За неделю, проведенную в Израиле, раз …дцать пользовался такси. Молчать я всю дорогу не мог, водители тоже. В итоге появилось несколько зарисовок, рассказанных тель-авивскими извозчиками. А кто знает жизнь лучше, чем они.

Спрашиваю:

– Давно здесь?

– Лет двадцать.

– Друзья НЕ из России есть?

– Конечно, и не один, с армии много.

В Израиле ВСЕ служат три года. Не служил – не человек.

– А женщины?

– Нет, только наши.

– Почему?

– Сейчас расскажу.

Еду по бульвару, голосует девушка. Останавливаюсь. Она маленькая, с ней огромный чемодан. Я его еле в багажник запихал. Спрашиваю, куда едем и почему плачем. Оказалось, нужно в аэропорт, а плачет, потому что ушла от мужика и возвращается в Россию.

В общем, история обычная. Приехала с подружкой в отпуск, познакомилась с местным. Хороший парень, умный, красивый, ответственный, полгода друг к другу летали, потом она к нему перебралась. Жили год, но он все замуж не звал. В конце концов она сказала, что так не может, нужно страну выбирать и вообще будущее. А он промолчал.

Ну девушка посидела день, поплакала, собрала чемодан и решила домой вернуться. Уходила, он молчал. Только спросил, уверена ли? Хоть бы слезу пустил. Никогда его плачущим не видела.

Привез я ее в аэропорт, привычно дал визитку. Она говорит: «Да вряд ли уже», – но взяла.

Поехал назад, вдруг звонок. Та пассажирка спрашивает, далеко ли я? Вернулся, щебечет, что парень ей прислал СМС с предложением выйти замуж. Снова гружу чертов чемодан, летим обратно. Она, конечно, уже счастливая. Болтаем о чем-то. Привез, вытащил чемодан, допер до квартиры. Господи, что она там везла?! Сел в машину. Звонок. Ну, думаю, поблагодарить хочет. Ан нет. Просит ее забрать. Я уже расслабился, уверен, что поедем за кольцом. Оказалось, еще раз чемодан тащить. Она опять в слезах, едем в аэропорт. Спрашиваю:

– Что случилось?!

– Да я зашла, а он плачет, говорит, жить не может без меня.

– А ты?

– А у меня не щемит.

– В смысле?!

– Когда родной человек плачет, щемить должно, а у меня не щемит. Неродной он мне оказался. Ничего не выйдет.

Водитель замолчал.

– Так, а почему с местными женщинами-то не получается? – вспомнил я начало разговора.

– Не щемит.

– У них?

– У меня.

В аэропорту садится в машину пара из России. Муж лет пятидесяти, в дорогих очках, надетых на умные глаза, в деловом костюме, голова увенчана кипой. Всю дорогу молчит.

Жена, с лицом настолько славянским, что хочется петь «Калинку-малинку», наоборот, безостановочно болтает в основном о том, как она любит Израиль, иудейскую культуру и особенно религию. Вероятно, уверена, что всех русских встречают агенты Моссада. Рассказала, что едут на бар-мицву и, дескать, как жаль, что в России нет таких праздников… и опять про любовь к иудаизму.

Подъезжают к отелю. Вдруг жена чуть ли не хлопает в ладоши и тычет пальцем из окна.

– Миша! Посмотри, какой я чудесный отель выбрала, прямо рядом с синагогой, будем каждый день ходить!

– Света, ты можешь… ну… просто помолчать, а? – ласково и с нежностью попросил муж.

Палец Светы указывал на знаменитую мечеть.

Узнав, что я из России, таксист поведал о планах посетить Москву в качестве туриста. Я, конечно, начал балалаить, что у нас зимой медведи ходят строем, плевок замерзает на лету, и лучше бы ему летом приехать, и то, если шубу купит, так как зеленая зима немногим лучше белой. В общем, заткнуться я не мог минут пять. Наконец, когда мой словесный поток иссяк, водитель рассказал, что уже двадцать пять лет каждые два-три года в декабре прилетает с женой в Москву, берет билет на поезд и едет в Новосибирск. Так что в холоде он разбирается.

Вставив назад челюсть, я спросил только: «ЗАЧЕМ». Оказалось, у него жена из Новосибирска. Они как-то давно повздорили о том, что он не знает, что такое холод, не выжил бы в России и именно поэтому не может понять жену.

В итоге из его «слабо» и желания понять жену образовалась семейная традиция.

Еще говорит, зимой в Новосибирске можно выпить залпом полбутылки водки и всем ясно – ты не алкоголик, а просто замерз. А водку он любит, но пьет ее только в России.

Спрашиваю:

– А жену-то поняли?

– Нет. Но мы всего тридцать лет вместе, может, попозже и пойму. Хотя, если честно, я не уверен, что надо.

Конец двухтысячных. Тель-Авив, аэропорт. В такси садится прилетевший из России мужчина за сорок. Небольшой чемоданчик, хитрые живые глаза и спокойная улыбка богатого человека.

– Здорово, иммиграция. Ну что, бомбим? Я в хорошем смысле слова.

– Понемногу. Ну, так сказать, а какова цель вашего визита?

– В морду дать, а потом Иерусалим посмотреть. Святой город. А я тут покрестился недавно.

– А в морду кому?

– Есть тут у меня должник.

Оказалось, в девяностых этот гражданин обнаружил в себе непреодолимую тягу к иудаизму, а особенно к корзине абсорбции (подъемные от государства), и решил перебраться на вновь обретенную историческую родину. Уезжали вместе с другом, оба начали в те годы мошенническую деятельность в России и по привычке решили кое-что контрабандой вывезти в Израиль.

Вдаваться в детали пассажир не стал, но речь явно шла не об оружейном плутонии, а, скорее всего, о лишней валюте или украшениях. В общем, одного из двоих таможенники взяли. Кое-как удалось отскочить от уголовного дела, но иммиграция не состоялась.

– И вот, представляешь, через год наверное, узнаю я, что сдал меня тот дружок, еще накануне стуканув ментам. Может, и к лучшему, я раскрутился, бизнес поднял, весь мир объездил. А недавно дети мне показали сайт «Одноклассники», на котором я случайно своего товарища нашел. Почитал внимательно и понял: нужно ехать бить морду.

– Зачем? У него здесь все хорошо? Лучше, чем у вас? Отомстить хотите?

– Э-эх… Не понимаешь ты в жизни ни хрена. Плохо у него всё. Работы толком нет, да и друзей тоже. В унынии человек пребывает, а это – самый главный грех. И я думаю, все потому, что тяжесть на душе – друга предал. А я сейчас приеду, рожу ему начищу, и он себя сразу простит. Я-то давно уже его простил. Может, в Россию уговорю вернуться, помогу чем смогу. Домой ему пора.

Вызываешь такси. Ты очень важный, успешный и, главное, с безупречным (как тебе кажется) вкусом. Особенно в музыке. Только высшие материи, только известные посвященным имена и мелодии.

И тут карета. В ней на вожжах, разумеется, простолюдин. Приходится дышать с ним одним воздухом. Хорошо, что не долго. Но слушать его колхозную музыку?! Увольте. Не успевает наша высокомерная задница усесться, а уже выпрыгивает изо рта грубо-недовольное:

– Переключите радио, пожалуйста.

Слово «пожалуйста» сказано таким тоном, что слышится: «Быстро, блять!»

И вот звуки уже слетают со связок, но неожиданно мы замолкаем. По радио (шансон, русское или другая дача) играет та единственная попсовая песня, которая нам нравится. Да, она одна. Да, нам стыдно, но мы знаем наизусть ее слова. Мы смотрим, чтобы окна были закрыты, не отвечаем на звонки, меняемся в интонации и, снизойдя до вежливости к плебеям, говорим: «А сделайте погромче, пожалуйста». И «пожалуйста» звучит как «братан». Мы подпеваем, неслышно шевеля губами, пританцовываем, беззвучно шевеля ступнями, вспоминаем юность, становимся проще и счастливее.

Песня заканчивается, мы грустим и слушаем, что же будет дальше по этому немыслепожатному радио, а внутренне благодарим судьбу, что посылает нам людей поприземленнее, иногда. И таких у водителя десятки в день. Сам он любит джаз или того хуже, «Pink Floyd», но пассажиры все время просят сделать погромче «Иванушек» или «Руки вверх». Вот он и мучается, останавливая любимый диск и включая беспощадно-попсовое радио, как только сажает нового человека.

Утренний Uber порадовал меня сообщением осмысленным и беспощадным:

«Ислам подъезжает».

Едем, ржем с Исламом, что один раз он религиозного клиента от синаноги забирал. Вот было шоу. Пардон, в беседе выяснили только что, что это был Музей толерантности. Не суть. И все смеялись. И ничего. Хороший мужик.

Гражданина тормознули нукеры из ДПС. Нашли какое-то мелкое правонарушение. Ждут подношения. Водитель инициативы не проявляет. Пауза.

– Командир, может, договоримся?

– Ну ты сделай предложение.

– Выходи за меня.

Отпустил. В слезах.

Пишут, что диалог популярный, но для меня его открыл именно этот товарищ. Так что вся слава Артуру.

Uber, ну очень веселый водитель лет пятидесяти.

– Здесь поворачиваем?

– Я плохо знаю Москву.

– Приезжий?

– Я петербуржец.

– Ну усраться можно. Извините, я из Одессы, я любя.

В Москве водители Uber иногда обижаются, когда я открываю дверь и спрашиваю:

– Вы мой Uber?

Несколько опечаленно отвечают:

– Ну я не Uber, я Алексей.

А я ведь не из высокомерия, а просто каждый раз забываю.

В Питере жду машину. Водитель – женщина.

Я мистер вежливость. Открываю дверь, имя, блять, опять не посмотрел…

– Вы мой… ангел?

В ответ самодостаточное:

– Я ваш Uber.

Было около одиннадцати часов вечера. Белое такси, «Рено Логан», с номером «080» подъехало к бару «Качели». У входа в бар стояли и громко орали люди. Отчетливо доносились фразы:

– Ты кенту своему объясни…

– Он не хотел…

– За такое сразу в табло…

– Не трогайте его. Наша машина. Быстро, Павел!

– Гондоны вы, ребята, все-таки…

– Стоп, Паша, быстрее!

Таксист увидел, как два силуэта отделились от толпы и быстро направились в сторону его машины. Две задние двери одновременно открылись. В салон сели молодая женщина лет тридцати и хрупкий на вид мужчина в очках. С водительского сиденья они напоминали пару – мама и третьеклассник. Дама тут же скомандовала:

– Поехали! Быстрее! – и совсем другим тоном добавила: – Паша, ты дебил!

Такси тронулось с места, оставляя позади грозную компанию. После нескольких минут езды по вечерней улице с заднего сиденья прозвучал высокий мужской голос:

– Люблю таксистов пиздить!

– Повторите, пожалуйста, – попросил таксист.

– Люблю таксистов пиздить! – ответил Паша.

Машина снизила скорость и остановилась у обочины.

– Паша, ты опять? Извините, товарищ водитель. Мой муж пьяный и буйный.

Водитель включил свет в салоне, перегнулся на заднее сиденье и сказал спокойным голосом:

– Бей!

Человек в очках посмотрел на девушку, потом – на таксиста.

– Я же реально ща въе…у, Танюха!

– Замолчи! Водитель, я вас очень прошу, не обращайте внимания. Он так-то спокойный, но, когда выпьет… – вот такой, – почти прошипела девушка.

– Въе…и! – еще громче сказал таксист.

– Татьяна, я же его ушатаю, ты скажи ему, – проблеял третьеклассник и уже жалостливо посмотрел на Татьяну.

– Водитель, лучше мы выйдем. Сколько мы вам должны?

– Ударь, ты же хотел! – спокойно повторил водитель.

– Танюха, это подстава, я понял. Я его ща месить начну. А он в ментуру, те показание снимут и все, меня закроют, – уже протрезвевшим голосом рассуждал Павел. Хотя, глядя на него и месить… Явный диссонанс.

– Я вам гарантирую, что никуда не обращусь. Бей!

– Извините нас, пожалуйста. Паша, проси прощения.

– Извини. Шутка.

Машина тронулась. Женщина отвернулась к окну и начала тихо всхлипывать.

– Просила же – не пей. Тебе нельзя совершенно. И так дома сидим целыми днями. А тут день рождения сестры… Тебя опять чуть не избили!

– Да, я тост сказал.

– Тост? Оксана, с днем рождения, хочу, чтобы у всех баб здесь были такие же рабочие дойки?

– Водила, останови здесь. Дай бабла, – перевел разговор Павел.

Девушка кинула ему кошелек. Павел открыл дверь и зашел в магазин с вывеской: «Цветы круглосуточно». Девушка стала плакать сильнее.

– Вот, салфетки. Успокойтесь, пожалуйста. – приятным голосом сказал водитель.

– Не могу. Мне он надоел. Каждый раз одно и то же. Месяц назад он у Васильевых ведро холодной воды вылил на коллегу мою Валентину Петровну, когда она собралась домой и пальто надела.

– Зачем?

– Говорит, не хочу, чтобы она уходила. Душевно же сидим.

– Креативный он у вас.

– Да уж… Что-то долго его нет. Опять, поди, что-то натворил. Пойду я посмотрю.

– Не сделал, а если пойдете – сделает.

– Почему?

– Он на вас работает. Вы его зритель и мама.

– Может, вы и правы. Вы точно таксист?

– Я ангел.

– Смешно. Вы, наверное, психолог?

– Люди перестали верить в ангелов, все больше доверяют психологам.

Из магазина вышел Павел с букетом роз. Он сел на переднее сиденье, рядом с водителем.

– Поехали. Я скажу, где остановиться.

Они ехали молча минут десять. Потом Павел произнес:

– Здесь. Включи дальний свет.

Он вылез из машины. Место, где они остановились, в городе называли «Бродвей». У дороги в ряд стояли представительницы древнейшей профессии. Павел подходил к каждой даме и дарил ей по розе.

Таксист повернулся к Татьяне и сказал:

– Куртуазный, чего говорить!

– Да, мне повезло… – она улыбнулась.

– Последний романтик на земле! – подбодрил ангел.

– Синьора, буона сэра!

Таксист высунулся из окошка автомобиля и, улыбаясь, махнул рукой.

«Вроде нормальный, – пронеслось у меня в голове. – Поеду».

Открыла дверцу машины.

Дело было в Салерно, летом две тысячи двенадцатого. Я возвращалась домой после праздника по случаю окончания учебы. Пицца Неаполитано, шампанское, танцы на берегу – к двум часам ночи я поняла, что с меня достаточно, и, вежливо объяснив подружкам-сокурсницам, что баста, мол, хочу спать, побрела ловить такси.

Сказать по правде, я опасаюсь ездить по ночам с незнакомцами. Но тогда пересилил другой страх. Идти далеко… Узкие извилистые улочки… Темно…

«Ладно, – думаю, – таксист всего один, справлюсь как-нибудь, а этих, что в улочках прячутся, и не сосчитать!»

В салоне негромко журчала музыка. Я продиктовала улицу и номер дома.

Глянув на мое тонкое платье на лямочках, водитель одобрительно кивнул и спросил, откуда я, как мое имя и какими судьбами. Я, прикрыв сумкой колени, сказала, что зовут Наталья, из России, учу здесь итальянский язык.

– А муж твой где? – перебил меня таксист.

– В Санкт-Петербурге, – честно ответила я, и, спохватившись, добавила со значением: – У нас дети.

Водитель опять одобрительно кивнул.

«В Санкт-Петербурге» для него звучало как «На Луне».

Какое-то время мы ехали молча.

Таксист иногда разворачивался ко мне, осматривал и восклицал «белла», «беллиссима». При этом он причмокивал как булгаковский Варенуха после укуса.

«Приставать будет», – подумала я с тоской и, покопавшись в своих техниках отказа пылким ухажерам, выбрала способ под названием «друзья и родные». Неоскорбительно и вполне изящно. И, согласно инструкции, начала болтать. Много, беспорядочно и весело. Что русские и итальянцы – братья, а эмоциональность с разгильдяйством выгодно отличают их от других народов. Что Путин и Берлускони – большие друганы, неразлейвода, и они всегда, в любой ситуации, выручают друг друга. Что музыкальный фестиваль в Сан-Ремо – знаковое событие для всей России вот уже много-много лет. Что всякий русский в три дня заговорит на итальянском языке, а итальянец – на русском, а все потому что мы – родственники!

И еще, и еще, и еще…

Рот у меня не закрывался ни на минуту. Я изо всех сил лепила из себя друга.

Ну, или сестру.

Таксист улыбался и кивал, при переключении скоростей, как будто невзначай, касаясь моей ноги. Когда мы остановились, он вытащил из бардачка клочок бумаги и что-то нацарапал.

– Вот мой телефон, возьми. Давай увидимся завтра, погуляем по набережной, мороженого съедим. Как друзья, – он проникновенно посмотрел мне в глаза и, положив руку на мое колено, добавил: – Как Путин и Берлускони.

Я растерянно взяла листок с номером и вышла из машины.

Забежала в дом, облегченно выдохнула и подумала, что, в общем, мой способ сработал.

Почти.

Девяностые. Я на чьем-то дне рождения в ресторане, в центре Москвы. Вся такая нежная и воздушная. На каблучках и в чулочках. За окном январь, темно. И крещенские морозы под минус 20. Ближе к полуночи настало время расходиться. Всей гурьбой вываливаемся на дорогу ловить такси. Благо, бомбил в те времена хватало. Хватало для всех, кроме меня. Мне – в Люберцы, за МКАД. И за весьма скромную сумму. Сейчас уже и не помню, почему с собой так мало денег взяла. То ли была не знакома с ночными повышенными тарифами, то ли потратила на подарок имениннице больше запланированного. А может, и не в деньгах было дело, а в дурной наркоманской славе моего городка? Кто знает… Но услышав молящие слова «Люберцы, 25 рублей, нету больше», таксисты даже не вступали в дискуссии, а моментально включали форсаж и лихо стартовали.

И вот, все разъехались, я осталась одна на дороге. Стуча зубами и внутренне матеря выбор наряда на этот вечер, из последних сил ловлю такси. Пару раз останавливались джигиты на иномарках. Спрашивали не «Куда?», а «Сколько?» и приходилось тратить последние силы на пояснения: «Я не такая, я жду трамвая». Машин становилось всё меньше, я под ледяным ветром замерзала всё больше. Капрон чулок намертво прилип к коже, уже от холода не чувствовала ни рук ни ног. Казалось, еще немного – и так и останусь на этой обочине в виде Снегурочки шоковой заморозки.

Вдруг – о чудо! На мою поднятую руку тормозит совсем не подозрительная машина. Побитый жизнью «Москвич 2141». Дверь открывается. Водитель готов отвезти в Люберцы и за названную мною сумму. С опаской плюхаюсь в теплый салон. Там ждет меня не маньяк и не насильник, а весьма поддатый дядечка «за пятьдесят» в меховой шапке из собаки. Стекла запотели от алкогольного «выхлопа».

Первый порыв – выскочить обратно. Но окоченевшие придатки приросли к креслу. Организм отказывается шевелиться и снова выползать на мороз. Да и водитель успокаивает: «Мол, поедем тихо, аккуратно. Главное, пост ДПС на выезде из города проехать, чтоб менты не „зацепили“ и права не отняли».

Спасительная печка разогрела внутренности автомобиля до состояния сауны. Тихо играет шансон. Я пригрелась и слушаю жалобы на жизнь.

Мол, не бомбила он так-то. Работа нормальная есть. Просто женился недавно, на молодой. Красивая, грудь – во! На двадцать лет моложе. С Украины в Москву приехала. Ну чего, побаловать же хочется? Чего она там видела, в своей деревне? Вот, то платье ей, то колечко. Сейчас сапоги итальянские просит. И приходится извозом заниматься по выходным. Вообще, за рулем он ни-ни. Сегодня так вышло. Пятница, не собирался за руль садиться. Вечером в театр с супругой хотели пойти, но на работе задержался. У напарника внук родился – грех не отметить! Посидели с мужиками, за временем не уследили чуток. А вернулся домой – жена не пускает. Через дверь, что ли, запах учуяла? Зверь, а не баба! Час уговаривал впустить – без толку. Пошел в гараж. Завел машину. Тут в голову пришло, что таким способом и насмерть угореть можно. Вон сколько в газетах про подобные случаи пишут! Решил покалымить, чего зря горючку жечь. Ездил-ездил по Москве, но поздно уже, все по домам сидят. Вот наконец я ему подвернулась.

Под его рассказ успокоилась и задремала. Половина пути пройдена, вроде полет нормальный. Авось пронесет.

Не пронесло. На посту все же остановили. Мой водитель, с разом осунувшимся лицом, прихватил свою барсетку и пошел в стеклянный скворечник ДПС разбираться. Через десять минут выскочил в распахнутой куртке и шапке набекрень.

– На двадцать пять рублей удалось сговориться! Слышь, дай мне деньги за проезд сейчас, а то своих – ни копья.

Отдала ему четвертной. Только бы отпустили! А то задержат, как домой добираться?

Слава богу! Вернулся! Злой, понурый. Завел остывший «москвич».

«Cделай людям добро… Прокатился в Люберцы зазря. Все, что заработал – все по пути и оставил. Только бензина спалил».

Оставшийся путь проделали в молчании. Вот и Люберцы, осталась пара километров пути. Съехать с моста, а там уже совсем близко. Еще десять минут, и я буду дома.

Только на съезде с моста нас ждал сюрприз. Несколько патрульных машин в милицейской раскраске и люди в форме со светящимися жезлами. И вот скажите, какого черта именно в эту морозную ночь, именно в этом пустынном, спальном районе кому-то пришло в голову устроить засаду?

Мы едем прямо на них, свернуть уже нет никакой возможности. Служивый народ обрадовался, чуть ли не под колеса и машине наперерез. Водитель совсем побледнел и погрустнел, руки явственно затряслись – денег-то больше нет, а алкоголь еще не выветрился. И после секундных колебаний, вместо того, чтоб остановиться, – ударил по газам.

А дальше была скорость, извилистые и обледеневшие повороты, на которых бедный «москвич» заносило с непредсказуемой траекторией, синие всполохи милицейской мигалки сзади и мой истошный визг на весь салон.

Потом визг заглушили тихие, но крайне страшные хлопки. Слева от меня на ветровом стекле появилась дырочка. Еще через секунду машина охнула, завиляла и уткнулась в сугроб. Дверь рванули, бомбилу вытащили, повалили в снег и начали бить. Страшно бить. Ногами и руками.

О господи! Следом буду я. Вот уже кто-то бежит к пассажирской двери. В ужасе сжалась в комок и закрылась руками.

Меня окатило ледяным воздухом с улицы, но ничего не произошло. Лишь послышался удивленный присвист. Медленно подняла голову и разлепила глаза. В дверном проеме маячило круглое усатое лицо под серой форменной шапкой. Ошарашенный милиционер переводил взгляд с моих светлых локонов на дырку в лобовом стекле и обратно на меня. Наконец, отойдя от шока и нацепив на лицо циничную ухмылку, подал руку и помог выйти из покалеченного «москвича».

– А вы, мадам… Что же вы делаете в этом кабриолете? Тоже пьяны? Знаете этого героя? – кивок на окровавленного мужика, на которого уже надели наручники и запихивают в милицейский бобик. Заикаясь, объясняю, что просто поймала машину, не обратила внимания на состояние водителя. Мне просто очень надо домой.

– Ага… Далеко еще до дома?

– Еще пару кварталов.

– Санек! Давай довезем девочку! Говорил тебе, по колесам стреляй, вниз. А ты куда целил? Смотри, еще двадцать сантиметров вправо – и сейчас бы труп оформляли. А жалко, красивая.

Тощий Санек в такой же серой меховой шапке икнул и пошатнулся.

Меня усадили в «Жигули» с синей полосой на борту и тронулись в сторону нужной улицы. Через минуту, отойдя от первого шока, я почувствовала, что перегар в милицейской машине намного сильнее, чем в предыдущей. А по тому, что несколько раз пропускали поворот ко мне во двор, и по постоянно повторяющемуся слову «мадам», поняла, что менты так же беспробудно пьяны. Наверное, еще сильнее, чем мой несчастный бомбила.

Ночь прошла в кошмарах. Снился ужас погони вдоль спящих улиц, приказы остановиться через громкоговоритель, сгустки крови на снегу. Поэтому утреннее пробуждение от невыносимого рева сирены под окнами показалось вполне логичным. Еще не остывшие нервы заставили за секунду одеться потеплее и вышвырнули на лоджию. Посмотреть. Впрочем, не меня одну. По всей вертикали девятиэтажки хлопали балконные двери и рамы остекления.

У подъезда стоял милицейский газик и нещадно заливал окрестности синими вспышками. Двое моих вчерашних спасителей стояли с задранными вверх головами и внимательно рассматривали высовывающихся из окон заспанных жителей.

– О, смотри, Санек! Вон она, недостреленная! Третий этаж! Говорил же – сработает! Суббота, народ по домам сидит. Давай вырубай шарманку!

Наши взгляды пересеклись.

– Эй, мадам! Спускайтесь! Вчера в машине обувь забыли! – усатый резво поднял руку со знакомым мне пестрым полиэтиленовым пакетом с новыми босоножками на высоком каблуке. Надо же. А я уже попрощалась с ними. Думала, потеряла навсегда во время ночной кутерьмы со стрельбой. Пришлось выйти во двор.

Забирая обувь, осмелилась спросить:

– А что с моим вчерашним водителем?

Усатый отвел взгляд.

– Н-да. Нехорошо с Николаичем вышло. Нормальный-то мужик оказался.

– Нормальный. Это баба его – стервь! – наконец подал голос молчаливый Санек.

– Слушайте, может, не надо его сажать? Отпустите, а?

Милиционеры смущенно переглянулись.

– Да куда его отпускать? Еще ж вчера в дежурке накатили. Ну и ему на старые дрожжи легло. Отсыпается сейчас в Красном уголке. И два ската у него прострелены. Вон, сейчас в шиномонтажку везем. Может, запаяют как, – кивок в сторону «газика», в котором на заднем сиденье угадывались очертания автомобильных колес.

Пока спросонья переваривала информацию и силилась понять, что означают слова «скаты, Николаич, Красный уголок», усатый решил сменить тему.

– Слушай, мадам. Вот скажи, как женщина… Сковородка – хороший подарок для бабы? Настоящий «Цептер». Из нержавеющей стали с термоконтроллером, URA-технология, 2,5 л. Вот если б твой мужик не ночевал дома – простила бы за такую сковородку?

Я ошарашенно кивнула.

Усач торжествующе повернулся к напарнику: «Видишь! Хороший! Подтвердили тебе!»

Тихий Санек наконец вскипел.

– Да брось ты, Игоряныч! Ну кого ты слушаешь?! Не видишь? Эта – нормальная. А там – стервь! Мужика бухого домой не пустила! С такой сковородкой не обойдешься. Там посерьезнее что-то надо. Духи! Подъедем сейчас к Армену в палатку на рынок. Он в лучшем виде все сделает. «Диор», «Ланком». И цены у него хорошие. А то как объяснить ребятам, что эти чертовы сковородки стоят, как комплект зимней резины на «Жигули»? Всем отделением же скидываться решили! Надо ж было твоей жене «Цептером» заняться! И не берет его никто, и у вас в прихожей теперь от коробок не протолкнуться. А тяжесть такая?! Помнишь, мне на ногу кастрюля упала? Я потом две недели на бюллетене отсидел? А если Николаичу супружница подарком по голове заедет? Кто отвечать будет?

Погрустневший усач что-то пытался возразить, но Санька как прорвало.

– А вот еще идея хорошая! А давай шубу подарим? Которая у нас в вещдоках по армянскому делу? Чего три года лежит? Спишем ее! И бабе радость будет. И Николаичу. Любая за шубу что хочешь простит. И мы от моли избавимся. А то пока не уберем источник – так и будет летать. А на сэкономленное – лучше лобовое стекло на «москвич» купим, чтоб ездил без вентиляции. А? Давай?

Игоряныч окончательно приуныл.

