Я всегда мечтала о бабочках.

Диких. Свободных. Ярких бабочках.

Для меня они были настоящими живыми существами. Такими же реальными, как ты или я.

Когда я была маленькой, мне постоянно снились прекрасные летающие создания. Они нежно прикасались к лицу, садились на тело, полностью облепляя его и окутывая, словно защитной пленкой.

Мама говорила, что они мои ангелы-хранители. Присматривают за мной, пока я сплю. Говорила, что видеть во сне бабочек — к удаче. Что мне суждена замечательная, удивительная жизнь. Красивые слова, наполненные благонамеренной ложью.

Мама украсила мою спальню бабочками. Повесила на стены розовые, голубые и фиолетовые крылья. Поставила витражное окно.

Но когда я выросла и вошла во взрослую жизнь, мои сны о бабочках оказались не такими уж и безобидными. Бабочки стали мрачными изломанными существами, которые обездвиживали меня и душили.

Они переплелись с моими ночными кошмарами. Я ощущала удушающее давление их тел, и не могла освободиться от них.

И однажды, некогда милые бабочки пробрались в мой настоящий мир. Но не для того, чтобы защитить. Они плотно облепили меня, парализовав все тело, ослепили, забились в нос и сдавили грудь.

Я начала ненавидеть своих бабочек.

Они вселяли в меня ужас. 

Дыши. Вдох. Выдох. Вдыхай через нос. Выдыхай через рот.

Я не могла дышать. В груди стало тесно, а горло сжалось до боли. Перед глазами замелькали знакомые черные точки.

Казалось, я сейчас упаду в обморок.

Мой сон о бабочках воплотился в явь. Ощущение, которое когда-то жило в моих снах, сейчас стало таким реальным. Меня одолевала пугающая, разрушительная паническая атака.

Я почувствовала, как сердце неистово колотится в груди, безумно трепещет в попытках вырваться из грудной клетки.

Руки начало покалывать, конечности онемели, я думала лишь о том, что умираю.

Я зажмурилась и попыталась абстрагироваться от звуков машин, окружающих меня. Вслепую брела по тротуару, проталкиваясь и пробивая путь к своему убежищу.

У меня сердечный приступ.

Я умру здесь, в центре города, в своей самой ужасной обуви и жалких голубых джинсах, которые должна была выбросить еще три года назад.

И почему я этого не сделала? Заметная дыра под карманом на заднице должна была стать главным знаком, который заставил бы меня перестать носить их на публике. Раз и навсегда.

Я издала сдавленный булькающий звук и упала на колени, не волнуясь о том, что на меня глазели люди. Меня не волновало, что я привлекаю внимание. Этим февральским вечером я не чувствовала ни холода, ни влажного снега под собой, ни морозного ветра, который просачивался под мою одежду.

Ничто из этого не имело значения, потому что я умирала. Нет смысла отрицать очевидное.

Пришло время умереть.

Прощай, жестокий мир…

Мой чрезмерно эмоциональный внутренний голос снова пробудился, желая добавить больше драматичности этой и без того трагичной ситуации.

Я стиснула зубы и сжала руки в кулаки так, что ногти впились в кожу ладоней.

«Дыши!» — скомандовала я себе.

Я закрыла лицо руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. Повторяющиеся движения всего тела успокаивали меня, как ничто другое.

«Отправляйся в свое счастливое место, Корин», — беззвучно убеждала я себя, испуганную и отчаянную.

Счастливое место. Где же, черт побери, мое счастливое место?

Период ожидания во время техосмотра… Нет!

Или очереди на почте... Черт, дважды нет!

Неожиданно встретить Шеннон Питерс, мою заклятую соперницу из старшей школы, и увидеть, что она набрала двадцать килограммов после выпуска... Возможно.

Голова закружилась, все кругом смешалось. Такое чувство, будто я качаюсь на сломанных качелях. Вверх и вниз. Жутко и страшно.

Единственное, на чем я могла действительно сосредоточиться: что случится с моим котом после того, как я умру. Может, сестра заберет Мистера Бингли после моей преждевременной кончины? Но я не очень любила свою сестру. Она вознесла стервозность на уровень искусства.

Не хотелось бы, чтобы Мистер Бингли остался с сестрой. Она не будет помнить, что каждый день в шесть часов вечера его надо кормить специальным йогуртом. Она не любительница прикосновений, поэтому никогда не разрешит ему забираться к себе на колени, и не будет чесать его за ушками так, чтобы он замурлыкал.

Ее идея воспитания включала в себя надменные взгляды и здоровую дозу насмешек.

Зачем мне оставлять своего кота — единственное существо в мире, о котором я забочусь, — своей ужасной эгоистичной сестре?

Я в панике открыла и закрыла рот, снова зажмурилась, пытаясь заглушить все, кроме ощущения воздуха, входящего и выходящего из моих легких.

Я не могла думать о Мистере Бингли или о сестре, или что на мне старушечьи трусы, вместо чего-то кружевного и сексуального. Потому что в данной ситуации то, какое белье было на мне сейчас, «действительно» имело значение. И это явное доказательство того, что я правильно расставила приоритеты. Приятно осознавать, что даже перед лицом неизбежной смерти, я все еще могла иронизировать над собой. Кое-что никогда не меняется.

И теперь я думала лишь об изношенных, застиранных белых (которые теперь стали серыми) старушечьих трусах.

Последнее, что нужно любой девушке двадцати с чем-то лет, с навязчивой зацикленностью на собственной смерти, это чтобы парамедики любовались ее растянутыми трикотажными трусами с крошечными дырочками вдоль промежности.

Именно такой все и запомнят Корин Томпсон. Безумной девушкой с отвратительным бельем. Почему, ну почему я не надела симпатичные розовые бикини с бантиками по бокам?

Мои руки дрожали. Кожа покрылась потом, при том, что температуру на улице едва можно назвать теплой.

— Ты в порядке? — спросил низкий голос.

При нормальных обстоятельствах я бы подумала, что он красивый и притягательный.

Но не сейчас.

Сейчас я могла думать лишь о своей неизбежной кончине.

Вот он. Вот он свет в конце тоннеля. Должна ли я направиться к нему?

Я взволновано махнула рукой. Этим недвусмысленным невербальным сигналом я дала понять, что меня нужно оставить в покое.

Все кончено. Свет становится ярче.

— Давай же. Поднимайся.

Я почувствовала руки под своими подмышками, поднимающие меня на ноги. Прищурившись, я поняла, что ярким светом являлось солнце, отражающееся в дурацких очках моего нежеланного спасителя.

— Оставь меня в покое! — закричала я, после чего издала низкий громкий стон.

— Просто позволь мне увести тебя с тротуара, — настаивал голос в спокойной умиротворяющей манере.

— Не трогай меня! — вскрикнула я, вырываясь из удерживающего меня захвата.

Какая часть выражения: «Оставь меня в покое», — ему была непонятна? Неужели моя речь стала невнятной? Неужели я начала терять контроль над своими действиями?

Черт!

— Я не могу дышать, — выдохнула я, дергая за шарф на шее и пытаясь освободиться. Мои пальцы царапали и разрывали ткань. — Я. Не. Могу. Дышать! — Мои слова представляли собой ничего не значащие рваные вздохи.

— Вот, — произнес откуда-то из пустоты глубокий голос. Нежные руки коснулись моей шеи, медленно и мягко стянули с меня шарф.

Морозный ветер коснулся моей кожи, и я почувствовала себя лучше.

Я зажмурилась и согнулась, крепко сжимая пальцы в кулаки.

Я пыталась сконцентрироваться на чем угодно, лишь бы не думать о том, где нахожусь и что происходит.

Найди свое убежище, Корин.

Где мое чертово убежище?

— Просто дыши. Медленно. Вдыхай через нос, выдыхай через рот, — произнес глубокий голос у меня над ухом.

Я едва услышала его, потому что неожиданно вспомнила идеальное место, где хотела бы оказаться.

Пляж. С кристально чистой водой. Волны набегают на берег. Я практически слышала звук прибоя.

Еще там был симпатичный парень без рубашки, который кормил меня шоколадом и цитировал лорда Байрона, пока другой мускулистый красавчик делал мне массаж ног, а я похотливо смотрела на его... эм... достоинство.

Ладно, я потворствовала своим слабостям, к тому же немного в извращенной форме.

В конце концов, я была полной жизни двадцатипятилетней женщиной, умирающей на улице.

Дыши. Вдыхай через нос, выдыхай через рот.

Я кивнула, впервые ощутив руку, которой незнакомец медленно поглаживал мою спину.

Кто-то прикасался ко мне.

Я почувствовала, что мои легкие, наконец, наполнились воздухом, и я медленно и аккуратно выдохнула. Пальцы начало покалывать, как только чувства вернулись.

Вскоре на меня снизошло осознание того, где я и что делала. Медленно я стряхнула снег с колен, поправила шарф и натянула на глаза шапочку.

Беги и прячься, Корин. Так быстро, как только твои тощие ноги смогут унести тебя.

— Вот так. Чувствуешь себя лучше? — спросил глубокий голос, и я ощутила, как от стыда начала краснеть.

Я не могла посмотреть на мужчину. Ведь если сделаю это, этот унизительный момент будет вечно преследовать меня в моих снах. Так и будет, этот голос с достаточным количеством хрипотцы врежется в мою память и будет преследовать меня до конца моих дней. Что при таком раскладе будет довольно скоро.

— Я в порядке. Спасибо, — пробормотала я, даже вежливо, как и учили родители.

Несмотря на то, что хотела кричать как банши и мчаться прочь размахивая руками.

Я не хотела смотреть на толпу, которая собралась вокруг во время моего срыва. Не хотела видеть шок и сочувствие на лицах незнакомцев. Или тем более отвращение. Я прикусила губу так сильно, что почувствовала кровь.

Одно дело, когда ты раскисаешь у себя дома в одиночестве, и совсем другое, когда огромная толпа смотрит на тебя, пока ты заставляешь свой внутренний механизм работать.

— Тебе нужно кому-то позвонить? Я могу проводить тебя домой, — предложил мужчина низким голосом. Я покачала головой и глубже зарылась подбородком в безопасное тепло своего пальто, пытаясь скрыть покрасневшие щеки.

— Уверена? — голос был мягким и встревоженным. Он не звучал испуганно или потрясенно. От этого я мгновенно почувствовала облегчение.

Я бегло посмотрела на незнакомца, прежде чем сбежать.

Мой взгляд на мгновение задержался на мягких каштановых волосах и добрых голубых глазах, ярко светящихся сочувствием. Больше я не смогла выдержать.

Я отвела взгляд, не в силах смотреть на него. Постаралась проигнорировать добрый голос и явную жалость, которая была в разы хуже отвращения.

— Я могу помочь тебе добраться до до…

Я не позволила ему закончить предложение. Не могла больше стоять и тонуть в его сострадании.

Опустила голову, спрятав подбородок в вырезе пальто, и побежала, теряя остатки своей разрушающейся гордости. 

— Сегодня я ухожу около трех, — предупредила я Адама.

Адам Джонсон был моим партнером в студии и магазине керамики «Раззл Даззл» и по совместительству лучшим другом, главным образом потому, что больше вариантов не было.

Хотя, уверена, если бы у него был выбор, стать лучшим другом Корин Томпсон или... ну... еще чьим-нибудь, я бы точно не выиграла.

— Да? Куда-то идешь? — спросил Адам, открывая коробку с болванками глиняных фигурок и беспорядочно расставляя их на самой нижней полке.

Я дождалась, когда он закончит и развернется ко мне спиной, и переставила их так, чтобы они стояли аккуратно и ровно.

«Раззл Даззл» был моей гордостью и отрадой, и, возможно, я немного переусердствовала с тем, чтобы все было идеально. По большей части в студию приходили домохозяйки и дошкольники. Мне доставляло удовольствие наблюдать за тем, как люди занимаются своим любимым делом. Это дарило чувство удовлетворения, потому что я знала, мой магазин был ответственным за улыбки на их лицах.

Мне нравится делать людей счастливыми.

— У меня встреча с новой группой поддержки, — ответила я тихо, чтобы никто не услышал.

Если бы я разговаривала со своей старшей сестрой, Тамсин, то услышала бы в ответ раздраженный вздох, за которым последовала бы длинная лекция об очередной группе поддержки, которую я посещала. В своей снисходительной манере она сказала бы, что все мои болячки лишь в голове. Что у меня нет фибромиалгии. (Примеч.: Фибромиалгия — состояние организма, вызванное постоянной, а иногда и изнурительной болью в мышцах, которая сопровождается усталостью всего тела). И что очередная головная боль не симптом опухоли мозга. Ее раздражали мои постоянные страхи, тем более те, что преследовали меня уже много лет.

Тамсин была старше меня на семь лет, и я часто задавалась вопросом, являлась ли большая разница в возрасте причиной отсутствия между нами близости. Но затем поняла: моя сестра просто идиотка.

Но Адам не раздражался. На самом деле он вообще ничего не говорил. И я никак не могла понять: это потому, что он считал, что я этого не оценю, или ему просто плевать. Я искренне надеялась, что это не последнее, хотя ни разу не спрашивала его об этом. В своем воображении я была гораздо несноснее и раздражительнее, чем в реальной жизни.

Но именно отсутствие командирского духа делало его единственным человеком, с которым я могла находиться долгое время. Я ненавидела настойчивых людей почти так же сильно, как и осуждающих. И Адам не был ни тем, ни другим. По крайней мере, вслух он ничего не говорил. А о том, что творилось у него в голове, можно было только догадываться.

Мы с Адамом не делились ненужной откровенностью, но он был рядом, такой сильный и молчаливый, в самые тяжелые для меня моменты.

Так что, нравилось ему это или нет, Адаму была протянута корона лучшего друга Корин.

Я знала Адама с детства. Но поначалу мы не были друзьями. Черт, думаю, первые десять лет мы осознанно избегали друг друга.

Хотя в этом не было ничего удивительного.

Будучи подростком, еще до того как мои родители умерли, я была не очень общительной. Когда остальные учились играть в пиво-понг, я делала вазы на гончарном круге. (Примеч.: пиво-понг — алкогольная игра, в которой игроки бросают мяч для настольного тенниса (пинг-понга) через стол, стремясь попасть им в кружку или стакан с пивом, стоящий на другом конце этого стола). Я редко разговаривала.

А Адам Джонсон и того меньше.

Он был одиночкой, скромным симпатичным парнем с густыми темными волосами и крепким худощавым телосложением. Тонкие губы, слишком длинный нос, уши торчали из-под завитков волос. Но у Адама были шикарные ресницы, отчего глаза были самой красивой его чертой. Он состоял из мешанины привлекательных и неказистых черт, но, так или иначе, они делали его внешность интересной.

После первого урока, в день, когда вернулась в школу после похорон отца, я не смогла совладать со своими эмоциями. Я сидела на каменной скамейке в школьном саду и рыдала до тошноты.

— Держи. — Адам, которого я не заметила сидящим в углу, подошел и предложил мне жвачку. Я взяла ее в руки.

— Ты будешь смотреть на нее или жевать? — резко спросил он.

Медленно я развернула жвачку и засунула ее в рот, едва почувствовав вкус. Адам сидел рядом со мной, пока не прозвенел звонок. В тот день мы едва поговорили. Кажется, упомянули погоду и новый телевизионный сериал, но на этом все.

После этого случая, я неосознанно выискивала его во время ланча. Наконец, я нашла его курящим на парковке. Он начал подвозить меня до дома, и иногда мы просто тусовались вместе и смотрели телевизор.

Но самое главное, Адам никогда не смотрел на меня как на чудачку или фрика. Даже после того, как на протяжении трех недель я жаловалась на боль в ногах и заявляла, что считаю, что у меня редкая форма рака костей. И когда сказала, что уверена, что у меня глаукома, он лишь пожал плечами и спросил, не хочу ли я перекусить.

Отсутствие реакции с его стороны обнадеживало больше, чем словесная озабоченность людей.

— Да? — всего лишь спросил он, убирая челку с глаз.

Я потерла болезненное место на груди.

— У меня кружится голова, и я быстро утомляюсь. А левая рука немеет. Доктор Харрисон провел несколько анализов.

— Доктор Харрисон?

Я пожала плечами.

— Доктор Грэхем не особо помог, — небрежно ответила я, имея в виду врача, которого посещала большую часть своей жизни.

Я решила сменить врача после того, как пожаловалась доктору Грэхему на хроническую боль в левой руке, а он предложил мне пойти к психотерапевту, вместо того чтобы назначить дополнительную диагностику.

Я была поражена до глубины души. И очень разозлилась. Я со многим могу смириться, но не со снисходительностью. Так что я попрощалась с хорошим семейным врачом и быстро нашла другого.

— Так что за группа поддержки? — Адам сбросил пустую картонную коробку на пол, и я немедленно подняла ее, ножницами обрезала края и сложила в компактный квадрат, а лишь потом выбросила в мусорную корзину.

— «Излеченные сердца», собрания проходят на Одиннадцатой улице в старой Методистской церкви, — ответила я.

— «Излеченные сердца»? — спросил Адам, не поднимая головы, но я слегка покраснела из-за вопроса. Терпеть не могла эту часть.

Объяснение.

Я прочистила горло и взяла упаковку крендельков, которую все время хранила под стойкой. У каждого свои недостатки, а я любила крендельки. Соленые, обычные, со сметаной и луком. Я нетребовательна. Люблю все виды одинаково. Адам знал, их брать нельзя. Он получит по рукам, если попробует взять хоть один.

Я бросила парочку в рот, прожевала и проглотила, прежде чем ответить:

— Это для пациентов с больным сердцем. Для людей, которые выжили после сердечного приступа и сердечной недостаточности. Это довольно большая группа, — произнесла я быстро.

Адам посмотрел на меня своими глубокими непроницаемыми глазами.

— Хорошо, я закрою магазин.

И все. Больше никаких вопросов.

— Хочешь знать, на что меня проверяют? — спросила я его, развивая тему, хотя всего минуту назад хотела сменить ее.

Адам пожал плечами.

— Уверен, ты все мне об этом расскажешь, — заметил он сухо, затем ушел в подсобку, прервав наш разговор.

Меня не слишком волновало его безразличие. Оно было главным ингредиентом нашей псевдо-здоровой дружбы. Отсутствие порицания с его стороны и тотальная незаинтересованность в моих частых жалобах на здоровье способствовали ей.

Я осмотрела свой магазин и улыбнулась нескольким клиентам. Адам шумел чем-то в подсобке. Криста, одна из наших сотрудниц, работающих неполный рабочий день, счищала краску со столов в глубине помещения.

Это моя жизнь. Единственное, что связывало меня с этим миром.

И от этого становилось грустно.

Где-то в глубине души я была безнадежным романтиком. Я хотела найти родственную душу и жить «долго и счастливо».

Хотела влюбиться и любить вечно.

Даже если сама мысль о том, чтобы ходить на свидания и вести бессмысленный диалог, выводила меня из себя.

Я задумалась о том, что мне суждено жить и умереть одинокой. Вместе с Мистером Бингли, моим обманчиво добрым котом.

О, Боже.

— Все пройдет отлично! Это именно то, что тебе нужно, — бормотала я себе под нос.

Эти ободряющие слова стали чем-то таким же обыденным, как и все остальное в моей жизни.

Я наблюдала, как люди заходят в церковь, а сама продолжала стоять на улице, глубоко засунув руки в карманы куртки и разговаривая сама с собой, словно шизофреник.

— Улыбнись, Корин. — Я улыбнулась сама себе, излучая доброжелательность и симпатию.

Я предпочитала ждать, пока все окажутся внутри, и уже только потом заходила. Первая встреча группы всегда для меня была трудной. Я чувствовала себя незваной гостьей. Самозванкой. Будто не должна быть здесь, словно у меня нет места в их мире. Мне требовалось некоторое время, чтобы почувствовать себя комфортно. Принятой.

Но сейчас я подожду подходящего момента, чтобы уменьшить вероятность пустых разговоров перед началом встречи. Так я могу проскользнуть внутрь и, ни с кем не общаясь, сесть на место.

— Ты пришла на встречу группы «Излеченные сердца»?

Я не слышала, как подошел человек, потому что была слишком занята, разговаривая сама с собой и мысленно здороваясь со всеми.

У мужчины глубокий голос. Успокаивающий. Словно идеально сладкий мед.

И знакомый.

Я узнала этот голос.

Из всех забегаловок, из всех городов, во всем мире... (Примеч.: …она выбрала мою — крылатая фраза из кинофильма «Касабланка»).

— Эм... — Я затихла, замерев на месте, держа руки в карманах и с низко натянутой на глаза шерстяной шапочкой.

— Пошли, я провожу тебя внутрь, — подбадривающе предложил мужчина, положив руку мне на предплечье. Я почувствовала давление даже под слоями одежды. Огонь на коже.

— Ты в порядке?

Влажные ладони, прерывистое дыхание. Милые мягкие слова, предназначенные, чтобы успокоить меня.

— Нет. Мне нужна минутка, — огрызнулась я грубо.

Я ничего не могла с собой поделать, потому что узнала этот очаровательный низкий голос, наполненный искренним сочувствием и беспокойством.

Голос, который я никогда не забуду.

Мое лицо, скорее всего, и так порозовело на холодном воздухе, а от стыда щеки окрасились в красный.

Мужчина убрал руку и шагнул назад. Я, наконец, решилась взглянуть на него, чтобы, в конце концов, увидеть его лицо.

И тут же пожалела об этом.

Он был симпатичным. С мальчишеским лицом, с удлиненными светло-каштановыми волосами, которые, кажется, он даже не потрудился расчесать. Голубые глаза, вероятно, искрились, когда он улыбался.

Но сейчас он не улыбался. А выглядел... обеспокоенным.

— Тогда ладно. — Он быстро шагнул назад, и я не могла не улыбнуться его поступку.

Он нахмурился, явно решив, что я сумасшедшая. Вероятно, так и было.

Пожалуйста, не узнавай меня...

— Мы случайно не знакомы? — спросил он, склонив голову набок.

Мои щеки больше не горели. Они пылали, как лесной пожар четвертой степени.

Мой добрый самаритянин открыл рот, но я опустила голову, потупив взгляд.

Уходи...

— Ну, ладно, тогда увидимся внутри, — произнес он через мгновение, и я с облегчением расслабилась. Он не узнал меня.

Я не хотела, чтобы узнал. Тот снежный день на тротуаре был не из лучших. Но, к несчастью, с того дня все остальные дни стали только хуже. Панические атаки. Хроническое состояние тревоги.

Но он не узнал меня.

Это хорошо. Анонимность важна для меня.

Тогда почему глубоко внутри я ощущала разочарование?

Еще через десять минут молчания и не таких уж молчаливых разговоров с самой собой, я, наконец, решилась войти внутрь.

Зайдя в переполненную комнату, я не стала тратить время и смотреть на всех подряд. Не позволяла себе искать его.

Я сняла пальто с шапкой и повесила на крючки, расположенные вдоль стены. А затем потерла руки, пытаясь согреть их, и направилась к столу с закусками.

Слегка дрожащими пальцами я быстро налила себе горячий чай в пластиковый стаканчик и залпом выпила.

Я ненавидела кофе, поэтому обрадовалась травяному чаю с медом. Я сразу же повторно наполнила стаканчик, а затем начала накладывать на тарелку аппетитную выпечку. Кто бы ни был организатором группы «Излеченные сердца», он точно знал толк в закусках.

Обычно на таких встречах предлагали паршивый кофе «Фолджерс» и шоколадное печенье из «Уоллмарта». Я оказалась в сахарном раю. Хоть я и не ела много сладкого, иногда мне нравилось баловать себя.

Хотя, наверное, я должна осторожнее относиться к количеству сахара, которое потребляю. Буквально на днях я прочитала статью о наследственной предрасположенности к диабету второго типа. Я остановила руку на полпути ко рту.

Вспомнила, что у бабушки по маминой линии в старости обнаружили диабет, и ей пришлось колоть инсулин. В конце концов, она пережила инсульт, который стал следствием этого заболевания.

Я взглянула на свою тарелку, наполненную вредной едой, и потеряла аппетит. И тут же вернула закуски обратно на поднос.

— Рад, что ты, наконец, вошла.

Низкий голос, раздавшийся некомфортно близко, напугал меня. Я посмотрела в голубые глаза, от которых всего пятнадцать минут назад не знала куда деваться.

Сжимая в руках теперь уже пустую тарелку, я кивнула. Язык неожиданно стал тяжелым и отказывался подчиняться.

Мужчина смотрел на меня. Он буквально сверлил меня взглядом, пытаясь разгадать все секреты.

— Не любишь пирожные? — спросил он после неловкого молчания.

Почему он все еще разговаривает со мной? Мое прирожденное обаяние уже должно было отпугнуть его.

— Эм, нет. У меня диабет, — произнесла я, слова вырвались прежде, чем я смогла сдержаться. Ух-х!

— Диабет? — переспросил он.

— О, ну, знаешь, большое количество сахара, генетическая предрасположенность и все такое, — продолжила я, понимая, что разговор не спасти и терять уже нечего.

Парень потянулся мне за спину, взял пирожное и положил его на свою тарелку. Он слизнул каплю яблочной начинки с пальца, глядя на меня тем же самым напряженным взглядом, как и у входа в церковь.

Пожалуйста, пожалуйста, не вспоминай меня...

— Ну, у меня такой генетической предрасположенности нет. Так что ничего не мешает мне насладиться этим.

Он дразнился? После этого он улыбнулся, отвечая на мой немой вопрос. Определенно дразнился.

В ответ я послала ему слабую улыбку и отвернулась так, чтобы защититься от его проницательного взгляда.

Комната оказалась заполнена людьми, и бормотание голосов стало громче. Помешивая чай, я подумывала о том, не найти ли себе место. Если симпатичный парень считает, что я настроена принимать участие в разговоре, то будет разочарован. Я не умею вести беседу. Стоит мне открыть рот, как разговор заканчивается. Обычно все кончалось тем, что я делилась неловкими личными деталями о хроническом потении по ночам или о том, как нерегулярно отрастают мои волосы в местах, о которых не принято говорить.

А затем наступил момент, которого я страшилась.

Момент узнавания. Момент, когда я погибла от крайнего и мучительного унижения.

— Я тебя знаю, — произнес он низким голосом. Одновременно хриплым и мягким.

— Нет, не знаешь, — пропищала я. Почему мой голос не может быть сладким и сексуальным, а звучит так, будто мышь вдохнула гелий.

Беги, Корин! Беги! Оставь в покое вкусный чай и убирайся отсюда!

Если это не сработает, может, начать биться в конвульсиях, будто у меня приступ?

— Да, знаю. Ты та девушка с тротуара. Та, которой я помог несколько недель назад, — произнес мужчина, к счастью, шепотом.

Девушка с тротуара?

Серьезно?

Почему бы просто не назвать меня девушкой, которая испугалась и убежала как идиотка? Так было бы лучше.

— Думаю, ты перепутал меня с...

Но доброжелательный придурок перебил меня:

— С тобой произошла паническая атака. Прямо перед аптекой Уолкера, — продолжил он, и я внезапно рассмеялась.

— Это была не я! — прохрипела я, пытаясь перестать хихикать.

Несвоевременное хихиканье — моя большая проблема. Вероятно, это еще один симптом моего угасающего здоровья. Уверена, неадекватные эмоциональные реакции — признак опухоли... в каком-то там месте.

Мистер Симпотяжка уставился на меня, будто я выжила из ума.

Так и есть, красавчик. Поверь мне.

— Что смешного? Я что-то не понимаю? — спросил он.

Я изо всех сил старалась взять себя в руки. Прикрыла рот рукой и покачала головой, боясь своих же слов. Да уж, меня, правда, нельзя выпускать на люди.

— Ты напугала меня тогда, — продолжил он, и я желала, чтобы он просто заткнулся.

Я осмотрелась вокруг и, к счастью, поняла, что никто не слушает эту болезненно неприятную дискуссию.

— Эм, слушай, не думаю...

— Я Бекетт Кингсли. Полагаю, на данный момент мы уже должны обращаться друг к другу по именам, — снова прервал он меня.

Этот парень позволит мне хоть когда-нибудь закончить предложение? Это слегка раздражает.

— О, ну, привет, — ответила я равнодушно.

Что еще я должна сказать? Спасибо, что помог мне в одной из многих неловких ситуаций, в которых я постоянно оказываюсь? Спасибо, что вспомнил сейчас об этом здесь, в окружении незнакомцев. Ты настоящий стукач, чувак.

— Как тебя зовут? — спросил он.

Его глаза были такими яркими. Такими глубокими. Мне было тяжело смотреть на него, но одновременно невозможно отвести взгляд.

— Корин, — промямлила я свое имя.

Бекетт улыбнулся. А когда он улыбался, все его лицо озарялось. Черт. Эти ровные белые зубы способны свести с ума.

Спасибо Господу, что сейчас я невосприимчива к смазливым лицам и идеальным улыбкам.

Я допила обжигающий чай и поставила пустой стаканчик и тарелку на стол. Выставила ладони вперед и попятилась от Бекетта.

Отойди, дьявол!

Его улыбка угасла, а затем исчезла, ее сменило хмурое выражение лица.

— Мне нужно занять свое место, — выпалила я и практически побежала в сторону круга из стульев, расположенного в центре комнаты.

Хмурый Бекетт остался у стола с закусками, и я почувствовала себя настоящей кретинкой. Кажется, стоит поучиться навыкам общения.

— Итак, займите свои места. Возьмите кофе и закуски, и садитесь в круг, — окликнула женщина с растительностью на лице и с невероятно крупными икроножными мышцами.

Я села между пожилым мужчиной в кепке и с часами Микки Мауса и девушкой не намного моложе меня, которая яростно грызла ногти и пахла жареной едой. Отлично. Теперь я голодна. Надо было съесть пару пирожных.

«У тебя диабет, Корин!» — напомнила я себе.

— Мятную конфетку? — спросил мужчина с часами Микки Мауса, протягивая упаковку розовых леденцов.

Я покачала головой и прохрипела:

— Нет, спасибо.

— Они очень вкусные. Возьми парочку. Убери их в карман и съешь позже.

Что?

Чтобы не показаться грубой, я достала из упаковки несколько конфеток и сунула их в карман штанов.

Надеюсь, я вспомню о них, прежде чем постираю.

— Я Джоффри, — произнес Микки Маус.

— Корин. Я Корин, — пробормотала я. Черт, снова пустая болтовня!

— Рад познакомиться, Корин. — Джоффри улыбнулся мне, продемонстрировав несколько золотых зубов и рот, набитый розовыми леденцами. Должно быть, он их очень любит.

— Да, — это все, что я смогла вымолвить. Я уже упоминала, что полный профан в знакомствах?

К счастью, Джоффри переключился на другого соседа, оставив меня один на один со своим стыдом.

Я решила не смотреть на Бекетта, который присоединился к группе.

И совершенно точно не заметила, как он сел рядом с пожилой женщиной в цветном балахоне.

И уж точно не заметила, что Бекетт Кингсли увидел меня.

«Перестань уже таращиться на него, тогда и он перестанет смотреть на тебя!» — молча упрекнула я себя.

В груди все сжалось, и я поняла, что мне тяжело дышать. Я потерла больное место чуть выше левой груди. С моей удачей я умру от сердечного приступа посреди группы поддержки для пациентов с больным сердцем.

Боль усилилась, и я потерла сильнее. Пот начал стекать по затылку. Сегодня я так надеялась услышать новости от доктора Харрисона. Я все больше убеждалась в том, что с моим сердцем что-то не так. Осматривая комнату, полную людей с проблемами со здоровьем, я осознала, что нахожусь в правильном месте.

Я снова посмотрела на Бекетта, и наши взгляды встретились.

Я быстро отвела глаза.

— Всем привет! Я вижу много знакомых лиц, но и парочку новых. Для тех, кто со мной не знаком, меня зовут Кэндис Рэми, я двадцать два года работала медсестрой и заботилась о больных с заболеванием сердца в Центре здоровья Святого Луки. Я основала эту группу пять лет назад, в надежде получить отклик и обеспечить поддержку тем, у кого сердечная недостаточность или хроническая патология сердца. Это безопасное место, в котором вам готовы оказать душевную помощь. Здесь можно поделиться своим опытом и страхами.

Я едва слушала Кэндис. Так как слишком пристально пялилась на ее невероятно большие руки.

Они мускулистые, и, мне показалось, что я разглядела жесткие черные волоски на ее пальцах. Черт! Она может раздавить арбуз этими фиговинами.

Я подняла голову и заметила, что Бекетт снова наблюдает за мной. Что с этим парнем не так? У меня что, запачкано лицо или зубная паста засохла в уголке рта? Я попыталась незаметно вытереть губы. Скрытность — моя не самая сильная сторона. Он ухмыльнулся, а я снова положила руку на колени.

Мне не нравился его пристальный взгляд. Из-за этого я нервничала. Я не привыкла быть центром чьего-то внимания.

Наконец, Бекетт перевел свой взгляд на Кэндис, которая по-прежнему оживленно жестикулировала своими мускулистыми руками.

Я поерзала на стуле, пытаясь усесться поудобней. Боль в груди усилилась, и я буквально слышала хрипы, когда дышала.

— Ты в порядке? — спросил Джоффри.

Я страдальчески улыбнулась и кивнула. Он по-отечески похлопал меня по руке, я оценила этот жест.

Такие группы прививали мгновенный дух товарищества. Мы все связаны условиями, которые не можем контролировать. И сегодня... эту неделю... пока я окончательно не исключу диагноз, я чувствую свою принадлежность к этому месту, которую не найду нигде больше.

— Кто-нибудь хочет чем-то поделиться? Своими новостями? — спросила Кэндис у группы, одаривая нас довольно милой улыбкой. Она посмотрела на Бекетта, который, казалось, уплыл в свои мысли. — Бекетт, мы не видели тебя пару недель. Надеюсь, все хорошо, — мягко произнесла Кэндис.

Бекетт слегка вздрогнул, услышав свое имя. Он откашлялся и слегка выпрямился на стуле.

— Две недели назад мне установили кардиовертер-дефибриллятор. Доктор решила, что для предотвращения будущей остановки сердца, для меня это лучший вариант, учитывая высокий риск опасной для моей жизни аритмии, — объяснил Бекетт, и неосознанно коснулся груди под воротником.

Кардиовертер… что?

Бекетт так небрежно бросался такими громкими словами, что я ничего не поняла.

Но одно было ясно наверняка: Бекетт Кингсли, обладатель ослепительной улыбки, очень-очень болен.

Я пристально смотрела на, казалось бы, здорового человека, и знала, это не показатель того, что происходит внутри. Кожа Бекетта была хорошего цвета. Голубые глаза яркие и ясные. Он казался... нормальным.

Но если есть что-то, в чем я была точно уверена, так это в том, что внешность может быть обманчива.

— У меня ушла неделя на восстановление, — продолжил он, и старушка с очаровательными синими волосами рядом с ним потянулась и взяла его за руку.

В комнате послышалось пыхтение и ропот волнения за Бекетта, которого, очевидно, в группе очень любили.

Кэндис хихикнула.

— Уверена, это непросто для такого парня, как ты, — заметила она фамильярно.

Бекетт криво улыбнулся.

— Ну, я уже смирился с тем, что больше никогда не смогу пробежать марафон, но до сих пор отстойно лежать на диване и смотреть повторы передачи «Хватай не глядя», — пошутил он. — Но, надеюсь, произойдет чудо, и я смогу вернуться к нормальной жизни, насколько это возможно при моем состоянии.

Это звучало так оптимистично. Так обнадеживающе. Как ему удалось остаться таким позитивным? Это вообще нормально? По-моему, нет. Не знаю всех деталей проблем со здоровьем Бекетта, но очевидно, они довольно серьезные. И я, в подобной ситуации, без сомнений не была бы такой веселой.

Я всегда ненавидела оптимистов. Из-за них мы, те, кто не в состоянии смотреть на мир через их дурацкие розовые очки, кажемся несовершенными.

Я не понимала таких людей как Бекетт Кингсли. Мы сделаны из разного теста.

Я почувствовала головокружение и на секунду закрыла глаза, сосредоточившись на дыхании. Будет отстойно, если из всех других возможных мест паническая атака настигнет меня именно здесь.

Мое сердце екнуло, и я почувствовала боль в грудной клетке. Как же хотелось услышать новости от доктора Харрисона. Я открыла глаза и уставилась на свои руки, крепко сжатые на коленях, я хотела заглушить звук этого низкого и успокаивающего голоса, который уже запал мне в душу, хотелось мне этого или нет.

— Теперь ты, наконец, можешь начать планировать поездку в горы, в которую вы с Сиеррой собирались отправиться этим летом, — пробасил голос Джоффри рядом со мной.

Бекетт прочистил горло, и я не могла не поднять взгляд. Он все еще улыбался, хотя сейчас улыбка казалась вынужденной. Все его поведение развернулось на сто восемьдесят градусов. Он больше не был счастливым и беспечным парнем. Хотя, казалось, я единственная, кто заметил эту минутную перемену.

— Да, таков план, — ответил он, пытаясь придать голосу энтузиазм.

Через пару минут еще несколько людей поделились последними новостями из своей жизни. У Стэллы, леди с синими волосами рядом с Бекеттом, на прошлой неделе была ужасная боль в груди, и ей пришлось обратиться к врачу. Но это оказалась лишь изжога.

Жуя леденцы, Джоффри поведал нам о беседе со своим врачом по поводу модернизации его кардиостимулятора.

Тэмми, мамочка-домохозяйка с врожденным пороком сердца, рассказала о своей новой диете для пациентов с больным сердцем, о которой она услышала в медицинской программе на канале «Дискавери».

И Бекетт общался со всеми. Задавал вопросы. Улыбался. Он был до смешного жизнерадостным.

Обычно на таких встречах я делилась собственной историей. Искала подтверждения. Заверения, что со мной что-то не так. Но в этот раз я не сказала ничего. Я молчала, в ожидании жара от взгляда Бекетта.

Ух-х!

— Привет, извини, я не знаю твое имя, — произнесла Кэндис, подойдя ко мне после того, как встреча группы закончилась.

После обмена новостями, Кэндис выкатила старый телевизор с настоящим кассетным видеомагнитофоном. Я не видела подобных с начальной школы. Она включила видео под названием «Преодоление препятствий», которое, по-видимому, должно было мотивировать больных и угнетенных продолжать бороться.

Лично мне оно показалось депрессивным.

— Э-э-э, я Корин Томпсон. — Я протянула руку, и Кэндис пожала ее своими огромными мужеподобными руками.

Я постаралась не смотреть на заметные усики у нее над верхней губой.

— Что привело тебя сюда? — спросила она.

— Я испытываю боли с области сердца. Просто хотела прийти за поддержкой, — ответила я расплывчато.

Глаза Кэндис излучали добро, и она с пониманием кивнула.

— Это замечательная группа, в ней потрясающие сострадательные люди. Чаще всего большинство членов группы после встречи ужинают вместе. Многие участники уже много лет то приходят, то уходят, поэтому между ними невероятная связь. Они очень внимательны к новым людям. Думаю, тебе здесь понравится, — произнесла она искренне.

— Спасибо, — ответила я, слегка улыбнувшись.

Кэндис похлопала меня по плечу.

— Ну что ж, увидимся на следующей неделе.

Я взяла сумочку и направилась к выходу.

— Корин! Эй! Подожди!

Прежде чем я решила, должна ли проигнорировать Бекетта, он оказался рядом со мной, улыбаясь широкой, типично американской улыбкой. Мой взгляд скользнул к местечку чуть ниже его ключицы, к которому он часто прикасался во время встречи группы. Его рубашка что-то прикрывала.

— Итак, что думаешь? — спросил он, застегивая черную ветровку.

Пока мы были внутри, начался дождь. Я натянула на голову капюшон и закуталась в пальто.

— Все прошло хорошо, — ответила я уклончиво.

Бекетт снова пристально глазел на меня, и я заерзала под его взглядом. Он на всех смотрит так, будто пытается заглянуть в душу? Или я особенная?

— Я заставляю тебя чувствовать себя некомфортно, — заметил он.

Я мгновенно пошла в оборону. У этого парня нет чувства такта? Серьезно?

— Почему ты так решил? — фыркнула я, слегка дрожа.

Было холодно. Слишком холодно, чтобы стоять снаружи и вести болезненную болтовню с мужчиной, который видел меня в самом худшем состоянии.

— Это потому, что я помог тебе тогда. Я заметил, что когда я об этом упомянул, ты замкнулась. Тебе стыдно, — предположил он, и мне захотелось закатить глаза.

Так я и сделала.

— Не будь смешным, — ответила я беззаботно, гордясь тем, что мой голос прозвучал почти нормально. Почти.

— Извини за то, что из-за меня ты чувствуешь себя неловко. Я не хотел ставить тебя в такое положение. Просто не мог поверить, что это ты. Я с тех пор думаю о тебе. Задаюсь вопросом, в порядке ли ты. Я беспокоился о тебе, но понятия не имел, как найти. — Бекетт посмотрел на меня серьезным взглядом.

— Правда? — спросила я, сорвавшись на фальцет.

Почему из-за его признания я ощущаю волнение внутри? Почему ускорилось сердцебиение и вспотели ладони?

Мои ноги, словно живя собственной жизнью, шагнули вперед.

Бекетт кивнул и послал мне робкую улыбку, из-за которой я ощутила странную дрожь во всем теле вплоть до кончиков пальцев. Что, черт возьми, со мной творится?

— Сначала я подумал о том, чтобы попросить полицейского художника нарисовать твой портрет, но решил, что это слишком. — Он хмыкнул, и я хихикнула.

У меня все перевернулось внутри.

Наши глаза встретились и не отрывались друг от друга, и мне впервые не захотелось отводить взгляд. Я облизнула неожиданно пересохшие губы и старательно не замечала, что взгляд Бекетта опустился на мои губы и задержался там.

Секунду.

Две.

Голубые глаза буквально прожгли во мне дыру. Мне стало трудно дышать.

Возьми себя в руки, Корин!

Три секунды. Четыре.

После этого он отвел взгляд.

Кувырок в животе превратился в полномасштабный взрыв.

— Да уж, это уже преследование, — пошутила я, пытаясь рассеять обволакивающее нас напряжение.

— Я тоже так подумал. Рад, что мы на одной волне, — произнес Бекетт, и я снова почувствовала себя нормальной. Что бы это ни означало.

— У меня тоже они иногда бывали. Панические атаки. После остановки сердца. Это отстой, — признался он.

Почему мы все еще говорим об этом?

— Мне жаль это слышать, — ответила я, не зная, что еще сказать.

Бекетт рассеянно потер место чуть ниже воротника.

— Значит, я увижу тебя на следующей неделе? — больше заявил, чем спросил Бекетт.

Я секунду смотрела на него и кивнула.

Бекетт улыбнулся, его глаза засияли.

— Круто. Тогда до встречи.

— До встречи, — ответила я, и тысячи бабочек забились о мою грудную клетку.

Преграждая дыхание. Уничтожая изнутри.

Волнуя.

Вот черт.

— Так что, группа не понравилась? — спросил Адам и предложил мне корзинку с картофелем фри, от которой я вежливо отказалась.

Я нацепила на вилку салат и пожала плечами.

— Не знаю. Просто, кажется, это не то, что я ищу.

Мы сидели на табуретках за стойкой в «Раззл Даззл», пока группа детей дошкольного возраста и их копошащиеся матери расписывали керамических кроликов и цыплят на Пасху. Они оказались шумной группой, и моя любовь к детям в данный момент подверглась жесткому испытанию.

Адам окинул детей равнодушным взглядом и снова повернулся ко мне.

— Тогда просто найди другую, — предложил он, и я согласилась, что сделать так проще всего.

Отчасти я считала, что слишком остро реагирую. Какая разница, что парень, который помог мне во время унизительной панической атаки, оказался ее членом? Не в первый раз я переживаю ужасное и публичное унижение. Что такого в том, что Бекетт видел, как со мной это произошло? К несчастью, он не единственный.

Я переживала позор еще хуже этого.

Тогда в чем проблема?

— Да? Ладно, схожу еще один раз, и если так же не понравится, найду другую.

В чем я не хотела признаваться Адаму, так это в том, что не уверена, что группа для пациентов с проблемами сердца не подходит мне по совершенно ясным причинам.

Вчера, после того как я вернулась домой после встречи с группой, позвонил доктор Харрисон и проинформировал, что все мои анализы показали норму.

Он сказал, что, скорее всего, проблема не в моем сердце, но пока не готов сбрасывать его со счетов. Я должна в пятницу посетить больницу, пройти еще несколько тестов. По правде говоря, я знала, эти тесты дадут такой же результат, что и предыдущие. И тогда я вернулась к тому, с чего все началось: к отсутствию ответов и постоянно гнетущему меня беспокойству.

Я легла спать с ужасной головной болью. Всю ночь я то засыпала, то просыпалась, и следующим утром едва заставила себя вылезти из кровати.

Я чувствовала себя вялой и лишенной энергии. Тупая боль в голове была готова снова разразиться, заставив меня испытывать адские муки.

Я истощена. Больна.

Я устала быть больной.

— Могу я взять одну? — спросила Криста, наша симпатичная помощница, которая работала неполный рабочий день, и потянулась между мной и Адамом, чтобы взять картофель фри с его тарелки.

В ответ на ее нахальство я удивленно приподняла брови. Обычно особенности характера Адама, — «я-убью-тебя-во-сне» — разубеждают людей что-то брать у него, да и вообще смотреть в его сторону.

И я еще больше удивилась, когда Адам не оторвал ее руку и не скормил енотам, которые питаются из мусорного бака в проулке.

— Ничего, если я сделаю перерыв? Мне нужно выполнить одно поручение, — спросила Криста.

Она посмотрела на Адама? Я, правда, только что видела, как она потерлась об него? Адам не отреагировал, так что, скорее всего, мне все показалось.

— Да, иди. Сегодня довольно тихо, так что можешь заканчивать на сегодня, — ответила я, тыкая вилкой в салат.

— Я не против вернуться...

— Сходи по делам, а затем домой, Криста. Мы сегодня в тебе не нуждаемся, — рявкнул Адам.

Криста покраснела и опустила взгляд.

— Ох, ладно. — Она взяла свою сумочку из-под прилавка и убежала.

Я подождала, когда за Кристой закроется дверь, и посмотрела на Адама красноречивым взглядом.

— Тебе не кажется, что ты слишком суров с сотрудниками?

Адам пожал плечами, но не ответил. Его стиль общения лучше описать как пугающий с элементом «мне на все плевать».

— Они меня вынуждают. Теперь твоя очередь, — пробормотал Адам, когда заметил, как к нам быстрым шагом направляется женщина.

— Пошел ты, — прошипела я себе под нос, а Адам соскользнул со стула и исчез в офисе.

— Простите, — произнесла измотанная мамаша.

И протянула разбитый чайник, который ее сын, очевидно, выращенный волками, сбросил с полки. Обычно я бы свалила все на несчастный случай. В конце концов, дети есть дети. Но я видела, как маленький гаденыш умышленно сбросил его на пол.

Я помолчала, так сильно прикусив губу, что, кажется, пошла кровь.

— Вам придется заплатить за это, — проинформировала я ее, указывая на табличку у кассы, на которой настоял Адам: «ВЫ ЛОМАЕТЕ, ВЫ ПОКУПАЕТЕ».

Я спорила с ним, что это грубо, но сейчас была необычайно рада тому, что он повесил ее. Потому что, уверена, этот дьяволенок собирается уничтожить половину нашего инвентаря.

— Понимаю. Простите. Вы же знаете, какими они бывают в двухлетнем возрасте, — рассмеялась женщина, вытаскивая кошелек и протягивая мне свою кредитку.

Я заставила себя улыбнуться и притворилась, что понимаю, о чем она говорит. Хотела бы сказать, что не думаю, что двухлетний возраст причина проблем ее ребенка.

Но мне нравилось иметь много клиентов. А ругая вслух родительские навыки, я не расположу их к себе.

Я списала деньги с кредитки и выбросила остатки чайника в мусор.

Двадцать минут спустя, как раз после того как Адам почувствовал, что может безопасно покинуть офис, мы убрали беспорядок, оставленный группой неусидчивых детишек. Я только избавилась от кучи разбитой керамики, как зазвонил мой телефон. Посчитав, что это из офиса доктора Харрисона, я поспешила ответить.

— Алло?

— Нам надо поговорить.

— И тебе привет, Там, — пробормотала я, желая запрыгнуть в машину времени, вернуться назад на тридцать секунд и не отвечать на этот телефонный звонок.

— У меня обеденный перерыв и не так много времени. Мне нужно подготовиться к встрече, так что извини, что сначала не обменялась любезностями, — сказала моя сестра — настоящая кретинка.

— Ну, я тоже занята...

— Пожалуйста, Кор, не думаю, что ты можешь сравнивать работу в своем маленьком гончарном магазине с тем, чем занимаюсь я, — фыркнула она.

— Ты решила в свободное время заняться операциями на головном мозге? — спросила я с изрядной долей сарказма, чтобы разозлить Тамсин.

Я ничего не могла с этим поделать. Я обязана была наброситься на нее, пока могу. Я знала, если посоветую ей засунуть свое снисходительное отношение и дерьмо наподобие: «я-лучше-чем-ты» в одно место, это приведет лишь к тотальной войне, а я не в настроении для этого.

Я должна была ответить ей как можно более колко. Это подарит мне маленький кусочек радости.

Хотя и ненадолго.

— Отсутствие у тебя зрелости удручает, Корин. Ты даже на минуту не можешь сравнивать свое хобби с моей карьерой. Я бы хотела провести свой день, расписывая фигурки, но у меня, вообще-то, есть обязанности, — парировала Тамсин, нарываясь на пресловутое убийство.

Тамсин адвокат по уголовным делам. Знаю, она из кожи вон лезла в юридическом колледже. Но все это свелось к защите пьяных водителей и педофилов. Это ее работа в том, что Боб, арестованный за избиение жены до полусмерти, получил два года лишения свободы, вместо десяти. И даже то, что она усердно работает, в ближайшее время не будет представлена к Нобелевской Премии.

— Чего ты хочешь, Тамсин? — спросила я, уже эмоционально истощенная от нашего разговора.

— Я только что получила счет за налог по недвижимости за родительский дом. Мне надо, чтобы ты как можно скорее прислала свою часть.

После смерти наших родителей, дом, в котором мы выросли, достался нам. Понятно, почему я привязана к нему, хотя Тамсин, кажется, не разделяет моих чувств.

Там просто не понимает. И никогда не понимала.

Она уже не жила дома, когда маме поставили диагноз меланома, мне тогда только исполнилось четырнадцать. Мама болела меньше чем год, когда у папы диагностировали лимфому.

Мама ушла сравнительно быстро, а отец задержался почти на два года, умерев, когда я окончила школу. И Тамсин не наблюдала, как он умирает.

Я единственная, кому пришлось с этим справляться.

Несмотря на то, что до сих пор ощущала сильную связь с домом, я съехала оттуда так быстро, как только смогла.

Я эмоционально не способна жить в доме одна. Тамсин работает в Северной Вирджинии и не горит желанием возвращаться в Саутборо, так что, дом пустует.

И когда Тамсин предложила продать его, я дралась с ней зубами и ногтями.

Всего пару раз в жизни я боролась с Тамсин за что-то, и это один из таких случаев. Пока я не могла справиться с призраками, оставшимися в доме, в котором выросла, я и не могла справиться с мыслью, что он больше не принадлежит нашей семье.

Так что мы пришли к компромиссу, и стали сдавать его в аренду. Я наняла управляющего, чтобы найти арендаторов. Мы с Тамсин разделили налоги и затраты на техническое обслуживание, как и ежемесячную арендную плату.

Но дом стареет, и за последние шесть месяцев я заметила, что расходы на содержание имущества стали превышать прибыль, которую мы получали за аренду. В начале зимы нам пришлось заменить крышу. В прошлом месяце сломался бойлер.

На двоих, мы с Тамсин потратили почти десять тысяч долларов на ремонт.

Кроме того, налог на имущество увеличился, и, я знала, придет день, когда Тамсин снова начнет настаивать на продаже.

Самый простой вариант — жить там мне, если я так сильно держусь за него. Но я не уверена, что даже через столько лет смогу жить в месте, где наблюдала за тем, как умирает мама и угасает отец.

— Видела, насколько вырос налог на недвижимость? — потребовала ответа Тамсин.

— Да, видела...

— Это слишком много. Я не могу продолжать тратить деньги на дом, в котором даже не живу. К тому же, ты не разобралась со своими проблемами, — выплюнула она. — Нам надо серьезно поговорит о том, как мы поступим с этим местом, — твердо добавила Тамсин.

— Мы можем повысить арендную плату, — осторожно предложила я.

В магазин зашла группа пожилых дам, и я ускользнула в подсобку, подозревая, что разговор накалится.

— Кто в здравом уме будет платить больше восьмисот долларов в месяц за этот дом? Это помойная яма!

У меня все покраснело перед глазами. Тамсин никогда не проявляла даже капли внимания к дому, который наши родители купили вскоре после свадьбы. Иногда я задавалась вопросом, не страдает ли моя старшая сестра отсутствием жизненно важного элемента, который делает всех нас людьми. Эмоции.

С другой стороны, думаю, именно это делает ее замечательным адвокатом.

— Послушай, это слишком много. Мы с Джаредом хотим продать его.

— Какое отношение имеет Джаред ко всему этому? Его имени нет на документах! — заявила я, повышая голос.

В каком-то смысле Джаред, муж Тамсин, хуже, чем она сама. Он поверхностный, самовлюбленный, и заботится только о том, чтобы заработать деньги и быть придурком.

— Джаред мой муж, Корин, так что конечно у него есть право голоса в моих делах! Не будь идиоткой! — прошипела она, и я сжала рукой телефон так сильно, что подумала, что сломаю его.

— Сейчас я не могу говорить об этом. Сейчас многое происходит...

— Это из-за твоего дурацкого здоровья?

Я не смогла сдержать слезы, и они медленно покатились по щекам. Терпеть не могу плакать, но, кажется, это инстинктивный ответ моего тела на разговоры с сестрой. Тамсин может быть отвратительной и жестокой. Очень редко у нее появляются проблески человека, который может быть добрым и любящим. Но, как правило, эти качества покрывает тень из-за ее раздражения на меня.

Большую часть своей жизни я надеясь, что однажды родители сядут и расскажут мне, что удочерили Тамсин.

— Прекрати, — хрипло прошептала я в трубку, зная, что еще секунда, и я сорвусь. И моя сестра последний человек, перед которым я хочу взорваться. Даже просто по телефону. Она всегда будет вызывать такую реакцию.

Тамсин вздохнула.

— Ладно, не хотела расстраивать тебя. Я, правда, думаю, что тебе следует перебороть нежелание продавать дом. Нам нет смысла нести за него финансовую нагрузку лишь потому, что он принадлежал маме и папе.

Я не могла снова оправдываться перед ней. В любом случае, это бесполезно. Лучшее, что я могу сделать, это закончить разговор.

— Поговорим об этом в другой раз. Мне надо идти. — Я не дала сестре шанса ответить и отключилась.

После того как завершила звонок, я простояла пару минут. Разговор с Тамсин был подобен прыжку перед приближающимся поездом. Его можно избежать, но он все равно разрушителен. Она как никто другой может сжать мое сердце и растоптать его.

Адам зашел в подсобку и взял с полки коробку, остановившись на мгновение, чтобы посмотреть, как я тупо смотрю в пространство.

— С тобой все в порядке? — спросил он.

Я взяла свою сумку и повесила ее на плечо.

— Не совсем. Мне надо выбраться отсюда на пару минут. Можешь присмотреть за всем, пока я не вернусь?

— Конечно, — ответил он, посмотрев на меня непонятным взглядом, но верный себе не стал задавать никаких вопросов.

Я вытерла слезы с лица и поспешила к своей машине.

Я подумала, а не съездить ли к дому родителей. Я не была там с тех пор как съехала много лет назад. Этот дом ассоциировался с тяжелыми воспоминаниями. Присутствовали и хорошие, но плохие каждый раз превосходили их.

Но я отправилась в парк. Что странно, учитывая, что даже в детстве их не любила. Мне не нравились качели. Не нравились батуты. Что уж говорить о песочницах. От одной мысли о них меня пробирала дрожь.

Я припарковала машину и вышла. Прогулялась по хрустящей траве, и моя обувь промокла, после того как я наступила на кучу таявшего снега.

Так я, скорее всего, заработаю гипотермию. Нужно вернуться в машину, снять обувь и носки. Я почувствовала, как немеют пальцы, и начала испытывать явные признаки необоснованной истерики, подумав о возможности остаться в замерзающей, мокрой обуви. Ампутированные пальцы. Непоправимые нарушения нервных окончаний.

Я практически выдохлась, когда добралась до другой стороны парка, и тут заметила, что на спортивной площадке идет футбольная игра. Что за маньяки играют в такую погоду? К тому же, лишь в шортах и футболках? Они идиоты?

Эта игра не казалась организованной. Просто кучка парней пинает мяч и матерится друг на друга.

Я оглядела поле, не понимая, зачем вообще пришла сюда, обуреваемая желанием быть где-нибудь, лишь бы не магазине.

Неожиданно я заметила знакомое лицо и остановилась.

Бекетт Кингсли, мой нежеланный спаситель и член группы «Исцеленные сердца» сидел на скамейке, наклонившись вперед и поставив локти на колени. Он неподвижно наблюдал за футболистами, его каштановые волосы были взлохмачены.

Он не заметил меня, сосредоточив все свое внимание на игре.

Что-то в его лице заставило меня остановиться. Я спряталась за огромным дубом, выглядывая из-за него как какая-то чудачка. Бекетт не знал, что я наблюдаю, да я и не хотела этого. Это подняло бы неловкость между нами до мучительного уровня.

Но я ничего не могла с собой поделать.

Он казался грустным.

Нет.

Он выглядел убитым горем.

Бекетт был так не похож на человека, который пришел на встречу группы «Исцеленные сердца». Там он был бодрым и оптимистичным. Невероятно оптимистичным, учитывая все, что пережил. Тогда мне показалось это тревожным и раздражающим. Я не знала, как справиться с таким количеством позитива, учитывая, что из всех я была наименее счастливым человеком.

Но этот Бекетт был совсем другим. Потому что здесь, наблюдая за парнями, бегающими по импровизированному полю, он выглядел так, будто потерял все. Он выглядел человеком, носящим траур.

Я сглотнула большой ком в горле, ощущая прилив эмоций, которые оказались пугающими и незнакомыми. Я поняла, что чувствует Бекетт. Узнала взгляд на его лице, потому что очень часто видела его, когда смотрела в зеркало.

Это был взгляд мужчины, решившего, что его жизнь кончена.

Бекетт неподвижно сидел с невидимым грузом на плечах. А когда игра закончилась, несколько парней заметили его и подошли поговорить. Тогда я увидела улыбку. Услышала смех. И Бекетт снова стал мистером Позитивом.

Но на мгновение, когда он был таким уязвимым, я увидела нечто другое. То, что сделало его более настоящим.

И в его горе я увидела человека, которого хотела узнать. 

— Бекетт! Как прошла на прошлой неделе твоя встреча с врачом? В прошлый раз я забыла об этом спросить! — спросила Кэндис, когда я во вторник приехал в Методистскую церковь на встречу группы поддержки «Исцеленные сердца». Каким-то странным образом, эта разношерстная компания случайных людей стала моей второй семьей. Друзьями, которые на самом деле понимали меня. Людьми, с которыми я хотел проводить время.

Перед тем как меня выписали, социальный работник в больнице дал мне список местных сообществ и групп поддержки. Я просмотрел их и выбрал самую первую. И когда пришел на первую встречу, отнёсся ко всему скептически.

