СЧАСТЬЕ

И разумеется, внутри узла СЧАСТЬЕ ничего нет. Это просто токен языка Лисп с говорящим английским названием.

И вот, МакДермот пишет: «Для дисциплинированного программиста хорошим тестом будет использование gensyms в ключевых местах, чтобы посмотреть будет ли все ещё восхищаться системой, если СОСТОЯНИЕ-УМА будет переименовано в G1073…» мы получим ЭТО (СЧАСТЬЕ, G1073) «что выглядит далеко не столь впечатляюще».

Или если я слегка перефразирую идею: если ты заменишь случайными символами все осмысленные английские слова, то ты не сможешь понять, что означает G1071 (G1072, 1073). Эта программа ИИ описывает гамбургеры? Яблоки? Счастье? Кто знает? Если ты удалишь говорящие английские названия, обратно они не вырастут.

Представим, что физик сказал тебе: «Свет — это волны», и ты ему полностью поверил. У тебя в голове появилась маленькая сеть:

ЭТО(СВЕТ, ВОЛНЫ)

И если кто-то вдруг спросит «Из чего состоит свет?», ты сможешь ответить «Из волн!»

Как пишет МакДермот: «Проблема в том, чтобы слушатель заметил, что именно ему сказали. Не „понял“, а всего лишь „заметил“». Предположим, что физик сказал бы тебе «Свет сделан из мелких изгибающихся штучек» (на всякий случай: это неправда). Заметишь ли ты разницу в ожидаемом опыте?

Как можно понять, что не стоит доверять кажущемуся знанию «Свет — это волны»? Один из способов: «смогу ли я восстановить это знание, если оно почему-то исчезнет из моей головы?»

Это похоже по духу на замену говорящих английских названий из программы ИИ с целью узнать, сможет ли кто-то понять к чему они должны «относиться». Также здесь можно привести пример Искусственного Арифметика, который запрограммирован записывать и выдавать ПРИБАВИТЬ(СЕМЬ, ШЕСТЬ) = ТРИНАДЦАТЬ. Он, разумеется, не сможет восстановить это знание, если стереть его из его памяти (если только ещё кто-нибудь не запишет его обратно). Аналогично и знание «Свет — это волны» будет потеряно безвозвратно, если только ты не спросишь о нём заново у физика. Ты не сможешь создать это знание сам, как может это сделать физик.

Тот же опыт, что заставляет нас формулировать убеждения, соединяет их с другими нашими знаниями, чувственными входными данными или моторными выходными данными. Если ты увидишь, как бобёр грызёт дерево, то ты будешь знать как «зверь-что-грызёт-дерево» выглядит и сможешь опознать его в будущем, независимо от того, будут ли его называть «бобром» или как-то иначе. Но если ты приобрёл свои убеждения о «бобрах», когда кто-то другой рассказал тебе факты о «бобрах», то, возможно, ты не опознаешь бобра, если его увидишь.

Знание, которое ИИ не сможет восстановить сам — чудовищная опасность. Это так же опасно, как говорить кому-то факты о физике, которые он не в состоянии проверить сам. Ведь физики, говоря «волны», имеют ввиду не «мелкие кривые штучки», а чисто математическое понятие.

Как заметил Давидсон, если ты веришь, что «бобры» живут в пустынях, что они белого цвета, а взрослые особи весят полтора центнера, то у тебя вообще отсутствуют какие-либо убеждения о бобрах: ложные или правдивые. Твои убеждения о бобрах недостаточно верны, чтобы быть ложными2. Если у тебя нет достаточно опыта, чтобы восстановить убеждение в случае, если оно будет удалено, то есть ли у тебя опыт, позволяющий соединить это убеждение с чем-нибудь вообще? Витгенштейн: «Колесо, которое можно свободно вращать, не задевая других частей, не является частью механизма».

Почти сразу же, когда я начал читать про ИИ, даже до того, как я начал читать МакДермота, я понял, что постоянно спрашивать себя «Как бы я смог восстановить это знание, если оно будет удалено из моего разума?» — это очень хорошая идея.

Чем обширней удаление, тем строже тест. Если удалить доказательства теоремы Пифагора, смогу ли я доказать её заново? Думаю, да. Если удалить всё знание о теореме Пифагора, догадаюсь ли я о ней, чтобы доказать её заново? Сложно поставить такой эксперимент. Однако, если бы мне дали прямоугольный треугольник с длиной сторон 3 и 4 и сказали бы, что гипотенуза вычисляема, думаю, я бы смог её вычислить, при условии, что другие мои знания математики остались при мне.

Как насчёт самого понятия математического доказательства? Если бы мне никто не говорил о нём, мог бы я изобрести его, основываясь на моих оставшихся убеждениях? Ведь когда-то люди не знали о такой идее. Кто-то же её придумал. Что же он заметил? Замечу ли я, если увижу что-то такое же новое и не менее важное? Окажусь ли я способен на оригинальное мышление?

Как много своих знаний ты смог бы восстановить самостоятельно после удаления? Какова допустимая глубина удаления? Это не просто проверка для отсеивания недостаточно связанных убеждений. Такие размышления позволяют впитать целый фонтан знаний, а не всего лишь один факт.

Пастух строит систему учёта овец, которая работает, если добавлять камень в корзину каждый раз, когда овца покидает амбар, и изымать - когда овца возвращается. Если ты, ученик, не понимаешь работу этой системы, если для тебя это магия, которая непонятно почему работает, то ты не поймёшь, что делать, если случайно бросишь лишний камень в корзину. Если ты не можешь что-то создать сам, ты не сможешь это и восстановить, если ситуация этого потребует. Ты не сможешь вернуться к истокам, подправить параметры и заново получить результат, если у тебя нет истоков. Предположим, тебе известен факт «два плюс четыре равно шести».Один из элементов изменяется на «пять». Как ты узнаешь, что «два плюс пять равно семи», когда всё, что ты знаешь: «два плюс четыре равно шести»?

Если ты видишь, как маленькое растение роняет семя каждый раз, когда мимо пролетает птица, ты не догадаешься, что ты можешь использовать эту отчасти автоматизированную систему для подсчёта овец. Если бы первый изобретатель узнал об этом факте, он мог бы его использовать для улучшения своей системы. Однако, ты не в состоянии вернуться к истокам и переизобрести новую систему подсчёта.

