У поэта — классика японской литературы Исикава Такубоку есть такое стихотворение:

Да, у японцев, как утверждают многие очевидцы, и чувства, и «поступь», и национальное своеобычие характеров, привычек наиболее полно, зримо и органично проявляются именно на родной им земле, в японской среде. Это и хотел подчеркнуть автор данной книги, Владислав Дунаев, назвав ее «Японцы в Японии». Кстати, В. Дунаев хорошо знаком с японской поэзией, любит, в частности, одну из ее традиционных форм — «танка». Мы напоминаем об этом не случайно не только потому, что автор обильно пользуется эпиграфами, сопровождает главы своей книги краткими стихами японских поэтов различных литературных эпох. Суть в другом, в самой публицистической манере автора, в построении книги, которые чем-то — разумеется, это сравнение очень условное — напоминают традиционную форму «танка». Напомним, что «танка» — это во многом экспромт, когда в основу краткого стихотворения ложатся те или иные жизненные ситуации, раздумья, факты, наблюдения, впечатления. Вот, скажем, как предельно лаконично, без каких-либо комментариев, всего в трех строках передавал посев риса средневековый поэт Басё:

Или стихотворение более поздней литературной эпохи того же Такубоку:

Для человека, не привыкшего к подобной литературной форме и тем более не знакомого с конкретной жизненной ситуацией, такая поэзия подчас трудновоспринимаема. Но, пожалуй, несправедливо в то же время не признать то, что «танка», родившаяся из песенного народного творчества, — это искренность и конкретность мировосприятия, философское осмысление подчас малозначительного мимолетного факта, желание в простой и лаконичной форме передать то, что позволяет шире взглянуть на окружающий нас мир, стать соучастником переживаний и раздумий поэта. И потому-то, на наш взгляд, не отдельными строчками привлекательна «танка», а интересна в совокупности своей, во взаимодополняемости отдельных стихотворений, которые в конечном итоге создают панораму жизни японцев в Японии.

Примерно по такому же принципу, разумеется, применительно к прозе и публицистике, построил свою книгу и В Дунаев. Автор не претендует на широкой охват социальных явлений, на последовательное раскрытие общественно-политических проблем Японии. Но та мозаичность, которой отличается эта книга, многообразие описанных жизненных ситуаций, человеческих судеб, личные наблюдения и впечатления автора — все это, на наш взгляд, позволяет в конечном итоге сделать достаточно глубокие обобщения, пополнить наши знания о Японии и японцах.

Следует еще сказать, что рисунки в этой книге, исполненные молодым художником Николаем Усачевым, — это не иллюстрации к тексту в обычном понимании этого слова.

Рискнем сказать, что это тоже своего рода «танка», только уже применительно к изобразительному искусству, к рисунку. Художник подчас независимо от текста книги стремился передать свой взгляд на Японию, ее быт, повседневные проблемы. И в этом смысле книга создана как бы двумя авторами: журналистом-международником и молодым художником.

Насколько плодотворно их соавторство, судить тебе, читатель.

Журналисты пишут либо по горячим следам, либо по прошествии времени. Я предпочел последнее. Прошло несколько лет, как я вернулся из Японии, где достаточно продолжительное время работал корреспондентом АПН.

Мое длительное пребывание в Японии пришлось на пик так называемого экономического бума. Подъем в области экономики вызвал к жизни массу широковещательных лозунгов в попытке догнать Запад, а затем и обойти его. Средства массовой информации — толстенные ежемесячные журналы, газеты, специальные ежегодники-нэнканы, многочисленные теле- и радиоканалы, кино, даже стены домов, облепленные цветастой электрорекламой, — все утверждало, что XXI век будет веком Японии, что страна встретит его в апогее всемирной славы, станет ведущей экономической державой, оставив всех других позади себя.

Пропагандистский натиск был настолько ошеломляющим, что японцы в массе поверили в свое «японское чудо», им уже казалось, что они ухватили жар-птицу за хвост. Многие политики и прогнозисты на Западе также предсказывали, что Япония на пути к тому, чтобы стать мировым лидером в экономике. А в самой стране царил дух потребительства: «Покупай — и ты король!»

Но в этом большом хоре голосов нет-нет да и пробивались трезвые нотки: левая оппозиция, представители прогрессивных сил Японии предупреждали, что почва «экономического чуда» зыбка, что темпы экономического роста, которые демонстрировала Япония (а порой они доходили чуть ли не до 20 процентов в год) навязываются стране монополистическим капиталом, который, стремясь получить максимальную прибыль, не помышляет о создании базы общественного капитала. А ведь такая база и есть основа благосостояния страны. Тем более она важна, когда речь идет об обществе, в котором сегодня ты имеешь работу, а завтра нет.

В годы бурного роста экономики, построенного как на использовании многих благоприятных для Японии экономических факторов, так и на недоплате рабочим, на жестоких условиях труда и жизни, монополистический капитал мог позволить себе пойти на некоторые уступки рабочему движению, которое в тот период добилось значительных успехов. Достаточно вспомнить о характерных формах борьбы трудящихся — движении весенних наступлений, ежегодно широкой волной прокатывающихся по всей стране. Такие выступления приносили ощутимые результаты. Примечательно, что эти успехи мужественной и решительной борьбы рабочего класса послужили поводом для некоторой части оппозиции, и прежде всего для японских представителей социал-демократического направления, утверждать, что якобы наиболее перспективный путь защиты интересов трудящихся — это путь соглашения между трудом и капиталом, путь привлечения рабочих к управлению предприятиями, к участию в прибылях. И наконец, по примеру западноевропейской социал-демократии в Японии был выдвинут лозунг «качества жизни», утверждающий, что в условиях капиталистического общества путем постепенного осуществления реформ, прежде всего реформ, совершенствующих саму капиталистическую систему, можно добиться перехода от коррумпирующего общества потребления к обществу высокой культуры, в котором уровень материальных притязаний стабилизируется и значительно повысится ценность нематериальных благ: свободного времени, образования, спорта, отдыха, развлечений, размышления, созерцания. Одним словом, рисовалась безоблачная перспектива.

Выполняя социальный заказ капитала, консерваторы выдвигали один за другим проекты развития экономики страны, не скупясь на посулы избирателям. В 1960 году премьер-министр X. Икэда предложил «план удвоения дохода», в 1967-м его преемник Э. Сато — «план социально-экономического развития». Примечательно, что в этих двух программах были выполнены лишь разделы, касающиеся увеличения доходов крупных фирм и компаний, но провалились те пункты, согласно которым намечалось ускоренное развитие инфраструктуры и прекращение роста цен, то есть непосредственно затрагивающие интересы трудящихся. На смену Э. Сато в 1972 году пришел К. Танака. Он также решил вписать себя в историю своей «программой реконструкции Японского архипелага». Выдвигалась идея нового размещения производительных сил и развития отсталых районов за счет «разгрузки» перенаселенных промышленных центров на Тихоокеанском побережье и более интенсивного освоения районов на обережье Японского моря, на Хоккайдо и ряде островов юга Японии. План провалился, как и сам Танака, имя которого, как известно, приобрело широкую известность в связи со скандалом «Локхид». Однако проект бывшего премьер-министра успел принести баснословные доходы крупному капиталу: уже одно только провозглашение этой программы в условиях господства монополий вызвало в Японии невиданные спекуляции. Только в 1972 году цены на землю возросли на 20 процентов. Став одним из факторов общего роста цен в стране, земельные спекуляции в первую очередь больно ударили по рядовому японскому труженику. А его уже ждала новая «радужная» перспектива в виде очередного проекта. На этот раз пришедшее на смену провалившемуся кабинету Танака правительство Т. Мики выдвинуло так называемую концепцию «жизненного цикла». Согласно новой программе правительство обещало добиться такого развития страны, когда на каждом этапе жизни все без исключения члены общества смогут иметь все необходимое: ребенок — детские воспитательные учреждения, право на образование; юноша — возможность закончить высшее учебное заведение и получить работу по профессии; человек зрелого возраста — возможность содержать семью, иметь свой дом или квартиру, возможность трудиться и отдыхать; люди преклонного возраста — обеспеченную старость и полноправное участие в жизни общества.

Прогрессивная общественность выступила с острой критикой концепции «жизненного цикла», как и всех предыдущих теорий и программ. Было доказано, что консерваторы и на этот раз пошли на обман народа, по сути выдвинув программу, закрепляющую каждого человека за производством раз и навсегда, закрепощающую его если и не у одного и того же станка, то за одним и тем же предприятием, хозяином до тех пор, пока из него не будут выжаты все соки. Живой человек, по существу, оказывался включенным в жесткие рамки программы того или иного цикла развития капиталистической экономики лишь за одни посулы: хозяин, фирма-де обеспечат ему хорошую, беззаботную жизнь. Однако даже эти, казалось бы, призванные стократ служить капиталу «издержки» на человека оказались «не по карману» правящим силам Японии: программа «жизненного цикла» не выдержала уже первых экономических трудностей, тем более что на этот раз они явно носят затяжной характер. Да и самого кабинета Мики уже нет…

Стагфляция.

Японцы — любители иностранных слов, в японском языке поражает обилие речевых заимствований. Каждый год издаются специальные словари иностранных слов, переиначенных на японский лад. Некоторые слова тут же забываются, другие становятся предметом рассмотрения филологов. Но слово «стагфляция», хорошо знакомое каждому, результат вынужденного заимствования. Оно означает затяжное сочетание глубокой экономической депрессии и инфляции. С этим словом японцы познакомились с начала 70-х годов, когда экономика страны вначале резко снизила темпы роста, а затем вступила в полосу длительного кризиса.

Розовые перспективы подернулись дымкой. Жестокая в своей неприглядности действительность. Именно она, не зная компромиссов, диктует человеку его жизнь, каждый день которой приносит новые проблемы: подрастают дети, а ты не смог скопить на учебу, заболела жена — лечение сведет твои сбережения к нулю, все ближе устрашающая тень обязательного ухода с работы, ты многого не успел, а впереди неизбежны тоскливые дни старости — обузы для всех…

Монополистическому капиталу, правящим кругам Японии уже не до того, чтобы думать об осуществлении широковещательной программы «жизненного цикла». Главное, не сдать завоеванного, своих пошатнувшихся позиций. Выход все тот же — наступление на трудящихся. Лозунг «Покупай — и ты король!» сменен на новый «Экономь — и ты король!». Ничего не поделаешь, призывая к экономии, приходится и самому прикидываться бережливыми. Лозунги вывернуты наизнанку, но события свидетельствуют, что сильные мира сего не помышляют об ущемлении своих собственных интересов. Ярким примером этого является известное дело «Локхид», в результате которого были выявлены баснословные взятки целой группы высокопоставленных должностных лиц, вместе с бывшим премьером К. Танака попавших на скамью подсудимых.

В общем, дело не первое, и если бы не связь с иностранной компанией, не масштабы, то вряд ли оно могло бы всколыхнуть на столь долгое время буквально всю страну. Вместе с тем дело «Локхид» пролило свет на еще одну сторону деятельности некоторых высокопоставленных государственных чиновников, обнаружив их связь с лидерами ультраправых организаций.

В марте 1976 года 29-летний актер Мицуясу Маэно направил свой спортивный самолет на дом «вождя» японских ультра правых Ёсио Кодама. Этот инцидент вновь заставил обратить внимание общественности на правые организации, существующие в стране, на их опасную деятельность. Газеты запестрели сенсационными сообщениями. Согласно официальным данным в Японии насчитывается около 120 тысяч человек, входящих в 550 организаций правого толка. Все эти организации зарегистрированы, так что их деятельность более или менее находится в поле зрения органов безопасности. Сложнее дело обстоит с так называемыми скрытыми правыми, или правыми «романтиками» — одиночками, которые вынашивают свои планы втайне ото всех и действуют неожиданно, по собственному усмотрению. (Помните зверское убийство лидера Социалистической партии Японии Инэдзиро Асанума?) Полицейские службы не в состоянии точно определить, сколько правых «романтиков» затаилось в Японии. По некоторым данным, число их составляет от 10 до 30 тысяч человек. Это люди, которые по-прежнему считают императора божественным лицом, втайне ненавидят ныне действующую конституцию, не мысля жизни нации без абсолютной верности кодексу самураев «бусидо» («путь воина»).

Кумир правых «романтиков» Мисима Юкио, основатель и глава организации фашистского типа «Общество щита», 25 ноября 1970 года выступил перед частями главного штаба сил самообороны в токийском районе Итигая, призывая поднять мятеж, с тем чтобы вернуть Японии «ее былую чистоту и величие». Когда попытка Мисима потерпела провал, обанкротившийся носитель печальной памяти идей прошлого публично совершил харакири, чтобы доказать «чистоту своих помыслов», воскресить в японцах образ «истинного японца-патриота». После «инцидента Мисима Юкио» в Японии 11 человек покончили с собой, в предсмертных записках выразив согласие с призывом Мисима возродить «бусидо».

Правый «романтик» Маэно, спикировавший на дом Кодама, до дела «Локхид» вел ничем не примечательный образ жизни среднего актера, каких немало снимается в затопивших страну порнографических фильмах. Его час пробил, когда в печати появились первые сообщения о деле «Локхид», в частности, о том, что один из руководителей ультраправых, Кодама, взял у американской самолетостроительной компании «Локхид» 7 миллионов долларов для подкупа ряда высокопоставленных государственных чиновников. При этом оказалось, что, не будучи «романтиком», Кодама основную долю позаботился опустить в свой собственный карман. Другой лидер правых, Бин Акао, 77-летний руководитель антикоммунистической организации «Дай нихон айкокуто» (патриотическая партия великой Японии), в прошлом наставник Кодама, выйдя на улицу, начал вещать в громкоговоритель, что, польстившись на доллары, Кодама предал «святое дело» правых организаций. Если берешь, то так, чтобы и комар носа не подточил. Кодама же распоясался, следовательно, недостоин быть вождем правых… Уподобившись недоброй памяти «камикадзе», «романтик» Маэно спикировал на дом Кодама…

Маэно разбился, приняв смерть за свои более чем сомнительные идеалы. А Кодама? Этого голыми руками, на «романтику» не возьмешь, он и тут вывернулся, повезло, остался в живых. Всю жизнь связанный с экстремистскими организациями, Кодама поднаторел в разного рода «делах». В период второй мировой войны был на короткой ноге со многими высокопоставленными военными руководителями. Адмирал Такидзиро Ониси, основатель авиационного полка смертников — «камикадзе», числился в его близких друзьях, так что в 1945 году именно Кодама вручил Ониси меч для совершения харакири. Около трех лет назад на японские экраны вышел фильм, посвященный Ониси. С тех пор, как утверждают, призрак Ониси по ночам посещал Кодама, и ему не спалось. Судя по делу «Локхид», днем призрак оставлял Кодама в покое, и тот успел провернуть не одно выгодное дельце, нарушая законы с согласия тех, кто призван их охранять.

Коррупция в высшем государственном аппарате. Разоблачения не только вызывали возмущение трудящихся Японии, они убеждали в том, что пора напомнить правящим кругам страны, какова сила общественного мнения, сила трудового народа.

Сейчас в Японии наблюдается невиданный подъем демократического движения, в центре которого стоит левая оппозиция — прогрессивные партии и крупнейшие профсоюзные объединения. Широкие слои трудящихся полны решимости покончить с засилием консерваторов, которые вот уже более 20 лет навязывают стране свои порядки. Прогрессивные силы Японии, прежде всего коммунистическая партия, определяют обстановку в стране как кризис во всех сферах — в политике, экономике, культуре и морали. Они видят выход в создании единого антимонополистического фронта.

Лопнул миф о стране, идущей якобы по какому-то «третьему пути», отстоящему на равном расстоянии от капитализма и социализма. Лопнул миф об обществе, избавленном якобы от классовых противоречий, обществе стабильного рынка труда, не знающем безработицы. В период «экономического чуда» японская официальная статистика по безработице фиксировала лишь тех, кто относился к категории «пожизненно занятых» и «занятых непостоянно», обходя молчанием огромную армию явных и скрытых безработных из рабочих-надомников, ремесленников и крестьян, периодически подрабатывающих на крупных предприятиях. Все они оказались не в состоянии добиться постоянной или сравнительно постоянной работы даже в условиях «исключительной стабильности рынка труда». В последние годы стагфляция значительно пополнила их ряды, так что к началу 1977 года число безработных составило более миллиона человек. Это полностью безработные, а ведь нетрудно представить, что означает миллион безработных кормильцев, на руках которых жена, дети и престарелые родители.

Но не о них нашумевшая недавно книга С. Камата «Тоёта» — завод отчаяния". Автор не безработный, ему повезло дважды: найти работу и поступить на самый крупный в Японии, третий по величине в мире, автомобильный завод "Тоёта". Так отчего же отчаяние?

Две желтые полосы — бригадир, фуражка без полос — постоянный рабочий, красная полоса — рабочий моложе 20 лет, одна белая — стажер, зеленая — ученик, две зеленые полосы на фуражке — это у автора книги, он сезонник…

Что-то очень знакомое в этом четком распределении цвета полосок, показывающих "статус", иначе степень прав — или бесправия? — людей. Да, конечно, это же из феодальных времен, когда японское общество делилось на четко разграниченные слои, даже внешне, покроем и цветом одежды, наглухо отделенные друг от друга. Но, может быть, на "Тоёта" случайное сходство? Книга убеждает в обратном. На примере одного сезонного рабочего автор рисует трудовые будни, протекающие в условиях жесточайшей эксплуатации, невыносимо тяжелой обстановки конвейерного труда. Крайне низкая заработная плата, отсутствие выплат по социальному обеспечению, и это в условиях непрерывной интенсификации труда, нередко приводящей к производственным травмам — физическим и моральным. Глубоко потрясает описание жизни в бараках, лишенных элементарных удобств, но зато находящихся под неусыпным надзором полиции.

Знакомство с книгой Камата приводит к выводу, что хозяева завода "Тоёта" поднаторели в получении максимальной прибыли. Этому служит специально разработанная система оплаты труда: основной оклад крайне низок, к нему прибавляется плата за сверхурочные, а к моменту окончания срока действия контракта приплюсовывается "премия". Если учесть, что заработная плата, как правило, выдается рабочим с задержкой на 20 дней, а на заводе работает 41 тысяча человек со средним заработком 90 тысяч иен в месяц, то любой экономист без труда подсчитает, какой дополнительный доход с общей суммы в 3,7 миллиарда иен получают хозяева, имея ее в своем полном распоряжении в течение 20 дней. Выплата "премиальных", как ни странно, также служит к выгоде хозяев: половина суммы "премиальных" выдается в конце года, а сезонникам, не доработавшим до конца срока, оговоренного в контракте, "премиальных" вообще не дают. Камата описывает случай, когда один рабочий, поступивший вместе с ним на завод, вынужден был подать заявление о досрочном уходе после того, как потерял в цехе сознание. До окончания действия контракта у этого рабочего оставалось 46 дней, но, несмотря на заключение врачей о нетрудоспособности, рабочий был лишен "премиальных". Этот случай не единичен: до конца действия контракта, как правило, выдерживает лишь 30 процентов сезонников.

Положение сезонных рабочих особенно тяжело еще и потому, что профсоюзные организации, по существу, ими не занимаются. К тому же на частных предприятиях профсоюзы полностью подчинены администрации, руководители профсоюзов назначаются дирекцией из числа мастеров и бригадиров, а делегаты на профсоюзные собрания — из лиц, угодных начальникам цехов.

Участь сезонников на заводе "Тоёта", положение с профсоюзными организациями не исключение. Не многим лучше и тем, кто попадает под рубрику "пожизненно занятых" и "занятых непостоянно". Их так же нещадно эксплуатируют. Да это и понятно — ведь именно "дешевые трудовые руки", руки честного, но недополучающего за свою работу японского труженика и обеспечили экономике этой страны высокие темпы роста, сотворив так называемое "японское чудо". Однако двадцатый век не верит чудесам, как правило, долго они не протягивают.

Экономический бум сменился стагфляцией. Как подчеркнул недавно в своем выступлении председатель Президиума ЦК КПЯ К. Миямото, ныне в Японии наблюдается обострение всех экономических противоречий. Это неизбежный результат общих особенностей экономики и политики монополистического капитализма, к тому же усугубленных спецификой Японии с ее политикой "высоких темпов экономического роста". Процент накопления капитала в Японии самый высокий в капиталистическом мире, что связано с экономической политикой консерваторов, когда правительство и всеяпонский банк предоставляют льготные ссуды под самые низкие проценты в первую очередь именно крупным компаниям. Такая политика проводилась и продолжает проводиться за счет общественного капиталовложения и расходов на социальное обеспечение. По отношению к общему национальному доходу Япония тратила на социальное обеспечение трудящихся в процентном выражении в три раза меньше, чем другие развитые капиталистические страны. Как отмечалось на страницах печатного органа социалистической партии Японии "Сякайсюги", современная стагфляция представляет собой "закономерный результат всего функционирования государственно-монополистического механизма в послевоенный период. Подлинное искоренение причин инфляции могло бы стоить жизни самому капитализму".

Это прекрасно понимают те, кому именно капитализм со всеми его противоречиями и социальной несправедливостью обеспечил теплое место под солнцем, которое они, естественно, не желают уступить. Вот почему классовые бои, проходившие в Японии в последние несколько лет, носили столь ожесточенный характер. Теперь не до уступок, коль скоро борьба пошла не на жизнь, а на смерть. А ведь именно так стоит вопрос, свидетельство чему парламентские выборы в декабре 1976 года, когда правящая либерально-демократическая партия едва смогла получить половину общего количества мандатов в нижней палате. Широко известный в Японии член либерально-демократической партии, в прошлом генеральный секретарь кабинета Э. Сато Тосио Кимура в этой связи заявил, что если кабинет Т. Фукуда не проведет реформу правящей партии, то процесс изменения соотношения сил в пользу оппозиции станет необратимым и консерваторам придется согласиться на коалицию с некоторыми партиями оппозиции.

Как видим, несмотря на явную тревогу, правящие силы все же намерены удержаться, не уступать. Однако у них серьезный противник — прогрессивная оппозиция во главе с коммунистической и социалистической партиями, по праву представляющими трудовой народ Японии — истинного хозяина страны.

Хозяин страны. Это и рабочий, честно изо дня в день исполняющий свой трудовой долг, своими умелыми и умными руками прославляющий народ Японии. Это старик крестьянин, согнувшись под палящими лучами солнца, по колено в воде любовно выращивающий побег за побегом знаменитый японский рис. Это писатель, актер, режиссер, своим искусством раскрывающий глаза рядовому японцу на саму жизнь, на все, что есть в ней несправедливого и прекрасного, помогающий и нам лучше понять соседний народ. Это мужчина и женщина, старик и ребенок, каждый со своими проблемами, мечтами и свершениями. Это нация, трудящиеся.

О них, об истинных хозяевах Японии, написана эта книга. Пусть они еще только в пути, только завоевывают свои права на светлое будущее. Все равно именно они и есть Япония. Та Япония, которую я встретил, узнал, с которой подружился. И если эта книга наряду со всем тем, что уже известно советскому читателю об этой стране, хотя бы несколько расширит знание жизни "японцев в Японии", то моя цель достигнута.

С чем сравнить пробуждение ото сна самого большого города мира — Токио? Может быть, с настройкой какого-то фантастического оркестра, где вместо звучания струнных инструментов полязгивание пришедших в движение электричек, трамваев и поездов метро, где духовые играют подъем рабочему люду, где глухие раскаты ударных оповещают о начале нового дня японской столицы.

Первые признаки пробуждения появляются еще задолго до рассвета. Из-за легких раздвижных дверей деревянных домов, которых и сегодня большинство в огромном городе, доносится покашливание. Раньше всех просыпаются пожилые люди и торговцы-оптовики: зеленщики, продавцы рыбы и прочие перекупщики. Недолгие сборы. Тара приготовлена уже с вечера, вымыта, просушена и уложена на крошечных трехколесных грузовичках. Остается одеться, пройти через дворовый садик, по небольшой лесенке спуститься к гаражной двери. Звуки поднимаемых металлических жалюзи извещают о начале трудового дня.

В направлении рынков оптовой торговли устремляются автомашины всевозможных размеров, марок и возрастов. Самым главным является центральный рынок — рыбное чрево японской столицы.

Поток машин, загруженных рыбой, всевозможной морской живностью, овощами и фруктами, направляется из рыночных ворот в различные районы города, чтобы доставить скоропортящийся груз потребителям.

"Лавочная" Япония

Обычно иностранцев в Японии поражает наличие огромного количества мелких лавчонок, которыми фактически заполнены все первые этажи в городах и поселках страны. Удивляешься количеству этих заведений, а больше тому, за счет чего существуют их владельцы.

Откуда такое количество мелких лавок? Постепенно из разговоров с японцами возникла удивительно сложная и интересная картина "лавочной" Японии. Хочется рассказать об этом подробнее, потому что история эта характерна для Японии вообще. Жизнь в этой стране убедила в том, что все здесь проблематично, построено на острых, порою даже смертельно острых противоречиях. И в то же время окружающая обстановка, внешнее обрамление, в котором существуют, проявляются все эти противоречия, не только необычна, так сказать, экзотична, но по-своему привлекательна и кажется даже гармоничной. С одной стороны, это отвлекает, затрудняя проникновение в суть противоречий. С другой — заставляет понять, что писать о проблемах, противоречиях, опуская саму эту обстановку, абстрагируясь от нее, значило бы писать не о Японии.

Итак, о лавках. Как я узнал из разговоров со знакомыми и незнакомыми японцами, до войны в Японии лавок было значительно меньше. Система торговли также была иной. Как правило, постоянные покупатели по традиции в мелких лавках пользовались кредитом. Окончательный расчет производился по долговой книге лишь в конце года. В послевоенный период разрухи и оккупации многие семьи лишились не только крова, но и своих кормильцев. Наиболее остро стояла проблема питания: прокормиться значило выжить. В основном заботы о пропитании семьи легли на плечи женщин, которые в поисках продуктов питания из голодного города ехали в ближайшие деревни, где можно было достать самое элементарное — овощи, рис, рыбу. Обеспечивая собственную семью, экономные хозяйки проявляли чудеса изворотливости, чтобы находить "излишки" и сбывать их нуждавшимся. При этом наряду с розничной торговлей сырыми продуктами хозяйки все чаще предпочитали устраивать что-то вроде "домашней кухни", специализируясь на нескольких знакомых блюдах. Наблюдая крохотные размеры большинства современных японских ресторанчиков, площадь которых подчас не превышает и 10 квадратных метров, нетрудно представить себе вид послевоенных заведений такого рода. Как правило, речь шла всего лишь об одном-двух столиках для "гостей" (так японцы называют покупателя, клиента), втиснутых в кухню для домочадцев.

Интересно, что с годами число лавок в японских городах не уменьшалось, а, напротив, все возрастало. Этому немало причин. При выходе на пенсию японцы получают единовременное пособие, размеры которого даже при самой жесткой экономии не позволяют протянуть и двух лет. Поэтому полученные деньги стремятся вложить в какие-нибудь "дело". Обычно покупают небольшое выгодно расположенное помещение, не оправдавшее надежд предыдущего владельца, и переоборудуют его в соответствии со своими вкусами и возможностями под лавку. Кроме пенсионеров, в лавках хозяйничают также замужние женщины. В японской семье даже среднего достатка одной зарплаты хозяина на жизнь не хватает. В то же время согласно японскому законодательству жена не имеет права получать зарплату, превышающую пятую часть зарплаты мужа.

Если же заработок жены составлял более одной пятой оклада мужа, то ее зарплата облагалась столь высоким дополнительным налогом, что заработок женщины переставал иметь всякий смысл. Поэтому в качестве побочного дохода приходится держать при доме лавку, в которой могут трудиться престарелые родители и жена. Отсутствие твердого гарантированного заработка, отсутствие системы всеобщего пенсионного обеспечения, неуверенность в завтрашнем дне приводят к тому, что даже молодые японцы, служащие в той или иной компании, нередко уже в 30–35 лет бросают работу и на базе сколоченного за счет жесткой экономии капитала открывают свое собственное "дело". Нередко таким делом обзаводятся молодожены: их "медовый месяц" начинается со ссуды в банке, с обременительных долгов.

Город проснулся

В семь-восемь утра в Токио начинают оживать узкие переулки. Владельцы небольших лавок и лавчонок стряхивают щетками пыль с товаров, вдоль тротуаров догорают костры: сжигается бумага и мелкий мусор. Участки тротуара напротив каждой лавки подметаются и поливаются водой из шлангов.