Но по прошествии нескольких недель я стал ощущать себя комфортно в этой странной группе. Они не задавали отвратительные вопросы и не смотрели так, будто я нахожусь на смертном одре. Они не ждали, что я буду делиться своими чувствами или что буду пытаться понять, что делать, когда моя жизнь так сильно изменилась.

— Довольно хорошо, — я постучал по заживающему шраму, — все работает как часы. Так что один ноль в пользу старого сердца. — Я искренне улыбнулся.

Кэндис по-матерински похлопала меня по плечу.

— Отлично. Я не сомневалась, ты покажешь этому упрямому сердцу, кто тут босс.

Я подмигнул ей, и она рассмеялась низким хохотом, больше похожим на ослиный, чем на женский, и направилась к Клайву и Дженнифер, двум членам группы, которые только подошли.

Я налил себе чашку чая и сделал глоток, на мгновение закрыв глаза. Я скучал по кофе. Это еще одна вещь в моей жизни, от которой я отказался. Я ненавидел чай. Ненавидел его вкус. Ненавидел то, что он для меня символизировал. Но все равно пил его. Потому что так надо. Потому что теперь это была моя жизнь.

Нескончаемая уступка.

— Никогда в жизни не видела, чтобы кто-то выглядел таким несчастным, попивая чай.

Я открыл глаза и увидел Корин; пальцами она нервно постукивала по столешнице.

Я был рад ее видеть. После моего пугающего поведения по отношению к ней на прошлой неделе, я не был уверен, что она вернется. Но, спасибо Богу, в тот день, когда встретил здесь ее, я так удивился и испытал такое облегчение, что ничего не мог с собой поделать.

Тот день, когда я помог ей во время панической атаки, стал для меня очень важным. Не знаю почему, но что-то вызвало во мне желание немедленно защитить эту девушку. Это было странно и не имело абсолютно никакого смысла, но чувство было довольно мощным.

Не задумываясь, я опустился рядом с ней на колени, не заботясь о промокших джинсах и замерзающих пальцах. Она не могла дышать, ее руки неистово дергались у горла, пока она издавала страшные задыхающиеся звуки.

Я знал, как ведут себя люди при панической атаке. Проснувшись в больнице и оказавшись прикованным к десятку пикающих машин, я испытал все это на себе. И знал, что чувства, которые она испытывает, неподдельные и жуткие.

Я поднял ее на ноги и попытался успокоить. Тогда я направлялся на работу к Сиерре, чтобы забрать ее. Но потом наткнулся на Корин. В эти несколько минут я не думал о том, где должен быть или что должен делать.

Мне просто хотелось помочь ей.

А затем, наконец, придя в себя, она убежала, до того как я успел что-то еще сказать. Я даже не узнал ее имени.

После этого я часто думал о Корин. Пытался о ней что-то узнать. Надеялся, что она в порядке. Я не понимал, почему так сильно зациклился на ней, но, несмотря ни на что, мысль о ней глубоко засела у меня в голове.

Так что, увидев Корин на прошлой неделе в группе «Исцеленные сердца», я принял это за знак. Будто судьба, по какой-то важной причине, которую я еще не понял, снова забросила ее на мой путь. И я испытал облегчение от того, что она в порядке. Корин стояла тут, все еще дыша, и от этого мне стало лучше.

Но Корин не хотела продолжать обсуждать тот день, что связал нас. На самом деле, она выглядела так, будто хотела вцепиться мне в глотку.

Все это было странно. Сбивало с толку. И я убедил себя в том, что Корин Томпсон — случайная точка на радаре моей жизни. Если бы она не вернулась в группу поддержки, это было бы ее решением, и меня оно никак не должно было заботить.

Но вот она здесь. Переминается с ноги на ногу, барабанит пальцами по столу, пытается улыбнуться, но у нее не очень это получается. И мне хочется рассмеяться над нашей неловкостью. Между нами установилась атмосфера непринужденности, которая ощущалась во всем.

Я улыбнулся ей широкой улыбкой, словно психопат, и понял, что достиг высшей степени безумства.

— Нет, все нормально, — ответил я, взяв стакан и налив ей. — Молоко или сахар? — спросил я у нее.

Корин нахмурилась. Не думал, что мой вопрос такой сложный. Может, мне не надо было предлагать так много вариантов. Может, мне стоить говорить медленнее? Или составить презентацию в PowerPoint? Потому что, клянусь, я практически вижу, как из ее ушей идет пар.

— Эм, да. И то, и то, пожалуйста, — ответила Корин после мучительно нелегкой паузы, затем отвела от меня взгляд и снова вернула.

И когда наши глаза встретились, это было словно подарок. Будто тем, что смотрит мне в глаза, Корин дарит мне то, что не дарила никому другому.

Что со мной не так? Думаю о какой-то сентиментальной фигне!

Так странно можно вести себя только с супермоделями и иконами спорта, а не с молчаливыми симпатичными девушками с явными социальными фобиями.

По правде говоря, Корин очень красива. Хотя это преуменьшение. У нее красота не того типа, к которому я привык с Сиеррой, которая одевалась так, чтобы показать как можно больше кожи, и постоянно выставляла грудь напоказ. Когда мы познакомились, меня это завело.

Каштановые волосы Корин длинные и собраны в простой хвостик. У нее темно-карие глаза, в которые приятно смотреть, когда она не смотрит на свою обувь. Кажется, она совсем не красится. Терпеть не могу, когда женщины используют слишком много косметики и невозможно увидеть, что под ней. Я восемь месяцев не видел натуральный цвет кожи Сиерры, пока случайно не зашел в ванну как раз в тот момент, когда она выходила из душа.

Но могу сказать, что Корин не заботят подобные вещи. Она слишком занята покусыванием нижней губы или сверлением отверстия в столе своими пальцами.

Она высокая. Практически как я. Хотя и сутулится, что, как я понял, делает специально, чтобы казаться ниже. Раньше я был знаком с несколькими довольно высокими девушками, и каждая из них этого стеснялась.

Казалось, Корин Томпсон ничем от них не отличалась.

Но, даже не стараясь, она излучала врожденную сексуальность, которая пленяла. Даже очаровывала.

Я не мог отвести от нее взгляд, как бы сильно ни пытался. И дело было не только во внешности.

В ней была какая-то изюминка.

Как правило, я не особо наблюдательный парень и плохо разбираюсь в людях. Если сомневаетесь, просто спросите мою маму обо всех моих бывших девушках — включая Сиерру — и вы поймете.

Но на Корин я взглянул глубже. Я обнаружил, что наблюдаю за ней. Замечаю ее. Пытаюсь понять. Она интригует, даже не пытаясь этого делать. Я обрадовался, когда решил, что могу понять ее. И, без сомнения, знал, что ей трудно говорить со мной. Со всеми.

Я чувствовал себя польщенным тем, что со мной она прилагает усилия.

— Вот. — Я протянул Корин стаканчик чая. Когда она медленно глотнула, немного жидкости осталось на ее нижней губе. — Ну как? — спросил я.

— Что? — Кажется, это ее любимый ответ.

— Соотношение молока и сахара. Все нормально? Мне важно это знать, — уточнил я. Я снова попытался улыбнуться, надеясь на то, что выгляжу как нормальный парень, а не как серийный убийца.

— О, конечно.

Я прижал ладонь к груди, где колотилось сердце, и изобразил страдальческое выражение на лице.

— Ты заставила меня сомневаться в моих навыках приготовления чая. Говоришь «конечно», а я слышу «дерьмо».

Корин не улыбнулась. Она не сделала ничего. Очевидно, мои попытки пошутить на нее не действуют.

Но я лишь хотел, чтобы она улыбнулась. Я поставил перед собой задачу это осуществить. Но не все мне подвластно, потому что она грустная.

Слишком грустная.

И я ненавижу это.

— Твои навыки приготовления чая превосходны. Мог бы и не спрашивать, — ответила она сухо.

И затем я увидел ее.

Мимолетную улыбку. Она осветила ее лицо лишь на мгновение, но, как только она исчезла, я уже начал скучать по ней.

— Все садитесь, — крикнула Кэндис, и мы все неспешно двинулись в сторону стульев.

Я ждал, пока Корин займет место и сел напротив нее, снова заметив, что она выбрала стул без свободного места рядом с собой. Кажется, это было намеренно.

Я тревожил ее. Сильно.

И должен был быстро это исправить.

— У кого-то есть новости, которыми вы хотели бы поделиться? — спросила Кэндис, начав с привычных слов.

Мой взгляд вернулся к Корин, которая спокойно сидела, положив руки на колени. Она до сих пор кусала свою нижнюю полную губу, выглядя встревожено. Я заметил, что она периодически трет грудь, и подумал, все ли с ней в порядке.

Автоматически я повторил ее движения, потирая всегда болезненное место чуть ниже ключицы. Я понял, что часто так делаю, когда волнуюсь.

Корин пару раз бросила на меня взгляд, но в остальное время смотрела на тех, кто говорил. Наконец, после того, как все поделились своими новостями, Кэндис повернулась к Корин, которая выглядела так, словно готова выпрыгнуть из своей кожи.

— Готова представиться группе? Может, расскажешь всем, почему ты здесь? — мягко спросила Кэндис.

Корин посмотрела на меня без единой эмоции на лице, но широко распахнув глаза.

Джоффри, постоянный член группы, протянул Корин упаковку конфет. Она покачала головой. Джоффри иногда был слегка настойчив.

— Меня зовут Корин Томпсон, — начала она, и я бессознательно наклонился вперед.

— Мне двадцать пять лет, и я владею студией керамики «Раззл Даззл» в центре города.

Стелла, сидевшая рядом со мной, издала воркующий звук.

— Моя внучка в восторге от вашей студии! Я несколько раз водила ее туда! Там чудесно! — с энтузиазмом произнесла она.

Я заметил, что комплимент сделал Корин счастливой. Она покраснела, а губы слегка изогнулись в улыбке. На почти всегда застывшем лице промелькнула искренняя эмоция.

— Спасибо, — ответила она тихо, снова потирая грудь.

Я сам до сих пор тер собственную кожу.

— Не хочешь рассказать нам, что привело тебя сюда? — спросила Кэндис.

Корин выглядела так, будто ей некомфортно, и я отлично понимал это чувство. Отстойно рассказывать абсолютно незнакомым людям о своем состоянии. Ты быстро устаешь от постоянного повторения деталей, и, в конце концов, тебе захочется послать всех к черту. Я заметил, как она начала волноваться, а щеки приобрели ярко красный оттенок. Нижняя губа начала кровоточить от того, что она поранила ее зубами.

Корин заерзала на месте, глаза забегали от Кэндис, ко мне, а затем снова к Кэндис.

— Я, эм... ну...

— Как думаешь, у нас есть время обсудить технику йоги, о которой мы говорили на прошлой неделе? Я пытался вспомнить на днях, и не смог, — перебил ее я.

Кэндис послала мне мрачный взгляд, явно не оценив мое очевидное отсутствие такта.

После резкой смены темы повисла секунда или две полной тишины, а затем несколько человек пробормотали согласие.

Я посмотрел через комнату на Корин, надеясь, что она не подумает, что я был груб. Я надеялся, она понимает, что я лишь пытался помочь ей. Наши взгляды встретились, и ее строгое выражение лица смягчилось, темные глаза едва потеплели, и меня будто ударили в живот. Все было таким настоящим, таким искренним, таким непохожим ни на что, что я когда-либо испытывал. Атмосфера между нами накалилась.

Я не мог отвести взгляда. Это было физически невозможно. Но не успел этот момент начаться, как Корин отвела взгляд, а я подумал, не привиделось ли мне все это.

Что со мной происходит? Я коснулся повязки на груди и поморщился от приступа боли.

Боли, которая уже стала нормой.

После встречи с группой мы с Корин покинули церковь одновременно. Шли рядом друг с другом, но никто из нас не произнес ни слова, пока не оказались снаружи.

— Спасибо, что помог мне. Даже не знаю, что со мной не так. Обычно в подобных группах у меня не возникает проблем с общением, — произнесла она немного робко.

— В подобных группах? Она у тебя не первая?

— Эм, ну... — отмахнулась Корин, и я понял, что она начала закрываться.

Через несколько секунд она уйдет, и я точно знал, что не могу позволить этому случиться.

— Эм, ничего страшного, — быстро добавил я и потянулся, чтобы прикоснуться к ней, но передумал. Поэтому сжал руку в кулак и опустил. — Знаю, как тяжело говорить о своих проблемах со здоровьем. Я бы лучше вставил деревянные зубочистки себе под ногти, чем снова объяснял, что такое АКПЖ. — Я хихикнул, хотя и понял, что сказал что-то не то. (Примеч.: АКПЖ — Аритмогенная кардиомиопатия правого желудочка).

Корин ничего не ответила, и я был рад этому.

— Бекетт, Корин, привет! — К нам подошел Джоффри и протянул коробочку с леденцами.

— Что не так с этими леденцами? — прошептала Корин.

— Просто возьми парочку и улыбнись, — прошептал я под нос.

Джоффри хороший человек. Немного помешан на леденцах, но я знал: ему пришлось отказаться от курения и виски из-за проблем с сердцем. Кто я такой, чтобы заставлять парня меняться?

— Спасибо, Джоффри, — улыбнулся я, набрав горсть леденцов.

Корин тоже улыбнулась и взяла одну конфетку, пощупала и убрала ее в карман.

— На потом, — заверила она пожилого мужчину, который снисходительно улыбнулся.

Джоффри с довольным видом пошел дальше, раздал другим оставшуюся часть своего угощения и направился домой.

— Он забавный парень. Странный, но милый, — задумчиво произнесла Корин, и между нами снова повисла тишина. — Ну, я пойду. Увидимся во вторник, — сказала она внезапно, пытаясь положить конец любому дальнейшему разговору.

— А пока я поработаю над своими навыками приготовления чая, — неуверенно ответил я.

Корин странно на меня посмотрела и приподняла бровь.

— А я поработаю над комплиментами в твой адрес, чтобы утихомирить твою потребность в одобрении, — язвительно ответила она, и я рассмеялся.

Корин выглядела удивленной, будто и не хотела пошутить. После напряженного момента она снова улыбнулась и быстро прикрыла рот рукой, будто смутившись того, что ей весело.

— Отличная мысль, — фыркнул я, улыбаясь ей как идиот.

Корин подняла большие пальцы в жесте одобрения и театрально мне подмигнула. Я рассмеялся еще сильнее, и она перестала прикрывать рот.

Мы хохотали вместе.

Смеялись над всем и ничем.

И это было фантастически.

Я провел рукой по болезненному месту на своей груди и заметил, что Корин наблюдает за мной с вопросом в глазах. Наш смех начал стихать, пока не исчез полностью. Тишина, последовавшая за этим, подавляла и тяготила.

— Почему ты так прикасаешься к своей груди? — прямо спросила она.

Сначала мне хотелось посоветовать ей заняться своими делами. Но Корин спросила не из любопытства. Просто задала вопрос, на который хотела получить ответ.

Поэтому я стянул вниз воротник рубашки и показал повязку.

— Это мой ИКД, — объяснил я.

— Больно? — спросила она, уставившись на вещицу, которая поддерживает во мне жизнь.

— Побаливает после операции, но не слишком сильно. Но я слышал, что становится больно, когда... — Я резко замолчал, даже не знаю почему.

— Когда посылает электрический разряд твоему сердцу? — продолжила Корин, и я удивился, что она знает, что это устройство делает.

Я кивнул, разглаживая рубашку над повязкой.

Корин снова начала кусать губу, которая теперь выглядела болезненно. Ее брови были нахмурены, она выглядела так, будто глубоко погружена в свои мысли. Корин снова начала тереть свою грудь, я заметил, что она часто так делала. Ее темные глаза стали мрачными и беспокойными, дыхание прерывистым, а сама она побледнела.

— Ты в порядке? — спросил я, гадая, не начинается ли у Корин паническая атака.

Я взял ее за руку, потянул к скамейке и насильно заставил сесть. Она сопротивлялась моей помощи и пыталась отстраниться, но я продолжил удерживать ее за предплечье, переживая, что, если отпущу, она упадет.

— В порядке, — прохрипела Корин, но я ни на секунду ей не поверил. Она все еще терла грудь.

— Сделай глубокий вдох. Скажи, где болит.

Я не понаслышке знал опасность игнорирования сигналов, которое посылает тебе тело. Если она пришла в эту группу поддержки, значит, у нее серьезные проблемы.

Корин отмахнулась от моего вопроса.

— Я в порядке. Просто дай мне минуту, — произнесла она лаконично, и я вспомнил тот первый раз, когда пытался ей помочь. Она ответила так же. Слово в слово.

Я только собирался предложить поехать в больницу, чтобы провериться, но Корин неожиданно встала, все признаки ее недомогания исчезли.

— Я должна идти. Пока, — сказала она слишком громко.

— Подожди...

Она ушла еще до того, как я успел добавить что-то еще. 

Квартира пахла сгоревшим сыром и чесноком.

— Ты поздно, — заметила Сиерра, когда я зашел и бросил ключи в блюдо на столике у двери.

— Много дел в офисе, — ответил я, что было абсолютной ложью.

В последнее время я все чаще и чаще придумывал оправдания, чтобы подольше оставаться на работе. Это самое последнее место, где я хотел быть, но даже там было лучше, чем дома. Где была Сиерра и ее холодная враждебность.

Я пытался быть более терпеливым и понимающим с Сиеррой. Когда раздражался из-за нее, напоминал себе, что она пока приспосабливается к изменившейся жизни. Что у нас просто переходный период в отношениях.

Но постоянные мысленные уговоры самого себя не помогали, когда моя девушка желала привести своих подружек и допоздна пить с ними текилу, хотя на следующее утро мне рано вставать на работу. Или когда настаивала на ужине с индийской едой, хотя я не раз говорил, что отказался от чрезмерно острой пищи из-за диеты.

Мы все время ругались. Из-за мелочей. Глупых мелочей. Мелочей, которые вдруг стали очень важными.

Поэтому сидеть в крошечном кабинете и смотреть на экран компьютера стало нравиться мне больше, чем слушать жалобы Сиерры, что я больше никуда не выхожу, и как она злится из-за того, что мы не можем поехать в поход, как планировали.

— Я приготовила себе лазанью. Не знала, когда ты вернешься домой, поэтому на двоих не хватит. Но можешь попробовать, — заметила Сиерра небрежно, накладывая еду себе на тарелку.

— Очень мило, — чересчур вежливо ответил я.

Подошел к холодильнику и достал бутылку воды, наблюдая за тем, как Сиерра разрезает довольно подгоревшую лазанью. Пришлось подавить рвотный рефлекс. Ненавижу лазанью.

— И что это значит? — требовательно спросила Сиерра, цепляясь к моему тону, и повернулась ко мне.

На ней до сих пор была рабочая одежда. И, признаю, я до сих пор находил ее привлекательной. Жаль, что внешность Сиерры больше не затмевала ее менее привлекательные черты.

— Ничего, — пробормотал я, не желая ссориться.

Я устал. У меня болит голова. Мне просто хочется поесть и лечь спать. В одиночестве.

— Очевидно же, что что-то происходит, иначе ты бы так не сказал.

Если я пытался избежать ссоры, Сиерра сама начинала. Я долго и пристально смотрел на нее и пытался вспомнить, каково это, любить ее.

Но безуспешно.

Я не почувствовал ничего. Абсолютно. Мы стали незнакомцами. Это были не те отношения, к которым мы стремились или заслуживали.

Сиерра распахнула шкафчик, достала тарелку, наложила на нее лазанью и толкнула в мою сторону.

— Вот. Ешь. Хотя, уверена, тебе не понравится. В конце концов, ничто не сравнится с едой твоей мамы, — выплюнула она.

Ехидство в ее голосе застало меня врасплох. Что она имеет против мамы?

— Какого черта это должно значить? — спросил я в замешательстве.

Сиерра закатила глаза.

— Какая разница?

— Что ты имеешь против еды моей мамы? — Я, правда, не понимал, какого черта ко всему этому имеет отношение моя мама.

— Нет, я ничего не имею против еды твоей мамы. Просто все, что я готовлю, недостаточно хорошо.

Настала моя очередь закатить глаза. До этого дня Сиерра никогда не утруждала себя приготовлением пищи, если в процессе не участвовала микроволновка. Не припоминаю, что у меня вообще был шанс критиковать или сравнивать ее навыки приготовления еды.

— Я ненавижу лазанью.

— С каких пор? — зло усмехнулась она, прищурившись.

— Всегда ненавидел.

Все вокруг знают, что я ненавижу лазанью. Кроме Сиерры. Но даже если она и знала, какая разница.

И именно эта дурацкая лазанья сказала мне все о наших отношениях, чего я сам не решался признать. Что после почти двух лет отношений Сиерра понятия не имела, какую еду я не люблю. И даже не пыталась узнать.

Или, еще хуже, ей было на это плевать.

Думаю, когда-то я любил ее.

Но знал — то, что я когда-то чувствовал к Сиерре, не имеет ничего общего с любовью. Это сексуальная химия, из-за которой легко упустить из виду менее приятные стороны личности.

Но не любовь.

Я понял, что любовь мне еще только предстоит испытать.

Сиерра взяла мою тарелку с лазаньей, которую я ненавидел, и целенаправленно прошлась по кухне. Затем подняла крышку мусорного ведра и выбросила содержимое тарелки.

— Тебе не нужно было этого делать...

— Ты не собираешься это есть, Бекетт. Так в чем чертов смысл? — закричала она, швыряя с громким стуком тарелку в раковину.

— Так у нас ничего не получится, Сиерра, — заявил я без церемоний.

Я сам не ожидал того, что скажу. Не так. Но слова вылетели из моего рта, прежде чем я успел подумать.

Мы так много времени потратили на то, чтобы сделать друг друга несчастными.

Сиерра стояла у раковины, ее лицо покраснело, а грудь тяжело вздымалась. Когда она смотрела на меня, ее глаза горели.

— Ты изменился, Бекетт, — произнесла Сиерра сердитым тоном.

И она была права. Я уже был не тем парнем, с которым она познакомилась несколько лет назад в парке.

— Знаю, — ответил я, защищаясь.

Это корень наших проблем. Я изменился, а Сиерра нет. И мы не можем просто вернуться к тому, что было. Да и не скажу, чтобы кто-то из нас пытался.

— Ты ожидаешь, что я все еще буду Бекеттом, который играет в баскетбол с друзьями и планирует походы на лето. Я больше не тот парень, Сиерра. И знаю, ты не можешь быть счастлива с мужчиной, которым я стал теперь.

Сиерра фыркнула и закатила глаза, что разозлило меня. Но раз уж я начал, то могу порвать с ней цивилизованно. Даже если она не в состоянии поступить так же.

— Ты несчастлива, Сиерра. Знаю...

— Не вини меня, Бекетт. Не смей! Все дело в тебе. У тебя случился сердечный приступ, и ты изменился.

— Чертовски верно, я изменился, Сиерра! Я чуть не умер! Не думаю, что ты это понимаешь! — закричал я в ответ.

Я почувствовал резкую боль в груди и понял, что должен успокоиться. Я не могу позволить себе заводиться.

Сиерра взмахнула руками.

— Думаешь, я этого не знаю? Ты не позволяешь забыть об этом! Он здесь, все время! Твой сердечный приступ. Твое бедное, несчастное сердце. Я такой бедняжка. Хнык-хнык-хнык. Сейчас, мать твою, расплачусь! Ну и к черту тебя, Бекетт!

Я прижал ладонь к груди и сделал глубокий вдох, стараясь не сорваться. Снова почувствовал головокружение и резко закрыл глаза.

«Думай о розовых кроликах и пляжах», — настраивал я себя.

Сиерра все кричала и кричала, а я просто дышал, надеясь, что не окочурюсь у ее ног, потому что был точно уверен — она спокойно оставит меня здесь умирать.

— Слушай. Я не собираюсь с тобой спорить. Если ты перестанешь кричать хоть на две минуты и все обдумаешь, то поймешь, что я прав. Ты не хочешь быть здесь со мной. Не хочешь быть прикованной к парню, который не может делать то, что ты от него хочешь.

Сиерра прищурилась.

— Я была бы счастлива оказаться прикованной к парню, который не может играть в баскетбол по выходным или ходить в походы в горы. Это бы вообще меня не волновало, Бек.

Она кинула свою тарелку в раковину, где та раскололась на кусочки. Если это не был знак, то что тогда?

— Я просто не хочу быть привязанной к тебе, — выплюнула она.

— Тогда ладно, — пробормотал я, даже не испытывая боли от правды, которую уже знал.

— А я еще чувствовала вину из-за Калеба!

Погодите. Что? Кто такой, черт возьми, Калеб?

— Меня вообще не должно волновать, что я скрывала то, что спала с ним последние три месяца! — выкрикнула она и выбежала из комнаты.

В глубине квартиры послышался стук и хлопанье. Я не последовал за Сиеррой. Не хотел и дальше обострять нашу ссору. Может, я должен настоять и узнать, кто такой, черт побери, Калеб. Но, честно говоря, мне было плевать. То, что Сиерра спит с другим парнем, не имеет значения. Конечно, моя гордость слегка задета, но сердце в порядке. Даже шрама не осталось.

Грустно, что после столь продолжительного времени вместе, после того, как делили дом и жизнь, меня даже не волновало, что она раздвинула ноги перед каким-то Калебом. Я просто испытывал облегчение от того, что она уходит.

Боль в груди утихла. Я сел на стул и слушал, как Сиерра разносит спальню.

Я прикрыл рот, пытаясь сдержать смех. Но не смог. Все это было чертовски забавно.

Сиерра была в другой комнате, разбрасывая повсюду вещи и крича во всю силу своих легких, будто я только что сказал, что ухожу к ее лучшей подруге. Она изо всех сил играла роль отвергнутой подруги, когда, по сути, месяцами изменяла мне.

Ирония судьбы.

Я все еще смеялся, когда Сиерра вернулась на кухню, держа в руках две сумки, набитые вещами. Она сердито смотрела на меня, пока я пытался прекратить давиться от смеха.

— Что смешного? — требовательно спросила она.

Я покачал головой.

— Ничего.

— Кажется, я сломала стерео в спальне. Упс, — сказала она мне, сверля взглядом.

Я снова засмеялся. Она такая смешная.

Сиерра раздраженно вскинула руки в воздух.

— Не думаю, что это смешно, Бек! Я ухожу! Ты этого не понимаешь? — взвизгнула она.

Я нацепил на лицо нейтральное выражение, но мои губы продолжили дергаться.

— Ага. Я понял.

— Я ухожу к Калебу, — язвительно объявила Сиерра, желая причинить мне боль. — Он мой босс, просто чтобы ты знал.

Ну, конечно, кто же еще.

— У него дом у реки и летний домик на пляже. Он хочет, чтобы на выходных мы отправились заниматься дельтапланеризмом.

Почему она все еще здесь?

— Ну, желаю вам хорошо провести время, — ответил я.

— Тьфу! Ты такой мудак, Бекетт! Желаю тебе найти другую девушку, которая смирится с твоими заскоками, — вышла она из себя. — И даже не думай снова звонить мне. Я вернусь за своими вещами, когда ты будешь на работе. И не думай, что получишь телевизор! Он мой! — выкрикнула Сиерра через несколько минут.

Будто меня заботил телевизор. Я просто хотел, чтобы она убралась отсюда. Мы долго к этому шли, и все, что я чувствовал — облегчение из-за того, что момент, наконец, настал.

— Я заслуживаю лучшего, — негодовала Сиерра.

— Надеюсь, ты найдешь это с Калебом, — ответил я, стараясь говорить искренне. Но не думаю, что преуспел в этом.

Сиерра сердито посмотрела на меня и вылетела из квартиры.

И когда закрылась дверь, я впервые за долгое время почувствовал себя лучше. 

Слезы все лились. Я не могла их остановить.

Не успевали они высыхать на моих щеках, как их заменяли новые — доказательства моего горя.

Маму по ее желанию два дня назад отправили домой.

— Я не хочу умирать в больнице, Нил, — твердила мама.

Папа спорил с ней, настаивал, что лучше всего ей оставаться в больнице, где она окружена докторами и медсестрами.

— В чем смысл? Я умираю. Этого не изменить. И я оставлю этот мир на своих правилах. В своем доме. С моей семьей.

Моя мама умирает. Через несколько минут или дней она исчезнет, и я ее больше никогда не увижу.

Я лежала рядом в ней на кровати, держа за руку, головой она устало прижималась к моей макушке.

Мы так лежали несколько часов. Я не могла ее оставить. Да и спать не хотела. Я была в ужасе: она отдалялась от меня, и я впустую тратила последние дни рядом с ней.

Моя мама умирает.

Слезы застряли в горле, жгли глаза. Они не прекращались.

Папа остановился в дверном проеме спальни, его горе отчетливо отражалось на лице, как и мое собственное.

— Когда приедет Там? — спросила мама.

Она едва держала глаза открытыми. В эти дни она все больше и больше спала, так как была довольно сильно накачана морфином, который прописали доктора, чтобы уменьшить боль. Иногда мама принимала так много, что не могла связать слова вместе.

В данный момент она была в сознании, только что проснулась после четырехчасового сна. Но я заметила, как она поморщилась, пытаясь сесть в кровати.

И я цеплялась за ее руку, не желая отпускать.

— Там скоро будет здесь. Она уже выехала с колледжа, а он в трех часах отсюда, — ответил папа.

Мама кивнула, пытаясь поднять руку, чтобы дотянуться до стакана воды на прикроватной тумбочке.

Ее рука мгновение висела в воздухе, прежде чем упасть.

Папа поспешил к нам, и, пока я осторожно сажала маму, поднес стакан к ее губам. Несколько капель воды упали ей на рубашку.

Я старалась не смотреть на маму слишком долго. Мне было невыносимо видеть ее серую пепельную кожу и лысину из-за интенсивных курсов химиотерапии. Она перестала быть похожей на женщину, которой когда-то была.

Когда я долго смотрела на нее, мне становилось плохо, и я ненавидела себя за те чувства, что испытывала.

После того как она выпила воду и папа вытер ее подбородок, я снова прижалась к ее боку, прикасаясь к маме, но намеренно не смотря на нее. Я могу закрыть глаза и вспомнить ее такой, какой она была. Но не такой, какой стала.

Я несколько дней сидела так. Даже после того как приехала Тамсин, я не могла уйти.

Я оставалась в этой кровати до последнего момента. Держала маму за руку, пока утопала в слезах. Прикасалась к ней, но не могла смотреть в лицо. На лицо умирающей женщины, которую любила больше всех в своей жизни.

Я ненавидела себя за детскую слабость.

За не проходящую ненависть, прожигающую дыру в моих внутренностях.

— Корин, все твои тесты дали нормальный результат. Не думаю, что симптомы хоть как-то связаны с твоим сердцем. Есть много других болезней, которые похожи на проблемы с сердцем, — произнес доктор Харрисон, и я почувствовала знакомое разочарование.

— Уверены? Потому что боли в моей груди довольно серьезные, — возразила я, потирая привычное болезненное место.

Доктор Харрисон посмотрел результаты моих анализов и нахмурился, переворачивая страницу за страницей.

В глубине души я знала, что так и будет. Но это не изменило ужасное чувство страха, которое скрутилось в шар в моем желудке.

Доктор Харрисон был моложе доктора Грэхем. Он около пяти лет назад окончил медицинский колледж. В некотором смысле он был остроумным, и я ценила, как часто он улыбался. У него были хорошие зубы, что, по моему мнению, очень важно. Ровные белые зубы будто говорили: «Эй, ты можешь доверять мне, потому что я верю в строгую гигиену полости рта».

Но его неспособность раскрыть мою медицинскую загадку станет серьезной помехой в наших отношениях врача и пациента.

Доктор Харрисон почесал висок и задумчиво сморщил лоб.

— У тебя все еще бывают боли в груди? — спросил он, и я изо всех сил надеялась, что недоверие в его голосе мне послышалось.

Я кивнула.

— Постоянно, — ответила я твердо.

Доктор Харрисон казался смущенным.

— Они приходят и уходят? Потому что это могут быть боли при метеоризме или несварении желудка...

— Все время. Постоянно, — произнесла я сквозь стиснутые зубы. Медленно. С расстановками.

Доктор Харрисон закрыл мою карту и отложил ее на стол.

— Давай послушаем твое сердце, — предложил он, засовывая кончики стетоскопа в уши.

Я немного поникла, ощущая уныние и разочарование. Попыталась не дергаться, ощутив холодный металл на обнаженной коже, и, когда говорили, делала глубокие вдохи.

Через несколько минут доктор Харрисон обернул стетоскоп вокруг шеи и снова сверился с результатами моих анализов.

— Твое сердце кажется здоровым, Корин. По моему профессиональному мнению проблема не в этом.

Проблемы нет...

— Тогда скажите, почему прямо сейчас я испытываю эти боли! — потребовала я, указывая на место в груди, потирать которое вошло у меня в привычку.

Доктор Харрисон несколько раз щелкнул ручкой, и мне захотелось схватить ее и засунуть ему в нос.

— Боль в груди может возникать по множеству других причин. Я проверил тебя на ангину, и проблема оказалась не в этом. Но, возможно, это рефлюкс желудка или напряжение мышц...

Мой смешок прервал его.

— Напряжение в мышцах? Вы издеваетесь? — хмыкнула я.

Тут я ощутила давление в груди, которое, казалось, стало сильнее, и расстроилась. Будто в мою грудную клетку засунули гигантскую руку и сжали сердце.

— Беспокойство и стресс тоже могут быть причиной, — продолжил доктор Харрисон, и я заметила взволнованный взгляд на его лице.

— Это не из-за беспокойства! — вскипела я, сжимая руки в кулаки и пытаясь удержаться и не нанести ущерб симпатичному лицу доктора.

— Корин, я лишь предполагаю, что причина болей в твоей груди может быть не так серьезна. И это хорошо!

— Знаете, что будет хорошо, доктор Харрисон? — спросила я, мой голос звучал слабо и пискляво, несмотря на то, что я злилась. Я попыталась сделать глубокий вдох, но обнаружила, что мои легкие этому сопротивляются. Чем сильнее я пыталась вдохнуть воздух, тем труднее было это сделать.

Я ощутила легкое головокружение и на мгновение закрыла глаза.

— Будет хорошо, если мы, наконец, поймем, что со мной не так, — прошептала я, не открывая глаз.

Комната начала вращаться, и это напомнило мне о единственном разе, когда я напилась. Однажды вечером после работы Адам принес мне упаковку из шести бутылок вина, и меня вырвало, после того как я выпила три из них.

Я потерла виски, чувствуя, как зарождается тупая пульсация.

— Я тоже этого хочу, Корин. Я просто думаю, что нам надо рассмотреть другие возможные причины, вызывающие боль в области сердца.

Я едва слышала то, что говорит доктор Харрисон. Потому что больше не находилась в его кабинете.

Я перенеслась на восемь лет назад в кабинет другого доктора. Слушала, как такие же умиротворяющие слова говорят кому-то другому.

— …уверен, твои симптомы это результат жуткого вируса, Нил. Рекомендую пойти домой, много отдыха и пить много жидкости. Через несколько дней ты почувствуешь себя намного лучше.

Врач моего папы тоже ему не верил. Папа знал, что с ним что-то не так, но позволил убедить себя мужчине с докторской степенью, что он «в порядке».

— Нет, — пробормотала я, качая головой.

— Корин, думаю, пришло время рассмотреть другие варианты. Психосоматические болезни могут проявляться через серьезные физические симптомы...

— Нет, — произнесла я немного громче. Только не снова.

Я не могла дышать. Я задыхалась и боролась за воздух.

— Корин! — прорвался сквозь мою панику тревожный голос доктора Харрисона.

Я начала падать, а добренький доктор поймал меня до того, как я рухнула на пол.

Мое тело покрылось тонким слоем пота, и чем упорнее я пыталась вдохнуть воздух в легкие, тем более невозможным это казалось.

Я слишком хорошо знала это чувство.

Бабочки душили меня. Затягивали...

Но в этот момент я могла думать лишь о том, что умираю.

— Сделай глубокий вдох, Корин. Вдыхай через нос, выдыхай через рот, — инструктировал доктор Харрисон, но мне казалось, будто его голос эхом отдается в длинном туннеле.

Боль в груди была похожа на нож, прорезающий кожу. Я сжала кулак над неистово бьющимся сердцем.

— Больно, — выдохнула я.

Я услышала, как доктор Харрисон с кем-то говорит, но не понимала о чем. Перед моими глазами заплясали черные пятна и последнее, о чем я подумала, прежде чем потерять сознание, что я предупреждала их, что со мной что-то не так.

Через некоторое время я очнулась, лежа на спине. Прошли секунды. Или минуты. Кто знает?

Но что точно знала, что ощущала ветерок в местах, которые точно должны быть прикрыты.

— Корин? — доктор Харрисон смотрел на меня сверху вниз, и я прищурилась, когда он посветил фонариком мне в глаза.

— Так меня называли родители, — прохрипела я сухо.

По крайней мере, я не потеряла то крохотное чувство юмора, что у меня было. Голова болела. Локоть пульсировал. И ветерок, что я упомянула, был из-за того, что моя юбка теперь болталась вокруг моей талии. Просто великолепно. Я снова показываю миру свое нижнее белье. Кажется, мне придется полностью отказаться от ношения одежды, учитывая, как часто я засвечиваю свой «товар».

Единственный плюс: я выучила урок и больше не носила жалкое белье, в котором могла поместиться семья из четырех человек.

Я попыталась сесть, но незнакомая медсестра опустила руку мне на плечо, мягко, но настойчиво удерживая меня в лежачем положении.

— Просто полежи минуту неподвижно. Никаких резких движений. Ты довольно сильно упала.

Она говорила так, будто находилась на шумном сборище, а не в кабинете доктора. Из-за ее чрезмерно возбужденной речи мое сердце заболело еще сильнее. Ей не хватало только помпонов, и у нас будет полный набор.

Я легла и уставилась в потолок. Я чувствовала себя выставленной напоказ из-за раскинутых в стороны конечностей, из-за добренького доктора и бойкой медсестры, которые пялились на меня так, будто я микроб под их микроскопом.

— Ты ударилась головой, когда упала. Как ты себя чувствуешь? — спросил доктор Харрисон, убирая фонарик в карман.

Я потерла болящее место на затылке. Я ударилась головой? Это плохо. Как я себя чувствую? Как настоящее дерьмо. Оптимистичная Медсестра помогла мне сесть, и я сказала:

— Наверное, я должна пойти домой и отдохнуть.

Я быстро поправила юбку, чтобы она прикрывала части моего тела, которые должны быть прикрыты.

Ни доктор Харрисон, ни Супер Медсестра не ответили на мое весьма разумное предложение. Вместо этого они суетились надо мной, словно я только что заразилась какой-то ужасной болезнью.

— Что случилось? — спросила я.

Голос звучал так, будто я прополоскала горло разбитым стеклом. Он был таким сексуальным, как у операторов в сексе по телефону. Я попыталась прочистить горло, но это не помогло.

Бодрая Медсестра — я, правда, должна узнать ее имя — заметила мой дискомфорт и принесла стакан воды, который я быстро осушила.

Доктор Харрисон тихим голосом разговаривал с Энергичной Медсестрой, и я пыталась расслышать, о чем они шепчутся. Кажется, я услышала слова «паническая атака» и «наблюдение». А также «психологические проблемы» и «консультация». Я почувствовала, как вспыхнуло мое лицо, и во мне начал закипать знакомый возмущенный гнев.

— Ты отключилась на несколько секунд. У тебя произошел приступ панической атаки. Ты в первый раз испытала нечто подобное? — спросил доктор Харрисон, наконец, помогая мне подняться с пола и сесть на стул.

Я потерла пульсирующие виски, пытаясь привести в порядок свои мысли. У меня снова была паническая атака. Это становится серьезной проблемой, но и не значит, что у меня «психологические проблемы». И я сменю своего сексуального доктора на нового, если он предложит консультацию. Не собираюсь выворачивать свои внутренности перед психиатром.

— Нет, это не в первый раз, — призналась я неохотно.

Я сделала глубокий, дрожащий вдох и открыла глаза, заставляя себя встретиться с обеспокоенным взглядом доктора. Я терпеть его не могла. Он раздражал меня. Нервировал.

И… волновал.

— Как часто это происходит? — мягко спросил доктор.

Я покачала головой, не желая отвечать на этот вопрос.

— Мне, правда, пора возвращаться к работе, — пробормотала я и потянулась, чтобы поднять свою сумку, которую уронила, пока спешила на свидание с полом.

— Как часто у тебя бывают панические атаки? — снова спросил доктор Харрисон, игнорируя мои попытки сбежать.

Я махнула рукой, не желая отвечать на вопрос. Не собираюсь влезать в это. Не сейчас. Я пришла сюда в поисках ответов, связанных с моими физическими проблемами. И я уж точно не подписывалась на выяснение моего предполагаемого психоза.

— Мне нужно вернуться в свой магазин… — начала я, но доктор Харрисон прервал меня.

Он оказался намного настойчивее, чем доктор Грэхем. А мне не нравится, когда на меня давят. Из-за этого мне хочется бросаться вещами и кричать. Сильно.

— Корин, это важно. Если проблема в твоей тревоге, ее необходимо решить. Вероятно, это может быть причиной многих твоих физических проблем, — объяснил он спокойно и рационально. Слишком рационально.

От этого я почувствовала себя ничтожной. И слабоумной. И тупой. Я пересмотрела вариант с ударом в живот.

Медсестра Как-ее-там стояла в углу и раскладывала ватные тампоны или что-то типа того и, стараясь держаться незаметно, совала нос в мои дела. Но не преуспела в этом. Я посмотрела в ее сторону. Она ответила мне улыбкой во все зубы, будто рекламировала зубную пасту «Колгейт». Я прищурилась, и до нее, наконец, дошло, что я хочу этим сказать, и она вышла из комнаты.

С меня хватит позитива.

Я потерла грудь, которая сейчас уже не болела.

— У меня проблема с сердцем, доктор Харрисон. Я знаю, дело в этом, — возразила я, чувствуя, как краснеет мое лицо.

Доктор Харрисон ничего не ответил. Он смотрел на меня очень-очень долго. Так долго, что я стала чувствовать себя довольно некомфортно.

— Я не исключаю проблем с сердцем, Корин, — произнес он, вытаскивая планшетку и что-то записывая.

Он оторвал верхний лист и протянул его мне. Я посмотрела на его неразборчивый почерк и увидела, что это рецепт.

— Для чего он? — спросила я подозрительно.

Доктор Харрисон убрал ручку в нагрудный карман, снял очки, которые сползли с его носа, и положил их на стол.

— Я прописал тебе очень легкое анксиолитическое средство. (Примеч.: Анксиолитические средства — психотропные средства, избирательно подавляющие чувство эмоционального напряжения, беспокойства, тревоги, страха). Если приступы паники происходят часто, это может помочь. Когда почувствуешь первые симптомы панической атаки, ты должна выпить половину таблетки.

— Не думаю, что мне это нужно, — ответила я, пытаясь вернуть рецепт.

Доктор Харрисон покачал головой.

— Корин, мы должны проверить все возможные причины проблем с сердцем. Тяжелая тревога часто имитирует проблемы с сердцем. Ты когда-нибудь разговаривала с психологом о своей тревоге? Я могу дать тебе направление, один телефонный звонок...

— Нет! — выкрикнула я и почувствовала стыд из-за своей вспышки гнева. Но не извинилась. К черту.

Доктор Харрисон снова уставился на меня, и это серьезно начало действовать мне на нервы.

— Давай назначим встречу на следующей неделе, и мы сможем поговорить о других тестах, — наконец произнес он.

Я облегченно вздохнула.

— Хорошо. Звучит отлично.

— Запишись на прием, когда будешь уходить. И, Корин, купи и принимай эти рецептурные лекарства. Нет ничего постыдного в том, чтобы признать, что тебе нужна помощь, чтобы справиться с тревогой. Я, правда, думаю, что очень важно узнать, в чем ее причины и что ее вызывает.

Я просто кивнула и встала, не желая спорить и снова говорить об этом.

— Я запишусь на прием. Увидимся на следующей неделе, доктор Харрисон, — ответила я быстро, желая уйти до того, как он вновь начнет пилить меня.

Я вышла в коридор с опущенной головой, изучая глазами пол. Меня до сих пор трясло. Сердце дико колотилось в груди, и я чувствовала себя избитой.

Еще одна паническая атака.

Просто великолепно.

У меня появилось неприятное ощущение в животе, и я решила, что должна пойти домой и провести остаток дня в кровати за просмотром «Анатомии Страсти». (Примеч.: «Анатомия Страсти» — американский сериал о жизни врачей и интернов).

Мне, действительно, ни с кем не хочется сейчас разговаривать.

— Корин, привет!

Вселенная еще недостаточно сильно ненавидит меня?

Я подняла голову и почти застонала вслух. Бекетт стоял облокотившись о стойку регистрации, на его красивом, очень красивом лице светилась яркая улыбка. Кажется, он ходил в ту же самую школу для оптимистов, что и медсестра доктора Харрисона.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Занимаюсь пилатесом, — пробормотала я.

Бекетт хмыкнул и отошел в сторону, когда я достала свой бумажник.

— Мне надо назначить прием у доктора Харрисона на следующей неделе, — заявила я резко регистратору, которая, казалось, осталась равнодушна к моей грубости.

— Ты ходишь к доктору Харрисону? Он клевый. Я прохожу лечение у доктора Каллахан, — объявил Бекетт так, будто я спросила у него об этом.

Я пыталась его игнорировать. Даже если рядом с ним мой желудок снова начинал болезненно скручиваться. Я ощущала в животе дрожащие крылья бабочек и боролась с желанием улыбнуться. Глупый, предательский рот.

Бекетт помахал рукой у моего лица.

— Привет! Есть кто? Ты язык проглотила? — спросил он, и я оттолкнула его руку.

— Личное пространство, чувак. Я серьезно, — ответила я.

Но собственные губы дернулись и попытались подняться уголками вверх. Я ни в коем случае не собиралась поддаваться его шарму.

— Я заехал сюда завести Линн, самому любимому регистратору, информацию о страховке. Просто, если тебе интересно, — продолжил Бекетт.

— Нет, не интересно. Но спасибо за новости, — безразлично ответила я.

Я не буду смотреть на него. Если я это сделаю, все будет кончено. Мой бедный живот не справится с еще большим количеством дерганья и вздрагивания.

Я намеренно смотрела только на Линн.

— Если можно, то я бы хотела записаться на утро, — попросила я.

Линн, казалось, развлекала сцена между Бекеттом и мной.

— У меня создается впечатление, что ты пытаешься меня игнорировать, — заметил Бекетт, когда я ему так и не ответила.

— И почему же? — ответила я, протягивая регистратору деньги за визит. — В четверг будет отлично, — сказала я ей, отворачиваясь от Бекетта и его чрезмерного энтузиазма.

— Я тебе не нравлюсь, не так ли? — заявил Бекетт и снова вторгся в мое личное пространство.

Отсутствие у него личных границ становится проблемой. Он указал на меня пальцем, драматично распахнул глаза и посмотрел на Линн.

— Я ей не нравлюсь, Линн. Ты можешь в это поверить? Я!? Да меня все любят.

Линн, которая выглядела, как чья-то бабушка после трехдневной попойки, пожилая женщина с рыжими вьющимися волосами и помадой на зубах, снисходительно улыбнулась Бекетту и похлопала его по руке.

— Не все так же восприимчивы к твоим сладким речам, как и я, милый.

Я закатила глаза и притворилась раздосадованной. Я точно не собиралась рассказывать раздражающему мужчине передо мной, что такое мое поведение абсолютно не связано с тем, что он мне не нравится.

Линн наклонилась ко мне и заговорщицки зашептала тихим голосом:

— Не думаю, что он отстанет, пока ты не поговоришь с ним. Он неумолим.

Бекетт улыбнулся ей и склонился над стойкой, громко целуя ее в щеку.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, Линн.

Воркующая регистратор взяла вазочку с конфетами и протянула ее Бекетту. Тот взял две и протянул одну мне. Я покачала головой. Бекетт пожал плечами, развернул обе и забросил их себе в рот.

— Как прошел прием? — спросил он невнятно из-за конфет.

— Боже, это час вопросов и ответов? — спросила я, мой голос звучал раздраженно.

Линн фыркнула, и я ей улыбнулась. Я наслаждалась перепалкой с Бекеттом. Хотя никогда не признаюсь в этом вслух.

— Невероятно, Бекетт, здесь женщина, которая не падает в обморок от твоего остроумия, — подразнила Линн, беря мои деньги и выбивая чек.

Бекетт снова рассмеялся, и в этот раз я позволила себе посмотреть на него. Он казался счастливым. Таким удовлетворенным. Я не могла понять, как кто-то с таким серьезным недугом может позволить себе подобные эмоции.

Но вот он, шутит и дурачится, и его настроение заразительно.

— Ты ждешь врача или уходишь? — спросила я резко.

— Ты не хочешь отвечать на мои вопросы, но я должен отвечать на твои? — пошутил он, его голубые глаза сияли. — Кажется, мне должно быть стыдно из-за отсутствия у меня манер, но я оставил их дома, так удобнее.

— Отвечай или нет. Неважно, — пробормотала я, отворачиваясь от него и поворачиваясь к Линн, которая что-то щелкала на своем компьютере.

— Есть место в четверг утром? — спросила я, тревожно постукивая пальцем по стойке.

Линн посмотрела на экран компьютера.

— Как насчет 9:30 утра? — спросила она.

Бекетт наблюдал за мной, и даже не пытался это скрыть. Я нервничала под его пристальным взглядом и задавалась вопросом, что его так во мне интересует. Но не решилась спрашивать.

— Отлично. Спасибо, — ответила я Линн, пытаясь быть более вежливой, чем в начале.

Регистратор протянула мне маленькую карточку со временем моего приема, и я убрала ее в сумочку.

— Хорошо, ну, увидимся на следующей неделе, — произнесла я, запинаясь, и попыталась ускользнуть так быстро, как могла.

— Корин, подожди!

Я посмотрела через плечо и увидела, что Бекетт идет за мной. Я остановилась, зная, что если не сделаю этого, он просто побежит, чтобы догнать меня. Линн, регистратор, была права. Бекетт Кингсли неумолим.

— Тебе нужно куда-то идти? — спросил он просто.

— Эм, ну... Я... Эм... — Слова потерялись где-то между моими мыслями и губами.

— Если нет, может, ты захочешь выпить чай или кофе, или еще чего? Неподалеку есть одно местечко, — предложил Бекетт, а я смотрела на него моргая, мой рот открывался и закрывался, как у чертовой рыбы.

— Эм. Я... Эм...

Бекетт держал дверь открытой и опустил другую руку мне на поясницу.

— После тебя, — произнес он.

Меня поразил этот секундный физический контакт. Я почувствовала ожог на коже. Я горела. Лишь от прикосновения его пальцев через хлопок.

Я поспешила наружу. Бекетт убрал руку, и я попыталась не расстраиваться из-за этого.

— Я должна вернуться в свою студию, — запротестовала я слабо.

Не уверена, что если буду пить что-то с Бекеттом, ничего не потечет по моему подбородку, и я не буду как идиотка заикаться.

Плюс я не люблю кофе. У меня нет привычки сидеть с людьми, которых я не знаю, обсуждая погоду или политику, или о чем там говорят нормальные двадцатилетние люди.

Бог знает, что может вылететь из моего рта, когда я этого не ожидаю. Если не буду осторожна, закончится тем, что буду рассказывать Бекетту о новом прыщике у меня на заднице, или о том, что сейчас у меня между сиськами течет пот.

— Давай же, ты не опоздаешь, если выпьешь всего одну чашечку, — настаивал он, и я обнаружила, что следую за ним к двери без единой задней мысли. Оказалось, слишком легко согласиться со всем, что он предлагает.

Даже не знаю, почему этот симпатичный, милый парень хочет проводить свое время со мной. Может, он сумасшедший. Или внушает мне ложное чувство спокойствия, прежде чем похитить меня и убить. Некоторые серийные убийцы были очень милыми и всем нравились.

Я должна быть начеку. Не хочу в конечном итоге оказаться в его багажнике.

А еще мне кажется, что Бекетт до сих пор испытывает какую-то странную ответственность за то, что помог мне несколько недель назад.

И это хуже, чем то, что он может оказаться серийным убийцей.

— Знаешь, ты не должен разговаривать со мной. Если помог мне один раз, это не значит, что ты должен стать моим другом. И учти: если планируешь похитить меня и убить, то я ношу с собой перцовый баллончик, — предупредила я, вытаскивая из сумки яркий металлический флакон.

Бекетт поднял руки.

— Вау! Никаких убийств. Только горячие напитки. Обещаю!

Я убрала перцовый баллончик обратно в сумку, чувствуя себя дурой.

— Тогда не уверена, что ты не страдаешь от какого-то комплекса спасателя, но в этом, — я взмахнула рукой между нами, — нет необходимости. Мне не нужны друзья из жалости.

Я защищалась. Ничего не могла с этим поделать. Мне казалось, что все это одна большая, здоровенная шутка. Что в любую минуту мне на голову выльется ведро с поросячьей кровью, и я буду выглядеть как идиотка. (Примеч.: Отсылка к роману Стивена Кинга «Кэрри»).

Такое не раз случалось в моей жизни, поэтому не удивительно. Ну, не совсем поросячья кровь, но определенно все остальное, связанное с идиоткой.

Бекетт остановился и посмотрел так, будто у меня выросла вторая голова.

— У тебя довольно странные темы для разговора. Тебе такое не говорили?

— Раз или два, — призналась я, пожимая плечами.

— Слушай, признаюсь, тот день, когда я помог тебе во время панической атаки, зацепил меня. У меня нет привычки беспокоиться об абсолютно незнакомых мне людях, но я беспокоился о тебе.

И вот оно снова. Трепетание. Тошнота. Почему рядом с ним мне всегда не по себе?

Бекетт остановился у кофейни и повернулся ко мне лицом.

— Может, дело в том, что это коснулось меня. Я проходил через это, и просто хотел знать, что с тобой все в порядке.

Его голубые-преголубые глаза встретились с моими, и я застыла, а затем оттаяла.

А затем растаяла в огромную лужу Корин Томпсон, пролившуюся на землю.

— Но я не поэтому попросил тебя выпить со мной чего-нибудь горяченького.

Бекетт провел рукой по своим каштановым кудрям.

— Думаю, мне просто нравится разговаривать с тобой. Мне кажется, ты понимаешь меня, — он постучал пальцем по груди, где, как я знала, находится кардиовертер, — из-за этого. Ты справляешься с собственными проблемами, и, может, мои не так уж и страшны.

Бекетт засунул руки в карманы, его плечи поникли.

— Но я смущаю тебя, прости. Я не хотел. Я просто больше не верю в утраченные возможности.

— Возможности? — переспросила я, не понимая.

Он слегка покраснел, как будто смутился, и мне это понравилось.

Потому что Линн очень сильно ошиблась. Я полностью растаяла перед Бекеттом.

Он очаровал меня.

— Не верю, что смогу завести настоящих друзей, — ответил Бекетт, улыбаясь мне этой милой уверенной улыбкой, которую он дарил всем подряд.

— Ну, когда ты так говоришь, как я могу ответить «нет»? — спросила я.

И именно это я и имела в виду. Неважно, по какой причине этот мужчина хотел находиться рядом со мной. Мне это нравилось. Поэтому я зашла в кофейню с ним.

И это было естественно.

Как сердцебиение.

Как крылышки бабочек.

Как что-то нормальное. 

— Что будешь? — спросил Бекетт, как только мы подошли к барной стойке.

Я взглянула на меню, в котором было очень много вариантов, и слова начали расплываться перед глазами. Что такое, черт возьми, фраппе? А макиато? Американо, гранде, чай. Ерунда какая-то.

Я не пью кофе. И уж точно не часто хожу в кафе. Не уверена, что вообще хочу. А хочу ли я чего-то? Черт. Но в чем я точно уверена, так это в том, что ненавижу все виды кофе. Даже то ужасное, с шоколадным вкусом. Зачем я согласилась пойти в эту дурацкую кофейню, если ненавижу кофе? Может, еще не поздно извинится и уйти домой? Я так устала. Мне просто хочется валяться в кровати и смотреть повторы «Судьи Джуди». (Примеч.: «Судья Джуди» — остросюжетное реалити-шоу, основанное на арбитражных судах под председательством судьи Джуди Шейндлин). Может, я смогу притвориться, что у меня простуда. Или вызвать сильную тошноту. Интересно, будет ли это слишком противно?

— Корин, из твоих ушей идет пар. Тебе всего лишь нужно выбрать напиток. Я же не прошу разработать план мира во всем мире, — подразнил меня Бекетт, и я посмотрела на него.

— Не люблю спешить, — ответила я.

— Эм. Я буду... эм... латте? — произнесла я ответ, который больше прозвучал как вопрос. Будто скучающая на вид барменша могла подтвердить, действительно ли я хочу латте.

Погодите. Я же ненавижу латте. На меня надавили и поставили в затруднительное положение, и из-за этого мне пришлось выбрать в меню единственное, от чего меня точно стошнит. Просто великолепно. Я заказала кофе за пять долларов, который не буду пить. Потрясающе, Корин. Просто потрясающе.

Я такая идиотка.

Барменша пробила мой заказ, жуя свою жвачку, которая, казалось, готова была вывалиться у нее изо рта. Я с отвращением смотрела на нее, но она полностью игнорировала мой взгляд.

— А я буду горячий зеленый чай с медом, — закал Бекетт, вытаскивая бумажник.

— Хотите что-нибудь еще? — спросила девушка. О, ее навыки общения были еще хуже, чем мои.

— Хочешь пирог? Кексик? Печенье? Может, панини? — оттарабанил Бекетт.

— Эм, нет, спасибо, — ответила я.

— О, я и забыл. У тебя ведь диабет, — серьезно произнес Бекетт.

Я почувствовала себя смущенной из-за того, что он решил упомянуть мою вымышленную болезнь. Я обмолвилась о ней в нашу первую встречу, когда голова и рот явно не были в ладу друг с другом. Мне стоило поучиться не смущаться дебильных вещей, которые я делаю и говорю. Поэтому что большую часть времени я хочу заползти под очень большой и тяжелый камень.

— Вот, давай я дам тебе деньги... — начала говорить я, засунув руку в сумочку в поисках денег.

Бекетт положил свою руку на мою, и я мгновенно замерла. Но потом расслабилась. Черт! Из-за него я странно себя чувствую. Необычно. Некомфортно. Не в своей тарелке.

Связанной в узлы.

Возьми себя в руки, Корин.

— Я плачу. Ведь это я пригласил тебя, помнишь?

Бекетт убрал руку, и я сделала шаг назад. Мне нужно личное пространство, даже если каждая клеточка моего тела твердила, что дистанция с ним — последнее, чего я хочу.

— Эм-м, спасибо, — ответила я, стискивая руки и чувствуя себя неловко.

Через несколько минут Бекетт протянул мне пресловутый кофе и махнул рукой, чтобы я выбрала столик. Я кивнула на тот, что был ближе к двери. Не кабинку. Там слишком интимно. Мне был нужен столик со стульями по бокам от меня, держатель салфеток, а еще солонка и перечница, которые бы выполняли функцию барьера.

После того, как мы сели, Бекетт достал из своей чашки чайный пакетик и положил его на блюдце, и стал помешивать жидкость, пока она не начала расплескиваться через край.

— Никогда бы не подумала, что ты любитель зеленого чая, — заметила я.

Подняла чашку с кофе и поднесла ее к губам. Сделала маленький глоток, стараясь не дрожать.