– Ладно! Пойдем! В машине обсудим. Может, и шубу. У меня моль уже второй свитер сожрала.

Санек торжествующе улыбнулся и потрусил к «газику».

Усатый наконец вспомнил про меня и начал прощаться.

– Ну, мадам, бывай! Поедем мы. И это… Ты в церковь сходи. Свечку поставь. Санек же второй раз в твою сторону целился. Хорошо, что патрон заклинило. Так что повезло тебе очень вчера. Можно сказать, новую жизнь начинаешь. И это… В новой жизни найди себе нормального мужика. Чтоб по ночам не разрешал одной шляться.

Знаете, есть такой старый анекдот про то, как Белинский на извозчике ехал. Пересказывать не буду, его легко нагуглить можно. Но что имею сказать: время идет, а ничего не меняется.

Вызываю я как-то раз такси. Естественно, к театру. Конечно, к служебному входу.

– Что это вообще за подъезд странный? – удивляется таксист. – Никогда сюда не заезжал.

– Это служебный вход театра, – отвечаю.

– О! Круто! А вы, значит, актриса? А по вам не скажешь.

– Нет, я не актриса, – пропускаю я мимо ушей сомнительный комплимент.

– А кто тогда? Режиссер?

– И не режиссер, – рассеянно отвечаю я и, понимая, что, в общем-то, на этом список известных водителю театральных профессий исчерпан, подсказываю: – Я критик.

– Ходите артистов критиковать, что ли?

– Можно и так сказать. Я смотрю спектакль, а потом пишу про него статью в журнал.

– А в этом театре вы в первый раз?

– Почему в первый, – немного теряюсь я, – в этот театр я много лет хожу.

– Офигеть, – восхищенно выдыхает таксист, – и че, вас туда до сих пор пускают?!

Один мой знакомый, изрядно поднаторевший в искусстве этикета, взял за правило всегда носить в карманах мелочь для обслуживающего персонала. Величественный жест, которым сопровождалась раздача чаевых, несомненно, выставлял его аристократом в собственных глазах.

И сволочью в глазах счастливчиков, удостоившихся такой милости.

Немудрено, что кое-кто из них предпочитал обойтись без лишнего медяка в кармане (видимо, опасаясь, что полученный такой ценой чай встанет поперек горла).

– Предпочитаю кофе, – улыбаясь во все тридцать два зуба, оповестил его как-то водитель такси. Это была та самая вежливость, с которой лакей желает царю приятного аппетита, подсыпая в тарелку яд.

Его сиятельство, поразмышляв о случившемся, сделал определенные выводы и решил пресечь революцию на корню. В следующий раз, протягивая «холопу» горсть монет, он торжественно произнес:

– На бензин!

На это таксистам крыть было нечем. Не ответишь же, что предпочитаешь солярку…

Всякому, кто соскучился по искреннему, сердечному разговору, стоит сесть на поезд и уехать куда глаза глядят. Долгая дорога, запахи вареных яиц, курицы и нестираных носков сближают людей и развязывают им языки. Идеально! Вагон превращается в кабинет психолога на колесах.

«При покупке билета в плацкарт – снятие камня с души бесплатно!» Напоминает рекламу какого-нибудь доморощенного экстрасенса, не правда ли? И все-таки странно, что на кассах до сих пор не появилось такой надписи.

Другое дело, если человек ограничен во времени. Отличной заменой железнодорожной психотерапии, эдакой ее демоверсией, в таком случае может стать такси.

Если, конечно, вам повезет с водителем.

Завязнув в каше из серого городского снега, песка и прочей гадости, обильно сдобренной водой, Михаил с выражением стоика вглядывался вдаль. Хваленое «Такси-мигом» опаздывало на пять минут, казавшиеся в зимних промозглых сумерках вечностью. К тому моменту, когда на дороге мелькнули заветные шашечки, Михаил напоминал подтаявшего грязного снеговика со свеклой вместо носа. Именно со свеклой – у морковки был слишком нежный цвет, чтобы подойти к описанию его внешности.

– В Тимофеевку, – буркнул Михаил осипшим голосом, падая на сиденье и сразу же отворачиваясь к окну. Никакого желания общаться с этим безответственным индивидуумом у него не было – достаточно и того, что им придется дышать одним воздухом на протяжении часа.

– Здорово, братан!

Михаил с подозрением покосился на водителя. Потом на всякий случай взглянул на заднее сиденье. Никого. Похоже, жизнерадостная фраза была адресована именно ему.

Михаил украдкой вытер нос рукавом и смущенно заерзал на сиденье.

– Здравствуй… Э-э-э… брат.

Водитель едва заметно кивнул, не поворачивая головы. В отблесках фонарей его характерный горбоносый профиль вырисовывался четко, как гора Казбек на рассвете. Михаил почему-то вспомнил портрет Багратиона, виденный им в учебнике. Правда, прославленный генерал вряд ли когда-либо носил шапку-ушанку, но….

Михаил тяжело вздохнул, чувствуя за собой какую-то неясную вину и необходимость объясниться.

– Извини, б… друг, – вторично повторить подвиг с «братаном» его профессорское воспитание не смогло. – Жизнь такая – все кувырком. На кого ни глянь – у всех на уме только деньги. На работе сплошная бумажная волокита, не детей учим, а галочки в журналах ставим. Преподаватели – учителя высшей категории – обсуждают всякий шлак, кто с кем и кто от кого. Насмотрелись телевизора…

Таксист, сурово сдвинув брови, смотрел вперед. Из-под шапки-ушанки на мир взирали глаза, преисполненные вселенской скорби. От этой молчаливой поддержки Михаил чуть приободрился. Слова, прорвав невидимую плотину, полились из него неудержимым потоком.

– С женой тоже поговорить не о чем. У нее по вечерам две темы: цены в магазинах и сериалы. Сто раз ее просил, чтобы не пичкала меня этой фиг… ерундой. Хотя, стоп! Чего мне стесняться? ФИГНЕЙ! – Михаил произнес это слово, причмокнув от удовольствия. – По-другому ее болтовню назвать нельзя! И сын туда же – закроется в комнате и часами гоняет монстров. Зайдешь что-нибудь спросить, а он даже не слышит: уткнется носом в экран и мышкой щелкает. Вот ты мне скажи, разве это жизнь, когда вокруг миллионы людей, а словом перекинуться не с кем? Дожили! Блага цивилизации… Блин!

Водитель буркнул нечто неразборчивое. Короткое «брдм!» Михаил расшифровал как «Держись, братан!».

– Да, – кивнул он, устраиваясь поудобнее. – Кругом одни зомби. А вот так выйдешь из дома и случайно встретишь хорошего человека. Смешно, правда? Пожалуй, с сегодняшнего дня я поверю в судьбу…

Водитель молчал. Из приемника приглушенно доносились восточные мотивы. Дикая, непонятная музыка базаров и маршруток. Михаил блаженно зажмурился. Его путешествие начиналось как нельзя лучше. Не зря он решил сбежать из города, не зря….

Такси резко дернулось и, фыркнув, остановилось.

– Давай, брат! До встречи! Зурабу привет передавай!

Михаил растерянно огляделся. Вокруг высились унылые пятиэтажки, увешанные опостылевшей, бьющей по глазам рекламой. Машина застряла в пробке. До деревни было как до Луны.

– Какой Зур…

Михаил взглянул на водителя и осекся. Тот выудил из-под своей чудовищной шапки наушники и принялся аккуратно сворачивать их. Одно колечко, второе, третье…

– Прости, брат. Друга давно не видел. Столько новостей вывалил… Так что ты там говорил?

Михаил медленно покачал головой и отвернулся.

– В Тимофеевку. И, желательно, побыстрее.

Вынув из кармана комок спутанных проводов, он заткнул себе уши «Русским радио» и принялся мрачно притоптывать ногой в такт музыке. Попсовый певец слащаво завывал, играя на тонких струнах души Михаила.

Помните сказку про двенадцать месяцев? Ну, о девочке, которую мачеха в канун Нового года отправила на поиски подснежников. Со мной вышла подобная история. Правда, меня на мороз послала не злая старуха, а добрый, сияющий улыбкой умирающего муж, и везти мне следовало не сказочные цветы, а банальный фикус, но…

В общем-то вручи он мне обычный букет, ничего особенного в этой истории не было бы.

– Купишь по пути водку? Мама говорила, у нее закончилась.

– А что, для лечения мало одного растения? Его обязательно нужно запивать?

Муж утробно высморкался и зашелся гавкающим гриппозным смехом.

– Типично женская логика: если водка, то сразу пить. Из нее делают компрессы!

Спускаясь по лестнице, я продолжала гадать, какое из противопростудных средств вызвало у него такую эйфорию. Чтобы найти в происходящем хоть какие-то плюсы, мне срочно требовались пара-тройка таблеток аспирина.

С огромным фикусом в одной руке и бутылкой водки – в другой (в прозрачном пакете из супермаркета спрятать что-либо было невозможно) я чувствовала себя знахарем-шаманом, отправляющимся на вызов. Впрочем, о том, что все это – просто ингредиенты чудо-настойки по рецептам ЗОЖ, знала лишь святая троица: я, мой благоверный и его мать. В глазах всех остальных я, наверное, была кем-то вроде алкоголика, выползшего из дома после зимних праздников и забывшего, какой на дворе год.

Во всяком случае разбитная деваха-таксист встретила мою добычу понимающим взглядом и заговорщической ухмылкой.

Устраиваясь на заднем сиденье, я попыталась спрятаться за мясистыми листьями фикуса. Шаман-алкоголик временно переквалифицировался в партизана.

– От мужа уходишь? – весело поинтересовалась таксист.

Я вспомнила страдающего насморком супруга и угрюмо пробормотала:

– Да.

О том, что ее вопрос заключает в себе более глубокий смысл, чем визит к теще, я догадалась немного позднее.

– Я вот тоже однажды… ушла. Как ты: взяла кактус с окна – подарок подружки, шмотки какие-то в сумку сунула, и давай бог ноги. Вызвала такси – только он меня и видел.

– Бог? – растерянно пискнула я.

Та бросила покровительственный взгляд в зеркало заднего вида.

– Муж.

Обветренные руки с короткими, по-мальчишечьи остриженными ногтями, крепко стискивали руль. Для завершения образа бой-бабы не хватало заключительного штриха – какой-нибудь надписи вроде «Галка» или «Санек» на пальцах.

Собственный французский маникюр неожиданно показался мне проявлением дурного вкуса. Казалось, что деваха вот-вот заметит его и произнесет что-нибудь вроде: «Будь мужиком, салага!»

Я машинально погрузила пальцы в горшок и почувствовала, как под ногти набивается земля.

Таксист залихватски вела машину, виртуозно объезжая сугробы и вполголоса матеря менее расторопных водителей.

– Мне в тот день вообще конкретно не повезло, – не оборачиваясь, сообщила она. – Водила – козел попался. Видит, девчонка молодая, сопливая, и ну хохмить. Отвратительно!

Это слово она произнесла с таким выражением, что стало ясно: гаже того, о чем идет речь, разве что прокисшая килька в томатном соусе. И то не факт.

– А потом и вовсе руки распускать вздумал. Ну я и не сдержалась – ткнула ему в лицо кактусом. Зря, наверное. Потом жалела. Все-таки их беречь надо…

– Кактусы? – неуверенно уточнила я, опасаясь снова попасть пальцем в небо.

– Мужиков!

Велика и могуча женская логика. Я ее до сих пор не понимаю.

Возвращаясь из Петербурга в Москву на вечернем «Сапсане», я пребывала в странном расположении духа. С одной стороны, в моей сумке лежит круглая сумма – гонорар за проведение предновогоднего корпоратива, с другой – навалилась дикая усталость. Хотелось послать все к черту, жить нормальной жизнью, готовить по утрам мужу завтрак и читать сказку перед сном на глазах подрастающему сыну. Сердце то подпрыгивало вверх от сознания собственного успеха и признания, то ухало, расползаясь по пальцам ног, – я понимала, что семья в этом не виновата.

В 00:35 двери поезда элегантно разъехались, выпуская меня на перрон Ленинградского вокзала. Я заказала такси через «Яндекс-приложение». Четыре минуты ожидания дались нелегко: я валилась с ног, колючие снежинки летели в лицо и норовили забраться под ворот шубы, пальцы в перчатках сводило от холода. Наконец подъехала белая «Шкода Рапид». Я открыла дверь и облегченно рухнула на заднее сиденье.

– Добрый вечер! – я из последних сил кокетливо поздоровалась с водителем, уверенная в том, что сейчас он бросит заинтересованный взгляд в зеркало заднего вида.

Ни заинтересованного, ни какого другого взгляда не последовало, как и ответа на мое приветствие. Я приподняла правую бровь – терпеть не могу невежливых людей, особенно мужчин. Если мужчина не здоровается, это говорит о его уме размером с грецкий орех, неоправданных амбициях и черствости. И это аксиома.

Мы устремились по вечерним улицам, проскакивая на выпученные желтые фонари светофоров.

Я уже согрелась, в машине стало душно.

– Вы не могли бы убавить печку?

Водитель упорно не реагировал. Вместо этого он как-то уж слишком вольготно развалился в кресле. Я мысленно обозвала его хамом и негодяем.

Машина вильнула в темные проулки, где были разбросаны редкие фонари. Напряженное молчание таксиста соорудило в моем сердце чувство неприятного и смутного волнения. Теперь отчетливо ощущалась тяжелая тишина в салоне, и только сейчас я заметила отсутствие музыки. Я вытащила из сумки ключи и положила их в карман. На такой случай под рукой всегда должно быть колюще-режущее.

К горлу подступил страх, а в голове разворачивались сценарии моей судьбы, достойные фильмов Квентина Тарантино. Но навалившаяся усталость и дефицит кислорода в салоне обняли меня мохнатыми лапами, нашептали, убаюкали, и я заснула.

Меня разбудило оповещение на телефоне о конце поездки. С карты списали деньги. Я с облегчением увидела свой дом. А водитель так и не повернулся. Хлопнув дверью, я, не оборачиваясь, вошла в подъезд. Дома все спали, меня никто не ждал, привыкли.

Скинув шубу и сапоги, я рухнула на диван, не включая свет.

Рано утром муж с сыном проснулись от моих диких воплей. Трясущимися руками я щупала шубу, заглядывала в гардеробную и, подставив табуретку, пыталась влезть на антресоли.

– Су…су… сумка-а-а-а!

– Какая сумка? – ошалело спросил муж.

– Мо…мо-я-а-а-а!

– А что она делает на антресолях?

– Не зна-а-а-ю.

Шестилетний сын принял истинно взрослое решение. Он удалился к окну рассматривать снежинки, горстями сыплющиеся с неба.

– Точно! – мои глаза округлились от ужаса. – Я ее у этого маньяка оставила!

Тут уже глаза пропорционально моим расширились у мужа:

– Ка… Какого маньяка?

– Ну у таксиста! Неспроста он всю дорогу ни слова не проронил, зубы мне заговаривал, скотина.

– Так он молчал или нет?

– Я же говорю, молчал. Он мысленно меня гипнотизировал, даже музыку не включал, чтобы ничего не отвлекало.

– Ты же через «Яндекс» такси заказывала. Давай найдем его машину.

– А толку? Он наверняка скажет, что ничего не находил.

Все же решила посмотреть в телефоне, что это за негодяй меня домой вез. Но и телефон я забыла в машине. Видимо, бросила в сумку. Пытались на него позвонить. Сел.

– Класс, хороший этот маньяк себе на Новый год подарок отхватил.

– Какого цвета машина была, помнишь?

– Я что, по-твоему, совсем из ума выжила? Конечно, помню, белая она была.

В это время сын кому-то махал в окно и улыбался.

– Белая, что? «Волга», «роллс-ройс», «КамАЗ»?

Я бросила на мужа злобный взгляд.

– «Шкода»! Белая «Шкода Рапид». Только их в Москве даже не сотни, а тысячи.

Сын улыбался все шире и наконец засмеялся в голос.

– Что там тебя так рассмешило? – мои пальцы со злостью отдернули занавеску. – О господи!

Перескакивая через несколько ступеней, я сбежала по лестнице и распахнула дверь подъезда. На улице стояла машина. «Шкода». «Рапид». Белая. Рядом с ней расхаживал, подпрыгивая и согреваясь, мужчина с моей сумкой. Это он строил сыну забавные рожицы.

– Вы? Вы меня ждали? Всю ночь? – я с трудом могла говорить.

Он улыбнулся и помахал около уха. Он был глухонемой. Мужчина открыл дверцу машины и сел за руль. Опомнившись, я заколотила по стеклу:

– Стойте, подождите, – я лихорадочно вытаскивала конверт с деньгами. Хотела отблагодарить.

Таксист сверкнул золотым зубом, показал большой палец и, вдавив педаль газа, умчался в московское снежное утро.

Из окна мне махали и улыбались муж и сын. А я расплакалась. Кажется, сегодня я увидела настоящее предновогоднее чудо.

Едва мне исполнилось тридцать шесть лет, моя пятнадцатилетняя дочь Алька, регулярный поставщик всяких разных проблем, самоутвердилась особенно круто и родила близнецов Тему и Сему. Ужасно безответственный поступок, но мальчишки оказались такими чудесными, что я полюбила их еще в виде вынесенных из роддома сладко сопящих свертков. Глупую мою дочь, робко таращившуюся на живых куколок, тоже было жаль всем сердцем, поэтому я постаралась загнать собственную панику как можно глубже. «Ну и что с того, что семья увеличилась ровно вдвое, буду теперь растить не одного ребенка, а троих!» – храбро подумала я, совершенно не представляя, как буду выкручиваться. Поэтому срочно собрала подруг, чтобы они помогли мне спланировать новый образ жизни.

– Ларик, говоришь, Алька теперь резко присмирела? Надо воспользоваться ситуацией и загнать ее обратно за парту. Пусть хотя бы девять классов закончит! – авторитетно заявила Вероника, потенциальный генерал в юбке.

– Бедная ты бедная, опять одни проблемы, – поглаживая меня по плечу, грустно проворковала сердобольная Лиза. – Может, отдать все-таки Альку замуж? Отец детей, пусть и совсем юный, ей хоть в чем-то поможет…

– Даст списать, потому что из параллельного класса? – нервно усмехнулась я. – Даже это не получится, моя дурочка замуж уже не собирается. Перехотела. Мать накосячившего паренька от радости чуть не спятила! Теперь квартиру срочно обменивает на район подальше.

– Ну и черт с ними! – гневно фыркнула Вероника. – Хотя лично я обрадовала бы шуструю мамашу томиком уголовного кодекса.

– Значит, помощи от таких не дождешься, – погрустнела еще больше Лиза. – Как же вы справитесь с малышней? Особенно если Аля пойдет учиться?

– Пока что взяла на работе отпуск, – пожала плечами я. – А потом, наверное, придется увольняться. Непонятно только, кто будет нас всех кормить…

– А забирай-ка ты, Ларик, мою шайтан-арбу! – осенило вдруг Веронику. – Мы с Вовчиком на новой машинке катаемся, а на старенькой будешь таксовать ты! Права есть, навыки вождения восстановишь. Нет, ты мне страшные глаза не делай, а послушай, как все здорово получается. Пока Алька до обеда в школе, ты дома, в тепле, в чистоте, занимаешься детишками. А явится молодая мамаша – ближе к вечеру уходишь крутить руль. Опять же в тепле, на мягком сиденье, практически все тот же сидячий образ жизни, к которому ты в своем архиве привыкла! Ну, здорово я придумала?

– Но ведь…

– Даже не начинай! А клиентов на первое время мы тебе подгоним. Спорим, первый клиент будет от меня!

Но Вероника не угадала, самого первого клиента нашла мне Лиза. Я только-только отъехала от подъезда на пресловутой «шайтан-арбе» (немного капризной «Ладе» пятнадцатой модели), судорожно соображая – к вокзалу повернуть или к аэропорту? – как позвонила Лиза и велела срочно приезжать к городскому парку.

– Ставь машину у входа и беги к пруду, я там. И прихвати с собой какое-нибудь покрывало, – зачастила подруга.

– Зачем? – опешила я.

– Так надо!

– Но я ведь уже не дома.

– Тогда посмотри в багажнике, Вовчик запасливый.

В багажнике действительно нашлось довольно пыльное байковое одеяльце, и я, наскоро его встряхнув, порысила к маленькому пруду в дальнем конце парка.

На берегу стояли моя подруга и какая-то старушка с собачкой на поводке. При ближайшем рассмотрении старушка оказалась мокрой аж до пояса, а собачка целиком, с ушами.

– Я шла через парк, а тут вот это, – взволнованно затараторила Лиза, показывая рукой на бабушку, застывшую с отрешенным видом. – Может, они упали вон с того мостика? Это же додуматься – построить мост без перил!

– О господи! – накидывая на плечи пострадавшей одеяло, разволновалась и я. – Немедленно отвезу бабулю домой! Она уже сказала тебе свой адрес?

– Не домой, Ларик, думаю ее надо везти прямо в больницу. Бедная бабушка проглотила лягушку.

Я обмерла и застыла столбом, уставившись на несчастную во все глаза. Старушка, как по заказу, поднесла ладошку ко рту и деликатно рыгнула, а после страдальчески поморщилась.

– Это как же она сумела? – после длинной паузы потрясенно спросила я.

– А я знаю? Нечаянно, наверное, не нарочно же…

– Ты точно не выдумываешь?!

– Так бабушка сама призналась. Подошла ко мне и жалостливо так спрашивает: «Как думаете, проглотить лягушку целиком – это вредно?»

– Какой ужас! – поверила наконец и я. – Повезли скорее, пока ничего плохого не случилось!

Мы подхватили бабулю с обеих сторон под локотки и поволокли поскорее к машине. Потом я с места в карьер рванула в сторону ближайшей больницы, так ловко лавируя в потоке городского транспорта, что даже сама себе удивилась! До больницы мы доехали быстро и вскоре уже заводили пострадавшую в приемный покой.

Дежурный врач тоже медлить не стал. Едва уловив суть, он отмахнулся от наших сбивчивых объяснений, душевно улыбнулся старушке и тут же отправил ее на рентгеноскопию желудочно-кишечного тракта.

Но когда бабушку нам вернули, врач особо душевным уже не казался.

– Придумывают всякую ерунду, только людей отвлекают! Никакой лягушки пациентка не глотала, – сурово попенял врач.

– Но… – заикнулась было Лиза.

– Не глотала, и все! Зовите следующих, – отчеканил доктор.

Очутившись в коридоре, я возмущенно уставилась на Лизу, а та только и смогла, что развести руками.

– Ларик, я, честное слово, ничего не выдумывала! Ты сама видела, что бабушка была мокрой, ее собачка тоже, а еще эта фраза про проглоченную лягушку… Слушай, может, бабуля неадекватная? – зашептала подруга, косясь на нашу подопечную, которая принялась вдруг поглаживать сумку, прижимая ее к груди.

– Хм, может быть, – хмыкнула я. – Ну-ка повтори еще раз, что именно бабуля тебе сказала?

– Она сказала: «Как думаете, проглотить лягушку целиком – это вредно?»

– И все?

– Ага. Потом нагнулась и скорбно так погладила свою собачку… Ой!

Мы обе уставились на собачку, которая со времени нашей встречи действительно вела себя подозрительно вяло. Я даже наклонилась и пощупала малышке нос, но ничего не поняла и вдруг почувствовала себя виноватой. Лизка же уже откровенно страдала, заглядывая мне прямо в душу повлажневшими умоляющими глазами.

– Так вот кто проглотил лягушку. Ладно, поехали.

– Куда? – неуверенно спросила подруга, видимо не ожидавшая, что я так быстро сдамся.

– А то не знаешь. К ветеринару!

Мы опять подцепили под локотки по-прежнему не сопротивляющуюся старушку и потащили на выход, к машине. Влекомая за поводок собачка в отличие от хозяйки на этот раз попробовала бузить. Садилась прямо на ходу на асфальт и, не жалея свою пушистую попу, пыталась ею тормозить. Из чего лично я сделала вывод, что животному совсем поплохело! Пришлось опять гнать «шайтан-арбу» с предельно дозволенной в городе скоростью, хищно и точно перестраиваясь в маячившие впереди просветы.

В ветеринарной клинике к нашей удивительной проблеме отнеслись опять же с большим пониманием. Очередь из людей и их питомцев даже пропустила бабушкину собачку вперед, правда за рентген желудка в этот раз пришлось заплатить. Мне заплатить, у Лизы денег с собой не оказалось.

– Не глотал собакевич никакой лягушки, вы ошиблись, – наконец-то огласила вердикт помощница ветврача, выводя за поводок еще более вялого после процедуры пушистика.

При этом девушка очень мило посмеивалась. Мол, с кем не бывает. Я же моментально ощутила себя последней идиоткой. Желающая помочь всем на свете Лизка опять вляпалась, куда ее не просили, а крайней оказалась я! Потеряла время, бензин, сдуру выложила еще и свои кровные, а ведь шла в такси не тратить, а зарабатывать!

– Растакую мать! – громко рявкнула я, очень красочно вообразив, что с моим-то счастьем прибыли от извоза век не видать.

– Послушайте, прекратите ругаться, вы всех нервируете. И свою собаку в первую очередь, – моментально нахмурилась помощница ветврача.

Она попыталась сунуть мне в руки поводок, но я не взяла.

– Ну уж нет, с меня хватит! Вот хозяйка собаки! И как-то непохоже, что ее хоть что-нибудь нервирует!

И я так резко ткнула в сторону старушки обличающим пальцем, что бабушка сильно вздрогнула. Одеяльце, все еще укутывающее ее плечи, немедленно упало. Одновременно свалилась с колен на пол и сумка бабули, звучно клацнув открывшейся защелкой. В образовавшуюся щель стало немедленно вытекать что-то длинное, зеленое и шелковистое.

Быстрее меня сообразившую очередь как ураганом сдуло! И поскольку в непосредственной близости осталась я одна, выбравшаяся из сумки змея целеустремленно заскользила в мою сторону, буравя безжалостными глазками со страшными вертикальными зрачками…

Вернулась в разум я не в коридоре, а в кабинете ветврача, машущего перед моим носом пропитанной нашатырем ваточкой. Рядом примостилась очень бледная Лиза.

– Это питон. То есть еще маленький питончик, они не ядовитые, – успокаивающе произнес звериный доктор. – Но эта ваша знакомая большая оригиналка! У внука, видите ли, террариум, но ведь было бы куда проще сунуть в сумку пойманную в пруду лягушку, а не наоборот. Впрочем, питончик, так или иначе, пообедал, а это главное.

Забегая вперед, скажу – сердобольная моя подружка теперь еще и поставщик лягушек для питона, лишь бы любящая бабушка больше не лазила самолично в пруд.

Ну а я, пройдя в первый же день столь оригинальное боевое крещение, ни загруженных городских дорог, ни причуд некоторых пассажиров больше не боюсь. Гоняю по вечернему городу лихим бомбилой, старательно зарабатываю, чтобы было что принести моим детям в клювике.

Если «шайтан-арба» капризничает, ремонтирует ее Вовчик в своем автосервисе. А еще, когда я на работе, к нам домой частенько забегает Лиза. Помогает Альке с детьми. Вот кому приходится побегать с таким-то неуемным характером. У меня же, как и напророчила Вероника, практически сидячий образ жизни.

Сейчас я уже не припомню, кто мне дал столь ценный совет и в каком бреду я сочла его дельным. Когда я только села за руль, решила поработать в такси, чтобы «накатать» опыт, и не бесплатно. Никаких «Яндексов» и «Уберов» тогда в помине не было, а заявки принимались по рации, от оператора.

Первый рабочий вечер. Я в предвкушении, что вот сейчас мгновенно приобрету непревзойденный водительский опыт, старательно объезжаю ямы. Туман клочками лежит на мокром раздолбанном асфальте. Капот новенькой «корсы» то въезжает в мутную пелену, то выныривает в просвете. Весь день стояла изнуряющая жара, к вечеру пролил дождь и раскаленный асфальт заволокло теплым прилипчивым туманом.

