И вот наступил долгожданный выпускной. Программа была такая: сначала – торжественная часть, вручение аттестатов; потом – ресторан.

Марина с мамой мыли окна в коридоре на первом этаже. Но потом мать отпустила ее посмотреть на праздник.

Девочка поднялась на второй этаж, где был актовый зал. Там было шумно. Нарядные выпускники, гордые родители, взволнованные учителя. Зал был украшен огромными букетами роз и пионов, которые просто одурманивали запахами. В коридоре были накрыты длинные столы для праздничного фуршета, и от них тянуло копченой колбасой, шпротами и клубникой. Непередаваемое ощущение. Еще и чадолюбивые мамаши, надушенные сверх всякой меры, вносили посильную лепту в общую какофонию ароматов. Как можно так поливаться духами в жару…

Марине стало нехорошо от запахов. Но уходить не хотелось. Когда еще доведется увидеть такой праздник? Хоть со стороны посмотреть… Она придумала, как унять тошноту: стала дышать ртом, а нос зажала пальцами. Вот и нет запахов!

Потом всех присутствующих пригласили в зал: начиналось торжество. Выпускники заняли первые ряды кресел, родители сели подальше. На невысокой сцене стоял стол для президиума, где уже сидели оба завуча – по школьной и по внеклассной работе, представитель районо, две учительницы, самые старшие по возрасту, и серьезный человек с деревообрабатывающей фабрики, которая была главным спонсором гимназии.

По случаю июньской духоты дверь закрывать не стали, и Маринка притаилась у входа. Она чувствовала себя так, как, наверное, чувствовал бы себя уличный воробей на ферме со страусами или павлинами. Вряд ли павлины замечают воробьев, поэтому она не боялась, что ее прогонят, но и на глаза им попадаться не хотела.

Однако Антоша ее заметил и радостно помахал рукой. Она несмело улыбнулась в ответ и юркнула за колонны у входа.

На сцену поднялась директриса, и зал затих в ожидании. Она прокашлялась, обвела строгим взглядом присутствующих, потом совершенно по-человечески улыбнулась и всхлипнула. Отпила воды из хрустального стакана и сказала:

– Ну вот и всё… Ваш долгий школьный путь подошел к логическому финалу. Каждый год я выпускаю в большую жизнь своих деток, которых вела с первого класса, и каждый год для меня эта радость – со слезами на глазах.

Потом она стала говорить правильные слова о том, что они должны с честью нести по жизни высокое звание выпускников этой гимназии, должны быть достойными людьми, не забывать эти стены, которые навсегда останутся для них родными.

Марина быстро перестала слушать эти фразы. Куда интереснее было разглядывать выпускников. Как нарядились!.. Даже мальчики сегодня были красавцами, хоть их костюмы были довольно строгими. А уж девочки… Все до одной – кинозвезды!

Она поискала глазами Антона, но не нашла. Оказывается, затылки у большинства людей одинаковые. Наверное, поэтому на документы фотографируют лица, а не затылки.

Тогда она стала разглядывать родителей. Папы в основном тоже были в строгих костюмах, а вот мамы… Да, там было на что посмотреть. Таких шикарных нарядов Марине видеть не доводилось. А украшения!.. Мамы сверкали и переливались всеми оттенками, какие только есть в природе. Молодцы, подготовились к празднику! Если бы только поменьше духов… Марине уже надоело дышать ртом, она попробовала переключить дыхание на нос, но очень скоро снова зажала его пальцами.

После директрисы с поздравительными речами выступили представители районо и фабрики, потом обе старенькие учительницы сказали напутственные слова. А потом началось самое главное: то, ради чего собрались. Вручение аттестатов.

Стало понятно, что сейчас выпускники станут по очереди выходить на сцену, получать документ, благодарить и возвращаться на место. Родители засуетились, защелкали фотоаппаратами. Каждый спешил запечатлеть любимое чадо в такой торжественный момент.

Поскольку в зале поднялась небольшая суматоха и ряды смешались, девочка рискнула войти внутрь. Села в самом дальнем ряду, чтобы не путаться под ногами. И продолжала рассматривать людей. Вручали аттестаты в алфавитном порядке. Причем сначала вызывали медалистов. Антоша пошел на сцену первым, потому что его фамилия – Борисов. Марина задохнулась от счастья: надо же, Антон получил золотую медаль! Когда зал зааплодировал, она хлопала громче всех. И любовалась соседом: как он хорош в темном костюме и белоснежной рубашке!

Вторым на сцену вызвали… Нет, этого не может быть! Друг Антона, этот противный Роман, который ее обижал. Оказывается, его фамилия Полынин. Он шел на сцену так, будто для него получение медали – обычное дело. Какая несправедливость… Такой хороший Антоша, конечно, медаль заслужил. Но этому-то за что?… Да еще и оделся так, что Марина просто ахнула: у всех – темные костюмы и светлые рубашки, а у этого – костюм белый, а рубашка, наоборот, черная. А разве так можно?…

Получив медаль и аттестат, Полынин повернулся к зрителям и ослепительно улыбнулся. Да, хорош, не придерешься: и красивый, и умный, и одет как-то по-заграничному, как в глянцевом журнале, так еще и медаль получил! Маринка в досаде аж зубами скрипнула: затмил он Антошу, обидно…

А третьей на сцену вышла… Лера. Оказывается, ее фамилия – Яворницкая. Понятно, вечно – в конце списка. Красивая фамилия. Как и сама девушка. В этот день Лера была чудо как хороша: платье струилось шелковой бирюзовой волной – в цвет глаз, – открывая одно плечо, а свои чудесные локоны медового цвета эта богиня – иначе не скажешь! – зачесала на одну сторону, заколов красивым гребнем. Длинные волосы закрывали обнаженное плечо, и все выглядело вполне прилично.

Марина из этого класса знала только троих, и все они оказались золотыми медалистами, надо же! Но искренне порадовалась она только за Антошу. В принципе, к Лере у нее тоже претензий не было. Наоборот, она восхищалась ее красотой. А вот за что наградили Полынина… Ну понятно, это не ее ума дело.

Потом стали выдавать аттестаты всем остальным, и Марина с восторгом разглядывала наряды и прически девушек. Ей понравились абсолютно все. Неужели когда-то и она, Марина, будет вот так же выходить на сцену за аттестатом, а директриса будет с чувством жать ей руку и промокать глаза? Будет, конечно. Когда-нибудь и Марина будет стоять здесь в выпускном платье. Если не вылетит отсюда за неуспеваемость…

Потом торжественная часть закончилась, и всех пригласили на фуршет. Она осталась сидеть в уголке последнего ряда, не зная, как теперь выйти отсюда, не привлекая внимания. Надеялась, что ее не заметят. Но ее заметила директриса, которая последней покидала актовый зал.

– Марина? А ты что здесь делаешь?

– Я маму жду, – быстро нашлась девочка. – Нам же потом зал мыть надо.

Рассеянно кивнув, директриса выплыла в коридор. Можно было вздохнуть спокойно.

Гул в коридоре все нарастал. Там пиршество набирало обороты. Вот как теперь ей выбраться отсюда?… А выбираться надо. Не век же в пустом зале сидеть…

Тихонько соскользнув с дерматинового сиденья, она медленно пошла к двери. Остановилась, выглянула. Так и есть… Весь коридор запружен выпускниками и родителями, проскользнуть не удастся. Поискала глазами Антона. Он бы помог, прикрыл ее отход… А вот и он! Отошел от накрытого стола, смотрит в окно. Марина опрометью выскочила из зала и бросилась к нему под крыло.

– Во, Маринка! – обрадовался он. – Ты в зале была, что ли?

Она закивала:

– Я видела, как тебе медаль вручали. Я так гордилась, что ты – самый умный в классе!

– Не я один. Нас трое таких.

К ним подошла Лера в неподражаемом платье. Вблизи оно оказалось еще красивее.

– Откуда ты, прелестное дитя? Антоша, сестренка твоя, что ли?

– Соседка. Но почти как сестренка.

Взяв со стола вазочку с клубникой, Лера протянула ей:

– Хочешь ягод, соседка?

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась Марина.

Так бабушка учила.

– Неужели? – искренне удивилась неземная красавица-медалистка. – Вообще-то детям полагается любить такие вещи.

– Хорошо, – согласилась девочка и взяла из вазы три ягодки.

Больше – постеснялась.

Вернув вазу на стол, Лера уплыла к одноклассникам. Антон проводил ее долгим взглядом. Он больше ни на кого так не смотрел, а вот от Леры буквально глаз не отрывал. Еще бы: такая красавица, самая красивая во всей школе! Но красавице не было дела до Антона. Она-то сама везде искала глазами Романа. И когда оказывалась рядом, все время что-то шептала ему на ухо, старалась прикоснуться. Тоша это видел и страдал.

Чтобы отвлечь, Марина поманила пальцем Антона, он наклонился, и она шепнула ему на ухо:

– Антоша, я кушать хочу. Сначала не хотела, но тут так вкусно пахнет…

– А-а, понял. Стой здесь, я сейчас.

Он небрежно подошел к накрытому столу, взял два бутерброда с сервелатом, завернул их в салфетку и принес ей.

Марина, покраснев, сказала:

– Два? А можно третий?

– А не лопнешь, соседка?

Она помотала головой:

– Не лопну. Я же только один съем. Второй маме отнесу. Нам же с ней еще зал мыть после вас. Третий – бабушке. Она, наверное, никогда такой колбасы не ела.

– Ну хорошо, я сейчас тебе еще вкусностей наворую. Лишь бы нас не поймали…

Подмигнув, он снова небрежной походкой направился к столу.

Пока они разговаривали, Роман стоял буквально у них за спиной. И снова начинал себя ненавидеть. Девчонка отродясь нормальной колбасы не видела, а он ее обижал. Зачем? Вот дурак… Мерзавец… И сейчас вот: они празднуют, а им с матерью потом убирать за ними…

Потом отошел подальше и стал злиться уже не на себя, а на девчонку. И чего она вечно заставляет его чувствовать себя последней сволочью? Крутится под ногами!

Потом увидел, как Антон вернулся к соседке с небольшим пакетом. Видно, кто-то из запасливых мамаш ему отжалел. Интересно, откуда у разодетых в пух и прах дам взялся пакет для покупок? Неужто тоже надеялись с фуршетного стола что-то прихватить домой? Однако, хозяйственные эти тетки в бриллиантах…

Через какое-то время, которое он пролежал в полной прострации, в комнату вернулась Марина. Посмотрела на него пустым взглядом и бесцветным голосом спросила:

– Это – твоя благодарность?

Он стал оправдываться, что это вышло случайно.

– Так же случайно, как та подножка в школе? – уточнила она.

Роман и так был смущен и испуган, а этим вопросом она его просто уничтожила.

От отчаянья он попытался перевести дело чуть ли не в шутку:

– Подумаешь, делов-то… Ты и так молодец: сохранила девственность до девятнадцати лет!

– Мне уже почти двадцать.

– Так тем более! При такой-то мамаше…

Звенящим голосом Марина уточнила:

– Если у меня мать – пьяница, то мне – одна дорога: в проститутки? И раз я сама до этого не додумалась, ты решил исправить положение?

