В классе защитной магии было до безумия скучно. Покручивая между пальцами перо, Фридрих фон Винтерхальтер вместо конспектирования параграфа из книги (у герра Шмитца была блестящая в своей бестолковости система преподавания) глядел в окно и хмурился. В стёкла настойчиво барабанил град размером со снитч, и это означало, что тренировка их квиддичной команды в очередной раз будет отложена. Сам он в состав не входил, не видя в этом для себя никакой выгоды и интереса, зато осуществлял административное руководство и участвовал вместе с капитаном в разработке стратегий. Неплохая тренировка перед тем, чем он намерен заняться в будущем.

Сидевший рядом Кристоф Ройтер оторвал его от раздумий, легко толкнув локтём. Фридрих перевёл на него тяжёлый взгляд, и Кристоф тут же подсунул ему записку.

Убедившись, что герр Шмитц занял себя газетой, Фридрих обернулся и, поймав взгляд Маркуса Ленца, махнул рукой, давая понять, что решение о тренировке оставляет за ним. Лицо Маркуса приняло задумчивое выражение, после чего капитан «Грифов»[2] со вздохом покачал головой. Практически в тот же миг Фридриха посетила замечательная мысль, и он, без сожаления оторвав от пергамента с началом конспекта кусок, написал:

Махнув палочкой, Фридрих заставил бумажку сложиться в птичку и перелететь на стол Маркуса. Ленц развернул и быстро пробежал глазами записку, активно закивал и, скосившись на преподавателя, чуть привстал со стула и изобразил, будто что-то отбивает невидимой битой, на что Фридрих кивнул — да, загонщиков тоже имело смысл потренировать, чтобы не растеряли навык перед матчем, который запланирован на конец месяца.

— Я схожу к директору, — больше двигая губами, чем действительно говоря, произнёс Фридрих, сопровождая это соответствующими жестами. Маркус в ответ снова кивнул и так же проговорил:

— Я скажу остальным…

— Герр Ленц, герр Винтерхальтер, — скрипучий голос герра Шмитца неприятно резанул слух. — Чем вы заняты?

— Обсуждением, — не теряя достоинства и не смешавшись, ответил Фридрих.

Герр Шмитц подошёл ближе.

— И чего же, позвольте спросить?

— Теории множественного радиального рикошета. Я доказывал герру Ленцу, что барьеры, в основе которых лежит такой тип обратной атаки, имеет смысл применять только в том случае, если находишься в окружении врагов.

— Хорошо, — проговорил герр Шмитц. — Но впредь оставляйте разговоры до конца занятия или же делитесь своими мыслями со всеми, юноша.

— Как скажете, герр Шмитц, — ровно произнёс Фридрих.

Бросив на него и Маркуса последний взгляд, старик вернулся к первым партам, а Кристоф беззвучно засмеялся в кулак.

— Отлично ты его, — прошептал он, подмигивая. Фридрих принял это как должное и вернулся к созерцанию непогоды… вернулся бы, если бы не заметил, что на него смотрит, слегка прищурившись, Штайнер.

На миг их взгляды пересеклись. В следующий оба отвернулись каждый в свою сторону, чувствуя — Фридрих, по крайней мере, — поднимающееся в душе раздражение.

Защитная магия стояла в тот день у них последним уроком, и сразу после того, как отзвенел колокол, Фридрих направился к директору. Разрешение на тренировку он получил без труда — Хохберг сам некогда, во времена обучения, состоял в «Грифах» и поддерживал их… безо всякого ущемления прав других команд, само собой. Лишь с периодическими поблажками для своей. «Что ни скажи, выбор команды был сделан удачно, — отметил про себя Фридрих, выйдя из Директорской башни. — Довольно сильна, неглупый и амбициозный капитан, поддержка руководства… Выгодная инвестиция». Именно их он сейчас и учился делать.

— Достал? — спросил Кристоф Ройтер, когда он подошёл.

Фридрих скучающе помахал листком с разрешением, заверенным подписью директора Хохберга.

— Ничего другого и не ожидалось, — усмехнулся Кристоф и поклонился с гротескным почтением. — Следующий барон фон Винтерхальтер всегда добивается того, чего хочет.

— Ройтер, серьёзнее, — одёрнул его Маркус Ленц, поднявшись с сундука, в котором хранились мячи. — Тебе, между прочим, тут делать вообще нечего.

— Разве на тренировке не могут присутствовать зрители? — Кристоф вскинул брови и повернулся к Фридриху, словно прося их рассудить.

— У команды много работы, нет времени на шутки, — произнёс он, прекрасно зная, что приятель будет лишь отвлекать игроков бессмысленными замечаниями и разговорами.

Выглядел Кристоф недовольным, но перечить не стал.

— Как скажешь. Да и сочинение по защите само себя не напишет…

— Вот что делает авторитет, — с долей иронии заметил Лукаш Свидерский, стоявший у стены, скрестив на груди руки. — Даже Кристофа можно заставить учиться.

Они втроём вошли в просторный Дуэльный зал, спустились по ступеням амфитеатра почти к самой квадратной арене и в ожидании остальной команды устроились в той ложе, которую обычно занимали ассистенты преподавателей и старосты; вторая ложа, учительская, находившаяся напротив неё по другую сторону площадки, была окружена чарами, позволявшими проходить лишь преподавателям. Чтобы скоротать время, Лукаш извлёк из сундука с мячами снитч и принялся с ним играть, отпуская и тут же ловя, а Маркус трансфигурировал одно из деревянных кресел в обычную классную доску и, достав из кармана мел, завёрнутый в бумажку, стал рисовать на доске схему игры, которую они с Фридрихом приняли на этот матч с учётом особенностей противника — команды «Лихо» с русского отделения. Сам Фридрих расположился в кресле, что стояло в центре ложи, и расслабился.

Всё шло своим чередом. Близился выпуск, и сомнений в том, что высшие баллы по всем предметам будут получены, у Фридриха не возникало — он считал бездарями многих учителей, но относиться к учёбе ответственно это ему не мешало. Летом он собирался отдохнуть и, возможно, попутешествовать, а с осени поступить на службу в Министерство магии на родине в Швейцарии — он уже написал главе Департамента международного сотрудничества, и тот согласился рассмотреть его кандидатуру на должность своего ассистента. Именно это ведомство Фридрих выбрал, потому что карьерные перспективы были более чем хорошие (в Департаменте большая часть сотрудников разменяла седьмой, а то и восьмой и девятый десяток), к тому же, эта работа была интересна и связана с деловыми поездками и заведением новых связей по всей Европе и не только. Впрочем, оставаться на государственной службе на всю жизнь он вовсе не собирался; после смерти отца Фридрих был намерен уйти с должности, какую бы он к тому времени ни занимал, и посвятить себя семейным предприятиям и, конечно же, политике. В первую очередь — окончательному избавлению Европы от дряни, насаженной в своё время Гриндевальдом и его сторонниками.

Жизнь его была расписана, планы на будущее — более чем понятны. И в этом не было ничего плохого.

— Погода, говорят, скоро изменится, — заметил Маркус, развернувшись к нему. — Снова похолодает, но хоть без града.

— Чем скорее, тем лучше, — отозвался Фридрих, устраивая руки на подлокотниках. — До матча две недели, и нам нужны тренировки на поле. Потому что это, — он кивнул на Лукаша, продолжавшего играться со снитчем, — баловство.

Маркус подбросил вверх мел и поймал его, продолжая смотреть на Фридриха, и тот легко кивнул — знал, на что Ленц намекает. Сегодняшний визит в Директорскую башню был далеко не последним…

Хлопнула дверь, и зал наполнили громкие голоса пятёрки крепких парней, представлявших собой остальную часть команды.

— Отлично, все в сборе, — проговорил Маркус и, когда его подопечные спустились в ложу, стал объяснять итоговую стратегию игры.

Тренировка прошла не блестяще, но вполне удовлетворительно с учётом долгого перерыва. Маркус был безжалостен к игрокам, но они не просили поблажек — они и сами хотели попасть в финал чемпионата, на пути к которому у них стояло лишь «Лихо». Для Ленца же это было дело весьма личное: после окончания Дурмстранга он намеревался уйти в большой квиддич, поэтому свой последний год в школе хотел завершить победой своей команды в турнире — профессиональные клубы любят молодые таланты, проявившие себя ещё в школе. На хорошую карьеру в спорте у Маркуса были все шансы — как охотник он был очень хорош, три года подряд держал титул самого результативного игрока в школьном чемпионате, — в чём Фридрих тоже имел свой интерес: семья Винтерхальтер владела второй по величине в Западной Европе фабрикой по производству мётел, а что может быстрее и надёжнее повысить продажи, чем известный игрок, любимец болельщиков, хвалящий правильные мётлы? В плане Фридриха Маркус, конечно, был только одним из вариантов, но вероятность того, что именно он сработает, была велика.

— На выходных попробуем выбить тренировочное поле, — объявил Маркус, когда игроки собирались.

— А что с обычным? — уточнил Грубер, один из загонщиков. — Хотелось бы попробовать воду до того, как окунаться в неё на матче.

Парни засмеялись, только Лукаш Свидерский демонстративно поморщился, а Фридрих и Маркус обменялись взглядами. Принятую в школе традицию играть матчи над озером, что находилось у подножия горы, на которой стоял замок, Фридрих считал несколько странной; впрочем, традиции — то, от чего Дурмстранг отказывался крайне медленно и неохотно.

— Как только позволит погода, — сказал Маркус, — мне не нужны травмы и болезни перед самым матчем. Договорами насчёт полей для тренировок занимается Фридрих, так что можете об этом не думать.

Игроков это вполне устроило, и они стали расходиться. Фридрих, Маркус и Лукаш покинули зал последними; капитан команды левитировал перед собой сундук, который лично должен был вернуть преподавателю полётов.

— Встретимся в библиотеке, — сказал он на распутье коридоров. — Я отнесу мячи и приду.

— Какая премерзкая погода, — протянул Лукаш, глядя в окна, мимо которых они проходили. — А у нас под Варшавой скоро сады зацветут…

Фридрих никак на заявление не отреагировал. Это самое «А у нас под Варшавой» в исполнении Свидерского стало уже чем-то легендарным; с его слов выходило, что рай находится на земле, а именно неподалёку от польской столицы. Как минимум половине из всего, что его приятель рассказывал, Фридрих не верил, а Кристоф, когда слышал подобные разглагольствования, принимался им подражать. Причём делал он это с такой точностью и злой насмешкой, что всё нередко заканчивалось дуэлями, порой настолько серьёзными, что Фридриху приходилось вмешиваться и разнимать приятелей, пока это не сделали, дополнив наказаниями, учителя.

Быстро поняв, что спутник его не слушает, Лукаш посерьёзнел и спросил:

— Слышал последние новости? Вчера в Штутгарте борцы за права устроили демонстрацию и призывали освободить из тюрем офицеров армии Гриндевальда — они, мол, за шестнадцать лет уже отбыли своё наказание.

Фридрих кивнул — он читал об этом утром в «Политическом вестнике».

— Больные люди, — проронил он, брезгливо поморщившись. — Эти псы, подручные Гриндевальда, должны сгнить в своих камерах, все до единого. Они не заслуживают ни капли милосердия.

— Согласен с тобой, — кивнул Лукаш. — На мой взгляд, неправильно и то, что их детям позволено ходить с нормальными детьми в одни школы. «Сыновья не в ответе за грехи своих отцов…» — проговорил он менторским тоном и презрительно продолжил: — Бред это всё. Они от рождения порченые — взять хотя бы даже того же Штайнера…

Фридрих махнул рукой, давая понять, что не желает продолжать это обсуждение. Лукаш, конечно, старался ему угодить, но поминать Штайнера не стоило.

Перед входом в библиотеку было необычно шумно и собралась небольшая толпа. Взглянув поверх голов, Фридрих увидел в центре образовавшегося круга Кристофа, которому, очевидно, учиться уже наскучило, и теперь он увлечённо поливал грязью кого-то, наверняка очередного полукровку.

— Вот чего не понимаю, — говорил Кристоф, обращаясь не то к толпе, не то к мальчишке, сидевшему на полу, опустив голову, и пытавшемуся собрать рассыпавшиеся листы конспекта трясущимися руками, — чем мы-то с вами провинились? Почему мы, порядочные чистокровные, вынуждены учиться и делить общежития со всякими грязнокровками? — он небрежно махнул палочкой в сторону мальчишки, и пергаменты, которые тот только было собрал, разлетелись опять. Хорошо, что пока он ограничивался этим.

Фридрих шагнул вперёд и хотел было напомнить приятелю, что затевать подобное возле библиотеки, от которой рукой подать до Учительской башни, — не самый умный ход, однако в этот момент на сцене появились новые действующие лица.

— Ройтер, довольно, — Штайнер прошёл через толпу стремительно и уверенно; за его спиной как обычно маячил Баумер, который помог подняться мальчишке, в то время как Штайнер заслонил их обоих. — Третировать шестиклассников — это слишком даже для тебя.

Кристоф мгновенно переключил внимание на него.

— Надо же, кто пожаловал — сам великий благодетель всех убогих! Король отребья и его верный шут, — Ройтер картинно помахал рукой перед носом. — То-то, я чую, запашком предателей чистокровности потянуло…

— Не переживай, Кристоф, твой несравненный аромат породистой дворняги ничто не перебьёт, — сообщил Баумер, чарами собирая в стопку разбросанные листы и передавая их мальчишке.

Взгляд Кристофа потемнел; его семья была чистокровна, но небогата и имела мало веса, и каждое напоминание об этом выводило его из себя. До взрыва оставалось недолго.

— Полно, Кристоф, — Фридрих всё же вышел к ним в центр круга. — Этот сброд не стоит того, чтобы зарабатывать из-за них наказание.

— Советую тебе выбирать выражения, — тихо проговорил Штайнер.

— Совет не принимаю, — гордо отрезал Фридрих. — Кристоф, идём.

— Ладно, — сквозь зубы процедил Ройтер, но всё-таки отступил назад. Ситуация бы, наверное, на том себя и исчерпала, если бы идиот Баумер, прищурившись, чётко и звучно не произнёс:

— Гав.

Кристоф отреагировал мгновенно и, резко развернувшись, выпустил в него Секо, которое заблокировал Штайнер и тут же ответил Оглушающим — его принял на щит Фридрих.

Они так и замерли посреди коридора с направленными друг на друга волшебными палочками.

— Лукаш, — произнёс Фридрих, не сводя глаз с противника, — уведи его.

Свидерский быстро приблизился и, опустив руку Ройтеру на плечо, чуть ли не силой увлёк зло пыхтящего приятеля прочь. Штайнер в это время что-то сказал Баумеру, и тот отступил, таща за собой полукровку.

Однако даже когда их товарищи скрылись из вида, ни Фридрих, ни Штайнер палочки не опустили. В коридоре висела звонкая тишина.

Отдаваясь порыву, Фридрих крепче сжал палочку и сделал ею едва уловимое движение. Искра змейкой мелькнула между ними, и Штайнер закрылся от неё щитом. Выпустив в него ещё пару разрядов, Фридрих рассёк магией воздух, точно хлыстом, однако Штайнер отразил и эту атаку, и тут же в ответ выпустил во Фридриха три голубоватых луча, причём один напрямую, а два других — срикошетив от стен над головами собравшихся под точно выверенными углами. Создав вокруг себя мощный барьер, Фридрих приготовился творить настоящую магию…

Гневный окрик заставил их обоих остановиться:

— Штайнер! Винтерхальтер!

Из-за угла выскочил герр Зотов, красный и негодующий.

— Какого лешего вы тут устроили?! — закричал он на них по-русски. — К директору, немедленно!

Фридрих с неохотой расслабил напряжённые мышцы и опустил палочку, вернул её в держатель. Штайнер поступил так же, придав лицу отстранённое выражение.

Пока они шли к кабинету директора, следуя за преподавателем трансфигурации, ни один на противника не смотрел. Теперь, слегка успокоившись, Фридрих досадовал на себя, что попался в глупый капкан, из которого сам же и вытащил Кристофа… и вместе с тем жалел о том, что не успел довести дело до конца.

Александр Штайнер. Фридрих враждовал с ним, кажется, с самого первого своего дня в школе; сын адъютанта Гриндевальда, погибшего в тот день, когда его предводитель был повержен британцем Дамблдором, Александр вместе с тем держался так, словно его семья не знала поражений. Это раздражало Фридриха, заставляло желать указать Штайнеру его место, однако у того оказался стержень не хуже его собственного — и вот уже одиннадцать лет они конфликтовали, начав с обычных детских ссор в начальной школе и перейдя теперь на уровень полноценных дуэлей, в которых, однако, ни один из них не мог одержать итоговый верх — оба были хороши в боевой магии и выигрывали поочерёдно. Впрочем, мириться с ничьей они не собирались и раз за разом искушали судьбу.

— Герр директор, — начал герр Зотов, поставив учеников перед столом Хохберга, — это переходит всякие границы! Эти двое только что затеяли бой у самой библиотеки, когда вокруг было не меньше трёх дюжин других учеников! Я требую немедленно принять меры по их наказанию!

— Благодарю, герр Зотов, — произнёс директор, непроницаемо глядя на него. — Можете оставить их мне, я разберусь с нарушителями.

Зотов раздражённо дёрнул себя за кончик седой бороды, но всё же ушёл, топоча и с чувством хлопнув дверью. Выждав немного, Хохберг переплёл пальцы обеих рук и поверх них посмотрел на студентов.

— Из-за чего дуэль на этот раз?

Фридрих промолчал, как и Штайнер.

— Кто выпустил первое заклятие?

Вновь ответом ему была тишина. Директор не выказал ни недовольства, ни удивления и продолжил всё тем же бесстрастным тоном:

— А понимаете ли вы, господа, что сражения в коридорах между двумя из лучших дуэлянтов школы могут привести к серьёзным последствиям? К порче имущества? К травмам других учеников? Или вам настолько важно доказать что-то друг другу?

Фридрих нахмурился, но продолжал молчать. Он не собирался обсуждать причины вечных сражений с кем бы то ни было. Это было личное — его желание поставить на место много о себе мнящего выскочку из опальной семейки. А личным Винтерхальтеры ни с кем не делятся.

Штайнер же теперь, когда палочки были убраны, вновь изображал полнейшее отсутствие эмоций.

Директор Хохберг наблюдал за ними, практически не мигая.

— До вашего выпуска осталось порядка двух месяцев, — наконец, после продолжительной паузы, сказал он, — и я не хочу, чтобы за это время что-то чрезвычайное случилось. Поэтому поступим так: вы оба угомонитесь и перестанете бросаться друг на друга в коридорах, иначе на хорошие экзаменационные баллы можете не рассчитывать. В качестве же наказания за ваши уже совершённые «подвиги» вы оба будете представлять Дурмстранг на молодёжном дуэльном чемпионате, который пройдёт в мае.

— Герр Хохберг, — возразил Фридрих, — я ведь уже аргументировал свою позицию, когда мы в феврале говорили о возможности моего участия…

— На сей раз это не предложение, — прервал его директор. — И вы, герр Винтерхальтер, и герр Штайнер оправдывали свой отказ необходимостью готовиться к выпускным экзаменам… Однако теперь я вижу, что времени на боевые тренировки у вас более чем хватит, раз есть время махать палочками в коридорах.

На сей раз спорить Фридрих не решился — их директор был скуп на эмоции, но от этого не менее крут нравом. Если Хохберг обещал в случае непослушания проблемы с аттестатами, он их устроит, чего Фридриху допускать было никак нельзя. Не видя больше сопротивления, Хохберг закончил:

— На чемпионате сразитесь, если турнир вас сведёт, пока же забудьте о существовании друг друга и готовьтесь к экзаменам и чемпионату. Позже вам объяснят все подробности участия. Сейчас идите.

Учтиво простившись с директором, Фридрих и Штайнер вышли из кабинета и в мрачном молчании спустись по лестнице. У подножия их ждали, держась на расстоянии друг от друга, Свидерский и Баумер. Баумер не вытерпел первым:

— Ну?

— Никаких стычек до выпуска и обязательно участие в дуэльном чемпионате, — произнёс Штайнер, и по его лицу совершенно непонятно было, что он об этом думает.

Повернувшись к Фридриху, Лукаш вскинул бровь, и тот кивнул, подтверждая сказанное.

— Лучше, чем я ожидал, — признался Лукаш, когда Штайнер и Баумер скрылись за поворотом. — Но наш директор каков — в конечном итоге заставил всех сделать так, как ему нужно.

Фридрих не ответил и отвернулся к окну. Ему нравилась эта черта Хохберга… когда она не была направлена против него самого.

Ливень, шедший много дней, наконец унялся, словно бы специально к матчу. В этот день немецкие «Грифы» бились с русским «Лихом» за право сразиться в финале квиддичного турнира с «Драконами», командой с болгарского отделения, и вся школа сейчас была на трибунах, возведенных на берегу озера, и наблюдала за игрой. В замке повисла неестественная тишина.

Александра Штайнера это более чем устраивало. Он устроился на скамейке во внутреннем дворе, используя так редко ему выпадавшую возможность почитать на свежем воздухе и, что ещё важнее, в тишине и спокойствии. Отложив на время учебники и подготовку к экзаменам, Александр перечитывал устав Управления магического правопорядка; по окончании учёбы именно в этот отдел немецкого Министерства он собирался поступить на службу, что, с учётом прошлого его семьи, было сделать не слишком просто. Впрочем, юноша не собирался опускать руки; он не без оснований рассчитывал на высшие баллы по всем предметам, которые собирался сдавать (за исключением разве что зельеварения), наизусть знал законы, права и обязанности граждан, а что до умения сражаться… что ж, его он подтвердит на чемпионате в мае.

Ввязываться в это Александр с самого начала не хотел. Его вовсе не интересовали соревнования, кубки, медали и прочая чушь, которая, по сути, не значит ничего — это лишь яркие атрибуты того, что человек потратил часть своего времени на подготовку к какому-то соревнованию и был лучше или удачливей прочих участников.

Нет, Александра интересовали другие, более глобальные результаты…

Например, стать министром магии Германии. Тихо и без спешки, без помощи богатых родственников, своим умом и уменьями продвинуться по карьерной лестнице, начав в Управлении правопорядка, затем, скорее всего, перейдя в Департамент магического законодательства, а после, дослужившись в своём отделе до верхов, — на должность заместителя министра. И вот тогда, на посту заместителя (или, быть может, раньше, если придётся) включиться в борьбу с политикой возвеличивания чистокровности, начавшейся сразу после того, как магическая Европа оправилась от войны с Геллертом Гриндевальдом.

«От войны с правдой, — считал Александр. — От войны с нашим общим будущим». Его отец, Герхард Штайнер, был правой рукой Гриндевальда в последние годы его правления, и Александр гордился им — что бы ни пытались доказать ему напыщенные глупцы вроде Винтерхальтера. «Вот они-то как раз и не понимают, что, разбив Гриндевальда, с большой долей вероятности обрекли себя на угасание и гибель. Да, Гриндевальд в своё время уничтожил часть несогласных — так делает каждый завоеватель… Но ведь в конце концов он вёл магический мир к объединению, а после — на сражение с теми, кто действительно нам угрожает, с этими маглами, — он непроизвольно сжал книгу крепче. — Глупцы, какие глупцы… Ещё пару десятилетий они будут праздновать победу своего „святого чистокровного лагеря“, а маглы в это время разовьются ещё больше, ещё дальше оставят нас позади…»

— У тебя сейчас такое лицо, будто ты призываешь огненный дождь на чью-то несчастную голову, — Штефан Баумер подошёл и без спроса уселся рядом с ним на скамейку. — Признавайся, кто счастливец? Твой швейцарский лучший друг?

— Плохой повод для шуток, — проговорил Александр, заложив устав закладкой и захлопнув его.

— Знаю-знаю, извини, — Штефан примирительно поднял руки. — Что тебя гнетёт, дружище?

Александр ответил не сразу. Выпрямив спину, он устремил взгляд на противоположную стену двора — ту самую, на которой когда-то давно Геллерт Гриндевальд вырезал свой знак: круг, заключённый в треугольник, и пересекающая их вертикальная черта. Знак Даров Смерти.

— Я думал о том, что будет дальше, — медленно произнёс он. — О будущем, которое предстоит нам теперь, когда правильное разрушено.

Штефан тоже посмотрел на огромный знак, который ни время, ни все усилия учителей Дурмстранга и приглашённых магов не смогли стереть.

— Я знаю, ты относишься к этому очень серьёзно, — сказал он, — но порой мне кажется, что ты сгущаешь краски. На наш век спокойной жизни хватит — маглы не настолько умны, как ты опасаешься.

— Полагаешь? — проговорил Александр с тенью раздражения. — А ты в курсе, Штефан, что не далее как двенадцатого числа маглы отправили первого человека в космос?

— Нет, — Штефан удивлённо посмотрел на него. — А ты откуда знаешь?

— Слежу за магловской прессой, — лаконично пояснил Александр. — Ты вообще представляешь, как они это сделали?

— Полагаю, с восторгом, — отшутился Баумер. — Да брось, велико дело! Я могу тебе через час предоставить десяток сообщений в газетах разных стран, что какой-нибудь волшебник долетел до Луны на метле или ковре-самолёте. А то и на вырванном с корнем дереве — эти русские из Колдовстворца, говорят, ничем не чураются.

Было очевидно, что продолжать попытки что-либо доказать ему бессмысленно, поэтому Александр замолчал. Заложив руки за голову, Штефан откинулся на спинку скамьи и вытянул ноги вперёд, скрестив их в лодыжках.

— Пока ты не успел окончательно затаить на меня обиду, — произнёс он, искоса поглядывая на Александра. — Я написал домой и уговорил мать передать мне на время старые книги по Тёмным чарам, оставшиеся от деда. Применять многие из них, я думаю, на чемпионате не позволят, но хотя бы особые щиты к ним выучить стоит — от Винтерхальтера можно любой подлости ждать, да и прочие, думаю, не лучше, — помолчав, Штефан спросил: — Ты вообще готовишься?

— Да, — коротко ответил Александр, не намереваясь вдаваться в подробности.

Впрочем, от Баумера было так просто не отделаться.

— Я что-то не вижу, — заявил он. — А вот на Винтерхальтера, тренирующегося где-нибудь с Ройтером и Свидерским, я натыкаюсь чуть ли не каждый день. Скажи, Алекс, ты что, проиграть ему хочешь?

Это фамильярное «Алекс» не нравилось Штайнеру, и Штефан это прекрасно знал. То, что он использовал его, несмотря на строгий запрет друга, могло означать лишь что он в самом деле сильно обеспокоен.

— Вовсе нет, — ответил Александр. — Я нахожу в библиотеке новые заклинания и тренирую их по утрам до занятий и вечерами перед отбоем.

— Загадка, куда ты вечно исчезаешь из гостиной, раскрыта, — объявил Штефан, но тут же укоризненно погрозил пальцем. — Однако, сударь, хочу напомнить вам, что дуэль — не демонстрация на уроке, а динамичный процесс, в котором задействованы двое, имеющие вполне конкретное намерение уложить соперника на лопатки. Так что было бы более чем логично тренироваться с человеком, а не со стеной.

— Я как раз набрал заклинаний и хотел предложить тебе опробовать их со мной.

— Премного благодарен за снисхождение. Но всё же хочу заметить, что дуэлянт из меня — около среднего, и это я ещё себя нахваливаю. А тебе нужен хороший противник, талантливый.

Александр задумался. В словах Штефана была истина, однако найти того, кто будет готов и, что важнее, сможет ему помочь в этом деле, было проблематично.

— Пожалуй, попрошу Фихтнера, — наконец, произнёс он.

— Ассистента Зотова? — Штефан вскинул брови. — Он же трансфигурацией занимается.

— О таком направлении, как боевая трансфигурация, ты не слышал?

Штефан громко цокнул языком и махнул рукой в разновидности жеста «Делай, как хочешь». Впрочем, недовольным или обиженным он не выглядел. Тут Александр кое-что вспомнил.

— Почему ты не на матче?

— Что я, квиддич не видел? — Штефан хмыкнул. — Да и потом, не хочу видеть довольное лицо Винтерхальтера, когда его команда победит.

К тренировкам они приступили на следующий же день — Гюнтер Фихтнер, сам выпустившийся из Дурмстранга всего года три назад, с удовольствием согласился помочь в подготовке к чемпионату. Ну а пока они с Александром отрабатывали заклинания и щиты в пустом классе трансфигурации, Штефан, сидевший с ними, зачитывал выдержки из «информационного письма» — книжицы на сорок страниц, которую организаторы чемпионата разослали всем участникам.

— «В этом году впервые за полтора века чемпионат принимает живописный северный остров Буян…» Они забыли упомянуть, что он ещё очень ветреный и холодный, — комментировал Штефан то, что читал. — Так, про главные достопримечательности не интересно, я могу куда больше показать… Вот, о размещении: «У каждого из участников будет отдельная комната в гостинице „Летучий корабль“…» Глядите, на «Буревестник» они решили не раскошеливаться! «…из окон которой открывается замечательный вид на Ярмарочную площадь — одну из старейших в городе». Да, а ещё самую шумную и многолюдную. Наши зарубежные друзья и так будут, подозреваю, в восторге от погоды на Буяне, а тут ещё и весь колорит уличной торговли с криками и спорами… А может, это специально делается, чтобы выбить противников из колеи и дать преимущество нам, почти местным?..

— Он всегда так много говорит? — поинтересовался Гюнтер у Александра. Тот кивнул.

Как выяснилось из той же книжонки, участие в состязании должны были принять юные дуэлянты из семи учреждений образования.

— Изначально планировалось взять восемь школ, — сообщил Штефан на другой день результаты очередного своего изыскания (хотя «письмо» прислали Александру, единственный раз, когда он его держал в руках, был при получении). — Однако, далее цитата: «Участников из африканской школы „Уагаду“ в этом году не допустили по причине вспышки среди учащихся лихорадки Тибо (Примечание: Шкура Тибо, разновидности бородавочника, из которой шьются обязательные защитные элементы формы студентов, оказалась взята от больных особей и выделяла токсины, вызвавшие сильнейшие аллергические реакции и лихорадку у людей, с ней взаимодействовавших)». Бедолаги, — вполне искренне посочувствовал он. — И чего мы жалуемся на условия? У нас по крайней мере никаких тварей опасных или тем более, упаси меня Кощей, как говорят русские, токсичных нет.

— Кроме троллей в горах и пары кельпи в озере, — мрачно заметил Гюнтер. — Додумался же какой-то идиот в прошлые века завезти их из Британии, а нам теперь за студентами смотреть внимательней, чтобы не решили на водяной лошадке покататься…

Когда он закончил свою речь о безалаберности безымянных магов, Александр предложил продолжить, а во время следующего перерыва Штефан сообщил им, что книжонка содержит сведения о всех школах-участницах.

— Немного, конечно, информации, но уже кое-что, — вдумчиво произнёс он и начал зачитывать: — «Академия магии Шармбатон…» Я один почувствовал, как пахнуло тёплым ветром и запахом моря? — Штефан блаженно прищурился. — Если у меня будет жена, то непременно француженка…

— Не отвлекайся, — прервал его Александр, сделав глоток воды из стакана. — Там есть что-нибудь об их козырях?

— «…южное побережье Франции… ля-ля… сады, фонтаны… ля-ля-ля…» Практически ничего; только о том, что они неплохи в различных видах ментальной магии и введении в транс. А так только расхваливают красоту и природу, — Штефан задумчиво почесал затылок. — Слушайте, последний курс — это, наверное, поздновато, чтобы переводиться, да?

— Самую чуть, — усмехнулся Фихтнер. — Что дальше?

— «Кастелобрушу — школа волшебства, расположенная в Бразилии, в которой проходят обучение юные маги из всей Южной Америки. Школа расположена в глубине джунглей Амазонки и представляет собой большое здание, напоминающее храм, сложенное из золотого камня…» Ещё лучше, — проворчал Штефан. — С побережья Франции — в джунгли Амазонки… Почему мы учимся в этом унылом месте на краю света?!

— Ну и нытик, — Гюнтер чарами приманил книжку из рук Баумера к себе и открыл на странице с бразильской школой. — «Специализируются на травологии и магической зоологии, многие студенты являются анимагами или собираются ими в будущем стать». Понятно, значит, трансфигурация, — он серьёзно посмотрел на Александра. — Будь осторожен с этими; вполне возможно, что они попытаются трансфигурировать всё, что попадётся под руки, в разных тварей для отвлечения внимания.

— На отмену чар времени в бою не будет, — произнёс Александр, механически покручивая между пальцами палочку. — Значит, придётся уничтожать.

— Логично, — кивнул Гюнтер и кинул книжку обратно протянувшему руку с самым серьёзным видом Штефану. — Читай. Только давай без личных эмоций.

— Как скажешь, — откликнулся Штефан и, перевернув страницу, уточнил: — Про «суровую красоту мрачного Дурмстранга, традиционно славящегося своими выдающимися боевыми магами и углублённым изучением Тёмных искусств» читать?

— Полагаю, не стоит. Что дальше?

— Хогвартс, — ответил Баумер. — Школа Чародейства и Волшебства. Лев, орёл, барсук и змей — нам всем скопом веселей, — он постучал пальцем по изображённому на странице гербу школы. — Какое-то у них странное деление на факультеты, в самом деле. Тут написано, что для каждого из них есть свой набор критериев для личных качеств ученика. Фактически, факультеты у них не «Гриффиндор», «Когтевран», «Пуффендуй» и «Слизерин», а «Храбрый», «Умный», «Трудолюбивый» и «Амбициозный», — он лукаво улыбнулся. — А что, совмещать более двух качеств за раз наши британские друзья не способны?

— Вот и посмотрим, — заметил Александр в мрачном предвкушении. Студентам Хогвартса он намерен был уделить особое внимание.

Штефан посмотрел на него с подозрением, но страницу перелистнул.

— Так, Илверморни, Соединённые Штаты Америки. У них в чести каверзные проклятия и магия коренного населения Америки…

— Что тоже вполне подходит под понятие «каверзные проклятия», — закончил за него Гюнтер. — Так как мы за оставшееся время точно не найдём никаких контрзаклятий, под эти чары лучше будет просто не попадать.

— Или Тёмные щиты, — вставил Штефан. — Пусть дисквалифицируют, но зато хоть цел останешься.

Совет был сомнительным, однако в случае выбора Александр и в самом деле не собирался рисковать здоровьем.

— Там есть что-нибудь про ограничения на определённые типы магии? — спросил он.

— До этого я ещё не добрался, — сообщил Штефан. — Пока послушайте про Колдовстворец и Махоутокоро…

О русской школе, бывшей ближе прочих Дурмстрангу (в частности из-за того, что у многих ребят с русского отделения Дурмстранга в Колдовстворце учились родственники или знакомые), они знали больше, чем было описано в книге, а вот в отношении японской расширили свой кругозор.

— «Махоутокоро находится на необитаемом, по мнению маглов, вулканическом острове Минами Иводзима…» я себе язык сломаю с их названиями, — Штефан вдохнул, выдохнул и продолжил: — «Все студенты данного учебного заведения имеют зачарованные особым образом мантии, вырастающие вместе с ними…» надо узнать секрет! Думаю, матери многих детей таким бы обрадовались… «…и меняющие цвет по мере возрастания учёности того, кто их носит, начиная от бледно-розового и заканчивая золотым при достижении наивысшего успеха в своей дисциплине. Если же студент применил запрещённую практику (в Европе именуется „Тёмная магия“), мантия белеет, что является ужасным позором и влечёт за собой немедленное исключение из школы и разбирательство в Министерстве магии». Ах, нет, будь у нас такие мантии, ходили бы мы все белые, — Штефан задумался. — Зато зимой хорошо бы с природой сливались, проще было бы прятаться от кельпи, а то наши-то красные формы больно заметные на снегу…

— Баумер, — голос Фихтнера сделался строгим, — ты сейчас по опыту говоришь или предполагаешь?

— Предполагаю… по опыту, — Штефан быстро указал на Штайнера. — А разве Александр не рассказывал, как мы прошлой зимой вылавливали пятиклашек, которым какие-то шутники посоветовали погулять по берегу и поискать лошадок с пенной гривой?..

— Силенцио, — спокойно произнёс Александр, махнув палочкой в сторону друга, и тот продолжил открывать рот, но совершенно беззвучно. — В тот раз всё обошлось. Мы справились сами, никто не пострадал, поэтому преподавателям сообщать не стали.

Ещё несколько мгновений Фихтнер поразглядывал его, словно проверяя на ложь, но попыток проникновения в собственное сознание Александр не почувствовал. В конце концов, Гюнтер кивнул, и они вернулись к занятию.

Как мог заметить Александр — и как не уставал указывать ему Штефан с долей ехидства, — его основной противник тоже тратил много времени на подготовку. Винтерхальтер теперь не рассиживал вечерами в гостиной за партией в магические шахматы или степенным разговором с кем-нибудь о политике, а всё свободное время проводил либо в библиотеке, либо на тренировках с Ройтером и Свидерским, либо в планировании предстоящего матча с «Драконами» (в полуфинале «Грифы» разбили «Лихо» в пух и прах). Ко всему этому добавлялась подготовка к экзаменам, ставшая более серьёзной.

Трогать друг друга Александр и Фридрих, как и обещали директору, перестали и теперь принципиально замолкали, завидев противника в коридоре. Их компании, уловив настроение, тоже на время прекратили взаимные нападки — становится совершенно не до словесных перепалок, когда на всей скорости бежишь после уроков в библиотеку, чтобы отобрать новые книги для изучения с последующим предоставлением результатов изысканий своему кандидату в чемпионы дуэлей. Из-за того, что приятели Винтерхальтера и он сам были заняты, полукровок временно оставили в покое, а вот на детей сторонников Гриндевальда продолжали порой нападать. Так у Александра появилась отличная возможность протестировать весьма неприятное проклятие, вызывающее нестерпимое жжение во всём теле без видимых повреждений, на паре болгарских амбалов, напавших на Альберта Фалька.

После ему, разумеется, пришлось вынести неприятный разговор с деканом болгарского отделения.

— Да, герр Каркаров, именно я атаковал первым, — признал Александр, когда Каркаров передал ему рассказ своих подопечных о стычке, — однако не считаю, что поступил неправильно. Мирчев и Филипов вели себя некорректно по отношению к герру Фальку: напали на него вдвоём, хотя он младше их на три года. Их действия были подлы и неоправданно жестоки.

Каркаров взглянул на него раздражённо и с нетерпимостью.

— Герр Штайнер, — произнёс он медленно, вкрадчиво, — вам известно, кем был отец вашего подзащитного?

— Сторонником Гриндевальда.

— А чем именно он занимался в армии Гриндевальда, не скажете? — Александр промолчал, и Каркаров продолжил — его голос стал предельно въедливым: — Герр Фальк возглавлял группу волшебников, задачей которых было «наведение порядка» в Болгарии. Вы знаете, как именно они это делали?

— Могу догадаться, — отчеканил Александр. — Однако это вовсе не даёт Мирчеву и Филипову права…

Профессор его перебил:

— Семья Драгана Филипова лишилась крыши над головой и всех средств, когда группа Фалька спалила Адским пламенем их поместье. Впрочем, им ещё повезло, все остались в живых; Антон Мирчев оказался менее везучим — его и старшую сестру воспитывала бабка. Так что имеют они права или нет — вопрос спорный, — в глазах Каркарова ярко светилось отвращение. — И уже тем более не вам, Штайнер, рассуждать об этом.

Александр сдержал себя, не ответил и с равнодушным видом принял назначение наказания. Он был уверен в том, что прав.

В этом году весна отвоевала у зимы свои права очень уверенно — тепло, пришедшее удивительно рано, в конце апреля, совершенно неожиданно задержалось. Традиционные майские ливни с грозами, конечно, случались, но не так часто, как обычно, и в целом погода была хорошая, очень удачная для квиддича.

В то время как команда готовилась к финалу под надзором Маркуса Ленца, на лужайке чуть в стороне от тренировочного поля Фридрих сошёлся в сражении с Кристофом, в последний раз отрабатывая новые заклинания. Он атаковал порывисто и яро, и вскоре Ройтер, и так сидевший в глухой обороне, запросил мира.

— Всё, всё! — крикнул он, из последних сил удерживая щит. — Перерыв!

На миг Фридриха охватило желание продолжить атаку и довести бой до конца, однако он всё же остановился и убрал палочку. Кристоф вытер пот с верхней губы и проговорил — обычная лесть и искреннее восхищение забавно сплелись в его голосе:

— Не завидую я твоим противникам на чемпионате, Фридрих. Совсем не завидую.

Лениво усмехнувшись, Фридрих оправил рукава мантии. К приятелям спланировал Лукаш Свидерский, до того наблюдавший за дуэлью со стороны; снитч он поймал за время тренировки уже четырежды и, видимо, решил, что может позволить себе отдохнуть.

— Мне кажется, или некоторые из этих чар применять на соревновании нельзя? — спросил он, мягко соскочив на траву и взяв метлу в правую руку.

— Нельзя, — подтвердил Кристоф. — Однако почему бы не освоить их, если есть время и мы всё равно упражняемся?

— Потому, наверное, что было бы куда логичней осваивать то, что пригодится на чемпионате?

Кристоф что-то ответил, и они как обычно вступили в полемику. Фридрих почти не слушал приятелей, задумчиво глядя на озеро; пологий склон холма, на котором располагалась тренировочная площадка, скатывался к самой воде и терялся в осоке — ветер шевелил её, заставляя склоняться. Сам по себе дуэльный чемпионат был не столь важен (что вовсе не означало, что Винтерхальтер не собирался попробовать его выиграть), и думал Фридрих о том, что во время него стоит начать заводить связи с магами из других стран. «Сильные молодые волшебники там будут точно, — рассуждал он. — Должны ведь быть ещё и умные и дальновидные».

— …А вообще, все эти правила писали какие-то идиоты, — Кристоф с пренебрежением взглянул на книжку, присланную участникам чемпионата, лежавшую сейчас на траве рядом с портфелями. — Они хотят увидеть, на что ученики из разных школ способны, но запрещают использовать большой пласт магии, освоение которой на высоком уровне, между прочим, уже само по себе является показателем таланта: Тёмные чары.

— Согласен с тобой, но правила есть правила, — Лукаш стряхнул с рукояти метлы севшего на неё большого майского жука. — Придётся придерживаться их во время чемпионата.

Ройтер блеснул глазами.

— Или же показать этим идиотам настоящую силу Дурмстранга.

— Свидерский! — сердитый окрик Маркуса не дал Лукашу ответить. — Я разве объявлял перерыв? Живо на поле!

Лукаш прикусил изнутри щёку, но всё же вскочил на метлу и оттолкнулся от земли, а затем резко припал к древку и набрал скорость — кажется, уже углядел снитч.

— Не был бы такой ленивой занозой, вышел бы из него хороший игрок, — проговорил Кристоф, провожая приятеля взглядом, прикрыв рукой глаза от солнца.

В целом, пожалуй, он был прав, но Фридрих не хотел, чтобы Лукаш ушёл в спорт — политический вес его семьи и самого Лукаша как наследника главы рода в Польше интересовал Винтерхальтера куда больше.

Магическая Польша была площадкой интересной и достаточно перспективной. Чистокровные исторически имели там очень большой вес и сумели его сохранить и в первой половине двадцатого века, быстро ликвидировав движения, предлагавшие «оздоровить» магическое руководство страны, отстранив от власти чистокровных. В годы войны с Гриндевальдом на Польшу пришёлся мощный удар; часть древних родов была попросту уничтожена, кто-то из выживших эмигрировал, а кто-то смешал кровь с грязнокровками, чтобы угодить новому режиму. Из-за этого на данный момент в Польше осталось всего пять так называемых «безупречных» чистокровных родов: Свидерские, Вильчиньские, Романовские, Пржибыльские и Вальчак, которые, вторую половину сороковых действовав сообща, чтобы удержать Министерство в своих руках, не допустить туда грязнокровок, затем стали бороться друг с другом за власть.

Клан Свидерских, ощутимо поредевший при Гриндевальде, в первые послевоенные годы сделал ставку не на проталкивание своих людей в Министерство, а на медленное и целенаправленное установление контроля над крупнейшими магическими производствами: артефактов, бытовых и специфических, оборудования для лабораторий разного толка, даже зелий; ходили слухи, что сейчас герр Свидерский ведёт переговоры с семьёй, владеющий мастерской волшебных палочек в Польше, о возможности взять их под свой патронаж. И всё это Лукаш, как единственный сын, однажды унаследует.

— Продолжим тренировку, — сказал Фридрих, вновь поднимая палочку.

На Буян они отправились тем же вечером на школьном корабле — он всё равно возвращался на остров после того, как доставил в Дурмстранг еженедельную партию грузов, поэтому герр Лаубе, преподаватель боевой магии, назначенный директором Хохбергом главой делегации, решил воспользоваться именно таким вариантом передвижения. Это было, разумеется, куда медленней, чем просто переместиться камином в гостиницу, но корабль однозначно добавлял представительности.

«Чёрный орёл» прокладывал свой путь под водой, и Фридрих вышел на палубу, окружённую воздушным куполом. Книги его утомили, заняться было нечем, поэтому юноша просто прогуливался по квартердеку, без особого интереса глядя на косяки рыб, попадавшиеся на пути корабля, размышляя, как побеждать в первом матче: быстро или так, чтобы противники сразу поняли, что со стороны представителей Дурмстранга шуток не будет?.. Его взгляд зацепился за Штайнера, что-то читавшего на носу корабля. Противник, будто почувствовал это, посмотрел на него тоже, а затем, захлопнув книжку, вдруг поднялся и подошёл.

— Полагаю, до прибытия стоит договориться между собой, — произнёс он без особой охоты. — Дурмстранг должен выглядеть силой, и иностранным студентам наши с тобой разногласия демонстрировать не обязательно.

Фридрих гордо вскинул голову, неприязненно посмотрел на него.

— Чем меньше будем разговаривать, тем меньше шанс, что мы сразимся до официальной дуэли.

— Согласен, — холодно произнёс Штайнер и вернулся на прежнее место, а Фридрих поднялся на ют и остановился рядом с герром Лаубе, наблюдавшим за студентами.

— Вы пришли к соглашению?

— Договорились не разговаривать без особой нужды, — ответил Фридрих, вновь глядя на рыб. — Это лучший для нас способ не конфликтовать.

— Я, как и директор Хохберг, рассчитываю, что вы оба будете вести себя разумно, — строго сказал Лаубе. — Дурмстрангу нужен результат.

— Тогда вам стоило выбрать для участия тех, кто более в нём заинтересован, — колко бросил Фридрих и вернулся в просторную кормовую каюту.

К тому времени, как корабль вынырнул из глубин на поверхность, на мир опустились ранние северные сумерки. Остров, к которому «Чёрный орёл» приближался, горел сотнями огней. Фридрих бывал на нём часто и часто же видел Буян с моря, поэтому без труда мог показать и с палубы многие улицы, сказать, что за здания освещены особенно ярко. Буян был для студентов Дурмстранга, большую часть года проводивших в своём замке на отшибе мира, чем-то вроде отдушины, местом, которое им можно было раз в месяц на выходных посещать официально и куда самые отчаянные и непокорные порой сбегали, используя школьные камины.

Буян был по-особенному колоритным островом, насквозь пропахшим солью и старым деревом; большая часть построек была деревянной, потому что древесина — практически единственное, чего на этом клочке земли посреди буйного северного моря было в избытке. Первые маги на него попали совершенно случайно — шторм забросил сюда группу путешественников на мётлах. Много дней и ночей продолжал бушевать шторм, и унять его магам не удавалось никакими усилиями. Тогда они стали исследовать остров и в его обширных, нетронутых лесах обнаружили редкие породы деревьев, ценные для палочек и магических посохов, волшебных зверей да пару старых леших; оценив то, что предоставил им случай, волшебники, практически отчаявшиеся выбраться, стали возводить себе укрытия от непогоды, царившей на острове постоянно.

После многих невзгод и нескольких месяцев в плену у бури волшебники смогли покинуть остров, использовав пару вдруг наступивших штилевых дней, однако Штормовой остров, как они его окрестили, не покидал их мыслей. И тогда новая экспедиция, собранная из самых могущественных магов Московия, вернулась на остров и обосновалась на нём. Общими усилиями более чем полусотни волшебников удалось возвести вокруг острова гигантский купол, не позволяющий найти его маглам, но также и сдерживающий бури. Это стало хорошим подспорьем, и довольно быстро на Буяне (прежнее название «Штормовой остров» было слишком длинным для повседневного использования, но его оставили в качестве официального как напоминание о заре освоения острова) вырос порт, вокруг которого на холме возник город, и по сей день процветающий за счёт торговли со всем магическим светом. Буян стал важным магическим центром на севере. На нём рождались, жили и умирали многие великие чародеи, слава которых гремела по всей волшебной Европе; здесь велись целые войны и был создан (и уничтожен впоследствии) один из первых в мире крестражей — знаменитая игла Кощея. После того, как в относительной близости от острова был создан Дурмстранг, сюда потянулись аристократы и владельцы больших состояний, желая иметь здесь дома. Поначалу у богачей был целый отдельный посёлок на вершине холма, но город разросся за годы, и сейчас холм входил в его состав вместе со всеми своими прекрасными палатами, позволить себе владеть которыми было по карману далеко не каждому даже из знатных.

Но была у Буяна и другая сторона, привлекавшая на него не купцов и магнатов, а скучающих аристократов и авантюристов всех сортов, — его многочисленные увеселительные и игорные заведения, отличавшиеся необычайным разнообразием. Здесь можно было найти себе развлечение на любой вкус: от свидания с вейлой в алой полутьме весёлого дома до подпольных дуэльных состязаний, от игр на деньги в карты, кости и любое прочее до ставок на самые разные виды боёв животных, людей и тварей. Вот и сейчас, вновь стоя на квартердеке, Фридрих прикидывал в уме, удастся ли сегодня же ночью сбежать из-под надзора Лаубе в «Барсучью нору» — самый известный игорный дом острова, где по воскресеньям, вдобавок, устраивали бои красных колпаков, которые из-за жестокости этих гномоподобных тварей всегда выходили зрелищные и кровавые.

Войдя в порт и встав на рейд, «Чёрный орёл» выстрелил из носовых пушек в воздух, и там расцвёл блестящий на фоне тёмно-синего неба герб Дурмстранга: золотой двуглавый орёл на фоне купола-луковицы. С берега им ответили разноцветными искрами, и через несколько минут о борт мягко стукнулась шлюпка. Спустившись в неё, Фридрих занял место на корме и всю дорогу до пристани глядел на город, обещавший развлечения.

На набережной дурмстрангцев уже ждал экипаж, запряжённый крепким коньком с густой шерстью.

— Сейчас поселимся, а после занимайтесь, чем хотите, — сказал Лаубе, пока они ехали по мощёным улочкам. — Открытие и жеребьёвка завтра в десять, в двенадцать начнётся первый круг боёв.

— Где всё будет проходить? — уточнил Штайнер. — В книге об этом ничего сказано не было.

— Потому что к моменту её печати место ещё не было определено окончательно. Старый дуэльный зал, как вы, думаю, помните, давно требует ремонта, поэтому организаторы чемпионата хотели договориться снять новый — его закончили только недавно. Он в три раза больше старого и хорошо оборудован.

«Так вот что это была за стройка рядом с портом», — подумал Фридрих и спросил:

— Кому он принадлежит? Не властям же?

— Конечно нет, — нетерпеливо махнул рукой Лаубе, словно бы юноша сморозил глупость. — Его на свои деньги возвёл Константин Мелехов, московский магнат.

— Я слышал о нём, — решив не обращать внимания на жест преподавателя, кивнул Фридрих. — Его семья давно сделала состояние на якутском золоте, но он за годы во главе клана смог чуть ли не в два раза умножить и без того немалый капитал.

— Да, денег у этого господина много, — подтвердил Лаубе, — и порой Мелехов вкладывает их в подобные проекты, которые если и окупятся, то очень нескоро. Для чего? Кто знает. Мне доводилось слышать мнение, что никто, кроме этого старого лиса, не знает, что делается у него в голове.

«Интересный человек, — отметил про себя Фридрих. — Имеет смысл побеседовать с ним, если представится такая возможность».

Экипаж доставил дурмстрангцев на Ярмарочную площадь, где и теперь, в десятом часу вечера, кипела жизнь: шло какое-то представление местного театра, на которое помимо горожан собрались и гости острова — в толпе среди привычных глазу местных костюмов мелькали разноцветные мантии волшебников из других стран. Прокатившись по краю толпы, карета остановилась перед входом в гостиницу «Летучий корабль», из которой как раз в этот момент выскочила компания весело смеющихся девушек в мантиях Колдовстворца, синих с алым орнаментом по краям.

— Русские в этом году выставляют одних девушек? — произнёс Фридрих, ни к кому конкретно не обращаясь; обычно за сибирскую школу выступали крепкие ребята, эта же стайка хихикающих девиц больше напоминала переодевшихся учениц Шармбатона.

— Эти, я думаю, с чемпионата по зельеварению, — безразлично отозвался Лаубе, открывая дверцу экипажа. — Вы не знали? В этот раз оба турнира проходят в одном месте.

Фридрих нахмурился; он и в самом деле слышал об этом впервые, что ему было совершенно несвойственно — обычно важную информацию он не упускал.

— Дурмстранг на сей раз не представил своих участников?

Лаубе кивнул, не став объяснять причины, однако Фридрих и сам о них догадался: по школе в начале учебного года ходил слушок о ссоре между директором и зельеваром. Как видно, невозможность представить миру своих учеников на состязании было наказанием герра Тадича. Всё же директор Хохберг — человек с прекрасной памятью.

В холле гостиницы за столом, вытесанном из огромного дуба из Северного леса, сидела сама хозяйка, старая Янина, и со вкусом отчитывала по-русски смуглого парня в зелёной мантии («Кастелобрушу», — отметил про себя Фридрих):

— Развели тут, понимаешь, скотный двор, тащат в комнаты всяких тварей, а мне потом ваших заморских блох выводи!..

— Perdon, señora! — расстроенно воскликнул парень, вжимая голову в плечи и снимая пытавшееся забраться ему на макушку серо-полосатое животное, напоминающее маленькую обезьяну, после чего сбивчиво заговорил по-русски: — Мой лемур не мочь… остаться один школа…

— Ты чего там бормочешь?! — прикрикнула на него Янина, привстав из-за стола. — Чтобы я больше не видела тут твою макаку!

Судя по выражению лица, парень, хотя и не понял слов, догадался об их общем смысле.

— Señora…

— Здравствуйте! — к ним подбежала девушка в форме Колдовстворца и быстро заговорила по-английски: — У моей семьи дом здесь, на острове, и если хотите, я могу взять вашего маленького друга к себе на несколько дней.

Пока обрадованный парень эмоционально её благодарил, девушка увлекла его к выходу — подальше от старой ведьмы, — и дурмстрангцы наконец получили возможность подойти к хозяйке. Та проводила незадачливого обладателя лемура зловещим взглядом и повернулась к ним.

— А, прибыли, — сказала она вместо приветствия. — То-то я думаю, где запропастились — только вашей группы и не хватало.

— Давайте вы просто отдадите нам ключи, и мы тихо разойдёмся, — проговорил Лаубе, протянув руку в требовательном жесте.

— Эк разбежался-то. Будто не ведаю я, что ваш брат вытворяет тут, на Буяне. Откуда мне знать, что вы не притащили с собой какую некромантскую дрянь или не станете Тёмными чарами кидаться за завтраком?

— Даю вам слово и магическую расписку, — Лаубе извлёк из кармана и передал ей свиток пергамента, подготовленный заранее; вторую руку он по-прежнему держал вытянутой. — Ключи.

Старуха подозрительно на него посмотрела, прочитала записку, после чего всё-таки сняла с гвоздей, вбитых в стену за её спиной, три ключа с номерками.

— На, — она хлопнула по ладони Лаубе, оставив в ней ключи. — Пятая комната — на учительском этаже, остальные две выше. И это, — она с неожиданной для старухи резкостью схватила его за запястье, — если увижу, что кто-то из твоих ночью шныряет или по девчоночьим комнатам ходит — расколдовывать будете всей школой.

Коротко кивнув, Лаубе выдернул руку, и дурмстрангцы прошли к лестнице.

— Вы слышали, — мрачно произнёс учитель, когда они поднимались. — Ведите себя тихо, не попадайтесь ей под палочку.

Фридрих просто забрал один из ключей и продолжил свой путь. Гордость его задевало такое обращение, и мириться с правилами выжившей из ума старухи он не собирался. Поэтому, оставив в комнате на четвёртом этаже — она была исключительно проста, но безукоризненно опрятна: ни похвалить, ни придраться — вещи и заперев дверь изнутри, Фридрих накинул на себя чары невидимости и распахнул окно. Осмотревшись, он наколдовал деревянный настил, соединивший его подоконник и крышу соседнего, более низкого здания, стоявшего не очень далеко — в центре города, где застройка была самая старая, дома жались друг к другу, разделяемые очень узкими зачастую проулками. Сунув палочку в держатель на поясе, Фридрих, сохраняя равновесие, перешёл по настилу, после чего сделал свой мост невидимым — на всякий случай. На крыше дома, где он оказался, был выход на лестницу; минуту спустя Фридрих вышел на площадь и, вернув себе видимость, стал прокладывать путь через толпу.

Представление уже кончилось, и сейчас на сцене, возведённой в центре Ярмарочной площади, играли музыканты; под весёлый мотив народ отплясывал что-то весьма беспорядочное. Не останавливаясь, Фридрих пробрался на другую сторону площади и оттуда свернул в переулки. Он хорошо знал Буян, поэтому не заблудился в лабиринте и через некоторое время оказался в районе, где звуки музыки и смех не были слышны совсем; здесь между домами бродили подозрительного вида маги, одаривавшие любого прохожего хищными взглядами. Впрочем, сброд расступался и жался к стенам, когда видел юношу в алой мантии — любой на острове знал, что на студентов Дурмстранга нападать опасно по многим причинам.

У входа в «Барсучью нору» по бокам от двери стояли два мага в чёрных мантиях и придирчиво проверяли тех, кто хотел войти: человек пять собралось перед входом, но стражи никого из них пускать явно не собирались. Однако Фридриха они знали (как и то, что он хорошо платит), поэтому дали ему пройти без вопросов, один даже кивнул в знак приветствия.

Внутри, в отличие от тихой улицы, царствовало сплетение звона кружек и звуков борьбы, почти утопавших в одобрительном рёве и хмельных криках подвыпившей публики. Коротко усмехнувшись, Фридрих прошёл из холла в просторный зал, слабо освещённый немногочисленными свечами; больше всего света было над бойцовской ямой, вокруг которой столпилась львиная доля посетителей, криками ещё больше раззадоривая красных колпаков, упоённо колотящих друг друга дубинами; у одного уже был выбит глаз, а второй кренился на правый бок, когда делал шаг.

Постояв у края ямы недолго, лишь чтобы оценить сегодняшний уровень накала страстей, Фридрих отошёл к бару и взял себе пиво, после чего обвёл взглядом зал. Среди присутствующих немало людей было в масках (далеко не каждый желал быть узнанным), и вместе с тем многих из них было легко опознать — скрывая лица, волшебники забывали спрятать в карманы отличавшие их украшения, те же перстни или броши с родовыми гербами. Подобный список знатных гостей мог быть на приёме в доме какого-нибудь министра, где все эти маги, чванливые и под руки с унылыми супругами, высокопарно бы рассуждали о мире и политике… А здесь, на Буяне, среди запаха пота, пива и крови они кричали, точно дикари, добиваясь, чтобы красные колпаки колотили друг друга сильней, были безжалостней. «Идеальное доказательства животности человеческой природы», — подумал Фридрих, но не стал развивать эту мысль — она была философской и бессмысленной, пустой. Да и был в «Норе» юноша не для рассуждений; атмосфера начала горячить, разогнала кровь, а звуки борьбы со стороны бойцовской ямы делались всё ожесточённей. Предвкушая весёлую ночь, Фридрих взял вторую кружку пива и двинулся было к яме, но тут его окликнула компания молодых людей, в которых он признал выпускников прошлого года немецкого отделения Дурмстранга, и подсел к знакомым.

— Уважаемые дамы и господа, — по-английски дребезжал на открытии чемпионата герр Троймиц, престарелый глава «Дуэльной ассоциации». — Мы рады приветствовать вас на Буяне, в этом замечательном дуэльном комплексе, который нам любезно предоставил многоуважаемый мистер Мелехов…

Фридрих перевёл взгляд с главы ассоциации на стоявшего по левую руку от него человека. Константин Мелехов был ещё не стар, на вид лет пятидесяти, и хотя уже обзавёлся белыми висками и проседью в аккуратной чёрной бороде, был подтянут и жив, как не снилось иным тридцатилетним. После представления Троймица Мелехов чуть-чуть поклонился, легко улыбаясь, однако улыбка эта не показалась Фридриху ни искренней, ни дружелюбной — скорее уж лукавой, насмешливой. «Старый лис», — мелькнула в голове фраза, обронённая накануне Лаубе, и Фридрих согласился с такой характеристикой.

Герр Троймиц продолжал говорить, нахваливая то себя, то «Дуэльную ассоциацию», то вовсе почему-то правительство, и Фридрих уже не без труда держал на лице выражение вежливой заинтересованности. Тем же самым занимались и остальные студенты, выстроенные полукругом перед возвышением, на котором стояла кафедра выступающего. Наиболее правдоподобно выглядело внимание молодых магов из Махоутокоро — все трое (оба юноши и девушка, стоявшая между ними) глядели на Троймица совершенно одинаково, словно бы этому их учили. По-соседству с японцами и в контраст им трое русских парней уже откровенно скучали и, как и Фридрих, рассматривали будущих противников; один из русских встретился с Фридрихом взглядом, а затем хмыкнул и что-то зашептал на ухо приятелю.

За исключением Колдовстворца и Махоутокоро, от каждой школы представителей было по двое — так обычно и проводился турнир, в котором участвовало восемь школ, однако по причине выбывания на этот раз Уагаду дополнительные места достались тем, кто на прошлом чемпионате занял первое и второе места. В отличие от ежегодного состязания зельеваров, дуэльный чемпионат проходил раз в четыре года, и Фридрих ещё помнил участников, представлявших на прошлом Дурмстранг; эти двое, как он знал, оба во время турнирных боёв сорвались на Тёмную магию, за что были дисквалифицированы. «Не удивительно, что на нас так косятся, — подумал Фридрих. — Пытаются решить, станем ли мы повторять „подвиги“ старших товарищей». По крайней мере, в глазах молодой женщины, стоявшей рядом с Лаубе в строю учителей, он видел именно эту мысль; ведьма с гербом Хогвартса на мантии наблюдала за ним и Штайнером очень пристально, строго блестя стёклами очков, и это досаждало. Отмахнувшись от мыслей о профессорше из Британии, Фридрих скосил взгляд на её подопечных — двух юношей, у одного из которых на мантии помимо эмблемы школы был вышит серебряный змей, а у другого — золотой лев. «С враждующих факультетов, значит…»

— …сегодня пройдут дуэли одной восьмой финала, завтра — одной четвёртой. Полуфинальные бои состоятся в среду, затем в пятницу, после дня перерыва, — финал. А теперь переходим к жеребьёвке, — объявил герр Троймиц, и на лицах всех присутствующих на миг отразилось облегчение, тут же сменившееся неподдельным интересом.

По очереди преподаватели подходили к трибуне и опускали карточки с именами своих студентов в старинную резную шкатулку — артефакт, предназначенный для жеребьёвки и используемый на чемпионате уже лет двести, не меньше. Когда все карточки оказались внутри, герр Троймиц захлопнул крышку и коснулся её палочкой.

Несколько томительно долгих мгновений артефакт обрабатывал информацию, после чего в воздухе над ним возникла, сплетясь из золотистых нитей, схема турнира; в нижних графах, соответствовавших первому туру состязания, появились имена.

— Итак, выбор сделан! — Троймиц вновь взмахнул палочкой, и схема, увеличившись в размере, отпечаталась на большой доске, висевшей на стене за помостом; ещё взмах — и имена противников возникли в чистых турнирных бланках, розданных участникам и их преподавателям ещё до церемонии открытия. — Сейчас у вас есть получасовой перерыв, после которого, ровно в двенадцать, первая пара начинает сражение в дуэльном зале номер один.

Понимая, что нудным речам конец, собравшиеся — участники и зрители — зашумели и стали покидать холл и расходиться, кто куда: сразу в дуэльный зал или же на улицу, чтобы до начала состязаний успеть вдохнуть свежий весенний воздух. Фридрих, однако, не торопился. Мимолётно взглянув в свой листок, он поднял взгляд на большую таблицу, нашёл интересующие его имена. «Мы со Штайнером если и сойдёмся, то только к финалу», — отметил Фридрих про себя.

Он и Штайнер переглянулись, кивнули друг другу с достоинством — оба поняли цель. «В этом году финал будет за Дурмстрангом, — твёрдо решил Фридрих. — А победа — за мной».

Тут он услышал голос Лаубе, в котором за показной леностью чувствовалась сталь:

— …не стоит, профессор МакГонагалл.

— Не стоит ставить мне условия, профессор Лаубе, — холодно ответила преподавательница из Хогвартса, примеченная Фридрихом раньше. — Повторить события прошлого чемпионата я вашим ученикам не позволю.

— Беспокойтесь лучше о своих студентах. Я готов поставить на то, что мои ученики разобьют ваших на голову, не выйдя за рамки правил.

МакГонагалл прищурилась.

— Я не стану спорить с вами.

— Тогда говорить больше не о чем, коллега, — Лаубе коротко поклонился и подошёл к ожидавшим его студентам. Требование в его взгляде было понятно без слов.