Вот на улицах показался спешащий к остановкам автобусов, к станциям метро и электричек рабочий люд. В Токио более 90 тысяч различных промышленных предприятий. Есть крупные предприятия с большим числом рабочих и служащих. Имеются мелкие и совсем крошечные, где в тщетной попытке противостоять конкуренту денно и нощно трудятся всего-навсего два-три человека. Условия труда и заработная плата зависят от размеров и степени процветания предприятия: в стране нет единой системы оплаты труда, гарантированных отпусков и пенсионного обеспечения.

Как только схлынул первый поток пассажиров, в восемь-девять утра все виды городского транспорта начинают заполняться токийскими служащими: Ежедневно в деловые районы Токио на работу прибывает от полутора до двух миллионов человек. Один лишь Токийский центральный вокзал каждый день пропускает свыше 800 тысяч человек, за ним следуют вокзалы Синдзюку и Икэбукуро. Многим приходится ездить издалека, тратя на дорогу около трех часов.

К десяти часам утра улицы Токио заметно пустеют и поступают в распоряжение домохозяек. Трудовой день японской столицы начался.

Проводив мужа до порога, поклонившись и сказав обычное "иттэрассяй" (возвращайтесь), жена приступает к своим повседневным занятиям, общим для всех домохозяек мира.

К полудню ей необходимо покончить со всеми делами, поскольку детские сады работают только в течение трех утренних часов. Женщина прослушивает ежедневные сообщения по радио о погоде, направлении движения очередного тайфуна, силе толчка последнего землетрясения, плотности нависшего над городом смога. За этими сообщениями следует непременная информация об автомобильных катастрофах, успевших произойти за несколько утренних часов, о возникших вследствие этого уличных пробках. Такие сообщения будут передаваться весь день с тем, чтобы водители могли выбрать наиболее "свободную" дорожную трассу. Между тем из-за тесноты города действительно свободных трасс в Токио уже давно не существует.

Проблемы больного гиганта

В 1976 году японская промышленность произвела 7 миллионов 841 тысячу автомобилей. В одном лишь Токио насчитывается более двух миллионов только легковых машин, и их число все возрастает, что делает Токио похожим на жужжащий улей, изнывающий от недостатка воздуха. "Кар" (автомобиль), утверждает реклама, является одним из трех "К", составляющих предмет вожделения каждого японца. О нем мечтают даже больше, чем о столь необходимом в условиях жаркого климата кондиционере или "кара тэрэби" — цветном телевизоре, свидетельствующем о благосостоянии семейства. Красочные проспекты, телереклама преподносят "кар" как дом на колесах: в нем-де можно поработать, отдохнуть.

В воскресные дни "дома на колесах" бесконечным потоком направляются в сторону океана или в горы, туда, где можно прочистить легкие, всю неделю надсадно перерабатывавшие грязный токийский воздух. Порою в результате огромного скопления транспорта отрезок пути в каких-то пятьдесят километров занимает от трех до четырех часов.

Несмотря на бесконечные месячники, декады, недели безопасности движения, количество дорожных происшествий в Токио не идет на убыль. Большинство улиц отнюдь не отвечает требованиям безопасности. По некоторым из них с трудом протискивается даже одна машина. При сооружении новых дорог городским властям постоянно приходится сталкиваться с серьезными, подчас неразрешимыми проблемами. Многие земельные участки японской столицы находятся в частных руках. Государство не имеет права без покупки земли и согласия на то владельцев ни прокладывать новые автострады, ни реконструировать старые. Поэтому дорожное строительство ведется недостаточно быстро, а для перенаселенного города несовершенные дороги — сущий ад.

"Где гулять нашим детям?" — взывают к официальным властям матери маленьких токийцев. Главный город Японии значительно уступает другим столицам мира по количеству парков и зеленых массивов. К услугам детей в основном асфальт улиц, бетонированные пятачки по соседству с какой-нибудь стройкой да в редких случаях заброшенный пустырь.

Так где же, действительно, гулять детям? Пока радикального ответа на этот жгучий вопрос не получено, некоторые предприимчивые дельцы с полной серьезностью предлагают: "Детству необходима природа, поэтому… покупайте цветной телевизор: он донесет до ваших детей шелест листвы, плеск волны, голубое небо!.."

И все-таки дети хотят выходить на улицу, бегать, прыгать, играть — хотят быть детьми. Такое, казалось бы, вполне естественное желание нередко оборачивается трагедией. Япония занимает одно из первых мест в мире по количеству гибнущих под колесами автомашин детей. У тех же, кого "судьба миновала", на всю жизнь вырабатывается привычка строжайше выполнять все правила уличного движения. Без этого в Токио не выжить.

Гибель детей под колесами транспорта — серьезнейшая проблема Токио, а их хищение на улицах за последние годы превратилось в трагедию большого города. Бизнес на краже детей с целью получения выкупа от родителей проник в Японию относительно недавно в числе прочих "заимствований" из США. Судя по постоянным предупреждениям по радио и телевидению, бизнес этот процветает. Так, несколько лет назад вся Япония была потрясена зверским убийством маленького токийского мальчика Масатоси.

"Лучший способ разбогатеть — украсть ребенка…".

"С самого начала я решил его убить…", "Мысль о похищении и убийстве мне подсказали телепередачи…" Это было заявлено 19-летним Ёкомидзу — убийцей Масатоси. И это не пустые слова. Включите в любое время суток один из многих каналов токийского телевидения, и вы непременно натолкнетесь на передачу, полную садизма. То же самое в кино…

Туристы, подъезжающие к Токио со стороны Иокогамы, издалека видят постоянно висящую над городом дымовую завесу. Вдоль побережья Токийского залива тянутся корпуса крупных сталеплавильных комбинатов, химических заводов. Рядом с ними пристани, позволяющие припаливать гигантским рудовозам и танкерам. Грохот, шум, невероятная задымленность. Степень загрязненности воздуха в Токио выше, чем в Нью-Йорке. Ежедневно из фабричных труб выбрасывается около 700 тонн только двуокиси серы. Все пространство между Токио и Иокогамой затянуто грязновато-серой дымкой. Листья опадают с деревьев раньше положенного срока. Школьникам разрешается заниматься спортом вне помещения ограниченное время. Цветы сакуры, распускающиеся в парке Уэно, в мгновение ока приобретают тускло-серебристый оттенок. Гора Фудзи почти все время окутана облаками, насыщенными серой. Даже в городских парках не избавляешься от сладковато-въедливого запаха бензина. От перенасыщенности воздуха сероводородом глаза с непривычки слезятся. Вспоминается, как в конце 1970 года плотность серного газа достигла такого уровня, что в Токио буквально началась паника. На дорогах приостанавливалось движение; по радио сообщалось, каких кварталов города следует временно избегать; в районах Синдзюку и Сибуя наблюдались массовые обмороки прохожих. Если раньше, как едко заметил журнал "Сюкан гэндай", во время утренней зарядки в школах преподаватели говорили детям: "Дышите глубже", то теперь им приходится предупреждать: "Дышите реже и неглубоко".

Статистика фиксирует: в начале 74-го года в одном из наиболее загрязненных районов Токио, Ота, число легочных больных составило 3,6 процента от всех посетителей поликлиник, а в июле того же года оно увеличилось до 6,1 процента.

Токио занимает более двух тысяч квадратных километров. Большой Токио состоит из 23 городских районов, 26 городов, 6 поселков городского типа и 9 деревень. Сфера городского управления охватывает только 23 района в черте основной территории города с населением 8,6 миллиона человек. В большой Токио с 11,6 миллиона жителей в административном отношении входят также острова, из которых архипелаг Огасавара (Бонин) находится в Тихом океане на расстоянии 1200 километров.

Токио называют городом нелепых крайностей. Пятидесятиэтажные небоскребы в Синдзюку стоят в один ряд с деревянными домишками. Город имеет самый большой бюджет и самый высокий дефицит в Японии. В результате отсутствия единого общегосударственного плана использования территории страны в наши дни одиннадцать миллионов жителей японской столицы проживает на той же территории, на которой в послевоенные годы размещалось три миллиона человек. На Токио падает 22 процента национального дохода; более двух третей всех наиболее крупных японских фирм и компаний имеют в Токио свои филиалы. Здесь расположены резиденции правительства, министерства и ведомства, треть всех высших учебных заведений Японии.

До 1973 года в японскую столицу со всех уголков страны ежегодно прибывало около 200 тысяч человек. С 1975 года наметился некоторый спад миграции. Причина в снижении темпов экономического роста, затянувшейся инфляции и депрессии производства.

Городские власти Токио не имеют перспективного плана застройки города. Здесь не существует границ между жилыми кварталами, промышленными и деловыми районами. Крупные предприятия, заводики, мастерские и склады расположены по соседству с жилыми домами, увеселительными заведениями, магазинами. Большинство живет в квартирках с общей площадью не более 20 квадратных метров или в крошечных односемейных домиках, земля под которыми раз в сто дороже самого строения. Квартирная плата составляет 60— 120 тысяч иен [1] в месяц (около 40 процентов заработка). Более половины населения города лишено такого элементарного удобства, как канализация. Правда, и здесь техника шагнула вперед: дважды в месяц 1800 "лаборантов-ассенизаторов" в белоснежных халатах, со специальными аэрозолями на машинах-цистернах объезжают кварталы города.

Некоторые центральные районы Токио по своему внешнему виду напоминают кварталы европейских городов, но в целом трудно определить стиль японской столицы, настолько тесно переплелись в ней признаки городов Востока и Запада. Где бы вы ни находились, стоит свернуть немного в сторону от основной магистрали, как попадаешь в лабиринт узеньких улочек, со всех сторон облепленных маленькими деревянными строениями.

Отходы химического производства, мусор, грязь, канализационный сток в воды Токийского залива и в реки, протекающие через Токио и его окрестности, породили еще одну проблему японской столицы — проблему загрязнения воды. Под угрозой находятся два основных продукта питания японцев — рис и рыба. 24 сентября 1970 года институт гигиены Токио опубликовал сообщение: "Рыбу, вылавливаемую в Токийском заливе, пока еще есть можно". Заявление понадобилось для того, чтобы успокоить общественность, встревоженную невиданным загрязнением Токийского залива. С тех пор прошли годы, но картина не изменилась. В токийском районе Ота проводилось обследование детей школьного возраста, которое выявило, что многие из них подвержены заболеванию костей, ведущему к приостановке роста. Специалисты предполагают, что истоки бо-лезни кроются в недоброкачественной питьевой воде, поступающей в водопроводную сеть из реки Тамагава. Управление водоснабжения токийского муниципалитета проводило специальное расследование, которое показало, что в воде содержится повышенное количество примеси аммиачного азота, перманганата калия и других вредных химических компонентов. Если количество отходов, сбрасываемых в реку Тамагава, не сократится хотя бы в два раза, в ближайшем будущем воду реки нельзя будет использовать для питья.

Жители японской столицы страдают не только от загрязнения воздуха и воды. Так как основной объем всех строительных работ в городе производится ночью, из-за различных шумов резко увеличилось количество психических заболеваний.

Большой проблемой в Токио является также опускание почвы. За последние 50 лет опустилось около 60 процентов территории города. Ряд районов уже давно расположен ниже уровня моря. Несколько лет назад проблема опускания почвы в Токио стояла наиболее остро. В связи со строительством большого количества высотных зданий, снабженных мощными установками кондиционирования воздуха, для охлаждения использовались подземные воды. Одно время "высасывание" этих вод осуществлялось столь интенсивно, что в среднем ежегодно почва японской столицы опускалась на 10 сантиметров.

Вместе со всеми этими новыми проблемами, ежегодно встающими перед японской столицей, ее по-прежнему не покидают и старые, можно даже сказать, древние проблемы — постоянная угроза землетрясения и пожара. За последние годы в Токио появились целые кварталы высотных зданий. Построено несколько небоскребов. Однако в городе по-прежнему великое множество кварталов с деревянными домами, где ютятся те, кто своим трудом вывел Японию в число ведущих индустриальных держав мира. В связи с частыми землетрясениями закон запрещает возводить деревянные постройки выше двух этажей. Из-за тесноты дома плотно примыкают друг к другу. В качестве основного средства отопления деревянных домов до сих пор используются керосинки, которые не способны избавить обитателей этих домов от холода и сырости и к тому же нередко являются причиной пожаров.

Токио болен, и исход его болезни серьезно беспокоит весь японский народ, тем более что "когай" (как в Японии называют всю совокупность вредных последствий загрязнения окружающей среды) уже давно перекинулся и на другие города страны, поистине вырос в общенациональную проблему. Прогрессивные силы Японии развернули широкую борьбу за исцеление Токио. Многочисленные толпы демонстрантов требуют: "Верните нам солнце!", "Мы боимся за рис и воду!.."

Перед тем как уснуть

Лишь к вечеру замедляется биение пульса кипучей и столь непростой жизни японской столицы. Токио позволяет себе забыть все треволнения дня, на несколько часов окунуться в беззаботный отдых. Рано надвигающаяся темнота как бы обволакивает город волшебным покрывалом, скрывающим от глаз грязновато-серые тона дневного Токио.

За час-два до окончания работы на улицах включается освещение. В районах, где расположены "комбинаты развлечений", начинает призывно поблескивать неон. У входов в питейные заведения появляются загримированные парни, одетые в костюмы шутов, арлекинов, генералов разных эпох и стран пилигримов. Одни держат в руках щиты с эмблемами заведений, другие хлопают в ладоши, призывно подмигивают прохожим. Это зазывалы, ходячая реклама кафе, кабаре, ресторанов и гостиниц. Их целая армия.

В одном лишь районе Гиндзы в начале 70-х годов (до инфляции) было сосредоточено огромное количество увеселительных заведений.

Кто же посещает бары, кабаре, ночные клубы? Значительная часть переступающих порог подобного рода заведений из собственного кармана не тратит и иены. Для этого имеется специальный фонд у тех, кто посылает своих представителей для заключения различного рода сделок. Под аккомпанемент электроинструментов, щебетание девиц в ультракоротких и ультрадлинных платьях с молотка распродаются разорившиеся фирмы и компании, идет перекачка капитала из одного кармана в другой, решается судьба конкурента. Со стороны все это выглядит обычной попойкой. Масштабы и степень важности сделки прямо пропорциональны красоте и обходительности девиц, изысканности заведения и величине счета.

Рекламные огни не только на одной Гиндзе. Ночной Синдзюку, Сибуя, Асакуса, Аракава и другие районы увеселений также имеют своих многочисленных почитателей. Правда, в отличие от похода на Гиндзу, посещение других районов требует не только денег, но и определенной смелости. Некоторые кварталы часто фигурируют в полицейских протоколах, на страницах японской печати в связи с различными криминальными историями. В Токио в начале 70-х годов действовало одиннадцать гангстерских шаек, насчитывавших более 30 тысяч человек. "Штабы" многих гангстерских шаек скрываются под яркими вывесками дешевых питейных заведений, кабаре, ночлежек.

Полночь. Из дверей питейных заведений, опираясь на услужливые плечи одетых в яркие кимоно гейш, выходят посетители. Но и после того, как схлынет армия завсегдатаев увеселительных заведений, улицы Токио не остаются безлюдными. Они поступают в распоряжение многочисленного обслуживающего персонала, незаметно приводящего в движение весь этот сложный и налаженный мир иллюзий. Опускаются жалюзи. Задвигаются двери. Огромная бетонно-стальная махина города погружается в свой короткий сон.

Что принесет с собой утро?..

Утро. Из расстеленной на циновках аккуратной постели неслышно, стараясь не потревожить спящего мужа, выскользнуло хрупкое (не то девочка, не то подросток) существо с красиво уложенной прической. Ни один волосок не изменил своего положения, определенного парикмахером два-три дня назад. Заслуга принадлежит твердой подушечке-валику. (Такой валик кладется под шею, и голова как бы провисает, когда женщина ложится спать. Валик не только помогает сохранить прическу, но и предохраняет лицо от преждевременных морщин.)

В доме сыро и холодно. Не зажигая света, женщина неслышно перешла на кухню, взяла термос, наполненный с вечера крутым кипятком. Наскоро плеснув в чашку горячей воды, бросив туда щепотку ароматного зеленого чая, она обхватила неровную поверхность сосуда обеими ладонями. Тепло постепенно разлилось по всему телу. Сделав последний глоток, женщина сполоснула чашку и поставила ее на место, определенное раз и навсегда.

Вернувшись к спальному ложу, она привычным движением опустилась на колени и свернула постель, еще хранившую тепло. Простыня приобрела форму конверта, футон (матрац) с вложенной в него подушечкой превратился в туго свернутый валик. Бесшумный толчок — и в стене открывается глубокая ниша. На полках аккуратно сложенные простыни, белье, стопка мужских сорочек, внизу разноцветным пятном выделяются фу-тоны. Свернутый валик ложится по соседству с другими.

"Мужнина жена"

Отвернув пробку в стоящем у входной двери бидоне, женщина стала перекачивать жидкость в керосинки. Две из них напоминали огромные грибы, перевернутые шляпкой вниз, две другие — камин с никелированным отражателем. Щелчок задвижки — и специальное устройство высекает огонь на фитили.

Выровняв пламя, женщина закрыла керосинки и осторожно перенесла их в комнаты. Из-за тонкой раздвижной стенки донеслось мужнино "Оя!" (Э-эй!).

"Хай!" (Да!) — с готовностью отозвалась женщина. Погруженный в собственные мысли, данна-сан [2] поднялся, вставив ноги в услужливо подставленные шлепанцы, и, затянув на бедрах узкий пояс домашнего кимоно, направился в ванную комнату. В это время из спальни успел исчезнуть его футон. Тщательно выглаженный рабочий костюм, без единой складочки белоснежная рубашка уже ждали своего хозяина. Но он сначала направился на кухню, откуда аппетитно потянуло горячим разваристым рисом.

Присев рядом с мужем, женщина услужливо подала ему черную лакированную пиалу с дымящимся рисом, подлила из высокого кувшина-термоса пахучего зеленого чая.

— Данна-сан, — тихо, как бы между прочим, проговорила наконец она. — Вчера… Вы так поздно…

— Да, видишь ли, — не спеша откликнулся муж, — беседа с клиентом затянулась. После ужина уточняли кое-какие детали сделки.

Женщина мгновенно простила мужа: дела есть дела. Пожалуй, ее жизнь сложилась удачно, совсем не так, как у ее матери. И соседки говорят, что ей повезло. Данна-сан посвящает ее в свои дела, а ведь во многих семьях этого не водится. Там жена узнает лишь о продвижении мужа по службе: с сегодняшнего дня ты уже супруга заведующего дэском [3] или заведующего отделом… Иногда соседки узнают об этом раньше, чем она сама.

"Нет, мой муж не такой, — удовлетворенно подумала женщина. — Вот и сегодня я заговорила, и он рассказал о причине задержки. Ничего не поделаешь: работа прежде всего…"

Муж не спеша поднялся из-за стола, развязал пояс домашнего кимоно. Женщина подала рубашку, заботливо расправила воротник.

— Да, это тебе, — уже переступив порог, мужчина протянул конверт с деньгами. Повернувшись, он, не говоря ни слова, толкнул дверь и вышел из дому. Женщина засеменила вслед, придержав рукой калитку, почтительно склонилась в поклоне.

— Иттэрассяй (возвращайтесь), — привычно пропела она.

Но вот фигура мужа в последний раз мелькнула в конце переулка и исчезла. И тотчас лицо женщины неузнаваемо преобразилось — служанку сменила полновластная хозяйка.

"Женщина в фартуке"

Надев шлепанцы из непромокаемой синтетики, облачившись в рабочую юбку, блузку и фартук, женщина проворно убрала со стола грязную посуду и занялась протиркой оконных стекол, уборкой квартиры.

Наведя в доме порядок, женщина спешит обойти соседние лавчонки. Ее скромную фигурку не отличишь от множества точно таких же, толкающихся в эти часы у лавок японской столицы. "Маэкакэ-сугата" — женщина в фартуке. Эти слова стали нарицательными. И, глядя на японских домохозяек, заполняющих улицы в утренние часы, невольно думаешь: неужели это они, до неузнаваемости преображенные национальной одеждой, украшают улицы, парки и скверы праздничного города?!

В последнее время европейская одежда прочно вошла в быт страны, так что в обычные дни, особенно в деловой части города, редко встретишь японку в кимоно. Лишь в особых случаях, во время торжеств и праздников, надевается национальная одежда. И все же я уверен: если японка хочет сохранить присущее ей своеобразное обаяние, она не должна расставаться с кимоно.

Обычно европейцы считают, что кимоно — это своего рода нарядный, художественно выполненный халат с широким поясом и широкими напускными рукавами. В действительности же кимоно представляет собой целую систему одежды, куда входит особое белье, разнообразной формы специальная обувь, различного вида накидки, в зависимости от сезона надеваемые поверх кимоно, а также украшения для прически, специальные сумки, меховые и шелковые шали.

По большим праздникам и прежде всего на Новый год японские семьи в полном составе направляются в храмы. В такие дни кимоно надевают и мужчины. Как правило, это строгое темно-синее кимоно. Если идущий рядом с ним сынишка также одет в кимоно, можно с уверенностью сказать: семья с достатком. Дороговизна привела к тому, что в отношении мальчиков основная часть японцев отступила от традиций, довольствуясь обычным европейским костюмом.

Для японцев кимоно не просто одежда. Это символ нации, нерушимости ее традиций. В кимоно несут грудного ребенка в храм, чтобы окропить там "святой" водой. В три, пять и семь лет наряженных в красочную одежду детей опять приводят в храм, чтобы отблагодарить высшие силы за то, что ребенок жив. И наконец, свадьбы и похороны вновь заставляют японцев надеть кимоно, нарядное или траурное…

Чудо-кошелек

Но вернемся к нашей хозяйке. Непрекращающийся рост цен, угроза в любое время лишиться постоянного места работы заставляют каждую японскую семью соблюдать жесткую экономию. И здесь основная роль, конечно, отводится женщине, которая проявляет поистине чудеса таланта. В одной из популярных телепередач рекламировался чудо-кошелек, изобретение изворотливой домохозяйки. Получив от мужа сумму на хозяйственные расходы, женщина спешит разместить ее в кошельке со множеством отделений. На каждом из отделений значится: деньги на рыбу, расходы на рис, на газ, электроэнергию, развлечения семьи. Подходя, например, к зеленщику, хозяйка, заглянув в соответствующее отделение, тут же прикидывает, что на овощах нужно сэкономить, чтобы не выйти из лимита. То же самое и при покупке других товаров.

По-своему остро отреагировало на это японское телевидение в очередной серии популярного (и потому бесконечно продолжающегося) фильма о Сазаэ-сан.

Однажды молодая замужняя женщина Сазаэ-сан и ее союзница свекровь, рассердившись на своих домашних мужчин, которые вечно где-то задерживаются и позволяют себе "безобразно сорить деньгами", в отместку им сами решили кутнуть. Взяв сумки, они с утра отправились погулять по Токио. Нерешительно остановившись у заманчивой рекламы кинотеатра, они, не сговариваясь и почему-то избегая смотреть друг на друга, прошли мимо. (Каждая решила: не стоит, ведь через год-два она сможет посмотреть тот же фильм по телевизору дома бесплатно.) Притомившись к полудню, "загулявшие" женщины чуть было не рискнули зайти в кафе, витрина которого манила красочно выполненными из пластика образцами аппетитных блюд. Однако, со скоростью электронно-вычислительной машины прикинув, какой угрозой кошельку являются не менее красноречивые цены, они с жаром и успехом убедили друг друга, что домашняя пища и калорийнее и вкуснее. Отойдя в сторонку, обе женщины достали из сумок неизменное "о-бэнто" (завтрак, "который всегда с собой") и с удовольствием, утроенным сознанием достигнутой экономии, запили его кока-колой. К вечеру подошли к универмагу. Зазывалы шумно приглашали на очередную обычную распродажу несезонных товаров. И тут, опять не сговариваясь, едва успев пообещать друг другу встретиться у выхода через час-полтора, покупательницы кинулись в гущу толпы Как оказалось, эффект поджидал зрителей в конце фильма. Встретившиеся через час, в высшей степени довольные, свекровь и невестка, одновременно раскрыв сумки, продемонстрировали покупки. Обе приобрели по рабочему ситцевому фартуку…

Устои заколебались

В последние годы устои японской семьи заколебались. Женщины стали активно участвовать в общественной жизни, среди них есть депутаты парламента, деятели политических партий. На апрель 1976 года число работающих женщин в Японии составляло 19 миллионов 770 тысяч человек. Всего же в этот период работало по найму 52 миллиона 220 тысяч человек, что составляет менее половины населения страны. В 60-х годах, когда на Японских островах развернулась борьба против заключения японо-американского "договора безопасности", ни одна демонстрация не проходила без массового участия женщин. В наши дни японки активно борются против загрязнения окружающей среды. Именно женщины явились организаторами широкого гражданского движения бойкотирования некачественных продуктов питания. Женщинам принадлежит также инициатива в таком важном, широко охватывающем все слои японского общества движении, как борьба за привлечение к активной жизни инвалидов: людей, страдающих от рождения физическими недостатками, потерявших способность двигаться в результате перенесенных заболеваний, и прежде всего после такой страшной и широко распространенной в Японии болезни, как детский паралич.

Основная цель этого движения состоит в том, чтобы устранить психологический барьер между физически здоровыми представителями общества и инвалидами. Вполне естественное стремление матерей разрушить преграду между их физически неполноценными детьми и остальной частью общества, привить такое отношение к инвалидам, при котором они не чувствовали бы ущербности, приняв активные формы гражданского движения, как мне кажется, приобрело огромное общественное значение.

Различные виды общественных движений, в которых все более активное участие принимают японки, способствуют выходу женщины за тесные рамки семейного мирка, выходу из тени, в которой многие века ее старались удержать. Вместе с тем вопросы женского равноправия не сняты с повестки дня.

Несмотря на значительные сдвиги, права женщины в Японии далеко не равны правам мужчины. Основной удел японки по-прежнему быть домохозяйкой.

В результате активной борьбы трудящихся Японии под руководством коммунистической и социалистической партий, Генерального совета профсоюзов Японии в последние годы трудовой народ добился значительных успехов в защите своих прав. Однако эти социальные завоевания почти не коснулись японских женщин. Закон дает им право на труд, на получение бонусов и выходного пособия. Но на практике все эти блага женщины получают в значительно урезанном виде.

Встречи с "жемчужницами"

Несколько лет я жил в Токио в большом доме, принадлежавшем богатой владелице. На первых шести этажах размещалось торгово-рекламное отделение автомобильной компании "Ниссан", два последних сдавались под жилье. Все восемь этажей ежедневно до блеска надраивались армией "содзи-но оба-сан" — уборщиц, в основном пожилых женщин.

Как-то я разговорился с одной из таких "оба-сан". Она рассказала о том, что ей уже за пятьдесят, но вот пришлось пойти работать. В семье двое детей. Дочь с восемнадцати лет, после окончания средней школы, работает в торговой фирме. Сын, которому шестнадцать, учится в школе. Муж тоже трудится. Но жизнь дорожает, цены растут. Семья постоянно в долгах. Бонусы, которые выдают два раза в год, в основном уходят на их погашение. Три года назад дочь решила выйти замуж. Это и заставило мать вновь пойти работать, так как свадьба в Японии требует больших расходов. Необходимо подготовить подвенечный наряд, купить подарки для многочисленных гостей, обеспечить средства на свадебное путешествие для молодоженов… Три года пришлось копить, экономить буквально на всем. Теперь дочь уже замужем. А жизнь все дорожает. Сын скоро заканчивает школу. Учитель говорит — способный мальчик. Хочется послать его в университет. Нужно опять копить деньги. Ведь учеба даже в государственных вузах стоит недешево.

Женщина продолжала орудовать щеткой, и вдруг в свете неоновых ламп блеснула жемчужина кольца, живо напомнив мне о встречах с другими японками, такими же труженицами, живущими вдалеке от цивилизованного Токио.

Однажды я сел в тихоходный поезд, который доставил меня в небольшой городок Тоба у залива с одноименным названием в префектуре Миэ. По дороге пришлось сделать несколько пересадок, ехать в допотопных составах со старыми паровозами.

