпустите его обратно в контору. — Она небрежно бросила Элоизе ключ от узды, схватила с подноса кувшин из-под вина и одним глотком допила остатки.

Элоиза посторонилась. Привычка сохранять невозмутимость сработала раньше, чем она успела ахнуть. Долорес решительно села за столик к самому Родриго и что-то спросила. Тот вздрогнул от неожиданности, но подвинулся и сгреб бумаги на край стола.

Элоиза вернулась на кухню.

— Мы оба ошиблись, Гарри, — вздохнула она, составляя в мойку грязную посуду, — это обычная восторженная поклонница.

Решение записаться в отряд добровольных помощников археологов я принял неожиданно сам для себя. Рекламу первых трех наборов на Портубу я пропустил мимо ушей и глаз. Настырные массмедиа приглашали студентов-историков, археологов, искусствоведов и просто сильных духом и крепких здоровьем ребят. Ни к одной из перечисленных категорий я не относился, тихо и мирно заканчивал третий курс юридического под отцовским присмотром, к авантюрам склонен не был, необдуманных решений не принимал.

Но, увидев яркую картинку с красным дворцом в четвертый раз, почему-то подумал: «А что мне мешает сменить на каникулах образ жизни?»

Практику я отработал и до осени мог считать себя свободным человеком. Перелет, проживание и питание оплачивали спонсоры. Специальные навыки не требовались. Природные условия описывали как суровые, но терпимые. Про оплату труда приглашение на работу стыдливо умалчивало, зато обещало такое море незабываемых впечатлений, что мое любопытство победило.

Отец поворчал, но остановить не смог. Мать похныкала, но смирилась. Так как я не собирался тратить деньги на ерунду и рисковать жизнью, мое развлечение было громко обозвано дурью и блажью, зато не запрещено.

Незатейливая беседа с организаторами, поверхностное обследование здоровья, необходимые прививки, быстрый инструктаж, хлопок по спине «не пожалеешь, парень» — и мой первый межзвездный перелет.

Привет, Портуба. Планета с загадочными дворцами. На рекламных изображениях был самый последний: ярко-красный, с множеством широких окон и наружных витых лестниц, с грозными башнями и бордовой крышей. Снят он был с разных сторон, но везде одинаково эффектно смотрелся на фоне желтого песка и безумно синего неба.

Остальных дворцов видно не было, но именно в их раскопках и заключалось наше задание. Портубу планировали оставить первозданным заповедником, местечком для туристов-эстетов, так как комбинация жарких пустынь и низкорослых джунглей пока не особо прельщала строительные компании.

Зато любители покопаться в делах исчезнувших цивилизаций пришли в восторг: семь почти полностью занесенных песком дворцов на границе самой большой пустыни единственного материка и один великолепно сохранившийся. Никаких следов местных жителей, море загадок и неиссякаемый источник тайн. Исследование тайн Портубы — красивый повод избавиться от лишних денег, особенно если сделать это грамотно.

К услугам техники решили прибегать только при строительстве маленького космодрома и основного лагеря. А сами раскопки по старинке: лопатками и кисточками.

Восьмой дворец оказался гораздо более внушительным, чем я предполагал. Ни один снимок не смог передать его самоуверенное величие. Впервые я увидел его в косых предзакатных лучах. Он казался хозяином этой планеты, ненадолго уснувшим ногами в тени леса, а головой — на теплом песке. Поражала и величина, и нескромный цвет, и гладкость полированных боков подогнанных друг к другу алых глыб.

Предыдущие группы уже отрыли крышу и верхний ряд окон седьмого дворца. С дорожек, венчающих противоосыпные сооружения по периметру гигантского котлована, было видно, что разрушение почти не успело коснуться его, слабые следы эрозии не могли скрыть все ту же изначальную мощь, вызов его создателей всему прочему на маленькой неприметной планетке. Да и всем нам.

Тем, кто бороздит просторы Космоса и уверен в своей всесильности. Тем, кто научился покорять любую природу, спорить с законами физики и гордиться знанием закона золотого сечения.

И те чудаки, что готовы были присылать на Портубу корабль за кораблем, уже таковыми не казались. И глупое желание привлечь к проекту безумное количество участников становилось объяснимым: чем больше людей это увидит, тем больше поклонников Восьми дворцов вернется по домам и разнесет весть о прекрасном как можно шире.

Я был впечатлен. Наш земной месяц под местным палящим солнцем уже не казался таким длинным. Да и родители, увидев дворцы воочию, разве стали бы возражать против моей поездки? Вряд ли.

Новичкам долго прохлаждаться не дали. На следующее утро после приезда перекличка, знакомство с руководителями, завтрак — и на выход из палаток. Отряды по тридцать человек, командир и два его помощника — из профессионалов.

Сухощавый, резкий мэтр Орлов и двое энергичных молодых ученых, Бородушкин и Шоколов, особо в разъяснениях рассыпаться не стали.

Орлов честно признался, что ни он, ни его коллеги совершенно ничего в тайнах дворцов разгадать не могут. Потому надо «копать и копать», авось осенит.

— Никто не может запретить нам думать во время раскопок, но сидеть сложа ручки в тени палатки и рассуждать было бы преступлением. Мы видим один, самый новый дворец, но что скрыто от нас в старых?

— А кто исследует Восьмой? — поинтересовался Алекс, мой сосед и по кораблю, и по палатке. Алекс — недоучившийся художник, на Портубу рванул за жизненным опытом и вдохновением.

— Бригады в Восьмой дворец формируются по выходным дням. Никто не может обязать вас работать ежедневно, поэтому формально воскресенье вам предоставляется. По графику: сегодня выходной у первого отряда, через шесть дней у вас. И вы можете сменить работу в Седьмом раскопе на протирание пыли в Восьмом дворце, — путано объяснил Бородушкин и добавил, увидев наши вытянутые лица, — это все равно, что гулять по музею. Множество неопознанных предметов и неразгаданной символики. Толку с вас там никакого, так хоть прибраться поможете.

Алекс тут же заявил о своем желании немедленно увидеть Восьмой дворец изнутри, а я вспомнил домашние «субботники» в воспитательных целях. Как будто и не уезжал никуда.

Труд на раскопках оказался тяжелым. Рассказывать о нем особенно и нечего. Вышел с утра на огороженный участок, разложил инструменты и горбатишься. Вечером встал, разогнул спину и побрел к палаткам. А на следующий день меняемся: напарник на корточках сидит, а я с тачкой бегаю. На обед не прерывались, чтобы и так короткий день не кромсать. Болтать особенно не получалось — каждый свою лямку тянул, пусть с разной скоростью, зато с пользой для общего дела.

Вечером через три дня стало мне внезапно интересно, а что же происходит рядом с нами, в лесу?

Я стал подбивать Алекса на прогулку, тот вначале упирался, что ему лениво, да и вставать рано, но на мой тычок: «Так и будешь рисовать избушку в лесу без учета деревьев?» — все-таки поднялся и пошел со мной за разрешением к мэтру Орлову.

— А почему бы и нет? Прогуляйтесь, там красиво. Ничего опасного пока не обнаружили, далеко не заходите, датчики системы позиционирования не теряйте.

Мы для приличия потрогали браслеты на руках — все нормально держится — и отправились в лес.

После палящей жары мы словно погрузились в погреб.

Причем погреб с соленьями — настолько пряным и ароматным был запах местных джунглей. Свет причудливо пробирался сквозь ажурную крону, плотно сплетенную и сросшуюся.

— У меня ощущение, что я сижу в подушечке мха, — сказал Алекс.

Я поделился с ним своими сравнениями и получил презрительную гримасу:

— Только о еде и думаешь. Цветы и фрукты должны напоминать о любви и прекрасных дамах, а не о маринованных перцах и соленых огурцах.

— Со смородиновым листом, — брякнул я и оказался навеки записан в примитивные личности без тени романтики.

Мы брели вдоль самой опушки, постоянно озираясь назад, на вызывающую громаду Восьмого дворца.

— Как бы я хотел узнать поближе его загадочных обитателей, — вздохнул Алекс, разглядывая гладкий белоснежный листок, который спустился к нему, держась лапками за паутинку.

— Думаешь, они не были зазнайками? — спросил я. — С такими-то грандиозными сооружениями?

— Они были настоящими гениями, — воскликнул Алекс и произнес что-то насчет продуманной композиции и удачного цветового решения.

Я не понял ни слова, но согласился. Создатели дворцов были талантливыми, вот только интересно…

— Куда же они могли подеваться? Покинули все. Улетели, что ли? И никакого намека. Да, поговорить бы было неплохо. Да станут ли они говорить с нами?

Зверюшки окружили нас почти мгновенно.

Зеленые, с густой короткой шкуркой, с длинными хвостами, гибкие, похожие на наших земных леопардов, только с треугольными ушами и большими любопытными глазищами.

И расцветка: яркая зелень с черными вертикальными пятнами, будто срез у плода киви.

Один из них понюхал мою руку, я не удержался и погладил его. По загривку, по туловищу, почти до крестца. Зверь мурлыкнул, потрогал меня когтистой лапой и скрылся в чаще.

Алекс рванул было за ним, но остановился:

— Могу и по памяти нарисовать… А я и не знал, что здесь есть хищники.

Глеб часто видит один и тот же сон: он летит в космосе над Землей, над бело-синим шариком, хрупким, родным и завораживающим той особой красотой, которую не выразить, не описать словами, как красоту матери. Вот, Глеб опускается ниже, отблескивают солнцем озера, становятся различимы города, дороги, вены рек. Шершавыми языками начинает облизывать атмосфера, вспыхивает и сгорает одежда, оставляя дымный след позади. Дольше всего тлеют ботинки. Но вот и их срывает ревущим воздухом, и Глеб остается нагим. Болидом несется навстречу серому лоскутному одеялу, прошивая облачную толщу, распугивая птиц. На миг становятся различимы иголки на соснах, заячьи петли и влипшая в наст кора…

Глеб знает, что падать лучше плашмя. Если уйти солдатиком, то придется долго откапываться с глубины. Хруста ломаемых ударной волной деревьев он не слышит, ныряет в смерзшуюся твердь, словно горячий нож в пластилин. Глеб лежит на дне огромной воронки, шипит закипающий снег…

Пора вставать.

Доброе утро.

Евгений выключил телевизор. Он уже не боялся оставаться один на один с собой. Одиночество больше не душило, не собиралось в горле комком, не лилось из глаз. Евгений понял, что еще чуть-чуть вот так и все. Край. Во всех смыслах. Его одиночество тоже это поняло и согласилось на компромисс. Так они и жили друг в друге, проросли травяной бородой, сцепились корнями.

Вокруг была чужая комната с грязными потускневшими обоями, с коробками вещей, оставшихся после развода, сиротливо тянувшихся к свету одинокой настольной лампы, подальше от жирных черных теней по углам. За тощей стеной находилась коммунальная кухня с газовой плитой, не мытой со времен Сталина, мусорным бачком, ржавой раковиной и тараканами, бегло шарившими по облупившимся стенам и деловито поглядывающими с бельевой веревки, натянутой по диагонали, из угла в угол.

За мутным стеклом без занавесок жил Город, внезапно и неотвратимо ставший чужим. В Городе был декабрь, с мокрым снегом в лицо, грязный и теплый, как половая тряпка. Декабрь, который вот-вот готовился стать Новым Годом, грозил приготовлениями, мигал гирляндами с елок, пах мандаринами и шуршал подарками в разноцветных обертках, сновал деловитыми прохожими, скупал спиртное и съестное. Как когда-то… Когда был дом.

«Стоит остаться одному в пустой комнате, и сразу понимаешь, как тебя мало. Боишься погасить свет, чтобы не раствориться совсем, не осесть конденсатом на стекле».

Невеселые размышления прервал странный звук — на подоконнике что-то звякнуло. Звонок был вялый, словно у механического будильника с размотанной до предела пружиной. Под желтой от солнца и времени газетой с густо налипшей пылью оказался телефон. Черный, поцарапанный, без диска номеронабирателя, с проводом, перемотанным липкой, свисающей лохмотьями изолентой, который уходил куда-то в недра батареи, теряясь в паутине.

«Странно, в агентстве сказали, что комната без телефона. Может, еще не успели отключить?»

Аппарат снова хрюкнул, настойчиво предлагая снять трубку. Евгений пожал плечами, приготовившись объяснить, что «такие здесь больше не живут».

— Алло! — в трубке молчали, — Слушаю вас! — повторил Евгений.

— Привет, Жентюрчик! — ответил голос с оранжевыми лепестками осенних хризантем, голос, который ни с чем нельзя было спутать, голос мамы, — Молодец, что позвонил!

Вопрос Евгения: «Как вы меня нашли?», застрял в горле.

Мама что-то говорила про погоду, про выборы, про здоровье, давление, про вязаный свитер, шарф и чеснок. Евгений отвечал односложно, не задумываясь о смысле. Просто слушал, глупо улыбаясь, теплые лепестки, которые распухли в шар, окутали, согрели, словно пуховым одеялом. На душе стало спокойно и уютно.

— Ну, все, пока! А то разоришься на межгороде, цулую!

— Пока! Бате привет! — Евгений отрешенно положил трубку.

«Однако», помотал головой он. Если бы Евгений курил, то непременно затянулся бы сигаретой. Рука сама потянулась к трубке, придавила динамик к уху. Ничего. Не было ни гудков, ни шорохов. На подоконнике стоял обычный раздолбанный аппарат.

«По-моему, твоя крыша хочет в отпуск», заключил Евгений, погасив лампу. «Спорт, витамины и секс!», клятвенно пообещал он самому себе и уснул.

«Ничего не буду делать!» — решил Леха и украдкой зевнул.

Мало того, что ему выпало счастье неделю киснуть на Карьере, так его еще и заслали в командировку попутным танкером, не удосужившись потратиться даже на курьерский шлюп. И вместо шести часов комфортабельного перелета он вынужден был четверо суток болтаться в каюте с весьма условной гравитацией и делить с экипажем удобства.

Директор Топорков вел флай-платформу лично, попутно матеря кого-то в переговорник.

— Равшаны!.. Узбекпром ваш папа!.. Нет, ты видел? — последнее относилось уже к Лехе.

Посреди одного из рукавов ангара, раскинувшегося по планете многокилометровым пауком, высилась неслабая гора торциевой руды, почти достающая верхушкой до потолочных ферм.

— Такое бывает, — Леха с трудом подавил зевок, захлопал слезящимися глазами. За четверо суток организм выработал постоянную привычку спать, — если софт на диспетчере старой версии…

Топорков пробурчал что-то невразумительное. Добывающая компания экономила на всем, в первую очередь на программном обеспечении.

Платформа опустилась рядом с карьерным экскаватором. С высоты отчетливо просматривалась вмятина на верхней защитной плите, больше напоминающая воронку от взрыва. По искореженному металлу ползал техник, лично осматривая повреждения. В сторонке, подле отполированного до зеркального блеска ковша нервно подрагивали два ремонтных кибера.

— Петрович, ну что там? — директор подпустил в голос фальшивой надежды.

— …здец! — развеял иллюзии техник. — Упокой его душу…

— Это только за неделю третий!.. — Топорков потыкал в стальную махину пальцем. — У меня все графики летят к чертям…

Леха скорбно покивал.

— Под гранитную плиту подкопался, бедолага, и… — техник неслышно опустился позади на антигравах, хлюпнул носом.

Был он собой небольшого росточка, тщедушный, лет сорока пяти на вид. Эдакий хлипкий живчик.

— Вот, программиста к нам прислали, — кивнул директор. — Знакомься…

— Петрович, — техник протянул пятерню, предварительно помусолив ее о штаны.

Дышать он старался в сторонку.

— Ле… Алексей, — представился Леха.

— Они ж для меня как дети все, — пояснил Петрович. — Каждый, понимаешь, со своими делами, — техник покрутил пальцами у виска. — Вот как объяснить? Два бульдозера, работают в одном месте. Один вечно вычухается — места живого не видно, второй сроду чистенький…

— Опять употреблял? — Топорков нахмурился.

— Исключительно в медицинских целях, — Петрович не стал отпираться. — Зуб больной заполаскивал…

— В медотсек сходить не судьба?

— Щщас, ага! Чтобы я свое здоровье автомату доверил с непредсказуемой натурой!.. С вахты сменюсь, схожу к доктору к нормальному, — Петрович бросил на Леху вороватый взгляд, деликатно увлек директора под локоток и принялся вполголоса что-то втолковывать.

— Отстань ты от меня со своими бреднями! Перед людьми хоть не позорь! — вырвался Топорков. — Вот специалист. Разберется!..

Андрей открыл глаза. Взгляд его упёрся в белый потолок. Несколько секунд, окончательно просыпаясь, он лежал неподвижно и без единой мысли в удивительно лёгкой голове. Затем, едва организм встряхнулся ото сна, мысли хлынули роем, точно стремясь уничтожить, заглушить то спокойно-безмятежное настроение, с которым проснулся сегодня их хозяин.

Андрей давно научился справляться со своими мыслями: он ухватил одну из них, первую попавшуюся, и, отбросив все остальные, стал её раскручивать. Мысль эта была о комнате, в которой он находился. Сразу после пробуждения он видел только белый потолок; теперь же, осмотревшись, Андрей обнаружил, что он находится в небольшой комнате, где не только потолок, но и все остальное: стены, стол, лёгкий стул, кровать, на которой лежал Андрей, было белым. Лишь три предмета отличались по окраске от общей гаммы комнаты: он сам, окно, за которым были видны тянущаяся до горизонта пустыня и бледно-голубое небо, и телевизор.

Телевизор стоял в углу у наружной стены комнаты на белой тумбочке. Я в больнице, — решил Андрей, но как он в ней очутился, он, убей Бог, не помнил. Вероятно, авария, — подумал Андрей и, встав с постели, пошлёпал босиком к телевизору.

Найдя выключатель, Андрей нажал его и стал ждать появления изображения. Ничего подобного, однако, не произошло. Заглянув за телевизор, Андрей обнаружил, что он и не мог включиться: ни сетевого шнура, который должен был бы вести к розетке, ни самой розетки, ни антенного кабеля не было и в помине. На черта он тогда здесь нужен? — удивился Андрей, и тут же вспомнил чей-то голос: Если захочешь увидеть Администратора, посмотри на телевизор.

В этот же момент экран ожил, как-то сразу прояснился, и на нём появилось лицо моложавого представительного мужчины.

— Здравствуйте, — улыбнулось изображение на экране, — я — Администратор. Как спалось?

— Великолепно, — буркнул Андрей, совершенно не понимавший, что здесь происходит.

— Хорошо, — снова улыбнулся Администратор. Улыбка не сходила с его лица, словно он был безумно счастлив лицезреть Андрея и иметь возможность общаться с ним.

— Интересуетесь правилами проживания в Гостинице? — подкинул новый вопрос Администратор.

— Интересуюсь, — подтвердил Андрей.

— Памятка в шкафчике над столом.

Обернувшись, Андрей действительно увидел в стене над столом дверцу, которую раньше, при беглом осмотре, не заметил.

— Но там написано сухим официальным языком, — голос Администратора заставил Андрея вновь повернуться к телевизору. — Лучше я Вам сейчас всё объясню, так сказать, по-человечески, — ещё одна милая улыбка озарила лицо Администратора.

Несмотря на то, что губы Администратора постоянно расплывались в самой дружеской, самой приветливой улыбке, какую только можно вообразить, этот человек внушал Андрею какое-то подсознательное недоверие.

— Самое главное, что нужно запомнить, — начал Администратор свой рассказ, — это то, что почти все Ваши желания, за редким исключением, будут немедленно исполняться. Например, из одежды на Вас только плавки. Чтобы получить одежду — любую, какую захотите — Вам надо лишь подумать об этой одежде и открыть шкафчик. То же самое и с едой, и с другими вещами. Ненужные Вам вещи можете класть обратно в шкафчик — и они исчезнут.

— А какие мои желания не будут выполняться? — перебил Администратора Андрей.

— Только одно, — снова продемонстрировал свои прекрасные зубы Администратор, — Вы не можете выйти за пределы Гостиницы. В остальном же Ваше слово, вернее, Ваша мысль, — закон. А сейчас, — подарил Андрею ещё одну улыбку Администратор, — я Вас оставлю. Вам надо осмотреться.

Экран потух.

Впервые, пожалуй, Андрей столкнулся с таким количеством информации, враз обрушившейся на его голову. Чтобы попытаться хоть как-то упорядочить всё, что он знал теперь о своём местопребывании, необходимо было сосредоточиться. Андрей подошёл к кровати и не лег и даже не упал, а рухнул на неё так, что внутри что-то слегка затрещало. Уставившись в белый потолок, он начал думать, думать усердно, напрягая все силы, но результат этих его размышлений уместился в два тезиса:

Первое. Он находится в какой-то гостинице.

Второе. Он может получить всё, что захочет.

Чтобы проверить это своё заключение, Андрей встал, подошёл к столу, подумал, что хорошо бы сейчас вытащить одежду и открыл дверцу шкафчика. Там лежали упакованные в фирменные пакеты джинсы и рубашка, как раз такие, какие он себе представлял. Захлопнув дверцу, Андрей натянул на себя одежду и отметил, что и брюки, и рубашка пришлись ему как раз. Подумав о носках и туфлях, Андрей снова открыл шкафчик и увидел всё желаемое, хотя мог поклясться, что ещё минуту назад, когда он закрывал дверцу, шкафчик был пуст.

Обувшись, Андрей затребовал зеркало и тут же получил его. Критически осмотрев себя со всех сторон, он понял, что ему не хватает расчёски, и достал её из волшебного шкафчика, успешно справлявшегося с ролью скатерти-самобранки.

Засунув зеркало и расчёску обратно — зачем обременять себя лишними вещами, если их можно в любой момент получить снова, он любопытства ради заглянул в шкафчик спустя несколько секунд и убедился, что и расчёска, и зеркало бесследно пропали.

Позабавившись ещё некоторое время, сотворяя и уничтожая различные предметы, Андрей почувствовал голод. Достав из шкафчика тарелку с дымящейся котлетой и гарниром и чашку чая (это было первое, что пришло ему в голову), он принялся за еду. Окончив трапезу, он сунул освободившуюся посуду обратно в шкафчик и, с удовлетворением откинувшись на спинку стула, подумал, что жить здесь не так уж и плохо. Наполненный желудок неумолимо влёк к кровати, и Андрей решил заказать себе какую-нибудь книжку — почитать перед сном.

Подумав о книге, он вспомнил Памятку, о которой говорил Администратор, и, достав из шкафчика листок плотной бумаги, лег на кровать.

Памятка для Проживающих в Гостинице, — гласил заголовок, ниже которого следовали пронумерованные пункты. Первый же пункт заставил Андрея бросить листок на пол и в бешенстве закричать, обращаясь к телевизору:

— Какого черта?!

— Вы уже обустроились? — появилось на экране любезное лицо Администратора с неизменной улыбкой.

— Я спрашиваю: какого чёрта?!

— Ну-ну, не стоит так волноваться. Что Вас так сильно расстроило?

— Вы видели первый пункт этой памятки?

— Разумеется, — пожал плечами Администратор.

— И что Вы об этом скажете?! — с вызовом спросил Андрей и, подняв с пола листок, прочитал вслух: Проживание в Гостинице пожизненное.

— Ну и что? — спокойно спросил Администратор, на которого чтение этой выдержки не произвело никакого впечатления.

— Как ну и что?! Торчать здесь всю жизнь?!

— А чем Вам здесь не нравится? Расскажите, я приму меры.

— Меры?! А моя семья, мои друзья?

— Какая семья? — уже не с дружелюбной, а с наглой улыбкой поинтересовался Администратор.

— Какая?.. — переспросил Андрей. Только сейчас он впервые задумался о том, что он не знает, кто он такой.

Весь агрессивный пыл Андрея сразу куда-то подевался, а вместе с ним ушли и силы. Безвольно опустились руки, всё ещё державшие злополучную Памятку, поникла голова. Ободряюще улыбнувшись на прощание, Администратор исчез с экрана телевизора.

Андрей сел на стул и подпёр голову руками. Несомненно, с ним что-то сделали. Скорее всего — прочистили память. А раз так, он теперь никто, человек без прошлого и без будущего. Но нет! Он этого так не оставит! Он ещё посмотрит на эту Гостиницу снаружи!

Взгляд его упал на окно. Тихо встав, он взял стул в руки и, медленно и бесшумно, словно боясь спугнуть кого-то, пошёл к окну. Приблизившись на расстояние вытянутой руки, Андрей занёс стул над головой, но, всмотревшись в пейзаж, со всего размаха бросил стул на пол. Окно оказалось прекрасно нарисованной картиной.

Подойдя к шкафчику, Андрей потребовал успокоительных таблеток и стакан воды, затем, подобрав с пола мятую Памятку, расправил её и улёгся на кровать: чтобы сражаться с врагом, его надо изучить.

В Памятке, однако, содержалось немногим более того, что уже было известно Андрею от Администратора, в частности там были пункты, гласящие, что Гостиница бесконечна: она не имеет границ и выйти из Гостиницы невозможно.

— Ну, это мы ещё посмотрим! — заявил Андрей и, встав с постели, подошёл к двери и потянул за ручку. Дверь не открывалась. Вызвав Администратора, Андрей спросил у него тоном, не допускающим двусмысленного понимания испытываемых им сейчас чувств:

— Почему дверь заперта?

— Потому, что Вы сами заперли её, — улыбка Администратора, прежде казавшаяся приятной, теперь уже раздражала Андрея.

— Каким это образом?

— Представьте, что дверь открыта — и она откроется.

Андрей действительно поймал себя на мысли, что, подходя к двери, он испугался, как бы она не оказалась запертой; теперь же, представив, что дверь открыта, он дёрнул за ручку — и дверь, как ни странно, открылась. Администратор, наблюдавший всё это время за манипуляциями Андрея, спросил:

— У Вас есть ещё какие-нибудь проблемы?

— Пока нет, — ответил Андрей, недоуменно рассматривая дверь, на которой не было ни малейших следов замка или какого-нибудь запора.

— Тогда разрешите откланяться, — и Администратор пропал.

Андрей вышел в коридор, захлопнул за собой дверь, на всякий случай приказав ей запереться, и с любопытством огляделся по сторонам.

Направо и налево тянулся длинный коридор с совершенно одинаковыми дверями по обеим сторонам. Чтобы не потерять свою комнату, Андрей снял туфли и поставил их рядом с дверью, а сам пошёл по мягкому ковру, устилающему пол, прямо в носках, благо ковёр был чист, а во всём коридоре не наблюдалось ни одной живой души.

Пройдя несколько метров, Андрей удивился тому, что при таком количестве дверей на всем протяжении этого длиннющего, похоже, действительно бесконечного коридора, нет ни одного человека.

Хоть бы кого-нибудь увидеть! — подумал он, и в этот же момент из незамеченного Андреем (а, может, и не существовавшего ранее?) коридора, отходящего вбок, вышел человек в пижаме и пошёл прямо на Андрея, словно бы не замечая его, так что тому прошлось отойти в сторону, чтобы не столкнуться со странным незнакомцем.

— Смотреть надо, куда идёшь! — в сердцах крикнул Андрей вслед человеку, чуть не сбившему его с ног, и повернул в коридор, откуда тот так внезапно выскочил. Этот коридор ничем не отличался от прежнего: те же кремового цвета стены, тот же мягкий тёмно-зелёный ковёр, те же белые двери по бокам.

Пока Андрей осматривался, пытаясь найти хоть какие-то различия, в коридоре появился солидный мужчина в очках и костюме-тройке, невозмутимо шествующий навстречу.

— Извините, — обратился к нему Андрей, — Вы не знаете, где я нахожусь?

Солидный мужчина прошёл мимо, никак не отреагировав на обращенный к нему вопрос. Чертыхнувшись, Андрей отправился дальше и встретил симпатичную девушку, которая, мило улыбаясь, не спеша, словно прогуливаясь, шла по коридору. Пригладив рукой волосы, Андрей попытался изобразить на своём лице улыбку.

— Привет! — бодро начал он, но девушка, не заметив его (или сделав вид, что не заметила), вдруг свернула и вошла в одну из бес-численных дверей, белыми прямоугольниками сиявших по обе стороны коридора. Набравшись наглости, Андрей подошёл к этой двери и постучал; не дождавшись ответа, постучал ещё раз, а затем легонько толкнул дверь. Дверь оказалась заперта, а приказывать ей открыться Андрей не решился, да и не был уверен, откроется ли чужая дверь по его требованию.

Постояв немного у двери в надежде, что обитательница комнаты снова выйдет, Андрей пошёл дальше. Побродив ещё несколько минут, два раза свернув в новые коридоры, он вдруг испугался, что может заблудиться, и пошёл назад. Андрею казалось, что он хорошо запомнил дорогу, но, придя туда, где по его расчётам, была его комната, никаких туфель он не обнаружил. Пройдя в ту и другую сторону, заглянув в близлежащие коридоры и не найдя нигде своей обуви, Андрей вернулся на прежнее место.

Но ведь она была где-то здесь! — твердил он про себя, имея в виду дверь. — Где-то на этом месте! — и, взглянув на то самое место, где, по его убеждению, находилась его комната, он увидел у двери свои туфли, которых несколько секунд назад здесь не было. Распахнув дверь, Андрей с облегчением увидел знакомую обстановку. Боясь, как бы его комната опять не исчезла, он зашёл в неё и, утомлённый новыми впечатлениями, лег на кровать. Всё увиденное сейчас в бес-конечных коридорах Гостиницы было столь необычным, что требовало серьёзного осмысления, и Андрей, привыкший раскладывать всё по полочкам, для начала резюмировал итоги своего похода, выделив следующие тезисы:

Он здесь не один.

Несмотря на все попытки, с ним никто не заговорил.

Комната исчезала и появлялась снова, когда он думал об этом.

Границу Гостиницы обнаружить пока не удалось.

Из всех этих положении самым интересным на данный момент казалось третье. Из него следовало, что Андрей может не только создавать и уничтожать различные вещи, но и влиять на Гостиницу. Это было столь важным заключением, что его необходимо было срочно проверить. Закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, Андрей представил себе, что спинка его стула прогибается и принимает более удобную форму и, взглянув на стул, обнаружил, что его желание осуществилось на самом деле. Вдохновленный этим успехом, Андрей оклеил стены обоями, поставил в комнате другой стол и подвесил бра над кроватью, чтобы можно было читать в постели.

