Проклятье Ифленской звезды

Пролог

Свеча погасла из-за сквозняка, но зажигать снова её не стали. В маленькой комнатке под крышей придорожной гостиницы стояла натянутая, нехорошая тишина. Пасмурный закат почти догорел, его лучей не хватало, чтобы разогнать сумрак, но так было, пожалуй, даже хорошо: лиц не видно, нет необходимости что-то друг другу объяснять.

Роверик та Эшко, бывший дворцовый предсказатель, а нынче — помощник главы тайной управы ифленского наместничества в городе Тоненге, отвёл в сторону полупрозрачную занавеску, чтобы был лучше виден двор. Там гостиничные слуги продолжали разгружать дорожную карету, и как раз сейчас с риском для собственного здоровья снимали с её крыши массивный дорожный сундук. Один из них стоял в сторонке и командовал, двое — возились с верёвками. Сквозь щелястое окно отчётливо были слышны восклицания на мальканском и проклятия на ломаном ифленском.

Роверик сдержанно вздохнул.

Что же. Эту ночь они с главой тайной управы чеором Хенвилом проведут здесь, в гостинице. А завтра отправятся в обратный путь.

Ни с чем.

И это будет означать, что битва проиграна.

Благородный чеор Хеверик, наместник Ифленской империи в землях Танеррета умрёт.

Потому что магию Чернокрылых силами даже всех сианов Танеррета не одолеть…

И Ровве молчал — сказать ему было нечего.

Молчал и его друг и спутник. Дело даже не в том, что именно в этот момент, прямо сейчас решалась судьба страны. И даже не в том, что свою жизнь в роли главы тайной управы Шеддерик Хенвил начинал с грандиознейшего провала.

Всё было немного хуже. Дело в том, что от магического проклятия чернокрылых далеко, в столичном тоненге умирал не просто наместник — умирал родной отец Шеддерика Хенвила…

Вчера выяснилось, что так красиво сложившаяся картина сыплется морским жуфам в пасть. Иностранный купец, поспешно, словно нарочно привлекая внимание тайной управы, покинувший столицу, безропотно дал осмотреть и свой товар, и даже личный багаж, хоть и счёл подобное обхождение унизительным для себя и своих людей.

Он оказался чист перед ифленским Лучом, как морская гладь на третий день Большого штиля, а это означало, что из подозреваемых у тайной управы оставался один лишь старый чеор Конне, невесть зачем отправившийся в приграничье за благословением Золотой Матери Ленны именно сейчас…

И это именно его каретуц сейчас разгружали за окном гостиничныеработники.

Да, на редкость неудачное время выбрал старик, чтобы навестить монастырь.

— Что мы знаем о старом чеоре? — спросил Шеддерик.

— Что он из знатного ифленского рода? — Роверик за много лет дружбы успел хорошо изучить все интонации Шеддерика Хенвила. Сейчас в его голосе звучало упрямство, а не безысходность.

Хенвил всего месяц возглавлял тайную управу в Тоненге. Но взялся за дело столь рьяно, что многие связывали с его появлением большие надежды.

Правда, другие по тем же причинам насылали на него всевозможные проклятия, но поделать-то всё равно ничего не могли. Пока.

Голос Шеддерика, пожалуй, намекал на ещё одну попытку предотвратить гибель наместника. А значит, стоило бы взбодриться и Ровве, но три дня погони, да по безлюдным холмам Улеша, вымотали его настолько, что весь душевный пыл как раз где-то там, в холмах, и остался.

По-хорошему, им обоим следовало отдохнуть. Но говорить об этом вслух Ровве не стал. Ещё не забылась предыдущая его попытка вразумить друга.

…слуги всё-таки уронили сундук. Все там, на дворе, застыли в немой сцене.

— Мало, Ровве. Что этот Конне за человек, чем занимается?

Ровве куда дольше прожил в Тоненге и, напрягши память, смог вытянуть из неё немного полезных знаний:

— Вином. Владеет несколькими долинами на юге. Живёт в столице. Семья у него большая, но сыновей нет, кажется. Вино, кстати, у него неплохое, но большая часть уходит на острова.

— Может он иметь что-то против наместника?..

— Интересно… — ответил Ровве невпопад.

Пока они разговаривали, из кареты выбралась какая-то чеора и что-то принялась приказывать слугам.

Открылась дверь гостиницы, выбежал хозяин с большим подсвечником. В свете шести свечей стало отчётливо видно, что платье у гостьи богатое, красное, а волосы, как у всех ифленцев, светлые, да ещё и убраны в затейливую причёску.

Шеддерик та Хенвил, до того спокойно сидевший в глубине комнаты, подошёл к окну.

— А наш чеор Конне путешествует не один, — пробормотал он. — Может, мы и не зря решили остаться.

Ровве, который настаивал на остановке только потому, что уже несколько дней мечтал о нормальном ночлеге в нормальной постели, важно кивнул.

Чеора задержалась у входа в гостиницу. Света из дверей теперь хватало, чтобы её как следует разглядеть. И бывший предсказатель немедленно её узнал:

— Ого! Это же чеора Дальса! Как она здесь оказалась?

— Хорошо её знаешь? Кто она?

— Она некоторое время назад неплохо управлялась с плашками и астрологическими картами, но это не важно, это было только прикрытием. Потому что эта чеора совершенно точно имеет отношение к дому Шевека. У Гун-хе были с ней дела. Зовут Дальса, но как ты понимаешь, родовых колец её я не видел. Однако она знает меня в лицо, так что расспросить её подробней я не смогу…

— Вот это улов! — сверкнул глазами Шеддерик. — Значит, чеора Дальса, прекрасная птичка из дома Шевека… пожалуй, и мне будет интересно познакомиться с ней немного ближе…

— Шедде. А вдруг она и тебя знает в лицо?

Наёмные убийцы из дома Шевека редко покидают столицу — что им делать в этих пустынных мальканских краях, где их услуги никто даже толком не сможет оплатить? Можно ли считать её появление здесь совпадением?

И можно ли считать, что Шеддерику та Хенвилу ничего не грозит?

Всё-таки он хоть и глава тайной управы, а не сиан и не какой-нибудь бессмертный непобедимый воин…

Хотя иногда кажется, что считает себя и бессмертным, и непобедимым, и сианом.

Шеддерик усмехнулся, смахнул невидимую пылинку с плеча, и молча вышел.

Когда дверь закрылась, Ровве чиркнул спичкой и снова зажёг свечу. Жёлтое пламя выхватило узкое лицо, блеснуло в больших печальных глазах, золотом сверкнуло в светлых прядях. Роверик, как большинство ифленцев, был светловолос. Но в отличие от большинства — был худ, если не сказать, хрупок, и весьма высок ростом.

Он медленно, словно даже нехотя, достал из мешочка на шее костяные гадальные плашки, раскинул перед собой. Наугад вытащил три — и с каждой на гадателя слепо глянул череп. Что ж, в мире есть хоть что-то постоянное: три смерти выпадало всякий раз, когда он пытался прояснить судьбу чеора та Хенвила. Постоянство заговорённых плашек даже внушало надежду.

Не в этот раз, слепая охотница! Только не сегодня. Сегодня Шеддерика прикрывают силы несколько более серьёзные. Те, которые не собираются его отдавать в лапы какой-то мелкой нечисти.

* * *

Всё. Танеррет почти остался за спиной. Это последняя пограничная гостиница, дальше — уже благие земли монастыря Золотой Матери Ленны, а потом их никто не достанет. И их, и заговорённые саруги. Дело будет сделано.

И напрасно дядюшка причитал всю дорогу, что их непременно догонят. Всё, уже не догонят. И незачем сидеть в тёмной карете, в ожидании, пока слуга расспросит хозяина о постояльцах и незнакомых посетителях. Никого они по дороге не обогнали, никто не обогнал их самих…

Слуги уронили сундук, и это стало последней каплей. Дальса выскочила из кареты.

Это был её дорожный сундук! С её вещами!

Да, воду и грязь из этой вонючей лужи он не пропустит, ни одежде, ни тому, что спрятано под одеждой, ничего не грозит. Но это был хороший очень дорогой дубовый сундук, отделанный резной крианской вишней и инкрустированный серебром. Он стоил ей половины прошлого гонорара и должен был везде, во всех гостиницах всех городов и даже маленьких деревушек молча сообщать всем, кто его видит, что владелица этого сундука не только богата, но и имеет прекрасный вкус.

И сейчас он упал в грязь. У крыльца какой-то дешёвой пограничной ночлежки. Из-за косорукости мальканских недоумков…

Как было усидеть в карете?

Хорошо, что из гостиницы сразу же выбежал хозяин и, сверкая фальшивой насквозь улыбкой, заверил, что лично проследит, чтобы сундук отчистили, отмыли, и если необходимо — протёрли вощёной тряпкой.

В душном, слабо освещённом зале народу было мало. Гостиница и всегда-то не могла похвастать многолюдьем, а в осннюю распутицу — и подавно.

Чеора Дальса даже обрадовалась. Меньше шансов, что через пару дней кто-то здесь о ней вспомнит.

Как всё-таки неудачно началась гроза! Если б не она, кортеж ещё сегодня пересёк бы границу, а на монастырских землях — попробовали бы люди наместника их искать!

По словам слуги, ифленцев в гостинице было ещё четверо, помимо них с дядюшкой — два благородных чеора, сопровождавших Коанерского купца, отбывшего в предгорья несколько часов назад. Они распрощались с нанимателем и завтра собираются назад в Тоненг. Так же здесь обитала пожилая чета, недавно посетившая монастырь и собирающаяся задержаться ещё на несколько дней.

Ни купцы, ни молельщики, тревоги у неё не вызывали.

Тревожило другое.

Заказчик в этот раз принудил Дальсу подписаться на работу, которую она добровольно никогда бы не взяла. Она всё-таки не сиан — тянуть через полстраны поделку чернокрылых. Да ещё поделку, которую заказчик использовал против… против того, кого использовал.

Чеора Дальса приказала себе об этом не думать. В конце концов, иного выхода у неё не было. Или выполнение заказа — или добровольное позорное изгнание. Ну, или смерть — в доме Шевека всё строго. Впрочем, был и положительный момент: если всё пойдёт как надо, заказчик заплатит тройную цену. И ждать уже не долго.

Как ни крути, а связываться с магией сианов — это одна история, а нарываться на недовольство «сумеречных демонов» — этхаров — история совсем другая. И хорошо, что скоро она закончится.

Дальса устроилась у камина, отвернувшись от зала, где в углу постепенно набивали брюхо слуги чеора Конне.

От нагревшегося подола начал струиться лёгкий пар. Стало тепло и уютно, даже тревога немного улеглась. И было бы совсем хорошо, если б в руке сейчас оказался бокал вина. Терпкого красного вина из южных долин Танеррета, укрытых от холодных ветров склонами кудрявых зелёных гор…

Дальса плохо помнила родные северные острова: родители перевезли её на юг ещё ребёнком, задолго до того, как Танеррет стал ифленским наместничеством. Маленькие солнечные долины она полюбила всем сердцем, и даже сейчас воспоминания о прежней жизни будили на губах лёгкую улыбку.

— Чеора скучает? — раздался над ухом приятный баритон. — Позвольте предложить вам вина?

Дальса вскинула взгляд, намеренная немедленно согласиться, и тут же замерла в испуге: мужчина, стоявший сейчас подле неё, был ей знаком. И находиться здесь никак не мог! Одно только её обрадовало: он тоже удивился. И удивился искренне. О, отличать правду ото лжи по одному лишь выражению лица, движению бровей и дыханию она научилась уже давно.

Итак, светлейший чеор Шеддерик та Хенвил.

Возможно, будущий наместник Танеррета. Как некстати…

— С удовольствием, благородный чеор. Вы так вовремя появились! Я уже думала, что мне придётся коротать вечер в одиночестве.

— Я не могу позволить такому случиться. Эй!

Он махнул слуге рукой, затянутой в чёрную кожаную перчатку. Сплетницы говорили, что у него под перчаткой вовсе не живая плоть, а магически оживлённая деревяшка — или чего похуже. Но сплетникам верить нельзя. Слуга быстро и без вопросов поднёс откупоренную уже бутылку и пару толстеньких стеклянных бокалов. Бокалы, видимо, в гостинице держали специально для благородных гостей. А вот вино вряд ли когда-то хранилось в местных подвалах: бутылка была украшена ярлычком знакомой и весьма дорогой винодельни.

— Из монастырских запасов, — светски улыбнулся чеор Хенвил, подвигая кресло ближе к огню. И к Дальсе. — У здешнего хозяина хранится несколько таких, для особых гостей.

Передал ей наполненный бокал с лёгкой улыбкой, от которой у чеоры по спине побежали мурашки. Что он знает? Что он может знать?

Чеор та Хенвил до недавнего времени был послом наместника в соседнем Коанеррете. Вернулся лишь пару месяцев назад, но и этой пары месяцев хватило, чтобы о нём узнал и заговорил двор. Ещё летом все были уверены, что наместник выберет наследником красавчика Кинрика, и ничто не предвещало нынешних перемен.

Ещё летом сама Дальса и не подозревала, что у наместника не один сын, а двое. И старший даст фору всему набору наследников, сколько бы их ни было в геральдических свитках. Благородный чеор, едва вернувшись, вместо чтоб нормально начать праздновать, устроил высочайшие проверки по управам и казначействам, уволил с десяток опытных и удобных чиновников. Раскрыл небольшой политический сговор, а потом чуть не раскрыл саму Дальсу. Но тут наместника скрутила непонятная болезнь, и чеор Хенвил — слава вышним судьям — бросил все другие дела.

С появлением Хенвила работать при дворе стало трудней. Но именно его появление добавило работе и азарта, и интереса: он не был похож на прочих придворных, и что особенно нравилось Дальсе, — не слишком-то уважал традиции и условности, которым его отец уделял столько совершенно ненужного внимания. Хенвил ей нравился. И то, что он сейчас сидел так близко — один, без свиты, без вечно таскающегося за ним похожего на привидение предсказателя, заставляло чеору держать спину и улыбаться самой невинной из своих улыбок.

Она отпила глоток — вино было отменным.

— Обожаю это вино. А на улице такая ужасная погода… дядя боялся, что нам придётся ночевать в карете. Представляете?

— Ужасно, — серьёзно ответил Хенвил. — Так как же, чеора та Зелден, вы оказались в этой глуши? Я был удивлён, увидев вас.

— Это всё мой дядя, — Дальса легонько подправила прядь и ещё немного подвинулась к собеседнику. — Может быть, вы знакомы? Он был приближённым вашего отца и получил от него земли в награду за верную службу… чеор Конне, не слышали? Он с чего-то решил, что тоже скоро заболеет, как наместник. Вот втемяшилось ему, что нужно просить защиты и прощения в этом монастыре. В монастыре Золотой Ленны. И я поехала с ним. Он уже стар, а в дороге может случиться всякое.

Чеор та Хенвил задумчиво кивнул:

— У вас добрая душа.

Дальса была склонна с этим согласиться: за время путешествия ей пришлось вооружиться невероятным терпением.

А рука её меж тем очень естественным жестом поправила шаль, так, чтобы открыть вырез платья — весьма глубокий и соблазнительный.

Подумала — долой шаль! У камина жарко. Будет совершенно естественно, если она уберёт этот душный кусок ткани. Надо только выбрать момент…

— Ну что вы! — снова лёгкая улыбка. — Я сто раз пожалела, что отправилась в это путешествие. А сегодня, в довершение всех неприятностей, местные криворукие носильщики уронили мой сундук! Представляете, какой ужас?

Маленький глоток вина. Потянуться к столику, чтобы поставить бокал. Легко шевельнуть плечиком — и вот, шаль уже соскальзывает по шёлку платья, не даётся в руку, падает на пол.

И чеор предсказуемо наклоняется, чтобы поднять. Как же всё-таки легко управлять мужчинами — даже очень умными! Чеора выдержала секундную паузу и встала — ровно в тот момент, когда, держа в руках её шаль, поднялся и Хенвил.

Он оказался близко — на расстоянии ладони. Из-под светлой чёлки глаза поблескивали почти весело.

— Простите, — пробормотала чеора, принимая шаль, — так неловко…

— Я бы пригласил вас прогуляться, если б не погода. Итак, вы едете в монастырь…

— Да, ненадолго. Потом вернёмся в столицу. А вы? Вы тоже решили поклониться Золотой Ленне?

Она несла полнейшую чушь, знала это, но упускать шанс сблизиться с возможным наследником не собиралась. Да какая разница, что она сейчас говорит, важно, что он стоит рядом и смотрит туда, куда в подобной ситуации смотрят все мужчины, и кажется, он ничего не имеет против того, что чеора подвинулась к нему ещё ближе. Почти вплотную.

— Знаете, — пожаловалась она, заглядывая в глаза та Хенвилу, — я так испугалась, когда началась гроза. Стало так темно… мы ехали по краю леса… клянусь, совсем рядом с нами упало дерево! Я думала, оно раздавит нас, но каким-то чудом наша карета промчалась мимо…

Хенвил, светски улыбнувшись, склонился к ней и шепнул в ухо:

— Чеора та Зелден, позвольте проводить вас?..

Проводить? О, это оказалось намного проще, чем она думала. И почему дома благородные дамы поминали его затворником? Или может, на него так действует это вино?

Она позволила чеору взять себя под локоть, и они вместе прошествовали через зал к лестнице. Вино при этом осталось у камина, и оставлять его было жаль — кто-нибудь непременно утащит и выпьет. И вряд ли сможет оценить букет. С другой стороны, чеор Хенвил наверняка сможет где-нибудь раздобыть ещё.

До комнаты они не дошли. Благородный чеор вдруг резко притиснул её к себе, коснулся губами полуобнажённого плеча. Его руки скользнули по тонкой талии, не давая Дальсе шанса передумать — да она и не собиралась. И когда его губы коснулись её губ — отдалась поцелую так жарко, как, она считала, заслуживает Хенвил.

Он на миг отстранился — этого времени хватило, чтобы отпереть дверь и увлечь его в темноту и пустоту гостиничной комнаты.

Руки поспешно расстегивали его камзол — её переполняло желание, да — но больше торжество. Кажется, среди знакомых чеоры Дальсы не было ни одной, которая могла бы похвастаться, будто знает, что у Шеддерика та Хенвила под одеждой…

Что переполняло чеора Хенвила, знал только чеор Хенвил — до поры.

Глава 1. Чистая шкатулка

Темершана та Сиверс

— Может, вернёмся, молодая хозяйка? Ну, как опять налетит?

Ночью ветер снова разыгрался и поломал деревья подле тракта, но к утру вроде бы всё наладилось, и сёстры дозволили Темери давно планируемый поход в деревню. Вестник ещё сутки назад передал, что с благословения доброй Матери все обереги и чистые шкатулки нашли покупателя, а значит, нужно отнести в лавку у перекрестка новые поделки и забрать выручку. Обители с этих денег отходит восемь частей из десяти. Ещё одну часть забирает хозяин лавки, так что самой Темери достаётся едва десятая часть. Впрочем, под покровами Золотой Матери Ленны деньги и ни к чему. Сёстры на них закупают заморские ткани и те товары, которые обитель не может произвести сама, а вот оречённые, такие как Темери — могут не беспокоиться ни о новом платье, ни о ежедневной трапезе. При условии, что не ленятся и ежедневно приносят пользу общему делу.

Впрочем, и одну её в неблагие земли никто не отпустил бы: и опасно, и не дело это — молодой женщине появляться на дороге в одиночку.

— Чеора та Сиверс! Смотрите, снова тучи. Ведь убьёмся же!

Темери дёрнула плечом, не соглашаясь больше с тем, что сестра прибегла к её речёному имени, чем с самой идеей возвращения. Та Сиверс — имя землевладельца, когда-то пожертвовавшего эти земли Золотой Матери. С тех пор всех женщин, потерявших кров и семьи во время войны с ифленцами, звали именно так.

А настоящего имени у них не было с момента речения — обряда, при котором просительница вверяет судьбу Матери Ленне и её пресветлым сёстрам. Но другие сёстры охотно звали её Темершаной, а эта — словно бы специально напоминала о пусть давних уже теперь, но оттого не менее горьких потерях. Да ещё это «чеора». Словно она и сама родом с островов.

Снова начал накрапывать дождь.

— Чеора та Сиверс! — умоляюще повторила сестра, и Темери всё-таки остановилась.

Дорога за ночь превратилась в густое грязное месиво, и идти удавалось лишь по узкой обочине, двум людям и не разминуться. У Темери тёмные шерстяные юбки промокли почти до колен, стали тяжёлыми, их приходилось поддерживать. Идти ей помогал резной, своими руками сделанный дорожный посох-эгу из тёплого клёна. Сухой у неё оставалась лишь спина, прикрытая заплечным мешком.

Сестра догнала её, опёрлась о собственный посох, украшенный четырьмя знаками птицы. Тяжело отдышалась.

— Никто нас не осудит, если мы вернёмся обратно, в такую погоду-то.

Темери вздохнула:

— Так ведь уже больше полпути прошли, пресветлая. До деревни теперь ближе. Там бы и отдохнули.

— А обратно что же? В ночь? День-то сейчас короток…

Как бы ни был короток день, до заката оставалось довольно много времени — вышли они ещё в сумерках. Этого вполне достаточно, чтобы по тракту добраться до перекрёстка, на котором расположилась небольшая деревня и пограничная имени Великого ифленского наместника Хеверика гостиница. Если, конечно, кое-кто перестанет ныть и останавливаться через каждую дюжину шагов…

Темери никогда не сказала бы, впрочем, этого вслух — сёстры стали ей семьёй, выходили и спасли от неминуемой гибели в одну из чёрных зим после ифленского нашествия на берега Танеррета.

— Мы успеем, пресветлая.

— Ох, придётся у неблагих ночь проводить…

Темери вздохнула: она б и рада была такой возможности, да вот за все эти долгие семь лет ночевать вне стен обители ей довелось лишь пять раз или около того. Не потому, что так уж крепко строжили сёстры — идти было не к кому. И некуда.

Они снова пустились в путь. Вдоль дороги тянули ветви к небу тёмные деревья, и лишь изредка можно было увидеть куст, не окончательно растерявший ещё осеннюю яркую листву.

Горы оставались в тумане за спиной, впереди, сколько можно было видеть — только грязь, только две наезженные колеи, только хмурые старые стволы…

— Скорей бы уж снег, да, пресветлая?

— Беленького хочется? Ничего, уж недолго ждать… ох! Что это?!

И верно, где-то неподалёку раздался возглас, полный гнева и боли. Разбойники? На благих-то землях? Да не может такого быть!

Темери вцепилась в посох. Да защитит их Золотая Мать Ленна!

Пресветлая вдруг выпрямилась, шепнув посоху несколько заветных слов, и рукой показала Темери оставаться за её спиной.

Девушка кивнула, призывая всю свою отвагу в помощь покровителям: укрыться было негде. Обочины заросли колючим кустарником, сквозь который не продраться.

Темери была почти уверена, что на купцов, идущих в соседний рэтах или паломников, напал лихой люд, хотя никогда прежде эта часть танерретского тракта и не знала такой беды. Святость обители чтили и не рисковали вызвать гнев Золотой Матери столь открыто.

Но рано или поздно такое могло случиться, ведь в самом Танеррете дороги не были безопасными, почитай, с самого нашествия ифленцев.

Ни шума, ни крика не повторилось. И Темери нашла в себе силы двинуться следом за пресветлой: в конце концов, совсем скоро она сама накинет на голову белый платок и станет одной из сестёр. Не пристало ей сейчас бояться. Кто бы там ни был, а эти земли принадлежат обители, здесь сила Великой Матери просто не даст свершиться никакому злу и несправедливости.

Наверное.

Разбойников за поворотом не оказалось. Там увязла в грязи большая карета, рядом с которой лежал, едва шевелясь, кучер. И ещё там был старик.

Старик брел им навстречу, по колена в грязи, пытаясь, очевидно убежать от одного-единственного преследователя — довольно высокого ифленского дворянина в тёмной дорожной одежде.

Ифленец целился в старика из двуствольного пистолета. Их разделял всего с десяток шагов, так что он не промахнулся бы.

— Именем Золотой Матери! — Пресветлая вскинула посох, — Прекратите! Вы на землях Ленны, здесь действует только её закон.

Взгляд ифленца метнулся к ним.

Темери хорошо его рассмотрела — светлые прямые волосы, падающие на лоб; серые, как у всех жителей островов, глаза. Короткий шрам на левой скуле.

Она приподняла подбородок: отступать было нельзя. Земли обители неприкосновенны. Что бы об этом ни думал проклятый завоеватель.

Но ифленец только отвёл в сторону своё оружие и легко поклонился монахине.

— Прости, пресветлая, что вынужден был преследовать этого человека на монастырской земле. Но дело не терпит отлагательств, этот человек — преступник. И я должен получить то, что он пытается вывезти из Тенеррета. Это дело государственной важности.

Однако пистолет опустил. Этим не преминул воспользоваться старик:

— Хозяйка! Пресветлая, помилуй! Я старый человек, всего лишь еду на поклон в монастырь… я не желал ничего плохого, клянусь…

Двумя руками старик прижимал к себе резную «чистую шкатулку». Из тех, что оречённые обители Ленны делают с благословения пресветлых на продажу в неблагих землях. Прямо сейчас в заплечном мешке Темери лежало пять похожих. Ценность их — в благословении Матери, которое очищает от злых чар то, что хозяин решит в шкатулку поместить.

Была бы воля Темери, она сейчас же распорядилась бы, чтобы ифленец покинул благие земли, нечего здесь делать проклятому завоевателю! А вот старик требовал если не защиты, то помощи. Был он жалок и грязен — видимо упал, пытаясь скрыться от неминуемой смерти. К сожалению, решать должна была не она.

— Вы на землях Ленны и решение должно быть принято под её кровом.

— Загляните в его шкатулку! — почти прошипел ифленец. — Вряд ли вы захотите принести это в монастырь…

Старик засуетился, взгляд его метнулся сначала на пресветлую, потом на Темери, потом вновь на ифленца. Он вдруг выпрямился и протянул шкатулку женщинам:

— Глядите! Мне скрывать нечего! Это просто… это дар…

Темери стояла ближе и действительно увидела в шкатулке, на тёмно-синем бархате, красивую орденскую подвеску, украшенную драгоценными камнями. Она даже вздохнула с облегчением — всё-таки старик чист, а виновник всех бед, как всегда, беловолосый завоеватель…

Но монахиня всё же не передумала:

— Решать будет Ленна!

И тут Темери поняла, что её беспокоит. Шкатулка. Да, она из тех, что были изготовлены в монастыре, даже клеймо мастерской на крышке хорошо видно. Вот только нет на ней благословения Золотой Матери. Нет, как будто никогда её не святили в трёх купелях и никогда старшие сёстры не читали над ней благие тексты. Такие вещи всем посвящённым ясны сразу. Как будто отсутствует знакомый, неощутимый в обыденности запах. Словно около шкатулки сосредоточена особая какая-то пустота.

Она осторожно взяла шкатулку в руки — старик отдал. Нет, никаких повреждений ни на замке, ни на подкладке… но… некоторые такие коробочки имеют секретный отдел — для хранения чего-то особо ценного. Подцепив ногтем едва заметную пружину, Темери заставила секретный ящичек открыться. И из него в грязь — ах, как неосторожно! — вдруг упали три круглых тёмных камня. Старик вскрикнул и потянулся поднять, но монахиня не дала. Шагнула вперед, сама наклонилась и долго разглядывала на вид совершенно простые речные гольцы. Потом осторожно, по одному вернула в шкатулку, захлопнула секретный отдел и только после этого вперила взгляд в старика.

— Давно на благих землях не появлялось ничего настолько же мерзкого, — холодно сообщила она. — Решение примет Ленна. Вы!

Взгляд пресветлой переместился на ифленца. Тот чуть поклонился, показывая, что всё слышит.

— Карета повреждена? Где ваша лошадь?

— Привязана. Там, дальше. Карета в порядке. Немного увязла только. Кучер тоже в порядке. Поскользнулся. Но мне надо возвращаться. И доставить эти… камни в цитадель как можно быстрее. Если вы поняли, что это, то должны понять и причину моей спешки.

Пресветлая с сожалением покачала головой:

— Теперь это дело обители. Хотите вы или нет — а мы все возвращаемся под кров Золотой Матери…

Темери думала, что ифленец станет возражать, но нет. Он даже помог кучеру вытолкать карету из особенно глубокой грязной ямы.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Лошадь неохотно месила дорожную грязь. Морось, холод… невольно можно позавидовать тем, кто этим утром остался в тепле гостиницы. И хотя Роверик всё утро причитал, что ему просто-таки необходимо тоже ехать, на самом деле он был счастлив остаться в уютной, хорошо протопленной комнате. Ну да, в компании одной очень напуганной и разочарованной чеоры, но, в конце концов, не такая уж это и большая плата. К тому же чеора Дальса молода, хороша собой и довольно умна — им будет, о чём поговорить…

Но вот что точно не входило в планы Хенвила, так это посещение монастыря Золотой Матери. Он недолюбливал это место ещё со времён первого посещения, с тех самых, когда он впервые оказался надолго на Побережье…

Малькане говорят не «монастырь», а «обитель».

И в этом месте обитают действительно не только пресветлые служительницы.

Всё чудились ему в старых стенах какие-то шорохи и шепоты, всё казалось, что монашки знают о нём самом больше, чем кто-либо в мире. Даже родной отец.

Шеддерик ухмыльнулся — особенно отец.

Воля которого закон.

Правда, если камни вовремя не будут возвращены в столицу, и если обещанный подловатым архивариусом сиан не сможет разобраться с оковными чарами, отец не доживёт и до зимы. Уж больно крепко его дух оказался привязан к камням. И как-то поразительно легко эти самые камни сначала появились в цитадели, а потом исчезли из неё. Если бы не случай, Шеддерику не удалось бы обнаружить след. А если б не любопытная чеора Дальса, он не догадался бы, что искать нужно именно камни.

Так что, как ни посмотри, а везучий он человек — благородный чеор Шеддерик та Хенвил.

В одном только ему не повезло — монашки появились поразительно не вовремя. Ведь практически уже и старик, и камни были в его руках. Оставалось только доставить их обратно в гостиницу, прихватить Роверика и чеору та Зелден и победно вернуться домой.

Победно и очень-очень быстро. Вдруг удастся предотвратить неминуемое? Это может здорово облегчить жизнь и самому чеору Хенвилу, и его младшему брату… а может и спасти их обоих в самом прямом смысле слова.

Шеддерик давно смирился с мыслью, что не доживёт до старости.

Правда, на этой дороге ему могла грозить разве что простуда. Хорошо, что ехать недалеко, и хорошо, что этот путь преодолеть ему пришлось не ногами.

Дорога в очередной раз заложила петлю вокруг высокого холма, и вдруг раздвоилась. Более широкая и более грязная колея свернула к северу, в сторону отрогов Улеша, чуть более сухая и узкая — к востоку. Шеддерик знал, что высокие холмы, принадлежащие монастырю, восточнее выходят к морю и образуют крутые, зачастую непроходимые обрывы. Там скрываются крохотные бухты, окружённые скалами и мелями — эти воды всегда считались очень опасными для судоходства.

От развилки постройки монастыря были уже хорошо видны, — и острые крыши молелен, и добротные хозяйственные корпуса, и украшенные флагами башни. Он вздохнул с облегчением, дорога заняла чуть меньше времени, чем он боялся. Впереди ждало хоть какое-то тепло.

Ветер, ненадолго стихнувший, разыгрался с новой силой, засовывал ледяные пальцы под одежду, заставлял ёжиться. Ветер стал по-настоящему зимним. И не скажешь, что по календарю далеко до холодов.

Хотя служительницы Золотой Матери и не должны делать различия между пришедшими к их огню скитальцами из неблагих земель, однако к ифленцам и здесь относились так, как всюду на Побережье — терпели, но и только. Впрочем, он привык. И даже отмечал, что люди в провинции стали чуть более равнодушны, и соответственно — ежеминутно удара в спину от них можно было уже не ждать.

Чеор та Хенвил передал повод своей лошади молчаливой служительнице и поспешил к тёмному деревянному корпусу, куда встреченные им сёстры уже увели примолкшего старика.

Вскоре он изучал взглядом просторное, хорошо натопленное помещение, где на украшенном сухоцветами помосте стоял деревянный престол. Свет многих свечей не просто освещал зал — в движении и переплетении теней и бликов Шеддерику вновь почудилось присутствие людей… которых быть здесь попросту не могло.

Только спустя долгие мгновения он вдруг понял, что живых в зале не меньше, чем призраков. Но все они — служительницы Золотой Матери, их тёмные одежды словно специально сшиты так, чтоб сёстры могли слиться со здешними тенями.

Их было немного, и все замолчали вдруг, повернувшись в их сторону.

Старик, которого ввели в зал раньше, попытался упасть в ноги женщинам, стоявшим у подножия престола. Изо рта его даже вырвался горестный всхлип. Старик не просто выглядел жалко — он старался казаться несчастным и безобидным, вероятно, надеясь, что суд Золотой Матери окажется более мягким, чем светский суд ифленского наместника.

Шеддерик с новым интересом принялся изучать служительниц. Все они явно принадлежали к верхушке общины. Те, кто не был допущен к престолу, остались у стен. Туда же отошла и девушка, встреченная на дороге — оречённая.

Как они с монахиней отважно выступили против него — вооружённые посохами против пистолета! Неужели не знали, чем может грозить пуля? Или верили в помощь Золотой Матери?

Старик вдруг вскрикнул, уперев палец в пустоту между двумя служительницами, и хрипло прокричал что-то невнятное.

Там, куда был устремлён палец, серебристо мерцал один из призраков.

Старшая из сестёр шагнула вперед и лёгким взмахом ладони отмела все те речи, что старик наверняка сейчас лихорадочно выстраивал в голове.

— Золотая Мать не покровительствует тем, кто имеет дела с чернокрылыми. Кто ты, и почему шёл сюда просить милости, имея в при себе зачарованные саруги?

— Я… — старик завертел головой, ища сочувствия. — Я не знал… это было всего лишь подношение…

— Откуда у тебя шкатулка?

— Меня попросили… я знаю, что такие шкатулки чисты и защищают от неблагой магии. Все в Танеррете знают, что это так.

Старик вздрогнул. Чеор та Хенвил мог видеть лишь его спину, но отчего-то легко было ему представить, как по сморщенным щекам текут слёзы. И это слёзы страха, а не раскаяния.

— Так откуда шкатулка? Кто тебя попросил?

Голос женщины звучал мягко, даже с лёгким сочувствием. Однако Шеддерик видел, что это сочувствие не подарит прощения.

— В столице… я знатный человек, у меня есть деньги, и я готов щедро пожертвовать Золотой Матери и её сёстрам на добрые цели… в столице многие знают, что я собрался посетить монастырь… это ведь святой долг каждого, кто верит в покровительство Великой Матери. Многие просили — голос старика дрогнул, — чтобы я отвёз их дары. Однако я стар, а дороги опасны. Я отказал почти всем, но среди прочих была женщина, которая хотела лишь, чтобы я довёз свой дар в целости. Вы знаете, чистые шкатулки — большая редкость и ценность, я поблагодарил её за заботу и принял шкатулку. Клянусь, я не знал, что в ней! Да я и сейчас не знаю!..

Пресветлая покачала головой.

— И всё же, кто передал тебе это? Пронести саругу в обитель незаметно тебе бы не удалось. У нас есть защитники, которые во много раз сильнее и прозорливей обычной стражи. Так что камни чернокрылых предназначались не для сестёр и не для оречённых служительниц. Для кого же? Кому ты их нёс?

— На это есть ответ у меня, — внятно произнёс чеор та Хенвил. — Если ваша воля будет его услышать.

Пресветлая сестра не ответила. Она продолжала сверлить взглядом старика.

Наконец тот сдался:

— Моя племянница, — выдохнул он покаянно. — Моя племянница подарила мне эту шкатулку, её имя чеора Дальса та Зелден. Но я уверен, она не хотела ничего дурного! Скорей всего, её тоже обманули. Моя племянница — невинное дитя и добрая душа, она никогда не стала бы желать зла ни Золотой Матери, ни её пресветлым сёстрам… Видимо, кто-то подарил ей эту шкатулку, а она, добрая душа, зная о моих намерениях отправиться на поклон к Ленне, передала её мне.

Шеддерик едва сдержал смех — Дальса та Зелден — невинное дитя? Вчерашняя ночь могла бы стать красноречивым доказательством обратного, если бы благородному чеору не пришлось превратить слишком романтическое свидание в банальный арест.

Старый чеор Конне заподозрил неладное, потому и отбыл в путь ещё до рассвета, чем здорово нарушил их планы. И Шеддерику пришлось оставить Дальсу с умным и хитрым, однако же, не самым надёжным охранником — Ровве. Ровве учёный, предсказатель, но совсем не политик. И он далеко не силач — вряд ли справится с убийцей из дома Шевека, если той удастся освободиться.

— Что же, ифленец, — повернулась пресветлая сестра к Шеддерику, — Теперь твоя очередь говорить.

— Эти камни уже использованы. Заговорены, насколько я могу судить по полученному результату, на жизнь и здоровье Великого наместника Ифленского в Танеррете, Хеверика, чеора та Лема, та Гулле, верховного стража Фронтовой бухты. Я искал людей, которые должны были вывезти саруги из страны, и нашёл их вчера, в приграничной гостинице. К сожалению, этому чеору удалось улизнуть с камнями, но его напарницу мы задержали. Однако чтобы спасти жизнь наместнику, я должен как можно быстрей вернуть саруги сианам в столицу.

— Что тебе до жизни наместника? — пресветлая смотрела на него с той же лёгкой доброжелательностью, с которой минуту назад изучала чеора Конне. — Многие считают, что его смерть стала бы для страны избавлением от нищеты, изменила бы внутреннюю и внешнюю политику, дала вздохнуть купцам и мастерам…

— Какое дело, — позволил себе колкость та Хенвил — монахиням до внешней и внутренней политики Танеррта?

— Пусть земли обители и освобождены от налогов, мы всё же — часть Танеррета, нам не безразлично, чем дышит этот мир. Так в чём твой интерес, благородный чеор?

— Кроме того, что наместник — мой родной отец? Я присягал ему в верности и не собираюсь нарушать клятву, каким бы он ни был.

Пресветлая на миг отвела взгляд, как показалось Шеддерику, чтобы посмотреть на кого-то из младших сестёр, устроившихся в тени у стен. Он не успел понять, на кого именно.

Да и не был до конца уверен.

— Камни теперь — забота обители. Если твой отец ещё жив, он останется в живых, и его здоровью ничего не будет угрожать. Однако тебе придётся переночевать в этих стенах и ответить ещё на несколько вопросов.

— А старик?

Монахиня окинула внимательным взглядом фигуру чеора Конне и с сожалением покачала головой:

— Он принёс на благие земли зачарованные саруги. Теперь он во власти Золотой Матери, и лишь на рассвете мы сможем узнать, какое решение она примет.

Шеддерик знал, что в этих стенах хранится много древних предметов силы и тайных знаний, а здешние хозяйки умеют обращаться к силам, недоступным ни ифленцам, ни коренному населению Танеррета — мальканам. Что он мог возразить? Что для него самого спокойней будет, если он потащит камни через полстраны, по опасным осенним дорогам? И ещё смогут ли столичные сианы быстро решить проблему?

Склонился в вежливом поклоне. Но всё же возразил:

— Я не смогу остаться. В гостинице ждёт мой друг, он охраняет чеору та Зелден, и я боюсь, ему понадобится моя помощь.

Женщина вновь вперила в него взгляд, и Шеддерик уже был готов услышать возражение или прямой приказ остаться — но не услышал.

Она сказала:

— Золотая Ленна благодарит тебя и благословляет. Поторопись — осенью темнеет рано.

Шеддерик с облегчением покинул храм. У конюшни увидел знакомую карету. Извозчик как раз запрягал, а рядом в ожидании переминались те же самые служительницы.

Как требовала учтивость, он отвесил дамам лёгкий поклон. Пожилая пресветлая сестра чопорно поклонилась в ответ. Молодая…

Её взгляд показался ему не просто ледяным. Если бы взглядом можно было убить, он был бы уже мёртв.

Ну что же, такие гляделки с ним случались довольно часто. Однако в тот момент, при дневном свете, когда мысли его не были заняты ни чем другим, эти глаза и это лицо показались ему смутно знакомыми, как будто бы когда-то раньше он уже видел что-то похожее.

И это «что-то» не было связано с посольством в сопредельную державу.

Шеддерик отметил себе ещё одну загадку — загадки он любил.

Монашка всё-таки первой отвела взгляд. Подхватила со старого пня свой даже на вид увесистый мешок, поспешила к карете.

А светлейший чеор осторожно спросил у старшей служительницы:

— Дозволено ли мне будете узнать, кто эта женщина?

Монахиня развела руками.

— Одна из сирот, что пришли в обитель Ленны в поисках защиты. После войны таких было много. Ей, как и другим таким, дали имя та Сиверс. А кем она была до речения, в этих стенах никому нет дела.

— Благодарю за ответ, пресветлая.

Шеддерик поспешил откланяться. Он собирался вернуться на постоялый двор до темноты.

Когда уже выехал за ворота, его вдруг окликнули. Вдогон от монастыря бежал мальчик лет десяти. Бежать ему было трудно, он путался в своей тёмной хламиде, к ногам липла осенняя грязь. Шеддерик остановил лошадь и спешился. Наверное, новость была из срочных, раз сёстры, вопреки привычной нелюбви к ифленцам, всё же решили его остановить.

Мальчик замер в нескольких шагах, поклонился по-крестьянски глубоко, и громко сглотнув, сказал:

— Благородный чеор! Сёстры Великой Матери Ленны передают тебе, что саруги больше не опасны, и что они… — он опустил взгляд и быстро, на одном вздохе закончил — что они сочувствуют вашей утрате!

Так благородный чеор та Хенвил узнал, что его отец, наместник Ифленский в Танеррете Хеверик, чеор та Лема, та Гулле, верховный страж Фронтовой бухты скончался.

Глава 2. Чернокрылый

Темершана та Сиверс

Всё-таки ехать в карете приятней и намного удобней, чем месить грязь ногами. Гостиничный кучер, как только понял, что его седок прогневал пресветлых сестёр, поспешил сообщить, что он в то утро впервые увидел чеора Конне — и ему поверили.

Но он всё равно поспешил убраться из обители, и конечно, счёл за честь выполнить просьбу монахинь — отвезти до деревни монахиню и её спутницу — оречённую.

Лошадь шла медленно, по крыше лупил мелкий дождь, но Темершана была рада, что ей дозволили сегодня покинуть Дом Ленны. Встреча с ифленцем всколыхнула в сердце воспоминания, которые она тщетно пыталась забыть, и как никогда, её настроению в этот день соответствовало хмурое небо, дождь, плачущий по погибшим и по тем, кого война лишила крова и надежды. Темнота в карете, а главное, сама дорога немного успокаивали её, отгоняли всякие мысли, и дурные, и хорошие. Это было как будто просто размеренное тихое путешествие куда-то далеко-далеко. Когда можно не думать о цели поездки и о том, что скоро предстоит вернуться.

Когда-нибудь, и может даже скоро, придётся принять решение. Мать Ленна милостива, но не терпит тех, кто живёт в её доме из страха или по лености. И всё же, другого пути, кроме служения, Темери для себя не видела и не желала. Да, знала, что к служению допускаются лишь немногие. Те, кто и вправду простил врагов, кто смог вырастить в сердце любовь ко всем людям, идущим тропами тёплого… но более — холодного мира.

До этого дня она считала, что уж у неё-то точно нет и не может быть никаких препятствий к служению. Но ифленец всё перевернул с ног на голову. Она поняла, что не забыла и не простила никого из них — кровавых солдат, чужаков, магией и огнём когда-то покоривших прекрасный маленький Танеррет. Солдат, равнодушно, без разбору, убивавших всех подряд — мужчин, женщин, стариков, детей.

Они не знали пощады. Они собирались остаться здесь надолго, им нужны были земли Танеррета, чтобы растить своих детей и готовить воинов для следующих походов — уже теперь вглубь материка. Земли были нужны. Верфи, сады, дороги — всё что угодно. Только не люди.

Она помнила те пожары. Помнила трупы на лестницах цитадели, смеющиеся, злые лица, кровь на руках и одежде. Слишком хорошо помнила собственную боль и бессилие. Ифленцы были врагами — врагами и остались. И так будет всегда.

Танеррет стал наместничеством Ифлена, ифленцы теперь командовали всюду — но и до конца, под корень, уничтожить народ Побережья они не смогли.

Так же, как когда-то не смогли до конца убить саму Темершану.

…Ехать в карете под шум дождя намного приятней, чем идти пешком. Но любое путешествие однажды заканчивается. Закончилось и это. Карета заложила круг по деревенской окраине и вскоре выкатила на площадку у гостиницы — единственное место, где она могла бы развернуться без проблем.

Кучер открыл дверцу, помог выбраться пресветлой. Темери торопливо пристроила на одно плечо свой мешок: под дождём возиться с лямками не хотелось. Подхватила посох. Внимательным взором окинула карету — не забыли ли чего? Нет, пусто. Сама спрыгнула на дорогу — специально держа посох так, чтобы не подавать руку кучеру. Поблагодарила его — и поспешила следом за монахиней.

На площадке у гостиницы было удивительно людно, несмотря на колючий дождь и ветер. Люди толпились у входа, о чём-то тихо судачили. В монастырской лавке справа от входа в гостиницу теплился слабый свет — там было открыто.

У входа она остановилась, оглянулась на площадь ещё раз и увидела у коновязи знакомую лошадь под седлом. Похоже, ифленец тоже недавно прибыл, не успел позаботиться о животном. Впрочем, вероятно, он живёт в этой гостинице, и ему тоже некуда спешить…

Лавочника на месте не было, а его младший сын с видимым сожалением сообщил, что отец пошёл в гостиницу: «там ифленца убили! Взаправду! Жуть, как интересно!».

У Темери на миг сердце зашлось радостью — убили ифленца! Того самого! Не по её воле и желанию, видит Золотая Мать, а значит, может быть, молитвами и усердной работой получится вернуть мир душе…

Одёрнула себя — нельзя радоваться смерти! Дождалась, пока монахиня поговорит с мальчиком и уточнит, куда именно отправился его отец. Монахиня покивала обстоятельному рассказу и вновь вышла на улицу, а Темери продолжила расспросы.

— Так утром ещё это случилось то! — обрадовался внимательному слушателю паренёк. — Как только благородный столичный чеор отбыл вслед за стариком. Говорят, там, в гостинице, везде по комнатам кровища и трупы, трупы…

Не тот, разочаровано тренькнуло сердце. Не того ифленца убили. Значит, он не один был…

Вернулась пресветлая сестра с хозяином лавки. Темери по её знаку быстро выложила на прилавок привезённый товар. Хозяин по расписке тут же отсыпал им несколько монет — выручку с прежней поставки. Обычно такие встречи сопровождаются разговорами, обсуждением деревенских и столичных новостей, переговорами о специальных заказах. В этот раз хозяин был угрюм, да и монахиня удивительным образом вела себя тихо. Видимо тоже что-то успела услышать или увидеть. Темери же просто хотелось быстрей отправиться в обратный путь. Подальше от ифленцев, крови, чужого горя. Тем паче день давно повернул к вечеру.

Она свернула мешок, привычно закрепила на поясе — так удобней нести, — и первой направилась к двери.

Как вдруг та распахнулась.

На пороге стоял давешний ифленец. Руки и грудь его были залиты алой кровью, кровавые брызги были даже на лице, которое, впрочем, сохраняло каменное выражение. Как маска.

Ненастоящее.

Темери внутренне сжалась от мгновенно ожившей картины из далёкого прошлого. У тех солдат тоже были жёсткие злые взгляды. И руки — в чужой крови. Мир соскальзывал в прошлое, вновь готовый перевернуться, и чтобы сдержать собственное взбесившееся воображение, Темери резко выдохнула и отступила на шаг. Руки до белых костяшек вцепились в посох — никогда никто из беловолосых морских червей не причинит ей вреда.

Никогда больше.

Дышать стало трудно. Мерещился запах гари и крови… А ведь уже несколько лет это всё ей даже не снилось…

Взгляд ифленца скользнул по ней, задержавшись на посохе. Остановился на монахине. Вдруг он тряхнул головой и тихо сказал:

— Пресветлая… я прошу помощи и заступничества у Золотой Матери для духа убитого сегодня Роверика та Эшко. И… мне нужно… мне надо услышать его ответ. Я знаю, служители это могут.

Голос его звучал глухо, в глаза женщинам он не смотрел и стоял так, словно тоже, как Темершана, был готов к немедленной схватке. И всё же в словах ифленца не было просьбы. Одна уверенность в том, что ему не откажут.

Темери заставила себя расслабиться, опустить плечи. Этого было мало, и она по-прежнему видела в беловолосом чужаке угрозу. Но сейчас она не имела права показать свою ненависть.

— Идёмте, чеора та Сиверс, — вздохнула монахиня. — В такой просьбе не отказывают.

В гостинице всё было почти так, как сказал сынишка лавочника. Кровь в гостевом зале, кровь на ступеньках, ведущих к комнатам постояльцев. Темери редко бывала здесь, но прекрасно помнила главный гостиничный зал. А вот в комнатах наверху ей бывать не приходилось.

У лестницы, под тёмным потёртым плащом, лежал труп. Виднелись лишь ноги в разношенных сапогах. Где-то плакали женщины. Но это за стеной или на кухне — сам зал был пуст.

— Это местный кузнец, — пояснил ифленец. — он погиб первым.

Из глубины дома вышел хозяин. Вот у него всё было написано на лице крупными буквами — и ужас от пережитого, и облегчение, что всё плохое уже закончилось, и надежда, что когда трупы закопают, а столичные ищейки поймают убийц, всё снова станет как прежде. Темершана не верила в «как прежде». Она точно знала, что «как прежде» не будет никогда.

— Благородный чеор, вы ж весь в крови вам бы переодеться… пресветлая, такой скорбный день… такой плохой день! Но вы входите, входите! Такое горе… и ведь никто ничего не успел увидеть. Я уж порасспросил прислугу… но час был ранний.

— Где тело вашего друга? — спросила монахиня у ифленца. Тот указал на лестницу.

Женщина, осенив знаком двойного круга лестницу и тело под ней, начала подниматься. Темершана последовала за ней.

Она старалась выглядеть так же строго и отрешённо, как монахиня, но чувствовала, что не получается. Всё вставали перед глазами окровавленные руки и каменное лицо беловолосого чужака.

Хозяин обогнал их на ступенях, чудом не замаравшись в крови, толкнул одну из ближайших дверей. Это была простая деревенская дверь, собранная из плотно подогнанных досок и недавно покрашенная в синий цвет. Таких дверей здесь было с полдюжины: маленькая гостиница на окраине страны, больше комнат никогда не требовалось.

— Вот, — почти шепотом сказал хозяин.

Темери увидела на полу тело молодой красивой женщины в дорогом платье. Светлые локоны и разрез глаз не давали усомниться, что она тоже родом с Ифленских островов, она тоже чужая здесь. Но первым делом, конечно, бросалось в глаза то, как именно она была убита.

Темери невольно прикусила костяшки пальцев и только каким-то чудом не отвернулась. Даже успела украдкой взглянуть на пресветлую — что она подумала, что почувствовала?

Женщина на полу была не просто связана. Она ещё была привязана прочной верёвкой к чугунному столбику, удерживавшему тёмный балдахин, наверное, именно из-за верёвок и не упала… совсем.

А ещё у неё была почти оторвана голова. Запрокинута, вывернута под неестественным углом. Шея разорвана, видна белая гладкая кость.

То, что женщина была связана и так погибла, не имея шансов защититься, заставило Темершану метнуть на ифленца яростный взгляд. Но тот даже не заметил. Он смотрел в дальнюю часть комнаты — туда из-за балдахина взгляд Темери проникнуть не мог. А вот пресветлая сестра и ифленец стояли дальше от входа и видели всё помещение целиком. Хозяин входить не стал но и совсем не ушёл, дышал в спину и заглядывал через порог. Хозяин никогда не видел, как сёстры призывают тени умерших сквозь слои сущего. Ему было и боязно и интересно…

Именно его сопение как раз и заставило Темери вспомнить почему она здесь и зачем — и обойти наконец труп.

Взгляд монахини полнился скорбью и сожалением:

— Они не ведали, что готовы ступить в тёплый мир…

— Она связана. — Темери постаралась, чтобы голос звучал холодно и ровно. Получилось.

— Да, — нетерпеливо кивнул ифленец. — Конечно, это я её связал. Она — наёмная убийца и сообщница старика, судьбу которого ваша… Золотая Мать Ленна ещё не решила.

Темери опустила взгляд. Женщина не казалась опасной — чистая кожа, красивая линия губ и бровей… яркая, молодая. Сильная. Мёртвая.

Что она могла бы сказать живым?

Но их сюда позвали не из-за этой мёртвой красавицы. Она обошла широкую кровать и разглядела то, что скрывалось за нею. Ещё одно тело.

Сначала она подумала, что перед ней совсем молодой ифленский юноша — нескладное длинное тело, худое лицо, на котором больше всего места занимали широко открытые блестящие серые глаза. Возле трупа лежал чистый не то короткий меч не то длинный нож, пальцы всё ещё тянулись к рукоятке.

Этот пытался защищаться и умер иначе — его несколько раз проткнули чем-то насквозь. Ткань дорогого камзола пропиталась чёрной кровью.

Темери пригляделась и поняла, что первое впечатление обмануло. Он не был юн, пожалуй, даже мог быть ровесником того, другого. Просто немилосердные боги холодных Ифленских островов обделили его и силой, и мужской привлекательностью.

— Он был учёный, — подтвердил её мысли ифленец, — изучал ветра и течения побережья, рисовал карты. Умел предсказывать будущее.

И вдруг невесело усмехнулся:

— Наверное, он был не лучшим предсказателем, а то смог бы предвидеть это всё.

— Гадатель не может видеть собственную судьбу, — без осуждения поправила его пресветлая. — Обождите, благородный чеор. Мне надо подготовиться…

— Я могу помочь? — спросил ифленец.

Темершана знала, что для него самого же было бы лучше, если бы он сейчас ушёл. Сила Золотой Матери редко легко даётся тем, кто обращается за ответом, ведь это их Эа становится проводником на тропы тёплого мира. А тем более — если спрашивает чужак. Но из чувства досады, а ещё потому, что так и не поверила в злонамеренность убитой женщины, она предпочла промолчать. Хоть так пусть почувствует, что испытали люди, которых ему довелось убить. Ведь он не мальчишка, наверняка участвовал в той войне. Наверняка на его счету не один десяток невинных жертв.

— Нет, — вздохнула монахиня. — Но что бы ни происходило, я прошу вас молчать. Ответ на какой вопрос вы хотели бы получить?

Ифленец думал несколько мгновений. Темери даже решила, что у него нет подходящего вопроса, но ошиблась.

— Хорошо. Пусть просто скажет, кто это был. Всё, что запомнил.

— Я спрошу. Но вот ответит ли он, и как ответит — мне не ведомо.

Монахиня посмотрела на Темери и впервые назвала по имени, хотя было видно, что ей это не нравится.

— Темершана та Сиверс, подойдите ближе. Великая Мать хочет, чтобы вы поучаствовали. Ленна милостива, но мудрость её не все могут понять сразу. Подготовь свой посох и прочти молитву.

Темери послушалась. Молитва Ленне — это всегда — безжалостная возможность заглянуть в себя. Продраться сквозь слои Эа, почувствовать струны магии, заботливо держащие тебя в холодном мире. Почувствовать гармонию, и что важно, почувствовать гармонию всего, что находится вокруг. Услышать, узнать… а потом, может быть, позвать того, кто хотел бы, чтобы его позвали.

Из-за ифленца настраивалась она непривычно долго. А потом услышала ровно то, что услышала и пресветлая сестра. Молодой, чуть виноватый голос ифленского учёного сказал:

— Скажите Шедде, что он зря печалится. Это была хорошая поездка. Интересная и познавательная.

— Это всё, что ты хотел бы сказать? — голос пресветлой прозвучал намного громче голоса бестелесного духа. На самом деле души умерших, конечно, не могут говорить — но те, кто служит Ленне, научаются слышать отголоски их чаяний и мыслей.

— Остальное, — Темершане почудилась тень иронии — остальное он знает и так… как всё-таки странно разменять судьбу благородного чеора…

И снова стало тихо и обычно.

Хотя нет. Ифленец за это время успел присесть на корточки возле тела своего друга. На миг Темери показалось, что каменное спокойствие, наконец, покинуло этого человека. Ей хотелось бы, чтобы покинуло.

Темери поняла вдруг, что он тяжело дышит, прижав руку в чёрной перчатке к груди. Неужели отголосок тёплого мира через молитву служительниц смог дотянуться до него и даже сбить с ног? Вот странно. Конечно, магия пресветлых сестёр даётся чужакам тяжелее. Но чтобы настолько?

Мужчина отвёл взгляд от мертвеца, медленно, сутулясь, поднялся.

— Говорите! — приказ прозвучал глухо и отрывисто. Как будто следующий приказ будет — немедленно всех убить.

— Вы и вправду были ему дороги, — задумчиво сказала монахиня. — Иначе вас так сильно это не задело бы… Он кое-что сказал, да. Но вероятно, это не поможет вам узнать правду.

— Говорите! — просто тихий низкий голос вдруг наполнился такой угрозой, что монахиня предпочла больше не рассуждать:

— Он считает, что вы зря печалитесь. Ему понравилось это ваше последнее путешествие. И ещё сказал, что для него оказалось неожиданностью обменяться с вами судьбой. Я не могу сказать, что он имел в виду. Но могу сказать другое: Всеблагая Мать Ленна не увидела в нём ни зла, ни ненависти. Она благословляет его путь к тёплому миру.

Ифленец кивнул. Потом словно вспомнив о чём-то, вытащил из старого шкафа мешочек с монетами, протянул монахине:

— Пожертвование монастырю. Ровве, думаю, был бы непротив, что я так распорядился его деньгами. Он уважает Ленну. Уважал. Что насчёт…

Что видел его соотечественник перед самой смертью? Ну, тут уж никак не узнать, если тень покойника решила не говорить об этом. Монахиня с сожалением покачала головой, а Темери вдруг услышала весьма отчётливый и злой женский голос:

— Скажи ему, это был чернокрылый. Скажи, чернокрылых нагрели с этими саругами. Пусть спросит в столице чеора та Кенадена. Этхар хотел вернуть камни своему племени, и был очень зол, когда понял, что их повезли на земли золотой змеи. ещё скажи, что теперь чеор Хенвил отвечает за судьбу моей сёстры. Чеор Хенвил не оставил мне шанса защититься, так что это он повинен в моей смерти. Скажи, что я требую с него слово по праву крови.

Темери облизнула губы и повернулась к ифленцу.

— У меня слово от мёртвой чеоры. Она видела чернокрылого… я повторю её слова слово в слово. Слушайте…

Она, как можно точнее повторила слова покойницы. Лишь бы ничего не упустить! Редко когда тень сама обращается к служителям Ленны. Эта женщина, вероятно, была очень необычной.

— Та Кенаден… что ж, чеора та Зелден, я позабочусь о твоей родственнице. И что вам стоило сказать мне всё это при жизни? Благодарю и тебя… оречённая.

Прищуренный взгляд чеора Хенвила вымораживал.

Темершана предпочла сразу покинуть это мрачное место. Пора возвращаться. Долг они выполнили, чистые шкатулки лавочнику передали, а осенний день слишком короток, чтобы медлить.

Когда вышли на улицу, на площадку у гостиницы, на мокрую грязь дороги падал белый лохматый снежок.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Когда на Тоненг ложится снег, город разительно меняется. Тоненг, расположенный у тёплого морского течения, окружённый невысокими лесистыми горами, всегда казался чеору та Хенвилу слишком летним, немного похожим на южные портовые города, в которых ему довелось побывать в юности. Но под снегом город совсем другой. Строгий, серый и возвышенный, подобный городам Ифленских островов. Дома лето никогда не бывает тёплым, а цвета становятся яркими лишь весной.

Правда, зимы здесь коротки, а снег ложится на месяц, не более. А уж настоящие морозы здесь видели, наверное, как раз в тот год, когда ифленский флот впервые показался в бухте.

Снег сыпал всю неделю, но в день похорон наместника он лёг и уже не растаял.

Чеор та Хенвил шёл по заснеженной улице, прислушиваясь к её голосам. Голоса ему не нравились.

Город праздновал смерть наместника. Во дворах слышались весёлые разговоры, где-то даже звучала музыка. То и дело можно было встретить подвыпивших горожан, шумно выражавших надежду, что следом за чеором наместником в тёплый мир отправятся и все его единоплеменники…

Да, в портовой части Тоненга редко можно встретить ифленца, если только он не моряк и не гвардеец в дозоре. Но и перечисленные представители народа островов предпочитают появляться здесь группами по несколько человек. Со времён войны изменилось многое. Да почти всё — кроме ненависти малькан к завоевателям. Они научились сдерживаться, они кланяются при встрече и выполняют любые приказы — но при этом, стоит отвернуться, плюют тебе вслед.

Погребальная лодка наместника была уже снаряжена. Знатнейшие представители ифленского общества заняли лучшие места на гранитной набережной Верхнего города. Там, в стороне от порта с его сутолокой и грязью, мог бы сейчас находиться и он. Но.

Появиться там официально — стать центром внимания всего общества. И, что намного хуже, это необходимость оказать покойнику те почести, которых он не заслужил. Достаточно того, что там будет вероятный наследник наместнической короны — Кинрик та Гулле, младший брат Шеддерика.

Гораздо интересней и полезней для дела взойти на набережную не как родственник покойного, а как один из многих прибывших на похороны представителей высшего общества. Увидеть, услышать, запомнить. Понять. И решить, как им с братом не потерять страну, власть и жизнь.

К сожалению, для них вопрос стоял именно таким образом.

Заговор раскрыть им удалось, более того, удалось найти сианов, поддержавших заговорщиков. Благородные чеоры, придумавшие план с саругами и почти его реализовавшие, были высланы из столицы без права возвращаться, а маги… маги принесли соответствующие клятвы. Чеор та Кенаден под пыткой выдал всё, что знал и даже что не знал…

И всё же согласно докладам агентов тайной управы, это был не конец. Пропаганда среди танерретцев против правящего двора не только не затихла, а, кажется, усилилась. Горожане уже несколько раз вступали в открытое противостояние с дозорами ифленской гвардии. А тут ещё — неурожай в южных колониях Ифлена и, как следствие, необходимость увеличивать поставки на острова.

И одновременно — плохие новости с наземных границ. Снегопады раньше времени закрыли перевалы, и теперь часть караванов, предназначенных к отправке на Ифлен, уже сейчас будут вынуждены искать обходные пути. Это увеличит стоимость груза, отсрочит отправку… это может стоить братьям немного дороже, чем собственная жизнь. Ифлен не признаёт слабость и не принимает оправданий.

Но сейчас, идя без охраны по беднейшему из районов Тоненга, Шеддерик не просто дразнил судьбу. Он пытался поймать настрой этих улиц, чем живет, кого слушает, на что надеется здешний люд. Раньше это всегда удавалось.

Город праздновал смерть наместника. Праздновал сдержанно, так, чтобы не дразнить ифленскую гвардию. Праздновал, как свою маленькую победу. Голос улиц звучал почти так, как и месяц назад, но тон немного сменился. В нём теперь меньше надежд, но больше решительности. Больше угрозы.

Но и это не было главной причиной его прогулки. О главной не догадывался даже помощник чеора Хенвила, лишь недавно возглавившего тайную управу. Сегодня город прощался с ифленским наместником, а Шеддерик та Хенвил — с предсказателем, учёным и путешественником Ровериком та Эшко.

Для Ровве, который не был ни воином, ни членом правящей семьи, отдельная погребальная лодка не полагалась. Ему полагался бы костёр в пепельной долине за городом, и сам Роверик в шутку не раз замечал, что это будет правильным решением: моря предсказатель побаивался. Особенно — зимнего штормового моря. После одного давнего путешествия, когда они сломали две мачты и получили пробоину лишь чуть выше ватерлинии, зимнее штормовое море Роверик та Эшко предпочитал наблюдать только на картинах.

Его отец, узнав о гибели младшего сына, кажется, даже вздохнул с облегчением: на Ифлене в чести бойцы, солдаты и моряки. Худой болезненный парнишка был четвёртым отпрыском не самого богатого рода и единственным, кто не выбрал военное поприще делом жизни. Старик, выслушав уверения в том, что все обряды над телом были проведены по древней традиции, попросил о великой чести — дать место телу его сына в свите наместника.

Шеддерик не смог отказать.

Ровве уплывёт к горизонту на той же лодке, что и Хеверик, чеор та Лема, та Гулле, верховный страж Фронтовой бухты, наместник Ифленской империи в землях Танеррета.

Вероятно, в глазах отца Роверика это было великой честью. По мнению же чеора та Хенвила, наместник не заслужил чести разделить с ним свяЩённый погребальный огонь.

Шедде был уверен, что этой ночью напьётся, как не напивался с дня посвящения в матросы. Но сейчас важно было быстро и тихо миновать рыбацкие кварталы, перейти мост у нижней крепостной стены и попасть таким образом в парк у гранитной набережной…

Он шёл прощаться с другом.

В неухоженном парке снег лежал на опавших листьях, делая землю рябой. На этом ковре любые следы были хорошо видны. Сразу понятно, что недавно тут прошёл гвардейский дозор, а кроме солдат, с самого утра никого и не было. Эта часть парка, у самой крепостной стены, в стороне от дорожек центральной части, в стороне от глаз случайных прохожих, в прежние времена была облюбована романтически настроенными парочками, ищущими уединения. Сейчас даже грабители стараются сюда не забредать: место, конечно, укромное, но кого здесь грабить?

И, тем не менее, всего через два десятка шагов чеор Хенвил услышал тихий свист и, обернувшись, нос к носу столкнулся с невысоким сутуловатым человеком лет сорока. Человек не был ифленцем, но не принадлежал он и к коренному народу Танеррета. Более тёмная кожа, характерный широкий нос и скулы выдавали в нём уроженца южных приморских стран.

Человек вежливо поклонился и пошёл потихоньку в сторону обгоревших развалин летнего павильона.

Шеддерик, выждав пару мгновений, отправился следом. Так они миновали заросли у пожарища и вышли к чудом уцелевшей беседке. Отсюда открывался прекрасный вид на устье Данвы и бухту, где на волнах покачивались лодки и торговые корабли, а в отдалении, в тени береговых укреплений ждал своего времени погребальный корабль. Но Шеддерику было не до видов: раз уж его главный помощник из тайной управы назначил встречу подальше от посторонних глаз и ушей, дело серьёзное.

Гун-хе осторожно достал из-за пазухи длинный серый конверт, протянул его Шеддерику, пояснил:

— С чеора та Шарана наблюдение пришлось снять — наш человек заметил, что он немного беспокоится. Но пока наблюдали, кое-что удалось узнать. Отчёт в конверте. И ещё… вам надо знать. Некоторые благородные чеоры вывезли семьи из города. Список — в том же письме.

Он помедлил. Потом тихо добавил:

— Капитан внутренней гвардии замка, по моим личным наблюдениям, как минимум знает о том, что что-то готовится. Он за последнюю неделю трижды сменил состав дозорных отрядов и маршруты обходов.

— Значит, времени у нас всё меньше. Как по твоим оценкам, они рискнут использовать похороны наместника как повод начать действовать?

— Нет.

Южанин был предельно серьёзен и хмур:

— До оглашения последней воли наместника у них связаны руки.

— Я тоже так думаю. Но кому-то может и не хватить терпения. — Шеддерику раньше никогда не приходилось сталкиваться с реальной угрозой военного переворота, но он знал, что действовать надо быстро и безжалостно. — Продолжайте наблюдать, если будет что-то важное — связь старым способом. И приставьте ещё одного человека к Кинрику. У него надёжная охрана, и сам он может за себя постоять, но ещё одни внимательные глаза лишними не будут.

— Всё сделаем, ханхас.

— Вот и славно.

Гун-хе откланялся, а та Хенвил поторопился к гранитной набережной — до заката оставалось менее получаса. Погребальный корабль вот-вот отправится в последнее путешествие, нужно успеть.

У гранитной ограды набережной собралось довольно много народу из числа ифленских дворян, но были — значительно меньше, стояли однородной очень плотной группой — и знатные танерретцы.

Сильнее надвинув капюшон, он медленно двигался сквозь толпу. Голос улиц — это голос улиц. У Верхнего города он другой, более сдержанный, обстоятельный… но пропитанный всё тем же ощущением тревоги и ожидания чего-то неминуемого и неприятного.

И здесь тоже никто не горевал о почившем наместнике, но думали и говорили люди всё больше о том, как пережить наступающую зиму без потерь, о торговле и о традициях, которые следовало бы давно поменять.

Он слушал и улыбался: традиции велели выбирать наследника из числа взрослых потомков почившего наместника. И лишь в случае, если среди отпрысков его рода нет ни одного мужчины-воина, наместника назначал сам император Ифленских островов.

Солнце ушло за облака у горизонта, начались сумерки. На погребальном корабле подняли серые паруса, пушечный залп с берега отметил начало его пути.

Прощай, наместник. Ты не был хорошим человеком, не был рачительным хозяином и уж конечно не был любящим отцом. Говорят, в прежние времена ты был отважным воином и умным стратегом. Тебя любили женщины за щедрость и страстность, и уважали мужчины — за умение держать слово. Ты десять лет управлял Танерретом, и твоё правление нельзя назвать безуспешным: караваны на острова уходили всегда вовремя, переселенцы с Ифлена не знали горя и бедности, а о размахе твоих пиров ходили легенды по всему Побережью. Тебе даже удалось возродить работы на старых медных копях.

Да, наш новый дом стоит на крови и костях убитых тобой людей. Но весь мир стоит на крови и костях. Да, без этих плодородных земель, без этого маленького рэтаха Ифлену жилось бы значительно хуже. И каждую жертву можно оправдать общей необходимостью и главной целью Ифленского государства — укрепить мир и порядок на всём Побережье, насадить законы и императорскую власть везде, где это необходимо.

И всё же, нельзя только брать, ничего не давая взамен. Нельзя бесконечно перегибать палку — однажды она сломается. И тогда, вероятно, по улицам этого многострадального древнего города снова потекут реки крови.

Ты умер поразительно вовремя, наместник: ты не увидишь, как рухнет едва укрепившийся мир. Если только нам не удастся его удержать.

Погребальный корабль догорал на горизонте. Люди потихоньку потянулись к выходу с набережной. Шеддерик впервые нашёл взглядом ложу наместника — деревянную крытую площадку на специально устроенном гранитном помосте, выдающемся в море. С того места, где он стоял, невозможно было определить, кто есть кто. Но он точно знал, что среди немногочисленных ближайших друзей и родственников наместника там, под навесом, наверняка стоят и его наследник, и его убийца.

Старик не был дураком. Он не стал бы дразнить Императора и назначать наместником старшего сына. А вот младший — прекрасный воин, привлекательный внешне и обладающий всеми теми качествами, что чтит в правителе простой народ, унаследует власть в Танеррете наверняка. И так же верно, что сразу после церемонии он станет мишенью для убийц, заговорщиков и прочих жаждущих власти представителей старой ифленской знати.

Чеор та Хенвил нехорошо улыбнулся: кто бы ни пытался сейчас наложить лапу на Танеррет, ему сначала придётся убить самого Шеддерика. А это трудно сделать: костяные плашки предсказателя Ровве никогда не лгут, а значит, его судьбой владеют куда более серьёзные силы.

Набережная пустела. Шеддерик в последний раз окинул взглядом горизонт — над ним ещё плыло облако тёмного дыма — и тоже побрёл в потоке немногочисленных последних зрителей. Часть из них свернёт на каменные узкие улочки Верхнего города, а кое-кто отправится по длинной каменной лестнице сразу в крепость. Так быстрей, чем объезжать каменные стены древней цитадели в карете через все въездные ворота, коих в городе пять, и все — с гвардейскими постами.

Шеддерику возвращаться в цитадель не хотелось. Да и зачем? Гун-хе человек надёжный. Раз обещал усилить брату охрану, значит усилит. Правильно он сказал — в ближайшие три-четыре дня, пока последняя воля наместника не оглашена, непойманные заговорщики открыто действовать не рискнут. Во-первых, потому что им сейчас выгодней выкрасть или оспорить завещание, чем устраивать бунты, а во-вторых, потому что их мало, и они успели прочувствовать, чем может обернуться поражение.

Сильно мешало, что чеор та Хенвил знал танерретский двор больше по докладам и отчётам агентов тайной управы, чем по личным наблюдениям. Тут ему здорово пригодилась бы чеора та Зелден, убитая в гостинице у сопок Улеша. Чеора Дальса имела обширнейшие связи, была умна и не обременена предрассудками. Но кто-то явно думал так же и превентивно лишил Шеддерика возможности заручиться её помощью или хотя бы расспросить.

Шедде в обратном направлении миновал мост через Данву, свернул на набережную Нижнего города и долго шёл вдоль реки, минуя портовые склады, причалы и бесконечный рыбный рынок. Нижний город тоже неоднороден. Возле рыбачьего порта живёт беднота, эти дома не восстанавливались с самой войны, и деревянные грубые постройки стоят прямо на развалинах прежних каменных домов. Но дальше и выше на холм — это зажиточные, чистые городские районы, место обитания купцов, а так же немногих выживших и оставшихся в городе Танерретских дворян.

У маленькой фонтанной площади ему встретился гвардейский разъезд. Солдаты, не признав в нём ифленца, потребовали въездную грамоту. Шедде приподнял капюшон, чем и избавился от дальнейших расспросов. Командир разъезда даже спросил, не нужно ли ему сопровождение: сегодня в городе может быть опасно.

Можно было и согласиться, но до цели его прогулки было уже рукой подать. Так что он поблагодарил офицера за заботу, но предпочёл и дальше идти в одиночестве.

Таверна «Каракатица» фасадом выходит на площадь.

Подле неё у коновязи понуро ждали хозяев две лошади. У фонтана, укрытого тощим слоем снега, дрались вороны. Шеддерик, которому с самой встречи с гвардейцами казалось, что за ним кто-то идёт, на всякий случай миновал таверну и остановился за углом, ожидая возможного преследователя.

Не прошло и минуты, как он услышал тихие, лёгкие шаги по мостовой. Если бы не слушал специально — за вороньей дракой и не различил бы.

Человек остановился. Ругнулся шёпотом.

А потом Шедде вдруг услышал, как кто-то быстро уходит. Выглянул на площадь, но успел заметить лишь смутный силуэт вдалеке: кто-то спешащий вдаль, в свободном плаще, какие носят ифленские моряки и, кажется, в шляпе.

— Этого не хватало, — пробормотал он вслух.

Шедде знал, что убийцы из дома Шевека вряд ли подписались бы преследовать главу тайной управы. Но в Нижнем городе полно тех, кто работает исключительно на себя. И малькан ли это был, южанин, ифленец, выходец из Низинного Королевства — по одежде не понять.

Выждав с минуту и убедившись, что других сюрпризов не будет, он осторожно вернулся к таверне.

На его появление обратили внимание все немногочисленные дневные посетители. На мгновение в зале и вовсе стало тихо: даже кухарка, резавшая хлеб на хозяйском столе, и та замерла, обернувшись.

Чеор та Хенвил осторожно, чтобы снег не попал за шиворот, откинул капюшон: о «Каракатице» он знал две вещи. Первая — его здесь не любят. Вторая — здесь его точно никто не станет убивать. Отряхнул плащ, едва заметно кивнул кухарке.

Стихли все разговоры. Усатый рыбак, устроившийся у окна с большой кружкой здешнего, надо сказать, весьма неплохого пива, угрожающе прокашлялся. Его собутыльник уставился на Шеддерика, как кот на нежданную подачку — в хмурых глазах читалось «Правда, что ли, ифленец возомнил себя бессмертным и явился сюда в одиночку? Или провокация?»

Шеддерик качнул небольшой медный колокол, специально устроенный у входа, чтобы посетителям не приходилось искать его по залу. Свободных мест было много, так что он выбрал то, что подальше от рыбаков, у дальнего окошка.

Вскоре появился сам хозяин. Здесь его звали хозяин Янур, но Шеддерик давно сократил имя на ифленский манер.

— Здоровья тебе, дядя Янне.

— И ты будь здоров, островная шкура. Какая нужда тебя пригнала на этот раз?

— У тебя, я помню, есть неплохое вино.

— Может и есть.

— Ну так неси.

— Я-то принесу. А ну как кто решит проверить на прочность твою бедовую голову? Я не хочу неприятностей.

— Янне, неприятности — это хорошо. Я даже заплачу тебе за них, сколько попросишь…

Дядя Янне, ветеран войны и бывший танерретский моряк, несколько мгновений в задумчивости глядел на гостя, потом изрек:

— Благородный чеор хочет драки. Нормального мужского мордобоя, а не этих ваших изящных искусств на сабельках и пистолетах.

Оставалось только кивнуть: владелец «Каракатицы» всегда отличался прозорливостью.

— А надрать зад тому, кто тебе действительно насолил, ты почему-то не можешь. И потому припёрся ко мне, чесать кулаки о рыбаков и матросов. Плохой день ты выбрал, я тебе скажу, ифленец. Очень плохой день.

— Янне, ты всё ещё вправе вышвырнуть меня вон, как только я начну причинять слишком много хлопот. А пока, просто принеси вина. Хочу помянуть хорошего человека…

— Это ты не про наместника ли? — нахмурился Янне, у которого с мёртвым правителем были свои, и очень серьёзные, счёты.

— Мой друг умер, да будут легки ему тропы тёплого мира. Ты должен его помнить — это предсказатель, с которым вы в прошлый раз сцепились из-за карты течений у полуострова. А наместник — он не был хорошим человеком.

Дядя Янне молча поклонился и вышел, чтобы через минуту вернуться с запотевшим кувшином и двумя кружками.

Быстро разлил яблочное вино, протянул одну из кружек ифленцу, вторую взял сам. Так было принято ещё со времён завоевания: хозяин должен показать, что его вино безопасно. Но Янне задумчиво сказал:

— Сегодня и вправду плохой день, ифленец. Мне жаль твоего друга. Он кое-что понимал в навигации… хоть моряком и не был.

Вино пахло летом. Это было дешёвое терпкое яблочное вино, что в здешних местах изготавливают бочками, но, как правило, — только для себя. Виноградное стоит дороже, и жители островов предпочитают именно его.

Наверное, чеор та Хенвил единственный, кто всегда заказывает здешнее…

Шеддерик молча ополовинил кружку, хозяин отстал от него на одно мгновение.

С улицы вошло ещё несколько человек, и Янне ушёл их приветствовать и принимать заказ. Шеддерик налил себе еЩё. Потом — снова. Не то, чтобы вино сильно пьянило — но на душе стало немного легче. К тому же вероятность драки никуда не исчезла, и грела возможностью скинуть с себя груз последних десяти дней. Драка — лучшее средство от дурных мыслей и тоски. В драке каждый становится собой и показывает свои лучшие и худшие стороны. Шеддерик не считал себя хорошим кулачным бойцом, но это неважно. Против него сегодня будут — должны быть! — такие же бывшие морские бродяги.

Через какое-то время служанка пошла по залу зажигать масляные лампы. Самые первые загорелись вдали — у хозяйского стола, на котором стояли бочонки с вином, лежала посуда и хлеб. Шеддерик решил немного подлить в свой кувшин, поднялся, с неудовольствием отметив, что всё-таки вино оказалось коварным, и направился на свет. К тому времени в зале было уже людно.

— Эй, белобрысый! — услышал он от одного из новоприбывших горожан, — ты не заблудился? Могу помочь найти выход!

Благородный чеор окинул нахала пьяным взглядом, решил, что это недостойный противник, и пошёл дальше к выбранной цели.

Однако горожанин, подбодренный товарищами, не отступил и заехал благородному чеору кулаком в глаз. Вернее, попытался заехать — как бы Шеддерик ни был пьян, от этого простого удара он уклонился даже элегантно. Миновал противника и, осторожно поставив кувшин на стол, потянулся к бочонку.

Его тут же, под гогот гостей, оттащили за одежду, так что пришлось развернуться и отвесить противнику несильного тумака. Полученная плюха горожанина только обрадовала. Он широко улыбнулся, скинул шляпу и полез в драку уже с полной отдачей, готовый навалять ифленцу так, чтобы тот надолго забыл дорогу в «Каракатицу». На шум вышел хозяин. Увидел, что творится, велел служанкам убрать подальше хрупкую посуду и сам встал у входа в кухню, монументально скрестив руки на груди.

Шеддерик получил несколько ударов, сам украсил физиономию горожанина быстро краснеющим бланшем, ссадил костяшки пальцев, а под конец поймал противника за шиворот и уложил на предусмотрительно освобождённый от посуды стол — лицом прямо к краникам, вбитым в винные бочонки. Улыбнулся хозяину, показывая, что всё нормально, и дальше безобразие не продлится, и поднял взгляд на стену.

После драки и от вина в голове у него немного шумело, но то, что было приколото маленькими гвоздиками к стене, заставило Шеддерика застыть и даже ослабить хватку. Чем его противник тут же воспользовался, вывернувшись, и приготовившись к повторению веселья. Благородный чеор же застыл подле дрянной, кое-как раскрашенной гравюры, отпечатанной на жёлтой дешёвой бумаге.

— Кто это? — спросил Шеддерик дядю Янне, для верности ткнув в рисунок пальцем.

И тут же получил от отдышавшегося горожанина в ухо, да так, что перед глазами мир сразу потемнел.

Пришёл в себя от тощей струйки холодной воды, упавшей на лицо.

Проморгался, и тут понял, что хозяин со служанками поспешили утащить его из общего зала. Слева от него у горячей плиты суетилась кухарка, справа стояли дубовые бочки с водой: его отволокли на кухню и положили так, чтобы не мешал работать.

Попробовал языком зубы — один отозвался болью, во рту оставался привкус крови.

Шеддерик осторожно поднялся, проверяя попутно, все ли кости целы. Понял, что вроде бы на этот раз обошлось, поискал глазами хозяина и тут же нашёл. Янне рубил мясо.

В зале было тихо — должно быть, уже глубокая ночь… в начале зимы дни особенно коротки, так что не угадаешь.

Янне обернулся, покачал головой:

— Ну, ты хорош! Домой-то пустят ли с такой рожей?

Шеддерик поморщился:

— Меня никто сегодня не ждёт. Долго я тут?..

— Меньше получаса. Пришли ваши гвардейцы, всех разогнали. Теперь уж народ только завтра, может, соберётся. Одни убытки от тебя.

Что-то надо было спросить — что-то очень важное. Шеддерик высмотрел кружку и, не задумываясь, что в неё налито, выпил одним глотком. Повезло — в кружке была вода. Он скривился при мысли, что ещё ведь обратно идти в крепость. Да через не самые благополучные приречные районы…

— Кто это был у тебя на портрете? Там, на стене? Дрянной портрет, если честно…

— Вы, ифленцы, в искусстве хорошо понимаете…

— Так что за рисунок? Что за девица?

— Понравилась? Хорошая была девочка… убили её, говорят. Когда штурмовали цитадель, они там оставались. Рэтшар считал, что крепость неприступна ни с моря, ни с реки и оставил семью под защитой родного дома. Но он ошибся… и что толку, что сам погиб…

— Так она — медленно проговорил Шеддерик, пытаясь собраться с мыслями, — дочь рэтшара, рэта? Или кто?

Янне вытер руки ветошью, вышел в зал.

Свечи освещали портрет, как будто немного исправляя его. Янне часто смотрел на портрет с мыслью: что было бы, если бы когда-то очень давно они всё-таки не вернулись домой из морской прогулки, стоило лишь завидеть паруса ифленской армады. Что, если бы он увёз юную рэту в такие места, где до неё беспощадные убийцы с островов никогда не добрались бы?

Может, сейчас эта красивая решительная девочка была бы жива?

Но тогда, вероятно, город не получил бы предупреждения, и жертв оказалось бы несоизмеримо больше…

— Её звали Темершана. Она была совсем не похожа на наследницу Танеррета. Когда ей исполнилось тринадцать, отец подарил ей парусную лодку — «Блесну». Шанни готова была жить на этой лодке. Быстро всему училась, плавала, как рыбка… мы называли её юнгой, но это была лишь наполовину шутка. Спроси любого в городе, и каждый скажет, что сожалеют о ней и помнят. Мне она была тоже… родным человеком.

— Так её помнят… и ты знал её лично, дядя Янне?

— Что с того проку, ифленец? После осады в крепости не выжил никто. Да и в порту — мало кто уцелел. Ты видел, как горел город? Ты должен был видеть, наверняка ты тогда уже считался воином… как горел мой город. Горели дома на набережной… сейчас там хибары, а раньше жили моряки с семьями. Сад был, яблони цвели. Той осенью сгорело столько судеб, столько надежд… Но вам всё было мало. Вам нужна была кровь, и кровь лилась без счёта. Вам и тогда было всё равно, кого резать… и сейчас всё равно. Я хотел бы забыть. Но такое забыть невозможно, ифленец. Такое забыть невозможно. Знаешь, шёл бы ты подобру, а то я сам тебя прибью… что за дурацкий день?!

Шеддерик молча пошёл к выходу. Но у самого порога обернулся, ответив скорей себе, чем дяде Янне:

— Я не видел пожара. Я был далеко.

А вот то, что девушка на портрете слишком уж похожа на оречённую из монастыря Ленны — это вряд ли было совпадением. И об этом стоило поразмыслить. Всерьёз.

Друзья, если книга вам нравится, поддержите ее звездочками и репостами: это поможет ей подняться в рейтинге, а значит, в итоге, больше читателей смогут ее найти и познакомиться с этими героями с их маленькими и большими подвигами, их ненавистью и любовью.

Ну и я тут тоже рядом постою.

Глава 3. Слово Золотой Матери

Темершана та Сиверс

Темершана любила работать одна. Ей нравилось, когда в мастерской гасли свечи, и оречённые уходили, выполнив ежедневный урок, в сторону храма, просить о защите и святить те изделия, что удалось закончить. Изящные шкатулки, тонкой работы накладки на мебель и ещё — особую деревянную посуду, в которую полагается складывать подношения духам-Покровителям. Такие ставят в домах под идольцом Золотой Матери.

Темери любила работать одна, чтобы не мешали посторонние разговоры, шорохи. Не отвлекали от дела. Тогда и орнамент на шкатулку ложился точнее. И резец шёл, словно сам собой, легко и уверенно.

Горели, потрескивая, четыре свечи. Их света с лихвой хватало, чтобы осветить небольшой стол, ящик с инструментами и листы эскизов. Темери, увлекшись, даже начинала мурлыкать какую-нибудь мелодию — то ли вспоминала, то ли придумывала на ходу. Работа её успокаивала. Отгоняла непрошеные мысли о большом мире, в который однажды, и вероятно, скоро, придётся вернуться. Вечера словно сплетались, сливались один с другим. Эта вереница могла бы стать бесконечной, и Темершана только радовалась бы такому повороту. Ведь когда ничего не меняется, ничего не может и разрушиться.

И тот день ничем не отличался от остальных. Мурлыча мелодию, она старательно переносила орнамент с эскиза на крышку очередной шкатулки, как вдруг дверь мастерской приоткрылась, и в щель просунулась голова одной из юных воспитанниц монахинь.

— Эй, Темери, — окликнула она, — иди скорее, тебя сёстры ищут. Иди в храм, они говорят, надо, чтобы Ленна слышала!

Темери отложила карандаш и распрямилась. За собой она не помнила никаких прегрешений. Ничего такого, что потребовало бы немедленного вмешательства Золотой Матери.

Понадобилось несколько мгновений на то, чтобы стряхнуть с одежды стружку и поправить капор. Темери прихватила свечку и поспешила в храмовый зал — если сёстры зовут, задерживаться нельзя.

В большом зале всегда больше Покровителей, чем живых людей: здесь тёплый мир ближе, и свет Золотой Матери словно питает образы тех, кто хранит обитателей монастыря.

Сёстры стояли у святильни. Шестеро старших, все — с посохами, но не в светлых одеждах, как было бы, если бы событие, заставившее их собраться здесь сейчас, было ожидаемым.

Сёстры всегда готовы к важным переменам. Но нынешняя перемена, как видно, застала их врасплох.

Если бы кто-то из сестёр умер, они были бы в тёмном — в знак уважения Покровителям. Если бы пришло время любого из трёх обрядов Золотой Матери, они тоже были бы в тёмном. Однако сегодня как будто бы все шестеро просто оторвались от привычных вечерних дел.

Ещё до того как увидела, она поняла, что в зале есть чужаки. У главного входа в храм, в тени, вдали от сестёр и от Темершаны, стояли мужчины в тёмной дорожной одежде. Пришлось прищуриться, чтобы их разглядеть, но узнала она лишь одного — и это узнавание чуть не принудило её спасаться бегством: ифленец. Тот самый, что с месяц назад побывал здесь со стариком, принёсшим в монастырь заговорённые саруги. Тот, из-за которого убили женщину в гостинице.

Темершана нашла взглядом своих наставниц. Они обе стояли среди прочих сестёр и на неё не смотрели. Дурной ли это знак?

Сегодня старшей сестрой в храме была Ориана. Именно она и обратилась к Темери, как только та немного успокоилась и перестала вертеть головой в попытках понять, что происходит.

— Темершана та Сиверс. Покровители видели, и Мать Ленна видела твоё упорство в попытках начать служение. Как знаем мы, что тебе так и не удалось пройти посвящение…

— Я думала, — Темери облизнула враз пересохшие губы, — у меня есть время до лета…

— Ты не готова к служению, девочка. Ведь Ленне служат для того, чтобы изменять мир и изменять себя. Ты же просто ищешь надёжного укрытия, и для того, чтобы его получить, готова пойти на любой, самый серьёзный шаг. Тобой двигает страх, а не любовь…

— Я меняюсь! — Громко, чтобы заглушить собственную неуверенность, произнесла она. Голос дрогнул. — Я уже изменилась!

— Это так, — согласилась старшая. — Но внешний мир тоже меняется, меняется каждый миг. — Ленна считает, что ты куда больше приобретешь, если вернёшься в неблагие земли. Золотая Мать сможет защитить тебя, где бы ты ни была.

— Так я должна уйти?

Её взгляд снова метнулся к чужакам. Но те были неподвижны.

— Не сейчас. Не нужно пугаться. Однако твоё время приходит.

Темери выпрямилась: если она в чём-то виновна, если ей больше здесь не место, что ж. Она уйдёт. Она не будет спорить и умолять: речение произносится один раз, второго не будет.

Ориана мягко сказала:

— Это не всё, Темери. В монастырь обратился наследник Танерретского наместника. Перед лицом Золотой Матери он просит твоей руки.

— Что?

— Твоей руки, Темершана та Сиверс. И если ты согласишься, то вернёшься в родной город не просто скиталицей — его хозяйкой и повелительницей!

— Нет! — выдохнула она и вновь бросила взгляд на ифленца. Он? Наследник? — Этого не будет никогда!

— Не спеши, Темери. Сёстры долго обсуждали это с нашими гостями, и мы считаем, их слова звучат убедительно; кроме того, это помогло бы монастырю во многих наших начинаниях на землях рэтаха.

Слова старшей звенели в ушах эхом, словно она кричала, словно вдруг весь мир ополчился на Темери, и теперь, сжавшись до размеров храмового зала, пытается добить. «У меня больше не будет дома», — думала она. Как быть, куда идти, как спрятаться от потаённых страхов, которые внезапно стали реальностью?

Почему тогда, на постоялом дворе, умер не тот ифленец? Если бы умер этот, может быть, всё сложилось бы иначе. Сложилось бы в её пользу…

— Ты вольна отказаться от предложения, — почти ободряюще произнесла Ориана. — Но выслушать посланника тебе придётся…

Ифленцы не просят. Ифленцы приходят и берут то, что им понравилось, а если что-то или кто-то вдруг оказывается на их пути, они убивают.

Маленький брат, умирающий на ковре в луже крови. Мама, стоящая на коленях рядом с ним… мёртвый слуга на пороге. Кровь… много крови. Отчаянный крик служанки — «Пожалуйста! Не меня!»…

Смеющееся лицо ифленского офицера. Кровь на его доспехах, на руках и лице…

Выслушать… его?

— Никогда!

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

— Да никогда! — возмутился Кинрик, едва брат обрисовал ему план спасения. — Я не собираюсь жениться на какой-то там монашке, только потому, что она может оказаться здешней рэтой.

Кинрик на полголовы выше Шеддерика ростом, у него фигура воина, мужественное лицо и светлые голубые глаза. Он считает, что в любой ситуации лучше поступать по справедливости…

…Ночью кто-то поджёг хибары на окраине. Беднейшее мальканское население вышло на улицы, так что пришлось вмешаться гвардейцам. Короткие стычки в Нижнем городе едва не переросли в полноценную войну.

Обезглавленное наместничество штормило тем сильней, чем дольше оно оставалось обезглавленным. К тому же претендентов на роль наместника оказалось шестеро только явных. А сколько было тех, кто до времени желал оставаться неизвестным?

Старая цитадель Тоненга замерла в ожидании чего-то неизбежного и страшного, и это неизбежное, — тут мнение большинства совпало с мнением Гун-хе — должно было начаться сразу после оглашения последней воли покойного правителя. Если не случится никакого чуда.

Слава Покровителям, завещание никто не выкрал, так что оно было озвучено в назначенный день в присутствии всех заинтересованных лиц…

И многих, надо полагать, этот документ поверг в шок, потому как значительно менял расклад политических сил.

Шеддерик даже поморщился, вспомнив тот день: старик, не иначе, в помутнении, признал в нём своего сына и наследника. Правда, с оговоркой, что наследовать отцову власть он сможет лишь вслед его законнорождённому сыну — Кинрику та Гулле.

Зачем это было сделано, в общих чертах чеор та Хенвил мог представить: умирающий наместник уже не боялся ни гнева ифленского Императора, ни мести здешних аристократов, так что возможно, просто хотел их позлить. И всё же это признание узаконивало присутствие Шеддерика в цитадели. Косвенно оно давало ему ещё и возможность расширить сеть агентов при дворе.

Но на практике это был приговор. Очередной.

Благородный чеор в который раз вспомнил Ровве и его костяные гадательные плашки. Вряд ли и сейчас они показали бы что-то новое.

Но речь шла не о судьбе одного лишь Шеддерика. С ней-то всё было понятно уже давно…

— Шедде, я понимаю, что бунт вполне возможен, и знаю, чем это может кончиться для города и вообще, но… нам ведь главное — продержаться до открытия навигации, так? Если император подпишет приказ о моём утверждении, никто уже не сможет его оспорить.

— До этого момента ещё надо дожить. Кинне, всё не так плохо. Я её видел. Она не уродина и не сумасшедшая. Что ты теряешь?

— Вот сам на ней и женись! — возмутился брат. — Это глупо, делать ставку на какую-то свадьбу, когда в городе вот-вот полыхнёт. И у меня невеста есть!

