Кердан ковырялся на дальнем краю криоцветной делянки, когда в околопланетном пространстве Казареса финишировал пират.

Работа у Кердана не то чтобы спорилась. Нет, скорее, она шла из рук вон плохо — причем изо всех имеющихся у Кердана в наличии рук сразу. Временами работа из рук прямо-таки валилась — причем ему же, Кердану, на ноги, больно ушибая пальцы на них острыми гранями тяжелых, как камни, клубней. Тогда Кердан вздыхал, откладывал инструменты и некоторое время сидел на седьмой точке, любуясь пейзажем.

Пейзаж был что надо.

Туманно-сизый опалесцирующий полудиск Казареса, весь в кружеве атмосферных вихрей, пронизанных бесчисленными молниями, нависал над изломанной линией местного горизонта, похожий на каплю подсвеченной ультрафиолетом ртути в оправе из тонких до почти полной прозрачности колец. Отраженного им света далекого Солнца как раз хватало для того, чтобы Кердану не приходилось включать ряды ламп над гидропонными грядками, которые рядами тянулись до самого горизонта. Благодаря невеликим размерам Гнезда и значительной крутизне уклона его поверхности горизонт этот был — к счастью для Кердана — совсем не далек.

При сверхнизких температурах местной ночи, когда кусок камня, приютивший во времена оны малолетнего тогда еще Кердана вместе со всей его семьей, отворачивался от отражающей свет и излучающей тепло планеты, одновременно заходя в ее тень, в ход шли инфракрасные грелки. Они позволяли и без того неспешным, словно загустевшая патока, термохимическим реакциям, протекавшим в шипастых телах субвакуумных растений, не остановиться окончательно. К счастью, личный опыт садоводов, накопленный семейством Кердана за то немалое время, что они жили здесь, показывал, что из-за крайне сложной небесной механики этого сектора бывшей юпитерианской орбиты такие ночи случались нечасто. Достаточно было лишь вовремя пополнять запасы энергии в батареях, от которых питались излучатели, и сохранность урожая была гарантирована.

Но, как выяснилось совсем недавно, этих мер оказалось недостаточно.

Кто-то дерзкий и жадный повадился совершать набеги на криоцветовые плантации, что повергло семейство Кердана в шок. До этого момента они считали, что не делят Гнездо ни с кем. Первоначальное подозрение, павшее на ближайших соседей с Карьера, соседа Гнезда по орбите, такого же выскобленного до дна астероида, который вместе с тремя десятками других Казарес захватил в стародавние еще времена, — выглядело настолько смехотворным, что ограбленные хозяева постыдились его озвучить. Ибо, строго говоря, набег на делянку криоцветов случился пока всего один… да и размер потравы, если уж по-честному, был ничтожен. Семейство возмущал не столько масштаб хищения, сколько сам его факт.

Неведомый похититель вывернул из керамлитовых ванн с незамерзающей питательной средой несколько кустов криолитов и бессовестным образом оборвал с обнажившихся ризоидов совершенно незрелые еще клубни, часть из которых бросил тут же. Следов на каменистом грунте не осталось. Охранных контуров — ввиду абсолютной необитаемости новообретенного мирка — установить никому в свое время и в голову не пришло. Рельеф Гнезда изобиловал складками, в глубоких тенях которых могло скрываться все, что угодно. Тело планетоида было, словно сыр, во всех направлениях пронизано тысячами километров технических туннелей, штолен и штреков, из которых семейством Кердана была обследована и использовалась лишь ничтожно малая часть. Похититель мог скрываться где угодно.

Поиски, предпринятые сразу после ночного набега, успехом не увенчались. Немногочисленное семейство, растянувшись редкой цепью, прочесывало ущелье за ущельем, с каждым следующим все более теряя интерес к процессу и все более нагуливая и без того неплохой аппетит. В конце концов голод погнал всех обратно в уютное тепло дома, который, как и весь приютивший их мирок, семейство величало Гнездом. Там, в привычном зеленоватом свечении настенных грибов-люминофоров, сгрудившись вокруг огромного низкого стола в Едальной Зале и чинно вкушая приготовленный Матушкой пудинг, семейство принялось неспешно обсуждать происшествие.