Горестно покачав головой, Роман ответил совсем упавшим голосом:

– Я понимаю, что неправ. Да что там «неправ»? Кругом виноват. Но поверь: не со зла вышло! Просто мне приснилось, что мы с тобой давно женаты. Только я не понял, что это был сон, и продолжил уже наяву…

Марина присела на край кровати, потому что стоять у нее просто не было сил. Взгляд был пустой, как у сомнамбулы. То ли от шока, то ли от обиды, то ли от слабости. Наверное, у нее и впрямь не было сил. Не зря же еще вечером предупредила. Так и вышло. Ах, Ромка, дурья твоя башка, что же ты натворил?…

Хотел было приобнять ее за плечи, но не посмел. А ну как врежет? Нет, эта не врежет. Она же «правильная». А он сам? Ох, лучше не думать об этом…

– Марина, послушай… Что я могу для тебя сделать?

– Ничего. Уже сделал. Достаточно.

– Я хотел сказать… чёрт! – опять выругался он. – Я хотел спросить: что мне теперь делать?

Таким же ровным и пустым голосом она сказала:

– Убирайся. Прямо сейчас. Машина починена. Ты здоров. Ничего больше тебя здесь не держит.

Вообще-то ему самому именно этого сейчас хотелось больше всего. Понимая, что поступает, как последний негодяй, он быстро собрался и пошел к машине.

Допив чай, Марина продолжила:

– В общем, в детском комбинате мне жилось неплохо. Но это не могло продолжаться бесконечно. Когда родится ребенок, меня там уже держать не будут. А куда мне идти? Получается, надо искать съемную квартиру. И стала я потихоньку присматривать жилье. У меня ведь работа ночная, а целый день был свободный. Я стала искать по объявлениям. Весь город исходила! Пешком, конечно. Но подбадривала себя: беременным пешие прогулки – всегда на пользу. Вот только не очень везло: увидев выпирающий живот, хозяева мне отказывали. Не хотели для себя проблем. Я привыкла к отказам, но упорно продолжала искать. И удача мне улыбнулась. Одна старушка искала себе помощницу по хозяйству с проживанием. Я пришла, чтобы поговорить. Раиса Петровна оказалась очень хорошим человеком, отнеслась ко мне с пониманием и сочувствием. Сказала, что даже денег с меня брать не будет. Ей просто нужен был человек в доме. Она была очень пожилая и совершенно одинокая. Пресловутый стакан воды подать некому. Или «скорую» вызвать, если вдруг давление прыгнет или еще какой приступ… В общем, мы договорились, что я буду выполнять всю домашнюю работу. Ну, мне не привыкать… И ты знаешь, мы так с ней сдружились, просто удивительно! Я сразу предупредила, что когда родится ребенок, мне деваться будет некуда. А она не возражала, даже рада была. Сказала, что теперь у нее будет как бы семья: дочка и внук. Правда, не внук родился, а внучка. Милочка.

Роман задохнулся:

– Так я – отец?!

Марина уточнила:

– Биологический. Это отцовством не считается.

– Почему это?!

Она посмотрела на него снисходительно:

– Настоящий отец – тот, кто вынянчит беременную жену, потом побегает сутки под окнами роддома, потом пройдет все этапы: болят ушки, болит животик, режутся зубки. Тот, кто запомнит первый самостоятельный шаг своего ребенка, первое слово, первый класс, первую влюбленность своего чада. Всё это прошло мимо тебя. Так какой же ты отец?

Он даже покраснел от возмущения:

– А ты дала мне возможность в этом поучаствовать? Скрыла от меня! Порядочные люди так не поступают! Почему ты не поставила меня в известность?

Марина распахнула глаза:

– Тебя – в известность? Зачем?

– Как – зачем? – почти кричал Роман. – Если я – отец, я имел право знать! Ты просто обязана была мне сообщить! Тем более тебе самой так трудно приходилось…

Марина прищурилась и тоже повысила голос:

– Предположим, я бы тебе сообщила. Мне такое даже в голову не приходило, но – допустим. И что дальше? Ты бы взял меня за руку и отвел на аборт! А я даже мысли об этом не допускала. Наоборот, мне было не нужно, чтобы ты узнал. Я хотела дать жизнь ребенку, и я это сделала.

– Но почему сразу «на аборт»?! Почему ты решила за меня?

– Потому что тогда, в деревне, ты мне поведал, как лихо расправился с двумя предыдущими детьми, которым даже не позволил родиться. Вот те девушки как раз сообщили тебе, всё честь по чести. И как ты отреагировал? Сам же рассказывал… Еще и гордился собой! – Она перешла на крик. – Хотя те девушки, я думаю, были из приличных семей. И то не помогло. А если бы я пришла с таким же сообщением? Вполне может быть, что ты бы меня с лестницы спустил! И вопрос с абортом решился бы сам собой…

Роман сник. Крыть было нечем. Он вспомнил, как он в красках расписывал Марине свои «геройства»: сам проследил, чтобы обе девушки избавились от нежелательных последствий, еще и бахвалился, что ни одной из них не удалось его «окрутить».

Он потер лицо ладонями и постарался успокоиться. Сказал уже нормальным тоном:

– Что ж мы орём друг на друга? Толку-то… Эти события уже получили свое место на шкале времени. Никто ничего не изменит, даже Господь Бог. Ты дальше рассказывай. Значит, Милочка… Где она теперь, чем занимается?

– Да в школе она.

Он оторопел:

– Как – в школе?… Это сколько же ей лет? Она что, в каждом классе по два года сидела?

Марина засмеялась: раскатисто, звонко.

– Ты не понял. Она не учится, она там работает. Мила – учительница.

– Ах так… Понятно. Она знает обо мне?

Марина покачала головой:

– Нет, конечно. Зачем бы я стала ей рассказывать о человеке, которого она никогда в жизни не увидит? И как бы я объясняла ей – почему не увидит?

– Но она наверняка спрашивала!

– Спрашивала. Когда маленькая была, еще до школы. Почему у некоторых ее подружек папы есть, у некоторых – нет. У нее тоже нет. Кстати, удивительно много детей растет в неполных семьях. Но я объяснила ей, что это – не трагедия. Точно так же, как у кого-то есть брат, у кого-то – сестра, у кого-то младшие, у кого-то старшие. А у кого-то нет ни братьев, ни сестер. Кстати, большинство семей действительно останавливаются на одном ребенке. И я сказала: все семьи – разные. Вот наша семья – это я, ты и бабушка. Бабушкой она звала Раису Петровну. Та сама так попросила. Она в Милочке души не чаяла. Нарадоваться не могла: на склоне лет Бог послал ей такую замечательную внучку. И Милочка платила ей беззаветной любовью. Когда меня выписали из роддома, забирать меня пришли только Раиса Петровна и Мишель – по старой памяти.

Роман вскинулся:

– Кстати, почему этот замечательный Мишель не женился на тебе? Не хотел воспитывать чужого ребенка?

Марина удивилась:

– Кто? Мишель? А с чего бы ему на мне жениться? Ты что! У нас отношения были другого рода. Он совсем иначе ко мне относился. Как к младшей сестренке. И помогал, как мог. Он, кстати, потом женился. По любви, между прочим. Жена у него замечательная. Валя. Тоже музыкант. И они быстренько, одного за другим, родили двух пацанов. Такие мальчишки славные! Тоже музыкально одаренные. Ну еще бы, с такими родителями! Мы сразу начали общаться семьями. Мила считала себя старшей сестрой этих карапузов. Так что ее положение было все-таки лучше, чем мое когда-то, в детстве. Пока жива была моя бабушка, я была под ее крылом, а как бабушки не стало, я осталась практически одна. Из-за матери с нами никто знаться не хотел, даже соседи сторонились. А у Милы была и мама нормальная, и бабушка, и два брата – как она считала. Валю с Мишелем она звала, конечно, тетей и дядей. Так что чувствовать себя ущербной, обделенной у нее причин не было. В общем, пока я была в декрете, мы проживали те деньги, что я выручила за продажу домика деревенского. Мы не шиковали, так что хватило. А когда Милочке исполнилось полтора года, ее уже можно было отдавать в ясли. И я вернулась на прежнее место работы, в ясли-сад. Только уже не ночным сторожем, а нянечкой. Попросилась в Милочкину группу. Заведующая пошла навстречу. Так что мы с дочкой не расставались совсем: и в садике вместе, и дома вместе. Жизнь стала налаживаться. Зарплата нянечки, конечно, мизерная. Зато на еду тратиться не надо было: мы с Милой целый день в садике кушали, а вечером я остатки домой приносила.

Роман брезгливо сморщил нос:

– Объедки, что ли?

Марина удивилась:

– Зачем объедки? Кухня выдавала на группу много еды, дети всё не съедали. В кастрюлях много оставалось: и суп, и гарниры. По счету выдавали только штучные продукты: яйца вареные, пирожки, котлеты. А каши и макароны были в избытке. Ну какой смысл хорошие продукты выбрасывать, а потом дома варить точно такую же кашу? Так я на работу с банками ходила. Ты не знаешь, конечно, но я точно так же делала в школе. Нам же с матерью надо было что-то есть… Поварихи знали мою ситуацию и не отказывали. И здесь мне этот опыт пригодился. В других группах нянечки остатки из кастрюль на помойку несли. А я – домой, еще и Раису Петровну подкармливала. И ничего стыдного в этом не видела. Какие у нас доходы были, сам подумай: ее пенсия и моя зарплата. И там, и там – мизер. А ей лекарства нужны, а Милочке – одежда. Дети из всего вырастают молниеносно! Я даже не стеснялась брать одежду у деток постарше. Они же растут, а одежду мамы выбрасывают. Или отдают тем, у кого дети помладше. А я возьму, постираю, подошью, сделаю ей по росту. Так она у меня была завидной невестой: столько одежды красивой!

Марина засмеялась теплым смехом. Ей было радостно погружаться в воспоминания. А Роману становилось всё хуже. Получается, пока он по заграничным курортам отдыхал и машины менял каждый год, любимая женщина тянулась из последних сил, а единственная дочь была вынуждена довольствоваться объедками и обносками. Ладно, сама Марина это так не называет, но ведь по сути – так и есть! Ах, Полынин, ах, мерзавец… Вдруг закралась спасительная мыслишка: может, не такой уж мерзавец? Не знал ведь просто… Но тут же сам себя одернул: во-первых, не хотел знать, действительно, на тот момент был не готов к семейным заботам. Во-вторых, всё сделал для того, чтобы Марина скрыла от него факт рождения ребенка. Сам виноват, тут она права.

– Ты до сих пор няней работаешь?

– Нет, давно уже нет. Но работала долго. Когда Мила в школу пошла, я тоже хотела устроиться туда, чтобы она на виду была все время. Но потом так поразмыслила… Кем я могу там работать? Поломойкой? Хватит уже, наработалась школьной уборщицей, полжизни на это убила! И еще мне не хотелось, чтобы Милу дразнили. Уж я-то хорошо знаю, как относятся к таким детям… Она бы сразу попала в изгои, я этого боялась. И осталась на прежнем месте. И у Милочки всё было хорошо. Она говорила, что мама работает в детском саду, и все думали – воспитателем. Это хорошая профессия для женщины, уважаемая.

Роман покивал, соглашаясь. Потом отважился спросить:

– Ты нас познакомишь?

– С кем? С Милой?

Он молча кивнул. Теперь, в свете вновь открывшихся обстоятельств, он тщательно подбирал слова, чтобы не нарушить возникшее перемирие.

Марина задумалась:

– Как ты себе это представляешь? Никакого отца у нее отродясь не было, и вдруг – здравствуй, дочка, как я рад тебя видеть! Думаю, первое, что она спросит: где же ты раньше был, папаша?