Про невесту Шеддерик знал, но препятствием это не стало бы: наместник Хеверик официально о женитьбе сына не заявлял. Да и сам-то Кинрик невест менял не реже чем раз в десять дней. Пожалуй, можно было предположить, что этот аргумент Кинне берёг, как главный, но не удержался, вывалил всё как есть и сразу. Кинне едва исполнилось двадцать, он был храбр, решителен и пока ещё совершенно не умел хитрить.

— Не я же собираюсь стать наместником, — пожал плечами Шеддерик. — Впрочем, есть альтернатива, брат. Ты сейчас отрекаешься от всех притязаний в пользу светлейшего чеора Эммегила, например, и в тот же час, не отвлекаясь на сборы, бежим мы с тобой прятаться от наёмников из дома Шевека куда-нибудь подальше от столицы. Это альтернатива не самая приятная, но реализуемая.

Кинне в волнении пробежался туда-сюда по комнате, однако Шеддерик не стал заканчивать мысль. Надеялся, что брат догадается сам.

— Я потеряю уважение многих людей. Нет, это не подходит, — наконец сказал Кинрик.

— Уважение — ладно. Я без него как-то живу. А вот то, что многие купцы, заключившие договоры с отцом, лишатся поддержки; что у ифленской гвардии, которая сейчас выполняет твои приказы, будет с десяток новых хозяев; что, наконец, чеор Эммегил, едва заполучив луч на корону, мигом поднимет налоги и распределит доход таким образом, что в убытке окажутся все, кроме него самого…

— Достаточно! Я понял. Но неужели ничего нельзя сделать? Я имею в виду… как-то договориться. Никто же на самом деле не хочет войны.

— Мой вариант позволит нам малыми силами решить сразу три проблемы.

— Хочешь сказать, местные таким образом признают нашу власть законной? И сразу полюбят?

— Не полюбят. Но надеюсь, не станут так активно выступать против своей рэты.

— Ненадёжно. Они может, уже о ней и не помнят.

Шеддерик потёр челюсть, вспоминая недавнюю драку:

— Помнят.

— Ладно. А остальные два?

— Самое главное — заручимся поддержкой Золотой Матери Ленны — я видел, что многие в городе продолжают ставить идольцы в честь её и Покровителей. А это — весомый аргумент в нашу пользу.

— Пожалуй…

— Женатый наместник — это стабильность и уверенность в завтрашнем дне не только для малькан. Наши с тобой соотечественники тоже подустали от того, что приходится держать оружие под подушкой. И ещё. Всё внимание уцелевших заговорщиков будет направлено на твою невесту…

— Думаешь, её будут пытаться убить?

— Несомненно. Но мы не позволим.

— Но почему? — Кинне даже просветлел лицом, — нам же даже ничего делать не придётся!

Шеддерик только ещё раз вздохнул: брат был воином, а не убийцей. Он не сможет в этой ситуации просто наблюдать. Что бы сейчас ни говорил.

Вариант со свадьбой был внезапным, казался красивым, и мог дать братьям столь необходимую отсрочку — до того, как стихнут весенние шторма, и связь с островами снова наладится.

Тогда ему действительно так казалось.

— И всё-таки. Как ты себе это представляешь? Отлучаться из города мне нельзя. Незаметно свадьбу тоже не подготовишь. Да и с чего ты взял, что невеста согласится?

Шедде промолчал. Он знал, что невеста будет против, но надеялся найти правильный аргумент. А что до организации церемонии — об этом можно начать думать уже сейчас. Например, загодя заказать ткани и посуду для убранства зала… навести порядок в пустующих комнатах. Что ещё в таких случаях делают?

Кинрик даже улыбнулся победно, решив, что всё-таки смог убедить брата. Не тут-то было.

Шеддерик, мрачно усмехнувшись, сказал:

— Напишешь письмо в монастырь. Как только монашки увидят, что у них есть возможность вернуться в старые городские святилища, они отнесутся к твоему предложению с надлежащим почтением…

— Моему предложению?..

— Именно. За невестой отправлюсь я сам. Это не отнимет больше десяти дней. Это-то время я надеюсь, ты продержишься. Гун-хе займется твоей охраной…

— Я сам могу…

— Можешь. Но я надеюсь по возвращении застать тебя живым…

— Ты не собирался оставлять мне выбор, так? Всё было решено заранее. Шедде, зачем я тебе? Из тебя получится хороший наместник. Отец тебя признал, тебя опасаются, и ты умеешь командовать людьми. И можешь угадывать поступки врагов. А что, это выход.

Шеддерик приподнял брови:

— Ты знаешь, почему. Но и это не вся правда.

— Да ну?

— Я надавал слишком много необдуманных обещаний. Например, поклялся твоему отцу, что буду тебе всячески помогать и поддерживать.

— А без клятвы не стал бы…

Шедде окинул брата оценивающим взглядом. Ему было смешно.

В первую очередь потому, что настоящая причина была далека от всего вышеперечисленного. О, если бы он был наследником только наместника Хеверика! Тогда, может, в речах Кинрика и был бы смысл. Но кроме отца у Шедде была ещё мать.

А у матери — хитрый и умный брат.

Который счёл именно чеора та Хенвила идеальным вариантом наследника совсем другой короны. Той, которую уже лет триста называют шлемом со звездой. Сколько лучей у звезды — столько колоний у Великой Ифленской империи…

Шеддерик надеялся, что Император о нём не вспомнит ещё долго. Но по слухам, прилетевшим недавно с островов — Императрица этой зимой должна родить. А это значит, что в следующую навигацию ему придётся вернуться на острова. Так или иначе.

Темершана та Сиверс

Сестра Ориана молчала, лишь пристально разглядывала Темершану. На коленях у Темери лежало письмо ифленского наследника, в котором действительно было много выгоднейших предложений обители. Составлено оно было притом уважительно и кратко, словно автору чуждо само понятие политической интриги.

На место смятению пришла апатия. Прошла ночь, потом утро, наступил день. Темери не хотела встречаться с ифленцами, не хотела давать им никакого ответа. Снова убийцы с островов пришли ломать её жизнь — а с убийцами переговоров не ведут. Да, письмо было простым, чётким и понятным, но главный смысл всё равно от неё ускользал.

Ифленцы — не люди. Чудовища. Пауки. Неужели сёстры отдадут её паукам?

Они сидели в одной из комнат для общения с Покровителями. Здесь было полутемно, аскетично и прохладно. Между промозглым зимним днём и комнатой оставалось лишь окно в частом переплёте. Большие стёкла в производстве слишком дороги, транспортировать их трудно, так что многие окна в обители и вовсе обходятся ставнями. Света едва хватало, чтобы разглядеть Ориану.

В окно виден кусок хмурого неба и одинокая птица где-то далеко-далеко, у самых туч.

Наконец Темери сказала:

— Письмо было доставлено почти неделю назад. Я о нём не знала.

— Знали лишь старшие сёстры. Нам нужно было подтверждение, что у этого юноши есть официальные полномочия вести такие переговоры.

— До Тоненга далеко…

Темери поймала себя на том, что уводит разговор в сторону, подальше от неприятной темы. Дороги — это безобидная тема.

— Пешком или каретой — действительно и далеко и небезопасно. Но не морем. Золотая Мать была к нам благосклонна, наши посланцы достигли Тоненга за один переход и успели вернуться с новостями. Это действительно писал сын наместника Танерретского, и он действительно считается наследником. И будет занимать место отца до того момента, как откроется весенняя навигация и ифленский император или утвердит или отменит этот выбор. Причин подозревать, что император выберет кого-то другого, нет. Юноша из знатной семьи, хорошо образован, красив, если тебя это заботит.

— Сестра, мне всё равно. Я не приму это предложение.

Когда-то давно, в прошлой жизни, рэта Темершана Итвена знала, что однажды непременно выйдет замуж за какого-нибудь знатного наследника или богатого мальканского дворянина. Но те времена ушли, сгорели вместе с Тоненгом. Она больше никому ничего не должна. Тем более — проклятым островитянам.

— Темери. Тебе придётся хотя бы поговорить с посланником. Мы не знали, что они приедут за ответом так скоро, иначе непременно предупредили бы тебя, но сейчас-то…

— Нет.

— То, что новости обрушились на тебя внезапно, вина сестёр, а не ифленских послов. А они ведь… они могли просто прислать сюда несколько гвардейских отрядов. Как делали много раз до этого. Ни Покровители, ни сама Ленна ничего не смогли бы им противопоставить.

— Они привыкли брать то, что им надо, не спрашивая. Так вы решили мной откупиться? Это хотя бы можно понять…

Ориана поджала губы и встала из-за стола, показывая, что разговор окончен:

— Я позову посланника. И ты с ним поговоришь. Если через два дня твой ответ останется отрицательным, он уедет.

Темери ушам не поверила. Уедет? Так просто? Да не может быть.

Посланника она встретила на ногах. Положила посох-эгу поближе, лишний раз убедилась, что одежда нигде не помялась и выглядит строго.

Ифленец вошёл, остановился у входа, внимательно, словно старался запомнить на всю жизнь, осмотрел комнату. Он мало изменился с прошлого визита. Прямые светлые волосы едва скрывали шею, холодные глаза смотрели словно сквозь невольно замершую девушку.

Левая рука его осталась затянутой в чёрную перчатку, с правой перчатка была снята.

Впрочем, дорожную одежду он успел сменить на тёмно-синий бархатный жилет и морского кроя длинные штаны из чёрной ткани. Белый кружевной ворот сорочки был заколот брошью из агата. Этот агат почему-то сразу бросился в глаза и запомнился лучше, чем всё остальное.

Следом вошли две наставницы Темершаны — всё же сёстры не бросили её перед неведомой опасностью, — и гвардейский офицер в чёрном кафтане, какие носили солдаты ифленской армии в дни завоевания. Темери была готова к такому, видела солдат на дворе. И лишь потому не вздрогнула.

Офицер, сопровождавший того ифленца, оставил оружие в гостевом доме, но нёс в руках резную шкатулку.

Ифленец безупречно поклонился.

Темери на поклон не ответила — она не желала этой встречи. Лишь выше подняла голову.

— Нам с вами уже доводилось встретиться, чеора та Сиверс, — ровным тоном сказал гость. — Но мы не были представлены. Хочу исправить это.

Короткий жест, и офицер быстро вложил в его протянутую руку небольшой свиток.

— В этой грамоте написано, что моё имя — благородный чеор Шеддерик та Хенвил, и что я старший сын покойного наместника танерретского Хеверика и брат нынешнего наместника — чеора Кинрика та Гулле. Я здесь, чтобы от имени моего брата и по его поручению сделать вам предложение. Предложение стать его супругой и разделить бремя власти в Танеррете.

Чеор Хенвил протянул грамоту Темершане, и та её приняла, хоть и не стала читать. Сёстры всё уже проверили. Он не может оказаться никем другим.

— Мой брат просит так же принять от него подарок.

Шкатулку офицер поставил на стол и тут же быстро вернулся на своё место. Интересно, что в ней? Что-нибудь из тех украшений, что ифленские разбойники когда-то украли у её матери? Верней, сняли с тела… перед тем, как сжечь… вместе с другими.

Проверять она не собиралась.

Воспоминания, непрошено подкатившие к горлу, никак не давали сосредоточиться на словах чужака. Всё виделась разгромленная гостиная, смеющиеся, испачканные кровью ифленские солдаты, запах гари и ужас от понимания того, какая судьба её ждёт…

— …если вам нужно время для размышлений, — закончил речь ифленец, — то я готов ждать, сколько понадобится.

— Я должна бы поблагодарить вас, — голос звучал хрипло, но достаточно ровно, — за столь щедрое предложение. Но я не стану. Пройдя обряд речения, я простилась с прежним именем, но не с памятью, благородный чеор. Я прекрасно помню, каким образом оказалась под этим кровом, и кто виновен в том, что случилось с моей семьёй… и моей страной. И конечно, я не стану женой вашего брата. Какие бы выгоды этот брак ни сулил мне… или обители.

Сказала и выдохнула. Всё. Конец. Это последнее слово.

Ифленец поклонился. Но вдруг обратился к сёстрам:

— Прошу вас оставить меня наедине с рэтой. Всего на минуту. Клянусь, что не трону её и не обижу ни словом, ни делом.

Сёстры переглянулись. На короткий миг Темери показалось, что кто-нибудь из них да возразит… но нет. Поклонились и вышли.

— Ваши клятвы… — выдохнула Темери, отступая к окну.

— Темершана та Сиверс… вы и вправду думаете, что у вас есть выбор?

Прищуренный взгляд, голова склонена на бок. Темери подумала, что с таким же выражением он стал бы рассматривать пятно на скатерти или дохлого жука.

— Я думаю, выбор есть всегда. Вам меня не напугать.

— Даже не собирался.

А получилось, подумала Темери, глядя на его расслабленные руки. Но выход действительно есть всегда. Яд или нож, высокая скала или…

— Вы молоды, хороши собой. Вас помнят в городе, и среди малькан вы всегда нашли бы поддержку. Однако вы предпочли оставаться здесь.

— Это спасло мне жизнь.

— Не спорю. И всё же вам придётся принять наше предложение.

Он приподнял руку, останавливая любые возражения.

— Если откажетесь, монастырь вас не поддержит. Сёстры прекрасно понимают, чем нам всем грозит большая война. Они не станут вас защищать, так что этого дома у вас уже не будет. А война, начавшись в столице, очень быстро накроет всё Побережье.

— Пусть так.

— На дорогах полно бродяг и разбойников. И к весне их станет только больше. Если покинете эти стены, вам всё равно не выбраться живой. Мы же предлагаем выход. Решение не только для вас, для всей страны. Вы сможете вернуться в родные стены. Вы получите статус и возможность улучшить положение своего народа.

— Нет. — Нельзя верить ифленцам. И нельзя отступать от однажды и навсегда данного слова.

Ифленец смотрел на неё со странной смесью удивления и холодного презрения — так ей казалось. Пусть! Пусть. Нельзя верить ифленцам. Что бы они ни говорили…

А он продолжал убеждать. Неумолимо и почти спокойно.

— Танеррет на грани большой войны. Страну рвут на части землевладельцы и политики, но пострадают в ней опять — мирные люди. Кровь обязательно прольётся, если ничего не делать.

— Так может, — Темершана вскинулась — может быть, это будет справедливо? Может быть, я буду только рада, когда в ваших домах будут резать ваших людей? Может быть, справедливость восторжествует, наконец? И завоеватели сами умоются кровью?

— Там все умоются. Неужели в Тоненге не осталось никого, чья судьба вас заботила бы? Знаете, я не был там в дни завоевания, но видел Карреу на острове Аса-хе, и я ничуть не сомневаюсь, что вы помните примерно то же самое. Мертвецы. Много, без разбору. Старики, солдаты… женщины. Людей убивали целыми семьями. В домах и на улицах. На что я тогда уже много где был и повидал, но тот город, та особая, мёртвая тишина… я её никогда не забуду. И запах. Крови, грязи, разлагающейся плоти, дыма. Ещё вороны. Слишком сытые, чтобы разлетаться. Сидят на крышах и карнизах, на земле, прямо на телах. И ничего нельзя исправить. Совсем ничего: наш отряд прибыл слишком поздно, чтобы прекратить бойню. И огонь. На острове в предместье Карреу дома были из дерева, они горели, зарево застилало половину неба…

— Прекратите! — прохрипела Темери.

Тела из города вывозили телегами. Темери сочли мёртвой и тоже закинули в одну из таких телег, и обод скрипел, и телега покачивалась. А сверху лежала какая-то тонкая тряпица, сквозь плетение которой виднелось серое небо и вороны.

Тряпица… и чья-то мёртвая рука.

— Когда мы потом смогли подойти к пожарищу, там почти нечего было хоронить. Хотите, чтобы это повторилось? Там, в вашем родном Тоненге — а потом и всюду по стране? Вы этого хотите?

— Замолчите! — одними губами прошептала она.

Так не должно быть… так не будет.

Снова.

Он замолчал, как будто услышал последнюю просьбу. Но скорее всего просто сделал паузу, чтобы дождаться ответа.

Темери хотела бы что-то сказать, но ком в горле мешал. Не получалось.

— Мой брат человек чести. — Наконец снова нарушил тишину ифленец. — Вы не будете ни в чём нуждаться, а монахини получат назад городские храмы. Люди смогут снова говорить с Покровителями. Я скажу прямо: я не намерен уезжать ни с чем. Но и не хочу тащить вас в столицу силой. Так что… если у вас есть условие, при котором вы примете предложение моего брата, я готов его выслушать.

Темери наконец посмотрела на ифленца прямо — до того боялась, что раз взглянув, увидит в его глазах окончательный приговор.

Чеор смотрел на неё всё тем же чуть прищуренным взглядом сквозь редкую светлую чёлку. И было понятно, что он действительно увезёт её силой, если вдруг она продолжит упорствовать.

Что же, он честно всё сказал: ему плевать на желания и чаянья потенциальной невесты. Он увезёт её в любом случае. Даже трупом.

Темери поймала его взгляд и улыбнулась улыбкой, которая не должна была предвещать ифленцам ничего доброго.

Может быть, он и заберёт её из монастыря силой. Ифленцы могут всё.

Они — холодные бессердечные пауки, повсюду в мире их сети, укрыться нельзя, негде. Она уже в этих сетях. Но путь в Тоненг долог. А в пути… в пути может случиться что угодно.

Она судорожно вдохнула горчащий воздух.

— Хорошо. Моё слово — этот брак будет фиктивным. И вы, и ваш брат должны поклясться в этом перед лицом Золотой Матери Ленны.

Может ли побледнеть человек, у которого кожа светла от природы? И можно ли это заметить в полумраке небольшой комнаты? Темери была уверена, что ифленец передумает. И что прямо сейчас, вероятно, её и прикончит. Но нет.

Чеор та Хенвил, выждав несколько мгновений, ответил:

— Брат даст вам клятву при встрече. Что же до меня… клянусь, что не стану претендовать на вас без вашей на то воли. Да и по вашей воле, пожалуй. Достаточно?

Темери опустила взгляд: кажется, она только что назначила день собственной смерти. Ведь там, в Тоненге, наверняка всё ещё живы те, кто участвовал в штурме цитадели. И во всём том, что последовало сразу за штурмом.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

У Танерретской княжны была, пожалуй, одна положительная черта — она не болтлива. Впрочем, это и всё. Похоже, она с первого взгляда возненавидела чеора та Хенвила. То ли за то, что ифленец, то ли просто потому, что посмел вырвать из такого уютного и тёплого мирка, принуждая отказаться от цели всей жизни — стать монахиней и служить до конца дней этой их золотой богине.

Нет, Ленну чтят во многих землях. Даже на островах есть несколько храмовых святилищ, но только здесь, в Танеррете, выстроен аж целый монастырь.

И только здесь, чтобы выйти из-под покровов Ленны, необходимо совершить сразу несколько долгих обрядов. Хорошо, что тайных, — так что благородному чеору не пришлось на них присутствовать.

Брак должен быть фиктивным… как это было сказано! Словно пощёчиной наградила. Интересно, поменяла бы она мнение, будь тут Кинрик собственной персоной? По нему не вздыхали, разве что, совсем уж пожилые подслеповатые тетушки.

Зима приближалась к переступам, дни стали хмурыми и тёмными. Сейчас на островах и вовсе солнце появляется не больше чем на час и почти сразу прячется в густых облаках. Время, когда рыбаки латают сети, время воспоминаний и долгих вечерних разговоров.

Чеор та Хенвил потратил утро на то, чтобы посетить небольшую гавань, что в часе пешей прогулки от монастыря. Море хмурилось, волны бились о берег так, что пена иногда долетала до самого верха скалы, на которой он остановился.

Эти скалы защищали бухту. Но и в ней шторм погулял не на шутку и успел натворить бед. Пожалуй, совсем не пострадали только лодки, вытянутые далеко на сухой уступ. А одно судёнышко, самое невезучее, и вовсе отправилось ко дну, виднелся лишь кусок кормы и обломок мачты.

Если бы не зима, путешествие отняло бы у него не более двух дней. Но морские демоны непредсказуемы. Так что ехать опять пришлось сушей.

Всё здесь напоминало о доме — суровые скалы, хмурое море, у горизонта исчезающее в дождевом мареве, тёмные деревья и белый снег. Снега, к слову, здесь тоже выпало порядком. Это был липкий случайный снег, из какого дома дети лепят крепости и снежных капитанов. Даже втыкают в угольные рты подобие трубки, а на плечи накидывают «плащ» из цветных тряпок. Чем пестрее, тем веселее.

Шеддерику возвращение в Ифлен с недавних пор могло грозить немедленным арестом, а после — всего вероятней, быстрой и незаметной смертью. Так что одно и оставалось — смотреть на горизонт и вспоминать, как там, на островах, ему жилось, когда всё ещё было хорошо.

С того времени минуло больше двадцати лет, но кое-что помнилось, будто вчера…

Гулять в окрестностях монастыря было тем приятно ещё, что кроме него, в этот хмурый день никого здесь не было. Крошечный перерыв в череде неотложных дел.

Пожалуй, он не удивился бы, если бы встретил тут будущую невесту наместника — если и пытаться убежать, то только сейчас. Потом такой возможности ей никто не представит. Но мальканка почему-то решила соблюсти обещание, так что за всю прогулку он не встретил ни единой живой души. А могло бы быть забавно. Пустынные, благословенные места.

А в монастыре его ждали новости.

Обряды, наконец, были должным образом завершены, а сама Темершана та Сиверс готова к отъезду.

Среди подарков должно было быть и дорогое праздничное платье, и украшения — да вот беда, ни один портной не взялся бы всё это сшить за неделю, да ещё и без точных мерок. Так что в путь рэте предстояло отправиться в одежде, которую готов был предоставить монастырь. Остальное — по прибытии.

До пограничной гостиницы их, помимо гвардейцев, должна была сопровождать одна из пресветлых сестёр. Шеддерик предпочёл бы, чтобы монахиня ехала с ними до самого Тоненга, но счастье никогда не бывает полным, так что развлекать рэту на большем отрезке пути предстояло ему самому.

И вот тут радовало только одно — Темершана та Сиверс, по всему видно, не расположена к долгим беседам.

Она появилась у входа в храм в тёмном светском платье, шитом, вероятно, ещё до завоевания Танеррета. Эта невзрачная одёжка дополнялась коротким, таким же сереньким, плащом и чем-то вроде кружевного капора, который вряд ли мог бы защитить от холода или снега. Так одевается и выглядит прислуга в богатых домах. Впрочем, со своим деревянным посохом она не рассталась. А кроме посоха, она брала с собой лишь небольшой узел личных вещей. Прошла к карете, высоко подняв голову и даже не взглянув на ифленцев. Оно и к лучшему. Ещё будет время узнать рэту поближе. Впереди несколько дней пути по заснеженному Танеррету.

Следом в карету забралась монахиня — с неизменным дорожным мешком за плечами. В них сёстры носят на местный торг всякие благословлённые Ленной изделия — шкатулки, медальоны, пряжки или простенькие украшения-талисманы.

Шеддерик дал знак, и его гвардейцы вскочили на лошадей. Ну, вот и всё. Вот и пора в обратный путь. Как там дела у Кинне? Справился? Лишь бы он в последний момент не придумал собственный гениальный план…

В гостиницу прибыли уже затемно. Постояльцев и гостей было немного — после нападения этхара местные заходить побаивались, а с наступлением зимы истощился и поток паломников. Шеддерик проводил свою молчаливую спутницу до выделенной ей комнаты — удобной и с окнами во двор, чтобы не так задувал зимний ветер, потом помог устроиться монахине.

Лошадьми и каретой занимался ливрейный кучер, который по совместительству был ещё и агентом тайной управы. Такое положение парню нравилось, он с удовольствием выспрашивал у приезжих извозчиков и конюших последние сплетни, подслушивал беседы знати, а потом пересказывал всё это людям Шеддерика.

Нынешняя поездка от других отличалась мало, разве что деревенские сплетни были менее масштабны.

Лишь совсем поздно ночью Шеддерик спустился в зал, где одиноко дотлевал камин.

Шеддерик придвинул кресло ближе к нему, пошевелил кочергой угли, подбросил брёвнышко. От пламени потянуло сухим теплом.

Нет, в правильности своих решений он не сомневался — лишь в своевременности.

Темершана та Сиверс

Не спалось. То казалось ей, что хозяева слишком уж натопили небольшую комнату. То одеяло было слишком коротким, то вдруг начали лаять собаки на дворе. Чуть не выли, едва угомонились.

Помаявшись так час или два, она вдруг решила, что сегодня — самый последний шанс сбежать от ифленцев. Мало ли кому и чего она обещала. Под принуждением можно пообещать что угодно. И собираться особо не надо: всё имущество, включая кошелёк с монетами, умещается в крохотный узел, который, кстати, так и остался в карете.

Всего и надо, что тихонько забрать его и незаметно покинуть двор. Дальше всё просто. Постучать в окно храмовой лавки, попроситься на ночлег к хозяину. И, выждав, когда ифленцы отправятся восвояси… или на поиски, это не так уж важно, быстро уйти. В противоположную сторону…

План казался настолько простым и выполнимым, что Темери, не дав себе времени на раздумье, быстро оделась, застегнула пряжки сапог, в руку прихватила плащ, капор и посох.

Окинула взглядом комнату, не забыла ли чего, но нет, здесь не было её вещей. И легко выскользнула за дверь.

На миг остановилась у двери той комнаты, где месяц назад были убиты ифленские чеоры. Почему-то показалось, что она что-то там забыла или недоделала, так что почти бездумно она толкнула входную дверь. А та вдруг со скрипом распахнулась. Света масляной лампы в коридоре хватало лишь, чтобы осветить порог, так что Темери её сняла с крюка и зашла внутрь, подсвечивая себе. Почему-то ей даже в голову не пришло, что комната может оказаться занятой. Словно весь мир знал, что там совершилось убийство.

В комнате, конечно, прибрались. На полу новый ковёр, балдахин убран… Темери увидела в окне напротив входа своё подсвеченное лампой отражение. Прислушалась. Ни шороха, ни звука. Пусто, спокойно. Вошла.

Очень живо представилось ей, как всё было тогда: вот тут лежала мёртвая чеора. Тощий ифленец — дальше, за кроватью. Когда пресветлая задавала ему вопросы, то голос казался спокойным, лишь с лёгким налётом не то грусти, не то иронии. Мёртвый ифленец не казался опасным — в отличие от того, другого. Живого.

На подоконнике за подсвечником она вдруг увидела небольшой бархатный кошелёк. Не новый, вытертый во многих местах, он манил к себе, так что она, поколебавшись, взяла его в руки. Внутри что-то деревянно стукнуло. Если бы там были деньги, стук был бы более звонким. Нет, что-то другое.

Ругая себя за любопытство, и ещё немного — за то, что тянет время, она бросила вещи на кровать и быстро расшнуровала кошелёк.

Внутри оказался набор гадательных плашек. Таким пользуются предсказатели и соттинские гадалки. Чтобы раскладывать их, никаких особых способностей не надо, плашки всё умеют делать сами. Надо только точно представлять, о чём хочешь спросить. Путешественники советуются с ними на счёт погоды, торговцы — удачным ли будет день, а юные девушки — о том, какова будет их жизнь с тем или иным женихом.

Темери загадала на свой побег и вытянула из мешка три плашки. На одной был череп — смерть. На другой — оскаленная морда волка — враг. На третьей — петля аркана.

Что же, толкование ей казалось однозначным: поймает и убьёт. Но она всё же попытается. Потому что другого шанса у неё ведь и вправду не будет…

Темери быстро собрала плашки обратно в кошелёк и вдруг услышала от двери:

— Решили спросить о будущем? Я-то всё гадал, куда делся набор Ровве… а он, значит, был у вас.

Поймает и убьёт? Да уже поймал. Так что же дальше? Что она должна такого сделать, чтобы ифленец решил её убить?

Она подхватила лампу, шагнула навстречу чеору, лишь бы он не заметил, насколько она напугана… и не заметил верхнюю одежду и посох, оставшийся у кровати.

Они были в чужой комнате, одни. Если ифленец вздумает напасть, она знает, чем ответить. У неё было время, чтобы научиться. Много времени.

— Нет, — ответила тихо. — Он был здесь, на окне. Я просто… просто посмотрела, что это.

Света лампы хватило, чтобы увидеть, как брови чеора та Хенвила мимолётно приподнялись:

— Просто вошли в эту комнату, одна, в темноте, просто подошли к окну, пошарили по подоконнику…

Она покачала головой:

— Мне показалось, будто что-то осталось незавершённым в прошлый раз. Так иногда Покровители дают подсказки живым, но ваш друг был мне чужим человеком, так что, наверное, эта подсказка была для вас… возьмите.

Она постаралась подать кошелёк так, чтобы пальцы ифленца не коснулись её руки.

Чеор подхватил кошелёк небрежно, словно что-то неважное. Но почему-то спросил:

— Так что вы увидели? Какие рисунки?

Врать было бессмысленно. Темершана распрямила плечи, ответила как можно более ровно:

— Череп. Волк. Аркан.

— Понятно.

По губам ифленца скользнула кривая улыбка:

— Ступайте к себе. И прихватите ваши вещи — им тут не место.

Ну что же. Неудача не означает, что она не попытается снова.

На этот раз она выполнит приказ беспрекословно…

Но, уже выходя, она услышала:

— Нет. Стойте. Подойдите. Да не бойтесь вы меня, не нужны вы мне.

Темери подошла, но так, чтобы между ней и чеором та Хенвилом оставалась пара шагов.

— Держите, — поморщившись, протянул он ей кошелёк. — Как обычно, три плашки. На меня.

— Вас интересует ваше будущее? — Темери никак не могла предположить, что этот ифленец сверяет жизнь по знакам на гадательных плашках.

— Будущее… не знаю. Наверное. Просто сделайте!

Раздражения в его голосе при этом стало столько, что Темери решила дальше судьбу не искушать. Просто держала перед глазами образ этого человека. Вынимала костяные пластинки и выкладывала в ряд — на край кровати. Чтобы ифленец мог видеть, что она всё делает, как надо.

На всех трех пластинках одинаково равнодушно улыбались черепа.

Судя по ним, смерть прямо сейчас стояла у ифленца за спиной и была неотвратима.

Она немо перевела на него взгляд. Что он подумает? Что скажет на это? Как поступит?

Во взгляде ифленца, если только она не сошла с ума, читалось облегчение. Он даже почти улыбался. Почти.

Забывшись, Темери спросила вслух:

— Может быть, они лгут?

— Не лгут. Но не радуйтесь раньше времени — это мой обычный расклад. Кстати, если вам хочется, можете забрать их себе. Думаю, Ровве не стал бы возражать. А теперь — идите в комнату. Отдыхайте.

Она снова подхватила свои вещи и набор плашек, и очень быстро ушла. В комнате даже свечка на столе не успела догореть — а казалось, прошло много часов.

Темери заперла за собой дверь. До рассвета можно успеть выспаться.

На этот раз она заснула сразу. Словно то, что её ранее беспокоило, ушло, выполнив задачу.

Глава 4. Опасная дорога на Тоненг

Благородный чеор та Хенвил

В последний год дурные сны стали приходить к благородному чеору чаще обычного. Особенно осенью. Шеддерик подозревал, что это неспроста. Нельзя испытывать удачу до бесконечности. Иначе она подойдёт и тяпнет в самый неподходящий момент — и за самое больное место. Сны нельзя было предугадать. Избавиться от них за много лет тоже не удалось. И ни разу не удалось вовремя проснуться.

Пленник висел, подвешенный на цепях за связанные руки, и смотрел на палачей отчаянным взглядом. Он был совсем молод, лет двадцати. Сейчас, впрочем, никто не смог бы судить о его возрасте: обезображенное побоями лицо не давало на это шанса.

Палач всегда спрашивал одно и то же.

Сначала — имя.

Первый день парень только кричал от боли и ужаса, не отвечая, на второй — когда приложили к спине раскалённый стальной прут — назвал себя. Сейчас имя он называл сразу. Сейчас он уже знал следующие три вопроса.

Второй: «Брал ли ты деньги у слуг чеора та Граствила? Либо же у самого чеора Граствила?».

Нет. Нет. Нет!

Кричать или молчать — без разницы. Палач и его помощник всё равно снимут тебя с дыбы и зафиксируют на железной раме над ящиком свежих горячих углей. Искалеченной спиной — на раскалённые прутья. Руки и ноги окажутся скованы.

Третий вопрос: «Приказывал ли тебе кто-нибудь отнести на «Жемчужину» бочки со смолой и мешки соломы?».

— Нет! Нет же! — Кричит охрипший от боли и ужаса пленник. — Нет! Никогда!

Палач берёт из ящика длинные блестящие щипцы. На левой руке ногтей у пленника уже нет. Значит, сегодня — очередь правой руки.

«Третий день. Это третий день пытки!» — Догадался Шеддерик та Хенвил.

Юноша, которого пытал ифленский палач, был ему незнаком. В том подвале сам Шеддерик никогда не был. Да и палач этот умер почти триста лет тому назад. Но у всякого решения есть последствия.

Шеддерик проснулся, когда пленник потерял сознание.

Снаружи было уже светло.

Темершана та Сиверс

Утром снова начался снегопад. Темери наблюдала, как постепенно сумрак рассеивается, и перед глазами встаёт белая тишина за окном. Белыми стали деревья, крыши хозяйственных построек на дворе. Поля вдалеке и лес — всё покрывал ровный снег. Темери не помнила такой чистой белой зимы.

Служанка позвала завтракать, едва рассвело. К тому времени есть уже хотелось ощутимо: в монастыре вставали задолго до позднего зимнего света.

В общем зале оживление царило только у стола, облюбованного гвардейцами. Пресветлая сестра была задумчива и рассеяна, а чеор та Хенвил и вовсе не появился до того момента, как настало время уезжать.

А появившись, начал всех поторапливать, раздавать указания и приказы. На Темери он не бросил ни единого взгляда, и это её немного успокоило. Вчерашняя ночь осталась в сердце странным, пугающим воспоминанием, но последствий не имела. Благородный чеор не собирался умирать. Выглядел здоровым и до отвращения деятельным.

Темери, которой собирать ничего было не нужно, оказалась на улице одной из первых, едва успели подать карету. Стояла, подняв лицо к небу, и смотрела, как медленно и торжественно летят вниз белые хлопья. Могла бы стоять так долго-долго, постепенно покрываясь снегом, сливаясь с окружением, исчезая для всех вокруг… да только кто бы дал-то?

Засуетились, заторопились солдаты, повара тащили короба со снедью в дорогу, слуги устраивали их в специальном ящике, устроенном в задней части кареты. На крыше укрепляли ещё какой-то груз.

Гвардейцы водили лошадей по двору, давая тем привыкнуть к снегу. Темери сдержанно попрощалась с пресветлой сестрой и уселась в карету подле маленького оконца. Сквозь него можно будет смотреть на сказочно заснеженные окрестности, слушать перестук копыт и надеяться, что эта самая дорога будет длиться до бесконечности и никогда не приведёт в Тоненг.

Тронулись по команде чеора та Хенвила. Предстоял долгий день в пути, Темери натянула до плеч предложенный кучером плед. Хоть карета и была зимней, а из щелей всё-таки дуло.

Дорога к приграничной деревне и далее — к храму Ленны, была хоть и наезженной, а всё-таки не такой людной, как Большой восточный тракт. По тракту до границы немного дальше, зато он проходит по обжитым, живописным местам, где часто встречаются деревеньки и постоялые дворы. Исторически сложилось, что дорогу эту используют чаще паломники, чем торговцы.

Она виляет змейкой мимо лесистых холмов и старых, растрескавшихся от времени скал.

Лошади шли не торопясь, карету покачивало. Темери, по глаза завернувшись в плед, любовалась припорошенным ельником, что тянулся за оконцем.

Изредка к этому самому оконцу подъезжал чеор та Хенвил, заглядывал внутрь, но, убедившись, что его подопечная ни в чём не нуждается, снова немного отставал. Она была ему даже благодарна за то, что не пытается завязать беседу — хватило предыдущей ночи. Оставалось лишь надеяться, что ифленец не обратил внимания, насколько ему удалось её испугать…

Узел и кошелёк она спрятала в ящичек под сиденьем, посох же не решилась выпускать из рук — так он и ехал с ней, кое-как поместившись внутри кареты.

Темери почти дремала, как вдруг карета резко остановилась, а через мгновение заднюю её стенку пробила пуля.

То есть, сначала где-то рядом грохнуло, потом в стенку впереди ударилось и упало на сидение что-то блестящее и бесформенное, а потом уже, обернувшись и увидев дыру в обивке, сквозь которую щетинились щепки, она сообразила, что в карету только что кто-то стрелял.

Темери, знающая, что с человеческим телом может сделать такой безобидный на первый взгляд металлический шарик, тут же попыталась пригнуться пониже, и не зря. В то же мгновение поблизости грохнуло ещё два выстрела. Но стрелявшие или промахнулись, или палили вовсе не в карету. Она поудобней ухватила посох и приготовилась ударить им любого, кто сунется внутрь.

Снаружи закричали. Послышался немелодичный звон сошедшихся сабель, мальканская и ифленская брань. Снова выстрелы.

Темери, закусив губу, ждала момента. Так просто она не сдастся! Никак не сдастся. Она знает, что делать, когда наступит самый крайний случай. Но пока что у неё ещё есть, что предъявить врагу. Есть, чем кусаться…

Дверца кареты резко распахнулась. Слепяще-белый свет вдруг оказался перекрыт человеческим силуэтом. Платок по глаза, меховая шапка… и рука, потянувшаяся внутрь. Схватить, вытащить… добить! Темери все силы, весь накопившийся страх вложила в один единственный удар посохом. Мимо этой протянутой руки, куда-то туда, где у незнакомца должна была быть грудь.

Вскрикнув, мужчина вывалился наружу, но на его месте вдруг появился следующий.

Темери уже изготовилась ударить снова, как вдруг услышала:

— Руку! Выходите, быстро!

Ифленец смотрел на неё почти с ненавистью, но это был всё-таки знакомый враг.

И Темери доверилась ему: выбора-то не было. Чеор подхватил её под локоть, помогая спрыгнуть на заснеженную дорогу, и она чуть не упала, пытаясь одновременно и высвободиться из хватки жёстких пальцев, и сделать вид, что всё нормально.

Неподалёку лежала мёртвая лошадь чеора та Хенвила. Дорогу впереди перегораживало бревно. Мельком она увидела гвардейцев, которые заняли позиции позади кареты. Один из них лихорадочно перезаряжал пистолет, другой держал наготове саблю. Чуть дальше бесформенным пятном лежало мёртвое тело в тёмных меховых одеждах — кто-то из нападавших. И к ним по дороге со стороны деревни верхами скакали ещё двое.

Посох-эгу выпал, когда она попыталась схватиться свободной рукой за стенку кареты.

— Да что с вами… — тряхнув замершую Темери, прорычал ифленец. — Бежать можете?

Она резко кивнула. Её не нужно было уговаривать бежать отсюда.

Всадники легко миновали преграду из гвардейцев. Тот, что заряжал пистолет, всё-таки не успел его зарядить, оружие оказалось бесполезным. Чеор та Хенвил вскинул свой пистолет и выстрелил. От грохота она решила, что оглохла, но всего через миг услышала:

— Да бегите же! Живо, каэ з-зар!

И она побежала. Прыгнула в канаву у обочины. Тут же промочила дорожные сапоги. Но ей всё казалось, что ифленец не сможет задержать преследователей. А если сможет, то ненадолго. И они бросятся следом, и конечно её найдут…

Посоха было жалко, но она не позволила себе и мгновения на раздумья: главное — убежать. Главное, скрыться от преследователей, кем бы они ни оказались. Они явно пришли не её спасать — об этом красноречиво говорила дыра от пули в задней стенке кареты.

Под ёлками снега почти не было — удержали кроны. Это позволило пробежать два десятка шагов, не оставляя следов. Потом ёлки кончились, начался смешенный лес с припорошенным подлеском. На тощем снежном одеяле хорошо были видны строчки звериных следов. Не стоило и сомневаться, что сама она оставит здесь такие же заметные следы. Стараясь прыгать от ствола к стволу, от дерева к дереву, она продолжила углубляться в лес, лишь надеясь, что эти уловки помогут скрыться. Оборачиваться было боязно, всё внимание занимал поиск хоть какого-нибудь пути между стволами. Пока она бежала, слышала ещё три или четыре выстрела. Кто напал на кортеж, зачем — оставалось лишь гадать.

Тяжело дыша, она скатилась с обрыва к ещё не до конца замёрзшему лесному ручью. Там, на тонкой ледяной корке, красовались крупные волчьи следы. Зверь прошёл совсем недавно, может, с час назад. Убежал вверх по течению. Темери, недолго думая, выбрала противоположное направление.

Тут ручей закладывал петлю. Видимо, в прошлом году вода подмыла корни старой ели, и она упала в русло, образовав кроной что-то вроде плотной крыши над берегом. При том дерево всё ещё было живо. Сверху ёлку засыпало снежком, снизу под ней образовалось небольшое сухое пространство, состоящее из речного песка и мелких камней.

Темери, стуча зубами, забралась в эту небольшую нишу и решила, что отсюда никуда уже не уйдёт. Здесь её не видно. А значит, надо просто сидеть тихо-тихо. Пока не убедишься, что опасность ушла.

Так она просидела долго. Солнце, выбравшись к вечеру из-за облаков, уже скрылось за деревьями, накатили ранние зимние сумерки. Ничего не было слышно, никого не было видно.

Холодало. Если, сидя в карете, Темери ощущала дующий из щелей зимний ветер, то теперь она мёрзла уже по-настоящему. Мёрзли ноги в промокших сапогах. Пальцы рук попросту заледенели, не помогало даже то, что она плотно засунула их под мышки. Мёрзла спина. В конце концов, поняв, что рискует остаться одна в лесу в морозную ночь, без огня, без сухой тёплой одежды, даже без помощи Покровителей, ведь посох свой она потеряла, Темери выбралась из елового укрытия и осторожно отправилась в обратный путь.

Если повезёт, то она выйдет к дороге. А там… в обратный путь, не так уж далеко они отъехали от деревни. Только бы никого не встретить.

По ручью идти было просто. А вот как вернулась в лес, так и стало ясно, что не стоило так тщательно прятать собственный след. Сейчас бы не пришлось плутать, чуть ли не по кругу обходя каждый куст можжевельника или осины.

Было уже почти совсем темно. Темери выбралась на виденную раньше круглую поляну с мыслью, что где-нибудь здесь и придётся остановиться на ночь. Поляну пересекало множество следов лесных животных. Самые мелкие, наверное, принадлежали мышке. Самые крупные — лисице…

— Вот вы где… — голос ифленца прозвучал с другой стороны поляны. Темери вздрогнула: голос разрушил тишину замершего в сумраке леса. Слишком резко — когда она уже поверила, что кроме неё в этой чаще никого нет. Ни одного живого человека. Она увидела ифленца, когда он выбрался из-под густой зелёной ели и направился к ней, добавляя свои следы к звериным.

Словно ифленцу помогают какие-то неведомые вышние силы. А ей — мешают…

— Кто это был? — хрипло спросила она, — разбойники? Это уже не земли Золотой Матери. Здесь они не боятся нападать.

Чеор та Хенвил легко покачал головой:

— Не думаю. Если бы это были только мальканы, я бы согласился. Но командовали мои соплеменники, не ваши.

— Так они специально пришли? За вами?

— Будем надеяться.

— Почему? — голос ифленца с каждым словом всё больше мрачнел.

— Потому что если они пришли не за мной, то за вами. Это значит, что кому-то очень хочется не дать вам приехать в Тоненг. И тогда в опасности так же жизнь моего брата.

— Вы смогли их прогнать?

— Они отступили, но вернутся. Я не знаю, чем всё кончилось на дороге — гвардейцы дали мне возможность уйти в лес, больше ничего не знаю.

— Так мы возвращаемся?

Ифленец несколько мгновений пристально смотрел на Темери, потом покачал головой:

— Опасно. Вы сейчас — главная цель. Вы должны выжить. И мои люди, и я сам — сделаем всё для этого.

— Почему?

— Потому что у Танеррета очень большие шансы в очередной раз попасть… в кровавую войну. Я вас не обманывал. Бунты, штурм цитадели — это мелочи по сравнению с переворотом, ослаблением армии и вторжением добрых соседей из-за гор. И только один шанс удержать город и страну… во всяком случае, я вижу только один шанс. Это вы.

— Да, я помню ваши слова. Хотя и не очень верю. Но ваши люди… вы не попытаетесь узнать, что с ними стало?

— Я должен охранять вас. У дороги слишком опасно.

В голосе чеора та Хенвила скользила досада.

Что же. Может быть, укрытие под ёлкой у реки ей ещё послужит…

— Тут неподалёку река, — тихо сказала она. — Я покажу, как пройти. Там есть укрытие.

Ифленец, не раздумывая, велел:

— Ведите!

Когда они оказались у ёлки, темнота стала непроницаемой.

Ему понадобилось несколько минут, чтобы нарубить саблей лапника и выстлать им песок под кроной. Затем снял плащ, протянул Темери без слов. Она осторожно приняла, кивнула. Плащ был тяжёлый и довольно длинный. Невысокая Темершана смогла завернуться в него целиком.

Забралась в глубину укрытия.

— Вернусь, — на прощание сказал ей ифленец и исчез в ночной темноте.

Мокрые ноги ныли, она их почти не чувствовала. Очень хотелось разжечь костёр — но было нечем. Да и опасно так близко от дороги.

Темери, вспомнив все слышанные когда-либо проклятия (она больше не оречённая, ей можно!), стянула с ног мокрые сапоги, а потом и чулки. Шерстяное платье было почти сухим, немного намок подол, но это пустяки.

Но перед тем как завернуться с головой в отданный ифленцем плащ, нужно хотя бы попытаться позаботиться о завтрашнем дне. Ведь завтра придётся — в любом случае придётся — снова надевать на ноги ледяную мокрую обувь.

С чулками проще. Их можно высушить на теле. А вот сапоги так просто не просушить. Темери пробралась вдоль елового ствола к самому его основанию, к выворотню, когда-то съехавшему с невысокого обрыва к воде. Снега там не было.

Больше наощупь, она начала собирать сухой ломкий ягель. Вместе с мелкими ветками, хвоей, травинками. Если вода ещё не замёрзла, есть шанс, что мох её впитает, и завтра сапоги будут хоть и влажные, но их всё-таки получится надеть…

О мусоре, который неизбежно останется в сапогах после такой сушки, она старалась не думать. В конце концов, этот способ спас её прошлым летом, когда они ходили с сёстрами Дорогой Долга, так почему он должен не сработать сейчас?

Когда, наконец, сапоги были надёжно набиты мхом, Темери спрятала их среди веток, чтобы ни в коем случае не упали, и замоталась в собственную одежду и плащ ифленца так, чтобы можно было дышать в этот тряпичный кокон, ещё немного добавляя себе тепла.

Но задремать так и не получилось. Лежала на боку, смотрела, как сквозь ветви ёлки пробивается лунный свет и ждала, когда ифленец вернётся.

Он пришёл, когда луна была уже высоко. В её свете снег, казалось, сам почти светился…

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

— Не спите? — спросил Шеддерик осторожно. Он надеялся, что мальканка всё-таки заснула. Но она тут же выкопалась из кокона, в который превратила всю имеющуюся одежду.

Посмотрела на луну, поёжилась от ночного заморозка. Спросила тихо:

— Что там?

— Надо уходить отсюда. И как можно быстрее.

— Ваши люди?

— Не видел их. Ни живыми, ни мёртвыми. Кареты там тоже нет.

В свете луны было прекрасно видно, как девушка хмурится, укладывая в голове новости. Такая сосредоточенная, забавно суровая. Потом она перевела взгляд на него. Ничего не спросила, но совершенно явно ждала ответа, и Шедде ответил:

— Костры у дороги. Два. Их разожгли не паломники, и не крестьяне. — Он усмехнулся. — И я решил не проверять, что эти люди забыли там в такую холодную ночь. Так что, собирайтесь, нам надо идти.

Чеора та Сиверс вдруг снова нырнула в своё укрытие. Но лишь для того, чтобы достать оттуда невысокие кожаные сапожки и начать вытряхивать из них какой-то мусор. Шеддерик пригляделся, узнал лесной мох.

Вряд ли он в такой холод смог чем-то помочь.

— Отвернитесь, — хмуро попросила девушка. — Мне надо одеться.

Шеддерик окинул её непонимающим взглядом, потом сообразил, что она имела в виду. Ноги. Босые, к жуфам морским, ноги!

Впрочем, не тащить же её на руках через лес. Если сможет идти сама — будет уже хорошо.

…интересно, кто её научил так сушить башмаки?..

Оделась она быстро. Даже попрыгала немного, чтоб влажная обувь лучше села по ноге.

Снова нахмурилась. Да уж, интересное свадебное приключение у неё получается. Будет что внукам рассказать… если выживет, конечно.

А надо, чтобы выжила.

Единственный вариант, который Шеддерик сейчас для них видел — это двинуться по ручью. Наверняка рано или поздно он выведет к какому-нибудь поселению. Остается только понять, куда лучше пойти, вверх или вниз по течению. Он склонялся к тому, чтобы пойти вниз.

Но оказалось, у Темершаны та Сиверс на этот счёт было своё мнение.

— Благородный чеор та Хенвил… — всё тот же ровный, не сбить, спокойный голос. — Если пойдём вниз по течению, то скоро начнутся болота. Ниже здесь сливаются три реки и уже вместе впадают в море. Я думаю, это речка Мшанка.

Рэта даже подбородок приподняла, показывая, что к её мнению стоит прислушиваться.

— Мы с сёстрами собираем клюкву на болотах в её нижнем течении. Если это так, то я немного знаю местность, и…

— У вас есть вариант получше?

— Она петляет. Вся речка петляет. Если подняться выше по течению, будет ещё одно место… называется старая дорога, она по краю болота раньше шла. Сейчас заросла совсем. Но если по ней, то выйдем к месту, где реки сливаются, минуя мост. Там такой мыс каменный. И если Барна замёрзла… а она мельче Мшанки. Да и если не замёрзла, перейти можно будет по кочкам, Сейчас воды-то мало…

— Понятно. Это хотя бы уведёт нас от тракта на некоторое время. Так что ведите.

Чеора та Сиверс попробовала выломать из кустов толстую палку, но та оказалась гнилой и сломалась у неё в руках.

Потом вдруг вернулась в укрытие под елкой, вынула и протянула ему плащ. Вовремя — ночь к утру стала ещё холоднее.

О том, что они будут делать, когда переправятся через Барну, Шеддерик решил подумать позже. Для начала нужно было решить куда более важные проблемы. Им нужно было хоть какое-то тепло — обсушить одежду и согреться, и хоть какая-нибудь еда.

Идти по реке оказалось легко. Лед прихватил её почти по всему течению, да и берега оставались сухими. На излучинах ветер сдул не слишком толстый слой снега, а донный песок и мелкие камешки, скрепленные морозом, давали прекрасную опору для ног.

Но были и минусы. Река в этой части оказалась действительно очень извилистой. И срезать путь никак не получилось бы — берега завалены нанесённым половодьем речным мусором — сучковатыми брёвнами, стволами когда-то рухнувших деревьев… По застрявшим в кронах гребёнкам сухой травы было ясно, что вода здесь поднимается очень высоко — на три-четыре роста взрослого человека.

Шеддерик шёл за рэтой и думал о том, что он совершенно не представляет, чего ждать от этого тихого, обманчиво-спокойного ночного леса. Какие звери здесь водятся? Как опасность себя проявит? Будет ли шорох, треск сломанной ветки, что-то, что позволит вовремя заметить приближение зверя, или нападение случится внезапно?

Или в такой холод все лесные звери предпочитают лежать в норах, свернувшись в тёплый меховой клубок, и ждать рассвета?

Но лес был тих. Мальканка уверенно двигалась вперёд, и сразу видно, что путешествовать пешком для неё не в новинку. Шла, не оглядываясь, по низинному левому берегу, а немного позади, по льду и снегу на реке, скользила её серебристо-синяя тень.

Высокая луна прекрасно освещала путь. Только чёрная глубина леса, там, под еловыми кронами, хранила свои мрачные секреты.

Тем неожиданней прозвучал откуда-то издали протяжный печальный вой.

Шеддерик даже сбился с шага, прислушиваясь. Но мальканка продолжала идти, не обращая внимания.

Волки? В этих местах, говорят, много волков. Они даже на тракт выходят.

На всякий случай следовало бы зарядить пистолет, благо и порох, и заготовленные пыжи и пули хранились в поясной сумке. Но этим не стоит заниматься на ходу, да ещё и в темноте. Так что единственным оружием сейчас у Шеддерика оставалась морская укороченная сабля.

Вой повторился.

Всё так же далеко, но вроде бы теперь с другой стороны. Или показалось?

За очередным поворотом реки мальканка надолго остановилась, словно раздумывая, что делать дальше.

Шеддерик спросил:

— Что-то не так?

— Мы были здесь прошлой осенью. Место похожее, но… я не могу знать точно.

В голосе её звучала досада, но злилась девушка явно на саму себя.

— Ничего. Река не даст сильно заблудиться. Давайте поднимемся на берег и проверим.

— Да. Если я права, чуть дальше должен быть пологий спуск к воде. Мы собирали ягоды несколько дней, ночевали прямо у болота, а на берегу готовили и отдыхали.

Но за поворотом спуска, о котором рассказала девушка, не оказалось. И за следующим поворотом тоже.

Шеддерик даже пару раз поднялся наверх, проверить, нет ли там звериной тропы или каких-нибудь следов пребывания здесь других людей — но тщетно.

И лишь когда начало светать, рэта уверенно узнала место.

— Вон та ёлка с двойной макушкой! Это точно здесь!

Больше той ночью волчьего воя они не слышали. А когда выбрались на высокий берег, стало ясно, что она не ошиблась: там были отлично видны старые кострища. У одного даже лежало брёвнышко, чтобы можно было удобно сидеть у огня. А чуть в стороне Шеддерик увидел обветшавший шалаш. Наверное, в нём монахини и ночевали.

— Остановимся здесь, — решил Шеддерик. — На пару часов, вам надо высушить обувь. Да и отдых нам с вами не помешает. Займусь костром.

Рэта кивнула. Но в стороне не осталась — принялась деятельно обдирать кору с ближайшей берёзы, а потом — ломать мелкие сухие ветки, которых всегда много у елок под пышной кроной.

Пока Шеддерик сооружал что-то вроде фитиля из пороха и пыжа, она успела приволочь несколько высохших на корню молодых ёлочек, ствол можно обхватить пальцами одной руки. Такие даже рубить не надо — дёрнул посильней, и вот уже она у тебя в руках. Что же, это тоже топливо. Хотя сгорят они очень быстро.

— Отдохните, — попробовал образумить её Шеддерик. — День был тяжёлый, и завтра будет не легче.

— Когда двигаешься, — рассудила рэта, — не так холодно.

Она ещё прогулялась по поляне, принесла откуда-то несколько расколотых, серых от времени поленьев.

Так что, когда огонь, наконец, был добыт, его нашлось, чем накормить. К тому времени небо на востоке посветлело, вот-вот должно было показаться солнце.

Чеора та Сиверс наконец угомонилась, села поближе к костру и протянула к нему заледеневшие руки. Дым потянулся к небу, и это было нехорошо: дым могли заметить враги.

Однако тут уж — ничего не поделаешь. Без огня они не смогут продолжить путь.

Она сидела, прикрыв глаза и распрямив усталые ноги…

Кстати о ногах.

Огонь — это полдела. Главное — высушить одежду и обувь. А для этого надо бы эту самую обувь снять…

Впрочем, стоило окликнуть, девушка как очнулась. Увидела вбитые у огня колышки для сапог и сухую дощечку — чтобы не ставить ноги на холодную землю.

Почему-то вместо благодарности нахмурилась:

— Не стоило, благородный чеор. Я могу сама о себе позаботиться.

Ну, надо же, сколько гордости. И глупости. Тем более что когда прихватило по-настоящему, от плаща-то она не отказалась. Значит, устала ещё не смертельно. В конце концов, он всего лишь должен доставить её в Тоненг живой и желательно — здоровой. Развлекать и спорить — совершенно не обязан.

— Как знаете, благородная чеора. Отдыхайте. Дальше двинемся, как солнце выйдет из-за ёлок.

Кивнула. Занялась своими чулками-башмаками. А Шеддерик, посмотрев на это с минуту, махнул рукой и ушёл изучать шалаш. Вдруг да удастся отдохнуть?

Старая дорога — рэта не солгала — оказалась чем-то вроде просеки в густом лесу. Идти по ней было бы и вовсе невозможно из-за еловой и осиновой поросли, если бы по краю не обнаружилась узкая тропинка. Откуда она взялась, Шеддерик мог только догадываться, но расспрашивать мальканку не стал. Не хочет принимать помощь — не надо. Главное, не чинит препятствий, молчит, да ещё и идёт сама. И что важно, в нужном направлении.

Что же до тропки, то её могли проложить крестьяне, наверняка ходившие по ягоды на здешнее болото. К слову, изредка его становилось видно. Меж стволов вдруг проглядывало открытое, припорошенное снегом пространство, покрытое кочками и сухой травой. Небольшие возвышенности заросли ивняком. По опушкам к небу редко тянулись стволы погибших деревьев.

Наверняка, если пошарить под снегом, можно будет найти горсть или две ягод… и это может быть решением. Потому что холодно. Потому что они не ели уже почти сутки, а снег — плохая замена нормальному питью.

Эта мысль заставила Шеддерика всё же окликнуть девушку:

— Чеора та Сиверс! Постойте.

Замерла, как вкопанная. Медленно обернулась.

Взгляд её отбивал всякое желание церемониться, так что он просто сказал:

— Под снегом могут быть ягоды. А нам с вами нужны силы, чтобы выбраться.

Смотрела на него несколько мгновений, словно пыталась прочитать мысли. Влажные тёмные пряди выбились из-под кружевного капора, к плащу пристала хвоя…

Может сколько угодно хмуриться, сколько угодно демонстрировать гордость и превосходство, деваться-то ей всё равно некуда. Так или иначе, он доставит её в город. Чего бы это ни стоило, и как бы она сама этому ни противилась.

Главное, чтобы в Тоненге всё было хорошо. Хотя Гун-хе и обещал присмотреть за делами, но на стороне молодого наместника всё-таки слишком мало пока реальной власти, и слишком много успел накопить врагов его отец.

Многие ведь поддерживали наместника Хеверика лишь потому, что боялись, или потому, что у старика Хевве был на них какой-то компромат. Сейчас они получили возможность выбирать. И выбор казался Шеддерику очевидным.

Мальканка не стала спорить или возражать. Молча свернула с тропы, словно показывая путь. Пробравшись сквозь подлесок, они оказались на небольшой вытянутой вглубь болота поляне, покрытой высокими кочками, вокруг которых скопился белый снег. Но его скопилось ещё не так много, и кое-где хорошо были видны на белом тёмные бусины клюквы.

Девушка присела у одной из кочек, запустила пальцы в снег, потянула за стебель. Он оказался неожиданно длинным, а на конце — несколько ярких ягод.

Улыбнулась, отправила добычу в рот. Но больше себе такого не позволила. Подогнула полу плаща, стала складывать набранное в складку. Шеддерик попробовал повторить этот «кулёк», но у него почему-то не вышло. Всё собранное улетело обратно в снег. Он тогда снял перчатку со здоровой руки: хоть какое, а вместилище. Ягоды смёрзлись, на них было много снега, но он довольно быстро наполнил перчатку. А вот чеора та Сиверс, похоже, увлеклась. Или наоборот, отвлеклась на привычное, понятное дело. И теперь готова была до заката собирать ягоды. Пришлось напомнить ей, что пора идти. Хотя и было жаль напоминать: увлекшись, она словно забыла о том, что происходит вокруг, и даже временами начинала что-то тихонько напевать. Это несмотря на то, что руки у неё наверняка замёрзли ничуть не меньше, чем у самого Шеддерика.

Она снова ничего не ответила, но как-то помрачнела, даже плечи устало опустились. И, разумеется, петь она сразу же перестала.

А через несколько шагов сказала с непонятно-печальной интонацией:

— Надо, наверное, сделать кулёк из бересты. Иначе я просыплю ягоды. У меня нет ножа…

Шеддерик молча отдал ей полную перчатку. Вынул нож и, выбрав подходящий сухой ствол, осторожно снял с него слой берёзовой коры. Кусок получился не слишком аккуратным, но большим. Выдернул из поясной сумки моток ниток, свернул бересту в нехитрый кулёк, и закрепил нитью в несколько оборотов, чтобы не рассыпался. Вышло у него ненадёжно, но двумя руками можно удержать.

Мальканка, критически осмотрев его поделку, всё-таки признала её пригодной и осторожно пересыпала ягоды из складки плаща в кулёк. Получилось с горкой. Но это не значило, что ягод хватит надолго…

К середине дня болота остались позади, местность немного повысилась. Среди осин, ёлок и берёз начали встречаться тощие сосенки. А через какое-то время смешанный лес и вовсе сменился светлой сосновой рощей.

В этой роще немного отдохнули. Чеора та Сиверс продолжала хранить молчание, Шеддерик тоже не испытывал желания общаться, так что привал прошёл в гробовой тишине. Горсть ягод не насытила. Но он убедил себя, что и такой перекус добавит ему сил двигаться дальше. Во рту было терпко и кисло.

А ещё через несколько часов они вышли к месту, о котором она предупреждала. С высокого каменного берега открывался прекрасный вид на слияние двух лесных речек.

Реки в этом месте широко разливались, проложив несколько мелких песчаных русел. Сейчас, впрочем, всё это свободное пространство было покрыто снегом и льдом, лишь кое-где открыто журчала тёмная вода. Девушка была права. Переправиться в этом месте труда не составит. Лишь бы никто на дальнем берегу не прятался в надежде, что они придут именно сюда…

— Здесь есть какое-нибудь жильё? — спросил Шеддерик, не сильно надеясь на ответ.

И, однако же, рэта ответила:

— Да, есть. Деревня выше по течению Барны. Там рыбаки живут, всего несколько семей. Ну, и на том месте, где дорога соединяется с трактом — большая деревня, даже гостиница есть, но это далеко. Рыбачья — ближе.

— И в ней нас тоже могут ждать… но я думаю, стоит туда сходить, присмотреться. Если те, кто на нас напал, там были, я замечу.

— Мост через Барну. — Напомнила девушка. — Нам придётся его обойти.

— Да. Возьмем чуть западнее, потом вернёмся к реке.

Она снова кивнула, соглашаясь. Это отчего-то начало раздражать. Слишком не подходило к тому, что и как она говорила. И что делала. Хоть бы пожаловалась раз. Или возмутилась…

Напоминать себе, что танерретская наследница — всего лишь один из инструментов, который позволит брату удержать власть в стране, приходилось всё чаще.

Был ли он зол на отца, который в очередной раз круто изменил его жизнь, заставив вернуться в Танеррет? Шедде не смог бы дать точного ответа. Он когда-то присягал наместнику, и эта присяга не позволяла ему воспринимать решения Хеверика как направленные против себя лично. Всю свою взрослую жизнь он был ему скорей верным, но не слишком нужным слугой, чем сыном. В отличие от Кинне, которого растили, как будущего наместника, и который был единственной, кажется, отрадой старику.

Едва Шеддерик вернулся из Коанеррета, соседнего небольшого рэтаха на юго-западе, за хребтом, как старик одним не самым добрым утром призвал их с Кинне в молельню, где строго от круглой чаши с морской водой смотрели Повелители Бурь. Призвал и вынудил дать обещание перед их идольцами. Кинне обещал принять власть в Танеррете и любым способом удержать её, а Шедде должен был помогать брату и по мере сил защищать его от любых происков врагов.

Вразрез с собственными планами Шедде это не шло, так что он совершенно спокойно выполнил просьбу наместника. Кто же знал-то, что нехитрая служба в стороне от парадных приёмов и шумных дворцовых залов вскоре обернётся для него несколькими нешуточными интригами, и не пройдёт и месяца, как из отцова телохранителя он дорастет до должности главы тайной управы.

Впрочем, Шеддерик был далёк от того чтобы себе льстить: он слишком недолго ещё пробыл в стране, слишком мало успел сделать. Дом Шевека знал о нём и старался держаться подальше, но вряд ли это касалось рядовых наёмных убийц и воров. Если бы его заказали, пожалуй, он и сам не заметил бы, как умер. Даже слепую охотницу можно переиграть — если знать, как.

Сейчас на не слишком наезженной монастырской дороге на них напал кто угодно, но не профессионалы из одной из старейших в мире теневых гильдий.

Эти наёмники наверняка не из самых дорогих, может, одна из городских банд Тоненга. Такие на многое согласны, лишь бы им платили. Это могло означать, что заказчик плохо знал уголовный мир столицы и обратился к первым попавшимся головорезам. А могло — что это вовсе были местные разбойники. Которым всё равно, кого грабить…

Хотя, они видели, что охрана кареты вооружена, и всё равно лезли под пули. Значит, куш должен был быть большой… опять же, он сам слышал и мальканскую, и ифленскую речь.

И значит, в покое их не оставят. Выдержит ли мальканка этот полный опасностей путь через лес?

Темершана та Сиверс из далёкой абстрактной фигуры превратилась в живого человека. Человека, который успел проникнуться к его персоне сильной антипатией. Пожалуй, только данное слово и может ещё — случай удержали её от попытки побега. Да и сейчас она оставалась рядом лишь потому, что в одиночку не смогла бы выбраться в обжитые места. А может быть, и это вероятней, она просто понимает, что никто ей шанса сбежать не даст.

Да, пожалуй, раздражало в ней именно это. Непредсказуемость. Невозможность предугадать её дальнейшие шаги и действия. Просто потому что она сдерживается, не позволяя своей натуре в полной мере себя проявить. Потому, что она вроде как полностью отстранилась от происходящего, сосредоточившись на мелких бытовых проблемах, которые в силах решить сама. И это не оставило ему шанса разобраться, какая она на самом деле, что из себя представляет, что сделает, когда прибудет в Тоненг?

А ещё может потому, что сам Шеддерик та Хенвил в такой ситуации постарался бы скрыться ещё в первый день. А то и — избавиться от конвоя более радикальным способом.

Можно было до бесконечности любоваться холодным пейзажем внизу. Да только каждый потерянный час играл на руку врагу, кем бы он ни был. Каждый час они теряли силы идти вперед. А где-то в далёком Тоненге, возможно, как раз сейчас начинался или народный бунт, или чего похуже.

Шеддерик должен был быть там. Прямо сейчас, а лучше — вчера.

Глава 5. В избушке

Темершана та Сиверс

Идти, постоянно чувствуя на себе пристальный взгляд ифленца, было тяжело. Но Темери терпела. Лучше так, чем вести отвлечённые беседы с врагом. Нет, он сколько угодно может считать себя благодетелем и спасителем. Это не отменяло, что лишь ифленцы повинны во всех унижениях и бедах её народа, и она до конца жизни будет считать их врагами. Теперь сомневаться уже не приходилось. Этот брак — смешно надеяться, что ифленцы станут считаться с её условием! — продлится недолго и закончится её смертью. Она не ляжет в постель ни с одним из них.

А значит, вся жизнь без остатка, которая у неё ещё есть — это вот этот путь по заснеженному лесу. Ах, как было бы хорошо, если б благородный чеор куда-нибудь сгинул. Провалился под землю, исчез, сдох… но ждать чуда бессмысленно. Так что нужно просто идти. Идти и наслаждаться этими последними своими днями. Даже если болит стёртая нога, а несчастный кулёк разваливается под пальцами, и драгоценные ягоды готовы просыпаться в снег.

Идти вперёд, не оглядываясь. Потому что там, за спиной, у неё больше нет дома.

Монахини её предали. Хотя нужно быть справедливой: она сама решила согласиться на брак с ифленцем. А они… они просто промолчали. Позволили этому случиться.

«Они не виноваты, — уговаривала она себя, одними губами. — Они же не знали… они не хотели мне зла… это я сама. Но за что они со мной так»…

И с каждым шагом убедить себя в том, что монахини не ведали, какую судьбу уготовили одной из своих оречённых, становилось всё труднее.

Днём стало немного теплей, так что Темери, выбрав момент, просто стянула с головы капор, да и увязала в него их единственную еду. Так надёжней, и нести проще. Длинные лямки позволили превратить головной убор во что-то вроде кружевной сумки. Всё равно капор был мокрый и совершенно не согревал.

Влажные волосы рассыпались по плечам.

Солнечные лучи легко пробивались сквозь кроны светлого соснового леса, по такому легко идти, и Темери — всё-таки невозможно всё время бояться и думать о плохом — немного успокоилась, даже стала представлять, что просто идёт на какую-нибудь зимнюю ярмарку в далёкую деревню.

Просто спутник в этот раз ей достался не из приятных. Но это ничего, это только до деревни. И вообще не важно. Можно ведь просто не смотреть в его сторону. Просто улыбаться солнцу, сосновому воздуху, запаху снега и хвои.

Всё было спокойно. Как вдруг ифленец поймал её за плечо и заставил пригнуться:

— Тихо!

Темери, не успев даже подумать, что делает, стряхнула его руку. Но всё же пригнулась, постаравшись укрыться за единственной поблизости невысокой ёлочкой.

Чеор та Хенвил через мгновение оказался рядом.

— Лошади. Слушайте!

И вправду, где-то неподалёку по твёрдому дорожному покрытию цокали лошадиные подковы. Темери попыталась определить, сколько слышит лошадей, но не смогла. Не одна, это ясно. Но вот сколько…

— Дорога рядом, — шепнул ифленец. — Или мост. Оставайтесь здесь, я попробую посмотреть.

И ушёл, не дожидаясь ответа. Да она отвечать и не собиралась.

Темери очистила от снега сухую коряжину и села на неё в ожидании. Хоть она и не признавалась, а ноги уже гудели от усталости — всё-таки за минувшие сутки поспать так и не удалось, да и отдых был слишком коротким. Стёртая пятка сейчас, во время остановки, беспощадно болела. Ей казалось, что если снять сапог, то снова надеть его она не сможет.

Чеор та Хенвил вернулся быстро. Она даже не успела толком перевести дух.

— Мост рядом. — Говорил он ровно, но Темери всё равно уловила в голосе ифленца нешуточную тревогу. — Там нас, похоже, ждут, но с другого берега. Они думают, мы идём по дороге. Так что попробуем уйти дальше, за поворот, и там её пересечь. Устали?

— Я могу идти.

Ифленец усмехнулся, кивнул удовлетворённо.

Темери не собиралась жаловаться, даже если будет умирать от усталости.

Дорога, как назло, сразу за мостом тянулась прямо на запад и была ярко освещена солнцем, уходящим к закату, так что до первого поворота пришлось идти довольно далеко. Притом шли они, пробираясь сквозь подлесок в стороне от дороги. Было тяжело, но оно того стоило. За прошедшее время они увидели ещё несколько всадников.

Когда, наконец, дорога заложила петлю, ифленец снова ненадолго дал ей отдохнуть от своего общества — проверял, свободен ли путь. А вернувшись, поторопил:

— Похоже, выставили патруль. Это не разбойники, не похожи. И оружие у них неплохое. Надо спешить…

Что же, торопиться — значит, торопиться.

Но они не успели.

Спасло то, что всадники были увлечены беседой и не слишком хорошо выполняли свои обязанности.

Беседа «патруля» добрых новостей не принесла, говорили они как раз о беглецах.

Тот, что постарше, в тяжёлом кожаном плаще, отороченном лисьим мехом, успокаивал младшего:

— Да дня не пройдёт, найдём их. Всё уже продумано, бежать им некуда, кроме как сюда…

— А если они на броды пойдут? Или вовсе к Побережью?

— Дурак ты, Лури, подумай башкой, какое Побережье?! Там такие болота, что если сунутся, то только нам работы убавят…

— А если…

— Некуда им идти. А если нас каким-то образом чудесным обойдут, так пойдут куда?

— В деревню, — разулыбался молодой. — Как есть, или в Рыбачий Омут, или к большаку. Так мы, что ли, зря здесь-то ждём? Может, надо было всем сразу в засаду сесть да и…

— Лури, с такой башкой как у тебя — только коров пасти…

Всадники скрылись за поворотом.

Ифленец проводил их взглядом, а потом бросил пытливый взгляд на Темершану. И вдруг спросил:

— Чему вы улыбаетесь? У нас всё меньше шансов выбраться живыми.

— Вот именно, — тихо ответила она. — Я ничего не теряю…

Чеор та Хенвил вдруг резко провёл руками по голове, от чего его светлые прямые волосы встопорщились лохматым ежом.

— Послушайте. Я не собираюсь причинять вам вред. Мой брат тоже. Так какого морского жуфа вы ведёте себя так, словно я тащу вас на казнь?

Темери опустила взгляд. На казнь? Что же. Это очень точное определение.

Но на самом деле ему не нужны объяснения. Ему нужно лишь подтверждение, что она и дальше будет послушно выполнять все приказы и не станет устраивать никаких сюрпризов.

— Я не буду намеренно пытаться себя убить… или выдать вас. — Как ни старалась, а с голосом справиться не удалось. Слова прозвучали хрипло и неубедительно.

Чеор та Хенвил несколько мгновений ещё вглядывался в её лицо, так словно хотел прочитать мысли или ударить. Но потом всё же первым отвёл взгляд.

— Идёмте! — словно кнутом щёлкнул.

Дорогу перебежали чуть не бегом. Там негде было спрятаться — чистый бор. Только внизу — сухие стволы и кочки. Прыгать через них было тяжело. Пару раз она чуть не упала, но всё же старалась бежать так, чтобы у ифленца не было шанса помочь.

Выдохнуть смогли, лишь перевалив за пологий холм, от которого уж точно дорога была не видна. Правда, их следы остались хорошо различимыми на снегу. Темери подумала, что по следам их и найдут, но вслух говорить не стала — молчание вошло в привычку.

Помочь могло разве только то, что солнце село уже низко, приближались сумерки.

Темери ждала, какое решение примет ифленец. Он медлил, словно взвешивая какие-то одному ему ведомые варианты. Потом всё же решил:

— Идём к деревне. Попробую добыть нам лошадей.

За холмом местность снова понизилась. А потом начались овраги, так что через какое-то время стало ясно, что двигаются они слишком медленно. Темери быстро потеряла представление о направлении. Стало очень темно — до восхода луны ещё несколько часов. И хотя чеор та Хенвил прокладывал путь уверенно, словно умел видеть в темноте, Темери начала отставать — у неё-то ночного зрения не было.

В довершение, порывами откуда-то начал налетать сырой холодный ветер, так что она пожалела, что пожертвовала капор под ягоды. Может, он хоть немного защитил бы от непогоды.

Еще шагов через двадцать ифленец попытался вести её за руку: поймал за предплечье, потянул за собой. Темери невольно дёрнулась, вырываясь, и села на заснеженную кочку. Тут же вскочила, конечно — верней, попыталась вскочить, но у неё вышло не сразу. Усталость взяла своё.

Ифленец урок усвоил — ждал в шаге, пока она сама неуклюже поднимется, стряхнёт с себя тонкий лёгкий снег. Сказал, словно сдерживая злость:

— Надо пройти ещё немного. Впереди несколько больших ёлок, попробуем укрыться под ними.

Она вгляделась в силуэты ночных деревьев и поняла, о чём он. Три густые лесные красавицы застыли на склоне оврага в нескольких десятках шагов перед ними.

Сжала челюсти покрепче, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула — готова ли? Готова. Не такое уж это большое расстояние. За день прошли куда больше…

Под ёлками ветра не было. Но и с мечтой присесть хоть на что-нибудь пришлось расстаться — на этот склон даже взобраться-то трудно, а земля под елью, хоть и присыпана хвоей, а всё равно очень холодная.

— Прислонитесь к стволу, — велел ифленец. — Спиной. Вот так.

Ветви у ёлки начинались довольно высоко. Темери легко поместилась под ними, а вот чеору та Хенвилу пришлось наклониться. Он даже выломал несколько нижних веток, чтобы было удобно стоять. Ветер сюда не долетал, и от этого, казалось, было теплее.

— Как ваша нога? Вы хромаете.

— Я. Смогу. Идти, — раздельно повторила Темершана вслух то, что уже давно повторяла про себя.

— Я понял.

Может, ей показалось, но на сей раз в голосе благородного чеора сквозила не то улыбка, не то лёгкое одобрение.

— Я понял, вы сильная. Вы со всем можете справиться сами. Я не имел в виду ничего дурного, и не собираюсь тащить вас на руках. Это и неудобно и… вы же мне не позволите.

Темери кивнула, подтверждая. В темноте она не видела лица чеора та Хенвила. И отчего-то никак не могла сообразить, что он имеет в виду. Что скрывается за его шутовской заботой.

Так и не дождавшись ответа, он распорядился:

— Оставайтесь здесь. Попробую найти нам укрытие на ночь.

Будто так и привык разговаривать со всеми — отдавая короткие приказы. Которые должны неукоснительно выполняться. Впрочем, устала она настолько, что даже захоти сейчас убежать от ифленца, не справилась бы.

Вернулся он с плохими новостями.

— Внизу ручей, там укрыться не получится. Так что попробуем устроиться здесь…

Он куда-то снова ушёл. Темери слышала тихий равномерный стук, но ей было всё равно. До смерти хотелось сесть, но внизу только острый корень, кусты и покатый склон. Ног она почти не чувствовала, но отлепиться от елового ствола — прав оказался ифленец, — была не в состоянии. Хоть какая-то опора!

Через время стук прекратился. Темери услышала:

— Чеора та Сиверс, идите сюда. Осторожней!

Нога соскользнула на хвое, и Темери улетела бы вниз, если бы ифленец не прервал полёт, снова ухватив её за руку. Правда, тут же разжал пальцы.

За время, что она провела под ёлкой, погода разительно изменилась. Ветер ещё усилился, он нёс мелкий колючий снег, а звёздное небо вверху быстро переставало быть звёздным. Темери не помнила такой холодной зимы. В монастыре за все эти годы она видела снег лишь пару раз. А тут — словно сама природа пыталась воспротивиться её возвращению в Тоненг.

Ифленец показал ей на вторую ель, пониже той, возле которой они расположились сначала, её ветви достигали земли. Приподнял колючую лапу, и девушка увидела — а скорей догадалась — что земля тут ровней и выстлана еловым лапником, на который, наверное, можно будет сесть. Ифленец забрался под крону следом, и стало понятно, что места здесь слишком мало, чтобы сидеть, не соприкасаясь хотя бы локтем. Темери шмыгнула к самому стволу, поджала ноги и обхватила их руками, надеясь, что хоть так сохранит немного тепла. Идея была безнадёжная — прошлой ночью ведь не получилось.

Ифленец сказал:

— Двигайтесь ближе, укрою вас плащом.

— Нет.

В тот момент она была уверена, что не сможет себя пересилить.

— Не будьте дурой! Вы обещали не совершать самоубийства. Так что, так или иначе, этой ночью вам придётся потерпеть мою компанию. В ином случае завтра вы просто не проснётесь!

— Я не так сильно замёрзла, — попробовала она возражать. Но под ёлкой и вправду было слишком мало места. Темершана зажмурилась и сидела, закаменев, пока чеор та Хенвил закутывал её в половину своего плаща. Сидела и уговаривала себя, что ничего страшного, и что он действительно просто пытается сохранить им обоим жизнь…

Убедить себя — не убедила, но кажется, задремала.

Очнулась первой. Во сне она как-то сама собой прижалась теснее к тёплому боку ифленца, и сейчас застыла, решая, что лучше — сидеть всю оставшуюся часть ночи в относительном тепле, но не смыкая глаз, или же рискнуть отстраниться. Но тогда благородный чеор наверняка проснётся…

Она не могла его видеть, но чувствовала плечом и бедром тепло его тела, слышала дыхание. Ифленец спал, как спят все люди. Он не был демоном-этхаром, не был бесплотным духом — одним из вечных мудрых Покровителей. Просто человек. Просто враг…

Темери попробовала отвлечься на воспоминания о доме, которым давно уже считала монастырь Золотой Матери. Сейчас, должно быть, как раз то самое время, когда монахини, слуги и оречённые просыпаются, чтобы начать день у семи чистых купелей. Вода в них всегда прозрачна и холодна, даже самым жарким летом. Чаши стоят в гранитном гроте, в пещере, которую ещё век назад переделали в величественный, хоть и небольшой зал.

Вода купелей освежает и прочищает сознание. Она смывает прежние страхи и горести и даёт силы жить дальше…

И вот уже, казалось ей, она стоит на деревянном настиле у одной из купелей. Потрескивает факел над головой, слышатся тихие шаги и разговоры. А в воде она видит отражение. Своё — и ещё одно.

Темери даже вздрогнула: раньше Покровители к ней не являлись. Покровители — это духи-родичи. Умершие родители, предки, иногда — учителя или наставники. Жаль, что все, кто мог бы прийти к ней, или не думали, что она в этом нуждается, или вовсе не считали её достойной внимания. У Покровителей свои причины и свои цели, и они редко бывают понятны живым.

Потому и говорят, что надеяться на Покровителей нужно, но если хочешь добиться цели — действуй сам…

Из вод купели на неё смотрели внимательные глаза ифленца, погибшего месяц назад в приграничной гостинице. Прежде она видела его лишь мёртвым. Но была уверена, как все спящие уверены в том, что видят — это именно он.

— Какое интересное место, — сказал дух. — Здесь красиво, хотя и мрачновато.

— Вероятно, ты здесь из-за чеора та Хенвила? Ты его Покровитель?

Духам не важно, как к ним обращаются и даже — на каком языке. Им не важны титулы и безразличны звания.

Дух в отражении покачал головой. Только в этот момент Темери догадалась повернуться к нему лицом. Ей было любопытно — сёстры описывают Покровителей по-разному. Кто-то говорит, что видит светящийся шар. Кто-то, что они полупрозрачны и их речь едва можно различить.

Это ведь не то же самое, как когда ты призываешь духа-Покровителя при помощи посоха-эгу и благословения Матери Ленны. Тогда ты сама открываешь ему путь в наш мир, ты, твои жизненные силы питают его и дают ему возможность говорить и выглядеть так, как Покровитель себя ощущает…

Если же дух приходит сам, то тратит собственные силы.

Так говорят. Темери ещё ни разу не доводилось проверить.

Дух-Покровитель, которого некогда звали Ровве, выглядел как живой человек. Просто каким-то образом оказался возле монастырских купелей хрупкий светлоголовый ифленец, одетый просто и небогато — так, как был одет в день смерти. А может, Темери сама допридумала ему эту одежду.

— Нет. Хотя я рад, что он жив и сейчас рядом с тобой.

— Я не знала, что Покровители могут радоваться…

Дух кивнул и приблизился к ней, словно пытаясь лучше разглядеть.

— А ты любознательна. Но ты боишься. Бояться не следует — тот, кто был мной, давно умер.

— Я не тебя боюсь. — Она улыбнулась духу: тот не казался ей опасным. Покровители не могут быть врагами.

— Ты боишься… прости, но ты боишься почти всего. Это видно.

Видно? Девушка прислушалась к себе, но именно в этот момент, возле купели в монастыре Ленны, ей не было страшно. Даже наоборот — интересно и немного печально. Всё казалось, что этот Покровитель всё-таки самую малость — тот самый человек, которым он был при жизни. Ифленец по имени Ровве.

— Ты можешь видеть, что люди чувствуют? Как?

— Не знаю. Просто вижу. Темершана — это твоё имя? Я говорю «вижу», потому что у меня нет других слов. Человеческие переживания — это цвет и свет, и звук, и запах… и всё одновременно. И всё это — в голове самого человека. У меня-то головы нет. Одна видимость.

Темери смотрела на призрака, как на сумасшедшего. Интересно, бывают ли сумасшедшие Покровители? И почему он явился ей, а не самому чеору та Хенвилу? Не смог?

— И ты это всё время… ну… видишь?

— Да. Но ты не бойся, я никому не скажу.

— Почему?

— Потому что я — твой Покровитель.

— Что?

Темери ахнула и очнулась от дрёмы. Приснится же такое! И, конечно, в тот же миг разбудила ифленца. Он шевельнулся, устраиваясь удобней… и это позволило Темери немного отодвинуться от него. Спина затекла, ноги… она не ощущала, насколько они замёрзли, пока не пошевелилась.

А если не сон, пришла тревожная мысль. Разве так может быть? Чтобы Покровителем оказался совсем незнакомый человек, да ещё ифленец. Да ещё — друг чеора та Хенвила.

Впрочем, Покровители — это уже не люди. Не те люди. И скорей всего, это был просто сон.

Было по-прежнему темно, но второй раз заснуть у неё всё равно бы не получилось.

Проснувшийся чеор та Хенвил молча выбрался из собственного плаща, накинул освободившийся край на Темери. Как-то умудрился при этом её не задеть. Шерстяная ткань ещё хранила чужое тепло. Она постаралась глубже закопаться в складки плаща и замерла там, прислушиваясь к происходящему снаружи. Было слышно, как похрустывает снег под его ногами. Он ушёл куда-то вверх по склону. Потом вернулся.

— Вы, наверное, привыкли в монастыре вставать в одно и тот же время. Час ранний, но уже утро, нам пора. Сможете идти?

— Смогу. Я обещала.

— Там снегопад. Если будет так же сыпать ещё хотя бы час, успеем уйти дальше.

— Да.

Надо было выбираться из относительного тепла в объятия стылого воздуха, в хмурую зимнюю ночь.

Ноги с отвычки подкосились, но Темери удержалась за ствол: ифленец не увидит её слабости и не услышит жалоб… да лучше сдохнуть по дороге, чем позволить ему тащить себя на плечах!

Постояла немного, пока не убедилась, что ноги действительно её держат, а потом, пригнувшись, выбралась из-под еловой кроны.

Ветер, вчера пробиравший до костей, утих. Сверху, медленно кружась, падали крупные хлопья снега. Сняла плащ, протянула хозяину. Жест показался знакомым — прошлым утром было так же.

Ифленец стоял всего в шаге, она различала его силуэт, но не лицо.

— Позавтракаем, когда рассветет. Что вы желаете на завтрак? Или монахини не завтракают?

— Я не монахиня.

— Но ведь собирались.

— Это не тема для шуток, благородный чеор.

— А жаль, чеора та Сиверс. Если вас послушать, так в мире вообще нет тем для шуток…

Она не ответила. Ночь, холод, зима. Сутки — никакой еды, кроме горсти клюквы. И впереди ещё несколько таких дней, наверное… дней, ведущих в черноту, из которой не возвращаются живыми.

Хмурый рассвет застал их далеко от места ночёвки. Насколько? Темери давно потерялась, забыв считать пройденные шаги и следить за направлением. Она просто шла. Сначала впереди ифленца, потом, когда ему это надоело — чуть позади. Он, бывало, уходил проверить путь, но скоро возвращался, лишь изредка комментируя увиденное. Ни дорог, ни жилья: Темери эти места не знала.

Снег продолжал сыпать, то усиливаясь, то ненадолго утихая. С одной стороны, это было хорошо — быстрей заметёт следы. С другой — идти становилось всё труднее. А лес давно перестал быть светлым сосновым бором. Часто встречались непролазные завалы, густая лиственная поросль.

В какой-то момент чеор та Хенвил, вернувшись из очередной отлучки, подошёл к ней и сказал с раздражением:

— Вы устали, идти нам далеко. Сейчас, чеора та Сиверс, я возьму вас за руку. И вы, ради всех ваших богов, не станете вырываться. Я не знаю, что вам нашёптывают ваши Покровители, но без моей помощи вы скоро не сможете идти. Надеюсь, вы меня услышали…

Услышала — да. Возразить не смогла бы, потому что при всём своём высокомерии, ифленец был прав.

Он сильней, выносливей. А она — всего лишь несостоявшаяся монахиня. Без будущего и без настоящего. А что до прошлого, то может, лучше бы его тоже не было.

Темершана выпрямила спину, насколько могла, и сама протянула ему руку. Сейчас ничего не имело значения, даже гордость. Сейчас главным было — продолжать идти. Хотя, впрочем, нет — наверное, именно гордость и оставалась той единственной силой, которая заставляла ещё тащиться вперед…

Ифленец без всяких церемоний подхватил её под локоть.

А ещё через некоторое время они вышли на небольшую, скрытую от ветра стеной молодых елей поляну. Ровный снег укрыл все следы. Стояла абсолютная, мраморная, глубокая тишина. Ифленец всё так же поддерживал её под руку, но колени жутко тряслись, и почему-то очень хотелось, чтобы он этого не заметил.

Темери едва могла шевелиться — а ведь когда-то считала себя опытной путешественницей! Она прошла с монахинями целиком всю Дорогу Долга. С ними же много и часто ходила пешком — то по грибы, то по ягоды, то на ярмарки. Правда, чаще по благим, принадлежащим монастырю землям, но ведь дороги там ничуть не отличаются от всех остальных, и в лесах растут те же ёлки и осины, и комары кусают ничуть не меньше.

Никогда прежде она не думала, что усталость может быть такой, что каждое движение — как будто ты в кандалах или старинных тяжёлых латах…

Тем временем чеор та Хенвил стряхнул снег с одной из валежин у края поляны, постелил на неё свой многострадальный плащ. Взял Темери за плечи, усадил.

Она могла только смотреть, как он обустраивает маленький лагерь. Ногой расчищает от снега пятачок земли, складывает костёр из сухих веток, долго возится с запалом, пока, наконец, над деревянным шалашиком не начинает подниматься тоненький дым.

Тепла не чувствуется. То ли его слишком мало, то ли она слишком далеко сидит. А может, просто разучилась чувствовать тепло.

Ледяными пальцами размотала узелок с остатками ягод. Кружевная ткань промёрзла, во многих местах порвалась, но ягоды там ещё были — крупные, красные. Замёрзшие капли крови.

Они не выглядели съедобными. Да и вовсе есть не хотелось.

Огонь немного разгорелся, Темери заметила, как от её одежды, от юбки, начал подниматься пар. Она переложила ягоды на снег, а сама придвинулась к огню, наклонилась к нему, протянула озябшие пальцы.

— Нам нужно какое-нибудь жильё. Вы знаете?..

Темери покачала головой:

— Мы уже далеко от монастыря. Я не знаю, где мы.

— Выберемся. Я вам обещаю, что выберемся…

Темери зажмурилась и отвернулась. Надо ему было именно сейчас напомнить о том, куда они идут?

Именно в этот момент, впервые за два безумных дня, Темери почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Всё накрыло одновременно — боль, усталость, одиночество, холод. И страх-страх-страх перед неприглядным, но неизбежным будущим. И собственное бессилие что-либо изменить.

— Послушайте… я не пытаюсь вас задеть. — Чеор та Хенвил в тот момент стоял на коленях возле костра, пытаясь его немного раздуть. — Я вовсе не желаю вам зла, или что вы там себе придумали. Так какого же жуфа морского…

Темери ладонями вытерла сухие глаза. Сказала быстро:

— Это просто дым.

— Скажите хотя бы раз правду. А? Просто скажите, что думаете. В чём я провинился, кроме того, что забрал вас из этой богадельни, где вы заживо себя хоронили, притом, довольно успешно?

Честно. Сказать.

Даже усталость слегка отступила, когда Темери поняла, что ей есть что сказать.

— Вы — убийца. — Выдохнула она. — Ифленский выродок без сердца и Покровителей… Вы хотите знать, что я думаю? Я думаю, что если бы не ваше поганое племя, сколько хороших людей было бы живо… я смотрю на вас, а вижу тех, других. Ваших соплеменников, друзей, родственников… Когда один из них убивал моего брата, он смеялся. Им было весело убивать. А мой брат всего лишь пытался защитить маму… ему было десять лет, и он не мог ничего сделать вашим офицерам, но им понравилось смотреть, как он умирает…

— Кажется, я уже доказал, что не собираюсь вас убивать. Или вы думаете, я везу вас в Тоненг для публичной расправы?

— Вам ведь неважно, что я думаю? — Темери из последних сил заставляла себя сдерживаться. Она опять не понимала, где находится, что вокруг происходит, и зачем её снова и снова заставляют вспоминать то, что она вспоминать не хочет. — Я не хочу об этом. Я не хочу снова туда… простите. Не собиралась вам всё это… вы, наверное, помните тот год по-другому.

— Да. Что же, я кажется, понял. Для вас все ифленцы на одно лицо, так?

— А разве нет? Вы все думаете лишь о своей выгоде, вы готовы ради неё жертвовать чем угодно. И уж разменивать жизни других людей вам не привыкать. Мы ведь для вас — никто, помеха…

— Да, кажется, я не с того начал разговор. Темершана та Сиверс. Что мне сделать, чтобы вы мне поверили?

Темери прислушалась к себе. Поверить? Смешно. Чему верить? Словам? Делам?

О, особенно делам. Ифленец сразу, и довольно чётко дал понять, что ему от неё надо. И сомневаться в этих словах-делах-чём там ещё — она даже не думала.

Но мысли в голове путались, правильных мыслей не было вовсе, и она снова замотала головой:

— Не знаю…

— Отдыхайте, — буркнул ифленец, и куда-то ушёл. Вероятно, за дровами. Или ещё за чем-то нужным и важным.

Темери очнулась оттого, что он тряс её за плечо:

— Чеора та Сиверс! Проснитесь! Хорошие новости.

Она разлепила глаза. Ифленец стоял напротив неё, широко расставив ноги в снегу и уперев ладони в колени.

— Что?

— Тут недалеко охотничья хижина. Старая, но… там есть печка и лежанка. Сможете нормально отдохнуть. Можете встать?

— Да, да. Сейчас.

Темери была благодарна благородному чеору, что он не стал ей помогать подняться. Была уверена, что в этом случае они упали бы в сугроб оба.

А хижина и вправду оказалась недалеко. Всего-то пришлось обогнуть заросли малины и спуститься к узкому ручью, который каким-то чудом ещё не замёрз.

Это был замшелый, покосившийся бревенчатый домик с одним-единственным крохотным оконцем, прикрытым железной ставней-заслонкой. Ифленец открыл дверь, свезя в сторону горку снега. Изнутри пахнуло старыми вещами и сыростью.

— Там есть дрова, — преувеличенно бодро сказал он. — Входите! Вот увидите, скоро здесь будет тепло и уютно.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Развалюха не внушала доверия, но это была всё-таки крыша. Рэта уже почти не могла идти, да и сам Шеддерик едва переставлял ноги. Ну ладно, может быть, это и преувеличение — выносливости ему на некоторое время хватит. И всё же — этого времени совершенно точно будет недостаточно, чтобы пешком добраться до ближайшего города. Тем паче, что сейчас он мог определить лишь общее направление.

Вообще, чем дальше, тем меньше ему казалась удачной идея привезти мальканку в Тоненг. Потому что, кажется, проблем это сулило едва ли не больше, чем выгоды от её возвращения. Её скрытность и непредсказуемость, оказывается, таили под собой ненависть. Да, вполне объяснимую, может даже, достойную сочувствия, однако слишком слепую, слишком непримиримую. С ней будет трудно. Справится ли Кинрик?

Может быть, не сразу.