Они не стали гулять по комплексу, сразу прошли в зал номер один — большое помещение, которое могло вместить не меньше тысячи зрителей, возникни такая необходимость. Стены украшали полотнища с гербами всех участвующих школ и «Дуэльной ассоциации», а в центре располагалась просторная и идеально ровная прямоугольная площадка, на которой и будут происходить бои. По периметру её прохаживались сотрудники комплекса, в последний раз проверяя установленные на углах артефакты, которые должны перед началом боёв поднимать щиты, что отгородят площадку и обезопасят зрителей.

На трибунах уже начинала собираться публика, состоявшая преимущественно из местных жителей, но также заметны были и иностранцы — вероятно, родственники и друзья участников, выбравшиеся на турнир. Сами участники рассаживались в просторной ложе на одной из длинных сторон прямоугольного зала. Ложа напротив была выделена судьям — за ней над трибуной и висел флаг «Дуэльной ассоциации»; здесь кресел было приготовлено довольно много (видимо, высокопоставленные гости тоже расположатся здесь), но три были выдвинуты вперёд. В центральном уже сидел герр Троймиц и о чём-то беседовал с занявшим место по правую руку от него волшебником с унылым лицом старого бассет-хаунда; кресло по другую сторону от главы «Ассоциации» пока пустовало. В самом углу той ложи устроился молодой волшебник, аккуратно извлёкший из ларца, стоявшего у него на коленях, магический микрофон и принявшийся его протирать бархоткой.

В ложе участников дурмстрангцы заняли места в середине второго ряда. Через несколько свободных кресел слева от них устроились французы, справа — американцы. Из этих последних много внимания к себе привлекала юная ведьма в остроконечной шляпе, из-под которой по спине ниспадали длинные волосы, почему-то выкрашенные в странный, неестественный синий цвет. Девушка явно не могла усидеть спокойно и прыгала на месте с ноги на ногу, словно пританцовывала, параллельно что-то с воодушевлением рассказывая преподавателю — волшебнику весьма почтенного вида — и товарищу по обучению. На эту компанию с интересом поглядывали юноши из Кастелобрушу, в то время как их учитель, смуглый маг с бельмом на правом глазу, обменивался любезностями с дородным волшебником из русской делегации. Сами русские участники ещё не пришли — Фридрих мельком приметил, как они направлялись к одному из секторов зрительских трибун, где мелькали синие с орнаментом мантии Колдовстворца. Как видно, поддержка у русских была неплохая. Через пару минут пришли японцы и сели отдельно от прочих, а сразу за ними появились британцы — МакГонагалл не смотрела в сторону делегации Дурмстранга, а вот Лаубе бросал порой на ведьму неоднозначные взгляды.

Тем временем последнее судейское кресло занял градоначальник Буяна, пришедший вместе с Мелеховым и что-то рассказывавший ему; Мелехов в ответ непроницаемо улыбался, а затем ненавязчиво подвёл градоначальника к его креслу и, оставив там, отошёл переговорить с какими-то магами в тёмных плащах, сидевшими позади.

Убедившись, что теперь вся судейская коллегия в сборе, герр Троймиц достал из кармана жилета часы, посмотрел время и кивнул волшебнику с микрофоном, давая понять, что пора начинать. Тот прокашлялся и заговорил по-английски в микрофон:

— Леди и джентльмены, мы начинаем дуэли одной восьмой нынешнего чемпионата! Наша первая пара дуэлянтов: Фридрих фон Винтерхальтер, Дурмстранг, и Диего Фидальго, Кастелобрушу!..

— Фридрих, — когда юноша поднялся, Лаубе придержал его за край мантии. — Без глупостей.

Ничего не ответив, Фридрих вышел на арену, где против него встал тот самый студент, что накануне попал в немилость к старой Янине из-за лемура. Сегодня Диего Фидальго был без своей ручной твари, что, кажется, его удручало — глядел юноша на всех и вся с большой долей печали. «Как удачно он попал на меня, — насмешливо подумал Фридрих, когда поднялся магический барьер. — Сможет скорее вернуться к своей обезьяне».

Как только был дан сигнал начинать, он немедленно создал мощный вихрь, обрушившийся на противника с сокрушительной силой, однако Диего ловко отвёл основной удар стихии от себя, а в ответ выпустил сгусток огня, на ветру разгоревшийся ещё сильнее. Подпустив огонь достаточно близко к себе, Фридрих перехватил контроль над ним и, сформировав пылающий хлыст, рассёк им воздух, но скорость этой атаки была невелика, и противник попросту увернулся, попутно выпустив во Фридриха оранжевый луч, почти слившийся с пламенем. Всё же заметив атаку, Фридрих быстро укрылся барьером, из-за которого трансформировал хлыст в гигантскую кобру, бросившуюся на Диего с большой скоростью, вынудив теперь уже его выставлять мощный щит. В это время Фридрих сформировал маленькую плотную сферу из искрящейся алой энергии и запустил её в воздух, после чего провёл ещё несколько ярких и яростных огненных атак, отвлекая на них внимание противника. Вынужденный обороняться и почти лишённый возможности контратаковать, Диего и правда не видел, как в воздухе над ними алая сфера всё росла, подпитываясь энергией творимых на поле боя заклинаний.

Фридрих кружил вокруг противника, нанося удары с разных сторон, ощущая разливавшееся по венам пьянящее удовольствие от боя. Это было лучшее чувство, в разы превосходящее его жалкое подобие, которое пробуждало наблюдение за чужими дуэлями или боями в подпольных клубах; многие аристократы предпочитали их, боясь не то запачкать руки, не то за фамильную честь — Фридрих не боялся. Он знал, что является одним из лучших, и был способен доказать это всем.

Алая сфера, наконец, напиталась, выросла до размеров квоффла, засветилась особенно ярко и запульсировала. В тот же миг Фридрих оградил себя особым щитом, идущим в паре с этим заклятием, чтобы самого его не зацепило атакой, — и сфера, в секунду сжавшись до точки, взорвалась, разлив поток обжигающей энергии по площадке, заполнив ею весь ограниченный внешним барьером объём. Находясь за собственным щитом, Фридрих усмехнулся, когда услышал, как закричал его противник; продержав чары ещё пару секунд, Фридрих снял их и опустил щит.

— Победитель — Фридрих фон Винтерхальтер, Дурмстранг! — прокатилось по залу громкое объявление, и публика наградила его щедрыми овациями.

Вернув палочку в держатель на поясе, Фридрих гордо принял восторг зрителей, а затем бросил взгляд на противника. К Диего уже подбежали целители и теперь укладывали его на носилки; сильно ранен он не был (Фридрих остановил заклинание раньше, чем оно нанесло хотя бы даже четверть вреда, причинить который было способно), но потерял сознание. Дав дорогу целителям, Фридрих покинул площадку и прошёл в ложу участников, где сел рядом с Лаубе.

— Хорошо, — кивнул тот, более чем удовлетворённый — всё произошедшее было в рамках правил.

В следующем бою синеволосая американка, Саманта Харт, в результате упорного боя выбила из турнира японку Кейко Мацуду (то, что двух единственных девушек чемпионата поставили друг против друга, вызывало определённые вопросы к параметрам, заложенным в артефакт), что сделало её противницей Фридриха в следующем этапе, и этот бой обещал быть интересней сегодняшнего.

Когда очередь дошла до него, Штайнер также расправился с противником без особого труда — попавшийся ему американец был слишком порывист в атаках, базируя всю свою тактику ведения боя на попытках застичь противника врасплох. Быть может, с кем-нибудь другим подобное ему провернуть бы и удалось — парень был вовсе не слабаком, — однако Штайнер слишком внимателен, чтобы с ним можно было совладать таким образом. Так что бой закончился быстро и достаточно предсказуемо: американец был обезоружен и вынужден признать своё поражение.

Не присоединяясь к общим аплодисментам, Фридрих перевёл взгляд на судейскую ложу. Внимание его тот час же привлекла девушка, занявшая пустовавшее большую часть боёв место слева от Мелехова; чуть приглядевшись, Фридрих узнал в молодой ведьме ту, что накануне предложила Диего Фидальго взять к себе его лемура — животное и сейчас сидело на её коленях, и девушка поглаживала его. Она что-то говорила Мелехову, и тот слушал с улыбкой, на сей раз вполне искренней. «Дочь?» — подумал Фридрих и сузил глаза.

Досматривал бои он без особого интереса, размышляя над тем, что придумал. Ему необходимо было побеседовать с Константином Мелеховым, причём желательно без толпы вокруг — и юная фройляйн Мелехова, кажется, могла ему в этом помочь…

— Первый день на таких чемпионатах всегда скучный, — произнёс Лаубе, когда после окончания последней дуэли дурмстрангцы вышли на улицу. — Никто пока не выкладывается на полную и не показывает козырей.

— Впрочем, составить определённое мнение обо всех участвующих уже можно было, — заметил Штайнер.

Фридрих не участвовал в обсуждении. Зачесав рукой назад треплемые ветром волосы, отросшие уже достаточно, чтобы лезть в глаза, он высматривал в толпе дочку Мелехова, когда к нему подошли и кашлянули в попытке привлечь внимание.

— Мистер Винтерхальтер?

Фридрих повернулся и с некоторым недоумением взглянул на недавнего противника; целители его уже подлатали, и выглядел юноша совершенно здоровым.

— Мистер Фидальго? — Фридрих высокомерно приподнял бровь. — Вы что-то хотели?

— Поздравить вас с победой, — ответил Диего. — Вы отлично сражаетесь, сеньор!

— Благодарю вас, — чопорно произнёс Фридрих.

— Я сам не очень люблю дуэли, — продолжал говорить Фидальго, не замечая его интонаций. — Мне больше по нраву магическая зоология… я, если честно, когда ехал сюда, надеялся, что смогу увидеть каких-нибудь редких животных, которые водятся только в ваших северных краях, но, кажется, их почти всех истребили, — парень расстроенно поглядел по сторонам. — Даже книзлов не видно… — он спохватился. — Просите, вам, наверное, не очень интересно всё это — я слышал, в Дурмстранге мало внимания уделяют наукам о природе… В общем, я просто хотел вас поздравить, — и он с невероятной открытостью протянул руку для пожатия.

Всего на секунду замявшись, Фридрих пожал его руку, подозревая, что это наиболее быстрый способ избавиться от странного парня и получить возможность заняться собственными делами.

— Диего!

Юноши оба повернулись — к ним через людской поток, уже начавший редеть, пробиралась фройляйн Мелехова, прижимая к груди лемура.

— Вы так быстро ускользнули, я уже боялась, что не догоню вас, — девушка улыбнулась.

— Ох, тысяча извинений, сеньорита! — воскликнул Фидальго. — Я тоже гнался, поэтому… Уго не доставлял вам проблем?

— Нет-нет, что вы, он очень милый, — лемур на её руках протянул лапы к хозяину, и Мелехова передала животное. — Мне нравится за ним присматривать, — тут она подняла взгляд на Фридриха, и он поразился тому, насколько выразительно-синие у этой девушки глаза — будто бы пучина тёплого южного моря.

— Фридрих фон Винтерхальтер, — представился он с вежливым поклоном.

— Мария Ровинская, — сказала в свою очередь она.

Фридрих испытал тень разочарования, смешанную с непониманием: откуда тогда эта девушка близко знакома с Мелеховым?.. А Мария тем временем, повернувшись обратно к Диего, продолжила:

— Так что, наш вчерашний уговор в силе?

— Вы мне скажите, — отозвался он, устраивая лемура на своём плече. — У вас ещё есть желание тратить на меня время?

— Предостаточно! — засмеялась Мария и пояснила Фридриху: — Я собиралась показать Диего красоты Буяна. Не хотите присоединиться?

Простота, с которой она это предлагала, была подкупающей; впрочем, Фридрих легко убедил себя, что соглашается ради того, чтобы выяснить больше о её связи с Мелеховым.

— С удовольствием, фройляйн Ровинская, — кивнул он.

— Мария, — спокойно поправила она и, не дожидаясь ответа, замахала рукой извозчику, экипаж которого ещё не заняли.

Они добрались до центра и вышли на главной площади города, на которой стояли дома с великолепными расписными фасадами. Впрочем, Мария уделила им мало внимания и увлекла Диего к скульптуре-фонтану в центре площади, искусно сработанному из белого мрамора. Фридрих без спешки последовал за ними.

— Какая красавица, — заворожено проговорил Диего, глядя на скульптуру, изображавшую девушку с длинной косой. — Кто она?

— Одна из известнейших волшебниц, что жили на Буяне, — ответила Мария. — Настоящее её имя, к сожалению, было утрачено, и все называют её Царевна-Лебедь. Видите, как её платье и шаль переходят в птичьи перья? Это отражение её способности обращаться лебедем.

— А чем ещё она известна? — спросил Диего, механически поглаживая крутившего головой по сторонам лемура Уго.

— Тем, что творила великие чудеса! Для своего мужа, князя (в их времена Буян был независимым княжеством), она создавала артефакты большой силы — часть из них до сих пор защищает остров, внедрённая в саму землю, — и обучила его анимагии. Она была мудра и давала мужу хорошие советы в правлении, а также от его имени нередко вела переговоры, даже смогла договориться о мире с водяным народом, живущим в здешнем озере и долгие годы с волшебниками враждовавшим, — тут Мария вздохнула. — Хотя многие помнят её лишь как красавицу, не более.

— Но она и вправду прекрасна, — проговорил Диего и посмотрел на Марию. — Мне приходилось слышать мнение, что девушки-славянки одни из самых красивых на свете… теперь я более чем согласен с этим.

— Я бы предпочла, чтобы вы похвалили другие наши качества, Диего, — серьёзно сказала она.

— Perdon, — юноша смутился. — Я не хотел вас обидеть… Как прошли ваши состязания?

На этом месте Фридрих, до того флегматично разглядывавший людей, выходивших из «Буревестника», лучшей гостиницы города, заинтересовался беседой.

— Вы участвуете в чемпионате по зельеварению, Мария?

— Да, — кивнула она. — Представляю Колдовстворец, как, полагаю, вы уже догадались. В первый день у нас было только открытие, поэтому я пришла на дуэльный турнир поддержать одноклассников. Жаль, конечно, что Васю и Олега в первом же туре выбили, но вот у Коли Назарова, я думаю, большой шанс дойти до финала.

Фридрих выразил сомнение довольно-таки пренебрежительным жестом. Мария приподняла брови.

— Вы не согласны?

— Ваш товарищ хорош, не спорю, — протянул он, припомнив последний бой сегодняшнего дня, — и с тем британцем расправился легко. Однако почти наверняка могу сказать вам, что в этом году финал чемпионата будет проходить между студентами Дурмстранга.

Мария совершенно неожиданно засмеялась.

— А вы очень верите в себя, Фридрих! Как и в своего товарища.

«Скорее уж в наше обоюдное желание впиться друг другу в глотки, которое иначе как в этом финале в ближайшее время не осуществить», — подумал Фридрих, но в ответ лишь кивнул.

Они продолжили прогулку, двинувшись с главной площади по извилистым улочкам, постепенно взбираясь на холм.

— Вот это — Торговая палата, — рассказывала Мария, указывая на здание из красного камня, мимо которого они проходили, — здесь заключается большая часть торговых договоров. Само по себе это место примечательно тем, что сколько бы раз оно ни горело — а такое случалось шесть раз, если я правильно помню — архив, где хранятся записи о сделках, всегда остаётся цел. Как и почему — никто не знает, но предполагают, что на архив наложен какой-то древний магический контур, который нынешние чары попросту не выявляют.

— Кто-то был очень предусмотрителен в своё время, — заметил Диего и подошёл к самым дверям, чтобы лучше рассмотреть их резные створки.

Воспользовавшись тем, что они остались одни, Мария обратилась к Фридриху по-немецки:

— Почему вы всё молчите?

— Не вижу смысла вмешиваться в ваш рассказ.

— Не врите, — попросила Мария. — Вам же скучно, я вижу; экскурсия по острову вас, студента Дурмстранга, наверняка бывшего здесь множество раз, не может интересовать. Зачем же вы пошли с нами, если подобное времяпровождение вас не занимает?

— Отчего же? — возразил Фридрих. — Хотя вы и правы, экскурсия мне не интересна, этого нельзя сказать об общении с волшебниками из других стран.

— Тогда, боюсь, я вынуждена вернуться к первому вопросу: почему вы всё молчите?

Фридрих мимолётно поморщился.

— Фройляйн, есть такие люди, которые не любят много говорить, предпочитают слушать и наблюдать.

— Но вы, Фридрих, не слишком похожи на человека, по-настоящему умеющего слушать, — заявила Мария.

Это уже начинало раздражать — то, как эта девушка позволяла себе разговаривать с ним. Фридрих собрался было осадить Марию, однако тут вернулся Диего и с беспокойством на них уставился.

— Что-то случилось? — осторожно спросил он.

— Ровным счётом ничего, — ответила Мария. — Мы с Фридрихом спорили, где будет лучше пообедать, чтобы вы могли оценить все прелести местной кухни.

— Полагаю, в «Самобранке» всё-таки будет лучше всего, — проронил Фридрих — только чтобы больше не вызывать подозрений.

Они гуляли до самого вечера, обошли практически весь город и весьма неплохо провели время. Совершенно неожиданно компания чудаковатого боливийца и временами слишком уж прямолинейной русской не была неприятна Фридриху, составляя забавный контраст обычному обществу вышколенных семьями и Дурмстрангом будущих политиков, магнатов и глав магических кланов.

«Смена обстановки и круга общения хотя бы на время и вправду бывают полезны», — отметил про себя Фридрих, глядя на накатывающие на берег волны; они втроём сидели на остатках крепостной стены, некогда окружавшей город полностью, и наблюдали закат.

— В мире столько всего восхитительного! — восторженно говорил Диего, пытаясь удержать у себя на коленях рвавшегося исследовать окрестности Уго. — Мой отец поездил по свету, побывал во многих странах во время своих рабочих командировок и из каждой возвращался с дюжиной увлекательных историй. И вот теперь, наконец, я сам попал в другую страну на противоположном краю мира, такую непохожую на край, где я вырос, и я сам могу теперь рассказать много отличных историй! И знаете, больше всего я рад, что разделяю все эти приключения с новыми друзьями… ведь ничего, что я так называю вас?

— Конечно же ничего, Диего, — Мария улыбнулась и погладила его по плечу. — Я не знаю, что будет после, но этим вечером мы трое — друзья.

Произнося это, веря в то, что говорила, девушка была необычайно хороша: её глаза сверкали в медленно сгущающихся сумерках последними отблесками солнца, светлые волосы скользили по нежной шее, развеваемые ветром, наконец ослабшим до лёгкого бриза.

— Спасибо, — проговорил Диего с увлажнившимися глазами. — Знайте, если дороги жизни однажды заведут вас в Боливию, в моём доме всегда будут вам рады… я буду вам рад…

«Ну разумеется, у этого чудака немного друзей, — насмешливо подумал Фридрих, покосившись на него презрительно. — Что хуже, его это тревожит…»

Он вздрогнул, почувствовав неожиданное прикосновение к руке, — Мария, сидевшая между юношами, взяла их обоих за руки.

— Каждый из нас одинок по-своему, — тихо сказала она. — Наверное, поэтому судьба нас всех и свела.

Фридрих и мог бы поспорить, но не стал — не было охоты портить приятный вечер бессмысленной дискуссией. Кроме того, минутой позже Диего спохватился и вскочил, вспомнив, что глава его делегации требовал возвращаться в гостиницу не позднее десяти. Вновь отдав лемура Марии, Диего убежал. Фридриха это более чем устраивало, и он предложил проводить девушку домой, на что та согласилась.

По дороге, вновь поднимаясь на вершину холма, они не разговаривали, погрузившись каждый в свои мысли. В голове Фридриха шла борьба: спросить про Мелехова сейчас или при следующей встрече? С одной стороны, получить ответ на вопрос, ради которого, собственно, он и провёл с ней весь день, хотелось уже сегодня. С другой, новую встречу хотелось тоже — сегодняшнее общение вселяло надежду на развитие отношений со всем спектром открывающихся приятных перспектив.

— Вот мы и пришли, — сказала Мария, останавливаясь перед большим особняком с зелёными ставнями.

— Дом вашей семьи? — спросил Фридрих, стараясь не выказывать большого любопытства.

— Моего опекуна, — поправила Мария, — Константина Мелехова.

«Так он её опекун… Но как так вышло?»

— А что стало с вашей семьёй? Надеюсь, вопрос не слишком бестактен?

— Всё нормально, — ровно отозвалась Мария, но её голос зазвучал глухо. — Я горжусь своими родителями. В войну они были партизанами — помогали людям бежать на восток с оккупированных нацистами территорий и спасли много жизней. Однако после войны, когда они вернулись в родной город, оказалось, что там у них ничего нет — дом разрушен, все близкие и друзья мертвы или умирают. Мои родители не сдались, стали восстанавливать порушенное, но делать это было так сложно, особенно с маленькой дочкой на руках… дочкой, у которой стали проявляться странные таланты: уменье заставлять предметы подлетать к себе или перекрашивать мебель и посуду… Это чудо, что сотрудники Министерства магии нашли их и всё объяснили, а после предложили участие в программе помощи: по ней детей из обычных семей, проявивших магические способности, в раннем возрасте забирали к себе семьи волшебников, которые имели такие возможности — магический мир перенёс войну легче магловского, — и воспитывали, ставили на ноги и помогали освоиться в мире, где этим детям предстояло жить. Мне, можно сказать, повезло: я попала в дом Константина Аркадьевича, и его семья приняла меня, как родную, — за эти годы я знала от них только добро, ничего кроме. Но всё же… понимаете, я порой так завидую Оксане, дочери Константина Аркадьевича, которая стала мне милой сестрой; ведь она хорошо знает родителей, а мои умерли через несколько лет после того, как отдали меня…

Не справившись с чувствами, она спрятала лицо в ладонях, но несколько мгновений спустя отняла их.

— Простите, Фридрих, — произнесла Мария, делая слабую попытку улыбнуться. — Я не должна была вываливать это всё на вас…

Фридрих не слушал её оправданий; его брови сошлись на переносице, губы скривились в отвращении.

— Так вы грязнокровка?

Четвертьфиналы чемпионата шли куда ожесточённей боёв предыдущего круга — тон задал первый же бой Винтерхальтера против американки Саманты Харт. Накануне молодая ведьма заинтересовала Александра своими нестандартными заклинаниями, связанными с вызовом теней и образов тотемных животных, которые могли как просто отвлекать на себя внимание, так и всерьёз нападать. Занимательные чары, увидеть которые в бою ещё хоть раз было интересно — однако не суждено.

Винтерхальтер свою противницу буквально уничтожил. Не дав американке сотворить первое заклятие, он обрушил на неё комбинацию атак, которые свалили бы и куда более сильного дуэлянта. Две минуты — и фройляйн Харт была брошена взрывом плотной энергии на барьер и лишилась сознания.

Зрители замялись на несколько секунд, прежде чем зааплодировать. Многие из них, по всей видимости, только теперь начали понимать, что свою славу Дурмстранг получил не просто так — даже без Тёмной магии его студенты были способны в бою на очень, очень многое. Однако Винтерхальтер…

Когда он вернулся с арены и сел по другую сторону от Лаубе, Александр осознал, что его старый противник зол. Нахмурившись, Винтерхальтер неотрывно следил за новым боем (Антуан Лашанс из Шармбатона против Флавиу Нейва ди Созу из Кастелобрушу), так и не убрав в держатель палочку, поигрывая ею, явно желая немедленно вновь пустить в ход, и Александру даже в определённой мере стало интересно, что же вывело его из себя. «Накануне он, кажется, допоздна гулял по острову в компании противника по бою и какой-то русской, — вспомнил Александр. — Стоит предположить, что не сложились отношения с девушкой?» Тогда причина более чем естественная и понятная — хотя Александр раньше и не предполагал, что подобное может рассердить Винтерхальтера настолько. Впрочем, это его личное дело.

Больше не думая о настроении Фридриха, Александр сосредоточился на бое, на который ему предстояло выйти через несколько минут, как только закончат нынешние дуэлянты. Слегка повернув голову, он заметил, что его оппонент — Стивен Макмиллан из Хогвартса — смотрит на него очень пристально, точно пытаясь применить легилименцию. Однако попыток воздействия на своё сознание Александр не ощущал (при этом он понимал, что школьник не может быть настолько хорош, чтобы проникнуть в защищённый окклюменцией разум без того, чтобы потревожить барьеры), поэтому списал внимание к себе Макмиллана на попытку понять, чего стоит ожидать в бою. Сам Александр был склонен ориентироваться на то, что видел от британца в его прошлом сражении.

Свой бой Макмиллан строил от обороны и использовал стандартные связки боевых и защитных чар — так называемый «мракоборческий» стиль, направленный на предпочтительный захват противника с наименьшим риском для себя (Александр имел все основания подозревать, что кто-то из родных Стивена, скорее всего отец, является мракоборцем). Такого проще всего поймать необычными контратаками, рвущими всякие шаблоны — почти наверняка это приведёт действующего по предписаниям в ступор.

— Наши следующие дуэлянты: Стивен Макмиллан, Хогвартс, и Александр Штайнер, Дурмстранг!

Александр и его противник вышли в центр зала и поклонились друг другу; зрители наградили их вежливыми аплодисментами. Поднялись барьеры, оградившие дуэльную площадку.

Макмиллан предоставил ему право первого хода, предпочтя выждать и контратаковать, и Александр этим воспользовался, выпустив для проверки по противнику связку чар, призванную оценить скорость его реакции. Студент Хогвартса справился с ними почти легко, лишь с последним заклятием в комплексе у него вышла заминка, но и ту он искупил хорошим щитом; лобовые атаки против него были если не совсем бесполезны, то уж точно долгой дорогой к победе. Затягивать сражение Александр не хотел — это означает необходимость показывать больше козырей, которые стоило бы приберечь для более поздних этапов.

Легко отбив контратаку, Александр мимолётно опустил руку в карман и, достав, сжал в левой ладони зубочистку. Каноны дуэлей сейчас были ему врагами — нужно было действовать нестандартно.

Очень быстро, не давая Макмиллану времени на новый удар, Александр подбросил зубочистку вверх и трансфигурировал её в металлический кол длиною в полметра, который тут же размножил и бросил в противника одновременно со многих сторон. Макмиллан вновь продемонстрировал быстроту реакции, успев укрыться круговым щитом — колья, отскочив от него, посыпались на площадку со звоном, и Стивен превратил их в цепи, извивающиеся подобно змеям, направил их на Александра. Он, однако, произнёс краткую формулу, возвращая зубочистке её первоначальную форму, и мгновенно вновь преобразовал её, на этот раз в растение дьявольские силки, которое, быстро множась и извиваясь, стремительно поползло к Макмиллану.

Тот, кажется, опешил от такого хода, и первая лоза крепко вцепилась в его ногу, когда Стивен опомнился и принялся уничтожать растение, поджигая его — огонь был самым верным защитником от дьявольских силков… Но и крайне удобным инструментом, которым Александр воспользовался, раздув пламя порывом ветра, а затем, пока противник боролся с ним и продолжавшими наседать оставшимися ещё целыми силками, указал палочкой на пол под ногами британца и сотворил быстрые чары — каменные плиты вмиг стали вязкими. Стивен с чувством выкрикнул что-то, что Александр за треском огня не расслышал — он и видел-то лишь очертания оппонента, заслонённого от него дымом и пламенем, — но тут же, ориентируясь на голос, выпустил из палочки три луча, первый из которых пошёл напрямую, а два других, почти одновременных, — с рикошетами от барьера.

Макмиллан будто предвидел подобную попытку — в одну секунду с первым собственным заклинанием Александра из-за стены огня в него полетел синий луч Экспульсо; Штайнер видел проблеск, но предпочёл защите завершение собственных чар. И в тот же миг, когда его рикошетящие лучи скрылись в дыму, ударная волна швырнула Александра назад.

Зрители ахнули — это он ещё успел услышать прежде, чем от столкновения с барьером всё помутилось в его сознании. В ушах пронзительно звенело, перед глазами колыхались ало-рыжие и чёрные пятна; долгие секунды потребовались Александру, чтобы понять, что это — огонь и дым. Он был на грани потери сознания, но всё же сумел устоять: привалившись спиной к магической преграде, широко расставив ноги. Он не мог позволить себе упасть — где-то там, на трибуне, сидел тот, перед кем нельзя было показывать слабость. Осознание этого, засевшее глубоко в подкорке и говорившее, даже когда весь остальной мозг не соображал, держало на ногах лучше, чем любая воля к победе, чем желание постоять за честь школы.

Постепенно в голове прояснялось, хотя звон в ушах ослабевал очень медленно. Как только пятна перед глазами приняли более-менее чёткие формы, Александр с усилием оттолкнулся от барьера и сделал шаг в направлении пламени. То уже начало спадать; махнув палочкой, Александр очистил площадку от дыма, сделал проход в гаснущем пламени.

Даже оставаясь на расстоянии он понял, что победил.

— Победитель — Александр Штайнер, Дурмстранг!

Его противник лежал на полу, сражённый пущенными под прикрытием пламени чарами. Последний дьявольский силок, тлеющий с одного конца, из остатков сил сжимался вокруг руки Макмиллана — Александр медленно и вслух, чтобы не потерять концентрацию, произнёс формулу, и растение вновь стало обычной зубочисткой, которую Штайнер левитировал к себе на ладонь.

Только в этот момент он заметил, что заграждение уже снято, и к британцу спешат целители. Дольше стоять здесь не было смысла, и Александр, отмахнувшись от целителя, предложившего свою помощь, направился обратно к трибуне участников; поднимаясь по лестнице, он даже не позволил себе взяться за перила — Винтерхальтер за ним наблюдал.

Их взгляды пересеклись. А затем Фридрих чуть-чуть, едва приметно наклонил голову.

— Хорошая дуэль, — сказал Лаубе, когда Александр сел рядом с ним. — Хотя я и не ожидал от вас, герр Штайнер, упора на трансфигурацию… Вы, кажется, готовились к турниру под надзором герра Фихтнера?

— Да, — подтвердил Александр, не став добавлять, что с кем-то же ему надо было заниматься, раз преподаватель боевой магии не счёл нужным уделить время тренировке своих студентов перед соревнованиями.

Последний бой между русским и японцем Александр почти не помнил — ещё не до конца пришёл в себя, да и думал о другом. «Уровень боевой подготовки в Хогвартсе однозначно переоценён. Я думал, победить будет сложнее».

— Итак, вот и подошёл к концу второй день нашего турнира! — забрав у ассистента волшебный микрофон, громко объявил герр Троймиц, когда Николай Назаров из Колдовстворца обеспечил себе участие в следующем раунде соревнований. — Завтра нас ждут полуфинальные бои, после которых у финалистов будет день отдыха перед решающей схваткой. А сегодня всем спасибо и хорошего дня!

— Идёмте, — поторопил своих студентов Лаубе, поднимаясь.

Они втроём одними из первых покинули зал и направились к экипажам, стоявшим в готовности на площадке перед дуэльным комплексом. За шумом голосов возбуждённо переговаривающихся зрителей и топотом ног Александр вдруг услышал доносившийся издалека оклик:

— Фридрих, подождите!

Винтерхальтер не услышал — или сделал вид? — и первым забрался в экипаж.

После того, как они вернулись в гостиницу, Александр принял ванную и позволил себе проспать несколько часов — организму нужно было время, чтобы отдохнуть и восстановиться, а сон был лучшим лекарством; прибегать к помощи зелий, разумеется, правилами турнира было запрещено.

Когда он проснулся, за окном уже начали собираться сумерки. Захотелось пройтись по городу — вчера, тренируясь, он этого не успел, — и Александр через четверть часа спустился в холл «Летучего корабля». Там было пусто, как и в целом в гостинице (наверное, все разошлись гулять), и только в одном из кресел у окна сидела девушка в мантии Колдовстворца; на софе рядом устроилась старая Янина и, кажется, успокаивала девушку:

— Ну что ты, Машка, в самом деле, переживаешь? Будто не знаешь, какие они все там, в этом Дурмстранге?..

Это уравнивание всех студентов под некий, явно неприятный, шаблон задело Александра, однако он промолчал и прошёл мимо ведьм к выходу. Однако вдруг девушка, подняв на него глаза, вскочила.

— Постойте!

Александр остановился и развернулся.

— Чем могу помочь? — хладнокровно осведомился он по-русски.

— Я бы хотела поговорить с вашим товарищем, Фридрихом, — произнесла девушка, глядя на него с большой решимостью, — вот только никак не могу его поймать, а подняться и постучать к нему в комнату было бы неприлично.

— Тю, и всё? — хозяйка гостиницы всплеснула руками. — Так бы сразу и сказала, что стесняешься к нему подняться!.. Ты посиди пока, я тебе этого паршивца сама приведу.

«Винтерхальтер — „паршивец“? — недоумение Александра достигло своего апогея. — Что он мог такого с ней сотворить? Девушка не выглядит ни гневной, ни, наоборот, шокированной и раздавленной…»

— Не надо, Янина Елисеевна! — воскликнула девушка, удерживая её на месте, и вновь обратилась к Александру: — Вы не могли бы мне помочь? Просто позовите его, пожалуйста.

Это было не сложно, притом в определённой мере любопытно. Александр кивнул.

— Подождите здесь.

Вновь поднявшись на этаж, где находились их комнаты, Александр придал лицу самое равнодушное выражение и поступал в нужную дверь, однако ответа так и не получил. Попробовав ещё пару раз и при помощи Гоменум Ревелио удостоверившись, что в номере пусто, он вернулся в холл.

— Его нет в комнате, — сообщил он подавшейся ему навстречу девушке.

Та вдохнула, опустив глаза, но тут же вновь вскинула голову.

— Тогда, может быть, вы знаете, куда он мог пойти?

Александр задумался.

— Он мог отправиться на ужин в Красную палату — он знатен и предпочтёт общаться с пребывающей в данный момент на Буяне аристократией, чем с прочими.

— Красная палата, значит… — девушка свела на переносице светлые брови.

«Наверное, понимает, что ей, обычной студентке, туда даже не войти…»

— Чудно!

— Чудно? — не сдержавшись, переспросил Александр.

— Конечно! — кивнула она с воодушевлением. — Быть может, там сейчас и Константин Аркадьевич — вот замечательный разговор выйдет!.. Не хотите присоединиться?

Александр опешил.

— Вы хотите, чтобы я пошёл с вами? — с подозрением уточнил он.

— А почему нет? — пожала она плечами. — Я очень хочу выяснить одну вещь, и если удастся единовременно выслушать мнения сразу нескольких людей…

Янина закатила глаза.

— Дурная ты, Машка. Нет чтобы плюнуть и пойти к своим в «Самобранку» праздновать Колькину победу — нет же, надо ерундой страдать.

— Это не ерунда, — мягко возразила девушка и погладила старуху по руке. — Мне потом зайти рассказать, чем всё кончится?

— Всё равно ведь прискачешь, стрекоза, — проворчала Янина, но неожиданно по-доброму.

Улыбнувшись ей, девушка обратила к Александру взгляд, горящий такой решимостью, что юноша ощутил искреннее беспокойство. Он слишком хорошо знал Винтерхальтера и то, каким он становился, когда кто-либо ему перечил — а эта русская явно была настроена на спор.

— Так что вы ответите?

— Я согласен сопровождать вас, — ответил он чуть более, наверное, официально, чем было вежливо. Девушка кивнула с благодарностью и подошла к нему, и Александр придержал дверь, пропуская её на улицу.

— Тоже обидишь её — заколдую, — прежде, чем он успел выйти, пригрозила Янина и вернулась к своим делам.

«Да кто эта девушка такая? — про себя поразился Александр, нагнав её. — Старуха, озлобленная на весь мир, ей покровительствует, в разговоре упоминался Константин Мелехов, да ещё и Винтерхальтер как-то замешан…»

— Я забыл представиться, — произнёс он. — Александр Штайнер.

Девушка сконфуженно прикусила губу.

— Ох, простите, вылетело из головы! Мария Ровинская.

— Очень приятно, госпожа Ровинская.

— Взаимно, — она улыбнулась. — Но мы ведь не на светском приёме, так что можете обращаться ко мне по имени.

— Благодарю, однако вынужден отклонить ваше предложение, — сказал Александр, вовсе не намеренный, пока не разберётся в ситуации до конца, переходить на столь фамильярное общение.

Она, кажется, немного удивилась, но пожала печами и не стала ничего добавлять.

Путь через площадь и по улочкам проходил в молчании, впрочем, вполне комфортном, не стесняющем ни одного. Один раз они столкнулись на улице с двумя девушками из Колдовстворца, и те тут же стали звать Марию пойти с ними, но та отказалась, пообещав присоединиться к друзьям позже.

— Как знаешь, — протянула одна из девушек, пока её товарка с повышенным вниманием глядела на Александра, остановившегося в ожидании спутницы чуть поодаль. — Но смотри, к твоему приходу может ничего не остаться совсем — Вася идёт на рекорд и уже умял половину запасов блинов в «Самобранке».

— Скажите ему, чтобы был поосторожнее, — серьёзно попросила Мария. — Я, конечно, в случае чего помогу, но не уверена, что хочу провести этот вечер в борьбе с его несварением желудка.

Девушки засмеялись.

— Так и передадим!

— У нас очень дружная компания, — пояснила зачем-то Мария, когда они продолжили путь. — Сейчас все празднуют выход Коли Назарова в полуфинал дуэльного чемпионата… А я не могу веселиться, пока не разберусь кое в чём, — она на миг замолчала, а затем вдруг спросила: — Скажите, господин Штайнер, вы не знаете, за что Фридрих так не любит маглорождённых?

Вопрос был неожидан, но после него всё встало на свои места. «Выходит, всё ещё более естественно, чем я думал. Девушка оказалась не той, по мнению Винтерхальтера, крови».

— За то, что они в принципе есть, я полагаю, — ответил Александр. — Он — наследник одной из древнейших и наиболее уважаемых в Западной Европе чистокровных семей, а для таких маглорождённые всегда были костью в горле.

Мария выслушала его, склонив голову к плечу.

— Мне кажется, это очень поверхностное суждение, — прямо сказала она. — Не может быть всё так просто.

— Может, уж поверьте, — возразил Александр. — Большинству людей для травли других не нужны поводы и причины — хватает и уверенности в собственном превосходстве.

— Тогда мир печален, — как-то уж слишком спокойно ответила Мария. — Однако я думаю, что вы не совсем верны в свой оценке. У каждого человека есть мотивы; более или менее ярко выраженные — но есть.

— Тогда предположу, что это просто доставляет ему удовольствие.

— Ох, господин Штайнер, какие заявления!.. — Мария попыталась перевести всё в шутку, но сама же следом задала вопрос серьёзным тоном: — Вы двое не слишком ладите, верно?

Александр промолчал. Обсуждать это с девушкой, которую знал меньше часа, он не собирался.

— Подскажи, — обратилась Мария к домовому эльфу, встретившему их в холле Красной палаты, — Фридрих фон Винтерхальтер здесь?

— Да, госпожа Ровинская, — услужливо ответил эльф. — Оповестить, что вы хотите его видеть?

— Лучше скажи, где он сидит, — понизив голос (мимо проходила группа почтенных господ), попросила Мария. — Мы сами о себе оповестим.

— Как угодно, — ответил домовик с поклоном. — Господин фон Винтерхальтер занял третий стол у окна в западной трапезной.

— Спасибо, — Мария улыбнулась эльфу. — Господин Штайнер, идёмте!

Пока они шли через холл огромных размеров, она спросила:

— Вам доводилось бывать здесь раньше?

— Нет, — он мог бы ещё добавить, что его род последние лет двадцать не слишком благосклонно принимается в высшем обществе, но не стал.

Мария кивнула как будто с пониманием.

— В правом крыле, — начала рассказывать она, хотя он вовсе и не просил, — за дверью, что мы прошли, находится большой бальный зал, из-за которого, собственно, Красная палата и получила своё название — он невероятно роскошен и весь выдержан в алых тонах.

— Как и всё остальное здание, как я вижу, — заметил Александр, обводя взглядом холл.

— Остальные комнаты сделали под него уже после, — сказала Мария. — Когда-то давно это был дворец какой-то царевны, я уже не помню точно; с тех пор что здесь только не было, но лет сто пятьдесят назад здание купили трое друзей-чистокровных и переделали под клуб «для своих». Сейчас здесь проводят балы, а в остальное время богачи, приехавшие на остров, приходят сюда на обеды и ужины или же поговорить о политике за кофе и чем покрепче, — в её голосе отчётливо звучало весёлое снисхождение. — Очень чопорное место, господин Штайнер, очень. Не приходите сюда, если хотите веселья… Тут довольно много помещений, но нас с вами сейчас интересует западная трапезная — она выходит окнами, как можно догадаться, на запад, на порт.

Александр кивнул, благодаря за сведения, но мысленно всё продолжал недоумевать: кто эта девушка такая?

Трапезная представляла с собой зал с высоким потолком и стрельчатыми окнами, стены которого были расписаны магическими существами, преимущественно связанными с морем или же самим островом. На равном удалении друг от друга были расставлены круглые столы с белыми скатертями с красной лентой, пущенной по краю. Занято столов сегодня было много, почти все — ради турнира на Буян съехалась всякая публика, — а за одним из тех, что стояли у окон, и расположился Винтерхальтер. Рядом с ним сидел и что-то с чинным видом рассказывал студент из Кастелобрушу — Флавиу Нейва ди Созу, выигравший сегодняшний бой и ставший противником Винтерхальтера в полуфинале. Третьим за их столом был Джозеф Флинт из Хогвартса, выбывший из турнира ещё накануне.

— Добрый вечер, господа! — Мария ворвалась в их беседу с непринуждённостью, которой можно было только позавидовать. — Не возражаете, если мы составим вам компанию?

Юноши взглянули на неё одинаково надменно, однако в отличие от британца и бразильца Винтерхальтер вдобавок был явно зол. Однако Мария не обратила на это внимания; она повернулась, поискала кого-то глазами, а затем весело помахала рукой. Проследив направление её взгляда, Александр увидел за столом в противоположном конце трапезной Константина Мелехова в компании градоначальника и герра Троймица.

Винтерхальтер тоже видел это.

— Нет, разумеется, — сквозь зубы проговорил он и представил всех друг другу.

Разговор завели на английском.

— Хочу отдать вам должное, сэр, — обратился к Александру Джозеф Флинт. — С Макмилланом вы сегодня разделались превосходно! МакГонагалл себе чуть локти не искусала. Она его декан и преподаватель трансфигурации — двойной удар по гордости.

— Это вовсе не было моей целью, — холодно ответил Александр. Он знал, что это была за компания — насмотрелся на такие в школе.

— Насколько я знаю, цель — устроить финал между учениками Дурмстранга? — поддела Мария.

Александр коротко взглянул на Винтерхальтера; тот был мрачнее тучи.

— Пожалуй, за этим даже интересно было бы понаблюдать, — медленно произнёс Флавиу, но его скучающий вид диссонировал со словами. — Особенно если бы разрешили применять Тёмную магию.

— Согласен с вами. Впрочем, Дурмстранг справляется и без неё, — вновь встрял Джозеф со своей песней. — Трансфигурация в бою — ха! Это известный трюк что Дамблдора, что МакГонагалл — гриффиндорцев, а вы поставили их на место их же оружием.

— Ах, ну неужели и в Хогвартсе факультеты враждуют? — сокрушённо вздохнула Мария. — Я столько наслушалась от Диего о подобном в Кастелобрушу, — она кивнула Флавиу, тот поджал губы, — и всем известно, как порой борются между собой ученики Шармбатона, особенно девушки.

— Ну а как не враждовать? — Джозеф пожал плечами. — На Гриффиндор вечно попадет всякий грязнокровый сброд и маглолюбцы с предателями чистокровности. Взять того же Макмиллана — он из чистокровной семьи, принадлежащей к Священным двадцати восьми, а якшается с отребьем.

Мария нахмурилась, стиснула в руках алую льняную салфетку.

— Знаете, раз уж вы заговорили об этом, — начала она с возрастающим возмущением и повернулась к Винтерхальтеру. — Скажите мне, чем плохи маглорождённые?

Фридрих молчал — держал себя, чтобы не вспылить.

— Тем, что воруют нашу магию, — ответил Джозеф; было такое чувство, что этот ответ ему вложили в голову вместе с алфавитом.

— Как и тем, что ставят наш мир под угрозу разоблачения, зачастую не умея держать язык за зубами, — добавил Флавиу всё тем же скучающим тоном.

— Боже, неужели вы правда так думаете?.. — прошептала Мария, в неверии распахнув глаза. — Вы, чистокровные, действительно полагаете, что маглорождённые только и ждут возможности рассекретить перед маглами наше общество?..

— Вы не растрепали своим родителем про магию только потому, что они умерли.

Все повернулись к Винтерхальтеру. В его глазах горел мрачный огонь.

— Вы, фройляйн, мните себя большим экспертом по магическому миру, потому что прожили много лет в доме Мелехова? — продолжил он, перейдя на немецкий, и с его выговором слова звучали ещё жёстче. — Смею вас разочаровать: вы как были, так и остались чужачкой в нашем обществе. Вы не понимаете, по каким законам оно живёт, и никогда не поймёте, особенно со своей глупой верой в то, что все маги равны, — он слегка наклонился к ней. — Нет, они не равны. Всегда есть те, кто на вершине, всегда есть черви у их ног. И именно к этой категории вы вместе с подобными вам грязнокровыми выродками и теми, кто их поддерживает, и относитесь.

— Следи за словами, — одёрнул его Александр. — Ты говоришь с девушкой.

Фридрих повернул к нему голову; крылья его носа трепетали, на бледных щеках проступил гневный румянец.

— Я говорю с грязнокровкой так, как она заслуживает, — его рука коснулась палочки. — Не смей поучать меня, Штайнер.

— Господа, — проговорил по-английски Флинт, с тревогой следивший за закипающей ссорой, явно не понимая слов. Ди Созу наблюдал очень пристально, но не имел намерения вмешаться. — Что?..

Мария встала. Она не плакала, как стала бы другая, не выглядела злой или оскорблённой — она смотрела на Винтерхальтера со жгучим разочарованием.

— Кажется, мистер Штайнер, вы были правы, — сказала она и, круто развернувшись на каблуках, ушла.

Повисшая тишина была острее тысячи иголок.

— Грязнокровка? — проговорил Флинт, поморщившись. — То-то я думал, почему нет манер…

— Мистер Штайнер, — обратился Флавиу. — Из всех нас только вы не высказали свою позицию по вопросу крови.

Уже успевший подняться из-за стола Александр смерил его ледяным взглядом.

— Мой отец был адъютантом Геллерта Гриндевальда, чем я горжусь, — произнёс он с достоинством. — Полагаю, по этому можно судить, каких взглядов придерживаюсь я, — и он покинул зал.

На улице он несколько раз глубоко вдохнул начавший уже холодеть вечерний воздух, успокаиваясь. Хотелось вызвать этих чистокровных гордецов на бой — всех троих сразу! Какое право у них судить мага по крови, тем более по тому, с кем он общается? Флинту вот чистокровность не помешала в первом же туре проиграть, а Макмиллан выступил достойно.

«Не хочу, не хочу быть таким! — Александр остановился на краю дороги, прислонился спиной к стене какого-то дома. — Таким чистокровным я никогда не стану!..»

— Герр Штайнер?

Александр открыл глаза — перед ним стояла Мария, встревоженно на него глядя.

— Фройляйн? — он кашлянул, чтобы выровнять голос, продолжил по-русски: — Я думал, вы ушли.

— Я ждала вас, — отозвалась она негромко. — Догадывалась, что вы выйдете вскоре после меня, — девушка слабо улыбнулась. — Хотя бы в вас я не ошиблась.

Александр вновь прикрыл глаза, потёр переносицу. Не хотелось расстраивать её ещё больше, но скрывать не было смысла.

— Скорее всего, вы всё же разочаруетесь и во мне, госпожа Ровинская, — сказал он, встретившись с ней взглядом. — Я — потомственный чистокровный волшебник, прадед которого в своё время развлекался тем, что уезжал в экспедиции в Африку и устраивал охоту на маглов-аборигенов. Во время войны мой отец, в отличие от прочей семьи, принял сторону Гриндевальда и некоторое время спустя стал его правой рукой, о чём я говорю открыто и чем горжусь. Более того, я всецело разделяю убеждения отца.

— Значит, вы адепт «Общего блага», — Мария вздохнула. — Час от часу не легче… Но объясните мне, чем вас эта идея так привлекает, за исключением того, что за неё бился ваш отец?

— Тем, что она пытается открыть магическому сообществу глаза на реальную угрозу, которая всегда у нашего порога.

— Реальная угроза, значит… — она помолчала. — И чем, скажите мне на милость, ваши убеждения отличаются от убеждений тех господ, из общества которых мы только что сбежали?

Сравнение с ними Александра задело.

— Тем, что они — честолюбивые идиоты, единственное удовольствие которых в жизни — мериться длиной генеалогического древа. Им плевать на то, что маглорождённый ты или чистокровный — не важно, потому что все мы волшебники. Волшебство у нас в крови, и не имеет значения, владели ли им наши предки. Всё определяется нашей собственной силой, только нашей.

— А маглы? — спросила Мария.

— А маглы нам не ровня, — уверенно заявил Александр. — Они ниже нас в эволюционной лестнице, как неандерталец ниже человека разумного.

— Хотя мне и импонирует то, что вы знаете о биологической эволюции, ваши постулаты чудовищны. Прощайте, господин Штайнер.

Неожиданно Александр ощутил укол вины, когда она развернулась и решительно зашагала прочь — так же, как от стола чистокровных недавно, — однако не стал догонять, просто стоял и с досадой смотрел, как она уходит.

Пройдя ещё пару метров, Мария вдруг остановилась, а затем вернулась к нему.

— Нет, и всё же, вы в самом деле верите в это?

— Верю.

— А почему? Почему вы в это верите?

— Разве можно просто ответить на такой вопрос? — проговорил Александр, с непониманием на неё глядя. — Вера складывается из слишком многих аспектов, из личных качеств и опыта конкретного человека, и невозможно за раз объяснить их все.

— А вот и неправда — при желании можно объяснить всё, что угодно, — возразила Мария. — Вы просто не хотите объяснять мне причину, так? Вы беспокоитесь, что, произнесённая вслух, она покажется недостаточно веской или вовсе глупой? Так вот, вам не надо опасаться, — она сделала ещё шаг к нему. — Я выслушаю вас и ни за что не буду смеяться или подшучивать. Потому что я искренне хочу понять, что заставляет вас считать всех маглов ничтожествами.

Александр не знал, что сказать. Чувства, с которыми Мария это произносила, её взгляд…

— Ма-а-аша! — раздавшийся ниже по улице крик избавил его от необходимости искать ответ. — Вот ты где!

Стуча каблуками по мостовой, к ним взбежала запыхавшаяся девушка; она была полновата, раскраснелась от бега, но её голубые глаза светились весельем. Вслед за ней бежал высокий русский, в котором Александр узнал своего завтрашнего противника, Николая Назарова.

— У-у, я смотрю, нашла себе спутника на вечер! — засмеялась девушка и тут же, сделав книксен, кокетливо подала Штайнеру руку. — Оксана Мелехова. Вашей даме я почти сестра.

— Александр Штайнер, — он обозначил поцелуй и вежливо кивнул Николаю, который смотрел напряжённо.

— Дурмстранг? — Оксана ахнула и опять засмеялась. — А я-то гадала, на кого Машка могла променять наших ребят! — она совершенно неаристократично толкнула подругу локтём в бок. — Что, на Тёмненьких потянуло?

— Оксанка, уймись, — отмахнулась от неё Мария. — Коля, веди её уже, куда вёл.

— К вам домой, — проговорил Николай хмуро. — Идём, Маша, и тебя доведу.

— Нет-нет! — запротестовала Оксана. — Вот что, судари, мы сами дойдём — вон уже и крыльцо наше видно. А вы идите, не то баба Яня вас ещё в гостиницу не пустит!

И она, взяв Марию за локоть, потянула её в сторону богатого дома с зелёными ставнями.

Следующий день на дуэльном чемпионате получился весьма странным.

В самом начале было объявлено, что участник из Колдовстворца, Николай Назаров, выбывает из турнира по состоянию здоровья. Это удивило Александра — накануне вечером, когда они возвращались в «Летучий корабль», Николай выглядел более чем здоровым, — и автоматически приписанную себе победу Штайнер считал незаслуженной.

У Винтерхальтера с его новым другом из Бразилии дуэль неожиданно вышла очень академическая, по всем правилам. В конце концов, после минут десяти боя по учебнику победу скорее тактическую, чем силовую, одержал Фридрих, и Флавиу был первым, кто его с этим поздравил. «Винтерхальтер использует турнир, чтобы обзавестись сторонниками из себе подобных в разных странах, — отметил про себя Александр. — И, кажется, в этом преуспевает».

Во второй половине дня Александр не знал, чем заняться — настроения на прогулку не было, как и на тренировку перед послезавтрашним финалом. Понаблюдав какое-то время в окно за тем, что творилось на площади (рынок на Буяне всегда представлял собой занимательное зрелище), Александр собрался было сесть читать, когда перед ним возник домовик в зелёной тоге. Поклонившись, эльф протянул маленький конверт.

— От кого?

— От госпожи Оксаны Мелеховой, — пискнул эльф, снова склонившись.

«Что же ей от меня нужно?» — подумал Александр, нахмурившись, и сломал печать.

Господин Штайнер, приглашаю вас в гости — всего лишь чай в приятной компании, ничего обременительного.

— Хм… — протянул Александр, вновь пробегая взглядом записку. Зачем ей искать встречи с ним? И что за «приятная компания»? Она и Мария? Или, быть может, русские считают его виновным в проблемах со здоровьем их товарища, выбывшего из турнира, и теперь готовят некую месть, заманивают?..

«Безопаснее было бы не идти», — подумал Александр, но стал собираться — не хотел выглядеть трусом.

Эльф перенёс его сразу в холл дома — роскошный зал, по богатству и красоте отделки не уступавший многим бальным. Сдержав восхищение — мраморная лестница, ведущая наверх, была так великолепна, что захватывало дух, — Александр придал лицу нейтральное выражение и последовал за домовиком в левое крыло первого этажа. Его ввели в уютную гостиную, явно не предназначенную для больших приёмов и посещения посторонними, и все сидевшие там обернулись на него.

— А вот и наш гость! — Оксана поднялась с места с видом радушной хозяйки. — Проходите, присаживайтесь. Какой чай предпочитаете в это время суток?

— В оригинале было не так, — заметила со своего места Мария, откладывая вязание. — Здравствуйте, господин Штайнер.

— Ох, так значит, по-твоему, стоило предложить вино? — уточнила Оксана с улыбкой.

Мария закатила глаза и послала Александру взгляд почти извиняющийся. Но юноша заметил это лишь мельком — его внимание приковал к себе Николай Назаров, бодрый и здоровый, расположившийся на софе, с которой вскочила Оксана.

— Господин Назаров, я требую объяснений.

Николай с готовностью встал.

— Я дам их вам, господин Штайнер, но не здесь.

— Началось… — прошептала Оксана с трагичным вздохом.

Назаров, видимо, был частым гостем в доме — он уверенно провёл Александра по коридорам, вывел на заднюю террасу, откуда открывался вид на лежавшие за городом, покрывавшие большую часть острова леса. Прислонившись поясницей к высокому парапету, Николай скрестил на груди руки.

— Понимаю, выглядит вся эта ситуация нехорошо, — сказал он. — Но не думайте, что я уклонился от боя по своему желанию.

Он остановился, словно не знал, что сказать дальше. Александр ждал, не намеренный ни обвинять его, ни помогать объясниться — для начала следовало разобраться в ситуации до конца. Видя, что он молчит, Николай вздохнул и проговорил смущённо и с неохотой:

— Оксанка — она взбалмошная. Сегодня с утра раскричалась, заявила, что не желает, чтобы я дрался с дурмстрангцем, потому что боится, что вы запустите чем-нибудь Тёмным, а я потом останусь калекой на всю жизнь. Объяснений, что ничем Тёмным на турнире нельзя кидаться, она не слушает. Ну а отказать я ей ни в чём не могу — люблю её, сумасбродку.

Вот теперь стало неловко и Александру — чужое признание грузом свалилось в душу. Понимая, что теперь точно нужно что-то сказать, он медленно произнёс:

— Что ж… если причина такова, я не имею права критиковать вас. Ваша преданность возлюбленной достойна восхищения.

По всей видимости, Николай не ожидал от него таких слов; он посмотрел на Александра чуть растерянно, а затем усмехнулся.

— А вы, кажется, будете получше многих ребят из Дурмстранга, с которыми я знаком, — он протянул руку, и этот жест… нет, его открытость, искренность, стали неожиданностью для Александра, привыкшего, что в школе вокруг него большая часть людей имеет умысел. — Коля.

— Александр, — Штайнер пожал его сильную руку.

— Не любишь сокращения своего имени?

— Предпочитаю использовать то имя, которое было дано мне отцом.

Назаров отнёсся к этому с пониманием — отвечал взаимностью.

— Твоё право. Но будь готов: в один момент Оксана может перестать считаться с твоим желанием.

Из уважения, начавшего зарождаться в нём к этому русскому, Александр ничего не сказал, хотя мысленно и недоумевал, как можно терпеть такую капризную и своевольную девицу, как Мелехова.

— Что-то вы быстро, — заявила она, когда юноши вернулись в гостиную. — Мы с Машей думали, что устроите дуэль прямо там… Так что же, дорогой гость, какой будете чай?

— К сожалению, вынужден отказаться, — учтиво ответил Александр. — Меня ждут тренировки — финальный бой обещает быть сложным.

— Да-да, я слышала, что вы выйдете против Винтерхальтера, — Оксана задумчиво провела пальцем по краю вазочки с рахат-лукумом. — Он хорош, насколько я знаю.

Александр молча кивнул — он никогда не отрицал силу своего оппонента.

— Он слишком уверен в себе, — негромко сказала Мария с усталым выражением в глазах. — В своей силе и своём праве.

Оксана бросила на неё взгляд, в котором не было ни следа легкомысленности. Николай, судя по виду, был готов хоть сейчас ввязаться с Винтерхальтером в бой, если узнает, что тот обидел подругу. Межу ними тремя чувствовалась связь, сходная с той, которая бывает в хорошей семье между крепко дружащими братьями и сёстрами.

— Его уверенность — его слабость, — сказал Александр прежде, чем остановил себя; в этой компании, с этими людьми его захватило несвойственное желание поделиться своими мыслями, наверное, даже подбодрить. — Я знаю его достаточно давно для того, чтобы уметь на этом играть.

— Вот и отлично! — Оксана хлопнула в ладоши. — Тогда мы будем болеть за вас в финале!

— Благодарю, — лаконично отозвался Александр и зачем-то покосился на Марию. Как оказалось, девушка смотрела на него — сердце от этого ёкнуло.

— Раз вы уходите, — произнесла Мария, — не проводите меня? Мне нужно в «Летучий корабль» — обычно в это время я приношу Диего его лемура, который пока что живёт у нас.

— Если вам угодно, — ответил Александр и склонил голову в знак прощания. — Госпожа Мелехова. Николай.

«Ну хорошо, пусть так», — говорил весёлый взгляд, который Назаров на него бросил. Александр мимолётно пожал на это плечами, пока Мария просила домовика принести лемура.

Они вышли на улицу, в прохладную серость обычного буянского дня; погода и так долго их баловала солнцем и лёгким ветерком и вот теперь решила вновь показать, кто на острове хозяин. Радовало, что шквальные ветры, рвавшие море, к берегам и бухте не подпускались мощными щитами, окружавшими остров, иначе бы люди вовсе не смогли выходить из домов.

— Кажется, скоро начнётся дождь, — заметила Мария, подняв взгляд к нависшим над городом тяжёлым тучам. — Ах нет, вернее сказать: уже начался.

Первые капли застучали по козырькам над входами в лавки и крышам, по мостовой. Упали они и на прохожих, и Александр поспешил сотворить большой зонт.

— Спасибо, — Мария шагнула ближе, взяла его под руку; лемур устроился у неё на плече, вцепившись в мантию, и глазел по сторонам большими глупыми глазами. — За что не люблю Буян, так это за погоду.

Александр обозначил согласие вежливым молчанием. Завести разговор вроде бы и хотелось, но было сложно — темы, знакомые и близкие Александру, явно не подходили сейчас, поэтому он спросил:

— Как проходит ваше выступление на чемпионате?

— Хорошо, — ответила Мария. — У нас уже было два дня испытаний, послезавтра последний — наш чемпионат короче вашего, а победа определяется суммой баллов, набранных за все три конкурсных дня. Сейчас по баллам меня опережает только один мальчик из Шармбатона — мы с ним уже второй год подряд соперничаем.

Теперь Александр взглянул на неё по-новому.

— Вы словно бы удивлены, — заметила Мария.

— Прошу прощения, — Александр быстро отвёл взгляд. — Не мог предположить, что говорю с возможной чемпионкой по зельеварению этого года.

— Это потому, что я столько свободного времени провожу в праздности?

На столь провокационный вопрос юноша отвечать не стал. Впрочем, Мария не выглядела обиженной, когда произносила:

— Дело в том, что зельеварение мало похоже на дуэли. Вам необходимо постоянно тренироваться, чтобы не терять ловкость и скорость, а нам зачастую необходимо просто уметь понимать принцип того, что мы делаем, ну и знать свойства ингредиентов и правила их смешивания, само собой. Эти вещи я знаю наизусть, а что до понимания… кажется, им я не совсем обделена.

Она сказала это спокойно и буднично, без намёка на жеманство или желание получить комплимент. «Хотя они с Мелеховой и выросли вместе, всё же такие разные, — подумал Александр, искоса поглядывая на шедшую об руку с ним девушку. — Побольше бы таких маглорождённых, как она — со стальным стержнем, готовых противостоять загордившимся чистокровным…»

Вдруг Мария шумно вздохнула, крепче сжав пальцы на рукаве его мантии. Проследив направление взгляда девушки, Александр увидел Винтерхальтера, как раз сейчас зашедшего вместе со вчерашними сотрапезниками в артефакторную лавку на другой стороне улицы. По лицу Марии было понятно всё.

— Вы снова хотите попробовать поговорить с ним?

Мария отвела взгляд, слишком уж явно сосредоточив внимание на лемуре.

— Это бессмысленно, — уверенно заявил Александр. — Вам не донести своё видение мира до такого, как он…

— И всё же вы предвзяты, — негромко прервала его Мария, продолжила убеждённо: — Дети не вырастают жестокими просто так, на всё есть причины. Вы сами, например, стали таким из-за трагедии в семье.

— Разве я жесток?

— Да. Хотя, это, наверное, не совсем то слово… — она задумалась. — Вы ожесточены, и уже это приводит вас к жестокости.

— Вы большой психолог, как я вижу, — проговорил Александр с прохладой.

— Я собираюсь поступать на целителя, — ответила Мария, делая вид, что не заметила его тона. — А действительно хороший целитель должен разбираться в болезнях не только тел, но и душ людей.

— Значит, поэтому вы занимаетесь зельеварением? — Александр предпочёл отвести тему от себя. — Хотите стать целителем?

Мария кивнула.

— С детства мечтаю. В мире стольким людям нужна помощь, забота, уход — я, которой повезло их получить, знаю, насколько они важны. А кем хотите стать вы?

— Я собираюсь поступить на службу в Министерство магии, в Управление правопорядка.

— В Министерство, значит… — она снова задумалась. — Ну, тогда вам просто необходимо научиться смотреть на мир шире.

Александр вскинул бровь, требуя объяснений. Мария улыбнулась миролюбиво и чуть виновато.

— Вы меня за это, наверное, прогоните из-под зонта, но лучше уж сказать правду, — заметила она. — Вы производите впечатление человека весьма зашоренного, живущего во вселенной самому себе навязанных законов и правил. Вы упорны в своём нежелании видеть мир за границей ваших собственных представлений о его предпочтительном устройстве, в чём, кстати, похожи с Фридрихом — от того, что эти самые миры не совпадают, я думаю, и ваша вражда. Особенно же плохо для вашего будущего то, что из-за неумения видеть и понимать позиции других людей вам будет очень сложно делать карьеру в Министерстве — вы этого хотите, я вижу, но идти по головам и играть нечестно не собираетесь. А если принять во внимание то, кто вы по роду и сколь громогласно заявляете о своей гордости тем, что сделал ваш отец, вы рискуете навсегда остаться в карьерных низах.

В первый момент Александр опешил. Простота, с которой эта девушка говорила ему, человеку, с которым знакома всего только второй день, в лицо подобные вещи, была чем-то безумно странным, почти неприличным. Но ещё сильнее дезориентировало то, что где-то в глубине души он понимал: она во многом права.

— Что ж, госпожа Ровинская, из-под зонта я вас, конечно, не выгоню, — медленно проговорил он, — но впредь прошу вас не сравнивать меня с Винтерхальтером.

Мария серьёзно кивнула, обещая.

— Значит, вы согласны с тем, что я сказала?

Александр помолчал, глядя на лужи, прежде чем преувеличенно ровно ответить:

— В ваших словах есть правда.

Они как раз подошли к «Летучему кораблю». Стоило молодым людям переступить порог, к ним вышла старая Янина.

— Совсем сдурели — по такому дождю бегать! — заворчала она, оглядывая зонт, который Александр мигом позже развеял, и мокрые подолы их мантий. — Так же и заболеть недолго!.. Идёмте на кухню, я вам чай заварю.

— Благодарю, Янина Елисеевна, — начал было Александр, — однако…

— Никаких «однако», голубчик! — перебила его хозяйка гостиницы. Её жилистые пальцы с длинными ногтями впились в запястье юноши, и Янина потащила его и Марию в сторону кухни.

