Автобус преодолел последний подъем, и вот наконец перед нами раскинулся Линкасл, уютно угнездившийся в горной долине, словно залитая волшебным лунным светом коробочка с драгоценностями. Проспекты и улицы, ясно различимые даже с такого расстояния, переливались мерцающими огнями неоновых ламп.

Я вынул из кармана конверт, разорвал его на мелкие кусочки и, опустив стекло, рассеял их в темноте ночи.

Толстуха, сидевшая позади, ткнула меня в плечо пухлым пальцем и проговорила:

— Если не возражаете, я бы попросила вас окно закрыть.

Тон у нее был такой, словно она обращалась к дебилу.

— Я бы попросил вас закрыть рот,— вежливо ответил я, и она подчинилась моему желанию.

Всю долгую дорогу рот ее ни на секунду не закрывался, оживленно комментируя решительно все, начиная от умения шофера управлять машиной и кончая шумом, который производил ребенок на "переднем сиденье. Но сейчас он захлопнулся так основательно, что плотно сдвинутые губы слились в едва заметную полоску.

Я же окно поднимать не стал, искренне надеясь, что встречный ветер сорвет с толстухи парик. До самого вокзала оно так и оставалось открытым;

Заглушив мотор, водитель обратился к пассажирам:

— Линкасл. Здесь можно пересесть на поезд или на автобус до Чикаго. Имеется сообщение и с другими городами Восточного района. Мы стоим двадцать минут, затем отправляемся дальше к югу.

Но для меня путешествие закончилось. Обождав, пока рядом протиснется толстуха, бормочущая что-то весьма нелестное, хот» и нечленораздельное, в мой адрес, я одарял, ее скверной ухмылкой, снял с багажной полки свой металлический чемоданчик и спустился на тротуар.

Где-то поблизости дважды оглушительно свистнул паровоз, И огни промчавшегося поезда осветили тропинку к железнодорожному перрону.

Дежурный по станции предупредил; что времени у желающих сделать пересадку в обрез, и целая толпа транзитников галопом помчалась на платформу.

Я поставил чемоданчик на землю, закурил последнюю сигарету и направился в зал ожидания. Вдоль одной из его стен тянулась обшарпанная буфетная стойка, напротив красовались газетный киоск и билетная касса.

Все кресла и скамейки были заняты, и я пошел в мужскую комнату. Секунду поразмыслив над тем, не стоит ли мне умыться, я решил, что кувшина теплой воды и капли жидкого мыла в любом случае не хватит для того, чтобы расправиться с грязью многомильного путешествия. К тому же все равно я нуждался и в услугах парикмахера, и в смене замызганных брюк с кожаным пиджаком.

Потому я ограничился только мытьем рук.

Вернувшись в зал ожидания, я увидел, что у буфетной стойки освободился один табурет и сразу понял, почему это произошло: на соседнем, вовсю работая языком, сидела толстуха из автобуса. Измученная, усталая буфетчица была на грани слез, и если бы я не примостился рядышком, тетка вполне могла получить свой второй кофе прямо в физиономию. Но теперь она заткнулась, и сморщила нос, словно от меня дурно пахло.

Подошла официантка, и я сказал:

— Кофе, ветчину и швейцарский сыр. Хлеб ржаной.

Выполнив мой заказ, она небрежно бросила мелочь в кассовый ящик.

Расправившись с едой, я повернулся на табурете и стал разглядывать зал ожидания.

Только сейчас я заметил в окошечке билетной кассы какого-то старика. То, что он увидел меня гораздо раньше, я понял сразу. Перед его окошком стояли четыре человека, жаждущих обзавестись билетами, но он не баловал их вниманием. По существу, он даже и не глядел на них: его маленькие глазки то и дело зыркали поверх стальной оправы очков в мою сторону. При этом лицо его становилось озабоченным, словно у отца, обеспокоенного недомоганием дитяти.

Все долгие тысячи миль моего путешествия я не уставал думать .о том, как же это произойдет в первый раз. И вот свершилось: всего лишь сгорбленный старичок с пожелтевшими от постоянного курения обвислыми усами. Совсем не так представлял я себе начало.

Последний желающий получил, наконец, билет и отошел от кассы. Старик попытался изобразить улыбку, но я сказал самым небрежным тоном:

— Привет, Пеп!

Впечатление было такое, словно кто-то схватил его за усы. Верхняя губа дернулась, обнажив тридцать два фальшивых зуба, и сперва робкая, а затем более твердая улыбка появилась на его физиономии.

— Господи! Джонни Макбрайд! Ты ли это?

— Давненько не виделись, а, Пеп?

Мне непонятно было странное выражение его лица. Но, по крайней мере, одно было ясно: он узнал меня.

— Давненько, господи боже! — сказал он.

— Как дела в городе?

Он смешно лязгнул зубами, изо всех сил стараясь выглядеть приветливым.

— Ничего не изменилось, все по-прежнему. Ты... собираешься у нас задержаться?

— Да, на какое-то время.

— Джонни!

Я подхватил свой чемоданчик.

— Увидимся позже, Пеп. Я устал как черт. Мне бы где-нибудь на ночь пристроиться.

Я не хотел задерживаться в зале ожидания. Теперь мне предстояло вести себя очень осторожно.

Прежде всего надо было осмотреться и все разведать. Излишняя торопливость наверняка бы укоротила мой век.

В газетном киоске я купил сигареты «Лаки-страйк» и жвачку. Потом вернулся на платформу и, расположившись в тени станционного здания, принялся наблюдать за суетой возле автобусов, попутно размышляя о том, что теперь уже ничего не изменить и хочу я того или нет придется пройти через все. Самое смешное заключалось в том, что я этого хотел. Хотел больше всего на свете, даже одна мысль об этом была сладка и приятна, точно поджаристый бифштекс для голодного. Вот кое-кому правдивая история не покажется такой приятной.

Точнее, троим людям. Один из них умрет, у .другого будут переломаны все руки, да так основательно, что они уже никогда не смогут ему служить. А третий получит такую трепку, что до конца дней своих сохранит на теле отметины. Третьим была женщина.

Чья-то неясная тень отделилась от угла станционного здания и двинулась в мою сторону. Когда неизвестный добрался до освещенного места, я разглядел высокого широкоплечего мужчину, грузного, каким становится профессиональный спортсмен в. отставке, не утративший, впрочем, силы и быстроты движений.

Свет из окна падал прямо на его грубую, словно нарочито вылепленную вокруг торчащего изо рта окурка сигареты, физиономию. На нем была новенькая широкополая шляпа с узкой лентой на тулье, которая отлично подошла бы какому-нибудь рантье, но такой костюм, надел бы скорее обыкновенный работяга. Впрочем, он был бы ему вполне к лицу, если бы не оттопырившийся из-за лежащего в нем пистолета карман.

— Огонька не найдется, паренек?

Мужчина подошел ко мне вплотную, и я чиркнул спичкой. Он кивнул в знак благодарности и, пыхнув сигаретой прямо мне в лицо, спросил:

— Надолго к нам?

— Возможно,— ответил я.

— Откуда прибыл?

— Из Оклахомы,— выдохнул я сигаретный дым ему в физиономию, так что он закашлялся.— Нефтяные промыслы.

— Здесь такой работы не найдется.

— Кто сказал?

Мне почудилось, что он собирается ударить меня, но он всего лишь разгладил серебристую полосу на кожаном планшете.

— Я тебе говорю.

— Да?

— Мы здесь не любим переселенцев. Особенно из Оклахомы. Через двадцать минут отходит автобус, Для тебя было бы лучше занять в нем место.

— А что будет, если я откажусь?

— Могу продемонстрировать, коли тебе так хочется.

Я отшвырнул окурок, и он, прочертив в темноте дугу, мягко упал на дорогу.

— Хочется,— сказал я.

Эти парни, которым так нравится изображать из себя крепких мужчин, обычно хорошо разбираются, с кем имеют дело: с настоящим человеком или с сосунком. Мой не составлял исключения.

— Двадцать минут,— повторил он и тоже бросил сигарету.

Из-за угла вывернуло такси и притормозило рядом с нами. Я поднял чемоданчик и подошел к машине. Водитель, совсем еще мальчишка с прилизанными волосами, смерил меня оценивающим взглядом.

— В город,— произнес я.

Полицейский тоже приблизился к кромке тротуара.

Парнишка ухмыльнулся.

— Чем платить будешь?

Я вынул из кармана пачку банкнот, нашел среди двадцаток и полусотенных две долларовые бумажки и швырнул на переднее сиденье.

Он моментально сунул их в карман и на глазах преобразился.

— В город так в город, друг,— сказал он.

Захлопнув дверцу, я выглянул из окошка. Коп так и не сдвинулся с места. Но лицо его собралось в гармошку: он никак не мог сообразить, почему настолько ошибся, приняв меня за сосунка, да еще нищего.

Такси вылетело на центральную улицу, я поудобнее устроился на сиденье и велел ехать в «Хаттауэй-Хаус».

Итак, прием мне был оказан самый радушный. Впрочем, ничего иного я не ожидал.

«Хаттауэй-Хаус» считался лучшим отелем в городе, там не связывались с людьми, у которых карманы не были набиты монетами. Hо очевидно, водитель такси подал какой-то сигнал клерку за стойкой, ибо последний приветствовал меня улыбкой и не потребовал платы вперед.

Он выложил на конторку ключ и спросил:

— Не пожелаете ли вы чего-нибудь в номер, сэр?

— А что вы можете предложить?

— Все самого лучшего качества: виски, женщину, если угодно.

— Женщину? Какого сорта?

— Не будете разочарованы.

— Может быть, после.

— Конечно, конечно, как захотите.

Служащий в форме проводил меня наверх, получил свои пять долларов и сказал, криво ухмыльнувшись:

— Если вам что-нибудь потребуется, спросите Джека. Это мое имя. Я бы мог выполнить для вас поручение в городе.

У него были маленькие хитрые глазки человека, который знает все наперед.

— Договорились,— кивнул я.

И он вышел, притворив за собой дверь. Я повернул в замке ключ, накинул цепочку и сбросил с себя одежду.

Потом достал из чемоданчика чистое белье и носки, вместе с бритвенным прибором положил все это на кровать, а снятое запихал в чемодан: решил завтра утром выкинуть барахло в первую попавшуюся урну. Но сейчас я хотел только вымыться, да так, чтобы кожа скрипела под пальцами, а потом скользнуть между свежими простынями н спать до тех пор, пока не почувствую себя бодрым и готовым приняться за дело.

Меня разбудило солнце. Сначала пощекотало пятки, потом потихоньку добралось до. самого носа, и мне пришлось открыть глаза. Я встал и подошел к окну. День выдался чудесный, теплый, даже город казался приятным в сиянии утра.

Глядя из моего номера, вы бы никогда не подумали, что горожане называют это место «Маленьким Рено»: бесчисленные .салоны и казино еще не открывались, улицы были тихи и пустынны, если не считать редких прохожих, спешащих за покупками.

Я принял душ, чтобы окончательно проснуться, побрился и, позвонив в бюро обслуживания, попросил принести мне завтрак. Затем телефонистка соединила меня с магазином модной мужской одежды, и я продиктовал список нужных вещей.

Не успел я покончить с завтраком, как в номер, предварительно постучавшись, ввалился сияющий клерк из мужского магазина в сопровождении портного. По счастью, я отношусь к тем людям, которым подходит любой готовый костюм: им не пришлось долго со мной возиться, хотя, конечно, хилым меня не назовешь.

Удалились они очень довольные, унося с собой двести долларов. Теперь я нуждался только в услугах парикмахерской. Она находилась внизу. Попросив молодого мастера подстричь меня покороче, я стал рассеянно прислушиваться к его болтовне о последних событиях в городе, хотя все мое внимание поглощал размеренный ритм, с которым старый чистильщик-негр тут же принялся наводить глянец на мои новые туфли.

Покончив со стрижкой, парикмахер одарил меня белозубой улыбкой и ловко спрятал в карман купюру.

Только я вернулся к себе в номер и начал надевать пальто, как в дверь просунулась голова коридорного, того самого, что готов был достать все, что моей душе угодно.

— Я так и думал, что вы снова сюда подниметесь. Кто-то. вам звонит. Я попросил дежурного не класть трубку. Что-то важное.

— Спасибо,— сказал- я, и парень на лету поймал четвертак.

Мы вместе спустились вниз, и он указал мне на ряд телефонов в углу холла.

— Четвертая кабина.

Я плотно прикрыл дверь и взял трубку.

— Алло! — произнес я и подумал, что, пожалуй, чересчур популярен для человека, никогда не бывавшего в Линкасле.

— Алло! — повторил я.

И чей-то дрогнувший голос наконец ответил:

— Алло... алло... это ты Джонни?

— Точно,— проговорил я и замолк в ожидании продолжения.

— О, господи, до чего ты напугал меня вчера, когда исчез так внезапно. Как же я намаялся, пока искал таксиста, который вез тебя в город.

Он словно не сомневался, что я его знаю. И действительно: это был старик из станционной билетной кассы, говоривший теперь нечленораздельно, захлебываясь и надсаживаясь от крика.

— Извини, Пеп. Но я ехал издалека; и мне нужно было выспаться.

Его словно прорвало.

— Джонни; мальчик,— завопил он.— Ты что, рехнулся?. С чего тебе взбрело в голову возвращаться сюда? Немедленно уходи из отеля и беги на вокзал. Я глаз ночью не сомкнул, только и думал о тебе. Ведь тебя поймают, и тогда сам знаешь, что будет. Тебе прекрасно известно, какой это город, что с тобой случится, ступи ты только за порог отеля. Немедленно вызывай такси и приезжай сюда, понимаешь? Через полчаса отходит автобус на Запад, билет я приготовил.

Я бросил взгляд сквозь стеклянную дверь кабины и увидел, как они вошли в холл. Их было двое: один —то+ вчерашний незнакомец, дежуривший вечерами на станции, другой ростом был пониже и не такой здоровенный. На бедре у него висела кобура, даже две, собственно — по одной с каждой стороны.

— Слишком поздно, Пеп,— сказал я.— Они уже здесь.

— О, господи, Джонни!

— Еще увидимся, Пеп.

Я повесил трубку и вышел из кабины. Детина со станции наблюдал за лифтом и меня не заметил. А когда я подошел и остановился рядом, второй полицейский как раз требовал у клерка мою регистрационную карточку.

Взглянув на имя Джон Макбрайд, записанное сверху, он тихо чертыхнулся, словно ждал совсем другого.

— Как видишь, приятель, найти меня не так уж трудно,— произнес я у него за спиной.

Он вздрогнул, уронил карточку и, побледнев от бешенства, протянул ко мне руки, точно собирался разорвать на клочки прямо тут, не медля ни секунды.

Я посмотрел на него сверху вниз и небрежно бросил:

— Ну-ну, попробуй тронь, сразу по уху схлопочешь.

Руки его остановились на полдороге к моей глотке, глаза стали медленно вылезать из, орбит. Громила со станции уже спешил на помощь напарнику, вытаскивая на ходу револьвер.

— Тот самый? — спросил второй и, получив в ответ утвердительный кивок, снова повернулся в мою сторону.

— Ага, ага,— прошипел он.

Я усмехнулся.

— Эй, ребята, вы бы лучше не обольщались тем, будто находитесь в безопасности. Еще один шаг, и я клянусь, что отсюда вынесут два тела.

Я опять улыбнулся не спуская глаз с револьвера. Верзила тоже выдавил из себя улыбку.

— Судя по шрамам, ты смелый парень,— сказал он.

В его голосе звучало удивление, но револьвер он спрятал. Второй полицейский по-прежнему сверлил меня бешеным взглядом. Руки он теперь опустил, но в его каких-то безжизненных глазах застыла смертельная ненависть и ярость.

— Давай-ка шевелись, Джонни,— произнес он тихим ровным голосом.— Иди к выходу, а я — следом. И черт меня побери, если я не влеплю тебе свинец в спину, коли ты задумаешь бежать. Я просто мечтаю об этом.

Меня не так-то легко испугать. По правде говоря, я вообще ничего не боялся. Все самое страшное, что могло случиться, уже произошло со мной, и теперь сам черт был мне не брат.

Я выразительно посмотрел на обоих копов и, заметив, что они меня правильно поняли, медленно повернулся и пошел к выходу. Они запихали меня в полицейский автомобиль и уселись по бокам: я даже не мог пошевелиться. Всю дорогу верзила что-то бормотал себе под. нос: вид у него был очень довольный. Второй полицейский смотрел вперед невидящим взглядом, не обращая на меня внимание.

Его звали Линдсей, и был он капитаном, так, по крайней мере, гласила табличка, прикрепленная к его столу в управлении.

Судя по тому, как называл его капитан, верзила носил то ли имя, то ли фамилию Таккер.

Мое появление в полиции вызвало целую сенсацию: дежурный у входа раскрыл рот от удивления, какой-то сержант на полуслове прервал оживленную беседу с посетителем, а газетный репортер, издав полузадушенный вопль: «Господи боже!», сломя голову кинулся в комнату прессу за фотоаппаратом.

Но ни снимков, ни сведений обо мне ему получить не удалось, потому что Линдсей провел меня прямо в свой скудно обставленный кабинет: стол, пара стульев и картотека.

Оба полицейских уселись, я остался стоять посередине комнаты.

Прошло довольно много времени, пока Линдсей соизволил нарушить молчание:

— А ты, подонок, хладнокровный. Никогда бы не подумал, что все именно так получится.

Я достал сигарету и нетерпеливо закурил. Теперь наступила моя очередь:

— Вы уверены, что не ошиблась?

Копы обменялись взглядами. Линдсей улыбнулся и покачал головой.

— Неужели я бы мог позабыть тебя, Джонни?

— О, некоторые люди только и делают, что ошибаются, знаете ли.— Я выпустил дым через нос и решил покончить со всем этим:—Если меня задержали по какой-то причине, то немедленно предъявите обвинение или освободите сию же секунду. Я не желаю торчать в вонючем полицейском участке только для того, чтобы беседовать на общие темы.

Линдсей выдал презрительный смешок.

— Я не знаю, что у тебя на уме, Макбрайд, да мне и наплевать на это, но ты обвиняешься в убийстве. В убийстве лучшего из людей на земле, хотя с тех пор уже прошло пять лет. И когда тебе накинут петлю на шею, я буду сидеть в самом первом ряду, чтобы вдоволь насладиться приятным зрелищем. А потом зайду в покойницкую, и если твоего тела никто не затребует, лично заберу его и скормлю свиньям. Вот какое тебе предъявляется обвинение. Теперь ясно?

Да, пожалуй, теперь выяснилось многое, включая и то, почему голос Пепа так отчаянно дрожал. Игра тут велась еще более грязная, чем я предполагал.

Обвинение в убийстве. Мне полагалось задрожать от страха. Но я уже говорил, что испугать меня нелегко. Они поняли это по выражению моего лица и принялись раздумывать над тем, почему я не боюсь. Я подошел к столу Линдсея и, облокотившись, выпустил ему в физиономию дым, чтобы рассеялись последние сомнения.

— Докажите, — потребовал я.

Лицо его окаменело.

— Дешевый трюк, Макбрайд. Почему-то пять лет назад ты не стал задерживаться в городе и выяснять ситуацию. Но теперь у нас есть все, чтобы завести на тебя дело. И, знаешь, я просто безумно рад. Я лично прослежу за тем, как ты будешь превращаться в студень. Ведь пистолет-то мы нашли, и непросто так, а с чудеснейшими отпечатками! Конечно, Джонни, я докажу, что ты убийца. Прямо сейчас. Я сгораю от желания увидеть твою перекошенную физиономию.

Он отъехал на стуле от стола и дал знак Таккеру встать у меня за спиной. Втроем мы прошли через вестибюль, где по-прежнему надрывался репортер, требуя сообщить ему подробности происходящего, и остановились у двери с табличкой «Лаборатория». Линдсей первым вошел в просторную комнату и сразу же кинулся к картотеке. Нужный ящик он вынул не глядя — видно, столько раз пользовался им, что находил на ощупь,— и достал оттуда карточку. Потом сунул ее в проектор и включил свет. Да, отпечатки действительно были замечательные, Четкие, со сложным рисунком. Таккер хлопнул меня по плечу.

— Вон туда, храбрец.

Линдсей поджидал меня у стола. Размазав по стеклянной пластине специальную краску из толстого тюбика, он крепко прижал к ней кончик моего указательного пальца.

Сперва ему показалось, будто я нарочно смазал отпечаток, поэтому он снова схватил мою руку и более тщательно повторил процедуру. Но и теперь все произошло так, как должно было произойти. Линдсей злобно выругался. На пластинке по-прежнему красовалось расплывшееся грязное пятно, поскольку у меня вообще не могло быть никаких отпечатков.

Мне не следовало хохотать, но я просто не удержался. Он двинул меня тыльной стороной ладони по губам, но я тут же нанес ему такой сокрушительный удар в челюсть, что он свалился на пол вместе со столом и проектором.

Таккер бросился на помощь и обрушил на меня свою дубинку. Пришлось заняться им. Я отделал его так основательно, что через минуту он уже валялся на полу с расквашенной физиономией. На него напала отчаянная рвота; и через несколько секунд, он испачкался с ног до головы, но больше я ничего не увидел. Ибо в следующее мгновение яркий свет вспыхнул у меня перед глазами, а голова, казалось, раскололась надвое. Теряя сознание, я подумал, что так, наверное, и выглядит смерть. В ушах моих пронзительно зазвенел отчаянный вопль Линдсея, и я погрузился в небытие.

Потом из глухой темноты и тишины выплыл звук чьего-то голоса:

— Вы с ума сошли, Линдсей, разве так можно?

Другой голос, дрожащий от бешенства, ответил:

— Мне следовало убить его. Клянусь богом, я хотел этого. Надеюсь, что негодяй подохнет.

— Ну, нет,— послышался третий голос.— Он должен выжить. И уж тогда я его отделаю хорошенько!

Я попытался подать голос, но увы. Голова разрывалась от боли, ноги словно стягивала тугая веревка. Собрав все свои силы, я приоткрыл глаза и увидел, что лежу на металлической койке в комнате, битком набитой народом. Все вокруг сверкало белизной, в воздухе стоял резкий больничный запах,

Тут был и Линдсей.с огромной шишкой на скуле, и Таккер, трудно узнаваемый под повязкой на голове, и двое незнакомых мужчин в темных костюмах. Присутствовала еще девица в белом халате, беседовавшая с двумя другими личностями в таком же одеянии, но со стетоскопами на шее. Эти двое рассматривали какие-то пленки, согласно кивая головами.

Очевидно, они пришли к некоему решению, ибо один из них громко произнес:

— Сотрясение мозга. Но вполне мог быть и перелом черепа. Удивительно, что он отделался только, трещинами.

— Как приятно,— сказал я, и все повернулись в мою сторону.

Линдсей подошел и присел на край кровати, словно старый друг. На его лице играла нехорошая улыбка.

— Слыхал про Диллйнгера, Джонни?—спросил он мягко.— Он тоже немало потрудился, чтобы избавиться от папиллярных линий. Но все равно это не помогло. Ты, правда, половчее Диллингера... или тебе повезло больше. Пока нам не удалось проявить твои отпечатки, но мы своего добьемся рано или поздно. В Вашингтоне делают подобные вещи, даже если на пальцах осталась хотя бы одна восьмая дюйма кожи. И тогда твоя песенка спета, будь уверен, малыш.

Таккер шумно засопел сквозь повязки.

— Эй, черт возьми, неужели ты собираешься отпустить его?

Линдсей невесело рассмеялся.

— Ему из города не выбраться. Ни в каком случае. Он покинет Линкасл только в дохлом виде. Так что шагай смелей, Джонни. Отправляйся повидать своих друзей. Можешь даже развлечься, правда, не -так много времени тебе осталось.

Таккер сделал движение, словно собирался наброситься на меня с кулаками. Собственно, он и набросился бы, не останови его Линдсей железной рукой.

— Успокойся, Таккер. Пока мы ничего не можем. Любой адвокат в пять минут добьется его освобождения.— Он повернулся ко мне.—Мотай отсюда. Но помни, что я постоянно буду висеть у тебя на хвосте.

Что ж, все было ясно, но я не мог отказать себе в небольшом удовольствии.

— Ты тоже кое о чем вспомни,— сказал я хрипло.— Каждый раз, замахиваясь на меня, ты будешь получать по уху, как это уже было. Тебе такое наверняка пойдет на пользу.

Раздался тихий смешок, потом сдавленное ругательство.

Доктор выпроводил всех из палаты, и сестра закрыла за ними дверь. Потом врач указал мне на шкаф.

— Если хотите, можете одеться и уйти, но я бы посоветовал пока остаться.. У вас нет никаких серьезных повреждений. Вам требуется только покой. Хотя, rib правде говоря, совершенно непонятно;- как вы сумели выкарабкаться.

— Я ухожу,— сказал я, ощупывая затылок.— А как насчет повязки?

— У вас четыре скобки в черепе. Через неделю вы должны вернуться: их нужно снять.

— Уж очень вы щедры, вряд ли я столько проживу.

Врач ухмыльнулся.

Одевшись, я спустился вниз, просунул в кассу двадцатку и получил пятерку сдачи. Ноги подгибались, голова отчаянно трещала, но свежий воздух немного меня взбодрил.

Я прошел по дорожке, свернул на тротуар и направился к -центру города.

Вдруг позади шмякнулась в траву сигарета, и за спиной послышались тяжелые шаги: вот и хвост у меня вырос.

Охота началась. Преследователь был верзилой одного калибра с Таккером, а сноровкой владел такой, что мне удалось избавиться от него только через два квартала.

Добравшись до центра и отыскав ближайшую аптеку, я проник в телефонную будку, связался с отелем и попросил Джека.

— Говорит Макбрайд. Вы знаете того парикмахера, который обслуживал меня сегодня?

— Конечно. Его зовут Лут. По прозвищу Лут Зубастый. А зачем он вам?

— Да так просто. Спасибо,

— Не за что. Между прочим, откуда вы говорите, мистер Макбрайд?

— Из телефонной будки.

— Да? — В голосе его звучало удивление.

— А в чем дело?

— Вы видели вчерашние газеты?

— Нет, черт возьми! Я только что вышел из больницы,

— Ну поглядите. Они того стоят.

Он тут же повесил трубку.

Я купил газету в киоске.

И сразу понял, что он имел в виду. Собственно, ничего, кроме крохотной заметки, втиснутой в номер, очевидно, в последнюю секунду, там не было.

«Полиция задержала некоего Макбрайда, обвиняемого в убийстве бывшего прокурора Роберта Минноу, происшедшем пять лет назад. В Макбрайде опознали человека, скрывшегося из города сразу после смерти Минроу, во время сенсационного расследования дела об игорных притонах. После допроса Макбрайд был освобожден. Капитан Линдсей отказался дать прессе какие-либо разъяснения».

Вот и все, дорогие мои. Никто ничего не знал. Я стал сенсацией, которой не. суждено было осуществиться... пока, во всяком случае. На меня напал такой смех, что я чуть не лопнул. Но вспомнив об одном срочном деле, развернулся, опять вошел в будку и стал листать телефонную книгу;

Лута Зубастого дома не оказалось. Кто-то порекомендовал мне наведаться в его любимый бар.

Когда я приехал по адресу, Лут как раз громогласно излагал жадно внимавшей аудитории завсегдатаев, как он собственноручно задержал Макбрайда.

И пока я не протолкался сквозь толпу, болтал он просто великолепно. Едва заметив меня, парикмахер на полуслове поперхнулся и побледнел. Прочитав в моем взгляде все, что я хотел ему сказать, он замертво свалился на пол.

Я заказал пиво и стал смотреть, как Лута выносят из бара. Все очень жалели, что он не закончил свою историю. Я решил завтра отправиться к нему бриться и попросить дорассказать его интереснейшее повествование мне персонально. Наверное, Лут станет единственным в мире парикмахером, который рта не раскроет в присутствии полицейских. Но сегодня вечером у меня были другие дела. Таксист, подбросивший меня к бару, все еще дремал в своей машине, и я велел ему двигать на вокзал. Дорога была неблизкой, ехали мы центральными улицами, и мне представилась возможность осмотреть город в часы наибольшего оживления деловой жизни. В общем, неплохой был городок. Может, вы даже слышали о нем или читали в газетах. Когда-то, много лет назад, здесь и впрямь жилось неплохо. Небольшой медеплавильный завод давал обитателям города возможность заработать на сносное существование. Простые, бесхитростные люди, все они занимались только собственными делами.

И ничего бы, конечно, не изменилось, если бы не введение сухого закона. Два крупных города, между которыми был расположен Линкасл, сразу подчинились властям, а он задержался. Вот и получилось, что каждый житель соседних с Линкаслом городов, едва пожелав выпить, просто-напросто пересекал реку, и покупал спиртного, сколько его душе угодно.

А вскоре в Линкасле уже можно было воспользоваться и остальными благами цивилизации. Линкасл прославился как открытый город. Этакое «Рено в миниатюре». В десяти футах от тротуара вы натыкались на рулетки, железки, карточные, столы... Да на все что угодно, черт побери! Теперь никто не хотел работать на заводе, ибо повсюду требовались крупье, вышибалы и еще черте-кто, а платили им немало.

И я подумал о том, сколько же они отвалили убийце районного прокурора, который стремился покончить со всей этой грязью.

Шофер открыл дверцу.

— Прибыли, приятель. С вас полтора доллара.

Я протянул ему два и вышел на станционную платформу. Здесь не было ни души, но перед тем как пересечь платформу, я на всякий случай немного постоял на месте, а потом, быстро оглядевшись, вошел в здание вокзала.

Опуская окошко своей будочки, старик-кассир увидел меня.

Он открыл заднюю дверцу и яростно замахал мне рукой. А когда я присоединился к нему, задвинул, запор и привалил к двери скамейку.

— Черт возьми, Джонни,— бормотал он, качая головой,— с тобой не соскучишься. Ну, присаживайся, присаживайся.

Я сел.

— Тебя никто не заметил? -

— Никто. Да это и не важно, Пеп.

Он погладил пальцами прокуренные усы.

— О тебе говорили по радио и в газете написали. Как же ты сюда добрался, и почему голова завязана? Это они?..

— Они,— бросил я небрежно.

— Да ну! Не может быть!

— Очень даже может. Парнишка по имени Линдсей захотел со мной побеседовать. Вот мы и поговорили... Правда, довольно грубо: разговор закончился в больнице? Впрочем, общались мы недолго, и теперь Линдсей считает, что нам придется встретиться еще раз.

— Никогда бы не подумал, что ты такой дурак, Джонни. Кто угодно, только не дурак.

— Например, кто?

Я застал его врасплох. Он заерзал на стуле.

— Прости, сынок. Я вовсе не хотел тебя обидеть... Впрочем, я, наверное, ошибаюсь.

— Вполне возможно,— сказал я и сунул в рот сигарету. Ничего другого мне не оставалось, потому что его намеков я совершенно не понимал,-а демонстрировать свою растерянность никак не хотел.

— Сегодня вечером Отходит автобус.— Он взглянул на часы.— Через два часа. Можешь его здесь дождаться. Если тебя не засекли, ты в безопасности.

— Прекрати, Пеп, мне тут нравится,— усмехнулся я.— Лучше скажи, что тебе известно о Линдсее?

— Джонни, неужели?..

— Я жду.

— Зря ты с ним связался. После смерти Боба Минноу этот человек поклялся поймать убийцу и с тех пор только тем и занимается. Он ни за что не отступится. Он совсем не похож на остальных. Собственно, это единственный порядочный человек в здешней полиции. Честно, Джонни, тебе от него не спастись. Ни деньги, ни знакомства не помогут. Одному богу известно, сколько раз пытались к нему подкатиться, да все без толку. Конечно, его бы давно убрали, он всем мешает, но дело в том, что как только ему вздумается выложить кое-какие факты, многим людям сильно не поздоровится.

У него перехватило дыхание.

— Давай дальше,— сказал я.— Наверное, за пять лет здесь произошло немало событий, а?

— Да,— ответил Пеп.— Вероятно, кое о чем ты и сам знаешь. В городе очень неспокойно, не то, что раньше. На каждом углу пивнушки, между ними игорные притоны, улицы кишат проститутками, и никого это не трогает — текли бы только деньги рекой. Пожалуй, в Линкасле сейчас дряни больше, чем в столице штата.

— Ну и кто же всем заправляет?

— Кто? Господи, городской муниципалитет, мэр, всяческие ассоциации, республиканцы, демократы, да кто угодно, черт возьми!

— Я спрашиваю о хозяине, Пеп. Кто осуществляет контроль?

— А... понял, понял. Игорные притоны принадлежат группе бизнесменов Линкасла. Точнее говоря, группе Ленни Серво. Именно он следит за этими заведениями.

— А что принадлежит лично ему?

— Что? Да ничего особенного. Он монополизировал торговлю сигаретами и разным тряпьем, но доходы у него побольше, чем у официальных владельцев заведений. Недвижимости у него никакой нет. Однако он вполне может финансировать парня, который захочет открыть салун. Ленни не из тех, кто станет рисковать. Он просто сидит и втихаря занимается своими делами.

Я затянулся сигаретой и задумался.

 Судя по твоим словам, он интересный субъект.

— Большой человек. Каждый рад стать его другом. Он не будет скупиться, если уверен, что в долгу перед ним не останутся. Ведь он подарил городу замечательный луна-парк. Попросил заболоченный участок около реки, ну, и отгрохал там такие аттракционы, что туда валом валит публика. Чудесное местечко, я тебе скажу.

— Откуда он родом?

Старик пожал плечами.

— Кто его знает. Приехал в город лет шесть назад. .Сначала содержал салун, потом откололся.—: Пеп остановился и впервые за весь разговор поднял на меня глаза.— Для человека, которому нужно немедленно смываться, ты слишком любопытен, Джонни.

— Но я смываться не собираюсь.

— Тогда можно тебя кое о чем спросить?

— Валяй.

— Ты убил Боба Минноу?

— Догадайся сам,— ответил я неопределенным тоном.

На стене хрипло пробили часы. За тонкой перегородкой будки раздался детский плач.

— Я никогда не думал, что это сделал ты, Джонни.— Он улыбнулся и высоко вздернул костлявые плечи.— Никогда, мой мальчик. Но теперь я уже не так уверен.

Я почувствовал, как гадкая усмешка расплылась по моей физиономии.

— Почему же?

— Раньше мне казалось, что у тебя бы никогда He хватило на это храбрости.

— Отчего же ты теперь засомневался?

Помолчав какое-то время, он наконец тихо произнес;

— Для того чтобы вернуться сюда, смелости потребовалось больше, чем для убийства старика’ Боба.

Я растер окурок каблуком.

— Никогда не пытайся угадать, чем на самом деле живет человек. Все равно бестолку, не получится..

— Наверное, ты прав, Джонни. А что Линдсей сказал по этому поводу?

— Линдсей — коп серьезный. Он просто прыгал от радости, собираясь повесить на меня обвинение в убийстве. У него же пистолет, из которого застрелили Боба Минноу. А на том пистолете отпечатки моих пальцев. По его мнению.

Пеп вытаращил глаза.

— Значит, это не ты?

Я протянул к нему руки, и он удостоверился, что рисунок на кончиках пальцев у меня отсутствует.

— Он не мог ничего доказать, Пеп. Хотел, конечно, но даже если бы он в точности знал каждую клеточку моего организма, все равно не доказал бы, что я —это я. Глупо, правда?

— Джонни,— задохнулся он,— Джонни...

Я расхохотался.

— Ну, что еще?

— Такого я и не слыхивал, Джонни, — просипел он ошеломленно.— Ох, хорошо бы выпить. Через два часа я снова открываюсь, так что давай смотаемся куда-нибудь.

— Вот это по-нашему,— согласился я.

Заперев ящик с деньгами, Пеп повесил- на дверь замок, потом натянул пальто, и мы вышли на улицу. Из бокового кармана у него торчала какая-то почтовая открытка. Я осторожно вытянул ее и уронил на землю.

— Смотри, ты что-то потерял,— толкнул я старика. Он поблагодарил, схватил услужливо поданное мною послание и сунул обратно.

Но я все-таки успел прочитать адpeс: Николас Гендерсон, 391, Слеттер-П'лейс.

У Пепа был потрепанный «фордик» выпуска тридцать шестого года. Он сел за руль, я втиснулся на сиденье рядом.

— Куда едем?

— Недалеко. Поблизости есть вполне приличный ресторанчик, в нем пока подают неплохие бифштексы. Кстати, там и девочки имеются, если интересуешься.

— Девочки меня всегда интересуют,— сказал я и расхохотался.

Он так резко повернулся в мою сторону, что чуть не выпустил руль.

— А ты изменился.

— Пять лет — долгий срок, Пеп. Вполне достаточный, чтобы человек стал совсем другим,— заметил я небрежным тоном.

Круто свернув, огибая стоянку рейсовых автобусов, он согласился:

— Пожалуй, ты прав.

Ресторанчик находился у самой автострады: скромный домик с яркой вывеской:

Я спустился в холл в половине десятого, разбудил дремавшего на стуле копа и объявил:

— Я собираюсь пойти позавтракать. Пойдешь со мной или подождешь здесь?

— Не умничай,— пробурчал он, с трудом, поднимаясь и ковыляя следом.

На улице я присмотрел подходящее местечко и кое-что заказал. Коп занял место у выхода. Он спросил себе кофе.

Я уплел ветчину с яйцами, потом тоже потребовал кофе с тостами и выложил на стол доллар.

Увидев, что уходить я не собираюсь, коп заказал вторую порцию. Но только он на секунду отвел от меня глаза, я метнулся к двери на кухню и влетел внутрь. На меня холодно посмотрел повар.

— Что вам угодно?

— Я хотел сообщить, что здесь великолепно готовят.

Он выругался, а я вернулся к своему столику.

Коп исчез.

Я крикнул официанту, что деньги на столике, и выбрался на улицу.

Потом вошел в аптеку на противоположной стороне и уселся перед стойкой, Полминуты спустя по мостовой трусцой промчался мой коп, за ним, визжа сиреной, тащился полицейский автомобиль.

Машина остановилась перед, ресторанчиком, полицейские повалили внутрь. Правда, тут же выскочили обратно, переругиваясь между собой. Только тогда из автомобиля вылез Линдсей и послал их всех к чертям собачьим. Все же ему не следовало прибегать к такой древней уловке: толстяк-полицейский, по их плану, должен был всего лишь меня отвлечь, а за углом они поставили другого, которому и полагалось со мной расправиться.

Таккер довольно скоро понял, что я не сосунок, каким показался ему сначала. Линдсею понадобилось больше времени, чтобы сообразить это.

Я спросил у бармена, где находится публичная библиотека, и он нарисовал мне схему на обратной стороне меню. Я рассчитался с ним, сунул меню в карман и вышел на улицу.

Библиотека занимала новое трехэтажное здание на одной из главных улиц города. В читальном зале сидела девица лет двадцати, тщетно пытающаяся скрыть, что рот у нее набит жевательной резинкой.

Я справился, где можно найти местные газеты шести-семилетней давности, и она указала мне на лестницу в углу.

— Они внизу. Комплекты рассортированы по годам, так что найти нужное очень просто. Только потом на место поставьте.

Я поблагодарил ее и спустился вниз.

Потребовалось всего двадцать- минут, чтобы отыскать «Линкаслские новости», вышедшие шесть лет назад. На первой странице красовался аршинный заголовок: «Убийство районного прокурора».

Внимательно просмотрев весь номер, я выяснил кое-какие факты. Прокурора прикончили прямо в его кабинете из револьвера тридцать восьмого калибра, украденного за год до этого из магазина, торговавшего оружием. О личности убийцы полиция не сообщила, ограничившись намеком на то, что таковая личность ей известна. Грустная история, завершившаяся убийством прокурора, началась, как было сказано в газете, еще во времена, когда соседние с Линкаслом города приняли сухой закон.

Именно тогда для пивнушек Линкасла наступила пора расцвета, а сам город усиленно использовал все преимущества сложившейся ситуации. Местные жители относились к людям, способным воспринять минимальное количество законов, в связи с чем азартные игры тут никогда не преследовались. А теперь и вовсе распространились неограниченно. Полиция штата, учитывая небольшие размеры города, смотрела на все сквозь пальцы. Правда, через некоторое время кто-то попытался запретить их через муниципалитет, но потерпел поражение, поскольку никто не хотел лишать город неожиданной прибыли. Было решено оставить все как есть, не допуская только дальнейшего распространения игорных заведений. Раз, мол, в нынешнем положении нет ничего угрожающего, то и не о чем беспокоиться.

К сожалению, ситуация стала изменяться с катастрофической быстротой. Чуть не каждую ночь в Линкасле появлялись все новые игорные заведения, в которых невинных добропорядочных граждан обирали до нитки. Ну а после того, как по городу прокатилась волна самоубийств разоренных жителей, районный прокурор попытался разобраться в том, что же, наконец, здесь происходит.

На этом информация в газете обрывалась, мне пришлось обратиться к воскресному выпуску. Один из репортеров раскопал кое-какие данные о прошлом Ленни Серво, поселившемся в Линкасле за год до трагического события. Серво пришлось срочно выметаться с Востока: там ему предъявили весьма неприятные обвинения, но поскольку денег у него была куча, то процесса он избежал. Правда, Ленни ухнул тогда целое состояние, но был он настоящий ловкач и очень скоро вновь встал на ноги, сделавшись владельцем нескольких игорных заведений злосчастного города.

Роберт Минноу даже привлекал Серво к суду, пытаясь выяснить источник его басйословных доходов, и хотя ничего не добился, успокоился ненадолго. Через пару месяцев, на ежегодном обеде в Таун-Холле, районный прокурор объявил всем присутствующим, что сброд в руках преступника, давным-давно запустившего свою лапу в бюджет и мертвой хваткой держащего за горло всех честных граждан Линкасла. Далее Минноу сказал, что на сей раз располагает неопровержимыми фактами, которые позволят ему обвинить вполне определенных лиц в целом ряде убийств, совершенных в городе за последнее время, и добавил, что собирается разоблачить одну из самых скандальных афер нашего времени.

Но ничего подобного сделать ему не удалось, ибо спустя неделю он был убит.

Но сначала на горизонте появился Джонни Макбрайд. То есть, я сам.

Бюро районного прокурора как раз занималось расследованием мошенничества в Национальном банке Линкасла, каковое было связано с букмекерскими конторами города. Некий Джон Макбрайд подозревался в подделке документов для сокрытия недостачи более двухсот тысяч долларов. Районный прокурор выдал ордер на арест Макбрайда.

Но в это время кто-то Минноу застрелил. Его нашла уборщица после десяти часов вечера. На полу валялся пистолет, а мертвый Минноу сидел на стуле за письменным столом. Убийца просто вошел в кабинет, преспокойно нажал на курок, после чего так же невозмутимо удалился. Коронер утверждал, что Минноу убили за час до того, как было обнаружено тело, а в полицейском рапорте сообщалось, что преступника никто не видел. Целую неделю полиция туманно на что-то намекала, и, наконец, капитан Линдсей объявил убийцей Джона Макбрайда, а мотивом преступления — месть. Но не пройдет, мол, и месяца, как негодяй предстанет перед судом. Да, удивительно длинным оказался этот месяц для терпеливых городских судей.

Ну, вот все и прояснилось. Восходящая звезда — прокурор Минноу и грязный убийца, оборвавший его благородную жизнь.

Скандал мусолили даже центральные газеты штата.

Я тщательно свернул и разложил их по местам. Потом постоял; глядя в одну точку. Внутри поднималась тревога: а что если я ошибаюсь, ведь тогда меня запросто вздернут по страшному недоразумению. В помещении сделалось вдруг сыро и холодно.

И не потому, что фонды находились в подвале. Я похолодел при мысли о том, что .в конце концов все могло произойти именно так, как об этом написано в газетах, и тогда мой дурацкий крестовый поход будет самым обыкновенным поступком кретина в последней стадии маразма.

Я чувствовал, как пот заливает мне глаза и струится по щекам.

Мысль о возможной ошибке вызвала у меня такое бешенство, что я изо всех сил стукнул кулаком по металлическому стеллажу. Удар глухо раскатился под сводами подвала, а костяшки пальцев с собранной кожей заныли от боли.

Я опустился на стул и подождал, пока ярость не затихла, уступив место сомнению. В эту минуту я проклял и себя, и Линкасл, и вообще всю историю. Потом снова вытащил пару номеров, газеты и развернул один из них со статьей некоего Алана Легана. Я постарался хорошенько запомнить это имя и сунул газеты обратно. Из всех тех, кто хотя бы что-то писал о Роберте Минноу и обо мне, он единственный не признал меня виновным. Все остальные заклеймили прямо без суда.

Наконец я поднялся наверх и вышел на улицу. Задержавшись у входа, я закурил и несколько минут постоял, погрузившись в такое глубокое раздумье, что странный звук «клик», раздавшийся около моего уха, не произвел на меня никакого впечатления. Но тут совершенно случайно мой взгляд упал на двух мальчиков, внимательно что-то рассматривающих за моею спиной. Я повернулся в ту же сторону и сразу бросился лицом на тротуар, на долю секунды опередив следующее «клик».

На стене, прямо надо мной образовалась вмятина величиной в четвертак от тупорылой свинцовой пули, и, не упади я на асфальт, вторая пуля сидела бы уже у меня в голове.

Я подумал, что, если покачусь сейчас па земле, ребятишки наверняка последуют моему примеру, поэтому вскочил и бросился наутек на бешеной скорости.

Вот теперь началась настоящая забава. Эти парни куда ловчее полицейских выслеживают добычу. Крепкие типы с бесшумным оружием, которым наплевать, что рядом с их мишенью стоят дети. Последние сомнения меня оставили.

Обежав вокруг библиотеки, я помчался по улице с частным мотелем на противоположной стороне. Стреляли, конечно, не с такого близкого расстояния, иначе не промахнулись бы.

Однако позади возвышались многоквартирные дома с удобными плоскими крышами, представляющими собой идеальный полигон.

Из чистого любопытства я подошел к одной из пятиэтажек, поднялся на лифте и выбрался на крышу. Проще некуда. Там я приблизился к самому бортику и перегнулся через него. Библиотека прекрасно просматривалась отсюда, но только с двух ближайших крыш можно было с уверенностью целиться в мишень на ее ступеньках. Тот, кого я искал, находился на первой крыше. То есть, сейчас его там не было, да и следов он никаких не оставил: ни стреляных гильз, ни царапин на бортике, куда наверняка упиралось дуло ружья, абсолютно ничего. Да, это был знаток своего дела. Не удивлюсь, если он даже одежду свою выкинул, чтобы ненароком не сохранились улики вроде здешней пыли или грязи. И только одного он не учел: гравиевое покрытие сохранило отметины пальцев ног. Вот они, четыре симпатичные вмятины. Судя по расстоянию между ними, парнишка не гигант — всего около шести с половиной футов. Что ж, когда я его поймаю, он станет значительно короче.

Я спустился с крыши тем же путем, не встретив ни единой души по дороге.

Было десять минут одиннадцатого. Следующие пол часа я потратил на приобретение нового пиджака. Рядом с магазином одежды я наткнулся на лавочку, торгующую оружием. Я бы с удовольствием купил себе пистолет, если бы не объявление в витрине: _«Товар продается только по-предъявлении разрешения на ношение оружия*._

Итак, пожелай вы кого-то убить, достаточно было добиться соответствующей бумаги. Еще через два дома я заметил табачный киоск, а рядом телефон-автомат. Старушка-продавщица разменяла мне доллар мелочью, и я набрал номер «Линкаслских новостей», указанный в справочнике.

— Попросите, пожалуйста,. Легана,— произнес я в трубку, и через минуту послышался спокойный голос:

— Алло! Леган слушает!

— Скажите, Лега,н, вы сейчас заняты?—спросил я.

— А кто это?

— Не важно. Мне бы хотелось с вами поговорить.

— В чем дело, приятель?

— Есть кое-какая информация для недурного репортажа. Покушение на убийство.

— Я свободен.

— В таком случае назовите спокойное место, где мы могли бы встретиться. Чтобы народу было поменьше.

— На Риверсайд находится бар «Сциета-Трайл». Хозяин — мой друг, мы сможем побеседовать там .в служебной комнате.

— Отлично! Через полчаса, идет?

— Ладно.

Большое белое здание «Сциеты-Трайл» стояло у самой пристани, совершенно безлюдной в этот час.

Я отпустил такси и зашагал к застекленной веранде. Позади бара приютились новый «шевроле» и «седан-бьюик». Я постучал, и через некоторое время на пороге появился высокий худой мужчина с крючковатым носом,

— Вам кого?

— Леган здесь?

— Да. Входите. Алан в служебной комнате,

Захлопнув дверь, он указал мне на другую в дальнем углу бара и возобновил прерванное занятие — мытье полов.

Я пробрался через узкий холл с туалетами по обе стороны и очутился в квадратном зале с возвышением для оркестра и танцевальной площадкой.

Столики размещались здесь свободно, а для посетителей, предпочитающих уединение, имелись специальные кабинки.

За одной из них, в маленькой каморке, я и нашел Легана.. Он совсем не походил на газетного репортера. Правое ухо у него было скручено в трубочку, нос расплющен, лоб пересекал шрам. Он с головой погрузился в разгадывание кроссворда и не услышал, как я остановился у него за спиной. Если этот тип опасен, теперь он меня не опередит.

— Леган?

Он вздрогнул, лицо его сморщилось так, что под узкой полоской губ обнажились желтые зубы.

— Тьфу, чтоб мне пропасть!

— Дело ваше. Не могли бы вы показать мне какое-нибудь удостоверение?

Похоже, вопрос мой не слишком ему понравился, но он все-таки выложил на стол водительские права и членский билет союза журналистов.

Тогда я опустился на стул.

Несколько секунд он глядел на меня молча. А когда, удивление немного улеглось, проговорил:

— Джонни Макбрайд! Чтоб мне пропасть!

— Я это уже слышал.

— Сперва я глазам своим, не поверил. Считал, что Линдсей просто спятил. Особенно, когда узнал о том, что произошло в управлении.— Его пальцы судорожно вцепились в край стола, словно собирались отломить кусочек дерева.

—Кажется, никто мне здесь не рад,— заметил я.

Он снова ощерился в усмешке.

— А никто и не должен вам радоваться.

— Меня сейчас пытались пристрелить. Возле библиотеки,

— Именно это вы и хотели мне сообщить?

Я пожал плечами.

— Да нет, это был всего лишь предлог, чтобы вас вытянуть. Сначала вам придется кое-что мне рассказать, а уж потом и я заговорю, если захочу, разумеется.

Впечатление было такое, будто я двинул его кулаком между глаз.

— Ах ты сукин сын, жаль, что они промазали,— прошипел он.

Я хмыкнул.

— Я вам не нравлюсь, а?

— Совершенно верно.

— Для человека, который от меня не в восторге, вы слишком мягкую статью состряпали. Остальные распяли меня без колебания.

— Вам отлично известно, почему это произошло. И сейчас я бы предпочел видеть вас на виселице, чем за этим столиком. В следующий раз на куски разорву.

Он приподнялся на стуле и ухмыльнулся мне в лицо.

— Сядьте и заткнитесь,— сказал я.— Меня начинают утомлять все здешние штучки. А разорвать себя я не позволю никому. Таккер и Линдсей уже пытались, но не слишком преуспели.

Леган, по-прежнему стоя, улыбнулся гадкой улыбкой. Только руки положил на стол прямо, перед собой, всем своим видом показывая, что, едва я . закончу, он меня уничтожит.

— Расскажите обо мне самом, Леган,— произнес я.— Расскажите так, будто вы со мной не знакомы; будто я совершенно посторонний человек. Выложите ту давнишнюю историю с банком и с убийством Боба Минноу.

— И что же вы потом поведаете, Джонни?

— Нечто для вас неожиданное.

Леган хотел было что-то спросить, но потом передумал. Посмотрел на меня пугающим взглядом и покачал головой.

— Я же ничего не знаю. Так, крохи какие-то слышал.

— Не важно, давайте что есть.

— Ладно. Вы — Макбрайд. Родились в Линкасле, ходили здесь в школу, потом на два года уехали учиться в колледж, а когда вернулись, стали работать в банке. Во время войны служили в армии, участвовали в военных действиях и домой явились героем. Судя по медалям, конечно.

— На что это вы намекаете? — прервал я его.

— Не притворяйтесь идиотом. На такой вопрос вы один можете ответить. Если вы действительно были героем за океаном, значит, потом произошло нечто совершенно вас изменившее. Итак, вы вернулись домой и стали работать в банке.— Его пальцы, стиснули сигарету, торчавшую изо рта; и она сломалась.— А потом нашли себе девушку. Не важно, кому она принадлежала раньше. Вы же корчили из себя вояку, вот она и клюнула.

— Кто «она»?

Глаза Легана побелели от бешенства, он уставился на меня взглядом, полным вечной -неугасимой ненависти.

— Вера Уэст, прелестная, очаровательная Вера Уэст с волосами цвета меда. Девушка, которой такой негодяй, как вы, не стоил.

Я злобно рассмеялся неприятным, режущим ухо смехом.

— Очевидно, я вырвал ее из ваших собственных объятий, а?

— Будьте вы прокляты! — Он стиснул зубы, стараясь овладеть собой, и уже не заговорил, а зашипел: — Да, Вера влюбилась в вас, просто с ума сходила. Она и жизнь свою позволила вам разрушить. И так сильно было это чувство, что даже после того, как вы использовали ее, словно грязную тряпку, она оставалась вам верна. Потому я и написал о вас мягче, чем все остальные. Не хотел, чтобы она еще больше страдала.

— Ах, какой we я подлец! Что же дальше?

— Вы станете трупом, Джонни.

— Дальше-то что? Как именно я ее использовал?

Он откинулся на спинку стула.

— Знаете, ведь я разнюхал это раньше копов. Поскольку Вера работала секретаршей у Хевиса Гардинера, она имела данные о целом ряде частных сделок, к которым у вас, кассира, доступа не было. Вот вы и подделали его руку в тех самых знаменитых документах, не вызвав у девушки ни малейшего подозрения. Ваша идея была поистине великолепна. Подделка, счетов тоже прошла без сучка, без задоринки. Сначала вам ужасно везло, но когда вы отправились в отпуск, банк посетил ревизор. Вас застигли врасплох, не так ли? Дело сразу передали Минноу, и он стал вас разыскивать, верно? Но не нашел, ибо вы оказались проворнее и первым добрались до него. Вы его обвиняли в том, что случилось, его, а не себя, потому и разделались с ним.

— А Вера? — спросил я.

— Вот это я бы хотел услышать от вас, Джонни. Интересно, почему такая чудесная девушка, как Вера, столь безжалостно расправилась с собой, связавшись с подонком Ленни Серво? Почему она сделалась обыкновеннейшей потаскушкой-пьяницей, и как ей удалось настолько прибрать Серво к рукам, что он на нее просто молится?

— Где она теперь, Леган?

— Я бы и сам желал это знать. Она исчезла три года назад.— Губы его скривились в злобную гримасу.— Именно вы виноваты в ее судьбе, проклятый вонючий негодяй. Да, да, наш замечательный герой, Джонни Макбрайд, только вы.

И он потянулся ко мне через стол. Я не успел отклониться, и он сгреб меня за ворот.

— Джонни Макбрайд мертв,— произнес я.

Он замер, словно наткнулся на невидимую стену, и взглянул на меня как на сумасшедшего.

Ему было нелегко поверить мне, но в конце концов пришлось, ибо я, совершенно невозмутимо попыхивая сигаретой, спокойно глядел на журналиста, собиравшегося прикончить меня голыми руками. Он только и сумел что . прошептать:

— Как?

— Макбрайд мертв. Он упал с фермы моста в воду. Все, что от него осталось,— это несколько клочков мяса, да обрывки одежды. Его буквально разметало на куски в стремнине, а то, что удалось собрать, на моих глазах погребли менее двух недель назад.

Никому никогда не советую сообщать о чьей-то смерти, если ваш слушатель в эту минуту не только смотрит на покойника, но и разговаривает с ним живёхоньким. Собеседник вам все равно не поверит. Для того чтобы подобная информация улеглась в его сознании, потребуется время, да и то лицо, которое предстанет перед вами в эти минуты, будет больше похоже на маску с выпученными глазами.

Леган отпустил меня и рухнул на стул.

— Вы врете!

— У меня есть свидетельство о смерти Макбрайда, соответствующим образом оформленное. Можете на него взглянуть.

Теперь мои слова даже для него звучали слишком убедительно. И все же поинтересовался он довольно язвительно:

— В таком случае кто же вы, черт вас возьми?

— Я и сам хотел бы это знать.

— Да вы спятили? Что за чушь?

— Ничуть я- не спятил, Леган. Все это, конечно, может показаться бредом, да только слова мои правдивы. Пожалуйста, я уже говорил, позвоните и удостоверьтесь.

В Колорадо существует некая «Строительная компания Дэвисена». Она сооружает мосты и бурит нефтяные скважины. Справьтесь у них.

Он закрыл лицо руками.

— Продолжайте.

— Вы верите в совпадения?

— Иногда.

— Такое совпадение, происходящее раз в тысячу лет, со мной и случилось. Я расскажу вам о себе все, что знаю, но сведения мои охватывают события только двух последних лет? Ибо ничего из прежней жизни я не помню. Когда я говорил, что не знаю, кто я такой, это было правдой только наполовину. Мне известно, что меня зовут Джордж Уилсон, больше ничего. Понимаете, когда произошел тот несчастный случай, при мне обнаружилось удостоверение на это имя, но ни адреса, ни истории болезни не было, поэтому и не удалось выяснить, откуда я взялся. Я даже не представляю, был ли когда-нибудь осужден, служил ли в армии, потому что мои пальцы не дают отпечатков.. Видите?

Я повернул руки ладонями вверх и протянул к нему через стол. Он нахмурился.

— Слыхал про такое.

— Однако это только часть моей истории, Леган.

С грехом пополам я могу вспомнить события примерно за двадцать часов до катастрофы, на том все и кончается.

— Что ж, послушаем.

Я вынул сигарету и закурил.

 Два года назад «Строительная компания Дэвисена» послала вербовщика набрать бригаду рабочих. Пятнадцать завербованных ребят побросали свои вещи в специальный автобус и двинули в город последний раз хорошенько повеселиться.

В одиннадцать вечера автобус отправился на стройку, внутри сидели пятнадцать вдребезги пьяных парней. На крутом повороте машину занесло, она налетела- на скалу, перевернулась и, охваченная огнём, рухнула на дно ущелья: Я ощутил только страшный удар по голове, а потом могучая сила подбросила меня в воздух. Наверное, я какое-то время валялся без сознания на земле. А когда пришел в себя, автобус полыхал, словно большой костер, и оттуда явственно доносился отвратительный запах горящей человеческой плоти. Это было не слишком приятно, можете мне поверить; Кто-то неподалеку отчаянно кричал, и тут я увидел, что под крылом автобуса лежит человек. Придавило его основательно, а огонь подкрадывался к нему все ближе. Я кое-как подполз, из последних сил приподнял крыло, и он сумел выбраться. Тогда-то руки у меня и сгорели. Ведь металл был раскален докрасна. Только мы откатились футов на пятнадцать, как огонь добрался до бензина, автобус взорвался; и обломки его раскидало по всему ущелью. Часть из них упала прямо на нас, и я снова потерял сознание, а когда очнулся,было совсем темно. Тот парень нашел неподалеку ручей и обмыл меня. Руки мои превратились в сплошной кусок сырого мяса, но поразило меня другое: я совершенно, ничего не помнил. Тут я опять, забылся в глубоком обмороке и в себя пришел только через два дня в больнице компании: второму парню как-то удалось поймать попутную машину. Вот здесь-то и начинается самое смешное. Едва открыв глаза, я сразу решил, что спятил. Я лежал на койке, глядя на самого себя. Невероятно, правда? Можете представить мои чувства в ту минуту. Для того чтобы убедить меня в моей нормальности, потребовались объединенные усилия доктора, пары медсестер и самого Чарли. Дэвисена. Дело в том, что парень передо мной был точной моей копией. Даже родись мы близнецами, между нами не возникло бы большего сходства. Доктора подняли вокруг меня целую шумиху. Со мной действительно произошел уникальный случай: во-первых, полная потеря памяти, во-вторых, это самое сходство. Того, второго, звали Джон Макбрайд. Метка с моим собственным именем была пришита к моей рубашке, но кроме нее я ничем не располагал: все вещи сгорели. Документы, оформленные компанией, тоже погибли в огне. Зато среди уцелевшего скарба нашелся чемодан Джонни. Ему повезло больше, чем мне. И с тех. пор мы вообще не разлучались. С тех самых пор. Все делили пополам. Передряг, в которые мы с ним попадали, вполне хватило бы на десятерых. Так нас и прозвали «Чертовы близнецы».

Я сладко затянулся сигаретой и замолчал. Сколько раз я перебирал эту историю в памяти, а когда дело дошло до изложения, получалось, что мне даже слово трудно из себя выдавить.

Несколько дней назад мы работали на строительстве моста. Я соскользнул с фермы и повис на спасательном поясе. Подо мной была питидесятифутовая пропасть, ураганный ветер раскачивал веревку, на которой я висел, и грозил перетереть ее о железную балку. Мне оставалось жить считанные минуты, положение казалось безнадежным. Но Джонни, спустившись, подцепил мой. пояс к лебедке. А когда закрепил последний узел, его, собственная веревка оборвалась и он полетел в реку. Меня же подтащили наверх. Останки Джонни обнаружили только через два дня. Насколько мы знали, семьи у него не было. Мне вроде бы как наследнику отдали его вещи. Понимаете, Джонни никогда ничего о себе «е рассказывал. И теперь я понял, почему: в одном из его старых чемоданов я наткнулся на незаконченное письмо. Видно, Джонни вообще о нем забыл, но мне оно кое-что прояснило. Я дословно помню каждую строчку. Хотите послушать? Так вот:

«...Меня изгнали из Линкасла пять лет назад, отняв деньги, честь и любимую девушку. Они лишили меня всего, а она смеялась, глядя на это. Смеялась потому, что сама была участницей преступления. Смеялась, уходя с ним рука об руку. С ним, с негодяем, садистом, пытавшимся меня зарезать. С человеком, который работает на него. Я убежал. И бежал до тех самых лор, пока...»

— Но я не слышу никаких имен,— сказал Леган.

— Верно. Там их и не было. Да мне они и не нужны. Я и так найду этих людей, и тогда знаете, что произойдет?

Он ждал продолжения. По я предоставил ему возможность догадаться самому. Сидел и ухмылялся, пока он, наконец, -не додумался и не спросил:

— Зачем вам это нужно?

— Зачем? Затем, что Джонни был моим самым лучшим другом. Таким, который собственной жизни не пожалел, спасая меня, и, клянусь богом, я собираюсь вернуть ему все, что у него отняли. Понятно?

— Великолепно. Вы пытаетесь выглядеть благородным, не правда ли? Надо же, решать чужие судьбы, даже не зная, виноват он на самом деле или нет.

Я встал и нашарил в кармане сигареты. Теперь Леган был у меня за спиной.

— За два года вполне можно разобраться в человеке, с которым ешь, спишь и дерешься бок о бок. Джонни я верил как самому себе. Он никогда никого не убивал.

Мы вышли в зал, и тут Леган неожиданно хлопнул меня по плечу. На лице его появилось странное выражение.

— Неплохая история, Джонни, но я собираюсь установить, насколько она соответствует истине.

— Я ведь сказал, возьмите да позвоните,— произнес я.

Губы, его растянулись в улыбке.

— Существует более надежный способ.

И он с такой силой выбросил вперед правый кулак, что, не успей я поднырнуть под него, не сносить мне головы.

Изловчившись, я схватил журналиста одной рукой за. горло, а другой с размаху двинул в живот, одновременно шарахнув об стенку. Он разом обмяк, и, я толчком отшвырнул его на середину зала. С минуту он лежал неподвижно, глядя в потолок остекленевшими глазами; и силясь сдержать рвоту. Но я не собирался с ним церемониться; если он на это рассчитывал, тем хуже будет для него.

Я решительно приблизился; намереваясь одним пинком выбить его треклятые лошадиные зубы, но он неожиданно повернул ко мне голову и широко улыбнулся. Ей-богу, правда: он улыбался так, словно ему было очень весело. Рот выпачкан в крови, а улыбка широкая человеческая. Протянув руку, я помог ему подняться и, подождав, пока он немного придет в себя, с удивлением спросил:

— Вы что, спятили? Какого черта было на меня бросаться?

— Сами виноваты,сказал он жизнерадостно.— Настоящий Макбрайд никогда, бы не дал сдачи. Он был самым обычным желторотиком, как любой бывший вояка. Драки до ужаса боялся. Ну, а с вами, Уилсон, все в порядке. Вы — в норме!

— Макбрайд. Джонни Макбрайд, запомните это, ладно?

— Отлично, Джонни!

— И больше никогда не называйте меня желторотиком, Леган!

— Я-то не стану, но кое-кто наверняка продолжает так думать.

— Они будут весьма удивлены.

— Да,— сказал Леган, секунду озадаченно помолчал и в очередной раз широко улыбнулся.

Мне пришлось усадить Легана в «шевроле» и основательно накачать сигаретами, пока он не очухался настолько, что смог отправиться в город.

Время от времени, он мотал головой, пытаясь прочистить мозги, и локти у него были ободраны, ведь он проехался на них по полу. Но зла он на меня не держал.

— Где вы научились так драться?—спросил он, нажимая на газ.— Откуда такая силища?

— Наверное, когда-то я занимался тяжелой физической работой, не знаю.

— Подумайте-ка. Может, вы были боксером?

Нахмурившись, я. покачал головой.

— Если и был, то не помню.,

— Вы не любитель, малыш, это точно. А если я покопаюсь, поразнюхаю, может, что и выясню? Вдруг... какая-то деталь из вашего прошлого...

— Ради бога, приятель. Я уже пытался,, но не. слишком преуспел.

— Конечно, мои открытия могут вам не понравиться.

— Могут. Но даже такое лучше, чем полное неведение,— ответил я, выкинув за окно окурок.— Иногда я замечаю в себе совершенно непонятные способности. Тогда я просто теряюсь: откуда они могли взяться? Я умею делать поразительные вещи, .о которых даже не подозревал... по крайней мере, руки сами все творят. Например, я орудую железным прутом не хуже, чем ножом или вилкой, прекрасно знаю, как без труда убить человека. Однажды выяснилось, что я могу открывать замки куском проволоки не хуже, чем ключом. Никто никогда не учил меня работать с нитроглицерином, а' я умею.. Ребята постоянно дразнили меня взломщиком: я как-то на спор за четыре минуты вскрыл старый сейф с помощью куске мыла.— :Я взглянул на Легана и ухмыльнулся.— Попробуйте в этом направлении. Вдруг меня разыскивают за кражу.

— А что, если действительно так?.

Я вновь показал ему свои руки.

Он пожал плечами.

—Линдсей говорит, что отпечатки все равно можно выявить.

— Отлично. Я согласен.

Леган хмыкнул.

— Почему бы и нет?— продолжал я.— Думаете, я не пытался хоть что-то о себе разузнать? И в армию обращался, и во флот, и в Бюро ветеранов войны... К врачам приставал, к разным специалистам, надеялся хоть на какой-то проблеск. Но. все безрезультатно.

Леган кивнул.

— Ладно, теперь и попробую. Если что-нибудь узнаю, сразу сообщу. А чем вы намерены заняться?

— Буду разыскивать ту самую Веру, о которой вы говорили.

Его лицо стало, жестким.

— Зачем она вам?

— Затем, что Вера — ключ к разгадке. Я ведь пересказывал письмо Джонни: у него отняли все, а она смеялась над ним, поскольку сама была причастна...

— Проклятье! — Его пальцы судорожно вцепились в руль,— Не надо сваливать на Веру. Вы ведь не уверены в ее виновности, не так ли?

— Вы все еще ее любите?

— Нет.— Он искоса взглянул на. меня и поморщился. — Нет! Но когда-то любил, в этом все и дело.

— А хорошо ли вы ее знаете?

— Достаточно для уверенности в том, что она не может быть предательнице.

— Леган,— сказал я,— за те долгие годы, которые хранятся в моей памяти, я понял, что ни один мужчина ни черта не смыслит в женщинах, тем более в той, которую любит.— Я снова закурил.— В вашей редакции не сохранилось фотографий, связанных с тем делом?

— Валяются какие-то! А что?

— Может, среди них есть снимки комнаты, в которой погиб Минноу?

— Надо поглядеть.

—- Ну так поедем, а?

Он молча взглянул на меня, закурил и прибавил газу.

Я остался в. машине перед зданием «Линкаслских новостей», а он поднялся наверх и через десять минут вернулся с конвертом.

Там было четыре фотографии. Первая изображала мертвого Минноу: он рухнул на письменный стол, за которым работал перед этим; промокашка впитывала кровь, струившуюся из пробитого черепа. Вокруг валялись бумаги. В правой руке убитый сжимал карандаш, сломанный пополам: так. сильно стиснули его пальцы в предсмертной конвульсии. Пачка писем разлетелась по полу,

На двух других- фотографиях я увидел тот же труп, снятый с различных точек кабинета. В кадры попали некоторые-детали обстановки, каталог с выдвинутыми ящиками, вешалка с пальто и шляпой Минноу, книжный шкаф с юридическими справочниками и стойка для зонтиков. На четвертом снимке был запечатлен лежащий на полу пистолет.

Я вертел фотографии в руках, пытаясь хоть что-то из них извлечь. Они были очень четкими, просматривались мельчайшие детали. Некоторые бумаги-можно было даже прочесть. Преобладали среди них юридические документы, в том числе имелась копия какого-то обвинительного акта.

Так ничего и не добившись, я сунул фотографии обратно в конверт, а Леган спросил: .

— Ну, что же вы установили?

— Отличный пистолет,— ответил я.

— И полиция такого же мнения. С полным боезапасом, за исключением одного стреляного патрона.— Он сжал губы.— И тьма-тьмущая ваших отпечатков.

— Не моих.

— Правильно. Его. Идентифицировали их очень быстро. В банке его пальчики имелись. К тому же была проведена дополнительная проверка по армейским досье в Вашингтоне.

У меня возникло смутное ощущение какой-то неувязки, какой-то чертовской неправильности во всей этой истории.

— Скажите, а в здание сложно было проникнуть? — спросил я Легана.

— Совсем, нет. Окна открывались очень легко. В принципе, они и так все были распахнуты, Даже выходящее на задний двор.

— Понятно.

Я вернул ему конверт с фотографиями и закурил. Таилось здесь нечто, внушавшее мне смутную тревогу, но я никак не мог учуять, откуда она происходит. Без всякой определенной мысли я задал Легану вопрос:

— Над чем работал Минноу в тот вечер?

— Над тем, что и всегда. Последнее время он постоянно занимался материалами, разоблачающими Серво и коррупцию в нашем городе.

— Дело касалось только главаря?

— Конечно, нет. Там была замешана целая куча народу. Серво ведь парень с головой. Точнее,-с железными нервами. И в средствах весьма неразборчив. Распоряжается здесь всем и вся. Черт возьми, надо быть откровенным: никто в муниципалитете не сделает против него и шагу.

— Удивительная ситуация.

— В ней весь Серво. Пока она в его пользу. Но когда-нибудь положение переменится.

— Что ж, спасибо за информацию,— сказал я.— Вы мне очень помогли.

Глаза Легана блеснули.

— Ладно. С нетерпением буду ждать дальнейших coбытий. А может, и большего.

— Веру?

— Да. Я бы обрадовался, если бы она ко мне вернулась, не важно, в чем она там замешана.

— За исключением убийства, конечно,— многозначительно усмехнулся я.

Он тихо выругался.

— Да, забыл вас кое о чем спросить, — добавил я.— Вера и Джонни работали вместе, пока не раскрылось мошенничество. А она после всех событий еще долго там оставалась?

— Не очень. Они же отправились отдыхать вдвоем. Во время их отсутствия ревизор подлог и обнаружил. Больше я Веру не видел. Она ушла из банка и стала околачиваться возле игорных домов. Там ее Серво и подобрал. С тех пор она везде появлялась только с ним. До того самого дня, когда совсем не исчезла.

— Неужели никаких следов не обнаружено?

— Никаких,— ответил он угрюмо.

— Мне нужна ее фотография, Леган. У вас есть?

Он протянул мне бумажник.

— Посмотрите в отделении для визитных карточек? Самая последняя.

На плотной матовой бумаге была изображена натуральная блондинка с распущенными по плечам волосами цвета, сливочного масла. Фотограф запечатлел ее в кокетливой позе. Но исходившая от девушки свежесть казалась неподдельной. У нее был полный, чувственный рот, чуть вздернутый милый носик. Что касается глаз, то никто бы точно не определил, их выражения: они могли быть и мягкими, и жестокими в зависимости от обстоятельств.

— Ну как? — спросил Леган.

 — Красавица!

— Да, да, так оно на самом деле и было. Можете оставить себе, если хотите.

— Спасибо.— Я сунул фотографию в карман и вернул бумажник.

— Вы так и не объяснили, что собираетесь предпринять,— проговорил он.

С минуту я молча смотрел в окно.

— Леган, Джонни изгнали из города только потому, что он оказался втянутым в какую-то большую аферу. Я не думаю, чтобы Джонни брал эти деньги.

— Полагаете, его обманули?

— Возможно. Вера определенно тут замешана, и, значит, отыскав ее, я отыщу ответы на все вопросы.

Леган притормозил перед светофором и пристально посмотрел на меня.

— Слушайте, а ведь вы действительно не Макбрайд, но что касается ваших неожиданных талантов, мне в голову пришла одна мысль.

Я сразу понял его намек.

— Вам интересно, не установил ли я, что отлично лажу с цифрами?

— Да.

— Черт, да ведь я почти по пальцам считаю, арифметики как огня боюсь. И банковским кассиром ни за какие блага не стал бы.

— А тот Джонни Макбрайд, которого вы знали?

— Он был прирожденным математиком, все расчеты для компании делал.

Красный свет переключился на зеленый, и Леган снова погнал машину вперед. Мы были уже на самой окраине; по пути Леган показывал мне наиболее злачные места. Посетители только начинали собираться. В основном тут стояли автомобили с номерами других городов, даже других штатов. Да, Линкасл поистине умел привлекать публику.

Во многих окошках я заметил небольшие голубые таблички и спросил о них у Легана.

— Они означают, что здесь обосновались члены Деловой группы. Выдумка Серво.

— А если вы в группу не входите?

— Ничего особенного не произойдет. Примерно десять процентов заведений — независимые, но дела у них идут неважно. Понимаете, когда у члена группы возникают неприятности с законом, ему обязательно наймут лучшего адвоката за большие деньги. И потом, монополию на спиртное захватил Серво, и если вы в группе, не состоите, вам ни за что не достать для клиентов приличной выпивки.

— Разве у Серво никогда не было никаких неприятностей?

Леган хрюкнул.

— Одно время были. Да и сейчас ему бы все с рук не сходило, если бы удалось очистить муниципалитет от торгашей. Впрочем, тут даже винить некого. У нас и в самом деле можно хорошо заработать, если, мириться с правящей городом верхушкой.

— Похоже, у вас на этот счет особое мнение, Леган?

— Какое?

Губы его скривились в. горькой усмешке.

— Я не раз присутствовал при осмотре убитых. Видел девочек, изнасилованных прямо на улице. Наблюдал, как из-под обломков машины с пьяницей за рулем вытаскивали молодые искалеченные тела, и так постоянно... Мне приходится жить в городе, которым управляет кучка негодяев, снимающих со всего сливки, а остальное швыряющих как подачку своим избирателям. Теперь вам известно мое мнение.

— А кто стоит во главе сейчас?

— Черт его разберёт.

— Ну как. же, ведь вы журналист и должны быть в курсе,— настаивал я.

— Да, я должен знать целую кучу вещей. Но веришь ли, парень, кто бы там ни дергал за нитки, он скрывается весьма надежно. В этом городе денег куда больше, чём ты думаешь, да только они не оприходованы ни в одной книге: У нас тут и ФБР побывало, и ребята от Генерального прокурора. Но раскопать им ничего не удалось, так и уехали, озадаченные. Немало людей пыталось добраться до Серво, но он чист как стеклышко. Платит налоги и ни во что не вмешивается. Пробовали прояснить что-то через мэра и муниципалитет. Никто ничего не знает.

Он прервал свою тираду, и искоса посмотрел на меня.

— Чего вы добиваетесь?

— Ничего особенного.— Теперь мы двигались по центру города.— Высадите меня На углу, Леган.

Он притормозил у тротуара, и когда я вышел, произнес:

— Если вы умудритесь уцелеть, разбираясь во всем этом, то найдете меня в редакции.

— Отлично!

— И не забудьте, я собираюсь основательно покопаться в вашей истории.

— Именно это мне и нужно,

— Где вас искать?