Вот только, если их путешествие по лесам затянется, возможно, что спасать ситуацию «мирными методами» будет поздно.

А если они и вовсе не вернутся, то вся тяжесть ответственности за жизнь наместника ляжет на Гун-хе. А у Гун-хе не армия. Да и сам южанин — скорее тактик, чем стратег…

Пустые это были мысли, так что Шеддерик заставил себя вернуться к решению насущных проблем. В комнате темно? Значит, нужен огонь…

Глаза потихоньку привыкли к полутьме: дверь он оставил открытой ради сумеречного дневного света. Быстро увидел связку дров у самого входа и несколько не расколотых брёвнышек чуть дальше в тени. На узком подоконнике пылилась железная кружка.

Низкий потолок мешал ему разогнуться, как будто дом этот когда-то построили не местные охотники, а морские жуфы из бабушкиных сказок.

Чеора та Сиверс первые мгновения тоже стояла, низко опустив голову, но потом всё-таки выпрямилась: ей едва хватило высоты потолка.

Маленькое, тесное помещение вмещало печку, длинную лавку у стены справа от входа и запас дров. Над печкой, занимая половину комнаты, был устроен деревянный настил, использовавшийся как лежанка. Сверху она была завалена старыми влажными одеялами и мешками с сеном

Рэта сразу увидела что-то за печкой и шагнула туда, дав, наконец, Шедде возможность увидеть их убежище в деталях.

Печь выглядела безнадёжной — мазаная серой глиной, она была закопчена и покрыта крупными трещинами. Шеддерик даже попробовал в одну из них просунуть ладонь — и у него почти получилось. Внутри нашёлся пробитый в верхней части котел и средство вынимать его из печи — что-то среднее между багром и ухватом. Острый обломанный конец этого приспособления был словно изготовлен для того, чтобы цеплять конкретно этот котелок за конкретно эту пробоину.

Под потолком в одном из углов висели связки сухих трав: не то приправы, не то — оберег Повелителей Бурь, не то дань здешней мелкой нечисти.

Как Шедде и предполагал, печь сразу же задымила, да так, что хоть вон беги. Но дым через некоторое время развеялся, а весёлое пламя чуть приподняло настроение — хотя до того момента, когда оно начнёт греть помещение, было ещё долго.

Чеор та Хенвил первым делом перевернул и устроил напротив огня пару чурбачков — себе и Темершане, если вдруг она решит присесть.

Пока разгоралось пламя, Шеддерик незаметно наблюдал за ней.

Вот она открыла какую-то коробочку, сунула туда нос — и вдруг громко чихнула, подняв из этой самой коробочки целое облако лёгкой пыли. Вот, отступив немного, вытащила из-за печки мешок грубой ткани. Что она надеялась там найти?

Развязала, не оборачиваясь, словно Шеддерика рядом и вовсе не было. В тот момент она напомнила ему любопытного котенка, забравшегося туда, куда нельзя, и стремящегося побыстрей всё рассмотреть и потрогать — пока не пришли хозяева и не отняли игрушки.

— Садитесь к огню, — подождав ещё немного, предложил он.

— Здесь какая-то крупа. Мешок только снизу намок, так что можно будет сварить кашу.

— Конечно. Отдохните, чеора та Сиверс. Я принесу воды.

Она кивнула, но вместо этого с победным пыхтением вытащила из-за мешочка с крупой промасленный сверток.

— Свечки! Целых три…

Кажется, находки, да и вообще крыша над головой девушку взбодрили. Она немного успокоилась и забыла злиться.

Ну, вот и славно: успокаивать нервных барышень Шеддерик не любил. Он даже не всегда различал, которая из них и на самом деле расстроена, а которая — ловко притворяется, чтобы вызвать сочувствие или получить подарок. И если бы кто-то потребовал честного ответа, он бы, пожалуй, сказал, что ему нет разницы, притворяется женщина, или и на самом деле в печали. Если притворяется, значит, наверное, так ей надо.

Расстраивала сама необходимость притворяться в ответ.

Может и хорошо, что именно эта женщина старательно избегает выглядеть слабой.

Придя к такому выводу, Шеддерик обнаружил, что уже давно стоит у ручья с полным котелком и в задумчивости разглядывает бегущую чёрную воду. Возвращаться в тёмную холодную избушку не хотелось… но там был огонь и насущные дела. От которых не избавиться, даже если сильно захочешь.

Вернувшись, увидел, что Темершана та Сиверс тоже не теряла времени. Почистила лавку, достала откуда-то околотое глиняное блюдо и теперь осторожно разбирала зёрна, отделяя их от комков плесени и грязи. Светила одинокая свечка. В избушке пахло сухим теплом и вперемешку — землей.

— Не закрывайте! — не отрываясь от работы, попросила она.

— Так мы этот дворец никогда не обогреем, — улыбнулся Шедде, но просьбу выполнил. Снаружи сквозь облака начало проглядывать солнце. А солнце — это всегда лучше, чем тёмная хмарь.

Она отвлеклась от зёрен, поправила волосы. Шеддерик заметил:

— У вас сажа на щеке. Вот тут. — Показал на собственную скулу.

Темершана зеркально потёрла указанное место, и тут же ответила:

— А у вас — борода. Это необычно. Все ваши бреют бороды.

— Клятвенно обещаю побриться, как только выдастся возможность.

— Не нужно.

— Вы считаете, мне к лицу? — Шедде решил воспользоваться хорошим настроением девушки и немного её взбодрить, хотя и догадывался, что вряд ли удастся. Он даже повернулся к свету и гордо задрал к потолку подбородок, чтоб Темери смогла его лучше разглядеть.

Но оказалось, что снова ошибся. Темершана выпрямилась на лавке и обстоятельно ответила:

— Дело не в этом. С бородой вы меньше похожи на ифленца. Это немного… я начинаю забывать, кто вы и куда мы идём.

— А я уж думал, что-то поменялось.

— Я понимаю, — вздохнула она, — Вы от меня устали, наверное. Это ничего, я постараюсь молчать, и всё будет хорошо.

— Почему вы думаете, что если молчать, то всё будет хорошо?

Шеддерик осторожно опустился на дальний от мальканки край лавки.

— Не знаю. Я ведь думала, что у меня есть дом — монастырь Золотой Матери. Пресветлые сёстры были почти как семья. Но появились вы, и оказалось, что всё неправда. Кроме, пожалуй, самой Ленны, которая никогда… она никогда не предаёт.

— Я говорил — в городе вас помнят. Там есть люди, для которых ваше возвращение будет праздником.

— Вряд ли. — Улыбка едва заметно коснулась её губ — кажется, впервые за всё это время. — Я изменилась… весь мир изменился.

— И, тем не менее, я знаю хотя бы одного человека, которому вы дороги не только как доброе воспоминание. Может быть, припомните — Янур Текар, у него таверна под названием «Каракатица»…

Темершана даже вскочила:

— Шкипер Янур? Он жив? Правда? Как он? Впрочем, вы же, наверное, не знаете…

— На момент моего отъезда он был жив и здоров. Насколько знаю, заведение у него небогатое, но популярное у рыбаков и горожан. Значит, помните…

— У меня была лодка.

Она снова улыбнулась — как будто мыслями вернулась во времена до ифленского нашествия. Улыбка ей шла — как, впрочем, она идёт всем без исключения молодым хорошеньким девушкам. Улыбка её меняла.

— У меня была лодка — небольшое одномачтовое судёнышко. Отец подарил её мне на день рождения. Шкипер Янур — старый друг отца, и он, конечно, согласился командовать моей лодкой. Я же его с детства помню. Он приходил на лодку первым. Вставал на носу и слушал, как бьют на причале колокола. Матросы должны были успеть прийти до последнего боя. А я караулила за бочками, чтобы его напугать, когда он, наконец, пойдёт по палубе. Отец думал, что я буду просто кататься вдоль берега и любоваться видами из окна каюты. А мне хотелось, чтобы всё — по-настоящему. И я донимала Янура, пока он не согласился немного меня поучить…

— …и вы забрались на мачту, — вздохнул Шеддерик. — и потом долго думали, как будете слезать.

— Вы как догадались? Правда. С мачты корабль кажется таким маленьким.

— И ветер. И страшно пальцы разжать…

— Да. И ещё внизу смешно причитает тётушка, которую приставили присматривать за мной на лодке. Потому что молодой девушке неприлично путешествовать одной в компании грубых матросов…

— И в какой-то момент желание лезть вниз исчезает…

Она бросила на Шеддерика быстрый недоверчивый взгляд. А потом вернулась к своему рукоделию. Хотя даже беглого взгляда на плошку хватило бы, чтоб понять — там не осталось уже ни одного гнилого или плесневелого зернышка.

Так что пояснять пришлось её спутанной макушке:

— Когда мне было семь лет, я тоже залез на мачту. Прятался от отца. Снимали целый вечер всем экипажем. Даже пришлось на сутки отложить отплытие.

— Вам, наверное, влетело.

— Было дело…

— Шкипер Янур отправил меня мыть посуду. А потом сказал, что в дамских башмачках на мачте делать нечего. И попросил отца, чтобы мне заказали матросский костюм. Это всё равно было как игра: никто бы не позволил мне ходить под парусом дальше рыбацкой бухты. А хотелось верить, что всё по-настоящему. И мы в хороший день выходили за гряду, в открытый океан… пока однажды не увидели там ифленские паруса. Янур приказал срочно возвращаться. Так что мы были первыми, кто узнал о нашествии…

Она рассказывала как будто даже не Шеддерику, а зернам в плошке. Медленно водила по ним пальцем, рисуя странные узоры, и говорила.

— А потом была осада. Осень выдалась тёплой, был неплохой урожай… так говорили взрослые: что урожай хороший, что мы продержимся до прихода помощи из соседних рэтахов. Что эта помощь уже собирается, и ждать не придётся долго. Но ифленский флот прошёл защитную гряду так, словно им кто-то расчищал путь. Солдаты в чёрном… мы видели сверху, из крепости, как солдаты вошли в город, как начались бои на улицах. Было очень страшно, потому что ничего нельзя сделать — война в твоей родной бухте и в то же время за огромной каменной стеной. Мало кто ведь успел покинуть Тоненг — всё случилось быстро. Но часть горожан укрылась в крепости, а в гарнизоне начали спешно обучать ополченцев. Я тогда представляла, что переоденусь мальчишкой и тоже сбегу в ополченцы. Может, так надо было сделать, но я не решилась.

— Вы бы погибли.

— Может быть, это было бы и лучше, чем то, как вышло на самом деле…

Голос её звучал уже почти шепотом. Шеддерик решил, что если она продолжит рассказ, то перебивать больше не будет…

— Вы знаете, что было дальше, — вздохнула она.

— Я был далеко на юге. Что император затеял войну на Побережье, услышал лишь через полгода после того, как Тоненг был взят, а весь рэтах Танеррет перешёл под власть островов.

— Было много крови. Когда сопротивление сломили, солдаты принялись вымещать злость на мебели и на немногих выживших… мы прятались в одной из комнат в круглой башне. Считалось, что она самая защиЩённая. Мы тогда уже знали, что отец убит, и знали, что тоже скоро умрем…

— Почему же вы оставались в крепости?

— Отец был уверен, что придёт помощь. А она не пришла.

— Но как-то же вы оказались в этой вашей обители всеобщей любви? Что случилось?

— Что могло случиться в только что взятой крепости с женщинами, детьми и калеками, которым больше негде было прятаться? Одних убили… других — лучше бы убили. Мне было четырнадцать. Для ифленских убийц это вполне достаточный возраст, чтобы…

Она вдруг выпрямилась и прямо посмотрела в глаза Шеддерику. Впервые за эти три долгих дня.

— Я дралась. Я убила одного из них каменной статуэткой. Это их разозлило — а до того они смеялись. Убивали, смотрели и смеялись. Я надеялась, что всё однажды забудется… но почему-то даже сейчас я помню… я их всех помню. Пожалуйста, не спрашивайте меня больше. Я говорила, не хочу об этом…

Боевого опыта Шедде хватило, чтобы представить, как это было — как это могло быть. Как отчаянно должна была драться та, прежняя Темершана. И какими смешными должны были казаться её попытки защитить себя разгорячённым боем солдатам. Она была их законной добычей — вместе с драгоценностями, мебелью, запасами еды и вина.

Многое встало на свои места.

У неё были причины не желать возвращаться в Тоненг. Серьёзные причины. До которых, вообще-то, самому Шеддерику та Хенвилу не должно быть никакого дела. Потому что она — это всего лишь ещё один хороший шанс избежать народного бунта в Тоненге и большой войны с соседями рэтаха — в будущем.

Шеддерик осторожно сказал:

— Если вы желаете, я верну вас в монастырь или отведу в любое названное вами место.

— А если бы я сказала вам… сказала тогда, в обители. Вы отказались бы от идеи женить на мне своего брата?

— Не знаю. — Шеддерик продолжал наблюдать, как пальцы девушки всё медленней двигаются по плошке с зернами. — Может быть. Но скорей всего я просто действовал бы немного иначе. Темери. Я не хочу вас обманывать. Страна действительно на грани большой беды, и вы мне тогда и вправду казались единственной возможностью если не отменить катастрофу, то хотя бы отложить. Да, ваше присутствие не гарантирует, что всё пройдёт гладко. Но вы — единственная наследница рэтшара. Наследница, портреты которой есть чуть не в каждом доме, их держат за полкой с идольцами Покровителей. Но если вы сейчас скажете мне, что хотите вернуться к монахиням, я выполню вашу просьбу.

Темершана покачала головой с лёгким сожалением:

— Я не смогу вернуться. Я вышла из-под покровов Великой Матери. Это означает, что обряд речения для меня более недоступен. И я не хочу быть у них приживалкой. Особенно после того, как легко они согласились на сделку с вами. Я сама решила, что поеду в Тоненг, помните?

— Ну, я не оставил вам выбора.

— Знаю. И всё-таки, это было моё решение.

— Мы с братом сможем вас защитить.

— Давайте сюда воду. Попробую сварить нам что-то вроде каши. Только соли здесь нет, так что будет невкусно.

Шеддерик, немного удивлённый резкой сменой темы, передал ей на четверть заполненный котелок.

Темершана осторожно ссыпала в него зерна, а потом ловко, как будто всю жизнь так готовила, импровизированным ухватом поставила котел в печку. Подышала на замёрзшие руки и ответила на вопрос, который так и не прозвучал.

— Те люди. Офицеры, соратники вашего отца. Ведь не только я их помню. Они тогда прекрасно знали, кто я. Они тоже должны меня помнить…

Шеддерик обозвал себя в уме беспросветным идиотом, но не придумал, как ей ответить. Просто сказал:

— Залезайте на печку. Там, наверное, уже тепло. Отдохните.

— Каша. Надо дождаться. Может пригореть…

Фразы у неё получались короткие и ломаные — как будто в сознании её удерживала только одна сила воли.

— Я послежу за кашей, — пообещал Шедде. — И позову вас, как только будет готово…

Темершана та Сиверс

Темери проснулась с ощущением большой потери. Словно что-то оторвали от сердца, что-то значимое, но незримое. Оторвали и спрятали в старинной железной шкатулке, а ключ выбросили в окно.

Но непостижимым образом оказалось, что без этого оторванного куска дышать легче.

Было темно и жарко. Пахло дровами.

Темери осторожно свесилась с лежанки над печкой: слезть вниз значило признать, что ты уже проснулась. А значит, можешь заняться чем-то полезным. Слабость, навеянная предыдущими бессонными ночами и голодом, нашептывала: рано ещё просыпаться, нужен отдых…

Шеддерик та Хенвил дремал на узкой лавке в углу, напротив печки; догорающая свеча слабо освещала его небритое лицо, наполовину скрытое прямой русой чёлкой; хорошо было видно левую руку в чёрной перчатке — эту перчатку благородный чеор ни разу при ней не снял, как будто это и не перчатка, а сама кожа руки стала чёрной и гладкой. Рядом лежал нож и пригоршня светлых стружек. А на полу у самой печки стоял котелок.

Темери лежала, и с каким-то странным чувством отстранённого спокойствия думала: «Я его убью. Я ведь убью его, не сейчас, так когда выберемся из этих лесов ближе к людям. Мало ли, что он обещал и что говорил… и что я говорила — ифленцам верить нельзя. Вот нож. Он лежит, как будто специально для меня. Надо просто тихонько, очень тихо, незаметно, спуститься, подойти и ударить… только не мешкать и не раздумывать, иначе не хватит ни сил, ни смелости…».

Она горько улыбнулась: такие мысли приходили в голову без счёта… и каждый раз это были словно не её мысли. Чужие.

В реальности всё будет не так. В реальности этот сильный злой мужчина проснётся ещё до того как ты к нему приблизишься. Он не испугается. Он скажет что-нибудь едкое… или просто так посмотрит, что снова останется только бессильно злиться… или горевать.

Темери тряхнула головой, прогоняя дурные мысли и ночные страхи. Что-то она должна была сделать… что-то важное…

Всякий сон в этот момент с неё слетел: доварилась ли каша? Съедобная ли? Или крупа настолько испортилась, что съесть варево не получится?

На шорох вскинулся и Шеддерик — хорошо, что за пистолет не схватился. Темери виновато махнула рукой и спустилась вниз.

Она не помнила, когда успела снять сапоги — оказалось, что их нет на ногах, а сами ноги, отогревшиеся в тепле, покраснели и немного опухли.

Но это ничего — тепло — не холод.

Поискала глазами — не нашла. Пока не сообразила поискать там, где спала, на лежанке. Сапоги кто-то аккуратно постаил у трубы. Они были сухие.

Смешно подогнув под себя пальцы, она проковыляла по студёному полу до лавки. Под пристальным взглядом Шеддерика — ей казалось, что ифленец не отрываясь смотрит на неё, но проверять она боялась, и потому старалась всё делать чётко и точно. Как будто он может над ней посмеяться.

Благородный Шеддерик та Хенвил

Мальканка проснулась, наверное, за полночь. Снаружи поднялся ветер, было слышно как он там завывает, очевидно желая забраться в относительное тепло избушки. Шеддерик и сам то задрёмывал под звуки ветра, то вдруг просыпался от ощущения, что там не ветер шумит, а воют дикие лесные звери — все, какие только могут быть в этом холодном безлюдном лесу.

Просыпался, подбрасывал полешко в огонь, и снова задрёмывал, поняв, что опасность ему только пригрезилась.

Мальканка проснулась, зашевелилась на печи. Показалось заспанное лицо в обрамлении спутанных волос. Окинула сонным взглядом помещение. Нахмурилась. Выглядела она потешно, так что Шеддерик позволил себе некоторое время ещё исподтишка наблюдать за ней.

Скоро голова убралась. Зато с полки свесились ноги. Ещё повозившись наверху и найдя подле себя обувь, Темершана та Сиверс осторожно слезла на холодный пол.

Чтобы добраться до лавки ей пришлось сделать несколько шагов по нестроганым холодным доскам. Медленно, поджав под себя пальцы и прикусив губу, она сделала эти несколько шагов, и замерла, поняв, что дальше ей придётся как-то перебираться через ноги ненавистного ифленца. Шеддерик нехотя освободил дорогу.

Темершана быстро, как будто кто-то может помешать, юркнула к лавке. Устроилась на дальнем от Шеддерика краю и принялась обуваться. Вот только то ли сапоги за минувшие часы успели немного ссохнуться, то ли ноги отекли. Обуться у неё всё не получалось.

— Каша. — Напомнил Шеддерик. — Вполне съедобно получилось. Я оставил вам вашу порцию, жалко, нет соли…

Она бросила шнурки, выпрямилась. Потом улыбнулась, пожав плечами:

— Я забыла. Забыла, что хочу есть. Странно, но, кажется, будто и не хочу.

— Так бывает, если долго голодаешь. Но у нас с вами всё ещё не так плохо. Так что взбодритесь. Берите ложку и…

— А ложки…

Перед тем как заснуть, Шеддерик продуктивно потратил час, вырезая из щепки подобие ложки. Дело для него было новое, да и большой широкий нож для такой тонкой работы тоже годился слабо, но всё-таки кое-что у него получилось.

Темери критически оглядела его творение, как будто пытаясь понять, за какую сторону следует держать, а какую надо окунать в еду. Но всё же сочла его годным. Шеддерик осторожно поднял на лавку уже немного остывший котелок.

Каши на дне оставалась ровно половина от того, что получилось изначально. По мнению Шеддерика — этого и цыплёнку было бы мало: во всяком случае, он съел свою часть и не заметил. Темершана осторожно поддела небольшой кусочек, попробовала. Потом быстро и аккуратно принялась есть, позволив себе лишь единожды бросить быстрый взгляд на Шеддерика.

— На острова такие холода приходят в конце зимы, — сказал он, чтобы не молчать.

Темершана кивнула:

— А у нас даже снег выпадает редко. Но одну такую зиму я помню… как раз в тот год, когда пришёл ифленский флот.

Подумала и добавила:

— Вы, наверное, думаете, что я застряла мыслями в прошлом. В монастыре казалось, что всё забыто. Я даже думала, что если стану монахиней, это и будет моей новой жизнью, и я никогда больше не вернусь в Тоненг, тот Тоненг, который был тогда. А новый Тоненг, тот, который есть сейчас — это совсем другой город, до которого мне не будет дела… так же, как ему до меня. Но всё получается по-другому, и я…

Выдохнула почти шепотом:

— Я просто боюсь. Но вам, наверное, это смешно.

— Когда мать умерла, мне было двенадцать. Всё сразу изменилось: дома я стал не нужен. Сейчас я знаю, почему так вышло, тогда — задавал себе вопрос и никак не мог найти причину. Что делал не так, за что меня наказывают, почему мне больше нельзя играть с прежними друзьями… меня отправили к отцу, в одну из недавно присоединенных к империи южных провинций. Это было самое долгое и печальное путешествие в моей жизни. Путешествие из одного дурного сна в другой, ещё более дурной. Тем более, отца я плохо помнил. Он редко появлялся и редко обращал на меня внимание. А после того случая с мачтой… в общем, от этой поездки я ничего хорошего не ждал.

Темершана поёжилась, как от холода, хотя печка нагрела комнатушку так, что впору снимать не только верхнюю одежду, а вообще всю, какую только позволят приличия.

— Странно.

— Что?

— Вы меня успокаиваете. Так не должно быть.

— Потому что я злодей-ифленец? Убийца?

Темершана ответила с облегчением:

— Да. Вы как будто всё понимаете. Это пугает…

Шеддерик невесело усмехнулся:

— Вы как, выспались? Или…

Она заметно смутилась.

— Я потом отдохну. Теперь ведь ваша очередь… а я покараулю.

— На лежанке места хватит для двоих.

— Нет. Я… потом. Можно?

Шедде только рукой махнул и забрался в тёплый уют над печью. Попутно расшнуровывая куртку и скидывая сапоги. Захочет — сама заберётся. А нет — внизу на лавке такой небольшой девушке вполне можно разместиться…

Сон оказался не из приятных — тот самый сон.

Пленник, снова прикованный к решётке, тяжело и хрипло дышал. Палач продолжал монотонно повторять про бочки со смолой и про деньги, пленник — хрипел своё «нет».

Смотреть на пытку было тяжело, но Шеддерик не мог не смотреть. Во сне — ни зажмуриться, ни отвернуться. Эта пытка была не только для пленника. Для него тоже: смотри, изучай. Запоминай.

Когда с парня начали сдирать кожу — с плеч и боков, потом — с груди, Шедде готов был кричать от несуществующей боли. Когда пленник терял сознание, помощник палача лил на него солёную воду из ведра.

Пятый. Пятый день из семи. На шестой пленник во всём признается. На седьмой — умрёт. Сам умрёт, в камере. Ослеплённый, с разбитыми коленями и разможжёнными пальцами, почти лишённый кожи.

Его труп вернут родственникам. А тех родственников окажется — одна лишь обезумевшая от горя мать. Известная в городе ведьма и гадалка…

Проснувшись, Шеддерик увидел, что Темершана свернулась, как котенок, напротив печки, укрывшись его просохшим на печи плащом. Зрелище это странным образом сняло душное, болезненное ощущение, которое всегда сопровождает кошмары.

Избушка давала передышку, но не отменяла необходимость спешить в Тоненг. И неизбежно предстояло сегодня, а лучше — прямо сейчас, двигаться дальше. Шеддерик первым делом сунул нос в мешок с крупой, в надежде, что там осталась ещё хотя бы горсть. Но кроме чёрных спрессованных в пластины кусков плесени там не обнаружилось ни зернышка. Темершана вчера очень тщательно перебрала его содержимое.

В оконце утренний свет ещё даже не брезжил. Было тихо.

Шедде взял котелок и вышел наружу, набрать воды. И обнаружил, что ночью ветры сменились. Значительно потеплело, тощее снежное одеяло стало ноздреватым и просело. Облака ещё стремительно неслись по небу, в разрывах иногда поглядывала белая неполная луна. Но внизу, у самой земли, было тихо. Сыпала мелкая морось.

Спускаясь к ручью, он понял, что смена погоды им вряд ли поможет — под слоем снега прошлогодняя листва пропиталась влагой и теперь скользила под ногами, а у ручья образовалась большая лужа густой чёрной грязи. Ругаясь про себя на эту слякоть, он всё же без потерь взобрался обратно к избушке.

Темершана та Сиверс, очевидно, вскочила в тот самый момент, как он покинул домик. К его возвращению в печке снова весело плясал огонь, а плащ лежал на лавке аккуратно свернутым. И даже сапоги уже снова были у неё на ногах.

— Надо было оставить немного еды на завтрак, — вздохнула она.

— Нечего там было оставлять. На завтрак у нас сегодня будет дивная кипячёная вода, согласны?

— Подождите! То есть, да, пусть кипит! Я сейчас!

Когда ей в голову приходит какая-нибудь идея, лицо сразу меняется, словно озаряясь внутренним светом. Вот и сейчас — вроде даже и не улыбнулась, но отчего-то сразу захотелось улыбнуться в ответ. Что-то в ней изменилось со вчерашнего вечера. Как-то без причины, но сразу и заметно. Эта новая Темершана та Сиверс не то чтобы нравилась ему — скорей забавляла и на время заставляла забыть о самых главных насущных проблемах.

Сейчас она мышкой выскользнула за дверь. Шеддерик ловко засунул котел в печь и сел напротив — ждать, когда вскипит. Ну, или когда вернётся мальканка.

Она вернулась почти сразу — с небольшим букетом еловых веток и мха.

— Это пихта. А это серый мох ягель. Его едят лоси и олени, значит, он съедобный…

— …но вряд ли вкусный. Будем варить, или его так жуют? Как олени?

— Олени его точно не варят… я не знаю. А кипяток с пихтой вкусный. её заваривают, чтобы лечить воспаления и лихорадку. А мы в монастыре просто так бросаем во взвар. Для вкуса.

— Отлично! Значит, бодрящий кипяток с пихтой и олений мох! Отличный завтрак.

Шеддерик вообще-то знал случай, рассказанный знакомым моряком. О том, как рыбачья лодка разбилась на северном пустынном острове, и выжившие ждали помощи почти месяц, питаясь в основном ягелем и брусникой, потому что сильный прибой исключал возможность рыбалки. И все дождались помощи. Правда, сильно страдали от истощения.

На вкус ягель оказался почти никакой. Мягкое, пружинящее во рту нечто, которое трудно глотать. Он пах прелью и лесом. Всё равно как если бы пришлось есть мягкие деревянные стружки. Так что, попробовав кусочек, от этого яства они отказались.

А вот пихтовый взвар оказался даже вкусным — мальканка не соврала.

Одна жалость — с собой не возьмешь.

Часть утра он потратил на то, чтобы восстановить потраченные запасы — принести из леса хворосту, раз уж нет топора, чтобы нарубить полноценных дров. Так было принято на островах, и он счёл, что и здесь, в лесу, так будет правильно и честно.

Впереди оствалось ещё два дня тяжёлого пути к деревне на перекрёстке, и неизвестно сколько — после…

Глава 6. Наперегонки со временем

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

…о том, что деревня близко, их вначале предупредил тёплый запах дров и очага, а потом, почти сразу, они наткнулись на нахоженную тропу. По ней, должно быть, местные крестьяне ходят по дрова. Тропа привела к огородам, минуя тракт.

В деревне их наверняка ждали с нетерпением, Шеддерик это прекрасно понимал. Одно радовало — Темершана держалась удивительно хорошо. Передышка в избушке пошла ей на пользу, да и сам он периодически ловил себя на мысли, что самая худшая часть их совместного путешествия позади. Самым худшим стали холод и голод…

Но заморозки отступили, да и о голоде, коли уж они вышли к человеческому жилью, скоро так или иначе тоже можно будет не думать.

Прошлую ночь они провели снова почти с комфортом, укрывшись в ветхом от времени стогу. Но время уходило, Шеддерик как будто даже чувствовал, как оно сыплется песком сквозь пальцы. Ему уже казалось, что если так дальше будет продолжаться, то до Тоненга они добредут, дайте Повелители Бурь, к весне. Бледными тощими скелетами.

А значит, надо было думать, как это сделать быстрее.

— Нам нужны лошади, — сказал он вслух.

Его спутница задумчиво кивнула. Заметила:

— В гостинице держат почтовую лошадь. Но это стоит денег…

— Значит, попробуем добыть лошадок иначе… вы верховой езде обучены?

— В монастыре нет верховых лошадей. Но раньше мне нравилось ездить верхом.

— Вот и отлично. Я думаю, те, кто устроил за нами охоту, ждут в деревне, когда мы появимся, и ждут уже давно. И у них наверняка есть и лошади, и еда, и тёплая одежда. И я совершенно не вижу причин, почему бы нам с вами этим всем добром не воспользоваться.

Важно было заставить мальканку поверить, что план хорош. Потому что сам Шеддерик видел в нём немало прорех. Для начала стоило узнать, сколько человек собралось в деревне по их душу. И неплохо бы ещё выяснить, кто эти люди, кому подчиняются, чего хотят. Хотя… хотят они, вероятно, немедленной смерти и его самого и его подопечной. Иначе на тракте вели бы себя осторожней.

Темери невесело улыбнулась в ответ:

— Будет непросто.

— А мы спросим у местных, где тут пришлые своих лошадок держат. Я думаю, здешнему народу наши с вами преследователи тоже уже порядком надоели.

— Вы только…

— Что?

Она нахмурилась. А потом вдруг тихо, но твердо сказала:

— Пообещайте, что никого не убьёте. Никого из местных. Пусть никто не умрёт.

Никого он не собирался убивать, и вообще надеялся всё проделать тихо и незаметно, но Темершана продолжала буравить его тёмным тревожным взглядом.

Шиддерику стало смешно: надо же. Сама чуть живая, ручонки трясутся, надо бы думать о том, как выбраться из этой переделки, не пострадав, а её заботит, убьёт он кого-нибудь или нет.

На его невесёлый смешок мальканка нахмурилась ещё суровей:

— Разве я о многом прошу?

— Хорошо. Я никого не буду убивать, если только кто-то не попробует убить вас или меня.

— Вам смешно.

— Я смеюсь не над вами.

Не поверила. Но кивнула, показывая, что приняла ответ. И вдруг сама вытянула руку, указывая в сторону деревни:

— Смотрите! Человек идёт. К нам!

— Отлично, я его встречу. А вы…

— Сижу тихонько в кустах?

Что это, первая попытка пошутить? Жаль, не ко времени. Шедде кивнул, на бегу уже прикидывая, как и где лучше встретить бредущего по своим делам крестьянина.

Это был парень, довольно молодой, вряд ли ему сравнялся третий десяток. Щуплый и невысокий. Он не спешил. А куда спешить? Дорога знакома, всю жизнь здесь ходил, никаких неприятностей не встретил. Шёл, засунув руки в рукава широкой парки из овчины. Думал о чём-то приятном — по тонким губам бродила улыбка. Узкое угреватое лицо, мягкий подбородок, тёмные кудри. Не самый приятный тип, по всему видно, ну да выбирать не приходилось.

Шедде дождался, когда парень подойдёт ближе, заодно убеждаясь, что у того не припасено ни ножа, ни топора, и шагнул навстречу, недвусмысленно выставив вперед пистолет.

Тот смешно сглотнул и сбился с шага.

— Пойдём-ка, — улыбнулся ему ифленец, — пойдём-пойдём, поговорим. Тихо и мирно…

И добавил, увидев, как его «добыча» набирает в лёгкие воздух, чтобы закричать:

— А будешь орать, мне придётся выстрелить. Народ на шум может и прибежит, но тебе-то будет уже всё равно…

Крестьянин как был, с открытым ртом, так и кивнул. Видимо, все встречные аргументы вылетели у него из головы, если они там и были.

— Давай, пошли по тропе. Не спеши.

До того места, где пряталась Темершана, они добрались быстро. Свернули с нахоженной тропки на менее нахоженную, миновали небольшой ельник, и вот она, укрытая со всех сторон от посторонних глаз крохотная поляна.

Темери поднялась с облюбованной коряжки навстречу мужчинам.

Парень растерянно остановился, держа руки на весу, чтобы казаться безобидным, и это, по мнению Шеддерика, было правильно.

Сам он неторопливо убрал пистолет (незаряженный, конечно, некогда было заряжать). Негромко потребовал у пленника:

— Ну, давай, рассказывай. Что там у вас в деревне? Чужаки есть? Давно пришли?

Тот нахмурился, сжал губы и несколько раз перевёл взгляд с Шеддерика на его спутницу, очевидно, что-то решая для себя.

— Не бойся, не обижу, если правду расскажешь.

Краем глаза он наблюдал, как Темершана осторожно перемещается так, чтобы не стоять с пленником лицом к лицу.

Парень ещё раз гулко глотнул и зажмурился. Кажется, он был уверен, что лютой и немедленной смерти ему не избежать. Но Шеддерик не собирался призывать по его душу слепую охотницу: пленник не выглядел героем. Он обязательно всё расскажет: вон, как губы обгрыз.

Шедде ждал. Через минуту крестьянин осторожно открыл сначала один глаз, потом второй… и тяжело вздохнул: враг никуда не исчез, всё так же стоял в одном шаге. Небритый мрачный ифленец в потрепанной грязной одежде и с пистолетом на поясе.

— Так это вас что ль ловят, добрый чеор? — хрипло спросил он. — Ежели поймают, так и уберутся?

— Не поймают, — улыбнулся Шедде. — Если ты нам поможешь…

— Это как я помогу? Я вам никак не помогу. Простой я человек. Чем я могу помочь?

Пленник словно разом поглупел, то ли с перепугу, то ли, чтобы усыпить бдительность.

— Как тебя называть?

Нахмурил прыщавый лоб, осторожно спросил:

— Зачем вам моё имя, добрый благородный чеор?

— Чтоб тебя. Прозвище у тебя есть, кличка? Как к тебе обращаться?

— Довен я. А все-то Рыбаком называют…

— Вот и хорошо, — хмыкнул Шеддерик. — Так, сколько там, в гостинице, гостей собралось по нашу душу, а Довен-Рыбак?

— Так пятеро, — пожал парень плечами, как будто парой минут назад не собирался молчать даже под страхом смерти. — Здоровые все, да в форме имперской, вот почти такой, как ваша, добрый благородный чеор, только поновей. И ружья у них.

— И все сидят в гостинице?

— Ну как… когда и сидят. Когда патрулируют. Но из деревни-то редко куда выезжают. Больше всё-таки сидят в кабаке, да вино пьют. Конечно Хупету-Корчмарю прибыль, и гости они спокойные, да только пора бы им уж в свою столицу возвращаться, ифленским, простите, мор… э… морским бродягам. Нечего им тут делать, мой батя так думает. И я тоже так думаю.

— Значит, пятеро. Ждут в гостинице, из деревни не выезжают… возможно, всё получится немного легче, чем я ждал…

Последнюю фразу Шеддерик пробормотал под нос, и Довен-Рыбак её не услышал. Зато хорошо расслышал первую, и поспешил дополнить информацию:

— Конечно, куда им ехать, с ними сиан столичный. Заносчивый, как артельный, важный. В капюшоне. Вина не пьёт. Везде каких-то палок натыкал, так теперь кроме как по тропинке, никуда и не пойдёшь. Говорит, эта его магия и убить может. Надеется, наверное, что вы, добрый благородный чеор, в деревню так прямо и пойдёте, прямо в их руки. А его сианские ловушки — тут как тут!

— А, нет, — вздохнул Шедде. — Не легче. Ну что, Довен-Рыбак, проводишь меня в деревню? Мне надо посмотреть, что там за сиан, и что он там куда натыкал…

Парень уже немного освоился, осмелел, и нет-нет, да зыркал в сторону Темершаны. Шедде казалось, что с любопытством. Как будто у него на языке вертится вопрос, который он не смеет задать.

— С позволения… добрый благородный чеор… мне бы не хотелось этого делать. Ведь они ж и меня за компанию с вами пристрелить могут, у них же ружья, не чета вашему пистолету.

— Действительно. Как опасно! — протянул Шедде. — Прогуляться по родной деревне со старым знакомым, ехавшим мимо, да заблудившимся.

— Да какой же вы мой знакомый, у вас вон волос светлый, одёжа столичная! Не пойду! А меня сейчас батя хватится, тревогу подымет. И уж тогда это вам придётся бежать и прятаться…

Парень даже спину распрямил и нос задрал, почувствовав себя хозяином положения.

Что было плохо, так это то, что его действительно могли хватиться и поднять тревогу. Если бы мальканки рядом не было, Шедде бы один раз вломил зарвавшемуся дурню по челюсти, да и дело с концом.

Кто мог подумать, что обещание «никого из местных не убивать» так быстро будет испытано на прочность? Оно конечно, бить — не значит убивать. Но пока она тут стоит и смотрит — ничего не выйдет. Ибо потом неизбежно придётся долго и кропотливо восстанавливать её доверие. Или тоже бить.

Так, чтобы вспомнила пережитую давно в прошлом боль, окончательно превратившись из человека в не очень ценную, но пока ещё нужную вещь…

Мысль была из самых паскудных. Шеддерик даже головой слегка тряхнул, прогоняя ее.

Бить крестьянина было нельзя ещё по одной причине. Как бы ни старался, а четыре дня путешествия по заледенелому лесу без еды и почти без сна его вымотали и ослабили. Как бы грозно он сейчас ни выглядел, и каким бы неопытным кулачным бойцом ни был бы его противник, вероятность того, что парень вырвется и убежит, оставалась серьёзной. Впрочем, терпение у Шедде было не безграничным. Особенно сейчас, когда позади долгий путь, а цель совсем рядом.

Оставался ещё вариант с подкупом. Вариант ненадёжный, потому что не исключал возможности обмана.

Шеддерик осторожно открепил от шейного платка старинную агатовую брошь, и показал её парню.

— Может, передумаешь?

Глаза у того заблестели. Он даже ещё больше приосанился. Наблюдать это было забавно.

— Я даже не прошу тебя вести меня к гостинице, — улыбнулся ифленец. Просто покажи одну из сиановых вешек, любую, и всё.

Довен-Рыбак облизал губы.

Он был почти согласен.

— Но сначала… нам нужно незаметно миновать деревню. Ступай впереди, покажешь дорогу. Чеора та Сиверс…

Темершана быстро кивнула, поспешила вперёд, раздвигая по пути мокрые еловые лапы. У тропы оступилась, чуть не упала — Шедде поймал за локоть.

Всё-таки им обоим требовался отдых и нормальная еда. И чем быстрей, тем лучше.

Шеддерик перехватил пристальный взгляд крестьянина. Не робкий, а такой «оценивающий», как будто тот старается как можно больше запомнить. Вероятно, надеется, оказавшись на свободе, тут же донести о них тем, кто сейчас командует в деревне.

Что ж, посмотрим, чем дело закончится на самом деле.

Они шли втроём сквозь мокрый лес, и Шеддерик старался двигаться так, чтобы успеть перехватить Довена-Рыбака, если тот решит удрать; и чтобы успеть подхватить Темершану, если та надумает падать.

Обошлось.

Мальканка хорошо держалась, но только покровители ведают, чего ей это стоило.

Через четверть часа неприметная тропа, по которой они шли, вывела к наезженному перекрёстку.

Не желая, чтобы Довен его услышал, Шедде лёгким прикосновением остановил девушку, и сказал, понизив голос:

— Как мы уйдём, ступайте вдоль тракта, не останавливайтесь. Если всё пройдёт нормально, догоню вас через час.

И услышал в ответ:

— Будьте осторожны. Если пропадете, я одна не справлюсь.

— Конечно. Не переживайте за меня. Всё будет хорошо.

Так надо было ответить — хотя бы потому, что впервые она проявила тревогу о будущем.

Повернулся к пленнику.

Тот стоял, набычившись, глаза прищурены, руки в боки.

— Это, — сказал он. — Дело всё же опасное, благородный чеор. Неплохо бы цену-то поднять… а я пообещаю молчать о вас и о вашей девке.

Шеддерик нехорошо улыбнулся, но пленник угрозы не почуял. Он, видно, был из тех, кому не ведомо ощущение границ, а возможная прибыль затмевает разум.

Возможно, он считал, что у благородного чеора и его спутницы просто нет выбора…

Он ошибся.

Шеддерик даже подумать не успел, как его кулак прилетел в глаз Довена-Рыбака. Тот высоко, по-бабьи вскрикнул и сел в грязный снег у обочины. Хорошо, что правый кулак — в ином случае дело простым фингалом могло не кончиться. Но Довен об этом догадываться не мог. Он довольно проворно поднялся. Уставился на Шеддерика с ненавистью.

Ну, в конце концов, от него и не требовалось дружеского участия. Только небольшая вынужденная помощь.

— Так бы и сказали, что денег нету, — прогнусавил он. — Чего бить-то… помогай им тут задарма…

— Чтоб язык держал за зубами.

Да, срываться не стоило. Но уж больно напрашивался этот Довен-Рыбак…

Ладно, главное, чтобы выполнил свою задачу. А там ясно будет, что с ним делать.

Темершана сгребла с еловой лапы ком относительно чистого снега, протянула пленнику:

— Прижмите. Поможет от синяка.

Тот скривился, как от зубной боли, пробормотал:

— Будет мне всякая ифленская подстилка советы давать…

Шедде услышал. Но когда развернулся, оказалось, опоздал: Темершана справилась сама.

Довен-Рыбак сидел в той же грязи, из которой минуту назад вылез, а Темери стояла над ним, тряся отбитым кулаком.

Кажется, у парня будет не один фингал, а два. Такое сложно объяснить родственникам. Впрочем, если он и дома никогда не следит за языком, то возможно, родные не сильно удивятся.

Шеддерик с удовольствием отметил, что второй раз Довен-Рыбак встал с куда большим трудом. А когда их взгляды встретились, Довен смог окончательно убедиться, что ифленец полностью на стороне своей спутницы.

Бледная Темершана едва заметно улыбнулась, показывая, что о ней тоже беспокоиться не стоит.

Возможно, это было не так, но тянуть время не стоило. Языкастый пленник чем дальше, тем больше приносил неприятностей.

Вешки сиана всегда много говорят о том, кто их расставлял. У каждого, владеющего тайным знанием, свой стиль, почерк, магия. И если знаешь, куда смотреть, то легко сможешь определить, к какой школе сиан принадлежит, в каких краях обучался, а при должной подготовке сможешь даже узнать имя.

Шеддерик в тайных знаниях силён не был. Но что-что, а видеть и замечать детали, находить связи между событиями и предметами за несколько лет представительской работы в соседней стране научился.

Сиан, сопровождавший отряд из Тоненга, учился в метрополии — его вешки сделаны из орешника, который на Побережье встречается крайне редко. Он или слишком самонадеян, или молод, потому что оставил свои изделия на виду, не озаботившись маскировкой. И у него всё в порядке с тщеславием и самомнением: сам Шеддерик никогда бы не стал маркировать вешки цветом. Да ещё таким ярким.

Впрочем, возможно, это как раз сделано для местных жителей — чтобы знали, куда ходить не следует.

Шеддерик, убедившись, что Довен за ним не наблюдает, осторожно снял перчатку с левой руки. В свете сумрачного дня сверкнули вживлённые в плоть саруги. Потёр старые шрамы, поморщился. Перчатка давно ощущалась, как вторая кожа, и сейчас рука казалась слабой, незащиЩённой. Хотя, в некотором смысле, дела обстояли как раз наоборот.

Шедде даже на миг пожалел неизвестного сиана, которому предстояло пережить несколько неприятных минут. Тайное знание позволяет связать предметы неживого мира с сознанием владельца, его Эа. А вот древняя магия чернокрылых самим своим присутствием разрушает эти связи. Отчасти поэтому сёстры Золотой матери так ограждают святилища и монастыри от всего, что связано с этхарами. Знали бы они, что у благородного чеора под перчаткой, и его, наверное, не пустили бы на порог.

Если закрыть глаза, то кажется, что от сиановой вешки идёт лёгкое тепло. Шеддерик подержал руку над ней, а потом решительно сжал пальцы на ярко-рыжем навершии. Пальцы слегка закололо, от них вверх по руке побежали струи холода, словно снег и лёд забрались под кожу, ожили там и свили гнездо. Это чужая магия пыталась сопротивляться. Сейчас сиан, где бы он ни был, должен был почувствовать себя сильно нехорошо. Для верности сосчитав в уме до десяти, он отпустил вешку и повернулся к Довену. Тот уже в нетерпении притопывал ногой.

— Так, теперь нам нужна гостиница. А верней — конюшня. Знаешь, как подобраться туда незаметно?

Удовлетворившись лёгким кивком, Шедде принялся быстро заряжать пистолет. Дело было рискованное: с одной стороны, убедившись, что показывать дорогу его принудили при помощи оружия, которое даже не было заряжено, Довен-Рыбак мог просто убежать, и у благородного чеора не хватило бы сил его догнать. С другой стороны, сейчас Довен помогал уже не из страха, а из алчности… так что убегать вроде бы было не в его интересах, ведь плату он ещё не получил.

Довен не убежал. Наблюдал за действиями ифленца прищуренным недобрым взглядом, стоя в пяти шагах от него, и лишь от нетерпения изредка похлопывал себя по бедру.

Далее шли задворками, мимо покосившихся хозяйских сараев, каких-то заборов, мусорных куч, дровяников. Онемение в руке всё не исчезало, и это отвлекало Шедде от наблюдения за окружающим миром. Раньше ничего подобного не случалось — видимо, много вложил сиан в свою магию…

…и тем явственней должен был он почувствовать прикосновение саруг…

Миновали калитку, потом пересекли широкую улицу. Гостиница была уже близко. Довен шёл, как ни в чём не бывало, по центру улицы, Шедде осторожно следовал за ним в тени деревьев и оград.

Он даже уже видел гостиничные ворота, празднично раскрашенные красной и жёлтой краской, когда вдруг его провожатый резво скрылся в ближайшей подворотне, и оттуда несколько раз залихватски свистнул в два пальца.

Помянув недобрым словом морских жуфов, Шеддерик устремился к воротам. Но именно оттуда навстречу выскочили имперские солдаты. Было видно, что условный сигнал их застал во время застолья — кафтан у главаря не застегнут, шапка есть лишь на одном из троих, а плащи и вовсе все трое оставили в доме. В руках у них действительно были ружья, и оставалось только надеяться, что не заряженные.

Шедде вскинул пистолет, не целясь выстрелил, и тут же спрятался за ближайшим древесным стволом. Следовало убрать бесполезное оружие за пояс и приготовить саблю. И самое главное, не дать противнику прицелиться. Если хоть у кого-нибудь из них ружьё готово к стрельбе, шансов выбраться живым из этой передряги у него будет немного.

Окинул быстрым взглядом улицу, в поисках путей отхода: дорога к лесу пока была свободна. Но не тащить же вооружённых солдат по своему следу?

Он метнулся к гостиничному забору. Глухо бабахнуло неподалёку ружьё, но пуля прошла стороной. Невысокий гнилой этот забор оказался всё-таки серьёзной преградой уставшему телу — подтянуться и перемахнуть на противоположную сторону вышло лишь со второй попытки, и Шедде даже услышал звук приближающихся шагов — это преследователи решили взять его живым. Пусть пытаются! Не такие пытались!

Теперь важна была только скорость…

Нет, пожалуй, скорость и везенье. Но об этом лучше не думать. Шедде бежал к хозяйственным постройкам, ощущая у себя на спине перекрестье чётко нарисованной мишени.

Жалкие два десятка шагов — и целая вечность ожидания выстрела.

И всё же выстрел грянул, когда он уже скрылся за телегой с бочками, которую как раз начала разгружать гостиничная прислуга.

Стараясь не сбить работников с ног, он метнулся в открытый склад. Куда дальше?

Небольшая дверь в дальней стороне помещения вывела к двум проходам, один вёл в каретный сарай, другой — вниз, должно быть, к запасам вина и копчёного мяса.

Шеддерик рассудил, что там, где экипажи, где-то неподалёку должны быть и лошади, и не ошибся. Каретный сарай, расположенный на первом этаже гостиницы, примыкал одной стеной к денникам. У выхода ожидала хозяина лошадь под седлом. Шеддерик оглянулся: за его спиной нарастал шум. Преследователи столкнулись внутри с гостиничной обслугой. Эта задержка была настоящей удачей. Шедде вскочил на оседланную лошадь. Та от неожиданности немного присела. Это была одна из коричневых длинноногих лошадок, что содержались в гвардейских конюшнях Тоненга, о чём говорили и серебряные, особого рисунка бляхи на сбруе, и чёрная седельная «форменная» сумка.

Одной проблемой меньше — чья-то личная лошадь могла и отказаться нести незнакомого седока.

Лошадь быстро поняла, что к чему, и вынесла Шеддерика к воротам.

И тут стало понятно, что Довен-Рыбак соврал и о количестве засевших в деревне ифленских солдат.

Их было больше пяти — наверное, целый десяток.

Некоторые из них оказались сообразительней товарищей, и пока одни бегали по двору, пытаясь поймать Шеддерика и только мешая друг другу, другие преспокойно зарядили ружья и устроились ждать у ворот. Потому что другого выхода с гостиничного двора просто не было… во всяком случае выхода, пригодного для всадника.

Правда, залп никто не скомандовал, так что Шедде встретил одиночный выстрел, и снова ему повезло. Стрелок поторопился, пуля прошла мимо.

Шедде проскочил засаду и пришпорил лошадь. Из-под копыт брызнула чёрная грязь. И вот тогда кто-то заорал сзади «Цельсь», а потом сразу — «огонь»!

Осталось лишь ниже пригнуться к лошади и призвать на помощь всех известных и неизвестных богов.

Одна из пуль всё-таки до него добралась, чиркнув горячим по плечу. Вторая продырявила раздувшийся на встречном ветру плащ. Ничего, главное — оторваться от погони. Теперь у них будет лошадь и всё содержимое седельной сумки.

Пожалуй, одно полезное дело Довен-Рыбак всё-таки сделал — он предупредил Шеддерика о сиане. Если бы не это, выбраться из деревни не удалось бы никак. Пусть сианы — не таинственные этхары и даже не маги Низин, они всё же многое могут…

Шедде прикрикнул на кобылу, и та помчалась ещё быстрей — хотя казалось, что быстрее невозможно. Сзади снова начали стрелять, но это было уже не так страшно: он почти ушёл.

Деревня закончилась невысоким глухим забором с распахнутыми воротами, впереди был пустынный к вечеру тракт.

Именно тут из-за воротины и выскочил ещё один стрелок. Шедде даже успел его рассмотреть. Это точно был ифленец, правда, одетый в традиционную мальканскую парку. Лицо он прятал под платком, но шапка сбилась, и светлые волосы оказались хорошо видны. Шеддерику даже показалось, что глаза стрелка ему знакомы. И он уже видел — этот не промахнётся.

В последний миг перед выстрелом он всё-таки выставил вперед левую руку, как будто так можно защититься от пули. И выстрел грянул…

Темершана та Сиверс

Темери услышала стук копыт задолго до того, как увидела мчащегося по дороге всадника. Выстрелы, что раздались ранее, испугали её, даже заставили сойти с дороги, но время шло, больше ничего не происходило, и она продолжила путь.

Теперь тоже стоило бы спрятаться, но, как назло, лес в этом месте отступил, начиналось старое, заросшее низким кустарником поле, так что она ограничилась тем, что просто присела у обочины и стала ждать, когда кто-нибудь покажется из-за поворота.

И дождалась.

Всадник мчался, низко пригнувшись к лошадиной шее, и она скорей угадала, чем узнала в нём Шеддерика та Хенвила.

И если бы она не вскочила и не махнула рукой, он её даже не заметил бы.

Но заметил, остановился.

Темери выдохнула от облегчения, но оказалось, рано. Услышала хриплое:

— За нами погоня. Быстрее!

Не спрашивая разрешения, он как-то ловко нагнулся и вздёрнул её на лошадь. Перед лицом оказалась тёмная и влажная ткань шеддерикова плаща.

— Держитесь за меня… Крепче!

И не успел договорить, как лошадь уже несла их по осенней сумеречной дороге.

Темери изо всех сил вцепилась в складки одежды своего спутника. Лошадь под ней шевелилась, сидеть было неудобно и страшно, оттого что повод не у тебя в руках.

Она слышала, чувствовала стук собственного сердца и рядом — хриплое дыхание ифленца. И всё ей казалось, что лошадь сейчас или споткнётся или упадёт от усталости, ведь ей приходится нести двойной груз…

Страх заставил замереть в одной позе и не двигаться. Страх и ещё то, что жизнь её вновь зависела от одного-единственного человека. И от того, насколько крепко получится за него держаться…

Ветер трепал волосы, мелкая морось секла кожу там, где она оставалась не прикрытой. Бока лошади ходили ходуном. Казалось — это никогда не кончится… но кончилось. Шеддерик не собирался загонять кобылу. А на тракте уйти от погони вдвоём на одной лошади шансов не было никаких.

Там, где дорога снова убежала под тёмные кроны, Шеддерик натянул поводья и заставил лошадь остановиться. Быстро, но не очень ловко спрыгнул на землю. Темери едва смогла удержаться. Велел:

— Сядьте в седло. Перекиньте ногу… так. Отлично. Держитесь крепче и берегите глаза от веток — пойдём быстро.

На самом деле он уже вёл лошадь в сумрак за деревьями.

Они снова уходили с наезженной дороги в неизвестность, но так было безопасней, и Темери не спорила.

Тем более что эти места она уже не знала совершенно — бывала пару раз, но всегда — только на большой дороге.

Впрочем, кое-что вспомнилось:

— Здесь где-то должна быть река, — громким шепотом сказала она. — Большая река, Данва. Она почти к тракту подходит. Там лошадей поят и купают, скот, если на водопой, тоже гонят туда.

Сверху ей было видно лишь спину чеора та Хенвила. Чеор слегка прихрамывал, но шёл бодро. И ответил всего через несколько шагов:

— Это нам ничем не поможет. Вот если бы была лодка…

— Но там есть! Там летние рыбацкие домики. И лодки сохнут… правда, это было в прошлом году, когда мы здесь шли Дорогой Долга. Может, что-то поменялось…

— Хорошо помните, где это?

— Нет, но где-то совсем рядом. А может, там не домики, сараи просто. Чтобы сети хранить…

И действительно, скоро лес поредел, потянуло холодным упругим речным ветром.

Шеддерик остановил лошадь.

— Темершана, сами слезть сможете?

Конечно, сможет. Главное, не запутаться в собственном платье. И так лучше, чем терпеть нежеланные прикосновения.

Через несколько мгновений она была уже на земле. Рядом тяжело дышала взмыленная лошадь. Благородный чеор отстегивал пряжки, к которым крепилась седельная сумка.

Темери видела, что движения его потеряли обычные чёткость и точность, но пока не решалась подойти и спросить. В конце концов, они оба устали. Им обоим нужны сон и еда…

Наконец, сумка оказалась в руках у ифленца. Тогда он развернул лошадь к дороге и вдруг сильно хлопнул по крупу:

— Пошла, милая! Вперёд! Надеюсь, тебя не скоро отыщут… Темершана, где вы! Идём!

Лошадь легко зарысила к лесу.

Темери заторопилась в противоположную сторону, туда, куда уже ушёл ифленец.

Там лес заканчивался, открывался просторный берег быстрой равнинной реки. На пологом берегу виднелось несколько деревянных сараев. А у самой воды, кверху днищами, сохли тёмные рыбачьи лодки. Она воспрянула духом — значит, память не подвела. Вот только, преследователи обязательно осмотрят сараи, как только найдут. В них не укрыться… тогда что же делать?

Благородный чеор тем временем шёл вперед ровным шагом человека, хорошо представляющего свою цель. И Темери в который раз поняла, что решение снова зависит не от неё: если честно, она за ифленцем едва поспевала.

Наконец серые мокрые доски ближайшего сарая оказались совсем рядом. Ветер здесь донимал не так. Темери подошла к крайней из сохших на берегу лодок и поняла, что именно это судно — точно никогда и никуда уже не поплывет. Старый худой остов, вот что это было. Вторая лодка выглядела лучше, но, пожалуй, Темери поручилась бы, что она развалится, как только её перевернёшь…

— Чеора та Сиверс! — оклик заставил её вздрогнуть. Всё-таки Темери терпеть не могла своё речёное имя. Но не говорить же об этом ифленцу? Какое ему-то до этого может быть дело. Пусть называет, как хочет. Но на оклик надо ответить. Чуть пошатываясь от усталости, Темери направилась к сараю, в который как раз вошёл её спутник. Сарай был просторный, снабжённый воротами со стороны реки. Сейчас эти ворота были распахнуты.

Темери подошла ближе. При гаснущем сумеречном свете разглядела развешенные вдоль стен сети, несколько пар весел, сложенных подальше от входа, разобранные мачты, парусину на грубых деревянных козлах, ящики с мелкой рыбачьей снастью…

А ещё там были лодки. Три новые, недавно покрашенные лодки лежали кверху днищем в глубине сарая.

— Идите сюда, — нетерпеливо позвал Шеддерик от самой дальней, и кажется, самой маленькой лодки. — Поможете приподнять…

— Зачем?

— Заночуем под ней. Может, так нас не найдут… а если и найдут, мы будем предупреждены заранее…

Лодку подняли вдвоём — и Шеддерик сразу подсунул под край круглый деревянный чурбак, чтобы не упала обратно. Под лодкой лежал кусок промасленой парусины, пахло тканью и холодной землёй.

Темершана заметила, что ифленец бережёт правую руку. В помещении было почти совсем темно. Шеддерик вынул из кармана один из огарков, прихваченных в лесной избушке. Пройдёт ещё несколько минут, на улице совсем стемнеет, и без свечки станет не обойтись. Тем более она — единственный источник тепла на всю округу.

И только в свете свечи, когда уже не нужно было никуда бежать и что-то срочно делать, Темери увидела, в каком состоянии пребывает её спутник. До того он как будто специально держался так, чтобы ей не было видно крови.

Темери охнула, когда увидела правую руку ифленца — пуля разорвала одежду и кожу, и эта рана при каждом движении начинала кровоточить. На нём и вообще было много крови — только непонятно, откуда она текла. На шее, на левом виске, на одежде…

— Надо перевязать, — быстро сказала она.

Если говорить сразу что думаешь, то времени на сомнения не остаётся.

Получилось невнятно, и ифленец попросил повторить. Он как раз был занят тем, что высматривал по углам что-то, что можно было бы кинуть на землю для тепла.

Темери повторила громче. И добавила почти жалобно:

— Я умею.

Шеддерик хмыкул:

— Здесь ни промыть, ни обработать… да ерунда, царапина. Сама зарастёт. На мне как на кошке…

— Вытекло много крови. Вам нужны силы…

— Тут вы правы. Хорошо, перетяните пока прямо поверх одежды. А там посмотрим…

Это было временное решение, но она всё же кивнула — становится темно, погоня близко. Кипятить воду не на чем, а света одной лишь свечки не хватит, чтобы наложить какой следует шов.

— Мне нужен нож, — вздохнула она. — Отрежу кусок подола для повязок…

Нижняя юбка её платья была сшита из прочной льняной ткани. Если взять кусок из середины, он даже будет не очень грязным. Впрочем, чтобы перевязать руку, нужно не так много ткани.

Шеддерик с облегчением опустился на только что найденную парусину: Темери слышала, как он осторожно, чуть не сквозь зубы, дышит, и это заставляло нервничать. Что бы ифленец ей ни врал, ему было больно.

А потом в отблеске свечи она поняла, что волосы слева у него тоже подозрительно тёмные. Дотронулась осторожно, и почувствовала на пальцах липкую влагу. Кровь не успела засохнуть, а значит, нужна ещё ткань.

И ведь неизвестно, что у него ещё продырявлено…

Пожалуй, стоило это выяснить.

— Чеор та Хенвил. Я вижу у вас рану на голове… скажите уж сразу, сколько ткани нам понадобится…

Шеддерик посмотрел на неё с усталым удивлением, и попробовал ощупать собственный затылок рукой в кожаной перчатке. Темери едва успела перехватить:

— Лучше вам не трогать. Я сама посмотрю.

— Только сейчас понял, что вы правы. Посмотрите. Что там?

Но Темери ничего не могла увидеть: мешали склеившиеся от крови волосы. Попробовала осторожно ощупать кожу, и вскоре поняла, что и здесь имеет дело с порезом. И вероятно, этот след, как и первый, оставлен пулей.

— Вы очень везучий человек, — сделала она вывод, подробно описав рану. — Две пули, и обе — лишь задели кожу…

— Дело не в везении.

Шеддерик сидел, опустив плечи, и покорно не шевелился. Темери старалась накладывать повязку быстро, но боялась, что получается всё равно слишком болезненно. И ещё она ясно понимала, что эта повязка долго не продержится. Какое-то время — может быть. Но хватит ли этого времени, чтобы кровь подсохла и закрыла разрез?

И хватит ли ифленцу сил, чтобы двигаться дальше, а в случае, если погоня настигнет — чтобы драться?

Как только она отступила на полшажочка, её пациент попытался встать.

— Не надо, я сама дальше, отдыхайте!

Не так и много предстояло сделать: накидать под лодку парусину, свёрнутые в бухты верёвки: всё, что найдётся, чтобы не спать на холодной земле. Расстелить поверх рваный плащ чеора та Хенвила.

Когда всё было готово, она обнаружила, что ифленец задремал сидя. Пришлось собраться с духом и потрясти его за здоровое плечо:

— Благородный чеор… проснитесь! Идёмте, надо забраться под лодку.

Он тряхнул головой и тут же болезненно поморщился:

— Да. Сейчас. Я заряжу пистолет…

Этот требующий точности процесс отнял у него втрое больше времени, но в итоге Шеддерик удовлетворённо, пусть и едва заметно, кивнул. И хотя подняться смог, лишь придерживаясь за киль служившей ему опорой лодки, всё же просить о помощи Темершану не стал. Но она всё равно пошла рядом, готовясь поддерживать, если он надумает падать. Обошлось.

— Залезайте первой, я лягу с краю.

Темери ещё раз проверила, не осталось ли где следов их пребывания и, не дожидаясь уговоров, нырнула в темноту под лодкой. Там ждал ночной холод, но на старых парусах и верёвках лежать было даже удобно.

Шеддерик подал ей свечку, затем — седельную сумку, о которой Темери успела забыть, осторожно забрался следом и тут же улёгся на спину. Длины лодки едва хватило, чтобы вытянуть ноги.

Темери завозилась, устраиваясь так, чтобы не прикасаться к нему. Кроме всего прочего, ей не хотелось случайно задеть больную руку. А потом стало темно.

Она обхватила себя руками, так было хоть немного теплее, и закрыла глаза. Сразу отчётливее стали слышны звуки окружающего пространства. Где-то далеко за стенами равномерно плюхали волны, шумел ветер в ветках кустарника на берегу. А явственней всего было дыхание лежащего рядом человека. Шеддерик та Хенвил не спал. Спящие дышат иначе, глубже и ровнее.

В то, что они ушли от погони, Темери не верила. Наверняка враг где-то близко, наверняка их совсем скоро обнаружат. Стоила ли эта седельная сумка таких усилий? Стоила ли она того, чтобы подставляться под пули?

А ведь благородный чеор рисковал именно из-за самой Темери. Был бы один… о, был бы он один, вероятно, уже вернулся бы в Тоненг.

— Попробуйте заснуть, — хриплым шепотом напомнил ифленец, — завтра будет трудный день.

— Кто нас преследует, вы узнали?

— Нет. Знаю, что командуют ифленцы, что с ними — сиан и несколько гвардейцев. Но кто за этим стоит? Кто-то из Тоненгской знати, кто имеет шансы стать наместником, если устранить законного наследника и его родственников… и потенциальную невесту. Луч ифленской звезды притягивает многих…

— У вас много врагов.

— Да. Я говорил, что будет непросто. Правда, не предполагал, что настолько. Голова кружится… — он отчётливо усмехнулся. — Знаете, я не должен был сегодня выжить. Он стрелял в упор, в лицо. Не мог промахнуться. Как будто есть какая-то высшая сила, которой очень надо доставить вас в Тоненг… а он был с островов, этот стрелок. Наверное, злится сейчас, что не попал.

Темери прикусила губу, чтобы не начать возражать. Ифленец тем временем продолжил:

— Только… если что-то со мной случится, пообещайте.

— Что?

— Что спрячетесь. Укроетесь как можно дальше, сбежите. Поменяете имя, перекрасите волосы… вы же умеете прятаться. Скрывались же вы как-то десять лет, да так, что никто не мог догадаться, что вы живы…

— Хорошо. Я обещаю.

Именно так она и собиралась поступить. Каждый раз, когда придумывала нереалистичные планы побега от самого чеора та Хенвила.

Но чеор замолчал. На этот раз — заснул.

Вот значит как. Значит, кто-то из соотечественников сегодня неминуемо должен был прикончить ифленца, но этого почему-то не случилось. Неужели и вправду его оберегает какая-то неведомая сила?

Темери чуть приподнялась на локте, чтобы разглядеть лицо спящего. Но только больно стукнулась головой о днище. Лодка слишком мала, а темнота слишком густая…

Наверное, она всё-таки задремала: разбудили голоса. Где-то совсем рядом кто-то говорил вслух. Темери пошевелилась, но тут же замерла — Шеддерик поймал её руку и слегка сжал, предупреждая. Конечно, это могли пожаловать и хозяева сараев, но верней всего, это преследователи, которые вчера сбились со следа, и теперь просто обыскивают весь берег.

Темери даже дышать стала вдвое осторожней. Прислушалась, но слов разобрать не смогла. Только интонации — кто-то отдавал приказы, кто-то то ли оправдывался, то ли докладывал.

Заскрипели ворота. То, что Шеддерик не спит, вселяло лёгкую надежду, но ей всё равно казалось, что это — конец. Что сейчас кто-то подойдёт к их лодке, дёрнет сильной рукою её вверх и станет очевидно, что бороться бессмысленно, что скрыться не удастся.

Оставалось только ждать…

Ждать и молчать.

Лёгкое пожатие отогнало подступивший ужас. Потеряно не всё. У ифленца наготове заряженный пистолет, а ещё у него есть нож. Жаль, у самой Темершаны нет никакого оружия. Но ничего. Если нужно, она будет драться голыми руками. Она сможет. Да, жизнь под покровами Золотой Матери была спокойной и размеренной, но ведь были и другие времена. Времена, когда только она одна могла защитить себя и старого учителя из Сиурха. Старика.

Загремело упавшее ведро, кто-то выругался — как будто в шаге от их укрытия.

— Что там?

— Темно как в трюме… склад какой-то.

— Следов нет?

Еще шаги. Снова загремело ведро. Темери догадалась — его пнули.

— Здесь лодки. Три штуки. Похоже, их три и было.

— Думаешь, по реке ушёл?

Кто-то прошёлся мимо лодок. Было слышно, как шаркают по земле сапоги.

— Мог. Хотя кое-кто клялся, что его зацепил. Хитрый, как жуф… может его и впрямь слепая охотница хранит. Сиан до сих пор очухаться не может. Корчит его, болезного…

Темери сама вцепилась в пальцы Шеддерика — голоса звучали прямо над ними. Ей даже казалось, что она слышит дыхание незваных гостей.

Кто-то попинал лодку. Гулкий страшный звук…

— Переверните!

Что ж… она ждала этого.

Но прошло мгновение, и стало ясно, что речь о другой лодке.

— Пусто… да нет тут никого, бессмысленно это. Надо по тракту искать. По тракту он ушёл. Или где на обочине валяется, если Акке его всё же подстрелил. Лошадь-то по дороге шла. Жалко, собаки нет. С собакой мигом бы нашли.

— Собаке тоже нужно, по чему след брать. Ладно, чего расселись. Идём вдоль реки. Медленно. Осматриваем все кусты и кочки, мало ли. С воды глаз не спускать!

— Так темно ж еще. Можем пропустить!

Вскоре скрип ворот оповестил, что преследователи покинули сарай. Но прошло ещё несколько долгих мгновений, прежде чем Темери смогла выдохнуть — и отпустить руку ифленца.

Сама удивилась, с каким шумом воздух потёк обратно в лёгкие. Оказывается, всё это время она вовсе не дышала.

— Всё хорошо, — услышала голос Шеддерика. — они убрались. Не бойтесь.

— Я думала, нас найдут…

— Отдыхайте. Недолго осталось. Если удастся снарядить лодку, через пару дней будем в Тоненге…

Темери была уверена, что снова заснуть не сможет. Но нет — сон подкрался почти сразу…

Глава 7. Дядя Янне

Темершана та Сиверс

Она проснулась от холода — это Шеддерик приподнял лодку, и промозглое зимнее утро хлынуло в собравшееся за ночь тепло. Кашель скрутил горло. Темери поспешила выбраться из убежища следом за ифленцем. Всё тело ломило, ноги едва слушались. Очень хотелось пить, а страх, что преследователи где-то рядом вернулся. И даже стал сильнее.

Ифленец в слабых лучах, попавших в сарай сквозь щели, брёл к воротам. Темери теперь подмечала, что он двигается медленней, что старается придерживаться за предметы, рядом с которыми оказался. Повязкана голове пропиталась кровью, но удержалась.

А ведь им ещё предстоит перевернуть и вытащить хотя бы самую маленькую лодку. А может быть, установить мачту, поставить парус… или, если не будет ветра, придётся грести…

Снаружи висел плотный густой туман.

На волосах, щеках, одежде оседала влага.

Она впервые при свете дня осмотрела свою одежду — верхняя юбка стоит колом от вчерашней грязи, нижней практически нет…

Попробовала пальцами расчесать волосы — не преуспела. Наверное, со стороны они с ифленцем выглядят хуже самых бедных тоненгских нищих…

Тем временем благородный чеор даром времени не терял. На берегу, на песке, уже разгорался костерок, рядом лежала давешняя чёрная седельная сумка. Темери вспомнила про ведро, которым на рассвете гремел кто-то из преследователей — пригодится вскипятить воду! Надо посмотреть, может, в сарае есть и ещё что-нибудь полезное… хотя, на еду нечего рассчитывать. Один раз повезло — второй вряд ли повезёт.

Темери шла вдоль полок и изучала содержимое. Пустые глиняные горшочки, бутыли. Большая медная ёмкость с чёрной закаменевшей смолой. Несколько мотков верёвки. Связка рыболовных крючков — больших, на хищную рыбу. Деревянные ящички, пустые. Каменные грузила для сети, целый холщовый мешочек…

Ничего, на первый взгляд, полезного…

На реке понадобятся совсем другие вещи — верёвки, парусина, вёсла.

Вряд ли будет время ловить рыбу…

Да и лески на полках что-то не было.

Она подобрала ведро и вернулась на улицу. Дым от костерка сливался с туманом. Шеддерик стоял у самой воды и вглядывался в серую муть, то ли пытаясь увидеть дальний берег, то ли высматривая что-то в реке.

Повязки на плече и на голове темнеют от крови. Куртка на спине порвана, рыжая грязь на сапогах засохла, но отваливаться пока не желала…

И что-то ещё было не так. Был какой-то непорядок в мире, словно что-то затронуло колебания Эа, и тёплый мир стал немного ближе.

А может, показалось.

Темери отошла на несколько шагов выше по реке и зачерпнула полное ведро. Воды понадобится много.

— Я вчера не поблагодарил вас! — громко сказал ифленец, но как будто бы не ей, а скрытому в тумане горизонту. — Между тем, вы делаете много больше того, на что я смел надеяться.

Темери не ответила. Нужна ей его благодарность? Хотя, кажется, он впервые признал, что она — не просто обуза в пути…

…конечно, обуза.

Чтобы вскипятить воду, нужна тренога. На берегу подходящих палок не было, пришлось вновь обыскать сарай. Там нашлось несколько жердей и даже обожжённый на многих кострах кусок колодезной цепи — на такой удобно вешать котелок. Цепь лежала в углу, подальше от входа, на потемневшей от времени колоде.

Пока Темери её распутывала, в сарае стало существенно темней — ифленец, что ли, ворота прикрыл?

Она обернулась с цепью в руке и… увидела.

Может, многодневный вынужденный пост так повлеял на неё, что погрузиться в верхние слои сущего оказалось намного проще. А может, силы, прорвавшиеся сейчас в холодный мир, были столь сильны, что никакого особого зрения ей не понадобилось, чтобы их различить…

Было тихо-тихо, слышно, как бьётся собственное сердце, а вот цепь в руке звенела словно издалека.

Ифленец стоял, закрывая собой вход в сарай.

Стоял, сгорбившись, но вскинув руки в отвращающем жесте.

А над ним свивалась спиралями, тянулась, пытаясь подобраться ближе, чёрная холодная мгла.

Темери ощущала её присутствие всей кожей. Дело не только в том, что на фоне белого прямоугольника распахнутых ворот эта дымно-искристая потусторонняя сущность обрела плоть. От неё веяло стылой могильной жутью, чужой, но всепоглощающей болью и страхом.

Левая рука ифленца была без перчатки, и Темери казалось — сама собой светилась слабым красным светом. Света этого налетающая тьма боялась.

Но всё-таки она была сильней. Темери видела.

Тьма просто обткеала красное мерцание, и с удовольствием тянулась к груди ифленца, касалась ее, втягивалась. Казалось, что прошивала насквозь….

Тьма искала лазейку, давно искала, и видимо, наконец, нашла.

Загремела, падая, вырвавшаяся из рук цепь. Незаметный, далёкий звук. Звук в другой реальности. В которй ещё ничего «такого» не случилось…

Как же так? вроде, только что утро было, как утро. Только что — костерок и необходимость набрать воды. И мысли о простом и насущном — о воде, еде и о том, сколько дней пути осталось…

И вдруг — это.

По лицу Темершаны словно скользнул холодный ветерок, и она увидела, как рядом с Шеддериком Хенвилом появилась тень его мёртвого друга — Ровве — с тем, чтобы через мгновение со вскриком исчезнуть под ударом всего одного щупальца этой потусторонней силы…

Навсегда?

Ровве…

Монахини говорили, что духам-Покровителям нет дела до того, чем живёт холодный мир. Говорили, что они приходят на помощь только тем, кому обещали помогать…

Но это не правда. Или монахини тоже не всеведущи. Ровве, будь он хоть триста раз её Покровителем, всё же пришёл на помощь другу.

Хенвил упал на одно колено, тьма взвилась над ним, готовясь к финальному яростному удару.

Тьма упивалась своей победой, торжествовала заранее, тьма знала, что её час наступил.

Так может, это и хорошо? Столько раз Темери мечтала, что ифленец умрёт, исчезнет. Сколько раз мечтала, что однажды она его убьёт, и даже примерно представляла, когда.

Да, за время пути она стала лучше его понимать, может быть.

Да, он её защищал и помогал, но разве это была не вынужденная мера? Разве это не из-за него она попала в беду?

Что бы ни было, а враг есть враг.

Враг — это не только своя боль. Это ещё боль тех, кто уже не может за себя постоять, тех, кто там, за гранью, в тёплом мире. Кому не досталось, и уже не достанется справедливости.

Враг — это когда нет нужды договариваться, когда всё ясно и понятно. Прозрачно, как кристалл: вот ты, вот то, что ты считаешь правдой, справедливостью и долгом. А вот те, для кого твоя правда — это пустое место, помеха, а твоя справедливость — это повод для насмешки или удара…

Темери вдруг поняла, что у неё в руках — посох-эгу… нет, не посох, просто деревяшка, просто жердина, одна из тех, из которых она собиралась собрать треногу для костра.

— Ну, нет… — пробормотала она. — Ты его не получишь… это мой… мой враг!!!

И по коже привычной волной разлилась дарованная Ленной магия. Сила предков её народа. Сила духа, сила Покровителей…

Она сама не поняла, как оказалась рядом с ифленцем. Вскинула посох, закрывая его от тёмных, клубящихся потоков.

Что, съела?

Тьма удивленно отпрянула. «Кто ты?»… прошелестело на грани слуха.

— Это мой враг! — повторила Темери со злостью, удобней перехватывая посох. — Убирайся! Кто бы ты нибыл… убирайся в тёплый мир!

Чёрное щупальце потянулось к Темери. Даже как будто прикоснулось, обдав волной тоски и безысходности.

Она прикусила губу и выше подняла посох, перекрывая тьме дорогу.

Ну, давай! Атакуй, если сможешь!

Ей показалось, ледяные стрелы ударили в грудь, отталкивая, принуждая отступить.

— Чеора та Сиверс! — прохрипел за спиной ифленец. — НАЗАД!

Ну, нет. Сейчас, Темери чувствовала, сила на её стороне. С ней — сила Покровителей и сила Золотой Ленны.

— Уходи, — шептала она, вглядываясь в клубящуюся черноту.

Пальцам стало горячо там, где они касались посоха. Тьма сгустилась, качнувшись.

«Я подожду»… — отозвался едва заметный шёпот. — «Мне недолго осталось ждать… он сам ко мне придёт…».

— Убирайся!..

«Уже идёт…»

— Прочь!..

Ответа не прозвучало. Но тьма вдруг выстрелила, как пружина, несколькими яростными потоками. Миновала ее, не коснувшись даже краем, и ударила ифленца, опрокинув на порог. На миг оплела его точно кокон… и истаяла.

В сарае снова было тихо и пусто…

Темери пришлось собраться с силами, чтобы взглянуть на Хенвила.

Жив ли? Что значит — «недолго ждать» и «уже идёт»? Может, его Эа настолько истончилось, что душа не сможет удержаться в мире холодном… и прямо сейчас он… уходит?

Она опустилась на землю, пристроившись спиной к дверному брусу ворот. Голова кружилась. А если бы руки не были заняты импровизированным посохом, то наверняка дрожали бы.

Сколько прошло времени, Темери не смогла бы посчитать. Много. Может быть, целый час.

Шеддерик та Хенвил лежал на пороге старого сарая, не меняя позы и едва заметно дыша. А может — то ветер с реки трепал ему одежду, а на самом деле жуткая, никогда Темершаной раньше не виданная сущность из тёплого мира его убила?

Мёртвым он был безопасен.

Вчера он сказал — «Если со мной что-нибудь случится — бегите!».

Он вместе с ней собирал клюкву. Шутил — не смешно и невпопад, словно нарочно хотел разозлить.

Он топил печь в избушке.

Он нашёл дикую яблоню, на которой висело несколько промёрзших и кислых яблок, и это дало им обоим силы идти дальше.

Всеми правдами тащил её в Тоненг.

Темери, не вставая, переползла к нему на коленях и попробовала перевернуть. С первой попытки не получилось.

Под пальцами кожа ифленца казалась ледяной.

Не дело, что он лежит на голой земле. Но чтобы его укрыть, надо найти какую-нибудь ткань, а для этого — встать, снова войти в тёмный сарай… что-то двигать, шарить на полках…

Темнота внутри теперь её останавливала куда надёжней, чем собственная усталость.

Она всё-таки смогла перевернуть ифленца так, чтобы голова и плечи его оказались у неё на коленях. Он дышал — едва заметно.

Однако Темершану удивило и напугало другое.

На лице ифленца встреча с клубящейся тьмой оставила жуткие следы — новый длинный шрам через лоб, чёрные отметины свежих ударов вокруг заплывших глаз и на правой щеке. Губы — в кровь.

Этого не было. Совсем недавно этого не было — только последствия вчерашней перестрелки. Только окровавленная повязка.

— Пресветлая Мать Ленна, помоги мне… — прошептала Темери, — помоги ему… я же не справлюсь одна…

Мир был безучастен. Пасмурный берег, холодный жёлтый песок, ритмичные шлепки прибоя. Низкое небо, сырой, горький воздух.

Один из самых тусклых и безнадёжных дней.

Куда бежать?

И главное, как бежать. Бросить раненого на произвол его неведомым потусторонним врагам?

Она представила себя — через день или через два, бредущей по тракту в сторону города. Дорога пуста, голый лес вокруг, серые тучи. Дождь или снег. И ни единой души больше во всём мире. Некуда идти. Старого дома больше нет. Нового — не будет. Тишина, бесприютность, седой зимний мир.

Темери поёжилась от холода, попыталась запахнуть куртку на груди ифленца…

И в этот момент что-то сдвинулось в пластах сущего. Шевельнулось, отзываясь в груди тёплой волной. Как будто кто-то мудрый подсказал, что делать.

Она остановила ладонь где-то там, где должно было биться сердце проклятого островитянина. Сосредоточилась, обращаясь молитвой к Покровителям, к самой Ленне. И поняла, что не одна: где-то рядом незримо присутствовала знакомая уже тень Ровве. И помогала. Может, это была только фантазия, но Темери казалось, что от её ладони к коже ифленца тянутся едва заметные нити тепла. Проникают в тонкие слои его Эа, латают самые большие, самые опасные прорехи…

Ифленец шевельнулся, попытался подтянуть колени к груди. Его начало крупно трясти от холода.

— Посади его к огню, — напомнил Ровве. — У вас есть огонь, посади его к костру.

Темери подумала, что не сможет. Что даже перевернуть бессознательного ифленца было тяжело — куда уж тащить ещё десять шагов до костра, который, кстати, совсем прогорел и уже только дымился.

Но стоило попытаться его поднять, как чеор та Хенвил пришёл в себя. Прошептал что-то непонятное и сам начал подниматься — для начала хотя бы на колени. Чуть снова не упал.

Темери придержала его за плечи, успела. И только тихо радовалась тому, что каким-то чудом он остался жив.

Каждое движение давалось ему большим трудом. Но всё-таки он смог перебраться к косяку и оперся об него спиной. Замер там с закрытыми глазами, весь сжавшись от холода.

— Идёмте, — шепотом позвала она. — У костра теплее…

— Сейчас, — едва заметно шевельнулись в ответ разбитые губы.

И она не решилась снова его тревожить. Так он не упадет. Пусть отдохнёт… а у неё ещё много дел. Самых важных дел…

Надо принести какую-нибудь ткань, она сейчас вся под лодкой. Бросить на песок. И надо всё же вскипятить воду. И костёр…

Как жаль, что Покровитеи не могут воздействовать на сущее холодного мира. Можно было бы попросить Ровве брость в огонь дров…

Она заставила себя зайти в тёмный сарай и вскоре вернулась оттуда с тяжёлым куском просмоленой ткани. Постелила у костра. Бросила в угли несколько досок от одной из рассохшихся лодок. Пламя быстро распробовало угощение. Жаль, надолго этого не хватит… нужно что-то посерьёзней. Какую-нибудь коряжину или брёвнышко… брёвнышко, которым они вчера подпирали лодку, подойдёт.

Она ходила мимо сидящего ифленца и старалась на него не смотреть. На его разбитое лицо и бессильно упавшие на землю руки. Здесь и сейчас надо было делать простые вещи. Искать дрова и ставить треногу. Подвесить ведро на цепь над огнём.

Здесь и сейчас надо было не думать, что преследователи, не найдя их ниже по течению, могут сюда вернуться.

Когда по второму разу зачёрпывала воду, Темери вдруг увидела на дне следы речных моллюсков — двустворчатых ракушек, которые водятся в изобилии во всех реках. Тонкие такие ниточки-следы. Однажды Старик показывал, что если этих моллюсков бросить в костёр, то через какое-то время створки раскроются, и внутри окажется крошечный комочек пахнущего тиной, почти безвкусного мяса. Тогда Темери это угощение только попробовала. А сейчас оно может оказаться спасением…

Она сняла сапоги и давно прохудившися, но всё-таки тёплые чулки, высоко поддёрнула юбки и ступила в воду.

Вода обожгла холодом, но не отняла решимости. И вскоре Темери накидала на берег с десяток плотно закрытых крупных ракушек.

Босиком добежала до костра. Бросила улов на горячие угли, а сама подолом тщательно вытерла ноги прежде, чем снова обуться.

Огонь разгорелся. Теперь его должно хватить надолго. Самое время как-то переместить сюда ифленца…

Он не спорил. Встать на ноги у него не получилось, и он перебрался к костру, как смог — на четвереньках, только в самом крайнем случае принимая помощь Темершаны. Там, у огня она накинула ему на плечи его же собственный плащ.

Села напротив. Оба долго молчали.

А потом та Хенвил спросил:

— Почему вы не ушли? Вы обещали…

Темери, как не устала, вскочила на ноги. Она никак не думала, что этот простой вопрос её заденет.

Но что ответить? Что без неё он бы уже умер? Или что когда-то обещала Старику, что не бросит больного в беде, какой бы крови он ни был? Или что ей некуда бежать и негде прятаться? Она постояла молча несколько мгновений, да и села обратно:

— Да, надо было. Но ведь ещё не поздно, не так ли, чеор та Хенвил?

Чеор хмыкнул, тут же закашлялся, и долго потом сидел, сгорбившись, устремив взгляд в огонь. Через некоторое время даже не спросил, а словно прочитал мысли:

— Вам же интересно, что это было, наверное…

— Не интересно! Верней… — она поправилась, — вы могли рассказать, чтобы я была готова. Всё-таки я была оречённой. Меня учили правильно видеть Сущее…

— Это старое семейное проклятие. Очень старое и для вас не опасное. Так не должно было случиться.

Темери покачала головой.

— Я умею работать с проклятиями. Этому учат в монастыре. Если вы скажете, кто вас проклял… это ведь случилось во время битвы за Тоненг, я права? Я могу попробовать…

— Это случилось несколько раньше. Не вздумайте.

Ифленец, видимо, не понял. Но все монахини и все оречённые в монастыре действительно умеют работать с проклятиями, даже со старыми и сложными проклятьями. И она действительно могла помочь.

— Но если это повториться, вы просто… да оно вас убьёт!

— Чеора Сиверс. Я точно знаю, что пока мне ничего не грозит. Я был неосторожен, не думал, что… этот сиан мне так дорого обойдётся. Вы помогли, благодарю. Но — хватит.

Он приподнял руку, пресекая возражения:

— Пожалуйста, не сейчас. Вам тоже нужен отдых.

Вскипела вода.

Темери всё ведёрко поставила неглубоко в речную воду, чтобы стыло. Палочкой выгребла из углей моллюсков. Половину подвинула ифленцу. Молча.

Упрямства ей тоже было не занимать. Даже несмотря на едва слышное замечание Роверика:

— Это вообще-то у Шедде запретная тема. Кого-то задевает упоминание его слабостей, а кого-то — старые семейные проклятия. Но он прав, сейчас не время и не место…

Сказал — и словно не было. Воспоминание о примерещившемся голосе.

Темери, подумав, соорудила из прибрежных камней стенку у костра — чтобы с воды в темноте огонь не был виден. С берега пламя прикрывал небольшой обрыв. Ифленец лёг у огня и кажется, задремал. Что же, сон полезен.

Еще один шанс принять верное решение и уйти. ещё один сознательно упущенный шанс.

Незаметно за мелкими хлопотами подступила ночь. Уходить в сарай она не стала: костёр давал хоть какое-то тепло. Да и ифленца увести стоило бы слишком больших трудов. Просто решила, что спать не будет. А будет следить за костром, чтобы не дымил и чтобы не погас…

Наступила очередная долгая тихая ночь. Не было слышно даже деревенских собак. Только плеск воды рядом.

Иногда она вставала, делала несколько шагов вдоль берега, размять ноги. Внимательно оглядывала берега Данвы — нет ли где костра. Чужие костры — это возможно, лагерь преследователей. По кострам можно понять, далеко ли опасность. Потом она склонялась над Хенвилом, проверить, жив ли, и возвращалась к огню.

Сколько ифленцу понадобится времени, чтобы восстановить силы? Чтобы подзажили раны? С каждым часом всё больше вероятность, что здесь, на реке, их найдут…

Глубоко за полночь ей вновь послышался тихий ровный голос Покровителя Ровве:

— Ты поспи, если хочешь. За Шедде не переживай, не умрёт. Ты хорошо его полечила. Уж это я вижу.

— Полечила?

В ответе Ровве ей пслышалось недоумение:

— Ты как-то воздействовала на его Эа. Когда… ну, когда вы прогнали её.

Темери поняла, что он говорит о сущьности из тёплого мира… но не стала переспрашивать. Сейчас куда важнее другое.

— Нам нужно уходить от реки. А ты можешь узнать, где те люди?

— Нет… нет, Шанни. Почему тебе ближе имя Шанни? Так тебя звали друзья?

— До нашествия. Да, звали.

Темери отвечала шёпотом, чтобы не потревожить спящего.

— Я не знаю, где те, кто идёт по вашему следу. Но я могу покараулить. Отдохни. Разбужу, если что-то случится…

Темери покачала головой. Она ещё долго сидела, любуясь огнём, вспоминая прошлые странствия со Стариком, который так и не назвал ей своего имени. Дорогу Долга и костры, которые они разжигали с монахинями. И уж совсем давний костёр, когда-то для них с братом разведённый в парке под Цитаделью конюхом ретаха…

Проснулась на рассвете. Костёр горел. Она лежала у огня на том же месте, но заботливо укрытая тёплым плащом, Шеддерика рядом не было.

— Всем, и мужчинам и женщинам, иногда требуется минута уединения… — задумчиво изрёк Покровитель. — Он сейчас вернётся. Не волнуйся.

Темери потёрла лицо ладонями. Совсем не помнила, когда заснула.

Зачерпнула глиняной кружкой немного кипятка из ведра. Спросила:

— Ровве, я думала, Покровители являются, только когда их призовут.

— Конечно, — важно согласился он. — Но уходят, или когда сами захотят, или когда становится трудно здесь оставаться. Холодный мир всё-таки не для нас. Но у меня силы пока есть, а помощь тебе нужна.

Темери улыбнулась:

— Никогда не думала, что Покровители бывают такими полезными!

— Шеддерик считал меня скорее вредным. А вот и он возвращается… лучше мне пока умолкнуть!

— Почему?

Но ответом была полная тишина.

Темери обернулась. Чеор та Хенвил не слишком уверенно, но всё же на своих двоих, медленно шёл вдоль стены. Света уже было достаточно, чтобы хорошо его разглядеть.

Он постоял немного, вглядываясь в речную даль, зашёл внутрь сарая. Оттуда послышался приглушённый щум, что-то упало и разбилось. Темери собралась было идти проверять, не убился ли ифленец, но он уже вышел на улицу, держа в руке чёрную седельную сумку, про которую она успела совсем забыть.

Заковылял к костру, споткнулся в двух шагах, но равновесие удержал, хоть и помянул всуе Повелителей Бурь.

Темери поймала его взгляд, попутно отметив, что хоть синяки выглядели по-прежнему жутко, отёк за ночь спал.

— Ничего страшного, — наметил он улыбку. — Последствия. Пройдёт.

Видимо, растрескавшиеся губы мешали ему выстраивать длинные фразы. Темери кивнула.

Хенвил осторожно, оберегая повреждённую руку, сел у огня. Сунул нос в трофейную сумку.

Последовательно выложил на песок рядом с собой запечатанный конверт, потёртую на сгибах карту Побережья, дорожный чернильный прибор и несколько незаточенных перьев.

А потом вдруг на миг замер. И торжественно объявил, доставая из сумки небольшую хлебную горбушку:

— Чеора та Сиверс, сегодня у нас праздник!

— Неужели День Хлебной Корочки?

— Я вам больше скажу. День двух хлебных корочек, лука, сушёной рыбы… о! ещё сыра и — вот это да! День копчёного мяса…

Хорошие новости явно придали чеору сил и говорливости. Вроде бы только что едва бормотал — и вот! Снедь методично была вынута и разложена у ифленца на коленях.

Увидев такое богатство, Темери даже хлопнула в ладоши.

А Шеддерик задумчиво спросил себя:

— Интересно, что помешало мне сунуть туда нос ещё позавчера…

— Я сейчас!

Она привычно уже установила треногу, обмотав жерди цепью, подвесила над огнём ведро.

— Идите сюда, — позвал ифленец. — Самое время немного перекусить!

Присела рядом, осторожно поинтересовалась:

— Вы же не собираетесь съесть всё это за раз?

— Нет, — с видимым сожалением ответил ифленец. — Хотя очень хочется. Разделим продукты на два дня. Есть будем понемногу. Первым делом хлеб — он может испортиться. И мясо. Мы не знаем, давно ли оно лежит в этой сумке, так что… смелее!

Это был очень странный и очень тихий пир. Темери отщипывала от и без того крохотного куска копчёного мяса небольшие кусочки и, отправив в рот, долго не проглатывала, наслаждаясь каждым мгновением вкуса.

А когда еда кончилась, собрала с подола все, даже самые маленькие крошки.

Закипела вода. Найденная вчера глиняная кружка снова пригодилась…

Еда их взбодрила.

Может, это был самообман, но это был хороший самообман, и на волне странной уверенности, что всё плохое уже миновало, Темери сказала:

— Чеор та Хенвил… сегодня у нас есть свет, вода, и даже игла с нитью. Надо заново перевязать ваши раны.

Она была готова к возражениям, но благородный чеор только скривился на слово «раны». Несмотря на собственное состояние, «раненым» он себя не считал.

Темери старалась действовать аккуратно, но ткань присохла, так что управилась она не быстро. Работала, стараясь не вслушиваться в солёные словечки, которые непроизвольно вылетали у благородного чеора, когда она нечаянно причиняла боль.

Удивительно, но рана на руке не воспалилась, да и зашивать её, похоже, не придётся.

Благородный Шеддерик та Хенвил

…как обычно, выбор прост: или, не жалея сил, рваться в Тоненг, и в результате упасть от усталости на полдороге, или пренебречь риском встречи с врагом и устроить себе передышку. Тем паче, содержимое сумки заставляло задуматься. Нет, еда, это конечно славно, но вот письмо, украшенное гербовой печатью очень непростого ифленского рода…

Шеддерику нужны были новости. Хоть какие-нибудь, хоть вчерашние слухи в пересказе глухой старухи.

Передышка была нужна, чтобы восстановить силы. Чтобы продумать план возвращения. Если их ищут на тракте, то и в городе ждут наверняка.

Передышка была нужна, чтобы перестала кружиться и болеть голова, чтобы снова ощутить себя живым…

Вчерашние события наглядно показали, что бывает, если действовать необдуманно. Семейное проклятье, до того являвшееся только в дурных снах, очевидно, нащупало лазейку в выстроенной этхарами защите, когда он напрямую воздействовал на вешку сиана. Другого объяснения просто не приходило в голову.

Ощущения, которые несли в себе сны, оказались лишь малой толикой того, что дарило действие проклятия в реальности.