Если источник мысли находится внутри тебя самого, то с приобретением новых знаний и навыков мысль может меняться. Она поистине становится частью тебя и растёт вместе с тобой.

Старайся стать источником для всех своих мыслей, стоящих обдумывания. Если мысль первоначально пришла извне, убедись, что она также исходит изнутри. Постоянно спрашивай себя: «Как я восстановлю это знание, если оно исчезнет?» Найдя ответ на этот вопрос, представь, что знание, которое помогло бы тебе в таком случае, тоже удалено. И когда увидишь фонтан - посмотри, что ещё из него течёт.

1.Drew McDermott, «Artificial Intelligence Meets Natural Stupidity», SIGART Newsletter, no. 57 (1976): 4–9, doi:10.1145/1045339.1045340.

2.Richard Rorty, «Out of the Matrix: How the Late Philosopher Donald Davidson Showed That Reality Can’t Be an Illusion», The Boston Globe (October 2003).

Простая истина

Как-то я писала сочинение об экзистенциализме. Учительница тогда вернула мне его с двойкой. Она подчеркнула слова „истина“ и „истинный“ и поставила знаки вопроса на полях напротив каждого, всего раз 20. Она хотела знать, что я имела в виду под истиной.

Даниэла Эган (журналист)

Предисловие автора

Это эссе написано, чтобы восстановить наивное представление об истине.

Допустим, кто-то говорит вам: «Моё чудодейственное лекарство избавит вас от рака лёгких всего за три недели». Вы говорите: «Но я знаю о результатах клинических исследований: ваше утверждение не соответствует истине». А этот кто-то отвечает: «Понятие „истина“ довольно неточно, что вы называете истиной?»

Многие люди, поставленные перед этим вопросом, не будут знать, как ответить с достаточной точностью. Тем не менее, будет крайне неразумным отказаться от концепции истины. Было время, когда никто не знал точную формулу тяготения – и все же, шагнув с обрыва, вы бы разбились и тогда.

Часто, особенно в интернет-дискуссиях, я встречал чьи-то заявления «Х истинно», а дальше спор поворачивал в сторону поиска определения истины. Это эссе ни в коем случае не является энциклопедическим ответом на этот вопрос. Скорее я надеюсь, что спорщики прочтут это эссе, а затем вернутся к изначальному вопросу.

В этом эссе я ставлю вопросы. Если вы находите на них кажущийся очевидным ответ – скорее всего, это он и есть. Очевидный выбор не всегда наилучший, но все-таки иногда, черт возьми, он таков. Я не перестаю искать, когда встречаю очевидный ответ, но если по мере повышения моей информированности ответ все еще выглядит очевидным, то я не вижу вины в том, чтобы использовать его. Ну да, разумеется, все считают, что 2 + 2 = 4, говорят, что 2 + 2 = 4, и в повседневной жизни все ведут себя, как если бы 2 + 2 равнялось 4. И все же чему 2 + 2 равно в высшем, абсолютном смысле? Насколько я могу судить, все еще 4. Ответ будет равен четырем, даже если я задам этот вопрос официальным, строгим, напыщенным тоном. Слишком просто, говорите? Может быть, в этом случае мир и не должен быть сложен. Для разнообразия.

Если вы — один из тех счастливчиков, которым этот вопрос кажется тривиальным с самого начала, я надеюсь, что он окажется тривиальным и на самом деле. И если перед вами вдруг встанет глубокий и важный вопрос, вспомните, что если вы в точности знаете, как работает система, вы сами можете построить ее аналог из ведерок и камней, и это не должно быть для вас какой-то тайной.

Если вы теряетесь, пытаясь понять метафору «ведерок и камней» как метафору, попробуйте понять её буквально.

Простая истина

Представьте, что мы оказались в доисторических временах, когда еще не были изобретены начала математики. Здесь я пастух, и у меня есть проблема. Мне трудно уследить за своими овцами. Они спят в загоне и защищены от волков высоким забором. Каждое утро я выпускаю овец на пастбище. Каждый вечер я должен загнать их всех назад. Если я оставлю овцу снаружи, наутро меня встретит обглоданная волками тушка. Но меня так раздражает часами бродить по полям, когда я почти уверен, что все овцы уже в загоне. Иногда я бросаю поиски рано, и обычно наутро всё в порядке. Но примерно в одном случае из десяти утром я нахожу мертвую овцу.

Вот если бы был какой-нибудь хитрый способ точно определить, остались ли снаружи ещё овцы! Я пробовал несколько методов: я бросал гадальные палочки, я развивал силу духа, чтобы видеть стадо внутренним взором, я старался найти убедительные основания полагать, что все овцы нашлись. Бесполезно. Примерно один раз из десяти, когда я ложился спать рано, наутро я обнаруживал тушку овечки. Может быть, я осознаю, что мои методы не работают, и, возможно, я тщательно подберу уважительную причину каждой своей неудачи. Но дилемма прежняя: либо я в течение часа обшариваю все закоулки и расщелины, хотя в большинстве случаев все овцы уже в загоне, либо я иду спать рано и теряю в среднем одну десятую овцы.

Однажды поздним вечером я еле стою на ногах. Заговорённые палочки утверждают, что все овцы вернулись домой. Я рисую в воображении каждый уголок, каждую расщелину на полях, и гадание говорит, что овец там нет. Но я ещё не уверен, поэтому я захожу в загон. Овец много, очень много, и я уверен, что следил за стадом тщательно и не отвлекался ни на минуту. Всё это развеивает мои тревоги, и я отправляюсь спать. На следующее утро я нахожу двух мертвых овец. Что-то внутри меня ломается, и я начинаю творчески обдумывать проблему.

Громкие звуки молотка слышатся из загона в тот день.

На следующее утро я только слегка приоткрываю калитку загона. Каждый раз, когда выходит овца, я бросаю камушек в приколоченное рядом с калиткой ведро. Тем же вечером, когда я загоняю овцу обратно, я вынимаю один камушек из ведра. Когда ведро опустеет, я прекращаю поиски и иду спать. Это превосходное изобретение. Я уверен, оно совершит революцию в пастушестве.