Я рассмеялся.

— Я сам отыщусь. Если, конечно, буду жив.

Проводив глазами машину Легана, я зашел в ближайшую пивнушку и попросил пива. Заведение называлось «Маленькая богиня», в окошке, естественно, торчала голубая табличка. У стенки там стояли несколько игральных и огромный музыкальный автоматы. В углу, под покрывалом, я разглядел колеса рулетки и карточные столики. По центру помещения тянулась полукруглая стойка, бара. Посетителей было довольно много, в основном, желторотых юнцов, не достигших восемнадцатилетия, хотя объявление над входом предупреждало, что несовершеннолетние не обслуживаются. Пиво здесь стоило два цента кружка. В соседней забегаловке за пиво брали только цент, но желающих угоститься не было ни одного. Голубой таблички в окошке не висело. Бармен заботливо полировал неуклюжую игральную машину.

— Откуда вы ее выкопали? — спросил я.

— Она хранилась в подвале у хозяина еще со времен сухого закона,— ответил бармен.— Что вам подать?

— Пиво! А где же ваши гости?

— Вы, наверное, не из местных?

— Угадали.

— Понятно! Наши клиенты появляются поздно, когда их выкидывают из других заведений или оберут повсюду до нитки.

— Вам бы следовало установить пару новых автоматов.

— Скажите хозяину. Он у нас этакий независимый индивидуум.

— Значит, под дудку Серво не пляшет, а?

— Вы же говорили, что приезжий?

— Так и есть. Но про ваш город вся земля слухом полнится..

— А! Еще пива?

— Пожалуй. Давайте со мной, угощаю.

Мы оба выпили.

— Послушайте,— произнес я потом,— не могли бы вы мне помочь? Я ищу девушку по имени Вера Уэст. Это моя родственница, понимаете? Лет пять назад у нее были какие-то неприятности со здешним банком, а потом она исчезла. Правда, я знаю, что одно время она повсюду появлялась с Серво.

— У Серво куча женщин,— ответил бармен, рисуя на стойке узоры донышком кружки.

— Она была блондинка, натуральная, заметьте.

— Хорошо сложена?

Я понятия об этом не имел, но подумал, что не ошибусь, если кивну.

— Появлялась тут такая. Блондинка, только давно.

— Не помните, как- ее звали?

— Как? Даже если бы и помнил, вряд ли бы вам сказал. У меня семья. Неприятности мне не нужны.

— Со стороны Серво? — прикинулся я удивленным.

— Да нет. Он слишком большой человек, чтобы расправляться с кем-то собственными руками. Давайте-ка лучше оставим этот разговор.

— Ладно. Поймите только: мне необходимо ее найти.

Тогда бармен произнес, обращаясь к открытым дверям:

— Крошки, которых бросает Серво, обычно выплывают в квартале Красных фонарей. Попытайте счастья там.

Я кивком поблагодарил его, бросил на стойку мелочь, вышел на улицу и тут же увидел Линдсея.

Капитал завтракал в огромном универсальном магазине, реконструированном на современный лад. Магазин назывался «Фильберт», о чем гласила вывеска на фронтоне здания, а указатель в стеклянной витрине любезно сообщал о том, где и что располагается: слева — закусочная, справка — бар, наверху—хозяйственные товары, посуда, мебель.

Я вошел внутрь и, опустившись на табурет рядом с Линдсеем, негромко сказал:

— Здорово, приятель!

Вздрогнув от неожиданности, он, чуть не перекусил соломинку, через которую тянул коктейль.

— Что, язык проглотил? — спросил я, и он, наконец, медленно повернулся.

— Ой, Джонни, напрасно ты умничаешь, смотри, как бы это не кончилось для тебя плохо.

— Старая песенка. Тебе бы следовало обзавестись копами порасторопнее. Больно они тут завалящие.

— Что-то уж слишком хорошо ты разбираешься в полицейских.

Я заказал коктейль и сандвич.

— Верно, и потому советую убрать их от меня подальше. Вот когда тебе удастся предъявить мне обвинение в убийстве; тогда и делай что пожелаешь, а пока брось свои штучки:

Он прямо вскипел от бешенства.

— Мне ничего не надо предъявлять, все и так известно.

— Ладно, дело твое. Но для сведения могу сообщить, что никакого убийства я не совершал.

Оскалив зубы и закатив глаза, он весь дрожал от ярости.

Я покончил с сандвичем, запил его коктейлем и, протянув руку, вытащил сигарету из пачки Линдсея.

— А хочешь,—заявил я,— можешь проверить меня на детекторе лжи, Я не возражаю.

Он перестал терзать соломинку, глаза его широко раскрылись и оказались совершенно синими. Челюсть отвалилась; в общем, вид у него был абсолютно обалделый. Похоже, смысл моих слов он не уловил. Я оставил его. сидеть, а сам поднялся и вышел.

Национальный банк Линкасла помещался в белом каменном здании, занимающем почти полквартала в самом центре города.

Я вошел туда за несколько минут до закрытия, когда народ уже расходился. И в то же мгновение вокруг меня воцарилось молчание. В полной тишине я увидел, как один из охранников, поднявшись во. весь рост, старается достать, свое оружие, хотя лицо его выражало мучительное желание поздороваться. Я поздоровался первым, и он, судорожно сглотнув, неуверенно произнес:

— Джонни!

— Кто ж еще, Пеп? Где мистер Гардинер?

— У себя в кабинете.

— Не мог бы ты передать, что я хочу его видеть?

Ему не очень-то понравилась моя просьба, но все же он потянулся к телефону. Однако трубку снять не успел, ибо дверь за его спиной отворилась, и на пороге возник никто иной, как сам директор банка. Я двинулся ему навстречу.

— Добрый день, мистер Гардинер!

Удивление. Одно удивление отразилось на его лице. Хевис Гардинер был высоким, стройным мужчиной с седыми волосами, словно сошедшим с рекламного объявления. Правда сейчас он больше напоминал ребенка, Впервые в жизни попавшего в цирк. Слишком взволнованного этим событием, чтобы производить какие-то действия. Способного только глядеть во все глаза.

— Мне нужно поговорить с вами наедине,— сказал я.

— Из всех хладнокровных негодяев...

Удивленное выражение на его лице сменилось яростью.

— Да, мистер Гардинер, я именно такой. И, все же я хочу с вами потолковать. На всякий случай сообщаю, что полиции известно о моем пребывании в городе. Ну так как?

Он плотно сжал губы.

— У меня заседание правления.— Я ухмыльнулся, и он добавил стиснув руки: — Впрочем, его можно ненадолго отложить.

Кабинет Гардинера был обставлен как и подобало: красное дерево и плюш. Сесть он не предложил, но я уселся сам.. Очевидно, начинать разговор предстояло мне.

— Я ищу Веру Уэст. Как вы думаете, мистер Гардинер, где она может быть?

Вместо ответа он поднял трубку и попросил соединить его с полицией. А когда выслушал все, что ему сообщили относительно меня, прошипел:

— Так вы, значит, считаете, что выкрутились?

— Естественно. Давайте вернемся к Вере Уэст.

С минуту Гардинер подробно меня рассматривал.

— Мне, конечно же, неизвестно, где она, Макбрайд. И знаете, что бы я сделал, на .вашем месте?

— Разумеется. Перерезали бы себе глотку. Замолчите и постарайтесь вникнуть в то, что я скажу. Я никогда не брал ни цента из этого заведения. Ладно, я действительно сбежал, но совсем по другим причинам.

Он изумился настолько, что даже, перестал изучать меня и отступил на несколько шагов.

— Что это вы болтаете, Макбрайд?

— Послушайте, меня попросту запутали, все было подстроено специально. Ясно?

— Нет.

— Тогда объясню иначе. Почему именно меня обвинили в присвоении двухсот тысяч?

Гардинер никак- не мог решить, следует удивляться дальше или пришла пора забеспокоиться. Несколько минут он внимательно разглядывал собственные руки, потом опять повернулся ко мне,г

— З-наете, Макбрайд, если' бы у полиции были Против вас конкретные доказательства,, я бы вообще ничего не стал обсуждать. Но то, что вы добровольно сюда вернулись, пускай даже выкинув, этот трюк с пальцами, зaставляет меня отнестись к делу иначе,

— Правильно,— кивнул я.— Ведь до сих пор меня еще никто не выслушал.

— Что же вы собираетесь сказать?

— Сначала вы объясните, как все это произошло.

— И... я теперь и сам ничего не понимаю. Только мисс Уэст имела доступ к расчетным, книгам. Прежде oна никогда к ним не прикасалась. Но как-то раз я застал ее за тем, что она вытаскивала их. из сейфа. Мисс Уэст заявила, что это вы хотите взглянуть на них. Я заинтересовался, заглянул в книги и сразу обнаружил следы подлога.

— Сколько же денег недоставало?

— Двести одна тысяча сорок восемь долларов,— произнес он так уныло, словно был удивлен моим вопросом.

— Понятно. Что произошло дальше?

— Я отправил вас и мисс Уэст в отпуск, а сам связался с районным прокурором, который и прислал в банк ревизора. Тогда недостача и обнаружилась, главное,, все улики были против вас.

— Очень мило со стороны властей,— хмыкнул я.

— Макбрайд, зачем вы скрылись?

Я бы и сам хотел это выяснить. Будь мне известно, почему Джонни сбежал, все проблемы решились бы разом, Я неопределенно пожал плечами.

— Да просто струсил. Но теперь вернулся начать-все сначала.

— Вы приехали, чтобы оправдаться?

— Конечно.

Он откинулся на спинку стула, скрестив на груди руки.

— Удивительно.. Даже не знаю, верить вам или нет.

— Дело ваше.

— Учтите, я совсем не возражаю, чтобы вы сняли с себя такое пятно. Но пока я в вашей виновности не сомневаюсь.— Он мудро улыбнулся.— Впрочем, если, я когда-нибудь в жизни ошибался, то всегда был готов признать свою неправоту. Так что в вашем случае я воздержусь от каких бы то ни было суждений, пока все окончательно не выяснится. Конечно, я попытаюсь, используя доступные мне средства, установить истину. Но сейчас обстоятельства складываются не в вашу пользу. Может, вы хотя бы подскажете, с чего начинать?

— Найдите Веру Уэст,— бросил я.— Она в курсе всего.

— А вы сами ничего о ней не слышали?

— Так, кое-что. Сначала она связалась с Серво, потом исчезла.

— В таком случае, вам известно не больше моего.

— И все-таки вы будете ее искать, мистер Гардинер?

— Конечно, буду. По крайней мере, страховая компания уже за ни мается поисками.

— После ухода отсюда она что-нибудь оставила? Бумаги, письма?

— Ничего. Ящики ее стола были совершенно пусты. И ни по каким вопросам, даже за рекомендациями, больше не обращалась.

Секунду я смотрел на него молча, потом, наконец, кивнул, и, скользнув то кабинету взглядом блудного сына, вернувшегося после долгой отлучки, заявил с улыбкой:

— Вы не разрешите полюбоваться на мое прежнее место?

Он недовольно проворчал:

— Не понимаю, зачем...

— После пятилетнего отсутствия хотелось бы освежить его в памяти.

Ему это совсем не понравилось, но, в общем-то, причины для отказа не было. Мы прошагали по длинному коридору, миновали две зарешеченные двери и вошли в будочку кассира, ничем не отличающуюся от любой другой в любом банке мира.

На табурете спиной к нам сидел какой-то парень. Он повернулся, не разгибаясь, потом опять принялся за свое занятие. Перед ним лежали пачки бумажных денег, рядом стояли три саквояжа с мелочью. Прямо под его ногами я увидел кнопку для вызова полиции, вторая находилась на уровне колена. Из-под крышки стола со специальной полочки торчала рукоятка пистолета. Под нашими пристальными взглядами парень засуетился, занервничал, уронил на пол никель и торопливо полез его искать.

Мы вышли.

Гардинер сказал:

— Объясните все-таки, зачем...

— Простая сентиментальность.

Мне было жаль Джонни. Даже если он и совершил преступление, его- можно было понять: чтобы вырваться из этой клетки, человек пошел бы на все. Теперь встало ясно, почему он предпочел труд рабочего. Пусть его поливал дождь, пусть он вечно топтался в грязи, пусть отовсюду слышалась брань, зато вокруг всегда был простор и свобода!

Гардинер проводил меня до самого выхода и, пока охранник отпирал дверь, произнес:

— Вы, конечно, не уедете из города?

Я ухмыльнулся, подумав о том, что прежде непременно кто-то умрет, и ответил:

— Само собой.

На вывеске значилось:

Остаток вечера я посвятил обходу пивнушек и к десяти часам, проглотил неимоверное количество пива, уже располагал сведениями о том, что два человека видели когда-то Веру Уэст в обществе Серво.

Выйдя в пять минут одиннадцатого из «Голубого зеркала», я решил все-таки подпустить к себе поближе типа в сером костюме, который тащился за мной по пятам, начиная со второй пивнушки.

Он был коренаст и невысок, на затылке у него торчала соломенная шляпа, а карман брюк подозрительно оттопыривался. Нет, полицейские Линкасла действительно нуждались в парочке хороших уроков.

Зайдя за угол, я отступил в тень какой-то изгороди, и уже через минуту он попал в мои объятия. Я заломил ему руки за спину, уперся коленом в хребет и пояснил, что при малейшем сопротивлении сломаю позвоночник. Потом извлек из его кармана пушку, бросил ее на траву и легонечко тряхнул свою жертву.

— Кто послал тебя, дружок?

Его отчаянный вопль прорезал тишину. Глаза вылезли из орбит, изо рта потекла тонкая струйка слюны. Я чуть ослабил хватку и повторил свой вопрос. Но ответа не услышал: откуда-то издалека до меня донесся резкий хлопок, и вокруг внезапно стала сгущаться ночь, пока все не исчезло из глаз.

Сознание возвратилось ко мне вместе с ощущением, будто тысячи молотков одновременно бьют меня по голове, медленно-медленно. Потом, стали проявляться голоса и звуки.. Двигаться было очень больно, но я все-таки приподнялся, стараясь не шуметь.

— Проклятье,— сказал чей-то голос,— он чуть меня пополам не разорвал!

— Заткнись, сам напросился! Так и сидел у него на спине.

Первый, голос разразился потоком проклятий.

— Но ведь ты должен был находиться рядом, а явился черт-те когда!

— Однако появился же! Или, по-твоему, надо было переть на светофор?

— Кто-то мне за все заплатит! А этот сукин сын еще говорит, что парня можно взять голыми руками! Мол, стоит на него только прикрикнуть, и он в штаны наложит со страху!

— Не ной! Он же воевал, у него медали, а за трусость их не дают.

— Ну и что с того? Этот сукин сын заявил, что парень на войне устал. Утомился, мол, от сражений, выдохся; настоящий желторотик.

— Но в конце-то концов мы его заполучили, разве нет? 

— Так-то оно так, но для желторотика мерзавец чересчур смел. Правда,, война окончилась давно, может, что изменилось....

Вот значит что! Я был почти благодарен говорившему. Понятно, отчего Джонни считался здесь слюнтяем. Если ты побывал на войне, если по горло сыт кровью, смертью, мучениями людей, если не в состоянии больше принимать участие ни в каком насилии, то все вокруг начинают считать тебя желторотиком.

Я открыл глаза и непроизвольно пошевелился. Оказывается, мы ехали в машине. Один из похитителей заметил мое движение и ткнул меня пистолетом в ребро.

— Сынок очнулся,— произнес он.

Коротышка, которого я сумел проучить, быстро повернулся и ударил меня по зубам.

— Вот тебе, подонок, и еще сейчас получишь.

Второй остановил его:

— Заткнись, веди машину как следует, иначе мы перевернемся.— Потом снова ткнул меня пистолетом.— А ты сиди тихо, как мышка, а то заработаешь пулю в живот, а такая смерть не слишком приятна.

Я вытер кровь с лица тыльной стороной ладони и посмотрел в окно. Мы ехали за городом, по пустынной дороге, в машине с двумя дверцами, а следовательно, никаких шансов удрать у меня не оставалось. Приходилось набраться терпения.

Через полчаса машина повернула на узенькую дорожку, которая, точно лента, вилась по совершенно безлюдной местности.

Сердце мое бешено заколотилось. До сих пор дела обстояли не так плохо, но теперь я больше не сомневался в том, что меня ожидает.

Дорожка становилась все уже и, наконец, совсем оборвалась. Перед тем как фары машины погасли, я успел заметить отблески звезд в воде и понял, что приехали мы к какому-то заброшенному карьеру.— Выходи,— сказал тип с пистолетом и для убедительности еще раз ткнул под ребро.— Давай, давай, пошевеливайся, двигай прямо вперед. И не шуми, а то хуже будет.

Я шагнул в темноту, проклиная себя. Чертов дурак! Они же охотились за мной весь день, только и ждали, чтобы я свернул в какую-нибудь темную улочку, и я собственными руками облегчил им задачу! А теперь они точно забавлялись, держась от меня поодаль, чтобы я не мог резко обернуться и выхватить у кого-то пистолет. Господи! Не могу же я вот так просто сдаться! Я должен что-то сделать! И, повинуясь какому-то безотчетному инстинкту, я сказал:

— Дайте мне сигарету.

— Ладно уж, дай ему,— произнес чей-то голос.

— Какого черта!

— Дай, я тебе говорю.

Я услышал шорох, потом к моему рту поднесли сигарету. Я зажал ее губами и достал коробок, чтобы прикурить.

Потом повернулся к ним лицом, крепко зажмурился и чиркнул спичкой. Эти идиоты ничего не сообразили. Вспышка ослепила их: в полной темноте перед ними загорелось желтое пятно. Мне было достаточно этой секунды. Открыв глаза, я теперь видел во мраке лучше их. Я прыгнул влево от того места, куда упала горящая спичка, и плашмя бросился в грязь.

Тут же загремели выстрелы и раздались отчаянные проклятия. Я нашарил камень и швырнул его туда, откуда стреляли. Вопль прорезал воздух, и они стали палить в противоположную сторону. Один из стрелков метался футах в трех от меня. Подобравшись поближе, я бросился на него сзади и зажал рот рукой. Он захлебнулся криком. Мне удалось выбить у него оружие, сунуть его к себе в карман, а самого владельца плотно прижать к себе.Через секунду пуля, попавшая прямо в него, произвела отвратительнейший в мире звук.

— Попал!—проговорил кто-то.

Послышались шаги, чирканье спички, и я увидел двух моих преследователей, склонившихся над телом.

— Черт, да это Ларри!

Тот, что был со спичкой, попытался тут же загасить ее, но поздно: я выстрелил ему прямо в голову. Он конвульсивно дернулся, рухнул на землю и покатился вниз. Спустя короткое время до меня донесся тяжелый удар его тела о воду.

Второго я не стал преследовать. Он бежал с невероятной быстротой, и я еще долго слышал потом, как он отчаянно продирается сквозь кусты.

На всякий случай я пнул ногой того, которого назвали Ларри, и труп покатился по траве. Минутой позже он присоединился к своему приятелю на дне карьера.

Они поступили очень мило, оставив мне автомобиль. Номер у него был другого штата, на полу валялись детские игрушки, так что машину наверняка украли.

Я уселся за руль, развернулся и помчался в город.

Мне бы следовало чувствовать себя отлично. Конечно, я измазался как черт, зато уцелел. Любой бы этому радовался, только не я. Слишком уж привычным оказалось для меня ощущение пистолета в руке и слишком приятно было наблюдать чужую смерть, пусть даже человек ее и заслужил. Да и мысли у меня в голове крутились совсем неподходящие для порядочного парня: например о том, что надо срочно устранить все следы, пока полиция не провела парафиновый тест. Я отлично знал, как следует поступить в таком случае, но ума не мог приложить, кем же я был несколько лет назад. По спине у меня потекли струйки холодного пота: чересчур .много всякой чертовщины я умел, да только никакой от нее пользы не было.

Я подъехал к ближайшей аптеке, купил все необходимое, вернулся в машину и через минуту насчет парафинового теста уже не беспокоился. Выбросив бутылки в окошко, я собрался повернуть ключ зажигания, но тут заметил на сиденье блокнотик с заткнутым за колечки карандашом. Блокнот был совершенно новый, если не считать первой страницы, на которой значилось: «Джон Макбрайд. Зарегистрирован в „Хаттауэй-Хаус“ под собственным именем. Стеречь оба входа».

Все стало ясно! Было уже две попытки покончить со мной, теперь ожидалась третья. Наверное, я все-таки чертовски важная птица, если меня так стремятся убрать. Значит, мне нельзя было возвращаться в отель. Следовало забраться куда-нибудь в безопасное место в поразмыслить о дальнейших планах.

Только в третьем часу ночи я оставил машину у полицейского участка и зашел в небольшой бар на противоположной стороне улицы. Народу было много, и я сумел незаметно проскользнуть в телефонную будку. Ночной дежурный в редакции назвал мне номер Легана, но последний не очень-то обрадовался тому, что его подняли в такое время.

— Какого черта? — прорычал он в трубку.

— Это я, детка, Джонни. Есть новости, если интересуешься.

Теперь его голос Зазвучал дружелюбно.

— Нашел ее?

— Нет. Зато меня нашли.

— Господи! Что еще?

— Пришлось съездить на прогулку. Знаете карьер за городом? Там на дне сейчас лежат два тела. Третий успел удрать.

— Вы их?..— Он выжидающе замолчал.

— Только одного. Другого подстрелил собственный приятель. Третий скоро доберется Домой, поэтому лучше нам все обговорить заранее.

— Слушайте, Джонни, Линдсею это совсем не понравится.

— Ага. Но ведь тот, кто их послал, не может ничего, рассказать, не выдав себя, а значит, и мое имя в этом деле фигурировать не будет. Вы не станете болтать?

— Попытаюсь. Отправлюсь туда прямо сейчас.

— Может быть, вам удастся установить их личности. Кстати, автомобиль они украли. Я оставил его у полицейского участка.

— Вы просто осел, Джонни!

— Все мне так говорят. Может, я и сам когда-нибудь в это поверю. Да, вот еще что, пока не забыл. Как зовут рыжую крошку, которую Серво держит у себя в квартире?

Потише, Джонни. Надеюсь, вы не валяли с ней дурака, а?

— Да нет. Она, правда, очень старалась.

Он тихо выругался.

— Вам что, охота поскорее стать трупом?

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Ладно, пожалуйста, ее зовут Трей Авалард. Она с Ленни, наверное, года два живет. Когда-то приехала в город выступать в варьете и понравилась ему настолько, что он купил ее контракт.

— У кого, Леган?

Тот поперхнулся, закашлялся, а когда заговорил снова, голос его уже звучал мягко.

— Вам бы следовало работать полицейским, Джонни. Ну и нюх у вас!

— Короче!..

— Ленни приобрел ее контракт за пятьдесят тысяч, причем втихаря. Правда, шумиха вокруг потом поднялась. Подобная сумма лично мне показалась чрезмерной для такого мерзавца, как менеджер варьете. И я решил все проверить. Выяснилось, что он получил только пять тысяч, остальные были положены на счет Трей Авалард.

— В таком случае ее товар, должно быть, первого сорта. В. следующий раз придется заняться экспертизой.

 И я повесил трубку, прервав ругательства, посыпавшиеся на мою голову. Поймав такси только через два квартала, я назвал шоферу адрес на Понтель-роуд.

Белы,й дом йа вершине холма был расположен на редкость удачно. Архитектор, видимо, учел, что в ближайшем будущем город подберется к самому подножию: из окон наверняка открывался отличный вид.

Я поднялся по- ступенькам к самой табличке «У. Миллер» и огляделся в поисках цветочной кадки. Она стояла за колонной, и ключ в ней, как и говорила Уэнди, действительно был.

В холле горела тусклая лампочка, но чтобы забраться наверх, света вполне хватило.

Я нашел ванную комнату, сбросил с себя одежду и встал под душ. Повязка на голове намокла, Пришлось ее выкинуть и соорудить себе новую, воспользовавшись бинтом из аптечки. Потом я повесил одежду в шкаф и огляделся. Из ванной вели две двери. Я открыл одну из них, ощутил обычный аромат женской спальни, осторожно отступил назад и заглянул в другую. Здесь было получше. Я сбросил с себя полотенце, распахнул окно и глубоко вдохнул свежий ночной воздух.

Желтая луна неторопливо плыла по небосводу, освещая тихий, уснувший город.

Я потянулся, нащупал позади себя постель, сунул в рот сигарету и чиркнул спичкой.

— А без одежды ты намного лучше, Джонни,— проговорил за моей спиной мягкий голос.

Спичка обожгла мне пальцы, я отшвырнул ее прочь, но прежде чём она погасла, успел разглядеть в углу постели нагое тело, тут же нырнувшее под покрывало.

Луна игриво подмигнула мне, чуть задержавшись на нежных холмиках ее грудей, подрагивающих от частого дыхания.

— Прости, детка,—сказал я хрипло.— Я думал... думал, что здесь никого нет.

Она грациозно изогнулась, темный овал ее рта шевелился.

— Так оно обычно и бывает, Джонни.

Я бы ушел немедленно, но она вдруг протянула руку и коснулась меня кончиками пальцев. Словно птичьи перышки защекотали мою кожу, а она по-звериному осторожным движением повернулась под покрывалом. И нас обоих захлестнула страсть, словно два животных мы сплелись в яростном объятии. Вся она была порыв и пламень, и я ни в чем не уступал ей.

Утром, когда я проснулся, она еще спала. Я подоткнул под нее одеяло и спустился на кухню.

Не успел я сварить кофе и согреть завтрак, как послышались ее шаги. Уэнди была в легком красивом халатике, который ничего не скрывал.

— Доброе утро, я все хотела приготовить сама.

— Ничего. Ты была достаточно гостеприимна прошлой ночью, а я тороплюсь.

— Торопишься? Дела в городе?

— Да. Собираюсь отыскать того, кто хочет меня убить.

Брови ее поползли наверх.

— Правильно, второе покушение,— кивнул я.

— Но кто же?..

— Мне и самому интересно. Ты никогда не слышала о Вере Уэст?

— Конечно, слышала. Это та самая...

— Которую я любил. И которая меня так одурачила.

Она заявила Гардинеру, что я попросил у нее документы, меня совершенно не касающиеся. Специально, чтобы за все отдувался я, если она попадется. Так и получилось. Это она подделала бумаги, а мне пришлось расплачиваться!

— Я знаю, что она работала в банке, а потом была девушкой Серво. Но ты действительно уверен, что твои подозрения обоснованы?

— Конечно, правда, доказательств у меня Никаких нет. Потому-то она и пропала, словно в воду канула. Если бы я только разбирался во всей этой банковской чепухе, то многое сумел бы установить.

Она снова вздернула брови.

— Но ведь ты...

— Я никогда не работал в банке,— проговорил я.— потому что я не Джонни Макбрайд. Ты вторая и последняя, кому я рассказываю об этом. Понимаешь, Джонни Макбрайд мертв. Мы только похожи с ним как две капли воды.

Она застыла с куском на вилке, разинув рот и вытаращив глаза.

Я дал ей время переварить услышанное, потом знаком попросил продолжать завтрак и выложил все как есть.

Покончив с едой, она глубоко затянулась сигаретой.

— Это просто невероятно. Неужели до сих пор никто не заметил разницы между вами?

— Пока нет. И я собираюсь продолжать игру, пока не выясню, почему Джонни удрал отсюда. А тебе обь-. ясняю все это в расчете на твою помощь.

— Нику... будешь рассказывать?

— Ему — нет. Он для помощника слишком стар.

— Ну хорошо. Кстати, не называй его Пепом, он обижается, ведь ты, по идее, должен быть прекрасно с ним знаком, чтобы звать собственным именем.

— Ладно. Запомню. Тебя же я попрошу вот о чем. Не откажись поискать для меня Веру Уэст. Тебе, женщине, легче наводить справки. Поболтай со своими поклонниками в ресторане, вдруг они что-нибудь знают.

— Хорошо, Джонни... уж позволь мне так к тебе обращаться, я сделаю все, что в моих силах. Кстати, если хочешь, можешь взять мою машину, я и старой обойдусь. Она в гараже.

— Спасибо,— сказал я, поднимаясь.— Я поехал. И, знаешь, лучше не жди меня.

Она усмехнулась и показала мне язык.

Я забрал из гаража двухместный «форд», вырулил на улицу и покатил По Понтель-роуд.

Проезжая мимо газетного киоска, я купил там «Линкаслские новости» и убедился, что Леган слово сдержал. На первой странице красовались громадные снимки, увековечившие полицейских, извлекающих при свете фар трупы со дна карьера. В репортаже сообщалось, что некто неназвавшийся ночью по телефону информировал власти об убийстве. Те немедленно приняли меры, трупы опознаны. Оба мертвеца — гангстеры средней руки из Чикаго. Один разыскивался за нарушение подписки о невыезде, другой — по подозрению в мелких кражах в районе Филадельфии. Линдсей расценивал происшедшее как месть со стороны неизвестных гангстеров из другого штата.

И это было все. Свернув газету, я забрался в телефонную будку, набрал номер «Хаттауэй-Хаус» и попросил Джека.

— Джек, это Джонни Макбрайд,— представился я.— Мы не могли бы с вами встретиться?

Голос его прозвучал очень настороженно:

— Конечно, сэр. «Гриль-бар», вы говорите? Ладно, через пятнадцать минут.

Бар этот находился в шести кварталах от отеля, и я появился там первым. Он пришел чуть позже. Я заказал нам обоим кофе,

— Моя комната еще пустует? —- спросил я, поздоровавшись.

— Конечно. Пару раз вам звонили, но не назвали себя.

Я протянул ему две десятки.

— Когда вернетесь, отметьте, что я выбыл, и рассчитайтесь за меня. Мой чемодан выкиньте на помойку. В отель я больше не вернусь.

Он кивнул. Я подождал, пока отойдет официант, притащивший кофе, и спросил:

— Не могли бы вы оказать мне услугу?

— Если вы о женщинах, то разумеется.

— Вам никогда не приходилось слышать о некой Вере Уэст?

Он присвистнул.

— Ишь вы куда метите! Ведь это одна из бывших девиц Серво.

— Где она теперь?

Глаза его сразу потускнели.

— С того дня, как Серво с ней расстался, я видел ее всего один раз. Вид у нее был .озабоченный. Помню, в тот вечер один из ребят Серво провожал на поезд свою курочку. Ну и столкнулся на вокзале с мисс Уэст. Она бросилась бежать как сумасшедшая, вскочила в такси и укатила. Больше я ее не встречал.

— Она приехала тогда или отбывала куда-то?

— Приехала Ночным из Чикаго..

— А кто тот парень, которого она испугалась?

— Эдди Пакман, правая рука Ленни Серво,

— Опишите мне ее,— попросил я.

— Ну...— Он замешкался, припоминая.—На ней был плащ. Глаза покрасневшие. Очень красивые волосы. Она распустила их по плечам, на манер пажа. Золотистые. Пожалуй, хорошо сложена. Я не присматривался.

— Ладно,— сказал я.— Ну а если предположить, что она все-таки скрывается в Линкасле? Где бы мы стали ее искать?

— Господи, да ей достаточно было перекрасить волосы, и полдела сделано, Она вполне может работать, например, в прачечной и жить в меблированных комнатах. В этом городе любой спрячется так надежно, что никто не сыщет. Я знаком с парой ребят, которые ухитрились укрыться здесь от самих федов. Их до сих пор не нашли.

— Ясно. Еще одно, Почему она порвала с Серво?

— Честно говоря, не в курсе,— пожал он плечами.— Но только он никого не держит при себе долго. А те, с кем он расстался, не очень-то его жалуют.

— Понятно. Что ж... Скажите, а по-вашему, могла она докатиться до публичного дома?

— Не исключено, как. и любой другой вариант. Во всяком случае, вы можете навести справки.

— А рекомендации мне понадобятся?

— Да. Отправляйтесь на Эльм-стрит, 107, и объясните тому мешку, который всем распоряжается, что вы от меня.— Он ухмыльнулся.—Впрочем, вы и так справитесь.

Я выложил на стол очередную десятку и поднялся.

— Спасибо за все. Сдачу можете оставить себе.

— Благодарю. Всегда к вашим услугам. Уж я порасспрошу своих девочек насчет вашей птички. Позвоните, может что и узнаю.

— Отлично,— сказал я, переждал какое-то время после ухода Джека, вышел на улицу и снова сел за руль. Сегодня я собирался наконец выяснить подробности своей биографии. Вернее, биографии Джонни.

На это потребовалось не так много сил, я даже получил удовольствие. Начал с регистрационных книг ратуши, откуда установил, что я родился девятого декабря 1917 года, осиротел, когда учился еще в средней школе, и был официально усыновлен дядей-холостяком, умершим во время моей службы за границей. Потом я раскопал сведения о всей своей семье, узнал, где мы жили, а в библиотеке из старых газет выяснил некоторые факты о своем пребывании в армии.

Оказалось, что я прошел военную подготовку где-то на юге, а за границу был направлен уже потом.

Еще раз перебрав в уме все детали, я уверился, что теперь могу безболезненно отвечать на любые вопросы о своем прошлом. В четверть третьего я позвонил Легану. Он предложил мне встретиться на автостоянке на западной окраине города, но в голосе его слышались какие-то странные нотки.

Стоянку я нашел без труда, подъехал к ограде и заглушил мотор. Его автомобиль появился через пару минут. Я помахал ему рукой. Он припарковал машину и пересел ко мне.

— Какие-нибудь новости?—спросил я,

— Целая куча!

Он смотрел на меня как-то непонятно.

— Выяснили, кто были эти ребята?

— Нет... Я выяснил, кем были вы.

Он сунул руку в боковой карман и вытащил конверт.

Потом неторопливо извлек оттуда несколько газетных вырезок и какой-то печатный циркуляр.

— Взгляните.

Я поглядел, на бумагу очень внимательно, ибо циркуляр был полицейским, с фотографией мужчины!

С моей фотографией. Звали меня Джордж Уилсон. Я разыскивался по обвинению в вооруженном ограблении и преднамеренном убийстве. 

— Где вы раскопали такое? — Это было все, что мне удалось из себя выдавить.

— В нашей паршивой газетке отличный архив. Читайте до конца.

Я дочитал. Здесь помещались отчеты о преступлениях, в которых меня подозревали. Все мои злодеяния были датированы, а последнее произошло за три недели до того, как я потерял память.

Я сунул бумаги обратно в конверт и вернул Легану.

— Что вы собираетесь делать с этим?

— Сам не знаю.— Он поглядел в окно. — Сказать по правде, ума не приложу. Вы же видите, что вас разыскивает полиция.

— Как-нибудь обойдется.

— Обойдется, пока вы не оставляете отпечатков. Но рано или поздно копы что-то предпримут. Конечно, можно все свалить на Джонни Макбрайда. Он ведь мертв, ему без разницы.

— Бросьте ваши штучки.-

— Ладно. Я просто так. Кстати, я проверил вашу историю. Компания, где вы работали, все подтвердила. Если вы и вправду натворили дел до катастрофы, то теперь вы совсем другой человек. Наверное, несправедливо было бы отдать вас в руки полиции за чужие преступления.

Я ухмыльнулся.

— Спасибо, приятель. А ну как память ко мне вернется?

— Подождем, пока это произойдет.

— Полагаете, я сообщу вам?

— Нет, не полагаю,

— Вряд ли меня настолько замучает совесть, что мне захочется сплясать на конце веревки.

— Уж это точно. Ведь и сейчас вы не в лучшем положении. Разве дто рискуете быть повешенным не за свои грехи,— хмыкнул Леган.

— Линдсею известны новые факты?

— Нет. Вы будете в большей безопасности, если для него по-прежнему останетесь Макбрайдом.

—Что-то странно вы себя ведете. Репортер упускает сенсационную историю... Трудно поверить.

— Упускаю только оттого, что убежден.: здесь наклевывается нечто куда более сенсационное. На то я и журналист. И не давите на меня, Джонни.

— Понятно. А как насчет Веры Уэст?

— Ничегошеньки не узнал. Исчезла без следа,

— А мои друзья, которые чуть меня не укокошили?

— Если их кто и послал, то следов все равно никаких не осталось. Ничего выяснить не удалось.

— Что-то еще должно произойти. Третий остался жив, значит, они снова активизируются. Как только это случится, позвоню вам.

— Хорошо. Найдете меня в «Сиркус-баре», если уцелеете, конечно.

— Уцелею, Леган. Вы даже не представляете, какой я живучий.

Он улыбнулся в ответ на мою ухмылку, вылез и пошел к своей машине.

Я подождал, пока он отъедет, и тоже нажал на газ.

В эту минуту она как раз выскользнула из своего платья. Свет лампы над туалетным столиком выхва^л из полутьмы нежные полукружья ее упругих грудей и плоский мускулистый живот. «Вот как ей следует заканчивать свою программу,— подумал я. —Тогда это было бы настоящим искусством».

Она тут же подхватила упавшее платье и, держа его перед собой, словно щит, поспешно отступила назад.

Я усмехнулся.

— Разве ты уже забыла меня?

Она облизнула пересохшие губы и нахмурилась.

— Господи, детка, не бойся. Все это я видел недавно, только при свете луны.

— Знаешь, Джонни, надо было постучать. Ты... меня напугал. Да и лунный свет от света беспощадной лампы сильно отличается. Будь джентльменом, обернись на секунду.

Я выполнил ее просьбу, пожав плечами. До чего же дикие идеи иногда взбредают в голову женщинам! Разве их поймешь?

— Какие планы на сегодняшний вечер?

— Никаких. Собираюсь лечь спать, я очень устала,— ответила она сухо.

— Я совсем не то имел в виду. Просто хотел пригласить тебя поехать со мной в центр. Мне надо найти парня по имени Эдди Пакман, а он наверняка торчит в одном из таких мест, где удобнее появляться с девушкой: меньше привлекаешь внимания.

— Зачем тебе Пакман?

— Сегодня на шоссе разбился последний из троицы, которая хотела меня убрать.

Она протестующе подняла руку, в глазах ее появился ужас.

— Нет, не по моей вине, хотя, конечно, я бы тоже, мог его прикончить. Произошел несчастный случай! Но в кармане у него оказалась тысяча долларов от Эдди Пакмана. Мне нужно выяснить, за что Эдди платит подобные деньги. Так ты едешь?

— Нет.

Она повернулась к зеркалу и стала тщательно красить губы.

— Послушай, Джонни..., Я все понимаю... но и ты пойми. Я хочу знать. Пока ты здесь, погибли уже три человека... Ты... рассердишься на, меня?

Наши глаза встретились в зеркале, и я небрежно пожал плечами.

— Ничуть.

— Иногда...— произнесла. она,— иногда мне хочется попросить тебя оставить это дело, Джонни. Так будет лучше.

— Для кого? Для банды грязных убийц?

Она грустно покачала головой, глаза ее затуманились. Выдавив какую-то жалкую улыбку, она тронула меня за руку.

— Наверное, я кажусь тебе ужасно глупой, Джонни. Это печально.

— Совсем наоборот.

В ее глазах стояли слезы.

Я обнял ее, и она прижалась ко мне с такой страстью, что тела наши словно слились воедино.

— Мне так спокойно жилось до тебя. У меня , есть дом, машина, пара друзей, чего же еще? И вдруг появился ты. Десятки мужчин мечтали бы заняться со мной любовью, но оказалось, что только ты мне нужен.— Она с трудом перевела дыхание.— Теперь видишь, что ты со мной сделал? — Она грустно рассмеялась, а я крепче прижал ее к себе.— Но ты не беспокойся, Джонни. Мне ничего не нужно. Я не хочу тебя ничем связывать. Пусть между нами останется то, что есть, я буду счастлива и этим. Ты понимаешь меня?

Я понимал. Но мне нечего было ей сказать, В такие минуты мужчины редко находят нужные слова. Я просто стояли наблюдал, как впервые за эти дни глаза ее смягчаются, а жестокие складки у рта исчезают.

— Да...— сказал я,— вроде бы понимаю.

Она улыбнулась сквозь слезы. Я погасил сигарету и осторожно вышел, прикрыв за собой дверь.

— Пройдя через зал, я кивнул на прощание Луи и помедлил на пороге, докуривая сигарету. В мыслях у меня был полный разнобой, мне никак не удавалось связать все воедино и построить, наконец, логическую цепь умозаключений.

Пока ясно было только одно: кому-то необходимо срочно убрать меня с дороги любой ценой. Возможно, этим «кем-то» был Пакман, который выложил тысячу монет парню, покушавшемуся на мою жизнь. Не ответит ли он на некоторые интересующие меня вопросы? Например, о том,где находится Вера Уэст?

Мозг мой напряженно работал. Я отыскал телефонную будку и набрал номер, полученный от Венеры в квартале Красных фонарей

— Алло? — произнес высокий звонкий голос.

— Вы еще не забыли человека, дернувшего за кисточку?

Она рассмеялась журчащим смехом.

— Конечно, нет. У вас был очень расстроенный вид.

— Это с непривычки. Послушайте, вы обещали расспросить девушек...

— Верно. Кое-что выяснилось.— Она секунду поколебалась, потом добавила. — Может, нам лучше обсудить это через полчасика?

Из трубки доносились шум голосов й музыка. Я все понял.

— Отлично, через полчаса. Наверное, мы встретимся не у вас, а где-то в другом месте?

— Да...

— Я остановлюсь на углу вашей улицы. Фары гасить не стану. Вы сразу увидите мою машину,

Оба мы не сразу пришли в себя.

— Кто это был, Джонни?—.наконец спросила она.

— Не знаю. Во всяком случае, он так страстно мечтает от меня избавиться, что ему наплевать, кто еще вместе со мной погибнет. И спасла нас только случайность. Стрелок ехал один, ему неудобно было одновременно управлять машиной йи «форд» в порядок и тронулись.

Венера все время держалась молодцом:, только на главном шоссе расплакалась. Я подождал, пока она справится с рыданиями, и спросил:

— Может, выпьем кофе?

— Хорошо бы,— благодарно улыбнулась она.

Я затормозил у первого попавшегося ночного бара. Когда мы отыскали свободный столик, я заказал кофе и четыре порции сосисок. Однако есть я не мог, только кофе немного меня подбодрил.

Внезапно я заметил, что Венера, широко раскрыв глаза, уставилась в дальний угол зала. Там сидела парочка: рыжеволосая пышнотелая красотка, ростом наверняка не меньше шести футов, и коротышка с лицом, которое лучше всего бы выглядело сквозь прутья клетки в зоопарке.

— Эдди Пакман...— одними губами произнесла Венера.

И я почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки. Он, казалось, состоял из одних мускулов, затянутых в стодолларовый костюм,. а блеск громадного бриллианта на пальце был заметен даже в нашем углу.

Когда коротышка уплатил по счету и вышел, я последовал за ним.

Его машина — низкий темный «седан» с огромными фарами — очень походила на Ту, из которой в нас стреляли.

— Привет, Эдди! — сказал я.

Он обернулся. Его крохотные глазки распахнулись до пределов, отпущенных им природой, на губах появилась ухмылка. И знаете, что сделал этот подонок? Он не стал ждать. Нет! Отшвырнул в сторону рыжую красотку и прыгнул вперед, выбросив перед собой правую руку. Поганец даже не стал сжимать ее в кулак, собираясь влепить мне пощечину,— ни больше, ни меньше. Он опоздал на какую-то долю секунды. Потому что я перехватил его и грохнул о землю. Он тут же вскочил и сразу заработал еще. Снова Оказавшись на земле, он уже не смог подняться, так и лежал, извиваясь, будто червяк, хрипел и отхаркивался. Я уже занес ногу для хорошего пинка, но тут перед моими глазами точно молния сверкнула, и череп мой раскололся пополам. Последнее, что я успел заметить, погружаясь в темноту, был яркий блеск медных форменных пуговиц.

На улицу я вышел в половине девятого. Весь квартал был ярко освещен. Голова моя раскалывалась, и больше всего мне хотелось сейчас забраться в какую-нибудь дыру и там отдать богу душу.

С трудом влез я на переднее сиденье своего «форда» и завел двигатель.

Только я успел завернуть за угол, как раздался вой полицейской сирены.

Сам не пойму, зачем я выключил габариты и притаился у края тротуара, словно припарковал здесь автомобиль давным-давно.

Мимо меня промчались три полицейские машины. Они остановились у дома Венеры. По ступенькам поднялись Линдсей и Таккер. Приехали за моим трупом, понял я и усмехнулся, представив их разочарование. Потом врубил зажигание и на всякий случай с потушенными фарами тихонько двинулся к центру города. Никто меня не заметил: они были слишком озабочены.

Первую остановку я сделал у «Сиркус-бара». Но Легана там не оказалось. Бармен сообщил, что он действительно приезжал, дабы как следует надраться, но тут срочно позвонили из газеты, и ему пришлось отчалить трезвым. Куда именно направился Леган, бармен не знал.

Воспользовавшись телефоном в дальнем углу зала, я связался с редакцией. Дежурный ответил, что Леган и вправду не так давно заявлялся с двумя агентами страховой компании, отбирал какие-то фотографии из архива. Леган был чем-то расстроен. Куда они поехали дальше, ему не известно.

«Расстроен... Еще бы,— подумал я.— Ведь он сейчас занимается тем, что помогает разоблачить девушку, которую не переставал любить ни одной минуты. Конечно, расстроишься».

— Совсем забыл,— сказал бармен, когда я вернулся к стойте.— Ваше имя Джонни?

— Да.

— Леган попросил отдать вам этот конверт.

В конверте лежало несколько листков бумаги. На первом я прочел: «„Харлан" — название шести городов и графств в США. „Харлан Инкорпорейшен" — фирма, производящая электрооборудование; „Харлан" — фирма, торгующая масляными красками; Уильям Харлан — выдающийся южноамериканский финансист; Грейси Харлан — танцовщица варьете. Осуждена в Нью-Йорке в 1940 году. Это должно быть интересно. Посмотрите вырезки».

Из вырезок я узнал, что означенная Грейси Харлан была замешана в шантаже. Обычная история: ее фотографировали в постели с каким-нибудь любителем легких развлечений, дабы потом выкачивать из него монету. Никто, разумеется, на нее не жаловался, но сама девица оказалась не в меру болтлива, так что районный прокурор сумел засадить ее на пару лет.

Внизу Леган приписал, что эта Харлан наиболее подходящая для меня особа, поскольку все остальное не имеет ничего общего с преступным миром.

Я полностью был с ним согласен, к тому же именно о ней, судя по описанию, говорила мне прекрасная Венера. Неясным, правда, оставался вопрос о личности человека; который жаждал помочь мне настолько, что посоветовал найти эту самую Харлан.

Я решил разыскать Легана.

К началу двенадцатого я засек его в семи барах. В первом он беседовал с двумя мужчинами, делая пометки в блокноте. В остальных сидел один, основательно и настойчиво напиваясь.

В последнем, по счету седьмом, я задержался. Леган побывал здесь минут десять назад, поговорил с кем-то по телефону и ушел.

Я. решил оставить эту затею. В конце концов, пусть Леган отведет душу и напьется в Одиночку.

Я заказал виски и присел за столик в дальнем углу.

Тут на пороге появился полицейский.

Кивнув бармену как старому знакомому, он сказал:

— Не надо выпивки, Барни. Лучше посмотри, не заходил ли сюда этот тип?

Он демонстрировал ему циркуляр с фотографией на всю страницу.

Тот мельком взглянул на снимок и отрицательно покачал головой.

— Ладно.— Полицейский удалился, на ходу потрепав по, плечу рыжеволосую красотку, сидевшую в центре зала.

Я направился к стойке, чтобы расплатиться. Бармен внимательно посмотрел на меня, словно с кем-то сравнивая.

— Ваше имя и в самом деле Джордж Уилсон?

— Может быть, может быть,— произнес я.— Во всяком случае, — спасибо.

— Не за что,— улыбнулся он.— Мне и самому случалось попадать в неприятные истории. Терпеть не могу полицию.

Я торопливо вышел из бара, но двинулся не к машине, а за угол, в аптеку, к телефону-автомату. Значит, теперь полиция знает, что я Джордж Уилсон. Интересно, кто это сделал? Леган или Уэнди? Но Леган сейчас напился вдребезги... Оставалась только крашеная милочка Уэнди.

Сидя на табурете в углу будки, я молча смотрел на аппарат. Потом, сосредоточившись, набрал номер полицейского управления и попросил капитана Линдсея.

Он не поверил своим ушам, когда я представился.

— Ну да, это я. И не пытайтесь установить мое местонахождение. Меня здесь все равно через две минуты не будет.

— Мне нужно тебя видеть..

— Ладно, зайду. А сейчас объясните только, откуда полиции стало известно мое имя?

Он помолчал, потом наконец ответил:

— Не знаю... какого черта! Ничего я не знаю... Кто-то нам позвонил. Не назвался, разумеется. Он еще голос пытался изменить.

— Он?

— Может, и она. Я не спрашивал. Так когда мы встретимся?

— Немного позже. Не сейчас.

— Ах ты сукин сын!..—задохнулся Линдсей. .

Я повесил трубку, вернулся к своему «форду» и уселся за руль. В дальнем конце улицы появился полицейский автомобиль, но десяти секунд форы мне было вполне достаточно.

Оторвавшись от них на значительное расстояние, я сбавил газ и стал размышлять над тем, что происходит. Итак, было два анонимных звонка. Я попытался вспомнить голос, сообщивший мне о Харлан. В сущности, он мог принадлежать и мужчине, теперь я ни в чем не был уверен. Да и Харлан могла оказаться не женщиной... Харлан... Харлан... Что-то такое я когда-то слышал, но никак не мог припомнить, где и что конкретно. Какие-то неясные обрывки мыслей крутились у меня в голове. И вдруг все встало на свои места. Я прочитал это имя еще до того, как услышал его по телефону, но тогда оно ускользнуло от. моего внимания. Слово «Харлан» было написано на одном из конвертов, лежавших на столе районного прокурора в ночь его гибели!

Я резко затормозил, круто развернулся и помчался в противоположном направлении; На пять минут остановился у какого-то бара, позвонил, потом снова Сел за руль и полетел к условленному месту.

Ждал я недолго. Подъехал «седан», водитель хлопнул дверцей, потом подошел к моей машине и влез внутрь.

— Привет, Линдсей! — сказал я.

В руках у него был пистолет. Он не собирался искушать судьбу.

Под его внимательным взглядом я достал из кармана сигарету, закурил сам и предложил ему. Он тоже закурил и посмотрел выжидающе.

— Можешь в любую минуту забрать меня, Линдсей.

Я не собираюсь удирать.

Что-то в моем голосе заставило его внимательно взглянуть в мое лицо.

— Я арестую тебя прямо сейчас,— сказал он,— Мне надоело играть в прятки.. Теперь уже без разницы, Макбрайд ты или Уилсон. Обоим убийцам придется отвечать.

— И тебе не хочется узнать, кто все-таки убил Минноу?

В бессильной ярости он поднял пистолет, словно намеревался прикончить меня на месте, и процедил сквозь зубы:

— Ну, хотелось бы.„

И тогда я поведал ему всю свою историю. Он не поверил, но мне было безразлично.

— Вот поэтому,— сказал я,— очень прошу у тебя неделю сроку. Если за это время я все не выясню, то сам тебе сдамся. Ты же частный коп. Но в одиночку у тебя ничего не получится, а в полиции рассчитывать не на кого, наверняка кто-то из твоих помощников состоит на жаловании у Серво. Дай мне всего одну неделю.

— Чушь,— проговорил он, правда, не слишком уверенно.— И вообще, я, наверное, спятил, если тебя слушаю.

— Я же мог в любую минуту удрать из города, но не сделал этого, понимаешь?

Он убрал пистолет и отвернулся. Посидел, молча затягиваясь сигаретой, потом вышвырнул окурок в окно и глухо произнес:

— Чего ты добиваешься, Джонни? Выкладывай, пока я не передумал.

Я наклонился к нему поближе.

— В ту ночь, когда убили Минноу... вы обыскивали его контору? 

— Да,— коротко ответил он. Голос его звучал хрипло.

— Что-нибудь оттуда пропало?

— Трудно сказать. А если и так, то преступник наверняка возился недолго: все бумаги были на столе.

— Неужели даже подозрений у тебя не возникло? А вдруг какой документ свистнули?

— Конечно, возникло, но только через два дня. В тот вечер я, был так потрясен, что не смог осмотреть все сразу.

— Там должно было лежать письмо. С именем «Харлан» на конверте.

— Значит, ты виделся с женой Боба?

— Да.

— Ладно... Письмо-то как раз и исчезло.— Он протянул руку, и я дал ему еще одну сигарету.— На столе у Боба я нашел только пустой конверт.

— Что же, по-вашему, случилось с самим посланием?

— Понятия не имею. Корреспондент вполне мог попросту потребовать его обратно!.

— Конечно,— кивнул я.— Миссис Минноу рассказала мне, что в тот вечер Танкер известил прокурора о каком-то заказном письме на его имя,

— Верно.

— Где оно?'

— Дьявол! Откуда мне знать? Таккер взял его со стола и сунул в карман. Может, спрятал куда-нибудь?

— Найди это письмо, Линдсей! Обшарь все чертовы ящики в его кабинете и найди.

— Минуточку...

—- Ты же сам говорил, что мечтаешь отыскать убийцу. — Я смотрел на него очень холодно.— Я ведь не приказываю. Я только советую. Найди это письмо, повторяю.

— А ты что будешь делать тем временем?

— Выяснять, кто и зачем его написал.

Он молча докурил свою сигарету. Потом выкинул в окошко окурок и так же молча вылез из машины.

Через минуту позади меня взревел мотор, и «седан» Линдсея исчез за поворотом.

Итак, у меня оставалось семь дней. Немного,

Я оставил «форд» у самого подъезда, поднялся на лифте и позвонил в квартиру Серво.

На звонок никто не вышел. Я попытал счастья еще раз и, никого не дождавшись, спустился вниз к своему приятелю — управляющему.

Увидев меня, он радостно осклабился.

— Серво дома? — спросил я.

—- Не знаю,— покачал он головой.— А его крошка несколько минут назад удрала отсюда со всех ног.

— Голая?

— Нет, на этот раз в платье. Зеленом таком, с блестками. Наверняка с чужого плеча: сидело на ней, как мешок. Очевидно, одолжила у птичек с седьмого этажа, которые больше по ночам промышляют.

Я поднялся ,на седьмой этаж. Девица, отворившая дверь, оказалась одной из тех, кого Джек присылал ко мне в номер

— А... вы наконец проснулись? — проговорила она.— Очень приятно. Заходите.

Но я объяснил, что у меня дело совсем другого рода.

Сначала она категорически отказалась отвечать, но увидев, как я взволнован, похоже, поверила мне.

— Она действительно взяла у меня платье. Зачем, не знаю. Может, пошла прогуляться.

— Поймите, у нее неприятности, ей нужно помочь. Потом будет поздно,

— Но мне ничего не известно. Она, правда, была безумно перепугана. Чуть ли не в истерике билась и объяснять ничего не пожелала. Просто попросила одолжить ей одежду и убежала как сумасшедшая. Из всего этого бреда я разобрала только то, что она вычитала нечто ужасное в сегодняшней газете. Твердила, будто следующая очередь ее, или что-то в этом роде. В толк не возьму, на что она намекала.

— Благодарю вас,— сказал я.— Вы мне очень помогли.

— Пустое. Только, пожалуйста, не говорите никому, откуда у нее этот наряд.

Я кивнул и, подождав пока она захлопнет дверь, спустился вниз.

На первой странице вечерней газеты, которой я обзавелся в ближайшем киоске, красовался мой собственный портрет, подписанный «Джордж Уилсон», со всеми подробностями моего бурного прошлого. Да, пресса времени зря не теряла.

Но заметку, которую я искал, упрятали на самую последнюю полосу. Несколько строчек — сообщение о женщине, покончившей с собой в этот вечер. Несмотря на то, что двое ребят видели, как она бросилась в реку, спасти ее не успели. Вскрытие показало, что девушка была мертвецки пьяна: перед смертью она обошла несколько кабаков на шоссе. Личность самоубийцы была идентифицирована по отпечаткам пальцев: ею оказалась официантка одной из местных столовых. Причина рокового поступка — потрясение, связанное с убийством ее соседки по комнате, происшедшим совсем недавно. Звали девушку Айни Годфри, адрес — «Сосновый сад». Вот и вся информация.

Кое-что начало проясняться. У меня появилось ощущение близости разгадки: стоит только руку протянуть— и дело сделано. Знать бы еще, в каком направлении ее протягивать.

Пребывание в этом городе для меня становилось все более опасным. Еще раз просмотрев сообщение о себе самом, я обнаружил одну вещь, на которую сначала не обратил внимания: Джорджем Уилсоном интересовалась не только полиция, но и ФБР. Значит, феды появятся здесь с минуты на минуту. Времени у меня оставалось в обрез, хорошо, если до завтра, а ну как меньше? Но сейчас я не мог позволить себе думать об этом.

Нужно было срочно разыскать Трей. Идея моя оказалась невыполнимой. Я объездил все автобусные станции, побывал на вокзале, но нигде не обнаружил никаких следов. Она словно в воду канула.

Уже глубокой ночью я сидел в своем «форде» и, затягиваясь очередной сигаретой, пытался составить хоть какой-то план дальнейших действий.

Было совершенно очевидно, что мой преследователь намеренно вытащил на свет божий Уилсона, дабы вынудить Джонни Макбрайда, которого никак не удается прикончить, вновь бежать из города. Голова нещадно болела. Сигарета обожгла мне пальцы, и я вышвырнул окурок в окно. Прежде всего нужно выспаться. Сегодня я больше ни на что не пригоден.

Я включил зажигание и помчался на Понтель-роуд.

Там царила мирная тишина. Поставив машину в гараж и отыскав в цветочной кадке ключ, я отпер дом и поднялся наверх.

Потом принял душ и, содрав с головы остаток повязки, с сомнением уставился на обе двери, ведущие из ванной. Я слишком устал, а потому выбрал спальню, которая не пахла пудрой и духами, и растянулся на кушетке. Если Уэнди вернется сегодня, то, увидев пустую постель, конечно, все поймет и не станет меня искать.

Простыни приятно холодили разгоряченное тело, я по-, грузился в дрему.

Откуда-то очень издалека До меня доносилась песня. Слов не было слышно, только ритмичная приятная мелодия. Я открыл глаза и уставился в темноту, пытаясь сообразить, где же это поют.

Чья-то гибкая белая тень возникла на пороге. С тихим шелестом упало на пол сброшенное платье. Теперь я ждал, что она выгнется, расстегивая бюстгальтер. И вот он упал вниз, словно кожура банана. Уэнди стояла уже совершенно нагая, точно мраморная, статуя. Лунные блики играли на сосках ее грудей.

Она потянулась, рассеянно поправила волосы и подошла к кровати, по-прежнему напевая ту самую песню.

— Хороша,— шепнул я,— до чего же ты хороша!

Она приглушенно вскрикнула. Я одним движением перекатился на край постели и уже собрался включить лампу, но она пришла в себя и предостерегающе схватила меня за руку.

— Не надо света, Джонни.

Губы ее были сухими и теплыми. И когда я отыскал их своим ртом, она прижалась ко мне с замирающим в горле восхитительно-грудным стоном.

А потом было только ее желанное тело и красота, и любовь, и страсть, которые умела дарить лишь она.

Темнота сомкнулась над нами волшебным покрывалом, и больше мне не о чем было мечтать, и не о чем сожалеть.

Еще долго лежали мы, сплетясь в тесном объятии, усталые и счастливые, говорили о завтрашнем дне.

О дне, в который ей предстояло сделать для меня важную вещь. Раздобыть любые сведения, касающиеся полицейского по имени Таккер. 

Когда я проснулся, Уэнди уже ушла. На подушке остался отпечаток ее головы, а на моем плече сохранилось тепло шелковистой щеки, покоившейся там совсем недавно Мне не понравилось странное чувство, овладевшее мной. Я не хотел испытывать ничего подобного ни к одной женщине. По крайней мере сейчас. Эта девушка была так чиста и бесхитростна, что мне становилось все труднее обходиться без нее.

Я тряхнул головой, поднялся, приготовил себе завтрак, привел в порядок «форд» и отправился в город.

Из первой же телефонной будки я позвонил Легану, и мне ответили, что в редакции он не появлялся, мол, они сами его разыскивают. «Интересно, где это он до сих пор шляется»— подумал я, пожал плечами и снова уселся, за руль. Мне нужно было срочно повидаться с Венерой.

Я ехал к Филберту. Вчера вечером Леган успел сообщить мне, что перед самой своей гибелью Минноу зачем-то к нему заходил. И, похоже, я знал, зачем.

В универмаге можно было не только одеться с ног до головы и приобрести всякие хозяйственные мелочи, но еще и перекусить в кафе на первом этаже. Там же, в дальнем углу, помещалась мастерская, делающая фотокопии с любого документа.

У прилавков, в кафетерии, на лестницах, в пролетах — везде кишел народ. Затеряться в такой толпе, да еще в моем новом обличье было несложно, но на -всякий случай я сначала внимательно огляделся. Как будто горизонт чист. Тогда я прошел через вращающуюся дверь, держась за спиной какой-то полной дамы, купил в первом попавшемся отделе еще одну рубашку просто для того, чтобы ничем не выделяться из толпы покупателей с пакетами, и незаметно проскользнул в одну из телефонных будок, выстроившихся у стены. Будка находилась как раз напротив застекленной витрины мастерской по пересъёмке документов, и я отлично видел, мужчину, который поднял там трубку.

— Мне известен способ, каким вы можете заработать сотню монет,— таинственно произнес я, наблюдая за ним.

От удивления очки подпрыгнули у него на носу.

— Кто это? Вы знаете, с кем говорите?

— Конечно. Мастерская по пересъемке документов у Филберта.

— Черт возьми, верно!

Удивление сменилось растерянностью. Он повернулся спиной, и я больше не видел его лица.

— Вы можете выйти на пару минут?

— Да, конечно.

— В таком случае, ступайте на улицу и двигайтесь к центру. Понятно?

— А как же?..

Но я уже повесил трубку и начал за ним следить.

С минуту он стоял в нерешительности, уставясь на телефон, потом, видимо, пришел к выводу, что днем с ним ничего страшного не случится, сделал знак второму служащему занять его место, перебросил через руку плащ и вышел.

Я — следом. У входа в магазин он еще немного потоптался, затем пожал плечами и зашагал вперед.

А когда мы поравнялись с моим «фордом», я дотронулся до его руки и тихо проговорил:

— Садитесь в машину.

Он резко обернулся, и челюсть у него отвисла. Он узнал меня сразу.

Не давая опомниться, я распахнул дверцу и втолкнул его внутрь.

Пока я раскуривал сигарету, он, не осмеливаясь пошевелиться, сидел молча, судорожно хватая, ртом воздух.

— Вы можете спокойно заработать эту сотню,— негромко произнес я.— И не надо меня бояться.

Он нервно сглотнул слюну.

— У вас хорошая память? События пятилетней давности в ней задерживаются?

Он опять сглотнул и торопливо закивал.

— Тогда в Линкасле был районный прокурор по имени Роберт Минноу. В день своей смерти он заходил к вам и кое-что оставил. Помните?

— Меня... не было... на работе...— с трудом выговорил он.— Ли.., Ли мне потом рассказал...

— Так что же он оставил?

— Не знаю... Ли... выдал ему квитанцию. Может, документ и до сих пор у нас хранится.

— Вы в состоянии его найти?

— Нет... без квитанции — нет... Я уже пробовал...

Сигарета обожгла мне пальцы,

— Кто у вас спрашивал о нем?

— Леган... репортер... еще вчера заходил.

Все-таки Леган отличный парень! Раньше меня сообразил, что у Филберта выполняют пересъемку документов.

— И все-таки, неужели так трудно его отыскать?

— Господи, мистер... У нас сотни заказов, от сотен людей и компаний. Чтобы раскопать бумагу среди прочих, потребуется недели две, не меньше.

— Проклятье... у меня нет столько времени!

Я протянул ему хрустящую стодолларовую купюру. Он так и задрожал.

— Слушай, приятель. Вся полиция поголовно ищет меня, и ни для кого, конечно, не секрет, что я нахожусь в городе. Но если ты хоть словечко посмеешь обо мне шепнуть, то я гарантирую, что долго ты не протянешь. Понял?

Он побелел и едва не выронил деньги со страху.

— До которого часа вы работаете?

— Д-до... до двенадцати.

— Ладно. Не уходи домой, пока я с тобой не свяжусь.

Он кивнул и буквально выполз из машины. Я не стал дожидаться, пока он доплетется до входа в универмаг, развернулся и погнал на север.

Через пятнадцать минут я добрался до белого дома с забором. У калитки стояла миссис Минноу. Она явно нервничала. Их было двое. Два совершенно неприметных молодых человека на обоих концах улицы. Наверняка где-то торчали и другие, но мне было вполне достаточно этих. Я поехал направо, минут через пять заглушил мотор и задумался. Рассуждения полиции ничем не отличались от моих. Там были уверены, что рано или поздно я навещу миссис Минноу. Или копы просто охраняли ее жизнь? В любом случае мне необходимо было проникнуть в этот дом во что бы то ни стало. А часы уже показывали половину десятого. Я опять развернулся и поехал назад. Подрулив к высокой ограде, окружавшей дом миссис Минноу с тыла, я заглушил мотор, но ключ оставил на месте, предусмотрев неожиданное отступление. Затем медленно двинулся вдоль забора, стараясь держаться к нему вплотную. Моя темная одежда сливалась с листвой: издалека бы меня никто не увидел. Я делал все совершенно бессознательно, словно мне приходилось заниматься подобными вещами множество раз.

Секунд десять я потратил на то, чтобы дотянуться до окна и открыть его.

В комнате стоял тонкий аромат духов. В углу я разглядел очертания кровати. Она была пуста. Я прокрался к двери и приложил ухо к замочной скважине. Внизу играло радио, больше ничего не было-слышно. Я выскользнул на площадку. Справа располагалась ведущая вниз лестница, слева — две двери. Первая показалась мне слишком узкой, чтобы за ней могла скрываться целая комната, поэтому я толкнул вторую.

Чутье не подвело меня. Наверное, за прошедшие пять лет сюда не часто заглядывали, о чем свидетельствовали нежилой запах помещения и толстый слой паутины и пыли на всех предметах. При тусклом рвете уличного фонаря я различил кушетку, письменный стол, пару кресел и массивный сейф в углу — все, что осталось от человека, когда-то здесь работавшего. Я двинулся было к сейфу, как вдруг в спину мне ударил яркий лучик карманного фонарика.

С трудом удержав готовый вырваться крик, я круто повернулся, и свет ослепил меня.

— Я знала, что вы непременно придете,— спокойно произнес женский голос.

— Скорее уберите это, пока они не увидели.

Свет тут же погас.

— Как вы догадались, что я здесь?

 — Почувствовала ваше присутствие. Я так долго живу здесь, что привыкла к каждому шороху. Я просто не могла не услышать постороннего шума.

— А кто там на улице?

— Их двое. Один из ФБР, другой из управления полиции штата. Не беспокойтесь, они о вас не догадываются.

Я попросил у нее фонарик.

— Вы не знаете шифра замка в сейфе?

— Нет. Только Бобу он был известен. Муж хранил его в памяти и нигде не записывал. Так что сейф не открывался с самой его гибели. Да там ничего и нет. Все важные документы он держал на депозите.

— А для чего же сейф?

— Для бумаг, которые он иногда приносил с работы.

— Я собираюсь вскрыть его.

Почему-то с меня градом катился пот.

 — Вскрывайте,— просто сказала миссис Минноу.

В темноте она не увидела моей кривой усмешки.

— Все-таки вы чертовски хладнокровная женщина,— заметил я.— Ведь меня считают убийцей.

— Но я в этом совсем не уверена, во всяком случае — пока.

Да, женщина была что надо. Муж мог бы ею гордиться.

Прикрыв фонарик рукой, я осмотрел сейф.

И опять у меня возникло ощущение занятия знакомого. Я абсолютно точно знал, как следует поступить, чтобы откупорить этот ящик. От такой мысли мне стало холодно. Прошлое властно вторглось в настоящее. Целых два года я пытался разобраться с этим прошлым, а теперь, когда оно стало возвращаться по кусочкам, словно Мозаика, меня начал охватывать ужас от того, что в один прекрасный день память окончательно вернется ко мне, и больше нельзя будет оставаться в неведении. Я тряхнул головой. Все это случится потом. Сейчас мне нужно спешить, а не упиваться своим несчастьем. Чувствуя на себе неподвижный взгляд миссис Минноу, я вращал циферблат сейфа. Словно какие-то сверхчувствительные нервы ожили на кончиках моих пальцев. Движения стали автоматическими, будто и такое я проделывал уже много раз.

Минут через двадцать я наконец услышал едва различимый щелчок. Дело было сделано. Я повернул ручку, и дверца открылась.

На нижней полке. валялась газета десятилетней давности. На другой — жестянка из-под табака, наполненная мелкими монетками. Я выдвинул верхний ящик. Он был пуст, если не считать сиротливо лежащей на дне розовой квитанции. Квитанции от Филберта.

Спину мою ломило от напряжения. Я разогнулся и сунул квитанцию в карман. Миссис Минноу отобрала у меня фонарик. Кажется, она была вполне удовлетворена.

— Вы нашли то, что искали?

— Да. Хотите взглянуть?

— Нет. Возьмите себе, и пусть бог пошлет вам удачу.

Когда я закрывал за собой дверь, позади раздался приглушенный плач. Я выбрался из дома тем же путем, нырнул в машину и включил зажигание.

Клерк в мастерской Филберта был по-прежнему белым от страха, со времени нашей первой встречи он ничуть не изменился: непрерывно, облизывал губы и трясся, словно в лихорадке. Молча приняв из моих рук квитанцию, он. вышел в заднюю комнату и несколько минут хлопал там ящиками. А когда вернулся, притащил большой коричневый конверт. Он протянул его мне и, увидев выражение моего лица, побледнел еще сильнее.

Я кивнул ему и удалился.

Доехав до первого фонаря, я заглушил мотор и вскрыл этот неожиданный подарок. Внутри находились два- негатива и фотокопия письма, написанного от руки и адресованного Роберту Минноу.

«Дорогой мистер Минноу! Настоящим письмом уведомляю вас, что в случае моей смерти ее следует считать насильственной. Как бы я ни умерла. Среди оставшихся после меня вещей вы найдете неоспоримые доказательства нашей связи с Леонардом Серво, а также фотографии, указывающие на тех, кто еще может быть повинен в моей гибели. Грейси Харлан».

Вот и все, но больше мне и не нужно было. Я сунул документы обратно и, приподняв резиновый коврик, спрятал конверт под него.

Потом доехал до ближайшего автомата, набрал номер полицейского управления и попросил к телефону Линдсея.

— Это Макбрайд, капитан. У меня новости.

— У меня тоже...— Голос его звучал хрипло.— Мы только что нашли вашего приятеля Легана. Его машина сорвалась в пропасть и разбилась вдребезги.

Я задохнулся от неожиданности. Эти страшные слова гулом отдались у меня в ушах, но смысл их я понял не сразу.

— Его... сбили?

— Думаю, да. Хотя эксперт утверждает, что он просто напился в стельку и потерял управление. Кстати, Леган ехал в машине не оДин. Второго опознать пока не удалось. На нем живого места не осталось.

— Черт с ним, а с Леганом-то как?

— Он без сознания, к нему никого не пускают,— мягко произнес Линдсей.— Если выживет, то чудом.

Дыхание вырывалось у меня со свистом.

— Когда это произошло?

— Очевидно, прошлой ночью. Не знаешь, над чем он работал все это время?

— Понятия не имею,— ответил я.

— На сиденье у него лежал конверт с твоим именем. Может, все-таки объяснишь, что происходит?

—- Скоро я к тебе заеду. Но пока мой срок еще не вышел,— Я бросил трубку,

«Сосновый сад» выглядел ночью еще более гнусно, чем при свете дня. Я объехал вокруг отеля и остановился в нескольких футах от входа. В доме-было темно. Я взял с сиденья пистолет. Дело шло к развязке, и мне не хотелось вляпаться под самый конец. Подумав секунду над тем, куда удобнее сунуть оружие, я вспомнил, что на коленях моих джинсов есть карман на молнии, наклонился и положил его туда.

Моросивший весь вечер мелкий дождь превратился в настоящий ливень, но мне это было на руку. В кромешной тьме я подошел к двери. Она была заперта, и ветер отчаянно рвал картонку с надписью:

«Продается. Справки по телефону 14-02».

«А продается-то, наверное,' по дешевке,— подумал я.— Ведь здесь произошло убийство». Может, дом сам Ленни купит. Превратит его еще в один кабак.

С замком возиться было некогда, поэтому, обмотав руку тряпкой, я выбил стекло, открыл изнутри, задвижку и влез в помещение.

Вся мебель стояла на местах, только под чехлами. Повинуясь какому-то безошибочному инстинкту, ни разу еще не подводившему меня за эти дни, я пересек холл и стал подниматься по лестнице. Мозг безотчетно фиксировал каждую деталь.

Словно я обладал удивительным свойством мгновенно схватывать обстановку, хотя и не должен был уметь ничего подобного..

Комната, в которой тогда лежала убитая, была закрыта, но не заперта. Я толкнул дверь и остановился на пороге. Тут царил невообразимый хаос: кровать, комод и стулья были перевернуты, а матрац изрезан ножом. Исполосованное одеяло валялось на растерзанной постели. Оторванные второпях обои клочьями свисали До самого пола. Да, все было проделано весьма основательно. Здесь искать было нечего.

Догоревшая спичка обожгла мне пальцы.

Может, раньше ответ на загадку тут и находился, но теперь — нет. Я опоздал.

— Провались оно все к чертям! — выругался я в отчаянии.

— Вот и мы так думаем,— произнес за моей спиной чей-то спокойный голос.— Подними-ка кверху лапки и повернись кругом. Только очень медленно, если хочешь уцелеть. Как можно медленнее...

На пороге стоял этот подонок, коротышка Эдди Пакман, с короткоствольным пистолетом в руке, рядом крутился прыщавый юнец, которому я преподал недурной урок в «Корабле на мели». Он держал автомат.

Узкий луч фонарика обшарил меня с ног до головы, и в его слабом свете я увидел гипс на другой руке у Пакмана.

Юнец сказал:

— Похоже, он безоружен.

— Посмотри как следует, дурак. Пора бы уже научиться. Дай сюда фонарь, сам посвечу.

Мальчишка весьма неохотно приблизился ко. мне и неловко обшарил; сунул руки в карманы, похлопал по груди, потом отошел.

— Ничего у него нет.

Упершись в мою спину автоматом, он скомандовал

— Ну-ка, шагай и поживей, вонючка!

Я подчинился. В дверях Эдди пропустил меня вперед.

— Только попробуй бежать, сразу получишь пулю.

У входа стояла машина Эдди. Мне отвели почетное место на заднем .сиденье. Эдди, с пистолетом наизготовку, устроился рядом. Мальчишка уселся за руль.

Пакман прямо гипнотизировал меня своими маленькими крысиными глазками. И как только автомобиль тронулся, неуловимым движением обрушил на мой затылок рукоятку пистолета, Уже в четвертый раз я погрузился во тьму.

Очнувшись, я прежде всего почувствовал, что голова моя сейчас отвалится, если ее срочно не подпереть руками... Но это абсолютно исключалось: руки были связаны за спинкой стула, на который меня усадили. Интересно, что нелепые предметы, торчавшие под самым моим носом, оказались, когда я из последних сил напрягся, вникая в их сущность, моими собственными ногами, К счастью, они не были связаны. С большим трудом мне удалось осмотреться. Комната была довольно большая. Кроме стула, на котором я сидел, в ней находились еще два кресла н стол. На столе неровным желтым светом горела керосиновая лампа. Напротив располагалась массивная, плотно прикрытая дверь.

Снаружи по-прежнему шел дождь. Постепенно в голове у меня стало проясняться, предметы приняли более точные очертания. И еще я почувствовал слабый, но хорошо различимый запах реки.

Итак, я наедине с рекой.

Я шевельнулся, попытавшись встать на ноги. Ничего не вышло. Стул приподнялся вместе со мной, и я тут же -рухнул на него снова. Значит, меня еще к чему-то притязали. Напрягшись,, я попробовал ослабить веревку. Теперь руки совсем окаменели, и я их вообще больше не чувствовал. Пот градом катился по моему лицу, но я по-прежнему старался ослабить путы. Прошло минут десять, а может, и полчаса, когда онемение сменилось саднящей резью. Уже какой-то прогресс. Я наклонился вперед, и вдруг ногу мою пронзила неожиданная боль. Оказывается, они так и не нашли оружие в наколенном кармане.

Я и пистолет. Вдвоем мы бы могли совершить немало хороших дел. Если бы только мои руки не превратились в два бесполезных куска мяса. Впрочем, я и Сам был безголовым куском мяса, не больше того. «Так тебе и надо,— подумал я, мрачно усмехаясь.— Вляпался- по самые уши».