— А вот давайте-ка припомним, дорогие мои родичи, — задумчиво посасывая длинные усы, прогудел Папаша. Все притихли, перестав стучать плошками о столешницу, а ложками — о дно плошек, а Папаша продолжил: — Не видел ли кто из вас, или не слышал ли, или не чувствовал чего-нибудь такого… странного, вот подходящее слово, да, в последнее время?

Семейство зашушукалось, припоминая.

— На Казаресе вечор буря была агромадная! — выпалил, припомнив, самый мелкий из самцов семейства, Рейти. Пойдя статью в родителя, он через пару децикад грозил обойти того по весу и размерам, но умом пока не блистал. — Я смотрел, ага! Молнии лупили — во!

Рейти, разведя руки как можно шире, показал, как лупили молнии, и сразу стал похож на бродячий куст перелети-неба. От напряжения глаза его выпучились по всей морде, а шерсть на лбу встала дыбом, словно и впрямь от электричества. Семейство покатилось от смеха. Рейти даже и не подумал обижаться — только надулся еще сильнее, пустив водород во внутренние емкости, по причине чего тут же взлетел под потолок, откуда его весело добывали следующих несколько минут.

— А в кольцах новая брешь появилась, — сообщила старшая из сосестер, Мейрин.

Кердан разглядывал ее налитую, всю в тугих перетяжках сегментов, фигуру с одобрением: скоро, совсем уж скоро придет ее срок, и тогда за соблазнительной красавицей будет самое время приударить. В неотразимости своей Кердан и не думал сомневаться — за что бывал многократно бит и собратьями, и сосестрами, и прочими родичами по Гнезду.

— Брешь? И когда же? — вопросил редко выползавший на поверхность Папаша.

— Вечор же, — ответила Мейрин, вся изнутри светясь от внимания, проявленного главой семейства к ее наблюдательности. — Я литопсы собирала за старой драгой, глаза подняла — а во внешнем кольце брешь, как после метеорного дождя, и обломки еще в стороны разлетаются… Сейчас-то, поди, уже все позатянулось.

Папаша удовлетворенно хмыкнул.

— А в Большую Дыру камень ударил! — запищала крошка Глейн, подпрыгивая на месте на своих толстеньких, детских еще, ножках. — Я видела, я видела! Я там играла!.. Ой.

Большая Дыра была огромным кратером, оставшимся не то со времен открытых разработок астероидных недр, не то и вовсе с момента Творения, когда мир был полон хаотически сталкивающихся масс незрелого еще вещества. Даже просто приближаться к ее осыпающимся склонам, а уж тем более играть там было строго-настрого запрещено всем без исключения членам семейства. Папаша нахмурился.

— И когда же это наша мелюзга от нянек ускользнула? — сверкая всеми глазами сразу, вопросил он. Суровым взглядом обвел сидящее за столом семейство. Все, кроме Матушки, виновато прятали глаза.

— Да вечор же! — радостно пискнула мелюзга.

— Вечо-ор… — протянул Папаша.

Жевать усы он перестал. Семейство, затаив дыхание, ждала. Всеми позабытый Рейти снова воспарил к потолку и с выражением, не сулившим семейству ничего хорошего, многообещающе вращал там глазами.

— Сходится! — громыхнул Папаша ручищей о стол.

В наступившей за этим тишине слышно было, как часто-часто стучат сердечки в тоненькой по малолетству груди крошки Глейн.

Папаша широко, во все сто зуботерок, улыбнулся. Семейство облегченно перевело дух. Никто ничего не понял, но спрашивать, едва избежав одной вспышки Папашиного гнева и остерегаясь спровоцировать друую, не спешили.

— Что? Не интересно? Никому?! — Не дождавшись реакции семейства, Папаша закономерным образом начал яриться вновь.

Семейство тут же единогласно заверило его, что конечно же, интересно, и интересно всем вместе и каждому в отдельности — просто все, потрясенные мощью Папашиного ума, стесняются спросить. Честное слово.