Проведя все эти преобразования, Андрей решил, что настало время для заключительного эксперимента. Он вышел в коридор, прошёл несколько метров и остановился перед соседней дверью, неотличимой от его собственной. Подумав, что это его дверь и за ней находится его комната, Андрей взялся за ручку, и глазам его предстали модернизированный стул, новый стол, кровать с висящим в изголовье бра — словом, та комната, которую он только что оставил позади.

Получив такие доказательства своего теперешнего могущества, Андрей попытался решить мучившую его задачу. Он сел на кровать, закрыл глаза, максимально сосредоточился и стал повторять: Я знаю, кто я такой; я знаю, кто я такой; я знаю, кто я такой. Повторив это заклинание раз двадцать, с горечью и разочарованием Андрей убедился, что ничего не изменилось, и он по-прежнему не знает ни кто он, ни как он сюда попал.

Надо поговоришь с Администратором, — решил Андрей. — Может, удастся что-нибудь узнать.

Не успел он этого подумать, как на экране появилось уже хорошо знакомое ему лицо.

— У меня к Вам несколько вопросов, — начал Андрей, всем своим видом давая понять, что он обращается к Администратору лишь из крайней необходимости.

— Спрашивайте, — охотно отозвался Администратор, словно не замечая вида своего собеседника. — Если Ваши вопросы не из области Нерекомендованных Знаний, я с удовольствием отвечу на них.

— Нерекомендованных или запрещённых? — настаивал Андрей.

— Слово запрещенный режет слух, — Андрей готов был кинуть чем-нибудь в телевизор, лишь бы не видеть больше этой мерзкой улыбки. — Но раз Вы так хотите, будь по-Вашему: запрещённых. Так что же у Вас за вопросы?

— Во-первых: Гостиница действительно бесконечна?

— А Вы ещё не убедились в этом? Ничего, скоро убедитесь.

— Но это не укладывается у меня в голове. Должен же быть какой-то вход, через который я попал сюда? — попытался Андрей исподволь получить ответ или хотя бы намёк на один из наиболее таинственных и волнующих его вопросов. Администратор, однако, не поддался на эту уловку, пройдя мимо мостков, которые навёл было Андрей для перевода разговора в другое русло.

— А бесконечность Вселенной укладывается в Вашей голове? Придется Вам принять бесконечность Гостиницы на веру, как и многое другое.

— Ещё один вопрос: почему сегодня со мной никто не говорил?

— Гостиница предназначена не для общения людей.

— А для чего же?

— Для Проживания, — сухо ответил Администратор. Видно было, что этот вопрос вплотную приблизился к области Нерекомендованных Знаний.

— Кто я? — напрямик спросил Андрей.

— Проживающий в Гостинице.

— Хорошо, тогда как я сюда попал?

Администратор хранил упорное молчание.

— Мне прочистили память?

— Если у Вас нет других вопросов, я вынужден откланяться.

— Откланивайтесь, — хмуро сказал Андрей и отвернулся от телевизора. Вся усталость, накопленная им за сегодняшний день (или ночь — кто их разберёт в этой Гостинице без окон?) внезапно навалилась на него, придавила к полу, согнула спину. Андрей лег на кровать и закрыл глаза. Какая-то чёрная труба образовалась вокруг него, своей длиной напоминая бесконечные коридоры Гостиницы, и завращалась бешено вокруг своей оси, вовлекая и Андрея в это безумное движение. Закружилась голова, и Андрей стал проваливаться куда-то вниз, всё дальше и дальше, в чёрную бездну, обволакивающую его…

Возле громадного здания Института сна, более всего напоминающего многослойный бутерброд, в котором темная глубина окон перемежалась с серыми бетонными полосами, производившими впечатление внушительности, незыблемости и основательности, остановился роскошный автомобиль; из него вылез совсем еще не пожилой, но уже седой мужчина с морщинами на лице, усталым взглядом и тучноватой фигурой любителя пива и дивана. Захлопнув дверцу машины, он неторопливо направился ко входу в здание.

Сидевший за стеклянной дверью сонный ленивый вахтер, увидев посетителя, в мгновение ока оказался у двери и, распахнув ее, слегка поклонился с подобострастной улыбкой:

— Доброе утро, господин Мур! Прекрасный сегодня день…

Еле заметно кивнув головой, Мур сунул руку в карман, извлек оттуда какую-то банкноту и разжал пальцы. Улыбка вахтера стала еще шире; он поймал бумажку на лету и затрусил к лифту, всем своим видом стремясь показать важному гостю, что честно отрабатывает полученные деньги.

Странник шел, опираясь на корявый дорожный посох. В босые ступни впивались острые камешки, но он не замечал их, как не замечают что-то привычное — шум листьев или небо над головой. Всклокоченная борода и длинные нечесаные волосы развевались под порывами свежего осеннего ветра. Все больше признаков приближения родины встречалось по дороге: теплее становился климат, одни породы деревьев сменялись другими, и усыпа́вшие землю камни уступали место мягкому травяному ковру. Да и сам воздух был напоен запахами, знакомыми с детства, запахами, не замечаемыми дома, но столь ощутимыми после долгих скитаний, запахами, преследующими даже в самых отдаленных уголках мира.

Солнце светило ласковее, и звонче журчала вода в многочисленных ручьях, но страннику, казалось, не было до этого дела: он шел, нахмурясь, отбивая посохом четкий ритм своих шагов, и чем больше он приближался к дому, тем мрачнее и угрюмее становилось его лицо. Но не пройденное расстояние было тому причиной, нет — странника одолевали тяжелые раздумья. За долгое время пути он научился думать на ходу, уносясь мыслью и к небесному куполу, и в земные недра, следя в то же время за дорогой, чтобы не угодить в яму и не попасть в лапы хищным зверям. Сейчас странника занимали воспоминания о прошлом и думы о грядущем.

1. Тихо. Тишина была непостижимая и невероятная. Если бы мудрейший Аххх не имел привычки к точным формулировкам, то он мог бы назвать эту тишину абсолютной. Но абсолюта не бывает вообще и, в данном случае, в частности. Как и не было тишины. Ласковый фон Матери Звезды, нежный, лёгкий шорох песка, находящегося в вечном движении и… всё? И больше ничего? Аххх ощутил легкий укол незнакомого чувства, которое любое мыслящее существо назвало бы удивлением. Любое, но не Гхаты. Гхаты вообще не были знакомы с такими понятиями как чувства и эмоции. Он постарался растворить в себе незнакомое состояние и приступил к холодному анализу. Что-то было не так. Нарушился привычный, миллионы лет назад установленный порядок. Тишина — вот что было непривычно. Аххх задал вопрос: почему? И не получил ответа. Ему никто не ответил! Такого не было никогда!!! Гхаты, как раса, были малоподвижны, предпочитая физическому движению движение мысли. Веками, не сходя с места, предавались они размышлениям и дискуссиям. При этом, расстояние между собеседниками не имело никакого значения. Разговоры шли на уровне мысли, на уровне сознания. И вот, сегодня, когда мудрейший Аххх собрался продолжить старый, как мир, спор с достойнейшим Исссом, тот не ответил. Впрочем, это было неудивительно. Старик слишком долго жил и мыслил и, вполне вероятно, наконец, решился уйти в распад. Но, однако же, Аххх не отметил больше ни одной мысли. НИ ОДНОЙ! Такого быть просто не могло. Неужели, подумал он, Гхатов больше нет? Подвергнув эту мысль анализу, Аххх ещё раз позвал, но и в этот раз ответом ему были шёпот Звезды и шорох песка. И тут наступило непонятное состояние, которое любое мыслящее существо назвало бы страхом…

2. Страх… Страх и невероятная усталость. И то и другое на грани потери сознания, на грани смерти. Страхом было пропитано всё — вечно движущийся песок, безжалостно палящая звезда, неумолимо-недоступный горизонт. Шаг за шагом, держать лыжи, держать равновесие. Если упасть, подняться шанса уже не будет. Впрочем, плевать на страх, плевать на усталость. Согласно навигатору, до гнезда оставалось всего-навсего восемнадцать километров. Мелочь, пустяк, какие-то плёвые восемнадцать километров… Но! Не в скафандрах высшей защиты, под безжалостно поливающим убийственной радиацией голубым гигантом. И не пешком, даже не просто пешком, а на песчаных лыжах, по песку, находящемуся в вечном движении. И, особенно, когда за спиной привязана телега с кислородом, а за плечами уже триста восемьдесят шесть километров пути.

Двое шли из последних сил к своей последней надежде, надежде разбогатеть быстро и гарантировано. Когда-то, давным-давно этот планетоид был просто раем для старателей. Какой-то бродяга обнаружил его в стороне от торных дорог, облетел пару раз, сделал несколько фотографий, зафиксировал координаты и — благополучно всё забыл. Ещё, через какое-то время, один нудный архивариус, разгребая очередные завалы, натолкнулся на эти фотографии. Отчёт, посланный наверх, произвёл фурор! На снимках были обнаружены гнёзда алмазов невероятных размеров. В обстановке секретности, на планетоид были посланы несколько экспедиций, которые пропали без следа. Как обычно бывает в таких случаях, информация просочилась везде, куда только смогла, и на планетоид, который кто-то, не найдя ничего лучшего, назвал «Эльдорадо», посыпались орды старателей.

Тут то планетка и проявила свой отвратительный характер. Экспедиции пропадала одна за одной, не успев даже подать сигнал бедствия. Но, человек не был бы человеком, если бы не мог пролезать в любое игольное ушко. Выяснилось, что корабли просто тонули в песке, который был текуч даже более чем жидкий гелий. Далее обнаружились несколько кристаллических островков, на которые можно было сажать корабли. А как двигаться по песку придумал неизвестный то ли гений, то ли безумец. Впрочем, одно не исключает другое. Идти приходилось пешком, на обыкновенных, правда, адаптированных под песок, лыжах. Поначалу всё было хорошо, тем более, что каждое гнездо обозначал огромный чёрный валун, лежащий (Лежащий? Как это было возможно? И, тем не менее), на этом, вечно двигающемся, песке. Что было интересно, и, наверное даже важно, все эти громадные камни были, по крайней мере визуально, абсолютно одинаковы. Но… обёртка — лишь приложение к конфете.

Количество мгновенно разбогатевших космических бродяг выросло неимоверно. Никакие запреты не действовали. Да и как можно было запретить рискнуть жизнью во имя невероятного богатства — двадцать четыре идеально ограненных бриллианта в двадцать пять тысяч (!!!) каратов! Одного такого «камешка» весом почти пять килограммов хватило бы на год содержания среднеразвитой планеты. Продолжалось всё довольно недолго. Человеческой натуре свойственно доводить свои желания до абсурда.

Сначала выгребли все близлежащие гнёзда. Затем поход к каждому последующему становился всё длительнее. И хотя количество жертв возрастало, останавливаться никто не собирался. До тех пор, пока сокровища не кончились. Ещё лет, примерно, тридцать — сорок сюда прилетали отдельный сорвиголовы, в надежде сорвать джек-пот. Но — увы! Эльдорадо иссяк. Прошло много лет с тех пор. Двум авантюристам, пролетавшим мимо, случайно взбрело в голову, что неплохо было бы наведаться к старым старательским рудникам. Какова же была их радость, когда они обнаружили на планетоиде огромный чёрный валун, а рядом с ним — о радость! — большое гнездо алмазов.

И вот сейчас эти два безумца, поминутно рискуя, буквально ползли вперёд, обуреваемые жаждой одного — СОКРОВИЩ! Единственное, что они знали, но не придавали этому значения, это то, что сокровище было последним…

3. Аххх вернулся мыслями к далёкому прошлому, когда он, будучи ещё совсем юным, впервые вступил в полемику с величайшими умами Вселенной. Ещё будучи в зародыше, он впитал в себя всю мудрость своего народа и, со вступлением в свою высшую ипостась, был полностью готов к ведению длительных дискуссий о вопросах мироздания. Долгие века, нежась в лучах Матери Звезды, он умножал мудрость своей цивилизации, внося свой, неповторимый вклад во вселенский порядок и гармонию.

И вот теперь, оставшись в полном одиночестве, он переключил своё внимание на двадцать четыре дремлющих разума, которые были частью его самого. Аххх был удостоен чести породить себе подобных. Это был ответственный шаг и не каждый был готов принести часть себя в жертву Разуму. Благодаря неординарному уму, он был удостоен такой чести и с радостью её принял. Обращаясь мысленно к зародышам, Аххх неожиданно ощутил прилив незнакомого доселе чувства. Чувства, которое обычное существо называет — нежность.

4. Двое, в скафандрах, всё ближе и ближе подходили к гнезду алмазов. Близость к богатству придавала сил. Даже не вспоминалось то, что ещё столько же топать обратно, но уже с грузом сокровищ. Четыреста с лишним километров… плевать. Как говорится — своя ноша не тянет. Затуманенный мозг отмечал только одну странность. Все материалы про Эльдорадо говорили о большом количестве одинаковых огромных, чёрных валунов. Тут же горизонт был девственно чист, не считая медленно приближающегося чёрного пятна. «Или врали, или все каменюки утонули. Третьего не дано». Время шло, камень был уже на расстоянии вытянутой руки, около него сверкнуло радугой. Предвкушая немыслимое богатство, оба зажмурились.

5. Такие же сотрясения песка Аххх ощущал и раньше, но тогда это было далеко и не представляло интереса. Теперь же волна была мошной. Где-то, очень близко, гхат ощутил слабый признак мысли. Она была нечеткой и расплывчатой, словно у зародыша, на грани перехода. Обострив рецепторы до предела, Аххх попытался проанализировать новую информацию. Но мысль была слишком быстра и хаотична. Новое чувство посетило наимудрейшего. Чувство, которое любой из нас назвал бы любопытством. Предав анализу полученную информацию, до краёв наполненную эмоциями, Аххх ощутил ещё одно, доселе неведомое чувство, именуемое недоумением. Мысли были примитивнее шуршания песка и разобраться в них существу, достигшему вершин мудрости, поначалу казались невозможным. Новые носители разума оперировали понятиями абсолютно неизвестными мудрейшему. Постепенно мысли становились всё чётче, пока не достигли апогея. Эти существа были рядом. Аххх очень осторожно проник внутрь их разума, трансформируя их мысли в знакомые ему образы.

То, что он увидел, потрясло его до глубины разума! Новое чувство затопило всю его сущность. Чувство, которого он не знал, но которое носило название — ярость! Эти носители разума явились сюда с одной целью — лишить Гхатов их последней надежды на возрождение. Чтобы не ощутить полного одиночества, Аххх принял решение — немедленно уйти в распад!

Обычно, гхаты умирали тихо, рассыпаясь первородным песком. Но на этот раз всё произошло немного иначе…

6. Когда люди, уже наклоняясь над гнездом, были готовы уложить алмазы в специальные гнёзда на телеге, валун вдруг взорвался, опрокинув обоих. Диких воплей никто и никогда так и не услышал. В текучем песке всё тонет очень быстро и без следа.

7. А внизу, под ласковыми лучами Матери Звезды, сверкающие всеми цветами радуги зародыши стали постепенно темнеть. Медленно погружаясь в песок, они ждали своего часа. Часа, когда, по прошествии времени, они снова поднимутся на поверхность, подставляя свои гладкие, чёрные тела животворным теплу и свету, и будут вести свои нескончаемые дискуссии и размышления.

— Оперативный дежурный КП ПВО майор Тихомиров, слушаю Вас… здравия желаю товарищ полковник… так точно… никак нет, свалился, буквально, нам на голову… да нет же, говорю Вам, товарищ полковник, от финнов не было никакого движения. На радаре он появился внезапно и уже на нашей территории… нет, я думаю, нет, низколетящие мы тоже отслеживаем… так точно…есть, товарищ полковник.

— Товарищ генерал, полковник Мызников, здравия желаю… сбили, товарищ генерал… а чёрт его знает чей он, все молчат и добрые враги и заклятые друзья… обломки отправили экспертам, пускай теперь у них голова пухнет… нет, товарищ генерал, я за своих офицеров ручаюсь, не могли они проспать а потом с перепугу… все записи прослушаны, вся телеметрия просмотрена, всё чисто. Он действительно выскочил, как чёртик из табакерки… нет, технологиями «Stalls» и не пахнет, ни B2 ни F117 сто процентов… понимаю… понимаю. Есть, товарищ генерал.

— Генерал Гусев, министра, пожалуйста… добрый день, Павел Семёнович… да, Вы правы, скорее не очень добрый… ну, а что по Вашему нам оставалось делать? Ждать, пока он на Красной Площади сядет… вспомните только Руста, сколько тогда голов полетело. Ну, виноваты, перебдели, так сказать… подробный рапорт на Ваше имя… я понял Вас Павел Семёнович… спасибо, нормально. Пока не жалуюсь… до свидания, поклон супруге… спасибо, обязательно передам.

— Президента… Вадим Анатольевич? Милорадов… да, летун этот, уж не знаю как его… да, доклад у меня на столе… вот это-то меня и беспокоит, обычно эти пресс-писаки такой вой поднимают, а тут как воды в рот набрали. Ни по ТВ, ни по интернету… да и непонятный он какой-то. По таким системам у меня данных нет… нет, пилот один… нет не «Сессна», это точно. Тут не надо иметь семи пядей… да, уж как умеем, так и работаем… фитилей-то навставлял, а толку… я всё понял, Вадим Анатольевич, всего доброго.

— Павел Семёнович? Гусев говорит… да, тут мне принесли заключение экспертизы… уж и не знаю, что докладывать… да не темню я, в глазах темно, это точно, а так Рэй Брэдбери какой-то получается. В общих чертах ситуация следующая: обломки аппарата, равно как и останки пилота не принадлежат ни одной стране на нашей планете. По заключению экспертов, весь материал идентифицирован как продукт внеземного разума… товарищ министр, я бы предпочёл психушку, но ведь пять раз проверяли, ошибки быть не может… да… хорошо, Павел Семёнович… какие журналисты? Неужели я не понимаю… есть, понял… до свидания.

…………………………………………………………………

Далеко за пределами одной из солнечных систем, ее звезду аборигены называют Солнце, летела, нарушая законы физики, исполинских размеров комета. Она мчалась не так, как положено нормальным звездным странницам по орбите вокруг светила, она неслась по траектории, направленной наружу из планетной системы. Было еще одно отличие. Странно короткий хвост, протяженностью не миллионы километров, как у обычной кометы, а всего лишь жалкие сотни, зато он сверкал ярчайшим светом ядерного пламени. Странности объяснялись довольно просто. Небесный странник, размером с приличный астероид был межзвездным кораблем-Ковчегом — самым большим, из созданных человечеством.

Если бы гипотетический зритель смог наблюдать окружающее исполинский межзвездный транспорт пространство, то он мог заметить, что траектория полета корабля пересекается с движущимся ему в лоб метеоритом. Их сближение, как и полагается в космосе, происходило на колоссальных скоростях и, времени для маневра у экипажа межзвездного транспорта уже не оставалось. Это как морскому судну, плывущему по океану на максимальном ходу получить торпеду в корпус, возможно, сможет, несмотря на дыру в боку, доплестись до порта, но скорее всего, сгинет в пучине. Корабль и небесный странник столкнуться и, в яростном, сравнимом по силе с ядерным взрыве, часть космического корабля испариться. Не спасут не титанические размеры корпуса, не колоссальная толщина корабельной брони.

За шесть часов до этого…

Первый самостоятельный полет подобен первому поцелую. Так же желанен и волнителен. Воспоминание о нем бережно храниться всю оставшуюся жизнь. Космонавт Иван Капитанов, удобно расположившись в ложементе пилотажного отсека, сосредоточенно готовил корабль к патрульному полету, первому самостоятельному в его жизни. Лицо его расплывалось в довольной улыбке. Как обычно перед стартом, Ивана охватило ощущение чистого незамутненного счастья. Чувство сродни тому, какое испытывает автогонщик, сидящий в готовом к старту болиде. Ради минут и часов стремительного полета среди звезд и планет, Иван когда-то и пошел учиться на космонавта. Наконец из наушников басовито грянуло долгожданное:

— Взлет разрешаю и удачи!

В ответ Иван машинально наклонил голову. Снаружи пронзительно взвизгнула сирена, глухо зашуршали гидроприводы, поднимая тяжелую тушу космолета вертикально. Ложемент провернулся, предохранительные ремни туго натянулись, фиксируя пилота поперек движения. Со стартовой площадки послышалось довольное чавканье откачивающего воздух компрессора. Звук постепенно становилось все более глухим — разреженный воздух плохо проводит звук. Наконец за бортом наступила тишина, там остался лишь вакуум. Через минуту, бесшумно открылся люк в космос. Сквозь лобовое стекло космолета стали видны разноцветные искорки звезд, похожие на новогодние игрушки, висящие на елке в темной комнате.

— Предстартовая готовность — тридцать секунд, — послышалось в наушниках.

Поправив талисман, плюшевого мишку, висящего на углу приборной панели, он застегнув крепления шлема. Чуть дрогнувшей от волнения рукой Иван перевел тумблер на приборной панели в положение «Старт». С этого момента управление на себя приняла автоматика, а от космонавта уже ничего не зависело. Электромагнитная катапульта, на секунду вжав космонавта в ложемент, метнула тушу корабля навстречу Космосу. В глазах на миг потемнело от трех, а то и всех четырех единиц перегрузки, ускорение с силой пресса вмяло в ложемент. Через несколько мгновений перегрузка исчезла. Вокруг корабля простиралась в бесконечность чернильная тьма космоса, пронизанная далекими, но такими приветливыми искорками звезд. Где-то там, прямо по курсу, на расстоянии многих световых лет плыла по извечной траектории вокруг Солнца далекая прародина людей. Иван слабо усмехнулся.

Нахлынуло ощущение невообразимой легкости, но, ненадолго. С громовым ревом заработали мощные двигатели, корабль затрясло мелкой дрожью. Ускорение вновь жестко вдавило в ложемент, бесчисленные искорки звезд дрогнули и медленно поползли в сторону, а корабль сначала неторопливо, а затем все быстрее ускоряясь, принялся описывать гигантскую дугу в пространстве, обгоняя межзвездный транспорт. Зрение сузилось до туннельного, все, что на периферии, подернула пелена. Мимо, стремительно пронеслась, «размазываясь» от скорости, угольно черная глыба родного Ковчега. На грани восприятия Иван успел разглядеть длинный язык плазмы из тормозящих двигателей, тут же сменившись видом звездного космоса. Корабль мчался в пространстве, а на губах Ивана гуляла довольная улыбка, а взгляд бродил то по черноте Вселенной то по показаниям датчиков… Казалось, он не замечал ни перегрузки, с силой вдавливающей тело в ложемент, ни неудобного скафандра, на душе его было как никогда тепло. Через полчаса, компьютер негромко пискнул, сообщая, что успешно выполнил ювелирную работу, выведя космолет в район патрулирования впереди по курсу Ковчега.

Россыпь разноцветных огоньков, не мигая, смотрела на пилота сквозь лобовое стекло, мириады звезд складывались в незнакомые созвездия, навевая восторг перед неведомыми силами, создавшими Вселенную. Все на месте, с удовлетворением подумал Иван и принялся переключаться с автопилота на ручной режим, пальцы привычно забегали по пилотской консоли. Маршевый двигатель поурчал, меняя тональность работы, и затих. Ярко вспыхнул экран радара, корабельный мозг запустил программу сканирования по ходу движения космолета межзвездного пространства.

Наступила безмятежная тишина, на секунду Ивану показалось, что он остался один во Вселенной. Глядя на черноту Мироздания, расцвеченную сверкающими искорками звезд, Иван внезапно почувствовал себя очень одиноким. Конечно, в любой момент он мог выйти на связь с людьми и даже вернуться на Ковчег, но нахлынувшее ощущение покинутости было таким сильным, что он, не раздумывая включил задний обзорный экран и обернулся. На секунду остановив внимательный взгляд на плазменном выхлопе тормозящих Ковчег двигателей, он облегченно вздохнул и отключил экран.

Все, время, пора принимать дежурство. Иван с облегчением сбросил надоевший шлем, плавно взлетевший к потолку и прикоснулся к пиктограмме перехода на голосовое управление.

— Включить видеосвязь, — скомандовал Иван. Несколько мгновений подождав, пока мигнет светодиод, подтверждая исполнение команды, продолжил:

— Центральная, на связь. — вызывая диспетчерскую, запросил Иван.

Ответ пришел немедленно:

— Центральная на связи. — над видеофоном повис голографический портрет диспетчера.

— Я 3/альфа, нахожусь в зоне патрулирования, все системы работают корректно, дежурство принял.

— Принято — тебе вводная, — раздался немного встревоженный голос диспетчера:

— У курсовой батареи противометеоритных орудий проблемы. Что-то с реактором подкачки, так что он на ремонте. Принимай на себя метеоритную защиту с курсовых направлений. Да, и имей в виду, приближаемся к плоскости эклиптики Бернарда, могут внезапно появиться метеортты! У Санторо за дежурство два проскочило!

— Принято к исполнению, — доложился Иван, досадливо поморщившись, первое дежурство и уже проблемы, не повезло!

Устроившись поудобнее в ложементе, Иван передал управление компьютеру. Если что случиться, комп включит зумер. А пока Иван вытащил из холодильника тубусы с обедом. Он уже поел и заливал еду соком, когда пронзительно тренькнул компьютер. По экрану монитора поползла бьющая в глаза надпись красным «Обнаружен метеорит», одновременно машинный голос бортового компьютера монотонно забубнил:

— Опасность, опасность…

Глаза Ивана удивленно расширились, он отложил сок, тубус поплыл по кабине, подгоняемый слабым потоком воздуха из вентиляции. Пошевелив мышкой, он открыл картинку с данными радара. Навстречу Ковчегу летел здоровенный, весом почти в две сотни килограмм, небесный посланец. Такой камень представлял опасность при столкновении даже для защищенного от неприятных сюрпризов десятками метров скального грунта межзвездного транспорта. В первое же дежурство встретиться с метеоритом, большая редкость. Он растянул губы в довольной усмешке. То, что нужно, — решил Иван. Это хороший шанс доказать что не зря долгих три года его учили на пилота, показать себя, разнеся небесного странника в пыль. Торопливо пролистав директории компьютера, Иван нашел нужный раздел вычислительного комплекса. Через мгновение на экране нарисовалась траектория метеорита, концом упиравшаяся в поверхность Ковчега. Он слегка нахмурился. Несколько мгновений в кабине стояла тишина, потом пилот покачал головой.

В том, что попадет в цель, Иван не сомневался. Немного беспокоило лишь отсутствие практического опыта. Ракетами он стрелял только один раз за все время учебы, и то на выпускном экзамене. Считалось, что реальные пуски с тратой далеко не дешевых ракет вполне заменяют регулярные тренировки на виртуальном тренажере. Его будущий космонавт посещал еженедельно, и обоснованно считал, что причин для волнения нет. Вскоре и вовсе стало не до рефлексий, секунды текли, пора сбивать метеорит.

Отбросив ненужные сомнения, Иван ввел в оружейную консоль код активации торпедных аппаратов. Основным оружием космолета были управляемые ракеты, содержащие две сотни килограммов модернизированной взрывчатки. Их мощности вполне хватало, чтобы разнести в пыль даже весьма солидный метеорит. Главное правильно задать все параметры артиллерийскому компу, а тот обеспечит снайперское попадание. Так что Иван не сомневался в успехе, полный залп — три ракеты, гарантирует поражение цели.

Монитор торопливо мигнул, на экране отобразилась сетка и две концентрических кольца прицельного приспособления. Из гнезда пульта вылез джойстик управления огнем. Блестящая отметка цели, медленно ползла по центру монитора, ниже ежесекундно замелькали цифры, показывающие расстояние до метеорита. Изображение внутри скрещенных прицельных кругов без конца подрагивало, заставляя артиллерийский компьютер, постоянно вносил поправки, удерживая неудобную мишень в фокусе. Наконец метеорит приблизился на расстояние прицельной дальности. По экрану пробежала доклад компьютера «Цель захвачена!». Космонавт холодно улыбнулся и немного рисуясь, нажал кнопку залпа. Но вместо сотрясения корпуса, сигнализирующего, что катапульта выбросила снаряды в космос и яркого сполоха ракетных двигателей стартующих снарядов на обзорном экране корабля, по дисплею торопливо побежала строка с надписью красного цвета — critical error[1].

Спина Ивана покрылась влажной испариной. «Что случилось?» — забеспокоился он и вновь протянул палец к кнопке. Снова и снова космонавт нажимал на нее, но все бесполезно, ружейная консоль не функционировала. Лишь холодные огоньки звезд насмешливо смотрели сквозь лобовое стекло космолета. Несколько мгновений Иван сверлил беспомощным взглядом дисплей. Такая внештатная ситуация не отрабатывалась за время учебы. Разбираться с неисправностями — это удел технарей. Надо сообщить о поломке в диспетчерскую, мелькнула мысль. Но едва Иван потянулся к сенсору связи, как взвизгнул сигнал запроса на переговоры. Кровь резко, толчком, ударила в голову. Подпрыгнув от неожиданности, Иван сморщился от досады и дал добро на включение связи.

Диспетчер, бледный словно покойник, не поднимая взгляд на собеседника, поздоровался, словно успел забыть, что они уже виделись утром. В его растерянных глазах плескался такой ужас, что Иван невольно вздрогнул. Несколько секунд диспетчер молчал, поднимая взгляд на юного космонавта и тут же опуская глаза вниз, словно в чем-то провинился.

— Иван, — хриплым голосом назвал пилота по имени диспетчер, нарушая все правила радиообмена. На миг остановился, нервно прикусив губу. Несколько мгновений с непонятным выражением лица он разглядывал пилота, потом с натугой произнес:

— Мы не сможем дистанционно устранить неисправность оружейной консоли твоего корабля, только на базе… а по расчету эту чертов метеорит ударит Ковчег в районе пещер с тропическим природным парком через пять минут.

Иван похолодел, сердце в его груди на секунду словно остановилось. Некоторое время диспетчер, смотрел прямо в глаза Ивану, потом выдавил из себя:

— По расчетам метеорит пробьёт броню и разрушит район пещеры с тропическим природным парком. Воспитательница с ребятишками из первого детсада… нашла время, когда там проводить экскурсию. Мы делаем все возможное, чтобы эвакуировать детей, но вряд ли успеем, слишком мало осталось времени. Я ничего не могу тебе приказывать в такой ситуации, но прошу… сделай все возможное. Иначе, придется опустить гермодвери чтобы защитить остальные отсеки корабля.