А все-таки здорово они меня подцепили. И, главное, никто теперь никогда не узнает правды.

Я прекрасно понимал, что мне предстояло умереть.

Пять лет и тысячи миль расстояния. Вот какой долгий путь отделял меня от стула, на котором я сидел сейчас со связанными руками. И только теперь все окончательно встало на свои места.

Эта история началась совсем не в Линкасле. Жила в Нью-Йорке девица по имени Грейси Харлан. Выступала в варьете. Когда дела пошли неважно, занялась мелким шантажом: соблазняла мужчин, потом снималась с ними в постели и выкачивала денежки. Клиентов поставлял Ленни, он же получал изрядную долю барыша. Затем начались неприятности, и ей пришлось на время оставить прибыльное предприятие. Решив, что на Востоке стало слишком жарко, Серво принялся подыскивать укромное местечко, где можно было развернуться вовсю. Нашел Линкасл. Они с Харлан приехали сюда без единого гроша за душой. Но Ленни — парень не промах, для него подобные вещи не проблема. Он мигом откопал сосунка по имени Джонни Макбрайд. Харлан соблазнила его, на сцене появился Ленни и предложил Джонни избавиться от возможных неприятностей, похитив для него из банка определенную сумму. К тому времени подонок уже ухитрился впутать в дело Веру Уэст, и когда разразилась гроза, Джонни удрал, только чтобы отвлечь от нее подозрения, а вовсе не спасая собственную шкуру.

Ну а Роберт Минноу оказался крепким орешком. Он уже представлял для Ленни серьезную опасность.

Харлан же вскоре почувствовала себя неуверенно. Сообразив, что Ленни наверняка пожелает от нее избавиться, она послала Минноу письмо, дабы застраховаться от своего напарника. И, конечно, сообщила об этом Ленни, иначе ее поступок не имел бы никакого смысла. Ленни — человек толковый. Он живо смекнул, что рано или поздно Минноу нащупает ниточку, связывающую Харлан и Серво. И тогда вскроет письмо немедленно. Так оно и случилось, в общем-то. Но Серво не стал дожидаться дальнейших событий. В тот вечер, когда прокурор отправился к себе в контору за посланием, наверняка содержащим факты, подтверждающие его подозрения, некий человек, отлично обо всем осведомленный, позвонил кому следовало, и Минноу был застигнут убийцей прямо у себя в кабинете.

Но кто же это был? Джонни? Нет, исключено! Тогда кто же, кто?

Послышались чьи-то шаги, потом звяканье металла и тихая ругань. Дверь в дальнем урлу комнаты распахнулась, и на пороге появился Ленни Серво. С его шляпы струйками стекала вода. Губа у него была зашита, а лицо еще не оправилось после отека. Позади маячили фигуры Эдди Пакмана и прыщавого мальчишки. Эдди держал пистолет. Ленни стоял, засунув руки в карманы. С минуту он просто глядел на меня, потом швырнул шляпу на стол и сбросил дождевик.

Я прекрасно знал, что сейчас произойдет, и потому совершил единственно возможный для себя поступок; плюнул ему в физиономию.

Тогда он ударил меня, потом еще и бил до тех пор, пока костяшки его пальцев не стали кровоточить, напоследок двинул ногой в пах, и когда я скорчился от боли, довольно захохотал.

—Где она? — спросил он, успокоившись.

— Вера, будь ты проклята, Вера! — Я грязно выругался.

— Не станет он говорить,— заметил Эдди,— Мистер Макбрайд такой упрямец.

— Верно,— подтвердил Ленни,— Теперь я сам вижу.

Глаза его потемнели от ненависти. Потирая ушибленные пальцы, он подошел ко мне ближе и прошипел прямо в лицо:

— Еще пять лет назад я объяснил тебе, что ты должен бежать отсюда без оглядки, бежать, чтобы никогда не возвращаться обратно. Предупреждал ведь, что в противном случае прикажу Эдди нарезать из тебя ремни. И Все-таки ты вернулся! Ладно, теперь пеняй на себя.

Тут он кивнул Эдди.

Коротышка бросил на стол пистолет и достал из кармана нож. С удовольствием уставился на .выпрыгнувшее из рукоятки лезвие, острое, как бритва, и блестящее, как зеркало, ухмыльнулся и подошел ко мне.

— Ну,— сказал я,— теперь можешь радоваться, С третьей попытки тебе наконец удалось до меня добраться.

Они переглянулись. Ленин махнул рукой, и, зверски оскалившись, Эдди отхватил мочку моего правого уха, потом то же проделал с левым. Прыщавого затошнило, а Эдди радостно заржал.

— Вот позабавимся! — взвизгнул он и стал расстегивать мне ремень.

Снаружи послышался шум подъехавшего автомобиля. Дверь распахнулась, и в. комнату ввалился костлявый, промокший до нитки детина.

Не обращая на меня никакого внимания, он устремился прямо к Ленин:

— Я привез ее.

Эдди забыл о своей забаве и даже подпрыгнул с/г волнения.

— Где она пряталась?

— За городом, в небольшом отеле. Она и не- уезжала никуда.

— Давай, тащи ее скорее,— Пакман сделал жест прыщавому.— А ты помоги ему.

Про меня они совершенно не вспоминали. Через пару минут костлявый верзила и мальчишка вернулись обратно. Первый тащил женщину в изодранном сером пальто. Ее швырнули в кресло, и с головы несчастной жертвы свалилась повязка. Это была Трей Авалард.

Ничего не осталось от ее прежней красоты. Спутанные волосы грязными космами болтались по плечам, щеку пересекали две глубокие царапины, верхняя губа 'Посинела и распухла. В глазах застыл животный ужас.

Приблизившись, Ленни ударил ее по лицу с такой силой, что она упала на пол.

— Ну не чудесный ли конец получается у этой истории?— засмеялся он, втаскивая ее обратно на кресло,— Просто очаровательный, Жаль только, что эта дура Харлан утопилась, а то бы мы развлеклись по-настоящему.

— Ленин...

— Цыц, маленькая дрянь. Я слишком долго ждал этой минуты. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя? Может, ты бы и уцелела, если бы Харлан была жива, а теперь твоя песенка спета.

И он снова ударил ее наотмашь. Она опрокинулась на пол вместе о креслом и осталась, лежать, по-детски всхлипывая:

— Мамочка, ой, мамочка!

Ленни принялся пинать ее ногами, а она, собрав все силы, отползала в сторону, пока не уперлась в меня. Рыдания сотрясали ее тело.

Ленни улыбнулся. Он был счастлив.

Так же радостно он взял со стола пистолет, проверил магазин и произнес:

— Ты умрешь в приятной компании, Джонни. Впрочем, ты же не дурак и наверняка все понял. Ну конечно, она знала Харлан. Одно время в варьете вместе выступали. А потом и все остальное делали вместе. Она узнала, куда смылась Харлан, притащилась следом и запустила в меня когти.— Он злобно усмехнулся.— Порой мне приходится выбрасывать деньги на ветер. Изредка, но случается.

— А теперь твои сбережения достанутся ее ближайшим родственникам, тетушкам или дядюшкам. И неплохой куш, этак тысяч пятьдесят.

Вся компания уставилась на меня. В комнате наступила такая тишина, что я услышал, как у прыщавого урчит в желудке.

Эдди приблизился ко мне, угрожающе помахивая ножом.

— Черт с ним, о кушем. Давай кончать этого мерзавца.

— Нет,— оскалился Ленни.— А ведь малый прав, Трей обязательно начнут разыскивать в самые ближайшие дни. Никто и не поверит, что она уехала из города, оставив в банке такую сумму, будет разбирательство.— Он повернулся к Пакману.— Эдди, поезжай в банк... где находятся книги, тебе известно. Привези сюда их и бланк расходного ордера.

— Как же, по-твоему, я поведу машину, черт побери?

— Тебя Лобин отвезет и этого сопляка прихватите, пусть проветрится, а то еще нагадит здесь с перепугу. И чтоб через полчаса вернулись!

Полчаса. Значит, мы где-то совсем рядом с городом.

Троица удалилась, взревел мотор, автомобиля, зашуршали шины по гравию, и в комнате опять воцарилась тишина.

Бросив взгляд на меня и скорчившуюся у моих ног фигуру, Ленни вышел из комнаты.

Я услышал, как он: возится с дверным замком. В моем распоряжении было самое большее десять несчастных секунд.

Я толкнул девушку ногой, она застонала, но даже не шевельнулась. Пришлось приподнять ей подбородок носком ботинка.

— Ты слышишь меня? Понимаешь, что я говорю? Кивни или подай какой-нибудь знак.

Бессмысленное выражение в ее глазах постепенно исчезло, она часто заморгала.

— Попытайся сосредоточиться.— Слова .вылетали с хрипом.— Под правым коленом у меня спрятан пистолет в потайном кармане. Достань его... Черт побери, Трей, шевелись же! Иля ты хочешь умереть?

Глаза ее опять затуманились.

Я убрал ногу, и она безжизненно уронила голову на пол. В комнату вернулся Лейни, подошел и ударил меня. Но мне даже не было больно, просто возникло какое-то ноющее ощущение, не больше. Истерзанное тело уже ничего не воспринимало. Потом он набросился на Трей. Словно садист. Два раза он хватался за пистолет и прицеливался то в нее, то в меня. Но жадность оказалась сильнее, Все-таки речь шла о пятидесяти тысячах.

Неожиданно Трей ухватилась за мою ногу и кое-как приняла сидячее положение.

Животное в человеческом обличье расхохоталось — ему тоже требовался отдых.

— Что ж ты ей не поможешь, Макбрайд? Ведь ты у нас настоящий рыцарь, верно? Поддержи ее, она так в этом нуждается!

Ленни прямо лопался от смеха. И потому не заметил, как Трей, подобравшись к потайному карману на моей штанине, вытянула оттуда пистолет. Очухался он уже позднее, когда Трей опять повадилась на пол, ослабев от страшных усилий. Проклиная все на свете, он схватил оружие и вскочил на ноги. Два выстрела, оглушив меня, прогремели одновременно. На лице Серво появилось удивленное выражение, и он, пошатнувшись, рухнул под стол с громадной дырой в горле.

— О, господи! — воскликнул я поневоле.

Ленни тоже не промахнулся. Пуля попала девушке прямо в грудь. Она умирала и понимала, что ничто в мире ее уже не спасет. Но то, о чем я все время думал, должно быть, настолько ясно отражалось на моем лице, что она из последних сил подтянулась к спинке стула, за который были связаны мои руки. Я хотел остановить ее и... не смог промолвить ни слова. Немеющими пальцами она попыталась, распутать надежно затянутые узлы, но, конечно, у нее ничего не получилось. Тут не было ни одного шанса на миллион. Она тоже поняла это. И сделала такое, при воспоминании о чем у меня до сих пор по Спине пробегают мурашки. Медленно-медленно подняв пистолет, она приложила его к веревке — я как можно шире развел руки в стороны — и нажала на курок.

Выстрела я не услышал, только почувствовал, что пальцы слиплись от крови и еще то, что они свободны. Путы мои неожиданно лопнули, и я свалился со стула прямо на Трей. Силы совсем покинули ее, но она все же улыбнулась и чуть слышно прошептала:

— Раздень меня.

Сначала я ничего не понял.

— Спасибо тебе, детка. Даже не знаю, как тебя благодарить.

И, наклонившись, поцеловал ее в лоб.

Но она упрямо повторила холодеющими губами:

— Раздень меня.

Я покачал головой. Умирает, а все об одном думает. Глаза ее. широко раскрылись, она судорожно вытянулась и больше не шевелилась.

Я провел пальцами по ее изуродованному лицу и пожалел, что Ленни уже мертв. Трей, рыжеволосая красавица Трей! Она хотела скончаться, как и жила,— обнаженной. Что ж, будь по-твоему. Непослушными руками я расстегнул изорванное платье, потом нетерпеливо дернул его вниз, злясь на свою неповоротливость, и осторожно обнажил прекрасное тело.

Только тогда я понял, почему было важно раздеть ее. Для меня важно, не для умершей. К животу Трей липкой лентой приклеили фотографию, запечатлевшую Харлан. Совершенно голую, в постели. И причем не одну.

Я упал на колени и принялся хохотать. Я смеялся до тех пор, пока на улице не послышался шум подъезжающего автомобиля.

Тогда я поднялся, подобрал оба пистолета, проник в соседнюю комнату и притаился в темноте.

Эдди прыщавый и Лобин прошли мимо, не заметив меня, и, остолбенев, замерли на пороге.

Лобин потянулся в карман за оружием, и это было его последнее движение.

Я влепил ему пулю в лоб.

Прыщавый мог бы и выжить, не отнесись он так ревностно к своим обязанностям. Он умер мгновенно. Пуля прочно засела у него в сердце.

Теперь оставался один Эдди. Впрочем, не один, а с ножом. Но игра его была проиграна, и он прекрасно понижал это. Все же, оскалившись словно бешеная крыса, он бросился на меня. Однако я перехватил его руку, вывернул, вырвал сверкающее лезвие и швырнул в угол комнаты.

Как же Эдди лягался, кусался и выл, когда я сгреб его в охапку и потащил к столу. Там я положил здоровую руку Пакмана на самый край и аккуратно переломил кость надвое. Эдди потерял сознание, но я дождался, пока он придет в себя, рукояткой пистолета хладнокровно разбил гипс на другой руке и сломал ее во второй раз.

Глаза его закатились. Невидящим взором он уставился в потолок, а потом свалился на пол, словно тряпичная кукла.

У Лобина оказался отличный пистолет. Полицейский. А под плащом у него обнаружился полицейский значок. Ладно, пускай его коллеги думают, будто он погиб при исполнении служебного долга. Пускай даже похоронят со всеми положенными почестями. Меня это уже не касается.

Больше мне было нечего здесь делать.

Я вышел под дождь, занял чью-то машину, позади которой стоял «седан», повернул ключ зажигания и помчался в город.

Постепенно тучи редели, далеко на горизонте появился клочок чистого неба.

Что ж, может, завтра наконец наступит нормальный день. А может, и этот город когда-нибудь станет нормальным.

Но прежде кто-то обязательно должен был умереть. 

В пять минут четвертого ночи я остановился у какого-то бара, прикрыл лицо носовым платком и прокрался в телефонную будку.

Капитана Линдсея на службе не было, и мне дали его домашний номер.

— Алло,— устало произнес он.

— Это Джонни Макбрайд, Линдсей. В общем, тебе не придется ждать неделю.

Он поперхнулся.

— Что случилось?

— Ленни умер. Его юный подручный тоже. Девушка Серво мертва. Погиб один из твоих копов. Всех их караулит Эдди Пакман. У него сломаны обе руки...

Я совершенно вымотался и совсем не хотел ничего никому объяснять.

— Двигай по главной дороге прямо к реке. Там на берегу стоит старый, дом. Перед ним увидишь машину Пвкмана. Мимо не проедешь.

— Черт побери, да что произошло-то?

— Ты же коп. Соображай сам. Завтра еще кое-кто умрет. Если к тому времени ле разберешься, что к чему, я тебе все объясню. Да, чуть не забыл. На твоем месте я не спускал бы глаз с Таккера. Это он помог убить Боба Минноу; Именно он открыл окно для убийцы и специально вызвал туда прокурора.

— Джонни,— теперь голос у Линдсея дрожал,— если ты не...

Я прервал его.

— Того человека, который ехал с Леганом, опознали?

— Да, черт их побери!

— Это был парикмахер Лут? Лут Зубастый?

— А ты откуда знаешь? — удивился он.

— Просто догадался. Я теперь о многом догадываюсь. И потому непременно позабочусь, чтобы убийца умер еще до наступления утра.

Линдсей помолчал и повесил трубку.

А у меня еще были дела.

До нужного мне дома я добрался только в четыре часа. Привратник так разозлился, увидев меня, что пришлось легонько стукнуть его по затылку, дабы он не поднял шума. Засунув бедолагу 'обратно в служебную комнатушку и прикрыв каким-то тряпьем, я неслышно двинулся по дорожке ко входу. Окна кабинета светились. Наконец приблизившись к крыльцу, я позвонил.

Он совсем меня не ждал. Вернее сказать, ждал Кое-кого другого, и потому страшно удивился.

— Привет, мистер Гардинер,— сказал я и пинком захлопнул за собой дверь.— Правда, сейчас поздновато, но что же делать,— продолжал я, вступая в кабинет.

 Хевис Гардинер облизнул пересохшие губы и, молча кивнув, опустился в кресло. Я же остался стоять у стены.

— Они все мертвы.

Пальцы его судорожно вцепились в подлокотники.

— Вы?

— Я.

Кровь отхлынула от его лица, и теперь он был белее простыни.

— Вам ничего не удастся доказать, Макбрайд.

— А я и не собираюсь. Этим займется Линдсей. А потом все станет известно каждому встречному. Лично я в истинном положении дел разобрался только сегодня ночью. Раньше на одного Серво грешил. Пока не увидел, с каким наслаждением он избивает и так уже полумертвую женщину. Нет, этой мелкой дряни подобные дела не под силу, подумал я. И оказался прав. Поначалу они с Харлан действительно подцепили вас на крючок и заставили взять деньги из банка. Правда, большую часть вы вернуть успели, но двухсот тысяч все же недоставало. Однако Ленни не сообразил, что вы слишком умны для него. Вы живо раскусили способ, которым Серво сколачивал себе состояние, и он вам очень понравился. Постепенно вы сумели, так прибрать Ленни к рукам, что сами сделались хозяином, а его превратили в помощника. Ленни такая ситуация вполне устраивала: он понимал, что вы гораздо опытнее его по части обращения с.разной недвижимостью, а за славой он вовсе не гнался. Денег же с лихвой хватало на всех. Да, именно вы руководили Серво, ибо он никогда не был ловким дельцом. Правда, для вас представляла опасность Харлан, все еще пытавшаяся что-то требовать. И вы приговорили ее к смерти. К тому же она написала письмо Мин-ноу, а тот рано или поздно докопался бы до того, что Харлан связана с Ленни, ну и до вас, соответственно. Наверняка это вы подкинули Минноу идею о том, что кто-то в банке состоит на жаловании у Серво. Кассир, конечно, самый удобный вариант. И тогда в банковских книгах появилась подделка. Вы подсунули им Джонни, использовав для этого его девушку, которая помогла вам, потому что влюбилась в Ленни Серво. Так и появилась история о мести. И публике она, конечно, очень понравилась.

— Но ваши отпечатки...— прохрипел он.

— А разве трудно было подбросить на место преступления именно тот пистолет, который полагался Джонни по штату и лежал у него под столом? На нем же отпечатков было пруд пруди. Да, придумано ловко. И, пожалуй, Серво, а не вами. Таккер вызвался помочь ему, и они проделали все с вашего ведома. Операция прошла бы очень гладко, если бы Минноу заранее не сфотографировал письма. Правда, вы этого не знали, не так ли? Харлан бы тоже постигла его участь, если бы она не припрятала где-то опасную фотографию.

Я закурил. Гардинер с трудом поднялся, доплелся до бара, налил себе виски и одним махом выпил.

— Вот тут-то на сцене и появилась Трей,— продолжал я, смакуя сигарету.— Она узнала Харлан и решила отвоевать свою долю. Ленни пришлось с ней немало повозиться. Если бы у него хватило мозгов заплатить ей столько, чтобы она отсюда уехала, он бы и сейчас был жив.— Я усмехнулся.— Потому что, видите ли, именно Трей, а не я, застрелила Ленни.

Стакан выпал из его дрожащих рук и покатился по ковру.

— А потом в город вернулся я. И повел себя как дурак, ни о чем не догадываясь до самой последней минуты. Но вы-то соображали, что я для вас смертельно опасен. И потому стали охотиться за мной. Приняли меня за желторотика. Еще бы, ведь тогда, пять лет назад, Джонни было очень нетрудно запугать: война, потом измена любимой девушки не прошли для него бесследно. Потому он и бежал из города, что бессилен был доказать свою правоту.

По взгляду Гардинера я понял, что мои предположения правильны.

— Итак, я вернулся через пять лет. Вы сразу попытались уговорить Серво убить меня. Тот не согласился, решил сперва выяснить, чем я собираюсь заняться. Тогда вы лично взялись за ружье и подкараулили возле библиотеки. Сначала я искал коротышку вроде Пакмана и только потом понял, что замешан тут человек, попросту не умеющий правильно обращаться с оружием, такой, который может промазать по самой удобной мишени.

Он стоял, молча уставясь в темноту, теперь и губы у него уже тряслись.

— Потом произошел тот небольшой инцидент с обстрелом моей машины. И террористом -опять были вы. Решили, что я там с Верой Уэст, и вознамерились убить сразу двух зайцев. Гардинер, вам не следует браться за оружие, любая потаскушка стреляет лучше вас.

Он повернулся ко мне спиной и уставился в окно, но поза его сделалась менее напряженной. Мне даже показалось, что он улыбается, дабы я поверил, будто ему совершенно не страшно.

— Но ты ошибся, Гардинер,— продолжал я.— Это была не Вера, и тогда ты послал Ленни выведать у той девушки, что нас с нею связывает. Надо сказать, я им там хорошо всыпал.

И тут я увидел, что он вовсе не притворяется. Нет, этот подонок на самом деле улыбался. Я чуть не задохнулся от злости, но голос мой по-прежнему звучал спокойно и размеренно.

— Однако не следует забывать о Легане. Он ведь все время помогал мне, и тебе об этом было известно. На твой взгляд, у него уже слишком много информации накопилось. К тому же он еще зачем-то встречался с Лутом Зубастым, который в аккурат перед этим сообщил тебе, как я у него брился, якобы собираясь на свидание с Верой Уэст. В тот вечер Леган был пьян, и потому было совсем нетрудно, подсев к нему в машину, выкрасть конверт со сведениями о Джордже Уилсоне. Тогда ты и позвонил в полицию. Для тебя ведь не имело значения, под каким именем я умру. Ну а потом, когда Леган, сообразив что к чему, решил встретиться с тобой в присутствии Лута, ты покончил с ним.

И вдруг я понял, почему Гардинер улыбается. Ведь ждал он кого-то другого, совсем не меня. И тот, другой, пришел. А с ним пришло к Гардинеру спасение. Конечно, как он полагал. Спаситель наверняка стоял сейчас за окном, выбирая наиболее удобный момент для выстрела!

— Но Леган еще не умер, Гардинер. Он обязательно выживет, и когда заговорит, тебе придет конец. Я же получу огромное удовольствие, наблюдая, как ты предстанешь перед судом. И не я один.

Тут я шагнул вперед и очутился в полосе света. Два выстрела прогремели одновременно. Оконное стекло разлетелось на тысячу кусков, и в кустах с глухим стуком рухнуло тело Таккера.

Улыбка угасла на губах Гардинера, лицо его снова побелело, в глазах засветился ужас.

Я сунул пистолет в карман и продолжил, будто ничего не случилось:

— Наверное, Серво не раз проклинал тебя, Гардинер. Ведь именно ты втравил его в эту историю. И если бы не твоя неловкость, из моей затеи вряд ли что-нибудь вышло. Но ты словно обезумел. Поддался панике. Разнюхал, где прячется Харлан, и велел Эдди убить ее. Тот, ничего не зная о соседке но комнате, прикончил совершенно другую девушку, даже не установив ее личность, Услышав о несчастье, Харлан не выдержала постоянного страха и утопилась. Но ту самую фотографию она все-таки успела передать надежному человеку — Трей. Однако Трей тоже понимала, что ее ждет, и удрала от Серво. Некий полицейский по твоему приказу ее выследил. Короче, все тут наделали ошибок. Вы считали меня сосункам, которого можно обвести вокруг пальца. И что же в результате? Все твои помощники мертвы, а сам ты погиб, Гардинер. Главный сосунок — ты.

Я спокойно наблюдал, как его револьвер, который прежде лежал в ящике бара, переместился ближе к бутылке, но Гардинер все еще не мог решиться. Чтобы спровоцировать его, я нарочно очень медленно извлек из кармана сигарету и стал неловко прикуривав.

И только тогда он наконец осмелился. Я показался ему беспомощным, целиком поглощенным своим занятием.

Он выстрелил быстрее, чем я ожидал, и мне едва удалось отклониться. Пуля вонзилась в стену над моей головой. Грохот оглушил его, и он даже не заметил, как в моей руке очутился пистолет. Я влепил в него три заряда.. .

— За боба Минноу,— произнес я,— за Легана, за Лута Зубастого и Джонни Макбрайда.

Он упал. Струйка крови потекла но его подбородку.

В коридоре раздался вопль. Я вышел из кабинета. У телефона, дрожа с ног до головы, стояла нелепая старуха в длинной ночной рубашке — экономка Гардинера.

— Позвоните в полицию,— бросил я.— Передайте капитану Линдсею, что о Таккере можно больше не беспокоиться. Он мертв, как и ваш хозяин. Объясните, что это была мера самозащиты.

Так ведь оно и произошло на самом деле, разве нет?

На улице совсем рассвело, но небо застилали тучи.

Серые улицы были пустынны. Пусто оказалось и на вокзале. Окошко билетной кассы было закрыто. Взломать замок не составило особого труда. Приблизившись к столику Ника, я открыл ящик и обнаружил в нем именно То, что ожидал: кучу моих фотографий и несколько досье на меня, датированных предыдущими годами,

Я закрыл дверь и вернулся к своему «форду», больше уже ни в чем не сомневаясь,

Белый дом на вершине холма словно плыл в тумане. На Понтель-роуд — ни души. Семь ступенек крыльца, и ключ в цветочной кадке. Затем еще четырнадцать ступенек вверх по лестнице. Три двери. Справа — одна спальня. Посередине — ванная. Слева — другая, пронизанная ароматом духов и иудры.

Крашеная блондинка сидела на пуфике, нервно листая «Линкаслские новости». Впрочем, выражение ее лица было умиротворенным.

— Джонни! — чуть слышно воскликнула она.

— Привет, Уэнди!

Отшвырнув газету, она подошла ко мне, обняла за шею и спрятала лицо на моей груди. Потом пальцы ее жадно пробежали по моему лбу, щекам, губам. Что светилось в ее глазах? Ужас, страх, а может, любовь?

— Джонни... что. произошло?

Я не стал с ней деликатничать. Оторвал от себя и отшвырнул так, что она пролетела через всю комнату, ударилась спиной о комод и затихла, ожидая, что же я стану говорить.

— Все они умерли, Уэнди: Серво, Пакман, Гардинер, Харлан, Трей. Понимаешь, черт побери, это конец.

По-моему, только теперь она догадалась, зачем я пришел, ибо задрожала, точно в лихорадке, но с места не сдвинулась.

— Мне бы следовало сказать «Привет, Вера»,— заметил я.— Разве тебя не так зовут в действительности? Вера Уэст, правильно.

Она облизала пересохшие губы, но по-прежнему не издала ни звука.

— До чего же ловкий парень этот Ник. Он с самого начала знал, кто я такой. Ему чертовски хорошо было известно, что я не Джонни Макбрайд. Именно потому он и направил меня прямо к тебе, чтобы ты снова сумела добраться до Серво. Месть, вот как это должно была называться, не так ли

Я снял и швырнул на стул пальто. Пистолет выскользнул из кармана на пол. Расстегнув ремень, я перебросил его через руку.

— Раздевайся, Вера.

Теперь в ее глазах светился настоящий ужас. Лихорадочным взором она следила за движениями моих рук.

Я сложил ремень пополам, щелкнул им в воздухе и повторил:

— Раздевайся же. Я прекрасно знаю, что не ошибся, но все-таки хочу окончательно удостовериться. Как видишь, все по справедливости.

Неожиданно страх ее куда-то исчез, а рыдания затихли.

Она расстегнула первую пуговицу на блузке, потом вторую, третью и так до конца. Кофточка мягким кольцом свернулась у ее ног.

— Кое в чем разобраться было непросто. Например, в том, что касалось тебя. Почему это мы так быстро с тобой встретились? И отчего ты столь охотно согласилась приютить у себя человека, подозреваемого в убийстве?

Звякнула молния на юбке, и вот она тоже соскользнула на пол. Девушка автоматическим движением сняла комбинацию через голову и швырнула ее в дальний угол комнаты. Остались только бюстгальтер и трусики. Она стояла неподвижно. Высокая и стройная, с чудесной гладкой кожей.

— Ты намеренно поселилась на окраине, где любая девушка с твоей внешностью могла бы наслаждаться всеми прелестями жизни. Ты же никогда не появляешься в городе. Работаешь в придорожном ресторане, загримированная, под вымышленным именем. Мне следовало догадаться, еще когда ты отказалась поехать со мной в центр. Ты боялась. Ведь кто-нибудь мог тебя узнать. Забилась в эту дыру, моля бога о чуде, которое помогло бы отомстить Ленни. Тут появился я. И ты воспользовалась шансом.

Бюстгальтер тоже упал вниз. Ее прелестные светлые груди вздрагивали от волнения. Нежная ложбинка бежала по спине до самой талии.

В горле у меня пересохло, стало трудно говорить.

— Когда я попросил тебя собрать информацию о Таксере, ты попросту просидела в парикмахерской. Тебе ничего не нужно было собирать. Вы с Ником хорошо потрудились в свое время, раскапывая эту информацию. И вообще, ты подозрительно много всего обо всех знала.

Ведь это ты сообщила мне о Харлан по телефону. И позаботилась, чтобы я стал ее разыскивать. Ты потратила немало сил, чтобы проверить, как я выполняю свою миссию. Для осуществления своих планов тебе необходима была твердая мужская рука. И ты нашла ее в моем лице. И теперь я хотел бы узнать, зачем ты все это затеяла, Вера? Зачем? Ты не умрешь, как другие, но тебе будет очень и очень больно, а рубцы на теле сохранятся на всю жизнь. Потому что Джонни был отличным парнем.

Она опять промолчала. Легким движением стянула вниз трусики и переступила через них.

Теперь на ней не было ничего, кроме черных туфелек. Стояла она неподвижно, опершись локтем о комод:

Я посмотрел на нее голодными глазами, понимая, что в последний раз вижу эту нагую красоту, и взмахнул ремнем.

— Все было придумано отлично, Вера. Натуральная блондинка перекрасилась так, чтобы ее принимали за бывшую брюнетку: точно волосы у корней остались черными. Наверное, парикмахеру пришлось немало с тобой повозиться, добиваясь нужного эффекта. Теперь тебя не просто узнать даже хорошим знакомым. Ловко. Не удивительно, что ты не захотела показаться мне при свете обнаженной.

Во рту у меня появился какой-то отвратительный привкус.

— Да, это было долгое ожидание, Вера. Ты очень изменилась с тех пор, когда снялась на фотографии, которую показал Леган. Но ты по-прежнему прекрасна. Сколько раз, наверное, Джонни скрипел зубами, вспоминая о твоем предательстве.

И я занес над ее головой ремень.

Ящик комода молниеносно открылся, и я увидел, что она целится мне в грудь из пистолета. Маленького, но вполне надежного. Да, так мне дураку и надо. Развел тут сантименты, как последний идиот, и снова угодил в ловушку.

— Загляни-ка сюда.

Голос ее звучал настолько странно, что, хотя я и оцепенел от потрясения, все же вынужден был повиноваться. В ящике лежала куча моих фотографий. Куча Джорджей Уилсонов. У Ника я их тоже видел,

— Посмотри на даты.

Все они были семилетней давности, на каждом снимке стоял штамп доставки.

Она не сводила с меня глаз.

— Мы с Ником знали о Джордже Уилсоне, еще перед тем, как Джонни Макбрайд покинул город. Полиция давным-давно вручила фотографии Нику. Потому что Джордж Уилсон разыскивался уже задолго до того, как случилась эта история с Джонни Макбрайдом. А теперь выдвини соседний ящик.

Я ничего не соображал, руки плохо меня слушались, В голове носились сумасшедшие мысли. Но я все же достал оттуда какой-то конверт. Внутри лежала купчая на тот самый дом, в котором мы находились. Она была оформлена на имя Джонни Макбрайда. Здесь же хранилось демобилизационное удостоверение и письмо из Министерства обороны.

— Прочти его.

В письме излагались подробности военной карьеры Макбрайда. Он прошел специальное, обучение и всю войну провел в глубоком тылу, выполняя секретное правительственное задание. В числе прочего им был похищен из секретного сейфа список немецких агентов, действующих в тылах союзников.

Мысли путались в моей голове, словно требуя выпустить их наружу и возмущаясь тем, что я не желаю в ними считаться.

А голос ее звучал в моих ушах, точно успокаивающая музыка:

— Представь, Джорджа Уилсона разыскивала полиция, и произошло совершенно невероятное совпадение... Сначала он встретил человека, которого никто на свете не мог бы отличить от него самого, а потом этот человек потерял память в результате аварии. Почему бы Уилсону было не воспользоваться сложившейся ситуацией? Он подменил удостоверение личности. Возможно, сперва он даже собирался убить того, другого, но потом оказалось, что двойник и вправду абсолютно ничего не помнит. Гораздо удобнее было оставить его в живых. Если полиция когда-нибудь и нападет на след Уилсона, то сам он останется в полной безопасности. И настолько ситуация была для него выгодной, что он жизни своей не пожалел ради спасения Макбрайда. Но, если хорошенько подумать, то не другом он был, а таким злейшим врагом, какого только может иметь человек,

Тут я окончательно сломался. Зубы мои лязгали, точно меня трясла лихорадка.

— Но это только предположения,— сказала она.— Короче, я тоже хочу дать тебе шанс. Раздевайся.

Я снял с себя все до последней нитки.

— У Джонни Макбрайда был шрам на том же месте, что и у тебя. На животе.

Не раз я ломал себе голову, откуда он взялся.

— В письме из Министерства обороны, в медицинском разделе, этот шрам упомянут,— проговорила она.

Словно что-то взорвалось у меня в голове. Куски мозаики взлетели, кувыркаясь, потом стали медленно опускаться, оседая на дне тайников памяти и складываясь в стройную картину. Я закрыл лицо руками. Голос Веры доносился теперь откуда-то издалека.

— Я никогда не была с ним заодно, Джонни. Сначала я тоже считала тебя виновным. Но всё равно любила. А спустя врем» выяснила, что кроме этого дома и тех десяти тысяч, которые ты мне оставил, у тебя вообще ничего не было-. И тогда я отправилась к Ленин. Нет, я ни о чем не жалею. Потому что только таким путем могла выяснить правду. Они же, естественно, стали меня подозревать. И мне пришлось исчезнуть...— Пистолет выпал из ее руки.— ...Я ждала тебя, Джонни. Ты сам сказал, что- это было долгое ожидание. Но я знала, что ты непременно вернешься... Когда-нибудь.

Она улыбнулась мне. И: столько нежности, любви и доброты было в ее улыбке, что я задрожал еще сильнее. Просто от счастья, от того, что эта любовь и красота предназначались мне.

— Джонни, ты еще не все просмотрел из конверта,— сказала она.

Я подобрал разбросанные на полу бумаги. Одна из них была большого размера, плотная, желтоватая. Мне , не потребовалось долго ц нее вчитываться. Это было брачное свидетельство, выданное Джону Макбрайду и Вере Уэст. На нем стояла дата пятилетней давности,, за месяц до того, как начались все эти события.

— Вот откуда я знала про шрам,— произнесла она.

Глаза ее сняли.. А у меня болело все тело и голова раскалывалась. И хотя я смертельно устал, но не настолько. Мы взглянули на кровать, одновременно. Ее рука потянулась к выключателю, Я дотронулся до нее. Она была теплая, нежная. Прекрасная и Моя.

— Не надо гасить свет,— сказал я..

Когда такие вещи происходят с вами, вы иначе реагируете на них...

Патриция сидит очень спокойно, скрестив руки на коленях. Возмущены только ее глаза. Время от времени она поглядывает в мою сторону, потом переводит взгляд на окно комиссариата, за которым уже спустилась темная ночь.

Итак, она меня обманула. Но этого не видно по ее лицу. И волосы по-прежнему такие же рыжие, а глаза синие. И тай же, как и я, она продолжает дышать. Это все та же очаровательная и прекрасная Патриция, которую я подцепил между двумя вальсами на одном из балов квартала, когда ей только минуло восемнадцать лет, а я лишь начинал службу в полиции.

Мы соединились и обещали друг другу уважать и беречь наш союз.

Да, а теперь она все втоптала в грязь. Губы ее дрожали, рыжие волосы в беспорядке, а глаза распухли от слез.

«Шлюха! Я должен бы изо всех сил надавать ей пощечин»,— думал я.

Толпа вновь прибывших устраивается в кабинете капитана Карвера: агенты в форме, помощники прокурора, детективы отдела. Большинство из- них действительно огорчено тем, что случилось со мной, а некоторые выражают фальшивое сочувствие.

Убитый меня не беспокоит. Убитые всегда есть в моей работе. Но мысль, что Пат. предала меня, вызывает тошноту. Я повернулся к ней спиной и стал смотреть в окно.

Сейчас около часа ночи, но это не мешает влюблённым парочкам гулять по улицам. Некоторые прислонились к закрытым дверям. Мы тоже делали так когда-то — Пат и я. Кое-где в окнах еще горит свет: возможно, встречают поздно вернувшегося мужа или успокаивают проснувшегося ребенка.. Крадущимися шагами проходят бродяги, поодиночке или в компании. Вот продефилировал пьяный: вероятно, он ищет маленький ресторанчик, который поздно закрывается и где не слишком разборчивы в клиентах. Доллар направо, доллар налево — и у пьянчужки есть выпивка и девица...

Я смотрел на целующихся влюбленных и думал, как все-таки скверен хлеб детектива. Какую должность не занимал бы флик — всю свою жизнь он копается в грязи. Многие годы не видит ничего; кроме мошенничества и мерзости. С нормальными людьми встречается только тогда, когда они попадают в беду: кражи, шантажи, наркотики, убийства... Замужние женщины предлагают свое тело, мужчины — сестер и дочерей. Чтобы оттянуть расплату.

«Дайте мне последнюю возможность, мистер агент». Если им дают такую возможность, что происходит? Они издеваются над вами за вашей спиной. Поэтому обычно агенты им не верят. Черное — это черное, белое — это белое. Имеет значение лишь то, что четко записано в инструкциях.

Я глубоко вздохнул. Неожиданно все, что имело для меня смысл, оказалось под вопросом. И я попал в такое отчаянное положение, что только вера, которую я терял, могла вытащить меня из него.-

Я подпрыгнул и сел на край подоконника. Маленького роста, розовощекий, в очках, сидящих на носу папенькиного сыночка, недавно окончившего Гарвардский колледж, помощник прокурора Хаверс выглядел совершенно удовлетворенно. Впрочем, даже не глядя на него, это можно было понять по его манере говорить.

— Сделайте над собой усилие и войдите в наше положение, миссис Стоун. Поймите нас — это тяжелая обязанность, которую мы должны выполнить.

Не знаю; как мне держаться. Хаверс думает только о своей карьере, и этот случай представляется ему весьма благоприятным. Он поступит по всем правилам. Ведь он такой парень, который способен осудить и собственную мать, если ему это покажется логичным.

— Мы знаем,— продолжал он,— что Лил Кери искал возможности вступать в связь с замужними женщинами, чтобы заставить их петь. Его смерть для общества потери не представляет.

Он остановился, осторожно протерев стекла очков.

— К тому же, если вы будете благоразумны и подпишете заявление, что стреляли в него, я, как сотрудник прокуратуры могу вас заверить, мы сразу установим причину убийства и будем требовать для вас наказания только в виде принудительных работ.

Пат отрицательно покачала головой.

— Нет.

— Что — нет? — спросил. Хаверс.

Пат снова повторила то, что говорила раньше.

— Я не стреляла в Кери. Я никогда не была его любовницей. Я не знаю, каким образом я очутилась в его квартире.

Xаверс посмотрел на капитана Карвера, стоявшего позади нас.

— Не знаете ли вы случайно, капитан, парни, которые произвели арест, еще здесь?

Джим Пурвис ответил раньше, чем Карвер успел oткрыть рот.

— Еще бы! Я приказал им не двигаться отсюда.

— Отлично!

И Хаверс послал за ними Монта.

Пат посмотрела на меня глазами, полными слез. Я ответил ей безразличным взглядом, показав, что меня все это не волнует. Она перестала быть моей женой. Она лишь курочка, которая долгое время спала в моих объятиях. Последний раз было это уже давно — прошлой ночью. Я сделал вид, что заинтересовался револьвером, который рассматривал Джим. Самый обычный, никелированный, большого калибра.

Джим взял револьвер в руки и засунул карандаш в дуло.

— Надо бы его исследовать.

— Насколько я помню, уже сделано,— сказал я.

Я закурил сигарету. Значит, Пат была любовницей Кери, и он хотел шантажировать ее. Почему она не пришла ко мне и не рассказала все? Или Джиму? Я был ее мужем. Джим — ее другом. Я — детектив, а Джим — шеф Уголовной бригады Восточного Манхэттена. Чем больше я думал о создавшейся ситуации, тем ужаснее она мне казалась.

Абе Фитцел, парень из «Дейли Миррор», первый назвавший меня «Большим Германом» и считавший, что я обнаруживаю убийц благодаря магии, подошел к нам.

— Что ты обо всем этом думаешь, Герман? — спросил он меня.

Я проглотил добрую порцию дыма.

— А что ты хочешь, чтобы я думал?

— Ты попробуешь что-нибудь сделать для Пат?

— Еще не знаю.

Я внимательно посмотрел на Пат. Она постаралась по мере, возможности привести волосы в порядок. Ее длинные локоны падали на плечи, как на портрете пажа итальянского Ренессанса. Пат могла сделать из своих волос что угодно, и все это было красиво. Но лицо ее опухло, а глаза покраснели и воспалились. Она замарана до самых губ. Ее красивое платье ей больше не идет. У нее совершенно опустошенный вид. Она мало похожа на девчонку, которую я встретил на балу квартала.

— Добрый день, малютка! — бросил я ей тогда.

— Вот как, полиция?—ответила она мне.— Салют, дружок!

Смешно, что приходят в голову такие воспоминания. Прогулка по Вашингтон-скверу. Вишневый торт и кофе в баре. Пощечина, которую я заслужил в первый же вечер, когда захотел быть слишком хитрым. Тогда Пат плакала, потому что сделала мне больно, и была уверена, что я больше никуда не приглашу ее. И потом никогда ни малейшей нечестности.

Я постарался представить себе, что она должна сейчас чувствовать. Она казалась совершенно изолированной среди большой толпы. Толпы чужаков, которых она называла по именам, людей, с которыми она шутила сотни раз в течение десяти лет нашего супружества. Люди, которые с удовольствием ели приготовленные ею блюда! А теперь они чужие. И она ждёт, потрясенная, одна, по другую сторону барьера, того самого барьера, у которого видела меня столько раз с тех пор, как в моем распоряжении появилась машина с рацией, прикрепленная к этому комиссариату.

Монт вернулся с Жилем и Маком. Хаверс бросил взгляд на лист с рапортом, лежащий около его локтя.

— Вы агенты Жиль и Мак?

— Да, сэр,— ответил Жиль.

 Вы проводили расследование, когда поступило сообщение, что в 22.05 кричала женщина?

— Да, сэр.

— На последнем этаже дома. где находятся три квартиры и который расположен позади «Клуба флибустьеров», на Гроув-стрит, так?

Тут Жиль обнаружил, что в комнате присутствуют высокие чины, и снял фуражку.

— Совершенно верно, сэр.

— Вы обнаружили миссис Герман Стоун?

— Да, сэр.

— Это она кричала?

— Да, сэр.

— В каком она была состоянии?

Жиль бросил на- меня взгляд.

— Жиль,— сказал я,— помощник прокурора задал тебе вопрос.

— Без одежды и в состоянии опьянения,— ответил Жиль.

— Голая? Пьяная?

— Да, сэр.

Хаверс посмотрел в свои, записи.

— Вам пришлось взломать дверь?

— Совершенно верно, дверь была заперта изнутри.

Жиль указал на своего товарища.

— Мы с Бобом еще поспорили, что нам делать, но потом всё-таки решили взломать дверь и посмотреть, почему эта женщина кричит.

— Как прореагировала миссис Стоун, когда вы взломали дверь? Что она говорила?

Жиль вертел фуражку между пальцами.

— Я могу сказать, ее нервы были на пределе... почти истерика. Она не переставала кричать: «Герман, Герман, на помощь! Умоляю тебя, уведи меня отсюда!» И страшно стонала. А потом пыталась выбежать на лестницу как рыба, совсем голая.

— А дальше?

— Боб снял .куртку,., накинул ей на спицу и держал ее, пока я не обошел все помещение. Тогда я и обнаружил этого типа, убитого. .Он лежал в другой комнате.

— В каком состоянии вы нашли помещение?. .

Жиль недолго останется простым фликом. От него ничто не ускользало.

— Ну, там была небольшая вечеринка.'Развлекались вдвоем. Пустая бутылка .виски, два стакана на низеньком столике около дивана. Диван почти опрокинут: В остальном гостиная в порядке. Правда, я нашел трусы и лифчик миссис Стоун, одну ее туфлю и платье на ковре. Все это лежало не так, как если бы их с нее сорвали, а будто она сама торопилась снять...

Пат закричала:

— Он врет! Я никогда не смогла бы так поступить, никогда не сделала, бы этого. Герману. Ведь ты это хорошо знаешь, правда, Герман? — добавила она, повернувшись ко мне.

Я не ответил. Миссис Андерс, работающая в комиссариате, похлопала ее по плечу и протянула чистый платок.

— Ну, малютка, успокойтесь,— сказала она.

— Так в каком же состоянии была комната? — спросил Хаверс у Жиля.

— Настоящий бордель.

Жиль надел фуражку на голову, потом, вспомнив о присутствующих, снова снял её.

— Кровь по всей кровати. Кровать в таком состоянии, словно на ней боролись, понимаете? На мертвом были только ботинки. Половиной туловища он лежал на кровати, другая половина свесилась. Около окна на полу валялся плащ. Стена около кровати вся... запачкана... будто кому-то было плохо..

— Это я,— всхлипнула Пат. — Мне было очень плохо, когда я пришла в себя. Невероятно плохо.

— Вы отправили это на анализ? — спросил Хаверс у Пурвиса.

— Да, в настоящий момент все в лаборатории,— ответил Джим.

Хаверс взял фотографию Пат с письменного стола капитана Карвера. Одну из шести фотографий, которые она сделала у очень хорошего фотографа мне в подарок ко дню рождения. Но на ней написано: «Моему любимому Лилу на всю жизнь. Патриция».

— Нет,— истерически закричала Пат,— нет!

Хаверс сделал вид, что ничего не слышал.

— Где вы нашли эту фотографию, сержант... э?..

— Жиль, сэр,— подсказал Жиль.— На камине. Но я не прикасался к ней, и ни к чему в комнате. Как только обнаружил убитого, я спустился вниз, чтобы позвонить на пост, и бригадир сказал мне, что высылает наряд!

— Разговаривали с-соседями, пока ждали .машину?

— Да, сэр, с теми, от которых звонил по телефону.

Жиль достал из кармана записную книжку.

— Мужчина пожилого возраста, некий Чарлз Свенсон. Я разговаривал с ним и его женой.

— Что они вам сообщили?

— Сказали, что знали, что-нибудь подобное когда-нибудь случится.

— Почему?

— Они думали, молодая рыжая женщина была замужем, раз приходила к Кери украдкой два или три раза в неделю в течение шести месяцев.

— Следовательно, со слов мистера Свенсона, эта молодая женщина и миссис Стоун — одно и то же лицо?

— Он не знал ее имени, но я попросил его подняться вместе со мной, пока Боб караулил миссис Стоун, которая не прекращала кричать во все горло. Он узнал в ней ту молодую женщину, которая так часто приходила к Кери.

Помощник прокурора повернулся к Пат.

— Что вы на это скажете, миссис Стоун?

— Он лжет,— ответила Пат.— Здесь нет ошибки — он лжет.

Та же старая песня.

— Я не знаю никакого Лила Кери,— продолжала она.— Никогда раньше с ним не встречалась и увидела его первый раз, когда пришла в себя в его квартире, совершенно голая и больная.

— Вы абсолютно уверены в этом и несмотря на свидетельские показания продолжаете упорствовать?

— Да.

Пат снова посмотрела на меня сквозь слезы. Я не знал, как мне держаться. Все свидетельства против нее. Но ведь Пат не такой породы. А если все же она была такой? Кровь бросилась мне в голову. В сущности, я совершенно не знал, чем она занималась после полудня и вечерами, когда я работал.

Распухшие губы Пат снова задрожали. Она опустила глаза. Ее грудь бурно поднималась в такт дыханию.

Хаверс закурил.

— Последний вопрос, сержант... Как чувствовала себя миссис Стоун, пока вы ждали приезда бригады?

Жиль положил свою записною книжку в карман.

— О! Как все женщины, которые слишком много выпили. Какое-то время она не шевелилась, потом резко приходила в себя и даже пыталась оттолкнуть Боба и меня, говоря, что ей необходимо вернуться, чтобы покормить Германа обедом. Но я должен сказать, что ничего грубого она не говорила.

— Спасибо,— сказал Хаверс.— Это все, сержант?..

— Жиль,— терпеливо ответил Жиль.

Хаверс пересек кабинет и подошел к Пурвису и ко мне.

— Я уезжаю,— сказал он Джиму.— Постарайтесь вести это дело как можно деликатнее. Это в интересах вашей корпорации.

Затем он снизошел до меня.

— Я очень огорчен, Стоун. По-моему, ее виновность вне всякого сомнения. И будет лучше, если вы уговорите ее признаться во всем. В таком случае она не рискует вызвать недовольство судей.

Я промолчал. Хаверс вышел из кабинета,

Джим посмотрел на меня.

— Хочешь поговорить с ней, Герман?

— Нет, — ответил я, качая головой.

Клубы дыма в кабинете сгущались, без конца звонил телефон. Телетайп продолжал стучать. Полицейское начальство удалилось вслед за помощником прокурора Хаверсом. Женщина изменила мужу и убила своего любовника! И что дальше?

Джим подхватил стул и сел напротив Пат.

— Как дела, малышка?

Пат постаралась улыбнуться,

— Не очень-то хорошо, Джим.

— Вам было бы неплохо выпить что-нибудь.

— Нет,— отказалась Пат, отрицательно покачав головой.

Джим Пурвис, худой, со слегка поседевшими волосами — он легко заработал свое назначение — провел по волосам желтыми от никотина пальцами. Я не знаю, о чем он думает в настоящую минуту. Он очень любит меня. Любит и Пат. Все это ему ужасно неприятно, ему бы очень хотелось, чтобы кто-то другой спустил Кери. Он предпочел бы работать на полицейской машине или кем-нибудь другим, но только не быть сейчас шефом Уголовной бригады Восточного Манхэттена.

— А если мы начнем с самого начала, детка? — предложил он Пат.

Пат вытерла щеки рукавом своего платья.1'

— Как хотите, Джим.

Она постаралась улыбнуться ему и добавила:

— Ведь это ваша обязанность.

— О да,— тихо проговорил Пурвис.

Он взял со стола капитана Карвера записи показаний.

— С ваших слов,-вчера в полдень вы отправились сдавать кровь. После этого пошли по своим делам. В продуктовый магазин.

— Да, это так.

— Сделав покупки, вы решили вернуться домой, но по дороге остановились у закусочной, чтобы купить Герману сигареты.

— Да.

— Там не было «Кемел», но, Майерс вам сказал, что товары придут с минуты на минуту. Вы остались и в ожидании сигарет выпили у прилавка кока-колу.

Он бросил взгляд на рапорт.

— Одну вишневую кока-колу, как здесь написано. И после этого первое, что вы можете вспомнить,— вы очнулись в незнакомом вам месте совершенно голой. В квартире Кери. Кери лежал на своей кровати. Мертвый.

Преодолевая комок в горле, Пат выдавила из себя:

— Да.

— Вы поехали к Кери на вашей машине?

— Нет,— возмущенно проговорила Пат.— Как бы я могла это сделать?

— Ах, да, конечно! Последнее воспоминание, которое у вас осталось,— то, что вы сидели за прилавком Майерса.

— Это правда.

— А в этот вечер вы впервые очутились в квартире Кери?

— Да.

Пурвис посмотрел на окантованный портрет Пат.

— Я не могу объяснить этого,— сказала Пат.— И не представляю, каким образом у него оказалась моя фотография.

— Но надпись на фото сделана вашим почерком?

Пат посмотрела на надпись.

— Он похож на мой почерк.

— А чулки, пеньюар, щетки, пудра, белье, духи, которые мы нашли там, в квартире, это ведь ваши вещи?

Пат уже с трудом удерживалась от истерики,

— Я не знаю,— рыдала она.— Я не знаю, как все это очутилось там.

Джим похлопал ее по коленям.

— Послушайте, моя дорогая, не отчаивайтесь. У нас бывают самые невероятные ошибки. Я хочу вам помочь. И Герман тоже. Мы все ваши друзья. Но нужно, чтобы вы тоже нам помогли, Пат. Нужно, чтобы вы .рассказали правду.

Пат посмотрела на меня.

— Я говорю правду. Я не знаю, каким образом мои вещи попали в квартиру этого мужчины. Я не знаю, как моя фотография оказалась у него. И я не была его любовницей. И никогда в моей жизни не было другого мужчины, кроме Германа.

Джим продемонстрировал необыкновенное терпение и выдержку.

— Но послушайте, Пат.— Он поискал рапорт официального полицейского врача и громко прочитал один параграф: — «Кровь на правом бедре, на. руке и на животе. И хотя молодая женщина утверждает обратное, мой осмотр неоспоримо подтвердил, что у нее были сексуальные отношения с мужчиной, возможно, даже и не один раз. По моему мнению, не позже двух часов назад. Никаких следов насилия».

Пат неожиданно вскочила с места и взмахом руки откинула волосы назад. Она гордо выставила вперед подбородок.

— Мне наплевать на этот паршивый рапорт.— Она не смогла сдержать рыдания. — Я не обманывала Германа. Я никогда не хотела этого. Я бы не смогла это сделать и предпочла бы лучше умереть. И если меня изнасиловали, то это произошло в то время, когда я потеряла -сознание.

— Осторожнее,— вмешалась миссис Андерс. — Она и сейчас потеряет сознание.

Я бросился вперед и подхватил обмякшее- тело Пат. Я почувствовал знакомое тело. Одна вещь была совершенно определенной: что бы ни сделала Пат, я не переставал любить ее и буду любить всегда.

— Итак? — вмешался Абе Фитцел.

Я взорвался.

— Великий Боже! Тебе не надоело задавать без конца, вопросы? Убирайся отсюда и иди писать свою чепуху. А что. я буду делать — пока не знаю.

Фитцел обиженно надулся.

На письменном столе Карвера зазвонил телефон. Он ответил и передал трубку Джиму.

— Это вас, полицейский врач.

— Пурвис слушает,— ответил Джим.— Я понимаю.— Он сделал знак Монту.— Запишите. Выстреляли с близкого расстояния, пуля вышла через левое ухо. Пуля размером 6,35. Около восьми часов или часом раньше. О’кей. Большое спасибо, старина. Пуля соответствует револьверу, который нашли.

Джим повесил трубку и набрал другой номер. В этот момент я понял, что все еще держу Пат на руках, и посадил ее на стул. Миссис Андерс положила ей на затылок салфетку, смоченную в холодной воде.

— Вы знаете,— призналась мне она,— иногда я говорю себе: хорошо, что я некрасива.

Действительно, это так. Действительно и то, что Пат красива. И к тому, же она — моя жена.

— Ясно,— говорил Пурвис по телефону.— Никаких следов хлорала в исследованиях, но 0,17 алкоголя в крови. Его рука в оспинах от пороха? Да, я ожидал этого. Это один из дешевых револьверов, которые легко купить.

Пат открыла глаза.

— Я ничего не делала,— слабым голосом проговорила она.— Я не могла бы сделать такое Герману.

Миссис Андерс похлопала ее по плечу.

— Ну, спокойнее, малютка.

Какая противная баба, эта Андерс. Со своей фальшивой жалостью...

Пурвис повесил трубку и подал знак мужчине с седыми волосами, который сидел около двери.

— Теперь поговорим с вами.

Мужчина встал.

— Да, сэр.

— Ваша фамилия Свенсон? — спросил у него Пурвис.

— Да, сэр. Чарлз Свенсон.

— Ваш аппарат хорошо работает? Вы хорошо слышите?

— Отлично,— ответил Свенсон.

— Это вы предупредили нас, что слышно, как в квартире Кери кричит женщина?

— Да, сэр. И я сказал Жан, это моя жена, когда мы услышали первый крик: «Слышишь этот крик? Вероятно, там, в квартире наверху, какая-то драма. Я позвоню в полицию». И сделал это.

— Вы слышали звук выстрела?.

— Нет, сэр. Мы слышали только крики.

— Что дало вам повод думать, что там может происходить какая-то драма?

Мистер Свенсон развел руками.

— Рано или поздно это должно было произойти. При такой жизни, какую вел мистер Кери. Он принимал у себя женщин в любое время дня и ночи. И очень хвастался зтим.

Пурвис указал на Пат,

— Вы уже видели эту даму, мистер Свенсон?

Свенсон надел очки с сильными стеклами.

— Да, сэр. Она ходила к мистеру Кери. И очень часто.

Старик хотел казаться щепетильным.

— В конце концов, я не видел, как она входила к нему, но видел, как она поднималась этажом выше.

— Вы видели се на лестнице в этот день?

— Да, сэр.

— С Кери?

— Нет, сэр. Она была одна.

— И выглядела как обычно? Я хочу сказать, вам не показалось, что она была под действием наркотиков или алкоголя?

Мистер Свенсон отрицательно покачал головой.

— Нет, сэр. Могу сказать, выглядела она совершенно естественно. Как обычно.

У старика был дочти извиняющийся вид.

— Нас все это совершенно не касалось. Но миссис Свенсон и я не могли не замечать ее. Она так часто проходила мимо нашей двери, чтобы подняться этажом выше.

— Как часто она бывала у Кери?

— Два или три раза в неделю.

Пурвис стал перелистывать записи показаний, пока не остановился на той, которую искал.

— Вы сказали сержанту, что вы и миссис Свенсон думали, что к Кери ходит замужняя женщина, которая обманывает своего мужа. Что дало вам повод так думать, мистер Свенсон?

— Ну, ведь на пальце у нее было обручальное кольцо. А однажды, когда она целовала Кери на пороге дома — наша дверь тогда была случайно открыта,— мы слышали, как она говорила, что с радостью осталась бы с ним и дольше, но ей необходимо вовремя приготовить обед Герману, чтобы он ничего не заподозрил.

— Вы лжете! Вы лжете! — закричала Пат голосом, дрожащим от возмущения.— Старый лгун! Вы лжете!

Мистер Свенсон вежливо возразил ей:

— Простите меня, но с какой стати стал бы я врать?

Пурвис решил закончить со стариком.

— Большое спасибо.

Мистер Свенсон бросил боязливый взгляд на темноту за окном.

— Я очень не люблю находиться в такое время на улице.

Джим вышел из кабинета вместе с ним. Он показал себя действительно доброжелательным человеком. По отношению ко мне и к Пат. И делал всё, что только можно было в этой ситуации. -Теперь ему оставалось сделать еще лишь одну вещь—отвести Пат в тюрьму и предъявить ей обвинение в убийстве.

Фитцел горел желанием передать по телефону сообщение, но ему хотелось бы иметь законченную историю.

— Итак? — снова спросил он.

Я стал на колени около стула, на котором сидела Пат, и одним пальцем приподнял ее лицо за подбородок. Она попробовала улыбнуться, но губы ее слишком дрожали. Трясущейся рукой она вытерла глаза, залитые слезами щеки и попыталась поправить волосы. Даже в эти ужасные минуты она хочет быть для меня красивой.

Я закурил сигарету и сунул ей между губами. Это придало ей очень пикантный вид. Мне же она нравилась во всех видах. Всегда. Так, вы женитесь на любимой девушке, а потом начинаются переживания, ваше счастье летит к черту, и беда сваливается вам на голову.

— Это ты, Пат? Ты. убила Кери?

Она энергично покачала головой.

— Нет.

— Ты спала с этим типом?

Ее сигарета дрожалл, когда она отвечала мне:

— Ты отлично знаешь, что нет, Герман.— Слезы снова потекли по ее щекам.— Как бы я смогла пойти к другому мужчине, когда ты для меня всё?

— Последняя вещь, которую ты помнишь,— ты сидела у прилавка Майерса и пила кока-колу?

— Да.

— Ты никогда до сегодняшнего вечера не была у Кери?

Дым попал ей в глаза, и я вынул сигарету из ее губ. Взглядом она умоляла меня, чтобы я поверил ей.

— Я никогда до сегодняшнего вечера не была у Кери.

— Ты не давала ему свою фотографию?

— Нет.

Я проглотил дым, потом выпустил его, не спуская с нее пристального взгляда. Если Пат лжет, то делает это очень искусно: я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь так лгал.

— Добрый день, малютка! — бросил я ей тогда.

— Вот как, полиция? — ответила она мне.— Салют, дружок!

На горе и на радость я соединил свою жизнь с ее. И вот теперь в этой ситуации только одно может помочь нам. То, чего у меня нет,— вера. У меня должна быть слепая вера в нашу любовь, та же слепая вера, что и моя вера в Бога.

— Скажи же. мне!

Она дотронулась кончиком пальца до моей щеки.

— Это не я,— ответила она.— Это не я. Ты можешь мне верить, Герман.

Джим Пурвис вернулся в кабинет..

— Ну, что она сказала? —спросил он.

Я встал с колен и ответил ему:

— Я принимаю сторону Пат.

— Но доказательства, Герман...— начал Джим.

Я оборвал его.

— К черту доказательства! Пат не была любовницей Кери! И она не убивала его. Все это подстроено.

— Кем?

— Не знаю.

— А зачем? Какая причина могла заставить проделать это с Пат?

— Не знаю, ты же сам понимаешь...

— А надписанная ею фотография?

— Не представляю, как она попала туда.

Джим Пурвис помолчал, потом холодно, как представитель власти, проговорил:

— А показания свидетеля, заявившего, что она ходила к Кери два или три раза в неделю в продолжение шести месяцев?

— Я не верю в то, что она это делала. Мне наплевать на тех, кто так говорит.

Пурвис пожевал свою сигарету.

— Мне нужно будет задержать ее, Герман.

— Да, конечно. Я знаю.

Я помог Пат встать. Осторожно и с нежностью. Не как флик, а как муж.— Ее взгляд все время спрашивает меня. И я сказал ей все, без всяких утаек.

— Нужно смотреть фактам в лицо, дорогая. Ты попала в грязную историю. И Джим должен отвести тебя в тюрьму. В этом я ничем не могу-помочь тебе.

Я поднял ее подбородок и поцеловал.

— Это не смешно и будет еще менее смешным дальше. Флики вывернут наизнанку и твою жизнь, и мою. Тебя будут допрашивать долгие часы. Прокурор предъявит тебе обвинение в убийстве. Ты будешь одна среди волков в течение многих дней.

«Жена полицейского убила своего любовника в холостяцкой квартире на Гринвич-Вилледж».

Я бросил взгляд на Абе Фитцела.

— Все газеты города будут заниматься тобой и объявят тебя виновной. Виновной в измене мне. Виновной в убийстве Кери. Но это неверно — ни то, ни другое. Ты так сказала, и я тебе верю.

— Я тебя прошу, Герман...— начал Абе.

— Закрой пасть и поспеши продать свой винегрет,— ответил я ему.

— Нужно, чтобы теперь Джим увел тебя,— сказал я, целуя Пат в волосы.— Это его обязанность. Но я хочу, чтобы ты помнила о двух вещах.

Пальцы Пат впились мне в руку.

— Да?

— Пока ты вынуждена будешь вынести тут все процедуры допросов, я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы поскорее вернуть тебя домой. Так что ты должна держаться, понимаешь?

Пальцы Пат еще крепче цепляются за меня. Грудь ее вздымается, и на моих глазах она опять хорошеет. Верхняя губа еще немножко дрожит, но в глазах уже нет выражения безысходного отчаяния. Они блестят, как звезды, как теплые сапфиры, на ее бледном лице.

— Понимаю,— вздохнула она. И нежно провела рукой по моей щеке.— Понимаю,— повторила она.— Теперь я буду спокойнее.

Итак, я все взял на себя: я — ее муж.

И я дал себе обещание.

Я влез вместе с Пат в машину комиссариата: шины шелестят по пустынной дороге. Влюбленные покинули тротуары. Грязные парни ушли по своим темным делам. Дети накормлены, мужья получили .то, что хотели. Низы Манхэттена засыпают.

Ни Пат, ни я не произнесли ни слова по дороге в тюрьму. Пока выполнялись формальности, я стоял около нее, обняв рукой за плечи. Джим сам следил за всем. Видно, ему все это было очень неприятно.

— Позаботься о ней, парень,— сказал я ему.

— Ты знаешь, что можешь рассчитывать на меня в этом отношении, Герман.

Пат забеспокоилась, потому что у нее не было ночной рубашки. Я сказал ей, что приготовлю маленький чемоданчик со всем необходимым и с тем, что разрешат передать ей, и принесу это завтра утром. Потом поцеловал ее и покинул помещение. Лучше подохнуть, чем увидеть, как за ней захлопнется дверь тюремной камеры.

Джим позвал меня, но я делаю вид; что не слышу, и выхожу, не оглядываясь.

Дежурит старый Хенсон. Он спрашивает меня:

— Ночная работенка, а, Герман? Что произошло? Какая-нибудь. потаскушка спустила своего парня, или что?

Я посмотрел старику прямо в глаза. Нет, он без. всякой задней мысли задавал этот вопрос. По всей вероятности, он не в курсе дела или, если даже и слышал что-нибудь, не связал это с Пат и со мной. все же мне очень неприятно. Возможно, это единственный тип из. всей бригады полиции, который не знает, что Большой Герман обзавелся парой рогов. Парни; которые меня любят, очень огорчены из-за меня. Прохвосты, которые меня боятся, вне себя от радости.

Я ответил Хенсону:

— Да, там был порядочный шум.

Инспектор Греди стоит на каменных ступеньках: он дышит свежим воздухом. В тот момент,, когда я проходил мимо, он помахал мне сигарой.

— Салют, парень!

Я остановился — из вежливости и по служебному положению. Я совершенно не знал, что мне делать дальше. Сказать Пат, чтобы она не беспокоилась,— одно, но действовать вопреки фактам —.другое. Все доказательства налицо, все против нее. Я заставил некоторых людей при меньших доказательствах сесть на электрический стул.

Греди вынул сигару изо рта.

— Это скверно для твоей жены, Герман,

— Да, очень скверно,— согласился я.

Я держал в руке свою старую фетровую шляпу и критически рассматривал ее. Нужно отдать ее в чистку и восстановить форму. Но, с другой стороны; приближается время покупки соломенной шляпы.

— Это тот случай,— продолжал инспектор Греди,— который часто происходит, как говорят, в хороших семействах. Тем не менее отвратительно, что не существует способов, при помощи которых любой человек мог бы узнать, обманывает его жена или нет.

Я ответил ему, что верю Пат.

Он сунул сигару в рот.

— Она все еще продолжает обольщать тебя, а, Герман?

Я надел шляпу.

— Что вы хотите этим сказать? —И, неожиданно вспомнив, с кем говорю, добавил несколько запоздало: — Инспектор.

— Не больше того, что сказал,— отпарировал инспектор Греди.

Я сунул руки в карман. Не следует позволять себе лишнего в разговоре со старшим по чину, чтобы не оказаться перед дисциплинарной комиссией.

— О’кей. Остановился на этом, Она продолжает обольщать меня.

Я спустился на несколько ступенек. Греди ответил мне что-то и схватил меня за руку.

— Тебя удивил, не правда ли, тот маленький номер, который она выкинула перед Джимом, а? — И Греди постарался сымитировать женский голос: — Последняя вещь, которую я помню, то, что я пила у прилавка кока-колу».

Потом продолжал своим естественным, резким голосом:

— Ты когда-нибудь видел, чтобы кто-нибудь терял сознание, выпив кока-колу?

Я вынужден был признаться, что нет.

Греди выпустил мою руку.

— Я знаю, мой дорогой, это тяжело. Это глубоко ранит. Даже мысль о том, что женщина могла нанести вам такой удар... Но забудь ее. Она не стоит того, чтобы ты стал из-за нее переживать. Такая же шлюха, как и другие. Возьми два дня отдыха или. неделю. Хорошенько выпей и утешься с какой-нибудь куколкой. Курочки все одинаковые, парень, поверь мне, я знаю, что говорю;

Я выплюнул свою сигарету. Пока она летела, от нее: сыпались искры.

— Пат не шлюха. И это не она убила Кери. Это все подстроено.

— Кем? — спросил Греди.

— Не знаю.

— Но кто мог втянуть ее в эту историю?

— Вы спрашиваете у меня слишком много.

— А почему это сделали?

— Не знаю.

Греди сдвинул шляпу на затылок.

— О, черт возьми, Герман, не будь же таким. Люди не сочтут тебя умным.— Старик широким жестом указал на весь Манхэттен.— Подобное случается каждую ночь. Тысячу раз за ночь. В шикарных отелях. На задних сиденьях машин. В канавах. В конторах. На улице. В трущобах и шикарных кварталах. И муж ничего не подозревает, пока не произойдет чего-нибудь вроде того, что произошло с Пат сегодня вечером. Она поссорилась с Кери и застрелила его.

Я спустился по лестнице.

Греди продолжал говорить.

— О’кей! Проведи расследование, но не надейся, что товарищи помогут тебе. Она просто дерьмо. Все парни Восточного, Манхэттена были в курсе дела. На твой счет, разумеется.

Я резко повернулся к нему.

— Это страшная ложь!

Греди возразил мне с той же живостью.

— Это правда. Я мог сказать тебе обо всем еще пять месяцев назад, до того, как случилась эта история. Послушай, я. отлично знаю, что вы, молодые, думаете обо мне. Вы. думаете, что я старая ирландская развалина, у. которого перед глазами миражи, а в жилах вместо крови течет уксус. Но если это и так, то только потому, что я в течение сорока лет занимался девками, ворами, убийцами, и это изменило меня. Послушай, парень, я был инспектором уже тогда, когда ты еще лежал в колыбели. И вне всякого сомнения, ты слышал немало всяких басен на мой счет во всех комиссариатах, не слишком-то приятных для меня. Но слышал ли ты хоть раз, чтобы меня называли лжецом?

Я был вынужден признать, что нет.

Старик поправил шляпу и сунул сигару в рот.

— О’кей. По крайней мере шесть раз я видел Пат и

Кери вместе. Я, я сам. Своими собственными глазами. У меня еще хорошее зрение. Спроси в «Линде». В «Переке». В «Клубе высоких». У Эдди Гиннеса.

Греди резко повернулся и вошел в помещение: Я некоторое время постоял на ступеньке, потом спустился на тротуар. Один из парней подогнал мою машину к комиссариату:он нашел ее около Гроув-стрит, там где жил Кери. Она стояла рядом с парком, в котором собираются задержанные машины. Какой-то парень сунул за дворник штраф за стоянку в неположенном месте. Я вырвал эту бумажку и швырнул ее в канаву. Руль еще весь в пудре, и я вспомнил, что было написано в поданном рапорте: найденные отпечатки пальцев принадлежали только Пат. Я сел в машину. У меня сжималось горло, болела голова, глаза горели. Как будто я подцепил какой-то вирус. Вирус Пат. Закрыв глаза, чтобы они немного отдохнули, я снова увидел дрожащие, с размазанной помадой, губы Пат, ее бледное лицо, когда она кричала: «Мне наплевать на этот паршивый рапорт. Я не обманывала Германа. Я никогда не хотела этого. Я бы не смогла это сделать и предпочла бы лучше умереть. И если меня изнасиловали, то это произошло в то время, когда я потеряла сознание».

Забавная история. Прямо слетевшая с губ отчаянной лгуньи. Мой лоб покрылся потом, и я вынул платок, чтобы вытереть его. Сколько же глупости содержится в типе ростом метр восемьдесят и весящем девяносто килограммов? До какой степени можно быть слепым? И глухим? Не удивительно, что Джим и Корк, Абе и Монте, да и помощник прокурора Хаверс так вели себя. Они знали, как себя держать. Они все время знали. После полудня и вечерами, когда я работал, Пат играла в пану-маму с Кери. В последние шесть месяцев.

Инспектор Греди очень ясно сказал: это происходит каждый вечер. Триста шестьдесят пять вечеров в год. В больших отелях и маленьких. И с теми, кто обитает в трущобах, и с теми, кто платит сотни долларов за один день пребывания в роскошных апартаментах на Централ-Парк-Сюд. Почему бы детектив уголовной полиции, живучий в конце Риверсайд-Драйв, должен быть исключением?

Мое сердце болит все сильней. Я стал думать, до какого предела я дошел. Я сказал Пат, чтобы она не беспокоилась, что я ее люблю и ей верю. Открыл дверцу машины, собираясь вернуться и рассказать ей то, что мне только что сказал Греди, но потом одумался. К чему? Она только станет еще больше лгать.

Я говорю себе: с меня достаточно этой истории. Мне нужно последовать совету инспектора Греди. Я возьму несколько дней отпуска, поеду куда-нибудь и напьюсь. Позвоню одной из курочек, которые вешаются мне на шею, и приглашу ее. И буду делать так в течение восьми дней. Пат заставила меня делать это! А потом?

Легкий ветерок ласкает мою щеку. Нежно, как пальцы Пат. А потом? Ответ довольно прост. Мне сейчас совсем не хочется напиваться. У меня нет желания уложить на кровать отеля первую попавшуюся девицу, которая, может быть, и будет довольна этим. Ни ее, ни какую другую. Единственное, что я хочу сейчас, это остаться один, безразлично где, лишь бы я мог положить голову на руки и предаться мыслям и отчаянию.

Я посмотрел в зеркальце в машине. Мне, Большому Герману, предаться отчаянию? Как это нелепо!

Я трогаюсь с места, не зная, куда ехать, и не думая об этом. Я очутился в квартале базаров и складов. Фургоны и тележки заполняли площадь. Там свет, движение, шум. Люди делали свое дело — среди гор картофеля, лука, томатов, артишоков. Работники ресторанов и булочных разглядывали птицу, торговали мукой. Между цепочкой фургонов и грузовиков, около бара, оказалось свободное место, куда я поставил машину. Мне необходимо зайти выпить чашку кофе.

Я открыл дверцу машины, чтобы сойти на тротуар, и задел бумажный пакет, содержимое которого тут же вывалилось на землю. Тут оказались эскалопы, бычье сердце, салат, картофель, цветная капуста и несколько консервных балок. Ворча, я. положил все это обратно в паркет, но продолжал держать в руке бычье сердце, не заметив, что кровь запачкала пиджак и капала на брюки.

Вареное или жареное, с соответствующим гарниром, бычье сердце — одно из моих любимых блюд. Но Пат не могла его есть. Объясняла это тем, что им настолько часто кормили в интернате, где она воспитывалась, что она дала себе слово никогда больше, когда вырастет, не есть его. Но так как я очень любил это кушанье, Пат все же часто готовила его.

Кровь застучала в висках, и я стал восстанавливать, в памяти проведенный Пат день. После возвращения из клиники, где она сдавала кровь — она сдала пол-литра. — До того, как увидеться с человеком, с которым она обманывала меня, Пат зашла в магазин и, среди прочего, купила бычье сердце.

Тут что-то не вяжется. Это нелогично. Курочка, которая обманывает своего мужа, скорее пойдет перед свиданием к парикмахеру. Чтобы быть красивой для своего любимого.

Я медленно покачал головой. Тут что-то не то!

Тем хуже для инспектора Греди. Это невозможно. Он мог тридцать шесть раз видеть Пат вместе с Кери. И все доказательства свидетельствовали против нее.

Но Пат хорошая и верная девочка. С темно-рыжими естественными волосами. Во все, что она делает, Пат вкладывает себя всю. Ни одного раза за десять лет нашей супружеской жизни она не сказала мне «нет». Для Пат не существует полумер. Или она идет до конца, или совсем не идет. Если бы Пат захотела спать с Кери, она не стала бы тайком ходить в его холостяцкую квартиру после полудня, предварительно сделав покупки, чтобы приготовить мне обед. Она спала бы с ним до вечера, все ночи — и прощай Герман Стоун!

Где-то на площади, среди серого света зари, засвистела какая-то мерзкая птица. Я огляделся, пытаясь выяснить, откуда идет этот звук:

Кто же я такой? Я стал думать. Кто такой, чтобы сомневаться?

Я старательно уложил бычье сердце в пакет поверх других покупок, потом сел за руль и отъехал.

