…Это не было лицом. На белой, отсыревшей от влажности стене проявлялось нечто уродливое, вроде маски ужасов – из тех, что продают на Хэллоуин в любом уличном ларьке. Темные очки, неизменная сигара, рот в оскале вечного смеха и вышедший из моды цилиндр. Древняя старуха, одетая в столь же старое платье, с изрядно пожелтевшими кружевами на пышной юбке, стиснула между пальцами уголек – тот мгновенно исчез, слившись с иссиня-черной кожей. Поджимая вялые губы, оценивающе прощупав взглядом «маску», женщина сделала пару резких штрихов – стекла очков сочно налились угольной тьмой. Она не забывала следить, чтобы красота барона не поблекла: записной щеголь способен оценить такое любовное отношение. Покашливая, старуха скользнула назад – мизинцы обеих рук сошлись в перекрестье знака. Она почтительно, с достоинством поклонилась изображению на стене: из глазницы черепа лениво ползла нарисованная кобра, отсвечивая крестом на капюшоне. Никто на острове не рисковал спрашивать мамбо, сколько ей лет – да она и сама, даже если бы захотела, не смогла ответить на этот вопрос. Вот уже очень долгие годы старуха жила не только без паспорта, но и без фамилии. Люди старались держаться от нее подальше, она платила им взаимностью. Ближайшая к ее хунфору деревня терялась среди буйства джунглей: горстка убогих хижин облепила фабрику по производству рома, чьи облезшие стены давно оплели лианы, а цеха сделались пристанищем обезьян. Впрочем, расстояние не имело значения. Не только в этом селении – но в самом Гонаиве старуху знал каждый уличный пес. Ее распознавали издалека: при ходьбе она горбилась, выставляя острые локти, будто что-то несла в ладонях. Женщины при виде мамбо закрывали ладонью глаза, мужчины спешили перейти на другую сторону улицы. Пламя свечи колебалось во тьме умирающим огоньком, освещая морщинистое лицо цвета ночи. Пряди седых волос свисали прямо на кружева платья, щеки старухи запали – от голода и усталости. Нижняя губа заметно выдавалась вперед вместе с капелькой застывшей слюны. Прошептав что-то неразборчивое, негритянка очертила вокруг себя круг – ровный, как от циркуля. Огрызок мела упал на землю. Она села к подножию митана – «дороги богов», дерево столба гроздьями украшали созвездия треугольников. Скрестив ноги, старуха закрыла глаза. В голове стучали барабаны – сначала робко, еле слышно… затем – настойчивей. Их зловещий рокот то нарастал, то, напротив, отдалялся, превращаясь в мерное гудение.

…Машина. Старый «Бьюик» с безжалостно содранными боками, в смеси ржавчины и блеклой синей краски – он незаметен ночью и не столь соблазнителен для бродячих патрулей: полиция обожает отбирать автомобили «для нужд отечества». Она отлично видит «Бьюик» – каждую вмятину на дверце, облезшие шины… так, словно стоит рядом с этой ржавой рухлядью. За рулем – водитель, местный, из Гонаива, вцепился в руль, аж руки дрожат. А вот на заднем сиденье – белый. Она взялась пальцами за седые виски, качнулась поближе к митану. Нет, точно белый. Ха, они здесь редкость. Кто по своей воле поедет на забытый богами остров, где давно съели всех бродячих собак, а самые добрые люди расправляются с врагами, надев им на шею «ожерелье»? Старуха до боли зажмурилась, всматриваясь в черты его лица. Пожилой, лет за пятьдесят. Морщины. Мягкие волосы с изрядной долей седины. С брюшком, но это нормально в его возрасте. Одет по-клоунски, как и большинство белых в тропическом климате – застиранная красная майка с эмблемой «Кока-колы», бейсболка и полинявшие до рвотной бледности джинсы. «Бьюик», дребезжа, окружил себя облаками мучнистой пыли – он свернул на дорогу из белых камешков. Ох, как должно быть их сейчас трясет. Визитер борется с позывами тошноты в горле: майка прилипла к телу, словно залитая сиропом, на зубах хрустит белесая пыль. Он считает секунды – ждет, пока появится у порога хунфора.

Нет никаких сомнений. Он едет к ней.

Примерно с пару минут мамбо пыталась проникнуть в мысли незнакомца, но это ей не удалось. Какой-то сумбур: нагромождение идей и планов, смерть, разрушение, и нечто сладкое, наподобие пальмового сахара. Нет ничего понятного. Ладно, парень сам расскажет. Ведь очень скоро он будет здесь.

Дверь не скрипнула – ее в хунфоре попросту не было. Шагнув из душной ночи в полутемное святилище, незнакомец машинально вытер пот со лба.

– Комо йе! – сказал он, обращаясь к старухе, сидящей у митана.

– Па пи маль, мвен контан коннен, – ответила та и перешла на английский. – Благодарю за показную любезность, но я неплохо владею наречием белых. Пусть это и не твой родной язык… однако он ведом тебе, не так ли?

В голубых глазах незнакомца не отразилось и тени удивления. Мамбо видела, как нарисованные змеи на потолке над его головой шевельнулись, раздув капюшоны. Одна из кобр коснулась бейсболки раздвоенным языком.

– No problem, – с интонацией из голливудских фильмов сообщил чужак – к его счастью, он не смотрел вверх. – Меня прислал Люкнер. Мы душевно пообщались в Майами: старик пообещал, что ты поможешь мне… в некоем деликатном аспекте. Ты одна – и больше никто. Он просил передать: часто и с удовольствием вспоминает вашу работу… ту, в подвале Сахарного дворца.

Змеи замерли, вдруг окаменев. Старуха тоже застыла, переведя взгляд на череп в цилиндре. Люкнер… Она вспомнила, что никогда не видела глаз «дядюшки с мешком» – как и положено, их скрывали темные очки. Соратник доктора не снимал их даже ночью. Двадцать лет назад Сахарный дворец исчез в пламени. Люкнеру пришлось скрыться, чтобы не надели «ожерелье».

Мамбо осталась в джунглях; к ней боялись не то что прикоснуться – просто приблизиться. Разбуди сейчас любого человека в Гонаиве, и он, обливаясь от страха липким потом, расскажет – КАКИЕ вещи происходят в ее хунфоре.

Надо же, что за акцент у этого незнакомца… будто восточный… прибавляет излишнюю мягкость к окончаниям слов… мамбо такой еще не слышала.

– Люкнер – бокор, – пожевав губами, произнесла старуха. – Он не пришлет сюда абы кого. Я вижу твои мысли, но не вижу цель. С чем ты пришел?

…Сидящий в машине водитель прикурил сигарету без фильтра – на дерматин сиденья просыпались крошки мятого табака. По лицу ползли капли пота – он так и не собрал в себе остатки смелости, чтобы зайти в хунфор вместе с белым. Дверцы «Бьюика» заблокированы, так до него не сразу смогут добраться… если что. Плохое место. Ох, нехорошее. Голодные москиты тонко звенели в душной темноте, кокосовые пальмы у святилища вяло помахивали пышными листьями. Белый заплатил щедро – иначе бы он ни за что не приехал сюда. Негр поднес к лицу растопыренные пальцы: они мелко дрожали. Еще в детстве он слышал, что мамбо умеет многое – в том числе убивать одним взглядом, на расстоянии высасывать из черепа мозг, а также свободно летать. После наступления темноты (как сейчас, Бон Дье, вот прямо как сейчас!) никому и вовсе не рекомендуется гулять неподалеку от хунфора. Велик шанс столкнуться лицом к лицу не только с мамбо, но и с ее с л у г а м и. Недаром хунфор стоит на отшибе, от ближайшей деревни к нему – три мили по бездорожью через болото, мимо фабрики. Может, попросту развернуться и уехать? У белого в багажнике чемодан – новенький, кожаный… килограммов на пятьдесят потянет. Вероятно, там доллары: к старухе никто из клиентов не приезжает с пустыми руками. Но если деньги предназначаются мамбо – ему не жить. Нет уж, лучше не связываться.

Выслушав гостя, колдунья замолчала. Вытащив из кармана джинсов платок, белый пришелец вытер шею – череп, увитый коброй, казалось, улыбался ему. Интересно, почему старуха находится здесь одна? Куда же делись ее слуги? Он напряг слух, ожидая услышать шум движения, поступь мягких шагов.

Но не услышал ничего.

– Да, я могу это сделать. – Впервые с начала разговора старуха повернулась к нему. – Но ты уверен в финале? Я не могу гарантировать, что из этого получится. Расскажу тебе про один случай, в подвале у доктора. Там…

Чужак тяжело качнул седой головой.

– Извини, – прервал ее он. – Ты уже сказала главное, остальное – неважно. Я знаю, твои услуги стоят очень дорого, но не для меня. Назови свою цену.

Мамбо уперлась в лицо гостя немигающим взглядом. Белый чувствовал себя курицей на базаре – казалось, она вот-вот проверит рукой его упитанность.

– Ты просишь сделать две вещи. – Из губ старухи клекотом рвался шепот. – Даже для меня они довольно сложные. Их исполнение потребует времени, поиска особых компонентов… за ними нужно отправить человека через океан, в леса Дагомеи. Что возьму я? Взамен, белый, я потребую от тебя лишь одну вещь. Впрочем, многим эта цена кажется излишне высокой…

Назвав стоимость услуги, она с радостью увидела: белая кожа гостя побледнела еще больше. Мамбо очень любила производить эффект.

– Почему? – заикаясь, произнес человек в джинсах – его руки бесцельно зашарили по телу. – Назови любую сумму наличными, и я сразу же…

– Меня не интересуют деньги, – лениво зевнула старуха, и он сразу уверился, что торговаться не имеет смысла. – К чему они в джунглях? Все необходимое для жизни у меня есть и так – доктор был щедр со мной. Боишься? Я готова ждать: подумай и реши. Согласие на словах – я никогда не подписываю договоров. Ты отдашь прядь своих волос и обрезок ногтя. Вздумаешь нарушить клятву… я найду тебя. Спроси Люкнера: я строго наказываю.

Молчание длилось недолго. Незнакомец полез в карман, где лежал платок. Помедлив, он достал перочинный нож, со звоном выскочило лезвие.

– Мне нечего возразить – я согласен, – улыбнулся он, лелея тайные мысли. – Каждый из нас должен получить то, что хочет. Ладно, держи задаток.

Мгновение – и на розовую ладонь старухи легла прядь волос, черных, с сильной проседью. Со второй просьбой пришлось ПОВОЗИТЬСЯ: ногти гостя были ублажены маникюром, но в итоге удалось откромсать кусочек с краешка большого пальца. Мамбо расхохоталась: спину незнакомца пронзила дрожь. В смехе ему слышался треск хвоста гремучей змеи.

– Принеси чемодан к митану, — скривила рот старуха. – И уходи отсюда – мы увидимся через ночь, в хунфоре. Поверь, неискушенным смотреть на мои действия не стоит. Тоже как-то пригласила одного: а он взял и сошел с ума.

Гость закашлялся… мамбо видит содержимое чемодана в багажнике! Что ж… надо ли поражаться? Водитель едва согласился подвезти к хунфору за тысячу баксов – целое состояние для него… еще бы. Стоит мамбо лишь появиться на дальних окраинах Гонаива, а улицы в центре уже пустеют. Люкнер сказал: ведьму здесь страшатся больше, чем когда-то доктора.

Ему повезло.

Один Бог знает, как ему повезло.

Забыв попрощаться, он вышел из хунфора на негнущихся ногах. Достал чемодан из багажника и прислонил его к стене снаружи – снова зайти в хижину не рискнул. В машину сел нормально, но, как только выехали на дорогу из белых камешков, нервы сдали. Человек в джинсах потребовал остановиться у придорожного бара: тростниковая халупа, состоящая из рефрижератора и двух колченогих столиков, – хоть негр-водитель и нервничал, тыкая пальцем в сторону костров в Гонаиве. Пиво, конечно, оказалось теплым – холодильник не работал. «Престиж»… чем хреновей страна, тем понтовей название марки. Он высосал бутылку, не чувствуя вкуса. Ладони дрожали, со лба капал пот. Еще сутки. Ему надо перекантоваться целые сутки. Запрется в номере отеля и не выйдет никуда. Отстегнув аптечку, он извлек таблетку от малярии: запил ее пивом, прикончив вторую бутылку до дна. Дрожь не прекращалась. Неужели такое возможно? Неужели ОНА ЭТО СДЕЛАЕТ? Сердце раздирала радость.

В глубине души он знал: да.

Так оно и будет.

…Проводив гостя, мамбо повела себя более чем странно. Не обращая внимания на дорожный чемодан у стены, она вышла из хунфора и вскоре вернулась обратно – крепко держа в руках черного петуха со спутанными бечевкой лапами. Отвинтив крышку от бутылки рома «Барбанкур», старуха сделала большой глоток: горло обожгло огнем. Напиток придал ей сил. Держа мел щепотью, мамбо чертила вокруг митана круг за кругом, быстрыми набросками рисуя рыб, птиц и звезды – между ними органично вплетались туловища змей, с кругляшами крохотных черепов. Подушечки черных пальцев побелели; она кашляла, вдыхая пыльцу от рассыпанной муки. Дорисовав, старуха встала у ярко-красного барабана – верх был обтянут кожей, на ней сохранились чьи-то татуировки. Выдохнула горячий воздух, выбивая дробь сильных ударов: раз за разом, они перешли в мерный рокот, не так давно звучавший у нее в голове. Мамбо раскачивалась под ритм – плавуче, как кобра под дудочку факира, не забывая прикладываться к бутылке с ромом. Змеи на потолке заново ожили, сплетаясь и роняя яд, глаза черепа в цилиндре открылись – они испустили лучи зеленоватого света.

– Саааантериаааааааааааааа, – хрипло пела старуха, вслепую отбивая дробь. Кожа барабана дрожала, упруго поддаваясь ее ладоням.

Она открыла глаза, и зрачков не было видно: только тьма, глубокая и беспросветная – словно на дне океанской впадины. Сжав жесткими пальцами трепещущего петуха, мамбо одним движением откусила ему голову – и сплюнула ее в меловой круг. Черную кожу оросили алые капельки. Ноги птицы дергались, она суматошно хлопала крыльями. Продолжая петь на одной ноте, раскачиваясь из стороны в сторону, старуха быстро ощипывала тушку, размазывая по губам теплую кровь – вкус плавил мозг, не уступая рому. Перья кружились у митана вихрем; сцедив кровь, мамбо ногтями содрала с ощипанного петуха кожу, тушка повисла на крюке в центре столба: барон принимал жертву только тогда, когда она освобождена от оболочки. Женщина упала на пол. Извиваясь и шипя, она поползла по рисункам змей, крутясь в диком танце, стирая линии черепов – старуха ощущала, как в животе разом закопошились десятки лоа. Ром… еще рома и крови… смешать их вместе… ЕЕ ТЕЛО СЖИГАЕТ УЖАСНАЯ ЖАЖДА. Насытившись, она обвила руками митан. Повисшие флаги дрогнули. Один раз. Второй. Третий. Изо рта мамбо потекла кровь. Череп в цилиндре отделился от стены и двинулся к ней… Сухощавый господин с тросточкой, зеленым сиянием из глаз, смертельно бледный – как ему и положено быть…

Ослепленная трансом мамбо не видела: у порога из предрассветной тьмы появились тени. Некоторое время они стояли перед входом, будто не решаясь войти. Наконец первая тень сделала шаг вперед – тихо и медленно качаясь.

…У нее не было головы.

Так же, как и у всех остальных.

Пахнущие табаком пальцы пробежались по запыленной клавиатуре.

«Скажи, а что на тебе сейчас надето… типа красное белье или эдакий шикарный корсет, просвечивающий во всех местах?» – печатая эту фразу, надворный советник Федор Каледин высунул кончик языка – разумеется, чисто случайно. Поставив знак вопроса, он придавил клавишу Enter.

Тарахтящий ноутбук-трехлетка тускло мигнул экраном, выдав «полоску»: «Golden Foxy получил (а) ваше сообщение». Наблюдая за движущейся картинкой, Каледин плотоядно облизнулся. Не глядя, он на ощупь затушил сигарету в чугунной пепельнице, и без того полной свежих «бычков».

«На мне вообще ничего не надето, – возник ответ. – Я абсолютно голая».

«О… вот кто бы сомневался», – злобно подумал Каледин.

Он вновь забарабанил по расшатанным кнопкам ноутбука.

«И что ты сейчас хочешь от меня?» – спросил Федор, затаив дыхание.

«Нуууу, – вспыхнули на мониторе буквы. – Вариантов миллион. Я обалденно темпераментная девушка – и, между прочим, имею княжеский титул. Не вылезаю с балов от государя… у меня пятый размер груди».

Каледин насквозь прокусил фильтр новой сигареты.

«А какой именно груди? – напечатал он. – Правой или левой?»

Следующее сообщение пришло не сразу.

«Ты до странности одну тварь напоминаешь, – с тревогой откликнулась Golden Foxy. – Опиши, кисуль, свою внешность. Я должна представлять того, кому сейчас отдамся, как нимфа фавну. Аххххх, я попросту вся горю».

Почесав затылок, Каледин посмотрел в зеркало на стене. Стекло, покрытое сантиметровым слоем пыли, украшал орнамент из высохших тараканов и комаров. Протереть его надворный советник собирался уже полгода, но как всегда прелесть лени нокаутом сокрушала здравый смысл. К чему? Он и без этого знал, что увидит: стриженного ежиком блондина среднего роста, лет примерно тридцати двух, в семейных трусах черного цвета. Худое лицо чуть-чуть портила горбинка на носу, на правой стороне груди розовел шрам. Блондин восседал на коже офисного кресла (через спинку перекинута футболка с логотипом «Раммштайн»), располагаясь за древним столом, чей возраст затруднился бы определить даже опытный антиквар. Кроме стола, в крохотной комнатушке (метров десять) теснились продавленная односпальная кровать (подарок кого-то из жалостливых сослуживцев) с несвежими простынями, пара табуреток и холодильник марки «Бояринъ», до отказа набитый пивом. Обои ввиду грязи приняли цвет чернозема: они свисали клочьями, приоткрывая штукатурку. Трухлявый паркет покорно лежал под ногами, но эта покорность была обманчива – при малейшем нажатии он верещал, как блондинка в порнофильме. Новым в комнате был только абажур для лампы с потолка: в общем бардаке он смотрелся герцогиней, отдающейся извозчику на заднем дворе трактира.

«Лишний вопрос, – агрессивно клацнул клавишами Каледин. – Я, солнце мое, просто охренеть какой. Симпатяга, играющий мускулами, с сексуальной щетиной, кудрявыми волосами до пояса, благоухающий ароматом от «Баленсиаги». Разговариваю я с тобой через вай-фай со своей трехэтажной виллы… на острове (он быстро глянул рекламу сайта imperia-travel) Бали – лежу-с на огромной кровати под балдахином, с гнутыми ножками… мне подают ледяной коктейль, а ветер с пляжа обдувает меня прекрасной прохладой. Кстати, еще немножко о себе – примерно 25 сантиметров».

«ВАУ!!! – сообщение пришло заглавными буквами. – Ух, как я всегда мечтала об этом, чтобы… чтобы вот… чтобы прям 25 сантиметров. А то мой бывший муж, знаешь… мало того, что урод – так у него даже пяти не было».

«Да неужели?» – дрожащими от злости пальцами отпечатал Каледин.

Ответ засветился множеством смайликов.

«Еще бы, – сидя где-то в центре города, молотила по клавиатуре Golden Foxy. – И к чему говорить об этом ничтожестве? Ты возбудил меня, мой островной тигр, – я хочу групповуху. Там рядом с тобой случайно нет сантехника Петровича? Пусть зайдет, в спецовке на голое тело, и скажет…»

Каледин напечатал пару фраз. Подумал и стер их: цензурных слов эти фразы не содержали. Покойная маман объясняла ему с отрочества, что ругать женщину матом недостойно дворянина.

«Смотря какую женщину, мама, – мысленно ответил ей Каледин. – Эта мертвого из себя выведет».

Баннер на сайте замигал рекламой: «Горячие пажи для состоятельных купчих. Юноши из благородных семей – 100 евро в час». Каледин хмыкнул. С тех пор как личное дворянство в империи стали присваивать после окончания техникума, пажей развелось как собак нерезаных. Телевизор надворный советник не включал давно: по «ящику» показывали визит старшего и младшего императоров (цезаря и августа) в провинцию, трансляцию съезда правящей партии «Царь-батюшка», богослужения и ситком-сериалы с закадровым смехом в стиле «Камергерских дочек».

«Какой, к свиньям, сантехник? – вцепился в клавиши Каледин. – Ты их вживую видела? Деревенщина в телогрейке плюс водочное амбре. Я сам разочарован, но знаешь – порнуха отличается от реальности. Вчера пиццу заказал – так приехала не фрейлина в стрингах, а дедок на мотоцикле».

Компьютер зажужжал, словно сочувствуя надворному советнику.

«Слушай, тебе-то что? – нервно ответила Golden Foxy. – Я в Интернет зашла после работы, испытать виртуальный оргазм. Могу я чуточку пофантазировать, открыть тайные желания аристократки, задавленной дворцовыми условностями? Так нет, и в эротическом чате мораль читают. Я голая. Я умираю от желания. Хочу безумств, шампанского и групповухи».

Каледин вздохнул. Фильтр второй сигареты упокоился среди «бычков».

«Алиса, ты блядь», – напечатал он с философской грустью.

Golden Foxy вывалилась из сети, но, как выяснилось, ненадолго.

«Каледин… – появилась надпись. – Сволочь – это ты?»

«Разумеется, – нащелкал кучу смайликов Каледин. – А кто ж еще?»

«Офигеть можно!!! – вырвалась на монитор гневная фраза. – Значит, вилла в тропиках? Кудрявые волосы? 25 сантиметров? Какая же ты скотина!!!»

«Пятый размер? – не сдавался Каледин. – Титул княгини? Балы у государя? Голышом у монитора? Я же отлично вижу на тебе старый халат и бигуди. Вот действительно: этот вариант сможет возбудить разве что сантехника».

Ухмыльнувшись, он переждал новую паузу собеседницы.

«Mein Gott, – прилетел на экран тревожный ответ. – Моя квартира опутана шпионской техникой? Мертвец. Завтра пошлю е-мэйл твоему начальству!»

«Дура, – стоически отозвался Каледин. – Ты же опять вебкамеру не отключила. Завтра на youtube вся империя будет этой записью любоваться. Аааа, вот она, баронесса фон Трахтенберг: фурия, что поймала серийного убийцу по кличке Ксерокс [2]. И какой-нить безусый юзер из юнкеров обязательно оставит коммент: «Очинь ниплоха, но тема сисег не раскрыта».

Видео Алисы в мониторе Каледина, вспыхнув, исчезло. Зато зазвонил сотовый: на дисплее появилось изображение красного чёртика с вилами.

– Федор, – голос Алисы хрустел, как сухарь, – официально заявляю: прекрати «пасти» меня в чатах. И незачем вызывать моих кавалеров на дуэль. Кто штабс-капитана Барятинского на поединке проткнул? Мне пришлось к нему в больницу с апельсинами ездить. Ты всю личную жизнь мою угробил. Только начинаю на дворянской party глазки строить – мужики в восторге. Но едва представлюсь – «Алиса фон Трахтенберг», так бледнеют, и сваливают.

– Я тебя по делу разыскиваю, – ушел от вопроса Каледин. – Полчаса назад из департамента полиции позвонил директор Муравьев. Весь на нервах. Просил срочно тебя найти: им до зарезу необходим психолог-криминалист из центра Сеславинского. Набираю твой номер, так ты, змея, мобилу не берешь, упиваешься своей крутизной – воображаешь, что я тут помираю без тебя.

– А что? – напрямую спросила Алиса. – Неужели не помираешь?

Если надворный советник и колебался, то примерно долю секунды.

– Некогда, – пресыщенным голосом сказал он. – Возле моего офиса открыли новое отделение Института благородных девиц. А что им нужно-то, этим семнадцатилетним фрейлинам? Только секс, секс и секс. В постель сразу по пять человек прыгают… плетки, наручники, дилдо. Оргии такие организуются… жаль, что Калигула мертв – точно сдох бы от зависти.

Алиса молчала. Каледин переменил тему, быстро, как умел всегда.

– Так вот, – сказал он, не меняя интонации. – Не дозвонился по мобильному, домашнему – а начальство-то на воротнике висит. Пришлось искать тебя в чате. Где ж еще ты можешь торчать ночью, княгиня с пятым размером…

Из динамика не раздалось ни звука.

– Федя… – выдавила она из себя, когда озадаченный Каледин начал трясти телефон. – Только не рви мне сердце… это опять серийный убийца?

– Ох, если бы, – вздохнул Каледин. – Дело обстоит гораздо хуже. Одевайся, поедем в МВД. За вызов в ночное время контора платит в двойном размере.

– Хорошо, – мгновенно согласилась Алиса. – Заезжай за мной.

– Нетушки, – выдохнул дым Каледин. – Тебе придется меня подобрать.

Трубка застонала, смешав зубовный скрежет и непонятный треск.

– Да чтобы я… – задохнулась от ярости Алиса… – Ни за что на свете…

– А придется, – грустно сообщил Каледин. – Ты же у меня машину забрала, когда мы разъехались. Так что давай – заводи тачку, и вперед. Я жду.

…Выслушав серию эпитетов в адрес своей личности, обвинения в сексуальной немощи и горячее пожелание сдохнуть уже завтра, Каледин издал губами чмокающий звук и положил трубку на стол. Подвинув к себе компьютер, он вернулся к сайту Святогорского монастыря и кликнул на одну из фотографий. Нечеткий снимок изображал могильный обелиск, окруженный черными прутьями ограды. Не почерпнув ровно ничего из разглядывания, Каледин перешел в «Википедию» – в поисковой строке отпечаталось слово из шести букв. Он читал до тех пор, пока за окном не раздался автомобильный сигнал, больше похожий на крик. Натянув форменные брюки, футболку «Раммштайн» и казенный вицмундир полицейского ведомства, надворный советник опрометью выбежал из квартиры.

…Забытый ноутбук остался на столе, грустно мигая зелеными огоньками.

Про себя Каледин отметил, что народ, собравшийся в директорском кабинете, выглядит не очень-то довольным. «Ну так еще бы, – подумал он. – Люди, коих будят посреди ночи, крайне редко бывают рады этому обстоятельству – если только им не сообщают о выигрыше миллиона». Совещание шло уже час, но к единому выводу не пришли: каждый из чиновников украдкой посматривал на коллегу, втайне надеясь – уж тот-то владеет выходом из щекотливой ситуации. Тайный советник, директор департамента полиции Муравьев нет-нет да и оглядывался на портрет соправителей – тихого цезаря и строгого августа, чей блестящий от бритья лик не оставлял сомнений в суровости наказания для провинившихся. Вот уже полтора года, как тайным приказом министра двора царей велено изображать вместе, кое-где в целях экономии цезаря банально добавляли к августу фотошопом.

– Милейшая баронесса, – обратился директор к Алисе. – Мы посвятили вас в подробности и ждем, честно говоря, ответную любезность. В центр Сеславинского отправлен на подпись контракт и авансом оплачены ваши услуги. Пожалуйста, нарисуйте нам психологический портрет преступника. Этим утром, с подачи министра двора Шкуро, мне предстоит доложить о происшествии в спальне их императорских величеств – представляю, какой разразится скандал. Олимпиада на носу, а у нас, представьте, преступление века: из могилы в Святогорском монастыре похищены останки Александра нашего Сергеевича Пушкина. Обожаемого поэта, чьими превосходными стихами мы и поныне восхищаемся-с. Ума не приложу, кому это нужно.

Рыжеволосая тридцатилетняя женщина в черном платье (с очень бледной кожей, как это обычно бывает у рыжих) порозовела от удовольствия. К ней обращаются за помощью, на нее, можно сказать, уповают. Вдвойне приятно, когда твою крутизну признает начальство, особенно при бывшем-то муже.

– Для меня это тоже шок, ваше сиятельство, – призналась Алиса. – В наличии целый букет версий, кто и почему мог разграбить могилу. Прежде всего, подозрение падает на богатого коллекционера. Иметь аутентичный скелет Пушкина у себя в погребе – само по себе престижно, даже если некому показать. Пушкин, как общеизвестно, наше все; хищение останков будет иметь огромный резонанс по всему миру, телевизоры взорвутся новостями.

Муравьев еле слышно застонал. В голове пронеслись видения: он едет на Камчатку вице-губернатором и целый год ест сушеную красную рыбу. Нажатие потайной кнопки на днище стола открыло сейф с графином.

– Но понимаю – нужна полная картина, – продолжала Алиса, размахивая руками, как дирижер оркестра. – Остановимся на основных типажах. Возможно, преступник – большой фанат поэта, с детских лет, и решил воссоединить себя с ним в единое целое. Для фэнов, в принципе, это совершенно нормально. Поклонники Doors в Париже спят на могиле Моррисона, дабы пропитаться его духом. У гробницы Есенина фэны устраивают пьянки, становясь как бы собутыльниками покойной звезды. Но это еще не все. Фанатизм определенных личностей столь силен, что я не исключаю наличие сексуального влечения к праху великого поэта…

Муравьев сник. Виски грустно булькнул в хрустальном бокале. Фантазия директора департамента полиции работала на полных оборотах – посмотрев на бархатную штору, он увидел там страшную картину некрофилии неизвестной поклонницы со скелетом Пушкина, последующее явление видео на сайте youtube и разнос на аудиенции в спальне государей императоров.

– Однако, – пронизала ногтем воздух Алиса, – поражает жестокость данного преступления. Да, фанат – существо отмороженное. Однако и он задумается, если на его пути станет священник Но… у разрытой могилы обнаружен труп отца Иакинфа, игумена Святогорского монастыря. Вероятно, тот встретил киллера у ворот, сам провел к могиле, внезапно подвергся нападению и был задушен. Господин (это слово далось ей чуть ли не по слогам) Каледин сообщил мне по дороге сюда: отдел электронной безопасности МВД через сотовую компанию выясняет звонки на мобильный Иакинфа – те, что сделаны за последние сутки. Хладнокровно убить человека ради кражи костей автора «Руслана и Людмилы»… Одно это показывает, что перед нами не влюбленный обожатель, живущий эмоциями, а расчетливый убийца.

Муравьев залпом выпил стакан. Воображение сыпало камчатские снега.

– Четырех человек, сударыня, – печально сказал он. – В паре километров от монастыря полиция обнаружила сгоревший «Пракар», а в нем – три обугленных трупа. Рядом валялся отбойный молоток и две лопаты. Очевидно, погибли землекопы, нанятые для разграбления могилы. Слишком круто для фаната, мадам. Почерк показывает профи, возможно офицера Преображенского полка – элиты императорского спецназа. У нас ни одной зацепки, ни единого следа. А ведь полугодом раньше я просил обер-прокурора Синода: пускай в монастырях камеры слежения установят. Так нет – сами монахи восстали, митинг протеста на Красной площади устроили. Дескать, их Господь охраняет; то есть если в честном переводе: «не мешайте нам в обитель таскать баллоны с водкой и тайно девок водить». Теперь мы тут сиди и ломай голову: что за фантом в монастырь пробрался?

Аромат виски окутывал ноздри… Каждый из чиновников не отказался бы сейчас выпить, но вынужден был довольствоваться лишь запахом «напитка богов». Каледин скромно кашлянул, обращая на себя внимание начальства.

– Ваше сиятельство, давайте не будем сбрасывать со счетов другой нюанс, – заметил он. – Иногда делается и такое похищение косточек мертвой знаменитости – с целью выкупа. Известен инцидент, случившийся 1 марта 1978 года на кладбище Корсью-сюр-Веви в Швейцарии: группа неизвестных выкрала гроб с телом комика Чарли Чаплина. Грабителями могилы оказались какие-то механики, желавшие выжать энное количество денег из семьи актера. Однако вдова разрушила злодейские планы, отказавшись платить.

– Мудрая женщина, – восхитилась Алиса. – Конечно, зачем же тратиться на возврат мертвого мужа? Я бы и за возврат живого ни копейки не дала.

– Не, она-то как раз полная идиотка, – мастерски отбил выпад Каледин. – Чаплин предвидел такой вариант развития событий. И в завещании строго указал – не выплачивать выкуп в случае похищения его трупа. Тут даже инфузория сообразит: нарушать волю покойного – юридически опасно. Механиков поймали, а гроб Чаплина закопали на глубине аж два метра – чтобы в другой раз желающим заработать пришлось серьезно попотеть.

Алиса еле слышно щелкнула зубами. На уровне подсознания она искала взглядом на столе горшок с цветком (дабы кинуть его в Каледина), но не нашла. По совету мудрого Антипова (шефа Отдельного корпуса жандармов) Муравьев не держал в кабинете растений, будучи уверен, что это зло.

Паузу прервал тишайший скрип двери – у кресла начальства буквально из воздуха возник шеф отдела электронной безопасности МВД Кирилл Кропоткин, потомок знаменитого анархиста. В марте светлейшему князю исполнилось 24 года от роду – находясь вне службы, он ходил в надетой задом наперед бейсболке, богопротивной майке с надписью Sex Instructor и носил три сережки в верхней части левого уха. Общество не забыло скандал, когда за месяц от князя сделали аборт пять уборщиц министерства. Стоило ему войти, и женщины (включая Алису) неосознанно поправили прически. Очаровав всех доброй улыбкой, князь положил на стол цифровой диктофон.

– Забавную штучку обнаружили-с, ваше сиятельство, – сообщил он, позвякивая серьгами. – Сутки назад на мобильник отца Иакинфа поступил один звонок. Покопались, обнаружили запись. Благоволите-с послушать?

Муравьев, отодвинув стакан, кивнул. Кропоткин нажал кнопку диктофона: раздался царапающий шорох, как при включении виниловой пластинки.

– Иакинф, – разбил тишину кабинета сочный баритон. – Узнаешь?

– Нет, — настороженно ответил абонент. – А кто это?

– Да ё-моё, это ж я – Толя Мельников. Совсем уже зазнался?

– Храни меня Господь! – взревел веселый бас. – Ну прямо как ангелы божьи благодатью одарили. Сто лет не виделись, грех-то какой! А сейчас и поста нет, посидели бы за наливочкой – брат Климент делает: опрокинешь рюмочку, аж в членах всех волшебное порхание. Заезжай-ка завтра?

– Прости, батюшка, – погрустнел баритон. – Проблемы совсем загрызли, аки бесы адские. Звоню не просто так. Дело у меня к тебе… важное-важное.

– Как обычно, – взаимно погрустнел бас. – Придется самому наливочку дегустировать. Что требуется? Не стесняйся. Чем могу, тем и помогу.

– Да вот, — замялся баритон, искрясь неуверенностью. – Надо, чтобы ты могилу Пушкина одному человечку показал. Поклонник большой, души не чает в стихах… Уж и не знаю почему, но глянуть склеп он хочет после наступления темноты. Смысл в том – вроде как он проведет ночь с великим поэтом. Понимаю, что ночью монастырь закрыт, и дело это сложное…

Обладатель баса поначалу замялся, но быстро принял решение.

– Для тебя, друг мой, – все, что угодно, – сообщил он. – Конечно, я рискую, но… скажи, в какое время будет лучше. Вообще, у братии отбой в 9 вечера…

– Спасибо, батюшка, — воспрял духом баритон. – Какой ты был, такой остался – душа у тебя широкая. Но хочу предупредить, одна тонкость имеется, довольно-таки серьезная… даже не знаю, как тебе о ней сказать. Мне это ОЧЕНЬ надо. Сделаешь, знай: век тебя не забуду. Послушай…

Запись прервалась, сменившись механическим треском помех.

– Кто знает, что там произошло, – манерно пожал плечами Кропоткин, наполняя комнату звоном колец пирсинга. – Но дальше ничего не записалось. Ясно одно – старый друг настоятеля просит принять ночью некоего загадочного гостя. Содержала ли просьба заведомый обман, или абонент сам послужил слепым орудием хитроумного плана, мы узнаем уже сегодня. Номер телефона принадлежит Анатолию Мельникову – профессору медицины: он знал отца Иакинфа еще с гимназии. Они не виделись уже много лет, но часто созванивались, на все праздники. И мое мнение, господа: для того чтобы профессор требовал принять кого-то ночью, нужны веские основания. Я предлагаю, не теряя времени, навестить Мельникова.

«Прикольно, – подумал Каледин. – Никогда раньше не задумывался… Но отчего во всех расследованиях такой казенный язык и действующие лица с умным видом говорят скучные вещи, о которых любой дурак догадается? Слава тебе Господи, что я не читаю триллеров – иначе крыша съедет».

– Не возражаю, князь. – Муравьев резко поднялся из-за стола, едва не опрокинув стакан. – Вы и Федор Аркадьич (он нашел взглядом Каледина), езжайте, побеседуйте с Мельниковым. Если потребуется, задержите для детального допроса… Но прошу, осторожнее. У профессора вся семья погибла в автокатастрофе… Странно, что он даже не упомянул об этом, беседуя с игуменом. Впрочем, не всем свойственно терзать свежую рану. Я, с вашего позволения, еду на доклад к государям… Не знаю, как ноги держат.

Каледин кивнул. Дело было даже не в самом августе, а в его окружении. Экономический кризис жрал «Стабфондъ», как псих конфеты, и деньги в империи не гнушались извлекать из всего, что можно, – а уж особенно из того, что нельзя. Полгода назад особым императорским указом ради пополнения бюджета выставили на открытый аукцион аренду могил знаменитостей. Арендаторы сразу же нашлись. Мавзолей Шаляпина на Красной площади взял купец Абрамович (вход туда теперь стоил 10 евро), Патриаршую усыпальницу в храме Христа Спасителя – «король алюминия» Мохоров, а захоронение Пушкина досталось хозяину магазинов «Комарадо», купцу Степану Чичмаркову. Ровесник князя, Чичмарков среди степенного купечества слыл отморозком и прославился одной рекламной провокацией:

Щиты с такой рекламой вызвали дикий скандал, но это лишь сработало на популярность. Экстравагантный Чичмарков вхож к обоим государям; думается, ограбление могилы шокировало купца будь здоров – он не преминет надавить, чтобы расследование шло быстрее. Еще бы: кто из поклонников заплатит бабло за лицезрение могилы поэта… если доподлинно известно, что самого поэта в ней нет? А ведь скандалист Чичмарков выложил за аренду склепа 5 миллионов евро… за такие бабки он все МВД до печенок проест. Что ни говори, а Муравьеву сейчас точно не позавидуешь.

– Баронесса тоже едет с нами? – спросил Кропоткин, масляными глазами глядя на Алису. – Ведь профессор в таком горе… вдруг психолог нужен?

– С удовольствием, – обворожительно улыбнулась Алиса.

Каледин наклонился к княжескому уху. Положив руку на эфес сабли [5], он что-то ласково прошептал и кивнул в сторону двери. Лицо князя вытянулось, он заморгал обоими глазами. Щеки беспомощно обвисли.

– Эээээ… я имел в виду, что мы подвезем баронессу до дома, – сказал он, отвернувшись. – Сейчас слишком рано… да и вообще уже… да-с…

– Не надо, – отрезала Алиса. – Сама доеду, у меня машина есть. Всего наилучшего, господа. Если понадоблюсь, мой мобильный включен.

…Проходя мимо Каледина, она больно наступила ему на ногу.

Август никак не мог проснуться. Он бесцельно ощупывал руками подушку, находясь между реальностью и сном. Что это было? Почему он не спит? Ах да, забыл. С минуту назад его разбудил министр двора, граф Шкуро: позвонил по спецсвязи. Неприятная новость… даже неважно какая. Весь мир состоит из неприятных новостей – по крайней мере, последний год.

Цезарь тоже пробудился. Спешно накинув халат, он полусидел на соседней кровати, опираясь спиной о желтую подушку с вышивкой, и искоса поглядывал на соправителя. В марте 2008 года государь император помпезно отрекся от престола и удалился на покой: копируя стиль римского императора Диоклетиана, он решил жить в деревне, предаваясь философии и сельскому хозяйству. Через неделю все пошло наперекосяк: выписанные из Австралии кролики отказались есть элитные корма и дружно передохли. Когда в огороде царской дачи завяла последняя морковь, пришлось спасать положение. ТВ объявило, что императора не так поняли – состоялось совсем не отречение, а всего лишь «кратковременный отпуск». Ровнехонько на Пасху оба государя были провозглашены в Успенском соборе соправителями – «старшим» (августом) и «младшим» (цезарем). Важные эксперты-историки, нанятые пресс-службой Кремля, по всем каналам объясняли в ток-шоу – это возвращение к корням, так издревле было принято в Римской империи… а Москву неспроста называют «третьим Римом». Из Грановитой палаты срочно извлекли двойной трон, чье сиденье в XVII веке делила пара соправителей из династии Романовых – Иван Пятый и Петр Первый [6]. К сожалению, никто не учел, что трон «заточен» под царей-мальчиков – цезаря, как правило, сдвигали на самый краешек. Один раз он едва оттуда не упал.

Сознание понемногу возвращалось к августу. Зевнув, он хмуро осмотрел лицо цезаря. Тот с кроткой робостью улыбнулся, угадывая последствия.

– Что-то ты не очень здесь смотришься, – сказал август.

– В каком смысле? – осторожно удивился цезарь.

– В прямом, – объяснил старший император. – Я вообще-то тебя под цвет обоев в спальне подбирал. А теперь вижу – ничуть не гармонируешь.

Цезарь опустил взгляд. Человек небольшого роста, с умными глазами, но совершенно незаметной внешностью (из тех, что называют серой), он еще два года назад занимал должность царского лейб-пасечника. И даже с перепоя (хотя и не пил) не мог себе представить назначение государевым преемником. В дворцовых кулуарах ходили слухи: дескать, сам-то цезарь существо спокойное и мягкое (в общении с пчелами иначе нельзя), и с радостью, допусти его до власти, разрешил бы в империи различные послабления. Однако до власти цезаря никто не допускал. В основном младший император посещал цветочные выставки, вручал награды за сериалы и присутствовал на открытии заведений общепита. Август, оторвавшись от кроликов, первый месяц был на полшага от того, чтобы приказать экс-пасечнику отречься. Но позже грянул кризис, и август мудро рассудил: ни к чему, чтобы шишки от подданных сыпались только на него одного. Пусть паренек посидит на краешке трона, а впоследствии, когда экономика поправится, он объявит, что хочет вернуться к пчелам. Экономика же, как назло, с каждым месяцем норовила сдохнуть: наличие цезаря, увы, приходилось терпеть – вместе с особенностями древнеримского этикета. По примеру тетрархии [7] Диоклетиана, протокол вынуждал их почивать в одной спальне, причем кровати соправителей были установлены в разных углах будуара [8]. Стены царства Морфея дизайнер отделал под слоновую кость, а садовник увил ползучими персидскими розами, оплетающими обои на манер плюща. Роскошная кровать августа имела в изголовье золоченого орла, ложе цезаря оформили подешевле, взяв мебель от предыдущих царей. Шикарная люстра барахлила – она включалась ночью, когда не надо, и разбрасывала розовые лепестки – рецепт императора Элагабала. Ближе к люстре на стенах были закреплены специальные рычаги: страховка от обрушения потолка – этот метод заимствовали у Нерона. Копируя иные тонкости нероновского стиля, оба государя общались с чиновниками, попивая в постели утренний какао. Август часто задумывался: не перегнули ли они с подражанием Риму? «Имперская газета» считала, что по сравнению с самодержавием это даже демократично: в XIX веке царь Александр II Освободитель принимал докладчиков сидя на ночном горшке за ширмой и покуривая кальян.

…Лакеи в ночных халатах из парчи услужливо распахнули перед визитером двери в спальню. Тайный советник Муравьев, с ходу оценив обстановку, поклонился с очень дальновидным расчетом – не кому-либо одному из сонных императоров, а как бы пространству между их кроватями.

– Ваши величества, – произнес он, учитывая требования протокола.

Цезарь пошевелился под одеялом. Соправитель махнул рукой в перстнях.

– Присаживайтесь, голубчик. Опять неприятности?

Чередой коротких фраз директор полиции изложил картину всего, что произошло этой ночью в Псковской губернии. От лица августа отхлынула кровь. Он решительно откинул одеяло, привстав с кровати: взгляду Муравьева открылась саксонская пижама из отличного черного шелка.

– Это всемирный скандал. – Император говорил тихо, но уши Муравьева сотрясали громы и молнии. – Злоумышленниками похищен прах Пушкина… совершено зверское убийство настоятеля монастыря. Я вызываю шефа Отдельного корпуса жандармов. Антипов тоже обязан срочно подключиться к расследованию. Есть ли у вас мысли, кто это мог быть?

– Соображаем, государь, – быстро ответил Муравьев. – Уже вычислено, с чьего мобильного звонили на телефон жертвы. Определенно похищение заказал кто-то со стороны. Об этом свидетельствует быстрота акции, профессионализм и крайняя жестокость неизвестных грабителей.

Государь обратил свой взор на сенсорную панель у кровати, где блестели кнопки с надписями: «Лакей», «Пиво», «Барак Обама» и «Шкуро». Не мешкая, он нажал голубую кнопку: искрясь, засветились буквы «Жандарм».

– На участие Запада что-то указывает? – отрывисто спросил император. – Может быть, опять грузины? Четкая работа, напоминает почерк спецслужб.

– Вряд ли, ваше величество, – покачал головой Муравьев. – Разведка Тифлиса хороша лишь при выезде на шашлыки – есть шикарные спецы, отменно готовят соус к баранине. А так… Североамериканцы в Грузию даже танки теперь поставляют с инструкцией на русском языке: чтобы потом не сломали при перевозке в Москву. Это ж надо такую подлость сделать – завалили нас трофейной техникой. Целые вертолеты скаутам жертвуем на металлолом-с.

– Хорошо мы их разделали – как бог черепаху, – робко подал голос цезарь.

– Кто это – мы? – не оборачиваясь, спросил август.

Цезарь счел за лучшее промолчать.

– Так вот, – продолжил император. – Вскрытие могилы вредит имиджу империи… посему я и не исключил наличия внешних факторов. Ведь Запад-то он, сами понимаете – спит и видит, чтобы показать всем: идея суверенной монархии себя изжила. Хотя… может иметь место и интрига со стороны бизнес-конкурентов. У многих купцов сильна зависть к Чичмаркову – вместе с арендой склепа он получил 99-летний копирайт на образ поэта в рекламе. Меры совсем не знает. Я сам, верите ли, на днях едва в уме не повредился. Еду по шоссе и вижу на плакате: Пушкин с умильным лицом лижет пылесос под слоганом «Я помню чудное мгновенье». Купцы вообще как с цепи сорвались. Покойный Есенин рекламирует йогурт «Актив» – дескать, на вкус так нежен и прекрасен, что поэт раздумал вешаться. Достоевский в телеролике вертит в руках модель дамского вибратора и задает ему вопрос: «Тварь ты дрожащая или подзарядку имеешь?» В кризис-то все средства хороши, разумеется, однако с непривычки коробит.

– Это еще что-с, – в тон императору заметил Муравьев. – Я тут, когда миновал Садово-Сухаревскую, своими глазами наблюдал плакат Гоголя – писатель славит препараты от депрессии: «Ты пилюлю съел и жжошь, «Мертвых душ» ты не сожжешь». А Пушкин, он не только с пылесосами – его образ новый владелец умудрился к элитной марке пива привязать.

– Вот-вот, – подтвердил из своей постели цезарь. – Там клип такой: пиво в компании кончилось, спорят, кто пойдет… мол, Пушкин, что ли? И тут Александр Сергеевич встает из гроба, говорит: «Суперпиво, конечно пойду».

Все трое, не сговариваясь, красноречиво вздохнули.

– В любом случае, – вернулся к теме август. – Грабеж могилы уничтожает имидж государства. Это что ж, скажут, за империя такая, где трупы воруют, как с огорода редиску? Я уж молчу о том, что завтра все газеты запестрят заголовками: «Священник убит на могиле Пушкина». Наяву видится, как щелкоперы в таблоидах смакуют версии – наверняка центральной станет та, где дух Пушкина обернулся кровожадным монстром, чтобы убить попа. На всякий случай, следует взять под охрану могилы знаменитостей.

…Муравьев почтительно склонил голову – ожидая дальнейших указаний августа. Минутное молчание подтвердило, что указаний не последует: соправители приступали к завтраку. Лакеи, переодевшись в красные пижамы с россыпью желтых орлов, держали в руках подносы – один золотой, другой серебряный – оба от Тиффани. На подносах дымились чашечки утреннего какао с корицей, лежало по горячему круассану, а в вазочке обтаивало ледяное сливочное масло. Августу, чей род происходил из дрезденских баронов, тяжело дался отказ от кофе по утрам, пришлось пройти даже психолечебные курсы. Однако римские владыки кофе не пили, а государь, учредив указом с о п р а в и т е л ь с т в о, старался хотя бы внешне соответствовать латинскому стилю. Правда, в Древнем Риме какао тоже не было в чести, круассаны – и подавно, но открывать царю глаза желающих не нашлось. Двери закрылись, в приемной Муравьева ждал Виктор Антипов, шеф Отдельного корпуса жандармов. Штатский костюм, шелковый галстук поверх свежей рубашки, щеки идеально выбриты, благоухает одеколоном. Муравьев оставил мысль о том, как жандарм умудрился прибыть во дворец за 15 минут, да еще и в костюме с иголочки. Видимо, как японская гейша, спит в отглаженной одежде. Подводили Антипова лишь глаза – красные, с мелкими прожилками, они с потрохами выдавали недосып их обладателя.