Такова была теория. На практике потребовалось существенно доработать систему до надежности. Несколько раз получалось так, что я не находил отсутствующих овец после нескольких часов поисков, однако на следующий день трупов не было. Каждый случай требовал глубокого обдумывания, в чем же моя ведерная система не срабатывает. Однажды после очередного бесплодного поиска я остановился и прокрутил в голове весь день. Оказалось, что в тот день в ведре уже были камни, когда я выпускал первую овцу. Это была плохая идея. В другой раз, чтобы скоротать время с утра до обеда, я забавлялся игрой с камушками, от скуки кидая их в ведро. Это тоже было плохой идеей, что я понял после нескольких часов поиска. Я практиковался в своем ведерно-каменном ремесле и со временем стал довольно компетентным овцесчетоводом.

Однажды на дороге, ведущей к моим пастбищам, появляется человек, одетый в дорогие белые робы бизнес-покроя, сандалии, с лавровым венком на голове.

— Чем я могу вам помочь? — спрашиваю я.

Человек достает из-под одежд и с щелчком открывает значок, без тени сомнения подтверждающий, что этот человек является Маркосом Замысловатусом Максимусом, представителем Сената Рума. (Интересно, а что если бы кто-то другой украл этот значок? Но сила подобных знаков настолько велика, что этот кто-то, укради он знак, мгновенно превратился бы в Маркоса.)

— Зовите меня просто Марк, — говорит он. — Я здесь, чтобы конфисковать магические камни от имени Сената. Таким могущественным артефактам не должно находиться в столь невежественных руках.

— Ох уж это чертов подмастерье! — ворчу я себе под нос. — Опять он трепался с деревенскими о чем не следует. Я смотрю в строгое лицо Марка и вздыхаю. — Послушайте, это никакие не магические камни. Самые обычные камни, которые я набрал с земли.

Тень недоумения пробегает по лицу Марка, но затем оно снова проясняется. — Я здесь, чтобы конфисковать магическое ведро! — заявляет он.

— Да не магическое это ведро, — устало говорю я. — Раньше я в нём хранил грязные носки.

Вот теперь видно, что Марк действительно озадачен.

— Тогда в чем же магия? — требовательно спрашивает он.

А ведь интересный вопрос.

— Это непросто объяснить, — начинаю я.

Привлеченный нашим разговором, мой подмастерье Отри подходит и предлагает своё объяснение:

— Магия в уровне камешков в ведре. Есть определённый магический уровень камешков в ведре, и они должны быть точно на нужной отметке, иначе магия не сработает. Если положить в ведро больше камней или достать несколько, они не будут на магическом уровне. Вот сейчас магический уровень, — Отри заглядывает в ведерко — это примерно полное на треть.

Понятно! — восклицает Марк. Он достает из вещевого мешка своё ведро и кучу камешков. Затем он берет несколько горстей камней и кладёт их в ведро. Он смотрит в ведро, примечая, сколько там камней. — Ну вот, — говорит он, — магический уровень этого ведра — это наполовину полное. Так это работает?

— Нет! — резко отвечает Отри. — Наполовину полное — это не магический уровень. Магический уровень — это полное примерно на треть. Наполовину полное — это совершенно не волшебно. Кроме того, у вас неправильное ведро.

Озадаченный Марк обращается ко мне:

— Кажется вы говорили, что ведро не магическое?

— Оно не магическое, — отвечаю я. Из загона выходит овца и я бросаю ещё один камешек в ведро. — И вообще, я смотрю за овцами. Поговорите с Отри.

Марк с сомнением провожает глазами брошенный камешек, но решает на время отложить свой вопрос. Он поворачивается в Отри и надменно выпрямляется. — Это свободная страна, — говорит он, — под благословенной диктатурой Сената, конечно. Я могу бросать любые камешки в какое мне угодно ведро.

Отри обдумывает это заявление. — Нет, не можете, — наконец отвечает он, — тогда совсем не будет волшебства.

— Послушайте, — терпеливо продолжает Марк. — Я внимательно наблюдал за вами. Вы посмотрели в своё ведро, проверили уровень камешков и сказали, что это и есть магический уровень. Я сделал всё точно так же.

— Это не так работает, — говорит Отри.

— О, понятно, — говорит Марк, — Магический уровень камешков не в моем ведре, а уровень камешков в вашем ведре. Так вы утверждаете? И чем же это ваше ведро гораздо лучше моего, а?

— Ну, если бы мы освободили ваше ведро, а затем наполнили его камешками из моего, то в вашем ведре был бы волшебный уровень. Также существует способ проверить, есть ли у вашего ведра волшебный уровень, если известно, что у моего ведра он имеется. Мы называем это операцией сравнения вёдер. — сказал Отри.

Выходит другая овца, и я кидаю в ведро ещё один камешек.

— Он только что закинул ещё один камешек! — говорит Марк. — И я полагаю, вы утверждаете, что новый уровень тоже является волшебным? Я мог бы бросать камешки в ваше ведро, пока уровень не стал бы таким же, как в моём, и тогда наши ведра сравнялись бы. Вы просто сравниваете мое ведро со своим, чтобы определить, считаете ли вы уровень «магическим» или нет. Так вот, я считаю, что ваше ведро не волшебное, потому что в нём не такой же уровень камешков, как в моём. Вот так!

— Погодите, вы не понимаете, — говорит Отри.

— Под «волшебным уровнем» вы всего лишь понимаете уровень камешков в вашем собственном ведре. А когда я говорю «волшебный уровень», я имею ввиду уровень камешков в моем ведре. Итак, вы смотрите на мое ведро и говорите, что оно «не волшебное», но «волшебство» имеет разное значение для разных людей. Необходимо указать, чья это магия. Вы должны сказать, что у моего ведра нет «волшебного уровня Отри», и я скажу, что у вашего ведра нет «волшебного уровня Марка». Таким образом, кажущееся противоречие исчезает.

— Но… — беспомощно говорит Отри.

— Разные люди могут иметь разные ведра с разным уровнем камешков, что доказывает, что всё это дело с «магией» совершенно произвольно и субъективно.

— Марк, — говорю я, — а кто-нибудь сказал вам, что эти камешки делают?