— Зверь у нас! — многозначительно заявил Папаша. — Заяц. Безбилетник, сталбыть. Верхом на том валуне прибыл, который кольцо Казаресово попортил да небеса ему взбаламутил, прежде чем о Гнездо наше грянуться! Мало ли кто на каменюках этих летает… Надо, выходит, зверюгу ту изловить, пока она не оголодала вконец, да нас без пропитания не оставила. А то потравит нам весь урожай — что делать будем?

Семейство согласно закивало. Все знали, что Папаша лукавит, и что запасов в погребах нижних уровней запасено на декады децикад, и что не криоцветами едиными сыты они все, и что из свежих криоцветов Папаша выгоняет крепчайший высокооктановый денатурат, которым можно и вагонет заправить, и челнок зарядить, и внутрь принять без особого вреда для здоровья да для веселости духа… Вслух никто ничего не сказал.

— А посему назначаю ответственным по излову зверюги… — Папаша вгляделся в тревожно округлившиеся мордашки своих возлюбленных отпрысков и согнездников, по одному ему известным признакам ища подходящее. — А вот тебя и назначаю.

Его заскорузлый перст уперся в лицо Кердана, которое поспешило вытянуться от расстройства в маску уныния.

Кердан обреченно вздохнул. Так ведь и знал, подумал он.

— А изловлю — что делать? — спросил Кердан.

— Немедленно доложить, — велел Папаша. — А пока ловишь, грядки заодно поправь.

— Один не справлюсь, — усомнился Кердан.

— Подмоги не жди, — отрезал Папаша. — У всех свои дела имеются.

Ну да, конечно. Кроме него, Кердана. Старый ты пень…

В иерархии семейства Кердан, как самый старший — после Папаши — из самцов, был трутнем и справедливо считал, что ничегонеделание — это и есть его истинная работа. Так оно, собственно, и было — но старик раздражался неимоверно. Возможно, потому, что именно ему, Кердану, предстояло сменить Папашу на его посту, когда придет его время. Кердан подумал немного и понял, что тоже смог бы невзлюбить увальня Рейни, поменяйся они втроем местами. А они рано или поздно местами таки поменяются. Круг бытия, философски подумал Кердан. Ничего личного.

— А если оно большое? — сделал последнюю попытку отлынить от дел Кердан.

— Не большое. Большое краем делянки не наелось бы.

— А вдруг?..

— Ты его сперва выследи, — усмехнулся Папаша. — А потом уже бойся. И про грядки чтоб не забыл!

На том и порешили.

Выследить воришку с наскоку у Кердана, разумеется, не получилось. Он поползал вокруг развороченных грядок, разыскивая следы. Нашел несколько тысяч следов, оставленных домашними. Даже свои собственные, плоскостопые, следы нашел. Без энтузиазма поковырял грунт мотыгой. Заклеил треснувшую гидропонную ванну пластырем. Сшил порванные трубопроводы герметиком. Воришка не возвращался. Выходит, еще вчерашний улов не доел.

Работать Кердан, как и положено трутню, мог, но не любил. А потому особого рвения не проявлял, стараясь не дать телу переутомиться и при малейших признаках усталости устраивая себе перерыв.

И вот теперь Кердан, задумчиво посасывая ушибленные пальцы, сидел на камне у развороченной грядки и бездумно таращился на Казарес. Мотыга, вакуумный пластырь и пузырь со смолой-герметизатором бесполезной грудой лежали рядом. Работа встала.

Пирата Кердан заметил сразу, стоило тому выйти из тени Казареса, на миг снять камуфляж и включить пульсеры системы ориентации.

С расстояния в сотню кликов это выглядело лишь мгновенной вспышкой среди звезд. Рябь искр на фоне черной массы тела планеты — словно метеорит чиркнул об атмосферу и распался россыпью мелких камней, которые тут же в ней сгорели. Чужой корабль сноровисто, в один выхлоп, оттормозился и лег на круговую орбиту, укрытый пологом маскировочного поля, невидимый для всех, но оттого не менее опасный. Если не знать, где искать, ни за что не найдешь.