Цезарь глотнул какао, придерживая большим пальцем чашечку.

– Я давно хотел спросить, – деликатно обратился он к августу. – Вот ты, царь-батюшка, по телевизору с народом общаешься, на вопросы по прямой линии отвечаешь. А можно и мне, как императору, тоже свою прямую линию?

– Нет, – буркнул август. – Тебе сегодня еще кафе-мороженое открывать.

…Разрезая круассан, цезарь сжал нож – чуть сильнее, чем нужно.

Каледин даже не удивился – все оказалось весьма предсказуемо. Подъехав к дому профессора Анатолия Мельникова, что возле пожарной башни на Стромынке, он обнаружил рядом с подъездом знакомую до боли «Тойоту». Извинившись перед коллегами, надворный советник подошел к автомобилю расслабленным шагом. Коллеги двусмысленно ухмылялись за его спиной.

Каледин постучал в дверцу машины. Стекло уехало вниз.

– Алиса, – его голос осыпал экс-супругу кусочками льда. – Мы ж тебя домой проводили. Позволь полюбопытствовать – какого хрена ты здесь делаешь?

– Я передумала, – ответила Алиса непреклонным тоном.

Каледин вздохнул. Да, для Алисы (и всех женщин) это вполне достаточное основание, по типу волка из популярной басни Крылова. «Передумала» – и все тут. Почесав затылок, он тщетно рискнул воззвать к остаткам ее совести:

– Только подумай, в какое положение ты меня ставишь…

Алиса с восхитительной небрежностью пожала плечами:

– А сколько раз ты меня в постели ставил в разные положения?

Каледин порадовался, что коллеги не читают по губам.

– Вы, немцы – народ с лягушачьей кровью, – раскрыл он суть проблемы. – Обожаете все на счетчик ставить. У нас же, русских и воистину православных, считается – жена должна ублажать своего мужа, причем желательно без присутствия сантехника. Попрекать этим фактом – столь же безнравственно, как хомячка душить. Довожу до твоего сведения, дорогая баронесса – группой выезда командую я. И кого пускать в квартиру – решаю я. Истерика, даже на диво удачная, тебе не поможет.

Алиса позволяла себе быть истеричкой тогда, когда это достаточно безопасно. В остальных случаях включалась ее остзейская практичность.

– Хорошо, – опустила она голову. – Я возвращаю машину. Будем год по очереди ездить – одну неделю ты, одну я. А после – купи тачку в кредит. Банк «Русская имперiя» давно предлагает тариф «Бедный дворянинъ».

К подъезду они вернулись вместе. Тактичные работники департамента сделали вид, что ничего не заметили. Чиновники втиснулись в финский лифт из светлого металла, бочком, стараясь не прижаться к Алисе – разбираться на дуэли не хотелось никому. Красным загорелась цифра «10», и кабина шустро взмыла вверх. Лестничная клетка блестела тремя стальными дверьми. Возле той, что слева, притаились трое спецназовцев из отряда «Варягъ» – рослые здоровяки в черной форме, с черепом на рукаве и автоматами через плечо.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – шепотом отрапортовал урядник Семен Майлов – плечистый, горбоносый детина, приветствуя Каледина. – Кажись, самого профессора-то дома и нет. Четверть часа уже тут торчим, изнутри – ни единого звука. Подключали электронную «удочку» на шумы, аж звук дыхания ловит – бесполезно. Прикажете вскрывать квартирку-с?

Князь Кропоткин, прижатый к лифту, суетливо почесал ухо с серьгами.

– Федор Аркадьич, – торопясь, сказал он. – Незаконно-с. У нас же ордера на обыск нет. Может, профессор принял успокоительное и просто спит? Давайте в звонок позвоним, как у культурных людей принято… Вот поражает меня этот дикий спецназ. Им бы только все взрывать да ломать к черту.

Урядник засопел, но фраза «Ты на кого пасть открыл, сука?» в отношении старшего по званию, да еще и обладателя титула «ваша светлость» показалась ему неуместной. Каледин протянул палец к звонку и нажал на рисунок с серебряным колокольчиком. Сначала робко, а затем посильнее.

Из квартиры не донеслось и малейшего шороха.

– Увы, – развел руками Федор. – Боюсь, профессор не оставил нам выбора.

Князь обреченно поежился, представляя грядущее событие.

– Опять взрывчатка, сударь? Грохот будет на весь подъезд.

– Взрывчатка? – откровенно удивился Каледин. – Зачем?

Расстегнув вицмундир, он ощупал ремень – у пряжки были воткнуты четыре булавки. Эту экипировку он привык носить давно – с того времени, когда проходил в полиции практику, будучи молодым коллежским регистратором [9].

Целый год Каледин ловил домушников, чистящих московские квартиры, – посему премудростей, как вскрывать замки, советник нахватался изрядно.

Игла булавки погрузилась в замок. Подцепив «язычок», Федор нажал на пружину внутри, подводя ее вверх. Дверь отворилась – беззвучно и плавно.

– Вуаля, – сказал Каледин, ловя на себе завистливые взгляды.

Урядник Майлов крякнул, осуждающе покрутив головой. Надо же, его высокоблагородие вякнул что-то вроде «бля», а все стоят и эдаким хамством восхищаются. Скажи он хоть одно матерное слово, ему бы взыскание вышло по службе либо штраф. Трудно понять этих господ. Как иногда подумаешь – может, и зря у большевичков в семнадцатом году ничего не получилось.

– Хм… – заметил Каледин. – Определенно замок не заперт изнутри – даже цепочка не накинута. Похоже, что господин урядник прав, и профессора действительно нет дома. Бахилы все захватили? Надеваем на ноги, чтобы не оставить следов… тихо посмотрим и уйдем. Тьфу ты… да что это за запах?

…В прихожей пахло как в аптеке, носы визитеров обоняли неясный аромат, перемешавший лекарства, спирт и сушеные травы… Ко всему прочему (Каледин был готов поклясться) – в воздухе витали запахи какао, ванили и… нечто парфюмерное. У Алисы сильно закружилась голова – выдернув из сумочки платок, она уткнула в него нос. Поступью бедных родственников, шурша бахилами по кашгарскому ковру в прихожей, Каледин и остальные проследовали в гостиную. Комната была пуста: только белый кожаный диван, люстра со стилизацией под свечи, барный столик и книжный шкаф во всю стену – с корешками толстых фолиантов, притиснутых обложками друг к другу… так плотно, что в мире людей им пришлось бы жениться. К стеклу жалась фотография – в рамке из серебра, увитой траурной ленточкой – моложавая жена профессора, в обнимку с двумя детьми, на фоне моря. Урядник Майлов снял берет – деликатно кашлянув, он перекрестился.

Каледин повернулся на каблуках. Покинув гостиную, прошел к рабочему кабинету Мельникова. Остановившись перед закрытой дверью, Федор прислушался. Опять тишина. Он постучал по косяку костяшками пальцев.

– Профессор? Я из полиции. Если можно, позвольте парочку вопросов.

Ничего. Ни звука. Полное молчание.

Федор толкнул ладонью резную пластину орехового дерева – и испытал замешательство. Профессор Мельников, развалившись в кресле, сидел за письменным столом, держа в руке ручку. Мужчина средних лет, классика «чеховского интеллигента»: в старомодной клетчатой «тройке», с полуседой бородкой клинышком, зачесанными назад волосами. Сердитым взглядом из-под золотого пенсне он смотрел Каледину прямо в глаза. Тот глотнул воздух и сразу пожалел об этом – запах сухих трав сделался совсем невыносимым.

– Прошу прощения, – сказал он. – Вы не открывали дверь, поэтому мы…

Небрежно отодвинув экс-супруга, Алиса прошла к Мельникову. Не успел Каледин опомниться, как она приложила два пальца к шее профессора.

– Извиняться перед трупом – излишняя вежливость. Ты не понял? Он, вообще-то, уже мертв, Феденька. Не скажу точную дату смерти – но, судя по цвету кожи, – весьма приличное время. Кто-то успел его забальзамировать.

Каледин единым прыжком преодолел расстояние – от двери до кресла с профессором Мельниковым. Он также попытался проверить пульс, но оставил эту затею – разве может прощупываться сердцебиение, если тело уже остыло? Труп выглядел как живой человек – если бы не чрезмерная белизна по причине наложенной косметики. Полуседые волосы искусно убраны, словно над ними колдовал парикмахер-профи, костюм отглажен, щеки чисто выбриты… даже на ногтях – и то маникюр. Бальзамировка сделана потрясающе: покойник напоминает восковую фигуру из музея мадам Тюссо. Его легко можно принять за живого, учитывая открытые глаза. Специалист – бальзамировщик умудрился придать зрачкам выражение недовольства… будто труп желал пожурить полицейских за вторжение в частную квартиру.

Алиса наклонилась к лицу мертвеца – прикрыв веки, она вдыхала аромат бальзама. Ее ноздри чувственно задергались, как у кошки, учуявшей рыбу.

– Ром, – произнесла она, встречаясь взглядом с Калединым. – Профессору перерезали горло, а затем до краев накачали ромом, как сувенирную бутыль – предварительно слив кровь. – Ноготок Алисы ткнулся в разрез на шее Мельникова толщиной с нитку. – Набор неизвестных мне трав, плюс специи… надеюсь, анализ покажет. Похоже, присутствует перец. Не знаю, работал над ним один человек или целая бригада, но выполнено все блестяще. Хоть сейчас вынимай из кресла – и на бал к его величеству.

Каледин отобрал у Алисы платок и приложил его к своему носу. Не отвечая, он осматривался вокруг. Понятное дело: лишнего свидетеля, который способен указать на заказчика грабежа могилы Пушкина, могли убрать – это даже вполне по закону жанра. Но для чего тогда устраивать все ЭТО шоу?

…Черные, оплывшие свечи. Полно свечей. Ковер (на этот раз афганский, грубой работы) завернут к стене – бальзамировщику нужен пустой пол. Большой бурый круг вокруг кресла – обрисован кровью, смешанной с землей… рядом валяются рыбьи скелеты и множество чешуек. В центре круга – рисунки, нечеткие, будто сделаны рукой ребенка… белая курица, белая обезьяна… голова клыкастого существа – с пятнышками, типа в горошек. Во всех четырех углах комнаты – лужицы засохшей крови, в каждой валяется кусочек ткани в россыпи блесток. Флажок из аналогичной материи был закреплен на столе и старательно вымазан кровью. Урядник из спецназа сглотнул, заново перекрестившись, так же не замедлили поступить прочие чиновники. Каледин поманил пальцем полицейского фотографа Терентия Лемешева. Федор молча обвел рукой комнату, от пола до потолка, как бы заключая ее в своеобразный купол, и причмокнул. Лемешев кивнул, так же не произнеся ни единого слова. Он присел, чтобы было удобнее снимать, защелкал затвором – ярко полыхнула вспышка «Никона». Федор пытался и не мог понять: почему все это кажется ему таким знакомым?

– Господа, – нудно-казенным тоном сообщил Каледин, – звоните в труповозку. Тело пора доставить в морг. Требуется взять образцы тканей покойника, рыбьих костей, материи. В лаборатории будут ждать. Уже очевидно, что дело не в похищении гроба богатым коллекционером или бандитом с целью выкупа – свидетелей так не убирают. Приступайте-с.

Карман на груди вдруг задрожал, вибрировал отключенный сотовый.

– Алло, Каледин слушает.

– Доброе утро, это Степа Чичмарков, – прозвучал из динамика задорный голос. – Мужик, мне сорока на хвосте принесла, что тебе поручили расследование со вскрытием склепа моего Пушкина. Кровно заинтересован в результатах. Если не возражаешь, зарули ко мне в офис ближе к ночи.

– Возражаю, – скучно ответил Каледин. – У меня совсем нет времени.

Голос в трубке это ничуть не смутило.

– Типа, мужик… мне твой телефон дал директор полиции, – как бы невзначай заметил Чичмарков. – Он одобряет нашу встречу. Когда тебя ждать?

– Примерно в полночь, – сквозь зубы сказал Каледин.

Он с радостью запустил бы телефоном в стену, но скромность жалованья надворного советника запрещала подобный поступок. Подумать только! Заштатная купеческая морда обращается к нему на «ты», словно вчера они бухали в соседнем трактире. Конечно, у редких дворян в XXI веке сохранились поместья – все бабло у купцов, чьи секретари охотно нанимают на корпоративы князей рода Оболенских на балалайке сыграть и с выражением почитать стихи. Рискни возразить этому «королю пылесосов» – раз в неделю подле самого государя завтракает. Каледин уставился на Алису, подсознательно ища поддержки. Та протянула руку, щелкнув пальцами.

– Что? – с неприкрытым раздражением спросил Каледин.

– Платок верни, – в тон сообщила Алиса. – Он денег стоит.

Федор втиснул ей в ладонь смятый платок. Внезапно его осенила идея.

– Ты что сегодня вечером делаешь? – спросил он шелковым голосом.

– Для тебя – ничего, – огрызнулась Алиса. – Я страшно занята.

– О, как жаль… – разочарованно закивал Каледин. – А я-то думал, ты отправишься со мной в офис Чичмаркова на Тверской… говорят, его по спецзаказу лично Дольче с Габаной разрисовали… охренеть как стильно. Ты вечернее платье в кредит взяла, жаловалась, что некуда пойти себя показать… ну, конечно, как угодно… Я к Институту благородных девиц подойду вечером, а то сама знаешь – без дамы визит наносить неудобно.

– Ой-ой! – вскрикнула Алиса. – Совсем забыла – проклятая рассеянность!

– Это из-за возраста, – сочувственно подсказал Каледин.

– Зато я не облысею, – отбрила его Алиса. – Короче, только что случайно вспомнила. Заболел ээээ… мой, моя… косметолог. Тебе жутко повезло – именно сегодня в полночь я и свободна. Это в интересах расследования.

– Замечательно. – Сладкая улыбка Каледина разлила в воздухе тонну яда.

«Ну что ж, не все коту масленица, – думал надворный советник. – Алиса обладает уникальной способностью портить людям жизнь. Привезти ее на Тверскую – Чичмарков минут через пять в петлю полезет. В другой раз задумается, козел, стоит ли отрывать занятых людей от работы».

Покидая комнату, Федор обратил внимание на странную вещь. Черно-красный флажок с блестками шевелился, словно его трепало ветром.

…Окна оставались плотно закрытыми. Никакого ветра здесь не было.

Фонарик ударился о мрамор, откатившись к колонне, пятно света остановилось, мелко дрожа. Сила выстрела толкнула Анри в объятия мраморной богини в античной тунике – он ударился головой ей в живот. Тело выгнулось, повернув шею, мертвец смотрел своему убийце в лицо. Секунда – и Анри сполз к ногам богини Победы, оставляя на мраморе широкий красный след. Дуло пистолета вернулось к потолку, глушитель превратил звуки выстрелов в шипение, видеокамеры рассыпались пылью мелких осколков. Античные существа с выложенного золотом купола молча взирали с фресок на труп, распростертый посреди лужи крови. Человек в форме охранника – лысый крепыш с квадратным лицом – сунул пистолет за пояс. Отлично. Пока они разберутся, в чем дело, он успеет скрыться – пути отхода заранее определены. Сигнализация сработает чуть позже, после взрыва… время еще есть. Sms от Сали пришло 15 минут назад. Думается, сейчас весь Париж в панике от дерзости террористов, осмелившихся взорвать бомбы в центре переполненного людьми вокзала Gare du Nord.

Цель услаждала взгляд – саркофаг из русского порфира на гранитном серо-зеленом цоколе – смешно, он всегда напоминал ему ванну чудаковатого нувориша. Мозаичный венок ожерельем смыкается вокруг гробницы, каменные листья испачкала красная жидкость – на полу жалко скорчился труп Анри с раздробленным затылком. Дева Мария, сколько же в нем крови, прямо как в зарезанной свинье. Прости-прощай, старичок. Да, мы напарники, да, давно работаем вместе… но два миллиона евро – это все-таки, извини, два миллиона евро. И не говори, что на моем месте ты поступил бы иначе. Присев на корточки, Люсьен достал из сумки три самодельных бомбы, вернее бомбочки – похожие на мыло куски пластиковой взрывчатки С4. Лучше бы обойтись без тротила, но пардон – гранит толстенный, саркофаг автогеном не вскроешь.

С взрывчаткой Люсьен работать умел: пять лет «оттрубил» в Африке, в саперных войсках. Отодвинув ногой голову Анри, убийца приклеил С4 обычным скотчем с обоих боков гробницы, у самой крышки – чуть повыше гранитных венков. Отбежав за ограду с барельефами, Люсьен нажал кнопку на пульте. «Мыло» рвануло в унисон, пространство между статуями богинь в туниках заволокло дымом. Стекла окон чудом уцелели… то ли их сберегли золоченые кресты, то ли волна прошла совсем низко и весь удар взрыва приняли на себя статуи. Люсьен верно рассчитал заряд – крышка саркофага, треснув, развалилась на крупные куски и просела внутрь. Эффект – супер, но дело еще не кончено. Внутри – целых шесть гробов, друг в друге, словно русская матрешка. Один жестяной, один – красного дерева, два цинковых, один из черного дерева, и последний – из дуба. Дерево-то истлело, а вот цинк придется вскрывать как консервную банку. Заряд – совсем чуть-чуть взрывчатки. Бумммм! Обломки дерева и куски железа взлетели вверх, с треском посыпавшись на головы богинь.

Кашляя в дыму, Люсьен прыгнул в «брюхо» саркофага, запустив руки в мешанину содержимого. Останки пахли странно – медицинской стерильностью и аптекой. Сухие кости шуршали, рассыпаясь в ладонях – Люсьен горстями пихал их в сумку, вместе с пуговицами, обрывками грубой материи, кусочками шелка. Последним оказался круглый, как яблоко, череп с остатками жидких волос. Убийца пошарил рукой по дну, пальцы до крови кололи осколки гранита. Нет, пусто. Он забрал все, что можно. Оперевшись на бортик, Люсьен спрыгнул на пол, не забыв сумку с набором костей.

…Пора. Сейчас сработает сигнализация. Мишель уже ждет.

Восемьдесят два года – это все-таки не шутка. Старик был уверен: второго такого шанса ему не представится, и лучше не рисковать. Когда на него вышли с предложением — он даже не колебался. Цену назначил божескую, хотя и немалую… Без его помощи у них нет вариантов, вообще нет. В Доме Инвалидов содержится сотня ветеранов, к каждому не подкатишься, слухи же расползаются быстро. Мишель зябко повел плечами. Лето, а такой холод на улице, ветрище. Впрочем, в последнее время он часто мерзнет – старческая кровь, что поделаешь. Приняв предложение, Мишель подошел к делу со всей ответственностью: как-никак бывший офицер, командовал ротой в Алжире, из руки доктор две пули достал… с тех пор она и не гнется. Старик заимел строгую привычку ближе к полуночи прогуливаться между аллей и фонтанов комплекса, объясняя, что пребывание на свежем воздухе помогает ему уснуть. Чудаковатых дедков в Доме хватало, и охране предписывалось относиться к ним с уважением – старички храбро защищали Францию. Увидев по телеку новость о теракте на Gare du Nord, Мишель понял – пора готовиться. Прихватив рюкзак и портфель, которые позавчера передал ему Сали, старик вышел в направлении Собора, слушая стрекотание ночных цикад. Несмотря на взрыв, окна здания были на месте, а непрерывный вой сирен, доносившийся со стороны творения Эйфеля, способен заглушить пушечную канонаду. Люсьен появится с минуты на минуту – старик затаился в кустах, с левой стороны церкви. Он не хотел признаваться, что завидует молодому сообщнику. Вот надо же, сумел ухватить фортуну за хвост – всего сорок лет, а сцапал жирный куш… эх, вот был бы он сам помоложе… А теперь ему, сгубившему здоровье на войне, подачкой кидают вшивую комнатенку в Доме Инвалидов и говорят: радуйся, ты будешь жить в знаменитой богадельне… мы признаем твои заслуги. Поганые собаки.

От горьких мыслей его отвлек топот ботинок – из здания церкви выбежал Люсьен. От взгляда старика не укрылось, что сумка Люсьена обвисла, наполнившись чем-то тяжелым. Мишель приложил руку к груди, пытаясь унять бьющееся сердце. Оглядевшись, Люсьен рванулся к кустам.

– Успел? – спросил Мишель напарника, едва охранник достиг «зеленого друга».

– Да, мон колонель, – весело ответил тот.

Его рукав был в крови, и мудрый Мишель не стал задавать вопрос, куда делся Анри. В Алжире он убивал людей совершенно бесплатно – а тут такие-то деньги всего за один труп.

– Держи. – Люсьен пихнул ему сумку. Старик сейчас же сжал ее крючковатыми пальцами. – Неси, Сали ждет. Сигнализация включится через двадцать минут, так уж она устроена – никакой хакер не поможет. Давай сюда моё.

Мишель без звука протянул портфель. Уложенные в пачки, там лежали деньги – туго спрессованные банкноты по 500 евро. Люсьен не стал проверять – люди надежные, с задатком не обманули. Высыпав тяжелые пачки внутрь плотно застегнутой на животе куртки (и став толще чуть ли не в два раза), он вылетел из кустов, махая бегущим к Собору охранникам.

– Это налет! – громко закричал он. – Террористы! Вызываем спецназ!

Охранники припали к земле, защелкали затворы, завопили рации. Из дверей Собора валил дым – кажется, что-то загорелось. Люсьен рухнул в траву, пару раз выстрелил наугад, в воздух, коллеги поддержали его, паля из пистолетов. Спрессованные деньги больно упирались в живот и грудь, но это была приятная боль, ценная тяжесть. Перекатившись, он прыгнул через стену…

Мишель восхищенно покрутил головой. Ну, ищи ветра в поле – а коллеги-то, дураки, сейчас поражаются героизму Люсьена. Их не волнует, почему парень за два часа так капитально растолстел. Ковыляя, он поплелся к воротам, придерживая локтем сумку. В суматохе никто не обратил внимания на выжившего из ума старика – глупый дед, несмотря на дым, вой сигнализации и выстрелы, не может отказаться от своей любимой прогулки. Прошло минут двадцать, прежде чем Мишель миновал пределы Дома Инвалидов и добрался до моста Александра III. Стоя неподалёку от покрытых золотой краской орлов, прямо под фонарем посреди круга света, его ожидал смуглый, чернявый парень невысокого роста, в кожаной куртке.

– Сначала деньги, – строго приказал ему Мишель.

– О, разумеется, месье, – ответил тот с сильным албанским акцентом.

В отличие от легкомысленного Люсьена, дед разорвал одну пачку, пересчитав деньги. Нет, все правильно. Обманывать им не с руки. Албанец скрылся в ночи, забросив за спину мешок с костями, а старик присел – прямо на асфальт. Надо немного передохнуть, а потом двигаться куда-нибудь. Куда? Да неважно. Новому миллионеру везде будут рады. Как насчет Рио-де-Жанейро, месье полковник? Сейчас самое время для хорошей капириньи [10].

Из-за теракта дороги перекрыли, но Сали уже продумал, как добраться в Булонский лес. Сначала дворами, потом шоссе. Албанца душил экстаз, по пути он то и дело щупал мешок, чувствуя под пальцами твердую кость черепа. Вот он и богат. Богат, вашу мать! Шайтан побери, и почему они не додумались раньше? Дело ясное – из-за Ахмеда: этого ишака при рождении точно Аллах в лоб не целовал. Родной брат уверен, что «крышевание» шлюх из Румынии – предел грез. Нет, спасибо. Эдак всю жизнь можно провести на улице, торгуя «коксом», собирая дань с «фермёр» [11] и перевозя вонючих китайских нелегалов. Сали давно мечтал о настоящем «скачке»… таком, что обеспечит баблом на всю жизнь. Аллах свидетель, насколько легко образуется крутейший гоп-стоп, если подойти к нему с умом!

Год назад он был уверен: для ограбления Собора Инвалидов понадобится целая армия – с танками и вертолетами. Шутка ли – до зубов вооруженная охрана, датчики движения, электронные замки, видеокамеры… злоумышленника сразу вычислят – за километр. Кося под любознательных туристов, они навестили Дом раз двадцать, засняли на телефон все, что могли – пункты охраны, кнопки сигнализации. Хакиму кровь в голову ударила – предлагал подкатить к стене на бульдозере с тротилом, взорвать стену… боевиков парень обсмотрелся. Зрелищно, но бестолково. Оказалось, раскинешь как следует мозгами, и нет ничего невозможного. Пятнадцать лет назад ушлые пацаны прямо под носом у фликов вынесли картинки из Лувра. А там тогда стояла крутая сигналка – реагировала на обычную вибрацию и включалась, если просто сдвинуть экспонат с места. Но одного ума мало. Нужны деньги, много денег. Мудрец сказал – нет в мире такой крепости, что не возьмет осел, груженный золотом.

Планы оставались планами, пока Сали не нашел заказчика. Точнее, заказчик нашел его, но это и неважно. Уважаемый человек… во время поездок в Париж он сотрудничал с «атой» [12], покупая у него оптом девушек, а Сали что… обычная «шестерка» на подхвате… однако заказчик разглядел в нем скрытый потенциал, и Сали ему за это благодарен. Они общались по sms, все происходило втайне. Поначалу Сали не очень-то верил в серьезность его намерений, но после доставки чемоданов с  м и л л и о н а м и – пришлось поверить. Дела заскользили, словно по маслу. За неделю навели мосты, с кем нужно, два человека со стороны понадобились. Завербовали старичка из местного дома престарелых [13] – даром что еле на ногах стоит, а торгуется, словно тигр. Львиная доля налички ушла офицеру из охраны Собора, ну, тут святое дело, на нем больше всего завязано. Отключить сигнал, заложить взрывчатку, очистить гробницу: на все про все 20 минут, до повторного включения сигнализации – работа не для сопляков. Легавому придется и морду на пластическую операцию класть, и новый паспорт делать, и из страны рвать когти… А это тоже не бесплатно.

Оставшуюся часть плана взвалили на себя сам Сали и его приятель Хаким. Жизнь в XXI веке состоит из ТВ – его-то они и использовали по полной программе. Сшили черный флаг, отпечатали на полотнище белой краской арабскую вязь «Бисмилля иль рахман иль рахим» [14], намотали на лица клетчатые платки – получилось устрашающе. Взяв в руки по автомату, прочли перед камерой заявленьице – от имени ячейки «Моджахедов в Париже». Мол, «в ту ночь, что будет море огня, падет нечестивая цитадель Эйфеля, и потонут в крови гяуры». Запись разместили в Интернете, но реакция была вялая. Слишком много развелось психов, мечтающих о славе. Даже сам Бен Ладен видео на МТВ присылает, лишь бы они только в прайм-тайм транслировали.

…Сигнал от заказчика поступил вчера. Оставалось начать шоу, а в этом друг Хаким был мастер. Устройства, говорит, заложить было нетрудно: у платформ толкается полно народу, и все с чемоданами. Ровно в одиннадцать вечера Хаким нажал кнопку мобильного – на вокзале Gare du Nord сдетонировали четыре пакета. В каждом – по ручной гранате и полкило крошеного стекла. Расчет верный: мало кого эта бомба убьет, зато раненых будет сотни три.

Так и случилось. Дым, грохот, пламя, вопли: слышно аж в соседних районах. На всех парах примчалось телевидение, вокзал утыкали камерами. Выждав, Хаким позвонил в газеты, сделал заявление: следующая цель, как и обещали «моджахеды», – Эйфелева башня, через полчаса у ее основания рванет бензовоз, до краев набитый гексогеном. Слава Аллаху, на свет из Интернета вытащили их видеозапись и давай ее гонять по каналам, перемежая с кадрами орущих людей в кровище. Паника – супер-пупер. Половина фликов оцепила вокзал в поиске новых бомб, другая побежала к Эйфелевой башне. Полицейские участки разорвало шквалом звонков – на этой дискотеке видели бомбу, в том магазине подозрительный пакет… Отвлекающий маневр. Собор Инвалидов вследствие этого тарарама можно было брать голыми руками – полиция не приедет, все на ушах стоят. Офицер-охранник отключил сигнализацию «для пожарной проверки»: далее, по плану он убивал напарника и решал вопрос с видеокамерами. С4 Люсьен достал сам – как-никак, кучу лет отслужил в саперах… служба уходит, а связи остаются.

…Сали притормозил машину. Вот и лес. От черных силуэтов деревьев ему на секунду стало жутко, но он справился с волнением. Включив фары, албанец несколько раз мигнул, направляя лучи меж стволов сосен. Во вспышках света проявились Хаким и курьер от заказчика, прибывший этим вечером, – стройная девушка, закутанная в фиолетовый плащ, с острым, как клюв цапли, носом, и соломенными волосами. Привлекательная, но в глазах холод. Впрочем, такие хороши в постели. Будет шанс ли сегодня это проверить?

Девушка рассматривала кости, как зверь – пристально, поднося ко рту, обеими ноздрями втягивая запах смерти. Один раз она едва не коснулась высохшего черепа языком, вызвав у Сали и Хакима приступ тошноты.

– Какова гарантия… – безжизненно произнесла она. – Что это не обман?

Уголки губ Сали брезгливо дернулись.

– У тебя есть телефон? – Он сжал кулаки, Хаким также подвинулся вперед. – Тогда выйди в Интернет, сразу наткнешься на новость об ограблении века.

Девушка смерила его холодным взглядом. «Айфон» быстро загрузил сайт агентства «Рейтер» – новость о налете на Дом Инвалидов стояла первой, вслед за ней – об угрозе взрыва Эйфелевой башни. Девушка захотела улыбнуться.

Но не смогла.

– О’кей, – сухо произнесла Червинская. – Я убедилась, однако…

Сали переглянулся с Хакимом: оба презрительно усмехнулись. Бабы. Они не упускают случая, чтобы подчеркнуть свое превосходство над мужчиной.

– Faleminderit [15], – подчеркнула девушка на албанском.

Уложив кости обратно, Сали небрежно бросил сумку к ее ногам.

– Думаешь, на черепе голограмма от подделки?! – спросил он, бравируя своим негодованием. – В другой раз я попрошу прислать нового курьера.

– В другой раз… – с детской радостью повторила девушка.

Албанец понял… о Аллах, да она под кайфом! Вот почему такое поведение! Что ж, тем лучше. За дозу кокса эти гордячки сразу становятся шелковыми.

Елена завязала мешок. Свет от фар автомобиля бил ей в глаза.

– Вы получите вторую половину денег… после экспертизы.

Сали уже остыл – он передумал злиться. Хаким кивнул, не дожидаясь его согласия. А почему нет? Заказчик должен убедиться в качестве товара. С платежом не обманет, прислал ведь миллионы на подкуп старика с легавым. Сали зовет его по имени, вбил в память мобилы номер телефона. Кстати, об этих двоих, из Собора… надо спросить Хакима – он все сделал правильно?

Сали перевел взгляд на девушку. Та не жмурилась от яркого света.

– Ладно, – согласился албанец. – Поедем ко мне? Предлагаю развлечься в честь удачной сделки. У меня кое-что есть. Гарантирую – тебе понравится.

На ладони блеснул пакетик в целлофане. Червинская закивала.

– О да, – шепнула она тихо, как самой себе. – Сейчас развлечемся.

Левый каблук ее сапога стукнулся о правый, из каблука выскочило лезвие – тонкое и острое. Подпрыгнув вверх, девушка развернулась в воздухе – плавно, словно в балетном пируэте. Сали не успел опомниться – в его руки свалился круглый предмет, обжигая ладони струями горячей жидкости.

Это была голова Хакима.

Губы убитого дергались – будто пытаясь что-то сказать. В ужасе отшвырнув от себя голову, Сали попятился, споткнулся о камень, упал навзничь. Рука скользнула за отворот куртки – к пистолету… Девушка взвилась ввысь, как птица. Последнее, что албанец увидел в жизни, – летящее к нему лезвие. Нож вошел в глазницу, пригвоздив затылок Сали к земле. Дождавшись окончания конвульсий, Червинская нагнулась, чуть повернула каблук вправо – полоска стали скользнула назад, голова мертвеца завалилась набок. Обыскав труп, девушка забрала сотовый и ключи от машины. Взявшись пальцами за нос, она сочно поцеловала Сали в мертвые губы, лизнув выступившую кровь.

– Mirupafshim [16], – наконец-то смогла улыбнуться Червинская.

«Айфон» издал птичье чириканье.

«Гостиница отменяется, – высветилось сообщение связного. – Через два часа – аэропорт Орли, дипломатический рейс в Москву. Пилот будет ждать на входе в зал, у него твой второй паспорт. Пройдешь к самолету без регистрации и таможенного досмотра. По прилету передашь груз курьеру, пароль – лоа. Если не приедет – спрячь в условленном месте. Позже из Москвы – новый вылет, загляни в почту, распечатай электронный билет».

Садясь в «Рено» албанцев, девушка аккуратно пристроила сумку позади себя.

…Седой сгорбленный старик на мосту Александра III не мог оторваться от зрелища своего счастья. Раз за разом он с наслаждением перебирал в руках денежные брикеты, чувствуя упругость гладких банкнот. Мишель упивался воем сирен, словно сладкой музыкой, почти ощущая ласки мулаток в Рио-де-Жанейро. О, надо же… одна пачка тяжелее других. Как он не увидел сразу? Спереди и сзади бумажки по 500 евро… и что за «кирпичик» в середине?

Дева Мария! Это же…

Яркая вспышка согнула фонари на мосту, выбив из них стекла, толстые металлические стержни силой взрыва скрутило в штопор. У золоченого орла снесло крыло, в воздухе закружились сиреневые банкноты. Спустя минуту взрыв потряс пригород Клиши-су-Буа – сработала бомба в сотовом телефоне Люсьена. Хаким сделал свое дело, но полюбоваться на результат уже не мог.

…Дом Инвалидов залили огни сотен софитов – все телекомпании мира, покинув Gare du Nord, наперебой давали в эфир шокирующую новость.

Император объявился в шоппинг-центре «Перекрестье» в разгар ночи. Словно снег на голову, одетый в элегантный серый костюм, в кожаных сандалиях, с летним золотым венцом на голове. Едва его величество, с интересом рассматривая рекламу, вошел в супермаркет, две продавщицы сразу упали в обморок – а пятеро прочих испытали внезапный оргазм. Одарив верноподданных парой горстей конфет «Мишка», август потребовал присутствия главного купца. Сонное начальство в жилетке и картузе, с бородой лопатой под белые ручки извлекли из кабинета, представляя царю. Первое время купец был бесполезен – держался за сердце, часто хватая ртом воздух. Лишь после стопки коньяка его речь обрела нужную связность.

– Твое величество, – снял картуз купец, – какими судьбами к нам?

– Да вот, – погрозил пальцем государь, – мне на совещании сказали, что в империи кризис. А вы, купечество, гнусным образом цены ломите, хотя в Европах их снижают. Решили дружно по вашему магазину пройтись, прямо из Кремля – а то, знаете, давно на шоппинге не был. Очень любопытно-с.

Купец униженно кланялся, подметая бородой пол.

– Царь-батюшка, – залепетал он, – да что ж сразу к нам? Недостойны. Эвон, по дороге из Кремля сколько всего славного. Ты бы, кормилец, в бутик «Версаче» зашел али «Тиффани» – вот где подлецы, кризисом пользуются: ломят с православных втридорога в еврах своих. А у нас что? Цены наискромнейшие, в убыток себе работаем, Бога-то ить не забываем!

Государь подошел к мясному прилавку, любуясь розовыми отбивными. Купец за его спиной, ломая ногти, распечатал пачку успокоительного.

– Это что ж свинина-то такая дорогая? – строго спросил август.

– Почему же дорогая, благодетель? – икнул позади купец.

– Да сам не знаю… – сообщил император, почесав затылок под венцом. – Я-то, откровенно сказать, давно не в курсе, почем свинина. У нас в Кремле она бесплатная, бери да кушай. Здорово быть государем… правда, Шкуро?

Граф молодцевато щелкнул каблуками.

– Никак нет, ваше величество, – отчеканил он. – Здорово и клево – это служить своему императору. Другого счастья мы не знаем и знать не хотим!

– Зачет, – довольно кивнул август. – Ну что ж… тогда ты скажи – тут дорого?

– Понятия не имею, государь, – пожал плечами Шкуро. – Я такое говно не покупаю. Затовариваюсь на фермах, где выращивают экологически чистых поросят. Там, кстати, тоже даром отдают… прямо беда какая… боремся с коррупцией, а все бесполезно. Надо сажать тех, кто дает – а не кто берет.

– Чудная мысль! – восхитился император. – Молодец, хвалю. Есть, правда, опасность: чиновники будут брать двойной тариф с взяткодателя, угрожая его следствию заложить. Ладно, если никто не знает цен на свинину, посмотрю-ка я бумаги… из Интернета кой-чего скачал, прихватил с собой.

Купец побледнел, смяв в руках картуз.

– Свиньи-то у нас какие, царь-батюшка, – понес он околесицу. – Первостатейные свиньи. На иную смотришь – не свинья, а прямо министр. Холеная, взгляд умный, копытца чищеные… хоть газету давай читать.

Пресс-секретарь государя, обер-камергер Сандов больно ущипнул купца за локоть. Тот застыл на месте, глаза дико вращались, как у сломанной куклы.

Лицо пошло красными пятнами – купец был близок к потере рассудка.

– Наценка 120 процентов, – свел брови государь. – Обалдеть можно. Дерете последнюю шкуру с трудящихся… Ничего, я сейчас здесь порядок наведу. Пользуетесь тем, что я загружен проблемами империи – устроили беспредел! Интересно, а колбаса почем? Я помню, она ведь раньше два рубля стоила.

– Батюшка, – убитым голосом произнес купец. – Ей-богу, я даром раздам – выйду на улицу и скажу: православные, бери, что хошь. Скидка «Царская». Только езжай отсюдова, ладно? Принесла ж тебя, отец, нелегкая именно в наш супермаркет. Других рядом полно, с живой осетриной и раками на вес золота, так нет – тебе именно к нам надо заглянуть. Чем я Господа прогневил, милостивец? Только на той неделе свечки в храме пудами жег.

Сандов и Шкуро оттерли купца в сторону, тот упал на руки свиты.

– Охренел от счастья, – объяснил императору граф Шкуро. – Шарики за ролики заехали. Конечно, такая реклама им – соседи обзавидуются.

Неподалеку послышался шум, грохот и крики радости. Охрана с трудом сдерживала натиск груженного покупками человека среднего роста, с коротко стриженной бородой и горящими от восторга глазами. Он воздел руки вверх, падая на колени – рядом шмякнулись пакеты с молоком.

Государь в испуге вздрогнул – это был известный монархист Леонтий Михайлов, ведущий телепрограммы «Одна ты», посвященной империи.

– Кисуля венценосная, сокол наш ясный, – белугой ревел Михайлов, подползая к царским сандалиям. – Ручечку, дай ручечку поцелую тебе…

Корреспонденты возбужденно защелками фотокамерами.

– Хватит, братец, – поморщился август. – Поднимись, неудобно. Тут пресса.

– Пресса? – страдал Михайлов, поднимая брызги молочных луж. – Пущай снимают, масоны, мать их так… осени ж мя десницею, милостивеееец…

Август нехотя произвел рукой жест благословления. Царские охранники, подняв, утащили Михайлова за полки с кондитерскими изделиями – уборщица по знаку Шкуро молниеносно подтерла с пола разлитое молоко.

– Уфф, – произнес император. – Да что ж это такое? Куда ни зайдешь, везде одно и то же. Приятно, разумеется, что народ так любит монархию. Но как-то они в выражении любви слишком экспансивны. И все чего-то просят. Квартиру, гражданство, на елку в Кремле приехать… будто у них свои елки нигде не растут. Дай волю – скоро червонец начнут до получки одалживать.

Шкуро дипломатично промолчал. По его мнению, август сам перегнул палку, часто разыгрывая всеобщего батюшку. «Вот, скажем, бунт мастеровых против купцов в Пикалево, – думал Шкуро. – Перекрыли дороги, орут – «Царя сюды!» Делов-то, в сущности, на копейку – вызвать ОКОН (отряд казаков особого назначения. – Авт.), чтоб постегали нагайками. А он чего делает? Ввел систему deux ex machina [17], или «царь из вертолета». Садится в вертушку, летит туда и показушно треплет купцов за ухо».

После разборки в Пикалево дороги стали перекрывать и в Москве – например, если не пришел сантехник. Пару раз августу под телекамерами пришлось ехать с разводным ключом на Домодедовскую закручивать вентиль и менять в кране прокладки.

«Внешне выглядит шикарно, – соглашался Шкуро. – Имидж поправляет, спору нет. Но сколько проблем… Ведь что такое император? Ему лучше показываться народу через парадное крыльцо, чтоб держали под руки бояре, блюли византийское великолепие. А когда царь лезет на прилавок со свининой в супермаркете… это сцена из Comedy Club. Тьфу ты, блядь».

…Государь грозно приблизился к витрине с сырами – главного купца «Перекрестья» в это время отливали водой. Высочайше попробовав сыр, император посетовал на дороговизну и ушел в направлении печенья. Печенье тоже оказалось не по карману – август качал головой, хмурился, доставал калькулятор и что-то считал. Далее царь приценился к стейкам из семги, но остался недоволен их ценой. Купец предстал пред его светлые очи. С бороды скатывались прозрачные капли, мокрые веки дергались.

– Озверел совсем, – укоризненно заметил государь. – Что ж я вижу? Фуа-гра у вас по пятьсот золотых за баночку, белое вино «шато-икем» 68-го года – две тыщи золотых, омары в аквариумах – и вовсе не подступись. Как народу-то завтракать? Ему ж с такими ценами каждую копеечку придется беречь.

– Чего? – неживым голосом переспросил купец. – Народ это не ест.

– Неужели? – растерялся император. – В народе не любят омаров?

Купец вновь лишился сознания – он упал столбом не разгибаясь.

Август в глубокой задумчивости вышел из супермаркета. Свита молчала, пытаясь угадать его настроение, прохожие фотографировали царя на мобильники. У метро, невзирая на поздний час, торговала укропом бабушка.

– Почем? – спросил государь, вертя в руках пучок.

– Пять золотых, милок, – угодливо ответила старуха.

– А че так дорого? – сказал император. – Какая у тебя торговая наценка? Небось 200 процентов? Сейчас свою памятку из Интернета посмотрю.

Бабушка сумрачно забрала пучок обратно, плюнула, заковыляла назад. Государь жутко смутился и обратил взор на кавказца с мешком абрикосов.

– Сколько стоит? – буркнул царь, тыкая пальцем в плоды.

– Вааааааааааа, – неопределенно ответил кавказец. – Харощий такой абрыкос, да. Ты из полиция? Я бэсплатно раздаю… у мэня рэгистрация есть, слющий.

Август, разумеется, ни черта не понял из его сумбурной речи.

– Сколько стоит? – повторил он вопрос.

– Сорак копэек, – наобум назвал цену кавказец. – Пачти дарам.

– Дорого, – гордо ответил император. – Наценка – просто огромная.

К остановке у метро подъехал автобус. Войдя внутрь вместе с охраной, царь спросил о стоимости билета. Узнав ее – возмутился дороговизной. Пассажиры стали просить автограф, а шофер, стукнувшись головой о руль, не замедлил упасть в обморок. Торговцы с остановки принялись разбегаться, хозяева киосков отползали в кусты, стараясь раствориться в темноте. Проститутки заперлись в машинах, дрожа от страха. Залы игровых автоматов выключили рекламу, обменники захлопнули двери. Улица в момент вымерла.

– Это беда, – тихо сказал Шкуро пресс-секретарю. – Вот понесло. Сейчас в метро спустится и будет интересоваться, какие наценки на поездку. Шаурму полезет пробовать… кошмар просто. Придумай что-нибудь, я тебя умоляю…

– Чего я сделаю? – шепотом огрызнулся Сандов. – Его теперь не остановишь.

…Ситуацию спас звонок, сотрясший мобильный телефон императора: «грессо» с двуглавым орлом и одной кнопкой. Царь поднес к уху аппарат, и сейчас же его лоб под золотым венцом сжался недовольными морщинами.

– Что-то срочное, Антипов? – спросил он. – Я тут со свининой…

– Боюсь, что да, ваше величество, – сказал жандарм. – Только что из усыпальницы в Соборе Инвалидов похищен прах Наполеона Бонапарта…

Через пять минут пребывания в офисе Чичмаркова Алиса фон Трахтенберг бесповоротно осознала: ее роскошное вечернее платье (то самое, что куплено в кредит) выглядит на общем фоне сарафаном крестьянки, вернувшейся из коровника. Офис отдавал гламуром так сильно, что просто закладывало уши. Одну стену, как ранее указал Каледин, разрисовывал Дольче (дольки лимонов и зайчики), другую – Габана (звездочки и клубнички), остальные – гастарбайтеры из Персии. В середине ремонта бизнес Чичмаркова порвало кризисом. Купец не сдавался, демонстрируя остатки былого величия – на первой «персидской» стене висел Дюрер, на другой бушевал морем Айвазовский. Под хрустальным полом лениво проплывали золотые рыбки. От невыразимой сладости дольче-габановского искусства Алиса испытывала вязкую тошноту – как будто объелась пряников.

– Ооооо, – протянула она, оценивая сверкание люстры муранского стекла. – Живут же люди. А говорят, паренек-то из крестьян. Какие деньги можно сделать, если смешать мужицкую смекалку с талантом рекламщика!

Каледин сделал вид, что занят: он углубился в отчет из полицейской лаборатории, хрустя бумажными листами. Федору было известно, что обычно следует за подобной тирадой, и развивать дискуссию не хотелось.

– Почему дворяне в XXI веке столь удручающе бедны? – не унималась Алиса. – И кучу языков знаем, и высшее образование есть, и в литературе подкованы… Однако скатились, не живем, а существуем – «от жалованья до жалованья». Всего через год, как я имела глупость выйти за тебя замуж, лавочник подал на нас в суд – забираем товары в кредит и не платим. Только твоя угроза дуэлирования спасла нас от низкой процедуры. Что сказал бы Лермонтов, узнав о вызове на дуэль с целью спастись от оплаты за колбасу!

Каледин закрыл отчет. На скандал идти ему по-прежнему не хотелось, увязать в споре тоже. Однако терпеть монолог Алисы дальше он не мог.

– Беседовать с женщиной – наслаждение для души и сердца, – покрутил головой Федор. – В жизни вас волнует только одно – сколько у кого бабла и кто одет в какие шмотки. Помнится, пригласили нас с тобой на бал дворянского собрания в Кремле – на мне и бароне фон Фогеле оказались одинаковые рубашки. Рассмеялись да выкурили по сигаре. У тебя же совпал красный цвет платья с графиней Ладыженской – весь вечер я танцевал вальс один, а ты рыдала в туалете, обещая самоубийство. Да-да, понятно, что после подобной фразы в фантастическом фильме мы сейчас должны меняться телами. И я в ужасе от своего свинства познал бы кошмар критических дней, а ты изрезала щеки, пытаясь побриться… но, к несчастью, мы не в Голливуде.

Алиса топнула по хрустальному полу. Рыбки всполошились.

– Женоненавистник, – она собрала в интонации пару вагонов жесткого презрения. – Я так и знала. Мужикам всегда легче перевести тему на женский материализм, нежели логично объяснить, почему у них отсутствует бабло.

– Допустим, – покорно согласился Каледин. – И правда, у дворян по большей части нет в карманах денег – это в крови, можно сказать, генеалогия. Считается, что истинный дворянин питает презрение к баблу. Мой папа служил в Гусарском эскадроне имени Шаляпина, то бишь, церемониальной охране Кремля. У них там был поручик Мурмызов, так он, святое дело – обязательно каждый день купал лошадь в шампанском, соответствуя гусарской лихости. Бывало, не доедает, весь в долгу, мундир в прорехах – а все равно и купает, и купает, как проклятый – иначе какой же он гусар? Когда за ним разом пришли кредиторы из полусотни банков, Мурмызов застрелился. Лошадь через три дня сдохла: она настолько привыкла к шампанскому, что обходиться без ванн из него уже не могла. В этом, моя дорогая, техническая несправедливость жизни. Кто от природы своей способен тратить деньги с лихостью и шиком, тот совсем не умеет их делать.

Алиса не нашлась, что ответить. Прикусив губу, она тупо уставилась на стену от Дольче. Ее воображение уже транспортировало эту стену в свою квартиру, задрапировало китайским шелком и украсило россыпью страз от Сваровски. Достаточно безвкусно, но зато пугающе дорого, а это главное. Половина подруг помрет от зависти сразу, остальные – немного погодя.

– Все верно, – прозвучало со стороны приемной. – А вот крестьянам всегда приходилось полагаться только на себя, поэтому и появились хитрые купцы со слоганом: «Не обманешь – не продашь». Простите за задержку, господа.

Степан Чичмарков, сложив руки на груди, упирался плечом в дверной косяк. Мускулы купца первой гильдии облегал зеленый халат, разрисованный полумесяцами, длинные каштановые волосы стягивала сеточка для сна. Бородка «по-мексикански» (без бороды в империи не могли обойтись даже вполне современные купцы) удивляла модной стрижкой, три из пяти пальцев каждой руки украшали золотые перстни. Глаза у Чичмаркова и то оказались эксклюзивными, разного цвета: левый – темно-карий, а правый – светло-золотистый. Участки мозга Алисы, отвечающие за материальное обеспечение, приятно вздрогнули.