Поезд то и дело останавливался, в вагон входили люди с ношей за спиной. Старики и старухи, кряхтя, выносили корзины с ракушками, крабами, мелкой рыбешкой. За окнами мелькали крошечные, разграфленные на квадраты рисовые делянки. На одних дымилась солома, которую жгли после обмолота риса. На других уже зеленели новые побеги.

В вагон вошла пожилая женщина и, пройдя к окну, заняла место напротив меня. Сильно обветренное лицо и руки, а также две туго набитые сумки говорили о том, что моя попутчица из трудовой семьи. Это впечатление не рассеяло и великолепное кольцо с крупной жемчужиной, блеснувшее на загрубелой руке женщины. Вспомнились слова о том, что хуже всего японцы обеспечены жильем, а лучше всего жемчугом, который можно назвать национальным украшением. На вид моей попутчице было лет пятьдесят. Позже выяснилось, что она ровно на десять лет моложе. Мы разговорились. Оказалось, что женщина ездила в промелькнувший за окном город за покупками, а сейчас, как и я, следовала в Тоба, чтобы там пересесть на катер и добраться до острова Тосидзима. На острове она живет с мужем и 13-летним сыном.

Сдержанно отвечая на мои вопросы, женщина рассказала, что ее муж перекупщик рыбы. Население острова Тосидзима в основном живет морским промыслом: одни вылавливают из моря всевозможную живность, другие ее скупают и перепродают оптом следующим перекупщикам, которые торгуют рыбой на рынках, поставляют ее в гостиницы и ресторанчики.

Сын учится в неполной средней школе, единственной на острове. Чтобы продолжить учебу, ему придется ежедневно ездить на катере через залив, тратя на поездку только в один конец почти час. Однако беспокоит другое — молодежь считает, что жизнь на острове слишком скучна. Она не хочет заниматься тем, что делали отцы, деды, прадеды. Парни и девушки только и думают о том, чтобы сбежать в город, устроиться там на работу, забыть о море и острове и вести "цивилизованный" образ жизни.

Моя случайная спутница не против, чтобы ее сын подался в город, пожил иной жизнью, чем его мать. Но материнское чутье подсказывает ей, что в мире чудес не бывает. У семьи есть своя небольшая шхуна — можно работать. Многого эта работа, конечно, не сулит, но зато она не подведет в трудную минуту. Так и матери спокойнее, и сыну рисковать не нужно…

…Город Тоба встретил ясной, но довольно прохладной погодой. Город этот известен тем, что в нем расположен музей жемчуга. В июле 1893 года здесь, на острове Одзима, впервые был получен жемчуг, "посаженный" рукой человека. Музей носит имя Микимото, умершего в 1954 году в 96-летнем возрасте старика, начавшего искусственно выращивать жемчуг, что принесло его семье всемирную известность и баснословные доходы.

"Жемчуг" по-японски называется "синдзю". Сочетание двух иероглифов переводится как "подлинный драгоценный камень". Жемчуг образуется и растет в так называемом жемчужном мешочке раковины, который медленно формируется клетками, обволакивающими попавшее в мантию чужеродное тело — песчинку, паразитирующего клеща и т. п. Цвет жемчуга обычно розовый, белый или желтоватый, иногда черный с серебристым блеском.

Искусственно выращиваемый жемчуг до сих пор производится в одной лишь Японии. Исследовательские работы, ведущиеся в этой области другими странами, не дали пока еще значительных результатов. Успех Японии в большой мере объясняется тем, что жемчужницы акоягай, которые явились базой производства драгоценного камня, водятся лишь вблизи ее берегов.

Ныне Япония занимает первое место в мире по производству жемчуга. Ежегодно оно составляет примерно около 4,5 тысячи килограммов. Производство жемчуга на первый взгляд довольно несложно, однако требует упорного и кропотливого труда. В качестве сырья используется оболочка речных ракушек, которые добываются в США в бассейне реки Миссисипи. Сырье сначала дробится на мелкие квадратики, затем их превращают в горошины различной величины. По две такие горошины вкладывают в жемчуженосные ракушки акоягай, которые в металлических сетках-корзинах погружаются в море. Питаются жемчужницы планктоном. В течение 3–8 лет вложенные внутрь раковины горошины обрастают жемчужной оболочкой. Размеры извлеченных жемчужин зависят от срока и условий выращивания.

Качество и ценность жемчуга определяются по цвету, блеску, форме, отсутствию царапин и выступов на бусинке. Наиболее ценными считаются правильной формы бусины бледно-розового цвета.

Производство на предприятиях Микимото достигло такого размера, что Япония фактически отказалась от добычи природного жемчуга. Природный жемчуг сейчас вылавливается попутно с прочими морскими продуктами и ценится выше искусственно выращиваемого.

На шести заводах Микимото нет постоянных рабочих и служащих. В зависимости от сезона и потребности в основном нанимают женщин, труд которых оплачивается дешево. Ловкие женские пальцы вкладывают в жемчужницы горошины, извлекают их из раковин уже покрытыми жемчужной оболочкой, сортируют жемчуг по качеству и размеру, вставляют бусинки в перстни, запонки и различного рода колье, нанизывают на нитки. Вся эта работа падает в основном на июнь — июль — август и требует большой сосредоточенности и напряжения. Длится она до 10 часов в сутки.

В Японии и по сей день существует профессия ныряльщицы. Есть целые деревни, где все женщины занимаются этим трудом. Молодые девушки, женщины и даже бабушки 60–65 лет ежедневно направляются к морю, неся с собой деревянные лотки. Отплыв от берега, они ныряют в поисках морских продуктов. Все, что удается извлечь, складывается в лотки.

В течение дня женщина-ныряльщица проводит в воде до трех часов. Добыча морских продуктов идет круглый год, не прекращается она даже в зимнее время, когда температура воды снижается до 7—10 градусов.

Чтобы привлечь побольше туристов, в музее Микимото 14 ныряльщиц круглый год демонстрируют свое искусство. Я познакомился с двумя из них. Сэйко Мицуи восемнадцать лет, Химуэко Косоки на год старше. Обе закончили неполную среднюю школу. Выросли в деревнях, где женщины зарабатывают на жизнь добычей морских продуктов при помощи ныряния. Нырять девушки научились с раннего детства. С 12 лет они сопровождали матерей в море, помогая им. Вот уже два года, как они в Тоба. Рабочий день длится восемь часов. Каждая девушка за день пять-шесть раз входит в воду.

— А вот мама, — с гордостью произнесла Сэйко Мицуи, — может находиться под водой до двух минут и считается самой лучшей ныряльщицей в нашей деревне.

Я поинтересовался дальнейшими планами девушек.

— Чтобы учиться дальше, нужно ездить в город. Для этого необходимы средства, нужно где-то жить. А мы уже взрослые, пора обходиться без родителей, своим трудом обеспечивать средства на жизнь.

— Каково ваше самое большое желание, цель вашей жизни? — спросил я.

Обе ответили, что для них важно удержаться на той работе, которую они имеют сейчас. Она дает постоянный заработок, да и о жилье не нужно заботиться — есть общежитие.

— Как вы проводите время после работы?

— Ходим в магазины, стираем халаты для ныряния, по вечерам всей нашей коммуной смотрим телевизор. Вот, пожалуй, и все.

Девушек позвали, и они, вежливо отвесив поклон, порхнули к морю. Ко мне подсела уже немолодая женщина.

— Мне о вас сказали наши девочки, — тихо произнесла она.

Миико Киносита профессиональной ныряльщицей стала с 15-летнего возраста. В музее Микимото трудится уже 17 лет. Лишь в 33 года смогла выйти замуж. Семилетний стаж работы в музее и обещание, что замужество не помешает работе, позволили ей сохранить за собой это место. У Киносита трое детей. Учитывая ее заслуги, начальство после каждых родов предоставляло Киносита отпуск на сорок дней, после этого детей растила их престарелая бабушка. Семья Киносита и сейчас живет в деревне, так что она может видеться с мужем лишь по разрешению начальства два-три раза в неделю. Ее отпускают с условием, что утром она должна вовремя явиться на работу.

Киносита немногим более сорока лет, но выглядит она гораздо старше: нелегкий труд ныряльщицы не красит женщин.

— Хотели бы вы, чтобы ваши дочери продолжили традицию семьи?

— О нет, только не это, — не задумываясь, ответила женщина. — Я не брошу работу до тех пор, пока позволяет здоровье, лишь бы дети могли учиться. Дочек я всячески отговариваю, убеждаю — посмотрите на свою мать! На среднюю школу повышенного типа я обязательно вытяну. Ну а дальше дети уже сами должны будут пробиваться в жизни. Моих сил, наверное, не хватит.

Она водила меня от одного стенда к другому.

— Вот такие розовые бусы я хочу подарить своим девочкам! Пусть не знают они иного жемчуга, кроме выставленного в витринах магазинов…

Мы вернулись в комнаты, где беседовали до этого. В глазах все еще стоял матовый блеск "подлинного драгоценного камня". Я подошел к окну. Видно было, как катер доставил новую партию девушек-ныряльщиц в белых халатах. На смотровых площадках, поеживаясь на ветру, туристы готовили фотоаппараты и кинокамеры.

— Вот видите, — прервала молчание Киносита, — прыгнули в воду…

"Жена, не становись восьмым несчастьем мужа!"

В токийском парке Синдзюку-гёэн цвела сакура — знаменитая японская вишня. Стройные женские фигурки, одетые в праздничные кимоно, плавно двигались по аллеям и рядом с цветущими деревьями сами казались яркими, причудливыми цветами.

Японская женщина. О ней нередко заходил разговор со знакомыми из Страны восходящего солнца. Мнения были самыми различными, порою резко противоположными, и все же в чем-то они совпадали.

…Если бы меня спросили, какая основная черта японской женщины, то я бы, пожалуй, ответил — самоконтроль. С кем бы ни приходилось беседовать, будь то ныряльщица, уборщица или представительница искусства, литературы, внимание привлекала прежде всего сдержанность, умение выслушать собеседника до конца, не перебивая, какая-то постоянная внутренняя собранность. В первый момент создается впечатление, что японка готова согласиться с любым вашим мнением, лишь бы не задеть вас, не перечить. Но это ложное впечатление быстро рассеивается, когда ваша собеседница начинает спокойно, с достоинством, твердо отстаивать свою точку зрения, собственное мнение.

Что формирует характер, привычки, определяет нравы и поведение современной японской женщины? Безусловно, не в последнюю очередь на это претендуют радио, телевидение, а также многочисленные журналы, предназначенные специально для женщин. Журнал "Дзёсэй дзисин" поместил как-то сто рекомендаций — правил, которые необходимо усвоить каждой девушке, собирающейся поступать на работу. На первый взгляд они могут показаться смешными, но, как бы там ни было, рекомендации проливают свет на положение женщины в японском обществе и на то, какое влияние оказывает общество на нее:

"Не входите в лифт и не выходите из него раньше начальника. Не спрашивайте, зачем вас вызвал начальник, ждите, пока он сам вам об этом скажет. Не ухмыляйтесь, подходя к старшему по службе, ведите себя строго и официально. Если вы опоздали на работу, то честно признайтесь в этом начальнику. Назовите причину опоздания лишь после того, как вас об этом спросят. В обеденный перерыв не уединяйтесь, старайтесь не отрываться от товарищей по работе, будьте в коллективе, не проявляйте высокомерия. В кафе не заказывайте более дорогую пищу, чем ваши сослуживцы. Не считайте, что уход домой после окончания работы ваше законное право, всегда спрашивайте разрешения старшего по службе. За рабочим столом не открывайте сумочку с косметическими принадлежностями. Не одевайтесь пестро в служебное время. В короткой юбке не становитесь на цыпочки. На работе полагайтесь только на себя, не рассчитывайте на помощь коллеги. Не используйте служебный телефон по своим нуждам более трех раз в день. Если берете трубку, то не говорите "алло", а ответьте так, чтобы звонящий понял, куда он попал. Не набирайте телефонный номер карандашом. Объясняя дорогу, не тычьте пальцем, не жестикулируйте. Не заставляйте гостя стоять у двери лифта (это ваше место). Гость должен стоять в глубине кабины. По лестнице идите рядом с гостем или сзади него. Если вы разносите чай, то поставьте поднос с чашками на соседний стол, а затем двумя руками разнесите чашки. Беседуя с мужчиной, не считайте, что женщине все разрешено, что право первенства на стороне женщины. Без надобности не пользуйтесь иностранным языком. В такси не садитесь впереди мужчины. Не проявляйте особого интереса к эротическим темам. Если вам предлагают спиртное, не отказывайтесь, как ослица, ссылаясь на то, что не пьете. Примите предложение, немного отпейте и поставьте рюмку на стол. Не делайте мужчине частых и дорогих подарков. Посещая больного сослуживца, не говорите ему, что компания недовольна его затянувшейся болезнью. Не ухаживайте слишком усердно за больным, иначе окружающие подумают, что вы с ним в близких отношениях. Не передавайте старшему сплетни, которые ходят о нем".

В этих рекомендациях наряду с полезными советами есть просто нелепые и вздорные. Их основной смысл в том, чтобы предупредить желающих получить работу, каких норм поведения необходимо придерживаться на службе. Профессиональные качества — особая статья. Диктуя свои условия, наниматели подчеркивают: производство не школа, ученики им ненужны.

Вообще рекомендаций и наставлений в Японии великое множество. Они получили распространение не только в общественных сферах, но вторглись и в частную жизнь. Регламентируется все — от позы, какую женщина должна принять в том или ином случае, до ее поведения с женихом или супругом. Так, журнал "Янг лэди" под рубрикой "Жена, не становись восьмым несчастьем мужа!" как-то поместил советы для женщин, состоящих в браке, и для тех, кто собирается выйти замуж. Эти рекомендации стали своего рода декларацией в защиту прав мужской части японского общества. По всему видно, что мужчины не на шутку обеспокоены социальными процессами, которые ведут к нарушению привычных и удобных традиций:

"Девушки, не берите на себя инициативу назначения свиданий. Не заказывайте в кафе и ресторанах блюд, которые не любит ваш партнер. Если после помолвки вы получили в подарок кольцо с жемчугом, то не говорите, что ваша старшая сестра получила кольцо с бриллиантом. В беседах с женихом не касайтесь эротических тем. Если вас пригласили в дом жениха, то не говорите его матери — "мама". Без разрешения не входите на кухню и не ведите себя фамильярно с членами его семьи.

Став женой, не оставляйте фрукты и овощи в раковине для мойки. Имея тряпку, не вытирайте стол передником. Не кормите мужа по утрам хлебом и молоком, он хочет горячего риса и калорийной пищи. Не допускайте, чтобы в еду попадали волосы. Если готовите чай, то старайтесь, чтобы он имел запах чая, а не парфюмерии. Не бросайте бумагу в пепельницу. Не звоните мужу на работу. Перед уходом мужа на работу не спрашивайте, когда он возвратится. Нельзя говорить мужу — если пьешь, то пей дома. Не вынуждайте мужа бросить курить или пить, говоря, что на сэкономленные деньги можно что-нибудь купить. Если муж разговаривает с гостем, то не встревайте в разговор. Ваше дело убрать посуду и покинуть комнату…"

Безусловно, подобного рода рекомендации в первую очередь направлены на то, чтобы препятствовать развитию процесса демократизации положения японки в современном обществе. Их авторы откровенно выступают за прежнюю роль женщины в семье, которую она играла всю историю Японии с давних времен эпохи феодальных отношений.

В Японии сейчас популярна пословица: "Чулки стали крепче, а женщины — сильнее". В результате роста общеобразовательного уровня японок женщины все активнее вступают в борьбу за свое равноправие. Еще до недавнего времени наивысшей оценкой женщины в Японии, своего рода кредо были слова: "Хорошая жена, мудрая мать". Японка целиком посвящала себя мужу и детям, была незаметным, тихим существом, которое неизменно находилось в стенах дома, в тени. Но время такой женщины уже проходит.

Если верно, что женщины той или иной национальности таковы, какими хотят их видеть мужчины, то "тихие" японки не должны были бы измениться. В этом смысле характерны слова одного японского журналиста, который вернулся на родину после многолетней работы в Европе:

— Япония меня поразила, так все здесь изменилось. Я буквально с трудом узнавал Токио. Не изменилось лишь одно — японские женщины. Это удивило и в то же время успокоило меня.

И все же японки меняются. Да, меняются и уже одним этим доказывают, что некогда абсолютная власть мужчины над ними уходит в прошлое.

"Папа, те, кто родился в Японии, все японцы?" — спросил меня маленький сын, когда мы очутились перед зданием известной токийской клиники университета Кэйо. Детскому сознанию вопрос этот был подсказан рождением ребенка у нашей знакомой. В косых полосах то ли снега с дождем, то ли дождя со снегом, столь характерного для ранней весны в Японии, к серому массивному зданию клиники подкатывали машины, тянулись пешеходы. После уличного ненастья люди попадали в море электрического света. Длинные коридоры с навощенным линолеумом, медицинские работники в накрахмаленных халатах, чепцах, белых гольфах и туфлях. Обычная больничная обстановка: одни ходят радостные, смеющиеся, другие — мрачные; одни рожают и рождаются, другие болеют и умирают… По обе стороны длиннющего коридора — застекленные от пола до потолка перегородки. За ними кроватки новорожденных. Ряды черненьких головок и только, как островок, одна рыженькая. Пройдет какая-нибудь неделя, и счастливые родители начнут развозить малышей по домам. Позади останутся толстые больничные стены, тишина коридоров, мягкий электрический свет. В сопровождении бесшумных накрахмаленных медсестер малюток понесут к бесшумным автоматическим стеклянным дверям, за которыми их встретит разноголосый, бурлящий человеческими страстями мир. Что же ожидает их там?

Мне не приходилось задавать такой вопрос кому-либо из японцев, но несколько лет общения с ними позволяют представить, как бы на него ответили взрослые и как дети. Думаю, взрослые наверняка сказали бы "ад". Они заговорили бы о нестерпимо острой проблеме загрязнения окружающей среды, о том, что людям вместо воздуха приходится дышать выхлопными газами или отходами химического и других видов производства, о том, что родители еще задолго до рождения ребенка ломают голову над тем, хватит ли у них сил на его воспитание и обучение. Они стали бы говорить о том, что за малюткой нет постоянного наблюдения врачей. Вероятно, знакомая парикмахерша, которая воспитывала двух сыновей-погодков, напомнила бы мне, что своих малышей она вынуждена держать у переносной печурки, обогревающей крошечное помещение с громким названием "салон", которое пропитано запахами парфюмерии и химикалий. Зеленщица указала бы на сорванца внука, который на детском велосипеде выписывает сложные виражи перед снующими по узкой улочке автомобилями. Я вспоминаю детскую площадку рядом с домом, где мы жили. Она словно в насмешку называлась "Парком принца": пыльная, с металлическими конструкциями для игр и двумя-тремя чахлыми деревьями. А вокруг бесконечный поток автомашин. С детскими колясками и мячами в большие парки не пускают. Наступает лето, но на токийских улицах не увидишь длинных колонн автобусов с детьми, отъезжающими в летние лагеря. Токио покидают лишь счастливцы, у которых где-нибудь в деревне живут бабушки.

Конечно, могут найтись и возражения. Дети лишены врачебной помощи? Но ведь по радио ежедневно для матерей популярные консультации дают известные педиатры, они учат даже по характеру детского плача распознавать болезни, ставить диагноз! Вы жалуетесь, что с рождением ребенка матерям приходится бросить работу и надолго забыть о каких-либо развлечениях? Но ведь Япония позаимствовала за океаном такую удобную систему, как "бэби-ситтэр бюро": можно позвонить и заказать на два-три часа няню, чтобы самой сходить в кино, магазин… Но правда и то, что никакие радиоконсультации не заменяют постоянного врачебного наблюдения и профилактики, а ведь это ой как дорого стоит! Да и "бэби-ситтэр" триста иен в час, и еще неизвестно, какая нянька попадется…

Так, значит, "ад"? Но это понятно лишь взрослым, ведь на их плечи ложится бремя, которое дети не могут ни ощутить, ни понять. А ребятишкам жизнь, безусловно, представится раем, потому что внешне их жизнь протекает в обстановке вечного праздника.

Праздник начинается уже на улице: бесконечными рядами тянутся лавки, занимающие первые этажи, как правило, двухэтажных японских домов. Со вторых этажей к уличным фонарям протянуты ленты из вощеной разноцветной бумаги и ярких синтетических материалов. В глазах рябит от розового, зеленого, небесно-голубого. Все это подсвечено ярко-красными веселыми фонариками. Тут же любимец детворы Мумин — маленький бегемотик, герой бесконечных детских мультфильмов. Чуть ли не у каждой лавки рядом с ярко-красным телефонным автоматом стоят машины и ракеты с вибраторами, на которые дети взбираются и за десять-двадцать иен трясутся на них, пока мамы делают покупки. В кварталах, находящихся в стороне от больших проспектов, владельцы аптек, магазинчиков, лавок всячески пытаются заманить к себе детей и в зависимости от суммы, потраченной родителями на покупки, "преподносят" ребятишкам приготовленные с этой целью забавные безделушки.

Попав с родителями в универмаг, ребенок тащит их на заветные три этажа, отведенные специально для детей: этаж игрушек, крышу с различными аттракционами и кафе с кинотеатром. На этаже, где продаются игрушки, дети могут подойти к любому прилавку, взять любую вещь и даже сломать ее. За детьми следит масса девушек-продавщиц, обученных обхождению с ребятами.

Такая свобода предоставлена детям отнюдь не по доброте душевной, она основана на точном расчете и учитывает мельчайшие нюансы психологии детей и родителей. Возьмем, к примеру, кукольный бизнес. Подбирая подарок для дочери, я остановился на симпатичной, с длинными рыжими волосами кукле "Маргарэт", не подозревая, что меня ожидает дальше. Мне стали предлагать вещи "для Маргарэт", начиная с повседневной одежды, праздничных туфелек и перчаток и кончая крошечным фотоаппаратом, солнечными очками, кухней, спальней. Бизнес этот разработан столь досконально, что детские игрушки фактически представляют весь мир взрослых и способны опустошить даже толстый кошелек…

Но вот покупка сделана, и, прижимая к груди сверток, перевязанный нарядными лентами, ребята возвращаются домой. Однако и здесь о них не забывают искушенные дельцы детского бизнеса, которые не жалеют денег на рекламу по телевидению и радио. Мальчики изо дня в день следят за похождениями десятилетнего Кэн-тяна, девочки подражают смелой и находчивой волейболистке Акко-тян. Известный американский многосерийный кинофильм из жизни зверей "Джуди" был немедленно использован бизнесом: на прилавках универмагов замелькали зверюшки — точные копии героев этого фильма.

Для ребят с той же целью издаются многочисленные журналы, в которых печатаются бесконечные истории в картинках. Телеэкраны, магазинные прилавки, обертки для конфет, упаковочная бумага пестрят популярными у детей образами. На улицах они также не покидают ребят — рекламные картинки мелькают на детских зонтах, сумках, на витринах…

За спиной у мамы

Рождение ребенка в японской семье окончательно закрепляет женщину в положении домохозяйки. Пока ребенок в колыбели, мать неотступно при нем. Когда он уже может сидеть, мать прикрепляет его ремнями к спине и повсюду таскает с собой. В магазинах, в уличных шествиях, на экскурсии — повсюду, на каждом шагу можно видеть женщин с перетянутой крест-накрест грудью, с ребенком за спиной. После родов японка в прямом смысле слова "несет свой крест". Первые слова, услышанные и произнесенные ребенком, связаны с матерью, первые шаги он делает с ее помощью, от нее получает первые наставления, советы.

В городах большинство японских детей дошкольного возраста посещают детские сады. Есть садики государственные с оплатой в несколько тысяч иен в месяц, частные, за которые приходится платить дороже, и такие, где пребывание ребенка обходится не в один десяток тысяч иен и которые доступны лишь очень немногим. Что же касается обычного японского детского сада, то это скорее детская площадка, куда родители приводят малышей на короткое время. В детском саду ребят не кормят. Родители снабжают их завтраком "о-бэнто" [4].

Примечательно, что уже в японских детских садах стремятся воспитывать у детей чувство своеобразного коллективизма. Это проявляется даже в мелочах: ребятишек дошкольного возраста нередко одевают одинаково — желтые панамки, белые гетры, одинаковые штанишки и юбчонки, через плечо яркие сумочки и термосы с горячим чаем. Не с этой ли безобидной унификации начинается воспитание того, что сами японцы, изучающие особенности японского национального характера, определяют как "групповую логику", нередко приводящую к внутренней зависимости, скованности личности (о чем позже)?

Вместе с тем бросается в глаза большая самостоятельность, которая буквально с первых шагов предоставляется японским ребятам в семье. Один известный американский педагог уверял, что в японском воспитании "нет никакой методы, кроме одной — расчета на авось", однако думается, что "метода" у японцев все же есть, и заключается она в стремлении подготовить ребенка к суровым, порою жестоким законам жизни: к японской природе с ее тайфунами, цунами и землетрясениями; к законам высокоразвитого капиталистического общества с его жесточайшей конкуренцией, с бешеным темпом производства и жизни, к самому по себе японскому обществу, которое, по традиции, требует от человека сдержанности в проявлении чувств, большой выдержки, умения нивелироваться, стушеваться.

Ребенок и традиции

С детства японцам прививается знание национальных обычаев, истории страны. Самые первые впечатления связаны для японского ребенка с нарядным кимоно, которое представляется ему самой удобной и красивой одеждой. Недаром кимоно — непременный атрибут любого праздника. Японские дети с раннего возраста традиционно совершают экскурсии по местам исторических событий, знакомятся с памятниками старины, присутствуют на красочных национальных праздниках, которые сопровождаются конными состязаниями, видят всадников и коней в специальных убранствах, не меняющихся уже много сотен лет. Прошлое наравне с современностью входит в сознание детей.

Узкие улочки древнего города, пустынные горные тропы, где на мирного путника нередко нападала разбойничья шайка, таинственный средневековый лес, где прятались знаменитые "семь самураев" Акира Куросавы — защитники обездоленных, борцы за справедливость, — все это ничуть не менее знакомо японскому мальчику, чем космический корабль, спутники, сверхскоростные поезда. Японская девочка, выбирая себе идеал женской красоты, наверняка колеблется между ультрамодной эстрадной певицей "касю" и нежным образом японской девушки прошлого.

Ежегодно в начале марта все девочки Японии отмечают свой собственный праздник — Праздник кукол. 3 марта в каждом доме в праздничном углу устанавливается небольшой специальный комод-лесенка. Выстроенные на каждой ступени этой импровизированной лестницы особые куклы воспроизводят в миниатюре императорский двор эпохи Хэйан (X–XI веков). В этот день хозяйки готовят специальные блюда, нередко им помогают маленькие дочери, ведь именно к ним сегодня должны прийти долгожданные гости. Вид специальных небольших кукол, выставленной перед ними миниатюрной посуды, крохотных изображений старинной мебели не меняется вот уже более 300 лет, но история необычного праздника ведет еще дальше — в глубь веков, к древнему обычаю обряда очищения, когда каждый год 3 марта все болезни и недуги тела символически переносились на небольшие бумажные фигурки, которые затем бросали в реку. Постепенно эти бумажные фигурки превращались во все более искусно выполненных кукол, которые, видимо, и послужили рождению, а затем и процветанию знаменитого в Японии ремесла профессиональных мастеров-кукольников.

"Дух карпа"

Пожалуй, самое важное, что уносит из своего детства каждый японец, это "дух карпа". Красочное изображение карпа стало символом другого национального праздника — Дня мальчиков. Карп олицетворяет готовность плыть против течения, мужественно противостоять трудностям жизни. Когда, привязав ребенка к себе за спину, мать не покрывает ему головку, на которую падает снег, когда она подводит своего двухлетнего сына к металлическим пирамидам для лазания, и он, взобравшись на трехметровую высоту, весело хохочет, а у нас замирает дух — как можно! — когда год спустя мать сажает его на велосипед и разрешает ему кататься на улице в гуще снующих взад и вперед машин, а в семь лет позволяет одному ездить в школу на электричке, то — пусть это покажется жестоким — она готовит его к долгому и тяжелому плаванию по бурному океану жизни, к испытаниям, которые неминуемо выпадут на его долю в обществе, живущем по законам капиталистической конкуренции.