Спустя пару минут Александр уже, обсушив чарами мантию, сидел за столом, над которым были развешаны пучки различных остро пахнущих трав, и наблюдал за тем, как Янина колдует над самоваром — массивным медным аппаратом, таким же старым, как и его хозяйка. Мария порывалась вначале помочь — кажется, она в этой части гостиницы, закрытой для постояльцев, далеко не в первый раз, — но была решительно усажена старухой на место и теперь поминутно ёрзала на стуле, поглядывая то на хлопочущую хозяйку, то на Александра, старательно удерживавшего на лице безучастное выражение.

Левитировав на стол чашки и тарелку с пряниками, Янина проворчала:

— А ты, Машка, всё с этой макакой возишься?

— Это не макака, Янина Елисеевна, это лемур, — спокойно возразила Мария, ласково поглаживая свернувшееся в неё на коленях животное по голове. — Его зовут Уго, и он очень милый.

Старуха хмыкнула весьма скептично, но требовать вынести лемура из-за стола не стала.

— Вечно тебе всему миру помочь надо… Позвать мальчишку этого, хозяина мартышки? Ты ведь к нему пришла, я понимаю.

— И к нему тоже, — Мария тепло улыбнулась. — Буду вам очень благодарна.

Янина сверкнула в ответ улыбкой (часть зубов у неё оказалась золотыми вставками) и прикрикнула:

— Кузя!

Явившийся домовик в красной в белый горошек наволочке быстро вытер перемазанное чем-то лицо её краем. Это от старухи не укрылось.

— Где измазался, паршивец? — грозно пророкотала она, уперев в бока руки.

Домовик залился румянцем, потупил глаза и в довершение всего шаркнул ножкой.

— Не извольте ругаться, хозяйка. Кузя убирал в комнатах, когда пришли те ведьмочки. Они сказали, что Кузя милый, а одна из них в шутку намазала Кузины щёки чем-то…

— Это румяна! — засмеялась Мария, привстав с места и рассмотрев следы на лице и наволочке эльфа.

— Кто это вздумал румянить моего домовёнка?! — возмутилась Янина — она вновь становилась страшной в гневе старухой. — Какая комната?

— Ч-четырнадцатая, хозяйка…

— Ах эти прохиндейки французские! Вот они сейчас у меня получат!..

Она быстро ушла, стуча каблуками, не забыв прихватить с собой по пути скалку. Мария проводила её взглядом озабоченным, но решила не вмешиваться.

— Кузя, будь добр, — обратилась она к домовику, — позови сюда Диего Фидальго — знаешь его?

— Кузя всех знает! — закивал эльф. — Кузя приведёт друга госпожи Маши!

Когда он исчез с коротким хлопком, Мария поднялась из-за стола, аккуратно посадив на свой стул Уго, и подошла к самовару.

— Вас как будто заколдовали, господин Штайнер, — заметила она, наливая чай. — Чувствуете себя не в своей тарелке?

«Более чем», — подумал Александр, но вслух сказал:

— Лишь удивляюсь, в каких вы с нашей строгой хозяйкой хороших отношениях.

— Ах, это не удивительно, — Мария поставила перед ним кружку, расписанную жар-птицами, и, взяв свою, опустилась на свободный стул. — Хотя большую часть года Константин Аркадьевич проводит в Москве, на лето он обычно переезжает на Буян — здесь спокойнее атмосфера, природа кругом. Поэтому обычно мы с Оксаной, закончив учебный год, тоже проводим здесь большую часть каникул. А Янина Елисеевна помимо того, что держит гостиницу, ещё и прекрасная травница — я многому у неё научилась, и сейчас эти знания очень помогают мне на чемпионате.

Александр кивнул с пониманием и сделал глоток крепкого травяного чая, мгновенно согревшего изнутри. Они не успели завести новую тему — в коридоре, ведущем к кухне, послышались шаги, и в комнату вошёл студент из Кастелобрушу, с которым Винтерхальтер сражался в первый день. Лемур, словно почуяв приход хозяина, встал на сидении и выглянул из-за стола.

— Уго! — Диего радостно кинулся к нему, опомнился только когда взял зверька на руки. — Простите… Добрый день, Мария, — поздоровался он по-английски и покосился на Александра смущённо и как будто с тенью опаски. — Мистер Штайнер, здравствуйте. Очень… приятно познакомиться.

— Взаимно, — безразлично ответил Александр. Мария же не пропустила напряжённость.

— Что-то не так, Диего? — спросила она мягко, но требовательно.

Юноша смутился окончательно.

— Вы простите меня, мистер Штайнер, — проговорил он, отводя глаза. — Сегодня за завтраком я слышал разговор Флавиу и вашего товарища, Фридриха…

— Можете не продолжать, — всё было предельно понятно и без его дальнейшего бормотания.

Диего расстроенно посмотрел на него.

— Я вас обидел?

— Нет, — равнодушно бросил Александр и последним глотком допил свой чай. — Я вас оставлю, — произнёс он, поднимаясь. — Меня ждут тренировки.

Мария посмотрела на его, словно спрашивая: «Я точно не смогу уговорить вас остаться?». Александр отрицательно покачал головой, и она вздохнула.

— Что ж, удачи вам в тренировках, — проговорила она, а затем с чувством добавила: — Финалы наших соревнований в один день, но мы начинаем намного раньше, и я очень постараюсь успеть на ваш бой.

От её обещания на сердце потеплело.

— Буду рад вашему присутствию, госпожа Ровинская, — Александр поклонился ей, кивнул Диего Фидальго и ушёл в свою комнату за книгами. Уже на лестнице он услышал разносившийся по третьему этажу грозный голос Янины — она отчитывала студенток Шармбатона, посмевших шутить с её домовиком.

Весь следующий день Александр потратил на подготовку к финальному бою, даже послал с домовиком вежливый отказ от предложения Оксаны Мелеховой сходить вместе с их компанией на традиционное четверговое выступление на главной площади буянского цирка.

Александру сейчас было вовсе не до развлечений. Он давно знал Фридриха, сражался против него много раз, но это вовсе не делало Винтерхальтера лёгким соперником. Он был — это приходилось признать — объективно сильнее, если брать магическую мощь: способен был творить очень энергозатратные заклинания, находившиеся (пока) за пределом возможностей Александра. С другой стороны, и они оба это знали, Штайнер обладал лучшей реакцией и подготовкой по части защитных чар, а также способностью комбинировать их с меткими контратаками. Все эти особенности манер сражения друг друга они, конечно же, в предстоящем бое учтут.

В пятницу, день финала, Александр отправился к дуэльному комплексу отдельно от Винтерхальтера и герра Лаубе — не хотел до боя пересекаться с ними, особенно с противником. Солнце уже приближалось к зениту, но его не было видно совсем из-за свинцовых туч — позже вновь будет дождь, очевидно. Ветви сиреней, только начавших цвести, шумели под ветром, дующим с моря — осколок штормов, сдерживаемых древней защитой острова; этот же ветер приносил из порта, расположенного ниже по берегу, крики рабочих и испуганное ржание крепких коньков, которых на Буяне использовали для перевозки грузов — кажется, в порту что-то произошло. «Вряд ли серьёзное», — решил Александр, не видя в воздухе россыпи алых искр, которые предупредили бы горожан, что существует опасность и порт временно закрыт для посещения.

К дуэльному комплексу начали уже подъезжать первые экипажи, доставлявшие из центра города зрителей. Александр прошёл внутрь здания, ни на кого не глядя, и скрылся в комнате, соединённой с дуэльным залом, где противники могли отдохнуть перед боем и подготовиться. Там Штайнер, опустившись в кресло, достал свою палочку с пером феникса, верно служившую ему вот уже семь лет, не подводившую его никогда. «Надеюсь, и этот раз не будет исключением, — подумал он, внимательно осмотрев своё оружие и стерев с древесины следы от пальцев. — Осечек быть не должно». Палочка, словно в ответ на его мысли, нагрелась, обдав кожу юноши приятным теплом — будто бы верный друг говорил, что не подведёт.

Несколькими минутами позже в комнату вошли Винтерхальтер и герр Лаубе, первый — предвкушающий, второй — настороженный.

Александр и Фридрих обменялись взглядами и оба увидели в глазах противника ту же решимость, что испытывали сами. «В этой дуэли никто не сдастся. Будем биться до конца».

— Герр Винтерхальтер, герр Штайнер, — обратился к своим студентам герр Лаубе, и те с неохотой повернулись к нему, словно только сейчас вовсе заметив. — Не забывайте: только дуэль, никакого сведения личных счётов. Кроме того, я рассчитываю, что вы оба будете действовать исключительно в рамках правил.

— Да, герр Лаубе, — ответил Александр с непроницаемым лицом.

— Разумеется, — проговорил Фридрих.

Гул зрителей, собиравшихся в зале, не проникал в комнату, отсекаемый заглушающими барьерами, но вскоре коротко дзынькнул звонок, сообщающий, что пора выходить. Герр Лаубе в последний раз строго и многообещающе посмотрел на них, а затем вывел учеников на арену под аплодисменты зала. Сегодня зрителей собралось куда больше, чем было в любой из предыдущих дней — многим захотелось посмотреть финал. Выходя на площадку, Александр окинул взглядом трибуны; в судейской ложе он приметил герра Мелехова, хлопавшего с вежливой заинтересованностью, на трибуне напротив — всех участников турнира вместе с наставниками. Перехватив его взгляд, Николай приветливо кивнул и чуть выше поднял руки — показывал, что аплодирует именно ему. Благодарно кивнув в ответ новому русскому знакомому, Александр поискал взглядом в толпе в других секторах приметные синие с красной отделкой мантии Колдовстворца; такие имелись — с русскими прибыла большая группа поддержки, как же они это с руководством школы уладили? — вот только Марию он не заметил.

Тряхнув головой, прогоняя мысли о девушке, Александр сосредоточил внимание на герре Троймице, уже заканчивавшем произносить вступительную речь.

— А теперь, — проскрежетал он в волшебный микрофон («И почему не воспользовался Сонорусом?»), — пора начинать финальный бой. Участники, поклон.

Александр и Фридрих повернулись друг к другу. Поклонились. Оба — крепко сжимая палочки.

— Расходитесь! — распорядился герр Троймиц, и противники, повернувшись спинами, отсчитали каждый по двадцать шагов в свою сторону.

Чеканя шаг, Александр видел, как поднимаются слабо поблёскивающие золотистым барьеры, огораживая площадку, защищая публику. Пройдя положенное, он остановился, развернулся — Винтерхальтер сделал то же.

Миг застыл в ожидании.

— Начали!

Александр выставил щит, и в него моментально ударил вначале один, практически сразу за ним второй оранжевый луч — Винтерхальтер всегда в их боях делал первый ход, не особо, впрочем, рассчитывая задеть оппонента, скорее чтобы навязать ему игру от обороны. Старая тактика и знакомая; Александр был готов к этому и одновременно со следующим его заклятием выпустил собственное — разряды столкнулись в воздухе, рассыпав облако ярких искр. Кольнуло воспоминание, и Александр стремительно установил перед собой затемняющий щит. Вовремя — яркость вспышки усилилась многократно, ослепила бы, не будь специального купола; прошлой осеню Александр попался во время дуэли на этот трюк, но не сейчас.

Однако это был ещё не конец атаки, наоборот, её прикрытие — зародившись во всполохе, по площадке прокатилась рдяно-алая огненная волна. Этот мощный волшебный огонь обычному барьеру было не сдержать, и Александр быстро начертил палочкой в воздухе перед собой сочетание рун «альгиз» и «иса», вкладывая много сил в руническое заклятие. Символы засветились холодным голубым светом, и перед ним тут же соткалась стена изо льда, выдержавшая огонь. Но Винтерхальтер по ту сторону барьера времени те терял — мгновенье спустя стена ощетинилась внутрь ледяными шипами, тонкими и на вид очень острыми. Впрочем, Александр был готов к чему-то подобному, поэтому успел отбежать назад и не пострадал.

Отколов чарами несколько шипов, Александр трансфигурировал их в ястребов, которые тут же стремительно метнулись за стену, атакуя противника. Быстро разбив ледяную стену Бомбардой и подхватив осколки, глыбы и ледяную пыль, Александр оттолкнул их в Винтерхальтера, придав частицам большую скорость. Пыль повисла в воздухе и ухудшила видимость, но кажется, основной массив атаки Винтерхальтер от себя отвёл. Впрочем, когда взвесь улеглась, растворившись в тепле зала, Александр увидел, что мантия Фридриха рассечена на плече, кожа блестит от крови — не то осколок задел, не то один из ястребов успел навредить до того, как был уничтожен.

Юноши стояли далеко друг от друга, деталей не разобрать, но даже через разделявшее их расстояние Александр видел (по большей части взором внутренним) выражение лица Винтерхальтера. То, что он начинал всерьёз заводиться.

Следующие чары, сотворённые им, это лишь подтвердили — для таких нужно накопить много мощи и злобы. Пространство внутри заградительного барьера наполнилось цепями сверкающих молний, не очень толстых, но ломких, непрестанно меняющих направления. Уклоняться от такой динамичной сетки было почти невозможно, и Александр, пропустив пару цепей мимо себя, наколдовал круговой щит, очень сильный, почти Тёмный — он тоже, как Тёмные чары, разрушал энергию вокруг себя. Однако вся эта энергия просто разрушалась, рассеивалась в воздухе, не использовалась ни для подпитки щита, ни для контратак, поэтому формально он не был тёмномагическим, и его использование не нарушало правил — зато помогало избежать неминуемых в данных условиях повреждений.

Проблема заключалась в том, что для создания этого щита изначально требовалось много сил, как и для его поддержания; впрочем, и сетка молний была заклинанием крайне энергозатратным, поэтому вопрос теперь был в том, кто отступится первым. И Винтерхальтер был первым, позволил сойти на нет разрядам, и тут же укрылся круговым щитом, на который Александр после паузы обрушил серию Оглушающих. Им обоим нужна была передышка — и это была она.

Фридрих вернул свои силы раньше него — в Александра полетели режущие заклятия, от которых он закрылся фронтальным щитом, но одно, пущенное под сложным углом, всё же задело — бедро опалила боль, но не сильная. Противники обменялись выпадами, и Александр, улучив миг, опустил взгляд на ногу; кожа была рассечена, но не глубоко, ничего серьёзного.

Метрах в пятнадцати от него Винтерхальтер сделал резкое движение палочкой и указал её концом на пол у своих ног — из палочки хлынул поток жидкого огня, стремительно разливавшегося, заполняя собой площадку. В мозгу Александра вспыхнула страница из книги — он тоже читал об этом заклятии при подготовке к турниру, — и он поспешно наколдовал себе каменный островок, чтобы не пострадать. Но жидкий огонь, подобравшийся уже вплотную, начал разъедать камень — это сопровождалось чередой заклятий, которые выпускал в него одно за одним Винтерхальтер; на того собственный огонь, в котором он стоял по середину голени, не действовал. Удерживая щит и часть сил отдавая на поддержку островка, Александр вызвал в памяти подробное описание чар. Контрмера нашлась быстро, и Штайнер, опустив щит, резко пригнулся, пропуская проклятья противника над головой, а затем прокусил палец и выдавил каплю крови в огонь, шепча особую формулу. Жидкий огонь зашипел, но больше не мог причинить ему вред, поэтому Александр попятился, ступил с островка в огонь, а затем сильным порывом ветра поднял волну — пламя не могло обжечь своего создателя, но отвлечь его было в состоянии, прикрыв дальнейшие действия Александра…

Взрыв энергии разметал волну пылающими брызгами, ударившимися во внешний барьер, дрогнувший и тревожно завибрировавший. Словно издалека Штайнер услышал, как зрители испуганно ахнули, но почти не заметил этого — он едва удержал щит и только благодаря этому сам не был отброшен взрывной волной назад, на барьер. Но вот островок, на котором он прежде спасался от огня, за которым теперь оказался, разлетелся острой каменной крошкой, которая всё же зацепила его, изранив руки и грудь.

Александр и Фридрих замерли, тяжело дыша, буравя друг друга взглядами. Александр — припав на одно колено, ощущая накатывавшую боль в бедре, пострадавшем ранее, и жжение в свежих царапинах. Фридрих — зажав рукой с палочкой всё ещё сильно кровоточащую рану на левом плече.

Зал шумел, но не отчётливей, чем шумело бы сейчас море, подступи оно к самым стенам дуэльного комплекса. Громче других что-то выкрикивал комментатор — крики чайки над водой.

Отрицая боль, Александр поднялся, выставил вперёд палочку, крепче стиснув оружие. Фридрих отнял окровавленную руку от раны, сделал то же самое.

Собрав большую часть оставшихся сил, Александр сотворил облако серебристых искр, которые хаотично метнулись к Винтерхальтеру — мелкие сгустки энергии, которые окружают цель и начинают взрываться. Они отгородили от Александра противника и сдетонировали, расплескав свет — Штайнер прикрыл ладонью глаза; он не видел Винтерхальтера, но знал, что бой должен быть завершён.

Тихий свист — и правый бок взрывается от боли, словно пронзённый мечом. Александр тихо вскрикнул, но не позволил себе зажмуриться; зажав левой рукой рану — мантия под ладонью уже напиталась кровью, — он поднял палочку, установил щит… И резко отшатнулся вбок, когда коротко свистнул, вспарывая воздух, новый снаряд. «Стрелы из сжатого воздуха, — понял Александр, волевым усилием запрещая сознанию отдаваться осознанию боли, пожиравшей бок. — Практически незаметны, неотразимы щитами…» Прикусив губу, он наколдовал перед собой стену из камня, за которой укрылся, с усилием, хрипло дыша. Он слышал, как стрелы дробят камень, понимал, что в нынешнем состоянии не продержит стену больше минуты.

«Отсиживаться здесь, пока не потеряю сознание? — спросил себя Александр и тут же ответил: — Вот уж нет!»

Биение стрел в камень неожиданно смолкло — это словно бы было знаком. Александр выпрямил спину, расправил плечи и шагнул прочь из-за стены. Винтерхальтер оказался к нему как-то неожиданно близко, и Штайнер смог разглядеть, что противник сам едва стоит на ногах, пошатываясь, а лицо его бледнее мела — только глаза лихорадочно блестят, полные желания добить.

Рана на боку вновь дала о себе знать, и Александр всё же на миг зажмурился, подавляя вспышку боли. Затем, распахнув глаза, поднял палочку, понимая, что это будет последняя атака.

Как понимал и Фридрих.

— Конфринго!

— Экспульсо!

Яркие лучи, фиолетовый и синий, устремились навстречу друг другу и столкнулись в воздухе, взорвались — Александра бросило прочь, прямо в объятия темноты.

Сквозь тягучую дрёму он слышал какие-то голоса. Двое поблизости от него будто бы переругивались, ещё один словно пытался их унять, но все трое были слишком громки, и Александр слабо поморщился, пошевелил плечом.

— Очнулся! — выдохнул кто-то практически ему в ухо, и лишь секунды спустя юноша понял, что это было «Er erwachte!», произнесённое по-русски.

— Тише, не кричи, — одёрнули тоже по-русски полушёпотом, а затем мягкий голос по-немецки обратился к Александру: — Герр Штайнер, вы слышите меня? Можете открыть глаза?

Сделав над собой определённое усилие, он разлепил веки и сейчас же наткнулся на обеспокоенный взгляд Марии.

— Фройляйн Ровинская, — проговорил он и попытался сесть на кровати, но сильная рука его удержала. Повернув голову, Александр обнаружил сидящего на стуле в изголовье Николая Назарова.

— Тебе ещё рано вставать, — веско проговорил он.

— Именно, — согласилась Оксана Мелехова, бесцеремонно усевшаяся на тумбочку по другую сторону кровати. — Ну и напугали вы нас, милый мой!

Бросив на неё короткий взгляд, Александр вновь посмотрел на Марию, пристроившуюся прямо на краю его кровати, со стороны раненного бока, на котором сейчас была чистая бинтовая повязка.

— Что вы все здесь делаете? — спросил он по-русски, чтобы показать, что уже вполне пришёл в сознание.

— Неблагодарный! — ахнула Оксана прежде, чем кто-либо из её друзей успел ответить. — Уже и забыл, что мы обещали за него болеть!..

— Оксанка, ну в самом деле, не кричи, — попросил девушку Николай, а Мария начала давать пояснения:

— Мы смотрели ваш с Фридрихом бой с самого начала — мы с Оксаной вбежали в зал как раз в тот момент, когда поднялись щиты. Это было… — она замялась и сказала явно не совсем то, что хотела: — действительно впечатляюще, Дурмстранг имеет свою славу не зря…

Тут Александр вспомнил, чем закончился бой. Он помрачнел.

— Победил Винтерхальтер?

— Да, — без обиняков ответила Мария. — Он смог подняться после того взрыва, но после объявления его чемпионом сразу же потерял сознание.

— Вот это сила духа! — вставила Оксана, болтая над полом ногами — это мельтешение начинало раздражать. — Ведь только она держала его на ногах!

Александр запрокинул голову на подушке, прикрыл глаза. Осознание того, что он проиграл Винтерхальтеру, проиграл самую важную из всех их дуэлей, медленно, но неумолимо накрывало его, принося опустошённость и боль.

Вдруг его руки коснулись прохладные пальцы — он мгновенно открыл глаза, напрягся.

— На этом мир не кончается, — серьёзно сказала ему Мария, чуть крепче сжимая руку.

— Такого боя стыдно стыдиться, — добавил Николай, взглядом осадив Оксану, и та перестала ёрзать на тумбочке. — Некоторые чары из тех, что вы оба творили, признаться, я бы не смог повторить.

Их слова, добрые, бескорыстные, разливали тепло по душе — но в то же время и бередили рану, которая теперь неизгладимым шрамом останется на гордости Александра.

— Спасибо, — выдавил он, не желая показаться неблагодарным — эти люди с заботой отнеслись к нему, хотя вовсе и не были должны. Даже, быть может, наоборот.

Коротко стукнула дверь — в палату вошёл дородный целитель с окладистой бородой.

— Вы всё ещё здесь? — проговорил он притворно строго. — Я же сказал вам уйти ещё час назад!.. Оксана, милочка, мне позвать вашего отца, чтобы выпроводил?

— Ах нет, Афанасий Петрович, не тревожьте папеньку! — замахала Оксана руками и грациозно соскользнула с тумбочки. — Мы оставляем вашего пациента в покое.

— Тебе сейчас нужен отдых и пара стаканов Укрепляющего, — дружески заметил Николай. — Уж точно не концерт Оксанки.

— Мы зайдём ещё раз вечером, — пообещала Мария и, спохватившись, уточнила: — Если вы не будете против, конечно.

Александр покачал головой.

— Не буду.

— Тогда до свидания, — Мария отпустила его руку и вышла из палаты вслед за Оксаной, поблагодарив Николая, придержавшего для неё дверь.

Когда та захлопнулась за студентами Колдовстворца, целитель Афанасий Петрович подошёл ближе к кровати.

— Как давно я здесь? — спросил Александр прежде, чем он заговорил.

— С самого конца вашего боя, а он завершился часа четыре назад, — ответил целитель. — Мы в медпункте дуэльного комплекса. Вас принесли сразу сюда, как, собственно, и вашего противника. Вам мы, по сути, всего лишь подлечили царапины и порез на ноге, повозиться пришлось только с раной на боку — она была сквозная, досталось вашей печени, но к счастью, ничего такого, с чем бы современная колдомедицина не справилась…

«Значит, на самом деле рана была серьёзная…»

— Вашему противнику тоже досталось сильно, — продолжал Афанасий Петрович, проводя над ним палочкой. — Он потерял много крови, а кроме того очень сильно измотал себя заклинаньями, буквально выжал резервы до капли. По правде сказать, я буду настоятельно рекомендовать ему воздержаться от применения чар высокого уровня в ближайший месяц.

Александр удивлённо моргнул, но тут же кивнул и больше ничего не спрашивал, терпеливо дожидаясь конца осмотра. Новость о том, сколь дорого Винтерхальтеру стоила победа над ним, была определённым бальзамом.

— Ну, что могу сказать, юноша, — проговорил целитель, вернув волшебную палочку в специально отведенный для неё карман белоснежной мантии, — все чары, которыми мы вас подлатали, «прижились», зелья подействовали, как надо. Для надёжности я подержу вас до утра, но вечером вы можете принять друзей, если госпожа Мелехова пообещает, что не будет заставлять вас волноваться.

— Благодарю вас, — ответил Александр, слегка обескураженный. То, что троицу русских назвали его друзьями, немного выбило из колеи.

Вечером они и в самом деле вернулись: Мария, Оксана и Николай. Они буквально на пять минут разминулись с герром Лаубе — тот приходит проверить, как себя чувствуют ученики, и похвалить за бой.

— Превосходная дуэль, — произнёс преподаватель боевой магии с ноткой гордости в голосе. — Директор Хохберг будет доволен.

Александр на это вежливо кивнул, хотя внутренне негодовал: ни Лаубе, ни Хохберг ради этой победы Дурмстранга даже пальцем не пошевелили, если, конечно, не брать во внимание то, что директор банально вынудил двух лучших дуэлянтов школы участвовать в чемпионате. «Кроме того, кажется, ему в целом плевать на наше с Винтерхальтером самочувствие, — отметил про себя Александр, внимательно слушая разговор своего профессора и целителя. — Победа за Дурмстрангом, всё прошло в рамках правил — вот что его на самом деле волнует».

— Да, профессор, к завтрашней церемонии закрытия оба ваши студента будут на ногах, — с тенью нетерпимости в голосе отвечал Афанасий Петрович на вопросы Лаубе; они стояли в коридоре, но дверь не была закрыта.

— Что ж, рассчитываю на это, господин Свиридов, — проговорил Лаубе, и каблуки его сапог застучали по коридорному полу, удаляясь.

А после явились русские, и остаток вечера прошёл в благостной атмосфере: старательно избегая тем, связанных с мировоззрениями и политикой, они четверо пили чай с пирожками, переданными лично, как с улыбкой сообщила Мария, Яниной Елисеевной с пожеланиями скорейшего выздоровления. Фридриху же — поделилась потом, когда подруга ненадолго вышла, Оксана по секрету — старая ведьма намеревалась послать какую-то суровую отраву, явно не забыв нанесённую Марии обиду, но Ровинская её отговорила.

На протяжении вечера Александр невольно всё чаще поглядывал на Марию. Сейчас она, в другое время порывистая и прямолинейная, была очень спокойна и обходительна — быть может, атмосфера госпиталя так на неё действует? Ведя беседу осторожно, сглаживая споры, она чётко выполняла предписание герра Свиридова не волновать пациента, а кроме того ненавязчиво, но от того не менее внимательно наблюдала за Александром, подмечая мельчайшие изменения в состоянии, — вовсе не казалась той, кто способен идти на конфронтацию и рисковать быть оскорблённой только чтобы добиться правды в ответ на свой вопрос.

На церемонии награждения победителя дуэльного чемпионата, которая состоялась на следующий день в полдень, Александр, уже вполне пришедший в себя после травм, сохранял хладнокровие. Винтерхальтер, тоже чувствовавший себя лучше, хотя всё ещё необычайно бледный, держался гордо и явно был крайне доволен собой. Когда он, получив из рук герра Троймица кубок, сходил со сцены под гром аплодисментов, Александр тоже хлопал, хотя и слабо, только из вежливости. Винтерхальтер ограничился тем, что коротко кивнул ему, когда вернулся к однокласснику и герру Лаубе.

Впрочем, сегодня отчего-то Винтерхальтер раздражал меньше обычного — потому, наверное, что сразу же после церемонии, вышедшей неоправданно долгой и убийственно скучной, Александр покинул дурмстрангцев и присоединился к шумной компании русских ребят — в неё Оксана и Николай его буквально утащили, но Штайнер особенно и не возражал. Он понимал, что это — последний день, когда он может позволить себе расслабиться, отдохнуть. Следующий такой выпадет очень нескоро.

Начиная с обеда и до позднего вечера делегация Колдовстворца гудела в «Самобранке» — одном из известнейших трактиров Буяна. Заняв целый отдельный зал, дуэлянты, зельевары и их группа поддержки отдавали должное местной кухне — Василий Лисицын, к примеру, довольно странным способом: настойчивой попыткой запихнуть в себя весь запас пирогов в «Самобранке», утверждая при этом, что всё дело в споре, — без конца поздравляли Марию с победой в состязании зельеваров, делились впечатлениями о чемпионатах, да и просто общались. На Александра юноши компании поначалу смотрели с подозрением, но затем, увидев, как общается с ним Николай (как Штайнер успел понять, Назаров был их своеобразным вожаком), отбросили сомнения и стали расспрашивать о дуэли против Винтерхальтера. Девушки же в большинстве своём обступили Диего Фидальго, которого, смущающегося и отчаянно краснеющего, привела Мария, — им было интересно посмотреть на лемура и послушать рассказы Диего о Кастелобрушу и его родной Боливии.

Когда же долгое застолье стало приближаться с своему логическому завершению, все стали по двое-трое разбредаться: кто-то обратно в гостиницу, кто-то — гулять. Оксана увлекла куда-то Николая ещё полчаса назад, и Александр предложил Марии проводить её домой, на что та согласилась.

Большую часть дороги они молчали, думая каждый о своём. Александр мысленно поражался, как легко в этот день его, человека, сторонящегося подобных сборищ, втянули в компанию; и пусть он большую часть вечера всё равно провёл в стороне от шумного веселья, сам факт был примечателен.

Что было на уме у Марии, ему оставалось только гадать.

Когда они остановились у крыльца особняка Мелеховых, в просвет между облаками ненадолго выглянула луна.

— Благодарю вас за компанию, госпожа Ровинская.

— Спасибо и вам, господин Штайнер… Александр, — сказала Мария странным тоном, полным серьёзности и в то же время просьбы, почти мольбы. — Надеюсь, что и после этого расставания мы будем поддерживать контакт. Я очень бы этого хотела.

«Какая прямолинейность», — подумал он с подступившей нежностью, такой непривычной, такой щемящей.

— Я напишу вам, Мария, — пообещал Александр и легко поцеловал её руку, после чего с большой неохотой разжал пальцы.

Явно неосознанно Мария прижала руку к груди.

— Я буду ждать.

Вежливо поклонившись, Александр развернулся и зашагал по мостовой в сторону Ярмарочной площади.

Дверь дома Мелеховых захлопнулась далеко не сразу.

После возвращения с Буяна остаток мая пролетел почти незаметно, и пришёл июнь, полностью отданный под сдачу выпускных экзаменов.

Времени наслаждаться победой, одержанной на дуэльном чемпионате, совершенно не было. В первый вечер, конечно, Фридрих отметил успех с друзьями, но после вынужден был основательно засесть за книги. Он сдавал много предметов; для поступления на работу в Департамент международного сотрудничества, помимо общих для всего Министерства требований о высших баллах по общим чарам, трансфигурации, арифмантике и защитной магии, необходимы были также история всемирной магии и два иностранных языка. Кроме того, в старшей школе Фридрих продолжал углублённое изучение боевой магии и древних рун и собирался включить отметки по ним в свой аттестат.

Из его компании всерьёз готовился к экзаменам только Маркус — несмотря на то, что для зачисления в квиддичную команду ему вовсе не нужны были никакие оценки по школьным предметам, он по собственному почину сдавал помимо общих чар, обязательного минимума при выпуске, ещё трансфигурацию и защиту. Кристоф заявил, что ограничится чарами и боевой магией, а Лукаш без удовольствия сообщил, что отец требует от него удовлетворительных баллов по арифмантике и артефакторике — семья Свидерских владела крупнейшим в Польше производством артефактов для дома.

— Зачем вообще это? — ворчал Лукаш, с неприязнью поглядывая на учебники, которыми вынужден был обложиться. — У отца двое артефакторов-советников, на откуп которым он уже давно отдал мастерские…

— Могу предположить, — хмыкнул Кристоф со своего места — он сидел у камина в гостиной и расслабленно листал журнал о квиддиче. — Отец твой боится, что ты не будешь вообще ничего понимать в семейном деле и после его смерти своим безразличием разоришь род.

Лукаш схватился было за палочку, но Фридрих, не поднимая головы от конспекта по трансфигурации, его одёрнул:

— Хватит. Мешаете.

Приятели тут же умолкли и вернулись каждый к своему делу — в преддверии экзаменов Винтерхальтер стал очень уж раздражительным и легко выходил из себя.

Впрочем, всё прошло как нельзя лучше. Хотя в Дурмстранге выпускные экзамены и отличались суровостью, Фридрих успешно с ними справился, запнувшись только во время последнего экзамена на переводе сложной рунограммы. Досадная оплошность, выявившаяся в ходе его ответа, всерьёз подпортила настроение Фридриху — и как же он удивился, когда профессор рун вывел в ведомости высший балл. В тот момент Фридрих сумел сдержаться и сделать вид, что всё так, как должно, но после экзамена подошёл к преподавателю за разъяснениями.

— Стоило ли портить идеальный аттестат одной лишь четвёркой? — заметил герр Блумквист. — Ваша ошибка была незначительна, и вы сами её исправили. Кроме того, — он понизил голос, добавил с расположением: — ваши действия на дуэльном чемпионате достойны поощрения.

«Поощрения достойна победа над Штайнером», — про себя вскрыл подтекст его заявления Фридрих. Весь их курс знал, что герр Блумквист, младший брат нынешнего главы одного из видных чистокровных родов Швеции, не любит Штайнера, в дуэли с отцом которого погиб ещё один его брат.

Аттестаты по традиции вручили первого июля, и Фридрих вместе со своей компанией, выпускниками из числа игроков «Грифов» и ещё дюжиной однокурсников отправился на Буян, где они ночь напролёт отмечали окончание школы. Они начали со вполне приличного ужина в «Самобранке», после пошли в «Барсучью нору», где через пару часов и несколько стопок забористой буянской самогонки Кристоф, кажется, ввязался с кем-то в драку, а Фридрих и Маркус пошли его выручать… Дальнейшее было словно в тумане.

Слегка приоткрыв глаза, Фридрих увидел над собой выбеленный потолок; из окна косо падали солнечные лучи, золотя большую люстру, и от яркого блика на ней Фридрих снова зажмурился. Под собой он чувствовал мягкость перины, а сбоку кто-то храпел так громко и заливисто, что Фридрих, поморщившись, толкнул ногой издававшего звук. Храп тут же прекратился, сменившись ворчанием и обвинениями в бесчеловечности.

— Бесчеловечно, Ройтер, так храпеть, — протянули откуда-то справа — Фридрих едва узнал хриплый голос Маркуса. — Да крик банши для ушей менее опасен…

Вновь медленно открыв глаза, Фридрих не спеша сел, с силой провёл ладонями по лицу и откинул с глаз волосы. Справа от него, уткнувшись в подушку, по-прежнему пребывал в полудрёме Кристоф, а ещё дальше на софе под окном полулежал, приподнявшись на локтях, Маркус — явно искал в себе силы, чтобы встать. Посмотрев в окно, Фридрих обнаружил вместо сероватого неба и частокола каменных и деревянных стен Буяна зелёные кроны деревьев и ясный голубой простор над ними.

— Где мы?

— У меня в гостях, — дверь открылась неслышно, и в комнату вошёл Лукаш, как всегда идеально опрятный и лениво улыбающийся. — Я решил, что бросить вас на Буяне в том состоянии было бы не по-товарищески.

— Очень чутко, — пробормотал Кристоф, не отрывая голову от подушки.

Лукаш на это только вновь усмехнулся. На его зов явился эльф с тремя стаканами воды на подносе.

— С Антипохмельным, — пояснил Свидерский. — Вам бы привести себя в порядок к обеду.

— Уже обед? — спросил Маркус, а Фридрих, к которому домовик подошёл первым, взял стакан и залпом его осушил.

— Да. И матушка хочет видеть вас за столом.

Зелье начинало действовать, и Фридрих почувствовал себя куда лучше. Опустив ноги на пол, он взял с прикроватного столика свою волшебную палочку, чарами приманил ботинки и, пока обувался, спросил:

— А твой отец?..

— Уехал на весь день, — сообщил Лукаш, со скучающим видом рассматривая свалку из алых дурмстрангских мантий на полу. — Можешь не беспокоиться, Фридрих, вашего состояния мои родители не видели — вот и польза иметь в отчем доме собственный флигель с отдельным входом.

Лукаш верно угадал его опасения, и Фридрих кивнул, довольный тем, что удалось не ударить в грязь лицом перед Францишеком Свидерским, известным своей нетерпимостью к разгулу.

— В общем, спускайтесь в сад, — добавил Лукаш, обведя взглядом товарищей, начавших уже приходить в себя. — Обед подадут через час. Если что-то требуется, зовите эльфов.

— Каким, наверное, он себя сейчас чувствует королём, — проговорил Кристоф, когда Свидерский вышел. — На фоне нас-то.

— Просто признай, что Лукаш на этот раз оказался умнее нас с вами, — сказал Маркус, взмахом палочки открыв окно, впуская в комнату тёплый летний ветер.

— Просто знал, что ему от отца попадёт, — хмыкнул в ответ Ройтер. — Спорю, он ещё сегодня с утра говорил с ним и хвастался аттестатом…

Кристоф не переставал ворчать всё то время, пока юноши собирались, но благоразумно стих, как только они присоединились в саду к семье Свидерских.

— Кристоф! — к нему побежала девушка лет четырнадцати — младшая сестра Лукаша. — Как я рада тебя видеть!.. И вас тоже, Фридрих, Маркус.

— Беата, — Кристоф улыбнулся ей. — Ты становишься всё большей красавицей с каждой нашей встречей.

Девушка зарделась, но тут же красиво захлопала ресницами; она училась в Шармбатоне и многое переняла у своих одноклассниц-француженок.

Они подошли к столу, накрытому на берегу пруда в тени ивы, где юноши по очереди поцеловали руку хозяйки дома.

— Я была приятно обрадована, когда Лукаш сказал, что вы погостите у нас, молодые люди, — произнесла она, с особым расположением взглянув на Фридриха.

— Нам всегда приятно бывать в доме вашей семьи, фрау Ирен, — учтиво ответил Винтерхальтер, и волшебница улыбнулась ему. Она уже пережила свои лучшие годы, но никак не желала этого признавать. Урождённая немка, она говорила с отчётливым баварским акцентом, как Фридрих знал, даже по-польски — так до конца и не приняла культуру страны, куда её выдали замуж по расчёту, поэтому и с детьми, когда супруг не слышал, разговаривала исключительно на немецком. Из-за этого и настойчивости матери в привитии им с Беатой любви к германской культуре Лукаш часто саркастически замечал, что он больше немец, чем поляк.

Фридриха же фрау Ирен приметила ещё в тот раз, когда Лукаш впервые пригласил на каникулах приятелей в свой дом — это было лет пять назад, может больше. Тогда Фридрих не придал её интересу большого значения, но теперь понимал, что женщина, думая о судьбе дочери, пришла к выводу, что наследник самого влиятельного магического рода Швейцарии мог бы составить Беате блестящую пару. Винтерхальтер не спешил её разочаровывать — с семьёй Свидерских, потенциально важным партнёром в Польше, он не хотел портить отношения, — но надеялся, что уже давно влюблённая в Кристофа девушка сделает какую-нибудь глупость раньше, чем дело дойдёт до разговоров о помолвке. В его собственных планах женитьба пока не значилась.

— Вы ведь задержитесь? — спросила фрау Ирен, когда они все сели за стол. Беата устроилась рядом с Ройтером и теперь заботилась о том, чтобы рядом с ним стояли самые вкусные блюда. — Завтра вечером у нас небольшой приём для друзей семьи, вашему присутствию мы будем рады.

Маркус и Кристоф переглянулись, решая.

— Принимаем ваше приглашение с большим удовольствием, — ответил Ленц за них обоих.

— А я буду вынужден после обеда же вас покинуть, — сказал Фридрих и пояснил: — Меня ожидают дома.

В глазах фрау Ирен отразилось разочарование.

— Ваш отец, барон, так требователен, что не оставляет вам даже пару свободных дней?

Фридрих не ответил, просто вежливо улыбнулся, рассчитывая, что выводы она сделает сама — и она сделала, судя по выражению лица. Зато не пришлось лгать.

После обеда, когда он простился со всеми, Лукаш вызвался проводить его до площадки для трансгрессии.

— Жаль, что тебя не будет на завтрашнем приёме, — сказан он, когда юноши огибали флигель по дорожке, усыпанной светлой щебёнкой. — Я хотел представить тебе свою будущую жену.

Фридрих удивился.

— Ты женишься?

— Помолвка в конце месяца, свадьба в сентябре, — ответил Лукаш расслабленно и буднично. — Наверное, это выглядит несколько неожиданно, прости, что не сказал раньше — отец не хотел, чтобы кто-то знал, пока всё не будет окончательно договорено.

— Твоё дело. И кто же она? Очень выгодная партия, судя по тому, что твой отец требовал держать всё в секрете.

Лукаш тонко улыбнулся.

— Не просто партия, Фридрих. На сей раз отец играет по-крупному. Её зовут Анна Вильчиньская.

— Неужели? — Фридрих вскинул бровь. — Я слышал, что она обещана Марцину Романовскому.

— Вот я и говорю, что ставки высоки, — отозвался Лукаш. — В Польше, как ты знаешь, осталось всего пять «безупречных» чистокровных родов. Пржибыльские, впрочем, в последние годы не слишком участвуют в политике, а Вальчак объединяют род с Шуваловыми из Смоленска — продаются русским. Болеслав Романовский сейчас наш министр, и его сыну обещали Анну ещё когда они оба были детьми — к счастью, только на словах, договора заключено не было. Семья Романовских отличается не самым честным нравом и большой беспринципностью, кроме того, давно конфликтует с нашей — в руках таких не хочется оставлять власть. Поэтому мой отец и пан Вильчиньский, которого политика нынешнего министра тоже не устраивает, договорились между собой объединить силы и сбить с Романовских спесь — наш брак с Анной будет только началом, после мы объединим активы и связи обеих семей для полноценной борьбы.

«За Свидерскими ряд крупнейших магических производств Польши, у Вильчиньских газеты, аптеки и целый выводок родственников в Министерстве, — подумал Фридрих. — С таким кланом Романовским не тягаться». Вот только ему не нравилась одна деталь: сам Лукаш об открывающихся перспективах говорил равнодушно, без тени удовольствия. Фридрих спросил:

— А что ты сам намерен делать после свадьбы?

Они остановились на краю трансгрессионной площадки, где не действовали барьеры поместья. Лукаш посмотрел на Фридриха упрямым взглядом человека, готовящегося отстаивать свою позицию.

— В отличие от тебя, меня не влечёт в политику, — ответил он, — поэтому я, в ближайшие годы уж точно, не собираюсь делать ничего. Пускай мой отец и пан Вильчиньский сами разбираются с Романовскими — я займу себя тем, что обеспечу роду наследников и буду время от времени интересоваться делами предприятий. Отец согласен на это — все ставят на кузена Анны; он старше нас всего лет на семнадцать, а уже стал главой Отдела магического законодательства. И тебе тоже стоит готовиться сотрудничать с ним, а не со мной, Фридрих.

— Спасибо, что предупредил, — процедил Винтерхальтер. Из всей своей компании именно на Лукаша он рассчитывал больше всего; да, Свидерский никогда не проявлял особого интереса к политике и обычно не участвовал в разговорах о ней, но Фридрих думал, что после школы Лукаш переменится — сам или под влиянием отца. Был убеждён, что имя обязывало.

— Так честно, — заметил Лукаш, глядя на него всё так же упрямо и независимо. — Это моя жизнь, и прожить её я собираюсь не для политики, семьи или государства — для себя. Имею полное право.

— Конечно, — сухо ответил Фридрих. Он не любил не оправдавшихся надежд. — Желаю вам с Кристофом и Маркусом хорошо провести время.

— Загляни, когда освободишься, — предложил Лукаш нейтрально. — Полагаю, тебе будет, что нам рассказать.

Коротко кивнув, Фридрих отступил на шаг и трансгрессировал, чтобы миг спустя оказаться на просторной террасе в тени величественного замка.

«Величественно» — именно это слово неизменно возникало в мыслях Фридриха, когда он смотрел на фамильное гнездо своего рода. Замок стоял на горе, скрытый от живущих в долине внизу и на склонах окрестных гор маглов — каменный гигант, грозная доминанта, из которой идеально просматривалась вся округа. В войну здесь был штаб, где собирались противники Гриндевальда — его псы так и не смогли обнаружить и атаковать замок, защищённый древней магией — наследием предков, многие из которых были великими колдунами, и современными чарами, установкой которых занимался отец Фридриха, нынешний барон фон Винтерхальтер. Швейцария была последней страной в Европе, где у магов сохранялась традиция использования титулов.

Внутри замка как и большую часть времени залегала тишина — она клубилась в коридорах, собиралась в галереях и залах, облаком повисла над башнями. Только из-за неплотно закрытой двери небольшой гостиной, где принимала визитёров мать, доносились звуки зачарованной арфы и высокий женский смех. С неприязнью поморщившись, но тут же заставив себя убрать с лица это выражение, Фридрих переступил порог.

— Добрый день, матушка, — собеседниц матери он едва удостоил кивка.

— Фридрих! — баронесса Дитлинд фон Винтерхальтер улыбнулась. В свои тридцать шесть она была очень красива: мягкие каштановые волосы очаровательно вились, обрамляя лицо с правильными чертами, густые ресницы затеняли яркие голубые глаза. Вот только взгляд этих глаз был пустой. — Где ты так задержался, мой мальчик? Мы ждали тебя ещё вчера.

— Я был у друга, — коротко ответил Фридрих. Уголки губ матери тут же слегка опустились, брови дрогнули; вытянув вперёд руку, мать требовательно пошевелила пальцами — пришлось подойти и коснуться их губами.

— Посиди с нами немного, — попросила Дитлинд и, не давая ответить, потянула за руку и усадила на софу рядом с собой. — Мы с фрау Дрезднер и фрау Пробст как раз говорили о детях. Что вы рассказывали про вашу дочку, Матильда?

— Моя Элеонора в этом году переходит на последний курс Шармбатона, — заговорила фрау Пробст, при этом обращая слова скорее к Фридриху, чем к его матери. — Она большая модница и устроила с разрешения директора Лефевра кружок, где девушки сами придумывают себе фасоны платьев и мантий, а домовики потом по их эскизам шьют. Ещё она занимается пением — у неё соло в школьном хоре.

— Ах да! — стоило рассказчице сделать паузу, чтобы перевести дух, воскликнула Дитлинд с улыбкой. — До того, как Фридрих вошёл, вы сказали, что ваша Лора не очень хорошо сдала годовые экзамены… По чём, говорите, она провалилась?

Лицо фрау Пробст покрыл проступающий пятнами румянец; поднимаясь от шеи, он вскоре залил даже лоб. Фрау Дрезднер, молодая жена одного из самых дряхлых немецких политиков, подняла голову от тарелки со сладким виноградом, чтобы едко хмыкнуть. Мать продолжала улыбаться с наигранным участием.

— Трансфигурация ей не даётся, — пробормотала фрау Пробст, увлечённо рассматривая свои руки, принявшиеся нервно теребить лежавшие на коленях перчатки. — Такая сложная наука не для девушек…

— Покойная сестрица моего супруга была в своё время по трансфигурации лучшей в классе, — сообщила мать со всё той же улыбкой.

Фрау Пробст окончательно растерялась. Фрау Дрезднер переглянулась с баронессой и оскалилась, став ещё больше, чем обычно, похожей на гиену. Вдоволь упившись смущением своей гостьи, Дитлинд изволила вспомнить о сыне.

— Фридрих, покажешь свой аттестат?

— Сейчас при себе у меня его нет, — ответил он, стараясь не смотреть на фразу Дрезднер, оскал которой выводил его из себя. — Вчера я отправил его вместе с остальными вещами домой.

— Так прикажи эльфу принести, — сказала, словно несмышлёному ребёнку, мать и, приобняв его за плечи, доверительно заметила гостьям: — Уверена, там высшие баллы — так всегда бывает, но всё равно каждый раз приятно смотреть…

— Баллы высшие, — раздражённо подтвердил Фридрих и резко встал. — Прошу прощения, меня ждут дела.

Дитлинд сузила глаза; в сочетании с этим ещё не сошедшая с её лица улыбка выглядела особенно мерзко.

— Какие дела, мой родной?

— О которых я вовсе не обязан отчитываться, — с неприязнью бросил Фридрих и вышел прежде, чем мать успела его окликнуть. Ему было плевать, что теперь она будет демонстративно злиться ближайшие пару дней — потом-то, как обычно, придёт время светского раута, и злость куда-то исчезнет, словно от Эванеско, и мать со своей очаровательной улыбкой попросит сына её сопровождать, раз уж его отец как всегда занят работой. «Только о глупых приёмах и думает, — Фридрих с силой захлопнул дверь своей комнаты — стёкла в окнах задрожали. — Бестолковое создание».

Больше выходить сегодня не хотелось — мать отбила всякое желание общения, — но было нужно, ведь Фридрих до сих пор не засвидетельствовал почтение отцу. По сути дела, никому не нужная формальность — но традиция, а потому обязанность. Впрочем, спешить с исполнением сыновнего долга Фридрих не стал и до самого вечера читал у себя в комнате и размышлял о том, как стоит держать себя на встрече с герром Кестенхольцем, главой Департамента международного сотрудничества, назначенной на завтра. Спустился он вниз только к ужину.

Роскошная главная трапезная замка казалась неоправданно огромной с учётом того, что ужинало в ней всего только три человека; но отец отчего-то не любил малую столовую, задуманную как раз для трапез семьи в обычные дни, и домочадцы молчали. Только за ужином (не считая особо важных приёмов) члены их семьи и видели друг друга — все трое жили в разных концах замка и целыми днями были заняты каждый своими делами: отец работал в своём кабинете или вовсе уезжал, мать принимала в своей гостиной приятельниц, посещала мероприятия или читала любовные романы. Фридрих же большую часть года отсутствовал на учёбе и искренне не любил время, когда приходилось возвращаться сюда.

Они трое пришли почти одновременно, с разницей в минуту — сказывалась выработанная за годы привычка. Мать опалила Фридриха осуждающим взглядом, но он попросту отвернулся и поклонился отцу, ответившему на приветствие сына коротким кивком. Барон Конрад фон Винтерхальтер, по мнению многих, был образцовым портретом стального человека, прошедшего войну; в свои шестьдесят белоснежно-седой, но идеально прямой, со всегда напряжёнными плечами, он производил впечатление, подобное тому, какое давал его замок: величественный. В силу роста и нрава он смотрел на всех свысока, равными себе считал единиц. Во второй половине тридцатых и сороковые годы он возглавил чистокровных магов Швейцарии, и они, объединив усилия, выбили из страны Гриндевальда уже к концу сорок третьего; конечно, критики не уставали язвительно замечать, что Гриндевальд здесь не слишком сильно держался — Швейцария полная древней магии, заключённой в её замках, городах, казалось, в самой земле, то ухающей вниз в ущелья, то взлетающей к небесам в виде гор, и эта самая магия противилась любому захватчику-чужаку. Отец Фридриха в те годы проявил характер, на бесчинства сторонников Гриндевальда отвечая с не меньшей непоколебимой жестокостью, но и после, в мирное время в полной мере сохранил его.

— Почему задержался, Фридрих?

— Гостил один день у Лукаша Свидерского. Узнавал о расстановке сил в Польше.

— Хорошо. Твой аттестат?

— Идеален, отец.

Сухой кивок, больше никаких вопросов. В их семье не заведено интересоваться друг другом.

Когда Фридрих и его родители сели за стол, на трапезную опустилось гробовое молчание. Оно давило, гнело, уничтожало. «Разве так должен выглядеть семейный ужин?» — Фридрих сердито сжал вилку и нож, да так, что побелели костяшки. День и вечер его дня контрастировали так резко, что становилось тошно.

Сегодня, однако, отец соблаговолил проявить к нему больше внимания, чем обычно. Отвлёкшись от мыслей и бараньей отбивной, Конрад спросил:

— Что ты намерен делать дальше?

Фридрих быстро расслабил мышцы, заставил себя взять приборы более свободно.

— Завтра я встречаюсь с герром Кестенхольцем по поводу обещанного мне места в Департаменте международного сотрудничества.

— Ты в самом деле хочешь туда идти? — проговорила мать, всем своим видом выражая неприятие самой мысли о чём-то подобном. — Ты — на кабинетную службу бюрократом?

— Дипломатом, — сквозь зубы поправил её Фридрих. — Да, я этого хочу.

Отец продолжал смотреть на него безучастно — будто бы одновременно с разговором с сыном пребывал во вселенной собственных мыслей.

— Тебе нужна помощь?

— Благодарю, я справлюсь сам.

Барон удовлетворился и вернулся к еде. Баронесса поджала губы и потянулась к бокалу с вином. Фридрих отодвинул от себя тарелку с практически нетронутым ужином, поднялся из-за стола и откланялся.

Встреча на следующий день была запланирована на два часа пополудни, но Фридрих отправился раньше — не имел сил находиться дома. Причём сам фамильный замок он всем сердцем любил, чувствуя его своим местом — вот только люди, его населявшие, это ощущение портили.

Зато в Берне он спокойно погулял по старому магическому району, весьма большому и от маглов сокрытому, полному красок и жизни. Для волшебников Швейцарии Берн был полноправной столицей всех аспектов жизни: политической, деловой, культурной, — в то время как у маглов, как Фридрих знал, большую роль играла Женева, хотя правительство страны и располагалось так же, как и магическое, в Берне.

На берегу реки Ааре, подступая почти к самой пронзительно-бирюзовой воде, целый квартал занимало собой большое здание из песчаника, на главном фасаде которого над дверями на чинно поблёскивавшей в солнечном свете золотом табличке крупными чёрными буквами было просто и лаконично выведено: «Министерство магии Швейцарии». Внутри здания, как и снаружи, не было места помпезности, но приятно радовала глаз дороговизна отделки и материалов, уместность каждой детали, начиная с идеально ровного пола, казавшегося монолитным куском мрамора, и заканчивая выполненными под стать входной табличками с именем и должностью каждого сотрудника, от уборщика до министра магии. Его, барона фон Эсслера, Фридрих приметил издалека, когда прошёл через длинный холл с высокими потолками и поднялся по широкой лестнице всё из того же молочно-белого мрамора, что и пол, на второй этаж и свернул в левое крыло здания. Министр, шедший ему навстречу в сопровождении стаи серьёзного вида секретарей, поднял взгляд от какой-то бумаги, которую ему на ходу показывала сосредоточенная молодая колдунья с родинкой на щеке, и тоже увидел Фридриха, спокойно кивнул в ответ на его учтивый полупоклон. Барон фон Эсслер был старым знакомым отца, с которым они в своё время бились бок о бок в войне.

Департамент международного сотрудничества располагался на третьем этаже и занимал его добрую половину в этом крыле. Здесь была сделана серьёзная перепланировка по сравнению с помещениями других отделов Министерства. По коридору, ведущему от лифтов (те ходили со второго этажа и до верхнего пятого), приходящий попадал в холл, посреди которого находился огромный, выше человеческого роста глобус. Он неспешно вращался над полом, и та часть Земли, где был сейчас день, подсвечивалась золотистым, а противоположная ей — глубоким синим; мировые столицы на глобусе поблёскивали, отмеченные россыпью белых огней — чем больше город, тем больше и ярче блеск. Вокруг глобуса располагались невысокие круглые столики, где лежали свежие газеты, и кресла, в которых сотрудники отдыхали, покинув на время свои кабинеты. Собственно кабинеты находились в расходившихся от холла лучами длинных коридорах, каждый из которых соответствовал отделу: «Европа», «Азия», «Африка», «Америка», «Австралия и Океания», «Международные организации». Ещё один коридор, более короткий, располагавшийся напротив входного, вёл к кабинетам главы Департамента и его вспомогательного персонала — туда-то Фридрих и направился через холл.

— …ситуация остаётся напряжённой, — услышал он обрывок разговора двух магов с озабоченными лицами, стоявших у входа в африканский отдел. — Хотя эпидемия в школе закончилась, маги из Нигерии обвинили в том, что случилось в Уагаду, правительство Конго, не досмотревшее за популяцией тибо и вовремя не выявившее инфекцию.

— С учётом собственных внутренних проблем, оставшихся после прошлогоднего выхода из состава Британской империи, Нигерия выбрала крайне неудачное время для конфронтации с Конго…

— Добрый день, — заученно-вежливо произнесла ведьма-секретарь, когда Фридрих вошёл в приемную главы Департамента.

— Добрый день. Фридрих фон Винтерхальтер, мне назначена встреча на два часа.

— Да, герр Винтерхальтер, герр Кестенхольц ожидает вас, — девушка встала, изящным движением оправив мантию, и открыла перед ним дверь, ведущую в кабинет. — Прошу вас.

Волнение захватило, и Фридрих, больше не глядя на ведьму, прошёл мимо неё в большую комнату. Взгляд тут же приковала к себе стена напротив входа — значительную её часть занимали колдографии в строгих тёмных рамках, сделанные явно в разные годы и в разных краях, но с обязательным присутствием в кадре двух вещей: флага страны, в которой был сделан снимок, и человека, сейчас поднявшегося из-за своего рабочего стола.

— Герр Винтерхальтер, стало быть?

— Для меня честь познакомиться с вами лично, герр Кестенхольц, — заставив себя отвлечься от снимков, учтиво произнёс юноша.

Глава Департамента посмотрел на него изучающе. Это был старик, разменявший уже девятый десяток, но всё ещё хваткий, со взглядом цепким и умным, как будто бы пронизывающим насквозь. Он носил короткую бороду и аккуратно зачёсывал назад седые волосы, подчёркивавшие неожиданную загорелость лица; на его крупном, с горбинкой носу сидели очки в очень тонкой серебристой оправе. Когда глава Департамента жестом пригласил его сесть в кресло по другую сторону стола, Фридрих заметил на его пальце перстень с большим рубином.

— Итак, юноша, — заговорил герр Кестенхольц, спокойно опустив руки на подлокотники, — как я уже отвечал вам в письме, должность моего ассистента вакантна, и я склоняюсь к тому, чтобы отдать её вам. В пользу этого решения помимо вашего имени говорят также документы, присланные мне из Дурмстранга, — он сделал мягкое движение палочкой, и небольшая папка, выплыв из-под прочих, опустилась на столешницу перед ним и раскрылась. — У вас блестящий аттестат, — заметил он, бегло взглянув на верхний документ («Что за остальные?» — мимолётно нахмурился Фридрих). — У вас высшие баллы по семи предметам, а также подтверждено знание на высоком уровне французского и английского языков… Владеете какими-нибудь ещё?

— Как и большинство студентов Дурмстранга, я говорю на всех трёх языках школы, а также немного по-итальянски.

— Годы идут, а в Дурмстранге всё так же «собирают тройку», — произнёс герр Кестенхольц с оттенком снисхождения и воспоминаний. — Во времена моей учёбы, правда, болгарский был не в особой чести — большую часть моих однокурсников с болгарского отделения составляли греки… Мне всегда импонировала традиция не предоставлять студентам лёгкий путь освоения языков с использованием магии, а заставлять их учить всё самостоятельно. Конечно, в нашей работе без языковых чар порой просто не обойтись, но мне нравится сам посыл, — он сделал мимолётную паузу и спросил: — Будь у вас выбор, какой бы язык вы начали учить сейчас?

— С мая я начал учить португальский, — сказал Фридрих. — Потому что на данный момент Бразилия, в которой португальский является официальным языком, имеет статус ведущего государства в магической Южной Америке, через которое идёт львиная доля сотрудничества со всем регионом.

— Хорошо, — произнёс герр Кестенхольц (его тон показался Фридриху исполненным глубокого значения) и левитировал наверх стопки документов в папке какой-то другой лист. — К вашему аттестату прилагалась характеристика, написанная директором Хохбергом. Он вас хвалит в ней, называет перспективным молодым волшебником.

— Смею надеяться, я оправдаю высокое мнение директора обо мне, — гордо ответил Фридрих.

Старый маг на мгновение поднял на него взгляд, но тут же вновь устремил его на лист с характеристикой.

— Что ж, хорошо, — документ скользнул обратно в папку, и герр Кестенхольц сложил руки в замок. — Как вам должно быть известно, Швейцария имеет мощнейший в магической Европе дипломатический корпус. К нашим услугам прибегают волшебники из стран по всему миру для помощи в решении спорных ситуаций, разрешения конфликтов; отчётами наших сотрудников пользуются для подкрепления своих слов делегаты на заседаниях Международной конфедерации магов, — он сделал паузу, словно давая Фридриху время в полной мере осознать услышанное. — Скажите, герр Винтерхальтер, — только, прошу вас, будьте предельно честны: вы пришли ко мне потому, что хотите сделать карьеру в Министерстве или из-за желания работать именно в моём Департаменте?

— Из-за желания работать у вас, — произнёс Фридрих, прямо глядя ему в глаза. — Карьера как таковая меня не слишком интересует.

Светлые глаза за стёклами очков оставались непроницаемы.

— Вы даже не подумали о том, чтобы солгать, — спокойно заметил герр Кестенхольц.

Фридрих свёл брови — скорее ощутил, чем понял, что допустил оплошность, которую теперь нужно было исправлять.

— Вы сами попросили меня сказать правду, — проговорил он медленно, с оглядкой. — С учётом того, что вы, как я надеюсь, — мой будущий начальник, я решил, что следует исполнить распоряжение.

— Понимаю, — произнёс герр Кестенхольц всё так же спокойно — и вместе с тем, кажется, сделав для себя определённые выводы. — А теперь представьте, что я — посол страны, причём более сильной, чем та, которую представляете вы. Я попрошу вас ответить прямо: станет ваша земля частью нашей великой державы или нет. Вы ответите мгновенно и честно на этот вопрос? — Фридрих открыл было рот, чтобы сказать, что это совершенно другое, но старый маг опередил его, продолжив: — Или другой пример: вам неприятен собеседник, но он состоит в родстве с кем-то крайне влиятельным. Вы будете в беседе взвешивать слова и контролировать тон?

Фридрих нахмурился, решив вначале, что абстрактным «кем-то» является он сам, а глава Департамента говорит о нынешнем их общении — но затем вдруг вспомнил об одной сцене, имевшей место на Буяне пару месяцев назад.

Герр Кестенхольц слегка кивнул, видя, что юноша понял.

— Я имею о вас информации куда больше, чем содержат школьная характеристика и аттестат, — сказал он. — Более того, свидетелем некоторых вещей я был сам — в частности, так получилось, вашего выступления на дуэльном чемпионате, — он чуть сузил глаза, добавил, имея в виду одновременно многое: — Вы боец, герр Винтерхальтер.

«Он мог в тот вечер быть в Красной палате… Мог слышать мой разговор с грязнокровкой Ровинской…»

— Однако же дипломату нужно быть не только и не столько бойцом, — продолжал герр Кестенхольц, внимательно следя за выражением его лица из-за стёкол очков. — При этом таланта к лицедейству и умения находить к людям подход я пока в вас не наблюдаю. Поэтому спрошу: вы готовы к тому, что вам придётся переделать себя, чтобы стать тем, кем, как заявляете, вы хотите быть? Если нет, можете спокойно отработать у меня несколько месяцев, и я с чистой душой напишу вам характеристику для перевода в другой Департамент, более подходящий вам с вашей горячностью. Потому что в нашем деле горячности места нет.

Фридрих опустил взгляд, пристыженный. Он думал, был так уверен, что сможет скрыть свой главный недостаток от главы Департамента — хотя бы сейчас, а после он и вовсе от него избавится!.. Приходилось признать, что его чаяния были детскими.

— Я готов, герр Кестенхольц.

Глава Департамента кивнул, и в его глазах мелькнул словно бы вызов. «Вот и посмотрим».

— Вы приступаете в следующий понедельник.

— Так-так! Судя по всему, пришла, наконец, весточка от твоей очаровательной подруги по переписке?

Александр поспешил спрятать улыбку и поднял голову, встретился взглядом с вошедшим в комнату Штефаном. Тот смотрел на него слегка иронично, но при этом казался более чем довольным чем-то.

— Чему ты так рад? — поинтересовался Александр, надеясь перевести тему. — Твой отец дал ответ на твою просьбу?

Однако Баумер покачал головой.

— Нет, он ещё думает. А радуюсь я тому, что мой друг впервые за почти неделю пребывания в моём доме выглядит довольным.

Хоть это и было произнесено без явного укора, Александр всё равно поспешил сказать:

— Штефан, я благодарен тебе за приглашение…

— Просто общение со мной не идёт ни в какое сравнение с перепиской с русской красоткой. Я понимаю, — дружелюбно закончил за него Штефан. Его удивительной чертой было не обижаться практически ни на что и толерантно относиться к большинству людей, принимая все их заморочки; исключение составляли разве что идиоты и фанатики, но их Баумер старался попросту игнорировать.

— И всё же, — продолжил Штефан, видя, что Александр молчит, — было бы, мне кажется, честно, если бы ты рассказал мне о ней хоть что-то. Потому что странно, что я, твой лучший друг, понятия не имею даже как эту девушку зовут, в то время как твой недруг в лице Винтерхальтера, как я понял, более чем о ней осведомлён.

— Не моя вина, что тебя, в отличие от Винтерхальтера, не было на Буяне, — отмахнулся Александр. И вдруг поймал себя на мысли, что познакомились они с Марией, по сути, как раз из-за Фридриха, но тут же отбросил её и предпочёл забыть.

И всё же Штефан продолжал смотреть на него очень настойчиво, поэтому Александр вынужден был сдаться:

— Её зовут Мария Ровинская. Она маглорождённая, но при этом, исходя из результатов чемпионата, лучший молодой зельевар этого года.

— Не только пишет захватывающие письма, но ещё и в науке умная? — Штефан одобрительно хмыкнул. — Если она вдобавок хорошенькая, не понимаю, почему ты всё ещё здесь, а не у неё в Москве, Петербурге, Воронеже — откуда она?