«Потрясающий мачо, двадцать пять лет, и с таким баблом, – молнией пронеслось в ее голове. – Завидный жених, но… все бесполезно. Стоит начать совращение, подлец Каледин заколет его на дуэли, аки козу. Наследство достанется папе с мамой. Ох, как мне скучно жить!»

Каледин встретил Чичмаркова с настроем, далеким от дружелюбия.

– У меня полно работы, а я рассиживаюсь в твоем кабинете. Будь уверен – в следующий раз приеду к тебе в офис, если только сам император позвонит.

– А он и позвонит, – равнодушно сказал Чичмарков. – Ты не сомневайся.

Федор поднялся с дивана.

– Это ведь ты, – поинтересовался он, – тот самый купчина с вагоном понтов, что на собрании акционеров бросил знаменитую на всю страну фразу: «У кого сейчас нет миллиарда, тот может идти в жопу?»

– Я, – охотно подтвердил Чичмарков, подтянув пояс халата.

– Вот и отлично, – улыбнулся Каледин. – У тебя из-за кризиса его тоже нет. Специально в Инете сайт «Форбс» [18] посмотрел – девятьсот девяносто четыре «лимона» твое состояние. Сам дойдешь или требуется придать правильный маршрут?

Чичмарков отклеил себя от косяка. От купеческой невозмутимости не осталось и следа. Было заметно, слова Каледина достучались до его сердца.

– Федя, – всполошилась Алиса. – Пожалуйста, здесь НЕ НАДО.

– Почему? – спросил Каледин, не поворачивая головы.

– Стены будут в крови, – пискнула Алиса. – Это же Дольче и Габана!

Чичмарков внезапно расхохотался. Он смеялся столь искренне, широко открыв рот, что Каледин невольно разжал руку, сведенную в кулак.

– Извини, ваше благородие, – захлебывался смехом Чичмарков, утирая слезы. – Пресвятая Богородица, какие дворяне нервные! Ни за что не угадаешь, как на встрече с вами себя следует подать. На иных богатство и сибаритский вид зажравшегося нувориша классно действует – попадаешь, миль пардон, в нужную психологическую струю, и можно из человечка веревки-с вить.

– Я по статусу – высокоблагородие [19], – поправил его Каледин. – Советую запомнить. Пока же, господин с Габаной, я бы на твоем месте переоделся. Дама в вечернем платье, вся утонченная – а ты в халате, как фрекен Бок.

…Купец внял совету. Уже через десять минут все трое чинно восседали на небольших диванчиках у круглого столика (в тон полу он был сделан из горного хрусталя) и пили шампанское. Млея от вкуса вина, Алиса разглядывала золотистый потолок с крылышками ангелов и тихо восхищалась огромными буквами D& G. Чичмарков, переодевшийся в костюм, чувствовал себя неудобно – он то и дело разглаживал складки.

Официант-кореец, кланяясь, разнес канапе с копченой форелью. Слуга выглядел злым и сонным – толкнув бокал Алисы, он даже не извинился.

– На всем приходится экономить, – сокрушенно вздохнул Чичмарков. – Неделю назад работал японец. Обнаглел, потребовал повысить жалованье. Уволил, заменил азиатом подешевле… отличия никакого, те же зенки узкие, хотя качество обслуги, конечно, хромает. Зачем я вас пригласил? Да-с, ты попал в самую точку, твое высокоблагородие. Нет у меня никакого миллиарда. Боюсь, и миллиона скоро не останется. Потребление по всему миру падает, магазины разоряются – реклама не работает, даже провокационная… снимешься голым – и то не будет всплеска продаж. Когда стоит вопрос: пожрать или пылесос, человек выбирает сугубо в смысле пожрать. Но даже в такое время людям нравится считать себя культурными. Я не скрою: аренда могилы Пушкина – мой запасной «аэродром» в кризис. По плану там собираются возвести казино «Пиковая дама», отель «Руслан и Людмила», сауну «Капитанская дочка»… Под носом у Святогорского монастыря возникнет новый Лас-Вегас, но с литературным уклоном. Контракты на строительство заключены, подрядчики собирались приступить к работам со дня на день… И тут нате – такая засада. Теперь я банкрот.

Каледин с аппетитом лопал канапе. Алиса была затянута в платье впритык, и оно потрескивало при каждом повороте. Ха-ха-ха, диета. Так ей и надо.

– А ты что ж ничего не кушаешь? – спросил Федор страдающую Алису.

– Берегу фигуру, – злобно сообщила та.

– О, это ценно, – поддержал Каледин. – Между тем, знаешь, вкуснятина. Особый стиль копчения, прекрасно гармонирует с лимоном… Жаль, что…

– Да пошел ты… куда без миллиарда. – Алиса уткнулась в бокал.

– Сорри-сорри, – повернулся к купцу Каледин. – Да, история в твоем изложении получилась трогательная. Но давай рассмотрим и другой вариант. А что, если ограбление тебе выгодно? Не удивлюсь, если пушкинские косточки застрахованы на солидную сумму… ну так, случайно совпало.

Чичмарков залпом выпил шампанское – словно водку.

– А вот не предусмотрел, – с досадой ответил он. – Покойник почти две сотни лет пролежал в могиле, никто не интересовался его скелетом. Кому нужны кости, пусть и великого поэта? Ни одна страховая компания не заключит со мной договор. Я уже сотню вариантов перебрал: кто, зачем и почему. Выкуп, господа хорошие, был бы правильнее всего. Но мне до сих пор не позвонили.

Алиса обрадовалась возможности отвлечься от форели.

– На самом-то деле разрекламированная теория о маньяке-одиночке, либо о группе механиков а-ля воры гроба Чаплина не выдерживает критики. – Она искоса посмотрела на Каледина, и тот застыл – изо рта свесился ломтик рыбы. – Уровень и профессионализм грабежей показывают: это дело рук всемирного синдиката вроде «Аль-Каиды». У них достаточно денег, чтобы нанять боевиков по всему миру, и умов-мастермайндов [20], способных планировать такие операции. Со дня на день следует ожидать новые налеты. Скажем, я не удивлюсь, если завтра увижу в теленовостях: неизвестные коммандос штурмом взяли Вестминстер, битком набитый усыпальницами британских королей, взорвали мавзолей Омара Хайяма в Нишапуре, вытащили из ячейки в Каирском музее прах Тутанхамона. Резонный вопрос: для чего вообще нужны кости именитых покойников? Есть одна мысль…

Каледин проглотил форель. На его лицо вернулось сонное спокойствие.

«Он знает больше меня, – догадалась Алиса. – Но не хочет говорить. Сволочь».

– Барышня, – заныл купец, – скажите, а? Истомилась уже душенька.

– Ваш вывод, мсье Чичмарков, представляется незрелым, – самодовольно начала Алиса. – Моя основная версия – это именно выкуп. Скелеты великих людей – национальное достояние, ничуть не хуже золотых шахт или газовых скважин. Склепы селебритиз [21] являются туристической достопримечательностью: толпы народа стекаются, чтобы отдать поклон могилам святых, поэтов и героев. Любое государство без таких могил – просто фигня, мыльный пузырь. Вспомните, какой экстаз начался в Ватикане, когда обнаружили мощи апостола Павла! Это все равно что захватить поезд с бриллиантами. Я уверена – Франция легко выплатит 5 миллиардов евро за прах Наполеона, столько же можно потребовать и за Пушкина. Десяток покойничков – и безбедная старость целой группе людей обеспечена. Международный синдикат грабителей могил? Вполне реально. Скажите мне, на чем сейчас, учитывая кризис, можно сделать деньги?

– Да ни на чем, – кисло согласился Чичмарков. – За что ни возьмись, все тут же валится. Золото, мед, акции – падают. Вышел вчера на улицу – кирпич под ноги упал. Батюшка в церкви толкует – примета к удешевлению квартир.

– Оно бы и хорошо, – встрял в беседу Каледин. – Я вот по чьей-то милости фактически в корыте живу. Версия забавная, но у меня другая мысль. Согласно заключению полицейской лаборатории, смерть профессора наступила вследствие отравления неизвестным ядом высокой степени токсикации. Горло ему перерезали уже после смерти – просто для того, чтобы слить кровь… а уже потом над телом Мельникова потрудился профессиональный бальзамировщик. С головой у этого профи определенно странности… Хотя, если долго работаешь в сфере украшения трупов, это неизбежно. Можно предположить факт зашифрованного послания – маньяки обожают оставлять «открытки», чтобы следователь голову поломал. В истории криминалистики известны эстеты, придающие мертвецам позы с картин старых итальянских мастеров. Но это еще не все. Жандармское досье на Мельникова свидетельствует: профессор – единственный специалист в империи, осуществлявший в Сеуле эксперименты по  к л о н и р о в а н и ю…

У Алисы и Чичмаркова вытянулись лица.

– Потрясающе, верно? – заложив ногу за ногу, королевствовал Каледин. – Таким образом, на сцене, прошу любить и жаловать, появляется свежий мотив. Представим, останки Пушкина и Наполеона, несмотря на приличный возраст косточек, содержат частицы их ДНК. Забудьте о своих ничтожных миллиардах – тут пахнет сумасшедшей прибылью. Рождение заново кумиров всего человечества! В открытую на это никто не осмелится… но кто запретит медицинскому светилу провести секретную операцию? Первый опыт клонирования человека был совершен в 2002 году докторшей Брижитт Буасселье в Канаде, и пошла писать губерния. Покойный Мельников – профессор-звезда, и он имел широкие планы – помню интервью о клонировании мамонта. Тут проще простого. Извлекаем ДНК Пушкина, оплодотворяем яйцеклетку, младенца вынашивает суррогатная мать, и ура – клон с бакенбардами пишет бестселлер всех времен: «Онегин II: возвращение Ленского». А вот потребность в Наполеоне ставит меня в тупик. В эпоху самолетов-невидимок, спутников и ракет с лазерным прицелом самый крутой полководец – и тот становится подставкой для принтера.

Он глотнул шампанское. Чичмарков поцеловал нательный крест.

– Идиот я, – ляпнул он со всей купеческой прямотой. – Батя предупреждал, примета народная – кто родился в ночь на двадцать девятое февраля, обречен туго соображать. А меня в високосный год появиться на свет угораздило-с. Что мешало права на клонирование оформить и профессора нанять? Теперь кто-то миллиарды заграбастает… а я, как последний дурень – по миру пойду.

– Клонирование не инкубатор, а Пушкин не цыпленок, – осадил его Каледин. – Из яйца не вылупится. Ускоренных технологий для взросления нет, а это значит – надо ждать лет двадцать, пока он начнет писать хитовые стихи.

Чичмарков расслабленно махнул рукой: его сердце обуяла глубокая печаль.

– Слушай, Каледин, какой ты умный! – восхитилась Алиса.

– Это да, – ответил надворный советник с таким уничижительно-ленивым превосходством, что бывшая жена сейчас же пожалела о комплименте.

Купец подавил отрыжку шампанским.

– Мне не до ваших ритуальных политесов, – мрачно сказал он. – Поэтому говорю откровенно: никаких денег не пожалею! Если нужно электронное оборудование, нанять любых специалистов, командировки за границу – обращайся. Терять мне нечего. Косточки Александра Сергеича не найдутся – тогда я банкрот. В Лондон придется ехать, убежища политического просить.

– Неужели? – сухо переспросил Каледин.

– Не совсем… то есть… – смутился купец. – Ах, не силен я в политике-то. Господа, не угодно ли чаю? У меня самовар из чистого серебра… Версаче-с.

…Сумерки только-только начали сгущаться вокруг хижины старухи. Недавно прошел сильный ливень: с листьев падали тяжелые капли, воздух наполняли удушающие испарения – костер возле железного шеста Огуна во дворе, однако, продолжал гореть. Мари-Клер (в кремовом платье с кружевами, покрытом красными брызгами) сидела у митана. Закрыв глаза, она блаженно улыбалась. Меси-меси [22], Принсипе. Колдун за свои деньги хорошо постарался – не только рассказал об опасности, но и поделился энергией: трансформировав неясные пятна в ее голове в отчетливые физические образы. Тех троих, кто может помешать. Старуха чувствовала их, ощущала дыхание, слышала слова на незнакомом языке – словно они перенеслись через океан в ее хижину и сидели здесь, внутри мелового круга. Замечательно. Все трое собрались в одном месте – да, это настоящий подарок. Один совсем молодой, с бородкой… медноволосая девушка… и скучный блондин – очевидно, из бедной семьи, ибо жадно поедает рыбу.

Морщинистые щеки Мари-Клер скрывал густой слой мела. Веки она жирно обвела бурой глиной, став похожей на очковую змею, по лбу струился пот, разбавляя мучнистую массу. Старуха вытащила руку из жестяной миски – ладонь сделалась красной. На дне плавали в крови только что вырванные сердца черных петухов. Трогая каждое сердце кончиками пальцев, мамбо что-то хрипло шептала. Зачерпнув из плошки могильную землю, она чуть присыпала кровь: жидкость зашипела наподобие кислоты, пуская большие пузыри. Далее последовали обрезки чьих-то ногтей, прядь пегих волос и нарезанные тоненькими ленточками лоскутки темной ткани. Мел в пальцах раскрошился – Мари-Клер рисовала знаки, покрывая ими пространство вокруг себя.

Прошло изрядно времени, прежде чем мамбо запела. Ее голос – сильный, ничуть не старческий, вырвался наружу, за пределы хижины: стволы пальм зашатались, рассыпая листву. Жители соседней деревни не слышали пение, но поняли – звучит с а н т е р и я: собаки попрятались в канавах, на столах начали трескаться чашки. Песня, перемежаясь воем и хрипами, длилась минут сорок. Согнувшись, мамбо зачерпнула из миски остатки крови – круг из белого мела окрасился в вишневый цвет. В центр круга со стуком подвинулся небольшой череп. Одним движением колдунья сняла с него крышку – как со шкатулки. Внутрь мертвой головы легли сердца, земля, ногти и волосы. Мамбо открыла глаза – содержимое черепа вспыхнуло белым пламенем, в воздухе рассыпался сноп шипящих искр.

…Теперь все будет нормально. Эти трое больше не помешают.

Здание МВД (что на углу Садовой и Цветного бульвара) полностью утонуло в объятиях ночи. Со стороны казалось, что уснули все – включая гранитных сфинксов на входе, в глубине офисов кисли в полудреме лишь дежурные да с десяток задержавшихся сотрудников. Свет не горел и в кабинете Муравьева – комнату не просто закрыли на ключ, но для верности к двери подтащили канцелярский стол из мореного дуба. Отключив электричество, в полной тьме, в кабинете вполголоса вели беседу двое – шеф Отдельного корпуса жандармов Антипов и директор департамента полиции Муравьев. Оба генерала сидели на стульях друг против друга, соприкасаясь носами – так, словно целовались на манер эскимосов. Они резонно опасались прослушки – здание МВД с давних пор было нашпиговано микрофонами.

– Это точно? – в который раз переспрашивал Муравьев у Антипова.

– Сто пудов, – снова подтверждал жандарм.

Угли в его трубке полыхнули красным, сделав лик жандарма демоническим. На Муравьева от углей веяло не жаром – холодом, он ощущал Камчатку.

«Сто пудов – это твой вес, голубчик, – мстительно подумал Арсений. – А вот как с доказательствами, тут в дело идут совсем другие весовые категории».

– Ладушки, – шепнул полицейский. – Но согласись – это все догадки, в которых огромное количество воды – почти цистерна. Ты утверждаешь, что прах Наполеона уже переправлен в Россию? Лег в тайник вместе с костями Пушкина, а мозговой центр грабителей могил расположен у нас под боком? Мне сложно с ходу доверять подобной информации. Свидетеля у нас нет.

Силуэт Антипова с трубкой замер на фоне окна, поразительно напомнив Муравьеву профиль Шерлока Холмса.

«Пить меньше надо, – мысленно передернулся директор. – Чертова работа, замучили уже галлюцинации».

– Тут, Сеня, какая закавыка, – поперхнулся дымом жандарм. – Час назад в аэропорту «Шереметьево» приключилось нечто забавное. На запасную полосу приземлился дипломатический самолет – «Фоккер», прямиком из Парижа. Согласно полетному листу и остальным документам, он перевозил семь пассажиров. Первым что-то заподозрил начальник охраны VIP-зала аэропорта – он утверждает, что из салона вышло ровно восемь человек, офицер пересчитал их просто так, от нечего делать. Последний, восьмой, пассажир задержался поговорить с пилотом, они ушли. Ни тот ни другой назад не вернулись. Семья летчика понятия не имеет, куда он делся. Супруга ждала дома, с горячим ужином, он не предупреждал о задержке.

– Бухáют после полета, – махнул рукой Муравьев. – Ты чего, императорскую авиацию не знаешь? Одно время министр транспорта пытался пассажирские самолеты с целью экологии на биотопливо перевести, то бишь на спирт. Помнишь, какой разразился скандал? Однажды целых сорок лайнеров в «Шереметьево» взяли и не взлетели – оказалось, баки пусты, зато все летчики в жопу пьяные. Пришлось срочно опять к бензину возвращаться.

Антипов постучал трубкой по столу, усердно выбивая пепел.

– Оно, конечно, так, – в мрачной задумчивости произнес жандарм. – В крови у всех со времен татарского ига – любой гражданин империи не дурак выпить, от мастерового до министра. Но тут все же, in my humble opinion [23], несколько другой аспект. Ты скажешь – я излишне подозрителен, и будешь прав… но что-то меня торкнуло. Приказал навести справки насчет финансов пилота. И чего ты думаешь? Какое интересное совпадение! Оказалось, месяц назад мужик положил на свой счет в банке «Синицынъ и сыновья» полмиллиона евро. Супруге объяснил: мол, наследство от умершей тетушки… дурак, мог бы и пооригинальнее придумать. Столько красок намешано, прямо картина Сальвадора Дали: сначала – куча бабок на счету от тайного благодетеля, потом – посадка неучтенного пассажира в Париже, а в итоге – исчезновение.

Муравьев замер, как в детской игре – сделавшись недвижим.

– Руководствуясь этой мыслью, – зловещим шепотом продолжал повествование Антипов. – Мои люди провели блиц-допрос тех пассажиров «Фоккера», которых смогли отыскать по горячим следам. Три человека дали четкое описание – с ними в салоне летела девушка. В фиолетовом плаще, лицо замотано платком: никто не удивился, газеты жуткую истерику подняли со свиным гриппом… при себе у дамочки был рюкзачок. Появилась у трапа перед самым вылетом, в сопровождении пропавшего пилота – капитана воздушного судна. Взяли пробы с кресла, где девушка сидела весь полет… Анализ в лаборатории показал – это частицы взрывчатки С4 и фрагменты костей человека. По меньшей мере, сударь, странное совпадение.

Без спроса взяв у жандарма трубку, Муравьев затянулся. Густой дым табака со специями чуть не взорвал ему ноздри: полицейский начал чихать.

– Баба? – вытирая нос, с сомнением переспросил он. – Хрен его знает. Может, это и вовсе маскарад, а на самом деле – парень переодетый, для того чтобы нас в заблуждение ввести? Преступники обожают переодеваться, путая следствие, любой детектив возьми. Извини, не верится. Если дамочка устроила налет на склеп Пушкина, убив четырех мужиков, а потом еще и организовала апокалипсис в Париже… то она не девица, а терминатор.

– Сударь мой, я ничуть не возражаю, – легко согласился Антипов. – Поэтому и решил: пока не запускать на ТВ фоторобот, а также подождать с общеимперским розыском. Да и кого искать? Нечто непонятное – баба с мордой, до бровей замотанной в платок. Но насчет женщин-киллеров – это ты совершенно зря. Во-первых… ладно, ты и сам знаешь. А во-вторых – тот же ливиец Каддафи держит в охране сплошь баб – они так владеют каратэ, что самого Брюса Ли уделают. Проблема наша, Сеня: мы с рождения думаем о женщинах как о воздушно-поцелуйных созданиях. А между тем эти хрупкие бутоны любви не хуже любого мужика способны съездить врагу в табло, заложить бомбу, прирезать соперницу, спланировать заговор – и пожалте бриться, голубчики. Я бы на твоем месте со мной не спорил.

На лоб Муравьева, преломившись в оконном стекле, лег отсвет луны.

– Не буду, – покорно кивнул полицейский. – Какими мерами ограничимся?

Жандарм отобрал у Муравьева трубку: угольки уже погасли.

– Государя пока лучше не извещать. – Фитиль золотой зажигалки вспыхнул пламенем. – Его величество август существо нервное, ему все сразу подай на блюдечке. И чтобы кризис завтра исчез, и Америка сдохла, и цены во всех магазинах по рублю. Достаточно уже – он знает про Наполеона, вот пусть переваривает эту информацию. Обсудим подробно детали, торопиться нам некуда. Как закончим беседу, позвоним Каледину Федьке – он следователь, пускай соображает. «Мозг» гробокопателей, их заказчик сидит в Москве. Значит, скоро произойдет новое вскрытие могилы. Интересно, где и когда?

Директор ответил ему не сразу, он смотрел в окно.

– Этот организатор имеет хорошие средства, – вымолвил Муравьев. – Он спокойно позволяет себе заплатить пилоту-«шестерке» взятку в пол-лимона. Сумасбродный богач? Не думаю. Речь идет о госчиновнике, и немалого ранга… Опыты покойного профессора Мельникова вызывали бурный восторг у многих влиятельных людей в империи… у министров и даже у людей из окружения государя… Кто, по-твоему, столь всесилен, что смог устроить так, дабы службы аэропорта в Париже пропустили на борт пассажира без личного досмотра? У девушки в платке должны быть документы как минимум на имя министра-посланника, дипломатическая неприкосновенность. Значит, «отмашку» дал чиновник в ранге гофмейстера [24]. И кто ж у нас такой в самом ближайшем окружении государя – как ты сам думаешь-то, милостивец?

Антипов похолодел от мысли, вдруг посетившей его голову…

…Тремя этажами ниже собеседников за служебным компьютером сидел князь Кирилл Кропоткин, обвязавши лоб черной пиратской банданой. Пытаясь выудить что-то новое, он раз за разом прогонял в наушниках запись звонка отцу Иакинфу. Из совещания в кабинете Муравьева князь четко усек – выпал шикарный случай отличиться: дурак он будет, если упустит такую возможность. Никогда не следует забывать о карьерных телодвижениях, иначе исход ясен – до пенсии просидишь в начальниках отдела, утешаясь наличием княжеского титула. А что такое сейчас князь? Из всех дедушкиных имений ему в наследство только собачья конура и осталась. Разобрал, перевез на съемную квартиру, друзьям показывает – хоть трухлявая, но всё же ручная работа, XIX век. Богемный образ жизни надо поддерживать – родословная обязывает, предки в гробах ворочаются. Потусовался пару раз в Дворянском клубе на party, попил винца – и все, жалованью капут. Хорошо, выручают любовницы, у них можно пожрать.

Дверь кабинета скрипнула – в проеме колыхнулась неровная тень.

– Котик, – робко позвала тень. – Ты скоро? Я вся заждалася.

– Минутку-с, – пообещал князь. – Котик летит на крыльях любви.

Тень томно вздохнула, эротично зашуршав шваброй. На соблазнение новой уборщицы у Кропоткина ушло ровно четырнадцать минут (он засекал по часам) – князь попросил девушку задержаться после работы, чтобы адюльтер не попался на глаза посторонним. После скандала с «залетевшими» уборщицами Кропоткин стал осторожнее: не хотелось портить служебную характеристику. Например, он перестал ездить в МВД в троллейбусе (за одну поездку охмурялось до пяти пассажирок), не ходил в буфет, а по коридору несся, словно опаздывал. Князь включил запись, устало моргая глазами.

Ангелы божьи благодатью одарили. Сто лет не виделись, грех-то какой.

Душевный разговор. А ведь профессор наверняка знал, на что обрекает монаха. Беседует нежнейше – просто-таки обожает школьного друга, на деле же – посылает к человеку его смерть. Довольный, в приподнятом настроении, вовсе и не скажешь, что профессора постигло горе. Да и отец Иакинф про это не упомянул… Впрочем, что может знать монах? Телевизор им иметь нельзя, Интернет тоже – мобилочку разве что, да и ту открыто не афишируют.

Кропоткин выключил запись, обхватил голову, потер виски. Ладно. Пока нет свидетелей, он быстренько сольется в экстазе с уборщицей – и домоооооой…

Князь поднялся, услаждая слух звоном – кольца пирсинга в пупке, губе и ушах качнулись, стукнувшись друг о друга. О, как зудела бабушка – мы, древняя фамилия, от Рюрика род ведем, Романовы – выскочки… вот она бы кайфанула, завидев внучка в татуировках и кольцах. Девушка-уборщица томится в подсобке, что подарить ей на память? Умммм… так, в кармане только спички. Сойдет. Скажет – эксклюзив, строгал лично Юдашкин.

Накинув служебную ветровку с золотой короной, князь спустился по лестнице, прокручивая в голове последний хит группы «Сиськи». Не очень-то удобно: подсобка находится в подвале, по соседству с полицейским моргом – но, с другой стороны, ему не привыкать. Это у нежных уборщиц возникают проблемы – приходится объяснять: экзотические места подстегивают чувства, разнообразие необходимо для притока адреналина. Мудреные слова девушек из деревни сражают наповал: и «адреналин», и «социальная политика», и «Баб-эль-Мандеб».

Кропоткин вставил карточку в приемник – устройство мигнуло зеленым огоньком. Дверь лязгнула за спиной, стук каблуков наполнил коридор. Брррррр. Традиционно холод собачий – на то он и подвал, все же морг, а не солярий. Но почему здесь все время так мрачно? Серые стены, такие же плиты на полу, черные мешки для трупов, яркий, режущий свет. Стоит посоветовать начальству – может, выкрасить морг в оранжевое? Смерть не должна вгонять в уныние. И запах стоит в коридоре не приведи Господи. Вот кто сказал, что морг обязан пахнуть спиртом и растворами? Лучше бы духи распрыскивали, вешали цветочные дезодоранты – для благоухания. А вот хрен дождешься от них. Правда, сегодня нечто приличное, не говно, как обычно… И что это такое?

Князь замедлил шаг, нервно принюхиваясь.

Ром. Чистейший ром с Карибских островов – сделанный не на отжимках сахарного тростника, что свойственно англичанам, а на чистейшем соке – такой стиль практикуют бывшие французские колонии да бразильцы с их модной «кашасой». И не то что пахнет – от стен прямо-таки разит, словно от орды мастеровых-алкашей. Похоже, ячейку с мертвецом забыли закрыть. А то и похуже. Народ в России ушлый, ничего не пугается. Купили хлебца, нарезали огурчиков – и сидят себе цедят ром из жил покойника. После факта, когда из МВД со скандалом уволили слесаря, опустошившего семь банок спирта с мозгами преступников, Кропоткин ожидал любых сюрпризов.

Ну так и есть – дверь в морг не закрыта. Что ж, подозрения оправдались. Перепились и даже не закрыли за собой… приходи кто хочешь. Гневно звеня пирсингом, князь вошел в помещение морга – с порога окунувшись в волну запахов рома, лекарств и бальзамирующих веществ. Да, тут закусывать надо.

Так и есть! Ячейка с телом несчастного профессора Мельникова, коего бальзамировщик-убийца накачал до краев первосортным ромом, приоткрыта. Ничего святого у людей нет. Подумав об этом, князь поймал себя на мысли: он вообще-то шел трахать уборщицу в подсобку по соседству с моргом, а значит, для него святого еще меньше. Вздохнув, князь выдвинул ячейку.

У него перехватило дыхание. Цинковая капсула была абсолютно пуста.

…«Как хорошо, что Господь создал алкоголь, – по-царственному философствовал Каледин, лениво развалившись на дизайнерском диване. – Чудесная вещь. Подумать только – одна бутылка сближает сильнее, чем месяц в окопах».

После шестой порции шампанского Чичмарков больше не казался ему надутой баблом сволочью, симпатия к купцу выросла, как на дрожжах. Ночную тьму за окном беззвучно осветила молния, полил дождь. Не лето, а прямо разгар осени – всю неделю погода ужасная. Предаваясь неге, Федор всерьез думал, не отлакировать ли шампанское еще и коньячком? Взгляд сонно нашарил у ведерка с ананасом пузатую бутыль «Louis IV».

«Один дьявол, сейчас спать поеду, – одна за другой наполняли калединскую голову праведные мысли. – Почему бы и не принять мерзавчик на сон грядущий? Что-то мне все так нравятся… наверное, это копченой форели свойственно так сердце размягчать. Пожалуй, возьму еще кусочек».

У Алисы от вина заблестели глаза. Она положила ногу на ногу и регулярно, без особой надобности, нагибалась к вазе с фруктами, демонстрируя всю глубину декольте. Каледина наглое поведение экс-супруги не беспокоило, к великому огорчению Алисы, купец держался излишне корректно.

«А парень-то не такой дурак, как кажется, – мысленно похвалил Чичмаркова Каледин. – Понимает, что по правилам дворянского этикета я не могу вызвать на дуэль лицо купеческого сословия… но зато съездить этому лицу в рыло у меня не заржавеет».

В углу кабинета одиноко скучал черный рояль.

– Музицируешь? – спросил Каледин, прикончив шампанское.

– Нет, – честно ответил Чичмарков. – Желания – никакого, я к нему и близко не подхожу. В гимназии маменька пыталась обучить меня на аккордеоне играть. Но когда я пятый аккордеон сторожу за полцены загнал, бросила она это дело – у меня ж к торговле способности, а не к музыке. Если охота в машине музон врубить, так у меня для этого дела «Верту» приспособлен – вишь, на рояле желтенький такой лежит? 20 тыщ евров отдал, по отпечатку пальца включается. Обожаю группу «Каторжане» на нем слушать – «Сверкнула финка, прощай, Маринка». А рояль-то я для Монсеррат Кабалье купил. Тетка временами приезжала мне к обеду спеть и поиграть – для создания милой приятности в желудке-с, дабы котлетки там резвились.

Диванчик отреагировал возмущенным звоном, Алиса едва удержала бокал.

– Однако! – взбеленилась она. – Величайшую оперную певицу для удобства пожирания котлеток приглашать – это вы, дражайший, совсем охренели. Деньги, что ли, некуда девать? Пожертвуйте бедным, спасибо скажут.

– Прощенья просим-с, барышня, – прожевал форельку Чичмарков. – Но до кризиса бабла было столько, что я туалетную бумагу из него вертел. Однако всех-то в нужник к себе не пригласишь… а в Расее-матушке правило: нельзя тупо делать деньги. Сделал, так трать их с редкой шизофренией, иначе мигом публику разочаруешь. Сейчас с баблом плохо, поэтому какая там Кабальериха… стыдно признаться, к ужину еле на Диму Иблана наскреб.

– Я вроде как слышал, у него продюсер отобрал собственное имя, – заржал Каледин. – Теперь паренек именуется Дима Еблан, и это сказалось на качестве концертов в провинции. Отказы пошли. Даже для визжащих девочек нехарактерно, хором скандировать: «Ебланчик, мы любим тебя!» С одной стороны, вроде твоя законная фамилия. А с другой – появляется сосущее душу желание спрыгнуть со сцены и настучать фанатам по роже.

– По-моему, Еблан даже прикольнее, – ослабил купец узел галстука. – В целом обеденное шоу мне дешево обошлось. Притаранили кусман искусственного льда, нанял по нему ездить фигуристика, рядом бедный еврей на скрипочке играет, а Еблаша на коленках орет. Экономичная версия «Европовидения», но после Кабалье кусок встает в горле. Скулит Димушка, не приведи Господь… сразу думаешь, что собачку дома забыл покормить.

Неслышно появившись в комнате, мрачный кореец-официант открыл новую бутылку шампанского, пена зашипела, оседая в хрустальных бокалах.

– Ох, удивил, – махнул рукой Каледин. – Наша эстрада такова, что под нее любой подавится. Как ты аппетит не потерял, Еблана слушать? Я бы лучше группу «Сиськи» позвал или «Вибраторъ» – и там, и там по три девицы, их по размеру буферов в группу подбирают… качество пения вообще неважно.

Алиса вскипела со скоростью электрочайника.

– Ненавижу мужиков, – брезгливо произнесла она. – Бездумные, скучные, неразборчивые животные, далекие от достижений культуры. Я, Каледин, в тебе не сомневалась по части низменных желаний, ты должен обитать в зоопарке – в клетке с гамадрилами. Неужели за обедом предпочтительнее пялиться на голых баб, нежели посвятить время интеллектуальной беседе?

Каледин не счел нужным задуматься даже для вида.

– Пялиться на голых баб? – переспросил он. – Дааааа… это по мне!

– Барышня, в глубине души я такой стиль обедов не поддерживаю, – пролепетал Чичмарков, глядя на звереющую Алису. – Засмотришься на эээээ… подавишься вареником – и поминай, как звали-с. Слыхали про мануфактурщика Простобудкина? Позвал он на обед «Вибраторъ», сел первое кушать. Только сисясточки зачали второй куплет петь, у одной, пардон-с, бюст вывалился… Купчине борщ не в то горло пошел – так, бедняга, за столом Богу душу и отдал. А беседа… о чем с ними беседовать, извиняйте? Я про силикон ничего не знаю. Да и петь не надо. Пущай магнитофон включают, а сами показывают, какое у их в грудях богатство.

Побагровев наподобие свеклы, Алиса начала искать сумочку.

– Она у меня вообще нервная, – пояснил Каледин обалдевшему Чичмаркову. – Иностранка, а они подвержены эмоциям. Там, где русский человек махнет рукой да водки выпьет, немец два часа будет психовать. Был я в Берлине как-то раз – ну просто дикари. Улицу на зеленый свет переходят, взяток полиции не дают. Менталитет допотопный, с трудом неделю там выдержал.

Чичмарков согласно покачал мексиканской бородкой.

– У нас без взяток рассудка лишиться можно, – подтвердил он. – Я каждый день не устаю Господа свечками одаривать – сподобил ить в Расее-матушке родиться. Представляю гребаную Неметчину. Там, чтобы права получить, я бы три месяца горбатился – с инструктором езди, кучу бумажек сдай, в очередях настоишься… А у нас чего? Сунул приставу в околотке бумажечку в 500 евро – права в кармане, и лети на своем «Хаммере» вдаль, аки голубь.

Алиса выдала фразу на немецком: содержание Чичмарков не понял, а Каледин лишь улыбнулся. Схватив сумочку, она шагнула к выходу, но…

– Аааааооооооааааааааа!

В приемной офиса режуще полоснуло криком: последовал тяжелый звук падения – было слышно, как раскатились бутылки. Через щель внизу двери, увеличиваясь в размерах, растеклась маслянистая темно-красная лужа.

– Итить его мать, кореец, – плюнул купец. – Опять винище разлил.

Дверь распахнулась. Алиса сначала замерла, а затем подалась назад – в ледяном, жутком ужасе. Метнувшись обратно, она спряталась за спиной Каледина. Тот с усмешкой поднял глаза от бокала – и оцепенел.

На пороге кабинета стоял мертвый профессор Мельников. С рукавов парадного костюма стекала дождевая вода, а в белой руке был зажат ненужный зонтик похоже, мертвец не знал, как его применить. Рот приоткрылся – из вялых губ струился ром, слабо окрашенный сукровицей.

– Как… вы… тут… ока… за… лись? – по слогам прошептал Каледин.

Он уронил бокал. Осколки разлетелись на хрустальном полу. Федор осознал, что задал глупейший вопрос в своей жизни. В нормальном обществе с трупами не принято беседовать. Они не говорят. И уж тем более не ходят.

Мельников перевел на него тусклые, налитые ромом глаза.

В иллюминаторе было абсолютно не на что смотреть. Серая полоса асфальта и тупая зелень у построек с большими антеннами. Самые скучные минуты – до взлета, когда ты уже сел в салон лайнера, нечем себя развлечь.

– Вам что-нибудь принести? – над креслом склонилась стюардесса, молодая, высокая девица в бело-синей форме «Аэрокороны». – Пиво, вино… сок?

Последнее слово прозвучало с такой надеждой, будто стюардесса ночь не спала – мечтала осчастливить соком первого попавшегося пассажира.

«Крови», – хотела пошутить Червинская, но удержалась от издевки.

– Ничего не надо, большое спасибо.

– Как прикажете. Прошу вас, пристегнитесь – мы скоро взлетаем.

Кресло в салоне первого класса походило на небольшой диван, с отдельной лампочкой на гибком шнуре, розеткой для ноутбука и подставкой для ног. Связной заботится о ней – все-таки лететь 14 часов. Но это, ей-богу, лишнее. Она бодра, практически не чувствует усталости, несмотря на бессонную ночь и третий перелет за двое суток. Да, путешествие долгое. Есть время поразмыслить о новом задании – sms пришло перед посадкой в самолет.

Пожалуй, это будет даже труднее, чем в Париже. Частная охрана, в отличие от обычных легавых – всегда звери, поскольку рискуют своим личным благополучием… Но есть и момент сюрприза – вряд ли владельцы склепа сейчас ожидают удара. Стоит попробовать провернуть все с минимальными жертвами, а-ля Пушкин. Место захоронения известно, надо разведать подходы к нему… Она ведь как сапер – может ошибиться только один раз. Вытащив из сумочки «айфон», Червинская на всякий случай проверила, не прислал ли связной самых свежих инструкций. Устройство молчало.

– Пожалуйста, отключите. – У кресла вновь появилась стюардесса.

– Никаких проблем. – Червинская нажала на кнопку.

Какая загадочность. Она слышит свой собственный голос как эхо, словно бы издалека. Механическое, нереальное… в груди растет ощущение: она – это вовсе не она… а незнакомое существо из другого мира. Хм, да почему бы и нет? Кто из людей в салоне может поручиться, что он не инопланетный робот, присланный уничтожить Землю, но находится в спящем режиме?

Она чувствует себя здесь чужой. Волнения, страхи и радости пассажиров в этом «боинге» ей не близки. Пустота. Елена не боится летать – и, вероятно, никогда не боялась. Стадо человеков в самолете отвратительно: они раздражают запахом вещей, щелканьем замков, постоянным шумом. Ничего, она еще свое возьмет. Путь неблизкий, обязательно случится турбулентность. Вот тогда Червинская вдоволь насладится липким страхом, зрелищем рук, вцепившихся в подлокотники, и каплями пота на лбах. Она втянула воздух белыми ноздрями. Пахнет чем-то неприятным… Ага, подгоревшим маслом со стороны кабины пилота. Самолетная еда даже в салоне первого класса далека от идеала – микроволновка растерзает вкус любого деликатеса. Девушка явственно представила размороженную курицу в почерневших листиках салата – и передернулась. Нет уж. Она взяла с собой самое вкусное.

Авиалайнер вырулил на взлетную полосу, двигатели взревели – заложило оба уха. Червинская втиснула под голову подушку, устраиваясь удобнее. Кресло рядом пустовало: то ли нет пассажира, то ли связной выкупил оба места.

…Интересно, они уже нашли труп пилота? Наверное, да. Она спрятала покойника впопыхах – в лесочке у аэропорта, забросав ветками. На этот раз убийство было не ее инициативой, связной сам попросил с ним разобраться. Летчик получил бы приз на конкурсе дураков. Ему заплатили полмиллиона, и вместо того чтобы спрятать бабло под матрац, идиот отнес деньги в банк и начал плести сказки про фантастическое наследство. Рано или поздно им бы заинтересовались в экономическом департаменте Отдельного корпуса жандармов: а где бумаги о кончине тетушки? Где завещание? Заплатил ли налог? Теперь им некого спрашивать. Если труп найдут – опознают нескоро.

Она хорошо постаралась, чтобы не опознали.

Курьер от связного за свертком из Парижа не прибыл – что ж, такая вероятность была предусмотрена. Обернув рюкзак в целлофан, она оставила его в тайнике, в условленном месте. За грузом приедут… это уже не ее дело.

Лайнер оторвался от земли. Как и прочие пассажиры, она приникла к окну, рассматривая тающие предрассветные звезды. Пока самолет разворачивался над зеленым полем, Червинскую одолела мысль: а одна ли она у связного? Сомнительно, чтобы такой человек рассчитывал только на нее… он ведь осторожный и предусмотрительный. Наверняка в Москве имеется какой-то резерв. Облака за окном клубились серыми клочьями – так же, как ее ревность. Да-да, ну и пусть. Она чувствует, что лучшая в своем мастерстве – и связной это знает. Иначе не поручил бы ей такое ответственное дело.

Червинская уже в и д е л а облик новой цели… Он формировался в мозгу постепенно, вырастая из биомассы – сначала маленькое, хрупкое, безволосое тело… впалые щеки, острый нос… глаза, полные любопытства… кожаная одежда, цветные лоскуты. Прикольный, ага. Связной прислал на «айфон» много фотографий, различные ракурсы. Захоронение под охраной – это не проблема. Наличное бабло насквозь пробивает любую броню – так, как копье пронзает торт из фруктового желе. Связной предоставил полную свободу действий: все предстоит организовывать на месте, самой… И это прекрасно.

Она давно мечтала о самостоятельности. Пилот передал пластиковую карточку, и там – сумма, достаточная для подкупа нужных людей. Огромные деньги… но ей все равно. Сколько она себя помнит – деньги не возбуждают в ней чувства радости. У нее мало удовольствий: разве что еда и работа. Разведать обстановку, нанять специалистов, устроить похищение костей… наверное, минимум две недели, а то и больше. Ничего. Времени – сколько угодно.

Главное – в следующий раз связной обещал с ю р п р и з.

У нее появятся помощники. Очень необычные – и в этом интерес…

…Самолет выровнялся – двигатели уже не ревели во всю мощь, а ровно гудели. Стюардесса разносила напитки на подносе, и Червинская вдруг поняла – ее терзает голод. Пузырьки «царь-колы» и желтая, густая масса сока не привлекали, нужно было другое. СОВСЕМ ДРУГОЕ. Наклонившись, она дернула молнию на сумке, лежащей в ногах – на свет появилась пластиковая бутылка, небольшая, на четверть литра. Взболтав содержимое, Червинская поднесла ее к губам, сделав глоток. Блаженство вспыхнуло в голове ярким шаром, осьминожьими щупальцами стискивая грудь.

– Тетя, а что это у вас? – Елена вздрогнула, красная струйка пролилась вниз.

Рыжий мальчик лет пяти, в панамке и шортиках на лямках, смотрел на ее действия с откровенным любопытством. Червинская молниеносно вытерла лицо салфеткой. Чертов ублюдок. Разобраться бы с ним и его родителями – прямо тут. Но… слишком много вокруг народа, и пространство замкнутое. Это идиотское правило: почему нельзя свободно убивать людей?

– Ничего, – ответила она и попыталась улыбнуться. Не получилось.

– Вкусно? – с завистью спросил мальчик.

– До обалдения, – подтвердила Червинская. – Но ты – не получишь.

Обиженно всхлипнув, ребенок ушел к родителям – назад, куда-то в середину салона. Еще пара глотков – живот обволакивало сонное насыщение. Любопытно: контроль в аэропорту ищет оружие и наркотики, но в бутылку с ээээ… биомассой офицеры не додумались заглянуть. Она везучая. Девушки на регистрации болтали между собой – еще месяц назад существовал запрет на провоз жидкостей, опасались террористов… но сейчас его отменили. Вот и прекрасно. 14 часов – это слишком долго, чтобы терпеть приступы голода.

Когда хочется есть, она просто чудовище. Разум мутится, в глазах пелена. Добром такие вещи не кончаются. И хотя это самое добро, хэппи-энды и прочее в ее представлении скучнейшее говно… но раз получилось, что она плохая девочка, надо вести себя с осмотрительностью. По обстоятельствам.

Последний глоток вернул Червинской хорошее настроение. Она отстегнула ремень на кресле и потянулась спиной – как уставшая пантера. Большинству людей ее пристрастия в еде покажутся странными – тем, кто не желает включить логику. Вкусы у всех разные. В японских ресторанах едят сырую рыбу, но люди не разбегаются с криками ужаса… или баранина по-татарски – тоже сырое мясо, со специями. Бесподобно, потрясающе вкусно.

Вот и она любит… любит, чтобы было сырое… Веки девушки, густо смазанные косметикой, смежились. Спустя какое-то время они начали подрагивать – словно их обладательница видела сон.

…Спать Червинская не хотела. Просто с закрытыми глазами легче думалось.

Даже после ремонта домашняя ванна вышла не такая большая, как изначально желалось Алисе. Стандартная «ваза» раннеимперского периода – из тех, что впихивали в девятиэтажки, выросшие по Москве во время бэби-бума. Овальная, на чугунных ножках, с облупившейся эмалью. Поверхность эмали щедро залил теплый воск – на бортиках возбуждающе таяли свечи. К стиральной машине «Бош» был прислонен табурет из кухни, на его сиденье высилась внушительная стопка потрепанных книг по оккультизму – Каледин одолжил их в архиве МВД. Чудом не падая, сбоку от фолиантов приютился аудиоплеер с колонкой. Собственно, упасть ему мешало то, что он боком оперся на груду сваленной впопыхах одежды – включая беленькие трусики и футболку «Раммштайн». Внутри ванны, утопая в облаках мыльной пены с абрикосовым запахом, пребывали Каледин с Алисой: оба держали в руках бокалы с шампанским (разумеется, уже далеко не французским). Ввиду крайней тесноты Алиса одну ногу поджала под себя, а другую положила на плечо Каледину. Динамик колонки, слегка похрипывая, давился песней кантри-певицы Тэмми Винетт о тяжелой бабьей доле:

– Жалко Чичмаркова, – всхлипнула Алиса. – Блинушки, такой молодой…

– Ты не представляешь, как мне жалко, – погладил ее по ноге Каледин. – Перед встречей специально сидел в Интернете, час досье про него читал… а получается, только одним фактом про миллиард и урыл. Ладно, царство небесное бедолаге. Давай поразмыслим, с чем нам пришлось столкнуться.

Отставив бокал, Федор взял в руки толстую книгу.

– Можно не соглашаться с библейской теорией жизни после смерти, – заявил он, отпихнув свободной рукой хлопья пены. – Но, увы, бесспорно – мы с тобой видели воскресшего мертвеца. Летаргический сон и клиническая смерть отвергаются в корне. Находясь в состоянии летаргии, народ не говорит и уж тем более не ходит – с перерезанным горлом и полным отсутствием крови в жилах. Поскольку знаковых примеров из нашей жизни мы не имеем, то придется рассматривать это событие сугубо под углом Голливуда – твое знание фильмов ужасов спасло нам жизнь. «Фабрика грез» многократно свидетельствует – если мертвецы встают из могил, то они, как правило, до крайности агрессивны. Исповедуй живые трупы пацифизм, вся кинопромышленность класса «Б» добровольно сгорела бы в крематории. Хотя случаются и редкие исключения. Например, Иисус Христос достаточно мирно воскрес из мертвых… а вот приди ему в голову восстать из пещеры, прийти в качестве зомби на собрание Синедриона и обглодать там до костей всех первосвященников иудейских – неизвестно, какую религию мы бы имели сейчас. Основная мораль загробной жизни – добрых зомби не существует.

Алиса недовольно шлепнула Федора пальцами ноги по щеке.

– Ты углубился в философию.

– Давай пройдемся по фактам, – дунул на нее пеной Каледин. – Согласно уже упомянутой «Ночи живых мертвецов», трупы встают из могил вследствие испытаний военными нового типа газа, либо, как в «28 дней спустя» – вирусов, вырвавшихся из научной лаборатории… хоть распускай армию и увольняй ученых – сплошь проблемы от них. Массового восстания из могил мы не наблюдаем – значит, и испытаний газа тоже нет. Точечные же воскрешения из мертвых производятся, как правило, по заказу со стороны. Сам по себе мертвец очнуться не способен, нужно, чтобы его вызвали к жизни особым ритуалом. Вот тут-то и начинается самое интересное. Есть такая экзотическая религия, под названием «вуду». Точнее, «водун», если правильно сказать на языке «йоруба». Верования базируются на очень плотной связи с миром мертвых – он так же реален, как и мир живых. Последователи «водун» общаются с духами загробного мира, приглашают их на обед, угощают выпивкой, просят у мертвецов совета, когда требуется решить сложную проблему. Если верить этому талмуду, изначально «водун» возник в XII веке в Западной Африке – в старинном королевстве Дагомея…

Алиса повернула кран, добавив в пенное царство горячей воды.

– Что-то это мне напоминает, – задумчиво произнесла она. – Но не в моем лютеранстве, а в вашем православии. У вас на могилы водку тоже ставят, угощая мертвых. И обязательно чокаются со стаканом, накрыв его хлебом.

– Дело не в угощении, а в обычаях, – поправил ее Каледин. – Русский человек физически не может поверить, что кто-то, даже мертвый, откажется от водки.

– Ненавижу водку, – скривилась Алиса. – Что там у нас дальше?