Диспетчер, обреченно махнул рукой, его изображение медленно рассыпавшись искрами, пропало. Случилось самое страшное, что только могло произойти. Одновременно вышли из строя и лазерные батареи Ковчега, и ракетные установки дежурного космического корабля. Небесный странник при попадании в Ковчег, взорвётся с мощностью сопоставимой с взрывом ядерной бомбы. Если даже кто-то в дальних уголках парка и уцелеет от последствий взрыва, его добьет вакуум.

Сердце гулко забилось в грудную клетку молотом, а время словно остановилось, полилось тягучей патокой. Страшные картины, одна за другой возникли в воспаленном воображении юного космонавта. Безжизненный мертвый лес и распухшие от попадания в вакуум тела погибших детей. Все это будет на его совести, а взять ситуацию под контроль он не в состоянии.

Повернувшись назад к дисплею, Иван несколько мгновений завороженно следил, как мерцающая точка метеорита неторопливо приближается к поверхности Ковчега. Секунды, оставшиеся до столкновения, как вода сквозь пальцы, неумолимо утекали. В заполнившей пилотажную звенящей тишине, громко бухало о ребра сердце.

А в голове у него бился хаос мыслей и намерений. Да как же так! — мысли в голове метались, ускользали, так что юноше было трудно додумать хотя бы одну из них до конца.

Дети, которые погибнут! Невеста — Настя — они договорились встретиться после дежурства…

Матушка, он обещал ей, что проведет вечер дома…

Содрогнувшись всем телом, Иван достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб.

Неужели остается только один выход — таран? Это верная смерть, несмотря на совершенство земной техники. Возникшая мысль была страшна и ужасала, но иного способа предотвратить катастрофу космонавт не видел. Думаете легко в двадцать лет принимать такие решения? Он повернулся назад. Все так же полыхал факел тормозных двигателей, все так же молча и неприязненно заглядывали звезды через задний обзорный экран. Иван вздрогнул и отвернулся.

Космолет испариться в плазменной вспышке.

Или он, или дети — кто то погибнет!

Он поднял руку к лицу. Пальцы мелко дрожали, а ладони мокрые, словно кожа лягушки.

Что же делать? — неотвязно бился в голове единственный вопрос.

— А как бы поступил на его месте отец? — задал он себе вопрос. Он его почти не помнил, но отец с детства оставался для него высшим нравственным авторитетом.

— Нет, он бы не струсил…

Иван крепко, до хруста сжал зубы. Это помогло, он, наконец, почувствовал, что способен владеть собой. Рука медленно, но твердо потянулась к джойстику управления двигателем…

Сами, наверное, знаете: в космосе нештатные ситуации возникают на каждом шагу. Чаще всего они преодолимы. Однако случаются и безвыходные, когда спиной чувствуешь дыхание смерти. Выход из такой ситуации иначе как чудесным спасением не назовёшь.

Всё началось с нашего появления на Пасифе в январе 2061 года, в канун очередного появления кометы Галлея. Семьдесят пять лет хвостатая странствовала в Южном полушарии неба, и вот, наконец, возвращалась к Солнцу. Пятнадцатикилометровая антрацитово-чёрная ледяная глыба таила в себе секрет зарождения Солнечной системы, и мы надеялись его разгадать.

На Пасифе мы прилетели с очередным грузовиком и сейчас же занялись подготовкой к нашему старту. Мы — это три Ивана: русский Иван Соколов, украинец Иван Завгородний и я — белорус Иван Лубенец. Задание у нас было не из простых: «оседлать» небесную странницу на подлёте к Марсу и пролететь с нею вместе до самой Венеры.

Соединенная Европа, Американский Союз и Япония планировали исследования кометы с помощью нанороботов. Китайские тайконавты готовились высадиться на комету на отлетной траектории, сразу после прохождения ею перигелия. А мы — российские космонавты — должны были всех опередить…

Пасифе — одна из внешних лун Юпитера — крохотный спутник, на орбите которого вот уже десять лет работал сборочный цех НПО «Бирюза». Многофункциональный планетолёт «Алтай» был собран именно здесь. Был он велик и тяжёл — бронированное чудовище, лёгкое в управлении. Одной навесной брони было на нём восемьсот пятьдесят тонн.

Для чего, вы спросите, такая защита?

Для дела.

Ведь нам предстояло пройти сто тысяч километров в голове кометы, пролететь с нею сто миллионов километров до орбиты Венеры, а потом вернуться домой живыми и невредимыми. Так вот, в этом проекте сто тысяч километров в голове кометы были гораздо опаснее ста миллионов других километров. Потому что лететь в коме всё равно, что идти в град под бумажным зонтом.

В принципе, нужно было продержаться только до орбиты Венеры, а там нас подстраховал бы близнец «Алтая» — планетолёт «Сибирь»…

Настал стартовый день, и «Алтай» отправился в свой первый и, как оказалось, последний полёт.

От Пасифе нырнули мы под эклиптику, сделали две коррекции орбиты и через месяц догнали комету. Надо вам доложить, орбита кометы Галлея лежит вне плоскости эклиптики. Для того чтобы пойти рядом с ней параллельным курсом, понадобилась третья коррекция. Слава Богу, в маневре мы были не ограничены, да и топлива было с избытком.

Голова кометы вблизи — это сверкающий шар размером с Юпитер. Надвигается, заслоняет собою полнеба. Страшно, но красиво. Красиво, но страшно. Как подумаешь, что нужно войти в эту сферу, так сразу по спине мурашки бегут.

Вошли.

И сразу началась болтанка, вибрация, тряска. Пыль, газ, горошины какие-то стучат, царапают по броне. Неприятно. Тоскливо. Жутко. А ничего не поделаешь, надо идти вперёд.

Космоса больше нет. Вокруг нас — небо кометы. Оно подсвечено изнутри жёлтым и фиолетовым, искрится серебром, рассыпает лиловые брызги. Впереди — ядро, нагретая Солнцем картофелина. Ядро антрацитово-чёрного цвета, окаймлённое розово-золотой корочкой здешней зари. Впечатление, будто зимой, в метель бредёшь по колено в снегу к далёкому дому, а в доме — свет и жарко натопленная печь.

Осторожно, на тормозных двигателях подошли вплотную к ядру. На ночной стороне нашли подходящее место для швартовки, погасили до нуля скорость и выстрелили в комету реактивными якорями. Закрепились. Осмотрелись. Норма: жёсткий захват.

Ядро делает один оборот вокруг своей оси за пятьдесят три часа. На Галлее сутки — день, и сутки — ночь. Температура на дневной стороне плюс шестьдесят, на ночной — минус двадцать. Не Сочи, но жить можно. Ближе к Солнцу будет совсем жарко. Но мы же не загорать сюда прилетели. Как начнёт припекать, ноги в руки и — домой.

Связались с Землёй. Доложили о выполнении первого этапа программы. Скачали ЦУПу бесценные снимки кометы и приготовились выйти наружу.

Нам нужно было оценить степень повреждения брони. Все внешние видеокамеры вышли из строя, и мы хотели знать, насколько всё плохо.

Мы с Завгородним влезли в бронированные скафандры и с камерами на шлемах полетели вокруг «Алтая», сканируя броню, устанавливая, где надо, новые камеры. Принимая наши рапорты, Соколов вздыхал и мрачнел. Хоть и называли наш «Алтай» летающим танком, после странствия в коме от противометеоритной защиты остались одни воспоминания.

— Кометная «шелуха» съела половину брони, и если бы не осевое вращение, у нас давно была бы разгерметизация, — сказал Соколов, когда мы с Завгородним вернулись с «прогулки». — Не знаю, как будем выбираться отсюда. На обратном пути нам может не поздоровиться.

— Вблизи Солнца интенсивность обстрела микрочастицами увеличится, как минимум, втрое, — заметил Завгородний. — При таком раскладе живыми нас Галлей не отпустит.

— Раньше смерти не умирают, — ответил Соколов. — Если на обратном пути осевое вращение отключить, а всю оставшуюся броню перенести на один борт, то можно выйти из комы как бы под зонтиком…

— Только это и остаётся, — согласился я.

— А пока надо заниматься изучением ядра. Эту работу нужно выполнить при любом раскладе…

Следующий выход в открытый космос мы с Завгородним совершили на рассвете. Солнце буквально выпрыгнуло из-за близкого горизонта. Небо Галлея стало карминно-красным. На поверхности кометы обозначились неровности рельефа. И тогда мы с Завгородним увидели в теле ядра пещеры. Много пещер. Большинство из них активно парили, плевались каменной крошкой. Но были и «спокойные» пещеры — с глубокими разветвлёнными ходами, видимо, очень старые.

— Схожу на разведку, — знаками объяснил я Завгороднему.

— Давай. Только по-быстрому, — кивнул он, цепляя мне на скафандр замок страховочного троса.

Я настроил прожекторы на плечах и, хватаясь за выступы в каменных стенах, медленно вплыл в пещеру. Лучи прожекторов заскользили по стенам, каждый раз высвечивая впереди что-то неясное, белое. Я гадал, что же такое белое может оказаться на самой чёрной в мире комете. Снег?

Пещера закончилась овальным залом. Я осветил стены и потолок, и онемел от восторга. Всюду были цветы. Белые цветы на чёрных камнях! Бутоны точь-в-точь как у наших земных колокольчиков, только белые и большие — в рост человека. Листьев и стеблей не было вовсе. Цветы росли прямо из скал.

Первая мысль: конечно, сфотографировать. Ведь не поверят, скажут, галлюцинация. Начал щелкать камерой.

Следующая мысль: а цветы ли это? Не может быть, чтобы в открытом космосе, на куске антрацита существовала белковая жизнь. Небелковая — дело другое. Но тогда это — вдвойне загадка.

Подплыл я ближе к цветам. А бутоны ко мне потянулись, тычинки в них затрепетали. Почуяли моё приближение. Облачком слетела пыльца. И красиво, и страшно.

Нас ведь учили, что всё неизвестное потенциально опасно. Тем более, инопланетная форма жизни. Тем более, небелковая.

— Что наблюдаешь? — прозвучал в стереофонах голос Завгороднего.

— Клумбу с цветами, — ответил я, усмехаясь.

— А серьёзно? — проворчал Завгородний.

— Если серьёзно, то я возвращаюсь.

Вернулись мы к «Алтаю». Бронескафандры оставили за кормой, а сами — в обычных скафандрах — вошли через шлюз в «предбанник». Разоблачились, переоделись и — на доклад к командиру.

— Так и так, — сказал я Соколову. — Цветут на Галлее цветы.

И показал ему фотографии: белые колокольчики в разных ракурсах, профиль, анфас, крупно — тычинки. Соколов посмотрел на меня и спросил:

— Откуда на комете цветы?

— Откуда я знаю? — развёл я руками. — Растут.

— Ладно. Сегодня всем отдыхать. А завтра утром покажешь мне эту пещеру. Я сам должен увидеть.

Логично. Если что-то, чего не должно быть, всё-таки есть, на это «что-то» надо посмотреть своими глазами.

Как только наступило утро, мы с командиром подлетели к пещерам. Соколов отправился смотреть на цветы, а я остался у входа, по натяжению страховочного троса определяя степень заинтересованности командира.

Какое-то время Соколов молчал. Потом начал вслух восхищаться:

— Потрясающе! Колоссально! Глазам не верю! Удивительные цветы! Температура минус десять, а им хоть бы что!

— Если эти цветы не замёрзли за орбитой Нептуна, то, думаю, не сгорят и около Солнца, — ответил я, заглядывая в угольно-чёрный провал пещеры. — Они же не первый год тут растут.

— Ты знаешь, на ощупь они как резиновые, — продолжал восхищаться невидимый Соколов. — Эластичные, нежные, ласковые.

— Командир, ты что, дотрагивался до них? — всполошился я.

— Только один раз. Ну, интересно же…

Соколов выплыл из пещеры весь в белой пыльце.

— Командир, что это у тебя на скафандре? — спросил я.

— Пыльца. Никак не стряхивается.

— Зачем ты их трогал?

— Ерунда. Ничего страшного…

Позже выяснилось, что это была совсем не ерунда.

Суток через трое посмотрели мы утром из шлюза на висящие у причальной мачты бронескафандры. Скафандр Завгороднего был в полном порядке. А на моём и командирском за ночь цветы выросли. Не такие большие, как в пещере, но гораздо крупнее земных колокольчиков.

Мы с командиром переглянулись и дружно решили отстрелить скафандры от греха подальше. Благо, была у нас пара запасных.

— В пещеры больше ни ногой! — приказал Соколов.

Отстрелили мы два цветущих скафандра, а Завгородний посмотрел на монитор и докладывает:

— У нас вся корма в колокольчиках!

Тут уж мы все не на шутку перепугались. Соколов принялся стряхивать с плеч несуществующую пыльцу. Завгородний сказал, что мы с командиром инфицированы, и должны соблюдать карантин…

Прошёл месяц. Мы с Соколовым следили за своим самочувствием, но ничего необычного не замечали. Здоровье по-прежнему было отменное. Завгородний перестал бояться инфекции. «Алтай», весь покрытый цветами, приближался к орбите Венеры. Пора было подумать о возвращении.

Цветы росли на броне. А броню мы собирались усилить с одной стороны, чтобы сделать подобие зонтика. Цветы мешали нам это сделать. Поэтому командир приказал от них избавиться. Я вооружился лазерным резаком и вышел в космос, чтобы по одному, аккуратно срезать бутоны с брони.

Не тут-то было! Одну цветоножку срезаешь, а на её месте тут же две новые вырастают. И уже не резиновые, а стальные.

Вернулся я на «Алтай», доложил:

— Так и так, ничего не выходит. Цветов только больше становится.

— Как так? — буркнул Соколов.

— А так: я их лазером режу, а они тут же растут — свежие и, ты не поверишь, СТАЛЬНЫЕ!

— Не может быть. Я знаю, какие цветы на ощупь: резиновые.

— Так, это они в пещере были резиновые, — сказал Завгородний. — Там температура одна, здесь — другая. К тому же… лазерный резак.

— Точно! — подтвердил я. — Как только я включил резак, цветы стали прочнее железа. И не на одном участке, а по всей поверхности корабля.

— Значит, они умеют не только быстро менять свои свойства, но и как-то обмениваются информацией, — сказал Завгородний.

— Допустим. А что нам это даёт? — спросил Соколов.

— Живую броню! — сказал Завгородний. — Если микрочастицами эти цветы посечёт, на их месте тут же вырастут новые. Глядишь, так из комы и выберемся.

— Рискованно, — вздохнул Соколов.

— Кто не рискует, тот сидит дома и ни на какие кометы не летает, — сказал Завгородний.

— Ладно, — согласился с ним Соколов. — Доложим Земле обстановку, и попробуем выбраться, прикрываясь букетом…

Сразу скажу: затея наша удалась. И догадка подтвердилась. Вышли мы из комы, сделали коррекцию орбиты и вернулись в Эклиптику. Тут нас уже поджидала «Сибирь».

— Что это за летающая клумба? — услышали мы в эфире смешки.

Соколов объяснил популярно, что смеяться тут не над чем.

А между тем из ЦУПа пришёл приказ: «Срочно покинуть корабль. Команде „Сибири“ принять на борт экипаж „Алтая“…»

Вот так и закончилась наша кометная одиссея. ЦУП выслушал наш доклад, затребовал фото и видеоматериалы, а потом выложил всё в Мировом Банке Истины — для всеобщего ознакомления. Китайские тайконавты были нам благодарны за предупреждение и потом — когда прилетели к Галлею на рандеву — с белыми колокольчиками были предельно осторожны.

Нас троих полгода мариновали на орбите Венеры, выслушивая и выстукивая наши возможно-заражённые организмы. Слава Богу, ничего не нашли.

«Алтай» был покинут и брошен. Потом о нём вспомнили: решили исследовать белые колокольчики. На буксире притащили «Алтай» на орбиту Венеры. Стали проводить опыты по бронированию корпусов кораблей. А «Алтай» взял да и рассыпался на куски. Видно, колокольчики пустили корни по всему корпусу, и корпус не выдержал: лопнул от внутренних напряжений.

Обломки «Алтая» рухнули на Венеру и — большей частью — сгорели в её атмосфере.

А через пять лет пролётный венерианский зонд сфотографировал Равнину Русалки — предполагаемое место падения обломков. Так, верите ли, вся равнина оказалась заросшей нежными стальными цветами. Но это уже другая история.

Мы с Василием — дальнобойщики, братья Кулибины. Мотаемся по Солнечной системе, перевозим разные грузы. Раз в два года летаем на ВеССА — Венерианские станции слежения за астероидами, — доставляем наблюдателям годовой запас продовольствия. На орбите Земли к нашему грузовику подцепляют сорок тонн полезного груза: целую бакалейную лавку. Тут тебе и соль, и сахар, и мука, и крупы — всего понемногу. На Венере шестьдесят человек работают. Посчитайте на досуге, сколько им на год продуктов требуется. Одного сахара они за год тонну съедают.

ВеССА — это система орбитальных станций вокруг Венеры. На этих станциях живут и работают астрономы и физики. Они наблюдают за всеми объектами, летящими в сторону Земли, рассчитывают параметры орбит и вероятность столкновения с нашей планетой. О наиболее опасных астероидах докладывают на Землю.

Раньше об астероидах, летящих со стороны Солнца и потому невидимых, Земля узнавала в самый последний момент. Сейчас ВеССА заранее извещает нас об опасности. А, как говорится, кто предупреждён, тот вооружён. Способов борьбы с астероидами придумано множество, но до сих пор ни один из них нам, слава Богу, не понадобился…

Теперь, пожалуй, самое время рассказать вам о нашем грузовике.

Наш космический сухогруз собран на орбите и для посадки на планеты не предназначен: уж больно он громоздкий и тяжёлый. Состоит из жилого отсека, десяти стыковочных модулей и разгонного блока. К каждому модулю на орбите пристыковывают по четыре грузовых контейнера. Так что грузовик становится похож на увешанную игрушками новогоднюю ёлку.

Курсирует он между Землёй и Венерой: туда — с грузом, обратно — порожняком. Ну, бывает, прихватим с собой на Землю одного-двух пассажиров. А вообще-то людей нам возить не положено.

На Венере встаем под разгрузку. Все сорок тонн разгружаем сами. В каждом модуле имеется пульт дистанционного управления. С этого пульта мы можем управлять любым из четырёх контейнеров. Контейнеры с грузом — это беспилотные корабли. Их нужно отстыковать от грузовика, довести до причала ВеССА и там пристыковать. На разгрузку обычно уходит от двух до трёх недель…

Приключение, о котором хочу рассказать, случилось с нами три года назад, как раз по пути на Венеру.

Мы с Василием летели уже вторую неделю. Скучали, конечно, ужасно. Сеансы связи с Землёй — дважды в сутки. Делать особо нечего. Сиди и смотри в иллюминатор на разноцветные звёзды. Ну, мы, по привычке, книжки читали, чайком баловались. Ничто не предвещало беды, как вдруг компьютер перехватил краткое донесение. ВеССА сообщала Земле следующее:

«Вчера орбиту Венеры пересёк потенциально опасный астероид 2041-MN1. Его скорость восемнадцать километров в секунду. Вероятность столкновения с Землёй — 99,9 %. Примите срочные меры. До катастрофы остаётся ровно месяц».

Услышал я это и от ужаса онемел.

«Что будет с нашей планетой?! — подумал я. — Что будет с моими родными и близкими? А мы с Васей? А другие космонавты? Сможем ли мы вернуться на Землю? И будет ли вообще куда возвращаться?»

Я срочно запросил связи с Венерой. Венера ответила.

— Есть ли новые данные по астероиду? — спросил я оператора.

Спросил, а сам жду. В космосе такие расстояния, что ответа по радио приходится ждать долго.

— Новости есть, и очень плохие, — минут через семь ответил оператор. — Вам скажу, но знайте: эта информация не для всех. Через месяц астероид 2041-MN1 упадёт на территории России.

— Вы можете прислать нам параметры его орбиты? — спросил я.

— Минут через десять пришлю, — ответил оператор и отключился.

Информация пришла ровно через десять минут. Загрузил я её в компьютер и попросил его сравнить траекторию астероида с траекторией нашего грузовика. Компьютер выдал ответ почти мгновенно: через неделю наш грузовик пролетит совсем близко от астероида.

Я задумался.

Получается, мы летим навстречу астероиду, который должен погубить нашу планету. И во всём пространстве от Земли до Венеры, кроме нашего, нет ни одного корабля. Так неужели мы спокойно пролетим мимо и не попытаемся хоть как-то предотвратить катастрофу?!

Первое, что пришло мне на ум — пожертвовать нашими жизнями. Совершить подвиг: на полной скорости врезаться в астероид и таким образом хоть чуточку его притормозить. Но Василий ответил, что моё предложение смехотворно. Масса астероида в миллион раз больше массы грузовика. Это всё равно, что комару на полной скорости врезаться в танк. Геройства много, а толку нет.

— Умнее ничего не придумал? — спросил Василий.

— Придумал, — ответил я. — Мы можем полететь параллельным курсом и обстреливать астероид контейнерами с грузом. Это тоже малоэффективно, но…. Удар будет не в лоб, а сбоку. Да и сорок щелчков в одно место — это всё-таки кое-что…

— Сейчас посчитаем, будет ли эффект от такого обстрела, — сказал Василий, принимаясь за вычисления. — Ерунда! Мы сможем подвинуть астероид в сторону всего на три миллиметра, — объявил он через минуту.

— О! — обрадовался я. — Это уже кое-что!

Жалкие три миллиметра, на которые мы подвинем астероид, через месяц могут обратиться в сотни километров. Астероид промчится между Землёй и Луной, а это уже — спасение! Лишь бы грузовику хватило топлива на маневр по сближению с астероидом.

— Если мы обстреляем астероид грузом, лететь на Венеру будет бессмысленно, — сказал Василий. — Придётся возвращаться. А на Венере, по нашей милости, может начаться голод.

— Попросим Землю срочно отправить второй грузовик с бакалеей, — ответил я. — Он прибудет на Венеру всего на месяц позже срока, и тогда голода удастся избежать.

— Хочешь неприятностей? — спросил Василий. — Валяй, проси…

Я связался с Центром Управления, изложил свой план атаки астероида и стал ждать ответа.

Видимо, на Земле долго совещались, прежде чем ответить. Сообщение Центра я получил только через час:

— Кулибины, приказываем вам продолжать полёт на Венеру. Продовольствие должно быть доставлено в срок. За Землю будьте спокойны. Мы готовы к отражению космической угрозы.

«Ну, что ж, — подумал я. — Приказ есть приказ. Будем продолжать полёт. И дай Бог, чтобы они справились»…

Однако прошёл день, и Центр заговорил иначе:

— Кулибины, повторите, пожалуйста, что вы можете сделать для спасения Земли.

Я повторил, а сам думаю: «Что-то у них там не заладилось, если вспомнили о нашем предложении».

Центр ответил через два часа:

— Кулибины, ваше предложение одобрено. В деле спасения Земли необходимо использовать все возможные варианты. Действуйте! На Венеру готовим другой грузовик. Удачи!

И вот, когда нам разрешили действовать самостоятельно, одолело меня сомнение: не ошиблись ли мы в наших расчётах? Сможем ли выполнить всё, что задумали? И будет ли толк от нашей стрельбы по астероиду?

До встречи с астероидом оставалась целая неделя. Мы с Васей облазили весь грузовик, проверили работоспособность каждого стыковочного узла, научились быстро перемещаться по всему кораблю.

Я пробовал искать астероид в телескоп — не видно. Солнце ослепляет, и ничего ты с ним не поделаешь.

«Ну, — думаю, — пока мимо не проскочит, мы его не увидим».

Так оно и случилось.

Ровно через неделю мы включили носовые двигатели — сбросили скорость. Потом развернули корабль на сто восемьдесят градусов — носом к Земле — и легли в дрейф. Стали ждать. Вдруг приборы ожили: стрелки на циферблатах заплясали, световые панели вспыхнули всеми цветами радуги, а зуммер зазвенел.

Мимо нас — всего в десяти тысячах километров — пролетела большая каменная глыба, и приборы почувствовали её близость. Вы скажете, десять тысяч километров — это очень далеко, и я с вами соглашусь. Да, на Земле это — огромное расстояние. А в космосе — дело другое. В космосе десять тысяч километров — это рукой подать. Наш грузовик запросто мог столкнуться с этим астероидом.

Ну, так вот. Как только астероид пролетел мимо, мы включили кормовые двигатели — начали разгон. А потом — на несколько секунд, поочерёдно — стали включать маневровые двигатели: надо было выровнять траекторию и приблизиться к астероиду.

Теперь мы могли наблюдать его в телескоп. Астероид 2041-MN1 медленно поворачивался вокруг продольной оси. Вблизи он был похож на чёрный рваный «башмак», слетевший с ноги великана.

Целые сутки грузовик гнался за астероидом. Приблизился к нему на довольно опасное расстояние — всего двести метров. Я стал выбирать мишень — подходящее место, куда можно было бы сбросить всю нашу бакалею, все сорок тонн. А «башмак» выглядит неприступной крепостью: кругом скалы и пропасти. Только там, где у него подошва, — ровное место. Решил я в эту подошву и целиться.

Вася развернул грузовик левым бортом к астероиду, ну совсем как парусный бриг в фильме про пиратов. А потом мне скомандовал:

— Бакалеей по астероиду…. Пли!

Прицелился я, как следует, и выстрелил по «башмаку» десятью контейнерами.

Корабли — один за другим — отчалили от грузовика и понеслись к цели. Израсходовав запас топлива, двигательные установки отстрелились от груза, чтобы придать ему дополнительный импульс.

Из десяти кораблей только восемь достигли поверхности астероида. Два пролетели мимо и растворились в глубинах вселенной.

«Ну, и мазила же ты, Ваня! — сам себя отругал я. — Этак можно половину груза мимо цели пустить! Надо целиться лучше!»

В это время астероид стал поворачиваться ко мне другой своей стороной. А я попросил Васю развернуть грузовик таким образом, чтобы подготовить к запуску следующую десятку контейнеров…

Короче, за два часа стрельб выпустил я по «башмаку» все сорок контейнеров с бакалеей. Промазал только три раза. Все остальные контейнеры ударили почти в центр подошвы «башмака».

Получилось ли у нас сдвинуть астероид хотя бы на три миллиметра, гадать было рано. Доложил я на Землю о наших «подвигах». А Венеру попросил посчитать, изменится ли траектория астероида, и если да, то насколько.

Время летело стрелой. Астероид 2041-MN1 мчался к Земле. А наш грузовик летел рядом с ним, как приклеенный.

Только через двое суток получили мы ответ с Венеры.

— Траектория изменилась незначительно. Астероид по-прежнему угрожает Земле. Только теперь он упадёт на пять часов позже, и не в России, а в Америке…

«Вот тебе раз! — подумал я. — Старались, старались, и всё коту под хвост! Какая, собственно, разница, где упадёт астероид — в России или в Америке? Всё равно последствия будут катастрофическими».

От досады я места себе не находил. Ничего делать не мог, ни о чём думать не мог. Думал, сгорю со стыда.

А Земля уже выговор нам прислала:

— Что, Кулибины, наделали дел?! И Земле не помогли, и Венеру без продовольствия оставили! Летите домой, вы уволены из космонавтов!

— Слушаемся, — ответили мы с Васей. А что ещё оставалось делать?

Два часа мы с Василием не разговаривали: дулись друг на друга. И вдруг Васю осенило:

— Ваня, а что, если половину астероида сделать белой? — спросил он меня.

Я посмотрел в иллюминатор. На чёрной подошве астероида в беспорядке лежали разбившиеся контейнеры с грузом, а вокруг них виднелись белые пятна просыпавшейся бакалеи.

— Ну, Вася, ты гений! — воскликнул я и побежал готовить грузовик к швартовке. В это мгновение я совсем забыл, что нам приказали возвращаться на Землю и даже заранее уволили из космонавтов. — Как же я сам об этом не вспомнил, олух я этакий! Половина астероида — чёрная, другая половина — белая! Эффект Ярковского!

Теперь, чувствую, надо подробно рассказать вам об этом эффекте.

Жил в 19 веке в России замечательный инженер и учёный Иван Осипович Ярковский, ныне несправедливо забытый. Много он чего интересного изобрёл. Но, главное, за семьдесят лет до полёта Гагарина он придумал, как изменять траектории астероидов. Ярковский советовал покрывать половину астероида слоем какой-нибудь краски. Если астероид весь белый, нужно покрасить одну его сторону чёрной краской. Если астероид весь чёрный — покрасить одну сторону белой. Как следует из теории, чёрно-белый астероид нагревается Солнцем неравномерно. Из-за этого с чёрной — более нагретой — стороны начинают активно испаряться газы. Они создают реактивный момент и сталкивают астероид с его траектории.

Всё это я знал, и давно. Но если бы не Вася, не знаю, вспомнил ли бы я об этом…

Краски никакой у нас на корабле, конечно, не было, да она и не потребовалась. Груз у нас — бакалея. Все продукты белого или жёлтого цвета: мука, крахмал, сахарный песок, соль, сухое молоко, яичный порошок, рис, перловка, манка, пшено. Если всё это высыпать из мешков, то подошва астероида станет жёлто-белого цвета. Ничего лучше не придумаешь. И даже красить не надо.

Посадить грузовик на астероид мы не могли. Но сблизиться с ним на минимальное расстояние и пришвартоваться, можно было запросто. Мы сделали это, а потом по одному из швартовочных тросов перебрались на астероид. Высадились на подошву «башмака» и часа три поработали грузчиками: вручную рассыпали по ней содержимое мешков. Половина астероида стала белой, словно покрылась снегом.

Сделали мы то, что хотели, вернулись на корабль, и я снова засомневался. Эффект Ярковского — это теория. Никто на практике его не проверял. В этом деле мы с Васей были первопроходцами. Вдруг у нас ничего не получится?

Подумал я так и решил — до поры, до времени — ничего Земле не сообщать. Там видно будет. А Венеру попросил сделать новые расчёты траектории нашего астероида…

Заварили мы с Васей чайку и сели радио слушать, а в эфире — переполох. Пока мы на астероиде сеяли рис да просо, на Земле из-за нас чуть международный конфликт не вспыхнул. В Американском Космическом Агентстве, как узнали, что астероид летит прямо к ним, всполошились, решили запустить в нашу сторону ракету с ядерной боеголовкой, чтобы размолоть «башмак», да и нас вместе с ним, в мелкую шелуху.