– Но я же не знал о ее существовании! И это был не мой выбор, а твой!

Она кивнула:

– Это правда. Мой. А ты хочешь её привычный мир перевернуть с ног на голову. Зачем?

– Может, она будет не против. Конечно, маленьким детям родители нужны больше, чем уже выросшим, согласен. Но если в нашей жизни сложилось именно так… Почему бы нам не познакомиться?

– А как ты объяснишь ей сам факт ее появления на свет?

Роман снова приуныл. Действительно, как такое расскажешь?…

– Марина, я хочу еще раз попросить у тебя прощения за тот случай. И еще раз хочу объяснить… Я и тогда пытался, но ты не стала слушать. Понимаешь, мне приснился удивительный сон. Даже как бы и не сон, а просто кусок жизни. Нашей с тобой жизни. Там, во сне, ты была моей женой. Я был очень успешным человеком, многого уже добился, мне всё удавалось. И все трофеи я складывал к твоим ногам, потому что молился на тебя. Ну там, во сне… Я проснулся – ты сопишь у меня под боком. И я, все еще под чарами сна, потянулся к тебе, радуясь, что ты так близко. В общем, вот так всё и случилось… А когда я окончательно пришел в себя и осознал, что перепутал сон с явью, было уже поздно… Ты не представляешь, как я сам перепугался! У меня даже руки стали дрожать! Но что я мог поделать? Сделанного не переделаешь… Еще и ты стала меня выгонять. Ну, я ухватился за эту возможность. Сбежал, как последний трус. Но ты должна знать: я все время думал о тебе. И постепенно пришел к мысли, что сон был в руку. Что ты предназначена мне, а я – тебе. В общем, собрался с духом и поехал в твою деревеньку. Предложение делать.

Тут Марина скептически улыбнулась и выразительно покрутила рукой возле уха: дескать – вешай, вешай мне лапшу!

Он возмутился:

– Не веришь? Так ведь дядя Гриша – живой свидетель!

– Вряд ли живой… Лет-то сколько прошло! Предположим, я могу поверить, что ты действительно приезжал. Но вот что приезжал с предложением руки и сердца… Нет, в это я поверить не могу.

– Зря. Мне было непросто, я долго привыкал к этой мысли, но потом все-таки отважился. Но – опоздал. Ты уехала, адреса не оставила. Потом еще и фамилию, говоришь, сменила. Кстати, на какую? Не Полыниной ли ты решила стать?

Она фыркнула:

– Вот еще! Зачем бы мне?… Просто мне в жизни сильно не везло, сам знаешь. Старые люди говорят: если жизнь беспросветная, надо пойти в церковь. Покреститься. Но это можно только некрещеным. Или если из другой веры человек решил перейти в православную. Тогда работает. Но меня крестили еще в младенчестве, так что больше уже было незачем. И тогда я решила обмануть судьбу. Поскольку моим единственным ангелом-хранителем была моя бабушка, я решила взять ее девичью фамилию. И ты знаешь, сработало! Постепенно всё наладилось. Милочка родилась, свет мой ясный. Раиса Петровна повстречалась. Добрейшей души человек… Она так меня выручала! Когда Милочка была в начальных классах, она всегда ее из школы забирала после уроков. В любую погоду. Я приду с работы – а у них уже вся программа выполнена: ребенок и пообедал, и погулял, и уроки сделал. Хотя какие там уроки в первом классе… Раиса Петровна была резко против продленки. Я тоже понимала, что продленка – это крайняя мера, вынужденная. Поэтому была очень благодарна, что она за Милочкой смотрит. Потом Мила подросла, а Раиса Петровна сдавать стала. Так Мила за ней так самоотверженно ухаживала! Как я когда-то за своей бабушкой. Вообще она во многом повторила мою судьбу. Так получилось… Тоже, как и я, безотцовщина. Тоже, как и я, росла под присмотром бабушки, пусть и неродной. Только у Милы не было матери-алкоголички и обязательной нагрузки по мытью классов. Так что детство у нее было нормальное. А потом Раиса Петровна тихо угасла. Ну, к тому давно шло, я понимала. Она уже очень старенькая была. Умерла – и оставила квартиру мне в наследство. Больше некому было. Она, как и я, была одна на всём свете. Так у нас с Милочкой оказалось собственное жилье. Хотя мы и так считали этот дом родным. Но одно дело – считать, другое – получить на него документы.

Она налила себе остывшего чаю, посмотрела в чашку.

– Ладно, хватит разговоров. Вечер уже. Домой мне пора.

– Дочь волноваться будет?

– Не будет. Ее сейчас нет в городе. Она в загородный лагерь на всё лето устроилась воспитателем. Многие педагоги так делают. Работа с детьми – привычная, ей в радость. К тому же всё лето – на свежем воздухе. Я к ней, бывает, езжу на выходные. Там родители приезжают детей проведать, забирают их на целый день, так нам никто не мешает. А сама она приезжает сюда только в пересменку, на пару дней. Так будет до самой осени. А уж к первому сентября, конечно, лагерь закрывается.

– Так зачем тебе домой спешить?

Она удивилась:

– А как же? Дом есть дом.

– Марина, я бы должен тебя отвезти, но не могу сесть за руль: выпил же.

– Так вызови мне такси. В чём проблема?

А проблема была в том, что Роман хотел узнать, где она живет. Сама она темнит, ничего конкретного о себе не рассказывает. Даже фамилию новую не сказала. И у Тошки не узнаешь… Откуда ему знать девичью фамилию чужой бабушки, которая умерла сто лет назад? Если бы сам подвез ее прямо к дому, так хоть знал бы адрес. А такси – штука ненадежная. Даже если сунуть потихоньку таксисту деньги, чтобы отзвонился, адрес сказал, так нет надежды, что не обманет. К тому же Марина следы запутывает очень умело. Может вообще выйти возле другого дома, даже на другой улице. Таксист уедет, а она потом пешком дойдет до своего дома. И толку, если даже таксист отзвонится? Адрес-то все равно не узнать…

Но вслух он этого, конечно, не сказал. А сказал другое:

– Я не могу тебя отпустить с неизвестным водителем. И честно сказать – мне вообще тебя отпускать не хочется. Я только-только начал что-то о тебе узнавать, о Милочке. Знаешь что, оставайся у меня ночевать.

Она задеревенела лицом:

– Ночевали уже. Больше не хочу.

– Нет-нет, ты не поняла! Ничего такого я не имел в виду! Оставайся чисто по-дружески! Нам с тобой еще много о чем поговорить нужно! Я очень хочу узнать о тебе как можно больше. Ведь даже подумать не мог, что ты полна сюрпризов!

Она посмотрела на него задумчиво и вполголоса произнесла:

– Ты даже себе не представляешь…

– Что не представляю?

– Насколько я полна сюрпризов!

Она засмеялась, отщипнула еще виноградинку, снова покатала ее в пальцах и сказала:

– Мне очень неловко, но я опять захотела есть. У тебя есть еще еда?

– Да полный холодильник!

Он вскочил и ринулся на кухню. От радости, что она останется, у него даже дрожало где-то в солнечном сплетении. Может, это и есть те самые пресловутые «бабочки в животе»? Ладно, сейчас об этом раздумывать некогда.

Теперь в ход пошло всё: и колбаса, и самый обыкновенный сыр, и даже баночку шпрот открыл. Как раньше говорили: что есть в печи – всё на стол мечи! Только теперь мечут не из печи, а из холодильника.

Они с аппетитом поужинали, как ужинают старые друзья. После ужина Марина взялась за посуду, но Роман вежливо отодвинул ее от мойки и всё вымыл сам.

– Ты – гостья. Отдыхай. И рассказывай, рассказывай побольше. О себе, о Миле. Кстати, ты ей какое отчество дала? И фамилию?

– Вот прямо всё тебе расскажи! Я еще не привыкла к мысли, что мы с тобой снова свиделись. И не решила, стоит ли пускать тебя в свою жизнь.

Он состроил нарочито грустную рожицу:

– Марин, ну хватит ребячиться! Уж теперь-то я тебя точно не обижу! Ни нарочно, ни по глупости.

– Не факт…

– Да перестань! Разве могу я тебе сделать что-то плохое?

Она задумалась:

– Знаешь, меня не оставляет чувство, что все-таки можешь. Тебе всегда это удается. И тогда, в деревне. Разве могла я это предвидеть? Особенно после того, как я тебя чуть ли не с того света вытянула. И в школе, когда я, маленькая, бежала по коридору, опаздывала на урок. Стоял возле стены какой-то старшеклассник. Могла ли я подумать, что он вдруг поставит мне подножку?

У Романа снова полыхнули щеки:

– Да уж… Слушай, а чего ты тогда меня не выдала? Могла бы Тохе нажаловаться.

– А зачем? Моя коленка от этого зажила бы, что ли?

– Тоже верно.

– Вот! А вы бы с Тошей могли из-за этого поссориться. А смысл? И знаешь, Рома, мне кажется, ты вообще такой: человек-скорпион. Бьешь неожиданно и метко. Причем – точно в цель, по самому больному. Может, для тебя по жизни это хорошо. А вот для моей жизни – плохо. Всегда. Так что про Милу у меня больше не выспрашивай. Хотя бы ее постараюсь защитить.

Он разозлился:

– От кого защитить? От родного отца? Который мечтает с ней познакомиться? Кстати, мне ведь, как этой вашей Раисе Петровне, свое имущество завещать некому. Разве что фондам каким-нибудь. Их нынче столько расплодилось, и сплошь – ворьё… А так оставлю родной дочери. Ты хоть об этом подумай!

Она снова прищурилась:

– Хочешь купить ее любовь? Не получится. Милка – вся в меня. Ее не деньги интересуют, а люди. К тому же на бедность мы не жалуемся. Так что благодарим, барин, за щедрость вашу. Но мы обойдемся.

Он досадливо цыкнул и ударил в сердцах кулаком по колену. Вот непробиваемая! Ничем не проймешь…

– Так как же мне с дочкой-то повидаться? Неужто придется обходить все школы и спрашивать, не работает ли у них учительница по имени Людмила, а по отчеству предположительно Романовна? Или не Романовна? Тоже отчество дала ей от фонаря? Как тебе – твоя мамаша?

– Что ж, попробуй, походи. Школ в городе много. Развлечение тебе будет надолго.

– Какой предмет хоть преподает?

Она только улыбнулась. Не скажет, понятно. Теперь уж точно ничего от нее не добьешься. Ладно. Он решил быть хитрее и перевел разговор.

– Кстати, ты сказала, что зарабатываешь на жизнь искусством. Голос вернулся?

– Нет. Не вернулся. Моя вокальная карьера закончилась, едва начавшись.

– Тогда – я не понимаю… Ты открыла в себе талант живописца? Не удивлюсь, с тебя станется. Картины пишешь?

– Пишу, да. Только не картины, а книги.

Он прыснул:

– Какие еще книги?

– Вот такие. – Она взяла со столика сегодняшнюю покупку. – Даже не то что «такие», а конкретно – эти.

– Совсем запутался… Объясни.

– Объясняю. «Белый Шоколад» – это я.

– В каком смысле – ты?

– В самом обычном. Я и есть тот умный мужик, которого ты так нахваливал.

– Ты шутишь?…

– Нет.

Каким-то шестым чувством Роман вдруг понял, что она действительно не шутит. Правду говорит. И тут у него перехватило дыхание. В буквальном смысле. Дышать хотелось, но не получалось ни вдоха, ни выдоха. Должно быть, он стал то ли краснеть, то ли бледнеть. А может, даже синеть. Потому что Марина вдруг подхватилась с места и бросилась к нему, стала хлопать его по щекам и дуть в лицо.