Шедде боялся, что стоит закрыть глаза, его воплощение вернётся. Вернётся, чтобы добить… но ночь прошла, а он по-прежнему был жив. И сейчас чувствовал он себя намного лучше. Во всяком случае, сейчас он снова мог самостоятельно стоять и ходить…

…а мальканке тоже нужен отдых. А то остались от неё одни глаза и гордость.

Впрочем, в глазах теперь иногда вспыхивала искренняя улыбка. И хотя она не предназначалась непосредственно Шедде, всё равно, видеть её было приятно. Он даже рискнул пару раз пошутить.

И в этот раз Темершана не стала его останавливать.

Он даже вытерпел неприятную процедуру перевязки.

К полудню туман начал рассеиваться. Дольше тянуть смысла не было.

Мальканка лишь покачала головой, увидев, что он начал приготовления к отплытию. Но промолчала. Может, тоже понимала, что надо спешить.

Шедде придирчиво осмотрел все три лодки и пришёл к выводу, что лучший вариант — это та, под которой они ночевали. Прочная, относительно новая, и самая маленькая из трёх. Оставалось надеяться, что она не подведёт и на мелководье и на быстрине.

От идеи идти под парусом Шеддерик с некоторым сожалением отказался: ветра не было, а правильная установка оснастки заняла бы много времени. Даже чтобы найти и закрепить банку, ушли драгоценные минуты. Так же, как и на поиск подходящих вёсел.

Красть лодку было, конечно, нехорошо по отношению к здешним крестьянам… но когда-нибудь — Шедде почти верил в это — он вернётся сюда и возместит все убытки. А сейчас у него не было выбора.

Темери вытащила на свет два больших куска ткани — парус и что-то вроде прочного тканого тента, широкое, но пока что не скроенное полотнище. А потом ещё несколько бухт прочной и длинной верёвки — взять с собой. Шедде одобрительно кивнул. Под тканью можно будет, если что, укрыться от дождя и ветра, а верёвка на реке вещь и вовсе незаменимая. Следовало ещё позаботиться о якоре… но за якорь может сойти любой крупный береговой камень.

Вот саму лодку вытащить оказалось намного сложней. Несмотря на то, что перевернули они её ещё в сарае. Лодка была тяжёлой, а Темери всё же не взрослый мужчина — ей даже толкнуть её удавалось через раз.

В конце концов, всё было готово. Шедде снял сапоги — если промочит, будет беда, — и вывел лодку туда, где поглубже, чтобы потом легко оттолкнуть. Затем перетаскал в неё приготовленные Темершаной вещи — включая ведро с ещё тёплой водой и кружки. Подумывал даже саму девушку перенести, но сам понял, что затея дурная: упадут.

Она покачала головой: «Я с берега сяду. Вон с того мысочка!». Вёсла уже плотно сидели в уключинах, так что пора отчаливать…

Он вернулся к сараю, раскидал костёр и присыпал песком угли. Закрыл ворота. Всё? Да, похоже. Теперь берег выглядел так, словно сюда уже давно никто не наведывался.

Пора.

Закинул сапоги в лодку, столкнул корму, забрался сам.

Несколько минут потратил, чтобы снова обуться — ноги от ледяной воды начали неметь.

Вёсла привычно легли в руки: да, эта лодка не предназначена для выхода в море, но это всё-таки лодка. Шедде сразу приноровился к её более коротким и лёгким веслам, и уже через минуту был у облюбованного мальканкой мыска. Здесь действительно образовалось что-то вроде заводи, и девушка без труда села в лодку.

Осторожно, чтобы не раскачивать, она перебралась на корму и устроилась, спрятавшись до пояса под жёсткой парусиной.

Шедде решил, что пойдёт под дальним левым берегом: вряд ли преследователи пересекли реку, так что лучше быть мишенью маленькой и далёкой, чем соблазнительной и близкой. Но вскоре оказалось, что левый берег — это сплошь мели. Местами они превращались даже в островки сухой осоки и кустарника.

Посередине реки течение оказалось ощутимым, а размеренные гребки ифленца ещё более ускорили лодку.

Он быстро поймал привычный ритм, и смог отвлечься на берега позади. Любоваться там было, правда, нечем — поля тонули в тумане, изредка перемежаясь чёрточками перелесков. Левый берег, ещё более низкий, и вовсе представлял собой унылую ровную полосу камыша, осоки и рогоза. Так что взгляд Шедде всё чаще возвращался к образам и мыслям, далёким от этого унылого пейзажа.

Темери, убедившись, что пока её участие в управлении судном не требуется, задремала под парусиной. её лицо разгладилось, исчезла привычная складка меж бровей. Она вдруг стала обычной, совсем ещё молодой девушкой, которая спит и видит какие-то светлые сны.

Смотреть на неё было приятно — так приятно смотреть на детей или котят.

Шедде даже почувствовал в очередной раз раскаяние: ведь жила же спокойно, не зная бед — так нет, надо было прийти, вытащить из уютной раковины, без предупреждения, без представления о том, как поменялся мир…

Кинрик, конечно, дал слово быть ей хорошим мужем. Вероятно, так же радостно он подтвердит, что никоим образом не собирается понуждать её к выполнению супружеского долга… но ведь до открытия навигации осталось не так много времени. Флот с Ифленских островов придёт непременно, а значит, так или иначе, эти двое останутся один на один.

Шеддерика не будет рядом.

Кто из них сильней? Научится ли Темершана та Сиверс ориентироваться в придворных интригах? А может, ей и учиться не надо? Просто вспомнить благословенные времена до ифленского нашествия? И забыть всё прочее.

Шеддерик поймал себя на том, что мысли начали «плыть». Проморгался, потёр шею: это на время помогло вернуть ясность ума.

Берега не поменялись, но по правой стороне небо потемнело, набрякло не то дождём, не то снегом. К сожалению, причалить было некуда — мели, песок, кочки не давали шанса переждать предстоящую непогоду под укрытием. Оставалось только двигаться вперёд и надеяться, что река не пропустит тучу, оставит над берегом.

Проснулась Темери. Предложила сменить его на веслах. Это её ставшее привычным: «я умею» в который раз заставило Шедде мысленно улыбнуться. Он не сомневался — действительно умеет. Ведь была же у неё когда-то своя парусная лодка…

Он согласился. Пусть погребёт до дождя. Потом придётся оставить вёсла. Не было необходимости пока что жертвовать сухой одеждой в пользу скорости…

Темери устроилась на банке, взяла вёсла. Сделала несколько пробных гребков. Шеддерик понял, что у неё всё прекрасно получается, и сам забрался под полог. Вообще, по бортам лодки были специальные крюки, чтобы закрепить полотнище, но выбранный материал оказалась просто просмоленной тканью — неведомый рыбак только собрался сшить какой следует тент…

Сон не преминул вернуться. Тот самый сон. На этот раз он показался особенно красочным из-за недавних собственных ощущений. Натруженная греблей раненая рука пульсировала под тканью, отзываясь на любое движение даже во сне…

Во сне рядом с палачом стоял сиан. Сиан смотрел сверху вниз на прикованное к решётке окровавленное тело. Смотрел оценивающе — дознаватель хотел знать, можно ли продолжать допрос. А для этого пленник должен мочь говорить.

Пленник хрипло дышал и смотрел на дознавателя с ненавистью: он знал, что не выживет, и сейчас больше всего хотел, чтобы кто-нибудь приказал его добить. Но сиан покачал головой, и пленник услышал короткое: «Продолжайте!».

Палач нагрел на углях стальной штырь, вернулся к пленнику.

— Кто приказал тебе поджечь «Жемчужину»? Отвечай!

— Никто… — хрипел пленник. — Никто, я сам…

Раскалённое железо приблизилось к его глазу. Пленник закричал и задергался на решётке, но палач поймал его за волосы. Поймал и кинул взгляд на дознавателя. Тот только пожал плечами: он получил ответ, который ему был нужен, остальное его не интересовало.

Проснулся Шедде от крупной капли, упавшей ему на лоб. И почти сразу по парусине забарабанило.

Темери ойкнула, не зная, что делать.

— Кладите вёсла по борту, — подсказал он. — И давайте скорей сюда, иначе промокнете!

Упрашивать не пришлось. Темери сноровисто уложила вёсла и нырнула под парусину. Уселась там, в глубине, растягивая руками ткань.

Шедде достал из-под борта жерди, что служили утром треногой, и приспособил их в степс вместо основания мачты:

— Можно натянуть верёвки ещё… эх, надо было раньше… Темери, садитесь ближе к банке, а я попробую это всё как-то закрепить.

Пока возился, он, конечно, вымок, но тент вышел вполне приличный. Дождевая вода теперь по большей части утекала за борт.

Было слышно, как капли барабанят по ткани.

— Двигайтесь ближе, иначе всё-таки промочите платье…

Она послушно сдвинулась на ширину ладони. Совсем чуть, чтобы только не обидеть. И тут же сказала грустно:

— У вас кровь на повязке. На руке. Надо было мне раньше вас сменить — вы слишком активно двигаетесь, так никогда не заживёт.

Её забота трогала: котенок утешает драчливого помойного кота. А то и пса.

Он запрокинул голову, расслабляя шею:

— Заживёт. Я прочный…

— Да, я заметила.

И вдруг огорошила вопросом:

— А что у вас с рукой? Почему она всегда в перчатке? Когда вчера вы дрались с той силой из холодного мира. Мне показалось, ваша рука светилась.

Простой прямой вопрос. Никто уже несколько лет его об этом так прямо не спрашивал. И что тут ответишь? Не пересказывать же ей всю неприятную историю семьи ифленских императоров… включая самых дальних родственников и бастардов?

— Любопытство иногда бывает опасно.

— Сейчас опасно? — у неё даже глаза блеснули в темноте.

— Сейчас — нет.

Он осторожно стянул перчатку и вытянул руку вперед, как будто и сам её впервые увидел.

Кисть, изрезанная шрамами от огня. И камни — чёрные саруги этхаров, вживленные в плоть без всякой системы. А может, система была, да только человеческой логике она не поддаётся.

Какой-то поэт-романтик прошлого века назвал их окаменевшими драконовыми слезами.

Шедде в эту гипотезу не верил: драконов в мире почти не осталось, а саруги у чернокрылых не кончаются. Даже если учитывать старые запасы, трудно поверить, что древние драконы, сколько бы их ни было, смогли бы наплакать столько…

Нет, чёрные эти блестящие «камушки» этхары делают, а может, и выращивают, кто их разберёт, сами. В своих сумеречных лесах.

Глаза Темери, кажется, стали ещё больше, даже брови приподнялись:

— Как же… как вы с этим живете… зачем… — прошептала она белыми губами и перевела взгляд на лицо Шеддерика.

Он поспешил вернуть перчатку на место.

Осторожно покачал больной головой. А потом, повинуясь внезапному наитию, на миг коснулся рукой в перчатке её пальцев.

Темери, вопреки ожиданиям, руки не отдёрнула. Наоборот, поймала его ладонь и сжала, насколько смогла.

— Никто бы добровольно не согласился на такое… — сказала почти шёпотом.

Шедде, тоже шёпотом, чтобы не спугнуть, ответил:

— Так было нужно.

Высвобождать пальцы из её руки не хотелось. Но ещё меньше хотелось, чтобы эта девочка, которой выпало куда больше бед, чем иному воину за всю жизнь, его жалела.

— Не тревожьтесь за меня, Темери, — как можно мягче сказал он. — Не стоит. Это не наказание, это скорей такая защита…

И всё-таки убрал руку.

Но Темери не думала его жалеть. Она хмурилась, словно что-то вспоминая или силясь понять. И вдруг сказала:

— Был бы у меня мой посох, я бы лучше разобралась. Но это — недобрая магия. Она не помогает. Даже ещё хуже. Она же вас убьёт…

— Ну, если бы их не было… Саруги защищают меня от того самого родового проклятия. Да, они несовершенны, но выбор был маленький: или так, или сразу смерть. Темершана та Сиверс, это было моё решение. Только моё.

Она по-прежнему смотрела серьёзно, но теперь как будто с иронией — оказывается, за эти дни он неплохо успел узнать выражения её лица. А потом озадачила фразой:

— Это мне напоминает кое-что… ведь я с вами отправилась в Тоненг тоже сама. И тоже это было только моё решение…

Шедде попробовал вспомнить свои тогдашние обстоятельства.

Как он вообще решился просить помощи у этхаров? Кажется, он искал ответы в замковой библиотеке и пробовал все возможные варианты подряд… да, дело было именно так.

Были и другие отчаянные, странные решения. Была долгая поездка в один из немногих оставшихся этхарских лесов…

Нет, сейчас точного ответа он уже не нашёл бы.

Да и какая разница, выхода у него тогда действительно не было. Жить, хоть и с саругами этими, всяко лучше, чем как в ставшем уже привычным кошмаре. В том самом, с палачом над невинной — или почти невинной — жертвой.

Между тем дождь потихоньку сошёл на нет. Надо было снимать тент и вновь садиться на вёсла…

Подходящий ночлег нашёлся уже в сумерках — в этом месте по левому берегу впервые начал появляться лес, да и глубина немного увеличилась, так что Шедде смог найти для них вполне приличную стоянку, развёл костёр, и даже соорудил из парусины и тента что-то вроде шатра.

У входа весело горел огонь, кипятилась вода. В ней уже плавали кусочки мяса и лука, а так же нащипанная Темери под елкой сухая зимняя кислица. Должно было получиться что-то вроде деревенской похлебки, и оставалось жалеть только о соли. Ложка у них тоже была на двоих одна — та самая, выструганная Шеддериком ещё в охотничьей избушке. Темери потратила несколько минут, чтобы немного подправить её.

Она действительно многое умела — такого, что и вообще-то женщинам знать не обязательно, а уж благородным чеорам — подавно.

Шедде на некоторое время задремал у огня, а когда проснулся, еда была уже готова и одуряюще пахла.

Впервые этой ночью Шеддерик отправился спать, не ощущая себя смертельно голодным…

А проснулся оттого, что Темери трепала его за плечо. Голос у неё был испуганный.

— По дальнему берегу люди ходят. С факелами. Может, видели нашу лодку…

Было ещё темно, только на востоке над горизонтом разгоралась тоненькая светлая полоска.

Увидели лодку? Вряд ли с такого расстояния да в темноте. А вот огонь…

— Костёр могли заметить?

— Не знаю. Он почти прогорел, но угли были ещё яркие. Надо было уйти подальше от берега…

Подальше от берега начинались глубокие канавы — русла весенних ручьёв. А ещё дальше местность понижалась к поросшему камышами болоту. Их островок был единственным пригодным для ночлега. Но вот позаботиться о том, чтобы с воды огонь был неразличим, надо было.

Шедде вздохнул:

— Собираемся. Если промедлим, они смогут найти переправу. Здесь наверняка где-нибудь есть броды.

Темери, понятливая душа, тратить время на разговоры не стала. Собраться было нетрудно: Шеддерик свернул полотнища, Темершана — собрала остатки ужина. Совсем скоро они снова были в лодке, а лодка — заскользила по чёрной ночной воде. Чеор та Хенвил заранее предупредил Темери, чтобы на реке говорила исключительно шепотом, но та словно и вовсе разучилась разговаривать. В плеске воды у прибрежных камней плеска вёсел было почти не слышно.

Факелы метались по дальнему берегу, словно кто-то пытался что-то с их помощью отыскать или на берегу, или недалеко по-над водой. Слышались какие-то оклики, может — команды.

Шеддерик помнил, что дальше река делает плавный изгиб. Если грести быстро и тихо, то может, им удастся избежать встречи с преследователями. Если, конечно, люди с факелами собрались там по их душу.

Так что надо было спешить…

Одного он не учёл — там, где река закладывает петлю, короткий берег всегда мельче длинного.

Да, глаза привыкли к темноте, да, руки приноровились к веслам, и ориентиры были все хорошо видны. Не был виден только донный песок и мелкие камни…

Разогнавшись как следует, Шедде внезапно вылетел на мель. Да так, что чуть не свалился за борт.

Охнула Темери, шумно плеснули и ударили в песок вёсла.

Шеддерик, выругавшись вполголоса, скинул плащ и сапоги и спрыгнул за борт. Воды оказалось меньше, чем по колено.

— Мне тоже вылезти? — прошептала Темери. — Я сейчас!

— Пригнитесь. Может, вас не увидят. Сейчас попробую столкнуть.

Темершана оглянулась на дальний берег, Шедде невольно тоже бросил туда взгляд. Люди с факелами, недавно оставленные позади, вновь приближались.

— Давайте! Ложитесь, сейчас же! Если будут стрелять, борта хоть немного защитят!

От ледяной воды ноги почти сразу потеряли чувствительность. К тому же лодка, едва сдвинувшись, намертво села кормой на невидимый в темноте камень, а может, это была коряга. Пришлось обойти её с другой стороны и снова толкать, даже когда показалось, что жалобно затрещала, надламываясь, одна из досок…

И всё-таки в какой-то момент ему удалось вытолкать лодку на чистую воду. И даже — забраться назад.

И тогда с дальнего берега кто-то крикнул:

— Эй, в лодке! Поворачивай сюда! Всё равно тебе не уйти. А так хоть жив останешься!

Голос был весёлым. Казалось, что окликнувший стоит где-то рядом.

Шедде подхватил вёсла и начал отгребать от мели к основному руслу. Молча.

— Они обо мне не знают! — шепотом отметила Темершана. — Они что же, ищут вас?

— Хорошо, что не знают. В деревне видели только меня, вот меня одного и ищут. Интересно, видать тот рыбак из деревни вас почему-то не выдал. Но, скорей всего, они считают, что вы погибли, или я вас где-то прячу. И как-то мне не хочется это у них уточнять…

— Эй, мужик, слышишь? Давай сюда! Мы тебя не тронем, только зададим пару вопросов, и всё!

Темери осторожно высунулась из-за края лодки.

Правый берег стал хорошо различим — русло реки не давало шанса укрыться под левым берегом. И хотя течение в этом месте было приличным, да и Шеддерик налегал на весла изо всех сил, лошади всё равно были быстрее.

Что намерения у преследователей серьёзные, подтвердил раздавшийся вдруг над рекой одиночный выстрел. Мальканка ойкнула и нырнула снова на дно лодки. И правильно.

Хорошо, что зимние ночи — долгие, а рассветы — медленные. У них всё ещё были шансы скрыться до света.

Если природа и местный ландшафт хоть немного помогут…

Раздался ещё один выстрел. Потом ещё. Потом — приказ беречь пули.

— Страшно? — спросил полушепотом Шеддерик. Как-то уж больно неподвижно замерла Темери, даже кажется, дышать перестала.

— Нет, совсем не страшно. Только жалко…

— Чего?

— Что мне сделать, чтобы помочь? Не отвечайте, знаю, что ничего.

— Мы, наверное, уже близко к городу. Вы можете рассказать, какая там река? Какая местность?

Темери помолчала, честно пытаясь вспомнить.

— Недалеко от Тоненга большой каменный мост. Купцы ездят… нет, два моста, но один старый, полуразрушенный. Очень красивый. Я однажды…

Замолчала. Ещё подумала. Сказала:

— Старый мост. Он завален речными наносами. В прежние времена их расчищали. Но потом я однажды была в этих местах. Брёвна были чуть не поперек реки. Не знаю, как сейчас…

— Понятно. Что-то ещё?

— Не знаю. Выше по течению я была пару раз, но там всё как здесь. Река как река. А, ещё быстрина есть, но это почти в городе уже. У каменного берега. Там глубина приличная, наша лодка легко проскочит.

Шеддерик кивнул, забыв, что в темноте его, возможно, не видно.

Факельщики были близко, как вдруг Темери заметила кое-что еще.

— Там в поле, смотрите! Другой отряд!

Помянув всех Повелителей Бурь и морских жуфов, какие только есть в мире, Шедде с удвоенной силой налёг на весла.

По правому берегу начался ельник, и это могло немного задержать преследователей. Но вряд ли он станет серьёзным препятствием.

Однако Темери обнадёжила:

— Теперь правый берег будет выше. Там овраги будут и лес. Не знаю, есть ли по той стороне какие-нибудь дороги, но если и есть, то все далеко от воды.

А потом добавила грустно:

— Если русло завалено, то им и не нужно никуда спешить. Они знают, что мы плывем в ловушку.

«Еще посмотрим», — подумал Шеддерик. Плана у него никакого не было. В тот момент главным было — грести. Грести и не останавливаться…

А меж тем позади события начали развиваться. Новая группа всадников приблизилась к факелоносцам. Издали было не разобрать, о чём они между собой говорят, но говорили громко, уверенно.

Темери вдруг начала деятельно вытаскивать из складок парусины одну из жердей, что они везли с собой от самого лодочного сарая.

Вытащила, ощупала со всех сторон. Попросила, чуть ли не впервые первой к нему обратившись с просьбой:

— Чеор та Хенвил… мне нужен ваш нож!

— Возьмите. Он на поясе…

Но тут же понял — ляпнул глупость. Не станет она искать у него нож. Да и не сможет, всё едино весла откладывать.

— Чтоб вас. Сейчас.

Он плохо представлял, для чего Темери сейчас могла использовать нож. Но спрашивать не стал: и так увидит.

Мальканка занялась странным делом — начала счищать с жердины остатки коры. А потом — отрезать «лишнюю» по её мнению часть: тонкую вершину.

Ладно, чем бы ни занялась — главное, отвлеклась немного от погони. Может, это такой способ занять руки, чтобы не бояться. Хотя Шеддерик достаточно её изучил и мог бы поклясться, что даже это её занятие имело какой-то смысл и цель.

Впрочем, не важно.

Над рекой начали появляться пряди тумана, небо на востоке всё больше светлело. Факельщики и те, кто их догнал, остались за поворотом, но если мальканка права и впереди — широкий речной завал, то всё равно следует спешить.

— Темершана! Эй, чеора та Сиверс!

Она вздрогнула, оторвалась от своего занятия, подняла взгляд.

— От старого моста, если по берегу — до города далеко?

— Недалеко, но дорога давно заросла, это скорей просека. Но там как-то можно выйти к новому тракту.

Новый тракт, это тот, что ведёт от каменного моста через предместья сразу в мальканскую часть города. Может быть, это решение…

Внезапно Темершана огорошила его вопросом:

— А почему вы называете меня «та Сиверс»? Вы же знаете моё настоящее имя.

— Не знаю. Не думал об этом, — он усмехнулся. — Вас так представили, и я решил, что так правильней. А действительно… почему та Сиверс?

Когда преследователи скрылись за поворотом, стало возможно грести не в полную силу. И перемежать гребки разговором.

Так почему-то легче было выдерживать гонку.

— Это моё речёное имя. Если кто-то приходит в монастырь Ленны просить помощи и защиты, он проходит первое таинство под покровами и получает речёное имя. Своё я называть не хотела, и как многим сиротам, мне дали имя того знатного чеора, который некогда безвозмездно передал эту землю общине, и она стала принадлежать монастырю.

— Этот знатный чеор был ифленцем?

— Наполовину. Его отец был знатным ифленцем, мать родилась на материке и в детстве служила Золотой Матери. Но это всё было задолго до нашествия. Давайте, я заменю вас на вёслах?

— Нет. Берегите силы!

На самом деле, Шеддерик подозревал, что если отдаст вёсла и хоть на минуту приляжет, то мгновенно заснёт. И вряд ли потом хоть кто-то сможет его разбудить. По многим причинам. Любое прикосновение к ране над виском вызывало острую боль, иногда перед глазами начинали плыть тёмные пятна. Руки привыкли к вёслам, и все движения выполняли заученно, но стоило немного сменить позу, как порез на руке тоже давал о себе знать. Но отдых проблему бы не решил: Шедде понимал, что к лихорадке, вызванной порезами, и проклятьем, добавилась ещё и простуда. Остановиться значило сдаться, и он продолжал грести, стараясь поддерживать разговор с мальканкой.

Старый мост, верней, грандиозный завал из серых, принесенных прошлыми паводками брёвен, они увидели, когда окончательно рассвело. Течение в этом месте немного усиливалось, так что Шедде из осторожности двигался вдоль левого берега так медленно, как только мог. Больше всего он боялся посадить лодку на брёвна или получить пробоину.

К тому времени Темери успела нанести на свою «палку» какие-то грубые узоры — поперечные линии, точки и волны. Это совсем не было похоже на те вешки, которые делают сианы. Если честно, это ни на что не было похоже.

— Это мой новый посох, — грустно сказала Темери. — Жаль, я думала, будет время сделать его по всем правилам… но главное, чтобы он работал как надо.

— А как надо?

Она пожала плечами:

— Попрошу помощи у Покровителей. Нам ведь нужна помощь.

— Похоже, нужна. — Шеддерик согласился, хотя не был уверен, что духи мальканских предков Темершаны смогут им чем-то помочь. Но в одном она права — им сейчас любая помощь будет кстати. Даже призрачная.

На берегу собирались недолго. Заросшая дорога, тянущаяся от моста под мокрые голые лесные кроны, была пустынна, так что следовало воспользоваться этим и уйти от воды как можно дальше. Свидетели могут навести на их след.

Однако всего через четверть часа Темершана стала немного отставать. Шедде, шедший впереди, не сразу увидел, что она прихрамывает. Остановился. Усталость вылилась в раздражение:

— Каких морских жуфов вы никогда не жалуетесь? Что с ногой? Натёрли?

Темери постояла немного, опираясь на «посох», и несколько мгновений сверлила ему переносицу упрямым взглядом.

Потом вдруг пожала плечами и огорошила ответом:

— Вы тоже. Не жалуетесь.

— Я другое дело.

— Почему?

— Потому что я мужчина. Я сильнее. И я привык к таким переходам.

— А я — оречённая Золотой Матери! Я ходила Дорогой Долга. А моя жизнь до монастыря — это тоже всё время дорога. И я знаю, что могу идти. У меня нет кровавых мозолей, я не подвернула ногу и не ушибла.

— Тогда что?! — Рявкнул Шеддерик неожиданно для себя.

— Мне надо знать, — добавил тише. — Может, вам нужен отдых?

— А вам — перевязка. Но не здесь же! Выйдем на тракт. Там много людей, там проще затеряться.

И действительно. Они стояли в лесу, тихом, зимнем, окутанном туманом, два маленьких усталых человека под огромными кронами, и почему-то орали друг на друга.

Может быть, на тракте действительно легче затеряться. Но и встретить гвардейский патруль — тоже будет легко. А в свете событий последних дней, будет ли этот патруль дружественным? Или солдаты начнут стрелять, лишь только выяснят, с кем имеют дело?

— Так что у вас случилось? Что-то с ногой?

— Голова кружится. Пока стою — не сильно. А как начинаем идти…

Понятно. Усталость и голод… Вот дурёха. Шедде окинул глазами лес и тут же нашёл подходящее поваленное бревно. Лучше бы дать ей что-то сладкое, конечно. Но остались только сухари.

Темери сжала сухарь в кулаке и задумчиво сказала:

— Это прошло бы. Уже много раз проходило само. Не стоит беспокойства.

— Темершана та… Темершана Итвена. Вы всё ещё невеста моего брата. И я всё ещё должен доставить вас в Тоненг живой и невредимой.

— Я помню, — с усталой иронией ответила она. — Вы должны меня доставить. И доставляете. А что если за всеми этими нападениями стоит ваш брат? Ну, может, не хочет он на мне жениться?

А действительно, что если Кинрик, оказавшись один у власти, всё решил переиграть по-своему, и начал с попытки убрать с дороги занозу-братца, кстати, сводного, и нежеланную невесту? В истории Ифленской империи бывали сюжеты и заковыристей.

Шеддерик едва развёл руками и ответил:

— Даже в этом случае. Вы сами сказали — на тракте затеряться легче. А в Тоненге, который и вы, и я неплохо знаем, это будет совсем просто. Доберёмся, тогда и выясним, что происходит. В деталях.

…А может, очередные повстанцы всё-таки добрались до Кинне. И тогда — остаётся только гадать, кто прибрал к рукам власть, и что происходит в городе и стране.

— Ешьте ваш сухарь — вздохнул благородный чеор. И сел на то же бревно, вытянув ноги.

На почтительном расстоянии от мальканки.

Шкипер Янур Текар

Моросило. В трубе выл ветер, в зале у стены дрых рыбак из артели, возле него дощатый стол венчала глиняная кружка. Пустая.

Янур застыл у маленького окна, наблюдая, как по краю бывшего фонтана на площади прогуливается чайка. Туда-сюда. Большая морская белоголовая чайка. Остановится, замрёт на долгую минуту, а потом отправляется в обратный путь, покачивая боками. На берегу чайки неуклюжи. Так же, как старые моряки, вынужденные коротать остатки дней вдали от любимой стихии. Впрочем, чайка в любой момент может подняться в небо и улететь к морю.

Янур Текар так поступить не смог бы: ифленцы на свои корабли малькан не берут.

Ещё лет пять назад он летом ходил рыбачить с артелью, но здоровье и прожитые годы всё прочней привязывали его к берегу.

Да и семью было страшно оставить. Старший сын дорос до того возраста, когда взрослые не указ, лезет на рожон, да задирает вместе с другими подростками ифленскую стражу. Жена стала к зиме часто простужаться. Словом, каждую навигацию находился не один повод остаться дома. Хотя в артели его помнили и каждый год неизменно звали к себе.

— Что застыл там, — окликнула Тильва с кухни. Всё утро она гремела посудой — чистила медь, к чему приобщила не только обеих разносчиц и кухарку, но и всех детей. Сейчас помощники отправились отдыхать. — Ждёшь кого?

За много лет жена хорошо его изучила. Но сейчас он никого не ждал. Зимние переступы миновали, вроде бы дело пошло к весне, так что стоило ждать хотя бы тепла… но мелкая морось на улице не предвещала перемен к лучшему.

Янур оторвался от окна. Что же, ждать он действительно никого не ждал. Но кое-чего ему не хватало. Причём, уже довольно давно.

— Помнишь ифленца? — Словно бы нехотя спросил он у жены.

— Это который на днях зубы под столом оставил? Или которому Джарк плащ жидкой грязью залил? Так я плащ отчистила, так что переживать ему не о чем. И мы расстались почти друзьями… он что, приходил? Или я чего-то не знаю? Ох, отправлю я Джарка… да и Нану тоже, к бабкам в деревню. Пусть-ка попробуют там своевольничать…

Жена даже вышла в зал.

Янур покачал головой:

— Да нет. Ты, наверное, не помнишь… появился у нас в начале осени. Из этих… — показал он пальцем в потолок. — Из знатных. Благородный чеор. Ты его тогда ещё «чёрной рукой» назвала…

— А, тот загадочный ифленец, с которым вы каждый раз при встрече бранитесь, как портовые грузчики, а потом ты поишь его за свой счёт. Как не помнить…

— Давно не показывался, да?

Тильва всплеснула руками.

— Заскучал по закадычному дружку? Ну, ты даёшь, Текар. То ты готов идти с вилами на крепость, ифленскую сволочь бить, то у тебя среди ихней братии вдруг находятся приятели…

— Да какие приятели… что ты, жена. Приятели… Должен я ему. Так должен, что в этой жизни и не расплачусь.

— Ох ты, добрые покровители… ты же сам говорил, что не загрустил бы, если бы все они, без исключения, враз повымерли. Что ты такое говоришь, какие долги? Они же воры, убийцы. Ничего ты никому не должен.

— Летом Джарк побитый пришёл… помнишь?

— Ну, ты ходил разбираться.

— Да уж… разобрался. Есть вещи… а, ладно. Если б не этот ифленец, Джарк бы домой не вернулся. Совсем не вернулся, понимаешь?

— Да что ж они за люди такие…

Янур дипломатично не стал продолжать разговор: он-то точно знал, кто был прав тогда, а кто, в компании таких же лоботрясов, только постарше, под командованием мутного, но очень решительно настроенного цехового мастера из Рощиной Слободы, готовил покушение на самого ифленского наместника…

Наместника всё равно убили, чуть позже, а может, он сам ушёл в тёплый мир, куда ему и дорога.

Но если бы вместе с облавой на секретную квартиру не явился чеор та Хенвил, возможно, и Джарка, и ещё парочку таких же бедовых городских пацанов отправили бы в тюрьму. А то и — старый наместник был суров! — в тот же день расстреляли бы на площади.

А потом, в один из первых осенних дней, ифленец впервые зашёл к ним в таверну. Вроде бы удостовериться, что Янур объяснил своему парню, в чём тот был неправ. Тогда поводом для спора у них стало то, что, по мнению Янура, его сын был виновен лишь, что попался: никто из нижнего города здоровья наместнику не желал. Чеор та Хенвил считал, что его вина в стремлении нарушить постулаты правовой буллы Ифленской империи.

Если бы вина юноши была доказана, он наверняка был бы казнён вместе с другими заговорщиками. Так — ему грозила тюрьма, а родителям, вероятно, пришлось бы покинуть Тоненг без права возвращения.

Янур до сих пор не знал, что заставило ифленца поверить им и вытащить парня из неприятностей. Но добра он не забывал. И долги старался отдавать.

Впрочем, помнил он не только добро, так что ифленец, повадившийся чуть не через день ужинать в «Каракатице», успел выслушать от Янура немало справедливых упреков и в адрес самого наместника, и всего его окружения. Благородный чеор в долгу не оставался, так что любая их встреча быстро перерастала в оживлённейшую беседу.

В день похорон наместника Янур видел его в «Каракатице» в последний раз. С тех пор минул почти месяц. Город потряхивало, словно в ожидании серьёзной беды. То там, то тут вспыхивали драки. Ифленская знать носу не казала из Верхнего города, зато усилились на улицах гвардейские патрули.

Джарк дни и ночи не вылезал из своей комнаты, как будто чтобы доказать, что ни в чём не участвует и дурных намерений не имеет. Очень его напугала та облава.

Но мысли старого моряка упорно уплывали за пределы родного дома. Чеор та Хенвил носил титул Светлейшего, а значит, не мог исчезнуть просто так. Или был вынужден внезапно уехать, или всё-таки нарвался, и теперь хорошо если жив.

Янур не очень интересовался новостями из замка — слышал только, что молодого наместника пытались зарезать, но он вовремя заметил нападавших и сумел позвать на помощь, так что выжил. Выжил и даже вроде бы собрался на ком-то жениться, но невеста ещё не прибыла.

Казалось, ифленская знать решила просто забыть о Нижнем городе, как будто если выкинуть из головы проблему, то она как-нибудь исчезнет сама.

Как ни печально, а порядок в городе сейчас зависел от этого, безусловно, умного и красивого, но всё-таки неискушенного в вопросах управления страной юноши…

Янур мысленно усмехнулся: «В наше время каждый мнит, что лучше наместника знает, как управлять Танерретом, и я ни чем не лучше!»

Тильва заметила его ухмылку и пожала плечами: в последние месяцы её мужа часто посещало задумчиво-угрюмое настроение.

Между тем хозяин таверны тряхнул головой, возвращая себя ясность мысли и разгоняя призраки прошлого, и сообщил:

— Пойду на двор, расколю пару брёвнышек. Такая хмарь на улице, хочется тепла.

— Ведро прихвати. Я у печи поставила. И кости собакам рядом в мешке…

Что ж — ведро так ведро. Помои следовало выплеснуть подальше от заднего крыльца: ночью заморозки прихватывают воду, так что кто-то мог и поскользнуться.

Янур не спешил. Собаки в загоне при виде хозяина выскочили к самой решётке, начали толкаться, догадываясь, что он пришёл не с пустыми руками. Но по первому окрику тут же угомонились и отошли к дальней стенке вольера. Две из трех — крупные городские дворняги, а один — коанерский ныряльщик, чёрный, лохматый и умный пёс, признанный вожак маленькой стаи.

Янур проверил воду, накормил псов, приласкал улыбчивую дворнягу Мышку. Оставалось только выплеснуть воду да заняться дровами. Как вдруг Холок глухо заворчал и, забыв о кормёжке, направился в ту часть вольера, что граничит с хозяйскими сараями. Мыша, тоже что-то почуяв, задрала голову и звонко залаяла.

— Тихо вы, — прикрикнул на псов Янур, — сам посмотрю!

Собаки смолкли. Прихватив на всякий случай железный ломик, которым в морозы сбивали с крыльца лед, да так и забыли прибрать, хозяин таверны направился к сараям, столь заинтересовавшим его собак. В одном из сараев ждала ремонта старая телега, в другом хранилось всё то, что по каким-то причинам в дом не помещалось, а выкинуть было жалко. Словом, если бы воры туда залезли, вряд ли они нашли бы хоть что-то ценное.

Янур скорей ожидал увидеть там приблудившегося кота или щенка.

Но это был не щенок. И не кот.

В тени под навесом, вроде бы, стояли действительно люди — двое. А уж с двумя воришками хозяин таверны справится, не с таким справлялся.

Один вдруг шагнул вперед, примирительно приподняв руки:

— Дядя Янне! Придержи псов, не признали они меня. Ты сам-то признаешь?

— Ифленец! Вот ведь, — изумился старый моряк — Только сейчас тебя поминал.

Шеддерик та Хенвил вышел на свет, и Янне поразился, как плохо тот выглядит. Голова разбита и в синяках, перевязана какой-то грязной тряпкой, подбородок зарос, как у артельного, а одежда превратилась в лохмотья.

— Надеюсь, поминал-то чем хорошим? — широко улыбнулся гость. Но тут же посерьёзнел:

— Нам нужна помощь.

Вдруг из-за его спины раздался удивлённый девичий голос:

— Дядя Янне? Даже так?

И тут перед Януром явилось привидение. Привидение было одето в обноски и выглядело немного иначе, чем Янур помнил. И всё-таки он сразу, безоговорочно её узнал.

И стоял столбом, хлопая глазами и не в силах поверить, что рэта Темершана Итвена стоит перед ним во плоти. А сама Темершана — не стояла. Подбежала, и вдруг повисла у него на шее, как в былые, прекрасные времена:

— Шкипер Янур! Я не надеялась тебя увидеть!

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Тракт вымотал его, кажется, больше, чем весь предыдущий путь. Эта широкая, некогда наезженная торговая дорога на поверку оказалась почти пустынной. В первые часы они встретили лишь пару подвод да одинокого бродягу, бредущего из Тоненга с штопаным мешком за спиной. Бродяга брёл медленно, глядел только себе под ноги, и лишь когда поравнялись, окинул их насмешливым, всё понимающим взглядом.

Шедде в тот момент накинул на голову капюшон и больше не снимал его. Светлые ифленские волосы могли привлечь ненужное внимание.

Хорошо ещё, что извечную зимнюю грязь в то утро слегка прихватило морозцем, иначе идти по тракту и вовсё было бы невозможно.

Может оттого, что сам Шеддерик двигался несколько медленнее, а может, и впрямь сухарь помог, но Темершана больше не отставала. Держалась в полушаге позади, при ходьбе лишь слегка опираясь на свою «резную палку».

Ближе к полудню им повезло — крестьянин на телеге согласился подвести до самых ворот: «Но не дальше, мне в город не надо, я в предместье еду».

Мужик оказался не из разговорчивых, так что часть пути Шеддерик продремал, устроившись на охапке лежалого сена. Чем в это время занималась мальканка, можно было лишь предполагать. Но когда проснулся, она сидела неподалёку, у бортика телеги, и глядела куда-то вперёд, поверх головы возницы.

Шедде проследил за её взглядом и понял, что телега подъезжает к предместьям — уже были хорошо видны каменные стены верхнего города, а вдоль дороги тянулись ограды складов и деревенские неровные улицы. Этим домикам, наверное, было за сотню лет — многие из них покосились, ушли по глаза в землю. Латаные крыши заросли мхом.

Голова стала пустой и гулкой, а нужно было собраться и принимать какие-то решения. Нужно было что-то делать…

Даже в городе было проще. В городе двум бродягам затеряться ничего не стоит. Главное войти в ворота.

Может, если б ворота охраняли ифленские гвардейцы, это и вправду оказалось делом нелёгким, но на воротах стояли мальканы, то есть, можно считать, ворота и вовсе никто не охранял.

Шедде запомнил и это. Вернётся в замок — первым делом изыщет ресурсы для нормальной охраны городских стен. Так и враг придёт — никто не заметит…

Впрочем, про путь по городу он смог бы рассказать немного. Только — что шёл сам, что старался быть незаметным. И выбирали они не основные, а узкие, задние улочки, на которых поменьше любопытных людей. Темершана не спорила. Она была молодец — просто делала, что просят, и не пыталась своевольничать…

Таким порядком они и добрались до заднего двора дяди Янне.

И всё бы было хорошо, кабы не собаки, которые, оказалось, недаром получали корм…

Шедде собрался с духом — нельзя было показывать старому моряку слабость. И тем более нельзя было выпускать ситуацию из-под контроля.

Впрочем, времени для того, чтобы придумать надлежащее объяснение… да вообще сгладить впечатление от встречи не осталось. Янур появился сам.

Наблюдать за встречей дяди Янне и Темершаны было занятно, но при том — немного грустно: с ним самим она всегда держалась отстранённо. С этим старым моряком всё было иначе. Никаких сомнений, никаких душевных терзаний. Всего-то пара радостных фраз, да два шага — и вот уже чеора та Сиверс… — или теперь правильней говорить рэта Темершана Итвена? — уже висит у него на шее.

— Праздник! Это же праздник! — не веря себе, повторял хозяин «Каракатицы». — Это какое-то чудо, рэта! Так не бывает! Надо всем рассказать…

Рассказать… нет. Это в планы Шеддерика совсем не входило. Их появление должно оставаться тайной. Хотя бы до того момента, пока он сам в подробностях не узнает, что происходит в городе, в стране и в мире.

Не успел он, однако, и рта раскрыть, как мальканка его опередила.

— Шкипер Янур! Пожалуйста, не говорите никому! Это важно!

— Как же не говорить? Да это же первая хорошая новость за много лет!..

— Так и не говорить! — встрял в беседу Шеддерик. — Нам едва удалось добраться до города живыми. В твоём доме, может быть, чеоре та… — он замялся на миг, вспомнив, что о монастырском имени Темери дядя Янне точно не знает, и поправился — рэте Итвене ничего не грозит. Но стоит о ней услышать не тем ушам…

Старый моряк так и замер, словно налетел на стену. Перевёл взгляд с Темери на Шеддерика. Выглядел он потеряно, но длилось это лишь несколько мгновений. Хозяин таверны примирительно поднял руки и позвал:

— Ну, раз так, идёмте в дом. Там и поговорим.

Шедде мысленно застонал: говорить о чём бы то ни было он предпочёл бы на свежую голову. Сейчас-то он был уверен, что половину новостей пропустит мимо ушей. А тем временем Темери вместе с хозяином уже поднялись на крыльцо.

Собаки в вольере посмотрели на него заинтересованно и не по-хорошему. Так что пришлось поторопиться.

— Жене-то я могу сказать? — ворчливо поинтересовался хозяин, едва за ними закрылась дверь. — Она у меня не из болтливых.

Шеддерик кивнул:

— Видимо, придётся. Её помощь тоже будет не лишней. И… позови Джарка. У меня есть для него небольшое поручение…

Янур нахмурился, но возражать не стал. Вместо того проводил гостей в маленькую гостиную на втором этаже.

В «Каракатице» как таковых гостиничных номеров не было. Но хозяева по старой памяти, ещё со времён до ифленского нашествия, держали несколько меблированных комнат на случай приезда родственников или для сдачи в аренду.

Семья Янне жила в более просторных комнатах над кухней. В одной из двух «гостевых» спален временно проживала кухарка с супругом. А вот вторая спальня и гостиная были свободны, туда-то, по чёрной лестнице, чтоб никто не заметил даже случайно, хозяин и проводил гостей. Туда же по его оклику поднялась и Тильва. А через минуту явился хмурый встрепанный Джарк.

Впрочем, когда увидел и узнал Шеддерика, поторопился разгладить пятернёй волосы и даже изобразил на лице что-то вроде приветливой улыбки.

— Этого благородного чеора, — представил их Янур, — вы уж видели. Зовут его чеор Шеддерик…

Настоящего имени Янур знать не мог, так что Шедде перебил его:

— Я — чеор та Хенвил. Сейчас возглавляю императорскую тайную управу.

Янур кивнул с достоинством, как будто именно это и собирался сказать. Джарк громко сглотнул, а Тильва прищурилась и, кажется, собралась воспользоваться возможностью и выплеснуть на него прямо сейчас всё, что думает об ифленцах в общем, тайной управе в частности, и о её главе лично. Но как оказалось, муж не собирался давать ей такую возможность.

— А чеора с ним — это рэта Темершана Итвена. Вот так-то!

— В моём доме? — потрясенно спросила Тильва. — Это происходит в моём доме?! О, светлые Покровители, что же вы стоите! Присаживайтесь! Джарк, неси свечи! Сейчас распоряжусь насчёт обеда…

— Обед — это неплохо, — усмехнулся Шедде. — Но мне нужно знать последние новости. А ещё нужно отнести записку по одному адресу… А рэте нужен отдых.

— Вам тоже нужны отдых и врач. И как можно быстрей! — тихо, но как-то так, что все услышали, произнесла Темершана.

С такой интонацией опытный боцман раздаёт команды матросам. Шедде даже поймал себя на мысли, что готов с ней согласиться.

— Я пошлю за врачом… — тут же отозвался Янне, так что пришлось его остановить.

— Нет. Я уже говорил, наше появление в городе должно оставаться тайной как можно дольше. Я потерплю без перевязки ещё пару часов, но кое-что надо действительно сделать сразу… Джарк, принеси свечи, перо, бумагу. Есть у вас бумага?

Бумага — товар импортный, не дешёвый. С другой стороны, ему не нужны дорогие белые листы. Достаточно любого обрывка. Мальчишка, не тратя времени, умчался вниз.

— Хорошо. Мы пробудем у вас ещё некоторое время. Рэте Итвене надо переодеться и…

— Я никуда не пойду, — не дала ему закончить мысль мальканка. Он, правда, и не надеялся отправить её спать. Но попробовать стоило.

— И помыться, — почти с удовольствием поддразнил её Шеддерик. — А мне нужны ответы на некоторые вопросы. Нужны прямо сейчас…

— Я принесу поесть, с вашего позволения. Не хочу прослыть дурной хозяйкой, которая не накормит гостей с дороги. И распоряжусь о бане.

Вернулся Джарк. Бумажный лист он нёс под мышкой, в одной руке, прижав к себе, удерживал тяжёлый письменный прибор, а в другой — подсвечник на шесть свечей. Как донёс, ничего не уронив — оставалось тайной.

Шедде наконец-то уселся за стол и написал короткую записку для Гун-хе. В записке лишь сообщил, что он в городе, и что им нужно встретиться — через два часа на обычном месте.

Тут уж и Тильва вернулась с подносом.

Две большие миски с мясом, запечённым с крупой и овощами, кувшин вина, половина круглого хлеба — простая еда, над которой поднимался дурманящий пар. Нужно было обладать железной волей и при том полностью лишиться обоняния, чтобы отказаться от этого угощения…

Но кое-что всё же требовалось закончить безотлагательно.

Джарк внимательно выслушал и повторил вслух адрес, по которому следовало отнести записку, и все рекомендации о том, что делать дальше: мало ли что, за мальчишкой могли проследить, а это было бы совсем некстати.

А Янне, под пристальным взглядом Шеддерика, поклялся, что не слышал ни о болезни, ни о смерти молодого наместника.

И только после того как это услышал, Шеддерик позволил себе взглянуть на еду.

Темери отдельного приглашения не потребовалось.

Хозяева, переглянувшись, покинули гостиную.

Значит, Кинрик жив и здоров — это хорошая новость. К сожалению, сразу выпытать у дяди Янне все известные ему новости не удалось, но то немногое, что Шедде всё же смог узнать, сулило надежду, что всё не так плохо. И может быть, он не совсем опоздал исправить ситуацию.

Пока шли по городу, Шеддерик успевал замечать тревожные приметы времени. Прохожих почти не было, а половина торговых лавок закрыта. Если в день прощания с наместником городом правило возбуждённое, мрачновато-радостное настроение, то сейчас он был погружён в апатию.

Многие окна закрыты ставнями. Те немногие прохожие, что им встретились, шли группами по три-четыре человека. Женщин и вовсе не видно. Правда, на маленьком рынке недалеко от ворот всё выглядело чуточку лучше… но лишь чуточку.

Ещё — оружие. Раньше мальканы остерегались носить его открыто, сейчас — как будто нарочно демонстрировали. А гвардейцев он впервые встретил и вовсе уже у набережной Данвы, ближе к Верхнему городу.

Итак, с момента его отъезда обстановка постепенно накалялась, но до предела ещё не дошла. И никто не даст ответа, где этот предел. Когда случится то событие, которое подтолкнёт малькан снова взять в руки оружие. Да и не только малькан. Сложившейся ситуацией не доволен никто, в том числе знатные ифленцы, оказавшиеся в зимнем Тоненге, вдали от метрополии, как будто в осаде. И они, если придётся, тоже вступят в бой. А драться они умеют. И десять лет относительно мирной жизни вряд ли отрицательно повлияли на это умение.

Жёлтые пятна свечного пламени поплыли перед глазами. Шеддерик потёр лицо, избавляясь от неуместной сонливости.

— Вам нужно прилечь, — всё с той же тихой, но «железной» интонацией сказала Темершана.

Темершана… теперь придётся называть её рэта Итвена. Как бы ещё к этому привыкнуть… но она и сама намекала, что так ей приятней. Да это и правильно — с самого начала нужно подчёркивать статус невесты наместника. Она не какая-то там случайная мальканка. Она — единственная прямая наследница рода последних Танерретских рэтшаров.

— Мне нужно встретиться кое с кем в городе. И уже пора идти. А вы пока отдыхайте. Спите, набирайтесь сил.

Мальканка первой и очень проворно вскочила из-за стола, закрыв дорогу к двери. Ладно, хоть, руки в бока не упёрла. Только сжала острые кулаки.

Смешно. Хотя и приятно — можно представить, что это она о нём беспокоится.

— Темери, вы напрасно волнуетесь. Это займет час. Я договорюсь, чтобы вам доставили платье, и чтобы завтра ещё до рассвета за нами приехала карета. Если этого не сделать, мы можем потерять контроль над ситуацией.

— А он у нас есть? — мальканка даже не улыбнулась, хотя и задала вопрос очень мягко, — если вы погибнете, весь ваш план полетит к морским жуфам в пасть. И тогда моё появление здесь только всё испортит.

Такая серьёзная, даже решительная. Только сейчас-то как раз глупо спорить. Сейчас надо бы ей унять свой нрав и сделать, что просили.

Он тоже поднялся. Вкусная еда и полчаса в тепле и уюте немного прибавили сил, так что Темершана и в самом деле зря волнуется.

— Отдыхайте, — всё ещё немного улыбаясь в душе, повторил он, — это вам от меня поручение. Отдыхайте, набирайтесь сил. А как вернусь, поделюсь новостями. И тогда решим, что делать дальше.

Она посторонилась и кивнула. Но кивок был едва заметный, как будто всей душой она не хотела его выпускать из комнаты. Он бы и сам не вышел, если бы не оговорённый в записке срок.

…а всё-таки приятно знать, что его судьба мальканке не безразлична.

Глава 8. Квартальные бани

Темершана та Сиверс, рэта Итвена

Зря она, конечно. Ведь знала, что чеор та Хенвил всё равно сделает так, как считает правильным. Да и не собиралась Темершана его останавливать. Как-то всё просто к одному пришло.

С того самого момента, как она попросила чеора не называть её реченым именем, всё изменилось. Благородный чеор отнёсся к просьбе с одной стороны серьёзно, а с другой… ну словно она разрешила ему над собой посмеиваться. И он стал делать это каждый раз, как позволяло самочувствие. Потому она и старалась молчать — чтобы не провоцировать ссору или насмешку.

А потом ифленец заснул в телеге. Темери даже не сразу заметила — он всё сидел, смотрел по сторонам. Что-то изредка спрашивал у возницы… а потом вдруг неудобно свесился чуть не через край, и ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы придать уснувшему чеору более безопасную позу. Ифленец оказался тяжёлым, двигать его было сложно, так что Темери пару раз помянула столь любимых чеором та Хенвилом, но ей совершенно неизвестных морских жуфов.

Спящий ифленец казался уязвимым. И это казалось неправильным — как тогда, в лодочном сарае, когда он собирался в одиночку справиться с сущностью из тёплого мира.

Темери укрыла его полой рваного грязного плаща.

Несколько раз ей приходило на ум, что именно снова можно сбежать. Ведь ифленец ждал этого. Более того, он даже сам ей это велел.

Или подождать, когда они доберутся до дома шкипера Янура? Если ифленец не врёт, то первым делом они отправятся именно туда…

В доме Янура она может не только его покинуть. Она может начать действовать сама — узнать новости, поговорить с теми из старых мальканских дворян, кто всё же умудрился выжить в Тоненге. Найти сторонников. И выгнать, наконец, ифленскую нечисть туда, откуда она пришла.

Вот только Темери знала — «выгнать» — слово неправильное. Они слишком давно здесь. Они, как это ни печально, прижились здесь, и так просто не уйдут. А значит, придётся их убивать. Убивать без разбора. Город снова утонет в крови… хорошо ли это?

Хочет ли Темершана… рэта Темершана Итвена такой мести?

Или всё же стоит попытаться воплотить план чеора та Хенвила, каким бы наивным он ни выглядел сейчас? Ведь хотя бы на словах, а благородный чеор хочет решить вопрос миром. И если поможет шкипер Янур с его связями в порту, если помогут другие мальканы, которым война не принесёт радости… если среди ифленцев есть хоть немного тех, кто встанет на их сторону…

Потому Темери и попросила Янура пока молчать о её возвращении. Потому-то и позволила себе напомнить ифленцу о том, что его жизнь важна не только ему.

Потому-то сейчас и жалела о сказанном — ведь Шеддерик та Хенвил ответил в обычной манере. Как будто хотел сказать: «Я сам всё решу, женщина, не мешай».

В удивлении она поймала себя на том, что злится уже не на то, что ифленец без спросу выдернул её из привычного и уютного дома. Злится, что когда дошло до дела, в котором она действительно могла хоть чем-то помочь, именно сейчас, он и дал понять, что помощь-то не нужна.

Да, конечно. Доставить до жениха, обеспечить безопасность, показать всему миру, как ряженую куклу. Наверное, таков был план изначально.

Вот только даже Темери видела, что так просто ничего не получится. Кукла никого не убедит. Что убедит?

Она улыбнулась, вдруг вспомнив, как Янур когда-то с почтением в голосе рассказывал ей, четырнадцатилетней хозяйке парусной лодки, почему у корабля всегда один капитан, и почему матросы его слушают. И как бывает, если вдруг на корабле некому станет командовать.

Нет, никто не будет слушать просто красивую наследницу мёртвого рода.

И ифленца, врага, находника, если вдруг один явится, скорей прибьют, чем выслушают…

А значит, нужно решить, с кем встретиться вначале. Да и надо ли это вообще? Может, ифленцы обманывают, и мир им нужен, только чтобы загнать малькан в ещё большую нищету?

И тогда она окажется сообщницей врага.

И уж точно никто тогда её не услышит, какие бы правильные слова для неё не придумал хитроумный ифленец.

Темери сама не заметила, как принялась ходить туда-сюда по комнате. Вроде бы и надо было отдохнуть, но какой отдых, когда всё зыбко, непонятно, когда мир норовит в очередной раз перевернуться с ног на голову?

В дверь постучали. Темери остановилась, предложила войти. Появился шкипер Янур.

Она вновь улыбнулась ему. Янур был частичкой прочного, неделимого мира, оставшегося далеко в детстве. С ним можно было, не таясь, говорить обо всём. Так было раньше, и так, несомненно, должно было быть теперь…

Даже обратился он к ней так, как обращался тогда.

— Рэта Шанни, я до сих пор не могу поверить, что вы живы и вы здесь… хоть бы весточка, хоть бы одно слово… что с вами, как вы… Мы же оплакивали вас! Да если бы знали, где искать, если бы хоть намёк какой был… ну что же вы молчите…

— Шкипер Янур! Я сама думала, что вы погибли. «Блесна» же сгорела на стоянке у доков, вместе с другими кораблями, я точно знаю, Старик был в городе и рассказал. По его словам, ифленцы всех поубивали, тела лежали на обочинах, кровь лилась…

— Так и было. — Янур нахмурился. — Всё так и было. Сейчас начинаем забывать… видим их каждый день. И не оскаленные рожи, а вроде нормальные лица. Но знаете, нам стоит всё-таки помнить, что за каждым таким нормальным лицом прячется бессердечное чудовище. Он вас обижал?

Темери в удивлении вскинула взгляд: Янур слишком резко поменял тему.

— Кто?

— Чеор. Этот, который вас привёл.

Спросил и застыл, вглядываясь в её лицо, как будто ответ ему был отчего-то важен.

Темери медленно покачала головой. Обижал ли?

— Нет. Конечно, нет.

— Как вас нашёл, почему привёл сюда? Что он задумал?

Рассказать? Сейчас вот прямо взять и рассказать. О том, как выторговал её у монахинь. И честно поведал даже, зачем. Что она нужна ему, дабы сдерживать решительно настроенных малькан, чтобы не дать вспыхнуть восстанию. Именно такими были тогда слова Шеддерика та Хенвила. А ведь он даже не признался, что возглавляет Императорскую тайную управу. Что он брат молодого наместника, признал сразу. А вот про то, какую должность занимает… но тогда уж надо будет рассказать, и как потом он сражался с бандитами на дороге. И как бежали они вдвоём через ледяной лес. И это его: «Я должен вас доставить в целости»…

— Не знаю. О том, зачем я здесь… он сам расскажет. Я сейчас, за его спиной, не стану ничего говорить — да я не всё и знаю. Он не из болтунов. Шкипер Янур… я достаточно успела его узнать, чтобы поручиться за него перед тобой… перед кем угодно. Перед самими Покровителями, если понадобится. Только прошу, не расспрашивай меня пока! Мы всё расскажем потом, ладно?!

Янур даже чуть наклонился вперед, разглядывая в свете свечей её лицо. Под взглядом внимательных глаз хозяина «Каракатицы» стало неуютно, Темери почувствовала, что её щеки заливает румянец. А тот вдруг вздохнул печально и заметил:

— Совсем я старый стал. Простите уж меня старика, рэта Шанни. Мы вам постелили вот в этой комнате… отдохните немного. Позже Тильва вас проводит до бань.

Темери прилегла, не раздеваясь. Глаза, если честно, слипались, но она по опыту знала, если сейчас позволить себе заснуть, то никакая Тильва её разбудить не сможет до завтрашнего вечера. Тело уже почувствовало окончание пути, оно знает, что бежать никуда не нужно. А вот завтра каждая мышца и каждая косточка будет напоминать о сегодняшней слабости и лени.

Так что час отдыха она провела в кресле, уговаривая себя не заснуть. А потом не выдержала и сама отправилась искать Янурову жену.

Тильва как раз закончила приготовления, и порадовала новостью, что ничего ждать больше не надо. Даже напротив, стоит поторопиться.

Темери даже зажмурилась, представив, что совсем скоро ей удастся смыть с себя весь пот и грязь, отмыть и распутать волосы…

Янур тоже был внизу, в большом кухонном зале. Там кухарки как раз начали готовить обед. Темери его окликнула:

— Шкипер Янур, пока мы ходим… подумай, прошу тебя, с кем я могу поговорить… тайно. Кто меня помнит и не выдаст, если что…

— Кому не выдаст? Ифленцам? — насторожился Янур.

— Не знаю. Всё, наверное, немного сложней, чем кажется. На нас напали не только ифленцы. Там были и мальканы. Был императорский сиан, настоящий, с вешками. Чеор та Хенвил думает, в замке заговор против молодого наместника. И мне кажется, он прав. Но переворот не принесёт облегчения никому… если наместник Кинрик готов к диалогу с нами, то те, кто его хотят скинуть, вряд ли. Всё зыбко и странно.

Янур покачал головой: переворот в замке точно не будет хорошей новостью. Налоги опять поднимут, усилят охрану. А как навигация откроется, станет совсем нехорошо.

…и, похоже, в то место, где все эти годы скрывалась Темершана, новости из столицы каким-то образом доходили…

— Конечно, рэта Шанни. Я всё сделаю!

Квартальные бани — это почти то же самое, что монастырские нижние купальни. Темери в них не бывала, но легко могла представить, что её там ждёт. Бани везде похожи. И в монастыре Ленны, и на маленьком подворье Усульна, где им со Стариком пришлось провести две не самые приятные зимы…

Бани располагались на самой набережной Данвы. Это был большой краснокирпичный дом с островерхой крышей, увенчанной дымящими трубами. У парадных дверей стояли в ожидании несколько карет, но в целом улица выглядела пустынно. И то правда, что жилых домов здесь почти не было — глухие заборы да склады, вот и вся улица.

Тильва и Темери пришли пешком: дольше пришлось бы запрягать лошадь. Идти предстояло всего пару кварталов. Хозяйка несла плетёную корзину с чистой одеждой для них обеих. Когда Темери попыталась настоять, что свои вещи понесёт сама, натолкнулась на такую волну негодования и непонимания, что ей до сих пор было немного стыдно.

Она давно привыкла, что на стороннюю помощь рассчитывать бессмысленно. И сейчас казалось странным и неправильным, что эта почти незнакомая женщина считает своим долгом ухаживать за ней и всячески помогать. Даже оправдывалась перед нею за город и за те перемены, что здесь случились за минувшие десять лет.

Да, это было странно, грустно — но пока Темери никак не могла убедить собеседницу относиться к себе так же, как к любой другой девушке в городе.

— Вы не волнуйтесь, рэта, — говорила Тильва, нервничая, — бани у нас хорошие, сохранились здесь в том же виде, какими были до нашествия. И людей там много не бывает. То есть по праздникам-то много, но сейчас будний день. Так что волноваться не стоит.

Темери и не волновалась — сама возможность смыть многодневную грязь чистой тёплой водой уже казалась радостью на грани чуда. Но кое-что нужно было оговорить ещё до того, как они переступят порог квартальных бань.

— Тильва, не называй меня, пожалуйста, рэтой. Мы же хотим сохранить тайну. Пусть я буду твоей племянницей… ну, допустим, из Сиурха.

Тильва понятливо закивала:

— Конечно, рэта. Я понимаю, всё сделаю… о, простите. — И тут же виновато улыбнулась. — Кажется, это будет не так просто. Я постараюсь…

— Ну, представь, что я — подруга Джарка… хотя, это наверное, сложно. Что я твоя новая работница. Я буду говорить тебе «вы», а ты мне…

— Нет, рэта! Так — точно не получится. Я обязательно запутаюсь и собьюсь.

— Тильва!

— Я лучше и вовсе буду молчать… или допустим, вы будете родственницей Янура. У него есть родня в Коанеррете. Купцы, караванщики. Они, конечно, давно не общались, но…

— Хорошо. Позвольте представиться… я — хозяйка Темер… э… Темра Текар из э… неважно. Вряд ли кто-то спросит.

— Так вы не бывали в Коанеррете?

— А? Нет. Но монастырь Ленны находится недалеко от границы. К нам часто приходили паломники оттуда. Вот смотри…

Темери выпрямилась и, чуть смягчая твердые звуки и растягивая гласные, произнесла:

— Как вам понравилось в наших местах? Не правда ли, потрясающий вид на бухту?

Тильва впервые за этот день улыбнулась без испуга и тревоги:

— Похоже!

Женские помещения в квартальных банях были просторней, чем мужские, просто потому, что там же располагалась и прачечная. В длинный узкий бассейн, выложенный серой плиткой, подавалась проточная вода, чтобы потом, по трубам, вернуться обратно в реку ниже по течению. Женщины приходили сюда с мылом, корзинами белья и стирали вещи, а потом сушили их в общем каминном зале.

Понятно, что лучшие места находились в начале бассейна, с той стороны, где вода в него втекала. Так что опытные хозяйки предпочитали приходить пораньше.

А кто не мог себе позволить такую стирку, полоскали одежду прямо в Данве, с многочисленных береговых мостков. Неоспоримым преимуществом стирки в бассейне была возможность использования тёплой воды из общего котла.

День перевалил за середину, так что вопреки уверениям Тильвы, народу в банях было предостаточно.

Угрюмая конторщица взяла с них несколько медных монет и проводила в холодную комнату, где можно было оставить одежду. За вещами приглядывала специально нанятая хозяином заведения женщина в сером переднике. Впрочем, у Темери не было ничего, что она боялась бы потерять. Даже самодельный кривой посох она оставила дома.

В низком банном зале, наполненном плеском, голосами, шлепаньем босых ног по деревянным мосткам, клубился горячий пар. Темери вдохнула его полной грудью, застыв на несколько мгновений неподалёку от входа.

Словно все тревоги и беды остались за границами этого места, и можно ни о чём не думая, погрузиться в очистительный жар…

Как давно она ждала этого. Горячая вода, холодная вода, мыло. Ромашковый взвар и какое-то ароматное масло, купленное у конторщицы…

Волосы долго не хотели распутываться, в отчаянии Темери была почти готова их отстричь. Не все, хотя бы половину. Этому плану воспротивилась Тильва. И вслух, на всю парную, радовалась, что сюда никто не догадался прихватить ножницы.

Темери не слушала её. Немного привыкнув к обстановке, она с любопытством изучала окружающее пространство, прислушивалась к голосам посетительниц бани.

Вот несколько пожилых женщин устроились на лавке, обмотавшись серыми льняными полотенцами, и о чём-то оживлённо беседуют. Вот молодая мать намывает голого мальчишку, а тот кричит и пытается вырваться у неё из рук. Две девушки поочередно мылят друг другу спины и изредка взрываются заливистым смехом.

— У стены, за камином.

Темери даже дёрнула головой, отгоняя наваждение. Голос был мужским и наверняка ей примерещился. Если б здесь и вправду появился мужчина, окружающие не оставили бы это событие без внимания.

И всё же невольно Темери бросила взгляд туда, где полыхал камин.

Ничего особенного — там пустовала чёрная влажная лавка. И не было ни одной живой души. Ругая себя, Темери всё же подошла к той лавке и даже дотронулась ладонью до стены. Единственной примечательной вещью там было мутное от времени, пара и царапин бронзовое зеркало. Но и в нём, кроме пламени камина, ничего не отражалось.

До того самого мгновения, как Темершана подошла ближе и увидела смутно различимый, подсвеченный огнём собственный силуэт. А у себя за плечом — ещё один силуэт — и пристальный взгляд серых ифленских глаз…

Она эти глаза уже видела и раньше. Но всё же отшатнулась от неожиданности. Ровве, Покровитель. Чеор та Хенвил назвал его полное имя — Роверик та Эшко. Но что он забыл в женской части Тоненгских бань?

Роверик в зеркале сокрушённо покачал головой, а Темери услышала:

— Подойди к перегородке. Сейчас!

И исчез.

Темери ещё раз внимательно оглядела зал и поняла, что мог иметь в виду её призрачный собеседник.

Она ещё на берегу решила пока не считать Ровве своим Покровителем.

Просто потому что Покровители — это верхние силы. Они не являются, куда попало, и приходят, только если их зовут… или если дело не терпит отлагательств.

Да Ровве и сам это подтвердил.

…он мог иметь в виду только дощатую стену, которая делила банный зал на две части — мужскую и женскую. Стена была сплошной, поднималась до самого потолка, и все щели в ней были надёжно затёрты.

Темери увидела свободную лавку у этой самой стены и присела на неё, продолжив нелёгкое дело распутывания собственных волос.

Ждать пришлось недолго. Там, за перегородкой, один тихий голос сказал кому-то:

— Паук в городе. Его видели час назад у моста.

— Да ну, врёшь!

— Клянусь.

— Он был один?

— По словам наблюдателя, был один. Вид имеет ещё тот — хорошо его, видать, потрепали, всю морду разукрасили. Так что, передай хозяину, его план не сработал, нужен другой план. Да поторопись. Может, удастся убрать гада до того, как в замке узнают о его возвращении.

— Да он, мне кажется, и юному наместнику тоже, как кость поперёк горла. Ладно, понял. Передам.

Послышался плеск выливаемой из ушата воды и чья-то тихая брань.

Темери, прикусив губу, обшарила зал взглядом в поисках Тильвы. Пора было уходить отсюда! Она ни на миг не сомневалась, что речь шла о чеоре Хенвиле. О ком ещё-то? Если бы речь шла о ком-то другом, Роверик… даже в виде призрака не стал бы себя проявлять. Наверное, не стал бы.

Тильва, кажется, тоже была не прочь отправиться домой.

Темершане от щедрот семейства Текар досталась длинная белёная сорочка, и тёмно-вишнёвое платье, простое, но зато почти новое. Даже жаль было прятать такую красоту под потрёпанным зимним полушубком.

На ещё влажные волосы лёг шерстяной капор, окончательно скрывая постигшие Темершану изменения.

Тильва, наблюдавшая за тем, как она одевается, лишь неодобрительно качала головой. Молча. Как обещала.

Когда вышли на крыльцо, оказалось, уже наступил вечер. По небу растекался холодный розовый свет, с востока поднималась звёздная синева. Под ногами похрустывал ледок, недвусмысленно намекая, что морозы скоро вернутся.

Темери покрутила головой в надежде увидеть тех, кого недавно подслушала, но улица была пуста. Хорошо бы чеор та Хенвил уже вернулся. Тогда она сразу сможет пересказать ему тот разговор.

— Идёмте, — напомнила о себе хозяйка. — Время ужина, в таверне должно быть уже много гостей. Мне надо быть там.

— Конечно!

Чем быстрей они вернутся в «Каракатицу», тем спокойнее.

Чеор та Хенвил ещё не вернулся, зря она надеялась. Янур сам принёс ужин, но она к еде не притронулась — ощущение сжимающегося вокруг неё стального кольца вернулось, а ведь совсем недавно она об этом и думать забыла.

Беспокойство заставило мерить шагами гостиную — туда-сюда.

Потом почему-то решила, что ей нужно непременно заколоть волосы. Принялась искать зеркало, нашла. Уставилась на себя критическим взглядом, осталась недовольна. Щеки впали, глаза болезненно блестят, а взгляд — мрачен и холоден. Попробовала улыбнуться — улыбка вышла фальшивой.

Волосы не слушались и отказывались ложиться в гладкую монастырскую причёску, так что она просто сплела на затылке несколько прядей, чтоб не лезли в глаза.

Прошло ещё с четверть часа — покой не возвращался.

Темери с ногами забралась на невысокую тахту у стены и, обхватив колени, стала смотреть в окно, как там догорает над крышами закат.

Сквозь стены дома слышался смутный шум и голоса в зале. Где-то на улице лаяли собаки, стучали копытами по подмёрзшей дороге кони.

Ждать было тяжело. Особенно, когда ждёшь, не имея особого дела…

Впрочем, дело. Дело могло быть. Роверик та Эшко, её почти настоящий Покровитель — зачем дал ей подслушать тот разговор? Может, он знает что-то ещё?

Вспомнив почему-то, что Ровве почти всегда вначале появлялся в отражении, Темери подхватила свечу и поторопилась обратно, к небольшому зеркалу в спальне, возле которого она недавно пыталась сделать себе приличную причёску.

Но Ровве не отозвался даже тогда, когда она стала призывать его посредством сил посоха-эгу.

Возможно, не хотел возвращаться, а может, потратил все силы на то, чтобы достучаться до неё раньше… а может на что-то другое? Что вообще-то ей известно о духах-Покровителях? И об этом конкретном Покровителе — в особенности? Темери даже хмыкнула, подумав, часто ли духи-Покровители посещают общественные бани, и зачем им это нужно.

Смех получился громким и нервным.

Минуты шли, ничего не менялось, разве только за окном стало совсем темно.

Темери начала задрёмывать, когда, наконец, услышала на лестнице быстрые шаги. Конечно, тут же вскочила, готовая броситься навстречу с новостями… но тут же заставила себя остановиться. Вернулся — хорошо, значит, ничего непоправимого не случилось. А новости можно будет рассказать… спокойно. Может быть, дав благородному чеору время поужинать.

Дверь открылась. Чеор та Хенвил быстрым движением кинул на конторку у стены широкополую шляпу и перчатку. Мазнул по Темершане усталым взглядом, кивнул.

Как-то, где-то он успел сменить старую драную одежду на новую, но куда менее заметную — тёмно-синий суконный кафтан, какой мог позволить себе не только ифленский дворянин, но и состоятельный мальканский горожанин, чёрные моряцкие штаны и сапоги, о каких мальканскому состоятельному горожанину возможно было бы только мечтать.

Повязки у него на голове уже не было. Очевидно, на руке тоже.

А ещё он успел сбрить наметившуюся бороду и усы. Это было непривычно, и это непостижимым образом снова делало Шеддерика та Хенвила тем, кем он и был на самом деле, а Темери успела забыть — ифленским высокородным дворянином, Светлейшим, братом наместника.

— Ужин остыл, — сказала она тихо.

— Да, я сейчас.

Шеддерик потёр лицо ладонями, ушёл в спальню. Он выглядел смертельно уставшим, но Темери решила, что не станет подавать вида, что заметила. Как бы ей ни хотелось рассказать свои новости, новости из замка, вероятно, были не менее важными и спешными.

— Я позвал Янне, — услышала она из-за двери почти бодрый голос благородного чеора. — Он придёт после ужина. Мне нужна его помощь, и я надеюсь, что вы убедите старого друга эту помощь оказать. Моего обаяния и наших давних с ним взаимных… уступок… может оказаться мало.

— Да, — поспешно отозвалась Темери, — Я скажу ему.

— Хорошо.

Шеддерик появился в комнате снова.

Темери встретилась с ним взглядом и замерла, не в силах понять, о чём вдруг замолчал, остановившись в двух шагах, её собеседник. В глазах — тень улыбки и сожаления…

А раньше всегда казалось, что у чеора та Хенвила вместо глаз два прозрачных куска льда.

— Я вижу, вы потратили время с пользой, — наконец улыбнулся Шеддерик. — Чего не могу сказать о себе. Бестолково прошёл день…

Темери кивнула. И, враз переменив решение, быстро сказала:

— Вас видели в городе. Я… у меня есть новости.

Улыбка исчезла с лица благородного чеора.

— Рассказывайте!

— Мы с Тильвой ходили в бани. Это недалеко, на Данве. Я там подслушала разговор. Через стену, там деревянная стена, я сидела рядом.

— Случайно подслушали?

Темери подняла на Шедде виноватый взгляд. Рассказывать о Роверике сейчас ей не хотелось. Это увело бы от главной темы.

— Не отвечайте. Не важно. Рассказывайте!

Темери закрыла глаза и постаралась вспомнить каждое услышанное слово.

Ифленец выслушал новости с самым непроницаемым выражением, какое она только у него видела. Кивнул:

— Паук, значит… ладно. Что-то ещё запомнили? Особенность голоса, я не знаю. Акцент…

— Это бани Нижнего города, вряд ли там мог быть кто-то из ваших, с островов. Нет, это были мальканы… Про голоса. Первый, который сообщил новость, не знаю, такой резкий. Громкий. Как это сказать? Как у военного.

— Привык командовать?

— Может быть. Или рапортовать. Не знаю. Второй как будто отнесся к его словам несерьёзно. Будто делал одолжение. Акцента я не заметила. Ничего такого.

— Благодарю вас, рэта Темершана Итвена.

Рэта… Темери покачала головой. Рэта Темершана Итвена. Звучит как чужое имя. Или, как свое, но искажённое, неверное. Как если бы у маленькой девочки отобрали любимую куклу, посмеялись, изваляли в грязи, а потом вернули обратно.

Темери быстро отвела взгляд, чтобы чеор не смог прочитать её мысли.

Но чеор заметил другое:

— Вы, кажется, тоже ещё не ужинали? Идёмте!

Еда успела остыть. Темери немного поковыряла её ложкой и стала смотреть, как быстро, но аккуратно ужинает ифленец.

— Так не годится, — вздохнул он, заметив, что Темери едва притронулась к тушёному мясу. — Вас что-то беспокоит?

Она пожала плечами, но ответила честно:

— Вы же помните, почему я здесь. Вы надеялись, что моё появление в замке немного успокоит готовых начать восстание малькан… но я сейчас думаю… может, горожане сочтут, что, согласившись на брак с вашим братом, я предаю собственный народ? И…

— Что?

— Я не вижу, почему это не так. Не говорите ничего. Я знаю, что вы скажете, но я верю вам, вам самому, благородноиу чеору та Хенвилу. И не знаю, кто мне друг, а кто враг.

— Так вы всё же считаете меня другом? — приподнял брови ифленец, — это, безусловно, приятно.

Темери словно не слышала.

— Да, я знаю, в лесу, и потом, на реке, мы были союзниками, нам некуда было деваться друг от друга. Но сейчас…

— Действительно. Сейчас у вас куда больше возможностей. Вы всегда можете не только договориться с повстанцами, но и возглавить бунт…

Она нахмурилась: Шеддерик словно нарочно старался заострить разговор, превратить его в ссору. Впрочем, он часто так делал, и Темери решила не поддаваться.

— Вы же понимаете, что если б я действительно собиралась всё это… ну, уйти, присоединиться к повстанцам… я бы вам сейчас этого не говорила? У меня была возможность уйти, помните? Много раз была. Но я здесь.

— Да, простите. Меня это немного удивило.

По губам Темершаны скользнула мимолётная улыбка:

— Меня тоже. Но я, наверное, привыкла к вам. И не хочу, чтобы вас убили.

— И на том спасибо. И всё же вам кажется, что вы кого-то предаёте. Кого?

— Людей, которые могли бы на меня надеяться… нет, не так. Я боюсь, что когда вы объявите о моём возвращении, меня будут… презирать. Словно я предала себя и перешла на сторону врага.

— И всё же вы здесь.

— Я обещала.

Шеддерик несколько мгновений смотрел на неё с изумлением. Отложил столовый прибор, выпрямил спину:

— Только поэтому?

— Я уже сказала. Я вам верю. И остальное… не так важно. Ведь я не была в Тоненге больше десяти лет. Я ничего и никого не знаю.

Шеддерик сыграл пальцами по столешнице быструю дробь. Вздохнул:

— Ладно, пусть так. Идёмте, Янне вот-вот закроет таверну. И ещё, сейчас должен прийти человек из замка, он расскажет последние новости. Я ему доверяю, как себе.

Темери кивнула. Она не ожидала такого пристрастного расспроса, но сейчас почему-то испытала облегчение. Словно бы этот разговор нужен был и ей самой, чтобы лучше разобраться в происходящем.

С момента, когда она покинула монастырь, прошло не так много времени — жалкие две недели, даже меньше. Но казалось, что прошла целая жизнь.

В монастыре было спокойно и безопасно. Да, ей казалось, что это и есть её призвание… но хотела ли она сейчас туда вернуться?

Бросила косой взгляд на чеора та Хенвила и с удивлением поняла, что нет.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

В пустом зале горели лишь три свечи, создавая таинственный полумрак. Тильва принесла яблочное вино и гренки, поприветствовала гостей и ушла, считая, что всё, что ей нужно знать, муж потом расскажет.

Янне принарядился, словно для официальной встречи в замке, Темершана же сидела с прямой спиной, глядела в стол и водила пальцем по трещинам. Мысли её явно были где-то далеко. Только Гун-хе безмятежно улыбался, разглядывая поочередно всех собравшихся. В таком приподнятом настроении Гун-хе пребывал с момента их встречи.

Шеддерик наполовину был уверен, что, отдохнув и трезво оценив перспективы, Темершана Итвена постарается быстро и незаметно сбежать. За минувшее время он действительно неплохо её узнал, но при том каждый раз удивлялся причинам и мотивам её поступков и решений. Она оставалась загадкой. Загадкой со странным, искажённым пониманием долга. Иногда трогательно-наивная, иногда — решительная и отважная.

Да, ей всерьёз пока не приходилось выбирать сторону — обстоятельства решали за неё. Но вот теперь — то ли она сочла, что за её побег отвечать будет дядя Янне и его семья, то ли просто испугалась. А может — она не лукавила, когда говорила, что собирается исполнить данное ещё в монастыре обещание.

Шеддерик надеялся за день успеть переговорить не только с помощником, но и с начальником замковой стражи и с братом… но для этого пришлось бы незаметно проникнуть за стены, а потом так же незаметно уйти. И Шедде не стал рисковать. Как оказалось — зря: его всё равно заметили и даже, судя по подслушанному Темери разговору, успели донести тем, кому это знание было необходимо.

Да, может быть и стоило появиться в замке сразу, внезапно, как первый снег. Никто не успел бы подготовиться. И врагам пришлось бы действовать по наитию, экспромтом. А экспромты в политике чреваты ошибками.

Но все плюсы такого решения перечёркивал один фактор — усталость. Шеддерик, как ни прискорбно это признавать, безумно устал. А значит, сам был способен на любые ошибки.

Тем временем Гун-хе вытряс на стол из сумки целую гору конвертов и небольших полосок писчей бумаги.

— Доносы, — с мягким южным акцентом пояснил он. — Есть интересные. Могу рассказать!

— Конечно. Но сначала расскажи всё, что я пропустил. Как обстоят дела. О чём сплетничают благородные чеоры. Какова общая обстановка.

— Светлейший чеор наместник Кинрик в целом справился, — снова заулыбался южанин. — Но раз уж вы просите подробностей… Начну с того, что сразу после вашего отъезда на Кинрика было совершено покушение, но он легко разобрался сам. Напал один из слуг, нанятых для завершения ремонта в новом крыле. Допрос показал, что покушение организовала одна из фавориток прежнего наместника. Заплатила золотом, обещала, что поможет исполнителю скрыться. Уже арестована, суд состоялся на прошлой неделе. Не суд наместника, так что честь рода не затронута, если это вас волнует.

Шеддерик поморщился — честь рода его трогала в последнюю очередь.

То, что брат жив, здоров и деятелен, он узнал, как только отправился в город, и сейчас его больше интересовала общая ситуация.

После того, как Шеддерик основательно прижал некоторых особенно охочих до власти светлейших чеоров, волнения среди ифленского населения поутихли, да и в Нижнем городе стало спокойней. Раскрытый заговор, казнь преступников, публичная, на лобной площади верхнего города, должна была дать понять всем потенциальным заговорщикам, что шутки кончились, и тайная управа церемониться не станет. Однако ж, всё-таки нашлись люди, которые не сочли это серьёзным намёком.

— Кто-то начал распускать слухи, что, дескать, наследница мальканской династии выжила, и наместник Кинрик нанял людей, чтобы её убить. Моим людям в городе удалось перекрыть источник в самом начале, повезло. Но кое-что всё-таки утекло.

— Да, — проворчал Янне. — Пару недель назад у нас тут тоже вспоминали имя рэты. Но это вздор был — вроде, кому-то явился её Покровитель и требовал мести. Вздор! Я так и сказал. Этот человек, кстати, считал, что чеора Шеддерика тоже убили по приказу наместника. Чтобы, значит, устранить претендента на… он сказал, на «луч ифленской звезды».

В этом месте палец Темери, бездумно двигавшийся по столу, замер. Она чему-то улыбнулась и стала прислушиваться к разговору внимательней.

— Интересно. Янне, а ты его раньше видел, того человека?

— Ни до, ни после. Но могу описать, если надо. У меня память хорошая, да и у Тильвы тоже.

— Как всё успокоится, я пришлю художника, — покивал Гун-хе, — художник с твоих слов нарисует человека, а сиан попробует найти. Так вот, слухи… слухи в городе появляются регулярно и самые разные. По отдельности они вроде безобидны, но, когда их много, люди начинают волноваться и злиться. Источники отследить практически невозможно. Но Кинрик почти уверен, что воду мутит светлейший чеор Эммегил. Он слишком хитёр, чтобы его поймать за руку, к тому же в последние недели не живёт в Цитадели. К нему мы снова приставили толкового наблюдателя, но, судя по докладам, чеор не покидает имения. Хотя гости у него бывают часто. И это всегда разные благородные чеоры, их слуги и солдаты. Кинрик, когда вы не вернулись в срок, отправил на поиски несколько отрядов солдат. Я знаю, что некоторые дворяне сделали так же: ваш брат поступил опрометчиво, пообещав вознаграждение за любые новости о вас лично. Но ему хватило благоразумия не упоминать при этом рэту, так что о том, что вы должны были приехать вместе, знали очень немногие.

— Те, кто пытались нас убить — знали. И… Гун-хе. Я был неосторожен в городе, меня видели. Так что сейчас муравейник зашевелится.

— Тогда вам… и рэте, возможно, стоит побыстрей перебраться в крепость?

— Да, вероятно. Чтобы решить, мне нужны все новости.

Южанин кивнул.

— Буквально пару дней назад в порту словно волна прошла — моряки нарочно задирали патрули, случились драки. Несколько человек погибло. Гвардейцы устроили облаву в поисках зачинщиков, но тех кто-то предупредил. Сейчас все ждут ответной реакции, солдаты остались в казармах.

— Да, люди очень недовольны. Уважаемый Гун-хе прав, — развёл руками дядя Янне, — Город снова бурлит. Слухов много, и они все недобрые. Что налоги поднимут. Что с Ифлена, как только море успокоится, придёт флот с отрядами карателей, которые, вроде, должны напугать горожан и держать дальше в страхе. Что сианы наместника насылают болезни на Нижний город, чтобы окончательно выгнать малькан в деревни. Что Коанеррет готов объявить нам войну и ввести войска. Много слухов. Про рэту вот, тоже. Но, — Он даже выпрямил спину, — не все верят.

— А те, кто верит, что говорят?

— Говорят то, что и обычно. Что пора давить ифленскую гниду… простите, благородный чеор. Что как начнётся навигация, давить будет поздно, потому что чеоры попросят помощи у Империи. Что война с Коанерретом честным горожанам на руку — вроде как, ифленцам на два фронта воевать несподручно. Говорят, что кабы кто-то из семьи рэтшара выжил, так народ быстро бы собрался под его знамена…

— Я догадалась, — оборвала его вдруг Темершана. — Заговорщики собирались предъявить горожанам меня, мёртвую. И как-то доказать, что виновен в этом или наместник… или чеор та Хенвил. Это спровоцировало бы бунт?

— Да, конечно, — кивнул Гун-хе, — тут даже трупа не нужно — достаточно правдоподобных доказательств. Да для толпы, бывает, довольно просто удачно брошенного лозунга. Особенно, если толпой грамотно управлять.

Шедде в упор посмотрел на помощника. Потом переспросил, уже зная, каким будет ответ:

— А есть, кому управлять?

Гун-хе кивнул, и в зале повисло тяжёлое молчание.

— Про возвращение рэты Итвены, надеюсь, заговорщики не знают. Пока. — Словно нехотя сказал Шеддерик. — Но, Темершана, вас будут искать. Так что наша главная задача — вас спрятать. И подготовить торжественное возвращение. Уже официально, как невесты Кинрика…

— Нет, — у Темери даже глаза блеснули. — Не так! Нам, то есть, вам, нужны союзники в городе. Если поступить, как вы говорите, то все решат, что меня взяли в заложники и вынудили стать невестой вашего брата, чтобы мальканы вели себя посдержанней.

— Ну, во многом, так и есть, — невесело улыбнулся Шеддерик.

— Это было правдой. Было! Может, ещё и будет. Но если направо и налево рассказывать именно эту версию, предотвратить восстание мы не сможем.

Шеддерик открыл было рот, чтобы возразить, но мальканка тряхнула кудрями и, чуть подавшись вперед, заявила:

— Надо говорить с людьми. Лично. Надо развеять слухи. И говорить должны мы. Вы, потому что… да хотя бы, потому что среди малькан есть те, кто может за вас поручиться, ведь так, шкипер Янур? И я. Потому что, — голос её зазвучал куда менее уверенно, — вы сами говорили. Меня помнят. И может быть, моё слово будет иметь значение. И ещё, ведь это про меня, как сказал уважаемый Гун-хе, здесь распускают разные… слухи.

Шеддерик наблюдал за ней со всё возрастающим весельем: мальканке вновь удалось его удивить. Значит, ей претит наблюдать за происходящим со стороны. Она не желает прятаться.

— Это опасно! — всплеснул руками Янне, — это смертельно опасно, вы же знаете, вас хотят убить. А как только хоть кто-то где-то обмолвится, что вы в городе…

— В этом есть смысл, — возразил Шеддерик. — Просто надо подумать, как лучше обставить встречу. С кем и где. И кого пригласить…

— Я думаю, нам стоит встретиться не только с мальканами. Нам нужна поддержка и тех ифленцев, что сейчас в стороне от событий. Такие наверняка есть.

— Я поговорю с ними сам.

Надолго повисла пауза, и дорого бы Шедде дал, чтобы узнать, что в это время творится в головах его собеседников.

Янне переводил взгляд с него на Темершану и обратно. Потом покачал головой:

— Собрать всех заинтересованных в одном месте… нет, на это люди не пойдут. Будут думать, что провокация.

Что же, это и вправду так. Обстановка в городе такая, что все всех подозревают. Боятся беды и ждут беды. А значит, пока он не придумает иной, более действенный вариант, придётся реализовывать этот. Ненадёжно, не гарантирует результата… но может, хотя бы позволит расширить сеть осведомителей в Нижнем городе.

Шеддерик кивнул. Осталось решить, с кем необходимо встретиться в первую очередь. И куда, лопни морской жуф, пока спрятать рэту так, чтобы никто не догадался её там искать?

Глава 9. Светлый лорд Ланнерик та Дирвил

Темершана та Сиверс, рэта Итвена

Ифленец давно ушёл отдыхать, южанин отбыл через задний двор. Темери тоже собралась подняться в спальню, когда Янур её остановил.

— Вы выбрали сторону, рэта. Но выбрали не сердцем, а умом.

— Шкипер, я не знаю, что вы хотите услышать. Да, я выбрала. Я знаю, чего хочу. И очень хорошо представляю, чего не хочу. Я не хочу вернуться в родной дом, поднимаясь по трупам друзей и врагов. Этот город достаточно настрадался. Да, я не собиралась возвращаться, и если бы не чеор та Хенвил, может быть, сейчас в монастыре Золотой Матери я была бы счастливей. Шкипер, я слишком хорошо помню, как всё было десять лет назад. И не хочу повторения. Может быть, справедливость требует возмездия, но как быть с теми ифленцами, которые привыкли за десять лет считать этот город домом? Теми, кто успел создать здесь семьи, родить детей? С мальканами, которые смогли восстановить свои дома и начать всё заново в изменившемся мире? Ты спрашиваешь про сторону. Но, хотя я всего лишь слабая женщина, я надеюсь, у меня есть своя сторона. Такая, которая позволит нам всем выстоять и сохранить свой дом…

— Рэта… — с удивлением и какой-то грустью в голосе пробормотал Янур. — Дай-то Покровители, рэта…

— Но вот скажи мне ты первый, шкипер Янур Текар, — тебе нравится моя сторона? Ты на моей стороне?

— Конечно, рэта. Я с тобой. Всегда.

— Хорошо.

— Ифленец сказал, карету утром подадут рано… вам бы отдохнуть.

Темери тепло попрощалась с Януром и всё-таки поднялась в спальню. Какой бы уверенной она ни казалась окружающим, внутри её трясло, как от страха. Принял ли чеор та Хенвил её идею? Или согласился лишь для вида? И куда завтра её увезёт обещанная карета? Ответа пока не было.

Шеддерик в гостиной устраивал себе место для сна: в доме Янура свободной была всего одна гостевая спальня, и эта спальня досталась Темери. Она пожелала Шеддерику доброй ночи и прикрыла за собой дверь. Подумала немного и задвинула щеколду. Просто потому что у неё очень давно не было такой возможности — провести ночь в одиночестве, точно зная, что никто не сможет её побеспокоить.

Темери скинула платье и забралась в чистую прохладную постель. Но заснула не сразу — всё смотрела, как в окне проплывает большая ущербная луна.

Она проснулась задолго до рассвета, быстро оделась, прибрала постель. Очень хотелось поспать ещё — накопленная за минувшие недели усталость не спешила отступать.

Спустилась в кухню, зачерпнула ковшом воды из бака, умылась. Холодная вода немного взбодрила. Темери была уверена, что не спит сейчас только она одна, но оказалось — ошиблась.

Приоткрылась скрипучая дверь, ведущая прямиком на задки, к хозяйским сараям, в кухню кто-то вошёл. Темери было собралась прятаться за печью, но почти сразу в свете оставленной на столе свечи узнала чеора та Хенвила. Он осторожно прикрыл дверь и кинул на одну из лавок довольно увесистый сверток одежды.

— Доброе утро, — поприветствовала его Темершана, и на всякий случай добавила — благородный чеор.

— Не спится? — проворчал Шеддерик. — Вот, принёс вам новый плащ и сапоги. Ваши совсем износились, а судя по тому, как вы вчера прихрамывали, хозяйкины пришлись не впору.

— Что будете делать днём? — спросила она. Что будет делать сама — не имела представления. Всё зависело от того места, где ей придётся скрываться. Впрочем, Янур клятвенно пообещал, что первую встречу устроит следующим же вечером в собственном доме. Так что хотя бы с планами на вечер всё было понятно.

— Поговорю с братом. Поработаю с докладами чиновников управы. Много скучной бумажной работы… — он усмехнулся, но Темери видела, что за этой привычной, как будто приросшей к губам усмешкой скрывается какая-то очередная большая тревога. — А вы молодец. Честно говоря, я не ожидал вашей поддержки, так что благодарю вас.

Темери кивнула. С тех пор, как вчера проснулась в «Каракатице», она чувствовала себя в присутствии чеора та Хенвила неуютно. Как будто их совместное трудное путешествие осталось где-то далеко в прошлом, на другой странице пока ещё не написанной истории. Она не знала, куда смотреть, чем занять руки… и тем страннее было, что стоит только тряхнуть головой, собраться с мыслями — всё вставало на места.

Она так и сделала — и улыбнулась как могла безмятежно:

— Может, скучная бумажная работа — это как раз то, что нужно после наших приключений?

— Может быть. Знаете, я начинаю понимать, почему дядя Янне и некоторые другие ваши прежние знакомые вас помнят и до сих пор преданны вам…

— Почему?

— Когда вы улыбаетесь, даже свечки начинают светить ярче.

— Свечки?

Темери растерялась. Возможно, это была очередная шутка чеора та Хенвила. Впрочем, обычно его шутки не были смешны и вызывали обиду или неприятные воспоминания. Эта — тоже не была смешной. Но и никакие образы прошлого не отозвались на его слова.

— Свечки.

Шеддерик показал на принесённую одежду:

— Давайте проверим, подходит ли вам это.

Плащ оказался из хорошей плотной такни, подбитый лисьим мехом, а сапожки сели точно по ноге. Удобная, лёгкая одежда.

Темери, расправив складки и накинув капюшон, обернулась, чтобы поблагодарить ифленца. А тот уже приветствовал зевающую хозяйку, которая, оказывается, успела войти в кухню. В одной руке она несла подсвечник, в другой — увесистую дубинку. Но узнала беспокойных постояльцев и попыталась спрятать дубинку за спиной:

— Слышу — шум. Думала, может, забрался кто. Времена сейчас беспокойные. А вы что же спозаранку вскочили? Неужто уж собрались уезжать?

— Для рэты принесли одежду. Надо было убедиться, что всё подошло.