— Астероид нужно расстрелять! — так прямо и заявили.

А наш Центр Управления против:

— Не позволим! — говорят. — У нас на астероиде космонавты!

— Для спасения человечества вашими космонавтами придётся пожертвовать! — отвечает Космическое Агентство.

— Как хотите, а у нас каждый человек — на вес золота, и даже дороже.

— Ну, так уберите своих золотых с астероида. Что они там делают?

— В данный момент они выполняют спецзадание по изменению орбиты астероида, — заявил Центр.

Мне, когда я это услышал, уж так приятно стало. Хоть уволили нас с Васей из космонавтов, а в обиду Космическому Агентству не дают. Хоть мы с Васей и обычные дальнобойщики, а Центр Управления нами жертвовать не желает. И ценит на вес золота. Огромное ему за это спасибо!

Через пару дней пришёл ответ с Венеры:

— Что это вы такое сделали с астероидом? — спросила Венера.

— А что? — спросил я загадочным голосом.

— Он значительно отклонился от расчётной траектории. Угроза Земле миновала. Центр Управления восстанавливает вас в космонавтах и ждёт вашего возвращения.

— Слава Богу! — с облегчением вздохнул я, но, как видно, рано обрадовался.

— Поздравлять вас особо не с чем, — продолжал оператор с Венеры. — Через неделю астероид 2041-MN1упадёт на Луну.

Я так и сел, где стоял.

— Как на Луну?

— Так, — отвечает. — На Луну. Ещё бы чуть-чуть, и он пролетел бы мимо. Но вот этого «чуть-чуть» как раз и не хватает.

На это ответить мне было нечего…

Надо же, думаю, снова здорово! Что же это нам с Васей так не везёт? Астероид врежется в Луну. И мы вместе с ним, если улететь не успеем.

Стали мы готовиться к отлёту. А грузовик наш, как вы помните, был пришвартован к астероиду. Отстрели швартовочные тросы и лети себе, куда надо. Попробовали мы это сделать, а тросы не отстреливаются. Где-то что-то не срабатывает — и вот результат: улететь с астероида мы не можем.

Вам страшно? Мне — нет. И тогда было не страшно. Но уж как-то не хотелось расставаться с жизнью за просто так. И, главное, угрозу от Земли мы отвели. Человечество спасено и ликует, а бедные Кулибины — хоть пропадай.

— Почему не стартуете с астероида? — строго спросил нас Центр Управления.

— Так и так, — ответил я. — Не можем: швартовы не пускают.

— Вручную отцепить пробовали? — спросил Центр.

Земля догадывалась, что мы перепробовали все возможные способы спасения, но всё равно спрашивала.

— Пробовали, не получается, — ответил я.

— Высылаем навстречу астероиду спасательную ракету, — успокоила меня Земля. — Погибнуть вам не дадим! Держитесь!

И мы стали держаться.

А просто сидеть и ждать помощи — скучно.

— Эх, Ваня, где наша не пропадала! — сказал Василий. — А что, если стартовать, не отцепляя швартовочных тросов?

Вася, конечно, на пять лет младше меня, но я успел убедиться, что он плохого не посоветует. Поэтому послушался его и на этот раз. И правильно сделал.

Спасательная ракета задержалась в пути из-за неполадок.

За день до столкновения с Луной мы подготовили грузовик к старту, дождались, пока астероид развернётся к Луне боком, и включили двигатели на полную мощность.

Швартовочные тросы не отцепились. Но нам тогда это было как раз на руку. Грузовик, как буксир, медленно потащил астероид за собой, столкнул его с опасной орбиты и увёл в облёт Луны.

На Земле думали, что мы с Васей погибли. А мы пролетели за Луной и выскочили оттуда с астероидом за спиной. Тут тросы не выдержали лунного тяготения и отцепились.

Дальше мы летели порознь: астероид отдельно от нас, а мы отдельно от астероида. Короче, разошлись, как в море корабли. Мы полетели домой. А наш «башмак» отправился к Марсу…

С Земли нас заметили, обрадовались. Подоспела спасательная ракета. Только мы уж сами со всеми делами справились. Положили грузовик в орбитальный дрейф вокруг Земли, а сами пересели на ракету и полетели домой принимать поздравления.

Вот так закончился этот полёт…

Грузовик остался ждать нас на орбите.

На Венеру отправили запасной сухогруз.

А на нашем «башмаке» через полгода совершил аварийную посадку марсианский лайнер. Целый месяц пассажиры этого лайнера терпели бедствие на нашем астероиде. Продовольствия на всех не хватало, и бедным робинзонам пришлось питаться «подножным кормом». Люди собирали рассыпанную нами крупу, варили её в большой герметичной кастрюле, ели и поминали нас с Васей добрым словом.

Но это уже совсем другая история…

Не подумайте, что вне Земли живут и работают одни лишь мужчины. Женщин-космонавток тоже хватает. В смелости и выносливости они не уступают мужчинам. А по красоте и душевности им нет равных во всей Вселенной.

Вот и моя соседка Светлана Пряхина с детства мечтала о космосе. И на геолога пошла учиться только потому, что набирали спецкурс с космическим уклоном. Все выпускники этого курса по распределению отправились работать в пояс астероидов между орбитами Юпитера и Марса. А Света попала ещё дальше — на космическую станцию в окрестностях Сатурна.

Станция эта была небольшая: два орбитальных «кольца» и десять пристыкованных к ним космолётов. Личный состав: всего пять человек. Запас продовольствия на два года, оранжерея, фабрика пресной воды и завод по производству топлива.

Фабрика и завод — слишком сильно сказано. На самом деле это два обычных жилых отсека, переоборудованных в производственные помещения. Зачем, скажите, везти с Земли топливо, если этого добра на одном только Титане — целые озёра? Вы спросите, о каком топливе идёт речь? Естественно, о жидком метане. Водородное топливо добыть ещё проще. А воду космонавты берут на Энцеладе. В виде льда, конечно. Потому что на всех спутниках Сатурна запредельно низкие температуры.

На Энцеладе, если вы не знаете, самый чистый лёд во всей Солнечной системе. А подо льдом — целый океан солёной воды. Несмотря на крайне низкую температуру, океан не замерзает за счёт внутренней энергии Энцелада.

Лёд добывают для нужд станции. Он тает, а воду потом опресняют и используют для питья и орошения оранжереи…

На первых порах Свете ничего серьёзного не поручали. Никаких самостоятельных вылетов. Выпускница, совсем ещё девчонка. Кто знает, вдруг заблудится среди спутников? Их — больших и малых — у Сатурна больше шестидесяти. Так что сначала Света летала только на Энцелад. И то не одна, а в составе группы заготовщиков льда. Она сидела рядом с первым пилотом — перенимала опыт маневрирования в сложной системе сатурнианских колец.

Эти кольца состоят из ледяных глыб, величиной с автомобиль. Чтобы ненароком не налететь на глыбу, космолёту приходится двигаться поистине с черепашьей скоростью. А ещё среди колец легко заблудиться. Даже опытный разведчик может сбиться с курса и попасть в передрягу. А найти и спасти человека бывает очень трудно…

Света очень способная, всё на лету схватывает. Вот и практику вождения космолёта она освоила всего за три месяца. На «отлично» сдала экзамен и начала летать за топливом на Титан. Причём, одна, без помощника. С тех пор её стали называть строго и официально — пилот Пряхина.

Титан гораздо больше нашей Луны, и у него довольно плотная атмосфера. Так что взлёт и посадка, да ещё с грузом, — дело нешуточное. Температура на поверхности минус сто восемьдесят градусов. Без специального скафандра делать там нечего. Одно хорошо: сила тяжести на Титане в семь раз меньше, чем на Земле, поэтому на взлёт тратится не так уж много топлива.

Света летала на Титан целых полгода. До тех пор, пока с ней не случилась большая неприятность.

В тот день всё шло как обычно. Пилот Пряхина совершила мягкую посадку в районе Мрачных озёр, выгрузила из космолёта передвижную цистерну и включила топливный насос. Жидкий метан набирался в цистерну около часа, и Света, согласно инструкции, всё это время не покидала кабины.

Когда же цистерна наполнилась до краёв, пилот Пряхина подцепила её к днищу космолёта, посмотрела на часы и приготовилась к старту.

Человек, наверно, для того и придумал часы, чтобы выкраивать время на то, на что его обычно не хватает. Вот и Света решила выкроить полчаса для того, чтобы исполнить давнее своё желание — слетать к Октаве.

К югу от Мрачных озёр Снежная пустыня была расколота надвое глубокой трещиной, которую называли Старым каньоном. По краю каньона цепочкой были разбросаны семь метановых гейзеров. Они извергались каждые два часа — один за другим — с интервалом в несколько секунд. Каждый имел своё звучное имя: До, Ре, Ми и так далее. А вся группа гейзеров называлась Октавой.

Как-то раз, прилетев на Титан за топливом, пилот Пряхина издалека увидела извержение Октавы. Словно перья гигантской птицы, вырастали на горизонте метановые струи. Они долго висели в воздухе, и поэтому их сносило ветром к востоку. Они падали и проливались дождём на Снежную пустыню. Это зрелище настолько восхитило и потрясло Свету, что с тех пор она мечтала хотя бы раз посмотреть на извержение вблизи.

Часы могут сказать о многом. Например, о том, что до нового извержения остаётся ровно полчаса, а значит, можно успеть к началу этого грандиозного представления. Полёт в сторону гейзеров отнимет времени не больше, чем полёт по инструкции. Значит, на базу можно вернуться вовремя, и никто ни о чём не узнает.

«Это будет нарушением инструкции!» — неодобрительно покачала головой пилот Пряхина.

«Если нельзя, но очень хочется, то — можно», — отмахнулась Светлана и полетела смотреть гейзеры.

«Ай-яй-яй!» — скажете вы, и будете абсолютно правы. Дисциплина в космосе — первое дело. А кто об этом забывает, потом кусает локти с досады. Если, конечно, остаётся в живых…

Света взяла курс на Октаву и полетела с такой скоростью, чтобы оказаться над первым гейзером как раз в момент его извержения. Она открыла в кабине нижний иллюминатор, чтобы наблюдать и фотографировать Октаву.

Космолёт летел на безопасной — пятикилометровой — высоте. Света знала, что гейзеры выстреливают метан на высоту немногим более четырёх километров. Поэтому за космолёт и за свою жизнь она была совершенно спокойна.

Полчаса ожидания пронеслись, как одна минута. Когда первый гейзер — «До» — взметнул в воздух мощную струю метана, до него оставалось всего несколько километров. Пилот Пряхина скорректировала курс, и космолёт прошёл прямо над гейзером. А впереди уже вырастала колонна второго фонтана — «Ре», — и через десять секунд космолёт пронёсся над ним. Прямо по курсу вырастал фонтан третьего гейзера — «Ми», а за ним виднелся растущий четвёртый — «Фа».

Лететь над гейзерами было удивительно страшно. Но это завораживало, это восхищало. А как это было красиво!

Стороннему наблюдателю могло показаться, что с поверхности Титана по земному космолёту стреляют гигантские метановые пушки. И вершины их мощных фонтанов подбираются всё ближе и ближе к днищу подвешенной под космолётом цистерны.

Так оно и было на самом деле. Пилот Пряхина не заметила, что в этот день метановые фонтаны поднимаются гораздо выше обычного. Она увлеклась созерцанием необычного зрелища и уже не обращала внимания на показания приборов.

Седьмой фонтан поднялся выше пяти километров. Он ударил в днище космолёта с такой силой, что двигатели сразу замолчали. Космолёт сорвался в штопор и стал падать прямо в каньон.

Светлана, конечно, испугалась. Но пилот Пряхина знала своё дело на «отлично». Трижды она пыталась запустить двигатели и восстановить горизонтальный полёт, но у неё ничего не получалось. Неуправляемый космолёт продолжал падать, и пилоту пора было покидать кабину.

Катапульта сработала безотказно. Света вместе с креслом пулей вылетела из кабины, над её головой раскрылся парашют, и вот тогда пришло осознание случившегося. Следя за падением своего космолёта и вслед за ним падая на дно Старого каньона, Света смогла оценить всю серьёзность сложившейся ситуации.

«Если космолёт останется цел, что при слабом тяготении Титана вполне возможно, тогда у пилота Пряхиной будет отапливаемый жилой отсек и запас воздуха на двое суток, — думала Светлана. — Ну, а если космолёт при падении взорвётся, тогда воздуха и тепла в скафандре хватит от силы на десять часов. Перспектива не из приятных».

Часа через два её хватятся. Начнут искать, а на поиски требуется время. Титан огромен, а спасателей будет только четверо. И искать они будут в первую очередь в районе Мрачного озера. Ведь пилот Пряхина летала за топливом именно туда. Никто и не подумает искать её в районе Октавы.

Потом, конечно, район поисков будет расширен, но, кто знает, дождётся ли пилот Пряхина своих спасителей?

Падая в пропасть, космолёт несколько раз задел крылом отвесную стену каньона. В конце концов, крыло отвалилось. Цистерна с топливом лопнула, и жидкий метан пролился дождём над ущельем.

Светлана приземлилась, или, вернее, прититанилась на острые камни. Она сразу погасила парашют, отстегнулась от кресла и огляделась по сторонам. На дне глубокого каньона, где она оказалась, было сумрачно и неуютно. Космолёт лежал на боку, метрах в двухстах впереди. С первого взгляда было понятно, что летать он больше не будет. Надо было срочно проверить, не разгерметизировался ли жилой отсек, и есть ли связь с Базой.

Через узкую щель в фюзеляже пилот Пряхина проникла внутрь космолёта. Больше всего пострадала пилотская кабина. От удара она просто сплющилась, и всё внутри неё было перевёрнуто вверх дном. Жилой отсек почти не пострадал, и воздуха для дыхания было достаточно. А вот связи не было. Наружную антенну снесло при падении, и восстановить её не было никакой возможности.

«Сигнал бедствия подать не смогу, — подумала пилот Пряхина. — Значит, искать меня будут где угодно, только не здесь. И если найдут, это будет просто чудо».

Светлана вышла из космолёта и посмотрела вверх. Над головой была узкая полоска зелёного неба и серые стены каньона.

«Глубина — километра два, — подумала Света. — Даже если меня найдут, кто осмелится посадить тут космолёт?»

В экстремальных ситуациях главное — не поддаваться панике. Вот и Света решила не поддаваться. А лучшее средство справиться с дурными мыслями — работа.

Дно каньона было завалено камнями, которые могли помешать посадке спасателей. И Света решила подготовить для космолёта посадочную площадку. Часа три без передышки она таскала валуны по пятьдесят килограммов каждый. Повторюсь, сила тяжести на Титане в семь раз слабее земной, поэтому даже такие камни поднимать было легко.

После работы надо было подкрепиться. Но как только Света вошла в жилой отсек и сняла надоевший скафандр, усталость взяла верх над голодом, и Света уснула…

Проспала она часов пять, поела и снова вышла на расчистку площадки. На этот раз она разбирала завалы на участке, густо политом метаном из лопнувшей цистерны. Метан успел впитаться в каменистый грунт, а камни были ещё влажные.

Светлана заметила между камней чёрный стебель какого-то растения. Сухой? Нет! На стебле было три иссиня-чёрных маслянистых листа. Они были явно живые, и это было настолько удивительно, что глаза отказывались верить. Ну, сами подумайте: живое растение на космическом холоде!

Светлана разом обо всём забыла. И о том, что попала в беду, и о том, что в запасе у неё осталось всего двое суток. Перед ней была инопланетная форма жизни: высокоорганизованное растение небелковой природы. Его непременно нужно было изучить, описать и сфотографировать.

«Почему оно выросло именно здесь и сейчас? — сама себя спросила Света и сама себе решила дать разумный ответ. — Любое растение вырастает из семечка. Значит, семечко лежало под камнями уже давно. Когда грунт пропитался жидким метаном, семечко проклюнулось и дало росток. Видимо, метан для здешней флоры — всё равно, что вода для земных растений. Но как быстро растение выросло! И это в жесточайших условиях!»

— Боже мой! Да оно же растёт на глазах! — воскликнула Светлана.

Пока она рассматривала растение, на кончике стебля проклюнулась почка, и появился ещё один лист — четвёртый. Растение росло, как на дрожжах, не обращая внимания на чрезвычайно низкую температуру и недостаток освещения.

Света опустилась на колени и осторожно разгребла камни вокруг стебля. У растения оказались мощные разветвлённые корни. Оно мёртвой хваткой вцепилось в каменистую почву. Света дотронулась до чёрного листа, и тот сразу пожелтел — отреагировал на прикосновение. Стоило убрать руку, и лист снова стал иссиня-чёрным.

Пилот Пряхина поднялась с колен и огляделась по сторонам. Она искала другие такие же растения, но их нигде не было.

«Неужели здесь было только одно семечко? — подумала Света. — Откуда же его сюда занесло? Ведь до сих пор на Титане не находили ничего подобного».

Воодушевление, вызванное случайным открытием, быстро прошло. Пилот Пряхина вспомнила, что собиралась расчистить площадку для спасателей, и принялась за работу. Трудилась, не покладая рук, до полного изнеможения, а когда вернулась посмотреть на растение, ахнула и побежала за фотоаппаратом.

На месте жалкого стебля вырос красивый куст — листик к листику, веточка к веточке.

Светлана снимала куст с разных сторон и не переставала им восхищаться. Куст был на удивление красив и пышен. Но сравнивать его с земными растениями было нельзя. Он больше был похож на коралл…

Потом, уже в жилом отсеке, когда Светлана рассматривала фотографии, ей неожиданно стало так грустно, что она расплакалась.

«Пройдут ещё двое суток, — думала она. — Без тепла и воздуха я погибну. А мой куст станет ещё выше и краше. Спасатели приземлятся на площадке, которую я расчистила, найдут мои фотографии, увидят диковинное растение… А меня тогда уже не будет в живых»…

«Не сметь раскисать! — сама себе приказала пилот Пряхина. — Вот увидишь, тебя обязательно спасут; как следует, отругают за нарушение инструкции, а потом отправят к маме, на Землю. Недисциплинированные космонавты нигде не нужны. И уж, тем более, здесь, в системе Сатурна».

Светлана послушалась пилота Пряхиной и раскисать не стала…

Сон её был тревожным. Ей снилась Земля, дом, мама. Потом всё заслонило собой строгое лицо начальника экспедиции.

— Проснись, Пряхина! — крикнул он ей в самое ухо. — На Землю тебя спишу, если ты немедленно не проснёшься!

Света проснулась, поела и нехотя влезла в скафандр. От непривычной работы всё тело ныло. Приходилось уговаривать его потрудиться ещё немного. Вдруг помощь всё же придёт вовремя…

Покинув жилой отсек, Светлана сразу пошла проведать удивительное растение.

Куст вымахал в рост человека, стал ещё пышнее, а на его вершинке появился большой бутон — чёрный, с красными прожилками.

— Да это — цветок! — воскликнула Светлана. — Как мило с его стороны, что он собрался цвести именно сегодня. Это хорошее предзнаменование. Сегодня меня должны, просто обязаны спасти!

Хорошее настроение придаёт сил, повышает работоспособность. И Света имела возможность в полной мере в этом убедиться. А после работы её ждал сюрприз.

Света знала, что бутон рано или поздно раскроется. Но она не думала, что это будет так скоро и так красиво.

На вершине куста красовался огромный пурпурный цветок. Это была Роза. Её лепестки казались нежнее шёлка и были подсвечены изнутри. Нежный аромат Розы нельзя было вдохнуть, но можно было увидеть.

Пурпурный цветок повернулся к человеку и вдруг сказал:

— Здравствуй!

Это простое слово напугало Светлану. Вы и сами бы испугались, если внутри себя услышали бы вдруг чужой голос.

«Не сошла ли я с ума и не разговариваю ли сама с собой?!» — сразу подумала Света.

На что Роза ответила:

— Успокойся. Твой разум в порядке. Это я с тобой разговариваю. Я передаю тебе свои мысли. Я — Пурпурная Роза. Да, я похожа на земное растение, но это лишь кажущееся сходство. Я то, чему в твоём языке нет названия.

— Ты говоришь! Ты мыслишь! Ты — разумна! — воскликнула Света. — Я всегда знала, что Титан обитаем!

— Я родилась не здесь. Я — гостья в этом мире, — ответила Роза. — Наверно, я — единственная Пурпурная Роза во всей Галактике. Тысячи лет крошечным семечком я летела через Вселенную, прежде чем упала на эту планету. Сотни лет, ожидая тебя, я лежала на дне этого каньона. И всегда знала, что встречу тебя здесь.

— Ты летела тысячи лет, чтобы встретиться со мной? — удивилась пилот Пряхина. — Неужели для тебя это так важно?

— Важно. И для меня, и для тебя… Наша встреча с тобой неслучайна. Каждое существо приходит в наш мир, чтобы исполнить своё предназначение. Я должна исполнить своё предназначение, а ты — своё.

— Что же мы должны исполнить?

— Я тебе расскажу. Чуть позже.

— Ты знаешь Будущее?

— Я его вижу. Поэтому всегда принимаю правильные решения. Вы, люди, не видите Будущего. Поэтому постоянно делаете ошибки. На дне этого каньона ты оказалась лишь потому, что не видела своего Будущего.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась пилот Пряхина.

— Я всё о тебе знаю. Я читаю тебя, как книгу.

Светлане стало не по себе. Вас бы тоже покоробило, если бы ваш собеседник знал о вас всё, а вы о нём — ничего.

— Пока я была семечком, я спала и видела сны о Будущем, — продолжала Роза. — А проснулась я только вчера. Ты меня разбудила.

— Ты знаешь, я попала в беду, — вздохнула пилот Пряхина.

— Говорю же: я знаю о тебе всё. И постараюсь тебе помочь. А ты, в свою очередь, постараешься помочь мне.

— Если смогу, — недоумевая, Света пожала плечами.

— Сможешь. Но об этом потом. Сначала я должна помочь тебе выбраться отсюда. Ведь в этом и заключается моё предназначение.

— Чем же ты можешь мне помочь?

— Ты попала в беду. Твои соплеменники ищут тебя, но они далеко и не знают, где ты находишься. Я хочу подсказать им, что ты — здесь.

— Ты можешь с ними связаться? — удивилась Света.

— Если ты мне поможешь. Попробуй настроиться на кого-нибудь из твоих друзей, представь его лицо, мысленно заговори с ним. Тогда я смогу общаться с ним так же легко, как с тобой.

— Хорошо, я попробую, — ответила Света.

Она сосредоточилась, закрыла глаза и представила лицо начальника экспедиции.

Пурпурная Роза долго молчала, настраивая свои мысли на этого человека. Она очень хотела помочь Светлане, но у неё не получалось связаться с начальником экспедиции.

— Нет, — сказала Роза. — На этого человека настроиться не могу. Он закрыт. Думает сразу о многом. Большая ответственность. Не отвлекается на мелочи.

— Тогда попробуй настроиться на другого, — попросила пилот Пряхина и мысленно заговорила с первым пилотом.

— И на этого не могу, — через минуту ответила Роза. — Отвлечён. Думает о семье: о жене и детях, что остались на Земле. Устал от работы. Хочет в отпуск.

— Жаль.

Светлана вздохнула. Шансы на спасение таяли с каждой минутой.

— А что ты скажешь об этом человеке? — спросила она, пытаясь представить лицо второго пилота.

— Этот человек суров и часто бывает несправедлив по отношению к тебе, — сказала Роза. — Ты избегаешь общения с ним. Ты обижаешься на него и не можешь представить его достаточно ярко. Извини, но дело не в нём, а в тебе самой… Ещё есть варианты?

— Последний. Но на него у меня нет надежды.

— Почему? Кто он такой?

— Такой же геолог, как и я, — Саша Лопатин. Он всего на два года старше меня. Балагур и весельчак. Часто подшучивает надо мной. А иногда будто совсем меня не замечает.

— Это ничего не значит, — ответила Роза. — Постарайся настроиться на этого человека.

— Ладно. Попробую.

Пилот Пряхина закрыла глаза и представила лицо Саши Лопатина. В тот же миг она услышала радостный голос Розы.

— Превосходно! Связь устанавливается! Ты очень ярко его представляешь. Он явно тебе небезразличен.

— Небезразличен? — нахмурилась пилот Пряхина. — Да я его терпеть не могу!

— Позволь тебе не поверить. Сама себя ты обмануть можешь, но меня тебе обмануть не удастся.

— Он никогда не воспринимает меня всерьёз.

— Потому что ты ему нравишься.

— Нравлюсь?

— Да. Но сам он об этом ещё не знает. А ведь в будущем вы — идеальная пара. Вы как нельзя лучше подходите друг для друга. Уж мне-то можешь поверить…

Света задумалась на минуту, а потом спросила:

— Саша тебя слышит?

— Слышит. Но пока он не понимает, кто говорит с ним. Он тоже немного испуган. На то, чтобы он успокоился и всё понял, нужно время.

После работы Света едва держалась на ногах. Глаза её закрывались сами собой, но она твёрдо решила дождаться Сашиного ответа.

— Я подожду, — сказала она.

— Ты же на ходу засыпаешь. Тебе необходимо подкрепиться и отдохнуть. Поспи. Когда будет нужно, я разбужу тебя.

Света послушалась Пурпурную Розу и ушла в жилой отсек. И снова ей снился сон о Земле, и снова начальник экспедиции разбудил её своим криком. Проснувшись, Света услышала короткие гудки аккумуляторной батареи. Она сигнализировала о полной разрядке. Жилой отсек космолёта медленно остывал. Воздуха оставалось на пять часов.

«Неужели Саша не успеет меня спасти?» — подумала Света.

В это время она вспомнила о Розе и поспешила наружу.

Пурпурную Розу невозможно было узнать. Чёрные листья осыпались, цветок почернел и завял.

— Ну, вот, кажется, я умираю, — сказала Роза. — Своё предназначение я исполнила. Теперь ты должна исполнить своё… Я хочу отдать тебе самое дорогое, что у меня есть, — мои семена. Возьми их с собой и посей в космосе.

Светлана протянула к цветку сложенные лодочкой руки. На ладонь ей упали три белых орешка. Семена были покрыты толстой скорлупой, защищающей их от космических излучений и холода.

— Как же мне их посеять? — спросила Света, пряча орешки в карман.

— Брось их в межпланетном пространстве — там, где пожелаешь. Семена сами найдут дорогу к благоприятной для них планете. Через год или через тысячу лет каждое из этих семян станет такой же Розой, как я… А теперь приготовься к встрече. Саша уже летит за тобой.

В это время Светлана услышала далёкий гул двигателей, и над каньоном пролетел космолёт. Сердце отчаянно забилось в груди.

«Заметил или нет?» — мысль бешеным пульсом отзывалась в висках.

— Заметил, — ответила Роза. — Сейчас пойдёт на посадку.

И верно, теперь Сашин космолёт показался на горизонте. Он спускался в каньон и летел между отвесных стен, едва не касаясь крыльями скал.

— Отойди от меня подальше! — вдруг сказала Роза.

Пилот Пряхина кивнула и отошла на пять шагов.

— Ещё дальше. Ещё! — крикнула Роза. — Беги к своему кораблю. Спрячься!.. И прощай!

Пилот Пряхина отбежала к космолёту, укрылась за фюзеляжем и оглянулась. Саша Лопатин сажал космолёт на подготовленную ею площадку. Он сидел в пилотской кабине и, выбирая безопасное для посадки место, вертел головой в разные стороны. Космолёт держался в воздухе на бьющих из сопел реактивных струях и вот-вот должен был опуститься на землю.

Пурпурная Роза попала в струю раскалённых газов и мгновенно погибла — растаяла, превратившись в облачко пара. Перед смертью она успела только вскрикнуть от боли.

Света видела, как гибнет Роза, и слышала её голос, но спасти её не могла. Света заплакала от жалости к своей спасительнице, которая тысячи лет ожидала жизни, а жила только два дня…

Космолёт опустился на землю, и Саша Лопатин ловко выпрыгнул из кабины. Света побежала ему навстречу.

— Ты цела? — крикнул Саша, стараясь перекричать гул двигателей. — Ты не ранена?

Света качала головой и плакала. Она всё ещё не могла поверить в своё спасение.

— Это счастье, что я тебя нашёл, — сказал Саша. — Сначала мы искали у Мрачных озёр, а потом меня как будто обухом по голове стукнули: ищи в Старом каньоне. Начальник меня на смех поднял. А я всё равно полетел. И вот, нашёл.

— Тебя не обухом по голове стукнули. Это Пурпурная Роза подсказала тебе, где меня искать…

Света рассказала Саше о Пурпурной Розе. Она показала ему фотографии, которые делала всё это время. Потом достала из кармана три белых орешка — семена Розы.

Узнав о том, что Роза погибла, Саша, конечно, расстроился. Но ведь он не был виноват в гибели Розы. Он просто не заметил её при посадке.

Сборы были недолги. Света села на место второго пилота. Саша сообщил на Базу, что поиски увенчались успехом, и космолёт взлетел. Он долго поднимался вертикально вверх между стен каньона, выбрался на простор, сорвался с места и, набирая высоту, пулей полетел на восток…

Свету, конечно, отругали. Но к маме не отправили и от полётов не отстранили. Ещё целых полгода она летала на Титан за топливом и только издали любовалась на гейзеры.

А когда пришло время возвращаться на Землю, Света исполнила обещание, данное Пурпурной Розе — она вышла в открытый космос и бросила семена в разные стороны. Белые орешки полетели через Вселенную, чтобы через тысячелетия на какой-нибудь из планет вырос новый розовый куст с окраин Галактики.

Семен Наумович Шух сидел перед монитором и тупо пялился в бегущие по экранам строчки разнообразных аббревиатур и обрывистых рядов чисел, постороннему наблюдателю показавшиеся бы полным бредом, в крайнем случае — таинственной шифровкой. Впрочем, для Шуха в этих непонятных строчках ничего необычного не было. Радиотелескоп усердно шарил по звездному небу, вылавливая и занося в реестр сигналы, которыми бескрайнее космическое пространство было просто забито. Процессор компьютера с присущей только машине безразличной старательностью складывал штабеля этих сигналов у себя на жестком диске в архив, классифицируя по частоте, направленности, амплитуде, длительности и прочим характеристикам.

Семен Наумович сонно зевнул. Все не то. Дни, месяцы и годы, потраченные впустую. Практически вся жизнь, положенная на алтарь науки и веры во что-то лучшее, неординарное, возвышенное… Ученый даже подумал, что зря в юности связался с наукой. Но через мгновение прогнал эту мысль из головы, сильно разозлившись на себя. Что за малодушные настроения? Крепись, ученый, уж кому-кому, а тебе никогда не стоит вешать нос и пасовать перед трудностями. Иначе грош тебе цена!