– Тебе плохо? Рома, что с тобой? Дыши, дыши! Лекарства есть? У тебя сердце? Или астма? Господи, что же делать…

Она растерянно суетилась, продолжала дуть ему в лицо, потом побежала в кухню за водой. И только когда она убежала из комнаты, он протяжно, со свистом, наконец-то вздохнул полной грудью. Когда она вернулась со стаканом, он уже нормально дышал. Увидев это, она рухнула с ним рядом на диван и тоже стала отдуваться.

– Фу, напугал! Надо, наверное, «скорую» вызвать.

– Не надо. Всё прошло.

– Да как же не надо? Ты только что чуть не умер у меня на глазах! У тебя какое-то заболевание?

– Нет. Просто спазм был. Уже прошел. Знаешь, от твоих новостей и впрямь помереть можно.

Она улыбнулась загадочно:

– Я же говорила, что полна сюрпризов.

– Еще что-то припасла? – простонал он. – Уж давай, вываливай всё сразу. Постараюсь выжить. Если получится…

– Да вроде ничего больше. Ну, может, по мелочам…

Он застонал и уткнулся лицом в диванную подушку.

Она тут же подхватилась с дивана, освобождая место:

– Вот правильно, ложись! Ноги сюда, ага… Постельный режим. Так полагается после приступа.

Он послушно лег, она поправила подушку, чтобы ему было удобнее, мягким успокаивающим жестом провела по плечу, похлопала по руке. Какое-то время молча сидела рядом, глядя в сторону. Роман постепенно приходил в себя. Старался упорядочить мысли. Не успел он осознать, что, оказывается, давно является отцом, как надо осознавать следующий факт: Марина – вовсе не простушка, какой он ее запомнил, а состоявшийся человек, к тому же – писатель, причем – его любимый. А он-то, балбес, расхваливал ее творчество и рекомендовал к прочтению! Но он же не мог знать, что Белый Шоколад – это она! Даже мысли такой появиться не могло… Наоборот, он искренне хотел приобщить ее к высокой литературе. Кто же мог знать, что именно она ее и творит?

Молчание затягивалось. Марина упорно не смотрела ему в глаза. Наверное, давала возможность собраться с мыслями. А может, и сама не знала, что сказать.

Прокашлявшись, Роман сказал:

– Наверное, мне полагается спросить: как ты дошла до жизни такой? Ведь о писательстве речи не было. Только вокал, причем с хорошими перспективами.

Она кивнула:

– Да, именно. Кстати, если помнишь, вокал в моей жизни появился тоже внезапно, абсолютно случайно. После смерти бабушки я совсем перестала петь: не с кем было. Так, изредка напевала за работой вполголоса. Скорее – мурлыкала, чтобы никто не слышал. И если бы на сувенирный рынок случайно не забрел Мишель, я бы никогда не задумалась о музыкальной карьере. Но музыка как пришла в мою жизнь внезапно, так и ушла: тоже внезапно.

– А с писательством как случилось? Кто тебя натолкнул на эту мысль?

Она задумалась ненадолго. Потом подошла к столу, снова отщипнула от кисти одну виноградинку, снова стала катать ее в пальцах. Наверное, ей так лучше думалось.

– Когда Милочка была совсем маленькой, я часто читала ей детские книжки. В садике их было много, мы даже домой брали. Вечером почитаю ей перед сном, а утром мы несем книжку обратно. На другой день берем следующую. Постепенно перечитали всё, что было и в нашей группе, и в других. Я записалась в библиотеку, но детских книжек для дошкольников там было мало. Не то чтобы совсем мало, но это были по большей части те книжки, что мы уже прочитали. Так что я в основном брала там книги для себя и для Раисы Петровны. Книги всегда, с самого детства, были моей отрадой, моим способом уйти от грустной действительности. Как и песня. А для Милы я стала сама придумывать сказки и разные забавные и поучительные истории. Про синичку, которая училась считать, таская зернышки из кормушки. Про трудолюбивого муравья, который помогал всем жучкам-паучкам. Про куклу, которая оживала ночью и повторяла всё то, что ее маленькая хозяйка делала днем. А маленькая хозяйка, проснувшись среди ночи, смотрела и понимала, что она сегодня делала зря или неправильно. И на следующий день своих ошибок не повторяла.

– Ты такие истории из головы выдумывала? – восхитился Роман.

– Из головы, конечно, а как иначе? Могла бы пересказывать сказки известных авторов, но это было неинтересно. Зачем пересказывать то, что уже читано-перечитано? Лучше придумать что-то новое. Кстати, мне Мила подала мысль эти истории записывать. Она решила, что мы тоже можем делать свои книжки. Мы пошли в универмаг, купили толстую тетрадь в яркой обложке, чтобы наша книжка была красивая, нарядная, и стали записывать туда одну историю за другой. И постепенно заполнили всю тетрадь. За это время подросли сыновья Мишеля и Вали. А Мила как раз в школу пошла, переключилась на подростковую литературу. И мы решили эту тетрадь со сказками подарить мальчикам. Я думаю, они поначалу не очень заинтересовались. Но потом решили почитать, чтобы нас не обидеть. А когда прочли, Валя вызвала меня для серьезного разговора. И объявила, что это – прелесть что такое, и надо этот сборник издать в виде настоящей книги. Я испугалась, потому что не знала, как это делается. Но Валя взяла все хлопоты на себя: нашла издательство, которое занималось детской литературой, подружилась с художником-иллюстратором, десять раз перепроверила договор, чтобы меня ни в чем не обделили.

Роман хмыкнул:

– То есть в музыке тебя продюсировал Мишель, а в литературе – его жена? Ловко ты устроилась, однако!

Марина, похоже, обиделась:

– Ничего я не «устроилась»! Литература появилась в моей жизни неожиданно. Как и музыка когда-то. И если бы не такие неравнодушные и добросердечные люди, как Валя и Мишель, всё моё творчество закончилось бы на обычном напевании за мытьем посуды да устным придумыванием сказок для дочки. А так эти сказки увидели свет, пригодились другим малышам. Я тогда получила первый гонорар. Не очень большой, разумеется, но я ведь и на это не рассчитывала! Было приятно, конечно. Я спросила у Милы, что ей купить на эти деньги. А она сказала, что лучше мы сводим в кафе Валину семью и угостим их. На радостях. И я согласилась. Это же им спасибо, что книжка вышла. Мила предложила: «Давай устроим гостеприимство в кафе-мороженом». Главное – слово какое подобрала: «гостеприимство»! Так мы и сделали. Дети наши объелись сладостями, а мне было приятно, что я, вечно бесприютная и безденежная, вдруг смогла себе позволить такую роскошь: устроить настоящее «гостеприимство», причем в хорошем кафе. Пусть это не шикарный ресторан, но важен был сам факт!

Роман почувствовал, что черная рука зависти начинает потихоньку сжимать сердце. Он понимал, что нельзя так, и злился на себя за это, но не смог удержаться и сказал:

– А что, тебе мало было этого успеха? Захотелось мировой славы?

Она посмотрела на него удивленно:

– Нет. Я вообще ни о какой славе не думала. Просто радовалась, что оказалась полезна. Книжка хорошо расходилась, даже два раза допечатывали тираж.

– И что ж тебе не сиделось в детских писателях?

– Да как-то так получилось… – пожала она плечами. – Валя с Мишелем на очередной день рождения подарили мне компьютер. Не новый, конечно, но работал он исправно. И стали мы с Милой его осваивать. Валя объяснила, что теперь я свои истории могу не в тетрадь записывать, а прямо в электронном виде. Я научилась, это оказалось не так уж сложно, зря я боялась. И вот я стала придумывать истории для детей постарше. Снова для Милы, конечно. И записывала их сразу в файлы. Когда таких историй стало много, Валя снова отнесла их в издательство. В электронном виде было даже удобнее. Получилась книжка для подростков. И снова я получила за нее деньги. А потом Мила окончательно выросла из возраста детских книжек, и у меня больше не получалось придумывать новые истории для детей. И я стала сочинять истории для взрослых. Просто шла за дочкиным возрастом. Придумала героя, назвала его Максимом. И стала моделировать ситуации: вот Максим попадает в незнакомую компанию, вот он влюбляется, вот влипает в историю. Сначала это были разрозненные рассказы. Но потом редакторы в издательстве мне подсказали, что все эти истории со сквозным героем можно объединить в одну большую повесть о жизни этого человека. Так и получилась моя первая большая книга.

Роману надоело лежать. Он сел, потер лицо ладонями и спросил:

– А почему ты сделала героем мужчину? О женщине, наверное, тебе было бы легче писать?

– Да, безусловно. Я ведь всю жизнь вращалась именно среди женщин, а к мужчинам относилась с опаской. Считала их странными, агрессивными, а порой и недалекими. Но ты понимаешь, мне всегда хочется людей оправдывать. И стало интересно посмотреть на мир глазами мужчины. Точнее – попробовать посмотреть. Так было намного интереснее. Я сначала придумывала ситуацию, оценивала ее с точки зрения женской логики. А потом резко меняла угол зрения. То есть смотрела с прямо противоположной стороны. И ты знаешь, так много нового для себя открыла! Говорят же, что мужчины и женщины – это существа с разных планет, поэтому им так трудно находить общий язык. Наверное, это так и есть. Разные жизненные установки, поэтому не всегда могут понять друг друга. По ходу дела я добавляла новых героев и героинь, у каждого персонажа была своя жизнь, своя позиция, привычки, стереотипы. Поэтому в целом истории получались интересные.

Роман не верил своим ушам, но слушал очень внимательно. Это же надо… Она сама выстроила особую систему, придумала свою манеру повествования. Ее никто не учил писать книги, а у нее так здорово получилось! Вот почему Белый Шоколад так популярен: у него – у нее, как выяснилось! – другой подход, другое видение, своя манера. Она ни на кого не похожа, потому что никого не копирует, даже подсознательно. Многие начинающие авторы пробуют писать как кто-то известный и успешный, но в итоге они – вторичны, а это неинтересно. Марина же – первооткрыватель, она не идет в чьем-то фарватере, она прокладывает дорогу сама себе, как ледокол.

Марина тем временем продолжала рассказывать, как она постигала суть писательского ремесла. Как спотыкалась, была недовольна собой, боялась, что ее засмеют. Боялась, но продолжала свое дело. И в результате написала первую «взрослую» книгу. Только в этот раз подруга Валя, которая разглядела ее потенциал, посоветовала попытать счастья в московском издательстве. Там размах побольше. Марина сказала, что она тогда от ужаса чуть не стала заикаться. Но Валя вызвалась стать ее литературным агентом на добровольных началах, взяла все хлопоты на себя. В Москве тоже оценили потенциал рукописи. Но попросили, чтобы автор написал еще хотя бы одну книгу, а лучше – две. Выходить на рынок с тремя книгами сразу – это лучше, чем с одной. Надежнее. Марина написала. И тогда издательство взялось за ее раскрутку.

– Марин, а почему именно «Белый Шоколад»?

– А почему нет? Нормальный псевдоним, не лучше и не хуже любого другого. К тому же нет «гендерной привязки», так мне сказали в издательстве. Одни читатели принципиально не покупают авторов-женщин, а издатели не хотели терять этих покупателей. Точнее, их деньги. Можно было бы взять в качестве псевдонима мужское имя, что-то типа Николай Петров. Но тогда бы отпали читательницы, которые доверяют только авторессам, потому что женщина женщину лучше поймет. А Белый Шоколад – это обезличено. Бесполое существо. Пусть каждый читатель сам догадывается, кто стоит за этим псевдонимом. И думает так, как больше нравится.