Первое, порою жестокое испытание ожидает японских ребят уже в школе. Ее недаром сравнивают с мелким ситом, через которое проходят лишь наиболее сильные, не робеющие после первого поражения, готовые к новым схваткам. Как правило, шести лет ребенок поступает в начальную школу. Школы в Японии подразделяются на три категории — государственные, муниципальные и частные. Обязательное обучение включает шесть классов начальной и три класса неполной средней школы. Для поступления в вуз после обязательного девятилетнего образования необходимо закончить еще три класса полной средней школы.

Учебный год в Японии начинается с апреля и длится до конца марта. Летние, зимние и весенние каникулы в северных и южных районах страны проходят в разное время. Продолжительность каникул, не считая общенациональных праздников, составляет около двух с половиной месяцев.

Ранним утром группами и в одиночку тянутся в школы ученики: мальчики в черных кителях, такого же цвета брюках и в форменных фуражках с эмблемой, на которой начертаны номер и название школы, девочки в темных матросках и белых гетрах.

В начальных классах общеобразовательной школы занятия проводятся по японскому языку, математике, естествознанию, обществоведению, морали, музыке, физкультуре, домоводству и рисованию. В старших классах — по японскому языку, математике, обществоведению (история, география, экономика, право), иностранному языку, естествознанию, музыке, эстетике, физкультуре, морали, технике и домоводству. Программа насыщенна. Так, на уроках музыки наряду с разучиванием песен преподаются основы музыкальной грамоты. Домоводство рассматривается как серьезный предмет и для девочек, и для мальчиков. И те и другие должны уметь шить, вязать, вышивать, готовить обед, экономно вести хозяйство.

При переходе из начальной школы в среднюю сдаются экзамены. Особенно трудны экзамены при поступлении из неполной средней школы в полную, когда учеников подвергают строгой и придирчивой проверке по японскому языку, математике, иностранному языку, естествознанию, обществоведению.

В последние годы в японской прессе все чаще мелькают выражения, которые можно перевести как "ад экзаменов". Речь идет о крайне завышенных требованиях, о стремлении учителей открывать дорогу к знаниям лишь тем юношам и девушкам, получившим обязательное образование, которые наделены способностями и "подают надежды". Подход сугубо прагматический.

Цель — не столько раскрытие талантов, сколько надежда на перспективное извлечение прибылей за счет тех, кто должен надежды оправдать.

В Японии нет единой программы школьного образования. Более или менее обозначены границы программы обучения и ориентировочный объем знаний, которыми необходимо снабдить учеников за период учебы. Все же остальное зависит как от самих учащихся, так и от учителей.

В классах в среднем насчитывается тридцать-сорок человек. С первых шагов лучшие ученики становятся кандидатами на получение высшего образования и на дальнейший успех в жизни. Важную роль играет, конечно, социальное положение трудящихся.

В последние годы в Японии в состоятельных семьях широкое распространение получил термин "кёику-мама" — "мама-воспитатель". Мать, которая посвящает себя своему детищу, чтобы обеспечить ему хорошее место в обществе. Быть "кёику-мама" нелегко, это требует не только материальных затрат, но и полного отречения от себя на долгие-долгие годы: следует подготовить ребенка для поступления в "перспективный" детский сад, из которого дети, как правило, попадают в "перспективную" школу, откуда, в свою очередь, открыт путь в "перспективный", с точки зрения дальнейшего устройства на работу, вуз и так далее.

Итак, хороший детский сад, который открывает дорогу в хорошую школу. Хорошая школа, имеющая хорошую репутацию. Затем хорошее высшее учебное заведение, далее хорошая фирма, компания, госучреждение. Вот цепочка к теплому месту в жизни. Но это только для избранных, в первую очередь для тех, кто располагает средствами.

"Обычные дети", или Судьба "балласта"

Отсутствие единой образовательной системы, наличие частных учебных заведений порой приводят к тому, что дипломы о высшем образовании получают и недостаточно подготовленные. Используя эти факты, правящие круги Японии давно уже стремятся ввести унифицированную систему образования. Однако их попытки в этом направлении встречают решительный отпор со стороны демократической общественности. В условиях, когда страной правят силы, защищающие интересы монополистического капитала, переделанная по правительственному образцу система образования вполне может стать орудием насаждения в души и умы молодого поколения идей милитаризма и шовинизма. С начала 70-х годов в японской прессе широко обсуждается проект так называемой "третьей реформы образования". Первая реформа была проведена в 1872 году, когда в Японии была введена современная система обучения: по заявлению журнала "Тюокорон", впервые в мире в отсталой стране был взят "атакующий стиль" воспитания в духе преданности государству, в духе национализма. Целью такого воспитания была "подготовка сильных солдат богатой державы в эпоху империализма и колониализма". В головы японцев настойчиво вдалбливались идеи милитаризма, слепого доверия властям и безоговорочная вера в божественное происхождение императора. Вторая реформа проведена в 1945–1947 годах, когда были осуществлены некоторые демократические преобразования. Она рассматривала образование как одно из основных прав человека. Центральным понятием становилось не государство, а человек. Вплоть до наших дней эта система образования постоянно подвергается нападкам со стороны правых сил, которые с грустью вспоминают о былых временах, когда гораздо легче было обрабатывать умы "в нужном направлении".

В 1971 году был выдвинут проект "третьей реформы образования". Основной целью ее должно стать изучение фундаментальных дисциплин, подготовка к выбору профессии уже в средней школе, а также коренная перестройка всей системы высшего образования. Новый проект был с негодованием встречен общественным мнением Японии, обеспокоенным идеей усиления дифференциации, разделения детей на "способных" и "неспособных". Проект, в частности, допускает в начальной школе создание "групп повышенных требований" и разрешает способным детям сдавать экзамены экстерном, а в вузах предполагает сокращение сроков обучения для "одаренной" молодежи и отчисление тех, кто не набрал на том или ином этапе обучения нужных баллов. Как подчеркивает тот же журнал "Тюокорон", политической целью предполагаемой реформы является усиление контроля за высшей школой, стремление ослабить студенческое движение, вытравить из университетов дух свободомыслия путем вовлечения студентов в борьбу за высокие баллы.

Искаженные критерии надуманной "эффективности", стремление избавиться от "балласта", которым якобы являются "обычные дети", по меткому замечанию "Тюо-корон", может служить лишь эффективному воспитанию "человеческих ресурсов в соответствии со спросом капитала на различные виды рабочей силы". Анализируя проект реформы, невольно приходишь к мысли, что определенные силы никак не могут расстаться с далеким прошлым, когда в Японии успешно использовали "первосортных людей" и заставляли служить им "второсортных и третьесортных". В отчетах комиссии Организации экономического сотрудничества и развития ООН, посетившей Японию осенью 1970 года, говорилось: "Почти на всех ступенях образования в Японии предпочтение отдается не развитию заложенных в ученике способностей, а скорее отбору, селекции". Прогрессивные силы страны, не на шутку встревоженные новым наступлением на демократические права трудящихся, активно борются за сохранение той системы образования, которую неверно было бы рассматривать как "подаренную" американскими оккупационными властями: она явилась результатом борьбы японского народа за демократические права.

В результате второй реформы образования (1945–1947 гг.) был введен принцип единого совместного обучения, срок обязательного образования был продлен до 9 лет, в каждой префектуре страны был создан государственный университет. Традиционно высокая ценность и престижность образования в японском обществе привели к значительному повышению образовательного уровня всего населения в 50-е годы. Высокая тяга к знаниям, к получению специального и высшего образования объяснялась также типичной для Японии системой пожизненного найма, в соответствии с которой заработная плата повышается за выслугу лет, и чрезвычайно важен уровень оплаты первой полученной работы, что зависит от образовательного ценза молодого человека.

Однако уже в 60-х годах стали предприниматься попытки изменения существующей системы образования с тем, чтобы она отвечала интересам экономической и идеологической политики правящих кругов. Именно с этого момента во главу угла была поставлена задача внедрения в сознание молодежи таких моральных норм и ценностей, которые наряду с обеспечением высоких темпов экономического роста способствовали бы большей политической устойчивости капиталистического общества. В 1962 году премьер-министр X. Икэда выступил с программой "формирования человека", которая делала упор на "качество рабочей силы", предлагая считать основным направлением политики в области просвещения "повышение уровня научно-технического образования как необходимой предпосылки национального строительства и усиления нравственного воспитания в целях формирования у молодежи добродетели, патриотизма, лояльности". Практическими последствиями программы "формирования человека" явилось усиление дифференциации и профессионализации полной средней школы на основе теории развития способностей. Что же касается идеологических целей правящих кругов, то на пути к их реализации встала прогрессивная общественность Японии, прежде всего коммунистическая и социалистическая партии, Японский союз учителей и другие демократические организации.

Проект "третьей реформы образования" в целом был встречен демократической общественностью резко отрицательно. Прогрессивные силы страны разоблачают попытки "рационализации" и повышения "эффективности" учебного процесса, поскольку в конечном итоге это ставит общеобразовательную и высшую школы в прямую зависимость от краткосрочных нужд экономического развития. Демократически настроенные учителя обеспокоены опасностью усиления централизованного правительственного контроля над образованием путем градации учителей начальных и средних школ, сосредоточения руководящих функций в руках ректоров университетов при ограничении факультетских советов профессоров, расширения вмешательства министерства просвещения в дела частных учебных заведений под предлогом увеличения государственных субсидий.

Проект реформы образования подвергся резкой критике в парламенте со стороны оппозиционных партий. Парламентская группа Коммунистической партии Японии расценила предложения, содержащиеся в проекте, как реакционные и дискриминационные. Как подчеркивают коммунисты, в сфере обучения действительно существует немало нерешенных проблем: всевозрастающие затраты отдельной семьи на образование, проблема "ада экзаменов", непомерно низкие расходы правительства на образование и т. п. Вот эти проблемы и надо решать. Представитель Социалистической партии в парламенте заявил, что рекомендации имеют целью превращение национальной системы просвещения в систему, подчиненную интересам капиталистов. Все демократические силы страны призывают возродить дух послевоенной системы просвещения, бороться за гарантированные права народа на образование на базе конституции и Основного закона об образовании.

Итак, сияние вечного детского праздника начинает меркнуть при первых серьезных столкновениях с жизнью — на границе между детством и юностью. Неизбежное разочарование молодежи проявляется по-разному — от университетских беспорядков, кульминация которых пришлась в Японии на 1969 год, до кровавых эксцессов ультралевых организаций и печально известных "международных конгрессов хиппи" в районе Синдзюку. Это самые крайние формы реакции молодежи. В основном же детство, символом которого недаром является мужественный карп, чье красочное изображение развевается весной над домом каждого подростка, делает японских юношей и девушек закаленными, готовыми к честному повседневному труду, к нелегкой, но упорной и стойкой борьбе за свое место в жизни.

…Отвечая на вопрос сына, я говорю: нет, не все, кто родился в Японии, японцы, так же, как не все русские те, что родились в России. Наверное, для того чтобы стать русским, нужно впитать в себя ширь просторов нашей земли, ее песни, проникнуться той особой, ни с чем не сравнимой радостью, которую дарит нам наша русская весна, сменяющая суровую долгую зиму, нужно приобщиться к идеалам, рожденным русским гением. И точно та-к же, чтобы стать японцем, нужно пережить тайфуны и землетрясения, испытать и понять очарование неповторимой природы островной Японии, нужно пройти нелегкую закалку в преддверии суровой жизненной битвы, которая ожидает тебя в мире взрослых, сразу же за порогом твоего детства.

В ясные летние дни подножие священной горы Фудзи напоминает цыганский табор. Сюда бесконечным потоком тянутся автобусы, доставляя публику всех возрастов. Приехавшие разминают затекшие в долгой дороге ноги, с тревогой посматривая на белые облачка, висящие над шапкой Фудзиямы. Многие идут в красочные палатки закусить нехитрой снедью. Бойко распродаются сувениры. Отовсюду слышится разноголосая речь. Наперебой предлагают услуги фотографы и продавцы тоненьких длинных альпенштоков: их светлая гладкая поверхность подготовлена не столько для того, чтобы служить опорой потным ладоням, сколько для того, чтобы, приняв на себя по мере восхождения шестнадцать печатей, каждая из которых свидетельствует о достижении определенной высоты, стать семейной реликвией, памятью о Фудзи. Постепенно все приходит в порядок, группы людей формируются в колонны, которые одна за другой вытягиваются в колышущиеся змейки, ползущие вверх по каменистой тропе, истоптанной не одной сотней тысяч человеческих ног.

Фудзияма, или, как говорят сами японцы, Фудзисан — символ страны и нации. Два иероглифа означают "богатый самурай", но само слово "Фудзи" первоначально гласило — "второй такой не сыщешь".

Классическим восхождением на Фудзи считается вечернее. В ночных сумерках, когда от горы тянет зябкой прохладой, чередою туда уходят люди. В непроглядной темени мерно покачиваются фонарики, прикрепленные к головным уборам или пуговицам. Эхо, донося перекличку, разрывает ночную тишину. Пять-шесть часов короткой летней ночи продолжается движение. Остановки в пути небольшие, только чтобы перевести дыхание и подкрепиться; потом еще долго будет сниться, как притомленные ноги осторожно нащупывают под собой твердую основу каменистой тропы. Последние усилия — и головные колонны растекаются по широкой плоской вершине священной горы. Любопытные тут же спешат к ее давно уснувшему кратеру, который постепенно с годами заполняется пустыми консервными банками, коробочками из-под "о-бэнто" и т. д. Самые неутомимые карабкаются еще и на утес, возвышающийся на шапке горы.

Постепенно все стихает, спадает возбуждение подъема, и вот уже дает о себе знать горная предутренняя прохлада. Люди жмутся друг к другу в ожидании рассвета и первых лучей согревающего солнца. Рассвет. Яркие крапины звезд поблекли в светло-молочной пелене воздушного океана, усилили свой хор цикады, стало слышным пение немногочисленных японских птиц.

Бледно-розовые лучи заметно начинают лизать шершавую поверхность гигантского склона Фудзи, обильно покрытого лавой. Становится все светлее. Трава и кустарник из темных пятен превращаются в зеленые массивы. Завороженные толпы людей в слитном молчании впитывают в себя картину извечной трансформации — смену ночи и дня. Лишь изредка доносится тихий шепоток тех, кто не привык молчаливо воспринимать прекрасное.

Вот уже стало совсем светло. День разгорелся, и все стало обретать обычное состояние, единственно знакомое городским жителям, встающим поздно и воспринимающим светлое время суток как нечто само собой разумеющееся, не ведая о таинственной красоте переходного состояния.

Японское изречение гласит: "Кто не поднимался на Фудзи, тот дурак, кто поднимался дважды, тот дважды дурак". Относительно того, нужно ли побывать на Фудзи вторично, мнения расходятся, но раз в жизни практически каждый японец обязательно взбирается на священную гору, являющуюся символом нации. Обливаясь потом, поднимаются по горным тропам отцы, матери, бабушки, дедушки. Одни идут туда, чтобы отдать дань традиции, другие, чтобы насладиться чувством прекрасного, третьи — за компанию с родственниками, друзьями. Есть и такие, кто одним махом кончает там со всем грузом неразрешимых проблем жизни — количество самоубийств на Фудзи все возрастает.

В один из августовских дней 1972 года я попал в число пожелавших вскарабкаться на одну из выпуклостей нашей планеты и, как иногда говорят, "раздвинуть горизонт". У каждого из путников в руке посох, за плечами рюкзак с походным завтракам и термосом, на шее коротенькое полотенце, чтобы обтирать обильно выступающий пот. Вокруг птицы щебечут, ясное голубое небо, ослепительный блеск особого горного воздуха. Идешь и с истинным наслаждением пьешь этот здоровый, вкусный, как парное молоко, "напиток". Он заставляет лишний раз недобрым словом помянуть бензиновый смрад Токио. Через час ходьбы легким уже трудно, но терпишь, все терпят, а еще через час приходит второе дыхание, хорошо знакомое спортсменам, привыкшим переносить повышенные нагрузки. В этом состоянии уже не замечаешь усталости, можно заняться не только собой, но и посмотреть, что происходит вокруг.

Вот, вытянувшись в цепочку, бодро вышагивают школьницы. Лето позволило девчушкам распроститься с унылой зимней формой — обязательными длиннополыми матросками темно-синего цвета: маленькие японки кажутся в них нескладными, будто в платье с чужого плеча. Сейчас в своих светлых юбочках и кофточках они вдруг все, как одна, стали хорошенькими, пересмеиваются, что-то щебечут, что-то кричат своему молодому учителю: он намного опередил их. Два паренька десятидвенадцати лет, не ощущая усталости, носятся взад и вперед, прыгая по камням в ожидании притомившейся мамы. Отец держится в стороне, ни во что не вмешиваясь. Ищу глазами непременную участницу всех туристских поездок в Японии и уже через минуту нахожу ее — молодую мать с мерно покачивающейся за спиной головкой годовалого ребенка.

Чуть поодаль бодро вышагивает старик. На нем белый халат-кимоно, на голове белоснежная повязка, через плечо черная сумка, какие берут в дорогу японские туристы попроще. В руках не сувенирная, а самодельная увесистая суковатая палка. Несмотря на почтенный возраст, старик с юношеской легкостью идет в гору. Сухое жилистое тело. Подтянутый и, с точки зрения европейца, не по возрасту стройный. Взгляд как бы обращен внутрь, в себя. Что привело этого человека к священной горе? Тягость одиночества, желание активно скоротать время, стремление испробовать свои силы, убедиться, что они еще есть, что он способен перенести большую нагрузку? Этот вот старик и вспоминается мне всякий раз, когда я читаю или слышу о трудной для Японии проблеме старости.

Проблемы "пожилой Японии"

В японских календарях пятнадцатое сентября помечено как День почета престарелых. В этот день не работают — общенациональный праздник, один из многих других праздничных дней, по числу которых Япония занимает одно из первых мест в мире. Это праздничная статистика. Но есть и другая, скорбная: уже многие годы Япония в числе стран, где люди преклонного возраста жалкому существованию предпочитают самоубийство. По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), Япония прочно занимает первое место в мире по самоубийствам среди престарелых женщин. В 1967 году на сто тысяч жителей приходилось сорок пять женщин, кончавших жизнь самоубийством в возрасте старше шестидесяти пяти лет. В числе "передовых" Япония и по числу самоубийств среди мужчин: без малого пятьдесят восемь человек на сто тысяч.

Проблемы старости, которые неизбежно тяжелым грузом ложатся на совесть каждого японца, все обостряются.

Каковы же эти проблемы? По данным газеты "Асахи" на июль 1972 года свыше шестидесяти процентов лиц старше шестидесяти пяти лет были не в состоянии самостоятельно обеспечивать себя: они находились на иждивении родственников или детей. За счет пенсий и доходов с недвижимого имущества жило менее четырнадцати процентов. Работало около двадцати пяти процентов.

В конце 1972 года в Токио, где живет десять процентов населения страны, насчитывалось свыше девятисот тысяч человек преклонного возраста. Это составляло около восьми процентов всего населения японской столицы. Результаты общественных опросов свидетельствуют о том, что из них только сорок процентов имеют собственные доходы — пенсии, выходное пособие, сбережения, работу. Сорок тысяч престарелых по нескольку месяцев в году прикованы к постели, из них двадцать шесть тысяч — свыше шести месяцев в году. Примерно шестьдесят тысяч ведут изолированно-одинокий образ жизни. Можно предположить, что в связи с инфляцией в последующие годы положение людей преклонного возраста еще усугубилось. Цифры тревожные.

Пенсионное обеспечение в Японии не упорядочено. Практически, кроме депутатов парламента, на пенсию могут рассчитывать лишь служащие государственных учреждений и некоторых крупных частных компаний. Все остальные, проработав на одном и том же месте положенное количество лет, получают только единовременное выходное пособие. В среднем на пособие при самой жестокой экономии можно прожить не более двух, от силы трех лет.

А цены растут. По свидетельству газеты "Асахи", ежемесячный прожиточный минимум для лиц в возрасте свыше шестидесяти лет за последние годы увеличился с 5480 иен до десяти тысяч. Неизвестно, какими критериями руководствовались те, кто определял этот минимум, но он явно занижен. Достаточно сказать, что килограмм мяса в Японии стоит от одной до пяти тысяч иен. А ведь, кроме еды, существуют и такие статьи расходов, как одежда, жилье, отопление, газ, электричество, лекарства и т. д. Конечно, каждый японец имеет сбережения: обязательные и регулярные вклады в них — непременная статья бюджета каждой японской семьи. Но, как писала та же газета "Асахи", изучение уровня жизни в стране показывает, что средний японец не обеспечит себе прожиточный минимум в преклонном возрасте, даже если он в течение многих лет будет откладывать все, что зарабатывает.

Сложность положения в значительной мере усугубляется тем, что у большинства японцев пятидесятипятилетнего возраста (то есть к моменту вынужденного ухода со службы — об этом еще пойдет речь) дети — школьники или студенты.

После второй мировой войны в структуре японской семьи произошли большие изменения. Ранее старший сын в семье считался наследником. Ему переходило все имущество, на плечи ложилась забота о престарелых родителях. Обладая решающим голосом, глава семьи подчинял своей воле всех ее членов. Гражданское законодательство послевоенной Японии рассматривает супругов как основной стержень семьи, уравнивает их права. Наряду с этим оно декларирует и обязанность взрослых детей материально обеспечивать престарелых родителей. Однако любовь и заботу декларировать невозможно, и вот на практике старики нередко становятся ненужной обузой, лишними в семье. Лишние в 55–65 лет.

Тебе под шестьдесят, как жить дальше? Большинство мечтает трудиться, иметь право считать себя полезным не только своим детям, но и обществу. Можно не удивляться тому, что, как показывают опросы, семьдесят три с лишним процента мужчин старше шестидесяти лет хотели бы работать. О пятидесятипятилетних не приходится и говорить. Но желание это трудноосуществимое. На большинстве предприятий и компаний в Японии существует возрастной ценз: предельный возраст работающих — пятьдесят пять. (Средний возраст служащих наиболее крупных японских компаний — около тридцати шести лет.) За борт выбрасывается человек еще сильный, энергичный, опора семьи, ее надежда. Японские трудящиеся ведут активную борьбу против антигуманного возрастного ценза, но эта борьба наталкивается на железные законы капиталистической экономики: ей необходимы лишь те, кто способен выдержать подчас нечеловеческую нагрузку конкурентной борьбы в условиях, когда темпы экономического роста превыше всего.

Покинутые молодостью

Многое из того, о чем я пишу, опирается на токийские впечатления. Но японцы любят повторять: "Токио — это не Япония. Хотите узнать Японию, поезжайте в деревню, в маленькие города, к рыбакам, крестьянам. Вы увидите настоящую, традиционную Японию, точнее, то, что от нее еще сохранилось". И вот я в пути. Дорога, петляя по холмистой местности, тянется к океану. Ехать как будто недалеко, какую-то сотню километров, а сидишь в стальной коробке машины долгие, томительные часы. Длинным хвостом изгибается вереница автомобилей. Постепенно пустынная полоса белого песка, с одной стороны ласкаемая океаном, с другой — отделенная от мира узким барьером хвойных насаждений, начинает казаться далеким миражем, куда невозможно, не суждено попасть. Вдоль шоссе тянутся квадраты рисовых делянок: из окна машины они представляются игрушечно-миниатюрными. Время прополки саженцев. Согнувшись, по колено в воде с утра до вечера работают люди. Изнурительно-кропотливый труд. И по большей части это уже немолодые мужчины и женщины.

Молодежь, как правило, в поисках лучшей доли уходит в город. С каждым годом поток японских юношей и девушек, бегущих в город, увеличивается. Повальному бегству молодежи из деревни способствует реклама, за которой стоят работодатели, заинтересованные в дешевой рабочей силе, и сложные процессы коренных структурных преобразований экономики, всего японского общества в целом.

В конце 1975 года министерство земледелия и лесоводства Японии опубликовало данные, согласно которым лишь один из девяноста сыновей и дочерей японских крестьян, окончив школу, остался для работы в сельском хозяйстве. Остальные подались в города. Меньшая часть переселившихся в город устроилась на производстве, где требовалась неквалифицированная рабочая сила. Абсолютное большинство осело в сфере обслуживания, прежде всего на подсобных работах.

Япония многие годы находилась в плену "высоких темпов экономического роста". В погоне за прибылью столпы делового мира делали ставку на однобокое развитие наиболее доходных отраслей. Они искусственно сужали сельскохозяйственное производство, увеличивая ввоз сельскохозяйственных продуктов из-за границы, замораживали цены на рис, а это неизбежно вело к пролетаризации или полупролетаризации крестьянства. Оставшиеся в деревне люди среднего и старшего возраста вынуждены заниматься подсобными работами. Старики же, демонстрируя парадоксы "сельскохозяйственной рационализации", стоят по колено в воде. Больше там работать некому. Да и нечем им было бы прокормиться без урожая с дедовской делянки риса.

В защиту старости

Начиная с 1972 года в Японии заметно ширится движение народных масс в защиту своих престарелых сограждан. Его энергично поддерживают многие профсоюзные организации и политические партии, прежде всего коммунистическая, социалистическая партии, Генеральный совет профсоюзов (СОХИО) и независимые профсоюзы (Тюрицу рорэн). Для координации действий создан "комитет содействия выполнению мероприятий, направленных на обеспечение здоровой и активной старости". Участники движения добиваются коренного улучшения системы пенсионного обеспечения, учреждения системы бесплатного медицинского обслуживания престарелых, обеспечения нормальных жилищных условий, установления права пенсионеров на труд. Большое значение придается также увеличению возрастного ценза, что позволило бы позже уходить на пенсию, а также повышению выходного пособия при уходе с работы по старости. Все эти требования были направлены в министерство социального обеопечения.

Под давлением широких народных масс Японии, прогрессивных политических партий, общественных и демократических организаций правящие круги страны вынуждены предпринимать некоторые практические меры.

Однако фактически пока что сделано одно: с 1973 года введен общественный налог по обеспечению стариков, а в государственный бюджет включена статья по пенсионному обеспечению. Меняет это немногое. Программа "обеспечения спокойной старости" пока что остается в области добрых пожеланий и благих намерений.

Прогрессивные силы Японии активно борются за претворение своих требований в жизнь. Но пока что старость для большинства японцев ассоциируется с лишениями, нуждой, горем. Среди данных о количестве выплавленной стали, о спущенных на воду сверхгигантских танкерах, о процентах роста цен на товары, об удорожании жизни, о количестве выпитых за год бутылок виски, о разорившихся фирмах то и дело мелькают сообщения о самоубийствах. В скорбной статистике больше всего тех, кто тихо и робко ютился в жизни и так же незаметно из нее ушел, попав рядовым в сводный список покончивших с собой.

Трудолюбие японца недаром вошло в пословицу… И это действительно страшно, когда в итоге большой трудовой жизни человек остается без достаточных средств к существованию, лишенным даже права на труд, теряет веру в себя. Тот, кто еще в силах бросить вызов обществу, в последний раз идет к местам национального поклонения — на водопад Никко, на вершину Фудзи — и там кончает счет с жизнью. Но чаще всего старики поплотнее смыкают раздвижные стенки своего "карточного" домика, в последний раз вытягивают исстрадавшееся тело на видавшей виды циновке и включают газ… Никогда не забыть мне жестокие строки стихотворения под жутковатым названием "Блюз стариков". Оно было напечатано в каком-то рядовом журнале, а затем перепечатано в газете "Асахи". "Компания цветет, но для тебя нет места, печальна участь старика! И силы есть, но ты торчишь без дела, любимый внук смеется над тобой…"

Со священной Фудзи мы спускались вечером, когда сумерки, надвигаясь с конусообразной шапки горы, стали обволакивать землю. Люди группами и в одиночку скатывались с горы, торопясь к заботам повседневной жизни. Многие с непривычки, без тренировки бежали вниз, поддаваясь непреодолимой силе инерции. На повороте показалась белеющая в вечерних сумерках знакомая фигура старика. Натренированные ноги удерживали его тело в состоянии мерного шага, благородно посаженная голова несла все тот же сосредоточенный взгляд прикрытых раскосыми веками глаз. Только теперь этот взгляд казался умиротворенным, он как бы говорил: "Еще одно препятствие позади, мы еще поборемся!" На душе у меня то ли от этого великолепного в своей стойкости образа, то ли от близости земли и дома становилось все теплее. Хотелось оказать: "Крепись, старина! Тебе еще многое по плечу". Мы шли рядом. На темнеющем небе вновь высыпали звезды. Фудзи окутывала ночная тьма.