Проезжаю промышленную зону, соединяющую два района города. Ни одного фонаря. На фоне темного неба возвышаются грозные, необитаемые ночью здания, переплетаются трубы, по крышам и заборам вьются клубы колючей проволоки. Словно спящие чудовища замерли огромные баки и бочки.

– Двадцать восьмой, примите заказ. Промышленная, 12,– прочирикало из рации.

– Первый заказ! Совсем рядом! – наивно радуюсь я, дергая ролик обдува. Стекла постоянно запотевают.

В следующее мгновенье из тумана выплывает человеческая фигура, а я ударяю по тормозам с криком: «Мама!»

Машина встает как вкопанная, новые тормозные колодки все-таки. Удара вроде не было. Но и фигуры, возникшей перед капотом, не видать.

– Ну только не это! Пожалуйста, только не это! – молюсь я. Любому водителю, даже такому неопытному, как я, известно, что дрянное это дело – сбить человека.

– Надо выйти посмотреть – смело решаю я, берясь за ручку.

– Бац! – хлопает пассажирская дверь. От неожиданности я дергаюсь и ударяюсь затылком об окно.

В салоне возникает посторонний человек. От осознания, что в мою машину могут так запросто и внезапно проникнуть, по спине бегут противные мурашки.

Рядом сидит старушка. Желтое, в пятнах, морщинистое лицо, маленькие темные глазки, курносый, вывернутый ноздрями вверх нос. Старушка кутается в мокрый черный плащ, от которого расползается темное пятно на чехлах. Она шаркает черенком лопаты об потолок моей любимой «корсы», опускает спортивную сумку без молнии между ног и, утерев нос концом замызганного платка, шамкает:

– С час тебя поджидаю. Промокла насквозь, – бабка изображает улыбку.

Удивительно бледные узкие губы обнажают гнилые кривые зубы с внушительными прорехами и неестественно ярко-красные десны.

Меня мутит, я судорожно сглатываю и уточняю:

– Промышленная, 12?

– Она самая, тут и нет больше ничего, – подтверждает гостья и велит: – Ну ехай! Чего стоишь-то?

Она отодвигает от коробки передач лопату, та падает на пассажирское сиденье и пачкает его чем-то бурым.

Я включаю зажигание и трогаюсь. Внутри все похолодело, уши заложило от страха, ладони вспотели.

«Она что, именно меня ждала? Откуда она едет? Вечер же, уже никто не работает! А куда ей надо? Почему не сказала? Ей что, все равно? – в перепуганном мозгу одна за другой всплывают странные и страшные мысли.

Бабка все ерзает, никак не может пристроить лопату. Наконец она раскрывает свою сумку и пихает туда лоток, что-то хлюпает и звонко брякает. Я невольно скосила взгляд и обмерла. Из сумки выглядывает метла без черенка, серп, перепачканный кровью, и черная мочалка, жутко напоминающая копну волос.

Я пискнула, руки затряслись, прошиб пот, перед глазами все поплыло.

Зачем эта Баба-яга меня поджидала, никаких сомнений не осталось, так же как и о роде ее деятельности. Богатое воображение вмиг нарисовало мою ухоженную светловолосую шевелюру в спортивной сумке без молнии.

Дальше я плохо различала дорогу, про ямы и вовсе забыла.

– Ну хоть бы встречка какая попалась, – шепчу я. – Куда они все запропастились? Город же!

Но кромешная темнота и жуткий туман отнимают последнюю надежду на спасение.

– Щас киоск будет. Дык ты, дочка, сверни за ним, недалеко там, на колесах-то вмиг обернешься, а самой-то мне не дотащить, – жалобно просит старушка.

– Еще бы! – хлюпаю я носом и бубню: – Сумка головами набита, разве допрешь?

– Раньше через кладбище ходили, так оно переполнилось, закрыли его, а в обход не находишься. Дык добрые люди дырку в заборе проковыряли. Так и ходим напрямки, среди могилок, – бормочет пассажирка, сверля меня колючим взглядом. – Мертвых бояться не надо…

Меня колотит в ознобе, но, подчиняясь неведомой силе, я безропотно сворачиваю за киоском, накрест забитым досками. Дорога совсем испортилась. Грязь и редкие куски асфальта.

Ужас и паника железной хваткой сжимают сердце. Как я в это вляпалась? Не было никогда здесь никакого поворота, и киоска не было, а кладбище? Откуда тут кладбище? Я почти не различаю дороги, кочки то и дело шаркают по дну автомобиля, но это не доходит до обезумевшего сознания.

«Может, остановиться и убежать?» – думаю я. Но тут же представляю, как падаю в грязную лужу, подкошенная брошенной в спину лопатой, а на дорогу из оврага сползаются жуткие бабки, протягивающие ко мне жадные, крючковатые пальцы.

– Раньше бы бегала, – злюсь я на себя, – свернула уже!

– Вот она – дорога на кладбище! – бабка странно повеселела, потерев рукавом запотевшее окно. – Охти, – вдруг переполошилась она. Пошарила рукой в сумке и, вытащив испачканную бордовой жидкостью ладонь, облизала ее. – Вот корова старая. Не довезла до деда-то моего, потекло.

Старушка достает серп, стряхивает стекающие с него красные капли в сумку.

– Я напачкала тебе тут, ты уж прости бабку старую.

Под сумкой, на коврике, расплывается темное пятно.

– Угу.

– Не держи зла, – добавляет пассажирка и улыбается запачканным кровавым ртом. Потом она снова тянется к сумке, и тут я понимаю, это ВСЁ!

Сейчас прошедшая жизнь промелькнет перед глазами, лязгнет железо и мир потемнеет навсегда…

Я зажмурила глаза, клацнуло, стукнуло, машина накренилась и увязла. Я жала газ, выжимала сцепление и снова жала газ, машина раскачивалась, но не ехала.

– Охти, как же оно! – волнуется старушка. – В грязюке, видать, застряли! Тут частенько в грязюку попадают. Звать надо кого-нибудь, сама-то не уедешь, – решает она.

Я трясущимися руками тычу в мобильник, хотя вижу, что связи в этом проклятом месте нет, и дрожащим голосом в абсолютную тишину объясняю якобы мужу, где меня найти, пугая старушку вымышленными героями, спешащими мне на помощь.

Старушка морщится и кривится.

– Чуть до кладбища не доехали, – переживает она. – Да я тогда пойду! – вдруг решает пассажирка, вытаскивая сумку из машины и вываливаясь сама. – Чего я твоего мужика ждать буду, меня свой дожидается.

Я не верю своему счастью. Едва за бабкой закрывается дверь, выжимаю сцепление и газ, резко выворачиваю руль, машина визжит и идет юзом, по глянцевому борту хлыщут ветки, но «корса» выбирается из грязевой западни. Я разворачиваюсь и, не глядя в заднее зеркало, несусь прочь.

Кто бывал в Туле – знает, красивый город. И мужики там красивые. Не все, конечно, но тот, что вез меня на вокзал, хорош был несказанно. Брюнет с густыми бровями, лоб высокий, глаза синющие, ну хоть в кино снимай. Сразу спросил: откуда я, узнал, что из Питера, кивнул, мол, приличное место. Сам оказался из Плеса, в Туле недавно и все никак не привыкнет.

– Смешно тут у них и странно. Москва близко. В том году в багажнике крокодила забыли, или подкинули, уж не знаю. Хорошо, хоть в коробке. А недавно парня вез, так он всю дорогу стихи какие-то читал. Вслух, представляете? Ни здрасьте, ничего, сел и давай. Надоел страшно. А хотите про Никакеева расскажу?

Я понятия не имела, кто такой Никакеев, но сказала, мол, да, хочу. Брюнет тут же приглушил задорно воющий «Мираж» и выдохнул:

– Во-о-от. Значит, звонит мне как-то шеф. И говорит – слышь, Санек, тут клиентка Никакеева хочет. Спрашиваю – а я-то при чем? Я Субботин. Оказалось, она фотку дала Никакеева этого и сказала водителя найти, чтобы похож был. Ну и вроде я похож. Ладно. Похож, так похож. Тем более что работа на весь день и платят нормально.

Забрал я дамочку от Кремля. Ничего такая, лет сорока. Чемодан, значит, при ней и вешалка с мужским костюмом. Сначала на Упу поехали. Река у нас есть – Упа, правда, мелкая и заросла вся. Там встали. Дамочка на вешалку кивает и говорит:

– Переоденьтесь.

Сама покурить вышла. Хотел я было отправить ее куда подальше с костюмом вместе, а она как почуяла – сует мне в окно косарь. Ну, думаю, пусть. Кое-как оделся в кустах, вроде по размеру костюм и новый даже. Галстук затянул, зову дамочку. По ней не поймешь – довольна, нет. Сказала в «Тульские самовары» ехать. У самоваров поторчали минут пять, поехали к пряникам. Потом еще куда-то, уже не помню. Тоже вхолостую. И так часа четыре по всей Туле.

Вечером, около шести, наверное, тормознули у цветочного. Дамочка строго так:

– Идите, купите цветы. Ирисы, девять штук, покрупнее. Вот деньги. Вернетесь – сделаете мне предложение.

– Какое, – спрашиваю, – предложение?

– Руки и сердца, конечно.

Ну, думаю, бес попутал, связался с сумасшедшей. Хотел женатым сказаться, но, честное слово, струхнул – мало ли что выкинет. А она улыбается – и пятитысячную мне в карман.

– Да вы не волнуйтесь, – говорит, – все хорошо будет. Вы, главное, сыграйте… от души. Чтобы я поверила.

Эх, коготок увяз – вся птичка пропадай! Да и деньги однако. Купил цветов, вернулся в машину. Смотрю сквозь букет, хриплю:

– Выходите за меня!

Вижу – не верит. Вылез обратно, дверь с ее стороны открыл и прямо там на колени – хлобысь! Благо тепло было, сухо. Мужик в «мерсе», мимо проезжавший, чуть шею не свернул.

– Выходите! – на этот раз кричу почти. – За меня!

Дамочка букет взяла, глазками похлопала и лопочет:

– Замуж, за вас?.. Вот так, просто?.. Нет, нет, простите. Я не могу! Я не хочу! Отвезите меня в аэропорт!

С меня пять счастливых потов слилось. Аж рубашка взмокла. Еду и думаю – лишь бы насчет денег не перерешила. И еще думаю – завтра шефу башку отъем вместе с шеей.

На стоянке вынул ей чемодан. С костюмом, спрашиваю, что. Она – оставьте себе, мне без надобности. Потом за рукав взяла.

– Спасибо, – говорит, – мечта у меня была – Никакееву отказать. Вот исполнилась.

Вано подрулил по указанному диспетчером адресу и оглянулся в поисках места для парковки среди метровых сугробов. Места не было. Из сугроба торчала выкинутая после Нового года елка с остатками мишуры. Но машину уже ждали: у подъезда топтались две девчушки. Без шапок по молодежной моде, с тощими ножками, торчащими из-под ярких курточек, они пританцовывали на морозе. У одной волосы были зеленые, у второй бордовые.

«Если б, не дай бог, мои дочки так на улицу вышли, выгнал бы к лешему, – подумал Вано. – О нет, только не это!»

Девчушки, вопреки ожиданиям, бросились не к такси, а к каким-то деревянным штабелям, сложенным на лавочке возле мусорного бака.

– А откройте багажник, пожалуйста, – прочирикала та, что с бордовыми волосами, наклонившись к машине и балансируя огромными связками не-пойми-чего в обеих руках.

Вано не услышал сквозь стекло, но и так все понял. Он понял, что сейчас будет скандал. Поэтому сразу перешел в наступление:

– Дэвушки, вы нэ прэдупрэдили, что с багажом.

– Ой, вы извините, пожалуйста, мы же не знали. Мы думали, что если машина, то она же с багажником, верно?

Думали они. Куры тоже думали.

А Вано вчера вечером вызвонила теща, и пришлось ни свет ни заря ехать на дачу за ее банками с помидорами, – чтоб им, этим помидорам, провалиться вместе с теплицей, их породившей, и тещей, взрастившей всё это богатство на нашу грешную голову. И теперь эти огромные трехлитровые стеклянные пузыри, наполненные нелепыми красными полузатонувшими батискафами, да еще и заботливо переложенные тряпками и газетами, занимали практически весь багажник. Разгрузиться перед сменой времени уже не было.

Вано с трудом выбрался из машины. Под кого они вообще делают эти самодвижущиеся консервные банки? Под задохлых хлюпиков-горожан? Нормальному мужику просто не разместиться! Он открыл багажник.

– Ой, тут банки какие-то, у нас всё не поместится, – грустно протянула та девушка, что первой начала переговоры (Вано назвал ее про себя «красной пигалицей»). – Но мы можем на сиденье положить, мы уместимся.

Ишь ты, разбежалась!

– Э-э, слющай, в салон нэхорошо! – Вано с содроганием вспомнил, как он только вчера чистил обивку заднего сиденья после куда менее габаритной сумочки, зато с каким-то ядреным протекшим зельем.

Девушки робко посмотрели на огромную фигуру Вано в распахнутой куртке.

– А что же нам делать? – они совсем сникли.

– За салон доплатить надо, – нашелся Вано. – Еще ви обивку мнэ порвете, углы у вас острые.

Девушки почему-то дружно посмотрели на свои коленки. Вано тоже посмотрел, хотя смотреть там было не на что.

– Я про багаж, – уточнил Вано. Он наконец разглядел, что за груз был у девушек: картины в рамах, увязанные в несколько разновеликих пачек. Что за работы, было не видать – холсты все повернуты лицом внутрь. Вряд ли они, конечно, что-то порвут, но хоть вчерашнюю возню с обивкой компенсируют.

– Сколько доплатить? – робко спросила девушка с зелеными волосами и покраснела. Контраст был живописный.

Он назвал сумму. Девушки призадумались. Но деваться им было некуда, и они согласились.

Вано облегченно выдохнул: могли ведь и скандал закатить, начальству про банки доложить. Обошлось.

За это время вокруг уже собралась толпа: кто-то не мог проехать и сигналил, два дворника-таджика, опершись на древки лопат, ждали возможности нарастить ближайший сугроб, граждане, вышедшие погулять с собачками, тоже остановились поглазеть на бесплатный цирк, а еще откуда-то появился мусоровоз, и ему, конечно, нужен был именно этот подъезд. Поэтому грузились в спешке. Кое-что уместилось и в багажнике, поверх банок.

По дороге девчушки расщебетались, и Вано узнал, что зовут их Ира и Катя, что работы они везут в музей, на их первую большую выставку после универа. Он вполуха слушал радио, которое было не в силах перекрыть трескотню о каких-то этюдах, эскизах, мастихинах и прочей художественной ереси.

И вдруг Катя судорожно заметалась по заднему сиденью, насколько позволяла сложенная вокруг нее художественная поленница, и озабоченно выдохнула:

– Ир, я что-то серию с Академки не вижу. Маленькая такая пачка была, помнишь?

– Может, в багажнике? – откликнулась зеленоволосая Ира с переднего сиденья, обнимая стопку работ, которая заменяла ей подушку безопасности.

– Не, в багажник три большие пошли, из Коломны.

– Ну не знаю… Я ее вроде не клала…

Вано так и думал. Одна баба – это уже проблема. А две безмозглые куры с картинками – это просто катастрофа. Пришлось разворачиваться и ехать обратно к тому проклятому подъезду, чтоб ему стоять тыщу лет посреди пустыни Гоби.

Мусоровоз уже просочился дальше, но толпа у дверей, похоже, только увеличилась. Судя по крикам и активной жестикуляции, народ обсуждал что-то насущное и животрепещущее. Над толпой возвышалась елка в сугробе. Издалека это все было похоже на новогодний утренник в детском саду. Вано вышел из машины, раздвинул плечом крайних зевак и озадаченно остановился.

На лавочке у подъезда были разложены картины – надо думать, те самые, которые эти куры посеяли. Одну из них две бабы тащили в разные стороны.

– Я первая эту вещь заметила! – вопила одна.

– А я первая взяла! – не отступалась другая.

– Э! – громко сказал Вано. – Что происходит?

– Тут красоту в помойку выкидывают, а мы ее спасаем, – откликнулась одна из баб.

Вид этой потрепанной жизнью дамы, лицом и хваткой поразительно напоминавшей мелкого бульдога, вызывал сильные сомнения в сказанном.

– Вот ведь люди зажрались – хоть бы рамочки оставили, ведь хорошие ж рамочки, а то все уже разом и выкидывают, – добавила одна из зрительниц.

Ира и Катя с трудом протиснулись к эпицентру действия, но от шока даже сказать толком ничего не могли.

– Это же наши работы… – пискнула Катя, но ее никто не услышал.

– А я вот эту возьму, с цветочками, – тщедушная старушонка потянула с лавки маленький этюдик. – На кухне повешу.

Дворники-таджики, как ни странно, тоже активно интересовались живописью. Один из них вертел работу так и эдак, видимо пытаясь угадать, где верх. Второй помогал советами.

– Э, стой гдэ стоишь, да? – гаркнул Вано.

Все разом замолчали и повернулись к нему. Голос Вано вполне соответствовал его богатырскому сложению.

– Положили все давай назад! – скомандовал он.

Люди благоразумно вернули работы на лавочку. И только тетка-бульдог, намертво вцепившаяся в пейзажик с красным помидором заката, не согласилась:

– А чего это ты тут командуешь?

– Это их вещи, – Вано кивнул на девчат. – Забирайте давайте живо, да? – он подтолкнул их к лавочке.

Ира и Катя вышли из ступора и принялись судорожно собирать работы.

– Это в помойке было, значит ничье! – заявила упертая тетка, цепляясь за пейзаж.

– Нэ в памойке, а около! Разныца видышь? Ты тоже вон возле мужиков стоишь, а они тэбэ кто? – завелся Вано.

Тетка оглянулась на дворников, которые и впрямь были рядом, и отпрыгнула на метр в сторону.

– Ты что несешь, придурок? – завизжала она.

– Картына давай, да? Вон елку себе возьми, если нада, для красоты! – Вано выхватил у нее пейзаж. – Все собрали? – он оглянулся на девушек. – Поехали давай! Врэмя – дэньги!

Они кивнули и быстренько сели в машину с охапками творений.

– Нэт, ну что за люди! – кипятился Вано, вновь выруливая на трассу. – Искусство от мусора нэ отличают, да?

– Спасибо вам большое, – сказала Катя.

– Нет, вишь ты, схватила, как родную, и тащит! Попробовала бы она из музея что-нибудь стащить. Но вы тоже хараши! Кто ж такые вэщи возле мусорки аставлят? Харашо, что рэбята в мусоровоз нэ закинули.

– Вы нас так выручили… – поддержала Ира.

– А-а, это ерунда. Вот врэмя – нэ ерунда, – вспомнил Вано. – Начальство спросит – гдэ был? Что я скажу?

Девушки испуганно замолчали. Великодушную мысль предложить еще денег они сразу затолкали туда, откуда она появилась, – и так согласились заплатить ни за что – за отсутствие свободного багажника.

– А вы знаете что… – робко проговорила Катя, – вы приходите к нам на выставку, она в субботу открывается, в два часа. Интересно будет.

– Нэ люблю я все эти тусовки, – признался Вано. – Да и работа у меня… Врэмя совсем нет.

– Тогда приходите, когда сможете, – поддержала Ира. – Есть же у вас выходные?

Вано поморщился. Теща всегда точно знала, что именно он должен делать в свои выходные. Иногда куда легче баранку крутить.

– Да я и нэ панимаю во всей этой живописи, – буркнул он.

Девчушки замолчали. Темы для разговора были исчерпаны.

Вано торопился. На лежачих полицейских в салоне глухо брякали штабеля картин, а в багажнике жалобным перезвяком откликались банки с помидорами. Так и доехали до музея. Девчата расплатились, выгрузили работы на едва расчищенную от снега дорожку, и тут Катя сказала:

– А хотите, мы вам что-нибудь подарим? Все равно они пачку всю растрясли, а без вас мы бы и не вернули ничего… Посмотрите, что вам нравится?

Вообще-то Вано ничего из этого не нравилось. Но обижать девчушек не хотелось. Они хоть и куры, но безобидные. А если их одеть прилично и крашеные патлы в порядок привести, то и вовсе нормальными были бы.

– Вот эту, с помидором, может быть, – он взял самую маленькую, ту самую, что отбил у наглой тетки. – Теще должно понравиться, любит она их, помидоры-то…

– Конечно, берите, – Катя решила не говорить ему, что это был закат.

– А хотите, я вам… вот, на открытие ваше… закуска, – Вано, вспомнив про помидоры, вдруг взял да и вымахнул из багажника одну из банок. Не будет же теща их пересчитывать!

– Спасибо… – Катя обняла банку, пытаясь сообразить, как теперь картины-то нести.

– Не за что! – широко улыбнулся Вано и искренне добавил, садясь в машину: – А все-таки хорошо, что вы не скульпторы.

И в этом девушки были с ним совершенно согласны.

Наконец-то можно откинуться на спинку сиденья и прикрыть глаза. Мы вернулись с Байкала. Чумовой отпуск и утомительный перелет позади, я в Москве. Если, конечно, такси, стоящее в пробке на МКАДе, уже можно назвать Москвой. Да, можно. Мы практически дома. Муж что-то объясняет водителю, по мне скачет неугомонный Степка, Маша надела наушники и погрузилась в аудиокурс японского языка, Костик закопался в телефон. Мы дома, можно расслабиться.

И тут я замечаю один заинтересованный взгляд, направленный на меня. Мне трудно сосредоточиться, я уже почти сплю. Приходится отодвинуть от себя Степку и сфокусироваться.

На меня смотрит белка. Обычная серовато-рыжая белка рядом с коротко стриженным затылком водителя. В такси. Это нормально. Это не более странно, чем ежедневное Машино «доброе утро» по-японски. «Охае годзаймасу!» – вежливо говорит она, и мы улыбаемся, тоже почти по-японски. Наша девочка этим летом поступила в МГИМО, и теперь, как надеемся мы с мужем, выйдет замуж за дипломата. А мы сможем решить квартирный вопрос.

Тем временем белочка внимательно меня рассматривает и принюхивается. Не иначе Степке пора менять памперс.

– У вас белочка? – спрашиваю я таксиста.

– Ах ты, опять выбрался. Это Цуцик, – объясняет парень.

– Беотька! – повторяет Степка и пытается схватить зверька.

Но белка, вместо того чтобы ретироваться по всем законам выживания в нашей дикой природе, прыгает Степке на голову. Степка издает дикий вопль, машину дергает, белка улетает.

– Что там у вас? – оборачивается муж. – Успокой ребенка.

А у нас ничего. У нас белочка.

– Не бойтесь, Цуцик ручной, он не кусается, – успокаивает водитель.

Зверек тем временем появляется снова. Он пытается прогрызть Костин рюкзак, с которым тот не расстается ни на минуту. Костик завороженно фоткает наглую зверюшку с разных ракурсов. Интересно, что у него такого в рюкзаке? Я вспоминаю, как мы перетряхивали вещи перед отправлением домой. У Маши я изъяла пять кило камней. («Ну ма-ам, я же сад камней хотела сделать!») Костик с трудом согласился оставить в покое маленькую пихту и не пересаживать ее к нам на подоконник. И только у Степки, кроме запаса памперсов, никакого лишнего багажа.

– Она шишки чует! – заявил Костик.

Да, кедровые шишки мы ему взять разрешили. Они хотя бы легче камней. Подозреваю, что сын все еще мечтает вырастить что-то грандиозное на нашем подоконнике.

– На, держи! – Костик протягивает Цуцику шишку, и белка мгновенно исчезает с глаз.

– Я его на трассе подобрал, – объяснил водитель. – Раненый был, совсем слабый. Вот теперь со мной катается.

– А на работе не против? – спрашиваю.

– На работе не в курсе. И пассажирам он не так часто показывается, обычно прячется.

Да, пассажиры бывают разные. На месте этой белки я бы от нашего семейства спряталась.

За время поездки мы много чего узнали о белке и о водителе. Оказывается, сам он из Усть-Илимска, в Москве совсем один, и это рыжее чудо для него и друг, и напарник, и почти земляк. Ну, бывает. Хороший парень, сам худущий, а глаза добрые – это мне сзади в зеркало видно.

Дома нас встречает Мурзик. Его, конечно, кормила соседка, пока нас не было, но он все равно в дикой обиде за столь долгое наше отсутствие. У него это просто на морде написано.

А еще он подозрительно принюхивается к нашим сумкам, сложенным кучей в коридоре. И вдруг кот выгибается дугой, шерсть дыбом, хвост вопросительным знаком, и шипит что-то ругательное по-кошачьи.

Просто из Костиного рюкзака выглядывает белочка. И в глянцевых бусинках ее невинных глаз сквозит наглая самоуверенность хозяина всех шишек на планете. Впрочем, через секунду белка исчезает, оставляя кота на грани нервного срыва.

– Ух ты, Цуцик решил остаться с нами! – Костик в восторге.

– Надо бы позвонить таксисту, вернуть белку, – говорю я мужу. – Набери ему.

– Куда набрать?

– Ты же такси вызывал, тебе номер должны были скинуть.

– А я что, все номера хранить обязан? У меня память в телефоне не резиновая. Стер уже.

Понятно.

Цуцик деловито тырит шишки из Костиного рюкзака и прячет куда-то на антресоли.

– Костя, убери шишки, пока он все не растащил.

– А куда?

– Не знаю.

Куда можно убрать шишки от этой вездесущей белки? Может, в холодильник?

– А Цуцик теперь с нами жить будет? – с надеждой в голосе спрашивает Костик.

В глазах Мурзика точно такой же вопрос, но вместо надежды в них горит молчаливое негодование.

– Белку надо в лес выпустить, – говорит муж.

– Как в лес? – удивляется Костик. – Она же ручная.

– Или в зоопарк.

– Ты что, папа! Надо таксиста найти, – заявляет Маша. – У него же никого нет больше, это как член семьи, понимаешь?

– И где я тебе этого таксиста найду?!

– Ты по какому телефону машину вызывал? Надо позвонить и спросить.

– Спросить что? У какого вашего таксиста белочка?

– Он сказал, на работе про белку не знают, – добавляю я.

– Тем более.

– Тогда надо у них выяснить, кто в Домодедово сегодня ездил, – предлагает Костик.

– У них каждый день в Домодедово десятки машин ездят.

– Но должен же быть какой-то выход!

Белка уже обследовала верх кухонных шкафчиков, и оттуда теперь свисают хлопья слежавшейся пыли.

«Заодно и уберемся», – подумала я.

К вечеру мы убрались везде: в обеих комнатах, в кухне, в коридоре и даже на антресолях. Я наконец нашла, куда убрала на зиму свои роликовые коньки лет десять назад, муж откопал спрятанные Машей пять томов «Анжелики», а в одной из книг обнаружилась заначка Костика на велосипед (на ниппель, по крайней мере, уже хватало). И теперь мы все знали, где кот ныкал куриные кости.

К ночи стало ясно, что спокойной ночи можно не желать.

Мурзик, забыв про солидность и лишний вес, молодецки вскарабкался за белкой по шторам, откуда и рухнул вместе со шторами и всем крепежом на письменный стол и аквариум.

Следующий час мы собирали с пола воду, рыбок, водоросли и промокшие Машины конспекты.

Белка возмущенно цокала с мебельной стенки и явно троллила кота.

Муж требовал прекратить этот дурдом, поскольку ему завтра с утра на работу.

Как будто можно прекратить цунами.

Только перемещение кота в сумку-переноску позволило прекратить скачки за белочкой, но и там он возмущенно выл не меньше получаса. Бедные наши соседи, кошачий вой – это не для слабонервных. Белка, в полной уверенности, что выиграла битву за территорию, перепрятывала запас шишек с антресоли в платяной шкаф.

В короткий промежуток времени, когда мне удалось поспать, я успела посмотреть кошмарный сон о том, как мой муж бегает по потолку с сачком, а белка размером с таксу скачет вокруг и заливисто хохочет.

В пять утра белка проснулась (оказывается, она тоже иногда спит) и отправилась позавтракать нашим алоэ. Потом она залезла в ящик с картошкой и продолжила трапезу. Самому ящику тоже досталось. Скрежет зубов о ДСП слышал, наверное, весь дом. Даже не буду думать о том, что придумали соседи.