– Хм, логично. Это они тебе имя придумали?

– Нет. Я придумала. Само как-то так получилось. Понимаешь, у меня проблема возникла серьезная. Обычно на обороте печатают фото автора и его краткую биографию. Но ты сам подумай: разве это возможно в моем случае?

Роман прикусил губу и покачал головой. Он вспомнил, как зимой в избушке Марина объясняла, что не может выйти «на люди» со своей несчастной биографией. Так возникла таинственная англоязычная певица Хлоя, которую можно было услышать в записях, а увидеть было нельзя. И вот опять, получается, наступила на те же грабли.

– Рома, ну кто бы стал покупать книги затюканной матери-одиночки, которая даже образования не получила! Школьное только, но это не считается: у нас каждый человек школу оканчивает, подумаешь… И что еще можно написать в биографии? Что я в детском саду работала ночным сторожем, теперь – нянечкой, посуду мою и горшки выношу? Это стало бы для книги антирекламой, даже не было бы смысла издавать. А в издательстве сидят люди неглупые. Они поразмыслили и решили именно это сделать фишкой. Абсолютно таинственный автор: имя – тайна, возраст – тайна, непонятно даже, мужчина это, женщина, тандем или вообще сборный проект. И даже подписали со мной договор о неразглашении этой тайны. То есть чтобы я сама себя не выдала. Вот странные люди! Я-то как раз больше всего боялась, что тайна раскроется! Но пока что, видишь, не раскрылась: в издательстве буквально два-три человека знают, кто я есть на самом деле. Только те, с кем непосредственно я контактирую. Иначе тайну не уберечь.

Потом она стала рассказывать, что благодаря грамотной работе сотрудников издательства успех пришел сразу, и очень быстро накрыл ее буквально с головой. И денег за книги она стала получать много. Настолько много, что даже не понимала, что с ними делать. А когда пошли переводы на другие языки, то и совсем растерялась. Но потом успокоилась и стала копить. А накопив, подарила Мишелю с Валей хорошую дачу недалеко от города. Они возмутились и стали отказываться. Но она им объяснила, что без их помощи ничего бы этого не было: ни хорошей жизни, ни вокала, ни литературы, ни денег. Им пришлось согласиться с ее доводами.

– А себе дачу тоже купила?

– Нет. Зачем она нам? Мы с Милой родились и выросли на этажах, на асфальте. Нам в городе привычнее. И то время, когда я вынужденно жила в деревне, не прибавило мне любви к натуральному хозяйству. Хорошо, что это продолжалось недолго. Но мне хватило. Так что сама я о даче не мечтаю. Но деньги продолжают поступать, девать их куда-то надо. И я купила Милочке квартиру. Чтобы у нее было свое гнездышко. Замуж выйдет или просто захочет пожить самостоятельно. Но она не хочет уезжать от меня. Мы привыкли вдвоем. Пока она в школе – я работаю за компьютером, пишу. Потом она приходит – я откладываю свои тексты, и мы общаемся. А купленная квартира так и стоит пустая. Зачем только покупали?…

– Вы можете ее сдавать.

– Не можем. Во-первых, в деньгах мы не нуждаемся. Во-вторых, купить-то купили, но ремонта там нет, а без ремонта кто же снимет?

Роман вскинулся:

– Вот! Я придумал! Я пригожусь! Сделаю там ремонт, да такой, что журналисты толпой валить будут, чтобы фотографировать для глянцевых изданий!

Марина нахмурилась и пробормотала:

– Угу… Как раз этого нам и не хватало в жизни… Чтобы журналисты – толпой… Я прячусь от людей изо всех сил, а ты такое говоришь! Что же ты никак не успокоишься, Рома? Скорпионья твоя сущность… Снова хочешь разрушить мою жизнь?

Он сник. А ведь и правда…

– Ну ладно, не будет никаких журналистов, я понял. Но разреши мне хоть что-то сделать для тебя и для дочки! Я сделаю шикарный дизайн-проект, закуплю лучшие материалы, отправлю лучших мастеров. Хоть раз в жизни потрачу деньги с удовольствием и пользой! Это будет мой подарок Миле. Нет, скорее – тебе. Ты же ничего от меня не хочешь брать.

– Она тоже не захочет. Нет, не из предубеждения к тебе. Просто ее даже квартира как таковая не интересует, не то что дизайн-проект и шикарный ремонт. Рома, пойми: я не хочу тебя унизить, отомстить или в чем-то ущемить. Просто нам ничего не нужно. Правда.

Роман вдруг остро позавидовал вот этому слову «нам». У Марины есть дочь, в перспективе – внуки, а значит – есть семья, есть будущее. У него этого нет. И они в свою семью его не приглашают. Даже гостем. Даже дизайнером. Даже прорабом. Вообще никак. И что делать – непонятно. Ох и Маринка, ох и крепкий орешек! Может, хотя бы дочь окажется не такой железобетонной. Вот только как с ней встретиться?…

Пока он размышлял, Марина посмотрела на часы и сказала:

– Поздно уже. Пора укладываться. Как разместимся?

– Ты – гость, значит – на кровати. Я – здесь, в гостиной, на диване.

Она скептически осмотрела диван:

– Ты здесь не поместишься. На пять минут прилёг, и то неудобно стало: вскочил вот, сел…

Это была правда. Стильный кожаный диванчик офисного типа великолепно смотрелся в интерьере, на нем было удобно сидеть, но спать…

– Давай уж тогда я лягу здесь. Мне не привыкать.

И это тоже правда. Роман вспомнил, как она в деревне уступила свою кровать и спала на допотопном кухонном диване-развалюшке, чтобы ему, гостю, обеспечить комфорт. А он разве может уложить ее на такое неудобное ложе?

– Рома, а раскладушка у тебя есть? Или надувной матрац хотя бы?

Он развел руками:

– Откуда? Я же не брал к себе постояльцев, так что надобности не было.

– Что же делать будем?

Полынин подумал пару секунд и решился:

– А давай мы оба ляжем в спальне. Да, там одна кровать, зато широкая и удобная. И пока ты не впала в истерику, скажу: между нами будет кинжал. То есть водораздел. Обещаю к тебе не приставать и вообще вести себя пристойно.

Она растерянно пожала плечами:

– Ну ладно… Спать так хочется… – И вдруг спохватилась: – Так у меня же рубашки ночной нет!

– Не беда. Подумаешь, проблема! Я тебе сейчас что-нибудь найду.

Он ушел в спальню, порылся в шкафу и вынес новую футболку в запечатанном пакете. Марина схватила его и убежала в ванную комнату.

Роман пошел готовить кровать. Он растащил подушки к краям постели, чтобы они оказались как можно дальше друг от друга. Потом скатал длинным валиком плед и положил его ровно на середину кровати. Как пограничный столбик, только в лежачем виде. Оценил свою работу: вроде нормально получилось.

Марина вернулась из ванной. Его футболка доходила ей почти до колен. Тоже нормально получилось. Практически ночная рубашка.

Осмотрев ложе, она спросила:

– Мне с какой стороны ложиться?

– С любой. Где удобнее.

– Да мне без разницы… А ты где обычно спишь?

– Посредине. Как-то не задумываюсь. Так что выбирай сама.

Оставив ее решать этот вопрос, он ушел в душ. Когда вернулся, Марина уже лежала, свернувшись в клубочек и укрывшись до подбородка. Вот и хорошо. Чем скорее уснет, тем лучше. А ему подумать надо. Есть о чем.

Он лег на свободную половину кровати и тоже затих. Уставившись в потолок, по которому пробегали полосы от фар, он наконец-то стал думать связно. Раньше не удавалось, потому что сначала он нервничал, не знал, как разговорить Марину, а потом она стала выдавать такую информацию, что голова у него пошла кругом.

Итак, что он узнал сегодня? Что Марина, оказывается, все время жила здесь, ни в какое заграничье не уезжала, но он об этом не догадывался. Тосковал о ней, не знал, где искать, а она, оказывается, ходила с ним по одним улицам. Но судьба-злодейка не дала им встретиться. Ни разу. Это же надо: в глухом захолустье, в ночной степи, в умирающей деревеньке эта судьба вывела его именно на дом Марины. Где бы еще встретились… А здесь, в городе, оказывается, жили буквально на одной территории, но пути ни разу не пересеклись.

Да и где бы они пересеклись? Она работала в детском саду, а он в таких заведениях не бывал. Она ходила пешком, а он ездил в автомобиле. Ну это ладно. Но где-то же люди пересекаются? В магазинах, например. Хотя магазины они тоже посещали разные, это ясно.

И вообще – не в этом дело. Дело в том, что у него, оказывается, есть дочь. Этот факт ему еще предстоит осмыслить. Пока что он сам не знает, как к нему относиться. Он узнал о Миле со слов Марины. Но рассказ – это одно, а личное знакомство – совсем другое. Марина не хочет их знакомить. Вот это непонятно. Зачем же тогда было о дочке рассказывать? Чтобы подразнить его? Убить наповал? Похвастаться, что у нее есть семья, а он так бобылем и прожил? Это вряд ли, Марина не такая. Просто не удержалась, рассказала, а теперь, поди, сама жалеет. Ну уж нет, с дочкой он познакомится в любом случае! Главное – Марину не спугнуть. Быть терпеливым, покладистым. Тогда она оттает, подобреет, пустит его в свою жизнь. Да, наверняка. Самое главное – держать себя в руках, не делать резких заявлений, чтобы ненароком не сказать или сделать что-то непоправимое.

Ну ладно, вопрос с дочкой они рано или поздно утрясут. Но вот как переварить вторую новость? Это же просто ирония судьбы: он тосковал по Марине и восхищался книгами Белого Шоколада. Но разве можно было предположить, что Белый Шоколад, которого он считал «умным мужиком», на самом деле – его Марина? Нет, этакий карамболь даже во сне бы не приснился! А вот наяву – случился…

Вообще непонятно что в жизни происходит. Девочка из низов сначала покорила музыкальную вершину, потом – литературный олимп. И всё это – между мытьём полов и горшков. Вот как такое может быть? Надо будет ей посоветовать написать свою биографию. Не раскрывая инкогнито, просто в виде повести. Так ведь не поверят читатели… Скажут: ну не бывает в жизни такого! А вот бывает…

И кто из них теперь круче? Когда-то он посматривал на нее свысока, а теперь даже непонятно, на какой козе к ней подъехать. Она – известный писатель, ее книги издаются многотысячными тиражами. Он и сам ждет каждую новую книгу с нетерпением. А сам-то он кто? По сравнению с ней – просто никто. Когда-то он был уверен, что архитектор – это звучит гордо. Теперь уже не так уверен. Таких, как он, – полным-полно. Да и что особого он делает? Даже дома новые не строит. Так, ремонтирует и обновляет старые. С одной стороны – работа ему нравится. С другой – даже рядом не поставить с тем, что делает она. Он-то, дурак, думал произвести на нее впечатление своим загородным домом. А она, оказывается, такие дома друзьям раздаривает. Просто по доброте душевной.