Бекетт пожал плечами, все еще помешивая чай.

— Я не могу употреблять много кофеина. Он вступает в реакцию с лекарствами. К тому же, уверен, ты знаешь, от него сердце бьется быстрее, что для парня, который четыре месяца назад пережил сердечный приступ, довольно вредно. В зеленом чае есть немного кофеина, но, конечно, не так много, как в кофе.

Его ответ был таким равнодушным. Пресным.

Безразличным.

Но я знала, это всего лишь маска.

— Точно. Конечно, — неловко ответила я.

Бекетт сделал глоток и поморщился.

— Я скучаю по кофе. Очень.

А вот и она. Грусть.

Я помню, как он выглядел тогда, в парке, пока наблюдал, как его друзья играют в футбол. Сейчас на его лице было то же самое выражение.

Горечь. Капелька злости.

Сожаление.

Эта мгновенная смена промелькнула до того, как он успел ее скрыть.

Момент правды, которую, как я знаю, он не хотел никому показывать.

Но я увидела.

И чувствовала себя счастливицей от того, что Бекетт показал мне ее.

Но потом все исчезло, и вернулась его привычная улыбка.

Я подняла ложку и рассеянно помешала горькую жидкость в своей чашке, пытаясь придумать, что сказать.

— Я ненавижу кофе, — объявила я слишком громко.

Бекетт нахмурился.

— Тогда зачем ты его заказала?

— Потому что нервничала, а когда нервничаю, я говорю глупости.

Даже не знаю, существует ли для меня способ заткнуться. Слова вырываются неожиданно, хочу я этого или нет.

По крайней мере, я не сказала, что мой лифчик на размер меньше и прямо сейчас впивается в ребра.

Бекетт снова уставился на меня, и мне пришлось отвернуться. Что-то есть в его взгляде, и это слишком для меня.

— Тебе не нужно нервничать. Особенно рядом со мной, — произнес он мягко.

— Не думай, что это из-за тебя. Меня все заставляет нервничать. Например, из-за рекламы страхования автомобилей я потею, — ответила я беззаботно.

Бекетт рассмеялся.

— А продуктовые магазины? Меня всегда охватывает нервное возбуждение, когда мне нужно туда идти. — Я демонстративно пожала плечами. — Ага, я ходячая катастрофа, плетущаяся по продуктовому ряду.

И мы снова улыбались. Друг другу. Одновременно. И смеялись.

Когда я в последний раз по-настоящему смеялась?

Не помню.

— Держать Корин подальше от продуктовых магазинов и не разрешать смотреть. Хорошо, я понял. Что еще мне надо знать? — поинтересовался Бекетт, попивая чай.

— У тебя свободен весь день? — спросила я, приподняв бровь.

— Для тебя? Абсолютно, — ответил Бекетт, и я просияла.

Серьезно. Я на самом деле широко ему улыбалась. Кто эта девушка и откуда она взялась?

Бекетт протянул руку через стол и пододвинул к себе мою чашку. Он наклонился и понюхал дымящийся напиток.

— Ты только что понюхал мой кофе? — спросила я, недоверчиво смеясь.

— Чертовски верно, я это сделал.

Он снова понюхал его, и вот я снова смеюсь. Громко. Немного неестественно, но от души.

— Может, оставить вас наедине? — пошутила я.

Бекетт выпрямился и подтолкнул кружку обратно ко мне.

— Нет, думаю, не стоит. Просто даю знать кофе, что я не забыл о нем. — Он посмотрел на свой напиток. — Ты, конечно, тоже неплох, зеленый чай. Но не так хорош, как мой любимый кофе, — надулся он, и я закатила глаза.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты довольно странный?

— Вообще-то, нет. Обычно я так себя не веду, — рассмеялся он.

— Тогда я чувствую себя особенной.

Бекетт пожал плечами.

— Кажется, ты пробудила это во мне.

— Да уж, это один из многих моих талантов, — ответила я.

— Могу себе представить, — ухмыльнулся Бекетт, играя бровями, и я покачала головой.

Я откашлялась, ощущая, что меня выбило из колеи, и села ровнее.

— Так ты посещаешь доктора Каллахан? — спросила я, ища тему, которую мы легко можем обсуждать. Казалось, говорить о наших физических недугах проще всего.

Улыбка Бекетта слегка угасла.

— Эм-м, да. Уже некоторое время. Но в ближайшую пару недель приемов не будет, пока не придет время проверить ИКД, — ответил он, отставляя свою чашку в сторону.

— Это странно, знать, что эта штука там, у тебя под кожей? — спросила я, непроизвольно потирая местечко на своей руке.

— Не страннее, чем перевернутая вверх дном жизнь из-за патологии, о которой я никогда не знал.

Его слова не прозвучали расстроено. Или горько. Он просто констатировал факт.

— Что за патология? Ты упоминал название и раньше, но я понятия не имею, о чем ты говоришь. Я погуглила, что это значит, но ничего не поняла, — произнесла я и сразу прикусила язык. Отличный способ признаться в том, что я хочу узнать его получше.

— Ты гуглила? — изумленно спросил Бекетт.

Я пожала плечами и попыталась выглядеть не настолько униженной, насколько на самом деле себя чувствовала.

— Вообще-то, это здорово, — произнес Бекетт, его взгляд стал нежным от эмоции, которую я не совсем поняла.

Он начал складывать пакетики с сахаром, создавая конструкцию, которая, в конце концов, развалилась.

Бекетт не выглядел, будто чувствовал себя некомфортно из-за моего вопроса, но и не торопился с ответом.

— Я не должна была спрашивать. Прости. Забудь об этом, — промямлила я, пытаясь быстро дать задний ход.

— Нет, все нормально. Я ценю, что ты хочешь больше узнать об этом. — Ответная улыбка Бекетта выглядела немного болезненной, но естественной. Легкой.

Он свалил сахарные пакетики и снова построил их. Медленно. Не торопясь.

— У меня генетический порок сердца, он называется АКПЖ. (Примеч.: АКПЖ — аритмогенная кардиомиопатия правого желудочка). Не буду утомлять тебя длинными названиями. Но из-за него у меня проблемы с сердечным ритмом. Я не знал, что страдаю от такого недуга, пока чуть не умер от сердечного приступа.

В его голосе мелькнул намек на злость, но он скрыл его, безразлично пожав плечами.

— Вау. Должно быть, это тяжело.

Сразу стало понятно, что это неправильные слова. Его настроение мгновенно изменилось, и приветливое поведение превратилось в раздраженное разочарование.

Бекетт напрягся.

— Ты не должна жалеть меня.

Я выпрямилась, из-за его тона мне захотелось защищаться. Но больше всего я не хотела, чтобы он думал, что я жалею его. Да, я сочувствую, но это не жалость. Совсем нет.

— Я не жалею тебя.

Бекетт недоверчиво смотрел на меня, будто не верил.

— Я к этому привык, Корин. Ничего нового, все нормально.

— Да, я переживаю из-за того, что ты проходишь через такое. Это отстой. Но ты, кажется, последний человек в мире, которого нужно жалеть. Думаю, учитывая все это, ты очень хорошо справляешься.

— Ага, учитывая, что я ходячий мертвец, не так ли? — издевательски сказал он, ударив по сахарным пакетикам и сбив их.

— Вау, а я думала, что это я излишне пессимистична. Я должна была догадаться, что твоя показная Сьюзи Саншайн полная фигня. (Примеч.: Сьюзи Саншайн — симпатичная и счастливая кукла из шоу Disney Junior).

Бекетт несколько раз моргнул, пялясь на меня, а затем расслабился. Его губы изогнулись в улыбке, глаза снова засияли.

— У тебя совсем нет фильтра, не так ли? — спросил он.

— Фильтр? А что это?

И мы снова улыбались друг другу. Злость и напряжение испарились.

— Это отстой, да? — спросил он через несколько минут.

— Ты о чем?

— О приемах у врача. Непрекращающиеся вопросы о том, как ты себя чувствуешь. Сочувствующие взгляды, когда они понимают, что с тобой что-то не так. Шепот. Сомнения, что с тобой действительно все хорошо. Это надоедает. Я стараюсь не унывать, но когда в тебя каждую пару недель тыкают иголки и проводят тесты, это убивает все веселье, — закончил он со вздохом. — Ненавижу ходить к врачу. Ненавижу тесты и вопросы. Ненавижу свою семью и друзей за то, что смотрят на меня так, будто я в любую минуту могу сломаться. За то, что когда они смотрят на меня, не видят Бекетта Кингсли, а видят тело на больничной койке с проводами и трубками повсюду. — Бекетт сжал зубы, и я поняла, что не могу отвести от него взгляда.

От его правды.

Его честности.

От него.

Но затем лицо Бекетта разгладилось, и он снова успокоился. Сделал глубокий вдох и взмахнул руками.

— Но что я могу сделать? Ныть из-за этого? Погрязнуть в жалости к самому себе? Это не в моем стиле. Я не в состоянии изменить прошлое, но могу изменить настоящее. И я точно не буду несчастным все то время, что у меня осталось.

Этот мужчина сбил меня с толку. Не понимаю, как он может быть таким спокойным. Таким решительным.

— Как ты можешь быть таким оптимистичным? Почему не расстроен? Почему не злишься? Или хотя бы не сердишься? Как тебе удается вот так вот просто сидеть здесь и говорить обо всех этих вещах с улыбкой на лице? Врачи держат тебя на антидепрессантах или типа того? — усмехнулась я.

Бекетт на секунду уставился на меня, а затем ударил рукой по столу, напугав меня. Блин. Я снова переступила черту.

Но Бекетт не закричал и не разозлился. Он рассмеялся так сильно, что буквально хрюкал.

— Ты в порядке? — спросила я, забеспокоившись, когда Бекетт начал слегка задыхаться. Он прижал руку к груди, касаясь пальцами повязки, которая выглядывала из-под воротника.

— Серьезно, Бекетт, с тобой все хорошо? — переспросила я. Его лицо покраснело, и казалось, будто ему тяжело дышать. Может, стоит позвонить 911?

Бекетт покачал головой.

— Я в норме, — прохрипел он.

— Что это было? — требовательно спросила я, когда он, наконец, успокоился, а я порядком разозлилась.

— Последние четыре месяца, после моего сердечного приступа, никто не задавал мне подобных вопросов.

Я нахмурилась, не понимая, о чем он говорит. Бекетт потер затылок.

— Конечно, мой врач спрашивает, как я себя чувствую. Тяжело ли дышать, или не кружится ли голова, есть ли боли в груди, или испытываю ли я тошноту. Родители меня балуют и думают, что я стеклянный, а друзья прикалываются над этим.

Бекетт посмотрел в окно, его голубые глаза были прикрыты, брови нахмурены. Он больше не смеялся. Не улыбался. Не веселился и не вел себя оптимистично.

— Никто никогда не спрашивал меня, расстроен ли я. Не злюсь ли.

Он повернулся снова ко мне, наши глаза встретились, и я поняла, что не могу отвести взгляда.

— Но ты, абсолютный незнакомец, спрашиваешь о том, о чем не спрашивает никто другой. Это здорово.

— Здорово? Так вот в чем причина твоей идиотской истерики? Ты до чертиков меня напугал! — нахмурилась я.

— Не будь такой серьезной, Корин. Жизнь слишком коротка. Поверь мне.

Он потянулся через стол и взял мою руку в свою. Наши пальцы переплелись. Ладони прижались друг к другу. Касаясь. Удерживая.

Лихорадочно и обжигающе.

Я убрала руку и спрятала покалывающие пальцы на коленях под столом.

Бекетт пару раз моргнул и сжал ладонь в кулак. Напряжение, собирающееся в воздухе вокруг нас, ослабело и исчезло.

Я испытала облегчение. Я была напугана. И так чертовски разочарована.

— Помню, ты сказала в группе, что у тебя в городе гончарная мастерская? — спросил Бекетт, резко меняя тему.

— Да. Она называется «Раззл Даззл». Находится на Мэин-стрит, на другой стороне «Деннис».

— Здорово. Мне очень нравится все, что связанно с искусством. Я не рисую и не занимаюсь скульптурой, но раньше фотографировал. Вообще-то, я был довольно хорош в этом. Мой врач предложил мне снова вернуться к съемке, или найти другое средство для снятия напряжения. Она говорит, что искусство очень успокаивает. Просто я, на самом деле, никогда не был близок к нему.

— Лепка меня успокаивает, — ответила я неубедительно. Очень неубедительно. Это мое естественное состояние. Мои слова звучат как у неандертальца: «Я Корин, и я люблю глину».

— Может, я как-нибудь смогу прийти, — отважился Бекетт.

— О, да, конечно. В любое время. С понедельника по субботу мы открыты до пяти, но по средам до полудня, — машинально сказала я. — Мы закрыты по воскресеньям и почти по всем праздникам.

Ладно, Корин, пора заткнуться.

— Могу я зайти сейчас? — спросил Бекетт.

— С… сейчас? — переспросила я.

Бекетт пожал плечами.

— Ну, ты же не пьешь кофе, и я взял выходной до конца дня, так почему бы и нет?

— О, ну, ладно.

Я резко встала и перевернула все еще полную чашку с кофе.

— Черт! — вскрикнула я.

Бекетт взял охапку салфеток и стал вытирать ими беспорядок.

— Думаю, тебе тоже надо заняться чем-то, чтобы снять стресс, — пошутил он, бросая мокрые салфетки на свое блюдце.

Я криво улыбнулась.

Но он в ответ улыбнулся так, будто я дала ему нечто большее. 

Прежде чем выйти из кофейни, я зашла в уборную, чтобы смыть с рубашки то, что осталось на ней после Кофеапокалипсиса.

Я закрылась внутри и пустила воду в раковину, пытаясь взять себя в руки.

Чего я так боюсь?

В чем проблема?

Мои нервы трепетали внутри, словно тысячи бабочек пытались подняться к горлу. Задушить меня. Все разрушить.

Впервые в своей взрослой жизни я чувствовала что-то похожее на дружбу.

Настоящую дружбу.

Искреннюю.

Конечно, у меня был Адам, но, я уверена, большую часть времени я ему даже не нравилась.

А Бекетт, кажется, наслаждается моим обществом. Как бы невероятно это ни звучало, я не казалась ему неприятной или чудной. Он сам сказал, что ему приятно разговаривать со мной. Он смеялся над моими попытками пошутить, и не насмехался, когда я вела себя как фрик.

Привычная тупая боль в груди исчезла, как и знакомая ломка в суставах и мышцах. Я вообще сейчас не думала о боли.

Потому что подозреваю: только что у меня появился новый друг.

Это не детский сад, Корин. Не тормози!

Через несколько минут я присоединилась к Бекетту, который уже ждал на улице. Он смотрел на телефон, на его лице застыло угрюмое выражение. Потом со злостью написал сообщение, а затем с отвращением фыркнул и убрал телефон в карман.

— Все в порядке? — спросила я.

При звуке моего голоса Бекетт поднял голову, его взгляд просветлел. Все признаки раздражения исчезли.

— Просто потрясающе, — ответил он слишком весело.

Его телефон пиликнул, и лицо снова стало угрюмым.

— Тебе надо ответить? — спросила я, указывая на телефон.

Он вздохнул.

— Разберусь с этим позже.

— Это по работе? — поинтересовалась я. Сегодня я излишне любопытна.

— Нам действительно надо найти подходящий для тебя фильтр, — усмехнулся Бекетт, проигнорировав мой вопрос.

— Если у тебя дела, можешь зайти в студию позже, — предложила я, ощущая легкое разочарование, вызванное моим же предложением.

— Нет. Это неважно. Просто... это моя девушка.

Девушка.

Я почти забыла о ней.

— То есть, бывшая девушка. Мы недавно расстались. Она написала, что пришла забрать свои вещи. И, ну, понимаешь, послала меня к черту, — неловко рассмеялся он.

Я почувствовала прилив радости. Ничего не могла с собой поделать. Но не от того, что Бекетта послали к черту. А из-за того, что у него больше нет девушки.

Почему я так рада этому?

— Ты расстроен?

Я не знала, что еще сказать. Потому что Бекетт не выглядел разочарованным.

Он пожал плечами.

— Все уже давно к этому шло. — Он прочистил горло и улыбнулся мне.

— Как, ты сказал, ее зовут? — спросила я.

Почему ты все еще говоришь об этом, Корин?

Я видела, что Бекетт не горит желанием отвечать, но мне стало любопытно. Очень.

— Сиерра, — ответил он неохотно.

— Красивое имя, — сказала я равнодушно.

На самом деле, не такое уж и красивое. Такое имя подошло бы лошади. Или злой черлидерше.

Девушке с большим количеством зубов и хвостиками на макушке, которая ходит с важным видом в коротком топике и коротких обтягивающих шортах.

— Какая она? — спросила я, когда мы направились в сторону моей студии.

— Она не тот человек, с которым я хотел прожить свою жизнь, поэтому мы больше не вместе.

Бекетт ответил резковато, и мне стало неудобно из-за того, что расспрашиваю его о ней.

Бекетт, казалось, пожалел о своих словах, и его взгляд смягчился.

— Не хотел грубить тебе. Но это были плохие отношения. Я пытался цепляться за то, какими они были до сердечного приступа, но ничего не вышло. Мы уже не были прежними.

— Ты изменился, — догадалась я.

Бекетт пожал плечами.

— Все меняются. Жизнь состоит из взлетов и падений. И наши отношения не справились с последним. Мне нужна девушка, которая будет со мной на одной волне. Независимо от того, что может случиться в будущем.

Я с трудом сглотнула, меня притягивал его манящий взгляд.

— О, — протянула я.

Бекетт отвел взгляд, задумавшись о чем-то.

— К тому же, она младше меня. Все еще хочет ходить на вечеринки и прыгать с моста по выходным. Она так и не привыкла, как изменилась наша жизнь, с тех пор как я перестал заниматься привычными вещами.

— Так ее не устраивало, что ты не прыгал с моста и тому подобное?

Бекетт покачал головой, потирая подбородок с отсутствующим выражением на лице.

— Тогда, судя по всему, она отстойная девушка. Ты не должен тратить время на пустышек.

«Вау. Очень красноречиво, Корин», — подумала я мрачно.

— Выходит, ты не тратишь свое время на пустышек? Это значит, что я не отстой? — спросил Бекетт, когда мы подошли к студии.

Я закатила глаза, но на самом деле испытала облегчение от того, что он не предложил мне засунуть мое мнение куда подальше.

— Я отказываюсь свидетельствовать против самой себя. — Мы пересекли оживленную улицу. — Ты, правда, прыгал с моста по выходным? — спросила я недоверчиво.

— Конечно. А ты нет?

— Знаешь, как легко твои глаза могут выпасть из глазниц из-за силы, с которой ты летишь вниз? Ты мог ослепнуть!

— Нельзя жить с мыслью, что с тобой может произойти что-то плохое. Ты вообще испытывала нечто подобное? — спросил Бекетт, когда я остановилась перед «Раззл Даззл».

— По крайней мере, ночью я лягу спать со всеми своими конечностями, — заметила я чопорно, скрестив руки на груди.

Бекетт наклонился ко мне. Так близко, что наши губы разделяли всего пара миллиметров.

— Страх — не оправдание для того, чтобы прятаться. Ты должна каждое утро благодарить Бога за то, что у тебя есть еще один день, которым ты можешь насладиться.

Я смотрела ему в глаза, тяжело дыша. Бекетт понял, как близко он наклонился, но не отстранился.

— Корин, ты должна проживать каждый день так, будто другого не будет. Не трать время впустую.

У него такой мягкий голос. Такой уверенный. Он наполнен искренностью, которая отзывалась у меня в мыслях. В моем сердце.

— А ты сам пользуешься своим советом, Бекетт? — также мягко возразила я.

Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга, никто не осмеливался отвести взгляд.

— Стараюсь, — ответил он и отстранился, оставив вместо себя холод. Я невольно вздрогнула.

— Ты впустишь меня внутрь, или мы так и будем стоять здесь весь день? — подразнил он, меняя тему.

— Тогда пошли. — Я повернулась к нему спиной, чтобы открыть дверь.

Мы зашли внутрь, и Бекетт замер.

— Вау, здесь всегда так много народу? — спросил он, и я обрадовалась тому, что его это впечатлило.

Не хотелось признаваться, что переполненный зал — это удачная случайность. И что даже если наши дела идут неплохо, доходы не превышают расходы. Но я рада, что он решил зайти именно сегодня.

— Иногда, — ответила я небрежно.

— Это невероятно, Корин. Поверить не могу, что я не знал об этом месте. — Бекетт взял с полки нераскрашенную фигурку.

Когда мы вошли, Адам поднял голову. Он посмотрел на меня, затем на Бекетта, но больше никак не выказал своего мнения о том, что я впервые привела в магазин случайного парня.

— Ты сама всем занимаешься? — спросил Бекетт.

Он поставил фигурку на место и отскочил в сторону, когда мимо него в туалет пробежал маленький мальчик.

— Нет, вместе с моим партнером Адамом.

Я указала на Адама, который все еще наблюдал за нами с другого конца. Это было довольно жутко. Нахмурившись, я посмотрела на своего друга, но он все таращился на нас. Его вопиющее любопытство бросалось в глаза. Как не стыдно.

Бекетт перевел взгляд с Адама на меня и прочистил горло. На его лице появилось мрачное выражение, он показался несчастным.

— Ох. Я не подумал. Черт. Наверное, это выглядит не очень хорошо.

Смущенная, я пару раз моргнула.

— Что?

Бекетт скрестил руки на груди.

— Вот так вот просто прийти сюда с тобой. Не знал, что у тебя есть парень.

Я подавилась и откашлялась.

— Чт... что? — пискнула я.

— Черт. Ты в порядке? — спросил Бекетт и наклонился, чтобы посмотреть на меня и похлопать по спине.

Я сделала глубокий вдох и сглотнула.

— Адам не мой парень. Боже, нет!

Адам все еще наблюдал за мной и Бекеттом. Надо будет поговорить с ним об этом позже. До шпиона ему еще учиться и учиться.

Бекетт улыбнулся, и, клянусь, мне показалось, что он испытал облегчение. Или я выдаю желаемое за действительное? Зачем мне это делать? Меня не волнует, испытывает ли Бекетт облегчение. Или если он решит танцевать чечетку посреди моего магазина. Ладно, может, это немного странно.

Я вздохнула. Из-за бредовых мыслей у меня разболелась голова.

— О, я просто подумал... забудь об этом. — Бекетт расслабился, как и я.

— Он мой друг. Еще с подростковых времен. Мы вместе открыли это место. Адам помог начать бизнес, — объяснила я поспешно.

— Это хорошо. Потому что на секунду я подумал, что мне придется защищать свое прекрасное лицо из-за того, что я пришел с тобой.

Я закатила глаза.

— Твоему лицу ничто не угрожает.

— Кор, где, черт возьми, тебя носило? Я никак не мог до тебя дозвониться, — потребовал ответа Адам, подойдя к нам.

Сейчас он не выглядел безэмоциональным. Скорее растерянным.

— Извини, Адам, я опоздала. Какие-то проблемы? — спросила я с тревогой.

Непривычно видеть Адама таким расстроенным. Он смирился с моим непредсказуемым графиком, и до этого момента его все устраивало.

— Тебя не было больше двух часов. Ты сказала, что прием продлится не больше сорока пяти минут. Ты же знала, что у нас бронь на сегодня.

Я покраснела от стыда из-за того, что меня отчитывают перед Бекеттом. Я должна была помнить. Адам не выносит, когда его окружает много народу. У него серьезная боязнь людей — что плачевно для парня, который управляет общественным магазином.

Бекетт любезно притворился, что рассматривает выставленные на столе фигурки, которые высыхали после предыдущей группы.

— Извини. Я должна была позвонить. У меня произошел... один инцидент. — Я понизила голос до шепота, надеясь, что Адам поймет, что я пытаюсь до него донести.

Адам многозначительно посмотрел на Бекетта.

— Это он инцидент? — спросил он, и я незаметно ударила его по руке.

— Нет! У врача в кабинете. — Я взглянула на Бекетта, надеясь, что он не услышал Адама. — Я расскажу тебе потом.

— Вот, — он впихнул мне баночку с зеленой краской, — это для того столика. Я на перерыв.

— Но здесь столько людей... — начала я.

— Они разговаривали со мной, Кор. И мне приходилось отвечать. Мне нужен перерыв. — Он понизил голос до шепота.

— Да, ладно. Иди. Я бы не хотела, чтобы из-за дружелюбия у тебя лопнул кровяной сосуд, — ответила я.

Адам зашел в офис и закрыл за собой дверь, и я знала, что он появится только через двадцать минут.

— Эм, если сейчас неподходящее время... — начал Бекетт.

— Нет, все нормально. Почему бы тебе не выбрать, что хочешь разукрасить, а я принесу тебе все необходимые материалы для этого.

Криста и еще одна наша работница, Джейн, занимались большой группой.

— Как у нас идут дела? — спросила я у них, удостоверяясь, что все под контролем.

— Нормально. Это довольно спокойная группа. Хотя, думаю, Адам напугал детей, когда те спросили, можно ли им разрисовать его обувь, — хихикнула Криста.

Я застонала.

— Что ж, Мистер Угрюмые Штанишки на перерыве. Он вернется через несколько минут, — проинформировала я.

— О, хорошо, — ответила Криста и быстро посмотрела на закрытую дверь офиса.

Я кивнула в сторону Бекетта.

— Я помогу этому клиенту. Если понадоблюсь, я буду там.

Джейн, симпатичная рыженькая девушка, к несчастью, со слишком большим носом, смотрела на Бекетта огромными глазами.

— Я помогу ему! Он сексуальный!

Я пыталась сдержать себя.

— Нет, я сама. Спасибо.

Джейн надулась, но спорить не стала.

Я пошла обратно к Бекетту, который взял с полки бабочку.

— На палубе все в норме? — спросил он. — Твой партнер выглядел так, будто сейчас слетит с катушек.

— Адам в порядке. Он просто не очень общительный и убивает на корню любое хорошее настроение. Поэтому сейчас он в офисе, натягивает свои штанишки большой девочки и поправляет макияж.

Бекетт усмехнулся.

— Теперь я понимаю, почему вы друзья.

— Эй, ты о чем? Я всегда надеваю свои штанишки большой девочки.

Я покраснела, а глаза Бекетта запылали. Великолепно, теперь мы оба думаем о моем нижнем белье.

— Выбрал, что хочешь разрисовать? — спросила я, показывая на бабочку в его руке.

Мы меняем темы как можно быстрее.

— Ага. Так я что, просто ее разукрашу? Мы не будем обыгрывать сцену из фильма «Призрак» с гончарным кругом? — спросил он.

Я покраснела так, что краснее было уже некуда. Если так пойдет и дальше, мои щеки постоянно будут такого цвета.

— Нет. Ничего такого, — ответила я с придыханием и кашлянула, чтобы скрыть дискомфорт. — Несколько раз в неделю я провожу мастер-классы, на которых можно создать что-то собственными руками. В глубине магазина в маленькой студии у меня несколько гончарных кругов. Но никаких выходок Патрика Суэйзи и Деми Мур. У меня так не принято. — Я рассмеялась, хотя и не смогла проигнорировать странное покалывание в животе.

Бекетт щелкнул пальцами.

— Ну, вот. Теперь я весь вечер буду об этом думать.

Я пыталась придумать забавный ответ, но ничего не вышло. С Бекеттом до этого момента было так легко.

А теперь я думаю о том, как измазать его всего влажной глиной.

— Могу я разукрасить вот эту? — спросил Бекетт, спасая меня из бездны неловкости. Он поднял бабочку, сидевшую на листочке.

— Не думаешь, что это необычный выбор для парня? — спросила я, радуясь, что странное напряжение исчезло.

— Не навязывай мне свои гендерные стереотипы, Корин, — добродушно пожурил меня Бекетт. — Парням тоже могут нравиться бабочки, — добавил он, затем выпрямился и расправил плечи.

— Я бы не посмела предположить обратное, — ответила я, махнув в сторону пустого стола. — Присядь, а я принесу материалы.

Я шла в подсобку, когда из офиса вышел Адам. Он замер, когда увидел меня.

— Тебе лучше? — спросила я.

Адам нервно провел рукой по волосам. Да что с ним такое?

— Э… да. Я в порядке. Теперь лучше. Возвращаюсь туда. — Он посмотрел мне за спину, туда, где сидел Бекетт. — Что это за парень?

— О, он просто друг.

Ничего особенного. Не на что смотреть, чувак.

— Угу. С каких пор они у тебя есть? — спросил Адам.

Ух!

— У меня есть ты, болван.

— Адам, ты не видел мою резинку для волос... о, привет, Корин, — пробормотала Криста, выходя из офиса.

Погодите. Что она там делала?

— Да, я нес ее тебе. Вот... — Адам сунул резинку в руки Кристы.

— Теперь возвращайся туда. Кажется, группа уходит, — грубо приказал он ей.

Криста стремглав унеслась прочь, и я посмотрела на Адама.

— Серьезно, тебе стоит поработать над собой и быть с людьми вежливее. Она уволится, если ты продолжишь с ней так обращаться.

— Мне плевать. Все с ней будет нормально, — пробормотал Адам.

— Если Криста уйдет, замену ей будешь искать сам, — пригрозила я.

Я взяла несколько баночек с краской и ушла, раздраженная из-за неприветливого отношения Адама, хотя должна уже привыкнуть к этому. Я вернулась к Бекетту и положила краски ему на стол.

— А синий? У какой уважающей себя бабочки... — Он посмотрел на меня и замолчал. — Почему ты расстроена?

— Если хочешь синий, я принесу, — предложила я.

Бекетт отодвинул стул рядом с собой.

— Не переживай. Почему бы тебе тоже что-нибудь не раскрасить?

Я покачала головой.

— Я не пользуюсь товаром.

— То есть ты никогда ничего не разукрашивала в собственном магазине? — недоверчиво спросил Бекетт.

— Э-э, нет. Кажется, нет.

Я уже не так часто рисую или занимаюсь лепкой скульптур. Только на мастер-классах. Не помню, когда в последний раз сделала что-то только потому, что мне этого хотелось.

— Ну, тогда возьми фигурку и присаживайся. Давай снимать стресс вместе.

Его предложение было таким соблазнительным.

Я взяла с полки еще одну бабочку, застывшую в полете. Ее крылья были приподняты, будто скользили в порыве ветра.

«Бабочки всегда защитят тебя, Корин. Они будут оберегать тебя», — в моих ушах зазвучал мамин голос из воспоминаний.

Я уже давно не могла найти успокоение в ее словах. И это большая потеря.

Но, увидев в руках Бекетта нежную бабочку, я вспомнила, что когда-то они делали меня счастливой.

Я села рядом с Бекеттом, он уже опустил свою кисть в желтую краску и покрывал ею глину.

— С тобой весело проводить время, Корин, — произнес Бекетт, и я рассмеялась.

— Не думаю, что раньше мне говорили подобное.

Бекетт нахмурился.

— Ну, значит, ты проводила время не с теми людьми.

— А ты тот человек? — спросила я, поддразнивая, но вдруг стала серьезной.

— Да, думаю так и есть. И, это… дай мне свой телефон. — Он протянул руку и, не подумав, я отдала мобильный.

Без раздумий.

Бекетт так легко переступил через все мои сопротивления.

Он что-то ввел, и через несколько секунд его телефон зазвенел и замолк.

— Теперь у меня есть твой номер, а у тебя мой, — сказал он, а я выглядела смущенно.

— Зачем? — спросила я глупо.

— Чтобы ты снова провела время с правильным человеком, — прокомментировал он, поднял свою кисть и продолжил работать над фигуркой.

— Ты в курсе, что мы ходим в одну и ту же группу, — бросила я.

Мой ответ прозвучал неуверенно, но я очень хотела с ним пообщаться. Хотя вслух не желала признаваться, как сильно. Но хотела.

— Да, но мне бы хотелось, чтобы у меня была причина прийти сюда снова. — Бекетт осмотрелся по сторонам и снова посмотрел на меня. В его глазах плясали искорки счастья. — Мне нравится это место, — искренне сказал он.

Бекетт сказал правду. Я видела это в его глазах.

Шумная группа школьников закончила рисовать и вышла за дверь. После них нас окутала приятная тишина.

Мой магазин был для меня почти домом. Для меня дом — это не то место, где я выросла. И не квартира, где я спала по ночам. Именно в студии я пережила свое горе и пыталась с ним справиться.

Все дело было в столах, стульях и краске. В улыбках клиентов и в осознании того, что я впервые сделала что-то только для себя. И я поняла: этот незнакомец, этот мужчина, которого я только начала узнавать, увидел это.

Бекетту нравится моя студия. И это значит для меня больше, чем то, что он сказал, что я ему нравлюсь.

Я прекратила рисовать и почувствовала, как в животе запорхали крошечные крылья бабочек, но в этот раз я не ощущала боли. Я взглянула на Бекетта, который склонил голову над своей фигуркой, аккуратно раскрашивая красками свою работу.

Ему нравится студия.

Нравится.

И он хочет позвонить мне.

Хочет провести время... со мной.

Он думает, я забавная.

Я улыбнулась, ощущая себя цельной.

— Я рада. 

— Эй, я принесла информацию о мастер-классе в студии, если ты хочешь на него записаться, — сказала Корин, протягивая мне буклет.

В этот момент я наливал себе чай и ждал, когда придут остальные члены группы поддержки «Исцеленные сердца». Сегодня я едва волочил ноги из-за того, что мало спал.

Я взял буклет Корин и улыбнулся ей.

Я был рад ее видеть.

Сегодня я хотел позвонить ей во время перерыва на обед, но, полагаю, это чересчур, учитывая, что вечером мы должны увидеться на встрече группы.

— Я почти позвонила тебе сегодня, — сказала она, будто читая мои мысли.

— Правда? — спросил я.

— Я купила себе коробочку того зеленого чая, что ты пил в пятницу.

— И? — поторопил ее я.

— И хотела тебе сказать, что он намного лучше, чем кофе, и ты безумный, раз думаешь иначе. — Корин перекинула свои длинные волосы через плечо, и я не мог оторвать от нее взгляда. Когда мы впервые встретились, я решил, что она по-своему симпатичная. А теперь понял, что симпатичная — это не то слово, которое описывает Корин Томпсон.

Она была прекрасна.

Я понял, что слишком долго смотрю на ее губы, и громко откашлялся, отводя взгляд.

— Ну, ты должна была позвонить.

— В следующий раз так и сделаю. Нет смысла упускать возможность указать тебе, что ты не прав, — заметила Корин.

Я рассмеялся.

— Только не привыкай к этому. Это случается не часто. — Я сделал глоток чая. — Спасибо за буклет, — добавил я, продолжая держать его в руке.

Неожиданно закружилась голова, и я схватился за край стола. Я сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Сконцентрировался на вдохах через нос и выдохах через рот. Из-за головокружения меня начало подташнивать.

Нет. Этого не должно было случиться.

— Ты в порядке?

Я открыл глаза и увидел, что Корин не сводит с меня взгляда. Она вцепилась в подол своего бледно-желтого свитера, сжав его в руке.

Головокружение стало отпускать, и я убрал руку со стола. Затем сделал еще один глубокий вдох и успокоился.

— Я в порядке, — ответил я спокойно и поднял руку со смятым буклетом. — Спасибо за это.

Корин все еще наблюдала за мной, ее глаза расширились. Она смотрела на меня слишком пристально, что-то высматривая, и я почувствовал, что хочу провалиться под землю со стыда.

— Нет проблем, — ответила она.

Какого черта только что произошло? Я ощутил, что у меня перехватило дыхание от возможных последствий внезапного головокружения.

Может, упал уровень сахара в крови?

Или понизилось кровяное давление?

Единственное, что я понял наверняка, что больше нельзя игнорировать головокружение. Следует позвонить доктору, назначить встречу и провериться.

И я очень сильно пытался не злиться по этому поводу.

Я разгладил буклет и посмотрел на него.

— Кажется, это весело, — сказал я, пытаясь добавить в свой голос больше энергии.

Корин пожала плечами.

— Мы там не качаемся на брусьях, но можем хорошо провести время.

Она рассеяно убрала волосы с лица, и я понял, что подмечаю все крошечные детали на ее лице. Ямочку на правой щеке, когда она улыбается. То, что ее передний зуб слегка отколот. Изгиб бровей.

Я замечал в ней все.

Корин налила себе воду и сделала глоток.

— Мне нужно записаться или я могу прийти просто так? — спросил я.

Кажется, мне стало лучше. Головокружение прошло, и мне точно не хотелось о нем говорить.

— Если хочешь, можешь прийти просто так. И чтобы ты знал, если не хочешь, тебе не нужно приходить. Не думай, что обязан или еще чего, — сказала Корин и стала ждать ответа, пока я накладывал себе на тарелку печенье.

Я быстро съел одно, надеясь, что приток сахара поможет избавиться от остатков слабости.

— Знаю, что не обязан, но мне бы хотелось прийти. Должно быть, там весело.

— Но ничего общего с фильмом «Призрак», — рассмеялась она, и я улыбнулся, почувствовав себя лучше после того, как сахар поступил в кровь.

— Никаких штучек, связанных с фильмом «Призрак», обещаю. Может, после мы можем поужинать? — предложил я.

У Корин чуть глаза на лоб не вылезли. Мне стало любопытно, что такого в этих словах, из-за чего у нее на лице появилось такое выражение. А потом понял, что прозвучало, словно я пригласил ее на свидание.

Но я совсем не это имел в виду.

Верно?

Черт, из-за головокружения я совсем перестал связно мыслить. Должно быть, меня закоротило.

— Ну, ведь мастер-класс проходит довольно поздно, поэтому я подумал, что ты проголодаешься. В любом случае, что ты предпочитаешь из еды? — пробормотал я.

Боже, я похож на идиота. Я сунул в рот еще одно печенье. Что угодно, лишь бы остановить этот словесный понос.

— Плоть нерожденных младенцев, — спокойно ответила Корин, и я подавился. Я проглотил печенье и закашлял.

— Пытаешься убить меня? — задыхаясь, спросил я.

Корин похлопала меня по спине.

— Я подожду, пока ты доешь, и расскажу о своих особых пристрастиях в еде, — сказала она, улыбнувшись. Я тоже широко улыбнулся. Когда я снова смог дышать, она продолжила: — Мне нравится обычная еда. Но я бы убила за тарелку пасты.

Я съежился.

— Пока это не лазанья, все в порядке.

Корин притворно ахнула.

— Тебе не нравится лазанья? Что ты за дикарь такой?

— Дикарь, который ненавидит лазанью, — ответил я ей.

Мы подошли к кругу из стульев в центре комнаты и я обрадовался, что снова чувствую себя хорошо. Я почти забыл о том, что произошло чуть раньше. Почти. Я знал, что не мог себе этого позволить. Я больше не мог позволить себе такую роскошь, как игнорирование симптомов. Больше нет.

Вместо того чтобы сесть между другими людьми, Корин впервые выбрала место рядом со мной. Полагаю, это огромный шаг вперед в нашей зарождающейся дружбе.

Я съел печенье со своей тарелки и протянул одно ей. Она заколебалась.

— Обещаю, из-за него у тебя не появится никакая ужасная болезнь. Не думаю, что одна печенька выведет тебя из строя.

Корин показала мне язык, взяла печенье и целиком закинула его в рот.

— Видишь, не все ведь так плохо? — спросил я.

Она вытерла крошки со рта и сделала глоток воды.

— Не смейся надо мной.

Я поднял руки в наигранной капитуляции.

— Я бы никогда не сделал подобного. Особенно теперь, когда ты знаешь о моем тайном отвращении к лазанье. Я бы не стал выводить из себя женщину, в руках которой такая власть.

Мы сидели близко друг к другу. Очень близко. Нас разделяли лишь пара миллиметров.

Я заметил на ее щеке ресничку, и, не подумав, потянулся, чтобы убрать ее. Провел кончиками пальцев по ее лицу, не в силах остановиться.

Дыхание Корин сбилось, и я почувствовал, как быстро забилось в груди мое сердце.

И все потому, что я прикасался к ее лицу.

— У тебя ресничка, — ответил я хриплым голосом и показал ей большой палец.

— Я должна загадать желание, да? — прошептала она.

Мы смотрели друг на друга, не отрываясь. И даже если бы захотели, вряд ли бы смогли отвести взгляд.

Она закрыла глаза, мягко подула на мой палец, и ресничка исчезла.

— Что ты загадала? — спросил я, мой голос ломался, как у парня в период полового созревания.

Я наклонился к ней чуть ближе. Не смог остановить себя. Корин пахла краской и чем-то фруктовым. Возможно, клубникой?

Черт. Я действительно сижу и нюхаю девушку, которая пахнет, как чертов букет цветов? Если бы у меня только была привычка нюхать цветы.

Корин распахнула глаза и нервно посмотрела на меня.

Спокойствие, Бек. Только спокойствие.

— Если расскажу, оно не сбудется, верно? — захихикала она, и опустила взгляд.

— Я никому не скажу, обещаю, — прошептал я тихо, с невинным видом глядя на нее.

Корин фыркнула, но не ответила. Что, наверное, к лучшему. Я уже повысил уровень ненужного дискомфорта до неимоверного уровня.

Почему рядом с этой девушкой я превращался в придурка?

А потом, чтобы все стало еще хуже, я положил руку на спинку ее стула, задев плечи Корин. Не мог остановить себя. Мне нужно было прикоснуться к ней. Это было импульсивное желание.

У меня вошло в привычку вторгаться в ее личное пространство. Но я успокаивал себя тем, что всегда был неженкой. Я вырос в семье, в которой часто обнимаются, поэтому показывать свою привязанность для меня не проблема.

Но это не объясняет, почему я старался как можно чаще незаметно дотрагиваться до Корин. Прикасаться к ее руке или тереться руками друг об друга.

Сквозь рубашку я ощущал жар тела, исходивший от нее, и чувствовал сладкий аромат клубничного шампуня. Видел краску, оставшуюся на ее футболке. Чувствовал, как она дышала, вдыхала и выдыхала, как с каждым движением ее грудь то поднималась, то опадала. Пальцами касался ее плеча, и мне дико хотелось ощутить под своей рукой ее обнаженную кожу.

И вдруг то, что началось как платоническая ласка, переросло в нечто иное. Я, правда, должен убрать свою руку. Все слишком далеко зашло.

Но неожиданно Корин наклонилась ко мне. Всего на миллиметр, не больше, но этого было достаточно, и я оставил свою руку на месте.

— Всем привет! — объявила Кэндис со своего места в центре группы.

Я убрал руку, будто ее ошпарили, а Корин с громким звуком отодвинула от меня свой стул. Краем глаза мы наблюдали друг за другом, и я практически сходил с ума от неловкости.

— Внимание. Пожалуйста, возьмите печенье с чаем и садитесь на свои места. Сегодня я должна начать наше собрание с печальных новостей.

Кэндис достала из кармана салфетку и протерла глаза. Она подождала еще пару минут, пока все рассядутся. В комнате воцарилось напряжение, которое мне совсем не нравилось.

— Как думаешь, что произошло? — прошептала Корин, выглядя относительно нормально после странного момента между нами.

Кэндис снова заговорила, и я не успел ответить.

— Недавно мне позвонили и сообщили, что сегодня в десять утра Джоффри скончался от сердечного приступа.

После этой новости в комнате воцарилась какофония шума.

Я пребывал в шоке, в голове крутились миллионы мыслей.

Я думал о своем недавнем головокружении и о том, что бы это могло означать. Что это за симптом.

И ощутил дрожь страха, которую попытался подавить.

Я вспомнил о Джоффри. О его дурацких часах с Микки Маусом и мятных конфетках, которые он пихал каждому, как крэк. И по мне сильно ударило осознание того, что он больше никогда не придет на собрание группы в своей клетчатой шапочке и не будет настаивать на том, чтобы я взял побольше конфет.

Корин вздохнула, и я посмотрел на нее. Она побледнела и застыла, сцепив руки на коленях.

Я хотел предложить ей свою поддержку, но тут снова заговорила Кэндис.

— Знаю, вы хотите все это осмыслить. Поэтому вместо нашего обычного собрания мы можем поговорить о Джоффри и о том, что произошло. Его жена будет готовиться к похоронам, и когда я узнаю больше, то поделюсь с вами этой информацией. Знаю, вы тоже хотите прийти, чтобы отдать ему дань уважения.

Казалось, все заговорили одновременно. Все испытывали одну и ту же смесь горя, шока и смирения. Знали, что, в конечно итоге, все мы уйдем так же.

Мертвыми и похороненными.

На всех обрушилось общее ощущение депрессии, и я пытался не поддаваться ей.

Жизнь, смерть и созерцание морали — те еще убийцы настроения.

Потому что правда заключается в том, что все мы — люди с больными сердцами — даже если и живем своими жизнями и пытаемся быть нормальными, наши судьбы все равно висят на наших шеях мертвым грузом.

Смерть есть и, возможно, она придет за одним из этих людей, сидящих в этой группе, на чьих лицах отчетливо читается шок и горе. Мы каждый божий день живем под тенью смерти.

Именно с ней я борюсь с того самого момента, как пережил сердечный приступ. Я закрываю на это глаза и стараюсь не зацикливаться. Мне отчаянно хочется жить.

Но потом получаешь удар по лицу, и тебе напоминают, что все это временно. Знаю, все мы понимаем, что однажды в наших глазах померкнет свет. Никто не властен над смертью. Но за такими как я она ходит по пятам. Я уже видел, каково это, быть по ту сторону. Видел белый свет. Темный туннель. И как бы ни хотелось это признавать, меня все это жутко пугало.

Я безумно боялся смерти.

Поэтому делал единственное, что было в моих силах.

Снова учился жить.

Корин снова тяжело вздохнула. Она дрожала и кусала нижнюю губу так, что в уголке ее рта появилась кровь.

— Корин. Ты в порядке? — прошептал я. Глупо такое спрашивать. Я и сам видел, что это не так. И был абсолютно уверен, что она близка к приступу паники.

— Корин? — Я снова повторил ее имя, пытаясь привлечь внимание.

— Давайте начнем с того, что каждый скажет первое, что приходит ему в голову. Давайте выскажемся о своих чувствах. Когда они накапливаются внутри, то наносят больше вреда, — мягко направила нас Кэндис, опускаясь на свой стул.

— Корин? — Я схватил ее за руку и слегка встряхнул.

Но Корин не смотрела на меня. Ее взгляд был направлен вперед. Дикий и немигающий. Я понятия не имел, где она, но уж точно не с нами.

— Дженнифер, давай начнем с тебя, — услышал я слова Кэндис, но мое внимание было приковано лишь к Корин.

— Корин! — произнес я громче, все еще сжимая ее руку своей.

Наконец, она взглянула на меня.

— Я не... — начала она, покачав головой.

— Не хочешь выйти и подышать свежим воздухом? — предложил я, пытаясь поймать ее взгляд.

Корин не ответила, и я сжал ладонями ее неподвижную руку. Она была холодная. Ледяная.

Черт.

Корин вырвала руку, и я попытался подавить боль, вызванную ее отказом. Но, черт побери, это было не так-то просто.

— Не могу поверить, что он мертв. Я разговаривала с ним вчера. Он позвонил, чтобы раскрыть рецепт морковного пирога его жены. Был в отличном настроении. Сказал, что в пятницу у него назначен прием у врача, и он уверен, что все будет хорошо. Они должны были поговорить о новом кардиостимуляторе.

Тамми плакала. Еще несколько членов группы рыдали довольно громко, усиливая тоскливый хор.

— Звучит ужасно, но боюсь, это случится и со мной. Боюсь, что буду играть с внучкой или смотреть фильм с женой и пуф. Конец. Я умру. Внезапно. Просто умру, — сказал Карл, сорокалетний водитель такси с ишемической болезнью сердца, и в группе послышался ропот согласия.

Вот и все. Осязаемый страх. Он был настолько ощутим, что я физически почувствовал его.

Кэндис переходила от одного человека к другому по кругу, позволяя всем высказаться. Об их ужасающем страхе встретиться с собственной смертью. И с каждым произнесенным словом Корин все больше и больше волновалась.

Я еще пару раз позвал ее по имени, но она игнорировала меня.

— Корин. Тебе есть что сказать? — спросила ее Кэндис после того, как все высказались.

Корин молчала, ее дрожащие руки тяжело лежали на коленях.

— Корин? — повторила Кэндис, и я посмотрел на девушку, которая сидела рядом со мной, и узнал безысходность в ее глазах, которую сам ощущал довольно часто.

— Корин, — прошептал я, наклоняясь ближе и прикасаясь к ее руке в надежде на то, что она выйдет из ступора.

Она вздрогнула и встала. Не сказав ни слова, выбежала из комнаты под взглядами остальных участников группы.

Кэндис собиралась последовать за ней, но я остановил ее.

— Позволь мне. Мы с ней... ну... друзья, — сказал я.

Кэндис кивнула и похлопала меня по спине.

— Хорошо, но если понадоблюсь, позови, — предложила Кэндис, выглядя обеспокоенной.

— Хорошо. Кажется, смерть Джоффри тяжело ударила по Корин, — объяснил я, хотя глубоко внутри знал, что за этим кроется нечто большее.

— Понимаю. Как и по всем нам, — сочувственно сказала Кэндис.

Я вышел в коридор и позвал Корин. Она не откликнулась, и я нигде не видел ее. Куда она пошла?

Я вышел в закрытый двор, но ее и там не было.

— Корин? — позвал я. Но мне никто не ответил.

Я осмотрел каждую комнату, каждый темный коридор, но ее нигде не было. Очевидно, она ушла.

Достав телефон, я быстро набрал сообщение. До этого я никогда не писал Корин и очень из-за этого нервничал. В голове крутилась картинка выражения ее лица в тот момент, когда она выбежала из комнаты.

Она выглядела так, будто за ней гнался призрак.

Я: Где ты? С тобой все в порядке? Это Бекетт.

В ожидании ответа, я прислонился к стене.

Прошла минута.

Две.

Ничего.

Я проверил телефон, но там не было пропущенных сообщений. Поэтому я написал еще одно.

Я: Пожалуйста, Корин. Просто дай мне знать, что с тобой все в порядке. Я с ума тут схожу.

Прошла еще минута.

Две.

Три.

Телефон издал сигнал, и я был готов запрыгнуть в машину и броситься вслед за ней.

Корин: Я в порядке. Прости, что заставила побеспокоиться.

И все. Я тут же написал ответ.

Я: Мне можно приехать и увидеться с тобой?

Я чуть не сошел с ума от желания увидеть ее. Я знал, давить на Корин — плохая идея, но сейчас мне было плевать. Мне необходимо было убедиться, увидеть собственными глазами, что с ней все хорошо.

Не хотелось верить ей на слово.

Корин: Не сегодня.

Я раздраженно нахмурился.

Я: Тогда завтра? Может, позавтракаем вместе?

Молчание.

— Черт побери, Корин, — прорычал я себе под нос. Иногда заботиться о ней становилось не так-то просто.

Корин: Позже. Не люблю утро.

Я улыбнулся и испытал облегчение от того, что она шутит. Но мне стало бы еще легче, если бы я услышал ее голос.

Я: Тогда после 10. Давай выпьем чай в парке.

Сообщение пришло почти мгновенно.

Корин: Чай в парке? Нам что, по 12? Только если там можно будет поиграть на гимнастических снарядах.

А бывали времена, когда заботиться о Корин было проще простого.

Корин уже сидела в парке, когда я приехал. Я весь день не мог сосредоточиться на работе. Слишком часто думал о том, как увижу ее.

Я выскочил из машины, и чай перелился через край стаканчика, обжигая мне руку. Когда я почти дошел до скамейки, на которой сидела Корин, то уже запыхался, поэтому остановился, и, тяжело дыша, попытался восстановить дыхание.

Она грызла ноготь большого пальца, а ветер раздувал ее волосы в разные стороны. Я пытался не стоять там и не пялиться на нее как придурок, но это было тяжело. Мне нравилось смотреть на нее.

— Корин, — позвал я.

Она подняла голову и натянуто улыбнулась.

— Привет, — тихо поздоровалась, когда я подошел.

— И тебе. У меня для тебя противный мятный чай. Не латте.

Корин взяла стаканчик, и я заметил, что она старается действовать аккуратно и не касаться меня.

Было солнечно, да и мы находились на солнечной стороне, но Корин дрожала, будто мерзла изнутри.

— Могу я присесть? Или придется все время стоять? — пошутил я, пытаясь поднять ей настроение.

— Разумеется. Если ты, конечно, не испытываешь отвращение к сухим птичьим какашкам.

— Немного какашек никому не навредит, — заметил я, но сел в стороне от них.

Я сделал глоток своего напитка и постарался не думать о странных вибрациях, исходящих от Корин.

— Итак... — Я позволил своим словам повиснуть в воздухе. Растаять. Превратиться в ничто.

Отличный способ разрядить обстановку, Бек.

— Прости за прошлый вечер. Я выставила себя перед всеми полной идиоткой. В этом я мастер. — Она облизала губы и уставилась на свои руки.

— Мне в голову приходят таланты похуже. Например, умение играть в гольф.

Губы Корин дернулись в подобие улыбки, но она не улыбнулась.

Мимо нас прошла женщина с коляской. Пока Корин наблюдала за ней, я заметил на ее лице легкую улыбку. Наконец, она взглянула на меня, в ее карих глазах светилось сожаление.

— Не хотела, чтобы ты волновался. Прости, — произнесла она, обхватывая свой стаканчик обеими руками.

— Прекрати извиняться. Все нормально. Ты была расстроена, я понимаю. Ты хорошо знала Джоффри?

Она покачала головой.

— Не очень. То есть, я пару раз разговаривала с ним в группе. Ничего особенного. Но вроде он был хорошим человеком.

— Так и есть. Слегка помешанным на мятных конфетах, но отличным человеком. И неважно, являлся ли он твоим лучшим другом или вы едва знали друг друга. Тяжело оставаться равнодушным, когда неожиданно умирают люди. Это называется сострадание, — сказал я ей.

Корин фыркнула.

— Сострадание, да? Раньше меня никогда не называли сострадательной.

— Ты себя очень недооцениваешь, Корин.

Она смотрела на свой напиток, ее тело находилось здесь, но мысли витали в другом месте.

— Ты знала, что Джоффри был врачом во время войны во Вьетнаме? — Я хотел разговорить ее.

Ее чудовищное молчание смущало меня.

— Понятия не имела, — ответила Корин, глядя на меня.

— Ага. Его ранили и с почестями отправили в запас. После этого он стал выступать против войны. Так он познакомился со своей женой.

— Вау. А по нему и не скажешь. Знаешь, с этой его шапочкой и всем прочим, — произнесла Корин. — Как ты узнал?

— Люблю разговаривать с людьми, узнавать их истории. Хочу, чтобы они знали, что меня волнует, кто они и чем занимались. — Я смотрел Корин в глаза и надеялся, она поймет то, о чем я пытался сказать.

— А, так ты сплетник, — пошутила она нерешительно.

— Или так, — пожал я плечами.

— Ты счастливчик, Бекетт. Я тебя едва знаю, а ты всегда приходишь мне на помощь. Как мой личный рыцарь в сияющих доспехах.

Я толкнул ее плечом.

— У меня слабость к дамам в беде.

— Но кто спасет тебя, Бекетт? — мягко спросила она, и моя улыбка угасла.

— Не думаю, что нуждаюсь в спасении, — ответил я.

— Ты в этом так уверен? — спросила Корин, приподняв бровь.

Я почувствовал удар прямо в грудь. Почему мне кажется, что она всегда видит больше, чем мне того хочется? Больше, чем я позволял кому-либо? Корин громко вздохнула.

— Должно быть, ты считаешь меня чокнутой, — пробормотала она.

— Неа. Не больше, чем всех, кого я знаю, — пошутил я, радуясь тому, что мы больше не говорим обо мне.

— Ничего не могу поделать с этим состоянием. Не могу контролировать, пока не становится все слишком поздно. Ужасное чувство...

— Будто ты умираешь? — закончил я за нее.

Корин водила носком обуви по земле, и это был до странности милый жест.

— У меня осталось мало времени, Бекетт. Я просто знаю, что мое время на исходе. — Ее слова звучали обреченно.

И испуганно.

Я снова подумал о своем здоровье, которое висело на волоске, и понял ее страх.

Но кто спасет тебя, Бекетт?

Я наклонился ближе. Наши щеки почти касались друг друга.

— Прекрати думать о своей жизни в прогрессии. В секундах. Минутах. Днях. Живи сегодняшним днем и пользуйся тем временем, что у тебя есть. Не жди постоянно смерти. Наслаждайся настоящим.

Девушка, в глазах которой я видел смерть, посмотрела на меня; ее глаза, влажные от слез, просветлели. Я пытался не испытывать стыд за свой слащавый совет. Потому что действительно верил в слова, которые только что произнес.

Даже если они прозвучали так, будто их изрек мистер Мияги. Или они были спрятаны в печенье с очень плохим предсказанием.(Примеч.: Мистер Мияги — каратист-сенсей из фильма «Малыш-каратист»).

Корин, должно быть, решила, что я идиот.

Внезапно у меня закружилась голова, но я не стал придавать этому значение. Не сейчас.

— Настоящим, да? — Корин не смеялась надо мной. Не улыбалась и не смотрела так, будто я идиот.

Она произнесла свои слова уверенно и серьезно. Будто то, что я сказал, действительно что-то значило.

Мне в голову пришла мысль. Странная. Сильная.

Но кто спасет тебя, Бекетт?

И мне достаточно было только взглянуть на эту девушку, чтобы понять это.

Я взял ее за руку и сжал. Корин не отстранилась. Не в этот раз.

И я тоже этого не сделал.

— Именно. Мы все можем это сделать.

Никто из нас больше не произнес ни слова. Мы сидели на солнце, слушали, как дети играют на площадке, и я понимал, что эта девушка заполнила пустоту во мне, о существовании которой я и не подозревал.

Мы допили чай, и я поднялся на ноги.

— Можно мне покатать тебя на качелях? — спросил я, протягивая руку.

Корин улыбнулась.

— Только если позволишь закопать себя в песочнице.

Я рассмеялся.

Она рассмеялась.

И все это казалось таким правильным. 

— Как часто ты испытываешь головокружение? — спросила доктор Каллахан, прижимая стетоскоп к моей груди, пока я делал глубокие, длинные вдохи. Вдох. Выдох.

— Все началось пару дней назад и повторялось несколько раз. Через пару минут все проходило, но я решил на всякий случай провериться.

Доктор Каллахан водила холодным стетоскопом по моей коже, и я старался не дергаться. Почему она не могла хотя бы немного нагреть его? Или угостить меня ужином, прежде чем лезть своей рукой мне под футболку.

— Для большинства людей нет ничего страшного в незначительном головокружении. Это может быть связано с падением кровяного давления после того, как они резко встали. С обезвоживанием. Недостатком сна.

Я заставил себя улыбнуться.

— Я просто особенный, верно? — пошутил я, но даже мне показалось, что это прозвучало неубедительно.

— Конечно, — улыбнулась мне доктор Каллахан. Она водила стетоскопом по моей груди и слушала сердце. — С твоим сердцем все в порядке. Легкие чистые. Но давай я проверю твой кардиодефибриллятор, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Ты испытываешь какое-нибудь напряжение, когда начинается головокружение? — спросила доктор, а затем убрала стетоскоп и опустила мою футболку.

Я покачал головой.

— Не особо. Думаю, это из-за низкого уровня сахара или еще чего.

Доктор Каллахан кивнула.

— Такое возможно. Но давай просто убедимся, что здесь нет ничего серьезного.

В кармане пикнул телефон, и я достал его, пока доктор Каллахан проверяла мой кардиодефибриллятор.