Утром кота, почти потерявшего веру в человеческую справедливость, пришлось выпустить из переноски. От него страшно воняло. Подозреваю, что это была изощренная беличья месть – нагадить на беспомощного соперника. С оскорбленным видом Мурзик ушел на балкон. Если бы кот мог хлопнуть дверью, он бы хлопнул.

В девять утра позвонил с работы муж:

– Проявился твой цуцик. Я ему домашний телефон дал. Договоритесь там сами о передаче родственника.

– Что? – я не сразу поняла, о чем он.

– Белку заберут.

– А-а, так бы и сказал…

Когда мы с Костиком и Степкой вернулись с прогулки, в прихожей нас ждал Мурзик, с негодующим видом обследующий чужие мужские ботинки. Ботинки выглядели так, словно их владелец пришел пешком из Ташкента, при этом пиная каменный мяч. Кот всем своим видом показывал, что его безмерно оскорбляет превращение квартиры в проходной двор. Костик замер. Степка, глядя на него, тоже.

С кухни доносились голоса.

Я слушала, как там, на кухне, смеется Машка, как ей вторит смущенный голос вчерашнего цуцика из такси… И внезапно мне стало пронзительно ясно, что никогда моя дочь не выйдет замуж за дипломата и не решим мы этот дурацкий квартирный вопрос…

И в желтом кошачьем взгляде я вдруг заметила сочувствие и понимание.

Рация родила очередную порцию трескучих помех, а потом деловито выдала:

– Гимн!

«Это в области, что ли? – озадаченно моргнул Пашкин. – Или торговый центр новый?»

– Нашему такси «Клевое» срочно нужен гимн! – уточнил динамик голосом диспетчера Аллочки – златокудрой прелестницы с фигурой Моники Белуччи и интеллектом Лунтика. – Кирилл Самуилович сказал, что без гимна нельзя. Всё страдает!

– Что – всё? – осторожно поинтересовался кто-то, на секунду опередив Пашкина.

В эфире повисла томительная пауза.

– Во-первых – ре… – наконец начала Аллочка тоном человека, вспоминающего что-то прочно забытое, и тут же замолчала.

Ей помогли – с готовностью, наперебой:

– Революция? Реинкарнация? Ремонт? Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы? Рептилоиды? Ревень? Рембрандт? Ребро копченое? Репка? Репродуктивная функция?

– Рейтинг! – радостно выпалила Аллочка.

Эфир наполнился разочарованными вздохами. Шоу «Блондинка и тролли» подошло к концу, не успев набрать обороты. Пашкин, не успевший присовокупить к «рептилоидам» еще и «речевой аппарат», сделал грустную мину.

– И имидж с престижем еще, – веско добавила Аллочка.

– А герб не нужен? – с сарказмом бухнул голос, спрашивавший про «всё».

– Герб? – Аллочка снова «зависла», но ненадолго. – Передам Кириллу Самуиловичу, пусть сам решает. Пашкин!

Пашкин насторожился:

– Что?

– Просили тебе поручить.

– А бензин по рублю не сделать к вечеру? – ехидно осведомился он. – Это с какой радости мне-то?

– Ну, ты же сам рассказывал, что у тебя прабабушка стихи писала.

– И что теперь? Мне через спиритическое блюдечко у нее поклянчить, чтобы еще порифмовала?

– Кирилл Самуилович сказал, что талант часто по наследству передается… И фамилия у тебя почти как у Пушкина!

– Я – Пашкин!

– Кирилл Самуилович сказал, что одна буква большой роли не играет. Если напишешь, то месяц всю выручку будешь себе забирать: в фирму ничего отдавать не надо будет.

Собирающийся опротестовать первую фразу Пашкин осекся и погрузился в раздумья. В эфире проскакивали выжидающие смешки и удивленное сопение: но желающих оставить поэтический след в истории такси «Клевое» – названное так из-за фамилии основателя – Клевкина – не находилось. Аллочка тоже молчала: не то ждала ответа, не то уже забыла про разговор. С ней такое случалось.

– В принципе попробовать можно, – нерешительно протянул Пашкин спустя полминуты. – Только музыку сами сочиняйте, тут я полный ноль… А с чего вообще решили гимн написать?

– В «Элите» сочинили, и у них сразу количество заказов увеличилось, – расставила точки над «ё» Аллочка. – Аура, говорят, у фирмы стала более по…

– Потрескавшаяся? – Тролли жадно накинулись на пищу. – Позвоночная? Портяночная?

– Позитивная! – На этот раз Аллочка закрыла столовую гораздо быстрее. – Кирилл Самуилович сказал, что мириться с этим нельзя! Надо срочно исправлять ситуацию!

Эфир хранил одобряющую тишину.

– В интернете заказать не хотите? – тот же голос все-таки сделал попытку оставить Пашкина без приработка и славы. – Там что угодно напишут. Хоть гимн, хоть кляузу на «Элиту»…

– Кирилл Самуилович сказал, что это должен сделать человек, знающий фирму изнутри. Так лучше получится передать нашу любовь к клиентам.

– Хорошо, попробую, – сдался Пашкин. – Но обещать ничего не буду.

– Постарайся.

Аллочка покинула эфир. Пашкин задумчиво побарабанил пальцами по рулю, вооружился сачком и открыл сезон охоты на Муз.

Рация снова ожила.

– Эй, Пушкин без одной буквы… Помощь нужна?

Судя по голосу, это был Сенька Агрономов – бывший боцман, отец пятерых детей, неистовый любитель слабого пола и лютый хохмач.

– Допустим, – скептически отозвался Пашкин. – Какая? Гонорар потратить?

– Да ладно тебе, – Сенька булькнул настораживающим смешком. – Боцман салагу не обдерет. Я тебе рифму хочу подкинуть. С рифмой-то обороты легче набрать будет, нет?

Скептицизм Пашкина устремился в космическую высь.

– Рифму? Валяй.

– Смотри, – принялся излагать Сенька тем же тоном, каким он обычно рассказывает самые пошлые анекдоты. – В гимне ведь должны быть слова «такси», «таксист» и «клевое». Так?

– Допустим… А чего сам не возьмешься?

– Ты ж знаешь, я такое напишу, что Самуилыч меня потом… Так: не сбивай! Лови рифмы. На таксист… Записываешь?

– У меня память хорошая, – сказал Пашкин. – Полгода уже помню, что ты триста рублей на два часа брал и до сих пор несешь. А клялся-то, рыбу-пилу себе в задницу, если хоть на минуту просрочишь… Как она там? Не сильно жить мешает?

– Да ладно тебе… Из гонорара отдам. В общем, на таксист – басист, монархист и сексист. Еще можно голосист и турист.

Пашкин широко зевнул:

– Шикарно…

– На такси – укуси, тряси и спаси. Гой еси еще, для древнеславянского колорита.

– Предчувствую шедевр…

– Ну и на клевое. Образцовое и… Аллочка, ты слушаешь?

– Конечно, – хихикнула диспетчер.

– Тогда – не пи-пи-пи.

Эфир грохнул многоголосым ржанием.

– Агрономов в «Клевом» есть, не пи-пи-пи как бы весь, – строчки зарифмовались сами собой, и Пашкин выдал их, когда ржание почти сошло на нет, вызвав новый шквал веселья.

– Десять баллов, салага! – восторженный крик Сеньки прорвался сквозь хохот. – Вот так и оставь! В припев засунь!

– Я тебе лучше к рыбе-пиле – рыбу-молот засуну, – хмуро пробормотал Пашкин, убирая рацию на место. – Ладно, посмеялись, надо что-то думать…

К середине смены стало понятно – с гимном все плохо. Лезущая в голову рифма была ничуть не лучше Сенькиной. Судя по всему, интеллект у отловленной Музы не превосходил Аллочкин. Пашкин на всякий случай залез на несколько сайтов, предлагающих рифмованную продукцию на заказ: но после недолгого размышления идею похоронил. Затраты были вполне посильными, но выдавать чужое за свое не позволяла совесть.

«Ну, не Пушкин я, не Маяковский…» – высадив очередного клиента, Пашкин закрыл машину и потопал к небольшому павильончику с надписью «Шаверма». Есть хотелось как никогда.

Он заказал шаверму на тарелке, большой стакан пепси и огляделся.

«Оп, знакомые все лица».

За дальним столиком неторопливо обедал конкурент: Вовка Батарейкин из фирмы, увеличившей позитивность ауры.

– Привет элитным, – Пашкин присел за его столик. – Приятного пищеварения.

Похожий на актера Папанова Вовка скупо отсалютовал ему одноразовой вилкой.

– И тебе не подавиться. Как дела?

– Как обычно… Возим всё платежеспособное. А у тебя?

– Те же Фаберже, и даже не с другого ракурса… – Вовка сунул в рот два куска картошки и сосредоточенно задвигал челюстями. Пашкин дождался, когда он прожует и проглотит.

– Слушай, такой вопрос… Говорят, у вас контора на другой уровень поднялась? Гимн свой есть?

– Да утомили с этой ерундой, – страдальчески скривился конкурент. – Перед каждой сменой хором петь заставляют! У хозяйки бзик с этим корпоративным духом… Была же нормальная баба! Нет, сходила на какие-то курсы по развитию бизнеса, теперь нам мозги компостирует. Народ в шоке, разговоры начались, чтобы разбежаться к кукуевой маме…

– Сочувствую… А что за гимн? Не напоешь?

– Да у меня в телефоне есть… – Вовка вытащил из кармана кожанки потертый смартфон. – Счас найду, заценишь. Он в принципе несложный, но Басков пусть поет, раз ему нравится, а мое дело – баранку вертеть… Вот слушай.

Он пододвинул смартфон к Пашкину. Спустя секунду из динамика зазвучала смутно знакомая мелодия. Потом нестройный хор, в основном состоящий из мужских голосов, уныло затянул:

– Это ж «Голубой вагон»! – удивился Пашкин. – Переделанный!

– Он, голубчик… – протяжно вздохнул Вовка. – Вот и прикинь, стоят взрослые мужики и это самое дело затягивают, как детский сад какой-то… А не поешь – Андреевна косо смотрит. Не штрафует, но все равно – хорошего как-то негусто.

– А говорят, что у вас заказов больше стало.

– Есть такое дело, – кивнул Вовка, нацеливаясь вилкой на кружок огурца. – Андреевна требует, чтобы мы клиентам это дело включали в начале поездки, проверяет потом. Самое смешное, что он их забавляет, вот и звонят чаще… Там, правда, ее племянница поет, у нее голосок звонкий, приятный: в каком-то кружке занимается. Так-то цены одинаковые, что у вас, что у нас.

– Это да… – пробормотал Пашкин. Муза игриво подмигнула и томно поманила к себе. Будущий гимн начинал приобретать реальные очертания.

– Дом восемь?

Таксист сосредоточенно склонился над навигатором:

– В ветеринарную клинику, что ли?

– Точно, – Игорь сдержанно кивнул с заднего сиденья.

Водитель оценивающе стрельнул глазами в салон. Во взгляде мелькнуло смутное сомнение. Ни собаки, ни переноски с Игорем не было.

Машина, чавкнув колесом по размокшему снегу, тронулась.

Минут десять ехали в молчании. Затем таксист не выдержал.

– Ты не собачник? – покосился он на Игоря.

Тот отрицательно мотнул головой.

– Была в свое время у меня овчарка, – принялся развивать свою мысль таксист, – это – зверь что надо, я скажу! И друг, и сторож. На даче без него никак. И лис отгонял, и воришек. Помощник, одно слово. Настрой хозяина чувствует. Куда там кошкам! Нет у тебя кошки?

– Да нет, – Игорь безмятежно отразил цепкий взор водителя и плотнее запахнул куртку.

– Подвозил я как-то раз пассажирку с котом. Это, я тебе скажу, была целая история.

Таксист сделал паузу, перестраиваясь в другую полосу, и продолжил:

– С самого начала кот принялся подвывать. Сперва не сильно, затем в голос. Ну, мое дело рулить, хотя мешало изрядно. Женщина на заднем сиденье всё с котом своим шепчется, успокаивает, значит. Кот, как я понял, тряпочную переноску драл, выбраться хотел. Едем так, значится, меня подрезают, не до них. Отвлекся. Вдруг сзади женский крик: «Котя, ты куда?!» И не успеваю я опомниться, между сиденьями мелькает здоровенный рыжий котище и прыгает на приборную панель. Пассажирка лепечет что-то, мол, он сам вырвался, извиняется, рвется его ловить. А передо мной мечется рыжая туша и остервенело скребет когтями лобовое стекло.

Он раздраженно выругался.

– Не помню, что я говорил и как вырулил к обочине. Пассажирка с трудом поймала свою зверюгу и минут пять еще пыталась его в переноску засунуть. Кот не давался никак: царапался, растопыривал лапы в разные стороны и орал дурным голосом. Кое-как ей удалось упаковать обормота, и поехали мы дальше. Случай знатный, конечно. Надолго запомнился. С овчаркой, к примеру, такого быть не может. Вот я и считаю: чем кошку держать, лучше собаку завести. Пес – товарищ, с ним легко, а кот сам по себе, лишь кормежку просит.

Впереди показалось серенькое здание ветеринарной клиники. Игорь поправил на груди куртку и полез в карман за бумажником.

– А ты, случаем, не ветеринар? – таксист обернулся и вновь окинул Игоря подозрительным взглядом. – Или забирать животинку едешь?

– Нет, – покачал головой Игорь.

Расплачиваясь с шофером, он подался вперед. Ворот куртки распахнулся. Водитель вдруг резко отпрянул назад, отдергивая руку с зажатыми купюрами. Лицо белое, глаза безумные. Взгляд устремлен под подбородок Игоря.

Игорь схватился рукой за шею, засовывая прохладную змеиную голову обратно за пазуху:

– Это маисовый полоз. Он совершенно безобидный!

Лицо водителя воплощало ужас. Разве что волосы на голове не шевелились.

– Все нормально, не ядовитый он, – поспешно заверил Игорь, резво выбираясь из машины.

Пока он захлопывал дверцу, таксист пребывал в оцепенении. Игорь успел отойти шагов на двадцать, когда машина резко рванула с места, выбив колесами фонтанчики грязного снега.

Игорь вздохнул и поправил куртку. И дернул же черт полоза высунуться! Сегодняшнюю поездку таксист, увы, тоже забудет не скоро.

Самым нелепым в сложившейся ситуации было вырезать в памперсе дырку для хвоста. А самым трудным – нацепить получившийся аксессуар на Трезора. Полугодовалый щенок, как мог, сопротивлялся экзекуции, но в конце концов смирился с неизбежным. Везти собаку через весь город без подстраховки Федор не собирался.

Тем более что выходного никто не дал, и поездку к ветеринару придется совместить с работой в такси. Федор надеялся на спокойный характер пса и решил рискнуть, не отрываясь от производства.

Трезор надежды пока оправдывал и спокойно сидел сзади, поглядывая в окно. Несколько первых клиентов отнеслись к необычному пассажиру с юмором. А узнав о ситуации в целом, и вовсе похвалили хозяина.

Проблема могла появиться с очередной клиенткой ближе к обеду, но пес предусмотрительно ретировался в промежуток между водительским и задним сиденьями. Увешанная сумками и пакетами мамашка с двумя детьми ворвалась в салон, словно ураган.

Старший. На вид мальчишка лет десяти поставил рядом с собой на сиденье корзину и тут же уставился в экран смартфона. Рядом уселась и женщина с девочкой лет трех.

Набрав в навигаторе адрес, Федор поехал, про себя надеясь, что Трезор никак себя не проявит. Ехать было недалеко, и вскоре клиентка засобиралась на выход.

– Андрюша! Ну отвлекись ты от телефона! – увещевала она старшего. – Мы уже на вокзал приехали!

Услышав высокие нотки, недовольно заворчал Трезор, заставив мальчишку покинуть салон быстрее.

– Ой, собака! – Но его мать уже шагала, развернувшись к такси спиной. Мальчишка бросился догонять.

Федор с облегчением выдохнул.

– Чуть не попались, – сказал он питомцу.

В ответ пес что-то недовольно проскулил.

– Потерпи, друг, немного! – поддержал хозяин питомца ласковым голосом. – Скоро доберемся, а там и смена закончится.

Пес сунул голову между передних сидений. Выпросил порцию хозяйской ласки и вновь скрылся за спинкой водительского кресла.

Очередным клиентом стал хмурый дядька средних лет. Назвав адрес, он продолжил общаться сразу по трем телефонам, тасуя их в руке, словно карточную колоду.

«Наверное, бизнесмен», – мелькнуло в голове Федора. Все бы ничего, но «бизнесмен» время от времени недоуменно поглядывал на сиденье рядом.

«Неужели Трезор вылез?»

«Бизнесмен» ничего не сказал, но, выходя, пробормотал что-то вроде «надо больше о семье думать».

– Вот и думал бы! Правда, Трезор? – пес тут же высунулся между кресел.

Впрочем, настроение хмурый тип немного подпортил. Правда, ненадолго. Две веселых девушки-студентки восторженно заахали, едва сев в машину. Их «усюсюканье» и «боземой» любящему хозяину стали словно бальзам на душу. Эмоции девушки выражали хоть и бурно, но достаточно тихо, что немного смутило Федора.

– Да вы не бойтесь! Не укусит! – приободрил девушек водитель.

Те мило рассмеялись. Жаль, ехать было недалеко, и вскоре они вышли. Пес вновь высунулся в проем, ткнув мордой под локоть.

– Спокойнее, Трезорушка! – хозяин потрепал питомца между ушами. – Совсем чуть-чуть осталось.

К огромной радости Федора точка прибытия следующей клиентки почти совпадала с адресом ветеринарной клиники.

Женщина, севшая в машину, удивленно поправила очки и улыбнулась.

«Везет сегодня Трезору на женскую ласку! Мне бы так!» – Федор мечтательно вздохнул.

– Тяжелый денек? – пассажирка по-своему интерпретировала вырвавшийся у водителя звук.

– И не говорите! – согласился Федор. – Буквально минуты считаю.

– С таким-то пассажиром немудрено устать, – усмехнулась клиентка. – И как вы справляетесь?

Федор неопределенно пожал плечами:

– Да он спокойный у меня.

– И симпатичный, кстати, – улыбнулась пассажирка. – А сколько ему?

– Полгода, – с гордостью за дисциплинированность щенка ответил таксист.

– Хм, – женщина с интересом посмотрела на сиденье рядом. – Какой большой для полугода.

– Не, – протянул Федор, – нормальный!

– А куда везете его? – продолжала интересоваться женщина, несказанно радуя хозяина.

– Прививки делать. По возрасту уже положено, – Федор затормозил на светофоре. – Да и чипировать тоже надо.

– Чипировать? – брови пассажирки поползли на лоб. – Зачем?

– А вдруг потеряется? – не понял удивления Федор.

Женщина пожала плечами и продолжила задавать вопросы:

– А как зовут? Если не секрет?

– А чего же тут секретного? – удивился хозяин пса. – Трезором зовут.

– Оригинально! – в голосе женщины теперь точно слышалось изумление.

– А чего оригинального-то? – не понял таксист и хотел добавить «нормальное имя для собаки», но затрещала рация.

– 107-й, ответьте диспетчеру…

– 107-й на связи, – Федор как раз остановил машину.

Клиентка ждала окончания разговора.

– Федь! – диспетчер перешла на неофициальный тон. – У тебя сегодня была клиентка с тремя детьми?

– Нет, – уверенно ответил Федор. – С двумя была.

– Точно? – настороженно спросила диспетчер. – У нас тут запрос пришел из полиции. По приметам ты. Даже номер машины указан.

– А в чем, собственно, дело? – таксист начал раздражаться: «Что этой дуре могло не понравиться?»

– Она говорит, что ты ребенка похитил…

– Что?!

С заднего сиденья донесся приглушенный смех. Таксист недовольно развернулся. Рядом с женщиной стояла корзинка-переноска с безмятежно спящим младенцем. Почуяв хозяина, из-под сиденья выбрался и Трезор, весело размахивая хвостом, торчащим из дырки подгузника.

– Вы хоть сами понимаете, насколько это нелепо? – Ира сначала решила, что стала жертвой розыгрыша.

– А чего такого-то? – недоумевал клиент. – Вы каждый день что-то перевозите из пункта «А» в пункт «Б». Получаете за это деньги и не жалуетесь! А тут вам предлагают больше, чем обычно, и сразу!

– А нас точно из кустов не снимают?

Таксистка с сомнением посмотрела на висящий за спиной мужчины белый мешок. Пусть работала она и не очень долго, но о подобных предложениях ей слышать не приходилось.

– Там вас встретят и без вопросов заберут передачу! – продолжал увещевать клиент.

– Ладно! – сдалась наконец Ира и тут же получила деньги. – Мешок с котятами, так мешок с котятами!

– Надеюсь, вы их на деревню к дедушке отправляете! – крикнула она клиенту, отъезжая. Тот уже с головой скрылся под капотом фургончика.

– Ага! – крикнул он. – В деревню!

Таксистка покачала головой и взглянула на пристроенный на заднем сиденье мешок.

– Могли бы для животных и переноску купить, – пробормотала она, набирая в навигаторе адрес. Но тут же решила, что переносок понадобилось бы слишком много. Мешок был набит, что называется, под завязку.

Размяукавшийся было на разные голоса мешок вскоре поутих, лишь на светофорах и поворотах напоминая о себе. Ира прибавила звук радио.

– Не, ну что за садисты! – бормотала она под нос. – Хоть бы на два мешка разделили!

По мере приближения к точке назначения мешок вновь затрепыхался сильней. Девушка нахмурилась и вцепилась в руль, начиная жалеть о согласии на перевозку.

Последние десять минут таксистка слушала музыку едва ли не на всю громкость, пытаясь заглушить мяуканье. Но как только машина остановилась, в мешке затаились тоже. Ира удивленно обернулась и выключила радио.

Мешок действительно не шевелился.

– Ну не показалось же мне? – спросила у себя таксистка.

Из мешка донеслось тихое «Мяу».

Ира опустила окно. Машина стояла перед фабрикой.

«Шапки из натурального меха от производителя».

Надпись на проходной заставила Иру раскрыть в изумлении рот. Девушка посмотрела через дорогу.

«Пироги с крольчатиной. Высшее качество. Собственная ферма».

– Девушка! Вы мешок привезли? – от проходной, широко улыбаясь, шагал мужчина в кожаном фартуке.

– Ну уж нет! – Ира спешно закрыла окно. – Я адресом ошиблась!

Лихо развернув машину, таксистка умчалась по адресу ближайшего приюта.

Эх, Пашка, Пашка… Хороший парень, таксист лет тридцати пяти. Вижу его, как сейчас. Стоит по адресу заказчика, около дома 40 на улице Хрустальной, в Твери, спокойно покуривает на морозе, наблюдает, как вытаскивают из подъезда вещи. Еще не седой. Пока. Заказ ему в тот день обломился аппетитный, даже нажористый – из Твери надо было ехать в Питер, а потом обратно. Управиться можно за один день, а денег заработать – как за полмесяца. Кайф. Да только, говорят, легких денег не бывает…

Есть у меня знакомый, Сава, детьми вместе играли, потом разбежались, а мамы наши общаются до сих пор. Так вот, у Савы была тетка в Твери. Ну, не его тетка, а отцовская, называли ее просто так. Бабкина двоюродная сестра была глубокого пенсионного возраста, немощная, последние три месяца сильно болела, а ухаживать за ней было некому: родни в городе не осталось, сиделку нанимать – никаких денег не хватит. Вроде и седьмая вода на киселе, а вроде и родственница, бросать нельзя. Надо перевозить. Так Савин отец решил.

А как перевозить?! Вариантов два: машина да поезд. Решили, естественно, поездом. Приехали к тетке втроем: Савик и родители. А паспорта ее не найти. Сама она, естественно, не помнила, куда его дела. Возились, копошились полдня: все документы перерыли, ящики перевернули – нет его. На поезд без паспорта билет не купить. Выходит, только машина остается. А она в Питере стоит – приехали-то на поезде. Не ехать же за ней обратно, чтобы туда-сюда гонять – так целый день потерять можно, а то и два. Да и машина нужна побольше, попросторнее, а у них – «опель», купе. Черт возьми, надо такси заказывать, микроавтобус, сколько бы по деньгам ни вышло. Да еще доктора нанимать, чтобы тетку сопровождал со всеми необходимыми лекарствами – это обязательно. Специалист как-никак первую помощь окажет, если что. А что: если что? Тут возраст. Старость – болезнь страшная, 100 % смертельных случаев. Не всякий врач согласится ответственность такую брать. Не всякий, а все же один нашелся, мединститут в Твери лет тридцать назад окончил, хоть и кафедру патологической анатомии. Соседи его номер подсказали. Рекомендовали его так: специалист знающий, опытный и надежный. Когда не зашибает. Вызвали, приехал. Оказалось, сейчас зашибает. А времени в обрез, других контактов в тверской медицинской среде нет. И Соломон Василич дал честное медицинское, что завтра с утра будет как штык, как стеклышко, как ландыш душистый. Пришлось поверить.

Ночь прошла в суете сборов и приготовлений. В шесть рук складывали вещи по чемоданам. Первым делом – то, что остро необходимо: все лекарства, которые удалось найти, документы, одежда, обувь. Потом – все, что теоретически может пригодиться. Другими словами – все остальное. Разве что обои со стен не содрали. К шести утра сидели на плотно связанных коробках и распираемых изнутри вещами сумках. Спать не было сил и смысла – на восемь утра заказана машина.

Пашка, таксист, наблюдал, как туда-сюда таскали коробки, и курил с задумчивым видом. Настроение – не очень. Таскать вещи не хотел, ведь ему за это не платят – он не грузчик, а водитель. Постучал по колесам ногой, проверил, не отвалятся ли – путь-то неблизкий. Выдержали, слава богу. Тут как раз и коробку последнюю в салон погрузили. А где врач, Соломон Василич? Звонят на трубку – гудки идут, а никто не отвечает. Тут видят, из-за угла дома неуверенной походкой выступает врач. Понять, что это врач, не составило труда, потому что белый халат был натянут поверх пуховика, а медицинская шапочка – поверх вязаной зимней шапки. Февраль все-таки.

– Соломон Василич, дорогой, куда пропали? – издалека прокричал Савин отец, расставляя руки, как для объятий.

– Сказано – в восемь, я и иду к восьми, – буркнул смурной врач.

– Вы в порядке? Ехать сможете?

– Ехать – не бежать, каждый сможет…

– От вас алкоголем пахнет!

– Кагорчик с утра – дело святое, если не в пост. Я свою работу знаю, меня учить не нужно. Где покойник… тьфу, бляха… пациент? – вырвалось у патологоанатома.

Из подъезда Сава с матерью вывели под руки тетку и медленно, маленькими шажочками, подвели ее к авто. Отец Савы открыл дверь, а таксист, увидев пассажирку, подошел к нему со спины, потрогал за локоть и сказал:

– А бабуля-то доедет? Может, не надо?

– Надо! – отрезал глава семейства.

Тетку наконец посадили, и тут выяснилось, что места в салоне микроавтобуса, с учетом всех засунутых туда коробок и сумок, осталось только на двоих некрупных пассажиров. Одно – на втором ряду сидений и одно – на третьем, в углу, рядом с теткой. Врач был как раз сухоньким мужичком, чего нельзя было сказать о Савином отце. Честно признаться, Сава не пошел ни в одного из своих, довольно плотно сбитых, родителей: и папа, и мама у него были крупными, а сам он всегда считался доходягой – кушал плохо.

– Сынок, едешь ты, – бескомпромиссно заявил отец, – мы с мамой на поезде вас догоним. Ты, пожалуйста, за тетушкой следи внимательно… – помедлил немного и добавил шепотом: – И за врачом.

Расселись наконец, двери захлопнули, помахали друг другу на прощание, до скорой встречи, и Пашка выехал со двора на Хрустальную, потом до перекрестка, направо на Дачную и в сторону Петербургского шоссе.