Будь проклято то, что видел инспектор Греди! Будьте прокляты доказательства, свидетельствующие против Пат! Бывают в жизни обстоятельства, когда мужчине только и остается, что сделаться слепым! И бывают в жизни обстоятельства; когда необходимо иметь веру!

И я как раз нахожусь в такой ситуации, при таких обстоятельствах.

С Гудзона потянуло свежестью. Стоя на пороге своей закусочной в белой ночной рубашке, развевающейся вокруг его волосатых ног, Майерс более чем когда-либо походил на сыча, а не на человека. Сыча, который носит очки в серебряной оправе с толстыми стеклами.

— Да; совершенно верно, мистер Стоун,— подтвердил он..— Как я говорил вашим коллегам, миссис Стоун была в моем заведении вчера во второй половине дня.

— В котором часу?

Майерс немного подумал.

— Около четырех.

Он наклонил плешивую голову.

— Да, теперь я припоминаю, без пятнадцати пять. Я вспомнил; что тогда посмотрел на часы. Она. хотела купить «Кемел», но у нас его больше не было, а торговец опаздывал, и я ей сказал, что он с минуты на минуту должен быть здесь. И миссис Стоун решила немного подождать.

— А были еще посетители в вашем заведении?

— Разве упомнишь такие вещи, мистер Стоун? — Майерс развел руками.— Люди все время -входят и выходят. Иначе я не мог бы делать свое дело.

— Другими словами, вы не знаете, это за люди находились тогда у вас?

— Не имею ни малейшего-представления.

— Вы не видели, как уходила моя жена?

Майерс потер свой нос.

— Нет, не могу этого сказать. В тот момент я, вероятно, выполнял чей-нибудь заказ.

Он немного подумал.

— Теперь, когда я думаю об этом, мне вспоминается, что, кажется, миссис Стоун взяла с полки журнал и устроилась с ним у прилавка.— Он состроил плачевную мину.— Если бы я. продавал все журналы, которые читают посетители в ожидании, пока их обслужат...

Я ослабил немного воротничок рубашки. До сих пор все идет правильно. Пат не курит. А окурки, в большой количестве разбросанные у Кери, были от египетских сигарет, даже те, которые вымазаны губной помадой. «Кемел» предназначался мне. Пат сказала, что пила кока-колу около прилавка. До сих пор все совпадает. Я спросил у Майерса, как зовут работающего у нею парня.

— Симон,— ответил он.— Карл Симон.

— А где он живет?'

Владелец закусочной с сожалением покачал головой.

— Этого я не смогу вам сказать, мистер. Стоун. Во всяком случае, не здесь. В конторе у меня записан его адрес на рекомендательном листе, он жил где-то поблизости. Но недавно покинул свое жилище и устроился, в отеле, в нижнем квартале, около Таймс-сквер. Я не помню названия отеля.

Я спросил, сколько времени у него работает Симон.

Он пожал плечами.

— Два месяца. Может быть, девять недель. Может, даже десять. Вы знаете, какие эта парни. Они никогда долго не задерживаются на одном месте.— Майерс, по всей видимости, слышал сообщение по радио.— Но поверьте мне, мистер Стоун, ваша жена не была усыплена в моем заведении, если именно по этой причине вы разбудили, меня в половине пятого утра. Никаких наркотиков у меня тайком не продают. В этом я могу клятвенно вас заверить. К тому же...

Майерс пожал плечами и вдруг замолчал. Я схватил его за ворот ночной рубашки.

— Продолжай, ты меня заинтересовал, старина. К тому же — что?

Майерс провел языком по губам.

— Ну, в общем, ко мне они никогда не приходили вместе. Я бы сказал ей: «О, миссис Стоун, как вам не стыдно. Но я видел миссис Стоун несколько раз с этим человеком.

Я ударил его по лицу.

— Вы лжете.

Майерс решил не сдаваться.

— Драться с вами я не могу: вы слишком, сильны. К тому же вы из полиции. Но лгать — этого нет. Я много раз видел, как миссис Стоун встречалась с этим человеком в конце улицы, недалеко от моего заведения. И однажды, когда мы с миссис Майерс выходили из кинотеатра и собирались где-нибудь поужинать, мы наткнулись на них в «Переке». Они сидели за столиком в углу, держась за руки.

Я выпустил его рубашку.

— Вы совершенно уверены в этом?

Майерс поднял правую руку.

— Так же уверен, как в том, что Бог мне судья.

Теперь я не знаю, что мне и думать.

— О’кей. Я сожалею, что ударил вас.

— В этом нет ничего ужасного, мистер Стоун. Такие вещи случаются каждый день. Но я представляю, что вы должны испытывать.

Он закрыл дверь перед моим носом. Я задержался немного на пороге, чтобы посмотреть на туман, поднимающиеся с залива. День будет жарким. Я медленно опустился по ступенькам и направился к своей машине. Есть во всей этой истории что-то неестественное. Для женщины, которая обожала свой дом, которая ни одного раза не опоздала приготовить все к моему приходу.

Пат, если верить свидетелям, действительно проявляла чудеса ловкости и хитрости. Сомнения снова зашевелились в моей душе. Весьма возможно, я просто все время ошибался, и Пат гораздо-хитрее, .чем я мог предположить. Я посмотрел на часы. «Перек» и «Линди» закрыты. Но у меня еще есть шанс застать открытым Эдди Гиннеса. Эдди не особенно стесняется, так как среди его клиентуры имеются и важные полицейские.

Я доехал до Бродвея и направился на Тайме-сквер. На улицах почти никого нет, кроме уборщиков мусора. Слишком поздно для гуляк и слишком рано для рабочих. Ник Казарас, прикрепленный к комиссариату на 47-й улице, наблюдает за отелем «Астор». Я остановил машину и сделал ему знак.

— Хочешь оказать мне услугу, Ник?

— С удовольствием, Герман.

— Постарайся найти одного типа по имени Карл Симон. Насколько я помню, он должен быть ростом метр шестьдесят — метр шестьдесят пять. Лет двадцати — двадцати пяти. Темные волосы, откинутые назад. Немного глупый вид. Служит официантом в заведении Майерса на 182-й улице. Похоже, он живет в отеле в этом квартале.

Казарас обнажил в улыбке свои зубы.

— Ты можешь считать, что он уже у тебя в кармане. Хочешь, чтобы я привел его к тебе или мне просто надо найти его?

— Найти его, этого будет достаточно. Я позвоню тебе, когда ты закончишь работу.

— Буду ждать.

Его улыбка потеряла веселость.

— Как дела, Герман?

— Хорошо. Насколько может быть хорошо при сложившихся обстоятельствах.

— А мы все ничего не можем сделать для тебя?

Я покачал головой.

— Нет. Спасибо за предложение, Ник. Я этого не забуду.

Я снова тронулся в путь. Спустился по Седьмой аве: ню до Гринвич-Вилледж и остановился перед дверями клуба Эдди Гиннеса. Заря окрасила в розовый цвет улицы: перед клубом стояли две или три машины. Я толкнул дверь и вошел. Оркестранты ушли, официант поспешно убирал столики. Четверо мужчин и три женщины сидели возле бара, сильно пьяные. Две женщины не обратили на меня никакого внимания: они были слишком заняты друг другом. Один из мужчин обернулся и. опустил руку вдоль бедра. Третья женщина, девчонка, которой едва ли было двадцать лет, схватила меня за руку, когда я проходил мимо.

— Добрый вечер, дорогой,— проворковала она. Она потерлась бедром о мое бедро с видом совершенно пьяной женщины.— Ты не имеешь ничего против, чтобы предложить мне стаканчик вина?

Резким жестом я избавился от нее. Ралф Хенлон и двое его парней стоят рядом, около бара. Хенлон, высокий и красивый парень, испортил себе репутацию папенькиного сыночка тем, что стал добывать фрик другим путем. Он имеет на меня зуб.

— А, это вы, Герман? — насмешливо проговорил он. — Что это мне рассказали? У вашей красивой рыженькой жены сегодня произошли неприятности?

Я ничего не имел, против Хенлона. Но полиция давно жаждала его крови, правда, никак и ни в чем не могла его уличить. Я не произнес ни слова. Он продолжал:

— Мы считали, любая женщина должна бы удовлетвориться любовью такого большого и красивого флика. Но вот приходится думать, что его таланты-то не раскрыты. Не так ли?

Я резко ударил его. Хенлон отлетел к прилавку, отскочил от него и растянулся на полу. Кровь текла из его носа. Стоя за стойкой бара, Гиннес вмешался:

— Но, послушайте, Герман. Ралф сказал это не со зла, он и не думал ничего плохого. Просто он совершенно пьян.

Я посмотрел на двух бандитов, сопровождавших Хенлона.

— Заплатите за выпивку, подберите его и быстро сматывайтесь. А когда он придет в себя, скажите, от моего имени, если он встретит меня на улице, пусть сразу же переходит на другую сторону.

Один из них вроде попробовал заартачиться, но одумался.

— Как хотите, Стоун.

Он положил на стол банкноту и вместе с товарищем помог Хенлону встать, и выйти. Тот уже немного пришел в себя и изрыгал ругательства.

Та же девчонка глубоко вздохнула и повернулась в мою сторону.

— A! Старина, вы мне нравитесь,— сказала она.

Я прошел в глубь бара. Выйдя из-за отделанной деревом стойки, Гиннес последовал за мной. Он жирный, с двойным .подбородком, а когда идет, пол трещит под его ногами. Мы остановились и посмотрели друг на. друга.

— Послушайте, Герман,— проговорил толстый тип.— Всем известно, что вы представитель власти и блюститель порядка. И я не хочу портить с вами отношения. Что вы имеете против меня? Может быть, я и должен был вас предупредить. Но поставьте себя на мое место. Я подумал, что она достаточно взрослый человек, и может делать, то, что ей хочется.

— Другими словами, у Пат были здесь свидания с Лилом Кери?

— Очень часто.

— Как это — часто?

Гиннес сложил свой двойной подбородок.

— По меньшей мере, два раза в неделю после полудня и один или два' раза — вечером. Это продолжалось около пяти месяцев. 

— А в последний раз когда они были здесь?

Гиннес на секунду задумался.

— Дня два назад. У них произошла большая перепалка. Она настаивала, чтобы они пошли к нему, а он не хотел. Соображаете?

Я порылся в своих воспоминаниях. Во вторник я работал до трех часов утра. Занимался таким же делом, каким только что нагрузил Ника Казараса.

— Почему? — спросил я у Гиннеса.

— Насколько я понял, Кери она надоела.— Он достал из-под прилавка бутылку рома, стакан и поставил их на расстояний протянутой руки.— Кери крутился около другой женщины. Певицы моего оркестра. Но миссис Стоун не оставила этого так. Она проглотила по крайней мере восемь стаканов, потом взяла бутылку и пообещала разбить ему; голову, если он вздумает бросить ее.

— Вы рассказали об этом Джиму Пурвису?

Гиннес удивленно посмотрел на меня.

— Ну конечно, Боже мой! И давно. Он и Монт приходили еще до полуночи.

Я наполнил стакан.

— И это же произошло? Я хочу сказать, между ней и Кери?

— Он воспринял ее слова как шутку. Но судя по тому, что мне рассказали Джим, и Монт и что я прочел в газетах, кажется, она сдержала слово. Только вместо бутылки воспользовалась револьвером.

Мне понравился вкус этого рома. Чтобы усилить впечатление, я налил еще стакан.

— Вы уверены, это была моя Пат?

Толстяк делает недоумевающее лицо.

— Вообще-то, вы никогда не представляли меня вашей жене, но инспектор Греди, который как-то был здесь вечером, видел, как эта парочка нежничала:. Он еще сказал тогда, они зашли уж слишком далёко, им обоим не поздоровится, если их история дойдет до ваших ушей. Примерно то же самое говорили двое парней, которые хорошо знают и вас, и ее.

Я вновь наполнил стакан. Игра сделана, нельзя быть упрямым. Белое — это белое, черное — это черное. А неверных жен — легион. В Нью-Йорке, Сан-Франциско, повсюду, куда бы ни вела дорога. Даже в Библии говорится об этом.

Я почувствовал около себя тепло чужого тела. Маленькая блондинка тесно прижалась ко мне. Она неплохо сложена и должна быть довольно забавной. Интересно, если я сильно напьюсь, она поможет мне забыть Пат?

Она прижимает свое бедро к моему.

— Если это вас интересует, знайте, что вы страшно нравитесь мне.

— Не будь дурой,— предупредил Гиннес.—Это представитель власти.

— Ну и что же? — возразила девчонка.— Разве флики не признают любовь?

Я сказал Гиннесу, чтобы он достал для нее стакан. Он налил ей «Бурбон», потом, продолжая наш разговор, добавил:

— К тому же у меня есть глаза и уши. У девушки рыжие волосы. Кери называл ее Пат. И однажды вечером я узнал, что он рискует многим, играя в такую игру с женой детектива, хотя имени этого детектива никто не называл.

Маленькая блондинка продолжает тереться об меня, как кошечка, у которой что-то:на уме.

— Если бы мы поднялись ко мне?.— предложила она.— Я всегда мечтала поспать с детективом, у которого почти двухметровый рост, да к тому же сломан нос.

Гиннес налил ей еще стакан «Бурбона» и поставил бутылку на полку,

— Кстати, раз уж вы здесь, можете взять это с собой, Герман. Я хотел отдать Джиму Пурвису, но в тот момент в зале банда шалопаев и две девицы изрядно повырывали друг другу волосы. Я и забыл об этом.

— Что это?

Гиннес открыл один ящик и достал белую кожаную сумочку, показавшуюся мне очень знакомой.,

— Вот.

Он положил ее на прилавок, рядом с бутылкой рома.

— Ваша жена забыла ее здесь во вторник вечером. Думаю, она была под впечатлением неприятной сцены с Кери.— Он нагнулся над прилавком и прошептал. — Вы знаете, почему женщины так к нему липнут и что они рассказывают о его манере делать это?

— Нет,— сухо ответил я,— и не хочу знать.

У меня ощущение, будто я плаваю в грязи. Ром неприятно переливается в моем желудке. Блондинка продолжает тереть свое бедро о мое.

— Ну, вы отлично понимаете, что я хочу сказать,— проговорил Гиннес.

Я открыл сумочку из белой кожи. Это был мой подарок ко дню ее рождения. В ней лежала расческа, на которой осталось несколько рыжих волос, пудреница, пять банкнот по пять долларов, шесть по одному доллару и мелочь. Были и счета за электричество и газ, адресованные мистеру Герману Стоуну.

Я засунул все это обратно в сумочку и снова наполнил себе стакан. Быть иногда слепым — это отлично, но только в теории. Все коты выгибают спину, когда их ласкают не так, как им нравится. Существуют вещи, которые трудно переварить.

Малышка все еще висит на мне.

— А почему бы нет?

Я резко повернулся и снова наполнил стакан.. Все три подбородка Гиннеса задрожали, когда он с живостью воскликнул:

— Правильно, Герман, идите, запачкайтесь тоже. Я знаю, как это подействует. на вас. И поскольку я должен был бы вас от этого избавить, то все — за мой счет. — Он бросил взгляд на пьяную девчонку.— Я даже, если хотите знать, держал наготове; эту маленькую кошечку.

— Это он обо мне говорит,— сказала она с ухмылкой.

— Я хотел бы спросить вас об одной вещи,— сказал я Гиннесу.

Я уже поднес стакан к губам, потом так резко поставил его на место, что дно отлетело и ром разлился. Одним махом руки я сбросил осколки и схватил Гиннеса за воротник рубашки.

— Сколько, вы сказали, выпила Пат во вторник вечером?

Он с удивлением посмотрел на меня.

— Восемь или девять стаканов, а может, и больше. Почему вы'об этом спрашиваете?

— А что она пила?

— Ром, сухой ром.

Я стал смеяться, я был не в силах остановиться и хохотал во все горло. Потом отпустил рубашку Гиннеса и закрыл пробкой бутылку' рома.

— Ну и что? — спросил Гиннес.— Что тут смешного?

— Ничего, Все отлично сходится.

Я слегка шлепнул блондинку и направился к выходу. Один. В первый раз за последние часы я снова стал Германом Стоуном, мужем Патриции Стоун. Теперь у меня появилась не только вера, поддерживающая мою уверенность, но и кое-что другое. У меня есть серьезные доказательства.

Инспектор Греди и Майерс видели молодую рыжую, женщину вместе с Кери. Гиннес слышал, как, рыдая, женщина угрожала Кери. Мистер Свенсон видел поднимающуюся по лестнице к Лилу Кери рыжую женщину. Ее сходство с Пат было действительно поразительным. Но это мог быть кто угодно, только не Пат. Это не Пат!

Я остановился на тротуаре около клуба и смотрел, как заря осветила все вокруг. Я должен был все понять, хотя бы по анализу крови. Гиннес сказал, что Пат была совершенно пьяна. Но кто угодно сохранит хладнокровие с количеством 0,17 алкоголя в крови. Кто угодно — за исключением Пат. Она абсолютно не переносит алкоголь, и ей достаточно, одного стакана пива, чтобы потерять сознание.

Этому всему может быть только одно объяснение. Где-то в Нью-Йорке существует рыжая девица, которая очень уютно чувствует себя в постели Кери. Девушка высокая и красивая. С рыжими волосами, похожая на Пат. У которой ее походка, ее голос и жесты. Настолько похожая, что даже может сойти за нее.

И по неизвестной мне причине она этим сходством пользуется. 

Фасад двухэтажного дома из серого камня совсем не выглядел зловеще. Когда-то тут были деревья и газон, но со временем все исчезло. Дом теперь стал доходным. В нем сдаются меблированные квартиры. Окна второго этажа выходят на сооружение для кондиционирования воздуха «Клуба флибустьеров».

Я стоял и при свете восходящего солнца смотрел на дом. Окна первого этажа были освещены.

Я поднялся на второй этаж. Полицейский в форме расположился в коридоре перед квартирой убитого и читал утреннюю газету. Он качался на задних ножках своего стула, а рядом с ним, на другом стуле, стояла чашка дымящегося кофе и тарелка с домашним сахарным печеньем.

— Совсем как у себя дома, не так ли?

Он вскочил, немного смущенный.

— Прошу прощения, лейтенант. Я не слышал; как вы поднялись.

Я закурил сигарету и прислонился к стене.

— Сколько времени вы уже служите в полиции?

Парень смущался все больше.

— Немного меньше, года, сэр.

— Меня зовут Стоун. Детектив Стоун. Мистер Стоун. И перестаньте называть меня лейтенантом, а то можно подумать, что вы не из нашей службы. В уголовной полиции нет лейтенантов. Только детективы первого класса, которые получают зарплату лейтенанта.

Он застегнул пуговицы на мундире.

— Да, сэр.

Я указал на угощение, лежащее на стуле.

— Откуда это все?

— Снизу, сэр. Мне принесла их старая дама. Понимаете, они в первый, раз столкнулись с такой историей. Она произошла буквально на их глазах; и они до такой степени разволновались, что не могут спать. И они видели курочку, которая поднималась по лестнице. Они не знали, что она замужем. Естественно, они думали, что Кери спит с ней. А потом, когда она...

Полицейский слишком поздно понял, что говорит о моей жене, и стал красным, как праздничный плакат. Он тщетно пытался найти, что сказать: извиниться — будет еще глупее.

Я открыл дверь и прошел мимо него в квартиру. Я видел несколько сот подобных, но эта единственная, которая мне небезразлична. Включил свет и стал осматривать гостиную.

Средства существования Лилу Кери обеспечивали женщины. Его профессия принесла ему немало денег. Гостиная обставлена красиво и со вкусом. Камин занимает почти всю стену. Есть еще спальня, кухня и ванная.

Я вошел в спальню. Такого беспорядка я еще не видел. Специальные фотолампы, перегоревшие, брошены в корзину для бумаг. Стены и мебель покрыты белым тальком. С кровати сняты простыни. Место, где лежало тело Кери, обведено мелом. Я плюнул точно в середину этого места.

Трудно себе представить Пат в комнате, которую я увидел уже после обследования. В комиссариат сообщили: убийство по такому-то адресу. И на кого же я попадаю? На Пат. Пат в одной туфле и в пиджаке Боба, который при малейшем движении позволяет видеть ее грудь и все, чем наградил ее Господь Бог. Да к тому же настолько пьяную, что это обстоятельство не производило на нее никакого впечатления. А платье и белье валяются на полу вместе с черно-бурой лисой, стоимость которой я до сих пор выплачиваю.

Хуже того. Джим не разрешал ей одеться, пока врач не осмотрел ее. Это неприятная процедура, но она обязательна. «Ну что?» — спросил Джим, когда врач и его помощник вышли из комнаты, поддерживая под руки рыдающую Пат. И врач ответил совершенно определенно и не смущаясь, моя руки в ванной комнате: «Кровь на правом бедре, на руке и на животе. И хотя молодая женщина утверждает обратное, мой осмотр определенно подтвердил, что у нее были сексуальные отношения с мужчиной, возможно даже и не один раз. По моему мнению, не позже двух часов назад. Никаких следов насилия». Так записано в его официальном рапорте.

Радостное волнение, которое я испытал у Гиннеса, испарилось. Голова снова разболелась. Может быть, Пат просто обманывала меня с алкоголем. Может быть, она хотела, чтобы я считал ее неспособной пить. Ее оправдания неубедительны. Если только она не мертвецки пьяна и не усыплена наркотиками, любая женщина знает, спала она с мужчиной или нет. Я посмотрел на стену, в то место, куда, по словам Пат, ее вырвало: ведь Пат не была усыплена наркотиками. Во всяком случае, по заключению лаборатории. Они написали в рапорте, что в крови не обнаружено следов хлорала.

Окурок сигареты стал жечь мне пальцы, Я воспользовался им, чтобы закурить другую. С другой стороны, Лил Кери, будучи любовником Пат, ничего от этого не выигрывал. Кери жил за счет женщин, а Пат ничего не могла принести ему, кроме своего тела.

Я бы дорого заплатил, чтобы знать, как мне действовать дальше и какой линии придерживаться.

Бычье сердце, ожидание сигарет, ее уверения, что она ничего не помнит,— все это может быть хитроумно задуманной комбинацией. К тому же нашу машину обнаружили стоящей перед этим домом, и на руле не было никаких других отпечатков, кроме пальцев Пат. Жиль и Мак вынуждены были взломать дверь, чтобы проникнуть в квартиру. Она была заперта изнутри.

Вероятнее всего — Пат виновна. Не. могут существовать две женщины, которые бы так. походили друг на друга, чтобы опытный флик вроде Греди мог ошибиться. Пат пришла в квартиру Кери, Кери запер дверь, чтобы им не помешали, и оба забавлялись вовсю. Они отлично провели время. Может, даже не один раз, если верить словам врача. А потом они начали ссориться. Пат вынула револьвер и...

Я подхожу к открытому окну и стараюсь дышать полными легкими, но сердце мое не хочет спокойно биться. Теперь уже наступил день. Я обнаружил пожарную лестницу около самого окна спальни. Кто-нибудь очень легко мог проникнуть сюда, чтобы убить Кери. Кто? Лестница шла до самой земли. Любой мог это сделать. Любой в Нью-Йорке. Любой из восьми миллионов жителей.

Я стараюсь заставить себя нормально дышать. Стараюсь снова приобрести веру. Те, что скрываются за этой комбинацией, совершенно уверены в моей реакции — реакции мужа, влюбленного, в свою жену. Они не хотят, чтобы я трезво мыслил. Они хотят; чтобы я верил доказательствам, а не Пат.

Джим Пурвис считает ее виновной. Инспектор Греди считает ее виновной. И помощник прокурора Хаверс считает ее виновной. Пат — просто женщина, которая обманула своего мужа, как это делают многие другие. Это происходит каждый вечер, триста шестьдесят пять вечеров в году. Если, я не докажу обратного, дело пойдет своим чередом. Соединенные Штаты против Патриции Стоун. С одним очком против девяти в пользу Штатов.

Мне захотелось поговорить с Пат с глазу на глаз. После того как она отдохнет. Мне также хочется увидеть Джоя Симона. Если Пат меня не обманывает, то кока-кола — ключ ко всей истории. Пат пила ее около прилавка и вскоре очутилась в квартире Лила Кери. Да, но имя его не Джой, а Карл. По словам Майерса. Вытирая носовым платком пот, струившийся по лицу, я задаю себе вопрос, почему я решил, что имя подавальщика было Джой? Я схватил телефон, позвонил на 47-ю улицу и спросил у дежурного сержанта, принес ли Ник Казарас свой рапорт.

— Нет, он не приходил, Герман,— ответил сержант. — Это даже странно: Ник всегда приходит точно, а сегодня он опаздывает на четверть часа. Ты хочешь, чтобы я схватил его и привел к тебе или чтобы он позвонил тебе?

Я ответил ему, что не стоит этого делать, что я сам позвоню Нику домой, когда он закончит работу.

— Скажи мне, Педди...

— Что?

— Почему это я пристегнул имя Джой к фамилии Симон?

Педди, не задумываясь, ответил:

— В связи с тем маленьким прохвостом, которого мы подобрали шесть месяцев назад и которого звали Джой Симон. Помнишь, Герман? Он был замешан в историю с «девушкой по телефонному звонку», сто долларов за ночь?

— А, да! — ответил я вспоминая.— И что же с ним случилось?

— Этого я не знаю. Можешь выяснить обо всем в тюрьме, Герман.

Я положил трубку и некоторое время держу в руках аппарат. В конце концов я поставил его на стол и вышел из квартиры. Мне хотелось помыться и переодеться, прежде чем идти и разговаривать с Пат. Только нужно приготовить для нее вещи. Все, что у нее есть, это платье и туфли. Остальное Джим отправил в лабораторию. Она должна чувствовать себя очень неуютно без комбинации и трусиков. А возможно, это ее не смущает. Ведь, в сущности, я подобрал ее на городском балу.

«Ты первый мужчина в моей жизни,— Сказала она мне.— И единственный».

Я стараюсь сосредоточиться на этой мысли. Полицейский стоит, вытянувшись, у стены. Я спросил, как его зовут.

— Джек Митчел,— ответил он.

— Садись, Джек, не беспокойся обо мне. Я сегодня утром не на службе.

— Да, сэр. Спасибо, сэр,— сказал он таким тоном, будто, я по крайней мере инспектор-шеф или кто-нибудь в этом роде.

Я спускался по лестнице. На первом этаже открылась дверь квартиры Свенсонов, и старая дама, маленькая и жеманная, высунула нос наружу.

— Простите, сэр,— сказала она, чтобы остановить меня,— вы ведь действительно детектив Стоун, не правда ли?

Я повернулся.

— Совершенно верно.

— Муж этой красивой рыжей дамы, которая убила Кери?

Я поправил ее — которую обвиняют в убийстве Кери.

Она улыбнулась сладкой фальшивой улыбкой.

— Ну конечно,— вздохнула она, кладя свою руку на мою.— Я только хотела сказать, до какой степени мы огорчены. Если бы мы только могли сделать что-нибудь...

Она оставляет фразу незаконченной. Я на мгновение задумался. Передо мной свидетель, показания которого направлены против Пат. Я снял шляпу и носовым платком вытер пот со лба.

— Послушайте, миссис Свенсон,— сказал я.— В комиссариате ваш муж- категорически настаивал на том, что моя жена и есть та особа, которая приходила к Кери два или три раза в неделю после полудня в течение почти шести месяцев.

Щеки старой дамы порозовели.

— Ну что ж! Живя так близко, мы не могли время от времени не встречать ее на лестничной площадке. А теперь, когда стало тепло, мы оставляем свою дверь открытой, а она была вынуждена проходить мимо нас, поднимаясь на этаж выше. Но мы не знали, кто она. Я хочу сказать, мы не знали, как ее зовут, до вчерашнего вечера.

Я вынул из бумажника фотографию.

— И вы готовы под присягой подтвердить, что это та молодая женщина, которую вы видели?

Старая женщина все еще с улыбкой покачала головой.

— К сожалению, я должна пойти за очками. Может быть, вы зайдете, мистер Стоун?

Квартира; их — точная копия той, что этажом выше, только обставлена скромнее. Свенсону нужно работать, чтобы жить прилично. Дверь в спальню открыта, и миссис Свенсон закрыла ее.

— Чарлз только что заснул,— пояснила она- мне с улыбкой еще более грустной.— Но я не в состоянии заснуть, все время думаю о вашей несчастной жене:—Говоря это, старая дама искала свои очки.— На какие безумства способны женщины! Правда! Я совершенно не могу понять, как женщина, у которой свой хорошенький дом и семья, может пойти на...

Смутившись, миссис Свенсон резко оборвала фразу.

— Я все болтаю и болтаю, как сказал бы Чарлз.

Наконец она нашла очки и стала разглядывать фотографию, которую я ей дал!

— Да,— сказала она без малейшего колебания. — Это та молодая женщина, которую мы видели.

— А вы не могли принять за нее другую рыжую женщину, похожую на нее?

Она снова посмотрела на фотографию.

— Нет,— сказала она.— Я очень огорчена. Но это точно она.— Миссис Свенсон указала пальцем на родинку на подбородке Пат.— Я очень хорошо помню этот маленький знак.

Значит, все так. Я убрал фотографию в бумажник и начал спускаться по лестнице. Во дворе от утреннего света все уже отчетливо видно, но теневая сторона Гроув-стрит еще оставалась темной. Я почти спустился с совершенно темной лестницы, когда это произошло. Удар последовал сзади, справа. Я услышал стук, прежде чем почувствовал боль. Шляпа свалилась на пол. Качаясь, я пролетел вперед и ударился лицом о стену.

— Он хитрый,— сказал мужской голос.

— О! Не такой уж и хитрый для нас,— проговорил кто-то другой.

Я упал на спину, но постарался как можно скорее повернуться набок, чтобы достать револьвер. Те двое били меня ногами. Один удар попал в подбородок. Я схватил ногу и всем весом навалился на ее владельца. Послышался треск, который издает ломающаяся кость. Один из нападавших заскрипел зубами и застонал от невыносимой боли. Но меня продолжали бить по спине, по лицу, и вскоре я уткнулся лицом в грязный пол.

Когда я пришел в себя, возле меня стоял малыш лет восьми с молоком и хлебом в руках. Увидев, что я открыл глаза, он сказал:

— Ты бы лучше уходил отсюда. Флики не церемонятся с пьяными. На прошлой неделе они два раза подобрали моего старика.

Опираясь на стену, я встал. Ничего не сломано, но у меня исчезли револьвер, бляха и бумажник.

Я спросил малыша:

— Ты не видел, кто-нибудь выходил отсюда?

Он энергично покачал головой.

— Нет.— Казалось, я заинтересовал его.— Боже, ты весь в крови. А что здесь произошло? Ты с кем-нибудь, подрался, или что?

— Или что, как ты сказал.

Я с трудом добрался до входной двери и рывком открыл ее. Теперь на улице уже много народу. Целый поток машин направляется к Седьмой авеню. Пытаться обнаружить тех двух типов, которые обработали меня, все равно что искать девушку в доме терпимости. И все, что я о них знаю,— это то, что у одного из них сломана нога. В этом я уверен. Я слышал, как сломалась кость.

Я пересек тротуар, направляясь к своей машине, и толкнул двух продавщиц, которые шли на работу.

— Вы не могли бы быть осторожнее?—сказала одна из них.

— О! Да что ты! Ведь он едва держится на ногах,— возразила другая.

Я скользнул за руль и захлопнул дверцу машины. В машине нашел бумажный пакет, которым попытался стереть кровь с лица. Может быть, я имел дело с ворами? Но вместе с тем слова, сказанные ими, плохо вяжутся с этим предположением.

«Он хитрый!» — сказал один. «О! Не такой уж. и хитрый для нас»,—.возразил второй.

И потом эта история с бляхой и револьвером. Обычные грабители схватили бы мой бумажник, и остались довольны. Украсть же мою бляху и револьвер — это в духе Ралфа Хенлона. Чтобы отомстить мне за удар по морде в баре у Эдди Гиннеса. Чтобы опозорить меня и заставить написать убийственный для флика рапорт,

«У меня украли бляху и револьвер».

Да уж лучше сдохнуть!

А может, это имеет отношение к делу Пат? Кто-то сомневался в том, что я не поверю ей? Вполне возможно, потому что я повсюду сую свой нос и задаю всякие вопросы, вместо того чтобы напиться, утопить горе в роме и искать утешение в постели другой женщины.

Эта мысль понемногу овладевает мною. Все очень возможно. Я узнаю об этом, когда поговорю с официантом Майерса. Но сейчас мне необходимы ванна, револьвер и чистая одежда.

Я влился в поток машин и направился к дому.

Дом! Какая насмешка! Моя голова страшно болит. Во рту вкус соли и крови.

Как бы то ни было, не будет для меня дома без Пат. 

На углу182-й улицы продавец газет выкрикивает свою несуразицу, заманивая покупателей. Началось приблизительно то, что я ожидал и о чем предупреждал Пат, прося ее не слишком-то реагировать на то, что будет происходить. Мальчишка, казалось, распевал:

— Сенсационное преступление! Сенсационное! Все подробности! Жена детектива убивает своего любовника на холостяцкой квартире в Гринвич-Вилледж!

Я нашел в кармане монету и купил газету. На одной странице помещена фотография Пат с надписью:

«Моему любимому Лилу. На всю жизнь. Патриция».

Газетчик меня не знает.

— Недурная девчонка, не правда ли? — с энтузиазмом говорит он.— Дайте мне еще раз взглянуть на нее. Если бы мне предложили прожить с ней один год, я бы согласился и потом сразу же ушел бы в монастырь.

Я припарковал машину и пешком пошел до дома, быстро просматривая газету. Абе Фитцел кое-что опустил из-за симпатии ко мне. Но в его статье любой желающий найдет достаточно веские основания, чтобы осудить и посадить Пат на электрический стул. Кери был ее любовником в течение шести, месяцев. Недавно он заинтересовался другой женщиной, и Пат застрелила его. Я провел рукой по лицу, стирая остатки крови и пот.

Черный «кадиллак» стоял у тротуара перед домом, в который мы переехали сразу после того, как я получил первое повышение. Гостиная, спальня, кухня и ванная комната. Горничная, которая каждый день приходила заниматься хозяйством, чтобы Пат меньше уставала. И чем больше я думал об этом, тем тяжелее становилось у меня на душе.

Мне кажется, я уже где-то видел этот «кадиллак». Действительно, за рулем сидел Корк Аверс. Заметив меня, он воскликнул:

— Черт возьми, Герман, что такое приключилось с тобой?

Я сказал ему, что у меня были небольшие неприятности, и спросил, приехал ли Джим. Корк ответил утвердительно. Я поднялся. по лестнице и вошел в холл. Джим Пурвис и Монт разговаривали с управляющим. Монт задал мне тот же вопрос, что и Корк Аверс.

— Я напоролся на кулаки на Гринвич-Вилледж.

— На чьи кулаки? — спросил Джим.

— Думаю, двух парней Ралфа Хенлона. Если окажется, что у одного из них сломана лапа, тогда я буду совсем уверен в этом.— Я закурил сигарету.— Ну, а вы, что вы здесь рыщете:?

— Мне необходимо поговорить с тобой,— сказал Джим.— Кроме того, я хочу получить список телефонных звонков Пат.

Я почувствовал, как у меня загорелись уши.

— Ты стараешься во что бы то ни стало поджарить ее, не так ли?

Джим сохраняет полнейшее спокойствий.

— Ты отлично знаешь, как тебе надо держаться, Герман.— Он повернулся к Халперу.— Когда я смогу увидеть эту Миру Велл?

— Сейчас,— ответил управляющий.— У нее есть комната на верхнем этаже.— Он посмотрел на кровь на моем лице.— Могу ли я попросить ее спуститься в квартиру мистера Стоуна?

— Очень хорошо, отлично,— ответил Джим.

Я спросил его, кто это Мира Велл.

— Дневная дежурная, мистер Стоун,— ответил мне Халпер.— Она дежурит с восьми утра, но так как сегодня она почувствовала себя немного нездоровой, то попросила заменить ее.

Я подошел к лифту и спросил Джима:

— Так о чем ты хотел поговорить со мной?

— О тебе самом. Ты меня беспокоишь, парень. Я понимаю, какое впечатление должна произвести на тебя история с Пат, и боюсь, как бы ты не наделал глупостей.

— Например, что. я не поверю в ее виновность, а верю тому, что она говорит?

— Нет,— значительно проговорил он.— Если ты можешь — продолжай ей верить. Я тоже люблю эту девчонку. Ведь ты знаешь, Герман, да? И я бы дорого дал, чтобы ты оказался прав, а мы все ошибались бы. Но вот уже восемь-лет, как я работаю с тобой, Герман, и знаю, на какие глупости ты способен. Сунув нос в дела Пат, ты можешь попасть в такое болото, из которого мы вряд ли тебя вытащим.

— Не старайся, я сам даю себе хорошие советы.

Наша квартира находится на третьем этаже, с широкого балкона виден Гудзон. Надо спуститься на два пролета, чтобы попасть в большую гостиную, и подняться на два, чтобы оказаться в спальне. Я потратил два года, чтобы оплатить мебель, которая красива, как в кинофильме. Это то, о чем мы мечтали с Пат. Ни у нее, ни у меня никогда раньше не было ничего красивого. Я вырос в семье, где отсутствовал какой-либо комфорт. Пат почти все свое детство провела в интернате для сирот в Бруклине. Впервые в нашей жизни мы почувствовали себя людьми. И вот теперь все это лишь горсть пепла.

Да! Джим хорошо сказал. Да, он мой друг. Я знаю, почему он пришел.

— Иди, рыщи повсюду. Я не потребую у тебя ордера на обыск.

Я открыл бар и, вынув бутылку рома, налил себе стакан.

— Нет никакого смысла предлагать это вам всем. Ведь вы на работе, на сверхурочных, стараетесь посадить Пат на электрический стул.

Это очень огорчило Монта.

— Не говорите так, Герман.

Я вошел в спальню, нашел несессер Пат и наполнил его необходимыми ей вещами. Джим последовал за мной и небрежно просмотрел ящики комода и туалета Пат. Не так, как он осматривает обычно. Для чего ему это делать? Ведь у него и так доказательств больше, чем нужно, чтобы поджарить Пат.

— На твоем месте, Герман,— посоветовал он мне,— я бы влез, в ванну и потом позволил себе хороший отдых.

Пат не понадобится этот несессер раньше вечера.

Я спросил его, откуда он может это знать?

— Она спит. Как только я устроил ее в камере, я сказал доктору Петерсону, чтобы он дал ей успокоительного, и распорядился, чтобы никто, даже помощник прокурора, не беспокоил ее в течение двенадцати часов.

Он делает свою работу, и он мой друг. Он старается быть справедливым. Я приношу ему свою благодарность.

— Скажи мне,— продолжал Джим,— что это за потасовка такая на Гринвич-Вилледж? Где это с тобой случилось, Герман?

— Под аркой подворотни, при выходе на Гроув-стрит.

— У тебя что-нибудь украли?

— О! Немного монет,— соврал я.

— Может быть, тебя здорово обобрали? Я поговорю кое с кем. А что ты там собирался выяснять?

— Я хотел видеть Эдди Гиннеса.

— И что он тебе сказал?

— Он вернул мне сумочку Пат. Сумочку, которую она забыла во вторник вечером, после того как очень бурно поссорилась с Кери. Но Эдди рассказал мне еще одну вещь: Пат выпила в тот раз восемь стаканов. А она от бутылки пива совсем выходит из строя.— Я схватил Пурвиса за руку.— Послушай, Джим, ты сам видел Пат с Кери?

— Нет,— ответил он, качая головой.

Я выложил ему все, что накопилось у меня на сердце.

— Скажи мне, ты не допускаешь мысль, что в Нью-Йорке существует рыжая курочка, настолько похожая на Пат, что ее за Пат и принимают?

Джим погрузился в размышления.

— Возможно, и существует. Но какая причина? Кому придет в голову так подводить малышку?

— Этого я не знаю,— вынужден признаться я.

— У нее есть деньги?

— Только то, что я даю ей.

— Может быть, она знает то, чего не должна знать?

— Сильно в этом сомневаюсь. Ей было восемнадцать лет, когда мы поженились. А то, что она рассказала в комиссариате, сущая правда. Я был у нее первым. И до вчерашнего вечера у меня не было ни малейшего сомнения в том, что я единственный мужчина, который для нее существует.

Джим усмехнулся и уселся на край дивана.

— Проклятие, не знаю даже что и думать.— Я снял пиджак и рубашку и бросил их на пуфик перед туалетом Пат. На нем стоит такая же фотография Пат, какую обнаружили у Кери. Но на этой надписано: «Герману, моей любви. На всю жизнь. Патриция».

Я снял брюки и остался в трусах и ботинках.

— Нет, действительно,— сказал Джим,— вся эта история производит на меня то же впечатление, что и на тебя, Герман. Но вместе с тем вот уже пять или шесть месяцев разные люди говорили мне, что видели Пат то тут, то там в обществе Кери.

Я пошел в ванную комнату и открыл кран душа.

— Тогда почему же ты мне ничего не сказал?

Джим пожал плечами.

— Как я мог рассказывать подобные вещи мужу? — Это же выражение употребил и Эдди Гиннес.— В конце концов, Пат взрослый человек. Это дело меня не касалось.

Я снял ботинки.

— А я предпочел бы, чтобы ты вмешался в это дело.

При всех обстоятельствах я решил верить Пат до того, как...

В дверь позвонили.

— До того как — что? — спросил Пурвис.

Прежде чем я успел ответить, Монти закричал нам из гостиной:

— Это Велл, Джим. Которая дежурит днем.

Джим вернулся в гостиную. Я принял душ — вначале довольно теплый, потом, насколько мог выдержать, холодный. После этого почувствовал себя немного лучше, но голова не переставала болеть. И во рту по-прежнему оставался вкус крови. Я начал одеваться: надел чистые трусы и тут вспомнил, что доктор Петерсон отправил Пат в страну грез. Я не смогу принести ей ее несессер, не смогу поговорить с ней раньше вечера. А к тому времени, я надеюсь, мне уже удастся, войти в контакт с официантом Майерса.

Я надел халат, потом разыскал свои домашние туфли и волоча ноги, отправился в гостиную, где Джим и Монт расспрашивали дежурную. Это высокая блондинка примерно двадцати пяти лет. Если мисс Велл и больна, то это нисколько не отразилось на ее внешнем виде. На ногах у нее бледно-голубые босоножки под цвет пеньюара. Я сильно сомневаюсь, что под ним есть что-нибудь другое, кроме ее кожи. Да ей ничего не нужно. Это настоящая конфетка, без обмана. У нее большие круглые глаза, такие же синие, как и пеньюар. И даже несколько веснушек на носу.

По привычке я потерял одну из туфель, спускаясь по ступенькам. Как только я нашел ее, Джим познакомил нас.

— Мистер Стоун — мисс Велл.

— Очень приятно. Мне кажется, я уже где-то видел вас, мисс Велл?

Мисс Велл засмеялась грудным смехом, совсем как Пат, когда ей говорили что-нибудь смешное.

— Конечно. Вы проходите мимо меня каждый день уже год. И даже время от времени удостаиваете меня приветствием.

Я наполнил стакан. Почему, к дьяволу, я должен помнить о какой-то служащей? Это лишь посторонняя курица, сидящая за конторкой и. выполняющая заказы.

Джим вернулся к серьезным вещам.

— Вы работаете с восьми утра и до четырех дня, мисс Велл?

— Совершенно верно,— ответила красивая блондинка.— Но время дежурства не всегда одно и то же. Нас, служащих, трое. Если кто-то из нас заболел или кому-то по каким-либо причинам необходимо отсутствовать, две другие заменяют ее.

Я сел на диван рядом с мисс Велл и сделал сенсационное открытие, объясняющее ее болезнь. Вокруг нее носился запах рома хорошего качества, который я отлично различил, несмотря на ее духи.

Джим посмотрел в свои записи.

— Вы регистрируете все телефонные вызовы по городу, .которые делают ваши постояльцы?

— Да,— подтвердила она.

И так же, как и управляющий, ведете счет каждого постояльца?

— Да.

— Что, миссис Стоун часто вызывала Вилледж 7-36-46?

Мисс Велл погладила себя по шелку, туго обтягивающему ее грудь.

— Я бы не хотела говорить об этом,

— Вы знаете, что я из полиции?

— Управляющий сказал мне об э+ом.

— И что я возглавляю Уголовную бригаду Восточного Манхэттена?

Она посмотрела на .меня и провела языком по. губам.

— Я понимаю.

— Хорошо. Ответьте на мой вопрос.

Блондинка покачала головой.

— Я бы предпочла не делать этого,

— Почему?

— Хотя бы потому, что это меня не касается..

— Но миссис Стоун довольно часто звонила по телефону Вилледж 7-36-46?

He помню, чтобы я говорила это,— возразила мисс Белл, видимо, забавляясь.

Джим за всю ночь ни разу не сомкнул глаз. Больше он не мог выдержать. У каждого есть, предел терпения. Он резко вскочил со своего места.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Вначале Пат. А под конец мне еще недоставало напасть на такую, как вы. Где вы родились, мисс Велл?

— В Голдене, Колорадо.

— А что, в Голдене принято отказывать в содействии полиции, когда та ведет расследование убийства?.

Глаза мисс Велл стали еще круглее.

— Но я действительно не могла вам этого сказать. Я впервые оказываюсь замешанной в таком деле.

— Значит, вы отказываетесь мне отвечать?

— Совершенно верно.

— А вы знаете, что я могу вас задержать, если вы откажетесь отвечать мне?

Мисс Белл снова провела языком по губам.

— В таком случае- я отвечу отрицательно. Миссис Стоун никогда не звонила в Вилледж 7-36;46.

— Как же тогда объяснить, что вы запомнили этот номер?

— Это моя обязанность,— ответила она, явно забавляясь.— Я же еще и телефонистка, вы знаете это? И можете мне поверить, я знаю свою работу.

Джим надел на голову шляпу.

— О’кей. Мы получим счета за телефонные разговоры.

Он направился к выходу, за ним последовал Монт. Подойдя к двери, Джим повернулся ко мне:

— Не вмешивайся в это дело, Герман. Возьми пятнадцать дней отпуска начиная с сегодняшнего дня.'

Я спросил его, не приказ ли это.

— Да. Инспектора Греди. Мне не больше твоего хочется видеть, как осудят Пат, но эта история не должна влиять на личные взаимоотношения.

Я ответил ему с горькой усмешкой:

— Понятно. Это твоя работа.— Я сделал глоток рома.— Но я не прошу Греди. И тебя тоже. Пат не убивала Кери, и я докажу это.

— Каким образом?

Я рассказал ему кое-какие подробности.

— Я попросил Ника Казараса найти официанта Майерса, Если ему это удастся —тем лучше, если нет — я сам займусь этим. Думаю, ключ ко всей истории—у этого типа. Последнее, что запомнила Пат,— то, что она пила кока-колу у прилавка. Симон мог подмешать ей туда наркотики... Если он это сделал, значит, она сказала правду. И я заставлю этого Симона выплюнуть правду, даже если для этого потребуется оторвать ему одну ногу или разбить башку.

Джим старался не показывать свое раздражение.

— Держи себя в руках,— со значением проговорил он.— Во имя нашей дружбы, Герман, не вмешивайся в это. Я же сделаю все, что только будет в моих возможностях, чтобы вытащить Пат. Но никогда еще ни в одном деле, которое я вел, не было таких исчерпывающих доказательств вины подозреваемого.

Я спросил его, что он хочет этим сказать.

— Ты сам это отлично знаешь,— ответил он, открывая дверь и тихо затворяя ее за собой.

Я сел, держа в руке бутылку рома. Прекрасная блондинка взяла ее у меня, сделала глоток и вернула. Я посмотрел на нее сбоку. Над верхней губой у нее появились капельки пота. Грудь ее высоко вздымается, когда она дышит.

Я спросил:

— Что это вас так забирает?

— Мне это было необходимо, если ,вас не шокирует такое поведение.

Посередине ее пеньюара, от начала декольте до низа юбки, проходила молния, в тон небесному цвету одежды. Она продолжает бурно дышать, молния понемногу сползает вниз и дает возможность увидеть красивую линию груди. Она не носит лифчика. Под пеньюаром на ней ничего нет. Только кожа. Грудь крепкая и красивой формы. Глядя на нее, я вспомнил маленького газетчика, который сказал, показывая на фотографию. Пат: «Если бы мне предложили прожить с ней один год, я бы согласился и потом сразу же ушел бы в монастырь».

Мисс Велл высокая, как и Пат. И она, кстати, очень красива. Я стараюсь не смотреть на то, что она показывает. И это мне плохо удается. Я повторяю:

— Что это вас так забирает?

Она вынула из-за пазухи маленький сверток.

— Я боялась, что мистер Пурвис будет меня обыскивать. Как он сказал, речь ведь идет об убийстве?

— И что же?

Она протянула мне сверток. Это были счета. Пять счетов, и все на имя Германа Стоуна. Около моего имени стояли месяц и число телефонных переговоров, заказанных из моей квартиры. Я пробежал глазами список. Во рту у меня все больше пересыхало. Пат мне лгала. Она утверждала, что не знала Кери. Она клялась; что никогда не слышала его имя, пока не очутилась голой, как червяк, у него в квартире. А между тем она звонила в Вилледж по телефону 7-36-46 — свидетельство тому здесь, на бумаге. По крайней мере два раза в день в течение последних шести месяцев.

Я смотрю на мисс Велл, не поворачивая головы. Она облокотилась на подушки дивана, и верхняя часть, ее одежды, по-прежнему открытая, позволяет видеть белую кожу.

— Что это вас так забирает? — уже третий раз я задаю этот вопрос.

Она слизнула языком капельки пота на верхней губе.

— Вы хотите знать, почему я спрятала' это от мистера Пурвиса?

— Да!

Она скрестила пальцы на затылке и развела локти в стороны.

 — Может быть, потому что вы мне нравитесь,— ответила она. — Может быть, потому что вас я знаю немного больше, чем его. Может быть, я заметила некоего детектива ростом метр восемьдесят пять и весом в девяносто килограммов с волосами щеткой и сломанным носом, который проходит через холл каждый день в течение года. И, быть может, я хотела, чтобы он был только мой, а не той женщины, которая его обманывает, как только он уходит из дома.

Она дышит, еще порывистей, чем раньше. Ее грудь поднимается и колышется в такт ее вздохам. Каждый раз, как она вздыхает, молния сползает на один сантиметр. Она так же красива, как Пат. Она будет принадлежать мне, если я захочу. Не ради каприза, а потому что этого хочет она. Служащая, доходного дома, влюбленная в нанимателя квартиры, на которого она смотрела каждый день в течение года, когда он проходил мимо нее.

Я проглотил новую порцию рома, уже лишнюю, она меня почти задушила, «и мне пришлось выплюнуть ром на ковер. В том состоянии духа, в котором я находился, выпитое, количество рома довело меня до точки. Углы комнаты стали закругляться. Мисс Велл становилась все приятнее. Я хотел заставить себя признаться; что замечал ее раньше. И нашел, что у нее красивые платиновые волосы. Мне нравятся веснушки на ее носу. Это придает ей одновременно и невинный и несколько провокационный вид.

— Как вас зовут?-

Она пододвинулась .ко мне. на диване.

— Мира. А почему вы спрашиваете?

Ром оглушительно шумит у меня в ушах. Я стал играть с ее молнией: то поднимая ее доверху, то спуская вниз.

— А кто знает? Может быть, я в восторге, что познакомился с вами, мисс Велл.

Она выдала такой вздох, который заставил молнию спуститься до самого ее живота. Пока я созерцал зрелище, которое представилось мне, она простонала:

— Как я счастлива, мистер Стоун.

Я сижу довольно неустойчиво. Она толкнула меня назад на диван, обхватила мое лицо обеими руками и пыталась губами раскрыть мои губы.

— Герман,— простонала она,-— Герман! Несмотря на то, что я совсем пьян, мне все же становится стыдно. Я хочу эту женщину так же сильно, как Мира хочет меня. Но не ее я так желаю. А Пат. И я очень хочу, чтобы все между нами осталось так же, как было до того момента, когда я вошел в квартиру на Гроув-стрит. До того, как все это произошло. Я ХОЧУ верить. Я пытался оттолкнуть Миру. Она стала более энергичной. Я соскользнул на край дивана, и мы упали на пол с глухим шумом, она сверху меня.

— Сейчас же,— прошептала она.— О, я прошу тебя.

Ее пальцы вцепились мне в волосы. Другой рукой Мира опустила до конца молнию. Она немного приподнялась, и ее тело сбросило голубой шелк, который с легким шумом упал рядом. Как в первый раз бывает у людей; встречающихся тайком

Я стараюсь высвободиться, но у меня ничего не выходит. Надушенное тело навалилось на меня. Я задыхаюсь. Потом в моей голове, посреди шума от рома, вспоминается то, что сказал мне-инспектор Греди на каменных ступенях комиссариата: «Я знаю, мой дорогой, это тяжело. Это глубоко ранит. Даже мысль о том; что женщина могла нанести вам такой удар... Но забудь ее... Хорошенько выпей и утешься с. какой-нибудь куколкой...»

А потом? Что потом? А почему бы и нет?

Я поцеловал Миру с такой же страстью, как она целовала меня. Это провоцирует определенную реакцию, Я уже не чувствую вкуса крови во рту. Я больше ничего не чувствую, только вкус соли.

Вкус соли, который мужчина находит в своих слезах. 

Сейчас три часа дня. Малыши выбежали из школы и громко кричат. Они трезвонят звонками своих велосипедов, играют в кошки-мышки или в другие игры. Они играют во взрослых.

Я немного протрезвел, и у меня ничего не болит. Только голова как будто не своя, но в основном я в полной форме. На столике у изголовья кровати стоит начатая бутылка рома, и я отпил глоток, чтобы немного опохмелиться, потом выпрямился на своем ложе и посмотрел в. окно. Пожалуй, сейчас скорее четыре часа, нежели три. Я сужу об этом по цвету залива и по высоте солнца над Нью-Йорком.

Итак, я полностью последовал совету инспектора Греди. Напился до чертиков, чтобы не сказать больше, и выполнил второе условие. Со светловолосой служащей. А потом что, будет? Тишина, царившая в комнате, неприятно давит на уши. Я совсем один. Никого нет, чтобы меня утешить. Никого, кто бы сказал мне, что я вел себя непотребным образом, и после этого принес бы мне холодного томатного сока. Это то, что всегда делала Пат раз в году, после полицейского бала. Я стал шарить по всем углам, пока не нашел маленький несессер, который приготовил для нее. Как только моя голова придет в порядок, я позвоню в комиссариат и попрошу передать его ей.

Я повернул голову и посмотрел на другую половину кровати, половину Пат, принадлежащую ей вот уже десять лет. Десять лет нашего супружества. Мира убежала. Но подушка еще сохранила след ее головы и несколько длинных, светлых волос, Я принялся накручивать, их на палец. Мира, оказалась славной девочкой: Она очень помогла мне в том невменяемом состоянии, в котором я пребывал. Я почувствовал себя освеженным и обновленным. Буду надеяться, что она не рассчитывает на продолжение этой приятной интермедии. Я рассматриваю светлые волосы, которые накрутил на палец. Итак, это был очень приятный момент. Один раз и точка. Она меня хотела и она меня получила. Мы квиты.

Мне показалось, что я чувствую запах кофе. Я надел халат, сунул ноги в шлепанцы и отправился на кухню. Это не галлюцинация. Мира манипулировала с электрической кофеваркой. Одетая, она мне кажется какой-то чужой. Совсем уже не та особа, с которой я познакомился сегодня утром, блондинка в голубом полуоткрытом пеньюаре, с молнией сверху донизу. Это другая Мира. Ее светлые волосы гладко зачесаны назад и на затылке образуют шиньон. А веснушки особенно выделяются на коже. На ней надета темная юбка и белая скромная блузка. У нее действительно вид служащей, в шикарном доме, таком, какие имеются в Голдене, Колорадо.

— Я думала, вы будете спокойно спать до полуночи, сказала она, увидев меня.

Я не совсем понимаю, довольна она или нет. Я уселся на стул.

— Разве я столько выпил?

— О! Необычайно много.— Она провела языком по губам.— Но я думала не об этом.

— Я Большой Герман.

Это не смешно. Никто не смеется — ни она, ни я.

Она налила мне чашку кофе.

— На случай, если вы вдруг проснетесь, я решила приготовить вам кофе, прежде чем идти на дежурство.

Кофе мне понравился. Я быстро выпил чашку, не наливая молока, и попросил налить мне еще. Пока Мира делает это, ее бедро трется о мое. Воспоминание производит определенный эффект. Я спросил её, нужно ли ей идти работать.

Она села напротив меня.

— К сожалению и несчастью.— да. Мейбл работала за меня с восьми часов до четырех. И я не могу заставить Гвен остаться .еще на одну смену, когда она закончит свою.

Мне кажется, я слышу Пат.

— Как ты себя чувствуешь, Герман?

— В отличной форме,— ответил я.

Мира внимательно посмотрела на меня.

— О! У тебя не такой уж жизнерадостный вид.

Она протянула над столом руку и осторожно положила на мою.

— Вот что я тебе скажу: допей кофе, а потом возвращайся в постель.

Мысль совсем недурна. Когда я проснулся, то почувствовал себя совершенно свежим и 'полным сил, но теперь, после кофе, не знаю почему, у меня опять появилось состояние подавленности и плохого самочувствия. Или, может быть, это оттого, что, проснувшись, я выпил глоток рома?

— Возможно, я и сделаю это. И...

— И скоро как пробьет полночь, маленькая Мира вернется,— сказала она, морща носик, усыпанной веснушками.

Это как раз то, о чем я подумал. У нее желание продолжать это... На столе лежит пачка сигарет, и я закурил.

— Настоящая маленькая Сендрильона, да?

Она погладила мою руку.

—Почти так. Но теперь мне надо торопиться, дорогой.

Она обошла вокруг стола, чтобы поцеловать меня.

— По крайней мере, если ты... после всего... я могу ведь и опоздать на несколько минут.

Даже при мысли об. этом меня затошнило. Я похлопал по ближайшей ко мне округлости.

— Надеюсь, что смогу выдержать до полуночи.

Она нежно поцеловала меня.

— Чтобы ты ждал меня...

Я смотрю ей вслед. Мира не худенькая девушка. У нее округлые ляжки и бедра, которыми она очень соблазнительно покачивает при ходьбе. Почти как Пат. Я налил ещё чашку кофе, но меня тут же вырвало. Я наклонился над умывальником, после чего долгое время дал течь воде. Я не хочу больше кофе. Я не хочу ничего вспоминать. Все, что я хочу,— это сократить до минимума всякое воспоминание о Пат. В. шкафу на кухне есть бутылка отличного виски, которую я берег для особого случая. Ну вот! Это как раз тот случай! Мне это понравится больше, чем кофе.

Я вернулся в спальню с бутылкой под мышкой. Я не слишком-то горжусь Германом Стоуном. Ладно, Пат меня обманула. Но две ошибки не составят одну правду. А теперь у меня на руках эта девочка, Мира.

Я остался сидеть на краю кровати, наблюдая за цветом залива. Да! Мира хочет продолжать. А потом?

Мы поклялись в радости и в горе быть вместе всю жизнь. Я встал и подошел к комоду, чтобы посмотреть, на месте ли мой запасной револьвер. Может быть, я все же сумел что-нибудь сделать для Пат? Во всяком случае, я могу попробовать разузнать что-либо у Хенлона.

Револьвер лежал под моими рубашками. Я вынул его, положил рядом с бутылкой на комод и. стал искать чистое белье для себя. В комоде его не оказалось. Я полез в ящик, в который Пат обычно складывает свои вещи. В самом низу лежала маленькая красная книжечка, на обложке которой была надпись: «Пять лет интимного журнала».

Книжка запиралась на ключик. Я видел, как Пат иногда писала что-то, но никогда не обращал на это внимание. Возможно, я из записей узнаю немало нужных вещей. Я просунул палец под металлическую планку и сломал замочек.

На первой странице стоит дата — 1 января 1950 года. Пат написала: «Вчера вечером смотрели «Пасифик Сюд». Хорошая пьеса. Потом ужинали в «Пероке». Герман хотел повести меня в один ночной бар, но я отказалась. Тогда мы вернулись домой и легли спать. Моя любовь! Прошло почти пять часов, пока мы заснули. Это был один из прекраснейших дней за все время моего существования...»

Я невольно засмеялся, но смех тут же застрял у меня в горле. Таковы мы оба. Мы были женаты к тому моменту уже восемь лет. Это было два года назад.

Я быстро перелистал страницы журнала, дойдя до записей, сделанных пять месяцев назад. И ни разу ни в одной из них она даже не упоминала Кери. Всегда я — «ее любовь». Играли в покер с Джимом, Авис, Абе и Чирли: Пат проиграла шесть долларов и сорок пять центов, но я выиграл восемнадцать, меньше, чем мне стоило пиво и сэндвичи. На следующий день она ходила за покупками с Чирли, и Чирли купила себе «божественную» шляпку. Что это может быть за шляпка? И к тому же «божественная»?

Я продолжал перелистывать страницы дневника. Все остальное в том же роде. Маленькие вещи, которые заполняют жизнь женщины. Но нигде'нет и намека на Лила Кери, нет белых пятен в описании ее времяпрепровождения. И так все дни. Восемнадцатого ей показалось, что у нее задержка, и она стала надеяться. Теперь, когда у меня оклад лейтенанта, можно подумать и об увеличении семьи.

Мы ходили туда и сюда. Смотрели «Голубую вуаль». Обедали в дорогом ресторане, поехали забавы ради на поезде в другой штат. Чтобы погулять на воздухе, проветриться перед тем как лечь спать.

Еще позавчера, в день, когда Пат отправилась сдавать кровь, она называла меня «моя любовь».

Герман здесь, Герман там. Как будто я был каким-то особым человеком, вроде Эйнштейна. Как будто мы были женаты лишь десять дней, а не десять лет. Полушутя-полусерьезно Абе назвал меня в хронике Бродвея Большой Герман. Но из дневника видно, что Пат приняла это имя серьезно. Я самый замечательный человек, какого только создавала земля. Я самый лучший детектив в Манхэттене. Я муж, о котором можно только мечтать. Я совершенный любовник.

Я закрыл книжечку и посмотрел на залив, который теперь стал слегка пурпурным. Невозможно представить себе тут притворство. Пат не настолько хитра. По своим умственным способностям она скорее посредственна.

Холодный пот побежал у меня по спине. И это женщина, которую обвиняют в том, что она играла в папу-маму с Лилом Кери? Но когда же? Нет, меня не заставят проглотить это. И даже факты, которые доказывают ее вину. Да, я видел Пат совершенно голую и совершенно пьяную у Лила Кери. Своими собственными глазами. Но все это говорит лишь о том, что она — жертва какой-то комбинации. Меня просто заставили увидеть ее такой. Чтобы «открыть» мне глаза. Без сомнения, в Нью-Йорке существует рыжая девушка, которая по каким-то особым причинам стала выдавать себя за Патрицию Стоун последние пять месяцев. Я унес с собой красную книжечку в гостиную и поднял телефонную трубку.

— Дежурная слушает,— вежливо проговорила Мира.

— Ты можешь разговаривать?— спросил я ее.

Она прижала губы к телефонной трубке.

— Не очень свободно. А что случилось, дорогой?

— Послушай, Мира, насчет этих телефонных переговоров, которые Пат заказывала с Вилледж 7-36-46. Ты действительно сама слышала, как она разговаривала с Кери?

Вне всякого сомнения мистер Халпер находится где-то поблизости от Миры. Голос ее становится очень сухим и резким.

— Телефонистки никогда не подслушивают разговоров, мистер Стоун; Это послужило бы причиной немедленного увольнения.

Я повесил трубку. Эти разговоры должны были заказываться тогда, когда Пат уходила из дома. Но кем? Вены на висках начали пульсировать. Или все эти телефонные вызовы квартиры Кери были изобретением Миры Велл? Чтобы иметь возможность спрятать их от Джима Пурвиса. Чтобы я был ей особенно благодарен. Чтобы добиться того, чего она так страстно хотела. Ибо этого, по ее собственному признанию, она дожидалась целый год.

Я. вновь сиял трубку и назвал ей номер Ника Казараса. Телефон у него звонил долгое время, после чего я снова услышал Миру. Халпер, по всей вероятности, ушел из конторы, и голос ее стал теплым и нежным:

— Твой номер телефона не отвечает, дорогой!

Я уже собрался попросить, ее соединить меня с комиссариатом, но потом решил прикинуться простачком. Голос Миры ласкал мой слух.

— Иди и скорее ложись спать, Герман, ты слышишь? И сохрани для меня теплую постель...

Я повесил трубку. Потом принял холодный душ и оделся как можно лучше. Физиономия моя не слишком распухла, и чувствую я себя отлично. Я сунул запасной револьвер в кобуру и положил дневник. Пат в карман. Надев фетровую шляпу, которую носил по воскресеньям, я взял приготовленный для Пат несессер, запер квартиру на двойной оборот ключа и вызвал лифт. Мира видела, как я проходил через холл. Она приподнялась на своем стуле, будто собиралась позвать меня, но не посмела этого сделать. Ей нужно было думать о своей работе, а мистер Халпер стоял тут же, на пороге, рассуждая с двумя продавщицами веломоторов о качестве предлагаемых ими товаров. Халпер очень удивился, увидев меня. С такой постной рожей ему в самый раз выступать на похоронах.

— Я глубоко опечален, мистер Стоун,— сказал он проникновенным голосом.

 — Ах, да. Я тоже.

Мне хочется поскорее отделаться от него.

Быстрыми шагами я направился к месту, где оставил машину,— прямо против заведения Майерса. Я вошел туда. У стойки стоит новый парень. Во всяком случае, раньше я его здесь не видел. Майерс занят с клиентом. Я подождал, пока он освободится, и спросил, вышел ли Карл Симон на работу?

Ворча, простак выложил все, что знал:

— Полиция, полиция. Всегда вопросы. А ведь мне нужно зарабатывать на жизнь, не так ли? — Майерс все это высказал в мой адрес.— Нет, он не вернулся. И мне не только пришлось самому обслуживать клиентов, пока не нашел ему замену, но я еще пробыл больше часа в полиции, рассказывая все, что знаю об этом Симоне.. Где он живет, кто его рекомендовал... Откуда я знаю?.. Честно говоря, мне не трудно и самому обслужить клиентов. Не так уж много я зарабатываю, чтобы платить жалование служащему, и без этого все мои доходы сводятся к нулю. Какой, вы думаете, доход я получаю от одной чашки кофе?

Говоря это, Майерс сильно ударил кулаком по прилавку. Он причитает. А я выхожу и на зеленый свет собираюсь перейти улицу.

Обведенный заголовок на лотке газетчика прерывает мне. дыхание: «Таинственное- убийство детектива на Таймс-сквер».

Я оттолкнул одного покупателя, чтобы прочесть заметку. Она помещена в последнюю минуту. В ней кратко говорится, что детектив Ник Казарас, прикрепленный к комиссариату на 47-й улице, не явился с рапортом по окончании, смены. Ему позвонили домой ввиду исключительности происшедшего. Его жена, очень обеспокоенная его отсутствием, ничего не знала. Но вопрос прояснился раньше, чем газету полностью сверстали: Режиссер одного,из театров квартала, открыв склад аксессуаров, обнаружил там детектива Казараса. Он лежал в сундуке. Мертвый.

Тут я услышал, что мне что-то говорят.

— Послушайте, мистер, если вы не возражаете,— сказал мне маленький газетчик,— купите газету или дайте дорогу;тем, кто ее покупает: Вы можете почитать это в. библиотеке на 42-й улице.

Я сунул руку в карман, потом вспомнил, что истратил последнюю монету, когда покупал утренние газеты, и отошел в сторону. Подробности мне сообщат в комиссариате. Я подошел к машине и собирался открыть дверцу, когда на меня вновь напала тошнота. Второй раз за последний час. Но сейчас уже дело не в роме.

«Хочешь оказать мне услугу, Ник?» — спросил я.— «С удовольствием, Герман». И теперь Ник мертв. Может быть, Ник умер потому, что, пока я забавлялся с прекрасной блондинкой, доказывая ей, какой я замечательный парень, он пытался найти негодяя по имени Карл Симон. Прохвоста, который дал Пат ту роковую кока-колу. Это последнее, что помнила Пат, пока не. потеряла сознание.

Смена нарядов произошла в четыре часа, но никто не ушел домой. Тротуар около комиссариата на 47-й улице чернел от фликов. Это понятно. Каждый день случается убийство, но сегодня совсем другая история. Сегодня убили одного из наших.

Парни расступились, давая мне пройти; у меня хорошая репутация, когда я не делаю глупостей. Я — Герман Стоун, известный детектив, который постоянно имеет дело со всякими преступлениями. Парень, который находит убийц благодаря магии. Итак, Герман, скажи же нам, кто мог уничтожать Ника Казараса?

Лейтенант Фиачетти сидит за стеклом. Я спросил его, здесь ли еще наряд.

— Уже нет, Герман, полагаю, он отправился в Центральный комиссариат.

— Нашли что-нибудь?

Фиачетти старается казаться безразличным, но его выдает голос.

— Не думаю, Герман.

Я прошел в зал дежурных. Там увидел Педерсена, приятеля Казараса. Высокого роста швед с короткими волосами. Очень хороший парень. У Педерсена совершенно угнетенный и недоумевающий вид и вместе с тем он полон ярости. Я знаю, какое впечатление это произвело нанего. Знаю, какое впечатление это производит, на всех фликов, когда их товарищ лежит в морге. Каждый из нас в такой момент думает: «Это мог быть я, если бы Провидение захотело этого».

Я сел рядом с ним.

— Что за, работа была сегодня, Свен?

Педерсен без всякого интереса перелистывал рапорты своего наряда, эту своеобразную библию полицейских. Там записывалось все: показания, флика, появившегося первым на месте происшествия, показания полицейского врача, парней из дома, старой дамы, которая не спала, типа, который случайно оказался там, флика, занимающегося следствием, и того, кто ответственен за арест,— все эти незначительные и важные показания, которые в конечном счете, рано или поздно служат обвинительным-заключением.

—- Ничего. Ни единого кончика, за который можно было бы ухватиться. Ничего, кроме кучи свидетелей, которые ничего не хотят говорить. Никто не слышал выстрела. Никто никого не видел. Никто не знал, что Ник мертв уже несколько часов.

Я предложил ему сигарету.

— Расскажи мне все с самого утра, Свен.

Он сильно затянулся сигаретой.

— Я на минуту зашел в отель «Астор» по делам. Когда вышел оттуда, Ник сказал мне, что ты только что проехал и просил его найти парня по имени Карл Симон, который живет где-то в этом квартале. Единственный, кто соответствовал указанным приметам, был, по нашему мнению, Джой Симон, негодяй, которого мы зацепили в одном отеле на 42-й улице шесть месяцев назад по мокрому делу.

— Пожалуй, это тот, кого я ищу. Сколько он заработал тогда и что делает теперь?

Педерсен закурил другую сигарету от окурка.

— От двух до десяти лет. Но вышел под залог в пять тысяч долларов и исчез. У нас оставалось еще полчаса, и мы решили обойти асе отели, какие только успеем. Ник взял одну сторону, улицы, я другую. Я ничего не обнаружил. В восемь часов я вернулся в комиссариат для сдачи рапорта. Ник еще не возвращался, но тогда это меня не волновало.

— Почему?

— Потому что Ник мне рассказал, что ты оказал ему не знаю уж сколько услуг, провел с ним его первое следствие и что если он к восьми часам ничего не обнаружит, то позвонит по телефону в комиссариат и один продолжит поиски. Этот Симон, которого ты ищешь, имеет какое-нибудь отношение к неприятностям твоей жены, Терман?

— Да; насколько я знаю.

Педерсен пожевал сигарету, которую только что закурил.

— Во всяком случае, я ничего не знал до телефонного звонка лейтенанта Фиачетти. Он позвонил мне три часа назад и сообщил, что обнаружен труп Ника за кулисами театра на 45-й улице.

Я попробовал выяснить некоторые детали.

— Ас какой улицы вы начади обход?

— С 45-й.

— Дверь театра остается открытой всю ночь?

— Сторож клянется всеми святыми, что нет.

— Держу пари, сторож стар.

— Совершенно верно.

— Когда его нашли, сколько времени Ник был уже мертв?

— Полицейский врач утверждает, примерно семь часов.

— Другими словами, он дал себя спустить сразу же, как только вы расстались?

— Похоже на то.

— А как его убили?

— Пулей в затылок.

Я встал.

— Ну что ж! Благодарю тебя.

Педерсен стал ходить по комнате, хрустя фалангами пальцев и время от времени ударяя кулаком по ладони другой руки. В этом не было ничего театрального/ Он просто не мог сидеть спокойно, не мог примириться со свершившимся, фактом.

— Негодяй! Негодяй! О, Господи, сделай так, чтобы он попал мне в руки!

Может быть, это простое совпадение, -что Ника спустили, сразу после того, как я попросил его найти Симона. Может быть, он спугнул вора, выходившего из театра. И все. же в простое совпадение верится с трудом. Гораздо более вероятно, что за нами следили, что за мной следовали от Майерса до Таймс-сквер. Если этот парень, Симон, замешан в деле, он, конечно, не сомневался, что его будут разыскивать. Именно он является ключевым звеном в деле Пат.

«И я, в ожидании сигарет, выпила у прилавка кока-колу».

Я спросил у Педерсена, нет ли у него фотографии Симона.

Он покачал головой.

— Нет, в этом нет. надобности, я знаю эту птицу. Но Джим Пурвис послал уже за ней в архив.

Я не шел, а плелся. И не придумал ничего лучшего, как расположиться около телетайпов и ждать новостей. По мере их поступления можно будет следить за охотой на этого типа. Мне незачем терять время на театр. К тому же я хотел повидать Джима. Убийство Ника и дневник Пат'убедят его в моей правоте, он не сможет теперь не верить мне.

И все же я решил уйти. На пороге меня остановил лейтенант Фиачетти:

— Герман,— сказал он, — ни одна муха не сможет вылететь из Манхэттена.

Я поверил, ему на слово и в своей машине направился к низким строениям тюрьмы. По дороге остановился у цветочного магазина Крамера, где у меня открыт счет, и купил для Пат большой букет орхидей. Сторожиха, которой я передал букет, спросила, не хочу ли я увидеть Пат. Ну, нет, послё,того, что у меня произошло с Мирой... Но тут в голову мне пришла одна мысль. Я снял шляпу.

— Если это возможно.

Она проводила меня до комнаты свиданий и оставила одного. Я вытер лицо, надеясь, что история с Мирой не отразилась на моем виде и останется в тайне. До чего же мужчина может быть кретином! Я вел себя как развратник с первой попавшейся шлюхой. Появилась прекрасная блондинка — и вот он, секс...

Пат одета, в свое платье. Это означает, что она пока считается задержанной. Ей страшно, но вид у нее все-таки немного лучше. Я никогда полностью не осознавал, как она прекрасна. Большинство рыжих женщин испытывает много неприятностей из-за цвета волос. Но не Пат. Её кожа, как у камелии: шелковистая и гладкая. Единственный ее дефект — маленькая родинка,, на которую Свенсоны обратили внимание.

Сторожиха старается держаться как можно незаметнее. Она подошла к окну, села на подоконник и стала смотреть в темноту..

Я обнял Пат. Очень осторожно, как хрупкую вещь.

— Как дела, малышка?

Ее руки обхватили мою спину,

— Я боюсь, Герман. Я очень тебя прошу, уведи меня отсюда.

Она подняла свои влажные глаза и посмотрела на меня.

— Ты по-прежнему веришь мне? Несмотря на то, что газеты написали про меня такие ужасные вещи?

— Я все время верю тебе.

— Я счастлива,— тихо проговорила она.:—Я счастлива.

У нее ротик маленькой девочки, нежный и мягкий. Но мне не приходится наклоняться, чтобы поцеловать его. Совсем как с Мирой. Пат красивая девушка. Мысли одолевают меня. Они обе одинаково сложены. Если бы не цвет волос и веснушки на носу Миры, можно было бы подумать, что они сестры. Я спросил у Пат:

— Ты знаешь мисс Миру Велл?

— Нет,— ответила она, и волосы ее ласкают мою щеку, когда она отрицательно качает головой.

— Она дежурит внизу, у телефона. Такая блондинка.

— Ах да, вспомнила,— ответила Пат.— Очаровательная девушка.

— Если ты так находишь. Ты с ней когда-нибудь разговаривала?

— Никогда.

— И она никогда не поднималась к нам?

— Во всяком случае, я этого не знаю. А почему ты об этом спрашиваешь, Герман?

Я оставляю вопрос без ответа и рассказываю ей, насколько возможно, эту историю.

— Джим пытался достать запись наших телефонных переговоров из квартиры, а она отказалась дать их ему. А судя по этим записям, по крайней мере два раза в день из нашей квартиры вызывался Вилледж, номер 7-36-46.