Корин: Хочешь чаю? Может, я даже разойдусь и возьму кекс.

Я улыбнулся сообщению. С того дня в парке что-то изменилось между нами. Мы преодолели некий невидимый барьер, что стоял между нами.

Будто Корин, наконец, решила, что ей не нужно держать меня на расстоянии вытянутой руки. А я решил, что определенно хочу, чтобы она была в моей жизни.

Ее сообщения обычно всегда были короткими. В них были случайные замечания, иногда колкая шутливая критика.

Она была странной девушкой. Но именно эту странность я и ценил в ней. Она была другой. Немного параноиком, слишком помешанная нашим с ней здоровьем. Но Корин умела слушать и затрагивала такие темы, которые не поднимал никто другой. Иногда ее замечания заставляли меня испытывать неловкость, но обычно она была права.

И мне нравилось заставлять ее смеяться. Потому что понимал, что она редко это делала.

Я: Было бы здорово, но сейчас я на приеме у врача. Ты все еще хочешь поужинать после завтрашнего мастер-класса?

Корин: Огромную тарелку липкой лазаньи, только для тебя.

Я: Конечно, если хочешь, чтобы на десерт я заставил тебя выпить кофе.

Корин ответила через секунду, игнорируя мое сообщение о кофе.

Корин: Ты же знаешь, что не обязан приходить.

Я очень долго убеждал ее, что иду на мастер-класс в гончарную студию ради себя. Потому что действительно этого хотел.

А Корин, судя по всему, считала, что мне ее просто жаль. Из-за панических атак. И потому, что с ее сердцем были такие же проблемы, что и у меня.

Для меня это было непривычно, ведь обычно жалели меня.

Я: Не собираюсь снова это обсуждать. Подумай, где хочешь поужинать. И, пожалуйста, никакой плоти нерожденных младенцев.

Корин: Убийца веселья.

Я усмехнулся себе под нос и отложил телефон в сторону.

Корин Томпсон становилась важна для меня. Нас что-то связывало, хотя я и не мог дать этому определение.

Может, это были наши едва функционирующие сердца. Может, нас связывало то, что мы находились на волосок от смерти. Какой бы ни была причина, связь была очень сильна. Раньше мне вряд ли захотелось бы провести свое свободное время с такой девушкой как Корин.

Она была колючей и застенчивой, резкой и временами грубой. К тому же, у нее было своеобразное злое чувство юмора, которое выскакивало время от времени. И она чересчур страстно относилась к своей гончарной студии.

Нас забросило в жизни друг друга, и я благодарен тому, из-за чего она в снежный день оказалась на тротуаре.

— Все в порядке, Бекетт. Можешь опустить футболку, — проинструктировала меня доктор Каллахан. Сделала какие-то записи в моем личном деле и убрала папку в стол. — Не вижу причин для беспокойства. Головокружения могут быть связаны с низким уровнем сахара в крови, как ты и предполагал. Но запомни, это очень важно: если снова почувствуешь головокружение, ты должен сразу же обратиться в отделение неотложной помощи, чтобы мы смогли понять, что происходит. Это может быть несерьезно, как в этот раз, но, как ты знаешь, все может быть совсем наоборот.

Я сглотнул ком, образовавшийся в горле.

— Я войду сюда танцующей походкой, док. Не беспокойтесь.

Подмигнув ей, я спустился со смотрового стола. Я так хорошо скрывал свои страхи, что уже сам верил, что ничего не боюсь.

Доктор Каллахан сурово взглянула на меня.

— Я бы предпочла, чтобы тебя сюда кто-нибудь привез.

Я усмехнулся и отсалютовал ей.

— Есть, мэм.

— Знаю, ты хотел повысить уровень своей активности, но, полагаю, в связи с последними событиями, ты должен продолжать в том же духе и не перегружать себя. На следующем приеме мы снова это обсудим.

Я надел свое пальто, и доктор открыла передо мной дверь.

— Я предполагал, что вы скажете нечто подобное, — надулся я, пытаясь скрыть, как сильно на самом деле разочарован.

— Все будет, нужно только подождать, Бекетт, — отчитала меня доктор Каллахан.

— Знаю, — ответил я.

— Тогда увидимся на назначенном приеме в следующем месяце, — произнесла доктор Каллахан, выходя за мной в коридор.

— Как бы мне ни нравились наши встречи, надеюсь, до тех пор мы не увидимся, — ответил я, улыбаясь.

Доктор Каллахан похлопала меня по спине.

— Я тоже, Бекетт.

После нескольких минут болтовни с Линн и после того, как я съел парочку ее сливочных ирисок, я пошел к своей машине и сел в нее. На часах было уже пять часов вечера, и смысла возвращаться в офис не было. Но, если честно, я скорее придумал бы отговорку, чтобы не ехать туда. Мне становилось все сложнее и сложнее вставать по утрам и участвовать в крысиных гонках.

— Может, тебе стоит найти что-нибудь другое, чем ты хотел бы заняться, — предложила пару недель назад моя младшая сестренка Зои во время ужина у родителей.

Ей было восемнадцать. Она училась на первом курсе в местном университете и твердо верила, что высшее образование поможет найти идеальную работу, а не станет поводом оплаты счетов.

Я снисходительно улыбнулся ей.

— Однажды твой мыльный пузырь лопнет под тяжестью жизненного опыта, сестренка.

Зои не оценила мою попытку пошутить.

— Я просто думаю, что ты недооцениваешь себя, работая над тем, что тебе даже не нравится. — Она и правда верила в то, что говорила. Вот фантазерка.

— Мне вроде как нравится крыша над головой и две сотни каналов по телевизору. Я ни за что не обменяю телеканал HBO!

Я добавил себе еще салата и стал ждать, когда сестра выдаст еще одну порцию своих подростковых фантазий.

— Звучит довольно поверхностно, Бек.

— Вау, Зои, расскажи мне, а что думаешь ты, — ответил я.

— Я просто подумала, что после всего, через что ты прошел, ты не будешь тратить свою жизнь на то, чтобы быть несчастным. По-моему, это глупо.

— Легко сказать, Зои. Мама с папой до сих пор оплачивают страховку твоей машины и каждый месяц дают тебе деньги на карманные расходы.

Я не стал пытаться поддерживать легкий разговор и вместо этого начал защищаться. Главным образом потому, что Зои говорила именно то, о чем я сам думал уже миллион раз.

Зои лишь пожала плечами.

— Ладно, забудь, это твоя жизнь. Хотя, думаю, то, что ты бросил эту меркантильную сучку — уже хорошее начало.

Мама начала отчитывать Зои за выбор слов, а я потерял аппетит.

Странно, когда младшая сестра дает тебе жизненные советы. Причем такие, в которых вообще-то есть смысл…

Я завел мотор и быстро написал сообщение.

Я: Все еще хочешь выпить чаю?

Я ждал ответа, позволив машине работать вхолостую. Печка прогрела салон, отчего меня стало клонить в сон.

Наконец, пришло оповещение о входящем сообщении, и я улыбнулся, чувствуя себя счастливее, чем был до этого.

Корин: Как насчет того, что мы просто подышим свежим воздухом?

Я быстро напечатал ответ:

Я: Учти, я не позволю тебе закопать меня в песочнице.

Я улыбался, выезжая с парковки. Мой телефон пикнул.

Корин: Никаких песочниц. Обещаю.

Я: Тогда что у тебя на уме?

Сзади засигналила другая машина, и я выехал на улицу. Сообщение от Корин пришло через пару секунд.

Корин: Почему бы тебе не приехать и не узнать самому?

Мое сердце чуть быстрее забилось в груди.

Корин флиртует со мной? И почему из-за этого я нервничаю и не знаю, что сказать?

Остановившись на светофоре, я отправил ответ. Самый честный. Слова, которые шли от сердца.

Я: Ничего не хочу сильнее.

— Пожалуйста. — Корин протянула мне стаканчик.

Пить вместе чай стало нашей традицией. И я понял, мне нравится, что у нас есть что-то «наше».

— Для девушки, которая не любит находиться на улице, мы проводим слишком много времени на свежем воздухе, — произнес я и обжег язык горячим напитком.

— Я никогда не говорила, что не люблю бывать на улице. Просто мне не нравится жара. Или холод. Или когда идет дождь. И я не большая фанатка снега. А ветер и правда...

— Но все же мы здесь, — добавил я, улыбаясь ей.

— Я пытаюсь по немного выбираться из своей раковины. Сделай мне поблажку.

— Ох, я даю тебе поблажку!

Ну, вот, даже не прилагая для этого усилий, Корин заставила меня по-идиотски улыбаться.

Мы поднимались бок о бок по деревянным ступенькам, пока не оказались на деревянном мосту, который огибал бушующую реку на Эш-стрит.

Корин даже не догадывалась, насколько важным было для меня это место.

Ребенком я обожал фотографировать, и именно на этом самом месте сделал сотни фотографий. После сердечного приступа я часто приходил сюда, пытаясь понять, как моя жизнь могла так круто измениться.

Здесь, под деревьями, было так спокойно, а сквозь голые ветки просачивалось вечернее солнце. Сегодня было тепло, и мне нравилось находиться на улице без пальто. Я ненавидел зиму. Мне не нравилось торчать дома.

— Вот мы и здесь. На свежем воздухе. Какие безумные мысли сейчас у тебя в голове?

Корин прислонилась к перилам моста, попивая свой чай.

— Когда я была подростком, то часто приходила сюда, — заметила она.

Меня удивило ее заявление и я поразился той связи, которая существовала между нами из-за этого моста.

— Правда?

— В этом месте у меня прояснялось в голове. Внутри себя я кричала, а когда стояла здесь, смотрела на реку, весь этот шум умолкал. И я снова могла дышать. Ненадолго я забывала...

Корин замолчала, а я захотел спросить, что именно этот мост помогал ей забыть. Я так много хотел узнать о ней.

Я хотел знать все.

Но Корин не продолжила. Больше ничего не рассказала. Она позволила своим словам раствориться в воздухе, а я остался с желанием узнать больше.

Но теперь я знал, что на Корин лучше не давить. Нужно подождать. Быть терпеливым, даже если это отстойно.

— Хотел бы я взять с собой свою камеру, — произнес я неожиданно.

Корин слегка улыбнулась мне, но ничего не сказала.

— Когда был моложе, я фотографировал этот мост.

Корин удивленно посмотрела на меня.

— Правда?

Я кивнул.

— Значит, ты вырос недалеко отсюда.

— Конечно.

— Хм-м-м, — ответила она, и снова вернула свое внимание к реке.

Некоторое время мы молчали. И это была не неловкая тишина. Вообще-то, это было приятно.

Даже когда Корин стояла и с одержимостью покусывала ноготь, я пытался не так открыто пялиться на нее.

— У тебя есть камера на телефоне, — спустя некоторое время произнесла она.

— Да, — ответил я, нахмурившись и не понимая, к чему она клонит.

Корин раздраженно вздохнула.

— Ты можешь фотографировать на свой телефон, Бекетт, — сказала она медленно, будто у меня проблемы с пониманием.

Я достал телефон, провел пальцем по экрану и нашел иконку камеры.

— Ты права.

Я широко улыбнулся, поднял телефон и быстро сфотографировал Корин, прежде чем она успела запротестовать.

— Эй! — вскрикнула она, поднимая руки к лицу. — Не меня!

Я посмотрел на фотографию, которую только что сделал. Корин смотрела прямо на меня, ее рот был слегка приоткрыт, а ветер раздувал волосы вокруг лица. У меня перехватило дыхание.

— Ну, не знаю, думаю, я нашел идеальную музу. — Я пытался подразнить, но вышел лишь приглушенный шепот.

— Дай взглянуть, — потребовала Корин, выхватывая телефон из моих рук. — Боже, я выгляжу ужасно! Как ее удалить?

Я быстро выхватил телефон.

— Ни в коем случае, я сохраню ее, — сказал я. Ни за что не удалю эту фотографию.

— Если позже ты используешь ее, чтобы шантажировать меня, я сделаю с тобой нечто ужасное и отвратительное, — пригрозила Корин, но без особого пыла в голосе.

Я быстро еще раз сфотографировал ее. Потом еще раз.

— И как ты меня остановишь? — спросил я, поднимая телефон над головой, когда Корин попыталась выхватить его из моей руки.

— Как насчет того, чтоб столкнуть тебя вниз, умник!

Корин прижалась ко мне всем телом, когда приподнялась на носочки, пытаясь забрать телефон.

И игры закончились. Потому что я мог думать лишь о том, что Корин сейчас находится слишком близко ко мне. Наши лица были всего в паре миллиметров друг от друга, и пока ее взгляд был сфокусирован над нашими головами на моей вытянутой руке, мои глаза не отрывались от ее лица.

Ее губ.

От маленькой ямочки в уголке ее рта, которая появлялась, когда она пыталась не улыбаться.

От наклона ее шеи, когда она выгнула спину.

А потом все эти ощущения устремились на юг.

Я стоял очень-очень неподвижно, чтобы Корин не почувствовала мое неожиданное и очень заметное возбуждение.

Корин подпрыгнула и, наконец, выхватила телефон из моей руки.

— Ага! — прокричала она, и, наконец, посмотрела на меня, и, я уверен, заметила болезненное выражение на моем лице.

Я понял, когда она поняла, как близко мы стоим друг к другу: она напряглась и начала отодвигаться. Не успев подумать, я обнял ее за талию, удерживая на месте.

— Не надо, — попросил я мягко, притягивая ее к себе настолько близко, насколько она мне позволила.

Мгновение мы просто стояли. В ее темно-карих глазах отражались тревога и замешательство. Мы оба тяжело дышали, и я хотел поцеловать ее.

И, вполне возможно, этого я хотел сильнее, чем чего-то еще в своей жизни.

Просто сделай это, наконец. Перестань трусить!

Но прежде чем я смог поддаться своему импульсу, Корин выкрутилась из моего захвата и нерешительно улыбнулась. Она подняла телефон и сделала фото меня, а потом посмотрела на экран.

— Расплата, — усмехнулась она, а затем протянула мне телефон и отошла на другую сторону моста.

Подальше от меня.

Я посмотрел на фотографию, которую только что сделала Корин. Изображение вышло не очень хорошим. Казалось, что мне больно. На самом деле так и было. Я осторожно поправил член и стал думать о голой Бетти Уайт. (Примеч.: Бетти Уайт — американская актриса, комедиантка и телеведущая, которой уже более 90 лет).

— Думаю, теперь я буду фотографировать исключительно ветки, — признался я, когда смотреть на Корин стало безопасно.

— Хорошая идея. Не хотелось бы скидывать тебя с моста, — предупредила она.

И вот так наш момент был упущен. И я был больше чем немного разочарован.

Небо было ясным, и темные ветки деревьев резко выделялись на синем небе. Я сделал пару фотографий и остался доволен результатом.

Корин наблюдала, как я делаю одно фото за другим, и была молчалива, пока я занимался своим делом. Удивительно, как легко я снова увлекся фотографиями. Как просто находил нужное освещение и угол.

И очень быстро я понял, как мне этого не хватало.

— Ладно, Энсел Адамс, дай посмотрю, что ты там наснимал. — Корин протянула руку, и я отдал ей телефон. (Примеч.: Энсел Адамс — американский фотограф, наиболее известный своими черно-белыми снимками американского Запада).

Корин листала фотографии, не произнося ни слова.

Черт. А что, если они отстойные? Мне будет довольно стыдно.

Наконец, Корин посмотрела на меня и покачала головой.

— Это фантастика, Бекетт. Почему ты перестал фотографировать?

От ее комплимента я ощутит неизмеримую гордость. По какой-то причине мнение Корин для меня стало важнее остальных. Я забрал телефон и просмотрел фотографии.

— Я начал играть в футбол, и спорт полностью захватил меня. Я понял, что у меня нет времени на все остальное. Спорт стал моей новой страстью.

Корин нахмурилась.

— У тебя может быть не одна страсть, Бекетт. И я думаю, ты отказался от чего-то невероятного. — Ее голос был напряжен от эмоций, которые я не мог понять.

Я потянулся и взял Корин за руку. Я снова ощутил необходимость прикоснуться к ней.

— Ты права. И если я чему и научился после того, как чуть не умер, так это держаться за то, что важно. За вещи, за людей, за то, что делает меня счастливым.

Корин ничего не ответила на это. Надеюсь, что не заставил ее снова чувствовать себя некомфортно. Она отвела взгляд и уставилась на воду.

Вдруг в воздухе появилась белая бабочка и села Корин на плечо. Она даже не заметила этого.

— Не двигайся, — предупредил я.

Корин напряглась, но бабочка не сдвинулась с места. Я снова поднял телефон, навел зум на профиль Корин; крылья бабочки трепетали на ветру.

Корин заправила волосы за ухо, и бабочка улетела.

— И что это было? — спросила она.

Я показал ей фотографию, и она странно мне улыбнулась.

— Кажется, эта моя любимая, — произнес я.

Она не ответила.

И меня это устроило. 

Я лежала на кровати уже несколько часов, в мою голову лезли сотни мыслей.

Я думала о том, о чем не хотела. О вещах, от которых не могу избавиться, как сильно бы ни старалась. О прошлом. О том, что могла бы сделать или сказать иначе, будь у меня шанс.

О родителях.

Не о тех энергичных людях, которыми они когда-то были, а о слабых несчастных инвалидах, которые превратились в ничто.

Я бы все отдала за то, чтобы помнить только хорошее. Но мой мозг, кажется, так не работал. Он был сфокусирован на негативе. На самом ужасном.

Никакой передышки. Поток мыслей непрерывен. Воспоминания — мои худшие враги. Они вторгаются в мое настоящее и не дают двигаться дальше.

И я не могу пошевелиться, когда думаю о них, и погружаюсь в темные воспоминания, о которых так упорно старалась забыть.

…Кашель у отца стал влажным, и доктор сказал, что рак распространился на легкие.

Папе было тяжело дышать, кожа обрела пепельный оттенок из-за недостатка кислорода. Трубка, которую медсестры вставили ему в нос, резко выделялась на фоне его бледной кожи. Глаза были открыты, но смотрели не на меня.

А сквозь меня.

И я представляла, каково это, вот так умирать. Страдая. Находясь в почти бессознательном состоянии. Я не в первый раз испытывала страх. Но и не в последний…

На своем веку я повидала достаточное количество психологов, которые должны были помочь справиться с горем и беспокойством. Ко многим из них я ходила после того, как умерла мама, потому что на этом настоял папа. Мы беседовали о стадиях осознания горя и о том, как я должна справляться со своими чувствами.

Бла, бла, бла. Помыть. Сполоснуть. Повторить.

Не скажу, что их наставления не работали. Они же не просто так столько лет этому учились. Они должны знать, о чем говорят. Но я не хотела их слушать.

Неа.

Ни в коем случае.

Я так оцепенела, что не могла понять ни одно из их слов. Психологи открывали рты, а я слышала лишь помехи. Ничто из того, что они сказали, не закрыло ужасную дыру в моей груди и не заставило ее исчезнуть. Мне было плевать, как долго они учились или какие у них потрясающие степени.

Наконец, через несколько месяцев отец прекратил настаивать на этих встречах. Не потому, что понял мое сопротивление, а потому, что ему самому поставили смертельный диагноз.

И тогда мою жизнь поглотила забота. У меня не было времени думать о себе и своем эмоциональном состоянии.

И вот я здесь, много лет спустя, застряла в том же воздушном пространстве, в котором обитала, будучи подростком. Я все еще ощущала себя той запутавшейся девочкой, которая потеряла родителей. Я чувствовала себя угнетенной. Не могла двигаться.

Застряла.

Днем я могла заниматься своими привычными делами, и мне почти удавалось думать о других вещах. О гончарной студии. О записи к врачу. О группе поддержки. Это заполняло мои часы.

Но по ночам мне компанию составляли лишь мысли. Пугающие, иррациональные мысли, которые угрожали полностью уничтожить меня.

Через несколько часов я, наконец, уснула, но лишь для того, чтобы сны унесли меня туда, где мне не хотелось находиться.

…Я оказалась погребена под двумя метрами грязи. Заключена в гроб, из которого не могла выбраться. Я царапала деревянную крышку, мои ногти кровоточили, ломались. Я кричала и кричала, надеясь, что кто-нибудь услышит.

Но никто не слышал.

Я была одна.

В ловушке.

У вечной смерти…

Я не могла проснуться. Я увязла в ночном кошмаре, и он не отпускал меня.

И это не закончилось, когда я проснулась в холодном поту, дрожа всем телом.

Бодрствовать было намного хуже, чем утопать в терроре моих снов.

Хотелось плакать. Как-то выплеснуть эти ужасные чувства. Я ощущала себя баночкой содовой, которую встряхнули, но крышку оставили на месте. Давление в груди было невыносимо.

Я редко плакала. Держала все в себе, смешивая все с болью и страданиями, которые стали привычной и неотъемлемой частью моей жизни.

Я ощутила боль в груди, и мне стало трудно дышать. В ушах громко звенело, но я не слышала ничего другого. Комната начала вращаться и кружиться, меня затошнило.

Вскочив с кровати, я побежала в ванну, и едва успела добраться до туалета, где опустошила содержимое своего желудка. Желчь и кислоту, потому что не поужинала.

Холодный пот. Колотящееся сердце. Бесконечные мрачные мысли, которые заставляли меня ходить по кругу.

Мой верный кот, Мистер Бингли, зашел в ванную и свернулся калачиком на коврике возле меня, пока я лежала на холодной твердой плитке. Я прижалась щекой к полу и бесконтрольно дрожала.

Они снова пришли за мной.

Бабочки.

Когда-то мои доброжелательные защитники, а сейчас же садистские мучители.

Паническая атака превратила эти прекрасные воспоминания из детства в нечто ужасное. Пугающее.

Трепетание в груди, удушающий страх. Жужжание в ушах, которое заглушило мое рваное дыхание.

Это был мой личный ад.

В котором я жила уже почти восемь лет.

Я подумала о бабочке, что села мне на плечо на мосту, когда мы были там с Бекеттом.

Бекетт и понятия не имел, как прекрасна фотография, которую он сделал.

Не из-за ее невинной красоты.

А потому что бабочки всегда были рядом. И они угрожали потопить меня.

А я никогда не смогу сбежать.

— Этого не может быть.

Цифры размывались и расплывались перед глазами. Я опустила карандаш и потерла виски, надеясь, что головная боль пройдет.

Пару раз я глубоко вдохнула и снова посмотрела на раскрытые книги на моем столе.

Цифры не лгут.

Глупые цифры, которые не могут ошибаться.

Я ненавидела математику. Ненавидела, что она была абсолютной и неизменной.

Потому что цифры передо мной говорили об очень важном — о том, что у меня серьезная проблема.

— Эй, тут все в порядке? Я чувствую твое дерьмовое настроение даже в зале. — Адам поставил на стол бутылку с водой и сел в потертое кресло.

— Я занимаюсь квартальным отчетом и думаю, не поздно ли еще подсесть на наркотики, — сказала я, вздохнув, и открыла бутылку воды, но не стала пить.

— Думал, этим занимается бухгалтер. Почему ты из-за этого переживаешь? — спросил Адам, и я закатила глаза.

Адам с самого начала заявил, что не хочет заниматься коммерческой стороной дела... вести бизнес.

В старшей школе у него были нелады с математикой, и он не упускал возможности упомянуть о своей нелюбви к сложению и вычитанию.

Поэтому я сделала его ответственным за маркетинг и рекламу. Он размещал рекламу и печатал красивые брошюры, которые лежали в уборных и корзинах для канцелярского «мусора» каждого заведения в Саутборо.

Кроме того, он нанял и обучил двух наших сотрудниц, работающих неполный день. Кристу, которая больше интересовалась проверкой своей помады в зеркале, а не тем, чтобы работать с нашими клиентами, и Джейн, которая, уверена, воровала наши принадлежности для работы, когда думала, что никто не видит.

А я была той, кому приходилось четыре раза в год глотать собственную желудочную кислоту, пытаясь свести концы с концами.

Ничего не скажешь, мы были первоклассной командой.

Студия «Раззл Даззл» не приносила прибыли. Я уже год подозревала, что мы тонем, но отказывалась это признавать. Даже если у нас и бывали хорошие времена, этого было недостаточно, чтобы продержаться целый год.

— Если я не буду переживать об этом, то кто, Адам? — спросила я, потирая ластиком карандаша свой лоб.

Адам достал пакет, и я почти потеряла остатки самообладания.

— Это МОИ крендельки? — вскрикнула я, а потом наклонилась через стол и выхватила их из рук Адама.

Но он уже успел съесть парочку моих любимых снэков.

— У нас тут мало правил, но не есть крендельки Корин — самое главное!

Адам смерил меня своим фирменным взглядом, который я никогда не могла интерпретировать, но я ощетинилась.

— Это как-то связано с ПМС? Если да, я уйду пораньше.

Я уставилась на него.

— Не говори мне, что у меня ПМС, если не хочешь, чтобы я вонзила этот карандаш тебе в глаз.

— Тебе, правда, стоит помягче на это реагировать. Это становится проблемой, Кор.

Я закинула один кренделек себе в рот и с шумом принялась хрустеть, надеясь заглушить громкие голоса в голове.

— Так в чем проблема? — спросил Адам, закидывая ноги на стол.

— Ты хоть знаешь, как серьезно мы погрязли в долгах? Знаешь, что мы на мели? Мы все еще не вернули средства, потраченные на покупку новых печей и колес для гончарных изделий в прошлом году.

— Ну, нужно тратить деньги, чтобы у тебя появились деньги, Кор. Это бизнес.

— К тому же, нам нужны деньги, чтобы оплачивать счета. Если мы продолжим в том же духе, мы не сможем этого сделать. — Я скинула его ноги со стола.

Адам подался вперед и притянул к себе книгу, чтобы посмотреть.

— Все не так плохо. Итак, у нас был неприбыльный квартал, но перед Рождеством был приличный доход. Это поможет все исправить, верно?

— Не знаю, Адам. Все довольно плохо. Наши расходы намного превышают доходы. Сейчас мы держимся благодаря моим сбережениям и тому, что осталось от страховки моих родителей. Мы должны найти способ улучшить бизнес и быстро. До того как у нас совсем закончатся деньги. Только если ты не хочешь начать карьеру танцора экзотических танцев.

Адам заметно вздрогнул.

— Может, начать рекламировать нашу студию в соседних городах? Я мог бы поместить объявление в газете «Дэвидсон» и оставить несколько листовок у колледжа «Ринард» в Бейкерсвилле, — предложил Адам, действительно задумавшись над этой проблемой.

— Это хорошее начало, но, думаю, этого будет недостаточно, — вздохнула я.

Моя легкая головная боль заметно усилилась. Я втянула в себя воздух и закрыла глаза, чувствуя тошноту. К горлу подступила желчь, и я сдерживалась из последних сил, чтобы меня не вырвало.

— Сможешь провести сегодня мастер-класс? — спросил Адам. — Два вечера подряд я задерживался, и мне не помешает выходной.

Я закрыла книгу, больше не желая смотреть в нее, и потерла виски, мечтая избавиться от головной боли.

— Что? Большие планы?

Я знала, Адам мне не скажет. Когда дело касалось личной жизни, он становился закрытой книгой.

Я хотела, чтобы мы хоть раз смогли поговорить как обычные друзья. Он мог бы рассказать, как подстреливать голубей или разрушать междуштатные мосты, — какими бы странными вещами он ни занимался — а я могла рассказать ему о...

О ком?

О Бекетте?

Зачем мне говорить Адаму о Бекетте?

Здесь не о чем рассказывать!

Боже, я болтаю сама с собой.

Это плохой знак.

— Ничего существенного, — туманно ответил Адам.

Тут я заметила светлую голову и голубой свитер в щели двери.

— Криста? Тебе что-то нужно? — крикнула я.

Криста заглянула в офис.

— Ты звала меня?

Ее взгляд переместился с меня на Адама, и задержался на нем.

Х-мм...

— Тебе что-то нужно? Я уже пять минут наблюдаю за тем, как ты ходишь туда-сюда.

Я взглянула на Адама, но он выглядел совершенно невозмутимым.

Но если бы я не знала...

— Я просто... эм... иду в туалет. — Она покраснела и убежала прочь.

— Странно, не правда ли? — спросила я осторожно, глядя на своего партнера и друга, который никогда ничем со мной не делился.

Он пожал плечами.

— Так я могу уйти пораньше? Или ты сегодня встречаешься с той группой для людей с раком пятой точки?

— Раком пятой точки? У меня нет рака пятой точки!

— Тогда ты можешь вычеркнуть его из списка.

Тушем, Адам. Тушем.

— Все нормально. Я не жду аншлага. К нам записаны лишь мистер и миссис Уэббер.

— В прошлый раз тоже пришли только они. Не думаю, что еще раз смогу справиться с их эротическими позывами к искусству. Мистер Уэббер подталкивает нас к обнаженным скульптурам, и я устал объяснять ему, что в студии никогда не будет голых людей. Никогда.

Я застонала.

— Если сегодня он попросит слепить грудь его жены из глины, я попрошу его уйти.

— Это может помешать твоим планам с ухажером. — Адам приподнял бровь, и я в замешательстве нахмурилась.

— Что?

Адам откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— С тем парнем из группы поддержки с больным сердцем, который приходил в прошлый раз.

Я бросила в Адама ручку, от которой он ловко уклонился.

— Адам, он не мой ухажер.

Мой смех прозвучал немного истерично. Не было смысла упоминать наш «почти поцелуй» на мосту, или то, что Бекетт держал меня в объятиях так, будто не хотел отпускать.

Неа. Не буду совсем об этом упоминать.

— Он ведь сегодня придет, верно?

— Кажется, да, — ответила я, мой голос неестественно повысился.

— Отличная работа, Кор. Заигрывать с парнем, чтобы продвигать бизнес.

Я взглянула на своего друга, который в ответ лишь вежливо посмотрел на меня.

— Я не заигрываю с ним, мудак. Мы просто друзья. Я его даже толком не знаю. Он просто сказал, что хотел бы прийти. Не так уж это и важно. Возможно, он даже не появится. Не то чтобы он обещал. Почему ты вообще спрашиваешь меня об этом? — Слова вылетали из меня так, будто меня тошнило во время сеанса экзорцизма.

— Он тебе нравится, — ответил Адам, будто дразня меня.

— Нет, это не так, — пропищала я.

Адам долго ничего не отвечал. Из-за его молчания я нервничала и чувствовала необходимость заполнить тишину каким-то шумом. Любым. Поэтому начала точить карандаши. По одному. А закончив с ними, поправила бумаги на своем столе.

— Мы познакомились в группе поддержки. Хотя, вообще-то, я встретила его раньше. Он помог мне, когда у меня произошла паническая атака с десяткой по десятибалльной шкале. Посреди улицы. Он мне не нравится, мы просто друзья. С ним приятно разговаривать, он даже забавный. Не смеется надо мной и не смотрит так, будто я безумная.

Боже, я несу чепуху. Нужно заткнуться. Но мой рот. Просто. Не. Может. Замолчать.

— Ничего особенного. Мы друзья. Проводим время вместе. Иногда разговариваем по телефону. И нам нравится пить чай друг с другом. Он любит кофе, но ему нельзя. Поэтому мы пьем чай. Ведь, ты знаешь, я ненавижу кофе.

Я продолжила говорить, а Адам просто смотрел на меня. Может, слушая, а может, и нет. Точно не знаю. Может, он отключился при звуке моего голоса три сумасшедших предложения назад.

— Так что, да. Он просто хочет прийти на мастер-класс по керамике. Вот и все, — подвела я итог своей тираде.

— Ладно, неважно. Я дам тебе знать, когда уйду. — Адам встал и вышел из кабинета.

Меня не оскорбил его внезапный уход, ведь это было в стиле Адама. Хорошо это или плохо.

Неожиданно зазвонил телефон, удивив меня. Я ответила, не глядя на экран, потому что подумала, что это Бекетт. И пыталась не обращать внимания на трепещущее волнение в глубине живота.

— Алло? — ответила я нетерпеливо. Слишком нетерпеливо.

Сбавь немного обороты!

— Ты думала над продажей дома?

Эх. Это не Бекетт.

— Там, ты в курсе, что каждый раз, когда ты ведешь себя как сука, где-то умирает одна фея, — заметила я устало, заранее уставшая от разговора, который еще даже не успел начаться.

Меня раздражало, что сестра была не тем человеком, которого я так хотела услышать. И я была крайне раздражена, что не проверила номер звонящего до того как ответила.

Когда же я уже научусь?

— У меня есть пять минут до следующей встречи и нет времени на твой специфичный юмор.

— О, ладно, тогда я не буду тебя задерживать, — пробормотала я.

Тамсин вздохнула.

— Почему ты все усложняешь? Это простой вопрос. Ты думала о продаже дома?

Я сразу же напряглась.

— Если у тебя есть лишь пять минут, тогда сейчас не время это обсуждать.

Тамсин прервалась, и на другом конце линии начала с кем-то разговаривать. Я услышала приглушенное бормотание и звук, будто она уронила телефон. Может, ангелы мне улыбнулись, и звонок оборвался.

— Ты еще тут? — спросила сестра пару секунд спустя, и я прокляла жестокую вселенную.

— Ага, здесь. — Иглы, вонзающиеся под ногти, доставляли бы намного больше удовольствия, чем этот разговор.

— Ты должна начать свыкаться с этой мыслью, Корин. Мы с Джаредом планируем купить дом. Я хочу использовать деньги от продажи, чтобы внести первоначальный взнос. Содержание дома родителей обчистит нас до нитки.

Не понимаю, как сестра может так холодно и отстраненно рассуждать о доме, в котором выросла.

Но потом я начала задаваться вопросом, а что, если она права? Почему я такая сентиментальная? Почему хватаюсь за эту печальную реликвию прошлого, которое никогда не смогу вернуть? Почему не могу двигаться дальше?

— Мы уже это обсуждали...

— Слушай, в конце месяца мы с Джаредом приедем в Ричмонд на конференцию. Остановимся в отеле «Брекен Форест». И пока буду там, заеду в Саутборо и поговорю с агентом по недвижимости. Хочу, чтобы дом оценили.

— Ты не можешь продать его без моего согласия, Тамсин! Он записан на нас обоих, черт тебя побери! — закричала я в трубку.

Я почувствовала, как у меня поднялось давление. Я очень сильно разозлилась.

— Ты должна успокоиться, Корин. Мы уже говорили об этом...

— Дважды! Мы говорили об этом дважды! И эти разговоры состояли из того, что ты пыталась заставить меня продать дом нашего детства. Я не соглашалась на это. Не говорила: «Ладно, это звучит здорово». Все не так просто, Тамсин. У меня есть право голоса в этом вопросе.

Я была на взводе. Я ненавидела, что сестра оказывала на меня такое воздействие. Как сильно она меня злила. Я как бешеное животное с пеной у рта хотела разорвать ее на кусочки.

Мы определенно не детки с плаката о сестринской любви.

— Ладно, я позвоню тебе, когда буду поблизости, и мы сможем поговорить. Но ты подумай о том, сколько денег это сэкономит тебе, Корин. Не думаю, что твой магазин приносит большой доход. Уверена, ты могла бы воспользоваться этими деньгами, чтобы улучшить свои дела, — заметила Тамсин привычным снисходительным тоном.

Учитывая, что я провела все утро, просматривая бухгалтерские книги, ее легкомысленный комментарий почти попал в цель.

— Знаешь, что говорят о чужом мнении. Оно как зад... — начала я.

— У меня нет на это времени. Я напишу тебе, когда буду в городе. Нам нужно продать дом, Корин. Это логично. Не вмешивай в это чувства. Ты должна рационально подумать об этом и исключить все эмоции.

— Как ты? — пробормотала я.

— Именно. Поэтому я адвокат с успешной карьерой, а ты... ну, занимаешься тем же, чем и всегда. Жалеешь себя.

На этот раз я повесила трубку.

Пусть немного, но я почувствовала себя лучше. 

— У меня есть пара идей, чем мы могли бы заняться на следующих мастер-классах. Я посмотрел потрясающий документальный фильм о психологической пользе занятий по искусству в обнаженном виде. Мы с женой уже пару месяцев этим занимаемся, и эффект, который все это оказывает на нашу энергию Ци, невероятен. (Примеч.: Энергия Ци — одна из основных категорий китайской философии; часть вселенской энергии, проходящей через туловище человека и циркулирующей по особым каналам (энергетическим меридианам)).

Мистер и миссис Уэббер, также известные как «извращенцы», заговаривали мне уши с тех пор как приехали десять минут назад. Я пыталась закрыть магазин и подготовиться к мастер-классу, но это было тяжело под непрерывный аккомпанемент слов об обнаженном искусстве и чувственной красоте пениса из гипса.

— Не думаю, что мы будем заниматься здесь чем-то подобным, мистер Уэббер, — ответила я ему, пытаясь сдержать рвотный порыв при мысли о его голой потной заднице на моих стульях.

— По-моему, это привлечет к вам много новых клиентов. У меня есть много друзей, которые пришли бы, чтобы такое испробовать.

Не хотелось бы мне видеть этих новых клиентов. Впервые я была рада своему крошечному пузырю, который отрезал меня от всего остального мира.

— Мне еще многое нужно сделать, прежде чем мы начнем. Почему бы вам не пойти, надеть фартуки и не сесть за гончарные круги. Я скоро подойду.

К счастью, Уэбберы решили продолжить этот противный разговор между собой.

— Боже, дай мне сил, — пробормотала я себе под нос и приподнялась на носочки, чтобы достать с верхней полки запечатанные блоки формовочной глины.

— Бог очень занят, но уверен, я смогу тебе помочь, — раздался позади меня глубокий голос.

Я вздрогнула и задела полку, из-за чего баночки с краской и инструменты для лепки полетели на пол.

— Вот зараза! — простонала я и потерла локоть, которым ударилась.

— Черт, прости, Корин. Давай-ка я все соберу. — Бекетт наклонился и начал собирать все с пола.

— Я недотепа. Это не твоя вина. — Я попыталась рассмеяться, но звук был больше похож на крик гиены.

— Я опоздал? — спросил Бекетт после того, как мы все убрали.

— Нет. Вообще-то, как раз вовремя. Хотя я до последнего не была уверена, что ты придешь.

— Конечно, я бы пришел! Ни за что не пропущу такое событие! — с энтузиазмом ответил Бекетт, и я не могла не улыбнуться. Для него быть счастливым так легко. Слишком легко.

Бекетт осмотрелся вокруг.

— Разве здесь не должны быть еще люди?

— Нет. Только ты, я, да двое любителей оргий, — ответила я.

— Полагаю, тогда мне достанется больше времени, чтобы позаниматься с преподавателем индивидуально, да? — улыбнулся Бекетт, и я чуть не превратилась в кашицу. Огромную кучу едва функционирующей кашицы.

— Вот, — произнес Бекетт, а затем достал что-то из кармана и протянул мне. Я посмотрела на купюру в пятьдесят долларов и нахмурилась.

— Это за что? — спросила я, пытаясь вернуть их ему.

Бекетт отклонил мою руку в сторону.

— Это за мастер-класс. — Он наклонился ближе и поиграл бровями. — А ты что подумала?

У Бекетта был такой глубокий голос. Такой хриплый. И из-за него что-то странное происходило с моими внутренностями.

Ну вот. Снова тошнота.

— Я и не понимала, что ты так сильно нуждаешься в друзьях, что чувствуешь необходимость платить им, Бек, — ответила я сухо, гордясь собой за то, что прикрыла свое смущение остроумным ответом.

— Ты назвала меня Бек, — заметил он, мягко улыбнувшись.

— Ох, прости, я просто подумала...

— Нет, так зовут меня друзья и родные. Мне нравится слышать, как это говоришь ты. Это означает, что все официально. Теперь ты не сможешь избавиться от меня. Мы доросли до милых прозвищ. Разве не так, Корри? Или мне называть тебя Коринатор? Или, может быть, Кор-Кор?

— Может, мы остановимся на Корин? Только если ты не хочешь остаться без коленной чашечки, или двух, — парировала я.

Проверив часы на стене, я поняла, что пора начинать мастер-класс. Окинула взглядом почти пустое помещение и вздохнула.

— Полагаю, пора начинать. Иди и сядь у круга. — Я понизила голос до шепота: —Рекомендую держать приличную дистанцию от Уэбберов. У них довольно странные... наклонности.

Бекетт приподнял бровь.

— Эм. Ладно.

Я начала мастер-класс с того, что раздала всем куски глины и миски с водой. Уэбберы, которые несколько лет являлись моими постоянными клиентами, уже знали, что делать, и запустили свои гончарные круги.

Бекетт поднял кусок глины и шлепнул ее на круг, похлопывая по ней рукой.

— Я должен что-то из нее сделать? Серьезно? — спросил он недоверчиво.

Я села рядом с ним и включила круг.

— Сначала намочи руки, — проинструктировала я, погружая свои руки в миску с водой, которую поставила на стол.

— Хорошо, намочить руки. Понял. — Он гордо поднял свои влажные руки.

Я закатила глаза и указала на глину, крутящуюся на круге.

— Теперь положи руки на глину и немного сожми ее. Немного. Не слишком сильно, иначе она развалится.

Бекетт сделал так, как я ему сказала, но, конечно же, надавил слишком сильно. Глиняный шар развалился и улетел к краю круга.

— Черт. Прости, — извинился он.

— Вот, давай я покажу тебе, как надо, — предложила я, пододвинув свой стул ближе. Я снова окунула руки в воду и обхватила ими глину, нежно сжимая ее, пока она не превратилась в конус. Я прижала большой палец к вершине, создавая небольшое углубление.

— Как ты это сделала? — спросил Бекетт, который все это время наблюдал за мной.

— Не так уж это и сложно. Просто нужно немного практики. Если хочешь сделать миску, что для новичка самое простое, тебе нужно вот так сложить руки и надавить. Старайся немного давить по бокам. Тебе нужно, чтобы глина всегда была влажной, тогда ею легко управлять.

С другого конца комнаты раздался громкий стон, и мы посмотрели в сторону, где мистер и миссис Уэббер обмазывали друг друга влажной глиной. Миссис Уэббер откинула голову назад и стонала, пока мистер Уэббер водил своими грязными, покрытыми глиной пальцами по ее шее.

— Какого?.. — недоверчиво рассмеялся Бекетт.

— Они приходят каждую неделю. И каждую неделю мне приходится напоминать им, что это не порно-шоу.

— Мистер и миссис Уэббер, положите глину обратно на круг, — крикнула я, и мне показалось, будто я инструктирую детей, а не пожилую пару за шестьдесят.

Они даже не взглянули на меня, но, к счастью, вернулись к своему проекту.

— А ты сказала, что здесь не будет никаких грязный штучек, связанных с фильмом «Призрак». Ты солгала, Корин! — отчитал меня Бекетт.

— Ты хочешь узнать, как делать миску, или нет? — спросила я.

— А когда закончу, я могу измазать тебя глиной? — поинтересовался он, и я заметила странный блеск в его глазах. Бекетт флиртует со мной?

Я с трудом сглотнула, но не отвела взгляда от вращающегося круга.

Грудь сдавило, и дыхание стало немного затрудненным. Но я знала, это никак не связано с сердцем или любой другой болезнью.

Во всем этом был виноват мужчина, который сидел рядом со мной.

— Ладно, давай. Мне нужно, чтобы ты был внимателен, — сказала я после того, как пару раз откашлялась.

Я медленно объяснила Бекетту все пошаговые действия, и, когда закончила, у меня получилась прекрасная миска. Я выключила круг и аккуратно подняла миску.

— Мне никогда не удастся сделать что-то подобное. Никогда, — заявил Бекетт после того, как я убрала свою работу в сторону. Я взяла для него еще один кусок глины и бросила на круг.

— Так значит, вы сдаетесь, мистер Позитивность? А где же тот веселый парень, от которого даже тошнит? — подразнила его я, легко возвращаясь к нашей шутливой беседе.

— Ты дразнишь меня, Кор-Кор? — спросил Бекетт учтиво.

Я бросила в него кусочек глины.

— Не называй меня так. А то мне кажется, будто ты зовешь собаку.

Бекетт ухмыльнулся и вытер глину с руки.

— Разве не ты только что сказала Уэбберам не поднимать глину с круга? Тебе тяжело следовать собственным правилам?

Я снова бросила в него глиной. Кто эта непосредственная веселая женщина? Она мне, вроде как, нравится.

Бекетт покачал головой, и что-то в выражении его лица заставило мое сердце биться чаще. И это было не совсем приятное ощущение. На самом деле, меня это испугало.

— Не начинай того, что не сможешь закончить, — пригрозил он, а потом измазал пальцы влажной глиной и выставил их перед моим лицом.

Я отодвинулась и, защищаясь, подняла руки.

— Сдаюсь! Сдаюсь!

Бекетт приблизил пальцы еще ближе к моему лицу, и я поняла, что смеюсь так сильно, что по моим щекам катятся слезы.

Я схватила горсть влажной глины и прижала к его щеке. Он рассмеялся, и я ощутила этот смех всем своим естеством. Бекетт растоптал бабочек. Они исчезли в небытие.

— Нет! — завизжала я, отталкивая руки Бекетта, когда он попытался ответить мне.

Он потянулся ко мне, но я уклонилась. Наши глаза сияли. Но потом Бекетт замер, и опустил руки себе на колени. Он наклонился, и я услышала, как он начал хрипеть.

— Бек?

Он поднял палец, показывая, чтобы я дала ему минутку, но я не собиралась ему подчиняться.

Я схватила его за плечи, заставляя посмотреть на меня.

— Что случилось? — спросила я, слыша панику в своем голосе. Панику, которую я была не в силах подавить.

Из-за приступа боли его лицо исказилось. Он поднял руку и схватился за ворот своей рубашки, сминая ее в руке.

Я застыла, не зная, что делать дальше. У меня начали потеть ладони, а руки задрожали.

А потом я уже не видела Бекетта. Я смотрела на кого-то другого.

В другом месте.

— Мне жаль, Кор. Так жаль. Я не хотел оставлять тебя одну...

Одну...

— Бек? — истерически позвала я.

Мистер и миссис Уэббер смотрели в нашу сторону.

— Все в порядке? — спросил мистер Уэббер, вставая.

Наконец, Бекетт поднял голову, его лицо было неестественно бледным.

— Я в порядке, — прохрипел он, поднимая руку. — Серьезно, просто небольшая изжога, — сказал он мистеру Уэбберу, который кивнул и вернулся к обмазыванию глиной своей жены.

— Изжога? — спросила я слабо и отрешенно.

— Не оставляй меня, папа. Пожалуйста! — Я плакала, и плакала, зная, что он меня не слышит. Он не мог меня услышать.

Папа уже ушел.

— Уверен, дело в этом. Я только что был у врача, Корин. Со мной все в порядке, — сказал он, пытаясь успокоить меня.

Но я не слушала. В груди я ощущала ответную боль, и была уверена, что вот-вот потеряю сознание.

— Это не было похоже на изжогу, — прошептала я.

Бекетт расправил рубашку и на секунду коснулся своего шрама. Этот жест не успокоил меня.

— Что-то не так, да? — спросила я, чувствуя, как вездесущая паника поднимается во мне.

Бекетт потянулся и взял меня за руку.

— Прекрати. Сейчас же, Корин, — потребовал он резко.

— Ты должен пойти к врачу. Должен провериться. Что, если что-то не так...

— Это мое сердце, Корин. Я знаю, когда что-то не так. Просто успокойся. — Он рассмеялся, но звук был больше похож на лай.

Бекетт вытер засохшую глину с лица. Не подумав, я потянулась и схватила его за руку, сжав в своей так сильно, что могла бы сломать кость.

— Я видела твое лицо. Я видела его, Бек! — Мои слова были больше похожи на мольбу. Отчаянную, неприкрытую мольбу.

— Корин, все нормально...

Я покачала головой.

— Я уже видела подобный взгляд! Не отмахивайся от меня!

Я вела себя глупо. Глубоко внутри я знала, что отреагировала слишком остро, но ничего не могла с собой поделать. Этот эпизод с Бекеттом спустил курок. И я не могла обуздать себя.

Бекетт посмотрел в сторону Уэбберов, и я поняла, что закатываю сцену. Я быстро встала и без единого слова покинула комнату.

Я вышла в темный магазин и попыталась взять себя в руки.

Бекетт болен. Очень болен. Что же я делаю, проводя время с человеком, который в любой момент может оставить меня? Я уже дважды прошла через это и не могу сделать это снова.

— Корин.

Конечно же, он последовал за мной.

— Оставь меня. Просто оставь, — сказала я, облокотившись на стол. — Мне просто нужна минутка.

Бекетт схватил меня за плечи и развернул, чтобы я посмотрела на него.

— Что случилось? Почему ты так странно себя ведешь? Я же сказал тебе, что ничего не произошло! — Он начинал злиться.

— Я просто не могу...

— Что не можешь? Находиться рядом со мной? Почему? Потому что я могу упасть замертво в любую минуту? — Бекетт был так зол. — Я думал, ты другая, Корин. Боже, я думал, ты единственный человек, который не будет смотреть на меня так, будто я всегда умираю. — Он крепко впился своими пальцами в мои руки, удерживая меня на месте. Очень крепко.

— Ты не понимаешь.

Он никогда не поймет, и я не уверена, что смогу ему когда-нибудь рассказать.

— Не понимаю что? Что всегда буду парнем, чье сердце остановилось? Да, я уже привык к этой роли. Я просто надеялся, что рядом с тобой мне не придется ее разыгрывать.

— Я не могу и тебя потерять, — прошептала я и прикрыла рот рукой, ужаснувшись тому, что сказала.

— Что? — хмурясь, спросил Бекетт.

— Я потеряла так много близких, Бек. Ты пугаешь меня. Пугаешь. Я не смотрю на тебя как на парня, который может умереть. Я смотрю на тебя как на человека, который может уничтожить меня.

Зачем, черт побери, я все это сказала? Что со мной не так? Черт побери, мой отсутствующий фильтр!

Но это была правда.

Потому что мои отношения с Бекеттом были сложными и пугающими.

И реальными.

Это самое реальное, что я испытывала за долгое время.

— Корин, — пробормотал Бекетт, и в темноте я увидела взгляд его голубых глаз.

Повисла тишина, но наше дыхание было громким и отрывистым.

Он наклонился вперед, прижимая большой палец к моим губам. Я не знала, что он собирается сделать. Не знала, что думать. Что чувствовать.

Но я чувствовала.

Я чувствовала столько всего.

И утопала в этих сложных, незнакомых эмоциях.

Он был близко. Так близко.

Слишком близко.

Но недостаточно.

— Корин. — Бекетт снова мягко произнес мое имя. Так нежно, почти с благоговением. Будто мое имя — это самое важно, что он когда-либо говорил в своей жизни.

Меня пробрала дрожь.

Бабочки в груди давили и толкались, сжимая бьющееся одинокое сердце.

— Боже, Корин, — повторил он мучительным шепотом.

Ладонями обхватил мою шею, прижав пальцы к моему бушующему неистовому пульсу.

Все вспыхнуло. Кровь забурлила в моих венах. Меня подташнивало, кружилась голова, я была потрясена. Мне очень хотелось что-нибудь сказать, но дар речи пропал. Все равно я не нашла бы подходящих слов. Потому что этот мощный, неконтролируемый момент поглотил нас обоих.

— Корин, — прошептал Бекетт снова, придвигаясь ближе. И наклоняясь.

Я ощутила жар его губ у своей кожи, хотя он еще даже не прикоснулся ко мне. Веки закрылись. Я ждала.

Я сжала руки по бокам, боясь прикоснуться к нему и ненавидя себя за то, что не могу этого сделать.

Я ждала...

Медленно, очень медленно, я почувствовала это. Прикосновение его губ. Они были теплыми, сухими, как и мечтала.

Идеальными.

Мое тело превратилось в жидкость, когда Бекетт вздохнул, и я приоткрыла губы, впуская его внутрь. Туда, где он и должен быть. И где должен остаться.

Он был осторожен. Будто не знал, оттолкну я его или нет. Может быть, мне нужно было это сделать, но я не стала.

А потом Бекетт застонал, и его поцелуй стал настойчивым. Наши губы встретились. Поцелуй стал глубже. Он впивался в меня своими зубами, губами и языком, а затем запустил пальцы в мои волосы.

По мне побежала дрожь. Мое тело гудело. Покалывало. Я позволила своим губам сказать ему то, что не могла выразить словами. Свой страх. Панику. Беспокойство.

И мою надежду.

О, Боже, надежду.

Она была здесь и светилась так ярко.

И все из-за Бекетта Кингсли и его потрясающего, идеального поцелуя.

— Прикоснись ко мне, Корин. Пожалуйста, — умолял он.

Я ощутила странную влажность на своих щеках. Слезы, которые капали из моих глаз, а я их даже не замечала. Я расслабила свои напряженные руки и обняла Бекетта. Он наклонился ко мне и чуть присел, чтобы прижать меня к своей груди.

Под тканью его рубашки я ощутила биение сердца Бекетта. Я прижала к нему руку, нуждаясь в напоминании, что оно все еще бьется. Второй рукой я осторожно водила по его спине, желая чувствовать его. Но мне хотелось большего.

— Корин. Корин. Корин, — повторял он мое имя. Как молитву. Как песню.

Или как желание того, что, как он был уверен, не может иметь.

— Бек, — произнесла я в ответ. Твердо и уверенно.

Я чувствовала это. Момент, когда моя жизнь изменилась. Вот оно. То, чего я ждала.

Но тут зазвонил его телефон.

Диссонирующие звуки, злобные и жестокие, которые вернули меня в ужасное мрачное настоящее.

Я распахнула глаза и освободилась от объятий. Провела пальцами по дрожащим губам.

— Черт, — выругался Бекетт, прижимая ладонь к своему рту, опухшему и покрасневшему от наших страстных поцелуев.

Затем он провел рукой по волосам, будто хотел выдернуть их.

Наш момент прошел. Исчез.

Мне хотелось плакать. И кричать. Но я не сделала ничего из этого.

Бекетт закрыл глаза, будто ему было больно, а когда открыл их, то натянуто улыбнулся мне. Фальшивой улыбкой.

Телефон пикнул, оповестив о том, что на голосовую почту пришло сообщение, и Бекетт раздраженно зарычал, вытаскивая его из кармана.

— Прости, — сказал он, внимательно глядя на мое лицо.

Я ничего не ответила. Мои губы покалывало, и я до сих пор ощущала поцелуй. Наше смешанное дыхание и сердцебиение.

— Разве ты не должен перезвонить? — спросила я.

Бекетт посмотрел сначала на телефон в своей руке, а потом на меня.

— Это мой приятель Аарон. Уверен, это неважно. Он, вероятно, просто хочет пожаловаться на игру. — Бекетт покачал головой. — Это неважно, Корин. Ты важна! Это. — Он схватил меня за руку и прижал к своей груди. К своему ровно бьющемуся сердцу. — Вот, что важно.

Телефон молчал, но атмосфера между нами стала неловкой.

А я дрожала из-за того, что только что произошло. Потому что это было нечто большее, чем просто поцелуй. Бекетт и его хрупкое сердце. Его недолговечная жизнь.

Мой мир находился в подвешенном состоянии. Не уверена, что это продлится долго. Я была напугана. В ужасе. Боялась открыться ему, потому что не была уверена, что Бекетт останется. Я забыла, что значит жить. И не была уверена, что готова начать сейчас. Я ощутила острую боль в голове и потерла виски.

— Скажи что-нибудь, Корин, — умолял Бекетт.

Я прижала пальцы к губам, надеясь, что все еще смогу ощутить его. Но этого не произошло.

Я наблюдала за тем, как он потирает свой шрам.

— Мы друзья, Бек.

Три слова, которые сказали всё.

Бекетт уставился на меня, а потом рассмеялся. И это был не самый приятный звук. Он сотрясал мое тело и причинял боль моему сердцу.

— Конечно. — Он продолжил тереть это место на груди. Ужасное место.

— Я должна вернуться и убедиться, что Уэбберы не используют части своего тела, чтобы создавать искусство. — Засунув руку в карман, я достала пятьдесят долларов, что он дал мне. — Я не возьму твои деньги. Ты не должен ни за что платить.

Бекетт смотрел на меня. Он был смущен. Разозлен. Ему было больно. Я знала, что он видит на моем лице.

Страх.

— Я пришел на твой мастер-класс. Значит, я и плачу.

Я была не в настроении спорить и мне не хотелось остроумно подшучивать. Поэтому я убрала деньги и пожала плечами.

— Ты можешь прийти в другой день и сделать что-нибудь, чтобы твои деньги не были заплачены зря.

— Ты просишь меня уйти? — спросил Бекетт, и его лицо потемнело.

— Нет! Я просто... просто хочу...

Я не знала, что хочу.

Единственное, что я знала, это что боюсь. Боюсь многих вещей. Поэтому я сделала то, что умею лучше всего. Свернулась в комочек и притворилась, что мира вокруг меня не существует.

— Я понимаю. Правда, — сказал он тихо с явным разочарованием и болью.

Нет, он не понимал. Ни капельки.

— Увидимся в группе, — сказал он.

— Конечно.

Одно слово. Такое обремененное и такое тяжелое.

— Пока, Корин, — произнес Бекетт, пытаясь встретиться со мной взглядом.

Я знала, он хочет, чтобы я что-то сказала. Хоть что-нибудь. Но я не могла.

Тишина — это все, что я могла дать ему. 

Я приняла решение, что не вернусь в группу поддержки «Исцеленные сердца».

Я планировала избегать Бекетта.

Все выходные после ужасного мастер-класса я убеждала себя, что расстояние пойдет нам только на пользу. Что у нас ничего не выйдет.

У меня были свои проблемы. Много проблем. А у него свои. И, возможно, они приведут к смерти.

Воспоминания об отце, о том, в каком состоянии он находился после того как потерял маму, снова и снова крутились в голове. Помню, как слышала по ночам его рыдания, хотя давно должна была спать. Горе папы было почти осязаемо. Оно душило его. Делало слабым. Уничтожало.

Пока, в конце концов, я не потеряла и его.

Вероятность того, что я снова столкнусь с подобной мукой, парализовала меня. Я не знала, как с этим справиться, и не важно, как сильно мне этого хотелось. Потому что впервые в жизни я ощутила нечто хорошее. Нечто реальное. То, что принадлежало мне.

И этот поцелуй показал, что у меня может быть все, чего я когда-либо хотела. С Бекеттом.

Отношения. Поддержка.

Любовь.

Я проигрывала в голове наш поцелуй снова и снова. Ощущение его губ, как он произносил мое имя, будто я была воздухом, которым он дышит. Мое сердце билось быстрее из-за воспоминания, которое я не могла забыть.

Бекетт Кингсли занимал все мои мысли, и я не знала, как теперь избавиться от них, не нанося себе серьезного ущерба.

Неа. Лучше разорвать все связи, притвориться, что произошедшее между нами не имеет значения и не представляет собой ничего особенного. Если бы я была Пиноккио, мой нос вырос бы на три метра. Мне стало очень трудно врать самой себе о Бекетте.

Поэтому во вторник вечером я оказалась в Методистской церкви.

Я несколько дней не видела Бекетта и не разговаривала с ним, игнорировала его звонки, целенаправленно не читала сообщения.

Вела себя как холодная сучка.

Сестра гордилась бы мной.

Всю субботу и почти все воскресенье я провела в кровати и встала, лишь когда из-за собственного запаха меня чуть не вырвало. Меня преследовали лихорадочные кошмары, которые никак не проходили и только усиливали мою решимость выкинуть Бекетта из своей жизни до того, как все зайдет слишком далеко.

Но во вторник я поняла, что должна увидеться с ним. Мне трудно было оставаться в стороне. Я устала быть одна, устала от переживаний. Мне надоело бояться и погружаться в сомнения.