– Много чего, – перевернул страницу Каледин. – После открытия Америки испанцы и французы стали отлавливать черных рабов по всей Дагомее и перевозить на сахарные плантации в Новый Свет… в том числе и на остров Гаити. Благодаря этому острову и появилось слово з о м б и – сейчас оно пропитало всю мировую культуру, включая даже коктейли. Можно ли представить себе один год без новых фильмов ужасов о похождениях живых трупов? Исключено. В 1802 году рабы на Гаити подняли восстание, перерезав французов к черту… так и появилось первое государство рабов с официальной религией – колдовством. Гаитянское вуду мутировало, превратилось в отдельное блюдо с острыми приправами из черной магии – совсем не такое, как в Западной Африке. В качестве богов рабы заимствовали католических святых, дав им другие имена… на алтарях черная кобра обвивает хвостом крест. Святилища вуду носят имя хунфор – обычная хижина с рисунками на стенах, костром во дворе, железным шестом в честь бога Огуна, барабанами для введения в транс и столбом митан в меловом круге, вниз по нему скользят вызываемые духи – лоа. Один из способов вселения лоа в человека – это ром. Жертва ползает по полу и извивается, как змея…

– Вот оно чтооооо… – забралась глубже в пену Алиса. – Тогда я уже неоднократно видела появление духов из загробного мира. Только там, кажется, в качестве проводника выступали не ром, а виски и водка. На женских лоа действует шампанское – смотрела я любительские ролики с телефонов в Инете, где княжна Белосельская, упившись, на столе стриптиз танцевала. Потом оттуда свалилась и пыталась ползти. Очень похоже.

– Что шампанское… ты еще не видела, какие лоа с чистого спирта приходят, – глубокомысленно заметил Каледин. – Правда, там никто не ползет – да и вообще не двигается. Ладно, это чисто русская специфика, на Гаити иначе: для вызова конкретно лоа нужен не абы кто, а хунган и мамбо – соответственно жрец и жрица. Верховного начальства, типа нашего патриарха или католического папы римского, в вуду не существует – сколько в стране хунфоров, столько и ответвлений колдовства. Общий стиль один. Колдуны обязаны совершенствоваться: постигать новые заклинания, уметь варить зелья, наводить порчу… ну и, соответственно, воскрешать мертвых. Для превращения трупа в зомби необходим высший уровень, шестой. А теперь – сюрприз. Самая опасная разновидность вуду – это конго… включает в себя нутряное зло, чернейшую магию, тесное общение с мертвыми… зачастую ритуалы проводятся среди человеческих костей или на кладбищах. Жрецы конго тратят массу времени на беседы с загробным миром, а лоа, представляющие духов зла, способны жить в их телах целыми неделями. Иногда и не поймешь – жив человек либо уже мертв? Фанаты конго селятся на севере Гаити, в основном в деревнях вокруг города Гонаив.

Алиса фамильярно тронула Каледина пальцем ноги за ухо.

– Подожди-подожди… с чего ты взял, что с Мельниковым работал хунган?

– Да тут и к гадалке не ходи, – поцеловал ей пальчик Каледин. – Анализ лаборатории МВД свидетельствует, – ром в теле профессора гаитянский… марка «Барбанкур». В Москве его не достанешь, разве что у эстетов. Редкий напиток, делается по старинке – вручную, никакой автоматики. Этот ром – неотъемлемая часть вуду, без него не проходит ни одна сантерия, то бишь церемония. В дагомейских сантериях ром с Гаити не применяют – лоа любят проверенные напитки, своих мест обитания. Так вот, впервые о зомби заговорили только в конце XIX века, а в начале тридцатых годов в Голливуде слепили первый ужастик – «Белый зомби». Тогда ходили слухи: мол, мамбо стали использовать мертвецов для работы на плантациях, в джунглях как дровосеков и в качестве домашних слуг. Да-да-да. Нам-то трудно представить персонажа фильма ужасов за скучным мытьем посуды, а между тем, получается, в реальности так оно и было. Американские военные эксперты, исследовавшие тела первых зомби, установили – действительно, это свежие трупы, мозг которых по непонятной причине живет. Благодаря их действиям нынешним вечером меня посетила совершенно чудесная мысль – относительно цели грабителей могил…

– О, – оживилась Алиса. – Не поверишь, я тоже об этом думала! Бесспорно, версия о клонировании звучала круто, но… нынешние обстоятельства все меняют. Если я правильно поняла, твое новое предположение – кто-то похищает останки известных людей, дабы потом их воскресить… превратив в зомби? Не знаю, соглашаться с тобой или нет. Да, я видела живой труп, но покойный профессор был совсем свеженький. А тут что получается? Допустим, восстанет Пушкин из мертвых. Как им управлять, в своих интересах использовать? Непонятно, мозга-то в черепе нет. Наивно ожидать от монстра из кусочков сухих костей, что он сядет и с ходу напишет тебе новую поэму «Руслан и Людмила». Зомби по большей части тупые рабы. Ходят медленно, шатаются, ревут заунывно… ну, так в фильмах показывают. От них запросто уйдешь, если шагать чуточку быстрей.

– У тебя замшелые сведения из старого видеопроката. – Каледин едва не уронил книгу в ванну. – Реальность XXI века – резвые зомби. Мы постоянно несемся куда-то, работаем быстро, едим фастфуд на ходу. Ну и зомби тоже убыстрились… вместе с нами. Помнишь фильм «Я – легенда» с Уиллом Смитом? Трупы шустро бегают, куда там тараканам. Да и «Рассвет мертвецов» – носятся со скоростью экспресса. «Zомбилэнд» – вообще такие реактивные, что почти машину догоняют. Но дело не в этом. Чем выше уровень хунгана, тем способнее созданный им зомби. Грамотный ритуал от профессионалов колдовства творит чудеса: мертвец может адекватно реагировать, отлично мыслить и связно разговаривать – а Мельников так себя и вел. Но есть одно крохотное условие. Труп должны извлечь из могилы для сантерии не позднее семи дней со дня смерти. В противном случае – он становится рабочей лошадью, годится только для работы на плантациях.

Алиса положила вторую ногу на свободное плечо Каледина.

– А вот меня удивляет другое, – жеманно сказала она. – Ты правильно заметил, еще в купеческом офисе – почему профессор не укусил беднягу Чичмаркова, а предпочел нож? Так ведь сложнее с нами справиться. Согласно фильмам, укушенный мертвецом человек спустя какое-то время тоже превращается в зомби. Цапнул за ухо – и сразу тебе союзник.

– Я поразмыслил – туфта это, сударыня, – сообщил Каледин, оглядывая Алису, как волк ягненка. – В кино обожают без меры лепить отсебятину. Ни одно документальное повествование исследователей зомби, никакие серьезные оккультные книги не подтверждают, что человек превратится в живой труп после укуса. Зомби спокойно перегрызет врагу горло или заразит трупным ядом, но противник не восстанет из мертвых. Для оживления нужен новый ритуал, проводимый унганом или мамбо. Да и, по большому счету, самим покойникам это не надо. Вот ты утром на завтрак ешь банан. Ты бы хотела, чтобы после укуса банан превратился в тебя?

– Да не особенно, – зябко передернулась Алиса.

– Вот и они не хотят, – подытожил Каледин. – Десять лет назад, когда я еще стажером в МВД работал, накрыли мы одну доморощенную секту, практиковавшую вуду. Тоже ребята что-то мелом чертили, сердца человечьи вырезали, мастерили куколок… По ходу расследования я магической литературы и начинался. И чего сразу не вспомнил, когда в квартире труп профессора увидел? Флаги с блестками, чертеж кровью… ром этот чертов. Времени чересчур много прошло, показалось – что-то из прошлого, смутно знакомое. А потом – как торкнуло. Умираю от желания выяснить, кто мозг профессору обратно в череп вложил. Сантерии конго позволяют создавать безголовых зомби, но они неспособны выполнить приказ в стиле: «Пойди и убей тех троих по этому адресу». Примитивные рабы; мамбо их используют для мытья посуды, пропалывания сорняков в огороде… на большее не годятся.

Алиса опустила обе ноги, спрятав их в пене.

– Совсем как я у тебя, – она обняла Каледина и прикоснулась губами к его губам. – Когда мы были женаты, ты дома ни хрена не делал. А я примитивно мыла посуду и часами пропалывала коридор от окурков. О, я была живым трупом, но после развода воскресла… Впрочем, спать с тобой я все-таки хочу. Да и тебе следует честно признаться: я – это лучшее, что было в твоей жизни.

Душу Федора разрывал легион серьезных противоречий.

– Это говорит не о твоих достоинствах, а о недостатках моей жизни, – логично рассудил Каледин. – И я бы возразил по поводу окурков, но ты взбесишься, и ночь любви пойдет коту под хвост. Лучше промолчать, пускай твое мнение жутко несправедливо. Мыть посуду – обязанность женщины.

– С какой стати? – взвилась Алиса, расплескав воду за край ванной.

На этом у Каледина уже не получилось сдержаться.

– Это старорусский обычай, – понесло его. – На Руси так издавна повелось. Согласно историческим летописям, древние славяне давали пленным девушкам из германских племен облизывать посуду после еды – из жалости, чтобы те не умерли голодной смертью. Вашей народности привычен труд на дому, нам же, столбовым дворянам, положено бабло-с зарабатывать… а пыль вытирать – не комильфо. Я виноват, что на домработницу не хватило, однако… – Каледин тщетно пытался прикусить язык, чувствуя, что дальнейшие слова сильно некстати, – русскому дворянству приятно видеть, как остзейские немцы благородных кровей «бычки» с пола подбирают.

Алиса поднялась – сверкая глазами и раздувая ноздри, подобно чудовищу из глубин океана. По груди и бедрам текли струйки воды, разбавляя белые холмы из хлопьев пены. Каледин вернул оккультную книгу на табурет.

– Солнце, – заискивающе произнес он. – Может, не будем нервничать?

…Далее события развивались на удивление быстро. По калединской оценке, за промежуток времени примерно в минуту его успели вытащить из ванной и шумно выставить за дверь их бывшей квартиры. Сначала на лестничную клетку полетели вещи. Вслед за ними, жалобно дребезжа, выкатился сотовый. Немного спустя последовали ботинки и кобура с револьвером. А уже потом на площадке оказался сам Каледин – мокрый как мышь, с ног до головы в мыльной пене и в полном неглиже. Ничуть не смутившись, голый Каледин нагнулся к брюкам, нащупывая сигареты. Прикурив, он выпустил облачко дыма – и, не оборачиваясь, произнес в сторону недружелюбной двери:

– Спасибо, милая. Ты помнишь, соседка наша ко мне клеилась? Наверное, она сейчас смотрит в дверной глазок… и ух какие мысли-то у нее в голове…

После короткой заминки пространство за дверью издало загадочное шебуршание. Лязгнул замок, и рука Алисы бросила на пол махровый халат цвета «мутного бордо» – Каледин не замедлил в него облачиться.

«Эх, какая ночка сорвалась, – с некоторой досадой подумал он. – И непонятно, чего я заткнуться никак не мог? Вот же проклятый коньяк!»

Не без удовольствия выкурив сигарету, надворный советник приступил к одеванию вицмундира. Стоило ему застегнуть пуговицу на горле, как в кармане с особым надрывом (как это бывает под утро) зазвонил телефон.

– Ваше высокоблагородие, – вырвался из динамика испуганный голос Майлова. – Тут у нас того… опять эти… как их… останки похитили-с…

– Фига себе, – удивился Каледин. – Кого на этот раз? Неужели Шаляпина?

– Никак нет, – отчаянно хрипел урядник. – Прямо из морга неизвестные воры украли трупы купца Чичмаркова и заодно прохвесора Мельникова… который, изволите помнить, вроде второй раз уже труп.

Каледина дернуло ноющей болью в мозгу. Это чувство сочно микшировалось со злостью от недосыпа, как коктейль в руках опытного бармена – естественное ощущение человека, жестоко квасившего всю ночь напролет.

– Вы там случайно без меня не обойдетесь?

– Не думаю, ваше высокоблагородие, – хмыкнул Майлов. – Это еще полбеды. Сейчас офис господина Чичмаркова на Тверской пылает… зарево на весь город – не успели из морга стащить жмуриков, как через час неизвестный злоумышленник здание поджег. Теперича тудыть, как пить дать, все наше начальство съедется, и в том числе его превосходительство – Муравьев…

Закончив беседу, Каледин сотряс пустое пространство лестничной клетки спичем из трех-четырех энергоемких выражений. Подумав самую малость, он добавил еще парочку столь же красочно исполненных. По окончании монолога Федор уперся взглядом в часы. Он думал, стоит ли повергнуть Алису в шок свежими новостями и заодно уж одолжиться таблеткой цитрамона. Из недр квартиры, однако, не донеслось ни единого звука. В сердцах махнув рукой, Каледин начал спускаться вниз по лестнице…

Мохито в бокале успел потеплеть, а листики мяты, свернувшись, увяли. Комната – коробка из бело-голубых керамических стен (в ручном исполнении мастеров Гжели), с огромной шкурой мамонта (стилизация из кролика, дизайн DKNY) на полу – была оборудована как чилл-аут. Горский князь и по совместительству поп-звезда Дима Иблан уже с час пребывал в той максимальной степени ярости, какую только способен обеспечить гнев южного человека. Тыкая пальцем в гигантский экран телевизора (он заменял в чилл-ауте потолок), горец злобно вопрошал лежащего рядом с ним на шкуре продюсера – весьма упитанную и умудренную жизненным опытом + килограммом косметики пожилую даму – Иоанну Блаватскую:

– Вот как это называется? Вот как, ты мне скажи, а?!

– Дима-джан, – томно отвечала Блаватская, нюхая садовую розу. – В сотый раз тебе говорю, дорогой. Ты еще не умер, могилы нету. Чего красть?

– Неправильно это, ох как неправильно! – горячился Иблан, инстинктивно хватаясь за пояс – там, где у горца должен быть пристегнут кинжал. – Уникальный, прекрасный случай для пиара! Я так и вижу, – он поднес к лицу раскрытые ладони, – заголовки в газете «Жисть»: «Воры вскрыли могилу Иблана – мумия внутри не обнаружена!» И все – стопроцентная заполняемость концертов в Гомеле, орхидеи и розы фанатов, бабло рекой – льется и булькает. Между прочим, мне на экскурсии в Египте гиды рассказали одну вещь… штука крышесносящая. Оказывается, ихние фараоны начинали строить себе пирамиды еще при жизни… чтобы хватило времени на масштабное сооружение. Здоровущее кладбище получилось! Почему бы и нам так не сделать? Давай организуем собственную гробницу, получим пиар.

Мудрая Блаватская эпических восторгов Иблана не разделяла.

– Дима-джан, – отложила она в сторону розу. – Аллах свидетель – едва ты приз от «Европовидения» получил, у тебя голова совсем в Мекку гулять ушла. Ты даже зимой выходишь на улицу в майке и босиком, дабы остаться в образе – семнадцать раз за год воспаление легких лечили. А все эти ароматы, что ты навыпускал? Откуда в твоей чудной голове взялись уникально кретинские названия – «Раздражение» и Fencing Lady – «Фехтующая леди»?

Иблан с отвращением всосал в себя теплый мохито.

– Мужской и женский, – хмуро заметил он. – Я не виноват, сам по телефону орал «дэнсинг», но производитель в Китае расслышал «фенсинг». А другие товары разве плохи? Детский парфюм «Штаны на лямках», младенческий освежитель «Ночной испуг», шампунь для мытья кошек «Мокрая киска»… по-моему, все удачно прошло… и газеты про них обпечатались…

Блаватская ухмыльнулась, почесав многоэтажный подбородок.

– Да, но освежитель для блох – это совсем лишнее, – зевнула она. – Равно как и ароматизатор свиней – ведь ни одной штуки фермеры не купили. Не звучит, имхо, слоган: «Дима Иблан – заставь свинью пахнуть гвоздикой!»

Под потолком включилась реклама партии «Царь-батюшка».

«Один государь строгой, другой ласковой! – поднял палец мужик в боярской шапке. – Один маленькой, а другой ишшо меньше! Первый-то, отец – по супермаркетам, а второй-то, блин – по кафе-мороженым! Двойной выбор… двойной успех!»

– Народ просто еще не распробовал, – возразил Дима, выключив рекламу. – Время должно пройти. В любом случае, гробница – хороший пиар, лишнее упоминание имени. Надо, дабы «Иблан» лез практически изо всех щелей.

– Ты чокнулся на этом пиаре, по-моему, – захохотала Блаватская, смех ее напоминал грохот ржавого ведра, арбузные груди колыхались в такт вибрациям. – Чего добился-то? С этого месяца, согласно опросам, ты главный объект ненависти населения – третий в рейтинге, после тещ и американцев. На Тимотэ покушений нет, захирел человек в забытьи… все на тебя переключились. Вспомни прошлую неделю – целых четыре машины у концертного зала в Смоленске разминировали. Народ озверел вконец.

Иблан дернул губой, зажав меж пальцев кроличью шерсть.

– Мамочка, не ты ли сама меня учила? – облокотился он на шкуру псевдомамонта. – Главное – пусть о тебе говорят, а что говорят – пофиг. Принцип звездности – не творчество, а лишь индекс упоминания в СМИ. Людям по хрену, если ты не пишешь песен пять лет, но залезь в декольте к Пугачевой – на обложку журналов попадешь, писаки в очередь выстроятся.

– Там чересчур много желающих, – скептически сказала Блаватская. – Запись каждый день с шести утра, и не протолкнешься. Кроме того, завели новое правило – к телу объекта допускают вьюношей не старше двенадцати лет. А тебе, если мне не изменяет память, стукнуло 28. Дед уже, щетина вовсю.

– Вот именно, – опечалился Иблан. – Одряхлел, а фанатки изменчивы. Сегодня лифчики на сцену летят, завтра сухой ромашки не дождешься. И езди потом в Романов-на-Мурмане, устраивай «чес» по поселкам нефтяников близ Тюмени, обсасывай «фанеру» за тыщу евро. Не дай Аллах такого никому. Знаешь, какой мой самый страшный сон? Сижу на кухне и тупо семгу ем, будто нищий… и ни коньяка, ни масла… спекся из-за отсутствия пиара. Может, в третий раз рискнуть на «Европовидение» съездить? А что, государям челом бить… меня вон, за прошлый раз в камергеры пожаловали, значит, понравилось выступленьице… август даже высочайше сказал: «Почему этот босой парень так воет? У него что – ботинки украли?»

– Августу с цезарем в условиях кризиса щас не до попсы, – взгрустнула Блаватская. – Я не спорю – было б здорово, нагрянь император на шоу Димы Иблана – повозмущался бы перед телекамерами дороговизной билетов для трудящихся девушек. Так ведь хренушки – тандем государей разве что на Deep Purple или к Маккартни пойдет. Причем сидят, подлые, на местах по две тыщи пяцот баксов – и этой ценой совершенно ни фига не возмущаются.

Иблан вскочил на ноги. Задубевшие от долгого хождения босиком ступни практически не ощущали шкуру – он покачнулся, сохраняя равновесие.

– У меня родилась отличная идея, – вскинул обе руки Иблан. – Вот ты утверждаешь, что меня никто не любит, да-с? Ненавидят даже – понты, музыка говно и все такое… между нами-то, сами они говно, потому что я – новый Моцарт, красавец и умница, талант-философ… но я о другом. Мы копейки не потратим на гробницу. Лозунг – «Похорони Еблана заживо!»

Было заметно, что Блаватскую это предложение потрясло.

– Ух ты, надо же, – пропела она басом. – Даже свою старую фамилию вспомнил. Видать, действительно ужасно тебе охота попиариться…

Иблан согнулся пополам, нырнул к ней на грудь «рыбкой».

– Сработает замечательно, – горячо зашептал он. – Запустим анонимный сайт… группа пожертвователей, тайный счет… а потом денежки-то рекой потекут. Особенно когда я ремикс старого хита запишу… что-то такое необычное – «Моя мулатка – огурец, этой ночью зарезан стрелец». Как станут крутить по всем каналам – народ волчьим воем заплачет. Доллары, рубли, евро – лопатой загребем, монеты со всех сторон посыплются. Отгрохаем такую пирамиду, что мумию фараона Джосера завидки возьмут. Ну а потом, грабители эти таинственные… они решат – неспроста. И ограбят склеп. Можем даже для понта пластиковый муляж положить. Кумирам имперской эстрады пора понять – не только на любви следует строгать деньги, но и на ненависти. Тех, кто нас ненавидит, их всегда больше.

– Судя по тебе – так даже намного, – призналась Блаватская. – Пускай кто-то открыто друзьям расколется, что слушает Диму Еблана – ему через неделю повеситься придется. Приятели отвернутся, любовники-любовницы забудут, бомжи – и те поданную копейку станут в рожу швырять. И сейчас на твои концерты девушки ходят с лицами, замотанными в черные платки – чтоб не узнали. Я на всякий случай тебе паспорт Гватемалы купила, будет куда сбежать. Ладно, ты меня убедил. «Пирамида Еблана» – неплохая идея.

Дима откатился к лохматому уху мамонта, его глаза заполнились влагой.

– Быть звездой – это так скушно… – пожаловался он.

– Лучше представь, как Элвису было скушно, – потрясла подбородками продюсер. – Он, несчастный, со скуки на кокаине и сторчался. А тебе-то что?

– Ничего, – обиделся Иблан. – Почему ты мне своим Элвисом вечно глаза колешь? Кто это вообще? Я его в списках «Европовидения» не видел. Спи давай, а я пока гляну звоночки – наверняка шлют предложения гастролей в Европе.

– Ну-ну, – скептически буркнула Блаватская и уснула.

Вытащив «Верту», Иблан лениво перебирал входящие звонки. Нет, пожалуй, это не Европа. Какой-то клуб… школьный друг… небось взаймы просит… поклонница… поклонница… еще поклонница… а это… КТО ЭТО?

Певца пробил озноб вязкого ужаса. Ему реально стало не по себе. Смятение продолжалось минут пять – Иблан переводил взгляд то на безмятежно храпящего продюсера, то на стопку кассет с японскими ужастиками – постепенно, перебирая шерсть мамонта, он успокоился. Зачем зря трястись? Чья-то идиотская шутка, и не более. Дураков же кругом полно.

Негр давно и заметно нервничал. Пару раз он развязал и тут же завязал обратно галстук, веревкой болтавшийся на тощей шее. Долговязый, в старомодном черном костюме, подбородок торчит из крахмального воротничка – похож на хорька и пиявку одновременно, нос повис между впалых щек. Ну что ж, работники похоронного бюро и не должны выглядеть упитанными счастливчиками. Они обязаны всем своим видом навевать скорбь и скуку. Последнее, следует заметить, негру удавалось попросту отлично.

– Напрасно мы это затеяли… – в десятый раз прошептал чернокожий.

Его спутница – девушка в фиолетовом плаще, убавив шаг, обернулась.

– Не твое собачье дело, – огрызнулась она. – Делай то, за что тебе уплачено.

Червинская не задавалась сложными мыслями, откуда она знает английский. Просто знает, и все – аналогично тому, как в Париже она говорила на французском. Нужные слова быстро и отчетливо сменяли друг друга в голове. Тощий, унылый негр раздражал ее одним фактом своего существования. Миллион положил в карман и так дрожит, скулит, весь из себя в сомнениях. Раньше надо было сомневаться. Девушка оскалилась, представив, как будет выглядеть лицо этого урода, когда она им займется…

По земле шустро пробежал длинный таракан. Примитивное кладбище в графстве Оранж, где хоронят неимущих… однотипные надгробия-«близнецы» – как ряды солдатских могил, следуют одно за другим. Без намека на освещение, рядом лес, да еще и болото. Проржавевшие ворота с табличкой «Rest in Peace» в руках ангелочков не прибавляют оптимизма.

– Ты уверен, что захоронение здесь? – на ходу спросила Червинская. – В случае ошибки спросят не только с тебя. Доберутся и до твоих детей, и до доброй мамы с яблочным пирогом. Отыщут даже параличную бабушку, которая обкатывает задницей койку в больнице Денвера. Сдохнут все сразу.

Негр остановился – внезапно, словно споткнулся о корень.

– Откуда ты знаешь про бабушку в Денвере?

– Ниоткуда, – удивилась Червинская. – Просто к слову пришлось. Слушай, к чему так пугаться? Ты же американец, у вас полно фильмов про мафию. Кого ни возьми, все изъясняются фразами из «Крестного отца». Любишь это кино?

Они уже пришли. Ворота заскрипели ржавчиной засовов – подул ветер. Небо скрылось за тучами: свет излучали только два фонарика в руках собеседников. Червинская отметила, что для сходства с ужастиком не хватает только белого дыма, струящегося по земле. Вот-вот могилы вскроются.

– Да, люблю, – после паузы глухо ответил негр. – Но к делу это отношения не имеет. Захоронение здесь, я лично отвозил их сюда – и мать, и отца. Так сделали с целью запутать следы. Помнишь, пресса называла много мест? И семейную резиденцию, и кладбище Forrest Lawn, и подводный склеп в Бахрейне.

Твой заказчик имеет право сомневаться… Что ж, мы сделаем по-другому. Я передам тебе прах и возьму лишь половину гонорара. Экспертиза ДНК докажет, кому принадлежит тело… тогда я и приду за второй частью.

Червинская мысленно усмехнулась. Придешь ты, ага. Аж два раза.

– Там не на чем проводить экспертизу, дорогуша. Это обычный пепел.

Чернокожий отреагировал хитрой улыбкой фокусника.

– Я выкопал урну. Ты скоро убедишься – тебя ждет сюрприз.

Фонарь потух, негр исчез в кромешной тьме – отступив на пару шагов. Очевидно, направился в хибарку смотрителя, хлипкую постройку из досок, куда и заходить-то надо вдвое согнувшись. Червинская щелкала кнопкой фонарика, любуясь могилами. Для чего нужен смотритель, если кладбище никем не охраняется? Здесь ничего не возьмешь, уж этих-то покойников не хоронят в украшениях; однообразные надгробия столь унылы, что одним своим видом отвращают от вандализма. Дороги нормальной – и то к этому кладбищу нет. От города пилить сорок миль до бензозаправки, потом еще милю пешком через лес. А вот с точки зрения родителей знаменитого покойника – идеальное место. Приходи себе вечером, навещай. Отсутствуют папарацци, исчезли телевизионщики – никто не захочет переться в такую глушь.

Стоит ли удивляться, что несчастный труп столько раз перемещали из одного склепа в другой, держа эти передвижения в строжайшей секретности? Народных кумиров следует хоронить бережно, иначе замучаешься избавляться от девочек, пришедших на могилку вены порезать. Вон сколько народу перестрелялось после суицида Кобейна. А всего-то и требуется – сделать могилку-официоз, пустой гроб (про это писали газетчики на церемонии прощания) торжественно закопают при свидетелях. Прах же просто отвезут подальше и будут навещать без лишних взглядов. Правда, после и слухи поползут… «гроб-то пустой», уууууу… Элвис 32 года под землей, а куча людей не верит: знаем мы этих звезд, инсценировал смерть, чтобы отойти от бренного мира… С тем количеством кокаина и виски, что Элвис всаживал в себя, он скорее жизнь инсценировал. И почему связной не заказал похитить кости Пресли? Ни с чем не сравнимое удовольствие. Она неслась бы по шоссе из Грейсленда в открытом «кадиллаке», на скорости сто пятьдесят миль в час, размахивая лифчиком, а радио бешено орало бы в тон свистящему ветру: Vivaaaaaa Las Vegas!

Фонарик высветил могилу со стершейся краской на надгробии. Ух, как интересно. Могильный камень совсем зарос мохом, а вокруг плиты рассыпана свежая земля. Значит, ее пытались разрыть. Хм, что тут у них вообще, братское кладбище звезд?

Негр возник из темноты – прямо рядом с ней. Она не вздрогнула. Хорошо они устроились со своей кожей – лица не видать во мраке уже с трех метров.

– Вот. – Он поставил у ее ног урну, чистую, без следов грязи. – Она захоронена в специальном боксе. Ну и еще… я не хочу к ней прикасаться.

Рядом с урной скромно приютилась кокетливая корзиночка из древесной коры – в таких обычно доставляют цветы романтичным девушкам. Червинская сжала корзинку в руках, раздался жалобный хруст – стенки лопнули, на ее ладони вывалился кирпичик из плотного стекла. Внутри переливалась прозрачная жидкость, обволакивая белесый предмет.

Человеческая рука. С бледной отслоившейся кожей, с браслетом. Пальцы чуточку скрючены – длинные и узкие… музыкальные, что называется…

– Для чего они сохранили руку? – спросила Червинская.

Негр, стараясь унять нервную трясучку, пожал плечами.

– Его мать – уже старая женщина, – прошептал он, стараясь не смотреть на кирпичик. — А старухи, чьи корни из Луизианы, склонны верить во всякие вещи… Например: стоит сохранить часть тела, и человека можно в е р н у т ь. Это старые поверья, замешанные на песнях черных рабов с плантаций. Она неспроста зарыла прах здесь… Если отыщется могущественный колдун, он сумеет воскресить дух, не говоря уж о теле. Ты заметила, ведь на этом кладбище полным-полно разрытых могил?

Девушка подняла «кирпичик» вверх, рассматривая мертвую руку.

– Да, – со скукой заметила она. – Это меня немножечко смутило.

Чернокожий продолжал трястись, он еле удерживал фонарь.

– Бокоры, – хрипло сказал негр. – Черные колдуны конго, самого высшего уровня, практически божества. Для вудуистских ритуалов необходимы кости мертвецов… разрытые могилы – это их заказ. Никакой магии нет без кладбищенской земли, черепов и фаланг пальцев. Но кто хватится бомжей, забьет тревогу? Это кладбище никто не навещает. Бокоров в Штатах двое – один в Майами, другой здесь – говорят, переехал из Луизианы, жалуется на влажный климат. Вот почему я запросил с тебя такие деньги… Я не боюсь родственников человека, чью урну отдаю тебе. Но мне страшно, что мы вторглись на территорию бокора… его склад, откуда он берет кости. Хотя, думая о твоем желании… ты ведь, наверное, близка к миру духов?

Девушка безмолвно кивнула – голова не двинулась, а скользнула.

– Мертвая плоть не бывает доброй. – Негр вращал белками глаз. – Ты решилась вызвать дух своего кумира, хочешь предаться с ним животным утехам, сексуальным радостям… Я молчу про моральную сторону твоего желания… Но подумай, что ты тревожишь сердце загробного мира…

Запрокинув голову назад, девушка хрипло засмеялась. Мрачный смех эхом разнесся среди могильных столбиков, в траве шуршали мыши-полевки.

– А почему вы так боитесь его потревожить? – заметила она. – Люди похожи на припозднившихся гостей в этом мире. На поминках они умасливают покойника, отведя символическому стакану лучшее место за столом, словно все думают – только бы, ох только бы он не вернулся обратно. Душа мертвеца все равно на том свете, так чего ж печься о костях? Соорудите что-нибудь в честь души… скажем, японский садик, где ей было бы приятно отдохнуть. Когда я вижу кладбище… живой человек, явившийся сюда – и тот предпочтет немедленно сдохнуть. Твой начальник в похоронном бюро сократил тебя из-за кризиса, и ты решил ему отомстить… Но, прикинь, месть была бы намного экстравагантней, построй ты среди могил стриптиз-бар. Запомни, не только жить – и умирать, по возможности, надо весело.

Чернокожий прекратил дрожать. Он попытался даже выдавить ухмылку. Слова о стриптиз-баре среди гробов подействовали как успокоительное. В глазах заиграли огоньки – будто их обладатель вдоволь хлебнул рома.

– Он жил весело, – показал негр на урну. – А умер довольно странно. Впрочем, иначе ему умереть было нельзя. Когда звезда угасает в своей постели – это дерьмо собачье, а не звезда. Она обязана сдохнуть от передоза, алкогольного отравления, погибнуть в катастрофе. Если кумир сыграет в ящик в 90 лет, в своей постели – то теряет статус кумира. Кто-то резал вены в тоске по дедушке Марлону Брандо? Нет. А юный Хит Леджер объелся лекарств – и получил «Оскара». Ты живешь – делаешь бабки. Но умерев – должен взорвать мир. Этот покойник простил бы меня, леди. Почему? Парню не жилось без эпатажа, на замесе с вечным паблисити. Внимание прессы и скандалы – это кислород звезды. О, детка… что мы можем знать о смерти?

Червинская подвинула урну к себе. Ха-ха, дааа… она-то ничего не знает о смерти. Черт возьми, надоело слушать хрень этого долговязого червяка. Сейчас она покажет ему свои знания смерти… и методы, ее вызывающие. Ну, какая фраза дальше, черная скотина? «Могу я получить свои деньги?»

…Ноги негра вдруг подломились – он рухнул на колени, нелепо взмахнув руками. Голова запрокинулась – из открытого в немом крике рта резво, словно спасаясь, побежали мелкие глянцевые пауки. Могильщик поднял пальцы к щекам, могло показаться, что он пытается ловить насекомых.

Недоумевая, Червинская отступила во тьму. Человек рвал губы ногтями, слышался противный, резкий треск плоти. Из закатившихся глаз на лицо тончайшими струйками хлынула алая кровь – негр завалился на бок, дергаясь в судорогах. Он прижимал колени к подбородку, разгибая их быстро, как при зарядке. Кожа вокруг глаз начала синеть. Последний паук исчез в сухой траве у могилы, рот выплюнул черную лягушку… губы испустили последний вздох. Червинская без малейших эмоций смотрела на мертвеца. Ее ресницы дрогнули. Откуда-то, из самых глубин мозга, к ней приплыло забытое, почти незнакомое чувство – у д и в л е н и е. Что же такое с ним произошло?

Ответ появился сам собой.

Ступая ногами по воздуху, как в невесомости, среди надгробий плыл сморщенный, сухонький африканец. Она увидела его благодаря светло-фиолетовой, как бы светящейся одежде и курчавой седой бороде, обрамляющей морщинистое лицо. В свете фонарика блеснули черные очки – только дядюшки с мешком носят их ночью… униформа верных слуг доктора. Бокор. Ее пробило новое чувство – о п а с н о с т ь. Нет, с ним ей не тягаться. Не следует и думать об этом – он просто сомнет ее, как клочок бумаги. Надо проявить покорность, бездумную и кисельную: тогда, может, обойдется.

Червинская замерла в поклоне, не поднимая головы. Бокор парил в воздухе совсем рядом. Тронув труп ногой, он перевернул тело, склоняясь над ним. Острый, длинный ноготь на большом пальце руки врезался в грудь покойника – плоть раскрылась, как под ножом. Хруст грудной клетки прозвучал для девушки знакомым припевом – в ладонях бокора истекал кровью комок мяса… мертвое сердце. Полюбовавшись, старик сунул его в карман – просто и деловито, словно кошелек либо часы. Червинская не шевелилась, бокор пристально рассматривал незнакомку сквозь черные очки. Она не видела его зрачков, но ощущала… от них шел невидимый свет, вроде излучения… старик изучал девушку пытливо, со смесью восторга и любопытства – так посетитель из деревни в зоопарке впервые наблюдает за бегемотом. Плавное движение, на лоб легла черная ладонь – холодная, как лед.

Она услышала, как мелко стучат ее собственные зубы.

– Я знаю, что ты собиралась сделать, – по-французски произнес бокор. – Поэтому решил помочь – совсем немножко. Иллюзия. Я умею гипнотизировать людей. И окружающие, и цель видят насекомых во рту… стоит дунуть из трубки особой травяной смесью, распылить ее в воздухе… хорошо действует на мозг, и живой, и мертвый. У человека за считанные секунды разрывается сердце. Что ж, этот могильщик был прав. Он нарушил этику поведения, придя без приглашения на склад. Ничего, мы похороним его здесь. Надеюсь, ты будешь так любезна, чтобы помочь?

Она кивнула без желания сопротивляться. Бокор улыбнулся. Его зубы были острыми и крупными – почерневшие, треугольные, словно у морской акулы.

– Я в курсе, на кого ты работаешь… Ошибся болван из похоронного бюро… нет двух бокоров, и никогда не было. Есть только один, живущий последние двадцать лет между Майами и Лос-Анджелесом, часто меняя свой облик. А что? И там, и там отличные кладбища – дарующие силу зла…

Люкнер взял мертвеца подмышки, Червинская подхватила труп за ноги.

– Как мне не хватает Мари-Клер, – вздохнул бокор. – Знала бы ты, что мы с ней делали в подвале Сахарного дворца… славные были времена. Я вернусь в Гонаив, но чуть позже. Всех моих способностей не хватит против ожерелья.

Ей ужасно хотелось спросить, что такое «ожерелье».

– А, это… – устало заметил бокор, и Червинская поняла – он читает мысли. – Автомобильная покрышка, налитая бензином. Наденут на шею и поднесут зажигалку – никакое вуду тебя не спасет. Пять тысяч дядюшек и соратников доктора погибли таким образом. Черная магия не помогает, если ты горишь, как свечка, объятый пламенем… и проклясть-то никого не успеть. Я сумел сбежать, но мечтаю вернуться. Мари-Клер осталась – она старая мамбо, хорошо умеет насылать болезни… в Гонаиве ее боятся больше, чем меня.

Они бросили тело негра в яму. Старик кивнул на лопату, устроившись рядом – на кладбищенской плите. Червинская, старательно зажав в ладонях черенок, сбрасывала комья земли. От бокора доносился сильный запах рома.

– А ведь Мари-Клер не знает, кто твой хозяин, – засмеялся колдун. – Правда? И ты понятия не имеешь. Ничего, работай. Еще чуть-чуть, и я отпущу тебя.

Девушка вернулась на бензоколонку только под утро. Сама не зная как. Ладони стерты до мозолей – к счастью, без крови. В руках зажата сумка – там урна с прахом и стеклянный «кирпичик», где плавает артефакт. Кожаное сиденье машины безжизненно заскрипело, глаза Червинской терзали дисплей «айфона». Новых сообщений не было. Не стоит тратить время и думать о том, что сейчас случилось на кладбище. Задание связного выполнено, прах у нее. Даже убивать не пришлось. Жаль – она обожает вкус смерти.

Червинская вывела машину на шоссе. Вслед за ней, мигнув, плавно повернулся огонек скрытой камеры. Видеонаблюдение установили вчера, после регулярных краж пакетиков с чипсами из магазинчика при заправке.

…Могильщик не мог об этом знать. А она – не заметила.

Записи на бумаге появлялись едва ли не каждую минуту. Гербовый лист с двуглавым орлом и круглой печатью за каких-то четверть часа весь покрылся пошлыми каллиграфическими завитушками. Ручка «паркер» зловеще зависала над листом, как стервятник над овцой – строчка вычеркивалась, поверх нее появлялись новые буквы. Тайный советник Арсений Муравьев еще с гимназии привык помещать мысли на бумагу: так ему легче думалось. Думы весили столько же, сколько дубовый стол, заваленный документами, офисная лампа уныло выгибала железную шею, бросая свет на пачку фотографий. Прошло больше двух недель со дня ограбления могилы Пушкина, но дело не продвинулось ни на йоту: и это несмотря на привлечение лучших специалистов. Только, казалось, все затихло, как сегодня – опять вынос мозга. Телевизоры мира вспыхнули новостью: разрыто секретное захоронение на кладбище бомжей под Лос-Анджелесом, из тайного склепа похищен прах Майкла Джексона. Пушкин, Наполеон – еще куда ни шло, но Джексон… Начался такой рок-н-ролл, любое цунами в сравнении с ним – садовые цветочки.

Раздраженный донельзя, шеф полиции Эл Эй [28] так и сказал в камеру: «Это что получается – его опять будут десять раз на «бис» зарывать?!» Копов легко понять – они порядком устали из-за шоу с прошлыми похоронами: продажа билетов, мороженое в виде гробов, сувенирные могилки по $10.99 за штуку… Сгоряча арестовали отца и остальных родственников Джексона, обвинив их в рекламном сговоре. Разумеется, через пару часов задержанных отпустили, однако за это время аудиомагазины успели продать миллион дисков покойной звезды. Бритни Спирс, собрав пресс-конференцию, заявила о намерении провести гала-концерт под названием «Верните Джексона в гроб!». К этому лозунгу сразу же присоединилось большинство исполнителей металла и панк-рока.

…Директор привычно обернулся, обозревая портрет на стене: человек в короне и мантии отвечал ему холодным взглядом. Его величество август все чаще проявлял свойственное ему нетерпение. Будучи весьма недоволен ходом расследования, он прозрачно намекнул Муравьеву на неблагополучный исход дела. Три дня назад фельдъегерь из Кремля доставил на дом директору полиции цельную мороженую кету, с головой и плавниками – отправитель завернул рыбку в золоченую бумагу. Дурак догадается, к чему государь клонит. Если и дальше не будет успехов, чередой пойдут посылки с сухим льдом, меховыми унтами, а также изделиями из моржового клыка… прямые намеки на Камчатку. Кому смех, а кому и слезы. Любит царь побаловаться, ох, любит. В июле на дачу к своему флигель-адъютанту Коле Симбирцеву, впавшему в немилость после бала в Кремле, отправил ящик мороженого – в сопровождении двух усатых жандармов. Символизировал, так сказать, назначение губернатором Анадыря. Тот как эскимо на палочке увидел – его кондратий и обнял, остался Анадырь без начальства.

А государю что? Дворян много, еще найдет.

Муравьев протер опухшее от алкоголя и бессонницы лицо влажной салфеткой – на щетине остались бумажные волокна. Да, они с Антиповым договорились подержать императора в неведении – но жандарму-то небось красную рыбу не шлют. А ведь с раннего утра так и подмывает: войти в спальню и доложить владельцу шелковой пижамы – им удалось определить внешность похитителя костей… или, вернее сказать, похитительницы. Вон она, на мониторе… файл, присланный из Интерпола – нечеткое, но вполне различимое изображение девушки у бензоколонки. Фиолетовый плащ, бледное лицо… ни дать ни взять – валькирия, обсмотревшаяся фильмов ужасов. Она приезжает, ставит машину на парковочку… а возвращается с кладбищенской тропинки с каким-то свертком. Хоть толстяк-жандарм по натуре изрядная сволочь, но надо отдать ему должное: он первый предположил, что грабитель могил – баба.

Свидетели с парижского рейса, получив фото на просмотр, разошлись во мнениях… один сказал – да, та пассажирка, «движения похожи», другой не опознал вовсе, ибо на лице девушки был платок. Но это не принципиально. Двух таких совпадений быть не может, в преступлениях точно замешан, как принято выражаться на казенном языке, «индивидуум женского пола». Индивидуума по Интерполу объявили в тайный розыск – утечка на ТВ нежелательна, похитительницу костей этим можно спугнуть. Зная девку в лицо, имеется шанс схватить ее при налете… правда, хрен его знает, к чьему гробу она придет в следующий раз.

Мотивы действий девушки, а также возможный заказчик похищений Муравьева не сильно волновали – арестуют, сразу все выложит. А вот вторая догадка Антипова куда важнее… кто-то в высших сферах – ее тайный помощник. В Париже девица шла через VIP-зал, предъявила паспорт на имя министра-посланника, во избежание досмотра личных вещей. Плюс для верности подкупили пилота рейса: тот включил ее имя в полетный лист – в самый последний момент. Функциями такой власти обладают лишь ДВА ЧЕЛОВЕКА из ближайшего окружения августа. И оба полные государевы фавориты – настолько круты, что даже имена-то их произносить страшно.

…Полицейский патологоанатом – тот, что производил вскрытие профессора Мельникова, – бесследно исчез. Очевидно, это он вложил мозг обратно в голову покойника, а потом доставил труп к Чичмаркову в офис. З а ч е м доктор это сделал? Непонятно, но другое объяснение явления мертвеца на Тверской вряд ли подходит. Алиса и Федор к приезду казачьего спецназа были в стельку пьяны, несли полную чушь – дескать, профессор пришел в офис самолично, убил сначала слугу Чичмаркова, а потом уж и самого купца. Дело даже не в абсурдности заявления, за время карьеры Муравьев наслушался всякого. В любом случае, если на миг допустить правоту Каледина, патологоанатом не действовал по собственной инициативе – скорее всего, он подкуплен либо запуган. Благодаря похищению праха Джексона расследование сдвинулось с мертвой точки… теперь у них имеется фото девушки. Он отправил снимок через MMS на телефон Каледина, но тот не ответил… мобильный был выключен. Спецприказом Федору даны полномочия товарища министра [29], соответствующие документы, бумага от корпуса жандармов… Фиг угадаешь, где он сейчас – но с эдакой «ксивой» хоть в спальню государей входи без стука. Протянув руку к телефону, директор полиции нажал кнопку связи с дежурным офицером МВД.

– Здравия желаю, ваше превосходительство! – радостно проревел динамик.

– Каледин сообщение для меня оставлял? – спросил Муравьев.

– Никак нет! – отрапортовал дежурный. – Федор Аркадьич обращался только в аппаратное управление – чтобы послали факс в Бутырский тюремный замок. Он собирался срочно, прямо-таки сию минуту, тудыть наведаться.

– В Бутырки? – всерьез удивился Муравьев. – И по какому поводу?

– Желает встретиться с заключенным Мишей Хабельским, ваше превосходительство, – бодро отчеканил дежурный. – Согласно картотеке-с, 10 лет назад этот зэк проходил в деле о ритуальных убийствах секты «Самеди». Хабельскому потом государь виселицу заменил одиночным заключением. Ну, мы отправили бумагу коменданту тюрьмы, тот распорядился пропустить. Стены там толстые, может мобильник глушат. Прикажете позвонить в Бутырки, чтоб его благородие к телефону позвали?

– Нет-нет, братец, – поспешно сказал Муравьев. – Спасибо, я подожду.

Он вновь углубился в мысли по поводу двух фигур из окружения августа. Любая ошибка могла стоить ему должности – выдернут из кабинета с корнем, вместе с эполетами.

…Когда через час Муравьев отложил в сторону лист, исчерканный ручкой, директор полиции уже точно знал, что именно ему следует делать.

Комендант тюрьмы остановился перед одиночной камерой, шумно вздохнул и вытер платком пот со лба. Полковник собаку съел на тюремной службе и отлично соображал – даже если начальство приехало не с проверкой, хорошего ожидать не приходится. И добро бы один офицер, а то еще с какой-то баронессой из Центра князя Сеславинского… Даст потом интервью газетам об условиях содержания, слушай звонки да оправдывайся. Свалились, подлые, будто снег на голову – еле успел меню обеда переписать.

– Сударыня, как пообщаетесь, – подобострастно сказал он, глядя в глаза Алисе, – может, останетесь откушать-с? У нас сегодня превосходная баранина. Возьмите визиточку, мы и сайт свой имеем… обмен баннерами с «Лефортово». Особенно вот этот – «Настучи на соседа» – лично я делал-с.

– Сударыня на диете, – вмешался Каледин, его шея была замотана черным платком – схожий платок, но только пурпурный в горошек, красовался на шее Алисы. – Ценю ваше гостеприимство, полковник… но было б лучше, прекрати вы впустую тратить время. Просто откройте эту чертову дверь!

Комендант поспешно загремел ключами – камера отворилась. Каледин отметил про себя, что все в рамках его представлений: обычный «каменный мешок»… три на четыре метра, даже скорее карцер – «одиночки» в Бутырке редкость. Окон, разумеется, нет, из мебели (если так можно выразиться) – унитаз и узкая койка, шириной едва ли не с доску. Зэк разместился на топчане, прислонив спину к стенке – лежать днем запрещалось режимом. Пятидесятилетний крепыш с хорошо развитыми, торчащими из-под майки мышцами, выбритой головой, по непонятному капризу на коже, обтянувшей шишковатый череп, уцелели только седые виски. Он приподнял круглые очки а-ля Поттер, вглядываясь в Каледина. Его веки дрогнули.

– Оставьте нас, – сухо сказал Федор коменданту. – Это тайный разговор.

Тот откровенно замялся, переступив с ноги на ногу.

– Эээээ… – с недоверием протянул полковник, оценивая мускулы заключенного. – Сударь, он у нас считается опасным. Пышет оптимизмом – ни единой попытки самоубийства, но зато дважды нападал на охранников. Одному перекусил вену и пытался пить кровь. А вы тут с дамой-с. Не прикажете ли, господин хороший – прислать на всякий случай караульного?

– О, они, вообще-то, родственные души, – заявил Каледин. – Дама сама из кого хочешь кровь выпьет. Не волнуйтесь, полковник, опасность нам не грозит.

Снаружи лязгнули замки – начальник тюрьмы исчез. Зэк не смотрел на Алису, и ее это удивляло. Десять лет в одиночке без девичьего внимания даже самого закоренелого женоненавистника сведут с ума. Недавно газета «Имперiя» опубликовала сенсацию – убийца Джона Леннона взял себе в любовники камерного таракана, а потом раздавил его в приступе ревности. Здесь же камера девственно чиста – и с блохой-то не слюбишься.

Каледин и заключенный не сводили друг с друга глаз.

– Любуешься? – осведомился Каледин. – Представляю, о чем ты сейчас думаешь. Наверное, уже представил – я предложу принести телевизор?

Голос его звучал сдавленно, каждое слово отзывалось в горле иглами боли.

Заключенный заинтересованно приподнял левую бровь.

– Так вот – напрасно, – со скукой в голосе объявил Каледин. – Я тебя не люблю. Сколько твоя секта прикончила народу? Кажется, двадцать человек – и все молодые девки. Скажу откровенно – я по сей день терзаюсь раскаянием, что не пристрелил гуру секты при аресте. Предлагаю свести долгий торг к одному моменту: я соглашусь не сдирать с тебя кожу живьем, а ты ответишь на мои вопросы. После чего я сразу уйду и не появлюсь здесь никогда. Идет?

Человек на тюремной койке кивнул, даже не пытаясь возражать.

– Вот уж не ожидала, Каледин, – шепнула Алиса. – У тебя потрясающий дар деловых переговоров. Я-то думала, ты ему пообещаешь нечто в стиле доктора Лектера… типа рисовать, пластинки, чтение запрещенных книг…

– Какие на хер рисунки? – доступно выразился Каледин. – Ты на его рожу посмотри – что, такой рисовать умеет? Да, нижняя челюсть натурально как у Рембрандта. На допросе дали ему карандаш, бумагу… велели изобразить одного участника секты… получилось в стиле «палка-палка, огуречик, вот и вышел человечек». Насчет Лектера – плиз, забудь Голливуд. У нас в кутузках не содержатся эстетствующие маньяки-одиночки – обычно таковые дохнут на втором году заключения. У этого, видно, здоровье чересчур уникальное.