— Потому что не могу сейчас… отвлекаться, — ответил Александр. — Мне нужно поступить на службу, Штефан, а кроме того внимания требуют домашние дела.

Баумер, до того слушавший его со снисходительным видом, будто считал сказанное пустыми отговорками, посерьёзнел.

— Ты получал вести из дома в последнее время?

— Нет, и это меня обнадёживает — значит, ничего серьёзного не произошло.

Кивнув с пониманием и, стоит отметить, облегчением, Штефан заметил:

— Ты не останешься здесь дольше, верно?

— Как раз собирался сказать тебе, что уезжаю завтра. Пришла пора вернуться домой и заняться бумагами для Министерства.

— Ну да, — откликнулся Штефан рассеянно, продолжая смотреть на него озабоченно. — Послушай, Александр, если вдруг понадобится что-то…

— Знаю, — остановил его Штайнер. — Спасибо, Штефан.

На несколько секунд повисло молчание, а затем Баумер выдавил из себя нарочито бодрую улыбку и сказал:

— Ладно, кажется, мне стоит оставить тебя наедине с письмом. Во сколько ты завтра собираешься отправиться?

— С самого утра, я думаю, — прикинув, ответил Александр. — Нужно многое успеть.

— Тогда позавтракаем вместе? — предложил Штефан и положил руку на дверную ручку. — Думаю, мы не увидимся какое-то время. Особенно если отец ответит согласием и выдаст мне денег на кругосветное путешествие.

— Да, разумеется, — согласился Александр. Он правда желал другу исполнения давней мечты посмотреть мир, но в то же время душу точил нехороший червь осознания, что очень не хочется оставаться в одиночестве.

Как удивительно; до поездки на Буян, до знакомства с той пёстрой, но такой дружной компанией русских ребят, он не задумывался о том, что на самом-то деле одинок. Его единственным другом был Штефан, но и то в их приятельстве было что-то неправильное, не было равнозначности — Александр всегда был куда более закрытым человеком, и это накладывало отпечаток. Временами он вовсе удивлялся, почему Штефан, общительный и легко сходящийся практически с любым, человек, чья семья никогда не принадлежала ни к сторонникам, ни к противникам доминирования чистокровных, оставалась нейтральной при любом раскладе сил, вовсе стал приятельствовать с ним. Баумер никогда не был интриганом, поэтому в рамках Дурмстранга, где всё, как казалось порой, делалось с умыслом, его бескорыстная дружба была чем-то странным — для их среды. Для обычных людей — наверное, нормальной.

Раньше Александр в самом деле об этом почти не задумывался. Принимал всё, как данность, сосредотачиваясь на учёбе, на идеях. Но вот теперь почему-то мир предстал в других красках, другие вещи обращали на себя внимание: люди, отношения, искренность. Наверное, отчасти в этом была вина — или заслуга? — Марии.

Штефан уже ушёл, и Александр вернулся к чтению письма.

Приятная расслабленность, владевшая им после письма Марии и разговора со Штефаном во время завтрака, испарилась, едва Александр переступил порог фамильного имения. Она сменилась низким, недостойным, но возникающим всякий раз при возвращении сюда чувством: смесью горечи, отвращения, робкой надежды и смиренного понимания, что лучше за время его отсутствия здесь точно не стало, наоборот — скорее всего дела только ухудшились. В последние годы только так и бывало.

Старый загородный особняк, доставшийся ему в наследство больше от тех поколений Штайнеров, что фанатично почитали свою чистую кровь, чем от отца, почти не жившего здесь после того, как сбежал из родительского дома и поступил на службу Гриндевальду, встретил Александра как всегда напряжённой тишиной, неистребимой пылью, медленно скользящей в лучах света, падающего через окна, и запахом древности, заброшенности, необжитости. «Эльфы что, бросили работу?» — мрачно подумал Александр и, оставив чемодан в холле, прошёл сперва на кухню — пора было напомнить домовикам, что у них есть кое-какие обязанности в этом доме.

На кухне, однако, он обнаружил только фрау Бек, старую сиделку матери. Та собственноручно — «Почему не отдала это дело эльфам?» — лепила пирожки и была так увлечена делом, что не слышала шагов, лишь на сухое покашливание вскрикнула и обернулась.

— Ох!.. Герр Александр, это вы! — она прижала руку, перепачканную в муке, к необъятной груди, измазав платье. — Я испугалась, думала, фрау Астрид бродит… Наконец-то вы вернулись!

— Почему вы работаете на кухне, фрау Бек? — строго спросил Александр. — Вы должны быть подле моей матери. Где домовики?

Сиделка вздохнула.

— Старушка Заза умерла весной, а Фаби хозяйка… ну, понимаете, она была тогда не в себе… она дала ему вольную. Он, бедняжка, так расстроился, просился обратно, но хозяйка прогнала его метлой; он в тот же день утопился в реке. С тех пор справляюсь сама.

У Александра ёкнуло сердце.

— Давно?

— Недели три, господин.

— Почему не написали мне?

— Так вы ведь были заняты, выпускные экзамены — дело серьёзное, — открыто сказала фрау Бек. — Фрау Астрид сама попросила не отвлекать вас, когда приходила в себя; сказала, что мы с ней проживём и без эльфов… — она, конечно, заметила, как помрачнел Александр от её слов. — Ах, не переживайте! Мы действительно хорошо справлялись!

«Из этих трёх недель одну я должен был уже быть здесь, — Александр плотно сжал губы. — Дурак, эгоистичный дурак!..»

— В следующий раз пишите мне в такой ситуации немедля, — приказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал от злости на самого себя, — несмотря на то, что говорит моя мать. Она не ведает, что лучше для неё самой.

— Как скажете, — кротко согласилась фрау Бек.

— Я немедленно отправляюсь в Берлин за новым эльфом.

— Быть может, хотя бы покушаете? — фрау Бек выразительно покосилась на пылающую печь, из которой доносились приятные ароматы домашней еды.

Однако Александр уверенно покачал головой и вышел.

Он вернулся пару часов спустя, приведя в дом молодую домовуху по имени Ода; та удивлённо хлопала большими глазами, вертела головой по сторонам и всё норовила ухватиться за плащ Александра, но он этого ей не позволял. Фрау Бек он обнаружил на этот раз в прачечной («Я всего только хотела приготовить вашу постель, герр Александр!»), передал эльфу в её ведение и, приказав после инструктажа сразу же самой отправиться к фрау Штайнер, заперся в своей комнате — он пока ещё не был готов встретиться с матерью.

До позднего вечера Александр был занят тем, что разбирал почту, которую его мать, конечно же, не просматривала. Корреспонденции было немного, по большей части — вежливые приглашения на какие-то торжества от дальних родственников или знакомых, ничего достойного внимания. После он сам написал пару писем, над которыми пришлось как следует поразмыслить — всё-таки когда пишешь сотрудникам Министерства, в частности начальнику Управления правопорядка, необходимо подбирать слова.

На следующий день ещё до обеда пришёл ответ из Министерства — герр Розенберг, глава Управления, выразил готовность рассмотреть его кандидатуру и предложил встретиться после выходных для личной беседы, по результатам которой станет понятно, допустят ли Александра до дальнейших проверок. Это обнадёжило Александра, и он, понимая, что пока больше ничего не может сделать, кроме как ждать и морально готовиться к понедельнику и собеседованию, устроился в гостиной с книгой. Однако не прошло и нескольких минут, как в комнату тихой тенью проскользнула мать. Александр заметил движение и тут же напрягся, поднялся с места.

— Матушка.

— Алекс. Поздравляю с концом школы. Как у тебя дела? Почему не заходил ко мне?

Интонаций в её голосе не было, и предложения сливались в единую монотонную фразу.

— Я был занят письмами, — пояснил Александр; подойдя ближе, он придержал мать за локоть, подвёл к креслу и аккуратно усадил в него. — Обеспечиваю себе место в Управлении правопорядка. Полагаю, с моими боевыми навыками и высшими баллами по всем экзаменам я могу рассчитывать на него.

Мать слабо улыбнулась ему — жалкая тень прежней улыбки.

— Я уверена, у тебя всё по…

Она замерла на середине слова — застыла, как изваяние. Состояния кататонии не были для неё редкостью, и хотя звать её сейчас было совершенно бесполезно, Александр не смог удержаться:

— Матушка?

Конечно же, мать никак не отреагировала на него — она смотрела куда-то мимо, на светильник, кажется, но вернее было бы сказать, что сквозь него. Лицо матери замерло безо всякого выражения бледно-восковой маской.

Александр устало потёр глаза. Его мать была некогда сильной женщиной, не побоявшейся пойти против семьи и выйти замуж за Герхарда Штайнера, тогда уже начавшего делать успехи под началом Гриндевальда; она даже участвовала в акциях, но вскоре была отстранена от них заботами молодого супруга. В семейном альбоме сохранилась колдография, где Астрид стоит прямо за плечом мужа, когда тот, только что ставший адъютантом Гриндевальда, с удовольствием и почтением жмёт ему руку. Мать и сама в тот момент светилась счастьем и гордостью — они стали так близки к своему лидеру и готовы были приложить все силы, чтобы его правое дело восторжествовало в Европе.

Нервная болезнь, начавшая развиваться после гибели мужа, а также, как полагали целители, в качестве последствия Тёмного проклятия, жертвой которого она стала ещё в молодости, состарили Астрид раньше времени, превратила из человека в создание, временами не осознающее даже, где находится, с кем говорит, кем является…

— …лучится, — вдруг закончила мать фразу, будто бы и не прерывалась вовсе. — Ты умеешь добиваться своего, как и твой отец.

— Да, — прошептал Александр, опустив голову. Он никак не мог взять себя в руки, горечь душила.

Его плеча осторожно, несмело коснулись подрагивающие пальцы.

— Что-то не так? — спросила мать тихо. — Ты грустный… Что с тобой?

— Я не могу, — прошептал он. — Не могу видеть вас такой…

— Какой «такой»? — непонимающе уточнила она. Александр поднял взгляд — и увидел то, чего боялся из всех проявлений её болезни больше всего, больше даже, чем буйств. — И… подожди, где я? Я… кажется, я не помню своего имени… Ты знаешь, кто я?

— Моя мать, — упавшим голосом ответил он и встал, отступил к двери.

— Нет, не может этого быть, — возразила Астрид, но уже разговаривая скорее с собой, нежели с ним. — У меня нет детей, я уверена… Где я?!..

— Фрау Бек! — выйдя в коридор и закрыв дверь, рявкнул Александр. Сиделка вскоре прибежала, запыхавшаяся, придерживая юбки. — Почему вы не с моей матерью?

Фрау Бек залепетала:

— Я отлучилась всего-то ненадолго, хотела проверить, как домовушка справляется с обедом…

— Вам было сказано не покидать её, — отчеканил он, яростно блестя глазами. — Оставьте хозяйство эльфу и займитесь исполнением своих прямых обязанностей.

— Д-да, конечно, простите, герр Александр…

Не слушая её бормотание, юноша быстро сошёл, почти сбежал вниз по лестнице. У него не было сил оставаться в этом доме.

В глубине парка была площадка, оборудованная для боевых тренировок. Там Александр, выхватив палочку и подняв щит, взрывными чарами уничтожил заменяемые мишени, а после в порыве выпустил несколько огненных волн, прокатившихся по пространству, поднимаясь едва ли не выше деревьев…

Когда иссяк запал, а гнев и боль пошли на убыль, Александр медленно двинулся через площадку — камень под ногами был почерневшим, воздух вокруг раскалённым облаком обжигал кожу, — добрёл до старого дуба и сел на траву под его кроной, прислонился спиной к шершавой коре. Всё ещё крепко сжимая волшебную палочку, он зажмурился, свободной рукой потёр глаза, в которых щипало.

Он ненавидел приезды домой, угрюмую тишину поместья и то, как слабо в нём теплится жизнь. «С каждым разом матери всё хуже, — подумал он. — Целители прогнозировали, что крайние состояния её болезни со временем начнут ярче проявлять себя — и кажется, как раз это и происходит вслед за учащающимися провалами в памяти. А следом…» О том, что будет следом, Александр не хотел думать.

В раскидистой кроне дерева заливались птицы, слишком глупые, чтобы понять, что прилетели со своими песнями не в то место — здесь они не найдут благодарных слушателей. Ветер шумел листьями, шуршала трава, а солнце словно в насмешку было ослепительно ярким, его не скрывало ни единое облачко.

Александр поймал себя на сравнении, что это место воздействует на него не хуже дементоров: уничтожает радость, саму надежду на то, что что-то хорошее ещё может произойти. А всё из-за осознания, что как бы юноша ни старался, он не в силах ничего изменить: ни вернуть отца, ни исцелить мать, ни наполнить жизнью этот отвратительный дом, пропитанный насквозь унынием, безысходностью, скорбью.

Вырваться отсюда хотелось отчаянно. Но мог ли он позволить себе подобную роскошь?..

Отбросив мысли о побеге, он поднялся, отряхнулся от приставшей травы и неспешно вернулся к дому. На пороге его ждала фрау Бек.

— Герр Александр, погодите, — она загородила от него дверь. — Вашей матушке я дала лекарства, она будет спать ещё много часов.

— И? — нетерпеливо произнёс он, когда сиделка замолчала.

— Может быть, вы хотите пока отъехать из дома? — фрау Бек посмотрела на него почти с настойчивостью. — Повидайтесь с друзьями, проведите время хорошо. Вам это нужно.

Александр вздохнул. Значит, скрыть свои чувства у него не получилось.

— Я и так отсутствовал слишком долго, фрау Бек.

— Сейчас хозяйке всё равно, здесь вы или где-то ещё, — серьёзно сказала сиделка. — Вы будете нужны ей, когда она проснётся. А для этого вам самому пригодятся душевные силы. Мой вам совет, отправьтесь сейчас туда, где сможете набраться их.

Это больше не был разговор прислуги с хозяином дома. Сейчас старая, умудрённая опытом женщина говорила с юношей, у которого душа истерзана в клочья.

— Вы уверены, что моя помощь не нужна? — тихо спросил Александр.

— До вечера — точно нет, — покачала головой фрау Бек. — Возвращайтесь к ужину, Ода сегодня готовит баранье жаркое.

Александр посмотрел на неё, впервые за годы — не отводя глаз секунду спустя. С удивлением заметил, как много морщин появилось на добром лице, какими серыми стали когда-то густо-чёрные ресницы, сколько усталости накопилось в мутно-голубых глазах.

— Спасибо, — произнёс он. — Сегодня я отлучусь, а завтра дам выходной вам. Полагаю, у вас давно уже не было отдыха.

Фрау Бек улыбнулась ему и скрылась в доме. Постояв на ступеньке ещё немного, Александр опустил руку в карман и вынул аккуратно сложенное в несколько раз письмо, чтобы уточнить координаты трансгрессии.

«Если не сейчас, то, наверное, никогда», — подумал он и, закрыв глаза, раскрутился на месте.

Спустя мгновение неприятного перемещения он поднял веки и тут же едва не зажмурился снова — прямо в глаза ударил лучик солнца, отражённый в зеркале. Шагнув вбок и осмотревшись, Александр с удивлением обнаружил себя в просторной деревянной беседке, на одном из столбиков которой и висело зеркальце вроде тех, что обычно использовались для связи. Предположив, что в этом всём должен быть смысл, Александр подошёл и коснулся зеркала палочкой.

— Мария Ровинская.

Отражение зарябило, но картинка оставалась нечёткой достаточно долго, больше минуты. Когда Александр уже почти готов был отнять палочку, в зеркале появилось лицо Марии.

— Александр! — она расцвела улыбкой. — Вы всё же пришли… Никуда не уходите, я сейчас!

Она прервала связь, и Штайнер вернул волшебную палочку в держатель, невольно улыбаясь себе.

Ожидая, он принялся осматриваться. Никогда прежде не бывав в этих местах, Александр и не знал, что балтийское побережье так прекрасно; беседка стояла на пригорке за полосой ослепительно белого песка, отделявшего сосновый лес от моря. По берегу прогуливались люди в магловской одежде, однако никто из них в сторону беседки не смотрел — по всей видимости, она скрыта чарами. С левой стороны от пригорка за деревьями высились какие-то здания, но что именно это было, не представлялось возможным разобрать.

Подставив лицо солнцу и солёному ветру, Александр вздохнул полной грудью. Контраст зелени хвои, белизны песка и синевы воды захватывал, а смесь ароматов моря и сосен успокаивала, расслабляла. Лишь оставаясь совершенно один он позволял себе бросить на время попытки всегда быть собранным и спокойным.

А ведь сейчас на душе у него вовсе не было спокойно. Его будущее было не определено вплоть до получения ответа из Министерства, а вот средства семьи — не бесконечны. Сумма на счету в Гринготтсе таяла, уносимая расходами на лекарства матери, на содержание немаленького поместья, на учёбу самого Александра — и это при том, что уже много лет притока денег в семью не было. И это положение, как глава семьи, Александр должен был исправить — он не хотел, чтобы следующие поколения Штайнеров жили в нищете.

А ещё была мать, нуждавшаяся в заботе, защите, уходе. У юноши сжалось сердце, когда он подумал, как малодушно избегал её столько времени, а сегодня, впервые заговорив, не выдержал, сбежал — какой он после этого сын?..

К счастью, его размышления прервало появление Марии — она взбежала по тропинке на вершину пригорка, влетела в беседку подобно порыву летнего ветра.

— Здравствуйте! — радостно поздоровалась она и, сделав шаг, как-то неловко дёрнула руками, но в конце концов просто ими взмахнула. — Очень рада видеть вас!

— Взаимно, Мария, — Александр улыбнулся, хотя и подозревал, что получилось не слишком весело. Девушка, конечно, это заметила.

— Всё хорошо? — с участием спросила она. — Вы выглядите расстроенным.

— Ничего особенного, не тревожьтесь, — покачал головой Штайнер и спросил, чтобы отвести тему от себя и своих проблем: — Где мы? Насколько я могу судить, те здания, что видны за соснами — вовсе не дача Мелеховых.

— Нет, конечно, — ответила Мария, глядя на него по-прежнему озабоченно. — Это санаторий «Балтийское взморье». Здесь проходят лечение преимущественно ветераны войны, как волшебники, так и маглы.

— Ах вот как… — скривившись, юноша по-новому посмотрел вокруг себя.

— Не делайте такое лицо, — строго сказала Мария. — Я знаю, что вы и люди, находящиеся здесь, являетесь идейными оппонентами, но права смотреть на них с презрением это вам не даёт. Они, как и ваш отец, бились за то, что считали правильным.

— Как скажете, — отчеканил Александр. — Хотя и не понимаю, зачем вы вовсе пригласили меня в это место.

— Затем, — ответила Мария, глядя ему в глаза, — чтобы вы, наконец, поняли истину, которую знаю я: нельзя судить о людях предвзято, особенно из-за того, каких идей они придерживаются. Знаете, я подрабатываю здесь, в санатории, уже не первое лето и за это время видела столько трагедий и разбитых судеб… но в то же время — столько хорошего, веры в лучшее у людей, которые, казалось бы, после всего случившегося с ними должны были обозлиться на мир. Вот сейчас, к примеру, одна из наших пациенток — пожилая ведьма, которая в войну была артефактором при штабе. На неё напал специально натравленный оборотень, вышедший на охоту без луны, когда София Николаевна проводила испытания в лесу. Александр, он изодрал ей лицо в клочья, чуть не убил — но это вовсе не помешало ей воспитать сына и родившуюся уже после войны дочь. А муж Софьи Николаевны приезжает к ней каждые выходные, непременно с цветами, и они долго-долго гуляют по берегу, держась за руки… Это так красиво и чудесно, что просто не передать словами! Я счастлива, что могу видеть это, и так бы хотела, чтобы больше людей могло замечать подобные вещи, просто наслаждаться моментами жизни, красотой природы, общением с близкими и любимыми, а не думать вечно о старых семейных обидах, не точить зубы друг на друга просто потому что когда-то их отцы и деды воевали по разные стороны баррикад!

Она замолчала, раскрасневшаяся, со сверкающим взглядом.

— Стало быть, — произнёс Александр, — вы выманили меня сюда, чтобы навязать своё виденье мира?

— Вовсе нет! — горячо возразила Мария. — Я всего лишь хочу помочь вам…

— Чем же именно? — перебил Александр с растущим раздражением. — Тем, что попытаетесь разрушить мои убеждения?

— А разве эти убеждения ваши собственные? Они принадлежат ведь вашему отцу, не вам!

Этот выпад был настолько отвратителен, что Александр даже не стал пробовать отвечать. Мрачно взглянув на девушку, он процедил:

— На Буяне вы заявили, что и я, и Винтерхальтер, живём в собственных придуманных мирах. И знаете что? Вы точно такая же: свято верите в то, что каждому «нуждающемуся» сможете помочь, каждого сбившегося на ваш взгляд с пути вернёте на дорогу праведную, а слепцу раскроете глаза на то, что все люди, на самом-то деле, — друзья. Так вот, Мария: мне не нужна ваша помощь в том, чтобы решить, как мне жить и во что верить.

Она чуть приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать, но голос подвёл. Затем прошептала:

— Если я так плоха… Зачем вы вовсе прибыли сюда?

— Вы так настаивали на встрече, и я имел неосторожность подумать… — Александр осёкся и почти со злостью махнул рукой. — Забудьте. Auf Wiedersehen, fräulein.

Он трансгрессировал, не слушая её окликов.

Дома всё было только хуже. По вечер мать проснулась, но не вернулась в сознание, как бывало обычно — вместо этого она зашлась в припадке, кричала и едва не покалечила себя.

Так продолжалось и на следующий день, и в воскресенье. Астрид просыпалась, лежала какое-то время спокойно, бездумно глядя в пространство, затем принималась плакать: вначале тихо, постепенно всё безудержнее, навзрыд. Под конец она заходилась в истерике, царапала себя, рвала волосы, крича что-то бессвязное, пыталась дотянуться до чего-нибудь острого или тяжёлого, пока её не накачивали новой дозой мощного успокоительного — единственного, что ещё действовало на неё, — от которой она засыпала, только чтобы несколько часов спустя проснуться вновь.

Пару раз во время таких передышек фрау Бек, измученная физически и душевно донельзя, робко предлагала Александру вызвать целителя, но он неизменно отказывался, говоря, что они справятся сами, беспокойные дни у матери скоро пройдут… На самом же деле он просто знал: если целитель осмотрит её сейчас, то непременно заберёт в госпиталь, поместит в психиатрию, где мать проведёт остаток жизни. Но Александр этого не хотел — как сильно он этого не желал!..

— Герр Александр, ну полно, — проговорила фрау Бек в воскресенье ближе к полудню. Они только-только успокоили Астрид и теперь пили чай на кухне; юноша пытался заставить себя съесть хоть что-нибудь, но без особого успеха. — Мы только мучаем и себя, и её. Нужно звать целителя.

Глядя лишь в чашку, Александр помотал головой. Он не может отдать мать, не может лишиться последнего родного человека.

Из холла через коридор и открытую кухонную дверь негромко донёсся стук. Эльфа, суетившаяся на кухне, тут же бросилась открывать, предварительно скосившись на хозяина, словно ожидала подсказки. Но Александр не собирался ничего говорить, или делать, или вообще двигаться — до того момента, когда матери вновь понадобится помощь… помощь, заключающаяся в том, чтобы не дать ей в припадке убить себя. Всё остальное было неважно.

«Но завтра ведь собеседование в Управлении», — напомнила та часть, что была ещё способна рационально мыслить.

«Я нужен матери», — ответил сам себе Александр.

Входная дверь хлопнула, закрываясь, и по паркету в коридоре застучали каблуки. Фрау Бек удивлённо вскинула брови и поднялась со стула как раз в тот момент, когда в комнату вошла Мария. Александр покосился на неё, затем вновь опустил взгляд на чай.

— Что вы здесь делаете, фройляйн? — сухо осведомился он по-немецки.

— Мы с вами так нехорошо расстались, — проговорила она растерянно, уставившись на него. — Я хотела поговорить… Боже мой, Александр, вы так бледны! Вы в последние сутки хоть спали?

— Урывками, — сказала сиделка, видя, что Штайнер не собирается отвечать. — Матушка господина…

— Фрау Бек, быть может, вам лучше подняться наверх? — прервал её Александр.

— Как скажете, — отозвалась старуха и вышла вместе со смущённо теребившей уши Одой.

Когда они остались одни, Мария опустилась на свободный стул рядом с Александром, повернулась к нему лицом.

— Прошу вас, расскажите, что вас гнетёт.

Он усмехнулся, горько, надтреснуто — и совершенно неожиданно рассказал ей всё про свою семью. Куда-то девалась вся злость на эту девушку, на её попытки навязать свою философию — остались лишь её сострадающий взгляд и её голос, её глубокий и тихий голос, и именно он отпечатывался в памяти лучше всего. Александр знал, испытывал иррациональную уверенность, что и спустя десятки лет его не забудет.

— Вы как-то спрашивали меня, Мария, почему я держусь идеи «Общего блага», — произнёс Александр в конце. — Часть причины в том, что я понимаю: если я откажусь от неё, то всё это: смерть отца, болезнь матери, упадок рода — будет напрасным. Я не могу… не имею права закрыть глаза на все жертвы.

Он посмотрел на Марию, ожидая реакции, ожидая её приговора. Однако она глядела на очаг, сейчас холодный.

— Какой груз, — прошептала Мария, и сочувствие в её голосе было столь искреннее, что вовсе не задевало гордость Александра. — И вы сами так строги к себе, столько на себя берёте…

Он покачал головой.

— Я должен быть строг. Ошибки в моём положении недопустимы, каждая может стать роковой.

— Но если вы всегда будете так напряжены, вы сломаетесь, — сказала Мария с убеждённостью. — Вы должны отпускать проблемы хоть на время, должны научиться.

— Это невозможно.

— Возможно! — возразила Мария и порывисто накрыла его руку, всё ещё сжимавшую чашку, своей. — Я докажу это вам!.. Но сначала, молю, поспите — вы выглядите совсем больным. В это время я помогу фрау Бек с вашей матушкой.

— Имею ли я право отнимать вас у пациентов санатория? — спросил Александр, стараясь говорить без иронии. Получилось равнодушно.

— Определённо, — кивнула Мария серьёзно. — Потому что в санатории помимо меня много неравнодушных, а вот у вас нет практически никого.

Слабая усмешка тронула губы юноши. Не думая о том, что делает, он взял руку Марии в свою, легко погладил большим пальцем тыльную сторону её ладони. Глядя на это, Мария улыбнулась, а затем придвинулась ближе и обняла Александра, свободной рукой зарылась в его растрёпанные волосы.

— Ты не одинок, — прошептала она ему на ухо. — Я с тобой.

Хлопок трансгрессии на миг нарушил умиротворённую тишину утра, но лёгкий ветер быстро унёс его, растворил в шуме леса и щебете плиц.

Замерев на террасе фамильного замка, Фридрих с наслаждением вдохнул родной воздух, прохладный, напоенный ароматами талой воды, лугов, горной лаванды и елей; он вглядывался в знакомый с детства пейзаж, не способный наглядеться. Эту долину и реку, это солнце и горы он не видел долгих два года.

«Здесь всегда так… чарующе, — Фридрих едва удерживал себя, чтобы не улыбнуться. — Сейчас, посмотрев мир, я только больше убедился, что это — самое прекрасное место на земле».

Он ведь и правда посетил много стран, другие континенты. По долгу службы, сопровождая начальника, герра Кестенхольца, в поездках, он видел древние Афины, поражался хитрому сплетению Европы и Азии в культуре магов Стамбула, участвовал в конференциях в Иерусалиме и Каире, где обсуждались вновь обостряющиеся проблемы Ближнего Востока, едва вместе со всей дипломатической миссией не попал в неприятности в Найроби — тогда лишь невероятный ум главы Департамента помог избежать необходимости вести разговор на языке силы. Фридрих бывал на ежегодных съездах Международной конфедерации магов, во время состоявшейся в Париже с большим беспокойством, как и всё магическое сообщество, следил за ходом магловского Кубинского кризиса, а на следующий год в Риме наблюдал за тем, как волшебники США и СССР пожимали руки и договаривались о мире.

Всё это время Фридрих искренне старался следовать рекомендациям, которые герр Кестенхольц ему давал касательно манеры держаться, того, как выстраивать общение с разными людьми. Видя это, начальник стал отпускать его от себя — отправлял с поручениями в непродолжительные командировки в дипломатические представительства Швейцарии в других странах, чтобы юноша набирался опыта и учился действовать сам, без оглядки на него. И Фридриху вправду пришлось заново учился действовать — все повадки, что были прежде, все привычки и даже мимика, интонации голоса были подвергнуты жёсткой переработке, не говоря уже о том, что он привык по жизни в спорных ситуациях выхватывать палочку — здесь приходилось обходиться умом и словами. Приходилось, перебарывая гордость, льстить и быть услужливым — от младших сотрудников делегаций это порой требовалось, контролировать выражение лица постоянно и не позволять себе зачастую даже лишнего взгляда. А ещё постоянно читать книги, чтобы разбираться в старых проблемах, и тонны прессы, чтобы быть в курсе творящегося в мире и докладывать о важном начальнику — у того было очень мало времени, поэтому держать руку на пульсе событий стало со второго года работы задачей Фридриха. Также необходимо было постоянно обновлять знания по языкам — как и предупреждал герр Кестенхольц, базы не хватало, как и времени, чтобы учить новые наречия без использования чар.

Глава Департамента его старательность оценил. С каждым годом он давал Фридриху всё более интересные задания, испытывал, проверял его возможности, заставлял работать на износ неделями — а после приглашал прогуляться после работы по променадам в городах на берегах Женевского озера или Лаго-Маджоре и до поздней ночи рассказывал о развитии государств, трудностях совместной эволюции волшебников и маглов, анализировал настоящее, делал прогнозы на будущее. Все эти знания Фридрих с интересом впитывал, а после глубокими вечерами, возвращаясь домой, засыпая думал: «Как повезло его сыновьям иметь такого отца…»

По большей части из-за необходимости расстаться с начальником Фридрих так долго размышлял над предложением, которое герр Кестенхольц сделал ему позапрошлой зимой.

В тот год они отмечали Рождество в Буэнос-Айресе — сложные переговоры задержали их в Южной Америке почти на месяц. Герр Кестенхольц и Фридрих одни сидели в гостиной дома посла в Аргентине; прочие, кто был на приёме, уже разошлись, а сам посол пошёл наверх проведать плохо себя чувствовавшую весь вечер супругу, пообещав вернуться к гостям в скорейшем времени — с тех пор минуло уже полчаса, а шагов на лестнице всё не было слышно. Винтерхальтер неспешно цедил вино, расслабленно и с удовольствием думая о том, что завтра его ждёт выходной, а значит, первая за две недели возможность вволю выспаться, когда начальник обратился к нему:

— Как вы переносите долгое расставание с домом, Фридрих?

— Скучаю по Альпам, — отозвался он.

Герр Кестенхольц блеснул очками.

— И только?

— Ещё, пожалуй, по Женевской библиотеке в ближайшей доступности, — признал Фридрих. — Перед тем, как мы уехали, я не закончил читать о Нильском нарушении Статута секретности тысяча семьсот тридцать пятого года, когда долго не могли отловить повредившегося умом сфинкса. Тот фолиант был из числа тех, что не выдают на дом.

— Что ж, если дело только в горах и книгах, вы можете найти интересным то, что я сейчас скажу, — герр Кестенхольц по привычке сложил руки в замок. — Наше посольство в Бразилии, как вы знаете, не так давно лишилось пресс-атташе…

«Потому что ему, идиоту, не нужно было затевать дуэль с тем некромантом…»

— …и сейчас его некем заменить, — спокойно продолжал начальник. — В посольстве все сотрудники заняты в своих сферах — всё же наше бразильское представительство крупнейшее в Южной Америке, через него идёт вся работа с регионом; к тому же, на этой должности хотелось бы видеть кого-то моложе шестидесяти. Во время нашего пребывания в Бразилии вы заинтересовали посла Гальстера настолько, что он спросил, не соглашусь ли я откомандировать вас к нему хотя бы на год.

Фридрих выпрямился в кресле, отставил бокал на невысокий стол по правую руку.

— И чем я так заинтересовал герра Гальстера? — спросил он, чуть хмурясь.

Герр Кестенхольц посмотрел на него очень спокойно (на взгляд Фридриха, даже слишком) и ответил:

— Он указал, что вы, хотя и молоды, достаточно подготовлены, умны и харизматичны, чтобы не просто выдавать прессе подготовленный текст, но и находить общий язык с теми, кто этой прессой владеет.

Теперь всё было более чем понятно. Фридрих в упор посмотрел на начальника.

— Вы склонны согласиться?

— Я не вижу для этого препятствий, — ответил герр Кестенхольц. — Вы действительно многому научились за три года у меня и готовы, как я вижу по итогам ваших собственных командировок, действовать самостоятельно. Кроме того, я соглашусь с герром Гальстером: вы подходите на предлагаемую должность.

«Вхож в круг чистокровных и богачей, он имеет в виду».

Задумавшись, Фридрих потёр переносицу. Хотя он никогда и не был «домашним мальчиком», совсем перестал им быть с момента поступления на службу, всё же жизнь в совершенно другой стране целый год — нечто принципиально новое для него. Хотя Фридрих к этому моменту уже более чем хорошо знал португальский язык, изучал историю региона и сегодняшний расклад сил, продолжал поддерживать переписку с Флавиу, знакомым с дуэльного чемпионата, который оказался наследником одного из сильнейших бразильских магических кланов, он не мог сказать, что проникся всей этой южной культурой, как не нашёл прелести в местном быту и традициях.

С другой стороны, а должен ли он? Для работы вовсе не обязательно любить это место — достаточно чётко выполнять регламент при общении с прессой, а с чистокровными он легко найдёт темы помимо самобытности культуры Бразилии. Кроме того, это явный карьерный рост; хотя Фридрих и не имел жгучего желания взбираться по пресловутой лестнице, всё же собственное самолюбие потешить вовсе не будет неприятно. Ну и, наконец, это прекрасная возможность завести связи, которые будут выгодны не только посольству, но и лично ему.

— Итак, Фридрих, — произнёс герр Кестенхольц, когда молчание затянулось, — что вы ответите?

— Я благодарен за предложение, — учтиво произнёс Винтерхальтер. — Я принимаю его, хотя и с надеждой, что по истечении года в Берне для меня всё ещё будет место.

— На этот счёт можете не переживать, — кивнул начальник, и такая редкая улыбка смягчила его строгое лицо.

Через два дня после Рождества герр Кестенхольц вернулся в Швейцарию, а Фридрих отправился в Бразилию и поступил в распоряжение тамошнего посольства. После трёх лет ассистентом главы Департамента работа пресс-атташе показалась ему пресной и вялой — не было вечной загруженности, гор материалов из самых разных областей, ежемесячных разъездов по разным странам. Занятными он находил лишь те моменты, когда доводилось общаться с местной и в целом южноамериканской чистокровной верхушкой; поначалу войти в это общество Фридриху помог Флавиу, но буквально пару месяцев спустя Винтерхальтер разбирался в подводных течениях и камнях ничуть не хуже ди Созу.

Так в рутине и заведении полезных знакомств минул оговоренный год, а затем как-то незаметно пошёл второй. Когда же Фридрих обратил на это внимание герра Гальстера, тот попросил его остаться ещё месяцев на десять — раньше выписать из Берна замену не получалось никак. Впрочем, Фридрих этому заявлению не слишком-то верил и подозревал, что всё дело в том, что с его помощью посольство всегда добивалось от прессы именно тех статей, такой подачи информации, которая не вредила репутации; это не говоря о том, что Фридрих с минимальной помощью Флавиу смог замять довольно громкий скандал, развернувшийся вокруг сына одного из сотрудников посольства и дочери министра магии.

И вот сегодня, два года спустя, Фридрих наконец вернулся в родную Швейцарию. Он не видел её всё это время, не приезжал даже во время коротких отпусков — перемещаться на другие континенты с удобством можно было лишь при помощи так называемых «дипломатических» каминов, объединённых в особую, с магической точки зрения очень сложную сеть, использующих улучшенный вариант летучего пороха; из чего его делали, Фридрих не имел понятия, но судя по цене за щепотку — из пепла феникса-альбиноса, сгоревшего в полнолуние нечётного месяца високосного года, не иначе. Не удивительно, что выдавался этот порох очень экономно и только через заполнение дюжины различных бумажек и с разрешения начальства, так что во избежание ненужной волокиты Фридрих отпуска и выходные употреблял на путешествия по региону или в США — использовал возможность и проникался американской магической системой, да и в целом жизнью.

Этим утром в Департаменте его встретила обычная размеренная работа — здесь, в отличие от бразильского Министерства, каждый раз при посещении производившего на Фридриха впечатление места, где хаос взят за основу устройства работы, всё было продуманно, организованно, чётко. Не было суеты, каждый точно знал свои обязанности, своё место. Красавица Амели, секретарь главы Департамента, приветствовала его улыбкой, куда более ласковой, чем дарила посетителям; Фридрих знал, что нравится ей, но сам не имел интереса к полукровке.

С начальником он встретился почти тепло — насколько тепло герр Кестенхольц, всегда очень чётко разграничивавший личную жизнь и работу, мог отнестись к сотруднику. Они коротко обсудили дела и новости, а когда повисла мимолётная пауза, Фридрих с осторожностью, прежде ему несвойственной, спросил, по-прежнему ли для него найдётся место в штате.

Герр Кестенхольц чуть-чуть улыбнулся — явно ждал этого вопроса.

— Как я и обещал, — кивнул он. — Что вы скажете о должности в американском отделе с перспективой повышения до заместителя начальника через пять лет?

Фридрих ответил не сразу. Не потому, что предложение стало для него неожиданностью — по правде сказать, он рассчитывал как раз на это, когда задавал вопрос, — а потому что должен был усмирить гордость, чтобы попросить:

— Герр Кестенхольц, если есть возможность, я бы предпочёл вернуться на место вашего ассистента.

— Вы в самом деле этого хотите? — начальник казался слегка удивлённым. — Ваша гордость позволит остаться на менее престижной должности?

Он и правда казался удивлённым. По его глазам Фридрих видел, что старый маг предполагал именно такой ход событий и теперь проверял его. И Фридрих был к этому готов.

— Как уже говорил вам при поступлении на службу, — ровно произнёс он, — я пришёл сюда в погоне не за карьерой, а за навыками.

Герр Кестенхольц вгляделся в него — пристально, оценивающе, как при первой встрече. Вот только теперь он оценивал не то, что можно сделать из сидящего перед ним мальчишки, а как использовать способности этого молодого мужчины.

— Тогда отдохните неделю, вам стоит отдышаться перед новым стартом. Вы приступаете первого сентября.

— Фридрих!

Оклик заставил его вынырнуть из мыслей и обернуться к замку. Из него на террасу вышли двое, кого увидеть здесь сегодня Винтерхальтер вовсе не ожидал.

— Маркус, Лукаш, — он дождался, когда старые приятели приблизятся, пожал им руки. — Какой сюрприз.

— Хотелось бы верить, что приятный, — лениво улыбнулся Свидерский; за то время, что они не виделись, он мало изменился, разве что взгляд стал каким-то совсем уж скучающим.

— Твоя мать написала нам, что ты возвращаешься сегодня, — прояснил ситуацию Ленц, у которого нос теперь был кривоват — наверняка сломали мячом. — Она подумала, что тебе захочется увидеться с нами.

«Ну разумеется, как-то же надо заполнить тишину, которая точно бы возникла за столом, будь приветственный ужин исключительно семейным». Однако если мать пригласила его приятелей, кого ещё она могла позвать?

— Есть и другие гости? — уточнил Фридрих с большой долей утверждения в голосе.

— Есть, — подтвердил Лукаш. — Со мной вот прибыла супруга. Детей мы оставили на нянь.

— У вас пополнение? — Фридрих знал только о старшем сыне Свидерского, Аркадиуше, родившемся, как и положено, на следующий год после свадьбы Лукаша и Анны.

— Да, ещё один сын, — протянул Лукаш без тени любви или гордости. — Запасной наследник, так сказать. Осталось родить ещё девочку, и план будет выполнен.

— Как видишь, Свидерский у нас заделался циником, — проговорил Маркус. — Не понимаю, как Анна его ещё терпит.

— Я не докучаю ей больше, чем положено, она не докучает мне — вот и секрет успешного брака, — отозвался Лукаш, но Фридрих, наученный службой распознавать ложь, понимал, что всё далеко не так просто и идеально, как рассказывает приятель. Сейчас говорить об этом не было резона, и Винтерхальтер перевёл тему:

— Кристоф не здесь, я полагаю? Что с ним вообще? Давно не слышал о нём.

— Для меня он мёртв, — проронил Лукаш и отошёл в сторону.

Фридрих посмотрел на Маркуса и приподнял брови, требуя пояснений. Ленц вздохнул.

— Пока тебя не было, приключилась очень нехорошая история, — Маркус покосился на Лукаша, делавшего вид, что увлечён пейзажем. — Ты, наверное, замечал, как Беата вечно смотрела на Кристофа? Так вот, свою детскую любовь она так и не переросла. И вот когда прошлой весной её отец заявил, что подыскал ей жениха, Беата следующей же ночью убежала из дома вместе с Кристофом. С тех пор о них никто не слышал.

— И что, герр Свидерский не приказал её найти и вернуть?

— Для выгодной партии она всё равно уже не пригодна, поэтому отец предпочёл о ней забыть, — произнёс Лукаш, всё так же не отрывая взгляд от вида за краем террасы. — Я же люблю сестру достаточно для того, чтобы не искать их. Но если увижу Ройтера — прокляну.

«Нужно будет узнать больше о положении дел Свидерских на родине, — сделал себе мысленную заметку Фридрих. — А то пока вырисовывается неприятная картина».

— Продолжая первоначальную тему, твоя мать позвала на приём ещё нескольких приятельниц с дочерьми, — Маркус со значением посмотрел на него. — Незамужними.

— Понятно, — произнёс Фридрих отлично натренированным нейтральным тоном.

— Не переживай, — Лукаш вернулся к приятелям и хлопнул Винтерхальтера по плечу. — Не на тебя одного будет направлен удар — Маркус тоже не пристроен пока, хотя и довольно завидный жених: при деньгах, при чистой крови, при месте в основном составе команды первой лиги…

Он, кажется, пытался шутить, но совершенно неудачно. Фридрих бросил на приятеля тяжёлый взгляд, и Лукаш тут же убрал с его плеча руку.

— По большей части наши сегодняшние собеседницы — довольно скучные особы, — продолжил он. — Внимания стоит разве что дочка вашего министра, барона фон Эсслера. Она, конечно, уже не первой свежести невеста — её супруг недавно приказал долго жить, ты слышал? — но ещё довольно недурна собой.

— А как же фройляйн Кроненберг? — напомнил Маркус. — Ты что, не считаешь её достойной внимания?

— Кроненберг? — переспросил Фридрих, внимательно следивший за обсуждением, ловя новости. — Мне казалось, их дочка маленькая.

— Подросла, — пожал плечами Лукаш. — Она в этом году окончила Шармбатон… Да, я знаю, что Кроненберги — один из самых влиятельных родов Швейцарии, хотя и не слишком древний, но не думаю, что Арабелла придётся тебе по душе, Фридрих. Уже сейчас у неё айсберг вместо сердца, а огня — ни капли. Хотя красавица, не спорю.

— В любом случае, вечером посмотрим, — произнёс Фридрих, которого этот разговор начал утомлять. — А сейчас я бы предпочёл пообедать — с утра не ел ничего.

— Точно, ты же ещё был у себя в Департаменте, так? Какую тебе предложили должность?..

За обсуждениями событий последних двух лет и новостей приятели скоротали время до шести часов. Едва часы закончили бить, в гостиной, где расположились молодые люди, появился эльф и с поклоном сообщил, что ужин подадут через час, и что баронесса просит Фридриха прийти в трапезную пораньше.

— Передай баронессе, что я приду, — распорядился Фридрих, про себя подумав, что с куда большим удовольствием бы сейчас сел за штудирование прессы, чем тратил время на затеянном матерью приёме.

В этот вечер в роскошной трапезной горели все свечи, заставляя дополнительно блестеть золотые элементы отделки и пустые пока тарелки и приборы на столе. Окна же, за которыми простиралась долина и горы, Дитлинд безжалостно приказала занавесить шторами.

— Фридрих! — воскликнула мать с придыханием и протянула руки к нему; с места, впрочем, она не сдвинулась. — Как я скучала по тебе, мой дорогой!

— Как и я по вам, матушка, — произнёс Фридрих, легко скрыв сарказм. Теперь контролировать голос не было для него чем-то трудным.

Мать расцеловала его в обе щеки и взяла за руку.

— Про своё путешествие ты нам расскажешь за столом, — сказала она. — Твой отец будет позже, гости же пока ожидают в гостиной. Ты готов их приветствовать?

Раньше бы Фридрих непременно бросил: «А у меня есть выбор?». Сейчас же спокойно сказал:

— Если вы считаете, что пора, — он научился говорить сдержанно даже с грязнокровками («маглорождёнными», сотрудник Министерства магии обязан быть корректен) — неужто не стерпит собственную мать и её приятельниц?

С совершенно бездушной улыбкой мать хлопнула в ладоши, и магия эльфов отворила двери столовой, которыми та соединялась с приёмной, где был подан аперитив. Фридрих предложил руку, и мать, с удовольствием вцепившись в неё тонкими пальцами, двинулась с сыном навстречу гостям. Первыми к ним подошли Свидерские.

— Рад видеть вас вновь, Анна, — произнёс Фридрих, целуя её руку.

— С возвращением, Фридрих, — сказала Анна. — Нам с Лукашем не хватало вас в последние два года.

— Мне также недоставало вашего общества, — вежливо отозвался он.

— Вы очень загорели в Бразилии, — заметила Анна и явно хотела ещё что-то добавить, но Лукаш, нетерпеливо глянув на супругу, взял её под локоть и отвёл к столу. Взгляд матери, которым она проводила Свидерских, а после уставилась на Фридриха, был полон подозрения, но молодой человек остался совершенно невозмутим — поводов волноваться у него не было — и уже приветствовал дочку министра. Впрочем, она быстра отошла к Маркусу, с безразличным видом стоявшему в стороне от основной массы людей, и перед Фридрихом оказались две женщины: супруга герра Кроненберга и его мать — словно бы конвоировавшие стоявшую между ними девушку.

— Моника, дорогая, рада вас видеть! — Дитлинд расцеловалась с женщиной помоложе и повернулась к пожилой даме, которой Фридрих уже успел церемонно поцеловать руку. — Фрау Гертруд, вы как всегда образец элегантности!

— Благодарю, Дитлинд, — проговорила старая фрау Кроненберг хрипловато-низким голосом любительницы курительной трубки. — Дети, кажется, ещё не знакомы между собой?

— Фридрих фон Винтерхальтер, — поняв намёк, Фридрих слегка поклонился, обращаясь к девушке.

— Арабелла Кроненберг, — флегматично произнесла она и подала руку поистине царским движением. Стоило признать, что мнение Лукаша об этой девушке теперь начинало казаться вполне оправданным — при всей бесспорной красоте она держалась с отталкивающей холодностью.

Зато следующая подошедшая девушка выгодно отличалась от неё: Лора Пробст, хоть и глупа под стать мамаше, была весела и лучилась теплом. Несмотря на то, что она была немногим младше Фридриха, замуж девушка так пока и не вышла — её отец не слишком на этом настаивал, поэтому Лора жила в своё удовольствие и приносила удовольствие другим. Вот и сейчас, пока их матери отвлеклись на взаимные приветствия, Лора ловко и незаметно вложила в руку Фридриха записку.

— С возвращением на родину, — произнесла девушка, кокетливо хлопая ресницами.

— Благодарю, фройляйн Пробст, — отозвался Фридрих и спрятал записку в карман, твёрдо намеренный уничтожить её, даже не читая. Вновь связываться с Лорой и подписываться на её утреннее нытьё на тему большой и светлой любви, которую она всё ещё ждёт, он не имел ни малейшего желания.

За ужином мать, как и грозилась, предоставила Фридриху слово и попросила рассказать о его приключениях в Южной Америке. Сразу, но безукоризненно вежливо поправив её, что это были не приключения, а работа, Фридрих всё же поведал пару самых любопытных историй — конечно же, особый успех имел рассказ о любовном скандале, которому он не дал разгореться.

Чуть позже все перешли на десерт в гостиную, и разговор, к удовольствию Фридриха, на время отошёл от него, перекинувшись на последние светские новости. Старшие дамы и даже Лора, весь вечер бросавшая на Винтерхальтера недвусмысленные взгляды, увлеклись этой темой, Лукаш и Маркус обсуждали какую-то предстоящую в скором времени квиддичную игру, а Анна тихо сидела рядом с супругом, судя по лицу только и ожидая, когда вечер закончится.

Пользуясь тем, что никто не жаждет вовлечь его в беседу, Фридрих взял со столика чашку с кофе и вышел на террасу, опоясывавшую замок практически полностью. Он рассчитывал, что наконец-таки сможет побыть один, однако обнаружил у парапета девушку.

— Фройляйн Кроненберг.

— Герр Винтерхальтер, — произнесла она, лишь мимолётно взглянув на Фридриха, а затем вновь перевела взгляд на горы.

Несколько мгновений помолчав, Фридрих всё же счёл невежливым не предложить:

— Не желаете кофе?

— Нет, благодарю.

Не став настаивать, Фридрих сам сделал глоток и посмотрел на долину внизу. Смеркалось, и в магловских деревнях и городках уже зажигались первые огни, высвечивая дома и на склонах гор. По берегу реки, замедлив ход перед станцией, полз поезд.

Из гостиной донёсся смех, а вот на террасе молчание всё тянулось. Фридриха это, хотя и удивляло немного, более чем устраивало, поэтому он был не слишком-то рад, когда голос девушки нарушил тишину:

— Вы слышали о последних событиях в Великобритании?

— Если вы собираетесь на курорт в Брайтон, думаю, вам опасаться нечего, — любезным тоном произнёс Фридрих, скрывая недовольство. — Как мне известно, вандалы, орудовавшие в Лондоне, настроены конкретно против маглорождённых.

— Я вовсе не собираюсь в Брайтон, — возразила Арабелла с холодком. — Я лишь отмечаю, что на острове, судя по всему, дело идёт к полноценному противостоянию набирающей силу группы, именующей себя Пожирателями Смерти, с представителями Министерства. Пока что Пожиратели Смерти громят лавки в Косом переулке, принадлежащие маглорождённым, и бьют стёкла в их домах, однако же те, кто состоит в группе, производят впечатление людей, способных куда на большее.

— Пожалуй, — произнёс Фридрих с большим интересом к беседе. — По подтверждённым сведениям к главе Пожирателей Смерти, лорду Волан-де-Морту, примкнул Антонин Долохов — весьма известный боевой маг, выпускник Дурмстранга. Кроме того, в прессе не писали, однако имеется информация, что в одном из подобных дел участвовали наследник рода Лестрейндж и одна из несовершеннолетних девиц Блэков.

Арабелла кивнула с таким видом, как будто если не знала наверняка, то предполагала нечто подобное точно.

— Как Лестрейнджи, так и Блэки — Тёмные семьи, — произнесла она, спокойно констатируя факт. — Нет ничего неожиданного в том, что они не препятствуют своим детям иметь связи с организацией лорда Волан-де-Морта, ориентированной на возвеличивание чистой крови.

— Весьма разумный шаг с его стороны, между прочим, — вербовать молодых чистокровных, — заметил Фридрих. — Так появляется возможность взрастить их в преданности даже не делу, а конкретному человеку.

— Что лишь подтверждает серьёзность его намерений. А стиль действий, намечающийся уже сейчас, на этих пробных акциях, указывает, что с большой долей вероятности своей цели — власти — этот человек намерен добиваться вовсе не политическими, а силовыми методами.

— Согласен с вашим выводом. Кроме того…

— Вот вы где!

На сей раз, поворачиваясь на голос, молодой человек едва сумел скрыть раздражение.

— Что-то случилось, фройляйн Пробст?

— Вы так исчезли, герр Винтерхальтер, ваша матушка беспокоится, — произнесла Лора и посмотрела на Арабеллу с неприязнью. Та в ответ смерила её пренебрежительным взглядом и отвернулась, вновь безраздельно уделив внимание открывавшемуся с террасы виду.

— Раз так, уже иду, — ответил Фридрих и предложил Арабелле руку, однако девушка покачала головой.

— Я предпочту побыть здесь ещё какое-то время.

— Как вам угодно, — сказал Фридрих, чувствуя укол досады: у него самого подобного выбора не было. Пришлось вернуться в общество, где, когда он вошёл, вовсю шло обсуждение последней книги какой-то романистки.

До начала сентября Фридрих был занят тем, что подробно изучал произошедшее за время его отсутствия в европейских странах. Наиболее любопытные события сейчас разворачивались в Великобритании, где движение чистокровных набирало силу, хотя пока и ограничивалось только мелкими разрозненными акциями.

— Организация Пожирателей Смерти более чем понятна, — говорил Фридрих в свой первый рабочий день, когда начальник во время перерыва предложил ему высказать мнение по поводу нынешних и возможных грядущих событий на острове. — В определённой мере неизвестной фигурой остаётся её предводитель, лорд Волан-де-Морт. Очевидно, что это псевдоним; подобный мог быть составлен как анаграмма настоящего имени, однако как я ни пробовал переставлять буквы, ни под одну из чистокровных фамилий Британии получившееся не подходит, и это наводит на мысли о происхождении Волан-де-Морта. Разумеется, я не утверждаю, что моё предположение, что псевдоним имеет анаграммное происхождение, на сто процентов верно. Вполне вероятно, что Волан-де-Морт придумал его, беря за основу французское «mort», «смерть» — это может служить намёком на то, что он либо намерен нести смерть в массы, либо бороться с ней применительно к себе.

— Хорошие выводы, Фридрих, — кивнул ему герр Кестенхольц; их разделял стол главы Департамента, на котором как и всегда было много бумаг, организованных в строгом порядке. — Однако вы уходите от темы.

— Всего лишь подвожу к ней, — вежливо возразил Винтерхальтер. — Чтобы иметь возможность анализировать ситуацию и предрекать её развитие, необходимо быть хорошо осведомлённым о действующих лицах. С одной стороны мы имеем лорда Волан-де-Морта, подлинная личность которого и прошлое пока остаются загадкой, волшебника, выступающего в поддержку чистокровных. С другой — первого маглорождённого министра магической Великобритании герра Лича, за четыре года во главе страны полностью освоившегося с постом и действующего довольно решительно, но всё же с определённой оглядкой на знать, которая, как он не может не понимать, вполне способна в случае большого недовольства его политикой объединиться и свергнуть его.

Когда герр Лич был в шестьдесят втором избран на должность министра, это вызвало возмущение в рядах чистокровных, некоторые из которых в знак протеста покинули занимаемые в Министерстве должности. Примерно в то же время появились первые сведения о Волан-де-Морте и его группе. Насчёт столь его своевременного появления можно выдвинуть две теории. Во-первых, Пожиратели Смерти могут быть своеобразным проектом чистокровного общества, их ответом на маглорождённого министра. В пользу этого варианта говорят фамилии тех, кто известен как первые Пожиратели Смерти: Лестрейндж, Мальсибер, Нотт, Эйвери — старшие сыновья или на сегодняшний день уже главы чистокровных магических кланов. Также может являться свидетельством и то, что возглавляет их человек без прошлого и громкого родового имени — за подобным чистокровные вряд ли бы пошли без веской причины. Вторая теория заключается в том, что лорд Волан-де-Морт создал себя сам и добился лояльности чистокровных собственным умом, силой, харизмой. При таком раскладе опасаться его стоит куда больше.

Что он будет делать дальше, во многом зависит от, если позволите, пути его возникновения. Являясь пешкой чистокровных, он скорее всего будет активен до той поры, пока министр Лич не уйдёт в отставку, после чего отступит в сторону, но к его услугам прибегнут вновь, если новый министр также не устроит знать. В том же случае, если Волан-де-Морт независим, его действия со временем будут лишь набирать масштаб и, я полагаю, разрушительность. Если его конечная цель — власть, Волан-де-Морт будет добиваться её вовсе не политическими, а силовыми методами.

Лишь договорив, Фридрих осознал, что повторяет почти дословно предположение, которое во время разговора на террасе его дома выдвинула фройляйн Кроненберг. С мыслью он сам был согласен — лишь удивился тому, как легко легли на язык чужие слова.

Герр Кестенхольц продолжал смотреть на него очень внимательно. Это означало, что мысль не доведена до конца, её нужно развивать дальше.

— Примечательно же, однако, то, — продолжил Фридрих после минуты размышления, — что до сих пор британское Министерство магии ни разу, насколько мне известно, не пыталось даже официально вызвать Волан-де-Морта для беседы, хотя для них не секрет, кто стоит во главе людей, ответственных за акции против маглорождённых. Этих самых людей, к слову, также не тронули при том, что имена известны, пусть и не широкой общественности, от которой откупаются обычными «личности нападавших пока не установлены», «Министерство магии делает всё возможное», — Фридрих сам уловил нотку презрения с собственном голосе и поспешил заглушить её. — Это странно и означает, что либо министр Лич не видит в Пожирателях Смерти настоящую угрозу, что было бы с его стороны весьма недальновидно; либо он слишком сильно боится идти против аристократии и призывать к ответу её детей, но это бы значило, что чистокровные имеют над ним власть — тогда теория использования ими Волан-де-Морта как рычага давления теряет правдоподобие; либо чистокровные получили тем или иным образом контроль над большой долей сотрудников Министерства, потому приказы министра, даже если и поступают, не исполняются должны образом. Но, — делая акцент на своих дальнейших словах, Фридрих слегка приподнял указательный палец руки, лежавшей на подлокотнике деревянного кресла, — третий вариант сомнителен, так как если бы за чистокровными была большая часть Министерства, они бы уже давно подвинули с поста министра Лича — не в качестве внушаемой марионетки такой человек им не нужен. Лично я бы поставил на то, что министр Лич опасается чистокровных, а Волан-де-Морт — независимая фигура.

— Однако вы всё ещё не учли одно важное лицо в британской политике, — заметил герр Кестенхольц и замолчал, сложив руки в замок.

Фридрих задумался, перебирая варианты, кого начальник мог иметь в виду. «Натаниэль Адамс, верховный чародей Визенгамота? Нет, он администратор и законник, не политик. Заместитель министра Уолтер Шафик? Этот не из лиги ключевых игроков. Арктурус Блэк, нынешний глава рода, один из богатейших людей острова; его шурин — делегат от Британии в Международной конфедерации магов…» Он поднял взгляд на главу Департамента.

— Арктурус Блэк.

— Он играет большую роль, согласен, но не о нём я сейчас говорю. Выйдите за рамки коалиций, уже обозначенных вами.

«За рамки Министерства и чистокровной знати?..» Тут вариантов, на самом деле, было немного.

— Альбус Дамблдор?

— Верно. Хотя в вашем голосе я слышу сомнение.

— Герр Кестенхольц, я не спорю, после победы в дуэли с Гриндевальдом герр Дамблдор считается важным человеком на острове, героем. Но… он ведь директор Хогвартса, — Винтерхальтер вовремя остановил себя, едва не добавив «всего лишь».

— А также судья Визенгамота, постоянный член британского представительства в Международной конфедерации магов, к которому не стесняется обращаться за советом министр, — спокойно дополнил его герр Кестенхольц.

Фридриха захватила неожиданная мысль: «Может ли быть, что министр Лич — на самом деле фигура маглолюбца Дамблдора?..»

— Что вы можете предположить о его участи в происходящем, Фридрих?

— К сожалению, я не располагаю достаточной информацией, чтобы строить подобные предположения, — вынужден был признать он. — Кроме того, что если герр Дамблдор как-то и замешан в происходящем, то играет он тайно и крайне осторожно, — «Если до сих пор не привлёк моё внимание в этом аспекте».

— Сейчас у вас ещё есть время изучить особенности политической жизни Британии, — слова герра Кестенхольца прозвучали, как и обычно, на грани совета и прямого распоряжения. — Эти знания в будущем вам однозначно пригодятся: исходя из того, как развиваются события, через несколько лет взгляды всей Европы будут прикованы к Британским островам.

Закончив с последним отчётом, Александр отложил перо и, убрав документы в папку, поднялся из-за стола.

— Ты уже всё? — тут же поднял голову от своих бумаг Йохан Майсснер, рабочее место которого находилось в другом конце просторного помещения, отведённого отделу, занимающемуся расследованием тяжких преступлений. Сейчас, в конце смены, здесь не было никого, кроме них двоих. — Закончил со всей писаниной?

— Опись улик и протоколы допросов были готовы, — ответил Александр, снимая с вешалки плащ. — А заметки о ходе расследования оставалось только переписать из ежедневника.

— Хорошо тебе, — Майсснер тоскливо посмотрел на ворох пергаментов, разбросанных у него на столе. — Я во время дела не могу усадить себя за бумажки. Теперь вот до Рождества провожусь.

Александр не ответил. Один раз, когда коллега попросил, он уже давал совет, как лучше организовать свою работу, чтобы после дела не оставалось хвостов в виде шлейфа требующих заполнения бумаг, однако Майсснер ему так и не последовал. Проблемой Александра это не являлось.

Однако Майсснер поднял взгляд от формуляров явно не просто так. Он имел славу любителя скинуть дела на других, обычно — на новичков или практикантов; и хотя новичком Александр не был, Майсснер имел большую выслугу лет, а в группах, подобных той, где служил Александр, это предоставляло право отдавать приказы.

— Штайнер, вы закончили? — в помещение выглянул из своего обособленного кабинета герр Трауб, начальник отдела. — Зайдите.

Только было открывший рот Майсснер захлопнул его и с кислым видом вернулся к работе. Испытав определенное облегчение, тут же отринув его, Александр перехватил папку поудобнее и прошёл в кабинет непосредственного начальника.

— Все материалы по убийству фрау Нойман собраны здесь, — он положил папку на стол, — и полностью готовы для передачи в суд.

Герр Трауб бегло просмотрел дело и, удовлетворённо кивнув, отложил его в сторону.

— Хорошая работа. Свой отпуск вы более чем заслужили, — он убрал с лица седеющие волосы и, несколько мгновений поразглядывав подчинённого, прямо сказал: — Когда герр Розенберг направил вас ко мне, я испытывал на ваш счёт сомнения — во многом из-за родового имени, конечно же. Я даже заключил с коллегой из отдела мракоборцев пари, сколько вы у меня протянете… Однако вот уже пять лет прошло, а у меня так и не появилось ни единого повода пожаловаться на вас.

— Сожалею, что из-за меня вы проиграли спор, — произнёс Александр флегматично.

— Ничего, я всё равно подсунул старому плуту Зоммеру вместо элитного огневиски варево из «Великаньего рога», — хмыкнул герр Трауб, но затем добавил серьёзнее: — Хотя сотрудник вроде вас стоит намного больше.

Александр ничего не сказал, только вежливо склонил голову. После всех трудностей, через которые ему пришлось пройти, чтобы заслужить репутацию безукоризненного работника, такие слова начальника, с большей охотой раздающего выговоры, чем похвалы, были приятны. Герр Трауб тем временем продолжил:

— В январе Отто Гериг выходит на пенсию. И я намерен рекомендовать на повышение до старшего следователя именно вас.

— Это большая честь, герр Трауб, — произнёс Александр, — однако мой стаж слишком…

— Мал, да, — нетерпеливо сказал начальник. — Зато вы работаете аккуратно и организованно — у нас в отделе кроме Герига таких больше нет, а работа старшего следователя, помимо обычных обязанностей, заключается как раз в том, чтобы помогать мне организовывать всех остальных. Кроме того, эта должность — прямая дорога сюда, — он хлопнул ладонями по подлокотникам своего кресла. — Вам ведь это интересно, так, Штайнер?

— В перспективе это действительно так.

Глава отдела кивнул. Он одобрял здоровые амбиции, поэтому Александр был с ним честен в намерениях.

— Так что не сильно удивляйтесь, когда герр Розенберг вызовет вас после Нового года. Сейчас неспокойное время, вокруг творится чёрте что. Мне нужен человек, на которого я смогу действительно положиться, и мне не придётся заниматься целыми днями тем, что переделывать за ним работу.

— Вы можете рассчитывать на меня, герр Трауб, — серьёзно ответил Александр.

Начальник принял это и сказал:

— Ну всё, теперь точно можете быть свободны. Не забудьте, первого у вас дежурство.

Об этом он мог не напоминать и прекрасно это знал. Коротко простившись, Александр покинул кабинет и, прихватив плащ со спинки своего стула, пожелал хороших праздников Майсснеру, вышел в коридор, тянувшийся через всё Управление правопорядка. Опередив группу заговорившихся патрульных, смена которых закончилась, он проскользнул в забитый практически до отказа лифт. Тот лязгнул дверьми в считанных сантиметрах за спиной молодого человека и без спешки стал спускаться с пятого этажа в холл.

Оттеснённый магами, выходившими на четвёртом, к боковой стене, Александр задумался было о своём, как вдруг его дёрнули за рукав. Обернувшись, он встретился взглядом со Штефаном, которого едва было видно за колдуном, занимавшим добрую треть лифта собой и коробкой, на которой стоял штамп Департамента регулирования магических популяций.

— Кошмар, ну от него и воняет, — пробормотал Штефан, когда молодые люди вместе со всеми, кто оставался в лифте, вышли в холле Министерства магии. — Как будто на него гиппогриф…

— Тебя отпустили пораньше? — спросил Александр, прерывая его.