Встреча с Бекеттом и наши отношения показали мне, сколько всего я упускаю. Насколько лучше могла бы быть моя жизнь. Я уже погрузилась на самую глубину, и не могла выплыть. Но я знала, что очень хочу научиться этому.

— Выглядишь... мило, — сказал Адам, когда тем утром я зашла в магазин.

Не знаю, был ли это сарказм. Я провалялась в кровати почти три дня, но сегодня приняла душ и даже сделала депиляцию. Это ведь что-то значит, правильно?

— Эм, спасибо? — Я больше спросила, чем ответила, хотя улыбнулась Адаму.

Я зашла в офис и села за стол, включив компьютер. Затем достала из кармана телефон и разблокировала его, не удивившись, увидев сообщения от Бекетта.

Я не читала их, зная, что увижусь с ним позже. Я приняла единственно правильное решение: все, что нужно сказать, стоит сказать в лицо, а не по телефону.

— У тебя есть минутка? Мне нужно с тобой кое о чем поговорить.

В дверях появился Адам. Он стоял, засунув руки в карманы, не встречаясь со мной взглядом. В его голосе было что-то странное, но я была не в настроении его слушать. Скорее всего, он хотел сообщить, что засорился унитаз или про огромный прыщ у меня на лбу, который я заметила, но мне не хотелось об этом слышать.

— Не совсем. У меня много документов, с которыми нужно разобраться.

Адам долго молчал. Я взглянула на него и заметила, что он выглядит так, будто ему... обидно?

Адам Джонсон умеет испытывать боль? Я думала его сердце обернуто в тефлон.

— Ты накрасилась. Это странно. Собираешься встретиться с тем парнем с больным сердцем? — пробормотал он, и я тут же пожалела о своем суровом комментарии.

Адам никогда не бормотал. Что с ним произошло? Я чувствовала себя тревожно.

— Эм. Сегодня я иду на встречу с группой поддержки, если ты об этом, — ответила я, кликая по иконке Excel на рабочем столе и открывая электронную таблицу, над которой работала на прошлой неделе.

— Вы встречаетесь?

Я прокручивала бессмысленные цифры, чувствуя себя некомфортно. Сейчас не время играть в заботливого друга. Я была не в настроении говорить о Бекетте.

— В субботу была вечеринка у Голдштейнов? — спросила я, меняя тему.

Адам не ответил. Он просто стоял. Обычно он многое не замечает. Но сегодня был слишком наблюдательным.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Адам, не ответив на мой вопрос.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала? Что чувствую себя дерьмово? Потому что раньше тебя никогда не заботило мое здоровье. Сегодня что, Меркурий движется в обратном направлении? — отрезала я.

— Лишь потому, что я каждые три секунды не спрашиваю, как ты себя чувствуешь, не значит, что мне плевать. Я знаю, ты любишь изображать одинокую мученицу, запертую в своей башне. Но все это только в твоей голове. Просто знай это, — горячо заявил Адам.

— Тебя что, муха укусила? — нахмурилась я.

— Знаю, ты сидишь тут и думаешь, что никто не заботится о тебе. Никто не слушает. Ну, я слушаю. И мне бы хотелось, чтобы ты хоть раз сделала то же самое для меня. Ты не единственная, у кого есть, чем поделиться, — фыркнул он.

— Вау, Адам, что на тебя нашло...

— Забудь об этом. Надеюсь тебе лучше, — и после этих слов он вышел из кабинета.

А я чувствовала себя совершенно растерянной.

И полной идиоткой.

— Привет, — поздоровался Бекетт, садясь рядом со мной.

— Привет, — ответила я.

— Ты не отвечала на мои сообщения и звонки, — сказал он без обвинений. Но в его тоне я слышала намек на боль, которая была слишком очевидна.

— Прости. Мне было плохо все выходные, — ответила я, боясь смотреть на Бекетта. Я знала, что если сделаю это, он обо всем догадается.

В Бекетте сразу проснулась обеспокоенность. Он наклонился ближе, почти касаясь меня. Но все же не совсем.

— Тебе лучше? Что случилось?

Я улыбнулась. Не могла этого не сделать. Мило, что он обо мне беспокоился. Я знала, Бекетт переживает. Переживает обо мне.

— Я в порядке. Мне уже лучше, — ответила я, глядя на него. Прямо в глаза. Не отворачиваясь.

Я опустила взгляд на его губы, ничего не могла с собой поделать. Даже если закрою глаза, то сразу вспомню их вкус.

Мне было страшно. Я почувствовала панику, которая угрожала полностью захватить меня. Инстинктивное желание оттолкнуть его почти захватило меня. Но оно было вызвано более сильными эмоциями. Теми, что лишь Бекетт мог заставить меня испытывать.

Надеждой.

— Ты должна была сказать мне, что плохо себя чувствуешь. Я бы принес тебе куриный супчик или еще чего-нибудь.

Я хихикнула.

— Ненавижу куриный суп.

Бекетт состроил гримасу.

— Да, я тоже.

Подошли остальные члены группы и заняли свои места.

Осторожно, очень медленно Бекетт взял меня за руку и переплел наши пальцы. Я не отстранилась. Не напряглась и не почувствовала себя неловко.

«Что, если он оставит меня, как мама? Как папа?» — крутилось у меня в подсознании. — «Как я смогу это пережить?»

У меня не было ответа на этот вопрос. И впервые в жизни я его не искала. Ради Бекетта я просто хотела жить. Поэтому я сжала его руку.

Ладонь к ладони.

И это казалось таким правильным.

— Поговорим позже? Пожалуйста? — попросил он, не отпуская меня.

Я кивнула. В словах не было нужды. Они никогда не передавали то, что нужно было сказать. Поэтому я даже не переживала.

Бекетт выглядел счастливым. Он испытал облегчение, и не отпустил мою руку, а держал ее все время на своей ноге.

Ладонь к ладони.

Жар его кожи прожигал меня, как и его.

Я не думала о боли. Не думала о страданиях.

Я чувствовала себя...

Хорошо.

Когда собрание закончилось, я вышла на улицу и села на скамейку. Я нервничала и была взволнована.

Ага, и еще меня подташнивало. Но в хорошем смысле. Если тошноту вообще можно рассматривать как что-то «хорошее».

— Прости, не хотел заставлять тебя ждать. Не хочешь выпить зеленого чая там, где я смогу понюхать кофе и притвориться, что на самом деле пью его? — спросил он.

— Звучит немного депрессивно, Бек. Может, мы возьмем что-нибудь перекусить и прогуляемся по мосту? — предложила я.

Бекетт улыбнулся мне, и эта улыбка осветила все его лицо. Он поднял мою руку и поднес ее к своему лицу.

— Звучит идеально, Корин.

Я чувствовала его кожу под своей рукой, и меня наполняло необъяснимое чувство. То, которое совсем меня не пугало. Оно было похоже на трепет тысячи крылышек бабочек.

— Как насчет бургеров? Все любят бургеры, верно? — предложил Бекетт, и я смогла лишь кивнуть. Потому что, вероятно, совсем потеряла контроль над своими голосовыми связками.

Мы пошли пешком к бургерной, которая располагается в центре города. Бекетт все еще держал меня за руку, и мне показалось, что мои ладони начали потеть. Но мне было все равно. Совершенно все равно.

Мы быстро заказали два гамбургера и две большие порции картофеля фри. После того как Бекетт оплатил наш заказ, хотя я и предлагала заплатить за свой, мы пошли к мосту, который связал нас еще до того, как мы узнали друг друга.

Мы не разговаривали. На улице было прохладно, и я слегка дрожала, хотя была закутана в теплое пальто и шарф.

— Тебе холодно? — спросил Бекетт.

— Немного. Но я в порядке, — ответила я небрежно.

Бекетт обнял меня за плечи, притянув ближе к себе. Он поглаживал мою руку, отчего по всему моему телу пробегали мурашки.

— Лучше? — спросил он около моего уха. Так близко, что я ощутила, как его дыхание щекочет мою шею.

Я кивнула. Голосовые связки все еще не вернулись в норму.

Дойдя до моста, мы сели на одну из скамеек, расположенных вдоль берега. Бекетт ненадолго отпустил меня, чтобы протянуть мне пакет с едой, а потом снова притянул ближе к себе.

Я развернула жирную обертку и откусила кусочек бургера. Я едва ощущала его вкус, к тому же не была так уж и голодна. Слишком сильно сосредоточилась на Бекетте и его руке, которой он обнимал меня.

— Я не должен есть подобное, — упомянул Бекетт между укусами. — Но это нормально, рисковать время от времени, верно?

Я бросила свой бургер обратно в пакет и посмотрела на него.

— Нет, когда дело касается твоего здоровья, Бек. Некоторые вещи точно не стоят такого риска, — отчитала я его.

Бекетт молчал. Он смотрел на воду, нахмурив брови, в его глазах отражалась печаль.

— Так вот почему ты избегаешь меня? Потому что поняла, что некоторые риски того не стоят? — спросил он твердым голосом.

Бургер как кусок глыбы застрял в моем желудке.

Скажи что-нибудь Корин. Что-нибудь!

Только не о волоске, который утром ты выдернула из подбородка!

Я молчала.

— Дружба с тобой много значит для меня. Ты отличаешься...

— О, Боже, спасибо, — безразлично ответила я, наконец, обретя голос.

Бекетт серьезно смотрел на меня.

— Ты другая. Впервые после сердечного приступа я чувствую, что кто-то понимает меня. Ты задаешь вопросы, которые остальным даже не приходят в голову. Тебя волнует, как я себя чувствую, что думаю. И ты помогла мне понять, что в моей жизни есть и другие вещи, кроме тех, что я лишился.

Он сжал губы в тонкую линию, пока ждал, что я буду с ним спорить. Я этого не сделала. Не могла. Потому что с ним я испытывала и чувствовала то же самое.

А потом я снова ощутила их.

Бабочек.

Прекрасных трепещущих бабочек.

Повсюду.

— Поэтому да, Корин, ты особенная. Ты лучше.

Бекетт взял мои холодные дрожащие руки в свои и поднес к своим губам, мягко целуя костяшки пальцев. Я снова задрожала, но в этот раз не из-за холода.

— Ты значишь для меня намного больше, чем думаешь.

— Не уверена, что ты знаешь, о чем говоришь... — начала я, но Бекетт прервал меня.

У него была привычка обрывать меня на полуслове, но в этот раз меня это не раздражало. Не тогда, когда он так смотрел на меня.

— Не говори со мной так, будто я не знаю, что творится в моей голове! — сердито возразил он, и я не могла не улыбнуться из-за его раздражения.

— Ну, я рад, что ты находишь все это смешным, — пробормотал Бекетт.

Он обхватил мои ладони своими и положил их к себе на колени. Мы забыли про еду и сосредоточились лишь друг на друге. На этих словах. Искренних словах. На угасающем свете дня.

Я стала серьезной.

— Мне не весело, Бек. Я напугана. Чертовски напугана, — прошептала я.

— Я знаю, Корин. Но я не напуган. Нет ничего страшного в том, что ты понимаешь, с кем хочешь быть. Это восхитительно. Волнительно. — Он наклонился и прижался своим лбом к моему, резко закрыв глаза. — Вот что ты заставляешь меня чувствовать, Корин. Волнение.

Я открыла рот, чтобы высказать Бекетту все, что хотела. Он заслуживал права знать. С ним все казалось таким простым, что я спокойно могла рассказать ему о секретах, таившихся в моем сердце.

— Не уверена, что ты понимаешь, о чем говоришь, Бек. Какие у нас реальные шансы?

Бекетт открыл глаза и напряженно посмотрел на меня. С жаром в глазах.

— У нас такие же шансы, что и у всех остальных.

На глаза навернулись слезы, в груди все сжалось.

— О чем ты говоришь? — спросила я.

Но я уже знала ответ на этот вопрос. Знала.

— Я хочу, чтобы ты дала нам шанс.

— Я не уверена, Бек. Ты не знаешь меня...

— Тогда позволь мне узнать тебя. Я хочу знать все.

Я отстранилась от него, мне было нужно пространство, чтобы дышать. Вдруг дистанция показалась мне необходимостью.

— Ты не знаешь, о чем просишь. При полной луне я могу превратиться в волка и съесть тебя живьем, — сказала я весело.

Я пыталась пошутить. Но у меня не очень получилось. Бекетт не смеялся.

— Я точно знаю, о чем прошу. — Он снова придвинулся ближе, сокращая расстояние между нами. — Даже если ты превращаешься в волка.

Как я могла отказать ему? Хоть когда-нибудь?

— Ладно, — наконец ответила я.

— Ладно? — Уголки губ Бекетта приподнялись вверх, глаза засияли.

— Так я и сказала, — ответила я, пожимая плечами. Я попыталась изобразить беззаботность. Из меня плохая лгунья. Мои глаза тоже засияли.

— Это был самый невоодушевленный ответ, что я когда-либо слышал. Может, тебе нужно время, чтобы немного подумать? — теперь шутил Бекетт.

Он знал, о чем я думала. Что я чувствовала. Потому что уже получил меня.

— Хм-м, может, ты и прав, и я должна еще подумать, — пошутила я.

Внутри все сжалось, руки все еще потели. И я молилась, чтобы действие моего дезодоранта не закончилось.

Но я улыбнулась.

На самом деле улыбнулась.

— Время вышло, Корин. «Ладно» принято. И теперь понимаю, что это лучшее слово, которое я когда-либо слышал.

Бекетт выглядел таким счастливым, и это было заразительно. Это заставило меня забыть о своих опасениях, забыть о своих страхах.

Забыть обо всем, что не относилось к нам.

А потом он встал и поднял меня на ноги. И прежде чем я успела спросить, что он хочет сделать, Бекетт поцеловал меня. На самом деле поцеловал. Одним из тех поцелуев, что заставляют забыть о смысле и причине. Забыть о том, где ты находишься. Таким поцелуем, о котором ты никогда не забудешь. Никогда.

И в этот момент я поплыла. 

— Что мне надеть? Мистер Бингли, помоги!

Я раздраженно бросила еще одну блузку на кровать. Мистер Бингли сидел в моем кресле, вылизывая свой зад и бросая на меня презрительные взгляды. По-видимому, я прервала его сон, и он не очень этим доволен.

— Нужно было предложить Тамсин забрать тебя. — Я посмотрела на него, и в ответ он бросил на меня кошачью версию уничижительного взгляда и вернулся к вылизыванию своего зада.

Я не относилась к тому типу девушек, которые миллион раз меняют свою одежду. Обычно я даже не заморачиваюсь с волосами, а для того, чтобы я нанесла макияж, должно наступить божественное просветление. А депиляция? Ее бы я сделала только раз за весь ледниковый период.

Но сегодня все было иначе.

Сегодня я шла на настоящее свидание.

И не с каким-нибудь простачком.

А с Бекеттом Кингсли.

Моим хорошим другом, который ненавидит лазанью и зеленый чай.

И мы идем не на обычное свидание, а, скорее всего, на свидание с поцелуями. Надеюсь, будет много поцелуев. И от мысли об этом у меня появляются мурашки по всему телу.

Я — двадцатипятилетняя женщина, которая пытается подавить желание бегать по комнате с визгом и писком, словно подросток на первом концерте мальчиковой группы.

— А-а-а-а! — вскрикнула я, напугав Мистера Бингли.

Теперь он официально разозлился. Спрыгнул с кровати и ушел в гостиную, где сможет поспать без моих спонтанных сумасшедших визгов.

Я посмотрела в зеркало на темно-синее платье, которое примеряла, и поморщилась. Оно было похоже на наряд, который выбрала бы бабуля. Что я курила, когда покупала его?

Я стянула его через голову и осталась стоять посреди комнаты в бюстгальтере и трусиках. По крайней мере, мне нравится мое нижнее белье. Это милый комплект в розовый горошек. Сегодня никаких старушечьих трусов.

Мне очень хотелось надеть халат и свернуться на кровати калачиком. Вся эта подготовка к свиданию с Бекеттом обернулась для меня слишком большим стрессом.

Всю прошлую ночь я не спала. В голове крутилось столько разных мыслей, мешающих заснуть.

Но не было никаких панических атак. Впервые за несколько лет я не испытала ни одной во время сна.

Зазвонил дверной звонок.

Что?

Я посмотрела на часы и поняла, что уже 19:30.

А это значит, что за дверью Бекетт.

Черт.

Я посмотрела на свое полуголое тело.

Черт!

А потом начала сходить с ума.

— Я сейчас! — крикнула я.

Должна ли я впустить его? Ведь я практически голая!

Нельзя позволять ему увидеть меня в таком виде!

А может, мне стоит сделать это: покачать бедрами и дать ему хорошенько рассмотреть мои прелести.

Будто это когда-нибудь произойдет.

Блин, что мне надеть?

Я схватила с пола джинсы и натянула их, даже не посмотрев, что именно надеваю. Затем залезла в шкаф и сняла с вешалки первую попавшуюся под руки блузку, собрала волосы в хвост и надела удобные балетки.

Надеюсь, Бекетт не планирует вести меня на ужин в шикарный ресторан, потому что одета я больше для похода в «Макдональдс».

— Прости, — сказала я, запыхавшись, когда открыла дверь Бекетту и впустила его внутрь.

— Я уже начал думать, а не вломиться ли мне внутрь и не проверить, может ты застряла в туалете или еще где.

Бекетту очень шли джинсы и голубая рубашка того же оттенка, что и его глаза. Он даже подстригся.

Отличный способ заставить меня чувствовать себя неумехой в плане подготовки к свиданию, приятель.

— Кажется, ты порезался, — произнесла я, заметив кусок туалетной бумаги, прицепившийся к его подбородку.

— Черт. Я забыл об этом, — пробормотал он, смущенно убирая бумагу.

— Ты должен был оставить ее. Это мило, — подразнила я, надевая черное шерстяное полупальто.

— Ты готова? — спросил он.

— Как никогда, — я широко ему улыбнулась, и он рассмеялся.

— Я веду тебя не на смертную казнь. Ты должна проявить хоть немного взволнованности.

Я стала подпрыгивать вверх и вниз, хлопая в ладоши.

— О, Боже, Бек! Не могу дождаться нашего свидания! Так лучше? — спросила я, закрывая за собой дверь.

— Намного.

Бекетт отклонился, и я была уверена, что он пялится на мою задницу.

— Прости, но какого черта ты делаешь? — потребовала я ответа.

— Ты в курсе, что на твоей правой ягодице нарисован Чеширский кот?

Я выгнулась, чтобы заглянуть себе за спину и увидеть, о чем он говорит. И, конечно же, заметила на своей заднице ярко-фиолетовую заплатку с Чеширским котом.

— Я надела не те джинсы, — простонала я. Это были мои джинсы для уборки. Никто не должен был видеть меня в них, кроме меня и моего кота. — Я торопилась и не знала, что надеть. Это был такой стресс, — попыталась оправдаться я, натягивая низ пальто на свою задницу с котом.

— Последнее, чего я хочу, это чтобы ты нервничала, Кор-Кор.

Я ударила Бекетта по руке.

— Кажется, я предупредила тебя об использовании дурацких прозвищ, — пригрозила я ему.

— Учитывая, что я появился тут с туалетной бумагой, приклеенной к лицу, а ты с котом на заднице, думаю, мы станем отличной парой, — засмеялся Бекетт, снимая машину с сигнализации.

Я уже начала открывать пассажирскую дверь, когда он остановил меня.

— Нет! Подожди!

— Эм. В чем дело? — спросила я, поднимая руки и отходя от машины.

Бекетт поспешил ко мне и открыл передо мной дверь.

— Теперь можешь садиться.

— Бекетт, я вроде как могу и сама открыть дверь. Знаешь, я родилась после пятидесятых.

Я села в машину и пристегнула ремень безопасности, испытывая из-за его поведения больше удовольствия, чем должна бы. Раньше парни никогда не открывали передо мной дверь, да и я не очень задумывалась над этим.

Но это, вроде как, приятно.

Не то чтобы я когда-нибудь вслух в этом признаюсь.

Кому-либо.

— Моя мама правильно меня воспитала, Корин. И это значит, что я обращаюсь с женщинами, как с леди.

Я фыркнула и закатила глаза.

— Банально.

— Да, но это все, на что я сегодня способен, потому что даже не знаю куда, черт возьми, везу тебя, — сказал Бекетт.

— Что? Ты не знаешь, куда мы едем? Что это за первое свидание такое? — спросила я, хихикая. Это забавно. Очень-очень забавно.

Мы были такой странной парой. И это было идеально.

— Не ты одна нервничала. Почему всегда парень должен решать, где есть и что делать? — пожаловался Бекетт, заводя машину.

— Говорит парень, который настоял на том, чтобы открыть для меня дверь, будто у меня нет своих рук.

— Ну, Мисс Я-сама-по-себе, куда поедем? И значит ли это, что ты заплатишь за меня?

— Не заходи так далеко, — пошутила я.

Мы улыбнулись друг другу, и все мои переживания о том, как пройдет свидание с Бекеттом, улетучились.

Я забыла о том, что была странной и неловкой, когда находилась рядом с ним. Главным образом потому, что Бекетту, кажется, это во мне и нравилось.

— Так что ты хочешь съесть? У реки есть хороший французский ресторанчик, — предложил он.

— Ты видел кота на моей заднице? Не думаю, что я одета для похода во французский ресторан. Я могу пойти и переодеться, если ты, правда, этого хочешь...

— Ни в коем случае. Так у меня будет оправдание, чтобы весь вечер пялиться на твой зад, — ухмыльнулся Бекетт, и я прикусила нижнюю губу.

— Может, мне стоит немного повилять ею?

Глаза Бекетта загорелись.

— Ты это сделаешь? Пожалуйста?

Я застонала.

— Давай мы сначала решим, где будем есть, прежде чем я умру от голода, а позже можем поговорить о моей заднице.

И будто только того и ждал, мой живот заурчал. Громко.

— Ладно, очевидно, у нас есть первостепенная задача. Если ты не хочешь чего-то изысканного, тогда что?

— Лазанью? — спросила я серьезно.

Бекетт нахмурился.

— Ты самая забавная женщина, которую я знаю, — невозмутимо ответил он.

Я подмигнула ему, и он усмехнулся, покачав головой.

— Серьезно, я девушка, которая любит мясо и картофель. Здесь нет ничего особенного.

— О-о-о, тогда я знаю одно местечко, где мы можем это поесть.

Мы отъехали совсем недалеко и остановились у ресторана, в котором я не была уже много лет.

— Откуда ты знаешь об этом месте? — спросила я, выходя из машины.

— Отец приводил меня сюда после бейсбольных тренировок, — ответил Бекетт, странно глядя на меня. — Ты была здесь раньше?

Я кивнула и с трудом сглотнула.

— Да, с родителями.

— Тебе здесь не понравилось? Мы можем поехать куда-нибудь еще...

— Нет. Все нормально. Вообще-то, здесь даже идеально. Мне нравится у них еда.

Я нацепила на лицо улыбку и вдохнула сквозь боль, но она не была значительной.

Не в этот раз.

Бекетт взял меня за руку так естественно, будто делал это тысячу раз, и мы зашли в крошечное заведение на окраине города. Там пахло именно так, как мне запомнилось: жареной едой и яблочным пирогом.

Бекетт повел нас к столику и протянул мне меню после того, как мы сели.

— Здесь совсем ничего не изменилось, — заметила я, удивленно оглядываясь вокруг.

Закусочная «Стар Сити» стала частью моей истории, о которой я давно забыла. Но теперь я вспомнила, как пила здесь шоколадные коктейли и съела кучу сырных палочек.

Я уже и забыла, как мне нравились скрипящие пластиковые столы и липкие меню. Казалось, это было так давно.

— По-моему, это немного ненормально, что мы всю жизнь прожили в этом городе и встретились лишь сейчас, — сказал Бекетт, и я задумалась о том же.

Саутборо — не очень большой городок в штате Вирджиния. Как так случилось, что мы не пересекались друг с другом, пока не оказались в одной группе поддержки?

Но всему свое время. Вероятно, мы не встретились потому, что судьба не почувствовала, что мы готовы, пока оба не оказались на том отрезке своей жизни, когда отчаянно нуждались друг в друге.

— Ты ходил в Центральную среднюю школу? — спросила я, и Бекетт покачал головой.

— Я ходил в Маунтин Вэлли. Мои родители живут прямо на границе районов, поэтому я оказался там.

Мы сделали заказ: бургеры и картофель фри. Не удивительно.

— Ну, я редко куда ходила, поэтому ничего странного, что мы никогда не встречались, — призналась я.

— Жаль, — задумчиво произнес Бекетт.

— Ты о чем?

Бекетт сладко и мило мне улыбнулся.

— Мне жаль, что я не нашел тебя раньше. — Его глаза сияли. Как и мои.

Я старательно подавила громкий вздох.

— Это мило. Я лучше буду сидеть в душной закусочной, чем в заведении, где могу говорить лишь шепотом. — Бекетт сделал глоток воды.

— Я счастлива, если по вечерам ем еду из микроволновки, так что все отлично.

— Так ты не готовишь? — спросил он.

— О, я умею готовить. Просто сейчас решила этого не делать. Нет смысла готовить на одного.

Ага, я неудачница, которая ест в одиночку, скармливая коту остатки, и пытается не плакать во время рекламных роликов на канале «Холлмарк». Ты прям победитель по жизни, Корин.

— А я могу сжечь даже воду. Будучи ребенком, я пытался помочь маме приготовить ужин, но в итоге что-то поджег. Кухня меня пугает.

— Может, мне стоит преподать тебе парочку кулинарных уроков. Мама научила меня всему, что я знаю.

— Правда? Это здорово. Какая она? — спросил он невинно, потягивая холодный чай.

— Мертвая, — ответила я прямо.

Боже! Почему я выразилась именно так?

Бекетт побледнел, раскрыв рот.

— Корин, я не знал. Мне так...

— Не надо говорить мне, что тебе жаль. Это случилось давно.

Мне было стыдно, что я вывалила этот трагичный факт прямо Бекетту в лицо. Я даже не предупредила бедного парня. Я, правда, никудышна в первых свиданиях. Поэтому в моей не особо удачной личной жизни очень редко бывали вторые.

— Так тебя вырастил отец?

— Эм-м, он тоже умер.

А-а-а! Что со мной не так? Можно же было как-то мягче рассказать ему об этом!

Бекетт провел рукой по волосам.

— Кажется, сегодня я получил два очка из двух по шкале невежественности.

— Бек, ты не знал. Я обычно не говорю об этом.

Между нами повисло неловкое молчание.

Отлично Корин. Должно быть, это твой новый рекорд. Испортила свидание менее чем за тридцать минут. Я все ждала, когда Бекетт попросит чек, и не стала бы его за это винить.

— Могу я спросить, есть ли у тебя брат или сестра? Пожалуйста, не говори, что они тоже умерли, — взмолился Бекетт.

Я рассмеялась. Не могла остановиться. Мне ничего не оставалось, кроме как посмеяться над нелепостью ситуации, в которой мы оказались из-за меня.

— Нет, но иногда мне хочется, чтобы моя сестра умерла.

Ох, мой юмор был сегодня так не к месту, что это было просто нелепо. У меня пересохло во рту, и я сделала глоток воды.

— У меня есть старшая сестра, Тамсин. Она адвокат. Замужем. И самая настоящая сука.

— Она добавила это в свое резюме? — спросил Бекетт абсолютно серьезно.

— Должна бы. Это ее лучший талант, — ухмыльнулась я.

Прибыла наша еда, и на несколько минут, пока мы ели, наступила тишина. Я запихнула бургер в рот, в надежде занять его и не испортить все еще больше, чем уже есть.

Если Бекетт после этого захочет иметь со мной дело, это будет чудом. Я уже начала оплакивать потерю.

— Ты училась в колледже? — спросил Бекетт, прикончив бургер за пару минут.

Я окунула картофель фри в кетчуп.

— Нет. Мы с Адамом открыли студию сразу после окончания школы. Он не планировал продолжать учиться дальше, как и я. Поэтому мы открыли магазин.

— Ты уже давно дружишь с Адамом?

Я кивнула.

— Со старшей школы.

— Он немного странный.

— Ты заметил, да? Он... ну... его трудно понять. Но он хороший. А теперь расскажи мне о себе. Выкладывай все темные секреты. — Я ловко перевела разговор на Бекетта, не желая тратить время на рассказы о своей никчемной жизни.

— Ну, ты уже знаешь о моей давней любви к фотографиям и глубокой ненависти к лазанье и травяному чаю. Даже не знаю, что еще тебе рассказать. — Бекетт доел свою картошку и убрал тарелку на край стола.

— Очень в этом сомневаюсь.

Бекетт постучал пальцами по столу.

— До того как со мной случился сердечный приступ, я был обычным, не подающим особых надежд спортсменом. По выходным напивался с друзьями и, когда приходил домой с работы, играл в Call of Duty.

— А теперь? — подтолкнула его я.

— А теперь, если честно, я не понимаю, что делаю.

Ого. Жизненный кризис.

— А давай посмотрим на все иначе? Вместо того чтобы спрашивать себя, что ты делаешь, подумай о том, чего хочешь сам.

Очевидно, я упустила свое призвание в качестве мотивационного оратора.

— Мне бы хотелось жить где-нибудь на пляже, делать фотографии и зарабатывать этим себе на жизнь.

— Звучит круто. Так что тебя держит? — спросила я и откусила кусочек бургера.

Бекетт задумался.

— Я, правда, не знаю. — Казалось, его удивил собственный ответ.

— Чем ты занимаешься? На основной работе, я имею в виду?

Я водила картошкой по тарелке, рисуя круги, и наслаждалась этим допросом. Мне нравилось находить лакомые кусочки информации о Бекетте. Казалось, что мне он позволяет видеть больше, чем остальным. И это мне очень льстило.

— Я менеджер по продажам в компании по разработке программного обеспечения. Можно сказать, что я работаю в сонном царстве.

— Так значит, ты не борешься с преступностью в красном плаще, и все это не так уж и плохо, — заметила я.

Посмотрите на меня, вся такая позитивная.

— От этого мой мозг как будто немеет, Корин.

— Бла-бла-бла. Скольким людям на самом деле нравится их работа? — возразила я.

— Тебе, — возразил он в ответ.

Ну, тут он меня подловил.

— Так если ты ее так сильно ненавидишь, сделай с этим что-нибудь. Поселись на пляже. Стань фотографом, — бросила я ему вызов, а потом вытерла рот салфеткой и бросила ее на стол.

— Ты похожа на мою сестру Зои.

— Кажется, твоя сестра — умная девушка.

Бекетт рассмеялся.

— Она согласилась бы с тобой. Но ты права. Я не могу сидеть и тупо жаловаться на жизнь. Я должен что-то сделать, поэтому и думаю, чтобы взять несколько фото-уроков в колледже.

— Это отличное начало, Бек.

Взгляд Бекетта смягчался каждый раз, когда я называла его так. От этого я ощущала теплоту и смущение.

Когда принесли счет, Бекетт протянул его мне.

— Ты платишь, верно?

Я закатила глаза, а он подмигнул мне, находя это чертовски забавным.

Покончив с оплатой, мы пошли к машине.

— И что дальше? — спросила я.

Надеюсь, Бекетт не повезет меня домой. Думаю, ужин прошел хорошо, несмотря на мой приступ словесной диареи.

— Хочешь поехать ко мне? — предложил Бекетт.

— Эм...

К нему? Разве это не кодовая фраза для секса? Бекетт хочет заняться со мной сексом? И почему я так часто произношу слово «секс» в своей голове?

Секс. Секс. Секс.

— Я просто подумал, что мы могли бы посмотреть фильм или типа того, — объяснил Бекетт.

Все, что я слышала, это бормотание, бормотание, секс, бормотание.

— Корин. Я буквально вижу, как в твоей голове крутятся колесики. Это проблема?

— Ты хочешь заняться сексом? — вырвалось у меня изо рта.

Мы как раз остановились у машины. Я произнесла это слишком громко, отчего заслужила несколько косых взглядов от прохожих.

Бекетт подавился и закашлялся.

— Прости?

— «Поедем ко мне» — это эвфемизм, верно? Так говорят, когда намекают на секс.

Теперь я произношу слово «секс» вслух. Будто у меня болезнь Туретта.

Эй, как дела? Секс!

Хорошая погода. Секс!

— Я не использовал это как эвфемизм. Клянусь! Я, правда, хочу знать, не хочешь ли ты посмотреть со мной фильм. Или мы можем пойти в кино, больше ничего.

— В кинотеатре тоже можно заняться сексом, — выдала я.

Боже мой, когда я научусь молчать?

— Не могу сказать, что испытывал подобное, но приму твои слова на веру.

Мы до сих пор стояли возле машины Бекетта. Он собирался отвезти меня домой. Я была уверена в этом. И все, казалось, будет весьма прилично.

— Значит, ко мне? Никакого эвфемизма. — Он улыбался мне так, будто я не была полной идиоткой.

— Конечно, — улыбнулась я в ответ.

— Вау, и это твоя квартира? — спросила я после того, как Бекетт включил свет.

— Да. Я недолго живу здесь. Переехал этим летом.

— И с тобой больше никто не живет?

— Эм, нет. Больше нет, — ответил Бекетт, ему явно было некомфортно.

Ох. Должно быть, его бывшая тоже жила здесь. Это делает ситуацию немного неловкой.

Я подошла к каминной полке и заметила там несколько фотографий в рамках. Я узнала одну из них: черно-белую фотографию моста на Эш-стрит.

Я подняла ее.

— Это та, что ты сделал на прошлой неделе?

Бекетт покачал головой.

— Нет, ее я сделал в школе.

Я удивленно на него посмотрела.

— Ты не шутил, когда говорил, что фотография была твоей страстью. Это потрясающе!

— Спасибо. — Бекетт выглядел смущенным, но довольным. Кажется, не мне одной тяжело принимать комплименты.

— Серьезно. Ты должен что-то с этим сделать, иначе ты просто растратишь свой талант. Меня ты просто поразил, — сказала я ему искренне.

Бекетт застенчиво улыбнулся.

— Правда? Ты так думаешь?

— Абсолютно! Фото достойно галереи! Свет и тень лежат очень гармонично, — выдохнула я, наклоняясь ближе, чтобы лучше все рассмотреть.

— Для меня много значат твои слова, — заметил Бекетт нежно, останавливаясь позади меня. Он практически прижимался к моей спине.

— Я так говорю, потому что это правда. Я не говорю пустые слова. Мой отец утверждал, что я его детектор лжи, потому что никогда не умела лгать. Вообще-то, я весьма ужасна в этом...

— Я заставляю тебя нервничать, не так ли? — прошептал Бекетт мне на ушко, вызывая дрожь.

Я закрыла глаза, приказывая сердцу замедлиться. Не сработало.

— Да. Это так.

Бекетт развернул меня к себе, чтобы я посмотрела ему в лицо. Мне нравилось смотреть ему в глаза. Большую часть жизни я ненавидела, что обладаю высоким ростом, и теперь впервые меня это не волновало.

— Почему я заставляю тебя нервничать? — спросил Бекетт, одаривая меня веселой улыбкой.

— Потому что на уме у меня секс. Я знаю, ты сказал, это был не эвфемизм, но мы здесь одни, и я жду, когда ты что-то предпримешь, и от этого нервничаю. А это значит, что я неизбежно начну болтать нечто глупое. Пожалуйста, прикажи мне замолчать, — взмолилась я.

— Знаешь, ты тоже заставляешь меня нервничать, — признался он, его голос был чуть громче шепота.

— Я заставляю тебя нервничать? Почему? — широко улыбнулась я.

Бекетт заправил выбившуюся прядь волос мне за ухо, коснувшись пальцами моей щеки.

— Потому что то, что я чувствую, когда нахожусь рядом с тобой, это безумие. И я не могу это контролировать. Я просто хочу прикоснуться к тебе. Хочу быть с тобой. Все. Время. Глупо, правда? Мы знакомы совсем недолго, но клянусь, мне кажется, будто ты знаешь меня лучше, чем те, кто знает меня уже много лет.

Я тяжело вздохнула и прикусила нижнюю губу. Страстный взгляд Бекетта опустился на мои губы.

— Я чувствую то же самое.

— Хорошо, — пробормотал Бекетт. — Я собираюсь поцеловать тебя. Мы не будем заниматься сексом. Не сегодня. Но я хочу поцеловать тебя и, может, немного полапать… если ты не против. — Он усмехнулся, и я ткнула его рукой в живот.

— Не издевайся надо мной.

Бекетт притянул меня к себе, скользнул руками по моим и провел до шеи.

— Я даже не мечтал об этом, — произнес он мягко и поцеловал меня.

И, боже, как же он поцеловал меня.

Языком нежно надавил на мои губы, и я мгновенно их приоткрыла. Он скользнул им внутрь, вторгаясь в мой рот, захватывая власть надо мной.

Я могу вечность целовать его, позабыв о еде и сне. Все, что мне нужно, это губы этого мужчины, прижатые к моим. По крайней мере, пока я не потеряю сознание от голода или пока не лопнет мой мочевой пузырь. Но до тех пор я буду невероятно счастлива, просто целуя его.

— М-м-м, — простонала я ему в губы.

Кожей почувствовала, как Бекетт улыбнулся, и поняла, ему нравятся звуки, которые я издаю. Что хорошо, потому что я громкая девочка, когда чувствую, что мои женские части начинают откликаться.

— Ты невероятна на вкус, — пробормотал Бекетт, покрывая поцелуями мою шею.

— Я переживала, что на вкус окажусь, как лук. Я должна была подумать об этом, когда заказывала ужин.

Да уж, учитывая, что была возбуждена, я продолжала говорить глупости.

Бекетт скользнул языком по чувствительной коже под моим подбородком, и я задрожала. Клянусь Богом, задрожала всем телом — от головы до кончиков пальцев.

Он провел линию до моего ушка и потянул за мочку, покусывая ее. Но было не больно. Совсем не больно

— М-м-м, — застонала я снова, на этот раз громче.

— Ты идеальна на вкус. Я не могу насытиться тобой, — прохрипел Бекетт.

Ох, я сейчас растекусь в лужицу на его полу.

— Прекрати же уже облизывать меня и поцелуй, черт побери, — потребовала я.

Бекетт хмыкнул, медленно возвращаясь к моим губам.

— Мне нравится, когда ты раздражаешься. — А потом снова целовал меня.

Бекетт попятился назад, увлекая меня за собой и не прекращая поцелуй. Коснувшись дивана ногами, он сел, потянув меня к себе, чтобы я оседлала его колени.

Ох. А вот это интересно.

Он обнял меня, запустив руки в мои волосы. Я ощутила, что он стал твердым, и не могла отказать себе в желании потереться об него.

Настала очередь Бекетта стонать, и это только завело меня. После этого момента все очень быстро стало довольно напряженным.

Мы целовались так глубоко и так страстно, что у меня начала кружиться голова. Бекетт оторвался от моих губ и снова спустился к моей шее, посасывая и облизывая кожу. Он пробовал меня на вкус, как чертов леденец.

И это было невероятно.

— О, боже, — застонала я, когда он начал двигать своими бедрами, потираясь напротив моих.

Мои женские части тела пылали. Я была влажной, жаждущей и чертовки уверенной, что на нас слишком много одежды.

— Продолжай, — выдохнула я, опускаясь на его пах.

Я хотела скакать на нем, как на необъезженном жеребце. Моя внутренняя девочка-ковбой была готова выйти наружу и поиграть.

Я — Корин, Развратная Богиня Секса в Одежде!

Бекетт поднял меня со своих колен, и я издала разочарованный стон. Разве было не очевидно, что мне это очень нравилось? Мне нужно показывать это громче? Я думала, все и так довольно очевидно. Какую часть в слове «продолжай» он не понял?

Бекетт опустил меня на спину и устроился между моих ног, приподняв их вверх, чтобы я обхватила его талию. Затем потянул мою кофту вниз, обнажая симпатичный лифчик.

Я была очень рада, что надела красивое белье. Была рада, что это не прошло даром.

Бекетт продолжил целовать меня, и теперь ладонями сжимал мою грудь. Черт возьми, это так приятно!

— Давай, малыш, сожми их, как мячик для снятия стресса, — простонала я.

Мысленно я закрыла лицо руками.

Но Бекетт не засмеялся. Казалось, он уже был за чертой и полностью сосредоточен на моих прелестях.

— Да, мэм, — выдохнул он, сжал мою грудь сильнее и ущипнул соски.

— Вау! — вскрикнула я, выгнув спину.

— Слишком сильно? — обеспокоенно спросил Бекетт.

Его лицо покраснело, грудь тяжело вздымалась. Он был самым сексуальным мужчиной, которого я когда-либо видела в своей жизни.

И у него была эрекция из-за меня!

Это мне очень льстило.

Я снова притянула его к себе.

— Все было как надо, — промурлыкала я, облизывая губы.

Бекетту больше не нужно было слов. Он снова атаковал мой рот, положив обе руки на мою грудь, а потом снова потерся об меня. И это было довольно мощно. Мы определенно занимались сексом. Только в одежде.

— Говорила же тебе, это эвфемизм, — произнесла я у его губ.

— Прекрати болтать об эвфемизмах, — ответил Бекетт, ущипнув меня за сосок.

Я вскрикнула, а потом заурчала, как делал Мистер Бингли, когда я чесала его за ушком. Все, что Бекетт делал с моей грудью, было очень-очень приятно.

Мы могли продолжать так до бесконечности: заниматься сексом в одежде, прикасаться друг к другу, целоваться как сумасшедшие.

Но затем Бекетт отстранился, выпрямился и поправил свой пах.

— Что ты делаешь? — заскулила я. Мне было приятно. Очень.

— Я уже говорил, что привел тебя сюда не ради секса, — объяснил он.

— И? — ответила я раздраженно.

Ну, я чувствовала себя раздраженной! Я хотела, чтобы его руки вернулись на мою грудь!

— Это наше первое свидание, Корин. Не хочу, чтобы ты думала, будто я пригласил тебя только ради этого.

Глупое рыцарство. Я думала, оно умерло.

Я вздохнула, поправила свою кофту и собрала заново хвостик. Мои губы опухли, что было приятно. Ведь это напоминало мне о невероятных поцелуях.

— Так ты хочешь посмотреть фильм?

— Если мы должны, — надулась я.

Бекетт рассмеялся, поцеловал меня и встал, чтобы что-то поставить.

Не помню, какой фильм мы в итоге смотрели, потому что, в конце концов, я добилась своего. Бекетт продержался целых двадцать минут, прежде чем его язык оказался у меня во рту, а руки под моей кофтой.

И девочка получила кое-какие игры с сисями.

Это было лучшее первое свидание. 

Я держал телефон в руке, дожидаясь момента, чтобы позвонить ей.

Будет ли это слишком назойливо?

Не покажусь ли я отчаянным?

Возможно. Я становлюсь слишком чувствительным, когда дело касается Корин Томпсон.

— Чувак, серьезно, ты либо позвони, либо убери эту штуку.

Аарон и Брайан уговорили меня пойти с ними в парк. Я не хотел, вспомнив, как мне было не по себе в прошлый раз сидеть и лишь наблюдать, как остальные занимаются тем, что я когда-то любил.

— Заткнись. Просто дай мне минуту.

Я набрал номер Корин и поднес телефон к уху, пытаясь вести себя спокойно и найти подходящие слова.

— Вау. Сообщения и звонки. Чем я это заслужила? — произнесла Корин вместо приветствия.

— Ты что, ведешь счет? — пошутил я в ответ.

— Не у меня одной есть наклонности к преследованию, — подразнила Корин, и я услышал какой-то шум на заднем плане.

— Я знаю, ты в магазине. Просто хотел позвонить и сказать, что прошлым вечером отлично провел время.

— Я тоже. Намного лучше, чем ожидала, — призналась она, и я рассмеялся.

— Ты считала, что будет отстойно? Зачем тогда вообще согласилась, если думала, что ничего не получится?

— Эм, ну, я хотела вытащить тебя из твоих мучений.

— Бек, поторопись! Ребята здесь! — крикнул Брайан, и я показал ему средний палец.

— Кажется, тебя ждут.

— Они могут подождать, — пробормотал я.

— Я чувствую себя особенной, — заметила Корин.

— Ты и есть особенная.

С этой девушкой я становился сентиментальным. От этого сводило зубы, но слащавые романтичные выражения так и норовили выскочить из моего рта. С Сиеррой я никогда таким не был. Никогда за те два года, что мы провели вместе.

— Кажется, меня сейчас стошнит, Бекетт.

— Тебе это нравится, не притворяйся.

Я наслаждался нашим подшучиванием. Это поддерживало меня. Корин не была из тех девушек, что флиртовали одним лишь взглядом и фальшиво хихикали.

Мне казалось, она даже не знает, как вести себя подобным образом.

— Есть еще одна причина, по которой я позвонил, — начал я и помахал Аарону, когда увидел, что он приближается. Он схватился за свой пах и высунул язык. Очень по-взрослому.

— Да? Тогда не заставляй меня ждать, — сказала она.

— Мне звонила Кэндис, сказала, что поминальная служба по Джоффри состоится завтра вечером. Хочешь, пойдем туда вместе?

На другом конце линии повисла тишина. Очень продолжительная.

— Корин?

— Эм...

Черт. Она же рассказывала мне о своих родителях. Хотя и без подробностей, но я знал, они умерли, когда Корин была юной.

Очень деликатно, Бекетт!

— Если не можешь, то все нормально...

— Нет, я пойду. Мы можем поехать вместе?

— Конечно, Корин. — Мне нравилось произносить ее имя. Оно очень правильно ощущалось у меня на языке.

— Хорошо. Да. Пойду. Джоффри был хорошим человеком. Я хочу выразить ему свое почтение.

— Хорошо. Ну, тогда я заеду за тобой около половины шестого? Служба начинается в шесть.

Снова молчание в ответ.

— Может, после мы займемся чем-нибудь? Можно сходить в кино, или ты могла бы прийти ко мне и мы посмотрели бы фильм, — предложил я.

Я не хотел, чтобы Корин расстраивалась. Мне была ненавистна эта мысль.

— Ты снова говоришь эвфемизмами? Потому что мне понравилось, как все обернулось прошлым вечером, — ответила она низким и хриплым голосом.

О, теперь мне придется справляться с полу-эрекцией.

— Мы можем делать все, что ты захочешь, малышка, — ответил я нежно.

То, что делает со мной эта женщина...

— Конечно, — наконец ответила Корин, и я застонал.

— Ты снова сказала это «конечно», Корин. Тебе, правда, нужно придумать ответ получше, когда я приглашаю тебя на свидание.

— Конечно, Бек, — снова произнесла она, и я знал, она прикалывается надо мной.

— Бекетт, я сейчас подойду к тебе и начну тереться о твою ногу! Прекращай уже болтать по этому чертовому телефону! — заорал Аарон.

— Это была серьезная угроза. Думаю, ты должен идти, — засмеялась Корин.

— Я бы не стал так доверять этим парням. Увидимся завтра.

— Завтра, — согласилась она.

— Пока, Корин.

— Пока, Бек.

— Это была де-е-евушка? — пропел Брайан, забрав у меня телефон после того, как я прервал связь.

— Отдай мне мой телефон или получишь коленом между ног. Ты может и больше меня, но это и означает, что падать будешь сильнее. — Я попытался выхватить телефон из его руки, но Брайан держал его вне зоны моей досягаемости.

— Корин? Кто такая Корин?

— Очевидно же, что женщина.

Просто отлично, я сам все выболтал. Мои друзья известны своей незрелостью. Я приготовился к пятнадцатиминутному унижению и несуразицам старшеклассников.

— Женщина, которую ты определенно трахаешь, — захохотал Брайан, а я закатил глаза.

— Никого я не трахаю. Повзрослей, Брай.

Брайан расхохотался так сильно, что согнулся пополам. По крайней мере, он развлекал сам себя.

Я подошел с друзьями к футбольному полю, где уже разминались другие игроки. Я ненавидел, что испытал укол зависти, наблюдая за тем, как парни бегают по кругу и пинают мяч.

Отстойно смотреть и не принимать в этом участия. Но я пообещал Аарону, что приду. Я не могу стать затворником. Так я только сойду с ума.

Сегодня во время обеденного перерыва я решил пофотографировать, и это было здорово. У меня получились потрясающие снимки горизонта. Но фотографии — это увлечение, которое можно разделить только с собой. А мне еще нужно общаться с людьми.

Брайан убежал к остальным ребятам и ловко отбил мяч головой, который ему подали. Может быть, ему подойдет цирковая арена, если остальные его жизненные цели не принесут никакого результата.

— Теперь, когда этот придурок ушел, не хочешь рассказать, кто такая Корин? И самое главное, она сексуальная? — спросил Аарон.

— Ты готов к разговору по душам? Не хочу, чтобы тебе было больно, — заметил я вежливо.

Аарон состроил гримасу.

— Я и не знал, что мы направляемся на территорию чувств. Если так, то позволь вернуться и перефразировать свой вопрос. Если Корин сексуальная, и ты не спишь с ней, можно мне?

— Ты даже не знаешь, как она выглядит, — запротестовал я.

Несмотря на то, что мой друг прикалывался, от мысли о нем и о ком-либо другом с Корин мне хотелось ударить по чему-нибудь.

Очень, мать твою, сильно.

— Ты не из тех парней, кто будет тратить время на страшненьких. Я доверяю твоему вкусу.

— Серьезно, Аарон, заткнись, — выдохнул я раздраженно.

Он стукнул меня по плечу.

— Черт, мужик, ты злишься. Она, должно быть, первоклассная штучка. Так ты чпокаешь новое мясо?

Я знал, что не смогу обсуждать Корин со своими друзьями, не используя при этом слова «задница» или «чпокаешь».

— Забудь об этом. Кажется, они тебя ждут. — Я указал на две команды, собравшиеся на поле.

— Да, я должен идти. Господь знает, без тебя мы даже можем и не молиться о победе. Не хочешь после всего выпить пива? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Посмотрим, насколько мне наскучит наблюдать за вашей игрой.

— Пустой треп. Но мне нравится. Сиди и смотри, мой друг. Смотри, как мы облажаемся.

Я рассмеялся и сел на скамейку у футбольного поля. Сегодня было прохладно, поэтому я подул на свои руки, пытаясь согреть их.

Мои друзья кое-как били по мячу, и это лишь отдаленно напоминало футбол. Аарон был прав. Они отстой.

Но, черт, я скучал по этому. Мои ноги зудели от жажды побегать. И я ощущал, как адреналин циркулирует по моему телу.

Я дергал ногами вверх-вниз, и мне стало не по себе. Сидеть и наблюдать за тем, как играют другие — это моя собственная версия ада.

Я провел рукой по ненавистной выпуклости под кожей груди. Как бы я хотел избавиться от нее.

Но через какое-то время я погрузился в игру. Я кричал на своего приятеля Сэма, который был судьей. Вопил, когда Аарон забил гол и проклинал все на свете, когда Брайан пропустил пас и отдал мяч другой команде.

К тому времени, как прошла половина игры и игроки взяли перерыв, чтобы попить воды, я понял, что вообще-то наслаждаюсь собой.

Конечно, мне было грустно, и я до сих пор жалел себя и всю ситуацию, в которой оказался, но не ощущал ту депрессию, что месяц назад.

Я направился к своей старой команде, пока они обсуждали стратегию игры и пили воду.

— Неплохо, ребята, — сказал я, подходя к ним.

— Бек! Чувак, рад тебя видеть! — воскликнул Кэмерон, похлопывая меня по спине.

— Простите, что меня давно не было, — извинился я.

— Мы понимаем. Не беспокойся. Я просто рад видеть твою физиономию на поле. Даже если ты просто изображаешь из себя черлидера. Хотя в следующий раз ты мог бы надеть симпатичную короткую юбочку. Показать ноги, — подразнил Джимми, поигрывая бровями.

— В следующий раз, чувак. Обещаю. Я знаю, как тебе нравится оценивать товар. — Я выпятил губы в его сторону, и Джимми схватился за пах.

Парень по имени Джастин пнул мяч в мою сторону.

— Давай, Бек. Как в старые добрые времена.

Аарон посмотрел на Джастина и с силой пнул мяч через поле.

— Ты знаешь, что он не может, придурок. Не нужно тыкать его в это носом.

Я чувствовал себя довольно хорошо. Лучше, чем хорошо. Лучше, чем чувствовал себя довольно долгое время. Чем это навредит?

Я пробежал по траве и вернул мяч своим бывшим товарищам по команде.

— Я тебя сделаю, придурок.

Джастин недовольно усмехнулся, а Аарон нахмурился.

— Чувак, это не самые умные слова, что я от тебя слышал. Это как стопка текилы между сисек стриптизерши.

— Я в порядке, мужик. Прекратите вести себя, как моя бабушка. Я месяцами ничего не делал. Меня не убьет короткая игра в мяч на поле.

По крайней мере, я надеялся на это.

Аарон нахмурился, но Брайан вскрикнул и стукнул меня по спине.

— Отлично! Вперед!

Он выбил у меня мяч и понесся в сторону ворот. Я побежал за ним. У меня была не такая скорость, как раньше, но я сильнее подталкивал себя вперед.

Вскоре мое лицо покраснело, а сердце ускоренно забилось. Я догнал Брайана до того, как он достиг ворот, и без труда отобрал мяч, направившись в противоположную сторону поля.

Черт, мне было так хорошо. Я чувствовал жжение в икрах. Ветер, обдувающий мое лицо.

Я совсем потерял форму. Я пару раз провел мяч, но подбежал Брайан и без труда увел его.

Через пару минут, убедившись, что я не сыграл в ящик, к нам присоединились остальные, и вскоре мы уже играли вместе, как раньше.

Аарон отправил мне пас, и я побежал.

И в этот раз я это ощутил. Я бежал быстро. Бежал напряженно. Я захрипел, и перед глазами замерцали черные точки.

Я был совершенно не в форме.

И вскоре меня настигла острая боль в груди. Она была не такой, как в прошлый раз. Я не упал на колени, и у меня не выбило воздух из легких. Но мне было больно, и это послужило напоминанием о том, что моя жизнь теперь ограничена.

Я остановился и опустился на колени, пытаясь восстановить дыхание. Я услышал хрипы в груди и понял, что зашел слишком далеко.

— Ты в порядке, Бек? — спросил обеспокоенно Аарон.

Я поднял руку, в просьбе дать мне минуту. Подошли остальные ребята, не окружая меня, но внимательно наблюдая.

— Знаю, я симпатичный, но прекратите пялиться на меня, — выдохнул я, потирая грудь.

Остаточная боль все еще присутствовала, но сердцебиение замедлилось, и я смог глубоко вдохнуть.

Я продержался целых пять минут, прежде чем тело предало меня. Разочарование и сожаление было изнуряющим.

— Я в порядке, серьезно, — резко сказал я друзьям, потому что они не переставали пялиться на меня.

— Это хорошо, потому что, как бы сильно я тебя ни любил, чувак, я не собираюсь касаться твоего рта, чтобы делать искусственное дыхание, — заявил Аарон, широко улыбаясь.

Я еле выдавил улыбку.

— Кажется, пришло время вернуться на свою верную скамейку, — произнес я, чувствуя себя идиотом.

Последние пару минут забили гвоздь в гроб старого Бекетта Кингсли. Теперь это официально. Я больше никогда им не буду.

Стараясь не впадать в уныние, я тяжело опустился на скамью. Тут же в кармане загудел телефон. Я достал его и прочитал сообщение от Корин.

Корин: Теперь, когда мы встречаемся, могу я присылать тебе фотографии члена?

Я громко рассмеялся. Откуда она знает, что прямо сейчас мне необходим смех? Откуда знает, как сильно мне нужно напоминание о том, что моя жизнь не закончилась лишь потому, что я не могу заниматься привычным делом?

Я написал ей ответ.

Я: Если ты пришлешь мне фотографии члена, нам нужно будет серьезно поговорить.

Парни на поле закричали, я поднял голову и увидел, что Брайан врезался в ворота, проделав дыру в сетке. Я покачал головой. Что за идиот.

Телефон в руке пикнул, и я увидел фотографию парня-ботаника, на бейдже которого было написано — вы только подумайте — «Член». Далее пришло сообщение.

Корин: Прекрати думать о пошлостях, Бек.

И тогда я перестал думать о своем теле, которое предало меня. Перестал думать о том, что не могу играть в футбол или бегать.

Я надрывался от смеха из-за девушки, которая заставила меня забыть о грустном.

Она делала мою жизнь проще.

— Ты опоздал, — заявила Зои, впуская меня в родительский дом.

— Я тоже рад тебя видеть, — ответил я любезно.

— Мама жалуется, что соус испорчен. Испорчен, говорю я тебе! — Зои помахала кулаком в воздухе.

Я взъерошил ее волосы, потому что знал, она это ненавидит.

— Она не может злиться на меня. Я — ребенок, который чуть не умер. — Я похлопал ресницами.

Зои ткнула пальцем мне в грудь.

— Ты не можешь вечно пользоваться своим положением, Бек.

— О, да, могу, — ухмыльнулся я, а сестра закатила глаза.

Я зашел на кухню и нашел там маму, суетящуюся над кастрюлей и цокающую языком.

— Пахнет потрясающе, мам, — похвалил я.

Протянул маме бутылку ее любимого Шардоне. Несмотря на то, что сам не мог его пить, я знал, что так задобрю маму и отвлеку внимание от опоздания.

Я поцеловал ее в щеку и обнял за плечи.

— Прости, я опоздал.

— Мы должны были сесть за стол пятнадцать минут назад. Сливочный соус испорчен, и я подогреваю его. Надеюсь, все в итоге не окажется еще хуже.

Моя мама перфекционистка. Иногда это слегка напрягает, но она всегда старается как лучше.

— Уверен, он будет потрясающий. Ты когда-нибудь готовила плохое блюдо, мам? Я такого точно не помню.

— Ой, помолчи и налей мне бокал вина.

Мама отослала меня прочь, стараясь не улыбаться. Я всегда умел очаровывать маму, даже когда вступил в подростковый период и проходил через стадии непослушания. Достаточно ее обнять и улыбнуться своей запатентованной улыбкой Бекетта Кингсли, и можно избежать неприятностей. Это сводило Зои с ума.

Я подошел к шкафчику и достал бокал для вина, наполнил его и передал маме.

— Я был в парке с ребятами, смотрел, как они играют. Потом заехал в офис, взял кое-какие документы, чтобы поработать дома.

— Ты слишком много работаешь, Бек. Не стоит так напрягаться. Если тебе необходимо больше времени для отдыха, уверена, босс поймет.

Если бы все было так, как хочет мама, я бы переехал сюда, чтобы она каждую ночь укладывала меня в постель.

— Да, но это не так работает, мама. Кроме того, я не могу целыми днями сидеть дома и смотреть телек. Я сойду с ума.

Мама сделала большой глоток вина, ее щеки уже раскраснелись. Ей не нужно много, чтобы запьянеть.

— Я просто беспокоюсь, что ты слишком торопишься жить. После твоего сердечного приступа прошло лишь четыре месяца...

— Да, знаю, мам, — прервал я ее.

Я не хотел говорить о своем сердце, тем более с мамой. Она становилась слишком эмоциональной из-за этого. Сегодня я не смогу справиться с ее слезами.

— Бек, я не знал, что ты здесь, — сказал папа, заходя в комнату.

Он тут же попытался попробовать сливочный соус, кипящий на плите, но мама оттолкнула его.

— Он будет готов через десять минут. Тебе придется подождать, — заворчала мама.

Когда она отвернулась, папа незаметно достал печенье из шкафа.

— Как дела на работе? Ты говорил, что сейчас непростой период. Почему? — спросила мама.