— Это номер телефона Кери?

— Да.

— Я не звонила ему, Герман. Поверь мне. Я никогда не видела этого человека, пока не очнулась в его квартире.

— Скажи мне еще кое-что. Ты помнишь, у тебя было домашнее платье из бледно-зеленого шелка?

— Да.

— Куда оно делось?

Пат стала тереть свой лоб.

— Не могу вспомнить, Герман. Я слишком боюсь и слишком беспокоюсь.

Мои пальцы сомкнулись вокруг ее руки.

— Ты должна немного напрячься: Ну, подумай,— Я тряхнул ее.— Вспомни.

— Я его отдала. Да, теперь я вспомнила. Кто-то пришел ко мне и сказал, что они собирают вещи для нуждающихся. Я отдала свое домашнее платье и другие вещи, которые почти уже не носила.

— Это был мужчина или женщина?

— Женщина. Да, я совершенно -уверена, женщина.

— Мисс Велл?

— Молодая девушка, телефонистка?

— Да.

— Нет, я уверена, это была не она. Я теперь все вспомнила. Приходила очень приятная старая дама с седыми волосами. И, кроме пеньюара и платьев, я дала ей немного всякого белья, чулки и старое манто из верблюжьей шерсти. Было тепло, я его не носила, оно просто висело в шкафу.

Пат старалась не плакать, но ей это плохо удавалось.

— Я... мне страшно находиться здесь, Герман. Я стараюсь храбриться, но я безумно боюсь.

Я ударил ее по щеке. Очень легко. Это скорее ласка, чем удар.

— Не надо плакать. А потом ты когда-нибудь видела эту старую даму?

— Нет, это был единственный раз.

Ничего больше она не могла мне сказать, кроме еще одной вещи.

— Этот негодяй Симон, тот тип; который работал официантом у Майерса, он ничего такого не предлагал тебе?

— О, ничего определенного.

— То есть?

Она покраснела.

— Понимаешь, приблизительно неделю назад он мне сказал, что я действительно очень красивая женщина и что, если это меня заинтересует; он сможет устраивать мне время от времени заработок в сотню долларов.

— И что же ты ему ответила?

— Ничего. Влепила ему пощечину по его грязной роже!

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Я боялась, что ты изобьешь его.

Я стал обдумывать ситуацию. Не было никакого сомнения, что этот Карл на самом деле Джой Симон: он работал официантом, пока не истек срок его наказания, и продолжал свои маленькие грязные делишки, снабжая кое-каких типов дорогими курочками, работающими по определенному соглашению.

— Это поможет тебе в расследовании? — спросила Пат.

— Думаю, что да.

Сторожиха отошла от окна и бросила на меня, выразительный взгляд. Я понял намек и, взяв со стола букет, подал его Пат.

Она спрятала лицо в цветах, потом сквозь слезы улыбнулась мне.

— Ты еще любишь меня, дорогой?

Я редко чувствовал себя так скверно. И поцеловал ее в нос.

— Моя дорогая, я не смог бы любить тебя больше, даже если бы и захотел, разве только у тебя была бы сестра-близнец.

После этого я быстро смотался оттуда. Судя по медицинской. экспертизе, Пат имела любовные сношения и, возможно, не один раз. Но она, по крайней мере, была тогда без сознания, но не я. Выйдя наружу, я стал звонить в разные места в надежде застать Джима. Наряд уже прибыл в Центральный комиссариат. Джим ответил мне с той же интонацией, с какой говорила мне и блондинка.

— Я надеялся, ты будешь видеть спокойно- до полуночи.

Я попросил его никуда не уходить, сел в машину и на большой скорости помчался на Чарлз-стрит. Там так же. отвратительно, как и всегда. Старый Хенсон все еще там. Он в курсе дела.

— Это ужасно, Герман, что твоя жена сделала это. У меня тоже была, жена, которая меня обманывала. Это было много лет назад.

— И что же ты сделал?

— Я развелся. Но, уверяю тебя, я не раз жалел об этом, когда возвращался к себе, в одинокую комнату. Если бы ты знал, какого верблюда я взвалил себе на плечи!

Не слушая его, я иду вслед за ним до кабинета инспектора Греди. Среди других там находится и комиссар Рейхард. Восточный и Западный Манхэттен находятся под его наблюдением, а операцией руководит Греди.

— Значит, миссис Стоун принадлежит к числу ваших друзей? Для полиции она лишь подозреваемая, как и другие. Оставьте в покое эту историю. Включайтесь немедленно и форсируйте поиск убийцы детектива. Мне нужен мерзавец, который спустил Казараса. Поняли, капитан?

— Да. Уверен, что понял,— ответил Джим,

Он. достаточно вежлив, но не слишком-то соблюдает иерархию. Он может позволить себе такую роскошь. Ведь он. капитан Уголовной бригады Восточного Манхэттена, и при таком положении инспектор Греди может лишь перевести его из Уголовной бригады и понизить до чина лейтенанта. Для нас же все гораздо серьезнее. Мы лишь простые детективы первого класса. Одним жестом вышестоящие могут отправить нас шагать по тротуарам в нижнем городе. И прощай мое содержание лейтенанта, дающее мне в год свыше пяти тысяч долларов.

Греди уселся за свой письменный стол.

— Итак, почему вы прицепились к делу Стоун?

Джим стал защищать свои позиции.

— Потому что я считаю, что оба дела связаны между собой.

— Черт возьми! —проворчал Греди.

Тут он заметил меня и начал расстегивать ворот рубашки.

— Что это ты высматриваешь здесь, Герман? Мне кажется, я сказал тебе, чтобы ты взял отпуск на пятнадцать дней?

— Да, сэр, действительно. Я только что вошел, сэр.

Комиссар Рейхард подошел поближе, скрестив свои руки на толстом животе.

— Не будьте нескромным.

— Нет, сэр. Но моя жена не убивала Кери, понимаете? И, как уже. сказал капитан Пурвис, я предполагаю, что убийства Казараса и Кери связаны друг с другом.

— Почему? — резко оборвал Греди.

— Потому что Ник Казарас прожил тридцать три года, из которых шесть был фликом. Но через четверть часа после того, как я попросил его найти Симона, прохвоста, который работал официантом в закусочной Майерса, кто:то застрелил Ника, пустив ему пулю в затылок.

— А по моему мнению, тут совсем другое,— вздохнул Греди.— Вот мы опять вернулись к этой проклятой, кока-коле. Послушай, Герман, ведь я уже говорил тебе, что своими глазами видел твою жену с Кери.

Я попытался как можно вежливее уличить его во лжи.

Высчитали, что видели Пат, сэр. Но это была другая женщина, подделывающаяся под Пат, чтобы ее приняли за нее.

— Кто же это был?

— Еще не знаю.

— А для чего бы она делала это?

— Этого я тоже не знаю.

И прежде чем старик успел мне. возразить, я вытащил из кармана дневник Пат и положил его на стол перед ним.

— Вот доказательство. Я обнаружил этот дневник Пат сегодня после полудня, и в нем нет даже намека на имя Кери.

Греди стал перелистывать дневник, кидая взгляд то туда, то сюда. Когда он снова заговорил, голос его стал немного мягче.

— Итак, ты утверждаешь, что это доказательство того, что Пат его не убивала?

— Да, сэр.

Греди закрыл дневник и, выдвинув ящик стола, положил его туда. . .

— Это ценный документ. Прокурорский надзор заинтересуется им. Но это доказывает лишь одну вещь: то, что миссис Стоун действительно очень ловкая женщина. Она знала, чем она рискует, ведя себя так, как она это делала и заранее решила обеспечить себе алиби. Весьма возможно, помощник прокурора посчитает его весьма интересным документом. Это лишь подтвердит предположения Хаверса, что Пат решила убить Кери давно и только поджидала удобный момент.

Я не подумал о такой возможности и громко возмутился.

— Это ложь от начала до конца...

И прибавил немного запоздало:

— ...сэр. К тому же я знаю, каким образом пеньюар Пат и другие вещи оказались в квартире Кери.

— Я с большим -вниманием слежу за твоими словами. Расскажи-ка мне об этом,— сказал Греди.

Я это сделал.

— К ней приходила старая дама под тем предлогом, что она собирает вещи для нуждающихся. И Пат дала ей немного ненужных вещей.

— Откуда ты это узнал? И когда?

— Несколько минут назад.

— И кто тебе это сказал?

— Пат.

— Она тебе так сказала?.

— Да.

Греди стал считать:

— Один, два...— и таким образом до десяти. Потом он с угрожающим видом выпрямился за письменным столом.

 — Послушайте меня хорошенько, проклятая голова голландского мула. В последние пять лет не проводилось никаких кампаний по сбору пожертвований для нуждающихся. Эту женщину опознали как часто появлявшуюся у Кери. Видели, как- она поднималась по лестнице. Совершенно трезвая и знающая, что она делает. Агенты Жиль и Мак нашли ее за закрытой дверью, голую и пьяную. Медицинская экспертиза установила, что у нее были половые сношения с мужчиной, что она крутила с Кери любовь. Может быть, даже не. один раз. Итак, не пудри мне больше мозги. Нам нужно заниматься историей Казараса. Немного благоразумия, ну, прошу тебя! Ты ведь не маленький мальчик!

Я засунул руки в карманы, как раз вовремя, чтобы удержаться и не схватить его за глотку.

Греди продолжал немного спокойнее.

— Я очень огорчен за тебя, мой мальчик. Я отлично понимаю, какое впечатление это произвело на тебя. Но не заставляй меня принять меры, о которых я сам же потом пожалею. Ты хорошо делаешь свое дело. Я считаю тебя симпатичным парнем. Тебе выпала проклятая неудача: ты попал в отвратительное положение. И я прошу тебя: воздержись от каких-либо действий на пятнадцать дней. Постарайся встать на ноги. Тебе поможет темпераментная телефонистка, и, если ей нравится делать это под музыку,— включи радио.

Я почувствовал, как мне сдавило горло.

— Откуда вы знаете про Миру?

И тут я понял, что произошло. Когда дело идет о работе, ничего святого не существует. Пока Джим разговаривал сомной вкомнате, отвлекая мое внимание, Монт и Корк установили микрофон. Им нужно было знать все, что говорила и делала Мира. А также мы с ней вдвоем. Парни просто хотели убедиться, что я ничего от них не скрываю.

Не вынимая рук из карманов, я обратился к Джиму:

— А эти соединения с Вилледж 7-36-46?

Он сразу понял, что я хотел этим сказать.

— Все правильно. Я разговаривал с другой телефонисткой.

У меня создалось впечатление, что он решил добить меня.

— Когда я пришел, мне показалось, что ты на стороне Пат?

Джим отрицательно покачал головой.

— Нет. Не совсем так, Герман. Как я уже говорил тебе сегодня утром,это дело выходит за .рамки личных интересов и симпатий. Я просто предположил, что оба убийства как-то связаны между собой.

Я повернулся на каблуках и направился к выходу.

Голос инспектора Греди останавливает меня.

— Куда ты идешь, Герман? К себе?

Я встал перед ним,

— Нет. Я отправляюсь на поиски Джоя Симона.

И я заставлю его признаться, что его наняли, чтобы он усыпил Пат и доставил ее к Кери. Я сделаю это, чего бы мне ни стоило, даже если мне придется вышибить у него мозги.

Греди заметил, что это как раз тот случай, о котором он первый пожалеет, и добавил:

— Верните вашу бляху, Стоун. С этого- момента вы понижены в должности.

Рейхард прочистил горло.

— Это приказ, Стоун.

Греди нетерпеливо постучал по столу.

— Вашу бляху, Стоун! Вашу бляху!

Что я мог сказать ему? Что я допустил, чтобы два бандита отняли ее у меня в подъезде на Гроув-стрит? Я повернулся и быстро вышел из кабинета.

Старый Хенсон спустил меня на нижний этаж. Когда лифт остановился, я спросил у него:

— А инспектор Греди. был когда-нибудь женат?

Он утвердительно кивнул головой.

— О да, на одной маленькой рыжей ирландке. И мне кажется, у него даже были две девочки. Но все это было не вчера.

— А что произошло?

Хенсон слегка присвистнул.

— О, конечно, то, что я знаю, я слышал от других или читал в газетах. По я хорошо помню эту историю, она напоминает мою. В один из вечеров Греди вернулся домой немного раньше обычного. И если бы он дал волю своей ярости, он сейчас сидел бы в тюрьме, а не был бы инспектором и шефом.

Я вышел на улицу и посмотрел на ночное звездное небо. Мне необходимо иметь веру. У меня она есть. Мне необходимо верить в свою любовь так же слепо, как я верю в Бога.

Греди и Хенсон вытащили несчастливые номера. К тому же это происходит каждый вечер в больших отелях и маленьких, в трущобах и на роскошных виллах. Но существуют миллионы чистых и порядочных женщин. И Пат одна из них. Она честная,, она хорошая. Она верная.

И я докажу это всем во что бы то ни стало. Или сдохну. 

В моей машине есть радиоприемник. Я включил его и стал слушать позывные полиции. Передачи перекрещивались: их было слышно от Манхэттена до Бруклина и Квинса. «Машина 44 — отправляйтесь по такому-то заданию. Капитан такой-то — свяжитесь с Центральным комиссариатом».

Машины с рациями пролетали по узким улицам, воя сиренами, как разъяренные коты. Аэропорты, автострады, мосты — все взято под контроль. Флики в гражданской одежде и униформе дежурили на вокзалах железных дорог, автобусов, станциях метро, на всех стратегических пунктах, начиная от востока и до запада, прочесывая все на своем пути и передавая эстафету другим после окончания смены. Арестантские всех постов заполнены всевозможными негодяями, продажными девицами, бродягами, блудницами, разыскиваемыми полицией, мелкими гангстерами, сводниками, всеми, кто каким-либо образом смог бы дать сведения об убийстве Ника Казараса.

На конце каждого волоска моих рук по капельке пота. Я был очень рад, что не я тот флик, которого спустили. Кто знает, может, вовсе и не Джой Симон прикончил Ника. Как бы то ни было, парни схватят убийцу. Это не обычная история, когда полиция ловит преступника. Тот, кто спустил Ника, сделал это по личным причинам. Начиная с самого маленького чина в полиции, с дебютанта, мечтающего о. нашивках, до самого большого чина в Центральном комиссариате, у всех в этот вечер была только одна мысль: «Надеюсь, что Провидение поможет именно мне поймать убийцу».

По дороге я остановился около антропометрического бюро, чтобы взять фотографию Джоя, используя, вероятно, последнюю возможность получить что-либо официальным путем, пока еще не стало известно о моей отставке. Большой Герман больше не флик. Теперь должен выйти приказ. Может быть, меня вообще выкинут из полиции. Нарушение субординации может завести далеко.

Я остановился на другой стороне улицы, напротив бара Эдди Гиннеса, и стал рассматривать фотографию Джоя. Я бы очень хотел показать ее Пат. Мне также хотелось показать её Майерсу. Но я очень тороплюсь. Я непременно хочу обнаружить Джоя до того момента, как Джим наложит на него свои лапы. Инспектор Греди уверен, что Джим способен на это. Джим тоже. Но они его не поймают. Они только допускают мысль, что, может быть, обе истории составляют одну.

А Джой, этот пройдоха — профессионал. Если его схватят, он постарается выкрутиться. Его адвокаты поработали бы для него.

Но если Джиму удастся поймать Джоя, он сумеет довести его до электрического стула. Мне нечего терять. Я пересек улицу и вошел к Гиннесу. Было еще рано, но бар уже полон. Красивая молодая брюнетка старалась, чтобы ее все слышали в этом баре: «Ты должен знать, что я тебя люблю»,— выводила она хриплым голосом.

Гиннес прислонил свой живот к стойке бара.

— Как дела, Герман?

Я указал пальцем в направлении оркестра.

— Откуда вы выкопали их? Ведь это старо, как мир.

— Вы пришли сюда,чтобы поговорить о музыке?

Я достал фотографию Симона и показал ему.

— Нет. Вы должны были видеть этого парня. Он приходил сюда?

Гиннес рассматривал фотографию.

— Вы что, смеетесь, Герман? — Он посмотрел на часы.— Совершенно точно, вы опоздали ровно ни три часа. Джим, Монт и Корк приходили сюда около пяти часов и задали тот же вопрос. Ответ они получили тот же: насколько я помню, он ни разу здесь не был. И почему столько шума из-за этого парня? Это он. спустил флика?

— Так думают.

Гиннес сложил свои три подбородка.

— Бедный негодяй! На его месте я бы уже давно мчался по дороге в Рио.

В задумчивости я вышел от него: где бы я спрятался, если бы убил флика?

Во всяком случае, не в Гринвич-Вилледж. Я пешком дошел до Вашингтон-сквера. Все здесь изменилось. Нет парней со слишком длинными волосами, их сменили молодые, коротко остриженные, и дети, и вообще все выглядит гораздо приличнее, чем раньше.

Хенлон живет в импозантном небоскребе, совсем близко от Пятой авеню. Преступная деятельность хорошо оплачивается, если умеешь-выходить сухим из воды.

Привратница пытается задержать меня. Я отстранил ее.

— Уголовная бригада Восточного Манхэттена.

Она принимает безразличный вид.

— Хорошо, сэр. А что вы хотите посмотреть?

Я ответил ей,что. это ее не касается, и направился к лифту, который привез меня на восемнадцатый этаж.

Уже не первый раз я наношу визит Ралфу Хенлону. Правда, ни к чему особенному это не приводило,. Но на сей раз должно быть по-другому. На сей раз я не буду надевать белые перчатки, чтобы поговорить с ним. У него мой револьвер, и я решил вернуть его вместе с бляхой во что бы то ни стало.

Я нажал на кнопку звонка. Раздался красивый звон. Хенлон сам открыл дверь, будто ожидал кого-нибудь.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Войти.— Я отстранил его, чтобы пройти в квартиру. Из небольшой передней дверь ведет -в огромную гостиную. По сравнению с ней моя гостиная просто малюсенькая. Одни только занавеси и концертный рояль стоят вдвое больше, чем вся моя обстановка. На диване блондинка в черном костюме. Можно подумать, она только что плакала.

Хенлон следом за мной, прошел в комнату.

— Что вы хотите? — повторил он.

— Бляху и револьвер.

— Послушайте, Стоун, вы отдаете себе отчет в том, что говорите?

— Вы отлично понимаете, что я говорю, и отступать я не собираюсь. После того, как я как-то утром съездил вам по морде у Гиннеса, вы послали своих парней пощипать мне перышки. Это произошло в темном подъезде на Гроув-стрит. Я проиграл. А им показалось очень забавным лишить меня оружия и бляхи. А также монет и бумаг.

Блондинка встала и подобрала накидку.

— Мне, кажется, лучше уйти.

Я кинул на нее. взгляд.

— Не двигайтесь.

Она снова села. Не возражая. Это удел бедных. Некоторые девушки, как только им удается заработать несколько долларов, стремятся получить их еще больше. Блондинка явно относится к этой, категории. И ей уже, видимо, приходилось иметь дело с представителями порядка. Но на этот раз на шутку не похоже. Она не хочет наживать себе неприятности, отказываясь подчиняться распоряжению флика.

Я посмотрел на нее. Мне трудно прочитать что-нибудь на таком лице. Вероятнее всего, девушка работает на богатых по их вызовам. Я чувствую, как на висках у меня вздувается вены. Джой Симон должен был получить от двух до десяти лет за то, что занимался поставкой девушек пo сто долларов за ночь. И вдруг я обнаруживаю такую блондинку у Ралфа Хенлона. Возможно, это не простое совпадение.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — продолжал Хенлон.

Я повернулся к нему.

— Держу пари, отлично понимаете. До какой степени вы замешаны В этом деле, Хенлон?

— Не понимаю, о чем вы говорите,— повторил он.

Блондинка сделала движение, чтобы, открыть свою сумочку. Я забрал ее и заглянул внутрь. Оружия там не было. Я вернул сумочку с не очень любезной улыбкой.

— Я хотел бы узнать у вас кое-что.

— Что? —спросила она.

— Вы очаровательны. Сколько это стоит, дорогая?

Она сделала хитрую мину, какую обычно делают такие девицы. Потом ответила, хлопая ресницами:

— Э-э, вообще-то я беру сотню долларов. Но вам я охотно сделаю скидку, потому что мне не придется платить комиссионных.

Неожиданно до нее дошло, что она сказала. Ее улыбка сразу утратила уверенность.

Я обратился к Хенлону.

— Покупатель или продавец?

К нему уже вернулся его нахальный вид. Он пытается изобразить, что ему все нипочем и что он знает свои права гражданина.

— Уходите отсюда. Немедленно! Мне безразлично, кто вы. Вы не имеете никакого права врываться в мою квартиру без ордера на обыск.

Я показал ему дуло револьвера.

— Об этом я уже подумал и потому пришел вместе с ним. Где прячется Джой Симон, Ралф?

Я заметил закрытую дверь, которая, вероятно, была дверью спальни.

— Посмотрим ту комнату, проходите вперед, Ралф.

По его наглому лицу пробежала тень.

— Скорее я сдохну. Вам это дорого обойдется, слишком дорого, Стоун.

— Так всегда говорят.

Улыбка блондинки просто пленительна.

— Там лежит мой. приятель Тони. В постели. У него сломана нога.

Хенлон выругался по ее адресу. Я стал думать, кому она подыгрывает — ему или мне? Когда я появился, она плакала. Может быть, он чем-нибудь обидел ее и теперь ей доставляет удовольствие отомстить ему? Я: толкнул. Хенлона к двери.

— Откройте дверь. А не то я рассержусь.

Он открыл дверь. Один из двух парней, которые были с ним у Гиннеса; когда Хенлон позволил себе проехаться на счет Пат, лежал на кровати: левая нога в гипсе. Если память мне не изменяет, то на его антропометрической карте, которая хранилась у нас, стояло имяВонелли. Я обратился к нему:

— Мне отчетливо послышался тогда хруст сломанной кости.

Он решил врать.

— Не понимаю, что вы хотите этим сказать. Механик в гараже Енсена забыл выключить кран. Кран ударил меня и сломал мне ногу.

Я подтолкнул Ханлона, чтобы он прошел впереди меня в комнату, и стал шарить в одежде, развешенной на стуле.

— Вы можете это доказать?

— Шестью свидетелями, — ответил Вонелли.

— Спасибо за работу, Тони. Придется время от времени навещать Енсена. Я. не знал, что он получает свой хлеб с маслом таким образом.

Я тщательно обыскал одежду Вонелли, не выпуская из рук револьвер. У Хенлона я тоже ничего не нашел. Не нашел в ящиках комода и в вещах, висящих в шкафу. Пусто. Мне пришлось бы потратить целую неделю, прочесывая здесь все, а результат, получил бы тот же. Я закатил Хенлону такую оплеуху, что он стал плеваться кровью.

— Итак, или ты скажешь мне, где это находится, или я тебе такое устрою!

— Не знаю, о чем вы говорите,— сказал Хенлон с уверенной улыбкой.

Это вывело меня из себя. Я ударил еще. Ударил его так, что он отлетел к ногам Вонелли и грохнулся на пол. Вонелли понял, что сила на моей стороне.

—- Теперь, без сомнения, моя очередь,— насмешливо проговорил он.— Но у вас будет много неприятностей, когда узнают, что такой дубина флик чинит правосудие, избивая человека, у которого нога в гипсе.

Я попытался заставить Хенлона сесть. Его голова болталась. Пройдет еще некоторое время, прежде чем он обретет дар речи. Но меня бы удивило, если бы даже в этот момент он заговорил. Такие типы не выдают своих секретов. Они знают, что их дело — делать бизнес, а защищать их будут адвокаты. К тому же у меня нет ни малейшей зацепки против него. Даже если бы я продолжал служить, я ничего бы не смог сделать с ним.

Я вернулся в гостиную и обшарил письменный стол Хенлона, но не нашел ничего, что могло его скомпрометировать — ни в убийстве Кери, ни в убийстве Казараса. Неожиданно одна мысль пришла мне в голову.

Накануне того дня, когда Пат обвинили в убийстве Кери, я позвонил ей из- телефона-автомата и сказал, что скоро приеду домой. Пат была растеряна. Оказывается, ей звонила Чирли и сказала, что они с мужем едут к нам играть в канасту, а у нас ничего в доме не было к ужину. Я безрезультатно искал кусочек бумаги и в конце концов вынужден был нацарапать все то, что просила меня купить Пат, на банкноте в двадцать долларов. Если память меня не подводит, эта банкнота еще лежала в моем бумажнике тогда, когда на меня напали на Гроув-стрит.

Я вернулся в спальню и снова обследовал бумажник Вонелли. Нашел там четыре банкноты по двадцать долларов, и на оборотной стороне- одной из них было написано: «Килограмм рагу из жареной дичи, банка говядины, баночка майонеза, баночка соленых оливок, пакет приготовленных овощей».

Я показал банкноту Вонелли.

— Ты видел это, парень?

У него уже исчезло делание насмехаться. Он стал таким же бледным, как и его бинты. Похожим на рецидивиста, для которого еще одно, обвинение приведет к очень серьезным последствиям. Я дал ему возможность хорошенько подумать, пока отсчитывал принадлежавшие мне сорок восемь долларов, которые положил в свой карман. После этого уселся на кровати рядом с ним.

— Ладно. Где бляха и револьвер, Тони?

Пот крупными каплями стекает по его лицу. Он молча смотрел на меня. Я встал и добавил ему:

— Ну что ж, хорошо. У тебя будет очень бледный вид, если остаток своей жизни ты проведешь в тюрьме, и все это за сорок восемь долларов и за удовольствие обокрасть флика.

Он дал мне дойти до двери, прежде чем крикнул:

— Нет!

Я повернулся, чтобы, посмотреть, в каком он теперь состоянии. Такое обвинение — не простая угроза, и он это отлично понимает.

— Что — нет?

— Не доносите на меня,— умолял он.— Это всего лишь шутка, я вам клянусь, Стоун.— Он бросил быстрый взгляд в сторону все еще бесчувственного Хенлона.— Он сказал нам, чтобы мы немного потрясли вас за ту пощечину, которую вы ему залепили. Вас обобрали для того, чтобы посмеяться. Хотели отправить вашу бляху и револьвер инспектору Греди с небольшим посланием, в котором бы говорилось, что его парни, не такие уж непобедимые.

— А теперь у кого они?

Вонелли покачал головой.

— Я ничего не знаю. Пьеро и я отдали их Хенлону. Но скажите?..

Я почувствовал, он хочет мне что-то предложить.

— Да?

— Ведь вы хотите отыскать Джоя Симона, не так ли? — сказал он, вытирая мокрое от пота лицо. -

— Предположим.

— Я буду свободен?

— Если я найду Джоя.

— Вы знаете на. повороте Свинг-Лайн, около «У Леона», маленькие отели, расположенные над барами?

— Понимаю.

— Ну так вот, на вашем месте я бы посмотрел там.— Вонелли задрожал.

— Какой номер?

— Я не знаю, но мне сказали, что он там прячется в углу.

Я мог бы дождаться, пока Хенлон придет в себя, но есть опасность, что он уже отправил мою бляху и револьвер. А Греди не пропустит возможности хорошенько повеселиться на мой счет. Он будет смеяться до колик. Я вернулся в гостиную. Блондинка все еще сидела на диване. Она действительно думала о том, что сказала. Я ей понравился. Она выставила вперед свои коленки и оскалила зубы, чтобы доказать это. Промелькнувшая у меня в голове мысль обрела определенный смысл.

— Послушайте, малютка. Предположим, вам дали команду. Клиент готов заплатить хорошую сумму за одно дело.

Жадность, вероятно, ее основной недостаток. Это продавщица. Ее улыбка делается еще шире.

— Сколько?

— Много. Но с определенным условием. Клиент не любит блондинок, даже натуральных. Это парень, который помешан на рыжих. Он не посмотрит на то, сколько это ему будет стоить, но нужно обязательно, чтобы у нее были рыжие волосы.

Блондинка посмотрела на меня с таким видом, будто я был ненормальный.

— А сколько у меня для этого времени?

 Скажем, два часа.

— Отлично,— сказала она, небрежно пожимая, плечами.— Мне стоит лишь немного помазать волосы,

— Ах, значит, это возможно?

— Я уже делала так. У меня очень легко красятся волосы. Просто замечательно. И самое удивительное, совсем не похоже на краску. Потом надо только помыть волосы шампунем, чтобы снова сделаться блондинкой, как раньше. Но почему вы спрашиваете меня об этом?

— Да просто так, чтобы знать.

Сейчас слишком рано для публики в шикарных барах, но заведения, более доступные по ценам, уже заполнены. А я большего и не требую: Джой Симон, безусловно, не прячется в элегантном кабаре.

Я ненадолго останавливаюсь на северном конце 52-й улицы, .чтобы сориентироваться. Даже если бы за мной стояла вся нью-йоркская полиция, и то непросто прочесать улицу частым гребнем. А разжалованному флику потребуется очень .много времени. Я прошел около тридцати метров и вошел в клуб «Хо-хо». Девушка в гардеробе пыталась взять у меня шляпу. Я не отдал ее, но протянул девице доллар и показал ей фотографию Джоя.

— Полиция, малютка. Ты уже видела этого типа?

Она сделала отрицательный жест.

— Не думаю. Он не похож на парней, которые приходят сюда. — Она посмотрела на доллар, который я ей сунул.— Но это невозможно! Цыпленок, который платит деньги! Обычно все ваши делают это задаром.

В тот вечер я стал очень чувствительным.-

Я прошел в бар, где тоже вытащил доллар и получил за него ром.

Бармен покачал головой.

— Нет. Не видел.

Я снова уперся в стену, только теперь стал беднее на два доллара. После некоторого размышления я позволил в Центральный комиссариат, чтобы поговорить с Джимом. Его там не оказалось, но мне сказали, что я, может быть, сумею застать его на посту, на 51-й Восточной улице. Там мне ответил Бил Куни. Он соединил меня с Уголовной бригадой Восточного Манхэттена.

— Что ты там шаришь? — спросил я, когда, наконец, добился соединения с Джимом.— Итак, теперь, когда я выгнан, вы вынуждены объединить усилия Восточного и Западного Манхэттена, чтобы поймать убийцу?

Джим былсовсем не в восторге от моей веселости.

— Паршивая скотина! Грязная свинья! Ты что, не мог закрыть пасть?

— А что, старик был очень недоволен, а?

— Недоволен! Он был в таком состоянии, что мог разнести все бюро, когда я уходил. В конце концов, знакомство с тобой будет приятным воспоминанием.

Я спросил у него, не узнали ли они что-нибудь нового.

— Пока еще. нет. Но брось это, Герман. Продолжай забавляться со своей блондинкой. Если ты начнешь действовать, то наживешь себе большие неприятности.

Неожиданно я вспомнил зарегистрированное «свидание» с Мирой и полный комплект воркований и вздохов. И почувствовал, как к моему затылку прилила кровь.

— Но, Джим, Пат не убивала Кери.

— Это ты так говоришь.

— Так говорит она, и я ей верю. Симон усыпил ее у прилавка, и кто-то привез ее туда.

— Кто?

— Пока не знаю.

— Но почему? Коку нужно наносить такой удар Пат?

— Этого я тоже не знаю, но уверен в этом. И ты выставил это на обозрение тысяч, Джим. Вот увидишь, оба убийства связаны. Если раскроется одно из них, сразу же станет ясно и другое.

Джим решил поиграть в маленького Макиавелли.

— Да, я думаю, это весьма возможно. Откуда ты мне звонишь, Герман?

В том случае, если Хенлон подал на меня жалобу на незаконное вторжение в его квартиру, на удары и ранения, мне тоже придется не очень-то сладко. Я не могу терять время, сидя в комиссариатах, и у меня нет денег; чтобы оплатить адвоката.

— Откуда-то из Нью-Йорка. Ты еще ищешь Симона, Джим?

— Спрашиваешь! Нет ни одного флика в Нью-Йорке, который бы не занимался этим.

— А если я тебе сражу, в каком приблизительно направлении он засел?

— Это правда?

— Я этого еще не сказал.

Джим принял саркастический тон.

— Не собираешься ли ты таким образом продать мне сведения или заключить торг, чтобы я был полегче с Пат? Она спала с Кери каждую свободную минуту. Он хотел от нее отделаться, и она застрелила его.

— Если бы ты держал Симона в четырех стенах и без адвоката, ты бы не говорил об убийстве Кери то, что говоришь сейчас. Не так ли?

— Нет. Я даже не совсем уверен, что он спустил Ника, но тем не менее, очень странно, что это случилось сразу после того, как ты попросил Ника поискать Симона.

— Вот именно.

Мне кажется, Джим не сразу решился сказать мне что-то.

— Послушай, Герман...

— Я весь внимание.

— Мы друзья?.

— Уверен, это так.

— Тогда сделай кое-что для меня. Ты знаешь, у меня неплохое. положение в нашем министерстве. Я хочу помочь тебе вернуться на прежнее место. Это... я не могу обещать тебе сделать раньше чем через месяц, а может быть, и позже. Но дай мне возможность вести самому это дело, и я сделаю все, что возможно.

— И что же я могу сделать для тебя?

— Брось заботы о Пат.

— Невозможно.

— Но почему?

— Она не убивала Кери.

И с этими словами я повесил трубку. Сперва я хотел попросить его, чтобы Монт и Корк помогли мне поймать Симона, но поскольку он так и не изменил свою точку зрения, мне необходимо первым разыскать Симона. Если они его. поймают, то ничем не заставят сознаться, что он усыпил Пат: Для него это будет равносильно при-знанию в убийстве Казараса.

Малютка из гардеробной послала мне очаровательную улыбку, когда я выходил из бара.

— Ну как, вы нашли того, кого искали?

— Нет, к сожалению.

Я методически обходил все бары, один за другим, грязные и чистые, порядочные и явно жульнические, так и норовившие облапошить своих клиентов. Если кто-то и мог узнать Симона, то. можно было надеяться только на одну из курочек, которую он обставил или что-нибудь не поделил с ней.

Не считая привратников отелей и управляющих доходными домами, очень мало народу интересовалось моей бляхой. Для большинства было достаточно слова, чтобы признать за мной право задавать им вопросы. Ни один из тех, с кем я говорил, не видел Симона. Двое барменов сказали, что это лицо они где-то когда-то видели,- но они совершенно не в состоянии вспомнить, когда это было: вчера, на прошлой неделе или месяц назад:

Одна старая солидная курица, которая сдавала свои комнаты по часам, дням и неделям, спросила меня, что он сделал.

— Его подозревают в том, что он спустил флика.

Она присвистнула и поправила свои крашеные волосы.

— Тогда нет опасности, что я его знаю. Вы все одинаковы. Только и делаете, что давите на бедный народ.

Она посмотрела на меня более внимательно.

— А! Теперь я вас узнала! Вы тот самый парень, Стоун. Ваша фотография помещена в «Миррор». Вы флик, чья жена убила одного мальчика на Гринвич-Вилледж.

Я перебил ее.

— Ее обвиняют в том, что она убила его.

Она ухмыльнулась.

— Ах! Ах! Когда находят курочку, совсем голую и совершенно пьяную, в комнате, где находится убитый, а дверь заперта на ключ изнутри, можно себе представить, что его убил не Эйзенхауэр.

Она захлопнула дверь перед моим носом. Я вышел на улицу.

Было уже поздно, но воздух еще теплый. В конце улицы стали скапливаться машины: «У Леона» и «У Эдди» большие лимузины останавливались где хотели. И горе тому неопытному флику, который решился бы на замечание их ливрейному шоферу. Не глупо то, что сказала старая курица. Что Же лучше: сделать безразличную мину и получить монету от того, у кого длинные и крепкие руки, и закрыть глаза на то, что кругом творится, или попасть в дыру, где из тебя всю душу вытрясут?

Я пошел до бара, который находился на углу Шестой авеню. Как и во все остальные вечера, он полон парней и куколок, у которых есть что продать. Последний бар на Свинг-Лайн. После него идут гаражи, автобусные парки, доходящие до востока Бродвей. Возможно, Вонелли придумал все это, чтобы спасти себя. Возможно, его история ничего не стоит, и он заговорил о 52-й улице просто случайно.

Я решил попробовать другую тактику расспросов. Вместо того чтобы остановиться в баре, я прошел через дверь, которая могла привести меня в уборную артистов. Какой-то злой тип, в смокинге и с белым цветком в петлице, попытался задержать меня.

— Эй, вы! Одну минуту! Куда вы направляетесь?

— За кулисы, повидать одну девушку.

— Туда нельзя,— возразил он, качая головой.

Я легонько толкнул его.

— Не будьте злым; Уголовная бригада Восточного Манхэттена.

Он не отступил ни на шаг.

— Да. Отлично. Вы ведь Стоун, Вы тот тип, которого называют Большой Герман. Но судя пo тому, что я слышал, вы больше не тот, за которого себя выдаете. Вас отстранили от должности.

Я закурил сигарету.

—-Об этом уже знают?

Он пожал плечами.

— Ну да! Об этом говорили по радио в шестичасовом информационном выпуске.

Я принял заинтересованный рид.

— Вот как. И что Же они рассказали?

— Что вас отстранили от должности. Поскольку вы были в ярости и вопили, что ваша жена не убивала этого типа из Гринвич-Вилледж и что вам наплевать на все свидетельства. Нарушение субординаций.

— Это действительно так. Я признаюсь.

Я сделал шаг вперед. Он положил руку мне на грудь. Я раздавил на его лбу окурок и прежде, чем он успел закричать, заставил его забыть про боль, выдав ему левой отличный удар, от которого он широко расставил ноги и замотал головой, как кот, который увидел старую банку с сардинами.

В коридоре раздался голос, который предупреждал:

— Больше чем пять минут, девушки!

Дверь в уборную была открыта, и я заглянул внутрь. Там находилось пять девушек. Все более или менее в теле, две из них еще в сценической одежде: трусиках и лифчике.

Малышка, ближайшая к двери, крошка, которой не больше семнадцати-восемнадцати лет, переодевалась для первого номера.

— Вот как? — проговорила она. — Мужчина! Ну девочки, к бою!

Полиция обычно их мало смущает. Они привыкли к ней и продолжают, не стесняясь, заниматься своими туалетами, будто здесь никого нет.

— Ну так что же? Что такое еще мы сделали? — спросила меня малышка.

Я положил на туалет фотографию Симона вместе с двадцатью долларами.

— Ничего. Я ищу этого парня, и двадцать долларов получит тот, кто скажет, где он.

Каждая девчонка подходила и приподнимала банкноту, чтобы посмотреть на фотографию. Две из них сказали, что очень сожалеют, другие не сказали ни слова. Потом из зала донесся звук саксофона, и все они сразу умчались в коридор. Вдруг одна из них остановилась и вернулась, очень миленькая девочка, с веснушками на вздернутом носике.

— Почему вы разыскиваете Джоя Симона? — спросила она меня.

Я пытаюсь не слишком порывисто дышать.

— Скажем, я хочу ему сообщить кое-что.

Она подобрала двадцать долларов и сунула их за вырез лифчика.

— Посмотрите в отеле «Вендиг», на углу. Я видела, как он выглядывал из окна второго этажа, когда шла сейчас сюда, на работу.

Она хотела бежать за остальными. Я задержал ее за рукав.

— Вы совершенно уверены, это действительно он?

Она облизала сухие губы.

— Я вам скажу, старина. Если вы хотите стать артисткой и вы вынуждены танцевать в таком заведении, чтобы оплатить уроки, а какой-то грязный прохвост бьет вас по щекам так, что чуть не сворачивает скулы, потому что вы не захотели поработать на него, и. вы увидите его пасть в одном из окон, вы знаете его, а?

Я отпустил ее. Она бегом догоняет остальных и как раз успевает занять свое место, когда первая из них открывает дверь и, танцуя, входит в клуб. Я смотрю, как за ними закрывается дверь. Отель «Вендиг» совсем близко отсюда. Служащий, которому я показывал фотографию, клялся, что никогда не видел этого человека, что его нет среди их клиентов. Я положил фотографию обратно в карман и вышел. 

Я пересек на красный свет Шестую авеню и, стоя на. тротуаре напротив отеля «Вендиг», рассматривал его. Фасад самый обыкновенный. Здание небольшое, всего три этажа. Внизу ночной бар «Рекиф». Если курносая девочка сказала правду, то Симон находится В одной из комнат второго этажа, выходящих окнами на улицу.

Именно такое заведение выберет тип, подобный Симону, чтобы спрятаться. Я сделал порядочный крюк, прежде чем подошел к отелю. Молодая особа, тянущая на буксире пьяного матроса, проходит впереди меня по лестнице. На моряке форма «Призуниса», это и весь его багаж. Я предоставил им возможность договориться в конторе и приблизился, когда они закончили разговор. Старый дежурный заставил их заполнить карту, потом они втроем отправились на первый этаж, и старик держал в руке ключ.

Пока его не было, я перелистал полицейскую регистрацию. Среди клиентов есть Джексон в номере 200 и Джек Стенли в номере 201. Скорее всего, Симон живет один. В его ситуации он не может позволить себе роскошь быть в компании.

Я поднялся на следующий этаж. В некоторых комнатах горит свет, в других — темно. В коридоре пахнет маслом,- мылом, дезинфекцией и дешевыми духами. Если бы кто-нибудь неожиданно крикнул «Флики!», поднялась бы настоящая паника.

Я дошел до конца коридора. Мистер Джексон не тот, кого я ищу. Он, большой и толстый, проводит время с чужой женой. Я смог это понять, услышав их разговор. Джексон не хочет идти в ночной клуб, он не хочет пить ничего другого. То, что он делает сейчас, его вполне устраивает.

Я прижал ухо к двери напротив. Парень, который занимает эту комнату, храпит, как авиационный мотор. Я поднял глаза на фрамугу. Огня нет. Я попытался открыть дверь, но она оказалась запертой на ключ. Я изо всех сил нажал на ручку и навалился всем телом на замок. Он уступил с глухим треском. В комнате очень темно, в воздухе стоит запах марихуаны и виски. На кровати лежало неподвижное тело. Я достал оружие, бесшумно закрыл за собой дверь и прислонился к стене.

Тихим голосом позвал Симона. Никакого ответа, только храп. Я пересек комнату, держа в руке револьвер. На кровати действительно лежал Симон. Тот тип, которого я видел у Майерса за прилавком. Его одежда в беспорядке разбросана на стуле и около него. Я обшарил его карманы и рассмотрел их содержимое при слабом свете неоновой вывески, который проникал сквозь щели жалюзи. Если у него и был револьвер, он его спрятал.

В бумажнике у него лежали билет- на самолет до Акапулько, пять совсем новеньких банкнот по тысяче долларов и двести долларов в маленьких купюрах. Да, это ему теперь не пригодится. Спустили флика: во всем Манхэттене даже муха не сумеет протянуть лапку. Во всяком случае, если эта муха не сможет доказать, что находилась совсем в другом месте, когда убили Ника Казараса. Я положил деньги и билет обратно в бумажник и стал трясти Симона.

Симон продолжает храпеть, не обращая на меня внимания. Я потряс его сильней.

— Ну, Симон, вставай! Полиция!

Тряся его, я задел ночник, который треснул. Это единственный шум в комнате, кроме храпа и свиста, вылетавших из глотки Симона. Я схватил его за волосы на груди и с силой вырвал их. Он застонал от боли, но оставался в бессознательном состоянии. Нелегко придется с ним.

— Мерзкая скотина, я заставлю тебя протрезветь!

Я повернулся, чтобы сообразить, где находится умывальник, и в тот же момент какая-то темная масса отделилась от стены. Металлический предмет блеснул в темноте, и рукоятка револьвера ударила меня по лбу. Я упал на колени.

В слабом свете, проникающем через низ окна, я увидел ноги мужчины. Да, только ноги, в хорошо начищенных. ботинках и темных брюках. Как последний дурак, я попался в сеть.

Я попытался обхватить его ноги, но полученный удар почти парализовал меня. Мне удалось схватить ноги, но сжать их у меня не было сил. Револьвер поднялся и снова ударил меня. На этот раз по затылку. Парень, который держит револьвер, знает свое дело. И кроме того, вероятно, он получает удовольствие. Неожиданно я увидел, как комната завертелась, и провалился в черную дыру.

Привел меня в себя вой сирены. Я попробовал сесть. Можно было подумать, что это воет куча кошек, догоняя добычу. Только они получат Симона после меня. Несмотря на удары, я все же отдаю себе, в этом отчет.

И тут я понял, какого дурака свалял. Я действовал как новичок. Уже не было никакой нужды смотреть на Симона, чтобы понять, в каком виде он находится. С трудом, шатаясь, я- встал на ноги, пошарил в темноте и зажег лампу. Симона буквально превратили в компот. И, конечно, все посчитают убийцей детектива первого класса Германа Стоуна, уволенного со службы. Я сделал для этого все, что мог. Греди спросил меня, куда я иду. Перед свидетелями я заявил: «Я отправляюсь на поиски Джоя Симона. И я заставлю его признаться, что его наняли, чтобы он усыпил Пат и доставил ее к Кери. Я сделаю это, чего бы мне ни стоило. Даже если мне придется вышибить у него мозги».

Вот что я заявил. Я сделал это в присутствии Греди, комиссара Рейхарда, Джима Пурвиса, Монта и Корка. И даже в присутствии Миры Велл!

Теперь у меня на руках Симон. Я кончен. Как старая крыса. Это убийство.

О! Как просто! А я ведь уже пятнадцать лет флик. Я знаю точно, что они скажут. Они разыскивают Симона, Чтобы допросить его относительно убийства Ника Казараса. Я же заявил, что он усыпил мою жену. Высокопоставленные Чины, скажут, что я попытался взвалить на него два убийства в надежде вызволить Пат из беды. В надежде, что меня снова вернут на должность, не вызывая в дисциплинарную комиссию. И так как Симон отказывался признаться, я потерял голову и проломил ему череп.

Я стал тереть шишку на лбу и ту, которая сзади, на затылке. У меня кровь на руках и на одежде, хотя у меня нет ран. Это не моя кровь — это Симона. Я стоял, расставив для устойчивости ноги и тряся головой, чтобы немного прийти в себя. И тут неожиданно увидел свой револьвер, тот самый, который Вонелли и его дружок вытащили у меня вместе с бляхой и бумажником на Гроув-стрит.

По крайней мере в одном пункте я не ошибся: Хенлон погряз в этой истории по уши. Вонелли совсем не боялся. Он только сделал вид. Он хотел, чтобы я нашел Симона. А чтобы помешать этой птичке прощебетать мне правду, когда я возьмусь за него, они старательно обработали его виски и марихуаной.

Я попытался подобрать свой револьвер, запачканный кровью, и сразу же оказался на полу. Концом ботинка я невольно отправил револьвер под кровать. Я думал и действовал в замедленном темпе. С большими усилиями я встал на колени на ковер, залитый кровью, просунул руку под кровать. Но я оттолкнул револьвер слишком далеко. Я касаюсь его пальцами, но не в состоянии схватить его. Я распластался на ковре, стараясь дотянуться до револьвера. Но диван очень широкий и слишком низкий, чтобы я мог подползти под него. В конце концов, к дьяволу этот револьвер. Я встал. По правде говоря, оружие совсем не необходимо. Оно только даст дополнительную улику, которую Министерство юстиции приведет в суде. Свидетелями будут все бармены и все служащие отелей на 52-й улице, они покажут что я искал Симона. А теперь он мертв. Взломанный замок в его комнате, отпечатки моих пальцев... Шатаясь, я дошел до двери. Убраться из этого отеля до приезда первой полицейской машины гораздо важнее, чем подбирать револьвер. Если они меня схватят, это станет концом Пат.

Я с трудом выполз в коридор. Нет. Не из-за Джексона и его подруги подняли тревогу. Они все еще пребывают в любовном экстазе. Для этого они и. пришли сюда. Но Джексон тоже услышал завывание сирены.

— А если нагрянет полиция? — спросил он неуверенным тоном.

Его партнерша не обращает внимания на закон, явно насмехаясь над ним.

— Только не говори глупостей!

«Ну-ну, голубушка»,— подумал я. Я с трудом дошел до лестницы, но только собрался спуститься по ней, как услышал, что открылась входная дверь и твердые шаги зазвучали в вестибюле. Шаги фликов. Служащий, дежурный отеля, поднял тревогу по телефону. Тоже довольно странно.

— Вы звонили относительно Симона?— спросил один из фликов.

— Да, сэр.

— А что дало вам повод думать, что дело касается Симона? — спросил другой.

— Э... вот что мне пришло, в голову. Недавно сюда приходил один полицейский. Высокий блондин, со сломанным носом. Один из криминальной.

— Большой Герман,— объяснил один из фликов служащему.— Его имя Герман Стоун. Но он больше не детектив: его отстранили от должности.

— Ну, этого я не знаю,— продолжал служащий.— Он показал, мне фотографию молодого человека, хотел узнать, есть ли такой среди клиентов отеля. Говорил, что это некий Джой Симон, разыскиваемый в связи с убийством детектива сегодня утром на Таймс-сквер. Я ответил ему, что я его здесь не видел.

— И тогда?

Служащий хотел себя выгородить.

— Ну, так вот! После его ухода я стал раздумывать. Понимаете, дневной дежурный принял одного клиента. А сегодня вечером, когда я пришел на работу, он посоветовал мне понаблюдать за номером 201. Это одна из комнат на втором этаже, выходящая на улицу, с правой стороны дома.

— Почему он вам об этом сказал?

— Потому что ему показалось, у этого клиента вид, будто он прячется или боится чего-то. Он все время оборачивался, пока заполнял карточку.

Флик выглядел не слишком-то уверенно.

— Так, а что вас заставляет думать, что дело касается Симона?

— Да нет, ничего. Но тем не менее...

— Черт возьми, поступило распоряжение, чтобы мы с машиной и рацией направлялись сюда, а у вас только подозрения... Вы знаете, как выглядел этот тип?

— Нет, я его не видел. Но мой коллега сказал, он совсем молодой и выглядит не очень сильным.

Он выдал свою последнюю карту.

— Потом посмотрите на его карту. Он записался под именем Джека Стенли. Д. С. Вы понимаете? Я читал, в одном полицейском романе, что, когда гангстеры меняют имя, они всегда сохраняют инициалы.

Флик из машины с рацией все больше приходил в уныние.

— А, ты читал полицейский роман...

— Ну, знаешь, раз мы уж здесь,— вмешался другой полицейский,— давай взглянем на этого парня. Может, он боялся, что жена выследит его...

Входная дверь в отель снова открылась.

— Ну и что же? Действительно Симон?— послышался новый голос.

— Вы совершенно уверены в этом? — прозвучал четвертый голос.

Послушать эти два новых голоса, так можно решить, что они бежали сюда галопом. Раздались еще шаги, у входной двери.

— Предположения, — ответил один из первых фликов.— В действительности мы ничего не знаем. Возможно, еще одна работа провалилась. У служащего есть подозрения, вот и все.

Я с такой силой вцепился в перила лестницы, что руке стало больно. Не знаю, как обернется дело, но оно весьма серьезно. Хенлон хорошо потрудился, чтобы сфабриковать эту историю. Сперва с Пат, потом со мной. Ей и мне это будет стоить очень дорого. К счастью, я пришел в себя на несколько минут раньше. Они ожидали, что полиция обнаружит меня лежащим на полу, в крови после побоища, о котором можно будет судить по состоянию комнаты. Здесь происходила отчаянная драка — не на жизнь, а на смерть, так должны были бы они подумать.

Я снова поднялся, на несколько ступеней, по которым уже спустился. Бежать невозможно. Один из четырех фликов узнает-меня и задержит. Они зададут мне кучу вопросов: «Откуда у вас шишки, Стоун? Что вы здесь делаете, Стоун? Откуда взялись пятна крови на вашей одежде?»

А после этого они обнаружили бы труп Симона. Пот стекал по моей спине. Я поискал глазами маленькую красную лампочку, которая обычно указывает на запасной выход или пожарную лестницу. Ее здесь нет. Когда старое здание переоборудовалось под гостиницу, ее строитель, вероятно, перебрал виски.

— Пойдем-ка лучше посмотрим,— сказал один из фликов.

Я быстро прошел обратно по коридору, мимо 201-го номера и пытался по пути открывать двери всех комнат, в которых не было света. В конце коридора ручка поддалась, и дверь открылась. Я успел шмыгнуть внутрь как раз -в тот момент, когда первый флик появился на площадке второго этажа.

— Он сказал, в каком номере? — спросил флик у своего компаньона.

Фуражка, потом плечи второго флика в форме показались на площадке.

— В 201-м, напротив и направо.

Они приближались твердыми шагами. Я осторожно закрыл дверь и прислонился к стене, стараясь справиться с дыханием. Я решил выяснить, на мне ли шляпа: ее не оказалось. Вероятно, я оставил ее в комнате Симона, вместе с револьвером и Бог знает еще чем. Хенлон отлично завел меня туда, куда ему хотелось. Но почему ему хотелось?

Темная комната пропитана запахом дешевых духов. Этот запах вызывает у меня тошноту, и я с трудом удерживаюсь от рвоты. Невольно я прочистил горло. Звук похож на скрежет. Небольшая лампа у изголовья, кровати зажигается.

Оказывается, я не один в комнате. В кровати лежит девица определенного пошиба, в прозрачной рубашке, напоминающей рекламу, которую используют популярные магазины: «подарок для двоих».

Девица приподнялась на кровати и стала тереть еще не проснувшиеся глаза.

— Ты. потратил немало времени, чтобы вернуться,— проговорила она по-немецки и в явно дурном настроении.— Мы должны были встретиться в девять часов, значит, вот уже два часа, как я тебя жду.

Я стараюсь вспомнить несколько слов по-немецки, но на память мне приходит только «либхен», но эта девица, конечно; не моя любовь.

Она перестала тереть глаза. Окончательно проснувшись, она с удивлением разглядывает меня.

— Кто вы? Что вы хотите от меня? — спросила она уже не на немецком.

Я попытался ответить ей. Невозможно. Что-то- сжало мне горло. Шаги в коридоре затихли, теперь слышны крики. Так и есть: они нашли Симона.

— Он, действительно он, — кричал один голос.— Во всяком случае, внешность соответствует описанию, да еще имя в документах в бумажнике..

Я жду свиста, который должен последовать, но этого не произошло.

Один из оставшихся внизу фликов спросил:

— А что он говорит?

— Он ничего не может рассказать,—ответил ему другой.— Он мертв: И совсем недавно. Не больше пяти минут назад, по-моему. Позвони на пост.

Девица, сидящая на кровати, открыла рот, чтобы закричать.

Но прежде, чем она успела сделать это, я вытащил свой револьвер. Пот до такой степени делает мою руку скользкой, что я с трудом удерживаю револьвер в нужном положении.

— Нет, Гретхен.

Она задыхается. Совсем как я. Ее большие груди поднимаются и опускаются под черной прозрачной рубашкой, как два белых баллона, которые надуваются и выпускают воздух. Она плюнула на ковер совсем уже вне себя. Когда она заговорила, то с таким невообразимым акцентом, что я с трудом смог понять смысл.

— Полиция там, внизу. А вы — убийца. Вы убили человека. Вы вошли сюда, чтобы спрятаться.

Я прислонился спиной к двери, чтобы не, дать коленям подогнуться и чтобы слышать то, что говорят там, по ту сторону двери. И я лгу:

— Да, конечно, так и было.

Итак, она принимает меня за убийцу! Теперь, по крайней мере, она не посмеет кричать!

В коридоре шум шагов усиливается. Появились и другие флики. Те, которые оставались внизу, поднялись взглянуть на Симона. Хлопали, двери, женские голоса спрашивали, что случилось. Мужской голос возмущенно заявляет:

— Вы не имеете права задерживать нас. Ничего, противозаконного мы не сделали.

— Очень сожалею,— ответил один из фликов,— но никто не выйдет из отеля до приезда инспектора. Как ваша фамилия?

—Джексон. Сэс Джексон.

Женщина, которая находилась с ним, на грани истерики.

— Но это невозможно, чтобы нас задержали, совершенно невозможно.

— Вас совсем не задерживают, моя милая дамочка. Вам просто зададут несколько вопросов. А, кстати, как это случилось, что вы ничего не слышали? Мне это кажется довольно странным, в комнате напротив была драка, убили человека; а вы ничего этого не слышали?

— Ничего,— стонала она,— мы ничего не слышали.

Я приоткрыл дверь и посмотрел в щелку на говоривших. Джексон очень представительный тип, ему около пятидесяти лет. Но я готов согласиться, чтобы меня повесили, если он действительно окажется Джексоном: у него вид негоцианта из провинции или агента страховой компании. Женщине лет тридцать, у нее каштановые волосы и уверенный вид. Она так стремительно оделась, что кусок комбинации виднелся -из-под платья. На пальце у нее, как и следовало ожидать, обручальное кольцо. И, вероятно, муж, полный доверия, ждет ее в провинции. Они попали в довольно неприятное положение, эти оба, псевдо-Джексонам придется дать немало всяких объяснений, прежде чем они вернутся к себе, и потом еще раз, но уже дома.

Я снова закрыл дверь и повернулся к девице в кровати. Она снова плюнула на пол.

— Убирайтесь отсюда!

Она. произносит это по-своему. Я не могу оставаться здесь, но не могу и уйти. Неизвестно, станут ли флики просматривать все комнаты, но совершенно ясно, когда приедет Джим, он заставит их сделать это. И проследит, чтобы сделали тщательно. Я посмотрел в окно. Не очень далеко от окна есть лестница. Она доходит до крыши и спускается на асфальтированный двор. Сомневаюсь, чтобы она выдержала мой вес.

Я совершенно зря отошел от двери. Девица выскочила из кровати и стремительно бросилась к двери на цыпочках,- все время глядя на меня через плечо. Я .наставил на нее свой револьвер и предупредил:

— Нельзя, либхен.— Ее остановили скорее мои слова, чем оружие. Она поворачивается ко мне:

— Вы говорите по-немецки?

Я встал между ней и дверью,

— Немного.

Она извергла лаву слов. Я уловил только несколько,

— Вы лжете,— продолжала она по-английски, задыхаясь от злости.— Вы только пытаетесь... как это говорится? Представиться симпатичным.

Неожиданно девица обнаружила, что она почти голая и попыталась закрыться руками.

— Немедленно убирайтесь отсюда! Если сейчас придет Ганс, он убьет нас обоих!

Я прижал ухо к двери и стал слушать, что делается снаружи. Приехали инспекторы. Внизу, этажом ниже, Джим Пурвис говорит кому-то:

— Нет. Никаких журналистов. Я отлично знаю, что они за птицы.

Он поднимается по лестнице, и голос его приближается.

— Какой ужас! Проклятое дело! Герман ясно сказал, что он собирается сделать, и вот оно свершилось.

Корк был с ним. Он говорит:

— Послушай, Джим, не приходи в ярость. Нам только известно, что Герман искал Симона в этом квартале, ничего другого мы не знаем;

— Да,— ответил Джим,— и теперь Симон мертв..

Я стараюсь увязать две мысли. Самое лучшее—открыть дверь, выйти на порог и сказать: «Вот и я, друзья».

Но если я сделаю это, Пат пропала. Да и я тоже. Суд не поверит в ее историю. И еще менее — в мою. Ее осудят за убийство Лила Кери, а на мне повиснет труп Симона. А Хенлон и рыжая девица, которая в течение шести месяцев выдавала себя за Пат, будут торжествовать, видя, что затея их удалась, что, несмотря на осложнения, они все же добились своего.

Шаги Джима и Корка слышались в направлении комнаты 201. За ними немедленно, последует полицейский врач и, возможно, ввиду серьезности обстоятельств, пожалуют инспектор Греди и помощник прокурора Хаверс. Мне все больше и больше жаль Джексонов. Их свидание будет стоить им ночи, полной всяческих неприятностей.

Немка никак не может заставить меня выйти из комнаты. Она подошла ко мне, смотрит, взгляд тяжелый. Проводит языком по губам, стараясь сделать вид, что хочет понравиться мне.

— Вы находите меня красивой?

Я отвечаю, что да, но думаю не об этом. Она что-то говорит мне. — И я понимаю — она благодарит меня. Я спрашиваю: за что?

Можно подумать, она получает удовольствие. Она улыбнулась и продолжила по-английски:

— Правда, что вы говорите по-немецки? — Она сделала шаг по направлению ко мне, потом подошла так близко, что я почувствовал запах ее кожи, надушенной и напудренной.— Может быть, я смогу вам помочь?

Отворотом рукава я вытер пот на щеках.

— Вы можете это сделать.

Она подошла еще ближе. Теперь наши тела почти прикасаются друг к другу,

— Как вас зовут?

— Герман.

У нее вырвалось изумленное восклицание.

— Это красивое . немецкое имя.— Она очень порывисто стала дышать, желая показать волнение, которого у нее не было.

— Хочешь, чтобы я сказала, что здесь никого нет, когда они постучат сюда?

Я спрашиваю себя, куда она метит. Она положила левую руку на мою правую и изо всех сил толкает меня навалившимся телом к- двери. То, что я принял за жир, оказалось мускулами. В ее теле не было ни грамма жира. Она погладила мою руку кончикам» пальцев и прошептала:

— А потом, когда полиция уйдет, мы могли бы быть счастливыми.

Ее пальцы продвигаются дальше. Тут я понял, что она подбирается к моему револьверу, и поинтересовался:

—А что скажет Ганс?

Ее рука сжимает мой кулак. У нее удивительная для женщины сила. Она перестала улыбаться и ругает меня по-немецки. И, сжимая мою руку, которая держит револьвер, она открыла рот, собираясь закричать.

Я погружаю пальцы своей подруги в область ее желудка. Она не смогла закричать, у нее перехватило дыхание. Ее ногти царапают мне лицо, оставляют на нем кровавые полосы. Она отступает и ногой сильно ударяет меня, точнее собирается ударить в то-место, где мне будет больнее всего. Но я избегаю удара, поймав ее .ногу и опрокинув на спину, Она хотела кричать, но я не дал ей времени. Я зажал рукой ее рот и поволок в ванную!

Ее сила,которая меня так поразила, оказалась еще больше. К тому же она знакома с различными приемами и трюками. Ей удалось ударить меня коленкой, укусить за руку. Я пытался сдержать ее, но борьба с ней — сплошной кошмар. Это угорь, у которого острые когти, и который не дается в руки.

Я убрал руку с ее рта и тыльной стороной ладони ударил по лицу. Головой она ударилась о перегородку ванной. Мускулистое тело вытянулось и повисло мертвым грузом на моих руках. Я посадил ее на пол ванной, прислонил к кабине, потом нашел сырое полотенце и завязал ей рот, а другим полотенцем- связал руки и ноги.

Она едва не упала на пол, но я подхватил ее и аккуратно уложил на пол, проверив, хорошо ли связаны ее голые руки и ноги. ...

Когда я закончил возиться с ней, вся моя одежда была пропитана потом.

Пот стекал на глаза и слепил меня. Я вытер его рукавом и вдруг увидел себя в зеркале над умывальником. Я совсем не похож на Германа, ничтожного детектива,который имел так мало успеха. Вокруг глаз синие круги, а рот мокрый от крови и пота. Это я еще могу исправить, но я не- могу заставить исчезнуть царапины.

Я посмотрел на девицу, лежащую на полу. и остался собой недоволен. Она спокойно спала и дожидалась своего любовника, когда я ворвался в комнату. Ее прозрачная рубашка разорвана. Я здорово испортил ее. Возвращаясь в комнату, я мысленно приносил извинения бедной девочке.

Джим отдел распоряжение осмотреть все комнаты, начиная с комнат по соседству с 201-й. Я слышу, как стучат в комнату в конце коридора. Стук в дверь сопровождается обычными словами: «Полиция, капитан Пурвис. Откройте. Мне нужно с вами поговорить».

Обычная в таких случаях процедура, но теперь я нахожусь в западне. Я повернул в замке ключ. У двери нет засова: Я думаю и действую в замедленном темпе. Я поискал сигареты, закурил и вернулся в ванную комнату, не зная, что мне делать. Девица пришла в себя. Она сверлит меня злобными глазами и дергает босыми ногами.

Я закрыл дверь в ванную и подошел к открытому окну. Залитый асфальтом двор кажется в темноте очень далеким от меня! Я посмотрел на железную лестницу.

Она ненадежна: гвозди, на которых она держится, почти вылетели из кирпичной стены.

Я уселся на подоконник и- закурил, дымя, как паровоз. В коридоре голоса становятся слышнее, они приближаются. Джим начал с одного конца, в то время как Корк действует в другом конце коридора. Не слышу голоса Монта. Без сомнения, ему поручили допросить того типа из конторы отеля. На лестнице слышны все новые голоса. Пожаловали лаборанты, фотографы и другие технические работники, чтобы продемонстрировать искусство дедукции. Теперь ничего не останется незамеченным, найдут и шляпу, и револьвер, которые я оставил в комнате Джоя Симона. Я с трудом борюсь с приступами тошноты. Теперь я хорошо могу представить, что чувствует убийца. То, что должен был чувствовать Симон. Первый раз в моей-жизни закон и я оказались по разные стороны. Я протянул руку и попробовал ухватиться за лестницу. Она кажется достаточно устойчивой и я изо всех сил нажимаю на неё еще и еще, сидя на окне. Может, она :все-таки выдержит тяжесть моего тела?

Я перебросил ноги наружу и повис на лестнице. Один из крюков под моей ногой сорвался, лестница закачалась, но другой крюк, которым она прикреплена к крыше, держит крепко. Немного похоже на качающуюся лестницу, укрепленную лишь сверху. Я вынужден держаться, только руками, упираясь ногами в стену, чтобы хоть немного облегчить давление тела на лестницу. Кожа на ладонях содралась. Когда спустился до первого этажа, на мгновение дал себе отдых. Там тоже полно фликов, как и на втором этаже. Достаточно одному из них взглянуть в окно — и он увидит меня.

Я продолжал спускаться. Лестница узкая, ступени ржавые, острые и шершавые. Двор, в который я спускаюсь, очень маленький: он скорее похож на трубу, чем на двор. Никаких проемов в трех стенах. Есть только один — дверь в ночной бар «Рекиф»; которую не закрывают для лучшей вентиляции помещений.

Наконец я достиг желанного конца и, спустившись на землю, заглянул в переднюю бара. Теперь в моих ладонях то же болезненное ощущение, та же пульсация, что и в голове. Два повара в белых передниках, в больших гофрированных колпаках суетились вокруг плиты. Третий повар готовил сэндвичи. Еще один, по виду филиппинец, чистил овощи. Никто- из них даже не подозревал, что произошло и происходит в верхних этажах здания. А! Какой-то бродяга получил пулю от флика? Ну и что же в этом такого?

Я спрятал в кармане кровоточащую руку и прошел через кухню. Какой-то тип, увидя меня, схватился за нож с видом героя, но заметив, что я держу руку в кармане, благоразумно вернулся к тому, чем занимался до сих пор. Остальные повара даже не подняли головы. Приготовитель сэндвичей выпрямился и, увидев меня, воскликнул:

— Святая Мадонна, старина, что с вами случилось?

Не отвечая ему, я вышел, отстранив какого-то парня, и в конце коридора прошел в зал ночного клуба. Он был декорирован в гавайском стиле: всюду расставлены пальмы, на стенах развешаны картины с купальщицами, преимущественно голыми. Все столики заняты наивными провинциалами, которые, с аппетитом поглощали кушанья. На сцене показалась девица, довольно скромно одетая. В Нью-Йорке запрещен стриптиз. Власти не интересовались тем, что будет делать голая девица после выступления, но раздеваться на публике запрещено.

Я прошел между столиками, направляясь к выходу и благословляя полумрак, царивший в зале. У выхода я наткнулся на метрдотеля, который узнал меня!

— Бог мой, Стоун...

Я отстранил его, не. вынимая руки из кармана.

— Отойдите отсюда.

Он старался сделать вид, что его это не очень трогает, и с интересом смотрел через стеклянную дверь на вестибюль. Я заходил в «Рекиф», когда искал Симона. Цыпочка из гардероба немедленно меня узнала и сделала круглые глаза.

Я остановился, пытаясь дышать нормально и стараясь выйти неторопливым шагом, тогда как еле сдерживался, чтобы не побежать. Я ответил ей на одном дыхании:

— Да, я знаю.

Маленькая стерва продолжает болтать:

— Вы не должны были так сильно бить его.

Я ничего не ответил.

Она продолжала приставать ко мне.

— Они вас повалят на тротуаре.— При этой мысли рот ее полуоткрылся и на лице отразилось явное удовольствие.— Что они теперь сделают с вами!

Я посмотрел прямо на нее.

— Жаль, здесь нет твоего Жюля. Вы бы вместе получили удовольствие от этого.

Она молча посмотрела на меня и ничего не ответила.

Я выбрал на полке шляпу, которая мне показалась наиболее подходящей, сунул бумажку в двадцать долларов за ее корсаж и вышел на улицу. Она полна полицейских в форме.

Толпа репортеров и фотокорреспондентов скопилась у входа в отель «Вендиг». Остальное пространство заполнено любопытными.

— Простите,— проговорил я, проходя мимо бригадира.

Он дает возможность ускользнуть шансу прогуливаться всю жизнь в штатском и отстраняется, даже не взглянув на меня. Я приблизился к шумящей толпе: мышцы спины болят, так же как голова и рука, и я каждую минуту жду, что меня кто-нибудь увидит и узнает.

Мне нельзя быть здесь, когда появится инспектор Греди. Его. шофер так поставил машину, что практически. блокировал подходы к 52-й улице. Старый Греди и комиссар Рейхард, окруженные полицейскими, подошли ко входу в отель «Вендиг». Тут их атакует орда репортеров, жаждущих попасть внутрь здания.

— Нет,— ответил им Греди,— если капитан Пурвис приказал вам оставаться снаружи, значит, там и оставайтесь.

На старика можно полагаться. Он никогда не отменяет распоряжений. своих подчиненных. Я сделал, еще несколько шагов в гущу толпы любопытных. Когда я продвигался, навстречу мне так стремительно шел человек небольшого роста, что я вынужден был схватить его за рукав, чтобы он не потерял равновесия.

— Тысяча извинений,— сказал Абе.

Он хотел идти дальше, выпрямился и остался с открытым ртом. В первый р'аз за много лет, что я его знаю, маленький журналист совершенно растерялся. Я немного сильнее сжал его локоть.

— Я тебе когда-нибудь врал, Абе?

Он внимательно посмотрел мне прямо в глаза..

— Нет.

— Сведения, которые я давал тебе, были хорошими?

— Да. Ну и что же?

Мне до такой степени хотелось повернуться, чтобы убедиться, не узнал ли кто-нибудь меня из стоящих сзади, что у меня заболела шея. Но я не посмел этого сделать. Свободной рукой вытер пот со лба, и мне показалось, будто я почти слышу, как кто-то проговорил:

— Эй, вы, там, тот большой тип, который говорит с Фитцелем!

— И что. же? — повторил Абе:

— А то, что это не я убил Симона.

Если я не лгу, для него это просто невероятное происшествие.

— Ты клянешься в этом, Герман?

— Клянусь.

А кто же его убил?

— Не знаю. Кто-то, кто спрятался в его комнате.

— Другими словами, это подстроенное дело?

— Да. Совершенно так же, как и у Пат.

— А кто это сделал?

— Полагаю, Ралф Хенлон.

Абе продолжал смотреть на меня пронизывающим взглядом.

— Зачем понадобилось Ралфу Хенлону губить тебя и Пат?

— Ничего не знаю.

— Это не имеет смысла.

Я снова вытер пот со лба.

— Итак, это не имеет смысла, но Ралф Хенлон по уши погряз в деле.

Затылок и спина болят у меня все сильнее: боль становится просто невыносимой: Даже дыхание вызывает мучительную боль. Я поторопился сказать:

— Там, наверху, найдут мой револьвер. Им воспользовались, чтобы ухлопать Симона, усыпленного наркотиками и пьяного. Но это сделал не я. Тони Вонелли со своим напарником отобрали у меня этот револьвер, бляху и бумажник, когда я выходил из дома Лила Кери на Гроув-стрит.

— И ты не хочешь, видимо, добровольно сдаться в плен «Миррор»?

— Нет.

Абе хороший журналист. И он мой настоящий друг. Я стою спиной к отелю. Абе стоит к нему лицом.

— Ты спустился сзади по лестнице и вышел через бар в нижнем этаже? — спросил он.

— Да.

— Тебя видели? Узнали?

— Да.

Он встал так, чтобы мне удобнее было продвигаться к выходу.

— В таком случае убирайся отсюда, и поживей. Девка из гардеробной выскочила оттуда, как фурия, она натравит на тебя всех.

Я скользнул в толпу. В тридцати метрах от меня девица орала:

— Остановите его! Он должен находиться здесь, на тротуаре... Совершенно точно, он только что вышел из двери клуба.

Несколько мгновений спустя после ее крика наступило всеобщее смятение. Один из фликов включил сирену. Шофер полицейской машины, на которой включили вопящую сирену, кричал шоферу машины Греди, чтобы он убрался с его пути.

Позади меня из открытого окна комнаты 201 Джим Пурвис спрашивал, что случилось.

Швейцар у двери отеля объяснил ему, что девица из гардеробной и метрдотель бара утверждают, что Стоун только что вышел из дома.

— Боже мой,— Джим выругался,— так немедленно схватите его. Перестаньте совать свой нос куда не следует и интересоваться не своим делом, а лучше задержите его.

Я понимаю, что он хотел этим сказать: толпа должна была броситься на меня, а Греди спустит всю свою свору и, возможно, даже попытается подстрелить меня. Но, для меня все обернулось так, как уже происходило не раз. Когда читаешь в газетах, как какой-нибудь гангстер прошел сквозь цепь полицейских, это не писательская выдумка. Так происходит потому, что существует элемент неожиданности: флики блокируют входы к выходы и слишком заняты, рассматривая выходящих и входящих, чтобы видеть немного дальше.

Я отхожу от здания как можно скорее, насколько позволяет благоразумие, чтобы меня не заметили. Пот с неприятным шумом заливает уши. Он течет по шее и спине, вызывая зуд. Я отстраняю людей с моего пути, разъединяю парочки, очень довольный тем, что на улице достаточно темно. Мне кажется, я погрузился в какой-то кошмар. Сзади меня кричит девица из гардеробной. Небольшая группа фликов выскакивает из дома. Ревут клаксоны проезжавших машин, чтобы как-нибудь пробить себе дорогу мимо отеля «Вендиг».

Я опять на красный свет перешел Шестую авеню. Зеленый свет зажегся, как только я встал на тротуар. Одно такси затормозило. Я открыл дверцу машины и упал на сиденье.

— Куда вас отвезли, парень? — спросил меня шофер,

Я назвал ему первый пришедший на ум адрес.

— На Пен-стейшн.

Пока он опускал окно по другую сторону от сиденья, одна из полицейских машин объехала его и направилась в сторону 54-й улицы, оставляя за собой как бы след воющей сиреной. Проезжая вперед, шофер бросил взгляд на улицу.

— Черт возьми, посмотрите только на все эти машины фликов! Должно быть, случилось что-нибудь сверхъестественное.

Мне пока трудно нормально дышать, у меня одышка.

— Да, конечно,— стараясь говорить спокойно, ответил я.

Его взгляд встретился с моим в видовое зеркальце. Совершенно ясно, он увидел запачканные кровью волосы и одежду, неподходящую мне шляпу. Водитель чуть не подавился и стал открывать дверцу машины со своей стороны.

Я опустил стекло, которое нас разделяло, и наставил на его затылок револьвер.

— Гм,— произнес я, считая, что достаточно обратил этим его внимание.— Гм... гм...

Сидя на качелях на площадке для игр, я в темноте пытался разглядеть, сторожил ли кто-нибудь мой дом. Без сомнения, так должно быть. Я сидел уже довольно долго, глядя на окна здания. Почти все они, включая и окна моей квартиры, темны. Сейчас около часа ночи.

Я облизал свою ладонь. Она еще болит. Зубы немки разодрали кожу. Какое счастье, что я не ее любовник! В порыве страсти она способна насквозь прокусить ему руку. Меня знобит, и я боюсь. Не за себя, а за Пат. Как только наши парни поймают меня, я ставлю одну трубку табака против восьми миллионов долларов, что они не поверят тому, что она говорит, и не Захотят помочь ей. Единственная надежда на Абе Фитцела. Надеюсь, мои друзья прочешут Манхэттен во имя моего благополучия. Мое преимущество заключается в том, что, будучи профессионалом, я знаю, как все происходит в уголовной полиции. Малейший признак, который может навести на след, принимается во внимание. Они опросят всех подвозивших меня шоферов такси. Но один Бог знает, сколько их было, прежде чем я спустился в подземку, смешавшись с толпой выходивших из театра.