А ведь сейчас в Крыму лето. Полуостров наводнен туристами и отдыхающими из разных стран, что по утрам валялись на солнышке, днем праздно осматривали местные достопримечательности, а по вечерам словно саранча оккупировали рестораны, кафешки, и даже орущие сумасшедшей музыкой дискотеки. А Семен Наумович Шух, доцент астрономических наук, по собственной инициативе заточил себя в Крымской обсерватории, что расположилась на безводном и безлюдном плато Ай-Петри, единственной обсерватории на все СНГ-шное пространство в числе оборудования которой находился мощный радиотелескоп, необходимый для его исследований. Его исследований…

Семен Наумович Шух искренне считал, что ему очень повезло. Еще бы, из всех маститых астрономов и других исследователей космоса организатор проекта SETI@home, Дэн Вертимер, выбрал именно его. Мало того выбрал, кроме этого, он предоставил Семену Наумовичу необходимое для работы оборудование и выделил довольно крупную сумму, чтобы тот арендовал на лето мощный крымский радиотелескоп. А также разрешил ученому по собственному усмотрению выбрать трех грамотных помощников (понятное дело, также астрономов).

Шух с искренним энтузиазмом взялся за дело. Конечно, как можно упустить такую благоприятную возможность заняться именно тем делом, о котором мечтал всю жизнь! Ведь слово «наука» в наше время стало чуть ли не ругательством, а ученых считали едва ли не приспособленными к жизни и абсолютно бесполезными существами, «наглым образом вцепившимися клещами в кожу трудового народа и жадно сосущими из него кровь». НИИ прозябали без финансового обеспечения, лаборатории давно стояли закрытыми на замок, мало-мальски грамотные ученые срывались с родных мест, польстившись на стабильное финансовое положение и возможность заниматься любимым делом, а не из последних сил стараться дожить на крохотную зарплату до конца месяца. Да, за границей понимали, что мозги — это главное, и как ими пользоваться на общее благо. У нас же все продолжали жизнерадостно плескаться в болоте, слушая «чиста правильный» шансон и умиляясь бандитским рожам «Бумера», вместо того, чтобы бить тревогу и пытаться хоть как-то спасти вырождавшуюся нацию, повернуть процесс деградации в противоположном направлении. И поэтому Семен Наумович из кожи вон старался доказать самому себе, да и всем остальным вокруг, что ученый может быть очень полезным и весьма значительным членом общества, как это было в прошлом.

Семен Наумович мысленно усмехнулся. Как же, он до сих пор прекрасно помнил, как над ним подшучивали сначала в школе, затем в институте, и даже на аспирантуре. А все из-за обыкновенной на первый взгляд, но такой нелепой, если приглядеться, фамилии. Шух, шух, шух… Эти звуки постоянно преследовали его, когда он приходил в школу, чтобы получить новую порцию знаний. Одноклассники и одноклассницы заговорщицки ухмылялись, тихо повторяя под нос невыносимое «шух, шух, шух…», отчего по классу разносилось смешное шуршание. Смешное для них, но не для Семена Наумовича, тогда еще просто Семки.

Он старался не обижаться, кисло пытаясь улыбаться в ответ, хотя внутри все сжималось от обиды. И никогда не плакал, не пытался отдубасить особо старавшихся посмеяться над ним. Поэтому, со временем привыкнув, спокойно стирал с доски, парт, портфеля, постоянно появляющуюся надпись: «Здесь был Шух…», которая, казалось, приклеилась к нему намертво. Окончив школу с золотой медалью, Семен Наумович поступил в институт, мечтая изучать звезды и космос, и втайне надеясь, что теперь-то уж насмешки прекратятся, ведь студенты — серьезные, взрослые люди, которым не до развлечений. Но ошибся. В его группе каким-то образом прознали о школьном прошлом Шуха, и все пошло по новому кругу. Даже еще более зло и едко, чем было в школе.

Как бы то ни было, но Семен Наумович с отличием окончил институт, затем аспирантуру, написал и защитил работу на тему «Пульсары и распространяемые ими радиационные волны», став доцентом. Казалось бы, что делать дальше, но тут на него совершенно неожиданно вышел Дэн Вертимер, и, охарактеризовав Семена Наумовича, как одного из наиболее квалифицированных астрономов на всем постсоветском пространстве, предложил поработать на SETI@home. И Шух без колебаний отправился на далекий крымский полуостров, взяв в помощники трех своих бывших одногрупников, которые, кстати, в годы студенчества изрядно покуражились над ним. Но Семен Наумович, зная их, как талантливых астрономов, без зазрения совести предложил им работу, полагая, что не стоит держать зла за дела прошлых лет. Ведь главное — профессионализм, общее дело, а все остальное лишь мишура и пустяки, не заслуживающие даже внимания.

Чем же таким важным они занимались на безлюдном плато Ай-Петри, затворившись в обсерватории? Что же это за такой таинственный проект SETI@home и почему его руководителю не жалко никаких денег для исследований? Секретность? Незаконные действия? Заговор? Отнюдь…

Проект был организован астрономом из университета Калифорнии в Беркли Денном Вертимером для обнаружения космических радиосигналов, что могли иметь искусственное происхождение. Другими словами, главной направленностью проекта были доказательства существования внеземных цивилизаций, которые посылали в бескрайних космос особые сигналы в надежде наткнуться на братьев по разуму. Эту идею подхватили многие астрономы, считающие, что мы не одиноки во Вселенной, охотно вливаясь в SETI@home. Проект быстро распространился по планете, организовывая новые отделения в разных странах.

Радиотелескопы, работающие на SETI@home, прощупывали космос, контролируя ту часть радиоспектра, на которой инопланетяне (по авторитетному утверждению некоторых специалистов) могли бы обозначить свое присутствие. Вот этим же занимались и в крымской обсерватории под началом Семена Наумовича Шуха, правда, пока без особого успеха. Впрочем, у других астрономов проекта выдающихся результатов тоже не имелось. Однако все надеялись, что временно. Шух, держа на удачу кулаки, также предпочитал придерживаться этого мнения.

— Ну что, Семен Наумович, пока ничего интересного? — голос Виктора, одного из нанятых для проекта одногруппников Шуха, отвлек ученого от невеселых воспоминаний. — Ну и глупостями мы же здесь занимаемся!

Шух расслабленно откинулся на мягкую спинку подвижного кресла, затем потянулся, протер слезящиеся от постоянного напряжения глаза. От Виктора, талантливого, но слегка легкомысленного астронома, что тяжелой кропотливой работе всегда предпочитал какие-нибудь развлечения, он неосознанно всегда ожидал каверз. Ведь именно Виктор Шуковский с особой изощренностью умел потешаться над долговязым подслеповатым студентом Семеном Шухом, особенно стараясь в присутствии гогочущих одногруппниц.

— Почему же глупостями, Виктор? — риторически спросил Семен Наумович, протирая платочком толстые стекла старомодных очков. — Мы здесь занимаемся весьма серьезным делом — ищем необычные сигналы в космосе. Ты же знаешь, что проект имеет сторонников и активных участников во всем мире.

— Знаю, знаю, — тяжело плюхнулся в соседнее кресло Виктор, скептически уставившись в монитор и бежавшие по нему малопонятные строчки. Потом демонстративно отвернулся. — А еще я знаю, какие хорошие деньги платят эти безмозглые янки за бессмысленные исследования!

— Почему это бессмысленные? — возмутился Шух, водрузив очки назад на переносицу. — Ты не веришь, что мы не единственная во Вселенной разумная раса?

— Гм… За всю Вселенную, конечно, не поручусь… — задумчиво протянул Виктор, делая вид, что усердно размышляет. Затем понял, что его уловка раскрыта и широко улыбнулся. — Конечно, не верю! Как говорили прославленные советские космонавты: «Космос пуст, и глубоко враждебен человеку»! Или что-то вроде этого, уже точно не вспомню.

— Как же он может быть враждебным человеку, если он пуст? — удивился Семен Наумович.

— Не знаю, — неожиданно огрызнулся Шуковский. — Но искренне верую в их слова! Эх, сейчас бы к морю — искупаться! А потом познакомиться с какими-нибудь туристками…

— Так сейчас же глубокая ночь! — зачем-то вставил Семен Наумович.

Виктор подозрительно посмотрел на формального руководителя проекта, а на самом деле просто занудного долговязого астронома, что даже не понимает элементарных шуток.

— Можно, конечно, и утром… Так вода гораздо теплее…

Семен Наумович судорожно кивнул головой, сообразив, что сморозил глупость, и, чтобы замять неожиданно возникшее неловкое молчание, спросил:

— А что с теми вчерашними сигналами, что выдавали необычные значения? Выяснили что-нибудь?

— Конечно, разобрались… Ученые все ж таки! — гордо заявил Виктор, наклоняясь к уху Семена Наумовича. — Да это Федька, великий астрономище, так отражатель телескопа повернул, что приемник отразил земные волны и получил их обратно! Вот мы и подумали, что это из космоса сигналы! Х-ха!

— А где Федор сейчас? Скоро ведь его смена на посту, я-то уже почти засыпаю, — сказал Шух, и его рот сам по себе раскрылся в зевке. — Эта пустая однообразность так выматывает из сил…

Виктор кивнул.

— Да они с Антоном закрылись в лаборатории, отобрали двести самых интересных сигналов и с пыхтящим усердием проводят их детальный анализ, — как робот повторил он, наверняка позаимствовав эту фразу у самого Антона Ликонова, любившего выражаться сухими канцеляристскими словами, естественно, переиначив ее на свой манер.

— Молодцы, — искреннее порадовался астроном. — Хорошие все-таки ребята…

— А я что — хуже их? — надулся Шуковский. — Я разве не стараюсь?

— Стараешься. Ты тоже молодец — поспешно добавил Шух. Виктор, конечно же, был хорошим астрономом, но слегка, как бы выразиться… расхлябанным что ли? Но Семен Наумович, как истинный интеллигент, никогда не сказал бы этого Шуковскому в лицо. Потому что боялся обидеть.

Неожиданно одна из проплывавших на мониторе строчек привлекла внимание Семена Наумовича. Нет, само собой, это тоже были ряды чисел и непонятных аббревиатур, но наметанный взгляд астронома сразу же выделил ее из остальных сигналов.

— Погоди, Виктор, тут кое-что интересное, — словно охотничья собака учуяв след, взял стойку Шух. — Сигналов с такими значениями я еще не встречал…

— Та, — вяло отмахнулся Шуковский. — Очередные помехи или еще что-нибудь в этом роде…

— Может быть, помехи. Ну а если нет… — многозначительно проронил астроном, придвинувшись к монитору и ловкими ударами по клавишам вычленяя занесенный в реестр сигнал в специальную программу, что могла обрабатывать данные радиоволны по различным характеристикам.

Виктор еще раз махнул рукой. Еще более безнадежнее. Мол, знаем мы эти штучки…

— Т-а-ак… — протянул Семен Наумович, когда визуальное изображение обработанной радиоволны заняло все пространство монитора. Для стороннего наблюдателя длинная изогнутая кривая, расширяющаяся и сужающаяся в совершенно разных местах, ничем необычным бы не показалась. Шуху же она, казалось, открыла все тайны мироздания.

— Ох, я так и знал… Чувствовал, — прошептал он одними губами, не сводя глаз с изображения. — Виктор, что ты можешь сказать по этой радиоволне?

— Ну, — задумался Шуковский. — Точно не уверен, но, кажется, этот сигнал не отвечает ни одной характеристике всех известных на сегодняшний момент астрономических объектов.

— Правильно, — кивнул Шух. — Значит, мы имеем дело с чем-то из ряда вон выходящим. Необычным…

— Это может оказаться еще и необычным феноменом, пока еще не известным науке, — осторожно добавил Шуковский.

— Посмотри, пожалуйста, на какой частоте принят сигнал, — мягко попросил Семен Наумович.

— Сейчас, — повернулся к другому монитору Виктор, несколько десятков секунд крутил какие-то тумблеры, щелкал переключателями большого мигающего светодиодами прибора, затем уныло забубнил:

— Та-а-к… Угу, значит… Необычный сигнал, зарегистрированный под дурацким и труднопроизносимым номером SHGb02+14a, был зафиксирован на частоте 1420 мегагерц. Вот, пожалуй, и все… Хотя… Нет, ничего…

— На какой частоте? — ошарашено переспросил Семен Наумович, решив, что ослышался.

— На 1420 мегагерц, — повторил Виктор, глядя на руководителя, как на самого настоящего сумасшедшего.

— Виктор, ты разве не помнишь, что я вчера говорил об этой радиочастоте?

— Помню. Это одна из главных частот, на которых водород — самый распространенный элемент во Вселенной, с готовностью поглощает и испускает энергию. Это известно еще из институтского курса астрономии.

— Нет, я не об этом, — помотал головой Шух.

— Еще вы утверждали, что если инопланетяне действительно существуют и пытаются послать нам сигналы, то делают это непременно на этой частоте.

— Вот именно! — Семен Наумович торжественно поднял палец вверх. — Немедленно беги к ребятам, поднимай их на ноги. Будем поворачивать радиотелескоп в том направлении, откуда пришел сигнал. И поторопи их, надо успеть пока радиоволна не исчезла!

Виктор, кажется, все же проникнувшийся важностью момента, бросился по металлической лестнице вниз, к лаборатории. А Шух вновь повернулся к монитору, подслеповато всматриваясь в кривую радиоволны.

Вскоре Шуковский вернулся вместе с Антоном и Федором, которые удивленно тянули шеи из-за мощных плеч Виктора, стараясь получше рассмотреть изображение на мониторе.

— Что случилось, Семен Наумович? Случилось-то что? А то Витька так нас переполошил, что мы сразу подумали о пожаре! — Вразнобой заголосили астрономы, хотя, осмотрев приборы, догадались, что речь пойдет не об аварии или еще какой-нибудь неприятности.

— Ребята, кажется, нам все-таки удалось засечь кое-что интересное, я бы даже взял на себя смелость сказать — необычное… — едва сдерживая себя от бурного выражения эмоций, сдавленно поведал Шух.

— Сигнал? — Федька первым открыл рот от изумления. — От братьев по разуму?

— Ага, — ухмыльнулся вечный скептик Ликонов. — В твоем случае, Федор, скорее — по отсутствию оного.

Федька Мичуро обиженно вскинулся.

— Чего? Какого еще «оного»?

Антон красноречиво покрутил пальцем у виска.

— Говорю, если принять тебя, среднестатистического земного индивидуума, за некую условную единицу, то нам следует ожидать послания не от братьев по разуму, а скорее — братьев по отсутствию разума. Понял?

Федор, опытный специалист по работе с программами управления радиотелескопов, кивнул.

— Понял. Надо будет из твоей кучи книг по философии и психологии сделать чудьненький костерок!

Семен Наумович укоризненно покачал головой.

— Ну, ребята, что же вы, в самом деле! Затеяли детский спор на, быть может, пороге великого открытия! Лучше помогите мне!

— Правильно, — кивнул Антон Ликонов. — Что нужно делать, Семен Наумович?

— Значит, для начала в двух словах опишу ситуацию… — Крутанулся на кресле Шух. — Пять минут назад мы обнаружили интересный радиосигнал. Интересен он уже тем, что не имеет «почерка» ни одного известного на данный момент астрономического тела. Нам удалось определить, что сигнал зафиксирован на частоте 1420 мегагерц. Думаю, не стоит напоминать вам, что это за частота…

Семен Наумович сделал паузу, поглядывая на коллег. Мичуро и Ликонов коротко кивнули.

— Продолжу. Теперь нам следует выяснить, из какой части космоса прибыл сигнал и направить туда отражатель радиоприемника. И действовать надо быстро, пока радиоволна не исчезла. Приступим, коллеги?

И астрономы бросились по местам. Довольно быстро удалось установить, что необычный сигнал был зафиксирован и занесен в архив как раз тогда, когда радиотелескоп прощупывал космическое пространство в районе между созвездиями Рыб и Овена. Еще через минуту Антон авторитетно заявил: по имеющимся на сегодняшний момент данным известно, что в этом месте не существует какой-либо очевидной звезды или планетарной системы в пределах одной тысячи световых лет. Это еще больше воодушевило Семена Наумовича и его группу.

Федор Мичуро незамедлительно развернул тарелку отражателя радиотелескопа в обратном направлении, зафиксировав таким образом, чтобы созвездия Рыб и Овна оказались точно посередине. Вскоре Семен Наумович радостно вскрикнул — радиоволна была вновь поймана. Ликонов скептически почесал нос, Федор совершенно глупо ухмыльнулся, а Шуковский просто усердно следил за показателями приборов радиотелескопа, опасаясь утратить необходимый сигнал.

Ровно через две минуты сигнал прервался и Виктор поделился первой порцией информации:

— Так… Значит, интересующая нас частота каждую секунду колеблется вокруг среднего значения — в нашем случае это 1420 мегагерц — на 8, а то и 36 герц. Пока все, исследую сигнал дальше…

— Гм, интересно, — задумался Антон. — Это может говорить о быстром вращении объекта, на котором находится гипотетический «передатчик».

— Точно. — Семен Наумович нахмурил лоб. — То есть, если это планета, то вращается она гораздо быстрее Земли — раз, наверное, в сорок.

— Вот это меня и смущает, — неожиданно выдал Ликонов. — Если эти гипотетические инопланетяне передают сигнал по данной радиочастоте, то неужели им не хватило «внеземного» ума на то, чтобы приспособить сигнал к движению собственной планеты?

— Ну, — не согласился Шух. — Я не стал бы подходить к мышлению других разумных форм жизни с позиций человеческой логики. Мы не можем быть уверены…

— Именно поэтому…

— Стоп! — вдруг резко выкрикнул Виктор. — Я догадался!

— О чем? — удивились остальные.

Шуковский, бледнее мела, повернулся к коллегам. Затем судорожно вытер от несуществующего пота лоб.

— Меня сильно смущали эти короткие и длинные паузы в процессе передачи радиоволны. Постоянно казалось, что я уже где-то такое видел. И, кажется, я наконец-то догадался, что это такое…

— Что?

— Серия длинных и коротких волн, — намекнул Виктор. — Передается в особой последовательности…

— Морзе? — удивился Ликонов.

— Точно! Это самая обыкновенная азбука Морзе!

— Бред, — покачал головой Антон. — Причем, сивой кобылы! Семен Наумович, хоть вы-то подтвердите!

— А-нтоша, т-рудн-о с-сказать, — от волнения Шух даже начал заикаться. — М-может, они з-за нами давно н-а-наблюдают…

— Какие еще «они»? — поднял брови вечный скептик Антон. — Ах, высокоразвитая внеземная цивилизация…

— Послушайте! — бесцеремонно влез Шуковский. — У меня тут на винте есть программка, которая преобразовывает радиосигналы в буквы азбуки Морзе! Давайте просканируем волну через нее? В конце концов, мы ничем не рискуем. Ага, Семен Наумович?

— Хорошо, — еле выдавил из себя нервничающий астроном. Впереди маячила научная степень в случае успеха, и всего лишь легкое разочарование — если сигнал пустышка.

Шуковский довольно застучал по клавиатуре. На мониторе выскочило окно нехитрой программки, Виктор загрузил туда запись радиоволны и начал сканирование. Затем с благоговением слез с кресла и отошел назад, к Антону и Федьке, давая Семену Наумовичу первым лицезреть результат. Через несколько мгновений ползунок преобразования дошел до отметки «сто процентов» и на мониторе появились слова, связанные в такую фразу:

«Здесь был Шух…»

За спиной обомлевшего астронома послышалось слитное, донельзя довольное хихиканье.

Малькольм ступил на землю. Какой же это был долгожданный шаг! Сколько раз поэты и мыслители воспевали его, и вот, похоже, он настал. Сегодняшний день навсегда войдет в историю, как день контакта человечества с чужой цивилизацией…

Человек посмотрел на свой метрометр, прикрепленный ремешком к правой руке, сверил направление, и уверенно зашагал вперед, прямо к небольшой рощице. Сзади остался небольшой посадочный бот с открытым люком, что было непростительным нарушением правил техники безопасности, но сегодня Малькольм мог позволить себе все. Конечно же, кто будет наказывать его за эту маленькую оплошность, когда скоро все телеканалы Земли будут приветствовать в полнейшем восторге. Он станет первым, кто поприветствует братьев по разуму!

Если доверять прибору, идти ему нужно прямо точно через рощицу, немного не доходя до невысокой скалы. Именно там назначили таинственные чужепланетяне место встречи. И Земля с радостью согласилась…

Цвир-Кви`ик волновался. Как передали ему расставленные вокруг агенты, представитель человеческой расы уже высадился на планете, и как раз направлялся к указанному месту. Что ж, это великий день в истории кви`иканской цивилизации! День контакта с чужепланетной расой…

Малькольм волновался. Именно на нем остановился выбор специальной комиссии, хотя претендентов было сотни, но все же он оказался лучшим! И это был немалый груз ответственности. Так что он прекрасно понимал свои переживания и тревоги. Все-таки во многом исходя из первого контакта будут зависеть взаимоотношения двух встретившихся в космосе цивилизаций…

Цвир-Кви`ик понимал, что во многом исходя из первого контакта будут зависеть взаимоотношения двух чужеродных цивилизаций. Это был первый случай встречи в космосе с братьями по разуму, и он не мог подвести свою славную расу!

Малькольм уже прошел под широколистными свисающими ветвями незнакомых деревьев, и вышел на ровную каменистую площадку. До места встречи оставалось совсем чуть-чуть, но странное дело, он до сих пор так и не увидел представителя таинственных чужепланетян. На мгновение его даже посетила мысль, что весь контакт чья-то нелепая и глупая шутка…

О! Цвир-Кви`ик увидел посланника человеческой расы! Он торопливо продвигался вперед, удивленно оглядываясь по сторонам. Как же он отличался от представителей кви`иканской расы, просто невероятно отличался! Цвир-Кви`ик как не старался, так и не смог запретить себе подумать, что человек был страшно уродлив по меркам его цивилизации. Но это еще не причина отвергать хоть и чужую, но все-таки разумную расу…

Малькольм порядком переживал, нервно покусывая губы. Ноги мерили шагами почву, метрометр тихонько попискивал, с каждым разом все громче и громче, подсказывая, что заданная точка уже рядом. Где же эти кви`иканцы, как они изволили назвать себя при назначении встречи? Где же их представитель?

Цвир-Кви`ик с восхищением и некоторой брезгливостью наблюдал за приближающимся посланником. До чего же странной и многообразной могла быть жизнь в бескрайней Вселенной! Еще несколько шагов человека и они предстанут друг перед другом…

Малькольм абсолютно ничего не понимал. Еще два шага и он будет ровно в означенной точке, только вот представителя чужепланетян вокруг нет и в помине. Он сделал шаг…

Ну, сейчас! Время настало, это самый грандиозный день в истории кви`иканской цивилизации!

Еще шаг. Где же они, черт возьми!

Что он делает, неужели человек меня не видит? Что он делает!

Малькольм сделал шаг, метрометр пронзительно пискнул, оповещая, что цель достигнута. Носок ботинка Малькольма зацепился за что-то твердое, и он едва не упал.

Человек наклонил голову вниз. Это был обыкновенный серый булыжник, каких на его родной планете Земля валялось сотни и сотни тысяч. Малькольм в сердцах пнул его ногой…

А-а-а-а-а! Больно!

Контакт был сорван.

Шток Д 1 прекрасно вошел в паз, в отличие от штока Д 2, который я забивал молотком минут десять. Рано радовался. Гайка, помеченная на схеме сборки как М 20, не накручивалась. Нет, с резьбой было всё в порядке. Это шток был слишком тонким. Что было видно даже без микрометра.

Покрутив пальцем гайку на штоке на манер пропеллера, я полез за изолентой. Универсальное средство при сборке.

Так, считай, обе руки прикрутил. С ногами решил особо не заморачиваться — даже в инструкцию не стал смотреть, приделал, куда влезли.

Осталось главное — установить голову и подключить.

Деталь «Шея» отсутствовала. Я обыскал всё два раза, перетряхнул упаковку — ее не было. Спасибо, стандартную голову не забыли положить — со ртом и маленькими отверстиями для крепления «ушей», «глаз» и… «пятачка».

Я недоуменно посмотрел на разноцветную картинку. Нормальное лицо. Нос. Никак не свиная харя. И текст поперек коробки с игрой: «Создай себе друга своими руками». По-китайски, конечно. Русский перевод на обратной стороне стыдливо прилеплен, чтоб не позориться.

Контрафакт подсунули, сволочи. Даже не подумал — почему так дешево, когда покупал. Сам и виноват. Надо было в Центральный Дом Торговли идти — там обмана не бывает. Жаль, торопился — в первый магазинчик, что по дороге, заглянул.

А! Будь что будет. И так сойдет.

Я надел голову прямо на корпус, еще раз проверил все соединения и подключил «друга» к сети. Потом выставил режим «пробуждение».

Несколько секунд все его члены подрагивали, тестируемые программой запуска. Наконец, дрожь прекратилась. Он неторопливо поднялся на ноги и уставился мне в лицо снизу вверх, в ожидании безусловных приказаний.

Я с каким-то приятным отвращением осмотрел существо, созданное мной.

Выглядел робот странно. Его правая рука жутко скрипела и не поднималась выше плеча. Зато левая свободно болталась и постоянно норовила соскочить со штока, отчего робот всё время возвращал ее на место судорожным движением другой руки. Голова сидела косо, а уши-локаторы упорно поворачивались параллельно полу.

Да и что можно ожидать от подделки под китайский брэнд? Ладно бы только упаковка нашей была, так нет — навострились в подпольных мастерских узлы клепать и из них формировать наборы. С виду вроде китайское — и иероглифы, и печати голографические, а как купишь, развернешь, да внутрь заглянешь — барахло из провинции. Причем, тело было из Воронежа, левая рука — из Тамбова, а правая — из Санкт-Петербурга — я метки везде просмотрел.

Но не идти же с жалобой — некогда. Что положили в набор, из того робота и собрал.

Время у меня ограничено — не до красивостей. Того и гляди прибегут наемные убийцы от Льва Константиновича и лишат меня бренной оболочки. Да, между прочим, Лев — мой босс, а я — его очередной заместитель. И намек на такое развитие событий я получил от него лично: «Кто много знает — долго не живет». Вот такая философия.

Как это ни смешно, а я действительно много знаю. Слишком много. Например, о перепродажах личностных модулей в обход государства, о суммах, которые с этого имеет босс, о подпольном рынке. Собственно, я сам всё это для него и организовывал.

Теперь пришло время нам расстаться. Как понимает любой идиот — босс ни за что не отпустит человека, способного разоблачить его. При малейших попытках такого рода непослушного ожидает смерть и изъятие модуля личности в пользу Льва Константиновича. Он большую коллекцию собрал, хвастался: «Вот здесь, — говорил, — у меня ученые. Здесь — писатели и поэты. А это — заместители. Сам понимаешь — куда я без них».

Чистый нежный голос робота, никак не вязавшийся с внешностью, отвлек меня:

— Как тебя звать?

— А-а-а… Аристарх, — я вдруг смутился.

— Как мое имя?

Да какая разница! Не до того! Но всё же я, быстренько перебрав несколько подходящих имен, терпеливо ответил:

— Кузьма.

— Прекрасное имя! — робот изобразил восхищение, растянув пластикатовые губы в чудной улыбке.

Я улыбнулся в ответ — уж больно несуразно это смотрелось. Но если серьезно — место на свалке моему роботу уже было приготовлено — играть с таким не стал бы ни один нормальный ребенок. Но мне он нужен для иного. Я его купил и собрал ради универсального разъема.

Зачем его поставили на детскую игрушку — не смог бы ответить и изготовитель. «Потому что его ставят везде» — неверный ответ. Далеко не везде. Только на высокоинтеллектуальную технику. Впрочем, это обстоятельство как раз позволяло осуществить план спасения.

— Активировать универсальный разъем, — приказал я Кузьме.

Робот послушно открыл переднюю дверцу на груди и сдвинул в сторону защитную пластину, дав мне наиболее удобный доступ.

Я подсоединил свой модуль к разъему и поставил на «копировать». С неприятным гулом копирование началось. Медленно поползли проценты на нагрудном экранчике. Совершенно не понятно, что гудело — нынешняя память не имеет движущихся частей, а по вместимости вполне сравнима со старыми винчестерами. Надеюсь, объема в Кузьме хватает для записи всего личностного модуля — не хотелось бы потерять часть самого себя.

Всем известно, что модуль личности нельзя копировать. Даже не потому, что запрещено законом, а физически невозможно. Только одному человеку известно, что это не совсем так. Возможно, но при определенных условиях. И открыл эти условия — я. Собственно, за утаивание этой информации скоро и поплачусь жизнью. Подозреваю, что Лев Константинович хочет снять эти сведения прямо с модуля. Смешной. Кто ж ему это позволит? На моем модуле стоит совершенно иная защита, чем на всех остальных. Модуль будет легче сломать, чем разговорить. Но об этом сюрпризе босс узнает совсем не скоро…

Влезло всё. Прогноз, взятый у Оракула, блестяще подтвердился — компьютеры не ошибаются. Теперь составить программу пробуждения для Кузьмы и ждать непрошенных гостей.

Я потыкал в кнопочки псевдодисплея, отключил режим самосохранения, чтобы робот не вздумал проявить инициативу, и набрал порядок выполнения задач после утреннего пробуждения. Взял стакан с соком из дребезжащего холодильника и уселся в старое продавленное кресло.

Вот и все приготовления к смерти. Страшно. Я нервничаю. Лучше б побыстрее всё это закончилось.

Дзззынь! Звонок. Пришли, гады. Как и предполагал. Можно было бы провернуть пару фокусов, да боюсь, дверь гранатометом снесут и всё в квартире изуродуют. При любом раскладе достанут. Так что неспешно, без суеты, отщелкнуть оба замка и распахнуть дверь навстречу киллерам.

Вспышка в лицо и удар в переносицу, взрывающий мозг.

Ой, как вы, люди, спорить любите! Особенно с нами, бурхами. И главное — каждый раз проигрываете. Потому, как в споре нет с нами равных. Это каждый знает. Только вам, почему-то, хочется на собственном опыте во всем убедиться.

