Они повсюду.

Я знаю, вы тоже видели их. Вы скользили взглядом по их неприметным лицам, вы стояли бок о бок с ними в метро, видели их отражения в витринах. Вы видели их, но не обратили внимания и тут же забыли, что видели. Они умеют прятаться. Сливаться с толпой, растворяться в городской сутолоке. Они — тени в подворотнях. Они — колыхание занавесок. Они — блеклые отражения в стеклах. Они — дыхание ветра за вашей спиной.

Они повсюду. Они следят за нами. За каждым из нас. И ждут. Ждут.

Они — слуги города.

Соглядатаи. Охотники. Палачи.

Вы не можете спрятаться от них. Не можете убежать. Все, что вам позволительно, — это не замечать их.

И вы не видите их до той поры, пока не совершите ошибку.

И тогда они придут за вами.

Также, как пришли за мной.

Я заметил их и это стало моей первой ошибкой.

Был октябрь, раннее утро, мрачное и унылое. Вот уже которую неделю сыпал мелкий дождь. На улицах было пустынно, только машины мчались мимо тротуаров, взрывая свинцовые лужи.

Я заметил его, лишь когда подошел вплотную — серая тень на автобусной остановке, длинный плащ, поднятый воротник, бесформенная кепка, опущенная на глаза.

— «Десятки» давно не было? — спросил я у него.

Он промолчал, даже не посмотрел в мою сторону.

— Десятки… — начал было я вновь, но закашлялся. Тяжелый, набрякший влагой воздух рвался из легких, рвался так сильно, что под ложечкой сделалось больно и засипело в груди. Я сплюнул мокроту и увидел необычайно яркую кровь.

— Кровь, — сказал я испуганно.

Туберкулез?

Алые прожилки в сером сгустке слизи. Солоновато-сладкий привкус во рту.

Рак?!

Перед глазами запрыгали черные точки. Уши заложило звоном и грохотом. Задрожала земля под ногами. Я подумал, что умираю. Повернулся к незнакомцу, чтобы попросить о помощи, и вдруг увидел его глаза — искры жадного интереса в бездонном мраке зрачков.

Грохот усилился. Земля ходила ходуном. Чтоб не упасть, я схватился за столб.

Из-за поворота выполз трамвай. Он сыпал искрами и сотрясал землю. Серое железное чудовище с непроницаемо-черными окнами остановилось на середине дороги, точно против человека в плаще, и отворило дверь во тьму утробы.

Незнакомец посмотрел на трамвай.

Потом на меня.

Я всё давился кашлем.

Он криво усмехнулся и шагнул прямо в лужу, что широко расползлась у бордюра.

Вода расступилась — я видел это.

Вода отпрыгнула от него, брызнула в стороны.

Он ступил на сухой асфальт.

И пошел к трамваю.

Сухой плащ полоскался на ветру, полы развевались, и мне показалось, что у этого жуткого человека нет ног — одни только ступни. И нет лица — только глаза и кривая усмешка.

Он вспрыгнул на подножку, дверь, урча, прожевала его. Трамвай сыто рыгнул и, рассыпая искры, рванул куда-то помимо рельсов.

Через пару секунд он исчез.

Перестала дрожать земля.

Кашель прошел.

Ничего не болело.

Я был в порядке.

И все же я решил вернуться домой, полежать, отдохнуть. Потом позвонить на работу, сказать, что не приду, что мне надо срочно в больницу, провериться.

Рак?

Быть может, возьму отпуск, уеду на несколько дней к жене, она отдыхает у родителей в деревне. Мне давно надо отдохнуть, три года без отпусков, без больничных, работа по двенадцать часов в сутки…

Я забыл про страшного человека и трамвай-чудовище.

Забыл, потому что есть вещи более страшные, чем непонятное.

Рак.

Но уже подходя к своему дому, я встретил другого человека. Он тоже был в сером плаще с поднятым воротником и в бесформенной кепке.

— Ваш трамвай уже ушел, — зачем-то сказал я ему. Он посмотрел на меня и усмехнулся.

Глаз у него не было.

Только хищная ухмылка.

Врач, осмотрев меня, улыбнулся и сказал, что я проживу еще долго.

Вторая моя ошибка заключалась в том, что я не смог, не захотел забыть о них.