Не зря же говорят: деньги не делают человека ни лучше, ни хуже, а просто ярче высвечивают то, что есть. Она была щедрой в бедности, такой же осталась и теперь, в богатстве. А он, Полынин, никому таких щедрых подарков отродясь не делал. Даже в голову не приходило. Думал, что главное – накопить, в дело вложить. Копил, вкладывал. Снова копил, снова вкладывал. Да, сейчас он человек состоятельный. И что? Радости от этого нет. Конечно, богатым быть лучше, чем бедным, это бесспорно. Но ради чего? Вопрос… И главное – дочке его, похоже, до его денег тоже нет дела. Вот мать хорошие гонорары получает, квартиру ей купила. Могла бы девушка жизнь прожигать в свое удовольствие. А она в школе работает за копейки. Даже летом не на курорт модный поехала, а в простой загородный лагерь, и не отдыхать, а работать. Значит, действительно, работа ей в радость. Не зря Маринку с детства называли «правильной»; она и дочь так воспитала.

Он снова стал думать о незнакомой пока что дочке, о том, что надо непременно с ней познакомиться, и как можно скорее, и на этой мысли уснул.

Проснулся Полынин на рассвете. Было очень рано, и он сам не понял, почему вдруг проснулся. Ведь выходной, никуда спешить не надо. Потом обвел глазами комнату – и обнаружил на второй половине кровати фигурку, спящую в позе эмбриона.

Марина!

Тут же вспомнил вчерашний день, такой богатый событиями и открытиями. Так вот почему ему и не спится толком: нервы на взводе.

Опасаясь разбудить гостью, он стал тихонько ее разглядывать. Засыпала-то она на другом боку, это он точно помнил. Во сне повернулась лицом к нему. Роман вспомнил, как вчера отметил: с возрастом ее внешность приобрела какую-то строгость. Теперь же, во сне, она не старалась быть серьезной, а потому была похожа на прежнюю Марину, которую он запомнил.

Роман почувствовал, как его затопила теплая волна. Он смотрел на спящую красавицу и удивлялся нежности в своей душе. А ведь всё могло получиться так, как было в том давнем сне. Он мог бы каждое утро просыпаться и радоваться, что она – рядом. Наверное. Даже – скорее всего. Если бы только не то да не это. Но история не знает сослагательного наклонения, поэтому приходится жить по правилу «здесь и сейчас».

И что же сейчас? Сейчас у него в доме спит женщина, которую он когда-то не принимал всерьез, потом мечтал о ней и тосковал, а потом старался просто не вспоминать, чтобы не расстраиваться. Как ему вести себя дальше? Вот вопрос…

Можно отвезти ее к себе на дачу, как он и собирался. Не чтобы дачей похвастаться, а просто чтобы провести день подальше от города, в тишине. И телефон отключить, чтобы ничего не мешало. Просто общаться, долгие разговоры разговаривать. Целый день! Может, удастся что-то еще выведать о дочке.

Для загородного отдыха ей понадобится другая одежда. Вот и появится повод заехать к ней! Даже если в квартиру не пригласит, он хотя бы узнает улицу и дом. А это уже немало. Да, это хорошая мысль. Она наверняка захочет как минимум из босоножек на шпильке переобуться в мокасины или удобные сандалии. А заодно переодеться в джинсы, какой-нибудь свободный шифоновый балахончик. Но уж этого он ей в своем шкафу никак найти не сможет. Вот и придется ехать к ней домой. Эта мысль чрезвычайно обрадовала, и он стал смотреть на Марину с еще большим удовольствием.

Марина же во сне снова зашевелилась, устраиваясь поудобнее. Придвинулась к нему поближе, что-то отрывисто пробормотала. Потом еще немного поерзала – и оказалась совсем рядом с ним. Роман затаил дыхание. Правила приличия требовали отодвинуться, да он и сам бы рад, но тогда он заденет Марину, она проснется – и… ой, что начнется!.. Как доказать, что он ничего не предпринимал, что это она сама к нему придвинулась?

От ее запаха кружилась голова. Как такое может быть? Ведь она принимала душ с тем гелем, что стоит у него в ванной. Он же сам им пользуется ежедневно, и никакого головокружения до сих пор не испытывал. Значит, дело в самой Марине, в ее коже. Получается, что феромоны – это не выдумка? Они реально существуют?

Боже, не сойти бы с ума…

Марина вдруг приоткрыла один глаз, потом второй. Две секунды ей понадобилось, чтобы сфокусировать зрение. Потом во взгляде появилась осмысленность, она нежно улыбнулась и выдохнула: «Рома…».

Рука Романа сама собой обняла ее плечи, а нос уткнулся в ложбинку между подбородком и ключицей. Что делать дальше – Роман не знал. Сапер на минном поле. Каждый следующий шаг может стать как удачным, так и роковым.

Марина провела рукой по его щеке, скользнула по шее и остановилась на плече.

Пряча лицо на его груди, сказала сдавленным, но счастливым голосом:

– Мне под утро сон такой приснился… Даже неловко рассказывать…

– Рассказывай сразу, а то потом забудешь, – прошептал он ей на ухо.

– Мне снилось, что ты – мой муж. Я была как бы под твоим крылом, защищена со всех сторон. И так это было замечательно! Никогда в жизни такого не ощущала. В реальной жизни. А во сне вот приснилось. Даже жалко, что сон уже закончился…

Он глухо проговорил ей куда-то в шею:

– Марина, одно твое слово – и сон станет явью. Насовсем.

Она отстранилась, глянула на него с недоверчивой улыбкой:

– Ром, ты что?… Это же просто сон, я еще не отошла, не проснулась окончательно…

– Вот и хорошо. Давай продолжим твой сон. Я – твой прекрасный принц из сказки. Ты – под моим крылом. У нас всё хорошо. Мы каждый день просыпаемся рядом. И дарим друг другу радость.

Он стал тихонько целовать ее шею, плечо, щеку. Она доверчиво потянулась навстречу. Роман даже не верил: ни истерики, ни гневной отповеди, ни возмущения. Наоборот – тянется к нему, ластится, растворяется в его ласках. Похоже, и впрямь еще не отошла от сна. Великий Боже, спасибо тебе! Только бы не спугнуть…

Он был нежен с ней настолько, что даже сам себе удивлялся. Ему хотелось целовать ее бесконечно, хотелось гладить, покусывать, снова целовать. Марина принимала это радостно, без тени смущения, без кокетства и жеманства. Ах да, она же этого не умеет… У нее всегда всё естественно. И думает, и делает, и живет по-честному. Ни игры, ни фальши, ни заранее запланированной подножки, ни продуманной тактики. Считается почему-то, что так неинтересно. Почему вдруг? Кто-то когда-то сказал, что «должна быть в женщине какая-то загадка». Да Маринка этими загадками полна! Но не потому ему так хочется сейчас ее целовать. Не ради каких-то там загадок, а ради нее самой!

Нежные поглаживания и поцелуи очень скоро перешли в «горячую фазу». И оказалось, что у Романа Полынина, записного сердцееда, который к пятидесяти годам так и не выбрал себе постоянную партнершу, это был лучший секс в жизни.

Нет, не секс. Это был именно акт любви. Такого с Полыниным давно не случалось. С той самой злополучной ночи в зимней избушке. Именно такие чувства он искал потом с разными женщинами – и не находил. Потому, наверное, и не видел смысла в женитьбе. Если бы так, как в том сне, – одна звездочка ясная, одно солнышко в небе, – тогда был бы смысл. А без этого единения душ – единение тел превращалось просто в упражнение. Он потому так и относился к сексу: такой отдельный вид спорта. Тело радуется, а душа молчит.

Однако теперь его душа пела на разные голоса. Надо же, как всё просто, оказывается! Он, Марина, и никого вокруг. Вот и весь простой рецепт счастья.

Отдышавшись, он искоса взглянул в ее сторону. Марина лежала с закрытыми глазами. Прислушивалась к себе. По лицу ее блуждала слабая улыбка. Ему хотелось думать, что это улыбка радости, счастья, удовольствия, – в общем, свидетельство положительных эмоций. И еще: он снова боялся дышать. Эта хрустальная ваза по имени Марина могла разбиться в любой момент, поэтому Роман держал в узде свои гусарские замашки.

Открыв глаза, она улыбнулась: ясно, открыто. Ну конечно. Никаких потаенных мыслей. Одно слово – «правильная».

– Ром, ты знаешь, мне понравилось. – Он задохнулся от счастья. – Это всегда так бывает?

Замялся:

– Я вам не скажу за всю Одессу… Но у меня – только с тобой. В общем, за всю жизнь я только два раза был так счастлив. И оба раза – с тобой. Судьба, наверное… Как ты думаешь?

– Ну да. Планида… Так Раиса Петровна говорила.

– Марин, не будешь от меня больше бегать?

Он снова уткнулся ей в шею, прижался.

Она удивилась:

– Что значит «больше»? Я разве когда-нибудь от тебя бегала? Скорее – ты от меня…

– А, ну да. Я просто хотел попросить: не исчезай из моей жизни, пожалуйста! Мы теперь нашлись, как разлученные близнецы в индийском кино.

– В бразильском сериале…

– Да какая разница. Главное – нашлись. Больше всего на свете боюсь, что ты растаешь, как сон, как утренний туман…

– Ой, а какой же сегодня сон хороший был! – вдруг вспомнила она. – Такой теплый, такой классный…

Он откинулся на спину, притянул ее к себе:

– Может, хоть теперь ты поймешь меня и поверишь. Я тогда, зимой, был под впечатлением такого же теплого и радостного сна. Даже не понял, что наяву ничего этого нет. Вот так и случилось… Ты простишь меня когда-нибудь?

– Давно простила, – пробормотала она куда-то ему в плечо. – И Милочка у меня появилась, и жизнь постепенно сложилась неплохо. Да и вообще – я зла не помню. Ром, а что мы сегодня будем делать? У тебя были какие-то планы?

Он пожал плечами:

– Никаких особых планов не было. Я же тебе говорил: хотел уехать на дачу, там наслаждаться тишиной и новой книгой Белого Шоколада.

– А, того умного мужика? Да, я вспомнила.

Он засмеялся и чмокнул ее в нос.

– Теперь я могу поехать на дачу в компании Белого Шоколада. И вести там разговоры «за жизнь» с этим «умным мужиком». Поедем?

– Не хочу. Я и правда не очень люблю бывать за городом. Скучно мне там. Но сегодня я планировала для себя одно мероприятие. Пойдешь со мной?

– С тобой – хоть на край света, хоть в другую галактику. Только скажи, как мне экипироваться: костюм-галстук-запонки? Или штормовка-ботинки-альпеншток?

Она тихонько засмеялась своим неподражаемым серебристым смехом, который Роман помнил еще с той давней зимы:

– Нет, ничего особенного. Оденься так, чтобы не выделяться из толпы. Мы с тобой будем играть роль «тайных покупателей».

– Это в каком же смысле? Нам надо что-то украсть?

Она снова зазвенела серебристым колокольчиком, шутливо шлепнула его по плечу:

– Вот балда! Ничего красть не надо. Просто я всегда стараюсь со стороны увидеть, как люди реагируют на мою новую книгу. Вчера вот в «Славянских рунах» была, сегодня собиралась в «Книжный мир» поехать. Тоже понаблюдать со стороны. В «Рунах», конечно, публика поинтеллигентнее собирается. Но в «Книжном мире» и площадь больше, и книг там – аж целых три этажа, и народу поэтому бывает побольше. И народец самый разномастный: студенты, академики, няни с малышами, пенсионеры, домохозяйки, деловые люди. Можно сделать «срез» и посмотреть, как реагируют разные группы.