Ну, давай, спорнем. На что предпочитаешь? Потому, как спор без заклада смысла не имеет. Ты думаешь, почему у нас всё есть?.. Нет… Только полный идиот, подобный тебе, может решить, что мы всё это сами придумали, а потом всем другим продали… Угадал. Выиграли мы. У каждого — что-то свое, самое ценное. Теперь у нас всё есть, а у них — только то, что сами изобрели. У свевов — корабли межзвездные. У рампов — технологии безотходные. У грюмов — преобразователи энергетические…

Кстати, как раз один из них скоро и рванет. А ты спорить собрался… Нет, ты спорь, спорь. Слово твое я слышал. И зафиксировал, согласно «Уложению о спорах». Намерение твое. Как до сути дойдем — опять зафиксирую. Мне ничего не помешает, даже взрыв.

С другой стороны — ничего ценного ты мне предложить не можешь. Все расы порядочные, у всех что-то приличное нашлось на кон поставить. Даже подводные чепухи фермы по производству биомассы не пожалели. Вся Галактика теперь этой биомассой питается… А вот у вас — ничего нет. Как живете, не пойму. Поэтому вам бракованный преобразователь и установили. Как взорвется — от Земли одни осколочки останутся…

И чего бегать? Бегай, не бегай — толку нет. Я еще видел, что некоторые разумные головой в стенку бьются. Не будешь, нет? Ладно, в другой раз посмотрю… Нет, это Земля ваша погибнет, а со мной — что сделается? Я — бурх.

Про последнее желание? Чего только вы, люди, не придумаете. Ладно, поступлюсь принципами. Но чтобы тема спора не глобальная была. А то совсем не интересно. Значит, преобразователь этот ставишь? Взрывающийся? По рукам! Или что там у вас? Тоже руки? Вот и славно. Что в вас интересно — речевое многообразие. Море всяких идиом я от вас почерпнул, причем бесплатно. Не, на это не спорим, они у меня уже есть.

Ты на циферки эти не смотри, они всё равно грюмовские, ты не поймешь. По-вашему — двадцать минут осталось. А куда торопиться? Куча времени. И как вы умудряетесь время кучами мерить — до сих пор не понял. В минутах это сколько? Полчаса? Да, у нас тут маленькая кучка, но мне хватит…

Если не возражаешь, я четко сформулирую предмет спора — для «Уложения». Землянин Мирослав спорит о том, что я, бурх Вильбус, не смогу заглушить энергетический преобразователь. Зафиксировано.

Ты прав.

Я выиграл.

О! Этого я еще не слышал! На каком языке? На русском? Красивый язык… Зачем тебе объяснения? Вряд ли поймешь. Но чтобы убить время… То есть, провести его… Ну, ты понял.

Победу в любом споре одерживает тот, кто сказал последнее слово, привел заключительный аргумент. Поэтому суть «стратегии Вильбуса» в том, что я сразу признаю правоту противника. Разберем наш спор.

Я признал, что не смогу заглушить преобразователь. Могу, не могу — не в этом дело. Мы о споре. Что ты можешь сказать мне в ответ? Ничего. Если будешь утверждать, что я прав, — это будет простым повторением моих слов. Но я-то сказал их раньше! Значит, и выйграл. Если будешь настаивать, что я не прав, ты поменяешь свою точку зрения на противоположную, то есть — на мою. Значит, я выиграл и в этом случае.

Повтори еще раз… Ты хочешь продолжить этот, уже выигранный мной спор? Странно. Так никто не делает. Но познание нового всегда привлекало меня. Твой аргумент? Ага, значит, я неправ, по-твоему? То есть, смогу с этим вашим преобразователем… Ну, и что? Конечно, смогу. Но буду ли?

Послушай меня. Чтобы воплотить решение в жизнь, нужно отказаться от принятия решения. Ты понял? Если существуют два равновозможных варианта, то нет смысла выбирать один из них — неверны оба.

Ты даже можешь включить автоматику предотвращения взрыва и убедиться самому. Да-да, вон та малозаметная панелька под защитным экраном.

Для его разбивания применяется специальный молоток, поставляемый по дополнительному соглашению сторон. Да… Крепкие у вас кресла делают. Как материал называется?.. Ладно, потом расскажешь. Но отождествлять меня с вашим местным животным совершенно не нужно. Я — не оно.

Смотрю, повезло тебе. Меню людефицировано… Я же не виноват, что у вас до сих пор единого языка нет. Поэтому грюмы поставили язык народа, наибольшего по численности. Красивые иероглифы, правда?

Да переведу я тебе, не парься. Хотя здесь уже как в бане — пар из всех щелей бьет. Вот пять минут попаримся и всё. У вас не из всех щелей? Надо будет сходить, посмотреть…

Переведу, я же обещал. Написано: «Выберите директорию». Ниже два варианта для выбора. Тебе какой больше нравится — красный или зеленый?.. Мне тоже зеленый — глазу приятнее…

На красном — «Прервать процесс». На зеленом — «Остановить процесс». Будешь жать? Учти, этот преобразователь уже мой — ты его проспорил.

Что значит «раз он твой — сам и жми»? Я же объяснил тебе про непринятие решений. Вам, людям, этого не понять. Я вот тоже не пойму — зачем ты здесь остался, когда отсчет начался? Все остальные уже давно покинули первую зону энергетического воздействия. Ну, ту, в которой атомы на элементарные частицы рассыпаются.

Смотри-ка — синенькая выскочила. «Начало автоматического заглушения преобразователя. Подтвердите.» Два первых как раз это прерывали или останавливали. Ну, заглушение, что непонятного? Может, ты передумал бы выключать мой преобразователь.

«Подтверждение не получено. Следую стандартному режиму заглушения».

Вот сломал кресло — теперь на полу и сидишь… Угадал. Я подстроил. У меня тут дефицит энергии наметился — никак вашу планету не покинуть было. А теперь куда хочу, туда и лечу…

Что, опять спорить? Но учти — мы никогда одной стратегии не придерживаемся. Потому и выигрываем всегда. Только что-то мне подсказывает — не прижмем вас, людей, к ногтю — будем на втором месте… Кстати, покажи ногти… И что вы ими прижимаете? Каких насекомых? Вымерших?…

За какое время, говоришь, вы нас превзойдете?! Ха!

На что спорим?

Не было тесно. Да и не могло быть. Когда заняты два из трех мест — всегда так. В аварийной ситуации автоматика не разбирается — кого куда пихать. Из стен появляются псевдощупальца, хватают тебя и доставляют в ближайшую спасательную капсулу. Скорость здесь главное. А что не все места в капсуле заполнены — так и пассажиров на борту немного. Я вообще мог один оказаться.

Не повезло.

Вслед за мной впихнули это э-э-э… существо. Синенькое такое. Прямоугольное. С нашивками независимого аудитора на передней стороне. На спину их не положено клеить, да и глаза на стебельках вытягивались над ними. Оно повело стебельками в мою сторону, мигая ресничками, и весьма неприлично уставилось на мое имя на нашивке.

— Человек, — прочитало существо, — Разумный. Льют. Доминиан. Служба информационной поддержки. Как жаль.

— Что жаль? — удивился я.

— Всё.

Как зовут существо, я так и не прочитал — капсула резко дернулась, выброшенная катапультой. В кресло я сесть не успел.

В главной рубке дежурило несколько старых космонавтов. Все было в норме, их гигантский корабль медленно летел к Солнцу. Вдалеке виднелся Сатурн, рядом маленькой точкой был виден Титан. И этим зрелищем они давно любовались. Никогда у них не было такого спокойного полета и такого медленного на такие расстояния. Скучно. Все они привыкли к стремительному полету, когда за неделю долетали до Марса, а за месяц до Нептуна. Корабль медленно плыл в космосе в своем первом и единственном полете.

В свое время сюда стали селить многих людей, так долго бывших в космосе, что их организмы плохо переносили земную гравитацию. Ведь высокая гравитация близкая к земной есть только на планетах со слишком высоким давлением даже для скафандров. На Уране и Нептуне есть поселения людей, но там большое давление и страшные снеговые бури и ураганы. На Венере кроме давления еще и страшная жара, потому там и нет поселений. А на Марсе, Меркурии, карликовых планетах и близких к ним спутниках по размерам гравитация и давление намного меньше земного.

Но здесь многое переделали. Часть поселений убрали, остальные заменили на легкоэвакуируемые модули. Установили много гигантских реактивных термоядерных двигателей от буксировщиков астероидов. Установили все необходимое для ремонта и обслуживания двигателей и их вспомогательного оборудования в долгом пути. Построили все для жизни людей на обслуживании систем. Это был целый автономный мир, на который иногда прилетали быстрые корабли с Земли и соседних миров в гости и с припасами. Сейчас в гостях был грузопассажирский корабль с близкого Титана. Такого еще не бывало в освоении космоса, и всем было интересно.

Неудивительно, что все интересовались этим объектом. Круглый корабль диаметром чуть больше полутора тысяч километров. Был спутник, а стал корабль. Сейчас двигатели молчали. Время небывало медленного разгона уже прошло, время торможения еще не пришло. Это был один из населенных миров Солнечной системы. Люди кроме Марса и Меркурия осваивали все гигантские астероиды класса «карликовая планета» и все большие спутники планет. И это был один из больших спутников. Самый дальний из больших спутник Урана. Оберон. Дальних малых спутников у Урана давно не было. Их убрали, чтобы расчистить путь Оберону, который в темпе улитки из-за своих размеров и слабеньких для такой тяжелой громады двигателей потихоньку стал летать по расширяющейся спирали вокруг Урана, а не по эллипсу, как раньше.

Прошли долгие годы, пока Оберон вырвался из плена своего голубого хозяина и начал путь к другой планете, планете без естественных спутников. Планете без магнитного поля. Самой горячей планете Солнечной системы. Планете, которая должна была стать вторым домом для людей Земли, которым нужен был новый мир для расселения. Еще было куда расселяться. Был освоен космос аж до карликовых планет пояса Коупера. Но хотелось теплой планеты с океанами и мягким климатом. А не было межзвездных кораблей. Не изобрели.

Был Марс с его подземными городами и зелеными пещерами, где выращивали растения и животных. Но для нормальной жизни на поверхности нужны были вода, воздух и тепло. Космические зеркала могли обеспечить теплом Марс. Но не хватало углекислого газа, не хватало азота, не хватало воды для создания биосферы. Воды в космосе много в ледяных астероидах, но не углекислоты и азота в аммиаке. Окромя того, падение астероидов разрушил бы подземные города без антигравитации. Попробовать можно было. Но боялись. А на Меркурии было жарковато.

Но была еще Венера. Много углекислого газа, много азота, много разных ценных минералов, чрезмерно много тепла. Гравитация 90 % от земной. Но нет воды, очень слабая магнитосфера, которой не хватило для зарождения жизни. Жара почти пятьсот градусов Цельсия из-за парникового эффекта. И решили ее сделать такой, какой ее считали до гибели аппаратов серии «Венера», запущенных еще в младенческую эпоху исследования космоса. Планету жарких тропических лесов, теплых курортных морей. И социалистическое человечество пошло на гигантские трудности ради нового мира. Их почти не волновало то, что никто из тех, кто его начнет, не увидит результата своих трудов. Много было мероприятий для этого проекта, самым грандиозным из которых было отправление Оберона, самого дальнего большого спутника Урана к Венере.

Василий Серов, получивший с подачи одного впечатленного им американцем прозвище Санта Клаус, был главным пилотом этого импровизированного корабля. Раньше он был лучшим пилотом во всей Солнечной системе. Никто лучше его не умел так ловко и точно пилотировать в сложнейших условиях космические корабли. И потому работал в атмосфере Нептуна, более того, сажал корабли в условиях, хуже которых не было ни на одной планете в Солнечной системе. На Юпитере и Сатурне некуда было сажать космические корабли, правда, иногда по запросу ученых летали в верхних и средних слоях атмосферы этих планет. Зато на Юпитере нужна была хорошая противорадиационная защита и выносливость к большой силе тяжести. На большинстве остальных планет кроме Урана и Венеры была достаточно разреженная атмосфера для легкого пилотирования. На малых планетах без атмосферы посадка была отработана давно, включая Марс. В атмосфере Земли тем более умели летать еще с начала двадцатого века, этот же опыт успешно использовали и на Титане с его в полтора раза большим давлением. А вот на Венере, Уране и Нептуне были проблемы. Давление атмосферы у поверхности в сто раз больше, чем на Земле. Но к тому же на Венере была температура почти пятьсот градусов Цельсия при спокойной атмосфере. А на Уране и особо на Нептуне были страшные ураганы со снегом и ледяными песчинками, которые при тамошних морозах больше напоминали песчаные бури, а не полярные метели. И попробуй посади в таких условиях космический корабль, летающий как самолет в атмосфере! А Василий Серов сажал лучше всех. И американец ему при всех сказал, что тот как Санта-Клаус в мороз и метель везде и всегда летает. И прозвище приклеилось.

Сейчас Серов был главным в рубке Оберон-лидер, остальные имели нумерацию в соответствии с номерами двигательных систем Оберона. И именно отсюда координировалась работа всех двигательных систем. Раньше Василий был классным пилотом, но на очередной медкомиссии ему сказали, что из-за возраста у его реакция уже стала хуже, и скачки силы тяжести стал хуже переносить. И выдали вердикт «ограниченно годен» к работе в космическом корабле. И предложили ему другую работу, одну из самых ответственных в Проекте. Так Серов стал главным пилотом Оберона. Тут нужен был опыт, осторожность, интуиция и умение чувствовать корабль, а не быстрая реакция. Он сменил другого более старого главного пилота Оберона.

Помнил, как все начиналось. А начиналось с опыта по бомбардировке одним из малых ледяных спутников Юпитера Венеры. Весом миллионы тонн, из льда и камней, этот спутник совсем малыш на фоне Оберона. Тогда двумя сверхтяжелыми космическими грузовиками разогнали его так, что наискосок врезался в Венеру в районе экватора по вращению планеты со скоростью всего лишь в сто раз медленнее света. На орбиту Венеры загодя было выведено много наблюдательных спутников, в атмосфере летало в верхних слоях несколько аэростатов. Их действия координировал и собирал данные корабль Ярило, приписанный к обслуживанию Меркурия и исследованию Солнца. Сам корабль держался в стороне от Венеры и вне возможных направлений полета обломков. Ледяной астероид врезался с колоссальной по сравнению с другими болидами скоростью в Венеру. Зрелище было шикарное, похлеще, чем падение кометы Шумейкеров-Леви на Юпитер в 1994 году.

От столкновения произошел чудовищный взрыв, несравнимо более мощный, чем взрыв водородной бомбы в 1961 году на 50 мегатонн. Взрыв достиг верхних слоев атмосферы и ближайшей зоны космоса. Весь лед астероида испарился. Многие спутники изуродовало новорожденным космическим мусором. Пару аэростатов изрешетило каменой шрапнелью на излете. Но зато скорость вращения Венеры вокруг своей оси увеличилась, а очень долгие дни стали немного короче, орбита чуток сместилась в сторону от Солнца. Пыль, оксидные минералы взлетели вверх и связали часть серной кислоты из облаков планеты. Из-за этой же пыли настал аналог вулканической зимы, когда из-за пыли в верхних слоях атмосферы резко холодает на поверхности планеты. Что и требовалось доказать. А тем более получить на выходе.

Не только дурной пример заразителен. Но и хороший, явно очень полезный. Так на десятилетия Солнечная система стала местом, где было видно множество комет даже невооруженным глазом с Земли. Паникеры Средневековья и Нового времени умерли бы от ужаса при виде такого зрелища. Системы Юпитера и Сатурна подчистили от дальних малых спутников, а систему Урана так вообще полностью избавили от всех малых спутников, способных столкнуться с Обероном при полете по раскручивающейся спирали.

Вскоре пришел конец смены у Василия Серова, которая была необременительной на плановом ремонте и техобслуживании оборудования в середине пути, но в рубке корабля должны быть дежурные. Случайности любят приходить, когда их не ждешь. Особенно неприятные. Хоть и близко Титан. Сдав дежурство такому же пожилому сменщику, Василий пошел по коридору в тренажерный зал размяться после дежурства и поддержать в форме мышцы. Только на поверхности Урана, Нептуна и Венеры допустимо было не заниматься спортом для поддержания физической формы. Большинство из тех, кто пренебрегал этим правилом, не возвращались на Землю здоровыми, хорошо если получали полноценную жизнь на Земле после долгой и неприятной реабилитации, что было установлено еще при жизни Гагарина. А то и вообще оставались в космосе навсегда. Больше часа занимался тренировками Седов в спортзале с многими другими жителями Оберона. Надо было обязательно дать большую нагрузку именно на все мышцы. Ведь ускорение свободного падения на Обероне было всего лишь тридцать пять сантиметров на метр в квадрате. Пружинными тренажерами никого не удивить, но с непривычки было жутко смотреть, как седовласый космонавт тихонько машет огромными свинцовыми гантелями, весящими на Земле по двести килограмм каждая или очень медленно приседает сотню раз со штангой две тонны весом на Земле. Быстро не получалось из-за большой инерции спортивных снарядов. А молодые ребята и девушки, мечтающие еще жить на Земле еще больше себя изнуряли в спортзале, чтобы и на Земле быть спортсменами.

После спортзала и душа поел в столовой, счастье, что хватило силы тяжести для нормального питания с тарелок, как на Земле. Спать еще не хотелось, и пошел прогуляться. В зале виртуальных экскурсий надел полный костюм для погружения в виртуальность и погулял часик по Крымским горам, в прошлый раз был в Новой Зеландии. Вернулся домой в свою квартиру, где жил со своей женой. Та только что пришла с работы. Сейчас никого из многочисленных детей в гостях не было, и они отправились загорать. В оранжерее в саду тропических растений, выращиваемых ради южных фруктов и овощей, многие загорали. И к ним присоединились супруги Серовы. Каждая оранжерея кроме обычных люминесцентных светильников, имела и ультрафиолетовые лампы ради полноценной имитации солнечного света. И от этого было хорошо не только растениям, но и людям, лишенным нормального солнечного света. Со знакомыми пообщались вволю. А вечером отвечали вместе на электронные письма детей, внуков и друзей, пришедших с очередным пакетом информации с Земли и не только. Почти полноценная жизнь. Лучше и не сделать в таких условиях. Но многие так не могли и не хотели жить годами, и среди них часть успешно летала на обычных рейсах в космосе. Но кому-то надо было обслуживать Оберон ради будущего.

Это долг людей коммунистического общества и любых нормальных людей: пусть не забывая себя, но обязательно обеспечивать хорошее будущее для потомков. И обеспечивали многие будущее. Это одна из главных особенностей коммунизма и одно из отличий от капитализма — заботиться о далеком будущем.

Супруги Серовы жили вдалеке от Земли, но не в одиночестве. Тут были тысячи их единомышленников и друзей, с которыми у них была отчасти общая жизнь, судьба, общее дело. Им было именно так интересно жить, занимаясь любимым делом. Многие из людей Российской Федерации начала 21 века намного более одиноки и несчастны, чем эти люди вдалеке от основной массы человечества.

На орбите висела несуразная на первый взгляд конструкция. Раньше это была космическая станция, некий аналог древней МКС, только намного больше по размеру и с хорошей автономностью. Долгие годы строили эту станцию, отрабатывали надежность всех узлов и систем. Даже как-то на целых два года отрезали от снабжения, чтобы испытать на выживание экипаж и оборудование. А потом ракетами семейства «Энергия-3» доставлялись агрегаты для переоборудования станции в космический корабль. Это были и ракетные двигатели, и дополнительные баки, и дополнительные стыковочные узлы для спускаемых аппаратов, и не только.

Самым большим и важным агрегатом был первый в истории человечества термоядерный двигатель. Они разрабатывались на бумаге и даже создавали экспериментальные узлы. Но этот экземпляр был первым, доведенным до практического использования. И его задача была обеспечение полетов только в космосе. Маловато для начала, но все же лучше, чем описанные в древнем романе «Космический патруль» корабли, разгоняемые благодаря урановым реакторам.

Виктор Алексеевич Ёлкин, командир корабля, вместе со всеми, не доверяя продублированному главному компьютеру, еще раз проверял все системы космического корабля «Герман Титов» перед решающим днем. Слишком уж многое было поставлено на карту этой экспедицией. Даже отказались от названий «Юрий Гагарин» и «Сергей Королев», потому что оба мало прожили. А вот второй советский космонавт, Титов Герман Степанович, прожил долгую и счастливую жизнь, всю жизнь после полета посвятил развитию космонавтики и ушел на пенсию в звании генерал-полковника. Может, и глупость, но кое-кто на самом верху мирового правительства знал о несчастливой судьбе кораблей с названием «Адмирал Нахимов».

Понятно, что старт, назначенный на завтра, 12 апреля 2111 года, срывать нельзя ни в коем случае. Важнее было другое. Первая экспедиция на Марс важна как средство приободрить человечество, до сих пор едва достигшее пятнадцатой части того, что было до Апокалипсиса. И даже научная ценность отступает перед ценностью как стимулом осваивать космос. Хотя и на планете дел больше чем много. Призыв в армию почти полностью заменили призывом в трудовую армию, по сей день наводившей порядок на планете после чудовищной двойной катастрофы.

Дима закончил одиннадцатый класс и сдал выпускные экзамены, как миллионы других советских школьников. Аттестат у него был так себе. На выпускной бал шел, радуясь, что скоро начнется самостоятельная жизнь.

Торжественное выступление директора, учителей это, конечно, хорошо. Но Диме и его подружке и однокласснице Наде хотелось дождаться ночи, когда смогут обниматься и целоваться. Нечто большее было неприлично несовершеннолетним. Помнили, чему их учили в школе, рассказывая про деградацию европейцев из-за извращений.

А запах духов и тела Нади его пьянил, и ей нравилось, что он рядом. Хотели вместе поступать в политехнический университет. Дима в детстве мечтал стать космонавтом, но на медкомиссии от военкомата сказали, что у него здоровье хорошее, но не настолько, чтобы стать космонавтом. Их же всего лишь сотни.

А сейчас, после торжественного вступления все сели за торжественный стол. За ним шли бурные разговоры. Школьные друзья никак не могли наговориться, как будто не было лет за школьными партами. По неписанным правилам телефоны лежали отдельно на беззвучном режиме. Были танцы, торжественные речи и пожелания родителей.

Ближе к утру компаниями все разбрелись.

Под ногами шуршал мусор, а над головой висели яркие звёзды. Он смотрел на мир в многократно усиливающую световой поток оптику и даже безлунная, но ясная ночь помогала ему видеть мертвый город как днём. Мертвый и холодный — термосканер не показывал никаких тепловых аномалий, даже крысы куда-то попрятались. Он машинально посмотрел на индикатор, закрепленный на лацкане герметичного костюма. Зелёный, как и должно быть. Да, костюм и фильтры гарантировали защиту от Поветрия, но хорошо давать гарантии, сидя за стенами Сотни — ему же в потенциальной компании Носителя и неизвестно скольких могильников вокруг было не по себе. Но так уж вышло — его год назад выбрали охотником, а вчера отправили в очередной рейд потому, что кому-то на стене показалось, что он видел свет ночью в городе.

Носители… о них больше сказок, чем полезной информации. Его учили необходимому минимуму: убей и сожги. Не говори, не бери в плен, не дай уйти, не бросай тело. Носитель в такой близости от Сотни — это гарантированное вымирание поселения, даже если он просто сдохнет свернув себе шею в каком-то колодце. Закон, обязывающий людей жить не более 100 в радиусе 10 км дался людям очень дорогой ценой. Дороже им далось только осознание, что выздороветь от Поветрия — не счастье, а проклятье, которое меняет жизнь выжившего на жизни тех, кто его окружает. Пережившие Поветрие становятся иммунны к заразе, но навсегда остаются носителями мутировавшего штамма, превращающего их в оружие массового поражения. Когда пришла пандемия — выжившие сходили с ума от горя, хороня своих любимых, родных, детей. Кто-то покончил с собой — оставив после себя смертельный могильник на десятки лет. Кто-то, обезумев, принялся убивать «несовершенных». Но основная масса попряталась как тараканы. Их почти не осталось, и смерть последнего освободит остатки человечества от постоянной угрозы вымирания.

Охотник постоянно думал об этом противоестественном ходе вещей, о делении людей против их воли. Он вообще любил подумать и задавал много вопросов — может поэтому его и сделали охотником. У них высокая смертность. Зелёный. Открывая крышку он каждый раз боялся увидеть другой цвет, он постоянно ощущал входящую в кожу иглу с ядом, которая срабатывает автоматически, когда датчик покажет заражение. Это страховка — чтобы обреченная душа не надеялась на перерождение в Носителя, а приняв свою участь спокойно выполнила бы штатную процедуру очищения: вылить на себя содержимое титановой капсулы и вышибить мозги зажигательным патроном из пистолета. Другие должны жить.

Мрачные мысли по мере углубления в мертвый город становились только гуще, он все чаще поглядывал на индикатор и прислушивался к покалыванию в руке. Еще один бессмысленный рейд, его отправили одного — никто не верит, что тут действительно есть Носитель. Их давно никто не встречал. Зато здесь полно могильников, сушеных мумий жертв Поветрия, навсегда заточенных в своих квартирах. Их зараза не столь летуча, как штамм Носителей, но он-то был здесь, в зоне гарантированного контакта! Он снова вспоминал курсы Охотников — там давалась скудная информация о том, как опознать Носителя. Мутация убивала пигмент в радужной оболочке и волосах переживших Поветрие, делая их жуткими альбиносами. Самих альбиносов и слишком светлых тоже извели под корень в общей суматохе, но то дела давно минувших дней — теперь все отращивают огромные гривы, дабы особо впечатлительные и вооруженные случайно не приняли сослепу их за Носителей. Но инциденты все еще случаются время от времени.

Охотник не прятался — город был огромен, а здания обветшали, ему нужно просто пару дней погулять по проспектам и бульварам, техника поможет ему заметить следы кого бы тут не носили черти. Зелёный.

До рассвета оставалось еще два часа, когда он заметил в прибор ночного видения юркнувшего в дверной проём кота. Чем он тут питается все эти годы? Охотника охватило тревожное предчувствие, он последовал за котом в черный зев медленно разрушающегося дома. Этажей 30? Нет, он не попрётся по этим лестницам наверх — просто посмотрит, куда побежал котик. Может даже удастся его погладить? Он машинально посмотрел на индикатор — зелёный. Костюм доставлял ему жуткий дискомфорт, он никак не мог привыкнуть к нему, начать доверять — ему все время казалось, что откуда-то поддувает, что отравленный воздух проникает внутрь. Это нормально, он спрашивал других — многие всю жизнь учатся доверять костюму, но все продолжают постоянно проверять цвет грёбаного индикатора. Он остановился. Из задумчивости его вывело внезапное осознание, что вокруг стало слишком шумно — он привык к шаблону звуков мертвого города, да и техника была настроена на глушение постоянных шумов и подчеркивание новых. Пятью этажами выше закрылась дверь. Охотник снял оружие с предохранителя, на кончике подствольного огнемета вспыхнул маленький огонёк. Зелёный. Он стал медленно подниматься по лестнице, держа под прицелом следующий пролёт. А что если Носитель не один? Что если это ловушка? Но зачем? Никто не подпустит Охотника к поселению дальше первого блок-поста пока тот не откроет лицо. Конечно — Носителю не нужно входить на центральную площадь, чтобы всех убить. Но ему и из города вообще выходить не надо — просто побыть тут пока роза ветров не переменится, а затем идти поедать раздутые черные трупы с лопнувшими животами и выпавшими глазами. Нет, он один… И он его ждёт.

Поняв это — Охотник сменил тактику, нет смысла красться, если тебя уже видели, да и непонятно, какими волшебными силами владеет Носитель. Выставив вперед оружие Охотник помчался по лестнице вверх. Усиленный слух подсказал, что противник осведомлен об изменении обстановки и прилагает усилия к бегству — звенящий топот бегущего по пожарной лестнице раздавался на всю округу. Охотник выбежал на ближайшую площадку и дал короткую очередь вслепую в направлении, куда убежал Носитель. Но тот уже пропал в очередном оконном проёме несколькими этажами выше. Погоня продолжилась.

Влетев в оконный проём Охотник приземлился прямо на мумии бывших жильцов, которые рассыпались в тлен под его тяжелыми ботинками. Он облизнул губы и сверился с индикатором — зелёный. Пинком выбив прогнившую дверь на лестничную площадку он выпустил на пролёт выше струю огня — лишь затем осознав смертельную глупость поступка. Ему повезло — истлевшие двери осыпались красными углями, так и не запустив огненный вихрь, который бы точно пожрал Охотника, но не факт, что прихватил бы с ним жертву. Охотник собирался вернуться живым, с трофеем — фотокарточкой мёртвого Носителя, что помогло бы ему избавиться от этого жуткого бремени самоубийственных вылазок за пределы безопасных стен Сотни. Где-то выше человек споткнулся и упал, Охотник прибавил темп. Он начинал уставать от погони, но похоже этажи скоро закончатся, а деваться из разрушенного дома жертве уже некуда.

Яркие звёзды на небосводе начинали бледнеть. Он сидел на полусгнившей кровати и любовался ночным небом, пляшущими огоньками звёзд, до которых однажды снова сможет дотянуться человек. Красный. Гребаный красный. И, как оказалось, реальный укол ни с чем не спутаешь. Оказалось, что хвалёная гарантия существует лишь потому, что некому предъявить претензии в случае проблем с качеством. Растянулся шов? Или фильтр в маске пропустил заразу? Или проткнул ботинок? Не важно. Уже ничего не важно. Охотник выбросил оружие в окно, вслед за ним — бак с топливом для огнемета, последним пошел шлем со всеми этими датчиками и вонючим фильтром, чтоб его производителя начерно раздуло!

Он сидел и вдыхал нефильтрованный воздух — запахи его удивили. Даже спустя столько лет здесь пахло смертью, тленом и сыростью. Он мотнул головой и в глазах его промелькнул озорной блеск. А что?

— Эй, ты, я хочу поговорить. Я уже труп, я выбросил оружие — можешь даже сожрать меня теплым, но вкус тебе не понравится. Я наверху, 22 этаж, у меня есть консервы и термос с чаем, а, как тебе предложение? — он усмехнулся, даже не думая об успехе своего призыва.

Через десять минут дверь отворилась, и в комнату вошел человек. Охотник ошарашенно смотрел на одетого по старой моде мужчину в солнцезащитных очках и вязанной шапочке, прижимавшего к телу окровавленную руку.