Кердан знал, но даже с этим знанием не смог бы теперь засечь пирата без лидара. Подсвечивать же его лидаром было самоубийством — при попытке активного сканирования пират незамедлительно отправил бы незадачливому искателю по его же лучу гостинец в образе умной бомбы, которая через несколько секунд превратила бы того в облачко раскаленного газа.

Превращаться в облачко газа Кердану не улыбалось. Поэтому он спокойно потрусил с делянки к ближайшему отнорку — предупредить остальных.

Отнорок был туннелем неправильно-округлого сечения два метра в поперечнике, который по плавной дуге уходил на полкилометра под поверхность Гнезда. Туннель проплавили в базальте при помощи термоядерного проходческого щита прежние хозяева астероида — те самые, что превратили когда-то газовый гигант, который обитатели третьей от Солнца планеты называли Юпитером, в гроздь разновеликих газовых планет, пустив остальную часть массы гиганта на создание мелкодисперсного туманного облака тороидальной форы.

Огромный газовый «бублик», заполняющий теперь юпитерианскую орбиту, имел весьма небольшое по площади, в космических масштабах, внутреннее сечение тора, распространяясь всего на десяток тысяч километров в стороны от условного центра. Плотности газа было недостаточно для того, чтобы из него со временем снова сформировалась планета — но для поддержания жизни в этой, столь удаленной от зоны Златовласки, области Солнечной системы открылись весьма интересные перспективы.

Казарес был одной из новых газовых планет. Ему, как и всем прочим постюпитеридам, не исполнилось еще и пары тысячелетий. Поверхность его бурлила нестабильными вихрями, слои постоянно перемешивались, слишком горячее ядро щедро излучало в окружающее пространств излишки тепла. Атмосфера поставляла в газовое облако изрядные порции водорода, гелия и кислорода — а потому в последнее тысячелетие в его окрестности переселилось немало сорви-голов из потомков модифицированных шахтеров. Таких, как семейство Кердана.

В Гнезде Кердан доложился по всей форме Папаше.

— Молодец, — похвалил Папаша. — Глазастый! В меня!

В доказательство своей глазастости Папаша повращал глазами, пуча их из орбит. Всеми сразу. Вращать глазами Папаша умел и любил. Из всего семейства только у него получалось вращать ими в разных направлениях. Говорили, что это из-за того, что в детстве Папашу, который тогда был еще совсем не Папашей, по голове сильно ударило камнем, но сам Папаша такие слухи опровергал, утверждая, что происходят они от постыдной зависти к его неимоверному таланту.

— Что теперь делать? — спросил Кердан.

— Тебе — ничего, — ответил Папаша. — У тебя уже дело есть. Зверя поймал? Нет. Вот иди давай и лови. Да! В Большую Дыру заглянуть не забудь. Чует моя чуйка, нечисто с ней.

Кердан вздохнул и пошел себе восвояси.

Оказавшись снаружи, потаращился в небо. Из-за сизой туши Казареса выглянули его орбитальные братья — Рамирес и Гонсалес, такие же буйные, c растрепанными облачными бурями атмосферами. Только Рамирес был красно-золотым, а Гонсалес — бирюзово-серым. Теней на поверхности Гнезда прибавилось. Вор не появлялся, работа ждала, криоцветы подняли головки и теперь следили за перемещениями светил по небосводу, послушно поворачиваясь вслед за движением небесной сферы.

Совсем заскучав, Кердан пошел прогуляться до Большой Дыры. Долгими пологими прыжками добрался туда за десять минут. Постоял на краю, всматриваясь в пыльную взвесь на дне. Что-то же эту пыль подняло, подумал Кердан. Вздохнул и начал спускаться, осторожно нащупывая всеми руками и ногами опору на без малого отвесной стене.