Сава сел в центре салона, а врач – сзади, рядом с пациенткой. Тетка захрапела почти сразу, как только отъехали, а Сава еще немного боролся с наваливающимся на него сном, бдел, как отец наказал. Но глаза слипались. Последнее, что видел, когда обернулся, – как врач достает из внутреннего кармана малек и отхлебывает немножко. Хотел было что-то сказать и не успел – уснул.

Знаю я одного очень честного мужика. После сидки его на наш завод взяли фрезеровщиком. Тут мы с ним и задружили.

Когда он рассказал свою историю, я не поверил. «Брехун», – подумал я про Ваську.

Началось всё с трупа. Вернее, с очкастого парня, который сначала живым был, а потом стал трупом.

До тюрьмы Васек работал санитаром, а по ночам перебивался на вокзале таксистом. Бомбил, в общем. Всякое с ним случалось, а вот в январе такое случилось! Дергает клиент дверцу такси, открывает, да и падает. Падает! Губы синющие! Васек такое в больнице видел – инфаркт. Вызвал скорую. Очкастый прям на руках врача помер.

Ну, помер и помер, жалко, конечно, клиент сорвался. Увезли труп. Васька после такого потрясения решил помянуть очкарика. Короче, в ту ночь он больше не работал. А утром заглянул на заднее сиденье, а там пакет. Покойничек, перед тем как с инфарктом свалиться, пакет забросил в салон.

В пакете, мама дорогая, деньги! Пачки денег! Толстые! Вот такенные! Купюры пятитысячные. Васек – человек честный! Позвонил на работу и сказал, что с авто шины сняли, задержится, а сам в скорую. «Нет, – говорит ему врач, – никто за покойником не пришел».

Позвонил Вася жене. Посоветоваться. А она, эх и жадная баба, потребовала деньги себе оставить. На свадьбу старшему, на учебу среднему, на садик младшему. Васек поначалу согласился, добрая душа. Промаялся часа два, но так как он человек очень честный, сказал жене, что у покойника нашлись родственники, а сам пакет в полицию отнес. Там он пакет предъявил, показания дал, деньги сдал.

И всё у него пошло по-обычному. Только странное дело случилось через месяц. Села к нему в машину в два ночи баба. Да не просто баба, а красивая! Размерчик – даже в мою лапищу не поместятся. Вася – мужик верный! Но кто с такой красавицей не захочет поговорить? Он и так к ней, и эдак. Она улыбалась, млела, а после себя подарочек оставила. Кейс. Васек его открыл. Деньги! Больше, чем у очкарика было. Чудо? Деньги сами в руки плывут. Вася позвонил жене, а она всё о своем: младшего в сад, среднего в школу, невестке квартиру подавай.

Васек согласился. Промаялся три часа. И все-таки человек он честный, прозрачней водки в граненом стакане. Сказал жене, что клиентка с амбалами заявилась и пришлось деньги вернуть. А сам в полицию, да в то же отделение. Его там встретил сам начальник. В кабинет пригласил, лично допросил, деньги пересчитал, помог заявление оформить.

Через три месяца у Васьки опять случилась история. Сел к нему мужик в костюме. Солидный такой. Нервный. Всё в телефон поглядывал. Повез его Василий из спального района в центр. Высадил. Смотрит, а на заднем сиденье – сверток. Вася в него глянул, а там доллары, да пачек десять, да толстые! Его аж пот прошиб. Он доллары видел только во время Чемпионата мира. Выбежал он из машины, да в центре, хоть и ночь, а народу! Разве найдешь этого растяпу? Растяпа! Как еще назвать дурака, который доллары в такси забывает?

Позвонил Васек жене. Неисправимая бабья жадность! Младшему учебники нужны, среднего в секцию по хоккею одеть, старшему на квартиру. Помыкался Вася, подумал. Деньги, они ведь всем нужны. Но Васек человек кристальной души, сказал жене, что пассажир нашелся и что деньги пассажиру нужнее. На операцию дочке. Сказал так Вася жене, а сам доллары в полицию отнес. Принял начальник Васю, как родного. Угостил коньячком, похвалился золотыми часами, лично деньги пересчитал и заявление продиктовал.

Главное ведь что? Чтобы совесть чиста была. А так ведь и загрызет, страшнее жадной жены. Полгода Вася спокойно себе работал. Днем санитаром. Ночью таксовал. А тут садится к нему мужик. Рожа знакомая. Точно, тот дурак, который доллары забыл. Вася сразу неладное заподозрил. В оба смотрел за мужиком и его багажом – чемоданчиком. Вася решил твердо, что если мужик забудет чемоданчик, Вася сразу за ним выскочит и вручит ему забытое.

Когда мужик вышел, Вася заглянул на заднее сиденье. Чемоданчик лежит себе на полу, под кресло задвинутый. Выскочил Вася из машины. Смотрит мужику вслед. А изнутри его прожигают слова жены: деньги нужны на то, на се.

Вася измучился весь, но с утра уже был на пороге участка. Вошел он к начальнику. Тот сидит в кожаном кресле. Улыбается. Золотой ручкой что-то рисует в блокноте. «Садись, – говорит, – уже жду тебя». Васе даже неудобно стало. Ну, посудите сами, что о нем можно подумать. В его машине люди столько денег забывают.

Положил Вася чемоданчик на стол. Деньги достал. Начальник из кресла поднялся, да с трудом. Разжирел он с последней встречи. Вася в больнице такое видел – сердце шалит. Даже жалко стало начальника. Вася не только честный, но и добрый малый. Стали они деньги пересчитывать.

И вдруг шум, стрельба, крики. Автоматчики в камуфляже. Начальник на пол повалился. Деньги во все стороны разлетелись. Нашего Васю на пол кинули, руки заломили. «Попались, – кричат, – взяточники, бандиты!»

Тут до Васи дошло, что его подставили. Смотрит он на лежащего мордой в пол начальника, а тот весь поседел, не шевелится, не дышит. Помер, гад!

Вот такая история. Жена, кстати, Васю до сих пор пилит. Младшему на институт надо, среднему на свадьбу, старшему с внучкой помогать. Эх, бабы, бабы.

Я и сам в эту историю по первой не поверил. И все же за Ваську я ручаюсь. Год у нас работает, хоть бы винтик спер!

В Израиль я перебрался со всем своим многочисленным семейством в конце 90-х. Кошку тоже забрали с собой. Кому нужна на редкость занудливая престарелая девица без определенных примет, кроме острых, будто булавки, когтей?

Как все начиналось? Утром ребенка в садик, жену и себя в ульпан (учить иврит), в обед первая работа – помыть полы в супермаркете, вечером собрать всю родню – кого с работы, кого с ульпана, забросить домой, и уже ночью выделить часок-другой любимому ремеслу – журналистике. Поскидывать впечатления на дряхлеющий ноут и дрыхнуть. А утром – прежняя кутерьма. Где-то через год я получил разрешение на вождение такси. И по факту могу честно сказать, что работа за баранкой существенно разнообразила мое знание людей, жизни и иностранных языков. Но если ты не собирал продуктовые тележки у супера или не гонялся за улепетывающими через клумбы псами (сиделка для собак, а что в этом такого?) и чужими детьми (попросили присмотреть, пока мамочки побежали в магазин/аптеку/на работку), или, к примеру, не научился стричь газоны, мыть полы, а уж тем более крутить баранку такси, то какой ты, к черту, репатриант?

Это даже не воспоминания о работе. Скорее коротко о главном – о настроении. Скажете, что важнее всего безопасность? И это тоже. Но бывает, от катастрофы, от той, которая душевная, спасают только люди. И к лучшему, что все они разные.

Еду в Тель-Авиве. Останавливает меня пожилая пара. Она – типичная еврейка. Вся такая Фира Абрамовна. Жакет, нарощенные ногти, лак, с пуд золотых колец. Немного картавит.

– Шалом.

У нее это звучит, как «шавом».

– Шалом.

Ее муж – лысый, раскрасневшийся от гнева, в распахнутом пиджаке. Плюхается на сиденье. Хмурит лохматые брови, бухтит под нос. Дверью автомобиля – шварх! Громко. Ладно, думаю, спрашиваю адрес, дама говорит, отъезжаем.

– Я куплю ружье, Сара, куплю ружье и убью эту женщину! – Столько боли в его словах. Столько отчаяния.

– Котик, мивый, ну кто тебе даст овужие? – простодушно отвечает жена. – Тебе даже кведитную кавту «Мастев Кавд» не дали!

У аптеки подхватываю хорошенькую дамочку. Немного напомнила мне Золушку из когда-то популярной чешской сказки. Сероглазая, кудряшки пепельные, нос курносый, аккуратная, платье кремовое в крошечных розочках. Улыбалась чему-то своему, пока вез. Разрумянилась, отвечая на сообщение в телефоне. И я тоже как дурак улыбался с ней всю дорогу. Потом вдруг Золушка моя как раскашляется, так тяжело, с отдышкой, видно простуда одолела.

– Болеешь? – проявил я участливость.

А она так посмотрела на меня с прищуром и говорит ангельским голосом:

– Нет, блядь, для удовольствия.

Не один я, видимо, такой участливый в этой стране.

Исаак – двоюродный брат жены и инструктор по экстремальному вождению. В России просто любил погонять, здесь из хобби сотворил профессию, короче, довольный, как слон. Осенью брат ездил на Псковщину, там у него немногочисленные родственники, в том числе родной брат и теща Мария Львовна. Я знал, что отношения с Марией Львовной у Исаака так себе, она типичная учительница, а он вольнодумец, гонщик и к тому же еврей.

Короче, брат вернулся, я забрал его из аэропорта, едем. Я с ним обычно молча езжу. И не потому, что нам не о чем потрепаться, а потому, что всю дорогу этот гонщик профессионально доказывает, что ездить я не умею, и вставить слово просто не получается. Я привык. Едем молча. И тут брат внезапно говорит:

– Наладил отношения с тещей.

– Ну! – невнятно и одобрительно прогудел я, не отрываясь от дороги.

Исаак – жилистый, заросший черной, кучерявой бородой, как абрек, загорелый, весь затрясся от беззвучного смеха.

– Брат мне как-то вечером говорит: слушай, Изя, будь другом, отвези тещу в лес за грибами, я уже неделю ей обещаю, да не успеть ни фига, каждое утро дергают. Отвезешь, да? Я сперва ему хотел ответить словами великого поэта, таки иди ты в жопу, Русик, но потом, – Исаак щелкнул пальцами и причмокнул губами, – я брат этому гою или где? Согласился, в общем. Утром теща с корзинкой размером с нее примерно (а Мария Львовна и правда мелкая, только одни очки и нос) уселась на заднее сиденье и губы поджала, уже всем недовольна. Ну я и решил: прокачу-ка я тебя, милая, с ветерком.

Исаак примолк на мгновение, взглянул на мои дисциплинированные 110 км по трассе и отвернулся к окну.

– Гнал я, Макс, не поверишь, 250, это по дороге их кривой, по колдобинам просто взлетал, на автостраде чуть ли не на двух колесах между машинами проскакивал, веришь, самому страшно было, ну, думаю, бабке – капут. И правда, не оглядываюсь, вдруг померла невзначай?

– И что? – спрашиваю осторожно, но мне как-то заранее смешно от выражения лица брата. Озабоченное такое. Вдохновленное. И обескураженное, как у щенка.

– Что-что, выруливаю со встречки, мотнуло меня на лесную дорогу так, что едва желудок не нацепился на гланды, и тут слышу, как Мария Львовна, этот божий одуванчик, вцепляется мне в спинку сиденья, вижу в зеркале заднего вида, как у нее сверкают глаза, и она восторженно шепчет мне: «Ну, зятек, ну удружил, первая буду, все грибы соберу!»

– И? – смеюсь.

– И, – брат широко ухмыльнулся, – так и подружились.

В аэропорту Бен-Гурион садится пара. Явно мать и дочь. Похожи, как две горошины. Забросил их вещи в багажник. Присмотрелся. Матушка – дама лет пятидесяти, чистенькая. Ее дочери где-то под тридцатник, улыбчивая, полная, шумная, эдакая Мадам Грицацуева – мечта поэта. Майка с кислотным принтом ничего не скрывает.

На светофоре успел подсмотреть за ними в зеркало заднего вида. Матушка смотрела материнским взглядом на свое чадо и неодобрительно поджимала губы. Знаете ли, друзья мои, что такое знаменитый материнский взгляд? Вы точно его ни с чем не спутаете, как не спутают другие сотни тысяч и тысяч детей, у которых уже свои дети, и у которых уже лысина, или пузо с паровоз, или груди подпрыгивают как мячики, вырываясь за границы майки с кислотным принтом. В общем, этот взгляд читается одним словом без пробелов: «чтонатебенадетопочемутынезвонилатычтотакпоправиласьтычтопьешь?»

Поехали. Слышу, что матушка, понизив голос, говорит:

– Анна…

Дальше по тону должна следовать фраза: «Похороны завтра, все умерли!»

Мы с девицей оба явно напрягаемся. Мне-то в принципе нет дела, но все мы люди, а горе – оно вот, рядом. На ощупь открываю бардачок, там пачка бумажных носовых платков.

– Дочка, – с тем же печальным трагизмом продолжает дама, – ты совершенно перестала краситься. Так нельзя.

Едет со мной Рахель – наша диспетчер. Статная марокканка с красивыми, немного грустными глазами. Лет десять назад во время операции в Газе был убит ее муж. У нее осталось пятеро детей. Сейчас старший служит в боевых войсках. Младшему двенадцать. Рассказывает мне по дороге:

– Моше двенадцать, сегодня лайкнул мне фотку и говорит: «Мама, ты на ней такая красивая, и глаза у тебя здесь, как у Гэндальфа!»

– В открытом доступе написал? – уточняю с выражением лица «покерфейс».

– Слава богу, нет, – смеется. – Но Гэндальф вынес, конечно.

Едем. Смеемся. Тихий день без плохих новостей.

Вечером уже возвращаюсь домой, включил радио, играет ДДТ «Что такое осень». А за окном ветрено, мелькают вихрастые пальмы, и какая-то такая ностальгия по юности, что почувствовал себя жутко древним. Тут голосуют. Мать и сын. Парнишка лет тринадцати с папкой из музыкалки. Явно из бывшего Союза. Со временем ты легко определяешь эту «русскую алию» по манере общаться. Усаживаются, я хочу потише сделать, потому что многие из музыки предпочитают звуки собственного голоса, но женщина с улыбкой просит:

– Оставьте, пожалуйста.

«Своих» мы узнаем по любви к русскому року, это верно.

И тут ее мальчишечка, слушая песню, вдруг встрепенулся:

– Ма, так я ее знаю!

– Знаешь? – неподдельное удивление в голосе «ма».

– Ну да же! Что такое осень, это небо, плачущее небо под ногами, – ломающимся тенором затянул паренек, – ДДТ, правильно?

– А откуда же ты ее знаешь?

– Да мы сегодня на музыке ее заучивали, – с серьезным вдохновением в голосе отвечает ребенок, – она, мам, знаешь, крутая. – Примолкает, а потом с чувством добавляет: – Она другая, но все равно крутая.

Мы, взрослые, молчим. Мальчишка тоже притих. Едем и слушаем крутую музыку.

Высадив последнего клиента у Московского вокзала, я устало выдохнул. Всё, смена подошла к концу. Суматошные предновогодние дни были богаты на суетливых пассажиров, торопящихся переделать все скопившиеся за год дела до боя курантов.

Я собрался было тронуться, но тут раздался стук в окно со стороны пассажирского сиденья. Я глянул и от неожиданности вздрогнул. На меня смотрело лицо. Старое, желтоватое, морщинистое лицо с широкими, сросшимися на переносице бровями и темными узкими глазами. Лицо утопало в мехах, свисающих седыми кучковатыми сосульками, будто борода горного козла.

Лицо дружелюбно улыбнулось, собравшись мелкой гармошкой. Я опустил окно.

– Уважаемый, довези, пожалуйста, – почти без акцента сказал старик.

– Куда? – на автомате спросил я, забыв, что минуту назад собирался домой.

– Вот, – старик протянул мне уже весьма замусоленную бумажку с адресом, написанным крупными печатными буквами – Пушкинская улица, дом 10.

Прикинув, что ехать тут от силы минут десять, я кивнул и сказал:

– Триста рублей. Устроит?

Тот с достоинством кивнул в ответ.

– Ну, тогда поехали, – пригласил я.

– Мне бы вещи убрать…

Я вышел из машины и только тут увидел, что за плечами старика почти до самой земли свисает огромный баул, а в каждой руке по увесистой коробке, перевитой бечевкой.

Открыв багажник, я принял коробки и крякнул от удивления. Коробки весили килограмм двадцать. Силен дедуля! Баул старик скинул на заднее сиденье и, облегченно вздохнув, уселся рядом со мной.

Заметив выглядывающий из-под лохматого тулупа цветастый халат, я поинтересовался:

– Из Таджикистана?

– Нет, из Чимгана.

– Чимган, Чимган… – покатал слово на языке я. – Нет, не знаю… Это где?

– Недалеко от Ташкента, километров сто.

– А-а, Узбекистан. Понятно. По делам?

– Нет, к сыну в гости еду. Сын тут работает.

Меня кольнуло смутное предчувствие. Я попытался вспомнить, что находится на Пушкинской, 10. Как назло, в голову лезли только названия баров и кафе.

– А где работает? – осторожно спросил я.

– На стройке, – гордо ответил узбек.

Предчувствие усилилось.

Подъехав к нужному дому, я обнаружил, что по этому адресу находится респектабельный бизнес-центр, в окнах которого холодно поблескивали роскошные елочки, а в дверях, оборудованных металлоискателем, застыла внушительная охрана.

– Отец, а ты ничего не перепутал? – обратился я к старику. – Сомневаюсь, что он живет по этому адресу.

– Нет, – нахмурился тот. Гармошка вновь пришла в движение, нависнув складками на лбу. – Улица Пушкинская, дом 10.

Тут меня осенило.

– Подожди! Есть же еще Пушкинская улица в Шушарах. Там как раз стройки идут. Может, тебе туда надо?

– Не знаю, – растерялся узбек.

Я ввел в навигатор Пушкинскую улицу и растерялся уже сам. Пушкинская улица была в Шушарах, Гатчине, в Колпинском районе и еще в каких-то близлежащих и не очень поселках.

– Телефон сына есть?

Старик кивнул.

– Звони. Тут столько этих Пушкинских, что неделю искать можно.

Достав из кармана старенький кнопочный телефон, дед сощурил глаза почти в невидимую ниточку и по памяти набрал длинный номер. Через несколько секунд он озадаченно произнес:

– Выключен…

Я тяжело вздохнул.

– Слушай, отец, у меня смена закончилась. Я жене обещал сегодня не задерживаться. Надо в магазин ее за продуктами везти. Завтра Новый год все-таки. Нет у меня времени ждать, пока ты дозвонишься. Ты иди в какое-нибудь кафе, посиди, попей чаю… Может, у кого сможешь адрес уточнить. Или вызови другое такси… – Я на мгновение замолчал. – Правда, такие поездки, неизвестно куда, тебе в копеечку влетят. Сейчас еще предновогодний тариф действует. В три раза больше берут.

– Да-да, хорошо, – закивал головой дед, а гармошка печально повисла в уголках сухих губ.

Высадив старика на тротуаре и сгрузив ему коробки, я повернул в сторону дома. Взглянув в зеркало заднего вида, я увидел, как тот, тяжело ссутулившись, беспомощно оглядывается по сторонам.

Чертыхнувшись, я развернулся и поехал обратно.

– Садись, отец. Поехали в Шушары…

Навигатор утверждал, что дорога займет час-полтора. Если повезет, и нужный дом окажется там, то я не очень сильно задержусь.

– Скажи-ка, а почему указан только дом, а номера квартиры нет? – спохватился я.

– Так они прямо при стройке живут, там у них временные домики стоят. Стройка закончится, они их разберут и домой поедут.

– И скоро закончится?

– Сын говорит, не очень, – печально ответил узбек. – Год, наверное. Зато платят хорошо и честно. Сын вернется, купит скотину, заведет семью, достойный человек будет.

– Понятно, – вздохнул я. Удивился, вздохнул еще раз, принюхиваясь.

– А чем пахнет? – недоуменно спросил я.

Дед потянул носом.

– А-а, – лицо вновь сморщилось в улыбке. – Это виноградом пахнет. Виноградом и яблоками. В тепле согрелись и пахнуть стали… Сыну везу, порадовать. А еще арбуз.

– Какой арбуз? – поразился я.

– У нас арбузы хорошие, – похвастался узбек. – Долго хранятся. Специальный сорт выращиваем, до самой зимы лежат. И без всякой химии.

Я обескураженно покачал головой. Теперь понятно, почему коробки такие тяжелые…

Нам не повезло. В Шушарах по адресу Пушкинская, 10 стоял жилой дом с продуктовым магазином на первом этаже. Стройкой тут, в отличие от узбекского винограда, и не пахло.

Мгновение поколебавшись, я решил двигаться в сторону Гатчины. Назвался уж груздем…

Старик периодически пытался дозвониться сыну, но по закону подлости телефон по-прежнему был выключен.

– Сын-то знает, что ты в гости едешь?

– Нет, – чуть виновато ответил старик. – Вот сюрприз хотел сделать.

– Да уж, сюрприз… А жить ты где собираешься?

– Там ребята собрались хорошие, все земляки. Уж койку на пару ночей найдут, – уверенно сообщил узбек.

Смутно себе представляя, как люди вообще живут в таких хибарах, я решил промолчать.

На середине пути у меня зазвонил мобильный. Догадываясь, кто это мог быть, я не спешил снимать трубку. Но вызовы настойчиво продолжались, и пришлось ответить.

– Дим, ты где, а? – возмущенно спросила жена. – Мы же договаривались! Сколько тебя можно ждать?

– Надя, я приеду, как освобожусь. Тут случай… особый.

– Какой особый случай? – возопила она. – Ты время видел? А? Холодильник пустой. Тебя нет. Мне не дотащить одной!

– Надя, я приеду, разберемся, – успокаивающе проговорил я, косясь на узбека. Неловко как-то.

– Ты где? – тут же сбавив тон, подозрительно спросила жена.

– Ммм… Еду в Гатчину, – не стал врать я.

– Тьфу ты, – сплюнула жена и повесила трубку.

Старик сочувственно посмотрел на меня и смущенно закряхтел:

– Эх… задал я тебе задачу… Ты уж прости, дорогой, что вот так…

– Да ладно, – я несколько расстроенно махнул рукой. – Поругается – остынет.

Секунду помолчал, потом задумчиво продолжил:

– Странное дело получается. Денег мало – плохо. Значит, мало работаешь, не стараешься. Семью нормально содержать не можешь. Работаешь много – тоже плохо. Дома не бываешь, по хозяйству не помогаешь. Куда не кинь – всюду клин.

– Много вы им свободы дали, – неодобрительно проворчал узбек. – Ругаются, командуют. А потом сетуют, что мужчины неактивные стали. Ничего делать и решать не хотят. А как тут решать, если уже один командир в юбке имеется. У нас с этим делом построже, хотя… – старик пожевал губами. – Тоже слабину даем.

Обнаружив в Гатчине по нужному адресу снова обычный жилой дом, я не смог сдержать стона разочарования. Почему-то я был уверен, что уж в этот раз не ошибемся.

– Куда же теперь? – бормотал я, листая список в навигаторе. – А? Отец? Не знаешь? Может, сердце подскажет, в каком направлении ехать?

Старик стянул мохнатую папаху и, вытерев бисеринки пота с лысой головы, виновато сказал:

– Не знаю, дорогой, чужие края. Не ориентируюсь я.

Тут я натолкнулся на Пушкинскую улицу в деревне Ям-Ижора, находящейся в Тосненском районе. По-хорошему, надо было заехать в нее сразу после Шушар, там езды-то минут двадцать, да я ее просмотрел.

Оно? Не оно? Что там, в этой Ям-Ижоре? Вроде, коттеджные поселки строят…

Мне вдруг вспомнился старый пластилиновый мультик «Падал прошлогодний снег…». Как там было? «Он и в третий раз ходил за елкой и добыл ее… Но это было уже весной, и он отнес ее обратно».

Я не выдержал и засмеялся. Старик удивленно посмотрел на меня, а потом тихо засмеялся вместе со мной.

Эта несчастная Пушкинская улица, дом 10, находилась именно там…

Отпустили меня не сразу. Вначале долго и витиевато благодарили всем миром. Затем затащили в одну из времянок и заставили выпить три чашки ароматного бодрящего чая из маленьких глиняных пиал. И не так страшно там оказалось, как я думал. Тесновато, да. Но чисто и аккуратно.

Деньги за поездку я взял. Не по предновогоднему тарифу, конечно, а чтобы оплатить хотя бы тот же бензин.

Домой я вернулся ближе к часу ночи. Жена, конечно же, не спала.

– И как это понимать? – сердито спросила она. – Я, конечно, понимаю, что тебе все равно, но что мы завтра будем есть? А? Завтра полки в магазинах будут полупустые. Все приличное народ уже скупил. Нам будет нечего поставить на стол!

– Цыц! – прикрикнул я. Жена поперхнулась. – Будет нам что есть.

Я размотал широкий холщовый мешок, всученный напоследок стариком, и начал доставать гостинцы: ароматные грозди винограда, десяток румяных яблок, половинку замотанного в пленку арбуза, пышные лепешки, коробочку узбекской халвы и банку сочного плова…

Все знакомые говорят, что мне очень повезло с мужем. И умный, и красивый, и работящий, и веселый. Всё так, только они не знают о его уникальной способности: находить приключения там, где их больше никто и никогда не найдет.

Хорошо хоть в такси он работает только тогда, когда на основной работе или отпуск, или выходной выпадает. А то не жизнь – а сплошное веселье было бы.

Вот и вчера.

Пришел домой, как всегда в щечку меня чмокнул, а у самого глаза, как у шкодливого кота из стороны в сторону, из стороны в сторону. Спрашиваю, что случилось, – плечами пожимает. Все, говорит, нормально. Кажется тебе. А что кажется-то. Я с ним уже почти 10 лет живу. Изучила, как говорится, и вдоль и поперек.

Махнула я на него рукой и пошла на кухню. Все-таки с работы муж пришел, хочешь или нет, а кормить надо.

А у самой в голове крутится: что да как. Но потом решила, что не буду ничего думать, а то такого накручу, ни одним ключом не раскрутишь. Только порадовалась такому решению, муж заходит и пачку денег мне подает. Именно пачку. Такого никогда еще не было.

– Ты где их взял, – спрашиваю, а у самой опять что-то нехорошее в голове зашевелилось.

– Как где, – отвечает, – натаксовал.

– Но раньше же никогда столько не было.

– Не было, – говорит, – просто я метод свой изобрел, чтобы заказчиков больше было. – А у самого глаза бегают.

Я уж его и без ужина оставить обещала, и тем, что к маме уеду, пугала, ничего не помогло.

На другой день история повторилась. Снова – глаза бегающие, снова пачка денег, да еще и заказ на следующий день хороший получил. В соседний город. Оплачивается так, что и за две смены по городу столько не заработаешь.

Из поездки довольный приехал, отдохнул – не отдохнул, и снова на работу. А у меня подозрения какие-то нехорошие появляться начали. Нет, деньги – это, конечно, хорошо. Но я должна была узнать, какова их истинная цена. Стала думать, как же мне все про своего мужа узнать, но, как назло, ничего придумать не могу.

А на душе так нехорошо, кажется, еще чуть-чуть – и что-то взорвется внутри меня. И чтобы на самом деле ни душа, ни голова от дум разных не взорвались, решила я в магазин сходить. Проветриться.

Да только ничего у меня из этого не получилось. Не успела на улицу выйти, как встретила знакомую. У нее сестра в том же таксопарке, что и муж мой, диспетчером работает. Глянула она на меня как-то странно и бочком-бочком от меня. А раньше-то мы с ней, если языками зацепимся, так и не растащишь нас. Тут-то я и поняла, что-то у меня в семье неладно.

– Эй, – кричу я ей, – ты что, не узнала меня, что ли?