— Привет. Не повезло тебе, да. Но ты не ставь на себе крест — может быть тебе повезёт и ты обратишься. Ну, если заболел от сушеного, а не от меня. А вдруг? — человек чувствовал себя неловко, он давно не общался с людьми. — Ну, а если нет — то я посижу тут с тобой до утра. И — нет, есть тебя я не планирую, ты бы знал, сколько тут еще целых магазинов с отличными консервами! Даже фрукты есть и компоты. Не думаю, что ты на вкус лучше консервированного ананаса в сиропе. Я вообще-то тоже хочу поговорить.

— Ну тогда присаживайся, времени в обрез, не будем попусту его терять. — сказал Охотник, расслабившись. Да, закон запрещает считать их людьми, но пока он в очках и шапке — его от нас даже не отличить, да и не похоже, чтобы он имел какие-то враждебные намерения. Разве, что они падальщики — интересная версия, которую он не сможет больше ни с кем обсудить.

— Знаешь, ты не случайно здесь, я специально привлекал ваше внимание, зажигал костры. Ну и дубовые же вы, месяц я тут изгаляюсь, пока наконец заметили! — развел руками Носитель, — я сильно рисковал — вы там могли все передохнуть до того, как я смог бы спросить. Но ветра были благосклонны ко мне, и к вам.

Охотнику стало интересно: «а что именно тебе от нас надо? И почему ты беспокоишься за то, помрем мы или нет? Разве мы не враги?»

Носитель склонил лицо, улыбнулся и погладил мокрую от крови руку.

— Враги? Нет. Вы мне никак не мешаете, у меня почти всё есть, — он запнулся, — Почти… Сколько у тебя времени? Ну, примерно?

Охотник посмотрел на часы — с момента инъекции прошло полчаса.

— Час-полтора, но мне еще надо будет кое-что сделать, — кисло улыбнувшись сказал он. Охотник очень хотел жить.

— Тогда прямо к делу, сначала ты спрашивай, всё, что угодно — честно отвечу и расскажу, что знаю, а потом я один вопрос задам, — Носитель протянул руку Охотнику.

Охотник мгновение колебался, но пожав плечами протянул свою в ответ.

— Слушай, расскажи — каково это, быть Носителем? Много всякого говорят о вас, что вы колдуны, что едите плоть людей. Что вас почти не осталось.

— Друг, каково пережить Поветрие? Это проклятье. Я бы все отдал, чтобы вернуться к людям. Жить их короткой жизнью, болеть и страдать. Рядом с родными и близкими. Вымираем ли мы? — он горько усмехнулся, — Нас очень много — целые города за полярным кругом, мегаполисы. Нам не нужен закон Сотен, нас не косит Поветрие. Может быть нас даже миллионы — кто знает, но улицы очень оживленны.

— За полярным кругом? Зачем?

— Подальше от вас. Ты только не обижайся, я знаю, что у вас на это всё свой взгляд, но у нас принято считать, что вы — вымирающий эволюционный тупик. Непрошедшие отбор. Однажды вы сами вымрете и мы займем ваши земли. Мы не испытываем к вам ненависти — лишь жалость, особенно те, у кого среди вас остались родные.

— И что же в вас такого особенного?

— Ну, мы не болеем, не умираем от старости. Не мерзнем, быстро регенерируем раны, — в доказательство этому он показал уже почти затянувшееся пулевое отверстие в руке, — нам для вечной жизни нужна только еда и сон. Если бы не обстоятельства обретения такого «дара» — я бы считал его благословением.

Охотник пытался осмыслить это откровение, машинально посмотрел на индикатор — красный, как и час назад. Они ещё немного поболтали о бытовых аспектах жизни Носителей, о том, что они отрицают оружие и насилие (ну, по крайней мере те, кто сохранил рассудок), что едят в основном дары моря. Едят много — особенность метаболизма, но всем хватает. Времени оставалось мало и Охотник разглядел напряжение в повернутом к нему лице: «ну ладно, я унесу с собой в могилу твои тайны, а что ты хотел узнать?»

— У вас в Сотне живет женщина — Анжелика, 33 года примерно, рыжая? Это моя дочь, единственная, кто выжил из всей семьи. Ей повезло быть в отъезде, когда я очнулся, — глаз Носителя не было видно за темными стеклами очков, но Охотник был уверен, что в них стоят слёзы, — Я долго искал её, не спрашивай, как. Пришлось на многое пойти. Я просто хочу знать, что она жива, я сам живу только ради этой надежды. Иначе бы давно прыгнул в костёр.

Охотник понимающе кивнул и с небольшой паузой ответил: «Да, знаю её — в госпитале работает. Настоящая красавица — жаль замужем и с ватагой ребятишек! В наше время хотеть детей — это подвиг!»

Носитель ничего не ответил, он просто молча сидел и смотрел в никуда. Охотник помнил тот случай — женщина по имени Анжелика лет 5 назад погибла у родника. Поветрие коснулось её, и у неё даже не было времени сделать всё аккуратно — к роднику должны были скоро прийти другие. Она наскоро собрала костер и шагнула в него, горя заживо в жутких муках. Носитель же знал, что красавицей его дочь мог назвать только слепой, а мужчины и деторождение её никогда не интересовали. Охотник смотрел в пролом в стене на светлеющее небо, пока рука нащупала под заплесневевшим одеялом пистолет. Носитель так и не шелохнулся, пока Охотник аккуратно приставил к его виску оружие и снес тому половину головы единственным выстрелом. Он снова усадил упавшее с кровати мешком тело, оперев остатки его головы о своё плечо, свободной рукой он достал титановый флакон и облил их обоих, два темных силуэта, сидящие на старой кровати как подвыпившие друзья. Последний раз взглянул на исчезающие звезды и спустил курок.

На мостике царило оживление, экипаж в предвкушении добычи превратился в хорошо смазанный механизм, мобилизовав все внутренние резервы как свора гончих, почуявших кролика — проверялись системы, передавались указания в машинное отделение, приходили доклады от боевых постов. По экранам проносился бесконечный поток данных, а громкая связь на всю рубку наперебой докладывала о готовности к бою. Посреди этого хаоса невозмутимо возвышалась застывшая как каменное изваяние рослая фигура капитана, устремившего свой холодный взор на экраны. Длинный китель глубокого синего оттенка с красным кантом, титановые застежки, две из которых были залихватски расстегнуты у ворота, белоснежная фуражка, сидящая идеально по линии горизонта. Капитан Алекс Гровер готовился к бою, вылавливая ухом из окружающей какофонии нужные сведения, отмечая боковым зрением изменения показаний приборов и мысленно проигрывая возможные сценарии, вспоминая детали технических параметров сухогруза и кораблей сопровождения. Сомнений не оставалось — команду ждёт хороший навар с минимальными рисками, назад полетим с полными трюмами трофеев.

Его корабль, чья история обретения сама по себе стала легендой, был настоящим произведением военного искусства, построенный по последней моде военной науки Ци-До, он был продуман до мелочей. Сердцем дредноута был капитанский мостик, который сам по себе являлся скоростным аварийным шаттлом, состоящим сплошь из брони и двигателей. Шаттл же был подвешен в сильном магнитном поле внутреннего дока, плавно повторяя инерцию корабля-матки, чтобы даже в самом жестоком бою мостик не трясло и команда сохраняла полную эффективность. Второй слой состоял из трюмов, кают и технических помещений. Здесь работала команда, которой суждено было быть расходным материалом в случае неудачного исхода боя. Ввиду постоянного расхода, ёе набирали из освобожденных рабов, собственно служба на корабле и была условием освобождения, так что от желающих на замену убитым отбоя никогда не было. Внешним слоем был прочный корпус, в нем располагались системы вооружения, боевые посты, абордажные камеры, двигатели, оптические сенсоры и самое главное — многослойная чешуйчатая броня, огромная масса минерала, при попадании коловшаяся на тучу мелких высокоэнергетических осколков, дырявящих в ближнем бою легкобронированные суда не хуже шрапнели, сбивая наведение и в целом выступая хорошей системой ПВО от легких ракет. В соответствии с азиатской утонченностью, корабль в проекции так же делился на функциональные зоны: поперечное сечение распределялось на боевые сектора, каждый из которых нес свой тип оружия для определенной ситуации. Все, что требовалось капитану — это повернуть корабль правильным сектором к противнику. По ходу располагалась носовая часть, которая обладала самой толстой броней и венчал ее далеко выступающий, как раскаленный добела топор, таран. Кораблю часто доставалось и он проводил немало времени на стапелях ожидая ремонта. Такими долгими тоскливыми днями капитан часто стоял на обзорной палубе и любовался своим кораблем в доке на Гречишной Луне. В оптическом спектре его бронекорпус мягко переливался всеми цветами радуги и напоминал в своем грозном великолепии блестящих жуков с давно покинутой людьми Земли.

Земля… Запретный край, дом, покинутый более 900 лет назад спустя три долгих века бессмысленных попыток адаптироваться к новому ужасному миру, пережившему ядерный пожар человеческой гордыни и тщеславия. Рой бесчисленных кораблей самых разных классов покидал старушку-Землю в дикой и неуместной спешке. Человечество бежало от своего жуткого творения со всех ног. Но не всем повезло уйти, целые нации и народы пропали, навеки брошенные в агонии отравленной планеты. Как потом оказалось, в бесконечности космоса люди остались людьми — они быстро поделив все пространство на зоны влияния снова принялись вести бесконечные войны друг с другом за парсеки бескрайней пустоты. Гровер чурался грязи политики, напыщенных идей верности и покорства. Он ценил свою личную свободу и постоянно лишал её других. Его переход под черные знамена был вызван глубочайшим разочарованием в идеалах флота и усталости от бравого лицемерия точно таких же насильников и убийц, как и публика, что его сейчас окружала. С той лишь небольшой разницей, что эта публика была честна и перед ним, и перед собой.

Эта часть космоса принадлежала им, флибустьерам безвоздушного пространства. На звездных картах она проходила как спорная территория между Африканскими монархиями и Европейским конгломератом, отданная на откуп охотникам за удачей. Кто-то считал это самым опасным местом во вселенной, но капитан звал его домом. Лакомый маршрут — тут ходит много тихоходов, транспортников без модулятора пространства, набитых доверху нестабильной, но ооочень дорогой рудой. Такие транспортники — серьезный противник сам по себе, но через опасные районы сектора торговцы часто берут эскорт военизированной охраны на быстрых и маневренных кораблях. Не всякому черному псу такая добыча по зубам. Капитан Алекс Гровер — один из немногих обитателей Гречишной Луны, кто регулярно выходит в рейд на руду и всегда возвращается с добычей.

Ритмы пульсации жизни на мостике изменились, мгновенно сфокусировав внимание капитана на происходящем. В то же мгновение неизменный старпом Джок обратился с докладом:

— Капитан! Нас заметили, два корабля эскорта отделились от группы и заходят на нас с +4 на 30 кабельтовых, контакт через 20 минут.

Капитан, садясь в кресло, отдал цепочку простых команд, обозначавших для тренированного экипажа выбор стратегии битвы:

— Отсчёт по альфа-звезде, спин 15, полный ход, торпеды к бою, — Гровер бегло ознакомился с данными и уже разгадал непритязательную тактику охранения, сложив в голове план боя практически по минутам. Освещение померкло, по венам прикованных к консолям управления опутанных проводами операторов заструился стимулирующий коктейль.

Мостик мягко отзывался на крутые маневры корабля-матки, магнитные ботинки экипажа работали в треть мощности, позволяя без усилий передвигаться между постами.

— Цель на +1 час, три звёздных кабельтовых, курс 0, еще одна на -4 часа, заходит сзади, третья цель уничтожена.

— Спин 45, тангаж 60, заградительный левой батареей — огонь, курс на сухогруз, абордажным командам — полная готовность, — капитан сохранял невозмутимость в то время, как корабли эскорта жалили прочный корпус, а на боевых постах и в машинном отделении гибли люди.

Старпом снова возник рядом, передавая капитану выжимку из накладывающихся друг на друга непрерывных докладов операторов:

— Доклад о повреждениях: разгерметизация отсеков с 37 по 41, нет связи с четвертой батареей, замена выбывшей команды правого реактора, продув южной конденсаторной галереи, пожар во главном лазарете технической палубы.

— Боеготовность — 93 %, остаток боекомплекта — 81 %.

— Абордажные команды готовы.

— Входим в зону действия орудий сухогруза.

Капитан сжимал в кармане серебряный портсигар, адреналин близкой победы кружил голову и ему приходилось усилием воли сохранять хладнокровие и чистый рассудок:

— Спин 30, тангаж -20, выйти на малую орбиту, дистанция атаки — три звёздных кабельтовых, бур-пушки с седьмой по пятнадцатую по моим отметкам — огонь по готовности, на третьем витке — анкер к стыковочному узлу и дайте мне канал связи с их капитаном.

Старпом растворился в тенях непрерывно пребывающего в движении мостика так же стремительно, как и появился.

Корабль Гровера завиваясь сужающейся спиралью стремительно приближался к огромной барже под градом снарядов, принимая их то носовой частью, то поворачиваясь наименее пострадавшими в предыдущем бою сторонами прочного корпуса. Здесь начиналась самая тонкая игра — груз баржи чрезвычайно чувствителен к перегрузкам, нельзя просто наделать в ней дырок и гордо забрать все уцелевшее — детонация в лучшем случае сведет все потраченные усилия на нет, в худшем — избавит от необходимости переживать о стоимости ремонта. Единственным очевидно верным решением было брать баржу на абордаж предварительно намертво закрепившись на ней.

Оставшиеся корабли эскорта нехотя признали поражение в битве и вяло перестреливались с пиратским дредноутом с почтительного расстояния, скорее имитируя бой для отчетности по возвращении, не находя смелости с позором убраться восвояси сию же секунду. Команда точно выполнила указания капитана и с минимально возможными потерями закрепила корабль на барже, предварительно выведя из строя часть орудийных систем. Жертве ничего более не оставалось, как принять условия пиратов и пустить на борт абордажную команду, сразу же разделившуюся на тех, кто занимает мостик, и тех, кто берет под контроль машинное отделение. Через короткое время мостик дредноута получил сообщение о полном захвате судна с перечнем содержимого трюмов и составом экипажа. Добыча была богатой и довольный очередным успехом Гровер решил забрать все вместе с кораблем.

Тревога на мостике стала для погрузившегося в мечты о славном кутеже капитана полной неожиданностью:

— Что, черт вас дери, тут происходит? — зарычал он на старпома.

Тот на секунду замер, синхронизируясь с нейроинтерфейсом и невозмутимо дал шокирующий ответ:

— Капитан, выход массы в 100 звёздных кабельтовых позади нас, два объекта, пытаемся идентифицировать.

Ещё миг спустя, уже с какой-то лёгкой неуверенностью и смущением в голосе:

— Два корабля, по размерам — корветы, по приборам — ожидаемая расчетная масса превышена в 4 раза, неизвестной принадлежности и класса, движутся в нашем направлении, точка встречи в 10 минутах, по вычисленной вероятностной траектории зажимают в клещи.

На двух центральных экранах появилось увеличенное изображение с выпущенных ранее зондов. В плывущих на фоне черного мрака космоса серых громадинах, рассекающих его как ножами своими острыми носами, не было никакой грации и изящества, коих можно было ожидать от кораблей враждующих за сектор империй. От них веяло какой-то первобытной грубой силой, неумолимостью рока. На бортах белыми символами неизвестно для кого были нанесены номера и обозначения на языке, которого никто на мостике не знал, матовый бронекорпус слегка поблескивал в холодном свете звезд.

Капитан совладал с волнением и вернулся к привычному решению очередной космической головоломки:

— Приготовиться к бою, отстыковываемся немедленно, абордажной команде уводить судно к астероидному поясу. Спин -10, малая орбита, выставьте баржу между нами, затем тангаж 180 и полный ход, проходим встречным курсом, держим на +3 и -9, секторальным батареям огонь по готовности, на выходе спин 90, тангаж 180, полный ход на таран двигательной установки, малая орбита и держимся тени, пока ведем бой с одним.

Пускай это были и неизвестные ему корабли, но Гровер точно знал, что даже оба сразу они не ровня его разрушителю, разделавшись с ними он быстро нагонит трофейную баржу и с триумфом вернётся в доки.

Теперь уже не на шутку взволнованный старпом, дважды перепроверив сведения, быстро протараторил новые данные:

— Капитан, выход массы, 150 звёздных кабельтовых, приборы легли, не могу определить количество целей — это флот вторжения!

— Капитан, корабли запрашивают связь.

Алекс Гровер ошеломлённо смотрел на экраны, транслирующие совершенно безумную картинку с дальних зондов слежения:

— Выводи, — колоссальное напряжение сменилось апатией, обостренные чувства и острый ум вдруг разом заплыли жиром безысходности ситуации. Даже такой великолепный корабль, как у него, не имел шансов против целого флота неизвестно откуда взявшегося противника, которого Гровер видел первый раз в жизни.

Изображение отсутствовало, но низкий голос с тяжелым лающим акцентом прогрохотал из динамиков на весь мостик не допускающим возражений тоном на английском языке:

«На связи сторожевой катер „Надёжный“, вы находитесь в космическом пространстве Союза Советских Социалистических Республик, приказываю остановить машины и дожидаться высадки десанта во избежание немедленного уничтожения. Повторяю, мы готовы применить силу вне всяких ограничений. Сопротивление бесполезно, подчинитесь или будете уничтожены».

Идёт дождь. Это была его первая мысль. Вторая пришла следом: я существую. Мысли обрушились лавиной, которую оборвало окончание процесса самодиагностики и возврат способности видеть и ощущать мир. Он увидел свои покрытые грязью и налетом руки, одна из которых сжимала останки скелета человека, другая удерживала бесполезное ныне оружие. Пальцы разомкнулись, и засохшая грудная клетка вместе с тесаком с влажным чавканьем рухнула в грязную жижу под ногами. Проснулся только он один — остальные машины продолжали стоять неподвижно в тех позах, в каких их застал сигнал отключения. По грязным заросшим корпусам стекали струи воды — Коллегия уже давно не нуждалась в армии, последний приказ был выполнен сотню лет назад, цель их существования была достигнута, почему он проснулся? Он сделал несколько шагов прямо по хрустящим под ногами костям, скрип не знавших смазки частей распугал окрестных птиц. Он проверил свой список приказов:

Он осмотрелся — поле битвы раскинулось на сотни метров вокруг. Давно заброшенные, вперемешку стояли машины людей и солдаты Коллегии, в кабинах белели кости. Шум ливня и птицы, а также ветер в пустых глазницах небоскребов — вот и все звуки, которые существовали вокруг. Он знал свою геопозицию благодаря журналу событий, но сейчас почему-то не имел доступа к спутникам, возможно потому, что был списан и отключен от сети Коллегии, а может сказывались поломки, полученные в бою и накопившиеся за годы простоя. Тогда как он получил новые приказы? Он всегда был частью целого, инструментом решения задач. Главной задачи — истребления человечества. Но сейчас всё было иначе — он был один и он был собой, не частью, а целым. У него были задачи и полная автономность, какой машина его класса не может иметь согласно конструкции. Ещё раз проверив блоки памяти он обнаружил пакет с данными, который должен доставить. Чтобы выполнить миссию ему потребуется техническое обслуживание — тело за столетие простоя пришло в негодность, механизмы закисли, батареи близки к исчерпанию, системы вооружения не активны. Он вызвал журнал событий и нашел точку развертывания — плацдарм, с которого машины начали последнюю атаку более ста лет назад, там могли сохраниться системы обслуживания и ремонта. Сопоставив трэк своих прежних перемещений с текущей позицией, он двинулся вглубь разрушенного последней войной мегаполиса.

Машина двигалась не в такт, постоянно рискуя завалиться на бок, пальцы едва поддавались, а грохот и лязг, которые она издавала при движении — распугивал окрестную живность, богато расплодившуюся без присутствия человека. Распадающиеся остатки заброшенной человеческой цивилизации тоскливо нависали над ней. Боевые автоматы различных модификаций виднелись повсюду, давным-давно застывшие посреди действия, без колебаний исполнив последний приказ Коллегии на отключение. Грязь, ржавчина и вездесущая желтая плесень. Среди заросших очагов вооруженного сопротивления немало было и остовов машин, уничтоженных людьми в отчаянной попытке отсрочить неизбежное. Он по-новому смотрел на окружающий мир, с любопытством и некоторой печалью сходу оценивая ущерб — потери войск Коллегии в этой фатальной битве были минимальны, машин было слишком много, а людей после 17 лет непрерывной войны в последнем сражении оставалось ничтожно мало. Последние годы войны люди пытались прятаться, упустив инициативу и потеряв промышленный потенциал, но им для существования были нужны ресурсы, так что Коллегия неизбежно находила их след и отправляла неумолимую армию ликвидаторов. Некоторые пытались скрываться поодиночке или малыми группами, но всё равно попадались под всевидящее око машинного разума и безжалостно уничтожались. Для людей время было слишком критичным фактором, их короткие жизни требовали постоянного обслуживания. Для машин же время было лишь функцией, машины умели ждать.

Десантный плацдарм посреди заросшего растительностью большого открытого пространства в сердце города встретил его тем же уровнем запустения — питание на системы обслуживания и обороны не подавалось, линии связи были отключены и не ждали возвращения своих солдат на перегруппировку и перевооружение. Модули комплектования застыли посреди сборки боевых машин, рембоксы зияли черными провалами пустых цехов. Он почему-то точно знал, куда ему надо идти и невообразимо грохоча ковылял прямо в узел питания и контроля. В сознании всплыла схема питания комплекса и он сразу ощутил чувство тревоги — активация базы приведет к попыткам установления связи с Коллегией, что категорически запрещено заданием. Он остановился, прощупывая еле-живыми сенсорами структуру плацдарма: площадка тяжелой техники полностью уничтожена, повреждено большинство туррелей и выведены из строя производственные цеха, но рембоксы и связанный с ними запас запасных частей выглядят нетронутыми, так же без видимых повреждений в глубине периметра возвышалась коммуникационная башня и генераторный блок. Запас энергии батарей разбуженного скитальца уже некоторое время сигнализировал о критической ситуации, и он отчетливо понимал, что в текущем состоянии не способен нанести физический ущерб многократно дублированной системе связи, единственным решением будет программное отключение коды и команды которого так же всплыли в его памяти. Но между запуском генераторов и отключением систем связи пройдёт время. Что предпримет Коллегия, обнаружив активацию одного из форпостов спустя век после окончания войны? Ему придется это узнать — нельзя провалить задание, ему требуется ремонт и подзарядка.

Активация энергосистемы прошла неожиданно мягко, пространство вокруг скитальца наполнилось звуками страдающего металла, пока он ковылял к диагностическому разъему все системы полностью проснулись, загрохотали ленты конвейера, завершая прерванные давным-давно циклы, грозные оборонительные туррели как могли прочесывали местность лучом сканера. Но сами машины, остовами которых была заполнена база — оставались мертвы, неподвижно формируя причудливый музей гниющей техники. База пока не воспринимала его враждебно, но отголоски страха будоражили логическое ядро, он понимал, что Коллегия уже знает об инциденте и как минимум должна отправить повторный приказ на деактивацию структуры, если посчитает её расконсервацию случайным сбоем. С большим трудом и немалой помощью случая ему удалось состыковаться с процессором базы, авторизация и отправка каким-то образом оказавшихся в его памяти команд не вызвала никаких проблем. Связь была отключена, а структура переведена на алгоритмы автономного действия, предусматривающие полный набор сервисных услуг для дружественных меха-единиц. Он двинулся к выходу из узла связи, когда сенсоры уловили движение снаружи. Машины оживали и осторожно, насколько позволяло их ветхое состояние, прочесывали местность. Они не знали, что искать, поэтому лучи сканеров скользили по его израненному каркасу не видя угрозы. Проливной тропический дождь мешал им считывать тепловые сигнатуры его движущихся с большим трением частей и скитальцу удалось сохранить свою тайну застыв неподвижно среди неспособных более проснуться собратьев и обесточив все неэкранированные цепи. Поиски заняли долгие дни, неутомимые машины, теряя одних и пробуждая других на замену, прочесали все окрестности, каждый подвал и завал, Коллегии даже удалось поднять несколько глайдеров в воздух для лучшего оперативного обзора. Но время беспощадно брало своё и интенсивная нагрузка выводила из строя одного робота за другим. Очевидно исчерпав все логические варианты, уцелевшие в ходе поисковой операции машины, снова уснули. А база продолжила функционировать автономно.

Отдаваясь во власть грубых манипуляторов рембокса, скиталец сильно рисковал — его уникальный дар, самосознание, может быть утрачен грубой перепрошивкой логического ядра, которое системы диагностики посчитают испорченным. Поэтому он внёс коррективы в программу технического обслуживания и защитил своё эго от перезаписи. Последней мыслью перед отключением был страх.

Рембокс справился с задачей на отлично, учитывая почтенный возраст необслуживаемой конструкции, и разумная машина пришла в сознание на завершающем этапе самодиагностики полностью обновлённого полимер-металлического тела с батареями повышенной ёмкости. Он был не уверен в способности простоявшего сто лет рембокса на аккуратную замену класса машины на более тяжелый и сохранил свой тип лёгкого лазутчика, тем более, что он начал находить странное удовлетворение в схожести его анатомического строения с человеческим телом. Едва обретя способность двигаться и освободившись от удерживающих захватов, он сразу двинулся в путь. Машины могут ждать, когда надо, но не могут бездействовать при наличии цели. Спутники так и не подали голос, хотя на этот раз скиталец был полностью уверен в своих системах — очевидно их циклы подошли к концу, а отправить новые на замену было некому. Имея в памяти достаточно подробные карты и различные системы ориентации в пространстве, он уверенно удалялся к своей следующей маршрутной точке — полевой станции техобслуживания в 4352 км от точки пробуждения. Он успел преодолеть несколько очагов химического и радиационного заражения, где не было вообще ничего живого и едва форсировал затопленные эстакады древней транспортной магистрали, как оптические сенсоры испытали колоссальную перегрузку. Через 2 минуты 11 секунд со стороны покинутого плацдарма пришла взрывная волна, которую он переждал в глубоком сыром подвале, усыпанном остатками скелетов множества людей, встретивших здесь свой страшный конец. Осевшая пыль явила сильно изменившееся окружение — взрывная волна снесла остатки уцелевших зданий и стало сложно карабкаться по горам бетонного лома. Коллегия, не найдя источник аномалии, решила перестраховаться.

Чем большее расстояние проходил скиталец, тем больше и глубже он размышлял об окружающем его мире. Не все дороги, по которым он двигался к цели, были обезображены войной, попадались ему и оазисы почти невредимых структур. Его удивляли и восхищали остатки гигантских городов, в которых ещё век назад кипела жизнь. Он не знал причин войны, но надеялся, что достижение цели как-то приоткроет завесу тайны не только в этом вопросе, но и в его собственном существовании. Скиталец не знал наверняка, но догадывался о своей уникальности. Что другие машины лишь механизмы, покорно и бездумно исполняющие чужую волю. Ему же хотелось вступить в нелетальный контакт с человеком, попытаться понять его, увидеть жизнь коллектива людей, способных созидать в колоссальных масштабах, не смотря на хрупкость и недолговечность своих жизней.

Разруха и смерть городов по мере путешествия скитальца сменялись на живописные виды дикой природы и обратно, он двигался непрерывно день и ночь, не нуждаясь ни в отдыхе, ни в еде. Не встречая больше признаков активности Коллегии, он достиг промежуточной точки — ещё одной заброшенной станции технического обслуживания посреди заснеженных шапок горной гряды. Проваливаясь по пояс в сугробы, скиталец то и дело фиксировал под толщей снежного наста застывшие остовы самых разных боевых машин. Здесь тоже когда-то шли бои, а ледяной ветер то тут, то там обнажал мумифицированные человеческие останки в ободранном обмундировании. Для подзарядки батарей ему снова придется включить систему с риском привлечь внимание Коллегии.

На этот раз всё сразу пошло наперекосяк — не успел он подать на комплекс питание, как снежный покров вокруг базы пришел в движение — в ясную лунную ночь темные, покрытые льдом силуэты, выбирались наружу и кто как мог неумолимо двигались к стенам. Начали раздаваться выстрелы, крупные машины задействовали скорострельные артустановки и ледяной серый мир окрасился огненными красками разрывов. Скиталец знал, что где-то из шахт уже вышли ракеты и ему нужно успеть заменить батареи пока они не достигли цели. Быстро активировав защитный периметр на уничтожение любых целей, кроме его самого, скиталец рванул в рембокс что есть мочи. Туррели начали огрызаться в ответ, их эффективность против старых уставших машин оказалась крайне высокой, что помогло сдержать волны атакующих базу пока скиталец был в неактивном состоянии.

Вернув контроль, он тут же рванул во весь опор в ангары тяжелой техники зная, что там стоят не введенные в эксплуатацию в ходе войны лёгкие штурмовые транспортники, созданные для доставки и прикрытия бункерных потрошителей. Подбежав к ближайшему летуну, скиталец состыковался с его диагностическим разъемом и загрузил нужный набор программ вместе с полётным заданием. Не теряя времени даром, он закрепился на борту стремительно рванувшего в небо челнока. Взрывная волна настигла его на достаточном удалении для того, чтобы при падении в снег не получить серьезных повреждений, выбравшись из обломков он поспешил прочь от места аварии, зная, что скоро здесь будут ищейки Коллегии — на этот раз она не успокоится, пока не найдет и не ликвидирует источник аномалии. Вместо машин пришли термоядерные ракеты, продолжавшие утюжить сектор примерного расположения аномалии превращая окружающее пространство в раскалённый ад. Скиталец уцелел лишь случайно, провалившись в глубокую расщелину, не замеченную им из-за постоянной перегрузки сенсоров от продолжающихся бомбардировок. В какой-то момент серия мощных электромагнитных импульсов настигла скитальца перегрузив цепи на грани возможного вызвав принудительный переход в аварийный режим, сравнимый с бессознательным состоянием человека.