Внизу было пыльно и сумрачно. Стены кратера преграждали путь неяркому здесь солнечному свету и ртутному сиянию самого Казареса. Кердан врубил фонарь, но луч его увяз в пыли. Кердан обострил слух и обонялку и не спеша зашагал через кратер к стене зазубренных скал на противоположной его стороне. По пути осматривал груды битого камня, завалы древнего железа, обломки конструкций из сверхпрочного полимера и прочие следы, оставленные бывшими хозяевами Гнезда, которое в те незапамятные времена Гнездом еще, разумеется, не было. Дойдя до подножия дальней стены, прошагал с десяток градусов по окружности, развернулся и обрел обратно. Потом еще раз. И еще. Захламленное дно Большой Дыры было так же безжизненно, как и все последние века.

На десятом проходе Кердан наткнулся на груду блестящего металла, перекрученного и опаленного недавним огнем. Рядом из листов пластика было сооружено что-то вроде хижины: стыки кое-как залиты герметиком, из щелей парит утекающее тепло. Дверь была закрыта снаружи на грубый засов, сварганенный из рессоры от древнего погрузчика. Кердан заглянул в кривое окошко на двери. Внутри, скорчившись, сидела странная зверушка. У зверушки была крупная голова, пара больших глаз на мордочке и всего четыре ручки. Зверушка пыталась кусать мелкими редкими зуботерками клубень криоцвета. У нее ничего не получалось. Зверушка смешно морщилась. Кердан почему-то понял, что зверушке совсем не весело. Потом зверушка стала синеть, и Кердан понял, что криоцветы, которые кто-то украл с делянки и поставил в угол хижины, умерли и перестали давать воздух, которым можно дышать. Кердану тоже стало грустно.

За спиной скрежетнул металл, и Кердана больно ударили чем-то по голове, подбив разом три глаза. Кердан удивился. На него напало странное существо, похожее на запертую в хижине зверушку, только целиком стальное. В руке существо держало железный прут и заносило его для следующего удара. Кердан не стал ждать, пока его ударят прутом. Он ударил сам. Стальная зверушка сломалась пополам и улетела в пыльную темноту. Оттуда не доносилось больше ни звука.

Зверушка внутри хижины совсем посинела и не шевелилась. Кердан вздохнул, разломал хижину, закутал зверушку в свое нательное одеяло и, пока она совсем не остыла, понес ее долгими прыжками к делянке. Там положил ее в грядку, сел рядом и долго-долго следил за тем, как смешная мордочка зверушки возвращает свой странный розовый цвет.

Наутро пират нарисовался на Гнезде сам. Собственной персоной. Сел напротив главного входа, выхлопом сдул всю пыль на целый клик окрест, расщеперил мощные ноги и вперил в зев главного туннеля свои смурные гляделки. Роста пират был немалого, куда больше Папаши — а уж тот, знаете ли, самая крупная во всем семействе особь. С пиратами вообще шутки плохи. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Вот и этот — просто сидит, просто смотрит. А если чего и замышляет — так у него на лбу не написано. Написано же на этом лбу и подавно странное — с наскоку не разобрать, но что-то про Федерацию Объединенного Человечества вроде.

О том, люди пираты или нет, в окрестностях Казареса давно спор идет. Да и не только здесь. Спросить не у кого — с пиратами если кто и разговаривал, то недолго, и до выяснения таких пикантных обстоятельств у них явно разговор не доходил. Хорошо, если сами живы оставались. Семейству Кердана перспектива с пиратом лясы точить совсем не по душе, а Папаше так и вовсе поперек горла. Но власть налагает ответственность, а ответственность — обязательства. Покряхтел Папаша, покряхтел, да и полез наружу, под пиратские буркала. За ним следом и остальное семейство потянулось. Помирать — так с музыкой. Тоже страшно, но хоть веселее.

Папаша, коль скоро пират молчаливый попался, говорить начал первым.

— С чем пожаловал, — говорит, — супостат окаянный?

Считается, что с пиратами исключительно так только и можно разговаривать — как в сказках герой со злодеем беседу ведут. Папаша в этом деле сноровистый — он всю жизнь так говорит, будто сызмальства ко встрече с пиратами готовился. Остальное семейство, на него глядючи, так же балакать начало. Прижилось. Зато теперь все, что пират ответит, всем сразу ясно станет, без перевода. Семейство затаило дыхание и повытягивало шеи — хотя, казалось бы, куда еще сильнее-то их, шеи, тянуть?