— Делают? — говорит Марк. — Я думал, они просто волшебные и всё.

— Если бы камешки ничего не делали, — говорит Отри, — то наш аудитор эффективности бизнес-процессов на соответствие стандарту ISO 9000 исключил бы эту процедуру из повседневной работы.

— Как зовут вашего аудитора?

— Дарвин, — сказал Отри.

— Хм, — говорит Марк, — Чарльз имеет репутацию строгого ревизора. Так что, камушки благословляют стада и ведут к приумножению овец?

— Нет, — говорю я. — Сила камушков заключается в следующем: если мы смотрим в ведро и видим, что камушков в нём нет, то мы знаем, что на пастбищах также овец не осталось. Если мы не используем ведро, мы должны искать и искать до темноты оставшихся овец. Или, если мы останавливаем наши поиски раньше, то иногда на следующее утро мы находим мертвых овец, павших жертвами волков. Если мы смотрим в ведро, мы знаем, когда все овцы в загоне, и можем спать спокойно.

Марк задумался.

— Звучит слишком неправдоподобно, — заключил он. — Как насчет использования заговоренных палочек? Заговоренные палочки не лгут. По крайней мере всякий, кто скажет, что они лгут, будет сожжён заживо. Это очень болезненная смерть; следовательно, гадальные палочки не лгут.

— Вы можете пользоваться гадальными палочками, если вам нравится, — сказал я.

— О, небеса, разумеется нет, — говорит Марк. — Они работают безошибочно, с абсолютной точностью в любой ситуации, при надлежащем использовании благословенных инструментов; но что если на следующее утро будут мертвые овцы? Я использую гадальные палочки только когда исключена возможность неверного предсказания. Иначе я буду сожжен заживо. Так как работает ваше магическое ведро?

Как работает ведро?.. Пожалуй, я начну с простейшей возможной ситуации.

— Ну, — говорю я, — предположим, что пастбища пусты, а ведро — не пустое. Тогда мы тратим часы в поисках овец, которых нет. А если на пастбищах остались овцы, но ведро пустое, то Отри и я вернёмся слишком рано, и на следующее утро мы найдём мёртвых овец. Так что пустое ведро является магическим, только если пастбища пусты…

— Постой, — говорит Отри. — Звучит как бессмысленная тавтология. Разве не очевидно, что пустое ведро и пустые пастбища — одно и то же?

— Она не бессмысленная, — говорю я. — Здесь аналогия: логик Альфред Тарски однажды сказал, что утверждение «снег белый» истинно тогда и только тогда, когда снег белый. Если ты можешь понять это, то ты должен видеть, почему пустое ведро волшебно тогда и только тогда, когда пастбища свободны от овец.

— Постойте, — говорит Марк. — Это ведра. Они никак не связаны с овцами. Ведра и овцы, очевидно, совершенно разные вещи. Никакого способа взаимодействия овец с ведром просто нет.

— Тогда откуда же появляется магия, как вы думаете? — поинтересовался Отри.

Марк задумался.

— Вы сказали, что сравнили два ведра, чтобы проверить, что они заполнены на одном уровне… Я могу понять, как ведра взаимодействуют с ведрами. Может быть, когда вы соберете много ведер, и они будут иметь одинаковый уровень — это то, что сгенерирует магию. Я бы назвал это когерентистской теорией магических ведер.

— Интересно, — сказал Отри. — Мне известно, что мой хозяин работал над системой с несколькими ведрами — он говорил, что должно работать лучше, потому что «избыточность» и «коррекция ошибок». На мой взгляд, это похоже на когерентизм.

— Это не совсем то же самое… — начал я.

— Давайте проверим когерентистскую теорию магии, — сказал Отри. — Я вижу, у вас с собой еще пять ведер. Я дам вам ведро, которым мы пользуемся, а затем вы наполните свои ведра до того же уровня…

Марк в ужасе отпрянул:

— Стойте! Эти ведра передаются в моей семье через поколения, и у них всегда одинаковый уровень! Если я приму ваше ведро, моя коллекция ведер станет менее связной, и магия уйдет!

— Но в данный момент ваши ведра вообще никак не связаны с овцами! — протестует Отри.

Марк рассердился.

— Смотри, я уже объяснял ранее, очевидно, что овцы никак не могут взаимодействовать с вёдрами. Ведра могут взаимодействовать только с другими ведрами.

— Я бросаю камешек, когда проходит овца, — заметил я.

— Когда овца проходит, вы бросаете камешек? — сказал Марк. — Как это связано с остальным?

— Это взаимодействие между овцой и камешками, — ответил я.

— Нет, это взаимодействие между вами и камешками, — сказал Марк. — Магия не происходит от овцы, она происходит от вас. Овца как таковая — не магическая по определению. Магия приходит откуда-то по пути в ведро.

Я указал на деревянную конструкцию на воротах. — Видите кусок ткани, свисающий из этой деревянной штуковины? Мы постоянно возимся с ней — она ненадежна — но когда овца проходит, она задевает тряпку. Когда ткань отклоняется, камешек из резервуара падает в ведро. Так нам с Отри не обязательно самим бросать камешки.

Марк нахмурился.

— Я не успеваю за вами… Это магическая ткань?

Я пожал плечами.

— Я заказал это онлайн в компании Естественный Отбор. Ткань называется Сенсорная Модальность, — увидев скептический взгляд Марка и Отри, я сделал паузу. — Допускаю, что названия звучат несколько эзотерично. Суть в том, что проход овцы начинает цепочку событий и в конце мы имеем камешек в ведре. Теперь вы можете сравнивать ведро с другими ведрами, и так далее.

— Я так и не понял, — сказал Марк. — Вы не можете поместить овцу в ведро. В ведро попадают только камешки, и, очевидно, эти камешки могут взаимодействовать только с остальными камешками.

— Овца взаимодействует с вещами, которые взаимодействуют с камешками… — я ищу аналогию. — Допустим, вы опустили взгляд на шнурки. Фотон покидает Солнце, затем путешествует сквозь атмосферу Земли, затем отскакивает от ваших шнурков, затем проходит через зрачок в вашем глазе, затем сталкивается с сетчаткой, затем поглощается палочкой или колбочкой. Энергия фотона возбуждает нейрон, который возбуждает другие нейроны. Схема активации нейронов в вашей зрительной коре может взаимодействовать с вашими убеждениями о ваших шнурках, если такие убеждения уже есть в вашей нервной ткани. Если вы можете понять это, то вы должны понять, как проход овцы вызывает попадание камешка в ведро.