Заключенный безразлично поскреб ногтями сырую штукатурку – протянув в сторону ладонь, он с недовольством осмотрел подушечки пальцев.

– Я бы умер, – ответил зэк нежным, словно детским голосом. – Но мне пока еще любопытен мир живых… плевать я хотел на пластинки. Ваше появление меня развлечет… власти запретили давать интервью… а я так обожаю паблисити. Тебя не узнать, Каледин, заматерел. Женился? Поздравляю.

– Спасибо, – буркнул Каледин. – Уже успел развестись.

– Чудесно, – не смутился лысый. – Первый развод так же знаменателен, как и первая свадьба. Признаюсь, я желал немножечко поломаться, дабы осложнить тебе жизнь… но это чревато, ибо драться ты умеешь. С одного удара выбить сразу оба передних зуба – для дворянина это высший класс.

На лице Алисы россыпью проступили красные пятна.

– Ты бил арестованных? – тающим шепотом спросила она.

– Нууууу… – смутился Каледин. – Я тогда молодой еще был, мне требовалось карьеру делать. Кроме того – легко сидеть с умным видом и постфактум ужасаться моему свинству. Представь на минуту: ломаем дверь в квартирку, там внутри девочки, на части порезанные, а этот паренек – в кровище и с ножиком, размером с самурайский меч. Пришлось съездить в хлебало от души. Неинтеллигентно? Согласен. Если хочешь, я потом на исповедь схожу.

– Ой, вот не надо, – поморщилась Алиса. – Ты уж ходил – каяться, как мы грешили неделю на Пасху. И чего добился? Святого отца в психушку свезли.

– Неудобно получилось, – кивнул Каледин. – Раньше я думал… ну там надо быть предельно откровенным, от Господа нельзя скрывать даже мелочь… вроде как ты обмануть пытаешься. Сейчас же, напротив, я уверен: про наручники, зеркальные стены и секс в раздевалке хоккейного клуба я зря рассказал. Но разве сердце духовного наставника не должно быть готово к искушениям? Обидно, я ведь только начал… даже не успел поведать, как мы домашний порнофильм снимали, а батюшка под епитрахилью раскашлялся, чихнул, брык – и в обморок. Стало некому меня слушать.

– Давай я послушаю, – предложил заключенный. – У меня скучная жизнь.

– Но весьма богатая фантазия, – усмехнулся Каледин. – Алиса, могу я представить вас друг другу? Это замечательное существо – Михаил Хабельский, учитель гимназии, которому я и обязан своими знаниями про вуду. Он никогда не был на Гаити, но настолько проникся желанием научиться воскрешать мертвых, что организовал вудуистскую секту «Самеди», изучавшую конго. Изучали недолго – что-то у них не заладилось.

И жертвы человеческие приносили для лоа, и кровь настоящую у митана проливали, и ритуалы черной магии крутили, как положено – однако зомби из могил не поднимались. Народу в секте хватало. По слухам, там состояли сыновья дворян очень известных фамилий, вхожих в высшие сферы. Но полный список сектантов, участвовавших в церемониях, найти не удалось – Миша успел съесть последнюю страницу. Так и не сказал нам их имена…

Заключенный насмешливо затряс подбородком.

– Сглупил я, твое высокоблагородие, – голос, казалось, стал еще пронзительнее и нежнее. – Оказалось, вуду – местечковая фишка, опасно переносить ее на чужую почву… Среди березок и лаптей оно и подавно не приживется. Кто умеет превращать мертвецов в зомби? Только мамбо или хунган, родившиеся на Гаити и прошедшие все шесть уровней посвящения. Они владеют набором заклинаний, их слушаются лоа. Задавай вопросы…

Каледин без лишних слов снял шейный платок. Кожа на горле покрылась синими полосами с черными прожилками, словно на шею намотали сразу несколько лент. Хабельский перевел глаза на Алису. Та молча кивнула. Заключенный поднялся с топчана, подошел к Федору. Протянув руку, он дотронулся до синяков, провел кончиками пальцев, трогательно и благоговейно – словно верующий по чудотворной, исцеляющей иконе.

– Лоа… – прошептал Михаил, закрыв глаза. – Настоящие лоа…

– Надо думать, – с раздражением ответил Каледин. – Это было довольно мило. Просыпаюсь, а у меня на шее – змея. Отбросил ее… она исчезла, на червей рассыпалась. Ходить стало тяжело – ноги как чугунные. Приступы удушья… Иногда – боль в сердце. Я хотел бы узнать – что это значит?

Зэк улыбнулся. Это была улыбка ребенка, нашедшего тайный способ взломать запертый буфет с конфетами – радостная и в то же время хитрая.

– Проклятие… – сообщил он. – На тебя наложили проклятие. Мамбо, хунган или, может быть, даже лично бокор. Изготовили твою куклу… все признаки. Человек, который истязает ее, сидит очень далеко… наверное, на Гаити.

Слова про куклу Каледина не сильно поразили, но остальное сбило его с толку. Подняв руку к шее, он машинально помассировал синяки.

– На Гаити?! – переспросил он.

– Ну да, именно, – спокойно подтвердил заключенный. – Как я уже сказал, вуду в российских реалиях не работает. Скорее всего, за всем этим стоит колдун-хунган — он-то сейчас причиняет тебе столь чудные мучения. Для него нет расстояния, как для нас… он может тебя видеть, хотя и нечетко.

– В ванной тоже? – перебила Алиса.

– Где хотите, мадам, – церемонно согласился Михаил. – Хорошему бокору подвластно практически все – было бы желание. Он и это должен уметь.

Алиса вспыхнула стыдливым румянцем, представив бокора в ванной.

– Минуточку, – постучал по койке Каледин. – Помнится, для производства куклы вуду требуются личные вещи жертвы. То, что она трогала руками, предметы, хранящие ее энергию. Волосы, ногти, слюна. Откуда это у него?

Хабельский развел руками – глумясь, как цирковой клоун.

– А разве ты следишь, где падают твои волосы? – усмехнулся он. – Ты отслеживаешь конечный путь стриженых ногтей? Ты жестко чистишь плевательницы? Бокору достаточно любой твоей вещи… пускай это использованный носовой платок. Ты бываешь на работе, дома, обедаешь в кафе… и ВЕЗДЕ могут остаться следы. Для изготовления куклы хватит самой небольшой мелочи. Все зависит, насколько тебе дорога эта вещь. Например, женщину можно убить любимой мягкой игрушкой. Хунган обращает любовь в ненависть, в порчу, в смерть… Сколько любви и нежности было вложено в этот предмет – вся она обернется против тебя, выплеснется черной рвотной массой. Главное – ЧТО получил колдун…

– Стоп. – Каледин присел на топчан рядом с зэком. – Но по идее хунган находится хрен знает где – в 10 часах полета отсюда. Каким образом он смог получить во владение ногти, волосы – или вещи для изготовления кукол?

– Ооооо, – оскалился Хабельский, его глаза радостно вспыхнули. – Я-то думал, ты повзрослел и стал умнее. Значит, ему п е р е с л а л и… кто-то из твоих друзей, либо коллег по работе. Кукла вуду эффективна только против одного конкретного человека – и терзать ее нужно ежедневно, иначе не будет результата. Стоит колдуну забыть о порче хоть на сутки, кукла лишится злобы… станет бесполезной. Ты думаешь, тебе сейчас плохо? Это сказочка детская. Каждый сеанс, когда хунган колет куклу ритуальными иглами, он увеличивает боль… сегодня ощущения сильнее, чем вчера, и так всегда… если у куклы порвется ткань, то у тебя треснет кожа. Как заставить ее причинять страдания? Проще простого. Каждый день – чуточку крови из жил колдуна, обмазать кукле голову и подмышки, и десять минут петь здравицы барону Самеди. А барон свое дело знает… смерть жертвы придет через восемь сеансов. После шестого ты уже не сможешь передвигаться… а на седьмом внутренние органы утонут в крови. Серебряная игла колет почки, печень, мозг – разрывая, подробно раскаленному металлу. Тебя затрясет в предсмертных судорогах: ты увидишь самое дно Ада и улыбку Сатаны…

Алиса, пошатнувшись, села на пол. Каледин заново потер россыпь синяков на горле – мрачно вздыхая, он достал из кармана пачку папирос «Царские».

– Симпатичная перспектива, – ледяным тоном заметил Федор. – Даже начинает терзать любопытство – и почему мне всегда везет на такие ситуации? Честное слово, лучше бы горячими сосисками на заправке торговал: у людей с такой профессией в триллерах экзотических приключений не случается. Хорошо, я уже понял, что влип. И как решается сия проблема?

Затягиваясь, он выдохнул в лицо Хабельскому струю дыма.

– Сложно решается, – пожал плечами заключенный и зачем-то пригладил кожу на лысой голове. – Способы тебя точно не обрадуют. Самый лучший – это чудо… то бишь у хунгана наступит внезапный склероз: стоит один день не потыкать куклу иглами, как ее полезность улетучится. Далее – сам хунган может провести ритуал «расколдования»: опять петь 8 часов подряд, рисовать меловой круг, крошить кости и купать куклу в своей крови – тогда она сделается обычной игрушкой. Ну и последний метод. Уничтожить куклу, бросив ее в огонь. У вас осталось семь дней, с чем я вас и поздравляю.

– А кто такой барон Самеди? – небрежно спросил Каледин.

Заключенный плавно погружался в подобие нирваны.

– Властитель загробного мира в конго… он повелевает душами мертвых, ему же подчиняются зомби и лоа с могил. В Гонаиве его называют «Хозяин Кладбища». Самеди переводится с креольского как «суббота» – на Гаити в этот день принято общаться с духами мертвецов… Родственники умерших надевают маски трупов и спят на могилах. Самеди – тоже лоа, но только относится к gruede – воплощению ужаса перед смертью. Ты знаешь его в лицо, Каледин… помнишь картинки в моей квартире? Стильный такой чувак… одевается модно, в чудный костюм, носит цилиндр с иголочки и черные очки. Обожает танцевать самбу, вихляя бедрами, помешан на сексе, радует по десять мулаток за раз. Курит сигары и не способен даже час существовать без стакана рома. Колдуны обращаются к Самеди для убийства человека через куклу. Ублажают жертвой… иначе барон может и отказаться выполнить просьбу. Забавный парень, верно? Как ни странно, Суббота женат. Его супруга – Маман Брижитт. Толстуха в кружевном платье, заляпанном кровью, и c мачете в руке. При желании слиться в экстазе с бароном может любая мамбо шестого уровня. Достаточно иметь у митана один магический артефакт – черепушку младшего сына барона Субботы…

Каледин придержал ладонью челюсть, боясь, что та отвалится.

– Получается, барон реален?! Это вовсе не мифология?

– Потрясающая наивность, – засмеялся Хабельский. – Ты думаешь, Суббота – всего лишь персонаж фольклора, глупых легенд? О нееееет… Самеди существовал в реальности. Это «черный» могущественный дагомейский колдун – французы взяли его в плен вместе с семьей и вывезли из Африки на Гаити, в качестве раба для кофейных плантаций… не подозревая о том, что это даже не человек – сосуд для тысяч самых злобных лоа. Младший сын барона умер во время плавания на корабле работорговцев – но Самеди сохранил его скелет. Голова ребенка обеспечивает связь с ним… в свое время этим черепом владел маньяк-диктатор Гаити, так называемый доктор… Франсуа Дювалье [30]. Врач по образованию, он в совершенстве овладел черной магией – что позволило и ему, и его отпрыску оставаться у власти в Сахарном дворце Порт-о-Пренса. Почему? Этого я тебе не скажу.

Заключенный сел назад на топчан, скрестил руки на груди.

– Твоя судьба незавидна, Каледин. – Хабельский закрыл глаза. – И ты ее заслужил с самого начала… противопоставив себя силам зла. Ты – и эта рыжеволосая женщина. С каждым днем вам будет труднее ходить, тяжелее дышать, ваша плоть начнет рваться, как вата. И в конце концов барон Суббота придет за тобой. Чтобы утащить к себе… в царство мертвых.

Он замолк. Со стороны походило, что заключенный уснул. Каледин ткнул окурком папиросы в топчан, помог обалдевшей Алисе подняться. Оба, не проронив ни слова, вышли, с лязгом захлопнув тюремную дверь. Хабельский не шелохнулся – он будто бы погрузился в медитацию. В конце коридора гостей дожидался комендант тюрьмы, нервно потирая руки.

– Может быть, все-таки обедать… а, господа? – без надежды спросил он.

– Благодарю, полковник, – качнул головой Каледин, указав на бледно-зеленое лицо Алисы. – Антураж заведения не располагает к аппетиту.

…Выйдя на крыльцо, Федор усадил Алису на ступеньки. Толстые городовые у башен замка, напоминающего средневековую крепость, смотрели на него, не двигаясь с места. Надворный советник отстегнул от пояса фляжку, под насвистывание «Раммштайна» ловко отвинтилась оловянная крышечка.

– Die Sonne scheint mit aus den Handen… [31]

Глотнув обжигающую жидкость, Алиса закашлялась.

– Каледин, – произнесла она ровным голосом, – я прилично успела повидать в жизни. Однако текила во фляге офицера полиции – это блядский гламур.

– Я знаю, – согласился Каледин. – Просто водка вчера закончилась.

Телефон, освободившись от тюремной «глушилки», включился, призывно пища. Панель откинулась, Каледин уставился на MMS от Муравьева.

Размытое цветное фото незнакомой девушки.

– Симпатяжка, – улыбнулся он. – Жалко, что не голая. Где-то я ее видел.

Лицо заполнило все пространство впереди. Заслонило башни тюремного замка, облачное небо, людей на улице и рекламные щиты. Глаза смотрели на Каледина. В следующую секунду он вспомнил, откуда знает этот взгляд.

…Пошатнувшись, Каледин глотнул текилы – прямо из горлышка.

Общение с VIP-персонами – неотъемлемая часть работы каждого менеджера телевидения. А уж для важного чиновника – это как пить дать. Первый продюсер Главного канала империи, барон Леопольд фон Браун не без основания считал себя человеком, обладающим исключительным, даже неповторимым опытом в этой сфере. Бояться ему было нечего: множество VIP-персон и сами дрожали при появлении фон Брауна, ибо только от капризов барона зависело – покажут их по ТВ или снимут с эфира. Телевидение в империи воплощало все признаки богемного счастья – корпоративы в «Пчелпроме», концертные туры, внимание прессы, богатых любовников & любовниц и прочие приятные штуки с финансовой подоплекой.

Если же звезд долго не показывали на голубом экране, с ними творились страшные вещи. Они начинали постепенно исчезать, словно таяли. Кумиров не узнавали знакомые, забывали родные, а мужья певиц, лежа в постели рядом, недоуменно спрашивали: кто они такие? Отдельные звезды и вовсе умерли с голоду, не в силах прокормиться без клипов в ТВ-ротации. Благодаря этому барон фон Браун имел великое множество предложений от актрис (а также от богемных певцов-геев) провести с ними ночь любви; купцы звонили ему круглосуточно, обещая бешеные деньги за показ той или иной «сисясточки» в прайм-тайм. Барон, однако, демонстрировал редкую устойчивость к подобным соблазнам. В его саксонском сердце вечной розой расцветала лишь одна любовь – государь император (нежно именуемый «кайзером»). Он служил ему верой и правдой, согласно старинной поговорке: «У меня в Пруссии есть любимый король». Как и барон, август происходил родом из Дрездена, и посему фон Браун считал императора земляком – как шептались в кулуарах «Останкино», бабушки обоих дрезденцев были подругами и по воскресеньям мило посещали кофейню возле славной Фрауенкирхе [34].

Давно свыкнувшись с новой родиной, Леопольд превратился в большого патриота империи. Он приходил в офис одетый в дизайнерскую версию боярского кафтана (длинные рукава из бархата подметали пол), кофе велел подавать в трехведерном самоваре, а также собирал русские пословицы, стараясь вворачивать их в любой разговор. От сотрудников ТВ фон Браун требовал только одного – уважения и любезности к персоне августа и рекламы монархии – в каждой строчке новостей.

…Однако сейчас барон ощущал замешательство. Щуплая, низкорослая девушка с крашеными волосами, сидя напротив, вгоняла продюсера в отроческое смущение. Простая прическа, кофточка, пупок с бриллиантом в виде горошины и пышная грудь, не испорченная многократным материнством. Он готов был поклясться, что на ней нет нижнего белья.

– Добро пожаловать, – гостеприимно всплеснул руками фон Браун и сразу перешел на английский язык. – Замечательно, что вы приняли наше предложение о сотрудничестве. Император в полном восторге: жалует вам джинсы со своего бедра, а также титул камер-фрейлины государыни. Если у вас имеются какие-либо пожелания, то я счастлив их исполнить.

Бритни Спирс жеманно взяла чашку с кофе – двумя пальчиками.

– Thank you so much, – сказала она. – Ваш царюшка очень добрый… я благодарна ему за этот, так сказать, секонд-хэнд. Мудрый поступок – в самый разгар кризиса монарх дает подданным пример экономии. А это исключительно важно. Например, когда я стала появляться на публике без трусов, меня сразу обвинили в эпатаже. Никому из этих тупых медуз в области масс-медиа не пробила мозг божья искра – сколько баксов я сэкономила на покупке нижнего белья! Сэр, между нами говоря, трусы – это отжившая деталь туалета. Вспомним лайфстайл прекрасных женщин древности, вроде Таис Афинской – они не носили трусов никогда… я полагаю, из принципа. Возможно, такое поведение и делало их тело желанным для разных всяких царюшек и также купцов первой гильдии. А не внести ли отсутствие нижнего белья в римейк имиджа государя? Гарантирую, девочки-подростки это точно оценят… Ну, или золотое колечко в царский пупок.

Фон Браун поперхнулся кофе – на стол полетели брызги.

– Это великая мысль, фроляйн, – взвешивая каждое слово, произнес он. – Но нам следует учитывать: местные аборигены весьма специфичны в своих вкусах. Я не сразу привык к сюрпризам русской жизни, многое казалось странным… например, хорошенько выпить с раннего утра, чтобы исчез синдром похмелья. Вряд ли ваше смелое предложение об императоре с пирсингом в пупке встретит теплый отклик в их очерствевших сердцах.

Недовольно сморщив нос, Бритни бросила взгляд на царские джинсы. Про себя она уже решила, что отнесет их в приют для бездомных на Манхэттене – ужасная традиция правителей этой северной страны сбагривать гостям свои старые тряпки ей не особенно понравилась. Но гонорар вполне устраивал!

– Да, в Москве много загадочного, – моргнула Бритни. – Например, у нас боятся гризли, типа жуткое чудовище… а здесь – милый национальный зверек, вроде как кошечка. И с демократией в империи кранты, я по CNN слышала. О, нет-нет, не волнуйтесь – фактура, что тут денег до фигища, все перевешивает. Недавно, сэр, сидели мы с Пэрис Хилтон за чашкой протеинового коктейля с рукколой, она сболтнула – ее позвали в империю приехать и сказать про одну школьницу-дизайнера: дескать, они с девочкой подружки неразлейвода. Работы на полчаса – постоять, поулыбаться, похлопать по плечу и можно обратно ехать. Прейскурант Пэрис выдвинула божеский – улыбка двадцать килобаксов, похлопывание – сотенка, чмок в щечку – полтинник. Два миллиона набежало. Хилтон скидку предоставила, как оптовому покупателю. Я удивилась… говорю: Пэрис, неужели в России школьницы не знают, куда деньги девать? Аж страшно стало, что не там родилась. Оказалось, у девочки папа на бабловой фабрике работает… у него бабла – ну просто завались… вот он ей в подружки и нанимает кого попало. Это модно – Наоми Кэмпбелл влюбилась в русского купца. Я слушала ее, слезы утирала, так прелестно… У топ-моделей в голове особая функция – как только человек зарабатывает миллиард, они в него автоматом влюбляются.

«Вундербар [35], – с восторгом подумал фон Браун. – Девица еще бо´льшая дура, чем кажется. Надо подумать, как использовать эту ее особенность».

– Натюрлих, фроляйн, – кивнул он. – Тем паче, как здесь говорят, цыплят по осени сосут. Похвально, что вы заключили эксклюзивный контракт с Кремлем на предмет апгрейда имиджа Российской империи, включая обоих государей. Похлопывания и улыбки нам не понадобятся. Министр двора граф Шкуро уполномочил меня задать вопрос… способны ли вы обрить голову?

Лицо Бритни изменилось, но лишь на мгновение.

– О, я уже делала это бесплатно, а за деньги – так куда проще, – сообщила она с купеческой интонацией. – Но вы можете поведать, для чего это нужно?

Барон повернул кран самовара, наливая в чашку «капучино».

– Для рекламы призыва в армию, – признался он. – Проблем выше головы – никто служить не хочет. Казачьи эскадроны состоят из одних лошадей, уже узбеков туда по контракту берем… чего там, даже в лейб-гвардии Преображенском полку недобор – среди офицеров считается неперспективным, нет шанса оружие со склада на сторону продать. С вами мы надеемся вдохнуть веру в молодежь. Развесим плакаты и запустим на ТВ отпадный лозунг: «Чисто бритая Бритни – ты увидишь только в армии!»

«Оксюморон [36], – с тоской подумала Бритни. – Ужас аборигенский. Нет чтобы по-человечески попросить из машины без трусов вылезти… Кошмар, но придется потерпеть. Это как визит миссионера в племя папуасов. Куча сложностей и риска, но есть шанс сменять крест из пластмассы на алмаз».

– О’кей, – грустно ответила Спирс. – Побрею голову, хули делать.

– Замечательно, – враз повеселел фон Браун. – Как только фотосессия закончится, пишите, битте, новую песню… чтобы стала стопроцентным хитом и прославляла монархию. Ну, можно в стиле ваших старых…

– Да, ложится на мотив Hit me baby one more time, – повеселела Бритни. – Можно дополнительную аранжировку сделать. А кто такой морарь вообще?

– Вирус, – коротко ответил фон Браун. – Бактерия-мутант, хуже свиного гриппа. Поражает людей, и они начинают вести себя дико – наступает разновидность бешенства. Последний раз в Бессарабии ужас сколько народу заразилось… хорошо, у нас в «Домодедово» отличные санитарные кордоны стоят: а то б несдобровать. Как говорится, жареного Бог поперчил… или береженого Бог утопил… извините, вот сейчас точно в словаре посмотрю.

Бритни закинула ногу на ногу, сверкнув бриллиантами на чулках.

– Хит запишем, – крякнула она четким, деловым тоном. – Я уже так и вижу: танцую я и рядом девочки в костюмах стрельцов… или витязей… dick знает, кто там у вас. Клип блестящий сделаем. Типа я тяжело больна… раком или что… а государь приходит, касается меня – я встаю и танцую. Блеск, правда?

– Вы, кроме танцев, что-то еще умеете? – с раздражением спросил барон.

– Трусы снимать, – резко приподнялась Бритни. – Надо?

– Нет-нет-нет, – поспешно протянул руку фон Браун. – Верю на слово. Гут, аллее ин орднунг [37]. Песенка сработает – а после подождем, пока кайзер-фатер посадит в тюрьму нового торговца медом, обвинив его в кризисе. И оп-ля – просим сделать римейк Oops! I did it again. Так, где ваш контракт? Ага, вот он. Смотрите, в пункте № 22 записано, что вы во всех интервью должны говорить: монархия это обалденная красота метафизическая: еле-еле сошли с трапа самолета, так вас и накрыло, вау – корона, мантия и гофмейстеры.

– О’кей, – бросив в воздух жвачку, Бритни поймала ее ртом. – Могу даже от себя добавить, что во время аудиенции с государем я два раза кончила.

– Это совсем нелишне, фроляйн, – деликатно согласился фон Браун.

– Но… – задумалась Бритни. – Государь ведь женат, правда? А где же его…

Фарфоровая чашка, выпав из рук Леопольда, разлетелась вдребезги.

– Да что вы себе позволяете! – зашипел продюсер, подпрыгнув в кресле. – Это государственная тайна! Конечно, у императора имеется жена… но ее запрещено видеть – под страхом пожизненного заключения. Государыня опасается сглаза: причем до такой степени, что говорить о ней тоже нельзя… даже в прессе упоминать! Но царица существует… как Иисус, она незримо присутствует вместе с нами… может быть, сейчас, в этой комнате. Заклинаю вас, фроляйн – своей неосторожностью вы навлечете проклятие!

– Fuck, – побледнела Бритни, также уронив чашку. – Боже милостивый, откуда ж я знала? Я только хотела перед ней станцевать… ладно… Кстати, говоря о государе, я всегда теряюсь… кого вы имеете в виду? Их же двое.

– И мне после рома в кофе кажется, что в глазах двоится, – утер слезу фон Браун. – Как отличить? Оба из Дрездена, каждый маленького роста… правда, второй вроде бы поменьше… но не с линейкой же на аудиенцию ходить! Кстати, а легко ли вам далось решение работать на пиар нашей монархии?

Спирс с воздушной грацией тряхнула белокурыми волосами.

– О, я ни секунды над этим не думала, – сообщила она. – К чему бесплодные метания? Мы же попса, а это фактически бляди… ну, или как у вас телевидение, в принципе одинаково. Недавно «Талибан» предлагал контракт, но они бедные… по отрядам скидывались, еле сорок долларов собрали. Я даже психанула. Певцы и актеры не похожи на сборище дешевых шлюх.

– Вне сомнения, – кивнул фон Браун. – Они похожи на дорогих шлюх.

– Ну вот, и я про то же, – обрадовалась Бритни. – Ломаться ни к чему, предлагают деньги – так бери, а то завтра не будет. Монархия? Да я на «Пепси» работала, а это клеймо, приравнивается к продаже души дьяволу.

Фон Браун что-то отметил в ежедневнике и погляделся в самовар.

– Не исключаю – мы рискнем использовать вас и как актрису, – заверил он, подавляя характерный саксонский акцент. – Помню, смотрел я одно ваше кинцо… кажется, называлось «Перекрестки». Знаете, мне очень понравилось. Крепко сработанная, детальная такая картина. Самый настоящий хоррор.

– Что?! – возмутилась Бритни. – Вы путаете, это не фильм ужасов.

– Почему? Я же видел, КАК вы там играли.

Спирс умолкла, погрузив пухлые губы в остывший кофе. Ее так и подмывало устроить скандал, либо в качестве протеста элементарно снять трусы, но… От первого поступка останавливал факт хорошей оплаты, а от второго – полное отсутствие нижнего белья. Извилины в мозгу наподобие сиропа обтекали мудрые слова лучшей подруги Пэрис Хилтон: «20 минут позора стоят 20 «лимонов» в лифчике». Подруга обожала подобные афоризмы, заучивала их наизусть и вворачивала в бесконечных интервью – стоило ее домашнему порно по новой утечь в Интернет, как журналисты осаждали виллу Хилтонов в Малибу.

– Это судьба шедевра – его не всегда воспринимают адекватно, – взялась за другую чашку Бритни. – Рафаэль, сэр, тоже умер в бедности… Правда, кто это, я не знаю, но умер же. Расскажите, какого рода фильм предстоит снять?

Фон Браун подсчитал на калькуляторе.

– Сейчас на дворе кризис, – вкрадчиво произнес барон. – Я предполагаю, Кремль в лице министра двора одобрит бюджетный вариант… Жесткий хоррор – это то, что нам нужно. Вспомните «ужастики» восьмидесятых – трэшовое убожество за сто тысяч баксов, монстры в пластилине, давим клюкву для крови, головы из папье-маше. А сейчас это – культовое, классическое кино, образец для восторга критиков. Римейки штамповать пошли – и «Хэллоуин», и «Мой кровавый Валентин», и «Пятница, 13». По-моему мнению, в образцовом слэшере [38] даже бюджет не нужен – просишь актеров принести на площадку по пакету сока, одалживаешь в соседней закусочной ножи, диалоги сокращаются в пользу визга. Дальше предельно просто. Если чувак покинет компанию молодежи – его убьют. Парочка пойдет ласкаться в лесок, их тоже убьют. Парня обычно первым, девушка должна увидеть труп и слегка повизжать. В «Пятнице, 13» вопрос решается еще проще – кого следующим покажут, того и убьют. Сюжет не логичнее, чем в порно, однако ж народ это смотрит и радуется. Грех не использовать популярный жанр. Для прославления монархии мы тоже снимем фильм ужасов. Прошу прощения, но в этом фильме вас тупо и жестоко прикончат.

Проявив редкую выдержку, Бритни и ухом не повела.

– Каким методом? – флегматично спросила она.

– Феерическим, – открыл карты барон. – Хотим покровавее, поужаснее и покрасочнее. Публика обожает, когда на экранах мочат звезд – и в особенности блондинок. «Крик» из-за чего стал популярным? В первой же сцене зарезали Дрю Бэрримор. А новый римейк «Музея восковых фигур»? Сердца миллионов захлестнул океан радости, стоило увидеть, как вашей дражайшей подруге Пэрис Хилтон пробили голову железным штырем. Блестящее зрелище – башка сползает по штырю вниз, светлые волосы постепенно намокают кровью. ВОТ ЭТО СУПЕР! Фильму прочили полный провал – но кассовые сборы зашкалили, люди ходили в кинотеатр по пять-шесть раз, зал аплодировал стоя. Надеюсь, вы не против аналогичной процедуры? Посмотрите сами. Допустим, запущен хоррор, где вы играете отрицательную роль – ярую противницу монархии, злобную тварь с гнусным республиканским настроем. Ближе к концу фильма вы будете убегать от маньяка в маске по темному лесу – сломаете ногу, и он перережет вам горло. О… мое воображение, фроляйн, уже рисует нож, занесенный в свете луны, ваши тускнеющие глаза и поздние слезы раскаяния, смешанные с кровью… Как говорят здесь аборигены – семь раз поимей, один раз зарежь.

Бритни тоже глянула в самовар, мимоходом поправив прическу.

– Славная картина, – улыбнулась она. – Платите деньги, и можете резать меня хоть каждый день. Однако рискну предположить: для грамотного фильма нужна добрая компания. Делаете типовой слэшер? О’кей, но тогда потребуется нашинковать десять, а лучше двадцать тел – в зависимости от масштабов постановки. Уэс Крейвен справедливо сказал: если каждые четверть часа на экране не происходит убийства, это расхолаживает публику.

– Система прямо как на НТВ, – согласился фон Браун. – Возьмем на заметку. Общий смысл хоррора – убивать надоевших зрителям персонажей. Под это в точности подходят все депутаты Госдумы и любой политик из Кремля. Но такие, как вы или Дима Еблан, все-таки надоели народу больше. Посему ограничимся эстрадными звездами и персонажами столичной тусовки. Стоит начать их по очереди резать – и зрителю гарантировано чувство младенческой радости. Мы за компанию пригласили бы и Пэрис – но, к сожалению, на нее царская казна денег не отпустила. Это серьезное упущение. Если бы мы прикончили вас обеих на экране, слив с помощью ЗD-эффекта кровь прямо в зал, этот фильм сделал бы кассу больше «Титаника». Надеюсь, дорогая фроляйн, вы уже морально готовы бежать и визжать?

– Сэр, – повела плечами Бритни. – Именно это я и делаю на концертах. Ничего нового для меня. Запросто еще и попрыгаю, если понадобится!

– Прыгать? – переспросил фон Браун. – Да, за сумму, что вам заплачена, можно и попрыгать. Где именно, не знаю. Разве что на Олимпиаде в Сочи.

– А что, она состоится? – едва не упала со стула Бритни.

– Рекомендую не спрашивать! – отрезал барон. – Это аналогичная тайна, как и с государыней. Приказ из канцелярии императоров – надо ходить, и говорить: постройки возведены, а температура воздуха неуклонно снижается, снег уже завезен. Градоначальник при +20 градусах парится в меховой шапке и дивится – как, вы не видите? Здесь и гостиницы, и горы, и подъемники. Настолько искренне говорит, что многие реально стали их видеть… Тем более что у нас лигалайз [39], в Сочи всем желающим бесплатно траву раздают. Обсуждается вопрос, разрешить ли курить спортсменам – тогда, фроляйн, это будут самые веселые Игры во всей олимпийской истории.

…Дверь отлетела вперед – настолько резко, насколько возможно при ударе каблуком. Вне себя от гнева, Леопольд фон Браун поднялся с кресла, он велел секретарше не пускать посетителей на время важного для имиджа монархии разговора. Однако барона сразу отбросило назад, будто от разряда тока – он побледнел и зачем-то вытер губы платком. Причина безгласной покорности секретарши стала для него ясна – в проем, отдуваясь, лез шеф Отдельного корпуса жандармов Виктор Антипов, невыспавшийся и чудовищно злой. Фон Браун сильно пожалел о своей откровенности относительно личности государыни, а также олимпийских объектов Сочи.

– Вилькоммен, либер фройнд, – лепетал он, от потрясения перейдя на родной «саксен» [40]. – Не угодно ли кофейку, только самоварчик поставил-с…

– Некогда мне с тобой кофей распивать, – железным голосом сказал Антипов – из-за его спины вышли двое людей в темных очках, неуловимо напоминающих копии агента Смита из «Матрицы». – Давай собирайся, разговор к тебе приватный имеется, сударь. Вещички можешь не брать.

– За что? – немеющими губами прошептал барон.

– А у нас, мил человек, любого есть за что, – преспокойно произнес жандарм. – За кем ни приди – никто и не удивляется. Страна такая – каждый хоть что-нибудь да украл. Но с тобой вопрос серьезнее. Советую не сопротивляться.

Забыв попрощаться с шокированной Бритни, фон Браун покинул свой кабинет в «Останкино», четким жестом заложив руки за спину – «Смиты» встали с обеих сторон. Антипов уставился на Спирс, и на его каменном лице, как травинка в высохшей пустыне, пробилось подобие слабой улыбки.

– Можно автограф? – в смущении пробурчал он, достав блокнот.

– Конечно, сэр, – пластмассово улыбнулась Бритни.

…Она чиркнула подпись красной ручкой – словно кровью.

Тут дело даже и не в этом. Нет, вовсе не в этом. Полицию можно в расчет не брать. Толстые стены дуомо и без нее окружены охраной по всем периметрам. Стоит свистнуть – за минуту приедут. Тут всегда спецслужбы кишмя кишели… идешь, на уличного голубя с опаской смотришь – а вдруг это замаскированный снайпер? Видеокамеры, микрофоны, слежение со спутника… Никто «наверху» не смеет задать самому себе вопрос – а зачем все это нужно? Перестраховщики. Отец Серджио, вопреки убеждениям части братьев, иногда посматривал новости по греховному телевидению. Он своими глазами видел – грабят самые защищенные банки, самые лучшие магазины… Для налетчиков нет преград – особенно если они профессионалы. А здесь? Каждая собака в городе знает – у любого похитителя отсохнет рука, еще на подходе к дуомо. Из уст в уста передавались слухи – стоило одному мафиози из Калабрии лишь задуматься о святыне с целью перепродажи, как он бесповоротно ослеп.

Правда, после дерзких ограблений могил по всему свету городские власти забеспокоились. Напрасные тревоги – Его могилы здесь нет… как нет ее вообще нигде. Артефакт? Боже упаси. Он находится в надежном месте, и его редко показывают жадной до зрелищ толпе… один раз в двадцать пять лет. Прошли глупости Средневековья, когда артефакт публично подвергали испытаниям, стирая в горячей воде, опуская в кипящее масло и чистя скребками – мирская злоба не способна причинить вред чудесам. Однако сейчас… воздух мира фабрик и автомобилей хуже кипящего масла… экология такова, что и святыням следует нечасто появляться на улице. Стенки подземного саркофага не пропускают даже грамма воздуха… Старая работа… А в прошлом году «утроба» ящика прошла химическую дезинфекцию. Если и уцелела хоть одна бактерия, и та давно уже сдохла.

Отец Серджио повернулся, охая – стул был жестким и неудобным, грузное тело едва помещалось на сиденье. По большому счету, ночью тут делать нечего, но таковы старые традиции. Вроде почетного караула – один из монахов обязан для вида стеречь саркофаг. Поддерживает мистическую легенду, привлекает туристов… А куда без их пожертвований? Хорошо, теперь хоть стул ставят – раньше не было и этого… Семьдесят тебе лет или восемьдесят, неважно – стой ночь напролет, подпитывайся силой святого духа. Изредка по вечерам развлечения: у дуомо выставляют пикеты разъяренные схизматики. Требуют вернуть величайшую святыню в Константинополь – дескать, предмет спора украли пьяные рыцари, осквернившие святилище. Нет у схизматиков никаких святилищ… любой артефакт, относящийся к Нему, по праву принадлежит римской церкви и благородному понтифику, получившему духовную власть из рук Господа.

Стул жалобно скрипнул. Отец Серджио потер заледеневшие пальцы… Ох, как холодно-то в дуомо, а ведь на дворе – разгар лета… и кондиционеров не требуется. Мрамор отлично охлаждает в дневную жару, но вот ночью – словно морозильник, воспаление легких заработать недолго. Язык отца Серджио кололи смутные мечты о кружечке горячего глинтвейна, но священник стойко отгонял греховную мысль. Дьявол способен искушать даже в церкви – известно, насколько ловок и изобретателен враг рода человеческого. Откинувшись на спинку неудобного стула, седобородый монах смежил веки… До утра еще часика четыре. Думается, если он совсем немного подремлет, то жестких санкций от Иисуса наверняка не последует…

…Червинская стояла снаружи – у построенной рядом колокольни, рассматривая приземистое, толстенькое здание дуомо. Она выглядела совсем иначе, чем прежде – пепельные волосы, зеленые линзы в глазах, кожа намазана кремом для имитации загара. Новый паспорт не содержал имени Elena Chervinskaya – на сей раз его владелицей была некто Jasmin Amir. Удивительно, но первое имя нравилось ей больше, она привыкла к нему и до сих пор ассоциировала себя с ним. Два дня назад девушка получила на «айфон» странное сообщение. Воистину, сюрприз удался: Червинская даже расстроилась. «Почему он не сделал этого раньше?» – обида сотрясала мозг, как отбойный молоток. Вот, правда, почему? Так было бы проще – и действеннее. Хотя… а что, если связной не хотел раскрывать карты в начале – и показать реальные лица тех, кто работает на него? Одно дело – налетчики, грабители могил, а другое… хм, скажем, не совсем стандартные личности. Это вызвало бы взрыв, скандал в прессе – а связному вполне достаточно и нынешнего пиара. Однако теперь рисковать ему нечем. Ночная акция – последняя. Во всяком случае, связной так сказал. Получив sms, Червинская попробовала задуматься, но мысли в голове не появились… разум заморозился. Последняя. И что же дальше, о боги? Что она будет делать? Куда ездить? Как действовать? Неужели «айфон» замолчит, не издаст ни единого звука? Не может быть. Связной ее не оставит. Она нужна ему.

Застегнув пуговицу плаща у горла, Червинская обвела взглядом своих новых помощников. Пятеро безмолвных… неееееет… не людей, а скорее существ, ждущих приказа, так же как она ждет их от связного. Похожи друг на друга, как клоны – четверо худосочных африканцев низкого роста, головы в косичках-дредах, с мутными глазами, запекшейся кровью на губах. Кожа отливает синевой – пополам с ядовитой зеленью. Пятый участник группы немногим отличался от товарищей – он имел более светлую кожу и раскосые глаза. Скорее всего, его матерью была китаянка. Слуги смотрели угрюмо – мясные роботы, исполнители без единой эмоции. Они просто ждали.

– Каждый берет на себя одну машину, – на французском языке сказала Червинская, стараясь не встречаться с белесыми глазами зомби. – Не разговаривать. Подходить максимально ближе, стрелять в упор. Тела не грызть. Времени у нас в обрез, старайтесь не тратить его на еду. Едва лишь я зайду в собор, займите оборону по кругу – и попытайтесь сдохнуть с максимальной пользой для меня. Я должна уйти отсюда. Вы все поняли?

Зомби молчали. Наконец «китаец» (у него, вероятно, еще не окончательно сгнили мозги) кивнул – точнее, уронил мертвую голову на грудь.

Девушка достала автомат. Щелкнув, она присоединила к нему рожок.

– Приступайте.

…Отец Серджио проснулся, его разбудил резкий треск – словно рота солдат трудолюбиво давила на мостовой сушеный горох. Пока он хлопал глазами, пытаясь понять происходящее, к треску снаружи дуомо примешались крики, вместе со звоном разбитого стекла. Священник встал со стула – и его упруго подбросило взрывной волной. Голова отца Серджио ударилась о стену, от разбитого затылка на шею потекла противно теплая струйка крови. Входные двери дуомо из старого дуба на его глазах превратились в мутное облако пыли и мельчайших щепок. Девушка в плаще появилась из дыма без звука, напоминая адского демона – не говоря ни слова, она вцепилась Серджио в горло. Пальцы ледяные… такие, будто визитерша всю ночь напролет сидела на мраморном полу дуомо. Монах захрипел, последние силы куда-то ушли.

– Ключ, – произнесла девица. – Давай сюда ключ, тварь.

Не имея возможности ответить вслух, Серджио злобно замотал головой.

Его сопротивление было храбрым, однако бессмысленным. Она уже заметила на веревочном поясе «ключ стража». Не отпуская горло врага, Червинская ударила священника кулаком в лицо – тот кулем повалился на пол. Мешковина рясы треснула, ключ оказался в руке Елены, она смотрела в сторону алтаря. Зарычав, Серджио уцепился зубами за лодыжку девицы… и оцепенел. Он ожидал вкуса крови на языке, но плоть оказалась холодной, с привкусом каких-то трав… и терпкого алкоголя. Очередь пригвоздила монаха к полу, его зубы разжались… Перешагнув через труп, Червинская вытерла о рясу запачканную в крови туфлю-«танк». Ключ – массивный, с большой «бородкой»… Декорация, элемент средних веков… но именно он открывает дверь в подвал, а тратить взрывчатку не хочется. Ключ хрипло проскрежетал внутри замка, осыпаясь ржавчиной – Червинская исчезла в подвале.

У входа в собор визжали, надрываясь, сирены сигнализации – видеокамеры зафиксировали нападение. Патрульные в машинах по периметру дуомо не подавали признаков жизни; на сиденьях, усыпанные осколками стекол, валялись трупы – на долю каждого охранника пришлось не меньше двух десятков пуль. Никто так и не успел выхватить оружие – боевики-зомби расстреляли полицию в упор. Площадь сотряс подземный взрыв: под камнями мостовой словно бы шевельнулось тело неведомого чудовища. Мозаичные окна дуомо испарились, будучи обращены в мириады пылинок: разноцветная пыль весело закружилась в лунном свете. Здание просело, покосившись влево, но зомби даже не повернулись. Сжав в руках автоматы, они сидели за машинами, целясь в пространство с упорством роботов – с минуты на минуту к дуомо должно было прибыть подкрепление. Червинская возникла перед ними неслышно, подобно черно-белому призраку. Ее лицо было измазано копотью, на щеках осела серая пыль из подвальной щебенки.

– Все нормально, – флегматично сказала она. – Пора умирать.

Площадь озарилась светом десятков фар. Как кузнечики, защелкали затворы оружия спецназа. Сверху, барражируя над куполом дуомо, повисли сразу два армейских вертолета, обшаривая камни мостовой лучами прожекторов. Девушка прыгнула за руль древней, видавшей виды «Альфа-Ромео», груз лег на заднее сиденье, она без колебания направила машину в цепь спецназа. Зомби за ее спиной поднялись во весь рост, открыв шквальный огонь из автоматов – площадь разорвало воплями раненых, свинец со смачным чмоканьем плющился о бронежилеты. Один из офицеров успел дать очередь, целясь в водителя – лобовое стекло «Альфа-Ромео» наискось треснуло серией круглых дырочек. Ни одна из пуль не попала в цель – бампер машины отбросил спецназовца назад, из разорванного пополам тела фонтаном брызнула кровь. В самой гуще карабинеров взорвалась граната, брошенная зомби-«китайцем» – оставшимся в живых сразу стало не до беглянки.

…Червинская знала, что живые трупы – ненадежная охрана. Это скучное мясо, тупые исполнители… о чем ее любезно предупредил связной. Да, они будут стоять до конца, им незнакомо такое понятие, как инстинкт самосохранения. Задача бездушных убийц – любой ценой сдержать напор спецназа… хотя бы на пять минут. Мчась по пустой улице на пределе скорости, она знала – позади пули рвут в клочья мертвую плоть, крушат вдребезги черепа и вырывают куски из сердец, до краев налитых ромом. Главное – успеть. Вертолеты не обратили внимания на ее бегство, увязнув в перестрелке. Лишь одна из десятка полицейских машин распознала ее замысел – «Фиат» с края повернул, блистая синей мигалкой. Девушке даже не приказали остановиться: откуда-то сверху ударили выстрелы. Первый, за ним второй.

Машину швырнуло в сторону. Хорошо знают свое дело – ей прострелили шину на ходу… наверняка снайпер уже свил гнездо на колокольне дуомо. «Альфа-Ромео» врезалась в мусорные баки у здания с ангелочками над крышей – из-под капота пошел пар, руль вдавился в середину груди… треснув, сломалось ребро. Никакой боли – как обычно. С хрустом вырвав руль и отшвырнув его к дверце, она ловко крутанулась на водительском сиденье: жесткий приклад автомата уперся в плечо. Машина полиции мчится вперед, она видит лицо молодого карабинера за рулем.

Тах-тах-тах-тах-тах!

Бело-синий автомобиль вильнул. Брызги – в «лобовушку» будто швырнули полкило клубники… красная, густая масса сочится вниз – включились «дворники», размазывая кровь. «Фиат» дрогнул, остановился. Червинская отбросила пустой магазин, вставила новый рожок – металл звонко клацнул. Выпрыгнув из машины, она побежала к преследователям, стреляя веером от живота. Автомобильные дверцы брызнули стеклами, пули в клочья рвали бампер «Фиата». Автомат раскалился в ее руках – шипя, задымились ладони, запахло горелым мясом; девушка ничего не чувствовала. Она давила на спусковой крючок, пока тот не скрежетнул вхолостую. Патронов в рожке не осталось… так же как и живых людей. Выждав, Червинская закинула оружие за спину. На сердце стало легко. Она шагнула к своему «Альфа-Ромео».

Выстрел.

Пуля толкнула ее под лопатку. Она упала, по инерции вытянув руки – асфальт содрал кожу с обеих ладоней. Шатаясь, поднялась, не стала оборачиваться; стреляли откуда-то далеко… Новый выстрел разорвал воздух – девушку снова швырнуло на живот – на этот раз свинец застрял в пояснице. Ха-ха, ничего особенного… а вот плащ, наверное, безнадежно испорчен. Стрельба у дуомо уже стихла, возможностей живых трупов хватило не надолго. Забрав из разбитой машины сверток, Червинская нырнула в извилину улочки – туда, где в поцелуе слипались стены старых домов.

…Снайпер Энцо Гаррона с искренним недоумением посмотрел на свою винтовку. «Беретта» не подводила даже в том случае, если с 500-метрового расстояния требовалось снять психа, взявшего заложника. О Мадонна… Тут, само собой, дистанция побольше, но телескопический прицел «Цейс-Диавари» позволяет точно видеть в темноте: он не промахнулся. Обе пули попали девушке точно в спину, между пепельных волос – она упала и поднялась… Но ведь калибр 7.62 миллиметра способен проделать в теле дыру размером с кулак! Бронежилет… А разве есть на свете такой жилет, что выдержит бронебойный гостинец из снайперки? Что-то странное… определенно здесь ошибка. Девица словно робот из фантастического фильма – расстреляла из автомата полицейскую машину, спокойно ушла с двумя свинчатками в теле. И кровь… при попадании не было крови… ВООБЩЕ. Хотя такие пули вызывают жуткий фонтан, разрывая артерию… Нет, твердо решил Энцо, чуда здесь быть не может. Просто это ОЧЕНЬ КРУТОЙ БРОНЕЖИЛЕТ. Специальная разработка ученых, которую украли террористы – вот и все объяснение.

Вокруг дуомо, заходя со всех сторон, кольцо спецназа окружало горящие останки. В дымящихся ошметках мяса не было ничего человеческого (да и раньше-то, прямо сказать, не очень-то было) – сплошное месиво из рук, кишок и костей. Над площадью повис сильный аромат рома и экзотических специй, фонари офицеров выхватили из тьмы тело священника, распростертое у алтаря. От саркофага в подвале дуомо ничего не осталось – он превратился в пыль.

Пробираясь в конец переулка, Червинская знала: водитель уже ждет ее. Машина без номера, как условились. Она села на заднее сиденье и с любопытством развернула свиток ветхой материи. Вгляделась в лицо…

О… надо же. Снова разочарование, как и с Пушкиным. После СТОЛЬКИХ разговоров она ожидала большего… Тонкие пальцы свернули ткань обратно в тугой рулон. Зомби-шофер вел автомобиль по улице с безразличностью холодного трупа либо живого жителя Скандинавии… Он тоже не умел говорить. Негр, только на этот раз старый… кожа полностью зеленая.

…В «айфон» звучно упало sms. Червинская взглянула на дисплей.

На этот раз улыбка далась легко. Ей назвали новый адрес.