— Да, фрау Фюрст сказала, что у неё вечером встреча со старым другом, и раз уж она уходит, я тоже могу не сидеть, — Баумер довольно улыбнулся. — Как же прекрасно, что из всех юристов Верховного суда я попал в помощники именно к фрау Фюрст, у которой так много друзей, с которыми можно часто встречаться. Это поднимает её настроение, скажу тебе, до невиданных высот… Я в один из таких подъёмов выбил себе командировку — ну, помнишь, когда она на неделю отправила меня в Рим «перенимать опыт итальянских коллег», — он спародировал голос начальницы (вышло почти даже похоже) и заключил удовлетворённо: — Люблю свою работу!

На самом деле, то, чем Штефан занимался, в понимании Александра назвать работой было тяжело. В год после окончания школы, когда сам Штайнер почти что сражался с сотрудниками Управления правопорядка, некоторым из которых крайне не понравился новоиспечённый коллега — сын адъютанта Гриндевальда, Баумер всё-таки вытребовал у отца денег и отправился в кругосветное путешествие. Домой он вернулся лишь к следующей осени, жизнерадостный, счастливый, и практически сразу же нашёл себе место личного помощника Эльвиры Фюрст, одного из трёх государственных адвокатов при Верховном суде. Что конкретно входило в обязанности Штефана, сказать было сложно. Не понимала этого до конца, как видно, и фрау Фюрст, а потому Баумера в течение рабочего дня можно было увидеть на всех этажах министерского здания, начиная с подвальной хозчасти, куда он забегал то за новым пером, то за чернилами (в том, что это он делал сам, явно была виновата хорошенькая Ирма Шульц), и заканчивая верхним этажом, где базировались министр и обслуживающий его персонал. И в каждом департаменте у Штефана находилась хоть пара знакомых, с кем он мог пообщаться, а потому всегда одним из первых узнавал новости.

— Слышал интересную весточку, — вновь заговорил Штефан, когда они вышли из здания Министерства на площадь. Снег кружил в морозном воздухе красивыми крупными хлопьями и ложился на мостовую, к несказанной радости детей, уже приготовившихся что-то лепить. — Наш глава Департамента магического законодательства, герр Диттнер, собирается выдвинуть свою кандидатуру на следующих выборах, — Баумер поправил перчатки. — Как думаешь, у него есть шансы?

— Полагаю, что так, — сдержанно отозвался Александр, прежде убедившись, что окружающие не обращают на них ни малейшего внимания.

— Из него бы вышел хороший министр, — сказал Штефан, предпринимая последнюю попытку вынудить друга на более пространный обмен мнениями. Видя, что своего не добьётся, он сменил тему: — По кофе? Заодно расскажешь, когда тебя ждать обратно.

— Как уже говорил, я рассчитываю вернуться тридцать первого, — ответил Штайнер по дороге к располагавшейся на другой стороне площади кофейне, на окнах которой мягко переливались тёплыми оттенками гирлянды из зачарованных огоньков. — Первого у меня дежурство.

— Не позавидуешь, — сочувственно заметил Штефан. — Что у вас, что в госпитале будет весело после Нового года.

— Надеюсь, у нас в отделе весело не будет, — серьёзно сказал Александр.

Баумер вздохнул.

— Да, ты прав, конечно.

Они заняли небольшой столик в глубине кофейни рядом с пышной ёлкой, украшенной большими синими шарами, на каждом из которых искристые узоры, будто бы от мороза, сплетаясь, образовывали какую-то картинку. Заказав у подошедшей официантки кофе, Штефан занял себя тем, что принялся разглядывать рисунки на шарах. Он казался расстроенным, и Александр понимал, что именно его неразговорчивость стала тому причиной, даже испытывал по этому поводу своего рода вину. После долгого дня, заполненного до отказа бумажной работой, заключительным допросом убийцы, беседой с целителем, проводившим обследование преступника на предмет вменяемости, настроения на общение совершенно не было. Однако Штефан его друг, и это обязывает.

— Что сам думаешь делать на праздники?

— На Рождество поеду домой, — Штефан повернулся к нему, удивлённый тем, что всё же дождался вопроса в свой адрес. — Потом — не знаю, думал выбить отгул и на пару дней свозить мать в Канны или Ниццу — ей не помешал бы морской воздух, а мне — город менее унылый и серый, чем наш Берлин.

— Понимаю, — произнёс Александр слегка невпопад. Его мысли метнулись к собственной матери — к её похоронам позапрошлой весной.

Как он и боялся, болезнь в конечном итоге взяла своё. Не помогло ни вмешательство целителей, вызванных Марией в то время, когда Александр был на своём предварительном собеседовании в Управлении правопорядка, ни последующая госпитализация в Берлин. В течение последних трёх лет своей жизни мать с ужасающей планомерностью скатывалась в пучину безумия, и моменты просветления наступали всё реже, пока не прекратились совсем. Некоторое время спустя во время истерики её сердце не выдержало.

На похоронах было мало людей. Всю церемонию Мария стояла рядом с Александром, слегка касаясь его плечом, и её поддержка была дороже всего. Оксана смотрела с сочувствием, в искренности которого Александр не сомневался — у Мелеховой любая эмоция мгновенно и явно отражалась на лице. Штефан и Николай, специально вырвавшийся с рудников в Якутии, были торжественно-мрачны, а старая фрау Бек, не сдерживалась, рыдала в платок. Тогда, на миг подняв взгляд от гроба, Александр посмотрел на них всех — на тех единственных друзей, которые поддержали его в самый сложный момент жизни. В тот момент он действительно многое понял.

— Надо же, — вдруг сказал Штефан изменившимся голосом — теперь в нём помимо удивления слышался оттенок неприязни. — Что, интересно, он тут забыл?

Вырванный его вопросом из печальных воспоминаний — и благодарный другу за это, — Александр проследил за его взглядом, направленным вбок, и увидел, как освободившийся столик возле окна занимают двое магов: герр Кестенхольц, известный швейцарский дипломат, которого Александр видел пару лет назад, когда саммит Конфедерации магов проходил в Берлине, и Фридрих фон Винтерхальтер.

Винтерхальтер явно почувствовал на себе чужое внимание. Пока его спутник изучал меню, он обвёл помещение цепким взором — их взгляды пересеклись, и Александр с достоинством кивнул бывшему однокласснику. Тот словно замялся на миг, но затем всё же надменно кивнул в ответ, после чего отвернулся к начальнику, задавшему ему какой-то вопрос.

— А гонору-то, гонору, — проговорил Штефан. — С кем это он, не знаешь?

— С герром Кестенхольцем, главой Департамента международного сотрудничества Министерства магии Швейцарии. Винтерхальтер его ассистент.

— Да ну? — Баумер вновь посмотрел на волшебников у окна. — Винтерхальтер — ассистент? В жизни бы не поверил, но ты вряд ли шутишь.

Александр пожал плечами и сделал глоток кофе. До него доходили обрывки информации о работе Винтерхальтера в Департаменте, и хотя в своё время его должность, далеко не самая престижная, однако же сохраняющаяся на протяжении столь долгого времени, стала для Александра неожиданностью, слишком уж много думать о мотивах Винтерхальтера он не собирался. Зато в том, что мотив имелся, сомнений не было.

— С другой стороны, — после некоторого молчания философски заметил Штефан, — у каждого своё представление о работе мечты, согласись.

Расставшись со Штефаном на пороге кофейни, Александр трансгрессировал домой, чтобы освежиться и переодеться перед назначенной на более поздний вечер встречей, а также прихватить то, что приготовил: нежный букет розовых тюльпанов, которые она так любит, и небольшую коробочку с подарком. «Понравится ли ей? — с замиранием сердца подумал он. — Согласится ли принять?..»

Фрау Бек нагнала его в каминной комнате. После смерти матери необходимость в её услугах отпала, однако старой женщине без семьи больше некуда было пойти, да и Штайнерам она отдала почти двадцать лет своей жизни — сама мысль о расставании с ней претила Александру, всё ещё отчаянно хватавшемуся за осколки прошлого. Так что фрау Бек и сейчас жила в доме — занималась хозяйством вместе с молоденькой и робкой эльфой Одой.

— Ах, герр Александр! — всплеснула женщина руками, окинув его увлажнившимся взглядом. — Вы такой счастливый, прямо светитесь!

— Начало отпуска меня радует, — чуть скованно ответил он, наводя на цветы специальные чары, чтобы нежные бутоны не повредились при перемещении. — Тем более такое.

— Хорошего вам вечера, — от всей души пожелала фрау Бек. — Вас когда ждать обратно?

— Ближе к тридцать первому числу. Сомневаюсь, что мне позволят вернуться раньше.

Фрау Бек с пониманием улыбнулась и простилась с ним, после чего Александр переместился камином в «Летучий корабль», гостиницу на Буяне. Стоило ему выбраться из камина, молодой человек попал под пристальный взор хозяйки заведения. Осмотрев его с головы до ног, Янина махнула рукой в его сторону — каминная копоть мигом пропала с одежды и лица, — и одобрительно кивнула.

— Хорош, — заявила она. — И с цветами не оплошал. Где добыл тюльпаны-то такие дивные в декабре?

— Под Берлином есть теплицы, где их выращивают круглый год, — ответил Александр, слегка расправив листья цветов.

Янина усмехнулась и покосилась на карман его плаща, в котором лежала коробочка — быть может, почувствовала исходящую от вещи в ней магию, — однако спрашивать ничего не стала.

— Держи, — она подала Александру ключ с номерком. — Но Машку чтоб я вечером тут не видела. Пускай у себя дома ночует.

— Разумеется, — серьёзно кивнул он и вежливо поклонился старой ведьме, прежде чем покинуть её.

На место встречи к подножию фонтана со статуей Царевны-Лебедь Александр пришёл первым, однако ждать долго ему не пришлось. Мария появилась спустя считанные минуты — едва не сбежала по пригорку, сияя радостью и улыбкой.

— Саша!

Они давно не виделись, и когда Мария бросилась ему на шею, Александр обнял её в ответ и крепко поцеловал, совершенно забыв, что находятся они на людной площади.

— Как же я рада тебя видеть, — выдохнула Мария, прижимаясь, с нежной улыбкой глядя на него. — Ах, какие у тебя круги под глазами!.. Ты всё так же работаешь день и ночь?

— Не без вознаграждения, — слегка отстранив её от себя, Александр вручил цветы.

— Какие красивые! Ты настоящий добрый волшебник, — тепло засмеялась Мария и взяла его за руку. — Спасибо, Саша. А теперь расскажи, чем тебя вознаградили за усердие?

— Отпуском до первого числа, — ответил Александр, когда они без спешки зашагали в сторону главной улицы.

— Это же замечательно! — обрадовалась Мария. — Успеем после свадьбы съездить с Оксаной и Колей на дачу в Ялту. Предвосхищая твой вопрос: они сами нас позвали. Сказали, что мы ничуть не помешаем их медовому месяцу.

Хотя идея не казалась Александру удачной (притом он не сомневался, что её автором выступила Оксана, и хорошо, если Николай в курсе), он предпочёл не комментировать, ответил короткой улыбкой. Мария внимательно посмотрела на него.

— Мне кажется, или ты недоговариваешь? Произошло что-то ещё?

— Ещё, — ответил Александр, гордясь собой, — герр Трауб сказал, что рекомендовал меня на повышение до старшего следователя.

— Прекрасная новость, — улыбнулась Мария. — Я и не думала, что твой начальник может поступить иначе — чтобы и дальше игнорировать твоё старание, нужно не иметь глаз и сердца.

На столь важную новость она отреагировала спокойнее, чем рассчитывал Александр. Кажется, ему удалось не показать мимолётной досады.

Они прошлись по главной улице, полной шума и смеха, разноцветных огней и восхитительных ароматов праздничных угощений, после чего свернули с неё на более тихую. Все здания города: лавки, гостиницы, церкви, жилые дома — были украшены к праздникам — на Буяне отмечали оба Рождества и два Новых года. Туда-сюда сновали местные жители и гости острова, покупали подарки и встречались в кафе и трактирах.

— Как дела в госпитале? — спросил Александр, когда они проходили мимо кондитерской.

— Восхитительно! — откликнулась Мария, её глаза заблестели. В прошлом году она закончила целительскую школу в Москве и с тех пор работала в центральном магическом госпитале этого города в инфекционном отделении. Работа сложная, но девушке нравилась. — На этих выходных к нам доставили оборотня, болеющего драконьей оспой — из-за неё он застрял в волчьем обличии, бедняга. Им занялся сам наш заведующий, Святослав Игоревич, такой ведь редкий случай. И он, представляешь, назначил меня своим ассистентом! Сегодня доверил мне самой проводить процедуру, а после похвалил… Что?

— Я ведь просил тебя, — сказал Александр со вздохом, — не бросаться в опасные случаи. Ты ещё только начинаешь…

— А как иначе я научусь, если не буду пробовать? — горячо возразила Мария. — Я не собираюсь всю жизнь быть младшим целителем, я хочу стать настоящим специалистом по инфекциям!

— Не кричи, я ведь не спорю с этим. Однако сейчас ты ещё недостаточно опытна, чтобы браться за работу с оборотнями. Для тебя это опасно.

— Не опаснее, чем для тебя — твоя работа, — парировала Мария, румяные от мороза щёки которой сделались ещё краснее.

— Это другое, — Александр нахмурился.

— А вот и ничуть! Почему ты?..

— Штайнер? — оклик заставил их прервать спор. — Вот так встреча!

Обернувшись, Александр увидел подходящего к ним юношу не старше двадцати, смутно знакомого острым носом и большими голубыми глазами. С задержкой Штайнер узнал его.

— Альберт Фальк?

— Почему же так неуверенно? — Альберт усмехнулся и протянул ему руку, которую Александр, сняв перчатку, пожал. — Я сильно изменился?

Александр кивнул. Из забитого, нуждавшегося в защите мальчишки, которого за то, что был сыном сторонника Гриндевальда, третировали в школе, Альберт вырос в подтянутого юношу с резкими движениями и острым взглядом, цеплявшим, казалось, мельчайшие детали. Особое внимание он по некой причине уделял углам полутёмных подворотен, которых в достатке выходило на улицу.

Мария легко сжала руку Александра, отрывая его от наблюдений и напоминая о приличиях.

— Прошу прощения. Мария, это Альберт Фальк, мы учились в одно время в Дурмстранге, но в разных классах. Альберт, моя спутница — Мария Ровинская, младший целитель московского центрального госпиталя.

— Очень приятно, — Фальк дежурно поцеловал её руку и вновь повернулся к Александру. — Я знаю, ты сейчас в Управлении правопорядка, в отделе особо тяжких. Как ты попал туда? И ведь не скажут же, что богатый родственник замолвил слово!

— Меня туда определили после собеседования с главой управления, — ответил Александр, мысленно прибавив: «Надеялись, что я сломаюсь и уйду сам».

— Неужели в министерском руководстве не только зашоренные идиоты? — вскинул брови Альберт. — Это приятная новость.

— Ты сам чем занимаешься? — спросил Александр, заинтересовавшись судьбой своего бывшего подопечного.

— Господа, быть может, переместимся куда потеплее? — предложила Мария, зябко поведя плечами.

— Простите, фройляйн, не хочу вас долго задерживать, — быстрый взгляд скользнул по цветам в её руке, задержался на лице Марии. — Ещё миг, и я вас оставлю, — Альберт запустил руку в карман и вытащил оттуда слегка помятую визитную карточку. — Думаю, тебе будет интересно то, чем мы занимаемся, — сказал он Штайнеру.

— «Общество защиты прав осуждённых»? — прочитал Александр вслух и мелко дёрнул бровями.

Альберт это заметил.

— Стало быть, ты слышал о нас, — удовлетворённо кивнул он.

— Ваше правовое крыло вызывает уважение, — сказал Александр. — Однако активисты, устраивающие пикеты и несанкционированные митинги…

— Как будто Министерство может их санкционировать, зная, что просим мы за сторонников Гриндевальда! — хмыкнул Фальк и вдруг заговорил очень серьёзно: — Послушай, Александр, мы столкнулись с тобой неспроста. Нам в группе пригодился бы такой боевой маг…

— Герр Фальк, Александр работает в Управлении правопорядка, — перебила его Мария с прохладой. — Он хранит порядок, а не нарушает его.

Альберт взглянул на неё с тенью нетерпимости.

— Видите ли, фройляйн, чтобы построить новый порядок, для начала необходимо избавиться от старого.

Мария прищурилась.

— Какой это порядок вы собрались рушить?

— Тот, в котором таких, как я и Александр, притесняют, — отчеканил Альберт. — Начиная со школы, продолжая во взрослой жизни, нам не дают дороги, ставят преграды на пути к хорошим местам только потому, что наши отцы сражались за благое дело.

— Я бы на вашем месте не стала называть дело Гриндевальда благим! — вспыхнула Мария.

— Довольно, — прервал их Александр. — Альберт, был рад встрече. Извини нас.

— Конечно, — проговорил Фальк сквозь зубы, бросая на Марию гневные взгляды. — Обязательно напиши мне, встретимся, как будет время.

Александр кивнул и увёл пышущую негодованием Марию в сторону менее людных улиц. Когда они отошли достаточно далеко, она требовательно спросила:

— Ты же не собираешься с ним встречаться?

— Не знаю, — честно сказал Александр. — Может быть, встречусь. Управление интересуется их организацией…

— Не надо прикрываться работой! — неожиданно взвилась Мария. — Можно подумать, я глупая и не понимаю!

— Чего же? — он отпустил её руку и остановился, повернулся лицом к девушке.

— Того! — выпалила она, едва справляясь с голосом. — Того, что ты не забыл, а только спрятал эти свои… убеждения, доставшиеся от отца! Думаешь, я не заметила, как у тебя заблестели глаза на предприятие этого юноши? Думаешь, не понимаю, что ты считаешь, будто там тебе место? Вот только знай, Саша: я не позволю тебе ради «Общего блага» залезть на баррикаду!

— Я что, по-твоему, похож на дурака? — раздражённо осведомился Александр. — Какая баррикада, о чём ты говоришь? Я — сотрудник Министерства магии, рассчитывающий на повышение.

— И, пожалуйста, помни об этом! — воскликнула Мария.

Александр прикрыл глаза, беря паузу для успокоения. Эту девушку он любит всем сердцем, но… временами она становится просто невыносима.

— Давай остановимся и не будем больше об этом, — ровно произнёс он, вновь посмотрев на Марию. — Не будем ссориться накануне свадьбы друзей.

Мария, открывшая было рот, чтобы заспорить, осеклась и неловко потупилась.

— Ты прав, — проговорила она. — Не хочется ссориться перед свадьбой Коли и Оксаны.

Остаток вечера они провели вполне мирно, гуляя по Буяну и обсуждая всякие бытовые мелочи, подготовку к предстоящему торжеству, которое должно было пройти в подмосковном имении Мелеховых. И вот так, когда разговор не касался политики и убеждений, им было действительно хорошо вместе.

Проводив Марию домой, Александр вернулся в «Летучий корабль» в смешанных чувствах. Направляясь к лестнице наверх, он почти не глядя прошёл мимо стола, за которым госпожа Янина оформляла гостей. Старая ведьма и сейчас сидела там, попыхивая трубкой, и со смаком отчитывала какого-то лысого мужчинку, испуганно пучащего на неё глаза:

— …у тебя, мил человек, что, глаза на затылке? Или ты, когда из комнаты своей выходил, не видел, что на обратной стороне двери висит памятка, где русским языком написано: никаких тварей, окромя домовиков, сов и книзлов, чтоб в комнатах не было? — она вдруг щёлкнула пальцами, и Александр понял, что не может сдвинуться с места. — Или твой нюхлер — актёрствующая сова? Или кот?

— Ну нет… ик!.. ну что вы, Яни… ик!.. на Елисевна, так просто…

— Просто, сложно — не моя забота, — хмыкнула ведьма. — Забирай свою тварюгу и уноси отсюда, пока я своему домовёнку шапку из неё не сшила!

Не переставая икать и трясясь, мужчина схватил небольшую клетку, стоявшую на столе перед хозяйкой, и на большой скорости устремился к двери.

— Лавка звероведа направо по улице, в двух кварталах! — крикнула Янина ему вслед. Ухмыльнулась, пыхнула трубкой и повернулась к Александру. — Ну, не сверкай так глазёнками, всё равно не проклянёшь. Что у вас с Машкой случилось?

— С чего вы взяли, что случилось? — спросил Александр, закрываясь ментальными щитами. Эта ведьма — прекрасный легилимент, в чём Штайнер уже имел несчастье пару раз убедиться. Собственно, это качество, а также любопытство Янины во всём, что касалось Марии, он использовал для проверки надёжности своей окклюменционной защиты.

Он и в самом деле ощутил прикосновение к разуму, однако оно вскоре исчезло.

— Щит хороший, — одобрила Янина, выпустив изо рта облачко дыма; оно закрутилось в небольшой кораблик и уплыло в сторону приоткрытой форточки. — Та вещица, которую ты для Машки заготовил, всё ещё при тебе — я чувствую её. Так что не поделили?

— Извините, но это сугубо наше дело, — отрезал Александр и, невербально сняв чары оцепенения с ног, поклонился и двинулся к лестнице. — Послушайте, ну полно вам! — возмутился он, когда не смог поставить ногу на первую ступеньку.

— Я только одно скажу, — проговорила Янина совершенно серьёзно. — Пока не будешь уверен точно, что любишь, ту вещь не дари. Может плохо кончиться.

Александр обернулся через плечо.

— Янина Елисеевна, я читал книги по артефакторике. Кроме того, у меня есть голова на плечах.

— Голова-то на плечах, но вот мозги у вашего брата чаще гостят в другом месте, — буркнула ведьма, но отпустила его, и Александр с облегчением ушёл в выделенную ему комнату. Там он, заперев на ключ и магией дверь, сел на кровать и в лунном свете достал из кармана коробочку.

— У нас всё будет не так… — пробормотал он, поглаживая большим пальцем крышку.

Пробыв в Берлине, где встречались с министром магии и несколькими дипломатами, один день, Фридрих и его начальник ранним утром в канун Рождества прибыли в Великобританию, в серый удушливый Лондон. Красиво украшенный к празднику, как и подобает европейской столице, он вместе с тем показался Фридриху каким-то неправильным. Исключительно неуютным.

Впрочем, на оценки, основанные на чувствах, Фридрих дал себе ровно минуту, после чего полностью очистил голову от этой ерунды. Пройдясь по набережной Виктории — герр Кестенхольц любил в поездках с самого утра прогуляться, чтобы освежить голову перед началом работы, — маги свернули в сторону Стренда и вскоре вышли к отелю «Савой», одному из лучших в городе. Как и многие лучшие по всему свету, этот отель имел скрытое от простецов крыло, обслуживающее исключительно магов.

Интерьеры гостиницы не разочаровали Фридриха, всегда занимавшегося выбором места проживания для себя и начальника в командировках. В кабинете его номера стены были обшиты дубом, стоял высокий камин для удобства перемещения, а возле него — глубокие кресла с тонким золотым тиснением на обивке. Дальше кабинета, в спальню, Фридрих пока не пошёл — оставил вещи и спустился в ресторан, где распорядился о завтраке для себя и присоединившегося чуть позже начальника. За кофе оба в молчании занялись просмотром принесённых официантом газет.

— Напомните мне наше расписание на сегодня, будьте добры, — попросил герр Кестенхольц некоторое время спустя.

— В десять часов нас ожидают в Министерстве, — произнёс Фридрих, сверяясь с записями в блокноте. — Встреча с министром Личем и главой Департамента международного сотрудничества герром Гиллеспи. В три у нас назначено посещение госпиталя имени святого Мунго и обсуждение с его главой возможности присоединения британских целителей к волонтёрской программе в Центральной Африке, — Фридрих не знал, почему его начальник решил сам заняться этим делом, которое было целиком и полностью в ведении подотдела «Международные организации». Впрочем, на этой работе он не оспаривал и не задавал лишних вопросов. — До этого вы хотели посетить местное отделение Гринготтса. К семи часам мы должны прибыть в поместье Блэков за Лондоном на приём по случаю Рождества.

— У нас будет время на прогулку до мест назначения или придётся добираться магическим способом?

— Согласно моему плану, время будет. Я уже составил оптимальные маршруты.

Поверх газеты герр Кестенхольц задумчиво посмотрел в окно. Там по мокрому тротуару проходили редкие маглы с сумками, полными подарков в ярких обёртках. Начиналась метель.

— Магический Лондон разбросан по всему Лондону магловскому, — заметил герр Кестенхольц, бывший здесь прежде — Фридрих об устройстве города знал пока только из карт. — Весьма хаотичное место, стоит признать.

Хаос Фридрих не любил, но не стал озвучивать своё мнение и вежливо кивнул, давая понять, что принял суждение начальника к сведению. Тот слегка улыбнулся, наблюдая за ним, после чего вернулся к газете.

Встреча в Министерстве позже утром была примечательна разве только тем, что позволила Фридриху добавить красок в картину ситуации. Министр Лич, принявший посетителей в своём рабочем кабинете, оказался сосредоточенным человеком с волевым подбородком и взглядом того, кто отовсюду ждёт нападения. При нём всегда находится один мракоборец, дежуривший во время переговоров за дверьми кабинета. За исключением этого небольшого штриха и взгляда, нельзя было сказать, что министр встревожен.

— Смею вас заверить, ситуация находится под контролем, — серьёзно ответил он, когда герр Кестенхольц спросил об этом. — Мы не недооцениваем Волан-де-Морта и его организацию, однако на сегодняшний день они не давали нам повода принять жёсткие меры.

— Но как же периодические акты вандализма в Косом переулке? Есть сведения, что в них участвовали отпрыски некоторых членов организации Волан-де-Морта, — произнёс Фридрих, по сложившемуся сценарию задающий острые вопросы, давая начальнику возможность наблюдать и вмешиваться на своё усмотрение.

— Сведения эти приходят из непроверенных источников, — прежде министра ответил его заместитель герр Шафик. — Целью этих слухов, скорее всего, является опорочить имена чистокровных семей.

— Ни одного из подозреваемых не поймали с поличным на месте преступления, — мрачно сказал министр Лич. — Улик против них также нет. Это тормозит расследование.

— Приношу извинения, могу оказаться неправ, — продолжил настаивать Фридрих после короткого взгляда начальника в свою сторону. — Однако не является ли само по себе наличие сведений поводом для разговора с теми, на кого свидетели указывают?

Шафик раздражённо дёрнул плечом.

— Скажите, молодой человек, стало бы Управление правопорядка Швейцарии вызывать вас, сына барона фон Винтерхальтера, на допрос, если бы вас обвинил в вандализме какой-то бродяжка?

— На допрос, конечно же, нет, — ответил Фридрих. — Однако сотрудник Управления посетил бы меня и задал определённые вопросы.

— Это делает честь вашему Управлению, — сказал министр, перебивая вновь открывшего рот Шафика. Теперь в его тоне сквозила досада, которую Лич не сумел скрыть. — Наши же отделы ни при каких обстоятельствах не хотят ссориться с чистокровными… Ах, вот и мистер Гиллеспи! Можем переходить к внешнеполитическим вопросам…

Остаток встречи Фридрих молчал, лишь делал пометки в блокноте. Он знал, что герр Кестенхольц доволен тем, что они получили ответы на некоторые вопросы касательно положения дел внутри британского правительства — был доволен и сам; ещё больше сведений Фридрих рассчитывал получить этим вечером на приёме.

«Мероприятие устраивается Блэками. Конечно же, на нём будет присутствовать весь цвет чистокровного общества, от Малфоев до Фоули. Будут там и Пожиратели Смерти».

Эта организация интересовала Фридриха, а особенно — её загадочный глава. Здесь была сила, стремление к власти… то, что можно как-то использовать в будущем? Вот это неясно, сомнительно. Конечно, Фридриху нужны единомышленники и сторонники и на этом острове, однако лорд Волан-де-Морт уже сейчас не казался ему надёжным союзником. Если правда то, что доносили слухи, что Фридрих сам подозревает, этот маг — Тёмный, могущественный и жадный. С такими выходят плохие союзы.

На выходе из приёмной министра их окликнули.

— Мистер Дамблдор! — повернувшись, герр Кестенхольц приветственно кивнул нагнавшему их пожилому волшебнику. — Какая приятная неожиданность встретить вас здесь.

— У меня были дела к мистеру Нотту, он курирует вопросы образования, — беспечно ответил Дамблдор, улыбаясь. И всё же его глаза за стёклами очков-половинок смотрели испытующе. Этот взгляд одновременно понравился и нет Фридриху — слишком хорошо был знаком. Этот взгляд мог принадлежать только опасному игроку.

Дамблдор больше ничего не добавил, и герр Кестенхольц тактично заметил:

— Моего помощника, полагаю, вы прежде не встречали, мистер Дамблдор.

— Не имел удовольствия, — ответил Дамблдор и повернулся к Фридриху.

— Фридрих фон Винтерхальтер, — представился он.

— Да-да, — несколько отрешённо кивнул Дамблдор, внимательно рассматривая лицо Фридриха. — Я знаком с вашим отцом, мой мальчик.

Обращение «мой мальчик» задело, но Фридрих сдержался и вежливо улыбнулся. Порассматривав его ещё несколько мгновений, Дамблдор вновь обратился к герру Кестенхольцу:

— Что за срочность привела вас к нам в канун Рождества, мистер Кестенхольц?

— Никакой срочности, рядовая деловая поездка, — ответил герр Кестенхольц с присущим ему непоколебимым спокойствием. — У нас есть предложение для госпиталя святого Мунго, которое я решил предварительно обсудить с министром Личем.

— Понимаю… — голубые глаза Дамблдора за стёклами очков блеснули. — Какие у вас планы на вечер? — резко сменил он тему разговора. — Для меня было бы честью принять вас — и мистера Винтерхальтера, разумеется — этим вечером в Хогвартсе.

— Ваше предложение очень лестно, мистер Дамблдор, однако мы вынуждены отказаться, к великому сожалению, — сказал герр Кестенхольц. — Мы уже приглашены сегодня.

Дамблдор улыбнулся.

— И кто же украл вас у меня?

— Боюсь, что мистер Блэк, — с мягкой улыбкой ответил герр Кестенхольц.

— Вот оно что, — протянул Дамблдор. Облачко недовольства и будто бы укора мелькнуло на его лице. Фридрих не сдержался:

— Вы имеете что-то против нашего общения с мистером Блэком, директор Дамблдор?

— Я? Вовсе нет, — расслабленно откликнулся Дамблдор. — Наоборот, я считаю, что компания мистера Блэка и его домочадцев придётся вам по душе, мой мальчик.

— Попрошу вас воздержаться от фамильярности, сэр. Я не ваш студент, — процедил Фридрих. — Также прошу объяснить, что вы имели в виду.

— Но вы и впрямь мальчик для меня, мистер Винтерхальтер, — спокойно заметил Дамблдор. — Но хорошо, если это задевает вашу гордость…

— Покорно благодарю.

— Что до пояснения моих слов, — продолжил Дамблдор, чуть склонив голову к плечу, — вы кажетесь мне слишком сыном своего отца, чтобы предпочитать компанию, отличную по крови и взглядам от той, которую предоставит вам мистер Блэк.

Фридрих стиснул кулаки. Слова Дамблдора несмолкающим колоколом звенели в его голове. «Слишком сын своего отца…»

— Я…

— Я думаю, нам стоит проститься с вами, мистер Дамблдор, — вмешался в разговор герр Кестенхольц, глядя на часы. — Нас ждут дела, — он вернул золотой брегет в карман жилета и посмотрел на Дамблдора со слегка вскинутой в вопросе бровью.

— О, конечно, не хочу вас задерживать, — тут же сказал тот. — Уверен, у вас очень насыщенное расписание.

— С этим нельзя поспорить, — отозвался герр Кестенхольц и простился с Дамблдором, после чего швейцарские маги двинулись к выходу из Министерства.

К тому времени, как они выбрались на свежий воздух, Фридрих с большего успокоился. Начав анализировать ситуацию, он ощутил злость на себя за то, как легко поддался на провокацию британца. Впрочем, стоит отдать должное, бил Дамблдор метко — сходу попал по болевым точкам Винтерхальтера. Это опыт прожитых лет? Или легилименция? В любом случае, ещё одно подтверждение, что Фридрих ошибался, а герр Кестенхольц был, как и в большинстве ситуаций, прав: Альбус Дамблдор — могучая фигура в политике острова, которую не стоит сбрасывать со счетов…

— Скажите мне, Фридрих, — произнёс герр Кестенхольц, — что является одной из важнейших отличительных особенностей швейцарского дипломатического корпуса, если не самой?

— Нейтралитет, — дал Фридрих давно известный ответ. Предчувствуя, что будет следом.

— Были ли вы нейтральны в разговоре с герром Дамблдором?

— Нет.

— И какие выводы вы делаете из этой ситуации?

— Выводы были сделаны мной уже давно, сегодня я неосмотрительно позволил себе их забыть, — ответил Фридрих сквозь стиснутые зубы. — Приношу извинения за это.

— Мне не нужны ваши извинения. Мне нужны дела.

— Я понимаю, герр Кестенхольц.

Разговор на том затих, и Фридрих знал, что начальник предпочтёт его не возобновлять некоторое время. Не только потому что Винтерхальтер вызвал своим поведением неудовольствие герра Кестенхольца — они шли по улице, полной маглов, и это явно не место для беседы волшебников. За годы, проведённые рядом с ним, Фридрих хорошо изучил привычки начальника, а потому всегда в поездках одевался максимально нейтрально, с учётом возможной необходимости смешаться с магловской толпой. Эти прогулки не нравились Фридриху, но он заставлял себя сдерживать норов, мысленно повторяя, что это для его же собственного блага — отличная тренировка самоконтроля. Этот навык однозначно не будет лишним при любом раскладе.

Но то, как легко Дамблдор приравнял его, Фридриха, к отцу, ощутимо задевало. Конечно, Фридрих признавал, что его отец — выдающийся политик и маг, многого добившийся за свою жизнь; во многом благодаря барону Конраду фон Винтерхальтеру Гриндевальд и его приспешники были выбиты и более не допущены в Швейцарию в самом начале войны… И всё же Фридрих не хотел быть таким, как отец. В нём не было слепого восхищения или тем более любви к родителю — только не после того безразличия, полного отсутствия даже намёка на интерес и поддержку, которые отец демонстрировал ему каждый чёртов день. Для него Фридрих был ресурсом — не больше не меньше, — таким же, как деньги, магическая сила, влияние. Залогом будущего для рода, но не более того.

И вот таким Фридрих совершенно не хотел быть.

В будущем, лет через пять или семь, он непременно женится и обзаведётся семьёй. К тому времени он наберётся знаний и опыта, умения держать себя, договариваться с людьми. С такими навыками, несомненно, найдёт подход к жене и сумеет наставить её на путь истинный — не быть безвольной жертвой договорного брака, как мать самого Фридриха, а стать его надёжным союзником. Ну а если мозгом супруга не будет наделена — тоже неплохо, главное отстранить её от воспитания детей. Купить дом у моря, отправить её туда и встречаться раз в год на Рождество, в то время как самому взращивать в детях уважение, преданность и привычку быть открытыми с ним. Он сам будет открыт. Он хочет этого всей душой.

Ожидая начальника в кафе напротив входа в лондонское отделение Гринготтса, Фридрих без интереса изучал взглядом Косой переулок. Улочка мало чем отличалась от торговых зон любого большого города за исключением разве что строгого Берлина и статной Вены, где даже торговые операции приобретали определённую изысканность. В более раннем возрасте Фридрих нередко бывал в Вене — его тётка жила там в красивом трёхэтажном доме в самом сердце магического квартала австрийской столицы. Овдовевшая во время войны, бездетная, тётушка Урсула находила в Фридрихе отдушину и с радостью принимала его под своей крышей (а мать всегда была рада от него на несколько недель избавиться). Теперь красивый дом со стерегущими вход атлантами пустовал; тётка умерла в позапрошлом году, завещав дом, как всё остальное, наследнику своего брата. Это вызывало в Фридрихе тёмное удовлетворение — эта собственность и эти деньги были безраздельно его уже сейчас, никто из родителей не имел доступа к ним. Те, впрочем, и не претендовали — основное состояние Винтерхальтеров поистине огромно.

Публика в Косом переулке также не была примечательна — обычные припорошённые декабрьским снегом маги, одетые кто победнее, кто подороже, с семьями или одни, в сопровождении домашних эльфов или без слуг. Люди как люди, город как город. Способна ли изменить его ощущения назначенная на вечер встреча? По какой причине Арктурус Блэк пригласил их с герром Кестенхольцем, чужестранцев, на свой закрытый приём? Не была ли это, на самом деле, воля другого человека, представителем чьих интересов является герр Блэк?..

— О чём вы думаете, мистер? — вдруг спросила его сидевшая за соседним столиком белокурая девочка лет десяти. Она была одна, но явно не потерялась и уж точно не скучала — перед ней лежали открытый альбом и несколько карандашей.

— О работе, мисс, — отозвался Фридрих вежливо, но без намерения заводить беседу с ребёнком.

— А где вы работаете?

— В Министерстве магии.

— О-о! Прямо как мой папа! — девочка улыбнулась и, схватив карандаш, добавила что-то в рисунок. — А кем?

— Вы устраиваете мне допрос, юная леди? — всё ещё вежливо, не позволяя себе показать раздражение, полюбопытствовал Фридрих.

— Нет-нет! — замотала головой девочка. — Простите. Я просто хочу понять, почему вы так смотрите.

— С моим взглядом что-то не так? — уже с лёгкой нетерпеливостью уточнил Фридрих.

Девочка поджала губы и сосредоточенно нахмурилась, но так и не нашла слов. Вместо этого она поднялась со стула и, поправив платьице, взяла альбом и подошла к Фридриху. Посмотрев на положенный перед ним рисунок, Фридрих вздрогнул — до того живым был набросок его портрета, на котором особо выделялись глаза с потрясающе переданным выражением, которому и вправду сложно подобрать точное название. Пожалуй, это было мрачное, меркантильное любопытство, сдобренное холодным чувством собственного превосходства. «Так вот как, — Фридрих сглотнул, — я выгляжу, когда не контролирую лицо…»

В точности как отец на колдографиях из молодости.

— Лисанна! — прогремел совсем рядом мощный голос, на который и Фридрих, и девочка мигом обернулись. — Я, кажется, запретил тебе общаться с незнакомцами!

— Глупая, — хмыкнул мальчик, пришедший вместе с грузным мужчиной; на пару лет старше девочки, он между тем был отчаянно похож на неё — по всей видимости, свою сестру.

— Я приношу извинения, сэр, — поднявшись, произнёс Фридрих с достоинством. — Я сам спросил, что юная леди рисует.

Грузный мужчина подкрутил пышный ус.

— Немец? — бросил маг мрачно.

— Я имею честь быть швейцарцем, — отчеканил Фридрих. — Фридрих фон Винтерхальтер.

При звуке его фамилии лицо мужчины изменилось в момент. Больше никакой агрессии — любопытство и тень смущения.

— Ах вот как, вот как… Прошу прощения, мистер Винтерхальтер. Моё имя Монтгомери Розье, — он протянул руку, которую Фридрих твёрдо пожал. — Надеюсь, вы поймёте меня. Отцы склонны волноваться за безопасность детей.

— Я вас понимаю, мистер Розье.

— Да, вот как… — пробормотал Розье невпопад, разглядывая Фридриха. Затем спохватился: — Мой сын, Эван, — мальчишка важно кивнул. — С моей дочерью, Лисанной, вы уже познакомились… Она вечно докучает своими рисунками, не обращайте внимания.

— Я нахожу рисунок мисс Лисанны очень талантливым, — сказал Фридрих, заметив обиду и грусть на лице девочки. — Вы планируете стать художницей, мисс?

Обрадовавшись его поддержке и вопросу, Лисанна закивала.

— Да! Я буду…

— Лис будет чьей-нибудь женой, — перебил её брат.

— Эван! — возмутилась девочка, стиснув кулачки.

— А что? Это всем понятно, кроме тебя, глупая!..

— А ну прекратите! — громыхнул старший Розье, отчего дети мгновенно вжали головы в плечи, и повернулся обратно к помрачневшему Фридриху. — Извините, мистер Винтерхальтер. Дети… — и тут же, потеряв к Лисанне и Эвану всякий интерес, жадно спросил: — Стало быть, вы будете сегодня на приёме у Блэка?

— Верно, — кивнул Фридрих, насторожившись. — Вы также?

— Само собой, — не без гордости подтвердил Розье. — Где же мне ещё быть… — его фраза сошла в задумчивое бормотание; когда Розье продолжил, в его голосе была твёрдость: — Вами интересуются, мистер Винтерхальтер.

Фридрих подался вперёд.

— Кто?

— Вечером узнаете, — туманно ответил Розье и поторопил дочь, чтобы та собрала альбом и карандаши.

Не прошло и пяти минут, как семейство Розье покинуло кафе, в дверях разминувшись с герром Кестенхольцем. Устроившись за столом напротив вновь севшего Фридриха и заказав кофе, начальник внимательно посмотрел на его лицо. Уверенный, что на этот раз хорошо владеет отражёнными эмоциями, Фридрих завёл разговор о результатах встречи в Министерстве.

Со всеми делами маги покончили к половине шестого вечера и вернулись в отель, чтобы немного отдохнуть и подготовиться к приёму. Фридрих также использовал это время для того, чтобы набросать шаблонное поздравление с Рождеством родителям, чуть более тёплое — Лукашу с Анной, Маркусу, Флавиу и ещё нескольким приятелям и знакомым. Вызвав своего домовика, Фридрих отдал ему карточки для доставки, взамен получив ворох входящей почты. Та включала в себя три деловых письма — из Швеции, Бразилии и Венгрии; открытку с видами Сиены от Свидерских, путешествующий вместе с детьми по Италии; справку из банка о том, что отец сделал ему подарок в размере трёх тысяч галлеонов; витиеватую поэму с поздравлениями от матери (каждый год она заказывала такую какому-нибудь добротному поэту и затем на позолоченных карточках рассылала всем знакомым) и пахнущее ванилью письмо от Лоры Пробст. Фридрих наскоро пробежал его взглядом и уяснил, что Лора разошлась с очередным ухажёром и в который раз горит мыслью, что никого никогда не любила так, как Фридриха, после чего без зазрения совести отправил бумажку в огонь. Больше романтических приключений Лора Пробст любила деньги и тех, кто ими располагает.

Во время отдыха герр Кестенхольц, кажется, тоже разбирал почту — его взгляд искрился, когда маги встретились в холле гостиницы, и Фридрих вежливо поинтересовался, как дела у его домочадцев.

— Они все дома, в Монтрё, — мягко ответил герр Кестенхольц. — Пишут, что много снега, и наш сенбернар больше похож на полярного медведя. Мои сыновья привезли детей и внуков, и в доме кутерьма… Я отправляюсь туда в девять.

— Вы не останетесь на всё время приёма? — удивился Фридрих.

Герр Кестенхольц вздохнул.

— Я хочу провести хотя бы это Рождество с семьёй.

Вспомнив о своей семье, Фридрих отвернулся, не в силах смотреть в глаза счастливому человеку. За стуком крови в ушах он расслышал:

— К тому же, я уверен, что вы справитесь сами, Фридрих.

— Я приложу все усилия, — механически откликнулся тот. — Ещё раз, наша цель — только информация для составления полной картины?

— Исключительно она, — подтвердил герр Кестенхольц.

Фридрих кивнул, давая понять, что ответственно отнесётся к выполнению поставленной задачи.

Воспользовавшись камином «Савойя», маги переместились в поместье Блэков аккурат к семи часам. Как и зачастую бывает, к самому началу приёма прибыли далеко не все; впрочем, хозяину дома это давало возможность более обстоятельно поговорить с каждым из пунктуальных гостей.

Завидев швейцарских волшебников, Арктурус Блэк оставил своего собеседника и подошёл к ним.

— Добро пожаловать в мой дом, мистер Кестенхольц, мистер Винтерхальтер, — чопорно произнёс Блэк. Этот маг с густой сединой в чёрных волосах был высок, широкоплеч и породисто красив, хотя годы и оставили свой отпечаток на его гордом профиле. Он был типичным главой старого магического рода, каких немало знал Фридрих. — Надеюсь, ваше путешествие на наш остров проходит приятно.

— Вполне, мистер Блэк, благодарю вас, — ответил герр Кестенхольц. Они продолжили обмен любезностями и проходной разговор, которого требовали светские приличия, и Фридрих употребил это время на то, чтобы осмотреться.

Бальный зал поместья Блэков, пусть и уступал оному в родном Фридриху замке роскошеством, производил впечатление. Торжественный и важный под стать хозяину, зал был украшен в необычной для Рождества серебристо-зелёной гамме, исполненной холодного изящества. У одной из стен на невысокой сцене уже наигрывал негромко оркестр, и молодая пара со смехом кружила в танце вокруг огромной ели, занимавшей почётное место в центре зала.

Тем временем Блэк увлёк герра Кестенхольца к небольшой компании — седовласому магу с тяжёлой челюстью и его сухопарому собеседнику, — и Фридрих оказался предоставлен самому себе. Отойдя из центра зала к стене, он двинулся вдоль неё к высокому столу с вином и закусками, где уже обреталась группа молодых волшебников.

— Добрый вечер, господа, — произнёс Фридрих, со спокойной уверенностью вторгаясь в их разговор.

— Добрый вечер, — кивнул старший из них, мужчина лет тридцати, в котором Блэк угадывался моментально. — Нам раньше не доводилось встречаться, не так ли?

— В точности так. Моё имя Фридрих фон Винтерхальтер, — он легко поклонился и в упор посмотрел на собеседников.

— Сигнус Блэк, — представился старший в компании. Вспомнив, что знал о Блэках, Фридрих выяснил, что этот господин — младший из племянников главы рода. Это мгновенно понизило его ценность в глазах Винтерхальтера. — Джентльмены со мной — Рудольфус Лестрейндж, Эмори Фоули и…

— Меня можешь не представлять, Сигнус, мы знакомы, — блеснул белозубым оскалом Антонин Долохов и протянул Фридриху руку.

— Не ожидал встретить тебя здесь, — сказал Фридрих, после секундной заминки отвечая на рукопожатие. Старше Винтерхальтера на пять лет, Долохов учился в одном классе с Лаубе, только в русском отделении; между ними всегда существовало соперничество за звание лучшего дуэлянта школы, и не сказать, чтобы Лаубе, теперешний преподаватель боевой магии, всё время побеждал.

— Я нахожу, что высшее общество в Британии получше нашего, — пожал плечами Долохов и переглянулся с Лестрейнджем. — К тому же полно развлечений мне по вкусу.

— Как совращение мисс Блэк, к примеру? — проронил тщедушный инфантильный Фоули.

Сигнус поморщился и глотнул вина. Долохов повернулся к Фоули.

— О какой из мисс Блэк ты сейчас говоришь, Эмори? — полюбопытствовал Долохов с недобрым прищуром.

— Я слышал об увлечении тобой мисс Кассиопеи, — всё так же безразлично ответил Фоули. — Однако, быть может, мы чего-то не знаем?..

— Придержи язык, Фоули, — буркнул Сигнус. — Мои дочери не…

Пока они спорили, Лестрейндж, серьёзно молчавший на протяжении перепалки, взял Фридриха под руку и отвёл в сторону.

— Нам нужно поговорить, пока Долохов отвлекает этих петухов, — тихо сказал Рудольфус. Его горбоносое лицо и мрачный взгляд коричневых глаз из-под нахмуренных бровей придавали ему схожесть с хищной птицей.

— О чём, мистер Лестрейндж? — поинтересовался Фридрих, взглядом найдя на другом конце зала герра Кестенхольца. Тот в компании Арктуруса Блэка с супругой и её нескольких пожилых пар вежливо улыбался и пил вино.

— О будущем, — ответил Лестрейндж. Ровесник Фридриха или даже чуть младше, он между тем проявлял определённую покровительственность, что смешило, но больше того — раздражало. — Вами интересуются, мистер Винтерхальтер.

— Это я уже слышал сегодня от мистера Розье, — сухо заметил Фридрих. — От него я не получил объяснений — рассчитываю услышать их от вас.

Он остановился, и Лестрейндж тоже. Уже наполнившийся людьми зал весело шумел, никто не обращал внимания на молодых магов, застывших напротив друг друга с видом, будто сейчас схватятся за волшебные палочки.

Лестрейндж дёрнул бровями и резко спросил:

— Что вы знаете о расстановке сил в Британии?

— Многое. В том числе и то, кто спланировал и осуществил налёты на Косой переулок.

— Тогда вы должны понимать, кто стоит за такими людьми, как я и Розье, — сказал Лестрейндж, этими операциями и руководивший. — Кто привлекает таких, как Долохов.

Фридрих скупо кивнул и сузил глаза.

— И что потребовалось от меня этому человеку?

— Это он вам скажет сам, — Лестрейндж жестом пригласил его пройти в неприметную дверь, возле которой они стояли.

Быстро взвесив все за и против, Фридрих принял приглашение. Ускользнув незамеченными из бального зала, молодые маги прошли по хитросплетению полутёмных коридоров — вёл Лестрейндж, хорошо ориентировавшийся в этом доме — и оказались в просторной, освещённой лишь пламенем камина гостиной. Стеклянные двери, ведущие на террасу, были распахнуты, и в комнату залетали редкие снежинки.

Лестрейндж остановился и кивнул в сторону открытых дверей, но Фридрих и без его пояснения понял. Собравшись с силами — ментальными и магическими, — он уже без провожатого вышел на покрытую снегом террасу.

Там у самого парапета в одиночестве застыл высокий маг, облачённый в чёрный плащ с капюшоном. От волшебника исходила удушливая, Тёмная энергия, развеивавшая все сомнения касательно того, кто он.

— Добрый вечер, мистер Волан-де-Морт. Мне сказали, вы хотели меня видеть.

— Стало быть, вы, юноша, наследник барона фон Винтерхальтера… — маг не повернулся, но Фридрих буквально почувствовал, как Тёмное облако прощупывает его собственную силу. Фридрих мгновенно закрылся окклюменционным щитом, что вызвало усмешку Волан-де-Морта. — Что ж, Флинт не врал о ваших магических талантах.

— У вас под началом сыновья многих чистокровных родов Британии, как я вижу, — сказал Фридрих.

— Не только сыновья, — тень неудовольствия промелькнула в тоне, так похожем на шипение змеи. — Но вы правы: пока что только Британии.

Опасное заявление.

— Не забывайте, сэр, что вы говорите с представителем Департамента международного сотрудничества Министерства магии Швейцарии, — напомнил ему Фридрих.

— Я говорю с наследником сильнейшего чистокровного рода Европы, — Волан-де-Морт наконец повернулся. У него было странное лицо — пергаментно-белая, словно бы оплавившаяся маска, больше подходившая личу, чем живому человеку. Его кроваво-красные, бесчеловечные глаза с вертикальными зрачками уставились на Фридриха въедливо и подчиняюще. — Вы умный юноша, Фридрих, и знаете, зачем вы здесь. Более того, позволили привести себя ко мне.

— Я хотел познакомиться с вами лично, — признал Фридрих.

— И только? — вкрадчиво прошипел Волан-де-Морт.

Фридрих посмотрел на заснеженный сад, больше не рискуя встречаться с собеседником взглядом.

— Что вы мне предлагаете? — прямо спросил он.

— Я предлагаю вам… стажировку, — ответил Волан-де-Морт. — Вы провели два года в Бразилии — можете на следующие год или два получить должность в швейцарском представительстве в Лондоне. Скоро взгляды всей Европы будут прикованы к нашему острову, и вы это знаете. Вы можете находиться в самом сердце предстоящих событий.

Фридрих ответил не сразу, делая вид, что изучает самшитовый лабиринт. Мозг работал лихорадочно, учащённо стучало сердце. Такое предложение… этот маг явно уверен в своём праве и своих силах. Старается быть вежливым с потенциально выгодным ему иностранцем, но командность и бескомпромиссность всё же проскальзывают в тон. Волан-де-Морт — не из тех людей, кто спокойно принимает отказ. А соглашаться плясать под его дудку, становиться очередным Флинтом, Розье или Лестрейнджем его армии Фридрих не собирался.

— Благодарю за предложение, сэр. Однако решения касательно того, куда я буду направлен, принимает мой начальник.

— И даже ваш отец не может помочь вашему начальнику принять верное решение?

Фридрих вспыхнул, но поспешил задушить в себе порыв схватиться за палочку.

— Я поговорю с герром Кестенхольцем сам, — проговорил он, с трудом сохраняя спокойствие. — А сейчас я, полагаю, должен вернуться в зал — меня могут хватиться. Было приятно познакомиться с вами, сэр.

Волан-де-Морт кивнул и вновь отвернулся, устремив взгляд куда-то в сад. Осторожно, не исключая вероятность удара в спину, Фридрих вернулся в гостиную с горящим камином. Однако лишь покинув её и пройдя значительное расстояние по тёмным коридорам он позволил себе чуть ослабить самоконтроль — с тихим рычанием ударил кулаком по стене, испугав спящие портреты. «Он считает, что я такой же, как его пешки, — со злостью подумал Фридрих, потирая кулак. — Этот самопровозглашённый лорд не на того напал».

— Итак, что вы можете сказать о Волан-де-Морте?

— Тёмный, властный, эгоцентричный, — ответил Фридрих, с удобством устраиваясь в кресле перед столом начальника. После раннего расставания двадцать четвёртого и выходного двадцать пятого лишь к полудню первого после Рождества рабочего дня у них выдалась возможность поговорить о произошедшем в Лондоне. — Он тот игрок, который предпочитает пешек офицерам. Также теперь я ещё больше уверен в том, что когда Волан-де-Морт начнёт действовать — а это произойдёт уже очень скоро — полагаться он будет в первую очередь не на хитрость и тайную дипломатию, а на силу.

— Почему вы так считаете? — спросил герр Кестенхольц.

На мгновенье Фридрих замялся, но всё-таки ответил честно:

— Он прощупывал меня во время разговора и, судя по всему, остался доволен моим уровнем как мага. Кроме того, он наводил справки о моих способностях у мистера Флинта, одного из участников международного дуэльного турнира, который я выиграл в выпускной год. И в конце беседы он… — Фридрих едва удержал себя от того, чтобы скривиться, — предложил мне стажировку. Намекнул, что мне стоит попросить вас о командировке в Британию, чтобы я смог оказаться в центре событий.

Герр Кестенхольц обратил на него взгляд, в котором читались строгость и беспокойство.

— Имейте в виду, Фридрих, я не намерен эту командировку одобрять.

— Я не собираюсь просить вас о ней, герр Кестенхольц.

После этих его слов начальник, по взгляду Фридриха видя, что тот не врёт, заметно расслабился. Склонив к плечу седую голову, он устало улыбнулся.

— Когда-нибудь вы станете большим человеком, Фридрих, — негромко, почти мягко произнёс он. — Ваше упорство и знания вкупе с родовым именем и средствами позволят вам подняться высоко, а гордость не даст прогнуться под других.

Фридрих опустил взгляд, смущённый, полный тёплого чувства благодарности и удовольствия, которое не испытывал никогда прежде.

— Благодарю вас за столь высокую оценку, герр Кестенхольц.

— Единственно мне жаль, — добавил начальник, — что вы не согласитесь занять это кресло, — он легко хлопнул по подлокотникам, — после меня.

— Я не могу, — совладав с собой, сказал Фридрих. — Принадлежность к роду…

— Я знаю, — спокойно перебил его герр Кестенхольц. — Поэтому и говорю, что вы станете большой потерей для Департамента… Впрочем, я рассчитываю, что в вашем лице Швейцария обретёт достойного представителя и защитника интересов, Фридрих, — послав ему ещё одну мимолётную улыбку, герр Кестенхольц поправив очки и заговорил по-деловому: — Теперь давайте перейдём к событиям на Ближнем Востоке…

Александр стоял на террасе поместья Мелеховых, вдыхая острый морозный воздух. В Подмосковье стояла настоящая зима — снежные минус двадцать, и Александр наслаждался этим явлением, от которого он порядком отвык с тех пор, как покинул Дурмстранг. Мороз и ледяной ветер, порывами налетавший с северо-востока, были прекрасным средством с утра, чтобы пробудиться и стряхнуть с себя тяжёлые сны.

В последние дни сны и в самом деле были тяжёлые. Это началось в ночь после прибытия на Буян и встречи с Марией; тогда Александр долго лежал, неспособный заснуть, и разглядывал артефакт, приготовленный в подарок девушке. Луна заглядывала в окно, и перстень блестел в её холодных лучах. Это кольцо, как говорила мать, хранилось в роду Штайнеров с семнадцатого века, однако как артефакт почти не находило применения — для его активации нужны чувства, а их у предков Александра не было в избытке. Мать, усмехаясь, любила повторять, что её супруг был первым Штайнером за последние сто — если не больше — лет, кто преподнёс своей невесте это кольцо активированным. Говорила, что желает избраннице сына того же.

В ту ночь, когда усталость наконец взяла своё, впервые за долгое время Александру приснилась мать. Но не та болезненная женщина, тень прежней себя, что посещала кошмары Александра на последних годах обучения в Дурмстранге — молодая и полная сил Астрид Штайнер с алой лентой в волосах, вздёрнутым подбородком и горящим взглядом той, кого не так-то просто остановить. Такой она была в детстве Александра; в такую неё влюбился отец. Он тоже был там, во сне. Офицерская выправка и резкие черты худого лица были такими же, как на колдографиях, но улыбка была много теплее. Красивая пара бойцов. Они стояли бок о бок и улыбались сыну…

Но затем отец нахмурил брови и серьёзно проговорил:

— Ты должен быть уверен, сын.

— Должен быть уверен, — как эхо подхватила мать; на её руке сверкал перстень с искрящимся бликами серебра камнем-концентратором. — Иначе это может плохо для тебя кончиться, Алекс.

— Я не боюсь, — возразил Александр. — Я люблю.

— И это опасно, — проронил Герхард.

— Посмотри на меня, — приказала Астрид. На глазах сына она стала меняться — осунулась и отощала, морщины избороздили лицо, а весь задор исчез из взгляда. Невольно вскрикнув, Александр подался назад, отворачиваясь, — не было сил вновь встречаться со своим кошмаром. — Смотри! — повысила голос мать, делая шаг к нему. — Любовь — одна из причин того, что я стала такой.

— Нет… — пробормотал Александр и повернулся к отцу в поисках поддержки. — Отец!..

Но Герхард не ответил — он рассыпался прахом, и ветер времени унёс его. Тут же упала и мать, изъеденная болезнью, бездыханная. Александр кинулся к ней, рухнул на колени, попробовал поддержать голову… его пальцы зарылись в прах, а на ладони блестело кольцо.

Он проснулся в холодном поту и больше не смог заснуть в ту ночь. К утру, однако, Александр в целом пришёл в себя и начал подозревать госпожу Янину в легилименции — слишком пристально старая ведьма смотрела на него во время завтрака, да ещё и спросила, не передумал ли он.

— Не передумал, — сказал Александр резче, чем хотел. — Оставьте меня в покое.

— Привязав себя к другому, ты не будешь знать покоя, — ответила Янина, но больше к этой теме не возвращалась.

С тех пор Александр видел родителей каждую ночь, даже после того, как с Буяна они с Марией перебрались в имение Мелеховых, охваченное предпраздничной суматохой. Здесь готовились к Новому году; ещё больше готовились к свадьбе Оксаны и Николая. В этом месте, рядом с полными счастья друзьями, Александр не мог погрязать в своих тревогах — не должен был и не хотел. Именно поэтому холодными утрами он выходил на террасу и дышал зимой и льдом, очищая голову от кошмаров.

С террасы открывался замечательный вид на обширный парк, простиравшийся до замёрзшего озера. Сейчас в саду кипела работа: домовики сновали туда-сюда, украшая кусты и деревья светящимися гирляндами, переливавшимися синим и красным, белым и зелёным — цветами Мелеховых и Назаровых; обвивали беседки и деревянные арки в аллеях парка покрытыми изморозью алыми розами; развешивали на ёлках шары, искусно расписанные лучшими мастерами Буяна; возводили ледяные скульптуры в форме зверей и птиц. Вместе с домовиками трудились и волшебники — они натягивали над садом чары, которые не допустят ветра и стужу, обеспечат комфорт гостей, которые захотят выйти вечером в парк. Что такие найдутся, не возникало сомнений — на свадьбу дочери Константина Мелехова приглашена чуть ли не вся магическая Россия и волшебники из других стран, и в бальном зале будет не протолкнуться.

Насмотревшись на парк, Александр вернулся в дом и спустился на первый этаж, где в небольшой семейной столовой собирались на завтрак.

— Доброе утро! — весело приветствовала его Мария. Она вся светилась, такая красивая в лёгком платье, с наспех собранным неряшливым хвостом. — Саша, налить тебе чай или?..

— Сиди, я сам, — улыбнулся Александр и, устроившись возле неё, потянулся к большому самовару. — А где Оксана?

— С Константином Аркадьевичем, — ответила Мария, толстым слоем намазывая масло на хлеб и кладя ему на тарелку. — Обсуждают приём, наверное. С Колей, вон, он вчера вечером часа три разговаривал…

Александр бросил взгляд на Николая, бледного, уже которую минуту размешивающего сахар в своей большой кружке. Его младший брат Андрей, сидевший рядом, тревожно хмурился и глядел в тарелку, изредка косясь на брата с волнением.

— А я не удивлён, — пожал плечами Василий Лисицын, один из добрых друзей Николая по Колдовстворцу. — Константин Аркадьевич — человек подозрительный, а тут он свою единственную дочку замуж выдаёт…

— Вась, заткнись, а? — от души посоветовал Олег Панютин, другой приятель Николая.

— Правда что, Вася, не нагнетай, — укорила Мария и повернулась к подавленному жениху. — А ты не волнуйся, Коля. Константин Аркадьевич знает, как ты предан Оксане — а это самое главное.

— Ага, — откликнулся Николай, наконец перестав размешивать чай. — Мы дела вчера обсуждали, — вдруг поделился он. — Константин Аркадьевич возвращает меня в Москву и ставит во главе артефакторных производств.

— Серьёзно?! — воскликнули в один голос Андрей и Олег, а Василий ухмыльнулся:

— Наконец-то!

— Это большой фронт работ, — заметил Александр, настроенный более серьёзно. Судя по состоянию Николая, он разделял позицию Штайнера.

— Ты справишься, Коля, — уверенно сказала Мария, поднимаясь из-за стола. — Если бы Константин Аркадьевич не был уверен в этом, он бы не назначил тебя. Он не тот человек, для кого всё решают родственные связи.

— Я справлюсь, — кивнул Николай с видом человека, у которого в любом случае нет альтернатив. Мария ласково улыбнулась ему и на время простилась со всеми — невесте понадобится её помощь, и, скорее всего, до самого начала церемонии они обе запрутся у Оксаны в комнате.

Как только Мария вышла, Андрей сказал:

— Александр прав, артефакторные предприятия Мелеховых — задачка не из лёгких. Бросать на них неподготовленного человека…

— Почему неподготовленного? — устало спросил Николай. — Пять лет в Якутии не прошли просто так. На рудниках много артефактов, в первую очередь оберегов разного рода — от укрепления стен шахт до защиты территории и предотвращения обнаружения магами или маглами. От меня требовалось разбираться в них всех. Кроме того, Константин Аркадьевич убедился, что мне постоянно поставляется информация о новых разработках его цехов; он понял, что я в состоянии разобраться в любых артефактах при возникновении такой надобности — поэтому, я думаю, и бросил меня именно на это крыло. Он хочет, чтобы уже сегодня я познакомился с партнёрами из Финляндии, Хорватии и Польши.

— Сегодня? — вскинул брови Олег. — Это же твоя свадьба.

— На которую приглашено много народа, — сказал Николай всё так же устало. — Константин Аркадьевич хочет дать всем понять, кто я такой и какое положение при нём буду иметь. Сообщение для партнёров, но также — посыл обществу.

Все на это с пониманием кивнули.

Глубоко в детали внутренней политики России Александр никогда не вдавался, но кое-что знал. До начала века в этой стране царила система взаимоотношений между волшебниками и простецами, в общих чертах сходная с таковой в других государствах. Миры сотрудничали лишь на высшем уровне: при каждом императоре был советник из числа магов, обычно остававшийся в тени и бывший посредником между императором и председателем Всероссийского магического совета. Долгие годы миры сосуществовали практически без иного взаимодействия — страна большая, и всем хватало в ней места; редкие же встречи маглов с волшебниками перекочёвывали в фольклор, богатый на истории, которые в магической России были реальными событиями.

Однако во время гражданской войны маглов в начале столетия главы магических родов решили использовать ситуацию себе на пользу. Пока простецы были озабочены политикой, волшебники подмяли под себя кто что успел: земли, производства, месторождения полезных ископаемых. Они не принимали ничью сторону в войне, и когда у маглов сменилось правительство, Магический совет решил не налаживать с ним контакт. Самому Совету это явно не требовалось — его члены как раз таки были теми, кто подминал и приумножал, и интереса к тем, у кого уже нечего брать, у них не было. Простое же население как жило изолированно, так и продолжало жить преимущественно в своих закрытых поселениях или районах больших городов.

Позднее, в тридцатые годы, к власти в магловской России, в то время уже ставшей СССР, пришёл человек, знавший больше, чем Магическому совету хотелось бы. Против волшебников начались репрессии, и те в ответ ушли лишь глубже в подполье. Кажется, это положение вещей в своё время очень вдохновило Гриндевальда — как Александр знал из дневников отца и рассказов матери, Гриндевальд посещал Россию в середине тридцатых и пробовал привлечь её магов на свою сторону. Однако до простых людей его так и не допустили — Магический совет приложил все усилия к тому, чтобы очернить Гриндевальда и выдворить его из страны. Этим людям чужак с разговорами о светлом будущем волшебного мира совершенно был не нужен. Пропаганда сработала, и Гриндевальд никогда не получил в России поддержки и популярности.