Вечерний бриз раскачивает железную цепь качелей. Мне показалось, что шум затихает. Я встал и подошел к высокой ограде, которая отделяет площадку для игр от площади перед домом. Если я буду действовать открыто, меня обнаружат, но мне совершенно необходимо поговорить с Мирой. Ограда действительно высока. Шуметь нельзя. Я снял ботинки, связал их и повесил себе на шею. Отошел на пять-шесть шагов, разбежался и перепрыгнул ограду с первого раза.

Я на секунду остановился в полосе темноты посмотреть, что делается в освещенном вестибюле. Дежурная, та, у которой седые волосы, сидит на своем месте и, похоже, читает роман. Жиль и Мак, оба в штатском, развалились в глубоких креслах. Время от времени они бросали взгляды, полные надежды, на входную дверь дома. Да! Заставил-таки я побегать этих бедных ребят! С них сняли форму, приказали надеть гражданскую одежду и вменили в обязанность сторожить меня у моего дома, потому что они оба хорошо знали меня. И одному, и другому, видимо, нравится роль детектива...

Я нагнулся, чтобы больше не видеть их. Надел ботинки. Они такие же потные, как и мои ноги. Обошел дом. Сзади меня находится маленькая лестница, которая ведет в котельную. Дверь туда не заперта на ключ. Я открыл ее и прислушался, не шевелясь. Услышал только шум мотора. Время от времени он издавал негромкий свист..

Через котельную я подошел к двери, ведущей в дом. Открыл ее, стараясь не шуметь. Рядом есть грузовой лифт, но я не смею воспользоваться им. Дверь кабинета управляющего, который расположился прямо над котельной, выходит к лифту.

Я поднимаюсь по железобетонной лестнице, стараясь ступать бесшумно, этаж за этажом. Перепрыгивая через ограду, я задел ногой за дерево, и теперь из ноги капала кровь, оставляя следы на ступенях. Рука болит уже до самого плеча. Никогда в жизни не испытывал такого состояния. Я знаю, у Миры комната на самом верху, но какой у нее номер? И что ей сказать? Я с большим удовольствием сел бы сейчас на ступеньку лестницы и громко завыл. Мне хочется биться головой об стены до тех пор, пока Жиль и Мак не услышат меня... Они доказали бы способность к обязанностям детектива, «схватив» меня на пожарной лестнице. Усилием воли я взял себя в руки.

Верхний этаж освещали только маленькая, лампочка на лестнице и красная лампочка, указывающая на выход на случай пожара. Но Мира не должна еще спать: она только что сдала дежурство. Надо, чтобы она. оказалась в своей комнате. Я прислонился к входной двери, которую закрыл за собой, и посмотрел в коридор. Под тремя дверями свет. Я прислушался у первой двери. Это не комната Миры. Там двое мужчин спорят относительно поступка их приятеля. Я прошел до следующей двери, стараясь припомнить, какие духи у Миры. Этого я не помню. Я, чувствовал только запах ее кожи. Слышно, как по радио говорит мужской голос, очень тихо. Похоже на распоряжение полиции. Но слов не разобрать.

Я подошел к третьей освещенной двери. Какая-то женщина хлопает себя по лицу, втирая крем: характерный слабый звук. Не думаю, что это Мира. Насколько я помню, она не мажется, лишь красит губы. Я вернулся к двери, из которой слышно бормотание радио, и тихо постучал. Никакого ответа. Дверь не заперта. Я вошел и заглянул в комнату. Мира лежит на кровати, в том же небесного цвета пеньюаре, в котором она была, когда мы с ней «познакомились».

— Вот как? — воскликнула она, увидев меня. — Это вы?

Я закрыл за собой дверь и сел рядом с ней на кровать.

— Вот как? — повторила она.— Честно говоря, не ожидала снова увидеть вас!

— А почему бы и нет?

— Потому что внизу, в вестибюле, сидят два детектива, которые ждут вас.— Она пальцем показала мне на радио.— Потому что все флики Нью-Йорка брошены на ваши поиски. Почему вы сделали это, Герман?. не очень больно говорить.

— Что я сделал?

— Убили Симона.

— Я не убивал его.

Она внимательно посмотрела на меня.

Я встал, чтобы открыть маленький шкафчик с аптечными принадлежностями, висевший над умывальником

в углу комнаты. Но не нашел того, что искал. Посмотрел на комоде и в двух первых ящиках.

— Если вы ищете что-нибудь выпить, то там не найдете ничего,— сказала Мира.

Она открыла отделение ночного столика и достала оттуда бутылку виски.

— Вот.

Я вынул пробку и отпил хороший глоток. Хороший виски. Вылил немного себе на ладонь и промыл рану. Казалось, я еще больше погружаюсь в кошмар. Я спросил тогда у Гиннеса: «Сколько выпила Пат во вторник вечером?»— «Восемь или девять стаканов,— ответил мне Гиннес. — А может, и больше».— «А что она пила?» — «Ром, сухой ром»,— ответил он мне.

Я протянул бутылку Мире. Она сделала один глоток. Как мужчина. Не спрашивая воды.

— Вы любите виски? — спросил я ее.

— Если бы не любила,— ответила она,— я бы его не покупала.

Она потянула молнию на своем пеньюаре, чтобы я мог видеть белизну ее кожи.

— А почему вы так смотрите на меня?

— Где вы это прячете, Мира?

Она поставила бутылку на ночной столик.

— Где я прячу что?

 — Краску. Краску для рыжих волос, которой вы пользуетесь.

Мира прижалась к подушке.

— Что бы я стала делать с краской для волос? Особенно с рыжей, как вы говорите?

Я сел рядом и внимательно посмотрел на нее. Теперь я понял, почему у меня было впечатление, будто я знаю ее давно. Не потому что видел ее на месте дежурной, проходя через вестибюль. Чем больше я на нее смотрю, тем больше утверждаюсь в этой идее. Она довольно высокая девушка, красивая, фигурой и весом очень схожа с Пат. Ей достаточно выкрасить волосы в тот же цвет, как и у Пат, замазать веснушки на носу, сделать ту же прическу и накраситься так, как это делает Пат, и их трудно будет отличить человеку, который близко не знает ни ту, ни другую. И особенно тому, кто видел их издали или при неверном освещении в каком-либо баре.

Мира продолжает играть застежкой-молнией, спускает ее и поднимает. Спускает до такой степени, что я вижу даже кожу ее живота.

— Почему вы как-то странно смотрите на меня? — снова спросила она.

— Вы ничего не знаете?

— Нет.

Я положил руку на ее руки.

— Перестаньте заниматься этой дрянью, застежкой, и скажите мне, каким образом...

— Каким образом — что?

— Каким образом вы достали одежду Пат? Почему вы в течение шести месяцев выдавали себя за нее? Почему вы заставили Джоя Симона усыпить ее наркотиками? Как вы устроили, чтобы Пат -оказалась в квартире у Кери? Почему вы добиваетесь, чтобы её приговорили к смерти?

Глаза Миры наполнились слезами. Это еще больше усилило ее сходство с Пат. Когда Пат очень расстроена, она плачет.

— Вы действительно сумасшедший, вы совсем потеряли голову, мистер Стоун.

— А! Теперь я стал мистером Стоуном.

— Вы сами захотели, чтобы было так.— По ее щекам покатились слезы.— Я пыталась оказать вам услугу, помочь вам. Я спрятала номера телефонов и счета вашей жены; выставленные за переговоры с Кери. Я отдалась вам. — Грудь ее стала бурно вздыматься.— Я пыталась вас утешить. Я даже варила вам кофе. Я сказала вам, что вернусь, как только окончу работать; А вы; что вы сделали?

— Я жду, чтобы вы мне ответили.

Она откинулась на кровати. Моя рука вместе с застежкой-молнией оказалась на ее животе. Я отдернул руку.

— Я вам сейчас скажу! — гневно закричала она.— Вы сваляли дурака. Вы вбили себе в башку, что ваша жена не то, что она представляет собой на самом деле. А она маленькая грязная шлюха! И вы пошли против полиции. Вы убили Симона, потому что он отказался подтвердить ложь, которую вы хотели заставить его сказать. И кроме того, вы переспали с одной давкой, которая исцарапала вам лицо, вместо того чтобы помочь вам.

Это был фальшивый номер. Какой превосходной актрисой она могла бы стать!

— А откуда вы знаете все это?!

— Я узнала об этом по радио,— ответила она между рыданиями.— Я не переставала его слушать, как только кончила работать. И последние известия, и информацию полиции.

Я включил радио немного громче. Пока что ее история выдерживает критику. Все время говорят об этом. Я подвел своих товарищей. Мира взяла мою руку и положила на нее свою,

— Ради всего святого, Герман, я прошу вас.

— О чем вы меня просите?

— Будьте благоразумны. Ваша жена не стоит того, чтобы вы подвергали себя опасности из-за нее. Это предательница.

— Откуда, вы знаете?

— Я слушала ее телефонные разговоры с Кери.

Я отнял руку.

— Я считал, что вы никогда не подслушиваете. Я считал, что это запрещается на вашей службе.

Мира рукавом вытерла слезы.

— Я говорила так, потому что мистер Халпер был там. Она звонила по телефону Кери по крайней мере два раза в день. И мне пришлось бы покраснеть, если бы я повторила то, что они иногда говорили друг другу.

Она снова взяла бутылку виски, сделала хороший глоток и протянул, а ее мне. Я отказался.

— Нет, спасибо.

Она закрыла бутылку пробкой и поставила на место. Ее глаза теперь блестели гораздо больше.

— Как хотите. Я вела себя с вами как дура. И это у меня не прошло. Перестаньте валять дурака. Полиция сразу поймает вас. Останьтесь со мной на эту ночь, Герман.

Я решил подыграть ей.

— Вы хотите спать с убийцей?

— Вы не убийца,— ответила она немного быстрее, чем нужно..— Я...— Она закусила губу.— Я хочу сказать,— неуверенно прибавила она,— вы...

Я перебил ее.

— Откуда вы можете знать, что не я убил Симона? Что, Ралф позвонил вам, чтобы сообщить об этом?

Мира попыталась ударить меня головой и голой ногой. Раздался треск разрываемого шелка.

— Убирайтесь отсюда. Убирайтесь из моей комнаты. Я не допущу, чтобы вы меня оскорбляли. Я даже не знаю имени Хенлона.

Я на лету схватил ее за лодыжку и заставил остаться на кровати.

— Тогда откуда вы знаете, что речь идет о Хенлоне? О нем не говорили по радио, я назвал лишь имя Ралф.

Мира на мгновение оставалась совершенно неподвижной, потом стала вырываться. Застежка совсем сползла вниз, открывая ее белое тело. Я мог вообразить, что передо мной находится Пат, только Мира была блондинкой, натуральной блондинкой. Я взглянул на ее лицо. Даже разница в окраске волос не могла скрыть какое-то фамильное сходство.

Мои нервы не выдержали, и я изо всех сил ударил ее по щеке. В этой маленькой комнате удар прозвучал как выстрел.

Я задыхаюсь, как и она.

— Ты будешь говорить, черт возьми? Кто ты? Кем ты приходишься Пат? Что все это значит? Что ты имеешь против нее, и для чего вы все это затеяли?

Мира настолько испугана, что губы ее дрожат. Теперь она больше не играет комедию. Она •боится, что я дойду до того, что убью ее.

— Не трогаете меня! — закричала она.— Не бейте меня! Убирайтесь отсюда прочь! 

Свободной ногой она пыталась ударить меня и вся сжалась в комок. Я схватил ее за одежду, и одежда осталась у меня в руках. Мира стоит, прислонившись спиной к стене и вытянув вперед руки. Крики застревают у нее в горле.

Как будто снова я погружаюсь в кошмар. Мне кажется, нечто, подобное я уже переживал. Я бросился на нее.

— Закройся.

Я пытался задержать ее, но она вырвалась, рывком распахнула дверь и выбежала в коридор совсем голая. Раскрылись другие: двери. Я побежал по коридору за Мирой. Добежав до конца коридора, она резко открыла дверь и захлопнула ее перед моим носом, испуская проклятия. Я стал стучать в дверь ванной.

— Ты откроешь дверь, исчадие ада?

В голове у меня только одна мысль: Мифа знает. Она должна мне сказать. Я слышу мужской голос.

— Нужно позвать полицию. Он пьян или, может быть, сумасшедший.

Я перестал колотить в дверь и прислонился к ней. Две двери в коридоре отворились. Двое рассматривают-меня с порога своих комнат.

Мой взгляд перешел от человека, который сказал это, на дверь, у которой я стою. Мира безусловно ошиблась. На ней написано «Для дам». А она разве дама?

Послышался новый шум. Шум поднимающегося лифта. Он появится, раньше, чем я успею взломать дверь и пощечинами заставить Миру сказать то, что я хочу знать: Лифт поднимет Жиля и Мака, очень гордящихся хорошо выполненным заданием, дающим им возможность стать детективами.

Тут я понял, что все еще держу в руках пеньюар Миры. Я, бросил его на пол и твердым шагом направился к основному лифту. Никто не пытался задержать меня.

После полуночи у лифта нет дежурного. Кабина как раз находится на этом этаже — можно обойтись и без лифтера. Я вошел в кабину, закрыл дверцу, нажал на кнопку, нижнего этажа. После этого достал револьвер и вытер пот с лица. Лифт спускается невероятно медленно. Задолго до того, как я окажусь в вестибюле, Жиль или Мак — тот, кто останется стеречь дверь,— будет предупрежден и готов встретить меня. Но теперь пусть никто не становится мне, поперек дороги. Я должен идти до конца.

До этого момента меня, поддерживала моя вера, теперь она превратилась в уверенность. Теперь я знал. Пат оставалась той же чистой девушкой, которую я узнал на балу в квартале, когда ей исполнилось семнадцать лет, а я был фликом на побегушках.

Лифт достиг первого этажа, кабина остановилась, и дверь открылась. Жиль остался стеречь входную дверь. Он посмотрел на револьвер, который я держал в руке.

— Не пытайтесь воспользоваться им, Стоун,— сказал он мне официальным тоном,— Я буду стрелять.

— Я хочу выйти, Жиль. Не задерживай меня.

— Я буду стрелять,— повторил он.

Я медленно сделал два шага по направлению к нему.

— Твое дело. Ты вооружен, и ты — флик. Тебе поручено задержать меня. Но постарайся уложить меня с первого выстрела, Жиль.

Жиль отступил, колеблясь, на несколько шагов.

— Послушай меня, Стоун...

— Нет, нет. Никаких соглашений. Мне необходимо уйти.

Пот стекает с него крупными каплями. Я прекрасно понимаю, о .чем он думает. Жиль женат. И, возможно, у него есть дети. Если он меня задержит, его скоро сделают детективам. Ему нравится носить на службе гражданскую одежду. Безусловно, он знает, что делать с прибавкой к жалованью. Но если верх возьму я, он кончен. Судя по расстоянию, накотором мы находимся друг от друга, маловероятно, что один из нас промахнется.

Я заставляю его медленно отступать к двери вестибюля. Большая капля пота скатилась со лба и упала ему на нос.

— Ради всего святого,— умоляюще пролепетал он.

Сделав еще несколько шагов, Жиль наткнулся на ручку кресла и упал. Он невольно выстрелил, и пуля угодила в потолок. Раньше, чем он успел вернуть себе равновесие, я бросился на него, не дал ему встать и левой рукой ударил в челюсть.

С громким воплем Жиль покатился в кресло. После удара моя левая рука снова стала кровоточить. Мгновение я стоял, пытаясь остановить кровь, потом посмотрел назад. Ночная дежурная забилась в угол своего закутка. Ее глаза округлились от ужаса: Она вызывала по телефону Центральный комиссариат.

— Полиция! На помощь! Герман Стоун в вестибюле!

Я посмотрел на Жиля. Итак, опять я провинился. Что потом? Его ведь не разыскивают по обвинению в убийстве... Все, в чем он виноват, — то, что не сумел воспользоваться ситуацией. Что ж... А мне надо думать о Пат. И Нью-Йорке, этих джунглях из железа и бетона, в которых я должен скрываться, джунглях, где за мной устроена охота.

Я открыл входную дверь и быстрыми шагами ушел в ночь.

Заведение, которое держал Хими, было похоже на любые турецкие бани, со всеми необходимыми атрибутами, с теми- же пьяницами, которые приходили, чтобы протрезветь и отправиться на работу или домой бить своих жен. Некоторые входили шатаясь, а выходили, более или менее, твердо держась на ногах, За обитой чем-то мягким дверью, в двух маленьких кабинах, разделенных узким коридором, помещается вытрезвитель, обслуживаемый' двумя симпатичными женщинами. Они- не брезгуют ничем и всегда .готовы на все для облегчения состояния клиентов. И это в половине пятого утра, после ночи непрерывной работы. Я послал их ко всем чертям.

Растянувшись в темноте, я очень хотел прийти в себя многое понять. Удар подготовлен и нанесен большим мастером своего дела. Это нельзя объяснить ненавистью. Невозможно представить себе, что кто-нибудь ненавидел меня до такой степени. И ни у кого нет оснований мстить Пат. А эта комбинация должна была обойтись ее автору очень дорого. Ее готовили месяцы. Я не сомневаюсь в том, что за всем, этим кроется какая-то махинация. Кери, мне кажется, лишь жертва. Он, видимо, рассчитывал погреть на этом деле руки, а получил пулю. Ралф Хенлон и Мира просто воспользовались им, как инструментом.

Хими, веселый еврей, рост которого достигал почти двух метров,а вес — сто килограммов, неслышными шагами подошел к моему убежищу и приподнял зеленую занавеску.

— Ну, как дела, Герман?

Я ответил, что чувствую себя гораздо лучше. Это правда. Полчаса в парилке, полчаса массажа, сделанного ловкими и умелыми руками Хими, безусловно, оживили мое полумертвое тело,

Хими зажег настольную лампу в кабине, кинул на стол кипу газет, положил сверху большой коричневый пакет.

— Вам будет нехорошо, если вы сейчас же начнете читать. Сперва поешьте. Когда желудок полон, мир кажется не таким уж плохим.

Хими в курсе всех событий. Когда-то я оказал ему несколько услуг. Когда был простым полицейским агентом. Я предостерег его и помог избавиться от опасной компании. И от исправительного дома. Помог найти работу. Пригрозил сообщить раввину Фельдману, если Хими не будет ходить в синагогу. Теперь он хозяин турецких бань, и у него неплохо идут дела. Женился на девушке из своего квартала. Каждую неделю вносит деньги в банк. Хими никогда не был настоящим преступником. А только парнем, умирающим с голода.

Я разорвал бумажный пакет. В нем оказались четыре огромных сэндвича и бутылка «Бурбона». Очень рад, что не рома. Мне кажется, я до конца своих дней не смогу пить ром.

Я набросился на сэндвичи. Замечательно. Уничтожая ветчину и яйца, говорю Хими:

— Ты очень рискуешь, позволяя мне остаться здесь. Девятнадцать тысяч фликов пущены по моему следу.

Хими проверил состояние вентиляции, потом поправил махровое полотенце, которым обмотаны его бедра,

— Будь они прокляты, эти флики. Я, конечно, не говорю о тех, которые находятся здесь. Вы можете оставаться здесь пятьдесят лет, если вам это светит, Герман. Но Боже мой, какая суматоха! Газеты, радио, передачи полиции! Судя по тому, что они говорят, вы прямо факир и иллюзионист!

— А что ты об этом думаешь? — со смехом спросил я.

— Вы сами это отлично знаете,— ответил Хими и вышел неслышными шагами.

Ударом пальца я скинул пробку с бутылки и сделал хороший глоток, чтобы запить сэндвичи. У меня болит горло, и я с трудом проглотил виски. Теперь я чувствую себя крепче, теперь я могу бороться. То, что я позволил себе так поступить с Жилем,— капля, переполнившая чашу терпения фликов. Сейчас все газеты, вероятно, поносят инспектора Греди. Ответственность за случившееся несут он и Джим.

Я развернул одну из газет. Теперь на ее страницах я заменил Пат. Напечатан мой огромный портрет, чтобы все могли узнать меня при встрече. Я прочитал статью. Она подписана одним из больших начальников Манхэттена. Некоторые места особенно выразительны: «...Удрученный собственной драмой, которую он переживает, Большой Герман, а он действительно был большим детективом, под влиянием навязчивой идеи хотел вырвать ложное признание из уст, которые теперь мертвы. Сходя с ума от горя, во что бы то ни стало желая доказать невиновность неверной жены, вина которой совершенно очевидна...»

Весь столбец в таком духе. Я бросил эту газету и взял другую. Все нападали на меня. Все, кроме Абе Фитцела. После нашего с ним короткого разговора он, видимо, уверился в моей невиновности. Абе обратил внимание на многие детали. На меня не похоже, чтобы я мог напасть на человека без сознания. Еще. не получены результаты анализа, но, вне всякого сомнения, Симон был без сознания, мертвецки пьяный или усыпленный наркотиками, в противном случае соседи слышали бы крики. Потом Абе перешел к личностям: он рассказал, что хорошо знаком с миссис Стоун, что бывал у нас в гостях вместе с женой и что чем больше он думает, тем менее верит в ее. виновность и, особенно, в ее неверность мужу. Если бы он был здесь, я бросился бы ему на шею.

Я перечитал статью Абе. Она довольно короткая.

И трудно в ней за что-нибудь зацепиться. Лишь предположения и догадки, но, во всяком случае, он встал на нашу защиту. Я говорил ему о Ралфе Хенлоне. Я знаю Абе, он захочет сам удостовериться и, вероятно, теперь занят этим. А у Абе больше всяких знакомств и контактов, чем у пятидесяти фликов вместе взятых.

Но, к сожалению, голос Абе — единственный, говорящий в мою защиту во всем Манхэттене. Как раз под его статьей какой-то прохвост-репортер опубликовал интервью, которое он взял у Гретхен, запертой мною в ванной комнате. Ничего удивительного, что она наврала с три короба. Это профессиональная лгунья. Она ожидала своего мужа, рассказывала газета, когда я ворвался к ней в комнату. Остальное передавалось ее словами:

«Этот человек входит в мою комнату. Я сплю. Сперва я думала, что это Ганс. Потом увидела, что это не он, и мне стало страшно; когда я услышала шум внизу. Я слышала, как кто-то сказал, что там лежит убитый человек. Я посмотрела на мужчину, стоявшего около моей двери. Указала на него пальцем и сказала: „Там, внизу, полиция. Вы — убийца. Вы убили человека. Он наставил на меня револьвер и ответил: „Совершенно верно, это так"».

Потом она сделала себе неплохую рекламу. Рассказала, как я хотел оглушить ее, но она, благодаря силе и ловкости, взяла надо мной верх, и я спасся от нее, сбежав через окно. Правда, репортер не удосужился спросить — как получилось, что полиция нашла ее связанной и закрытой? Была помещена даже ее фотография. В знаменитой ночной рубашке «подарок для двоих».

Надеюсь, Пат газету не видела. Неожиданно я вспомнил о Мире, и меня едва не вырвало. Только одно утешение — не я захотел ее." Она меня изнасиловала. И она отлично знает это дело. У нее техника-профессионала. Я выпил еще «Бурбона», опрашивая себя, чем она занимается, когда не работает?

Не считая статьи Абе, из всей этой кипы газет, интерес для меня представила лишь беседа с квартирантами, живущими этажом ниже Лила Кери. Три раза подряд я прочитал написанное. Вот оно!

«...Чарлз Свенсон, страховой агент в отставке, и миссис Свенсон, люди пожилого возраста, живущие этажом ниже квартиры жертвы, снова подтвердили свое первоначальное заявление, что миссис Стоун была той молодой рыжей женщиной, которую они неоднократно видели поднимающейся в квартиру жертвы. Продолжая утверждать это, миссис Свенсон заявила: „Мой муж и я подумали, что, может быть, мы видели , какую-нибудь другую женщину, с таким же лицом, как у миссис Стоун, с такими же волосами и походкой..."»

Мысль, уже, неотвязная, сверлила мне голову. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это из той же серии, что и сомнения Свенсона в комиссариате, прежде чем он опознал Пат. Старый прохвост использовал возможность посмотреть на голую женщину. И жена его стоит не больше.

«Я очень огорчена, но это действительно та молода# женщина,— сказала она, не колеблясь.— Я отлично запомнила эту родинку».

А трюк с угощением кофе и пирожными флика, дежурившего у квартиры Кери? Свенсоны действительно старались делать все, чтобы быть в курсе дела. Зачем?,

Мысли работают все быстрее. Они приобретают плоть и кровь. Когда я спросил Пат, что она сделала со своим домашним зеленым платьем, она ответила: «Я его отдала. Да, теперь я вспомнила. Кто-то пришел ко мне и сказал, что они собирают вещи для нуждающихся. И я отдала свое домашнее платье и другие вещи, которые почти уже не носила». Я спросил Пат, не мисс Велл ли приходила? «Нет,— ответила Пат,— я уверена, это не была она. Приходила очень приятная старая дама с седыми волосами».

У миссис Свенсон седые волосы. Она очень приятная на вид женщина.

Телефонная будка находилась в темном коридоре! Я нашел нужную монету, обвязал вокруг бедер полотенце и босиком отправился туда. Набрал номер телефона Абе Фитцела.

Чирли подняла трубку почти немедленно.

— Миссис Фитцел слушает.

— Это Герман, Чирли.

— Ах, как хорошо, что вы позвонили,— воскликнула она.— Я очень рада, что вы позвонили. И я рада, что вы так решительно приняли сторону Пат, Герман. Этот маленький грязный пройдоха лучшего не заслуживал. Он безусловно ввел ей наркотики. Совершенно невозможно, чтобы Пат сделала что-то подобное.

Я спросил, откуда она это знает.

— Но ведь вы же для нее Господь Бог, Герман. Она была так счастлива; поверьте мне, ведь я ее друг. Женщины очень многое рассказывают друг другу, когда они так дружны, как мы с Пат. И у нее никогда в жизни не было другого мужчины, кроме вас.

У меня до такой степени сдавило горло, что я с трудом мог дышать.

— Я вас обожаю, Чирли. И если мне удастся выкарабкаться из этой помойной ямы, ждите от меня орхидей. Кстати, ваш парень дома?

— Нет, его нет дома. Он, кажется, занимается делом, которое вы ему поручили, относительно Ралфа Хенлона.

Впервые за многие часы я чувствовал себя лучше.

— Отлично. Но если Абе позвонит вам, Чирли...

— Что же?

— Скажите ему, чтобы он хорошенько разузнал все о Свенсонах. Старики из квартиры этажом ниже Кери.

У меня очень странная мысль. Скажите Абе, пусть он выяснит в бригаде нравов, не было ли у Свенсона чего-нибудь предосудительного.

— Как только он мне позвонит, я ему все передам,— ответила Чирли.

Я вернулся в кабину и постарался вспомнить все, что мне известно о прошлом Пат. Очень мало. Ее прадед, Дэниел Эган, поселился в Бруклине сразу после войны штатов. Крупный землевладелец. В начале века ее дед был заметной фигурой в Нью-Йорке. Но он здорово пил, стал пропивать добро и таким образом спустил девять десятых семейного капитала.

Пат часто мне говорила: «Если бы дед занимался делом, а не бегал за юбками, у Эганов и теперь были бы деньги».

Но произошло все иначе. Отцу Пат осталось лишь небольшое наследство. Ее мать окончив колледж, приехала в Бруклин из Денвера. Со стороны матери у Пат была только кузина, дочь сестры матери. Пат ее никогда не видела, но они обменивались письмами и поздравлениями на Новый год.

Я почувствовал, что снова потею, и вытер лицо бельем. Оказывается, не так уж мало я знаю о прошлом Пат. Пат мне говорила, что она очень похожа на свою мать. Только цвет волос она унаследовала от отца. Мать была блондинкой. Ирис, кузина, приблизительно того же возраста, что и Пат. А Голден, Колорадо, не так уж далек от Денвера, если познания в географии меня не подводят.

Я выпил еще глоток виски. Отец Пат обанкротился во время большого кризиса в 1929 году, когда ей только исполнилось четыре года. Два года спустя родители Пат погибли в авиационной катастрофе. Друзья семьи поместили Пат в интернат для сирот. Воспитываться на общественный счет.

И дальше случилось так. Директор интерната, старый бука, которого Пат звала «Плешивым Парком», заставлял ее работать как негра. А в шестнадцать лет, после недвусмысленных намеков, которые он ей сделал, Пат сбежала из заведения. Девушка, которую она знала по интернату, ставшая водителем такси, нашла работу Пат. А в этот момент на сцене появился я.

Я надел белье, носки, ботинки, брюки. Я не собирался проводить в. бане всю свою жизнь. Снаружи, при розовом свете зари, инструмент правосудия работал вовсю. Флики в форме и штатском .стучали в разные двери, нажимали на кнопки звонков и задавали множество всевозможных вопросов людям, которые меня знали. Они должны были появиться и у Хими — это только вопрос времени.

Я надел рубашку, пиджак, завязал галстук. Пока мои коллеги меня не схватили, мне необходимо повидать плешивого Парка и просмотреть все сохранившиеся у него документы, о Пат и ее родственниках.

Я сунул револьвер в кобуру и раздвинул зеленую занавеску как раз в тот момент, когда неожиданно прибежал Хими. Не надо было ничего говорить,мне и так все ясно. Полицейское начальство действительно хотело меня видеть. Греди развернул бурную деятельность. И я не шутил, когда говорил, что в Нью-Йорке тридцать тысяч полицейских.

Хими прошептал сквозь зубы:

— Убегайте через черный ход, Герман. Быстрей! Уже два прохвоста вошли в дом. И я уверен, что они пришли сюда не для мытья. 

Интернат для сирот — довольно большое здание из красного кирпича, выходящее на улицу. Пат много раз показывала мне его, когда мы проезжали мимо на машине.

«Только посмотрю на него — и у меня по коже пробегает дрожь,— сказала она однажды.— А что касается старого плешивого... лучше не будем говорить о нем. Но мне просто необыкновенно повезло, что я так удачно удрала от него и вовремя».

В розовом свете зари и этом доме нет ничего особенно неприятного. Дом — как и многие другие. Пока я смотрел на него, услышал звонок и увидел на первом этаже свет. Я отошел от дерева, за которым прятался, и пересек жалкую лужайку, чтобы подойти к задней стороне дома.

Дверь в котельную заперта на ключ, но рядом с ней одно большое окно полуоткрыто. Я. проскользнул через него и очутился на цементном полу. Здесь все пахнет сиротским приютом: грязь на столах и остатки еды. Всем все безразлично. А ведь это сироты! Им дают то, что подешевле. И не забывают предупредить, что если хоть одна из них пожалуется приходящему иногда инспектору, ее хорошенько накажут. Пат рассказала мне и об удовольствии, которое получал плешивый старик, разглядывая старших, когда они мылись в бане.

Я нашел лестницу и поднялся по ней. Слышны детские голоса, но дети не шалят и не шумят, как делают все их сверстники, вставая по утрам. Они тихи и послушны. Делают то, что им скажут. Малютки, воспитанные, без сомнения, под кнутом. Длинный коридор похож на госпитальный: плохо освещен и грустно выглядит. Когда я закрывал дверь на лестницу, увидел девочку лет пятнадцати, которая спускалась на первый этаж, доплетая косичку. Другая Пат. Возможно, она тоже стремится убежать.

Я спросил у нее, где бы я смог повидать мистера Парка? Она посмотрела в вестибюль. В ее голосе так мало живости, что я едва не вообразил, что мне отвечает Симон:

— Ничего не знаю, мистер. Возможно, старый козел в часовне, но, может статься, он еще храпит.

Она прошла вестибюль и исчезла за одной из дверей.

Я посмотрел ей вслед. В этот момент раздался звон колокола, и неясное бормотание на первом этаже стихло. Я понял, что хотела сказать мне Пат. У меня тоже поползли по спине мурашки. Воспитываться в таком заведении — все равно что отбывать срок в тюрьме. Они встают по колоколу. Замолкают при следующем ударе колокола. Начинают молиться после третьего. И так все дни напролет. А между делом, если они выросли и недурны собой, нужно еще отбиться от приставаний плешивого старика.

Я тоже пересек вестибюль, дошел до двери, на которой прибита дощечка с надписью: «Мистер Ивар Парк. Директор».

Я открыл дверь и вошел. Министерское бюро, покрытое зеленым стеклом, я дюжина жестких кресел. Hикoro нет. Но, судя до тому, что мне говорила Пат, кабинет Парка где-то рядом.

В каждой стене дверь. Я открыл одну из них и увидел что-то вроде зала заседаний с длинным столом посередине. Закрыл дверь и принялся рассматривать железные полки, с ящиками, которые стоят около стены. Ящики расставлены в алфавитном порядке. Если там еще сохранились документы на Патрицию Эган, они должны находиться в ящике под буквой «Э». Я попытался открыть ящик. Он оказался запертым.

Я прошел по комнате и остановился около двери напротив, услышав характерный звук бритвы, скользящей по подбородку. Открыл дверь и вошел в комнату. Это спальня. В глубине ее плешивый мужчина, возраст которого подходит к шестидесяти, подбривает бороду ручной бритвой. Я первый раз увидел Парка. С первого взгляда он стал мне несимпатичен. Впечатление взаимно. Я его испугал. Он порезал подбородок.

Парк опустил бритву.

— Не знаю, кто вы, но прошу вас немедленно покинуть помещение.

Я закрыл дверь сзади себя.

— Вы ведь мистер Ивар Парк?

Он прикладывает губку к порезанному месту на подбородке.

— Да. А вы? Кто вы такой?

— Герман Стоун. Муж Патриции Эган.

Имя как будто ничего особенного ему не говорит.

— Кто это?

— Муж Патриции Эган.

Парк снова занялся своей бородой.

— А, да! Патриция Эган.— У него на лице так мало растительности, что я с трудом удерживалось, чтобы не выхватить бритву и не покончить, побыстрее с бритьем.— Девица, которая не оценила то, что для нее сделали, и удрала в 40-м или 41-м. Это о ней пишут во всех газетах, что она убила своего любовника.

Он бросил на меня взгляд поверх бритвы,

— И вы сказали, что вас зовут?

— Стоун. Герман Стоун,

Парк вдруг развил активность. Сложил бритву и сунул ее в карман.

— Господи Боже мой! Значит, вы бывший детектив, тот, который вчера убил человека? Да! Вы действительно очень подходите Патриции!

Он прополоскал губку, которой протирал порез, и снял ею с лица мыло.

— И что же? Что вам от меня надо?

Под плешивым черепом у него розовые щеки и глупое лицо. Прямо святочный дед. Я вынул револьвер из кобуры.

— Мне нужны некоторые сведения.

— О чем?

— Для начала о Ралфе Хенлоне. По-моему, именно он организовал всю комбинацию и финансировал ее. Он, наверное, приходил к вам, чтобы узнать о Пат. И так как вы — грязный негодяй и к тому же еще и жадный, вы выговорили себе неплохой кусочек пирога.

— Вы сошли с ума!

Я подошел к старику и закатил ему хорошую пощечину.

— Нет, я не сумасшедший. Вы будете говорить, грязная падаль? Что Хенлон хотел узнать о Пат? И что все это означает?

Лицо Парка все больше становится похожим на зад девочки, после порки, с двумя маленькими отверстиями вместо глаз. Он продолжает лгать!

— Не понимаю, о чем вы говорите!

Я переложил револьвер из правой руки в левую и сжал кулак.

— Я немного освежу вашу память.

Он стал совсем маленьким, прижавшись к стене. Я уже размахнулся, чтобы ударить, но резко повернулся на каблуках, так как дверь в комнату открылась и на пороге появилась Мира, очень светлая и красивая, Ралф Хенлон следовал за ней.

— Наконец-то,— сказала Мира.— Наконец-то вы все-таки здесь. Мы ожидали вас со вчерашнего вечера, мистер Стоун. С того момента, как вы покинули меня. Должна вам сказать...

— Что именно?

— Для человека, который прослыл неугомонным, вы действительно очень активны.

Я посмотрел на нее и покачал головой.

— Не такой уж активный, мой цыпленочек, и никогда не претендовал на это. Мне случалось делать дела не так быстро, как мне этого хотелось бы.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила Мира, не понимая.

— Он хочет сказать, что сейчас у него нет возможности отплатить нам с лихвой, воспользовавшись своей силой.

У Миры такой вид, будто она находит все это очень забавным.

— Мне пришлось выдержать много, но ради того, что ожидается в результате, могу вытерпеть и больше.

Она села на край кровати и, не смущаясь, высоко закинула ногу на ногу.

— Вот так вы совершенно в своем амплуа. Не далее как сегодня утром я подумал о том, какое же ваше настоящее ремесло? У вас всего хватает, моя курочка, когда дело, касается раздевания и игры с застежкой-молнией.

Мира закурила сигарету.

— Мне кажется, вы-то были довольны. Это зарегистрировано капитаном Пурвисом. И это неоспоримо.

Хенлон закрыл дверь в комнату и прислонился к ней.

— Возможно, нам и пришлось один или два раза действовать не совсем удачно,— признался он.— Но это потому, что вы вынудили нас поступать необдуманно. Вы просто дурак, Герман. Вам надо было оставить Пат в покое и выкручиваться самому. Вы бы не оказались в таком положении, в котором находитесь сейчас.

Правую руку он держал в кармане пиджака. Дуло его револьвера оттопыривало материю. Что будет дальше? Я тоже держу свой револьвер в руке.

— В чем же дело, Хенлон?

— В деньгах.

Мира с удовольствием выпустила большие кольца дыма.

— Теперь мы его держим,— сказала она.— Что сделаем со Стоуном?

Хенлон объявил, безусловно, давно принятое решение:

— Ну что. ж, мне кажется, мы отправим его в тень.— Он повернулся к Парку.— У вас есть здесь маленькая, спокойная, непосещаемая комната?

За моей спиной Парк ответил:

— У меня их несколько. Но почему бы не оставить его здесь? По крайней мере, здесь его никто не обнаружит.

— Неплохая идея,— поддержала Мира.

Хенлон продолжал, будто меня здесь и не было:

— Даже его товарищи по бригаде уверены, что он убил Симона. Его жена обвинена в убийстве. Сейчас за ним охотятся так, как ни за кем в Нью-Йорке не охотились последние двадцать лет. Что он может сделать, этот бедный тип? Что бы вы сделали на его месте?

— Понимаю,— сказала Мира.

Хенлон очень доволен собой и продолжает последовательно развивать свою мысль:

— Сегодня вечером или завтра утром, когда страсти немного улягутся, я вернусь с Беном или с другим каким-нибудь парнем. И как обрадуется инспектор Греди, когда какой-либо кретин-флик на Кони-Айленд, заглянув в стоящую не на месте машину, обнаружит Большого Германа! С пулей во лбу и револьвером в руках, из которого он застрелился.

— Неплохо,— с улыбкой заметила Мира.

Я вмешался:

— Во всем этом есть небольшая неточность, Ралф.

— Какая?

Я направил дуло револьвера на левую пуговицу его пиджака.

— Прежде чем приготовить жаркое, следует поймать кролика.

Молчание, которое последовало за моими словами, показалось мне плохим признаком. У меня снова заболела спина. Я не вижу Парка, но ни Хенлон, ни Мира не выглядят испуганными. Они забавляются как сумасшедшие. Я не мешаю им, пока у меня хватает терпения.

— И что же такого забавного вы видите в этом?

— Это тот револьвер, который был у вас, когда вы убили Симона? —спросил Хенлон.

Я покачал головой.

— Я не убивал его.

— Не вы,— признался он, — совершенно верно. А я. Бедный Симон! Он, безусловно, признался бы вам во всем, если бы вы первый нашли его. Он так был болен, после того как спустил Ника Казараса, бедный парень! Но это тот револьвер, который лежал в вашей кобуре?

Я почувствовал, как у меня пересохло горло. Я был слишком издерган все это время, чтобы заметить, как понял сейчас, что револьвер, который я держу, легче, чем должен быть. После того, как меня оглушили и убили Симона, Хенлон взял на себя труд разрядить мой револьвер. И теперь я держал в руках кусок железа. Ничего больше.

Я решил соврать:

— Нет. Он заряжен.

Мира внимательно смотрела на меня.

— Он врет. У него не было, времени достать другой. Его постоянно преследовали.— Она погладила себя по груди.— Итак, вы не сожалеете, что отказались провести со мной ночь, Герман? — Она расхохоталась.— Вместо того чтобы бежать за мной следом по коридору! Если бы ты меня видел, Ралф! Голая, как червяк, галопирующая, как только могла, от Германа! За всю жизнь я так не радовалась, увидев ванную.

Я попробовал выиграть время.

— Что же вы рассказали фликам, когда они появились?

— Я им сказала: вы признались мне, что убили Симона. Он не хотел рассказать, как усыпил Пат. Вы пришли ко мне спрятаться в моей комнате, а я вам это не разрешила. И вы стали меня бить.— Она снова засмеялась.— А на случай, если вы все-таки расскажете им свою историю о краске для волос и будете утверждать, что я выдавала себя за Пат, я говорила им все это в костюме Евы. Чтобы капитан Пурвис и остальные не сомневались — я настоящая блондинка. Ралф, если бы ты только видел, как я не могла справиться с застежкой, чтобы застегнуть пеньюар]

Хенлон тоже засмеялся.

Но Парку смешно не было.

— Ладно, нужно решать.— Он сделал паузу, вероятно, посмотрев на часы.— Я должен быть в часовне, чтобы прочесть молитвы.

Хенлон вынул из кармана револьвер. Он взял его за дуло, чтобы воспользоваться им как дубиной, и сделал шаг в моем направлении.

Я нажал на спуск. Послышался легкий металлический щелчок. Блондинка была права. Не слишком умно с моей стороны, я вел себя как идиот. И мне еще повезло. Я помешал Жилю задержать меня при помощи незаряженного револьвера. С тем револьвером, который я держал в руке, можно было сделать то же, что и с водяным пистолетом.

Хенлон почувствовал свою победу.

— Теперь вы конченый человек.

Я отступил на шаг. Чувствуя, что кто-то шевелится у меня за спиной, я обернулся к Ивару Парку. Его толстое, полное ужаса лицо, его плешь — все вызывает во мне отвращение, а он поднял стул и собирался ударить меня им. Я отразил удар рукой, но Хенлон воспользовался этим моментом, чтобы ударить меня револьвером по голове. Удар заставил меня упасть на колени. Следующий удар попал мне по лбу. Кровь стала заливать мне лицо.

Отшвырнув в сторону ненужное оружие, я попытался встать на ноги, но неожиданный удар ногой и страшная боль окончательно уложили меня на пол.

— Не шевелись,— твердо проговорила Мира.— Ты уже не существуешь. Так должно быть. Не шевелись, большой глупый флик. Ты мертв.

И она снова ударила меня ногой.

Я лежал плашмя на животе, с открытым ртом, прижатый к грязному ковру, глотал пыль, а вытекшая из меня кровь образовала маленькую лужицу. Никогда я так не страдал! Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным. А ведь было так просто отступиться от всего этого. Но, с другой стороны, ведь я сказал Пат: «Пока ты вынуждена будешь тут вынести все процедуры допросов, я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы поскорее вернуть тебя домой. Так что ты должна держаться, понимаешь?» — «Понимаю,— ответила мне Пат.— Понимаю. Теперь я буду спокойнее».

Самые невероятные мысли уживаются в голове у мужчины. Я смотрел на ковер, запачканный кровью, но все, что я видел, были глаза Пат, блестевшие, как звезды, и синие, как море, на ее бледном лице.

Я ее муж. Пат рассчитывает на меня. Я ей это обещал.

Я кое-как встал на четвереньки.

— Обрати внимание!— закричала Мира.— Этот подонок и сын подонка хочет встать.

 Хенлон снова воспользовался револьвером как дубинкой: он опять ударил меня.

— Может будет лучше, если, я совсем вышибу ему мозги?

— Нет, нет, только не здесь,— застонал Парк.

Я вытер кровь, заливавшую мне глаза, и посмотрел на Хенлона. Чего он должен избежать любой ценой, так это шума. Он снова сделал шаг ко мне и поднял револьвер. Чтобы увернуться от нового удара, я пригнулся к полу и. ударил его наугад снизу вверх. Оказалось, удар пришелся ему в пах. Он застонал от боли, и это сделало его осторожнее.

— А, ты еще показываешь злость! — зарычал он.

С большим трудом, широко расставив ноги, я встал и зашатался. Не собираюсь играть роль героя. Все герои уже умерли. Я хочу лишь немного удовлетворить жажду мести.

— Да, злость, и до такой степени, о которой ты и не подозреваешь, голубчик! Ты принял меня за колбасу, как и все эти флики, которые гонятся за мной.

У Хенлона кишка тонка. Это видно даже сквозь его двухсотдолларовый пиджак. Ударить и оглушить человека, потерявшего сознание, и иметь дело с фликом весом в девяносто килограммов, который не собирается сдаваться,— не одно и то же. Такая работа не для него.

Мира, видимо, догадалась, о чем я подумал.

— Ты должен его добить, Ралф.

Хенлон снова взялся за револьвер.

— Нет, нет, нет, только не здесь,— умолял Парк.— Вы обещали мне, что не будете никого убивать. И вот уже три смерти.

Я бы очень хотел, чтобы проклятая кровь не заливала мне глаза. Я все время вынужден вытирать ее рукавом. Утершись еще раз, посмотрел на Хенлона. Тот что-то задумал. Я перевел взгляд на Парка. Директор приюта совсем не доволен тем оборотом, который приняло дело. Труп там, труп здесь. Еще один труп. Он же был просто дрянным, порочным типом, а не убийцей. Пока не ввязался в эту историю. Все его желания и интересы не шли дальше подглядывания за купающимися голыми девушками и приставания к ним.

Я прислонился к стене.

— Если вы незнакомы с законом, я напомню вам одну статью, действующую в штате Нью-Йорк. Она гласит, что содействие и помощь в совершении преступления караются так же, как и непосредственное совершение преступления.

Парк дышал как тюлень.

— Уведите его отсюда. Вы обещали, что устроите так, будто он сам покончил с собой. Вы сказали, что оставите его в какой-нибудь машине на Кони-Айленд.

Я повторил афоризм:

— Прежде чем приготовить жаркое, следует поймать кролика.

Хенлон перевел взгляд на телефонный аппарат, стоявший у изголовья кровати. Я продолжал, насмехаясь:

— Ну же, парень. Позвони-ка своему патрону. Может быть, он даст тебе полезный совет. Скажи ему, что держишь быка за рога. Быка, который был ручным, некоего Германа Стоуна.

После всех наших потасовок мой револьвер лежал на середине комнаты. Хенлон поднял его и бросил на кровать. Туда же он швырнул патроны.

— Ты умеешь заряжать револьвер? — спросил он у Миры.

— Да,— ответила она.

— Тогда займись этим.

Она взяла с кровати револьвер и патроны и зарядила его.

— А теперь?

Хенлон облизал губы.

— Вы сами этого добивались, Стоун. Конечно, вы были правы. Как я уже вам говорил, вы нас не интересовали. Только Пат. И мы ее получили. Не надо было вам совать нос в это дело. Вы же посчитали себя обязанным доказать ее невиновность.

Он поднял руку. Я оттолкнулся от стены и полетел на него. Страшная боль во всем теле. Но все же мне удалось упасть на него. Я оказался на нем и изо всех сил бил его по лицу и голове.

— О Боже мой! — всхлипывал Хенлон, швырнув Мире револьвер.— Возьми и стреляй! Стреляй в него скорее!

Сзади меня Мира злобно выругалась.

— Я это и стараюсь сделать.

Я воспользовался Хенлоном как защитным экраном. Мира держала палец на спусковом курке. Парк, видимо, решил не вмешиваться. Он направился к двери, возможно, чтобы прочитать молитвы. Я на секунду перестал колотить Хенлона и вытянул ногу, чтобы помешать Парку выйти, а в этот момент Мира нажала на курок и стала стрелять, пока не выпустила все пули.

На меня лишь посыпалась штукатурка. Парк дотронулся пальцем до груди, на которой появилось маленькое красное пятнышко. Это красное пятнышко очень быстро расплывалось, колени плешивого подогнулись, и он уселся на пол.

Я продолжал колотить Хенлона: он орал и звал на помощь. В дверь постучали. Слышно было, как в холле кричат дети. Детский голос спросил:

— Мистер Парк, вы живы и невредимы?

Я кинул быстрый взгляд на Парка. Он сидел, прислонившись спиной к стене. Пятно расползалось по всей груди. Мира бросилась на меня и стала царапать мне лицо ногтями, чтобы освободить Хенлона. Я оттолкнул ее взмахом руки.

—Твоя очередь настанет, малютка. И на этот раз ты будешь говорить все, что у тебя спросят.

Стук в дверь усилился. Теперь уже. стучали в дверь спальни. Одним ударом я отбросил Хенлона к двери, он на лету схватился за ручку, открыл дверь и убежал. Я не препятствовал ему в этом, так как знал: далеко он не убежит.

Девочка, которую я встретил в холле, посмотрела на меня округлившимися глазами.

— Я позову полицию,— сказала она.

— Очень хорошо, моя дорогая.

С этими словами я закрыл дверь и запер ее на ключ. Мира пыталась помешать мне.

— Ну что же ты,красавицу-блондинка,— сказал я и закатил ей такую пощечину, что она отлетела к стене.— Ты уже давно, должна была убраться отсюда. Лучше бы ты вернулась в Голден, Колорадо: Ну утешайся же, рассказывай все, Ирис.

Девочки, собравшиеся в холле, так шумят, что мы с трудом слышим друг друга. С таким же успехом можно разговаривать в вольере во время раздачи корма, птицам. Красивая блондинка закрыла рот рукой.

— Как вы меня назвали?

— Я назвал тебя Ирис. Ты единственная родственница Пат, Ты ее, кузина из Голдена. Итак, что же ты хотела отнять у Пат?

Я снова влепил ей пощечину.

— Что же было у нее такое заманчивое, такое ценное, что Хенлон и его компания заплатили за это смертью трех человек? 

— Не понимаю, о чем вы говорите,— ответила Мира.

— И ты не красилась в рыжий цвет, не выдавала себя за Пат?

— Нет.

— Ты не была любовницей Кери в продолжении пяти месяцев?

— Нет.

— Ты не прятала вещи Пат в квартире Кери? Не ты оставила сумочку у Эдди Гиннеса в баре?

— Нет.

— Не ты подделывала телефонные счета, чтобы я был тебе благодарен? Не ты использовала свое красивое тело, чтобы увлечь меня? Разве не ты, образно выражаясь, изнасиловала меня, надеясь, что я забуду обещание, которое дал Пат?

Красивая блондинка, которую я знал под именем Мира, побелела.

— Нет, нет. Я сделала это только потому, что вы мне нравились.

Я схватил ее за платье и потряс. Материя была тонкой и легко разорвалась. Она не носила лифчика и потому быстро отступила, закрывая грудь руками. Да, теперь она уже не играет комедию. Она плачет. Она, вероятно, решила, что я убью ее, если она не заговорит. И это действительно так.

— Поверьте мне, Герман. Это не моя идея. Он отыскал меня, приехал ко мне в Голден и предложил мне это дело.

Чего же я достиг? Кровь опять заливала мне глаза. Я перестал угрожать ей, прислонился спиной к двери и вытер глаза рукавом. А блондинка пятилась от меня, она почти достигла Ивара Парка, сидевшего на полу, из которого через дыру в груди уходила вместе с кровью и жизнь.

Я вспомнил о револьвере, который бросил Хенлон, но поздно. Она нагнулась и хотела его подобрать, но револьвер лежал около Парка. Он опередил ее, взяв револьвер раньше.

— Нет,— сказал он почти беззвучным голосом.

Ирис медленно выпрямилась, будто это было очень трудно сделать, и обратилась к нему тоном, которым говорят с маленькими детьми, отчетливо произнося каждое слово.

— Дай мне револьвер, Ивар.

— Нет, —тихо ответил он, слабо покачав плешивой головой.

Я сделал шаг вперед.

— Тогда отдайте его мне, старина.

— Я вас люблю не меньше, чем ее,— был ответ. Потом взор его обратился к ней.

— Ты стреляла в меня.

— Дорогой мой, я это сделала ненарочно. Это просто несчастный случай. Я тебя умоляю, дай мне револьвер.

Она протянула руку. Парк оттолкнул ее дулом револьвера.

— Нет.— От этого жеста кровь сильнее потекла из раны.— Хенлон и ты сказали мне, что я буду богат. Вы мне лгали.

Красивая блондинка облизнула свои губы. Она ничего не может предложить, кроме того, что у нее есть: себя саму. Ее платье в лохмотьях, она стала срывать его, оставшись только в прозрачных трусиках. Она прошла по комнате, стараясь зажечь взгляд умирающего своими движениями.

— Мы еще сможем разбогатеть, дорогой,— бормотала она.— Ты и я. Нам ничего не мешает, кроме Стоуна. ну же, умоляю тебя. Дай мне револьвер.

Она нагнулась к нему, касаясь его голой грудью, стараясь отобрать у него оружие.

— Проклятая, исчадие ада,— проговорил Парк и выстрелил в нее три раза.

Я услышал знакомый звук. Звук, когда пуля проникает в тело. Блондинка зашаталась, стараясь сохранить равновесие, потом свалилась на кровать, на которой и осталась сидеть.

— О, нет,— тихо прошептала она.— Только не это!

У нее стал такой тонкий голос, как у маленькой девочки, которую наказали. Она прижала обе руки к животу, как будто хотела задержать кровь. Некоторое время ей это удавалось, потом кровь полилась между ее пальцами.

— О, нет,— повторила она.— Только не это!

Я посмотрел на Парка. Усилие, которое он затратил нажимая на курок, доконало его. Ой окончательно перестал существовать для маленьких девочек. И для больших тоже. Его тело сложилось пополам. С того места, где я стоял, его плешивая голова, спрятанная между двух ног в синей сарже, похожа на пасхальное яйцо. Я забрал у него револьвер, поставил на предохранитель и подошел к кровати.

Ирис дышала тяжело, с трудом и странным шумом. Кроме этих звуков ничто не нарушает тишину, повисшую в доме. Удары в дверь прекратились, девочки замолчали. Очень далеко слышится, или мне кажется, что я слышу, завывание полицейской сирены,

— Тебе очень больно, малышка?

Она подняла глаза, не шевеля головой.

— Да,— просто ответила она.

— Ты хочешь, чтобы я посмотрел и попробовал остановить кровь?

— Это внутри. Если я отниму руки, мне конец.

Я устроился рядом с ней.

— Итак, если бы ты спасла Пат? Что же такое случилось, Ирис?

Ее синие глаза померкли. Она все время облизывает сухие губы. Она похожа на змею, голова которой попала в капкан и которая ищет возможность выпустить последний яд.

— Почему бы и нет?—ответила она наконец.— Эстакада № 15. На полдороге на восток, в секторе № 40, зона № 63, Аннекс Гоуванус Ви.

— Это на восток от «Мессажерис Марктим Эриа»? Там, где находится главный промысел?

Она утвердительно качнула головой. Я повторил, как попугай, слова, которые она произнесла, но это абсолютно ничего мне не говорило. Я закурил сигарету и сунул ее между губ Ирис.

Она глотнула немного дыма, с большими предосторожностями, будто не была уверена, что ее легкие в порядке.

— А дальше? Я ведь ничего больше не знаю.

Она с трудом ответила:

— Ты найдешь.

Я просунул руку и обнял ее за талию, чтобы немного приободрить ее.

— Сожми меня покрепче,— простонала она..— Я боюсь.

Что я мог сказать ей? Что мы все умрем в то или иное время? Она ведь думала только о себе.

Ее взгляд пытливо встретился с моим.

— Ты меня ненавидишь, не так ли?

— Нет, этого я не могу сказать.

Ее голос стал почти беззвучным.

— Докажи это,— прошептала она.— Я боюсь. Поцелуй меня, прежде чем я умру, Герман.

В конце концов, я ведь спал с ней. Я занимался с ней любовью. Я поцеловал ее в последний раз. Ее губы прильнули к моим. Она отняла руки от живота. Пальцы одной руки она запустила в мои волосы, другой рукой схватила револьвер, лежащий на подушке.

— Чтобы не уходить одной,— одним дыханием проговорила она.

Она прижала револьвер к моему животу и нажала на курок. Никакого результата.

Я отобрал у нее револьвер и бросил его на подушку.

— Я не сомневался, что ты попробуешь нанести мне этот удар, малютка. Потому и поставил револьвер на предохранитель. Убийство — тоже ремесло, его надо изучить.

Жало змеи снова высунулось из. ее губ.

— Подонок. Грязный подонок,— прошептала она. — Если бы ты со своей глупой башкой не вмешался...

Дрожь пробежала по ней от головы до ног. Она сделала последнее усилие, чтобы сказать;

— Без тебя...

Я отпустил ее и выпрямился.

— Прощай, крошка.

Я сказал это совершенно хладнокровно, без малейшего сожаления. Как флик. Думая о том, что она сделала Пат. Думая о том, что она сделала мне.

Красавица-блондинка нагнулась вперед и медленно повернулась в агонии. Я отстранился, чтобы не задеть ее. Она упала, на спину и пыталась плюнуть в меня, но захлебнулась кровью, которая подступила к горлу, и испустила последний вздох.

Вой сирены приближался. Вторая, потом третья присоединились к ее жалобному завыванию. Большие рыбаки нашли рыбу. Теперь уже мое сопротивление ни к чему не приведет. Я дошел до конца пути. Оставалось лишь ждать, когда постучат в дверь.

Я взглянул на блондинку, которую называл Мирой. И почувствовал стеснение. Трусики, совершенно залитые кровью, не одежда для женщины, которая предстала перед высшим судом. Она слишком плохо одета.

Я сорвал с постели простыню и накрыл ее, говоря при этом:

— Доброго пути, маленькая.

После всего, что произошло, кто я такой, чтобы бросать в нее первый камень?

Чарлз-стрит совсем не изменилась. Там по-прежнему пахнет комиссариатом квартала. Я посмотрел на улицу через зарешеченное, окно туалета, Снова наступила ночь,

Проходят запоздалые влюбленные парочки, другие сидят на серых и красных камнях кирпича. Мы тоже делали так: Пат и я. То тут, то там освещенные окна. Люди, которые возвращаются на рассвете, или занимаются любовью со своими женами, или кормят маленьких детей.

Маленькие люди, которые много работают и которые живут с тем же мужем и той же женой всю свою жизнь. Которые никогда не видели собственное имя напечатанным в газетах.

Да! Говорят, так происходит во все вечера, триста шестьдесят пять вечеров в году. В больших отелях и в маленьких. На задних сиденьях машин. В канавах. В конторах. Около стен. В нищенских кварталах и в шикарных. В Нью-Йорке восемь миллионов жителей. А кому придет в голову мысль поместить в «Дейли Ньюс» или в «Таймс» фотографию хорошей женщины под тем предлогом, что она никогда не обманывала своего мужа?

Джим Пурвис вошел в тот момент, когда я натягивал пиджак.

— Как дела, старина? — спросил он..

— Скорее, неважно,— ответил я.

Я посмотрел на свое отражение в зеркале над умывальником. Монт сходил ко мне домой и принес рубашку и другие вещи, чтобы я переоделся в чистое. Один из санитаров-полицейских сделал все, что мог, чтобы облегчать мне боль от ран и ушибов. Но несмотря на все усилия и опрятный вид, мое лицо все же выглядит так, будто его пропустили через мясорубку.

Вошел Абе, чтобы помыть руки. Маленький парень не может молчать. Он говорит еще быстрее, чем обычно, кончиками губ. Он громко шлепнул меня по спине; проходя мимо.

— Итак, этот проклятый упрямец опять выиграл дело, не так ли, Джим?

Джим в этом не абсолютно, уверен. Он не ответил ни слова. Я спросил Абе, привел ли он типа из страхового общества.

Абе вытирал руки.

— Я привел самого директора, а он пришел с двумя служащими, которые принесли, столько регистрационных документов, что можно произвести опись всей поземельной собственности в Бруклине.

Джим спросил меня, готов ли я. Я ответил ему, что да, и пошел за ним по коридору в кабинет капитана Карвера. Официально я все еще нахожусь под арестом. С правой стороны меня охраняет Монт, с левой — Корк.

В кабинете оказались те же люди, которые присутствовали при аресте- Пат. Я остановился около стула, на котором сидела Пат, и положил ей на плечи руки.

— Еще совсем-совсем немного терпений, моя малышка, и мы, ты и я, отправимся домой.

Ее глаза наполнились слезами.

— Это правда, Герман?

Я нагнулся, чтобы поцеловать ее влажные глаза.

— Нет ничего более верного.

Розовые щеки помощника прокурора Хаверса еще более порозовели.

— Вот действительно трогательная сцена,— сказал он.— Но не могли бы вы подтвердить ваши высказывания некоторыми доказательствами и определить ваше сегодняшнее поведение?

Я закурил сигарету и посмотрел на него поверх пламени зажигалки.

— Вас терзает, друг мой, то, что вы оказались перед фактами, определяющими правдивость истории, но вы не знаете, с какого конца за них взяться. Но если вы действительно хотите понять ее, я помогу вам разобраться в этом деле и освещу некоторые детали.

Хаверс не произнес ни слова.

Я прошел в глубину кабинета к носилкам, которые лежат на двух стульях, и приподнял простыню. Парни из лаборатории немало потрудились над Ирис. С замазанными веснушками и волосами, выкрашенными в рыжий цвет, она похожа на Пат, как двойник.

Греди занимал ту же позицию, что и Джим: он не абсолютно уверен. Старик сидел верхом на стуле в углу кабинета капитана Карвера.

— Итак, пора кончать это.

Я спросил у Джима, задержали ли Хенлона.

— Три часа тому назад,— ответил он.

— И у него была моя бляха?

— Совершенно верно.— Джим держал ее на ладони.— Ее нашли у него в кармане, вместе с деньгами.

Я решил немного поговорить о Хенлоне. Выдав совсем маленькую ложь. В конце концов, все могло произойти именно так.

— Хорошо. Чтобы внести ясность в это дело, хочу сказать, что Хенлон вытащил ее у меня в комнате Симона в отеле «Вендиг». После того как оглушил меня и спустил Симона,

— А почему Хенлон убил Симона? — спросил Греди.

— По двум причинам. Первая — он хотел, чтобы меня приняли за убийцу. Но вторая, и основная, причина — Симон был охвачен паникой после того, как убил Ника Казараса, когда тот искал его. И Ралф боялся, что Симон проболтается. Он боялся, что тот признается, что положил наркотик в кока-колу Пат.

— Какой?

— Ну, это дело парней из лаборатории выяснить, какой. Но одно совершенно верно — речь идет об очень редком наркотике, который почти не оставляет следов, как это было с Пат, когда ее рвало в квартире Лила Кери.

Джим рассматривал бляху, которую держал в руке.

— Итак, что же мне делать?

Греди протянул руку вперед.

— Я хочу пока оставить это при себе.

Он посмотрел на меня немного исподлобья и сказал:

— Продолжай, Герман.

Наконец я снова стал Германом, а не «детективом Стоуном». Я поискал глазами среди присутствующих знакомое лицо.

— Что, мистер Майерс здесь?

— Я тут,— сказал хозяин закусочной, вставая.

Я указал ему пальцем на носилки.

— Мистер Майерс, посмотрите, пожалуйста, на эту женщину. И назовите, если узнаете.

Майерс осмотрел носилки, потом взгляд его переметнулся на Пат.

— Я поклялся бы, что это миссис Стоун, но это невозможно.

— Совершенно согласен с вами.

— Это действительно невозможно.

Я вызвал Эдди Гиннеса.

— Теперь ваша очередь, Эдди.

Гиннес посмотрел на девушку. У него та же реакция, что и у Майерса.

— Черт возьми! Не удивительно, что я принял ее за миссис Стоун, конечно, я узнаю ее. Эта та женщина, которая приходила ко мне вместе с Лилом Кери. Кто это?

Я рассказал ему.

— Это некая Ирис Джемс. Кузина Пат. Дочь сестры ее матери. Блондинка, родившаяся в Голдене, Колорадо.

Пат вскочила со своего места.

— Моя кузина Ирис?!

— Да, это она. Когда ты видела ее последний раз, Пат?

— Но я никогда ее не видела. Мы изредка пивали друг другу,но никогда не встречались.

Я поправил ее:

— Ты ее видела и часто разговаривала с ней. Но ты ее не узнала. Потому что она была блондинка с веснушками. Потому, что она называлась Мирой Велл.

Пат осталась с открытым ртом.

— Одна из телефонисток нашего дома?

— Совершенно верно. Очень хорошо устроенная, чтобы знать все наши привычки — твои и мои. Это и объясняет то обстоятельство, что ни ты, ни я ни paзу не столкнулись с ней, когда она выдавала себя за тебя. Она отлично знала, где каждый из нас находится в тот момент.

Я повернулся к инспектору Греди.

— А вы... Сэр? — Я народно заставил его подождать, прежде чем сказал «сэр».— Вы сказали мне, что встречали Пат в компании с Кери, и не один, а множество раз?

Греди не нужно было смотреть на девушку на носилках. Он .видел ее и до, и после работы лаборантов. Старик развел руками:

— Значит, я ошибся. Она. меня обманула.

Я постарался капнуть бальзам на его болевшее сердце.

— Она обманула вас так же, как и меня, и многих других. Но хуже всего она поступила с Кери, она. совершенно извела его. Кери считал, что он, шикарный парень, посягнул на собственность большого и. злого детектива, а на самом деле играл в любовь с неизвестной женщиной, которая только и. мечтала об убийстве. Для того, чтобы вышло задуманное ими, чтобы Пат приговорили к смертной казни, был необходим труп Кери. И Ирис знала это с самого начала.

Я закурил следующую сигарету от окурка, который стал жечь мне пальцы.

— И так происходит с девятью из десяти они считают себя, самими хитрыми. Так как Пат замужем за мной, они боялись просто убить его. И тогда возникла эта гениальная идея. Они устроили представление, в котором многим дали понять, что Пат — любовница Кери и что она убила его, потому что он хотел ее бросить. Они считали, Что я, разъярившись, настану вмешиваться и мне будет безразлично, что с ней произойдет. Они рассчитывали, что гнев помешает мне спокойно рассуждать. И действительно, могло произойти именно так.

Я глубоко затянулся, не спуская глаз с инспектора Греди.

— Вы целый день рассуждали о мотивах преступления. Теперь я знаю мотивы и расскажу вам о них. Эта история началась не так давно, с открытия, сделанного одним из присутствующих здесь, который, роясь в старых бумагах, наткнулся на золотую жилу. Самое неприятное было то, что эта жила принадлежала не ему.

— А кому?

— Пат. Во всяком случае, только она могла предъявить права. Тогда этот человек нашел Ивара Парка, директора приюта, в котором воспитывалась Пат, и они вместе, просмотрев ее бумаги, обнаружили, что у нее есть кузина, ее единственная родственница. До этого момента все шло как по маслу. Но вся афера должна была продолжаться немало времени и стоить больших денег. Вот почему они привлекли Хенлона. Он финансировал предприятие. Он слетал в Денвер и добился согласия Ирис участвовать в игре. Как можно себе представить, ему не пришлось долго ее уговаривать.

Она прилетела в Нью-Йорк вместе с Хенлоном, устроилась телефонисткой в нашем доме и с помощью краски для волос, которую она подобрала точно и которую могла очень легко смывать, в течение последних пяти месяцев выдавала себя за Пат. Делалось это для того, чтобы подвести все к событиям, которые произошли позавчера вечером. Когда все уже было хорошо подготовлено, она заставила Симона усыпить Пат, а старая и очень приятная дама, которая как бы случайно оказалась там, помогла ей выйти и посадила потерявшую сознание Пат в машину. После чего Пат перенесли в квартиру Кери.

Я видел, как грудь Пат бурно колышется в такт дыханию.

— Ну конечно, теперь я вспоминаю. Я почувствовала себя совсем обессиленной. И какая-то старая дама...

Я докончил ее фразу:

— ...повела тебя, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ты не узнаешь ее среди присутствующих, дорогая?

Пат внимательно осмотрела всех присутствующих в кабинете.

— Ну да, я узнаю ее. Вот та дама, с седыми волосами.— Пат открыла рот.— Но ведь это ей я отдала ненужные мне вещи!

Миссис Свенсон подняла голову и с негодованием выпрямилась:

— Вы жестоко ошибаетесь, милочка. Я пришла сюда только потому, что хотела «сопровождать своего мужа.

Я перебил ее:

— Ну конечно! По требованию капитана Пурвиса. И дело обстоит так, что нам очень нужен ваш муж.

— Почему? — спросил Свенсон.

— Потому что вы — убийца. Вы — тот, человек, который обнаружил золотую жилу. Вы влезли по пожарной лестнице, чтобы убить Кери и потом первым же поднять тревогу.— Я подошел к Свенсону и, схватив его за воротник, заставил встать.— Ну, вставайте и признавайтесь, мерзкая скотина. Все остальное я еще как-то могу переварить, но когда я подумаю о том, что вы сделали с Пат, мне хочется раздавить вас! Полностью подготовленная — без сознания и голая — Пат лежала на кровати Кери. Она была совершенно беззащитна, и вы не смогли удержаться. Вы доставили себе это удовольствие.— Я стукнул его головой о стену.— Вы овладели ей, пока она была без сознания.

Пат спрятала лицо в руках.

Я еще несколько раз встряхнул эту грязную скотину.

— И кто же, как не вы, предупредил Хенлона, что вышло не совсем; так, как вы ожидали, и вместо того, чтобы ослепнуть от ярости, я встал на защиту Пат. Вот почему за мной следили тогда вечером — с того момента, как я уехал с Чарлз-стрит и остановился на Таймс-сквер попросить Ника Казараса найти мне Симона.

— Абсурд,— пробормотал Свенсон.

— Нет, не абсурд,— вмешался Абе Фитцел.— Я навел о вас справки. И узнал, что вас пять раз привлекала к ответу бригада нравов. Вероятно, тогда вы и познакомились с Хенлоном. Вас интересовали курочки высокого пошиба.

Миссис Свенсон начала стонать. Я спросил, присутствует ли здесь представитель страховой компании? Человек среднего возраста, с худощавой фигурой, встал со своего места.

Абе познакомил нас.

— Мистер Морес — мистер Стоун.

Мы пожали друг другу руки.

— Рад познакомиться с вами.

Я ответил ему тем же, а затем опросил, знает ли он Свенсона. Мистер Морес ответил:

— Не под этим именем. В те времена, когда он работал у нас, он называл себя Стерлингом. Мы его уволили два года назад.

— По какой причине?

— Потому что наши инспекторы обнаружили дутые цифры в его отчетах.

Я раздавил сигарету.

— Могу я задать вам один вопрос, мистер Морес?

— Конечно.

— Вы проводили проверку описи земельной собственности, о которой вам сказал Абе?

— Да. Мы это проделали. Четверо моих служащих потратили целый день.

— А что означает: Эстакада № 15, на полдороге на восток, в секторе № 40, зона № 63, Аннекс Гоуванус Ви?

— Это касается земли площадью приблизительно с полгектара, которая принадлежала ферме некоего Эгана. То место, на котором расположены основные строения фермы.

— А это представляет какой-нибудь интерес?

Улыбка мистера Мореса стала откровенно насмешливой.

— По правде говоря, я боюсь, что не смогу назвать настоящего владельца поместья.

— По какой причине? Скажите мне. Скажите об этом инспектору Греди.

— Потому что он действителен и недействителен. Я говорю о настоящем владельце земли. Я сам лично проверял все акты передачи и наследований. Должен признаться, что из-за ошибки, вкравшейся в запись, сделанную в 1879 году, собственность, о которой мы. говорим, оказалась в акте владельца соседнего участка, что до сего времени никому не было известно.

— Значит, в действительности эта земля никому никогда продана не была?

— Нет никаких доказательств совершения такой операции.

— Другими словами, говоря юридически, поместье находится во владении наследников Эгана?

— Конечно, вне всякого сомнения.

— И во сколько оценивается эта земля?

Мистер Морес откровенно рассмеялся.

— Трудно сказать, мистер Стоун. Но я был бы счастлив иметь клиентом наследника Эгана, не считаясь ни с какими затратами и трудностями, чтобы доказать их права.

— Почему?

— Так получилось, что компания построила две силосные башни для зерна стоимостью в пять миллионов долларов на земле, которая ей не принадлежит.

Я повернулся к инспектору Греди.

— Как,по-вашему, дело теперь прояснилось?

— Похоже на то,— признался старик.— Как только Пат была бы устранена, все ее права перешли бы к Ирис.

Он некоторое время тряс мою бляху, потом протянул ее мне.

Я сунул ее в карман.

— Благодарю вас, сэр.

Я тут же взял Пат под локоть.

— Теперь достаточно, моя любовь. Давай исчезнем отсюда.

Джим запротестовал:

— Но послушай, Герман. Ведь есть еще целая куча всяких вопросов.

Я выложил ему все одним духом:

— Ладно, если хочешь. Симон убил Ника Казараса. Хенлон убил Симона. Ирис убила Парка, но ненарочно: она метила в меня. Свенсон поднялся по лестнице, чтобы убить Кери, и устроил все так, чтобы Пат сочли убийцей. Что еще ты хочешь? Чтобы я тебе все это завернул в пакет и перевязал шелковой лентой?

Джим рассмеялся.

— О’кей, Герман; Убирайся, Думаю, мы справимся без тебя.

Я вышел из комиссариата с Пат в ночь, которая пахла весной. Спускаясь по лестнице, я увидел, что она плачет.

— Забудь все это, моя любовь. Будем вести себя так, будто ничего не произошла..

Я отошел на несколько шагов, потом приблизился и снял шляпу. Как будто мы с ней встретились впервые.

— Добрый вечер, малютка!

Глаза у Пат заблестели, как звезды на ночном небе.

— Вот как, полиция? Салют, дружок!

Она протянула мне губы. Это был долгий поцелуй, без пыла, полный нежности. Мы знаем, что существует между нами, всегда существует.

А потом мы сели в машину и отправились домой.

Город может быть только женщиной, и это очень хорошо, потому что именно женщины вас интересуют.

Вы знаете город просыпающимся, чистым, с пустынными улицами. Вам знакомы безлюдные авеню, глухое бормотание ветра в бетонных каньонах, вы видели его именно спящим.

Вы наблюдали, как он встает после сна, лоснящийся и грациозный, точно пантера, сверкающий тысячами портовых огней. Вы знакомы с ним, раздражительным, дрожащим от любви или ненависти, вызывающим, покорным, опасным, бесчестным, нежным и скорбным. Вы знаете город любым, со всеми его лицами.

Он обширен, но иногда становится еще больше, погружаясь в грязь и издавая крики боли, а порой хрипы экстаза.

Но он не может быть ничем, кроме женщины, и это очень хорошо, потому что именно женщины вас интересуют.

Потому что ваше ремесло — охотиться за ними.

Катрин Эллиот сидела на неудобном деревянном стуле в помещений полицейского участка № 87. Утреннее осеннее солнце, блеклое, точно-старый испанский дублон, пробивалось сквозь зарешеченные окна, бросая полосатые тени на лицо женщины.

При всех обстоятельствах ее никак нельзя было назвать красивой. Нос казался слишком длинным, глаза выцветшими, а брови над ними чересчур заросшими. Узкие бескровные губы дополнял подбородок, похожий на галошу. Но сегодня ее лицо было еще и обезображено: под правым глазом расцвел кровоподтек, а на скуле — синяк.

— Негодяй появился так неожиданно,— поясняла она.— Может, давно за мной следил, а может, и просто из какой-то улочки выскочил. Не определишь:

Инспектор Роджер Хавиленд, смотрел на женщину сверху вниз, с высоты своих ста девяноста сантиметров. У него было тело борца и лицо ангела Боттичелли. Говорил он отчетливо и громко, но не потому, что мисс Эллиот была туга на ухо, а оттого что вообще любил кричать.

— А шаги вы слышали? — завопил он.

— Честно говоря, не помню.

— Напрягитесь, мисс Эллиот!

— Я стараюсь.

— Хорошо. Значит, фонари на улице не горели?

— Нет.

Хэл Виллис смотрел на обоих с интересом. Виллис едва дотягивал до нужного роста, чтобы служить в цолиции: в нем было только метр семьдесят. Рвение, с которым он выполнял свою работу, никак не вязалось с его тщедушным видом. Улыбчивые карие глаза делали Виллиса похожим на веселого шалуна. Даже приходя в ярость, он улыбался, но сейчас был не тот случай. По правде сказать, он страшно скучал. Ему уже неоднократно приходилось слышать точно такую же историю или ее варианты. Раз двенадцать, пожалуй.

— Мисс Эллиот,— вмешался он,— когда этот человек вас ударил?

— После того, как отобрал сумочку.

— Не раньше?

— Нет.

— И сколько раз?

— Дважды.

— Он что-нибудь говорил?

— Да, он...— Лицо мисс Эллиот сморщилось: она пыталась припомнить.— Он говорил, что бьет меня для- профилактики, дабы я не позвала на помощь.