Пират отвечать не стал. Сжечь Папашу, правда, тоже не сжег — уже неплохо. Скрежетнул какой-то заслонкой — гля, створка на брюхе у него вниз пошла, а за створкой туннель вроде здешних, только поуже да потеснее. С порога створки упала лестничка, а по ней на грунт две зверюшки выбрались — аккурат как та, которую Кердан из Большой Дыры вечор приволок, только повыше да потолще, да на головах — склянки прозрачные.

Зверюшки поближе подошли и встали с опаской. Зачирикали что-то непонятное, голосочки писклявые, что пищат — не разобрать. Папаша им в ответ запел, забасил по своему обыкновению — те едва в бег не сорвались, потому что когда Папаша басит, непривычному уху это камнепадом кажется. Ухо у зверушек было непривычное — но, хоть мордашками и побледнели, но не сбежали в пиратово нутро, в котором они себя как дома похоже, чувствовали. Что-то им от семейства Керданова нужно было, и Кердан уже догадался даже, что. Вернее — кто. Но виду не подал — не его это, трутня, дело, поперек старшего лезть. Вот спросит сам — тогда и дело будет другое. А пока — ни-ни.

Зверушки чирикали снова и снова, каждый раз по-иному, да на разные голоса — будто наречия перебирали. Это бывает, это семейству понятно — соседи с Карьера тоже чудно разговаривают, и понимать их выходит через раз. А эти — не соседи даже. Так, зверушки. Пират меж тем в беседу не встревал, сидел, помалкивал да за небом своими буркалами следил. Временами по пролетающим мимо каменюкам постреливал. Зачем — непонятно. Подумаешь, каменюки. Здесь их с неба день и ночь сотни валятся, знай уворачивайся, если на поверхности, а уж если в Гнезде — так и вовсе внимания никто не обращает. Гнездо — это безопасность. Каждый знает. А вот зверушки и камней, и выстрелов пугались и вздрагивали каждый раз, как пират очередные фейерверк с иллюминацией устраивал.

В конце концов зверушки притомились. Сели прямо на грунт, понурились, погрустнели. Глядя на такое, и семейство совсем уж было собралось обратно в туннель убираться. Но тут та из зверушек, что потоньше, прутком каким-то взялась царапать на скале. Царапала она что-то странное: черта, черта, еще черта… Кружок — такой, вроде склянки, что у них на головах. Если всеми глазами приглядеться — зверушка получилась. В себя тычет, в каракули свои. Потом рядом еще одну зверушку чертит — побольше, и тычет в свою компаньоншу. Тоже вроде все ясно.

Окружности чертит. Кривые. Один внутри другого. В середине — колючку. Тычет в нее и в Солнце. А, так это, выходит, система наша! Папаша довольно урчит, семейство радо: поняли хоть что-то. Дальше на третьей окружности ставит точку. Тычет в нее и в себя. Оттуда, значит. Верно — была там когда-то планета, прародина человеческая. Называлась не то Грунт, не то Почва, не то Земля. Смешное имя для планеты. Вторая зверушка, стало быть, тоже оттуда.

Потом зверушка начертила странное. Маленькую зверушку между первых двух. Семейство зароптало, зашушукалось, но Папаша разговор прервал. Дальше стали смотреть. От точки на третьей от Солнца орбите протянула зверушка кривульку к точке на четвертой. Пересчитала фигурки — три. Дальше потянула черту-завиток — к пятой орбите, а потом к шестой — и вот тут фигурок осталось две. А третья, маленькая, пропала где-то на полпути к шестой орбите — вот как такое может у зверушек случиться? Все у них не как у людей — с другой стороны, на то они и зверушки, верно?

И тут зверушка снова взялась Папашу осаждать, требовать от него чего-то, ручонками своими тонкими размахалась — не боится его, дуреха. А ростом Папаше, который подниматься да разворачиваться в рабоче-боевое положение еще и не пытался даже, едва по брюшко. То ли бесстрашная, то ли просто глупая. Разволновалась, а потом отвернулась и ту часть головы, на которой у нее гляделок пара, лапками своими прикрыла. Задрожала вся. Папаша притих, семейство тоже. Растерялись. Вроде и помочь надо, жалко тварюшек — а чем помочь, непонятно.