Тильва, подслеповато щурясь, окинула Темери пристальным взглядом и осталась довольна:

— Такой-то красавице что ни надень, всё к лицу. Вы уж, небось, завтракать захотели? Идите в зал, сейчас воды вскипячу, да порежу чего-нибудь вкусненького…

Шеддерик наполовину в шутку протянул Темершане руку — правую, без перчатки. Темери, словно прыгнула разом в ледяную воду, не дав себе времени на раздумья и сомнения — осторожно вложила пальцы в его ладонь. Так они и вошли в зал таверны — словно на какой-то торжественной церемонии.

Шеддерик выбрал тот самый стол, за которым вчера они обсуждали дальнейшие шаги… и с торжественностью дворцового распорядителя отодвинул для неё стул.

Это тоже было странно и непривычно: в последний раз ей отставлял стул отец, и было это десять лет тому назад. В монастыре, и уж тем более — до него, никто никогда так не делал. Там так не принято.

— Что-то ещё случилось? — тихо спросила Темери.

— Да, случилось. Когда стало известно о моём появлении в городе, кто-то сложил два и два. Вас тоже ищут. Так что вам надо как можно скорей покинуть «Каракатицу» и перебраться в место более защищённое. Я боялся, придётся вас будить. Но вы — ранняя пташка.

Он подумал немного, потом пояснил:

— Спрячу вас у своего старого друга. Он хороший человек, и я ему доверяю. Надеюсь, с простой задачей — защищать вас в течение пары дней, он справится. А дальше посмотрим.

— Но вам самому эта идея не по вкусу, так ведь?

— Да. Там у него проходной двор, и всегда есть риск, что вас увидит кто-то не тот. Но придётся смириться с этим. Там хотя бы прочные стены и надёжная прислуга.

Темери не ответила — беспокойство благородного чеора передалось и ей, но стоило ли это показывать? Тем более что появилась хозяйка и начала расставлять тарелки и приборы. На кухне уже слышались голоса, со двора заливисто лаяла собака. Где-то поскрипывали половицы. Обитатели «Каракатицы» проснулись и занялись своими делами. Начинался новый день…

Дом благородного чеора Ланнерика та Дирвила находился в верхнем городе, так что ехать до него пришлось довольно долго, несмотря на то, что в столь ранний час улицы ещё не заполнились людьми.

Их встретил высокий ливрейный слуга-ифленец с таким надменным выражением лица, что позавидовать могли даже старейшие пресветлые сёстры. Шеддерик первым спрыгнул со ступеньки кареты и протянул девушке руку — простой, сам собой разумеющийся жест, но если бы не утреннее дурашливое представление, момент мог быть испорчен. Темери покинула карету с самым серьёзным и торжественным видом. На лице застыла холодная непреклонность, спина прямая, шаги короткие и медленные. Наука, прочно забытая за ненадобностью, сама собой всплывала в памяти.

…А ведь когда-то она убить была готова за право ходить, как ей нравится и где заблагорассудится. Маленькой Темери многое дозволялось…

Слуга склонился в поклоне и торжественно произнес:

— Приветствую вас в доме благородного чеора та Дирвила. Прошу следовать за мной.

Очень хотелось останавливаться на каждом шаге и уделить каждой садовой скульптуре, каждому каменному вазону хоть немного внимания. Этот дом, хоть и был выстроен из местного камня, не был похож на другие дома Тоненга. Наверняка всё здесь устроено так, как принято на Ифленских островах.

Распахнулись тяжёлые двери, впуская в просторную гостиную с белёными стенами. Стены были украшены потемневшими от времени картинами в резных рамах. Справа у стены полыхал большой камин, возле которого дремали собаки — четыре голенастых гончих пса, и Темери точно знала — это чисто ифленская порода. На Побережье у собак шерсть короче и не такая пушистая.

Псы, насторожившись, приподняли узкие морды, но слуга одним лишь жестом их успокоил.

— Благородный чеор, — всё так же торжественно молвил он, — вас ожидают наверху. Чеора, останьтесь в зале. Собак не бойтесь, они обучены и не доставят беспокойства. Хозяин просит прощения за неудобство.

— Всё хорошо, — шепнул ей Шеддерик и даже слегка сжал пальцы, словно для пущей убедительности. — За вами скоро придут.

— Конечно.

Мужчины ушли.

Темери медленно подошла к камину — из его яркого зева тянуло жаром. Скинула капюшон. Чего ждать от этого нового места? Кому верить?

Пока что верить она могла во всём свете только двум людям — Януру Текару, которого помнила с детства, да ифленцу Шеддерику, который всё время их знакомства был с ней честен. Даже тогда, когда правда его не красила.

Одна из собак медленно поднялась на ноги и процокала по каменному полу, направляясь к Темери, а потом ещё и ткнулась влажным носом ей в ладонь.

Взгляд у неё при этом был такой умильный, что Темери осмелилась осторожно её погладить. И скоро оказалась окружена всей весёлой собачьей компанией, настойчиво требующей ласки.

— Что это у нас здесь, — вдруг раздалось прямо за спиной. — Как-то горелым воняет, не находите, друг мой?

Темершана резко выпрямилась и обернулась на голос.

Ифленцы. Молодые благородные чеоры, двое. Пожалуй, слишком молодые, чтобы хоть как-то участвовать в нашествии. От благородных чеоров тянуло вином и холодом — увлекшись собаками, Темери не заметила, как эти двое вошли в дом.

Один, с тоненькими белыми усиками и удивительно красивыми вразлёт бровями, разглядев её, с наигранным сочувствием предположил:

— Очевидно, чеора уличная собачка ошиблась домом. У нас на псарне водятся только породистые псы.

— Да, красавица, — широко улыбнулся второй, более кряжистый и круглолицый ифленец, — в этом доме тебе не светит. Хозяин не берёт в услужение береговых шавок…

Темери сжала челюсти. Ядовитый ответ готов был сорваться с языка в любой момент, но… эти двое не были хозяевами дома. А начинать знакомство с грязной перепалки она не желала. В конце концов, это всего лишь молодые балованные ифленские сопляки. Пока они не распускают руки, она, пожалуй, будет молчать…

— Похоже, — «красивые брови» стал обходить её по кругу, словно желая осмотреть со всех сторон, — девица онемела от восторга, увидев такого грациозного юношу, как ты, та Рамвил!

— Да нет, её привело в восторг твоё неподражаемое обхождение… — рассеяно парировал круглолицый. — А кстати… если посмотреть здраво, девка-то ничего так. Может она здесь, чтобы подзаработать. Слышь, красотка, денежку хочешь?

Темери помимо воли отступила на шаг, мечущимся взглядом выискивая кочергу или что-нибудь, что могло бы её заменить в деле защиты от слишком навязчивых чеоров.

Подсвечник или ваза тоже сгодились бы…

— О, да ты, кажется, её напугал! — хохотнул из-за спины «красивые брови». — Прекрасно! Я теперь смогу с чистой совестью рассказывать, какое впечатление производит чеор та Рамвил на молодых особ мальканских кровей…

Та Рамвил нехорошо осклабился:

— Да она выглядит, как бродяжка, кому оно надо. Больше чем за пару медяков я бы ей и не предложил…

Но, вопреки собственным словам та Рамвил шагнул ближе и поймал Темери за руку:

— Ну что, пой… ой…

Темери играючи вывернулась из захвата и окинула круглолицего чеора уже другим, оценивающим взглядом. Он всё ещё не казался опасным, да. Но их было двое. И они отрезали путь отхода. Отступать было некуда — за спиной камин, а дорогу к выходу перекрывают два увлёкшихся неприятной игрой ифленца.

Три собаки отошли назад к камину, подальше от непредсказуемых людей, одна же, что-то по-своему, по-собачьи, поняв, зарычала — но не на Темери, а на благородных чеоров.

Темери встряхнула руки, готовясь к тому, что та Рамвил повторит попытку.

— Шавка изволит огрызаться, — хохотнул та Рамвил, — сейчас лопну от смеха…

Но он всё-таки снова шагнул вперед. Так близко, что Темери разглядела рисунок его серебристо-серой радужки.

Шагнул и попытался прижать её к себе — неловким пьяным движением. И сам не понял, как оказался стоящим в наклон, с выкрученными до боли пальцами.

Старик когда-то, в давней жизни, ещё до монастыря, научил её нескольким способам ставить на место распускающих лапы сельчан. Почему-то во многих деревнях, в которых они останавливались в своём медленном путешествии по Побережью, всегда находилась пара-тройка бедовых молодцев, желающих добиться её благосклонности во что бы то ни стало.

Оказалось, приёмы, годные для усмирения деревенских мужиков, так же прекрасно работают и против благородных чеоров.

— У вас пахнет изо рта, — старательно проговаривая каждое слово, сказала она по-ифленски. — Это неприятно…

— Что?! — под гогот собственного приятеля взвился поверженный чеор. А потом они вдруг как-то оба замолчали. «Красивые брови» даже сглотнул и отошёл на пару шагов от Темери и медленно растирающего пальцы круглолицего та Рамвила.

Темери догадалась, что в комнату откуда-то из-за её спины вошёл ещё один человек. И сразу услышала прозвучавшие в подтверждение догадки редкие хлопки.

— Благородная чеора имела в виду, — пояснил этот новый человек с холодной насмешкой в голосе, — чтобы ты закрыл свой гнилой рот, Дэгеррик та Рамвил, и впредь думал, прежде чем обижать гостей в моём доме. Чеора…

Темери набралась мужества и обернулась.

Она узнала этого человека сразу, хотя за прошедшие годы он изменился. Длинные и светлые, слегка в рыжину волосы поредели, появились залысины. От ожога над левым глазом остался лишь едва заметный рубец.

Но тогда он тоже носил чёрное.

И на руке у него так же сияли тёмным золотом гербовые кольца.

Узнала и почувствовала, как замерло сердце, а кровь отхлынула от лица.

Молодой ифленский офицер некогда первым ворвался в спальню матери, плечом выбив дверь. Темери пряталась в шкафу и слышала сквозь его стенки, как приближаются звуки боя. Брат тоже где-то прятался, а сама рэта Дельшана Итвена стояла посреди просторной круглой комнаты, сжимая в руке единственное оружие, которое смогла найти — каминные щипцы.

Всего лишь утром того дня, за завтраком, отец хрипло уверял: ифленцы в крепость не войдут. Стены прочные, а защитники верны своему слову и готовы отдать жизнь за своего рэтшара.

Дверь вылетела с треском, запахло дымом. Следом за первым солдатом ворвались другие… окровавленные, злые лица, смех. Крик брата, отважно попытавшегося не пустить их к матери…

Именно этот молодой ифленский солдат тогда распахнул дверцу шкафа, вытащил оттуда упирающуюся перепуганную Темершану и толкнул в круг старших товарищей…

Почему, ну почему она никак не могла забыть события того страшного дня? Почему каждое перекошенное от ярости и ликования лицо так и осталось навсегда запечатлённым в памяти?

…прошли какие-то мгновения, но Темери вдруг поняла, что мир не рухнул, что тишина, которая повисла в зале — это просто тишина.

И ещё она поняла, что ифленец тоже её узнал.

Заметалась в панике душа, но так глубоко, что не дрогнула ни одна чёрточка лица. Она лишь надеялась, что взгляд её тоже сохранил необходимую сейчас холодную сдержанность.

Темери выпрямила спину, посмотрела ифленцу прямо в глаза — это стоило ей остатков отваги, но ни по движениям, ни по закаменевшему лицу никто не смог бы догадаться об этом.

Что он сделает? Сам посмеётся над ней? Убьёт? Или заставит вспомнить ещё раз самые худшие моменты жизни?..

Тогда он был разгорячённым схваткой мальчишкой, лишь года на три или четыре старше её самой. Сейчас — взрослый сильный мужчина, несомненно, воин, прошедший не одну битву.

Почему, ну почему же именно он оказался «старым другом» Шеддерика та Хенвила?

И почему её долгое путешествие в Тоненг должно было закончиться так бесславно?

— Чеора, позвольте представиться, — низким, и тоже очень ровным голосом сказал ифленец. — Я благородный чеор Ланнерик та Дирвил, хозяин этого дома. С этого момента вы у меня в гостях и под моей защитой. Эти два… чеора вас больше не побеспокоят. Не думаю, что они догадались представиться, так что… тот что пониже — Дэгеррик Рамвил, молодой бездельник и транжира, брат моей супруги. Его приятель — Вольтрик та Нонси. Если бы его отец был умнее, сейчас этот юноша мог бы уже строить военную или политическую карьеру, но, к сожалению, родитель решил, что сможет обучить наследника сам не хуже армейских академиков из Рутвере. Так что сын пока пьёт и гуляет. Молодые люди, ступайте-ка в свои комнаты: вашему любопытству здесь не место.

Оба юноши, только что раздувавшиеся от бессильной злости, но не смеющие возразить хозяину, разом сорвались с места и ушли в глубину дома, обойдя хозяина и Темершану по широкой дуге. Только та Нонси обернулся от выхода, как будто хотел что-то сказать напоследок, но чеор та Дирвил стоял к нему спиной, и в любом случае не оценил бы.

— Идёмте, покажу ваши комнаты.

Темери беззвучно выдохнула. Значит, ифленец решил пока сделать вид, что не вспомнил. Почему? Причин могло быть много, но сейчас её заботило только одно.

Она должна остаться в этом доме.

Без помощи и поддержки.

На неопределённый срок.

И это не изменить, ведь снаружи опасность грозит теперь уже не только и не столько ей, сколько людям, которые ей дороги. И ещё тем, кто решит довериться ей и придёт, всё-таки придёт на назначенную Януром встречу…

За стеной, возле которой горел камин, обнаружилась широкая кованая лестница, покрытая синим вытертым ковром. На неё падали лучи от кованых же фонарей, закреплённых прямо на стенах. В мальканских домах чаще зажигали свечи в рогатых канделябрах и не закрывали их стеклом.

Темери шла за чеором та Дирвилом, собрав в кулак остатки воли и готовясь к любым действиям этого знатного ифленца. Больше всего на свете она хотела, чтобы они побыстрей пришли хоть куда-нибудь, хоть в тюремную камеру — лишь бы чеор оставил её одну и убрался восвояси…

Но за двумя пролётами лестницы открылась длинная анфилада залов и гостиных. Большая часть мебели в них была зачехлена или вовсе отсутствовала.

Дом казался огромным и пустым.

Потом они вышли на галерею, где длинные стрельчатые окна поднимались от пола до самого потолка, а некоторые стёкла в них были цветными. Здесь им впервые встретились иные обитатели дома — две служанки стирали пыль со спинок кресел и козеток, расставленных вдоль стены. При виде хозяина они оторвались от своего занятия и выпрямились, застыв изваяниями.

Потом по винтовой лестнице поднялись ещё на этаж.

— Здесь.

Благородный чеор толкнул ближайшую дверь.

Темери успела заметить, что внутри светло от лучей зимнего солнца, бьющего прямо в окна.

— Как же я надеялся, что это окажетесь не вы, а… кто угодно другой. Какая-нибудь авантюристка, мошенница. Кто угодно.

Темершана застыла в дверном проеме, ожидая продолжения. Слова летели ей в затылок, но обернуться пока она не могла. Голос у та Дирвила был низкий, лишь слега встревоженный — но в словах была горечь. Такую Темери и сама испытывала, каждый раз возвращаясь мыслями в прошлое и понимая, что изменить ничего нельзя. Так же, как и исправить.

— Я обещал чеору та Хенвилу, что пока вы у меня в гостях, я буду в ответе за вашу жизнь и безопасность. И сдержу обещание. Вы же меня тоже узнали.

Повисла пауза, так необходимая, чтобы набрать в лёгкие воздух и медленно-медленно выдохнуть, выравнивая голос.

— Да. — Темери порадовалась, что голос её не подвёл. — Я вас узнала.

— Если всё пройдёт так, как задумал чеор та Хенвил, скоро вы сможете отомстить всем, кто был причастен к гибели ваших родных. И к тому… к тому, что потом случилось с вами. — Горечь в голосе та Дирвила сменилась волнением и тоской. — Я не прошу о прощении, знаю, что его не будет. Но позвольте моей семье уехать. Они не должны… я прошу вас об одном. Сделайте так, чтобы они смогли уехать, не узнав о моём… преступлении.

Темери медленно кивнула, не найдя, что ответить. Он был там, он знает… он видел и слышал всё то, что тогда с ней происходило. Сам её не трогал… — иначе она не смогла бы сейчас так холодно и ровно продолжать разговор. Но он там был.

В сердце, в голове бушевала смятенная буря, но она продолжала держаться так, словно всё, что происходит — её не трогает и почти не касается. И всё же беспощадная прямота, с которой начал разговор чеор та Дирвил, не давала возможности ни уклониться, ни солгать. Разве только отложить окончательный ответ… на время.

— Я прошу вас меня оставить. Не хочу никого видеть.

— Конечно.

Она не слышала шагов, но через мгновение поняла, что и впрямь осталась одна.

Почти бегом влетела в комнату, плотно закрыла за собой дверь и прижалась к ней спиной. Наконец-то! Спокойно, пусто. Светло.

Упругие солнечные лучи золотили узоры на стенах. Таинственно поблескивал лак строгой тёмной мебели. Наверное, это была дорогая мебель — инкрустированная золотом и перламутром, с тонкой вязью мастерской резьбы.

Именно резьба на дверцах высокого старинного шкафа и отвлекла её наконец от тяжёлых мыслей. Дерево она любила и хорошо чувствовала. В монастырской мастерской Темершане та Сиверс не было равных. Вот только мастерская осталась далеко-далеко, за лесами, за ворохом страшных и ярких событий. Мастерская осталась в прошлой жизни. В этой…

В этой надо лишь закончить резьбу на посохе. Пусть она будет грубой и неровной… но это её последний посох, и он уже успел сослужить неплохую службу — хорошо, что чеор та Хенвил не знает, что их по улицам Тоненга вели незримые тени его погибших обитателей…

За дверью было тихо.

Темери, успокоившись немного, заставила себя внимательней оглядеть выделенные чеором та Дирвилом апартаменты.

Небольшая комната с высоким, — такие, видимо, на всём этаже, — окном. Кресло у камина, небольшой письменный стол. Вместительный шкаф, конторка. За камином, ближе к окну, глубокий альков, в котором расположена кровать. Темери забралась в самый дальний угол кровати, обхватила руками колени и зажмурилась.

Ей казалось — всё идёт наперекосяк. Казалось — ничего не выйдет. Никто никогда не станет принимать её всерьёз. Она слишком слаба, слишком мало знает, у неё нет ни денег, ни власти. В сущности, совсем ничего нет — кроме, может, гордости, да ещё доброй дружбы шкипера Янура Текара…

Шеддерик та Хенвил в конце концов получит то, что хотел — относительное спокойствие в стране и уверенность в том, что мальканы и дальше будут платить налоги в пользу ифленской империи. Выиграет и наместник — чем спокойней провинция, тем меньше шансов, что император захочет его сменить. Выиграет город, — ведь в мирной обстановке намного лучше растить детей и совершать сделки.

Мысли упорно возвращались к чеору та Дирвилу и его словам.

Станет ли она мстить?

Почему сама она за всё это время всерьёз ни разу не задумалась о том, что, вернувшись в Тоненг, сможет сполна отплатить врагам? За всех. За мать и отца. За брата. За себя.

Может быть, дело было в том, что список врагов оказался бы слишком большим. И такая месть непременно приведёт к тому, чего чеор та Хенвил всеми силами старается избежать — к войне между поселившимися в городе ифленцами и мальканами.

А может, в том, что начать мстить — это значит снова впустить в сердце ненависть, боль и страх, от которых она так долго и трудно избавлялась в стенах монастыря Золотой Матери Ленны.

Измучив себя дурными мыслями, Темери незаметно задремала.

А разбудил её грозный звонкий голос:

— А ну, вставай, мальканский бродяга, и немедленно защищайся, когда с тобой говорит капитан императорского флота!

Капитану императорского флота было лет шесть. Белобрысый ребёнок в длинной сатиновой рубахе стоял возле самого алькова и держал наготове красивый деревянный меч.

Светлые рыжеватые кудри, чуть вздёрнутый нос… понять, мальчишка перед ней или девчонка, Темери не сумела. Ребёнок улыбался, всем видом показывая, что он не хочет никого задеть, но очень хочет, чтобы с ним поиграли.

Темери, как могла, насупила брови и произнесла басом:

— Это кого вы назвали бродягой, съешь меня морской жуф! Да будь у меня достойное оружие, я немедленно устроил бы вам взбучку…

И сделала вид, что собирается встать с кровати и схватить «капитана императорского флота» за длинный подол.

Ребёнок взвизгнул и отбежал на почтительные пять шагов. И показал оттуда язык:

— Не догонишь, не догонишь!

— Уууу догонюууу! — не согласилась Темери и погналась за ребёнком. Но тот не растерялся. Обежал стол и, хохоча, изобразил несколько пассов руками.

Темери сбилась с шага и остановилась в странной нелепой позе с поднятой ногой:

— Ууу! Меня заколдовали! Уууу, мне не сдвинуться с места! Кто ты, доблестный колдун, что так ловко остановил меня?! Съешь меня морской жуф…

Малыш сложился пополам от хохота, даже выронил деревянный меч.

— Ой, не могу. Морской жуф… я — прекрасная принцесса Вальта! И я тебя победила. Сдавайся!

— Расколдуй сначала! Уууу! — на всякий случай взмолилась Темери.

Принцесса Вальта снова изобразила руками магический пасс, и Темери тут же отмерла.

— И как ты оказалась в моей пещере? — расправляя помятое платье, уточнила она. Потому что хорошо помнила, что двери заперла изнутри.

— Тут есть ход для прислуги, — радостно сообщила девочка. — Пойдём, покажу. Во всех комнатах есть. Только мне не разрешают через него ходить. Говорят, что это недостойное поведение для благородной чеоры! А я всё равно хожу!

Темери едва поспевала за её быстрой ифленской речью. Девочка радовалась своей проказе и оттого говорила так часто, что иногда проглатывала окончания слов.

Дверь для прислуги пряталась в нише за конторкой и была покрашена так же, как стена. Настоящий тайный ход.

И в тот момент, когда принцесса Вальта наглядно продемонстрировала, как можно открыть эту низенькую дверцу изнутри, кто-то несколько раз осторожно постучал в парадную дверь.

Девочка закусила губу и принялась вертеть головой в поисках подходящего убежища.

Темершана, смеясь в душе, глазами показала ей, что спрятаться можно за гардиной. Хихикнув в кулак, девочка тут же спряталась, да так, что даже кончиков атласных туфелек не было видно. Видимо, опыт у неё в таких делах был накоплен уже немалый.

Темери, всё ещё улыбаясь, отворила двери.

Строгая высокая женщина с прямой спиной, одетая в тёмное платье и чепец, окинула Темершану холодным внимательным взглядом, но почти в тот же момент присела в лёгком поклоне.

— Прошу простить, что прерываю ваш отдых, чеора та Сиверс. Но не беспокоила ли вас недавно юная чеора Валетри та Дирвил? Родители сбились с ног, разыскивая эту негодницу. Ах, простите. Я не представилась. Джалтари Эзальта, я служу семейству та Дирвил уже двадцать лет.

Темери склонила голову в ответном поклоне. Строгая дама ей понравилась: она явно любила девочку и беспокоилась о ней, кроме того, она и бровью не повела, увидев, что чеора та Сиверс — никакая не чеора и вообще мальканка.

— Меня побеспокоили недавно, и вправду, — сказала она с улыбкой, — но это была вовсе не Валетри та Дирвил, а капитан императорского флота принцесса Варма…

— Не Варма, а Вальта! — крикнула из-за гардины девочка. — Вальта! Запооомни! Здравствуй, нянюшка!

И она мигом оказалась возле двери, изображая скромность и послушание.

— Вот негодница, — вздохнула нянюшка Эзальта, — Итак, благородная чеора Валетри, что вы делали в комнате чеоры та Сиверс? И как туда попали?

— Мы играли! Я колдовала. По-настоящему! И у меня получалось. Пррроглоти меня морской жуф!

— Простите, — отвела взгляд Темери, поняв, что, кажется, только что нажила в лице доброй нянюшки недоброжелателя. И что впредь нужно осторожней выбирать выражения, общаясь с маленькими чеорами — уж больно быстро они всё перенимают. — Мы действительно немного поиграли.

И сразу же обещала себе выспросить у кого-нибудь поподробней, кто такие морские жуфы, которых в минуты волнения поминает чеор та Хенвил.

Великолепная Джалтари Эзальта только едва заметно улыбнулась и добавила:

— Скоро в синей зале будет подан обед. Хозяева ждут вас. Я пришлю горничную, чтобы помогла собраться.

Не дожидаясь благодарностей, нянюшка Джалтари подхватила капитана императорского флота за руку и увлекла по коридору.

И только оставшись одна, Темери вдруг осознала, что эта милая маленькая проказница — дочь чеора Дирвила. Это она должна успеть уехать из Тоненга. До того, как рэта Итвена решит отомстить своим врагам…

Темершану, как и всех детей знатных родов Побережья, конечно же, учили правилам этикета и церемоний всех дворов, с которыми у Тоненга были политические или торговые отношения. И как большинство отпрысков знатных семей, она в те счастливые времена делала всё, чтобы пропустить эти скучные занятия, где помимо того, кто где должен сидеть за столом, и кто кому первым должен оказать знаки внимания, надо было ещё зубрить на память все гербы, знаки отличий и родовые цвета правящих домов.

Но даже если бы Темери была прилежной ученицей и внимательно слушала наставников, эти знания ей сейчас никак бы не пригодились: Ифлен никогда не был частью Побережья, и Танеррет не имел с ним дипломатических отношений… до самого нашествия.

Так что она поставила себе ещё одну первоочередную задачу — до переезда в Цитадель как следует разобраться в ифленском церемониале, если он вообще есть.

Список таких неотложных дел рос чуть не каждое мгновение, грозя погрести её под собою, но этого следовало ожидать.

Да, город сохранил признаки прошлого и, наверное, если смотреть с моря, разницу никто не увидит; да, цитадель возвышается над верхним городом так же, как возвышалась десять лет назад. Но это теперь — другая страна, здесь другие законы, здесь командуют другие люди.

Да, ей не пришлось учить себя ненависти, ведь когда-то ненависть родилась сама — из ужаса и бессилия, из чужой и своей крови. Но теперь придётся, если не научить сердце молчать, то хотя бы — научить его лгать не так заметно.

А правила этикета — это удобные костыли и для новичков, и для лжецов. Они помогают чувствовать себя уверенней так же, как помогают скрывать истинные мысли за простым и понятным, ежедневно повторяющимся ритуалом.

Слуга торжественно объявил её имя — чеора Темершана та Сиверс — и распахнул дверь в небольшую гостиную. Там у высоких окон прохаживались обитатели дома в ожидании обеда.

Их было немного — два пожилых чеора устроились на козетке у окна и что-то тихо обсуждали. Чеор та Рамвил любовался пейзажем за окном.

Как только за Темершаной закрылась дверь, ей навстречу быстро направилась невысокая стройная ифленка в строгом тёмно-сером платье, украшенном кружевом работы коанерских мастериц. Вероятней всего, это была хозяйка дома.

Темери обратила внимание на её бледность и худобу — как будто эта красивая женщина совсем недавно пережила серьёзную болезнь.

Внимательный пытливый взгляд скользнул по лицу и фигуре Темершаны.

— Нас не представили. Мой супруг, видимо, решил сделать это перед обедом, но он задерживается. Так что мне придётся представить себя самой, хоть это и против правил. Я — хозяйка этого дома, Алистери та Дирвил. А вы — гостья Ланне, которую привёз чеор та Хенвил. О вас в доме уже сплетничают…

Она не очень уверенно говорила на мальканском, но это был первый человек ифленских кровей, кроме чеора та Хенвила, который попытался говорить с Темери на её родном языке. И это вызывало уважение.

— Темершана та Сиверс, — тихо представилась она речённым именем. — Да, я… меня привёз Шеддерик та Хенвил. Думаю, он потом сам расскажет, зачем… я боюсь нарушить его планы и породить ещё больше сплетен.

— Где же Ланне… всегда он опаздывает, когда так нужен! — улыбнулась благородная чеора Алистери. — Но раз вы его гостья, то значит — и моя тоже. Если угодно, я покажу вам дом, и расскажу, что здесь и как.

— С удовольствием бы послушала!

— Но давайте сделаем это после обеда — сейчас я не могу оставить наших гостей, даже если гости — это всего лишь мой дед, наш сосед, и мой брат. А так же его друг, чеор та Нонси… которого я отчего-то здесь тоже не вижу. Давайте пройдёмся.

Темери с удовольствием приняла предложение. От неё не укрылось, что чеора Алистери сильно волнуется и часто оглядывается по сторонам, видимо, высматривая мужа.

Когда отошли подальше от чеора та Рамвила, хозяйка чуть расслабилась, вздохнула:

— Они всё время ссорятся — мой брат и мой муж. Для этого им даже не нужен повод.

Темери тактично промолчала.

— А вы — загадка. Слуги о вас шепчутся. Дэггерик, стоило мне вас упомянуть, весь покрылся пятнами и теперь обижается на меня, словно я в чём-то виновата.

Она улыбнулась почти беспомощно:

— Вы наша гостья, но… я волнуюсь. Я замужем за Ланне уже шесть лет и никогда не видела его таким. Что-то происходит, что-то его тревожит… но со мной он этим делиться не желает. Он как будто даже видеть меня не хочет. Это для меня странно и неприятно. Чеора та Сиверс, это началось с того момента, как он поговорил с чеором та Хенвилом. С того самого момента он изменился. Я не знаю, как это правильно описать… но… я чувствую большую беду, и чувствую, что эта беда как-то связана с вами. Прошу, мне надо знать… что с ним? Что происходит?

Она произнесла свою речь, не глядя Темери в глаза. Застыла у декоративной арки, сцепила пальцы и вдруг замолчала, как будто даже перестав дышать — ждала ответа.

Ответа.

Что ж, Темери могла ответить… даже почти честно.

— О… вероятно, дело действительно во мне. Но я прошу вас, не стоит так волноваться. Чеор та Хенвил взял с вашего мужа обещание, что пока я его гостья — он будет в ответе за мою жизнь и безопасность. Это сложно, я ведь мальканка. По крови и по сути — а в вашем доме даже слуги все с островов. Вы не можете знать, но пока мы ехали в Тоненг, нас несколько раз пытались убить. И вероятно, опасность никуда не делась…

— Хорошо, что вы это понимаете, чеора та Сиверс, — раздался откуда-то из-за спины голос хозяина дома.

Темери быстро обернулась и изобразила что-то вроде вежливого поклона.

— Я надеялся, вы останетесь в своей комнате, — закончил он мысль. Темери так и не смогла распознать его интонации.

Но оставлять невысказанный вопрос без ответа было нельзя. Она вновь выдохнула, сосредоточилась на том, чтобы голос звучал ровно, а ифленская речь была грамотной и чёткой.

— Благородный чеор, с вашего позволения, я сочла, что так правильно. Ведь обо мне уже знают и ваши слуги, и ваши гости. Если бы я не вышла к обеду, это вызвало бы дополнительные пересуды.

Теперь она удостоилась мрачного изучающего взгляда уже со стороны хозяина.

Неизвестно, чем бы закончился их разговор, но в этот момент двери снова распахнулись, и слуга объявил о прибытии чеора Шеддерика та Хенвила.

Темери невольно отступила на шаг и застыла — таким чеора та Хенвила она ещё не видела.

Жители ифленских островов, как и вся их холодная северная страна, не любят ярких цветов и предпочитают одежду строгую, удобную и тёмную. Костюм Шеддерика та Хенвила, выбранный для обеда в доме старого друга, был даже по меркам Ифлена почти траурным, но при этом удивительным образом шёл ему, подчёркивая прямые широкие плечи, фигуру, сохранившую почти юношескую гибкость. Вероятно, он пользовался большой популярностью среди ифленских красавиц. Этакая ожившая мрачная тайна в чёрных перчатках и с едва заметной улыбкой на тонких губах. Тёмные синяки, не иначе, с помощью опытных лекарей-сианов совсем сошли, остался лишь небольшой шрам на лбу. Но и он, вероятно скоро исчезнет.

Пожалуй, таким он не был даже когда приехал забирать её из монастыря.

Впрочем, Темери тут же отвесила себе мысленный подзатыльник: вряд ли Шеддерик стал бы наряжаться, чтобы произвести впечатление на неё. Нет, скорее всего, это его обычный «придворный» вид. А может, здесь сегодня будет присутствовать кто-то ещё, некая дама, которая смогла тронуть его сердце.

Она даже ещё раз окинула взглядом присутствующих, но единственными женщинами в гостиной были они с чеорой Алистери.

Супруги та Дирвил сразу устремились навстречу гостю, и Темери поспешила за ними, лишь слегка замешкавшись, чтобы не видеть, как Шеддерик станет приветствовать «старого друга».

Впрочем, ничего такого не случилось — благородные чеоры встретили друг друга рукопожатиями, да обменялись парой приветливых слов. После чего Шеддерик поклонился хозяйке:

— Я вижу, Алистери, вам стало лучше. Я попросил бы Золотую Мать Ленну за вас, если бы верил в её помощь. Темершана та Сиверс, рад видеть вас в добром здравии.

Темери молча поклонилась на мальканский манер, не желая ничего обсуждать при та Дирвиле.

— Я действительно лучше себя чувствую, — улыбнулась хозяйка. — Вы были правы, морской воздух творит чудеса.

Потом, посерьёзнев, спросила:

— Чеора Темершана поделилась, что во время вашего возвращения в Тоненг на вас напали и пытались убить. Это правда?

— Так и есть. Потому я и просил Ланне держать пока в тайне наше возвращение. Я вижу, не удалось.

— Да. Я не успел предупредить всех гостей, и слух выбрался за стены дома. Я сожалею.

Шеддерик криво ухмыльнулся:

— Моя вина — надо было поискать ещё более уединенное убежище. Что говорят — известно?

— Да всякий вздор. Начиная с того, что я изменил принципам и начал нанимать прислугу мальканской крови, до… что у меня скрывается кто-то из недавно попавших в опалу Коанерских придворных. Вздор. К истине никто не приблизился.

Темери внезапно перехватила встревоженный взгляд Шеддерика.

— Всё равно скверно… видимо, действительно придётся действовать без подготовки. Потом поговорим подробней. Я ещё раз прошу извинить нас с чеорой та Сиверс за такое внезапное появление. Конечно, всё это не входило в ваши планы, но единственный дом в городе, в котором я мог быть абсолютно уверен — это ваш дом… Я готов загладить хотя бы часть вины перед вами: после обеда сюда подъедет лучший портной моего отца и привезёт образцы ткани. Так что чеора Алистери, чеора Темершана, он весь вечер будет в полном вашем распоряжении. Это меньшее, что я могу для вас сделать…

— Благодарю за подарок. И за доверие. — Без всякой радости кивнул чеор та Дирвил. — А сейчас, благородные чеоры, слуга подаёт мне знаки, что стол накрыт. Идёмте. Надеюсь, вам понравится работа моего нового повара.

Глава 10. Тайные договоренности

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

На землю падал снег, там, за окном, плавились сумерки. Шеддерик нашёл столик в одной из многочисленных гостиных та Дирвила и устроился там с единственной свечкой и бумагами, доставленными Гун-хе. Эта жиденькая пачка — всё, что его людям за несколько часов удалось выяснить о некоем хозяине Каннеге, складском смотрителе из Нижнего города. Хозяин Каннег был первым, о ком вспомнил дядя Янне, когда речь зашла о тех, к чьему мнению прислушиваются мальканы Тоненга.

Каннег на первый взгляд ничем не выделялся из толпы — обычный небогатый горожанин. Служит в одной из портовых артелей старшим смотрителем на хозяйственном складе.

Живёт в верхней части набережной Данвы, во флигеле неподалёку от некогда сгоревшего богатого дома. У него жена и двое детей, на службу ходит вовремя, по праздникам иногда засиживается в «Каракатице» или в небольшом заведении неподалёку от складов, которыми управляет.

Имя ничего не говорило Шеддерику, но оно могло быть вымышленным, а может, дело в том, что хозяин Каннег был ничем не примечателен сейчас, тогда как во времена рэтшара он мог занимать довольно высокую должность, а может быть — был владельцем того самого сгоревшего дома.

Единственная странность, о которой говорилось в докладе помощника — хозяин Каннег был весьма гостеприимным человеком. К нему заходили часто, причём иногда гости никак не могли быть его близкими знакомыми. По словам соседей — приходили и бродяги, и состоятельные горожане, и рыбаки. Бывало, заходили целые семьи. А были дни, когда и вовсе никто не ходил.

Соседи, правда, отзывались о нём только положительно, и на вопросы отвечали крайне неохотно. Косвенно это тоже подтверждало, что смотритель — человек непростой, как бы ни старался это скрыть.

Но ответ на главный вопрос в этих бумагах написан не был. Так что выбор у чеора та Хенвила был невелик: или поверить на слово дяде Янне, довериться его чутью и его преданности Темершане… или устроить более тщательную проверку этого человека. Последить за кем-то из его гостей, расспросить…

Да, это было надёжней. Было бы. Но вот незадача — слухи о мальканке в доме та Дирвила уже пошли гулять по Цитадели. А значит, нет времени на проверку.

Разве только оставалось предусмотреть все варианты событий и максимально защитить «Каракатицу» от возможных нападений.

Поставить своих людей где только можно. Оставить экипаж через квартал от крыльца…

Мальчишку-наблюдателя на крышу…

Да полно, никто не знает о встрече, кроме тех, кто в ней будет участвовать. Наблюдателей можно стряхнуть по дороге, меняя экипажи и устроив пару-тройку обманных ходов…

Вот потому-то и нужно выехать раньше. К сожалению, просто теперь уже не будет — решение принято, отступать…

Отступать теперь уже точно поздно.

Понятно, что всех врагов сосчитать ему пока не удалось и вряд ли удастся, а как только Темершана Итвена будет представлена обществу, сразу проявят себя новые враги. Права она была тогда, в лесной избушке, когда говорила, что её могут узнать те, кто участвовал в штурме и последовавших за ним издевательствах над пленными. Могут узнать, и либо — попытаться довершить начатое десять лет назад, либо — избавиться от неё, как от потенциальной угрозы.

И это тоже предстояло крепко обдумать, может даже обсудить с теми, в чьей верности сомневаться не приходится — с та Дирвилом, с Гун-хе… с немногими другими верными людьми…

Шеддерик ещё раз просмотрел бумаги. Вытянул из стопки конверт, подписанный лично Гун-хе.

Конверт был тощим, но возможно, именно он станет важным аргументом на предстоящей встрече. А может быть — окажется пустышкой. Донос, дрянной карандашный портрет, отчёт об одном дне наблюдений.

Кажется, больше ничего узнать из этих записей уже не удастся. Засунув конверт за голенище сапога, он забрал со стола свечку и мелко порвал оставшиеся листы. Отнёс обрывки к пустому камину и поджёг. Отряхнул ладони. Ну что ж… видимо, придётся отвлечь благородных чеор от увлекательного занятия — выбора фасонов и тканей для будущих нарядов. До полуночи ещё достаточно времени, но это время понадобится всё без остатка, чтобы подготовить встречу.

Шеддерик попросил служанку передать благородной чеоре та Сиверс, что он её ожидает.

Был почти уверен, что ждать придётся не менее четверти часа, однако ошибся. Темершана вошла через минуту — ей понадобилось ровно столько времени, чтобы спокойным шагом преодолеть расстояние от своей комнаты до облюбованной им гостиной.

На ней было другое платье — не то, широкое, утянутое в боках шнурками, которым её одарила Тильва.

Зелёное, кажется, бархатное, с широким подолом — это платье выглядело намного богаче, но дело даже не в этом.

Она уложила волосы в высокую причёску, так что стала видна стройная шея. И это проклятое платье куда лучше подчёркивало и талию, и красивую высокую грудь…

— Что-то не так? — быстро спросила Темери. — Здравствуйте, благородный чеор.

— Почему вы решили?..

Она помахала руками возле лица и пожаловалась:

— У меня никогда не было таких платьев. Я выгляжу смешно, да?

— Да нет, всё нормально. Постойте. Вы же участвовали в каких-то балах… праздниках. Как-то же вы наряжались?

Она едва заметно улыбнулась:

— Ну, это всё равно было что-то почти детское, со шнуровкой на спине. Без талии. С такими… — она снова показала пальцами какие-то воланы. — Что вы улыбаетесь? Мне переодеться? Я в этом наряде как будто какой-то другой человек. И я не уверена, что ко мне отнесутся серьёзно, если я буду в этом…

— Это лучше, чем тот мешок для брюквы, что на вас был раньше. Не переживайте — вы прекрасно выглядите.

И пробормотал, лишь надеясь, что она не услышит: «Даже слишком».

Темери склонила голову набок и спросила:

— Нам уже пора ехать? Ведь встреча — в полночь.

— Да, за нами могут следить. Я должен быть уверен, что мы не приведём наблюдателей к «Каракатице».

Она снова о чём-то задумалась. А Шеддерик не к месту вспомнил:

— За обедом вы показались мне словно расстроенной. И потом всё время молчали.

Покачала головой:

— Нет, всё… всё почти нормально: это просто ифленский дом. Мне здесь не рады. Но я понимаю, что так будет ещё долго. Не знаю только, справлюсь ли я. Это тяжело.

Шедде не стал отвечать — врать не хотел, а честного ответа у него не было.

— Едем? Я распорядился, карета ждёт.

— Едем. Только возьму плащ.

От ворот Шеддерик обернулся. В доме горели окна. Кто-то, из-за расстояния не понять, кто, смотрел им вслед, отодвинув штору.

Рэта Темершана Итвена

Страх ушёл. Не совсем ушёл, не навсегда. Просто временно решил отойти в сторону. Вместе со страхом ушла и тревога… и так было до того момента, как захлопнулась дверца кареты, отрезав их с чеором та Хенвилом от остального мира.

В карете было темно. Она вспомнила, что уже ехала так — в темноте, навстречу неизвестности — правда, тогда чеор та Хенвил ехал снаружи.

Сегодня — забрался в карету, сел рядом. Сказал требовательно:

— Дайте руку. Не бойтесь!

Страха не было, и она нащупала пальцами кожу перчатки, скрывающей его левую руку. Пальцы как будто попали в ловушку — не высвободить. Но это длилось лишь мгновение, после которого её кисть снова оказалась на свободе.

Удивляясь себе, она не стала её отдергивать или убирать. Даже наоборот, сама едва заметно сжала его запястье — насколько смогла обхватить.

Так и сидела, замерев, в темноте, почти не дыша. Всё ждала, что благородный чеор сам что-то скажет. Например, одну из своих никогда не смешных шуток. Но он тоже молчал, и от этого на сердце было тяжело и почему-то спокойно.

И лишь когда пришла пора менять карету, помог ей спрыгнуть на землю и сказал:

— Не верьте никому. И мне не верьте. Особенно — мне.

— Хорошо, — улыбнулась она через силу. — Не буду. Но уж и вы тогда…

— Что?

— Не верьте.

— Темершана, я не шучу. Ваша жизнь в опасности, и эта опасность куда серьёзней, чем та, которая грозит мне или брату.

— Да, знаю. Я давно не жду ничего хорошего, благородный чеор.

Он долго не отвечал. Просто смотрел куда-то мимо её плеча, вдоль улицы. Молчание затягивалось, и она уже собиралась первой его нарушить напоминанием, что им, наверное, надо спешить… когда резко и без всякого предупреждения чеор та Хенвил ударил кулаком по закрытой уже каретной дверце.

Темери вздрогнула — жест никак не вязался с привычным образом благородного чеора — всегда спокойного, уверенного в том, что знает, как, когда и что надо делать.

Она начала привыкать и к его немногословной правоте, и к сдержанному холодному нраву. Сейчас он был как будто чуточку не он сам, а кто-то другой. Впрочем, не спрашивать же.

Вторая карета ждала за углом. Темери узнала перекрёсток — до «Каракатицы» было уже совсем недалеко.

Зал таверны был закрыт. Дверь им открыл сам Янур. Шепотом поздоровался и провёл к столу.

— Ждал вас позже, — покачал он головой. — Но если вы голодны…

— Всё нормально, дядя Янне. Надеюсь, всё в силе, и ваш знакомый придёт.

— Придёт, не сомневайтесь. Рэта Шанни, выглядите вы просто потрясающе! Я принесу сыра и моченых яблок.

— Не стоит беспокойства, шкипер Янур! Боюсь испачкать этакое великолепие…

— Чем же мне вас развлечь? До прихода гостей ещё час…

— Последними сплетнями, — ответил за неё Шеддерик, — о чём болтали днём в «Каракатице»? Рэту не поминали?

— Нет, не было. Больше всего разговоров было о том, что ифленцы начали реорганизовывать армию. Что вроде хотят создать мальканские военные отряды. Дескать, для усиления охраны городских стен.

— И что люди?

— Одни говорят, что это не к добру, и что к ним никто не пойдёт, потому что унизительно, вроде как, продаться к ифленцам на службу за мелкую монету. Другие, что вроде бы ничего худого в том не будет, если в Нижнем городе за порядком будут следить сами мальканы, и что это вроде даже хорошо. Многие молодые люди получат возможность заработать монетку, а заодно и подучиться военной сноровке…

Янур хитро улыбнулся:

— Правда, добавляют, что эта самая сноровка потом против ифленцев им и пригодится.

Ждать всегда тяжело. Темери отошла к окну, и некоторое время смотрела на площадь снаружи, чуть отодвинув штору — на тусклые полуночные окна, ясное небо, полное звёзд, старую часовую башню в квартале отсюда. На очертания давно сломанного фонтана.

Но приход новых гостей пропустила.

В дверь требовательно постучали. Янур, оборвав на середине очередной занимательный рассказ, поспешил отпереть.

В зал быстро, решительно, вошли трое.

Они не вертели головами — бывали здесь раньше. Лица их были скрыты платками, двое наготове держали двуствольные пистолеты, один чуть приотстал. Его лицо скрывала лишь широкая фетровая шляпа коанерского кроя — без пряжек и плюмажа, но с плетеным шнурком.

Янне, увидев подобные приготовления, шагнул навстречу, защищая гостей:

— В моём доме гости друг в друга стрелять не будут.

— Ифленцам нельзя верить! — Главный снял шляпу, небрежно кинул на ближайший стол.

Он выглядел нестарым — подтянутый темноглазый мужчина, об одежде которого судить Темери не взялась бы — на нём был чёрный широкий плащ в пол, это всё, что можно было разглядеть. Разве только бросались в глаза аккуратные усы и бородка — но это всё могло оказаться лишь маскировкой.

— Я поручился перед вами за чеора та Хенвила. Прикажите вашим людям убрать оружие.

— Разумеется. Зерур, всё в порядке. Нам ничего не грозит. Ведь так, благородный чеор? Или это не ваши топтуны изображают пьяниц под аркой? Я заметил так же одного слишком задумчивого трубочиста, и ещё один из извозчиков в квартале отсюда как-то подозрительно долго ждёт седока. Впрочем, в трубочисте я не уверен.

Шеддерик потеснил Янура, положил пустые руки на стол, у которого остановился гость:

— Я надеюсь, вы не стали мешать людям выполнять их работу? Они там стоят, чтобы обеспечить нашу и вашу безопасность.

— Возможно. Итак, я слушаю. Что главе тайной управы нужно от скромного смотрителя складов?

— Для начала разрешите вам представить рэту Темершану Итвену… её имя должно быть вам знакомо.

— Слышал, что вы в городе, рэта, — безупречно поклонился «смотритель склада», — и рад приветствовать вас в добром здравии. Однако удивлён, что вас мне представляет один из тех, от кого, как я всегда считал, вам лучше держаться подальше.

Темери смотрела и всё больше убеждалась, что ранее никогда не встречала этого человека, а если и видела, то лишь мельком.

— Лучше так, — ответила она ровно, — чем, если бы в Тоненг привезли мой труп. Если бы не чеор та Хенвил, я давно была бы мертва.

Каннег недобро улыбнулся.

— Что ж, это, безусловно, была бы тяжёлая потеря. Однако сейчас мир изменился. Ваша смерть многих бы расстроила, но повлияла ли бы она хоть как-то на жизнь Тоненга, да и всего Танеррета? Нет, дорогая рэта. Это вряд ли случилось бы.

— У меня другое мнение, — проворчал Янур, но на него никто не обратил внимания.

Помолчав, Каннег продолжил:

— Никто ведь не знает, где вы скрывались эти десять лет, чем занимались, чему учились. Так что, если чеор та Хенвил решил диктовать нам условия, намекая, что от нашей лояльности зависит ваша жизнь, он ошибается.

— Я не собирался диктовать никаких условий, — Шеддерик словно поддерживал светскую беседу. — От чьего бы имени вы сейчас ни говорили. Хотя я подозреваю, что от имени негласных тоненгских старейшин, о которых я знать не должен, но всё-таки знаю, и могу назвать поименно.

— Не впечатляет, — пожал плечами гость, — я тоже знаю поименно многих ваших агентов в городе.

Оба замолчали, сверля друг друга упрямыми взглядами. И Темери решила вмешаться.

— Мы здесь не для того, чтобы угрожать или что-то кому-то диктовать, — сказала она, — мы здесь, чтобы найти союзников. И чтобы предупредить об угрозе, которая нависла над городом.

— Простите, рэта, я не сразу понял, что вы с ифленцем сознательные союзники. Или вас связывает нечто большее?

Темери чуть не задохнулась от возмущения и гнева, но, кажется, Каннег и сам понял, что перегнул палку.

— Простите. Я всего лишь смотритель склада. Я отвык от светских церемоний и забыл, как надо вежливо общаться с дамами. Так о какой угрозе речь? Кроме ифленской, о ней мы знаем.

— Каннег! — возмутился Янур, — Тебе бы лучше их выслушать. Это касается всего города.

Гость обвёл взглядом собравшихся, но возражать на этот раз не стал. Велел своим людям занять оборону, а сам шумно уселся за стол.

Шеддерик предупредительно усадил сначала Темери, потом сел сам. Переговоры обещали быть долгими…

Так и получилось. Каннег слушал внимательно и даже иногда переспрашивал, пытаясь узнать подробности. А потом сам стал задавать вопросы. И это были конкретные вопросы о судьбе тоненгских малькан:

— Как изменится налоговая политика? Будут ли выделены хоть какие-то средства на восстановление города? Какова официальная политика островов в отношении страны? Её населения? Станет ли возможным возвращение к привычной системе управления — через городских старейшин, ответственных каждый за свой район? Чем грозит городу реорганизация армии, и не связано ли это с тем, что Коанеррет, по слухам, готовит вторжение на территорию Танеррета?

Шеддерик отвечал обстоятельно и подробно.

Многие планы они обсуждали с Кинриком ещё до того, как появилась идея со свадьбой.

— Вы красиво рассказываете… — наконец откинулся Каннег на спинку стула. — Да только есть люди… умные, достойные доверия люди, которые совершенно иначе трактуют события последних месяцев. И я сказал бы — более правдоподобно. Например, куда более вероятно, что это вы убили прежнего наместника, чтобы добраться до власти… ведь сейчас реальная власть в руках вовсе не у вашего красавчика-брата, или я ошибаюсь?..

— У ваших людей — ифленские пистолеты одной из последних армейских моделей, — вдруг перебил его Шеддерик, — могу я поинтересоваться — откуда?

— Не ваше дело, — сощурился Каннег.

— Ошибаетесь. Оно даже немного больше мое, чем вы думаете. Эта поставка была организована примерно месяц назад при посредничестве одного коанерского купца, торговца кружевом, так?

Гость побледнел и собрался вскочить со стула, но Шеддерик поднял левую руку:

— Тихо. Ну что же вы… надо проверять своих поставщиков. Хочу подкинуть вам немного занятного чтения на ночь.

Он вынул из-за голенища сапога припрятанный там конверт. Надеялся, что пускать его в дело не придётся, ведь Гун-хе и сам не проверил ещё этого человека до конца. Впрочем, в главном ошибиться южанин не мог, так что Каннегу будет, о чём поразмышлять.

Тот вытряхнул содержимое конверта на стол, вытащил рисунок, стал разглядывать.

— Это ваш поставщик? — спросил Шеддерик жёстко.

— Похож, — поморщился «смотритель склада». — Я удивлён. Сделка была тайной. Даже посредники не знали о содержимом груза.

— Это управляющий светлейшего чеора Эммегила. Верней, управляющий одного из его мальканских владений. Надеюсь, вам не нужно рассказывать, кто такой светлейший Эммегил?

— Я проверю… — вздохнул Каннег. — Но что это доказывает?

— Это доказывает, что руками горожан кто-то хочет расчистить себе путь к власти. Что кому-то выгодна смута, уличные бои и кровавые расправы в городе. А когда власть будет захвачена, этот кто-то легко сможет и поднять налоги, и устроить показательные казни зачинщиков восстания в городе — ведь большинство к тому времени или погибнет в уличных боях, или покинет город в страхе перед расправой. Проверяйте, Каннег. Но не слишком долго. Ведь ваш поставщик, если мне только совсем не отказало чутьё, скоро снова появится с очередным выгодным предложением.

— Так вы бы хотели, чтобы я убил его сам, или выдал страже?

— Я бы хотел, чтобы вы согласились. Но в нужный момент не вышли бы на улицы убивать тех, на кого этот самый поставщик вам укажет.

— И вы уверены, что он действительно укажет? Может, этот ваш благородный чеор просто решил добавить хлопот тайной управе? Позлить вас? Вдруг это ваши чисто ифленские внутренние дела, которые мало должны заботить Тоненг?

— Вас купили и собираются воспользоваться покупкой, — пожал плечами Шеддерик. — Впрочем, думаю, вы сможете и это проверить.

— Опасную игру вы затеяли… — вдруг нехорошо усмехнулся Каннег. — А если я поддерживаю светлейшего чеора Эммегила совершенно осознанно?

— Это вряд ли. Я видел вашу реакцию на мои новости. Впрочем, решать в любом случае вам. На чьей вы стороне? Своей рэты, своего народа или же — хитрого заговорщика, привыкшего загребать жар чужими руками?

— Опасная игра и красивые речи… а вы мне понравились, чеор та Хенвил. И смею вас уверить, я очень внимательно изучу эти документы!

— Есть ещё кое-что, — тихо сказала Темери, которая весь вечер наблюдала за гостями, стараясь запомнить всё как можно точнее. Ведь ей казалось, что ничего более существенного она сделать не сможет. Да ничего такого от неё и не требовалось.

И всё же одна мысль, пришедшая ей в голову, показалась удачной.

Оба собеседника замолчали и повернулись к ней.

Поморщившись от того, что ей самой придётся говорить о вещах, которые обычно при молодых девицах на выданье даже не обсуждаются, Темери осторожно сказала:

— Я невеста наместника. И раз уж так вышло… обычно невесту сопровождают к жениху родственники, родители, семья. У меня никого нет. Но я — мальканка, и было бы правильно, если бы…

— Опасно, — быстро сказал Шеддерик. — В своих людях я уверен…

— Я готов! — одновременно с ним вскинулся Янур.

— Послушайте… — Темери старалась подобрать слова, хотя самой ей больше всего хотелось куда-нибудь удрать или хотя бы спрятаться под стол. — Я знаю, это странно звучит… но это могло бы быть хорошим началом…

— В замке полно малькан, присягнувших императору и сохранивших почти всё имущество и титулы, — поморщился Каннег, — они вполне могли бы стать неплохой декорацией к вашему спектаклю.

— Это только разозлит горожан!

— Рэта Итвена права, — Шеддерик, кажется, сказал это с лёгкой досадой. — Дворяне, о которых вы говорите, не смогут, в случае чего, вести переговоры от имени города.

— Отчего же?

— Да оттого, что здесь сейчас — не они, а вы. Согласитесь, это стоит обдумать.

— Я обдумаю.

Вскоре таинственный хозяин Каннег с его не менее таинственными телохранителями удалился.

Темери перевела дух: разговор её увлёк, но он был — как сражение, или как общение с духом, который не желает отзываться на призыв.

Сама она не справилась бы так ловко. Ей всё ещё казалось, что её присутствие на этой встрече было лишним. Почти всё время она была той самой ряженой куклой, подтверждением чужого права вести разговор… и ещё неизвестно, что Шеддерик подумал об её идее. Надо было подождать, сначала рассказать ему… или нет?

А ведь она так и не вспомнила ни лица, ни голоса хозяина Каннега.

Хотя сам хозяин Каннег её узнал. И даже сразу поверил, что она — это она и никто другой.

Было бы неплохо, если бы хозяин Каннег поверил им… и если не стал бы союзником, то хотя бы не выступил на стороне врага.

— Устали? — спросил Шеддерик вполголоса.

— Ну… — попробовала она описать ощущения, — до избушки ещё далеко. Скорей, как после дня в лодке, когда мы гребли по очереди.

— А? Ах, да. Как в лодке, но не как в избушке. Бррр. Что скажете о хозяине Каннеге?

— Я его не помню по прежним временам. Но речь у него правильная… разве что манеры… но это может быть и притворство…

— Как вам показалось, ему можно верить?

— Я… не знаю. Он любит внимание. Видно, что при этом он много пережил и не любит церемониться с людьми, но ведь и вы тоже…

— Что?

— Не из тех, кто долго ходит вокруг темы. Он военный человек, прямой.

Шеддерик сидел некоторое время, нахмурившись. Потом неуверенно спросил:

— Это напомнило мне… а тот, кого вы подслушали в общественных банях… это не его голос?

— Нет. Тот ниже и резче. Но интонации… вот интонации иногда похожи. Жаль, что он не поверил нам. Теперь придётся начинать всё заново? Искать других союзников?

— Отчего же не поверил? — Шеддерик сцепил пальцы в замок и упёр в них подбородок. — Думаю, наоборот, поверил и встревожился. Но наши новости означают, что в его организации кто-то шпионит на Эммегила — и это его беспокоит больше всего. Сейчас он будет всё очень тщательно и внимательно проверять. А потом мы поговорим ещё раз — уже предметно. Ну, что. Час поздний, Темери. Разрешите проводить вас домой?

— В дом чеора та Дирвила. — Вздохнула Темери. — Конечно. Едем…

В карете Шеддерик та Хенвил задремал, и Темери всю недолгую дорогу разрывалась между желанием немедленно его разбудить и мыслью о том, что сама она всё-таки успела немного отдохнуть за эти дни. А он по привычке продолжает делать вид, что он железный, и ему сон не нужен.

Впрочем, когда карета остановилась, он проснулся сам. Потёр переносицу, невнятно извинился.

Нянюшка Эзальта качала головой каждый раз, когда Темершана сбивалась с такта. У малышки Валетри и то получалось лучше. Темери никак не могла подумать, что танцы в империи настолько не похожи на те, что танцует Побережье. Эти — строже. Каждое движение чётко регламентировано. Нельзя просто следовать за мелодией и подстраиваться под неё. Танцы Ифлена — это словно выученная наизусть история, сказка, в которой нельзя соврать ни в интонации, ни в слове. Каждый жест отработан, каждый шаг, каждый поклон…

Темери не танцевала лет десять и в первый раз вовсе чувствовала себя глупо. Казалась себе неуклюжей и неловкой. Платье, которое на ифленский манер наглухо закрывало плечи, руки и шею, мешало двигаться, а подол казался слишком длинным.

Вообще-то традиции империи не заставляли Темери танцевать с наместником Кинриком в первый же день знакомства — но знать азы ей было нужно. Так что Темери сама, на следующий день после встречи с хозяином Каннегом, попросила чеору Эзальту показать ей несколько движений.

Нянюшка не подала виду, но, кажется, даже обрадовалась этой просьбе, потому что учить Валетри было для неё испытанием терпения.

Мелодию наигрывал пожилой музыкант на большом чёрном рояле, Валетри исподтишка кривлялась перед зеркалом, Темери осторожно отрабатывала шаги, иногда пользуясь помощью наставницы, как вдруг двери в музыкальный зал распахнулись. Быстро вошла встревоженная хозяйка дома, чеора Алистери та Дирвил. По её лицу Темери сразу поняла — что-то случилось.

Утром Темери завтракала одна. Вернулись они с чеором та Хенвилом поздно, да ещё и заснуть долго не могла. Так что встала, когда на улице царил день.

Весь день никто из хозяев, кроме маленькой пиратской принцессы Вальты, ей не встретился, и теперь она была уверена, что увидит благородного чеора и его жену разве только за ужином.

И это было хорошо. Каждая короткая встреча с Дирвилом надолго выбивала её из равновесия.

И вот — чеора Алистери. Застыла у входа.

Поймала взгляд Темери и тихо попросила:

— Чеора та Сиверс… мне нужно с вами поговорить. Это очень важно. Прошу вас!

Темери поблагодарила нянюшку Эзальту за урок и поспешила следом за чеорой.

Опасения оправдались.

Бледная Алистери привела её в одну из давно пустующих гостиных, плотно закрыла дверь. Несколько раз пробежала по комнате, как будто что-то проверяя, но на самом деле просто пытаясь успокоиться. Её беспокойство передалось и Темершане. Впрочем, если бы случилось что-то в крепости или, например, с чеором та Хенвилом, вряд ли это заставило бы хозяйку так волноваться.

Темери ждала — просто не знала, что сказать.

Наконец Алистери немного успокоилась. Остановилась у окна, за которым тёплое солнце потихоньку топило остатки вчерашнего снега, превращая его в грязь и воду. Спросила:

— Кто вы, чеора та Сиверс? Кто вы, и почему разрушаете мою жизнь?

Темери подошла к тому же окну, но остановилась на некотором расстоянии от хозяйки. Понимала, что ближе к ней подходить не стоит. Что-то случилось в её семье. Вероятно, что-то сказал… или сделал… её муж, такое, за что ответ она решила спросить с Темершаны.

— Нас представили. Я не лгу — моё имя Темершана та Сиверс. Я — невеста наместника Кинрика, вероятно, это вам известно. Да, есть кое-что еще. Но я обещала Шеддерику та Хенвилу… и вашему мужу — тоже… что не буду рассказывать большего никому — просто потому что так будет безопасней и для меня, и для вас.

— Сегодня он сказал, что мы должны уехать. Что вы — нам не друг. Но он ещё сказал, что даже если вы его простите, Шеддерик не простит никогда.

— Благородный чеор хочет, чтобы вы уехали?

— Я и Валетри. Он уже приказал паковать вещи, но я не могу… он изменился. Я знаю его шесть лет, я видела его всяким, злым, больным, пьяным, усталым. Но никогда он не был… никогда не отталкивал меня. И у него никогда не было такого взгляда. Именно поэтому я спрашиваю, кто вы, чеора та Сиверс? Кто вы, и какое вам дело до моей семьи?

— У вас кровь…

Действительно, Алистери в тот момент повернулась к Темершане, и та заметила, как возле левой ноздри у неё скопилась капелька крови. Темери быстро вытащила из рукава платочек и протянула хозяйке.

Та потрогала пальцами лицо и, обнаружив капельку, зажмурилась, да так и стояла несколько мгновений, словно не веря.

Потом медленно взяла платок, промокнула кровь. Нашарила высокий стул под чехлом, села, запрокинула голову.

— Я болею, — сказала тихо. — Наша земля — южнее, в горах, там много цветов и виноград, но врачи сказали, нужен морской воздух. Ланне не стал ждать — мы собрались и переехали в этот дом. И всё было хорошо… так долго всё было хорошо…

Темери хотела сказать, что уезжать ей никуда не надо, и что она поговорит с чеором та Дирвилом. Но почему-то просто села рядом с Алистери и взяла её за руку. Так, как сделал Шеддерик вчера вечером, когда ехали на встречу с хозяином Каннегом и с неизвестностью.

В тот момент ей было жаль всех — и Алистери, и Валетри. Даже чеор та Дирвил вызывал не злость и не страх, а досаду: почему он — совсем другой человек? Почему он вдруг старый товарищ чеора та Хенвила, любящий отец и муж, а вовсе не одно из кровавых чудовищ из её прежних снов? Себя тоже было жаль — но отстранённо. Себя жалеть она устала ещё в лесу.

И именно сейчас она кое-что действительно могла изменить…

Чеора Алистери легонько сжала её пальцы в ответ.

И Темери решилась:

— Не надо никуда уезжать. Только не из-за меня.

— Что он сделал? В чём он себя винит? Темершана, я верю вам, но я верю и своим глазам и чувствам. Я вижу, как ему плохо, и не могу помочь. И ничего не могу изменить…

— Он справится, — улыбнулась Темери, радуясь, что Алистери не видит, какая у неё получилась кривая, болезненная улыбка. — Я это точно знаю. Я же справилась… а я всего лишь женщина, которой некого защищать…

— С чем?

Она не успела ответить. Даже не успела придумать, что ответить. Дверь распахнулась настежь, с шумом. В комнату влетел чеор Ланнерик — бледнее, чем его жена.

Темершана даже сама понять не успела, как вскочила на ноги. Но вдруг оказалось, что хрупкая маленькая Алистери уже стоит между ней и своим мужем, словно бы закрывая собой.

Тот остановился, словно налетел на каменную стену, с разбегу, да головой.

Перевёл взгляд с одной на другую и словно что-то понял для себя: вдруг ссутулился и отступил на шаг.

У Алистери из руки выпал окровавленный платок.

— Ланне… — прошептала она одними губами. Темери услышала лишь потому, что стояла совсем рядом.

Она задушила в сердце внезапно накатившую, непонятно откуда взявшуюся тоску, и мысленно обратившись к Золотой Матери Ленне, вышла из-за спины Алестри.

— Благородный чеор, нам надо поговорить.

— Что вы ей сказали? — хрипло спросил Ланнерик, снова обретая силы двигаться. — Алистери, не слушай её… родная, не верь не единому слову, слышишь…

— Благородный чеор, замолчите! — Темери и сама не думала, что сможет так разговаривать с чеором та Дирвилом. Но она испугалась, что он сейчас окончательно сломает то, что ещё можно исправить, и закричала больше от испуга, чем от злости. — Слышите? Вы обещали чеору та Хенвилу, что обеспечите мне защиту. Я тоже кое-что обещала. И держу слово. В отличие от вас!

— Что?

Ланнерик словно воздухом подавился. Темери слов не сдерживала и выговаривала ему всё, что придёт на ум. Он не мог ожидать обвинений в нарушенном обещании.

— Благородный чеор та Дирвил, — уже тихо и почти ровно сказала Темери. — Я уверена, вы не хотели нас пугать и прерывать нашу беседу. Чеора Алистери рассказывала мне о виноградниках, что были неподалеку от вашего дома в горах, и о том, почему вы перебрались в Тоненг. Я никогда не бывала южнее Тоненга.

Дирвил переступил с ноги на ногу и ухмыльнулся:

— По вам не скажешь, что вы — мальканка. Вашему хладнокровию позавидовал бы сам ифленский Имперавтор.

Хладнокровию? Да у неё коленки тряслись от ужаса, и кулаки разжимать приходилось силой воли.

— Может быть. Послушайте, я не желаю зла никому из ваших домочадцев. И… я думаю возникло недопонимание… которое я… я должна развеять. С вашего позволения и с позволения благородной чеоры Алистери.

— Чего вы хотите?

— Разговор. Есть в доме место, где мы могли бы обсудить вопросы политики и при этом не скомпрометировать меня — как невесту ифленского наместника, а вас — как хозяина дома?

— В каминном зале. Прошу вас следовать за мной.

Маленький каминный зал располагался на первом этаже. Темери здесь ещё не бывала. Тёмно-синие гардины, тусклые пейзажи, стены выкрашены в светло-зелёный цвет. И камин — император этого места. Размерами он не уступал тому, что расположился в большом холле.

Но сам зал — меньших размеров, уютней и светлее. Из высоких стрельчатых окон лился холодный синий свет: окна выходят на северо-восток, солнце сюда заглядывает только по утрам.

Чеор та Дирвил указал Темершане на одно из кресел. Она села, едва сдержав вздох облегчения. Сам устроился в кресле напротив, наклонился вперед, сцепив пальцы. В такой позе любит сидеть Шеддерик та Хенвил…

Интересно, одобрил ли бы он её решение, если бы знал всю правду?

— Итак, вы хотели что-то сказать.

— Да.

— Ну, так не молчите!

— У меня есть гордость, чеор та Дирвил. Может, вам это странно. Но мне тяжело… трудно говорить то, что я должна сказать.

— Так я избавлю вас от такой необходимости. Все распоряжения уже сделаны. Спасибо за предоставленную отсрочку, чеора та Сиверс. Я не знаю, чем я заслужил её, но всё же благодарю вас за возможность не убежать с позором, а просто уехать…

— Прекратите! Куда вы поедете сейчас? На острова? По штормовому морю? Или обратно в горы? Где вашей… где Алистери стало настолько плохо, что вы, бросив всё, спешно перебрались в столицу? Послушайте… я здесь не ради мести. И мне нечего делить ни с вашей женой, ни с вашей дочерью, ни с добрейшей чеорой Эзальтой, которая тоже за вас переживает. Вам не надо. Не надо уезжать. Я клянусь, от меня никто не узнает о штурме крепости. Даже Шеддерик.

— Почему?

— Не ради вас. Ради Алистери. Она сказала, на Побережье ей лучше.

— Летом я думал, что потеряю её навсегда… это как расплата за прошлое — но, сколько бы добра я ни делал… искупить ничего невозможно. Ведь так, чеора? Говорят, вы жили при монастыре Золотой Матери. Вы знаете ответы…

— Золотая Мать Ленна не даёт ответов. Но позволяет спросить у тех, кто знает. Что с ней? С Алистери?

— Я не знаю. Лекари говорят разное… но здесь ей действительно стало лучше. Здесь она снова стала улыбаться.

— Она хочет вам помочь. Не мне вам советовать… но не отталкивайте её больше. Ей больно за вас и страшно. Это… это всё, что я хотела вам сказать. Позвольте, я пойду?

Он не отозвался. Сидел в кресле, понурив плечи, словно снова сошёлся в битве с демонами собственной души.

И лишь уже стоя у выхода, она услышала:

— Чем я могу вас отблагодарить? Что мне сделать, чеора та Сиверс?

— Я… я не знаю. Если вдруг меня убьют… помогите чеору та Хенвилу сделать так, чтобы войны не случилось. Я ведь здесь только поэтому. С вашего позволения я всё-таки пойду.

— Конечно.

Тем вечером та Дирвил тихо напился как матрос, но сначала всё же догадался попросить прощения у жены. Темери вечер провела в компании Алистери, Валетри и великолепной нянюшки Эзальты. Эзальта вязала и рассказывала девочке сказки, пытаясь убедить заснуть. А Темери слушала неспешный рассказ чеоры та Дирвил о жизни на ифленских островах. Слушать её было интересно, а иногда и полезно: Темери старательно запоминала имена тамошних дворян, названия городов, рек и проливов.

А утром Шеддерик та Хенвил принёс новости: стала известна дата, в которую Темери должна прибыть в замок…

Глава 11. Кинрик и Шеддерик

Темершана Итвена

На островах многое умеют делать хорошо, в том числе и кареты. Темери удивилась, как затейливо всё устроено внутри экипажа, сработанного из тёмного благородного дерева с инкрустациями и медными начищенными деталями.

Внутри нашлись удобные, довольно широкие сидения, а потолок оказался настолько высоким, что хватило места для подвесной лампы.

День выдался невероятно тёплым, почти весенним. Небо полнилось ясной синевой, снега не было и следа, а у самого дома даже успела вылезти реденькая зелёная травка.

До кареты Темершану проводил чеор та Дирвил. А возле её ждали. Темери узнала Янура, и сразу из сердца ушла половина утренней тревоги. Всё сегодня будет так, как задумали! Всё получится. Не может такой замечательный, ясный день принести неудачу.

Правда, что ещё считать неудачей…

Но до крепости-то она доберётся. И если ей повезёт, то может быть, наместник окажется хоть немного похож на старшего брата. Ровно настолько, чтобы не считать его врагом и не ждать каждую минуту удара в спину.

Рядом с дядей Янне, почтительно склонив голову, стоял хозяин Каннег. Значит, Шеддерику всё же удалось его убедить! Ещё двое были ей незнакомы, но Темери решила, что это наверняка телохранители хозяина Каннега. Она их по прошлому разу не запомнила. Да и лица тогда у них были скрыты.

Один из них стоял, подставив лицо весеннему солнышку, и так широко улыбался, что невольно захотелось сделать то же самое.

Но на это времени не было. Пришлось быстро забраться в карету, и та сразу тронулась. Темери вспомнила наставления Эзальты. Надо чаще выглядывать из окна, чтобы люди видели, что она — это она, и нет никакого обмана.

Через некоторое время к кортежу присоединился большой отряд военных — Темери глазам не поверила: одеты они были в красно-чёрную форму времён до нашествия. Такие камзолы носили солдаты её отца.

Звонко цокали копыта, люди останавливались, провожали кортеж взглядом… а потом впереди показались ворота нижней крепостной стены.

Старые серые камни, массивные опоры, зубцы наверху. Такой привычный силуэт. Стены, которые когда-то были родными. Ворота распахнуты.

Сверху, со стены, грохнул салют из ружей.

Потянулись знакомые каменные улочки старых дворянских семей. Сейчас здесь, наверное, живёт ифленская знать. Если цитадель — сердце крепости, то эти улочки — грудная клетка, ещё один щит. Когда-то не устоявший, но сохранившийся почти полностью.

Здесь — кузницы и мастерские, лавки сианов, кожевенников и ювелиров. Здесь всегда было интересней гулять, чем во внутреннем дворике, где каждый камень знаком с младенчества…

Здесь их тоже встречали. Но зевак было не так много, как в городе — ещё бы. Большинство здешних обитателей сейчас у главных ворот замка. Там развернётся основное действие.

Темери любила площадь у парадной лестницы.

Здесь мраморные ступени низким каскадом стекают от кованых ворот к чёрным полированным плитам площади. Здесь ажурные решётки, фонари и всегда — чайки. Чайки гуляют по перилам и карнизам, кружатся над головами. Они, как особая примета из прошлого, кружили и сейчас…

Людей на маленькой площади собралось много — на первый взгляд, свободного места не осталось вовсе, а ведь когда-то ей эта площадь казалась просто огромной. Гвардейцы в чёрной ифленской форме стояли так, чтобы не дать толпе оказаться на пути следования кареты.

Дверцу ей открыл хозяин Каннег, не Янур. Но шкипер стоял рядом, это успокаивало.

Шёлковое светло-зелёное платье, сшитое специально для этого дня, в свете солнца казалось почти белым. Высокую строгую причёску собирали в шесть рук, и сейчас собственная шея казалась ей непривычно голой, беззащитной.

Всё вокруг — слишком яркое, броское, особенное.

Запоминались не действия, а картинки: вот верхний ряд ступеней, на них, видимо, самые знатные представители ифленского общества, а в центре яркое пятно — светлейший чеор Кинрик. Даже в мыслях она избегала называть его своим женихом, но время нельзя остановить, а значит, избежать роли невесты не удастся. Всё ли она делает правильно? Не ошиблась ли, поверив ифленцам? Сейчас уже не важно. Сейчас уже не сбежать.

Ифленские флаги сине-чёрные, как грозовое море, на них — белая звезда с семью лучами, закрученными против солнца, знак империи. Число лучей равно числу колоний — так говорил когда-то Старик… «Который из лучей — наш?». Флаги треплет ветер.

Одежды горожан на самом деле — сдержанных цветов, Ифлен не приемлет ярморочной пестроты Побережья, но солнце творит чудеса. Когда-то давно на этой площади торжества проходили под флагами рэтшара, и всё было точно так же… или казалось точно таким же.

Чёрные ветки каштанов над стеной на фоне яркой синевы. Красные крыши верхнего города…

Новый залп салюта, и сверху по ступеням спускаются трое.

Темершана вгляделась в лицо светлейшего чеора Кинрика. Он действительно был красив — тёмные брови, волнистые волосы, светлые, как почти у всех обитателей островов, прямой нос. Словно ваятелем выведенные линии скул и подбородка. И холодный, почти презрительный взгляд серых глаз в обрамлении густых ресниц.

Что ж, она тоже не в восторге от их предстоящего брака, так что чувство взаимно.

За левым плечом Кинрика — незнакомый пожилой ифленец. Его взгляд не прочесть, а лицо как будто превратилось в маску, на которой — лёгкая почтительная улыбка, но больше ничего. Справа ожидаемо шёл Шеддерик. Кажется, его ничего в мире не заботило, и присутствовал он здесь только из чувства долга. Но Темери догадывалась, что глава тайной управы в тот момент как раз был при исполнении. Взгляд его направлен не на прибывших гостей, а на толпу за ними, на гвардейский караул…

Кинрик безупречно поклонился. Сначала хозяину Каннегу и шкиперу Януру, а потом — Темершане. Темери, вспомнив урок Эзальты, присела в принятом на островах «женском» поклоне.

Вперёд вышел пожилой ифленец и произнёс короткое приветствие, а потом с поклоном отошёл в сторону. Темери думала, что в крепость она отправится в сопровождении Кинрика, но оказалось, традиции ифлена считают иначе.

Руку ей подал Каннег. Ифленцы расступились, пропуская их вперёд — Янур шёл теперь немного позади.

Двадцать семь ступенек, каждая помнит следы её ног.

Тёплое солнце в затылок.

Крики толпы — не то восторженные, не то угрожающие.

Люди на верхней площадке — много. Знатные ифленцы, а их большинство, в основном стоят справа, в тени. Немногочисленные мальканы вынуждены щуриться на солнце, но они есть, они, как видно, действительно живут в цитадели. Враги? Друзья? Это ещё предстояло выяснить.

Ворота распахнулись, внутри заиграла торжественная музыка.

Родной чужой дом. Чужие стены…

Она запретила себе вспоминать, ещё выше подняла голову и двинулась вперёд, в главный зал крепости. Когда-то, как говорили старики, в нём полыхал открытый очаг, а мальканские путешественники, воины и купцы держали ответ перед рэтшаром о том, в каких местах побывали, что видели, с кем и о чём смогли договориться…

Темери помнила его как основной зал для церемоний. Здесь проходили торжества в дни Ленны, праздновались рождения и свадьбы. Сейчас у дальней стены по центру, между двух тёмных каменных колонн, стоял старый трон рэтшара, укрытый ифленским флагом.

И запах — едва уловимый, но знакомфй с детства… запах старого камня, открытого огня.

Темери остановилась в центре зала — по знаку шедшего перед ней церемониймейстера.

Янур и Каннег расступились, оставив её одну, но тут же их место заняли Кинрик и Шеддерик. А вокруг них выстроились солдаты и факельщики, словно отделяя от всего, что снаружи.

Зал не был пуст — небольшой оркестр играл в нише у входа. Люди потоком полились внутрь. Но поток этот был управляем и направляем. Они шли по кругу, снаружи ряда факелов. И каждый останавливался напротив, а церемониймейстер оглашал их имена и титулы.

Таково было официальное представление невесты ифленского дворянина. Представляли, оказывается, не Темершану. Представляли друзей и родичей жениха — невесте…

Длилось это долго, Темери успела устать, немного прийти в себя, успокоиться. Она всё равно никого не запомнила по имени. Но кое-что смогла увидеть в глазах приветствующих её чеоров и чеор.

Кому-то было просто интересно. Кому-то казалось унизительным представляться мальканке, и во взглядах тогда сквозило презрение и лёгкая скука. А у кого-то Темери вызывала раздражение и злость. Но в основном это всё-таки было простое любопытство…

Последним представлен был тот самый немолодой ифленец, что сопровождал Кинрика. Его Темери запомнила — благородный чеор та Торгил, первый советник Кинрика, старый боевой товарищ его отца, Хеверика, прежнего наместника Танерретского, того самого, кто командовал ифленцами во время нашествия.

Та Торгила в цитадели в день штурма не было. Никого из тех, кто сегодня ей был представлен, там не было.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Если неприятность возможна, она обязательно случится. Какой жуфовой задницы на представление явилась чеора та Роа? Старая интриганка год в крепости не показывалась, а тут принесли этхары на крыльях подарочек…

Хорошо хоть, ей хватило такта не устраивать никаких безобразий во время торжественной части. Так что первая половина церемонии прошла чётко по протоколу.

Люди Гун-хе ещё перед самым началом изловили и вывели вон двоих знатных горожан, на поверку оказавшихся чадами дома Шевека, сам Шеддерик вовремя перехватил и отправил домой не в меру любопытную компаньонку одной из бывших подружек Кинрика, и на этом неприятные сюрпризы закончились… ну, во всяком случае, пока не появилась она.

Ольтра та Роа. Образец элегантности — несмотря на свои шестьдесят шесть красиво прожитых лет, она всегда одета по последней имперской моде. Всегда в безумно дорогих украшениях. Полновата, демонстративно темноволоса, слегка надменна. Эта чеора умеет произвести впечатление. И кажется строгой серьёзной дамой ровно до того момента, как откроет свой напомаженый сухой рот. Шеддерик дорого бы дал, чтобы эта особа хоть раз дала повод отлучить себя от двора… а ещё лучше, прокололась бы на очередной интриге и лишилась бы самого важного для себя органа в пыточной камере и на самых законных основаниях.

Шеддерик попросил одного из агентов Гун-хе не спускать со старухи глаз, но был почти уверен, что своё чёрное дело она сделать успеет. Знал бы заранее, что это будет за дело, прибил бы, наверное, не задумываясь о последствиях…

Но самое мерзкое, он так и не уловил момента, когда всё случилось. Узнал уже потом, когда стал разматывать цепочку событий и как следует расспросил брата.

Который, если подумать, в этой истории пострадал только из-за своей наивности и ещё из-за того, что больше был озабочен, что не сообщил любимой женщине о предстоящем вынужденном браке. Из важных династических соображений.

День был… странный.

Словно заканчивается одна эпоха, начинается новая, но не для всего мира, а только для самого Шеддерика та Хенвила лично. Слишком яркое солнце. Слишком красивая, но торжественно отстранённая рэта Итвена — невеста брата. Слишком пёстрая толпа, в которой так легко спрятаться наёмному убийце.

Долгий церемониал.

Нехорошее предчувствие и ожидание обязательной пакости от судьбы.

Когда, наконец, появилась возможность выдохнуть, оказалось, что Шеддерика в кабинете ожидает посол Коанеррета, и это срочно. Потом оказалось, что старуха всё-таки устроила небольшое безобразие во время торжественного ужина, каким-то образом столкнув лбами двух молодых благородных чеор, которые, как Шеддерик знал доподлинно, ещё совсем недавно сами имели виды на Кинрика. Девицы подрались чуть ли не у ног рэты. Пришлось вмешаться советнику та Торгилу и одному из стражников, чтобы их унять и передать растерявшимся родителям.

Шеддерик тогда ещё подумал, что это не похоже на обычную манеру чеоры та Роа — как-то слишком мелко и несерьёзно. Стареет, что ли?

Отчитав не уследившего за старухой агента, Шеддерик вдруг понял, что сам находит для себя всё новые дела, чтобы держаться подальше от мальканки. Как будто его миссия выполнена и дальше о ней должен заботиться Кинрик.

Это было даже где-то смешно. Кинрик меньше всего хотел этой свадьбы и имел веские причины её не хотеть. Только усилившиеся безобразия на улицах Тоненга, пожалуй, и смогли его убедить в необходимости такого решения.

Но радости это не прибавит им обоим, и брату, и мальканке, а значит, надо быть рядом, надо заставить их научиться… ну хотя бы уважать друг друга. Как это сделать, Шедде примерно знал. Он неплохо успел изучить Кинрика, а совместное путешествие дало ему представление о характере рэты. Сердцем мальканки управляет чувство долга. Кинриком — страх потерять любимую женщину и страх погрязнуть в гражданской войне, от которой не скрыться, потому что именно Кинрик сейчас — наместник.

Меньше всего Шеддерику хотелось становиться сводней. Но предстояло ему, к сожалению, именно это.

В первую очередь — серьёзный разговор с обоими, а может, даже не один.

Когда долгая официальная часть завершилась, и гости разбрелись по залу, Шеддерик всё же заставил себя подойти к Темершане. Светски поклонился — вокруг было ещё много людей.

— Рэта Итвена, благодарю вас за вашу выдержку и спокойствие и прошу простить юных благородных чеор за их неуместное поведение. Если вы устали, вам совершенно не обязательно присутствовать здесь до конца. Позвольте проводить вас до ваших комнат. Там уже ждёт прислуга и ваши новые компаньонки.

Она безупречно поклонилась, подала руку. И лишь когда они оказались в стороне от посторонних глаз, в верхней парадной галерее, позволила себе немного расслабить плечи и выпустить его пальцы.

— Простите, благородный чеор… я думала, этот день будет длиться вечно…

Голос всё такой же отстранённый. И ещё она почему-то смотрела куда угодно, только не на Шеддерика.

— Что-то не так? Я могу что-то сделать для вас?

— Нет, просто… здесь всё изменилось, но камни-то те же самые. Если внизу новая мебель, и ковры, и светильники, и всё остальное… здесь по-другому. Здесь как будто время замерло. Камни помнят… и я помню. Но больше никого нет.

— Это тяжело, я понимаю. Может быть, потом вы решите построить себе новый дом в городе, а здесь будет… не знаю… музей. Или…

— Тюрьма.

— Для тюрьмы здесь слишком просторные залы и слишком красивая отделка.

— Вы улыбаетесь. Чеор Шеддерик… мне кажется, у меня не получится. Не получится хорошо сыграть свою роль. Я никого не запомнила. Несколько человек смотрели на меня с ненавистью, а та пожилая чеора в чёрном — с таким злорадством, словно уже подложила мне в постель дохлую крысу…

— Опишите!

— Кого?

— Сначала тех, кто смотрел с ненавистью.

Темери нахмурилась, как хмурилась всегда, когда ей приходилось напрягать память.

— Девушка в тёмно-синем платье…

— Не из тех ли, что устроили безобразную драку возле вашего кресла?

— Нет, нет… даже странно, эти две смотрели просто с любопытством, как все. Эта немного старше. И у неё родинка возле глаза.

Темери показала, где родинка. И опять не взглянула в глаза. Не эта барышня в синем её беспокоила, что-то совсем другое. Но разве выпытаешь вот так, посреди коридора. Да и надо ли выпытывать? Стоит ли эти проблемы всё ещё считать своими? Да что ж она не смотрит в глаза-то. Как будто провинилась в чём.

— Я понял, кто это. Ещё?

— Два пожилых чеора, один с усами, полный и хмурый. Второй, возможно, его сын. Они подошли вместе. Да ведь за взгляд не наказывают. И не хочу я… как будто клевещу на людей.

— Темери, ваша жизнь зависит от того, насколько быстро нам удастся найти ваших врагов. Я просто проверю тихонько их, они даже не заметят. Или вы решили, что я сразу кинусь их убивать?..

Вздохнула. Может, она что-то такое и подумала, но сама поняла, насколько её подозрения безосновательны и глупы. И промолчала.

— А дама, конечно, чеора та Роа. Чёрная шляпа, красные губы и чёрный же парик.

— Парик? Я думала, она просто красит волосы. Да, это она.

— Не принимайте от неё подарков и не разговаривайте с ней наедине. Это злобная вредная старуха, которая делает гадости просто ради того, чтобы насладиться чужим горем.

— Хорошо. Не буду.

Некоторое время прошло в молчании. Надо было вести её дальше, в конце концов, девушке нужен отдых, да и слуги устали ждать… но оставлять разговор не оконченным было не в правилах Шеддерика.

— Я чем-то вас обидел? Что случилось?

— Всё хорошо, — сказала шепотом, а потом вдруг в испуге вскинула взгляд — всё действительно… не так плохо. Не думайте, что я обманываю. Всё идёт как надо, наверное. И дело, конечно, не в вас. Наоборот, когда вы рядом, как-то спокойней. Я привыкла уже, что вы всегда знаете, что делать, так что даже если это и не так, всё равно мне легче. Просто немного страшно. Это пройдёт. Я обещаю. Всегда проходило.

Шеддерик не верил ни единому слову, но что он мог сделать? Для Темери не подходил ни один из тех способов утешения девиц, которые были ему знакомы. Ни обнять. Ни наговорить комплементов… не говоря уж о менее скромных вариантах.

— Идёмте, — вздохнул он. — Мы почти пришли.

Она остановилась возле дверей в бывшие апартаменты наместника Хеверика. Даже подошла к тёмным от времени дубовым дверям, отделанным бронзой.

— Здесь жили родители. Нам с братом было строго запрещено сюда входить. Но мы всё равно пробирались…

— Недаром наместник Хеверик выбрал эти комнаты для себя. После его смерти они пустуют. А сейчас там и вовсе ремонт. Идёмте же.

— Конечно. Вы, должно быть, торопитесь.

Шеддерик отвечать не стал. Не то, чтобы он торопился, нет. Но было неприятное ощущение, что в пустом коридоре за ними кто-то тайно наблюдает. Обычно у апартаментов наместника всегда дежурили гвардейцы. Сейчас их не было, и это вызывало смутное чувство непорядка. Впрочем, интуиция вещь ненадёжная. Сегодня поможет, завтра обманет. Верить ей глупо. Но подстраховаться никогда не повредит.

Короткая лестница, покрытая вытертым синим ковром. Две одинаковые двери, намного скромней, чем та, за которой скрывались комнаты наместника. Левая заперта, правая приоткрыта. У входа, как и положено, гвардеец.

— Ну вот, пришли. Кто здесь раньше жил?

— Кормилица брата со своими детьми, их у неё было трое. А вот здесь, напротив, жил брат. Я ему завидовала, там из окон видно бухту.

— Понятно. А где жили вы?

Темери улыбнулась.

— Считалось, что я уже достаточно взрослая. Выше этажом было девичье крыло. Правда, кроме меня, там обитали только три компаньонки и наша прислуга. Что там сейчас?

— Жилые комнаты придворных. Завтра всё увидите.

Шеддерик был уверен отчего-то, что в пустом гулком коридоре Темершане грозит большая опасность, чем в личных покоях. Знал бы, что всё совсем не так, пожалуй, не торопился бы спихнуть её под опеку прислуги.

— А сами вы? Где обитаете? Или я не должна спрашивать?

Да откуда же столько любопытства? Почему именно сейчас она начала задавать вопросы? Шедде ответил:

— Квадратная башня, верхний этаж. Там, кажется, раньше тоже жили слуги. У ретаха было много слуг. Рэта, вам следует отдохнуть. Завтра увидимся. Утром придёт церемониймейстер, сообщит о завтрашних парадных приёмах. Они традиционны. Но их как раз не нужно бояться. Это всё будет в Цитадели, и рядом с вами всегда будут надёжные телохранители.

— Понимаю. И благодарна вам за это.

Шеддерик распахнул дверь, пропуская её вперед. Вскочили и мигом выстроились вдоль стены четыре девушки. Две горничные и две компаньонки — обе мальканки, обе — из проверенных, лояльных ифлену дворянских фамилий…

Старшая из них по жесту чеора присела в безупречном поклоне и представилась Шионой. Шеддерик понял, что Темершана теперь в надёжных руках, и он, наконец, может вернуться к другим, не терпящим отлагательства делам.

Мальканка немного помолчала, потом как-то быстро и неловко поклонилась ему и попросила девушку представить остальных.

Шеддерик поднял на прощание руку и ушёл.

А тревога никуда не делась.

Он вернулся в зал, где прислуга уже начала убирать остатки торжественного ужина. Гостей там не осталось.

Зато учтивый посыльный передал, что в кабинете его ожидает Гун-хе с докладом о тех событиях, что всё-таки произошли во время церемонии представления, но укрылись от глаз самого Шеддерика.

Цитадель Тоненга появилась чуть ли не семь веков назад. Сначала это была крепость с толстой стеной, направленной к морю, и одним единственным главным зданием, круглой башней, служившей одновременно и маяком и дозорным постом. Потом здание постепенно достраивалось, реконструировалось, расширялось. Появлялись новые башни, залы, галереи, внутренние дворики. Вокруг выросло две новых стены с воротами и защитными бастионами.

Век назад всё это пришло в упадок из-за отсутствия серьёзной опасности с моря, и часть здания была разобрана и переделана с учётом пожеланий тогдашнего правителя: чтобы было больше света и простора, а также, чтобы жильё ретаха выглядело современно, и знатные гости удивлялись и восхищались красотой и убранством его залов.

Именно в этой части как раз и проживали сейчас богатые ифленские и мальканские дворяне. А более древняя и менее нарядная часть досталась слугам, гвардейцам и придворным сианам. Шеддерик относил себя более к обслуге старого наместника, нежели к членам его семейства, так что выбрал себе удобные, но аскетичные комнаты подальше от праздничных залов и парадных гостиных. Здесь можно было без опасений встречаться с агентами, а толстые древние стены исключали возможность прослушивания.

В самом начале опытный сиан обследовал всю башню и доложил, что не нашёл магических ловушек, иллюзий и каких-либо средств для наблюдения за происходящим в комнатах.

Личные комнаты Шеддерик разместил наверху — там узкие окна открывали вид на бухту с одной стороны, а с другой — на крыши Тоненга. Кроме того, у «городского» окна рос старый каштан, каждую весну радовавший красивыми ароматными цветами.

Кабинет же имел лишь одно маленькое окно, выходившее во внутренний дворик.

Из него можно было любоваться замшелой соседней стеной замка и крышей навеса, под которым хранились дрова.

Сводчатый беленый потолок, кованая люстра на десять свечей, стол у окна из тяжёлого тильского дуба. Золотой чернильный прибор. Стеллажи с книгами и справочниками, карты на стенах. Три кресла с резными спинками работы известного ифленского мастера. Вот и весь интерьер личного кабинета главы тайной управы.

Когда Шеддерик вошёл, Гун-хе, было задремавший на том из кресел, что стояло в стороне от окна, тут же вскочил и замер, вытянув руки вдоль тела. Он не знал наверняка, что Шеддерик та Хенвил будет один, и на всякий случай продемонстрировал знание установленного порядка приветствия возможному гостю. И лишь когда дверь за хозяином кабинета закрылась, он подошёл к столу и положил на него несколько конвертов. Гун-хе был из тех людей, что при посторонних считают долгом сохранять каменное выражение на лице, но в кругу своих мог позволить себе расслабиться и выражать эмоции, как все обычные люди. Он даже слегка улыбнулся, когда Шедде жестом предложил ему вернуться в облюбованное кресло.

— Из дома Шевека никого замечено не было. Разве только наняли новичка. Но насколько я знаю, обученную молодёжь они пока на улицы не выпустили. И до серьёзных дел тем более допустить не могли. Так что тут вы зря беспокоились.

— Хорошо.

— Чеора та Роа имела непродолжительную беседу с вашим братом. Инициатива была её. При разговоре присутствовали другие дамы. Ваш брат старался держаться корректно и довольно быстро от неё отделался.

— О чём говорили, неизвестно?

— Отчего же? О модных украшениях и о магических копиях с известных ювелирных шедевров. Начали разговор, впрочем, с подарка, который она хочет сделать чеору наместнику к свадьбе. Кинрик выслушал, не перебивая, потом вмешалась одна из девушек, что в тот момент были рядом, и попросила у чеоры та Роа адрес ювелира, который делал ей колье. Чеора охотно стала разъяснять, что это не оригинал, а магическая копия, и что с ними работают ювелиры-сианы, которых много на островах, а в Тоненге всего лишь два. Мне продолжать?