— И все-таки, в какой момент процесса камешек становится магическим? — спрашивает Марк.

— Так… Это… — теперь уже я начинал смущаться. Я встряхнул головой, прогоняя путаницу. Все казалось таким простым, когда я проснулся этим утром, и система ведра и камней избавила меня от проблем. — Будет гораздо проще понять это, если вы вспомните, что цель данной системы — упрощение наблюдения за овцами.

Марк погрустнел.

— Никогда бы не подумал… Похоже, вы сами не знаете. Может, все камешки изначально волшебны, даже до попадания в ведро. Можно назвать эту позицию панкаменизм.

— Ха! — воскликнул Отри, подражая его манере. — Какая натянутая мысль! Камешки не созданы одинаковыми. Те камешки, что в вашем ведре, не волшебны. Это простые кусочки камня!

Лицо Марка стало суровым.

— Теперь, — крикнул он, — теперь ты видишь, на какую опасную дорожку ступил! Как только ты заявил, что чьи-то камешки волшебны, а чьи-то — нет, твоя гордыня тебя поглотит! Ты возомнишь себя выше всех остальных и так падёшь! История знает множество людей, которые убивали и истязали, потому что считали, что именно их камешки выше прочих! — Голос Марка обрел тень снисходительности. — Поклонение уровню камешков как «магическому» подразумевает существование абсолютного уровня камешков в Великом Ведре. Никто не верит в Великое Ведро в наше время.

— Во-первых, — сказал я, — овцы не являются абсолютными камешками. Во-вторых, я не считаю, что мое ведро на самом деле содержит овец. В-третьих, я не поклоняюсь уровню моего ведра как идеальному — я его поправляю иногда, и делаю это, потому что забочусь об овцах.

— Кроме того, — говорит Отри, — если кто-то считает, что обладанием абсолютными камешками развязывает руки для убийств и пыток, он совершает ошибку, которая никак не связана с вёдрами. Вы решаете не ту проблему.

Марк успокаивается, говоря:

— Это же всего лишь пастухи, чего более мне от них ожидать… Вы, наверное, и в то, что снег белый, тоже верите?

— Эмм… ну да, а что? — отвечает Отри.

— А вас не беспокоит, что Иосиф Сталин тоже верил в то, что снег белый?

— Ну… нет.

Марк некоторое время с недоверием пристально смотрит на Отри, затем пожимает плечами.

— Ладно, предположим, — исключительно для дискуссии, — что ваши камешки магические, а мои нет. Скажите, в чем разница?

— Мои камешки представляют овец! — торжественно заявляет Отри. — У ваших камешков нет свойства представительности, поэтому они не работают. Они лишены смыслового наполнения. Да вы просто посмотрите на них — никакой ауры содержательного наполнения, просто камни. Вам нужно ведро с особыми причинно-следственными силами.

— Ага, — говорит Марк. — Значит теперь это уже «особые причинно-следственные силы», а не магия.

— Вот именно, — продолжает Отри. — Я не суеверен. Постулировать существование магии в наши времена неприемлемо для международного пастушеского сообщества. Мы обнаружили, что постулирование магии просто не работает в качестве объяснения феноменов скотоводства. Так что теперь, если я вижу что-то мне непонятное и хочу объяснить это с использованием модели без детализации, которая не позволяет делать предсказания, даже в ретроспективе, я постулирую существование особых причинно-следственных сил. Если это не работает, то я буду называть это стихийным феноменом.

— А какими особыми силами наделено это ведро? — спрашивает Марк.

— Хм, — задумывается Отри. — Возможно, оно заряжено сродством с пастбищами. Это бы объяснило, почему оно работает — когда ведро пусто, значит и на пастбищах тоже пусто.

— Где вы нашли это ведро? — продолжает задавать вопросы Марк. — И как вы поняли, что ему свойственно сродство с пастбищами?

— Да это обычное ведро, — говорю я. — Я с него на деревья залезал. Не заморачивайтесь на этом вопросе.

— Я всё-таки говорю с Отри, — не даёт себя сбить Марк.

— Нужно привязать ведро к пастбищам и камешки к овцам с помощью магического ритуала… то есть, простите, стихийного процесса с особыми причинно-следственными силами, который открыл мой хозяин, — объясняет Отри.

Отри пытается описать процесс ритуала, при этом Марк с умным понимающим видом кивает.

— Нужно бросать камешек в ведро каждый раз, как овца выходит из загона, — уточняет Марк. — И доставать камешек каждый раз, когда овца возвращается?

Отри кивает.

— Это, должно быть, очень тяжёлое занятие, — сочувствующе говорит Марк.

Отри оживляется, поглощая сочувствие Марка, как сухая земля — дождь.

— Вот именно! — восклицает он. — Это такое давление на чувства. Когда в ведре некоторое время держится один уровень, вы… в некотором роде начинаете ощущать свою связь с этим уровнем.

В это время из загона выходит овца. Отри замечает это, замолкает, берет камешек и поднимает его вверх на вытянутой руке.

— Узрите! — провозглашает он. — Вышла овца! И сейчас я должен бросить камешек в это ведро, моё дорогое ведро, и разрушить этот дорогой мне уровень, который продержался так долго… — Из загона выходит другая овца, Отри, поглощённый своей драматической игрой, не замечает её, поэтому я кидаю камешек в ведро. А он продолжает: — ибо таково высшее испытание пастуха, бросить камень в ведро, несмотря на муки, страдания, несмотря на всю любовь к старому уровню. Воистину, только лучшие из пастухов способны соответствовать столь жестокому требованию…

— Отри, — прерываю я его, — если ты хочешь когда-нибудь стать великим пастухом, научись затыкаться и бросать камешки в ведро. Без суеты. Без драматизма. Просто бросай.

— А этот ритуал, — возвращается к разговору Марк, — он привязывает камешки к овцам силой магических законов Взаимодействия и Распространения, как кукла вуду.