— Что ты об этом думаешь, Род? — поинтересовался Виллис.

Хавиленд вздохнул, потом кивнул головой и пожал плечами.

Оба некоторое время помолчали. Наконец Виллис спросил:

— Он сообщил вам свое имя, мисс Эллиот?

— Да,— ответила женщина со слезами на глазах.— Я понимаю, что это выглядит глупо, и вы мне, конечно, не верите, но тем не менее все мои слова правдивы. Я ничего не выдумала. У меня... никогда в. жизни не было таких синяков.

Хавиленд опять вздохнул. А Виллис решил выказать ей симпатию.

— Послушайте, мисс Эллиот,— произнес он,— вы заблуждаетесь. Мы вам полностью доверяем. Знаете, ведь вы не первая приходите сюда с подобным рассказом. Мы просто пытаемся найти связь между вашим случаем и теми другими.

Он нашарил в кармане носовой платок и протянул его посетительнице.

— Возьмите и вытрите глаза.

— Спасибо,— едва проговорила мисс Эллиот между всхлипываниями.

Хавиленд ошалело посмотрел на. своего товарища- и подмигнул ему было, но Виллис,лишь улыбнулся. Мисс Эллиот прореагировала на это и глаза вытерла.

— Объясните мне,— приветливо продолжал Виллис,— при каких обстоятельствах он назвал вам свое имя?

— Сперва ударил, а потом...

— Что же он сказал в точности?

— Ну... Он... он сначала сделал удивительно странное движение...

— Какое?

— Он... О! Нет, это абсурд...

Виллис снова улыбнулся ободряющей и даже какой-то нежной, улыбкой. Мисс Эллиот ответила ему тем же, словно молоденькая девушка. Хавиленд смотрел на них с удивлением, ему казалось, что они влюбились друг в друга.

— Поступки ненормального всегда абсурдны,— заметил Виллис.— Мы вас слушаем.

— Ну...— замялась мисс. Эллиот.— Значит, сперва ударил, потом посоветовал не кричать и вдруг склонился передо мной, прямо пополам сложился в поклоне.— Она предостерегающе взглянула на полицейских, пытаясь уловить в их взглядах хотя бы намек на насмешку, но те оставались невозмутимыми.— Итак, он поклонился, — произнесла она опять, явно недовольная, произведенным эффектом.

— А потом? —.настаивал Виллис.

— А потом сказал: «Клиффорд благодарит вас, мадам».

— Все сходится,— пробормотал Виллис..

— Гм...— промычал Хавиленд.

— «Клиффорд вас благодарит»,— повторила мисс Эллиот.— Ухмыльнулся и исчез.

— Вы успели его рассмотреть? — поинтересовался Хавиленд.

— О, да!

— Какой он?

— Знаете...— «Мисс Эллиот сделала многозначительную паузу.— Обыкновенный.

Хавиленд и Виллис переглянулись.

— Вы не могли бы объяснить поточнее? — спросил Виллис, по-прежнему улыбаясь.— Он был блондином? Брюнетом? Рыжим?

— У него на голове сидела шляпа.

— А какого цвета у него глаза?

— На нем были темные очки.

— Ослепительный свет ночи, вероятно, утомлял его,— саркастически заметил Хавиленд.— Пожалуй, у парня заболевание сетчатки.

— Возможно,— сказал Виллис.— А как насчет бороды? Усов?

— Вот именно,— заявила мисс Эллиот.

— Вы о чем говорите? — удивился Хавиленд.

— О человеке, который напал на меня,— ответила она.

— Прекрасно. Но я хочу знать, какое у него было лицо...

— О, бритое!

— Нос длинный или короткий?

— По-моему, средний.

— Губы тонкие или полные?

— Кажется, средние.

— Он был высокий или низкий?

— Скорее, средний,—повторила мисс Эллиот.

— Толстый ил» худой?

— Средний,— снова ответила она,

Виллис больше не улыбался. Глядя на него, мисс Эллиот тоже перестала улыбаться.

— Все так и было,— заявила она недовольным тоном.— Если у него на щеке не оказалось родимого пятна, а на носу бородавки, то, я здесь не виновата. Ничего поделать не могу: был он, как все. Я же не просила его красть у меня сумочку. Кстати, там лежало немало денег.

— Отлично! — заключил Хавиленд.— Мы сделаем все, что в наших силах. Ваше имя и адрес нам известны, мисс Эллиот, и, если будут новости, мы вам сообщим. Скажите, сейчас вы бы смогли, узнать этого человека?

— Безусловно,— заявила мисс Эллиот.— Он стащил у меня значительную сумму. Просто невероятную.

Виллис попался на эту наживку.

— Сколько в точности? —спросил он.

— Девять долларов семьдесят два цента,— ответила мисс Эллиот.

— И еще целое состояние в драгоценных камнях,— насмешливо добавил Хавиленд.

— Что? — не поняла мисс Эллиот.

— Мы будем держать вас в курсе,— сказал Хавиленд и, взяв ее за локоть, проводил до вращающейся двери в коридор. Когда он вернулся, Виллис что-то чертил на бумаге.

— Опять девушки? — спросил Хавиленд.

— И что с того?

— Ты ненормальный, честное слово.

— Я знаю, но у меня, по крайней мере, хватает смелости признаться в этом. А что ты думаешь о мисс Эллиот?

— По-моему, она все выдумала.

— С чего ты взял, Род?

— Да просто она в газетах начиталась про этого звонаря Клиффорда, который охотится за добрыми женщинами, а вернее, за их сумочками. Скорее всего, эта мисс Эллиот — старая дева, живущая в маленькой двухкомнатной квартире. Каждый вечер она заглядывает под свою кровать и ничего там не находит, кроме горшка. Ну а вчера вечером она с этого горшка свалилась и ударилась, послечего решила хорошенько повеселиться.— Хавиленд остановился передохнуть.— А еще мне кажется, что из вас получится отличная парочка. Почему бы тебе не сделать ей предложение?

— Во вторник у тебя всегда обостряется чувство юмора,— заметил Виллис.— Значит, ты не веришь, что на нее действительно напали?

— Солнечные очки ночью — это просто гениально!

Боже мой, когда люди начинают выдумывать, они не знают удержу...

— А почему бы ему и не носить темных очков,— возразил Виллис.

— Скажешь! И еще цветные шорты. Наверное, у него конъюнктивит, у бедного дьявола,— насмешливо продолжал Хавиленд.— «Клиффорд благодарит вас, мадам». Ясно, из газеты взяла. Да разве хоть кто-то в этом городе не слышал о Клиффорде, дамском воре, и его манере оглушать своих клиенток, а потом кланяться им?

— А я полагаю, что она рассказала правду,— произнес Виллис.

— Тогда тебе остается лишь напечатать рапорт,— заключил Хавиленд.— Откровенно говоря, этот Клифф начал действовать мне на нервы.

Виллис надолго замолчал, глядя на Хавиленда.

— Что это с тобой? — спросил тот.

— Когда ты печатал рапорт в последний раз?

— А тебе какая забота?

— Просто интересно,— сказал Виллис.

— А мне интересно, когда тебя обещали сделать начальником полиции?

— Твоя манера вести беседу оставляет желать лучшего,— ответил Виллис.

Он подошел к круглому столику с пишущей машинкой, открыл ящик и вынул оттуда три листка бумаги.

— Все отсюда удирают, разве нет? — продолжал Хавиленд.— Что делает сейчас Карелла? Он тоже удрал.

— Карелла в свадебном путешествии, черт возьми,— запротестовал Виллис.

— И дальше? Ты, что ли, извиняешься таким способом? Говорю тебе, что эта Эллиот ненормальная и ее история не стоит рапорта. Пожалуйста, если тебе хочется ей верить, печатай сам, не стесняйся.

— Ты не чувствуешь желания пойти взглянуть в картотеку?

— Какое досье тебе нужно? — рассердился Хавиленд.— Звонаря по имени Клиффорд, носящего солнечные очки и цветные шорты?

— Понимаешь, от нас просто могло что-то ускользнуть,— сказал Виллис.— Ведь до картотеки три шага. И мне бы не хотелось, чтобы ты засиделся.

— Я изучил картотеку доскональна,— заявил Хавиленд.— Я лазил туда каждый раз, когда Клиффорд хватал очередную курицу. Там ничего нет, абсолютно ничего, и сведения этой Эллиот нам не помогут.

— Почему? — спросил Виллис.

— Потому! — ответил Хавиленд, качая головой.— Тебе интересно? Потому что нападение, о котором шла речь, случилось не на улице, а в ее воображении.

— Вот как? Ты в этом уверен?

— Да, все случилось в ее голове,— сказал Хавиленд.— В маленькой головке мисс Эллиот.

Его плечо больше не болело.

Это было странно. Когда получаешь пулю, воображаешь, кто будешь страдать очень долго. А все оказывается совсем не так.

По правде говоря, Берт Клинг уже вполне мог приступить к работе, надев свою форму агента полицейского участка № 87. Но капитан Фрик, его начальник, сказал:

— Отдохните еще недельку, Берт... Из госпиталя вас выписали, но я не желаю об этом знать! В общем, отдыхайте.

Таким образом Берт Клинг получил недельный отпуск, и это его совсем не вдохновляло. Целых восемь дней «отдыха» начались с понедельника, а сейчас наступил лишь вторник. На улице был свежий осенний день, но Клинг, который всегда любил осень, « ему не радовался.

В госпитале время тянулось не так мучительно. Коллеги сперва навещали его, заходили даже инспектора. Ранение принесло ему что-то вроде известности, но немного погодя интерес к Клингу упал, и визиты сократились. Прикованный к своей койке, он мог мечтать только о скорейшем выздоровлении.

Он занимался гимнастическими упражнениями, зачеркивал в календаре каждый прошедший день, заигрывал с сиделками и нетерпеливо ждал, когда же опять сможет вернуться к своим обязанностям.

И вот Фрик приказал ему отдыхать еще неделю.

Он пробовал протестовать:

— Уверяю вас, капитан, что я уже здоров как бык. Я могу находиться на ногах круглые сутки.

Но, прекрасно зная ослиное упрямство Фрика, перестал спорить. Он замолчал, изнывая теперь .от скуки и мечтая снова подставить себя под пулю.

Он понимал, что было настоящим сумасшествием опять стремиться к. работе, стоившей ему раны в правое плечо. Правда, стреляли в него уже по окончании рабочего дня. Он как раз. выходил из бара, когда прогремел выстрел.

Эта пуля предназначалась одному журналисту по имени Сэвидж, весьма нескромному типу, который имел глупость задать пару скабрезных вопросов некоему молодому парню, члену давно и хорошо организованной банды. Последний немедленно известил об этом своих дружков и попросил их заняться Сэвиджем.

Ну а Клинг неосторожно посетил заведение, где несколько часов назад Сэвидж опрашивал мошенника. Неосторожностью с его стороны можно считать и то, что, он, так же как Сэвидж, был блондином. Не долго думая, молодые люди накинулись на Клинга, дабы поскорее с ним разделаться, и тот выхватил из кобуры пистолет.

Вот как рождаются герои.

Клинг пожал плечами.

Даже при этом движении рана не причиняла ему боли. Почему же он должен сидеть здесь точно в заключении, когда вполне уже мог работать?

Он встал, подошел к окну и выглянул на улицу. Женщинам никак не удавалось помешать ветру задирать нм юбки, и Клинга очень заинтересовало это зрелище.

Он любил женщин. Ему нравилось их рассматривать. Клингу было двадцать четыре года, и он недавно вернулся с войны в Корее.

Вот и теперь он разглядывал девушек. Оценивал их ноги, грудь, круглые ягодицы, постепенно чувствуя себя все более бодрым. Конечно, настроение у Клинга было неважное, но этот спектакль хоть как-то его тонизировал: белые зубы, загорелые лица, обесцвеченные солнцем волосы. Сам не понимая, отчего, он постепенно набирался сил.

Стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он резко повернулся.

— Кто там?

— Это я,— ответил чей-то голос.— Питер.

— Какой Питер?

— Ну Питер. Питер Белл!

«Что за Питер Белл?»- — подумал он. Потом,пожав плечами, направился к комоду, выдвинул первый ящик и достал свой девятимиллиметровый, лежащий среди галстуков. Стиснув пистолет в руке, он подошел к двери и чуть приоткрыл ее. Если дверь распахнуть широко, можно легко, попасться, не успев выстрелить.

— Берт? — повторил голос.— Это Питер Белл. Отвори.

— Я вас не знаю,—.осторожно проговорил недоумевающий Клинг.

Все же он рискнул бросить взгляд в сумрак лестничной площадки, мысленно подготовившись к тому, как полетят щепки от косяка под градом пуль.

— Ты меня не знаешь?! Что ты, старина! Питер! Неужели не. помнишь? А наше детство в Риверхеде?.. Это я... Питер Белл... 

Клинг сделал щелку пошире. Человеку по другую сторону порога было лет двадцать семь. Высокий, хорошо сложенный, в кожаной куртке и фуражке яхтсмена. Лицо ‘Клингу не удалось разглядеть отчетливо, но оно показалось ему знакомым. Почувствовав себя глупо со своим пистолетом, он широко раскрыл дверь.

— Прошу вас.

Питер Белл вошел в комнату и вытаращил глаза, заметив оружие.

— Ну и ну!.— сказал он.—Черт возьми, Берт, что это с тобой?

Клинг, который теперь окончательно вспомнил своего визитера, совсем растерялся.

— Да вот, почистить хотел,— смущенно улыбнулся он.

— Ну что, узнал все-таки? — спросил Белл..

— Да,— ответил. Клинг, размышляющий о том, что ложь его не приняли.

— Как поживаешь, Берт?

— Ничего, не жалуюсь.

Белл протянул Клингу, руку, и тот пожал ее, более внимательно всматриваясь в лицо своего посетителя при ярком свете. Он был бы красивым малым, если бы не такой широкий и крупный нос. По правде говоря, именно из-за этого носа, выступающего между темными умными глазами, Клинг и не узнал сразу своего товарища. Теперь он вспомнил, что Питер Белл когда-то был очень привлекательным юношей, и нос, очевидно, стал его несчастьем уже потом. Клинг видел Белла в последний раз пятнадцать лет назад, перед тем как Питер переехал в другой район города. За такое время его нос вырос.

Клинг внезапно понял, что пристально смотрит именно на эту деталь лица и невольно смутился.

— Правильно, правильно, мой нос — отличное приспособление для обработки картофеля!

Клинг воспользовался заминкой, чтобы спрятать пистолет обратно в ящик.

— Тебе, должно быть, интересно, зачем я пришел? — продолжал Белл.

Клинг действительно задавал себе этот вопрос. Он повернулся спиной к комоду и сказал:

— Как зачем? Разве старые друзья не могут просто встретиться?

Но тут же остановился, не в силах лгать дальше. Фактически он не считал Питера Белла другом. Они не виделись пятнадцать лет и даже детьми не особенно контактировали.

— Я прочитал, что тебя ранили,— сообщил Белл.— Я вообще много читаю: шесть газет ежедневно. Что ты на это скажешь? Держу пари, тебе даже не известно, что в этом городе столько периодики. Так вот, я прочитываю все досконально, от заглавия до имени редактора, Ничего не пропуская.

Клинг улыбнулся, не зная, как ему реагировать.

— Ладно,— продолжал Белл.— Сперва я в самом деле очень испугался, да и Молли тоже. А через несколько дней встретил на Форрест-авеню твою мать. Оказалось, что они с отцом ужасно перенервничали.

— Пустяки,— заметил Клинг,— меня ранили только в плечо.

— Значит, простая царапина? — улыбнулся Белл.— Мне нужно снять перед тобой шляпу, старина.

— Ты говорил о Форрест-авеню. Выходит, ты вернулся в старый квартал?

— Скажешь тоже! Конечно, нет! Я теперь шофер такси. У меня своя машина, лицензия и все такое... Обычно я работаю в районе Изолы, но в тот день у меня было поручение в Риверхеде. Так я и попал на Форрест-авеню. Ясно?

Клинг снова взглянул на Белла и понял, что его фуражка — необходимая принадлежность профессии.

— А еще в газете писали, что героический агент наконец покинул госпиталь,— продолжал Белл.— Мне дали твой адрес. Оказывается, ты больше не живешь с родителями?

— С тех пор, как вернулся из Кореи...

— Представляю себе,— заметил Белл.— А меня, наверное, не взяли из-за моего тарана,— добавил он, щупая свой нос.— Ну вот, и в конце я прочитал, что по приказу твоего капитана тебе предоставлена дополнительная неделя отдыха.

Белл улыбнулся. У него были очень ровные белые зубы и симпатичная ямочка на подбородке.

«Как жаль, что у парня такой нос»,— подумал Клинг.

— Интересно, а приятно быть знаменитостью? Вот увидишь, тебя еще станут показывать по телевизору, вопросы начнут задавать...

— Ну зачем...— вяло запротестовал Клинг.

Ему хотелось, чтобы Белл поскорей ушел. Он его не приглашал и находил страшно надоедливым.

— Да, дружище,— произнес Белл,— я и вправду снимаю перед тобой шляпу.

После этих слов нависло тяжелое молчание. Клинг наконец не выдержал:

— Ты выпьешь что-нибудь?

— Я никогда не пью,— ответил Белл.

Опять молчание.

Белл снова потер себе нос и все-таки приступил к делу.

— Знаешь,— начал он,— а ведь я совсем по другому поводу пришел.

— Я тебя слушаю,— пробормотал Клинг.

— Честно говоря, мне немного неловко, но это Молли придумала...— Белл замялся.— Я ведь женат.

— Вот как? В первый раз слышу.

— Да, на Молли. У нас двое детей и третий в дороге.

— Поздравляю,— сказал Клинг, чувствуя себя все более неловко.

— Будет лучше, если я сразу все тебе выложу, а? Значит, у Молли есть сестра Дженни, очень хорошенькая девочку. Ей семнадцать лет. Она живет с нами после смерти их матери... Года два уже. Да, два года.— Белл остановился, вздохнул и продолжил: — Малышка очень красива. Да что там: если быть откровенным, она просто сенсационна. Совсем как Молли в ее возрасте, впрочем, Молли и теперь. даже в положении...

— Я до сих пор не понимаю, к чему ты все это рассказываешь, Питер?

— А... ну, в общем, девочка стала удирать из дому.

— Удирать?

— Во всяком случае, так воображает Молли.— Вид у Белла был очень смущенный.— Ей доподлинно известно, что сестра не гуляет с парнями из нашего квартала, но поскольку Дженни действительно часто отсутствует. Молли боится, как бы у нее не завелись плохие знакомства, соображаешь? И все бы ничего, не будь Дженни такой хорошенькой. А она красотка... Послушай, Берт, я с тобой как на духу говорю. Хоть она моя невестка и живет с нами, но такой сексапильности я вообще никогда не встречал... Можешь мне поверить, она потрясающа.

— Я тебе верю,— сказал Клинг.

— Дженни абсолютно ничего не объясняет. Мы из кожи вон лезем, приставая к ней с расспросами, в все напрасно. Молли хотела нанять частного детектива, чтобы последить за ней: мы бы по крайней мере знали, куда она ходит. Но с моими заработками, Берт, я не имею такой возможности, к тому же малышка вряд ли станет действительно делать глупости.

— В общем, ты просишь меня заняться слежкой? — ошеломленно произнес Клинг.

— Конечно, нет. Вернее, не совсем. Какое я имею на это право после пятнадцатилетней разлуки? Нет, Берт, все не так.

— Тогда что?

— Не мог бы ты просто поговорить с ней? И Молли будет успокоена. Понимаешь, Берт, когда женщина ждет ребенка, у нее появляются порой странные мысли. Тебе это известно? То им огурчиков хочется, то земляничного мороженого... Ну ладно! Вот и теперь что-то похожее. Она вообразила, будто Дженни молодая правонарушительница или еще кто.

— И я буду с ней разговаривать? — спросил Клинг, совершенно ошалелый.— Но ведь мы даже незнакомы. Беседа ни к чему не приведет, нужно...

— Ты работаешь в полиции, а Молли очень уважает представителей закона. Если я приведу к нам легавого, она будет очень довольна.

— Черт возьми, но я ведь только новичок.

— Конечно, но это не имеет значений. Одна твоя форма внушит Молли доверие. К тому же кто знает, вдруг тебе удастся повлиять на Дженни. Конечно, если она действительно связалась с дурной компанией.

— Нет, Питер, это невозможно. Я огорчен, но...

— У тебя впереди целая неделя, — сказал Белл,— и делать тебе нечего. Послушай, Берт, я же в газетах читал. Разве посмел бы я посягнуть на твое свободное время, когда ты круглый день проводишь на работе? Безусловно, нет.

— Да не в том дело, Питер, просто я понятия не имею, о чем говорить с этой девочкой, я... ох, даже не представляю.

— Ну прошу тебя, Берт, окажи мне такую услугу. Ради воспоминаний о лучших днях, а?

— Нет,— ответил Клинг.

— А если предположить, что она связалась с мошенником? И тогда? Полицейский обязан предупредить преступление, остановить его в самом начале. Серьезно, Берт, я очень на тебя рассчитываю.

— Прости меня.

— Ладно, больше не будем об этом,— сказал Питер и поднялся, собираясь уходить.— Если передумаешь, вот мой адрес.

Он вырвал из записной книжки чистый листок и принялся шарить в кармане куртки, по-видимому, отыскивая карандаш.

— Не стоит трудиться...

— На случай, если передумаешь, — повторил Берт,— возьми все же.— Он нацарапал на бумажке какие-то слова.— Это на Витт-стрит, высокий дом среди небольших строений. Ты не сможешь ошибиться. Если случайно изменишь свое намерение, лучше приходи завтра вечером. Я устрою так, чтобы Дженни никуда не отлучалась до девяти часов. Согласен?

— Я не думаю, что у меня получится,— ответил Клинг.

— А вдруг? — уперся Белл.— Доставь мне такое удовольствие, Берт. Итак, завтра, в среду вечером... Решено? Держи адрес.— Он протянул листок Берту.— Я и телефон написал, чтобы ты не заблудился. Убери в бумажник.

Под внимательным взглядом Белла Клинг сунул адрес в бумажник.

— Я надеюсь, что ты придешь,— снова сказал Белл и направился к двери.— Во всяком случае, спасибо, что выслушал. Мне было очень приятно тебя повидать, Берт,

— Мне тоже,— кивнул Клинг.

— Ну, до свидания.

Берт закрыл за ним дверь. Комната сразу сделалась какой-то пустынной.

Клинг подошел к окну. Он увидел, как Белл вышел из дома, сел в свое зеленое с желтым такси и быстро отъехал. Его машина стояла около пожарного крана, что категорически запрещалось правилами техники безопасности.

Существует множество песен, воспевающих субботний вечер. Никто никогда не говорит о серьезных вещах вечером в субботу. Это поэтическое правило было создано американцами, которые сами в конце концов в него поверили. Вы. можете остановить на улице любого прохожего в возрасте от шести до шестидесяти лет и спросить его: «Какой вечер в неделе самый прекрасный?» Вам ответят не раздумывая: «Субботний!»

Ну a про среду нам ничего не известно!

Ни один человек еще и Словом о среде не обмолвился, и ни один не сочинил песни о грустной среде. Впрочем, для многих людей среда и суббота кажутся одинаковыми. Можно быть очень одиноким в субботу вечером на пустынном берегу и очень веселым у себя дома вечером в среду! Обстоятельства складываются не по календарю. Все дни похожи друг на друга, и все они серые.

Вечером двенадцатого сентября, в среду, на одной из самых пустынных улиц города остановился черный «меркурий». Двое мужчин, расположившихся на передних сиденьях, приступили к выполнению скучнейшей обязанности.

В Лос-Анджелесе это называется «сидеть в засаде», а в этом городе о мужчинах, занимающихся такими делами, говорили, что они «вбивают гвозди».

Для этой работы требовались хорошая порция бессонницы, иммунитет против одиночества и значительная доля терпения.

Один из мужчин, сидящих в «меркурии», инспектор второго класса Мейер, был даже слишком терпелив. В сущности, он считался самым терпеливым полицейским не только 87-го участка, но и всего города. У этого Мейера был отец, обладающий повышенным чувством юмора. И этот отец, которого, кстати, звали Макс Мейер, пожелал прослыть оригинальным и нарёк своего сына именем Мейер. Если ты родишься евреем, нужно быть терпеливым, но если отец к тому же дает, тебе имя и фамилию Мейер, приходится становиться терпеливым вдвойне. И так сильно у Мейера было это качество, что уже к тридцати семи годам он сделался лысым, как бильярдный шар.

Инспектор третьего класса Темпл находился на грани дремоты. Мейер научился улавливать момент, когда тот начинал засыпать. Темпл был почти гигантом. «А высокие люди больше нуждаются в сне»,— сочувственно думал Мейер.

— Эй! — крикнул он.

Брови у Темпла поднялись, и он немного выпрямился.

— Что случилось?

— Ничего. Какого ты мнения об этом маньяке Клиффорде?

 —Такого, что его надо прибить,— ответил Темпл.

Он повернулся и встретился взглядом с голубыми глазами Мейера.

— Я тоже так думаю,— сказал Мейер улыбаясь.— Ты не спишь?

— Нет. Нет, конечно,— пробормотал Темпл, потирая лоб.— Уже три дня поспать не удается. Есть от чего сойти с ума, у меня зуд по всему телу.

— Это нервное.

— Похоже. Черт возьми, я прямо с ума схожу.— Он ненадолго замолчал.— И потом, моя жена не хочет ничего знать. Боится, видишь ли, подхватить заразу.

— А не она ли сама тебя ею наградила?—предположил Мейер.

Темпл зевнул.

— Я об этом не подумал. Весьма возможно.

Он снова стал чесаться.

— Если бы я выходил на охоту по ночам,— сказал Мейер, зная, что единственной возможностью не дать Темплу заснуть было заставить его разговаривать,— я не выбрал бы себе имя Клиффорд.

— Клиффорд звучит громко,— заметил Темпл.

— Такому парню лучше, было бы назваться Стивом,— заявил Мейер.

— Не сболтни этого при Карелле.

— Но Клиффорд... Полагаешь, это его настоящее имя?

— Вероятнее всего. Зачем бы он стал им пользоваться, если бы оно принадлежало другому?

— На то могут быть, разные причины,— произнес Мейер.

— Во всяком случае, я уверен, что он ненормальный,— продолжал Темпл.— Разве нормальный человек станет кланяться и благодарить свои жертвы? Нет, это сумасшедший.

— Ты никогда не слыхал историю про одно название статьи в газете? — спросил Мейер, обожавший каламбуры.

— Нет, валяй, рассказывай.

— Ну вот, случилось как-то, что некий муж взбудоражил весь город: у него-де пропала жена... В конце концов она отыскалась в комиссариате... Тогда журналист, который этим занимался, придумал заглавие... Ты и вправду не знаешь?

— Нет,— ответил Темпл,—давай уже, говори!

Мейер торжественно произнес:

— «Половина в четверти»!

— Ну тебя с твоими каламбурами!..— бросил Темпл.— Иногда мне кажется, что тебе доставляет удовольствие вот так сидеть.

— Конечно, я это обожаю.

— Ладно... А насчет Клиффорда — неважно, сумасшедший он или нет, но до сегодняшнего дня ему удалось поймать тринадцать жертв. Виллис тебе рассказывал о доброй женщине, которая приходила сегодня?

Мейер взглянул на часы.

— Вчера,— уточнил ой.— Да, рассказывал. Может быть, число тринадцать принесет наконец Клиффорду несчастье?

— Посмотрим. Главное, я не люблю людей, нападающих с оружием в руках. Они мне отвратительны,— заявил. Темпл, почесываясь.— Я предпочитаю галантных жуликов.

— То есть?

— Ну понимаешь, бывают преступники убийцы, а этот парень только оглушает свои жертвы и обкрадывает.

— Ничего, рассчитывай на Клиффа,— сказал Мейер,— он еще себя проявит.

Оба помолчали. Мейер вроде бы о чём-то размышлял, но тем не менее продолжил разговор первым:

— Я тут читал в газете про одно забавное дело. Им занимаются в другом участке, кажется, в 33-м.

— И в чем суть?

— Они ловят типа, который специализируется на краже кошек.

— Вот как? — произнес Темпл.— Настоящих кошек?

— Ну да,— ответил Мейер, наблюдая за ним краем глаза.— Домашних. За одну неделю уже получено восемнадцать жалоб. Разве не интересно?

— Еще бы! — сказал Темпл.

— Меня прямо заинтриговала эта история,— закончил Мейер.— Я обязательно буду держать тебя в курсе дальнейших событий.

Он смотрел на Темпла не отрываясь, и в глубине его голубых глаз блестел насмешливый огонек. Мейер, человек исключительно терпеливый, старался развлечь своего товарища. Но, заметив, как тот внезапно выпрямился на сиденье, спросил:

— Что такое?

— Тсс!— прошептал Темпл.

Они прислушались. В глубине темной улицы ясно раздавался стук высоких каблучков. Город вокруг ниx был молчалив, точно собор, запертый на ночь, и только этот перестук четко резонировал в тишине. Замерев, они напряженно ждали.

Женщина прошла мимо машины, даже не взглянув в ее сторону. Она шагала быстро, высоко подняв голову. Лет тридцати, высокого роста, с длинными светлыми волосами. Стук каблуков уже замер вдали, но мужчины продолжали прислушиваться.

И не напрасно: к ним опять приближались чьи-то размеренные шаги. Не женские, торопливые и звонкие. Нет; шаги были более тяжелыми, более уверенными. Ночной гуляка мог быть лишь мужчиной.

— Это Клиффорд? — спросил Темпл.

— Поглядим.

Они еще подождали. Шаги сделались совсем отчетливыми. В зеркальце они действительно увидели мужчину, двигающегося по направлению к ним. В едином порыве Темпл и Мейер выскочили каждый из своей дверцы.

Человек испуганно замер на месте.

— Что?.. Что такое? — пробормотал он.— Вы похитители?

Мейер подошел к нему спереди, а Темпл преградил путь к отступлению.

— Ваша фамилия Клиффорд? — спросил Темпл.

— Как вы сказали?

— Клиффорд.

— Нет,— ответил человек, энергично покачав головой.— Вы ошиблись. Послушайте, я...

— Полиция, — сухо заявил Темпл, показывая свою бляху.

— П... п_. полиция? А что я такое сделал?

— Куда это вы сейчас идете? — спросил Мейер.

— Домой. Я был в кино.

— Немного поздновато, а?

— Конечно! Но если остановиться немного;выпить...

— Где вы живете?

— На этой улице, там..

Человек махнул куда-то вдаль: он был испуган, ошеломлен.

— Ваше имя?

— Франц... Вы можете проверить, если хотите,— прибавил он после недолгого молчания.

— Франц, а дальше?

— Ороглио, через «г».

— Почему вы шли за этой женщиной? — бросил Мейер.

— Что? Какая женщина? Вы просто больны, даю слово.

— Вы преследовали женщину,— настаивал Темпл.— Какие у вас были намерения?

— Я?! — воскликнул Ороглио, двумя пальцами упираясь себе в грудь.— Я? Послушайте, парни, вы совершаете ошибку. Кроме шуток, вы перепугали клиента.

— По этой улице только что прошла молодая блондинка,— сказал Темпл.— Вы же следовали прямо за ней. Если бы это было не так...

— Блондинка? Господи Иисусе! — воскликнул Ороглио.

— Да, блондинка,— повысил голос Темпл.— Ну, что скажете, дружочек?

— В синем пальто? — спросил Ороглио.— Да?

— Совершенно точно,— подтвердил Темпл.

— О, господи Иисусе! — повторил Ороглио.

— Ну же!!! — завопил Темпл.

— Это моя жена.

— Что?

— Это моя жена. Моя жена Кончетта.— Голова у Ороглио нервно дергалась.— Понимаете, Кончетта. Она блондинка, но не настоящая, крашеная...

— Послушайте...

— Я вам клянусь. Мы вместе были в кино, потом остановились, чтобы пропустить стаканчик. Ну и она, конечно, ушла, в одиночестве. Она всегда так делает, из упрямства.

— Правда, что ли? — спросил Мейер,

— Клянусь головой своей тети Кристины. Каждый раз одно и то же. Она устраивает мне сцену, уходит, я даю ей пять минут форы и отправляюсь следом. Вот и все. Черт возьми, не стану я бегать за блондинками!

Темпл посмотрел на Мейера.

— Пожалуйста, пойдемте вместе,— предложил Ороглио.— Я вас познакомлю с ней. В конце концов, чего вы хотите? Это действительно моя жена!

— Похоже, так и есть,— сказал Мейер убежденным тоном и повернулся к Темплу.— Сиди в машине, Георг, а я проверю.

Ороглио глубоко вздохнул.

— Просто смешно,— с облегчением проговорил он,— обвиняться в том, что следуешь за собственной женой! Она здорово удивится.

— Как поглядеть,— заметил Мейер.

— На что вы намекаете?

— А если предположить,что это жена другого...

Если легавые из 87-го участка и были единодушны в решении некоторых вопросов, то в отношении определения ценности информации, предоставляемой различными их осведомителями, они никогда не приходили к согласию. Ибо, как выразилась некая старая дева, поцеловав корову: «Все это вопрос вкуса». Иными словами, осведомителя, которого использовал один, доверяющий ему инспектор, мог вполне презирать другой.

Вся бригада без исключения считала вернейшим осведомителем Дэнни Гимпа, но даже самые ярые его приверженцы признавали тот факт, что некоторые их коллеги достигали лучших результатов с другими мошенниками. В любом случае никто не возражал против сотрудничества с ними: сперва нужно было только установить, который лучше разбирается в возникшем вопросе..

Хэл Виллис предпочитал обращаться к некоему Фату Доннеру. С его помощью Виллису удалось провернуть немало дел, а этот Клиффорд, этот галантный маньяк, начинал становиться вызывающей фигурой.

Его срочно требовалось обнаружить.

Правда, в работе с Доннером имелась одна значительная трудность: Фат страстно любил турецкие бани. Худенькому Виллису совсем не улыбалось каждый раз терять, в весе при новой встрече с Доннером.

Что касается последнего, то он был даже не плотным, а попросту жирным. Жирным и громадным, точно монстр какой-то.

Обмотав полотенце вокруг бедер, он сидел в компании с Виллисом и глубоко вдыхал горячий пар. Его тело, покрытое толстым слоем сала, приобрело в последнее время нездоровую бледность: Виллис подозревал, что он употребляет наркотики, но не хотел лишаться подобного информатора.

Итак, Доннер сидел, словно Будда с больной кожей, усиленно дышал горячим воздухом, а Виллис смотрел на него и покрывался испариной.

— Значит, Клиффорд? — спросил Доннер.

У него был низкий, малозвучный голос.

— Да, Клиффорд,— ответил Виллис, чувствуя, как пот стекает с его коротко остриженной головы, льется по шее и ползет по голой спине.

Ему было нестерпимо жарко, во рту у него пересохло. И чем больше он смотрел нa Доннера, похожего сейчас на хорошо политый гигантский овощ, тем противнее ему становилось.

— Да, Клиффорд, вы должны были слышать о нем,— продолжал он.— Его фамилия встречается во всех газетах.

— Я газет не читаю,— заявил Доннер,— Меня интересуют только определенные сообщения.

— Ладно, в общем; это тип, ворующий дамские сумочки. Он оглушает свои жертвы, но, перед тем как убежать, кланяется им и говорит: «Клиффорд благодарит вас, мадам».

— Этот малыш одних девочек бьет?

— Пока да,— ответил Виллис.

— Даже не представляю, кто бы это мог быть, папаша,— сказал Доннер, покачав головой.— Клиффорд... никогда не слыхал. А нельзя ли сообщить о нем побольше?

— Он носит темные очки. По крайней мере, в двух последних случаях носил.

— Темные очки? И этот весельчак, значит, работает по ночам?

— Ну же!

— Клиффорд... Носит темные очки, бьет, потом говорит... может, он еще чего болтает?

— Не знаю.

— Короче, малыша зовут Клиффордом, он носит темные очки, оглушает...

— Да, да,— сказал Виллис.

Доннер пожал плечами. Похоже, температура в зале еще повысилась. Пар, поступающий неизвестно откуда, обволакивал все тяжелым туманом. Виллис глубоко вздохнул.

— Клиффорд,— повторил Доннер.— Это его настоящее имя?

— Я не в курсе.

— Видите ли, папаша, драчунов я знаю многих, но имя Клиффорд слышу впервые. Ладно, постараюсь выяснить, поспрашиваю. Думаю, однако, что этот Клиффорд заставит меня потрудиться. Наверное, жрать ему нечего, потому он и грабит.

— Уже четырнадцать женщин пали его жертвами,— заметил Виллис.— Теперь он наверняка больше не голоден.

— Он их насилует?

— Нет.

— Значит, мерзавца не интересуют удовольствия? А он случайно не может быть теткой?

— Об этом ничего не известно.

— И сильно он разбогател?'

— Самый большой куш составил сорок четыре доллара. Чаще всего ему попадалась мелочь.

— Трудолюбивый тип,— заявил Доннер.

— Вы не знаете грабителей с похожим почерком?

— Те, которые находятся на вершине, не довольствуются малым. А я с другими не якшаюсь.

Доннер улегся на мраморной скамейке и поправил полотенце на бедрах. Виллис провел потной рукой по мокрому лицу.

— Скажите, вы никогда не разговариваете о делах снаружи? — спросил он.

— Как это, снаружи?

— На свежем воздухе?

— О, напротив. Прошлым летом я постоянно торчал снаружи. Замечательное было лето, правда?

Виллис вспомнил о рекордной температуре, которая парализовала весь, город в прошлом году.

— Еще бы,— ответил он.— Но вернемся к нашей истории, Фат. Вы не сможете что-нибудь сделать для меня?

— Если он из старых, я попробую, но бывают и новички, которые умеют держать рот на замке.

— А новичков много в городе?

— Их везде много, папаша,— заметил Доннер.—Так много, что я даже не представляю, на кого и подумать. Да, парень наверняка начинающий: вырывать сумочки — работа для малолетних... Он юноша, этот Клиффорд пресловутый?

— Судя по описаниям его жертв, не совсем.

— Старик, что ли?

— Между двадцатью пятью и тридцатью.

— Плохой возраст! — изрек Доннер.— Уже не мальчик и еще не мужчина.

— Бьет он, во всяком случае, не по младенчески,— возразил Виллис.— Прошлой ночью одну отправили в госпиталь.

— Ну что ж, договорились,— сказал Доннер.— Вы дадите мне время разведать обстановку, и потом я сообщу вам о результатах. Согласны?

— Когда потом? — спросил Виллис.

— Скоро.

— Что значит скоро?

— Ну быстро, устраивает?—Доннер потер себе нос.— Вы хотите сразу его захватить или вам достаточно следа?

— Хотя бы намек какой-то обнаружить, и то хорошо,— сказал Виллис.

— Ладно, тогда ждите. Что у нас сегодня?

— Среда!

—- Среда,— повторил Доннер и добавил: — Среда — отличный день. Я постараюсь встретиться с вами в ближайшее время.

— Если вы обещаете, я буду ждать вашего звонка. Домой я ухожу в четыре.

— Я обязательно позвоню,— посулил Доннер.

— Решено,— сказал Виллис.

Потом встал, расправил полотенце на бедрах и собрался уже удалиться, как Доннер закричал:

— Эй, вы ничего не забыли?

Виллис повернулся.

— На мне была только эта тряпка.

— Возможно, но я прихожу сюда каждый день, парень. Это мой заработок, вы ведь знаете.

— О заработке мы побеседуем после того, как вы продадите товар,— сказал Виллис.— Пока я получил только одну болтовню.

Виллис не любил сверхурочной работы. Очень немногие ее любили, особенно когда она не оплачивалась. Виллис, инспектор третьего класса, получал пять тысяч двести тридцать долларов в год. Ему платили не почасно и не в зависимости от расследования преступлений. Пять тысяч двести тридцать долларов в год были неизменной суммой.

Он ужасно сердился на то, что Фат Доннер не позвонил ему в среду. Виллис торчал у телефона, подскакивая от каждого звонка и чувствуя себя в глупейшем положении человека, стесняющего своих коллег. Он немного послушал, как Мейер рассказывал Темплу о похищениях кошек в районе 33-го участка, но эта история его не заинтересовала настолько, чтобы оставить наконец надежду и перестать таращиться на стенные часы. Виллис ушел только в девять, в полной уверенности, что Доннер этим вечером уже не позвонит.

Когда он без четверти восемь явился на работу на следующее утро, дежурный сержант передал ему записку, извещающую о том, что Доннер все-таки позвонил в четверть двенадцатого, накануне. Доннер просил Виллиса связаться с ним пораньше, для чего оставил свой номер телефона. Виллис зашагал в направлении, указанном стрелкой, к дежурному помещению инспекторов. Он поднялся по металлическим ступеням, вышел на лестничную площадку с зарешеченным окошком, сквозь которое едва пробивалось серое утро, и преодолел еще одну лестницу.

Пройдя мимо дверей с надписью «гардероб», мужского туалета и секретариата, он добрался до комнаты дежурных инспекторов. Потом отметился в регистрационном журнале, поздоровался с Хавилендом и Симпсоном, которые пили кофе, уселся за свой стол и придвинул телефон? Погода была пасмурной, и шарообразные лампы, свисающие с потолка, еле освещали помещение. Виллис набрал номер и стал ждать, глядя в сторону кабинета Бирнса. Дверь к лейтенанту была широко распахнута, значит, он еще не приходил. Едва появляясь на службе, Бирнс немедленно запирался.

— Ты что, напал на след, Хэл? — спросил Хавиленд.

— Да,— ответил Виллис.

Наконец на другом конце провода произнесли: «Алло!» Голос был сонный, но он сразу узнал Доннера.

— Фат, это Виллис. Вы звонили мне вчера вечером?

— Чего? — пробормотал Доннер.'

— У телефона инспектор Виллис из 87-го полицейского участка,— отчеканил Хэл.

— О, салют! Черт возьми, который сейчас час?

— Около восьми.

— А вы вообще никогда не спите?

— Ладно... у вас какие-то новости?

— Я нашел одного типа. Его зовут Скиппи Рандольф. Вам это имя ничего не говорит?

— Вроде бы нет. А кто это?

— Он недавно приехал из Чикаго, по-моему, уже успел здесь кое во что вляпаться.

— Это точно?

— Ну!.. Так как, заинтересуетесь им?

— Возможно.

— Сегодня вечером мы будем играть в кости. Посмотрите на Рандольфа в деле.

— А где вы собираетесь?

— Я вас проведу,! — ответил Доннер, помолчал и добавил:— Эти паровые ванны дорого мне обходятся...

— Подождите, пока я не изучу досье клиента,— сказал Виллис.— Может, он и не стоит беспокойства. Кстати, вы уверены, что он там будет?

— Не сомневайтесь, папаша.

— Хорошо, я свяжусь с вами позднее.

— Звоните до одиннадцати, потом я пойду в баню.

Виллис снова- взглянул на имя, которое записал в своей книжке.

— Скиппи Рандольф. Это его настоящее имя?

— Рандольф — да, а про Скиппи ничего не знаю.

— Но вы действительно убеждены, что он пойдет играть?

— Не ломайте себе голову,—- сказал Доннер.

— Прекрасно, я вам позвоню.

Виллис повесил трубку, немного подумал и набрал номер службы юридической идентификации, которая находилась в центральном комиссариате на Хит-стрит.

Она работала круглосуточно и располагала досье всех известных преступников. Там были собраны отпечатки, пальцев преступников осужденных и разыскиваемых, подозреваемых и выпущенных на волю, известных игроков, ночных грабителей и тому подобных типов. Архив содержал более двадцати пяти тысяч фотографий самых различных злоумышленников и непрерывно пополнялся новыми и новыми досье. Невзирая на огромное количество дел, просьба Виллиса была удовлетворена уже через час. Ему принесли толстый конверт. Для начала Виллис достал оттуда отпечатки пальцев Рандольфа и быстро осмотрел их. Поскольку Виллису они ничего не сказали, он вытащил из конверта другой листок:

«Служба юридической идентификации

Имя: Санфорд, Ричард Рандольф.

Номер карточки в картотеке: М-381904.

Кличка: Скиппа, Скип, Скиппер, Скупперс.

Год рождения: 1918, 12 января.

Место рождения: Чикаго (Иллинойс).

Возраст: 31 год.

Рост: 175 см.

Вес: 74 кг..

Волосы: темные.

Глаза: голубые.

Цвет кожи: светлый.

Профессия: шофер грузовика.

Особые приметы: шрам от ножевой раны на левом виске длиной в полтора сантиметра. Татуировка на правом бицепсе: слова «Моя мать» внутри изображения сердца. Татуировка на правом запястье: якорь. Татуировка на левой руке: эмблема морских стрелков и слова «Семпер Фиделис». Шрам от пулевого ранения на левой ноге

Задержан: инспектором 2-го участка Питером Лаббисом. Матрикул: 37-1046-1949.

Дата ареста: 15 сентября 1949 г;

Место ареста: Семьдесят четвертая Южная улица, Изола.

Мотив: нападение с целью грабежа.

Объяснение в рапорте: Рандольф ударом оглушил пятидесятитрехлетнего -прохожего, чтобы забрать у него бумажник. Инспектор Лаббис, дежуривший на участке, захватил его в тот момент, когда он прижал свою жертву к стене дома.

Предыдущие задержания: неизвестны.

Суд состоялся: 16 сентября 1949 г.

Предъявлено обвинение: нападение с целью грабежа, статья 242 уголовного кодекса.

Приговорен: год тюрьмы в Вейли».

Виллис просмотрел оставшиеся документы. В. специальной справке говорилось, -что Рандольфа освободили из Вейли за хорошее поведение через восемь месяцев — второго мая 1950 года. Он попросил инспектора отправить, его в свой родной Чикаго, куда по глупости не вернулся после демобилизации из морского флота. Его просьбу удовлетворили. И пока бывший заключенный вроде бы жил честно.

Потом Виллис обнаружил копию послужного списка Рандольфа. Призвали его в двадцать четыре года. В чине капрала он участвовал в высадке на Окинаву, был ранен в ногу, лежал в госпитале, потом его демобилизовали в Сан-Франциско.

Четыре года спустя Рандольф напал на прохожего.

И теперь, если верить Доннеру, он приехал сюда и принялся за старое.

Взглянув на часы; Виллис набрал телефон Доннера.

— Алло?..— буркнул тот.

— В отношении, сегодняшнего вечера,— произнес Видлис,— я согласен.

Лейтенант Бирнс изучал сведения, которые были изложены в напечатанном виде:

«ПОЛИЦИЯ

Дата: 15 сентября.

Адресат: лейтенант Питер Бирнс, участок № 87.

Отправитель: судебный врач.

Объект: умершая Дженни Пег,

Обратите особое внимание на следующие пункты, касающиеся умершей особы: тело было обнаружено 14 сентября у подножья Камилтон-Бридж (Изола).

Осмотр: предварительный.

Произведен: доктором Бертраном Нельсоном, помощником судебно-медицинского эксперта-госпиталя Сен-Джонс, 14 сентября.

Возможная причина смерти: сотрясение мозга.

Примечание: осмотр был произведен до получения от Вас более подробных исследований.

Химический анализ: пока не осуществлен,

Тело опознано: миссис Белл.

Проживающей: Риверхед, Витт-стрит, 412,

Родство с умершей: сестра.

Тело обнаружил: (имя и адрес).

В настоящее время тело находятся: перевезено в судебно-медицинский институт для проведения подробного исследования. Миссис Белл заявила о своем желании забрать тело, как только будет закончен его осмотр. Результат вскрытии тела будет приложен.

Разрешение на погребение номер:

Другие возможные сведения:

Подпись: _Доктор Артур Н. Бургер _

Кабинет судебно-медицинской экспертизы».

Молодая женщина скрестила ноги.

Она сидела напротив Виллиса и Бирнса в кабинете лейтенанта, на первом этаже 87-го участка. Ноги у нее были красивые. Юбка едва прикрывала колени, и Виллис не мог не залюбоваться этим зрелищем.

Рыжие волосы ее тоже украшали. Их, наверное, можно было увидеть издалека. У нее было хорошенькое личико, с немного вздернутым ирландским носиком и зелеными глазами. Она внимательно и серьезно слушала обоих мужчин, время от времени глубоко вздыхая. А поскольку костюм облегал ее очень плотно, это давало возможность догадаться о весьма приятных формах под ним.

Сия молодая особа получала пять тысяч сто пятьдесят пять долларов в год. А в сумочке ее находился пистолет тридцать восьмого калибра.

Она работала- инспектором второго класса и носила имя не менее ирландское, чем ее носик,— Элин Варк.

— Вы. вовсе не обязаны соглашаться, мисс Варк,— говорил Бирнс. 

— Ну почему же, мне это кажется интересным,— отвечала Элин.

— Хэл... .Виллис будет следовать за вами, невдалеке естественно. Но никто не гарантирует, что он успеет до вас добежать.

— Я все отлично понимаю, лейтенант,— сказала Элин.

— И потом, в этом Клиффорде нет ничего человеческого,— вмешался Виллас.— Он уже изувечил несколько женщин и, по всей видимости, совершил убийство. По крайней мере, таково наше мнение. Словом, вы догадываетесь, конечно, что подобная прогулка будет не из приятных.

— Мы не думаем, что он вооружен,— продолжал Бирнс.— Правда, в последнем случае он воспользовался каким-то инструментом. Понимаете, мисс Варк...

— Мы пытаемся объяснить вам,— оборвал его Виллис,— что вы совершенно не обязаны браться за такое дело. Будет вполне естественно, если вы откажитесь.

— Вы пытаетесь уговорить меня или отговорить? — спросила'Элин.

— Мы просто хотим, чтобы вы сами приняли решение. Служить безоружной приманкой нелегко,..

— Не такая уж я буду безоружная с пистолетом в сумочке.

— Тем не менее мы посчитали необходимым изложить вам все факты и честно предостеречь...

— Знаете, мой отец был полицейским,— сказала Элин;— Его звали Пол Варк. Он патрулировал участок Хед-Хола, В-2938. Однажды некий преступник по имени Фил Динелсок удрал из тюрьмы и спрятался в его секторе. Полиция окружила это место, отец также там находился. И Динелсок первой же очередью из своего пулемета убил его. Отец умер ночью, после страшной агонии, потому что раны в живот причиняют ужасные мучения.— Она помолчала, потом продолжила: — Я принимаю ваше задание.

Бирнс улыбнулся.

— Я знал, что вы согласитесь.

— Мы только вдвоем отправимся? — спросила Элин у Виллиса.

— Пока да. Сперва надо прощупать почву. Причем я не смогу следовать за вами на близком расстоянии, иначе Клиффорд обо всем догадается. Но и далеко от вас я не должен находиться, в противном случае от меня не будет никакой пользы.

— Вы считаете, что он проглотит приманку?

— Понятия не имеем. Если до сих пор он благополучно ускользал, нет оснований думать, что он изменит свои методы... разве что от убийства ошалел. По показаниям его жертв, он нападает внезапно. Просто ждет появления какой-нибудь женщины и наносит удар.

— Ясно.

— Вот мы и подумали, что красивая девушка, в одиночестве бредущая по пустынным ночным улицам, привлечет его внимание.

— Понимаю.

Элин никак не отреагировала на комплимент. В городе проживало около четырех миллионов красивых девушек, и она знала, что ничем не выделяется среди них.

— А были попытки изнасилования? — спросила она.

Виллис взглянул на Бирнса.

— Пока жалоб не поступало. Он ни до кого и пальцем не дотронулся.

— Просто я хочу сообразить, во что мне одеваться,— пояснила Элин.

— Прежде всего — никаких головных уборов,— сказал Виллис.— Это точно. Он должен издалека заметить вашу рыжую шевелюру.

— Очень хорошо,— кивнула Элин.

— А из одежды что-нибудь яркое, дабы я не потерял вас из виду... но и не слишком вызывающее,— продолжал Виллис.— Не хватает только, чтобы вас подобрала полиция нравов.

Элин улыбнулась,

— Юбка и свитер? — предложила она.

— На ваше усмотрение.

— У меня есть белый джемпер,— сказала она.— Он должен быть хорошо заметен ночью.

— Отлично,— кивнул Виллис.

— Каблуки высокие или низкие?

— Как пожелаете. Может, вам придется... дрался, в конце концов. Если вы решите, что высокие каблуки помешают, наденьте низкие.

— Но стук каблуков слышен издалека,— заметила ЭЛин:

— Как вам удобнее.

— Выбираю высокие.

— Хорошо..

— Кто-нибудь еще будет с нами задействован? То есть, у вас предусмотрена какая-то связь с участком?

— Нет,— ответил Виллис,— мы бы тогда сразу засветились. Будем работать вдвоем, без никого,

— С Клиффордом, надеюсь,

— Да,— сказал Виллис

Элин Варк вздохнула.

— Когда начнем?

— Сегодня вечером,— предложил Виллис.

— Вообще-то я собиралась к парикмахеру,— заметила Элин,— но это может подождать.— Она широко улыбнулась.

— Вы сможете зайти за мной сюда?

— В котором часу? — спросила Элин.

— Без четверти двенадцать устраивает?

— Решено,— сказала она и встала.

Бирнс пожал ей руку.

— Будьте предельно осторожны,— проговорил он.

— Ладно, лейтенант. Спасибо.— Она повернулась к Виллису.— До вечера.

— Жду.

— До свидания.— И она покинула кабинет.

Едва за ней закрылась дверь, как Виллис поинтересовался:

— Ну, что вы на это скажете?

— Скажу, что она хорошо выполнит свою работу,— ответил Бирнс.— В ее активе четырнадцать задержаний разных проходимцев, назначавших свидания девушкам в метро.

— Щупать девочек и оглушать их — разные вещи,— заметил Виллис.

Бирнс кивнул.

— Все равно она справится.

Виллис улыбнулся.

— Я тоже так думаю,

В соседней комнате инспектор Мейер говорил о кошках.

— Их уже двадцать четыре,— пояснял он Темплу.— Более неправдоподобного дела в 33-м участке никогда не было.

Темпл поскреб затылок.

— И что, по-прежнему никаких следов?

— Ни малейших,— ответил Мейер.

Он посмотрел на Темпла своими спокойными глазами. Терпение всегда оставалось отличительной чертой Мейера.

— Значит, незнакомец продолжает воровать котов?— Темпл покачал головой.— Интересно, что он с ними делает?

— Вот в чем вопрос,— изрек Мейер.— Какова причина? В 33-м все просто с ума сходят. Честно, Георг, я безумно рад, что все это нас не коснулось.

— Вообще-то мне приходилось снимать кошек с телеграфных столбов, когда я работал регулировщиком,— сказал Темпл.

— Это что, об этом каждому известно,— махнул рукой Мейер.— Здесь речь идет о человеке,похищающем кошек прямо из квартир. Разве ты слышал о чем-нибудь удобном?

— Никогда,— ответил Темпл.

— Там пришел какой-то тип с пакетом,— заорал Хавиленд, не поднимаясь с места.— Кто пойдет узнавать, что ему нужно?

— Тебе бы не помешало немного размяться, Роджер,— бросил Мейер.

— Я уже ходил к титану,— парировал Хавиленд,— и теперь устал.

— Бедняга,— вздохнул Мейер, направляясь к двери,— он доведет меня до слез.

По ту сторону порога томился полицейский агент, пытающийся хоть одним глазком заглянуть в помещение.

— Похоже, вы чем-то заняты? — спросил он.

— Да так, ерунда,— непринужденна ответил Мейep. — Что вы принесли?

— Рапорт о вскрытии для...— он посмотрел на конверт,— для лейтенанта Питера Бирнса.

— Давайте, я отнесу,— сказал Мейер.

— Сначала распишитесь,— потребовал: агент.

— Он неграмотный,— заявил Хевиленд, задирая ноги на стол.

Мейер поставил свою подпись, и курьер испарился. Рапорт о вскрытии всегда содержит в себе что-то холодное, неестественное.

Персону, исследованную судебно-медицинским экспертом, звали Дженни Пег.

Рапорт, как обычно, был кратким и сухим. Судебно-медицинские эксперты' не отличаются сентиментальностью.

Вот что можно было прочесть в нем.

«РАПОРТ О ВСКРЫТИИ

Пег, Жанет.

Пол: женский.

Раса: белая..

Примерный возраст: 21 год.

Действительный возраст: 17 лет.

Рост: 160 см.

Вес: 65 кг.

1. Лицо: многочисленные видимые ушибы. Исследование фронтальной части обнаружило глубокое повреждение длиной около 10 см, тянущееся к носу. Имеются кровоподтеки на глазных яблоках. Там же найдены кровавые песчинки.

2. Череп: левая сторона черепа имеет глубокое повреждение. Перелом длиной в 11 см продолжается до правого уха. В раны забились окровавленные песчинки и мелкие камешки.

На теле множество ссадин, сломана правая нога: результат падения со скалы.

Никаких признаков изнасилования.

Исследование показало трехмесячную беременность». 

Ему никак не удавалось забыть про эту смерть.

Придя, наконец, на службу в понедельник утром, он от души радовался. Слишком долго ему пришлось существовать в изоляции. Под его шагами, казалось, асфальт запел... Жизнь вокруг него кипела и бурлила, его сектор жил полной жизнью, но, обходя квартал за кварталом, он не переставал думать о мертвой.

Сектор, принадлежащий 87-му участку, заканчивался дорогой вдоль берега. По реке двигались туристические суда, только теперь их стало меньше, чем летом.

А немного дальше, точно серебряная дуга, перекинулся мост Гамильтон, соединяющий два штата.

Возле его опоры, у подножья невысокой скалы, и была найдена мертвая молодая девушка семнадцати лет. Почва пропиталась ее кровью: до сих пор на этом месте оставались бурые пятна.

Но жизнь кругом продолжалась.

Ему совсем не хотелось встречаться с Молли Белл, и, когда она отыскала его, он страшно огорчился.

Молли плохо себя чувствовала здесь, наверное, из-за своей беременности. Клинг только что помог перейти через дорогу одному маленькому пуэрториканцу. Ребенок поблагодарил его. Вот тогда Клинг и увидел Молли.

В этот день, восемнадцатого сентября, воздух был довольно свежим, и она надела пальто, когда-то знавшее лучшие времена. Внушительный живот не позволил Молли застегнуться. Со своими спутанными волосами и общим унылым видом она представляла очень непрезентабельное зрелище.

— Берт! — Позвала Молди, чисто по-женски махая ему рукой. На секунду оживившись, она стала почти красивой, похожей на свою сестру.

Клинг. поднял дубинку в знак приветствия и перешел улицу.

— Добрый день, Молли,— сказал он.

— Я ходила в комиссариат,— быстро проговорила она.— Мне объяснили, что вы на работе.

— Да, — ответил он.

— Я хотела вас видеть, Берт.

— Прекрасно,— кивнул он.

Они зашагали вдоль ограды парка, за которой вовсю пламенели своей листвой деревья.

— Салют, Берт! — закричал какой-то молодой парень,

Клинг улыбнулся ему,

— Вы в курсе? — спросила Молли,— Я о результатах вскрытия.

— Конечно,— подтвердил он.

— Я не могу этому поверить,— вздохнула она.

— Знаете, Молли, наши эксперты никогда не ошибаются.

— Это правильно, правильно.

Она немного задыхалась. Он посмотрел на нее с сочувствием.

— Извините, а вам не трудно идти так быстро?

— Нет, для меня это даже полезно. Врач порекомендовал мне побольше ходить.

— Ну, во всяком случае, если вы устанете...

— Я вам скажу, не беспокойтесь... Берт, вы не хотите мне помочь?

Он снова взглянул на нее: никакого безумия в глазах, даже печаль исчезла. Светилась там только спокойная уверенность и решимость.

— Но чем, объясните? — поинтересовался он.

— Вы же полицейский,— заявила она.

— Послушайте, Молли, поимкой убийцы занимаются лучшие силы города. Уголовная бригада его не упустит. По-моему, один из наших тоже работает с женщиной-инспектором... Они...

— Разве эти-люди знали мою сестру, Берт?..

— Конечно, но...

— А вы были с нею знакомы, Берт.

— Мы только поговорили несколько минут. Нельзя же утверждать:..

— Берт, для тех, кто занимается расследованием... моя сестра — только очередной труп.

— Нет, нет, Молли. Разумеется, они были свидетелями многих трагедий, но это не мешает им всегда выполнять свой долг с полной отдачей. А кто я? Обыкновенный агент, Молли. При всем желании я не имею права вмешиваться в это дело.

— Почему?

— У меня же нет таких полномочий. В мои обязанности входит только наблюдение за этим сектором... и все. Я не могу проводить расследование уголовного преступления. Понимаете, Молли, у меня будут неприятности.

— У моей сестры тоже было полно неприятностей,— сказала Молли.

— Ах, Молли! — вздохнул Клинг.— Не уговаривайте, прошу вас.

— Я вынуждена уговаривать.

— Но я действительно ничего не смогу сделать, как мне ни жаль.

— Тогда зачем вы приходили ее повидать? — опросила Молли.

— Затем, что Питер меня попросил о такой личной услуге. В память прошлых лет.

— Ну что ж! Мне тоже нужна ваша услуга, Берт. И не ради прошлых лет, потому что моя сестра, совсем еще девочка, которой жить бы да радоваться, была убита. Вот и все, Берт.

Некоторое время они шли молча,

— Берт,— проговорила Молли.

— Да?

— Вы хотите мне помочь?

— Я...

— Ваши инспекторы из уголовной полиции считают виновником того грабителя. Даже не понимаю почему». Конечно, я ничего не утверждаю, но сестра была беременной, а Клиффорд такими вещами не занимается. Да и убили ее возле моста Гамильтон, где ей совершенно нечего было делать. Это слишком далеко от нас, Берт. Зачем. она приехала туда? Зачем?

— Откуда мне знать?

— У сестренки были друзья. Это точно. Может, они что-то подозревают? Вряд ли молодая девушка хоть кому-то не доверилась... Ведь она ждала ребенка, а значит, у нее была, тайна. — Вам не кажется, что она могла открыться другу?

— Так кого вы хотите обнаружить,— спросил Клинг,— убийцу... или отца ребенка?

Немного помолчав, Молли наконец заметила:

— Не исключено, что человек этот один и тот же.

— Ну... нет, не думаю, Молли.

— И тем не менее такая вероятность есть. Вероятность, о которой ваши коллеги не задумываются. Я с ними встречалась, Берт. Они меня расспрашивали: холодный взгляд, поджатые губы... Для них моя сестра всего лишь труп с дощечкой, привязанной к ноге. Они не видят в ней существа из плоти и крови. И не увидят никогда.

— Молли...

— Я никого не осуждаю. Такая у них работа... Смерть стала для этих людей совершенно обычным явлением, как мясо для мясника. Но ведь мертвая — моя сестра!

— Послушайте... А разве вы знакомы с ее друзьями?

— Нет. Мне известно, что она систематически посещала один клуб. Для молодежи, знаете, в подвале...

Молли остановилась и подняла на Клинга взгляд, полный надежды.

— Ведь вы мне поможете?

— Я попробую,— со вздохом ответил Клинг.— Но только в порядке личной инициативы, в нерабочее время... вы должны понять, что официально я ничего сделать не смогу.

— Конечно.

— Как называется клуб?

— «Темпо».

— Где он находится?

— На Петерсон-стрит, в пятистах метрах от проспекта. Я не знаю адреса. Но улочка эта маленькая, и все клубы расположены там в старых отелях.

Она опять остановилась.

 — В молодости я тоже была членом такого клуба на Петерсон-стрит.

— А я ходил туда на вечера, которые устраивались по пятницам,—сказал Клинг.—Правда, ни одного клуба «Темпо» не помню, наверное, он новый.

— Я не в курсе,— пожала плечами Молли и после небольшой паузы продолжила: — Так вы пойдете?

— Пойду..

— Когда?

— Вот закончу работу и в четыре часа отправлюсь,

— Вы мне позвоните потом?

— Конечно.

— Спасибо,

— За что же вы благодарите меня, самого обычного агента? — удивился Клинг.

— И все же я вам страшно признательна,—повторила она и протянула ему руку.— Буду ждать вашего звонка.

— Договорились,— кивнул он.

У Молли был усталый вид.

— Хотите, я поймаю такси?

— Нет,— ответила она,— я поеду на метро.— До свидания, Берт, и еще раз спасибо.

Она повернулась и пошла прочь, а он следил за ней взглядом. Со спины беременность не была заметна, и Молли казалась тонкой девушкой с красивыми ногами.

Когда она исчезла за углом, Клинг перешел через дорогу и зашагал по узкой улочке, на ходу здороваясь со знакомыми.

В противоположность инспекторам, лично составляющим себе программу действий, агенты полиции в течение восьми часов тщательно выполняют работу, заданную начальством. Пять дней они трудятся с восьми утра до четырех дня, потом отдыхают сорок шесть часов и снова ходят на службу в течение пяти дней с полуночи до восьми утра. Затем наступает очередная пауза в сорок шесть часов, за которой следует пятидневная работах четырех до полуночи. После нового отдыха весь цикл повторяется.

В этой системе не обращают внимания на субботы, воскресенья или праздничные дни. Когда агент приступает к- службе в конце декабря, ему вполне может потребоваться работать и на рождество, если конечно, он не сговорится с какими-нибудь товарищем еврейского происхождения. Как на авиационном заводе во время войны.

В этот понедельник Берт явился на, работу в семь сорок пять, а заменили его в пятнадцать сорок. Он вернулся в комиссариат, переоделся в гражданское и вышел на солнце.

В другой раз Клинг по инерции продолжил бы свое патрулирование. Он постоянно таскал с собой записную книжку, в которую заносил сведения о разных подозрительных личностях и фактах, получаемые в участке. Например, о нелегальном борделе на Одиннадцатой улице, 3112. Или о некоем типе, подозреваемом в связи с гангстерами владельце серо-голубого «кадиллака» с номерным знаком РХ 42-10. Было им взято на заметку и ограбление филиала крупного магазина, и имя подозреваемого. Он также знал и о том, что, все задержания, в которых ему приходилось участвовать, неумолимо приближали его к рангу инспектора третьего класса —давнишней мечте Клинга.

Именно поэтому он и продолжал свои дежурства уже после окончания рабочего дня, не стесненный своей заметной голубой униформой. Частенько удивляясь тому, что в гражданском многие люди его не узнавали.

Но в этот день у него было другое дело. Он дошел до метро и поехал в направлении Риверхеда.

Найти клуб «Темпо» не составило труда. Достаточно было посетить один из клубов, в которые он наведывался еще молодым человеком, и ему немедленно сообщили нужный адрес.

«Темпо» занимал подвал трехэтажного здания на углу Петерсон и Клознер-стрит. Бетонная дорожка вела к двухместному гаражу позади дома, потом резко сворачивала налево и упиралась в дверь, над которой красовалась яркая надпись: «Клуб „Темпо"».

Клинг повернул ручку, но дверь изнутри была задвинута на засов. Там надрывался проигрыватель: под оглушительный грохот ударных инструментов исполнялась модная песенка. Он постучал в дверь кулаком, но из-за шума его не услыхали. Тогда он подождал, пока мелодия не закончилась, и снова постучался.

— Кто еще там?—спросил издалека молодой мужской голос.

— Откройте, — сказал Клинг.

— Кто это? — Послышались приближающиеся шаги, и голос произнес уже у самой двери: — Кто там?

Ему не хотелось представляться полицейским: он собирался задавать вопросы, а значит, с этими молодыми людьми нужно было поладить.

— Берт Клинг,— ответил он.

— Ну и что? — поинтересовался голос.— Какой Берт Клинг?

— Я насчет аренды вашего клуба,— объяснил Клинг.

— Вот как?

— Именно так.

— Для какого-нибудь мероприятия?

— Если вы откроете, я все расскажу.

— Эй, Томми! — закричал голос.— Тут один тип мечтает снять наш сарай.

Последовал ответ, которого Клинг не разобрал, потом засов сдвинулся, и дверь широко распахнулась. За ней стоял тоненький блондин лет восемнадцати.

— Входите,— пригласил молодой человек.

Правой рукой он прижимал к себе стопку пластинок, На юноше был голубой пуловер, а под ним — белая рубашка с открытым воротом.

— Меня зовут Гуд. Это уменьшительное от Гудзона, Гудзон Патт. С двумя «т». Входите же.

Сопровождаемый его пристальным взглядом, Клинг шагнул в зал.

— Похоже, вы не так уж и молоды,— заметил Гуд,

— Да, я старый повеса,— усмехнулся Клинг, оглядываясь вокруг.

Парень, который оформлял помещение, знал свое дело. Потолок покрывали деревянные дощечки, выкрашенные в белый цвет. Такие же белые панели загораживали стены до половины их высоты. Для оставшейся верхней половины была использована темная краска. Лакированные диски на стенах и потолке создавали забавное впечатление. По углам стояли кресла и кушетки. Под неким подобием арки, через которую был виден другой зал, располагался белый электрофон. В клубе находились только Клинг и Гуд. Владелец второго голоса, казалось, испарился.

— Вам тут нравится? — улыбаясь, спросил Гуд,

— Красиво,— кивнул Клинг.

— Мы все сделали сами, вот эти диски, например, приобрели оптом. Они были ужасны... хозяин только и мечтал от них избавиться.

— Вы член клуба? — поинтересовался Клинг.

— Конечно. Только мы имеем право приходить сюда днем. В сущности, остальных пускают лишь по пятницам и воскресеньям.— Он смотрел на Клинга своими большими голубыми глазами.— Здесь танцы устраиваются, понимаете?

— Ну да,— ответил Клинг.

— Порой пивом балуются. Это святое развлечение,— добавил он с улыбкой.— А святые развлечения как раз и нужны молодым американцам со здоровой психикой, не так ли?

— Еще бы!

— Именно об этом и говорит доктор Мортессон.

— Кто?

— Доктор Мортессон. Он постоянно печатается в каком-то журнале. Ежедневном. Проповедует святые развлечения. Гуд по-прежнему улыбался.— Но вернемся к делу, Для чего же вы хотите арендовать наш клуб?

— Понимаете, мы, бывшие воины...— начал Клинг.

— Да...

— В общем, мы, з... организуем этакую встречу... приведем жен, детей...

— Ну ясно,— кивнул Гуд.

— Так что нам нужно помещение.

— А почему вы не наймете зал Американского легиона?

— Слишком велик.

— О!

— Я решил, что клуб, расположенный в подвале, самое замечательное место.

— Да,— повторил Гуд.— Мы тут все сами сделали.

Он было направился к проигрывателю, чтобы поставить пластинку, но внезапно повернулся. — Слушайте, а на какой день вы рассчитывали?

— На субботу.

— А, хорошо... у нас же танцы по пятницам и воскресеньям.

— Я знаю,— сказал Клинг.

— И сколько вы собираетесь заплатить?

— Это зависит... Вы уверены, что хозяин не будет возражать, если мы приведем жен? И девушек? Не подумайте чего-нибудь плохого... половина действительно женаты.

— Разумеется,— ответил Гуд,— я все прекрасно понимаю. Я так сразу и подумал.

— Но могут прийти и посторонние женщины.

— Это не имеет никакого значения.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Здесь постоянно бывают девушки. Это смешанной клуб.

— Ах так?

— Кроме шуток,— сказал Гуд,— у нас двенадцать девушек записано.

— Местных?—спросил Клинг.

— В основном. Отовсюду, конечно, приходят, но не с другой же стороны города.

— Может, я кого-нибудь знаю?

Гуд прикинул на глаз возраст .Клинг'а «-пожал, плечами.

— Да нет, вряд ли.

— Я когда -то жил в этом квартале;—заявил Клинг.— С девушками, конечно, встречался. А теперь меня, бы не удивило, если бы младшие сестры моих приятельниц ходили сюда как завсегдатаи.

— Это вполне вероятно,— согласился Гуд.

— Может, назовете мне кого-нибудь?

— Азачем, старина? — раздался голос по другую сторону арки.

Клинг резко обернулся. В проеме, застегивая молнию на куртке, появился высокий парень. Ладно скроенный, со спортивной фигурой, он был очень красив и динамичен.

— Наверное, это вас Гуд называл Томми? — спросил Клинг.

— Ну да,—кивнул тот.— А я ваше имя не расслышал.

— Берт Клинг.

— Счастлив познакомиться,— пробормотал Томми, не спуская с него глаз.

— Томми — президент клуба «Темпо»,—пояснил Гуд.— В принципе он не против вашей затеи. Надо только о цене условиться.

— Я занижался другим делом, — сказал Томми,— но разговор ваш слышал. Почему вы интересуетесь девушками?

— Вовсе не интересуюсь,— возразил Клинг,— просто мне стало любопытно.

— Такое любопытство должно иметь причину. Правда, Гуд?

— Конечно,— ответил Гуд. — Ладно, сколько вы можете предложить?

— Скажите, а Дженни Пег часто сюда приходила? — оборвал его Клинг, впиваясь взглядом в непроницаемую физиономию Томми. 

Пластинка выпала из рук Гуда и разбилась.

— Какая Дженни Пег? — спросил Томми.

— Девочка, убитая в четверг вечером.

— Впервые слышу— бросил Томми.

— Подумайте хорошенько,— проговорил Клинг.

— Я думаю.— Томми помолчал и добавил; — Вы, наверное, легавый?

— А это так важно?

— У нас приличное заведение,— заметил Томми.— Мы еще никогда не имели неприятностей с полицией и не хотим иметь. И с хозяином, кстати, тоже, хотя он отменная дрянь.

— Никто и не собирается делать вам неприятности,— сказал Клинг.— Я только спросил, часто ли сюда приходила Дженни Пег?

— Никогда,— ответил Томми.— Правда, Гуд?

— Конечно.Томми, ни разу.

— Ну а если я легавый? — не сдавался Клинг,

— У легавых есть значок.

Клинг достал бумажник и вытащил оттуда бляху. Томми кинул на нее быстрый взгляд.

— Полиция не полиция, но клуб здесь порядочный.

— Разве кто-нибудь возражает? Перестаньте играть бицепсами, и говорите по существу. Когда Дженни Пег появлялась в последний раз?

После долгого молчания Томми наконец произнес:

— Тут никто не имеет никакого отношения к ее смерти.

— Так, значит, в клубе она бывала?

— Да.

— Часто?

— Время от времени,

— А точнее?

— Почти на всех вечерах. И еще среди недели. Ей это разрешалось, потому что...

Томми резко остановился.

— Ну, продолжайте вашу фразу.

— Потому что одна из девушек, членов клуба, ее хорошо знала. В противном случае Дженни пускали бы только на публичные вечера. Это все, что я могу сообщить.

— Отлично сказано,— заметил Гуд.

— Она была в последний четверг? — спросил Клинг.

— Нет,— быстро проговорил Томми.

— Вы уверены?

— Конечно. По четвергам ,у нас уборка: Шесть членов клуба, три парня и три девушки, наводят тут порядок, понимаете? Каждую неделю дежурит другая шестерка, в четверг сюда посторонние не допускаются, и Дженни Пег, следовательно, тоже.

— Но вы тут были?

— Да,— ответил Томми.

— А кто еще?

— Интересно, что это вам даст? Я же сказал: Дженни Пег отсутствовала.

— А ее подруга? Та, которая хорошо с ней знакома?

— Вот она приходила.

— Как ее зовут?

Томми помолчал. А когда снова заговорил, его слова не имели никакой связи с вопросом Клинга.

— Знаете, Дженни была странной девушкой. Она никогда ни с кем не танцевала. Настоящий манекен в витрине. Красивая, как картинка, но совершенно бесчувственная. Честно!

— Тогда зачем она сюда бегала?

— Это не ко мне вопрос... К тому же она никогда долго не сидела. Устраивалась в уголке и начинала наблюдать. Парни не мечтали о лучшем, чем хотя бы просто с ней потрепаться, но она всех отваживала.— Он немного подумал и добавил: — Верно, Гуд?

Тот кивнул.

— Абсолютно. Заинтересовать ее не было никакой возможности. Настоящий ночной колпак. Она пресекала любые попытки, и в конце концов не осталось никого, кто бы решился пригласить ее на танец. Дженни больше вообще не тревожили в ее углу.

— Можно было подумать, что она жила на другой планете,— продолжал Томми.— Одно время мне казалось, что она употребляет наркотики: знаете, в газетах постоянно об этом пишут.— Он пожал плечами.— Но нет! Просто у нее был такой характер...— Он с сожалением покачал головой.— И все же лакомый кусочек мы упустили!

— Загадочная девочка,— заметил Гуд.

— А как зовут ее подругу? — повторил Клинг.

Томми и Гуд переглянулись. Это не ускользнуло от Клинга, но он не торопился.

— Когда встречаешь такую красивую женщину, как Дженни, невольно задаешь себе вопросы, понимаете? Начинаешь прикидывать, нет ли у нее каких-нибудь задних мыслей... Вы ее никогда не видели? Честное слово, можно было подумать...