— Да, пожалуйста.

— Разговор женщин увлёк. Кстати, я раньше не знал, что одно простое украшение может нести в себе память о материале и качествах стольких украшений, сколько в состоянии на него закрепить сиан-ювелир. Я думал — это всегда что-то одно. И что такие копии делаются, чтобы оригинальная ценность не покидала шкатулки, и чтобы исключить риск грабежа. Но, по словам чеоры та Роа, она имеет несколько простых цепочек, помнящих образы драгоценностей, каких у неё никогда не было — например, знаменитых бриллиантов Ифленской императрицы. Ваш брат некоторое время делал вид, что внимательно слушает, потом тактично попрощался и удалился из зала.

— Куда направился?

— В город. Адрес вам известен.

— Понятно. Ещё что-нибудь?

— Посол Коанеррета пытался подкупить одного из личных слуг наместника. Парень взял деньги, как инструктировали. Получил информацию и передал мне.

— Что хотел? Покушение? Узнать что-то?

— Постоянный контракт — наблюдение, сбор торговой информации по армейским поставкам. Ничего, что угрожало бы жизни наместника.

— Слуга получает дополнительное жалование? Если нет, распорядись. Будет законное основание втюхивать ретаху Ческену дозированную и полезную для нас информацию. Пусть договорится о цене и начинает работать.

Гун-хе снова хитро улыбнулся:

— Уже сделано.

— Это всё?

— Да.

— Хорошо. Действительно, это важно. Кстати. Что-то новое о хозяине Каннеге узнали?

— Достоверно — ничего. Кем был, чем занимался до войны — никто не знает. Самые ранние сведения о нём пятилетней давности, когда он поселился по нынешнему адресу.

— Интересно. Ладно, час поздний, ступай. Завтра увидимся.

И нет бы, обратить внимание на бирюльки чеоры та Роа. Почему-то Шеддерик решил, что ушлый молодой посол сопредельного княжества важнее. И занялся изучением контрактов, которые этот самый посол несколько часов назад ему настоятельно передал для изучения и скорейшего подписания…

Рэта Темершана Итвена

Торжественный ужин. Теперь Темери знала, что такое торжественный ужин по-ифленски. Это много речей, заздравные тосты в честь наместника. Красиво оформленная, но не особенно вкусная еда, которую жалко пробовать, чтобы не нарушить художественной гармонии на столе. И обязательный небольшой скандал, учиненный с подачи какой-нибудь скучающей знатной дамы.

Сначала она думала, что драка двух юных чеор у её кресла — вещь редкая, и это именно ей так повезло, но оказалось — нет.

Невозмутимый и вездесущий южанин, с которым Темери познакомилась в день приезда в Тоненг, пояснил, что такие события случаются регулярно, и что виной тут больше зимняя скука и общая тревога, разлитая над городом, нежели какая-то особая невезучесть рэты Итвены.

Ужин этот длился, казалось, бесконечно, и заканчиваться не собирался. Темери, свыкнувшись немного со своей декоративной ролью, слегка успокоилась и продолжила наблюдать за людьми и обстановкой.

Благодаря урокам добрейшей нянюшки Эзальты ей не требовалось всё внимание уделять манерам и застольным ифленским ритуалам, так что она продолжала потихоньку наблюдать за гостями и пытаться запомнить о них хоть что-то. И зря, наверное. Потому что к концу вечера в голове всё основательно перепуталось.

После первого представления хозяин Каннег покинул цитадель, распрощавшись вежливо с чеором Шеддериком и ещё несколькими знатными ифленцами, а вот шкипер Янур продолжался почти до конца. По его словам, он мог бы и ещё задержаться, но Тильва будет беспокоиться, а это нехорошо. Темери обещала обязательно отправить им весточку, как только будет возможность.

С Кинриком ей поговорить так и не удалось. Да и не хотелось, если честно. Высокомерный, холодный, слишком презрительно настроенный ко всему, что происходит в зале, молодой наместник вызвал скорей желание держаться от него подальше, нежели затевать с ним разговоры.

Если Шеддерик при первой встрече сразу пробудил в ней страх и гнев, то его брат — только вот это ощущение непреодолимой дистанции между ними.

Может быть, это потому, что она уже привыкла видеть в ифленцах людей, таких же, как обитатели Побережья. А может просто Кинрик пока ещё не дал повода составить о себе мнение — ни хорошее, ни плохое…

Словом, Темери на приёме было тревожно, немного скучно и грустно, потому что невольно вернулись воспоминания о приёмах других. Тех, что устраивал отец. И когда Шеддерик та Хенвил сказал, что оказывается, можно уйти и отдохнуть, это вызвало такое облегчение, что она даже сказала об этом вслух…

Когда он решил вдруг проводить Темершану до отведённых ей комнат, скука и грусть сами собой куда-то ушли, а тревога — осталась, и даже возросла. Именно потому она тянула время, отвлекая чеора та Хенвила от, несомненно, важных, непременно тайных и обязательно срочных дел.

Странно. Если ещё совсем недавно Темери была бы рада остаться в безвременье, (хотя в монастыре, во времена до появления в её жизни ифленского наместника и его красноречивого старшего брата, у неё был выбор, и была возможность выйти из-под покровов Великой Матери, попробовать начать жизнь набело, хоть прислугой в богатом доме, хоть наставницей или компаньонкой), то сейчас, напротив, просто сидеть и ждать чужих решений у неё не было никаких сил.

В просторной уютной комнате догорал камин, разливая по ней сухое ароматное тепло. В канделябрах мерцали свечи. Всё здесь было новым, незнакомым, но при том неуловимо походило на привычные, с детства знакомые вещи. Может быть, потому что сами эти стены ей были хорошо знакомы?

Если бы она сейчас была одна, она поздоровалась бы с каждым камнем камина, с этими шершавыми стенами. Но она была не одна.

Кровать под синим бархатным пологом, картины. Часть стен обита светлой узорчатой тканью, но одна, за камином, осталась неоштукатуренной, словно специально, чтобы сохранить ощущение глубокой старины.

На полу тёплые ковры, на окнах шторы из той же ткани, что и полог над кроватью. Высокий сводчатый потолок закопчён десятками свечей и факелов, горевших в этом помещении уже несколько столетий.

Темери слегка растерялась, когда оказалось, что в комнате её ждёт целый штат прислуги, особенно учитывая, что уже десять лет ей не нужны были помощники для того, чтобы справляться с простыми бытовыми проблемами.

Двое были горничными, Хантери и Дорри, — молоденькие ифленки в одинаковых сереньких платьях с передниками. Видимо, здесь такая форма для женщин-служанок. Мужчины-слуги носили одинаковые синие с чёрной отделкой ливреи. Темери сразу поняла, что проблем с девушками не будет. Их взгляды светились любопытством, в них не было ни вражды, ни обычного для выходцев с островов высокомерия. Возможно, они уже очень давно живут в Тоненге, и надо будет потом их подробней об этом расспросить… но не сейчас же. Темери устала, а девушки — по лицам видно — хотят побыстрей избавиться от сегодняшних обязанностей, и может, заняться любимым делом любой младшей прислуги — тихонько пообсуждать новую хозяйку.

Темери попросила их прийти утром и отпустила восвояси.

Но слуги — это слуги. Компаньонки, это другое. С этими девушками Темери предстояло проводить много времени. Нянюшка Эзальта помнится, обмолвилась, что девушки в этом статусе на островах пользуются особыми привилегиями и не считаются слугами. Это что-то среднее между подругой, наставницей и личной помощницей хозяйки. Компаньонка поможет распутать сложную шнуровку корсета, если хозяйка носит корсет, расскажет последние сплетни — но она не обязана, например, прибирать за хозяйкой постель или подавать завтраки. Когда-то такая помощница у Темери была — недолго. В день четырнадцатилетия её признали взрослой девицей, выделили отдельную комнату в девичьем крыле и познакомили с компаньонкой, которая должна была занять рядом с ней место, которое раньше занимали сначала мама, потом — няня. Та девушка погибла в день нашествия. Темери не была свидетельницей того, как это случилось, но видела тело.

Шиона была черноволоса и зеленоглаза, а когда улыбалась, то было видно небольшую щербинку между зубами. Пожалуй, с ней можно будет иметь дело, а вот вторая девушка Темершане совсем не понравилась. Нет, она не была дурнушкой, даже напротив, таким густым волосам красивого медового оттенка могла бы позавидовать любая модница, но…

Всё равно с ней было что-то не так. Не нравилось, как эта девушка отводит взгляд. То, что она всё время смотрит в пол, и даже улыбается, поджимая губы. Впрочем, никто ведь не заставлял её любить. Просто надо к ней присмотреться внимательней. Темери постаралась запомнить её имя — Вельва Конне.

Темери, если честно, и Шиону-то не собиралась обременять особыми обязанностями.

Шиона приветливо рассказала, как устроен уклад в замке, и что Темери ждёт назавтра. Оказалось, ничего страшного. Будет приём, перед которым — традиции велят! — наместник и его ближайшее окружение поднесут невесте особые приветственные дары.

Девушка пояснила, что скорей всего это будут драгоценности и предметы роскоши. Совершенно необязательно будет всё это надевать на себя — что-то потом можно будет и передарить или даже продать. Но каждый из дарителей будет, несомненно, счастлив, если его дар придётся невесте наместника по душе, и она наденет его на торжество или праздник.

Шиона разложила на кровати лёгкую белую сорочку, украшенную кружевом.

Темери тепло попрощалась с компаньонками, закрыла за ними дверь на задвижку и с удовольствием выбралась из красивого, но слишком тяжёлого и тесного платья, ещё раз порадовавшись, что оно не предполагает корсета, и снять его при должном терпении можно самостоятельно.

Она подбросила в камин полешко, подвинула к нему кресло… но вдруг замерла, осенённая внезапной мыслью.

Это комната кормилицы. Это одна из тех самых комнат… из-за которых, в большей мере, её и переселили на верхний этаж. Исключительно для блага самой маленькой Темершаны, разумеется. Потому что у этих комнат был секрет. Секрет, о котором знали очень немногие даже при дворе рэтшара, что уж говорить об ифленцах.

Конечно, ей тут же захотелось проверить, действуют ли старые механизмы, и всё ли осталось в неприкосновенности с времён её детства.

Темери ещё раз проверила, надёжно ли заперта дверь, а потом со свечкой очень внимательно осмотрела стену у камина и вскоре обнаружила то, что искала — небольшой камень у самого пола, на толщину пальца выступающий из стены. Точно такой был и в комнате брата, и в её собственной комнате — разумеется, до того момента, как рэшар заподозрил, что его дочурка ночами не спит в своей постели, а деятельно осваивает систему древних ходов в стенах, которых в старой части цитадели было предостаточно. Вот в новой их было мало. При реконструкции, случившейся около века назад, многие из них были замурованы.

Осторожно, носком шёлковой туфельки, она надавила на камень, сначала расстроилась, что ничего не вышло, а потом, осмелев и слегка разочаровавшись, надавила на камень сильнее — и ход открылся, как открывался всякий раз, когда она так делала в прошлом.

Что-то в глубине стены хрустнуло, защёлкало. Где-то полилась вода — и вот уже между камнями появился неровный зазор.

Дверь открылась со скрипом, и Темери решила, что смажет её при первой же возможности. А то ведь и стражник у входа в её апартаменты, чего доброго, заинтересуется подозрительным шумом.

Из прохода веяло холодом, землей и приключениями. Там было абсолютно, непроглядно темно.

Темери сунула голову внутрь, поводила свечкой — и тут же наткнулась на один из знаков, которые сама же и оставила десять лет назад.

Ах, если бы не взрослые, решившие почему-то, что высокая центральная башня замка — самое надёжное место… может быть, тогда они все смогли бы спастись в этих ходах. Но взрослые были напуганы и не собирались слушать негодную девчонку, которая всё равно не знает, как из этих самых проходов выбраться наружу.

Да, она не знала. Но была уверена, что тогда просто не успела найти.

Как бы темнота секретного хода ни манила, Темери, мысленно посмеиваясь над собой, выполнила обязательные, ещё в детстве продуманные до мелочей приготовления. Разворошила постель и уложила под простыни подушки и одежду так, чтобы казалось, будто там и вправду кто-то спит. Вынула из подсвечника ещё две свечки. Отперла и приоткрыла окно. Даже успела бросить взгляд в уличную темноту. Убедилась, что этаж невысокий, внизу — каменная площадка и небольшой фонтан, а вот охраны или стражников не видно. А, нет, видно — на галерее противоположного крыла. Но это далеко. Если бы она и в самом деле решила вылезти через окно на улицу, вряд ли бы он смог это заметить. Слишком в этом дворике темно. А как снег окончательно стает, будет совсем непроглядно. Если кто-то сюда вломится, то в первую очередь подумает, что она покинула комнату через окошко.

Няня много раз приходила к таким выводам и всегда жаловалась рэтшару на маленькую Темери, что она, как мальчишка, лазает по крышам и путает окна с дверями. Тем паче, что поймать девочку на горячем никому так ни разу не удалось.

Счастливые времена, полные странствий по неведомым местам, секретов, удивительных открытий… Темери удивилась, как быстро и легко они её нашли, эти самые забытые времена. Как быстро разбудили в ней то, что она сама безуспешно пыталась вернуть, то, что казалось мёртвым, похороненным где-то в болотистых лесах севернее Тоненга. Найти себя саму. Ту весёлую, сообразительную, склонную рисковать девочку, которая, оказывается, никуда не исчезла, просто стала тихим подземным привидением родного замка, терпеливо ждавшим встречи и, наконец, дождавшимся.

Одну из свечей Темери зажгла и оставила на пыльных камнях, отмечая выход. Вторую зажала в руке. Это запас на всякий случай, если вдруг каким-то образом заблудится… или если подвернётся что-нибудь интересное. А в замке, полном ифленцев, это самое «интересное» вполне могло и встретиться.

Она быстро и легко сориентировалась: на стенах всё ещё белели, ничуть не изменившись, оставленные мелом «секретные» знаки.

Первым делом Темери решила проверить бывшую свою спальню. Что там сейчас? Чеор та Хенвил говорил, комнаты придворных. Чьи? Ифленцев? Малькан?

Узкий проход разделился на два — один коридор пойдёт, она знала точно, вдоль бывших комнат ретаха и всего через несколько шагов будет завален строительным мусором и камнями. Второй узкой лестницей, каждая ступенька в один камень, поднимется на следующий этаж. Третья комната от поворота когда-то принадлежала ей…

Даже Темери, поднимаясь по этой лестнице, задевала плечами обе стены и была вынуждена наклонять голову. Взрослому мужчине было бы намного труднее. Пришлось бы, наверное, присесть и пробираться боком. Дядя Янне, наверное, не смог бы тут пролезть. Ну, по крайней мере, быстро — не смог бы.

Темери остановилась у тайного входа. Прежде, чем убрать деревянную слуховую заглушку, переставила свечку так, чтобы её луч не смог проникнуть в комнату даже случайно.

Внутри кто-то был. Слышались шорохи, потрескивание камина. Лёгкие шаги.

А потом рядом, словно в одном шаге, раздался надтреснутый старческий голос:

— Я тебе сказала, милая, не стоит и пытаться. Если твоя цель наместник, то смысла опаивать его я не вижу. Он женится не по любви, а для блага государства.

— Я не собираюсь никого опаивать. И кто тебе сказал, что дело в наместнике? — Этот голос показался Темери знакомым. — Я тебе плачу не для того, чтобы ты давала мне советы. Ты вообще в замке находишься из милости, и если вдруг кто узнает о твоих делишках… например, советник та Торгил…

— Красавица, как ты думаешь, где тайная управа, когда им нужно, добывает редкие зелья? Совет я тебе дала бесплатно. Так что забирай свою склянку и…

— Послушай. Это моё дело, как я использую твои травки, ладно? Ты взяла задаток.

— Я его верну хоть сейчас! — старуха явно набивала цену, но покупательница не чуяла подвоха.

— Не надо возвращать. Послушай… я добавлю ещё денег! Просто послушай. Ты ничем не рискуешь. Мой друг говорит, что дело верное. И если у нас всё получится, то я смогу предложить тебе вдвое к нынешней цене.

— Втрое, — невозмутимо поправил старческий голос. — А если не выгорит, я с твоего приятеля возьму вчетверо. За ущерб от необходимости уехать из этой тёплой комнаты в негостеприимные места к западу от Танеррета. А в моём возрасте переезды даются очень тяжело. Ах да. Задаток тоже следует увеличить. Из тех же соображений.

— Это воровство! — прошептал молодой голос.

— Я дала тебе полезный, и заметь, красивая, совершенно бесплатный совет. Не воспользоваться им — глупость. А за глупость следует платить.

— Ты у меня попомнишь… хрычовка соттинская, карга беззубая! Вот увидишь, что я с тобой сделаю, когда всё получится.

— Не дерзи, — так же спокойно и насмешливо прошамкала старуха. — Прокляну.

Молодой словно кляпом рот заткнули. Испугалась. Темери подумала, что, наверное, старуха не лгала. Голос был ровный и спокойный — честный. В нём не было угрозы, разве что лёгкое удивление от того, что девица осмелилась так непочтительно относиться к своей пожилой собеседнице.

После непродолжительной паузы старуха требовательно произнесла:

— Деньги!

Что-то увесисто звякнуло — должно быть, монеты в мешочке ударились друг о друга, когда тот падал в её ладонь.

— Давай склянку. Будет тебе заговор. Только помни, что действовать будет день-два после применения, не больше.

— Больше и не надо! Благодарю, чеора.

Хлопнула дверь. Старуха отошла куда-то, было слышно, как она шаркает по полу, что-то бормочет. Плеснула вода.

— Чеора… — наконец, пробормотала она. — Все теперь чеоры… всем теперь хочется, чтоб в них хоть немного ифленской крови было… а не в них самих, так в их потомках… какая всё-таки бестолковая девица.

Темери осторожно вернула заглушку на место. Весь разговор она слушала, затаив дыхание: испугалась, что её заметят. Хотя они с братом проверяли много раз — даже если ухом прижаться к щели со стороны комнаты — ничего слышно не будет. И это не магия! Всякая магия давно бы развеялась. Да и ифленские сианы по её следам смогли бы обнаружить тайные ходы. А этого не случилось.

И вздрогнула, услышав ещё один знакомый голос. Тень Ровве проявилась на границе света свечи.

Темери давно перестала считать его загадочным и священным слугой Великой Матери, решив для себя, что он стал её Покровителем только потому, что по каким-то причинам не смог стать Покровителем Шеддерика Хенвила. И даже не по каким-то, а по одной вполне очевидной причине — Шеддерик же говорил, что проклят. А у проклятых не может быть Покровителей.

— Я смотрю, у тебя входит в привычку подслушивать тайные частные разговоры. Какое интересное место! Удивительно, как Шеддерик его не обнаружил.

— Это не так-то просто. Некоторые коридоры друг с другом никак не пересекаются, некоторые затоплены, а есть такие, которые были завалены ещё при ремонте. Или осыпались. В некоторых частях замка их, может, и совсем нет.

Темери вдруг поняла, что отвечает шепотом.

— Ты не тех подслушиваешь. Идём!

— Куда?

— Наместник вернулся из города. Знаешь, где он живет? Впрочем, он не пойдёт к себе в спальню… Он пойдёт к Шедде. Ты узнала, где живёт Шеддерик? Нам туда.

— Я не хочу их подслушивать. Это как-то нечестно и некрасиво…

— Зато может быть полезно.

Темери знала, как попасть в квадратную башню. Это было даже близко. Один наклонный коридор и пара узких, не очень надёжных лестниц.

Когда пришли, ссора была уже в разгаре.

— Шеддерик, какого жуфа! Я не должен перед тобой отчитываться. Кого я люблю, с кем я сплю, это моё дело. Я согласился на эту свадьбу только потому, что была реальная угроза восстания. Но сейчас-то вроде бы всё спокойно…

— Спокойно? Может быть. За два дня многого не добьёшься. Да, некоторые лидеры возможного бунта согласились с нашими аргументами, но бунтовщики — и тебе бы следовало об этом догадаться, не единая сила, которая возникает неведомо откуда и неведомо как. В городе одновременно живут и действуют с десяток группировок, которые рады любой неприятности по эту сторону стен Цитадели. Не считая неофициальной, но реально существующей власти в отдельных кварталах и районах. А где-то бандиты и есть власть. Твоя свадьба — это начало. Предстоит ещё море работы.

— Мне нужна просто отсрочка. Месяц. Не больше.

— Через месяц откроется навигация. Император пришлёт свои корабли. К этому моменту ситуация в Тоненге должна быть полностью в твоих руках. Отсрочки этому не способствуют.

Темери слышала, как один из братьев мечется по комнате, изредка натыкаясь на мебель. Она ничуть не сомневалась, что это Кинрик.

— Ты так торопишься, как будто надеешься, что это избавит твою мальканку от возможных покушений.

— Да не этого я боюсь, дурень, — Шеддерик тоже слегка повысил голос. — Хотя, может, немного… но дело в другом. Город притих и ждёт, кто окажется сильнее. Мы с тобой, или те, кто готовит эти пока ещё гипотетические покушения.

— Если моя невеста узнает…

— То что?

— Если она, или кто-то из её сторонников сделают что-то с Нейтри…

— Так спрячь свою подружку. Убери её из города. Это, кстати, будет верным решением со всех сторон. В том числе и для её безопасности. И… никому не говори, куда спрячешь. Даже мне.

— У него есть женщина, — шепотом сказала Темери, испытывая при этом невероятное облегчение. Значит, этот молодой человек способен любить, сопереживать. Может быть, невидимая петля на шее Темери всё же не затянется. Может быть, она получит хотя бы небольшую свободу…

Между тем Шеддерику удалось немного успокоить брата.

Голоса стали тише, мягче.

— Если хочешь, я сам поговорю с чеорой Нейтри.

— Она тебя растерзает. Она не верит в серьёзность угрозы. Я… сам. В конце концов, это моя проблема. И как ты правильно заметил, я наместник, и должен научиться решать это всё без посторонней помощи.

— Вот и хорошо.

После паузы Кинрик спросил:

— Шедде… ты хотел мне что-то сказать.

— А, да. Будь с ней помягче. С мальканкой. Всё-таки она здесь, чтобы помочь нам наладить мир, а не потому, что вдруг захотела испортить тебе жизнь.

— Я не знаю её. И не хочу знать. Но я подумаю над этим.

— Ладно. Иди, час поздний.

— Почему мне кажется, что ты снова меня надул?

— Это ничего. Главное, доживи до весны, — немного невпопад ответил глава тайной управы и замолчал. На этот раз очень надолго.

Темери слышала, как затворилась дверь за ушедшим наместником, а Шеддерик остался в тишине. Но он был в кабинете — она слышала какие-то движения, шаги, звук передвигаемой мебели. В конце концов, устала ждать. Поняла, что ничего интереснее уже не услышит.

Да и первая свечка почти догорела.

Темери на всякий случай зажгла вторую свечку от первой и поспешила назад.

А когда оказалась у своей комнаты, тихо попросила:

— Ровве, не исчезай. Расскажи о чеоре та Хенвиле. Ты же знаешь его лучше. А со мной он… не очень разговорчив. Или ты не можешь?

— Я ведь не всеведущ, — вздохнул призрачный ифленец, — Но ты ему нравишься. И… в нём есть сожаление, много сожаления. Он не желает тебе зла, если ты об этом хотела услышать.

Темери покачала головой.

— Да нет, не об этом. Например, как вы познакомились? Каким он был раньше? И… что это за проклятие, из-за которого он… из-за которого саруги?

— Это долгий разговор, Темершана та Сиверс, а у меня мало времени. Кроме того, я не думаю, что вправе раскрывать его секреты даже вам. Он бы не захотел, я думаю.

— Ваше знакомство — тоже секрет? — расстроилась Темери.

— Да нет, оно как раз не секрет. Это было в Коанеррете. Он служил посланником Танерретской провинции при дворе рэтшара Ческена. А я трудился там же предсказателем и помощником землемера. Предсказатель — должность ненадёжная, слишком много конкурентов. А вот всё, что касалось картографии, изучения незнакомых территорий — это меня влекло и интересовало. Сильнее этого меня привлекала только большая библиотека рэтшара. К сожалению, наукой я мог заниматься, только находясь в должности помощника землемера, это не совсем то, чего мне хотелось, потому что работали мы не на местности, а в основном с документами прошлых лет, записями об изысканиях в предгорьях Улеша на севере и Данвенского хребта на западе. Деньги, правда, ретах платил неплохие, а дома… дома меня ждала незавидная участь недееспособного младшего сына в семье потомственных военных. В общем, выбор у меня был маленький.

Тень Ровве скользнула над полом, остановилась подле камина, и там стала как будто более материальной, плотной.

Темери подвинула к огню кресло и подбросила ещё полешко. Помня о гвардейце за дверью, говорить нужно было тихо, почти шепотом. Интересно, а он может услышать её Покровителя?

Она улыбнулась, подумав, что Шеддерик обязательно бы попробовал проверить, например, попросив Ровве что-нибудь закричать.

— Я был единственным ифленцем в Коанере. Хотя, нет. Не в городе и не в стране, конечно, а на службе у рэтшара. Так-то там есть и купцы, и переселенцы, и даже артисты. Рэшар попросил меня познакомиться с новым посланником империи поближе. Я должен был наблюдать за ним и докладывать правителю о малейших странностях его поведения. Задание мне понравилось — по крайней мере, это позволило бы мне хоть изредка говорить на родном языке. Но я не шпион и не воин, я не очень годился для такой работы. Вскоре нас представили на каком-то приёме. Вы, должно быть, заметили, знакомство со Шеддериком на всех производит неизгладимое впечатление.

Темершана поёжилась, вспомнив это самое впечатление, и кивнула. В особенности почему-то помнились окровавленные рукава и мертвенный взгляд чеора та Хенвила, когда он пришёл к пресветлой просить помощи — в деревенской гостинице неподалёку от монастыря. В день гибели самого Ровве.

— На том приёме благородный чеор изволил напиться в хлам и поссорился сразу с тремя молодыми и, скажем так, не очень любящими ифленцев дворянами. Драка обещала быть грандиозной, особенно если учесть, что в секунданты он позвал меня.

— И как же вышло, что вы оба остались живы?

— Да всё просто. Я рассказал рэтшару, а он испугался международного скандала и пресёк безобразие. Шеддерик обижался на меня дней десять, — я потом узнал, что это был красивый план самоубийства. Правда не очень надёжный, чеор та Хенвил прекрасно стреляет, даже когда сильно пьян. Потом он мне был даже благодарен — но это уж после того, как заполучил себе чёрную руку. А тогда… тогда наместник Хеверик получил ноту протеста, а Шедде — приказ покинуть страну, если не поклянётся больше не участвовать в дуэлях, пока занимает должность посланника. Судить его не могли, но держали под домашним арестом довольно долго. Потом простили, конечно. А он выбрал момент и отправился к этхарам…

— Так это случилось в Коанеррете? После той дуэли, да? — оживилась Темершана.

— После-то после, но не вследствие. Не спрашивайте, всё равно не стану рассказывать. Я всё-таки считал себя его другом… так странно. События тех времён видятся мне сейчас, как история о совсем другом человеке, даже не похожем на меня. Его идеи, мысли и страхи… я их помню, но не понимаю их причин. С Шедде мы стали сначала хорошими приятелями, а потом и друзьями. Возможно, это многим казалось странным. Я был слаб, благородный чеор защищал меня. Мы вместе кутили, знакомились с девушками, участвовали в нескольких политических интригах. Мы были молоды и делали глупости, чеора Темершана. Ты и вправду хочешь об этом слушать?

— Конечно, мне интересно — и о Шеддерике, и о его брате, и вообще обо всём. Надо же, я совсем не могу представить себе Шеддерика напившимся в хлам. Или дерущимся на дуэли.

— Ну почему же. Шедде почти не изменился. Просто научился хорошо прятать себя настоящего. Что же, моё время вышло. Не бойся будущего, Темершана. Это не тебе надо бояться!

Сказал — и ушёл. Как-то мгновенно и обыденно. И какой после такого отдых?

Глава 12. Ожерелье

Наместник Кинрик

Все девицы любят украшения, это наместник Кинрик успел усвоить хорошо. Даже Нейтри, хоть и не признавалась, а всегда радовалась, когда он приносил ей что-нибудь необычное — или ажурную брошь, вырезанную из перламутра, или серьги с разноцветными камнями, похожими на россыпь утренней росы. Но что подарить мальканке? На то, чтобы выбрать подарок, у него было два дня. О работе на заказ и речи идти не могло — слишком мало времени. Да и тратить казну на подарки, когда впору уже наоборот, пускать дамские украшения на то, чтобы как-то к весне решить животрепещущий вопрос большой денежной дыры — это как-то недальновидно.

Традиции велели ему, как жениху, поднести невесте в дар что-то ценное и символичное. Это не должна была быть публичная акция, просто подарок. Но подарок, который невеста в день свадьбы сможет надеть открыто, чтобы продемонстрировать своё согласие на этот брак.

Лицемерие и условности, вот что это было. Лицемерие и условности, от которых по вине доброго брата наместнику никуда не деться. Лучше бы он сам и женился на ней, раз это ему кажется таким важным…

Да что уж теперь. Сам дал слово. Сам принял решение. Значит, нужно соответствовать…

А значит, подарок нужен. Может, серьги?

Но кто знает этих мальканок. Может, они принципиально серьги не носят? Хотя нет, носят. В замке обитало достаточно молодых мальканок, чтобы он это заметил и запомнил. Вот только эта конкретная мальканка всё-таки не дочка придворного повесы. Брат говорил, она готовилась служить Ленне. То есть, уже немного не от мира сего. Кто знает, какие у них в монастыре были правила? Кроме того, она из семьи рэтшара, а это тоже накладывает определенные ограничения — отделаться дешёвым простым украшением не выйдет.

Дарить что-то из того, что он приготовил для Нейтри? Да он скорей удавится. Это просто кощунство, об этом и речи идти не могло.

Оставалось одно. Следовало расспросить кого-то из слуг или приближённых девушки.

И наместник взялся за дело со всей обстоятельностью обречённого.

Первым делом он задал свой больной вопрос Шеддерику, но тот не придумал ничего лучше, чем посоветовать не пытаться пускать мальканке пыль в глаза. И не дарить фамильные драгоценности. Особенно если они раньше принадлежали кому-то из придворных рэтшара, и она их узнает.

Как узнает? Прошло десять лет.

Впрочем, всё равно могло получиться неловко. Ничего не добившись от брата, Кинрик приказал привести к нему одну из горничных рэты Итвены.

Кто-то что-то напутал, и Хантри и Дорри были доставлены в кабинет наместника одновременно. Девушки в один голос подтвердили, что уже имели честь прибирать комнаты рэты, но никаких украшений не видели ни на ней, ни в шкафчиках, ни в шкатулках. Вообще из украшений у невесты наместника было, похоже, одно только медное колечко, которое она носила на шнурке, на шее. Но колечко, Кинрик это понимал, не могло иметь отношения к дому рэтшара. Это всего лишь символ двойного круга, один из знаков служения. Такие на Побережье носят многие.

Отпустив служанок, он ещё немного поспрашивал знакомых дам. Едва сдержался, чтобы не побежать за советом к Нейтри. Но вовремя одумался. Не хватало, чтобы его любимая выбирала подарок для его невесты. Мало она плакала последние дни?

Следующей гениальной мыслью оказалась идея поговорить с компаньонками рэты Итвены.

Тёмненькая Шиона вела себя скромно и, кажется, вовсе не интересовалась новой хозяйкой. От неё Кинрик узнал только, что у его невесты всего два выходных платья, оба — зелёные, но одно тёмное, расшитое серебряной нитью, а одно — то самое, в котором она прибыла в цитадель.

А вот вторая, внучатая племянница старого повесы чеора Конне, оказалась куда более сообразительной и даже полезной. К тому же она очень старалась произвести на наместника впечатление не только своей сообразительностью, но и внешностью.

Девушка и вправду была хороша собой — светлая кожа, волосы нежного медового оттенка, приятный, едва заметный макияж и цветочные духи.

Старик Конне перебрался на Побережье задолго до войны и успел наплодить с десяток потомков. Всех их он признал, а старших дочерей даже выгодно выдал замуж за ифленских же аристократов. Эта особа принадлежала к третьему поколению, и хотя кровь Побережья сильна, её вполне можно было принять за ифленку. Вот только глаза выдавали нечистую кровь — тёмные, южные глаза.

Девушка подсказала наместнику простой и оригинальный выход из ситуации, которым он и решил воспользоваться почти в тот же самый момент.

И какое дело было Кинрику до того, что его добрая советчица, едва с ним расставшись, поспешила в комнаты пожилой интриганки чеоры та Роа, дабы сообщить, что рыбка попалась на крючок. Осталось только вытянуть.

Рэта Темершана Итвена

Новое платье было синим, из тонкого атласа, который привозят с юга. Стоит эта ткань дорого, но и выглядит при этом по-королевски.

Смотреть на себя в зеркало ей было странно ещё в доме чеора Ланнерика. Слишком уж сильно отличалась красивая тонкая девушка за стеклом зеркал от той, кем Темери привыкла себя считать. Всё казалось, что мутноватое старое зеркало в спальне ей льстит. При свете свечей, в полумраке, она сама себе казалась совершенно другим человеком.

Незнакомка.

Вовсе не та беззаботная девочка, что жила в этих стенах десять лет назад.

И конечно, не скромная оречённая из монастыря Ленны, чьи мысли заняты лишь служением.

Церемониймейстер ещё за завтраком учтиво предупредил, что днём её навестит наместник со свитой и придворными, и что она должна быть готова достойно его встретить. Темери немного озадачилась, какой смысл мог пожилой ифленец вложить в слово «достойно», но решила, что красивого платья и аккуратной причёски будет достаточно.

Что ж, новое синее платье было как раз тем, что нужно для встречи высоких гостей. Достаточно скромное, оно при том было весьма элегантным, и нравилось Темери немного больше тех двух, что у неё уже были.

Это платье ей прислала чеора Алистери. Темершана заказала его вместе с первыми двумя, но мастера не успели закончить его к торжественному моменту возвращения в цитадель.

Вскоре, со слов всезнающей Шионы, она узнала о цели визита — поднесении традиционных даров, и радовалась, что хоть на этот раз всё обойдётся без большого стечения народа.

Всё утро она размышляла, стоит ли рассказать Шеддерику о зелье, которое приобрела у старой соттинки её компаньонка. Понятно, что она хотела на этом как-то заработать… но вот касалось ли это наместника? Вроде бы девушка с негодованием отмела это предположение старухи. И что за зелье? Вернее, старуха сказала — заговор. Темери не знала, в чём разница.

Нет, сказать, наверное, стоит, но это не срочно. А если окажется, что девушка ни в чём не виновата, то и вовсе получится, что она зря её оклеветала…

Темери попросила Шиону и Вельву остаться с ней. Немного боязно было встречать Кинрика и его свиту в одиночестве — но оказалось, их уже предупредили. И даже приказали переодеться в одинаковые парадные платья.

Наместник со свитой появился почти через час после обеда.

Светлейшего наместника сопровождала целая процессия во главе с церемониймейстером.

Слуги распахнули двери, мальчики-пажи, гордые от оказанной им чести, внесли в комнату большую вазу незнакомых синих цветов. Цветы приятно пахли, но при этом казались скорей творениями умелых ювелиров, чем природы.

— Рада вас видеть, светлейший! — торопливо сказала Темери, потому что не знала, что принято говорить в таких случаях.

Но, кажется, не ошиблась.

Комната её, верней, гостиная её часть, что ближе к камину, быстро наполнилась людьми. Кажется, для ровного счёта не хватало только чеора Шеддерика. Даже красногубая чеора та Роа была здесь, в свите.

Наместник окинул Темершану холодным отстранённым взглядом, от которого сердце болезненно сбилось с такта, но поклон его был безупречен. Темери ответила на приветствие почти в тот же самый момент, как можно точнее скопировав холодную уверенность жениха. Никто из присутствующих не должен догадаться о том, что она чувствует на самом деле. Просто потому, что статус невесты наместника не делает её бессмертной, а при дворе, как правильно говорила нянюшка Эзальта, слабости не прощают.

— Рэта Итвена, примите приветствия и добрые пожелания от светлейшего наместника Ифленского в землях Танеррета! — Торжественно возгласил церемониймейстер.

— Приветствую вас! — повторила Темери.

— И я рад приветствовать вас в добром здравии.

Голос у наместника был очень приятный, про такие голоса говорят — бархатный.

Но говорил он ровно и всё с той же ленивой отстранённостью, каждой интонацией намекая, что здесь он просто выполняет свой долг, не более.

Темершана, вчера узнавшая о причине такого отношения, больше уже не боялась этой холодности. Правда, так и не придумала ещё, как к ней относиться. Пока просто решила быть максимально вежливой, сдержанной и строгой, как и предписывают придворные ифленские традиции.

— Рета Итвена, позвольте поднести вам дары, какие каждый жених должен приготовить своей невесте. Пусть они порадуют вас и согреют ваше сердце.

Суховатая короткая речь, словно она не была составлена секретарями наместника, а придумалась тут уже, на крыльце её комнаты. Темери предположила, что светлейший чеор Кинрик попросту тоже не знал, что ещё сказать.

Слуги внесли несколько коробочек разных размеров. Первая была открыта, там, на бархатной подушечке, лежало простое украшение — что-то вроде медной цепочки.

— Это вещь магическая, — впервые губы наместника тронула тень улыбки. — Не смотрите на её скромный облик. Когда вы наденете её, она сама выберет ту форму и внешний вид, который будет подходить вам в тот момент. Она умеет понимать человеческие чувства и мысли порой лучше своего хозяина.

Коробочку закрыли. Слуга тут же отнёс её на резной столик у окна.

Следующий слуга открыл высокую резную шкатулку. В ней были туфли. Невероятно красивые, тонкой работы, на небольшом каблучке туфли из светлой кожи, украшенные кружевом и драгоценными камнями.

Еще в одной коробочке лежал веер. Такие Темери видела в последний раз очень давно — какой-то купец подарил маме похожий. Их, кажется, делают далеко на юге.

А в последней, самой маленькой коробочке лежал костяной гребень, который почему-то сразу привлёк внимание Темери. Эта вещь отличалась от остальных. Даже от магической цепочки. Но вот что её отличало, за те несколько мгновений, что шкатулка была открыта, понять девушка не смогла.

Слуги с поклоном покинули комнату. А Темери вдруг перехватила острый, какой-то расчётливый взгляд чеоры та Роа. Ифленка словно бы ожидала, что она поведёт себя, как деревенская красотка, которой жених подарил монетку — начнёт прыгать, плясать и шумно радоваться.

Темери вновь безупречно поклонилась жениху и ровно, стараясь говорить без акцента, произнесла по-ифленски:

— Благодарю вас, благородный чеор, за щедрые дары. Они очень много значат для меня.

— Счастлив, что смог вас порадовать.

Церемонеймейстер стал называть имена других дарителей и на столике выросла небольшая гора всевозможных коробочек, шкатулок и футляров.

Когда поток желающих поднести дары иссяк, йеремониймейстер ещё раз осыпал Темери комплиментами от имени двора, а Кинрик сказал просто:

— Надеюсь сегодня увидеть вас на торжественном ужине. Прошу простить мой уход!

Гости ушли. Обе компаньонки тут же подбежали к столу с дарами и вдруг остановились в нерешительности.

— Ну что же вы, — улыбнулась Темери, — давайте рассмотрим это всё поближе.

Ей самой не терпелось поближе разглядеть костяной гребень, подаренный наместником.

Он был вырезан из белой кости какого-то крупного животного. Работа ученика или подмастерья. Но с какой любовью, с каким вниманием это было сделано! Да, где-то неточно, где-то видны следы починки. Часть линий зачернена слишком густо… но Темери не могла оторвать взгляд от этого гребня. Даже осторожно провела пальцами по его узорам. Невольно вспомнилась просторная мастерская при монастыре, где рукодельничали оречённые: кто-то вышивал, кто-то плёл кружева. А кто-то, подобно самой Темершане, резал по дереву тонкие причудливые узоры. Пальцы помнили, каково это — взять в руки невзрачную заготовку, провести ладонью по зачищенному, гладкому краю, и представить, что из неё может получиться. Чистая ли это будет шкатулка, алтарный идолец, распахнувший крылья, словно готовый защитить любого, кто молится Ленне… или что-то совсем другое, что-то чуждое и служению, и монастырским стенам… знали бы сёстры, что хранит в себе маленький тайник под полом в её келье…

Впрочем, сама Золотая Мать знала наверняка. Потому, может, и позволила ей выйти из-под покровов, потому и благословила на странствия…

Тем временем Шиона вынула из футляра и расправила веер из больших шелковистых перьев каких-то неведомых птиц, осторожно повела им. Потом, усомнившись, что ей можно его трогать, поспешно положила на стол.

А вот взгляд Вельвы был полностью сосредоточен на магической цепочке.

Темери подумала, что это неплохая возможность наладить отношения, и предложила:

— Хочешь примерить?

Девушка заворожённо кивнула.

Темери достала украшение из коробки и осторожно застегнула на шее компаньонки.

Прошла пара мгновений, над цепочкой поднялась лёгкая дымка, словно она начала прирастать в пространство тончайшими серыми кристаллами. А ещё через миг на шее Вельвы сияло роскошное ярко-красное тяжёлое ожерелье, вспыхнувшее на фоне серо-голубой ткани платья, словно языки пламени.

Вельва долго заворожённо смотрела на себя в зеркало, потом с видимым сожалением сняла камни.

— Когда-нибудь я куплю себе точно такие, — мечтательно произнесла она.

— Конечно. — Темери бы с радостью подарила украшение компаньонке, но нельзя же так сразу передаривать свадебные дары. Это уж совсем никуда не годится. Хотя самой Темершане из всех этих коробочек ценной казалась только одна. Та, с гребнем…

Беда случилась ближе к вечеру. А именно, когда пришло время девушкам отправляться на торжественный ужин.

Шиона помогала Темери с причёской, попутно делясь сплетнями, Вельва уже ждала у выхода, чуть притопывая ножкой от нетерпения.

— Придворные делают ставки, — Шиона откровенно веселилась, ловко закалывая густые неподатливые пряди — что именно из даров вы примерите на ужин. Больше всего ставок на заговоренное колье. Но есть оригиналы, которые считают, что вы выйдете со всеми четырьмя дарами наместника и с чем-нибудь ещё от придворных. А кое-кто считает, что вы ничего не наденете.

— Платье предполагает какое-нибудь шейное украшение, а кроме этого колье у меня ничего и нет. Но я бы заколола… — Темери глазами показала на гребень, и Шиона тут же закрепила им причёску.

— Вот так! По-моему, очень достойно.

Темери в который раз подивилась, как причёска меняет лицо и вообще облик человека. Увидь она собственное отражение в каком-нибудь случайном зеркале, наверняка не узнала бы с первого взгляда.

Шиона вынула из футляра магическую цепочку и с величайшим почтением и осторожностью застегнула на шее у Темершаны.

По коже побежал резкий холод, цепочка потяжелела и снова начала изменяться, увеличиваясь в размерах. Темери видела в зеркале, как это происходит, как вширь, во все стороны начинают выстреливать серые дымчатые иглы, как пространство между ними начинает заполняться металлом. Одновременно «украшение» становилось всё тяжелее, а вскоре и вовсе начало давить на плечи.

Происходило что-то неправильное, странное. Вот и Шиона, вскрикнув, отдёрнула руки и отступила на шаг…

К обычной тяжести добавилась боль в тех местах, где ржавый металл касался кожи и ключиц… и вот уже рассеялись последние следы дымки, а на горле Темери всей своей мрачной массой лежал уродливый ржавый кандальный ошейник.

Темери схватилась за него обеими руками, пытаясь нащупать замок или хотя бы сделать так, чтобы острые края не давили на кожу. Но ничего не получилось. Ошейник был достаточно свободным — чтобы можно было дышать, но притом и тесным, таким, что даже пальцы толком между ним и шеей не просунуть…

— Шиона, — севшим голосом попросила она, — попробуй расстегнуть!

— Сейчас! Я сейчас, рэта… да что же это… как такое могло случиться?..

Девушка принялась осматривать ошейник в поисках запора — но его попросту не было. Проклятая магическая игрушка как будто была заклепана намертво…

— Ох, Золотая Мать Ленна… — вдруг горестно выдохнула Вельва и схватилась за собственную шею. — Это же могло и меня… могла и я…

— Не стой же! — перебила её Шиона, продолжая отчаянно ковыряться в сочленении «украшения». — Беги, найди сиана! Скорее!

Компаньонка понятливо закивала и метнулась вон из комнаты.

Темери подошла ближе к зеркалу. Ошейник лежал ровно над воротом платья — безобразный, тяжёлый и неудобный.

Вот значит, как, чеор Кинрик. Вот значит как…

Это был даже не намёк — просто наглядная демонстрация того, что Темери ждёт дальше. Какая именно роль ей уготована. Интересно, что об этом скажет Шеддерик? Или… или он потому и не пришёл с братом вручать эти пакостные дары, что всё ему было хорошо известно? Да нет, это уж точно… точно не может быть!

В ошейник были ввернуты винты, они ощущались при каждом движении, и каждый раз, когда Темери пыталась вдохнуть больше воздуха.

— Где же эта Вельва… что же так долго-то…

— Шиона, брось, — попросила Темери, понимая, что времени у них не осталось. — Дай сюда твой шарф!

— Что?

— Шарф, в котором ты пришла. Бирюзовый…

— Но как же… — девушка даже всхлипнула, представив, как Темершана сейчас войдёт в торжественный зал с нелепым, не в цвет подобранным шарфом на шее.

— Я могу и так пойти, — вздёрнула Темери подбородок. — Но мне совсем не нужен скандал!

Охнув, компаньонка быстро принялась повязывать шарф поверх ржавого ошейника. Стараясь ещё осторожно подсунуть ткань между острыми его краями и кожей.

Получилось что-то вроде бесформенного бирюзового ворота на лазорево-синем атласе. Но искать другие варианты было некогда: после короткого стука двери отворились. Снаружи ждал советник та Торгил в сопровождении двух слуг.

Советник безупречно поклонился и протянул Темери руку. И с этого момента отступать уж точно было некуда.

«Смелее, — говорила она себе. — Смелее, Темери. Тебя могут заподозрить в дурном вкусе, да, но это лучше, чем стать причиной грандиозного скандала, на который наверняка рассчитывал тот, кто нацепил на тебя это ожерелье. Всего-то и нужно — держать спину ровно и улыбаться окружающим. И следи за походкой! Странно, почему ноги как ватные… и голова кружится. Нашла же время! Возьми себя в руки, Темери! Ты почти жена наместника, чего тебе ещё-то бояться…»

Путь до зала торжественных приёмов длился бесконечно. Но, в конце концов, и он закончился. Распахнулись широкие двери, изнутри полился яркий золотистый свет десятков свечей, послышались разговоры и звуки музыки.

Где-то впереди кто-то громко огласил её имя. Стало тихо.

Ну же! Вперед!

И она вошла в зал.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Причина, по которой Шеддерик та Хенвил не присутствовал на торжественном вручении даров невесте, была банальной. Он просто не хотел там находиться. Это было неприятное чувство сродни раскаянью, но вся беда в том, что Шеддерик в своих поступках ничуть не раскаивался, даже напротив, считал их единственно правильными и верными.

То, что брат на него злится, было даже хорошо. Это давало некоторые гарантии, что родовое проклятие ифленских императоров его не коснётся. Что же до Темершаны… к сожалению, вело оно себя совершенно непредсказуемо, но совсем уж посторонних чеору та Хенвилу людей не затронуло ни разу. Оставалось надеяться, что рэту Итвену вполне можно считать посторонней.

Шеддерик привычно потёр руку в чёрной перчатке. Не потому, что саруги — драконьи слёзы — причиняли неудобство или боль, нет. Просто дурная привычка — хвататься за эту самую руку каждый раз, когда подозреваешь, что в очередных неприятностях повинны именно камни.

Пожалуй, он постарался бы избежать и торжественного ужина, но тут уж возмутился Кинрик: у него-то шансов отвертеться от многодневного церемониала не было никаких. И он считал, что раз уж брат всю эту историю затеял, пусть тоже мучается.

Так и вышло, что Шедде, в парадном гвардейском мундире (тайная управа Тоненга считалась армейским подразделением), ожидал появления невесты наместника среди таких же нарядных придворных. Но разница между ними всё-таки была. Благородные чеоры ждали выхода невесты с радостным возбуждением. А Шеддерик просто ждал.

Наконец она появилась. Удивительная девушка в синем шёлковом платье.

Против воли он даже улыбнулся: как бы там ни было, а Шедде был рад её видеть.

Она тоже улыбнулась, но как-то напряжённо. Может, расстроилась, что он не сопровождал брата на церемонии вручения даров? Да глупости какие, с чего бы.

Очень ровно, словно не касаясь пола, она подошла к своему месту по правую руку от наместника. Кинрик встал, подал ей руку, слуга поправил кресло.

Снова Шедде обратил внимание, какая у неё сегодня странная, словно испуганная улыбка. Что-то случилось?

— Гребень, — сказал кто-то рядом. — Она надела гребень, я выиграл.

— Не знаю. Может, магическая подвеска превратилась в шарфик? — ответил женский голос. — Очень милый шарфик, кстати. Только немного не в тон. И я бы не стала его на шею наматывать. Просто набросила бы на плечи…

Шедде внимательней присмотрелся к мальканке. Шарф на шее действительно смотрелся неуместно и странно. Но если бы благородная чеора, что сидела чуть левее, не заострила на нём внимание, Шедде вряд ли заметил бы. Он мало что понимал в женской моде. Хотя нет, кое-что понимал, по долгу службы. Но почему-то у него не получилось сразу соотнести это понимание с образом рэты Итвены. Темершаны.

Шарф казался бинтом на шее. Не могло же заговорённое ожерелье и вправду превратиться в такую безвкусную вещь…

А Кинрик, который сидел рядом, вдруг что-то спросил у невесты.

Она в ответ покачала головой — и вдруг поморщилась, а руки невольно метнулись к шее… но на полдороге застыли и опустились вновь.

Брат это тоже заметил. Ещё раз что-то учтиво, но настойчиво спросил у неё, а потом вдруг резко дёрнул злосчастный шарф, на миг высвободив то, что он скрывал.

Нечто чёрное, широкое и тяжёлое — совершенно неуместное на шее девушки.

Грубый железный ошейник, какими приковывают рабов на галерах и рудниках, страшный, как будто даже в следах крови…

Почему-то Шеддерик успел хорошо его разглядеть, пока, по крику брата, спешил на помощь.

Кинрик вцепился в ошейник обеими руками, но как бы силён он ни был, а сломать это «украшение» было не под силу даже ему.

— Шедде, у него нет запора. Закован намертво! Мне не сломать!

Шеддерик поправил шарф, чтобы посторонние не разглядели, что там под ним. Темери застыла, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Кинрик удачно стоял, загораживая невесту от встревожившихся придворных, но этого может оказаться недостаточно.

— Надо увести её… погоди.

Сам готовый голыми руками рвать проклятое железо, Шеддерик вдруг вспомнил, что дарёная цепочка — магическая. И если это она превратилась в ошейник, а это она, какие могут быть варианты… значит, отреагирует на саруги ровно так, как любая другая магия сианов. Застыв на миг, озарённый этой идеей, он стянул с левой руки перчатку и дёрнул ошейник голой ладонью — ладонью, в которую были вживлены не менее десятка саруг…

Темери вскрикнула и, наконец, схватилась руками за шею. Рот несколько раз открылся в беззвучном вскрике, она тяжело дышала. Но дело было сделано. Шедде чувствовал, как под его руками мгновенно ошейник остывает, теряет магию. Как прочный ржавый, грубый металл превращается в нечто тонкое и хрупкое. Как это что-то легко рвется от одного рывка. Оставив на память о себе широкий красный след на коже.

— Благородные чеоры, — громко возгласил наместник, — моей невесте стало душно. Прошу вас, продолжайте праздновать! Мы скоро вернёмся!

И они вдвоём повлекли её вон из зала. Как можно быстрее.

Но уходя, Шеддерик отметил всё-таки, что никто из присутствовавших в зале сианов в беспамятстве не упал. А значит, того, кто наложил на цепочку это губительное заклинание, следует искать в другом месте.

— Всё же нормально было… — растерялся Кинрик. — Она же сама дошла… что случилось-то? И как такое вышло?

Действительно, как?

Шедде обернулся к одному из стражников у входа в зал.

— Найди Гун-хе. Пусть поторопится. Мы будем… — он прикинул расстояние, и решил: — будем в комнатах наместника. В кабинете. Давай!

Темершана шла очень медленно, но всё-таки сама, лишь слегка опиралась на руки своих спутников. Почти до самого конца. Но на одной из лестниц вдруг беззвучно споткнулась, и если бы не Кинрик, упала бы.

Как назло, именно в этот момент из-за угла важно вышел пожилой ифленский дворянин, слегка опоздавший на торжественный ужин и оттого расстроенный. По сторонам он не смотрел, надеясь только, что горячие блюда подавать ещё не начали, так что внезапная встреча с наместником, чеором та Хенвилом и бесчувственной Темершаной оказалась полной неожиданностью и для него тоже.

— О, Золотая Ленна! — выдохнул он, чуть не врезавшись в благородных чеоров, — это же рэта Итвена! Что с ней? Она умерла?

— Нет! — Так грозно рявкнули братья, что несчастный чеор втянул голову в плечи и поспешил убраться с их дороги. Но на бегу всё равно несколько раз оглянулся.

Шеддерик эту встречу сразу выбросил из головы.

Кинрик распахнул двери кабинета, подхватил с кресла клетчатый плед, поспешно освобождая место, и заоглядывался, пытаясь понять, что бы ещё сделать полезного.

Ну, что тут сделаешь?

— Кинне, подай воды, если есть.

Очнувшаяся Темери благодарно кивнула, когда наместник собственноручно поднёс ей воду.

Сделала несколько глотков. Но руки у неё сильно тряслись, и Шедде забрал стакан, чтобы не облилась. Кажется, она даже не заметила.

— Тише, — сказал он и осторожно провёл ладонью по волосам у виска, словно хотел пригладить выбившуюся прядь. Нежно и осторожно. — Тише, всё уже закончилось, слышишь? Всё уже хорошо, девочка, всё. Можно выдохнуть…

У неё были мягкие тёплые волосы и нежная кожа. Убирать ладонь не хотелось, и Шедде всё медлил, продолжая полушепотом уговаривать Темери, что всё плохое уже позади.

Кинрик, который наблюдал за происходящим со стороны, потому что больше заняться было нечем, вдруг задумчиво сказал:

— Шеддерик та Хенвил. А ведь ты беспросветный дурак. Совершенный и безнадёжный, я бы сказал…

Глава тайной управы даже не обернулся.

— Может и так, — вздохнул он. — Но поговорим мы с тобой об этом чуть позже и наедине. Темери, как вы? Слышите меня?

Она осторожно кивнула.

— А узнаёте?

Рэта Темершана Итвена

Может быть, так и теряют чувства, — в какой-то момент всё перед глазами поплыло и закружилось, а потом вдруг она поняла, что уже нет того яркого беспощадного света, шума возбуждённых голосов, а есть тёплый плед и тихий голос, от которого, как по волшебству, утихают всё тревоги и страхи. Кто-то легонько гладил её по щеке. Кто-то звал её по имени…

Темери открыла глаза и сразу поймала встревоженный взгляд чеора та Хенвила. Впрочем, тревога мгновенно сменилась облегчением.

— Узнаёте меня?

Стало отчего-то невероятно стыдно. Что случилось? Она что же, упала в обморок?

Как получилось, что сейчас здесь они только… втроем?

Темери перевела взгляд на наместника и сразу попробовала сесть ровнее. Шеддерику пришлось убрать руку от её лица — значит, не показалось. Это действительно чеор та Хенвил только что осторожно касался её щеки?

— Простите, — сказала она, подивившись, каким хриплым оказался голос. — Я не знаю, что со мной случилось… голова закружилась… почти ничего не помню.

— Украшение-то своё помните? — помрачнел Шеддерик.

Кивнула. Было видно, как быстро её щеки залились краской.

— Как вы догадались?

— Шарф по цвету не подходит к платью. Да и так шарфики не повязывают. — Пояснил Кинрик и даже показал жестом, как именно.

Темершана опустила взгляд.

— Я не смогла придумать ничего лучше.

Глава тайной управы подавился воздухом. Потом очень осторожно спросил:

— Скажите, а вам не пришло в голову попросить помощи? Вы же были там не одна.

— Но мы попросили! — растерялась Темери. — Вельва побежала за сианом. Только, наверное, не успела его найти.

— Надо было сразу сказать мне. Не доверяете мне — сказали бы наместнику… или… или вы заподозрили, что это испытание вам подготовил кто-то из нас? Это так?

Что она могла ответить? Согласиться? Ведь в какой-то момент она действительно поверила, что это мог придумать Кинрик. Правда, мысль как мгновенно пришла, так почти сразу и исчезла. Она зажмурилась, но ответила:

— Я теперь понимаю, что это глупо, но не спрашивайте. Я никого не заподозрила. То есть, может быть, но это было не главное…

— Так вы сочли, что я мог специально вам это подарить? Что я знал, что так будет? — возмутился Кинрик.

Голос сомнений не оставлял — не мог. Так пресветлая сестра могла бы возмутиться, если бы кто-то посмел обвинить её в краже, или того хуже — в безделье.

Темери потёрла лицо ладонями, а потом решительно перевела взгляд с одного брата на другого:

— Я думала только о том, что сплетни мгновенно полетят по городу, и скандал замять не удастся. И что если чеор та Хенвил прав, то люди возмутятся, сочтут, что их доверие было предано, и завтра же выйдут на улицы. И избежать кровопролития на этот раз будет очень трудно. Я надеялась, что это — потёрла шею — сочтут просто проявлением дурного вкуса, и никто не обратит внимания. А вышло по-другому…

Чеор та Хенвил криво усмехнулся:

— Вы невероятно предусмотрительны… не переживайте. Кинрик сказал всем, что вам стало душно из-за жары — зал хорошо натопили по случаю приёма. И не думаю, что много кто успел рассмотреть ваше колье. Свет за спиной, эти башни из угощений… нет, вряд ли. Впрочем, — добавил он мрачно, — теперь гадать бессмысленно.

— Значит, нам надо туда вернуться. Показать гостям, что всё хорошо…

— А если вас снова попытаются убить? — Всё с той же одновременно и насмешливой, и ворчливой интонацией поинтересовался Шеддерик.

— Думаете, это была именно попытка убийства? Всё равно. Я не боюсь.

Темершана даже попыталась встать, но тут, как будто ждал именно этого момента, подоспел Гун-хе. Пришлось ей вернуться в кресло…

Южанин тепло поприветствовал её, осторожно поинтересовался здоровьем, и только потом — засыпал вопросами о том, как всё происходило, в какой последовательности, и кто ещё принимал в тех событиях участие.

А когда он узнал от неё всё, что хотел, то сразу же переключился на Кинрика.

Темери, немного успокоившись, наблюдала, как наместник, сгорая от неловкости, рассказывает о поисках достойных даров для невесты — в последние два дня перед тем, как эти самые дары должны были быть вручены. Хорошо, что тактичный Гун-хе не задал щекотливый вопрос, который прямо таки напрашивался — а почему, собственно, чеор наместник не позаботился о подарках заранее, ведь у него было больше месяца на то, чтобы не только придумать, что дарить, но и заказать, и даже получить заказ. Южанин насторожился, когда речь зашла о том, кто именно посоветовал Кинрику ювелира.

Темери тоже нахмурилась. Само по себе то, что именно Вельва посоветовала такой подарок, наверное, не странно. Ну, у кого он ещё мог бы спросить? И кто ещё мог бы это придумать? Подарок, который, наверное, она сама рада была бы получить.

Но ведь именно Вельва покупала у старой сотинки зелье, хотела им кого-то опоить… и именно она бегала за сианом, и не привела его…

Хотя, Вельва ведь примеривала украшение. И напугалась совершенно непритворно, когда увидела, во что оно превратилось у Темери на шее. Стала бы она его примерять, если бы знала, что такое вообще возможно?

Так может быть, всё дело в том, что ей самой Вельва Конне сразу не понравилась?

Между тем разговор ушёл на другие темы, а Темери так и не решилась его прервать. Может и зря.

Она видела — чеор та Хенвил тоже наблюдал за братом, но по его лицу совершенно невозможно было понять, что он чувствует и о чём думает. Кривоватая ухмылка, руки свободно лежат на коленях… а чёрную перчатку он где-то потерял, и стали хорошо видны саруги.

Темери, упустив нить «допроса», задумалась о том, что всё у неё получается не так, даже если очень стараться. Снова она стала причиной неприятностей, снова кто-то другой должен был придумать, как вытащить её из беды. Как будто у неё своей воли нет…

И что бы братья сейчас ни говорили, а она всем сердцем чувствовала — надо вернуться в зал. Надо сделать так, чтобы у сплетников не возникло ни малейшего шанса раструбить по городу об её слабости, болезни, или, ещё хуже, о покушении.

Исчерпав запас вопросов к наместнику, Гун-хе испросил позволения удалиться. Ему ещё предстояло найти и расспросить девушку Вельву, а также того сиана, которого она так и не довела до комнаты рэты.

— Проводить вас? — Неожиданно предложил Шеддерик. — Отдохнёте. А завтра мы расскажем, что смогли узнать.

— Благородный чеор, очень прошу вас… позвольте мне вернуться в зал. Я понимаю, что там мало кто будет тревожиться о моём здоровье, но… — она едва заметно улыбнулась, — если не вернусь туда, весь мой подвиг с этим ошейником останется просто глупостью. А так, может, мы кому-то испортим торжество. Тому, кто сейчас предвкушает, как завтра наутро будет всем рассказывать о моём обмороке.

— Да вы сами ушли из зала, — порадовал её Кинрик, — Не было никакого обморока. Вас даже почти поддерживать не пришлось. Правда, когда я убрал шарф, кто-то мог видеть то, что под ним…

Темери встала, но её тут же повело в сторону, и она вцепилась пальцами в спинку кресла.

— Странно, — виновато пробормотала она. — Так же было, когда я шла в зал. Но тогда я волновалась… а сейчас-то…

— Так бывает, если сначала сильно волнуешься, то потом приходит слабость. Я по себе знаю. — Кинрик протянул Темери руку, и она, поколебавшись лишь мгновение, приняла помощь. — Но мы только покажемся гостям. А потом сразу вернёмся. Вам нужно отдохнуть.

Голос наместника вернул себе прежнюю отстранённую холодность. И это Темершану совершенно устраивало.

Шедде покачал головой. Но всё-таки, подумав — кивнул. Ему тоже хотелось посмотреть, у кого из гостей лица вытянутся особенно сильно.

Казалось, прошло много времени, но на самом деле почти ничего не изменилось. Вроде бы встревожившиеся гости вернулись на прежние места, прислуга как раз готовилась подавать третью перемену блюд. Зал был по-прежнему полон, а их с Кинриком возвращение гости приветствовали вставанием.

Темери невольно подумала, что если бы это происходило в Цитадели до нашествия, и во главе стола сидел бы её отец, то, пожалуй, всё ещё и долго громко хлопали кто по столу, кто просто в ладоши — так принято тогда было выражать восторг.

Злосчастный шарфик вернулся на шею, но теперь лежал свободной мягкой складкой. Жаль, что вовсе его снять не представлялось возможным — красные ссадины от ошейника так и не прошли и были хорошо видны.

Напрасно Темери оглядывала зал в поисках испуганных или недовольных лиц: гости или успешно скрывали недовольство, или действительно были рады тому, что праздник не омрачился серьёзным скандалом.

Одно только и показалось странным: когда пришло время расходиться, Гун-хе лично у выхода подхватил под локоть невысокого пожилого ифленца в синем бархатном одеянии и, кивнув им с Кинриком, увёл куда-то по коридору, которым обычно пользуется только кухонная прислуга.

Кажется, в общем потоке слегка пьяных весёлых дворян этого никто не заметил.

Темери была уверена, что после такого насыщенного дня долго не сможет уснуть, но стоило лишь затворить комнату за служанкой — и как добралась до постели, поутру было уже не вспомнить.

Глава 13. «Рэту убили!»

Шкипер Янур

День был праздничный, так что в «Каракатице» веселье продолжалось почти до полуночи, слуги и хозяйка сбились с ног, да и сам Янур на ногах едва держался.

Последние годы жизнь не радовала горожан, да и нынче веселье было какое-то несмелое, словно люди пришли отметить затишье перед новым ураганом. Но какой-никакой, а всё же праздник случился, и никому, даже Януру, не хотелось заканчивать его раньше времени.

Закрываться при столь удачной торговле ему тоже не хотелось — давненько не было, чтобы в таверне все столики были заняты, народ толпился и у стойки, а кое-кто облюбовал даже широкие подоконники. Но за полночь добропорядочные горожане начали разбредаться. За столами остались лишь три большие компании, да ещё парочка юнцов устроилась на лавке у стены. Закуска у них была своя, но Янур смотрел на это сквозь пальцы — за пиво ребята заплатили честь по чести.

Тильва даже решила, что не будет греха, если она приберёт опустевшую часть зала, и принялась двигать тяжёлые стулья и лавки так, чтобы пройти меж ними с мокрой метлой. Грязь от сапог смоется в щели, специально оставленные между половицами, а крупный мусор будет сметён в таз и вынесен в яму на заднем дворе.

Именно в этот час в «Каракатицу» вошёл угрюмый, лохматый, бедно одетый мужчина, чей короткий «моряцкий» плащ был заляпан свежей грязью.

— Празднуете? — сказал он с лёгким презрением. — А в Цитадели-то, говорят, рэту убили.

Тильва выронила метлу — и этот звук оказался самым громким во внезапно повисшей тишине.

Янур идольцем замер у стены. У развернувшихся к позднему гостю посетителей на миг отвисли челюсти.

— Врёшь! — прохрипел один из них, — откуда сказка? Врёт он. Таких бродяг в Цитадель не пускают…

— Мне сказал друг. Он при кухне служит. Как раз начиналась первая смена блюд… он всё сам видел. Говорит, рэта глотнула вина, и ей стало плохо. Наместник её увёл, но мой друг клянётся, что видел сам — нести её пришлось на руках, а потом по замку стражу удвоили, гвардейцы из города приехали. В общем, я так скажу. Может, рэта и заслужила смерти, раз продалась ифленцам… но их коварство дальше терпеть нельзя. Надо мстить…

— Тихо! — рявкнул Янур так же громко и яростно, как когда-то, будучи боцманом в рыбачьей артели, кричал на нерасторопную матросню.

Все взгляды устремились к нему.

— Не стоит лаять, как брехливый пёс, если не знаешь всё доподлинно. Тильва, налей ему, пусть расскажет…

Тильва губы поджала, но всё-таки наполнила кружку самым дешёвым вином.

Гость криво улыбнулся и пояснил:

— Есть вещи, которые нельзя прощать. И вам самим-то не надоело, что белобрысые командуют здесь, как у себя дома? Это не их земля.

По залу послышались шепотки. Януру показалось — одобрительные. Но вовсе не ради этой пламенной речи он усадил гостя за стол. Что с Темершаной? В беде? Как узнать, как помочь? И если прав этот ночной гость… то как жить дальше, помня, что сам, по своей воле, отдал рэту ифленцам? Поверил ифленцам.

— Так что ты знаешь про рэту? Что там плёл твой знакомый?

— Плёл… мой друг — честный человек. А ифленцы — поганые завоеватели, которым не должно быть места на нашей земле!

— Так что же твой честный друг делает при кухне Цитадели, где, как известно, засели ифленцы? — донеслось из-за одного из столов.

— Всякие бывают обстоятельства, — прищурился гость. — А ты, я смотрю, сочувствуешь этим свиньям? Может, ещё и донесёшь на меня?

— Заткнитесь, оба! — повторил приказ Янур. — хотите драться — идите на улицу. Но сначала всё-таки… Как тебя звать, а?

Янур хотя бы в лицо знал большинство своих гостей. А вот этого, патлатого, видел впервые.

— Какая разница, — с великолепным презрением процедил тот. — моё имя… оно вам ничего не скажет. Так зачем зря сотрясать воздух. А вот врагов у меня много. И если кто-то хоть случайно обмолвится, что видел меня здесь… за мной придут. И ты, хозяин, окажешься причастным к моей смерти.

Янур вдруг вспомнил, как и что говорил, переступив порог его дома, Шеддерик та Хенвил. И затосковал от предчувствия, что его мир вновь готов перевернуться с ног на голову: потому что шкиперу Януру хотелось прямо сейчас запереть «Каракатицу», выпроводив всех гостей на улицу, и мчаться опрометью в Цитадель. Выяснять, что стало с Темери. И — предупреждать о новой напасти благородного чеора.

Но он сдержался. А гость, видя, что голоса стихли, и хозяин не перебивает его, сел поудобнее, и приготовился продолжить свои речи.

— Рэту, как известно, против воли отдают в жены наместнику. Она не хотела этой свадьбы, и сопротивлялась, как могла. Я точно знаю — она даже попыталась покончить с собой, да только ей помешали…

На этом месте Янур вздохнул чуть легче. Гость всё-таки врал. Но с другой стороны, у любого вранья должно быть основание. Иначе никто в него не поверит.

Это значит, в Цитадели что-то произошло. Среди ночи, правда, никто мальканского трактирщика в оплот ифленской власти не пустит. Но это не повод сидеть без дела.

Нет, это совершенно не повод!

Некоторые гости повернули к ним уже не только головы, но и стулья. Это было плохо, но выгонять «безымянного», не вытянув из него хоть пару честных слов, было бы неправильно, и Янур ждал.

— Это было сегодня утром, — хорошо поставленным трагическим голосом повёл рассказ гость. — Она всё ещё была слаба, но кого это волнует? Когда начался приём, она сидела возле жениха такая бледная, что это было заметно даже от дальнего края стола, где мой знакомый как раз наполнял бокалы гостей. Он клянётся, что она отпила лишь глоток и схватилась за шею. Наместник же вскочил и сам принялся её душить. А потом объявил, что ей просто стало нехорошо, и вынес из зала. Но гости не удивились и не возмутились — конечно, ведь речь идёт о мальканке. Будь это одна из их девиц, случился бы скандал, но ведь это всего лишь мальканка. Найдут другую… Мой друг не видел, что было дальше, но слышал разговор двух благородных чеоров, которые видели, как мёртвое тело тащат в кабинет наместника… ну что, стоят ли мои новости того, чтобы обратить на них внимание? Или так и будете сидеть тут, попивая дрянное вино, когда другие вступаются за честь своей рэты? И своей страны?

Пафоса в этой фразе было столько, что Янур даже поморщился.

А за вино, пожалуй, было обидней всего. Да, дешёвое. Но неплохое. Главе ифленской тайной управы вот — нравится. Впрочем, так можно додуматься и до того, что самого себя записать в ифленские шпионы…

А с другой стороны, некоторое время назад он уже смирился с мыслью, что завяз в истории, из которой чистым вылезти не получится.

— Да уж… — задумчиво сказал он. — Стоят. Дагар, ничего, если твои ребята мне помогут?

Один из старых артельных приятелей Янура, занявших центральный стол, неспешно поднялся, давая пример другим:

— Конечно. Что нужно делать?

— О, — одновременно с этим обрадовался патлатый «обличитель», — так приятно видеть, что в вас ещё не погасла любовь к своей земле! К своей стране!

— Надо помочь проводить этого человека до моего подвала. Есть у меня там одна пустующая кладовка. Пусть посидит до утра.

Дагар нахмурился, словно спрашивая: «Уверен, трактирщик?», и получив в ответ едва заметный кивок, дал знак своим парням.

Ребята переглянулись и встали. Им рассказчик тоже пришёлся не по вкусу.

Патлатый попытался увернуться, но Тильва с маленькой блинной сковородкой стоявшая у него за спиной, не позволила случиться этой несправедливости и от души приголубила говорливого гостя по затылку. По залу поплыла чистая высокая нота.

Помощнику и плотнику с «Летучей рыбки» осталось только утащить тело туда, куда показал Янур.

Потом шкипер позвал Джарка — мальчишка не спал, а незаметно подглядывал и подслушивал всё, что происходило в зале, устроившись на ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. Изредка он даже осмелилвался выглядывать из-за перегородки.

— Помнишь адрес, который называл тебе ифленец?

Джарк уверенно кивнул.

— Далеко это? Сможешь меня проводить?

— Куда вы, ночь на дворе! — возмутилась Тильва.

— Я волнуюсь за рэту, — пояснил Янур. — И хочу спросить у ифленцев, что случилось на самом деле. Мы будем осторожны, как контрабандисты!

Но последняя фраза Тильву почему-то не обрадовала.

Впрочем, останавливать мужа она и не собиралась, тоже переживала за Темершану. Рэта она или не рэта — она гостья Тильвы, почти член семьи…

Наместник Кинрик

Наместник в тот вечер более всего хотел бы оказаться не наместником, а простым каким-нибудь солдатом или лучше — садовником. Солдату легко. Услышал приказ, беги, исполняй. И ни о чём не думай, думать за тебя будут командиры. Но садовнику ещё лучше: никаких приказов, никаких переживаний, знай себе кустики подстригай да цветочки поливай, если жарко. А зимой и этим заниматься не нужно.

Наместнику же предстояло много дел. Раз уж он собрался делать всё сам. И раз уж от его сегодняшних действий зависит, ни много ни мало, судьба страны.

Он даже ухмыльнулся: да уж. От допроса одного ювелира и одной девочки-компаньонки… как причудливо иногда сплетаются события, и как мало бывает нужно для того, чтобы колесница истории свернула с надёжно накатанной колеи и понеслась под откос.

Если бы Шеддерик мог прочитать мысли брата, то, пожалуй, сначала он углядел бы в них смертную тоску, продиктованную острым нежеланием заниматься государственными делами, и почти такое же острое желание всё бросить и прямо сейчас сбежать в город. В маленький дом на окраине, где его всегда ждут. Где любят, понимают и прощают — почти всегда.

Нейтри… думать о ней было приятно. Даже когда приходится метаться из угла в угол по собственному кабинету в ожидании посланного Гун-хе дежурного гвардейца, который вот уже прямо сейчас должен привести проштрафившуюся компаньонку рэты.

Сам Гун-хе как раз таки не суетился. Аккуратно и точно он разложил на конторке чернильный прибор, приготовил несколько перьев и желтоватых листов писчей бумаги. Зажёг дополнительно несколько свечей.

Так что в момент, когда в кабинет Кинрика привели испуганную и слегка встрепанную чеору Вельву Конне, он был полностью готов к разговору.

В отличие от наместника, который успел лишь поспешно усесться за стол и застегнуть верхние крючки ворота.

Гун-хе же невозмутимо шагнул девушке навстречу и в приветствии протянул руку. Кинрик вспомнил, что на юге принято приветствовать женщин, касаясь их ладонью собственного лба. В Ифлене эта традиция сначала казалась варварской, а потом, когда южные правители слишком близко к сердцу приняли мощь ифленского флота у своих берегов, и со свойственной им дальновидностью вывели навстречу свою боевую армаду, едва ли не превосходившую ифленскую и числом кораблей, и числом пушек, иноземная традиция даже на время стала модной.

Вельва, видимо, поняла, что съедать её здесь прямо в сыром виде никто не станет, немного успокоилась и даже кокетливо стрельнула глазами в сторону Кинрика.

— Добрый вечер, чеора Конне, — поднялся навстречу наместник, — Прошу прощения за возможно слишком грубое обращение. Но дело спешное. Возможно, от ваших ответов зависит судьба всего Танеррета.

Девушка мигом выпрямилась и уже уверенно шагнула навстречу.

— Я готова ответить на все ваши вопросы, светлейший.

Это Кинрика приятно удивило — он уже заранее готов был к тому, что перепуганную девицу сначала придётся долго успокаивать, а потом ещё окажется, что она не знает и не помнит ничего полезного.

Он указал ей на кресло.

— Прошу вас, — обернулся он к Гун-хе.

Помощник Шеддерика вежливо поклонился теперь уже Кринрику и подошёл ближе.

— Верно ли, что вы помогали рэте собраться к выходу?..

— О, да, мы рассматривали дары. Рэта милостиво позволила нам даже кое-что примерить…

— В том числе магическое ожерелье?

Девушка нервно куснула нижнюю губу и кивнула. Она была сама кротость и внимание.

— Рэта милостиво позволила мне примерить украшение. И клянусь, всё было хорошо! То есть, как надо! Такое красивое… тяжёлое…

Она даже чуть заметно улыбнулась, вспомнив, как чудесно переливались рубины у неё на шее.

— Я не знаю, почему, когда его надела рэта, оно превратилось в эту гадость!

Гун-хе сочувственно покивал.

— Это ведь вы посоветовали наместнику сделать невесте такой подарок?

— Да! Но ведь я не знала… не могла знать… — она опустила взгляд, а тонкие пальцы впились в ткань юбки так, словно готовились её порвать. — Светлейший чеор спросил меня… а мы как раз до этого обсуждали украшения чеоры та Роа… и это первое, что пришло мне в голову!

— Да, конечно, — вздохнул южанин. Возможно, это было правдой. А может быть, это был чей-то хитрый план. Но в любом случае, придумала план не эта красивая полукровка. Она лишь исполнитель. Серьёзный разговор будет с ювелиром…

— Уважаемый Гун-хе, — вставил своё слово наместник, — позволь мне задать вопрос.

— Конечно, светлейший чеор!

Допрос вёл южанин. Но кабинет принадлежал наместнику. И речь шла, как-никак, о чести его семьи. Хотя Гун-хе уже успел усвоить, что его соплеменники вкладывают совсем другое значение во фразу «честь семьи», нежели ифленцы.

— Когда всё случилось, вы побежали искать сиана, чтобы он помог снять ошейник. Нашли?

Она несколько раз быстро кивнула.

— Да, чеор Лоззерик та Манг согласился помочь, как только узнал, что случилось. Но когда мы пришли, в комнате уже никого не было. Мы очень торопились, но, к сожалению, всё равно опоздали.

— Чеор та Манг… хорошо, я расспрошу его. — Снова вступил в беседу Гун-хе. — Кстати, а как звали того ювелира, которого вы посоветовали наместнику…

— Но я не называла имени! — округлила глаза девушка. — Магические украшения слишком дороги. Я просто рассказала, что такое бывает, и что у рэты нет… пока… достойных украшений… и, наверное, это было бы самым удачным решением…

Кинрик поморщился — так и было. Ювелира он нашёл сам, расспросив парочку придворных красавиц. Это оказалось несложно. Во всём Тоненге мастеров нужного уровня было двое. Но один совсем недавно покинул город.

Значит, придётся поговорить и с ювелиром. И прямо этим же вечером — чтобы тот не сбежал.

— С рэтой всё в порядке? — вдруг осторожно спросила Вельва. — Она ведь, бедняжка, так испугалась…

— Всё хорошо, — очень мягко ответил Кинрик. Ему показалось, что чеора та Конне волнуется по-настоящему. Кажется, она успела привязаться к Темершане.

Это тоже вызвало лёгкую досаду: почему все волнуются об этой мальканке? Шеддерик просит, чтобы он был с ней помягче, Гун-хе спрашивает о её здоровье, слуга из дома та Дирвила, что вчера вечером доставил новое платье, и то осведомился, как у неё дела. И теперь вот — эта. Компаньонка.

Что они все в ней увидели? Ведь взглянуть-то не на что, одни глаза и кости… пропади она пропадом.

Между тем, Кинрик заметил, что девушке стало дурно. Она вяло изредка обмахивалась ладонью и дышала глубоко и часто.

— Вам плохо? — спохватился он. — Возьмите воду.

Бокал, из которого пила мальканка, стоял у кресла. Кинрик наполнил водой из графина второй и протянул Вельве.

Она благодарно улыбнулась и пояснила:

— Лекарь, рекомендованный моей тетушкой, говорит, что это из-за волнения. Просто нужно успокоиться.

И тут же достала из кошелька, висевшего на поясе её платья, крошечный тёмный флакончик. Отмерила несколько капель в бокал и отпила.

— Это успокоительное, очень хорошее, — пояснила легко. — Я всегда его принимаю.

Отпила она совсем чуть-чуть, но лекарство явно помогло.

— Я вспомнила, — вдруг нахмурилась Вельва, — ведь рэта с утра неважно себя чувствовала. Может быть, ожерелье решило, что именно так оно лучшим образом передаст её состояние? Ведь такие вещи реагируют не только на одежду, но и на самого человека. На его чувства, желания…

Наместник подумал, что так тоже могло быть. Но ведь кто-то довесил образ ржавого кандального ошейника на цепочку — вместе с рубиновым колье и какими-нибудь жемчужными бусами…

Гун-хе задал ещё несколько вроде бы не относящихся к делу вопросов, но Вельва больше ничего не знала. И по глазам было видно — если бы знала, рассказала бы.

Кинрик ещё раз извинился за не слишком обходительное приглашение и распрощался с компаньонкой рэты, кажется, запутавшись ещё больше.

Впрочем, он уже был практически уверен, что если кто-то и использовал компаньонку в своих интригах, то сама она об этом не подозревала.

Гун-хе тоже ушёл: он торопился отыскать чеора та Манга, чтобы проверить рассказ девушки.

Голова раскалывалась. Мысли не желали выстраиваться в понятную картину.

Можно было отправиться в город, к Нейтри. Но для этого нужно встать, переодеться. Умыться. Придумать какой-нибудь подарок… не заявляться же к ней без предупреждения, среди ночи и с пустыми руками?..

Кинрик упал в кресло, освобождённое Вельвой, и тут же увидел на крошечном столике рядом почти полный бокал. Успокоительные капли? Что же, как раз то, что нужно.

Вода едва заметно пахла травами. Кинрик выпил её залпом.

И почти сразу заснул.

Гун-хе

Ночь для начала весны была довольно тёплой, но южанин всё равно кутался в меховой плащ. Не так давно он и вовсе готов был покинуть негостеприимный Танеррет и вернуться на родину. Примирило его с мальканской зимой только знакомство с зимой ифленской, промозглой, ветреной, полутёмной, да ещё и длящейся чуть не полгода.

После всего одной зимовки в городке Рутвере Гун-хе резко передумал и счёл Тоненг местом, где можно жить.

Чеор та Манг полностью подтвердил слова компаньонки, но при этом всё равно осталось странное неприятное чувство, что он что-то скрывает. Впрочем, прижать его не удалось: когда Вельва его звала на помощь, рядом присутствовало ещё несколько дам, и все радостно подтвердили, что он рассказал всё, как было. Хорошо хоть, компаньонка рэты догадалась не болтать всем подряд, какая именно помощь им понадобилась.

Гун-хе решил запомнить этого сиана и понаблюдать за ним при случае, а пока — он торопился в город. Известный ювелир жил в старой, каменной части Тоненга, неподалёку от цитадели, и что важно — в одном доме с собственной лавкой.

Свет в доме не горел — хотя час ещё нельзя было назвать поздним. У входа тускло помаргивал фонарь. Дорогое удовольствие для Тоненга — масляный фонарь у входа, который горит всю ночь. Обычно его гасят, как только хозяин запирает двери. Мало кто здесь может себе такое позволить. Вот на островах — там да. Там ночами светятся даже витрины. И «световые вешки» там вдоль улиц не редкость, ведь хозяевам есть чем заплатить сианам за это удобство…

Гун-хе помедлил, понимая, что так и так придётся будить слуг, а потом и самого хозяина, но всё же для начала просто подошёл к крыльцу лавочки. Посмотреть.

Вообще, ювелиры — народ осторожный. На входе могут быть ловушки сианов. А внутри — ещё и живая, и очень злая собака. На родине Гун-хе там так же на ночь могли быть выпущены ядовитые пауки, а могли быть расставлены и звериные капканы. Но с другой стороны — если гость не будет бить окон и пытаться проникнуть внутрь, просто легонько постучит…

Вряд ли ловушки сработают.

А если сработают, будет повод вызвать на допрос ставившего их сиана. Потому что так можно и случайному прохожему навредить.

В общем, подошёл Гун-хе к двери лавки со всей возможной осторожностью. Внимательно осмотрел крыльцо, дверную ручку, шнурок колокольчика. Крыльцо покрывала лёгкая наледь, и понять по ней, когда тут стоял последний посетитель, было совершенно невозможно.

Гун-хе всё-таки постучал в дверь, а потом легонько потянул к себе. Просто чтобы убедиться, что внутри никого нет, и придётся будить хозяев.

Дверь со скрипом подалась вперед, внутри что-то громко упало, зацокало, и через миг помощника главы тайной управы оглушил тоскливый, всепроникающий собачий вой.

На голом рефлексе Гун-хе отскочил назад, одновременно выхватывая нож, но собака не пожелала покидать помещения. В свете фонаря лишь сверкнули подозрительно красные глаза. И снова разнеслась над улицей собачья тоска.

Пёс-сторож!

На его вой мигом должен примчаться и сам ювелир, и все его родственники и соседи. Кто-то — чтобы защитить своё имущество, а кто-то — чтобы утихомирить нарушителей ночного спокойствия.

Но никто не появлялся. Очень, очень долго.

Лишь через четверть часа прихромала завернутая в мужской плащ старуха.

Зло посмотрела на Гун-хе, обругала хозяина, что дверь не запер. Потом лихо свистнула, и пёс тут же заткнулся.

Гун-хе хотел было окликнуть её и расспросить, но женщина уже сняла с петли фонарь, распахнула дверь и, придерживая пса за ошейник, вошла внутрь. С лязганьем что-то откатилось с её пути. Послышался тихий скулёж. Загорелись свечи… а потом вдруг раздался глухой вскрик, и женщина вместе с псом выскочила на улицу. Разглядеть её лицо Гун-хе не успел, но и так догадался, что в лавке случилось что-то очень печальное и необратимое. И скорей всего, поговорить с её хозяином не получится…

Ювелир действительно обнаружился внутри. Он расслабленно сидел в высоком кресле за прилавком, и казалось — спал. Но он не спал. Гун-хе осторожно подошёл ближе и обнаружил вероятную причину смерти. Рядом на полу растеклась густая тёмная лужа. Жидкость стекала с трупа, но кровью не была. Ювелир, очевидно, пил крепкое и дорогое коанерское вино, когда почувствовал недомогание. Опустевший глубокий бронзовый кубок лежал на коленях.

Видимо, яд был медленный. Хозяин успел проводить гостя или гостей, распечатать презент, выпустить собаку… а вот двери закрыть или не успел, или час был ещё ранний, и закрываться он не собирался.

Об этом мог говорить и непогашенный фонарь у входа. Это не из-за расточительства он горел — просто погасить было некому.

Гун-хе подумал, что, кажется, ночь будет долгой: в смерти ювелира предстояло разбираться подробно и серьёзно.

Вскоре вернулась хромая старуха с собакой и двумя крепкими парнями — дневной охраной ювелира. Гун-хе вздохнул с облегчением: есть и кого опросить, и кого послать в Цитадель за помощью. И за чеором та Хенвилом.

Благородный Шеддерик та Хенвил

Подозреваемого увели. Хотя, какой он подозреваемый? Скорей уж соучастник, а был бы поумней — вовсе бы остался в свидетелях.

Этого лысоватого бровастого чеора некогда приблизил к себе благороднфй чеор Эммегил. Но на удивление, когда сам попал в опалу, его с собой не забрал. Ни в чём противозаконном или хотя бы предосудительном человек этот замечен не был, так что его не трогали. Люди Гун-хе лишь присматривали за ним на случай, если вдруг окажется, что он продолжает поддерживать связь с прежним кормильцем.

И вот он, наконец, прокололся: так поспешил сообщить Эммегилу, что план сработал, что даже не стал дожидаться окончания приёма. Понятное дело, его посланца перехватили, да и сам чеор не ушёл от допроса, но знал он не много.

Впрочём, кое-что Шеддерик из него вытряс, и сам удивился новому знанию: не было никакого особого плана. Во всяком случае, за историей с ожерельем стоял кто-то другой, не Эммегил. Эммегил же приказал чеору просто приглядывать и сообщить о любом подходящем для атаки моменте.

Интрига была в духе благородной чеоры та Роа… но, пожалуй, это даже для неё — слишком явно и слишком дерзко. Кто-то, сообщник Эммегила, кто-то, кому выгоден скандал и, как итог — отсрочка свадьбы. Может, тайный союзник светлейшего чеора. Возможно — сиан. Та Манг?

А возможно — наёмник из дома Шевека, которому заказали рэту…

И над этим тоже следовало как следует подумать.

Намёк на возможную атаку на Цитадель неких тайных сторонников светлейшего чеора Эммегила Шеддерика встревожил, но он всё-таки довёл допрос до конца.

А потом слуга передал записку от Гун-хе, и Шедде, у которого наступающая ночь была расписана до мгновения, затейливо выругался и помчался в город. Смерть ювелира ломала многие планы и теории. Она была очень некстати. Но притом — вдруг она как-то докажет причастность к нападению на Темершану чеора Эммегила?

В доме ювелира были освещены почти все окна. Дверь в лавку охраняли солдаты из ночного патруля. К тайной управе они отношения не имели, но чеора та Хенвила узнали и пропустили внутрь без вопросов.

Гун-хе как раз руководил двумя своими сотрудниками, уже загрузившими тело ювелира на носилки, но ещё не решившими, стоит ли нести его на улицу, или оставить пока в помещении, хотя бы до тех пор, пока не прибудет из городского здания управы прочная телега.

Отправляться в тёплый мир хозяину лавки предстояло по утреннему морозцу. А хромая старуха, как оказалось, приходилась ему двоюродной тетушкой и требовала, чтобы тело племянника выдали ей немедленно.

Ювелир — человек не бедный, и хотя бы из уважения к этому самому богатству, предполагаемая наследница собиралась устроить ему морское погребение по всем канонам старинного ифленского обряда.

Дознаватели не соглашались: они надеялись, более тщательно осмотрев тело, если не вычислить яд, то хотя бы исключить все прочие возможные причины смерти.

На первый взгляд зацепиться было не за что: ни тебе запаха жжёного миндаля, ни расширенных до размера радужки зрачков. Цвет кожи тоже казался нормальным, настолько, насколько он вообще может быть нормальным у трупа.

Впрочем, за последнее Шедде не поручился бы. В свете свечей всё выглядит совсем иначе, чем в солнечных лучах.

Неплохо было бы, чтобы на тело взглянул один из штатных сианов управы. И Гун-хе должен был за ним послать. Однако можно только гадать, когда он прибудет. Сиан-то, конечно, штатный, да только за свою работу в управе он в месяц получает денег меньше, чем за один удачный день частной практики. Так что он вполне может смело послать гонца в любом удобном направлении и продолжить спать как ни в чём не бывало.

Правда, кое-что можно проверить и самому. Шедде, дождавшись, пока закончатся приветствия и объяснения, и все присутствующие вернутся к своим делам, осторожно приподнял руку покойного.

Всё в этом мире возможно, конечно, но трудно представить себе опытного ювелира-сиана, который бы не обзавёлся парой-тройкой защитных побрякушек. А то и парой десятков.

На что, верней, против какого именно воздействия украшения заряжены, он, конечно, не определит. Но вот наличие этого самого «заряда», его объем — это проще. Это надо снова лишь снять перчатку.

Все перстни на руке ювелира несли следы магической обработки. Но именно что следы. Все они были опустошены кем-то или чем-то. Притом — совсем недавно, иначе общий фон, ощущаемый как лёгкое покалывание кожи возле саруг, уже успел бы сравняться с окружающей средой.

И только тут до него дошло. Шеддерик даже пальцами прищёлкнул, когда картинка сложилась. Всё просто! Ювелир и был тем самым сианом, который наложил образ кандального ошейника на цепочку, подаренную Темершане. И погиб он, конечно, в тот момент, когда Шедде коснулся своими саругами этой самой цепочки! Магический откат, видимо, оказался настолько сильным, что не помогла никакая защита. Что ж, может и поделом… но эта ниточка, похоже, оборвалась.

Шеддерик отозвал Гун-хе в сторонку и изложил свою версию событий. Коротко, в двух словах. Но всё же, чисто для подстраховки, велел дождаться сиана, и проверить тело ещё раз…

Может быть, стоило вернуться в Цитадель. Да, определенно, стоило вернуться.

Но путь предстоял не близкий, и Шедде просто вышел на улицу — пройтись, послушать тишину. Обдумать, что нужно будет сделать завтра в первую очередь, а что допустимо и отложить.

Площадь была пустынна, можно неспешно идти вдоль домов, не выпуская из виду приметное крыльцо ювелирной лавки: просто стоять не получилось: и ноги, и голова требовали движения.

Через минуту Шеддерика привлёк лёгкий шум из-за угла двухэтажного, тёмного по случаю позднего часа дома.

Словно там кто-то осторожно тащит что-то тяжёлое. Переставляет с места на место, останавливается, вздыхает; снова поднимает груз, делает несколько шагов. Роняет. Тащит волоком шаг или два, снова поднимает…

Шедде, как мог осторожно, заглянул за угол. Он не боялся ни воров, ни грабителей: двуствольный ифленский пистолет улучшенной конструкции осечек почти не давал. А если что, Шеддерик и сам был не дурак врезать по слишком наглой, слишком надоедливой или просто оказавшейся не в том месте и не в то время морде.

Тёмный переулок, чистое небо и почти полная луна, выбеливающая крыши и верхние этажи зданий по левую сторону дороги. И два тёёмных силуэта, склонившихся над чем-то посреди улицы.

Шеддерик осторожно взвёл оба курка и пошёл к фигурам, надеясь, что в темноте да на фоне старой серой кладки ближайшего дома его трудно будет заметить. Двое так увлеклись своим делом, что пройди Шеддерик мимо них, нарочно топая и насвистывая ифленские народные гимны, они и то не заметили бы.

Если это честные горожане, то применять пистолет не придётся.

Если жулики — дело кончится одним выстрелом в воздух.

Если же здесь происходит что-то…

Додумать он не успел.

Что-то тяжёлое и пыльное попыталось испортить ему вечер и парадный чёрно-синий мундир, который глава тайной управы так и не успел сменить на что-то менее броское.

Правда, нападавшие просчитались — увернуться он успел. И даже успел понять, что штука эта прилетела из окна второго этажа, представляла собой мешок с чем-то увесистым, и целила в голову.

Вслед мешку полетело мальканское грязное ругательство, но Шеддерик та Хенвил не вслушивался. Он отпрыгнул от мешка (из него на половину улицы просыпались лошадиные яблоки), и оказался прямо перед двумя испуганно замершими мальканскими мужиками, у ног которых лежал третий, очевидно, мертвецки пьяный мальканский мужик.

Вроде бы обошлось… хотя сверху продолжала лететь брать в адрес всех ифленцев и наместника в частности, но у сквернослова явно не было никакого более грозного орудия, чем мешок лошадиного дерьма. Увы, мешок был один, и его уже использовали.

Вдруг лежащее тело икнуло, рыгнуло, и со слезой в голосе сказало:

— Рэту… у-у-убили!.. Ты прав, друг! Надо им ааатамааа….