Отри вздрагивает и оглядывается по сторонам.

— Прошу вас! Не называйте это Взаимодействием и Распространением. Мы, пастухи, антисуеверный народ. Пользуйтесь словом «преднамеренность» или чем-то подобным.

— Можно взглянуть на камешек? — спрашивает Марк.

— Да, конечно, — отвечаю я. Достаю один камешек из ведра и бросаю его Марку. Затем наклоняюсь к земле, подбираю другой и кидаю его в ведро.

Отри озадаченно смотрит на меня: — Разве вы сейчас не нарушили весь процесс?

Я пожимаю плечами:

— Вряд ли. Если нарушил — мы узнаем об этом, когда найдём убитую овцу на утро, или если несколько часов проведём в бесплодных поисках.

— Но… — сомневается Отри.

— Я научил тебя всему, что ты знаешь, но не всему, что знаю я, — говорю я ему.

Марк изучает камешек, тщательно рассматривая его. Он проводит над ним рукой, бормочет какие-то слова и наконец отрицательно качает головой.

— Я не чувствую никакой магии, то есть, прошу прощения, не чувствую никакой преднамеренности.

— Камешек обладает преднамеренностью только внутри маг… стихийного ведра, — заявляет Отри. — Иначе это просто камешек.

— Да не проблема, — отвечаю я. Достаю камешек из ведра и выкидываю его. Затем подхожу к Марку, касаюсь его руки с камешком и говорю: — Я объявляю эту руку частью магического ведра! Затем я возвращаюсь на свой пост у ворот загона.

— Вы сейчас просто беспричинно вредничаете, — смеется Отри.

Я киваю, ибо это действительно так.

— Однако это действительно сработает? — спрашивает Отри.

Я снова киваю, надеясь на свою правоту. Я проделывал это раньше с двумя ведрами, и, в принципе, не должно быть разницы между ведром и рукой Марка. Даже если рука Марка насыщена силой жизни, которая отличает живую материю от мёртвой, этот фокус должен сработать, даже если бы Марк был мраморной статуей.

Марк немного обеспокоенно смотрит на свою руку.

— Так что… сейчас камешек снова обладает преднамеренностью?

— Да, — подтверждаю я. — Не берите больше камней в руку и не выбрасывайте тот, который в ней держите, а то вы нарушите ритуал.

Марк торжественно кивает и возвращается к изучению камня.

— Теперь я понимаю, как ваши стада плодятся так хорошо. С силой этого ведра можно просто кидать в него камешки, и овцы бы возвращались с полей. Можно начать с нескольких овец, подождать, пока они уйдут на пастбища, а потом до краёв наполнить ведро. А если следить за такими большими стадами станет утомительно, можно просто выпустить их всех и выкинуть почти все камешки из ведра — так что вернутся только несколько овец. А когда придёт время стрижки, можно снова увеличить стада… святые небеса! Да вы хоть представляете всю чистую силу этого ритуала, который открыли? Я могу только представить последствия, возможно, это прыжок вперед на десять — нет, на сто лет для всего человечества!

— Так не заработает, — сказал я. — Если вы забросите камешек без вышедшей овцы, либо достанете камешек, хотя овца не вернулась, это нарушит ритуал. Сила не содержится в камешках, но пропадает мгновенно, как мыльный пузырь.

Марк страшно разочаровался.

— Вы уверены?

Я кивнул.

— Я пробовал, и это не сработало.

Марк тяжело вздыхает.

— До этого момента вся эта… математика казалась такой… сильной и полезной. А был бы такой большой прогресс для человечества. А, ладно.

— Марк, это отличная идея, — одобряюще сказал Отри. — Это не мое открытие, оно носится в воздухе… можно сэкономить громадные средства… это должно спасти ваш план! Мы можем попробовать разные ведра, найдя то, что сохраняет изначальную магическую сил… преднамеренность камней даже без ритуала. Или попробовать другие камешки. Может, наши камешки имеют не те свойства, присущие преднамеренности. Что если мы попробуем использовать камни, вырезанные в форме маленьких овечек? Или просто напишем «овца» на камешках, этого вполне достаточно.

— Не поможет, — сухо предсказал я.

Отри продолжил.

— Может, нам нужны органические камешки вместо кремниевых… или даже драгоценные камни. Цена драгоценных камней удваивается каждые восемнадцать месяцев, так что вы можете купить пригоршню недорогих драгоценных камней, подождать, и через двадцать лет они станут очень дорогими.

— Вы пробовали добавить камешков в ведро, чтобы сотворить ещё овец, и это не сработало? — спрашивает меня Марк. — А что конкретно вы делали?

— Я взял пачку долларовых банкнот. Затем я спрятал их, одну за другой, под складкой одеяла. Каждый раз, когда я прятал банкноту, я доставал из коробки скрепку и складывал их кучкой. Я тщательно старался не считать в уме, так что в итоге я знал только то, что у меня есть «много» долларовых банкнот и «много» скрепок. Когда все банкноты были спрятаны под одеялом, я добавил одну скрепку в кучку скрепок, что равносильно забросу одного лишнего камешка в ведро. После этого я начал доставать банкноты из-под одеяла, одновременно складывая скрепки назад в коробку. Когда я закончил, осталась одна лишняя скрепка.

— И что это значит? — спрашивает Отри.

— Значит, что уловка не удалась. Как только я нарушил ритуал всего лишь одной ошибкой, сила мгновенно исчезла. Кучка скрепок и кучка долларов более не уменьшались одновременно.

— Вы и правда это пробовали? — поинтересовался Марк.

— Да, — отвечаю я. — Я действительно провел этот эксперимент, чтобы удостовериться в том, что результат согласуется с моим теоретическим предсказанием. У меня есть сентиментальная склонность к научной методике, даже когда дело похоже на бред. Кроме того, а что если бы я ошибся?

— Если бы это сработало, — говорит Марк, — вы были бы повинны в фальшивомонетничестве! Представьте, если бы все этим занялись — экономика бы рухнула! У всех были бы миллиарды долларов наличности, на которые ничего нельзя было бы купить!

— Вовсе нет, — уверил я. — По этой же логике, если добавление скрепки в кучку создавало бы ещё один доллар, то этот доллар при создании создавал бы дополнительно товаров и услуг на доллар.