– Узнала, – говорит знакомая, а у самой глаза бегают, точь-в-точь как у моего мужа в последние дни.

– Та-ак, – говорю, – ну-ка рассказывай, что случилось?

– Да что рассказывать, – мнется знакомая, – я ж боюсь, что расплачусь, так мне тебя жалко.

– А ты мне скажи, что случилось, – напираю на нее я, – может быть, вместе поплачем?

В общем, прижала я ее, и рассказала она мне о том, что муженек мой, умный да красивый, в своем таксопарке слух пустил, что разводимся мы. А так как из восьми диспетчеров шесть были незамужними, то каждая из них ничего лучше не придумала, как задобрить его хорошими заказами, в надежде на то, что именно ей счастье на голову свалится.

Вечером, едва довольный муж вошел в дом, я вооружилась кухонным полотенцем и пошла в наступление.

Правда, добившись клятвенных заверений в вечной любви, я лишилась большей части его заработка, ну так что ж, такова жизнь.

Всегда приходится чем-то жертвовать.

В 90-е мы были студентами.

Мне кажется, этих слов вполне достаточно для экспозиции, чтобы те, кто в теме, уже выстроил нужный ассоциативный ряд, а кто не в теме – все равно не поймет.

Вечеринка по поводу окончания зимней сессии состоялась на квартире старосты курса ровно в диаметрально противоположном от моего дома районе. Между мной и спокойным сном в эту зимнюю ночь лежали километры и километры промерзшего уснувшего города. Судя по редким огням фар, общественный транспорт еще ходил, но встретить его было скорее чудом, чем правилом. Мы в чудеса уже не верили и поймали частника.

В старой разбитой «Волге» нас оказалось пятеро, не считая таксиста. Во-первых, только коллективом мы осилили сумму доставки до дому. Во-вторых, именно столько попутчиков стремилось попасть в мой дальний спальный район. В-третьих, мы все были молоды, стройны и, видимо, обаятельны. Мрачно оглядев нашу ораву, дядька-водила только рукой махнул: «Ну, если вы все влезете…» Мы влезли.

Вперед посадили единственного мужчину в нашей компании – Петечку, подающего большие надежды будущего психолога, горячего поклонника Фрейда. Не потому, что Петечка был особенно крупногабаритен, а потому что на заднем сиденье четверо оставшихся разместились так плотно, что это становилось почти интимным. Фрейд, опять же… Было бы как-то неловко.

Нам с девчонками теснота была не помеха. Учитывая легкую степень опьянения, происходящее представлялось исключительно в позитивном и радостном свете. Поскрипывающая всеми сочленениями машина, ухающая в колдобины и ямы, походила не на раздолбанную колымагу, а на лодку в бурных снеговых волнах. Ни о каком климат-контроле «Волга» и не догадывалась, от запотевания окошек спасал веселый сквозняк в неплотно закрывающиеся двери и минус 20 градусов за бортом. Нам было все равно. Кажется, мы даже пели хором. Петечка дирижировал с переднего сиденья, но помалкивал – стеснялся. И правильно делал. Вокал не был его сильной стороной.

Неожиданный нырок чуда отечественного автопрома встряхнул пассажиров так, что лязгнули зубы. Моя макушка встретилась с крышей машины, а локоть соседки погрузился под ребра и уперся в печень. Ноги непроизвольно подпрыгнули и пнули переднее кресло. Петечка клюнул воздух перед собой, но ремень безопасности не дал ему слиться с торпедо. Машина проскрежетала еще несколько метров и встала. Водила хлопнул ладонью по рулю и обреченно выматерился.

Пару секунд мы разбирались с руками-ногами, потом очевидное дошло до самых одаренных.

– А… Уважаемый, почему стоим? – осторожно поинтересовался Петечка. Как мужчина он считал себя обязанным держать ситуацию под контролем. – Мы сломались?

– У нас бензин кончился, – таксист свесил голову куда-то под руль, перекосился набок и шарил рукой под своим креслом, отчего голос его звучал придушенно. Вынырнув обратно, пояснил: – Не успел заправиться перед поездкой, думал, дотянем до заправки. Ан нет.

– И чего теперь? Толкать будем? – из всех нас Светка была самой спортивной, она даже ходила на физкультуру.

– То есть как это – толкать? – поразилась Ирочка и обвела всех распахнутыми изумленными глазами. Ладошки в розовых варежках прижались друг к другу, как если бы она уже вымаливала у жестокого автомобильного бога не заставлять хрупких девушек проделывать ужасные вещи на дороге.

– Далеко? Где заправка-то? – Аня по-деловому прищурилась в перспективу дороги, где в морозном воздухе плавились редкие желтые фонари.

А я молчала, восстанавливая дыхание. Удар Светкиным локтем отвлек меня от окружающей действительности.

– Да не надо ничего толкать, придумали тоже, – водила пнул дверь плечом и вывалился на мороз. – Тут через гаражи до заправки близко, я короткую дорогу знаю, с канистрой сбегаю. Залью и дальше поедем. Посидите, а я быстренько – одна нога тут, другая… Только, ребят, двигатель выключу и двери закрою – безопасность, и все такое.

Что-то еще успокаивающе бормоча, таксист достал из багажника канистру, грохнул дверцей так, что «Волга» вздрогнула вместе с нами, и растаял в темноте. Некоторое время мы бурно обсуждали происшедшее, строя теории и предположения. Наконец тема исчерпала себя, и мы замолчали, думая каждый о своем.

Тьма подкралась вплотную к окнам машины. Оказалось, что «гаражи» не были фигурой речи, мы действительно застряли на заснеженной дороге в каких-то разнокалиберных промышленных постройках. Ангары, сараи и бетонные боксы смотрелись как антураж к постапокалипсису. Полная луна и тусклые фонари где-то ближе к горизонту добавляли в атмосферу нотку безнадежности. Живых существ вокруг не наблюдалось, и внутреннее чутье подсказывало, что это к лучшему.

«Волга» чем-то потрескивала внутри, медленно остывая. В салоне ощутимо холодало.

– Мог бы печку-то и не выключать. Мы ж замерзнем тут, – Петечка шумно завозился на переднем сиденье и ожесточенно потер ладонями джинсовые колени.

– Как замерзнем? Почему замерзнем? Он же сказал, что быстро сбегает?! Что же нам делать? – затревожилась Ирочка.

– Можно покурить, – вдумчиво предложила Аня. – Будем греться от огня.

– Двигаться надо! В движении – жизнь, – Светка всегда говорила авторитетно и весомо. – Главное – не засыпать! Я читала, спать нельзя, сразу помрешь.

В машине все как один ощутили непреодолимый позыв ко сну. Время было позднее, алкогольные пары постепенно выветривались из организма и оседали на запотевших окошках. На трезвую голову холод переносился гораздо хуже. Петечка снова взял управление в свои руки:

– Девчонки, будем двигаться. Давайте шевелитесь, ну!

Тут выяснилось, что шевелиться может только он. И то в весьма ограниченных пределах – тощие колени плотно упирались в торпедо и места для маневра практически не оставалось. Нам же, спрессованным в единое целое, даже дышать приходилось синхронно. Локоть Светки около моих ребер приобрел каменную плотность. С одной стороны меня еще грело ее остывающее тело, а с другой мороз упорно лез в щель окна. Мороз побеждал. Я судорожно сжимала-разжимала пальцы рук и ног, крутила ступнями в разные стороны – это было все, что я могла себе позволить. Положение девочек было таким же.

– Лучше бы мы толкали эту дурацкую машину! Хотя бы согрелись! А так мы все умрем… – всхлипнула Ирочка.

Товарищи по несчастью подавленно молчали, представляя себе картину, которая откроется глазам вернувшегося водилы. Пять окоченевших трупов в машине. Вокруг гаражи. Безлюдье. Волки. Тут же водятся волки, да? Какие-нибудь одичавшие звери. Которые обглодают промерзшие тела до неузнаваемости…

– И нас даже не найдут… – закончила трагическую мысль Ирочка и зарыдала.

Я, Аня и Петечка ударили плечами в двери машины одновременно. Не тут-то было. Ржавая раздолбанная жизнью «Волга» сдаваться не собиралась. Она могла плохо ездить и вовсе не заводиться на морозе, но железо корпуса заставляло гордиться своей страной. Оно было прочным. Побившись как рыбы об лед, мы тяжело задышали, смирялись с мыслью, что через двери не спастись.

– Может, окно разобьем? – хищно предложила Светка. – Ирку вытолкаем, она тощая. Приведет помощь… Если не заблудится и не сгинет по дороге.

– Нет уж, спасаться – так всем вместе! Давайте выбьем лобовое стекло?! – опасность мобилизовала в Ирочке всю оставшуюся сообразительность и дух коллективизма. Предложение получило горячее одобрение в народе. Зубы у всех уже стучали так, что по салону рассыпался странный дробный звук.

– Петя, давай! – санкционировала Светка разнос чужого имущества. – К черту! Нас не осудят, это самооборона.

Петечка честно попытался. Выдвинул челюсть вперед, отчего профиль его приобрел героические очертания, обмотал руку шарфом и изо всех сил стукнул кулаком в стекло. Стекло даже не дрогнуло. Петечка взвизгнул и прижал отбитую кисть к груди. С Фрейдом он справлялся лучше.

– Петька, не сдавайся! Давай другой рукой. Или двумя! Ну, раз-два… – Света подалась вперед, пытаясь передать Петечке энергию на расстоянии.

– Да иди ты… – начал было любитель психоанализа, но вдруг замолчал.

Постепенно и мы замерли, осознавая то, что видели.

Сквозь запотевшие окошки снаружи колыхались тени. Еще более черные, чем темнота вокруг, они обступили машину в гробовом молчании. Ничего не происходило.

– Мама… – пискнула Ирочка.

Я медленно подняла руку и протерла ладонью стекло. Не знаю, что я ожидала там увидеть, но вид мужского живота в кожаной куртке вызвал прилив внезапного умиления. Все-таки не волки. Люди.

– Вот черт, – задумчиво произнесла Аня. И было от чего задуматься. Гаражи. Четверо девчонок. Петечка. Ночь. 90-е годы…

– Да там толпа народу, – весело удивился кожаный живот. – Чего ж этот мудак их запер?

Щелкнула разблокировка, дверь с моей стороны мощно дернули, и я кулем вывалилась наружу.

– Опаньки! Девчонки! – Меня подхватили, потащили и поставили на ноги. Замерзшие ноги подгибались и держать тело решительно отказывались. Меня придержали и прислонили к машине как бревно. – И не одна…

– О, тут еще и пацанчик есть, – парень в трениках с лампасами за шкирку вытащил Петечку. – Че-т ты бледный, очкарик. Замерз? Смотри не помирай, а то простудишься.

Нас выудили из машины, и мы встали в ряд, как кандидаты на расстрел. Кровь медленно разгоняла тепло по телу. С логикой интеллигентной домашней девочки, которой никто никогда еще не делал по-настоящему больно, я разглядывала наших спасителей, блаженно улыбаясь. Их было трое. Кроме кожаного живота, назвавшегося Димоном, и треников с лампасами, обозначенных как Костян, был еще Никитос – мохнатый и заросший щетиной по самые глаза. Славные ребята.

– По ходу, вовремя мы на водилу вашего наткнулись, а то бы жмуров потом вынимали, – Димон по-хозяйски полез на водительское место. – Он у самой заправки завалился, на льду ногу свернул. Орал из сугроба как носорог, канистрой гремел, ну мы услышали, подобрали. Бегите, говорит, пацаны, пассажиры у меня там. Сами-то мы с гаражей, бизнес у нас… А чего стоим-то, красивые? Толкаем, толкаем! До заправки близко.

Мы очнулись и зашевелились, поспешно хватаясь неловкими руками за холодное железо.

– Ой, хоспо-о-одя-я-я, – жалостливо протянул Костян, глядя на наши телодвижения. – С-с-с-студенты. Убогие. Так, ты и ты – сюда. Очкарик и тощенькая – по бокам. Уперлись ножками, ручки напрягли, толкаем на раз-два… Никитос, давай сзади. От этих все равно никакого толка.

Никитос размеренно дышал и двигался рядом. Молчать с ним плечом к плечу, упираясь в твердый багажник, было надежно и уютно. И тепло. Очень тепло!

К заправке мы выгребли бодрые, взмокшие и очень веселые. Пережитый страх выплескивался адреналином и судорожным смехом. В маленькой кафешке при заправке водила встретил нас как внезапно обретенных родственников.

– Ну, слава богу! – Таксист бережно поправил на подставленном стуле свою поврежденную ногу. – А я как грохнусь – искры из глаз. Кругом темно, до заправки еще ползти и ползти. Ну, думаю, п…ц! Если бы не ребята…

Водилу в травму повез на «Волге» невозмутимый Никитос. Нас с Аней и Светкой подбросил до дому балагур Костян. А Димон на «гелике» доставил по адресам Петечку и Ирочку, им было по пути.

Где-то через год они поженились. Я имею в виду Димона и Ирочку, конечно.

Юрка, брат мой, с женой недавно развелся. Плохо ему одному было, вот и решил в свободное от основной работы время – потаксовать.

«Все веселее», – подумал брат. И как в воду смотрел.

На первом же дежурстве от души повеселиться пришлось. Аж виски поседели.

– Получил, – говорит, – заказ. С одного конца города на другой девушку отвезти. Подъехал. Жду. Подходит клиентка к машине. Ничего так девчоночка. Лет 18, не больше. Глаза – на поллица. Только перепуганные какие-то. И сама как заторможенная. Одна рука под куртку спрятана. А, думаю, перелом, наверное, больно бедолаге, вот и не в адеквате вроде как.

Ехать далеко, на самую окраину, по времени – минут 40 как минимум… И чего ее туда на ночь понесло?

Поехали. Она сидит, нахохлилась, и кажется, что вот-вот заплачет. И так мне захотелось развеселить ее немного.

Думаю, с чего же разговор начать, а сам на нее в зеркало больше, чем на дорогу, смотрю. И тут она первой заговорила.

– А вы что так на меня смотрите? – спрашивает. Голос вроде как голос, но отчего-то жуть меня охватила.

– Да вот, – отвечаю, – не могу понять, и что же такая молодая да красивая ночью в такие трущобы едет? Не страшно?

– Да нет, – отвечает девушка. – Мне уже бояться нечего. – И замолчала.

– Ой, – попытался засмеяться я. – Вы так разговорчивы. Всегда такие или только во время поездки?

– Теперь всегда… – И снова тишина. Сидит молча, да еще и как каменная. Не шелохнется.

У меня тоже настроение пропало. Едем дальше. Скучно. Везде камеры натыканы, не разгонишься. В сон потянуло. Курить в салоне нам запрещают, даже без пассажиров. Думаю: жвачку хоть пожевать, что ли. Притормозил чуток и говорю:

– Девушка, вы извините, мне из бардачка жвачку достать надо. И потянулся через ее колени. А она как вскрикнет, как дернется, я чуть руль не выпустил.

– Ты че, больная, – неожиданно для себя заорал я на нее. Поворачиваюсь, а она глазищами огромными на меня смотрит, трясется вся, а у самой слезы одна за другой по щекам катятся и на куртку падают. Я такое только в фильмах видел, думал, по правде не бывает. Ошибался, значит.

– Да ладно, – стал я ее успокаивать, – ничего же не случилось.

– Случилось, – говорит, – а сама уже почти в голос ревет.

Я психовать начал, а она сквозь слезы объясняет:

– Мне сказали, чтобы я колечко не трогала, а просто держала. А я дернулась, палец в колечко попал и не вытаскивается.

– В какое колечко? – спрашиваю я и чувствую, как во рту у меня пересыхать начинает.

– Вы мне куртку тихонько расстегните, – всхлипывает девушка.

Остановился я и начал ей куртку расстегивать – а там, мама не горюй, провода по всей груди протянуты.

– Это что? – спрашиваю.

– Пояс шахида, – чуть слышно шепчет девушка, продолжая плакать. Он вокруг меня обмотан.

Сижу я вполоборота к ней и дышать боюсь.

– Ты кто? – спрашиваю.

– Люба.

– А что ж ты, Люба, надумала?

– Это не я… Это…

И тут телефон у нее зазвонил. Девчонка так сжалась, что, кажется, вдвое меньше стала. Вытащила кое-как телефон из кармана, а вызов принять не может. Руки не слушаются.

Я телефон из ее рук взял и к своему уху приложил:

– Алло?!

– Эт кто? – спросил развязный мужской голос.

– Таксист.

– А вы че, таксист, до места не доехали еще?

– Да нет пока…

– Любу дай.

– Она не может, – вздохнул я.

– А что случилось? – снова раздался вопрос.

– Плохо ей.

– А-а-а-а, плохо, – противно захохотал звонивший. – Че, она тебе про пояс уже настучала?

– Настучала, – отвечаю. – А как нам быть-то? Мы шевелиться боимся.

– А не бойтесь, – заржал неизвестный, и было слышно, как смех подхватили еще несколько человек. – Это приколюха такая. Чтобы знала, как себя с настоящими мужиками вести.

Я вылез из машины и помог выйти девушке. После этого мы сняли намотанный вокруг тонкой талии старый шарф, внутрь которого было насыпано что-то похожее на порох, распутали кучу запутанных проводов и, несмотря на ее протесты, поехали в полицию.

Через несколько часов туда привезли бывшего парня Любы, который таким способом решил отомстить девушке за то, что она его бросила. Позвал поговорить, а сам с друзьями придумал такую «шутку». Силой обмотали ее тряпьем да проводами, привязали кольцо от ключей, приказали держаться за него и отправили за город. Чтобы когда они ее взорвут по телефону, никто не пострадал. А она и поехала, дурочка, даже не подумав с перепугу о том, что нужно обратиться в полицию.

Да и я тоже хорош, струсил. А если бы голова сработала нормально, то разглядел бы, что провода на ней какие попало и как попало намотаны были.

Вениамин Петрович с нетерпением ждал своего пассажира. Вызывали его всё реже, обычно все пользовались беспилотными такси, а работу свою Вениамин Петрович очень любил и боялся потерять. «Вдруг опять отменят заказ», – думал таксист, проводя руками по рулю. На экокоже остались следы от влажных ладоней; увидев это, мужчина постарался взять себя в руки. Он резко потер ладонями по отглаженным стрелкам брюк, одернул пиджак, поправил галстук, а когда потянулся за расческой, к нему на переднее сиденье грузно плюхнулся пассажир.

– Добрый день! – бодро поприветствовал пассажир. – Что там у нас с пробками?

– Здравствуйте, Юрий! Пробки что надо, как раз успеем познакомиться, – радостно ответил таксист. – Вы впервые вызвали таксоисторика?

– Да, Вы вообще мой первый таксоспециалист. Вчера, наверное, три часа проторчал в пробках. Все, думаю, хватит! Как там в вашей рекламе… «если должен терять время, теряй его с пользой», – напел пассажир хорошо поставленным голосом, так подходящим к его тучной фигуре.

– Ну хорошо, давайте терять время с пользой, – улыбнулся таксист. – Прежде чем начать наши занятия, я бы хотел, как бы это сказать… прощупать ваши знания. Начнем с самого простого. Кто основал Москву?

– Кто основал Москву? Слушайте, кто основал Москву?.. Ааааааа, – пассажир посмотрел на таксиста с понимающей улыбкой, – он!

Машина медленно проезжала мимо памятника Петру I.

– Кто – он? Петр I?! – ошарашенно пробормотал таксист.

– Что… не он? – пассажир ничуть не смутился. – Ну значит, мужик на коне на Красной площади. Я так думаю: не знаешь чего-то, пораскинь мозгами!

Пассажир развернулся к таксисту и замер в ожидании одобрения. Вениамин Петрович глубоко дышал, он считал про себя до десяти, как всегда делал в таких случаях.

– Ну что ж… Здесь у вас небольшой пробел, – наконец вымолвил таксист. – Москву основал ваш тезка Юрий Долгорукий, но об этом позднее… А в каком году была основана Москва, помните?

– Слушайте, ну вы глубоко копаете!.. Москва – это такой город, что стоял, стоит и стоять будет! Я вообще-то даты не люблю, я их забываю… Даже важные даты, типа годовщины свадьбы или дня рождения тещи, а вы в каком году… Кто основал…

– Но вы же сами решили изучать историю, а как же ее изучать без дат?

– Я хочу изучать, но давайте что-нибудь посвежее, что ли, – настроение пассажира явно испортилось.

– Хорошо… Кто и когда совершил первый полет в космос?

– Опять! Кто и когда, кто и когда! Давайте еще спросите, кто и когда на такси впервые проехал, – пухлое лихо пассажира слегка покраснело. – Мне это вообще без разницы, кто и когда впервые, мне бы до работы доехать, попутно кругозор расширить… Немного… Но так, чтобы все само собой усвоилось, чтобы особо не напрягаться. И это ваша задача как специалиста!

Какое-то время оба ехали молча, уставившись в капот машины, которая ползла перед ними.

– Слушайте, простите, ладно? – наконец пришел в себя пассажир. – Что-то я погорячился. Но вы тоже поймите, мне есть где мозги напрягать! Может, история – это просто не мое. Может, мне в следующий раз таксоинструктора вызвать?.. Но рейтинг я вам не испорчу…

К счастью, они уже подъезжали к месту назначения. Вениамин Петрович умудрился припарковаться прямо у входа в огромное офисное здание, но так и не нашел в себе сил посмотреть в сторону своего пассажира, такого долгожданного клиента Юрия, даже когда прощался с ним.

Шесть утра, октябрь, еще темно. Еду на своей «субарышне» со смены в пекарне, а у меня правило – не ездить домой за свои деньги. Подключился к «Уберу», вижу, заказ из аэропорта на соседнюю со мной улицу – ну, отлично.

Забрал, привез одного нервного парня из аэропорта в как бы полуэлитную многоэтажку. Адрес не козырный, охраны не видно, но есть ворота, во дворе аж два фонтана, качели-карусели, лавочки с гнутыми спинками, кусты пострижены. Погода мерзкая, ветер с дождем, я решил немного отдохнуть, пью кофе… И вдруг краем глаза улавливаю движение по стене дома.

Опускаю стекло и вижу, что по карнизу второго этажа крадется… Бэтмен! Ну то есть мускулистый, высокий мужик в черном трико с желтой бляхой и в черном плаще. А ноги, кстати, голые. Плащ по ветру хлопает, хорошо так, звучно, ветер сильный, и я глазами хлопаю, ничего понять не могу. Для ограбления слишком тупо, для розыгрыша как-то рано…

И тут налетает особенно злобный порыв ветра, и Бэтмен летит! Вниз. Протрепетал плащом и рухнул в кусты. И слышу оттуда стоны, русско-матерные.

Я засуетился, зачем-то допил кофе и только тогда кинулся к кустам.

Вижу, что лежит молодой парень, хватается за ногу, а та пухнет и синеет на глазах. И он сквозь зубы причитает: «Мне нельзя ногу ломать!» Я говорю: «Давай скорую вызову», а он: «Только не сюда!» И просит помочь выйти из двора, пристроить где-нибудь по соседству и уже тогда скорую вызывать. Я спросил, почему такая конспирация, он стонет, говорит, что потом объяснит. Тут до меня доходит, что травмпункт в трех кварталах отсюда, и я его сам могу отвезти.

Он чертыхается, что у него бумажник в машине, а ключи от машины в квартире. Я сначала предложил, что давай в квартиру поднимусь, а он только покосился и говорит, нельзя, квартира не моя. Тут мне показалось, что я что-то понял. Спросил: «Что, Супермен не вовремя из командировки вернулся?» Парень только вздохнул: «Если бы, тогда не так обидно».

И, пока я его в больницу вез, рассказал, что он стриптизер, приехал в четыре утра по срочному вызову на девичник. Он оттанцевал, девки после его выступления собрались дальше по ночным клубам тусить. А он уже никакой был, всю ночь проработал на вызовах, и попросил хозяйку угостить его кофе. Только сел на кухонный диванчик и сразу заснул.

Проснулся в шесть утра. Видит, что лежит щекой на столе, рядом чашка холодного кофе и чужой мобильник трезвонит, на экране морда мрачного бугая с надписью: «Солнышко». Он встал, побродил по квартире, понял, что, скорее всего, хозяйка с девками умотала в ночной клуб и забыла его вместе с мобилкой на кухне.

И тут звук поменялся. То мобильный трезвонил, а тут уже дверной звонок. И на экране у двери то самое солнышко, Афанасий семь на восемь, восемь на семь. И не просто звонит, а по карманам роется, ключи ищет. Парень понял, что он сейчас окажется с этим солнышком наедине в пустой квартире и в костюме Бэтмена, запаниковал и кинулся искать пути спасения.

Так и оказался на пути в травмпункт. Я ему одолжил старую куртку поверх трико, ну а джинсы все равно было уже не натянуть.

Раз уже я взялся помогать, то предложил довести доброе дело до конца: скажи, какая квартира, я заберу твою сумку с ключами у хозяйки и пригоню машину.

Вернулся, поднялся на этаж, звоню, говорю, как идиот, в домофон, что я от Бэтмена. Открыла мне красотка лет двадцати, брови сделаны, губы сделаны, татуаж никакими слезами не смоешь, но личико распухло. Или еще пьяненькая, или уже похмельная, но в любом случае соображает туго.

Пока я ей объяснил, в чем дело, с меня семь потов сошло. И тут она снова в рев, говорит, из-за этого Бэтмена меня жених бросил, а я ведь его уже совсем дожала! Я спросил, а как он узнал? Говорит, какая-то падла сделала фотку Бэтмена, лезущего из ее окна, и выложила в «Фейсбук»! И он мое окно узнал! Я ничего понять не могу, а меня по щекам и сказали, чтоб выметалась!

Я не удержался, говорю, что раз он так, может и к лучшему, что вы расстались? Она взяла себя в руки, усмехнулась, говорит, кто знает? Не пропаду. Может, в стриптиз пойти? Спросила, в какую больницу я Бэтмена отвез.

Я ответил, она даже записала. Сумка нашлась, я спустился, машину отогнал, бумажник и ключи Бэтмену отдал и пакет с цивильной одеждой. А он так и сидел в очереди на три человека ближе.

Теперь мне так и хочется присочинить, что она его в больнице навестила, они влюбились, вместе танцуют и меня на свадьбу пригласили.

Не знаю, может, и так. Но я их больше не видел, ни того, ни другую, и ничего о них не слышал. Мобильными мы не обменялись, так что никаких контактов не осталось, а приехать потом в больницу было неловко – будто я на благодарность напрашиваюсь. С тех пор три года прошло, так что, думаю, я никого не обижу, рассказав эту историю. Сам иногда, как проезжаю мимо той многоэтажки, вспоминаю и думаю, чем все закончилось и закончилось ли хоть чем-нибудь.

– Чур меня, чур, – твержу как заведенный, уронив голову на кожаный руль и совсем позабыв о последнем, самом сочном куске шавермы.

Не подумайте, я не какой-то псих-сектант. Просто терпеть не могу знать что-то наперед. Серьезно. Эти знания никак не помогают, а лишь свербят в одном месте, не давая покоя. Вот, например, я знаю, что четвертая бутылка темного нефильтрованного всегда выступает сводницей. Это мой личный организатор свиданий с керамическим товарищем. Но разве, зная об этом, я отказываю в удовольствии запустить в себя лишнюю дозу хмеля?

Или, набирая номер Катьки, я понимаю, что подписываюсь не только на секс, но и на грустные «охи» и «ахи» в телефонную трубку в течение минимум недели. А то и дольше. Почему она так томно не вздыхает во время процесса? Возможно, я решался бы звонить ей чуть чаще.

И сейчас, я точно знаю, что от рыжей троицы, блуждающей по стоянке для такси, лучше держаться подальше. Такие клиенты не приносят прибыли. Они приносят неприятности.