Магический совет и теперь оставался большой силой в волшебной России. Силой, однако, специфической — клуб для своих, он был, по сути, переговорной площадкой между главами сильнейших магических кланов, облекая их извечное соперничество, почти войну за ресурсы и власть в более-менее дипломатическое русло. Константин Аркадьевич также входил в этот совет, поэтому прекрасно понимал: если он не объявит громко, что стоит за Назаровым, и любое давление на него будет воспринято как акт агрессии против клана Мелеховых, акулы этого мира разорвут Николая на мелкие части. Так было с прошлым главой мелеховских производств, однако в тот раз Константин Аркадьевич предпочёл замять дело. В случае, если подобное случится с мужем его дочери, виновному не избежать полномасштабной войны. И все «партнёры» должны это знать.

Свадебная церемония была ослепительна. Мелехов постарался на славу, делая красивую, аристократичную свадьбу — не хуже, чем в любом магическом клане Европы. Молодые же были влюблены и счастливы так заразительно, что гости улыбались не светски-учтиво — совершенно искренне поздравляли и желали много добра. Александр был близко к молодым, держа за руку плачущую от счастья Марию. Глядя на Николая и Оксану, Штайнер улыбался и представлял, как однажды — быть может, совсем уже скоро — друзья будут так же радоваться за него и Марию.

— Поздравляю! — он сердечно пожал руку Николаю, который совсем позабыл о делах и светился улыбкой. — Поздравляю, — Александр обнял Оксану, и та в ответ сжала его так крепко, как только смогла. Нескоро Мелехова отпустила его и вдруг хихикнула.

— Вы следующие! — воскликнула она и бросила свой красивый букет из роз Марии. Та, хотя и растерялась, поймала его, и гости взорвались хохотом и комментариями. Мария смутилась и потупилась, а Александр не придумал ничего лучше, чем взять её за руку и утянуть подальше от центра толпы, пока Оксана не затеяла ещё что-то.

— Вот ведь неугомонная, — проворчала Мария, пряча пылающее румянцем лицо за цветами.

Александр отрывисто кивнул — сердце ухнуло в пятки, когда он понял, что сейчас прекрасный момент. Он быстро взял себя в руки и начал:

— Мария, я хочу…

— Штайнер? — перебил его кто-то удивлённым окликом. — Вот так сюрприз.

Обернувшись на голос, Александр мгновенно нахмурился.

— Свидерский, — он не был рад встретить одного из приятелей Винтерхальтера, особенно здесь и сейчас. — Не меньший сюрприз для меня.

— И не то чтобы приятный, верно? — хмыкнул Лукаш. Он говорил по-немецки, что, кажется, и вызывало усталое раздражение на лице его спутницы. — Но уж как есть, Штайнер, не нам спорить с выбором гостей герром Мелеховым… Ах да, ты же не знаком с моей женой, Анной. Анна, это Александр Штайнер, мой одноклассник.

— Я наслышана о вашей работе в Управлении правопорядка, герр Штайнер, — произнесла Анна тоном, исполненным не только великосветской учтивости, но и подлинного интереса. — Дело пана Малецкого, которое вы вели…

— А вы, фройляйн Ровинская, что же не в первых рядах? — перебил жену Свидерский, повернувшись к Марии. — Всё-таки свадьба вашей почти сестры.

— Мне нужно было подышать свежим воздухом, — ответила Мария. — Но, кажется, он быть свежим перестал, — и она решительно взяла Александра под руку, но тот аккуратно высвободился.

— Мария, в самом деле, тебе лучше вернуться к Оксане и Николаю. Вам тоже, фрау Свидерская, — наслаждайтесь вечером. А нам с вашим мужем необходимо поговорить.

— О чём же? — вскинул брови Свидерский.

— Не при дамах.

Мария посмотрела испытующе.

— Ты же не собираешься устраивать с ним дуэль? — тихо спросила она по-русски.

Александр покачал головой и выжидательно на неё взглянул. Прикусив губу, Мария всё же подчинилась — взяла под руку Анну и увела в сторону компании молодых волшебниц. Когда они остались одни, Свидерский резко осведомился:

— О чём ты хотел поговорить?

— О Кристофе Ройтере, — Александр приметил, как бывший одноклассник вздрогнул при звуке этого имени. — Заявление его матери до сих пор лежит в Отделе правопорядка. Стоит ли нам переместить его из папки «Пропавшие без вести» в какую-то другую?

— Работа германского Отдела правопорядка — не моё дело, — сквозь зубы проговорил Свидерский. — Судьба Кристофа Ройтера также им не является.

— В самом деле? — позволил себе усомниться Александр. Они стояли у самой стены зала, в тени одной из роскошных голубых елей, и на них никто не обращал внимания. — Я знаю, что он сделал, Лукаш. Твоя семья не могла оставить это так просто.

— И тем не менее оставила, — огрызнулся Свидерский. — Не лезь в это, Штайнер, ты меня понял? Не вороши прошлое — ничего хорошего из этого не выйдет, для тебя особенно.

Но Александр проигнорировал угрозу — легко читал чувства, которые Свидерский, посредственный актёр и окклюмент, был не в состоянии от него скрыть.

— Ты уговорил отца сохранить Ройтеру жизнь?

Лукаш снова вздрогнул, отвернулся и порывисто сжал кулаки.

— С чего бы мне защищать ублюдка, укравшего мою сестру?

— Потому что он твой друг.

— У меня нет друзей, — выпалил Свидерский с ожесточением. — Нет, не было и не будет. Тебе этого не понять, Штайнер, но так живут наследники чистокровных родов, от которых не отвернулось цивилизованное общество.

Александр хмуро посмотрел на него.

— В таком случае я рад, что это общество от меня отвернулось.

— Наслаждайся, — буркнул Лукаш и пошёл прочь; его плечи поникли, а голова была низко опущена. «Должно быть, он понимает, что и для его сестры побег из высшего света был благом», — подумал Александр, провожая взглядом бывшего одноклассника. К нему подошла жена и заговорила, однако Свидерский лишь отмахнулся.

Постояв ещё минуту, Александр направился обратно к друзьям, когда на него из толпы вылетел Штефан. На его лице отразилось облегчение.

— Мария послала мне проверить, не увёл ли ты Свидерского в сад сражаться, — сообщил он и смерил друга внимательным взглядом. — О чём ты с ним говорил?

— У меня был к нему вопрос по работе, — понизив голос — вокруг было много людей — сказал Александр. — Я выяснил, что хотел, и больше не… Что?

Штефан с укором качал головой.

— Алекс, ты неисправим, — без тени шутки, почти с обидой сказал он. — Ты на свадьбе близких друзей — оставь же дела для другого времени! Ты ведь не домовой эльф, переключайся на что-то помимо работы!

— Штефан, прекрати, — помрачнел Александр. — Я должен использовать шанс, когда вижу его. И это был лучший момент для разговора со Свидерским, ведь никак иначе он…

— Вот вы где! — на них обрушился Василий, раскрасневшийся, с горящими глазами. — Замыслили уже что, монстры дурмстрангские? — он беззлобно хохотнул и закинул огромную руку Штефану на плечо — тот аж присел под давлением этого детины. — Пошли выпьем! Старуха Янина притащила свою особую самогонку!..

— А пошли! — браво кивнул Штефан и добавил, обращаясь к Александру, по-немецки: — Будьте человеком, герр Штайнер, и вспомните, что у вас отпуск.

— Я помню, — нейтрально отозвался Александр и позволил Василию утащить себя вместе со Штефаном в дальний угол, где за одной из ёлок собиралась компания.

— Ой ты, Вася, и немчуру притащил! — хмыкнула Янина, разливавшая мутноватую жидкость из пятилитровой бутыли по подставленным стаканам. — Что глазами лыпаете — рюмки колдуйте, бестолочи!

— Янин Елисевна, ну что ж бестолочи-то сразу? — под хохот окруживших магов проворчал Василий, принимая стакан, который наколдовал и сунул ему в руку Штефан. Другой такой же Баумер вручил Александру, третий оставил себе.

— А кто ж вы, милы мои? — сказала Янина и в упор посмотрела на Александра. Тот мгновенно усилил защиту мыслей и отвёл глаза. — Иди-ка сюда, Сашка… — он нехотя шагнул к ней, и старая ведьма плеснула ему двойную порцию своего варева.

— За молодых! — крикнул Олег, высоко поднимая стакан.

— За молодых! — поддержали остальные и залпом осушили свои рюмки. Александр тоже пригубил, но осторожно — уже был знаком с самогонкой госпожи Янины и совершенно не хотел попадать из-за неё в неловкие ситуации.

— Пей-пей, — тихо сказала ему Янина, пристально смотревшая на Александра, — и все мрачные мысли свои повыбрось… И ещё. Тебе мёртвые что-то говорят — я чувствую их рядом с тобой. Так ты их выслушай и поблагодари, а после попроси уйти — если они останутся, тебе жизни не будет.

Александр широко распахнул глаза.

— Откуда вы?..

Но Янина уже отвернулась от него. Опрокинув в себя полный стакан самогонки, она утёрла рот краем нарядной шали и затянула:

Она вышла из-за ёлки, и к её голосу присоединились звонкие голоса девушек:

На последней строчке запела Оксана, и все прочие разом смолкли — у Мелеховой был красивый, глубокий голос, полный неподдельных чувств:

Вслед за госпожой Яниной все из-за ёлки устремились обратно к центру зала, и Александр остался один. Он был этому рад — слова Янины воскресили в его голове сцены ночных кошмаров, и страх пополам с печалью вернулись мгновенно. Мрачно посмотрев в свой почти полный стакан, Александр оставил его на столике неподалёку — не хотел алкоголем глушить переживания, не считал это честным по отношению к себе. Под песни, избегая танцующих, Александр стал обходить зал без особой цели, когда ощутил на себе чьё-то внимание. Он огляделся в поисках — и наткнулся на взгляд Мелехова. Хозяин дома слегла наклонил голову, и Александр, повинуясь призыву, подошёл к нему.

— Мои поздравления, Константин Аркадьевич.

— Благодарю, Александр, — откликнулся Мелехов, получивший уже не меньше полутысячи поздравлений сегодня. — Как вы думаете, — неспешно продолжил он, — моя дочь будет счастлива в этом браке?

— Да, насколько я могу судить, — осторожно ответил Александр. — Оксана и Николай любят друг друга всем сердцем.

— Однако любовь и счастье в браке не всегда сопутствуют, — произнёс Мелехов всё тем же тоном. — Мою жену, Ефросинию, для меня выбрал отец. Мы женились без любви, но прожили вместе счастливые тридцать два года, пока болезнь не забрала её у нас…

Мелехов прервался, чтобы с дружелюбной улыбкой ответить на поздравления подошедших к нему волшебников. Когда же он повернулся обратно к Александру, его лицо было строгим.

— У меня есть ещё одна дочь, чьим счастьем я озабочен. Зная, как я люблю Машу, что держу её за родную, мои деловые партнёры предлагают своих сыновей ей в мужья. И в то же время есть вы… — Мелехов обвёл Александра долгим взглядом с головы до ног. — Признаю, как человек вы мне импонируете почти во всём. Но ваша семья ещё более спорная, чем у Николая. И если в случае Назаровых было относительно легко закрыть глаза на тёмные пятна — тех предателей и наёмников, чьи имена мы стёрли из истории, — то в вашем случае так легко не отмыться. Ваши родители, в особенности отец, были знамениты… Однако вы сами не похожи на радикала, и это, скажу вам по правде, единственная причина, почему я в принципе веду с вами этот разговор. Я не такой, каким был господин фон Хафнер — я не закрою глаза и не отвернусь, если моя дочь попробует связать себя с человеком, который намерен лезть под Авады за утопию.

Александр внимательно выслушал его, ничего не говоря. Когда Мелехов закончил, Штайнер с уважением склонил голову.

— Я понимаю ваши тревоги, Константин Аркадьевич. Однако я в самом деле не радикал и не собираюсь им становиться. Все изменения, которые я хочу принести в Германию и Европу в целом, я собираюсь претворять в жизнь путём дипломатии, не войны. Я не стану утверждать, что не пойду в политику, потому что это ложь. Но я не буду действовать методами своего отца — его и Гриндевальда поражение научило меня многому. Что касается Марии… — она была там, в толпе — танцевала с друзьями, такая счастливая и лёгкая, лучащаяся теплом. — Я люблю её больше своих убеждений. Я жизнь положу, чтобы сделать её счастливой.

Совершенно неожиданно Мелехов улыбнулся.

— Что ж, ваша позиция мне ясна и приятна, Александр.

У Штайнера слегка отлегло от сердца.

— Рад это слышать. Я знаю, как важны для Марии ваше мнение и одобрение, — и, поклонившись, он торжественно произнёс: — Константин Аркадьевич, я прошу у вас разрешения сделать Марии предложение.

— И я вам его даю, — ответил Мелехов. Александр широко улыбнулся и, вновь поклонившись, повернулся было, чтобы найти Марию, но голос Мелехова его остановил: — Ещё одно слово. В ваших же интересах, мой юный друг, оказаться именно тем, кого Маша в вас видит и к кому испытывает чувства. В противном случае вы рискуете, сильно рискуете.

И, коротко кивнув застывшему Александру, он отошёл к главному столу, за которым сидели жених и невеста. Проводив его взглядом, Александр глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз, а после решительными шагами направился к Марии. Та как раз отдыхала за столом после череды весёлых танцев. Возле неё вился какой-то парнишка лет семнадцати, но под взглядом Штайнера испарился.

— Саша! — Мария встрепенулась и протянула к нему руки. — Ты где попадал? Я волновалась.

— Мне нужно было уладить некоторые вопросы, — расплывчато ответил Александр. Аккуратно сжав её руки в своих, он притянул девушку к себе. Глаза Марии заблестели.

— Пригласишь меня потанцевать?

— Прогуляться, — ответил Александр и, не дожидаясь удивлений или возражений, утянул её прочь из бального зала — по коридору и направо, через высокие дубовые двери, распахнутые сейчас, на улицу, в прекрасный зимний парк. Там в густеющих сумерках уже бродили те, кто устал от плясок или шума компании; в основном — молодые пары, но было и несколько пожилых волшебников, что-то обсуждавших на пониженных тонах, сбившись в тесную группу. Не обратив на них большого внимания, Александр провёл Марию под переливающимися красно-синими и бело-зелёными гирляндами по алее вглубь парка, пока дорожка не вывела пару к заледеневшему озеру. На самом краю его, за кустами можжевельника, притаилась беседка, где молодые люди и укрылись от посторонних глаз.

Устроившись рядом с ним, Мария прижалась к Александру боком — она часто мёрзла, а он согревал.

— Ты устал от праздника? — проникновенно спросила Мария.

— Нет, — покачал головой Александр, заглядывая в её глаза — их васильковая синева была потрясающе мягкой, нежной, тёплой. — Я хотел поговорить с тобой.

— Поговорить?.. — Мария резко выпрямилась, обвела его встревоженным взглядом. — Ох, Саша, ты так серьёзен… Что-то случилось? Ты и пан Свидерский всё же рассорились?..

— Нельзя рассориться с тем, с кем никогда не приятельствовал, — отмахнулся Александр. — Нет, Мария, дело не в Свидерском или ком-то ещё. Дело во мне… в моих чувствах.

И прежде, чем девушка успела опомниться, он опустился перед ней на одно колено.

— Мария, — произнёс Александр, доставая из кармана коробочку, обтянутую тёмно-синим бархатом, — я не мастер изящных выражений, поэтому никогда, наверное, не смогу выразить словами всё то, что чувствую к тебе. Однако свою любовь я готов доказывать тебе каждый день до конца жизни, — он открыл коробочку и протянул ей — бледной, взволнованной. — Мария Ровинская, согласитесь ли вы оказать мне честь и стать моей женой?

— Ох!.. — выдохнула Мария, прижав руки к груди. Её взгляд был прикован к старинному серебряному кольцу, хотя скорее — к камню в его оправе. — Что внутри?!

— Мой Патронус, — ответил Александр, вместе с ней наблюдая за тем, как кувыркается в серебристых искрах сверкающая рысь. — Часть меня будет всегда с тобой… если ты согласишься принять это кольцо, конечно.

— Что за вопрос?! — вскричала Мария — и налетела на него, сжимая в объятиях. — Саша, любимый, конечно я приму! Конечно я согласна выйти за тебя!

Он улыбнулся, и они слились в поцелуе — долгом и жарком, которому не страшен холод зимней ночи. Когда же молодые люди, тяжело дыша, чуть отстранились друг от друга, Александр поймал руку Марии и надел кольцо.

Письмо матери застало Фридриха в Афганистане, куда он сопровождал начальника для инспекции посольства — вокруг него ходили нехорошие слухи, и герр Кестенхольц решил лично проверить, что происходит в Кабуле.

Вместо обычного учтивого безразличия письмо сочилось страхом.

Отбросив письмо от себя, Фридрих спрятал лицо в ладонях, с нажимом помассировал лоб.

— Что-то случилось, Фридрих? — тактично осведомился герр Кестенхольц, с которым они вместе завтракали.

— Письмо из дома, — мрачно ответил Фридрих. — Мой отец, кажется, болен. От меня требуют вернуться незамедлительно.

— Отправляйтесь, конечно же, — кивнул герр Кестенхольц. — Я справлюсь без вас, Фридрих. Позаботьтесь о семье.

— Как скажете, — блекло отозвался Фридрих. Он накрыл салфеткой едва начатый завтрак, поднялся из-за стола, простился с начальником и направился в свой номер гостиницы. Там он вызвал эльфов и отдал распоряжение, а сам остановился у гардероба, невидяще глядя на резную створку. — Дерьмо! — Фридрих с силой ударил по ней кулаком — по руке тотчас же прошла волна боли, засаднили костяшки, но Фридрих не обратил на это внимания.

Это письмо — глупый порыв матери. Если отец не в состоянии контролировать её, значит, он в самом деле плох. Может умереть?.. «Только не сейчас… не так скоро», — думал Фридрих, прижимаясь лбом к деревянной панели.

Если отец умрёт, он, Фридрих, станет бароном. А барону фон Винтерхальтеру по статусу не положено служить.

На своём месте в Департаменте международных отношений Фридрих хотел оставаться как можно дольше. Ему нравилась эта работа, сложная и нередко тяжёлая, но пользу от которой Фридрих отчётливо ощущал, ежедневно пополняя свой багаж умений и знаний. Он разбирался в геополитике и заводил знакомства в разных странах, учился решать конфликты других и контролировать себя. Огромный путь был им пройден с момента выпуска из Дурмстранга — и Фридрих не хотел, отчаянно не желал сходить с него сейчас, когда ещё столькое в нём самом нуждалось в улучшении, корректировке. Он не хотел замыкаться в проблемах Швейцарии и семьи, когда вокруг целый мир — мир, как воздействовать на который он всё ещё учился.

Однако теперь нет выбора, нужно возвращаться. Необходимо узнать, как плохо обстоят дела и сколько ещё времени есть в запасе.

Мощными порталами через Тегеран, Стамбул и Рим Фридрих добрался до Берна за четыре часа. По прибытии его задержали в Департаменте всего на пять минут — потребовалось подписать заявление на отгул и пообещать в течение суток прислать официальное разъяснение, почему он вынужден был прервать командировку. Едва же с этим был покончено, Фридрих трансгрессировал домой. Родовой замок и горы вокруг были, как всегда, умиротворены и спокойны.

— Молодой господин, — возникший на краю трансгрессионной площадки домовик отвесил нижайший поклон.

— Мой отец у себя? — спросил Фридрих, не желавший тратить время на поиски по замку родителя.

Эльф поднял голову, чуть округлив глаза.

— Хозяева уже как неделю в Ницце, молодой господин. С тех пор, как здоровье хозяина…

Раздражённо цыкнув, Фридрих махнул рукой — домовик мгновенно замолчал — и крутанулся на месте. Темнота поглотила горы и замок, а секунды спустя кристальный горный аромат сменился солёным запахом побережья. Пахло ещё и цветами — мать любила мерзкие лилии и приказывала эльфам постоянно выращивать их на клумбах вокруг двухэтажной виллы из песчаника, скрывавшейся в тени пальм от взглядов любопытных. Таковых всегда было вдоволь — многие знали, что этот дом принадлежит влиятельнейшей семье Швейцарии, и волшебники, также владевшие виллами в этом престижном приморском районе магической Ниццы, не чурались попыток заглянуть за высокий забор или осмотреть территорию с моря. Свету всегда нужен повод для сплетен.

Ярко-красные ставни дома были открыты, и окна первого этажа распахнули настежь, впуская в комнаты воздух. У одного из окон был различим женский силуэт; подойдя ближе, Фридрих увидел мать, отрешённо смотрящую в полутень под ветвями цветущих магнолий. В мундштуке, крепко зажатом между её тонкими пальцами, тлела сигарета.

Фридрих нарочито громко прочистил горло. Вздрогнув всем телом — пепел с сигареты упал на подоконник, — мать очнулась от размышлений и повернулась.

— Фридрих, вот и ты, наконец…

— Я прибыл бы раньше, не забудь вы указать, что находитесь в Ницце, — процедил Фридрих, сегодня не скрывая своего раздражения.

— Я не указала?.. — Дитлинд расширила глаза в удивлении, но тут же моргнула и передёрнула покрытыми шалью плечами. — Теперь уже не важно, верно? Ты ведь здесь, с нами…

— Что с отцом? — перебил её Фридрих, останавливаясь перед клумбой, отделявшей его от дома. С той несло приторным ароматом лилий, и молодой человек старательно подавлял желание немедленно спалить эти отвратительные цветы.

— Сердце, — сказала мать и глубоко затянулась. То, как легко она вдыхала такое количество дыма, говорило, что ей не впервой. Фридрих и не знал, что мать курит. — Целители говорят, это наследственное, у его отца тоже была такая проблема.

— Насколько это опасно?

— Пока непонятно. Целители с ним с раннего утра — я вызвала специалистов из Берна, не доверяю французам, — но ещё не закончили, — Дитлинд сделала ещё одну затяжку и закрыла ладонью глаза. — Ах, ну почему я его послушалась?! Мне нужно было обратиться за помощью ещё на прошлой неделе, и тогда приступа бы не было!..

Оставив её курить и причитать, Фридрих обогнул здание, взошёл по крыльцу к парадной двери и пружинистым шагом направился к комнате, которую всегда занимал отец. На требовательный стук дверь приоткрыл целитель-стажёр и посмотрел волком.

— Вам придётся подождать, герр. Осмотр ещё не окончен, и мы не…

— Я сын барона, — сказал Фридрих, твёрдой рукой удерживая дверь открытой. — Пропусти.

Поколебавшись немного, парень насупился, но попятился — видимо, приметил, что в другой руке Фридриха была волшебная палочка. Винтерхальтер вошёл и тут же едва не закашлялся от концентрированных паров неких зелий, чей тяжёлый дух витал в комнате. Окна были закрыты, даже ставни, и в помещении царил полумрак. Помимо стажёра здесь находились двое целителей постарше: один из них помешивал варево в котле, в то время как другой склонился над бароном. Тот лежал на кровати, бледный и полуживой. Прикроватный стол, который обычно занимали книги и документы, сейчас был уставлен лекарствами.

— Ну что вам, молодой человек? — буркнул целитель, который трудился над зельем.

— Я желаю узнать, каково состояние моего отца, — заявил Фридрих.

— Мы уже сказали баронессе, что всё объясним, когда завершим… Ой! — он шарахнулся в сторону от луча заклинания, пущенного Фридрихом в сантиметрах от его виска. — Вы что, сошли с ума?!

— Я требую ответов, — Фридрих выше поднял палочку, указывая теперь уже точно на голову целителя. Второй целитель и стажёр замерли, в испуге пялясь на Винтерхальтера. — Сейчас же.

— Фридрих, прекрати, — послышался со стороны кровати слабый голос.

— Отец, — Фридрих опустил палочку, но не до конца. — Что это значит?

— Они действуют в соответствии с моим распоряжением, — хрипло ответил Конрад, предпринимая попытку приподняться на локтях. Стоявший рядом целитель тут же помог, а когда он отступил, Фридрих лучше разглядел лицо отца — и едва удержал возглас. На пергаментно-бледной коже отчётливо проступали вздувшиеся, почерневшие вены; тёмные круги очерчивали глаза, белки которых налились мясным, кроваво-серым цветом.

— Что… что с вами? — запнувшись, проговорил Фридрих.

— Последствия войны дают о себе знать, — ответил отец, через слово жадно хватая воздух бескровными потрескавшимися губами.

— Проклятия, — Фридрих шагнул ближе, обеспокоенный. — Но вы никогда не говорили…

— Зачем бы мне? — оборвал его отец и зашёлся в приступе страшного кашля. Целитель откупорил и сунул ему какую-то склянку, и отец проглотил зелье. — Уходи, — проговорил он, когда восстановил дыхание. — Поговорим позже.

— Как вам угодно, — откликнулся Фридрих и с максимально нейтральным выражением, какое только смог придать лицу в тот момент, покинул отцовскую комнату. Дверь за ним моментально затворили и для верности заперли чарами.

Принять родных барон согласился лишь поздно вечером. Перед этим целители, уходя, спели матери сказку про наследственные проблемы с сердцем, которые начали проявлять себя из-за возраста. Эта ложь, однако, мать успокоила, и в комнату супруга она входила с робкой надеждой в глазах.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Дитлинд, приблизившись к кровати мужа. Присесть, однако, или коснуться покоящегося на подушках барона она не решилась.

— Лучше, — коротко бросил Конрад. Он выглядел больным, но уже не так устрашающе, как ранее днём — чёрные вены пропали с лица, а белки глаз почти вернули свой естественный цвет.

— Быть может, вы хотите чего-нибудь? — продолжила мать после секундной заминки. — Распорядиться об ужине? Или подать вам воды?.. — она взяла с прикроватного столика стакан и, наполнив его, протянула мужу.

— Я желаю поговорить с сыном. А вы ступайте.

Мать вздрогнула и опустила глаза, но не заспорила. Поставив стакан обратно на стол, она молча вышла, не оглядываясь. Когда за ней затворилась дверь, отец повернулся к Фридриху.

— Надеюсь, ты ничего не сказал своей матери о моём состоянии. У неё длинный язык, а огласка нам ни к чему.

— Я ничего не сказал.

Отец скупо кивнул и продолжил:

— Пришла пора нам с тобой поговорить о будущем, Фридрих. Согласно прогнозам целителей, мне не прожить больше трёх-пяти лет. За это время ты должен принять все дела семьи, — он сделал паузу, чтобы глотнуть воды. Отдышавшись, отец продолжил: — Это включает в себя несколько условий. Во-первых, ты будешь через день встречаться с герром Хауслером, моим поверенным, который будет вводить тебя в курс экономической составляющей наших дел. Во-вторых, я сам буду просвещать тебя по части политики, в которую вовлечён. В-третьих, что вытекает из первых двух требований, ты должен покинуть должность в Департаменте. У тебя больше нет времени, которое можно было бы тратить.

— Работа в Департаменте приносит много пользы начиная со связей в других странах и заканчивая развитием моего характера, — с достоинством произнёс Фридрих. — Я не считаю её тратой времени. Кроме того… видите ли, поступая на эту работу, я сказал герру Кестенхольцу, что оставлю должность, когда стану бароном. Ни днём раньше, ни днём позже. И я намерен сдержать своё слово.

В комнате повисла тишина. Нахмурившись, отец пристально смотрел на Фридриха, уверенно расправившего плечи, не намеренного отступать. Эта должность, это обещание были слишком дороги ему, чтобы сдаваться. Кажется, отец почувствовал это. Он поджал губы, но затем произнёс, всем своим видом выражая неудовольствие:

— Приоритетом являются дела семьи. Если сможешь совместить с ними свою работу — работай.

— Я справлюсь, отец, — сказал Фридрих.

Конрад дёрнул щекой, и этот жест вышел полным раздражения и мрачной досады. Когда отец заговорил вновь, его голос звенел привычной сталью:

— И последнее, на сей раз обсуждению не подлежащее. Ты должен жениться.

От неожиданности Фридрих опешил.

— Что?

— Ты должен жениться, — повторил отец не допускающим возражений тоном. — Роду нужно продолжение, а тебе — наследник.

Оторопело глядя на него, Фридрих ощущал, как жар растекается по венам, приливает к голове. Фридрих постарался взять себя в руки и звучать рационально:

— Отец, но позвольте…

— Я же сказал, никаких обсуждений, — чуть повысил голос Конрад. Это, кажется, забрало у него немало сил, но и доставило мстительно удовольствие — отец не любил, когда ему перечили. — Я уже обсудил этот вопрос с Вильгельмом Кроненбергом. Его дочь составит тебе достойную пару.

Закат давно догорел, и по саду стелилась индиговая темнота, когда Фридрих вышел из дома под сень пальм. Апрельские ночи даже здесь, на юге, ещё пахли прохладой, но в данный момент Фридрих не чувствовал холода. Он вообще ничего, кроме злости, не чувствовал.

— Что случилось? — мать опять курила, на этот раз устроившись в плетёном ротанговом кресле у самых клумб с лилиями. Фридрих плохо видел её глаза, но догадался, что она плакала.

Не ответив, Фридрих прошёл мимо неё и замер у парапета террасы, слушая шум моря. Ком в груди, ком огненных ядовитых змей неприятно шевелился. Одинокая чайка надрывалась справа по берегу, кружа над чем-то на бледно-серебристом в лунном свете песке. Невдалеке, за границей барьеров, закрывавших магический квартал, проплывали магловские яхты.

Сзади послышались шаги — это мать подошла, окружённая облаком дыма и тревог.

— Что произошло? — вновь спросила она. — Мой дорогой, ты должен сказать мне…

— Нет, не должен, — отрезал Фридрих, не взглянув на неё. Ему было чертовски душно. — Извините, но я хочу побыть один и подумать.

— Не смей так разговаривать со мной! — вдруг взвилась мать. Её голос звенел от возмущения и, кажется, слёз. — Я твоя мать, поэтому следи за тоном!..

Фридрих повернулся к ней с раздражением и презрением.

— Приношу извинения. Спокойной ночи, — и он резко зашагал прочь.

Ему было всё равно, плачет эта женщина или нет.

Фридрих шёл, не разбирая дороги. Его мысли были отрывистые, туманные, путанные. Поднявшаяся во время разговора с отцом, усугублённая матерью злость владела им, и Фридрих беззастенчиво искал, на кого или что её можно выплеснуть.

В очередном узком проулке было двое мужчин. Темнокожие и крепкие, они по очереди прикладывались к горлу бутылки и курили самокрутку, что-то обсуждая на почти неразборчивом диалекте французского. На вышедшего в переулок Фридриха они уставились в первый момент отупело, затем в их тёмных глазах полыхнула мысль.

Дальше всё происходило мгновенно. Один из негров достал из кармана нож, но прежде, чем сумел пустить его в ход, был отброшен назад мощным заклинанием. Ударившись головой, он мешком осел на землю. Второй негр вскрикнул, выпучив глаза, а затем по-животному зарычал и кинулся на Фридриха. Тому это и нужно было — наложив на магла Силенцио, Фридрих оскалился и рубанул его Режущим, затем ещё и ещё, и всё больше крови растекалось вокруг…

— Проклятье! — вскрикнул кто-то, и палочка стремительно рванула из руки Фридриха.

Вздрогнув, сжав кулаки, Фридрих обернулся, готовый давать отпор.

— Какого?!.. — он осёкся, встретившись взглядом с человеком, обезоружившим его. Увидев его лицо, тот дёрнулся и отступил на шаг.

— Фридрих?..

— Кристоф? — Фридрих моргнул, не веря своим глазам. Но, кажется, это был не морок — бывший одноклассник, с которым он приятельствовал в школе, стоял перед ним на грязной тёмной улочке Ниццы, ошалело на него пялясь. — Что ты здесь делаешь?

— Что ты забыл в магловском районе?! — выдохнул Ройтер потрясённо. — Проклятие, я бы Гриндевальду меньше удивился, чем тебе…

Фридрих требовательно протянул руку.

— Верни мою палочку.

Кристоф поколебался, но отдал оружие. Откинув с лица волосы, он подошёл с израненному Фридрихом негру и склонился над ним. Фридрих наблюдал за этим с пустотой во взгляде и душе. Его гнев поутих, и теперь он вновь контролировал себя.

Тем временем Кристоф провёл палочкой над маглом, останавливая кровь и закрывая раны. Закончив с этим, проверил другого — тот был недвижим, но дышал, — после чего вернулся к Фридриху.

— Нужно убираться отсюда, — сказал Ройтер серьёзно. — Полагаю, ты не горишь желанием встречаться с жандармами.

Фридрих кивнул и хотел было проститься и трансгрессировать, но Кристоф раньше вцепился в его руку. Миг — и они оказались посреди небольшого кладбища у церковной стены. По другую сторону высилась скала, которую венчали развалины с величественными колоннами.

— Где мы?

— Ла-Тюрби, — Кристоф махнул рукой в сторону. — Там, вниз по холму, к морю — Монако. Там, — он указал в противоположную сторону, на улицу за кладбищенской оградой, — мой дом.

— Твой… — Фридрих оборвал себя, спросил строго: — Зачем ты перенёс меня сюда?

— Ну как же? Я сказал, нам надо было сматываться из того переулка. При этом, — он направил на него волшебную палочку, — нам есть, что обсудить.

Фридрих поднял в ответ свою.

— Что же?

— По крайней мере условия, по которым мы расстанемся друзьями, — голос Кристофа звучал необычно, холодно. — Ты должен поклясться, Фридрих, что ни одна душа не узнает, что ты видел меня.

— Кому бы я и зачем стал рассказывать? — осведомился Фридрих. Какая-то часть его существа — та, наверное, что толкнула на нападение на тех маглов — требовала выпустить заклинание в бывшего товарища. Разумная часть, взращённая сильной за годы работы в Департаменте, упорно сопротивлялась.

— Ещё скажи, что не поделишься этой информацией со Свидерским.

— Опять же, с чего бы? Ваши дела меня не касаются.

На его последние слова Кристоф усмехнулся и опустил палочку.

— А ты не особо изменился, — сообщил Ройтер с удовольствием. Он провёл палочкой по воздуху над своей головой, очерчивая круг дезактивации барьера, после чего убрал оружие в карман. — Прости за эту сцену, но мне рисковать нельзя.

— Я понимаю, — кивнул Фридрих, тоже спрятав палочку. Кристоф как-то странно дёрнул рукой в его сторону, но в последний момент передумал и отвёл взгляд.

— Ну, кхм… Как насчёт выпить за встречу по старой памяти?

Фридрих задумался, а после согласно наклонил голову. Слегка повеселев, Кристоф жестом пригласил его следовать и повёл бывшего товарища прочь с кладбища, на тихую безлюдную в этот поздний час улочку сонного городка. Миновав несколько строений, они остановились у старого, сложенного из кирпича двухэтажного дома, зажатого между соседними.

— Заходи, — сказал Кристоф, отперев дверь ключом. — Только потише, мои девочки, наверное, спят.

Прихожая была маленькая, утлая; в ней с трудом помещались шкаф для мантий и обувная стойка. Приглушённый свет, который зажёг Кристоф, освещал уходящий дальше узкий коридорчик и деревянную лестницу на второй этаж.

— Направо, — сказал Кристоф. — Здесь у нас кухня — располагайся, я принесу выпить.

Пока он открывал шкафы и доставал бутыль и бокалы, Фридрих опустился на предложенный стул. Он осматривал маленькое помещение с тенью любопытства и брезгливости, слившихся в единое чувство, которое не укрылось от внимания Ройтера.

— Да, мы не как короли живём, — проворчал он, поставив на стол два коньячных бокала. — Не будь таким снобом, Винтерхальтер.

— Я лишь удивляюсь, — сухо отозвался Фридрих, наблюдая за тем, как хозяин дома разливает янтарную жидкость. — Что ты, что Беата всегда были любителями комфорта.

— Теперь выбирать не приходится, — пожал плечами Кристоф, усаживаясь напротив него. — За встречу?

— За встречу.

Они выпили, и Фридрих спросил:

— Как давно ты здесь обосновался?

— Уже почти год, — ответил Кристоф. — С самого рождения дочки. Беата настояла, что для ребёнка этот климат благоприятнее, чем Швеция, куда мы подались вначале. Кроме того, у неё остались кое-какие связи с подругами по Шармбатону, и те помогли отыскать место, где нет волшебников.

Эта новость повергла в глубокое удивление, но и вызвало другое, куда более неприятное чувство.

— Ты живёшь среди маглов? — кажется, Фридриху не до конца удалось скрыть брезгливость.

— Не только живу, но и работаю на одного магловского букмекера из Ниццы, вытрясаю из неплательщиков долги, — Кристоф строго посмотрел на него. — Не вижу в этом проблемы. Они люди как люди, ничего особенного.

Фридрих вскинул бровь, смерил его долгим взглядом.

— Ты изменился со школы.

— Как теперь вижу, не я один. Раньше ты не отличался такой толерантностью.

Они сделали ещё по глотку, и Ройтер вдруг улыбнулся.

— Знаешь, а я тебе даже рад.

— Я тоже рад встрече, Кристоф, — откликнулся Фридрих, за ножку покручивая бокал.

— Ну вот врёшь же, — Ройтер устало вздохнул, но предпочёл не развивать тему. — Расскажи лучше, как сам. Ты всё ещё в Министерстве?

— Да, — бросил Фридрих, перед глазами которого вновь вспыхнуло лицо отца; зазвучали слова — приговор.

Кристоф внимательно посмотрел на него.

— Что стряслось?

Но Фридрих только отмахнулся и прикончил коньяк. Его тепло успокаивало лишь немного.

Кристоф вновь наполнил гостя и свой бокалы, продолжая смотреть пытливо. Однако повторить вопрос он не успел — на лестнице раздались шаги, заскрипели ступени, а затем послышался голос:

— Крис, ты вернулся? Ты не один?.. — переступив порог, девушка замерла в дверях, схватившись за сердце. — Ах!

— Нет повода для беспокойства, Беата, — сказал ей Кристоф. — Фридрих здесь как наш гость.

Казалось, Беата пропустила его слова мимо ушей. Всё так же настороженно она смотрела на Фридриха, и в глазах её отчётливо читался страх.

— Моя семья…

— Ничего не узнает, — заверил её Фридрих, прекрасно понимая, откуда на лице девушки такой ужас. — Я дал слово.

Не утратив подозрительности до конца, Беата всё же подошла к столу; Кристоф мягко приобнял её за талию, и Беата опустила руку ему на плечо. В свете одинокой лампы Фридрих лучше её рассмотрел и отметил, что жизнь в добровольном изгнании из магического общества сильно сказалась на девушке. Больше не было искристого взгляда и изящной лёгкости движений. Некогда нежнейшие руки порядком огрубели — зато на безымянном пальце гордо блестело аккуратное золотое кольцо.

— Хельга спит? — спросил Кристоф, нарушая молчание.

— Спит, — коротко ответила Беата, всё ещё не в силах оторвать взгляд от Фридриха. Она словно бы увидела привидение, напоминание о прошлой жизни.

— Вот и отлично, — немного невпопад заявил Кристоф. — Будешь с нами коньяк?

Беата медленно покачала головой. Переборов себя, она осторожно спросила:

— Фридрих, скажи мне… как Лукаш?

— В порядке, — ответил Фридрих. — Женат, двое сыновей.

— Он счастлив?

Фридрих вспомнил чету Свидерских на приёме в своём замке в прошлом августе: устало-циничного Лукаша и подавленную Анну.

— Это не мне судить, — он поднялся из-за стола. — Благодарю за приём. Мне пора.

— Прощай, Фридрих, — Кристоф тоже встал и протянул ему руку. — В будущем месяце мы отплываем в Америку. Не думаю, что нам доведётся ещё повстречаться.

Бросив взгляд на бледную, напряжённую Беату, замершую за спиной мужа, Фридрих пожал руку приятеля.

— Удачи вам.

Если барон Конрад фон Винтерхальтер что-то решил, он никогда не откладывал претворение замысла в жизнь в долгий ящик. Помолвка его сына и Арабеллы Кроненберг состоялась в родовом замке Винтерхальтеров две недели спустя.

Весь приём Фридрих был холодно вежлив и не выпускал из рук бокал с вином. На другом конце зала его невеста стояла в окружении подруг и старших дам, весело щебечущих и поздравляющих с прекрасным союзом. Подальше от неё налегала на выпивку Лора Пробст, бросая на Фридриха тоскливые взгляды. Отец, благодаря стараниям целителей не выглядевший больным, обсуждал что-то с герром Кроненбергом — не иначе как условия выгодной для обоих сделки по объединению семей. Фридрих поморщился.

— Вы не выглядите довольным, Фридрих, — тихо заметил, когда они ненадолго остались одни в толпе, герр Кестенхольц с намёком.

— Простите, мне действительно сложно это скрывать, — мрачно отозвался Фридрих и сделал глоток, буравя взглядом украшенный жемчугом каскад медовых волос, закрывавший спину его в скором будущем жены.

— Брак — это не так плохо, как считают молодые люди, — проследив направление его взгляда, сказал начальник. — Хорошо иметь в жизни опору, поддержку.

— Только не будучи к этой самой опоре насильно привязанным, — вздохнул Фридрих. Он не врал начальнику никогда, и сейчас не видел смысла скрывать своё состояние, которое тот и так угадывал. — Но даже больше, чем этот брак, меня расстраивает перспектива скорого ухода из Департамента.

— Как скоро?

— Максимум пять лет. С большой долей вероятности, меньше.

— Но вы ведь знали, что это произойдёт, верно? — герр Кестенхольц поправил очки. — Ещё когда вы пришли ко мне на собеседование, у вас был план.

— Был, — признал Фридрих.

Тогда, молодой и окрылённый своим умом, талантом, перспективами, он и подумать не мог, как сложно будет следовать плану. Не представлял, что ему, гордому наследнику богатейшей семьи Швейцарии, придётся по душе служба на далеко не самой престижной должности; что польза от службы будет настолько велика, работа в Департаменте разовьёт его по многим направлениям; что начальник станет для него почти отцом.

Герр Кестенхольц опустил руку ему на плечо и крепко, поддерживающе сжал. После, не говоря ни слова, отошёл, пропуская к Фридриху Флавиу.

— Это твой начальник, да? — спросил ди Созу. Он прибыл из Бразилии специально ради помолвки Фридриха (задействовав при этом связи своего отца в посольстве и получив исключительное разрешение на использование дипломатического камина), но также — чтобы посмотреть Европу и завести знакомства.

— Да, — коротко ответил Фридрих, примечая в толпе Рудольфуса Лестрейнджа. Тот уловил его внимание и кивнул, отсалютовав бокалом. Фридрих кивнул в ответ и повернулся обратно к Флавиу, скучающе оглядывавшему зал. — Прости, заметил делового партнёра, — извинился Фридрих и для приличия спросил: — Как идут дела в твоём клубе?

— Так себе, — кисло ответил Флавиу, рассматривая картины на стенах бального зала. — В этом сезоне вылетели в одной восьмой Бразильской лиги. Про АПЛ вообще речи не идёт.

— Но в целом ты заинтересован в АПЛ? — с большой долей уверенности в том, что так и есть, уточнил Фридрих.

— Ещё бы. В Американской Премьер-Лиге все деньги и связи. Оттуда же преимущественно берут игроков в национальные сборные.

— И что ты уже предпринял для изменения ситуации?

— Уволил тренера, сейчас ищу нового. Ещё подумываю нанять профессионального менеджера — у меня самого нет возможности уделять клубу столько времени, сколько стоило бы. Кроме того… — Флавиу раздражённо цокнул языком. — Имидж — крайне важная вещь, Фридрих. С нашим нынешним топовые игроки не горят желанием присоединяться к команде даже с учётом денег, которые я предлагаю. Говорят, не видят перспектив.

— Вот как… — Фридрих задумался. Прикинув свои возможности, он решил, что вполне может помочь выгодному партнёру. — Скажи, у тебя есть свободная позиция для охотника?

— Её легко организовать, — Флавиу чуть склонил голову к плечу, заинтригованный.

— Не хочешь пообщаться насчёт неё с Маркусом Ленцем?

— С Ленцем?.. — Флавиу свёл на переносице брови, вспоминая. — Это который игрок «Гейдельбергских Гончих» и сборной Германии?

— Именно. Вот он, — Фридрих указал на беседовавшего с Лукашем Маркуса.

Флавиу хмыкнул.

— Твой друг?

— Вместе учились в Дурмстранге. Маркус подумывает разорвать контракт с «Гончими» из-за разногласий с руководством. Полагаю, он не откажется от твоего предложения, если достаточно его мотивировать.

— Хм, — Флавиу смерил Маркуса взглядом, которым мог бы оценивать породистую лошадь. Вдруг спохватился: — В чём твой интерес, Фридрих?

— Люблю посмотреть хорошую игру, — солгал Фридрих, искренне считавший походы на матчи потерей времени. — Америке пока особо похвастать нечем. Особенно Южной. Я помню матч, на котором мы были в Рио с послом Гальстером, «Бразилия — Аргентина», «160:90», — Фридрих позволил себе снисходительную улыбку. — Впрочем, сложно ожидать красивую и результативную игру, когда команды летают на таких мётлах.

— И в самом деле… — протянул Флавиу с понимающей улыбкой. Наверняка прекрасно помнил, что одним из предприятий Винтерхальтеров являлась крупная фабрика по производству мётел. — Хорошее замечание. Пожалуй, пришла пора и моему клубу обновить мётлы… — он сделал многозначительную паузу, а затем спросил: — Представишь нас с Ленцем?

— Само собой.

Десять минут спустя Фридрих был свободен — Флавиу и Маркус разговорились, не скрывая заинтересованности друг в друге, — и ушёл с видного места в полутень у скрытого гардиной выхода на террасу. Перехватив почти что требовательный взгляд Лестрейнджа, пялившегося на него полвечера, Фридрих сделал приглашающий жест и вышел на улицу.

Луна всходила над горами, освещая долину, серебря вьющуюся по ней реку. Морозный воздух ночи прекрасно бодрил — получше любого кофе, и Фридрих не спешил согревать себя чарами. Ещё немного. Ещё пара часов — и он на сегодня свободен, может вернуться к действительно важным делам. Свадьба только в июле, в подготовке его участие не потребуется, а это значит, что будет возможность вплотную заняться изучением положения дел семьи параллельно с работой в Департаменте.

Прошедшие две недели Фридрих избегал мыслей о браке, но теперь они лезли в голову, выводя из себя. Трата времени и сил. Абсолютно бесполезно и бесперспективно для него. Род — да, род выиграет; а что получит лично он? Смазливую девочку на пять лет младше него, холодную и заносчивую. «Хотя бы кудахтать не будет дни напролёт», — малодушно подумал Фридрих, вспоминая собственную мать. Может быть, ему повезёт ещё больше, и у жены окажется немного ума? Вроде бы как-то раз в разговоре она уже проявляла его зачатки…

Лестрейндж присоединился к нему, когда Фридрих уже начал терять терпение.

— Мои поздравления, мистер Винтерхальтер.

— Благодарю, мистер Лестрейндж, — откликнулся Фридрих, которого кольнула неприязнь. В Дурмстранге считалось приличным учить разные языки и проявлением уважения — разговаривать в чужой стране на её наречии. Британские маги себя так не утруждали.

Какое-то время они молчали, притворяясь, что рассматривают ночные горы. Из британской магической аристократии отец Фридриха пригласил на помолвку сына лишь Блэков, Лестрейнджей и Ноттов; остальных, как видно, барон фон Винтерхальтер не считал достойными. Все трое британских господ привезли с собой жён и наследников, но лишь Рудольфус Лестрейндж изъявил желание переговорить с Фридрихом наедине. Значит, он прибыл не только для исполнения навязанного обществом долга. С учётом того, что в прошлый раз, на Рождество, именно Рудольфус был выбран Волан-де-Мортом в качестве посредника, нет причин сомневаться: и на сей раз дело обстоит именно так.

Фридрих не знал, чего ждал Лестрейндж, но помогать ему начать разговор не был намерен. Ему не нравился этот молодой маг. Слишком горд он был тем, что ему доверили быть почтовым голубем.

— Тёмный Лорд справлялся о вас, — наконец сказал Рудольфус. — Он хочет знать ваш ответ на его предложение.

— Тогда почему он не прибыл сам? — хладнокровно спросил Фридрих.

Лестрейндж помрачнел.

— Вы забываете, о ком говорите, сэр.

— Вовсе нет, я держу в уме. Мистер Волан-де-Морт должен знать, что здесь, в этом замке, открыты к сотрудничеству с любым чистокровным. Из-за этого я и недоумеваю, почему он пренебрегает столь удобной возможностью завести полезные контакты.

— Проявите уважение! — рявкнул Лестрейндж, смешной в своём порыве раболепной преданности.

— Уважение? — процедил Фридрих. Он полностью развернулся к Лестрейнджу, не намеренный больше терпеть этого напыщенного мальчишку. — Ваш покровитель не считает приемлемым для себя лично вести переговоры с чистокровными континента. Вместо себя он посылает вас, даже не удосужившегося навести чары, чтобы говорить на моём языке — уже одно только это говорит об отсутствии у вас дипломатического потенциала. Отправлять такого человека в место, где присутствуют главы всех влиятельных европейских родов, как минимум недальновидно. Из ситуации я могу сделать заключение: либо мистер Волан-де-Морт не слишком заинтересован в сотрудничестве с чистокровными Европы, либо он банально не подумал о том, чтобы выбрать переговорщика получше. В любом из этих вариантов он не выглядит интересным союзником, — Фридрих легко усмехнулся, наблюдая за тем, как шок и ярость, расцветая, смешиваются на лице Лестрейнджа. — Можете передать это мистеру Волан-де-Морту как мой ответ. Впрочем, если он проявит себя более перспективным партнёром в будущем, мы с удовольствием возобновим взаимодействие. Хорошего вечера, мистер Лестрейндж.

И, обозначив прощание полупоклоном, Фридрих удалился обратно в зал, оставив Лестрейнджа сжимать кулаки и скрипеть зубами от сдерживаемой ярости.

«Наверное, именно так ощущает себя отец», — подумалось Фридриху, когда звуки музыки и болтовни вновь окружили его. Прямолинейность почти до грубости, властность, уверенность в праве громко заявлять о своей позиции, пусть даже она и унижает других — вот черты барона фон Винтерхальтера. Порядком привыкшему за последние пять лет к дипломатичности Фридриху это было пока ещё ново, но чувство… чувство собственного превосходства было отменно приятным.

На душе стало значительно легче, и Фридрих даже нашёл в себе моральные силы во имя соблюдения приличий присоединиться к невесте. И тут же вынужден был внести корректировку в свою характеристику этой девушки: она была ничуть не смазлива — действительно красива, причём редким видом красоты, который Фридриха почему-то тянуло назвать «горной». Холодная, величественно застывшая в чётко выверенной позе, при этом с лучами солнца в волосах и морем зелени в глубоких глазах восхитительно яркого оттенка…

— Ах, дорогие, вы такая красивая пара! — воскликнула мать, умильно глядя на мрачно изучающего Фридриха и отрешённую Арабеллу. — Я так рада! Не могу сдержать слёз!..

— Ну-ну, Дитлинд, дорогая, успокойтесь… — заворковала над ней фрау Кроненберг, и обе удалились к столу с ликёрами и десертом. Проводив их взглядом, Фридрих иронично заметил невесте:

— Прекрасная картина счастливой семьи: родители куда более рады этому союзу, чем мы с вами.

Арабелла одарила его ледяным взглядом и величественно отвернулась, не проронив ни слова. Больше попыток завести с ней разговор Фридрих не предпринимал.

Просторный холл сиял чистотой. Из высоких окон по бокам от входной двери лился мягкий дневной свет — это утро в Берлине было замечательно погожим. Резные поручни лестницы, уводившей на верхние этажи, были натёрты до блеска, как и большая потолочная люстра, и настенные светильники, закреплённые на панелях красного дерева. Им здесь и пахло — старым деревом, а ещё плавленым воском и чайными розами.

— Ох, Саша… это просто волшебно! — прошептала Мария, когда голос к ней вернулся. Прижав руки к груди, она медленно, словно не веря в реальность места, прошла через холл к лестнице, замерла у подножья. — Это… точно не сон?

— Не сон, — мягко улыбнулся Александр.

В феврале он продал родовое поместье — слишком много горя, тяжёлых воспоминаний жило в нём, и Александр не хотел начинать свою семейную жизнь в таком несчастливом месте. На вырученные деньги он приобрёл дом в магическом квартале Берлина — старый четырёхэтажный особняк со светло-коричневым фасадом, небольшим садом и обещанием стать именно тем, что молодой семье так отчаянно нужно: собственным гнездом.

Александр и Мария поженились в начале месяца — это была тихая, скромная свадьба в кругу семьи и друзей. Даже Константин Аркадьевич в конце согласился на маленький праздник, хотя первым его предложением было устроить полномасштабное торжество. Но Александр и Мария, поблагодарив его, отказались. Пышности не хотелось. Хотелось просто быть друг с другом и теми, кто дорог.

И вот теперь, вернувшись из двухнедельного путешествия по Франции, Штайнеры начинали новую жизнь. Освоившийся за полгода в должности старшего следователя отдела тяжких преступлений, Александр уверенно организовывал работу младших по званию и продолжал успешно вести собственные дела. Герр Трауб, начальник отдела, выглядел крайне довольным. Более того, не скрывал от Александра своих мыслей: через три-четыре года, когда покинет свой пост, именно Александра он предложит заменой. Глава Управления правопорядка вряд ли выступит против — герр Розенберг и сам признавал, что видит потенциал в Штайнере. Александр с достоинством принимал признание и стремился оставаться лучшим.

Что касается Марии, с её рекомендациями из Москвы получить место в берлинском госпитале не составило труда, и она с большим нетерпением ждала начала июля, чтобы выйти на работу. Александр, если не одобрял страсть жены к работе с опаснейшими инфекциями, предпочитал молчать — не хотелось ссор. Мария клялась, что будет осторожна. Кроме того, берлинское инфекционное отделение по праву считается лучшим в Европе, и к безопасности персонала там относятся крайне серьёзно… Александр не уставал себе это повторять.

Он поднял взгляд на Марию, медленно, заворожённо поднимавшуюся вверх по лестнице, мягко скользя рукой по перилам. Нежная и прекрасная, как весенний рассвет. Осторожная мечта Александра, воплотившаяся в реальность. Его страсть, ради которой он готов горы свернуть. Теперь, наконец, — его семья.

Остановившись на площадке в середине лестницы, Мария обернулась. Её глаза светились восторгом и таким счастьем, что Александр, не удержавшись, сорвался с места и буквально взлетел по лестнице к жене, подхватил её на руки и закружил.

— Опусти! Опусти! — воскликнула Мария, а когда Александр поставил её, крепко его поцеловала. — Сумасшедший.

— Ты меня делаешь таким, — с улыбкой ответил Александр, обнимая её за талию. — Это вправду не сон, Мария. Дом наш, от фундамента до труб на крыше. Можешь делать с ним, что хочешь. Украшай, выбирай новую мебель, меняй назначение комнат на своё усмотрение. Ты здесь хозяйка.

Мария крепко обняла его в ответ. Так они и стояли, пока не раздались шаги и деликатное покашливание.

— Герр Александр, фрау Мария, — окликнула их фрау Бек, глядя с умилением, — не желаете отобедать?

— С удовольствием, фрау Бек! — отозвалась Мария, беря Александра за руку.

День прошёл сказочно. После обеда молодые люди отправились вместе исследовать особняк. По мере перемещения по дому Мария всё больше приходила в восторг, открывая новые комнаты, рассматривая их меблировку, на ходу придумывая, что можно улучшить и поменять. Александр следовал за ней молча, не вмешиваясь — он доверял Марии и знал, что она сумеет наполнить дом волшебным уютом. О себе Александр не мог такого сказать, поэтому твёрдо решил, что вмешиваться в процесс изменений не будет.

Именно поэтому на следующий день, в четверг, Александр отправился на работу, хотя его отпуск заканчивался только на следующей неделе. Мария на это поворчала, но отпустила его — затея с перестановками в доме захватила её, а времени на поход по магазинам было немного. С понедельника Мария приступала к работе в берлинском госпитале.

В полвосьмого утра улицы магического квартала Берлина были полны людей. Министерство и большинство магазинов начинали работу с восьми, и сотрудники спешили прибыть на свои места. Влившись в поток, направлявшийся к величественному зданию Министерства, Александр уже вскоре столкнулся со знакомыми, также предпочитавшими утреннюю прогулку перемещению камином.

— Вы слышали последние новости, Штайнер? — спросил Томас Баумгартен. Младший племянник главы одного из богатейших чистокровных родов Германии, он не рассчитывал на большое наследство и делал карьеру в Департаменте магического законодательства.

— Смотря какие, — откликнулся Александр, предпочитая соблюдать осторожность.

— Тебе понравятся, — хмыкнул Йохан Майсснер, коллега Александра.

— Об «Обществе защиты прав осуждённых», — Баумгартен проверил застёжку на кожаном портфеле и продолжил с пренебрежением: — Они окончательно теряют границы. Вы пропустили, пока были в отлучке — эти… борцы устроили на Доннер-плац митинг с целым палаточным лагерем. Не знаю, где они всегда находят столько сумасшедших. А позавчера их глава, Нейман, заявился в Верховный суд с ходатайством об освобождении… попробуйте угадать!

— Гриндевальда? — предположил Александр.

— Едва ли не хуже! Райнхарда Тодлера, — Баумгартен поморщился.

— Они там в своём «Обществе» совсем из ума выжили, если считают, что кто-то допустит освобождение главного некроманта Гриндевальда! — вставил Майсснер. — Даже аргументы, что он глубокий старик, им не помогут…

— Действительно, — предпочёл кивнуть Александр и был крайне рад тому, что появление Штефана прервало этот разговор.

— С возвращением! — Баумер сжал его руку с сердечно потряс. — Как Франция?

— Всё так же прекрасна, я думаю, — не преминул озвучить своё авторитетное мнение Баумгартен. — Я отдыхал прошлым летом в Каннах, очень люблю этот городок…

Штефан посмотрел на него укоризненно и, взяв Александра под руку, утянул вперёд, к высоким дверям Министерства.

— Тебя вызвали на работу или сам пришёл? — спросил Штефан, голос которого неожиданно приобрёл значительную серьёзность.

— Сам, — ответил Александр слегка раздражённо — знал за другом тягу пенять ему на трудоголизм.

— Как чувствовал, — вздохнул Штефан и предупредил: — У вас в Управлении что-то происходит за закрытыми дверями. Парни ходят напряжённые, пиво со всеми больше не пьют, сидят на работе по двадцать часов. Розенберг мрачнее тучи.

Александр нахмурился и быстро прикинул в уме варианты. Во время отсутствия из Управления он следил за новостями через газеты и не заметил в них никаких сообщений из ряда вон. Герр Трауб не вызвал его досрочно из отпуска, стало быть, дело не срочное… Или же такое, к которому нельзя привлекать внимание, в особенности посредством проявления Управлением признаков беспокойства. Стало быть, либо Штефан придумывает, либо дело, беспокоящее Управление, крайне деликатного свойства.

— Спасибо за предупреждение, — тихо сказал Александр другу и обернулся в поисках Майсснера, надеясь переговорить и до прибытия в Управление получить общую картину происходящего. Но напрасно — Майсснер прочно застрял с Баумгартеном в очереди за кофе у восхитительного прилавка в холле Министерства; к ним уже присоединились знакомые из Департамента законодательства, и вырвать Йохана из их общества, не возбудив при этом подозрений дотошных и наблюдательных господ, не представлялось возможным. Плохо.

Штайнер и Баумер вместе вошли в лифт, но вскоре расстались — Александр вышел на пятом, а Штефан продолжил подъём. Войдя в общий коридор, соединявший все отделы Управления правопорядка, Александр признал подозрения Штефана не напрасными. Управление мрачно гудело. Кипела работа, и стажёры бегали туда-сюда с кипами досье и бумаг, в которых на ходу пытались делать пометки. Из приоткрытых дверей мракоборческого отдела доносился оживлённый спор — Александр, походя мимо, захлопнул дверь, досадуя на несобранность тех, кто собранным быть должен всегда. По соседству с мракоборцами расположился отдел Александра, в котором также кипела нездоровая активность. Остановившись на пороге, Александр хмуро обвёл взглядом коллег-подчинённых, зарывшихся с головами в бумаги. Вот Карл Риттер вскочил с места и поспешил к большой белой доске, где стал искать среди паутины нитей место для заметки, которую держал в руках…

— Герр Штайнер! — заметив Александра, к нему подскочил Вим Хайнрих, один из новичков в отделе. — Вы вернулись!

— Что происходит, герр Хайнрих?

Вим расширил глаза.

— Как, вы не знаете?..

Его сбивчивую речь перебил стук, с которой распахнулась дверь кабинета герра Трауба. Выглянув в общий зал, проверяя, что не ошибся, начальник отдела крикнул:

— Штайнер! Очень вовремя. Зайдите ко мне!

Александр переглянулся с Вимом — тот выглядел встревоженным, едва не испуганным, этот двадцатилетний мальчишка, — и поспешил к начальнику. Закрыв за ним дверь, герр Трауб предложил Александр сесть.

— У вас отличное чутьё, когда появляться, — сказал начальник, заняв своё место за письменным столом. — Вы мне нужны, но вызвать вас сам я не мог. Общественность следит за нашими действиями, уже подозревая неладное.

— Что происходит, герр Трауб?

— Ситуация сложная. На поверхности лежит ходатайство «Общества защиты прав осуждённых» об освобождении Райнхарда Тодлера, — герр Трауб взглянул вопросительно, и Александр кивнул, подтверждая, что знает, о чём идёт речь. — Дело должно быть рассмотрено в нашем Верховном суде на следующей неделе во вторник. Участвовать в слушанье также будут представители Международной конфедерации магов и отдельно России. Тодлер заключён, как вы знаете, в Белой цитадели, и русские являются ответственной за него стороной. Также в качестве независимых наблюдателей будут присутствовать господа из швейцарского Департамента международного сотрудничества. Мероприятие, как вы понимаете, существенное.

— Мы имеем сложности с обеспечением безопасности? — предположил Александр, когда начальник прервался на глоток воды.

— Хуже, мы имеем реальные проблемы с безопасностью, — герр Трауб со стуком опустил стакан на столешницу и наполнил вновь. — Это ни в коем случае не должно выйти за пределы моего кабинета, Штайнер.

— Разумеется.

— Вчера на герра Альфонсо Эрнандес Ревуэльта, одного из представителей Конфедерации, было совершено покушение.

— Покушение? — Александр вскинулся. — Здесь, в Берлине?

— Нет, в Хайдельберге. Герр Эрнандес гостил там у двоюродной тётки. На семью напали по дороге из театра. Всех, кроме герра Эрнандеса — его жену, тринадцатилетнюю дочь, тётку и её супруга, герра Эбнера, — оглушили, а самого делегата подвергли Круциатусу.

Герр Трауб говорил бесстрастно — годы службы в отделе особо тяжких уничтожили в нём проявление большинства эмоций. Однако Александр знал, что начальник раздражён и встревожен; это можно было прочесть по мелким жестам, по тому, как герр Трауб время от времени скрёб ногтями ладонь другой руки. Таким его Александр не видел уже довольно давно.

— Да, Круциатусу, — повторил герр Трауб. — Но это ещё не самое худшее, — и он, открыв верхнюю в стопке по левую руку от него папку, взял и подал Александру колдографию.

Мрачнея всё больше, Александр принял снимок. На нём было изображено мужское предплечье; на тыльной стороне была грубо вырезана руна эйваз — символ задержки, препятствия.

Александр прикрыл глаза.

— Это угроза, — после минутной паузы сказал он, возвращая снимок начальнику. Вспомнил, где прежде слышал имя дона Альфонсо Эрнандес Ревуэльта, предводителя противников Гриндевальда в Испании во время войны.

— Нам важно узнать, от кого, — мрачно заметил герр Трауб. — И связана ли она с тем, что герр Эрнандес был вызван как главный свидетель обвинения по делу Тодлера.

— Глава влиятельного чистокровного рода, лидер сопротивления Гриндевальду… В самом деле, сложно найти более подходящего свидетеля обвинения, — заметил Александр негромко.

— Но теперь Конфедерации придётся. Нам же с вами необходимо поймать того, кто напал на герра Эрнандеса, — герр Трауб тоже понизил голос, заговорил сурово: — Я поручаю вам это дело, Штайнер, несмотря на ваше родовое имя. Многим в Управлении это не понравится. Чтобы избежать осложнений и палок в колёсах, я требую от вас соблюдения строгой секретности, — дождавшись кивка Александра, герр Трауб продолжил: — При этом я развязываю вам руки. Действуйте на своё усмотрение — только достаньте мне виновных и доказательства. Никому не говорите о том, чем занимаетесь, и оставайтесь в отпуске до конца срока. Если понадобится, я вам его продлю. Вам придётся работать одному. Я рассчитываю на вас как на лучшего следователя, Штайнер.

— Я приложу все усилия, герр Трауб, — пообещал Александр. Чуть поколебавшись, он уточнил: — Из ваших слов выходит, что никто в отделе не занимается данным эпизодом. В таком случае, не могу не спросить, чем вызван переполох в Управлении.

Герр Трауб покачал головой и выпил ещё воды.

— Сразу скажу, что это не ваша работа, — предупредил он. — Управление озабочено тем, что по всей стране прокатилась волна нападений на маглов и маглорождённых.