Папа вытер рот ладонью, и я показал ему большие пальцы, чтобы он знал, что все чисто.

— Так значит, у тебя много работы? — спросил папа, присоединяясь к разговору.

Он привык к жизни в корпорации, так как тридцать лет пробыл вице-президентом по маркетингу, а в прошлом году ушел на пенсию.

— Это преуменьшение. Компания пытается выйти на европейский рынок, а значит, большая часть работы ложится для нас, бездельников, — ответил я устало.

— Звучит скучно, — встряла в разговор Зои, а потом достала из холодильника газировку и открыла ее.

— У твоего брата хорошая работа. Надеюсь, тебе так же повезет, когда окончишь колледж, — важно произнесла мама.

— Да уж, Бекетт выглядит таким счастливым из-за своей хорошей работы. Не так ли, братец? — Моя проказница сестра приподняла бровь, поставив меня в неловкое положение.

— Полагаю, все так и есть.

— Это приносит тебе неплохие деньги, сынок. Оплачивает счета и помогает иметь крышу над головой, — напомнил отец.

Я бросил взгляд на Зои, мысленно ругая ее за то, что она завела этот разговор. Папа часами может разглагольствовать об ответственности, если мы его не прервем.

— Не знаю. Я подумываю вернуться к фотографиям, — произнес я беспечно.

— Фотографиям? Не знала, что ты все еще этим занимаешься, — сказала мама, продолжая помешивать соус.

— Я и не занимался. Почти. Но до того как спорт вошел в мою жизнь, мне это нравилось. Вчера я сделал пару снимков. Было весело. Возможно, мне захочется этим заниматься всерьез.

Папа кивнул.

— Это полезное хобби. Важно, чтобы в твоей жизни были увлечения.

— Может, я смогу зарабатывать деньги как внештатный фотограф. Я знаю, газетам всегда нужны внештатные работники.

— А вот это звучит потрясающе, — ответила Зои с энтузиазмом.

— Ну, теперь тебе надо думать и о другом. Например, о медицинской страховке. Работа фрилансером не принесет тебе доход, который необходим при нынешних условиях, Бекетт, — сказал отец.

Он назвал меня полным именем. Значит, хочет, чтобы я послушал его и сделал, как он сказал.

— Это просто идея, пап. Я не говорю, что ухожу с работы. Просто размышляю о том, что должен делать что-то более полезное, чем продавать программное обеспечение.

— Я думаю, это обалденная идея, — вставила Зои.

— Следи за языком, Зои, — отчитала ее мама. — И, Бек, я думаю, ты должен заниматься тем, что приносит тебе счастье. Ты любил фотографировать. Я помню тот снимок, что ты сделал на мосту на Эш-стрит. Разве ты не отправлял его на конкурс?

— На выставку молодых фотографов, — уточнил я.

— Точно! Теперь я вспомнила! Это было на первом курсе. Ты так гордился собой.

— Я занял второе место из более чем сотни участников. Тогда это было большое событие.

— Почему я обо всем этом не знаю? — с негодованием спросила Зои.

— Ты была слишком занята, отрывая головы своим Барби. — Я снова взлохматил ее волосы.

Она схватила меня за руку, и я поморщился. У нее была сильная рука.

— И что заставило тебя задуматься над этим? — спросила Зои.

Она взяла тарелки, передала их мне и мы пошли в столовую, чтобы накрыть на стол.

— Ну, я обсуждал это кое с кем, и это заставило меня задуматься...

— Кое с кем? И как этот кое-кто заставил тебя вспомнить о твоем старом хобби, о котором даже не знала твоя любимая сестренка?

Я застонал.

— Боже, Зои, ты подмечаешь самые незначительные детали.

Она ухмыльнулась.

— Называй это даром. Теперь колись. Кто этот кое-кто?

— Ее зовут Корин, понятно? А теперь, черт побери, забудь об этом, — предупредил я.

— О-о-о, так этот кое-кто — девушка! — взвизгнула она.

— Никогда не встречал парня с именем Корин, — заметил я.

— Она твоя подруга? Откуда ты ее знаешь? Почему вы говорили о фотографиях? Как она вообще об этом узнала?

Я закончил раскладывать столовое серебро и убрал со стола декоративные цветы.

— Ты продолжишь задавать вопросы или позволишь ответить на несколько из них?

— Пожалуйста, отвечай.

— На что ты отвечаешь? — спросила мама, заходя в комнату с пастой, папа следовал за ней с тарелкой свежего хлеба и миской брокколи.

— Бек проводит время с девушкой по имени Корин.

— Правда? Кто она? — спросил папа, расставляя тарелки по центру стола и занимая свое место.

Мы сели следом и принялись накладывать себе еду.

— Просто знакомая. Мы пару раз встречались, — ответил я беззаботно.

Я планировал рассказать родителям о Корин. Мне хотелось, чтобы они знали о ней, и чтобы Зои не заваливала меня тысячью назойливых вопросов.

— А это не слишком быстро после твоего разрыва с Сиеррой? — спросила мама.

— О, она твой клин? — вставила Зои.

— Нет, это определенно не клин. Наши отношения с Сиеррой разладились уже очень давно.

— Но это не причина начинать отношения с кем-то новым, Бек. Ты должен сосредоточиться на себе и своем здоровье. Не заводить отношения, — мягко отчитала меня мама, и я вздохнул.

— Я ничего не начинаю. Она была моим другом. Теперь мы вроде как встречаемся...

— Как вы можете «вроде как встречаться»? Это как быть вроде как беременной? — спросила Зои, запихивая в рот полную вилку пасты.

— Это серьезно? — полюбопытствовала мама, и я пожалел, что позволил Зои вообще поднять эту тему.

— Да, полагаю, что так, — признался я.

Это определенно серьезно. В моем сердце это не могло быть более серьезным. Но я не хотел делиться этим с моей любопытной семьей.

— Как долго вы встречаетесь? — спросила мама, надев свою шляпу инквизитора. Никто так не умеет выпытывать информацию, как моя мама. Она неумолима.

— Не долго. Около недели, — пробормотал я и начал быстро есть, надеясь, что если мой рот будет забит, мне не придется отвечать на их вопросы.

— Около недели, и ты уже говоришь о серьезных отношениях? Черт, должно быть, она сделана из золота! — заявила Зои.

— Зои, серьезно, прекрати разговаривать так, будто находишься со своими друзьями. Ты не должна так говорить перед своими родителями, — произнесла мама устало.

Зои ее полностью проигнорировала.

— Ну, если тебе так нравится эта девушка, естественно, что мы должны с ней познакомиться. Я должна убедиться, что она не еще одна Сиерра. Потому что я не позволю тебе снова ступить на эту сумасшедшую дорожку, — объявила она, взмахнув вилкой в воздухе.

— Она не похожа на Сиерру, не переживай.

У меня разболелась голова.

— Но твоя сестра права, ты должен привести ее на ужин. Мы бы хотели познакомиться с ней. Как ты сказал ее зовут? — спросил папа.

— Корин. Корин Томпсон.

— И чем эта Корин занимается? — фыркнула мама.

Мама может быть очень осуждающей. Она так и не потеплела к Сиерре, особенно после того, как моя бывшая не очень сильно поддерживала меня после сердечного приступа. И маме не очень нравилось отсутствие у нее карьерных амбиций.

— У нее собственный бизнес. Она владеет «Раззл Даззл», гончарной мастерской в городе.

— О-о. Ну, это здорово. — Мама явно была впечатлена.

— Приводи ее на следующей неделе, Бек. Я приеду домой из колледжа. Поиграю немного в сестру-защитницу. Немного припугну твою новую подружку.

— Тебе не нужно вести себя с ней как защитница. Она... ну... потрясающая.

Зои пару раз моргнула, ее вилка застыла на полпути ко рту.

— Черт, да ты попал. Я просто должна с ней познакомиться.

Я тяжело и вымученно вздохнул, зная, что нет смысла придумывать оправдания. В конце концов, они сломают меня.

— Хорошо. Мы приедем в следующую среду после работы. Только не готовьте ничего особенного. Корин любит мясо и картофель. Тебе не нужно особо стараться. Ей понравится все, что ты приготовишь, — сказал я маме.

— Как насчет жаркого. Она будет его есть? — спросила мама.

— Да. Жаркое звучит великолепно, мам.

Мама и ее жаркое...

Вскоре папа потерял интерес к разговору и начал читать новости на телефоне. Зои писала сообщения.

Может, мне надо было сначала спросить Корин, прежде чем соглашаться на знакомство с семьей?

Но ведь в этом нет ничего особенного.

Верно? 

Наши отношения с Бекеттом становились все серьезнее.

Намного серьезнее, чем я планировала.

Он ворвался в мою жизнь и перевернул все с ног на голову.

Я старалась не придавать этому значения.

Но это словно пытаться остановить ядерную бомбу, чтобы та не расплавила ваше лицо.

Невозможно.

И меня это беспокоило. Беспокоила эта близость между нами. Связь. Я всегда мечтала о ней, но эта переполняла меня. И пугала.

Пугала, потому что я начала слишком быстро переживать о нем. Потому что мне нельзя было привязываться к кому-то, волноваться о ком-то. Не тогда, когда я знала, что нам отведено не так уж много времени, чтобы в полной мере насладиться друг другом.

И все это усилилось, когда утром, в день службы по Джоффри, я проснулась от боли. Поэтому я свернулась калачиком, не желая выбираться из кровати.

Пушистое тельце Мистера Бингли прижималось к моему лицу, и я чихнула, отчего боль только усилилась.

— Проваливай, Мистер Бингли, — застонала я, сталкивая его с кровати.

Помахав хвостом, словно посылая меня к черту, он неторопливо удалился, не заботясь о моем здоровье.

Кажется, у меня воспалились лимфатические узлы. Я пощупала подмышки и шею. Ага, они определенно увеличились.

Это могла быть любая болезнь.

Мое тело очень упорно с чем-то боролось. И не просто так. Когда я обрела капельку счастья, ее у меня отбирали.

О моей жизни мог бы сложить поэму Шекспир. Я — ходячая трагедия.

Сегодня должна была состояться служба по Джоффри. Но мне не хотелось идти, ведь я знала, это плохо на мне отразится. В последний раз я была на похоронах своего отца.

Я сидела в первом ряду с сестрой, пялилась на гроб, и мне хотелось забраться к папе и лечь рядом.

Тамсин плакала, но я не могла. Слезы застыли за сухими горящими глазами. Они больше не лились, и неважно, как сильно я этого хотела.

Я перестала плакать несколько недель назад, когда поняла, что они ничего не решат. Когда поняла, что лить их бесполезно.

…Папа казался таким маленьким на больничной койке. Съежившимся. Будто исчезал в простынях. Его кожа, казалось, натягивалась на костях, и я видела резкий контур ребер под его рубашкой.

Устойчивый гул приборов, контролирующих его сердце и жизненные показатели, сводил меня с ума.

Папа больше ничего не понимал. Он спал почти все время. Врачи говорили, ему осталось всего пару дней, и я должна подготовиться к этому.

Но я не хотела.

Не хотела жить в мире, в котором не будет моего отца.

Он так долго боролся, и я убедила себя в том, что он победит болезнь, которая съедала его изнутри.

Мы настолько привыкли к этому, что для нас это стало нормой. Естественно.

Болезнь. Смерть. Они были моими постоянными спутниками.

Я взяла отца за руку. Она была холодной. Очень, очень холодной.

Я плакала. Молчаливые слезы появлялись из ниоткуда.

Я плакала не по папе, который умирал. Не по маме, которая уже умерла. Я плакала из-за себя.

Потому что именно мне придется остаться одной.

Я плакала, потому что ненавидела свою эгоистичность. Потому что в последние часы жизни своего отца я могла думать лишь о том, что случится, если это произойдет со мной?

Но я точно знала, что не смогу в очередной раз пройти через это. Не переживу, если снова потеряю того, кого люблю.

Хуже того, мне не хотелось, чтобы кто-то смотрел на то, как я угасаю. В мире есть кое-что хуже смерти. Это медленное угасание. Когда ты находишься в подвешенном состоянии.

Когда ты становишься живым мертвецом…

На прикроватном столике зазвенел телефон, но я даже не стала смотреть, кто это. Я знала, это Бекетт.

Он звонил уже дважды.

Мне нужно было ответить. Но я не могла. Потому что мне казалось, что меня преследует смерть. И это не прекращалось.

Я хотела, чтобы все закончилось, но меня лишь потряхивало.

Во рту пересохло, хотелось пить, но двигаться было больно. Все сжалось в груди, а от трепета в животе затошнило. Что со мной не так?

Я просто хотела это знать!

— Надеюсь, ты проживешь долгую, счастливую жизнь, Кор.

Слова мамы должны были успокоить меня. Но, учитывая, что я сидела с ней в мрачной больничной палате, ее слова больше походили на последнее желание умирающей.

— А что, если нет? — спросила я, наблюдая за медсестрой, которая зашла, чтобы взять кровь из руки мамы.

— Не говори так, — упрекнула мама. У нее был такой слабый голос, что я едва ее слышала.

— Ты умираешь. И никогда не узнаешь, как сложится моя жизнь.

Мне было четырнадцать, и я была очень зла. Я ненавидела свою мать за то, что она все говорила и говорила об этой прекрасной потрясающей жизни, которая, как она верила, у меня будет.

Я не хотела, чтобы она тратила свою материнскую мудрость на безумные идеи, потому что знала, это ее единственный шанс поговорить.

Не хотела, чтобы она с грустью смотрела на меня, проигрывая в мыслях тысячи моментов, которые упустит.

Я хотела, чтобы она перестала плакать, когда думала, что никто не слышит.

У меня болело сердце, и я хотела, чтобы все это закончилось.

Каким монстром это делает меня?

Ужасным.

Эгоистичным.

— Ты права, Корин, я умираю. Я не увижу женщину, которой ты станешь, но уверена, ты проживешь свою жизнь с пользой. Уверена, ты будешь жить полной жизнью, потому что будешь делать это не только ради себя, но и ради меня.

Какие ужасные слова она говорила.

Давление, что она оказывала на меня, душило.

Мой подростковый разум не мог с этим смириться, а молодое сердце не могло с этим справиться.

И в тот момент я ненавидела ее за то, что она возложила на меня эти ожидания.

Ожидания, которые, я знала, никогда не смогу воплотить в жизнь.

— Я бы хотела записаться на прием к доктору Харрисону как можно скорее, — прохрипела я в телефон.

— Здравствуйте, Корин, как вы? — спросила Линн, узнав мой голос.

Я уже давно не посещала доктора Харрисона. И, вероятно, меня должно обеспокоить, что персонал уже узнает мой голос до того, как я представилась.

— Бывало и лучше. Поэтому я хочу записаться на прием. Я проснулась утром и обнаружила, что у меня увеличились лимфатические узлы и болит все тело, — объяснила я.

Я села в постели и попыталась потянуться, но ощутила предательскую боль между ног.

— Хорошо. Что ж, у него есть свободное время завтра утром. Вас утроит девять утра?

Я прикрыла трубку и закашляла. Звук показался мне болезненным, и я почувствовала давление в груди. Я знала, что по городу ходит эпидемия гриппа, и не понимала, где его подцепила. Я сделала прививку против него, как только появилась вакцина, но, может, это один из тех видов, что устойчив к лекарствам.

Моя паника усилилась, и я прижала телефон к уху.

— А сегодня нет свободного времени? Я чувствую себя очень плохо.

— Дайте мне минутку, я поговорю с доктором Харрисоном, — ответила Линн.

— Хорошо. Пожалуйста, скажите ему, как плохо я себя чувствую, — с нажимом попросила я.

— Скажу. Подождите минутку.

Три долгих минуты в агонии я слушала Джона Теша. (Примеч.: Джон Теш — американский пианист и композитор, работающий в основном с поп и современной христианской музыкой. Также известен, как радиоведущий и телезвезда). Когда Линн вернулась к телефону, я была готова вырвать свои барабанные перепонки и растоптать.

— Доктор Харрисон сказал, чтобы вы пришли и сдали анализ крови. Также мы можем провести тест на грипп и другие заболевания. Кроме того, вы можете прийти завтра, мы как раз получим результаты ваших анализов. Мы поторопим работу лаборатории.

Я облегченно вздохнула.

— Хорошо. Звучит отлично. Я буду через двадцать минут.

— Я предупрежу медсестру о вашем приходе.

Повесив трубку, я выбралась из постели и медленно поплелась в душ.

Не думаю, что у меня грипп. Это нечто более серьезное. Через некоторое время я открыла сайт в интернете, на котором можно было по симптомам узнать, какое у тебя заболевание, и через пару минут меня накрыла уверенность, что у меня рак гортани.

Он перестал дышать, доктора и медсестры заспешили в палату и выставили меня. Длительный устойчивый писк монитора звенел в ушах. На экране появилась одна прямая линия.

Его сердце не билось.

— Не бросай меня, папа, — шептала я, наблюдая из коридора, как доктора пытаются вернуть папу к жизни.

Но все было кончено. Он оставил меня.

Как и мама.

И я осталась одна.

По крайней мере, это чувство мне знакомо.

Я подумала о Беке и о том, как быстро может измениться жизнь. Он был здоровым, активным мужчиной, и в мгновение ока оказался на пороге смерти.

Да уж, для начала дня это очень позитивные мысли. Мне действительно надо писать открытки для «Холлмарк».

Было уже почти полдевятого. Мне нужно попасть в магазин, чтобы помочь Адаму открыть его.

А вечером я должна пойти на похороны Джоффри вмести с Бекеттом. Это как раз то, что мне нужно, когда я сама одержима собственной смертью.

Это обеспечит меня материалом для нервоза на месяцы вперед.

Приняв душ и одевшись, я села в машину и поехала к офису доктора Харрисона. Я позвонила Адаму и предупредила, что, возможно, задержусь на пару минут. Он, казалось, даже не удивился этому. Вероятно, меня должно было это взволновать. Но я была так увлечена своей надвигающейся смертью, что даже не стала задумываться над этим.

Я размышляла над тем, будет ли Джоффри похоронен в гробу или кремирован. Если в гробу, то будет ли он открыт? Придется ли нам весь вечер смотреть на его мертвое лицо, покрытое воском?

Я бы вздрогнула от этой мысли, если бы у меня не болело все тело.

Я знала, что хочу, чтобы меня кремировали.

Мне довелось много размышлять о том, что делать со своими останками. Я распланировала свои похороны еще много лет назад, записала свою последнюю волю и заполнила форму «Не реанимировать» в том случае, если впаду в кому, и жизнь во мне будут поддерживать аппараты.

Я знала, что не хочу стать овощем. Когда мое время подойдет к концу, мне не хотелось долго лежать в больнице.

Я отдала сестре копии всех документов. Конечно, она посмеялась надо мной и сказала, что все это глупости.

Но я и не надеялась, что она поймет.

Она не знала, каково это, проживать каждый день, зная, что он может оказаться последним.

Не имела ни малейшего понятия.

Везучая сучка.

Служба по мне будет сдержанной. Я выбрала прекрасную поэму Кристины Россети, которую хотела, чтобы прочли на ней. (Примеч.: Кристина Россетти — английская поэтесса, сестра живописца и поэта Данте Габриэля Россетти). Только не Тамсин. Она все испортит и прочтет ее без выражения. Адам и его угрюмое поведение не намного лучше. Я оставила вакансию читателя на своих похоронах свободной. Может, они найдут какого-то случайного прохожего на улице.

Я хотела, чтобы на заднем плане играла песня «I will remember you» Сары Маклахлан, и еще попросила, чтобы были розы всех цветов.

После стольких усилий, что вложила в организацию собственных похорон, я ненавидела ходить на них. Я была лишь на двух церемониях, и они напугали меня на всю оставшуюся жизнь.

— Почему ты еще не одета, Кор? — спросил папа, стоя в дверном проеме. Я все еще лежала в кровати, накрывшись одеялами.

— Я не могу туда пойти, пап, — ответила я хрипло.

— Ты должна, милая. Ты не можешь подвести маму. — Голос отца надломился, и я увидела, что он отвел взгляд, чтобы я не заметила его слез.

Но было уже поздно.

Я уже привыкла видеть его горе. Я видела то же самое, когда смотрела в зеркало. Поэтому прекратила это делать.

— Я не хочу туда идти. Не заставляй меня, — умоляла я.

Я не хотела плакать. Не хотела слушать, как люди говорят, какой замечательной была моя мама, и уж точно не хотела видеть красные, опухшие, ничего не видящие глаза своего отца.

— Оденься. Пожалуйста. Из всех дней я не хочу спорить с тобой именно сегодня. Сделай это ради своей мамы.

Сделай это ради своей мамы.

Живи ради своей мамы.

Будь счастлива ради своей мамы.

Как я могу сделать все это, если даже не в состоянии представить, как делаю это ради себя?

Я провела в офисе доктора Харрисона не больше пятнадцати минут. Линн предложила мне сладости, и в этот раз я взяла их. От сахара мне стало лучше. Она записала меня на прием на завтра, чтобы я смогла узнать результаты анализа.

— Увидимся завтра в десять тридцать, — произнесла она, когда я уходила.

Я кивнула и пошла к своей машине.

Когда я забралась в нее, зазвонил телефон.

— Алло?

— Я уже собирался отправлять кавалерию. Где ты была? — спросил Бекетт, звук его голоса вызывал у меня улыбку.

— Сдавала кровь, — рассказала я ему.

— Почему? Что случилось? — Теперь голос звучал взволнованно, и его беспокойство согревало меня изнутри.

— Не знаю. Я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Доктор Харрисон взял пару анализов.

— Что-то с сердцем? — спросил он, и я услышала в его голосе настоящий страх.

— Не думаю, — ответила я честно.

Я знала, это не из-за сердца. Оно больше не беспокоило меня. Но я не рассказала об этом Бекетту. Хотя и не понимала почему.

Я выехала на дорогу и поехала к студии.

— Ох, ладно, это хорошо. — Я услышала в его голосе облечение и почувствовала вину. — Так ты сегодня пойдешь на панихиду? — спросил он, и я поняла, это мой шанс ускользнуть. Мне не хотелось идти. Я бы все отдала, чтобы больше не плакать. Не страдать.

— Пойду, — услышала я собственный голос. Я жаждала наказания.

— Хочешь, чтобы я приехал? Я прогуляю работу. Могу приготовить сыр на гриле или что-нибудь еще.

— Не используй меня как оправдание для того, чтобы прогулять работу, — рассмеялась я.

— Черт, ты подловила меня. Но серьезно, если я тебе нужен, я приеду, Корин.

— Знаю, Бек. Но я еду в студию. Адам убьет меня, если я возьму еще один больничный.

— Ты себя плохо чувствуешь и при этом едешь на работу? — спросил Бекетт недоверчиво.

Я не хотела повторять, что если возьму еще один больничный, Адам, скорее всего, слетит с катушек.

— Со мной все будет в порядке, — солгала я.

— Кстати... — начал Бекетт, и мне совсем не понравился тон его голоса.

— Да? — спросила я подозрительно.

— Вчера я ужинал у своих родителей. Мы ели пасту. Не лазанью. Было здорово.

— И я рада за тебя? — ответила я вопросительно. Я была очень счастлива, что он ужинал вчера потрясающей пастой, а не лазаньей, но не совсем понимала, к чему он мне это рассказывает.

— Ага, мама приготовила изумительный сливочный соус. Я ненавижу маринару, но альфредо, черт, я целыми днями могу есть его. Ну, если бы мог. Мне нельзя есть много тяжелых углеводов из-за холестерина. Нужно заботиться о сердце, сама знаешь.

— О. Да. Хорошо.

Какого черта?

— Зои, моя сестра, спрашивала о тебе.

Вау. Что?

— Откуда она вообще обо мне знает? — спросила я.

Бекетт обсуждал меня со своей семьей? Я была одновременно взволнована и напугана этим.

— Очевидно, потому что я рассказал им о тебе, — усмехнулся он.

— Что ты им рассказал? Мне стоит об этом знать?

— Рассказал, что мы с тобой встречаемся. И что это, ну знаешь, вроде как, серьезно.

Я ничего не ответила.

Бекетт только что сказал, что между нами все, вроде как, серьезно.

А внутри я визжала.

Мне хотелось то ли закричать, как банши, то ли пуститься наутек.

— Это похоже на высшую похвалу, — заявила я.

Подави в себе желание хихикать как школьница, Корин!

Бекетт рассмеялся.

— Ладно. У нас все супер-пупер серьезно. Между нами все так серьезно, что серьезнее уже некуда.

— Супер-пупер? Вау. Вот уж действительно серьезно, — подразнила я.

Я подъехала к магазину и припарковала машину. Но не торопилась выходить. Я могла говорить с Бекеттом весь день. Через окно я увидела, как Адам протирает столы. Криста стояла рядом с ним, прижимаясь к его руке. Она что, терлась своими сиськами об его руку?

Я прищурилась, пытаясь разглядеть происходящее получше.

Ага, ошибки быть не может. Она терлась об него своими сиськами.

— Ты издеваешься надо мной?

— Знаешь, я бы этого не сделала, — ответила я отвлеченно. Я была слишком занята наблюдением за Кристой, которая считала, что нашего президента зовут Баба О'Райли, и которая терлась своими большими сиськами о руку моего лучшего друга.

И он ей улыбался.

Улыбался!

Прошли годы с тех пор, как я видела зубы Адама. Я даже начала думать, что у него их нет. Но вот он, сверкает своими жемчужно-белыми зубами перед Кристой.

Что творится в этом мире?

— Хорошо, потому что я пообещал им, что приведу тебя на ужин на следующей неделе.

— О, как мило, — пробормотала я, не обращая внимания на смысл его слов.

А затем до меня дошло. Погодите-ка минутку.

Что?

— Эм. Прости, что ты сказал?

Бекетт должен мне все объяснить.

— Меня заставили, Кор-Кор. Клянусь, — начал оправдываться он.

— Не смей Кор-Корить мне тут, мистер!

— Они хотят познакомиться с тобой. Они знают, что ты важна для меня. В этом же нет ничего особенного, правда? У меня клевая семья. Ну, Зои бывает занозой в заднице, но просто сделай комплимент ее сережкам или чему-нибудь еще, и все будет нормально.

Бекетт хотел, чтобы я познакомилась с его семьей.

Кажется, между нами и правда все супер-пупер серьезно.

Он хочет представить меня своей маме, папе и сестре.

Меня.

Пугала сама мыль о том, что его семья будет критиковать и анализировать меня, но я была невероятно тронута тем, что он хочет раскрыть передо мной эту часть своей жизни.

Бекетт включает меня в каждую часть своей жизни.

В этот момент все беспокойства и страхи ушли на второй план, и теперь я могла думать только о Бекетте.

Я сделаю это ради него.

— Конечно, — ответила я после того, как он перестал оправдываться.

— Конечно, — повторил он.

— Я так и сказала.

— Я сделаю себе футболку с этим чертовым словом, — пробормотал он.

— Ты хотел бы, чтобы я сказала «нет»? — подразнила я его.

— Ты сказала «конечно». Это слово носит обязательный характер. Это словно написать кровью.

— Лучше без крови, — весело заметила я. — Так я встречусь с твоей семьей? Полагаю, лучше показать им мое сумасшествие на ранней стадии. Сразу покончить с этим.

— Ненавижу, когда ты так делаешь, — мягко ответил Бекетт.

Со ртом Адама происходило нечто странное. Он что, смеялся? Быть того не может! Ага. Он, и правда, выглядел так, будто смеялся. И Криста смеялась. Я должна зайти туда и увидеть, что за сумасшествие там происходит!

— Что делаю? — спросила я, а затем вышла из машины и закрыла дверцу, проверив, что она заперта.

— Принижаешь себя. Зачем ты это делаешь? Ты не сумасшедшая, Корин. Совсем.

Я перестала следить за своим другом и прислушалась к мужчине, который наполнял мои уши своими сердечными заверениями. «Ты не сумасшедшая» звучало намного лучше, чем «Ты такая красивая».

Как этот мужчина может с легкостью видеть во мне все самое лучшее? Нужно будет спросить, влияют ли лекарства на его суждения.

Но я знала, это не так. Просто Бекетт на самом деле так считает.

У меня уже крутились на кончике языка слова, что я люблю его.

Они танцевали, готовые вырваться наружу.

Было слишком быстро. Слишком.

Но это была правда.

Я полюбила его.

— На самом деле, ты потрясающая. Так что если скажешь еще хоть одно плохое слово о Корин Томпсон, придется иметь дело со мной. Поняла?

— Поняла, — прошептала я, у меня перехватило дыхание.

Черт побери.

Я полюбила его.

До самой глубины своего сумасшедшего сердца.

Маленькое, изможденное тело моего отца лежало на больничной койке. Боль возникала у меня в груди, когда я думала о том, что у меня сердечный приступ.

Боль возникала в суставах, когда я думала, что у меня фибромиалгия.

Когда думала, что у меня рак. Аневризма. Болезни и боль, которые были постоянной частью моей жизни.

Могу ли я быть счастлива?

Возможно ли это вообще для такой, как я?

— Хорошо. Увидимся вечером. Позвони, если я буду тебе нужен. Ты же знаешь, я прибегу к тебе через один удар сердца.

Удар сердца.

Что, если с Бекеттом случится то же самое, что и с мамой? Или с папой?

Что, если что-то произойдет со мной?

Теперь, когда я нашла этого мужчину, что, если я его потеряю?

— Ладно. Увидимся позже.

Стало тяжело говорить. Бекетт пробудил во мне очень сильные эмоции.

И они сметали все остальные.

Я закончила телефонный разговор и вошла в студию. Криста прекратила играть в потирушки сиськами с Адамом и теперь поправляла новый товар на полках.

Адама нигде не было видно.

— Доброе утро! — поздоровалась я. Криста махнула мне рукой.

— Где Адам? — спросила я, убирая сумку и пальто за прилавок.

— Кажется, в подсобке. Он ничего мне не говорил, — ответила Криста, ее глаза были широко распахнуты.

— Ладно. Спасибо. Для группы из детсада все готово?

— Ага. Нужно только принести еще красной краски, — ответила Криста немного нервно. Неужели у нее развилась фобия к детям, как у Адама?

— Отлично. Пойду, найду Адама.

Я зашла в подсобку и застала его за тем, что он снимал с полок коробки с инвентарем.

— Привет. Вот ты где.

— Не знал, что ты придешь, — хрипло ответил он.

— Что делаешь?

Адам сбросил коробку на пол и открыл ее. После стал вытаскивать оттуда тряпки, которые мы использовали для уборки.

— Учу испанский, — вздохнул он, и я улыбнулась.

— Итак, на сегодня у нас забронировала время только группа из садика?

Адам запихнул коробку обратно на полку, свернул тряпки в ком и засунул их под мышку.

— Кажется, да. Но было бы здорово, если бы ты хоть раз заглянула в расписание.

Он прошел мимо меня и вышел из подсобки, а я осталась на месте, продолжая пялиться ему в спину.

Что за заноза у него в заднице?

Я последовала за ним в офис.

— Я сделала что-то, что тебя разозлило?

Я не любила конфликты и всеми способами пыталась их избегать. Когда растешь рядом с Тамсин, это становится техникой выживания.

Плечи Адама были напряжены, когда он убирал тряпки в ящик для инструментов, который мы держали в углу.

— Как давно мы знаем друг друга? — неожиданно спросил он.

— Это вопрос с подвохом?

Адам развернулся, чтобы посмотреть на меня, и в его глазах было нечто, чего я раньше никогда не замечала.

— Я поддерживал тебя после смерти твоего отца. Смирился со всеми твоими дурацкими проблемами со здоровьем. Каждый раз, когда тебе надо было взять «больничный», я заменял тебя в магазине. Не жаловался. Не говорил, что ты чокнутая. Я позволял тебе делать то, что тебе нужно. Знаешь почему?

Стоит ли мне злиться из-за того, что он назвал меня чокнутой? Или испугаться внезапной напряженности его взгляда, которым он пригвоздил меня к месту?

— Потому что ты мой друг? — пропищала я.

— Чертовски верно. Потому что я забочусь о тебе. Но даже у меня есть лимит, Кор.

— Эм, я была уверена, что ты едва терпишь меня, — ответила я, скрестив руки на груди.

Затем я опустила их и спрятала в карманах. Потом достала их оттуда и позволила неловко повиснуть по бокам.

Почему я никак не могу понять, что мне делать со своими руками?

— Я знаю, что иногда веду себя, как мудак, и не прошу откровенничать о своих чувствах, но это не значит, что мне плевать. А еще это значит, что я могу указать тебе, когда ты со своей стороны проваливаешь эту часть нашей сделки. Я один занимаюсь этим магазином, Корин. И я устал от этого.

Моя нижняя губа задрожала, и я поняла, что сейчас разрыдаюсь. Я могла справиться с критикой Тамсин, с тем, что после панических атак люди смотрят на меня, как на психа. Но упрек Адама сильно задел меня.

Особенно потому, что он никогда не говорил мне подобного.

— Погоди, не делай этого. Черт, Корин. Я не хотел доводить тебя до слез. Я не выношу слез. У меня на них аллергия, помнишь?

Адам подошел ко мне и обнял за плечи, и я чуть не оттолкнула его. Он никогда не обнимал меня. Для него понятие «успокоить» означало принести мне пакет крендельков и, может быть, протянуть салфетку.

— Мы с тобой дружим уже давно, но знаешь почему я вообще заговорил с тобой, когда ты сидела во дворе, мокрая как крыса и плакала в рукав своего пальто?

Этот разговор так быстро двигался, что я не успевала за ним.

— Эм. Нет.

Мокрая крыса? Серьезно?

— Ты знаешь, мои родители развелись, но не знаешь, что они расстались накануне вечером, когда я дал тебе жвачку.

— Я даже не подозревала.

И это правда. Я знала, родители Адама развелись, когда мы учились в выпускном классе, но он никогда не говорил об этом. Он никогда ни о чем не говорил.

И это устраивало нас обоих.

Или я так думала. Возможно, Адама не устраивало.

— В тот день в школе ты вышла из себя, и я увидел, как ты сидишь, и твое лицо все в соплях...

— Оно не было в соплях!

Адам поджал губы.

— Как я уже сказал, твое лицо было в соплях, и я увидел того, чей день был еще хуже, чем у меня. И знаешь что? От этого я почувствовал себя менее одиноким.

— Я не была вся в соплях, — проворчала я снова.

— Хватит о соплях. Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? — спросил он. — Я твой друг. Если я нужен тебе, то я здесь. Но подбери сопли, Кор. Я знаю, что с тобой происходит дерьмо, которое путает твои мысли. Я знаю, что ты потеряла родителей, и это очень сильно повлияло на тебя. Но мне нужно, чтобы ты занялась делами. Ты нужна мне здесь. Есть моменты, которыми я хотел бы иногда делиться с тобой. Как думаешь, сможешь сдержать свое нарциссическое «Я» под контролем и стать мне другом?

— О чем ты хочешь поговорить? — Я мгновенно ухватилась за эту информацию.

— Не сейчас. Но скоро. Когда у меня будет, что тебе рассказать. — Адам стал давать задний ход.

— Если ты хочешь мне что-то рассказать, Адам, я здесь. Я тебя выслушаю. Даже если тебе кажется, что это не так, — сказала я ему.

— Вечеринка детсадовцев начинается, — сказала Криста, стоя в дверном проеме. Она посмотрела на Адама, потом на меня. А затем снова на Адама. Ее глаза были широко распахнуты. Она выглядела, как ребенок, которого поймали за воровством печенья.

Адам проигнорировал ее.

— Полагаю, мы можем поговорить позже, — сказал он, и я кивнула.

А потом он сделал нечто странное. Снова обнял меня. Два объятия меньше чем за пять минут. Я на самом деле шокирована.

Он обнял меня рукой и сжал в объятиях. Все эти прикосновения Адама пугали меня. Кто этот человек и что он сделал с моим партнером? Я подняла руки и прижала их к его спине.

И снова я не знала, что мне делать со своими руками!

— Спасибо, — сказала я, неловко похлопывая Адама по спине.

За что я благодарю его? За самые неловкие объятия за всю историю объятий?

Он резко отпустил меня.

— Я рад, что мы поговорили.

— Да, я тоже? — больше спросила, чем ответила я. Потому что, серьезно... что это было?

Адам улыбнулся, и я внимательно к нему присмотрелась. Объятия. Улыбка? Почти глубокое признание.

Решив сегодня прийти на работу, я не ожидала, что попаду в страну грез.

— Давай проведем немного времени вместе. Мы давно этого не делали.

А мы когда-то проводили время вместе?

Один раз мы смотрели жестокий фильм. Я съела слишком много крендельков и провела большую часть вечера, опорожняя желудок в его ванной с его собакой Скиттлс, которая пыталась понюхать мою промежность. Это считается?

— Ага. Звучит здорово.

И это, правда, так и было. 

После нашего странного разговора, Адам ушел помогать Кристе с вечеринкой, а я принялась заниматься бухгалтерским учетом, хотя мои мысли летали где-то далеко.

Я думала о похоронах Джоффри. О Бекетте. О том, что необходимо сделать, чтобы спасти «Раззл Даззл» от разорения.

Я очень переживала.

Хотя обычно со мной такого не бывало.

Мне хотелось вернуться домой и спрятаться под одеяло. Иначе наступит конец света. Если уже не наступил.

— Ладно, ребята, я домой. У меня на сегодня планы, — заявила я через пару часов, выходя из офиса.

Адам и Криста находились за стойкой, близко склонив головы друг к другу. Адам быстро развернулся ко мне и чуть ли не оттолкнул от себя Кристу.

— Планы? — спросил он, откашлявшись.

— Я иду на похороны, — пояснила я.

— Похоже на отличное времяпрепровождение, — ответил он спокойно.

— Хоронят мужчину, с которым я познакомилась в группе поддержки «Исцеленные сердца». У него случился сердечный приступ.

— Это все объясняет. — Адам кивнул, а я не потрудилась что-то добавить.

— Сегодня все прошло хорошо? — спросила я, надевая пальто.

— Парочка детишек решила нарисовать в туалете граффити из какашек, но в остальном все прошло отлично.

Я поперхнулась.

— Не хочу больше ничего об этом слышать. Вам нужна помощь с уборкой? — спросила я.

Несмотря на то, что смывать какашки со стен было последнее, чего я сейчас хотела, нужно было предложить свою помощь.

Адам считал, что я не вношу никакого вклада. Но теперь все должно измениться. Это и мой бизнес тоже. Настало время вести себя соответствующе.

Адам махнул рукой.

— Мы с Кристой справимся. Иди и готовься к своим похоронам. Погоди, это прозвучало ужасно. В общем, ты поняла, что я имел в виду.

— Да, поняла. Спасибо. Увидимся завтра.

Криста уже исчезла в подсобке, а Адам улыбнулся мне, сверкнув зубами. Ха. Все-таки они у него есть.

Уходя, я заметила, что он отправился в подсобку за Кристой.

Мне кажется, я понимала, о чем так сильно хотел поговорить со мной Адам.

Я вернулась домой и покормила Мистера Бингли, постирала белье и нашла подходящее черное платье.

Затем приготовила себе поесть, чтобы как-то скоротать время. Но я была не голодна. У меня пропал аппетит.

В голове крутились тысячи мыслей.

Я думала о папе. О маме. О Бекетте и его сердце. О похоронах и прощании. И я совершенно точно не каталась на единорогах и не резвилась на лугу.

Когда приехал Бекетт, я пыталась придумать отговорку, чтобы избежать поездки.

— Привет, — сказал он, когда я открыла дверь.

Я едва обратила внимание на то, как Бекетт хорошо выглядит в темном костюме. Его каштановые волосы были убраны назад.

Я впустила его внутрь, застегивая сережку. Мистер Бингли обвился вокруг ноги Бекетта, и тот поднял кота.

Мой кот урчал так громко, что я практически видела, как трясется его пушистое тельце.

— Кажется, я ему нравлюсь, — сказал Бекетт, почесывая Мистера Бингли за ушками.

— Почесывай его так, и он будет твоим навеки, — пошутила я, хотя прозвучало довольно раздраженно.

— Ты точно не против пойти? Если чувствуешь себя не очень...

— Со мной все будет в порядке, Бек. Давай просто пойдем, — ответила я коротко.

Бекетт опустил Мистера Бингли на пол и потянулся за моей рукой.

— Ты бы сказала мне, если бы что-то было не так, верно?

Он прижал ладонь к моему лицу, и я попыталась собраться с силами. Но это не сработало.

— Я знаю, похороны — это трудно. По крайней мере, для меня. А сейчас особенно, потому что я сам на них чуть не попал.

Я вздрогнула от его заявления. Ничего не могла с собой поделать. Последнее, о чем мне хотелось думать, это о смерти Бекетта. И это совсем не помогло унять мое беспокойство. Бекетт пытался поддержать меня, но ему стоит взять пару уроков о том, как нужно успокаивать свою излишне встревоженную девушку.

— Но давай сделаем это ради Джоффри. Потому что когда придет мое время, я надеюсь, люди придут со мной попрощаться. — Бекетт мягко улыбнулся, и я подумала о том, что меня сейчас стошнит ему на туфли.

Я хотела попросить его замолчать. Хотела, чтобы он прекратил говорить о своей смерти и похоронах. Не хотелось думать о том, что это действительно случится.

— Не умирай, папа. Пожалуйста.

Но он не слышал меня. Больше не слышал.

Бекетт наклонился и поцеловал меня. Все началось нежно. С обычного касания губ. Но я чувствовала отчаяние. Страх.

Будто теряла контроль над собой.

Я обняла его за шею и поцеловала со всей страстью, прижалась крепко, не заботясь о том, что наша одежда помнется.

Бекетт застонал и приоткрыл рот, проникая языком глубже. Я еще сильнее впилась ему в губы. Словно изголодалась по ним.

Бекетт помогал мне забыться.

Когда он целовал меня, я могла думать лишь о нем. Он был моим анестетиком. Помогал заглушить чувства. Но при этом заводил меня.

— Корин, — прошептал он у моих губ.

— Ш-ш-ш, — прошептала я в ответ, снова целуя, пальцами впиваясь в его плечи.

Заставь меня забыться...

— Корин, детка, остановись. — Бекетт убрал мои руки со своей шеи. — Мы должны идти. — Он внимательно осматривал мое лицо жгучим взглядом своих голубых глаз. — С тобой точно все в порядке?

«Нет, не уверена!» — кричала я внутри.

Но вместо этого кивнула.

Бекетт поднял мою руку и нежно поцеловал костяшки пальцев. От этого у меня все внутри затрепетало. Но момент был упущен, и я снова начала думать о другом.

Я молчала, пока Бекетт вел меня к машине. Не протестовала, когда он открыл передо мной дверь, но заметила, что он хмурится из-за отсутствия моей реакции. Он пытался разговорить меня. Расспрашивал о магазине, но я была немногословна и смотрела в окно, думая о похоронах.

О своих похоронах.

О похоронах Бекетта.

О смерти и потерянной жизни.

Служба по Джоффри проходила в той же церкви, где собиралась группа поддержки «Исцеленные сердца».

Держась за руки, мы с Бекеттом вошли внутрь. Атмосфера в помещении была угнетающей. Я погрузилась в море черного цвета и людей с заплаканными лицами.

Я крепче ухватилась за руку Бекетта, будто цеплялась за жизнь.

Я заметила, что члены группы были уже здесь. Увидела Кэндис, умудрившуюся влезть в черное платье, которое сделало ее похожей на сосиску. Она разговаривала с пожилой женщиной, которая рыдала, прикрывая лицо руками.

— Пошли, давай поговорим с остальными, — сказал Бекетт, потянув меня за руку. Но я стояла, будто приросшая к месту. — Корин, ты не могла бы ослабить свой смертельный захват? Я уже почти не чувствую свою руку, — подразнил он меня, но в голосе чувствовалось беспокойство.

— Ой, прости. Иногда я не осознаю собственную силу. Вот что происходит, когда ты подрабатываешь супергероем. — Я пыталась пошутить. И должна заметить, вышло у меня ужасно.

— Может, сначала поедим? — предложил он.

— Поедим? У них тут есть еда? — спросила я, и в моем голосе слышался ужас. Похороны в сочетании с буфетом это как-то неправильно.

— Просто кофе. Это не ужин из трех блюд. — Он подтолкнул меня локтем и улыбнулся. Как он может улыбаться, когда нас окружает все это... горе?

— Мы не пьем кофе, — ответила я безэмоционально.

— Не пьем. Но, может, печенье взбодрит тебя.

Я не стала спорить. Даже не стала упоминать диабет. Это было самым меньшим из моих переживаний.

— Поторопись, Корин. Мы должны приехать пораньше. Священник хочет поговорить с нами до того, как все соберутся. — Тамсин была такой разумной. У нее все было под контролем, даже если она вытирала глаза салфеткой.

— Я не могу пойти, — ответила я. В моем голосе не было никаких эмоций.

Пустота.

Ничего.

В отличие от сострадания, которое я получила от папы, во время такого же разговора на похоронах мамы, моя старшая сестра была не в настроении тратить время на сочувствие.

— Я тоже не хочу идти, Корин. Но мы должны. Кроме нас этого никто не сделает, — ответила она резко.

— Я не могу этого сделать, — прошептала я.

— Что ж, очень плохо, — прошипела Тамсин.

— Съешь это. — Бекетт почти запихнул печенье мне в рот.

— Знаешь, я могу есть самостоятельно.

Он стряхнул крошки с пальцев и налил себе стакан воды.

— Бекетт! Корин! Вы пришли! — К нам подошла Кэндис и обняла нас. — Я так рада вас видеть.

От нее пахло потом и духами. От этого запаха мой бурлящий желудок свело еще сильнее.

— Привет, Кэндис, я тоже рад тебя видеть. — Бекетт посмотрел на меня, ожидая, что я тоже поздороваюсь. Но я этого не сделала.

— Я только что разговаривала с Идой, женой Джоффри. Она такая храбрая женщина. Она с радостью бы с вами познакомилась. Она сказала, группа очень помогала Джоффри.

Ида, должно быть, та рыдающая женщина, с которой разговаривала Кэндис, когда мы вошли.

— Конечно. Пожалуйста, представь нас. — Бекетт взял меня за руку, слегка сжав ее.

И вот мы уже стояли перед вдовой Джоффри. У нее были красные глаза, а губы дрожали от попыток не заплакать.

— Ида, это Бекетт Кингсли и Корин Томпсон. Они тоже члены группы «Исцеленные сердца».

Ида слабо улыбнулась.

— Приятно с вами познакомиться. Джоффри каждую неделю с нетерпением ждал собраний группы. Спасибо вам за то, что были частью его жизни. И спасибо, что пришли сегодня. — В конце ее голос надломился, и она промокнула глаза салфеткой.

— Я благодарен, что у меня был шанс познакомиться с Джоффри. Он был потрясающим. Хотя, я все еще пытаюсь понять, на что он намекал мне, когда пытался заставить съесть свои мятные конфетки, — сказал Бекетт, и Ида рассмеялась.

Как у него это получалось? Как получалось заставлять людей смеяться, когда они должны плакать?

— Эти дурацкие конфеты. Он постоянно их ел. Я находила упаковки от них, спрятанными в ящиках по всему дому. — Ида усмехнулась, снова протирая глаза.

— Он был как торговец конфетами. Не отпускал тебя, пока не возьмешь парочку.

И вот так Бекетт заставил Иду и Кэндис смеяться и вспоминать о забавных моментах. Счастливых моментах.

Хотела бы я быть такой же. Смеяться над смертью.

Но для меня шутить было невозможно.

— Простите меня, — сказала я тихо, и, высвободив ладонь из руки Бекетта, быстро покинула комнату.

Слишком много людей. Слишком душно. Слишком много слез.

Я не могла справиться с этим.

— Нил Томпсон был верным мужем своей жене, Шарлотте. Любящим отцом для своих дочерей, Тамсин и Корин. Он был верным слугой Бога, и столько лет выступал в нашей церкви в качестве священника.

Я злилась. Что этот мужчина знает о моем отце? Что вообще все эти люди знают о страданиях моего папы?

Тамсин тихо плакала рядом, и я ненавидела ее.

Ее тут не было, когда нужно было вытирать рвоту с подбородка папы, когда боль была настолько сильной, что его рвало.

Эти люди не сидели у его кровати, наблюдая, как он дышит. В ожидании этого невыносимого момента, когда его грудь перестанет подниматься.

Что они знают об истинном горе?

У них не было на это никакого права.

— Корин, ты здесь?

Бекетт вышел на улицу и нашел меня сидящей на скамье. Я едва ощущала холод.

— Здесь чертовски холодно. Что ты тут делаешь? — Он сел рядом со мной.

— Там все немного угнетающе, не думаешь?

— Да, это так, — согласился он, а затем обнял меня за плечи и притянул ближе к себе. — Не хочешь рассказать мне, что с тобой происходит? — спросил он.

— Просто слишком много мыслей в голове.

— Ты думаешь о своих родителях, — предположил он.

Я кивнула, но больше ничего не могла сказать.

— Как ты можешь находиться там, когда все плачут и грустят, и заставлять людей смеяться? Как? — спросила я.

Бекетт в ответ пожал плечами.

— Я могу грустить и расстраиваться. Но какой в этом смысл?

— Но как контролировать чувства? От них нельзя убежать, — запротестовала я. Я знала об этом лучше всех.

— Конечно, ты можешь контролировать свои чувства. — Бекетт выпрямился и повернулся ко мне лицом, взял мои холодные руки в свои и слегка потер их, чтобы согреть. — Слушай, после сердечного приступа у меня была депрессия. Меня угнетала болезнь. Вся моя жизнь изменилась за секунду. Очень часто я злился. Злился, что все еще жив. И какой в этом смысл?

На лицо Бекетта легла тень, и я не могла отвести от него взгляда. Эта печаль принадлежала человеку, который многого лишился.

— Но потом я понял, что впереди у меня еще вся жизнь. И я могу продолжать жалеть себя, либо принять болезнь как данность и жить дальше. — Бекетт поцеловал меня в кончик носа. — Не знаю, заметила ли ты, но я не из тех, кто легко сдается.

Я фыркнула.

— Я и понятия не имела.

— Все это произошло не сразу. Это был долгий процесс. Мне приходилось собирать все по кусочкам и двигаться дальше. Я признал, что есть много чего, что мне больше не подходит, например, мои отношения с Сиеррой.

Я почувствовала, как сжалось мое сердце при упоминании о его бывшей девушке. Да, это была ревность. В конце концов, я человек.

— Но также мне пришлось приложить усилия, чтобы добиться того, что мне нужно. — Он притянул меня ближе, прижавшись своим лбом к моему. — Это ты, Корин. Теперь моя жизнь изменилась. Я больше не спортсмен. Я не могу пить чертов кофе. Злоупотребление углеводами вообще закрытая тема. Есть вещи, по которым я скучаю. Но они все бледнеют на фоне того, что я приобрел. Я живу ради себя. И вся эта болезненная канитель стоит того. — Бекетт слегка отстранился, давая мне передышку. — Может, это и хорошо, что мое сердце остановилось.

— Как ты можешь так говорить? — шокировано спросила я.

Он пожал плечами.

— Если бы я чуть не умер, то не оказался бы в «Исцеленных сердцах».

Я нахмурилась. И что в этом хорошего?

— И тогда бы не встретил тебя, Эйнштейн. — Он подтолкнул мое плечо своим.

— Ага. Полагаю, что так, — признала я.

— И ты, Корин Томпсон, всего этого стоила.

Его слова взволновали мое сердце. Правда.

Бекетт вложил так много в эту фразу. И это заставило меня задуматься.

Ему так легко быть оптимистом. Так легко надеяться.

Я схватила Бекетта за воротник пиджака и резко притянула к себе, атаковав его губы. Мы целовались так страстно. Так пылко. Зубы, языки, саднящие губы.

— Мы можем уйти? Это ведь не будет слишком невежливо? — спросила я.

Я хотела уйти куда-нибудь и побыть с ним наедине.

Я отчаянно нуждалась в этом.

— Я позвоню позже Кэндис и скажу, что тебе стало плохо, — предложил Бекетт.

Я кивнула, снова целуя его.

Когда мы отстранились друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, глаза Бекетта ярко блестели в темноте.

— Поехали ко мне. Останься сегодня со мной, — попросил он.

— Именно этого я и хочу, — выдохнула я. 

На следующее утро я проснулась в объятиях Бекетта.

Что звучало намного романтичнее, чем было на самом деле.

Потому что, скажу честно, нет ничего романтичного в полном мочевом пузыре и одержимости утренним дыханием.

Бекетт придавил меня к матрасу своей великолепной большой мужской рукой, и ничто не могло сдвинуть его. Он крепко спал.

Я осмотрела себя и поняла, что до сих пор полностью одета. Прошлой ночью не было никаких шалостей, дамы и господа. Было много объятий, и после мы вырубились.

Я посмотрела на будильник и увидела, что было уже почти 9:30 утра. Через час я должна быть у доктора Харрисона. Я никогда не просыпалась так поздно. Хорошо, что сегодня студия закрыта до полудня, в противном случае, я бы уже опоздала. А я собиралась добросовестно исполнять свои обязанности, чтобы не перекладывать кучу дел на Адама. Его вчерашние слова попали в цель.

— Не уходи, — пробормотал Бек, потянувшись ко мне.

Каким бы соблазнительным он ни был, мой дошедший до точки кипения мочевой пузырь взял верх.

— Я сейчас вернусь, — пообещала я, выскальзывая из-под одеяла.

Я быстро поправила платье, прикрыв свой зад. Бекетт перекатился на спину, закинул руки за голову и начал наблюдать за мной с сонной улыбкой на лице.

— Мне нравится просыпаться рядом с тобой, — произнес он хриплым ото сна голосом.

Я вся покраснела. Какой девушке не понравится, когда привлекательный парень говорит ей такое? Особенно тот, который смотрит на нее, будто она само совершенство.

— Мне тоже, — ответила я.

Неужели я только что согласилась с ним?

Бекетт приподнял бровь и весело посмотрел на меня.

Я понеслась в ванную комнату, прежде чем произойдет стыдливый инцидент перед моим парнем. И как бы естественно я ни чувствовала себя рядом с Беком, у всего есть свои границы.

Я закрылась в ванной и усиленно начала приводит себя в порядок. Выдавила на палец немного зубной пасты и почистила ею зубы. Под раковиной я нашла жидкость для полоскания рта. Бинго!

Прополоскала рот с полдюжины раз, прежде чем удостоверилась, что не убью Бекетта своим смертоносным дыханием.

Попыталась пригладить свои непослушные волосы, но добилась лишь того, что вся моя голова покрылась колтунами. Я совсем не продумала всю эту затею с ночевкой.

Вчерашний вечер выдался очень напряженным. Подавляющим. К тому моменту как мы пришли к Бекетту, я просто разваливалась. Была истощена. Эмоционально. Физически. Ни секунды больше не могла стоять на ногах.

Бекетт поднял меня на руки и понес в свою постель. Снял с меня туфли и нежно заботливо укрыл.

Сам забрался под одеяло позади меня и притянул к своей груди. Потом откинул волосы с шеи и покрыл ее поцелуями, не говоря ни слова. Впервые за последние несколько лет я быстро уснула.

И мне не снились кошмары. Меня не терроризировали бабочки. Никаких тревожных снов о том, что я заперта в гробу. Лишь блаженство.

Я быстро проанализировала, как себя чувствую. Это был обычный день из моей жизни. И я чувствовала себя...

Хорошо.

Ни ломоты. Ни боли.

Я чувствовала себя...

Нормально.

Я вышла из ванной, ощущая легкость в шагах. Бекетт сидел на кровати, уставившись в телефон. Когда я вошла, он отложил его в сторону и улыбнулся мне самой лучшей в мире улыбкой.

Этот мужчина заставлял меня чувствовать себя чертовки прекрасной.

Это был настоящий талант.

— Иди сюда. — Он поманил меня к себе, и я практически побежала к кровати. — Как ты можешь так хорошо выглядеть с утра? — спросил он, обхватив мое лицо ладонями после того, как я села рядом с ним. Большими пальцами он ласкал мои щеки, а я сияла.

Сияла!

— Да ладно тебе, — отмахнулась я. Но мне это нравилось. Очень. Корин Томпсон, которая за всю свою жизнь не слышала комплимента, от которого ей не хотелось бы умереть со стыда, расцветала от слов Бекетта.

— Это правда. Ты так невероятно прекрасна. Думаю, ты и понятия не имеешь, какая потрясающая. Внутри и снаружи.

— Разве тебе не нужно на работу? — спросила я.

— Я предупредил босса, что опоздаю. Я надеялся провести утро с тобой.

Он нежно поцеловал меня в губы, и я даже не подумала об утреннем дыхании или о том, что не приняла душ.

— Я бы хотела этого. Но записана на прием к врачу. Поэтому мне нужно, чтобы через несколько минут ты довез меня до дома, — с сожалением ответила я.

Впервые мне захотелось отменить прием. Я не чувствовала необходимости идти туда.

Мне хотелось остаться здесь.

Бекетт нахмурился.

— Ты уверена, что в порядке? Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — В его голосе было столько беспокойства. И оно отражалось на его лице.

Я покачала головой.

— Я в порядке.

И это была правда. Я действительно была в порядке.

Что со мной произошло?

Вероятно, кровать Бекетта обладала каким-то магическим эффектом. Не верится, что же хороший ночной сон творит с психикой. И потрясающий мужчина, рядом с которым просыпаешься.

— Может, я поеду, запишусь на занятия по фотографии, которые просматривал ранее, — сказал Бекетт скорее самому себе, чем мне.

— Занятия по фотографии? Звучит потрясающе! — заметила я взволновано.

Бекетт повалил меня на спину и склонился.

— Давай забьем на все и проведем весь день в кровати. Мне на ум приходит более полезное времяпрепровождение.

Он стал покрывать поцелуями мою шею, и я буквально превратилась в лужицу.

— Прекрати отвлекать меня своими губами. Мне нужно принять душ и переодеться. Поехали. Вставай и вперед. — Я высвободилась из его захвата.

Бекетт тяжело вздохнул.

— Тебе известно, что ты динамщица?

Я наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Если будешь хорошим мальчиком, позже я все тебе возмещу.

Глаза Бекетта загорелись. Кажется, пошлые обещания всегда срабатывали.

— Да, мэм!

Мы рассмеялись. И мы это сделали!

Делали друг друга счастливыми.

— Привет, Корин. Как ты сегодня себя чувствуешь? — Доктор Харрисон закрыл за мной дверь смотровой и сел на вращающийся стул в углу, открывая мое личное дело на компьютере.

Как я себя чувствую? Это вопрос на миллион долларов. Потому что сегодня я чувствовала себя очень хорошо.

Лучше, чем хорошо.

Фантастично.

И это было неправильно.

Мне не следовало так себя чувствовать. Не тогда, когда я все еще убеждена, что со мной что-то не так.

Но так тяжело сосредоточиться на угрожающем здоровью кризисе, когда из-за Бекетта Кингсли я так фантастически себя чувствую.

— Вообще-то, сегодня довольно хорошо, — ответила я честно.

Кажется, доктор Харрисон испытал облегчение.

— Это потрясающе, Корин. Рад это слышать. Потому что результаты твоих анализов нормальны. Как и те, что были до этого.

— Правда? — слабо произнесла я.

Я не рассердилась и не стала сопротивляться. Я ощущала смирение. И не была этому удивлена.

— Это значит, что нам надо рассмотреть другие причины твоих симптомов. В прошлый раз мы кратко обсудили то, что стресс может маскироваться под проблемы с сердцем. Психосоматические недомогания могут быть изнурительными...

Я подняла руку, останавливая его.