Люди осени — серые и безликие, они приходили ко мне во снах. Они стояли рядами, заслоняя весь мир, и я не мог прорваться сквозь них. А наяву я встречал их на улицах. Не часто — они хорошо умеют прятаться. И все же я порой узнавал их, выделял из толпы и уже не отводил глаз. Они тоже узнавали меня. Усмехались. Проходили мимо. Они никогда не смотрели на меня, но всегда я чувствовал их холодные взгляды.

На выходные приехала жена. Я встречал её на вокзале, а вместе со мной ее встречали серые. Их было двое. Быть может, больше, но я заметил только этих двоих. Было многолюдно. На перронах, у касс, в зале ожидания толпились люди, галдели, махали руками, потели. Прокладывая себе путь, надрывно взрыкивали перегруженные жадные носильщики. Люди в форме, с кобурами на ремне и с пищащими рациями просили предъявить документы и требовали денег. Таксисты, словно проститутки выстроившись вдоль стен, говорили что-то завлекательное проходящим мимо людям. Неразборчиво громко хрипел репродуктор. В тихих уголках, устроив себе звериные гнездышки, безмятежно дремали свернувшиеся клубком бомжи.

А эти стояли в самом центре волнующегося людского моря — две серые скалы — и никто их не замечал. Только я.

Жена легко спрыгнула на перрон, нырнула под мой зонт, повесила на меня тяжелую сумку и осторожно поцеловала — я был небрит и запущен. А от нее пахло летом — горячим сеном, пылью, цветами и рекой.

— Ну что за погода, — сказала жена.

— Осень, — ответил я.

— А у мамы тепло. Солнышко светит. Бабье лето.

— Это все они, — сказал я и осекся.

— Кто?

— Либералы, — сказал я и деланно засмеялся.

Она серьезно посмотрела на меня.

— Что-то не так?

— Нет, всё нормально. Просто я без тебя одичал.

— Дикарь! — Она прижалась ко мне, и я невольно обернулся на серых людей.

Их не было.

Возможно, они испугались жены, подумал я тогда. Ее аромата. Частички бабьего лета, что привезла она с собой в маминой сумке.

Люди осени действительно боялись лета.

Но кроме них были еще люди зимы…

— Хочу домой, — сказала она.

— Как мама? — спросил я в такси.

— Болеет. Но чувствует себя хорошо.

— А я здоров. Но чувствую себя… — я хмыкнул и заметил в зеркале, как усмехнулся водитель, пряча глаза под козырьком бесформенной кепки.

Серое такси бежало по улицам города, и вода шарахалась из-под колес.

Третьей моей ошибкой стало то, что я всё — почти всё! — ей рассказал.

Я не собирался этого делать, не хотел пугать ее, да и знал, какая реакция последует. Но бывают моменты, когда невозможно промолчать. Когда к тебе прижимается самый родной человек, шепчет что-то совершенно ненужное, но такое приятное, ласково касаясь губами мочки уха, и ты не можешь не поделиться…

— Ты сошел с ума, — сказала она и зажала себе рот.

— Это было бы слишком просто, — ответил я.

— Тебе надо отдохнуть, — сказала она и чуть отодвинулась. — Ты много работаешь.

— Я не работаю уже вторую неделю.

— Почему?

— Врач мне посоветовал отдохнуть. Я взял отпуск.

— Врач? Ты был у врача?

— Да.

— У какого?

— У онколога.

Она отодвинулась еще дальше. Села на кровати, серьезно разглядывая меня.

— Ты меня пугаешь.

В неярком свете ночника ее кожа выглядела совсем серой.

— Ладно, — потянулся я к ней. — Перестань. Это всё глупости. И что я несу? Совсем тут без тебя одичал…

У нее был вкус лета.

Дождь стучал по зонту, требуя чтоб его впустили.

— Я скоро приеду, — сказала она. — Через четыре дня.

— Зачем? Не нужно жертв, отдыхай.

— Боюсь, если приеду позже, то не узнаю тебя.

— Всё нормально. Со мной всё хорошо.

— Я бы не уезжала, но мама будет ждать. Я обещала…

— Конечно.

— Почему ты не хочешь поехать со мной?

— У меня дела.

— Какие? Ты же не работаешь. Ты в отпуске.

— Надо повидать всех старых знакомых. Я так давно у них не был.