— Волна нападений?.. — сердце Александра похолодело. Мария сейчас совсем одна где-то в городе…

— Именно, — безрадостно подтвердил герр Трауб. — До Берлина она так и не дошла — сошла на нет сама собой ещё до того, как мы занялись этим делом. Сейчас всё Управление пытается выяснить, кто за этим стоит — благо, удалось скрыть масштабы произошедшего от прессы… Но, опять-таки, это не ваше дело. Своё вы только что получили.

— Я помню, герр Трауб, — всё ещё бледный, ответил Александр. — И постараюсь разобраться с ним как можно скорее.

— Не торопитесь без нужды, для меня важно качество, — осадил его герр Трауб. — Министр поставил это дело на личный контроль, а на него, как вы понимаете, наседают Конфедерация и чистокровные.

— Я приложу все усилия, — повторил Александр. Герр Трауб кивнул и пододвинул к нему папку с материалами по нападению.

Из кабинета начальника он вышел быстро и, стараясь не встречаться с коллегами взглядами, покинул отдел, а через пару минут и помещения Управления правопорядка. Предстояло как следует во всём разобраться и хорошенько подумать — но не здесь, в Министерстве, где полно знакомых, что непременно собьют с мысли. Идти домой не хотелось так же — Мария высказывалась категорически против того, чтобы приносить работу домой.

— Для работы — рабочее место, — говорила она. — Дом — это место для отдыха.

Спорить с ней, как и в большинстве случаев, Александр не желал. Кроме того, он знал неплохое место, чтобы подумать: «Великаний рог», трактир в нескольких кварталах от Министерства магии. Имелась у Александра привычка приходить в это место, не слишком подходящее ему по статусу — обычно оно привечало под своей крышей самые низшие чины Министерства, разнорабочих, местных пьянчуг и преимущественно маглорождённых молодых людей с парой сиклей в кармане. Александру, как ни странно, в этой компании было спокойно. Уж точно спокойнее, чем в дорогих ресторанах центра магического района Берлина, где предпочитали обслуживаться люди его положения и чистокровная аристократия. В подобных заведениях его встречали недружелюбно, посетители бросали неприязненные взгляды. В такой атмосфере не поработаешь. А в «Великаньем роге» запросто можно засесть в тёмный угол, попросить у хозяина кофе с пирогом и, отгородившись от основного зала чарами, полностью отдаться заданию.

Так Александр поступил и в этот раз. Только, прежде чем открыть отданную герром Траубом папку, вызвал Оду.

— Где сейчас моя жена?

— Хозяйка ушла в город, господин, — пискнула Ода. — Ода не знает, где хозяйка сейчас точно, но Ода слышала, как хозяйка говорила фрау Бек, что пройдётся по магазинам.

Александр вздохнул. Как он и опасался, Мария не усидела на месте.

— Наблюдай за хозяйкой, но так, чтобы она тебя не увидела, — отдал он негромкий приказ. — Если заметишь недоброе, сразу переноси её домой.

— Как прикажет господин, — чуть удивлённо пробормотала эльфа и с поклоном исчезла.

Беспокойство за жену слегка улеглось — домовик не допустит вреда хозяину, кроме того, если верить сведениям Управления, в Берлине спокойно. Чтобы отрешиться окончательно, Александр углубился в документы.

На то, чтобы перебрать все немногочисленные листы, у него ушло не более получаса. Так и не наткнувшись на нечто особо важное, Александр вернулся к колдографиям с места преступления и больницы, вложенным в отдельный карман папки. Те на первый взгляд также не содержали в себе ничего необычного, вот только…

Руна на руке жертвы не давала ему покоя.

Однажды, перебирая книги в гостиной поместья Штайнеров, Мария нашла старый альбом его матери. Первая колдография в нём была датирована пятым мая 1928-го. Весенний бал в Дурмстранге; в те времена школа ещё обучала девушек. На колдографии была запечатлена компания студенток, смеющихся и обнимающих друг друга. В центре — Астрид фон Хафнер, Штайнер в замужестве, его красавица-мать: струящееся платье облекает изящный стан, медно-рыжие волосы убраны в сложную причёску со вплетённой в неё алой лентой. Остальные девушки казались на фоне Астрид блеклыми и незапоминающимися… Кроме одной. Темноволосая студентка, обнимавшая его мать за талию, была поистине прекрасна самой что ни на есть ведьмовской красотой.

— Кто она? — спросила Мария, отдельно указав на неё.

— Беатриче Раньери, — ответил Александр, быстро становясь напряжённым. — Лучшая подруга моей матери.

Но это не объясняло их отношений. За Астрид потомственная ведунья, чья вся семья поколениями жила в швейцарских лесах и занималась врачеванием да предсказаниями, последовала в армию Гриндевальда. Вместе с ней начинала в одном отряде, после была правой рукой, когда мать Александра получила командование. И то, на что Раньери была способна…

— Беа была лучшим бойцом нашего отряда, — рассказывала мать в те годы, когда вызванная проклятием болезнь ещё не взяла верх над ней. — Лучше и меня.

— Но ты ведь была капитаном? — маленький Алекс смотрел удивлённо, не зная, как сопоставить факты.

— Верно, — кивала мать. — Потому что Бею требовалось контролировать.

Беатриче Раньери была известна проклятиями. Александр читал дневник отца. Даже Герхард, выходец из чистокровной семьи, имевшей далеко не безобидные «развлечения» с маглами, был впечатлён. Порой даже больше — напуган.

…Когда команда Астрид получала задание на наказание кого-то так, чтобы служило примером, глаза Раньери сияли. Собственно, по большей части из-за неё к настоящему времени (запись в дневнике была датирована третьим февраля 1939-го года) все дела подобного рода герр Гриндевальд поручает Астрид. Это имеет смысл. Раньери как никто умеет наказать. Чего стоят хотя бы послания, что она вырезает на жертвах…

Александр устало потёр глаза. Подруга его матери ввела в обиход сторонников Гриндевальда практику вырезания по телам: посланий, рисунков, рун для проклятий. Это стало своего рода отличительной чертой. И то, то над доном Альфонсо было совершено подобное действие, как и личность жертвы, может указывать на причастность тех, кто воевал за Гриндевальда. Или же их детей. Возможно, конечно, и подражание, но…

— Нужно поговорить с ним, — пробормотал Александр, в голове которого постепенно формировался план.

— Простите, герр? Ещё кофе? — обернулся проходивший мимо герр Андронеску, владелец трактира.

— Нет, благодарю, — Александр встал и, захлопнув папку, оставил на столе деньги. Кратко кивнув, он покинул трактир и вернулся домой. Марии всё ещё не было — она оставила через фрау Бек сообщение, что идёт по магазинам и исследовать Берлин. В данный момент это было, пожалуй, даже хорошо. Закрывшись в кабинете, пока необжитом, заставленным коробками с тем, что должно позже быть расставлено на полках, Александр написал два письма.

— Ода!

— Да, хозяин? — поклонилась ему возникшая перед столом эльфа.

— Доставь эти письма как можно скорее. После возвращайся к хозяйке и будь при ней неотлучно и незаметно вплоть до возвращения её домой.

Скрывая улыбку в поклоне, Ода исчезла, и Александр, взяв чистый пергаментный лист, принялся за составление плана. Тот во многом строился на предположениях, но Александр в своих догадках был вполне уверен. Отсюда и эти письма: наживке и тому, кто может оказаться рыбой или же привести рыбу на желанную еду. Есть шанс, что наживка откажется ею становиться, но Александр знал Винтерхальтера достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: он не откажется от риска.

Так и оказалось. Ответ от Винтерхальтера был доставлен его домовиком вскоре после письма от Альберта, в котором тот предлагал встречу в десять вечера за пивом в Мюнхене.

— Передай, что я согласен, — сказал Александр домовику, и тот с поклоном исчез.

Поужинав без Марии — она всё ещё гуляла в городе, — Александр переместился в Вену немного раньше назначенных восьми. Ему хотелось пройтись, чтобы освежить голову. Разговор предстоял не из приятных — всё же ни он, ни Винтерхальтер не отличались толерантностью по отношению друг к другу. Впрочем, они повзрослели. Пожалуй, набрались ума и терпимости… Что ж, встреча точно покажет.

Ровно в восемь Александр постучал золочёным молотком в крепкую деревянную дверь. Та тут же отворилась, и возникший на пороге эльф пропищал:

— Добро пожаловать, герр Штайнер. Хозяин ожидает вас.

Александр молча переступил порог и последовал за домовиком по роскошному дому. Устилающие паркет дорогие ковры, изящность позолоченной резьбы, украшающей панели на стенах, гордый блеск начищенных подсвечников — всё говорило о бесспорном вкусе человека, владевшего особняком. Но вместе с тем дом показался Александру — едва уловимо, скрыто — запущенным. В нём не было ароматов обжитости: тонких запахов еды с кухни, хотя время было как раз после ужина, расплавленного воска, цветов, духов. Лишь стерильная чистота. У Александра создалось впечатление, что двери давно нежилого особняка отворили исключительно для встречи с ним.

Винтерхальтер ожидал в рабочем кабинете, таком же чисто-необжитом, занимая время бумагами. Когда он поднял взгляд, Александр с изумлением отметил, что выглядит Винтерхальтер крайне измотанным. Тёмные мешки под глазами добавляли ему лет.

— Герр Винтерхальтер.

— Герр Штайнер, — Винтерхальтер поднялся из-за стола, изучая Александра не менее внимательно, чем тот его.

Ощущение Дурмстранга вернулось моментом — душное облако неприязни, соперничества, почти вражды. Но на этот раз молодые люди не стали поддаваться желанию начать пикировку. Оба теперь понимали, что это детское, пустое.

С совершенно непроницаемым выражением на лице Винтерхальтер пожал протянутую Александром руку и предложил ему кресло.

— Итак, — сложив руки домиком перед собой, произнёс Винтерхальтер, — чем могу быть полезен, герр старший следователь?

— Как и писал вам, дело касается предстоящего заседания Верховного суда по делу Райнхарда Тодлера, — ответил Александр, старательно сохраняя нейтрально-деловой тон. — Впрочем, поверхностно.

— Вы не могли бы пояснить?

— Что вам известно о нападении на герра Альфонсо Эрнандес Ревуэльта? — вопросом на вопрос ответил Александр.

— Что оно состоялось, — Винтерхальтер на мгновение прикрыл и потёр глаза. — Мой отец состоит в хороших отношениях с доном Альфонсо и писал ему после инцидента, однако я сам, к собственному стыду, не имел времени отправить дону Альфонсо свои пожелания скорейшего выздоровления.

— Возможно, — осторожно, щупая почву, произнёс Александр, — через отца вам известна версия герра Эрнандеса о причинах случившегося?

Винтерхальтер вскинул брови.

— Его версия?

— У потерпевших почти всегда они есть, причём не всегда они озвучиваются следователям. Особенно это характерно для чистокровной знати. У таких всегда найдутся политические оппоненты, завистники, безумцы…

— Лично я бы причислил нападавших к последней категории, — вдруг весьма резко прервал его Винтерхальтер. — Не знаю, как ещё назвать тех, кто восторгается делом Гриндевальда.

Вот и оговорка. Александр ухватился за неё, игнорируя возможную подначку:

— Почему вы считаете, что приверженцы идей Гриндевальда причастны к нападению?

— Никому больше не пришло бы в голову напасть на дона Альфонсо как раз перед заседанием по делу Тодлера, на котором он должен был выступить.

— Вы полагаете, это не могли быть личные враги герра Эрнандеса?

— Методы не те, — хмыкнул Винтерхальтер и тут же досадливо дёрнул щекой.

Попался. Стало быть, как и ожидал Александр, он знает больше, чем положено.

— Герр Винтерхальтер, — Александр обратился спокойно, почти вкрадчиво, — я не сомневался в вашей осведомлённости. Все мои вопросы не просто так, — он глубоко вздохнул, прежде чем переходить к сути того, зачем пришёл сегодня к школьному врагу. — Вы сказали, что герр Эрнандес — хороший знакомый вашего отца. Они оба являлись лидерами сопротивления Гриндевальду в своих странах во время войны. Их слово имеет большой вес в обществе и легко может решить исход судебного процесса в отношении герра Тодлера. При этом людей, подобных герру Эрнандесу и вашему отцу, в Европе осталось мало.

Воспалённые глаза Винтерхальтера сузились до щёлок.

— Я не понимаю, к чему вы ведёте, герр Штайнер.

— Тогда буду прям. Теперь, когда герр Эрнандес не может выступать в суде, обвинение постарается найти свидетеля, по силе голоса не уступающего ему. Очевидным кандидатом будет ваш отец. Однако у нас, — Александр решил не говорить «у меня», — есть опасения, что нападение повторится, как только будет выбран новый голос обвинения. Нам не хотелось бы, чтобы это оказался ваш отец, который, согласно нашей информации, болен.

Он сделал паузу, и Винтерхальтер откинулся на спинку кресла.

— Что у тебя на уме, Штайнер? — резко спросил он, глядя в глаза.

— Обычная операция с приманкой, — ответил Александр, прямо встречая взгляд старого противника. — Заседание Верховного суда уже во вторник, и заниматься долгими расследованиями времени нет. Необходимо действовать и раскрыть человека или людей, представляющих угрозу для собрания, как можно скорее. При этом я хочу быть уверен, что приманка, использованная в деле, и сама будет не беспомощна. Привести много оперативников на это задание — откровенно глупая затея. Чем больше людей задействовано, тем заметнее они, тем выше шанс быть раскрытыми по целому ряду причин. Это может привести к любым осложнениям. Нам они не нужны. Поэтому Управление обращается к вам, герр Винтерхальтер, с просьбой стать нашей наживкой.

Сжав пальцы на подлокотниках, Винтерхальтер закрыл глаза. Он обдумывал. Это уже хорошо — в прежние времена просто бы посоветовал-приказал пойти прочь.

— Когда я должен дать ответ? — спросил Винтерхальтер после минуты задумчивого молчания.

— В течение получаса, — ответил Александр, взглянув на часы. До встречи с Альбертом оставался час, однако Александру нужно было время, чтобы переместиться в Мюнхен, убедиться в отсутствии хвоста и уж затем добраться до выбранной Альбертом пивной на отшибе магического района.

Винтерхальтер кивнул.

— По истечение получаса я дам вам ответ. До того же, — он чуть приметно сардонически искривил губы, — будьте моим гостем. Эльфы проводят вас и предложат напитки.

Скорее всего, Винтерхальтер собирался связываться с отцом и обсуждать предложение Александра, присутствие которого при этом вовсе не требовалось. Александр отнёсся к этому спокойно и вышел из кабинета вслед за возникшим домовиком. За исход дела он мало волновался. Семья Винтерхальтера крепко стоит на идее, строго противоположной той, что пропагандировал Гриндевальд. Более того, их сторона победила и освобождения сильнейших противников не допустит — а Райнхард Тодлер из сильнейших! Кроме того, Винтерхальтер выглядит усталым; в школе то был верный признак, что вскоре он ввяжется в дуэль. У каждого свои способы сбрасывать стресс, и Александр знал таковые своего оппонента — теперь это давало возможность если не манипулировать им, то в определённой мере влиять так точно. Сейчас Винтерхальтер выглядит так, что ясно: он не откажется, если ему предложат драку. При этом не важно, с кем.

Сам Александр в сложившейся ситуации старался остаться профессионально нейтрален. Он отчётливо понимал, что предаёт наследие родителей. Но какой в попытках его сохранить толк? Самому Александру не будет лучше — его, скорее всего, за действие в интересах сторонников Гриндевальда вышвырнут с работы, где всё так хорошо наладилось… А Мария возненавидит его, что, пожалуй, даже хуже. Потерять любимую Александр не мог, не мог расстаться со своей семьёй!

Да, теперь именно Мария — его семья. Та, о которой Александр должен заботиться.

В маленькой гостиной на первом этаже, куда его привёл домовик, было неожиданно для этого роскошного дома уютно. Сидя с чашкой кофе в глубоком мягком кресле и думая о своём, Александр поймал себя на том, что почти совсем расслабился от осознания, что всё идёт в соответствии с планом. Едва не забыл, у кого он в гостях. От этой мысли поморщился и бросил быстрый взгляд на закрытую дверь.

Винтерхальтер значительно изменился, стоит признать, и работа в Департаменте международного сотрудничества явно в этом помогла. Сегодня старый враг предстал перед Александром едва ли не новым человеком — тактичным и профессиональным, а не нетерпимым гордецом, как прежде. Александр счёл это плюсом для предстоящего дела.

Где-то в отдалении как будто хлопнула дверь, но то вполне мог быть и звук перемещения домовика. Мысли Александра вернулись к жене. Как же быстро его захлестнул страх днём, когда герр Трауб только обмолвился о нападениях на маглорождённых! А ведь Александр думал, что хорошо контролирует чувства… В случае с Марией чувства контролировали его. Говоря по правде, это могло стать большой проблемой в будущем для карьеры. Если Александр перейдёт кому-то дорогу, враги попытаются приструнить его, используя Марию — это не вызывало сомнений, а пробуждало страх. Страх за то, что он может вновь лишиться семьи. Вот только на сей раз этого не переживёт…

«Нужно усилить защиту дома, — думал Александр, медленно гоняя по чашке кофейную жижу. — Все возможные чары, артефакты, а кроме того убедить Марию всегда ходить с эльфом или хотя бы носить амулеты и иметь при себе портал…»

Тихий шорох вырвал его из мыслей — то открывалась дверь гостиной. Быстро отогнав посторонние размышления, Александр выпрямился в кресле и приготовился узнать ответ Винтерхальтера.

Порог комнаты неспешно переступила девушка. Александр в изумлении уставился на неё — это видение в изящном платье, с каскадом медовых волос, струящимся по обтянутым кружевом плечам. На бледном, словно созданном для того, чтобы вдохновлять художников, лице сияли изумрудные глаза. Лишь встретившись с ними взглядом, Александр сбросил наваждение — его мгновенно отрезвила ледяная надменность этих прекрасных глаз.

— Мадам, — Александр быстро встал и поклонился.

Она молча кивнула в ответ. Изумрудный взгляд был внимательным почти до неприличия, и разогнувшийся Александр не мог не задаться вопросом, кто такая эта девушка, держащая себя, как королева.

В коридоре раздались шаги, и мгновенья спустя в гостиную вошёл Винтерхальтер. Его усталое лицо теперь сменило выражение на более привычное Александру — решительное, высокомерное и жёсткое. Покрасневшие глаза метали молнии.

— Фройляйн, — процедил Винтерхальтер, смерив девушку раздражённым взглядом. — Почему вы пришли?

— Полагаю, вы забыли о том, что наши родители договорились об ужине для нас этим вечером, — холод её голоса мог соперничать лишь со льдом во взгляде.

Винтерхальтер досадливо поморщился.

— Почему же вы не прислали эльфа, а пришли сами? — спросил он, никогда не считавший нужным признавать себя неправым.

— Я не намерена обсуждать семейные дела в присутствии вашего гостя.

Только теперь, казалось, Винтерхальтер вспомнил, что Александр всё ещё здесь. Помрачнев ещё больше, он проговорил:

— Герр Штайнер, это Арабелла Кроненберг, моя невеста. Фройляйн, мой гость — герр Штайнер, старший следователь Управления правопорядка германского Министерства магии.

Изумрудные глаза вновь обратились к нему, и Александр поразился ненависти, блеснувшей в них.

— Герр Штайнер, — медленно произнесла фройляйн Кроненберг, — не ваш ли отец был правой рукой диктатора Гриндевальда?

— Именно так, — подтвердил Александр, душа негодование и твердя себе, что ни в коем случае нельзя поддерживать её настроение на конфликт. — Однако это не имеет никакого…

— Я и не знала, — перебив его, обратилась Кроненберг к Винтерхальтеру, — что в вашем круге общения состоят такие личности, герр Винтерхальтер.

— Герр Штайнер у меня по делу, которое ни к моему кругу общения, ни тем более к вам не имеет никакого отношения, — отрезал Винтерхальтер. — Ужин придётся перенести. Хорошего вечера, фройляйн.

Но Кроненберг, несмотря на бескомпромиссный приказ, звучавший в его тоне, даже не сдвинулась с места.

— Вы ошибаетесь, что герр Штайнер не имеет ко мне никакого отношения, — сказала она и вновь повернулась к Александру. — Люди Гриндевальда пытали и убили моих старших братьев. У меня есть дело к любому из гриндевальдовых псов и их отпрысков.

— Довольно! — рявкнул Винтерхальтер. — Уходите, фройляйн, и не вмешивайтесь в дела, которые выше вашего понимания.

— Что же тут понимать? — чуть приподняла бровь Кроненберг. — Наследник барона фон Винтерхальтера, человека, сделавшего так много для свержения тирана, считает возможным принимать в своём доме сына врага.

— Я старший следователь Управления правопорядка, — возразил Александр, начавший выходить из себя. Опять это! Когда же ему забудут?! — Я прибыл по министерскому делу…

— Которое вас, фройляйн, не касается, — Винтерхальтер решительно указал на дверь.

Она вновь не шелохнулась.

— Если мне быть вашей женой, ваши дела меня касаются.

— Это дело министерств, — твёрдо заявил Александр.

— Но я вам скажу, что направлено оно на поимку недобитых псов Гриндевальда, — вдруг произнёс Винтерхальтер.

Александр неодобрительно взглянул на него. Фройляйн Кроненберг — с толикой удивления и холодным пониманием. После она посмотрела на Александра, и было понятно, что теперь фройляйн соберёт о нём всю информацию, до которой достанут её прелестные ручки.

— Я приношу извинения, — сказала она так, что возникали сомнения в её способности испытывать сожаления. — Мне не стоило говорить в таком тоне. Оправданием мне может служить лишь то, что тема Гриндевальда и его сторонников для меня болезненна.

— Я понимаю причины вашей реакции, фройляйн, — признал Александр. Ему не впервой было сталкиваться с подобными бурями. Вот только никогда прежде он не встречал человека с гневом и ненавистью настолько хладнокровными.

— Давайте всё же перенесём ужин на завтра, — Винтерхальтер вдруг как-то сдулся, растерял весь гнев. Его голос вновь зазвучал устало. — Мне нужно закончить с делом герра Штайнера и собственной документацией.

— Я согласна, — произнесла фройляйн Кроненберг и, прохладно простившись, оставила их одних.

Затворив за ней дверь, Винтерхальтер опустился в кресло и потёр глаза.

— Чёртова женщина, — пробормотал он, обращаясь то ли к Александру, то ли к себе. — И как только смеет устраивать подобные сцены?..

— Многие, чьи семьи пострадали в войну, не сдерживают чувств, — заметил Александр, вновь сев и уставившись в пламя камина. Ему стало отвратительно плохо. Столкновение с этой девушкой выжало все соки — из него, со школьной скамьи привычного к подобным нападкам! «Какая всё же идеальная пара», — мимолётно подумалось ему.

Молчание длилось долго, только стрекотал огонь, пожирая вишнёвые брёвна. Винтерхальтер сидел, склонившись и спрятав лицо в ладонях, то ли размышляя, то ли всё ещё стараясь успокоиться. Отходчивость никогда не являлась его сильной стороной, а для продолжения разговора ему нужна была холодная голова.

— Давай к делу, — наконец сказал он, поднимая голову. — Ты хочешь, чтобы я заявил о желании свидетельствовать на суде вместо больного отца. Этим я стану также мишенью для твоего объекта. После, по всей видимости, ты будешь шататься за мной хвостом, пока преступник не нападёт, и ты его не поймаешь.

— Всё именно так, — кивнул Александр. — Что сказал твой отец?

— Мне удалось его убедить, но потом он узнал, что ты причастен.

Волна негодования захлестнула Александра.

— У тебя, стало быть, семья вся зашоренная и злопамятная?

Винтерхальтер выхватил палочку одним движением, но Александр уже сжимал в руке свою. Свистнули первые чары, и Александр, перескочив через кресло, встал позади него и оттуда швырнул в Винтерхальтера Экспеллиармусом и кофейной чашкой — оба разбились о щит, чашка — со звоном и брызгами кофе, заляпавшими ковёр. Мгновенно опустив щит, Винтерхальтер ответил Режущим, но Александр вовремя нырнул за кресло. В следующую секунду то ожило, подлокотники вывернулись и попытались задержать его — Александр резкой волной магии оттолкнул мебель от себя в противника и запустив в ту же сторону пару Обездвиживающих. Ему ответом было рычание, Протего и последовавший за ним жёлтый луч, от которого Александр бросился прочь. Верное решение — луч прожёг ковёр и паркет насквозь, обнажив фундамент в основе пола. В следующую секунду рядом свистнули две кочерги из каминного набора. Александр поспешил перехватить инициативу: сбив новую атаку врага волной воздуха, он быстро сотворил ледяные чары с руной в основе. Те пронеслись по комнате голодным зверем и вцепились в ноги Винтерхальтера, поползли выше.

Выравнивая дыхание, Александр выпрямился, держа противника под прицелом палочки. Прорычав ругательство, Винтерхальтер призвал огонь из камина, чтобы растопить сковавшие его уже по пояс чары. Высвободившись, он направил палочку на Александра.

Так они и замерли посреди разворочённой комнаты. Оба тяжело дышали и целились в старого врага. Ощущение Дурмстранга усилилось.

Александр опустил палочку первым, что через секунду повторил Винтерхальтер.

— Я сделаю заявление завтра, — хрипло сказал он.

— Прости за опоздание, — извинился Александр, усаживаясь напротив Альберта. — Задержали дома.

Паб шумел в этот вечер четверга — по колдорадио шла трансляция какого-то квиддичного матча, и посетители жадно внимали словоохотливому комментатору.

— И верно, у тебя же теперь молодая жена, — усмехнулся Альберт, пододвигая к нему кружку с пивом. — Как тут не задержаться?

Он говорил вроде бы дружелюбно, но в глазах застыло не самое приятное выражение — Фальк явно не забыл своего спора с Марией зимой. Александр предпочёл не отвечать и глотнул пива. То было холодное, крепкое.

— Так что за срочность, Штайнер? — не выдержал молчания Альберт. — Зачем позвал? Надеюсь, ты решил присоединить свой голос к нашим и требовать освобождения герра Тодлера!

— Я не могу сделать этого, ты знаешь, — покачал головой Александр, стараясь говорить негромко. — Я сотрудник Министерства.

— Значит, ты на стороне проигравших! — хмыкнул Альбер, дыша на него хмелем. — Мы добьёмся того, за что боремся… так или иначе!

— Не думаю, что пикеты и митинги в этом помогут.

— Как будто мы только ими занимаемся!..

Александр прищурился, и Альберт мигом осёкся. Со стуком опустив кружку на грубую столешницу, он наклонился к Александру.

— Алекс, скажи мне. Ты сейчас старший следователь или Штайнер?

— Старший следователь Штайнер, — ответил Александр и крепко сжал его запястье. — Как сотрудник Министерства я предупреждаю, Фальк: сиди, не высовывайся вместе со своими ребятами, пока заседание суда не пройдёт. Тодлера вам не освободить — защита интересов чистокровных слишком сильна, что в суде, что в Белой цитадели.

— Ходят слухи, что главный защитничек выбыл, — заметил Альбер полушёпотом.

— На смену ему придёт не худший, — так же тихо ответил Александр и вложил в руку Фалька сложенную пополам визитную карточку. Тот дёрнулся, быстро огляделся по сторонам — все были поглощены пивом и матчем — и развернул бумажку. Увидев имя, он чуть побледнел, а затем его впалые щёки вспыхнули румянцем.

— Спасибо за предупреждение, Штайнер, — проговорил Альбер. — Мы примем его к сведению.

Александр вернулся домой ближе к полуночи. Мария ещё не легла, явно дожидаясь его.

— Где ты был так долго? — спросила она, едва Александр переступил порог спальни. — Ох, Саша, ты пил?! — воскликнула Мария после приветственного поцелуя.

— Пропустил пару кружек со старым знакомым, — отозвался Александр, расстёгивая рубашку.

Мария подобралась на кровати, отложила книгу.

— Надеюсь, не с Альбертом Фальком?

— А если даже и с ним? — пожал плечами Александр, думавший в тот момент о том, как хорошо пока идёт план.

Повисшая в спальне предгрозовая тишина его порядком встревожила.

— Мария? — Александр повернулся и наткнулся на осуждающий взгляд жены.

— Саша, скажи мне, зачем? — проговорила она с негодованием. — Зачем ты виделся с этим юношей?

— Был вопрос, который стоило обсудить, — обтекаемо ответил Александр.

— Какой такой вопрос? Что у тебя может быть за дело с таким неприятным типом?!

— Чем же он неприятный?

— Тем, что поддерживает сторонников тирана!

Александр закрыл глаза на мгновение и помассировал виски. Только не опять этот разговор…

— Саша, не игнорируй меня! Что у тебя с ним был за разговор?

— Это тебя не касается, Мария.

Она потрясённо замолчала на мгновение. После вспыхнула.

— Что значит не касается?! Я твоя жена, и если ты задумал ввязаться в какую-то авантюру!..

— Мария! — прикрикнул Александр, не в силах больше терпеть. — Прекрати! Я не желаю больше слушать подобные речи.

— А я не желаю, чтобы ты виделся с Альбертом Фальком! — парировала она. — Он не принесёт тебе добра, я знаю! Этот глупый мальчишка и ему подобные приносят нашей стране только вред! Ты слышал, они Тодлера вздумали освободить. Тодлера — некроманта! А скоро и за Гриндевальда ходатайствовать начнут, и если Министерство по-прежнему будет им потакать!..

— Ну что ты несёшь?! — раздражённо вздохнул Александр. — С чего ты взяла, что Министерство им потакает?

— А разве нет?! — вскрикнула Мария. — Почему же тогда Управление не разогнало этот их палаточный лагерь на Доннер-плац? Я была там сегодня, посмотрела на этих борцов. Да бандиты они через одного! С ними проходить рядом страшно, не то что разговаривать!

— Вот и не разговаривай, тебе вовсе незачем. А о политике Управления не суди, опираясь лишь на собственные убеждения. Ситуация не так проста, как тебе кажется.

— Куда уж проще? По этим бандитам и революционерам тюрьма плачет!

Александр хмуро произнёс:

— Ты сейчас говоришь в точности как чистокровные.

Мария вздрогнула и опустила глаза. Не желая больше дискуссий, Александр ушёл в гостевую спальню.

Следующие дни в доме Штайнеров продолжало царить напряжение. Мария смотрела гневно и непреклонно, а Александр не намеревался объясняться.

На следующий день после встречи Винтерхальтер заявил, что встанет за трибуну обвинения на суде над Тодлером. Общественность всколыхнулась от этого заявления, даже Мария побледнела, когда прочитала новость в газете. В тот момент она бросила на Александра такой испуганный и беспомощный взгляд, что ему отчаянно захотелось развеять её опасения, однако он сдержал себя, твердя, что чем меньше Мария знает, тем безопаснее для неё. Сейчас Александр оказался зажат между долгом и кровью, между чистокровными и сторонниками Гриндевальда. Если он сыграет неверно, его прикончат не одни, так другие.

Поэтому он сторонился Марии, лишь быстро завтракал с ней и уходил из дома, чтобы под изменённой внешностью следовать за Винтерхальтером везде: на работу, на встречи, на отдых. Винтерхальтер знал о его присутствии, но не подавал виду. Разве что заглушки стал ставить на встречах более плотные. О том, что происходит, знал в общих чертах, судя по всему, и начальник Винтерхальтера, герр Кестенхольц — он порой смотрел на Александра очень внимательно, задумчиво. Александр предпочитал сторониться старого дипломата и не ввязываться в разговор.

Между тем в обществе разгорелись дебаты. Чистокровная знать всей Европы — не иначе как после переговоров с Винтерхальтером-старшим — активно выражала сыну барона свою поддержку. Прочистокровная пресса называла его «голосом нового поколения». На это сторонники «Общества защиты прав осуждённых» мгновенно ответили сатирой и карикатурами, представлявшими Винтерхальтера-младшего до пены у рта кричащим с трибун, в то время как управляющие им нити уходили во тьму, к очертаниям горы галлеонов. Как весело сообщал в записке Александру Штефан, простые маги встретили это произведение на ура.

Сам Александр максимально абстрагировался от страстей, разгоревшихся в Берлине, и сосредоточился на деле. Ожидания и слежка дали результат в воскресенье.

В тот вечер Винтерхальтер встретился со Свидерским и Ленцем. Выпив в самом дорогом венском баре, они отправились гулять по городу. Александр, укрывшийся мантией-невидимкой, был предельно осторожен — всё же они в другой стране, и пусть у Управлений правопорядка Германии и Австрии есть договор о сотрудничестве, заранее о ведении расследования на территории Вены коллегам не было сообщено. Чёрт бы побрал Винтерхальтера с его нежеланием проводить время на германской земле.

Старые школьные приятели, предводительствуемые Винтерхальтером, бродили по улицам вроде бесцельно, но постепенно стали удаляться от центра магического квартала в более сонные жилые районы. Винтерхальтер даже по пути завёл приятелей за дополнительным пивом в пару питейных, в которые вряд ли бы сунулся, будь он трезв — или не так расчётлив. Александр усмехнулся про себя. Предполагая, что следит за ним не только Штайнер, Винтерхальтер нарочно приманивал цель.

К одиннадцати часам Свидерский упился в хлам и едва переставлял ноги — Ленц буквально тащил его на себе и пытался заткнуть жалующегося на жизнь приятеля. Винтерхальтер молчал и ступал рядом с ними нетвёрдо, но как-то наигранно. Его руки покоились в карманах мантии, и Александр готов был поспорить, что пальцы крепко сжимают волшебную палочку.

— Мне сестра… ик!.. написала! — завывал Свидерский, пока Ленц сгружал его на лавку в небольшом парке на углу тихих улочек. — Беата… Что с Ройтером они… ик!.. в Америку уплыли… теперь обустраиваются… А я, оказывается, дядька теперь, представляете?!

— Идиот ты, — буркнул Ленц. — Чего орёшь на всю округу?.. Отец твой знает?

— Нет! — отчаянно замотал головой Свидерский. — Он если это… ик!.. узнает, кого-нить туда пошлёт… Я ввек ему не скажу!

— Вот и варежку захлопни тогда, не ори, а то мало ли какие уши вокруг, — осадил его Ленц.

Свидерский побледнел и что-то забормотал с таким несчастным видом, что Ленц смягчился и, сев рядом, принялся говорить ему:

— Лукаш, послушай, я с осени буду играть в Бразилии, оттуда до Америки ближе…

Лишь один Винтерхальтер стоял, не принимая участия в разговоре. Он, всё так же держа руки в карманах, покачивался с пяток на носки и обратно, не поднимая головы от посыпанной щебнем дорожки. Притаившийся поблизости Александр слышал, как хрустнула ветка. Винтерхальтер тоже это услышал.

Тень выскочила из-за кустов, и в неё тут же полетело заклятие. Отбив Петрификус, маг яростно атаковал Винтерхальтера, в то время как двое его подельников, зайдя с другой стороны, выпустили Оглушающие в Свидерского и Ленца. Маркус, чуть менее пьяный, успел вытащить палочку и заслонить щитом себя и приятеля, в то время как Лукаш только хлопал глазами.

Оставив Ленца защищаться самого, Александр тихо забежал за спины ещё троим магам, появившимся в парке и направившим палочки на Винтерхальтера, уже расправившегося с первым противником. Они ударили вместе, но в тот же момент Александр выпустил веером расходящийся тройной луч им в спины. Одного задело, двое успели развернуться и защититься — и тут же в него, ещё скрытого мантией-невидимкой, полетели яркие вспышки. Дробь камней и щебёнка взметнулась в воздух, и Александру пришлось выдать своё местоположение, закрывшись щитом. Один из магов подхватил камни и обратил в смерч, пока его товарищ и раненный наступали на Винтерхальтера. Свидерского уже оглушили, Ленц едва успевал реагировать на атаки.

Камни и щебёнка на бешеной скорости били в щит в расчёте ослабить, но Александру удавалось поддерживать его. Вновь прибегая к рунам, Штайнер достал из кармана плоский камешек с начертанной формулой и бросил в сторону противника — вспышка света была отчаянно яркой и дезориентировала мага. Чем и воспользовался Александр. Его быстрые чары ударили волшебника точно в грудь, а следующие прочно связали обмякшее тело.

Ленц едва держался, и Александр, скинув ненужную мантию, поспешил ему на помощь. Разглядев его, Маркус вскрикнул и дёрнул палочкой в сторону Штайнера, что едва не стало фатальной ошибкой — опасный серебряный сгусток задел бы его, если бы Александр, вовремя распознав чары, не применил специфическое контрзаклятье. Ленц вскрикнул вновь, на этот раз удивлённо, а после из последних сил присоединился к атаке Александра. Их противник быстро сдал и попытался сбежать, но Александр успел перехватить его. Оглушив, он крикнул Ленцу, чтобы связал, и бросился к Винтерхальтеру.

Тот, откровенно говоря, разошёлся. Магия сгустилась вокруг него Тёмной тучей, и противники, последние двое, теперь уже сами оборонялись, отчаянно дрались за жизнь. Не видя ничего кроме врага перед собой, они не заметили и атаку сзади, которой Александр их обездвижил.

И встретил Тёмные чары Фридриха собственной магией.

— Достаточно! — крикнул Александр старому врагу.

Тот дёрнулся, нервным движением облизал сухие губы. Жестокий взгляд приобрёл осмысленность, и облако Тьмы побледнело, стало развеиваться.

Винтерхальтер сделал несколько нетвёрдых шагов вперёд, но ноги подкосились, и он покачнулся. Александр схватил его за плечо, и Фридрих вцепился в его руку в попытке устоять. Едва выровнявшись, оттолкнул Штайнера от себя и медленно подошёл к поверженным нападавшим.

— Фридрих, что это было?! — воскликнул Ленц, отойдя от шока. — Что здесь делает Штайнер?!

— Это дело министерств, — ответил ему Александр, одним движением отведя заклятие Винтерхальтера, которым тот пытался сорвать с побеждённых маски. — Прошу вас сохранять спокойствие и оставаться в стороне, герр Ленц.

Маркус заворчал, но под строгим взглядом Александра отступил и опустился на колени рядом с бесчувственным Лукашем. Фридрих же впился в Александра злым взглядом.

— Я хочу знать своих врагов в лицо, — прошипел он.

— Они не твои личные враги, а сторонники другой партии, — отрезал Александр, левитируя всех бессознательных нападавших ближе к себе и ставя барьер. — Их привлекут к ответственности, я гарантирую. Но сначала будет судебное разбирательство. Таков закон.

На долгое мгновение Александру показалось, что Винтерхальтер выпустит в него чары. Палочка в его руке подрагивала.

— Я не останусь в стороне, когда этих ублюдков будут судить, — проговорил Фридрих.

— Вас призовут как свидетеля, можете быть уверены, герр Винтерхальтер, — серьёзно сказал Александр и повернулся к трансгрессировавшим в парк сотрудникам Управления правопорядка Австрии.

— Так что с ними будет теперь? — спросила Мария.

— Их будут судить, — ответил Штефан, подливая себе кофе. — Моя начальница, фрау Фюрст, будет защищать их в суде — денег на частных адвокатов у этих господ, ясное дело, не имеется, поэтому ничего, кроме государственного защитника, им не светит. Нейман своих бросил, даже глазом не моргнув — его больше занимает, как бы самому избежать суда за то, что так долго позволял активистам «Общества» выделывать фортели. Само «Общество» по понятным причинам тонет.

— Они это заслужили, — сказала Мария, водя десертной вилкой по шоколадному торту. — Дела, которые они творили, и позиции, которые отстаивали, воистину чудовищны.

— Ты сейчас едва не дословно цитируешь Винтерхальтера в его последнем заявлении прессе, — заметил Александр. — Странно слышать от маглорождённой слова, которые в последний месяц на устах всей чистокровной аристократии.

— Я выросла в семье чистокровных, — прохладно напомнила Мария.

— Что делает тебя уникумом, — поспешил разрядить обстановку Штефан. Откинувшись на спинку плетёного кресла, он, щурясь от солнца, окинул Доннер-плац благодушным взглядом. — На самом деле, мне жаль «Общество» лишь по одной причине: больше нет сильной организации, которая бы поддерживала права маглорождённых.

— Они боролись вовсе не за это, — нахмурилась Мария.

— И за это тоже, только не так активно, — покачал головой Штефан. — А теперь наши чистокровные друзья с радостью начнут кричать, что от маглорождённых один только вред и что все они — сторонники Гриндевальда…

— Но это не так! — возмутилась Мария.

— А ты попробуй докажи, — вздохнул Штефан. — Из напавших тогда на Винтерхальтера только Альберт Фальк был чистокровным. Все прочие — маглорождённые. Ну и, как по-твоему, не хороший ли повод для аристократии сделать обобщённый вывод себе на пользу?

Не зная, что ответить, Мария в отчаянии посмотрела на Александра.

— Не допустить этого может лишь возникновение новой сильной политической партии, поддерживающей маглорождённых, — задумчиво сказал он.

— Как же ты прав, мой друг! — улыбнулся Штефан и отсалютовал Александру кофе.

Бумаги занимали всё пространство стола — два метра полированного дуба были надёжно скрыты письмами, отчётами, черновиками документов и заявлениями, которые Фридриху необходимо было просмотреть. Он корпел надо всем этим с самого утра, но конца и края не было видно. При этом в семь пополудни Фридриха ожидала регулярная встреча с герром Хауслером, поверенным отца по экономическим вопросам, которая наверняка затянется до самой ночи…

Таким был почти каждый чёртов день последние три года. Фридрих временами ловил себя на недостойной мысли, что ждёт смерти отца в большой степени для того, чтобы получить, наконец, возможность как следует выспаться.

Его работа в Департаменте начиналась в восемь утра. До этого Фридрих ежедневно имел часовой разговор с отцом и на работу приходил с головой, порядком забитой информацией о политических делах семьи и мыслями о том, с кем из партнёров пора лично устанавливать связь. Впрочем, приходилось быстро переключаться — под началом у герра Кестенхольца, мага чрезвычайно деятельного и ожидающего не меньшей продуктивности от своих подчинённых, было не до посторонних размышлений. До обеда Фридрих разбирался со срочными вопросами и корреспонденцией; обедал он всегда с начальником и в этот час успевал обсудить с ним текущие дела и планируемые проекты и командировки. После еды Фридрих возвращался в свой кабинет, строгое помещение, полное книжных стеллажей, с мировой картой во всю стену, где продолжал работу с бумагами. Каждый день в три часа он присутствовал на собрании одного из отделов Департамента: понедельник — «Европа», вторник — «Азия», среда — «Африка», четверг — «Америка», пятница — «Австралия и Океания». Отдел «Международные организации» имел консультации также по пятницам и обычно занимал много времени. Остаток вечера также был посвящён бумагам и написанию писем, которые к началу нового рабочего дня должны были быть доставлены по месту назначения. Рабочий день в Министерстве официально оканчивался в пять, но Фридрих стабильно задерживался на час или два. После, про себя ругаясь и едва успевая перехватить хоть какой-то еды, спешил на встречу с герром Хауслером или одним из партнёров отца, которые постепенно становились его, Фридриха, партнёрами. Выходные также были заняты делами семьи, и только командировки становились глотком свежего воздуха.

Фридрих понимал, что, живя в таком ритме, можно со временем и свихнуться. На нём уже давно не было и следа загара, зато под глазами прочно обосновались мешки и тени. Единственной причиной, почему Фридрих до сих пор не послал всё это, было слово, сказанное перед отцом. Тогда в Ницце у постели больного Фридрих заявил, что справится со своей работой в Департаменте и параллельным принятием семейных дел — и теперь не имеет права сдаться. Гордость ему не позволит.

Чёткий стук в дверь заставил Фридриха встрепенуться. Его редко беспокоили в часы после собраний отделов, и откликнулся Фридрих раздражённо:

— Войдите.

Он был готов увидеть секретаршу герра Кестенхольца, Жизель, или вечно у него консультирующегося Груббера, смутно знакомого по Дурмстрангу, только начинавшего работу в Американском отделе — поэтому был так удивлён, когда порог переступила его супруга.

— Арабелла? — усталый ум принялся лихорадочно перебирать возможные причины её появления, и по большей части они сводились к здоровью отца. — Почему вы здесь? Что случилось?

— Почему вы решили, что-то случилось? — флегматично уточнила Арабелла, подходя к его рабочему столу. — Я всего лишь хочу пригласить вас на прогулку.

Фридрих нахмурился. Она порядком его напугала.

— Не думаю, что сейчас подходящее время, — он взглянул на часы. — Уже почти семь. Мне пора на встречу с герром Хауслером.

— Я взяла на себя ответственность отменить её.

Фридрих непонимающе посмотрел на жену.

— Простите, что вы сказали?

— Я отменила вашу встречу, — повторила Арабелла с непоколебимым хладнокровием.

— По какому праву, позвольте спросить?

— По праву вашей жены, считающей, что вам пора сделать глоток свежего воздуха.

С минуту они стояли напротив друг друга, глядя прямо в глаза. Озлобленность Фридриха, почти ярость, которая начала подниматься в душе от её своеволия, под холодным взглядом Арабеллы схлынула. Осталась только усталость.

— Мне нужно десять минут, чтобы закончить с делами.

— Я вас не тороплю, — ответила Арабелла и, взяв с книжной полки тиснёный золотом том об истории магов в Бразилии (подарок Флавиу), опустилась в кресло. Фридрих же почти совсем спокойно вернулся к документу — ему не привыкать работать в её присутствии. Порой Арабелла приходила в его домашний кабинет, но не поговорить — почитать, или заняться вышивкой, или написать письма. Она не мешала ему, он не мешал ей. Потом пили чай и перекидывались парой дежурных фраз, однако молчаливое соседство Фридриху нравилось больше. Своеобразный уют.

Разговаривать с ней было морально тяжело — слишком гордая, слишком высокомерная и практически полностью лишённая эмоций кукла. Ещё и своенравная, что однозначно нельзя счесть за плюс.

«Если бы мать однажды попробовала отменить встречу отца и заявить, что хочет гулять…» — Фридрих неуютно повёл плечами. Не слабость ли то, что он не выставил за дверь эту женщину и не отправился к Хауслеру? А если не слабость, то что? Фридрих не знал ответа. Привык верить, что потакает порой своеволию жены лишь по причине нежелания войны на домашнем фронте — её он в нынешнем своём состоянии ни за что бы не выиграл.

— Куда вы хотите отправиться? — спросил Фридрих, взмахом палочки отправляя на стол секретарши законченный план командировки в Британию.

— В Люцерн, если вы не возражаете, — Арабелла поднялась и поставила книгу обратно на полку. Её медовые волосы, вопреки всем приличиям свободно струившиеся по спине, золотились с свете свечей, и Фридрих на миг залюбовался. — На набережной открыли новый ресторан. Полагаю, вы голодны.

— Немного, — признал Фридрих, вставая из-за стола. Колени как-то уж очень неприятно хрустнули, отозвались тянущей болью шея и поясница. — Давайте сперва всё же пройдёмся. Предпочтительно там, где нет людей, я от них за день устал.

Арабелла кивнула, показывая, что не имеет возражений.

Из Министерства трансгрессировать было невозможно, поэтому Фридрих и Арабелла вышли из здания — он предложил ей руку, и она легко на неё оперлась — на шумящую улицу. Солнце клонилось к закату, и выбор Арабеллой местом ужина Люцерна казался более чем удачным — озеро будет красиво расцвечено вечерними красками. Но сперва прогулка. Фридрих чувствовал острую потребность размять закаменевшее тело, а также проветрить голову. Сидение круглые сутки в кабинетах в самом деле не лучшим образом сказывалось на его самочувствии.

Раскрутившись на месте, он перенёсся, увлекая жену за собой, на укромный луг — пятачок травы среди леса, покрывающего горный склон. Это место с видом на Фирвальдштетское озеро Фридрих давным-давно приметил и облюбовал для отдыха и размышлений. По его приказу эльфы поставили здесь беседку, а сам Фридрих огородил своё место всеми пришедшими ему на ум чарами, чтобы не допустить посторонних. Арабелла была единственной, кто знал о нём.

В молчании Винтерхальтеры сели и обратили взгляды на воду и тихий Люцерн на другом берегу. Лёгкий ветер гулял по поляне, приправленный ароматами лета и луговых цветов. В лесу чуть поодаль щебетали птицы, и лишь их перекличка нарушала умиротворённую тишину — даже не так, дополняла её.

Оставив жену в беседке, Фридрих ступил в высокую траву и неспешным шагом направился к деревьям. В разнотравье мелькали белые звёздочки эдельвейсов, клевер и другие цветы, названий которых Фридрих не знал. Прочь от него, испуганный шагами, бросился кролик, прижав уши к голове. Фридрих усмехнулся и, закрыв глаза, полной грудью вдохнул чистейший альпийский воздух.

С каждой минутой Фридрих чувствовал, что расслабляется, и ему становится лучше.

Постояв так какое-то время, он вернулся к беседке. Ещё на подходе он уловил несущийся оттуда приятный аромат чего-то съестного, а когда подошёл ближе, обнаружил накрытый стол и доставляющего на него последнее блюдо эльфа-домовика.

— Я сочла лучшим поужинать прямо здесь, — поставила мужа в известность Арабелла.

— И я полностью поддерживаю вас в этом решении, — отозвался Фридрих. Он занял место напротив жены, и эльф, запалив свечи, с поклоном исчез.

Они отужинали в молчании, наслаждаясь пением птиц. По крайней мере, Фридрих наслаждался. Сложно сказать, о чём думала Арабелла, однако, судя по тонкой морщинке на лбу, покоя в её мыслях не было. Спохватившись, Фридрих вспомнил о манерах и, хотя и без охоты, спросил:

— Как прошёл ваш день?

По лицу Арабеллы пробежало отчётливое облачко неудовольствия.

— Непродуктивно, — проговорила она, откладывая столовые приборы. — Ваша матушка решила, что мне просто необходимо вместе с ней отправиться к фрау Дрезднер и посмотреть, как та нянчится с сыном, — она сделала глоток вина. — Впрочем, подоплёка этого приглашения была мне с самого начала более чем очевидна. Когда мы вернулись от Дрезднеров, ваша мать спросила меня — со всем тактом, естественно, — когда ожидать пополнения в семье.

Фридрих раздражённо выдохнул.

— Всё никак не уймётся, — он отвернулся и посмотрел на Люцерн, в котором загорались вечерние огни. — Мой отец также становится настойчив. Вы знаете о его проблемах с сердцем, и в связи с этим он хочет быть уверен, что род после его смерти не угаснет, — Фридрих оценивающе посмотрел на жену. Уже долгие месяцы он не уделял ей достаточного внимания. — Возможно, нам стоит начать ночевать в одной спальне.

— На ваше усмотрение, однако вопроса ребёнка это не решит. Я принимаю средство, которое сводит вероятность беременности к нулю, и прерывать курс не намерена.

Фридрих на миг застыл.

— Не хотите объясниться?

— Рождение вашего наследника не является моей целью в жизни, — хладнокровно ответила Арабелла.

— А что является? — Фридрих посмотрел на неё, не скрывая насмешливости. — Давайте, удивите меня, дорогая супруга.

Арабелла расправила плечи и вскинула голову, встречая его взгляд.

— Сила и власть.

— Прекрасно, — саркастично прокомментировал Фридрих. — А к ним желаете скипетр и корону? Что ж, они прекрасно дополнят ваш обычный образ.

Ответный взгляд этой гордячки был полон презрения.

— Я разочарована, — сказала она. — Мы прожили вместе три года, а вы, как видно, до сих пор не сумели найти отличий между мной и девушками вроде Элеоноры Пробст. Кажется, я переценила вас. В конце концов, вы ничем не отличаетесь от всех остальных.

— Какая жалость, что разочаровал вас, — процедил Фридрих. — Но вам стоит следить за тоном, когда говорите с мужем, мадам. Вас мать не учила?

— Я бы спросила, не научил ли вас отец уважению к жене, но я достаточно хорошо для этого знаю ваших родителей, — парировала Арабелла.

Ярость вскипела в глубине души, и Фридрих в порыве вскочил и схватил жену за плечо — и замер, опалённый осознанием этого действия.

Арабелла сузила глаза.

— Что вы хотите сделать?

— Глупость, — тихо ответил Фридрих, отпуская её. Ловя себя на том, что руки дрожат.

Почему он поступает так? Ведь сам себе говорил, что его собственная семья, когда таковая появится, не будет похожа на семью родителей — так почему же обращается с женой едва ли не хуже, чем отец?..

— Я приношу извинения, — проговорил Фридрих, отступая прочь из беседки. Хотелось уйти. Хотелось зарыться в бумаги, в отчёты по ситуации на Юго-Восточной Азии и отрешиться от рода; если быть точнее — от долга перед ним, который навязывают родители. Он ведь не для этого учился и столько работал, разбирался в тонкостях игр политиков и дипломатов разных стран, спал по паре часов в сутки ради изучения чего-то нового и потенциально полезного, в то время как большая часть ровесников его сословья праздничала, тратила жизнь на глупых приёмах, заводила детей. И разве может он осуждать супругу за то, что она тоже не хочет для себя такой жизни?

Внимательно наблюдавшая за ним Арабелла аккуратно поднялась и подошла к нему.

— Я принимаю ваши извинения, — сказала она. — И приношу в ответ свои — мне не стоило так горячиться.

Фридрих невольно хмыкнул и, видя, как сошлись на переносице брови жены, пояснил:

— То, что вы называете своей горячностью, у большинства является спокойствием.

На несколько мгновений Арабелла прикрыла глаза, а после вновь распахнула их. Её глаза удивительные — ярче лучших изумрудов и в то же время холоднее льда.

— Я не понимаю и не признаю обязанностью жены уважать мужа, равно как и наоборот, — произнесла Арабелла. — Однако я признаю уважение человека к человеку. На уважении строится доверие, на доверии — союз. Выходя за вас, я рассчитывала обрести не мужа, чьи слова и желания, высказанные в редкие минуты встреч, станут для меня законом, а союзника, партнёра.

Глядя на супругу, видя блеск её глаз и слушая негромкий голос, полный приятной прохлады, Фридрих впервые с того их давнего разговора на террасе замка при первой встрече видел саму Арабеллу, а не навязанную жену. Смотрел и поражался, как мог не замечать столько времени нечто столь ценное в потенциале — а ведь его работа и заключается в том, чтобы замечать! Какая досадная оплошность, едва не стоившая ему… Союза? Новых горизонтов? Чего-то более личного?..

И всё же удивительно, как она увидела в нём то, что за злостью на ситуацию Фридрих проигнорировал.

— Признаю, — медленно произнёс он, не отводя взгляда, — я был неправ, считая вас всего лишь красивой наследницей богатой семьи. Вашей проницательности и воле позавидуют многие из тех, с кем я работаю. Кажется, — он усмехнулся с самоиронией, — и я сам, не рассмотревший в вас эти качества за годы брака.

— Вы смотрели на меня через цепи, которыми нас сковали, — ответила Арабелла. — Для того, чтобы отринуть их, необходим чёткий анализ ситуации, однако холодная голова — несвойственное вам состояние, удерживать которое вы можете лишь на работе, которая имеет для вас большое значение. Кроме того, практически не имея иных шаблонов женского поведения помимо того типажа, к которому относятся ваша мать, фройляйн Пробст и большая часть светских дам нашего возраста, вы по умолчанию применили его и ко мне. Полагаю, я не ошиблась в выводах.

Только теперь Фридрих понял, что она очень хорошо изучила его за прошедшие годы. А что он сам знает о ней?

— Не ошиблись, — согласился он. — И сейчас я думаю, что ваша холодная голова может стать хорошей компенсацией моего упомянутого вами недостатка.

Арабелла вновь посмотрела на него строго. Фридрих не сдержал улыбки.

— Взамен я добуду для вас то, чего женщинам в нашем обществе обычно не дают.

— Не для меня, — поправила его Арабелла. — Для нас.

— Для нас, — согласился Фридрих, размышляя, как можно использовать новый ресурс.

Его командировка в Лондон была делом решённым. Фридриху отправляться не хотелось, однако выбора не оставалось — герр Кестенхольц был прикован к проблемам Азии, а более никому в Департаменте он не доверил бы разведку дел на острове.

— Вы лучше любого из наших дипломатов подходите для выполнения поставленной задачи, Фридрих, — сказал герр Кестенхольц, когда они в последний раз обсуждали предполагаемую поездку Винтерхальтера перед отправлением начальника в Дели. — Вы — чистокровный министерский сотрудник, которого с равной учтивостью примут по разные стороны баррикад. Помимо того, герр Волан-де-Морт уже интересовался вами, притом настойчиво.

— Какова будет моя официальная роль в Британии? — уточнил Фридрих.

— Наблюдатель от нашего Департамента, готовящий доклад по ситуации на острове для Конфедерации. На деле же… Впрочем, вы знаете лучше других, что мне нужно.

— Знаю, герр Кестенхольц.

Информация. Его начальнику нужна была информация обо всём, что происходит в мировой политике. Этот его профессиональный интерес в полной мере совпадал с таковым Фридриха.

Разумеется, дома весть о его командировке в Британию была воспринята плохо.

— Зачем тебе ехать? — сухо поинтересовался отец после того, как Фридрих за ужином рассказал о поездке. — В Департаменте что, нет специалистов? Ты даже не дипломат.

— Я — помощник и доверенное лицо директора Департамента, — ответил Фридрих, сохраняя хладнокровие. Ледяное спокойствие, веявшее от сидевшей по левую руку от него Арабеллы, этому прекрасно способствовало.

— Ты для него дополнительная пара рук, глаз и ушей, — Конрад поморщился. — И это мой сын.

— Герр Кестенхольц высоко ценит работу Фридриха, — рискнула вставить слово мать. Очень зря, как обычно.

— Как же не оценить такую раболепную преданность человека, который должен бы смотреть на него свысока? — отчеканил барон, вперив в жену презрительный взгляд. — Мы не должны кланяться министерским чинам. Они должны кланяться нам.

— Я не кланяюсь, отец, — возразил Фридрих. — Я жму руки. Те самые руки, которые жмёте и вы на светских приёмах. Отличие между нами в том, что я проделываю это дважды: на приёмах и в министерствах.

Отец посмотрел на него сумрачно, но не успел ничего сказать — зашёлся в страшном приступе кашля, согнувшем его пополам. Белоснежная салфетка, которой барон прикрыл рот, быстро намокла в крови.

— Дорогой, вам нужно прилечь! — мать вскочила со стула и, бросившись к мужу, заахала над ним. — Эльфы! Быстро сюда! Немедленно перенесите барона в его покои!..

Домовики подчинились, перенесли отца, и мать последовала за ними быстрыми нервными шагами. Вскоре звон её каблуков в коридоре затих, и повисла благословенная тишина.

Спокойно вернувшись к фазану, Фридрих был решительно настроен насладиться беззвучием, однако Арабелла спросила:

— Насколько правда то, что пишут газеты о событиях в Британии? «Пророк» упоминает лишь о нескольких «загадочных исчезновениях» маглорождённых волшебников и их семей.

— Они действительно происходят, — кивнул Фридрих.

Глаза Арабеллы блеснули.

— А кроме них?

Казалось бы, зачем ей знать? Фридрих прекрасно понимал: не для того, чтобы обсудить потом в салоне с подружками. У его жены подруг не было — так, пара приятельниц, но никогда ни с ними, ни со старшими дамами Арабелла не затрагивала политических тем, насколько Фридриху было известно. Она в принципе не любила говорить о важном походя, предпочитая обстоятельное обсуждение. Приятное отличие от прочих дам их сословия.

— Было несколько нападений на министерских сотрудников, — Фридрих пока ещё только учился делиться с супругой, и слова дались ему нелегко. — Поступали также сведения о попытках шантажа и дачи взяток. Отдел правопорядка пытается отследить виновных, но пока безрезультатно.

— Однако ведь личность того, кто стоит за этим, очевидна, — заметила Арабелла.

— Более чем, — согласился Фридрих. — Но Министерство не может открыто пойти против Волан-де-Морта. Его поддерживает слишком много чистокровных, и слишком большая часть Министерства содержится ими. Министру нужны чистки, но всё замаскировано хорошо. Если чистокровные и действуют, но преимущественно тонко и ненавязчиво, меж тем получая, что хочется.

— Это развязывает Волан-де-Морту руки.

— Я считаю, что он играет с Министерством, пытаясь выяснить, как много министр готова ему позволить.

— Как сильно министр зависима от влияния чистокровных, — добавила Арабелла.

Фридрих вновь кивнул и против воли улыбнулся. Когда она обсуждала политику, его супруга становилась такой живой, горящей… очаровательной.

— Как вы смотрите на то, чтобы отправиться в Лондон со мной? — слова вырвались прежде, чем Фридрих сумел как следует их проанализировать.

Арабелла посмотрела на него с искренним удивлением.

— Вы предлагаете мне это всерьёз?

— Почему бы и нет? — Фридрих не любил отступать, даже если и совершил оплошность. Кроме того, нынешняя ситуация могла ею и не быть. — Вам интересна ситуация в Британии. Поездка в Лондон в состоянии как нельзя лучше удовлетворить ваше любопытство… Разве что вас больше прельщает сидеть у кровати моего отца. Или вместе с матушкой путешествовать между гостиными в приличных домах и нянчить детей всех матушкиных подруг.

— Я не считаю ваш юмор уместным, — проговорила Арабелла, но без обычной холодной резкости. — Я лишь хочу быть уверена, что вы, делая данное предложение, руководствовались не минутной блажью…

— Именно ею, — настроение Фридриха улучшалось по мере того, как его жена в удивлении теряла привычную холодность. Вот теперь он верил, что ей всего двадцать два. — И я настаиваю на вашей компании, мадам. Супруга ведь должна следовать за мужем по первому зову, верно?

— Нет, — ответила Арабелла, но вместе с ним поднялась. — Однако я поеду с вами в Лондон. Потому что я так хочу.

— Чудесно, — резюмировал Фридрих и предложил ей руку.

Лондон встретил Винтерхальтеров дождями. Как же Фридрих не любил этот город.

Они остановились в «Савойе», отеле, в отличие от самого Лондона пользовавшемся однозначным расположением Фридриха. За годы визитов его успели занести в число наиболее почётных клиентов, выучить привычки, а посему в своём номере Фридрих, едва войдя, обнаружил на журнальном столике стопку газет, кофе и немного коньяка. Вот только на сей раз бокалов было непривычно два.

— Вы ведь пьёте коньяк? — запоздало уточнил он у жены. — На мой взгляд, лучшее лекарство от сырости этого города.

— Худший враг для холодного разума, — парировала Арабелла, уничижительно взглянув на бокалы. Те побледнели и вместе со всем содержимым исчезли.

Фридрих посмотрел на неё недовольно, однако предпочёл не начинать перебранку. Им предстояло уживаться как минимум десять дней — самый долгий срок, что они проведут действительно вместе.

Налив себе кофе, Фридрих удалился в кабинет, где обложился бумагами. Позже вечером ему предстояла первая встреча, ужин с главами Отдела правопорядка Краучем и Отдела магических происшествий и катастроф Фаджем. Эти господа и вверенные им подразделения имели прямое отношение к урегулированию ситуации в стране — а та становилась всё тяжелее и тяжелее: всё чаще происходили стычки и дуэли, всё чаще сообщалось об исчезновениях и убийствах. Герр Кестенхольц был обеспокоен и хотел выяснить, способна ли Британия сама справиться с внутренними беспорядками. Для этого Фридриху надлежало встретиться с представителя всех сторон.

На ужин оба министерских чиновника пришли с жёнами. Фрау Крауч была нестарой ещё миниатюрной дамой, бледной и утомлённой. Фрау Фадж отличалась от неё, как день от ночи — пышная, розовощёкая и громкая, она твёрдо выражала своё недовольство по поводу решительно всего на свете.

— Какие отвратительные у них тут люстры, — начала она застольный разговор, не успел никто из мужчин и рот раскрыть. — И это — лучший ресторан города? Да в старом Хогвартсе менее убогие люстры висят!

— Салазар с ними, с люстрами, — процедил герр Крауч, неприязненно топорща усы, идеальная ровность которых была нарушена в этот миг, но быстро возвращена, не иначе как поддерживаемая тонкой магией. — Принесите лучшего вина, — обратился он к подошедшему официанту. — Вы какое предпочитаете, мадам?

— Бордо, каберне совиньон, — проронила Арабелла.

Фрау Крауч посмотрела на неё с уважением, фрау Фадж — с непониманием.

— Мне полусладкого, — бросила она официанту.

— Мне то же, что миссис Винтерхальтер, — тихо проговорила фрау Крауч.

— Будет сделано, — учтиво улыбнулся официант. — Господа?

— Виски, скотч, — пробормотал герр Фадж, нервно поглядывая на супружницу. Полная противоположность герру Краучу, он был всклочен и несколько неряшлив, притом заметно растерян.

— Апероль, — сказал Фридрих.

— Воды чистой, без газов, с лимоном, — подвёл черту герр Крауч и жестом отослал официанта. — Чистая вода — чистый рассудок!

— Ваши бы слова да супругу моему в уши, мистер Крауч! — всплеснула руками фрау Фадж с хлопком, на который обернулись из-за соседних столиков. Герр Фадж позеленел, покраснел и виновато улыбнулся интересующимся. Те, явно узнав его, кивнули в ответ как-то сочувственно и вернулись к своим беседам и трапезам.

Вскоре подали напитки и лёгкие закуски. Пока герр Крауч, взявший на себя роль заботливого хозяина, заказывал блюда, попутно давая советы о том, как стоит их приготовить, Фридрих осматривал зал в поисках интересных людей. Как назло, почти никто в ресторане не был ему знаком, лишь нескольких волшебников он порой видел в британском Министерстве, хотя понятия не имел, на каких они должностях. Герр Фадж оторвал его от наблюдений деликатным покашливанием.

— Ну-с, как идут дела в Берне, мистер Винтерхальтер? Я слышал, внимание вашего Департамента приковано к Азии в последнее время.