Кердану стоять в сторонке надоело, и он побрел обратно к своим грядкам. Его зверушка спала в гнездышке из старых одеял у подножия криоцвета, дышала часто, сучила в сне тонкими своими ножками. Кердан растрогался, стоял, смотрел умильно. Потом осторожненько, чтобы не разбудить, взял зверушку вместе с одеялами и криоцветом в ладони, погладил по шерстке на голове. Зверушка приоткрыла глаза, испугалась было, но узнала Кердана, показала редкие свои зуботерки, мелкие, как Матушкин бисер, и заснула вновь. Когда зверушка не морщила свое личико, было видно, что мордашкой она похожа на тех, которых принес в брюхе пират. На обоих сразу.

Домашние расступились, когда Кердан протопал мимо них прямиком к пирату. Даже Папаша промолчал. Зверушки уже поднимались по лесенке обратно в пиратово брюхо, и Кердану пришлось их окликнуть: эй!

Когда обернулись, протянул им на ладонях свою зверушку. Жаль было отдавать, такая хорошая и ласковая. Но зверушкам нужнее — может, сгодится им взамен той, что пропала у них между орбит? Наверное, сгодится — вон как обрадовались! Схватили, укутали в тряпки вроде своих, на голову склянку надели. Лапками все замахали Кердану. Потом р-раз! И закрылась дыра в брюхе у пирата. Лесенка тоже пропала. Один криоцвет остался — забыли на радостях. Кердан поднял криоцвет и потащился на делянку — обратно в ванну его сажать. Пират деликатно подождал, пока Кердан отойдет подальше, а потом подпрыгнул в небо и уже там ударил факелом, чтобы никого не задеть. Включил камуфляж и пропал среди звезд.

Когда Кердан проходил мимо своих, Папаша одобрительно загудел и хлопнул его по спине. Еще бы! Увалень увальнем, а всех выручил — даром, что трутень. Теперь Папаша был спокоен: есть на кого оставить семейство, когда придет его время. Есть…

Матушка приголубила Кердана и отпустила. Уж она-то в своем старшеньком всегда была уверена. Есть кем годиться, и ее заслуги в этом немало.

Мейрин взглянула по-новому — с интересом. Но Кердан, тюфячина, не заметил даже. Ну да ничего. Придет время…

На делянке Кедан погрузил ризоиды криоцвета в ванну, наладил питание и сел на свой камень. Стал на звезды смотреть и гадать, кто все-таки были те зверушки, и откуда взялись, и что за дела у этих зверушек с пиратами да с Объединенным Человечеством…

Было о чем подумать.

— Юмико-тян, росинка моя, напугалась сильно?

— И вовсе нет, мамочка! Сперва страшно было, а потом чудовище меня нашло и спасло!

— Какой ужас, Юмико, дочка моя. Никогда тебя больше от себя не отпущу! Сперва спятивший андроид и похищение, потом эти страшилища с астероидов!.. Жуть берет.

— Чудовище не страшное, мама, чудовище доброе! Подарило мне цветок, рядом с которым легко дышится и сны снятся хорошие. Жалко, мы его там забыли…

— Не грусти! Вот вернемся, подарю тебе целый сад цветов!

— Но такого-то не будет… Мам, а чудовища — они кто? Такие же люди, как мы с тобой и папой?

— А-ха-ха, милая, насмешила! Конечно же, нет. Как тебе такое в голову только пришло?

— Приснилось…

— Сейчас папа курс проложит и тоже придет тебя обнимать. Ты ему только глупости эти про хороших чудовищ не рассказывай, ладно? А то он чудовищ не очень любит. Еще расстроится…

— Хорошо, мама-сан. Не буду. Пусть думает, что сам меня спас! А про чудовищ мы никому не расскажем. Пусть будет наш секрет!

«Вот вырасту — и полечу искать свое чудовище. А родителям про это знать не обязательно. Еще расстроятся. Как им объяснишь, что оно такое же, как мы?»