Как я раскусил их? Да очень просто. Такая компания в обеденное время не может просто куда-то ехать. Тощая женщина в юбке, подол которой заканчивается вместе с корнями газонной травы, мужчина с распушившейся на круглом животе рыжей бородой и молодая «француженка» с беретом набекрень не по сезону определенно задумали испортить кому-нибудь день. Наверняка у них случилось какое-то горе, и сейчас они непременно захотят со мной поделиться. Мы же, таксисты, как психологи. Нет, я, конечно, не бесчувственная сволочь. Но я не хочу, чтобы этот бородатый мужчина лил слезы у меня в машине. Я не для этого надел жилетку. Буду потом переживать, пить пиво и… Вы уже знаете, что я делаю, когда пью много пива.

Или нет, они едут в больницу. У женщины непростой диагноз, и вся семья решила ее поддержать. Муж вон какую сумищу тащит. Ели от земли отрывает. Женщины любят прихватить с собой весь дом и соседскую сковородку. Я не хочу знать, что это за диагноз. Я мнительный. Потом буду всего себя ощупывать в поисках таких же симптомов.

Хотя, скорее всего, они провинциалы. Приехали с дочкой поступать в пафосный вуз. Не хочу слушать, как большая земля несправедлива к маленьким людям. Живите у себя. Растите картошку и топите печь. А не нойте у меня в машине. Как дети.

Надеюсь, они выбрали другую жертву.

Поднимаю голову, чтобы в этом убедиться, и наблюдаю, как мужчина чистит лицевой растительностью водительское окно моей машины.

– Вот черт, – кривлюсь я, сам напоминая капризного ребенка. Дожевав по-быстрому остатки обеда, с недовольным лицом опускаю окно.

– Сынок, подбросишь? – Почти невидимые под густой бородой губы растягиваются в улыбку. Из-под верхней поблескивает золотой зуб.

– Я не хочу знать, чем больна ваша жена, – почему-то бурчу я, избегая встречаться глазами с клиентами.

– Что? – ревет мужик. – Поехавший, что ли?

Качаю головой, стараясь взять себя в руки. Еще не хватало на жалобу нарваться. Начальству только дай повод.

– Послушайте, у меня машина очень маленькая. Сами видите. Подойдите вон к той синей, – показываю большим пальцем себе за плечо. – Вам будет комфортнее.

– Уже ходили, – вздыхает мужик. – Отказал.

– С чего это? – удивленно восклицаю я. Чтобы Толян да клиента упустил.

– Да это… того, – тянет с ответом мужчина. Оборачивается к семье. Жена лишь виновато улыбается, а девушка с недовольным лицом смотрит в телефон. – Из-за Жорика.

– Какого Жорика? – Я оглядываюсь в поисках маленького пассажира. Что ж там за Жорик такой, если его даже закаленный лихими пассажирами таксист испугался?

Но, на мое удивление, из-под юбки женщины не выскакивает рыжий хулиган. Зато мужчина со скрипом нагибается, расстегивает сумку и в небольшую щелку пролезает свиной пятачок.

– У вас там свинья? – Я тру глаза, промаргиваюсь и присматриваюсь к сумке. Свиной нос никуда не исчез, а, наоборот, вылез еще больше, и я уже вижу две черные бусины глаз.

– Ну он не простая свинья, – начинает мужчина, поглаживая бархатный пятачок. – По паспорту Жорж – Свин Прекрасный. Для своих – Жорик.

«Ну уж дудки, свинью подложить не позволю», – я набираю в легкие воздух и, глубоко выдохнув, думаю, как бы повежливее отказать. И тут в боковое зеркало замечаю, как к импровизированной стоянке такси приближается еще одна фигура. Солнце отражается от узких носиков лакированных туфель. Сумка от модного кутюрье стукается об обтянутые кожаными штанами ноги. Полуоткрытая грудь, как новогодняя елка, обвешана золотыми гирляндами, а губы… Как владелица их вообще носит? Почему я до сих пор вижу, как она приближается к моей тачке, а не лежит лицом в асфальте?

«Нет, нет», – стонет внутренний голос. Гламурные мадамы всегда летят к моей детке. Выбирают себе подобных. А потом начинается самое паршивое: клиентка со всего маху шарахает дверью, достает последней серии «яблоко» и начинает снимать десятки, сотни фото, вертясь по всему сиденью, загораживая зеркало заднего вида.

Я к такому не готов. Я еще и вспыльчивый.

Из двух зол я выбираю рыжее и хрюкающее.

– Поехали, – киваю мужчине, заводя двигатель. Пусть Толян разбирается с губастой мадам.

– Вот спасибо, – мужик чуть ли не хлопает в ладоши от радости, кряхтя, хватает сумку. – Быстрее, быстрее, – подгоняет женщин.

Глава семейства открывает пассажирскую дверь переднего сиденья, я вжимаюсь в свою. Но вместо того, чтобы сесть самому, помогает устроиться… дочке, племяннице, сестре?

– Здравствуйте, – здороваюсь с девушкой. Хмурюсь, не получая ответного приветствия.

«Снобка», – фыркаю про себя.

Мужчина с женщиной и свиньей в сумке еле втискиваются на заднее сиденье.

– Улица Мраморная, 5,– пыхтит в ухо мужчина. Я почти чувствую, как его борода щекочет шею. От нервного перенапряжения снимаю ногу со сцепления быстрее, чем следует, и машина, дергаясь, глохнет.

– Прости, детка, – провожу рукой по торпеде. Знал же, что проблем не миновать. Сроду сцепление не бросал, а тут на тебе… Бросил.

Выруливая со стоянки, забиваю адрес в навигатор.

Желтая полоска тут же прокладывает маршрут по схематичной карте за пределы города. Всего-то двадцать минут. Возможно, я успею доставить их по нужному адресу до того, как они испортят мне день.

Включаю музыку, давая понять, что не готов к общению.

– Не переживай, дочка, – мужчина выдвигается вперед и хлопает девушку по плечу. Я кошусь в их сторону. Сломается она под весом его руки или нет? Кажется хрупкой. Точно статуэтка в бабушкином серванте. – Быстро обтяпаем дело, и домой.

«Ага, – думаю про себя. – Значит, я был прав. Решают малоприятные семейные дела». Настроение падает окончательно, и я прибавляю газа, надеясь, что со мной никто не заговорит.

Они и молчат. Вернее, молчат в мою сторону. Девушка, будто загипнотизированная, не отрывается от смартфона. Зеленый берет скорее висит на ухе, чем держится на голове. Мужчина с женщиной перешептываются между собой, по очереди поглаживая свинью.

Пытаясь расслышать, что они там бормочут, не сразу реагирую на сигнал ДПСника. Приходится резко тормозить и брать в сторону. Любят они выскакивать, как черти из-под лавки. Хотя почему как?

– Вуаля, да здравствует еще одна неприятность, – шиплю я, быстро сбрасывая приложение такси с экрана смартфона и доставая из бардачка документы.

Случайно задеваю мизинцем ногу девушки. Острое колено тут же уворачивается в сторону. Какие мы. Видать, мое молодое смазливое личико впечатляет не всех.

– Добрый день, – здоровается капитан, прикладывая руку к фуражке. – Ваши…

Не дожидаясь окончания фразы, сую ему через окно документы. Он быстро разворачивает лист, сверяет права со страховкой и, возвращая, со знанием дела спрашивает:

– Невидимые шашки?

Так у нас в городе называют таксистов-нелегалов. Капитану лет сорок. Повидал наверняка многое. Вся семья едет вместе в будний день. В начищенном до блеска салоне. Да еще и в машине размером с живот самого старшего члена семьи.

– Побойтесь налоговой, страж галактики, – улыбаюсь я. Но вижу, что страж недоволен шуткой, и быстро исправляюсь: – Едем с семьей по семейным делам, капитан. – Масло масляное, ну и по фиг. Я не намерен платить штраф за то, что фирма не хочет отчислять налоги.

– И куда путь держите? – продолжает допытываться офицер, снимая фуражку и протирая влагу под челкой.

Я работаю в такси не первый год. И знаю, как заговаривать бдительность даже у таких матерых гайцов. Пару уверенных слов и….

– Жениться, – доносится сзади хриплый голос.

Я мысленно хлопаю себя по колену. А мужика по голове.

– Так у нас счастливое событие? – усмехается капитан, заглядывая в глубь салона. – Не больно, гляжу, нарядные, а? Как будущих родителей-то зовут, жених? – подмигивает мне неугомонный капитан.

– Мама, – сглатывая ком, сиплю я.

– И папа, – подсказывает гаишник. Кажется, его забавляет издеваться над нами.

– Уважаемый, – встревает новонареченная мама. Явно работает учительницей. Голос, как кнут. Таким только учеников и шлифовать у доски. – Мы опаздываем. Отпустите уже нас.

– Вы бы объяснили, – ДПСник кивает в сторону и делает акцент на слове: – Маме, что хамить стражам галак… тьфу ты, стражам порядка, не есть хорошо, – криво ухмыляется капитан.

– Объясню, – покорно соглашаюсь я. – Мы поедем?

– Так-то права не имею задерживать, – чешет переносицу капитан. – Но хоть убей, видел я тебя. Таксуешь же.

– Да не такс… – начинаю восклицать я, но сыграть оскорбленного не успеваю.

Меня хватают за волосы, тянут в сторону и целуют. Так жарко мои губы еще никто не мял. Даже в прыщавом возрасте. Когда одним поцелуем нужно было умудриться удовлетворить все потребности. Вы понимаете какие.

Пальцы «француженки» шебуршатся в волосах, а острый язычок дразнит мой. Я так заворожен, что даже закрываю глаза. В голове только одна мысль – поскорее стянуть с нее этот дурацкий берет. И все остальное вдогонку.

– Эй! – недовольный голос гаишника разгоняет шальные мысли, точно голубей на площади. – Заканчивайте уже демонстрацию чувств.

Девушка отстраняется, я какое-то время дышу, как марафонщик. Отклик сердечного стука ощущается даже в глазах.

«Свиданию быть», – твердо решаю я.

Тут раздается скрип молнии и вопль мужчины:

– Жора, фу!

«Жора, фас», – только и успеваю подумать я, перед тем как мне на колени прыгает здоровая серая свинья.

Довольно хрюкая, животное по пояс высовывается в окно и утыкается пятаком в форму капитана, оставив слюнявый след.

– Да что б вас, – капитан визжит похлеще свиньи. – Это что такое?

– Вислоухая свинья Жора, – как ни в чем не бывало отвечает мой пассажир, пытаясь тянуть за красный поводок.

Но Жора продолжает топтать меня и приводить в бешенство гаишника.

– Психи! Катитесь с глаз моих! – рычит капитан и уносится прочь.

– Всего доброго, – мямлю я, дрожащими руками скидывая с себя животное и добираясь до ключа зажигания.

Пропуская шуструю «шкоду» и еле ползущий «туарег», выкатываюсь на проезжую часть.

– Как мы его, – хохочет папа… то есть мужчина. – Дочка вся в меня. Не боись, парень, – мужчина хлопает меня по плечу. – Мы, Рыжкины, своих не бросаем. Ты нам помог, мы – тебе.

– Ну как ты сказал… – девушка вольготно закидывает нога на ногу. – Чем быстрее сделаем дело, тем быстрее я буду свободна.

– А куда все-таки едем, – не отвлекаясь от дороги, интересуюсь я. Вроде как мы пережили вместе неприятность. Можно и поинтересоваться.

– Так женить, – гогочет мужчина, хлопая по колену жены. Ему обязательно кого-то все время трогать? – Коль поцеловал…

Меня всего передергивает. Я думал, что вместе с рыжей семейкой в машину сядут и неприятности. Но как же я ошибался. Они приволокли за собой апокалипсис.

– Знаете… – начинаю я, стараясь не думать, как и куда меня хлопнет мужчина, когда разозлится.

– Расслабься, сынок, – мужчина подмигивает в зеркало заднего вида. – Пока только Жорика.

– Свадебный кортеж, блин, – ворчу я, а сам искоса поглядываю на «француженку». Может, и правда… того… на свидание? А там посмотрим.

Это сейчас в редакциях газет курить запрещено везде. А пятнадцать лет назад все было иначе, и курилки были центром общения, фактически – местными клубами. И в той нашей курилке неизменной звездой выступал немолодой водитель главного редактора с говорящим именем и отчеством – Александр Сергеевич. Шоферские байки, которых за его насыщенную жизнь накопилось немало, он рассказывал почти без перерыва.

– Не умеете вы, молодежь, с девушками знакомиться, – начинает Александр Сергеевич, выпуская в потолок струю сизого дыма. – Вот у меня однажды история была. Я тогда таксистом работал…

– Это когда ж было? – перебивает рассказчика верстальщик. – Во времена НЭПа?

– Юморист! – улыбается тот. – Давно было, да, в восьмидесятые. В общем, везу я клиента по маршруту, на светофоре встал, по сторонам смотрю. И тут дорогу переходит девушка! И такая красавица – словами не передать! И вроде как скромно одетая, но впечатление все равно производит сильнее, чем все модели с подиумов, вместе взятые. Я как увидел, так чуть в первый раз в жизни педали не перепутал. Но пока припарковался, пока пассажиру объяснил, что опоздать придется, – она уже куда-то скрылась. Словно сквозь землю провалилась.

– Ну что, отлично познакомился, да! – ухмыляется редактор отдела криминала.

– Вот! Еще одна причина ваших неудач – спешка! Вы жить торопитесь и чувствовать спешите, – Александр Сергеевич со значением поднимает вверх указательный палец. – А тут порой надо и терпения набраться.

Он достает из пачки еще одну сигарету, неторопливо прикуривает.

– И начал я тогда отслеживать все заказы, которые из того района поступают. Специально порой от других отказывался, все там крутился. Долго, с пару месяцев, так прошло. И вот в какой-то день приходит вызов – надо клиента в аэропорт отвезти, на самолет опаздывает. Подъезжаю, отзваниваюсь на базу, что на месте, и сижу, жду, на парадную посматриваю. И вот дверь открывается, и выходит…

– Она? – глаза корреспондента Виталика загораются интересом.

– Ага, – Александр Сергеевич чуть прищуривается и ладонью отгоняет дым от лица. – Сумки в багажник кладет, садится на переднее сиденье, меня, разумеется, не узнает. Таксистов вообще мало кто в лицо запоминает. Тем более, она до того меня мельком видела. Говорит: «Поехали». А я в бардачок залезаю, достаю оттуда ручку с бумажкой и отвечаю: «Пока номер телефона не напишешь, никуда не поедем!»

– А она что? – фотокорреспондент, который уже собрался было идти проявлять пленки, останавливается в дверях.

– Ну, она, само собой, начинает возмущаться. «Вы не имеете права! Я буду жаловаться вашему начальству!» А я отвечаю: «Жалуйся. Но меня-то только накажут, а вот ты на самолет опоздаешь». Она, само собой, какое-то время пошумела – не могла же сразу сдаться, девушкам такое не положено. А потом смотрю, пишет. Я телефончик взял и поехал в аэропорт. Потом еще и помог вещи донести. Спрашиваю, когда вернется, а она только хвостиком махнула.

– И что, позвонил? – стучит беломориной по руке выпускающий редактор.

– Обязательно позвонил, – кивает Александр Сергеевич с лукавой улыбкой. – Знали бы, сколько я тогда новых матерных слов узнал от мужика, который решил, что я к его жене клинья подбиваю. Обещал меня найти и глаз куда придется натянуть.

– Неужели замужем оказалась?

– Телефон неверный дала, – грустно-грустно вздохнул рассказчик. – Тогда же еще мобильных не было, чтобы сразу проверить.

– Ну, ты даешь, Сан-Сергеевич! – оскалился корреспондент Виталик. – И вот так ты советуешь с девушками знакомиться? Тоже мне, Казанова и Дон Жуан, два в одном.

– А ты сперва дослушай! – Александр Сергеевич поплотнее запахивает куртку, спасаясь от сквозняка, проникающего в курилку через всегда открытое окно. – Я, когда понял, что она обманула, решил, что теперь непременно должен ее добиться. Недели через две – прикинул примерно, сколько она в отъезде быть может, – начал каждый день у ее парадной дежурить, благо теперь знал где. С утра – в магазин за букетом, потом сразу туда. Продавщицы уже в лицо знали и здоровались, самые лучшие цветы мне откладывали. Постою там пару часов, подожду – и на заказы. Потом еще в обед так же, и вечером. А дней через десять смотрю – выходит. Огляделась, и на автобусную остановку пошла. А дождь как раз лил как из ведра.

– Ну и ты, как настоящий джентльмен…

– Само собой! Говорю: «Садись, коварная женщина, незачем тебе мокнуть». Она меня сразу узнала. Сперва убежать хотела, но все-таки потом поняла, что лучше со мной ехать, чем по лужам ногами шлепать.

– Уже боюсь представить, куда ты ее отвез! – смеется верстальщик, поводя бровями, словно на что-то намекает.

– Куда ей надо было, туда и отвез! – хмурится Александр Сергеевич. – И цветы тоже вручил, хотя она поначалу отказывалась. И предложил еще как-нибудь ее встретить у подъезда.

– Согласилась?

– Не-а. Гордая оказалась. Вот тут я, признаться, уже решил, что больше пытаться не стоит. Как говорится, чем меньше женщину мы любим…

Он вновь ненадолго замолкает. Окружающие, явно не ожидавшие такого финала, смотрят на Александра Сергеевича с легким недоумением и даже разочарованием.

– И вдруг дня через три – раз, и с того же адреса заказ приходит. Причем только адрес отправки, а куда ехать надо – клиент не обозначил. Подъезжаю, смотрю – она. Стоит, ждет, ремешок сумочки теребит. Увидела, что это я, – и засияла. «Боялась, – говорит, – что какой-нибудь другой таксист приедет». Ну а я, само собой, делаю вид, что не узнаю ее. «Куда вам, – спрашиваю, – ехать?» «А давайте, – отвечает, – в кафе съездим?» А я в ответ: «Вы, девушка, адрес называйте поточнее». Потом смотрю – а у нее глаза такие большие-большие стали, словно сейчас плакать будет. «Ладно, – говорю, – я тут неподалеку очень неплохое кафе знаю». Ну и съездили. На следующий день я ее уже встречал по взаимной договоренности.

– И долго потом с ней встречались? – спрашивает начальник криминального отдела.

– Что значит «встречались»? У нас с ней уже двое детей и трое внуков. Скоро серебряную свадьбу отмечать будем.

– Да ладно! – задорно смеется фотокорреспондент. – Ты так с женой, что ли, познакомился, а, Сан-Сергеич?

– С ней, да.

– Вот ты даешь! И как, никогда не жалел?

– Ни разу! А если она меня пилить начинала или там ругать за что-нибудь, у меня всегда контраргумент был. «Ты, – отвечаю ей, – меня сама тогда в аэропорт вызвала, сама и виновата». Сразу все споры заканчивались. Правда, из такси уйти пришлось вскоре…

– А почему?

– Она настояла. Говорит: «Не хочу, чтобы тебя еще какая-нибудь вызвала».

– Так ты что, Сан-Сергеич, так ей и не признался, что специально тогда в том районе заказы отлавливал? – чуть кривовато улыбается корреспондент.

– Вот всему тебя учить надо, Виталька! Женщины – они в отношениях не правду любят. Правды им в жизни и без того хватает. Им в отношениях сказка нужна. И желательно красивая. В идеале – про чудо. – Александр Сергеевич выбрасывает в банку от кофе давно погасшую сигарету. – Ладно, заболтался я тут с вами. Скоро шеф поедет, пора машину греть.

Опаздывали все. Народ, стоя в ненадежной очереди, вытягивал шеи и с надеждой таращился в конец улицы. Самые нетерпеливые сходили с тротуара на проезжую часть и выглядывали, нет ли там, где-то вдали, этого чертова автобуса. Не было никакого.

И вдруг я, посмотрев совсем в другую сторону, заметил подруливающее на пустую стоянку свободное такси. Не зря я провел юность на легкоатлетическом стадионе! Резвее меня стартовала одна лишь стройненькая девушка, размахивавшая на бегу кожаной сумкой. Обгоняя ее, я выдохнул:

– На… станцию?

– Ту… да… – выдохнула она.

– Поедем… вместе…

Мы влетели в салон, я попал на первое сиденье. Таксист был грузен, кругл и величав – казалось, что весь он рыхлым куском теста расплылся по своему сиденью и прирос к нему. Интенсивно двигались только руки.

Он сразу поехал, выкручивая руль. Я умерил дыхание и сообщил:

– На станцию.

Таксист дернул плечами:

– По сто рублей.

– Как – по сто? По сто – это с двоих будет двести. А обычно дорога до станции стоит всего сто. Значит, с нас с девушкой по пятьдесят.

– По сто, – не меняя интонации, повторил таксист. – Это когда вместе едут, то по пятьдесят, а вы отдельно – с каждого по сто.

– Как отдельно?! – среагировал я. – Мы с девушкой как раз вместе. Вот спросите, и она сама скажет: «Дима, что это водитель решил, будто мы отдельно!» Ну вот спросите!

– Так чего спрашивать?! – подала голос с заднего сиденья моя попутчица. – Это какую-нибудь тормозную Элизу или Мавру надо спрашивать, а я, Света, действительно сразу сама скажу: да, Дима, мы вместе, и пусть шофер с нас не требует лишнего.

– Правильно, Светка! – согласился я.

Таксист повернул складчатую шею и глянул в зеркальце:

– Не-а, не похоже на то…

Я зашелся в возмущении:

– Как это не похоже?! Да если хотите знать, мы на станцию просто так, расписание электричек поглядеть. А на самом деле мы в загс собрались, заявление подавать. Да, Светочка?

– Да!

– Ты, солнышко, паспорт не забыла?

– Не забыла, конечно.

Таксист пожал плечами и свернул в переулок:

– Ну, в загс так в загс.

Все время, пока мы с моей новой знакомой заполняли бланки, таксист стоял в дверях, прислонившись грузной тушей к косяку, и внимательно пыхтел. Потом, нахально заглянув в заполненные загсовские документы, он вышел на улицу и все-таки отвез нас на станцию, в итоге взяв с меня ровно сто рублей, но именно за двоих.

На радостях по поводу нашей маленькой победы над жадным водилой я не стал брать со Светки ее долю – пятьдесят рублей, а вместо этого на всякий случай взял номер телефона.

Случай представился дня через три, когда я шагал из магазина. Сзади заскрипели тормоза.

– Один, значит, гуляешь? – ехидно спросил таксист.

– Как это – один?! – вспылил я. – И не один вовсе. Я вот продукты несу, а Света сейчас тоже будет – вон наш дом…

Забежав в квартиру, я быстро набрал номер:

– Света, это тот самый Дима, помните? Вы срочно придите, а то этот хапуга за нами следит, и сейчас дежурит у подъезда… Фиг ему, а не лишние сто рублей! Пишите мой адрес!

В течение недель, остававшихся до намеченного дня регистрации, таксист то и дело попадался нам на пути. Один раз он вылез из машины на другой стороне проспекта и ехидно закричал:

– Вместе, значит?

– Вместе, вместе! – усердно закивали мы с моей невестой.

– Ну, ну…

Разумеется, этот сквалыга заявился и на регистрацию нашего брака. Отступать было некуда. Прямо в загсе я сагитировал двух случайных, но необходимых свидетелей, и уже через десять минут мы со Светланой принимали поздравления. Держа в руках свидетельство о браке и пожимая руки подходящим незнакомым посетителям загса, я победно глянул в глаза таксисту. Он смутился и, растерянно помяв толстыми пальцами полу пиджака, вышел, доставая из кармана ключи от машины. Но через полминуты вернулся и протопал прямо к нам.

Попыхтев и пошлепав губами, он протянул моей жене огромный букет:

– Ну, это… Ладно, если так… Вместе так вместе… Теперь вижу… Я это, типа, поздравляю молодого супруга. И вот цветы – молодую жену твою, Димитрий, тоже лично это… поздравляю!

Моя Света взяла букет, покраснела и, скосив на меня глаза, тихонько ответила таксисту:

– Спасибо, папа.

Теперь я всегда езжу только на такси. За полцены.

На улице было прохладно, а в салоне машины уютно и тепло. Сашка чувствовал себя тут, как дома.

– Семь-ноль, семь-ноль, – затрещала рация, – ответь базе!

– Да, база, слышу.

– Саш, нужна машинка на жд-вокзал, там на остановке будет женщина с корзинами.

– Хорошо, забрал.

Сашка давно работает таксистом и, хоть приехал из деревни, город изучил отлично. До вокзала он доехал быстро и сразу заметил на остановке немолодую женщину с корзинками и какими-то свертками. Увидев молодого парня, женщина приветливо улыбнулась: – Сынок, ты уж мне помоги, видишь, сколько вещей…

Сашка погрузил все вещи, усадил женщину в машину и повез по адресу.

Время было вечернее, горели фонари, люди спешили по домам после работы.

– Вот в гости к дочке приехала, сюрпризом, – вдруг сказала женщина.

– Как это – сюрпризом? – чтобы подержать разговор, спросил Сашка.

– А вот так, без сообщения, – рассмеялась женщина. – Они все по заграницам отдыхают, а я внуков только по фотографиям вижу. Ждала, ждала и решила приехать сама. Погощу, погляжу на внучат. Сколько той жизни осталось-то?

Женщина вздохнула и замолчала.

– Ну и правильно сделали, давно бы так, – сказал Сашка.

Подъехав к нужному дому, он помог донести багаж и позвонил в квартиру. Дверь открыла девочка лет десяти и радостно закричала: – Мам, пап, к нам бабуля приехала!

– Юленька, – запричитала женщина, – надо же, узнала меня!

В коридор вышла вся семья.

– А этот дяденька кто? – глядя на Сашку, спросила девочка.

– Это таксист, он мне очень помог.

Женщина расплатилась.

– Спасибо, сынок, дай бог тебе счастья. А это вот, возьми, дыня. Вкусная, из самого Ташкента.

– Что вы, не надо, неудобно как-то…

– Бери, бери, семью угостишь.

– Я еще не женат, – смеясь, сказал Сашка, – да и невесты нет…

– Дыня есть – невеста найдется! – пошутила женщина.

– Ну, спасибо! – Сашка откланялся.

Положив огромную дыню на заднее сиденье, он сел в машину и набрал диспетчера.

– База, это семь-ноль, еду сдаваться.

Сдав выручку, Сашка решил поехать на выходной в деревню к родителям. Здесь, в городской квартире, его никто не ждал, даже кошки не было. Уже на выезде из города рация затрещала.

– Семь-ноль, Саш, ты же к родителям едешь? Возьми попутно с автовокзала девушку, на автобус опоздала. Ей как раз в твою деревню нужно.

– Хорошо, забрал.

На автовокзале людей было немного, Сашка подъехал и посигналил. К машине подошла девушка с небольшим свертком в руках и спросила: – Это вы в Покровку едете?

– Я, садитесь.

– У меня тут собака, щенок, я его на руках держать буду, можно?

– Можно, главное, чтоб он меня не съел, – пошутил Сашка.

Девушка села на заднее сиденье.

– Ой, как у вас тут тепло, дыней пахнет, аж голова закружилась…

На трассе в это время суток машин было немного, навалилась усталость, Сашка включил радио.

Позади сидящая девушка уговаривала собаку:

– Спи, маленький, спи, скоро приедем. Вот, – обращаясь уже к Сашке, сказала она, – на вокзале подобрала. Смотрю, сидит грязный, в репьях, замерз, скулит. Я билет покупала в кассе, а щенок в кусты забился. Пока искала его, автобус и уехал. Я его вылечу и пристрою в деревне куда-нибудь. В городе бы он пропал.

Сашка внимательно посмотрел в зеркало заднего вида на девушку и как-то внезапно заметил, что она довольно симпатичная.

– А вы к кому в Покровку? – спросил он у нее. – Я вот всех там знаю, а вас впервые вижу.

Девушка улыбнулась:

– Я недавно приехала работать ветеринаром.

– Тогда понятно.

Внезапно пошел сильный дождь, дворники едва справлялись с потоками воды на лобовом стекле. Когда машина доехала до железнодорожного переезда, шлагбаум был закрыт. Сашка посмотрел на часы – 23:30 – сколько же еще придется ждать? Неизвестно. Девушка спала, прижимая к себе щенка. Сашке очень хотелось курить, но на улице лил дождь. Незаметно для самого себя Сашка задремал. Ему снилась дыня, огромная дыня, которая почему-то скулила и гавкала. Он проснулся. На часах было 5:20, шлагбаум открыт. Щенок просился на улицу.