Мать честная, так она еще и аналитик!.. У Романа опять голова пошла кругом.

– Так ты не случайно вчера зашла в «Руны», а намеренно?

– Ну конечно!

– Когда я тебя увидел, ты рассматривала на стеллажах чужие книги. Зачем они тебе?

– Я старалась прикинуться обычным покупателем. Чтобы не привлекать к себе внимание.

Он досадливо цыкнул:

– Опять двадцать пять! Марин, ну сколько ты будешь от жизни прятаться? Не надоело тебе?

Она покачала головой, улыбнулась насмешливо:

– Рома, ты все-таки балда, каких поискать… Даже не представляешь, как хорошо быть невидимкой! Медийные персоны шагу ступить не могут в свое удовольствие. Их обязательно в самый неподходящий момент подловит папарацци. Или вынырнет откуда-то толпа поклонников. Или сосед по купе, узнав, обязательно захочет поговорить «за жизнь». Или одолевают журналисты с вечным дурацким вопросом о «творческих планах». А я хожу по улицам спокойно. Не прячусь, не жду подвоха. Сама себе хозяйка. И сама себе – «фонд изучения общественного мнения». Мне не надо заказывать социологические исследования, я сама их провожу. Ну что, идешь со мной? Если не хочешь, я не настаиваю. Пойду одна. Так привычнее.

– Нет-нет, что ты! Обязательно пойду! Мне очень интересно!

Правда, когда они окончательно выбрались из постели, солнце было уже довольно высоко. День обещал быть жарким, как вчера. Ну, на то и август… Они наскоро выпили кофе с остатками вчерашнего ужина, прыгнули в машину, и вскоре уже были в «Книжном мире».

Магазин встретил их благословенной прохладой. И как люди раньше обходились без кондиционеров? Непонятно.

Однако вокруг центрального стенда было жарко: здесь баталия кипела нешуточная. Здесь было выставлено новое произведение Белого Шоколада. Стопки книг быстро таяли, сотрудницы едва успевали подносить новые.

Марина прошептала:

– Смотри-ка, здесь расхватывают еще лучше, чем в «Рунах».

– Думаю, земля слухом полнится, – ответил Роман тоже шепотом. – Кто-то, купив вчера, уже прочитал и оповестил всех знакомых, что вещь – стóящая, надо брать. Полагаю, что в «Рунах» сегодня тоже покупателей больше, чем было вчера. Если хочешь, можем потом и туда заглянуть.

Она рассеянно кивнула, продолжая наблюдать за покупателями.

Внимание привлекала группа разновозрастных женщин. Ими руководила бойкая моложавая пенсионерка. Женщины из этой группы, схватив по книжке, а кто-то и по две, выстраивались в очередь в кассу. Оплатив, отходили к огромному окну у входа и там ждали остальных. Моложавая пенсионерка, явный лидер по натуре, что-то им говорила, энергично жестикулируя. Роману стало интересно, он подошел послушать, потянув за собой Марину.

Оказалось, что это недавно образовавшийся фан-клуб почитательниц Белого Шоколада. Увлеченные творчеством этого автора, они списались в Интернете и решили образовать своего рода литературный кружок, чтобы обмениваться мнениями вживую, а не на форумах. И по случаю такого долгожданного события – выхода в свет новой книги – решили совместить приятное с полезным: купить новую книгу любимого автора, а заодно пообщаться, обменяться впечатлениями.

– Ты знала об этом фан-клубе? – шепотом спросил Роман.

– Понятия не имела. Откуда? Люди живут своей жизнью. Что-то читают, что-то обсуждают. Мне никто не докладывает.

– Ага, тебе попробуй доложи, – хмыкнул он. – До тебя добраться сложнее, чем до далай-ламы. Они ведь даже не догадываются, что их любимый автор живет с ними в одном городе.

– Надеюсь!

– Не понимаю я тебя… Неужто не хочется искупаться в лучах славы?

– А это как? Мне поаплодируют, а я картинно поклонюсь? Нет, не хочется. Мне больше нравится наблюдать естественную реакцию читателей. Что я обычно и делаю. Когда вижу такой ажиотаж, настроение улучшается, и этой «подзарядки батарей» мне хватает надолго. Понимаю, что не зря работала, и с энтузиазмом сажусь за новую книгу. Жалко, бабушка не дожила. Она бы мною гордилась! Матери-то все равно было, чем я занимаюсь, да и книг она не читала. А вот бабушка бы оценила. По сути я – очень одинокий человек. Общаюсь, конечно, с соседями. Изредка – с редакторами. Но толпы подруг нет. И порадоваться за меня некому. Зато и позавидовать тоже некому. Мою тайну знают только Валя с Мишелем. И Мила, само собой. Они радуются, конечно, каждой новой книге. А больше – никто.

– Как никто? Я тоже радуюсь! Теперь, когда узнал. И дальше буду радоваться каждой твоей книжной премьере. А давай такую традицию заведем: будем отмечать выход новой книги. Вот прямо сегодня и начнем. Закатимся в ресторан: только ты и я. Чтобы тайну твою не разрушить. Но зато у тебя будет праздник. И создам этот праздник я.

– А ты уже переступил через зависть и досаду?

Заметила, значит… А он так старался не выдать себя! Не удалось.

– Переступил. Какие у нас с тобой могут быть счеты? Если бы я тоже был писателем или ты – архитектором, тогда могло быть соперничество. А так… Что нам делить?

Женщины у окна, поджидая подруг, уже листали свои книги, некоторые места зачитывали вслух, восхищались слогом.

Роман сам не понял, как шагнул в их круг, потянув за собой Марину, и, не отпуская ее руки, громко сказал:

– Милые барышни! Разрешите вам представить виновницу торжества! Автора, которым вы так восхищаетесь.

Престарелые «барышни» на минутку умолкли, растерянно переглянулись, потом затараторили все разом, возмущенно глядя на Марину, как на самозванку, и выкрикивая, что Белый Шоколад – это мужчина, который живет в Москве, может даже – на Красной площади, и нечего тут морочить им голову.

С окаменевшим лицом Марина поманила Романа. Он наклонился, и она тихо, но отчетливо сказала ему на ухо:

– Ну вот ты и ужалил, скорпион…

Потом отошла, зачем-то вынула из сумки телефон и подозвала командиршу этого воинственного дамского подразделения. Они отошли в сторону и стали о чем-то говорить. Роман решил, что Марина все-таки отважилась выйти из тени. Наверное, договаривается о творческой встрече или что-то в этом роде. Телефонами обменяются, потом вечер устроят. Так и надо. Нельзя всю жизнь пребывать в подполье! Долго наблюдать за ней он не мог, потому что на него наседали «барышни»: кто-то его стыдил за вранье, кто-то откровенно строил глазки. Он отбивался и отшучивался, как мог. Но тут подошла их «вожатая» и громко сказала:

– Отстаньте от человека! Болен он. Психически нездоров. Женщина, что с ним была, – сиделка при нем. Опекает. Сама сказала. На него находят приступы, поэтому в одиночку его не отпускают. Она пошла сейчас вызывать по телефону подмогу. А вы, юноша, – обратилась она к Роману, – далеко не уходите. За вами сейчас приедут, помощь окажут, домой доставят. – И пробормотала уже вполголоса, для себя: – Хотя лучше бы – в спецклинику.

Роман сначала даже не понял ничего. Но постепенно до него дошел смысл сказанного. Он расхохотался. «Барышни» опасливо посторонились, понимающе кивая друг другу. Лидерша махнула им рукой и почти строем увела из магазина.

Роман вздохнул, осмотрелся, ища Марину. Не увидел. Ах да, она же на улицу вышла, подальше от этой толпы.

Он тоже вышел на улицу, огляделся. Марины нигде не было. На всякий случай пошел к машине: вдруг она решила ждать его там. Но и там ее не было. Он снова беспомощно оглянулся, обозревая округу. Нет нигде.

И тут до него стал доходить ужас произошедшего. Марина быстро сориентировалась в нештатной ситуации. Не стала даже связываться со стаей галдящих сорок. Просто отвела в сторонку вожака стаи и объяснила ситуацию, свалив всё на Романа. Назвала его сумасшедшим, сказала, что идет звонить куда надо. Тётка поверила и успокоилась. И сорок своих увела. От греха подальше.

Ему стало плохо. То ли от жары, то ли от страха. Он сел в машину, подставил лицо под спасительную прохладу кондиционера. Решил посидеть здесь еще какое-то время: вдруг Марина одумается и вернется. Но в глубине души точно знал: не вернется. Ни сейчас, ни позже. Ни сюда, к машине, ни к нему домой, ни в этот магазин. Никуда не вернется. И никогда. Он сам всё испортил.

И чем лучше он осознавал произошедшее, тем хуже ему становилось. Заколотилось сердце, прошиб липкий пот, задрожали руки. Еще утром он так радовался, что наконец-то нашел Марину, строил грандиозные планы, и что? Как же так получилось, что он только что буквально собственными руками выставил Марину из своей жизни? Точнее, сделал так, что ей пришлось спасаться бегством.

Как она сказала? «Ну вот ты и ужалил, скорпион». Точнее не скажешь. Мастер художественной прозы, кто бы сомневался…

И что теперь?

А теперь, похоже, он потерял ее снова. Может, уже навсегда. Ужасное слово «навсегда». Не хочется так думать. Теперь он знает, что она живет здесь, и можно будет попробовать ее найти. Но как?… Фамилию она сменила давным-давно. Может, заодно и имя… Он называл ее Мариной, она не возражала, но иди знай, какое имя у нее в паспорте! Как искать человека, о котором неизвестно ничего? В каком районе она живет? Тоже неизвестно. Можно поднять на ноги всю полицию, но что им сказать? Кого он ищет? Давно потерянную знакомую, о которой не знает ничего: ни адреса, ни фамилии, ни даже точной даты рождения. При этом сама Марина общаться с ним не желает, и полиция наверняка примет во внимание этот факт. И ему просто откажут. Сочтут сумасшедшим, как счел сегодняшний сорочий фан-клуб.

Похоже, ему не помогут ни полиция, ни частные детективы. Если они есть, конечно. В городе – больше миллиона жителей. Как среди них найти конкретного человека? Одного-единственного…

С дочкой так и не познакомился…

Вообще-то он откровенно побаивался встречи с ней. Но теперь встреча, похоже, не состоится. Бояться больше нечего, но и для радости причин тоже нет. Вопрос: как ему жить дальше? Зная, что Марина живет в этом же городе, но недоступна. Зная, что у него есть взрослая дочь, с которой он никогда не увидится. Понимая, что у него могут появиться внуки, о которых он даже не узнает. И осознавая всю глубину личной трагедии: много хорошего могло с ним случиться с приходом в его жизнь Марины; сам он мог бы сделать много хорошего для нее и для дочери. Но теперь ничего этого не будет. Потому что Роман Полынин, как оказалось, – самый безнадежный идиот в мире. Это бесспорный факт.

Аккуратно тронулся с места, поехал в сторону дома.

Вошел в квартиру – и встал, как вкопанный. Здесь пахло Мариной. Она здесь? Вернулась? Но как?… У нее же нет ключей!

Обежал квартиру по периметру. Нет никого. Просто запах остался. Да и то, скорее, в воображении. Просто сознание отказывается верить, что час назад Маринка была в его жизни, причем даже в его квартире, и вот уже случилось страшное: ее нет здесь и не будет.