Широкое шоссе с наклонными виражами зажато горным массивом и пропастью над узкой прибрежной полоской, тянувшейся вдоль бушующего внизу океана. По асфальтовой глади со свистом проносятся автомобили — маленькие "короны" и "королы", средние "тоёпэты", большие "тоёты", а иногда и "понтиаки", "мерседесы", "мустанги". Многие и впрямь выигрывают в погоне за временем, другие навсегда его для себя останавливают. Но ни бесконечные сообщения об автомобильных катастрофах, ни резко бьющие в глаза дорожные знаки, ни грозные фигуры полицейских (живых и пластиковых), внезапно вырастающие перед водителями на самых опасных участках трассы, — ничто не может противостоять магической силе спидометра. Полулежа в автомобильном кресле, посасывая сигарету и чуть-чуть касаясь перчаткой руля, японец XX века на фантастической скорости гонит машину по шоссе вперед, вперед. И все же иногда приходится притормозить…

Впечатления от поездок по дорогам Японии невольно встают в памяти всякий раз, когда мысленно стараешься представить себе эту страну в целом. Вероятно, это связано с тем, что и сама Япония с ее стремительным ритмом жизни, вытянутыми в узкую цепочку островами, стиснутыми со всех сторон водным массивом, напоминает зажатую по бокам ленту шоссе с бешено мчавшимися по нему автомашинами. За лязгом металла, свистом автомобилей, грохотом техники люди порою как бы отходят на второй план, воспринимаются как нечто второстепенное.

Нередко слышишь: японцы молодцы! Как правило, имеются в виду очередная техническая новинка, мгновенно запущенная в серийное производство, умелое и неожиданное применение чего-то уже известного или просто впечатляющие показатели статистики. А ведь все это результат человеческого труда, творение рук человека, который мучается поиском, дерзает, к тому же поставлен в чрезвычайно сложные и жесткие условия капиталистической конкуренции. В чем же находит он силу, чтобы жить, творить, добиваться успеха? Каков же он, японец наших дней?

И без того тусклый луч солнца, наполовину поглощенный бумажной створкой окна, осветил небольшую, в четыре-пять квадратных метров, комнатку недорогой квартиры. Безукоризненно чистые, с матовым блеском циновки выглядывают лишь по краям комнаты, всю середину которой занял спальный матрац-футон. Неслышный шорох раздвижной стенки, тихий голос на мгновение опустившейся на колени жены: "Пора вставать". Расставшись с теплом постели, стойко выдержав холодное прикосновение пластиковых шлепанцев, с удовольствием пофыркивая, хозяин дома моется, затем завертывается в уютное домашнее кимоно, уже приготовленное за спиной заботливыми руками "канаи". Таксам японец называет свою жену. Буквально это означает — "то, что внутри дома". Из комнаты-кухни аппетитно пахнет рассыпчатым рисом и зеленым чаем. Прихлебывая обжигающую жидкость, с удовольствием похрустывая солеными печеньицами с водорослевой начинкой, глава семьи пробегает глазами свежепахнущие печатной краской страницы газет. Мысли его уже далеко от дома, в конторе. Дела, дела. И вот уже щелкает за ним замок на металлической двери, и через несколько минут он лишь частица бесконечного потока, вливающегося в здание вокзала, чтобы затем растечься по нескольким перронам и постепенно исчезнуть в спешащей череде электричек. Пройдет восемь-десять часов, и тот же нескончаемый поток ринется в обратный путь. Наш знакомый все так же подтянут; только немного медленнее, невольно выдавая усталость, пересечет он Кэйхин и пойдет вверх по булыжнику переулка. Нужно поравняться вон с теми тонко-зелеными, почти прозрачными ветвями ивы недалеко от его дома, чтобы из головы, из нервов ушло все, что связано с огромным серо-металлическим помещением конторы. Вот и его ива. Замедлив шаг, приподняв голову, он привычно любуется причудливыми просветами в плавно свисающей молодой зелени. Еще несколько шагов, лестничных ступеней, и вот уже металлическая дверь его маленького "дома", где можно вновь стать самим собой. Там, в квартире-ракушке, его личный мир, заботливо укрываемый от глаз постороннего.

Придя с работы, он прежде всего облачается в домашнее кимоно, без которого нет для него ощущения дома. В своей национальной одежде японец уже никак не походит на узкоплечего, втиснутого в стандартный европейский костюм современного "сараримэна" [5]. Кимоно делает его как бы выше ростом, превращает в мужественного, полного достоинства данна-сана. Усевшись за низенький столик и опустив ноги в специально устроенное под ним углубление, где в зимнее время установлена печка-хибати с раскаленными углями, он час-другой по крупицам будет впитывать благодатное тепло через ступни уставших и озябших за долгую дорогу домой ног. Иметь хорошо обеспеченный тыл — дом и семью, в которой денно и нощно хлопотала бы заботливая, снисходительная жена… Это мечта, которую вынашивает каждый японец. Но далеко не каждому удается к ней приблизиться. На пути к мечте долгие нелегкие годы борьбы за существование, бесконечная череда дней без домашнего очага, в тоске по тому, что японцы называют "офукуро адзи" — вкус пищи родного материнского дома.

Как проникнуть в тот мир, как постичь душу японца? Ответить на этот вопрос нелегко, даже если в Японии проведены многие годы и ты каждый день исподволь приобщался к привычкам и обычаям японцев. Древние говорили, что время уносит все, меняя имя, наружность, характер. Если брать индивидуума, то, возможно, это и верно. По-видимому, так нельзя сказать в отношении целой нации, иначе не было бы того, что принято считать национальным характером, национальными особенностями. В потоке времени многое гибнет, но остается корень народа, его "крепкое зерно жизни", по выражению Белинского. Вот почему каждый, кто пишет о Японии наших дней, о японцах XX века, вместе с ними оборачивается к их прошлому.

Интерес к японскому киноискусству особенно усилился в шестидесятые годы, когда и в Европе, и у нас в стране широко демонстрировались такие шедевры мирового киноискусства, как "Расёмон", "Голый остров", "Семь самураев". Мне было одинаково интересно и окунуться в далекие самурайские времена, и понаблюдать за реакцией зала. Тогда я еще не предполагал, что пройдет каких-нибудь три года, и показавшаяся столь необычной фигура японского средневекового воина будет чуть ли не ежедневно являться мне с экрана телевизора, всюду встречать меня на огромных рекламных щитах японских кинотеатров. Герой фильма был, видимо, не моложе восемнадцати лет, поскольку высоко подбритые на лбу волосы говорили об уже совершенном обряде гэмпуку: мальчик расстался с отрочеством, отказавшись от пробора посредине головы и двух связанных по бокам пучков волос. Широкие длинные штаны в складку, нарядная шелковая безрукавка, меч и кинжал за туго стянутым поясом. Тренированный, состоящий как бы из одних мускулов торс, мужественная неспешная походка и внезапная рысья резкость прыжка, за которым устрашающий и в то же время невольно привлекающий своеобразной грацией танец, воссоздающий стычку враждующих воинов на узких улочках старого японского города.

Фильм повествовал о печальной судьбе молодого человека из средневекового самурайского сословия: на свою погибель, он имел несчастье влюбиться. Движимый чувством, в трудную для любимой минуту герой продал свое оружие: длинный меч и кинжал. По "кодексу самураев" это навсегда бесчестило юношу. Стечение обстоятельств привело героя фильма к страшному концу — необходимости сделать себе харакири.

Согласно ритуалу обреченный вспарывает себе живот коротким мечом, а ближайший его друг для облегчения страданий рубит ему голову. Герой фильма, расставшись со своим боевым оружием, чтобы спасти от голодной смерти любимую, взамен настоящих мечей приобрел деревянные. В момент страшной церемонии он не смог деревянным мечом разом сделать себе харакири. Окружающие заподозрили несчастного в трусости, процедура затянулась, а бедный юноша, следуя жестокому кодексу своего сословия, все наносил и наносил себе колотые раны. Зал, оцепенев, следил за происходящим на экране. Вот все обагрилось кровью, открылась страшная рваная рана… Нескольких женщин в полуобморочном состоянии поспешно вывели из кинотеатра.

Нередко такие сцены преподносятся как свидетельство чрезвычайной нравственной силы средневекового японца, основанной якобы на глубокой вере в существование ниспосланных лишь японцам, как "избранным свыше", непреходящих духовных "ценностей". Между тем речь идет о попытках реабилитировать, утвердить заново сами эти "ценности", и прежде всего покорность существующему порядку, установлениям власти, национальное и кастовое чванство — комплекс именно тех качеств, которые в свое время превратили скромного японского труженика в бессердечного война-завоевателя, — готового покорять и властвовать. Веками воспитывавшееся в японцах ложно понимаемое "чувство долга перед отчизной" и приводило к таким трагедиям, как трагедия острова Сайпан, происшедшая в 1944 году при высадке на остров американских солдат.

Меня до глубины души потряс фильм "Трагедия острова Сайпан" — первый виденный мною фильм о Японии. Никогда не забыть конца фильма: солдаты, взяв ружья на изготовку, хладнокровно наблюдают, как сотни женщин — совсем молоденьких девушек и матерей с младенцами за спиной, с прижавшимися к ним подростками безропотно уходят все дальше и дальше, погружаясь по пояс, по шею, наконец, совсем, бесследно и навеки в холодные воды океана. Жертвы и невольные палачи. Палачи сами были обречены погибнуть. Так были они воспитаны, японские крестьяне, одетые в грязно-зеленую солдатскую форму. И никто им тогда не мог помочь, ибо обреченность была предрешена той самой психологией, которая формировалась веками и от которой чрезвычайно трудно избавиться.

После капитуляции Японии командование оккупационных войск США готовилось к тому, что в стране начнутся массовые самоубийства. Но… ничего подобного не произошло. После капитуляции несколько генералов в торжественной обстановке в полном соответствии с ритуалом сделали себе харакири. Еще десятка полтора фанатиков таким же образом расстались с жизнью перед императорским дворцом в Токио. В целом же японцы, которые до этого "победоносно" прошлись почти по всем странам Юго-Восточной Азии, как-то сразу смирились с поражением. "Фанатизм" и "безукоризненное" послушание держались, как видно, не в последнюю очередь на страхе перед наказанием, жестоким и незамедлительным.

Мир, открывшийся японцам после войны, в целом оказался более демократичным. Новая конституция делала Японию частью этого мира, но резким и болезненным был переход…

Параллельно широко насаждался "американский образ жизни", выхолощенно-прагматическое понимание смысла человеческого существования. Это в конечном итоге неизбежно вело к духовному обнищанию. Многие честные люди обращали свой взгляд в прошлое, надеясь там отыскать будущее Японии. Это особенно четко прослеживается в произведениях хорошо известного советским читателям Я. Кавабата. Его японец заражен ностальгией прошлого, стремится воскресить ушедшее. Недаром в центре повествований Кавабата неизменно находится древняя столица Японии Киото как символ протеста против нынешних японских городов, перенасыщенных выхлопными газами, отравленных промышленными отходами. В наши дни подобные настроения реакционные силы нередко пытаются использовать, с тем чтобы утвердить свои, выгодные им "нравственные нормы", возродить в душах японцев былой национализм и то, что с ним связано.

Характерна в этом отношении борьба, которая развернулась несколько лет назад вокруг кигэнсэцу — праздника основания японского государства. О сотворении мира в самой Японии существует несколько мифов. Они отличаются в частностях, но в главном сходятся. Был хаос. Земля и небо являли единое целое. Потом поднялись вверх легкие частицы и образовали небо, из оставшегося внизу выделилась Земля, на которой один за другим появились божества. Через некоторое время от этих самостоятельно возникших существ произошла первая пара: мужское божество Идзанаш — Чарующий и женское Идзанами — Чарующая. Шло время.

Как-то, стоя на небесном мосту, Идзанаш погрузил небесное копье в воду, а затем поднял его вверх. С конца копья упала капля, из нее образовался первый остров. Вскоре Идзанаш и Идзанами сотворили еще семь больших и около ста малых островов, на которых возникла жизнь. Со временем у божественной пары родилась дочь Аматэрасу Омиками — Светлейшая богиня солнца. К концу мифического периода вся земля оказалась густо населенной людьми и божественными существами. Между ними постоянно вспыхивали ссоры, конца не было раздорам. Поэтому Аматэрасу решила послать на землю своих потомков, чтобы они там навели порядок. Отправляя своего внука Нинити-но-микото, Аматэрасу дала ему три талисмана (зеркало, яшму и меч) и сказала: "Века за веками будут твои потомки управлять этой страной. Прими же мое наследство и эти три коронных талисмана. Когда ты захочешь увидеть меня, смотри в это зеркало. Будь для этой страны тем чистым светом, который исходит от его поверхности. Управляй ее жителями с мягкостью и добротой, которые олицетворяются мягкой округлостью этого камня. Сражайся с врагами своего государства этим мечом, убивай их его острием". Богиня Аматэрасу считается родоначальницей императорской династии. Внук Нинити-но-микото Дзимму Тэнно стал первым японским императором.

Миф этот скорее всего отражает период покорения и объединения страны племенем завоевателей, пришедших на Японские острова с материка и с Южных островов Тихого океана, однако вплоть до поражения Японии во второй мировой войне он открывал собой официальную историю государства. Знакомясь с прошлым своего народа, японец проникался незыблемой уверенностью в том, что его кровь содержит в себе частицу божественной крови Аматэрасу, а император, верным слугой которого ему суждено быть, — единственный наместник бога на земле, потомок первого императора Дзимму Тэнно. Послевоенные реформы отменили официальную версию о божественном происхождении японских императоров, и вполне понятно, что восстановление праздника основания японского государства (кигэн-сэцу) встретило активный отпор со стороны прогрессивных сил страны.

Как-то, говоря об основных факторах, составляющих силу японской нации, бывший премьер-министр Эйсаку Сато указал на ее однородность — языковую и культурную. Все население Японии действительно однородно по своему составу. Исключение составляют лишь немногочисленные айну, живущие более или менее компактно на северном острове Хоккайдо, и корейцы, которых насильно ввозили в Японию в период второй мировой войны, используя в качестве рабочей силы. Жители архипелага Рюкю с центральным островом Окинава также несколько отличаются от "чистых" японцев, их язык является единственным "родственником" японского. В остальном же японцы не подразделяются ни на какие племенные группы и внешне делятся лишь на два типа: с более светлыми лицами, более раскосыми глазами, утонченными чертами лица, пропорциональным телосложением и более ширококостных и темнокожих. Первый тип чаще встречается в южных районах и среди жителей городов, второй — на севере и в деревнях.

Но Аматэрасу тут ни при чем. Одной из подлинных причин такой однородности является длительная историческая обособленность Японии. Страна на кромке мира. Знаменитый "шелковый путь" чуть-чуть не дотянул до Японских островов. Даже связи с Китаем, давшим Японии письменность и отчасти культуру, оказались неустойчивыми из-за отсутствия стабильности на материке. Япония пыталась выйти из изоляции в период новой истории, но колониальная политика испанцев и португальцев вызывала у японцев такой страх, что они вновь на триста лет отгородились от всего мира. Изоляция в общем замедлила экономическое и социальное развитие государства, но в то же время помогла избежать участи колониальных стран и сохранить этническую однородность.

Ныне исторически объяснимым факторам кое-кто пытается вернуть былое мистическое толкование. Это один из обходных путей, которыми идет японская реакция, намереваясь снова подчинить народ своему безраздельному влиянию. В Токио я застал событие, получившее название "инцидента Мисима Юкио". Своим публичным харакири писатель взывал к тому, чтобы его соотечественники вернулись к временам, когда Япония силой оружия пыталась завоевать господство в Азии. Не случайно некоторые ревнители былого "величия" поспешили расценить этот инцидент как "веху в духовной истории Японии". Националистический дурман и в самом деле захватил тогда многих японцев, прежде всего определенную часть наиболее неустойчивой молодежи. Так что усилия реакции не остаются вовсе безрезультатными, иногда они находят благодатную почву.

Япония, может быть, острее, чем какая-либо другая страна, прочувствовала на себе оборотную сторону технического прогресса. Здесь и катастрофическое загрязнение окружающей среды, которое губит не только неповторимую природу, но и самих жителей Японских островов, и своего рода техническое рабство. Нередко люди становятся придатками бесконечно совершенствующихся машин, мельчают в чувствах, превращаются в рациональные, бездушные существа. Несомненно, корни этих явлений ведут к механизму капиталистического производства, при котором в погоне за прибылью возможно безнаказанно-однобокое развитие страны в ущерб ее основной славе и богатству — в ущерб простому и честному труженику.

В семидесятые годы, после столь богатых экономическими успехами шестидесятых, Япония вступила в полосу серьезного и болезненного надлома. Политика бешеных темпов экономического роста, при которой интересы человека все более отодвигаются на задний план, неминуемо подготавливала этот надлом. И вот притушены огни блистательной Гиндзы, поредел на ее улицах поток машин. Создается впечатление, что даже голоса обычно оживленных, настроенных оптимистически токийцев звучат приглушеннее. И кажется, что, как это обычно бывает в истории, новые испытания невольно заставляют японца оглянуться назад, еще раз посмотреть на то, что пройдено, и вместе с тем лучше понять и оценить себя самого такого, каким он стал сегодня.

"Крепкое зерно жизни"

Вернувшись из Японии, я привез с собой груз вопросов, сомнений, наблюдений, выводов. Все это требовало перепроверки, подтверждения. Мне вспоминается беседа с С. Хата, одним из руководителей крупнейшей японской газеты "Асахи".

— Вы постигнете душу японца, лишь ощутив красоту отточенного временем, покрытого сырым болотным мхом серого камня… У вас в Москве я встретил глубокого знатока японской души, проникновенного певца японского сердца.

Господин Хата говорил о Вере Николаевне Марковой, и на память мне пришли навсегда запомнившиеся японские трехстишия хокку в ее переводе:

* * * Тучи набухли дождем, Только над гребнем предгорья Фудзи — белеет в снегу. * * * Далекий зов кукушки Напрасно прозвучал. Ведь в наши дни Перевелись поэты.

Впоследствии мы встретились с Верой Николаевной, и разговор наш опять был о прошлом, о характере и духовном мире японца, о том, что из прошлого продолжает жить сегодня.

— Возьмем японскую литературу периода Хэйан (794—1192 годы). Ее основной герой — утонченный аристократ, чрезвычайно глубоко понимающий искусство, — говорила Вера Николаевна. — За эпохой Хэйан следует период, когда главным героем японской литературы становится воин-самурай: самурай побеждающий и побежденный, изгнанный, гибнущий, воин с феодальной психологией и чувством чести, доведенным до полного презрения к собственной жизни. В Японии веками воспитывались самоотреченность, верность феодалу, рабская покорность подчиненного угнетателю. Отсюда и насилие, и жестокость, и публично-унизительное отношение к женщине.

Потом в литературу приходит герой "помельче" — насмешливый горожанин, купец. Нередко это лишенные идеалов, слабые люди, бьющиеся в сетях имущественных отношений. Многих из них отличают сентиментальность, привязанность к своей семье и особая коммерческая жилка. Таким образом, герои наиболее реалистического направления предстают то в виде аристократа, воина, то в виде горожанина, интеллигента. Существовало и другое направление с его "образцовыми" героями, которые в эпоху Токугава (1603–1868 годы) верили во все конфуцианские заветы, в период Мэйдзи (1868–1912 годы) были стилизованными вояками самурайского типа, на их подвигах воспитывали "патриотов" нации.

Когда говоришь о народе, прежде всего хочется говорить о его положительных качествах. Безусловно, японцы как народ талантливы. Их талантливость заметно проявляется уже в глубокой древности. Правда, многие утверждают, что японцы, дескать, ничего сами не создали, что они имитаторы. Видимо, доля истины здесь есть. Японцы имитаторы, но совершенно особые. Живо и охотно воспринимая чужое, они вносят в него столько своеобразия, что делают чужое своим.

Страна на кромке мире. Это ощущалось в прошлом, чувствуется и сейчас. К тому же недостаток ресурсов. Все заставляло организовываться, развивало цепкость, умение предельно эффективно использовать свои возможности.

Трудолюбие, отличающее японцев, явилось естественным результатом условий, в которых совершалось историческое развитие этой нации. Возьмем обработку риса — основной культуры японского земледелия. Она связана с большими трудностями, требует интенсивной затраты энергии. Рисовые делянки, расположенные по отлогим склонам гор, разбиваются на небольшие квадратики. Их окружают специальными стенками из глины, лозы или насыпями. Подготовить такую делянку в условиях гористой местности — кропотливый труд. А еще требуется создать сложную систему водоснабжения. К обработке участка приступают в апреле, землю разрыхляют, вносят в нее удобрения. Затем делянку заливают водой, чтобы удобрения лучше проникли в почву. В образовавшуюся кашицу бросают семена риса. Примерно через четыре недели они дают ростки, всходящие небольшими зелеными пучками. Их выдергивают и рассаживают ровными симметричными рядами. Затем делянки вновь заливают водой, которая покрывает саженцы. В таком состоянии их оставляют на два-три месяца. Весь процесс выращивания хороших сортов риса занимает до шести месяцев.

Интересно, что, казалось бы, безоглядная погруженность в работу, увлеченность конкретным делом сочетаются у японцев со склонностью к отвлеченно-философской мысли. В целом японцы поэтичны, глубоко любят природу. Чувство прекрасного, понимание его своими корнями уходит здесь в крестьянскую среду. Любовь к красоте пейзажа, к лунной дорожке, бесконечно убегающей вдаль по спокойной глади океана, музыке, сокрытой в шорохе листьев, — все это тонко и глубоко передается в японских народных песнях. Прикладное искусство простых тружеников также свидетельствует о любовном отношении к природе, о постоянном стремлении познать окружающую красоту мира во всех ее прекрасных и разнообразных проявлениях.

Как и все другие народы, японцы многим обязаны своеобразной своей природе. Она сделала их наблюдательными и зоркими, приучила к вслушиванию в окружающий мир и в самих себя, научила самоуглублению столь абсолютному, что оно доходит до полного отключения от всего окружающего и помогает на какое-то время дать отдых нервам, измотанным лихорадочными темпами современной японской жизни.

Японский народ внес свой яркий вклад почти во все сферы мировой культуры и искусства. Богатая многожанровая литература уже в VIII веке н. э. отмечена такими памятниками, как историко-мифологический свод "Кодзики", историческая хроника "Нихонги", поэтическая антология "Манъёсю" — "Собрание мириад листьев", где оформился излюбленный жанр японской поэзии — пятистишие "танка". Национальные традиции изобразительного искусства Японии уходят в средневековье, а в конце XVIII века появились такие прославленные мастера гравюры, как Хокусай (1760–1849 гг.) и Хиросигэ (1797–1858 гг.). История национальной японской архитектуры насчитывает более двенадцати веков, но вплоть до наших дней она устойчиво сохраняет свои традиции, отмеченные в первую очередь рациональностью и лаконизмом.

Некоторые виды японского художественного творчества отличает особая доходчивость, как, например, составление композиции из цветов — икэбана. Это поистине общенародное искусство: его понимают, к нему тянутся, к нему причастны буквально все японцы. В каждом японском доме, в каждой квартире в любое время года (и в соответствии с ним) непременно увидишь икэбана — продуманно составленную композицию иногда из одного-двух цветков, призванную выразить настроение человека. Вы входите в лифт — с его стены вас приветствует пара тонко подобранных гвоздик в изящной висячей вазочке. Вы подходите к окошку "укэ-цукэ" — привратника в незнакомом многоквартирном доме, и, обращаясь к нему, вдруг видите хризантемы, поэтично разбросанные в плоской с эмалевыми разводами тарелке. "Это все жена", — улыбается "укэцукэ". А вокзалы, метро! На станциях, у касс вас неизменно радует всегда неожиданный, неповторимый букет икэбана. Постепенно к нему так привыкаешь, что, подобно японцам, начинаешь думать, что это необходимо, без этого нельзя. Закономерно, что искусство икэбана давно переступило границы Японии и сейчас любимо во всем мире.

Вообще вряд ли широкое проникновение икэбана и других видов японского искусства можно свести лишь к одной "моде на все японское". Сейчас, в век, который нередко называют "эпохой интернационализации", когда действительно ни огромные расстояния, ни различные пути развития тех или иных народов не являются препятствиями, способными намертво отгородить их друг от друга, все то лучшее, что дала та или иная национальная культура, становится достоянием всего мира, занимая достойное место в сокровищнице общечеловеческих духовных богатств.

"Японцы пришли!", или "Трудные дети мира"

Совершив скачок в разряд ведущих экономических держав, Япония, японцы, естественно, привлекли к себе повышенное внимание. Со своей стороны, и они со всем багажом многовековой культуры, национальных традиций, своеобычного мироощущения и вместе с тем новым для представителей этой нации рвением — "мир посмотреть и себя показать" — буквально хлынули во все уголки земного шара — Юго-Восточную Азию, Европу, обе Америки, Австралию и Африку. На первых порах японцы чувствовали себя гостями, причем во многих странах гостями желанными. Видимо, этому в какой-то мере способствовали яркие, затейливые, такие подкупающие всех, от мала до велика, очаровательные японские игрушки — то, с чего Япония 60-х годов начала наступление на мировой рынок. Похоже, что именно они открыли дорогу более серьезным товарам: транзисторам, стереофоническим комбайнам, электронно-вычислительной технике и, наконец, экономичным, юрким автомобилям. И вот хозяева не успели опомниться, как гости стали уж очень походить на серьезно обосновавшихся постояльцев. Тогда-то в США забеспокоились: "Японцы пришли!" Возник серьезный американо-японский "автомобильно-текстильный" конфликт. Тогда-то в Европе и Америке заговорили о "трудных детях мира", а в странах Юго-Восточной Азии — об экономическом гиганте.

Недавно мне в руки попалась вышедшая в Японии книга под названием "Японцы вне Японии". Как говорится в предисловии к книге, авторы хотят помочь представителям японского делового мира, непосредственно сталкивающимся в своей работе с иностранцами у себя в стране и за ее пределами, налаживать отношения таким образом, чтобы не слышать в свой адрес нареканий. Рекомендации, помещенные в этой книге, базируются на серьезных исследованиях с участием заинтересованных представителей многих стран — партнеров Японии. Результаты исследования показали, что в критических замечаниях в адрес японцев много общего. По мнению многих, у японцев скрытный характер, за рубежом они организуют своего рода замкнутые общины, мало интересуются жизнью той страны, где им приходится находиться; при близком знакомстве с японскими семьями, как правило, удивляет в них положение женщины, супруги; вся деятельность японцев вращается вокруг бизнеса, их чрезмерная настойчивость в отношении той проблемы, которая их интересует, нередко раздражает партнеров-иностранцев; хотя в вопросах бизнеса японцы "джентльмены" и "надежные коллеги", но вести с ними деловые переговоры нередко мучительно (японцы, как правило, начинают разговор издалека, с погоды и здоровья присутствующих; такой чисто японский стиль работы затягивает переговоры, что нередко вынуждает самих японцев упускать удачный момент); у японцев не столько врожденная, сколько, видимо, исторически обусловленная боязнь иностранных языков: абсолютным владением, например английским, могут похвастаться лишь очень немногие, поэтому, если во время переговоров японцы кивают в знак согласия, улыбаются и говорят "о, йес", это вовсе не означает, что они все поняли и с чем-то действительно согласны.

С книгой "Японцы вне Японии" перекликаются публиковавшиеся в японской прессе материалы беседы за "круглым столом" на тему "Японцы глазами представителей азиатских стран". Участники беседы оперировали только голыми фактами. В Пакистане японцы обычно заключают договоры о покупке скота в периоды, когда цены на него резко падают. Причем договоры составляются таким образом, чтобы японская сторона имела возможность и в дальнейшем на протяжении многих лет продолжать покупку скота по низким ценам. В Индонезии, по сообщению газеты "Асахи ивнинг ньюс", какой-то явно зарвавшийся чиновник добивался продажи Японии острова, чтобы использовать его в будущем для экскурсионных целей. Участник беседы, представлявший Иран, рассказал, что в его страну японцы пока еще широко не внедрились, однако хорошо известно, что они действуют поэтапно: первый этап — это посылка своего рода разведывательного подразделения, лиц, обладающих соответствующей подготовкой, умением вежливо обходиться с представителями стран-партнеров; они готовят почву для второго этапа, когда появляются сами торговцы. В Иране уже появились "первые ласточки" этого второго эшелона. В Таиланде в 1973 году наблюдалось широкое движение против японских компаний. В связи с отсутствием рабочих профсоюзов в Таиланде наиболее ярко проявилось умение японского бизнеса выжать максимально возможное из рабочей силы.