— У тебя появилась любовница? — она улыбнулась.

— И не одна, — ответил я.

— И что же будет со мной?

Я не успел ответить. Дородная проводница, стоящая возле двери вагона, вмешалась в разговор:

— Пора, — у нее был грубый голос. — Отправляемся, девушка.

— Пока, — сказала мне жена и поцеловала в щеку.

Сегодня она пахла городом — косметикой, хлоркой и металлом…

Поезд тронулся. Я помахал в заплаканное окно. Кто-то помахал мне в ответ. Она ли?..

Повернувшись, я увидел серых.

Теперь их было пятеро. Двое стояли возле милицейской будки, еще двое застыли изваяниями у вокзальных часов. И один стоял в дверях вокзала. Людям приходилось огибать его, но никто не высказывал недовольства — они не замечали серого человека, заслонившего дорогу.

Когда я проходил мимо тех, что стояли под часами, горло мне сдавил болезненный спазм.

Я сплюнул им под ноги кровавую слизь.

Они усмехнулись.

Они откуда-то знали, что я всё — почти всё! — рассказал жене.

Ночью я вдруг очнулся и какое-то время лежал, напряженно таращась в непроглядную темь и пытаясь понять, что же меня разбудило.

Потом скрипнула половица. Кто-то — и я знал кто — стоял в двух шагах от кровати, невидимый в темноте…

Я убил его. Возможно это была моя последняя — четвертая, роковая — ошибка. А быть может, это был единственно верный шаг. Я и сейчас не знаю, зачем тогда пришел ко мне этот человек — поговорить или убить. Быть может, он и вовсе случайно оказался в моей квартире…

Но убил я его не сразу. Сначала я просто лежал, тая дыхание и слушая, как бешено колотится сердце. Это продолжалось долго. А потом… Потом…

Серое лицо появилось из тьмы, нависло надо мной — глаза и рот, больше ничего. И я не выдержал.

Мы катались по полу.

Он был невообразимо силен.

Я хрипел и плевался кровью.

Он молчал.

Бешено стучали снизу соседи.

Потом я прищемил ему руку дверью и вырвался. Скользнул на кухню. Вывалил на пол содержимое ящика стола, ощупью нашел большой нож, поранился об острое лезвие, забился в угол.

Серый человек просочился на кухню, словно бесформенный клок тумана, и я подумал, что его не возьмешь никаким оружием.

Но нож с трудом рассек плоть, и человек упал.

Я захлебнулся собственной кровью. Теряя сознание, я продолжал отчаянно кромсать его тело.

Последнее, что помню — это как перерезал ему горло.

Очнулся я в больнице.

Разбуженные шумом соседи вызвали милицию. Прибывший наряд взломал дверь и нашел меня на кухне — голого с ножом в руке. Все вокруг было заляпано кровью. Моей кровью.

Больше ничего и никого не было.

Серые люди умеют прятаться.

Жена приехала не через четыре дня, как обещалась, а через два. Она заранее сообщила о своем прибытии, но меня не было дома. Я лежал под капельницей в больнице.

Она сказала маме, что я заболел, и потому она должна срочно возвращаться. Мама пожелала мне скорого выздоровления, и заставила дочку взять огромный арбуз.

— Ему надо больше витаминов, — сказала она. — А у вас в городе таких не продают, там одна химия…

Мою жену сбила машина. Серая «Волга» с тонированными стеклами, номеров которой никто не заметил. Арбуз, точно бомба, взорвался тысячей алых брызг, и на дармовое угощение тут же слетелись тучи голубей и ворон. Они сновали в грязных лужах и торопливо склевывали кровавые ошметки…

Я узнал о ее смерти в тот же день.

Сквозь стеклянную дверь палаты я видел милиционера, который о чем-то говорил с врачом.

Врач не хотел, чтобы меня беспокоили.

И я всё понял.

Я не собирался лежать и ждать, когда они придут за мной. Я сбежал.

На несколько дней меня приютил друг. Он ни о чем не спрашивал, а я ничего не мог ему рассказать. Потом, окрепнув, поправившись, я ушел от него — не хотел подвергать его опасности. Какое-то время я жил в маленьких гостиницах, снимал номер на день-два, не больше. Старался не выходить на улицу. Но они знали, что я где-то рядом. Они понимали, что я никогда не прощу им убийство жены. И они искали меня.