Что ему остается? Ждать выхода новых книг? Караулить ее у книжных магазинов? Она осторожная. Теперь и вовсе перестанет там появляться. А то и в другой город переберется. С нее станется… Или прямо в Москву! А почему нет? Ей везде дороги открыты, потому что она – «невидимка». Ее никто не опознает, никто за руку не схватит. И в соцсетях ее нет.

Вот как быть?! Смириться? Смириться…

Что делают люди в момент душевного кризиса? Напиваются, кажется…

Подошел к бару, открыл, полюбовался на шеренгу бутылок с разноцветными наклейками. Водки бы тяпнуть, но такой простоты в баре нет. А что есть? Шампанское. Прелестно. Как насмешка… Что праздновать? Свою вселенскую глупость? Что еще тут есть… Текила. Да ну ее… Ром. Наклейка только красивая, а так – гадость редкая. Виски. Коньяк. Мартини. Вино разное. Прекрасный набор. Только перед кем хвастать? И выпить не с кем… Единственный настоящий друг – Антон. Но как ему рассказать? Как объяснить? Не поверит ни одному слову. И это еще не самое страшное. Страшнее, если поверит. Вот тогда ему, Полынину, – хана. Даже Антон, единственный друг, от него отвернется.

А Марину все равно не найти.

Роман открыл коньяк, поискал глазами рюмку.

К черту рюмки! Что он, не мужик, что ли? Широкий, устойчивый стакан для виски, вот что ему надо!

Плеснул на дно. Нет, это издевательство. Такая «лекарственная доза» душу не вылечит. Налил полстакана. Другое дело. Долго сидел, грел стакан в руках, изредка вдыхал запах. Потом решился и залпом опрокинул в себя все содержимое. И даже в горле не запершило. Должно быть, именно так люди и спиваются…

«Таааааам, там, в сентябре, кленовый лист светился, как звезда! Таааам был счастлив я, как никогда не буду, никогда…»

Роман в жуткой депрессии сидел на лавочке возле торгового центра и тихонько раскачивался под песню, которая лилась непонятно откуда. Они здесь так зазывают покупателей, что ли? Какие-то средневековые методы… Но песня – в тему. Правда, счастлив он был не в сентябре, а в августе. И всего один день. Меньше суток. Особенно не давало покоя то ощущение счастья, которое он испытал, проснувшись рядом с Мариной. Не зря тогда даже дышать боялся, чтобы счастье не спугнуть. Как чувствовал…

«Где еще почти полдня до того, когда разлюбишь ты меня…»

Вот и август прошел, сентябрь уж наступил, уж роща отряхает… как там дальше-то? А, не важно. Не в роще дело. А в том, что его жизнь в тот злополучный день остановилась. Как в кино. И теперь у него каждый день – это «день сурка». Одно и то же. Ничего не меняется, не движется вперед. И ясно, что лучше уже не будет. Неутешительный итог: жизнь прошла впустую, сейчас – просто провал, и впереди тоже – пустота…

Ах, судьба-злодейка, зачем же вот так, наотмашь? Зачем привела в его жизнь эту удивительную девочку Марину? Зачем потом их столкнула, когда они оба выросли? Зачем разлучила так надолго? А главное – зачем снова свела? И развела. Теперь уже, похоже, навеки… Чтобы подразнить его? Разбить сердце?

Он теперь практически каждый день, как заведенный, приходит к этому торговому центру. Иногда просто сидит напротив входа. Иногда заходит на второй этаж. Каждый раз придумывает, что ему надо что-то купить. И действительно покупает. То платки носовые, то расческу, то авторучку. Кто сейчас пишет авторучками?… Но неудобно выходить из торгового зала совсем без покупки, к тому же – каждый день. Его уже, наверное, и так заприметили работники, удивляются: зачем солидный мужчина каждый день приходит за какой-то ерундой? Да и ему самому эти покупки не нужны. Он завел теперь дома специальный «долгий ящик», куда складывает все эти мелочи. Такой вот рукотворный алтарь имени Марины.

А приходит сюда потому, что в первом этаже расположен книжный магазин «Славянские руны». И каждый день мысленно назначает здесь Марине свидание. А где еще? К нему домой она не придет; ее адреса он не знает. Выходит, только это место их объединяет. «Книжный мир», наоборот, разъединил их, поэтому туда ноги не несут. Конечно, Марина никогда не покажется ему на глаза. Наоборот, обойдет десятой дорогой. Но вдруг все же передумает?

«Знаю, на свете нет нелепей мечты, но сентябри вдруг перепутаешь ты – и придешь ко мне, вновь ко мне…»

До чего же песня в тему! Даже удивительно… Впрочем, наверное, к его ситуации сейчас подходит любая страдательно-рыдательная композиция…

А в торговом центре, у большого окна, стояла женщина и с высоты второго этажа смотрела на мужчину, понуро сидящего на лавочке. Даже отсюда можно было понять, какое у него настроение. Хуже некуда. Жалко его. Впрочем, сам же и виноват. Пускай теперь терзается. А ей до его страданий дела нет. О собственном спокойствии надо думать. А то не успеешь опомниться – и вся хорошо налаженная жизнь, со всеми тщательно оберегаемыми тайнами, покатится в тартарары. Еще не хватало!..

Вот тоже моду взял: каждый день к «Рунам» приходит! Ей теперь и в магазин-то не зайти! В любую минуту можно с ним столкнуться. Не дай бог… В прошлый раз, в «Книжном мире», ей удалось улизнуть, потому что он этого не ожидал. А теперь он во всеоружии, готов к любым неожиданностям. Теперь так просто от него не отделаешься.

Она заприметила его позавчера. Хорошо, что издали. И не стала идти в магазин, просто ушла. Вчера подходила к торговому центру с опаской. И не зря: он снова сидел на лавочке напротив входа в «Руны». Ясно было, что ее ждал. Она снова ушла незамеченной. Сегодня решила зайти в центр с другого входа, где продавались промтовары и был эскалатор. Поднялась на второй этаж, выглянула в окно. Так и есть: сидит. Он что же, работу бросил, что ли?

Ну сиди, сиди…

Рано или поздно надоест. Перестанет ходить.

Прислонившись к стеклу, она смотрела на него. Подумать только: Роман Полынин, любовь всей ее жизни… Она ведь никого больше не любила. Даже на пять минут не влюблялась. Потому что никто не мог сравниться с ним. И почему она такая дурочка? Он же изводит ее вечно, жить мешает. А сердце все равно к нему тянется. Вот как это объяснить? Никак. Это необъяснимо.

Ну, предположим, ее найти он не сможет. Нет данных. Но он что-то такое сказал, что готов обойти все школы. Будет искать учительницу по имени Людмила. Да сколько угодно! Милочка-то – не Людмила вовсе, а Эмилия. Назвала ее так в честь любимой бабушки. Потому что бабушка была ее единственной заступницей на этом свете, и на том свете осталась ее ангелом-хранителем. И еще вот что замечательно: Милочка оказалась полной тезкой своей прабабушки – и по имени, и по фамилии.

Когда Марина захотела обмануть судьбу, она просто поменяла паспорт. Бабушка в девичестве носила простую фамилию – Белова. И Марина тоже стала Беловой. А до этого была Шокиной. Может, поэтому у нее вся жизнь – сплошной непрекращающийся шок?

В первом классе все друг другу дают прозвища, чаще всего – производные от фамилии. Зайцев становится Зайцем, Кузнецов – Кузнецом или Кузей, Киселев вынужден отзываться на кличку Кисель. Марина сначала думала, что от ее фамилии никакой клички не придумать. Зря надеялась! Ее тут же прозвали Шоколадкой. Ну, это красиво, так что она даже не обижалась.

В общем, была полжизни Шокиной-Шоколадкой, потом резко стала Беловой. Отсюда – Белый Шоколад. Вот и весь секрет ее псевдонима. Но Роману об этом знать незачем.

Она смотрела на него, не отрываясь. Хорошо, что здесь стекла тонированные, ее с улицы не разглядеть. А вот она может разглядывать его сколько угодно. Надо же, сгорбился, даже как-то постарел, что ли. Неужто так переживает?

Может, подойти? Жалко его…

Нет! Себя жальче. Скорпион – он и есть скорпион. Так и будет жалить. Зачем ей это? У нее есть Мила, есть любимая работа, есть уютный дом. Есть всё, что надо для спокойной жизни. А Полынин – это же всегда бомба замедленного действия. Никогда не знаешь, где рванет. Вот кто мог подумать, что плановая поездка в «Книжный мир» обернется для нее кошмаром? Вздумал ее рассекретить. Был уверен, что она запрыгает от счастья! А тётки-читательницы ее чуть не заклевали, самозванкой обругали! Как будто это была ее идея… Она сама тогда едва не умерла от ужаса. Не готова она к такому неожиданному каминг-ауту. И никогда не будет готова. Так что с Полыниным ей не по пути.

И не будет она выходить к нему сейчас!

А с другой стороны – любовь всей жизни. И жизнь могла бы сложиться неплохо. Кажется, он и в самом деле любит ее. Только как-то уж очень необычно… Может, правда, со временем характеры бы попритерлись, они бы стали друг друга лучше понимать. Или не стали бы? Иди знай… Не попробуешь – не узнаешь. Только опытным путем, только путем взаимных уступок, уважения чужого личного пространства. Она бы смогла. А он? Вдруг и он сможет, если постарается… А он бы старался, это точно. Ведь не мог же он врать, когда рассказывал, как искал ее, как страдал, как рад сейчас… Или мог? Нет, вряд ли. Тогда бы он не приходил сюда каждый день, не сидел бы, как приговоренный. Должно быть, он давно уже все переосмыслил, многое понял, рад поменять свое отношение к жизни в целом и к ней, Марине.

Так что же, подойти?…

Она уже двинулась было в сторону эскалатора, чтобы съехать на первый этаж и выйти к Роману. Но в последнюю секунду одернула себя: о чем ты думаешь, святая наивность? Сколько раз он тебя обижал? Мало разве? И каждый раз ты ему прощала. Зачем, спрашивается? И что это дало? Он ничегошеньки не понял, ничему не научился. Ни в шестнадцать лет, ни в тридцать, ни в пятьдесят. Да и поздно уже в этом возрасте переучиваться…

Нет, не надо подходить! Нельзя категорически!

Она вернулась на свой наблюдательный пункт. Сидит, несчастный… То с книжного глаз не сводит, то окрестности озирает. Пускай сидит! Мучается… Она из-за него всю жизнь промучилась. Вот и пускай теперь отольются кошке мышкины слезки! Закон бумеранга. Заслужил.

А она будет и дальше жить спокойно. Писать книги. Любить и опекать Милочку. Дочка совсем уже взрослая. Замуж может выскочить в любой момент. И хорошо! Так и положено. Внуки пойдут. То-то радость будет! А Полынин даже не узнает об этом. Так ему и надо! Сам во всем виноват. Вот пусть теперь живет и страдает. Марину увидел – и тут же потерял. О дочке только услышал, а увидеть не довелось. О внуках, когда они появятся, даже не узнает. Это будет ее месть человеку-скорпиону.

Да, человек-скорпион будет страдать. А она сама?… Она ведь тоже думает о нем круглосуточно. И уже не получится выбросить его из головы. Ну, что поделать… Пережила она в жизни многое, переживет и это. Возьмет себя в руки, задушит собственную многолетнюю любовь, опять истерзает душу в клочья, но переживет. Снова дать ему шанс? Еще чего… Плавали, знаем…

… Или все-таки подойти?…