Необходимо сказать, что японцы, о которых шла речь в книге "Японцы вне Японии", как правило, являются представителями японского бизнеса, вышедшего на мировую арену в процессе "экономической экспансии", которая неизбежно сталкивается и впредь будет сталкиваться с острым противодействием других народов независимо от того, будут представители этого бизнеса следовать выработанным рекомендациям или же не будут. Недовольство японцами объясняется тем, что свойственно всем дельцам буржуазного мира, никогда не упускающим удобного случая использовать чьи-то затруднительные обстоятельства, нажиться на бедности и забитости или просто-напросто обмануть.

От людей, сталкивающихся с японцами на чисто деловой основе и к тому же не обладающих достаточным знанием японского языка, нередко приходится слышать: японцы очень милые, приятные собеседники, но вот смеются они совсем не тогда, когда от них этого ждешь. Действительно, склад японского мышления, строй языка отличаются от привычной нам, европейцам, схемы. Поэтому и юмор, анекдоты у японцев своеобразны, но способность уловить и остро передать смешное была присуща японцам всегда. Например, искусство карикатуры уходит в очень далекие времена. Японцы любят фарс, шутку, анекдот, игру слов, каламбуры. В литературе это особенно ярко прослеживается в средние века, когда народ создал немало остросатирических типов. Казалось бы, "даймё" (князь) всесилен. А в народном фарсе князь кто? Постоянный объект насмешки. Князья неизменно изображались дураками, олухами. В народе всегда любили остроумных рассказчиков и смешные рассказы — "ракуго". "Ракуго", часто приобретая острополитическую окраску, вскрывали всяческую несправедливость. За такие побасенки нередко казнили.

И сейчас у японцев большой популярностью пользуются юморески, карикатуры, неизменно присутствующие во многих журналах. Мне не раз приходилось наблюдать, как в электричках, в приемной врача, в парикмахерской люди сосредоточенно рассматривают юмористические рисунки, находя в них ситуации, с которыми они ежедневно сталкиваются у себя на работе, в быту, на улице. К сожалению, юмористические рассказы очень трудно переводить на другой язык, многое теряется. Да и понимание чего-то необычного, смешного у японцев отличается от европейского.

В последние годы, когда контакты японцев с представителями других стран приобрели исключительно широкие масштабы и диапазон, сами японцы все более часто обращаются к своему национальному характеру, нередко пытаясь объективно оценить как положительное, так и отрицательное в нем. В этом смысле привлекает внимание опубликованная в 1974 году книга "Стиль поведения японцев". Автор книги, директор научного общества национальных обычаев Азии X. Араки, рассматривает национальный характер японцев с точки зрения следования "групповой логике", корни которой он усматривает в особенностях традиционной земледельческой общины. Издревле члены такой общины поддерживали солидарность, укрепляя ее совместной работой, религиозными обрядами, праздничными церемониями. В японской деревне одна из самых суровых мер наказания — бойкот — применялась в первую очередь к тому, кто противопоставлял себя общине. Даже хулиганство и воровство не карались столь сурово. Отражение "групповой логики" можно видеть и в японском языке, в котором большинство приветствий не просто пожелание доброго утра, дня, вечера, как в европейских, а связано с образом группы, объединенной совместным трудом. Как пишет Араки, действуя в соответствии с индивидуальной логикой, человек проявляет свои истинные намерения, действия же в соответствии с групповой логикой — это действия рутинные и даже механические. Отсюда определенная несамостоятельность поведения японцев. Так, японцы считают себя обязанными скрывать свои истинные чувства, подавлять в себе все личное. Как пишет автор, жена пилота, погибшего во время катастрофы, не смеет показать своих слез; полицейский, только что потерявший ребенка, продолжает нести службу. Японское общество устроено так, что личность должна соответствовать вполне определенным стандартам. Если же у нее появляются ростки индивидуальности, если она чем-либо выделяется из толпы, ее тотчас же пытаются подчинить шаблону, заурядности. Это можно наблюдать буквально во всех сферах жизни японского общества. Так, механизмом шаблонизации объясняется принцип отрицания способностей человека и принцип продвижения в должности в зависимости лишь от стажа работы.

Как пишет Араки, послевоенный период индустриализации, урбанизации, развития средств коммуникации и прежде всего телевидения значительно отразился на психике японцев. Глубоко укоренившиеся в ней принципы узкого мирка деревенской общины уже не носят всеобъемлющего характера. Однако и в наши дни яркое творческое начало нередко наталкивается на глухую стену непонимания, нежелания признать, на стремление не допустить, изгнать. В связи с этим мне вспоминается статья об одном всемирно известном японском дирижере. Вернувшись на родину после триумфальных гастролей в Европе и Америке, он был подвергнут остракизму, так как позволил себе слишком много говорить о своей индивидуальности.

Интересно, что наряду с отрицательными последствиями "групповой логики" Араки находит и положительное в подобной несамостоятельности поведения японцев. По автору, стремительные темпы послевоенного развития японской экономики в значительной степени объясняются тем, что японцы действовали едино и слаженно, каждый на своем месте четко выполнял указания вышестоящего в духе "групповой логики".

Немного цифр, или Затянувшееся ненастье

Благодатен климат Японии. Круглый год блестит гладкая, как бы отполированная, лента асфальта. Но вот наступает та самая, одна-единственная неделя, которую ждут с тоскою и нежеланием. Иногда она приходится на конец февраля, иногда обрушивается на Японию в марте. Небо заволакивают тучи, солнце как будто уходит куда-то на другой конец света, и вдруг начинает падать снег. Он идет день, другой, третий. Уже все вокруг мокро и бело. Лица прохожих привыкли к колючим хлопьям: легкие зонтики все равно не выдерживают липкой ноши, да и куда им тягаться с ветром! А дороги! Они превратились в грязное месиво — ведь из-за одной недели не будешь обзаводиться снегоочистителями. Беспомощными и жалкими становятся "хозяева" XX века — машины. Горбатые от прилипшей к крыше снежной шапки, с колесами, опутанными цепями, чтобы не скользить, они как будто присмирели и еле-еле ползут, вновь покорные человеку. И он, вынужденный тормозить, сам стал как-то лучше виден. Вот у ненароком пристроившихся друг к другу "тоёт" опустились стекла, и водители перекидываются фразами, незлобиво посмеиваются над снежным Токио.

Впрочем, ежегодное ненастье проходит быстро, а вот ненастные недели в политике, в экономике затянулись на несколько лет. Казалось бы, еще совсем недавно западная печать упорно предрекала, что "XXI век станет эрой Японии". Ныне даже оптимисты из числа представителей делового мира Японии уже не верят, что экономика их страны в состоянии по темпам своего развития вернуться к "безоблачным" временам прошлого. Одни из столпов генерального штаба японского бизнеса — Федерации экономических организаций (КЭИДАНРЭН) — М. Миёси прямо заявил, что экономика Японии больше не будет давать прирост теми темпами, какие наблюдались в 60-е годы.

Очевидно, что прогнозы западных футурологов проистекали из недостаточно объективной оценки экономических возможностей Японии, и прежде всего не учитывалась в полной степени ее прямая зависимость от конъюнктуры мировой капиталистической экономики. В конце 60-х годов японская промышленность выпускала продукции в семь раз больше, чем в 1955 году. С конца 1965 по 1970 год она удвоила валовой выпуск продукции, доведя его почти до ста восьмидесяти миллиардов долларов. Но уже в 1970 году темпы роста стали снижаться, и с лета 1971 года для японской промышленности началась полоса длительного застоя. Этому способствовал и экономический спад в Соединенных Штатах, на долю которых приходилось тогда более тридцати процентов японского экспорта. Одновременно падал спрос на внутреннем рынке самой Японии. Положение усугубилось общей инфляцией в странах капитала и разразившимся в конце 1973 года энергетическим кризисом.

Сокращение спроса на внутреннем рынке Японии прежде всего сказалось на концернах, выпускающих электротехническую продукцию. Вскоре и производители искусственного волокна объявили о сокращении производства. Мелкие компании лопались как мыльные пузыри. Резко подскочили цены на товары первой необходимости — питание, одежду, бытовые товары, электроэнергию. Еще больше возросла плата за жилье. Все это сильно ударило по среднему японцу, которому и прежде жилось нелегко.

По данным журнала "Токе кохо", во второй половине 50-х годов ежегодное повышение розничных цен держалось на уровне 1–3 процентов, в 1968 году оно составило уже 7,9 процента. Цены непрерывно растут, и прежде всего на продукты питания, одежду и коммунальные услуги, транспорт и учебу. Резко подскочила стоимость овощей и свежей рыбы, что привело к общему повышению расходов на питание. Оплата жилья находится в прямой зависимости от головокружительного роста цен на землю. Расходы на жизнь по сравнению с предыдущим годом увеличились в 1965 году на 11,6 процента, в 1967-м — на 8 процентов, в 1969-м — на 11,5 процента, в 1971-м — на 12,1 процента. И так из года в год. В 1975 году расходы на питание вновь возросли на 11,3 процента по сравнению с предыдущим годом, расходы на жилье — на 7,8 процента, на освещение и топливо — на 7,2 процента, на одежду — на 9,7 процента и т. д.

В старые самурайские времена в Японии младшего учили подчиняться старшему, людей низшего сословия — быть преданными своему господину. Эту традицию предприниматели используют для борьбы с текучестью рабочей силы. Выходные пособия также служат этой цели.

Японцы все чаще стали убеждаться, что дивиденды периода недавних экономических успехов осели в сейфах крупнейших компаний, фирм и банков, в то время как положение простых тружеников остается по-прежнему тяжелым.

Кажется, ныне сама ситуация заставляет японца передохнуть, использовать вынужденную остановку для того, чтобы оглянуться назад на пройденный на бешеной скорости отрезок пути и решить, а как же быть дальше?

Одна встреча

Поезд подошел к перрону минут за семь до отправления. Внешне он мало походил на обычный пассажирский состав, каким мы себе его представляем. Ведущая часть — локомотив — скорее напоминала быстроходную "Ракету", за ней тянулись вагоны, впритык, без видимых зазоров соединенные друг с другом гибкими обтекаемыми переходами. Суперсостав "Хикари" ("Луч"), скорость 200 километров в час, следует по маршруту Токио — Осака.

Пассажиры растекаются по местам в необычной для европейца последовательности: первыми неспешной походкой налегке шествуют мужчины, за ними женщины с узелком, завязанным в традиционную яркую косынку — "фуросики", в одной руке, с европейской сумкой в другой. Вот спокойно, без суеты и шума появляются отпрыски — до блеска отмытые, отчищенные, отглаженные — праздничный вариант японского ребенка, который в прочие дни такой же, как и всякий другой. Мужчины неторопливо рассаживаются у огромных окон с толстыми, герметично вставленными стеклами. Снимают обувь, вытягивают ноги, удобно устраивая их на специально обтянутой чем-то мягким ступеньке, и немедленно погружаются либо в сон, либо в изучение припасенных журналов. Женщины незаметно наблюдают за мужем, за детьми, готовые в любую минуту быть потревоженными.

Устроив сумку над креслом и дождавшись, когда неслышно тронувшийся состав набрал скорость, от которой, как в самолете, закладывает уши и в висках на время наступает неприятное напряжение, я поспешил к телефону. (Необходимо было напомнить осакскому коллеге о назначенной встрече.) Тогда-то мы и познакомились — я и мой "типичный японец". Правда, ни перебрасываясь на первых порах ничего не значащими фразами в тамбуре у автомата, ни позже, надолго примостившись на высокой скамейке у стойки буфета, я не придавал этой встрече особого значения: так, очередной разговор с очередным попутчиком…

Он родился в сорок шестом. Это был тяжелый для Японии первый послевоенный год, и уже год, как вернулся отец, который был инженером и до войны имел собственное дело. Был, имел… Все это смела война. Здание, в котором находилось предприятие отца, сгорело. Остался лишь небольшой дом недалеко от Киото. Вернувшись в Японию из Китая, где он служил офицером-интендантом в Квантунской армии, отец хотел уже только одного, хотя и это было непросто, — дать своим детям (сначала двум оставшимся после войны в живых дочерям, затем единственному младшему сыну) образование. Отец был квалифицированным специалистом, и это помогло ему устроиться на работу, найти место, за которое он упорно держался вплоть до того, как его свалил смертельный недуг. Через год болезни отца не стало, и тогда семья поняла, что такое настоящая беда, истинное горе. До сих пор все трое детей глубоко чтут образ отца-труженика, в первую очередь в память о нем сохраняют старый дом под Киото, построенный по замыслу и чертежам отца. Ныне там осталась лишь престарелая мать, которую дети навещают лишь изредка — два-три раза в год. Мой новый знакомый как раз возвращается от матери к себе в Осака, но все мысли еще там, в их старом родном доме. Мать совсем постарела, но еще больше сдал дом, выстроенный отцом в традиционном японском стиле — с синей черепицей, с множеством внутренних переходов, раздвижных перегородок, узких открытых веранд. Теперь оба — и мать и дом — требуют помощи. Мать не хочет зависеть от детей, сама старается выкарабкаться, благо что руки у нее золотые. Но совершенно очевидно, что ей это уже не под силу.

— Мы посоветовались с сестрами и собрали деньги на пенсию матери. Дом тоже жалко. Мать не хочет ремонтировать его на скорую руку, современными дешевыми материалами. Говорит, хочу сохранить все так, как было при отце. Для этого нужны огромные средства. Вот я не выдержал, отдал ей почти все, что скопил на женитьбу. Круглая сумма. Теперь буду опять ходить холостяком, — улыбнулся мой собеседник.

Я не отрываясь смотрел на него: умное лицо, худощав, подтянут, черные волосы аккуратно причесаны, не-мнущийся костюм, белоснежная рубашка. "Белые воротнички" — так называют теперь вот таких, как он, инженеров, техников, рабочих, выполняющих операции, требующие высокой квалификации и немалых знаний.

Сегодня решается будущее

Общение с японцами убеждает, что они не афишируют своей партийной принадлежности: о ней можно лишь догадаться по отношению собеседника к той или иной проблеме. Численность политических партий Японии, как правило, невелика и организационно они слабы. Исключение составляют лишь коммунистическая партия и партия чистой политики (Комэйто). Апартийность среднего японца в течение длительного периода умело использовали правящие круги и правящая либерально-демократическая партия. Накануне выборных кампаний она рассылает на места своих эмиссаров, и "люди ЛДП" становятся своего рода агентами, представляющими интересы того или иного небольшого квартала. Его жители, связывая себя с этим эмиссаром, нередко никоим образом не считают, что они причастны к ЛДП. Для них единственно важно за свои голоса получить обещанное: водопровод, сквер, детскую площадку и т. п. Вот почему вплоть до настоящего времени ЛДП ратует за систему мелких избирательных округов. Консерваторам гораздо легче добиваться поддержки обывателя.

Ныне в настроениях японского труженика многое меняется. Во всем мире широко укоренилось представление о японце бастующем, участвующем в демонстрации. Оставаясь по большей части вне рядов какой-то определенной политической партии, средний японец тем не менее все чаще является участником и движения за мир, и ряда политических камланий, направленных, например, против военных баз, против загрязнения окружающей среды, за оздоровление своего города, района, за запрещение продажи продуктов питания, содержащих вредные для здоровья компоненты, и т. п. Иными словами, среднего японца неизменно характеризует политическая активность. Подорожание продуктов питания, рост налогов, увеличение транспортных тарифов, а также целый комплекс внутри- и внешнеполитических проблем — все это глубоко волнует среднего японца, поскольку непосредственно связано с его настоящим и будущим.

В конечном счете именно проблема будущего стоит в центре политической жизни страны, исподволь подталкивая среднего японца сделать выбор, за кого он и против кого. За последние двадцать лет уровень жизни в стране постоянно снижается. Один из путей преодоления национального кризиса, путь, обращенный в будущее, предлагает Компартия Японии, выдвинувшая идею формирования демократического коалиционного правительства на базе единого фронта прогрессивных сил. Речь идет не просто о приходе к власти оппозиционных партий, а об осуществлении "прогрессивных политических мероприятий, которые обеспечили бы действительные преобразования политики и способствовали бы достижению трех целей: отказ от ориентации на интересы крупного капитала и борьба против возрождения милитаризма; защита демократии; ликвидация японо-американского военного союза".

В последние годы ширится борьба прогрессивных сил Японии за обновление политической системы в стране, за создание демократического коалиционного правительства. Эта идея, нашедшая широкий отклик, учитывает объективные условия, сложившиеся в Японии в семидесятые годы. Так, выборы 1976 года показали, что число голосов, поданных за правящую ЛДП, оказалось меньше количества голосов, отданных представителям оппозиционных партий. То, что прогрессивные руководители на местах выступают за удовлетворение требований трудящихся, играет большую роль в формировании общественного мнения в пользу осуществления политики, направленной на повышение благосостояния широких народных масс, способствует привлечению их к более активному участию в движении за изменение политического курса страны.

Японцы верят в светлое будущее, они все яснее понимают: за него надо бороться, само оно не придет.

…Начав с партера, я перешел в бельэтаж и в конце концов, потеряв всякую надежду найти свободное место, поднялся выше, под самую крышу концертного зала "Сибуя кокайдо". До начала концерта оставалось еще добрых двадцать минут, но зал уже был переполнен. Окружавшие меня люди также не походили на публику, которую я привык видеть в концертном зале "Уэно", где обычно происходят наиболее важные выступления лучших японских коллективов и солистов и двери которого постоянно открыты для заграничных знаменитостей. Здесь все было не так. Уже на подступах к "Сибуя кокайдо" привлекали внимание группы людей, встречавших каждого вновь прибывшего пачкой небольших белых листочков. При виде их сразу вспоминались листовки, которые обычно протягивают на известной бурными событиями, всякого рода минифестациями, знаменитой своим "неблагонадежным" характером площади Сибуя. Все здесь напоминало обстановку митинга, а на каждом листке, так же как и на билете, резко бросались в глаза черные крупные иероглифы "Гамбарэ, Нихон фиру!" — "Крепись, Японский филармонический!". Тот же призыв, только красным по белому, бил в глаза со сцены концертного зала, а под ним мелкой вязью "Комитет содействия сохранению Японского филармонического оркестра".

Прислушиваясь к словам репродуктора ("Спасибо, что пришли, извините, что тесно, просим подняться выше"), окружавшая меня в основном молодая публика поспешно раскрывала деревянные коробочки с "о-бэн-то", чтобы успеть перекусить после трудового дня. Несмотря на огромное количество народа, которому мог бы позавидовать самый знаменитый в Японии зал, все было упорядоченно, торжественно и даже по-своему чинно.

Стрелка обычных для японских концертных залов электронных часов показала семь, и на ярко вспыхнувшую сцену вышли оркестранты. Гром аплодисментов прервали первые раскаты симфонической поэмы "Финляндия" Сибелиуса.

"Японский филармонический" несколько лет назад был вторым по величине после симфонического оркестра "Эн-Эйч-Кей". Оба оркестра отличались высоким профессиональным мастерством, которое в сочетании с широким и сложным репертуаром снискало им известность не только в Японии, но и во многих других странах мира. В немалой степени славе двух оркестров способствовали их дирижеры — Хироюки Иваки ("Эн-Эйч-Кей") и Эйдзи Одзава ("Нихон фиру").

В Японии, где искусство и культура не получают сколько-нибудь ощутимой финансовой поддержки со стороны государства и крупного капитала (который именно в силу своей величины не нуждается в рекламе через искусство), профессиональные коллективы, а нередко и отдельные солисты находятся в прямой зависимости от средней и мелкой руки корпораций. Так, с конца 60-х годов "Нихон фиру" финансировался телекомпанией "Фудзи тэрэби" и радиокорпорацией "Бунка хосо", которые, в свою очередь, находились в прямой зависимости от газетной компании "Санкэй симбун".

Эта цепочка и давала разгадку призыву "Крепись, Нихон фиру!", о серьезности которого говорило уже само слово "гамбарэ", столь привычное для уха японца, знакомого с долгой историей рабочего движения, живущего в атмосфере выступлений единого фронта, периодических стачек, постоянных митингов и политических манифестаций.

Первые удары экономического кризиса, который обрушился на Японию в начале 70-х годов, отозвались и на сфере культуры и искусства. Испытав последствия "долларового шока", "Санкэй симбун" сократила финансирование "Фудзи тэрэби" и "Бунка хосо", а те, в свою очередь, дотации "Японскому филармоническому". В результате — "Крепись, филармонический!", поскольку опасность грозила самому существованию оркестра.

Как всегда, помощь пришла не от сильных мира сего, а от простых японцев. И вот уже создан "Комитет содействия сохранению Японского филармонического оркестра", активные действия которого всколыхнули не только широкие массы общественности Японии, но и вызвали горячие отклики в других странах.

Но вот зазвучало новое произведение. Концерт для виолончели с оркестром молодого японского композитора Тэрахара, первое исполнение. Имя Нобуо Тэрахара мне знакомо. Несколько лет он учился в Московской консерватории по классу композиции у А. Хачатуряна. Отсюда и слова в программе: "Посвящаю учителю — Араму Хачатуряну". Всегда интересно слушать новое произведение, впервые вынесенное на суд публики. Мне же было вдвойне интересно: казалось, что посвящение, не ограничиваясь одними лишь словами, обязательно должно найти выражение и в самой музыкальной фактуре. И действительно, как мне показалось, в третьей, заключительной, части концерта, в самом кульминационном моменте явно присутствовал "хачатуряновский дух". Концерт прослушивался на одном дыхании. Необычная инструментовка и национальный колорит произведения сочетались с явным тяготением к классическим традициям. Гром аплодисментов разорвал благоговейную тишину зала, а в ушах все еще звучала концовка.

Японцы познакомились с западным искусством, в том числе и музыкальным, лишь в конце прошлого века. И можно только поражаться тому, сколь основательно Япония усвоила европейскую культуру, в делом ничего не утратив от своей, национальной. В настоящее время Токио — один из крупнейших международных центров культуры, где выступают видные деятели искусства различных стран.

Вместе с тем в Японии существует исключительно серьезная проблема, о которой в последнее время во весь голос заявляют деятели искусства. Речь идет о том, что кризис, который переживает в настоящее время "Японский филармонический", является отражением того состояния, которое ныне переживает японская культура и музыкальная культура вообще.

На Западе в последнее время нередко с тревогой отмечают, что с наступлением века грамзаписи слушатели, удовлетворяясь наслаждением музыкой дома, превращаясь в своего рода коллекционеров музыки, утратили вкус к посещению концертных залов. Нередко сами композиторы, особенно молодые, нотной бумаге предпочитают магнитофонную ленту, будучи уверенными, что таким образом их музыку можно быстрее донести до публики. Явление это настолько серьезное, что все чаще концертные выступления рассматриваются как рекламные, способствующие последующей распродаже грамзаписей того или иного коллектива или солистов. Таково положение в Европе, где существуют давние слушательские традиции, традиции личного присутствия при рождении искусства в процессе непосредственного контакта исполнителей и публики, что может быть достигнуто лишь в концертном зале. Тем временем приобщение японского слушателя к европейскому музыкальному искусству с самых первых шагов шло через грамзапись. Если Япония и может похвастаться тем, что ей довелось слышать Шаляпина и Рахманинова, то все же в целом вплоть до последних десятилетий это было скорее исключение, чем правило.

В последнее время японские деятели музыкальной культуры все чаще говорят о задаче довести до своего слушателя ту истину, что между приобщением к музыке через грамзапись и причастностью к творческому акту в концертном зале существует огромное качественное различие. Глубоко ошибаются те, говорят они, кто, собрав обширную фонотеку, тем самым считает себя "причастившимся искусства". Таким образом, если перед деятелями музыкальной культуры Запада стоит задача вернуть слушателя в концертные залы, то перед служителями музыкального искусства Японии качественно иная задача — привести японского слушателя в концертные залы.

"Счастливая звезда" Фудзи Кэйко

Некоторые могут заметить: чего же вы хотите? Ведь известно, что в капиталистическом обществе гибнет все, что не приносит дохода. Не имеет сбыта — значит, обречено. А классическое музыкальное искусство требует многого: определенной подготовки слушателей, которая бы обеспечила многочисленную понимающую аудиторию; специально оборудованных помещений, крупные капиталовложения в строительство которых должны полностью окупаться и приносить доход. Ведь известно, что, как правило, крупнейшие центры классического искусства находятся либо на дотации государства (в социалистическом обществе), либо существуют за счет меценатства, как, например, японский театр "Кабуки". С этим нельзя не согласиться. Но возьмем полярную область искусства — эстраду. Можно с уверенностью сказать, что в Японии наших дней вряд ли найдешь другой столь популярный и массовый вид искусства. Прежде всего это, конечно, относится к жанру эстрадной песни. Все ли благополучно здесь? Мне вспоминается совершенно особый момент японского года — две недели накануне Нового года.

Некоторое затишье в период прощания со старым и ожидания Нового года чувствуется буквально во всем: в японской прессе, на радио, телевидении. На время жгучие проблемы теснятся, уступая место второстепенным. Так, повсюду мелькают, например, сообщения о предстоящем "состязании красных и белых". Это название ежегодного предновогоднего фестиваля эстрадных певцов, в котором по традиции принимают участие две команды — женская и мужская. Статистика утверждает, что, как минимум, 70 процентов телезрителей и радиослушателей Японии следят за трансляцией фестиваля, который посылает в эфир крупнейшая телевизионная корпорация "Эн-Эйч-Кей".

Все каналы токийского телевидения ежедневно по многу часов отданы эстрадным песням. Перед телезрителями проходит бесконечное количество исполнителей. Некоторые певцы появляются только один раз, другие задерживаются чуть больше. Те, кто попадает в разряд "звезд", появляются на подмостках сцены в течение полутора-двух лет. И только считанные единицы остаются с публикой долгие годы.

В Японии есть компания, которая нанимает певцов как рабочую силу. Есть целые корпорации, например "Ватанабэ продакшн", где работают многие известные исполнители (получившие признание в СССР известные сестры Пинатс входили в эту же корпорацию). Есть маленькие компании, которые денно и нощно пытаются спасти от разорения себя и певцов, буквально шатающихся от усталости. Наниматели как в больших, так и в маленьких компаниях заключают с певцами контракты, условия которых держатся в секрете. Но даже поверхностное знакомство с распорядком рабочего дня артиста свидетельствует о том, что условия контракта исключительно жесткие. На певца здесь откровенно смотрят как на рабочую силу, которую нещадно эксплуатируют в стремлении получить прибыль. В свою очередь, исполнители стараются находить или изобретать всевозможные средства как для приобретения популярности, так и для ее поддержания. При этом они прекрасно сознают, что и то и другое непросто.

В компаниях, выпускающих грампластинки, есть лица, которых зовут "скаутами". Это своего рода агенты по выискиванию талантов. "Скауты" ищут молодых людей с хорошими голосами, музыкальными и артистическими способностями. Иногда такие юноши и девушки сами обращаются к "скаутам" с просьбой сделать из них "знаменитостей", "звезд", "телевизионных талантов". "Тэрэби тарэнто" — "телевизионный талант" — привычный термин для артистов, основным занятием которых являются выступления на телевидении. На анкетный вопрос "Род занятий" они так и отвечают: телевизионный талант.

Система подготовки "знаменитостей" исключительно проста: несколько дней занятий, потом экзамены, которые принимаются руководством компании, и, наконец, заключение контракта в случае, если экзаменационный барьер преодолен. После этого появляется возможность записаться на грампластинку. Если к тому же эти пластинки будут раскупаться, то можно в короткий срок стать знаменитым и богатым. Однако, как легко предположить, большинство пластинок не раскупается.