Я убил троих. Перед смертью они кое-что мне рассказали — у них странные голоса, тихие, бесцветные — шепот осеннего ветра, — их слова так сложно понять и запомнить.

До чего-то я додумался сам — sapienti sat…

Вы слышали когда-нибудь чужие голоса в телефонной трубке? Вам встречались ночные трамваи и троллейбусы, торопливо везущие в никуда полные салоны мрака? А случалось ли вам видеть призрачные огни в сырой тьме подвалов? Звонил ли невидимка в дверь вашей квартиры? Просыпались ли вы глухой ночью от звука шагов в пустых комнатах? Было ли так, что газ или вода сами собой включались, а мебель вдруг двигалась, и пропадали бесследно какие-то вещи?..

Серые люди живут среди нас.

Люди осени — безликие соглядатаи.

Люди зимы — безжалостные убийцы.

Мы создали новую среду — Города. И новый вид существ должен был появиться. Я не силен в латыни — homo urbanis — поправьте меня, если здесь допущена ошибка.

Пока нас больше, чем их. Пока они прячутся. Следят за нами, паразитируют на нас. Чего-то ждут. Как долго это будет продолжаться?..

Я знаю, вы видели их. Надо лишь чуть напрячься, чтобы вспомнить. Надо стать чуть более внимательным, чтобы их заметить. Но вы боитесь. Они прячутся от вас, а вы прячетесь от них…

Ночью они пришли за мной. Втроем. Окружили частный дом на окраине города, где я снял на сутки приделок — глухую каморку без окон, с единственной узкой дверью, запирающейся на хлипкий шпингалет.

Я проснулся оттого, что во дворе заворчала собака. Взвизгнула. Смолкла.

Я понял, что это они. Люди зимы. В темных кожаных куртках, под капюшонами которых тьма вместо лиц. В черных перчатках, в просторных брюках, в высоких прошнурованных ботинках на толстой крепкой подошве, окованной металлом. Они вечно ежатся, словно мёрзнут на стылом зимнем ветру. Из-под капюшонов всегда курится пар. От них веет холодом, и мурашки бегут по коже, когда они проходят рядом, — вам знакомо это чувство?..

Я сбежал.

Быстро оделся — на улице было зябко, близилась зима. Осторожно, стараясь не скрипеть рассохшимися половицами, подкрался к двери, отпер, скользнул в темный коридор.

Люди зимы подходили всё ближе — я чувствовал их. Как обычно, рот наполнился кровью — они вытягивали из меня силу.

Пригнувшись, чтоб убийцы не заметили мой силуэт в темном окне, я прокрался вдоль коридора, ощупью отыскал низенькую дверцу, за которой был крытый двор с деревенскими удобствами. Приоткрыл ее и, перестав дышать, просочился в узкую щель. На дворе было чуть светлей — сквозь дырявую крышу лился внутрь лунный свет. Кругом громоздился хлам: из темных углов, из полос тени торчали погнутые грабли, источившиеся лопаты, ржавые косы — словно суставчатые лапы огромного насекомого. Пыльные мешки, похожие на истлевшие трупы, висели на стенах, валялись на земляном полу. Округлые куски мела и соли — точно черепа. Клочья пакли и ветоши — выцветшие скальпы.

Рискуя обрушить вековые груды мусора, я пробирался к дальней стене, в загончик, где когда-то держали скотину — там было единственное окошко — маленькая дыра в стене, затянутая пленкой. Я надеялся, что меня там никто не ждет.

И мне повезло.

Я убежал.

Содрал пленку, снял с себя куртку, выбросил в окно. Потом, нелепо дрыгая ногами, протиснулся сам, вывалился прямо в подмерзшую лужу, порезал руку о корку льда. И они тотчас почуяли запах свежей крови, услышали шум, уловили тепло моего тела. Но поздно! Я бежал из всех сил узкими темными проулками. За высокими глухими заборами давились злобным лаем собаки.

Вскоре город кончился.

Я выбежал на шоссе и тут же поймал попутку.

— Куда? — спросил водила-дальнобойщик, довольный, что не одному придется ехать в ночи.

— В деревню, — сказал я. — Подальше от этого проклятого города…

Иногда я думаю, что не среду мы создали, а новых существ. Мегасуществ.