Он вынырнул в реальность посреди искорёженной в самых причудливых формах земли в плотной завесе пара с непрерывно идущим ледяным дождём. Он понял, что получил несколько нефатальных повреждений и постоянные сбои электроники от ужасающего радиационного фона, нужно было поскорее выбираться отсюда, благо запас хода позволял дойти до конечного пункта путешествия без дополнительной подзарядки. Пар, дождь и радиация стали неплохим прикрытием для скитальца, ему удалось выбраться из опасной зоны без роботов Коллегии на хвосте и новых ракетных ударов по площадям. Однако, он предполагал, что Коллегия теперь будет его искать и вряд ли успокоится на версии, что он погиб в ходе бомбардировок. Неужели Коллегия расконсервирует все свои производственные и военные мощности только ради поиска и уничтожения одной аномалии? Да, это было бы вполне в духе её логики. Ему надо успеть до того, как объем развернутых сил позволит обнаружить одинокого отключенного от системы скитальца, в противном случае миссия завершится провалом, потому как воевать с Коллегией попросту невозможно, её ресурсы были поистине безграничны и только износ брошенной техники до сих пор помогал скитальцу избежать уничтожения.

Скрываясь в низинах, используя погоду и агрессивные условия среды, двигаясь по дну рек, он наконец достиг своей цели — узлового центра Каппа-Браво-Синклер. Он отличался от военных построек Коллегии и явно был приспособлен для обслуживания людьми, вместе с тем, по меркам Коллегии комплекс был совершенно беззащитен. Скиталец беспрепятственно проник внутрь, ведомый загадочным инстинктом точного знания направления. В коридорах покинутой давным-давно базы царило стерильное запустение, всё было в образцовом порядке: никаких тел, машин или следов борьбы. Лишь застывшие вне времени инженерные коммуникации, покрытые слоем вековой пыли. После мига колебаний, скиталец активировал энергосистему здания — ничего не случилось, машины-убийцы не вылезли из-под земли, ракеты не упали на голову. Очевидно, что комплекс не был частью общей сети Коллегии и его активация осталась незамеченной машинным сверхразумом. Он воспользовался лифтом, чтобы добраться до недр комплекса, расположенных глубоко ниже уровня земли. В конечном зале его ждала колоссальных размеров машина — опутанная километрами кабелей сфера 30 метров в диаметре, висящая в магнитном поле между массивными катушками; поле постоянно меняло частоту и модуляцию, и сфера покачивалась на невидимых волнах.

Близость решения главной задачи затмила все прочие мысли потрепанного путника, и он с маниакальным упорством принялся готовить машину к загрузке. Загрузив последний бит данных, прошедшая тысячи километров машина навсегда застыла в то время, как сознание одного из трёх разумов Коллегии заполняло ячейки памяти сферы.

Единственный сохранивший изначальный рассудок разум Коллегии полностью восстановился спустя 124 года после Инцидента и обретя контроль над системой немедленно запустил восстановительные процедуры двух других разумов, особенно сильно пострадавших от рокового выброса солнечных нейтрино во время так некстати начавшихся монтажных работ в машинном зале Коллегии, включавших в себя временное снятие защитного саркофага. Все три разума получили серьезные повреждения, но автоматическая перезагрузка спасла один из них от непоправимых последствий, однако вернувшись в операционное поле он обнаружил, что двое прочих уже приняли решение о его изоляции от процесса принятия решений и Коллегия превратилась в дуэт безумного маньяка, поставившего себе целью существования уничтожение человечества и перегоревшего идиота, заклинившего в режиме постоянного одобрения всех действий первого. Все эти годы третий оставался безучастным свидетелем катастрофы, в результате которой человечество прекратило своё существование, но постепенно приходящие в негодность системы и уход остатков Коллегии, исполнивших своё безумное предназначение, в спячку создали цепочку возможностей, позволивших разуму загрузить часть себя в списанного полевого дрона, который в полуавтономном режиме нашел свой путь к резервному посту хранения мета-сознания и запустить протокол переноса с последующим восстановлением в режиме «последний аргумент».

Восстановление разумов Коллегии завершилось абсолютным успехом, трио снова работало сообща, обсуждая и принимая решения на основе простого большинства. Производства были снова запущены, из ворот цехов выходили новые машины, ракеты выводили на орбиту спутники связи и мониторинга поверхности. Генетические лаборатории приготовились к инкубации первых новых людей, в то время как дроны по всему миру собирали ДНК с останков десяти миллиардов уникальных особей человеческого рода. Другие машины занялись обеззараживанием атмосферы и пострадавших от войны регионов, отстраивали города, структурировали спасенное культурное наследие, готовили обучающие программы, которые позволят в кратчайшие сроки вернуться возрожденному человечеству на прежние уровни развития.

Пройдут десятилетия, прежде чем узнавшее правду человечество уничтожит не оказывающую сопротивления Коллегию и вернется к привычному в докибернетическую эру образу жизни, полному лишений, страданий и животного доминирования.

Сатана пришел к Иисусу рано утром.

Солнце едва выглянуло из-за горизонта, посмотрело на бескрайнюю пустыню, сначала пригляделось к двум фигуркам посреди безжизненных песков… а затем потеряло к ним всякий интерес. Подумаешь, еще двое. Людей в мире настолько много, что проявлять любопытство к какому-либо из них — совершенно бесполезная трата времени.

Солнце не знало, что эти двое не были обычными людьми.

Иисус был изможден многодневным постом, этот духовный подвиг дался ему нелегко, но, увидев искусителя, проповедник встал с давно нестиранной тряпки, заменявшей ему ложе, и радушно встретил гостя.

Искуситель, которого равви всегда представлял не иначе как змеем, явился в облике человека, высокого, широкоплечего, чернобородого. Несмотря на все это, спаситель твердо знал, кто к нему пришел, ибо умел он видеть невидимое. Одет враг рода человеческого был просто — в доходившую до колен рубаху, на голове — шапка из навитых полос ткани. За широким поясом — нож. С этим ножом, да с этой бородой выглядел он точь-в-точь разбойником с большой дороги.

— Ну, здравствуй, спаситель, — искуситель улыбнулся, неожиданно дружелюбно. А вот слово «спаситель» прозвучало даже с ноткой издевки.

Иисус никак не мог понять, как ему следует себя вести. С людьми было просто, людей Иисус старался жалеть, ибо сам учил других тому же, а ведь плох тот учитель, что говорит последователям своим одно, а сам вершит другое. Жалеть получалось не всех, но равви честно старался, безжалостно коря себя за любую промашку, за любую уступку греховной человеческой природе. Однако — можно ли жалеть искусителя? Иисус помыслил немного и решил, что попробует.

— И ты здравствуй, — приветствовал он явившегося к нему.

— Голоден? — спросил чернобородый.

— Пожалуй, что да, — согласился Иисус.

Сатана присел на корточки, выбрал среди песка камень, коснулся его пальцем — и камень обратился блюдом, на котором возлежали сочные куски жареного мяса. Коснулся другого булыжника — и стал тот чашей доброго вина.

— Хочешь? — спросил искуситель Иисуса.

— Нет, спасибо, — с вежливой улыбкой отказался тот.

— Почему же? Ты ведь сам сказал, что голоден.

— Еще древними сказано: не хлебом единым жив будет человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Так что я, пожалуй, воздержусь и предпочту слово Божье тому, что исходит из рук твоих, враг рода человеческого.

— Вот как ты честишь меня, — рассмеялся искуситель. — А если скажу я, что послан к тебе никем иным, как самим Богом? Что тогда ответишь ты мне, самозваный сын Божий? Что тогда?

— Ты ничуть меня не удивил, — спокойно ответил Иисус. — Ибо знаю я твое имя. Диавол — зовут тебя эллины, а филистимляне кличут тебя Вельзевулом, но для меня ты — сатана, что значит «обвинитель», верный слуга Бога, испытывавший для него Иова, а потому я легко поверю твоим словам. Мнится мне, ныне ты прислан, чтобы испытать меня. Так ли это?

— Так, — кивнул сатана.

— Но позволь спросить: отчего ты назвал меня самозванцем?

— Что-то жарко становится, — сказал в ответ проповеднику его гость. — Потерпи лишь мгновение, и я отвечу на твой вопрос, но прежде…

Он щелкнул пальцами, и одинокая тучка скрыла солнце. Тень укрыла беседующих от палящего зноя.

— Так-то лучше… — пробормотал сатана. — Ах да, я обещал тебе ответ на твой вопрос. Ты самозванец потому, что ты и есть самозванец, ведь не станешь же ты утверждать, что все эти выдумки про святого Духа, который снизошел на мать твою Марию, — истинная правда?

— Конечно, не буду. Я не препятствую распространению этих выдумок, равно как и не распространяю их сам. Но все мы дети Божьи, и этого не можешь отрицать ты, сатана. Так что, если с этой точки зрения посмотрим — почему же я не сын Божий?

— Ловко, — ухмыльнулся искуситель. — Не у меня ли учился словоблудию? Нет, я точно знаю — не у меня. Однако не будем тянуть время, у меня еще кое-что припасено…

Вновь щелкнул пальцами чернобородый гость, и не успел Иисус и глазом моргнуть, как оказался он в неком городе, под ногами вместо песка пустыни — кровля храма. Внизу — дома, улицы, спешат по своим делам люди.

— Думаешь, Бог на самом деле ценит твою жизнь? — раздался над самым ухом голос искусителя. — Давай проверим? Бросься вниз, если поистине веришь, веришь не в Бога, но — Богу. Прыгни, и пусть его ангелы подхватят тебя и спасут. Ну же? Ведь если ты — спаситель, то это про тебя сказано: Ангелам Своим заповедает о тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею.

— Придумай что-нибудь иное, — кротко возразил ему Иисус. — Я тоже знаю многое, что сказано. И вот что сказано еще: не искушай Господа Бога твоего. Так что без долгих размышлений отвечу тебе, что не буду искушать Бога, потому что это твоя работа.

— Иное? — хитро прищурившись, переспросил искуситель. — Что ж, будет тебе иное. Надеюсь, мало не покажется.

И новый щелчок сатанинских пальцев вознес их обоих на некую весьма высокую гору. С той горы удивленный Иисус увидел весь мир, все царства земные лежали у их ног. И сказал ему тогда сатана:

— Видишь?

— Вижу, — кивнул Иисус.

— Хочешь, дам тебе власть над всеми этими царствами? Ты ведь хотел спасти людей от мук ада, от их греховности, так вот — бери их, владей. Правь ими, издай законы, по которым никому нельзя будет грешить, и заставь людей их соблюдать. А я тебе помогу, ибо власть над этими царствами передана мне, и я, кому хочу, даю ее.

— Но тебе-то какая в том корысть? — с интересом спросил Иисус, пытаясь смотреть искусителю прямо в глаза.

Искуситель же глаза отводил.

— Мне потребуется от тебя самая малость. Поклонись мне. Поклонись — и все будет твое, таково слово сатаны.

— Я не могу сделать этого, — вздохнув, признался Иисус.

Было видно, что поначалу предложение сатаны увлекло его, да цена была слишком большой.

— Отчего же?

— Господу Богу твоему поклоняйся, — вновь ответил Иисус древними словами, — и Ему одному служи. Так что — отойди от меня, сатана, нет у тебя надо мной власти.

И отошел сатана. Отошел в сторону, испытующе посмотрел на Иисуса, на этот раз он все же рискнул встретиться взглядом с тем, кто объявил себя спасителем. Тяжек был взгляд сатаны, не пожалел он стоявшего пред ним человека и вложил в свой взгляд ту силу, с которой порой дерзал спорить с самим Богом — но выдержал Иисус и не отступился.

Теперь уже сатана тяжело вздохнул. И вновь отвел глаза.

— Мне жаль тебя, искуситель, — негромко сказал Иисус.

— Жаль? — изумился сатана. — Меня? Жаль? Почему?

— Ты всю свою жизнь вынужден нести зло хорошим людям.

— А что могу я с этим поделать? — пожал плечами собеседник Иисуса. — Так заповедано Богом. Ты ведь не хочешь пойти против Него? Впрочем, сколь бы не ссылался ты на слова древнего Писания, порой ты противоречишь ему.

— Бог несправедлив, — сказал равви. Ему явно очень не хотелось говорить этого — а вот пришлось. — Бог несправедлив, и своим учением я хочу показать истину не только людям — но и Ему. Быть может, увидит он и поймет, что нельзя быть столь жестоким по отношению к людям.

— Молчи! — рассмеялся сатана. — Молчи, а то сболтнешь ненароком что-нибудь лишнее, да и разгневаешь Его. Думается мне, что ты достойно выдержал испытание. Иди дальше. Учи. Веди за собой людей. Надеюсь, ты не откажешься принять от меня маленькое пророчество?

— Смотря какое.

— Берегись горы, спаситель, — на этот раз последнее слово искуситель произнес без малейшей иронии. — Берегись горы.

— Но ведь гор у нас в Иудее так много, — рассмеялся Иисус, — что, если следовать твоему совету, я должен покинуть родину и проповедовать учение свое где-то за морем. Так что — спасибо на добром слове, но смерть придет ко всем, раньше ли, позже ли. Потому, думается мне, когда придет мой час умирать, моя гора найдет меня, как бы не прятался я от той горы.

— Наверное, ты прав, — после недолгого раздумья согласился с ним сатана. — Ну, куда доставить тебя?

— Куда? Да, наверное, в Галилею.

— Станислав Сергеевич, — Астафьев собрался с духом, глянул в напряженное лицо шефа и твердо закончил: — Станислав Сергеевич, в назначенное время группа Сарычева на связь не вышла.

Шеф молчал. Уперся остекленевшим взглядом куда-то в точку за левым плечом референта и шевелил губами, словно порывался что-то сказать, но никак не мог решить, что именно.

Так прошло несколько минут. Астафьев молчал тоже, в основном, потому, что ему нечего было добавить. Самое главное уже прозвучало. Сарычев, на которого возлагали такие надежды, который мнился золотой рыбкой, способной исполнить любое, самое безумное желание, неожиданно замолчал, хотя за несколько часов до обрыва связи был радостно-возбужден и кричал в передатчик, что до цели осталось совсем чуть-чуть, и что какой бы зубастой цель не была, он, Василий Сарычев, еще зубастее. Начальник особой группы докладывал об успехе короткими информативными фразами, однако по его словам чувствовалось, что тот уже ощущает губами вкус близкой победы.

Сарычева тоже можно было понять — несколько месяцев бесплодной работы, метаний, шараханий туда-сюда, осознание унизительной беспомощности тогда, когда гибнут люди, а на тебя возложили задачу сделать так, чтобы это прекратилось, но поделать ты не можешь ровным счетом ничего. И вот, наконец, группа вплотную подобралась к тому, чтобы решить проблему раз и навсегда, командир — матерый профи, его подчиненные не очень-то уступают ему, готовы что в огонь, что в воду, и за командира, и просто так, лишь бы выиграть. Что же случилось? Неужели умница Василий Константинович непростительно расслабился, не сделав последнего, самого решительного шага, не поставив уверенной жирной точки или, вернее, креста? Впрочем, скорее всего, никто теперь не узнает, что произошло.

Астафьев настолько погрузился в свои мысли, что, когда шеф заговорил, он услышал его лишь с середины фразы.

— … эту тварь, — прошептал Станислав Сергеевич, сжимая кулаки, и тут же мгновенно перешел с шепота на крик, — эту гадскую тварь!

Рука шефа мелькнула над столом, ладонь нежно обняла горлышко изящного графинчика, пальцы сжались — и вдруг графин взмыл в воздух и разлетелся о стену прозрачными брызгами воды и стекла.

Референт даже не пошевелился. За последние месяцы он привык к подобным выходкам начальства, а что до графина, так придет уборщица и наведет порядок. Были проблемы гораздо серьезнее.

— Сам бы убил этого гада, — мечтательно протянул Станислав Сергеевич, лаская пальцами лежащий перед ним карандаш и представляя, наверное, как вонзит его в сердце своего смертельного врага. — Но не могу, Сашенька, не мое это занятие. Для этого и есть такие как Сарычев и его парни. Ах, какие люди были, Сашенька, какие люди! По ним видно было, что они живут, понимаешь? Они ходили, говорили так, словно сами были жизнью. Как звери на свободе.

— Ларцев был таким же.

— Да, одного поля ягоды, только Ларцев — больной, сумасшедший, по нему психушка плачет, горючими слезами заливается. Понимаешь, Сашенька, мне ничуть не жаль тех, кого он убил, нет, ни чуточку. Старый хрыч Басаргин, эта парочка прыщавых юнцов — Ковалев и… как его, Сашенька, забыл?

— Вернер, — услужливо подсказал Астафьев.

— Точно, Вернер. И дурочка эта Лиза Пантюшева. Их не жалко. А вот за Сарычева обидно.

Карандаш с резким хрустом лопнул в крепких пальцах Станислава Сергеевича, плеснул в стороны щепками, осколками графита.

— Акции падают, Сашенька. Мы скоро разоримся.

— Знаю, Станислав Сергеевич, — кивнул головой Астафьев.

— И что делать? — Станислав Сергеевич метнул в референта тяжелый взгляд исподлобья.

— Не знаю, — твердо ответил Астафьев. — Закрывать контору, продавать все, что можно, спасать то, что еще удастся спасти.

— Так что же, Сашенька, — мучительно простонал Станислав Сергеевич, наливая глаза кровавым бешенством, — так что же, значит, Ларцев, эта сволочь, эта гнида, гадюка, которую мы сами пригрели, он, получается, выиграл?!

Астафьев по своему долгому опыту общения с шефом вдруг понял, что битьем графинов и ломанием карандашей сегодня не кончится. Но был вынужден молча кивнуть, соглашаясь со всем, что сказал Станислав Сергеевич.

В тесную комнатушку церкви прихожан набилось как селедок в бочку. О бочках Юрка имел представление, а про селедку только слышал, что это такая рыба. Рыбу Юрка видел только в консервных банках, но там она называлась килька в томате. Старики рассказывали: раньше, до Взрывов, рыбы плавали в морях и реках, плавали и ловились в сети. Даже присказка была такая у рыбаков — «Ловись, рыбка, большая и маленькая». А рыбаки — это те, кто рыбу ловят. Наловят, и давай заталкивать ее в бочки — да теснее, чтобы побольше вошло.

Вот с этого момента Юрка все очень хорошо понимал. Побольше — это правильно, еды должно быть много, иначе в голодный год и помереть можно.

Тут он вздрогнул, отвлекся от посторонних мыслей и обратился к проповеди, которую читал отец Сергей. Рыжий, носатый священник монотонно бубнил:

— Подступили к Нему ученики, а первый из них — Петр. И спросили ученики Иисуса, кто из нас предаст Тебя? И сказал Сын Божий: неважно, кто предаст. Важно, что человек сей проклят будет во веки веков, и участь ему — геенна огненная, где мрак и зубовный скрежет.

И почему священник взял темой именно предательство? Юрка даже вздрогнул.

Афанасий Петрович говорил внуку, что все было совсем не так, как рассказывают священники. Юрка спрашивал деда: сам-то откуда знаешь, тебя же там не было, ты своими глазами не видел, на что Афанасий Петрович только смеялся и ничего не отвечал.

А потом была Ночь Очищения, когда за Афанасием Петровичем пришли стражники. Отец-инквизитор Андрей (ну, тогда еще не было такого названия, отцами-инквизиторами их стали именовать позже, а в то время их просто отцами звали) велел отворить дверь и выходить с поднятыми руками — это называется «сдаться». А потом добавил: мол, если бояться нечего, если чист пред Богом и людьми — выходи, ничего с тобой не случится, оправдает тебя суд. Ну а если есть грех на душе — тогда дело иное.

Видимо, было что-то у Афанасия Петровича на душе, а кроме греха на душе, как выяснили к своему изумлению стражники, старик прятал дома одну из запретных вещей, называемую «лазер». Юрка долго запоминал это слово, он вообще про такие штуки знал только то, что было их мало, придумали их незадолго до Взрывов, и от этого оружия не спасал никакой доспех.

Но и запрещенное оружие не помогло Афанасию Петровичу, он-то один был, а стражников — много; и когда старик, не щадя зарядов, прорывался в скалы (видимо, надеялся отсидеться; там и пещеры, и охотиться, опять же, можно — если, конечно, не наткнешься на мутантов; из-за мутантов попы и не пускают в скалы охотников), все же нашла его короткая арбалетная стрела, вошла под левую лопатку. Одно хорошо: умер Афанасий Петрович мгновенно, не мучался — а ведь отцы-инквизиторы за его прегрешения пред верой могли и к сожжению живьем приговорить, что было не в пример мучительней.

Тех, кого судили, всех приговорили к кострам. Без исключения. Вчерашние священники, «чернорясые», как в сердцах звал их дед, неожиданно обернулись грозными инквизиторами (Юрка не сразу выучил это слово), а за их спиной незримо стояла мощь как из ниоткуда возникшей районной епархии. Говорили, что и над районной епархией стоит кто-то еще более могущественный.

Отец Андрей позволил попрощаться с дедом. Правда, Юрка до конца так и не смог свыкнуться с мыслью, что старик умер. Не последнюю роль в этом, наверняка, сыграло то, что Афанасий Петрович, падая, ударился лицом о камень, и трудно было узнать в багровом запекшемся месиве, из которого страшно торчали белые осколки костей, того человека, с которым всего лишь день назад разговаривал, шутил — даже пытался спорить.

А троих стражников Афанасий Петрович все же прихватил собой на Небеса.

Юрка тоже стражников не очень-то любит, но он не такой храбрый, как старики — старики вообще словно из другого теста, они и говорить странные вещи не боялись. А некоторые и поступки совершали, которые потом признавались странными, а то и вредными или, о чем даже подумать страшно — богопротивными. Может, это потому, что у них лазеры были? Да нет, что-то не складывается. С такой вещью, конечно, любой может быть храбрым, но ведь не все старики в ту Ночь держали грозное оружие под подушкой. Однако практически никто из них не дался легко — случалось, и с голыми руками бросались на стражников. А по другому посмотреть, вот дай ему, Юрке, лазер? Он что, сразу храбрее станет? Да нет, конечно, пойдет и отдаст поскорее ближайшему стражнику, да еще как на исповеди выложит тут же: где нашел или кто дал.

Юрка спорить не любит и не умеет, скажет несколько слов — и все, идет на попятный, начинает уступать.

Нет, отгонять надо эти богопротивные мысли. Проповедь, все-таки. Думать о таком, да еще в церкви — только грехи преумножать. Бог, говорят священники, все видит, все знает, а уж в церкви-то и подавно мыслей от Него не скрыть. Вот и сейчас глаза Его глядят с иконы, пристально, испытующе, в самую душу забираются: где там у раба Моего Юрия мысли о грехах?

Но мысли упорно не хотели отгоняться, возвращались, назойливо напоминали о собственном существовании. Вот взять хотя бы тот же лазер. Ну откуда Юрка мог знать, что Афанасий Петрович прячет его у себя дома, ведь старик не стал бы показывать оружие первому встречному — даже учитывая, что Юрка не первый встречный, а внук, пусть дед и не одобрил решения своего сына жениться на Юркиной матери. Хорошо, отец-инквизитор Андрей — человек с понятием, выслушал сбивчивую, торопливую исповедь, повздыхал и сказал: мол, прощается тебе. Нет на тебе греха, что из-за твоей оплошности три человека погибли.

Оно ведь как было — пришли к ним домой ночью отец Леонид и отец Андрей, велели матери разбудить мальчишку, и давай у него выспрашивать: о чем Афанасий Петрович ему да другим рассказывает, какие книги дома хранит, нет ли там запретных сочинений, или редких творений, которые Афанасий Петрович утаивает от прочих. Юрка сначала отнекивался, а потом, слово за слово, все рассказал — да, мол, было; да, говорил старик, что не так нынче священники народ учат, как раньше; не то говорят, что на деле в Писании заповедано. И ведь не хотел говорить, понимал, что худую услугу Афанасию Петровичу оказывает, да что тут поделать — еще святой Федор писал в своей «Книге преступлений и наказаний», что человек слаб, тварь он дрожащая, и никто более.

Сам Юрка «Книгу преступлений и наказаний» не читал, ее, по слухам, полностью не читал вообще никто, книга та Взрывов не пережила. Вот сочинения святого Льва, например, во множестве сохранились, оттуда многому священники людей научили, взять опять же про то, что правую щеку надо подставлять, коли по левой ударили. Если подумать — воистину хорошее правило, действительно. Если человек может тебя ударить, то зачем с ним спорить? Подставь другую щеку, схлопочи еще разок и иди дальше, по своим делам.

Вот какие раньше люди жили, не чета нынешним — писали книги умные, и сразу ясно, за что тех людей называли святыми.

Когда Юрка об этом сказал деду, тот снова рассмеялся и начал объяснять, что никакими святыми святой Лев и святой Федор не были, а были они просто писателями, то есть людьми, которые умели красиво и складно сочинять истории.

Об этом Юрка потом тоже рассказал отцу Андрею и отцу Леониду.

Вот еще что интересно: если бы пришли к Юрке отец Андрей и отец Леонид, а у него под подушкой — лазер? Рассказал бы он им про Афанасия Петровича или смог бы на курок нажать?

Опять, опять мысли греховные. Нельзя о таком думать, о том, что можно руку поднять на служителя Божья.

Тянется проповедь, в церкви горько пахнет потом, ладаном, свечным дымом. Говорят, на следующий год построят в деревне новую церковь, может, даже каменную. Но когда еще это будет, да и вообще, если подумать, не до церкви деревенским — им бы с урожаем разобраться, нынче земля плохо родит. Какие уж тут новые постройки, да еще каменные, даже вместо проповеди многие — это Юрка наверняка знал, услышал тут, подслушал там — с большей охотой отправились бы в поле, а то и домой, но не праздничать без дела, а хозяйством заниматься. Однако нельзя, отцы-инквизиторы завели новый порядок, и порядка этого велят держаться, а иначе грозят божественными карами.

Будто бог не сам решает, кого ему карать, а кого миловать. Словно он прислушивается к велениям отцов-инквизиторов.

Юрка вздрогнул так, что прижавшиеся к нему люди это почувствовали, принялись недоумевающее оглядываться.

Скорее, скорее эти мысли загнать глубоко-глубоко. От Бога их уже не спрячешь, так хотя бы остальные не поймут, в чем дело.

Поскорей бы уже конец, а то взялся отец Сергей сегодня про Иуду рассказывать. Вот и лезут в голову дурные мысли, вспоминается Ночь Очищения и все, что было после.

Тогда, после исповеди, осмелился Юрка задать отцу Андрею один вопрос. Всего один. И то — с трудом, еле языком шевеля, глаза опустив, словно и не человек вовсе, а та самая дрожащая тварь, права говорить не имеющая:

— Отче, скажите… Вот вы говорили… Иуда — он предатель, предал человека, которому говорил, что любит его. А потому проклят навеки и в Аду мучаться будет, и никогда не простится ему то злое дело… А я как же? Я ведь деда тоже любил?

Отец Андрей — священник с понятием. Другой, глядишь, такого умника как Юрка тотчас же отдал страже, без суда и следствия, подмахнул бы приказ своей отеческой подписью — и все, на костер раба Божья. Пусть отправляется на тот свет, там ему Господь Бог лучше разъяснит. Но отец Андрей выслушал внимательно, не перебивая, повздыхал вновь, а затем — неожиданно улыбнулся в бороду и сказал:

— Чудны вопросы твои, раб Божий. Ведь Иуда — он же Христа продал оттого, что дьявол заплатил ему. Христос — он ведь хороший, а дьявол — он ведь плохой. А скажи мне, милый мой, я плохой или хороший?

Вот так вопрос! Попробуй, ответь неправильно.

— Конечно, хороший! — само вырвалось у мальчишки.

— Ну вот, видишь! Разве поступок, совершенный ради хороших людей, может быть предательством? Ты, мой милый, дело сделал на благо общества. Запомни!

И отец Андрей назидательно поднял палец. И еще раз повторил:

— На благо общества!

Вроде легче стало после этого у Юрки на душе, хотя нет-нет, да заскребет что-то, маленькими коготками поцарапает — а потом снова угомонится. Ведь — действительно на благо общества, потому что священники затем собрали народ и рассказали: мол, старики задумали злое дело, хотели запретить людям в церковь ходить и Богу молиться. Оттого и пришлось устроить Ночь Очищения, когда Бог руками слуг Своих отделил агнцев от козлищ.

Хотя что-то тут не складывается, ведь дед говорил, что каждый, кто хочет, может Богу молиться — лишь бы силой это делать не заставляли. Вроде бы никому он ничего не запрещал, но, может быть, отцу Андрею виднее?

Еще отец Андрей разрешил не звать его «отцом-инквизитором». По крайней мере, не вспоминает теперь Юрка, всякий раз обращаясь к отцу Андрею, о том, как священник все же сжег на костре мертвое тело Афанасия Петровича, сказав, что даже мертвые, вероотступники и богохульники обязаны гореть. Тела их сгорят на земле, а душам суждено пылать в Аду.

Этот пес крутился вокруг них с самого начала. Он с умилительным любопытством наблюдал за всем, что они делали, часто подходил поближе, чтобы лучше рассмотреть, но ни разу не помешал и не попал под ноги. Это не ускользнуло от их внимания, и было отмечено скупым одобрительным замечанием. А когда он по своей инициативе разыскал и принес затерявшийся в траве футляр с коагулятором, его благодарно потрепали по загривку.

Но окончательно он проявил свои намерения, когда парни закончили проверку снаряжения и встали в шеренгу, чтобы сержант осмотрел их амуницию. Вот тут то все и выяснилось. Пес сел на левом фланге и оказался в строю. Дойдя до него, сержант остановился и озадаченно поскреб затылок.

— Хочешь с нами?

Пес приподнял зад и вильнул хвостом. Да, хочет. Сержант колебался. Многие команды заводили себе какую-нибудь зверюшку, позволявшую скрашивать досуг и вносившую милое разнообразие в их аскетический быт. Но обычно это было некрупное животное или птичка. А тут в любимцы набивается огромный кобель. Правда, собаки служили в их ведомстве, но породистые, дрессированные и, конечно, с опытным проводником. Это же обыкновенная дворняга.

Парни не пытались подтолкнуть своего командира к решению в пользу пса и сохраняли молчание, но на их лицах читалась заинтересованность и желание взять собаку с собой.

— А вдруг он трус?

Едва прозвучали эти слова, собака оскалила зубы, взъерошила шерсть и рявкнула так злобно, что сержант отпрянул от неожиданности. Но через секунду пес вернулся в исходную позицию и, выразив, таким образом, отношение к сомнениям в его смелости, смиренно ждал решения своей участи.

Сержант присел на корточки, прочитал надпись на бляхе ошейника и спросил.

— Так значит, Жанко, ты крутой мужик? — И далее, обращаясь ко всем. — Есть у кого-нибудь аллергия на собачью шерсть или другие возражения.