После того как разорилось немалое количество таких компаний, в системе подготовки "знаменитостей" появился еще один вариант. Компания соглашается выпускать пластинки при условии, что кандидат в "звезды" берет все расходы на себя. Таким образом в случае провала компания ничем не рискует…

Но стать "талантом" еще не значит обеспечить себе всю оставшуюся жизнь или хотя бы значительный ее отрезок. Обычно в "знаменитости" попадают в 18–20 лет, а певца с трудом хватает на один-два года. Затем "звезду" вытесняют новоиспеченные "звезды" и "телевизионные таланты". Сгорание молодых исполнителей — результат отсутствия хорошей профессиональной подготовки, а также времени для работы над повышением художественного мастерства. Но главная причина недолговечности артистической карьеры кроется в потере здоровья из-за нечеловеческой нагрузки, которая ложится на плечи исполнителей. Отсюда не прекращающийся ни на минуту "звездопад" в мире японской эстрады. Показательным примером может служить "счастливая звезда" Фудзи Кэйко.

Ее дебют состоялся семь лет назад. Когда на сцену вышла тоненькая, с огромными печальными и выразительными глазами девушка, то всем показалось, что на подмостки японской эстрады, где дешевые поделки и нарочитое подражание Западу не являются редкостью, ворвалась свежая струя воздуха. Ее полюбили сразу и все. Да и как можно было устоять перед этим полным, окрашенным чисто японским национальным колоритом голосом, который просто и откровенно рассказал о своей нелегкой судьбе, такой же несладкой жизни парням и девушкам, переполнявшим залы:

До 15 лет была я дурочкой, До 17 жизнь была горька. И сейчас не знаю я, что несет мне завтрашний день. А мечты… Мечты расцветают лишь ночью…

Четыре песни, исполненные молодой певицей, стали самыми популярными в Японии. Их запела вся молодежь. Проблемы маленькой Дзюнко Абэ (так звали девушку, когда она была еще никому не известной) начались с первых дней ее жизни. Отец был бродячим певцом, мать аккомпанировала ему на японском национальном инструменте "сямисэне". Семья колесила по всей стране, и притороченная по примеру всех японских ребятишек к спине матери Дзюнко рано узнала дождь и зимний ветер, поездки на попутных машинах. В шесть лет, когда девочка стала помехой для родителей, ее отдали на "воспитание". В доме опекунов-алкоголиков Дзюнко получила первые уроки жизни…

В десять лет, учась в четвертом классе начальной школы, Дзюнко начала петь. Тогда отец поспешил включить ее в свою семейную "труппу". Родителям скоро стало не под силу совершать поездки. Осев в Токио, отец Дзюнко месяцами не мог найти работу. Единственной надеждой стала дочь — кормилица семьи. Дзюнко каждый вечер спешила теперь в очередной бар известного своими дешевыми заведениями токийского района Асакуса. Наигрывая на гитаре, она пела песни и ждала, что кто-нибудь бросит ей монету. Часто, так и не дождавшись ни одной иены, глубокой ночью девочка-подросток возвращалась домой. Что-то принесет ей будущее?

Неожиданно будущее оказалось "лучезарным". Чье-то чуткое ухо уловило в бесконечном множестве голосов, наполняющих токийские бары, рестораны, кафешантаны, истинный талант, настоящий голос. И вот замелькали портреты Фудзи Кэйко (псевдоним Дзюнко Абэ), закружились пластинки с ее песнями.

В сентябре 1969 года состоялся ее дебют, а уже через несколько дней молодая певица стала известной во всех уголках Японии. Опьяненная успехом, Дзюнко как-то в шутку заметила, что все это вознаграждение за тяжелое детство, за изнурительный труд бродячей певицы. Так, может быть, Дзюнко действительно нелегким путем пришла к легкому счастью?

Со стороны казалось, что празднику не будет конца, вечными будут ежедневные выступления по радио, телепередачи, поездки по стране, громовые аплодисменты и… этот чудесный голос. О конце знала лишь сама Фудзи: 19–20 часов работы в сутки, 3–4 часа сна, бутерброды, проглоченные на ходу между театром или студией, съемочной киноплощадкой, — ее не могло хватить надолго. Знала она и то, чем кончился столь бурно начавшийся путь "звезд", таких, как ёко Киси, Мари Хэми, Тэрухико Сайго, Тиаки Наоми. Все они, буквально обессилев, были вынуждены либо временно, либо навсегда покинуть сцену. В глазах стояла изможденная фигура Аюми Исида, спящей на стуле телевизионной студии. Зловеще предупреждал заголовок статьи о певице Тиаки Наоми: "Наконец-то она упала!" Наоми упала после того, как длительное время вынуждена была выступать на телевидении по 100 раз в месяц. И все же где-то в душе Дзюнко теплилась надежда: может быть, не упаду, выдержу. Только однажды, спустившись на стул между двумя выступлениями, она прошептала: "Как будто мы не люди!"

Ее хватило ровно на один год. 25 сентября 1970 года, в годовщину дебюта, известная всей Японии "касю" Фудзи Кэйко, закончив очередное выступление, потеряла сознание. Диагноз врача — полное истощение организма, потеря голоса… Всю последнюю неделю Фудзи выступала в известном токийском театре "Кокусай гэки-дзё", три раза в день давая сольные концерты. До этого были длительные гастроли по стране. После этого также были намечены концерты. Едва придя в себя, Дзюнко услышала голос врача: "Организму необходима передышка". И другой, укоризненный голос антрепренера: "Пять дней, и ни часу больше". Срываются выступления, ждут на телевидении, необходимо закончить съемку фильма. Условия контракта неумолимы.

Пять дней пролетели незаметно, и Дзюнко опять включилась в безжалостный конвейер. Именно конвейер, потому что жизнь и работа японских молодых артистов мало чем отличаются от существования работниц и рабочих любого другого производства современной Японии.

Незадолго до моего отъезда в Москву, осенью 1972 года вновь запестрели афиши с фотографиями Фудзи Кэйко, опять по радио и телевидению слышался ее проникновенный голос. На этот раз все обошлось. Болезнь даже принесла Дзюнко еще больше славы. Как сообщала пресса, несколько раз ей приходилось пользоваться вертолетом, чтобы после выступлений вырваться из жарких объятий поклонников ее таланта.

С тех пор о судьбе Дзюнко мне пока ничего не известно. И по сей день, ставя пластинку с чудесным голосом Дзюнко, я вспоминаю милую неброскую фигурку простой японской девушки и думаю: "Как сложилась дальнейшая жизнь Фудзи Кэйко? Может быть, ей действительно повезло и она стала второй Хибари, японским "Жаворонком" (по-японски "хибари" означает "жаворонок"). Ведь была же певица Мисэра Хибари — любимица публики, единственная из "немолодых", по японским стандартам, "касю", чьим глубоко эмоциональным и зажигательным голосом много лет заслушивалась вся Япония!

Все может быть. Очень хочется верить, что маленькая Дзюнко вышла победительницей, что ее голос еще многие годы будет раздаваться по всей Японии. Хотелось бы верить, что эта узнавшая много невзгод девушка оказалась сильнее жестоких законов современного конвейера капиталистической Японии, что она, не столько оглядываясь на прошлое, сколько заклиная будущее, правильно выбрала свой псевдоним — "легкое счастье".

Серьезные последствия "несерьезного" искусства

Увы, как правило, счастье человека и, уж конечно, артистическое счастье оказывается нелегким. Об этом прекрасно узнают все те, кто в 16–18 лет стремится пробиться в "звезды", "знаменитости", "телевизионные таланты". Какое из этих стремлений сильнее? В последние годы все более привлекательной силой начинает обладать телевидение. В Японии оно уже захватило все без преувеличения сферы жизни общества.

Много телепрограмм и телечасов посвящены искусству, быту, культуре, политике. Телевидение уже долгие годы победно конкурирует со всеми другими "масукоми" — средствами массовой коммуникации, которые призваны формировать общественное мнение. Своей общедоступностью, лаконизмом оно угрожает значительно сократить тиражи крупнейших японских газет и журналов. Ведь телевизор, все чаще цветной (с 1970 года все каналы японского телевидения работают на цветной пленке), обязательная принадлежность быта японца. Телевизор смотрит большинство, и если японских ребят называют "теледети", то ведь и взрослые японцы в не меньшей степени могут претендовать на то, чтобы называться "телелюдьми". По количеству телечасов на душу населения Япония вполне может занять первое место в мире. Телепрограммы многообразны и бесконечны. В Японии они уже давно заменили утреннее пение петуха-побудника, так же как и ночной стук колотушки сторожа, усыпляющий и успокаивающий мещанина.

Могу свидетельствовать, что до 1972 года японские телепрограммы для взрослых были более или менее благопристойны. Немало передач смотрелось с большим интересом, из них можно было извлечь что-то полезное и поучительное. Приехав в Токио осенью 1975 года, я убедился в том, что этот период ушел в прошлое. Все больше вечерних телечасов отводится под "эротику" — от сексуальных фильмов до стриптиза, порнографии. Теперь уже не столь серьезными кажутся сетования прошлых лет, недовольство вечно вторгающейся рекламой, которая отвлекает внимание взрослого зрителя, пагубно действует на формирование ума и психики детей. Бог с ней, с рекламой: речь идет о гораздо более серьезном. Как следует из призыва Японской компартии ко всему японскому народу, ныне речь идет о глубоком нравственном кризисе, об угрозе морального разложения нации и прежде всего молодого поколения. Это в первую очередь связано с повсеместным проникновением порнографии, уже приведшей к упадку японского киноискусства, а ныне в результате захвата чуть ли не всех каналов телевидения угрожающей буквально каждому ребенку, каждой японской семье. Призыв коммунистов, обращенный ко всем слоям японского общества, был поддержан и подхвачен всеми прогрессивными силами страны, широкими слоями японской общественности. Не обошлось и без обвинений в адрес компартии, которая якобы стремится ввести под контроль искусство и культуру, угрожает свободе слова и свободе совести. Вольные и невольные защитники "порноискусства" неизбежно оказываются противниками искусства настоящего, подлинного, о чем красноречиво свидетельствует история японского кино за последние десять-пятнадцать лет.

…По узким немощеным улицам с небольшими деревянными строениями, крытыми тонкими стеблями прессованного бамбука, бежит худой, весь как бы из одних мускулов человек. С лица крупными каплями стекает пот. Через плечо перекинут широкий ремень. Руки ожесточенно сжимают деревянные оглобли коляски на мягких рессорах с высокими колесами. Человек в упряжке…

"Человек-рикша"…

Этот фильм японского режиссера Инагаки "Человек-рикша" успешно демонстрировался на советских экранах. С тех пор нам стал близок и понятен японец-труженик, образ которого великолепно был сделан киноактером Мифунэ.

Прошли годы. Опять с замиранием смотришь на экран… Беспощадно палит солнце. Вокруг одинокого, забытого людьми и богом острова океан. Но вода не пригодна ни для питья, ни для того, чтобы обработать маленький клочок отвоеванной у гор родящей земли и обеспечить существование живущей на острове семьи. Счастье, радости, сама жизнь — все в глотке воды. За нее ежедневная ожесточенная борьба. Ее привозят на утлой лодчонке с материка и, боясь расплескать хоть каплю, затаив дыхание, несут на плечах по крутым склонам "Голого острова" — фильм другого японского режиссера, К. Синдо, получивший первую премию на международном Московском кинофестивале более десяти лет назад…

В залитом рекламными огнями Токио бесчисленное множество кинотеатров. Перед входом как в самый шикарный, так и в самый маленький из них рекламные щиты всевозможной величины с наиболее "привлекающими" зрителей сценами из фильмов. Все, чтобы завлечь зрителя: не идет отечественная продукция, пожалуйста, вот вам заграничная новинка! Только купите билет… Но… зритель не идет. Равнодушно глядя на такую призывную, бьющую прямо в глаза рекламу, зритель проходит мимо. Кинотеатры пусты.

В последние годы японцев стало тянуть к прошлым, уже много раз виденным фильмам, с большим успехом прошел показ старых американских фильмов, длинные очереди тянулись за билетами на советские картины "Братья Карамазовы", "Чайковский", "Преступление и наказание". Значит, дело не в зрителе, не по его заказу кинотеатры Японии заполняют столь дешевым ширпотребом. Так в чем же дело? И где великолепные японские фильмы, заслужившие любовь зрителей других стран, такие, как "Расёмон", "Человек-рикша", "Трагедия острова Сайпан", "Голый остров"? И что самое главное, где продолжение тех традиций, где развитие японского киноискусства? Ведь нельзя же считать продолжением лучших традиций японского кино бесконечные серии детективов, переполненных сценами мордобоя, поножовщины, стрельбы, погони.

Так в чем же дело? Ответ на этот вопрос я услышал в беседах с тремя виднейшими деятелями японского киноискусства, имена которых много говорили моему сердцу: Акира Куросава, Тосиро Мифунэ, Хидэко Такаминэ.

Три человека, три встречи.

Тосиро Мифунэ

Первая встреча произошла на окраине Токио, которая в отличие от центра города оказалась застроенной одноэтажными и двухэтажными домиками, утопающими в буйной зелени. Здесь же были расположены всевозможные компании и мелкие, кустарного типа заводики. На одном из ничем не выделяющихся зданий иероглифической вязью, внизу латинскими буквами была выведена надпись "Мифунэ продакшн". На первом этаже здания я обнаружил небольшое уютное кафе, где меня уже поджидали сотрудники и жена (она же помощница) Мифунэ. Второй и третий этажи оказались рабочими. Там гримируются, производят съемки, обрабатывают пленку, озвучивают, режут, клеют ее, выбрасывают брак, еще и еще раз, до бесконечности просматривают наиболее удавшиеся кадры… одним словом, делают фильмы. За зданием расположен небольшой студийный двор. Иной мир, попав в который неожиданно для самого себя оказываешься на улочке японского средневекового города. Готовились съемки исторического фильма.

Компания "Мифунэ продакшн" была создана одним из лучших киноактеров Японии Тосиро Мифунэ. Это имя хорошо знакомо советским зрителям по фильмам "Расёмон", "Человек-рикша", "Большой приз" и многим другим. По дороге на студию сопровождавший меня японец заметил, что имя Тосиро означает: "быстрый мужчина". И действительно, в комнату вошел подвижный, спортивного склада энергичный человек. Низкий голос, резкие движения… Родился в 1922 году. Был летчиком, занимался аэрофотосъемкой. После демобилизации долго не мог найти работу. Товарищи-кинооператоры потянули в кино. В 1939 году встретился с режиссером Куросава. С тех пор долго работали вместе с ним.

Должен сказать, что японское кино последние годы не балует зрителей хорошими картинами. В Японии несколько крупных кинокомпаний и множество мелких. Ведущие кинокомпании еще до недавнего времени выпускали по два фильма в неделю. Такая гонка приводит к тому, что стоящих картин нет. Но владельцев фирм это не волнует: главное — доход. Однако и прибыль сокращается: зритель не идет. Правда, существует мнение, что лучшие годы кино уже позади. Ныне ему приходится конкурировать с повальным увлечением профессиональным спортом, автомобилями…

— Несколько лет назад был у вас в Москве. Поразился размерами студий на "Мосфильме" и размахом съемок. Должно быть, работать в таких условиях — одно удовольствие. Конечно, Япония не социалистическая страна, однако в других капиталистических странах, например во Франции, государство все же уделяет значительное внимание развитию киноискусства. В Японии подобного нет и в помине. Рассчитывать приходится только на свои собственные силы…

Хидэко Такамикэ

Вторая встреча. Как мне кажется, она произошла уже давно… Двойное стекло вагонного тамбура разделяло мужчину и женщину, отца и мать. Позади много горя, страданий, борьбы за счастье. Лишенные обычного для других людей дара речи, друг в друге нашли они и утешение и силу. С огромным успехом прошел на советских экранах японский фильм "Без имени, бедные, но прекрасные". В главной роли известная японская киноактриса Хидэко Такаминэ, снявшаяся более чем в 500 фильмах.

Передо мной красивая женщина "бальзаковского возраста":

— В кино снимаюсь сорок лет…

На мой недоуменный взгляд Такаминэ с улыбкой отвечает:

— Первую роль сыграла в четыре года. И сейчас снимаюсь в кино и на телевидении. Но удовлетворения, истинного удовлетворения, необходимого актеру, нет. Хочу сыграть роль "простой женщины", драму с присущим ей глубоким проникновением в суть человеческой души. Но, к сожалению, в последние годы таких фильмов становится все меньше. Говорят, "современный зритель не любит серьезных фильмов". Думаю, что это не так. Проблема значительно серьезнее. На мой взгляд, причина в погоне за прибылью. Не нужны ни хорошие актеры, ни хорошие, глубокие режиссеры…

Не нужны хорошие актеры… Не нужен хороший, создававшийся долгие годы оркестр… Отсюда привычное для Японии "арбайто" оркестрантов, стремящихся сохранить хоть часть некогда прославленного "Нихон фиру". Отсюда, видимо, и не удивляющая никого телереклама, в которой гордость Японии Мифунэ прославляет превосходное качество пива "Саппоро", а тонкий психолог, известнейшая японская актриса Такаминэ демонстрирует прием "аринамина" — средства, "способного поднять на ноги и мертвеца"…

Акира Куросава

И еще одна, итоговая, встреча состоялась в токийском отеле "Акасака-приис". Акира Куросава. Без этого имени немыслимо не только японское, но и мировое киноискусство. Честно говоря, я мало надеялся на разговор с Куросава, зная, что он не любит встречаться с журналистами: "Смотрите мои фильмы, там все сказано". (Один мой японский знакомый заметил по этому поводу: "Единственная надежда на то, что вы советский корреспондент".)

В комнату вошел высокий стройный человек средних лет. Подтянутость чувствовалась во всем: в жестах, движениях, формулировках.

— Расскажите, как вы пришли в кино.

— Я с детства мечтал быть художником, но получилось так, что стал работать в кино. Это было начало тридцатых годов — время становления зрелой кинематографии Японии. Нас было шестеро: К. Мидзугути, Я. Кэсукэ, Я. Одзу, К. Киносита, М. Нарусэ и я. Кино было нашей мечтой, нашей работой, смыслом жизни. Это были лучшие годы не только для нас, но и для японского киноискусства. Много воды утекло с тех пор. Нет ни Мидзугути, ни Одзу. Двое других отошли от кино, и когда я оглядываюсь вокруг, то чувствую себя одиноко.

— Как вы расцениваете современное состояние японского кино?

— Последнее время развитие кино Японии, на мой взгляд, идет путем, достойным сожаления. Все буквально помешались на стремлении заработать побольше денег. Но когда в искусстве диктует капитал, оно гибнет. Ведь того, кто вложил деньги в "кинематографический бизнес", меньше всего интересует само произведение. И талантливые люди могут только помешать ему возвратить с лихвой свой капитал. Нужны ремесленники, точно и в срок выполняющие заказы. В почете тот, кто может "выпекать" фильмы, ну а результат, как видите, налицо. Наш зритель настолько привык к плохим фильмам, что, потеряв всякую надежду увидеть что-нибудь стоящее, порой не идет и на заслуживающие внимания картины. Достаточно вспомнить судьбу "Голого острова", который, добившись мирового признания, не вышел на широкий экран собственной страны.

Долгое время я находился под впечатлением своего "неудавшегося" участия в съемках японо-американского фильма "Тора, тора, тора"… Вроде бы потерянные пять лет. Пять лет потребовалось, чтобы понять, что в фильме должен быть один режиссер со своей единой сквозной линией через всю картину. В печальной памяти "сотрудничестве" мне этого сделать не позволили. Но было и много полезного: интересные встречи, новые мысли, опыт. Тогда в съемках мы использовали непрофессиональных артистов. Простые люди, подчас с огромным жизненным опытом, сложившимися характерами, настолько глубоко схватывали замысел режиссера, что у меня, право, за всю жизнь не было лучших актеров. Жаль, что эти кадры не увидит зритель. Безусловно, профессиональные актеры нужны. Но тот опыт привел к мысли, что многим из них нередко следовало бы учиться непосредственности и естественности у непрофессионалов. Для актера трагедия, когда он чувствует кинокамеру, знает, с какой стороны его снимают. И это ощущение скованности, несвободы мгновенно фиксирует на пленке. Поэтому в работе я часто пользуюсь одновременно тремя кинокамерами, спрятанными от глаз актера. И еще… В фильмах, на мой взгляд, очень важны сцены диалогов. Проверяя, подбирая актера, я смотрю, каким он может быть слушателем. Снимая кадр, я стараюсь сосредоточить внимание на выражении лица не говорящего, а слушающего. Именно его реакция ярче всего может передать смысл и значение происходящего.

Тогда, в нашей беседе, режиссер Акира Куросава сказал, что мечтает снять фильм о человеке. Фильм о просто человеке. Ведь каждый родившийся человек имеет право на жизнь, радость, счастье. Однако в человеческой жизни порой случаются такие трагедии, которые под силу только человеку; грусть, которую способен вынести только человек; испытания, которые дано преодолеть лишь человеку.

Эти слова Куросава я вспомнил недавно, когда по счастливой случайности попал в московский кинотеатр повторного фильма, где шел фильм Куросава "Жить". Этот фильм был создан в послевоенные годы, когда Япония переживала период разрухи. Главный герой картины — простой человек, муниципальный чиновник среднего ранга, всю жизнь равнодушно исполнявший свои несложные обязанности. Однажды он узнает, что безнадежно болен: рак желудка. И вот неприметный чиновник, обреченный через год умереть, превращается в живого, цельного, неожиданно для самого себя смелого и энергичного человека. В оставшиеся несколько месяцев жизни он спешит сделать что-либо полезное людям. Казалось бы, не так уж много — необходимо добиться устройства детской площадки, о чем уже неоднократно и безрезультатно просили муниципалитет женщины одного квартала. Но и это непросто, и здесь необходимо Мужество, чтобы противостоять нечистым помыслам сильных, защитить слабого. "Маленький" умирающий человек выходит победителем, и веришь: нескольких последних месяцев герою хватило, чтобы не пожалеть о всей пусто прожитой жизни, последние месяцы борьбы — это значит "жить".

Недавно мне особенно интересно было прочесть интервью Куросава журналу "Ньюсуик", в котором режиссер вновь возвращается к одному из своих наиболее любимых фильмов — к кинокартине "Жить". На вопрос "Что вы хотите донести до зрителя своими фильмами?" Куросава ответил:

— Люди во всем мире, мне кажется, проявляют какую-то удивительную склонность самим себе причинять страдания, приносить несчастье. Но человек имеет право, должен быть более счастливым. Именно это я и стремлюсь довести до сознания зрителя.

— Кто, в вашем понимании, является героем?

— Человек, который действует отчаянно, так, как если бы вся жизнь его была поставлена на карту, с тем чтобы добиться намеченной цели. В этом суть героизма. Лучший пример — герой моего фильма "Икиру" ("Жить"). Человек, смятый бюрократическим механизмом, внезапно узнав, что жить ему осталось всего несколько месяцев, направляет свою энергию на то, чтобы в ужасающе грязном, заваленном мусором дворике сделать детскую площадку. Тогда внезапно проявляются его внутренние силы, скрытые способности, мужество, умение достичь цели. В этом его героизм.

— Отождествляете ли вы сами себя с героем "Икиру"?

— Я поставил "Икиру" потому, что меня всегда занимал вопрос о том, как человек встречает смерть. Если бы я знал, что мне осталось жить совсем немного, думаю, попытался бы встретить смерть как можно спокойнее. Но, пока жив, жизнь моя должна быть полнокровной.

Я вновь вернулся к разговору с Акира Куросава, когда на экраны мира вышел советско-японский фильм "Дерсу Узала". Во время нашей встречи в отеле "Ака-сака-принс" Куросава сказал:

— Глядя на моих "буйных" персонажей, зрители, вероятно, и меня, режиссера, представляют таким же. Но по своей натуре я скорее сентиментален. Мне близка и понятна душа одиноко бредущего странника.

Не знаю, согласится ли со мной сам создатель этого прекрасного фильма, но в его "Дерсу Узала" я увидел того самого одиноко бредущего странника, близость к душе которого и сумел выразить большой художник.

Завоевавший первую премию на Международном московском кинофестивале 1975 года фильм "Дерсу Узала" был отмечен также премией "Оскар". На пресс-конференции в Голливуде после того, как было объявлено о присуждении премии этому фильму, Куросава сказал, что ему хотелось бы подобную награду получить за японский фильм. Но это, по словам Куросава, невозможно:

— Японские продюсеры не идут на рискованные капиталовложения. Они боятся выпускать спорные фильмы.

Когда я снимал "Дерсу Узала", русские великодушно помогали мне, и я это очень ценю. Получив награду, я чувствую, что чем-то отблагодарил их за такую помощь.

Сейчас я пришел к выводу, что мне нужно готовить молодых продюсеров. Мир кинопромышленности не так свободен, как это принято думать. У многих молодых людей есть идеи, но нет денег, чтобы претворить эти идеи в жизнь. Я хочу помочь им.

Я недаром назвал третью встречу, свой разговор с Акира Куросава, итоговой. Думается, что этот большой художник наиболее полно ответил на вопрос о том, что происходит ныне в мире японского кино, а может быть, и в мире японского искусства в целом:

— Когда в искусстве диктует капитал, оно гибнет.

Как-то один иностранец после двухнедельного пребывания в Японии заметил, что за это короткое время он насквозь пропитался запахом рыбы. Хозяева удивились. Гостя они старались кормить европейской едой — мясом, яйцами, беконом… И другие живущие в Японии европейцы нередко жалуются: здесь все пахнет рыбой, будь то свинина или куриное мясо, даже молоко и яйца. Такие заявления обоснованны, поскольку японцы для откорма свиней и домашней птицы в большом количестве используют рыбные отходы. Сами жители Японских островов настолько привыкли к запаху рыбы, что охотно повторяют присказку: "Японский нос к рыбе глух". Да и не может быть иначе. Ведь вся история японской нации — это в числе прочего история приобщения к питательным богатствам океана, история рождения, усовершенствования и доведения до высокого искусства рыбной и прочей морской кухни.

На побережье высыпала вся деревня. Босые ноги всех возрастов пружинисто упирались в плотный от набегающей волны песок. Приняв на себя всю тяжесть тела, они высвободили силу и ловкость мелькающей массы рук, тянувших сети.

Работали с подъемом, но как-то странно для нас, русских: было тихо, никто не нарушал молчания столь привычной и необходимой для нас подчас забористой шуткой или песней. Естественно образовался конвейер из крепких стариков, их детей и внуков, загорелые тела которых почти целиком были подставлены солнцу.

Живая лента конвейера действовала бесперебойно, словно отлично собранный и налаженный механизм.

Работа не могла быть легкой, но со стороны казалось, что никто, даже хрупкие женщины, не напрягается. Лишь едва заметные струйки пота из-под хатимаки выдавали усилия. Платки, жгутом перевязывающие голову, низко надвинутые на лоб, чтобы во время работы пот не стекал на глаза, стали привычны для европейского глаза после многочисленных документальных фильмов о бастующей, демонстрирующей Японии. Хатимаки стал символом японского труженика, добывающего хлеб буквально в поте лица своего.

Солнце, близясь к зениту, палило нещадно. Однако жары не чувствовалось, так как с океана тянул освежающий ветерок. Мужчины помоложе работали в купальных трусах, постарше — обнажены до пояса, женщины — в платьях с высоко подоткнутыми подолами, в соломенных шляпах.

Задолго до рассвета от берега отошли две рыбацкие шхуны. Милях в шести от берега они сбавили ход, развернулись, рыбаки сбросили сети. Снизу ко дну их тянули грузила, по верхней линии поддерживали поплавки. "Стенки" вытянулись почти на километр. В головной части они распахивались метров на пятьсот, в хвостовой сужались конусом в огромную мошну, образуя невероятный по размерам морской бредень. Его-то в надежде на хороший улов и тянули жители деревни с самого рассвета. С берегом сети соединялись толстыми капроновыми канатами. На них набрасывались нахлестки с широкими ремнями, в которые и впрягались "бурлаки". Каждый из них, подойдя к кромке воды, цеплял к канату специальный крюк, впрягался в ремень и делал сорок-пятьдесят шагов до того места, где вытянутый канат сворачивали в бухты.

Как это всегда бывает, ритм работы исподволь захватил меня. Незлобиво посмеиваясь, двое из парней подвинулись, уступая место. Минут через тридцать я дорого бы дал, чтобы воздержаться от столь опрометчивого шага. Самолюбия хватило еще на каких-нибудь минут пятнадцать, и вот уже, как чужеродное тело, к тому же намяв порядочные мозоли, я оказался за лентой конвейера. А они, все, как один, поджарые, теперь уже на настоящем пекле, не меняя ритма, продолжали тянуть канат.