Каледин не чувствовал себя так плохо с тех пор, как на выпускном балу умудрился смешать коньяк с селедочным рассолом. Голова почти не поднималась, в глазах стайками мерцали синие звездочки, затылок пронзало болью – как копьем. Колдун убрал иглу от куклы сорок минут назад, и Федор еще полностью не оклемался… остается представить, как весело сейчас Алисе. После секретного доклада Муравьев подписал командировку на Гаити: фото дочери профессора Мельникова сокрушило сомнения директора полиции. Ко всему прочему, Муравьев был увлечен другим… Как прозрачно намекнуло Каледину начальство, они с Антиповым вышли на след заказчика ограблений могил и скоро вот-вот назовут имя. Должного эффекта эта новость на Каледина не произвела – он пребывал в уверенности, что их мнения расходятся, но споры с мудрым руководством считал глупостью. В конце концов, сейчас приоритет – добраться до колдуна, терзающего их с Алисой куклы… иначе будет совсем плохо. Вылет завтра, билеты куплены… сначала «Эйр Франс» до Санто-Доминго в Доминиканской Республике, а оттуда «Кариббеанджет» в Порт-о-Пренс, столицу Гаити… всего-то 35 минут. Где они с Алисой там будут жить, в каком отеле остановятся – надворный советник не думал. Когда иглой тычут в середину глаза – ууу… тут даже ночлежки не требуется, на асфальте с бомжами поживешь. Изобразив радушие, Каледин вылил остатки водки в стопку сидящего за его столиком князя Кропоткина и подмигнул официанту. Правильно расценив намек, тот сразу прибежал с запотевшим графином. Емкость со стуком встала на нежно-розовую скатерть, разрисованную бабочками-махаонами. Трактир назывался «Гламурь» – в заведение с другим названием Кропоткин бы не пошел.

– Ну, с богом, – по старой гимназической привычке выдохнул Каледин.

Князь, поморщившись, проглотил водку. Федор же ловко и незаметно выплеснул стопку под стол. Сердце при этом действии, разумеется, облилось кровью.

– Ты мне, твоя светлость, всегда нравился, – с наигранной веселостью заявил Каледин, жуя облепленный укропом огурец. – Пирсинг нестандартный, а татуировки совершенно обалденные. Правда, в тот момент, когда ты на Алиску заглядывался – признаюсь, я мечтал разбить тебе рыло и колечки твои в глаз загнать. Но ты уж извини, брат, – ревнивый я от природы.

Подняв от тарелки осоловевший взгляд, Кропоткин погладил Федора по руке. Кольца в ушах и пупке романтично, с нежностью зазвенели.

– Ты мне тоже нравишься, – улыбнулся Кропоткин, и надворный советник похолодел. – Знаешь, у меня сильная слабость к симпатичным блондинам.

– Э… – ответил ошалевший Каледин, не рискуя убрать с ладони княжеские пальцы. – Но… ведь ты же слывешь бабником, твоя светлость… Разве нет?

– Я всеяден, – рассмеялся князь. – У меня слишком много гормонов, в этом моя проблема… к тому же, задумайся, – мальчик, девочка, какая в жопу разница? У меня во флигеле, если хочешь знать, и небольшая собачка живет.

– Слушай, не надо про это рассказывать, – испугался Каледин.

– Нет-нет-нет, – поспешно добавил князь. – Ты совсем не то подумал. В смысле, я всех люблю – и людей, и животных, и птиц всяческих, и пирсинг. Я открыт миру… может, поэтому я и бисексуал. Но империя – дикая страна, свиньи гадские… здесь гей-парад вот запретили… догадываешься почему? У нас правительство состоит из гомосеков – не телом, так душой наверняка… боялись, понесут по улице флаги, они тоже присоединятся.

«Уже и не рад, что напоил, – лихорадочно подумал Каледин. – Только собрался его служебное положение использовать, а тут вишь, какие вещи намечаются – застрелиться и не жить. Собачек с пирсингом приплел до кучи… Надо срочно тему менять, иначе не доведет разговор до добра».

– Электронику ты тоже любишь? – ловко свернул направление Федор.

Кропоткин раскусил маринованный чеснок.

– Негламурно, блядь, – признался он. – Зато от гриппа круто помогает. Да, я без ума от электроники, в ней есть перст божий… я начинал с сисадмина. Обожаю рыться в настройках, все переиначивать, ставить пароли… а банить-то уж как люблю… жалко, у нас форума нет – я бы кого-нить забанил…

– А правда ли слухи ходят, – вкрадчиво интересовался Каледин. – будто ты, князюшка, настолько крутой, что можешь взломать любую защиту? Нет, у меня не то чтоб сомнения… я смотрел множество фильмов про хакеров, каковым расхреначить электронную стену Пентагона – забава между завтраком и обедом… но, наверное, я так полагаю, это киношные байки…

Свободной рукой Федор разлил водку по фигурным стопочкам.

– За августа, его величество императора, пусть правит вечно! – гаркнул он.

Кропоткин чисто на интуиции, как и положено офицеру, поднялся. Он изрядно пошатывался, но медленно, враскачку – будто в клубном танце, под медляк. Дернув головой, князь ахнул водку, тиская на столе огурец.

– Это на редкость правдивые фильмы, – заявил он; кулак молотом упал на скатерть, стопки дружно подпрыгнули. – Реальное и точное отображение действительности. А че, и в самом деле – любой, даже самый убогий компьютерщик в состоянии уничтожить мир за две минуты. Разве ты не смотрел четвертую часть «Крепкого орешка»? Злой хакер похищает все бабло и акции с бирж Соединенных Штатов даже не напрягаясь – как два пальца о кремлевскую брусчатку. Или скачай в торрентах вторую часть «В осаде» с Сигалом – по этому сюжету, заштатный сисадмин перенаводит лазерный спутник из космоса. Да чего уж там, каждое кино возьми, хакеры просто звери. Я даже удивляюсь, что нас бен Ладен на службу не берет.

– Круто, – восхитился Каледин. – А почему вы тогда мир не уничтожаете?

Чеснок на зубах князя лопнул, издав сочный хруст.

– Да сердце у нас доброе, – объяснил он. – Попросту ламеров жалеем.

Каледин показательно хлопнул в ладоши, правда не слишком громко.

– Так я и думал, – с уважением прошептал он. – Ты не представляешь, как я горжусь знакомством с тобой. Правда, одна вещь вам вряд ли под силу…

Извозчики-таксисты и половые разом обернулись на рев Кропоткина.

– Чего?! – не стесняясь, орал тот, перегнувшись через стол. – Это нам-то не под силу?! Да я, твою перемать… мне ничего не стоит бомбардировщики перепрограммировать… влезть в компьютер министра обороны… только свистни – я тебе личную почту государя взломаю, как не фиг делать!

Посетители побледнели. К Каледину подлетел владелец «Гламура» – черноусый толстый грузин в основательной кепке типа «аэродром».

– Э, генацвале… – торопливо затараторил он. – Слющий, мнэ тут марш бескоронных не нада. Царь-мама [41] критик плоха. Гуляй на улицу, да?

Каледин показал полицейский значок – с копией штандарта двух императоров. Хозяин без возражений скользнул обратно к стойке. Кропоткин, казалось, вообще не заметил инцидента. Каледин, улыбнувшись ему, закатил глаза – как бы изображая визиря на приеме у бухарского эмира.

– Ух-ух-ух, дааааааа, оооооо, – сказал он, этим набором звуков символизируя крайнее восхищение величием княжеского таланта. – Охренительно, брат. Завидую тебе всем сердцем, ночей не сплю. Знаешь, а я вот рылом не вышел. Мечтал на днях посмотреть нашу электронную базу, по старому делу вудуистской секты «Самеди»… Открываю досье, оба-на – мне, оказывается, доступ туда закрыт. Какие только пароли не подбирал – глухо. Сунулся к начальству, выяснилось, надо рапорт писать на имя министра… Дело-то под грифом «Секретно» – даже мой спецдопуск не помог. Гуру успел список сектантов скушать, но… говорят, в том досье есть любопытные имена. Большинство оправдали за недостатком улик, иные прошли как свидетели. Вот мне и интересно, светлость твоя электронная… кто в это дело вляпался?

Кропоткин икнул. Он вытер засаленные губы пальцем – попал им в кольцо пирсинга и с трудом вытащил обратно. На лице князя возникла самодовольная улыбка – так во время шторма веселится бывалый китобой, видя потуги безусого юнги управиться со шхуной. Каждый человек, кто хоть раз общался с компьютерщиком, знает скрытый смысл этой улыбки. Особая каста, государство в государстве, высшая раса… общество электронных королей, царящее над тупой и серой массой безликих ламеров.

– Пошли, Федя, – сказал он, поднявшись из-за стола, его голос бравировал сладчайшей из милостей. – Я тебе в пять минут подберу пароль в эту базу.

…Насчет «пятиминутки» Кропоткин явно погорячился, однако свое дело он знал. Пароль был хакнут примерно за час, и Каледин, как и положено православному христианину, не замедлил предложить «спрыснуть» удачу. Вскоре князь спал в запертом на ключ «айтишном» кабинете, поместив худое туловище на три составленных вместе стула. Федор же, перебравшись в тайскую кафешку «Подводный Будда» (через улицу от здания МВД), жадно изучал полученную распечатку. Он трижды прочитал список, пропитываясь разочарованием. Бережно отложив бумагу, Каледин выругался и с размаху ударил по столу пепельницей – стеклянный дракон разлетелся на куски. Посетителей в кафе не было: лишь старый официант в шелковом халате, дремлющий у бара, примерно на полторы секунды приоткрыл узкий глаз.

Нужных Каледину имен список не содержал.

Уже понятно – ему не повезло, осталось только признать свое поражение. Глаз зацепился за парочку знакомых фамилий, но… вот эти не могли, попросту не могли. Одно жаль: не увидел он сию фактуру раньше… имел бы шикарный повод кой над кем поиздеваться. Теперь понятно, почему список под замком. Эти люди, при их-то нынешнем положении, не очень хотят появления на свет божий рассказов о своих похождениях в нежном возрасте. А ведь, если так подумать, что здесь необычного? Покажите хоть одного подростка, кого не привлекут столь потрясные штуки: зло, черная магия, кровь, змеи, ром… Да если ты в школе учишься, уже из-за одного рома вступишь в секту. Доказательств не было, само собой… что взять с испуганных акселератов? Допросили и отпустили, приказав предкам не жалеть розог на воспитание. Лень-матушка вперед родилась, а то бы заехал в Бутырку, пообщался с хунганом, назвал имена и насладился реакцией. Хотя утешение слабое, так или иначе – он проиграл. Федор с грустью вспомнил вылитую за спаиванием Кропоткина водку, ему до смерти захотелось выпить. Он поднял ложечку, чтобы постучать по стакану, подзывая официанта – от правильного жеста отвлек звонок. Номер на дисплее оказался незнакомым… но сегодня Каледин радовался любым новостям.

– Алло, – услышал он нервный дискант. – Здравствуйте, это Дима Иблан.

– Bay… – нисколько не удивился Каледин. – Решил с повинной прийти? Одобряю, правильный поступок. Я давно ждал, что за качество исполнения против тебя возбудят уголовное дело… Это не песни, а сплошное издевательство, словно группу кошек мучают. Раскаялся поздно, что уж поделать. Лично я дал бы тебе расстрел… но теперь заменят на тюрьму.

Трубка зашипела, будто певец дышал пламенем.

– Смертные не могут комментировать творчество богов, – отозвался Иблан. – Но я звоню не по этому поводу… у меня для вас важная информация.

– Откуда ты взял этот номер? – перебил его Каледин, перебирая осколки.

– Один ваш сотрудник в МВД – мой большой фанат, – тонко усмехнулась трубка. – Он-то и поведал мне, кому поручено дело «грабителя могил».

– Своей рукой пристрелю, – яростно обещал Каледин. – Ясно, отчего в МВД полный швах с расследованием заказных убийств. Если уж отдельные офицеры позволяют себе слушать ТАКУЮ музыку, откуда мозги взять… Гой еси, чего тебе надобно, Ебланушка? На «Европовидение» не надейся, я тебя пропихивать не буду, там и так уже люди два года успокоительное пьют.

– Может, хватит? – вспылил Иблан. – Почему вы со мной на «ты»? Для дворянина это хамство. Если вы и дальше позволите себе беседу в таком тоне…

– Тебе петь вообще ни в каком тоне не надо, – отрезал Каледин. – Господи, откуда вас столько на эстраде берется? Относительно хамства – ну, у тебя уже крыша поехала… может, мне еще и с брюссельской капустой на «вы» разговаривать? Слушаю внимательно. Либо говори, либо до свиданья.

…Иблан сказал несколько фраз. Официант сквозь дрему увидел, как глаза странного посетителя увеличились. Он кашлянул, с недоумением перебрал кипу бумаги перед ним и что-то подчеркнул в центре белого листа.

– Тест не сделаешь на наркотики? – с фальшивым спокойствием спросил Каледин. – Мне ж известно, сколько у вас при концертах в клубе за одну ночь экстази и кокса вылетает. Ты сам-то понял, ЧТО ты говоришь?

– Хорошо понял, – притухшим голосом сказал Дима Иблан. – Я был в ауте, чего тут скрывать… размышлял, не примут ли меня за психа. Но у меня есть доказательство – и вы сейчас, сию же секунду убедитесь в моей правоте.

Двери на фотоэлементе открылись, молоденький курьер в желто-красной форме влетел в кафе, положив перед Калединым коробку. Не глядя, тот расписался в графе «Получено» – и разорвал глянцевый, твердый картон.

Телефон «Верту».

Тысяч за десять евро, где-то так.

– Производит впечатление? – чувствовалось, что Иблан надулся от гордости.

– А чему тут впечатляться? – лениво ответил Каледин, повертев в руках аппарат. – Полконторы знает, что я сюда на перекус хожу. Ничего, я до твоего источника доберусь… наверняка блондинка из пресс-службы слила адрес «Подводного Будды». Или князь Кропоткин. Больше некому.

– Дело ваше, господин офицер, – с редкой кротостью согласился Иблан. – А пока прошу, нажмите на кнопочку – там откроется раздельчик «Звонки».

Каледину понадобилось время, чтобы взять себя в руки. Он посмотрел на часы, сверяя дату, но нет – время звонка не оставляло сомнений. Не удержавшись, Федор нажал никелированную кнопку «Верту». «Рукотреп сударя или сударыни находится вне действия сети-с», – стандартно ответил ему робот, нудно зазвучали механические переливы. Надворный советник уставился в потолок с желтыми змеями – пасти держали в зубах пузатые красные фонари. Иблан в мобильном телефоне терпеливо ждал и, кажется, даже не дышал в трубку. Каледин взмахом руки смахнул со стола осколки.

– Ну, допустим, – хрипло сказал он. – Даже если этот звонок – чья-то шутка, подобная информация достойна рассмотрения. Что ж… когда ты предстанешь перед трибуналом за терзание ушных раковин миллионов невинных людей… обещаю учесть это смягчающее обстоятельство. Ты нормальный с виду парень – только музыка твоя говно, одежда, как у чокнутого доктора, и парфюм ужасный… а на теле ни единого волоса, хоть на скейтборде катайся.

Иблан пропустил подколки мимо ушей. Его заботило совсем другое.

– Я какую ночь не сплю, психую, – дребезжа интонацией, пробормотал Дима. – Все кажется мне, что дверь в темноте откроется, а на пороге – тень. И голос: «Я за тобой!» Скажите, с точки зрения мистики – это знак для меня?

– Конечно, – согласился Каледин. – Чтоб ты никогда больше не пел.

Он рассовал оба телефона по карманам вицмундира: в левый – дешевенькую «Моторолу», в правый – крутой «Верту». Щедро расплатился с официантом за разбитую пепельницу и покинул «Подводного Будду». Выйдя за порог, Каледин с любопытством огляделся и тут же обнаружил нужный объект – его взгляд упал на двухэтажный комплекс из пластмассы и стекла, с зеленым крестом на черепичной крыше. Он зашел внутрь, направляясь к девушке в белом халате, со строгой прической и в очках, как и положено аптекарю.

…Вернулся Федор нескоро – где-то через час. Попрощавшись с фармацевтом, Каледин быстро (едва ли не прыжками) исчез за дверью. Подойдя к служебной машине, он сел не в нее – а почему-то на кромку тротуара. Подозрения, вызванные звонком Иблана, полностью подтвердились.

«Задумка суперская, – размышлял Федор, наблюдая «косяк» автомобилей, тягостно плывущий по асфальту. – Но в данный момент мне никто не поверит. И до расследования ли сейчас? В первую очередь придется разобраться с хозяином кукол, иначе нам с Алисой конец. Уничтожим куклы – доберемся и до заказчика… а пока что – у нас в распоряжении ноль времени. Алиску лучше сейчас не ставить в известность… распсихуется опять, только все испортит. Расскажу ей, когда уже прилетим т у д а…».

Каледин поднялся с тротуара, открыл дверцу машины. Плюхнувшись на сиденье, он повернул ключ зажигания. Лобовое стекло тускло блестело, он неожиданно улыбнулся – так, словно увидел там лицо давнего знакомого.

– Ублюдок, – сказал Федор по адресу невидимого противника.

Колеса закрутились – машина резко сорвалась с места.

Связной проверил все документы, бумага послушно хрустела в руках. Отлично. Новый паспорт, кредитки, водительские права… прекрасное качество. Фальшивый документ обязан быть настоящим – платишь профессионалам и получаешь «ксиву» с иголочки. Если уж мертвую Мельникову никто не задержал на погранконтроле – стоит ли ему беспокоиться? Правда, пришлось пойти на перестраховку. Он пересечет границу по земле, а оттуда вылетит на самолете в нужный город. Ограбления могил завершены, спасибо отвязной девице Мельниковой: выполнила все поручения. Компоненты на руках – остальное, что называется, «на мази». Скелет Пушкина. Прах Наполеона. Рука Майкла Джексона. И настоящая кровь Христа – со знаменитой туринской плащаницы, чья подлинность подтверждена экспертами. Для каждого артефакта был нанят отдельный курьер, от чьего тела он потом избавлялся… Ух и пришлось повозиться, куда девать четыре трупа.

Да, связной заплатил за «сбычу мечт» огромную цену – и не только в деньгах. Дикое количество стресса, нервов, чужих жизней… однако разве финал все же не восхитителен? План, ставший плодом трехлетних раздумий, со дня на день воплотится в действие. Нет, там даже не три года – больше. Примерно десять лет назад случилось то, что заставило его изменить свою жизнь – сантерия у Хабельского. Хунган с подручными принес в жертву пятерых девиц – дешевых проституток, стараясь задобрить лоа костями и напоить кровью. Лоа действительно появились… это было видно по колыханию вудуистских флажков… но выполнять просьбы Хабельского они не пожелали. Духи зла подчиняются бокорам — тем, кто спит на кладбище и запанибрата с самим бароном Субботой. Да, сектанты все делали правильно, но… кроме декораций, митана и жертвоприношения, требуется РЕАЛЬНОЕ зло, настоящее конго. А это увы… связь с загробным миром можно наладить только на кладбищах Гонаива, колдуя с людьми в масках черепов. Смешивая черные и белые мысли, мистический кофе с молоком, скрещивая живых и мертвых. Город, который долго грезился ему во снах, полных крови, костей и пестрых флагов, чья ткань колышется от батальона лоа, сползающих вниз по митану… Спасибо Хабельскому – тот не сдал, не назвал имя на допросе… а ведь одну из шлюх убил сам связной. Одним ударом отрубил девке голову ритуальным мачете и содрал с черепа трепещущую кожу. Папа отмазал, используя связи, подмаслив кого надо среди высших жандармов. Он прошел по делу как свидетель… досье засекретили, навечно похоронив в архивах МВД. Это стоило ему детской мечты… ну да неважно. Папа никогда не одобрял увлечений связного, и теперь можно признаться – старикан был прав: не следовало упиваться бесплодными мечтами. Хотя… если подумать, обучение наконец-то пригодилось. Ничто в этом мире не делается зря.

…Наверное, Мельникова уже на Гаити – в последнем sms он велел ей прибыть туда. Пусть основная работа завершена, но она понадобится – как хороший телохранитель. Возможно, профессорской дочке придется выдержать финальный бой с Калединым и Алисой… но шоу, скорее всего, не состоится… мудрая мамбо вывела сумасбродную парочку из игры. Они озабочены избавлением от заклятия, а не охотой на «грабителя могил». В запасе есть и другой вариант. Каледин вовсе не дурак… он поймет (думается, уже понял) – чтобы найти повелителя, терзающего куклу, требуется прилететь на Гаити… Ну что ж… интересная у них будет встреча. Правда, недолгая.

Связной оскалил было зубы, но сейчас же нахмурился. О п л а т а, которую мамбо потребовала за свои услуги. Как ей такое пришло в голову? Черт возьми – старуха выжила из ума… миллион евро предлагал, бешеные деньги в нищей стране – нет, отказалась. Деваться некуда – Мари-Клер получит то, что желает ее сумасбродное сердце. От мамбо зависит многое… практически ВСЕ. Сам связной ни за что не смог бы достать редчайшие артефакты – из дождевых джунглей Западного берега Африки… не говоря уже про правильность колдовского обряда. Да и зачем волноваться? Срок расплаты – долгий, за это время, глядишь, бабуля вполне успеет отбросить коньки.

По крайней мере, он очень на это надеется.

А вообще – может ли Мари-Клер умереть сама, если она настолько властна над смертью? У него на глазах она подняла мертвую дочь профессора; тело покойницы он доставил к митану в чемодане. Оказалось проще, чем он думал – сначала оформляется официальный «вывоз на похороны», а уже на самом Гаити… здесь все нормально, труп в чемодане никого не удивит. Свежий зомби с нетронутым мозгом – сюрприз для любой мамбо. Фактически в такой труп можно заложить любую программу, с помощью особых ритуалов обязать его подчиняться х о з я и н у. Из Мельниковой сделали существо, способное заменить отряд спецназа – машину смерти с холодным разумом, одержимую жаждой крови.

Он знал профессора давно – представители элиты обожают лечиться у докторов-знаменитостей. Сразу после похорон семьи связной нанес ему визит – они беседовали целых пять часов. Обезумевший от горя доктор задумал клонировать жену и дочерей, но он сказал ему – есть решение куда быстрее, и намного лучше… Через месяц, когда он предъявил профессору «воскресшую» дочку, из мужика можно было веревки вить. Не пришлось даже уговаривать – тот сам согласился приехать на Гаити и безропотно принял яд. Так нужно, сказал связной, чтобы «настроиться на одну волну с дочерью». Тут-то они с мамбо и прокололись. Нет претензий, Мари-Клер сделала работу качественно: спустив через горло кровь, забальзамировав тело травами и ромом, старуха удачно превратила профессора в ходячий труп. Одного не учли… Доза яда оказалась столь сильной, что токсины повредили мозг. Связной перевез доктора в Москву, поселил обратно в квартиру; профессор жил уединенно, гостей у него не бывало – друзья привыкли к затворничеству после автокатастрофы. Мельников говорил своим обычным голосом, в нужные моменты смеялся и действовал как робот, подчиняясь любым приказам. Для поддержания контроля над зомби, по рецепту Мари-Клер, он устроил в комнате хунфор. Этот метод помогает «включать» и «выключать» труп в нужное время.

Мертвый Мельников выполнил свою часть работы: звякнул в Святогорский монастырь и попросил отца Иакинфа, коего не видел 20 лет, пустить на могилку «одну поклонницу». Все прошло без сучка и задоринки. По плану Мельников и его дочь должны были охотиться за артефактами вместе – два монстра всегда лучше, нежели один. Связной не учел, что зомби легко подчиняется создателю, даже на солидном расстоянии… и Мари-Клер заставит труп доктора танцевать под свою дудку. Когда один хозяин отдает зомби приказ, второй не может его отменить. О’кей, любой на этом свете ошибается. Он не сказал мамбо ни слова в упрек, лишь попросил советоваться с ним… в экстренных случаях. Надо было заранее, до начала операции, заказать церемонию с куклами, но… все крепки задним умом.

С профессором в итоге пришлось расстаться, а вот девица еще послужит, хоть и серьезно пострадала при штурме собора Иоанна Крестителя в Турине – сломаны два ребра, пули разорвали печень, раздробили лопатку.

Да, там было опаснее всего. Предвидя жаркую схватку, он попросил Мари-Клер выделить пять своих слуг для этой атаки, в качестве смертников. Печень зомби не нужна – а вот с костями вперемешку ходить тяжело. Но если машина не угроблена вконец, ее чинят – он отправил девушку в окрестности Гонаива на капитальный ремонт, умелица Мари-Клер вставит в ее тело кости от других трупов. Интересно, девка догадается, что она мертва? Зомби ничего не знают о себе. Они не трупы, нет… люди, не помнящие прошлого.

Связной, обрюзгший человек с седыми волосами, неряшливо одетый, обладатель пивного брюшка, еле поднялся из кресла – это сложно дается располневшим людям. Глянув на часы, прикинул время до отлета. Слава богу, осталось уже недолго, Каледин и Алиса ничего не успеют. Ладно, пора заняться сборами чемодана. Путь неблизкий, а вещей требуется взять прилично – одних антисептиков с полкило. Карибы – опасное место…

…Примерно в двух кварталах от дома связного, на втором этаже замка Бутырской тюрьмы пребывал объект его мыслей – надворный советник Федор Каледин. Стоя посреди узкой камеры Хабельского, он созерцал стены, насвистывая печальную Feuer und Wasser [42]. Комендант находился рядом – больше всего он напоминал студень, непонятно почему украшенный полковничьими погонами. Тюремщик беспрестанно трясся, вытирая лысину платком – под черепной коробкой вспыхивали красочные картины последствий, включая разжалование и поездку в Сибирь. Моргнув, Каледин вздохнул – тяжело, как дышит уработавшаяся за день ломовая лошадь.

– Полковник, – попросил он, – не откажите в любезности, дайте тряпку.

Комендант, не думая, поспешно протянул ему мокрый от пота платок. Каледин протер сиденье раскладного стула и сел. В глубине души он возносил молитвы об одном – только бы колдун сейчас не взял иголку.

– И как давно это случилось? – с грустью поинтересовался Федор.

Теперь вздохнул уже комендант – набирая воздух в легкие.

– За час до вашего приезда, – жалобно сказал он. – Я вам звонил, но…

– Знаю, – оборвал его Каледин. – Я был недоступен… Как ему удалось?

– Он нас обманул, – пролепетал комендант. – Словно переродился после беседы с вами. Сказал, что будет требовать досрочного освобождения. Затребовал стульчик, гербовую бумагу и ручку – написать апелляцию, а потом… Раскрошил зубами пластик от очков, и вот… сами видите-с.

Казалось, в «одиночке» нет живого места: она вся была покрыта пятнами багрового цвета, и Федор даже изумился – разве в одном человеке может быть столько крови? Похоже, он прыгал по камере или танцевал… Танцевал – и резал себя осколками. В считанные секунды зэк истек кровью. Сам Хабельский сидел на нарах, прислонившись к стене – мертвое лицо в красных брызгах застыло в улыбке. Сначала он перерезал артерии на обеих руках, а затем – яремную вену. Большие красные буквы над головой струились вниз загустевшими каплями, образовывая послание мертвеца:

ДО ВСТРЕЧИ, КАЛЕДИН!

– Стоило вам покинуть Бутырки, и он сказал, что вы обязательно снова приедете, – отводя глаза, пробурчал полковник. – Наверное, уже знал, на что пойдет… сволочь. Чего теперь прикажете делать, ваше высокоблагородие?

Федор поднялся со стула, возвращая коменданту окровавленный платок.

– А что тут сделаешь? – пожал он плечами. – Тащите в морг.

…Городовые на крыльце изучали его пропуск «на выход», когда экран сотового показал красного чертика с вилами, заливаясь пронзительным визгом. В такие моменты умудрялась трезвонить исключительно Алиса.

– Я вся в сборах, – затараторила она. – Посмотрела на weather.yahoo погоду. Придется купальник взять… бикини, конечно… там ведь пляжи и жарища…

– Ты лучше гроб захвати, – посоветовал Каледин. – Учитывая, в какой мы оказались яме со всем этим колдовством – он тебе скоро понадобится.

– Я звякнула Муравьеву, – обиженно засопела Алиса. – Он обещал помочь с доставкой багажа в аэропорт… сказал, выделит урядника Майлова, дабы тот вещи нам дотащил… ты существо изнеженное… а он мужик здоровый, да…

– Вещи? – испугался Каледин. – Сколько же ты их берешь?

– Семнадцать чемоданов, – с достоинством ответила Алиса. – По минимуму, ты не волнуйся… даже если придется умирать, так что ж… должна быть приличная одежда для моих похорон? Ну, а если меня захватят в плен и превратят в зомби… то я желаю быть зомби в новом платье, модельных туфлях, с запахом духов и накрашенным мертвым лицом. Тебя скоро ждать?

Каледин прочитал короткую молитву – в основном там содержались слова благодарности Богу всемогущему, что ему повезло не родиться женщиной.

– Нет, – безразлично произнес он. – Пожалуйста, ужинай без меня.

– Что-то не так? – встревожилась Алиса.

– Да, – благожелательно ответил Федор. – Причем все сразу.

Отключив телефон, Каледин грустно подумал: ему не хватает последнего подтверждения собственной догадке. Маленькая строчка черным шрифтом, в скобочках… увиденная в досье, добытом с помощью захмелевшего Кропоткина. Да, все ясно и без нее, но… это соберет полную схему в голове, словно конструктор «лего». Пожалуй, вот т у д а он и поедет.

Прямо сейчас.

…Боли опять не было – стабильное состояние. Червинская подумала: она уже начала привыкать к тому, что ее нет. Однако когда из твоего тела щипцами вытаскивают раздробленные кости – рассуждая логически, это должно быть больно. У нее сохранились смутные воспоминания о боли… наверное, что-то неприятное. Елена безучастно смотрела, как пахнущие специями черные руки старухи доставали из-под кожи осколки костей. Червинская терзалась необъяснимым чувством, сидя бок о бок с Мари-Клер – как ребенок, после долгого перерыва увидевший мать. Радость, восторг и желание ласки. Вероятно, так оно и есть. Старуха-негритянка – первое человеческое существо, которое она увидела, очнувшись от сна. Девушка испытывала к ней даже большее доверие, чем к связному — они с Мари-Клер связаны друг с другом невидимой нитью. Женщины общались на английском – французский старухи был похож на орлиный клекот, в нем присутствовала куча незнакомых и откровенно чужих слов.

Мари-Клер воткнула толстую иглу в кожу – она дернула нить, стягивая края разреза, смочила ее слюной. Грубо получается, но что поделаешь, раны зомби никогда не заживают… Деточка, ты уже никогда не будешь такой красивой, со стежками суровой нитки и грубыми шрамами на коже. Хорошо, что пули не задели твое лицо – на теле, покрытом одеждой, это незаметно. Раздеваться для любви вряд ли придется – из мирских радостей зомби интересует только еда: сладкий взбитый мусс из свежих мозгов и крови. Живым трупам знакомо возбуждение, но они не занимаются сексом – их туловище мертво, а лоа разврата предпочитают вселяться в живые тела. Исключение – барон Суббота… но он такой один.

Земля в хунфоре вся в брызгах алой крови – перед операцией она зарезала сразу двух кур, разломила на куски связку бананов. Согласно вуду, жизненная энергия есть не только у живых существ, но и у фруктов… хотя жертвоприношением огурцов от лоа вряд ли отделаешься. Они любят сладкое, то есть кровь. Старуха плеснула Червинской в стакан «барбанкур» – та послушно опрокинула в рот терпкую жидкость. Ром – это кровь зомби, содержание их жил, о чем молчат в фильмах ужасов. Без заговоренного «барбанкура», с заклятием от мамбо и жгучим красным перцем внутри – они почти не работают, передвигаются скучно, как осенние мухи… Лоа, упивающиеся алкоголем, – внутренний моторчик живых трупов. И не простые лоа, особенные… их зовут кальфу, страшные духи ночи, по сути своей – демоны… Отвечающие за злые помыслы в голове зомби, его вечный голод и жажду убийств. Новая кость, щелкнув, встала на место в спине девушки – Мари-Клер запела заклинание на тягучем, как мед, креольском диалекте, том, что смешал французские, испанские и африканские слова из языка йоруба. Червинская повернулась.

– Я видела бокора на кладбище, – сказала она. – Кто этот старик, мадам?

Старуха весело ощерилась черными зубами.

– У нас не встретишь молодого колдуна. – Глаза Мари-Клер проливали на девушку зеленое пламя. – В жрецы посвящают после тридцати, а когда уж пройдешь все шесть уровней… Каждый жрец обязан знать черную магию, даже если он служит Бон Дье – доброму богу, отрицающему ритуалы конго. Это что-то вроде вашего Христа, и, возможно, образ повелителя добра подделан под него, заимствован у французов. Но служители Бон Дье изучают зло, чтобы сразиться с ним… таков стиль вуду. Странно, правда? Ведь вряд ли у католиков в церкви увидишь священника, способного служить черную мессу… Бокор – лучший специалист в магии, он один из тех, кому позволено обращаться на «ты» к барону… властителю загробного зла – бокору ведомо, как умаслить Самеди для помощи в своих делах. Ты увидела Люкнера, бывшего повелителя «дядюшек с мешком». Он передал мне вон тот череп, после пожара в Сахарном дворце… Впрочем, дальнейшее неважно, дорогое дитя. Знаешь, ты мне очень нравишься. Я вложила душу в твое создание, работала, как художник над картиной. Когда все закончится, я попрошу хозяина подарить тебя… он не откажет… мне обычно никто не отказывает.

Игла вновь проткнула омертвевшую кожу. Раздался треск, как от рвущейся материи. Углы разреза стянулись в единую линию, образуя толстый шрам.

Червинская расслабленно кивнула. О да, она не возражает. Может, Мари-Клер подарит другие задания? Тогда ей точно не придется скучать. Мертвая рука нащупала жбан с красной пузырчатой массой… она страшно голодна… хорошо, что еду можно найти везде, расколов черепа врагов. Облив губы, девушка глотнула жидкость, похожую на густой кисель, – глаза засветились сумрачным блеском. Старуха мельком посмотрела на нее.

Мыслящие зомби – особые существа. Для разума им необходимо ежедневное горячее питание из чужих мозгов… иначе они вырубятся, превратятся в тупых исполнителей. У нее полно таких слуг – безголовые в прямом смысле слова, глупые создания, по интеллекту вроде коров. А в сарайчике, позади хунфора, среди деревьев, на чьих ветвях живут лоа [43], хранятся головы… тех зомби, что отслужили свой век и просто интересные экземпляры гостей доктора. Любопытная, но несколько своеобразная коллекция – впрочем, у мамбо редко бывают обычные посетители. В сарае же – склад отборных костей с ближайших захоронений… Если, как сейчас, понадобится лопатка или ребра, не тащиться же за ними на кладбище? Все должно быть под рукой. Костная мука для церемоний — и вовсе требуется каждую ночь. Огоньки свечей по периметру меловой черты задрожали – лоа услышали ее зов и явились, они подарят энергию мертвому телу.

Мари-Клер властно вынула жбан из руки зомби – в девичью ладонь втиснулась чаша с напитком. Специальное зелье конго, сваренное колдуном, чтобы подкрепить истощенные силы живого трупа. Тушится шесть часов в большом котле, среди основных компонентов – ядовитые железы жабы буга… сушеная человеческая плоть, ноги пауков, змеиный яд… и пузыри ядовитых рыб. Это средство позволяет долго контролировать мозг зомби… существует лишь одно средство, позволяющее вывести мертвеца из-под контроля создателя… но на деле-то, как помнит Мари-Клер, его почти никто не применял. Люди любят сложности, не верят, что все может быть так просто. Червинская безропотно глотнула зелья. Яд сразу подействовал – ее глаза остекленели, затуманившись… Зомби быстро погружалась в подобие летаргического сна. Вот и замечательно. Нужно, чтобы кости, пусть и мертвые, прижились в теле, встали на место прежних, закрепившись, как детали. Пришло время заняться той парой… медноволосой и ее приятелем – со шрамом на груди…

…Оставив Червинскую на полу, мамбо приблизилась к митану, где покоились две куклы. Их материя уже побурела, лоснилась от жира и крови… Рядом с игрушками лежала подушечка, утыканная серебряными иглами – как дикобраз-мутант. Взявшись за иглу, колдунья увидела неясные очертания своих врагов… они, кажется, спали… Невесомое движение костлявых пальцев – кончик иглы вошел прямо в глаз кукле… Старуха дернулась, физически ощутив ее боль. Взяв в другую ладонь сморщенный кусочек человеческой кожи, Мари-Клер положила его в рот, притиснула зубами… В ритуалах конго все средства хороши, и мамбо не чураются людоедства. Старуха не питала пристрастий к сладкому мясу, но для хорошего колдовства оно необходимо… плоть во рту колдуна усилит мучения через куклу. Еще раз остается пожалеть, что у нее нет обрезков ногтей… так и сломала бы каждую кость в теле преследователей. Вчера вечером она изготовила отличный амулет – да-да, он окажет помощь, накалив как следует иглы. Странно, что после мучений мапе пара не прекратила своих поисков… но ощущение опасности, исходящей от них, вдруг исчезло.

Значит, надо продолжать.

В ушах Мари-Клер тихим рокотом застучали барабаны. Она запела – негромко и неразборчиво, кусочек скальпа все еще находился во рту. Тени безголовых слуг окружили ее, раскачиваясь в такт песне – она смотрела на них сквозь полуприкрытые глаза. Отработанный материал, существа, годные для рыхления огорода. Она состарилась, а кому-то надо делать домашнюю работу и помогать в колдовстве. Мозга, само собой, у них нет – но если организм зомби уже отравлен специальным ядом, простейшие задания он выполняет на уровне инстинктов: разрыхлить землю у корней дерева, подать хозяйке чашку кофе, подмести двор. Старуха поочередно втыкала иглы в кукол, стараясь поворачивать острия – так, чтобы тела врагов терзались болью изнутри. Амулет ангве, подвешенный к митану, мерно раскачивался… Его нутро содержало обломки ручки, слюну и кровь Мари-Клер, стенки сделаны из женских губ – от юной покойницы из Гонаива, умершей пять дней назад… На амулеты должны идти ТОЛЬКО свежие останки. Сильнейший эффект усиления боли – пускай и не до смерти, но гарантированно впечатлит.

Зашипев по-змеиному, мамбо выплюнула сгусток слов на креольском… Удар мачете пригвоздил амулет к митану. Тот издал жалобный вой, подобно раненой волчице. Несмотря на жару, от верхушки митана поползли прожилки льда – столб затрясся, как под порывами урагана, вниз лезли десятки, если не сотни злобных и голодных лоа. Плошки с печатью veve, полные дробленых костей, начали пустеть, помещение хунфора наполнил хруст. Ангве потемнел. Середина прорвалась, словно вскрытая рана, наружу потекла кровь – черная, но при этом густая и липкая.

Да… сейчас им, должно быть, очень плохо. Пусть поймут – им не следует идти за ней, так, как это давно поняли жители деревень вокруг Гонаива.

Червинская начала отходить от транса – она дернула головой, глядя на Мари-Клер отсутствующими глазами. Старуха радостно улыбнулась в ответ.

Хорошая девочка, даже очень. Пусть остается у нее навсегда. Мамбо подмигнула барону Субботе на стене, и… ее сердце вдруг залило холодом.

…Мари-Клер отчетливо, до стука зубов поняла – они уже здесь.

Тронный зал в Кремле также радовал глаз мраморной отделкой – но на этот раз, уже зеленого цвета, с белыми «прожилочками». Сам двойной трон, успевший стать притчей во языцех, со стороны смотрелся неважно. Несмотря на свою представительность – три столбика с орлами на шарах-«державах», красивая дуга над спинкой, прекрасная работа граверов и ювелиров, он казался маленьким и тесным. В первую очередь, конечно, потому, что был сделан для царей-мальчиков… Петру в момент коронации исполнилось десять лет, Ивану – шестнадцать. Почти все узкое, отполированное сиденье в одиночку занимал август – цезарь приткнулся в уголке, пытаясь сохранить равновесие. Он держался за витой стержень сбоку, как пассажир в автобусе. Толпа придворных и министров, сидя на золоченых стульях, изображала робкую покорность: сквозь шелест бархатных кафтанов изредка слышались покашливания в кулак. Офицеры лейб-гвардии с орлиной зоркостью следили за спокойствием в зале, фиксируя все движения гостей.

– Дааааа, – с явным разочарованием протянул август, почесав лысину под короной. – Целый год мы ждали, что экономика исправится сама собой – но она отчего-то не исправилась. Вчера захожу в казну, а там максимум на ящик пива осталось. Надо что-нибудь придумать, господа. Есть свежие идеи?

Зал пришибло скучным молчанием. Даже сидящий рядом цезарь как-то скукожился, став еще меньше, но не потеряв этим в интеллигентности.

– Хм, – насупился царь, обращая взор к министру финансов. – Я вас, дорогой мой, на должности держу. Экономические проблемы заставляют народ сомневаться в целесообразности монархии. А это минус вашему ведомству.

Пост министра финансов издавна занимал камергер Генрих Граф – по происхождению тоже из дрезденских баронов, как и сам государь император. Рыжий, вертлявый, в золотых очках на носу, Граф, по мнению большинства придворных, являл собой редкое средоточие воровства и компетенции.

– Ваше величество, – он вскочил со стула, наполнив зал саксонским акцентом. – Альтернативы здесь быть не может. Надо повысить налоги в два раза, отменить все льготы, удвоить цены на бензин и электричество. Кроме того, зарплаты тоже хорошо б срезать наполовину… а еще есть одна мысль…

– Спасибо, – кисло сказал царь. – Реально дельное предложение по выходу из кризиса – только вот население в отместку возьмет да и передохнет. А у нас лишь тогда страна называется империей, когда есть кем управлять. Останется сто тысяч народу, придется в княжество переименоваться, по типу Лихтенштейна. С этих, к сожалению, в данный момент не выжмешь.

Не смутившись, Граф сел на место, поблескивая очками. Возникшую паузу заполнил флигель-адъютант императора, министр обороны Виталий Сердцов. Собственно, ни в каких войсках Сердцов никогда не служил – он зарабатывал себе на жизнь, содержа курсы вязания «Для прекрасныхъ дамъ» – в переулке поблизости от Кремля. Министром же Сердцов сделался вследствие курьезного случая – причем весьма неожиданно для себя. Однажды царь-батюшка без предупреждения приехал на маневры в Смоленске, и там случился конфуз: на его глазах, не успев выехать в поле, развалился десяток танков – месяцем раньше их экипажи сменяли детали на водку. Придя в бешенство, император пообещал, что назначит министром обороны хоть дворника, но только не военного. Так оно и случилось. Трое генерал-фельдмаршалов пустили себе пули в лоб в знак протеста – но на это, кроме уборщиц их кабинетов, никто не обратил внимания. Генералов в империи изначально было больше, чем комаров, пуль и лбов тоже хватало.

Одернув на себе полы мундира, Сердцов молодцевато щелкнул каблуками.

– Я так мыслю, царь-батюшка, – рявкнул он сочным басом, – для поправки экономики надо нам поскорее врага атаковать. Армия уж застоялась, кони боевые упряжь грызут. Победим сопредельное государство, и пущай они нам денег платят – всякие репарации-контрибуции. Землицы от них себе отрежем, а армия контракты получит, оборонные заводы финансов огребут. Давайте брать пример с североамериканцев. Как те мед бесхозный присмотрят, в стране послабее, так сразу и война-с. Последний раз они Бруней одолели. Не напасть ли нам на Балтику, ваше величество? Они ж совсем обнаглели, окаянные – а рыбы у них много, и порты такие полезные…

Ряды придворных сотряс восторженный гул.

– Вы все сегодня сговорились, что ли? – недовольно ответил царь. – Сейчас от любой войны – одни только расходы. Полтора года назад наши бронетанковые гусары сокрушили армию кесаря Грузии в Великой Трехминутной войне и отобрали два маленьких графства. Так и что? Кучу денег грохнули. Эти графства, дьявол их раздери, сразу взмолились о кредите на восстановление, строительство домов, мою рекламную кампанию, а также выпуск собственной марки пива. Возвращать пять миллиардов евро, ввиду бедности, обещают колодезной водой и сыром сулугуни. Мать моя, будто у нас самих этого сыра мало! А если б и не было – так за сто лет же столько не съесть! Нет уж, спасибо. Победим еще кого-нибудь – бюджет треснет к чертовой матери. Балтика, говоришь? Там кризис круче нашего. Ты представляешь, сколько туда надо закачивать денег, когда мы их завоюем?

Сердцов умолк – он сделал вид, что набирает по телефону эсэмэску. Царь насупился, и придворных пробило страхом: испытать монарший гнев не хотелось никому. В центре зала, ближе к лепным изображениям двуглавых орлов, загремели стулья – лейб-гвардейцы в черных пиджаках резко повернули головы не сговариваясь. Пробившись к золотому трону, монархист Леонтий Михайлов рухнул на колени, воздев над собой руки.

– Как хорошо, что ТВ еще не включило камеры, – резюмировал царь. – Ты, братец, везде без мыла влезешь. Есть что сказать по экономике? Предлагай.

– Батюшка, котик пресветлый, – ревел Михайлов, закатив глаза. – Лялечка со скипетром… оооох, какова твоя мантия сладенька да лик пригожий! Где, где тут республиканцы, вороги окаянные? Всех порву за тебя, не сомневайся…

«Однако ликует, аж пена на губах выступила, – отметил император. – Вот что бабло животворящее делает. Закон природы: если есть деньги и власть, как же тебя вокруг все любить-то начинают… и ведь с такой искренностью!»

– Братец, – устало буркнул царь. – Ценю тебя, но это все я уже слышал тысячу раз. Ты лучше скажи по существу, а то долларов взять неоткуда, порции черной икры на приемах в Кремле из экономии в два раза меньше подаем.

– Рецепт мой, царь-батюшка, также прост, как и все рабы твои, тебя недостойные, – цветисто начал Михайлов. – Не вели меня, пса, казнить – вели слово молвить. Я скажу, кормилец и благодетель – надобно тебе жениться.

Превратись Михайлов в розового дракона с крыльями стрекозы, этот факт произвел бы на Тронный зал куда меньшее впечатление. Придворные отшатнулись от монархиста подальше, лейб-гвардейская охрана окружила Леонтия плотным кольцом. Август щелкнул пальцами, худое лицо озарилось мыслью. Цезарь, балансируя на краешке трона, смотрел на него с испугом.

– Вот он, глас народа, – в благостной задумчивости заметил царь. – Действительно, господа – потрясающий выход из финансовой ямы. Странно, что я сам раньше не додумался. Царская свадьба – это великолепное шоу. Под такое дело куча компаний постарается дать рекламу, установим бешеные расценки. За прямую трансляцию слупим с телевидения. Туристов понаедет, сувениров продадим – уууууу… Хвалю, братец – ты молодец.

Михайлов на животе подполз к трону. Император милостиво потрепал его по затылку – словно хозяин любимую собачку: Леонтий впал в транс благоговения, не реагируя на раздражители. Гласный Государственной думы Викентий Куслов завистливо вздохнул – он, как функционер партии «Царь-батюшка», мог рассчитывать максимум на бейсболку с автографом.

– Но… что же делать с государыней? – пискнул из зала журналист, только вчера включенный в придворный пул. – Матушку пресветлую куда девать?

На белые лица придворных легла печать ужаса.

Лейб-гвардейцы, окружив паренька в очках, стали крутить ему руки.

– Долой империю! – жалобно кричал тот. – Да здравствует республика!

Цезарь поднялся с трона, вытянувшись в струну.

– Оставьте его! – провозгласил он, обращаясь к офицерам лейб-гвардии. – Пусть остается и слушает. Ведь у нас в империи демократия, а не абы что.

По взмаху длани августа защелкали фотоаппараты, с жужжанием повернулись камеры. Лейб-гвардейцы дождались, пока съемка закончится, и вышвырнули вольнодумца вон. Цезарь сел обратно на краешек сиденья.

– Ты кто?! – с удивлением воззрился на него август. – А, вспомнил… Все правильно сказал – у нас демократия, и каждый имеет право думать, что хочет… Лишь бы рот свой поганый не открывал, где не надо. Государыня? Мы с уважением относимся к этому мифическому образу, но для царской свадьбы нужно нечто совсем другое. Я надеюсь, скоро ТВ выпустит на экраны документальный фильм, где объяснит: Иван Грозный был женат восемь раз, Петр Первый – два, а Екатерина завела сорок любовников.

Продюсер Главного канала Леопольд фон Браун, чьи щеки покрывала мучнистая бледность, слабо кивнул. По левую и правую руку от него стояли Муравьев с Антиповым, четко контролируя каждый поступок барона.

– Вундербар, – милостиво сказал царь. – Что ж, тогда остается правильно подобрать невестушку. С родословной, красотой и знатностью рода.

Увидев смену царского настроения, придворные осмелели.

– Ваше величество, – с величайшей осторожностью, разливая в голосе мед, пропел министр двора Шкуро. – Не обратить ли снова ваше благосклонное внимание на ту красавицу спортсменку-с? А что? Из рода среднеазиатских эмиров, волоока, тело чудесное – сам в «Плейбое» видал. Сексуально, политкорректно, выгодно – заодно завяжем контакт с мусульманами.