— Лишь части Департамента, мистер Фадж, — спокойно ответил Фридрих, сделав глоток апероля. — Другая часть работает над торговыми стандартами для Северной и Южной Америк, которые объединят их в один большой рынок. Но и Европа, само собой, продолжает быть средоточием нашего профессионального интереса. В особенности — ваша страна.

— Ах, неудивительно! — воскликнула фрау Фадж, прислушивавшаяся к их разговору. — Такие страшные вещи творятся — люди пропадают среди бела дня! А то и оказываются убиты в своих же постелях, вот как.

— Да, ситуация скверная, — промямлил её муж, но быстро повеселел, вспомнив, что убийства и исчезновения — не его сфера ответственности. — Бартемиус, расскажите нам, как успехи Отдела правопорядка в борьбе с Пожирателями Смерти?

— Наша последняя облава дала хороший результат, — чопорно сообщил герр Крауч. — Нам удалось выявить и обезвредить группу из шестнадцати преступников, из которых, к вашему сведению, семеро были оборотнями, — он приложился к стакану воды с лимоном, а затем сообщил: — Поэтому я завтра и встречаюсь с министром Дженкинс — теперь у меня есть на руках факты, подкрепляющие моё требование ужесточить политику в отношении оборотней!

— Как вы предлагаете ужесточить её, мистер Крауч? — заинтересовался Фридрих. Уже сейчас в Британии существовали едва ли не самые строгие в Европе законы относительно оборотней и великанов, и их ужесточение могло стать любопытным прецедентом.

— Обязательное ношение на одежде опознавательных знаков, проверки сотрудников Министерства раз в триместр, разрешение на поселение лишь в строго отведённых локациях, за нападение на человека — десять лет Азкабана, — ответил Крауч, и глаза его предвкушающе загорелись.

Фридрих и Фадж переглянулись.

— Драконовы меры, Барти, — проговорил герр Фадж, промокнув лоб накрахмаленным белым платком. — Не озлобит ли их это ещё больше?

Герр Крауч отставил стакан и, пригладив и без того ровно лежащие волосы, грозно выпрямился на стуле.

— В таком случае, они сами дадут нам повод перейти к более радикальным действиям.

За столом повисла тишина. Фридрих нейтрально наблюдал, подмечая, как горит идеей герр Крауч; как страшится столь жёстких мер герр Фадж; как глубоко плевать фрау Фадж на происходящее, платья дам за соседними столиками занимали её куда больше; с каким страхом смотрит на мужа фрау Крауч. Лицо Арабеллы не выражало ничего.

Вернулся официант, а вместе с ним ещё двое — подошло время основных блюд. Оценив первоклассный аромат баранины в мятном соусе, Фридрих между тем не торопился к ней приступать. Мысли портили аппетит. Крауч настолько самонадеян и верит в собственный успех, что позволяет себе громко заявлять о подобном плане в присутствии его, Фридриха, представителя международного магического сообщества? Геноцид — а именно его Крауч собирается предложить министру Дженкинс — никогда не поощрялся Конфедерацией. Крауч считает ситуацию в стране настолько экстремальной, что без крайних мер не обойтись?..

— И всё-таки, мистер Крауч, возвращаясь к первоначальной теме. Удалось ли вам захватить кого-нибудь из Пожирателей Смерти? — произнесла Арабелла.

Герр Крауч, уже почти донёсший до рта вилку с куском митлоуфа, замер.

— Как и сказал, мадам, мы схватили шестнадцать только на этой неделе, — ответил он и принялся жевать.

— Вероятно, вы поняли меня превратно, — не отступила Арабелла. — Я имела в виду высшие чины армии Волан-де-Морта, так называемый Ближний круг.

— Мы знаем мало о его составе, — пошевелив идеально ровными усами, признал герр Крауч. — Личности этих людей не так-то просто раскрыть, мадам.

Арабелла сузила глаза, но промолчала. Легко наклонив голову, принимая ответ герра Крауча, она вернулась к лососю.

Официант подошёл, чтобы проверить, всё ли в порядке, и фрау Фадж не преминула выразить удивление тем, что при приготовлении её оленьего стейка не был использован шафран. Пока она говорила, Фридрих сделал официанту знак вновь наполнить бокалы себе и супруге, на что в ответ получил короткий кивок — если бы фрау Фадж заметила, что прислужник уделяет внимание кому-то кроме неё, лекция затянулась бы на дольше. А так всего спустя три минуты юноша удалился в сторону кухни. Улыбка официанта была точно приклеенная.

Дальнейший застольный разговор мало чем отличался от любого другого в обществе чиновников любого Министерства магии на планете. Фридрих, наученный опытом, вежливо поддерживал его. Арабелла была втянута фрау Крауч в обсуждение Парижа, но было видно, что она скучает — светские обязанности никогда не доставляли ей удовольствия, это Фридрих знал. А потому после ужина, когда Винтерхальтеры простились с сотрапезниками и вернулись в свой гостиничный номер, серьёзно сказал жене:

— Вам следует научиться притворству, Арабелла. От вас презрением разит за милю — это вовсе не помогает мне в переговорах.

— Разве это переговоры? — возразила она, усаживаясь на мягкую софу перед камином. Тот красиво горел, но тепла не давал — августовский вечер выдался душным. Ночью быть грозе. — Не думаю, что этим людям есть, что дать вам.

Фридрих глубоко вздохнул. Взяв бокал с коньяком, вновь оставленном на журнальном столике, он собрался было сесть в кресло. Передумал, опустился на софу рядом с женой.

— От них мне нужна была информация. Ни Крауч, ни Фадж не идиоты, чтобы выдавать её всю, но общие черты можно уловить. Про оборотней же, как я предполагаю, Крауч заговорил неспроста. Он знает, кто мой отец… — Фридрих дёрнул щекой, — кто я.

— Вы — чиновник Министерства на невысокой должности, — сказала Арабелла, неодобрительно посмотрев на стакан в его руке. Впрочем, на этот раз испарять не рискнула. — Так что, на мой взгляд, вы были правы в первой формулировке: Крауч знает, кто ваш отец.

Фридрих отвернулся и, уставившись в огонь, отхлебнул коньяка. Злость на эту женщину вновь поднялась в нём удушливой волной, и чтобы не ответить резкостью, пришлось крепко сжать подлокотник и сосредоточиться на напитке.

Но Арабелла и не думала замолкать.

— Я никогда не могла понять, — продолжала она холодно и безапелляционно, — как вам гордость позволяет быть на такой должности. Помощник директора департамента, — Арабелла поморщилась. — К этому времени вы могли бы стать во главе одного из отделов…

— И стал бы, — прервал её Фридрих, всё ещё избегая смотреть на жену. — Американского, если быть точным. Герр Кестенхольц прочил мне такую возможность несколько лет назад. Предлагал перевод.

Арабелла широко распахнула глаза.

— И вы отказались?

— Потому что в карьерной гонке нет смысла, — ответил Фридрих, — когда ты по праву рождения стоишь выше начальника любого отдела или департамента. Ястреб не соревнуется с голубями, — он сделал ещё глоток и иронично улыбнулся огню. — Впрочем, скорее всего, никто бы и не осмелился соревноваться со мной. А восходить по карьерной лестнице, когда никто даже не пытается свалить тебя вниз, чрезвычайно скучно.

Фридрих провёл рукой по лбу, волосам, затылку, не прекращая бездумно кружить коньяк в бокале. Какие смешные отговорки, однако, он выдумал. И главное, зачем? Он ведь хочет научиться доверять этой женщине — действительно хочет, потому что это выгодно в перспективе. И она сама хочет того же. Вот только, слишком резкая в суждениях, сумеет ли понять?..

— Но покидать свою должность я не хочу и по другой причине, — тихо сказал он, играя с бокалом. — Я многое приобрёл на ней: навыки, знания, контакты. А также… — он замолчал на момент, борясь с самим собою. — Также я приобрёл человека, мнением которого действительно дорожу. Дорожу разговорами с ним и вниманием. Дорожу как наставником… почти отцом.

Он резко допил остатки коньяка и откинулся на спинку софы, запрокинув голову к потоку. В ушах мягко шумело, горели щёки, и глаза положительно не желали держаться открытыми. Было стыдно за откровения, но в то же время потрясающе легко на душе. Ещё бы Арабелла сдержала себя в руках и не стала комментировать…

Раздался шорох платья, и на колени Фридриху опустилось приятное тепло. Он быстро открыл глаза и узрел раскрасневшееся лицо жены, её блестящие изумрудные очи. Блестящие от собравшихся в уголках слёз.

— У меня… никогда не было подобного человека, — проговорила Арабелла, и её голос был таким тонким, грустным. Она вся казалась по-девичьи хрупкой, беззащитной — и куда только девалась обычная надменная дама? — Вы не могли бы… — она запнулась, — обнять меня, Фридрих?

— С удовольствием, — серьёзно сказал Фридрих и прижал Арабеллу к себе, зарылся носом в медовые волосы. Нежная кожа мраморной шеи была так близко, и он не удержался от поцелуя. Получил в ответ сбивчивый вздох. Тонкие пальцы скользнули по его плечам, зарылись в волосы, и Фридрих потерял контроль.

Дни летели, как быстрейшие чары. Занятые деловыми встречами, ланчами и ужинами — а то и завтраками — с виднейшими людьми острова, Фридрих и Арабелла всё время были вместе. Они, обсудив до начала, что хотят получить в ходе конкретной встречи, учились поддерживать друг друга в беседе и добиваться результата совместными усилиями. Они говорили вечера напролёт, организовывали информацию и составляли заметки — для герра Кестенхольца и лично себя.

Повсюду их сопровождали новости — страшные известия о всё новых битвах, нападениях, похищениях. Дошло до того, что пропал глава Отдела магического транспорта. После этого на экстренной встрече у министра, куда Фридрих был допущен как наблюдатель, герр Крауч был бледнее смерти и с маниакальными глазами в десятый раз заявлял, что всё под контролем. Министр Дженкинс, строгая леди с убранными в пучок седыми волосами, казалась в тот день разбитой. По её приказу всех сотрудников, даже курсантов мракоборческой школы, бросили на поиски мистера Гибсона. Его истерзанное пытками тело нашли на следующий день в доме, над которым в воздухе парил дымный череп с высунутой из пасти змеёй — символ организации Волан-де-Морта. После этого сказать, что всё под контролем, не смог даже Крауч.

А ещё Фридрих и Арабелла ждали приглашения.

Оно появилось на пятый день пребывания в Британии — было принесено эльфом в тёмно-зелёной, расшитой серебряной нитью тоге. Домовик бы вышколен прекрасно, но, кажется, нем — во время доставки письма не произвёл ни звука, лишь кланялся больше обычного. Фридрих отметил это лишь походя, более заинтересованный содержимым конверта.

— Передай, что мы будем, — сказал он домовику, и тот с очередным нижайшим поклоном исчез.

— Когда? — только и спросила Арабелла.

— В субботу в семь, — отозвался Фридрих. — Распорядитесь, чтобы эльфы доставили из дома ваше лучшее платье, мадам. Не каждый день герр Блэк выдаёт старшую внучку замуж.

Фридриху уже доводилось прежде бывать в загородном имении Блэков, поэтому на восхищение обстановкой он не стал тратить время. Вместо этого, появившись, как и всегда, точно вовремя, чинно повёл жену к не занятому пока никаким разговором Арктурусу Блэку.

— Мистер Блэк, — произнёс Фридрих с подобающей учтивостью. — Благодарю вас за приглашение.

— Рад, что вы его приняли, мистер Винтерхальтер. Мадам, — герр Блэк легко коснулся губами руки Арабеллы и вновь повернулся к Фридриху. — Прошло долгое время с нашей последней встречи, молодой человек.

— Три с половиной года, — подтвердил Фридрих. — К сожалению, дела не давали мне времени наведаться в Британию, — Блэк с пониманием кивнул. — Однако, когда они были в Вене, я встречался с герром Малфоем и герром Мальсибером.

Эта встреча минувшей осенью, на которую Фридрих согласился исключительно из приличия, стала весьма любопытной. Герр Малфой, о котором Фридрих мало что слышал до этого, оказался господином весьма прагматичным и вместе с тем находчивым. Он интересовался бизнесом больше, чем политикой и с посредничеством Фридриха надеялся ввязаться в большую европейскую торговлю зельями и артефактами. Герр Мальсибер же, ещё более приземлённый, чем Абраксас Малфой, посетил Вену за компанию со знакомым для того, чтобы проверить свой сейф в венском отделении Гринготтса «на предмет готовности к непредвиденным осложнениям в Британии», как пошутил сам Мальсибер за ужином. Оба герра имели маски Пожирателей Смерти.

Арктурус Блэк снова кивнул и бросил короткий взгляд в сторону вошедших в зал старого герра Нотта с супругой. Уловив этот полувзгляд, Фридрих вежливо откланялся и отвёл жену. Взяв с высокого столика по бокалу вина, они стали неспешно обходить зал.

— Там вы можете видеть герра Лестрейнджа-старшего, его супругу и младшего сына — герр и фрау были на приёме по случаю нашей с вами помолвки. С ними беседуют герр Малфой и герр Роули, — стал представлять он местную знать, с которой Арабелле не доводилось прежде встречаться. — Дети рядом — младший Малфой и обручённая с ним юная фройляйн Блэк, младшая сестра сегодняшней невесты, а также дети наследника Блэков — те двое мальчишек, что спорят… Дальше герр Эйвери с женой и сыном, семья Розье, Макмилланы — супруга герра Блэка из них, хотя в обществе их не слишком жалуют… Та рыжая группа — Пруэтты, замужем за их наследником старшая дочь герра Блэка. Булстроуды, Краучи, Флинты — все тоже связаны с Блэками родством… Хм.

— Кто это? — Арабелла вгляделась в даль, чуть прищурившись.

— Антонин Долохов, — ответил Фридрих без приязни. — С ним, если мне не изменяет память, фройляйн Кассиопея Блэк.

— Почему этот господин машет вам?

— Видимо, хочет общения. Он тоже учился в Дурмстранге.

С Долоховым и его спутницей они встретились на середине роскошного бального зала, где пока, в отсутствие музыки, люди просто бродили, приветствуя друг друга. Молодые люди и мисс Блэк также обменялись приветствиями, и Долохов заметил:

— Приятно видеть вас здесь. Особенно вас, мадам Винтерхальтер, — он оскалился, обнажая ровные белые зубы. Фридрих нахмурился. Арабелла была прекрасна в зелёном шёлке, но это ничуть не давало Долохову право на неё столь откровенно пялиться.

— У вас красивые волосы, девушка, — подчёркнуто высокомерно заметила фройляйн Блэк, от внимания которой также не укрылись хищные взгляды спутника. Кассиопея явно не была глупа и понимала, что её золотые годы давно прошли; впрочем, это вовсе не означало, что она готова мириться с сим фактом.

— Благодарю вас, мадам, — откликнулась Арабелла и чуть сильнее сжала пальцы на руке Фридриха. Он понял намёк и хотел было начать подталкивать Долохова в необходимом направлении, как к ним подошёл Эмори Фоули, и процесс приветствий начался вновь.

— Хороший день сегодня! — благодушно возвестил герр Фоули. — Подумать только, наш бродяга Рудольфус наконец женится.

— Да ещё и на ком, — фройляйн Блэк приосанилась. — Моя внучатая племянница — прекраснейший цветок оранжерей Блэков.

— Я бы скорее сравнил Беллатрису с артефактом из ваших семейных лабораторий, мисс Кассиопея, — проговорил Фоули, оправляя кружевные манжеты. — Притом и смертельнейшим.

— Эмори, — предупреждающе проговорил Долохов.

— Прошу меня извинить, неуместные шутки, — скучно протянул Фоули и тут же завёл новую тему: — Вы слышали, дамы, в Косом переулке…

Пока он говорил, Долохов незаметно взял Фридриха за рукав и потянул в сторону. Фридрих украдкой переглянулся с Арабеллой, и та выпустила его из собственной хватки.

— А ты смел, — заметил Долохов вполголоса. Его русский акцент с годами, проведёнными в Британии, стабильно уменьшался и сейчас почти не был слышен совсем в английской речи, но по-немецки Долохов говорил всё так же грубо, как и когда-то давно в Дурмстранге. — После того, что ты высказал Лестрейнджу, заявиться на его свадьбу…

— Меня пригласил герр Блэк, — прервал его Фридрих, ответив вежливым кивком на приветствие герра Малфоя, отсалютовавшего ему бокалом. — Я полагаю, его покровительства достаточно для того, чтобы покинуть этот дом живым.

— Само собой, — Долохов притворился удивлённым. — Разве у тебя были опасения?

— Нужно быть готовым к любому раскладу, — строго ответил Фридрих. — Но к делу. О чём ты хотел поговорить?

— Всё о том же, Фридрих, о том же, — Долохов огляделся по сторонам и продолжил: — Тёмный Лорд по-прежнему заинтересован в тебе. Теперь особенно — ходит молва, будто бы пара лет отделяет тебя от титула Барона-Всея-Европы. Такой человек милорду бы пригодился.

— Я могу лишь повторить то, что уже сказал Лестрейнджу, Антонин: когда ваш предводитель будет готов вести со знатью Европы диалог на равных, мы с удовольствием с ним поговорим, — ответил Фридрих с куда большим холодом. — Сейчас наши позиции на континенте крайне прочны — сторонники бредней Гриндевальда и грязнокровки сами вырыли себе могилу.

— Не без твоей помощи, как я слышал, — усмехнулся Долохов. — И ещё этого парнишки, Штайнера.

Фридрих не ответил, ибо ему было нечего сказать.

— Ты откажешься даже посредничать в установлении контактов? — спросил Долохов, вновь становясь серьёзным.

— Опять-таки, всё сводится к отношению, — сухо ответил Фридрих. — Чистокровные Европы не будут работать на Волан-де-Морта. Они могут согласиться работать с ним.

— Достойная формулировка.

Фридрих дёрнулся прочь от вкрадчивого шипения, раздавшегося над ухом. Рука машинально потянулась к палочке.

— Милорд, — Долохов поспешил поклониться.

— Мистер Волан-де-Морт, — взял эмоции под контроль Фридрих и протянул магу руку.

Тот посмотрел на его ладонь с язвительным любопытством. Впрочем, руку всё же пожал: коротко, сильно.

— Что ж, мистер Винтерхальтер, — произнёс он, глядя внимательно, въедливо. Фридрих напрягся и как можно скорее выставил сильнейший окклюменционный щит своего арсенала — его не оставляло подозрение, что в определённый момент Волан-де-Морт отбросит приличия и примется за легилименцию. Если не хуже. — Ваш прошлый ответ, данный Рудольфусу, меня… разочаровал. И что теперь? Даже проведя неделю в Британии и увидев, как мы держим эту страну, вы продолжаете отказываться сотрудничать?

— Я не отказываюсь от сотрудничества, — возразил Фридрих. — Посыльным быть не желаю. Как и пешкой — чьей бы то ни было.

В алых глазах Волан-де-Мотра полыхнул гнев — этот маг явно не привык, чтобы с ним разговаривали таким образом. Фридрих понимал. Здесь перед Тёмным Лордом все пресмыкаются, как бы высоко ни было положение человека в обществе — это говорило о нём, как о сильном волшебнике… об истинном Тёмном, у кого не может быть союзников — лишь небольшой круг последователей и безмолвные слуги. С такими тяжело договариваться, потому что Тёмные бескомпромиссны, редко способны вступать в полноценные переговоры, а не надиктовку собственных условий. Фридрих знал… и не хотел связываться. Тем более теперь, на пороге баронства.

— Приношу извинения за прямоту, — произнёс Фридрих, желая разрядить обстановку. — Однако мне кажется необходимым, чтобы мы друг друга правильно понимали, мистер Волан-де-Морт. Вы ратуете за соблюдение традиций здесь, в Британии — я нахожусь в центре такой же игры в Европе. Мы можем помочь друг другу, потому что боремся за единое дело. Однако с поправкой. У нас, на континенте, предпочтение отдаётся дипломатии и политическим ходам, а не насилию. На насилие люди вроде тех, кто сражался в армии Гриндевальда, будут тявкать больше. Мы стараемся убедить их, что главенство чистокровных им нужно.

Волан-де-Морт прищурился.

— Это займёт даже не годы — десятилетия, — прошипел он. — Вы готовы, молодой человек, до старости лет протаскивать в министерствах свои реформы? Я не готов. Я не стану тратить время на эту возню.

— В таком случае, континентальная Европа и Британия пойдут своими самобытными путями, — сказал Фридрих. — Вершите революцию здесь, и удачи вам с ней, сэр. Мы же на континенте продолжим свою, как вы изволили выразиться, возню. История рассудит, чей подход более оправдан.

— История рассудит, — бросил Волан-де-Морт и удалился.

Фридрих стался один в тёмном углу зала — Долохов исчез, едва засвидетельствовал почтение своему хозяину. Фридриха разбирала злость, но он держал себя в руках. Чёрт с ней, с Британией — пускай местные чистокровные решают свои проблемы, как заблагорассудится. Он, Фридрих, больше не попытается втянуть их в альянс. Оставит этот промозглый остров со всей его самобытностью на суд потомкам.

Его руки коснулась иная, нежная, прохладная, и в мысли пришёл покой.

— Как прошло? — вполголоса спросила Арабелла.

— Как и ожидалось, — отозвался Фридрих, через зал следя за движениями Волан-де-Морта. На его пути к Блэкам и Лестрейнджам почти каждый маг низко склонил голову. — Мы не договоримся.

— Тогда не будем зря тратить время, — по-деловому сказала Арабелла. — Сейчас будет выход жениха и невесты, и дальше оставаться нет смысла…

— Мы должны соблюсти приличия до конца, — возразил Фридрих, подхватывая с подноса проходившего мимо домовика два бокала. — Пусть нам это и не нравится… Возьмите шампанское, и пойдёмте к герру Малфою — мне кажется, как раз-таки с ним можно серьёзно поговорить о делах. Не политике, быть может, но хотя бы о бизнесе.

— Пойдёмте, — тяжело вдохнув, согласилась Арабелла и вошла рядом с мужем в толпу.

Остаток командировки прошёл блекло — по всей стране случались всё новые происшествия, в которых страдали маглы и грязнокровки, но Министерство пока не могло ничего толком ответить на агрессию армии Волан-де-Морта. Единственное, в чём оно преуспело на данный момент, так это в предотвращении хаоса в стране и миграции волшебников за рубеж.

Покидая Лондон, Фридрих не оглядывался. Он искренне не любил этот город и надеялся, что видит его в последний раз.

Вернувшись в родовой замок, первым делом Фридрих осведомился у эльфа о здоровье отца. Ответ был неутешительным. Барону стало хуже.

— Полагаю, это означает, что к ужину он не спустится, — протянул Фридрих, поглядывая на высокие башни замка и тёмные окна в них. — Накрой стол на террасе на нас двоих. Арабелла, — он повернулся к жене, — вы же не возражаете?

— Поддерживаю, — ответил она и взяла его под руку.

Зной августовского дня уже отступил, ему на смену пришла расслабляющая прохлада. Прекрасно пахли розы и гортензии на клумбах. Пройдя между ними, Винтерхальтеры вступили на длинную террасу, опоясывающую замок, с которой открывался прекраснейший вид на горы.

— Здесь невероятно красиво, — остановившись у парапета, произнесла Арабелла, скользя взглядом по долине внизу. — Все эти реки, долины, то, как облака цепляются за вершины гор…

— И скоро всё это станет моим, — задумчиво сказал Фридрих, чувствуя силу в тени родового замка. — Мой отец в последнее время совсем плох. Он скоро умрёт, а мать, полагаю, переселится в наш особняк в Ницце — ей никогда не нравился горный климат. Здесь будет такая тишина…

— Любопытно вы рассуждаете о последствиях смерти родителя.

— Я всего лишь хочу спокойствия и умиротворения в своём доме.

Арабелла отвернулась и вновь посмотрела на горы. В её глазах пылало такое знакомое, родственное чувство…

— Род Кроненберг умрёт вместе с моим отцом, — проговорила она наконец. — Люди Гриндевальда обеспечили это, убив моих сводных братьев.

— Ваша мать ещё довольно молода, — заметил Фридрих, — и, как он сам говорил, ваш отец надеется на рождение ещё одного ребёнка.

— Этим разговорам уже много лет, — отозвалась Арабелла, изящным движением поправив перчатки. — Кроме того, моему отцу скоро семьдесят.

— Моему начальнику почти сто.

— У Кроненбергов мужчины умирают к восьмидесяти, согласно нашему фамильному древу. Моей матери же всего сорок два. Она прекрасно понимает, что если похоронит супруга в ближайшие десять лет, то всё ещё сможет вполне удачно выйти за какого-нибудь ровесника-вдовца. И балласт из маленького ребёнка ей вовсе ни к чему.

— Зачем вашей матери вовсе за кого-то выходить? — полюбопытствовал Фридрих, провожая взглядом пронёсшуюся над лугом стрекозу. — Вдова герра Кроненберга не может нуждаться в деньгах.

— Это не так, — спокойно сказала Арабелла, и её тон создавал впечатление, что говорят они о ком-то совершенно постороннем. — Моя мать — вторая жена отца, притом не родившая ему сыновей. Так что в его завещании я указана единственным наследником.

— Вот оно как, — протянул Фридрих, задумчиво посмотрев на жену. — А так как вы — моя супруга…

— Все активы Кроненбергов рано или поздно соединятся с состоянием Винтерхальтеров, — подтвердила Арабелла.

— Деньги притягивают деньги, — усмехнулся Фридрих. — Это будет крупнейшее состояние в Европе.

— Знаю, — откликнулась Арабелла. — Вопрос в том, как мы распорядимся им.

Фридрих ответил не сразу — всё ещё рассматривал вновь ставшее флегматичным лицо жены, размышляя.

— Вас это не беспокоит? — прямо спросил он. — То, что ваш род окончит жизнь?

— Ничуть, — сказала Арабелла, и у Фридриха не было причин ей не верить. Однако…

— Мне сложно это понять. Неужели вы в самом деле не испытываете никаких чувств относительно того, что ваша семья попросту растворится, перестанет существовать?

— Моя семья не дала мне ничего, кроме строгого воспитания и договорного брака. Это наследие я не хочу передавать потомкам.

— Тема детей… — Фридрих запрокинул голову к высокому небу и скользящим по нему пушистым облакам. — Моя мать в последнее время стала очень настойчива в желании выяснить, почему вы до сих пор не беременны. Обращалась с этим даже ко мне перед самой командировкой.

— Вы говорили ей, что это наше сознательное решение?

— Говорил, а что толку? У неё только одно на уме: как она будет в своём роскошном салоне на виду у приятельниц нянчить «маленького ангелочка», — Фридрих скривился.

Арабелла повернулась к нему.

— Я могу поговорить с ней.

— Лучше поберегите нервы и сохраните время для чего-нибудь более продуктивного.

— Это забота или недоверие? — уточнила Арабелла.

— Забота, — поддаваясь порыву, Фридрих взял её за руку. — На серьёзный разговор с моей матерью терпения не хватит и у святого.

— Любопытство вашей матери причиняет нам неудобства, — возразила Арабелла, однако руку не вырвала.

Фридрих улыбнулся жене.

— Тогда предлагаю спор: если вы сможете отвадить мою мать от темы наследника, я обязуюсь выполнить любое ваше желание. Если нет, соответственно, наоборот.

— Согласна, — со всей серьёзностью кивнула Арабелла.

Как видно, разговор она не стала откладывать в долгий ящик. Уже на следующий день, вернувшись из Департамента, Фридрих застал в своей спальне жену.

— Поговорили? — догадался он, сбрасывая с плеч рабочую мантию. Магия эльфов тотчас же подхватила её и перенесла в прачечную.

— Поговорили, — кивнула Арабелла. — Могу показать в Омуте памяти, если вам интересно.

Фридриху было, поэтому он приманил из своего кабинета требуемый артефакт; тот завис между ним и Арабеллой, и чернота внутри Омута переливалась, приглашая заглянуть в неё. Арабелла коснулась кончиком волшебной палочки виска и медленно извлекла нить воспоминания, которую затем опустила в Омут. Сделав приглашающий жест, Фридрих пропустил жену вперёд, а затем и сам последовал за ней в воспоминание.

Они оказались в салоне матери. Дитлинд полулежала на оббитой кремовым бархатом кушетке и пролистывала альбом. Арабелла изваянием замерла в кресле.

— Фридрих в детстве был настоящим ангелом! — сама себе заметила мать и слегка повернула альбом как был к Арабелле. — Вы только посмотрите! Можете ли поверить, что ваш мрачный супруг двадцать лет назад выглядел столь очаровательно?

Арабелла ответила блеклым подобием вежливой улыбки. Взгляд Дитлинд сделался въедливым.

— Дети — это прекрасно, моя дорогая, — сказала мать и сделала затяжку через мундштук. Дым сигарет теперь постоянно витал в этой комнате, где прежде господствовал аромат благовоний. — Вам пора и самой это познать. Я понимаю, вам может быть страшно взять на себя такую ответственность, но бояться тут совершенно нечего. Я вас уверяю!

— Дело вовсе не в страхе, а в трезвом рассуждении. Мы с вашим сыном оба ещё молоды и не готовы к тому, чтобы завести детей, — возразила Арабелла.

— Вы можете не переживать на этот счёт, дорогая! — мать расплылась в одной из самых мерзких своих сладких улыбок. — Ведь у вас есть я, и я с удовольствием займусь внуками!

— Когда у нас появятся дети, вы будете максимально далеко от их воспитания.

Дитлинд опешила. Затем нахмурилась.

— Прошу прощения?

— Вы всё расслышали верно.

— Мне кажется, вы забываетесь, — проговорила мать, голос которой как всегда при возмущении стал особенно звонким.

— Всего лишь озвучиваю наше общее с Фридрихом решение, — хладнокровно произнесла Арабелла. — Ни вы с бароном, ни мои родители и бабушка не будете воспитывать наших детей. Предвосхищая вопрос: видеться с ними вам никто запрещать не станет, само собой.

— Да как вы смеете разговаривать со мной таким образом?!

— Я разговариваю с вами, как с членом семьи, — парировала Арабелла. — Открыто и честно. Я не хочу с вами ссор и обид из-за недопониманий. Поэтому я прямо сказала, чего вам следует и не следует ожидать. Я не говорю, что у нас с Фридрихом не будет детей совсем — их не будет в ближайшие годы. Мы знаем, чего хотим от своей семьи, и для достижения поставленной цели нам предстоит ещё много работы. Мы приведём в этот мир новую жизнь только когда будет уверены, что не сломаем её.

Её спокойная речь, произнесённая без единого скачка тона, ввела мать в такое для неё редкое состояние полной растерянности и молчания. Женщины сидели так, глядя друг на друга, минуты две — и вдруг Фридрих с удивлением заметил, что глаза его матери блестят от слёз.

— Ох, моя дорогая…

Настоящая Арабелла, всё это время молча стоявшая рядом с ним, аккуратно взяла его за руку и потянула Фридриха прочь из воспоминания.

— Дальше не было ничего, стоящего внимания, — пояснила Арабелла, отступая от Омута памяти. — Лишь много сожалений и слёз. Впрочем, по итогу ваша мать согласилась оставить нас с вами в покое и не поднимать больше тему продолжения рода.

Фридрих слушал её и не находил слов. Эта женщина способна творить чудеса.

— Признаю своё поражение, вы справились блестяще, — сказал он, не скрывая улыбку. — Спор есть спор. Итак, чего вы хотите, Арабелла?

— Я хочу, чтобы в наших отношениях появилась одна ложь.

Фридрих вскинул бровь.

— О чём вы?

— Это… — Арабелла запнулась, и Фридрих впервые увидел румянец смущения на её щеках, — это может показаться вам странным и неуместным, однако, пожалуйста, не отказывайтесь сразу.

— Я ведь обязался исполнить любое ваше желание в случае проигрыша. Говорите.

— Я хочу, чтобы мы притворились, что любим друг друга, — Фридрих удивлённо посмотрел на неё и открыл было рот, но Арабелла не дала ему времени сказать ни слова. — Пожалуйста, дайте мне закончить. Вы знаете, Фридрих, что в моей семье между родителями нет любви, как нет её и в вашей. Это, а также бездушность, в которой нас взращивали не людьми — наследниками влиятельных родов, сделало нас такими, какие мы есть сейчас: закрытыми от мира, думающими лишь о выгоде и ненавидящими людей, которые произвели нас на свет. Вы можете решить, что во мне говорит женское начало, но я не хочу, чтобы наши дети выросли так же, как мы, думали так же. Не хочу казаться сыну фарфоровой статуэткой или назойливым насекомым, а дочь учить лишь тому, как удачно выйти замуж. Я хочу…

— Семейного счастья, — закончил за неё Фридрих.

— Крепкой семьи, связанной чем-то большим, чем долг перед родом, — тихо сказала Арабелла; так редко прячущая глаза, сейчас она отвела их, глядя то ли на горы за окном, то ли внутрь себя. — Нельзя заставить себя чувствовать, однако чувства можно придумать. Демонстрировать, играть — и в конечном итоге это войдёт в привычку, и каждодневная забота, интерес друг к другу вместо обычного для семей нашего окружения равнодушия войдут в нашу жизнь как её неотъемлемые части. Мы создадим комфорт между собой, уют, которым можно будет поделиться с детьми… Это ведь перспективно и с точки зрения выгоды: ненавидящие родителей дети могут неповиноваться, как мы с вами замышлять нечто, но если дети будут видеть в нас поддержку…

— Довольно, — Фридрих взял супругу за плечи, развернул к себе. — Не оправдывайтесь, это вам не идёт.

— Однако мне стыдно за эти сантименты, — сказала Арабелла, по-прежнему не глядя на него.

«Она прекрасна», — подумал Фридрих, замирая. Холодная, как горы вокруг, и вдруг трепетная, что те цветы на лугу — кто на свете может сравниться с этой строгой, нередко бесчеловечной молодой женщиной, которая сейчас так очаровательно смущена и зла на себя за то, что обнажила слабую, чувственную сторону? Фридрих наклонился и поцеловал её.

— Я выполню ваше желание, Арабелла, — сказал он, проводя рукой по её волосам, медовым каскадом струившимся по спине. — Во всяком случае, действительно постараюсь это сделать, потому что ваши доводы резонны. Кроме того, — добавил он, решившись озвучить мысль, тревожившую последние недели: — я считаю, что если и могу кого-то полюбить, то только вас.

Арабелла улыбнулась ему — с мягкостью, пока искусственной, но ведь у них есть время, чтобы исправить это. Заглянув в её глаза, Фридрих осознал, что ещё немного — и он будет готов развязать войну с любым, бросить весь мир к ногам этой женщины, если она попросит.

Что самое удивительное, в этом Фридрих не видел ничего дурного.

Тридцатого августа отец Фридриха был госпитализирован в Берн — его состояние резко ухудшилось до критического. В ночь на первое сентября барона Конрада фон Винтерхальтера не стало.

Похороны прошли закрыто и без единой пролитой слезы. Мать, кажется, исчерпала их запас за годы брака и теперь дышала почти с облегчением; она уже заявила сыну о желании перебраться в Ниццу и пригласила его и Арабеллу на Рождество. Фридрих пообещал быть, несмотря на угрюмый взгляд жены.

Сам он чувствовал, в отличие от матери, отнюдь не облегчение. Глядя на свежую могильную плиту, Фридрих ощущал себя так, словно все тонны родового замка вдруг обрушились на него. Он ведь к этому шёл, готовился, ждал — но только теперь, когда отец испустил дух, осознал на самом деле груз ответственности, свалившийся на него. Ответственности перед гордостью, честью и процветанием рода. Перед Швейцарией, перед настоящими магами и мировым порядком, который необходимо поддерживать.

— Господин барон, прибыл барон фон Эсслер, чтобы лично выразить вам соболезнования.

Раболепный писк домовика оторвал его от размышлений. Фридрих вздрогнул, осмотрелся. Мать уже ушла с кладбища, лишь Арабелла стояла рядом, молчаливая и поддерживающая. Заметив его взгляд, она едва ощутимо улыбнулась и коснулась его руки. Фридрих улыбнулся в ответ и переплёл с ней пальцы.

Теперь всё будет так, как они захотят.

— Хозяин?

Фридрих расправил плечи и перевёл взгляд на домовика.

— Передай министру, что я встречусь с ним через четверть часа.

Эльф почтительно поклонился.

— Да, господин барон.

Перед дверью Александр замешкался. Латунная ручка вдруг показалась бесконечно далёкой, недостижимым порталом в страну сбывшихся ожиданий. Чем-то слишком прекрасным, чтобы быть настоящим. Впрочем, ведь именно так вначале думал он и о Марии…

Александр не хотел, чтобы подчинённые видели его замешательство, а потому заставил себя прикоснуться к ручке и повернуть её. Когда дверь отворилась внутрь кабинета, блеснули золотом слова на табличке:

Переступая порог, Александр невольно вернулся мыслями в тот день, когда впервые вошёл в этот кабинет — сейчас, как и тогда, за большим письменным столом сидел герр Розенберг, а в воздухе ненавязчиво витали ароматы старого дерева, бумаги и дорогого одеколона. В тот день Александр входил в кабинет напряжённым, страшащимся за здоровье матери и собственные перспективы. Теперь, семнадцать лет спустя — уверенно, как полноправный хозяин.

— Доброе утро, герр Розенберг.

— Герр Штайнер? Вы рано, — заметил бывший глава Управления, взглянув на высокие напольные часы. Те помимо времени показывали немало другой полезной информации вплоть до фазы лунного цикла.

— Хотел обжиться в кабинете до начала рабочего дня, — пояснил Александр, отворачиваясь к застеклённым стеллажам. На них аккуратными рядами были выстроены разного возраста фолианты по магии, папки с важными документами, досье, артефакты, необходимые в работе. Оглядывая их, Александр подумал: на то, чтобы разобраться со всем этим и начать в полной мере использовать, уйдёт далеко не один день. — Однако если вам нужно время…

— Нет, я зашёл лишь забрать пару вещей, — герр Розенберг со щелчком застегнул дипломат и поднялся.

— Чем займётесь теперь, если я могу спросить?

— Для начала высплюсь вволю и пройду все медицинские обследования, — ответил герр Розенберг, огибая стол. Совершенно седой, прихрамывающий на левую ногу, повреждённую в давнем бою, он казался действительно нуждающимся в отдыхе. — В декабре мы с супругой уезжаем в путешествие по Австралии и островам, вернёмся, я полагаю, к концу весны.

— Звучит как прекрасный план, — вежливо сказал Александр.

— Посмотрим, что из этого выйдет, — сказал герр Розенберг, никогда не загадывавший наперёд. — Вот ещё что, пока мы говорим. Мой младший сын следующим летом заканчивает Дурмстранг. Я могу порекомендовать его вам, герр Штайнер?

Александр слегка нахмурился, но голос не утратил вежливый тон:

— Конечно. Я проведу с ним собеседование.

— О большем я и не прошу, — проворчал старик.

Они стояли так какое-то время — старый и новый глава Управления. После герр Розенберг протянул руку для пожатия.

— Удачи, герр Штайнер.

— И вам, герр Розенберг.

Александр остался один. Сделав круг по кабинету, он опустился в кресло главы Управления, ещё хранившее тепло предыдущего владельца. Провёл рукой по гладкой столешнице, усмехнулся и закурил — появилась в последние годы, с назначения начальником Отдела особо тяжких, такая плохая привычка. Сделав первую затяжку и откинувшись на мягкую спинку, Александр прикрыл глаза. Об оконное стекло беззвучно скреблись голые ветви деревьев.

Его накрыла звенящая тишина, но ничуть не гнетущая — приятная, рабочая. На кабинете директора Управления много чар, в том числе и таких, что создают своеобразный уют, помогают сосредоточиться на делах и только на них. Тишину лишь порой прерывал мягкий шорох бумаг, возникающих в лотке для входящей почты. Её накопилось уже много, и Александр поспешил заняться.

Около часа он провёл за документами: заявлениями на отпуска и отгулы, прошениями, письмами и отчётами, — а затем отправился в просторный зал, используемый для встреч. Там уже стали собираться сотрудники на первую планёрку с новым начальником. Когда Александр тихо вошёл, группка мракоборцев переговаривалась:

— Подумать только, Штайнер занял это кресло…

— До сих пор не понимаю, как ему удалось, — заметил один из лучших мракоборцев Густав Бирих. — Знаю, герр Трауб покровительствовал ему в Отделе особо тяжких, но с тех пор, как старик вышел на пенсию, у Штайнера не было высокого заступника… Разве не так, Йохан?

— Именно так, господа, — кивал Йохан Майсснер. — Да и пока Штайнер руководил нашим отделом, ему приходилось несладко на бойках с высшими чинами… Но справился же. Как по мне, это значит, что места нового он достоин.

— Ну не знаю, — неуверенно протянул рослый силач Карл Беринген. — Меня до сих пор не покидают сомнения, что его тайно продвигает барон фон Винтерхальтер…

Йохан побледнел и толкнул его в бок, кивнул в сторону Александр, во время ожидания с совершенным спокойствием просматривающего отчёт происшествий за прошлую ночь. Александр не подавал вид, что слышал разговор — он настолько привык к подобным, что они больше не были в силах распалить его. Люди в большинстве своём говорят, даже не думая. В том числе и такие высококлассные профессионалы, как его подчинённые.

Пару минут спустя зал был полон, и Александр, поднявшись со стула в первом ряду, встал за трибуну. Он оглядел собравшихся. Среди них было мало маглорождённых, ещё меньше женщин — Управление правопорядка никогда не отличалось открытостью и либеральностью, и Александр не знал пока, стоит ли пытаться это положение вещей изменить. Что он решил для себя однозначно, так это что любой человек, пробующий попасть в Управление или уже работающий в нём, будет иметь равное отношение и шансы преуспеть. Никакой дискриминации, никаких любимцев.

— Доброе утро, — заговорил Александр, и все обратились в слух. — Сегодня я впервые говорю с вами в новом качестве и хочу пройтись по нескольким важным моментам. Прошу вас отнестись к моим словам максимально серьёзно.

Он сделал короткую паузу, обвёл взглядом зал. Здесь были совсем молодые ребята и умудрённые опытом сотрудники; новички и седые бойцы, которые вскоре покинут Управление и отправятся на заслуженный отдых; мелкие политики и те, кто предпочитал плыть по течению и заниматься исключительно своей работой. И всё эти люди смотрели — кто в ожидании, кто скептично, кто вдохновлённо — на него. Руки Александра подрагивали.

— Что ж… — он кашлянул, стараясь вернуть голосу силу, а себе — уверенность. — Нам выпало нести службу в непростое время. Недалеко от наших берегов, в Британии, идёт гражданская война. Человек, развязавший её, не скрывает своих амбиций: он не намерен останавливаться на одной стране. Вследствие этого нашим приоритетом как тех, кто в ответе за безопасность граждан Германии, является не допустить Волан-де-Морта и его приспешников на нашу землю. Это означает, что Управление обязано быть максимально эффективно и готово ко всему. Посему, Управление ждёт расширение личного состава — дополнительное финансирование структуры уже одобрено министром, — а также некоторое реформирование. С завтрашнего дня работу начинает группа под руководством герра Хайнриха, — Вим при звуке своего имени поднялся и молодцевато расправил плечи, — задачей которой поставлен мониторинг происходящего в Британии и предотвращение любых противоправных действий, направленных людьми Волан-де-Морта против наших граждан. Вопросы?

— Что насчёт поклонников Гриндевальда? — руку поднял Густав Бирих. — Будет группа, отслеживающая их?

В зале зашумели, кто-то усмехнулся. Александр в упор посмотрел на Бириха.

— Последний крупный инцидент с участием приверженцев идей Гриндевальда имел место одиннадцать лет назад при попытке освобождения Райнхарда Тодлера. С тех пор данная партия почти не проявляла себя, — Александр посмотрел теперь уже на всех и повысил голос: — Гриндевальд — это прошлое. Если мы останемся слишком зациклены на нём, то рискуем упустить из поля зрения сегодняшние угрозы и тем более опасности грядущего, — Бирих выглядел неудовлетворённым, и Александр добавил: — Это не означает, что в случае, если люди, называющие себя сторонниками Гриндевальда, совершат некие правонарушения, Управление их проигнорирует. Однако теперь, когда с войны против Гриндевальда минуло тридцать три года, острота данного противостояния сошла на нет. Нет смысла искусственно превращать его в нечто большее, чем оно является на данный момент.

— За последние семь лет было зафиксировано всего шесть преступлений, которые можно связать с именем и идеями Гриндевальда, — неожиданно подал голос герр Шульц, начальник аналитического отдела. — Герр Штайнер прав. Восстание Волан-де-Морта в Британии куда опаснее, чем следы диктатуры Гриндевальда.

Александр серьёзно кивнул.

— На основании отчёта герра Шульца и его отдела и было принято решение о создании отдельной группы, отслеживающей потенциальные угрозы из Британии. Отчёт в скором времени появится на информационной доске Управления в свободном доступе. Министр уже ознакомился с ним и, как я упоминал ранее, согласился на выделение дополнительных средств Управлению.

С минуту висело молчание.

— Герр Штайнер, — раздался с заднего ряда несмелый голос, — можно ли, раз уж Управление получит дополнительное финансирование, попросить о замене артефактов в региональных отделениях? В некоторых Проявители врагов и Детекторы лжи такие старые, что разве только в музей годны… — говорил невысокий пузатый мужчина с простым, открытым лицом — герр Нойер, глава распложенного в Мюнхене представительства Управления по Баварии.

— До конца этого года будет проведена инвентаризация с последующей заменой всего неисправного оборудования, — ответил Александр и повернулся навстречу новым вопросам.

Первая неделя на новом месте прошла суматошно, но к её концу Александр на девяносто процентов освоился в должности. Мария не уставала шутить:

— Я теперь себя чувствую так, словно у нас разом появилась орава детей. Все бегают, ссорятся, вечно что-то хотят от папы…

— Ты утрируешь, — улыбался Александр, гладя её по сильно округлившемуся животу. — В моём Управлении никто не носится, да и склоки редки.

— Но что все хотят твоего внимания — правда! — смеялась Мария, накрывая его руку своей.

До родов оставалось порядка двух месяцев, но красивый особняк Штайнеров в сердце Берлина уже наполнили детские вещи: одежда и игрушки, сваренные лично Марией зелья на все случаи жизни младенца, ясеневая кроватка с высокими резными бортами, занявшая центральное место в просторной и светлой детской. Александр и Мария ждали мальчика.

— Как же мы назовём его?.. — бормотала Мария, постукивая пальцами по столу за завтраком. — Мне нравится имя Томас, сказать по правде… Хотя нет, слишком многих мальчишек зовут Том, ребёнка сложно будет в толпе окликать. Может быть, Мартин? Мартин Штайнер, звучит неплохо.

Улыбка Александра померкла.

— Мартином звали моего деда. Я бы не хотел, чтобы сын носил его имя.

— Саша, прости, — проговорила Мария, подняв на него виноватый взгляд. — Я забыла…

— Ничего страшного, — махнул рукой Александр. Неловкая пауза затягивалась, и он сказал: — Как насчёт Владислав?

— Владислав Штайнер… Владислав Александрович… — Мария задумчиво потёрла лоб. — Мне нравится!

— Тогда решено? — уточнил Александр, и Мария радостно закивала, а затем кинулась его целовать. Поцелуи прервало появление домовушки Оды с докладом:

— Прибыли герр Баумер и герр Мецлер, хозяева.

— Как раз к пирогу! — воскликнула Мария и с максимальной для своего положения быстротой поднялась с подушки, смягчающей строгий деревянный стул. — Проводи их, пожалуйста, сюда, Ода. А я принесу пирог и заварю чай.

— Хозяйка должна разрешить Оде это сделать! — схватилась за уши, выпучив глаза, эльфа.

— Ну что ты, мне вовсе не тяжело, — Мария улыбнулась и ласково погладила домовушку по голове. — Беги, не заставляй ждать гостей. С чаем я сама справлюсь.

— Как прикажет хозяйка, — пробормотала эльфа и испарилась.

Две минуты спустя Александр уже сердечно жал руку Штефана.

— Наконец-то можно нормально поздравить тебя с назначением! — бодро заметил Штефан, с годами ничуть не теряющий юношеский задор. — Мария далеко? А то у меня с собой отменный коньяк…

— Мария пошла на кухню за пирогом к чаю, — сообщил ему Александр и повернулся ко второму гостю. — Здравствуйте, герр Мецлер.

— Герр Штайнер, — на рукопожатие Александра крепко ответил хмурый мужчина, из-за ранней седины в волосах выглядевший лет на десять старше своих лет. — Благодарю за приглашение. Также я хотел бы присоединиться к поздравлениям герра Баумера.

— Благодарю вас, — ответил Александр и повернулся к отворившимся дверям.

— Доброе утро, господа! — с улыбкой приветствовала гостей Мария, левитируя перед собой большой поднос с чашками и тарелками.

— Здравствуй, Мария, — дождавшись, когда она опустит принесённое на стол, Штефан расцеловал Марию в обе щеки. — Как ты себя чувствуешь?

— Лучше не бывает, — мягко сказала она, расставляя тарелки с ароматным пирогом со сливами. — Садитесь за стол и выпейте чаю. Дела можете обсудить и после.

— Как прикажет хозяйка, — сказал Штефан и первым уселся. Фриц Мецлер занял место по правую руку от него; он казался растерянным и напряжённым одновременно, что явно не укрылось от чуткого внимания Марии.

— Всё в порядке, герр Мецлер? Вам не нравятся сливы?

— Нет-нет, всё хорошо, фрау Штайнер, — быстро ответил Фриц. — Простите. Мне не доводится бывать в богатых домах, и я не уверен, как следует вести себя.

— Вот об этом не беспокойтесь точно, — сказала Мария, тепло глядя на него. — В нашем доме нет привычки строго придерживаться церемонных порядков. Но я вас прекрасно понимаю — я ведь и сама маглорождённая.

— Однако же вы воспитывались в семье чистокровных, — не мог не заметить Фриц, но десертную вилку взял.

— Что ничуть не изменило мою кровь, — пожала плечами Мария.

— Кстати о крови, — легко перехватил инициативу в разговоре Штефан. — Поговорим о нашей с Фрицем инициативе?

— Дождался бы хоть конца завтрака, Штефан! — укорила его Мария. — Всё только о делах…

— Ни к чему откладывать обсуждение, — возразил Александр.

— Я тоже не хотел бы тратить всю эту прекрасную субботу на одну только политику, — закивал Штефан и перевёл взгляд на Мецлера. Тот откашлялся.

— Наша идея заключается в том, чтобы собрать в единую партию все разрозненные силы, борющиеся за права маглорождённых в Германии. По отдельности они очень слабы, однако собранные вместе под грамотным руководством способны обрести политический вес, — Фриц крепко сжал вилку в руке, до побелевших костяшек. — Я верю, что сейчас самое время для нас, маглорождённых, действовать. На фоне геноцида, устроенного Волан-де-Мортом в Британии, наша обеспокоенность и требования лучшей защиты будут звучать убедительнее. При этом, если чистокровные попробуют выступить против — а тот же Винтерхальтер выступит, это очевидно, — мы уподобим их Волан-де-Морту и его Пожирателям Смерти. Это отвернёт от них общественность и отдаст её симпатию нам.

— Это может сработать, — сдержанно признал Александр.

— Это сработает, — страстно поправил его Фриц. — У большинства магов больше общего с нами, чем с этой зажравшейся чопорной чистокровной знатью!.. — он осёкся, смутился. — Простите, герр Штайнер.

— Вам не за что извиняться, герр Мецлер, к знати я не принадлежу, — сказал Александр. — Однако вам следует лучше следить за языком, если вы намерены говорить с трибун.

— Я знаю, — склонил голову Фриц. — Мне предстоит многому научиться. Пока у меня есть лишь желание сделать мир лучше.

— Очень похвальное желание, Фриц, — мягко сказала Мария, улыбнувшись ему.

— Поэтому мы и пришли к тебе, Александр, — вновь взял слово Штефан. — Твоё положение в Министерстве и корректность заявлений могут сослужить хорошую службу нашей зарождающейся партии.

Александр оглядел их. Штефан горел этой идеей — было видно по глазам. Горел ею и Фриц Мецлер. Даже Мария казалась взволнованной и вдохновлённой — она раскраснелась и дышала часто, посматривала на Александра с надеждой.

Однако он покачал головой.

— Я только что занял должность, которая не предполагает предвзятость, — сказал Александр всем сразу. — Я не могу позволить себе ввязаться в политическую игру. Не сейчас уж наверняка.

— Когда же сможешь? — проворчал Штефан, ответом друга явно недовольный.

— Не раньше, чем стану заместителем министра, — спокойно ответил Александр. — То есть, пройдёт ещё немало лет, Штефан, прежде чем я открыто вас поддержу.

— То есть, ты?.. — Штефан просиял.

— Конечно же, я за инициативу, поддерживающую маглорождённых, — подтвердил Александр серьёзно. — Однако сейчас я могу помочь только из тени. Герр Мецлер, — Фриц выпрямился на стуле и обратился в слух, — я окажу вам помощь в организации и продвижении вашей партии. Но лишь при условии, что ни единая нить не свяжет её со мною.

— Я обещаю вам это, герр Штайнер, — проговорил Фриц, явно не веря своей удаче.

Мария поставила чашку на блюдце.

— А вот я, пожалуй, к вам присоединюсь, — решительно заявила она. — В госпитале много маглорождённых, но их права явно не равны с правами всех прочих.

— Прости, Мария, но ты также не можешь участвовать, — поспешил остудить её пыл Александр. — Как я уже сказал, ничто не должно связывать меня с организацией герра Мецлера.

— «Ассоциацией маглорождённых», — сказал Штефан.

— С «Ассоциацией», — повторил Александр. — Мы не можем себе этого позволить — пока. После же, когда я займу более высокий пост, это сыграет нам на руку.

— Вы планируете однажды стать министром магии? — прямо спросил Фриц.

— Да, — так же открыто ответил Александр. — Если вы действительно хотите сделать жизнь маглорождённых лучше, вам необходима поддержка в Министерстве. Чем выше будет пост того, кто её выкажет, тем лучше.

— О, Саша!.. — Мария улыбнулась и ласково взяла его за руку. — Я так и знала, что ты не бросил борьбу.

— Только веду её по-другому, — усмехнулся в ответ Александр. Всё, что делали его родители, Гриндевальд мало чем отличалось от ужаса, творимого в настоящее время Волан-де-Мортом — и это не могло дать устойчивый результат. Александр верил, что лишь вдумчивые реформы в состоянии изменить закостеневший, до одури традиционный магический мир. Что же касается маглов… Александр предпочёл временно о них забыть — если заниматься политикой и в их отношении, жизни не хватит. Кроме того, есть вероятность закончить её в тюрьме.

Это в планы Александра однозначно не входило — он верил, его ждёт большое политическое будущее. Верил в свою звезду и женщину, что сидела теперь рядом с ним и сжимала руку, носила его ребёнка. Эта женщина увела его со скользкой дорожки, пойдя по которой он рисковал закончить, как Альберт Фальк и другие глупцы, пытавшиеся навязать обществу идеи Гриндевальда. Теперь этого уже не сделать — только не без Гриндевальдовой силы, харизмы и преданных людей, следовавших за ним в огонь и в воду. Эта эпоха миновала. Новая будет жить по тем законам, которые введёт поколение Александра.

В понедельник их графики совпали, что бывало редко, и Александр зашёл за Марией в госпиталь. До конца её смены оставалось ещё около четверти часа, и Александр устроился на ожидание в белоснежном холле, где были расставлены многочисленные скамейки. На них сидели волшебники разных возрастов, здоровые на вид и с самыми разными увечьями: дополнительными руками, обезображенными лицами, следами ожогов и отравлений зельями. Рыжий ребёнок громко и зло смеялся над девочкой, лицо которой было покрыто перламутровыми чешуйками, не обращая внимания на одёргивания взрослых. Сидевший неподалёку пожилой волшебник недовольно покашливал, и звучал кашель этот как гром.

Из-за стойки регистрации Александру помахала Агнес, подруга Марии, улыбчивая, хотя и не очень красивая веснушчатая женщина. Оглядевшись по сторонам и не заметив никого, желавшего спросить её о чём-то, Агнес выпорхнула из-за стойки и подошла к Александру.

— Добрый вечер, герр Штайнер. Вы за Марией?

— Да, хочу пригасить её на ужин, — ответил Александр.

— Она, наверное, немного задержится — у них тяжёлый пациент, а старший целитель отделения в отлучке, — задумчиво заметила Агнес и тут же спохватилась: — Не хотите кофе?

— Буду признателен.

Агнес быстро ушла обратно к стойке регистрации. В её сторону тут же двинулась мрачная тень — Александр профессионально насторожился было, но вскоре осознал, что это просто обеспокоенный ожидающий: Агнес заговорила с ним успокаивающе, мягко. Стоявший спиной к Александру мужчина ответил резко, и его жёсткий, надменный тон показался Александру знакомым. Вот человек повернулся, чтобы в раздражении вернуться на место, и Александр с удивлением узнал Фридриха фон Винтерхальтера.

— Что он здесь делает? — негромко спросил Александр, когда Агнес вернулась к нему с кружкой дымящегося кофе.

Агнес осторожно покосилась на Винтерхальтера и наклонилась ближе к Александру.

— Его жена и сын сейчас в инфекционном, — шёпотом поделилась она. — Их доставили в очень тяжёлом состоянии… Семейный целитель не смог справиться, обоим лишь стало хуже, поэтому барон привёз своих сюда — всем известно, что наше инфекционное отделение лучшее в Европе. Целитель их, кстати, тоже здесь, на втором — мы так поняли, барон сгоряча запустил в него чем-то Тёмным…

«Похоже на него», — подумал Александр, краем глаза наблюдая за Винтерхальтером. Тот, не в силах усидеть, встал со скамейки и принялся мерить шагами холл.

— Как бы меня не проклял… — пробормотала Агнес, тоже наблюдавшая за его метаниями, вот только, в отличие от Александра, с неприкрытой опаской. — Я ему уже несколько раз сказала, что наверх, к семье, ему пока нельзя…

— Не беспокойтесь, он вас не тронет, — пообещал Александр и сам встал. — Спасибо за кофе.

Агнес пробормотала что-то и поспешила скрыться за стойкой регистрации — возле неё уже ожидала женщина, держащая за руку рыжего крикливого ребёнка. Александр же размеренным шагом направился к Винтерхальтеру.

— Добрый вечер, барон.

— Герр Штайнер, — Винтерхальтер обернулся резко, как в былые времена, когда моментально выпускал в подошедшего к нему проклятие. Вот и сейчас его рука покоилась на волшебной палочке в держателе. — Что вам угодно?

— Предложить вам подышать свежим воздухом, — ответил Александр спокойно.

— Не заинтересован, — отрезал Фридрих.

— Боюсь, я вынужден настаивать — своими резкими движениями вы беспокоите пациентов.

Винтерхальтер застыл на миг, окинул холл таким взглядом, словно только сейчас осознал, что не один в нём. На его лице мелькнуло понимание, затем сомнение, и в конце он уставился на Агнес.

— Фрау Келлер немедленно сообщит, если о состоянии ваших жены и сына что-то станет известно, — сказал Александр, выразительно взглянув на Агнес. Та его намёк поняла и решительно кивнула.

Винтерхальтер ещё немного посмотрел на неё и Штайнера, вновь обвёл взглядом зал. Его внимание задержалось на маленькой девочке в перламутровой чешуе, наблюдавшей за ним с испугом. Резко выдохнув, он развернулся и зашагал к выходу.

Александр не спеша последовал за ним. На улице, остановившись под длинным козырьком госпиталя — весь октябрь Берлин заливало, никакого спасения, — он достал сигарету из пачки и прикурил.

Стоявший у самого края защищённого от дождя приступка Винтерхальтер обернулся на запах табака. Поджав губы, он подошёл ближе.

— Могу попросить одну?

Александр молча протянул ему пачку. Прикурив от волшебной палочки, Винтерхальтер неглубоко затянулся, кашлянул.

— Помогает расслабиться?

— Порой, — отозвался Александр, всматриваясь в дождь. Его накрывала расслабленность после долгого рабочего дня, ожидание скорого выхода Марии грело сердце, а тёплая кружка кофе — ладонь.

Винтерхальтер сделал ещё одну затяжку, уже более глубокую, и поморщился. Сигареты ему явно не нравились, но хотелось успокоения.

— Я слышал, ты получил повышение, — сказал он явно чтобы отвлечься.

— Верно слышал, — расслабленно откликнулся Александр. Дождь гладко шумел, и лужи всё росли и росли — мостовых Берлина жители не видели сухими с конца сентября. Каждый глоток кофе согревал изнутри, а старый противник рядом зябко поводил плечами и пытался сигаретами заглушить тревогу. Даже не подумал о том, чтобы наложить Согревающие чары.

— Кофе? — после минутного колебания предложил Александр.

Винтерхальтер отрывисто покачал головой и вытащил из кармана мантии флягу. Когда он отвинтил крышку, потянуло дорогим коньяком.

— Будешь?

Александр принял, выпил. Коньяк оказался превосходным.

— Что произошло? — спросил Штайнер, в последний раз затянувшись и выбросив окурок в стоявшую рядом урну.

— Арабелла гостила у бабки в Гренобле, а у той на приёме, видимо, был кто-то больной, — проговорил Фридрих сквозь стиснутые зубы. — От неё заразился Максимилиан. Целитель… он не знал, что это такое.

— Берлинские инфекционисты разберутся, — как можно увереннее сказал Александр. Он утверждал не голословно — от Марии знал, как хорошо местное отделение.

— Пусть, для собственного блага, — процедил Винтерхальтер и глотнул коньяка.

Они стояли так долгое время, выкурили по ещё одной сигарете, допили коньяк и кофе. Говорить не хотелось, да и не нужно было. Александр повторял себе, что стоит рядом с Винтерхальтером лишь потому, что всё равно ждёт Марию, а внутренняя атмосфера госпиталя действует угнетающе… Впрочем, мрачный и взволнованный Винтерхальтер был куда более угнетающим зрелищем.

Каждый раз, когда распахивались двери, оба мага оборачивались. Выходившие смотрели на них удивлённо и настороженно, предпочитали обходить стороной. Пара министерских сотрудников в замешательстве кивнула Александру и ретировалась из-под тёмного, горящего взгляда Винтерхальтера — теперь опять пойдут слухи, что они тайно сотрудничают. Александр флегматично курил. С этим он разберётся после. Сейчас он ждёт Марию…

Она вышла из здания некоторое время — какое точно, Александр не брался сказать — спустя. Уставшая и разбитая, вместе с тем она выглядела довольной.

— Герр барон, вот вы где… Я вас ищу, — сказала она.

Винтерхальтер вскинулся. Смерил Марию непонимающим взглядом с тенью тревоги.

— Вы, фройляйн? — проговорил он.

— Фрау, — поправила она, — Штайнер, — и, остановившись возле Александра, взяла его за руку.

Винтерхальтер посмотрел на их сцепленные руки, мотнул головой и сосредоточился.

— Зачем вы искали меня?

— Сказать о здоровье ваших родных, конечно, — ответила Мария. — Мы выявили болезнь — это оказалась редкая инфекция: химеровая оспа, принесённая из Нигерии. Она крайне опасна для детей и кормящих матерей.

— Что это значит? — выдавил Винтерхальтер, бледнея.

— Это значит, очень хорошо, что её выявили на начальной стадии, — Мария мягко посмотрела на него. — С вашей семьёй всё будет в порядке, Фридрих.

Винтерхальтер закрыл глаза и, качнувшись назад, привалился спиной к стене. Ему потребовалось не меньше полуминуты, чтобы прийти в себя. В конце концов он поговорил севшим голосом:

— Вы уверены?

— Да, — ответила Мария. — Я сама проводила диагностику и назначала лечение.

— У вас достаточная компетенция? — спросил Винтерхальтер совершенно бесцветным тоном, но Александру немедленно захотелось запустить в него чарами.

— Достаточная, — Мария, однако, и глазом не моргнула на почти оскорбление. — Старший целитель отделения в отлучке, и я замещаю его.

Винтерхальтер опустил голову.

— Я могу увидеть их?

— Не сейчас — они всё ещё в карантинной зоне. Через два или три дня я смогу допустить вас к родным.

Винтерхальтер явно и хотел бы заспорить, но силы изменили ему. Отрывисто бросив:

— Держите меня в курсе всего. Если что-то необходимо — напишите, — он резко сбежал с приступка под дождь и трансгрессировал.

Александр повернулся к Марии, смотревшей на место, откуда исчез Винтерхальтер, странным взглядом.

— Мария… всё хорошо? — обеспокоенно уточнил Александр.

— Да, конечно, просто задумалась… У них очень хорошенький сынок, — Мария погладила свой живот, более чем заметную округлость которого скрывали особые чары на мантии. — Кто знает, быть может, наш сын и маленький Макс в конечном итоге подружатся, вопреки вашим с Фридрихом сложностям в отношениях? Дети ведь вовсе не обязаны повторять жизненные пути своих отцов.

На миг Александр представил картину: их сыновья, Владислав Штайнер и Максимилиан фон Винтерхальтер, идущие бок о бок по тёмным дурмстрангским коридорам, поднимающие палочки во имя одного дела… Александр тряхнул головой. Такое вряд ли возможно.

— Как ты смотришь на то, чтобы поужинать в городе? — спросил он, меняя тему.

— Я бы предпочла пойти домой, сказать по правде, — чуть неловко, с просьбой извинить улыбнулась Мария. — Я очень устала сегодня, прости.

— Так даже лучше, — сказал Александр, беря её под руку и наколдовывая над ними прозрачный купол-зонт. — Идём домой.