К полудню все чаще стали поглядывать на хвостовой буй, увенчанный флажком. Наконец он уже совсем ясно обозначился в нескольких десятках метров от берега. Тогда дружнее навалились на веревки. Прежде еле улавливаемое ритмичное посапывание перешло в оживление, потом в гул: горловина мошны чинно приближалась к берегу. Несколько стариков, сняв ремни, вошли по колено в воду. Все предвещало наступление торжественного момента.

Неожиданно к берегу подкатила черная, слепяще отполированная машина. В сиянии солнца на фоне гладкого прибрежного песка она была словно огромный лакированный жук. Повадки вышедшего из машины крестьянского вида мужчины сразу выдавали хозяина. Гул стих. Расступаясь, работавшие пропускали вновь прибывшего к берегу, куда уже подтащили сеть. Вот на полутораметровой глубине запенилось, заискрилось. В сетях билась невиданная мною досель морская диковина: огромные, странной формы рыбины, королевские крабы, необыкновенной величины морские звезды. Попался даже небольшой скат, которого, с опаской подхватив палкой, вышвырнули подальше на песок.

Из сетей сачками быстро и умело, без видимой сортировки, все подряд выбиралось в деревянные садки. Хозяин, на которого уже опять никто не обращал внимания, потянулся и наметанным глазом извлек из серебристо-чешуйчатых россыпей большущего краба, фамильярно ухватив его за клешню. Затем, уже по дороге к автомобилю, он добродушно о чем-то распорядился и, небрежно бросив "короля" под сиденье, рванул с места.

Притихшее было оживление вновь набрало силу. Все наперебой делились впечатлениями, оценивая улов. Сказалось напряжение многих часов, когда каждый из них едва проронил слово. Проворные руки, ловко орудуя сачками, извлекали все новые порции морских ежей, макрели, гребешков, глазастых красных окуней. Кто-то цепко ухватил трепещущую рыбешку граммов этак на четыреста, в мгновение ока содрал чешуйчатую кожицу. Затем, освежевав рыбу, ополоснул необыкновенной свежести розовую пластинку мяса в океанской воде и с видимым удовольствием принялся смаковать его прямо так, без соли и других специй.

Традиции традициями, но…

…Результаты серьезной работы японских ученых по выяснению состояния питания японцев в настоящее время позволяют сделать следующий важный вывод: непрекращающийся рост цен на продукты питания, достигший небывалых размеров в кризисные годы (1974–1975), привел к невиданному разрыву в расходах на питание, а также в качестве питания между более и менее обеспеченными слоями японского общества. Так, цены на рис, все еще составляющий основу питания японцев, возросли за период с 1967 по 1973 год на 46 процентов. Это привело к тому, что наименее обеспе-ценные слои населения перешли на один лишь низкокачественный рис. Рост цен особенно сказался на потреблении мяса. С 1967 по 1973 год цены на говядину возросли на 80 процентов, на свинину — на 57, на куриное мясо — на 30 процентов. Уровень доходов японской семьи легко проследить на том, сколько раз в неделю, в каком количестве она позволяет себе мясо. За последние кризисные годы японской экономики разрыв в употреблении мяса между обеспеченными и малообеспеченными слоями населения еще более увеличился. Цены на продукты питания продолжают неудержимо расти. Вот почему в последние годы в выступлениях японских трудящихся все чаще звучит лозунг: "Долой зарплату, долой пенсию голодного пайка!"

"Би джи" — от английского "бизнес герлс" — так японцы называют молодых девушек, выполняющих разного рода техническую работу на фирмах, в конторах, редакциях, издательствах, газетах. По социальному и материальному положению к "би джи" примыкает огромная армия работниц универмагов, включая младших продавщиц, тех, кто обслуживает лифты и с неизменным поклоном встречает вас у сверкающих эскалаторов. На работу девушки должны являться модно и опрятно одетыми, хотя каждой полагается специальная рабочая форма. Помимо одежды, человеку необходимо жилье (а это значит платить еще и за свет, за газ), необходимо ездить на работу (значит, расходы на транспорт). Ему необходимо, увы, посещать врача и хоть иногда ходить в кино, в "луна-парк". И еще человеку нужно питаться. Последнее явилось основной и, как оказалось, неразрешимой проблемой. Посудите сами. Зарплата скромная, прямо скажем, мизерная. На чем же экономить? Оказывается, так называемые "би джи", не сговариваясь, решили: экономить можно только на питании. Статистика констатирует: девушки этой категории, внешне яркие и опрятные, питаются хуже всех в Японии. Порой они умудряются прожить день на триста иен, а ведь, не говоря уже о мясе, яблоки у зеленщика обходятся в сто-триста иен, порция карэ-райса (отварного риса с острой приправой)—200–250 иен, тарелка рамэна (японской лапши с овощами и тончайшими ломтиками мяса) — не менее 200.

Молодежь в Японии составляет большую часть населения. По мнению японских социологов, наиболее острой проблемой в жизни молодежи является постоянное недоедание. Прежде всего это связано с непрекращающимся ростом цен на продукты питания, а также с укладом жизни японской работающей и учащейся молодежи.

Рано утром, спеша на работу, парни и девушки на ходу забегают в дешевые кафе. В 12 часов дня улицы и переулки в деловых районах города заполняются служащими, которые торопятся в ближайшие кафе и ресторанчики, чтобы за 15–20 минут проглотить обед.

Наступает вечер. Как правило, деловая жизнь протекает в районах, далеко отстоящих от места жительства. Многие токийцы, к примеру, проделывают путь к работе и обратно, тратя по 4–5 часов ежедневно. Окончив работу в 6–7 часов вечера, они едва к 9—10 попадают домой. Кто же станет изо дня в день в столь поздний час садиться за стол? Поэтому у большинства ужин также бывает схвачен на ходу, иногда стоя где-нибудь у передвижной тележки с горячими сосисками, дымящимися якитори[6] и т. п. Дистрофия — таков результат режима питания значительной части работающей молодежи, будущих матерей, от здоровья которых непосредственно зависит здоровье нации…

…За годы жизни в Японии много пришлось говорить с людьми всех возрастов, самых различных профессий и социального положения. Но разговоры с теми, кто содержит кафе, национальные рестораны, передвижные тележки, запомнились как нечто единое, так много каждый раз в них оказывалось общего. Сядешь за стойку перед сусия-сан, взглянешь на его манипуляции, а он уже понял: гость не прочь поговорить. И пойдет неторопливая, с продолжительными паузами беседа. Если кулинар в возрасте, он непременно вспомнит времена, когда рыба была дешевле, величиной и количеством побольше, когда природу берегли, не сбрасывали в океан нефтяные отходы. Вода около берегов была чистой, прозрачной. А сейчас? И говорить не хочется… А ведь океан нас кормит!

Да, японцев, как и много сотен лет назад, кормит океан. Именно к нему, более чем к суше, на которой они живут, обращен взор ее народа. Мирное наступление на Мировой океан продолжается. Достаточно сказать о рыболовецком флоте Японии, который в буквальном смысле выгребает косяки рыбы и прочей морской живности; об отвоеванных у моря и освоенных участках земли, о плантациях по выращиванию искусственного жемчуга и т. п. Не мысля своего дальнейшего существования без активного освоения океана, японцы выступили инициаторами проведения первой всемирной океанологической выставки. ЭКСПО-75, поставившая цель вновь привлечь внимание человечества к возможностям океана, подвести итоги достигнутого в этой области различными странами, предложить объединить усилия человечества для качественно нового наступления на самый большой "континент" земного шара, проходила на японском острове Окинава с июля 1975 года по январь 1976 года. Ее девизом были слова: "Море, каким бы мы хотели его видеть".

Инициатива Японии в проведении такой выставки диктовалась самой жизнью, остротой выдвигаемых ею проблем. Так, в Японии уже многие годы озабоченно говорят о будущем Токио. Был проведен конкурс на лучший проект развития города. Пожалуй, самое сильное впечатление произвел тот, где предлагалось двинуть Токио в сторону океана: строительство на сваях и под водой. Как-то мне попался рассказ японского писателя-фантаста, по сюжету напомнивший повесть Беляева "Человек-амфибия". Ученый-биолог сделал своему сыну операцию: подсадил жабры и поместил мальчика в аквариум. Таким образом отец надеялся спасти сына от надвигающейся на Японию катастрофы. Рассказ этот отвечает активно муссируемой ныне теме: человек вышел из океана и должен в него возвратиться. Недавно я опять вспомнил этот рассказ о мальчике-рыбе: в Москве шел нашумевший несколько лет назад пятичасовой (в оригинале) фильм "Гибель Японии". Как видно, японцев не на шутку тревожит возможность поглощения островов Мировым океаном!

Окинава, остров с миллионным населением, как никакой другой район Японии, отвечал требованиям проведения выставки. Климат острова исключительно благоприятный, вокруг чистое море, здесь нет крупных промышленных объектов. Свободным участком на Окинаве был полуостров Мотобу, удаленный от главного города Наха на 90 километров к северо-западу. Его-то и выбрали для проведения выставки.

В ЭКСПО-75 приняли участие 36 стран, а также японские фирмы и компании, которые заняли 12 выставочных павильонов. Общее знакомство с ЭКСПО-75 убеждало, что экспозиции отражали позитивную позицию в освещении проблем освоения богатств морей и океанов. Особое внимание посетителей выставки привлек советский павильон. Отмечали его содержательность, серьезное отношение к изучению и освоению океана на строго научной основе. Губернатор префектуры Окинава Т. Яра в книге отзывов советского павильона оставил запись: "Я хорошо понял, искренне прочувствовал всю глубину вашей культуры, ощутил огромный размах науки и техники во всех областях, имеющих отношение к освоению моря. Желаю дальнейших успехов в освоении Мирового океана".

Среди многочисленных японских экспозиций особое внимание обращал на себя экспонат-павильон на воде "Акваполис". Проспект выставки представлял это сооружение как первый экспериментальный город на плаву, который может стать новой ступенью в освоении и эксплуатации водных просторов земли.

"Акваполис" расположили в 300–400 метрах от побережья полуострова Мотобу и закрепили на якорях, удерживаемых огромными цепями. Внутри "Акваполиса" в закрытых помещениях демонстрировались различные экспонаты, приборы для исследования морских глубин и эксплуатации морского дна. На крыше "Акваполиса" разместилась площадка отдыха.

"Акваполис", как оказалось, сам обеспечивал себя электроэнергией, которая приводила в действие установки по кондиционированию воздуха, агрегаты по опреснению воды с последующим использованием ее для питья, а также другие механизмы, необходимые для нормальной жизни на новоявленном "Наутилусе". Отработанные и сбрасываемые в море отходы от функционирующих агрегатов "Акваполиса" подвергались очистке, с тем чтобы не загрязнять окружающую среду.

Можно привести еще много интересных фактов, связанных с ЭКСПО-75. Но мне кажется, что сама Япония с ее трудолюбивым народом, со всеми ее пропитанными запахом моря городами, кварталами, улочками является естественной выставкой, соответствующей девизу "Человек и океан", явно демонстрирующей, чего могут добиться люди, с уважением и любовью переступающие кромку волны, которая отделяет сушу от безбрежных толщ океана.

Согласно данным Белой книги по рыболовству за 1973 год в Японии в связи с затянувшимся экономическим кризисом промыслу морских продуктов уделяется все большее внимание. При этом особое значение придается расширению прибрежного рыболовства, а также разработкам глубинного рыбного промысла с целью более эффективного использования морских продуктов, в том числе планктона. На Японию приходится одна шестая часть всей морской добычи в мире. Это особенно интересно, если учесть, что за последние 10 лет общемировая добыча морских продуктов возросла в 1,4 раза, что больше роста зерновых и продуктов животноводства. Человечество все решительнее обращается в сторону шестого континента.

"Карпов профессор"

Несколько лет назад я побывал в удивительном доме жителя города Ниигата г-на Сато, которого там не зовут иначе, как "карпов профессор". В общем это был обыкновенный дом японца средней руки, и небольшой тенистый сад вокруг дома тоже не удивлял — не Токио, а провинциальная Ниигата. Удивительное началось позже, когда, миновав небольшую прихожую, я внезапно очутился в гостиной из трех стен — четвертую заменял внутренний сад, вернее пруд, знаменитый пруд "парчовых карпов" доктора Сато. Вода переливалась буквально на уровне пола, как бы являясь его зеркальным продолжением, и в ее глубине происходило чудесное — живой калейдоскоп ежесекундно меняющихся картин, необыкновенными по яркости мазками которых были плескавшиеся, резвившиеся в воде карпы. Красно-желтые, золотистые, серебряно-голубые, с какими-то причудливо разбросанными разводами и пятнами чешуи, подсвеченные косым лучом проникшего сквозь листву полуденного солнца. Зачарованный живой картиной, я не сразу увидел хозяина: "карпов профессор" сидел несколько в глубине комнаты, весь уйдя в большое мягкое кресло, и, видимо, так же, как я, был поглощен никогда не надоедающим зрелищем.

— Вы удивлены: мало японцам моря вокруг, мало запаха рыбы повсюду, устроил из собственного дома пруд… Для меня они, мои карпы, не просто рыба; если хотите, даже не просто частица живой природы. Нам бы у них жить поучиться. Бросишь корм, а они, из самоуважения, что ли, к нему не спешат, не дерутся. В Европе символ мира — голубь. А по мне, Пикассо ошибся: драчливое существо для символа терпимости, понимания выбрал. Вот карп действительно символ мира…

Моему поколению японоведов удивительно повезло. Повезло дважды. Прежде всего вся сознательная часть нашей жизни проходит в условиях длительного стабильного мира, какого еще не знала история нашей страны. Во-вторых, занимаясь любимым делом, мы имеем возможность непосредственно участвовать в расширении контактов между нашими двумя странами, узнавать друг друга не только по литературе, но путем непосредственного взаимополезного общения. И еще очень важно то, что в своей работе, которая в значительной степени поиск контактов, путей познания и взаимопонимания, мы идем по дороге, проложенной до нас и для нас не одним поколением умных, честных и самоотверженных ревнителей дружбы между нашими народами, каковых, оказывается, немало в русской японистике и японской русологии, среди представителей литературы, культуры, искусства наших стран, в самих наших народах.

В 1956 году между Советским Союзом и Японией были нормализованы отношения, и это положило начало развитию многосторонних связей между нашими странами. Из СССР в Японию, из Японии к нам потянулись различного рода группы, делегации, художественные коллективы. Общение стало активным, охватывая все большее число сторонников советско-японской дружбы, советско-японских контактов.

Уже в первый раз по возвращении из Японии в разговорах с самыми различными людьми наряду с вопросом: "Какие они, японцы?" — я слышал еще один: "Как они относятся к нам, русским?" Ответить оказалось нелегко. Нелегко потому, что ответ не может быть однозначным, и потому, что для ответа понадобилось много лет общения, узнавания, работы. Сейчас я знаю, уверен, что многое сближает и способно еще более сблизить нас. Это многое в культурных традициях, а также в самой природе, характере и психологии наших двух соседних народов.

С конца прошлого века, то есть с момента, когда Япония вновь открыла себя миру, началось широкое приобщение японцев к мировой культуре. И здесь в первую очередь можно указать на русскую литературу — Тургенева, Толстого, Чехова, Достоевского, позднее Горького. На творчестве этих писателей воспитывалось не одно поколение японцев. Акира Куросава на вопрос: "Кого вы считаете наиболее выдающимся писателем?" — откровенно сказал: "Ни японских, ни современных. Из классиков — Толстого. И конечно же, Достоевского, который для меня почти что бог".

Начиная с таких классиков японской литературы, как Фтабатэй Симэй, подаривший японцам творчество Тургенева, Токутоми Рока, совершивший "паломничество" в Ясную Поляну к Толстому, крупнейшие японские переводчики русской литературы по праву вписали свои имена в культурное наследие Японии. Еще студентом в Варшаве я познакомился с сыном известного японского переводчика Достоевского и Толстого Ёнэкава. С самим отцом мне встретиться не довелось: незадолго до моего приезда в Японию он умер. В Варшаве сын Ёнэкава рассказывал, что его отец прямо-таки благоговейно относился к русской классической литературе, считая, что она целая эпоха, особая ступень в познании японцами русского народа — его истории, его души. Мне запомнились, прямо скажу, тогда удивившие меня слова Ёнэкава: русская литература убеждает в том, что между нами существует много общего, прежде всего в понимании жизни, в восприятии ее, в подходе к ней.

Неверно было бы думать, что русская литература оказалась воспринята лишь небольшой подготовленной частью японской интеллигенции. Одна встреча явилась для меня убедительным подтверждением общепризнанной демократичности русской литературы. Она произошла в сорока километрах от Токио, на окраине городка Хатиодзи, где расположен театр "Синсэй сакудза" — одно из интереснейших явлений культурной и общественной жизни Японии.

Театр дружбы

На небольшом земельном участке стоит театральное здание, окруженное с трех сторон небольшими горами. Уступами возносятся жилые строения. У их основания общая столовая, рядом детский сад и ясли. Чуть в стороне медпункт, бассейн. Здесь живет единой коммуной коллектив "Синсэй сакудза".

О деятельности театра мы говорили в доме одного из его создателей, в прошлом известной актрисы, ныне режиссера и драматурга Михо Маяма.

— Наш театр возник в октябре 1950 года. Его создателями были три человека — Косэн Кисимура, Кокити Микимура и я, — рассказывала М. Маяма. — Перед нами стояла трудная задача — завоевать зрителя, с одной стороны, уставшего от тягот войны, а с другой, в какой-то мере усыпленного переменами в послевоенной Японии. Предстояла борьба с кино и телевидением, но нам помогала уверенность в силе театрального искусства, которому мы служили, вера в то, что его никогда не сможет заменить ни кинематограф, ни телевидение.

Остро стоял вопрос репертуара. И в этом нам неожиданно помог сам зритель. Готовясь к первому представлению, которое было решено показать работникам текстильной фабрики, мы остановились на двух произведениях: пьесе Дзюндзи Киносита "Сказание о Хикоити" и на любимом мной чеховском "Медведе". Мы думали, что зритель лучше примет традиционное "Сказание", но получилось наоборот. Блистательный поединок двух равных (мужчины и женщины) произвел огромное впечатление на японских женщин, которых было большинство в зале. Оставшись после спектакля, работницы с жаром говорили о том, что пьеса Чехова заставила их по-новому взглянуть на себя, другими глазами увидеть свою жизнь, научила верить в свои силы. Тогда мы поняли — вот он, наш зритель. А репертуар для него мы решили создавать сами.

С этого времени и начинается деятельность Михо Маяма как драматурга, для которого наряду с лучшими образцами японской и мировой классики не менее важной школой явилась русская литература. Дочь японского классика, писателя-драматурга Сэйко Маяма, Михо Маяма пошла по стопам своего отца. Появляются пьесы "Доро кабура", "Ято" и другие. Многие вошли в репертуар японских театров. Несколько лет назад любители театра "Кабуки" были поражены: автор пьесы "Ято" и ее режиссер — женщина, М. Маяма. Это случилось впервые в истории "Кабуки", где даже женские роли исполняются мужчинами.

В год нашего отъезда из Японии имя Михо Маяма вновь появилось на афишах "Кабуки": шла ее пьеса о знаменитом актере этого театра Эносукэ, роль которого исполнял его внук — молодой Эносукэ, один из ведущих актеров "Кабуки". На премьере пьесы нас ожидал сюрприз: одно из действий происходит в Лондоне, в репетиторской знаменитого Дягилева. Сюда, привлеченный его славой новатора балета, приезжает Эносукэ. Вся эта сцена идет на русском языке, что само по себе невиданный факт в истории наиболее традиционного из японских театров. После представления, оказавшись при содействии Маяма за кулисами, где нас ожидал в своей гримерской Эносукэ, мы разговорились с актером. Как оказалось, результатом встречи его деда с Дягилевым явилось внесение в традиционное японское танцевальное представление некоторых новых балетных элементов, что объясняется влиянием русской балетной школы, представителем которой был Дягилев. Таким образом Эносукэ стал как бы предвестником будущего глубокого влияния русского балетного искусства на японскую культуру.

Театр "Синсэй сакудза" можно по праву считать пропагандистом русской и советской музыкальной культуры, прежде всего песенной и танцевальной, среди широких народных масс Японии. Труппа театра делится на несколько групп, которые постоянно гастролируют по стране. Наряду с пьесами они выступают с оригинальными "фестивальными" программами, куда непременно входят два-три русских номера: исполнение под аккомпанемент русского баяна народных песен и плясок, а также современных советских песен. Театр постоянно находится в курсе того, что происходит в мире советского песенного творчества. Помню, какое огромное впечатление произвела на меня бывшая в то время наиболее популярной у нас песня "С чего начинается Родина", услышанная далеко от России в горах Хатиодзи в исполнении японского парня, неизменного популяризатора русских и советских песен, артиста "Синсэй сакудза" Сакамото.

Раз в год, обычно в конце июля — начале августа, естественная открытая сцена "Синсэй сакудза" расцвечивалась флагами всех социалистических стран. Театр ожидал гостей, для которых готовил совершенно особые представления. Тогда по невысоким горным склонам Хатиодзи с песнями карабкались "кубинские партизаны"; по широкой тропинке, спускавшейся с горы к сцене, плотно окружив баяниста, двигалась группа "русских девушек" в национальных костюмах; родным напевом резала душу выхваченная лучом прожектора тоненькая фигурка "украинской" дивчины.

Книга Михо Маяма "Вся Япония — моя сцена" рассказывает о создании и деятельности этого необычного художественного коллектива. Название книги символично: география выступлений "Синсэй сакудза" охватывает всю страну. В течение одного лишь 1969 года четыре театральные группы, куда входило 115 человек, имели 857 выступлений в различных районах Японии. Обычно проведению таких выступлений на местах помогают активисты — местная интеллигенция, учителя школ, студенты, ученики старших классов.

Они обеспечивают помещение, распространяют билеты. Если сбор превышает определенную театром сумму, то разница поступает в пользу школ, больниц, детских учреждений. За многие годы театр уже завоевал своего зрителя, который ждет встречи с ним как большого, настоящего праздника. Именно таким праздником становится каждое "фестивальное" представление "Синсэй сакудза", которое несет зрителям идеи мира и дружбы, рождает чувство причастности к тому прекрасному, что есть радость искусства, тем более искусства многонационального. Как говорила Михо Маяма, недаром, как правило, каждое "фестивальное" представление заканчивается общим пением. И тогда в многоголосом хоре порою звучат наши песни, неся открытым сердцам частицу нашей дружбы.

Русская песня

У русской песни в Японии уже есть свои традиции. В один из ноябрьских вечеров 1949 года в токийском зале "Хибия кокайдо" состоялось выступление никому еще не известного ансамбля песни и пляски. С эстрады крупнейшего тогда концертного зала Японии звучали русские народные и советские песни, перед зрителями чередой шли красочные хороводы далекой России. Успех был полным и ознаменовал рождение нового коллектива, взявшего себе в название русское имя "Катюша".

С тех далеких лет прошло немало времени, и ныне "Катюша" известна в Японии всем. Чему же обязано рождение японской "Катюши"?

Послевоенные годы для многих японцев явились временем серьезного переосмысливания печального опыта недавнего прошлого, периодом борьбы за демократические преобразования, за рождение новой, прогрессивной культуры. Именно тогда группа японцев, бывших военнопленных, вернувшихся из Советского Союза на родину, решила создать ансамбль, деятельность которого была бы посвящена борьбе с остатками реакционно-милитаристских настроений в сознании народа с тем, чтобы открыть глаза широким массам японцев на богатство культурных традиций, на искусство соседней страны, Страны Советов.

— Тогда, — вспоминает Т. Коно, режиссер ансамбля "Катюша", — у нас было достаточно времени, чтобы осознать всю глубину трагедии, в которую был ввергнут японский народ во имя чуждых ему интересов. Всю свою жизнь мы, люди искусства, решили посвятить тому, чтобы, неся искусство других стран в массы японского народа, способствовать укреплению дружбы и чувства добрососедства в сознании наших соотечественников. Мы назвали наш ансамбль "Катюшей".

Первые русские народные песни, такие, как "Песня о Стеньке Разине", "Волга-матушка река", "Дубинушка", были завезены в Японию ее рыбаками, утлые суденышки которых морские волны подчас прибивали к русским берегам. Порой точный мотив русской песни забывался, как это случилось в далекие годы с "Дубинушкой", в результате чего родилась одна из наиболее любимых народных песен "Соран-соран", песня японских рыбаков.

За время, прошедшее с момента первого выступления "Катюши" в "Хибия кокайдо", многое изменилось. Ныне в коллективе насчитывается более сорока человек, четверо из них — ветераны. Ансамбль делится на несколько групп: художественно-режиссерскую, исполнительскую, сценическо-декоративную, коммерческую и производственную. Расширилась программа коллектива. Кроме песен и танцев народов СССР, в нее входят номера, пропагандирующие искусство других социалистических стран, а также музыкальные пьесы, посвященные жизни простых людей, их борьбе за лучшее будущее.

Когда в Варшаве сын переводчика русской литературы Ёнэкава говорил, что в восприятии жизни русскими и японцами много общего, я выслушал его слова с некоторой долей скептицизма. Потребовалось более десяти лет непосредственного знакомства с японцами, чтобы убедиться в справедливости этих слов. Вывод, к которому старший Ёнэкава пришел, переводя (значит, глубоко, досконально изучая) произведения таких великих русских писателей-философов, как Толстой и Достоевский, дался мне нелегко, не сразу, в процессе многолетних личных наблюдений, нескольких лет жизни бок о бок с японцами, тесного общения с ними.

При всей внешней контрастности, внешней непохожести в глубине явлений может лежать что-то общее. Это общее подчас трудно обнаружить, но от этого оно не перестает существовать. Казалось бы, что может менее соответствовать одно другому, чем такие два труднейших языка мира, как русский и японский. Один индоевропейский. Другой, по существу, вообще не имеет родственников. Язык — это логика нации. Логики русского и японского прямо противоположны. Если представить себе мысль в виде круга, который образует брошенный в воду камень, то в русском языке центром, от которого идут круги, будет главное — субъект и его действие. От них мысль как бы кругами расходится вширь, к краям, от главного к второстепенному. Противоположная картина в японском языке: круги как бы идут в обратном направлении, с периферии к центру, от второстепенного к главному. В европейских языках, кроме немецкого, где отрицание неожиданно поджидает вас в самом конце предложения, основная мысль дается сразу, лишь затем обрастая дополнениями, уточнениями, характеристиками обстоятельств дела. В японском наоборот: все обстоятельства, дополнения, уточнения даются вначале, как бы в стремлении подготовить почву, расчистить место для основного, главного, которое и должно зафиксироваться в сознании. Именно поэтому японцы нередко опаздывают с реакцией на высказывания, что можно особенно наглядно видеть на международных конгрессах, когда переводят синхронисты.

При всей несхожести логики русских и японцев у них одинаковая способность, одинаковое стремление докапываться до корней, до самой сути явления, лучшим свидетельством чему — русская и японская литература. Серьезный, глубоко философский подход к жизни — это то, что объединяет русских и японцев.

Наряду с глубоким философским восприятием жизни русским и японцам присуща, пусть качественно, различная, но одинаково важная в существовании того и другого народов тесная связь с природой. Символично, что именно между нашими странами были заключены первые международные соглашения об охране окружающей среды.

В беседе с председателем крупной японской общественно-религиозной организации "Сока гаккай" Дайсаку Икэда на вопрос, в чем ключ долговременных, длительных дружественных отношений между СССР и Японией, Михаил Шолохов сказал:

— Мне кажется, что, помимо одной стороны, которая связывает нас (я говорю об экономических взаимовыгодных связях), необходимо большее общение между нашими народами. И в частности, в области искусства и культуры.

В октябре 1976 года исполнилось двадцать лет развития советско-японских отношений в послевоенный период. Отношения между нашими странами не развивались гладко и без препятствий. На этом трудном пути были и рытвины и ухабы. Но главное в том, что эти отношения развиваются в правильном направлении. Уже немало сделано и еще больше делается для углубления взаимопонимания и сотрудничества между нашими народами, нашими двумя странами. Обоюдный интерес многогранен, нам есть чем поделиться друг с другом. Это радует, это важно. Ведь мы соседи.