– Не пойдет, – вздохнул император. – Во-первых, я уже прессе сказал, что с ней ничего не было – а теперь получается, будто наврал. Во-вторых, тут же и Татарстан, и Кавказ, и Башкирия впадут в возмущение – а чего на наших-то не женится, неужели такие плохие? Начнут девок пачками в «Плейбой» пихать, чтобы я в их красоте убедился. Нет, дорогой граф. Тут требуется нечто нейтральное по национальности – но в то же время весьма крутое.

Тронный зал погрузился в раздумья – шелестом пронеслись вздохи.

– Государь, как вы смотрите на Пугачеву? – спросил министр культуры Суславский – худенький и сутулый господин с княжеским значком в петлице. – По-моему, достойная кандидатура. Не из дворян – скорее из казаков. Отличный голос, всеимперская известность. Записные враги, и те признают ее крутизну, скрежеща зубами. В сущности, дородна и хороша собой.

– Оно и ничего, – почесал лоб царь. – Но я для нее, откровенно говоря, староват… кабы мне сравнялось лет двенадцать, другое дело. И к тому же я знаю Стеллу Ирбисовну. У нее муж – это должность. Надо обязательно плясать в «Песне года», записать клипы с ее участием – «Я ночами плохо сплю, потому филинг блю» [46]. Я не желаю в интервью отвечать на вопросы: «Правда ли, что вы женились на Пугачевой для раскрутки?»… А их зададут. Через год народ скажет: «Царя на «большую восьмерку» позвали, потому что Пугачева позвонила, она ж бой-баба, муженька своего везде продвигает».

Снова повисла тишина – министры ждали новых идей.

– А как насчет Анны Рабинович? – воспрял духом министр культуры. – По-моему, она что-то поет… и в кино снималась – правда, никто не помнит этот фильм. Зато бюст, ваше величество, у нее шикарный, эдак при ходьбе колышется. «Кока-кола» снимет с себя последнюю рубашку, если во время венчания позволим разместить логотип на левой груди невесты. Озолотимся мы с этой свадьбы, государь. Ведь помимо бюста, у невесты наличествуют и другие места, куда можно ставить рекламу… например, позвольте сказать…

– Достаточно! – протестующе поднял руку император. – Девушка красивая, но… как сказать… у нее такой взгляд странный… словно у курицы. Кажется, брось ей горсть пшена – так клевать начнет. Женщина обязана себя вести в стиле «дети – кухня – церковь», но не до такой же степени. Попадет на пресс-конференцию, ее о политике спросят, а она про тесный лифчик загнет.

Из первых рядов рвалось покашливание – звуки издавал градоначальник столицы, фельдмаршал Кустиков, низкорослый толстяк, чья внешность послужила прообразом «человека-пингвина» во второй части «Бэтмена».

– Ваше величество, – промычал он. – В наши кризисные времена я, как воистину русский и православный, желаю возложить свою душу на алтарь Отечества. Только прикажите: я разведусь со своей дражайшей супругой-с, купчихой Кадушкиной – и пущай она выйдет замуж за вас, государь.

Примерно половина присутствующих, вспомнив о своих женах, серьезно пожалели, что вовремя не выступили с аналогичным предложением.

– Вердаммт нох маль [47], – отчеканил август с откровенной злостью. – Бабло свое, фельдмаршал, ты случаем не желаешь на алтарь Отечества возложить? Твоя жена и без того – миллиардер, так тебе теперь охота, чтоб ей Билл Гейтс в жаркий день пиво приносил? Сейчас она штампует пластмассовые кадушки, и всех купцов околоточные [48] сию рухлядь обязали купить, вне зависимости, квасят они капусту или нет. У людей компьютерные лавки, а им велят кадушками затариться. Женись на ней, весь бизнес в империи той кадушкой и накроется: а я в декларации доходов пиши – мол, бедный я, разнесчастный, всего-то один гараж у меня, где «пракар» стоит ржавый выпуска 1964 года. Нет уж, спасибо – сам со своей сдобной девицей живи.

Лысина градоначальника стала пунцовой. Зажав в жирных пальцах орден Андрея Первозванного, Кустиков упал на стул – эполеты на плечах сникли. Через плечо императора перегнулся пресс-секретарь Сандов.

– Царь-батюшка, – шепотом вопросил он, – рискну полюбопытствовать, какое у вас отношение к гротескному эпатажу? Для чего все эти старые матроны и бюстастые девицы… можно сыграть экономную свадебку в Стокгольме…

– Не понял… – выгнул брови август. – При чем здесь Стокгольм?

– Аааааааххххх, – сладко протянул Сандов. – Там же регистрируются однополые браки-с. Вот в дворянской тусовке все полнится слухами, что Земфира вышла замуж за Ренату Литвинову, обе дамочки с колечками на пальцах из турпоездки явились. Давайте устроим аналогичный мэрридж? [49] Разумеется формальный, а после легко и расторгнуть брак. Зато пресса взорвется. Представьте себе заголовки, – он обвел пространство рукой, – «Сенсация! Император женился на мундшенке [50] Сенникове!» или «Скандал! Венчание царя с дуэтом Pet Shop Boys – Элтон Джон требует их развода!» Не «Кока», так «Пепси» удавится за контракт – лет на пять про кризис забудем. Плюс третий вариант: жениться на республиканке. Запад умолкнет… хотя не знаю, станет ли ему комфортно от понятия факта – Кремль трахает оппозицию не в переносном смысле, а физически.

Август ответил не сразу: после того как разгладились морщины на лбу.

– Скандал хорош, спору нет, – ответил он, глядя почему-то на цезаря. – И денег можно заработать больше обычного. Но я не уверен, что подобная свадьба не кончится революцией. Послушай мнения людей на улице. Они и без того уверены – у власти находятся геи, или, как называет их местная публика, pidory. По-моему, не стоит предоставлять им подтверждение этой гипотезы. Особенность российского народа в том, что он состоит из злых гетеросексуалов. Оппозиция – неплохая идея, однако я не готов еженощно выслушивать от жены в постели байки про «кровавую жандармерию».

Совещание зашло в тупик. Шеф Отдельного корпуса жандармов Антипов, напряженно размышлявший о чем-то, не замедлил воспользоваться ситуацией. Сжав плечо фон Брауна, он показал ему блокнот с красным росчерком автографа. Барон спинным мозгом понял, что от него хотят.

– Кайзер-фатер, – проскулил Леопольд умирающим голосом – ноги подгибались, колени дрожали. – У меня есть айне мыслишко. Самая идеальная невеста для кайзер фон Руссланд – это очень популярная особа. Сексуальная, известная на весь мир, с прибабахом, но трагической судьбой. Знающая материнство и горечь обид, не чуждая эксгибиционизма. Симпатична, пускай и не без помощи фотошопа. Ее имя – Бритни Спирс.

Император изменился в лице, им завладело короткое смятение. Цезарь сполз с трона на пол – сам того не зная, царь нечаянно сдвинул соправителя.

– Гм-гм, ну что ж, – в голосе августа послышались игривые нотки. – А почему, собственно, нет? Девчоночка хоть куда – и внешность милая, и пирсинг имеется для современных вкусов, и перед журналюгами устоит. Решено – обвенчаемся в Успенском соборе. Если свадебный проект провалится – самодержавие содержит одну важную фишку. Любую царицу можно отправить в монастырь хоть назавтра после свадьбы. Крестить ее надобно – битте, господин Сандов, позвоните обер-прокурору Синода. Как нам переиначить Бритни на православное имя? Есть пример немецких принцесс. София-Фредерика Ангальт-Цербстская после купели стала Екатериной Алексеевной, Алиса Гессен-Дармштадская превратилась в Александру Федоровну. Крестным отцом назначаю цезаря, а моя новая жена будет зваться… ээээээ… Евфросинья Дмитриевна. Голубчик, – царь повернул голову к министру двора: – Закладывайте «Хаммер». Мы едем свататься.

Придворные в едином порыве поднялись со стульев, троекратно прокричав «Гип-гип, ура!». С потолка автосистема струйно брызнула экстрактом жасмина – как и положено при каждом удачном решении императора. Воздух наполнил сильный, кружащий голову аромат. Виктор Антипов, рассматривая толпу сановников в мундирах с золотым шитьем и андреевскими лентами, цепким взглядом выхватил нужную ему фигуру.

– Ты должен быть готов, – прошептал жандарм в ухо помертвевшего фон Брауна. – Возможно, сегодня мы его возьмем. Позаботься, чтобы об этом аресте не было утечки на ТВ. Примерно сутки император не должен знать, что он исчез. Выкручивайся как угодно. Иначе, слово дворянина, – через неделю поедешь в Нарьян-Мар, местное телевидение с нуля налаживать.

Фон Браун, не сводя очей с румяного, голубоглазого чиновника в десяти метрах от них, механически кивнул. На полу, обливаясь слезами, нюхал жасмин Леонтий. На половице у трона цезарь прикидывал план крещения.

…Стоило Каледину увидеть оружие, как к нему вернулась уверенность. По крайней мере, теперь им с Майловым не грозило отбиваться от целой толпы только ножом и поленом. Для себя он приобрел сразу два крупнокалиберных восьмизарядных «кольта», еще два таких же купили Майлову. Алисе достался дамский револьвер «Смит и Вессон», на большее Каледин не согласился даже после скандала. Патроны брали россыпью, поштучно, «пушки» сразу же пристреляли во дворе виллы, проверив их качество. Цена оказалась завышенной, но Каледин не торговался. Алиса реагировала на происходящее с вялостью, не выпуская из рук бутылку с водой. Ее лоб покрылся краснотой, плечи начали облезать – солнце палило безжалостно. Тонтон-макут дважды пересчитал комиссионные.

– Что еще я могу сделать для вас? – спросил он заметно любезнее.

– Хунган, – напомнил Каледин. – Мы хотим пообщаться с профессиональным колдуном, превосходно разбирающимся в ритуалах конго – и умеющим создавать куклы вуду. Ты говорил, что они любят деньги? Я заплачу.

Рауль вытащил мобильный телефон – старый, размером с ладонь. Черный палец ткнулся в одну из кнопок, тонтон-макут прижал сотовый к уху. Произнеся несколько фраз по-креольски, он уставился на Каледина.

– Десять тысяч долларов, – озвучил цифру человек в шляпе.

– Bien, – махнул рукой Каледин, даже не задумываясь.

Рауль убрал «ладонь» обратно и дежурно улыбнулся.

– Чудесно. Последователи конго в основном живут на юге – около Жакмеля, и на севере – в деревнях, окружающих Гонаив. Этот город – крупнейшая вотчина черной магии. Я знаю такого человека, как Принсипе: это известный хунган, его хунфор – самый крутой в городе. Ему нет равных в ясновидении: множество жрецов обращается к Принсипе, чтобы разглядеть будущее. Кроме того, он делает самые лучшие куклы вуду на острове – говорят, среди заказчиков даже великая мамбо Мари-Клер. Ей я боюсь звонить. Мамбо знает особые заклинания – меня они просто уничтожат на расстоянии. В свое время Мари-Клер работала на доктора в подвале Сахарного дворца.

– А что именно происходило в этом месте?

Тонтон-макут тронул сползшие на нос очки-блюдца.

– Ооооооо, – протянул он. – Много таких вещей, о которых вам лучше не спрашивать. Наша гвардия убивала любого человека, кого доктор подозревал в заговоре против себя. Он боялся военных – вдруг организуют переворот? – и часто менял министров обороны. Среди министров царила полная чехарда. Многие после отставки резали вены, но это не спасало бедняг от судьбы. Трупы не разрешали хоронить. Тонтон-макуты дежурили на кладбище, останавливая катафалки, и доставляли тела в подвал Сахарного дворца. Там покойники попадали в руки Люкнера – его прозвали «Карибским вампиром», и мамбо Мари-Клер. Эти двое выкачивали из тел кровь, извлекали у мертвецов мозги, путем ритуалов сантерии превращая их в безголовых зомби – исполнителей чужой воли [51]. Живые трупы служили доктору, выполняя несложную работу – красили стены, строгали бревна, рубили тростник. После революции подвал сгорел, как и сам Сахарный дворец… доктор умер, а его сын сбежал во Францию. По слухам, безголовые зомби, что уцелели при пожаре, до сих пор служат Мари-Клер. Я знаю много, но предлагаю не тратить зря время. Нам нужно ехать… мсье Принсипе ждет.

…Путь до Гонаива занял четыре часа – через жаркую долину Артибонит, шумевшую листьями кокосовых рощ. Раньше Каледин и представить себе не мог, что сто километров преодолеваются за такое долгое время – дороги острова были ужасными даже в сравнении с Россией. Частые глубокие колдобины, «убитая» брусчатка, куски асфальта чередовались с ямами, полными черной воды. Босые солдаты в полусгнившей форме, натянув веревки поперек дороги, требовали мзду за проезд – но отшатывались, завидев круглые стекла очков тонтон-макута. Алиса то и дело глотала воду из пластмассовой бутылки, заботливо протирая ее салфеткой. Женщину мутило от жары и голода, но останавливаться она не рискнула. Мимо мчались разрисованные тап-тапы с выбитыми окнами (гаитянская разновидность кондиционера), по обочинам шли женщины в белых кружевных платьях – на их головах покачивались объемистые корзины с манго, а торговки у походных кухонь кричали, расхваливая рыбу в креольском соусе. Нищие уныло валялись в грудах мусора – никто им не подавал, да они и не просили. Урядник Майлов, знавший только один язык – русский матерный, не понимал разговоров и отдал себя на волю судьбы, то есть приказам Каледина. Федор же по мере приближения к Гонаиву нервничал, посматривая на часы. Ему виделась игла из серебра, зажатая в пальцах хунгана, и кукла вуду – грязная… с головы до ног залитая кровью.

– Как странно… – произнесла вслух Алиса. – Мы приехали на остров, где фильмы ужасов оказались явью… Воскрешение из мертвых никого не удивляет. Как считают островитяне, любой труп с помощью колдовства можно поднять из могилы. Ты бы хотел воскресить свою тетушку, Федя?

– Нет, – без раздумий ответил Каледин. – Старая карга из меня всю кровь выпила. Я вообще рад, что у нас не Гаити – иначе жизнь превратилась бы в полный ад. Скажем, умерла у мужика теща. Ну, сидит, радостно пиво пьет. А тут звонок в дверь – и там она на пороге, пахнущая могильной землей. Праздник счастья! Начинает выяснять: оказывается, его враги забашляли колдуну вуду, чтобы поднял старушку из гроба… Ну и на хер такое колдовство? Пускай на всей планете остается единственный уголок, где мертвецы ходят под ручку с живыми. По поводу же фильма ужасов скажу одно – европейцы излишне кичатся своей самоуверенностью и всезнанием. На деле же в мире имеется много вещей, о сути которых мы понятия не имеем. В частности, откуда на Земле появились первые люди – догадок много, а толку ноль. Плюс ко всему – я не верю, что добро существует. А вот зло – оно реально, и его присутствие в жизни ты ощущаешь каждый день.

– Это потому, что ты фанат «Раммштайна», – огрызнулась Алиса.

– Heavy metal – is a law [52], – спокойно парировал Каледин. – Разве ты осмелишься сопротивляться мнению, что Дима Еблан – отвратительное зло? Нет, попросту язык не повернется. Любая попса разъедает человека изнутри, как соляная кислота, разрушая ему мозг, отравляя кровь, круша позвоночник. Попса должна сдохнуть, и тогда просветленному человечеству будет счастье.

– Вам не жарко, ваше высокоблагородие? – забеспокоился Майлов.

– Ничуть, – покачал головой Каледин. – Тут же специально окна выбиты. Спасибо, братец, что изредка напоминаешь о себе. Для триллера ты проходной персонаж – но в дальнейшем вполне можешь пригодиться.

Майлов замолк, преисполнившись собственной важности.

Когда кавалькада автомобилей наконец-то достигла Гонаива, Алиса сразу решила: она не выйдет из машины, даже если наступят преждевременные роды. Весь город являл собой сплошные трущобы – с поваленными телеграфными столбами, грудами гниющего мусора, лужами нечистот на улицах и жителями, похожими на тени. Отсутствовали бродячие собаки – похоже, их давно слопали, а кора кокосовых пальм была обгрызена по самую листву. В ржавых баках, судя по их виду, не наблюдалось наличия мало-мальски съедобных отбросов. Столица Порт-о-Пренс по сравнению с этим «мегаполисом» казалась Парижем, утопающим в роскоши. Автомобиль Рауля притормозил возле одного из домов – старый, обветшавший особняк без номера, еще колониальных времен. Каледин, покинув машину, протянул руку к двери, но тонтон-макут предостерегающе схватил его за рукав.

– Нельзя, – тускло заметил Рауль. – Это очень опасный хунфор. Вершина здешнего митана, раскрашенного цветами радуги, – центр небес, а корни уходят глубоко в ад. Вокруг алтари лоа и рядом с каждым их символ: змея для дамбалла, сердце человека – для Эрзули и гроб для барона Субботы. В хунфоре Принсипе мало кто может продвинуться дальше прихожей, сюда способны войти только мамбо или хунган пятого уровня. Для них травы, распыленные в воздухе, безвредны… у прочих же они быстро вызовут сильнейшие галлюцинации и видения ужасов. За неделю до революции Бэби Док – глупый сын доктора, велел военным доставить Принсипе к нему. Трое солдат с оружием зашли в это здание. Они покинули дом через пять минут – на четвереньках, словно собаки, забились в угол и тряслись там, испуская мочу. Медицинское исследование показало: у солдат повредилась кора головного мозга – это случается, когда люди видят нечто совсем ужасное.

– А нельзя было подождать этого хунгана на улице? – наивно спросила Алиса. – Рано или поздно он вышел бы за хлебом и попался в руки солдатам.

– Трудно не согласиться, мадам, – улыбнулся тонтон-макут. – Но, увы, теперь армию не заставишь подойти к особняку и на пушечный выстрел. Я позвоню ему. Обычно в хунфоры чужеземцев допускают очень редко.

Через пять минут после звонка на улицу вышел седой и толстый негр – примерно лет под шестьдесят, горбатую спину покрывала зеленая хламида, напоминающая плащ испанской инквизиции. Вероятно, его отвлекли от церемонии – в руках он сжимал шар из хрусталя и бутылку, откуда доносился специфический запах. Тонтон-макут с поспешностью сдернул с головы шляпу – его спутники раболепно поклонились хунгану. Однако Принсипе смотрел не на них – выпуклые глаза в красных прожилках уставились на Алису. Взгляд негра обжигал ее сквозь одежду – она сделала шаг назад.

– Медноволосая… – произнес Принсипе таким же хриплым шепотом, как когда-то мертвый профессор Мельников.

Пальцы Каледина сомкнулись вокруг рукояти пистолета. Он незаметно снял оружие с предохранителя.

– Откуда ты знаешь ее?

Принсипе уставился на него, черные губы разрезало усмешкой.

– Глупейший вопрос, – ответил хунган тонким голосом. – Мне ли не знать вас обоих, белый пришелец? Я четко видел ваши лица, когда ко мне приходила Мари-Клер – спросить, что может ей помешать. И я сам, по ее заказу, сделал куклы… Прелесть нашей маленькой страны – все помогают друг другу…

Алиса поперхнулась. Каледина, как ей показалось, эти слова не удивили.

– Да, – произнес он задумчиво. – Парень продумал свой план. Содержание для меня секрет, но очевидно – для его реализации он мог обратиться только к лучшей колдунье на острове. И он ее нашел. Тебе ведь знакомо имя, Принсипе?

– Дай мне еще пять тысяч, – зевнув, сообщил негр. – И я узнаю.

– Однако же, – не сдержался Федор, – замечательно вы здесь устроились! Если ты столько зарабатываешь ежедневно – я тоже хочу стать хунганом.

– А что поделать? – театрально развел руками Принсипе. – Такова доля жрецов вуду. Мы умеем создавать из тел мертвецов машины для убийства, но не в силах сотворить себе на завтрак яичницу с колбасой. Мон ами, плати без раздумий – и ты узнаешь ВСЕ самое вкусное, что хотел. Только не скупись.

Каледин протянул руку Майлову – тот понял жест и вытащил из кармана тугую пачку. Деньги исчезли в складках зеленой хламиды Принсипе.

– Зайдем внутрь, мсье, – осклабился тот. – Супле [53], всего на минуту.

Каледин исчез за дверью особняка. Он действительно отсутствовал не более полутора минут, но этот отрезок времени показался Алисе вечностью. Наконец входная дверь хлопнула как выстрел, на пороге появился Федор. Алиса могла расслабиться – тот шел вовсе не на четвереньках. Прислонившись к стене, Каледин сел на корточки. Он едва успел войти в темное помещение, наполненное шипением сотен змей, как Принсипе, глотнув бензина, дунул струей пламени на шар. Хрусталь пошел трещинами, помутнев от жара – и на нем постепенно, словно рисунок, проявились черты знакомого Федору лица.

Того самого, что он ожидал увидеть.

– Ты узнал имя заказчика? – вырвал его из забытья женский голос.

Подойдя вплотную, Алиса шептала, касаясь его уха губами. От прикосновения влажного рта к мочке Федора стиснуло возбуждением – несмотря на усталость от полета и болезненных уколов игл из серебра.

– Конечно, – небрежно ответил Каледин. – Еще в Москве.

– Скажи же мне, – жарко выдохнула Алиса. – Скажи немедленно!

Каледин молчал – его сердце тонуло в омуте торжества.

– Ты видела на примере Принсипе, – сообщил он с бытовой скукой. – Любая информация имеет свою цену. И я отнюдь не намерен отдавать ее даром.

Урядник смущенно отвернулся, уловив суть разговора.

– И что же ты хочешь взамен? – прошептала Алиса.

На этот раз к ее уху склонился Каледин. Щеки Алисы вспыхнули краской.

– Животное! – прошипела она. – И только на этом условии?

– Да, – без тени стеснения подтвердил Каледин.

В сердце Алисы сошлись в схватке нимфа блядства и дева целомудрия. Последняя сопротивлялась исключительно для вида, стараясь сохранить лицо. Опрокинув деву на пол, нимфа уселась на нее верхом и бесстыдно положила ногу на ногу – а-ля Шерон Стоун в «Основном инстинкте».

– О’кей, – шепнула Алиса с видом усталой гетеры. – Я согласна.

– Рауль, – быстро оторвался от нее Каледин, – здесь есть хороший отель?

– Я отвезу вас туда сию минуту, – махнул рукой тонтон-макут. – Но сначала вопрос. Я слышал, что Мари-Клер заказала изготовить ваши куклы… Принсипе советовал вам, как удобней разобраться с мамбо?

– Он лишь мельком заметил: «Ее нельзя убить, даже не пытайтесь это сделать, – нехотя сказал Каледин. – С ведьмой такой фокус не прокатит».

Тонтон-макут отступил на шаг, в тень своего автомобиля.

– Не ждите от меня помощи, – отрезал Рауль. – Прощайте, и да сопутствует вам удача… в целях личной безопасности, я возвращаюсь в Порт-о-Пренс.

Человек в шляпе сел в машину, и в этот момент лицо Каледина озарилось догадкой. Он подошел к автомобилю и пригнулся – к зеркальным стеклам.

– Снимите очки, Рауль, – с мягкой настойчивостью попросил Федор.

Тот медленно, нехотя взялся за дужку. Очки сползли вниз к кончику носа. На Каледина смотрели два глаза, закрытые белесой пленкой – мутные, невидящие – зрачки мертвеца. Он уловил тончайший запах сладкого рома.

– Так, значит, это чистая правда: тонтон-макуты – настоящие зомби, – тихо произнес Каледин. – Существа в очках и леопардовых шкурах. Один вопрос, Рауль… ведь зомби совсем не помнят своего прошлого. Как удалось тебе?

Коснувшись языком уха Каледина, тонтон-макут прошептал одно слово. И вовремя – через мгновение мамбо воткнула в куклу серебряную иглу. Рот Федора наполнился кровью – он сполз по стене, кривясь от жгучей боли…

Приступ мучений прошел через час. Каледин поймал себя на мысли, что начинает к этому привыкать. Скоро, уже очень скоро их внутренности должны истечь кровью, времени на исцеление оставалось в обрез. Номер в отеле «Империаль» (центр Гонаива) стоил 100 долларов. Скидку давать наотрез отказались, хотя больше в гостинице никто не жил. Как обычно, в самых нищих странах строятся наиболее шикарные отели, и «Империаль» в этом смысле не разочаровал. Комната размером с конференц-зал, кремовые стены в раскрашенных деревянных масках, личный дворецкий по звонку, сплит-кондиционер и горячая вода в блещущей чистотой ванной. Само собой, наличествовала кровать с десятком подушек любых размеров, от крохотной до большой, словно их хотели вложить в матрешку. Урядник Майлов тактично занял комнату по соседству. Удобства его мало интересовали, но он оценил, что в цену номера включен безлимитный ром. По завершении приступа боли Федор заглянул в ближайшую лавочку – там он, по мнению Алисы, приобрел ужасно бесполезную вещицу. Эта вещица одиноко стояла на журнальном столике, а сам Каледин, лежа в кровати, поглядывал на часы.

«Что можно такую уйму времени в ванне делать? – думал он. – Ведь явно назло мне – целых двадцать минут уже моется».

Ответом ему был щелчок замка в душевой, появилась Алиса, замотанная в полотенце. С рыжих волос на блестящие мокрые плечи струилась вода.

– Только с презервативом, – сухо и официально объявила она.

– Нет нигде, – зевнув, ответил Каледин. – Да и потом, пойми, чем ты рискуешь. Это ж бедная республика. Тут презервативы стираются после употребления, а потом продаются заново. И так примерно двадцать раз.

– Ладно, – согласилась Алиса. – Но знай – в глубине сердца я тебя презираю за твое редкое свинство. Сейчас ты получишь мое тело – но не мою душу.

– Да без проблем, – усмехнулся циничный Каледин. – Мне и так сойдет.

– Скотина, – устало сказала Алиса, срывая с себя полотенце.

В уши урядника Майлова, мирно спящего в соседнем номере, сквозь сон прорвалась уйма пугающих звуков. Что-то скрипело, как бешеное, перемежаясь с визгом пружин, стучали по полу ножки кровати, звенели шлепки по телу. Всплесками неслись женские стоны, переходящие в звериный вой. Один раз Майлов хотел перекреститься, но решил, что во сне это необязательно. Мистический концерт продолжался минут сорок – далее неизвестные бесы затихли, и урядник благополучно уснул сном младенца.

…Голая Алиса, лежа поверх одеяла, уронила голову на плечо Каледина. Она сильно, частыми толчками выдыхала воздух – на манер спринтера после длинной дистанции. Последнее, что ей запомнилось, – дикий женский крик, и кажется, это кричала она сама. Стало ужасно хорошо. Алиса поймала себя на мысли, что почти растекается по кровати, подобно тающему мороженому. Хм, в следующий раз тоже надо заплатить Каледину натурой за необходимую для жизни вещь. О, скорее бы этот случай подвернулся…

– Чума, – кратко охарактеризовала Алиса. – Ты хорош, Каледин.

– А то я не знаю, – ответил тот королевским тоном.

– Надо было предохраняться, – пожурила Алиса. – Но ты…

– … Я не хотел обламывать кайф, – зевнул Каледин. – После твоего оргазма завидно стало, хотелось получить по заслугам. Вообще, все у нас в постели не как у людей. Вот скажи, почему ты никогда не симулируешь оргазм?

– Незачем, – пожала плечами Алиса. – А для чего женщины симулируют?

– Они думают, что мужиков это колышет, – осклабился Каледин.

Ругаться Алисе не хотелось, она пропустила подколку мимо ушей. Маска женщины-воина на стене, как показалось, подмигнула ей красным глазом.

– Ладно, я с тобой расплатилась, – в голосе Алисы вновь появились нотки официальности. – Теперь, будь добр, давай выполняй свою часть договора.

Имя заказчика заставило ее подпрыгнуть на постели.

– Не может быть! – завизжала Алиса, едва не разбудив Майлова.

– Очень может, – вздохнул Каледин. – Парень умный, всех обставил.

Потушив свет, он шепотом рассказал ей о методах, коими воспользовался заказчик. Едва дослушав, Алиса мелко затряслась от злости.

– Сволочь, – плюнула она прямо на одеяло. – Сколько людей погубил! Для чего ему все это надо, а, Федор? Как ты думаешь – где сейчас этот тип?

– Скоро будет здесь, – Каледин погладил ее живот, касаясь вспотевшей кожи кончиками пальцев. – Причины? Сам пока не знаю. Перед тем как защелкну браслеты и повезу в Москву – страстно мечтаю наедине с ним побеседовать.

Удивление и шок улетучились сами собой, через минуту Алиса ровно дышала, сжавшись в комок, накрывшись с головой одеялом. Дождавшись, когда погружение экс-супруги в сон стало окончательным, Каледин беззвучно встал с кровати. Он натянул одежду предельно быстро, будто опасаясь прихода ревнивого мужа. Скользнув в коридор, Федор постучал в дверь номера урядника Майлова. Сначала очень тихо, а потом настойчивее.

В кармане пиджака лежал сверток с недавней покупкой.

…Мари-Клер отсутствовала в хижине. Ей понадобилось посетить колдовской рынок, что был расположен весьма далеко: к северному побережью, по направлению Кап-Хаитьен. Отложить визит нельзя – к празднику фет демабр нужны редкие травы. Мамбо всегда загодя готовилась к этому фестивалю колдовства, едва ли не с детства… чудесное мероприятие. Праздник прост – каждый последователь ветви конго в этот день принимает ванну: горячая вода, почти кипяток… и измельченные растения. Травы возбуждают, обеспечивая телесное удовольствие – вплоть до извержения семени у мужчин и вершины наслаждения у женщин… но после мытья следует отплатить лоа, нанеся себе разрезы, именующиеся гадэ – так, чтобы пролилась кровь. В рану втирают травяной порошок, и остаются шрамы в виде veve – лоа быстрее вселяются в обладателя таких знаков на теле.

Ее хунфор – на отшибе, вдали от людских жилищ. Вот и приходится ездить. Хорошо еще, если в Гонаив, а то и на Железный рынок в Порт-о-Пренсе [54]. Торговцы делают хорошую скидку… кроме, естественно, жлоба Принсипе. Ладно уж, пусть подавится. В последний раз дед здорово помог: пожалуй, только у него одного сохранились связи с лесными жрецами Дагомеи. На самом Гаити невозможно достать части тел люп гару и кпови, это чересчур опасные артефакты. В руках опытного колдуна они способны обрести магическую силу, равную по разрушительности разве что атомной бомбе. Сорок шесть лет назад, заполучив аналогичные артефакты из Дагомеи, доктор воспользовался ими для «проклятия Субботы». Он не нашел ничего лучшего, как наслать смерть на президента американцев, и тот получил свою пулю в голову – во время поездки по Далласу [55].

Артефакты усиливают эффект любого ритуала, и достать их очень-очень сложно. Ведь существ почти не осталось в джунглях – даже в самой Африке. Люп гару – человек-волк и кпови — человек-леопард, лесные чудовища, последние потомки легендарного монарха Дагомеи – Аджа Аджахуто. Согласно преданию, Аджа, управлявший горным королевством четыреста лет назад, умел попеременно превращаться и в леопарда, и в волка. Животная сущность возобладала над человеческой. Став зверем, король сбежал в джунгли и положил начало расе оборотней. С годами дети его дичали и все реже превращались в людей. Им приходилось уходить в глубь джунглей – охотники шли по пятам. Артефакт из тела оборотня среди хунганов ценился дороже бриллианта, от заказчиков не было отбоя. Детей Аджи истребили, почти всех, и лишь десяток-полтора сохранили свою жизнь, укрывшись в горных лесах Дагомеи.

Принсипе взялся за дело – польстившись на деньги на свой страх и риск. Оборотня тяжело обнаружить, и он крайне опасен. Охотиться можно днем, ночью они растворяются в воздухе – так, будто сделаны из стекла. Кпови умирает от стрелы, заговоренной хунганом – его не берут даже серебряные пули. Мари-Клер заплатила баснословно, но получила необходимые артефакты… лапы, сердце, череп и бурдюк с кровью оборотней. Все, что нужно для церемонии, которую жаждет человек из северной страны. Ритуал забытый, редкий и сложный – но ей одно удовольствие его провести. Полюбоваться на результат, творение рук своих. Компоненты готовы, остается подождать приезда заказчика. Заодно уж потолкуют и про мертвую девушку. Сегодня звонил Люкнер… Ошарашил, рассказал про клиента ТАКОЕ, что Мари-Клер изумилась ну просто до крайности, а потом долго смеялась. Проглядела… у нее «короткое» ясновидение… да и неважно. Отличная новость, она получит гонорар в десять раз лучше, чем ожидала. Впрочем, мамбо ждет отдельной премии – клиент пусть отдаст ей девчонку. Зачем она ему? Смертоносная игрушка. А Мари-Клер прикипела к ней сердцем. Для нее эта девочка будет как дочь…

Пальцы старухи мяли корень имелю, ядовитого дерева. Она щупала его, скривив лицо, – старая уловка покупателя, желающего приобрести товар подешевле. Внезапно торговец отшатнулся… в глазах Мари-Клер полыхал ужас, губы сжались в тонкую нитку. Он не успел прийти в себя – мамбо, отшвырнув корень, засеменила вниз по тропе, ведущей к остановке тап-тапа. Люди на ее пути приседали, со страхом закрывая ладонями лица.

Они тут. Она недооценила их. Они идут к ее хижине – чтобы ужалить мамбо в самое сердце. Ступая по земле, пережимая горло, не давая ей дышать. Домой. Скорее домой. Туда, туда.

…Червинская стояла на пороге хунфора. Она трижды пыталась вдохнуть влажный воздух – не получалось. Легкие ничего не чувствовали. Наступал вечер, она не задумывалась о смене времени суток, хотя, кажется, ночью существовать легче. Мари-Клер вставила ей новые кости, зашила кожу, евроремонт на пять баллов – она готова к новым свершениям и ждет заказ. Однако «айфон» молчал. Странное ощущение. Словно ты никому не нужна. Тебя все бросили… оставили в дураках. Ох, как же здесь скучно. В хижине мамбо абсолютно не с кем пообщаться по душам. Слуги и охрана Мари-Клер – совершенно безмозглые существа, хуже тех, что помогали ей при нападении на дуомо, отвечают замороженными фразами, неспособны поддержать мало-мальски приличный разговор. Роботы, машины, исполнители. Из всего хунфора интерес у Червинской вызывал только сарай – резные полочки из кокоса, уставленные человеческими головами в стеклянных банках. Запас Мари-Клер для церемоний. Каждой находится свое применение. Иногда черепа мелются в муку, чтобы помочь вызовам петро-лоа – извлекаются передние зубы, височная или лобная кость. Но в основном это лишь коллекция – пускай и самая страшная в мире. Банки со спиртом содержат отлично сохранившиеся черепа – мужчин, девушек и даже детей.

Мамбо сказала: если Червинской охота поиграть, она свободна выбрать любую голову… с помощью особого ритуала в вуду их заставляют петь [56]. Старуха была с ней ласкова – не так, как с остальными. Часто заговаривала первой, улыбалась и зачем-то гладила по затылку. От этих прикосновений в груди Червинской появлялось неясное, тянущее сердце спокойствие, будто бы испытанное ею однажды. У хунфора нет дверей, он никогда не запирается на замок – люди не осмеливаются заходить в святилище без разрешения мамбо. У подножия митана в окружении костей две матерчатые куклы, мужская и женская – истерзанные остриями, замазанные жиром, побуревшие от крови… из разорванных телец свешиваются нитки. В глазу каждой торчит игла, медленно оплывая загустевшей кровью. Барон Самеди улыбается со стены, скаля череп. Улыбаясь в ответ, она чувствовала тепло внизу живота и желание связи с этим существом. Мастер зла, пьющий ром-настойку на двадцати одном сорте перца, обожатель кофе и орехов… Как он прекрасен, когда танцует при свете звезд, имитируя своей тростью возбужденный член… У репосуара — подножия из дерева, тает черная свеча и лежит пища для лоа… Она готова поклясться, что еда исчезает в воздухе. Колышутся драпо — вудуистские флаги. Интересно и скучно… Из всех благ цивилизации в хижине мамбо нет даже телека, только телефон. Но ей некому звонить…

…Два пришельца возникли непонятно откуда, выросли словно из-под земли. Червинская так задумалась, что пропустила их появление. Первый (горбоносый широкоплечий брюнет) схватил ее за руки, замкнув их «кольцом» – второй (блондин со стрижкой «ежиком») резво ворвался в хунфор. Костер у столба Огуна по очереди принял сначала одну, а затем и вторую куклу – блондин бросил их в огонь с выражением экстаза на лице. Пламя с жадностью охватило матерчатые тельца, выбросив пучки разноцветных искр. Куклы скорчились, издавая ч е л о в е ч е с к и е стоны.

Червинская очнулась.

Двумя ударами она вырубила незнакомца, державшего ее запястья, сначала в солнечное сплетение, затем в мясистый подбородок. Тот не упал, но поплыл — Червинская, яростно раздувая ноздри, обернулась ко второму противнику.

Без замаха блондин с короткой стрижкой бросил ей в лицо горсть белой пудры. Мозг разорвало яркими клочьями – Червинская потеряла сознание.

… – Что это было? – повторила свой вопрос Червинская.

Она выглядела чудовищно постаревшей – никто не посчитал бы дочь профессора юной девушкой. Как никогда до этого Елена напоминала труп – прежде всего земляным оттенком кожи и полностью бескровными губами.

– Соль, – пожал плечами Каледин. – Самая обычная поваренная соль.

– Кто вам сказал, что она может ТАК действовать?

– Рауль, бывший тонтон-макут, – признался Федор. – Живой мертвец, в прошлом офицер госбезопасности. Понимаю, звучит как бред сумасшедшего – но тут я уже перестал удивляться. Так вот, Рауль сообщил: вернуть зомби память предельно легко. Достаточно бросить ему в лицо горсть соли либо подложить ее в пищу [57]. Правда, сделать это должен не колдун.

– Однако, – подняла брови Алиса. – Значит, стоит лишь угостить зомби соленым огурцом либо квашеной капустой – и он становится безопасен?

– Это действует не на всех, – предостерег Каледин. – Соль возвращает память тем зомби, у кого сохранились нормальные мозги, а со времени смерти прошло не более семи дней. То есть нужен качественный мертвец, который мало чем отличается по способностям от живого человека и обладает способностью мыслить. Остальных же зомби пожалуйста – квасьте хоть в бочке с капустой, ни хрена не поможет, им попросту нечего вспоминать.

– Дааааа, – с великим разочарованием сказала Алиса. – Реальность способна жестоко бить по голове. А почему об этом не говорится в фильмах ужасов?

– Потому что тогда любое кино про зомби будет длиться десять минут, – философски пояснил Каледин. – Подвезли мешок с солью – и привет. Целый сектор кинопромышленности крышкой накроется, самоубийства начнутся.

Червинская не слышала этих слов. Будто во сне, щурясь, она осматривала комнату отеля. Сделано под колониальный зал, кружевные занавески, лепной балкончик – на улицу выпирают пузатые, как бутылки, колонны. Она мертва. Боже мой, какая простая разгадка. Она убила множество людей… Так вот откуда радость смерти и жажда крови. Червинская чувствовала страшную усталость. Если бы она не была трупом, то сказала бы: «Мне не хочется жить».

– Как вас зовут? – осторожно тронул ее руку Каледин.

– Что? – вырвалась из прострации Червинская. – А… Екатерина… папа звал Катюшей. Вы сказали, моего отца тоже сделали зомби… Где его тело?

– Не знаю, – честно признался Каледин. – Труп профессора похитили из морга. Спасибо за беседу, но вам надо отдохнуть. Куда вас следует отвезти?

Червинская смотрела на него глазами, полными льда.

– Мне нигде нет места, – ответила она. – Еще полгода назад я плавала в море и целовалась со своим ухажером под луной, допуская лишь легкие касания. Правда ли, что самые жестокие зомби получаются именно из девственниц?

– Да, – кивнула Алиса. – Любой фольклор говорит об этом. Мертвым невестам в Трансильвании, не дождавшимся свадьбы, вбивали кол в сердце уже на похоронах – чтобы те не встали из гроба сосать кровь. Помните наших русалок? Такие романтические сказки. Но изначально русалки появились из языческих легенд об утопленницах, «не знавших мужа» – вот они и оборачиваются зомби с червями в глазах, убийцами ночных путников.

– Жаль, ты мне раньше не сказала, – с тоской произнес Каледин. – Девиц тяжело уламывать, а тут отличный аргумент в пользу ранней дефлорации.

Майлов за столом внезапно крякнул и вытаращил глаза. Удар каблуком предназначался Каледину, но Алиса под столом перепутала ноги.

«Извините», – шепнула она уряднику, и тот позволил себе слабо моргнуть.

– Мне некуда идти, – без тени волнения произнесла Червинская. – Я в розыске Интерпола в качестве серийной убийцы, совершившей преступление века. Столько крови, что никогда не отмыться. Я уже не девочка-студентка… а просто монстр. И главное – я не чувствую никакого сожаления о том, что делала – ни боли, ни огорчений. Убийство – это мое наслаждение, а опасность для вас, исходящая от меня, никуда не исчезла. Я по-прежнему подчиняюсь связному и своему создателю – Мари-Клер. Нет сил противиться: я сделаю все, что они прикажут. Связному-то, как я полагаю, я больше не нужна – лучше останусь здесь, в хунфоре. Мари-Клер ласкова со мной, а ведь зомби для колдунов – домашняя скотина, вроде наших овец…

Каледин не знал, что ей ответить – он машинально кивал. Никто в номере отеля не видел, как площадь внизу стремительно пустела. Торговцы бросали свой товар, охранники покинули пост у дверей… женщины ничком ложились на землю – рядами, как скошенная трава. Встав между двумя пальмами, одетая в черное платье, Мари-Клер держала в руках череп Субботы – до краев наполненный костяной пылью. Ее пальцы тряслись, лицо посерело от злобы. Оскалив гнилые зубы, мамбо зачерпнула пыль полной горстью. Вытягивая ладонь в сторону балкончиков «Империаля», она дунула – серебристые нити закрутились в воздухе спиралями, расцветая, как розы, с губ сорвалось заклинание Самеди. За спиной у мамбо безмолвными тенями выросли слуги.

– Антре, — сказала Мари-Клер, костлявым пальцем показав на отель. Черный платок у нее на плечах надулся ветром, став похожим на крылья коршуна.

…У Каледина зазвонил сотовый – он сцапал трубку на третьем звонке и, извинившись, отошел в прихожую. Динамик затрещал голосом Муравьева:

– Видишь ли, мы только что…

В двери вдруг образовалась дыра – щепки разлетались веером, как от сильного взрыва. В пролом сквозь острые края просунулась рука – зеленовато-черная, с большими ногтями. Из коридора прозвучал трубный рев, сопровождаемый хохотом, брызнули кусочки пластмассы; лапа зомби смяла телефон так, будто он был бумажным фонариком. Каледин попятился, выхватывая «кольт». Стол в комнате с грохотом рухнул – вскочил урядник Майлов. Червинская не повернула головы, она была погружена в собственные мысли. Выломав кусок дерева из двери, оставляя сырые клочья бескровной плоти на месте пролома, зомби протиснулся в комнату. «Гостем» оказался негр лет сорока – судя по пятнам тления на лице, умерший не вчера.

– Медноволосая, – произнес он, уставив мертвые зрачки на Алису.

– А, все понятно, – вздохнул Каледин и выстрелил зомби в голову.

Оба окна номера дружно разлетелись вдребезги, через рамы ввалилась пара живых трупов. Они не успели сделать и шага – взяв в каждую руку по пистолету, Майлов открыл стрельбу по-македонски. Алиса обернулась к балкону. Там уже стояла покойница-мулатка – голая, с отрезанной левой грудью и черными ямами на месте глаз. Баронесса почувствовала запах земли. Зомби шагнула к ней, Алиса, зажав обеими руками револьвер, пальнула. На шторах появились рваные дыры – первая пуля попала мулатке в плечо, зато вторая ударила над бровью. Покойница упала, повиснув на перилах, длинные волосы свесились с балкона на улицу. Майлов шустро выбежал в коридор.

– Господи милостивый… – он суетливо перекрестился.

Это не помогло. Мертвецы наступали на этаж с двух сторон, карабкаясь по лестницам, – отель наполнился жутким воем, клацаньем зубов с когтями. Раскинув руки крестом, урядник открыл огонь в обе стороны. Каждый выстрел находил себе цель, зомби валились вниз, сшибая коллег, но на их место лезли новые трупы. Ковры пропитали лужи гноя, пол усыпали осколки костей и обрывки кожи. Смрад мертвечины мешался с ароматом рома. Очередной мертвец, оскалив зубы, встал в проеме окна – экономя патроны, Каледин ударил его ботинком в живот – зомби полетел вниз. Он шлепнулся на площадь, как кусок сырого мяса. Зажав в ладони изящный дамский револьверчик, Алиса, чертыхаясь и дрожа, совала в гнезда патроны.

– Мамочки, мамочки родные, – лепетала она. – Настоящий зомби-шутер.

– Чего? – удивился Каледин, стреляя в ухо новому трупу.

– Да вот, – объяснила Алиса. – У нас в офисе народ в компьютерную стрелялку играл. Типа на тебя со всех сторон прут зомби, а ты их отстреливаешь. За попадание в голову – десять очков. Наберешь нужное количество, из очередного монстра вываливаются патроны к оружию.

Из коридора послышался рев свежей партии зомби.

– О, это бы не помешало, – обрадовался Каледин. – В таком случае, у меня уже пятьдесят очков… А когда начнется суперигра и появится босс?

– У меня девяносто, – орал из коридора Майлов – его слова мешались со звуками выстрелов. – Но что-то, кроме костей, из них ничего не валится.

На балкон вспрыгнул подросток-негр в оборванном костюме, без пальцев одной руки. Он бросился на Алису – та стрельнула ему в рот, брызнувший обломками зубов. Зомби свалился к ее ногам, конвульсивно дергаясь.

– Я пока набрала двадцать, – сообщила Каледину Алиса. – Но знаешь, в настоящей компьютерной игре игроков часто поджидают сюрпризы.

Она осеклась – в окно лез труп без головы. Федор, не целясь, выстрелил трижды. Пули не остановили мертвеца – он протянул к нему руки.

– Мать вашу! – отшатнулся Каледин. – А этим-то куда стрелять?

– Да откуда я знаю! – жутко завизжала Алиса.

Ее визг вывел из прострации Червинскую – точнее говоря, ту, кого раньше звали Катей Мельниковой. Девушка поднялась, ударив каблуком о каблук – из сапога выскочило лезвие. Лишенный головы зомби развалился на ровные ломтики: точно такая же судьба постигла идущего за ним мертвеца. Мельникова безмолвно включилась в бой, жестоко рубя трупы, как капусту. Подкрепление не смутило отряд зомби, они продолжали лезть со всех сторон – с головами и без, молодые и старые, негры и мулаты. Четверо бойцов стояли по колено в кусках мертвой плоти, отрубленных руках и гирляндах кишок. Запах рома густо пропитал комнату – Майлов, не удержавшись, вытащил из кармана и запихнул в рот печенье – ему не терпелось закусить. Живые трупы одолевали, урядника оттеснили вплотную к двери номера.

Новый зомби оскалился в окне. Каледин нажал на спуск пистолета, голова трупа мотнулась – туловище повисло в проеме. Федор вставил в рукоять обойму – последнюю, и ее щелчок прозвучал похоронным колоколом.

Тишина.

Никто не рвался по лестницам, не ломился в дверь, не лез на балкон. Надворный советник не верил своим глазам. Похоже, в отличие от фильмов ужасов, в жизни количество зомби строго ограничено. Держа оружие наизготовку, Каледин вышел на балкон. На площади перед отелем стояла мамбо Мари-Клер – она тоже слышала тишину, и старуху трясло от ощущения собственной беспомощности. Армия покорных живых мертвецов, приводящих в ужас окрестные деревни, полегла под пулями белых ублюдков… она бессильна. Слуги исчезли: никто не сможет ей помочь.

– Мерзавец! – крикнула мамбо блондину – тому самому, из предсказания Принсипе. – Ты забрал мою девочку… я клянусь, ты не уйдешь отсюда живым… я воспалю твою кровь проклятием Самеди, я заставлю тебя выплюнуть свое сердце, я достану тебя, где бы ты ни был, – череп в руках взвился облаками белой пыли. – Эрмерле, корумийо, бисел абижа эми э!

Плюясь проклятиями на языке йоруба, Мари-Клер понимала – она НИЧЕГО не может сделать незнакомцу. Он уничтожил куклы, у нее больше нет волос. Остается лишь рассыпать угрозы, не способные напугать и котенка.

Катя Мельникова вышла из комнаты на балкон, встав рядом с Калединым. Мамбо потрясенно умолкла, остатки проклятий застряли у нее в горле.

– Меня никто не забирал, Мари-Клер, – спокойно и грустно сказала Мельникова. – Я нужна тебе? Хорошо, я остаюсь – мы спустимся. Обещай мне, что не тронешь их, не делай кукол, не обращайся к Самеди. У них нет никаких счетов к тебе. Эти люди пришли сюда за другим человеком.

Мамбо не сводила с нее воспаленных глаз.

– Обещаю, дочка, – хрипло произнесла она. – Супле, вернись ко мне.

– Вот так всегда, – шепнула Каледину Алиса. – Какая трогательная сцена! А раньше ей нельзя было на балкон выйти? Сколько патронов бы сэкономили!

Каледин выразил молчаливое согласие.