— Мы не будем снова это обсуждать. — Когда кто-то упоминал о чем-то «психосоматическом», я начинала думать о ножах и молотках.

— Не хочу расстраивать тебя, Корин, просто думаю, что это подлинная причина твоих проблем. Я знаю, предыдущий врач предлагал тебе то же самое...

— Погодите-ка, док. Откуда вы знаете, что предлагал мне мой предыдущий врач?

— После того как вчера пришли результаты анализов твоей крови, я позвонил доктору Грэхему, хотел уточнить, не упускаю ли я что-то в постановке твоего диагноза. Он много лет был твоим врачом, я ведь не ошибаюсь?

— Да, был. И «был» — это ключевое слово. Как вы могли просто позвонить ему и обсуждать меня? — потребовала я ответа.

— Ты подписала согласие на доступ к личной информации, Корин. Поэтому я могу обсуждать историю своего пациента с бывшим врачом. Я не сделал ничего подлого или незаконного. Мне нужно понять, как тебе помочь. И учитывая, что доктор Грэхем с детства был твоим семейным врачом, я решил, что правильнее будет начать с него.

Доктор Харрисон зажал руки между коленями и наклонился вперед. Он отлично отработал этот образ рубахи-парня, который вот так просто может позвать выпить пива. Меня это раздражало.

— Ладно, значит, вы поболтали с моим бывшим врачом. И что вы из этого поняли? — фыркнула я.

— Для начала, он рассказал о твоих родителях. Их медицинские истории. Я понимаю, они оба ушли довольно быстро, когда ты была еще совсем юной. Также доктор Грэхем сообщил, что ты взяла на себя роль опекуна твоего отца на последних стадиях его болезни.

У меня появилось жжение в глазах. Пришлось посмотреть в окно и быстро поморгать.

— Да, ну, это не секрет, — пробормотала я.

— Скорее всего это оказало существенное воздействие на тебя. Ты пережила столько горя для столь юного возраста, — мягко заметил доктор Харрисон.

Я пожала плечами.

— Да, но я пережила это и решила двигаться дальше.

— Так ли это? — спросил он многозначительно, и я разозлилась.

— Я знаю, что вы собираетесь сказать. Я уже слышала все это раньше, — ответила я, первой нанося удар.

— И что же я собираюсь сказать? — спросил он.

— Что на самом деле я не справилась с потерей родителей и что мои болезни являются ее следствием. Что я стала одержима смертью, потому что видела, как умирают люди, которых я любила.

— Звучит так, будто ты много думала об этом, Корин, — осторожно заметил доктор Харрисон.

Я взглянула на него и удивилась, когда не заметила на его лице сочувствия. Может, лишь любопытство.

— Как я и сказала, в ваших словах нет ничего, чего я не слышала бы раньше. Но я знаю, что больна. Это мое тело. Неужели вы думаете, что я не знаю, когда что-то не так? — Мой голос стал громче. Я еле сдерживалась, чтобы не закричать от раздражения.

— Думаю, ты женщина, которая через многое прошла и зациклилась на своем здоровье, лишь бы не думать о вещах, с которыми тебе нужно разобраться. Со смертью своих родителей.

— Вы еще и психиатр? За это мне выпишут двойной счет? — спросила я сухо.

— Нет, я не психиатр. Но и ты не первый ипохондрик, которого я лечу. Я знаю, что разум может заставить поверить во множество вещей, которые нереальны. Знаю, ты чувствуешь, что что-то не так. Но по моему профессиональному мнению, с тобой все в порядке.

Я закрыла глаза и попыталась не заплакать. Все вернулось к началу. Я не могла и дальше менять врачей. Что мне делать?

— Позволь мне спросить, сегодня ты сказала, что чувствуешь себя лучше. Почему?

Я открыла глаза и снова уставилась в окно.

— Не знаю, — ответила я отрешенно.

— Давай подумаем. Что изменилось этим утром? Произошли какие-то изменения в твоей повседневной жизни?

Я пожала плечами.

— Полагаю, что так, — призналась я.

— Ты была сконцентрирована на чем-то еще, кроме своего здоровья. Я прав?

Я кивнула.

— И разве ты не почувствовала себя лучше? Когда не сосредоточена на болезни?

Я снова кивнула, голос просто пропал.

Потому что доктор был прав. Я чувствовала себя отлично. Пока не зашла в кабинет врача.

— Разве ты не заслуживаешь всегда чувствовать себя хорошо? Вместо того чтобы зацикливаться на своем нездоровье, лучше сосредоточься на хорошем.

Я фыркнула. Его слова так напоминали слова Бекетта, что было даже смешно. Они оба насильно кормили меня мудростью, нравилось мне это или нет.

Доктор Харрисон снова подъехал на своем стуле к столу, написал что-то на бумаге и протянул ее мне.

Я взглянула. «Крис Райли, лицензированный профессиональный консультант».

— Кристофер Райли один из лучших психиатров в этой области.

Я сложила листок и попыталась вернуть его.

— У меня уже коллекция таких, доктор Харрисон, но все равно спасибо.

Но доктор Харрисон не забрал листок.

— Крис специализируется на тяжелой утрате. Он работает с людьми, которые потеряли любимых. Еще он ведет несколько групп поддержки, если тебе больше нравится это.

— Так вы утверждаете, что я в порядке.

Доктор Харрисон кивнул.

— Физически с тобой все хорошо, Корин.

— Мое сердце в порядке, — продолжила я.

— Может, немного разбито, но отлично функционирует, — грустно улыбнулся доктор Харрисон.

Я встала со смотрового стола и снова взглянула на имя и номер на листе бумаги.

— Значит, вы больше ничего не можете для меня сделать?

Доктор Харрисон указал на клочок бумаги в моей руке.

— Вот что я могу сделать для тебя. Надеюсь, ты позвонишь ему. Я, правда, считаю, что это поможет тебе больше, чем любое лекарство.

Я засунула листок в карман.

— Хорошо, ладно, спасибо доктор Харрисон, — произнесла я, когда он встал.

— Я всегда здесь, Корин. Но пообещай мне хотя бы подумать над тем, чтобы позвонить Крису.

— Да, я подумаю, — согласилась я, не уверенная в том, что говорю правду.

Доктор Харрисон довольно мило улыбнулся мне и проводил в комнату ожидания.

— До свидания, Корин.

— До свидания, — ответила я.

Я помахала Линн и ушла, не понимая, что чувствую.

Это было больше похоже на принятие.

Может, мне больше не стоит убегать от мыслей, что все это происходит лишь в моей голове. 

— Скажешь что-нибудь? Или мне представить тебя своей молчаливой девушкой?

Уголок рта Корин приподнялся. Выглядела она немного позеленевшей.

Я уже подумал, что вся эта затея — привести Корин на встречу с семьей — была не очень хорошей.

Несмотря на то, что Корин заверила меня, что будет рада познакомиться с ними, я знал, она переживает. Это было понятно по тому, как она выкручивала руки на коленях.

Я потянулся и взял ее за руки, сжав их. Это должно было успокоить ее и меня тоже. Надеюсь, я не слишком сильно на нее давлю.

— Все произошло слишком поспешно? В этом проблема?

Корин была пугливой даже в лучшие времена. А в худшие — риск побега невероятно возрастал.

Я погрузился в эти отношения с головой, поэтому не хотел испортить их своим чрезмерным желанием делиться с Корин каждой частичкой своей жизни.

Мы встречались не так давно. Сиерра познакомилась с моими родителями только через полгода наших отношений.

Но с Корин все... иначе.

Стремительнее.

Значительнее.

Мне не хотелось двигаться маленькими шажками. Я был готов погрузиться с головой в наше «долго и счастливо».

Просто нужно помнить, что Корин к этому еще не привыкла.

— Слишком поспешно? — повторила мой вопрос Корин, и я испытал облегчение от того, что, наконец, услышал ее голос после затянувшегося молчания.

— Я о знакомстве с родителями. Ведь на самом деле мы встречаемся не так давно. Мне не хочется на тебя давить...

Смешок Корин прервал меня.

— Ты не хочешь давить? С каких это пор?

— Тушем, — согласился я, сворачивая на улицу, на которой жили мои родители.

Корин снова уставилась в окно, подперев подбородок кулаком.

— Все нормально. Я хочу познакомиться с твоими родителями. Раньше меня не знакомили ни с чьей семьей.

— Никогда? — недоверчиво спросил я.

Не понимаю, как такая женщина, как Корин — красивая, умная, добрая — никогда раньше не состояла в серьезных отношениях. Это заставило меня задуматься об умственных способностях своего пола.

— Неа. Ты первый. Срываешь вишенку «познакомься с моими родителями».

Я нахмурился и закашлял. По вине невинно-соблазнительного комментария вся кровь мгновенно прилила к паху.

Что привело к другой проблеме, о которой я умалчивал.

Я стал одержим сексом.

Секс. Секс. Секс.

Я постоянно думал о нем. Все чертово время.

Мы еще не переспали. Мы много целовались, целомудренно обнимались и иногда я даже позволял себе поиграться с ее грудью, и это было здорово. Но, черт побери, мне хотелось большего. После встречи с Корин, моя рука работала усерднее, чем когда-либо, включая одержимые подростковые годы.

Я пытался не... давить. Но уже начинал уставать от постоянного стояка. Поэтому, услышав, как она говорит о «срыве вишенки», в любом контексте, мне захотелось принять холодный душ.

— Ох, ну, рад быть первым, — ответил я спокойно.

Свернул на заросшую по краям деревьями подъездную дорожку и припарковался за зеленой «Тойотой Королла». Зои уже была здесь. Я надеялся, что она будет милой, а Корин не скажет ничего, что невзначай повлечет за собой колкости со стороны моей младшей сестры.

Корин потянулась и погладила меня по щеке.

— Для меня ты первый во всем, что для меня важно, — мягко сказала она.

Я схватил ее за руку, притянул к себе, а затем потерся кончиком носа об ее нос и поцеловал губы. Щеки. Подбородок. Веки. Мне всегда было мало.

— А может, лучше поедем ко мне. Поужинаем с семьей в другой раз, — предложил я хриплым голосом и снова поцеловал ее. В этот раз настойчивее.

Корин улыбнулась и отстранилась, прижимая руку к моей груди. Как всегда над моим сердцем.

— Думаю, теперь уже поздно.

Она кивнула в сторону дома. Я заметил, как занавески в гостиной раздвинулись, и из-за них выглянула мама.

Я застонал.

— Напомни-ка мне, почему я ввязал нас в это?

Корин закатила глаза.

— Не начинай. Ты привез меня сюда. Так что пошли.

Я вышел из машины и поспешил к пассажирской двери, чтобы открыть дверь до того, как Корин успеет это сделать сама.

— Ты никогда не позволишь мне сделать это самостоятельно, не так ли? — спросила она, качая головой.

— Неа.

Она прижала ладонь к моей щеке и посмотрела на меня своими добрыми карими глазами.

— И что мне с тобой делать?

Я наклонился, чтобы снова поцеловать ее.

— Бек! Ты приехал! Заходите же внутрь, дождь начинается!

Я прижался своим лбом к ее и вздохнул.

— Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что эта идея была не такой уж и хорошей.

Корин ткнула меня в ребра, и я выпрямился и взял ее за руку. Мы направились к маме, которая стояла в открытых дверях.

Она наблюдала за нашим приближением, и я чувствовал, что с каждым шагом Корин все больше напрягается. И понимал почему. Мама улыбалась, но сдержанно. Она казалась неуверенной. Настороженной.

Она не купилась на эти новые отношения, которые шли по пятам старых, менее успешных. Мама у меня была защитницей. А после того, как я чуть не умер, это чувство усилилось. Сиерра так и не нашла с ней общий язык, и это создало клин в нашей семье.

Но Корин не была Сиеррой.

— Дыши, Кор, пока не упала в обморок, — прошептал я, пока мы поднимались по ступенькам.

— Заткнись, — ответила Корин сквозь сжатые зубы и растянула свои губы в подобии улыбки. Не той, которой она улыбалась мне, а той, что приберегала для неловких ситуаций.

— Привет, мам, — поздоровался я.

— Я уже подумала, что нам придется позвать подкрепление, чтобы вытащить вас из машины, — пошутила она, глядя на Корин, не на меня.

Я обнял маму, прежде чем развернуться к своей очень напряженной девушке.

— Мам, это Корин. Корин, это моя мама, Мэрил.

Корин протянула руку, и мама пожала ее. Обе женщины оценивали друг друга.

— Спасибо, что пригласили меня в свой дом, — сказала Корин, и ее улыбка превратилась в маниакальный оскал. Она протянула маме пирог, на покупке которого настояла по пути сюда.

— Мы рады тебе, Корин. Теперь заходите внутрь. Не будем обогревать еще и улицу.

Я обнял Корин за талию, и мы зашли в дом.

— Может, тебе приглушить свою улыбку? Она меня нервирует, — сказал я мягко.

— Может, мне следует начать цитировать Ганнибала Лектора. Могу я попросить у твоей мамы бутылку хорошего кьянти? — прошептала в ответ Корин, приподнимая бровь. (Примеч.: Отсылка к фильму «Молчание ягнят», где Ганнибал Лектор говорит следующую фразу: «Я съел его печень с гарниром из бобов и под хорошее кьянти!»).

Я усмехнулся, испытывая облегчение от того, что Корин еще не выбежала за дверь.

В гостиной ревел телевизор, и я понял, что папа расположился в своем кресле за просмотром футбола.

— Почему бы вам не пойти и не поздороваться с отцом. Зои где-то здесь. Скорее всего, болтает по телефону. — Мама продолжила наблюдать за мной и Корин, пытаясь понять наши отношения.

Я прижал Корин поближе к себе, но она отстранилась.

Перед тем как мы покинули мою квартиру, она меня предупредила:

— Умерь свое публичное проявление чувств перед родителями.

— Обещаю, что не засуну свой язык в твое горло, пока не уйдем. Пойдет? — спросил я ее. Сразу перед тем, как сделал это.

— Хотите чего-нибудь выпить? — спросила мама.

— Стакан воды. Корин? — Я слегка сжал ее талию, и она подпрыгнула.

— Да, стакан воды был бы очень кстати, — ответила она, глядя на меня.

— Два стакана воды уже в пути, — сказала мама, посылая мне взглядом молчаливое сообщение, которое я не смог разгадать.

— Я в состоянии ответить. Успокойся, Бек, — шикнула Корин, взглядом метая в меня кинжалы.

Может, из-за этого ужина я нервничал сильнее, чем Корин.

— Пошли, познакомимся с папой. Обычно у него припасено пару шуток. — Я потянул Корин за собой, но она на минуту замешкалась.

— Бек, я знаю, что обязательно скажу что-то глупое, и они возненавидят меня. Тебе будет стыдно. Я все испорчу. Не позволяй мне упоминать о том, как мой кот вылизывает свои шары или как я напрягаю мышцы в своем паху. Обещай мне! — Она сжала мою руку и драматично широко распахнула глаза.

Я развернул Корин так, чтобы она смотрела мне в глаза, обхватил лицо ладонями, заглянул в обеспокоенные карие глаза и нежно поцеловал. Не торопясь.

— Обещаю, я стукну тебя, если упомянешь пушистые шары или мышцы паха. Расслабься. Ты не сделаешь ничего, что все испортит. Они тебя полюбят. Обещаю. Тебе нужно лишь сделать глубокий вдох, побороть волнение и раскрыть перед ними женщину, которую вижу я.

Корин кивнула.

— И не позволяй мне рассказать твоей маме, как сильно мне нравится, когда ты сжимаешь мою грудь. Это, определенно, будет не к месту.

Я застонал и снова поцеловал ее, в этот раз глубже.

— Пожалуйста, можем мы не говорить в доме моих родителей о том, как мне нравится сжимать твою грудь? От этого мне становится немного... неудобно, если понимаешь, о чем я.

Мы оба опустили взгляд на мой пах.

— О. Ладно, — улыбнулась Корин.

Я повел ее в гостиную. Папа пил холодный чай и смотрел футбол на всю громкость. Я подозревал, что у него начались проблемы со слухом, но сам он в этом никогда не признается.

По телевизору как раз произошел тачдаун, отчего мой отец заорал и вскинул в воздух кулак.

Мы с Корин обменялись взглядами, и я взял пульт от телевизора и сделал звук тише.

— Эй, не трогай пульт, — предупредил он.

— Ну, мы бы хотели, чтобы наши барабанные перепонки оставались здоровыми, пап.

Папа рыкнул, но встал и крепко обнял меня. Ему были чужды абсурдные мужские стереотипы, когда нужно просто пожимать руки и не проявлять никакой физической привязанности. У нас в семье всегда было много объятий. Даже перед друзьями, которые подвозили меня из школы после соревнований. Пока я рос, обнимашки были источником моего постоянного унижения.

— Папа, это Корин. — Я взглянул на Корин и заметил на ее лице печальную задумчивую улыбку. — Корин, это мой отец. Стэнли Кингсли.

Корин протянула руку, как проделала это с мамой, но отец не принял ее. Кажется, мне стоило ее предупредить об этом.

— Не жди от меня рукопожатия. Мы за объятия, — и папа заключил мою девушку в медвежьи объятия, чуть не придушив ее.

Корин похлопала его по спине, выглядя при этом слегка болезненно, но не отстранилась.

Из-за его плеча я заметил, как она распахнула глаза, и мне пришлось прикрыть рот, чтобы не рассмеяться.

— В последнее время Бек постоянно говорит о тебе. Приятно, наконец, познакомиться.

Общительная натура моего отца не оставляла места для дискомфорта, и Корин мгновенно расслабилась.

— Присаживайся. — Папа указал на диван, и я сел, притянув Корин к себе.

Папа вернулся на свое место.

— Бек говорит, у тебя собственная гончарная мастерская в городе. Должен признаться, это довольно впечатляюще для такой молодой девушки, как ты. Тебе же не больше двадцати трех – двадцати четырех.

— Вообще-то, мне двадцать пять. Я открыла «Раззл Даззл» когда мне исполнилось девятнадцать. Мой друг Адам помогает мне в управлении, так что я не единственная владелица.

Отец кивнул.

— Мне нравится слышать о местном бизнесе. Думаю, важно поддерживать наш собственный.

В этот момент как раз зашла мама и протянула нам с Корин по стакану воды.

— Ужин будет готов через двадцать минут. Бек сказал, что ты любишь мясо и картофель, поэтому я приготовила жаркое. Надеюсь, тебе понравится.

Улыбка Корин была слегка болезненной, но искренней.

— Звучит здорово, — ответила она мягко. — Я уже давно не ела жаркое.

В этих словах что-то было. Что-то, о чем я должен был спросить. Но прежде чем успел что-то сказать Корин, в комнату вошла моя очень шумная и очень энергичная сестра.

— Мне никто не сказал, что Бек уже здесь с новой жертвой.

— Зои! — предупредила мама.

— Что? Это правда. Он избавился от сучки и нашел себе блестящую новую игрушку. — Зои улыбнулась, наслаждаясь эффектом, который ее слова оказали на нашу мать.

— Корин, мне так стыдно за мою дочь. С тех пор как она пошла в колледж, ее высказывания только ухудшились.

Зои села рядом с Корин.

— Уверена, она слышала и похуже, раз встречается с Беком.

— Успокойся, Зои, — прорычал я себе под нос, беспокоясь о том, что сестра скажет что-то, что разозлит Корин или унизит меня.

Меня радовало, что Корин улыбнулась.

— Я Корин, — сказала она, протягивая руку.

Зои закатила глаза.

— Нам сколько? Пятьдесят? Я не собираюсь пожимать твою руку. Но приятно познакомиться. Я Зои. Уверена, Бек рассказал тебе о том, какая я противная. — Она наклонилась поближе к Корин. — Но его суждения о характере ошибочны, учитывая девушку, с которой он провел последние пару лет.

Черт возьми. Она собирается весь вечер выдавать злобные комментарии о Сиерре? Я не хочу обсуждать мою бывшую с нынешней. Для меня это слишком.

Мама ушла на кухню, а отец снова вернулся к игре, оставив меня одного справляться с Зои.

— Она была такой плохой? — спросила Корин, забавляясь.

— Нам, правда, нужно говорить о ней? Серьезно? Это не очень уместно...

— Боже, она была отвратительна. И у нее совершенно отсутствовал вкус. Появлялась в этих коротеньких шортах, и мы могли видеть ее задницу. Можешь себе представить? Надевать такое в дом родителей твоего парня! Отстой! Но отсутствие у нее вкуса не было удивительным, ведь она встречалась с моим братом. Без обид.

— Никаких обид. — Корин рассмеялась. — У меня нет коротких шорт, но есть джинсы с изображением кота на заднице.

Я усмехнулся.

— Это правда. Она даже надела их на наше первое свидание. Было горячо, — добавил я.

Зои посмотрела на нас.

— Разве это не мило? Обожаю слушать интимные шуточки. — Она состроила рожицу.

Корин наклонилась, рассматривая ноги Зои.

— Ух ты, это самая потрясающая обувь, что я когда-либо видела. — Она указала на черно-фиолетовые ботинки до колена, что были надеты на моей сестре.

И та буквально засияла.

— Это мои любимые! — вскрикнула она. Зои повернулась ко мне, сияя от счастья. — Наконец, ты сделал хороший выбор, брат. У тебя ушло на это много времени.

И вот так моя придирчивая девушка завоевала мою колючую грубую сестричку. Кто знал, что ужасная пара обуви может строить такие мосты?

Следующие десять минут Зои болтала с Корин. Ей нравилось слушать о гончарной студии, и она пообещала привести туда свое сестринское сообщество.

— Ужин готов, — прокричала мама с кухни.

Отец выключил телевизор, и мы сели за обеденный стол. Мама превзошла себя: поставила наш лучший фарфор и даже разложила льняные салфетки.

— Вау, мам. Корин оказывается у нас из королевской семьи? — спросила Зои, занимая место за столом.

— Я просто хотела быть милой. В этом же нет ничего плохого? — спросила мама с улыбкой.

— Выглядит потрясающе, миссис Кингсли, — ответила Корин, занимая стул рядом со мной.

Комплимент Корин сразу же разморозил видимую холодность моей мамы. Она одарила Корин улыбкой в тридцать два зуба.

— Спасибо, Корин. Но, пожалуйста, зови меня просто Мэрил.

Корин кивнула и развернула салфетку на коленях.

Папа не нуждался в церемониях. Он сразу начал накладывать себе на тарелку говядину и овощи.

— Стэн, сначала надо подать ужин гостю, — попеняла его мама.

— Все нормально. Мне нетрудно подождать, — настояла Корин.

— Чепуха. Стэн должен знать об этом. Надеюсь, у Бекетта манеры лучше, чем у его отца, — пробормотала мама, закатывая глаза.

Корин усмехнулась.

— Мне приходится напоминать ему, что нужно есть с закрытым ртом и не с пола. В остальном, все в порядке.

Мама выглядела напуганной. Я ткнул Корин в бок.

— Она шутит, мам. Я не делаю ничего подобного. Клянусь, — успокоил ее я.

Корин попыталась скрыть улыбку.

— Простите, я просто пошутила, Мэрил. Я не это имела в виду.

Мама расслабилась.

— О, хорошо. На минуту ты напугала меня, Корин.

— По крайней мере, я не упомянула про тисканье груди, — пробормотала Корин себе под нос.

Я сжал ее бедро, позволяя руке задержаться там.

— Я предупреждал тебя об упоминании этого, — низко прорычал я.

Глаза Корин засияли, и у меня в груди все сжалось. Мое сердце готово было взорваться от облегчения. Все шло... хорошо.

Когда отец закончил, остальные наложили себе еду, и я заметил, что у Корин на тарелке столько еды, будто она год не ела.

— Ничего себе, мама подумает, что ты никогда не ела, — пошутил я.

— Я люблю жаркое. Давно его уже не ела, — ответила она задумчиво, глядя вдаль.

— Тебе нравится, Корин? — спросила мама, заметив, с каким аппетитом Корин уплетает еду.

— Вкусно. Невероятно вкусно. Честно, — ответила она, продолжая уплетать.

Мама сияла. Вот так Корин завоевала последнего члена моей семьи.

— Как ты познакомилась с Беком? — спросила Зои после того, как положила себе еще картошки.

Мы с Корин переглянулись.

— Мы, ну, встретились в церкви.

Зои рассмеялась.

— В церкви? Ты же не ходишь в церковь!

— Хожу, два раза в неделю посещаю группу, — признался я.

— Группу поддержки для переживших сердечный приступ? — спросила мама.

Я кивнул.

— Ту самую.

— И вы там познакомились? — спросил папа.

— Ага. Я так и сказал.

Не хотелось, чтобы Корин чувствовала, что ее допрашивают. Будто она должна объяснять свое состояние здоровья, которое мне-то еще не объяснила.

Я видел, мама хотела спросить, что не так с Корин, но вежливость не позволила сделать этого.

— Так ты ходишь в группу поддержки с Беком? — зашла она издалека в той манере, что после моего сердечного приступа сводила меня с ума.

Разве так тяжело просто взять и спросить о чем хочешь?

Корин кивнула.

— Да. Там мы познакомились. Бекетт всегда следил за тем, чтобы у меня был чай и печенье. — Корин улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ, наслаждаясь только нам понятной шуткой.

— Значит, вы познакомились в группе для людей, которые чуть не умерли. Это очень странно, ребята, — вставила свое слово Зои.

Если бы сестра сидела ближе, я бы стукнул ее.

— Не будь такой грубой, Зои, — отругала ее мама.

— Я больше не хожу туда, — наконец ответила Корин, пожав плечами. Будто это ерунда. Но это было не так. Я впервые слышал об этом.

— Не ходишь? С каких пор? — потребовал я ответа, роняя вилку на тарелку.

— С тех пор как врач сказал, что у меня нет проблем с сердцем, — ответила она тихо, ее настроение мгновенно изменилось.

Корин казалась обеспокоенной. Серьезной, а не счастливой, какой должна была быть.

Я взял ее руку и поцеловал.

— Это замечательно, Корин! Почему ты мне не сказала?

Корин высвободила свою руку и продолжила есть.

— Это лучшее жаркое, что я когда-либо ела. Даже лучше, чем у моей мамы, — сказала она, игнорируя мой вопрос.

Что с ней происходит?

Мама ярко улыбнулась. Даже при всей этой неуклюжести в общении с людьми, Корин с легкостью завоевывала мою семью.

— Спасибо большое, Корин. А как твоя мама его готовит?

У меня не было возможности предупредить своих, что родители Корин умерли. Этот вопрос не поднимался. Я открыл рот, чтобы вежливо объяснить это, но Корин опередила меня.

— Она мертва. Поэтому я не могу у нее спросить. — Корин подавленно закрыла глаза. — Я не хотела говорить это так. Простите, — сказала она мягко, выглядя при этом так, будто хочет спрятаться под столом.

Улыбка мамы померкла. Комната погрузилась в молчание.

— О, мне так жаль, — пролепетала она.

— Мой отец тоже мертв. Поэтому у меня много лет не было семейных ужинов. Это приятно. Правда.

Щеки Корин покраснели. Я знал, ей стыдно. Я не предупредил родителей о неловкой честности Корин.

— Черт. Говорила же, что скажу что-то глупое, — тихо пробормотала Корин, выкручивая руки на коленях.

Никто ничего не сказал. Даже Зои, которой с легкостью удавалось вставлять остроумные комментарии в любую беседу.

— Ну, это очень плохо, — заявил отец, прочистив горло.

— Да, это так. Спасибо, — ответила Корин, пытаясь улыбнуться, но у нее не получилось.

— Мы рады, что ты здесь, — сказала мама, спасая то, что осталось от разговора.

— Я, правда, рада быть здесь. Честно. Потрясающее блюдо, — пробормотала Корин с отчаянием, и я понимал, она пытается выбраться из ямы, в которую угодила.

— Все нормально, Корин, — прошептал я, сжимая ее руку.

Мама с жалостью смотрела на мою девушку, а папа чувствовал себя некомфортно. Но их не оттолкнула ее вспышка. Я знал, родители Корин мертвы, но не знал детали. Эта тема не поднималась. Корин не хотела делиться этой информацией. Но наблюдая за тем, как она сидит за столом моих родителей и выглядит грустнее, чем я когда-либо видел, я осознал, как ужасно, что я не узнал нечто настолько важное.

И почему, черт побери, она не сказала мне, что врач не подтвердил ее проблемы с сердцем? Это было важно!

Просидеть остаток ужина с родителями было трудно. Особенно потому, что я хотел отвезти Корин домой, допросить, а потом отпраздновать хорошие новости.

Настроение Корин так и не улучшилось, и неважно, как сильно она старалась. Ей явно было больно смеяться и общаться с моей семьей. И я был рад, когда настало время уходить. Весь этот опыт оказался изматывающим.

Корин помогла убрать Зои со стола и поблагодарила моих родителей за ужин.

— Была рада познакомиться с тобой, — сказала ей мама, и я видел, что она говорит серьезно.

Корин с Зои обменялись номерами телефонов и договорились как-нибудь встретиться. Папа заключил Корин в еще одно медвежье объятие.

— Береги себя, Корин, и проконтролируй, чтобы наш сын вскорости снова привел тебя к нам, — сказал он ей.

— Буду рада снова увидеть вас, — заметила Корин, на ее лице все еще читалась грусть, но улыбка была искренняя.

— Можешь завести машину? Я соберу остатки еды, — сказал я Корин, протягивая ключи от машины.

— Да. Хорошо. — Она помахала моей семье на прощание и вышла к машине.

Я последовал за мамой на кухню.

— Спасибо за приглашение, мам. Знаю, Корин немного застенчива, но ей действительно понравился ужин.

— Она милая, Бекетт. И ты так заботишься о ней.

Я вздохнул с облегчением. Одобрение мамы многое значило для меня.

— Рад, что ты так считаешь, мам...

— Но у нее большой багаж, Бек. Ты уверен, что можешь справиться с ним?

Что, прости?

— Я правильно расслышал, ты только что сказала, что она тебе понравилась, — ответил я резко, хмурясь и чувствуя мгновенное желание защититься.

Мама положила руку на мое плечо.

— Это так, милый. Корин мне понравилась. Она очень милая. Но очевидно, что она испытала сильную травму. Я просто не уверена, что она подойдет тебе, учитывая, что недавно произошло.

— У меня тоже есть багаж, мам. Целый грузовик, — запротестовал я раздраженно.

Глаза мамы затуманились от беспокойства.

— У тебя все не так, Бек. С ней происходит нечто более серьезное.

Я покачал головой, не желая признавать вслух, что мама права. Потому что я знал, с Корин что-то происходит. Просто не знал, что именно.

— Мое сердце болит за нее. Правда. Она потеряла людей, которых любила сильнее всего в этом мире. Такое горе ломает человека. — Мама протянула мне пакет с герметичными контейнерами. — Но ты сражаешься в собственных битвах. Не хочу, чтобы то, что происходит с ней, утянуло тебя вниз, когда ты так сильно стараешься подняться.

Я сжал руку мамы, зная, что она желает мне лишь добра.

Я знал, отношения с Корин будут нелегкими. Она нервная. Пугливая. Испуганная. Но еще и любящая, и заботливая. Она слушает, и понимает, что я чувствую, даже без слов. Мы с ней на одной волне.

— Я выгляжу счастливым, мам? — спросил я.

Мама провела рукой по моим волосам, как делала, когда я был маленьким мальчиком, привстала на носочки и поцеловала в щеку.

— Да, милый, выглядишь.

Я крепко обнял мою заботливую маму.

— Все это из-за нее.

Мама отстранилась, в ее глазах заблестели слезы.

— Тогда это делает счастливой и меня, — и затем она искренне улыбнулась. 

Покинув дом родителей, я обнаружил, что Корин ждет меня в машине, переключая станции радио.

Воспользовавшись моментом, я стал наблюдать за ней, пока она не замечала этого.

«Такое горе ломает человека», — слова мамы эхом отзывались у меня в голове.

Права ли она? Корин сломлена? Кое в чем я бы согласился с мамой. Я чувствовал, что сердце Корин разбито. Но были и моменты, когда в целом мире существовали только мы одни, и Корин казалась счастливой. Даже жизнерадостной. Совершенно не сломленной.

Одно я знал точно: мне нужно больше узнать о прошлом Корин, хочет она того или нет.

Я сел в машину и убрал пакет с едой, который дала мама, на заднее сидение.

— Ты в порядке? — спросил я.

Корин до сих пор возилась с радио и улыбнулась мне, хотя эта улыбка и не коснулась ее глаз.

— Конечно.

Конечно.

Такое сложное слово. Если дело касалось Корин, у него могло быть миллион различных значений, а иногда оно вообще могло ничего не значить.

— Конечно, — повторил я.

Корин кивнула.

— Конечно.

— Так значит, ты любишь жаркое, — запнувшись, заметил я.

— Это было вкусное жаркое, — согласилась Корин, странно уставившись на меня.

— Ну, здорово.

«Да, это определенно лучший способ выпытать информацию, Бекетт», — мысленно побранил я себя.

Мы ехали к моей квартире, и я не мог подобрать слов для разговора. У меня скопилось много вопросов, но не было уверенности, что Корин ответит на них. Она была такой скрытной и избегала определенных тем, как чумы.

Я припарковал машину на привычном месте и заглушил двигатель.

— Хочешь зайти ненадолго? — спросил я.

Корин приехала сюда после работы, и я видел ее припаркованную машину под деревом.

— Только если ты этого хочешь.

— Конечно, — ответил я и, наконец, был вознагражден искренней улыбкой.

Медленно мы зашли в здание и подождали лифт, стоя друг возле друга. Не разговаривая.

Оказавшись в квартире, я включил свет.

— Мне нужно убрать это в холодильник. Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил я, тряхнув пакет, который дала мама.

Вдруг я ощутил неловкость. Возбуждение. Нетерпение.

— Не отказалась бы от чашечки чая.

— Ладно, тогда чувствуй себя как дома. Я вернусь через минуту.

Я поспешил заварить чай, а когда вернулся в гостиную, обнаружил, что Корин рассматривает мои фотографии, расставленные на каминной полке.

— На некоторых фото ты выглядишь таким молодым, — заметила она, указывая на фотографии, на которых я играл в футбол и участвовал в забеге в старшей школе.

Она взяла чашку чая, которую я протянул ей.

— Логично. Это было десять лет назад.

Корин двинулась дальше, рассматривая мои работы.

— Мне очень нравится эта, — пробормотала она, указывая на черно-белую фотографию моста на Эш-стрит в лунном свете. — Очень красиво.

Я взял фотографию и протянул ей.

— Тогда она должна быть у тебя.

— Я не могу ее взять, Бек. Она твоя.

— И я могу сделать еще одну. Если она так тебе нравится, я бы хотел, чтобы ты взяла ее.

Корин прижала фотографию к себе.

— Спасибо. Это много для меня значит.

Она снова бросила взгляд на фотографии.

— Почему ты не рассказала мне про визит к врачу? Насчет сердца? — спросил я.

— Что ты почувствовал во время сердечного приступа? — спросила она, не отвечая мне.

Я нахмурился.

— Не понимаю, как это связано с...

Корин посмотрела на меня, и я удивился, увидев в ее глазах слезы. Они свисали на кончиках ресниц, но не текли. Корин редко плакала. Я знал, ей не хотелось показывать свои слезы. Никогда.

— Можешь рассказать мне? Пожалуйста, — попросила она.

Я понял, это было важно для нее. Просто не знал почему. Я взял ее за руку и потянул к дивану. Мы сели рядом друг с другом, но не соприкасаясь. Мне хотелось обнять Корин, и держа в своих объятиях узнать, почему она плачет. Мне были ненавистны эти слезы и боль, которая их вызвала.

— Как-то утром я вышел на пробежку. Я бежал без особых усилий, не ощущая никакой нагрузки. Просто делал то, что и каждый день. — Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. — Я бежал вдоль реки, слушал музыку, ни о чем не думал, когда ощутил резкую боль с правой стороны. Сначала пытался ее игнорировать, подумал, просто судорога.

Я помнил тот день. Помнил, как пытался игнорировать сигналы, которые посылало мне мое тело. Игнорировал их все, пока не стало слишком поздно.

— А потом ощутил давление в груди, будто там засел гигантский камень. — Я потер центр груди. — Я прекратил бежать и наклонился, пытаясь отдышаться.

Я провел рукой по волосам, сильно ненавидя эти воспоминания.

— Я не мог дышать, а давление было слишком сильным. Мне стало плохо, будто подступала тошнота. А затем я упал.

Корин напряженно смотрела, выбивая этим меня из колеи.

— Мне сказали, что мое сердце остановилось почти на две минуты. Если бы не женщины, выгуливающие в это время собак, меня бы сейчас здесь не было.

— Ты умер, — прошептала Корин.

Я кивнул.

— Умер.

— Ты боялся?

— Умирать? — спросил я, и она кивнула.

— Нет, не боялся.

И это была правда. Мне не было страшно умирать. Мне было страшно не жить.

Корин отвернулась, и волосы упали ей на плечо. Мне захотелось прикоснуться к ним. Прикоснуться к ней.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом?

— Потому что я боюсь умереть.

— Но с тобой все в порядке, Корин. Ты говорила, что врач не нашел никаких проблем с твоим сердцем...

— Если дело не в сердце, значит, проблема в чем-то другом. Я знаю.

Я не понимал, о чем говорит Корин. Откуда она может знать, что с ней что-то не так, если врач заверил, что она здорова?

— Не думаю, что понимаю, о чем ты говоришь. С тобой что-то еще происходит? Ты больна?

— Когда мне было четырнадцать, маме поставили диагноз — меланома. (Примеч.: Меланома — злокачественная опухоль, развивающаяся из пигментообразующих клеток). Она умерла через год.

Корин заплакала, и я понял, что больше не могу оставаться в стороне. Я притянул ее к себе, прижимая к груди, и зарылся носом в волосы, вдыхая аромат, который принадлежал лишь Корин.

— Я не знал. Мне так жаль, Корин. — Я не мог даже представить ту боль, через которую она прошла.

— А через год у отца диагностировали болезнь Ходжкина. (Примеч.: Болезнь Ходжкина — злокачественное заболевание лимфоидной ткани, характерным признаком которого является наличие гигантских клеток Рид). Он умер не сразу. Долгое время боролся. Мне исполнилось восемнадцать, когда он умер. Последний год я заботилась о нем, и, когда это произошло, не знала, что мне с собой делать. Я запуталась.

Боже, она потеряла обоих родителей за такой короткий период. Как она это пережила?

— Моей сестры, Тамсин, никогда не было рядом. Она училась в колледже, пока я наблюдала за тем, как родители умирают один за другим.

Ее голос звучал монотонно, будто она отключила эмоции. Или запечатала их глубоко-глубоко. Я не хотел этого. Мне хотелось, чтобы она знала: со мной можно дать волю чувствам.

— Корин, черт. Это ужасно. — Эти слова не отражали те чувства, что я испытывал.

— После этого я знала, что закончу так же, как и они. Умру слишком рано. Знала, что меня унесет какая-нибудь болезнь. Знала, что у меня осталось мало времени. Поэтому просто ждала этого момента. Не пошла в колледж. У меня никогда не было серьезных отношений. Конечно, у меня есть гончарная мастерская, которая добавляет в мою жизнь частичку радости, но это все.

Должно быть, Корин так одинока. Я ощутил злость от того, что она лишила себя всего, спряталась. От людей. От отношений. От мира.

— Но ты не больна?

Я все еще был в замешательстве. Больна Корин или нет?

— Ты можешь умереть в любую минуту, Бекетт. Твое сердце может просто не выдержать. И все. Мне не хотелось строить с тобой отношения, потому что я больше не смогу смотреть, как тот, кто мне дорог, умирает. Потому что сама не хочу оставить кого-то, как родители оставили меня.

Мама была права. У Корин имелся багаж. Огромный багаж.

— Но ты не умрешь, Корин, — заявил я, чувствуя, будто упускаю нечто существенное. Нечто важное.

— Конечно, умру, Бек. Я ощущаю это в своих костях. Знаю, это неминуемо.

— Черт, Кор, все когда-нибудь умрут. Но это не значит, что ты должна расхаживать и ждать, когда это произойдет. — Я начал раздражаться из-за ее пессимизма.

Корин говорила, что здорова, что в порядке. Но убедила себя в том, что больна. Она вбила себе в голову, что умирает, и никакие слова, которые мог бы сказать я или врач, этого не изменят.

— Я видела, как умирает отец. Ты хоть понимаешь, каково это? — закричала Корин, наконец, посмотрев на меня.

— Нет! — вскрикнул я в ответ. — Нет, не понимаю. Не могу представить, как ужасно это было для тебя!

Корин зарыдала, слезы полились ручьем. Они быстро капали, покрывая ее кожу горем, которое она впитывала в себя слишком долго.

— Ты умираешь, Бекетт. Твое сердце продолжает биться лишь благодаря чертовой машине в груди! — истерично выпалила она.

Я схватил ее руку и прижал к своей груди. Прямо к тому месту, где билось сердце.

— Ты чувствуешь, Корин? — спросил я. Она попыталась отвернуться, но я взял ее за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза. — Чувствуешь? Равномерное биение? Оно не остановится. Я не позволю.

Корин закатила свои красные опухшие глаза.

— Ты не можешь его контролировать, Бек. Разве не понял? Ничего из того, что ты сделаешь, не изменит того, что может произойти.

Я прижал ее ладонь к своей груди.

— Вслушайся в свои слова. Может. Возможно. Может быть. Не обязательно, что это точно произойдет.

— Ты чертовски оптимистичен. Это раздражает, — пробормотала она, вытирая слезы.

— А ты неврастеничка с кучей проблем.

Глаза Корин загорелись. Мне было радостно это видеть, я скучал по этому огню.

— Ну, расскажи мне, что ты чувствуешь на самом деле, — саркастично заметила она.

Я усадил ее к себе на колени, обнял за талию и провел носом по ее ключице, целуя нежную кожу. Мне нравилось чувствовать ее своими губами.

Любить ее.

— Хорошо, расскажу. Я люблю тебя, Корин Томпсон.

Корин перестала дышать. Застыла. Стала такой неподвижной.

Эти слова просто сорвались с моих губ. Я не собирался произносить их вслух, но правду не скроешь.

Я любил ее. Больше, чем можно любить другого человека. Она заставляла меня смеяться. Из-за нее мне хотелось кричать.

Корин делала меня таким невероятно счастливым. И в то же время чертовски грустным. Она была причиной, по которой мне хотелось жить полной жизнью. Того же я хотел и для нее.

Я поцеловал ее в шею.

— Не думаю, что с тобой что-то не так, — пробормотал я у ее кожи, и Корин сразу же напряглась.

— Ты ничего не знаешь...

— Ш-ш-ш. Прекрати, — попросил я, покрывая поцелуями кожу под ее подбородком. — Ты прошла через то, что большинству и не снилось. Подобное горе оставляет шрамы на людях. Меняет их. Оно изменило и тебя.

Я развернул Корин, чтобы она оседлала меня. Ее руки лежали на моей груди, прижимаясь к сердцу. Равномерно бьющемуся сердцу.

— Мне кажется, ты так боишься умереть, что забыла, как жить. И не позволяешь себе этого. Но, Кор, я не дам тебе творить подобное с собой. Бери пример с мужчины, который едва все не потерял. Ты не можешь думать только о смерти. А должна сосредоточиться на том, что находится прямо перед тобой.

— Не думаю, что в этом есть смысл, — вздохнула Корин.

Я давил на нее. Вероятно, мне не следовало этого делать. Корин была из тех, кто убегает. В любой момент она могла исчезнуть, и я не успею ее поймать.

Но ее саморазрушение разбивало мне сердце. Ведь теперь я сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить ее.

Я поднял руки и нежно притянул Корин к себе, чтобы поцеловать. Глубоко и по-настоящему. Я целовал ее так, будто хотел выплеснуть все те чувства, что испытывал к ней. К этой грустной, одинокой, вроде-как-сумасшедшей девушке.

— Прекрати думать о том, что может произойти потом, и сосредоточься на том, что происходит здесь. Сейчас. Со мной. — Я погладил ее щеки подушечками больших пальцев.

— Смейся со мной…

Я покрыл поцелуями ее шею.

— Танцуй со мной…

Отодвинул ее блузку в сторону и поцеловал плечо.

— Улыбайся со мной…

Поцеловал в висок.

— Люби со мной…

Я провел ладонями по ее рукам и переплел наши пальцы. А потом наклонился и поцеловал в губы. Корин раскрыла их и тихо вздохнула, когда наши языки соприкоснулись. Я крепко сжал руки, держа ее в объятиях. Мне хотелось, чтобы она слышала меня. Слушала. И я проглотил ее слезы. Одну за другой.

— Живи со мной, — умолял я.

— Бек, — произнесла Корин мое имя, всхлипывая.

Она заплакала навзрыд. Отпустив всю себя. Потом провела пальцами по моей шее, скользнула вниз по ключице, пока не нашла шрам. Слегка выпуклое место на моей коже.

Со слезами на губах, она поцеловала шрам. И задержалась там. Ненадолго, но достаточно, чтобы успокоиться.

Когда наши губы снова встретились, я знал, она отдает мне последнюю часть себя.

И я буду заботиться о Корин Томпсон. До конца своих дней.

Не произнося ни слова, я поднял ее и понес по коридору в свою спальню. Корин обхватила ногами мою талию.

Мы не прекращали целоваться, когда я клал ее на кровать и медленно снимал блузку. Мы оторвались друг от друга только, чтобы раздеться.

Одежда была отброшена в сторону.

Мы были открыты.

Настежь.

Друг для друга.

— Бек, — прошептала Корин, выгибая спину, когда я прижал пальцы к местечку между ее ног.

Она отдавала все. Абсолютно все. И я жадно принимал.

Поцелуями я спустился от ее губ вниз, не торопясь лаская места, которые нуждались во мне сильнее всего. Впадинка горла. Грудь, где неистово колотилось сердце. Упругая кожа прямо под пупком.

И, когда языком я нашел центр ее наслаждения, она вскрикнула. Выругалась. И попросила, чтобы я не останавливался.

И я этого не сделаю. Ни за что на свете.

— Бекетт. Хочу…

Корин не закончила предложение, потому что и не должна была. Я знал, нам обоим нужно было только одно.

В ящике я нашел презерватив и быстро надел его. Все это время Корин неотрывно наблюдала за мной. Ее глаза горели. От того, что она так смотрела, я чувствовал над ней власть.

Уверенность.

Безусловность.

Когда я погрузился в нее, мне пришлось остановиться на секунду. Меня переполняли ощущения. Их было слишком много. Я опустил взгляд на Корин и ощутил напряженное давление в груди, которое никак не было связано с проблемами с сердцем.

Наоборот, оно, наконец, нашло причину, чтобы биться. Мне захотелось снова сказать Корин, что я ее люблю.

Но я потерял дар речи.

Вообще ничего не мог произнести.

Поэтому я любил ее молча.

Любил всю без остатка.

Каждой крошечной частичкой себя.

Слова были ни к чему.

Тишина была намного лучше. 

— Я знаю, ты проснулась.

Я уткнулась лицом в подушку, чтобы Бек не заметил, что я улыбаюсь, словно дурочка, чувствуя на своей обнаженной спине прикосновения его прохладных пальцев.

Вскоре пальцы сменились губами, и влажный кончик языка заскользил по моей коже.

Прошло уже почти три недели с тех пор, как со мной произошел нервный срыв после ужина у его родителей.

Три недели с тех пор, как я обнажила перед Бекеттом самые ужасные, самые унизительные свои стороны.

Теперь он знал мои секреты. Но все равно любил меня.

Любил.

Доктор Харрисон сказал, что со мной все в порядке. И Бекетт был с ним согласен.

Но я до сих пор не могла в это поверить. Особенно когда разум и тело пытались убедить меня в обратном.

Я сохранила номер Криса Райли, но так и не позвонила, да и вряд ли это сделаю. Знаю, мне нужно найти в себе силы, чтобы сделать звонок, но пока я еще не набралась храбрости.

Да и не совсем уверена, что мне вообще это нужно. Неделями я не зацикливалась на боли. Все мои мысли занимал Бекетт Кингсли.

Уже три недели у меня не было панических атак. Ничего не болело. Не тревожило. И все потому, что я обрела любовь с потрясающим мужчиной. Может, он — то самое лекарство, которое мне было нужно.

— Проснись, проснись, — промурлыкал Бекетт мне на ушко, откидывая волосы в сторону и покусывая зубами мочку.

— Я сплю, — проворчала я, притворяясь раздраженной. Но это было совсем не так.

Ни капельки.

Бекетт перевернул меня и начал покрывать поцелуями впадинку у моего горла, спускаясь все ниже и ниже.

Я начала извиваться, когда он принялся за мою чересчур чувствительную грудь, на которой еще со вчерашней ночи остались следы от его щетины.

Бекетту нравилась грудь. Он был одержим ею.

— М-м-м, — простонал он, касаясь губами моей кожи, и этот стон отозвался у меня между ног.

Я вытянула руки над головой, наслаждаясь моментом.

Каждый парень на планете должен научиться делать то, что умеет творить Бекетт языком с сосками. Ведь тогда многие женщины обретут счастье.

Тем временем Бекетт направил свои пальцы на юг. Будто я не подозревала, к чему приведут эти игры.

— Что ты делаешь? — спросила я лениво, отталкивая его руку, будто он в чем-то провинился.

— А на что это похоже? — пробормотал Бекетт, продолжая целовать мою грудь.

— Я чувствую себя бесстыжей, — подразнила его я, но, когда он проник в меня пальцем, у меня участилось дыхание. Господь Всемогущий!

Он продолжил производить толчки, медленно поглаживая меня, и я принялась бормотать всякую нелепицу. Возможно, я даже начала говорить на других языках. А после оргазма едва могла связно мыслить.

— Я еще с тобой не закончил, — пообещал Бек, когда я закрыла глаза.

Я приоткрыла один глаз.

— Что же, надеюсь, это и правда так, — чопорно заметила я.

Бекетт зарычал и яростно впился в мои губы. Через пару секунд мы громко стонали, пока он доводил меня до предела.

И когда нас обоих вот-вот уже должен был накрыть самый мощный оргазм, на подушку запрыгнул комок шерсти и улегся на нее.

— Какого... — Бекетт посмотрел на моего кота, Мистера Бингли, не переставая двигаться.

— Не обращай на него внимания, — застонала я, выгнув спину.

Мистер Бингли поднял лапу и начал вылизывать себя. Прямо рядом с нами. А когда закончил, не мигая уставился на нас.

— Твой кот, кажется, любит подглядывать, Корин. Это отвлекает, — с трудом произнес Бекетт.

Он сцепил мои ноги у себя на талии, поднял меня и переложил на другую сторону кровати.

— Я чувствую, как он наблюдает за нами, — прошептал Бекетт, будто Мистер Бингли мог его услышать.

И действительно, мой кот, не сдвинувшись с места, продолжал наблюдать за нами.

— Мы должны уйти в другое место, Кор. Я не могу трахать тебя во всех позах, зная, что он сидит здесь и молча осуждает, — пожаловался Бекетт.

— Он же кот, Бек. Его мысли заняты лишь мышами и едой. Не думаю, что он критикует твою технику толчков, — фыркнула я.

Бекетт толкнулся глубже, и я ахнула.

— Тогда держись, — скомандовал он.

— Ты, правда, переживаешь из-за этого? Расслабься, — выдохнула я, беспокоясь о том, что он выйдет из меня.

— Не смей говорить мне расслабиться, — пригрозил он. — А теперь держись.

Когда Бекетт поднял меня, все еще находясь глубоко внутри, я крепко обхватила его ногами и обняла руками за шею.

Я чувствовала себя обезьянкой, повисшей на дереве.

— Какого черта ты делаешь? — спросила я, хихикая.

Бекетт захлопнул ногой дверь спальни и аккуратно опустил меня на пол посреди коридора.

— Здесь? Ты серьезно? — рассмеялась я.

— Я. Не. Могу. Ждать. Ты. Нужна. Мне. Сейчас.

После этих слов я больше не смеялась.

Через некоторое время мы снова оказались на моей кровати, выгнав Мистера Бингли в гостиную, и ему это не очень понравилось. Уверена, теперь где-то там он замышляет свою кошачью месть.

Я положила голову Бекетту на грудь, слушая устойчивое сердцебиение. После утренних шалостей на полу в коридоре, он казался неестественно уставшим, и я переживала, что это плохо отразилось на его здоровье.

Когда я поинтересовалась, как он себя чувствует, Бекетт шлепнул меня по заднице и сказал, что уже готов ко второму раунду.

Но все же я настояла на отдыхе. Несмотря на то, что мы были счастливы — счастливее, чем я могла вообразить — я все еще волновалась за его здоровье. И у меня была паранойя. Я беспокоилась о его сердце, хотя и пыталась оставить свои заморочки в стороне. Как бы трудно это ни было.

— Когда у тебя следующий прием у врача? — спросила я, прижимая ладонь к груди Бекетта, где билось сердце.

Он поднял мою руку и поцеловал ладонь.

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что хочу знать, — объяснила я.

— На следующей неделе. Проверят мой ИКД и сделают рентген. Оценят действие лекарств. Все как обычно.

Я прикусила губу и выдавила улыбку, но Бекетта обмануть не смогла.

— Ты не должна так сильно за меня переживать, Корин. Прекрати ждать, что случится что-то ужасное. Этого не будет. Ты должна доверять мне. Доверять нам.

Я хотела этого. Хотела. Но привыкла всегда ждать худшего.

На прикроватной тумбочке зазвонил мой телефон, и я нахмурилась.

Сегодня была суббота, выходной. В студии работал Адам, никаких вечеринок не было запланировано, и я представить не могла, зачем ему мне звонить.

Я потянулась через Бекетта и взяла телефон. И тот воспользовался возможностью, чтобы снова пощупать мою грудь. Он был просто ненасытен. Прочитав сообщение на экране, я расстроенно вскрикнула. Бекетт отпустил мою грудь и сел ровнее.

— Что такое?

— Моя сестра. Она в городе. Я совсем забыла, что она собиралась приехать.

Ну вот, суббота испорчена.

— Твоя сестра? Та самая сучка? — уточнил Бекетт.

— Единственная и неповторимая, — подтвердила я.

— Что она здесь делает? Разве она не живет в Вашингтоне?

— Живет, но она предупреждала, что вместе со своим мужем собирается на конференцию в Ричмонд, и что они заедут сюда. Они хотят продать дом родителей. Сегодня она встречается с агентом по недвижимости.

— А ты его продавать не хочешь, — предположил Бекетт.

— Уже какое-то время я ругаюсь с ней из-за этого.

Я вдруг ощутила сильную усталость. Отстранилась от Бекетта, свесила ноги с кровати и подняла с пола свое белье, которое мой мужчина снял с меня вчера вечером.

— Я в душ. Сестра хочет встретиться со мной у дома через час.

Мое сердце сжалось. У того самого дома. Я прям чувствовала, как в животе разрастаются первые признаки паники.

— Ты стала бледной, как полотно, детка. В чем дело? — Бекетт погладил мою спину.

— Ничего. Глупости, — ответила я, борясь с собой.

Глубоко вдохни.

Вдох и выдох.

Не сходи с ума, Корин.

Не сейчас.

Подумай о чем-нибудь хорошем.

Найди свое счастливое место.

Но мое счастливое место это больше не пляжи с полуголыми красавчиками.

Я взглянула в обеспокоенные глаза Бекетта и поняла, что уже его нашла.

Мне удалось подавить паническую атаку, которая почти поглотила меня — первую атаку за последние несколько недель — и натянуто улыбнулась Бекетту.

— Это не глупости. В противном случае ты не выглядела бы так, будто сейчас упадешь в обморок, — возразил Бек.

— Я много лет уже не была в доме. С тех пор, как умер папа.

Бекетт схватил меня за плечи, крепко удерживая на месте.

— Я пойду с тобой. Все будет хорошо.

Я кивнула, потому что верила ему.

Доверяла.

— Я люблю тебя, — произнес он нежно, и я поцеловала его.

Только так я могла ответить на его слова.

Мы подъехали к дому, в котором я провела свое детство. За эти годы я часто проезжала мимо него, но ни разу не осмеливалась зайти внутрь.

До сегодняшнего дня.

Я видела, что Тамсин и Джаред разговаривали с женщиной в ужасном клетчатом брючном костюме. Они обходили дом по периметру, и эта женщина делала какие-то заметки в своем блокноте.

— Поверить не могу, что сестра делает все это, даже не посоветовавшись со мной, — прошипела я.

Бекетт начал массировать мою шею, пытаясь успокоить.

— Она ничего не сможет сделать без твоего согласия. Это похоже на стандартную оценку имущества. В этом нет ничего плохого. Не иди туда, размахивая кулаками. Мне кажется, твоя сестра только этого и ждет. Помни, людям привычнее отвечать на спокойные доводы, чем на оборонительный гнев.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Мне повезло, что у меня есть собственный Мастер По. (Примеч.: Мастер По — персонаж американского драматического сериала «Кун-фу» о боевых искусствах семидесятых годов).

— Ты научишься кунг-фу, кузнечик, — процитировал Бекетт, и мы оба рассмеялись над нашей странной любовью к сериалам семидесятых.

Я расстегнула ремень безопасности.

— Ладно, давай покончим с этим.

Мы вышли из машины и направились к Тамсин, Джареду и очень плохо одетому агенту по недвижимости. Когда мы почти подошли, они посмотрели в нашу сторону, и я заметила на лице Тамсин шок при виде Бекетта.

И до меня дошло, что я никогда ей о нем не рассказывала.

К тому же, она не привыкла видеть меня с мужчинами. Они никогда не задерживались до второго свидания, тем более до знакомства с моей сестрой.

— Привет, Корин. Рада тебя видеть, — сказала Тамсин и шагнула вперед, чтобы обнять меня.

— И я тебя, — солгала я.

Ко мне подошел Джаред, чтобы тоже обнять. С тем же успехом я могла бы обнимать картон. Я отошла от них и указала рукой на Бека.

— Это мой парень, Бекетт Кингсли. Бекетт, это моя сестра Тамсин и ее муж Джаред, — представила я их друг другу.

Тамсин приподняла брови.

— Парень? С каких пор у тебя есть парень?

Бекетт вытянул руку, и Тамсин пожала ее. Джаред сделал то же самое.

— С недавних, — ответила я уклончиво.

— И ты не сказала мне? — спросила Тамсин, и если бы я не знала сестру, то подумала бы, что ее это расстроило.

— А зачем бы мне тебе об этом рассказывать? — спросила я выразительно.

Кто-то откашлялся, и мы все повернулись к женщине в ужасном костюме.

— Корин, это Элис Монтгомери. Она брокер в «Блю Маунтин Реалти». Мы пока просто осматриваем дом, чтобы дать ему оценку. Съемщики жилья уехали на выходные, но я предупредила их, что мы заедем.

— Здравствуйте, — поздоровалась Элис, протягивая руку мне и Бекетту.

Она заглянула в свой блокнот.

— Дом был построен в 1975 году. Вся территория занимает две тысячи квадратных метров в популярной части города. Недалеко отсюда находятся магазины и школы. Также я заметила две хозяйственные пристройки складского назначения.

Элис рассказывала о деталях, но я едва слушала ее. Это было неважно. Я не продам его.

Я скрестила руки на груди и, хмурясь, уставилась на сестру, которая слушала Элис. Джаред не обращал ни на что внимания — был слишком занят проверкой почты на телефоне.

— Успокойся, Кор, — прошептал Бекетт мне на ушко.

— Я спокойна, — прошептала я в ответ.

— Тогда почему скрипишь зубами?

Я расслабила челюсть и опустила руки по бокам. Враждебность только разозлит Тамсин, этим я ничего не добьюсь.