— Каэ зар! Баластра… — ругнулся Шеддерик.

Однажды он спросил у Гун-хе, что это значит. Южанин долго не хотел отвечать, при этом его всегдашняя невозмутимость существенно поблёкла. «Точного перевода, — сказал он осторожно, — боюсь, не существует». Шеддерик попросил перевести хотя бы дословно, и бледный и особенно каменолицый южанин ещё более осторожно перевёл: «Белый… э… задница… солёный прут».

Шедде понял, что точного значения, пожалуй, знать и не хочет. Но изредка, в минуты душевного волнения, ёмкое ругательство горячих южных мореходов всё-таки использовал.

Словно проснулись и те двое, что сопровождали тело. Ну, ещё бы! Сначала что-то с шумом и руганью валится сверху, а потом вдруг, без всякой магии, превращается в злобного, одетого по всем военным традициям нашествия ифленца.

А если вспомнить, что всего с четверть часа назад они втроём дружно поносили заморских гадов, нетрудно представить, что мужики решили — ифленец, да ещё и с пистолетом, пришёл их арестовывать, а может, и убивать!

— Ы! — сказал один и попятился.

Второй выразился чуть более связно, но так затейливо, что Шеддерик на всякий случай запомнил: пригодится.

А потом вдруг лихо, с отвагой, продиктованной только что испитыми напитками, малькан выпрямился, выпятил грудь и с надрывом изрек:

— Стреляй! Стреляй в моё честное сердце, ифленская свинья! Я умру за свободу! Так же как рэта Иии-ик! Итена!..

Шедде не глядя, но очень осторожно, чтобы не возникло случайной искры, опустил курки.

— Где ты так набрался, герой?! — с досадой спросил он.

Мужик неопределенно махнул рукой в сторону полуоткрытых ворот ближайшего строения — того самого, из которого только что прилетел грязный мешок.

На кабак это место похоже не было. Скорей, на жильё какого-нибудь широкой души хозяина, у которого всегда найдётся стакан-другой кислого вина для хорошего человека.

Себя Шеддерик та Хенвил к хорошим людям относил довольно условно, но, с другой стороны, и идти он туда собрался не за выпивкой…

Перестав обращать внимание на пьянчуг, он вошёл в ворота и даже поднялся на крыльцо. Потом вспомнил вдруг про свою «парадную» форму и снова тихонько выругался, слишком красочно представив сцену «ифленский дворянин спасается на люстре от взбешённых малькан с вилами».

Почему с вилами? Потому что субстанция из мешка, которой немного попало всё-таки на одежду, была лошадиным пометом. А где он, там и тяжёлый крестьянский труд, который без вил не обходится.

А вот почему на люстре, Шедде не ответил бы. Он вообще сомневался, что в этом старом мальканском доме может быть люстра или что-то похожее.

Дверь вдруг открылась.

Высокая фигура, появившаяся в проёме, выстрелила вперёд сжатым кулаком. Шедде ждал чего-то подобного, потому успел и отшагнуть, и встречным ударом отвести руку напавшего в сторону. А потом ещё и вывернул так, что жертве оказалось ни избавиться от захвата, ни даже просто распрямиться.

Впрочем, почувствовав это, человек сразу перестал сопротивляться.

— Пойдём в дом? — почти вежливо спросил Шеддерик. — Покажи дорогу, поговорим…

Глава 14. Свадьба наместника

Рэта Темершана Итвена

Темери сказала Шионе, что хочет побыть одна, и та, не расспрашивая, ушла. Вельву вызвали на допрос, её не было, а прислуга только обрадовалась возможности покинуть «эту непонятную мальканку».

Да что с ней происходит? Вроде бы всё закончилось неплохо: и гости успокоились, и все живы, даже большого скандала удалось избежать. Но почему ей самой никак не удаётся успокоиться? Почему хочется не то бежать куда-то и срочно что-то делать, не то — забраться с головой под одеяла и уж там, в тишине и темноте, ждать, что же будет. И лишь тихонько надеяться, что беда пройдёт мимо, не заметив такую маленькую и слабую её.

Маленькую и слабую?

Темери плеснула в таз воды. Притащила к зеркалу подсвечник. Быстро умылась.

Маленькую и слабую. Как десять лет назад. Тогда она послушалась собственного страха и взрослых. Тогда она предпочла спрятаться под одеяло.

Второй раз так не будет. Темершана Итвена… или всё-таки просто Темершана та Сиверс?.. кое-чему научилась за прошедшие годы.

И пусть чеор та Хенвил сколько угодно повторяет, что она в монастыре Ленны попросту пряталась от жизни. Нет, всё было не так — она жила там! Не боясь ни служения, ни тяжёлой работы. Там был её дом и её родня. И то, что, в конце концов, та её родня от неё отказалась, ещё не значит, что сама она отказалась от родства. И не значит, что эти десять лет исчезли из памяти.

Да, в Тоненге воспоминания нахлынули, подхватили и почти утянули в водоворот прошлого. Но любой опыт — это сила. Ведь простить — не значит забыть. Да и с этим самым «простить» у неё всё время выходит как-то неправильно.

Ничего она не забыла и не простила, но…

Но, кажется, снова запуталась.

В монастыре у неё был советчик и отдушина — Золотая Ленна слышит своих подопечных и всегда готова утешить тех, кто нуждается в утешении. А тем, кому надо всего лишь подтвердить их правоту… им она тоже всегда подскажет и поможет. Ведь не зря же она — мать. Мать всего, что в мире мыслит, чувствует, всего, что живет.

С того дня, что Темершана покинула монастырь, она ни разу не обращалась к Золотой Матери ни с просьбой, ни за советом. Ей казалось — так будет честно. Ведь сёстры без её благословения никогда не отдали бы Темери ифленцам.

Темери тысячу раз повторила себе, что всеблагая Мать прозревает будущее, и точно знает, как поступить правильней и лучше… повторила, но вот поверила ли?

Прикусив губу, Темери принялась искать свой простенький посох-эгу. Где она его оставила? Не в доме же чеора Ланнерика? Нет, она точно его привезла в цитадель… и даже… ах, да. Служанки. Чтобы служанки его не сожгли и не выкинули, Темери спрятала посох в складках балдахина кровати. Там можно было спрятать не только посох, но и целый небольшой алтарь с идольцами, а рядом ещё осталось бы место для двух-трех некрупных пресветлых сестёр…

Раньше она всегда говорила с Ленной в храмовом зале. Там, ей казалось, она ближе к престолу богини и быстрей сможет услышать ответ. Здесь же… надёжные каменные стены сейчас ей только мешали. И Темери убедила себя, что ей нужно выбраться куда-то на воздух. Куда-нибудь, где есть большие окна, и сквозь них видно не такие же каменные замшелые стены, а небо и крыши. И солнце. Ну, или хотя бы луну.

Главная башня цитадели подходила идеально…

Подходила бы, если бы туда вели тайные ходы в стенах. Но её перестраивали вместе со всей новой частью замка, так что идти придётся на виду у всех.

Да и пусть смотрят! Они же всё вслух так радостно говорят, что она здесь хозяйка, а не пленница. Вот и прогуляется. По-хозяйски. Даже…

Караульный у входа выпрямил спину, стоило двери приоткрыться. Но странный приказ мальканки выслушал с таким выражением лица, словно она каждый день ходила куда-то в его сопровождении.

То, что караульному гвардейцу любопытство не чуждо, она поняла, когда они уже поднялись на башню и остановились под закрытым на две задвижки люком.

— Мне сопроводить вас наверх? Там может быть холодно. И… птицы.

Чайки. Они любят гулять по стенам и крышам цитадели. Они никогда ей не мешали. Хотя отец — она помнила — грозился приказать солдатам перестрелять хотя бы половину. Чтобы не гадили.

— Нет, благодарю. Я хочу поговорить с Золотой Матерью, это не займёт много времени.

Гвардеец едва сдержал разочарованный вздох. Он знал, как молятся Ленне: долго стоят, опираясь двумя руками на ажурный деревянный посох, лицом на восход, с закрытыми глазами… и всё. Только губы, может, будут шевелиться.

Темери убедилась, что люк закрыт, и несколько мгновений стояла, зажмурившись — вдыхая ночную прохладу, напоенную привычными запахами ветхого дома — запахом гнилых досок, плесени, чаячьего помета. Все здесь было, как в тот раз, когда она поднялась сюда впервые, семилетней девочкой, показывающей свои владения гостю из соседнего Коанеррета. Гостю было девять, возиться с малолеткой ему не хотелось, но кажется, Темери всё-таки заслужила толику уважения «большого мальчишки» — когда привела его сюда, под дощатую кровлю самой высокой из башен. И гордо заявила, что это её любимое место для игр, и она сюда вообще-то часто сбегает.

Город внизу, посеребрённый луной, казался нагромождением коробочек и сундучков. Он был весь у её ног… и бухта, почти штормовая, холодная, мерцающая в свете луны. Леса вдалеке на востоке. Всё было близко, и одновременно так далеко, что не дотянешься.

И ещё вдруг накатило внезапное чувство провала в прошлое. Город ночью был совсем другим. Совсем прежним. Не видно следов от пожаров, а окна в новых ифленских домах мерцают совсем так же, как мерцали в тех, что стояли здесь десять лет назад.

И людей мало, и сверху не видно, какого цвета у них волосы и глаза…

Темери сжала посох между ладоней.

Ей не нужно было ничего говорить вслух, ведь Золотая Мать Ленна всегда знает, когда к ней обращаются.

Привычно колыхнулись тени тонкого мира, звёзды перестали быть холодными искрами, раздвинув пространство разноцветными лучами…

Ленна никогда не являлась ей раньше.

Она всегда говорила лишь со старшими сёстрами.

Темери и предположить не могла, что ответ на её безмолвный зов будет таким быстрым.

И таким особенным…

Богиня, больше всего в мире чтящая прощение и любовь, богиня, которой Темери когда-то доверила свою жизнь, появилась рядом, словно из городского воздуха, из этих лохматых, тепло мерцающих созвездий над головой. И сразу стало понятно, почему её называют Золотой.

У неё были огромные полупрозрачные золотистые крылья и тёмные, медовые глаза.

Золотая Мать Ленна была драконом — огромным и прекрасным.

Темери задохнулась от удивления и восторга. Раньше она никогда не задумывалась, почему главный храм украшен изображениями древних огненных ящеров — теперь знала.

Но это тоже был только образ, словно платье, которое примеряет модница, чтобы впечатлить подруг…

Потому что через мгновение, всего через миг, Темери вдруг её узнала: узнала её добрые, усталые, всё прощающие глаза, её улыбку. Её протянутые навстречу руки…

— Мама… — сами собой шевельнулись губы.

Она стояла в свете звёзд, в простом светлом платье, такая, какой её Темери, может быть, и не помнила, но всегда представляла. Но как? Как такое возможно?

Или верно, что Покровители всегда приходят, когда они больше всего нужны, и именно сейчас настал такой миг?

Но сёстры описывали их… иначе. Не как людей…

Об этом она подумает потом. Потом…

Сама не понимая как, Темери вдруг оказалась в её объятиях. Столько мыслей, слов и вопросов подступило к горлу, но выплеснуть их мешал тугой ком из непролившихся слёз…

Тёплые пальцы голадили Темери по голове, гоня усталость и дурные предчувствия.

Так бы и стоять до скончания дней, над миром, рядом с самым дорогим и родным человеком…

«Мама, что я сделала не так? Почему я пытаюсь помочь, а получается только хуже? И почему мне кажется, что если бы меня не было, всем было бы легче?»

«Почему так хочется плакать?»

«Почему я ничего не могу сделать, чтобы завтра снова не началась война — потому лишь, что кто-то придумал использовать моё имя как знамя, а кто-то — как повод для очередного кровопролитья? И почему один из этих «кто-то» — я сама?»

«Завтра… завтра я попрошу Кинрика побыстрей закончить с обрядом… может, когда нас назовут мужем и женой, ифленские дворяне и вправду успокоятся? И малькане…»…

«Но что мне сделать, чтобы это получилось? Чтобы «завтра» наступило и не оказалось кровавым? Кому сказать, кого предупредить? Как помочь чеору та Хенвилу, и нужна ли ему моя помощь?»

Глупо. Что может подсказать Богиня, которая всего лишь откликнулась на призыв одной из своих бывших служительниц? Даже если она так похожа на маму…

Темери с лёгким сожалением отстранилась. Без обиды, скорей со светлой благодарностью к Золотой Матери Ленне. Ей, похоже, не хватало именно этого — родного человека радом, который одной улыбкой разгонит половину горестей и печалей.

И Ленна ей ответила — не вслух, а словно шепнула в самое ухо, щекотно и тепло:

— Оба брата сделают для тебя всё, что в их силах… но они оба ходят по краю, и если один хотя бы знает об этом, то второй — даже не хочет замечать. Не их нужно бояться…

— Я боюсь, — Темери всхлипнула, получилось совсем громко и по-детски, — я боюсь не их, а за них… и за себя. И за город…

— У тебя сердце Покровителя, но отчаиваться рано: ведь тебе не нужно предупреждать всех… достаточно предупредить одного.

Перед глазами Темери вдруг мелькнул чуть смазанный, словно мельком в толпе увиденный образ:

— Хозяин Каннег… Конечно! Я его найду. Прямо сейчас!

— Не нужно, — ласково шепнула Ленна. — Обернись!

Возле люка, обхватив себя за плечи, стоял Ровве. Выглядел он почти живым. Смотрел хмуро, но решительно.

— Я не встречал этого Каннега, — с лёгкой усмешкой сказал он, — но смогу найти дядю Янне. И, пожалуй, сделаю это прямо сейчас…

Ровве отступил поглубже в тень и просто исчез, как не было. Слился с тенью.

— Кажется, он не хотел идти, — сказала Темери вслух.

О своём Покровителе она до сих пор ничего не знала. Подозревала даже, что он и Покровителем-то её стал только ради Шеддерика, и старалась на его помощь не очень рассчитывать.

— Да. Покровители не любят надолго оставлять без присмотра тех, кого выбрали себе в подопечные. Пора прощаться, Темери.

Темери кивнула. Золотая Ленна больше не была так уж похожа на маму. Но всё равно оставалась чем-то невероятно дорогим и тёплым, чем-то, с чем невозможно расстаться, и что нельзя забыть.

Она кивнула: если пора, значит пора. Но на прощание богиня задумчиво сказала:

— Я больше не умею провидеть будущее, мне ведомы даже не все вехи настоящего, но я всё-таки знаю, что ты найдёшь свой единственно верный путь. И если снова меня позовёшь… я приду.

— Я позову… — совсем смутилась Темери.

Конечно, позовет, ведь если не завтра, то послезавтра они с Кинриком будет стоять у купели и простить ее, Ленны, благословения…

Шкипер Янур и Джарк

Джарк замешкался на одном из перекрестков — всё-таки в верхнем городе, даже в самой дальней от цитадели его части, он бывал редко. Но поколебавшись, всё же свернул направо. Янур с неудовольствием отметил, что поспевать за резвым подростком ему стало тяжело. Надо же, а ведь он-то считал, что ещё вполне может податься в матросы. Годы брали своё. А если быть честным с собой до конца, то не только годы, но и сытная еда и в целом спокойное существование. Конечно, спокойствие это было относительным, но Януру-то было с чем сравнивать, так что на судьбу он не жаловался, а с момента возвращения рэты Итвены и вовсе пребывал в состоянии постоянной лёгкой радости. Как будто от сердца отвалился тяжёленный камень.

А сейчас этот самый камень решил вернуться на привычное место. Янур даже представлял его себе — серый, плотный, холодный камень, с каждым моментом увеличивающийся в размерах и всё больше теснящий из груди сердце. Может, оттого и одышка.

Янур наконец остановился, упёрся руками в колени и попытался выровнять дыхание. Из ближайшей витрины на него смотрело не очень-то приятное перекошенное изображение его самого: шляпа сползла на бок, шейный платок сбился и торчит узлом из-под воротника, верхние крючки куртки успели расстегнуться. Пожалуй, с таким лицом и в таком виде не страшно встретить никаких разбойников. Или разбегутся от страха, или передохнут от смеха.

И тут за спиной своего отражения Янур увидел что-то, что мигом заставило его выпрямиться и резко обернуться. Шкиперу показалось, кто-то стоит в трех шагах у него за спиной — стоит и внимательно смотрит в затылок, примериваясь для удара. Но за спиной была лишь пустота, залитая яркой луной. Янур выдохнул и медленно повернулся обратно, чтобы понять, что именно он увидел в кривоватом стекле витрины небольшой лавки.

Может, кто-то подошёл с той стороны стекла?

Янур сглотнул и невольно отступил на шаг: он не только хорошо разглядел в лунном свете, но и прекрасно узнал привидевшегося человека. Это был Ровве, картограф-ифленец, который погиб этой осенью где-то неподалёку от монастыря Золотой Матери Ленны.

С призраками Янур раньше никогда не сталкивался, да и вообще считал, что это из области страшных бабушкиных сказок, которыми те усмиряют непослушных детей, чтобы охотнее забирались под одеяло.

К тому же призраки в тех сказках всегда выглядели так, будто их только что убили: или с кровавыми ранами, или в цепях, или с верёвкой на шее.

Этот же был таким, каким Янур его помнил: худой тонкокостный ифленец с прямыми жёсткими волосами до плеч, как обычно, в чём-то тёмном и недорогом.

Жуть вызывало именно то, что он точно знал: за спиной никого нет. Есть только это размытое, но узнаваемое отражение. И вдруг — слова. Не услышанные, а как будто понятые сразу целиком. Появившиеся сразу как воспоминание о них, а не как звук или интонация:

— Дядя Янне, вы испугались. Почему?

— От неожиданности, — соврал Янур, и на этот раз подошёл к стеклу ближе, разглядывая собеседника. Призрак с ним заговорил, значит, бояться нечего. Бабки говорят, если призрак с тобой заговорил, значит, беды ждать от него не следует. И конечно, сразу проснулось неуёмное любопытство, которое с возрастом у нормальных людей вообще-то проходит. Но, по мнению Тильвы, её мужу это не грозит: он впадёт в детство раньше, чем повзрослеет. — Так ты, значит, стал призраком? Говорят, призраками становятся лишь проклятые и те, кто не успел выполнить клятву…

— Я не призрак, — обиделся Ровве. — Я Покровитель…

— Чей? Чеора та Хенвила?

— Рэты Итвены, — пожал плечами «не призрак». — И здесь я исключительно для того…

— Батюшка, — не то ворчливо, не то иронично окликнул вернувшийся от перекрёстка Джарк, — Мы же вроде торопились? Что там такое, в этом стекле?

— Дай отдышаться старику, — проворчал Янне, бровями показывая Ровве, чтобы тот закончил мысль.

— Для того чтобы предупредить. Рэта жива и здорова, но очень просит вас найти хозяина Каннега и сказать ему об этом.

— А тебе-то можно верить?

Ровве вместо ответа вдруг шагнул вперед и словно бы приложил ладони к той стороне стекла, что выходит в комнату. Шкипер увидел Темершану, о чём-то мирно беседующую с высокой шатенкой в строгом ифленском платье.

Длилось это одно мгновение и видимо, стоило Покровителю немалых усилий, потому что он почти тут же исчез, оставив по себе память в виде прощального: «Обязательно предупреди!».

— Что ты сказал? — подбежал Джарк. — Кому верить? Идём, мы уже почти на месте.

— Н-да… знаешь, сын, придётся вернуться на нашу сторону реки. Не того мы человека сегодня с тобой ищем.

— Почему?

«Потому что мне явился подозрительный призрак и сказал, что рэта в порядке, а наместника и его брата кто-то опять крепко подставляет!» Хотя, если подумать, Роверик всегда нравился Януру, если так вообще можно говорить об ифленце. Он был серьёзен, ироничен и всегда безупречно рассчитывался за еду и вино. А уж морские течения вдоль побережья знал не хуже опытных моряков. Не поверишь сразу, что парень и моря-то побаивался, и на корабль всегда поднимался с большим сомнением и неохотой. И кстати, страдал морской болезнью. Но если того требовала его загадочная наука, он отбрасывал всякие сомнения. И тем был близок и понятен Януру: как понятен любой солдат или моряк, знающий, что такое верность долгу и чести офицера…

— Да пришла мне в голову мысль, что хозяин Каннег поверит мне гораздо быстрее, чем какому-то ифленцу, а уж тем более южанину. Так что поторопимся. Если пробродим непонятно где аж до рассвета, то лучше бы нам домой не возвращаться.

Сын зябко поежился. Он был совершенно согласен с Януром. И матери боялся намного больше, чем городской голытьбы.

Хозяин Каннег не только ещё не ложился. Кажется, Янур отвлёк его от какой-то тяжёлой работы, и тот вышел навстречу потный, усталый, в рукавицах из грубой ткани.

Гостям он зримо удивился, но расспрашивать не стал: посторонился, пропуская в дом.

Янур с Джарком раньше здесь никогда не были, но если шкипер старался сохранять достоинство, то юноша вовсю крутил головой, впитывая новые впечатления.

А посмотреть было на что. Дом напоминал одновременно мастерскую и склад старинных вещей, и ещё немного — тетушкин загородный дом, где всё выглядит ненужной рухлядью, но где ничего нельзя трогать. Джарк даже руки сцепил за спиной — чтобы ничего не потрогать чисто случайно.

Но хозяин сам выдвинул из-за заваленного книгами стола два ветхих стула (сделал это одновременно, двумя руками), снял варежки и предложил гостям сесть.

В зубах у него была ифленская трубка, но она не дымила. То ли не успел зажечь, то ли забыл набить.

— Судя по тому, шкипер, что вы пришли сюда среди ночи, вы тоже услышали свежие новости из Цитадели, — без приветствий он сразу перешёл к делу. — Печально, если это правда.

— Неправда. Я успел навести кое-какие справки. — Янур поймал озадаченный взгляд сына и повторил с нажимом, — Расспросил одного старого знакомого. С рэтой все в порядке.

— Мне эту новость продолжают приносить со вчерашнего дня, и в основном — люди проверенные и толковые. Впрочем, ошибка, конечно, возможна…

— Мне сказал один ифленец. Он только что из Цитадели — рэта сама отправила его, чтобы знакомые не переживали. Что-то действительно случилось во время вечернего празднества. Но что — я пока не знаю. Я не мог расспрашивать этого ифленца долго.

Джарк, который был поражён, как оказывается, невозмутимо и правдоподобно умеет врать его отец, сидел тихо, как мышка, и старался не поднимать взгляд от стола. Он не очень понимал, зачем Януру сдалась эта ложь, но считал, что в любом случае вмешиваться не стоит.

— Сам я, конечно, раньше узнал. Пришёл один к нам в «Каракатицу». До того я его не видел. Встрепанный, худой. Про одежду ничего не скажу — в наше время мало есть честных малькан, которые бы хорошо одевались. Но осталось у меня чувство, что он сказал далеко не всё, что знал. А уж как начал людей призывать иди с оружием на Цитадель, так тут мои же гости его и повязали.

— Интересно. Но люди в основном доверчивы и склонны верить в дурное. Думаю, этой ночью многие решили прогуляться в сторону Речных ворот…

Янур с удивлением вспомнил, что ведь и правда видел издалека несколько человек, двигавшихся примерно в ту же сторону, что и он — в час, когда даже ночные воры или уже легли спать, или ещё не проснулись.

Хозяин Каннег снял рукавицы и сильно потёр виски.

— Жаль, поздно вы пришли. Часть купленных ружей уже ушла в город. Конечно, люди будут ждать приказа… и это была очень маленькая часть… в общем, хорошо было бы, очень хорошо было бы, если бы ты оказался прав, и завтра рэта Итвена показалась бы людям. И лучше прямо на рассвете.

— Может, стоит как-то успокоить всех… — Янур сам понимал, что это безнадёжная затея. Но промолчать всё-таки не мог.

— Спать сегодня не придётся, — вроде бы без связи с предыдущим сказал Каннег. — Угостить вас пирогом? У меня с вечера остался отличный капустный пирог.

Джарк, может, и не отказался бы от пирога. Но Янур покачал головой:

— И так давно бродим, моя хозяйка уже волнуется. Так что лучше нам домой не опаздывать.

— Ну, что ж, тогда лёгкой вам обоим дороги, — хозяин проводил гостей до порога. — И благодарю вас за добрые вести.

Рэта Темершана Итвена

Темери не спалось. Встреча на башне разогнала последние мысли об отдыхе.

Сначала она просто металась из угла в угол, иногда останавливаясь у окна и вглядываясь в звёздное небо за ним, словно забыв, что кроме неба, дворика и тёмных стен, из окна ничего не разглядеть.

Доберётся ли Роверик? Сможет ли поговорить со шкипером Януром, и поверит ли ему шкипер?

Удастся ли хозяину «Каракатицы» добраться до хозяина Каннега? И что скажет подозрительный мальканин уже на его слова?

Промаявшись так с полчаса, Темери наконец зажгла свечи в большом подсвечнике. Ободрённая недавней прогулкой, она решила, что худого не будет, если она ещё немного побродит по ночному замку. Все спят, тихо. В коридорах возле караульных горят огоньки.

Вряд ли кого-то доведётся встретить в столь поздний час.

Караульный, кстати, у её двери успел смениться. Теперь это был юноша, почти мальчик, с лёгким пушком над верхней губой.

На этот раз в сопровождении Темершана не нуждалась, так что лишь кивнула ему — и получила в ответ понимающий взгляд. Слишком понимающий. И вроде даже немного завистливый.

— Впрочем, — вздохнула она, как бы продолжая мысленный диалог, — мне может понадобиться помощь. Идём!

Идти в сопровождении юного гвардейца было немного спокойней.

Ноги сами привели Темери в зал для торжеств. Сейчас в нём одиноко догорал камин, к нему было подвинуто кресло, возле которого помаргивала одинокая свеча.

Пожалуй, здесь должно хорошо думаться — сидя у камина, со свечкой, с бокалом лёгкого вина в руке…

За вином можно было послать гвардейца. Но он, следуя давней традиции, остался ждать снаружи.

Темери подошла к камину и обнаружила, что не одна она страдает сегодня бессонницей. Наместнику, оказывается, тоже не спалось.

Он полулежал в кресле, закутавшись в плед и ссутулив плечи. Темери вдруг увидела, что он вряд ли старше неё, что он устал, и, может быть, даже простужен. Встрепанные волосы торчат сосульками, на виске — капелька пота.

— Рэта Итвена, — поприветствовал он. — Тоже не спится? Хотите вина?

Удивляясь себе, Темери подошла к камину, подбросила пару поленьев, пошевелила кочергой угли. Не ждать же, когда проснутся слуги? В зале было холодно и влажно. Всё тепло от камина, окатив сухим воздухом пригревшегося в кресле наместника, улетало куда-то вверх, к потолку.

Поставив кочергу на место, она посмотрела наместнику прямо в лицо.

Он приподнял брови, но тут же потянулся пальцами к вискам, словно у него болела голова. Пожаловался:

— День какой-то… плохой день. А у ворот собираются люди. Шпионы Шеддерика говорят — вооружённые. Ждут рассвета. И новостей.

— А давайте натянем всем нос. Всем, кто устроил это представление с ошейником, и тем, кто раструбил о нём по всему Тоненгу?

— И как мы это сделаем?

— Ну, нам всёё равно завтра или на следующий день идти к Золотой Матери за благословением… так почему бы не сделать это на рассвете? Оденемся понарядней. Пусть трубачи на воротах встанут… и сделаем вид, что так всё и было спланировано. А толпа нас с вами просто встречает.

— А не боитесь, что они нас тут же на радостях и расстреляют? — Кинрик выпрямился в кресле и заинтересованно подался вперед.

— Боюсь. Но вы будете рисковать сильней, чем я. Это же вести о моей трагической кончине, если ваш брат прав, вывели людей на улицы.

— У них могут быть ружья. Надо будет поставить оцепление и несколько стрелков по крышам. И горнисты пусть на воротах стоят. И нужно, чтобы флаги развернулись… и ещё нужен какой-нибудь корабль, пусть даже рыбацкую лодку… А вы правы, может получиться красиво! Нам нужен церемониймейстер, начальник охраны, капитан гвардейской роты и Шеддерик… ай, каэ зар! Они ж с Гун-хе допрашивают ювелира.

— Я разбужу Шиону, она поможет мне собраться. Сделаем вид, что рады этой свадьбе, и пусть все, кто не рад этому так же, как мы, скрипят от злости зубами!

Кинрик засмеялся так громко, что смех резко перешёл в кашель. Вытер слезящиеся глаза и сообщил:

— Я понял, чем вы так зацепили моего брата, рэта Итвэна.

Настал черед Темершаны поднимать брови, в одно это движение вкладывая сразу два вопроса. «Чем же?» и «Что значит — зацепила?».

Вслух она, конечно, не задала ни тот, ни другой. Даже поспешно сменила тему:

— За дверью ждёт гвардеец. Думаю, за капитаном можно отправить его.

— Конечно. Ну что, попробуем… как вы сказали? Натянуть им всем нос?

Темери казалось, что Кинрик уж слишком возбуждён, и глаза у него блестели, как воспалённые… но загадочная простуда, казалось, отступила. Так что она решила пока забыть о ней. А потом осторожно рассказать о своих наблюдениях Шеддерику.

А ведь ещё неизвестно, одобрит ли чеор та Хенвил эту авантюру.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Чеор та Хенвил, может, и не одобрил бы. Если бы знал, что она уже появилась и начала воплощаться. Благородный чеор был занят: выяснял у мальканских кухонных бунтарей, откуда именно пошли гулять по городу сплетни, и, самое главное, не приплачивает ли кто-либо сплетникам за искренность и правдоподобность.

Ему удалось раскрутить довольно длинную цепочку, он даже сам удивился небывалой скорости получения информации. От пьянчуг по первому адресу (один выбитый зуб и одна совместно выпитая кружка какого-то крепкого деревенского пойла), он узнал, что новость они подхватили на улице в нижнем городе, неподалёку от известного всему кварталу питейного заведения. Шеддерик отправился туда и обнаружил, что кабак ещё открыт, и хотя народу в нём немного, среди этого самого народу есть и искомый «вестник справедливости».

Вестник встрече не обрадовался, но проявлять героизм и личным примером вдохновлять присутствующих малькан на уничтожение всего «белобрысого заморского племени» тоже почему-то отказался. Чеор та Хенвил его и пальцем не тронул, чему свидетелями были все присутствующие, но сумел узнать довольно много. О себе самом — это понятное дело, но и о том, откуда вести — тоже. «Сплетню» ему передал некий богатый и довольно известный малькан, имя которого он, к сожалению, запамятовал… так вот, этот чеор сам видел труп рэты Итвэны, в чём клялся собственным здоровьем… точно ли чеор? Только что был малькан? Да нет, малькане там тоже были, и даже трое, или нет, больше… но и ифленец был, да тоже знатный. Не из самых известных, правда… нет, имени не вспомнить… а, описать смогу. Видел его как вас, благородный чеор…

Шеддерик вытянул из полутрезвого сплетника и описание, и адрес, где происходил разговор, и оставил его в покое. Горожанам, которые уже начали переглядываться и тянуться за оружием, посоветовал не спешить — завтра правда так или иначе всё равно раскроется — и ушёл. Горожане не поверили, но с этим придётся смириться: ифленцам в Тоненге, как и прежде, верили меньше, чем торговцам.

По названному адресу пришлось вернуться почти что обратно к дому ювелира, а потом ещё пройти несколько кварталов в сторону каменных городских окраин.

Эта часть города ещё не успела превратиться в трущобы. Старые дома давно не ремонтировались, но были некогда так качественно построены, что держались на ещё том заделе прочности. Принадлежали они частью — обедневшим ифленским дворянам из младших родов, чьи гербовые кольца были узкими и сверкали свежим металлом. Частью — мальканским дворянам и хозяевам. Правда и то, что настоящие владельцы здесь бывали редко. Часть домов сдавалась, часть — попросту пустовала, а в некоторых самовольно селилась окраинная голытьба. Патрули здесь бывали редко, а драки — часто. Но, тем не менее, район этот считался более безопасным, чем порт или трущобы за рекой. Здесь нечего красть, стоимость товаров невелика, а ифленское и мальканское население как-то за минувшее десятилетие научилось жить в вынужденном худом мире, который, по мнению и Шеддерика тоже, был всё-таки лучше хорошей войны.

Тёмный двухэтажный дом под островерхой крышей, несколько узких окон. Шедде решительно толкнул калитку и поднялся на крыльцо. На стук вышел слуга, спросил, кого принесло среди ночи. Пришлось представиться и потребовать хозяина.

Шеддерик был уже морально готов встретиться с самим Эммегилом, хоть и с трудом мог его представить себе в здешней убогой обстановке, но нет. Вышел к нему сутулый, когда-то высокий худой ифленец в сальном халате поверх серых солдатских штанов, на три размера больше, чем требовалось. Штаны прохудились на коленях, их тоже покрывали жирные пятна — скорей всего хозяин имел привычку вытирать об них руки.

От него разило перегаром, табаком и ещё чем-то кисло-тошнотным.

И тем не менее, Шеддерик его узнал.

А ведь многие годы считал адмирала Кленнерика та Нурена мёртвым.

И может быть, был бы рад и дальше так считать: адмирал в давние годы был боевым товарищем и сподвижником его отца, Великого Ифленского наместника в землях мальканских Хеверика та Хенвила. Правда тогда Хеверик ещё не был наместником.

И про Танеррет, и про Тоненг он рассуждал тогда исключительно как о цели очередной экспедиции, заманчивом жирном куске почти ничейной земли в тёплых уютных широтах, которая лишь по недоразумению пока ещё не принадлежит Ифлену, а тамошнее отсталое население только и ждёт просветителей и мудрых наставников с севера.

Шеддерик едва заметно тряхнул головой, отгоняя полезные, но не слишком своевременные воспоминания об этом человеке, и сказал:

— Чеор адмирал та Нурен? Вот это встреча!

— Давно уже не адмирал. — Проворчал хозяин, отступая вглубь помещения, — разжалован ещё вашим покойным отцом, если это вы и есть — благородный чеор та Хенвил.

«Тоже узнал», — с досадой подумал Шеддерик.

— Входите, что на пороге разговаривать. Давно ведь я вас жду… почитай, с самой безвременной смерти наместника. Все думал сначала — будут ли наследники искать убийц? Или сами руку приложили? А? Я бы от этого старого подлеца избавился, не раздумывая. Это ж скольким он жизнь поломал, скольких благороднейших людей лишил кого жизни, кого земли, кого состояния… я-то ещё легко отделался, да.

Дом бывшего адмирала ифленского флота был под стать ему нынешнему. Тёмные стены с остатками дорогих обоев. Мебель когда-то тоже была дорогой, но сейчас облезла и протёрлась, да и было её немного. Пол… во времена, когда этот дом построили, пол покрывал ценный паркет, но сейчас от него мало что осталось. А дыры оказались где заколочены дешёвым горбылем, где просто прикрыты старой парусиной.

Интересно, откуда у него деньги на содержание слуги, между делом подумал Шеддерик, но почти сразу выкинул это из головы.

— Вина? — предложил хозяин и распахнул потёртый резной бар. Внутри Шедде успел разглядеть несколько глиняных кувшинов с высоким горлом, в каких малькане продают те свои вина, которые сделаны всё-таки из винограда, а не из яблок. Напитки подороже даже здесь, на Побережье, давно уже разливают в бутылки.

Посмотрев на заляпанные стаканы, которые со стола, похоже, не убирались никогда, Шедде предпочёл отказаться.

— А я выпью, да. За те былые прекрасные времена, когда мне не нужно было клянчить деньги у ростовщика, а всякие ублюдки не могли являться ко мне без приглашения среди ночи и требовать каких-то ответов!

Шедде приподнял брови, ожидая, когда та Нурен выпутается из своего тоста, наполнит стакан и залпом его осушит.

Когда-то этот человек и в Императорский дворец входил, как к себе домой.

Шеддерик помнил надменного юношу, с которым в детстве его пару раз оставляли, считая, что моряку будет о чём рассказать мальчишке. Но «моряк» тяготился этими обязанностями. И со временем его отношения с Шеддериком только ухудшались.

Правда, Шедде наивно полагал, что та Нурен его не помнит ни в лицо, ни по рассказам, ни по делам.

— Я ведь знаю о тебе, Шеддерик Хенвил, почти всё. Даже больше, чем твой покойный отец знал… потому что кем бы меня ни считали при императорском дворе, а мне многие доверяли свои секреты, ибо я умел их хранить… в этой голове, юноша, столько чужих тайн, что захоти я разбогатеть шантажом, то обеспечил бы себя на долгие годы… и ещё внукам бы досталось. Но нет! Потому что репутация дороже. Хотя, кому я говорю про репутацию.

Он снова наполнил стакан и отсалютовал им Шеддерику.

— Репутация! Ужасный гнет общества. Из-за неё многие расстались с жизнью и со свободой. Доброе имя в нашем обществе ещё кое-что значит, и ради его сохранения люди иногда идут на такие поступки… на такие поступки… — он гортанно рассмеялся и вдруг громко поставил стакан на стол — так что вино пролилось на разостланную там тряпку, добавив ещё одно пятно к уже существующим.

— Так какого морского жуфа тебе от меня понадобилось, Шеддерик та Хенвил, наследник Хеверика та Гулле, та Лемма, из Фронтовой бухты, брат молодого наместника Кинрика та Гулле? Что тебе понадобилось от бедного больного старика, о которого твой отец когда-то публично вытер ноги?

Шеддерик не знал до сих пор даже о том, что та Нурен ещё жив, не то, что о ссоре между ним и покойным Хевериком.

— Вы разносите по городу вести о гибели рэты Итвены. Зачем?

— Рэта Итвэна? — Хохотнул бывший адмирал и нежно погладил пальцем свой замусоленный стакан. — Маленькая мальканская шлюха? Признаться, я был удивлен, когда понял, что то, что вы притащили из монастыря — и верно она. Я-то думал, мальчишке хватит толку её добить. Но право, она и десять лет назад была горячей штучкой… жаль, кроме меня и подтвердить-то уже некому. Морду мне расцарапала, шрам остался даже…

— Что?

— А ты думал, вам с братом целка досталась? Да её весь…

Договорить он не успел, вдруг оказавшись придавленным к полу коленом и ощутив на шеё жёсткий захват.

— Кто ещё там был? Ну?

Та Нурен захрипел, дёрнулся в захвате, но тот стал только ещё болезненней.

Шеддерику казалось, что та Нурен получает удовольствие, называя имена. Шесть имен.

Дослушав, чеор та Хенвил перехватил поудобней руки и резко дёрнул голову бывшего адмирала вбок и вверх. Шея хрустнула, стало тихо.

Он не спеша встал, отряхнул руки. Вспомнил про слугу, но того не оказалось ни в соседних комнатах, ни в спальне этажом выше.

Во всех помещениях этого дома воняло грязью и несвежим потом.

Ясно, что та Нурен в сговоре с чеором Эммегилом. Кто ещё рвется успеть в наместники до прибытия флота? Правда доказательств всё-таки нет… пока нет.

Шеддерик вздохнул. Время шло, слухи по городу продолжают разноситься. Возможно, останавливать их уде поздно. Но есть кое-что, что обязательно нужно сделать. Нужно найти связь медлу та Нуреном и Эммегилом.

Нужно доказать, что именно по приказу Эммегила по кабакам нижнего города полетели слухи о смерти рэты.

Завтра это может оказаться весомым аргументом… если всё успеть и всё сделать правильно.

Доказательства нашлись в спальне та Нурена — письма, приказы, долговые расписки.

Шеддерик вышел, оставив калитку нараспашку: предстояло ещё многое успеть до рассвета. Слишком много успеть.

Рэта Темершана Итвена

Шеддерик так и не появился, но Ровве уверенно сказал, что чеор та Хенвил жив, и ему ничего не угрожает. И что Темери нужно бы подумать о собственной безопасности. Выглядел призрак каким-то уж слишком печальным, но расспрашивать было некогда, и Темери и это оставила на потом.

Наблюдатель, отправленный Кинриком следить за воротами, сообщал, что туда стекается все больше хмурого народу, но оружия у них не видно (ещё бы, в верхний город вооружённым мальканам путь заказан!).

Спешные приготовления походили на аврал на судне перед штормом: все куда-то спешат, кто-то отрывисто раздаёт команды, кто-то торопливо найтует палубный груз. Темершана однажды видела такие приготовления. В тот день Янур велел ей спуститься в каюту и не выходить оттуда, пока шторм не кончится. Она так и сделала, потому что уже научилась выполнять команды капитана, хотя и обиделась на него: коль скоро она тут что-то вроде юнги, то тоже не желает сидеть в каюте без дела! И ей казалось ещё, что среди матросов (всех четверых!) ей будет не так страшно даже на открытой палубе и даже в сильный шторм.

В тот день непогода прошла мимо «Блесны», лишь чуть замочив палубный настил.

Но нынче причиной бури, хоть и частично, была она сама. Так что оказаться в центре водоворота событий оказалось проще простого.

За два часа до рассвета в Цитадель был доставлен заспанный Янур, но Темери едва успела его уверить в том, что с ней всё хорошо, как пришлось тут же попрощаться: Янур отправился знакомиться с судном, которому предстояло сыграть ключевую роль в ифленском свадебном обряде.

По островным традициям, жених должен привести невесту первым делом не в новый дом, а на новый корабль, который, по идее, должен стать залогом будущего благосостояния молодой семьи.

Были проинструктированы герольды и горнисты.

Вельва и Шиона, бледные от чувства ответственности, почти два часа потратили на то, чтобы хоть как-то уложить волосы Темери в подобие традиционной ифленской свадебной причёски.

Ближе к утру объявился Гун-хе. Выслушал торопливый инструктаж от Кинрика, быстро и без суеты отдал необходимые распоряжения (его подчиненных не требовалось разыскивать, и собрались они куда быстрей, чем офицеры обоих гвардейских полков и внутренней охраны), и только потом поинтересовался, где, собственно, Шеддерик.

Наместник напомнил, что глава тайной управы отправился в город вместе со своим помощником, так что по идее, южанин сам должен был лучше знать, где его искать. Не утратив природной невозмутимости, Гун-хе отдал подчиненным ещё несколько распоряжений и принялся с пристрастием расспрашивать Кинрика о том, по каким улицам пройдёт свадебная процессия и у какой именно божьей крепи остановится.

Служительницам Ленны Кинрик отдал три здания в городе, одно уже стало известно как центральный храм Золотой Матери, и именно там должен был свершиться обряд. Сестёр уже предупредили и получили однозначный ответ, что они готовы встретить наместника и его невесту возле купелей.

Все эти события, сменяя друг друга, проносились мимо Темери в виде тех самых, спешащих успеть до бури матросов, и она вдруг поняла, что участвует в происходящем с каким-то даже удовольствием. Кинрик, переставший морщить нос при каждом взгляде в её сторону, перестал и пугать. А сейчас, когда им приходилось всё делать слаженно, быстро, а главное — вместе, он ей даже нравился.

Впрочем, разбираться в себе было некогда, и Темери лишь заразилась от него лихорадочной, нервной, но почему-то весёлой спешкой.

Её даже не расстроило, что Вельва куда-то задевала подаренные наместником туфельки. Подумаешь! Под длинным платьем всё равно не видно, что у неё на ногах. А новую обувь и вовсе опасно надевать, если предстоит много и долго ходить.

Начало светать, Шеддерика всё не было, а в цитадели, кажется, уже не спала ни одна живая душа. Многие товарищи Кинрика решили сопровождать жениха и невесту. Среди малькан такие желающие тоже нашлись, невзирая на зримую опасность этой идеи.

Когда солнце показало край над горизонтом, ждать дальше стало и опасно и бессмысленно. Всё было готово. И все были готовы.

Идти к храму предстояло пешком, так что рядом с Темери, помимо Кинрика, всё время были люди Гун-хе. Одетые в цивильное платье, они всё равно оставались узнаваемы — по сосредоточенным лицам и ещё по тому, как они внимательно вглядываются во встреченных людей.

Таковых было внутри крепостной стены мало: кто-то спал, а кто-то уже успел присоединиться к процессии.

Впереди — гвардейцы при полном параде. Далее — знатнейшие дворяне Ифлена.

Потом — Кинрик и Темершана. Рядом с ними, по идее, должны были идти родственники. Но таковых немного нашлось, так что там оказались компаньонки Темершаны и друзья Кинрика, сотрудники тайной управы и почему-то невозмутимая чеора Ольтра та Роа, вся в чёрном бархате и в брильянтах размером с чаячье яйцо.

Дальше — снова военные, а за ними уж — всё желающие. Чем больше, тем веселее!

У ворот процессия замерла.

Сердце Темери забилось быстрее: получится? Услышат ли в толпе герольдов? Удастся ли переломить гнев толпы, превратить его из гнева в облегчение, а из облегчения — в радость?

За воротами раздался гул десятков возбуждённых голосов. Если что-то пойдёт не так, ворота не будут открыты.

Ну, что там?

Закрутились, поворачиваясь, старинные колеса. Ворота начали расходиться в стороны, а решётка перед ними уже много лет как была поднята — механизм сломался ещё при власти рэтшара.

Щель наполнилась светом, косой луч, расширяясь, лёг на каменную мостовую.

И вот, наконец, дорога свободна. Когда они с Кинриком подошли к воротам, Темери смогла оценить, что там происходило. Гвардейцы выстроились в плотное оцепление вдоль моста. И за их спинами действительно толпились люди — много. Горожане, в основном мальканы. Больше, конечно мужчин, но были и женщины. Темери различила даже несколько любопытных детских мордашек.

При виде неё толпа снова разразилась громким приветственным криком. Вспугнутые чайки взвились над домами.

Темери знала, что на крышах прячутся стрелки Гун-хе, да и в толпе тоже есть его люди, но это ничуть не мешало насладиться триумфом: они в кои-то веки приняли верное решение! Всё получилось. Осталось только довести дело до конца.

Улица вела к мосту, и вдоль неё всюду ждали люди. Они махали в приветствии руками, и, кажется, лентами. Или шапками? Они радовались тому, что дурные ночные вести оказались ложью и рассыпались в прах с первыми лучами рассвета.

— Как здорово! Как же это здорово! — услышала Темери рядом искренний восторженный голос Вельвы.

Путь до главного храма Ленны был недолог: в прежние времена это здание тоже принадлежало сёстрам и располагалось в центре Тоненга. Старинное, высокое, с большими светлыми окнами и широким двором. И всё равно всех желающих вместить не сумело.

Темери всё больше волновалась — где Шеддерик? Не случилось ли чего? Почему даже люди Гун-хе ничего не успели разузнать?

Кинрик уже несколько раз спрашивал, что её беспокоит и, в конце концов, она была вынуждена признаться. Кинрик только кивнул — его беспокоило ровно то же самое.

Внутри храма было полутемно, пахло свечами и сеном, журчала вода, пополняя купели.

Незнакомые сёстры в светлых переливчатых облачениях зажгли огни по краям святильни и за купелями, так, чтобы их лучи отражались в воде.

Люди расступились к стенам, по знаку старшей сестры Кинрик и Темери шагнули вперед и приняли в руки по медному кувшину. Все происходило в полной тишине, но и так каждый знал, что нужно делать.

Темери подошла к той из купелей, что была ближе к ней, и зачерпнула воды. Кинрик сделал то же самое. Воду они перелили одновременно в большую свадебную чашу. Медленно-медленно. Так, чтобы не расплескать. Потом, по знаку служительницы, опустили руки в эту «смешанную» воду.

По залу словно разлился едва слышный мелодичный звон, Темери не знала, слышат ли его другие люди, но всегда радовалась ему, как будто это был знак — Золотая Мать её услышала.

Вода в первый момент показалась ей ледяной. Но вдруг её ладонь встретилась там, под поверхностью, с ладонью Кинрика. Их пальцы переплелись. В свете свечей стало казаться, что светится уже сама вода.

Одна из сестёр подала им белое сухое полотенце. Так и не разжав пальцы, завернули их в ткань.

Если останется заметный след от воды, брак будет счастливым. А опытные сёстры по следам от рук могут угадать даже, сколько в этом браке родится детишек.

Снаружи снова пропели трубы.

Еще немного, и надо выходить. Темери разжала пальцы. Обратила внимание, что Кинрик долго не выпускает её руку — и как-то слишком внимательно смотрит куда-то ей в переносицу.

— чеор та Гулле… Кинрик! Все хорошо?

Он нахмурился, тряхнул головой.

— Рэта Итвена… что со мной не так? Я почему-то совсем не хочу думать ни о завтрашнем дне, ни о Нейтри… сегодня.

Он поморщился, но, наконец, выпустил пальцы Темершаны.

— Устал просто. Все хорошо…

Сёстры забрали полотенце, и Темери вдруг показалось, оно так и осталось сухим.

Одна сестра встала рядом с Темери, вторая — с Кинриком. Дальше во двор, где ждут остальные участники процессии, они последуют вместе. И там же, у ворот, должен их ждать Янур с ключами от «какого-нибудь» корабля.

Янур Текар в красивом тёмном кафтане — даже и не скажешь, что с чужого плеча — действительно стоял там. Но руки его были пусты. Зато рядом с ним, с выражением лица, достойным Гун-хе, застыл Шеддерик та Хенвил. И это в его руках была небольшая, украшенная самоцветами шкатулка.

Темери сбилась с шага, внезапно оробев.

Шедде не знал, что они задумали, не мог знать — почему, и всё-таки пришёл сюда и зачем-то отнял у шкипера Янура его роль. Словно хотел упрекнуть Темери в чем-то. Или это она опять себе что-то придумывает? Бессонная ночь не прошла даром, возбуждение схлынуло, и теперь мысли Темершаны прыгали, словно лесные белки, как им заблагорассудится, с одной темы-веточки на другую.

Янур был бледен, Шеддерик… Шеддерик улыбался. При том улыбался так безмятежно, что волей-неволей начнёшь думать о том, куда можно надёжней спрятаться, когда свадьба, наконец, закончится.

— Пусть это судно станет лишь первым в будущей армаде, — ритуальная фраза в устах чеора та Хенвила прозвучала серьёзно, но в комплекте с лучезарной улыбкой вызвала ещё большее желание скрыться. — И станет вам вторым домом, приносящим удачу!

Шкатулка открылась. Шеддерик достал ключ и поспешно протянул его Темершане.

Ключ был холодным, пальцы Шедде — тоже. Она, как ни странно, успела это почувствовать.

Повернулась к Кинрику. Он с улыбкой принял ключ. Спина прямая, в глазах — усмешка. До порта идти всего квартал, а там, на борту дарёного корабля можно будет отдохнуть. Может быть…

— Благодарю, — сказала Темери Шеддерику, — за оказанную честь, благородный чеор.

Шеддерик поклонился, отступая в толпу. Темери только надеялась, что он сейчас же куда-нибудь не исчезнет. Когда Шеддерик та Хенвил рядом — ей и спокойней и легче. Правильней.

— Идём, — шепнул Кинрик. — Скоро всё закончится.

Темери кивнула, сделала шаг, и вместе с ними двинулась к порту вся процессия.

Процессия утекала в ворота. Янур покачал головой, глядя на Шеддерика всё понимающим печальным взглядом. Потом достал из кармана фляжку и протянул её главе тайной управы. Шедде благодарно кивнул и сделал большой глоток. Он до сих пор был уверен, что всё идёт так, как должно. Сегодня даже больше, чем раньше.

Глава 15. Чужая тайна

Наместник Кинрик

От окон плыл запах каких-то южных цветов, душный и густой. Цветы севера так не пахнут. На островах у цветов запах всегда нежный и неявный, и его легко узнать. Даже здесь, в Танеррете, цветы не такие, как в южных широтах, и Кинрик легко отличил бы их запахи. Клевер пахнет медом, ромашка — аптечным чаем, а одуванчики — детством.

Детство чеора наместника закончилось не так уж давно, и он прекрасно помнил, как носился с приятелями на пустырях за городской стеной среди этих самых пёстрых трав, отыгрывая то высадку на берег, населённый злыми дикарями-людоедами, то абордаж. А бывало, он и просто валялся на сухой спелой траве и смотрел, как по небу плывут облака.

Благословенное время, когда Кинрику было многое дозволено. Тогда он считался единственным наследником богатой провинции, но отцу при этом не было особого дела, на что тратит время и силы этот самый наследник. Лишь бы наставники хвалили.

А наставников у юного Кинрика было немного: математик, мастер-фехтовальщик, да нянька, владеющая грамотой в достаточной мере, чтобы его обучить хотя бы азам чистописания.

В городе, считалось, без охраны мальчику появляться опасно. Зато за городом, неподалёку от старинной усадьбы, которая почти сразу после нашествия перешла во владение семьи наместника — вот там было раздолье.

И там пахло совсем другими цветами.

Этот запах был лилейный или розовый, или всё вместе, с лёгкой гнильцой, сладкий и терпкий. Но вставать, чтобы закрыть окно, было лень.

День свадьбы вымотал его почти до края, и теперь молодой наместник был готов проспать сутки, не отвлекаясь ни на какие важные дела. Да даже если Цитадель рухнет… а весь город провалится под землю или уйдёт под воду!

Кинрику снился приятный тёплый сон, запах не мешал, даже придавал ему особой реалистичности. Казалось, что рядом, возле кровати, сидит Нейтри. Её русые волосы скользят по обнажённым плечам, и становится тепло просто от мысли, что можно в любой момент протянуть руки и притянуть её к себе.

Впрочем, Нейтри ли? В последнее время девушка отдалилась от него, хотя и знала, что женится Кинрик не по любви, а из государственных интересов. Да Кинрик и сам-то… он почему-то всё никак не мог её себе представить. Не отдельные черты — с ними вроде бы проблем не было, а именно всё в целом: глаза, улыбку, голос. То, как она шутит или как рассуждает о чём-то. Раньше Кинрик мог не один час провести, просто прокручивая это в голове, мечтая о следующей встрече.

Но то ли усталость тому виной, то ли время, которого на подругу в последние дни совсем не хватало, но сейчас Кинрик всё никак не мог настроиться на нужный лад. Образ рассыпался. Голос был словно и вовсе не Нейтри, капризный, тонкий, чужой…

Девушка возле кровати тихонько и нежно засмеялась, запах заколыхался в такт её смеху. Лица по-прежнему не было видно, и Кинне вдруг понял, что ему совершенно не важно, каким будет это лицо: ведь она пришла к нему, пришла сама, пришла, чтобы поддержать и утешить…

И он всё-таки привлек девушку к себе. Запах стал сильнее.

Но это не играло роли, ведь под пальцами его оказалась нежная, шёлковая, тёплая кожа, а мягкие губы шепнули его имя…

Целовать её было приятно, и каждый поцелуй легко и незаметно стирал, затмевал собой всё, что было связано с той, другой девушкой. Мысли становились лёгкими, отступали и усталость, и мрачные предчувствия…

А потом вдруг пришла ещё одна мысль: «Это же была моя свадьба! Свадьба с мальканкой…»

И ещё одна: «Выходит, я изменяю не только Нейтри, но ещё и ей!..»

Вот этого голова бедного наместника уже не вынесла. Он слегка отстранился, хотя и очень не хотел этого делать, попытался отвести в сторону прядки, закрывающие лицо его ночной гостьи.

Успел увидеть мягкую, печальную улыбку — и в тот же момент проснулся.

Было душно. И тихо.

Пахло, может быть, слегка — дровами и сухим камнем: камин успел погаснуть. Никакого цветочного запаха, ни следа. И конечно, никаких девушек.

Вот это показалось вдвойне несправедливо: ведь она была! Кинрик прикасался к ней, слышал её тихий шепот. Он даже потёр сухие ладони, ладони, которые помнили прикосновение к её коже!

Сердце продолжало лихорадочно стучать. Кинрик вспомнил, что так же было и вчера. Вчера он, правда, вроде бы смог разглядеть лицо незнакомки и даже придумал, как её отыскать… или ему это только приснилось?

Вчера он долго без цели бродил по коридорам и лестницам, пока не оказался в старом зале с камином, и этот камин, о чудо, продолжал гореть.

Вчера он почему-то решил, что его незнакомка обязательно придёт к тёплому живому очагу, и он, наконец, сможет её обнять на самом деле, а не во сне. Но вместо золотоволосой красавицы пришла рэта Итвена. Правда, она тоже была какая-то… не такая как обычно, и с ней было куда легче говорить. И вдруг оказалось, что надо что-то делать, торопиться, спасать если не весь мир, то хотя бы эту несчастную страну…

А сегодня все уже спасены, и вроде бы можно отдохнуть…

И вдруг его незнакомка всё-таки придёт к тому камину и будет ждать?

Ни на миг не задумавшись, что и почему делает, наместник плеснул в лицо воды из медного кувшина, случайно с вечера оставленного слугой.

Оделся.

Окинул внимательным взглядом своё отражение и поморщился: волосы стоило бы расчесать…

На лестнице Кинрик вдруг поймал себя на том, что вроде бы и трезв, а ноги как у пьяного. Это показалось забавным. Он постоял, прислушиваясь к себе, и двинулся дальше. Уже поворачивая за угол, обернулся — показалось, что караульный гвардеец провожает его слишком уж заинтересованным взглядом.

Но нет, гвардеец стоял, как должно. Вытянувшись в струнку и глядя строго перед собой.

Вот и славно!

Кинрик вновь бросил взгляд вперед, и вдруг сходу на кого-то налетел: не заметил в полумраке слабо освещенного коридора. Жертва его невнимательности, охнув, попробовала упасть. Кинрик не позволил этому случиться, быстро подхватив её под локоть и отметив, что придерживает девушку, возможно даже — хорошенькую.

— Простите меня ради Золотой Матери, я немного задумался.

— О, это вы меня простите, — прошелестел в ответ голос, показавшийся знакомым. — Мне следовало зажечь свечу…

— Не ушиблись? Позвольте вас проводить.

Кинрику где-то на границе ощущений и фантазии вдруг примерещился давешний цветочный запах. И надо же такому случиться — снова они в темноте, и снова не разобрать, кто перед ним стоит…

— О, не стоит беспокойства!

Тем не менее, девушка не попыталась отстраниться, и наместнику это показалось добрым знаком, тем более что он ещё помнил приснившиеся поцелуи, и они ему всё ещё нравились!

Они прошли несколько шагов и оказались около масляной лампы, освещавшей арку возле очередной лестницы. Наконец-то Кинрик смог разглядеть, кого отправился провожать.

Девушку он узнал сразу — чеора Вельва Конне, которую он имел удовольствие не так давно расспрашивать в связи с неприятной историей с дарёным магическим украшением.

Но тогда… тогда это была просто девушка. Сейчас всё иначе.

Кинрик даже задохнулся от понимания, насколько всё иначе, и насколько серьёзную ошибку он совершил, привязав себя к совсем другим женщинам: в свете жёлтого огня волосы Вельвы переливались тёплой радугой, в глазах мерцали живые искры.

Она была невероятно, сказочно красива.

Одна из самых красивых женщин Танеррета… а может, и всех Ифленских островов.

— Что-то не так? — почти шепотом спросила она, не отводя взгляда от лица Кинрика.

Он покачал головой: всё хорошо… и всё безнадёжно потеряно. Впрочем, кто ему мешает иметь двух любовниц вместо одной?

Любовниц… какое-то странное, неправильное слово.

Нет! Эта девушка достойна большего… лучшего…

Неизвестно, что бы Кинрик себе навыдумывал, если бы их молчаливое свидание под фонарем не оказалось прервано самым грубым образом.

Из темноты за спиной Вельвы Конне появилась ещё одна полуночная фигура.

— Кинрик, — мрачно кивнула она. — Я думал, ты давно спишь. Надо поговорить…

— Конечно, — разочарованно ответил Кинрик брату. Момент был испорчен окончательно.

Девушка печально улыбнулась:

— Простите, благородный чеор, мы почти пришли. Спасибо, что согласились меня проводить.

И упорхнула в темноту, не дожидаясь ответа. Да Кинрик и не придумал, чего ей ответить. Что завтра ещё продолжат этот разговор? Но ведь не было никакого разговора.

Вельва ушла, а лёгкий, едва заметный цветочный запах остался. И развеялся, только когда за братьями захлопнулась дверь кабинета.

Шеддерик не торопясь зажёг свечи. Их свет делал черты лица резче, закладывая у глаз густые тени. Кинрик позволил себе упасть в кресло до того, как брат закончит своё вдумчивое дело. О чём он хотел поговорить? Явно о чём-то не слишком весёлом.

Наконец он сел напротив, сцепив пальцы. Собрался с мыслями и сказал:

— Я сегодня разговаривал с Нейтри. Она пришла ко мне спросить совета.

Кинрик нахмурился — он был уверен, что Нейтри-то уж точно первым делом с любой проблемой придёт к нему. Просто потому, что сам он раньше не раздумывая нёс все печали в её дом. И рядом с ней эти печали исчезали сами собой. Не нужно было даже рассказывать о них.

— Какого?

— Она хочет уехать. Уехать из города.

— Да какого же морского жуфа… — растерялся Кинрик. — Ведь мы с ней говорили… ничего же не изменилось. Я по-прежнему…

Но тут перед глазами всплыли искристые глаза и медовые локоны красавицы Вельвы, и впервые в сознание проникла предательская мысль: а может, это и к лучшему? Они не ссорились. Нейтри уедет тихо и незаметно. Место рядом с ним освободится само собой. Ведь всем понятно, что, женившись по расчёту, наместник обязательно заведёт себе женщину, с которой ему будет хорошо. Да и жена, если держаться в рамках приличий, не станет возражать… наверное.

— По-прежнему что? — усмехнулся брат. — Любишь её? А та красотка, с которой я тебя встретил, просто остановилась поболтать с тобой среди ночи?

— Ну, почти, — с той же растерянностью ответил Кинрик. — Я шёл в каминный зал и случайно столкнулся с ней в темноте. И… да что такого? Я её просто проводил! И вообще, это моё дело. Так что ты ответил Нейтри?

— А что должен был? Она справедливо обвинила меня в том, что я разрушил её счастье, и что ты, став наместником, как-то слишком быстро и сильно изменился. Она думает, что ей лучше держаться от тебя подальше. Я посоветовал ей не торопиться и сначала поговорить с тобой.

— Да?

— Да. Когда вы с ней разговаривали в последний раз? Не просто случайно виделись, а именно разговаривали?

Разговаривали? В последнее время он приходил к ней совсем поздно, было не до разговоров. Нейтри к тому же с некоторых пор перестала ему пересказывать свои мысли и события из жизни, говорила — у тебя и так забот хватает, куда тебе ещё и мои. И он благодарно принимал это и думал, что, наверное, так и должно быть…

— Да, хорошо. Я с ней поговорю… завтра. Но может, она права? Может быть, ей стоит перебраться куда-то подальше от Цитадели? Про нас многие знали. Кто-то из малькан может захотеть помочь своей рэте, убрав конкурентку…

— А сам-то что думаешь?

Странный получался разговор. Кинрик-то считал, что свадьба с мальканкой будет последним, что он делает под давлением обстоятельств. Но, похоже, сводный брат не собирался останавливаться на достигнутом. И с этим тоже что-то надо было решать…

— Я думаю, — ворчливо сказал он, — что сам разберусь. Это всё-таки моя… моя женщина. И я не спрашивал у тебя совета.

— А я его не давал. Кинрик… на всякий случай. Я сегодня говорил с сианом из морского торгового ведомства. Штиль продлится ещё несколько дней. Понимаешь, что это значит?

Вот тут-то Кинрик и проснулся. Так просыпаются от ушата холодной воды или от звука боевого горна над ухом. Штиль! Долгий весенний штиль у берегов Танеррета — это почти наверняка начало навигации у ифленских берегов.

Это значит, что императорский флот появится здесь дней через пятнадцать. А при хорошем попутном ветре — и через десять. И какие он привезёт известия — сейчас сказать не сможет даже самый опытный сиан.

И ещё. Это значит, что пора готовить грузы к отправке на острова. Это новые заботы и много, много новых проблем.

Но главное, то, о чём так упорно молчит Шеддерик, и скорей всего именно оно стало причиной его мрачного настроения — это огромная вероятность, что сам он будет вынужден отправиться на Ифлен. В качестве императорского племянника, или в качестве арестованного преступника, или ещё в каком-нибудь качестве — не важно. Они обсуждали это ещё осенью, но тогда отец был жив, и его слово что-то да значило при императорском дворе.

Да, Хеверик наверняка знал, зачем императору мог вдруг понадобиться один из его опальных офицеров. Сам Шедде мог знать чуть больше…

А вот Кинрик не знал ничего, кроме сплетен. Ну и немного — историю семейного проклятия ифленского императорского дома, но имеет ли оно отношение к ожидаемому аресту… или отъезду? Непонятно.

Итак, сроки определены. Через десять… самое большее двадцать дней здесь будет много имперских солдат и посольство, у которого есть полномочия закрепить императорским указом нынешнего наместника или вынудить его передать власть кому-то другому. Например, светлейшему Эммегилу. А это весьма вероятно — особенно, если знать и торговцы будут Кинриком недовольны, а благородный чеор Эммегил, напротив, сумеет проявить себя с лучшей стороны.

— Шедде… я, пожалуй, всё-таки спрячу Нейтри. В старый дом на берегу. Так мне будет спокойней… если вдруг император решит, что я не достоин быть наместником в Танеррете. А ты сам… тебе, может, лучше уехать отсюда?

Шеддерик только дёрнул щекой и ответил так же, как отвечал обычно:

— Надоело прятаться.

И добавил с усмешкой:

— Надо, наконец, это как-то закончить.

Рэта Темершана Итвена та Гулле

Темери проснулась рано — было ещё темно, но сон улетел, как будто его и не было. Сон спугнуло отчётливое понимание того, что теперь она — законная супруга наместника Танерретского, а с этой мыслью смириться было не так-то легко.

Внезапно вернулись сомнения, которые было отступили под воздействием вчерашних обстоятельств. Да, вчера всё висело на волоске, но сегодня-то мир обрел долгожданную прочность и устойчивость. И, наверное, Нижний город праздновал этой ночью так же, как Верхний и как Цитадель.

Корабль, к которому Кинрик привёл молодую жену, оказался новым двухмачтовым судном непривычно стремительных обводов: такому в трюм много товаров не положишь. И парусная оснастка подходила бы больше почтовому судну, чем торговому. У него были даже пушки — десяток. Четыре носовых, четыре по борту, и две с кормы.

Палуба вкусно пахла лаком и краской.

Кинрик, не дожидаясь расспросов, объяснил, что корабль строился для прежнего наместника, и если бы был закончен к моменту его смерти, то стал бы погребальной лодкой. Но к тому моменту у судна не было даже имени, так что заканчивали строительство к началу навигации. А потом добавил, что сам не знал, что корабль уже даже успели отделать.

На самом деле, на счёт отделки он был прав лишь частично: ни каюты, ни трюмы готовы ещё не были. Зато наружное убранство выглядело внушительно — резьба, позолота и сверкающая на солнце медь добавили событиям этого дня ещё немного праздничности…

Корабль стоял на якоре в бухте, но так близко к берегу, как только позволяла безопасность судна. Добирались туда на шлюпке, а когда команда подняла якорь и поставила паруса, у Темери захватило дух…

Жаль, морская прогулка длилась не более получаса. Она готова была провести на борту весь остаток дня и всю следующую ночь.

Темери проснулась, звоном колокольчика вызвала служанку. Та прибежала, сонная, сразу уже с кувшином воды. Подогреть не успела, правда, но так даже лучше: холодная вода бодрит.

И только полностью одевшись, вдруг поняла, что не знает, куда пойти и что делать.

Да уж, это утро отличалось от вчерашнего куда сильнее, чем можно было представить.

Выходить к завтраку было рано (да и куда подадут завтрак?).

Бродить по замку затемно, пугая прислугу, тоже не очень хотелось.

Пожалуй, была только одна мысль, что продолжала ненавязчиво со вчерашнего дня жужжать в голове: она так и не объяснила чеору та Хенвилу, отчего вдруг они с Кинриком передумали тянуть время и так спешно всё подготовили, что даже сами удивились, каким образом им удалось успеть до рассвета.

Вот только… сейчас точно поздно разыскивать благородного чеора и рассказывать, как они испугались, что пустые сплетни могут привести к кровавому бунту.

Может быть, и не привели бы. Может, это был пустой, глупый страх… но что бы она ни сказала, всё будет звучать, как жалкая попытка оправдаться.

Служанка затопила камин и была отпущена досыпать. А Темери, соблюдя все предосторожности, вновь открыла тайный ход.

Во-первых, стоило изучить уцелевшую часть системы коридоров, выяснить, куда можно соваться, а куда не стоит. Это простое дело, не связанное ни с какими интригами и позволяющее попутно думать о будущем… и настоящем. Во-вторых… во-вторых, когда проснулась, ей всё казалось, что во сне её пытался дозваться Ровверик. И там, во сне, у него было какое-то важное дело не то к чеору та Хенвилу, не то наоборот такое, о котором благородный чеор знать не должен. Да, это мог быть просто сон. Но раз уж всё равно спать не хочется, а заняться нечем, то отчего бы и не проверить?

Старуха-колдунья, очевидно, спала. В её комнате было темно и тихо. Так же тихо и темно было в ещё нескольких комнатах, которые Темери миновала, не задерживаясь. Скорей всего, они сейчас пустовали.

Один ход Темери хотела проверить особенно. ещё в прошлый раз. Он вёл в сторону хозяйственной части Цитадели, и она в детстве не успела его как следует изучить. Но помнила, что где-то есть выход прямо на кухню, а ещё должен быть ход в открытую галерею… если она сохранилась.

Остановилась она, только когда поняла, что почему-то вовремя не свернула и снова оказалась в квадратной башне. (Может быть, Ровве именно этого и хотел?)

И там что-то происходило.

Браня своё любопытство, Темери всё-таки прильнула к смотровой щели.

Горела на столе одинокая свеча. Шеддерик тихо разговаривал со слугой, но если затаить дыхание, то всё слышно.

— Да, я сказал, что час слишком ранний, благородный чеор, — отвечал слуга на прозвучавший до того вопрос. — Однако он настаивает на встрече. Осмелюсь сказать…

— Что?

Шеддерик это слово как будто выплюнул.

— Чеор та Дирвил высказал намерение не уходить из гостиной, куда был сопровождён мною, до тех пор, пока не поговорит с вами. Он высказал намерение драться, если кто-то попытается выставить его вон.

Повисла секундная пауза, после которой Шедде так же резко ответил:

— Ладно. Пусть ждёт. Хотя нет. Проводи в кабинет наместника.

Темери сразу догадалась, что та Дирвил примчался в цитадель в столь ранний час не просто так. И если её саму разбудил Ровве, то вероятно, дело действительно в том, о чём она подумала. Вернее, о чём она себе запрещала думать.

Шеддерик как-то узнал, что его друг был в Цитадели во время штурма. И не просто был, а шёл в первых рядах.

«…и не просто шёл, а участвовал почти во всём, что эти ублюдки творили», — додумала она, уже торопливо возвращаясь по узкому коридору к своей комнате. Как по тайным ходам попасть в кабинет наместника, она не знала. Она вообще успела изучить возмутительно маленькую часть системы ходов. А следовало бы выбираться каждую ночь. И каждое утро. От этих ходов могла зависеть её жизнь!

Темери проверила, надёжно ли закрыта секретная дверь, собрала с подола паутину и пыль, быстро пригладила волосы (сбросила несколько высохших оболочек дохлых мух, сожранных пауками) и, на всякий случай кинув взгляд на зеркало, нет ли признаков прогулки по грязным чуланам, выскочила за дверь.

Караульный у двери проводил её взглядом, но по знаку остался стоять, где стоял. Это был тот самый молодой человек, который провожал её вчера на башню, навстречу Золотой Матери.

Замок спал. Потрескивал огонь в редких фонарях, за окнами едва-едва начали проявляться первые признаки рассвета. Это позволяло Темершане почти бежать… и привело к тому, что она слишком поздно увидела Шеддерика та Хенвила, уверенно идущего в сторону апартаментов наместника.

Шеддерик думал о чём-то своем, и тоже её не сразу увидел, но шансов отступить или иначе разминуться у них уже не было: в этом месте коридор замка был прям и не имел ни ниш, ни ответвлений. Ну, кроме того единственного, который к комнатам Кинрика и вёл.

Темери замедлила шаги и тут же заметила — чеор та Хенвил тоже сбился с шага, увидев её и узнав.

— Рэта Итвена, — поприветствовал он её лёгким поклоном, — Не ожидал вас встретить в такой ранний час.

— Да, я тоже.

Что сказать? Что в этой ситуации вообще можно сказать? Сделать вид, что просто шла мимо? Да она и вовсе не хотела ни с кем разговаривать. Ей просто необходимо было удостовериться, что два благородных чеора не собираются поубивать друг друга. А если собираются… то хотя бы не из-за неё.

Но и это на самом деле самообман.

Просто прошлое должно остаться в прошлом. Быть там захоронено, присыпано землей и увенчано тяжёлым камнем. А мёртвые не должны портить жизнь живым. Почему? Да потому что она так решила. Рэта Темершана Итвена та Гулле, речёная та Сиверс, уже целую ночь как жена Танерретского наместника Кинрика…

— Чеор та Хенвил, — сказала она, как будто прыгая в омут головой. В ледяной, зимний водоворот. — Мне очень нужно с вами поговорить! Это важно.

— Рэта, не сейчас. Прошу вас. Меня ждёт очень… очень неприятный разговор, и я не хотел бы его откладывать.

Темери на миг зажмурилась и выпалила:

— Вас ждёт чеор та Дирвил. Что вы узнали? Что он вам… и от кого? Кто вам рассказал?

Шеддерик опустил взгляд в пол и так стоял мгновение, точно что-то обдумывая. Потом кивнул — не Темершане, своим мыслям, и, махнув ей рукой, поспешил дальше по коридору. К немалому облегчению Темери, комнаты наместника он миновал, даже не замедлив шага.

Оказывается, они вернулись в квадратную башню, в кабинет самого Шеддерика.

Шедде молча показал ей на кресло.

Молча встал напротив.

Ну? Что теперь?

Темери расправила плечи.

Если всего больше хочется убежать и спрятаться, но надежды на это нет, то приходится драться. Даже если только на словах. Даже если сама не признаешь правоту той стороны, которую защищаешь.

— Что же вам не спалось-то, — с досадой сказал, наконец, Шеддерик. К тому моменту Темери едва сдерживалась, чтобы не зажмуриться снова.

— Приснилось что-то тревожное. Не важно. Не в этом дело. Что вы узнали? Почему та Дирвил требует разговора с вами? Это из-за меня?

— Рэта…

— Что вам рассказали? И что вы собираетесь с ним делать?

Шеддерик отвернулся к камину. Как-то уж слишком резко. Кулаки его были сжаты, но Темери послышался глухой смешок.

— Столько вопросов. Чеора Темершана, чего вы боитесь больше, того, что я узнал, или того, что собираюсь сделать?

— Я не знаю.

Темери не знала. Чеор та Дирвил и вправду был во многом виноват. Но только не в том, в чём Шеддерик, очевидно, собирался его обвинять. Или уже обвинил?

— Так это из-за меня? — требовательно повторила она вопрос.

— Я забыл, что ваша Золотая Мать учит прощать врагов. Даже таких врагов. А помните, в лесу… вы меня готовы были убить. И всех ифленцев заодно.

Ровный отстранённый голос. За таким удобно прятать злость. Ну что же — Шеддерик вправе злиться, и вправе насмехаться над ней, сколько захочет. Но пусть сначала послушает. И пусть услышит.

— Чеор та Дирвил был там. Во время штурма. Он… он был среди тех, кто ворвался в башню одним из первых. И это он вытащил меня из укрытия. Я… пряталась в шкафу. Мама сказала, чтобы я спряталась в шкаф и сидела там как мышка. А он нашёл. Сразу.

Голос дрогнул, звучал теперь хрипло, но для Темери было важно сказать всё до конца.

Шеддерик оглянулся. Он, кажется, хотел её остановить, как-то прервать, но она подняла ладонь, показывая, что собирается закончить мысль.

— Он меня не трогал. Просто… был там. Он тоже праздновал победу. И радовался, что нашёл нас. Он был там… И все видел. Видел меня… Но… ещё кое-что. Он потом… я плохо помню это, но думаю, это был он. Вывез меня из замка. Вот.

Смотреть на Шеддерика было выше всяких сил, Темери смотрела вниз. Услышала только едва заметный вздох и то, как прошуршали по каменному полу шаги. Три шага — именно столько в тот момент их разделяло. Потом её плечо легонько сжали — ненадолго, на несколько ударов сердца. Пока не опомнилась и не попыталась высвободиться.

Шеддерик так ничего больше и не сказал. Вышел, оставив её обессиленно сидеть в кресле и смотреть, как медленно разгорается за окнами рассвет.

Темершана выскользнула за дверь почти сразу за ним. Она не желала оставаться без ответа. Пусть теперь ещё долго не сможет спокойно разговаривать с чеором та Хенвилом.

Ведь он прав. Ненавидеть всех ифленцев было намного проще, чем одного.

Но в тот момент она думала только о том, что благородные чеоры скажут друг другу, и как их разговор отразится на Алистери та Дирвил и других домочадцах благородного чеора. И ещё — не сочтет ли Ланнерик та Дирвил, что она не сдержала обещание.

Правда, врываться в кабинет наместника она не сочла возможным. Пришлось ждать в большом каминном зале, в том самом, где вчера — с ума сойти, только вчера! — она встретила Кинрика и предложила ему ускорить свадьбу.

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Тот, кто спокоен, тот защиЩён. Вот со спокойствием у Шеддерика в последние дни происходил серьёзный непорядок. Нет, ему-то самому буквально до вчерашней полуночи казалось, что всё он делает правильно, вовремя и так, как надо, а с ума сходит и рушится исключительно окружающий мир.

Когда вчера покойный та Нурен назвал имя Ланне среди прочих участников штурма цитадели, Шеддерик не поверил и помчался к старому другу больше чтоб убедиться, что полусумасшедший, пьяный бывший адмирал или ошибся, или соврал нарочно. И когда та Дирвил ни словом не возразил на всё — надо сказать, довольно жёсткие и необдуманные — обвинения, это оказалось куда большим ударом, чем если бы Ланне возмутился, оскорбился или даже вызвал Шеддерика на поединок. Хоть поединки морским уставом и запрещены, а тайной управе и всем её офицерам должно неукоснительно следить, чтобы это положение безоговорочно выполнялось, Шеддерик бы обрадовался такому повороту. Ланне ему всегда нравился. И хотя после возвращения из Коанеррета виделись они крайне редко, Шедде продолжал считать та Дирвила другом.

И вот — такой поворот. И глухая злость, появившаяся вчера, после короткого, но эмоционального разговора на крыльце дома та Дирвила, никуда не исчезла. А после встречи с Темершаной, кажется, ещё и разрослась, правда, помножившись на досаду.

Он смутно собирался дать Ланне возможность покинуть Тоненг во время праздника.

Официального разбирательства всё равно он устраивать не стал бы, но уж оградить мальканку от такого знакомства чеор та Хенвил был в состоянии.

И уж к чему он точно не был готов, так это к тому, что Темершана вдруг вступится за Ланне. Да ещё так искренне, словно успела забыть, за что именно Шедде собрался с него спросить.

Это было неприятно и походило на фарс, и прежняя горячая злость утихла, сменившись горечью и ощущением провала.

И зачем Ланнерика вообще принесло в Цитадель? Решил всё-таки оправдаться?

Из скупого рассказа рэты стало ясно, что особо винить его даже и не в чем. Сколько ему было лет тогда? Семнадцать? Восемнадцать?

Впрочем, сам-то себя Шедде и в восемнадцать считал человеком, отвечающим за свои поступки и дела.

Находясь в этом странном, словно раздвоенном настроении, та Хенвил и вошёл в кабинет наместника. Ланнерик встал навстречу.

Он был собран, строго одет в старый офицерский мундир без нашивок и знаков отличия — может быть, потратил целый вечер, чтобы их спороть.

Он, видимо, что-то решил для себя важное. И пришёл не за советом, помощью или чем-то подобным, нет, он пришёл именно за подтверждением. Смотрел отчуждённо, даже словно бы слепо. Приветственный кивок Шеддерика и вовсе проигнорировал.

Шеддерик прикрыл за собой дверь и, чуть склонив к плечу голову, стал ждать, что будет дальше. Помогать Ланнерику он не собирался.

Он всё-таки склонялся к тому, что Ланне, весь день предоставленный самому себе и своим мыслям, мог додуматься до хоть и запоздалого, но вызова. Который — дело чести офицера! — придётся принять и потом позориться, отметившись или «благородным» промахом, или не менее благородным, но ещё более унизительным «попаданием».

Ланне молча снял с пояса ножны и положил на пол, к ногам Шеддерика.

Спрямлённая абордажная сабля звякнула, выпав из ножен на два пальца.

Н-да. А в старых моряцких байках эта чудесная традиция казалась куда более значимой и торжественной. Так проштрафившийся матрос признаёт вину и отдаёт решение о своей судьбе в руки командира или старшего офицера. Или просто старшего в роду, если семья не имеет своего корабля и своего морского дела.

— Рэта сказала, это ты вывел её из замка. — Нарушил тишину Шеддерик, не торопясь поднимать саблю. Поднять — значит тоже признать, что вина существует, что она стоит жизни, и любое наказание будет справедливым. Но, во-первых Шеддерик не во всём ещё разобрался, а во-вторых, мстить за человека, который этой мести больше не хочет… это опять-таки сродни тому самому фарсу.

— Она не может помнить. Каких демонов, Шедде? Ты сказал своё слово, я признал свою вину. Чего ты ещё от меня хочешь?

— Я хочу? Это ты ко мне пришёл. И это ты сказал слугам, что будешь драться, если тебя попробуют выставить отсюда. Ну вот, я здесь. Я тебя слушаю.

Ланнерик покачал головой:

— Мальканка пообещала, что не скажет тебе. Не знаю уж, чем я это заслужил, но она сама так решила. А теперь, выходит, передумала.

— Ерунда. Я узнал о тебе от адмирала. От Кленнерика та Нурена. Он назвал имена всех, кто там был. А рэта… она не хочет вспоминать те дни. И я её понимаю. Ну, так, что ты сделал такое, что через десять лет вдруг решил покаяться?

Ланне запрокинул голову и несколько мгновений смотрел в потолок, словно набираясь мужества для ответа. А может, счёл, что ответ очевиден. Шеддерик теперь только начал догадываться, что тот штурм поломал та Дирвила не меньше, чем рэту Итвену. Но если Темершане было, кого ненавидеть и кого винить, то несчастный Ланне винил и ненавидел только и исключительно самого себя. И, кажется, продолжает это делать…

Фарс? Ну да. Только теперь уже совсем не смешной.

— Я не вмешался. — Подтвердил Ланнерик эту догадку. — Там же была не только рэта Итвена. Мы же тогда не сразу и поняли, что она — дочь рэтшара. Там был мальчик лет восьми и женщины, служанки. Они просили пощады, просили их не убивать. Плакали… и… это не помогло.

— И ты считаешь, что смог бы остановить хмельных от победы, только что занявших крепость солдат?

— Я мог попытаться. Думаю, ты бы попытался.

— Никто не знает, — дёрнул щекой Шеддерик. — Меня там не было.

По лицу та Дирвила несложно было прочитать упрямое: «Зато я знаю!». Но Шедде, кажется, понял, почему Темершана передумала мстить. Может, просто почувствовала женским чутьём, а может и догадалась: он уже себя сам наказал, да так, что не сравнится никакая тюрьма.

— Дурак ты. — Шедде сам не понял, что сказал это вслух. Просто вдруг увидел вытянувшееся в удивлении лицо собеседника. И мгновенно вспыхнувший гнев. Гнев — это хорошо. Это куда лучше той собранной обречённости, с которой та Дирвил вошёл в кабинет. Шедде слишком хорошо был с ней знаком, чтобы не понимать, какое это опасное знакомство.

Покачал головой. Объяснять было бесполезно. «Прощать» — смешно.

Фарс продолжался.

— И, тем не менее, ты вывел её из замка.

— Да, вывел… вывез, на телеге с трупами. Вообще-то мне приказали её добить — а я не смог.

Шедде хотел приказать — «Заткнись!». Но передумал. Ланне же кажется, что его нужно презирать и ненавидеть. Он же вроде как «трус».

— Добивать нужно было, — вздохнул он, — сразу, как ты понял, к чему идёт дело. Избавил бы женщин от издевательств, а своих… товарищей… от необходимости скрывать подробности героического штурма даже от наместника.

Ланнерик потрясенно замолчал: такой вариант ему даже в голову не пришёл — ни тогда, ни сейчас.

— Ну что, — усмехнулся Шеддерик, — Теперь я — бездушное чудовище?

Но та Дирвил продолжал смотреть на него странно. Как будто только что увидел — впервые за много лет.

— Ланне… — кивнул чеор та Хенвил на саблю, понизив голос, — подними железку. Я не собираюсь ни калечить тебя, ни убивать.

Ланнерик сощурился и даже набрал в лёгкие воздуха, чтобы возразить. Шедде не дал:

— И драться с тобой на саблях или пистолетах тоже не буду. Дал слово одному покойному другу. И ты тоже… дай-ка ты мне обещание, что не наделаешь никаких глупостей…

— Каких? — отмер наконец Ланнерик.

— Таких, после которых обычно остаются рыдающие женщины и прощальные записки.

Оба молчали ещё минуту, пока Ланнерик наконец не ответил.

— Обещаю.

Он не стал ни прощаться, ни провожать Ланнерика.

Просто стоял у стола, досадуя на себя за этот дурацкий разговор.

Что получилось не так, он не понял, но чувство недосказанности и незавершённости всё-таки осталось.

Наместник Кинрик

Всё утро промаявшись, придумывая, как будет разговаривать с Нейтри, Кинрик и к завтраку вышел, будучи погружённым в себя.

В маленьком зале накрыли только для двоих — для молодожёнов.

День уже разгорелся, так что ставни убрали, а свечи притушили.

Придумать достойную причину, по которой Нейтри должна уехать в загородный дом хотя бы на время, не получалось — впору просить у мальканки, чтобы устроила скандал и разогнала от наместника всех поклонниц. Кинрик даже улыбнулся, когда эта мысль вдруг забрела в его голову. Если бы всё было так просто.

Темершана Итвена тоже выглядела не радостно. Поковыряла в тарелке и вдруг уставилась в окно, отвлёкшись на какие-то свои мысли.

И Кинрик решил нарушить тишину именно из-за этого совпадения настроений.

— Вам тоже печально? Что-то случилось?

— Да нет, — Кинне не мог начать называть мальканку женой, тем более что со вчерашнего дня ничего, вроде бы, не изменилось. Так что мысленно называл её просто мальканкой. Так удобней и привычней. — Ничего такого. Я, кажется, поссорилась с чеором та Хенвилом. То есть, это нельзя назвать ссорой, но мне кажется, я его нечаянно обидела.

— Ничего себе, — Кинрик даже посмотрел на неё с интересом. — Мне вот ни разу не удалось, хотя я нарочно старался. Шедде — он у нас в этом смысле какой-то непрошибаемый.

— Почему? Ну да, он замкнутый и не любит говорить о себе, но ведь этого многие не любят, — заступилась она. — Но он тоже человек, и его многое тревожит.

— Что же, например?

Мальканка заметно смутилась, но всё-таки ответила:

— Он боится за вашу жизнь. И вообще за тех, кто ему дорог.

Кинрик прикинул список этих самых «дорогих» Шеддерику людей, и понял, что это очень короткий список. Кто в нём может быть, кроме него самого и отчасти — его молодой жены? Родня на островах? Так он никого из них не видел уже лет пять, а то и больше, и по всему понятно, не очень-то и хотел. Был ещё предсказатель Роверик, но он умер осенью, он не в счёт.

Кинрик поспешил сменить тему:

— Слышали, в Цитадель прибыл светлейший чеор Эммегил?

Настала очередь Темершаны стряхнуть с себя задумчивость и сосредоточиться на разговоре.

— Нет, не слышала. Но помню, что он как-то причастен к покушениям на вас прошлой осенью.

— Возможно, но доказать ничего не удалось, иначе он давно был бы в тюрьме. Он хитрый, коварный и при том очень умный враг. Будьте с ним осторожней…

— Я понимаю. Кинрик…

Рэта Итвена так редко обращалась к нему по имени, что наместник невольно насторожился.

— Что?

— Я знаю, что моя задача уже почти выполнена… но что я должна делать дальше? У жён наместников есть какие-то обязанности, традиции?

Этот вопрос поставил Кинрика в тупик. Какие обязанности? Быть хорошей женой, да и всё. Не компрометировать мужа, быть скромной, внимательной, всюду его сопровождать, родить наследника… хотя, про последнее мальканке лучше не говорить.

Кинрик не очень понимал, в чём загвоздка, но сам только порадовался, когда Шеддерик донёс до него мысль, что делить с ней постель ему не обязательно.

В конце концов, детей у него может быть сколько угодно и на стороне.

Вообще-то об обязанностях правильной супруги наместника можно было бы поговорить с Шеддериком, но не посылать же мальканку к нему. Будет некрасиво выглядеть. Как будто Кинрик не знает, что делать с хоть и навязанной против воли, но в целом молодой, красивой, и, в общем-то, неглупой женой.

— Думаю, у вас есть несколько дней, чтобы отдохнуть, — мягко сказал он. — А потом прибудут корабли с Ифлена… и…

И всё снова может пойти наперекосяк.

Мальканка едва заметно, но решительно покачала головой:

— Я не это имела в виду. Я хочу верить, что всё, что мы обещали городу… верней, обещал чеор та Хенвил, ведь моё присутствие там нужно было лишь для того, чтобы его выслушали до конца. Не знаю, собираетесь ли вы… как наместник… что-то предпринимать… но мне самой не хотелось бы прослыть лгуньей, слову которой нельзя верить. Как я буду смотреть в глаза людям, которые мне поверили и согласились нас поддержать, если вдруг вы передумаете…

Еще этого не хватало! Чего такого мог наобещать Шедде? И кому? И не связано ли возвращение Эммегила с этими самыми обещаниями? Хотя он, скорей всего, просто как стервятник, перелетел поближе, в ожидании, когда имперский флот (куда более крупный хищник, чем сам светлейший со всей его челядью), расправится и с нынешним своевольничающим наместником, и, что важнее — с его уж слишком активным старшим братом.

— Он мне не говорил.

— Я думаю, он расскажет. Ведь он дал обещание и от вашего имени тоже…

— И что он обещал?

— Поддерживать мир, не реагировать на провокации. Встретиться с рыбацкой артелью и с купцами. В будущем — понизить налоги и, возможно, разрешить торговать без колониальной пошлины хотя бы на часть товаров.

Кинрик даже слегка побледнел. Если честно, экономика никогда не была его сильной стороной. Но озвученные Темершаной обещания звучали слишком… радикально.

— Это был лишь предварительный разговор, — попробовала она сгладить неловкость, — и конечно, ваш брат собирался ещё встречаться и разговаривать уже по сути дела.

Размах деятельности Шеддерика и до этого поражал Кинне. Но тут даже его фантазия сдалась. Шеддерик, которому, возможно, оставалось жить на свободе неделю или две. Которому даже старая соттинскся ведьма неизменно пророчила скорую мучительную смерть. Причём, с самого его возвращения. Человек, который успел заполучить во враги сильнейших сианов Танеррета… да и многих представителей древних и уважаемых ифленских родов. Стоит ли поминать ещё и старое фамильное проклятие, о котором брат словно бы забыл, но ведь оно тоже никуда не делось?

— Понятно… непонятно только, когда он собирается всё успеть… и почему ещё не бросил всё к морским жуфам…

Темери ответила на это лёгким пожатием плеч, означающим упрямое намерение как-то поучаствовать в предстоящих событиях.

Да уж, покладистой домашней жены из неё не получится.

А может и к лучшему! — внезапно заключил Кинрик. Завтрак им обоим оказался не в радость, так может, не стоит его затягивать?

Он протянул девушке руку, помог выбраться из-за стола. Ладонь у неё была шершавая, тёплая и узкая. Совсем не похожая на изящную, мягкую ладонь Нейтри.

— Идёмте!

Слуга, ждавший этого момента, распахнул двери. Там, снаружи, оказывается, уже собрались придворные — не то просто поглазеть на них, не то — поприветствовать.

Кинрик вдруг увидел Вельву — девушка стояла неподалёку и провожала его отчаянным, нежным взглядом. Сразу захотелось подойти и утешить. Но это было бы неприлично. К тому же Кинрик невольно сразу же вспомнил о предстоящем разговоре с Нейтри. И это его расстроило ещё больше.

Внезапно до Кинрика дошло, что означал взгляд Вельвы — да и многие другие внимательные взгляды — как ифленских, так и мальканских дворян. Все они думают, что наместник провёл ночь в объятиях молодой жены. И возможно, надеются по случайным словам или жестам догадаться, «как всё прошло».

— Рэта Итвена, — шепнул он на ухо мальканке. — у меня есть идея.

— Какая?

— Не пугайтесь, но мне снова хочется натянуть им всем нос. Всем нашим придворным сплетникам…

Темершана окинула взглядом собравшихся, и еле заметно сжала в ответ пальцы наместника. Оставалось лишь надеяться, что она правильно поняла задумку.

Кинрик громко и очень галантно сказал:

— Благодарю вас за чудесное утро, моя дорогая! — и коснулся губами сначала её пальцев, потом щеки. — Надеюсь, вам оно понравилось так же, как и мне!

— Разумеется, — улыбнулась мальканка.

— Позвольте, я провожу вас на галерею. Там сейчас чудесно!

Когда собрание придворных осталось позади, Кинрик быстро свернул в один из служебных коридоров второго этажа, скрытый от благородных чеоров плотной вишнёвой гардиной. Остановился, прижавшись спиной к стене и неудержимо рассмеялся.

Темери словно заразилась от него смехом и тоже улыбнулась.

— Что вы задумали? — спросила она.

— Сейчас все эти люди помчатся на галерею, проклиная нас за любовь к прогулкам на свежем воздухе. Подозреваю, даже тёплые плащи накидывать не станут, чтобы ничего не упустить.

— Чего, например?

— Например, как мы целуемся. Или ругаемся. Они надеются на скандал. Мне иногда кажется, что знатные чеоры, обитающие, что при императорском дворе, что здесь — питаются исключительно слухами и сплетнями. Вот и пусть мёрзнут.

— Пусть мёрзнут. — Посерьёзнев, кивнула мальканка. — А дальше что?

Кинрик снова вздохнул. Так далеко его планы никогда не заходили.

— Вы хотели поговорить с Шеддериком. А я… мне тоже нужно кое с кем поговорить. Я тоже… в общем, мне бы не хотелось, чтобы за этой встречей кто-то наблюдал.

Она снова задумчиво кивнула. И у Кинрика возникло стойкое ощущение, что мальканка догадалась, с кем и о чём он собирается поговорить. Хотя о Нейтри она знать никак не могла.

А если бы знала, что сказала бы?

Нет, если об этом думать, то можно сломать всю голову… и всё равно не приблизиться к истине.