Все четверо спустились по лестнице, ступая по остаткам тел зомби. Катерина шла равнодушно – она не ощущала себя частью ни того, ни этого мира, застряв где-то посередине. Ветер на площади разметал волосы, Мари-Клер улыбнулась, увидев ее лицо. Медноволосая и блондин шли рядом. Позади, периодически щелкая затвором, тащился горбоносый мужик в костюме.

– Ваше высокоблагородие, – нудил Майлов. – У меня в загашнике ни одной пули не осталось, все магазины пустые. Надо срочно тонтон-макута найти, а то не переживем второе такое нападение. Горячая неделька-с выдалась.

Каледин отмахнулся от урядника – он уже стоял напротив мамбо.

– Это ваш клиент потребовал сделать наши куклы?

Старуха отрицательно покачала головой.

– Он тут ни при чем, – сказала она. – Я попросила его переслать что-то от вас… ногти, волосы… слюну… все возможное. Однако он смог отправить только волосы и одну личную вещичку. Гадание Принсипе увидело в вас угрозу для моего дела… вы можете помешать мне получить гонорар.

– Какой именно гонорар? – навострила уши Алиса.

Мари-Клер назвала цену сделки: на этот раз улыбнулся уже Каледин. Он о чем-то раздумывал пару секунд, но его колебания оказались недолгими.

– Вы получите это, – щелкнул он пальцами. – Я вам гарантирую.

…Писк «айфона» прозвучал незаметно. Катерина поднесла дисплей к глазам, и взгляд ее остановился. Связной. Он только что отдал новый приказ.

Она не может ему не подчиниться.

Один каблук ударился о другой – лезвие со свистом вылетело из сапога. Майлов стоял спереди – первый, кто подвернулся. Взвившись в воздух, как балерина, она ударила его ножом между лопаток. Урядник издал звук, похожий на свист проколотой шины, неведомым чудом оставшись стоять на ногах. Уронив оба пистолета, он попытался достать рукой до раны и свалился на камни. По-солдатски печатая шаг, девушка двинулась к Алисе.

– Мне приказано тебя убить, – механически произнесла она.

– Прикажите ей остановиться! – крикнул Каледин.

Он держал на мушке затылок Мельниковой, но медлил с выстрелом.

Мари-Клер схватила серебристую пыль из черепа, она дунула с ладони в сторону зомби, Катя не повернула головы. Ее глаза зажглись огнем.

– Я не могу, – задергалась мамбо. — Видишь, она меня не слушает…

Девушка сделала круговое движение обеими руками, как карточный фокусник – в обеих ладонях разом появились лезвия острых кинжалов.

– Стреляй в меня! – закричала она. – Прошу, скорее!

Каледин нажал на курок, целясь в голову зомби – пистолет дал сухую осечку. Алиса подняла револьвер – обе руки тряслись, в барабане осталась одна пуля. Катя приближалась – она старалась двигаться медленнее, но приказ полностью овладел ее мозгом. Девушка ощущала наслаждение от предстоящего убийства и пира… вкушения того, что находится в черепе.

– Стреляй, твою мать! – завизжала Мельникова, оскалив рот.

Она замахнулась кинжалом – палец Алисы дернулся назад. Револьвер ахнул, окутавшись очень элегантным, даже в чем-то гламурным облачком дыма.

На месте левого глаза зомби образовалась черная яма – изнутри полились тонкие струйки рома. Серая кожа расползалась, превращаясь в ошметки.

– Спасибо… – в голосе Кати Мельниковой звучало счастье.

Череп треснул, когда ее голова ударилась о мостовую. Сзади, в отчаянии царапая ногтями морщинистое лицо, разрыдалась мамбо Мари-Клер…

Связной не ждал приезда Сандова. Ему было безразлично, почему тот не смог прилететь в Порт-о-Пренс. Какая разница? Сандова он знал давно, еще с юношеских лет. Взял в подельники по простой причине – без его помощи с документами никак не обойтись. Разумеется, не за красивые глаза. Обер-камергер не был подвержен сентиментальности и всегда брал деньги с друга детства. Пользу он приносил немалую – Сандов чувствовал себя в Кремле как рыба в воде и отлично знал, кто из министров охотнее поставит подпись под нужной бумагой. Конечно, можно было самому дать взятку через МИД и получить диппаспорт… но после выхода полиции на Червинскую (а связной был уверен, что ее личность выяснят) у взяткобравца появятся вопросы… подельник обычно их не задает.

Выгода есть и в другом: от партнера легко избавиться, не испытывая угрызений совести. Он сказал Сандову, что открыл тайну… ту, ради которой оба они когда-то вступили в секту Хабельского… как воскрешать покойников. Тот клюнул на наживку, стоило лишь предъявить воскресшую из мертвых дочку профессора. Обер-камергер был уверен – связной мечтает поднять из гроба Наполеона, Пушкина и остальных… для пущего тщеславия и понтов. Вот дурак-то. Сам же Сандов желал использовать вуду настолько примитивно, что слезы от смеха на глаза наворачивались. Когда любимый сенбернарчик государев сдохнет, провести ритуал и оживить, а неуловимого купца Ивушкина в Лондоне извести смертной мукой с помощью куклы. Царь-батюшка, по мнению обер-камергера, такую верность оценит, назначив Сандова третьим соправителем – тоже цезарем, а то и августом, чем черт не шутит. В Византии, откуда Русь крещение восприняла, однажды на троне сразу пять императоров сидело [58] – и ничего, друг друга не помяли.

Не приехал? Да и хрен с ним. Свое дело Сандов сделал – паспорта обеспечил, позвонил патологоанатому (этого тоже пришлось убрать, заранее устранение оплатил), а остальное уже неважно, надобность в нем отпала. В придворных интригах Сандов мастер, а в криминале – полный лох… иначе сообразил бы, что жандармы через звонок в морг его вычислят. Так легче всего избавиться от коллеги – связной предпочитал действовать в одиночку. А что Сандов сделает? Расскажет на допросе про личность связного? Господи, да ему все равно никто не поверит.

…Он огляделся вокруг. Старое, давно заброшенное здание фабрики по производству рома «Барбанкур» – в паре миль от хунфора Мари-Клер. Доктор строил их повсюду – у него была мания, что ром с Гаити должен стать мировой маркой, типа кубинского или ямайского. Не получилось. Отсыревшие от влажности черные стены, громадные бочки, пластмассовые баки с остатками липкого сока сахарного тростника, просторные цеха – в том числе и для разливки, где до сих пор шеренгами теснятся покрытые пылью бутыли. Сквозь пол уже пробились деревья, потолок и стены оплели толстые лианы. Он приметил фабрику еще в первый свой визит. Хорошее место, чтобы переодеваться – и никто тебе не мешает, умелому артисту нужна хорошая гримерка. Куда симпатичнее, чем краситься в Гонаиве, и потом тащиться сюда по разбитой дороге – на жаре в гриме тяжко.

Под ногами шуршали тараканы. Поставив на штабель ящиков зеркало, связной торопливо напялил седой парик, с дивным профессионализмом положил под глаза несколько штрихов грима – нарисовал себе морщины, мгновенно состарившие лицо. Пара ватных шариков в рот – щеки надулись, обрюзгли. Под грудь легла специальная накладка из поролона – в недрах красной майки образовался пивной живот. Последний аккорд – искусственная кожа, надевается на манер перчаток… Руки становятся старческими, со вздувшимися венами. Пара японских линз – глаза изменили цвет, засветившись небесной голубизной. Зеркало с некоторой брезгливостью отразило скучного, толстого старика.

Он человек известный, ему не нужно узнавание – даже здесь, в Богом забытом краю. Давно заброшены актерские курсы при Щукинском училище, вместе с мечтами о столичной сцене… к вящей радости дорогого папеньки. Но настоящий талант не пропьешь – способности к игре, артистизму, умелому перевоплощению у него остались. Для выезда за границу само то, он играет с любовью и блеском. По пути сюда связной переоделся в моложавую даму. Так удачно подделывал голос, что сосед по креслу в самолете – пожилой армянин, на пересадке в Майами прямо загорелся, предложил выйти за него замуж. Это отнюдь не буффонада, а меры предосторожности – если бы связного опознали на пограничном КПП, задумка бы рухнула. А ведь она – супер!

…Связному было до крайности смешно читать в газетах версии о смысле ограблений могил. Многоцветье мнений, одно бредовее другого. Международная банда преступников, жаждущая выкупа, сумасшедший коллекционер, сексуальный маньяк, банда ученых-«клонировщиков». И ни одна даже самая умная собака не догадалась о его истинной цели. Он добился в своей жизни, пожалуй, всего. Но, как часто случается, в момент установки флага на верхушке Эвереста становится смертельно скучно. Неспроста люди, имеющие миллиарды, власть, женщин, в один прекрасный момент берут пистолет и пускают себе пулю в лоб. Необходима новая цель.

И он ее наконец-то нашел.

Жото. В переводе с африканского языка йоруба – п е р е в о п л о щ е н и е. Иначе говоря, переселение душ, некогда практикуемое в дагомейском водуне, а затем плавно перешедшее в конго. В самой Дагомее таких хунганов уже не осталось. Ему чудом удалось узнать – возле Гонаива в богом забытом домике на краю джунглей живет женщина, обладающая величайшим сокровищем – черепом младшего сына барона Субботы. Подлинником, упавшим в ее руки после свержения власти доктора. На время церемоний Самеди приходит навестить дух отпрыска – а это то, что нужно. О да, Хабельский рассказывал ему. Жото – особая энергетика, чей поток способен внедрять мертвые души в тело ЖИВОГО человека, вылепив их посреди сердца и мозга, как комки глины. Главный проводник душ мертвецов – лично барон Самеди, а саму «глину» предоставляют духи – се-жото и се-мекоканто. Для их вызова требуются части тел оборотней, потомков легендарного короля Дагомеи – кпови и люп гару. Это даст волшебство, напиток перевоплощения. Пыль из костей оборотней, отвар из лап – и густая кровь, которую пьют в чистом виде. Остальное выучено наизусть. Они с Мари-Клер войдут в хунфор, сядут с черепом Самеди… и старуха проведет церемонию жото… в процессе долгого, на десять часов ритуала пения и танца, в него, извиваясь толстыми змеями, заползут бесплотные души…

Пушкина. Майкла Джексона.

Христа. Наполеона.

Дальше? Связной впадет в беспробудный сон. На целую неделю, пока лоа освоят новое тело. Пробуждение даст ему все, о чем он мечтал. Он станет сверхчеловеком – таким, равного коему не было, да и не будет на всей Земле. Он сможет совершать чудеса, и ходить по воде, как Иисус. Сочинять бессмертные вирши, подобно Пушкину – и ему будут поклоняться, упиваясь благостью живого гения. Он разобьет доселе непобедимые армии, как Наполеон. Станцует, как бог, повергая в экстаз миллионы зрителей, идеально, ничем не отличаясь от Майкла Джексона. Хотя, почему – «как бог»? Он реально превратится в бога, настоящего бога. Жаль, нельзя вместить в мозг и других селебритиз. Скажем, Чингисхана, Петрарку или Маккиавелли. Но, увы – одно тело в жото поглощает только четыре души, это максимум: иначе разорвется сердце. Неважно. Уже этих душ хватит – планета покорно ляжет к его ногам. Любая из мертвых знаменитостей была велика в чем-то одном… а он станет великим многогранно – и каждая грань воссияет, словно алмаз. На Земле построят храмы в его честь, публика штурмом возьмет стадионы, где пройдут концерты с аншлагом. Он будет повелителем мира, с короной императора или нимбом бога – это уж решит он сам. Ни в одном человеке не содержалось столько уникальных талантов. Пушкин не мог завоевать мир, Наполеон не превращал воду в вино, Иисус не умел пластично танцевать, а Майкл Джексон никогда не соблазнял женщин.

Приветствуйте мессию!

Церемония стартует в полночь!

Прокрутив барабан револьвера «Магнум», связной придирчиво проверил заряды. Так, на всякий случай… вряд ли понадобится. Он послал sms Мельниковой с приказом уничтожить врагов. Теперь ее не остановишь: думается, Каледин и Алиса уже мертвы. Сначала он очень хотел поиграться, взглянуть перед смертью им в глаза. Но зачем? Ненужное ребячество. Это в кино злодей подвешивает парочку над бассейном, кишащим акулами, и тактично закрывает дверь, дабы не смотреть, как они умирают. Ясное дело, парочка освободится и сбежит. Нет уж – теперь не нужно сохранять их живыми для видимости следствия, останки и плащаница в хунфоре Мари-Клер. Артефакты из тел оборотней – там же. Он оделся, нанес грим, застегнул молнию старых джинсов. Пару миль прогулки по джунглям… и мечта сбудется. Каково это – когда в твое тело, словно в желе, проникают чужие души? Он хочет прочувствовать. Услышать песню сантерии. Вкусить сладкой крови человека-леопарда. Сидеть у митана, опустив кончики пальцев в череп Самеди. Связной сладко облизнулся, словно сытый лев.

…Ржавый скрежет железных дверей. Он резко обернулся и увидел, как в помещение проникли три тени. У одного из пришельцев что-то тускло блеснуло в правой руке – в лоб ему смотрел пистолет. Отлично знакомый голос произнес с нотками самодовольства и злости.

– Привет, красавчик. Ты думал, я тебя здесь не отыщу?

Связной с удивлением понял – расчет на Катерину Мельникову как идеальную машину для убийства не оправдался. У нее что-то не вышло.

…В цеху неожиданно вспыхнул яркий свет.

Каледин застыл в позе ковбоя из вестерна, он стиснул в ладонях рукоять «кольта», держа на прицеле грузную фигуру с шапкой седых волос. Патронов осталось целая обойма – но он не был уверен, что дело обойдется одной пулей. Прижавшись к нему плечом, рядом стояла Алиса, картинно размахивая пустым револьверчиком – и этим безмерно злила Каледина. Отвязаться от нее не вышло: она настояла, чтобы поехать на задержание, устроила настоящий скандал, приписав себе кучу заслуг в перестрелке с зомби. Урядник Майлов лежал без сознания в госпитале Гонаива под капельницей. Потерял много крови, врачи сомневались – выживет или нет… Задержать Алису грубой физической силой было некому.

– Сдавайся, – без особой надежды сказал Каледин.

Связной, игнорируя обращение, уставился на Мари-Клер.

– Мамбо, – произнес он. – Мы же условились. Разве мамбо обманет клиента?

Своды под крышей отразили хриплый хохот старухи.

– Нет, белый гость, – взмахнула она руками. – Законы конго не разрешают колдуну обмануть заказчика, иначе лоа, разгневавшись, оставят гниющие язвы на животе хунгана [59]. Мы заключили договор, и я сдержу слово, мы проведем ритуал жото, духи мертвых проникнут в твою грудь. Но знай – если клиент не приходит на церемонию, хунган все равно получает свою плату.

Я ощущала, что ты прячешься рядом – и привела этих двоих сюда. Разбирайся с ними сам… остальное не мое дело, белолицый. Я жду.

Сандалии мамбо прошуршали по бетонному полу – она исчезла за воротами фабрики. Алиса открыла рот, щупая взглядом толстяка с седыми волосами.

– Но это вовсе не он, – ахнула женщина. – Так ты меня кинул?

– Слушай, прекрати, а? Не время сейчас.

– Трахнуть меня ты время нашел, – зашипела Алиса. – Развел, как дурочку… словно в гимназии, когда зазвал домой гравюры смотреть…

– Так разве я их не показал? – логично отмазался Каледин. – Я ж не виноват, что они в спальне над кроватью висели. Девочка, в чем твои претензии?

– Эх, – горько вздохнула Алиса. – О боги, меня опять поимели даром!

Человек с седыми волосами хихикнул, держа их на мушке. Эхо разговора разносилось по пустому цеху – слова гудели как в чугунной бочке.

– Сними же парик, – попросил Каледин. – Покажи лицо, а то мне девушка не верит. Молодец, в Щукинском рассказывали – ты просто отлично играл.

– Я и стрелок шикарный, – предупредил старик, по инерции дребезжа голосом. – Мне нужна эта церемония. Остановись, или я выстрелю в нее.

Ствол револьвера передвинулся чуть вправо – в сторону Алисы. Брови Каледина сошлись «домиком»: он больше не выглядел элегантным ковбоем – образ сместился ближе к доктору Лектеру. Улыбка моментально исчезла.

– Тогда я тебя убью, – равнодушно обещал Каледин. – Потом не обижайся.

Связной оскалился в усмешке – в тот же миг дуло изрыгнуло вспышку пламени. Каледин тоже нажал на спуск, два выстрела слились в один. Алиса приложила руку к груди – на зеленом платье расплывалось темное пятно. Она свалилась навзничь. – Связной побежал в глубь цеха, роняя на пол капли крови: левая рука повисла, как плеть. Каледин встал перед телом Алисы на колени, с треском оторвал рукав рубашки. Девушка прерывисто дышала. Оба ее глаза в темноте казались огромными, словно фонари.

– Больно? – кусая губы, спросил Каледин.

– Еще бы не больно, – простонала Алиса. – В меня пуля попала, идиот…

Он приподнял ее, перевязывая рану. Достал аптечку и сделал укол. Мобильник Алисы пришелся кстати: в госпитале Гонаива сняли трубку после первого же звонка. Как и отель, больница была пуста… Майлова удалось пристроить без проблем. Местные жители не платят живые деньги за лечение – ведь можно принести курицу хунгану, и тот изгонит злого духа болезни.

– «Скорая», срочно! – срывая голос, крикнул в динамик Каледин.

Он скороговоркой выпалил адрес, записанный на визитке. Главврач дал карточку, когда готовили палату для урядника. Как знал, что пригодится.

– Свободных нет, сэр, – лживо ответила трубка. – Перезвоните позже.

– Пятьсот долларов, – быстро проговорил Каледин. – Наличными.

– О, чисто случайно нашлась машина. Выезжаем, уважаемый сэр.

Глаза Алисы слегка затуманились.

– Что ты мне вколол? Быть раненой так прикольно… хихихихи…

– Это морфий, – кивнул на шприц Каледин. – Дождись меня, ладно?

Он не торопился – связной сам загнал себя в ловушку. Дурак, рванул в другой цех, но оттуда нет хода… Все остальные ворота закрыты, так сказала Мари-Клер. Опрокинув деревянную бочку из-под рома, Каледин покатил ее впереди себя, сгибаясь в три погибели. Вот и вход во второй цех… кажется, тут разливали сок тростника. Две пули подряд ударились о поверхность бочки, выбив фонтан щепок. Каледин возрадовался таланту производителей – на бочки, где выдерживают ром, идет твердое, как железо, дерево. Федор ответно дважды выстрелил на звук и промахнулся. Выругался, не скрывая досады, – в обойме «кольта» осталось только четыре патрона. Противник не скупился, высадив полный барабан револьвера – плющась о железный ободок бочки, свинец высекал длинные искры.

– Надо было сразу вас грохнуть, – в тоне связного звучала злоба.

Каледин выстрелил, ориентируясь на голос, – вдали сухо треснуло дерево.

Три пули. Вашу мать, только три пули!

Стало тихо – видимо, связной обновлял барабан револьвера. Каледин быстро окинул взглядом пространство. Так, парень, вероятно, засел в углу, где куча деревянных бочек… хорошо ему там, как в танке. Рядом – огромный чан, размером с поставленный «на попа» паровоз, откуда разливают по канистрам тростниковую патоку… сначала она забродит, и лишь потом ее уже льют в бочки. Эх, почему он не захватил из Москвы бронежилет? Потолок зарос лианами, из зелени то и дело проглядывают серые головы обезьян. Что еще? В углу слева – пластмассовые канистры для разливки патоки тростника. «Барбанкур» готовится из чистого сока, а не из отжимок, как ямайский… Французы на Гаити были куда понтовее англичан. Среди них можно спрятаться, но… как туда пройти? К чану ведет конвейер, с теми же канистрами… он, конечно, давно не пашет. Откуда тут электричество?

Стоп. Когда они зашли сюда, лампы включились. Свет почему-то есть. Слыхал он про такое, что даже на брошенных заводах есть аварийный генератор, который автоматом включается на час в сутки. Он может работать и через сто лет. Хм, вот если бы запустить конвейер… ситуация запросто поменяется. Черт, ну как отовсюду несет ромом! Голова разболелась.

Связной снова выстрелил – три раза подряд. Одна из пуль просвистела совсем рядом, ударилась о стенку, брызнув фонтанчиком штукатурки.

– Дверь наружу заперта! – прокричал противник. – Пропусти, я уйду.

– Не могу, – ответил из-за бочки Каледин. – Я должен тебя убить.

– Почему? – озадаченно спросил связной.

– Ты ранил мою жену, – объяснил Федор. – Живым теперь не уйдешь.

– Такая мелочь! – рассмеялся тот. – Ты еще скажи – «большая ошибка».

– «Большая ошибка»! – охотно заорал Каледин, приложив руки рупором ко рту. – О, тебе по вкусу ужастики? Тогда ты ЛА-ЖА-НУЛ-СЯ. Даже если зло полный кошмар, оно физически обязано быть с харизмой. Только так и никак иначе зло выживает в продолжении: типа Фредди Крюгер или капитан Барбосса. А какая у тебя на хер харизма? Ты же просто чмо, а не злодей!

– Врешь, сволочь, – донеслось из груды бочек. – У Джейсона из «Пятницы, 13» откуда харизма? Ходит мужик в хоккейной маске и рубит мачете, не говоря ни слова за весь фильм. Я по сравнению с ним – Ален Делон.

Грохнули выстрелы. Первый. Второй. Третий. Этого Каледин и добивался – револьвер опустел. Он выкатился из-за укрытия: несколько раз подряд перевернувшись, оказался рядом с панелью управления конвейером. Кулак Федора с силой жахнул по красной кнопке, в воздух поднялось облако ржавчины. Конвейер взревел, словно раненый бык. Раздался железный лязг, колеса задвигались – они с мучением жевали ленту, как папуас халявный «Орбит» без сахара. Конвейер работал. Канистры с ленты начали валиться на укрытие связного – поднялся неописуемый грохот, распугавший обезьян на потолке. Привстав на четвереньки, Каледин резво метнулся – в том направлении, где хотел спрятаться изначально. Успех сопутствовал ему недолго: уже через полминуты конвейер встал – ржавые колеса скрипели вхолостую, издавая жалобные стенания. Связной сунул шестой патрон в барабан револьвера. Ствол качнулся, меряя видимое пространство справа налево.

«Ха-ха, за бочкой-то его уже нет… не видно тени. Куда он прыгнул, этот ублюдок? Ааааааа, понятненько. Завалился за пластмассовые канистры, в углу… там и ботинок его виден… кажется, я ранил урода… лежит на полу».

Пора платить по счету.

Настало время триумфа.

Связной осторожно поднялся – из раны на левом плече скатилось несколько капелек крови. Правой он держал оружие, палец нетерпеливо дрожал на курке. Лежащий за канистрами не подавал признаков жизни. Подойдя к груде липких емкостей, связной начал отшвыривать их резкими движениями – по две сразу.

Как только обе канистры откатывались, он тут же стрелял в пространство за ними – враг мог попытаться застать его врасплох, не надо давать шанс на опережение. Гильзы отлетали в сторону, окутываясь дымом – одна за одной, связной самозабвенно считал пули.

Раз! Выстрел. Два! Выстрел.

Три! Выстрел. Четыре! Выстрел.

Пять! Выстрел.

Оставались последние канистры – одиннадцатая и двенадцатая. Он потянул секунду, упиваясь моментом. Вот и все. Осталось добить соперника и пойти пристрелить Алису. Ему пора на сантерию, он победил в этой схватке.

– У меня передоз харизмы! – рассмеялся связной.

Носок сапога ткнулся в промежуток между канистрами, те покатились, прогремел выстрел. Связной опустил дымящийся ствол, глупо приоткрыв рот.

У облезлой стены валялся одинокий стоптанный ботинок. Больше там ничего и никого не было. Он услышал шорох сзади – за его спиной поднялся черный силуэт, тень отразила пистолет, зажатый в вытянутой руке.

– Ошибочка… – с ледяным спокойствием произнес Каледин.

Человек в гриме выругался – настолько виртуозно, насколько умел. Сукин сын! За тридцать секунд работы конвейера он успел снять ботинок, метко бросить за пластмассовые канистры, прыгнуть к основанию груды бочек, где прятался он сам… и залечь там плашмя. Он вышел, пригибаясь… и не заметил врага. Блядь, как же обидно! Почему всегда сущая мелочь срывает планы покорения Вселенной? Он идеально спланировал захват мира… но не учел, что из этого цеха нет выхода – дверь заварена стальными полосами. Черт побери, да зачем он вообще сюда пришел? Ведь за свою жизнь, начиная с детства, кучу фильмов пересмотрел – финальная разборка со злодеем часто происходит на заброшенном заводе. «Терминатор», «Коммандо» со Шварцем, «Кобра» со Сталлоне. И понятно же – если ты плохой парень, стоит лишь зайти внутрь, как тебя затащат под пресс, прошибут трубой или сожгут в доменной печи. Брошенные заводы – идеальная ловушка для злодеев, каждый камень против них, любая деталь, мухи – и те враждебны донельзя. Ладно, арест – не последний аккорд на этом концерте. За деньги можно нанять лучших адвокатов, разыграть невменяемость… разве нормальный человек мог придумать такое? А уж в следующий раз он расстарается, обязательно устроит разборку с положительным героем в японском саду или в пруду с золотыми рыбками. Там-то точно повезет.

Человек с седыми волосами, не оборачиваясь, поднял руки вверх. Револьвер упал на пол – ствол зарылся в стреляные гильзы. Связной тяжело вздохнул.

– Я сдаюсь, – произнес он, терзаясь от расстройства.

Ответом был металлический щелчок – Федор взвел курок пистолета. Он подходил ближе – шаркая левой ногой в носке и стуча правой в ботинке.

Губы связного тронула улыбка.

– Не надо крутизну изображать, – ухмыльнулся седой. – Ты полицейский, офицер, при исполнении. Доставай наручники. Это неблагородно – стрелять в спину безоружному человеку. Мы ведь оба знаем… ты так не поступишь!

– Почему это? – удивился Каледин. – Я ж тебе обещал.

…Темное пространство цеха разорвали две вспышки подряд.

Свадьба, а уж особенно царская, в условиях кризиса представлялась делом непростым. Приученный в Дрездене к немецкому стилю вечной экономии август усвоил это сразу, как только надел Евфросинье Спирс кольцо на палец во время церемонии торжественной помолвки. Придворные историки срочно навели справки в Дворцовой библиотеке, но сведения оказались неутешительны. Свадьба на высочайшем уровне, даже самая экономная, всегда стоила денег. Например, при бракосочетании Петра Первого на площадях для народа выставляли жареных быков, сорокаведерные бочки с водкой, раздавали пряники и калачи. Празднество в древнеримском стиле встало бы еще дороже – изнеженные патриции и порядком зажравшиеся плебеи предпочитали на свадебном столе салаты с павлиньими языками, жареных мурен с глазами из бриллиантов и слоновьи хоботы; повсеместно проводились бесплатные гладиаторские игры.

Итогом обсуждения в Государственном совете стало утверждение министерством финансов империи антикризисного проекта «Эконом-свадьба». Дабы не отступать от традиций славянства, на площадях накроют столы с курятиной и поставят ведра «царь-колы», с целью борьбы с пьянством. Поддерживая имидж третьего Рима, в спорткомплексе «Олимпийский» выпустят на арену гладиаторские отряды – из профессиональных актеров, с пластмассовыми мечами, в деревянных доспехах; как и положено, в гостевой ложе будет восседать цезарь. Для проведения свадьбы пригласили известного специалиста из Голландии Хида Уткинга, тот распланировал все от и до – четко, включая количество курятины на квадратный метр площади и маршрут выхода молодоженов из Успенского собора под колокольный звон. К удовольствию священного Синода, Бритни Спирс после крещения ударилась в неофитство, став ужасно набожной. Певица продела в пупок кольцо с православным крестом и рекламировала в Голливуде посты, называя их «модной варварской диетой». Проведя серию секретных переговоров, «Пепси» разгромила конкурентов, заключив эксклюзивный контракт о наклейке своего логотипа на платье невесты – при венчании.

Сумма сделки, как водится, не разглашалась.

…Едва Каледин через фельдъегеря получил приглашение на императорское венчание для себя и Алисы, ему сразу захотелось выйти в туалет и застрелиться. Он предвкушал, какой ужас сейчас начнется, и не ошибся в своих предположениях. Алиса выбирала наряды целую неделю, до копейки истратив все общие сбережения, не забывая устраивать истерики: «Там будет сам его величество, а мне абсолютно нечего надеть». Каледин по-прежнему тянул с женитьбой, но его мнение Алису мало интересовало: после получения экс-супругом графского титула, она с утра до ночи занималась разработкой их совместного герба. Каледин не препятствовал дизайну на ноутбуке всевозможных львов в лазоревых полях, хотя и ехидно заявил, что «графиня» происходит от слова «графин».

Парочка подъехала к Спасским воротам Кремля в числе последних гостей, предъявив приглашения с двойной царской печатью и подписью августа с цезарем – из черного бархата, надушенные одеколоном Britney. Обыскав сумочку Алисы, лейб-гвардейцы Преображенского полка откозыряли и пропустили их в «коридор» к Успенскому собору. Над Красной площадью плыл звон колоколов, празднично наряженная толпа заметно волновалась. Офицеры жандармского корпуса, одетые в штатское, зорким оком выискивали среди народа республиканцев – поступил приказ пресечь возжигание флаеров и бросание крамольных листовок. Легкие вертолеты сыпали лепестки роз, спреем разбрызгивали недорогие благовония. У собора Василия Блаженного на рекламном щите висел плакат проекта «Пирамида Еблана», с призывом к народу жертвовать деньги на похороны певца. За месяц пожертвования превзошли все ожидания – на строительство гробниц при жизни решились также Борис Авраамов, Андрей Малахитов и некто Регина Дубовицкая.

…Муравьев и Антипов (каждый в парадном мундире, с саблей, при золотых эполетах, с белыми розами в петлице и андреевской лентой через плечо), уединившись в генеральском буфете, ждали начала венчания. Они убивали время тем, что по очереди кушали текилу из крышечки походной фляжки. Оба находились в весьма приподнятом настроении.

– И все-таки смерть Сандова мы недостаточно продумали, – поднял палец Муравьев. – Автокатастрофа – да, вещь проверенная, но слишком уж банально… А заключение экспертизы? «Машина столкнулась с мебельным фургоном – и обер-камергер погиб от травмы, несовместимой с жизнью».

– Ну, так же оно и было, – прожевал лайм Антипов. – Столкнулся человек с табуреткой и умер. Барон фон Браун честно отработал, хороший репортаж дал – одна видеоподборка о гибели людей в столкновении с мебелью чего стоит… интервью с пострадавшими… особенно порадовала вдова мужика, на которого рояль упал. А вот касаемо купца Чичмаркова… Как же мы, старые дураки, проглядели-то, а? Ловок, бес, ой ловок… Верно тогда ты заметил – обожают преступники переодеваться. В жизни не поверил бы в такой финт ушами – не притарань Каледин диктофон с записью исповеди на фабрике. Пушкина с почестями обратно в Святогорском захоронили, остальные кости и прах вернули… хотя ей-ей, я Туринскую плащаницу лучше бы нам оставил.

Муравьев сосредоточенно присыпал большой палец солью.

– А чего ты удивляешься? – спросил он. – Проглядели? Нормально, это закон жизни. Посмотри любой зрелищный боевик. Начальство везде – абсолютные дураки, которые лишь путаются под ногами, а все преступления бескорыстно раскрывают полудохлые ботаники с благородным сердцем. Правда, к Федьке это определение не подходит. Ботаником его не назовешь: жену трахает, выпить не дурак и бабло явно любит. Государь его в графы пожаловал, плащ со своего плеча подарил. А он что? Взял царское барахло и на аукционе в е-bау выставил. Монархисты охренели от такого кощунства.

Жандарм проглотил текилу, от души крякнул.

– Не дай бог никому преступления в кризис раскрывать, – прижал он зубами лайм. – Всего-то год назад царь-батюшка не поскупился бы за такое – ну, там портрет свой с алмазами, из Стабфонда сто тыщ евро золотом… и еще по мелочи – стадо коров голландских, например. А теперь все. Секонд-хэнд с царского плеча отхватил, титул с гербом получи – и отваливай, голубчик. Граф, вне сомнения, звучит гордо… но какой толк в титуле? Сугубо моральное утешение, и перед друзьями понты. По уши в долги влезешь, чтобы соблюдать традиции высшего света – на бал-то в джинсах не пойдешь, там должно быть все цивильно, уж как минимум туалет от Валентино.

Оба выпили последнюю и по-лошадиному затрясли головами.

– Что-то урядника Майлова не видно, – насторожился Муравьев.

– Забыл, что ли? – постучал костяшками пальцев по лбу жандарм. – Парня император после госпиталя наградил Георгиевским крестом и пожаловал эконом-туром в Болгарию – двухзвездочный отель, завтрак включен, семь часов ходьбы до моря. Лежит, небось, на пляже да про подвиги девкам рассказывает, балдеет. Каледин ходатайство подал – в отдел к себе Майлова забрать. Я не против. Тупой, но исполнительный. Хотя и на кавказца похож.

– Кавказец, это ладно, – кивнул Муравьев. – Главное, чтобы не масон.

…Лимузин императора ехал к Успенскому собору по ковровой дорожке – почетная охрана в киверах брала «на караул». Лейб-гвардейцы у Спасских ворот в двадцатый раз гоняли через металлоискатель князя Кирилла Кропоткина. Злобно звеня кольцами и серьгами, тот объяснял полковнику фон Шульцу – замначальнику дворцовой стражи, что такое пирсинг. Фон Шульц отвечал солдафонской шуткой, Кропоткин парировал фразой «от педераста слышу», и дискуссия начиналась сначала. Меж шариков двух золотых куполов собора вращалась камера CNN, и ведущий, не делая пауз, тараторил в микрофон… шел прямой репортаж под лейблом – Exclusive: Tsar’s Wedding. Ударил пушками артиллерийский дивизион – небо расцвело трехцветными звездочками салюта. Император в золотом венце с лавровыми листьями, с наброшенной на плечи пурпурной мантией, взял под руку невесту (свадебное платье от Гуччи, с открытым пупком) и вошел в собор – молодых на входе осыпали пшеницей. Хид Уткинг по-дирижерски взмахнул рукой – лейб-гвардейцы обнажили лезвия сабель, вытаращив глаза. Митрополит Московский терпеливо поджидал пару у алтаря, ласково тряся бородой, словно пытаясь отогнать мух. У Васильевского спуска первый муж Бритни Кевин Федерлайн давал ТВ-интервью на тему, как он в свое время эту невесту так, эдак и еще на подоконнике – однако уже через пять минут серьезно пострадал от случайного столкновения с мебельным фургоном. Церковный хор, состоящий из монахинь дворянских родов, пел здравицу «государю императору августу» и «государыне императрице Евфросинье». После фразы митрополита: «Благословляю – теперь вы муж и жена» православная государыня вскричала «Йеееееееееее!» и бросила через голову букет из белых орхидей. На месте, где стояли статс-дамы, началась свалка.

…Алиса ойкнула и приложила руку к животу.

– Что? – кисло спросил Каледин. – Опять виноградику?

– Нет, – с томной тоской ответила Алиса. – Что-то вот показалось…

– Показалось? – в голосе Каледина звучала злоба. – Месяц прошел, все никак определиться не можешь – беременна ты или нет. А виноград, значит, тебе по графику носи и носи. Купила бы наконец тест, как все нормальные люди.

– Мне чисто психологически страшно, – отрезала Алиса. – Если я залетела, то вскоре придется идти на УЗИ и узнавать пол ребенка. Окажется мальчик, ему крышка – задушу в колыбели. Второго Каледина в семье я не вынесу.

– Не забудь, он родится с титулом графа, – кротко напомнил Каледин.

– Ладно, – упилась собственным милосердием Алиса. – Пусть поживет. Я забыла, что, по крайней мере, этот ребенок унаследует ум своей матери…

Каледин представил себе сына с умом Алисы, и ему стало нехорошо. Он положил ладонь ей на живот, заставляя нервную систему успокоиться.

– Интересно, а что будет дальше? – спросил он вслух сам себя.

– Понятия не имею, – повела плечами Алиса. – Известное дело: успешные сыщики всегда напрашиваются на сиквел приключений. Не исключаю, что мы с тобой через пару лет опять влипнем, иначе у нас просто не бывает. Нечто очень кроваво-мистическое, опасное, из глубины веков… дааааааа.

– Не уверен, – чихнул Каледин, от запаха благовоний у него разболелась голова. – Ты третью «Мумию» смотрела? Дешевка со спецэффектами, юмор картонный. «Пираты Карибского моря-3»? Джека Воробья там такой перебор, что тошнит уже, а сюжет глючный – тетка на крабов рассыпается. Третья часть делается тяп-ляп, главное – заработать бабло на имени и популярных у публики героях. Есть, конечно, исключения в виде «Смертельного оружия», но там только Джо Пеши фильм вытащил. Резюме: в жопу все третьи части.

Алиса игриво щелкнула его по кончику носа.

– Не ругайся в божьем храме, – зашипела она. – Нам потом тут ребенка крестить. А вот лично я не возражала бы против третьей части. Да и ты сам сказал в прошлый раз – зло не умирает никогда. Надеюсь, что Чичмарков благополучно умер. Лучше б ты его пристрелил перед тем, как ко мне идти.

– Не из чего было, – признался Каледин. – Патроны кончились, а руками душить не комильфо. Но он и так не оживет – у него с харизмой проблемы. Ладно, чтобы меня после не дергать, скажи… ты хочешь виноград или нет?

Алиса метнула на него взгляд, искры зеленых глаз пронзили мундир прямо до заветной майки с надписью «Раммштайн», а то и слегка поглубже. Она испытывала терзания монахини, соблазняемой лучшим красавцем Ада.

– Я тебя хочу, – сказала она тихо, но жестко. – Прости меня, Господи.

– К черту свадьбу! – шепнул Каледин. – Сейчас все устроим.

Взяв Алису за руку, он потащил ее прочь из Успенского собора. На выходе государь благословлял куриные окорочка, а тщательно подобранный жандармами народ бросал в воздух головные уборы, имитируя счастье. Лейб-гвардейцы соорудили импровизированную сцену для новобрачной. Государыня Евфросинья, схватив радиомикрофон, запела песню в честь своего второго брака – Oops! I did it again [62]. Пробиваясь сквозь толпу, Алиса поискала глазами цезаря, но того нигде не было видно. На самом деле именно в этот момент младший император сидел в спорткомплексе «Олимпийский», засыпая под однообразный стук пластмассовых мечей.

Ему было отвратительно скучно.

«Даже на свадьбу не позвал, – погружался в печальные мечты цезарь. – А теперь, наверное, и из спальни прогонит… непонятно, где буду спать. И вообще, что мне дальше делать? Пять сотен кафе-мороженых уже открыл».

…Князь Кропоткин наконец-то протиснулся через стенки металлоискателя, переругавшись со всеми, с кем только можно, и обещав написать жалобу «на высочайшее имя». Свободные места для обзора были уже заняты, ему пришлось скорчиться в крайне неудобной позиции на пожарной лестнице близ Успенского собора и поверх головы пьяного купчика наблюдать зажигательный танец новой императрицы. На втором припеве они случайно пересеклись взглядами. Небо вновь расцвело розами салюта – в сердце у князя что-то ухнуло, словно филин. Бритни Спирс едва не сбилась с такта, запнувшись на середине припева. Кольца Кропоткина отозвались звоном.

«Вау», – подумал князь и обольстительно улыбнулся…

…Он не помнил своего прошлого. Хозяйка ничего не объясняла, а просто говорила – так надо. Значит, ему не следует задавать вопросов, как и всем остальным. А, конечно же, спросить очень хотелось… словно ребенку, впервые осязающему целый мир. Тысяча «почему». Почему его тело покрыто не черной, как земля в джунглях, а светло-шоколадной кожей? Откуда на щеках, да и по всему туловищу взялись грубые шрамы, заштопанные суровой ниткой? Отчего ему так грустно по ночам, когда Луна заливает светом листву пальм, а джунгли щебечут миллионами голосов? Ага, спросил как-то раз. Хозяйка, показав на рисунок под крышей, строго сказала – барон Самеди не жалует любопытных. Ой-ой. Да, оскаленных зубов барона на черепе боятся все… и он тоже. Лучше уж маяться в неизвестности, размышляя – кто он такой и для чего пришел в этот мир? Серые дни скучны, как и черные ночи. Единственная радость – когда на ужин (он же и обед, и завтрак) хозяйка ставит перед ним глубокую плошку густого красного супа и наливает в глиняную кружку желтый и ароматный ром. Выпивка совсем не пьянит, но рождает в голове волнующие образы, от которых невозможно избавиться. Улицы с каретами.

Танцующие дамы и кавалеры в старинных платьях… треск вееров, огромные люстры на пятьсот свечей… экипажи, чарующая, прекрасная музыка скрипок… и дрожь тяжелого пистолета в руке. Откуда, откуда он все это знает? Но нет, спрашивать запрещено, Самеди сердится. Пузырьки сладкого вина в бокале. Робкая влажность дамского поцелуя.

Он чувствовал – когда-то с ним это было.

Хозяйка строга. Можно сказать, сурова. Она показывает, что случается с теми, кто забывает о подчинении. Ослушников превращают в бездумных животных, слуг для дома – не годных ни на что, кроме как подавать еду. Мулат вспомнил человеческие головы у хозяйки в сарае и грустно усмехнулся. Мертвые, печальные, с вытаращенными глазами. Особенно ему запомнилась одна – длинные каштановые волосы, вскрытая черепная коробка… у ее владельца перекошен рот, вроде как он сильно чем-то разочарован. Сейчас не надо работать, у мулата свободное время, но он не знает, чем его занять… так, болтается по двору хижины без дела, глазея на скачущих по пальмам, крикливых обезьян. Под одной из пальм, у шеста Огуна, вкопан стол, побуревший от крови… хозяйка разделывает там животных, чьи внутренности необходимы для привлечения лоа. Может быть, сесть за него и… нет, не надо. Неизвестно, как к этому отнесется хозяйка.

…Мари-Клер, скрестив ноги у митана, занималась составлением зелья. В череп Субботы горстями сыпались сушеные глаза гремучих змей, перемешанные с костяной мукой и мускатным орехом. Она украдкой взглянула в сторону зомби. Определенно это самый интересный труп, что ей приходилось видеть. Нет, она предполагала, но не думала, что… да, просто уникальный случай. Чего уж там – даже сам Люкнер, видавший виды, и то ахнул, завидев это. Надо сказать, и она, и бокор поначалу были разочарованы провалом их плана – порошок из мозга белого, смешанный с пылью оборотня, не сработал на невидимость. Почему? Никто не знает. В конго часто так происходит, это ювелирная работа. Один компонент не подошел, и разваливается все блюдо. Может, этот белый родился на минуту раньше или позже, чем нужно – а Луна, покровительствующая водуну, чутко реагирует на такие вещи. Люкнер был очень расстроен – ему пришлось вернуться в Майами. Остается лишь лелеять надежду на то, что барон Суббота будет милостив и своею волей пошлет им с Люкнером еще одно белого, чей день рождения – в ночь между 28 и 29 февраля, в год Оборотня.

Она окинула взглядом зомби. Тот в нерешительности застыл у залитого высохшей кровью стола. Превосходно. Вершина ее способностей. Создание этого зомби помогло Мари-Клер частично стереть боль утраты. Да, у нее уже никогда не будет дочери. Однако… она залюбовалась мулатом. Настоящая человеческая кожа с прелестным оттенком… здесь, на Гаити, весьма ценится то, что посветлее – мулаты считаются аристократией и свысока относятся к неграм. Каждый сантиметр такой кожи на Железном рынке продают из-под полы, ценителям она обходится в приличные деньги. Перекупщики гурды не берут – исключительно доллары. Остальное уже мелочь… кости у нее были.

…Старуха зевнула, показав черный провал рта. Да, она вернула не все. Подменила один из артефактов, доставленных ей связным для вызова тех душ, чье вселение он ждал в своем теле. Вдруг захотелось… появилось смутное желание обладания этим прахом. Мамбо горела волнением, когда сжимала в пальцах потрескавшийся, высохший от времени череп. Старуха сразу поняла, глубоко в сердце она желает оставить кости себе. Навечно, дабы чувствовать силу этого духа. Нет-нет, она поступила умно. Взяла одну мелкую косточку из предплечья, хорошенько растолкла и, долго трудясь, как при телесном массаже, втерла пыль в другой скелет – из тех, что навалом лежали у нее в сарае.

Белые люди делают разные вещи… называется анализ, но его всегда берут с поверхности, доктор это рассказывал. Белые увидят – скелет по составу идеален и отвяжутся, а настоящие кости останутся в хунфоре… Предплечье же достаточно легко заменить. В конце концов, она тоже имеет право на компенсацию – в побоище у «Империаля» погибли все ее слуги, пришлось срочно монтировать новых, а это просто так не делается. Она потратила уйму времени. Мамбо создавала этого зомби, как архитектор – особняк богатого сеньора, осторожно, по кусочкам, вкладывая в ритуал, без преувеличения, все свои умения. Тщательно выбрала подходящее тело, втиснула в мертвое мясо хрупкие кости, вставила в глазницы свежие глазные яблоки. Натянула на труп новую кожу, словно абажур. И сделала то, что привело в восторг Люкнера… нашла способ, заставив работать высохший мозг в черепе.

Впервые за всю историю конго, да чего там – всего водуна, ей удалось создать мыслящего зомби из человека, умершего кучу лет назад. Жаль, что живой труп нельзя воскресить второй раз. Тогда бы, конечно, она подняла из могилы прекрасную белую девочку… но увы. Умерев вторично, зомби погибает навсегда, никакой водун не заставит его открыть глаза. Произошло чудо. Оказалось, что порошок из мозга белого с каштановыми волосами, пусть и он не годится для невидимости, способен привлечь петро-лоа из глубин сознания загробных демонов… Они-то и оживляют, реанимируют умерший мозг, труп обретает способность мыслить не хуже, чем живой человек. Порошок истратили без остатка, но ничего. Люкнер не прекратит попыток стать невидимым, а это значит – он доставит ей черепа других белых людей для ритуала. Без порошка Мари-Клер уж точно не останется.

…Зомби не удержался – сев за стол, он что-то писал на обрывке серой оберточной бумаги – да так яростно, что лопатки на худой спине ходили ходуном.

Мамбо задумалась. Кем он был в его стране при жизни? Наверное, известным человеком – иначе клиент бы не возжелал переселения духа. Эдакий нежный мертвец. Толку в огородной работе мало. Казалось бы, среди зомби в принципе не существует ленивцев, а этот… поди ж ты. Часто смотрит на Луну, что-то шепчет, а уж молодых торговок с колдовского рынка Гонаива обжигает таким взглядом… Те из платья готовы выпрыгнуть. Зомби на Гаити употребляются для грубого труда, лишь с этой целью и начали воскрешать умерших мертвецов – не хватало рабочих на плантациях. Потом уже доктор сообразил: хорошо бы использовать их в качестве хладнокровных убийц. А что, правильно. У трупов нет совести, они не испытывают жалости, их нельзя шантажировать, взяв в заложники семью, – мертвецы не помнят прошлого. Из жителей кладбищ получились идеальные тонтон-макуты. Однако любопытно: кого именно ей довелось воскресить?

– Няня, — раздался у нее над ухом голос, и Мари-Клер едва не выронила череп. Зомби стоял рядом, просяще протягивая лист оберточной бумаги.

– Почему ты назвал меня няней? – строго спросила мамбо.

– Не знаю, – растерянно пробормотал зомби, поглаживая мертвое ухо. – Просто из памяти… всплыла в мозгу добрая старая женщина… Кажется, ее звали Арина, и там была непонятная кружка… а сердце мое веселилось. Непонятный, шизофренический набор, я согласен. И еще мне видится, будто у моих далеких предков кожа была вроде твоей… черная словно смоль…

Мари Клер бережно отложила череп Субботы в сторону.

– Будет лучше, если ты назовешь меня хозяйкой, — сердито сказала она.

– Bien, хозяйка, – поспешно согласился зомби. – Я просто не знаю… эти строчки мучают меня всю ночь. Вот-вот прямо из сердца польются.

Мамбо без всякого энтузиазма взяла в руки лист, исписанный слева направо.

Кривые, наискось, с завитушками строчки произвели в ее душе непонятное томление. Она ясно вспомнила – ей восемнадцать лет, и первый красавец деревни, рыбак Жан, стоит на коленях, умоляя ее выйти замуж. Мари-Клер тяжело и глубоко вздохнула. Зомби выжидательно смотрел ей в глаза.

– Делать тебе нечего, – скомкала она бумагу. – Иди лучше огород вскопай.

– Конечно, – с поспешностью повернулся труп. – Прости меня, хозяйка.

Зомби пошел за лопатой – мамбо не сводила глаз с высокой фигуры человека, умудрявшегося даже после смерти сводить девушек с ума. Худое лицо, нос с горбинкой, щегольские бакенбарды на щеках. Она вспомнила, как после совместного посещения рынка в Гонаиве вытаскивала у мертвеца из карманов записочки от влюбленных девиц. Дожила, нечего сказать – люди стали влюбляться в зомби! С эдакой моралью мир вообще вскоре рухнет.

…«Интересно, – снова подумала мамбо. – Да кто же он все-таки такой?»