Марк осуждающе качает головой:

— Все равно, подделка денег — это преступление. Вам не следовало пытаться это осуществить.

— Я был обоснованно уверен, что у меня не получится.

— Ага! — восклицает Марк. — Вы ожидали, что у вас не получится! Вы не верили, что у вас может получиться!

— Действительно. Вы с ошеломляющей точностью угадали мои ожидания, — признаю я.

— Ну вот, в этом и проблема, — оживлённо заявляет Марк. — Магия стимулируется верой и силой воли. Если не верить, что сможешь, то и не сможешь. Вам нужно изменить свою веру в результат опыта, это изменит и сам результат.

— Забавно, — с ностальгией вспоминаю я. — То же самое сказал Отри, когда я рассказал ему о методе ведра и камешков. Что это слишком смехотворная чушь, чтобы он в неё поверил, поэтому этот метод у него не сработает.

— И как же вы его убедили? — спрашивает Марк.

— Я сказал ему заткнуться и следовать инструкциям — а когда метод сработал, Отри начал в него верить.

Марк озадаченно хмурится:

— Но это же бессмыслица. Это не решает основную дилемму курицы и яйца.

— Отнюдь, решает. Метод ведра работает, верите вы в него или нет.

— Что за ерунда! — пробормотал Марк. — Не верю я в магию, которая работает независимо от того, веришь ты в нее или нет!

— Я говорил то же самое, — вмешался Отри. — Очевидно, я ошибался.

На лице Марка видны следы напряжённого размышления.

— Но… если вы не верили в магию, которая работает, веришь в неё или нет, то почему метод с ведром сработал, когда вы в него не верили? Вы что, верили в магию, которая работает, веришь в неё или нет, независимо от того, веришь ли в магию, которая работает, веришь ты в неё или нет?

— Я… по-моему… нет, — с сомнением отвечает Отри.

— Тогда, если вы не верили в магию, которая работает, веришь в неё или нет, то… сейчас, это надо решить в письменном виде. — Марк лихорадочно строчит на листе, затем скептически смотрит на получивший результат, переворачивает листок вверх ногами и наконец сдается. — Неважно, — резюмирует он. — Даже просто магию мне трудно понять, а уж метамагия вообще вне моего понимания.

— Марк, по-моему вы не понимаете, в чём мастерство ведерного ремесла, — говорю я. — Дело не в том, чтобы с помощью камешков управлять овцами. Дело в том, чтобы овцы управляли камешками. В этом творческом деле не обязательно начинать с веры в то, что оно сработает. Скорее, сначала человек становится свидетелем того, что ведерное ремесло действительно работает, а затем приходит к вере, что оно работает.

— Или вы верите, что это так, — парирует Марк.

— Да, я верю, что это так, потому что это имеет место быть как факт, — соглашаюсь я. — Соответствие между реальностью и моими верованиями происходит от того, что моя вера обусловлена реальностью, а не наоборот.

Мимо проходит ещё одна овца, поэтому я кидаю в ведро ещё один камешек.

— Ага! Вот мы и добрались до корня проблемы, — восклицает Марк. — Что вообще за дело с этой так называемой «реальностью»? Я понимаю, что значит, когда гипотеза изящна или фальсифицируема, или согласуется с фактами. По мне так называть веру «истинной», или «настоящей», или «действительной» в отличие от просто веры — это то же самое, что сказать «я верю в то-то» и сказать «я очень-очень верю в то-то».

Я немного медлю с ответом.

— В общем… — задумчиво говорю я, — откровенно говоря, я и сам не до конца уверен, откуда взялась вся эта муть с «реальностью». Я не могу создать собственную реальность в лаборатории, поэтому понять, что это такое, пока нельзя. Но время от времени я сильно верю, что что-то случится, а вместо этого затем происходит что-то другое. Мне нужно как-то называть это «что бы то ни было», которое определяет мои опытные результаты, поэтому я называю это «реальностью». Эта «реальность» как-то совсем не совпадает иногда даже с моими лучшими гипотезами. В некоторых случаях, когда у меня есть простая гипотеза, которая прекрасно согласуется со всеми известными мне данными, даже и тогда случаются сюрпризы. Так что мне нужно по-разному называть те штуки, которые определяют предсказанные мной результаты, и ту штуку, которая определяет опытный результат. Первое я называю «верой», а второе — «реальностью».

Марк фыркает.

— Даже не знаю, почему я вообще слушаю всю эту очевидную чепуху. Всё, что вы говорите об этой так называемой «реальности» — это всего лишь ещё одна вера. Даже ваше мнение о том, что реальность существует прежде ваших убеждений — это тоже вера. Из этого с логической неизбежностью следует, что реальность не существует, существуют только убеждения.

— Погодите, — говорит Отри, — вы не могли бы повторить последнюю часть? Вы где-то в середине фразы круто повернули, и я потерял нить.

— Что бы вы ни говорили о реальности, все это только ещё одна вера, — объясняет Марк. — Из этого с ошеломляющей неотвратимостью следует, что реальности нет, есть только убеждения.

— Понятно, — говорю я. — Значит, аналогично, не важно, что человек ест, он должен есть ртом. Из этого следует, что еды не существует, есть только рты.

— Именно, — отвечает Марк. — Всё, что вы едите, должно быть во рту. Может ли еда существовать вне рта? Это бессмысленно, что доказывает, что «еда» — это несвязная идея. Поэтому мы все голодаем до смерти, еды не существует.

Отри смотрит на свой живот.

— Но я же не голодаю.

— Ага! — ликующе восклицает Марк. — А как вы произнесли это самое возражение? Ртом, друг мой! Своим ртом! Чем ещё лучше можно было наглядно доказать, что еды не существует?

— Кто тут говорит о голоде? — требовательно вопрошает резкий, скрипучий голос у нас за спиной. Мы с Отри спокойно стоим, мы слышали его и раньше. Марк же прямо подпрыгивает от неожиданности, сильно испуганный.

Инспектор Дарвин сухо улыбается, довольный получившимся сюрпризом, и делает небольшую пометку в своем блокноте.