Что если мегаполисы уже давно обрели разум? Гигантские амебоподобные организмы с каждым годом растут, расползаются, поглощая окружающие земли, пряча их под чешуей бетона и асфальта. Ненасытные глотки ТЭС поглощают тысячи тонн угля, газа и мазута. В кишечнике-канализации постоянно что-то переваривается. Провода-нервы гудят от перегрузки. Кровеносная система дорог функционирует круглосуточно. Клапаны-светофоры управляют движением. На оживленных перекрестках, в банках, в магазинах — повсюду — глаза-камеры.

Мегаорганизмы связаны паутиной проводов, трубопроводов и дорог. Они — настоящие хозяева Земли. А мы — их рабы. Заложники.

Те же, кто не хочет работать на благо организма, будут иметь дело с соглядатаями. С чистильщиками. Серые люди — лейкоциты, макрофаги. Пожиратели заразы.

Они умеют прятаться. До поры, до времени…

Сейчас я живу в небольшом селе. До ближайшего города сто километров, но это обычный провинциальный городок, тысяч на восемьдесят жителей, где все друг друга знают. Опасные же города далеко, я стараюсь бывать там как можно реже. В селе меня считают богатым чудаком — уехал, мол, из города в глушь, купил старую каменную усадьбу, поселился там один, постоянно что-то мастерит, принимает какие-то машины, разгружает, погружает. На крыше поставил хитрые антенны, опутал весь дом кабелями. Чудик!..

Приходил как-то участковый, поинтересовался, чем это я занимаюсь. Я провел его по усадьбе, показал свой маленький цех, сказал, что варю мыло. Даже дал подержать в руках только что отлитый кусок.

— Какое-то оно немыльное, — с сомнением сказал участковый.

— Специальное, — ответил я. — Хозяйственное. Семейный рецепт, старое семейное дело.

— Ну, ладно. Документы в порядке?

— Конечно, — заверил я его.

Потом мы чуток выпили, и он довольный ушел.

Мне нравится здесь жить. Спокойно, тихо. Неспешно занимаюсь своим делом. К концу жизни надеюсь всё завершить.

Я хочу спасти свой вид от вымирания. И тут всё просто — либо я уничтожу города, либо города сожрут всех нас.

Вы не представляете, сколько может сделать неглупый человек, имеющий достаточно времени, толику упорства, множество друзей по всему свету, с большей частью которых он даже не встречался лично — слава тебе, Интернет! И любящий свою мёртвую жену.

Вчера я отправил первый груз за границу. В Нью-Йорк. Две тонны. Шестьдесят коробок моего фирменного «мыла» — новая улучшенная формула! — уже, должно быть, грузятся на транспортный самолет. Следом под видом радиокомпонентов для систем спутниковой связи пойдут взрыватели. Люди, которых я нанял, сделают всё, что нужно. Наш безумный мир полон фанатиков — вы когда-нибудь задумывались об этом? У нас с ними разные цели, но одна задача…

Нет, я не собираюсь убивать людей. Я не хочу жертв.

Я планирую обескровить мегаполисы. Десятки тысяч зарядов в крупнейших городах ждут своего часа. Каждый год их становится больше. Если я нажму маленькую кнопку на брелке, который сейчас находится в заднем кармане моих брюк, а потом в течение пяти минут не отменю команду, детонаторы сработают. Лопнут нефтепроводы и газопроводы. Рухнут опоры линий электропередачи. На энергетических объектах взорвутся котлы. Взлетят на воздух подстанции. Отключатся вышки мобильной связи. Вспыхнут телебашни. Перестанут работать насосные станции.

Надеюсь, этого будет достаточно. Мне не хочется приводить в действие заряды на атомных объектах…

Сегодня ночью у меня пошла горлом кровь. Я давился кашлем и выплевывал в подушку комки слизи. В руке у меня был брелок.

Кажется, они нашли меня и здесь. Неужели они стали выбираться за пределы городов? Неужели научились жить вне мегаполисов? Тогда у меня остаётся слишком мало времени…

Утром я перепрограммировал систему взрывателей. Теперь я обязан каждый день нажимать кнопку. А если со мной что-то случится, если серые люди доберутся до меня, и кнопку я не нажму… Вы знаете, что произойдет…

Не думаю, что вы меня простите. Но я хочу, чтобы вы меня поняли…