— Зайдем внутрь? — спросила Элис.

Тамсин достала ключ и повела ее к небольшому крыльцу перед дверью. Джаред и Бекетт пошли следом, но я осталась стоять на месте.

Я уже много лет не была внутри. Не уверена, что смогу зайти туда сейчас. Бекетт оглянулся и заметил, что я все еще стою на газоне.

— Корин... — начал он, но сестра прервала его.

— Не зайдешь внутрь с Джаредом и Элис? Мы подойдем через минутку, — попросила она, протягивая ему ключ.

Бекетт засомневался. Я знала, он не хочет оставлять меня наедине с Тамсин, но также я знала, что сестра не приемлет возражений.

— Ладно, — нахмурился Бекетт и бросил на меня взгляд в поисках поддержки.

Я кивнула и Тамсин похлопала его по руке.

— Она большая девочка, Бекетт.

После того как Бекетт, Элис и Джаред скрылись внутри, Тамсин подошла ко мне.

— Ты впервые вернулась сюда, ведь так? — спросила она.

— Ага.

— Я тоже. Это странно, не так ли? — Тамсин смотрела на дом, спрятав руки в карманы бледно-серых брюк.

Она пытается завязать беседу? Чего она добивается?

— Не хочешь зайти внутрь?

— Не знаю, — ответила я ей коротко.

Тамсин потерла шею. Еще с детства я знала, что это признак того, что она нервничает. Я уже давно не видела сестру — около года — и с тех пор она похудела. У глаз появилось пару морщинок, и она казалась уставшей. Но все равно была красивой. Мы с ней были очень похожи: такие же каштановые волосы, карие глаза и ямочка на подбородке. Но, несмотря на всю внешнюю схожесть, мы были очень разными.

— Я никогда не хотела возвращаться сюда, — сказала Тамсин через секунду.

— Ага, я так и поняла после того, как ты ни разу не приехала навестить меня, — резко ответила я.

Я не хотела быть такой грубой, но сестра пробуждала во мне суку. Должно быть, это было заразно.

— Мама с папой были замечательными родителями. Правда. Я так сильно любила их, но не могла смотреть на то, как они умирают. Поэтому и оставалась подальше отсюда. Я не говорю, что это было правильно, но я тоже еще была ребенком, Кор.

Я покачала головой. Ее оправдания — всего лишь оправдания.

Мы никогда не говорили о болезни мамы и папы. Тамсин, кажется, запрятала эти мысли в глубину своего подсознания, куда обычно прячут самые постыдные воспоминания и случайную футбольную статистику.

Странно было говорить об этом сейчас. Но это давно назревало.

Слишком давно.

— Я тоже была ребенком, — огрызнулась я.

Тамсин вздохнула и повернулась ко мне.

— Да, я знаю. А я была эгоистичной дурой. Оставила тебя одну справляться со всем этим. А после смерти папы я вообще ничего не понимала. Мы пошли в разных направлениях. Ты все время переживаешь, что умираешь, а я превратилась в суперстерву и погрузилась в учебу и работу, чтобы избежать этих тяжелых мыслей. Мы обе больны.

— Да, у нас у обеих проблемы с головой. Но я до сих пор не понимаю, как это связано с продажей дома. Почему ты так яро настроена продать его? Разве не хочешь сохранить последнюю связь с мамой и папой? — спросила я, во мне все еще кипел гнев.

— Нет, не хочу, — ответила она коротко, и я потеряла дар речи.

— Не хочешь? — спросила я пораженно.

— Мне не нужна куча кирпичей, чтобы помнить папу и маму. Как и тебе. Напротив, думаю, это место тянет нас назад. Оно привязало нас к тому времени, куда мы не должны желать возвращаться.

— Здесь не всегда было плохо, — запротестовала я.

— Ты права. Не всегда. Но в какой-то момент все хорошие воспоминания оказались погребены под плохими. Я не могу смотреть на эту зеленую обшивку и желтую дверь и думать о чем-то еще, кроме того, что здесь умерли наши родители.

Тамсин вытерла слезы. Я даже не заметила, что она начала плакать. Может, она не такая уж и бесчувственная.

Это небольшое проявление искренних эмоций смягчило меня в отношении сестры. Совсем чуть-чуть.

Ее слова сильно ударили по мне. Особенно потому, что именно такие чувства я и испытывала к дому, где жила. Просто не знала, что сестра ощущает то же самое.

— Но были и хорошие времена. Много, — продолжила спорить я, больше ради самого спора, а не потому, что правда верила в это.

Тамсин вздохнула.

— Тогда почему ты не хочешь зайти внутрь? Почему отказываешься в нем жить? Думаю, тебе даже больше чем мне нужно избавиться от него. Ты должна отпустить все, из-за чего не можешь быть здесь. Потому что это съедает тебя живьем.

— Что ты знаешь о том, что съедает меня живьем? Ты никогда даже не пыталась узнать хоть что-то обо мне!

— Ты права. Не пыталась. Когда была младше, ты бесила меня до смерти. Была моей раздражающей младшей сестренкой, всегда мешалась под ногами и лезла в мои дела. Но после того, как мама с папой заболели, я оставалась далеко, потому что так было легче. И если бы я встретилась с тобой, мне бы пришлось столкнуться со всем, что с ними произошло. Ты заставляла меня помнить, как больно было потерять их.

Вау. Этого я не ожидала.

Совсем.

Тамсин никогда не была так откровенна со мной. И я не знала, что с этим делать.

— Из всей эгоистичной хр...

— Да, это было эгоистично. Да, это было неправильно. И я не могу этого изменить. Но я бы хотела, чтобы в будущем все было по-другому. Начиная с этого момента.

Я смотрела на нее так, будто у нее выросла вторая голова.

— Почему, черт возьми, ты говоришь все это сейчас? Чтобы уговорить меня продать дом?

— Неплохая идея, но нет, — усмехнулась Тамсин.

Она снова посмотрела в сторону дома, и я проследила за ее взглядом. Даже не знаю, что я чувствовала, когда смотрела на него. Но я знала, Тамсин права. Я устала цепляться за плохие воспоминания.

— Вообще-то, пару месяцев назад я начала ходить к психотерапевту.

В этот раз рассмеялась я.

— К психотерапевту? Разве это не признак апокалипсиса?

— Очень смешно, Корин. Твое чувство юмора как всегда восхитительно. — Тамсин поджала губы. — Это Джаред предложил. У нас были... проблемы. Поэтому мы стали ходить к семейному консультанту, и она предложила, чтобы я обратилась к психотерапевту, чтобы разобраться с моими нерешенными проблемами из-за мамы и папы.

Я была потрясена.

Тамсин лишила меня дара речи. Снова.

— Помогло? — спросила я тихо. По личным причинам.

— Пошло мне на пользу. Я поняла, чего мне не хватало в общении с людьми, и взглянула на все под другим углом. Включая то, как я обращалась с тобой, и на отсутствие между нами общения.

— Мы никогда не общались, Тамсин. Никогда.

Тамсин снова вздохнула.

— Мы единственная семья, что у нас осталась. Мы должны лучше относиться друг к другу. — Я уже приготовилась к спору, но сестра меня остановила. — Я не жду, что мы станем лучшими подругами, Кор, но, надеюсь, станет лучше, чем было до этого.

Я ничего не ответила на это, потому что не знала, что сказать. В детстве я бы отдала все на свете, чтобы моя клевая старшая сестренка захотела пообщаться со мной.

Но сейчас?

Первым делом нужно было избавиться от затаенных обид.

— Вы идете? — крикнул Джаред, стоя в дверном проеме. Позади него я заметила Бекетта.

— Зайдешь? — спросила Тамсин.

Я взглянул на сестру, которая внимательно наблюдала за мной, а затем на Бекетта, который обеспокоенно смотрел на меня.

И кивнула.

— Да. Зайду. 

Я согласилась продать дом.

Может, это и казалось внезапным решением, но, на самом деле, оно давно назревало. Да, я была категорически настроена против продажи, но глубоко внутри понимала, что это необходимо.

Но принять это решение оказалось непросто.

Войдя спустя столько лет в дом своего детства, я поняла, что меня многое сдерживало.

Горе.

Страх.

Упрямое нежелание отпускать родителей.

После нашего с Тамсин откровенного разговора, мы зашли в дом, и мне показалось, что меня сейчас стошнит.

Пока Джаред обсуждал с Элис лепнину под потолком и новый бойлер, мой желудок скрутило, а кожа покрылась холодным потом.

Все было другим. Еще бы. Теперь здесь жили другие люди. В доме стояла их мебель. Их воспоминания.

Но и мои до сих пор оставались здесь. Затесались в углы. Проникли в стены.

Счастливые воспоминания. Но так много и плохих. Мама умерла здесь, папа наверху. В этом доме я лишилась своего детства. Погрязла в кирпичах и цементе.

Тамсин прижала ладонь к моей спине. Этим успокаивающим жестом она шокировала меня.

— Осмотрись, Кор. Хочешь что-нибудь оставить себе на память?

Я глубоко вздохнула, пытаясь сдержать бабочек в животе. Они размахивали крыльями и царапали острыми лапками, дожидаясь момента, чтобы утянуть меня в могилу.

— Пройдись по дому, и если скажешь, что хочешь оставить его, я не буду давить на тебя. Мы найдем способ оплачивать его.

О, моя сестра была полна сюрпризов.

— А как же твои слова о необходимости продать этот дом, чтобы внести аванс за ваш собственный? — спросила я.

— Мы с Джаредом что-нибудь придумаем. Поэтому, если ты действительно хочешь оставить его, я не буду возражать. Просто перепишу его на тебя. Он будет твоим.

Сердце заколотилось в груди. Сильно и быстро.

— Правда? — выдохнула я.

— Правда, — кивнула Тамсин. — Но я хочу, чтобы ты обошла каждую комнату. Не торопись, сестренка. Хорошенько подумай о том, что значит для тебя сохранение этого дома и, если скажешь, что он не мешает тебе двигаться дальше, я сегодня же подпишу документы.

Я была потрясена, но в то же время плохо себя чувствовала. Такого со мной не происходило уже несколько недель. Но сейчас был не тот случай. Мне стало тяжело дышать, я потела, как свинья.

Тамсин заправила прядь волос мне за ухо и грустно улыбнулась.

— Мне кажется, ты застряла, Корин. Застряла в этих комнатах. В моменте, когда была восемнадцатилетней девушкой и наблюдала, как умирает наш отец. И, по моему мнению, продажа этого дома поможет обрезать нить, которая тебе больше не нужна. Но это лишь мое мнение. Можешь согласиться с ним, а можешь нет.

— Не думай, что, раз тебе промыли мозги, ты можешь лезть мне в голову. Не дождешься, я не хочу слушать эту ерунду, — прошипела я сквозь зубы, вдруг разозлившись.

Очень сильно разозлившись. Это была защитная реакция. Потому что сестра копнула глубоко. Так глубоко, что я ощутила это в самых темных уголках своего израненного сердца.

Тамсин не ответила колкостью или язвительной насмешкой. Она просто посмотрела на меня с грустью и пониманием, от которого мне стало не по себе.

— Я не хочу лезть тебе в голову. Просто хочу, чтобы ты услышала меня, — ответила она.

Я потерла виски, стараясь унять боль.

— Мне не стоило этого говорить, — признала я, чувствуя раскаяние.

Тамсин осторожно положила руки мне на плечи и быстро обняла.

— Все нормально. Знаю, я заслуживаю худшего.

— С этим не поспоришь, — фыркнула я.

Тамсин успокаивающе приобняла меня и вернулась к своему мужу и агенту по недвижимости.

Я прижалась к дверному косяку, все еще не решаясь сделать следующий шаг. Бекетт мгновенно оказался рядом.

— Что она сказала? — прошептал он со злостью.

Я покачала головой, продолжая осматривать знакомую комнату, наполненную незнакомой жизнью.

— Она что-то сказала. Корин, ты ужасно выглядишь.

— Спасибо, — ответила я и невесело усмехнулась.

Бекетт взял мою руку и прижал к своей груди.

— Что случилось? Расскажи мне, пожалуйста, — попросил он.

— Кажется, я помирилась со своей сестрой, — ответила я ему.

Он недоуменно нахмурился.

Я оставила поцелуй на его подбородке. Боже, я любила Бекетта. Скоро я признаюсь ему в этом. Он заслужил услышать эти слова.

А я заслужила того, чтобы сказать их.

— Пошли. Давай осмотримся. Поговорим позже.

Я взяла Бекетта за руку и ощутила, как легкое прикосновение придало мне достаточно сил, чтобы сделать то, что нужно.

Медленно я прошлась по своему старому дому. На каждом повороте на меня накатывали воспоминания. Иногда я улыбалась, иногда прикусывала губу, чтобы не зарыдать, как ребенок.

Я не пошла в комнату родителей. Просто не могла. Туда зашла Тамсин, но вскоре вернулась обратно. Она казалась бледной и заметно дрожала.

Я удивила нас обоих, когда подошла к ней и взяла ее за руку. Наши взгляды встретились, и впервые в жизни между нами воцарилось абсолютное понимание.

Связь.

Закончив обход дома, мы вышли на улицу, и Джаред запер входную дверь.

— Как все прошло? — спросил Бекетт.

— Не так плохо, как я думала, — призналась я.

— Милое местечко, — признался он, поглаживая мою руку.

Я прижалась к нему, набираясь силы от его поддержки.

— Было милым. — Я тяжело вздохнула. — Это больше не мой дом.

Бекетт прекратил меня поглаживать.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Это больше не мой дом. В нем были хорошие воспоминания. Много. Но когда я хожу по нему, я чувствую лишь смерть. И страдание.

По щекам потекли слезы, и я вытерла их.

— Мне не по себе от своих чувств, но я не могу с этим ничего поделать. И мне не хочется держаться за него. С меня хватит.

— Ты еще можешь передумать, — возразил Бекетт. — Не принимай поспешных решений.

— Я хочу продать дом. Там права. Он мешает мне двигаться дальше. Мне пора идти вперед. Я должна найти свой путь.

Бекетт крепко обнял меня и поцеловал в макушку.

— Так и будет. Я помогу тебе. Мы сделаем это вместе, — пообещал он.

И я верила ему. Полностью. Безоговорочно.

Потому что Бекетт никогда меня не обманет. Наше будущее было крепко переплетено друг с другом. И с этого дня начиналась моя новая жизнь.

Уже около часа я сидела за кухонным столом и пялилась на крошечную визитку в руке. Номер внизу отпечатался в моей памяти. Даже через десять лет я буду помнить эти цифры.

— Да позвони ты уже, — пробормотала я вслух.

Отлично, теперь я разговаривала сама с собой. Мне определенно нужно позвонить по номеру до того, как начну еще и отвечать самой себе.

— Если Тамсин смогла, то я уж точно справлюсь, — подбадривала я себя.

Ладно, это уже правда становилось нелепым. Я быстро набрала номер и прижала телефон к уху…

— Добрый вечер, офис Криса Райли.

…и повесила трубку.

И после этого я все еще считала, что у меня нет проблем?

После встречи с сестрой я каждый день звонила в офис Криса Райли и бросала трубку. Я почти была готова сделать то, что поклялась никогда не делать.

Но я была в ужасе.

Мне казалось, я не смогу пройти через это.

Потому что глубоко внутри не хотела признавать, что сказанное доктором Грэхем и доктором Харрисон правда.

Не хотела признавать, что мои болезни и хронические недуги находятся лишь в моей голове. Мне не нужно было подтверждение того, что я безнадежно чокнутая.

— Корин?

Бекетт зашел на кухню и обнаружил меня сидящей с чертовой визиткой в руке.

— Я уже пять минут стучу в твою дверь. Что ты делаешь? — Бекетт опустил руку мне на плечо и наклонился поцеловать меня.

— Прости. Я не слышала, — ответила я рассеянно.

Бекетт сел напротив меня и скользнул взглядом по белой карточке. Он не спрашивал, звонила ли я. По моему лицу все и так было ясно.

Но мне это было нужно.

Я хотела жить нормальной жизнью. Нормальной жизнью с Бекеттом. Если я не могу разобраться со своими проблемами, какое нас ожидает будущее?

Я отважилась продать дом родителей, но этого было недостаточно. Я должна была справиться с собой. Со всей хренью, что творилась у меня внутри.

— Посидишь со мной, пока я буду звонить? — спросила я тихо, глядя на мужчину, который постепенно становился для меня всем.

Бекетт потянулся через стол и взял мои ладони в свои. Затем прижал их к своим губам и поцеловал костяшки пальцев. В его глазах отражалась нежность и столько любви, что у меня все сжалось в груди.

Я должна была это сделать. Ради него. Ради себя. Ради нас.

— Я никогда не покину тебя, Корин. Я всегда буду рядом.

Именно это я и хотела услышать.

Почему офис Криса Райли был таким шаблонным? Я была очень разочарована.

Огромного аквариума и Энии, поющей в динамиках, было достаточно, чтобы я захотела уйти. Немедленно. (Примеч.: Эния — ирландская певица, автор музыки к фильмам).

Как я вообще могу разговаривать с мужчиной, который слушает Энию?

Я поняла, что просто искала оправдания, но в этот момент они имели огромное значение.

Я уже встала, когда дверь в кабинет открылась, и зашел средних лет мужчина в жилетке.

У Криса Райли были спутанные светлые волосы и морщинки от смеха вокруг глаз. У него было доброе лицо, из-за чего мне почти удалось простить ему жилетку и Энию.

— Здравствуйте. Вы, должно быть, Корин Томпсон. Я Крис Райли.

У него было твердое рукопожатие, что также обнадеживало.

— Здравствуйте, — ответила я, не зная, должна ли говорить что-то еще. Он уже изучает меня? Сканирует и анализирует?

Я неловко стояла посреди его кабинета и гадала, не слишком ли поздно сбежать отсюда.

Прекрати, Корин. Не нужно саботировать то, что может реально помочь.

— Почему бы вам не присесть? Не хотите чего-нибудь выпить? Кофе? Воды?

— У вас есть зеленый чай? — спросила я.

Крис Райли улыбнулся.

— На самом деле, есть. Я сделаю вам чашечку. Положить туда меда?

Я улыбнулась, вспомнив о Бекетте.

— Да, пожалуйста.

Крис приготовил чай и протянул мне горячую кружку. Ему еще нужно немного поработать над пропорциями меда, а так все было не так уж плохо.

Он сел, но не за свой стол, а в кресло, стоящее напротив моего. На коленях у него лежал планшет, но он не заглядывал туда. Он смотрел на меня.

Я сделала нервный глоток чая, не заботясь о том, что он обожжет мне нёбо.

— Как чай? — спросил Крис через пару минут мучительной тишины.

— Нормально, — неохотно признала я.

— Хорошо. Я принимаю близко к сердцу все, что касается заваривания чая. — Крис улыбнулся, и его признание, как и слова Бекетта, которые он сказал при нашей первой встрече, помогли мне немного расслабиться.

— Итак, расскажи мне немного о себе, Корин.

— Неужели вначале вы не хотите узнать, почему я оказалась здесь? Разве не в этом смысл? — хмурясь, спросила я.

Крис пожал плечами.

— Полагаю, рано или поздно мы к этому придем. Но сначала мне хотелось бы познакомиться с тобой получше.

— Ла-а-а-дно... — протянула я, не зная, что и думать о Мистере Жилетке и его странной методике.

— Давай начнем с простого. Чем ты занимаешься по жизни? — спросил Крис.

Я рассеянно почесала руку.

— У меня своя гончарная студия «Раззл Даззл».

Крис лучезарно улыбнулся.

— Моей дочери нравится эта студия! Я сам бывал там пару раз! Корин, она потрясающа.

Я еще немного расслабилась.

— Спасибо. Я горжусь ею.

— Это большое достижение для такой молодой особы. Тебе ведь всего двадцать пять, верно?

Я кивнула.

— Я открыла студию сразу после окончания школы.

Сделав глоток чая, я откинулась на спинку и скрестила ноги. Все оказалось намного легче, чем я ожидала.

— Вау. Это невероятно. Тебе помогли родители? — невинно спросил он.

Я сразу же напряглась.

Началось...

— Эм, нет.

Я снова почесала руку.

Крис понял, что затронул тему, из-за которой я почувствовала дискомфорт, и двинулся дальше. Он не давил, не вытягивал информацию клещами, и это меня шокировало. Разве не это он должен делать? Доставать грязное белье?

— Расскажи мне о людях, которые тебя окружают. О своих друзьях. О ком-то особенном.

Я снова расслабилась.

— Мой лучший друг, Адам, помогает мне управлять магазином. Вообще-то, он мой партнер. Мы друзья со старшей школы. Он немного угрюмый, но всегда готов прийти на помощь.

Я подумала об Адаме и о том, как все эти годы он помогал мне, а я даже не замечала. Я и не думала, что он оказался таким хорошим другом.

— Кажется, Адам отличный парень, — заметил Крис.

— Это так, — кивнула я. — И он мой единственный друг. Я непростой человек.

Крис изучающе разглядывал меня.

— Правда? Почему?

— Со мной может быть трудно. Нужно быть особенным, чтобы стерпеть все мои нервозы.

— Итак, у тебя есть Адам. И больше в твоей жизни никого нет?

Я слегка покраснела и прикусила губу, чтобы не улыбнуться.

— У меня есть парень, Бекетт. Вообще-то, я пришла сюда из-за него, — произнесла я.

Крис улыбнулся.

— Правда?

— Я хочу построить свою жизнь вместе с ним. И для этого должна разобраться со всей хренью, которая тут творится. — Для наглядности я постучала по своей голове.

— Корин, ты знаешь, что у тебя очень низкая самооценка? — мягко спросил Крис.

— Это не низкая самооценка, это факт, — возразила я, пожав плечами.

Крис сделал пометку на своем планшете.

— Значит, ты здесь из-за Бекетта. Можешь объяснить почему?

Я сделала глубокий вдох.

— Мои родители умерли, когда я была подростком. Сначала мама, а вскоре и папа.

Выражение лица Криса смягчилось, на нем отразилось сочувствие.

— Для кого-то столь юного возраста это большая травма.

— Я боюсь умереть. Очень боюсь. Я постоянно думаю об этом. Каждый раз, выходя из дома, мне кажется, что меня собьет машина. Когда кашляю, думаю, что у меня рак легких. Для меня каждая головная боль это потенциальная аневризма.

Я ощутила знакомый приступ паники.

— Врачи считают меня сумасшедшей, — добавила я приглушенно.

Крис наклонился вперед, опираясь локтями на колени.

— Почему ты так считаешь?

По моим щекам потекли слезы. Я не могла их остановить. И тогда плотину прорвало.

— Потому что это так.

Я рыдала и не могла остановиться. Крис протянул мне коробку салфеток, но не пытался прикоснуться ко мне или утешить, и я оценила это. Он просто ждал, когда я выплакаюсь и возьму себя в руки.

На это ушло пятнадцать минут. Мои слезы высохли, и я снова могла дышать.

— Простите, — сказала я смущенно, не в силах посмотреть ему в глаза, хотя, думаю, в силу своей работы он видел и похуже.

— Никогда не извиняйся за то, что чувствуешь. У меня сложилось впечатление, что ты не часто это делаешь.

— Не делаю что? — спросила я.

— Плачешь.

Я покачала головой.

— Это правда, — призналась я.

Крис внимательно изучал меня.

— Могу сказать тебе со стопроцентной уверенностью, что ты не сумасшедшая, Корин. Абсолютно.

— Как вы можете так говорить? Сколько вы меня знаете? Двадцать минут? — фыркнула я.

Крис откинулся на спинку кресла и засунул ручку в нагрудный карман.

— Ты пережила сильную травму, Корин. Преодолела разрушительные механизмы психологической адаптации. Тревога стала неотъемлемой частью твоей жизни. Но это не означает, что ты сумасшедшая. Вовсе нет.

От его слов узел у меня внутри, образовавшийся после смерти папы, ослаб.

— Доктор Харрисон говорит, что я ипохондрик, — произнося это, я ощутила стыд. Но мне нужно было рассказать об этом.

Крис улыбнулся.

— Ты умная, компетентная, состоявшаяся молодая женщина, которой еще только предстоит научиться справляться с горем. Я бы хотел помочь тебе с этим. Надеюсь, ты мне позволишь.

Я так долго была против психотерапии, убежденная, что она никогда мне не поможет.

Но все изменилось.

Я изменилась.

И мне нужно было верить, что я не сумасшедшая. Верить, что у меня может быть нормальная жизнь.

Что своими проблемами я не утяну Бекетта на дно. Я могла это сделать.

И сделаю.

Ради себя.

— Да. Мне бы этого хотелось. 

Бекетт

— Он очнется. И мне не хочется быть далеко, когда это произойдет, — спорила я с Тамсин, которая пыталась заставить меня съездить домой, принять душ и поспать.

Потому что последние двадцать четыре часа я не двигалась с места, целовала тыльную сторону безжизненной ладони Бекетта и пыталась не вздрагивать от прикосновений к его холодной коже. Большую часть дня я наблюдала за его лицом, пытаясь найти хотя бы какие-то признаки того, что он просыпается.

— Если ты не поспишь и не поешь, то этим не поможешь ни Бекетту, ни себе. — Тамсин протянула мне сэндвич, но я отложила его на столик, что находился возле больничной койки Бека.

— Со мной все хорошо, — ответила я ей, хотя сама себе не верила.

Потому что все было совсем не хорошо.

Это я вчера настояла, чтобы мы пошли на ярмарку в парк. И это был такой хороший день. Он был счастлив. Я была счастлива.

Мы были счастливы.

Я должна была догадаться, что это не навсегда. Не подхожу я для сердечек, цветов и «жили они долго и счастливо».

Мы держались за руки, смеялись. Целовались. Проводили вместе время. Всего лишь на день стали обычной парой.

А потом все закончилось.

Бекетт упал и потерял сознание.

А его сердце остановилось.

Внезапный сердечный приступ.

До самого приезда скорой я делала ему искусственное дыхание. Оставалась спокойной. Собранной. А потом медики загрузили его в машину и продолжили мою работу. Его губы были синими, и он все еще не дышал.

И тогда меня накрыло.

Мне разрешили поехать с Бекеттом, но я едва помнила саму поездку до больницы.

А после все вообще стало одним размытым пятном. Как только мы приехали, доктора и медсестры окружили и увезли его. Мне велели ждать новостей в комнате ожидания.

До того как Бекетта увезли, я забрала его телефон и позвонила его родителям.

Не знаю, как долго простояла там, но когда Мэрил и Стэнли приехали вместе с Зои, я все еще стояла в дверях реанимации. Они спрашивали, что случилось, но я не помню, отвечала ли им что-то.

Оцепеневшей.

Я была такой оцепеневшей.

Мы просидели много часов. День сменился ночью, а мы все ждали и ждали. Вскоре пришли врачи и поговорили со Стэнли и Мэрил.

У Бекетта случился сердечный приступ, и они реанимировали его. Но сейчас он находился в коме, вызванной остановкой сердца и кислородным голоданием.

Кома.

Сердечный приступ.

Может не очнуться.

Никогда.

Мэрил плакала. Стэнли обнимал ее. Зои рыдала в углу, прижимая телефон к груди.

А я просто стояла. Неподвижно.

В шоке.

В неверии.

У нас был нормальный день. Мы были счастливы.

Слова «я люблю тебя» были готовы сорваться с кончика моего языка. Я хотела сказать их Бекетту.

Я люблю тебя.

Но у меня не было возможности этого сделать.

Смутно помню, как позвонила сестре. Не знаю, что заставило меня связаться с ней. И если бы не была такой оцепеневшей, я бы очень удивилась тому, что она сразу же оказалась рядом со мной.

— Ты вообще спала? — спросила Тамсин, отодвигая стул и усаживаясь рядом.

Я крепко держала руку Бекетта в своей. Не отпускала. Даже когда приходили медсестры, чтобы проверить, все ли у него в порядке. Держала все время.

Бекетту нравилось, когда я прикасалась к нему. Но делала я это не часто. Теперь я собиралась загладить свою вину.

— Прошлой ночью медсестры принесли мне одеяло и подушку. Кажется, мне удалось немного поспать.

Я пожала плечами. Сейчас меня не очень заботили такие мелочи, как сон или еда. Поглаживая руку Бекетта, я думала лишь о том, чтобы она перестала быть такой холодной.

— У него пальцы ледяные. Думаешь, это нормально? Они слишком холодные наощупь, — пробормотала я, сжимая кончики его пальцев, пытаясь их согреть.

— Здесь прохладно, уверена, все дело в этом, — ответила Тамсин.

Я никак не отреагировала на ее слова. Все мои силы были направлены на то, чтобы держать себя в руках.

— Когда приедет его семья? — спросила Тамсин, разделив сэндвич, что принесла мне, на две части, и съела половинку.

— Скоро, — ответила я ей, не отрывая взгляда от лица Бекетта.

И снова молчание. Непрерывное шуршание вентилятора и пиканье мониторов сердечного ритма уже просверлили дыру в моем мозгу.

Наша история только началась, Корин.

Он солгал мне. Не намеренно, конечно, но солгал. Все это не похоже на начало истории.

Это ее конец.

Единственный, который мне и стоило ожидать.

— Вы провели здесь всю ночь, милочка? — В палату вошла пожилая медсестра Тоня. Она проверила показатели на мониторах и записала их в карту Бека. — Мне же не нужно напоминать тебе, что время посещения длится до восьми часов. И только по одному посетителю. — Взглядом она указала на мою сестру.

— Знаю. Простите, — ответила я ей устало.

Тамсин была готова ввязаться в спор. Я покачала головой, и она закрыла рот.

Тоня по-доброму мне улыбнулась.

— Пока вы не шумите, притворюсь, что не видела здесь двоих посетителей.

— Спасибо, — ответила я ей и попыталась улыбнуться. Но не смогла.

— Есть изменения в его состоянии? — спросила Тамсин, отодвигаясь, чтобы Тоня поправила дыхательную трубку Бека и одеяло на его неподвижном теле.

— Если бы, — ответила она грустно. — Он слишком молод, чтобы находиться здесь, — пробормотала она себе под нос. — Вернусь проверить его через час. Здесь должен остаться один человек. Таковы правила, — напомнила мне Тоня и подмигнула.

После того как она ушла, я села и снова взяла Бекетта за руку.

— Он очнется, Там. Я знаю это.

Мои слова звучали так уверенно. Это была убежденность, которую я изо всех сил пыталась почувствовать. Поверить в нее.

Я произнесла их как Мисс Позитивность и улыбнулась, думая о том, как часто сама называла так Бекетта. Мистер Позитивность.

Настала моя очередь заслужить это прозвище. Потому что я не собиралась сдаваться. Никогда. Даже если шансы были ничтожны.

Даже если все мои инстинкты и весь опыт твердили, что мы уже через это проходили. И я уже знала, что будет дальше.

— Надеюсь на это, Кор. Правда. — Тамсин не была в этом уверена, и я видела сомнение на ее лице.

— Не смотри так, — потребовала я резко.

— Как, так? — удивленно переспросила она.

— Будто не веришь в это. Будто он не очнется, — прошипела я.

— Я не...

— Да, это так! Я вижу это в твоих глазах! — Я была на взводе. Не могла ничего с собой поделать. Гнев пришел на смену оцепенению.

— Корин, просто мне кажется, ты должна подготовить себя...

— Я не буду этого делать, Тамсин. Он, черт побери, не мертв! Он дышит! Его сердце все еще бьется! Не смей предлагать мне подготовиться к тому, что, как я знаю, не произойдет!

Тамсин опустила руку мне на плечо.

— Кор, успокойся. Просто я помню, что было с тобой, когда мама с папой умерли. Знаю, тогда меня рядом не было, но теперь я буду с тобой.

Я замерла от ее прикосновения.

— Бек не мама и папа. Это совсем другое!

Так ли это?

На меня нахлынуло ужасное чувство дежавю. Шумная аппаратура. Медсестры, снующие туда-сюда. Бледное холодное тело, лежащее на кровати, подключено к капельнице.

Боль томилась во мне, готовая сокрушить меня. Она так никогда полностью и не проходила.

Что, если он не придет в себя? Что я тогда буду делать?

— Он очнется, Тамсин. Это не конец.

Так уверенно.

Так чертовски уверенно.

Я не могла позволить себе думать иначе.

Не знаю, как долго просидела. Пришли родители Бекетта, а я все сидела. Не уйду. И плевать на политику одного посетителя.

Буду сидеть, пока Бекетт не придет в себя.

— Врачи обеспокоены повреждением мозга. Он провел много времени без кислорода. Его сердцебиение в норме, но он не приходит в себя. Они рассматривают возможность гипотермической терапии. — Отец Бекетта тихо разговаривал со своей женой.

— Что, если он не очнется, Стэн? — спросила Мэрил, произнеся слова, о которых думали все.

— Он очнется, — вмешалась я.

Родители Бека удивленно взглянули на меня, не осознавая, что я их слышу.

— Конечно, очнется, — тихо ответил Стэнли.

— Почему тогда вы вообще сказали, что он не очнется? — со злостью спросила я.

Мэрил вытерла слезы.

— Он здесь во второй раз. В таком состоянии. Сколько еще его бедное тело сможет вытерпеть? — зарыдала она.

— Он придет в себя! Он не бросит нас. Бекетт будет бороться, чтобы вернуться. Вы совсем его не знаете?

— Корин, знаю, ты заботишься о нашем сыне, и мы рады, что ты здесь с ним...

— Я люблю Бекетта. — Я прижала ладонь к груди. — Люблю его. И буду сидеть здесь и ждать, когда он очнется. И я не сдамся. Никогда.

Мэрил улыбнулась мне. На мгновение выражение горя на ее лице сменилось искренней симпатией.

— Бекетту повезло, что ты борешься за него, Корин. Знаю, когда очнется, он захочет увидеть твое лицо.

Она подошла ко мне и села рядом. Мы вместе держали за руку ее сына, опираясь друг о друга для поддержки. Любили мужчину, в горло которого вставлена трубка и чье слабое, хрупкое сердце находилось во власти машины.

Мы ждали, когда произойдет чудо, о котором молились.

— Прошло четыре дня, Кор. Тебе нужно принять душ. Ты распугиваешь всех своим запахом, а это что-то да значит, учитывая, что мы в больнице.

Тамсин протянула мне одноразовый стаканчик с чаем, в котором было слишком много сахара и молока. Она точно не в курсе идеальной пропорции молока к сахару. Бекетт мог бы научить ее, как правильно заваривать чай.

— Я не уйду.

В палату зашли медсестры, чтобы размять руки и ноги Бекетта, и я поднялась. После процедуры они уложили его в постель.

— Говорю, как любящий тебя человек, ты начинаешь вонять. И это неприятно. Ты же не хочешь, чтобы Бек очнулся и ощутил вонь, исходящую от твоих подмышек, не так ли?

— Ты преувеличиваешь, — фыркнула я ей в ответ, оттянула воротник рубашки и понюхала.

Ладно, может, и не преувеличивает.

— Что, если он очнется, когда меня не будет? — спросила я, окидывая взглядом лицо Бекетта, выискивая признаки того, что он приходит в себя.

Мне стали мерещиться некоторые вещи. Например, что он двигает пальцами или открывает рот. Кажется, я уже бредила.

Тамсин взглянула на моего парня и улыбнулась грустной сочувствующей улыбкой.

— Думаю, тебе не стоит об этом волноваться, Корин.

Тамсин отвезла меня домой и уехала купить что-нибудь поесть, пока я принимала душ. Мне не нравилось находится вдали от Бекетта. Я чувствовала себя тревожно. Даже виновато.

Высушив волосы и надев чистую одежду, я вышла в гостиную. Мистер Бингли спрыгнул с кухонного стола и стал кружить вокруг моих ног.

Адам заботился о том, чтобы мой кот был накормлен, а лоток чист. Но, очевидно, мой питомец скучал по мне.

Я взяла его на руки и прижала к себе, почесывая за ушком, как он любил.

— Знаю, ты скучаешь по мне, приятель. Но сейчас мне надо быть с Беком. Он нуждается во мне.

Поцеловав кота в макушку, я опустила Мистера Бингли на пол.

Я не заходила в свою квартиру с самого праздника, и вдруг задумалась о том утре, до того как наши жизни радикально изменились.

Мы были такими разными. Бекетт хотел лишь жить... а я, ну, просто ждала смерти.

Мной так долго управлял страх и алогичный невроз, и я работала над тем, чтобы решить свои проблемы и взять контроль над своей жизнью. Я знала, что готова покончить с прошлым. Освободиться от того, что душило меня.

И все благодаря Бекетту.

Он делал меня счастливой. Я чувствовала себя любимой.

Благодаря ему я забывала о смерти, болезнях, недугах.

И все мое внимание занимало лишь одно...

Он.

Я до сих пор чувствовала Бекетта в своем доме. Слышала смех и низкий тембр его голоса. Но он был не здесь, а на больничной койке в пятнадцати километрах от меня.

Мы были счастливы.

Наша история только начиналась.

Я закрыла лицо руками и задрожала всем телом, борясь со слезами.

Краем уха услышала, как открылась и закрылась входная дверь.

— Увидел твою машину перед домом, решил узнать, мне все еще нужно кормить мистера Бин... Корин? Что-то произошло? Это Бекетт?

Я покачала головой, продолжая прижимать ладони к лицу. Затем услышала шаги Адама — он подошел ближе и осторожно обнял меня.

— Что случилось? Расскажи мне, — попросил он мягко.

Мне так нужна была поддержка Адама, что у меня горели глаза от непролитых слез. Но я не буду плакать. Если открою эти ворота, все станет реальным, и мне больше не удастся сдерживать боль.

А если позволю ей захватить меня, не уверена, что выживу.

Не в этот раз.

— Что, если он не очнется? — прошептала я.

Поверить не могу, что говорю это. Я не позволяла себе даже думать о таком. Но сейчас, с нависшим надо мной опустошением, мне было тяжело бороться.

Адам сжал меня крепче.

— Все нормально, Кор. С Бекеттом все будет в порядке.

— Так ли это? — спросила я.

Слова прозвучали приглушенно из-за рук, которые я все еще прижимала к лицу, сдерживая слезы, чтобы они не смогли пролиться.

Адам не ответил. И я понимала, это не потому, что он не мог. Просто не хотел давать ложную надежду.

— Не могу снова пройти через это. Правда, не могу. — Мой голос надломился. Я была на грани срыва.

Но я все еще пыталась держаться. Хотя часть меня находилась в больнице и боролась за жизнь.

— Ты можешь сделать это, Корин. Ты самый храбрый человек, которого я знаю. Я наблюдал за тобой, когда умер твой папа. Ждал, когда ты сломаешься, но этого не произошло. Ты пнула мою ленивую задницу и мы открыли «Раззл Даззл». Да, ты немного помешана на болезнях и каждый день думаешь, что умираешь, но все равно стойко держишься. Многие не способны даже на это.

— Просто быть стойкой недостаточно. Теперь этого мало.

Этому я научилась у Бекетта. Он заставил меня очнуться и жить, а не просто существовать.

Но что мне делать, если его не будет рядом, чтобы подталкивать меня?

— Даже не знаю, что буду делать, если он не выкарабкается. Я не могу... — Слова застряли в горле, я даже произнести их не могла.

— Бекетт любит тебя, Кор, и сделает все, чтобы вернуться к тебе. А если нет... — меня передернуло, и Адам отвел мою руку от лица, чтобы взглянуть на меня, — а если нет, ты будешь жить дальше. Жить своей жизнью, потому что так и должно быть. Он бы этого хотел.

Я почувствовала, как по щекам покатились слезы, и не могла их остановить. Поэтому стала яростно вытирать лицо.

— Плакать — это нормально, Корин, — сказал мой друг, разрешая мне делать то, чего я до жути боялась.

Отпустить себя.

Полностью.

Всхлипывая, я опустилась на пол. Адам опустился позади меня и обнял, пока я рыдала.

Из-за мамы.

Папы.

Бекетта.

Себя.

— Ты будешь жить дальше, Корин. Ты здорова. Сильна. У тебя вся жизнь впереди. Она не закончится на этом. Точно.

— Знаю. — Слова прозвучали жалко, но правдиво. Потому что так оно и было.

Я не сдамся, как бы сильно мне этого ни хотелось. Больше нет. Бекетт научил меня этому.

Вскоре вернулась Тамсин. Она ничего не сказала, просто присоединилась ко мне и Адаму на полу.

И моя сестра вместе с моим другом обнимала меня, пока я оплакивала все, что потеряла в своей жизни.

То, чего добилась. То, что еще не испытала.

С Бекеттом. Или без него.

Они правы. Я должна жить дальше.

Ждать смерти больше не вариант. 

Я слышал, как Корин говорит со мной.

Но она об этом даже не догадывалась.

Ее голос доносился откуда-то издалека, будто из сна, от которого я не мог очнуться.

Иногда мне казалось, что я чувствую запах краски и клубники, и на меня снисходил покой.

Умиротворение.

Пока я не услышал, как она плачет. Корин никогда не плакала. Но теперь это происходило постоянно.

Мне было известно, что причиной ее слез был я. Потому что ей было одиноко. Я бросил ее. А ведь обещал иное окончание нашей истории.

Чертов лжец.

— Тебе нужно немного поспать, Кор.

Я слышал, как сестра Корин пыталась убедить ее отправиться домой. Поспать. Поесть.

Иногда она слушалась и уходила.

Эти мгновения стали для меня невыносимыми.

Мгновения, когда я понимал, что ее нет рядом.

Но Корин всегда возвращалась.

— Не умирай, Бек. Пожалуйста.

Мне не хочется умирать. Я хочу жить. Столько всего еще хочется сделать. И Корин, моя прекрасная, необыкновенная Корин уже и так испытала много страданий.

Слишком много.

Но я не мог очнуться. Я зашел так далеко, что вокруг осталась лишь темнота. Мрак и холод. И я тут один.

Без Корин. Без мамы и папы. В небытии, которое все никак не прекращалось.

И было бы так легко поддаться ему. Унестись в темноту. Оставить все позади.

Ведь жить так тяжело.

Это постоянная борьба.

Я ощутил тяжесть и понял, пришло мое время.

Для меня все было кончено.

— Очнись, Бек. Ради меня...

Я пытался слушать. Пытался сделать то, о чем просила Корин, но не мог.

У меня было так мало сил, чтобы бороться со слабым сердцем и умирающим телом.

Но мне хотелось дать Корин понять, что меня можно отпустить. Ей нужно двигаться дальше.

Без меня.

Если бы я мог плакать, то сделал бы это.

Тени ждали меня. Звали домой.

Но я оставался привязан к Корин и ее непрерывным, искренним мольбам.

Я люблю тебя.

Я не мог сказать эти слова, но ощущал это глубоко внутри.

Я любил ее, хоть и был заперт в теле, которое было неспособно двигаться.

И эта любовь будет длиться вечно.

Даже после того, как от меня не останется ничего, кроме пыли и пепла, она никогда не умрет.

Мне так хотелось почувствовать прикосновение Корин. Увидеть ее лицо.

В последний раз.

Я чувствовал себя обманутым. Меня предало собственное тело. Ведь я делал все правильно, но даже этого оказалось недостаточно.

Я заставил Корин довериться мне. Предложил ей будущее. Жизнь.

А теперь собирался отнять все это.

Я закричал. Но меня никто не услышал.

Я был заперт в тишине.

Заключен во тьме.

Но я любил Корин. Хоть этого недостаточно для исцеления.

Любил.

Болезненной, всепоглощающей любовью.

«Просто отпусти, — крутилось у меня в голове. Эти мысли прорывались в мой мозг, пуская корни. — Просто отпусти. И все закончится».

— Бек, пожалуйста, вернись ко мне.

Я слышал Корин.

Она была моим якорем.

Тянула меня обратно, удерживала.

Пока что...

Я сказал Корин, чтобы она перестала ждать смерти.

И эти слова, казалось, неосознанно настигли нас. Конец был близок.

И я ничего не мог с этим поделать. 

Погода стояла теплая.

И я была благодарна солнцу.

Холод слишком долго жил в моем теле и пришло время оттаять.

Стоя на мосту на Эш-стрит, я наблюдала за рекой, лениво текущей подо мной.

Спокойной.

Неспешной.

Я улыбнулась, надеясь на то, что однажды стану такой же, как эта река.

За эти короткие месяцы столько всего изменилось.

Нам с Тамсин удалось быстро продать родительский дом, и, даже если иногда мне было больно при мысли о том, что его больше нет, сестра оказалась права. Это было всего лишь место. Оно не могло лишить меня воспоминаний.

Они принадлежали мне.

Дополнительные деньги позволили удержать магазин на плаву. Мы с Адамом потратили их на новую рекламу и материалы. Также мы обратились к «Исцеляющим сердцам» и другим группам поддержки, которые оказывали услуги пациентам, вылечившимся после недугов и болезней, предложив им участвовать в художественных мастер-классах. В результате эта идея оказалась невероятно успешной, что хорошо сказалось на нашем бизнесе.

Наша же дружба с Адамом изменилась к лучшему. Мы много времени проводили вместе. Разговаривали о разных вещах. Он открылся мне и рассказал о своих отношениях с Кристой, и, даже если они казались странной парочкой, он был счастлив. А я была рада за него.

Я по-прежнему продолжала ходить к психологу и беседы с ним помогали мне, как ни что другое. Но со своим горем я справлялась не очень полезными методами. И совсем не смирилась с ним. Теперь же я пыталась преодолеть свое одиночество и свою главную проблему — излишнюю ипохондрию.

Я старалась не думать о самом плохом при каждом чихе, но это было трудно. Несмотря на то, что моя ненормальная озабоченность смертью слегка утихла, впереди меня ждала еще длинная дорога к исцелению.

Проблемы, над которыми нужно работать. Груз, от которого надо избавиться.

И рано или поздно мне это удастся, потому что я больше не могла оставаться в своем изолированном пузыре.

Все это было связано с одной единственной причиной, из-за которой мне хотелось жить дальше.

— Однажды у тебя будет потрясающая жизнь. Ты будешь счастлива. Влюбишься в кого-нибудь и будешь любима. Я точно это знаю.

Спрятав лицо у мамы на коленях, я не знала, стоит ли ей верить.

Но она заставила меня поднять голову и взглянуть на нее. Мама только начала проходить курс химиотерапии, поэтому ее волосы еще не выпали.

И она была красива. Так красива.

— Верь своей маме, — сказала она тогда, ослепительно улыбаясь. — У тебя будет все, о чем ты только пожелаешь.

Теперь я поняла, что могу вспоминать о родителях и что-то хорошее. И сейчас эти воспоминания посещали меня чаще, чем раньше. Но я будто впервые за много лет открыла их и начала наслаждаться ощущением того, что мои родители вернулись ко мне.

Тамсин старалась оставаться частью моей жизни. Правда мне казалось, что все снова вернется на круги своя. Но когда произошел несчастный случай с Бекеттом, она постоянно находилась рядом. Жила в моей квартире, заботилась о том, чтобы я поела, приняла душ и не забывала о себе.

И она помогла мне прийти в себя после.

Мы обсуждали наши воспоминания о родителях, и, когда я делилась с ней, боль притуплялась.

Зазвонил телефон, и я улыбнулась, взглянув на экран.

— Привет, Тамсин, — ответила я.

— Привет, Кор. Где ты?

— На мосту.

— Снова?

— Мне здесь нравится.

— Знаю. Просто ты провела там так много времени, после того как Бек…

— Мне здесь нравится, Там, — сказала я твердо, перебив ее.

Не хотелось обсуждать те мрачные дни, когда даже солнце не могло согреть меня.

Но мост — наш мост — был единственным местом, где мне удавалось найти немного утешения.

— Ты там надолго?

Почему она спрашивает?

— Скорее всего. Я никуда не тороплюсь, — ответила я ей мягко, переводя взгляд на реку. Она двигалась медленно. Целенаправленно.

— Ладно. Что ж, скоро перезвоню.

После этих слов она завершила звонок. Такова была Тамсин. Резкая. Но я хотя бы перестала мысленно называть ее «сучкой». А это был огромный шаг вперед.

Убрав телефон в карман, я облокотилась на перила, подперев голову рукой.

Каждый вечер, пока Бек находился в отделении интенсивной терапии, я уходила ненадолго, чтобы прогуляться до моста. Вспоминала о том дне, что мы провели здесь вместе, когда он фотографировал меня на свой телефон. Когда мы доверились друг другу.

Почти соприкоснувшись.

А потом ели бургеры, завернутые в жирную бумагу, в животе порхали бабочки, а в сердце поселилась надежда.

Я вспоминала тот поцелуй, с которого все началось.

Это было наше место. И всегда им будет. Здесь, наблюдая за водой, я чувствовала себя ближе к Бекетту, чем сидя у его постели и всматриваясь в неподвижное лицо. Тут страх не так преобладал надо мной. Мне удавалось перевести дух. Хоть на мгновение.

И я стояла здесь, едва держа себя в руках. И ненавидела Вселенную за то, что она подарила мне любовь лишь для того, чтобы отнять ее.

Я не знала, как переживу все это.

Родители Бекетта и его сестра часто дежурили вместе со мной в его палате. Я прислушивалась к дыханию Бека. К пиканью мониторов. Держала его холодную руку и представляла, что он двигает ею. Я сводила медсестер с ума, заявляя, будто чувствую, как у него дергается палец.

Но они любезно объясняли, что непроизвольное движение мышц частое явление у пациентов, находящихся в коме.

Я постоянно слышала: «Прекрати надеяться на то, чего не произойдет».

По ночам, когда семья Бекетта уезжала, я забиралась к нему, сворачивалась под боком и спала так до тех пор, пока дежурные медсестры не находили меня и не будили.

Однако, они никогда не просили меня уйти. Позволяли оставаться даже после того, как часы посещения подходили к концу. И я сидела рядом с Бекеттом, держала его холодную-прехолодную руку и наблюдала за лицом, надеясь, что он придет в себя.

Даже когда семья Бека начала сдаваться, моя надежда не умирала.

Возможно, я и была идиоткой, но надежда — это все, что у меня осталось.

Солнце уже начало скрываться за горизонтом, а я все стояла. Вода подо мной бурлила снова и снова.

Но я не двигалась.

Рядом раздались шаги, но я не подняла голову.

Мне это и не нужно было.

— Знал, что найду тебя здесь.

Бек, пожалуйста, очнись.

Пожалуйста.

Каждый день я умоляла его об этом. Каждую ночь.

Упрашивала. Заключала сделки с Богом. Обещала все, что угодно, лишь бы еще хоть раз увидеть эти голубые глаза.

Но каждый день мои желания и мольбы игнорировались. Никто не слушал. Никого не заботило, что я, наконец, отпустила мысли о смерти, но лишь для того, чтобы снова столкнуться с ними.

Бекетт увядал. Медленно.

Все началось с кожи. Нормальный румяный оттенок сменился бледностью под флуоресцентным освещением.

Волосы отросли и стали слишком длинными, поэтому я их отстригла, чтобы они были послушными. Но они уже стали безжизненными и тонкими.

Затем начал пропадать рельеф мышц. Медсестра приходила каждые пару часов и двигала его, чтобы у Бека не появились пролежни. Я помогала поворачивать его руки и ноги. Работала над мышцами, чтобы они не атрофировались.

Но с каждым днем его крепкое телосложение становилось более худым.

Каждый день все больше и больше Бекетта Кингсли исчезало.

А я наблюдала за тем, как это происходит. То же самое когда-то происходило и с моими родителями. Но в этот раз я не позволила ожиданию разрушить меня.

Потому что держалась за надежду.

Надежда — это все, что у меня осталось.

— Не притворяйся, что Тамсин не рассказала тебе, где меня найти, — улыбнулась я.

— Ты меня поймала.

Раздался смех, теплый и живой. И он наполнил мое сердце теплотой.

Шаги затихли у меня за спиной, и я принялась ждать...

Прошел месяц, а ничего не изменилось.

Врачи говорили, что его тело пережило шок. Из-за длительного пребывания в коме в головном мозге образовался отек. Органы переставали работать.

Но я едва их слушала.

Очнись, Бек. Я не могу без тебя жить.

Каждый день для меня начинался одинаково. Я просыпалась с болью в шее и разминала ее. Пару минут у меня уходило на то, чтобы вспомнить, где я. Несколько блаженных мгновений, которые я проводила в другом месте. С Беком.

Лишь потом осознавала, что мы находимся в больнице. И снова падала с небес на землю.

Цеплялась за надежду. Даже когда она хотела оставить меня. Она уже покинула остальных. Аарона. Брайана. Зои. Его родителей.

Но не меня.

Я цеплялась за нее стальной хваткой.

Очнись, Бек. Я люблю тебя.

Я нашептывала ему эти слова на ухо. Говорила то, о чем не могла сказать в лицо.

Снова и снова. Я люблю тебя.

— Ты не должна находиться здесь одна.

Я не отводила взгляда от реки.

— Я знала, что ты найдешь меня, — ответила я ему, широко улыбаясь.

Очнись.

Потом я начала злиться на Бека за то, что он не мог меня услышать.

Из-за того, что он лежал в постели с закрытыми глазами. Из-за того, что из его горла торчала трубка.

— Ты обещал мне, что будешь жить. Говорил, будто это все, чего ты хотел! Тогда почему просто лежишь здесь? Ты лжец! Чертов лжец!

Услышав мои крики, в палату вошла медсестра, и мне пришлось уйти, чтобы взять себя в руки. Мне не хотелось, чтобы Бекетт слышал мои подогретые гневом слова.

А вернувшись, я снова держала Бека за руку и просила прощения. Говорила, что люблю его. И буду ждать так долго, сколько потребуется ему, чтобы вернуться...

— Я всегда нахожу тебя, Кор. Как и ты всегда находишь меня.

Такой позитивный.

Такой уверенный в себе.

Где ты, Бек? Там должно быть круто, раз ты не возвращаешься.

Я так много плакала, что сбилась со счета.

Тамсин иногда сидела рядом и мы разговаривали о маме и папе. Мы, в самом деле, впервые сделали это.

Оказалось, приятно вспомнить, какими они были. До рака. До больниц.

До смерти.

Бек тоже был рядом. Слушал наши истории с закрытыми глазами.

Я ненавидела больницы. Но продолжала туда возвращаться снова и снова. Не могла оставить его одного. Я никогда бы не оставила Бека.

Надежда.

Вот что помогало мне держаться.

Надежда, что я снова услышу его голос. Что в один прекрасный день посмотрю в его пронзительные голубые глаза. А его смех навсегда отпечатался в моем сердце.

— Посмотри на меня, Корин.

Я развернулась, и мои глаза наполнились слезами, когда я увидела, что он опустился на одно колено.

— Что ты делаешь? — спросила я, улыбаясь сквозь слезы.

— Прошу тебя смеяться вместе со мной.

Как я смогу прожить свою жизнь без Бекетта?

Как этот мужчина, который лишь недавно вошел в мою жизнь, смог стать самым важным для меня человеком?

Закрывшись от мира, я столько всего упустила. Боялась любить. Боялась жить.

Но он раскрыл мне глаза на человека, которым я боялась стать.

Я наблюдала за его спящим лицом и боялась, что его глаза больше не откроются, и ощущала такую сильную любовь, что тонула в ней...

— Прошу тебя танцевать со мной.

Слезы не прекращались. Но это были слезы радости. Самые лучшие.

— Смеяться со мной.

Я больше не свернусь в клубок и не закроюсь от мира. На меня снизошло понимание, что я заслуживаю большего.

Бекетт показал мне, что прятаться и ждать худшего, — это не вариант.

Больше нет.

Никогда.

— Я прошу тебя любить вместе со мной, Корин.

Показал любовь, которая никогда не умрет, даже если мужчины, который сделал это, не станет.

Такой подарок сделал мне Бек.

Он напомнил мне, каково это, чувствовать себя живой...

— Прошу тебя жить вместе со мной. — Его голос дрожал, слегка ломаясь от эмоций. Из наших глаз капали слезы, но мы даже не пытались остановить их.

Мне казалось, что я сплю.

Я ощутила пальцы Бекетта в своих волосах. Он нежно пропускал пряди между пальцами, как делал это раньше.

И мне не хотелось открывать глаза. Я боялась, что как только открою их, потеряю этот сладкий, уже давно забытый момент.

Пальцы замерли, и мне показалось, что я опять плачу, снова лишаясь его прикосновения.

— Корин.

Я открыла глаза. В ушах звенел хриплый резкий голос, который, как мне казалось, я больше никогда не услышу.

— Корин.

Я выпрямилась и потерла лицо, не веря в то, что вижу.

Пару прекрасных голубых глаз.

— Так что ты скажешь? Избавишь меня от страданий и ответишь «да»? У меня уже болит колено. — Бекетт скорчил гримасу, и я рассмеялась.

— Думаю, я заставлю тебя постоять так еще немного, — ответила я ему серьезно.

— Ты прикалываешься?

— Тс-с-с, Бек, где же романтика? — пошутила я, а потом скрестила руки на груди и смерила его суровым взглядом.

Бекетт ухмыльнулся, и я знала, что мне это никогда не надоест. Особенно после того, как я думала, что больше не увижу его улыбку.

Мы получили еще один шанс.

Еще один шанс на жизнь.

— Не думала, что ты очнешься. Я уже решила, что потеряла тебя навсегда! — рыдала я, прижимая безвольную руку Бека к дрожащим губам.

— Ты сумасшедшая, глупенькая. Разве ты не знала, что я всегда буду возвращаться к тебе?

На восстановление у Бекетта ушло много времени, но эти месяцы лишь укрепили мою уверенность в том, как много мы значим друг для друга. И мы оба приняли, что наша жизнь никогда не будет простой или легкой. Но мы будем ценить каждый прожитый момент.

Потому что Бек показал мне, что я не могу измерять жизнь интервалом. Я должна думать о чем-то большем.

И для меня это был Бекетт Кингсли.

— Может, встанешь? — предложила я.

Бекетт поднялся и, взяв мою левую руку в свою, надел на палец красивое кольцо с бриллиантом.

— Это значит «да»? Потому что кольцо уже надето, и я не сниму его.

Я почувствовала внутри бешеное порхание бабочек. Они взлетали.

И уносили меня домой.

Бекетт бросил работу менеджера по продажам и устроился на полный рабочий день фотографом в местную газету. Мы планировали купить домик для отдыха у океана, так у Бека будет свой пляж и он сможет фотографировать, а у меня есть моя студия.

Всего через пару недель, как его выписали из больницы, я переехала к нему. Мы не могли дождаться этого момента. Мистер Бингли был не особо рад смене обстановки и занимался уничтожением носков Бека. А Бекетт учился взаимодействовать с моим котом, который занимал нашу кровать и использовал его полку с нижним бельем, как место для сна.

Но мы находили компромиссы. Шли друг другу навстречу. Плыли по водам наших не совсем обычных отношений, как умели.

Вместе.

Я взглянула в лицо мужчине, которого любила и чуть не потеряла, понимая, что он всегда был прав — я не смогу жить, всегда заглядывая в конец.

Ожидая подвоха.

Я должна радоваться настоящему.

Бабочки порхали у меня в груди. Они больше не пугали и не страшили меня. Теперь они напоминали, что у меня есть все, чтобы жить.

Бекетт обхватил мое лицо ладонями и нежно прижался к моим губам. Мне нравился вкус его губ. Они обещали будущее.

— Я люблю тебя, — сказала я.

— А я люблю тебя, Корин, — прошептал он в ответ и поцеловал меня головокружительным поцелуем. В этом поцелуе было полно обещаний, которые обязательно исполнятся. — Так что ты скажешь? Выйдешь за меня?

Глядя на него счастливым взглядом, я дала единственный ответ, который могла.

Тот, которого мы оба ждали.

— Конечно.

* КОНЕЦ *