— Это просто метафора! — быстро заявляет Марк. — Не надо забирать у меня рот или что-то ещё…

— А зачем вам рот, если еды не существует? — сердито настаивает Дарвин. — Неважно. У меня нет времени на эту ерунду. Я здесь, чтобы проинспектировать овец.

— Стада плодятся, господин, — сообщаю я. — Ни одной задранной овцы с января.

— Прекрасно. Награждаю вас 0,12 единицами приспособляемости. Так, а что этот человек тут делает? Является ли он необходимой частью производственной деятельности?

— Насколько я понимаю, он принёс бы больше пользы человеческому виду, если его повесить как балласт на корзине воздушного шара, — отвечаю я.

Отри тихо ойкает.

— Мне нет дела до человеческого вида. Пусть сам скажет.

Марк надменно выпрямляется.

— Вот этот всего лишь пастух, — он показывает на меня, — заявляет, что существует такое явление, как реальность. Это оскорбляет меня, так как я с глубокой и стойкой уверенностью знаю, что правды не существует. Идея «истины» — это всего лишь уловка людей, чтобы навязывать другим людям свои убеждения. У разных культур разные «истины», ни одна из которых не превосходит другую. То, что я сказал, имеет силу в любом месте и в любое время, и я настаиваю, чтобы вы согласились с этим.

— Секундочку! — вступает Отри. — Если ничто не истинно, почему я должен верить вам, когда вы говорите, что ничто не истинно?

— Я не говорил, что ничто не является истинным, — отвечает Марк.

— Нет, сказали, я слышал, — не соглашается Отри.

— Я сказал, что «истина» — это оправдание, которое используется какой-либо культурой, чтобы навязать другим свои убеждения. Так что, когда вы заявляете, что что-то «истинно», вы имеете в виду только то, что верование в это принесёт вашей собственной социальной группе какие-то преимущества.

— А вот это, что вы сейчас изложили — это истинно? — говорю я.

— Абсолютно, несомненно истинно! — выразительно отвечает Марк. — Люди сами творят свои реальности.

— Погодите, — озадаченно говорит Отри, — рассуждая логически, заявлять о том, что люди создают собственные реальности — это совершенно отдельный вопрос от заявления о том, что истины не существует — такое положение дел я даже внятно представить не могу, может быть, потому что вы так и не пояснили, как это вообще должно работать…

— Ну вот опять, — раздражается Марк, — опять вы пытаетесь применить свои западные идеи логики, рациональности, причинности, обоснованности и непротиворечивости.

— Ну отлично, — бурчит Отри, — теперь мне надо добавить третий индекс, чтобы следить за этим особым и отдельным утверждением…

— Оно не отдельное, — отвечает Марк. — Слушайте, вы неверно относитесь к моим утверждениям, принимая их за гипотезы и тщательно выводя их следствия. Вам следует считать их полностью универсальными оправданиями, которые я применяю, когда кто-то заявляет что-то, что мне не нравится. Это не совсем модель того, как работает вселенная, типа карточки «Освобождение из тюрьмы». Ключевой момент — применять эти оправдания избирательно. Когда я говорю, что истины не существует, это применимо только к вашему заявлению о том, что магическое ведро работает независимо от того, верю я в него или нет. Это не применимо к моему заявлению о том, что истины не существует.

— Эмм… а почему нет? — вопрошает Отри.

Марк терпеливо вздыхает.

— Отри, неужели вы думаете, что вы первый, кто задался этим вопросом? Спросил, как может наша собственная вера быть наполнена глубочайшим смыслом, если все верования бессмысленны? Многие студенты задают такой же вопрос, когда они сталкиваются с этой философией, у которой, я вас уверяю, множество сторонников, и по которой написана обширная литература.

— Ну и каков ответ? — говорит Отри.

— Мы назвали его «проблемой рефлексивности», — объясняет Марк.

— Да, но какой же ответ? — продолжает настаивать Отри.

Марк снисходительно улыбается.

— Поверьте, Отри, вы не первый, кто придумал такой простой вопрос. Не нужно преподносить его так триумфальное опровержение.

— Да нет, в самом деле, какой ответ?

— А теперь я бы хотел перейти к проблеме того, как логика убивает таких милых детёнышей тюленей…

— Вы напрасно теряете время! — резко обрывает Инспектор Дарвин.

— Это кроме того, что вы далеко ушли от слежения за овцами, — говорю я, закидывая ещё один камешек.

Инспектор Дарвин бросает взгляд на спорщиков, каждый из которых, очевидно, не хочет сдавать свою позицию.

— Послушайте, — говорит он уже более мягким тоном, — У меня есть простое решение вашего диспута. Вот вы утверждаете, — обращается Дарвин к Марку, — что вера человека преобразовывает его личную реальность. А вы, — он поворачивает и указывает на Отри, — истово верите в то, что вера Марка не может изменить реальность. Так пусть Марк очень сильно поверит в то, что он умеет летать, и спрыгнет с обрыва. Марк увидит, что полетел, как птица, а Отри увидит его стремительное падение и затем услышит шлепок приземления, и вы оба будете счастливы.

Мы все нерешительно застываем, обдумывая это.

— Звучит разумно… — наконец говорит Марк.

— А вот там как раз есть обрыв — осматривается Инспектор Дарвин.

Отри выглядит глубоко задумавшимся. Наконец он восклицает:

— Погодите! Если бы это было правдой, то мы все давно бы оказались в собственных отдельных вселенных, и тогда все люди здесь были бы всего лишь плодом вашего воображения — нет смысла пытаться что-то доказать нам…

С ближайшего обрыва слышится длинный затихающий крик, за которым следует глухой одиночный шлепок. Инспектор Дарвин открывает свой планшет на странице, на которой показан современный генетический пул и карандашом вписывает в показатель распространённости аллелей Марка несколько более низкое значение.

Отри несколько бледнеет.

— Неужели это было действительно необходимо?

— Необходимо? — озадаченно переспрашивает его Инспектор Дарвин, — Это просто произошло… Я не вполне понимаю ваш вопрос.

Мы с Отри возвращаемся к нашему ведру. Пора загонять овец. Не стоит забывать об этом. Иначе к чему бы всё это было?

Как успешно менять своё мнение

Рациональность: введение

Роб Бенсинджер