– Тише ты, тише. Сейчас погуляем, – девушка вопросительно посмотрела на Сашку: – Мы что, всю ночь проспали?

– Да, – Сашка улыбнулся, – и теперь, как порядочный человек, я обязан на тебе жениться!

Девушка засмеялась: – А если я соглашусь?

– Тогда давай хоть познакомимся. Я – Александр, можно просто Саша.

– А я Анна, можно просто Аня.

Щенка выпустили на улицу, и он, сделав свои дела, стал проситься назад в машину.

– Ань, а поехали к моим родителям? Позавтракаем, дыню поедим, заодно познакомлю…

– Ну если только дыню поесть, уж очень вкусно пахнет, – согласилась Аня.

Подъехав к дому, Сашка увидел свет в окнах.

– Мамка уже не спит. Да ты не бойся, они у меня добрые.

Увидев в окно машину сына, мать с отцом вышли встречать.

– Привет, сынок, ой, да ты не один? Никак невесту привез? – улыбнулся отец, и Аня заметила, как они похожи с Сашкой, оба высокие, в голубых глазах добрые смешинки.

– Знакомьтесь, это Аня, кстати, работает ветеринаром.

Из открытой дверцы машины вывалился щенок и громко залаял.

– Ой, а это что за чудо? – мать подхватила собаку на руки, – Грязный, худой…

– Аня его на вокзале подобрала, – Сашка обнял мать за плечи, – мам, его бы покормить для начала, да и нас тоже.

Все вошли в дом. Мать привычно собирала на стол еду и наблюдала за тем, как девушка возится со щенком. Аня ей очень понравилась.

После завтрака Сашка спросил:

– А как ты его назовешь?

– Не знаю, может быть, Дыня? – девушка рассмеялась.

– Ой, вот ведь я дурень, дыню в машине забыл.

Сашка сбегал к машине и принес дыню, дом сразу наполнился нежным южным ароматом. Дыня была очень вкусная и сладкая.

– Аня, оставь щенка у нас, – попросила мать, – а сама будешь приходить, если хочешь, приглядывать…

– Спасибо вам, я буду приходить. Обязательно.

Сашка отвез Аню и вернулся домой.

– Ох, и хитрая у нас мать, Сашка! – засмеялся отец, ласково глядя на жену.

– Хорошая девушка, сынок. Смотри не упусти свое счастье, – подмигнула мать сыну.

Накупанный и сытый щенок сладко спал на коврике.

– Дыня, Дыня, – позвал его Сашка.

Щенок приоткрыл один глаз, видимо имя ему понравилось.

С тех пор Сашка стал чаще бывать у родителей, встречаться с Аней. Через полгода в деревне сыграли свадьбу, а жить молодые поехали в город. Сашка все так же работает в такси, только теперь в городской квартире его всегда ждут жена и собака Дыня, а все вместе они ждут рождения малыша.

– Созвонимся, подруга, – пьяненькая Ирка притиснула меня к своей необъятной груди. – Помни, что тебе блюдце нагадало. Гляди там…

– Куда глядеть-то? – для порядка спросила я, усаживаясь на заднее сиденье такси.

– По сторонам гляди. Может, поджидает тебя суженый у дороги, а ты мимо просвистишь.

Это она зря сказала. И так страшный ужас ехать одной в ночи с побережья в Калининград. Заночевала бы у Ирки, да начальнику пообещала поработать в выходной, тянули меня за язык! Водитель еще какой-то подозрительный: седой, в морщинах, глаза веселые, и улыбается все время. Чему, спрашивается?

– Какая у вас подруга ви-идная! – восхищенно протянул таксист, трогаясь.

– Откуда вы знаете, что она подруга? – сощурилась я в подозрении.

– Она же и сказала… – слегка опешил собеседник.

– А, ну да, – согласилась я. Но не расслабилась. Кто их, этих таксистов, знает, вдруг зубы заговаривает, а сам дурное замышляет… Что именно замышляет, я додумать не успела…

– На блюдце гадали?

– С чего вы взяли? – взвизгнула я голосом школьницы, которую училка застукала с сигаретой.

– Дык, подруга ваша сказала, блюдце, мол, нагадало и надо глядеть в оба.

– Не на вас, часом, глядеть-то? – фыркнула я. Зря, конечно. Зачем дразнить лихо, пока оно тихо.

– Не-ет, я старый.

– Вы как будто этому рады?

– А чего мне грустить? Жизнь у меня что надо, семья, работа. Еду вот с красивой женщиной, ночь, природа…

– Какая я вам женщина? Никакая я вам не женщина, – перебила я его в негодовании, вполне искреннем, кстати.

– А кто? – таксист оторопело скосился на меня через плечо.

– Кто-кто! Пассажирка!

– Ф-фух! – выдохнул таксист. – А вы чего такая задира?

– Какая задира, никакая не задира… Так что вы там про природу? – сменила я тему.

– Вон, глядите, слева озерцо. Там лебединая семья живет. Видите?

– Вижу! Ух ты! – на середине крошечного озера прямо по лунной дорожке плыли два лебедя…

– Место здесь не самое глухое, в лесу за озером усадьба с гостиницей и рестораном, а лебеди, несмотря ни на что, каждый год прилетают именно сюда…

– Одни и те же? – ахнула я.

– Кто ж их знает? Может, и одни. Тут ведь какая история: говорят, что когда-то в этой усадьбе жила семья мелкого прусского помещика. У них была дочь красоты невиданной…

– Кто бы сомневался…

– Женихов, понятно, было много, и родители подобрали самого подходящего…

– …а девушка любила Иванушку-дурачка из соседней деревни.

– Ну, скорее не Иванушку, а Иоганнушку. В общем, сбежала наша красавица, из-под венца сбежала. Жених в усадьбу, а она – в озеро.

– А Иванушка?

– Пытался ее найти, но не смог, озеро и его поглотило безвозвратно. С тех пор сколько воды утекло – война, разруха, другая страна, а поди ж ты – легенда живет.

– Значит – быль.

– В этом озере никто не купается. Здесь всегда только лебеди…

– Как души влюбленных?

– Хм. Лучше пусть в птицах, чем по дорогам шляются и людей пугают…

– Привидения? – ужаснулась я. – А вы видели? Хоть разок?

– Бог миловал, а вот мой сменщик рассказывал… Эт-то что такое? – вдруг вытаращил глаза таксист.

Вот оно! Лихо! Я знала, знала! Мамочки, что делать?! Я смотрела туда же, вперед, на кусок дороги, выхваченный светом фар, – опасность рядом, точно, где-то здесь… От страха я забилась в угол, хотела закрыть глаза, но передумала, дала себе зарок купить газовый баллончик, пойти на курсы самообороны… нет, хватит баллончика… Как же страшно! Я приподнялась и увидела вдали на обочине белый колыхающийся силуэт.

– Не останавливайтесь, быстрее, проезжайте быстрее! – в ужасе завопила я.

По мере приближения силуэт превращался в изящную женскую фигуру – о нет! – в роскошном свадебном платье. Невеста?!

Не обращая внимания на мои вопли, таксист сбавил скорость и аккуратно остановился. Уф! С ума сойти!

Она стояла на обочине, настороженно осматриваясь. Глаза – две черные ямы, размазанная тушь грязными дорожками – до самого подбородка, затейливо уложенные волосы растрепаны. В руках белые туфли с огромными облепленными землей и травой каблуками, подол длинного кружевного платья в колючках. Не хотела бы я так выглядеть в свой самый счастливый день. Интересно, что пошло не так?

– Что случилось, красавица? – выйдя из машины, водитель подошел к девушке.

– Пожалуйста, довезите меня до Калининграда, – она говорила скороговоркой, дрожа и шмыгая носом. – Только у меня денег с собой нет. Мы приедем, и я рассчитаюсь. Честно! Только не уезжайте.

– Эй, пассажирка, двигайтесь, а еще лучше пересядьте вперед, – открыл дверцу водитель.

Я призадумалась: ночь, лебеди, легенда, чудище в образе невесты. Бли-ин! Что делать?

– Вы извините, – девушка наклонилась ко мне. – Платье сильно пышное и немного грязное…

Воспитанное привидение. Ох, лихо-лихо… Я выбралась из машины, помогла ей утолкать тонну кружевного текстиля на заднее сиденье, уселась вперед, поехали.

– Бабушка на Шпандине живет, – зачастила невеста. – Вся родня, брат, родители, подруги – все в ресторане, на свадьбе значит, а бабуля старая, сказала – не поеду, не усижу долго. А вам куда? – обратилась она ко мне.

– Кому? Мне? – обернулась я, все еще пребывая в оторопи от происходящего.

– Давайте так, – вступил пожилой таксист, – денег я с вас не возьму, а вы нам расскажете, что случилось.

– Было бы что рассказывать… Я хотела выйти подышать, а в коридорчике Андрей, ну… мой «муж», – она обозначила руками кавычки и улыбнулась горько-горько, – обнимается со своей бывшей. Тут и сказке конец. Я побежала оттуда как ужаленная. В себя пришла, когда каблуки в земле завязли, пришлось туфли скинуть и по лесу босиком топать.

– Разве можно девушке ночью в лесу. А обидит кто? – таксист сокрушенно покачал головой.

– У меня только одна мысль была: подальше от этого места, от этой свадьбы, будь она неладна. – Она наморщила нос.

– А зачем вы бывшую пригласили? – попыталась я помешать ей расплакаться.

– Сама заявилась. Он так расстроился, пошел ее выпроваживать, и вот…

– Надо было ей репу начистить и вытурить, – назидательно заметила я тоном стреляного воробья.

– А ты его любишь? – вдруг спросил пожилой водитель.

Надо же, романтик с большой дороги. Ну-ну…

– Любила. Сильно-пресильно, – она опять собралась плакать.

– Вот я про любовь хочу рассказать… – проговорил таксист. – Служил я на флоте. Невеста моя Любушка ждала меня, письма писала, все как положено. Как-то получаю я письмо от одноклассницы, открываю конверт, а там фотка. На ней моя Любушка с каким-то хмырем в обнимку. Меня как током шарахнуло. И такая обида во мне загорелась – прямо пожар. Я фото на мелкие кусочки разорвал и решил: между нами все. Все! После увольнения приехал домой, Люба ко мне, а я даже разговаривать не стал, выгнал ее.

– Жесть! – ввернула я.

– А то! Горячий был, к тому же обидой ушибленный. В общем, разошлись наши дорожки. Я женился на подруге той одноклассницы, что карточку прислала, а Люба замуж вышла, двоих детей родила.

– За того, на фото? – уточнила я.

– Нет, совсем за другого парня.

– А где про любовь?

– Погоди, это все про любовь и есть, – он мельком взглянул на меня. – Жили мы с женой плохо, ругались сильно, раздражали друг дружку до неимоверности, хотя я почти все время отсутствовал, в моря тогда ходил. Детей у нас не было, промучились мы так несколько лет и разбежались.

– А Люба?

– Я о ней ничего не знал и знать не хотел. А тут как-то мой старый товарищ, он мичманом служил в Мурманске, приехал в отпуск и решил собрать друзей, одноклассников. Собрал. Встретились мы, хорошо так посидели, повспоминали… И там была подруга моей бывшей жены…

– Та, что фотку прислала?

– Ага. Подсела ко мне, расспрашивает. Я рассказал вкратце о своем житье-бытье. Она вдруг выдала: я так и знала, что это пустая затея. Какая это затея, интересуюсь. Она мне рассказывает, как сговорились с моей бывшей и в компании у общих знакомых подловили момент, когда Любу кто-то пригласил танцевать. Это сейчас у всех телефоны, щелкают без конца, а тогда надо было заморочиться, чтобы снять, потом напечатать – целое дело…

– Выходит, ваша жена вас на себе женила?

– Выходит так. И я, как телок, попался… Это я уж потом понял, что если любовь есть, а доверия нет, то быть беде. Точно вам говорю…

– А что Любушка? – не теряла я нить повествования.

– Разыскал я ее, она в Челябинск уехала с детьми. Муж оказался беспутным, от него и сбежала. В общем, забрал я ее и детей. С тех пор не расстаемся: пацанов вырастили – любо-дорого посмотреть и еще девоньку народили. На счастье. Одно только жалко, времени много потеряли…

Водитель замолчал, думая о своем.

– Вы считаете, что я должна была?.. – донеслось с заднего сиденья.

Ух ты, невеста, оказывается, – «вся внимание»…

– Нет-нет, ничего я не считаю. Просто рассказываю, как в моей жизни было. Доведись снова все пережить, не знаю, как я поступил бы… Смотри, на Шпандину приехали, куда дальше?

– Вон домик немецкий, а под окнами розы, бабуля у меня любительница.

Едва мы поравнялись с домом, из двери выскочили и помчались к нам двое – красавцы, высокие, нарядные, при галстуках.

– Это мой брат Вовка, – тихо проговорила девушка и добавила: – А с ним Андрей…

– Вы, случайно, невесту не потеряли? – вышел им навстречу наш водитель.

– Она с вами? – обрадовались красавцы.

– А то!

Что тут началось! Открыв задние двери, они – один в одну дверь, другой в другую – стали объяснять девушке, как она неправа и заблуждается, что ничего плохого не было, а то, что было, на самом деле – дружеское прощание перед дальней дорогой навсегда, в другую страну и даже на другой континент, а оказалась она там совершенно случайно, да не одна, а со своим мужем, с коим и отъезжает чуть ли не завтра.

Девушка не то чтобы со вниманием слушала эти речи, но и не перебивала.

– Любушка, что же ты не выходишь? – произнесла очень пожилая женщина, которая вдруг оказалась здесь же, возле машины… Бабушка.

– Негоже на людях дела семейные разбирать. Веди-ка ее, Андрей, в дом. А ты, Володенька, – посмотрела она ласково на внука, – езжай домой. Нечего тебе тут делать.

– А ты справишься, бабуль? – с сомнением спросил тот.

– Тут и справляться нечего, сами они разберутся, поди не дети. А вам спасибо, – она посмотрела на водителя, потом на меня. – Володь, а ты поезжай с ними, где ты будешь сейчас такси искать.

– Поехали! – весело отозвался таксист. Пассажирке вот к Южному вокзалу надо, а тебе, брат Любушки, куда?

– И мне – к Южному.

– Мать честная! – всплеснул руками водитель.

– Ну что, соседка, поехали? Меня Володей зовут.

С утра обещали снег, но за ветровым стеклом по-прежнему висит густая мутная пелена, нехотя отступающая перед тусклым светом фар, чтобы обнажить бурую обледеневшую дорогу. На обочине чернеют корявые карагачи, пугают косматыми кронами. Тоня смотрит в унылое низкое небо и ловит себя на мысли, что последние лет пять просит на Новый год лишь снега, белого, хрустящего, и ничего больше. Она подъезжает к остановке и резко тормозит.

– Конечная! – объявляет Тоня для пассажира на заднем сиденье маршрутки. Из глубины салона доносится похрапывание. – Эй, слышь, выходи давай! – кричит она. – Это же надо так нажраться.

Пассажир просыпается, озирается по сторонам, продвигается к выходу. Его густые темные волосы, нещадно прореженные сединой, разлохмачены, очки в тонкой стальной оправе не скрывают опухших глаз. Мужчина вовсе не похож на алкаша, высокий, сухопарый, в строгом драповом пальто.

– Мне в город надо. Видимо, проехал свою остановку, – говорит он, придя в себя.

– Нечего спать в общественном транспорте. Идите домой и там спите на здоровье. А то развалятся и храпят еще, – бурчит Тоня, поглядывая на часы.

– Простите за беспокойство. Когда следующий, не подскажете?

– Навряд ли будет, через три часа Новый год как-никак. Лучше такси возьмите.

Мужчина выходит, лезет во внутренний карман пальто и в растерянности говорит:

– Портмоне пропало. И телефона нет.

– Конечно, пропадет, если спать всю дорогу. Украли небось, скажите спасибо, что не порезали, – в голосе Тони чувствуется равнодушие, и мужчина не решается просить помощи, дверь с жалобным щенячьим визгом захлопывается.

Тоня переключает передачу, выжимает до отказа газ, чтобы поскорее вернуться на базу. Раздается рев, колеса скользят по льду, маршрутка дергается, и повисает мертвая тишина. Тоня раз за разом проворачивает ключ в замке, с надеждой прислушиваясь к мотору, но всякий раз машина только зудит и глохнет.

Непонятно в чем дело, то ли аккумулятор находился на последнем издыхании и его пора менять, то ли стартер полетел. Давно жалуется начальству, но главный механик отмахивается: бюджет съеден и раньше следующего года ничего не светит.

Наплывает темнота, и вместе с ней непотопляемая мерзкая тоска. Тоня выходит на дорогу. Огоньки развешанных на фонарные столбы гирлянд весело перемигиваются. Неподалеку стоит мужчина, согнувшись и пряча голову в воротник, и тоже голосует. Никто не останавливается, все спешат в Новый год, и никому нет дела до сиротливо притулившейся у обочины маршрутки и усталых, подмерзших людей.

Тоня глядит на мужчину, внутри шевелится неприязнь, ей вдруг хочется ударить его:

– Все из-за вас! Жди теперь, когда кто-нибудь остановится, чуть-чуть ведь не доехала до базы. И машину бросить нельзя, и телефон сел. Вот что делать?

Мужчина молчит, украдкой рассматривает ее, невысокую, полную женщину с угрюмым лицом, сливающимся с болотным свитером крупной вязки и такого же цвета пуховиком. Только ярко-голубая шапка с болтающимся из стороны в сторону заячьим помпоном выбивается из образа. Потом произносит:

– Простите. Я вчера прилетел, с утра мать хоронил. Всю ночь не спал.

Тоня, пытаясь скрыть раздражение, бурчит:

– Пусть земля будет пухом.

– Спасибо, – холод заставляет его время от времени потирать побелевшие уши, смешно шмыгать носом.

– Что же вы без шапки? – Тоня снимает свою, пышные каштановые волосы рассыпаются по плечам. – Возьмите, я капюшон накину.

Мужчина упрямо мотает головой.

– Значит, не местный. Зовут-то вас как?

– Георгий Сергеевич. А вас? – спрашивает он скорее из вежливости.

В ее голове проносятся неясные воспоминания, в глазах вспыхивают синие язычки, Тоня в замешательстве:

– Георгий Сергеевич? Я же Тоня Пригода. Не помните меня? Из восьмого «А»? Еще дразнились в классе, Пригода – живи три года.

Мужчина замирает, пристальнее всматривается ей в лицо и восклицает:

– Тонечка? Ты изменилась. Прости, вырвалось. Впрочем, я тоже старый.

Тоня собирает пышные волосы в хвост, вновь распускает, горько смеется:

– Да. Тогда я была Тонечка – от слова «тонкая», а сейчас Тонька – от слова «тонна».

Георгий Сергеевич отворачивается, чтобы не выдать волнения, но все же, не утерпев, вновь бросает взгляд: все в ней изменилось, только глаза остаются прежними ярко-синими.

– Как поживаешь, Тонечка?

– Как, как? Хорошо! Муж, дочь. Зарабатываю неплохо. Раньше трамвай водила, пока депо не прикрыли, пришлось на такси пересесть. Но ничего, до пенсии осталось немного. Вы как? А вы были на Таити?

Она хохочет неожиданно звонко, он сдержанно улыбается.

– Да, помню, доводила меня этим вопросом. А я по распределению, первый год в школе.

– Ага, здорово злились. Еще когда говорила, какой же вы географ, если даже на Таити не бывали.

Теперь смеются оба, Георгий Сергеевич оживляется от воспоминаний, машет сжатым кулаком и говорит:

– Стукнуть тебя готов был.

– Еще краснели страшно. Особенно когда открытку новогоднюю на столе нашли. Я написала.

– Догадался. Там заяц был нарисован с синими глазами… как у тебя. Да, было дело… Я сейчас в Питере живу, в университете преподаю. Как отучился в аспирантуре, там и остался.

– Семья? Дети? – расспрашивает Тоня.

Георгий Сергеевич еще больше сутулится, ныряет в воротник по самые уши.

– Один. С мамой жил. Правда, она год назад сюда вернулась, к брату. На родине помереть хотела, все арыки вспоминала, карагачи. Как чувствовала, – он умолкает, потом добавляет: – Рад, что у тебя все хорошо.

Сердце Тони бешено колотится, все, что годами хранила в себе, выплескивается наружу:

– Да ничего хорошего. Замуж-то я выскочила сразу после восьмого класса. А что делать? Залетела. На вечеринке, Витька, я не хотела. Кричала, кусалась. Никто не помог. Сидели в соседней комнате, смеялись. Пять лет назад муж по пьянке в арык свалился, захлебнулся, утонул в воде по колено, смешно. И стала я Тоней от слова «тонуть». Сейчас одна, дочь в Саратове живет.

Раздается визг тормозов, яркий свет раскалывает темноту, выхватывая двоих на обочине.

– Эй, тетя Тоня, ты чего тут стоишь? – из такси высовывается молодой парень.

– Да заглохла. Базик, будь другом, довези человека до города и нашим скажи, что тут встряла.

– Тороплюсь. Из машины позвоню. Садись, отец, – соглашается Базик.

Георгий Сергеевич жмет руку Тоне и говорит:

– Тонечка, спасибо тебе!

– Да не за что!

Он все не отпускает ее руки, как будто хочет что-то сказать, но не решается, в глубине карих глаз появляется непонятный блеск. Вдруг Георгий Сергеевич притягивает Тоню к себе, неловко целует куда-то в уголок губ. Ее обдает жаром, все уходит: и промозглая зима, и гул машин – остается только глухой стук сердца в неестественной тишине.

Машина осторожно трогается, Тоня ускоряет шаг, бежит и неожиданно детским голоском кричит вслед:

– Все, что в открытке написано, – правда! Я любила вас, понимаете? Какой же вы глупый! Глупый учитель! – она поскальзывается и падает навзничь.

Такси вспыхивает красным маячком, быстро теряется в потоке машин, Георгий Сергеевич смотрит в окно и бормочет:

– Не мог же я со старшеклассницей. После аспирантуры приезжал, искал, а она замуж выскочила. Какая же глупая! Глупая девчонка!

И тут мохнатыми хлопьями валит снег, словно небо выворачивается наизнанку, падает и падает, прибивая смог, выбеливая черные узловатые ветки карагачей и фонарные столбы, обволакивая пуховым покровом лежащую на обледеневшей земле женщину. Ей тепло, она ловит снежинки ртом, прямо как в детстве, стеснительно улыбается, снова и снова вспоминая их первый поцелуй.

– Вы шепчете, – сказал мне таксист. – А молиться лучше про себя. Слова ваши дьявол слушает. А вот мысли…

И он указал на иконки. На настоящий иконостас в приборной панели; и над всем этим золотом и нами висели и раскачивались кресты, четки и что-то такое, чего я не понимал. Он и поехал сразу так, будто и не таксист вовсе: тихо, как-то совсем бесшумно и чуть склонив голову. Как на службе. Как на похороны.

Тогда-то я и стал молиться.

Хотя, нет, пока он не начал говорить, была еще одна деталь – в одном ряду с иконками, – безликий образок.

– Что это? – спросил я, когда больше не смог сочинить ни слова молитвы.

Таксист скосился на иконку без героя и продолжил вести машину.

– Вышел я, – начал он после очередного поворота, – лет семь назад. В тюрьме от Бога совсем отошел. И образок этот не знаю откуда появился. Только я его каждый день брал вот так, пальцами. – Таксист потер друг о друга большой и указательный пальцы, как будто речь шла о деньгах. – Возьму и натираю. К концу срока только в краях рельеф и остался. А кто там был на этом образке – кто ж его знает. Может, и не было никого.

Машина остановилась на светофоре.

– Но он теперь в одном ряду с… – спрашиваю; таксист кивает.

– Когда я вышел, – говорит и медленно перебирает четки, – не было у меня ни хера. Кое-как машину раздобыл. Бомбить начал. Крутился по городу, пока кто-нибудь не остановит. И один раз двух девиц подобрал. Далеко им надо было, в пригород. Сзади уселись.

Таксист закладывает поворот, и кресты с потолка тянутся к его макушке.

– Ночью их подобрал, – продолжает он. – Везу. Поглядываю на них. А лето было, на них одежды-то ни хера… Выехали из города. Тогда я еще с придурью был, вышел только… Были у меня, конечно, планы на тех девок. Каюсь. Не знаю, что бы сейчас с душой моей делалось, не случись тогда этого Шумахера! Думать страшно.

Еще поворот. И четки с потолка тыкаются мне в висок. А таксист продолжает.

– Догнал я его где-то за городом, пристроился ему прямо в зад; в сантиметре! Несся он будь здоров! И я не отставал. Долго мы таким тандемом ехали. Но куда там, решил я девок впечатлить. На обгон полез прямо в горку. Темень, ни одного фонаря. Выглядываю из-за Шумахера – темень. А так бы там что-нибудь мелькало, понимаешь? Если встречка. Ну я и рассудил, что встречки нет! Ан нет, с-с-сука!

Таксист вскинул руки, отпустил руль и бросился креститься. Я и сам дернулся: правой рукой вцепился в дверь, другой попытался схватить руль и покрестить себя одновременно. Только машина шла ровно. Слишком спокойно, чтобы так дергаться.

– Прости, Господи, – таксист вернулся к рассказу. – Вылетаю я на встречку, а тот на меня! С горки! Я руль вправо, он руль влево, Шумахер сзади сигналит… Думаю, если не лобовое, так в зад точно въедет.

– Разъехались? – спрашиваю.

– Сантиметры какие-то. Миллиметры, может, даже. Меня с девчонками на обочину выкинуло. Шумахер мимо пролетел. Вроде целы все. Назад смотрю, тот, со встречки, тоже удрал. Одни габаритки едва-едва виднеются. Девчонки белые сидят, у самого лицо каменное. От шока начинаю зачем-то пересказывать им все произошедшее, одно и то же повторяю. Потом успокоился немного; едем дальше. Девчонки тоже понемногу начинают в себя приходить, чирикают там что-то позади… А потом мы замолчали. И больше ни слова до конца поездки не произнесли.

Таксист перекрестился. И еще раз. Третий.

– Корова, – сказал он, возвращая руку с застывшей Троицей на руль, – отбилась днем, видать. Шумахер разнес ее надвое. Дорога в кровище вся. Краем глаза только голову на обочине и разглядел. Видать, напополам, и все за дорогу поотлетало. Машина его посреди дороги стоит: перед смят, лобового почти нет, в крови вся, и он там.

Таксист снова перекрестился.

– Я сначала хотел газу дать, потом подъезжаю, смотрю на него… Он из машины-то вылазит, садится на обочину, фары освещают его, и вроде как курит или держит в руке что-то. Весь в крови. Как из ведра окатили. Лицо все в порезах. Ну я и остановился, иду проверить, что да как там, в порядке ли человек.

– Ты как? – спрашиваю, а он молчит, смотрит снизу вверх на меня, ну у меня от шока и вырвалось: – Кто ты?

– Твой ангел, блядь! – кричит он мне. – Охранитель!

Руки мне свои в крови показывает. С осколками: торчат как иголки у ежа.

– Твои раны! – орет на меня. – Это все твои раны!

Ну я деру и дал. В машину, по газам, даже не оглянулся на него ни разу.

– Вы думаете, – спрашиваю я, смотрю и киваю на пустую иконку: – Ему место на этом образке?

Таксист сворачивает во двор.

– Ему ли? Не знаю. Может, другому, со встречки. Но корова та – моя была, – мужчина задумался. – Долго я потом размышлял. И мне кажется, ангелы-хранители – это самые обычные люди. Только некоторым из них суждено присмотреть за кем-то еще. Вот за мной и присмотрели. Может, и мне когда-нибудь придется взять на себя чьи-то раны. Может, и тебя попросят…

– Спасибо, – перебил я, вылезая у своего подъезда.

– …если жить хорошо будешь, – закончил таксист. – На всех на нас образков не отчеканить.