— Как имя ее подруги? — повысил голос Клинг.

— Она немного старше,— глухо проговорил Томми.

— И сколько ей? .

— Двадцать лет.

— Совсем старая, почти как я,— усмехнулся Клинг.

— Да,— подтвердил Гуд...

— А при чем тут возраст?—удивленно молв'ил Клинг,

— Слушайте...— начал Томми.

— Боже мой! Зачем, все эти увертки?

— Она уже хорошо погуляла,— гнул свое Томми.

— И что из того?

— Знаете, нам не нужны никакие истории. У нас порядочный клуб, кроме шуток. А если мы и побаловались немного с Клэр...

— Клэр. Как дальше?

— Клэр...— Томми замолчал.

— Послушайте,— сказал Клинг, стараясь сдерживаться,— довольно ерундить. Девочка семнадцати лет была убита, и я не собираюсь играть в загадки! В последний раз: как зовут подругу? И без глупостей!

— Клэр Таунсенд.— Томми облизал губы.— Но... если ее родные узнают... в общем... что с Клэр тут забавляются... боже мой, какой кошмар! Неужели вам обязательно ее впутывать? Что вам это даст? Черт возьми, ведь имеем мы право развлечься!

— Безусловно,— ответил Клинг.— Но убийство вы, надеюсь, не считаете развлечением? Или это происшествие вас забавляет?

— Нет, но...

— Где она живет?

— Клэр?

— Да.

— В двух шагах отсюда, на Петерсон-стрит. Какой у нее номер дома, Гуд?

— По-моему, 728,— ответил Гуд.

— По-моему, тоже. Но, инспектор... ведь вы не будете вмешивать нас в эту историю?

— Хотите остаться ни при чем? — сухо спросил Клинг.

— Ну... только Гуд и я,— промямлил Томми.'

— Веселый тандем.

— Что?

— Да ничего.— Клинг направился к двери.— Не связывайтесь больше со взрослыми. Так будет лучше для вас.

— Но вы не станете нас вмешивать? — повторил Томми.

— Не знаю, может, еще увидимся,— ответил Клинг и покинул мальчиков, растерянно глядящих ему вслед.  

В этот понедельник, восемнадцатого сентября, стоял очень приятный осенний день. Женщины задерживались перед своими домами, чтобы подышать свежим воздухом, хотя прекрасно знали, как их голодные мужья торопятся усесться, за стол. И когда высокий светловолосый мужчина остановился у номера 728 по Петерсон-стрит, дабы проверить адрес, а потом вошел в вестибюль, женщины чуть головы не сломали, размышляя над этой загадкой. Одна из них, по имени Вирджиния, даже направилась следом за незнакомцем, но Клинг уже исчез.

Он отыскал фамилию Таунсенд на. ящиках для писем, нажал на звонок, дождался щелчка механизма, открывающего входную дверь, поднялся на четвертый этаж, нашел сорок седьмую квартиру и позвонил.

Потом подождал и позвонил снова.

Дверь распахнулась неожиданно, и он очень удивился, потому что никаких шагов не слышал. Машинально он перевел глаза на пол: девушка была босая.

— Я провела детство в Огайо, среди индейцев,— заявила она, проследив направление его взгляда.— Кроме того, у нас уже есть респиратор, полотер, электропечь, и энциклопедия. Продукты нам приносят из всех близлежащих магазинов. Я не знаю, что вы продаете, но нам этого наверняка не надо.

— Меня зовут Берт Клинг, я из полиции, серьезно проговорил он.— Можно войти?

— А что я сделала? — испугалась она. — Неужели опять поставила эту проклятую машину возле пожарного насоса?

— Нет.

Тогда охваченная внезапным подозрением, она потребовала:

— Ну-ка, покажите свою бляху!

Клинг подчинился.

— Удостоверение всегда нужно спрашивать,— пояснила девушка.— Даже у служащего газовой конторы. Все должно быть по закону.

— Да, правильно.

— Ладно, уходите. Меня зовут Клэр Таунсенд.

— Я знаю.

— Откуда?

— Меня послали сюда ребята из клуба «Темпо».

Клэр внимательно смотрела на Клинга. Даже босая, она была высокой, до плеча Клингу. Очевидно, на каблуках она приводила в замешательство мужчин среднего роста. У нее были черные волосы, темные глаза под черными ресницами и бровями, прямой нос, широкие скулы, и никаких следов косметики, даже на полных губах. Она была одета в белую блузку и черные брюки, на ногтях сиял ярко-красный лак.

Девушка посмотрела на Клинга долгим взглядом и спросила:

— Зачем же они вас ко мне направили?

— Говорят, вы знали Дженни Пег.

— О!

Она слегка покраснела, но потом тряхнула головой и сказала:

— Входите же.

Клинг двинулся следом за ней. Квартира была обставлена со вкусом, свойственным людям со средним достатком.

— Садитесь — предложила девушка.

— Благодарю.

Он устроился в неглубоком кресле. В нем нелегко было держаться прямо, но ему это удалось. Клэр подошла к низкому столику, открыла сигаретницу и спросила:

— Вы курите?

— Нет, спасибо.

— Кажется, вы назвались. Клингом. Верно?

— Да.

— Вы инспектор полиции?

— Нет, агент.

— А!

Клэр закурила сигарету, загасила спичку просмотрела на Клинга.

— Почему вы стали заниматься Дженни?

— Я, собирался задать, вам точно такой же вопрос.

— Но первой задала его я,— улыбаясь, возразила она.

— Хочу оказать услугу ее сестре: мы с ней .знакомы.

— Очень хорошо.

Клэр кивнула головой, удовлетворившись полученным ответом, потом сделала затяжку и, скрестив на груди руки, произнесла:

— Ну что ж, приступайте. Исполняйте свою обязанность.

— А вы не сядете?

— Я весь день сидела.

— Вы работаете?

— Я студентка,— ответила Клэр.— Учусь на юридическом.

— Почему именно там?

— А почему нет?

— Теперь я задал вопрос первым,— улыбнулся Клинг.

— Хочу помогать людям, которые попадают в неприятные истории.

— Прекрасная жизненная программа,— заметил Клинг,— а зачем вы вступили в члены клуба «Темпо»?

Взгляд Клэр неожиданно стал. подозрительным, будто завеса опустилась на ее глаза. Она отвернула голову и пожала плечами.

— Почему бы нет?

— Такой разговор далеко не уведет: почему, почему нет? — хмыкнул Клинг.

— Тем не менее, это лучше, чем все объяснять, вы не находите?

Теперь она говорила жестким тоном, и его страшно заинтересовала причина такого изменения настроения. Немного подумав, он решил наступать.

— Похоже, ребята из «Темпо» считают себя слишком молодыми для вас, да?

— Вам не кажется, что вы нескромны?

— Кажется,— ответил Клине.

— Мы с вами едва знакомы, а уже перешли к личным вопросам,— ледяным голосом произнесла Клэр.

— Гудзону, безусловно, никак не больше восемнадцати лет...

— Послушайте...

— А Томми? Наверняка совсем недавно девятнадцать исполнилось. У них и мозгов-то еще нет настоящих. Почему вы стали членом этого клуба?

Клэр затушила окурок,

— Я попрошу вас уйти, мистер Клинг,— сказала она.

— Но я только что пришел,— возразил он,

— Тогда подведем итоги, если не возражаете. Насколько мне известно, я совершенно не обязана отвечать на вопросы, касающиеся моем личной жизни, если меня не подозревают в совершении преступления. В особенности это относится к вопросам агента полиции, который даже не находится при исполнении служебных обязанностей, Я очень любила Дженни Пег и очень хотела бы вам помочь. Но коли вы с самого начала выбрали именно такое направление беседы, то я могу напомнить вам, что нахожусь у себя дома и имею полное право потребовать, чтобы вы отсюда убирались.

— Хорошо,— смущенно проговорил Клинг,— Простите меня, мисс Таунсенд.

Наступило тяжелое молчание. Клэр не спускала с Клинга взгляда, он тоже смотрел на нее.

— Это вы меня извините,— наконец произнесла Клэр.— Мне не следовало так взрываться.

— Нет, нет, вы были совершенно правы. Я напрасно...

— Тем не менее я погорячилась...

— Нет, нет..

Клэр, а следом и Клинг, расхохотались. Продолжая смеяться, она села и предложила:

— Хотите что-нибудь выпить, мистер Клинг?

Клинг взглянул на часы.

— Нет, спасибо.

— Слишком рано?

— Дело в том...

— Никогда не бывает рано пить коньяк,— заметила она.

— Я его никогда не пробовал,— признался Клинг.

— Не может быть! — воскликнула она, подняв брови.— О, сэр, вы прозевали одну из самых больших радостей жизни. Все же я плесну вам немного... Да? Нет?

— Одну каплю,— сказал он.

Она подошла к маленькому бару и достала оттуда бутылку.

— Вот коньяк, король алкоголя. Его можно употреблять чистым, в коктейле, в кофе, чае, шоколаде или молоке.

— В молоке? — ошеломленно повторил Клинг.

— Безусловно. Но лучший способ дегустировать коньяк — пить его маленькими глотками... без Добавок.

— У вас вид знатока,— заметил Клинг.

Пелена снова опустилась на глаза Клэр.

— Меня научили им пользоваться,— просто сказала она.

Потом налила жидкость в два стакана и, когда повернулась к Клингу, выглядела уже как обычно.

— Видите, стакан заполнен только наполовину, — объяснила она,— чтобы вы могли наклонять его, не проливая.

Она протянула коньяк Клингу.

Клинг сделал большой глоток, и Клэр широко раскрыла глаза.

— Боже мой! — воскликнула она.— Что вы творите!

Это же преступление. Дегустируйте его. Сохраняйте вкус на языке!

— Прошу прощения,— сказал Клинг и стал пить маленькими глотками.— Действительно вкусно,—добавил он через некоторое время.

Немного они досидели молча.

— Вернемся к Дженни,— произнес он наконец.

Ему очень не хотелось говорить об умершей.

— Слушаю.

— Вы хорошо ее знали?

— Как и всех остальных. Я не думаю, что у нее было много друзей.

— Почему?

— Это же чувствуется. Совершенно потерянный вид. Она была очаровательна, Но всегда от всего отрешена. Черт возьми, чего бы я только не дала, чтобы стать такой красивой!

— Вы тоже недурны,— улыбнулся Клинг.

Он опять сделал маленький глоток.

— Это коньяк действует,— возразила Клэр.— При свете дня я отвратительна.

— Хотелось бы посмотреть. Расскажите, как вы с ней познакомились?

— В «Темпо». Она сама пришла туда однажды вечером. По-моему, ее дружок направил. Во всяком случае, адрес и название клуба у .нее были записаны на бумажке. Она предъявила мне этот клочок, словно входной билет. Потом она сидела в углу и все приглашения потанцевать отклоняла. Дженни выглядела так... это трудно объяснить. Вроде она была там и в то же время отсутствовала. Вы встречали подобных людей?

— Да,— ответил Клинг.

— Я сама этим грешу,— призналась Клэр,— потому. все сразу и поняла. Короче, я подошла к ней, представилась, и мы начали болтать. В общем, подружились, а в конце вечера даже обменялись телефонами.

— Она вам звонила?

— Нет. Мы виделись только в клубе.

— Сколько времени прошло с той первой встречи?

— О! Довольно много.

— Точнее.

— Подождите.— Клэр отпила глоток коньяка, размышляя. — Вероятно, год. Да,— добавила она,— почти год.

Хорошо. Продолжайте.

— Ну вот... Я сразу догадалась, что терзало малышку. Она была влюблена.

Клинг наклонился вперед.

— Откуда вы знаете?

Клэр выдержала его взгляд.

— Я тоже была влюблена,— тихо сказала она,

— А кто был ее избранником?

— Я не в курсе.

— Она не говорила?

— Нет.

— Неужели даже имени его не упоминала? Как-нибудь случайно.

— Нет.

— Как же так?

Послушайте, мистер Клинт, Дженни производила впечатление птички, которая пытается взлететь в первый раз. Она едва выпорхнула из гнезда и еще не верила в крепость своих крыльев.

— Ясно.

— Только эта первая любовь заставляла блестеть ее глаза, освещала лицо, переносила в страну грез, за пределами которой все казалось мрачным. Да! Я встречала таких наивных девочек! Она же ни в чем не разбиралась... Вы ее видели?

— Да.

Тогда вы должны меня понять. Снаружи она была настоящей женщиной, а внутри просто ребенком.

— Странно,— произнес Клинг, думая о результатах вскрытия.

— Это проступало во всем: в ее манере одеваться, говорить, задавать вопросы, даже в почерке. Обычная маленькая девочка. Поверьте, мистер Клинг, я никогда... .

— У вас не сохранилось какой-нибудь ее записки?

— Да, да. Подождите, сейчас посмотрю.— Она направилась за сумочкой.— Второй неряхи, как я, не сыщешь. Никогда ничего в книжку не переношу, так и таскаю -гору бумаг,— пояснила она, копаясь в недрах сумки.— А! Вот, нашла.

Она протянула Клингу карточку из тонкого картона.

— Дженни написала это в нашу первую встречу. Видите, имя и номер телефона.

Клинг смотрел на бумажку удивленно.

— Тут значится: «Клуб ,,Темпо“», Клознер-стрит, 1812».

— Как! — воскликнула Клэр.— Ах, да. Эту карточку она предъявила при входе. Адрес стоит на другой стороне. Поверните.

Клинг послушался.

— Посмотрите, какие детские каракули! — продолжала Клэр.— Перед вами Дженни Пег год назад.

Клинг снова повернул картонку.

— Первая часть меня больше интересует,—заметил он.— Значит, по вашему мнению, координаты клуба написал ее возлюбленный? Откуда у вас такая уверенность?

Почему уверенность? Я просто предполагаю. Почерк-то мужской.

— Правда,— кивнул Клинг.— Вы мне разрешите оставить эту карточку?

Клэр пожала плечами.

— Ради бога.— Потом помедлила и добавила: — Вряд ли мне понадобится ее номер телефона.

— Конечно,— подтвердил Клинг, убирая картонку в бумажник.— Вы говорили, что она задавала вам вопросы. Какие?

— Ну, например, о том, как надо целоваться.

— Что?

— Вы не ослышались. Она спрашивала, что должна делать с губами, приоткрывать ли ей рот. И все это произносилось с простодушием ребенка. Я понимаю, что такие вещи кажутся невероятными, но не забывайте: этот птенчик еще ничего не умел.

— Он научился,— бросил Клинг.

— В каком смысле?

— Дженни Пег была беременна, когда ее убили.

— Нет! — Клэр поставила свой стакан.— Нет, вы рассказываете сказки!

— Ничего подобного.

Клэр несколько секунд молчала, потом проговорила:

— Дать сделать себе ребенка при первой же попытке! Вот проклятие!

— Вы даже приблизительно не догадываетесь, кто мог быть ее дружком?

— Нет.

— Она часто с ним виделась? По вашим словам, уже год...

— Я понимаю. Да, все всегда было одинаково. Они регулярно встречались. Фактически за этим она и приходила в клуб.

— Значит, — он у вас поделился! — воскликнул Клинг, выпрямляясь.

— Да нет.— Клэр нетерпеливо покачала головой,— Если не ошибаюсь, сестра Дженни и ее муж не хотели, чтобы Дженни с ним гуляла. Вот она и объясняла им, что отправляется в клуб «Темпо». А на самом деле оставалась там очень недолго, на случай если родственники позвонят.

— Подождите,— перебил ее Клинг.— Я хорошо понял? Она приходила в клуб, а оттуда шла к нему? Верно?

— Да.

— И каждый раз она действовала одинаково?

— Почти. Иногда сидела до самого закрытия.

— Он назначал ей свидание в квартале?

— Нет, не думаю. Помню, однажды я провожала ее до метро.

— В котором часу она обычно покидала клуб?

— Около десяти, десяти тридцати.

— И потом пешком шла до станции, да? Вы считаете, что она ездила именно встречаться с ним?

— Я не считаю, а знаю точно. В тот вечер, Когда я Дженни провожала, она говорила, что он ждет ее в центре.

— Интересно, где?

— Она не сказала.

— Дженни никогда не описывала этого парня?

— Да нет, утверждала только, что он самый красивый на свете. А разве кто-нибудь рисует своих возлюбленных иначе, за исключением Шекспира?..

— Шекспир и девочка семнадцати лет,— вздохнул Клинг.— Девочки в семнадцать лет кричат о .своей любви на каждом углу.

— Да,— кивнула Клэр,— это правда.

— Но Дженни Пег никогда ничего не рассказывала. Почему, черт возьми?

— Я понятия не имею.— Клэр помолчала'.— Послушайте, тот тип, который ее убил...

— Да?

— В общем, не подозревает ли полиция ее возлюбленного?

— Дело в том, что я первый полицейский, который услышал сегодня о личной жизни Дженни Пег,— заявил Клинг.

— Ах так! Просто он... даже не знаю, как объяснить... словом, это был не тот человек, который способен на подобный поступок. Если верить Дженни, ее парень был сама нежность.

— Но имени она никогда не называла?

— Нет. Как ни жаль.

Клинг встал.

— Мне пора идти. Вероятно, тот аппетитный запах, который доносится сюда из кухни, свидетельствует о будущем обеде?

— Скоро отец вернется,— пояснила Клэр.— Мама умерла. Мне самой приходится готовить после занятий в колледже.

— Каждый вечер? — спросил Клинг.

— Проспите?

Он заколебался, не решаясь настаивать на ответе. Клэр не расслышала, и фразу можно было не повторять. Но он пересилил свою неуверенности.

— Я спросил: каждый вечер?

— Каждый вечер что?

Нельзя было сказать, что она облегчала ему задачу.

— Вы. всегда готовите обед отцу? Или порой даете себе передышку?

— О! Конечно, у меня бывает свободное время.

— Может, вы не побрезгуете поужинать где-нибудь вне дома?

— Вместе с вами, что ли?

— Э... да... Вот именно.

Клэр'Таунсенд посмотрела на него долгим взглядом, помолчала и заявила:

— Нет, вряд ли у меня получится. Извините. Спасибо, конечно, но столько дел, знаете.

— Хорошо... Что ж..;— Клинг неожиданно для себя расстроился.— Я... э... Мне нужно идти.. Благодарю за коньяк, было очень вкусно.

— А... не за что,— проговорила она.

Он вспомнил ее слова о людях, которые сидят вместе с вами и одновременно отсутствуют: теперь он понял их значение, потому что Клэр была где-то очень далеко, и ему хотелось бы знать, где именно. Внезапно он почувствовал страстное желание хоть чем-то ее заинтересовать.

— До свидания,— сказал он.

Она молча улыбнулась и закрыла за ним дверь.

Первого подозреваемого по делу «грабителя» задержал Роджер Хавиленд.

Подозреваемого звали Сикто Фанжером: это был молодой пуэрториканец, переселившийся в город около двух лет назад. Сикто недавно исполнилось двадцать, он состоял в банде юных бездельников, именующейся «Грабители». Повеса собирался завязывать, согласившись жениться на некой особе по имени Анжелика. Анжелика была беременна,

Сикто попался на том, что избил одну шлюху и украл у нее из сумочки тридцать два доллара. Означенная девица была наиболее известной проституткой квартала, к тому же она частенько якшалась и с представителями полиции. Некоторые из них даже оплачивали ее прелести.

Несмотря на то что девка без колебаний опознала Сикто Фанжера, Хавиленд охотно бы закрыл глаза на эту историю, как обычно надеясь получить компенсацию. Многие полицейские всегда были готовы позабыть о чьей-то драке в обмен на удачно полученный конверт. Но случилось так, что в то утро, когда Сикто привели в участок, газеты только начали кричать о похоронах Дженни Пег и требовать немедленного задержания «грабителя». Так что Хавиленду поневоле пришлось дать код делу Сикто.

Испуганного парня провели в помещение, вежливо именуемое «комнатой для допросов». Хавиленд запер дверь на ключ и закурил сигарету. Сикто не спускал с него глаз. Хавиленд был крепким малым, и, как он сам говорил, редко кто мог с «им справиться. Правда, однажды ему здорово досталось в драке, но с тех пор Хавиленд до тонкости изучил свое ремесло и превратился в превосходного полицейского.

Сикто не знал о причинах, которые сделали Хавиленда тем, кем он был. Он видел перед собой только самого опасного полицейского в квартале. Сикто с интересом наблюдал, как на верхней губе Хавиленда выступают капли нота. Он не спускал также глаз с рук Хавиленда.

— Да, в хорошенькое положение ты себя поставил, Сикто,— начал Хавиленд.

Сикто молча кивнул головой и облизал губы.

— И для чего тебе понадобилось грабить Кармен,— продолжал Хавиленд.

Облокотившись о стол, он пускал клубы дыма. Сикто, маленький человек с птичьим лицом, вытер потные руки о штанины. Эта Кармен, обвинявшая Сикто в нападении, была, по его сведениям, дружна с полицией. Но ей не зная, пользовался ли Хавиленд ее услугами и потому хранил осторожное молчание.

— Итак? — спросил Хавиленд очень мягким тоном.— Чего это тебе взбрело бросаться на Кармен?

Сикто продолжал молчать.

— Позабавиться хотел, а, Сикто?

— Я женат,— запротестовал тот.

— Что не мешало тебе время от времени развлекаться, признайся!

— Я женат и шлюхами не пользуюсь,— отрезал Сикто.

— Тогда зачем ты пошел к Кармен?

— Она мне задолжала,— ответил Сикто.— Я собирался получить свое.

— Если я правильно понял, ты давал ей в долг деньги?

— Да,— кивнул Сикто.

— Сколько?

— Около сорока долларов.

— Значит, ты отправился ее повидать, чтобы забрать свои деньги, верно?

— Вот именно. Уже четыре месяца прошло, а она и не думала ничего возвращать,

— Зачем же она брала у тебя в долг, Сикто?

— Так ведь она наркоманка. Вы это прекрасно знаете.

— Да, мне говорили,— согласился Хавиленд, по-прежнему приятно улыбаясь.— Выходит, ей не хватало денег и она обратилась к тебе, правильно, Сикто?

— Ну да. У меня как раз были лишние, вот я и ссудил ей сорок долларов. Больше ничего. Сегодня пошел забирать, а она даже слышать ничего не захотела, разоралась только.

— Как это?

— Заявила, что дела у нее вдут плохо, клиентов, мол, становится все меньше и так далее. Тогда я сказал ей, что ее проблемы меня не трогают, мне нужны мои сорок долларов. Я женат. Моя жена ждет ребенка. Я не могу позволить себе удовольствие давать взаймы всем местным шлюхам.

— Ты работаешь, Сикто?

— Да, в одном ресторане.

— Почему же тебе понадобились сорок долларов именно теперь?

— Я уже объяснил. Моя жена беременна. Нужно оплачивать врача.

— Тогда почему ты ударил эту Кармен?

— Я же сказал, что- был не намерен спорить со шлюхой. Я потребовал свои деньги обратно, а она вдруг заявила, что Анжелика занимается таким же промыслом! Вы понимаете, сеньор инспектор, моя жена! Которая чиста как Мадонна. Вот я и ударил Кармен.

— А потом пошарил в ее сумочке, да, Сикто?

— Только для того, чтобы забрать мои сорок долларов.

— И нашел всего тридцать два?

— Да. Она мне должна еще восемь.

Хавиленд кивнул с понимающим видом, подвинул, к себе пепельницу и загасил в ней окурок. Потом поднял на Сикто лицо, освещенное улыбкой, глубоко вздохнул и расправил мощные плечи.

— А теперь, Сикто, объясни, что произошло на самом деле,— тихо произнес он.

— Но я правду рассказал,— ответил Сикто.— Все так и было.

— А может, поведаешь о других избитых и ограбленных тобой малютках?

Сикто смотрел на Хавиленда, раскрыв рот. Некоторое время он не мог выдавить из себя ни слова, потом спросил:

— Чего?

— Неужели ты не помнишь о женщинах, которых избивал в разных концах города? Давай-ка, поведай мне. о них, Сикто.

— Чего? — повторил Сикто.

Хавиленд, сидевший до сих пор на краю стола, быстро поднялся. Сделал три шага по направлению к Сикто, по-прежнему улыбаясь, размахнулся, и двинул его кулаком в челюсть.

Сикто совершенно ошалел. Вытаращив глаза, он отшатнулся и головой стукнулся о стену. Потом машинально вытер обшлагом рот. Испугался, заметив там кровь, и поднял глаза на Хавиленда.

— За что вы меня ударили? — спросил он.

— Рассказывай о других женщинах,— произнес Хавиленд, снова приближаясь.

— Каких других? Черт возьми, вы сошли с ума! Я ударил эту девку, чтобы получить свое добро...

Хавиленд от души влепил ему пощечину. Потом снова, так и продолжал бить — правой, левой, правой, левой: голова пуэрториканца качалась, как маятник. Он попытался защитить лицо, и Хавиленд ударил его в живот. От боли Сикто сложился пополам.

— Анна-Мария,— пробормотал он,— за что?

— Заткнись! — закричал Хавиленд.— Лучше, расскажи о своих жертвах, проклятый испанец! Расскажи о той блондиночке семнадцати лет, которую ты убил на прошлой неделе!

— Но я никого не убивал!

Хавиленд снова набросился на него с кулаками. И когда попал Сикто в глаз, молодой человек повалился. Хавиленд пнул его ногой.

— Но я не убивал.

Хавиленд опять принялся дубасить несчастного.

— Встать!

— Я не...

Последовал новый пинок. Молодой пуэрториканец зарыдал. Он с трудом поднялся, и Хавиленд ударил его коленом в солнечное сплетение, потом кулаком по лицу. Сикто привалился к стене, захлебываясь слезами.

— Почему ты ее убил?

Сикто был уже, не способен отвечать. Он только качал головой и плакал. Хавиленд схватил его за отвороты пиджака и начал трясти, стукая головой об стену.

— Почему, гнусный негодяй? Почему? Почему? Почему?

Но на каждый вопрос Сикто лишь качал головой, а через несколько секунд и вовсе, не выдержав истязаний, потерял сознание.

Некоторое время Хавиленд смотрел на него, потом глубоко вздохнул, вымыл руки под умывальников, расположенном в углу комнаты, и, закурив сигарету, с задумчивым видом уселся за стол. Ничего не поделаешь, Сикто, очевидно, был совсем другим человеком. Конечно, его можно было забрать за избиение Кармен, но не за преступления грабителя. Жаль.

Через несколько секунд Хавиленд отодвинул засов и прошел в секретариат. Майкл оторвался от своей пишущей машинки.

— Там один испанец,— небрежно бросил Хавиленд, затягиваясь сигаретой: 

— Вот как? — сказал Майкл.

Хавиленд кивнул!

— Да, он поранился при падении. Нужно позвать врача... Хорошо?

В это время в другой части города инспекторы Мейер и Темпл тоже занимались допросом, но методы их были иными. Что касается Мейера, то он пришел в настоящий восторг, от такой передышки. Перед этим, согласно инструкциям лейтенанта Бирнса, он без остановки до хрипоты в горле терзал сексуальных маньяков. Мейер не был против допросов, но он терпеть не мог шизиков.

На одной из дужек солнцезащитный очков, найденных возле тела Дженни Пег, стояла буква «С», заключенная в круг. Полиция связалась с продавцами оптики и один из них узнал фабричную марку предприятия Сандрела, расположенного в Мажесте. Вот Бирнс и оторвал Мейера с Темплом от их занятий, дабы отправить по адресу.

Контора Джеффри Сандрела находилась на четвертом этаже фабрики.

Сандрел сидел, за своим столом в большом кожаном кресле и рассматривал лежащие перед ним разбитые очки. Наконец он оттолкнул их пальцем с таким видом, будто дотронулся до змеи.

— Да,— произнес он глухим дребезжащим голосом, который словно из живота исходил,— да, эти очки действительно мы выпускаем.

— Вы не могли бы дать нам о них некоторые сведения? — проговорил Мейер.

— Могу ли я?—удивленно проговорил Сандрел.— Вот уже более четырнадцати лет я делаю оправы для самых' разных стекол. И вы просите у меня некоторое сведения! Да, мой дорогой, не только некоторые, я могу представить св1едения самые исчерпывающие...

— А, ну тогда!..

— Вот что достойно сожаления,— продолжал Сандрел,— так это то, что люди воображают, будто изготовление оправ для солнцезащитных очков — дело, не требующее большого труда и приносящее одну лишь прибыль. Смею вас заверить, господа, что это неправда. Для Сандрела клиент — король!

— Прекрасно. В таком случае не сумели бы вы...

— В первую голову мы изучаем вкусы покупателей,— твердил свое Caндpeлv игнорируя Мейера.— Потом определяем оптимальную долю нитрата целлюлозы. Затем прессуем лобные и горизонтальные формы...

— Лобные? — сказал Мейер.

— Горизонтальные? — сказал Темпл.

— Лобные части держат стекла, а горизонтальные опираются на уши.

— Понятно,— изрек Мейер,— но вот эти очки...

— Поскольку в выделанные формы вставляются стекла,— продолжал Сандрел,— весь комплект очень тщательно обрабатывается, снабжается дугой, касающейся переносицы...

— Да, сэр, но...

— И не думайте, что на этом цикл прекращается,— назидательно произнес Сандрел.— Очки потом полируют, придают им нужные очертания...

Мейер нетерпеливо зашевелился.

— Но мы бы хотели знать, сэр...

— А следом...— продолжал Сандрел, недовольно хмурясь: ему не нравилось, что его постоянно прерывают.

В результате инспекторам пришлось выслушивать дальнейшие мельчайшие подробности производства. Наконец Мейер проговорил:

— Это восхитительно, мистер Сандрел, но...

— А стекла у нас всегда отлично отшлифованы, они совсем не искажают изображения, независимо от количества диоптрий...

— Не сомневаюсь,— вставил Мейер.

— Знаете ли вы, что лучшие образцы нашей оптики стоят до двадцати долларов?—с гордостью произнес Сандрел.

— А эти? — спросил Мейер, указывая на очки, лежащие на столе.

Сандрел снова оттолкнул их пальцем.

— Разумеется, мы выпускаем и простые экземпляры. Такие штампует полуавтомат, понимаете? И конечно, мы вставляем в них менее дорогие стекла, это же так естественно.

— Значит, это очки относятся к самым дешевым?—-спросил Мейер.

— В общем... да,— ответил Сандрел, неожиданно смутившись.

— Сколько они стоят?

— Мы продаем их перекупщикам по тридцать пять центов за штуку, а они уже назначают цену между семьюдесятью центами и долларом.

— Как у вас функционирует система распределения?— вмешался Темпл.

— Простите?

— Где эти очки продаются? В каких-то определенных местах?

Сандрел отшвырнул оправу с разбитыми стеклами на другой конец стола, как будто она начала представлять из себя угрозу.

— Господа,— заявил он,— такие вы найдете во всех магазинах и лавочках не только нашего, но и прочих городов. 

В два часа ночи четверга двадцать первого сентября Эдин Варк в узкой юбке и белом свитере ходила по улицам Изолы.

Сотрудница полиции чувствовала себя очень усталой.

Она моталась здесь уже с субботы. Итого, сегодня — пятый раз. Элин надела туфли на высоких каблуках, очень неудобные для такого мероприятия. Дабы еще больше соблазнить грабителя, который, возможно, повиновался сексуальным импульсам, она подняла лифчик на несколько сантиметров, чтобы ее и без того высокая грудь сразу бросалась в глаза.

Все эти ухищрения привели к тому, что Элин семь раз задевали солдаты и дважды гражданские лица, разного социального положения. Слова, обращенные к ней, в общем-то варьировались, но в принципе сводились к стандартным фразам типа: «Прекрасный- вечер, не правда ли»? А также более определенным: «Значит, малышка прогуливается одна?» И даже грубым: «Сколько берешь красотка?»

Но требовалось нечто «большее, чтобы смутить Элин.

По правде сказать, эти, встречи немного скрашивали ее монотонные хождения, тем более она всегда рассчитывала на то, что Виллис находится поблизости. Кстати, ему совсем не было скучно, ибо у него перед глазами постоянно маячил ее очаровательный силуэт.

«Где ты, Клиффорд? — думала она.— Может тебя напугали? Или ты решил теперь грабить машины, пока все не успокоится? Приходи, Клиффорд, приходи. Посмотри на меня хорошенько, тут есть отличная пожива: пистолет тридцать восьмого калибра в сумочке. Решайся же, Клиффорд!»

Шагая следом за Элин, Виллис видел лишь белое пятно свитера и рыжие волосы, когда свет от фонаря падал на ее голову.

Инспектор тоже устал.

Он уже давно не занимался дежурствами, но эта ходьба вслепую казалась ему хуже любого патрулирования. На службе можно придумать хоть какие-то развлечения, ведь существуют бары, рестораны, лавки и булочные, в которых всегда угостишься чашкой кофе или газировкой.

Но эта проклятая Элин, похоже, вообще любила ходить. Он следовал за ней в течение четырех ночей. Теперь наступила пятая, но она ни разу за все время не остановилась. Впрочем, она отлично играла свою роль, на хорошем профессиональном уровне.

Казалось, у нее внутри был. мотор, приводивший в движение ноги. И ноги очень красивые, должен был признать Виллис.

А потом, зачем идти так быстро? Или она считает, что Клиффорд спринтер? В первую же ночь он сделал ей замечание, но она с улыбкой возразила:

— Я не умею ходить медленно.

Да, Виллис не завидовал Клиффорду. Он не знал ни его привычек, ни убежища, но был уверен, что без мотоцикла ему не догнать эту рыжую, словно сошедшую с обложки полицейских романов. «Все ясно,— сказал он себе,— она попросту играет. Мне не известно, где вы прячетесь, мой бедный Клиффорд, но она наверняка заставит вас побегать».

В четверг днем Клинг решил позвонить Клэр Таунсенд.

Такая идея пришла ему за завтраком. Он заказал сандвич «Вестерн» с кофе и попросил телефонную книгу. Потом отыскал Таунсенда Ральфа по известному ему адресу, вошел в автомат и набрал номер. Выслушав продолжительные безрезультатные гудки, он повесил трубку. День у него выдался тяжелый. Множество происшествий не позволили ему присесть ни на минуту. Вернувшись наконец в участок, он поспешил переодеться в гражданское.-

А когда вышел на улицу, снова позвонил Клэр. После четвертого гудка ему ответили.

— Кто говорит? — спросила она. —Я рассчитываю на ваши извинения: вы заставили меня выйти из-под душа. Я вся мокрая.

— Простите, ради бога,— сказал Клинг.

— Неужели мистер Клинг? — удивилась она, узнав его голос.

— Да.

— Знаете, а ведь я хотела вам позвонить, но не нашла телефона. Я вспомнила одну деталь, которая может пригодиться.

— Так...

— В тот вечер, когда я провожала Дженни, она кое-что сообщила.

— Что же?

— То, что до места ей добираться полчаса. Вам это поможет?

— Без сомнения. Большое спасибо.— Он помолчал немного и добавил: — Скажите, я тут подумал...

— Да?

— Относительно... обеда. Мне пришло в голову...

— Мистер Клинг,— оборвала она его,— вам совершенно не хочется никуда меня приглашать.

— О, напротив! — заверил он.

— Я ведь очень мрачная, правда! Вам будет со мной скучно.

— И тем не менее счастья попытать надо.

— Вы не представляете, какая катастрофа вас ждет. Послушайте моего совета и бросьте эту затею. Лучше купите что-нибудь своей маме.

— К сожалению, я уже сделал ей подарок восемь дней назад.

— Отлично! Сделайте еще.

— К тому же я собирался предложить вам разделить расходы.

Клэр засмеялась.

— Это мероприятие все больше меня прельщает.

— Да нет, серьезно, Клэр...

— Я тоже серьезно, мистер Клинг: для меня было бы предпочтительнее никуда с вами не ходить. Ничего забавного во мне нет, вам будет неинтересно.

— Судя по-первой встрече, я бы такого не сказал.

— Простите, у вас случайно нет комплекса неполноценности?

— Нет, доктор, это вовсе не комплекс. Просто мне хочется вас увидеть. Короче, как поступим с обедом?

— Но почему...

— Вы мне нравитесь.

— В нашем городе тысячи девушек.

— Даже больше.

— Мистер Клинг...

— Берт.

— Берт, я ничего не смогу вам дать.

— Я еще не говорил, что хочу получить;

— В любом случае вы будете разочарованы.

— Клэр, предоставьте мне возможность рискнуть. Вполне вероятно, что я проведу с вами самый мрачный в моей жизни вечер. Но мне приходилось подвергаться и гораздо большему риску. В армии я два раза был на волосок от гибели.

— Вы воевали? — спросила она.

— Да.

Внезапно в ее голосе послышалась заинтересованность.

— В Корее? — последовал новый вопрос.

— Да.

Наступило долгое молчание.

— Клэр?

— Я тут.

— Что происходит?

— Ничего.

— Потрудитесь заплатить пять центов за следующие три минуты разговора,— произнес голос телефонистки.

— О, черт, одну секунду,— смутился Клинг и, пошарив в кармане, опустил в автомат монету.

— Клэр? — позвал он.

— Я уже ввела вас в расход,— заметила ода.

— У меня полно денег, я даже не знаю, куда их девать,— возразил он.— Итак? Я зайду за вами в половине седьмого?

— Нет, сегодня вечером это невозможно.

— Тогда завтра.

— А завтра я учусь во вторую смену и закончу только в семь.

— Вот в семь и приду.

— Но я не успею переодеться.

— Ну и что ж! Отправитесь в чем есть.

— Знаете, на учебу я обычно хожу в туфлях на низком каблуке и старом свитере.

— Великолепно! — воскликнул он.

— Конечно, я могу надеть высокие каблуки и приличное платье. Правда, это шокирует наших старых ханжей... Ну да ладно, наплевать,

— Значит, в семь?

— Решено,— ответила она.

— Итак, до завтра.

— До свидания.

— До свидания.

Он с улыбкой повесил трубку. Но, выйдя из кабины, неожиданно опомнился и полез в карман за мелочью. Там ничего не оказалось. Пришлось разменивать монетку в киоске. Наконец он снова набрал номер.

— Алло?

— Клэр, это опять я.

— Ну что за дела! Вы снова вытащили меня из ванны!

— О! Мне очень стыдно, но вы не сказали, какое учебное заведение посещаете.

— Правда,— засмеялась Клэр.— Извините. Женский институт. Знаете такой?

— Да. Я буду на месте ровно в семь.

— Что касается меня, то по женской привычке я приду на десять минут позже.

— Ничего, я дождусь,— сказал Клинг.

— Хорошо. А теперь, если не возражаете, давайте простимся, поскольку на ковре уже собралась небольшая лужа. 

— До свидания, Клэр.

Она повесила трубку, а он, улыбаясь, простоял в кабине еще добрых три минуты. Его. размышления были прерваны стуком в окошко. Толстая дама возмущалась:

— Молодой человек, телефон вам не отель.

Клинг вышел наружу.

Ввалившись в кабину, толстая дама громко хлопнула дверью.

Каждый когда-нибудь слышал, что знание —это свет.

Осколок лобового стерла исследуется в лаборатории, подвергаясь многочисленным анализам, и в конце концов техники сообщают вам марку автомобиля, время его последней мойки, а также то, имел ли водитель привычку щупать девушек.

Для таких открытий, конечно, требуется немного везения, ибо в противном случае эксперты из лаборатории будут мало отличаться от вас или меня.

Ну а в деле Дженни Пег удача им попросту не улыбнулась. Правда, на очках, найденных возле тела, был обнаружен отличный отпечаток пальца. Но, к сожалению, по одному отпечатку чрезвычайно трудно идентифицировать подозреваемого. Впрочем, парни из лаборатории не теряли надежды.

Сэм Гроссман — лейтенант-эксперт тоже не унывал.

Это был высокий худощавый человек с приветливым взглядом и мягким характером. Очки на носу придавали ему ученый вид. Он любил свою работу. Обладая пытливым умом, он методически подходил к каждому случаю и исследования производил очень тщательно. Для Сэма Гроссмана смерть уравнивала всех людей, превращая их в арифметические проблемы. Используя свою удачливость, он просто складывал два и два, получая в результате четыре.

Итак, на место гибели Дженни Пег отправился специальный эксперт. Он притащил с собой треногу, алидаду, компас, бумагу, карандаши, резинку, деревянный треугольник, линейку и стальной метр.

Человек работал спокойно и четко. Пока вокруг суетились фотографы, пока другие эксперты разыскивали Случайные следы, фиксировали точное расположение трупа, относили его в фургон, исследовали почву, пытаясь обнаружить на ней хоть какие-то вещественные доказательства, наш техник продолжал свою деятельность, совершенно безразличный к тому, что творилось рядом.

Время от времени он здоровался с инспекторами, подходившими поболтать с ним, но на возню вокруг себя не обращал никакого внимания.

Составив, наконец, точное описание местности, он свернул свое хозяйство, возвратился в контору и уже там внес необходимые уточнения. Поскольку цвета роли не играли, чертеж был черно-белым. ‘

Гроссман стал изучать его с придирчивостью продавца картин, которому показали сомнительного Ван Гога.

Жертва лежала на площадке у подножья крутого пятиметрового ската, спускающегося к реке. По скату бежала тропинка между соснами и кленами, направляющаяся к самому высокому месту скалы, поднимающейся над рекой на двенадцать метров.

Земляная площадка была отлично видна с шоссе, описывающего широкую дугу и уходящего под железнодорожный мост Гамильтон. Тропинку же и скалу маскировали деревья.

На обочине дороги были обнаружены отличные отпечатки автомобильных шин, а около тела — темные очки.

Вот и все.

К несчастью, скалу слагали твердые вулканические породы, а тропинка была каменистой, так что ни жертва, ни ее убийца не оставили там никаких следов для экспертов.

И также к несчастью для них, на кустарнике и деревьях, маскирующих тропинку, не осталось висеть ни клочка материи, ни кусочка кожи, короче, ничего, указывающего на пребывание здесь определенной личности.

Похоже, молодую девушку привезли сюда на машине, а потом уже убили. Вряд ли водитель останавливал автомобиль на обочине, чтобы исправить какую-то поломку. Если бы, например, он менял колесо, следы от домкрата обязательно отпечатались бы. Конечно, можно было предположить, что в машине забарахлил мотор и водитель вылез открыть капот. Но на сухой глине непременно сохранились бы следы его ног, а таковые отсутствовали, и ничто не позволяло думать, будто они попросту стерлись.

Полиция выдвинула версию, что молодая девушка и убийца приехали по дороге, идущей вдоль реки, остановились под скалой и пешком поднялись по тропинке.

Убили девушку, без сомнения, на вершине.

Ей раскроили череп каким-то тяжелым тупым орудием. Жертва, безусловно, пыталась ударить негодяя по лицу и сорвала с него темные очки. А потом и сама упала вниз.

На первый взгляд казалось, что стекла разбились при падении на камни, но это была не так. Техники не нашли на земле ни единого осколка. Значит, очки пострадали еще раньше. Но и не во время совершения преступления: осколки тщетно разыскивали повсюду, даже на соседних участках-. Конечно, трудно было представить себе человека, разгуливающего в темных очках с разбитым стеклом, но, похоже, так дело и обстояло,

Предпринятые поиски продавца очков не увенчались успехом. Они были ходовым товаром.

Вначале следы покрышек показались интересными, но, соорудив муляж и определив размеры, техники поняли, что и они не принесут им особой пользы.

Каучуковые, усиленные нейлоном, со стандартным рисунком протектора, они весили десять килограммов триста пятьдесят граммов. И продавались по восемнадцать долларов сорок центов за штуку.

Любой житель Америки мог пользоваться такими. Марка их называлась «Алстат».

Подобные покрышки можно было покупать сотнями, и по меньшей мере у четырехсот тысяч горожан все четыре колеса, не считая запасок, были одеты именно в них.

Правда, муляж всё же сообщил Гроссману одну деталь: машина, остановившаяся на обочине, была легкой. Глубина следов исключала грузовики и фургоны.

Но это почти ничего не давало.

Тогда Гроссман решил исследовать карман, который Элин Варк оторвала от пиджака грабителя.

В пятницу Роджер Хавиленд поинтересовался результатами анализов, и Гроссман сообщил ему, что ткань, из которой был сшит костюм, продающийся за тридцать два доллара, на сто процентов состояла из нейлона. Такими костюмами торговали шестьдесят четыре магазина в городе, так что с карманом тоже ничего не получилось.

Хавиленд с безнадежным видом почесал затылок.

— Нейлон? Боже мой, и кому только придет в голову надевать осенью нейлоновый костюм?

Результаты исследования пачки сигарет «Пелл-Мелл» и спичечного коробка пришли из лаборатории позднее, днем. В отчете просто говорилось, что оба эти предмета имеют на себе следы частого употребления. Специалисты не. смогли получить четкую коллекцию отпечатков пальцев: все они были смазаны и, следовательно, никакой пользы не принесли.

Коробок вернули полицейским, и инспекторам уголовного отдела Северной зоны, а также 87-го участка осталось только глубоко вздохнуть. Это означало, что до завершения расследования было еще далеко.

В литературе постоянно встречаются образы романтичных метрдотелей, обслуживающих молодые влюбленные пары в ресторанах.

Берт Клинг уже неоднократно обедал в самых разных местах, с самыми разными девушками, иногда просто очаровательными, а иногда так себе и в конце концов пришел к выводу, что большинство метрдотелей никакой романтичностью не отличаются и относятся невлюбленным точно так же, как к остальным посетителям.

К тому же он чувствовал, что Клэр еще не совсем простила ему вчерашний вечер. Впрочем, даже здесь, в превосходном ресторане на последнем этаже одного из лучших отелей города, их дуэт выглядел очень презентабельно.

Клинг мечтал о пикнике на лоне природы, но его планам помешал дождь.

Промокший до нитки, он точно в полдень появился у молодой девушки. От непогоды у Клэр разболелась голова, и она предложила немного посидеть дома, пока не подействует аспирин.

Клинг не возражал.

Клэр поставила пластинку с прекрасной музыкой н замкнулась в глухом молчании, которое он объяснил ее неважным самочувствием. Дождь стучал в окна.:.

Они вышли только в два часа. Ливень почти прекратился, но погода осталась прохладной, и они шагали по мокрому тротуару, совсем не разговаривая. Когда Клинг предложил сходить в кино, Клэр тотчас же согласилась.

Фильм был отвратительным. Четыре без малого часа им вдалбливали историю одной-девочки, у которой собирались разводиться родители. В конце концов ей удалось убедить маму и папу остаться вместе.

Клэр и Клинг покинули кинотеатр расстроенными. Было шесть часов.

Клинг предложил выпить пива, а потом пообедать, и Клэр, которая уже слегка нервничала, воскликнула:

— Какая отличная мысль!

Так они оказались, в этом ресторане на последнем этаже лучшего отеля в городе, с великолепным пейзажем за окнами.

— Что вы будете пить? — спросил Клинг,

— Виски с содовой,— ответила Клэр.

— А коньяк?

— Может быть, позднее.

Подошел официант. Вид у него был почти такой же романтический, как у Адольфа Гитлера,

— Чего желает мистер?

— Виски с содовой и сухой мартини.

— Компоненты?

— Оливы.

— Хорошо, мистер. Хотите сразу ознакомиться с меню?

— Сперва мы выпьем. Согласны, Клэр?

— Ну да, замечательно.

Они по-прежнему молчали. Клинг смотрел через застекленную стену.

— Клэр?

— Да?

Наш выход получился не слишком удачным, а?

— О, Берт, прошу вас....

— Дождь... этот идиотский фильм... Я мечтал совсем о другом... думал... 

— Я знала, что все будет именно так, Берт. Разве я не предупреждала? Вы понимали, на что идете. Или я не говорила, что вас ожидает страшная скука? Зачем вы настаивали, Берт? По-моему, теперь вы...

— Зря вы так,— перебил он.— Просто я хотел предложить вам начать все с нуля. Забудем прошлое... перестанем вспоминать наши ошибки.

— А для чего? — вздохнула Клэр.

Появился официант с напитками.

— Виски с содовой предназначается мадам?— спросил он.

— Да.

Официант поставил стаканы на стол: Клинг поднял свой.

— За новую встречу,— сказал он.

— Решено... если вам обязательно нужно выпить,— Она тоже сделала глоток.

— По поводу вчерашнего..:—вымолвил он.

— Кто-то собирался начать с нуля.

— Позвольте только объяснить. Меня захватили два инспектора из уголовной полиции и отвели к своему патрону. Он запретил мне заниматься делом Дженни Пег.

— И вы послушаетесь?

— Естественно.— Он помолчал.— Мне, конечно, любопытно, но...

— Понимаю.

— Клэр,— тихо проговорил он,— что происходит?

— Ничего.

— Куда вы постоянно исчезаете?

— Как это?

— Куда вы. исчезаете?..

— Я не думала, что это заметно... Простите.

— Очень заметно,— сказал Клинг.— Кто он?

Клэр резко подняла голову.

— А вы лучший детектив, чем я ожидала.

— Тут совсем не обязательно быть детективом...— Голос его звучал как-то устало. Словно последнюю надежду он потерял...— Если он вас бросил, для меня это ничего не меняет, такое часто случается с молодыми девушками.

— Все совсем иначе,— оборвала она его.

— Да, со многими,— продолжал он.— Возлюбленный уходит от них, и прекрасное мгновение заканчивается.

— Вы же ничего не знаете! — воскликнула она и взглянула на него глазами, полными слез.

— Подождите, я...,

— Прошу вас, Берт, я не хочу, я...

— Но ведь дело и вправду касается какого-то парня, разве нет? Вы...

— Хорошо,— сказала она.— Хорошо, Берт.— Она закусила губу.— Вы правы, была одна история в моей жизни. Я тогда безумно влюбилась. Мне было семнадцать, возраст Дженни Пег, а ему девятнадцать.

Клинг ждал. Клэр допила свое виски, и вздохнула. Клинг не спускал с девушки глаз:

— Я встретила его в клубе «Темпо», это было как гром среди ясного неба... Мы строили грандиозные планы. Мы были молоды, сильны, и мы любили друг друга.

— Я... я не понимаю,-— сказал он.

— Его убили в Корее.

За столом наступило молчание. Клэр уставилась на скатерть. Клинг нервно перебирал пальцами.

— Теперь не. спрашивайте меня, почему я хожу в клуб «Темпо», почему валяю дурака с такими мальчишками, как Гуд и Томми. Навсегда ищу его, Берт, понимаете? Его лицо, его молодость, его...

— Вы его не найдете, — сухо проговорил Берт,

— Я...

— Не найдете. Вы сошли с ума, если начали это делать.

— Я не желаю вас больше, слушать,— сказала Клэр.— Отвезите меня домой, пожалуйста.

— Нет,— отрезал Клинг.— Он мертв и похоронен, а теперь вы себя хотите похоронить заживо. Мучаетесь, драпируетесь во вдовьи одежды — и это в двадцать лет! Черт возьми, куда вы катитесь? Разве вы не знаете, что люди на земле умирают каждый день? Или это новость для вас?

— Замолчите!

— Неужели вам не ясно, что вы понемногу убиваете себя, думая о девичьей влюбленности?

— Замолчите,— повторила она.

Клэр уже была на грани истерики, и некоторые посетители повернули к ним головы.

— Хорошо! — сказал Клинг. —Пожалуйста. Хороните себя. Прячьте свою красоту, душите молодость! Носите траур, не снимая, мне это безразлично. Но я уверен, что, вы попросту ломаете комедию. Вы плутуете сама с собой!

Он замолчал, потом добавил сердитым тоном:

— Пошли, уйдем из этого аквариума!

И приподнялся, чтобы сделать знак официанту. Однако Клэр, сидящая напротив, не двигалась. Она закрыла глаза и неожиданно заплакала. Слезы ручьем побежали по щекам, потом рыдания всколыхнули плечи,, а сама она словно окаменела, стиснув руки. Клинг никогда еще не видел такого отчаяния. Он отвернулся, ему не хотелось на нее смотреть.

— Вы уже что-то выбрали, мистер? — спросил подошедший официант.

— Прежде всего, принесите то же, что и в первый раз,— сказал Клинг, но, когда официант стал уходить, поймал его за рукав,— Нет, лучше вместо виски с содовой дайте нам двойной «Канадский клуб».

— Хорошо, мистер.

— Я больше не хочу пить,— пробормотала Клэр.

— И тем не менее выпьете.

— Зачем...

Из ее глаз опять полились слезы, но Клинг уже не отворачивался. Через несколько секунд она успокоилась и подняла к нему чистое лицо.

— Простите,— сказала она.

— Ничего.

— Я так давно не плакала.

— Конечно.

Вернулся официант с подносом. Клинг взял свой бокал.

— За новое начало,— произнес он.

Клэр смотрела на него не отрываясь. Она никак не могла решиться дотронуться до предназначенного ей объемистого стакана. Но в конце концов, очевидно уговорив себя, медленно его подняла и тихо чокнулась с Клингом.

— За новое начало,— повторила она, залпом выпивая двойной «Канадский».— Ого, как крепко!

 Это будет вам. на пользу.

— Да... Я так огорчена, Берт. Мне не следовало донимать вас своими несчастьями.

— Лучше скажите, встречали ли вы когда-нибудь столь терпеливое доверенное лицо, как я?

— Нет,— быстро ответила она, слабо улыбнувшись.

— Вот это другое дело.

Она смотрела на него так, словно увидела впервые. Слезы прочертили дорожки на ее щеках.

— Знаете, Берт, может быть, потом.,.— неуверенно проговорила она.

— Я потерплю,— сказал он и, опасаясь, что она насмехается над ним, добавил: — Все, что я делал до сих пор в,своей жизни, Клэр, было простым убиением времени в ожидании вас.

Она снова едва не заплакала. Он положил ладонь на руку Клэр.

— Вы... вы удивительно чуткий, Берт,— сказала она дрожащим голосом.— Вы шикарный, добрый, милый и... очень красивый, вам это известно?.. Я действительно считаю вас красивым!

— Если я причесан, конечно,— улыбнулся он, пожимая ее руку.

— Я не шучу,— возразила она.— Вы всегда думаете, что я смеюсь над вами, но это не так, я... я говорю серьезно.

— Я знаю...

— Тогда...

Тут он невольно поморщился.

— Что это с вами? — с беспокойством спросила она.

— Ничего, пистолет проклятый мешает,— ответил он, ерзая на стуле.

— Пистолет?

— Да. В заднем кармане. Повсюду его заставляют таскать.

— Не может быть! Пистолет?! У вас?

— Конечно.

Она нагнулась к нему. Теперь взгляд ее прояснился, в глазах появилась заинтересованность.

— Дайте посмотреть, а?

— Пожалуйста.

 Он расстегнул пиджак, вытащил из кармана кобуру с пистолетом и положил па стол.

— Не трогайте, он вам не пойдет.

— Какая прелесть.

— От него одно беспокойство. Я же самый меткий стрелок в 87-м.

— Ну да?

— Меня называют «Клинг — верный глаз»!

Она рассмеялась.

— Я могу попасть в вас с трех шагов,— продолжал дурачиться Клинг.

Клэр совсем развеселилась, даже не сознавая, что прямо на глазах меняется..

— Знаете, чего мне хочется? — спросил он.

— Чего?

— Взять свой пистолет и разбить вон ту вывеску.

— Берт,— сказала она, положив свободную руку поверх его, по-прежнему сжимающей ее пальцы.-— Спасибо, Берт, большое, большое спасибо. 

Смущенный Клинг не знал, что говорить. Он чувствовал себя страшно глупым, счастливым и большим. Ему казалось, что он вырос на двадцать пять метров.

— А... что вы делаете завтра? — выдавил он наконец и затаил дыхание.

— Ничего, а вы?

— Сперва схожу к Молли и объясню ей, что больше не смогу продолжать свое расследование. Потом зайду за вами, и мы устроим пикник. Конечно, если погода позволит.

— Погода будет отличная, Берт.

— Я верю.

Она быстро перегнулась через стол и поцеловала его легким, точно дуновение ветерка, поцелуем, потом опять села, сконфуженная, как маленькая девочка на первом .свидании.

— Вам потребуется... терпение,— сказала она.

— Можете на меня положиться,— кивнул он.

Внезапно появился официант. Остановившись рядом, он негромко кашлянул. Клинт посмотрел на него удивленно.

— Я подумал — произнес официант заговорщицким голосом,— что было бы неплохо осветить ваш столик свечами, как вы на это смотрите, мистер? Мадам станет еще прекраснее в их мерцании.

— Мадам и так прекрасна,— возразил Клинг, но свечи — превосходная идея. Несите!

Официант расплылся в улыбке.

— Отлично, мистер. Отлично, а как насчет меню? Могу ли я вам посоветовать...— Он замолк и улыбнулся еще шире.— Ведь сегодня прекрасный вечер, не правда ли, мистер?

— Великолепный,— ответила Клэр.

Иногда решение находят так неожиданно, словно орех раскалывают.

Вы мучаетесь над какой-нибудь загадкой, точно над миндалем с твердой и гладкой поверхностью. И когда уже отчаиваетесь справиться с ним, орех внезапно поддается вашим усилиям и лопается под пальцами.

Именно так и получилось у Виллиса с Темплом.

В это воскресенье, двадцать четвертого сентября, «Брелан Ас» только после полудня начал понемногу наполняться. Несколько человек сидели у бара, но ни за столиками, ни возле бильярда никого не было. «Брелан Ас» являл собой пример жалчайшего заведения с тремя тузами, нарисованными на вывеске: трефовым, червовым и пиковым. Никаких следов четвертого. Судя по роже бармена, он прятался в его рукаве в компании с пятым.

Виллис и Темпл уселись на табуретах возле стойки. Спустя несколько минут бармен с сожалением прервал разговор с другими клиентами и подошел к новым посетителям.

— Я вас слушаю,— промолвил он.

Темпл бросил на стойку спичечный коробок.

— Это у вас получено?

Бармен рассматривал предмет очень долго. Три туза на этикетке были такими же, что и на вывеске. Сверху красовалась отчетливая надпись: «Брелан Ас». Тем не менее бармен не торопился.

— Да-а...— выдавил он наконец.

В эту минуту в бар вошел Хавиленд, явившийся на смену Темплу, которому надо было убегать по срочному делу.

— И давно вы ими торгуете? — спросил Виллис.

— А вам что за печаль?

— Мы из полиции,— спокойно произнес Хавиленд, пытаясь выловить из кармана бляху.

— Можете не трудиться,— сказал бармен.— Полицию я чую за шестьдесят шагов.

— Потому и нос себе сломали? — спросил Хавиленд, облокачиваясь о стойку.

Бармен пощупал переносицу.

— Я раньше боксом занимался,— пояснил он.— Что вы хотите знать об этих спичках?

— Сколько времени вы их продаете?

— Месяца три, наверное. Отличное дело! Этот мальчишка, торгующий рождественскими открытками, всегда что-нибудь выдумает. Вот и тогда, приходит ко мне и предлагает шикарную идею сделать спички с названием нашего заведения. Я согласился,— Бармен пожал плечами.— Разве это запрещено? Какие, у вас претензии?

— Никаких,— ответил Виллис.— Просто идет небольшая проверка.

— Проверка чего? Спичечного коробка?

— Вот именно,— кивнул Хавиленд,— коробка. Вы и сигареты продаете?

— Исключительно через автомат,— заявил бармен, указывая в угол.

— А спички вы туда кладете?

— Нет. Их мы оставляем на прилавке в ящике. Клиент берет коробок прямо оттуда. А почему вы этим интересуетесь? Что, в конце концов, происходит?

— Вопросы задаем мы,— отрезал Хавиленд.

— Я же помочь вам хочу, инспектор,— сказал бармен голосом, в котором чувствовалось только одно желание: от души врезать Хавиленду по морде.

— Выходит, коробок может взять л|обой посетитель?— спросил Виллис.

— Совершенно точно,— ответил бармен.— Клиентам это нравится, понимаете?

— Мой дорогой друг,— сладко проговорил Хавиленд,— будет лучше, если вы оставите свою агрессивность. Зачем вам нарываться на неприятности?

— Полиция у меня давно в печенках сидит,— буркнул бармен,— еще с тех пор, как я был боксером.

— Старина, если вы мечтаете подраться,— сказал Хавиленд,— я могу доставить вам это удовольствие.

— О чем я мечтаю,— хмыкнул бармен,— так это заниматься своими делами.

— Досадно то, —продолжал Хавиленд,— что, когда судье придется, решать, сопротивлялись вы представителем закона, находящимся при исполнении служебных обязанностей, или нет, он поверит на слово нам двоим.

— Ссоры я не ищу и никому не сопротивляюсь,— возразил бармен,— Не заводитесь. Хотите выпить?

— Да, виски,— сказал Хавиленд.

— Естественно,— презрительно бросил бармен,— а вам?

— Ничего;— ответил Виллис.

— Не валяйте дурака,— засмеялся бармен,— Или вы не пользуетесь правом сильного?

— Если вы по-прежнему лезете на рожон, то с нами обоими....

— В те времена, когда мне приходилось драться, я получал за это деньги, а лупить кого-то просто-так — увольте.

— Конечно, вы же знаете, что после такой потасовки костей не соберете,— сказал Хавиленд.

— Верно,— согласился бармен.

Он налил порцию виски и подтолкнул стакан к Хавиленду.

— Вы со своими клиентами знакомы?— спросил Виллис.

— Да, с постоянными.

Тут отворилась дверь, и в помещение вошла женщина в зеленом свитере. Оглядевшись по сторонам, она села за столик возле входа. Бармен бросил на нее быстрый взгляд.

— Это пьяница,— пояснил он.— Будет торчать здесь до тех пор, пока кто-нибудь не поднесет ей стаканчик. Обычно мы ее вышвыриваем, но по воскресеньям я милосерден.

— Это написано на вашем лице,— усмехнулся Хавиленд.

— Лучше объясните, зачем вы приперлись? Наверное, из-за той стычки? Да?

— Стычки? — удивился Виллис.

— На прошлой неделе у нас состоялась отличная Коррида. Но вы меня не поймаете. Что вам нужно? Пришить мне нарушение правил поведения в публичном месте? Забрать мою лицензию?!

— Пока об этом только вы говорите,— заметил Виллис.

Бармен глубоко вздохнул.

Хорошо, сколько я буду должен заплатить?

— О! Святая невинность! — воскликнул Хавиленд.— Никак, вы собираетесь подкупить нас, мошенник!

— Я спросил о цене нового «линкольна-континенталя»,— возразил бармен.— Поинтересовался, во. что он мне обойдется.— Он сделал паузу.— Итак, сотня, две, сколько?

— Разве я похож на легавого за двести баксов? — удивился Хавиленд.

— А я бармен только за двести,— отрезал тот.— Это мой лимит. К тому же драчка-то была ерундовая.

— Cлушайтe. какая драка? О чем вы?—спросил Виллис.

— Не надо делать вид, будто вы ничего не знаете.

— Ну все, оставьте свои деньги при себе,— не выдержал Виллис.— Мы не собираемся вас вытряхивать. Рассказывайте подробно.

Бармен облегченно вздохнул.

— Вы действительно не хотите ничего выпить, инспектор? — спросил он.

— Короче. Как было делос этой дракой?

— Уф! — произнес бармен.—Да никак. Просто два типа повздорили, и все! Один поставил фонарь другому, тот ответил; я вмешался и успокоил их. В общем, ерунда.

— Конкретно, кто поставил фонарь и кому?— не унимался Виллис.

— Я же объясняю: двое их было. Как этого маленького звали? Нет, даже не представляю... Но у большого имя Джек. Он часто сюда приходит.

— Джек?

— Ага. Славный парень, правда со странностями. Словом, они смотрели" по телевизору трансляцию какого-то матча, и если не ошибаюсь, Джек что-то такое сказал... об одном из игроков, понимаете? Ну а маленькому это не- понравилось, вот он Джеку и вмазал. Джек его тоже двинул как следует. И тут вмешался я. Сами видите — обычный пустяк!

— Значит, вы их разняли?

— А как же. Самое неприятное то, что коротышка пострадал гораздо меньше Джека,— добавил бармен со смехом.-— Кто бы мог предположить, что такая малявка выдаст подобную плюху.

— Наверное, ваш Джек до сих пор не пришел в себя, — заметил Виллис, потерявший всякий интерес к этой истории.

— Джек? Еще бы. Ведь ударили его прямо в лицо. Огромный фонарь под глазом поставили.

— Бедный Джек,— сказал Виллис.— Ну а другие клиенты? Вы никогда не слыхали о...

— Да, кровоподтек под глазом — конечно, черное пятно в биографии! Но Джек сделал очень простую вещь: нацепил темные очки и таскал их целых восемь дней.

Пьяница возле двери закашлялась. Виллис смотрел на бармена, не отрываясь.

— Что вы такое сказали? — спросил он.

— Джеку,— повторил бармен,— пришлось носить темные очки... чтобы скрыть синяк, уразумели? А уж фингал был отменный.

— Слушайте-ка,— продолжал Виллис, чувствуя, что Хавиленд тоже напрягся,— этот Джек, он курит?

— Джек? Ну конечно.

— Какие сигареты?

— Какие? Без понятия. Хотя, подождите... красная пачка, это что?

— «Пелл-Мелл»?

— Вот, вот. Именно их.

— Вы уверены?

— Безусловно. Вообще-то вблизи я никогда не видел, но все же... по-моему, это «Пелл-Мелл».

— А его действительно зовут Джеком? — спросил Хавиленд,— Может, быть, иначе?

— Конечно, Джеком. Черт возьми, мне ли Джека не знать! Он уже несколько лет сюда ходит. Было бы странно, если бы я до сих пор не познакомился с Джеком Клиффордом...

Теперь ему оставалось только позвонить Молли Белл.

Потом он сможет бросить дело Дженни Пег со спокойной совестью. Причиной такого решения послужило его посещение твердыни уголовной бригады, откуда он вполне мог выйти без значка и без формы.

Он собирался объяснить Молли, что действительно ничего не может сделать, извиниться и покончить с этой историей.

Не вставая с кресла, Клинг подвинул к себе телефон, вытащил из кармана бумажник и принялся перебирать хранящиеся там записки в поисках той, что недавно вручил ему Белл. Всю эту кучу он сдвинул на край стола. Боже мой, для чего ему столько хлама!

Он взглянул на дату билета вещевой лотереи, Тираж состоялся три месяца назад. На этикетке от спичечного коробка были записаны имя и телефон какой-то девушки: он абсолютно забыл про ее существование. Потом следовала визитка покупателя одного кооператива. Рядом валялась бумажка, которую ему вручила Клэр, чтобы продемонстрировать детский почерк Дженни Пег. Он перевернул ее другой стороной, где значилось: «Клуб „Темпо“, Клознер-стрит, 1812».

Наконец он отыскал карточку Питера Белла, положил ее рядом с другими и протянул руку, чтобы набрать нужный номер.

И тут он внезапно вспомнил, что же такое заметил, выйдя из поезда на первой станции метро.

Он швырнул трубку обратно на рычаг, снова убрал записки в бумажник и надел плащ.

Он ждал убийцу.

Клинг сел на поезд, идущий к центру, и доехал до остановки, на которой выходил в первый раз, производя на прошлой неделе свое маленькое расследование. Он стоял на улице, возле столба с яркой вывеской, и ждал убийцу Дженни Пег.

День выдался прохладный, и народу вокруг было мало. Конфекционный магазин уже закрылся, а китайский ресторан, наоборот, светился огнями. Несколько человек прошли к кинотеатру.

Положив руку на столб с вывеской, он наблюдал как рядом притормаживает автомобиль и водитель открывает дверцу.

Выйдя из машины, человек направился к тротуару. Он был очень недурен. Ровные белые зубы, хорошенькая ямочка на подбородке. И только одна деталь портила лицо.

— Салют,— сказал Клннг.

Человек испуганно поднял голову, взглянул на собеседника и перевел глаза на столб.

Там можно было прочесть:

«Стоянка такси. Три машины. Остановка личного транспорта запрещена».

— Берт? — удивился Питер Белл.— Это ты?

Клинг шагнул вперед.

— Я, Питер.

Белл выглядел смущенным.

— Салют,— пробормотал он.—-Зачем... почему ты здесь оказался?

— Из-за тебя, Питер.

— Как мило с твоей сторону. Всегда приятно повидать друга... Может, кофе выпьем, или еще что-нибудь?.. Надо согреться.

— Нет, Питер,— отрезал Клинг.

— Хорошо... э... так в чем дело?..

— Я отведу тебя в отделение, Питер...

— В отделение? Ты хочешь сказать, в полицию?.. — Белл широко раскрыл глаза.— Для чего? Что происходит, Берт?

— Ты ответишь за смерть своей невестки, Дженни Пег,— заявил Клинг.

Белл внимательно посмотрел на него и слабо улыбнулся.

— Ты шутишь?

 — Нет, Питер.

— Ах вот как... ну да, все верно! Не шутишь! Послушай, что ты плетешь-то?

— Ты презренный негодяй! — с яростью проговорил Клинг.— Я тебя разоблачил.

— Постой. Погоди секунду.

— Никаких секунд! — закричал Клинг. — Проклятый подонок, ведь ты посчитал меня совершенным идиотом, даю слово! Потому на мне и остановился, а? Бедный глупый флик! Тупое создание, которое не отличит правой руки от левой. Итак, ты выбрал меня, чтобы успокоить Молли? Мол, я приведу полицейского, пускай поговорит с Дженни: и Молли успокоится, и ты свои делишки устроишь. Именно на это ты рассчитывал, Питер. Ты решил, что таким образом Молли угомонится, ведь за ее сестрой будет следить флик. Признайся, мерзавец, разве я не прав?

— Да, но...

— Не зря ты ежедневно читал свои газеты. И как-то раз выяснил, что твой старый товарищ, Берт Клинг, выписался из госпиталя и получил недельный отпуск. Ты предполагал, что; представив своего друга Молли, будешь волен делать любые....

— Послушай, Берт, ты не понимаешь. Ты...

— Напротив, Питер, мне все абсолютно ясно! Мой визит должен был устроить тебе легкую жизнь, но тут случилось нечто непредвиденное... Джанни объявила, что она беременна. Беременна от тебя.

— Да нет, погоди...

— Не пытайся меня переубедить, Питер! Не говори, что это неправда! Она мне объяснила, что идет на свидание. G тобой? И в тот вечер она преподнесла тебе сюрприз? Только времени на размышление не дала. До следующей дня тебе было необходимо ее уничтожить...

После долгого молчания Белл наконец сказал:

— Мы в среду не встречались. Она не ко мне ходила.

— А к кому же?

— К врачу.— Белл с трудом проглотил слюну.— Мы увиделись в четверг утром. Она ждала меня здесь, как обычно, у стоянки. Но, Берт, все совсем по-другому, чем ты думаешь, клянусь тебе. Я любил ее, любил!

— Еще бы! Просто обожал, держу пари, что ты...

— Почему женатых людей в конце концов влечет на сторону? — жалобно проговорил Белл,— Почему? Отчего Молли так ужасно переменилась? Я знал ее молодой, свежей, красивой... как..

— Как Дженни? «Она совсем как Молли в ее возрасте». Ведь это твои слова, Питер, Помнишь?

— Ну конечно! Именно Молли я опять в ней нашел, я видел, как она росла, .и я... я влюбился в нее. Ведь тут нет ничего плохого! Неужели парень не имеет права влюбиться?

— Как раз это понять нетрудно, Питер.

— В таком случае что?. Что? Что ты...

— Когда любят, не убивают,— заметил Клинг.

— Она была на грани истерики! — воскликнул Белл.—-Мы встретились здесь и поехали дальше на машине. Вот тогда она и сообщила о том, что сказал врач. Она была в положении и клялась буквально все выложить Молли! Я не мог этого допустить.

— И убил ее.

— Я... мы остановились на дороге, тянущейся вдоль реки. Она шла впереди по тропинке, ведущей на вершину скаль. Я... я взял с собой разводной ключ. В общем... я всегда держу его под рукой на случай, если кто-нибудь набросится на меня, чтобы угнать машину...

— Но ведь в этот раз тебе не мог понадобиться кл...

Однако Белл уже не слушал Клинга, он вспоминал вечер четырнадцатого сентября.

— Я... я ударил ее дважды. Она упала на спину и покатилась по склону. Потом зацепилась за кусты и осталась лежать, не двигаясь, точно сломанная кукла. А я... вернулся к машине. И уже совсем собрался уехать, как вдруг вспомнил статьи о Клиффорде. Тогда... у меня хранились старые темные очки... Я взял их и разбил одно стекло прямо в такси: будто бы вещь со скалы упала.

Мне пришлось вернуться: она лежала внизу, вся в крови. Я бросил очки рядом и ушел.

— Это ты известил уголовную полицию, что я веду персональное расследование?

— Да,— глухо ответил Берт.— Я... я не мог идти на такой риск...

— Ну естественно, теперь ты подумал о риске... Однако в первый вечер, приходя за мной, ты в будущее не заглядывал, но прошлом забыл.

— На что ты намекаешь?

— Ты записал мне адрес и номер телефона. И почерк твой совпал с тем, который был на карточке, предъявленной Дженни в клубе «Темпо».

— Ну да, я еще шестнадцатилетним его посещал,— сказал Белл.— Я подумал, что он может стать отличным прикрытием для нас. Берт, я... — Он замолчал, потом добавил: — Тут ты ничего не докажешь. А что... если я...

— Доказательств у меня полно, Питер.

— Но зачем же мне...

— Ты оставил отпечаток пальца на темных очках.

Какое-то время Белл ничего не говорил, а потом, будто слова из него вырвали, закричал:

— Я любил eel

— Она тебя тоже любила. Но бедной девочке приходилось скрывать свое первое чувство, точно воровке. А ты, как вор, отнял у нее жизнь; И я тысячу раз готов повторить: ты проклятый мерзавец и подонок.

— Послушай, Берт, ведь она уже мертва. Изменить ничего нельзя... Тебе не кажется, что можно было бы...

— Нет.

— Берт, неужели ты хочешь, чтобы я все выложил Молли? Ты хотя бы представляешь, что с ней произойдет? Послушай, Берт, как ты можешь желать этого. Пожалуйста, дай мне маленький шанс. Что я буду объяснять ей, по-твоему?

Берт Клинг смотрел на Белла ледяным взглядом.

— Ты сам этого добивался,— сказал он.— Теперь пошли.

В понедельник утром, двадцать пятого сентября, Стив Карелла влетел в комнату инспекторов 87-го участка.

— Как это называется? — закричал он.— Где комитет по торжественной встрече? Куда все запропастились?

— Ага,— сказал Хавиленд,— он вернулся!

— Герой приходит с Троянской войны,— произнес Мейер.

— Все получилось хорошо? — спросил Темпл.

— Просто потрясающе, — ответил Карелла. — Черт возьми, разве можно хорошо отдохнуть в Поконос в это время года?

— Всюду можно хорошо отдохнуть,— изрек Мейер.— Тебе этого не объяснили?

— Вы настоящая банда ненормальных, — вздохнул Карелла.— Сперва я в этом сомневался, но. теперь совершенно уверен.

— Ты тоже принадлежишь к нашей семье,— произнес Мейер.— Мы все здесь братья.

— Ну и братец! — воскликнул Карелла.— Лучше выкладывай, чем вы тут занимались целый месяц? Держу пари, задницу от стула не отрывали в ожидании дня оплаты?

— О!— сказал Мейер — У нас было много тревог.

— Давай про воровство кошек,— громко прошептал Темпл.

— Позже,— терпеливо проговорил Мейер.

— Мы даже убийство расследовали,— вмешался Хавиленд.

— Вот как?

— Все прошло отлично,— кивнул Темпл. — У нас теперь новый инспектор третьего класса.

— Кроме шуток? — удивился Карелла. — Переводной?

— Нет, наш. Повышен в ранге.

— Кто это?

— Берт Клинг. Ты его знаешь?

— Конечно. Обалде,ть можно! Что же он сотворил? Спас от смерти жену своего патрона?

— О! Ничего особенного,— произнес Мейер. —Так же, как и все, он не отрывал задницу от стула...

— Значит, тебе нравится жизнь женатого человека?— спросил Хавиленд.

— Это неописуемо!

— Возвращаясь к кошкам, о которых только что упомянул Георг...— начал Мейер.

— Кто?

— Забавная была история, должен отметить. Ребята из 33-го участка никогда не занимались таким трудным делом.

— Кроме шуток? — спросил Карелла и, подойдя к письменному столу, налил себе кофе.

В комнате царила теплая, дружеская атмосфера, и внезапно он почувствовал, что ужасно рад снова приступить к работе.

— Да,— продолжал Мейер с присущим ему спокойствием.— Проклятущее было расследование. Ты понимаешь, в секторе появился некий тип, ворующий кошек...

Карелла пил кофе маленькими глотками. Солнце проникало сквозь зарешеченные окна, снаружи просыпался город.

Начался новый рабочий день.