— Конечно. Ступайте. Я постараюсь тоже не показываться людям на глаза… хотя бы пару часов.

Кинрик едва удержался, чтобы снова не чмокнуть мальканку в щёку. Почему-то показалось, что в полутёмном пустом служебном коридоре это будет совсем неуместно.

Если бы Кинрик решил покинуть Цитадель через парадные ворота, может, все дальнейшие события пошли бы иначе. Но он решил, что это будет слишком заметно, и вышел через один из немногих боковых выходов. По той причине, что он опять слишком увлёкся мыслями о Нейтри, Кинрик упустил из виду, что этот самый боковой выход находился как раз под галереей, на которую уже начали неспешно выходить благородные чеоры.

И конечно не заметил долгий внимательный взгляд сверху.

Когда человек на галерее убедился, что видит именно Кинрика, а не кого-то другого, он плотнее надвинул капюшон, и чуть не растолкав встречных, метнулся к выходу.

Рэта Темершана Итвена

Сдержать обещание, данное Кинрику, оказалось непросто. Во-первых, когда оказалось, что их на галерее нет, и не предвидится, разочарованные благородные чеоры вернулись в тепло внутренних коридоров и залов, но в собственные комнаты так и не ушли. Во-вторых, ходами для прислуги она воспользоваться тоже не смогла. Так вышло, что спрятались они с Кинриком в обжитой, «новой» части цитадели, где таких коридоров не очень много, и по ним всё время кто-то ходит. Ну и в третьих — чеор та Эммегил.

Благородный добровольный изгнанник, несправедливо обиженный тайной управой и лично наместником, счёл возможным вернуться в Тоненг после свадьбы, чтобы никто не подумал, что он желает зла молодой мальканской супруге Кинрика.

И конечно, вернулся он не один, а с прислугой. И с приличествующей свитой молодых ифленских дворян и сианов. И все эти люди ожидали размещения как раз в торжественном каминном зале и в широком центральном коридоре замка, разделяющем его на старую и новую части. Миновать эту толпу незаметно не получилось бы.

Так что Темери пришлось долго ждать удачного момента, а когда он настал, она чуть не обняла горничную Дорри, которая, вероятно, по ошибке заглянула в эту часть замка.

Дорри сразу сообразила, что зовут её из-за гардины, и что крутить головой не надо, а надо, наоборот, с самым деловым видом зайти в служебный коридор. Темери ещё в первый день заметила, что девушка она сообразительная и умеет держать язык за зубами, и очень обрадовалась, что не нужно обращаться за помощью, например, к Вельве. Вельва болтушка, и не всегда понимает, какая помощь от неё требуется. Но она любопытна, и даже удивительно, как так получилось, что её нет среди благородных чеор, решивших прогуляться после галереи ещё и здесь.

— Я принесу вам плащ с капюшоном! — придумала Дорри — половина слуг светлейшего чеора Эммегила такие носит… если вы, конечно, не против!

— Неси! — решила Темери, едва сдержав нервный смешок. Как не задалось утро, так и день обещал быть странным.

Темери приготовилась ждать, но Дорри вовсе не пришлось бежать через весь замок к комнатам прислуги. Нет, оказалось достаточно по этому самому коридору добраться до кухни и выпросить плащ у одного из подмастерьев — якобы, чтобы выбежать на улицу к цветочнице — всего на пару слов! Темери обругала себя. Через кухню, пожалуй, она смогла бы выбраться и так…

Плащ действительно сделал её почти невидимкой.

Слуги Эммегила разговаривали громко, не заботясь, что их рассуждения об отсутствии у нынешнего наместника хозяйской хватки услышат посторонние заинтересованные уши, а кое-кто из свиты вполголоса рассказывал товарищам, как бы он перекрасил этот мрачный зал. И что было бы неплохо заменить потемневшие Ифленские знамена на новые, с семиконечной, а не пятиконечной звездой…

Знакомых она тоже увидела: озабоченный чеор та Торгил распоряжался лакеями, направляя их к отведенным для гостей комнатам; два гвардейца в цветах империи стояли в карауле у входа в новую часть замка. Но заметила она ещё кое-что странное. И вот об этом Шеддерик та Хенвил обязательно должен был узнать.

Один из спутников светлейшего чеора Эммегила Темершане оказался знаком, хоть и виделись они всего единожды — в гостиной чеора та Дирвила, в тот самый день, когда она впервые там оказалась. Вольтрик та Нонси. Она почему-то тогда его сразу запомнила — из-за бровей. Красивых тёмных бровей, только подчёркивавших его бледную ровную кожу и светлые волосы.

Чеор та Нонси, похоже, был в этой компании своим. Он весело смеялся, перекидываясь шуточками со стоящими рядом чеорами.

Хотя, может быть, ничего странного. Этот Нонси не нравился и чеору Ланнерику. Он ведь всего-навсего друг брата Алистери та Дирвил…

Темери попутно с грустью подумала, что, наверное, Алистери больше не пустит её на порог, ведь из-за неё Ланнерик всё-таки поссорился с чеором та Хенвилом.

Испугавшись, что молодой чеор её тоже узнает, Темери поспешила свернуть в старую часть замка, поближе к своей комнате.

До вечера Темери промаялась в одиночестве, держа обещание. Время она потратила тоже не впустую — успела разобраться с ещё одним ответвлением тайных ходов.

Движимая любопытством и точно знающая, что Шеддерика та Хенвила в его личных апартаментах нет, она осторожно заглянула и туда. Это оказались две небольшие комнаты над кабинетом, но тайный ход, как назло, открывался именно в спальню. Далеко от единственного входа, зато почти рядом с тяжёлой дубовой кроватью.

Вход открылся почти случайно — Темери просто решила проверить, работает ли старинный механизм, потому что со стороны тайного хода он был слегка завален рухнувшим сверху камнем. Она поспешно ногой запинала обратно в грязный проход весь высыпавшийся из него вековой мусор… и похолодела, запоздало сообразив, что если бы мастера, отделывавшие эту комнату под нужды нового хозяина, заштукатурили стену, то ход уже сейчас перестал бы быть тайным. Но — обошлось. Панели за кроватью были облицованы дорогим серебристым дубом, мастера не стали его трогать.

Она с любопытством огляделась.

Спальня всегда несёт на себе отпечаток хозяина. Это место должно быть самым надёжным и самым уютным в доме, ведь именно ему человек вверяет себя, когда беззащитен перед врагами или перед стихией.

Хотя, к Шеддерику та Хенвилу это вряд ли могло относиться в полной мере — он всё время как будто ждёт нападения. Его сложно застать врасплох…

Темери вспомнила лодочный сарай на берегу холодной зимней реки. Да уж, пока есть силы… и ещё немножко после того как силы закончатся.

Тогда ещё всё было по-другому. Тогда она ещё не могла представитиь, что он за человек, и как много он сделает для неё и для её Тоненга…

Мебель вся была старая, времён рэтшара, но содержалась в отменном порядке. Балдахина над кроватью не было. Полки с книгами, много. В основном — старинные фолианты, но стоят они здесь не для красоты. Несколько книг на столе у окна открыты, рядом — чернильный прибор.

Как будто Шеддерик работает не только в кабинете, но и здесь. А ещё — несколько начищенных бронзовых подсвечников. Один — у кровати. Может, он иногда лёжа читает какие-нибудь письма или донесения? Или ему нравится видеть, кого он обнимает, когда его навещает очередная придворная красавица?

Темери поспешно закрыла ход и пообещала себе, что больше никогда сюда не войдёт. Ни без ведома хозяина, ни тем более — с ведома.

Кинрик вернулся только к ужину, о чём и сообщил Темершане, прислав записку с молодым лакеем-ифленцем, которого она уже видела в окружении наместника.

Ужин в честь прибытия Эммегила накрыли опять же в большом церемониальном зале, в том самом, где проходили почти все свадебные торжества.

Темери, как и подобает вежливой хозяйке, стояла возле наместника, принимавшего от светлейшего чеора и его свиты заверения в преданности и готовности служить Ифленской империи.

Шеддерика она увидела только мельком — он присутствовал на торжественной части приветствий, но собственно с ужина куда-то исчез. Темери снова подумала, что возможно, он всё ещё досадует на неё… но не бегать же за главой тайной управы Танеррета только для того, чтобы убедить не обижаться?

А когда праздник закончился, уставшая Темери отправилась отдыхать, но в комнате её уже поджидала Вельва. Разумеется, не просто так, а с поручением: слуги просили её передать супруге наместника письмо из монастыря.

Темери удивилась — она была уверенва, что пресветлые сёстры о ней давно забыли. Конверт был из грубой серой бумаги, подписан сестрой Орианой и не имел отметки посыльной управы.

Вельва, отпущенная вроде бы по своим делам, не иначе, движимая неуемным любопытством, остановилась у двери м напомеила:

— Вы бы прочли, чеора. Вдруг там что-то важное?

— Монастырские новости могут подожджать до утра. Ступай, я собираюсь отдохнуть.

Но только она собралась вскрыть конветрт, как слуга сообщил, что её ожидает чеор та Торгил дабы оговорить визит портного и ювелира. Тёплым зимним платьям скоро отправляться в кладовки и сундуки, а на смену должны прийти более лёгкие и светлые одежды.

И конверт так и остался лежать на столике у окна не вскрытым до следующего утра.

В письме не было ничего особенного. Сестра Ориана даже не поделилась монастырскими новостями. Хотя, это как раз на неё похоже: всё исключительно по делу. Там была лишь просьба о личной встрече — дело спешное личное, и не терпящее огласки.

И был указан адрес — гостиница «Старые вязы» на Виссаретской дороге. Темери смутно даже помнила её — гостиница стоит на широкой южной дороге и она пару раз видела её из окна.

Но больше всего расстроило Темери, что пресветлая в Тоненге проездом и ненадолго, так что очень просит поторопиться и прибыть самое позднее — завтра к вечеру.

И это самое «завтра» было как раз сегодня.

Значит, придётся всё-таки рассказать обо всём Кинрику. Ну и Шеддерику. Правда, если он захочет с ней разговаривать.

Завтракать им теперь всегда полагалось с мужем, и это во многом облегчило задачу. Кинрик рассеянно парочитал письмо и согласился:

— Встреча с монахиней дело благое. Я выделю вам гвардейцев в сопровождение. Дела государства не позволят мне отправиться с вами, но вы будете под надёжной охраной.

— Я бы не хотела привлекать много внимания. Ориана пишет, что дело важное и спешное, так что компаньонок брать с собой я не буду — только служанку.

— В цитадели есть быстрые добротные кареты, соответствующие вашему статусу, но не такие… м… как та, свадебная. Я распоряжусь. Когда собираетесь ехать?

— Сестра пишет, что сегодня уже отправится в обратный путь. Думаю, не стоит откладывать.

Глава 16. Усадьба хозяина Вастава

Рэта Темершана Итвена

День был совсем тёплый, весенний, пели птицы. Вдоль дороги уже пробивалась зеленая травка. На душе у Темери было спокойно: она всё сделала правильно и как надо. Наместник знает о цели путешествия, за каретой скачут четыре гвардейца, а напротив сидит радостная Дорри, которой, оказывается, давно хотелось побывать кде-то кроме самой Цитадели и её окрестностей.

Оказалось, наняли её в цитадель совсем недавно, а в Тоненге она и вовсе не успела нигде побывать, так что любую возможность покинуть мрачные залы замка считала за праздник.

Дорри легко и с иронией рассказала, как ей жилось на островах — средней дочери в большой семье, прислуживающей весьма известному и древнему, но, к сожалению, небогатому ифленскому роду. Когда прошлым летом отцу предложили отправить старших детей в услужение семьи в Танеррет, тот почти не раздумывал. Всего у них было девять детей, которых нужно кормить и одевать.

— Мой брат служит у чеора та Дирвила, — похвасталась Дорри, — а второй брат уехал в Сиурх со своим новым хозяином. У них там большое хозяйство, даже две коровки есть, он мне рассказывал.

Дорога за разговором пролетела быстро. В какой-то момент древняя выщербленная мостовая сменилась более мягкой грунтовой дорогой, карету перестало трясти, а ещё через какое-то время, она и вовсе остановилась. Кучер спрыгнул с козел. Командир эскорта распахнул дверцу и откинул железную подножку, а потом галантно помог спуститься сначала Дорри, а потом и хозяйке. Темери вспомнила, что в детстве, когда родители брали её с собой в поездку — это случалось не часто, но бывало — сзади на запятках всегда ехал слуга, и это была его обязанность, помочь дамам покинуть карету.

Весёлый молодой кучер поклонился хозяйке и заозирался, ища, куда отъехать.

— Думаю, мы не станем задерживаться надолго. Обожди здесь! — велела ему Темери, а Дорри уже бежала к дверям гостиницы, предупреждать, что прибыла важная гостья.

Хозяин, полноватый ифленец средних лет с пышными рыжими усами, сам вышел встречать знатную даму из Цитадели. Но на вопрос о монахине сразу развёл руками: Была вчера пресветлая, но уехала по какому-то срочному делу, наказав передать её гостям, буде те появятся, ещё одно письмо.

Темереи встревожилась: что могло заставить Ориану изменить планы и сорваться в дорогу раньше, чем она планировала?

«Благородная рэта Итвена, чеора та Гулле, — офицйциально значилось в письме, — дело касается монастыря, я с почтением обращаюсь за Вашей помощью и содействием! Жду Вас в усадьбе Вастава, что далее по южной дороге не позднее сегодняшнего вечера». Дата. Подпись.

Ох уж эта нелюбовь сестры Орианы к пространным письмам. И что теперь об этом думать? Ехать, несомненно, надо, но…

Она обратилась к командиру эскорта:

— Капитан, вы знаете, где это? Усадьба Вастава? Это далеко?

— Нет, благородная чеора. Это в получасе езды отсюда.

— Что там?

Гвардеец задумался:

— Усадьба, насколько я знаю, долго стояла необитаемой, а принадлежит она, если ничего не изменилось, наместнику…

— Значит, нет ничего дкрного, если мы туда съездим?

Темери показала письмо гвардейцу и тот не нашёл причины, чтобы не посетить усадьбу. Кучер слегка удивился новому адресу, но кто он такой, чтобы высказывать своё мнение? Так что всего через полчаса они действительно увидели этот старинный, сложенный из серого камня дом с многоуровневой крышей и башенками. Дом стоял в глубине парка, но к нему вела замощеная дорожка.

Не успела Темершана покинуть карету, как навстречу выбежал полненький немолодой ливрейный слуга.

Он безупречно поклонился, ожидая, когда гостью представят и объяснят цель визита.

— Рэта Темершана Итвена, чеора та Гулле, — быстро и чётко представила её Дорри, скосив лукавый глаз на хозяйку — одобрит ли.

Темери кивнула, подтверждая, и чтобы не было вопросов, протянула лакею письмо.

— Пресветлая просила меня быть по этому адресу.

Лакей с достоинством поклонился:

— Следуйте за мной! А вы, чеоры, — обратился он к гвардейам, — можете обождать в нижней гостиной. Туда подадут морс и печенье. Я позову слугу, он покажет, куда поставить лошадей.

Потом он сделал едва заметный знак кучеру. Тот, или уже бывал здесь, или повидал много подобных усадеб. Кивнул, и лошадки тут же стронули карету.

Несколько потемневших от влаги ступеней, высокая тяжёлая дверь аркой, украшенная сверху цветными стёклами.

Темери раньше тоже видела немало похожих домов, построенных лет тридцать, а то и сорок назад, в равнинном стиле, с изломанной разноуровневой крышей, пристройками и башенками; дом сам по себе казался замком в миниатюре. Но у замков не бывает таких больших окон: замки, напротив, во все времена строители лишними отверстиями старались не дырявить — чтобы было проще защищать.

Просторная нижняя гостиная с неизменным камином пустовала и вообще выглядела необжитой. Правда, невозмутимый слуга раскладывал на столе салфетки. Лакей повёл девушек по парадной лестнице на второй этаж и оставил ждать в небольшом, со вкусом обставленном зале.

— Извольте побыть здесь, я доложу о вас, — сказал он с неподражаемо-домашней интонацией, как будто не информировал, а попросил о маленьком одолжении.

Темери едва сдерживала любопытство, изучая дом изнутри.

Мебель, безусловно, была ифленская. В Танеррете её детства таких лёгких, грациозных линий у шкафа или комода быть просто не могло. Всё было куда монументальней.

Дом недавно ремонтировали, но кое-где остались недоделки. Вот и в этом зале на потолке виднелся свежий рыжий потёк: не выдержала крыша. Ещё бы — эта зима оказалась самой снежной и холодной за последние десять лет, а то и больше.

Комод в каждом доме очень быстро становится обиталищем милых безделушек, но здесь под подсвечником не было даже вышитой салфетки. Тоже пусть не явный, но знак того, что дом долго пустовал, и хозяев обрел совсем недавно: свечку или только сменили, или ещё ни разу не зажигали.

— Ух ты… — зачарованно прошептала Дорри и подошла к дальней, утопающей в тени стене. Темери пригляделась и поняла, что хочет повторить восклицание за служанкой — на стене висела картина, пейзаж. Море, скалы, ветер — а в дальнем далеке, под болезненно жёлтым рассеянным лучом, — город, росчерки белых стен и красных крыш. Художнику как-то удалось добиться ощущения, что прямо от холста в лицо зрителю дует яростный солёный ветер, пропитанный брызгами ледяной воды. Движение воды, пойманное точно и угрожающе узнаваемо, ощущение беды и грозового, буйного веселья…

Картина была не так и велика, но казалось, занимает всю стену, а то и отхватывает часть пространства у соседних комнат…

Слуга прокашлялся за спиной, привлекая к себе внимание.

— Что это? — с улыбкой спросила Темери. — Чудесная картина.

— Автор этого шедевра, к сожалению, не так давно умер. Но мне довелось лично служить мастеру та Росвену. Это одна из поздних его картин, и он не считал её шедевром…

— Очень красиво, — искренне похвалила Дорри. — Просто дух захватывает! Простите, рэта…

Лакей степенно поклонился.

— Хозяйка примет вас в голубом зале. Это близко.

Это действительно было рядом — оказалось, достаточно просто пересечь коридор. Двери распахнулись, и лакей торжественно повторил имя Темершаны для ожидающей хозяйки. Темери грызло любопытство — кто она? И где пресветлая? И зачем вообще эта встреча?

Хозяйка оказалась красивой молодой ифленкой, которая, едва услышав имя гостьи, тут же поднялась навстречу. На её лице была вежливая, но слегка удивленная улыбка, а в глазах, если Темери только не отказало зрение, таилась нешуточная тревога. А ещё она ждала ребёнка — одежда не скрывала небольшой, но уже заметный живот.

— Простите моё любопытство, рэта Итвена, мы не ждали гостей и я… никак не могла подумать, что вы почтите меня визитом…

Темери, чувствуя себя немного глупо, протянула ей письмо и пояснила:

— Преслветлая Ориана написала мне и попросила о встрече. Я надеялась её застать, но, как вижу, она уже отбыла?

Девушка чуть склонила набок хорошенькую кудрявую голову.

— Да, действительно одна из сестёр Золотой Ленны побывала у нас недавно, но не собиралась задерживаться. У неё просто поломалась карета. Ремонт занял несколько часов, но она не говорила, что кого-то ждёт, и отбыла сразу, как наш мастер всё починил… хотя, мы, конечно, не были бы против, да, Фадде?

— Конечно, хозяйка, — всё с той же мягкой домашней интонацией откликнулся от двери лакей.

— Что же, — растерялась Темери. — Выходит, я зря спешила. И зря вас побеспокоила, чеора…

— Энайтери та Росвен, — поспешно представилась она. — Простите мою невежливость, но мне и в голову не пришло, что вы не знали, кто здесь живет. Послушайте, вы столько времени потратили. Останьтесь ещё ненадолго, поужинаем вместе. Здесь довольно скучно, но я пока не могу вернуться в Тоненг.

— А давно вы оттуда уехали?

— Второй день. Представляете, только закончила раскладывать вещи, и тут вдруг — Фадде сообщает, что пресветлая сестра просит содействия и помощи…

— Да уж… — растерялась Темери, — выходит, я отвлекаю вас ещё и от переезда.

— Нет, что вы! — оживилась Энайтери. — Терпеть не могу прибираться и с радостью отвлекусь на разговор. Ведь вы же и есть — та самая мальканская невеста, верней, уже жена нашего наместника? Так удивительно видеть вас здесь без свиты, прислуги и всяких там подруг-компаньонок…

— Я ехала на встречу с пресветлой, — напомнила Темери, — судя по письму, дело у неё ко мне было срочное. Может быть, вы не знаете, но долгое время монастырь Золотой Матери был для меня единственным домом. Я не могла не отозваться. К тому же со мной эскорт и служанка.

Темери почему-то сразу понравилась и эта юная красавица, и этот лакей, который, наверное, служит её семье уже много-много лет. И этот большой пустой дом.

Почему-то появилось ощущение давнего хорошего знакомства. А ведь она ифленка. Тоже ифленка, как Шеддерик и Кинрик…

Именно потому Темери и говорила с ней искренне и словно не задумываясь. Упорно хотелось прогнать тревогу из больших светлых глаз собеседницы. И, кажется, потихоньку это удавалось.

— Что же мужа с собой не взяли, — осторожно спросила хозяйка. — Хотя, тогда Фадде, наверное, упал бы в обморок от чувства ответственности. У нас нет подходящего случаю угощения…

— О, светлейший наместник отговорился важными государственными делами. К тому же, как я уже сказала, это дело монастыря и, судя по письму, деликатное дело. А выезд наместника с супругой — это уже не частный визит. Он неминуемо привёл бы к выезду половины двора.

Энайтери Росвен ощутимо вздрогнула. Пожалуй, такая вероятность раньше ей в голову не приходила.

— Я очень давно не была в Цитадели… — печально призналась она. — Расскажите, как там всё? Чеора та Роа по-прежнему устраивает мелкие пакости? Что поделывает его невозмутимость ужасный Гун-хе?

И Темери вдруг поняла, что ей действительно есть что рассказать. Да начать хотя бы с драки двух юных чеор в день её приезда в замок. И про дары, которыми наместник озаботился лишь за ночь до того, как их нужно подарить… и про восстание, которое они с Кинриком смогли подавить собственной свадьбой. Да, если подумать, за это время произошло столько всего, и хорошего и грустного, что рассказов хватит на несколько вечеров!

Дорри Темери отпустила: зачем заставлять девушку смотреть, как хозяйка пьёт ягодный взвар с печеньем, и глотать слюнки, когда та спокойно может пойти в комнату для прислуги и в более привычной компании попить того же взвара с тем же печеньем?

Энайтери с удовольствием рассказала об отце, который действительно был модным художником на островах, и даже титул и гербовое кольцо получил благодаря своему таланту.

— Но у нас мало осталось его картин, — с сожалением говорила она. — Только те, которые он не смог продать, или которые он считал недоделанными.

— А та, которая в гостиной?

— О, это такая история. Её отец делал на заказ одному знатному чеору. Несколько лет назад. Тот чеор в живописи не понимал ничего, но ему очень хотелось картину Росвена, чтобы было море, закат, и чтобы лично для него, и чтобы посвящение было написано прямо на холсте. Я не шучу. Именно так он и сказал. А отец тогда сильно заболел… и долго не мог закончить работу. А когда закончил, мы с Фадде наняли сиана и с его помощь сделали магическую копию. Заказчик получил настоящую картину, а у нас осталась эта. Отец сказал, что магические копии убивают половину очарования… но мне она всё равно нравится…

О Фадде она тоже рассказала — он раньше служил в доме отцова приятеля, но тот разорился. И художник Росвен, который тогда уже стал довольно известен, приютить старика. Фадде стал для дочери художника и слугой, и другом, и товарищем по её детским проделкам — в общем, чем-то вроде любимого деда.

Единственное, о чём Энайтери не заговаривала — это о своём будущем ребёнке и об его отце. А Темери и не спрашивала. О таких вещах случайным знакомым не рассказывают, особенно если история эта — без счастливого конца.

Темери спохватилась, когда уже начало темнеть.

Но единственный взгляд в окно принёс дурную новость — начиналась гроза. Сильный ветер успел нагнать тучи и из них уже начал поливать дождь.

Хозяйка решительно сказала:

— Я велю приготовить комнаты. Дело к ночи, дорогу сейчас развезёт, и вы можете попасть в беду. Отправим весточку в Цитадель. Не думаю, что ночь в моей компании повредит вашей репутации, а наместник будет предупреждён.

На том и решили.

В цитадель отправили одного из гвардейцев — в карете. Дорри взмолилась отпустить её тоже — боялась ночевать в чужом доме. Гвардейцев разместили внизу, им подали плотный и вкусный ужин, а Темершана и Энайтери остались коротать время за разговором.

Время шло к полуночи, когда Фадде напомнил девушкам, что час поздний, и что для гостьи давно подготовили комнату.

Гостевые комнаты для знатных дворян располагались на том же этаже что и хозяйские, но в соседнем крыле. Прощаться с новой знакомой было жаль, но не исчезнет же она завтра? Темери только попросила лакея разбудить её до рассвета, вместе с гвардейцами. Хотелось бы вернуться в цитадель к завтраку.

Комнатка оказалась небольшой и тёплой — видимо где-то в стене проходила каминная труба. Кровать накрывала свежая постель, шторы не были задвинуты. В окно Темери увидела часть крыши, широкий карниз и пятиугольную пристройку, образующую с основным зданием что-то вроде небольшого двора. Рай для воров и трубочистов, а не дом: почти куда угодно можно подняться без лестницы. Пожалуй, даже в юбке.

Темери представила, как лезет в своих пусть не широких, но всё равно длинных юбках на крышу — чистить огромной щеткой здешние каминные трубы, и прыснула в кулак.

Всё-таки, даже несмотря на то, что пресветлой здесь не оказалось, выбраться из Цитадели стоило. Разговор с Энайтери оказался именно тем, чего ей больше всего не хватало — лучшим видом отдыха — искренним разговором с человеком, которому ты ничего не должен, и который ничего не должен тебе.

Надо будет обязательно позвать Энайтери в Цитадель… — с этой мыслью Темери и заснула.

Проснулась снова оттого, что кто-то как будто издалека звал её по имени.

— Ровве? — Спросила и тут же закашлялась.

Было жарко, почти нестерпимо жарко, хотя во сне она сбросила и одеяло и простыни. Кожа вспотела, дышать было тяжело.

Так с Темери уже было однажды. В самом начале, в лесу, в доме Старика. Тогда она едва справилась с горячкой — и Старик нехотя признался, что был уже готов к тому, чтобы выкопать за землянкой ещё одну могилу. Но теперь причиной вряд ли была болезнь.

К жаре, к темноте сегодня добавился и ещё густой запах горящего костра — и этот запах Темери совершенно не понравился.

В темноте она села, наощупь дотягиваясь до подсвечника.

— Поспеши, — прошелестел голос Ровве, — иначе не сможешь спуститься вниз…

— Что происходит? Роверик, ты знаешь?

— Нет, я не знаю. Я не всеведущ, как бы мне этого ни хотелось, но тебе действительно стоит спешить.

Темери нащупала спички, зажгла свечу, и сразу поняла, что комната полна дыма, и дым продолжает пробиваться сквозь дверные щели.

Платье… нет, слишком много шнуровок и завязок. А вот сапожки придётся надеть. И шаль накинуть…

— Да быстрее же!

Темери набрала полную грудь воздуха, понимая, что в коридоре всё может быть намного хуже, ведь дым течёт оттуда.

Да, здесь дыма было намного больше, и жар оказался куда ощутимее. Тут его уж не спутаешь с жаром от перетопленной печи.

Она поспешила к центральной лестнице, поторапливаемая короткими репликами Ровве… ровно до того момента, пока не вспомнила про Энайтери. Спаслась ли хозяйка?

Чтобы не передумать, она вслух спросила:

— Ровве, хозяйка дома. Я должна её найти.

— Нет! Темершана, времени почти не осталось!

— Нельзя её бросать. Помоги!

Он не ответил, но словно исчез — если только так можно сказать о голосе, который и звучал-то только у неё в голове.

Темери рассудила, что скорей всего хозяйская спальня где-то неподалёку от той гостиной, где они вчера чаёвничали. Не дожидаясь возвращения Покровителя, она поспешила туда. Свет свечи почти не помогал, дыма возле лестницы стало ещё больше, а на стёклах над ней стали заметны багровые отсветы.

Темери скомкала шаль и прижала к лицу — дышать легче не стало, но кашель вроде утих.

Вдруг она увидела, как темнота впереди всколыхнулась, наполнив собою размытый человеческий силуэт. Ровверик махнул рукой, показывая дорогу.

Почему-то больше он не спорил.

Хозяйка нашлась в «голубом зале», где картина.

Она была в том же самом платье, в котором встречала гостью, только причёску успела распустить. Энайтери лежала на полу… но она не сама упала. Темери ахнула: руки девушки были крепко связаны, на щеке — длинная ссадина, у платья один рукав почти оторван. Что здесь случилось?

На неё напали… но почему Темери этого даже не услышала?

Да, её спальня далеко, а преступник мог действовать тихо…

А возможно, он просто не знал, что у хозяйки гости и давно готовил это убийство. Ведь, когда дом сгорит, вряд ли кто-то станет искать причины.

То есть все эти мысли в голове Темери промелькнули как бы сами собой — за это время она успела потормошить хозяйку и понять, что та жива, но в беспамятстве.

Узел на руках был затянут крепко.

— Нож на столе, — прошелестел Ровве каким-то слишком уж ровным голосом. Темери не придала значения. Сейчас не это было важно.

— Вода, — снова подсказал Ровве. — В кувшине. Намочи платок. Протри ей лицо. И сама дыши через мокрую ткань, немного поможет.

Так она и сделала.

Нож оказался обычным столовым серебряным ножиком, таким сразу трудно разрезать довольно толстую двужильную верёвку. Но Темери справилась.

Когда она несильно хлопнула Энайтери по щекам, та застонала и открыла глаза.

— Встать сможете? — спросила Темершана, вопреки собственным сомнениям помогая ей подняться.

В этот момент внизу что-то гулко загрохотало, заскрипели балки дома. Дом сопротивлялся огню, но он не мог держаться слишком долго.

Под потолком начал клубиться густой серый дым.

— Лестница рухнула, — всё так же отчуждённо произнёс Ровве. — К окну! Это единственный выход!

Второй этаж, вспомнила Темери. Может, они и не разобьются насмерть…

Но тут же перед глазами всплыло виденное из окна — довольно широкий карниз, по которому, если очень постараться, можно пройти до декоративной башенки, у которой крыша почти плоская…

Да, сама она, может, и пройдёт. Но как быть с Энайтери?

— Сюда, — показал дорогу Ровве. Открой это окно, оно ближе к башне.

Темери подчинилась. Снаружи было темно, лил мелкий дождь, но по всей округе, по кустам и деревьям, плясали огненные всполохи. Горел первый этаж, и видимо — уже часть второго этажа тоже.

— Нужна верёвка, — поняла Темери.

Если через раму на карниз она ещё перелезет, то в темноте, в полосах дыма, на мокрой поверхности устоять будет слишком сложно.

— Гардина. Она открывается с помощью шнура.

Ровве был единственным якорем, позволяющим ей не поддаваться панике.

Время действительно кончалось. Каменные стены, может и устоят… но скоро здесь станет слишком жарко для живых.

Верёвку снять оказалось непросто — пришлось догадаться, где она крепится, и отрезать тем же столовым ножом. ещё потраченная минута.

К сожалению, открытое окно не принесло облегчения — дым и жар из комнаты рванулись наружу, стало темнее. Хорошо ещё, огня пока не было видно.

Темери поискала, к чему можно привязать верёвку. Но ничего не увидела, а изящный комод вряд ли выдержал бы её вес, если она вдруг сорвется.

— Шкаф, — Ровве словно читал мысли. — Ножка шкафа.

Длина верёвки укоротилась почти вдвое, но это должно помочь.

— Энайтри, — почти попросила Темершана, — пожалуйста. Я сейчас перелезу на ту сторону, и помогу тебе. Держись…

— Голова кружится.

— Ничего. — Темери задушила панику и слёзы. — Мы выберемся!

Она перелезла на карниз, стараясь не смотреть вниз. Чёрный дым стелился над головой, жар поднимался и снизу, из окна первого этажа. Где-то близко гудело пламя.

— Давай! Давай же!

Энайтри не спорила, и старалась делать всё, как говорит Темери, но из-за дыма и из-за полученной травмы, двигалась она тяжело и неуклюже, и сразу чуть не сорвалась вниз.

Темери заставила её пропустить верёвку под мышками. А конец обмотала вокруг своей руки. Её было не очень много, верёвки.

— Пошли.

— Да, да, сейчас!

Энайтери переставляла ноги коротенькими шагами. Руки намертво вцепились в створку окна и не желали отпускать. Может, стоило пустить её вперед и поторапливать… но тогда девушка точно упала бы — карниз скользкий, дождь хлещет — гроза, оказывается, ещё не кончилась — вокруг темно и дым. Горький, густой.

Может, Энайтери и не отцепилась бы, если бы огонь, наконец, не проник в гостиную.

Наплевав на верёвку, Темершана схватила девушку за руку и повлекла за собой. Впереди было ещё одно наполненное дымом окно.

Возле него поскользнулась уже она сама, да так, что упала на четвереньки и надолго замерла, осознавая, что была на грани смерти. Хорошо хоть, отпустила руку спутницы…

Дальше двинулась на четвереньках, освобождая ей дорогу… А потом вдруг оказалась на пятачке у самой башенки.

Кстати, в ней окна были всё ещё тёмными, из них даже дым не начал выбиваться. Интересно, может попробовать проникнуть в дом через окно и спуститься по лестнице?..

Сзади ахнули. Темери резко обернулась и едва успела дёрнуть спутницу к себе, защищая плечом от летящего сверху горящего мусора — где-то огонь прорвал крышу.

Плечо обожгло, но удар был слабый.

Нет, возвращаться в горящий дом — это почти верная смерть. А по крыше можно будет перебраться на пристройку. Темери точно помнила, что к башенкам с обеих сторон здания примыкают одноэтажные пристройки. С них слезть будет, наверное, проще…

Энайтери обхватила её за плечи, девушку трясло не то от холода, не то от страха. Темери осторожно погладила её по плечам: чудо, что она не сорвалась и не разбилась. Но это ещё не конец. Надо спешить…

Темери осмотрелась и чуть не вскрикнула от радости: на крышу башенки вела лестница. Узкая строительная лестница, оставленная, видимо, артелью, что занималась ремонтом кровли.

— Я подержу, — мягко вернула она к реальности Энайтери. — Сможешь подняться?

— Смогу. Я должна, — хрипло ответила та, и, придерживаясь за горячую стену руками, добралась до нижних перекладин. Каким образом она держалась на ногах, представить было трудно — девушку шатало, как под ветром. И хотя в этом месте карниз образовывал что-то вроде площадки, это всё равно была очень маленькая площадка. Едва разминуться двум людям.

Лесенка до верха стены не доставала. Взрослые рабочие легко могли там вскарабкаться и на руках, в вот Энайтери не хватило бы на это ни сил, ни роста. Но поняли это девушки слишком поздно.

Забраться сначала самой, а потом втянуть её за руки?

Придётся так. Других вариантов Темершана не видела.

И только хотела сказать об этом, как сверху вдруг крикнули:

— Руки! Давай сюда! Держись!

Энайтери услышала, и о чудо — послушалась! Прижалась всем телом к стене, ахнула, и вскинула руки вверх… и тут же была за них подхвачена и втянута на крышу.

Темери почувствовала огромное облегчение: есть ещё кто-то, кто выжил. Кто им поможет! Кто-то из гвардейцев?

Теперь, когда хозяйка уже наверху, ей самой будет куда легче. Высоты она не боится, дождя тоже, а огонь… огонь остался за спиной.

Темери вцепилась руками в нижнюю ступеньку, и поняла, что они даже не дрожат — трясутся. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы заставить себя двинуться вверх.

Выпрямилась, дотянулась до края стены, понимая, что сама здесь не влезет. Но в этот момент кто-то, не сильно заботясь о том, удобно ей или нет, тоже вздёрнул её на крышу.

Темери огляделась, поскольку вдруг поняла, что Ровве снова и след простыл. Она даже не помнила, в какой момент прекратились его полезные советы. Ещё в доме, или уже снаружи?

Впрочем, Покровителям, наверное, пожары не страшны…

Здесь ветер был сильнее. Он нёс то прохладу и дождь, то потоки жара от крыши, которую пламя пробило сразу в нескольких местах.

Неизвестный спаситель уже нёс куда-то Энайтери на руках, и Темери благоразумно решила не ждать, когда за ней вернутся, поспешила следом. А потом вдруг узнала спасителя. По походке, фигуре, чему-то ещё неуловимому, свойственному только одному человеку в мире. Шеддерик та Хенвил.

Один.

Снова её спасает… или верней, на этот раз он спасает чеору та Росвен?

Что их связывает? Как он узнал о пожаре?

Это она выяснит после. Если всё закончится хорошо.

Шеддерик поставил девушку на ноги с другой стороны крыши.

— Рэта, — впервые обратился к Темери, — я спущусь вниз и приму её на руки. А вы помогите сверху.

— Конечно.

Какая бы размолвка между ними ни случилась, сейчас главное — спуститься вниз. Живыми. Все вопросы и разговоры — потом.

Свежий воздух немного взбодрил и Энайтери, она смогла спуститься сама, почти без помощи. Потом Щеддерик помог спрыгнуть и Темери, но придержал лишь чуть-чуть, только чтобы убедиться, что она не упадет.

С крыши пристройки слезть оказалось и ещё легче: у стены были сложены штабелем приготовленные для ремонта усадьбы доски.

Как несколько великанских ступенек.

Внизу Шедде вновь подхватил Энайтери на руки и понёс подальше от стен полыхающего дома. Темери бежала следом, придерживая рукой порвавшуюся почти до промежности ночную сорочку. Холода, как и боли от ожогов, она не чувствовала. Главное было — убраться от пожара как можно дальше.

Потом вдруг, словно по наитию, она оглянулась на фасад. Крыша провалилась внутрь, окна полыхали, как будто в доме праздник, но кое-что выглядело странно. И это заставило Темери сначала сбиться с шага, а потом остановиться.

С того места, где она стояла, были хорошо видны двери главного входа и один из хозяйственных выходов с торца здания. И главный вход, и хозяйственный были завалены камнями и досками. Которых там никак ещё не могло быть. Здание только начало рушиться, и рушилось оно не наружу.

Двери завалили нарочно. Живых в доме остаться не должно было! И если бы она побежала вниз, как советовал Ровве сначала, она не смогла бы выбраться…

А ведь там, внутри, остались люди. Гвардейцы. Фадде, старый лакей. Кухарка — кто-то же готовил ужин и те сдобные которыми Темершану угощала хозяйка. Кто-то приготовил для них комнаты, значит, была хотя бы одна горничная…

Они все погибли. Почему? Сможет ли Шеддерик найти ответ?

Темери отвернулась от пожара. Куда бежать дальше?

Оказалось, у чеора та Хенвила была вполне понятная цель — карета, оставленная у ворот усадьбы. Кажется, это снова была та же самая карета и тот же самый кучер.

— Залезайте, — хрипло велел ей Шеддерик.

Темери подчинилась. Следом забралась Энайтери — уже в теплом плаще, в который чеор та Хенвил успел укутать её по дороге.

Чеора та Росвен что-то для него значила, это понятно, но вот что? Может ли быть, что ребёнок, которого она носит…

Впрочем, Темери совершенно незачем это знать. Тем более, едва оказавшись внутри, Энайтери распахнула плащ и попыталась укутать им свою спасительницу. Отчасти ей это удалось. Темери обняла девушку в ответ — так было теплее обеим.

Чеор та Хенвил захлопнул дверцу и, кажется, запрыгнул на козлы рядом с возницей.

Тёплые живые руки ещё вчера незнакомой девушки, девушки, которую им с Ровве удалось отнять у пожара. Темери шептала что-то ободряющее и тихонько гладила её по спине, стараясь утешить. Говорят, беременным вредны сильные переживания. Да Темери и саму это успокаивало. Не будь рядом чеоры та Росвен, ей было бы намного хуже. Она вспомнила зимний лес, обледенелую ёлку и ощущение абсолютного одиночества, от которого невозможно укрыться, и присутствие ифленца не сглаживало его, а делало только острее и безнадёжней.

Если бы это повторилось с ней наяву…

Да, было бы хуже.

Карета остановилась. Шеддерик открыл дверцу, щурясь, заглянул внутрь.

— Приехали. Чеора та Росвен, сможете идти? Я помогу.

— Где мы? И почему вы… как вы узнали?

— Потом. Выходите. Вы тоже, рэта.

Они выбрались из кареты — как два продрогших и уставших ребёнка, доставленных в приют. Темери сжала пальцы спутницы, стараясь её ободрить, и почувствовала ответное пожатие.

Маленький дом с красной крышей, палисадником и высоким крылечком ей сразу понравился. Таких домов она не видела с тех времен, когда они со Стариком бродили по южным городкам Танеррета: вроде и не городской особняк, и не деревенский дом. Что-то среднее, маленькое и наверняка уютное.

Затем чеор что-то сказал кучеру, и тот умчался.

Шедде сам отворил двери. Взял под руку Энайтери, несмотря на вялое сопротивление, повёл внутрь. Темери, делать нечего, вошла следом.

Действительно, почти деревенский дом: прихожая, дверь в кухню. Из неё — в просторную комнату, которую, тем не менее, было бы неправильно называть залом. За ней — ещё комната. Шеддерик зажёг свечи в подсвечнике, пропустил туда Энайтери.

— Раздевайтесь и ложитесь в постель. Скоро приедет доктор и вас осмотрит. Рэта…

— Чеор та Хенвил, — звенящим голосом сказала вдруг Энайтери, — Я знаю, что вы обо мне думаете, но вы должны меня услышать. Рэта Итвена меня спасла. Слышите? Если бы не она, я бы сгорела заживо!

— Из-за чего возник пожар? — поморщился Шеддерик — Старые печи? Этот дом давно требовал ремонта.

Теперь уже Темери возмутилась:

— Это был поджог! Энайтери связали и ударили по голове. И вы что же, не видели, что двери были завалены снаружи?

Шеддерик резко обернулся, наставил на Темершану палец и грозно спросил:

— А вы? Какие демоны вас вообще загнали в этот дом? Что вы там забыли? И почему не сказали мне?

— Я получила письмо из монастыря. От одной из сёстер. Она написала, что это важно, и оставила адрес для встречи. Я показала письмо наместнику, и была уверена, что чеор Кинрик вам о нём расскажет!

Темери отвечала, а сама думала только о своём разорванном подоле и ещё о том, что это приключение скрыть от общества не удастся.

Она же вся в саже.

И конечно, не успеет выйти к завтраку вместе с Кинриком.

— Он показал…

— Мы отправили гвардейца предупредить, что заночуем в усадьбе. Что ещё я должна была сделать?

— В письме был другой адрес! Темершана, откуда у вас привычка рушить мои планы?

— Я не собиралась попадать в пожар! — Снова возмутилась она. — И была уверена, что вернусь ещё засветло!

— Так почему же не вернулись?!

— Из-за меня! — слабым голосом добила его неловко пытающаяся расшнуровать платье Энайтери. — Я… захотела познакомиться с рэтой поближе и… попросила остаться.

— Вы меня с ума сведёте. Обе. — Признался Шеддерик, но тут в дом ворвался ещё один человек. Крайне встревоженный, если не сказать — испуганный.

Темери поспешно отступила под напором ярости наместника. Но отступать было особенно некуда — комнатка-то крошечная, помещаются кровать да окно.

— Вы! Что вы с ней сделали? — Кинрик схватил Темершану за плечи и сильно встряхнул. — Где Нейтри?

— Нейтри? — растерялась Темершана.

Кинрик закрутил головой, увидел Энайтери и выдохнул с таким облегчением, что в этот момент исчезли всякие сомнения, о ком это он.

Он выпустил Темершану, обернулся к кровати и осторожно заключил Энайтери в объятия.

Темери смотрела, как наместник, наплевав на присутствующих, целует её лицо и волосы, как повторяет какие-то тёплые слова, гладит плечи. Все вставало на места — и странный, как-то мгновенно выросший интерес Энайтери — Нейтри — и к ней самой, и к событиям при дворе наместника. И попытка спрятаться за городом…

Но если хотели убить именно Нейтри… то нужно искать, кому это выгодно. А кому, кроме самой Темершаны? Но это глупость, она же тоже должна была сгореть в этом пожаре…

Нет, мысли путались. Не осталось ни одной связной мысли.

Она попробовала незаметно выскользнуть из спальни мимо Шеддерика — не тут то было. Он вышел следом и уже без нажима, хмуро, спросил:

— Вы не знали? Когда ехали туда, вы не знали, кто такая Нейтри?

— Нет. — И тут ей пришло в голову кое-что ещё. — Но вы-то знали. И всё равно устроили нашу свадьбу!

— Да, я не самый добрый и романтичный в мире человек и иногда руководствуюсь не зовом сердца, а интересами страны. Что вы там говорили про поджог?

— Её ударили и связали. И оставили в горящем доме. Её нарочно хотели убить.

— А вы?..

— Я даже не слышала, как все началось. Проснулась от жары. Удивительно, как вообще смогла её найти.

— А искали? Впрочем, о чём я спрашиваю. Удивительно, что слуг не помчались спасать…

— Было поздно. Первый этаж уже горел, не спуститься. А заваленные двери я увидела, когда мы бежали к карете. Так что это её хотели убить, а не меня. Скорей всего, даже не знали, что в доме есть гости.

— Понятно. Гун-хе, наконец-то!

Дверь отворилась, впуская троих гвардейцев, южанина и высокого незнакомого Темери мужчину с увесистой кожаной сумкой в руках.

— Доктор, — сразу определил Шеддерик, — следуйте за мной.

Он постучал в дверь, наместник впустил доктора, сам вышел в гостиную. Темери старательно на него не смотрела. А наместник — посмотрел. И увидел то, чего не замечал Шеддерик — и разорванную рубаху, и сажу на лице, и ссадины на руках, которые уже саднили, но пока — терпимо.

— Я прикажу приготовить тёплую воду и платье, — сказал Кинрик. И попрошу кого-нибудь из слуг вам помочь.

Темери кивнула. Тёплая вода — это то, о чём она сейчас не смела и мечтать. Но Шеддерик непреклонно возразил:

— В замке. Вас обоих не должны хватиться, так что сейчас вы вернётесь в замок. Здесь вас ни в коем случае не должны видеть. Рэта, мне нужно задать вам ещё несколько вопросов.

Темери, за невозможностью наблюдать за наместником, скользнула взглядом по лицу чеора та Хенвила. И… узнала и выражение лица, и эту интонацию. И эти коротенькие, словно порезанные на фрагменты фразы.

Резко расхотелось спорить и возражать. И уж тем более — пытаться отвлечь его от наметившегося плана действий.

— Подождите, я должна сказать. Со мной в усадьбе были ещё гвардейцы из эскорта. Торое. Может, им удалось выбраться, их разместили на первом этаже, там широкие окна. Вот. Теперь спрашивайте.

Шеддерик кивнул.

— Кто знал, что вы собрались ехать именно по этому адресу? И сколько собираетесь там пробыть? И ещё важно, когда вы сами-то решили ехать в усадьбу Вастава?

— Вельва принесла письмо позавчера вечером. Но вскрыла я его только на следующий день утром. Но адрес был другой. Мы приехали в гостиницу и уже там хозяин передал мне новое письмо. Чеора та Росвен его видела. И командир эскорта. Но я не знаю, выжил ли он.

— Так, хорошо. Поговорим о первом письме. Оно до того не вскрывалось. Как оно было написано, на какой бумаге?

— Оба письма — на обычной тёмной бумаге. Монастырь не тратит деньги на тисненые белые листы.

— А почерк вы узнали?

Темери пожала плечами. Хотя писем от сестры Орианы она ранее не получала, росчерк был знаком, да и стиль похож. Но Шеддерик покачал головой, его такой ответ не устроил:

— Над письмом мог поработать сиан…

— А как вы узнали про пожар? — робко вклинила Темери в повисшую паузу мучавший её вопрос.

— Я не знал. Догадался, что что-то может случиться, но не знал.

— Гвардеец передал сообщение о том что вы остались гостить в усадьбе. А потом один мой агент подтвердил то же самое. На самом деле, почти все кучера на каретном дворе Цитадели получают от тайной управы по нескольку монет за каждую интересную новость, которую им удаётся подслушать. А этот молодой человек ещё и наблюдателен, и сразу признал лакея чеоры та Росвен. Вот только ничего не мог сделать, пока его не отпустили в Цитадель вместе с гвардейцем. Мой агент нашёл меня, как только смог, и передал, что жена наместника гостит у чеоры Нейтри. Ему это тоже показалось весьма необычным.

— Вы испугались за неё? Подумали, я её убью?

— Не знаю. Но мне это совпадение не понравилось. Гун-хе, надо ехать к пожарищу. Осмотрите там всё, особенно дальнюю часть парка. Возможно, остались ещё выжившие. Потом доложишь.

— Я останусь с Нейтри, — глухо сказал Кинрик.

Брат недовольно дёрнул щекой, но кивнул:

— Ладно, пусть так. Главное, вернись к завтраку. Завтра два важных приёма и этот ещё посол из Коанера желает тебя видеть.

— Вернусь.

— Рэта, идёмте. Я вас отвезу.

Шеддерик у крыльца накинул ей на плечи свой плащ, и Темери вдруг вспомнила, что так уже было. В лесу.

Там, в лесу, всё было проще и понятней. Здесь… всё перепуталось. Всё было не таким, как казалось на первый взгляд.

А может теперь, в воспоминаниях, кажется, что тогда было проще?

Эта карета — большой наёмный экипаж — была предназначена для дальних дорог и наверняка к каретному двору Цитадели не относилась. Но кучер с Шеддериком поздоровался, как со старым знакомым, так что Темери предположила, что на тайную управу подрабатывают и многие извозчики в городе.

Было темно, безлюдно. Карета довезла их почти до самой Цитадели: ворота открывались перед Шеддериком, как по волшебству.

В его плаще Темери чувствовала себя защищённой, но понимала, что ощущение это обманчиво, и на самом деле опасность таится всюду. В замке, как она думала, Шедде проводит её поближе к спальне и оставит приводить себя в порядок. Но нет. Вскоре она поняла, что идут они в квадратную башню, в кабинет чеора та Хенвила.

Причём так, чтобы даже гвардейский караул у комнат знатных чеоров их не заметил.

— Сядьте.

Кресло в этом кабинете было не таким удобным как у Кинрика… но ей ли жаловаться.

— Чеор та Хенвил. Я не хотела причинять вред Энайтери. И я вправду не понимаю, как так всё вышло.

— Покажите руки.

— Что?

— У вас ссадины на руках. Надо обработать.

Зажёг свечи, придвинул к ней ближе. Поднёс к свету левую руку. Темери сама словно впервые её увидела: от локтя до запястья тянулся длинный окровавленный след, виднелись волдыри ожогов.

Но боли не было. Почти не было: всё это по-прежнему довольно сильно зудело.

Шеддерик достал из тёмного резного шкафа сумку, похожую на ту, что была у доктора. Вынул из неё какие-то склянки. В комнате запахло маслом и хвоей.

Но ему снова что-то не понравилось.

— Надо промыть. ещё ссадины есть?

— На ноге.

Темери осторожно отвела ткань сорочки в сторону. На бедре не было ожогов, но ссадины были глубже и всё ещё кровоточили.

Шедде присел рядом с ней на корточки, продолжая удерживать травмированную руку. Было странно смотреть на него сверху вниз, но от этого в груди почему-то потеплело.

— Темери… пожалуйста. Пообещайте мне…

— Что?

— Никогда больше так не делать. Никогда больше так… меня не пугать.

— Я не могла бросить Нейтри. Ну, вы же видели её… вы сами-то бы разве…

Пальцам стало больно, но она не отняла руку. Шеддерик был сегодня не похож на себя. То есть, он был по-прежнему собран и слегка мрачен, но при этом его всегдашняя защита как будто дала трещину.

— Вам бы отдохнуть. — Почти попросила Темери. — Хоть немного.

— Так плохо выгляжу? — усмехнулся Шеддерик. И вдруг вспомнил один из давних разговоров. — Так же, как в той избушке?

— Нет. — Темери постаралась сказать это так, чтобы он не стал возражать или снова изображать легендарного мальканского героя Ланура, не нуждающегося во сне и пище. — Не как в избушке. Почти как в лодочном сарае, когда на нас напапла та… то существо из тёплого мира…

Он сквозь прищур посмотрел в её лицо, словно мог разглядеть все мысли и чувства, словно мог отделить правду от вымысла.

— Но сначала мы промоем и перевяжем ваши раны. Я сейчас.

Он легко поднялся и вышел.

Почему Кинрик считает, что его брат непрошибаем, и его трудно разозлить или растрогать?

Шедде вернулся с медным тазиком чистой тёплой воды и губкой.

Когда он впервые дотронулся до ссадины на локте, Темери ойкнула и едва удержалась, чтобы не отдёрнуть руку.

— Ничего. Это всё заживет… даже следов не останется. Вот так…

— Может, не надо перевязывать? Кто-нибудь заметит.

— Ничего. Платье с длинным рукавом прикроет повязку. У вас же есть такое? Вот и славно…

Мазь была тёплой и боль не снимала. А боль, наконец, добралась до неё, казалось, вместе с тёплой водой и губкой. И Темери искусала всю нижнюю губу, пока Шеддерик, надо признать, очень осторожно, промывал и обрабатывал её травмы.

— Теперь ногу.

— Ну, тут-то я сама справлюсь… — смутилась Темери.

— Не стоит мочить только что наложенные повязки. И не спорьте со своим врачом.

— Вы не врач.

— Не спорьте.

Такие же быстрые, ловкие движения — очевидно, он делал это не впервые. Но вот удивительно — каждое лёгкое прикосновение пальцев к коже как будто обжигало.

Темери слишком устала, чтобы разбираться в ощущениях. Но именно потому, что устали они оба, и именно потому, что сейчас Шеддерик та Хенвил более всего походил на того человека, с которым они почти две недели пробирались по холодному зимнему лесу, Темери вдруг поняла, что скучала по нему.

Здесь, в замке, чеор та Хенвил так старательно отошёл в сторону, что они даже случайно в коридорах — и то почти перестали встречаться.

И всё встречи оказались связаны с тем, что Темери — живой источник проблем и неприятностей, от которого теперь даже не избавиться.

Когда Шедде закончил, она поспешно встала. Оставалось лишь незаметно вернуться к себе в комнату, и уж потом вызвать Дорри и приказать, чтобы она подготовила тёплую воду.

В цитадели когда-то были тёплые купальни, но сейчас они пустовали. Из-за многочисленных переделок нарушилась система подвода природных термальных вод, когда-то их питавшая. Воду теперь нагревали в огромных чанах.

Не к месту Темери вспомнила, что так и не поблагодарила чеора та Хенвила за спасение. Но когда обернулась от двери, увидела, что он уже спит, уткнувшись лбом в скрещенные на столе руки. По сердцу прокатилась волна нежности, но вместо того чтобы подойти, она вдруг выскочила за дверь и прикрыла её за собой.

Глава 17. Любовное зелье

Рэта Темершана Итвена

Ночью ожоги разболелись, и Темери промаялась до самого утра, то проваливаясь в дрёму, то просыпаясь от каждого неловкого движения. Зато удивительным образом в голове прояснилось.

Шеддерик та Хенвил ей нравился. И нравился сильнее, чем она сама думала всё это время. Нравилось лицо — она легко могла вызвать в памяти каждую чёрточку, каждое выражение. Внимательный прищур, манера улыбаться только уголками губ. Даже его несмешные шутки. Даже та беспощадная честность, которая, кажется, одна и вела его по жизни, хотя, казалось бы, главе тайной управы Ифленского наместничества в Танеррете нужны для успешной работы совсем другие качества. Даже не проходящая упёртость и неумение остановиться…

Она лежала и думала о том, что может думать о ней Шеддерик. Наедине с собой-то можно представить себе что угодно. Даже, например, то, что она ему тоже немного нравится. И тогда понято, почему он так незаметно и убедительно отстранился, позволив им с Кинриком самим учиться быть… ну не семьёй… но хотя бы не ненавидеть друг друга и не бояться.

Но ведь могло быть и наоборот. Может, всё так и есть, как он говорит — в их ситуации куда важней думать о городе и стране. И она ему вовсе не интересна и не нужна. А нужно, чтобы город перестал бунтовать, чтобы танерретцы и ифленцы признали, наконец, его брата наместником.

«Завтра будет новый день», — решила она наконец. — «Завтра всё станет ясно».

Утром у зеркала ей пришла ещё одна мысль. Ровве! Он-то точно знает, кто что чувствует…

Но Покровитель на зов не пришёл. Словно знал, что его зовут в меркантильных целях. А может, вчерашнее приключение задело и его.

Ведь Темери перестала его слышать в самый разгар пожара…

Но что могло с ним случиться? Сёстры никогда не говорили, что Покровители уязвимы для огня, даже наоборот. С другой стороны, Ровве не похож на других Покровителей. Он каким-то образом продолжает оставаться собой, как будто даже испытывает чувства и страхи, как будто ему не безразличен мир живых!

Темери достала из складок балдахина посох, и повторила зов, уже опираясь на его силу.

Он не хотел приходить… но почему-то пришёл. Остался в тени, в углу за камином, не показываясь на свет.

Заставить его отвечать? Как-то сёстры умудрялись договариваться с душами своих предков… ах, если бы Роверик был душой её предка!

А так он, может быть, просто не хочет её больше видеть, но чувство долга заставляет…

А бывает ли у Покровителей чувство долга? Вроде бы для них естественно помогать и быть рядом с теми, кого они выбрали.

Но будь это сто раз правдой, Темери не хотела принуждать его ни к разговору, ни к помощи — надоела она ему? Да на здоровье. Пусть найдёт себе кого-нибудь ещё. А навязываться она не будет…

Темери поняла, что снова думает о Ровве не как о всезнающем мудром духе-Покровителе, а как о живом человеке.

— Да и всё равно уже! — сказала она вслух. — Покровитель он, не Покровитель… но объяснить-то, что, трудно? Мол, всё, Темершана Итвена, твоё время вышло, я ухожу помогать чеоре та Роа…

— ещё чего не хватало, — пробурчал Роверик, впервые показав, что он видит и слышит Темершану.

— Значит, я тебе не надоела, и дело в чём-то другом?

— А ты знаешь, — спросил он с тоской в голосе, — в чём разница между призраком и Покровителем?

— Представления не имею. Погоди. Ровве, ты хочешь сказать…

Призрачный ифленец пожал плечами и переместился ближе к свету.

— Это же очевидно. Я похож на самого себя, я всё помню и я не могу находиться слишком уж далеко от тебя. Но сам я не понимал этого, пока Золотая Ленна не сказала. Я ей благодарен: теперь хоть всё стало понятней. Ну что, в чём разница? Попробуй догадаться!

Она честно вспомнила всё, что слышала от сестёр об общении с Покровителями.

— Покровители — не люди и даже не похожи на людей. Они приходят на помощь сёстрам, когда им трудно. Покровители — это тоже дети Ленны, просто они совсем другие. Им нравится быть рядом и помогать. Но, Ровве, кроме того, что ты всё помнишь и похож на человека, ты же действительно… ты всегда меня спасаешь! Извини, но про призраков я совсем ничего не знаю.

— Призраки остаются в холодном мире, если при жизни не успели исполнить какую-то клятву, которая в момент смерти имела для них самое большое значение. Или если их магически прокляли. В любом случае призраки приносят несчастье. Они не помогают.

— Тогда как случилось, что ты стал моим Покровителем? Ты же сам меня выбрал.

— Я не мог стать Покровителем Шедде, ведь он проклят.

— Ровве. Если ты призрак и тоже проклят, это не должно было стать помехой, разве нет?!

— Но я тогда об этом не знал!

Призрак нахмурился. И нехотя добавил:

— И мне показалось, что тебе это нужно. Мне захотелось быть твоим Покровителем.

— Ну вот! — она улыбнулась. — И ты мне уже столько раз помог. Да мы без тебя из пожара не выбрались бы. Ты как будто знал, что делать!

— Ну, знал. Мы с Шедде один раз попали в переделку. В Коанеррете.

— Расскажешь?

— Когда-нибудь потом.

— Ага, значит, ты раздумал меня бросать!

— А если я проклят? И то, что я рядом, станет причиной твоей смерти?

— Ровве… а если тебя не будет рядом… — спросила Темери осторожно, — и это станет причиной моей смерти? Хочешь, я проверю, нет ли на тебе проклятия? Это ведь легко. И потом… не слишком ли много рядом со мной магически проклятых ифленцев? Я за всю жизнь видела только одно такое проклятье. А тут за одну зиму — сразу два!

Ровве посмотрел на неё со странной смесью недоверия и ожидания.

— Что, прямо сейчас? — И тут-то Темери, наконец, поняла, что именно это беспокоит Ровве больше всего.

Тёплый посох согрел руки. Короткая молитва-обращение помогла ей снова увидеть природу вещей, как тогда, на башне. Она запоздало вспомнила, что ведь Ровве там тоже был. И если бы на нём были заметные следы тёмного колдовства, то Золотая Ленна непременно увидела бы.

Ровве остался собой. Не появилось вокруг него ни особого свечения, ни, чего он сам больше всего опасался, тёмной дымки чужого недоброго слова.

И кажется, он сам по чувствам и мыслям Темершаны понял, что проклятия никакого нет.

Значит, по эту сторону границы миров Ровве держит неисполненное обещание, о котором он думал в момент гибели. А погиб он от меча этхара.

А Этхары — создали саруги, которые медленно, но неуклонно убивают Шеддерика.

Роверик мог вспомнить Шедде. И вспомнить какое-нибудь давнее обещание. Не обязательно, наверное, клятву… просто что-то, что тогда для него показалось важнее собственной жизни.

А может, это работает не так. Но во всём этом есть одна мысль, которая Темери и напугала и встревожила. Она спросила:

— Ровве, а чего хочешь ты сам?

Призрак посмотрел на неё, чуть склонив голову. Как будто сам он об этом раньше никогда не думал. Просто был: рядом с Темери, с Шедде, с Кинриком.

— Шедде обязательно попробует сделать одну глупость… он мне сам об этом говорил, ещё давно. Но тогда до этого было далеко, и мы делали всё, чтобы у него не возникло этой… ну, он считает, необходимости, а я всё ещё уверен, что глупости. Так вот, я должен быть рядом, когда это случится. Я… пообещал себе, что он этого не сделает. Только не спрашивай, ладно? Это не моя тайна.

— Шеддерик и глупость… — скептически произнесла Темери. Нет. Не складывалось. Эти слова друг другу не подходили.

Но Ровве не повёлся на провокацию.

— Грустно понимать, что я умер, и это навсегда.

— Но ты будешь и дальше моим Покровителем? — Темери изобразила самое умоляющее выражение, на какое только была способна.

Оказалось, призраков тоже можно развеселить. Ну, или хотя бы заставить улыбаться.

Увы, тут их душевной беседе пришёл конец — в двери настойчиво застучали.

На пороге оказалась Вельва. Выглядела слегка испуганной. Или даже не слегка.

— Рэта, вы живы! Какое счастье!

— А что со мной могло случиться за ночь? — изумлённо приподняла она брови. Вряд ли кто-то мог знать о её ночном приключении — кроме Дорри.

— Вы не слышали? Дом, в который вы вчера ездили. Там случился пожар!

— В гостинице?

Девушка потупила взгляд:

— Я слышала, как гвардеец докладывал светлейшему наместнику, что вы остались гостить в усадьбе Вастава. И испугалась, что вы погибли на пожаре.

Темери услышала спокойную подсказку Роверика:

— Она говорит неискренне.

Неискренне? Но у неё взгляд такой испуганный. Впрочем, может, «неискренность» заключается в чём-то другом.

— Вот оно что… нет, я попрощалась с хозяйкой, как только гроза немного утихла. Что произошло?

— Большой пожар. Дом обрушился, все погибли. Представляете? Никто не выжил!

— А чеора Росвен? Погоди. Расскажи по порядку, а я пока закончу причёску.

— Никто ещё ничего не знает, ну, кроме того, что был пожар, и что туда отправились люди… — она понизила голос, — из тайной управы.

— Да?

— Говорят, осталась только груда обгоревших камней. Вероятно, наместник будет расстроен.

— Почему? Хотя… я слышала, это был его дом.

Вельва открыла шкатулку, оставленную Темери у зеркала. В ней хранились шпильки и заколки. И подаренный Кинриком гребешок.

Бездумно вытянула одну из шпилек и помогла Темери закрепить непослушный длинный локон.

— А вы не знали? Наместник Кинрик, он… красивый молодой человек, и нравится многим девушкам. А некоторые девушки нравились… если вы понимаете о чём я… — голос её стал мурлыкающий, доверительный, — нравились ему самому.

— Она что-то задумала — прокомментировал Ровве. — Много азарта. И много самоуверенности. Она уверена в успехе больше, чем наполовину.

«Что бы я без тебя делала, Роверик», — подумала Темери, едва заметным кивком подтверждая, что услышала его и поняла.

— О, так у чеоры Росвен… был роман с наместником?

— Не переживайте, рэта, это было давно, до того как вы прибыли в Тоненг. Ну вот. Отлично получилось! Вам идут высокие причёски!

Темери изобразила озабоченность. И тут же услышала:

— Ей нравится, что ты начала переживать. Темери, будь с ней осторожна.

— Конечно, — ответила она сразу обоим.

Ну, пора! Традиционный завтрак с наместником должен начаться вовремя и опаздывать на него не стоит.

— Вы сделали для меня больше, чем я мог представить. — Кинрик жадно смотрел Темершане в глаза, так что она прекрасно видела и лихорадочный блеск его собственного взгляда, и лёгкий румянец, и непонятный, но жадный интерес.

Вероятно, у него была долгая бессонная ночь, и этой самой ночью чеора Росвен рассказала ему в подробностях, как они вдвоём убегали из пожара.

— Ну, нам было некуда деваться. Или убегать оттуда, или кричать «Помогите!».

Он покачал головой и вдруг схватил её за руку, чуть не опрокинув бокал с водой.

— Нейтри рассказала, вы потратили время, чтобы её спасти, и чуть не пропали сами. Я никогда этого не забуду!

Она попыталась высвободить пальцы, но Кинрик намёка не понял.

— Послушайте. Я должен вам сказать. Когда брат вас привёз в город, я на многое был готов, чтобы избежать этого брака… но вы… вы невероятны.

Наместник поднёс её кисть к губам и поцеловал, несмотря на ощутимое сопротивление.

— Если бы вы знали, какое облегчение… понимать, что рядом не одни только предатели и убийцы. Что есть ещё люди, которым я могу доверять.

Они сидели рядом — как принято в мальканской традиции. Если бы был принят ифленский канон «семейного завтрака в достойной дворянской семье», супругов разделяла бы вся плоскость стола. И сейчас Темери впервые подумала, что некоторые ифленские традиции не лишены смысла.

— Да что с вами, Кинрик! Вы как будто выпили…

— Немного, — ничуть не смутившись, подтвердил он, — красного вина. Когда вернулся в цитадель. Замёрз в карете и…

— … любовное зелье!..

Но ведь так оно, наверное, и было! Вельва, странно волнующаяся, и рассказывающая о прежних любовницах наместника. Она наверняка хотела вызвать у Темери ревность! И зелье. Ведь это она покупала любовное зелье у старой соттинки, и Темери это видела. А то, что сказала, что цель не наместник — так мало ли, что она могла сказать!

Подлить зелье в вино в кабинете несложно. В отличие от личных покоев, кабинет не охраняется гвардейским караулом, пока наместник туда не войдёт. А если она уже подливала это самое зелье раньше? Если она причастна к пожару?

А вдруг Темери зря думает на Вельву, и это кто-нибудь другой?!

— Что? — Выдохнул Кинрик, стараясь удержать её взгляд.

Если он под влиянием магии, то бесполезно пытаться призвать его вспомнить про здравый смысл.

— Кинне, — очень осторожно сказала она. — Я понимаю, что вы волнуетесь, но нам нужно прямо сейчас поговорить с вашим братом. Кажется, я знаю, кто может быть причастен к пожару…

— Так скажите мне! — встрепенулся он, и, наконец, отпустил её руку. — Мы прямо сейчас прикажем арестовать этого человека! И он нам всё расскажет!!! Кто это?

— Я могу ошибиться. В любом случае, об этом должен узнать и чеор та Хенвил и Гун-хе. Если я правильно поняла, он — главный помощник вашего брата по делам тайной управы?

— Да он… что-то вроде помощника. Хотите пойти прямо сейчас? А что скажут придворные?

Темери вспомнила прошлое утро и то, с какой жадностью эти самые придворные наблюдали за ними. Пожалуй, больше они не дадут молодожёнам возможности укрыться от их пристального внимания.

— Пойдём в ваши покои! — решила Темери быстро. Заодно и бутылку с зельем можно будет поискать. — И вы отправите слугу, чтобы он позвал чеора та Хенвила. И сказал, что это — срочно!

Перспективы наместника обрадовали и развеселили.

— И пусть снова кусают локти, потому что в мой кабинет никто из них не сунется…

— Кинрик, — напомнила Темери. — У вас траур, помните? Ведь Нейтри погибла на пожаре.

Наместник ощутимо вздрогнул. Потёр глаза. Сказал:

— Странно. На миг показалось, что это — правда, и меня как будто холодной водой обдало. Вы правы, конечно. Я постараюсь быть… скорбным. — И снова улыбнулся.

Это будет трудно, поняла Темершана. Но это нужно сделать как можно скорее: судя по всему, зелья наместнику досталась двойная, а то и тройная доза. Обычно по человеку незаметно, когда он находится под чарами какой-то дамы. А сейчас, Темери казалось, что Кинрик находится под чарами как минимум трех дам — и среди этих дам одна — она сама!

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

— Слуга от наместника, — секретарь доложил об этом с такой интонацией, будто Шедде — минимум император, а маленький кабинет — по меньшей мере парадный зал Ифленского императорского дворца.

— Зови!

Приказ прозвучал настолько в тон, что стало смешно, но у секретаря не дрогнула ни единая мышца лица: это был старый, мудрый секретарь отца, вышколенный при императорском дворе в те прекрасные времена, когда и сам Шедде был там не подозрительным гостем, а честным обитателем.

Слуга был, разумеется, ифленцем, но молодым, атлетично сложенным и с таким хитрым выражением лица, что его сразу хотелось или уволить, или услать куда-нибудь подальше. Шеддерик знал, что парень Кинрику верен и никогда не предаст. Но желание возникало всё равно.

— Наместник Кинрик просит вас навестить его в его кабинете.

— Хорошо, ступай.

— Если мне будет дозволено, то я должен передать следующее: рэта Итвена считает, что знает, кто поджёг усадьбу хозяина Вастава. Разговор срочный.

Этого не хватало, подумал Шеддерик, но нахмурился:

— Благодарю. Передай хозяину, что сейчас буду.

Светлейший Эммегил с интересом выслушал этот диалог. Если бы Шедде умел читать мысли и заранее понял, о чём пойдёт речь, то вышел бы к слуге из кабинета, не переломился. Но сказанного обратно не воротишь.

Светлейший Эммегил был старше Шеддерика лет на десять. Но выглядел моложаво и подтянуто. Многие мужчины к сорока пяти отращивают брюшко, лысеют и теряют интерес к политике и женщинам, но Эммегил за собой следил, был в прекрасной физической форме, а уж сплетнями о его похождениях двор развлекался часами… пока тайная управа не нашла пусть косвенных, но очень серьезных доказательств его причастности к осеннему заговору и гибели наместника Хеверика. Тогда светлейший благородный чеор постарался сам убраться подальше от скандала.

Сегодня же с самого утра явился высказать почтение и предложение любой помощи в расследовании поджога. «Ведь это практически — покушение на честь рода. В том доме мог находиться сам наместник!».

Эммегил носил старомодную причёску: локоны до плеч, чуть завитые на концах. В руке у него была дорожная шляпа с высокой тульей — такие носили на островах во времена, когда Шедде только собирался в свою первую морскую экспедицию.

Его холодный взгляд внимательно следил за Шеддериком, ни на миг не выпуская его из вида. Услышав сообщение слуги, он приподнял брови:

— Я вижу, ваша мальканская находка приносит некоторую пользу. Вы позволите поприсутствовать при беседе?

Можно было согласиться и попытаться таким образом вызнать планы Эммегила, или хотя бы их часть. Или отказать. Тогда он первым узнает новости и сам решит, как ими распорядиться.

И всё-таки планы были важнее.

— Матес, — обратился он к секретарю, — пожалуйста, предупредите Кинрика, что я приду не один. Итак, светлейший, вы ведь хотели мне ещё что-то сказать. Кажется, что-то связанное с вашей непричастностью к смерти прежнего наместника.

Взгляд Эммегила снова недобро блеснул из-под аккуратной чёлки, и он с поклоном начал отвечать.

Он прекрасно понял, что отвлекая его беседой, Шеддерик даёт возможность брату подготовиться к разговору.

Но Кинрик — не Шеддерик. Он не умеет хитрить и скрывать хоть что-то. Так что пусть себе готовится, сколько влезет: всё что нужно, Эммигел так или иначе сможет узнать. Не лично, так через слуг-осведомителей. Всегда узнавал.

Кинрик подготовился. Да так, что Шедде готов был вслух похвалить его за это.

В кабинете кроме самого наместника и его бледной супруги находился ещё и Гун-хе. Вероятно, он совсем недавно вернулся с пепелища — от помощника сильно пахло дымом, плащ был испачкан в саже.

Все трое встали навстречу гостям, но Кинрик вдруг еле заметно покачнулся. Шедде заподозрил, что появлением Гун-хе он обязан не брату, а Темершане. А брат просто несколько пьян. Однако же он ошибся.

Вином от Кинрика не пахло, да и приветствовал гостей он безукоризненно.

Поприветствовал, пригласил войти и располагаться.

Светлейший чеор та Эммегил осмотрел всю мебель в кабинете и, наконец, выбрал себе один из двух удобных козеток, заботливо и словно ненароком придвинутых к столу.

Шедде сел так, чтобы видеть в зеркале на стене лицо гостя, а самому оставаться в тени от шторы.

Кинрик придвинул стул для Темершаны, сам сел последним, Гун-хе остался стоять.

— Так что вам удалось узнать?

Темершана перевела взгляд на мужа, тот кивнул и сам ответил:

— В этом деле точно замешан сиан.

— Откуда такой вывод?

Теперь отвечать пришлось уже Темершане.

— Ночью мне не спалось, я всё пыталась вспомнить, почему проснулась в том доме…

— О! — изумился Эммегил, — Так это было покушение на вашу жизнь?! Сочувствую! И тем более прошу вас, благородные чеоры, всерьёз принять моё предложение помощи и поддержки. Простите, рэта. Я не должен был вас прерывать. Но что случилось, и как вам удалось выбраться?

— Светлейший чеор, никто не знает, что я там была, — просьба Темершаны звучала мягко, но вместе с тем непреклонно. — И я прошу вас никому не рассказывать. Я отправилась туда познакомиться с женщиной, с которой, как всем известно, мой супруг планировал связать свою жизнь. Я не собиралась причинять ей вред. Но если придворные узнают, что я там была…

— Вас мигом заподозрят в попытке убийства! — хищно сощурился светлейший. — Да, это возможно. Обещаю хранить всё в тайне.

Он кивнул в первую очередь Шеддерику, но даже Темери прочитала подтекст «Я обещаю хранить это в тайне. Но сам — не забуду!».

— Так что вы вспомнили? — напомнил Шеддерик.

— Как и откуда распространился пожар. Главный зал готовился к реконструкции, он был совершенно пуст, если не считать стола, который накрыли для гвардейцев моего эскорта. Там нечего было поджигать, кроме стен. А их…

— Магической защиты от огня у дома не было, — как будто подвёл итог за Темершану до того момента молчавший Гун-хе. — Кто-то должен был её снять. И кто-то должен был поддерживать пламя достаточной температуры, и довольно долго, чтобы начали гореть деревянные конструкции и перекрытия. Я согласен с рэтой, без сиана не обошлось.

Темери кивнула. И добавила:

— Двери были завалены камнями. Конечно, в темноте и на бегу мне могло показаться, что они такие уж большие, но вряд ли их простые наёмники смогли бы натаскать своими руками, да ещё так, что в доме никто не заметил. Так что сиан там точно был.

— Мы нашли камни у всех входов в здание, снова подтвердил Гун-хе. — и это были природные валуны, не соответствующие тем, которые использовались при строительстве усадьбы ни по составу, ни по обработке.

Он подумал немного, и пояснил:

— Необработанные куски кварца и серого гранита. Без следов цемента. В окрестностях дома таких нет. Ближе к морю камни встречаются, но там — базальт и красный гранит.

— И что же, — откинулся на спинку дивана чеор та Эммегил, — есть предположения, кто этот сиан?

— Нет, — вздохнул Кинрик. — но я надеялся, Шеддерик поможет его вычислить: у него есть досье на многих сианов Тоненга.

— Не на многих, а только на тех, кто успел нарушить закон, — возразил Шеддерик, подумав, что про картотеку лучше бы Эммегилу не знать. В ней ведь информация не только на сианов. Верней, в первую очередь — не на сианов. — Конечно, я этим займусь. И Гун-хе выделит людей в помощь: возможно, придётся кое-кого допросить. И в первую очередь надо выяснить, кто из сианов, постоянно живущих в цитадели, этой ночью отсутствовал. Если я не ошибаюсь, описанные виды магии возможны только при личном контроле сиана. Найти бы его вешки…

«Найти и потрогать, — про себя добавил он, — голыми руками!»

— Я могу попросить своего сиана распутать магический след… — задумчиво предложил Эммегил. — если вы, благородные чеоры, согласитесь принять мою помощь!

— Безусловно, — серьёзно кивнул Кинрик. — Я готов сам сопроводить его к руинам.

Он снова потёр лицо ладонями — было видно, что ему трудно даётся разговор.

Эммегил как будто спохватился:

— Похоже, наместник, вам совсем не удалось отдохнуть. Сочувствую вашей утрате. Рэта, я поражён вашим мужеством и силой духа. Прошу простить, я должен немедленно поговорить с моим сианом. Пусть подготовится.

Судя по тому, как поспешно светлейший покинул кабинет наместника, он спешил предупредить не только сиана, но и ещё как минимум — пол Тоненга.

— А теперь признавайтесь, — вздохнул Шеддерик, проводив Эммегила взглядом и убедившись, что он действительно ушёл, а не подслушивает под дверью. — Признавайтесь, зачем вы действительно меня позвали. Всё это можно было сообщить и так. К тому же я тоже подозревал, что без сиана не обошлось.

— Чеор та Хенвил! — звенящим голосом воскликнула Темершана и резво вскочила с кресла. — Вашего брата опоили любовным зельем! И думаю, не один раз!

— Да ерунда! — вскочил уже Кинрик. — Я нормально себя чувствую, просто устал… и да, выпил немного красного вина, вон оно стоит!

Гун-хе тут же коршуном слетел на бутылку и спрятал под полой своего рябого от сажи плаща.

— Не ерунда! — возразила мальканка и наставила на наместника палец, — иначе вы ни за что не полезли бы ко мне целоваться! К тому же я… кое-что подслушала, и знаю, что в замке есть человек, умеющий готовить такое зелье.

— Да про старую ведьму все знают, — возмутился Кинрик. — Я в полном порядке!

— Тогда, — Темери теперь оглянулась к Шеддерику. — Тогда попросите его сказать, что он думает о чеоре Вельве Конне, моей компаньонке!

Шеддерик перевёл взгляд на брата и увидел, как на его лице разгорается удивленно-мечтательная улыбка.

Сразу стало понятно, что как минимум отчасти мальканка права. И если эта Вельва Конне решила влюбить в себя наместника, не она ли придумала одним пожаром убрать обеих потенциальных конкуренток?

И тогда большая политика здесь совсем не при чём.

Сразу вспомнился поздний вечер, когда он столкнулся с братом и этой самой Вельвой. Кинрик сказал тогда, что просто её провожает, ведь в коридорах темно. А если не просто провожал?

— Кинне? — подтвердил он просьбу.

— О! Вельва — она чудесная! — обрадовался наместник. — У неё такие пушистые шёлковые волосы… а кожа, кожа словно зовёт до неё дотронуться… Я, наверное, в неё влюблён. Ах, как печально, что мы с ней встретились так поздно…

«Вот!» — как бы говорила вся поза мальканки, даже брови и волосы.

Но любовное зелье не такая уж большая проблема. Если найти сиана, который наложил на зелье заклятье, то она решится за несколько минут. А если не найти — то за час-два работы другого опытного сиана.

— А что ты думаешь о своей жене? — вдруг задумчиво спросил Шеддерик. И брат радостно ответил:

— Она невероятно смелая и с ней не скучно! И ещё она почти такая же красивая, как моя Нейтри! Я ей благодарен, и мне очень грустно, что она так холодна ко мне и отталкивает все мои знаки внимания…

Голос Кинрика становился всё более далёким и совершенно счастливым.

— Я бы снова женился на ней! И теперь уж по-настоящему! И на Нейтри я бы женился… Как жаль, что нельзя жениться на всех троих! Какой бы счастливой семьёй мы стали!

Шеддерик бросил взгляд на Гун-хе, потом на Темери. Ему вдруг стало неудержимо весело, стоило лишь представить брата в окружении столь разных прекрасных дам.

Темери тоже улыбнулась, но ей за наместника было всё-таки тревожно, и эту тревогу легко было прочитать по лицу без всякой магии.

А когда Шеддерик отсмеялся, она вдруг вынула из собственной причёски и протянула Кинне подаренный им же к свадьбе резной гребешок.

— Это ведь вы сами сделали для Нейтри, да?

— Да… вам он правда понравился?

— Держите. И пусть всегда будет у вас под рукой. Особенно если вдруг снова захотите поцеловать первую же подвернувшуюся даму!

Шеддерик снова улыбнулся. Но идея была здравой. Гребешок Кинне действительно делал для своей подруги, делал старательно и с любовью. Гребешок обязательно будет напоминать ему Нейтри. А это несколько сгладит влияние зелья.

Кстати, имя сиана может подсказать и сама Вельва Конне. А если хорошенько подумать, то может, и подсказывать не надо.

— Гун-хе, — сказал Шеддерик, — помнишь того сиана, которого ты допрашивал по делу о заговорённом ожерелье? Найди его и выясни, где и с кем он был этой ночью. Но пока не арестовывай. Поговорим сначала с чеорой Вельвой Конне. Всё-таки ей лучше знать, кто именно заговаривал для неё зелье.

— Понял. Могу исполнять?

Стиль придворного секретаря в исполнении южанина выглядел пародией.

— Конечно!

От Шедде не укрылось, что початую бутылку Кинрика Гун-хе прихватил с собой. Отлично! Будет ещё одно доказательство и ещё один жирный аргумент в разговоре с Вельвой.

Рэта Темершана Итвена

Убить Кинрика ей захотелось почти сразу, как они остались в кабинете наедине — и из-за поцелуев, и потому, что он требовал немедленно призвать сюда всех потенциальных врагов, чтобы их можно было допросить лично и прямо сейчас.

Темери едва убедила его успокоиться и сначала позвать Гун-хе и Шеддерика, а потом уж начинать всех карать.

И теперь, когда рядом были другие люди, и Кинрик немного пришёл в себя, она чувствовала невероятное облегчение. Как же хорошо, когда есть кто-то, кто умеет быстро принимать решения и брать ответственность на себя.

Утром всё по-другому. Утром можно вспоминать прошлую ночь, не просто заново переживая тот ужас и панику, а ещё и оценивая собственные решения и поступки.

Упрекнуть себя Темери было не в чем.

Но всё равно, стоило немного отвлечься, перед глазами вставало оранжевое пламя, и казалось, что она снова на мокром карнизе, высоко над землей, и жизнь её зависит только от того, насколько крепко она вцепилась пальцами в скользкий от воды и мха камень…

Да, болели ожоги, болели мышцы, и даже, кажется, кости… но всё это можно терпеть. Бывало и хуже — например, утром после первого, самого длинного перехода по Дороге Долга.

Монахини не используют вьючных животных, не берут в путь денег на ночлег. Всё, что им нужно, они несут на себе. И конечно, усталость к концу дня кажется ещё терпимой, а вот на утро…

Или совсем недавно, в лесу. Когда они с Шеддериком из последних сил брели по едва заметной тропе, только надеясь, что она выведет к человеческому жилью.

— Всё хорошо? — Спросил чеор та Хенвил, заметив, что Темери отвлеклась от беседы.

— Да. Я задумалась о Вельве. О чём она думала, подливая зелье? И вообще, это была её идея? Или ещё чья-нибудь?

— Скоро узнаем.

Кинрик вдруг предложил:

— А давайте я сам с ней поговорю? Один? Всё у неё узнаю. Она мне непременно расскажет, ведь она доверяет мне. Она умная и красивая, и ни в коем случае не стала бы желать мне зла…

Шеддерик устремил взор в потолок, пережидая поток комплиментов, но в результате всё равно был вынужден его прервать.

— Кинрик, не надо. И лучше бы тебе, пока я буду с ней разговаривать, быть тихим и незаметным. Или, если не уверен, что сможешь держать себя в руках, вообще уйди.

Кинрик сжал в пальцах гребешок и покачал головой. Это означало, что он останется. Темери быстро пересела поближе к наместнику — чтобы и впечатление создавалось — они супруги и действуют сообща! — и в случае чего можно было бы незаметно пихнуть Кинрика локтем.

Шеддерик был монументально спокоен, и это невольно внушало спокойствие и ей самой.

Так что, когда гвардейцы привели Вельву, она тоже была почти совсем спокойна.

А Вельва была испугана. Причёска растрепалась, руки мнут платье, глаза мечутся с одного лица на другое. Но всё же она взяла себя в руки и присела в ифленском традиционном приветствии, после чего осталась стоять посреди комнаты, кротко потупив взгляд.

— Вельва Конне. Нам известно, что вы совершили, — холодно начал Шеддерик. — И вы понесёте за свои поступки заслуженное наказание. Но всё же, у вас есть возможность сейчас сказать несколько слов в свою защиту… итак…

Она быстро вскинула взгляд и облизнула губы.

— Чеор та Хенвил! Поверьте! Я не сделала ничего предосудительного! Меня оклеветали!.. Вы же сами, сами позволили мне остаться в замке и предложили эту работу! Вспомните!

— Я обещал, что присмотрю за вами вашей старшей сестре, Дальсе та Зелден. Но вы нарушили закон. Любовное зелье запрещено к использованию как на Ифленских островах, так и во всех провинциях и колониях. Сейчас бутыль, в которую вы его подлили, изучается сианами тайной управы, и им понадобится крайне мало времени, чтобы найти магический отпечаток основной хозяйки. Вас, чеора. Или вы и сейчас скажете, что это подстроено, и не в вас должен был влюбиться наместник?

Вельва побледнела, прижала руки к груди и отступила на шаг:

— Да! Я налила ему зелье! Но разве это преступление? Я ведь люблю его. Слышите, Кинрик, я люблю вас! И только вас. Но рядом с вами всегда так много женщин… а тут ещё эта свадьба. Вы же не любите мужа, рэта Итвена! Вы его не любите. Так какое вам дело. Просто позвольте мне быть рядом… слышать его голос…

Это звучало так искренне, что Темери уже собралась высказать ей слова утешения… как вдруг услышала ехидный голос Ровве над ухом.

— Врет. Смертельно испугана и тянет время.

Резко передумав её жалеть, Темери спросила:

— Кто вас надоумил подливать Кинрику зелье, вы же знаете, что оно недолговечно, и если не закрепить постоянным контактом, то объект всё равно вернётся в результате к той, кого любит. Сколько зелья он выпил?

— Я не знаю, — поникла «отравительница». — Всё, что было, наверное.

— А сколько было? — переспросил Шеддерик.

— Большая аптекарская склянка…

Столько залпом не выпьет даже исстрадавшийся от жажды путник. Значит, она поила бедного Кинрика несколько дней, и никто этого не замечал…

Кажется, это понял и Шеддерик.

— Вы налили ему в вино. ещё куда?

— В стакан… здесь, в кабинете. И в графин в маленькой столовой. И остатки — в кувшин для умывания…

— Из графина и я пила, — вслух заметила Темери.

— Вот потому он так и метался между вами. — Шеддерик улыбнулся, найдя решение очередной загадки. Но вдруг устремил на уже облегчённо выдохнувшую Вельву холодный и острый как нож взгляд:

— Вы не ответили рэте. Кто вас надоумил подлить наместнику зелье? И кто придумал заманить её в усадьбу Вастава?

Кажется, бледнеть ей было уже некуда. Вельва прижала руки к горлу и почти шепотом, сквозь слёзы выдавила:

— Это не я! Клянусь Ленной, это не я! Я не хотела…

— Письмо написали вы?

Она сглотнула, и не в силах больше говорить, кивнула.

— Кто диктовал? Сиан? Чеор Лоззерик та Манг?

Снова кивок.

Снова дал знать о себе Ровве:

— Сейчас всё честно. Но она вот-вот упадет в обморок. И она знает ещё что-то, о чём очень хочет, чтобы её не спросили.

Темери налила в стакан воды из графина, рассудив, что это любовное зелье Вельва уже испробовала, так что хуже не будет, и поднесла ей.

— Если ты никому не хотела зла, то тебе ничего и не грозит. Не о чем волноваться…

— Я думала, он хочет мне помочь, — простучала она зубами по стакану. — Лоззе всегда был таким милым. Я думала, что если вас не будет в замке, я смогу…

— Затащить Кинрика в постель, — досказал за неё Шеддерик. — Ну что же. Настало время поговорить с чеором та Мангом. Вы же, пока мы ищем подтверждения вашей невиновности… ни в чём серьёзнее любовного зелья, побудете пока под арестом. В своих покоях.

Шедде выглянул в коридор и отдал распоряжения ожидавшим там гвардейцам.

Когда Вельва оказалась уже в дверях, она вдруг остановилась. Медленно обернулась и упав на колени надрывно запричитала:

— Не верьте ему! Не верьте Лоззе! Он ненавидит меня и сделает всё, чтобы я оказалась в тюрьме. Ведь я люблю не его, а наместника. И всегда буду любить! Слышите? Что бы ни случилось!

Кинрик внезапно вскочил, метнулся к девушке, поднял её за руки, и обнял.

Темери даже показалось, что он шепчет ей что-то ободряющее.

Вслед неспешно подошёл Шедде, положил руку брату на плечо, и как-то очень осторожно оторвал его от уже успешно утопившей лицо в его воротнике Вельвы.

Когда девушку увели, раздавленный Кинрик упал в кресло:

— Поверить не могу. Но может, она и вправду просто слишком… привязалась ко мне? Разве за это казнят? И почему, зная об этом, я всё равно хочу её? Я сошёл с ума?

— Немного, — развёл руками Шеддерик. — Но это поправимо. Сейчас поговорим с сианом, и займемся. Впрочем, рэта, наместник… — он окинул прищуренным взглядом обоих супругов, — если вы желаете, я могу продолжить допрос и один. Мне даже удобней будет делать это у себя в кабинете, с секретарём и в присутствии Гун-хе.

Рэта видела, что чеор та Хенвил специально даёт им возможность уйти, словно проверяет, насколько они оба заинтересованы в результате разговора с та Мангом.

Никуда уходить она не собиралась. Ещё чего.

А Гун-хе вернулся один.

— Я немного опоздал, — покаянно признался он. — Сиан чеора Эммегила вычислил негодяя почти одновременно с нами и вошёл в его комнату первым. Он испугал чеора та Манга и тот выпрыгнул из окна. Я видел, как всё происходило, так что могу подтвердить — молодой чеор сделал это сам. Падение оказалось смертельным. Мои люди уже несут труп в лабораторию.

— Я могу — Темери облизнула пересохшие губы, — я могу поговорить с ним, как служительница Ленны. Если он ответит, то не сможет скрыть правду.

Шеддерик кивнул.

— Я думаю, нужно позвать сестёр из храма Ленны — это будет вернее. А мы с вами… и с наместником… поприсутствуем. И попробуем задать правильные вопросы. Кстати, Гун-хе. Охрану чеоры Вельвы надо усилить: если она знает больше, чем нам рассказала, то тоже может внезапно и беспричинно умереть. А мне бы этого не хотелось.

Призрачно всё ещё присутствующий при допросе Ровве зачем-то пояснил:

— Её дед погиб, считай, из-за нас с Шеддериком, сестру убил этхар — тоже потому, что это Шеддерик её связал, и она не смогла убежать. Шедде обещал чеоре та Зелден, что присмотрит за ней, и он честно пытается сдержать слово. А сейчас и вовсе получается, что Вельва последняя в роду.

Темери сразу вспомнила мёртвую чеору со сломанной шеей — в день, когда она познакомилась с Шеддериком. Тогда был единственный раз, когда она увидела лицо самого Ровве. Мёртвое лицо. Тогда они с пресветлой сестрой тоже просили ответа у мертвецов по просьбе ифленца.

Тогда ответы не помогли.

Темери уже собралась встать, чтобы отправиться за посохом-эгу, когда Шедде вдруг озадачил их с наместником ещё одной новостью:

— Этим вечером будьте готовы. Нам с вами, рэта, нужно посетить Нижний город. И Кинрику тоже — он пока не знаком ни с Януром Текаром, ни с хозяином Каннегом. Кинне, идём. Самое время заняться твоим любовным зельем. А пока сиан работает, познакомишься с кое-какими документами.

Глава 18. Старые портреты

Шеддерик та Хенвил

Сиан был тот самый, которого отрекомендовал Эммегил. Старик в тёмной мешковатой одежде держался, словно снизошедший до крестьян император. Подозревать его в том, что это он подтолкнул коллегу та Манга в распахнутое окно, выглядело бы глупостью. Но Шедде всё равно подозревал. Сианы владеют многими силами, неподвластными обычным людям.

У распахнутого окна лежала раскрытая книга, но старик не заглядывал в неё даже для вида. Несколько вешек, украшенных приметной резьбой, были воткнуты по всей комнате, одну Кинне держал в руке, не особо представляя, что с ней делать.

Шедде, который в теории знал, что делает сиан, притворялся, что не обращает на старика внимания. Это того полностью устраивало.

Когда Кинрик — по глазам было видно — перестал страдать от грандиозного предательства Вельвы Конне и начал страдать от безделья, он плюхнул перед ним довольно толстую стопку бумаг.

— Что это?

— Это? Проект изменений налоговой системы в Танеррете. Никто не отменит ежегодную подать в пользу империи. Но кое-что, если мы хотим иметь мирную процветающую провинцию, а не тот кошмар, что устроил на Побережье наш батюшка, сделать нужно прямо сейчас.

— Откуда это?

— Над этим, — задумчиво сказал Шеддерик, — мы работали с казначеем и его помощниками подробно и внимательно последние дней… ну дней десять. И весь предыдущий месяц сочиняли расклад, который и нас в убыток не вгонит, и у метрополии не вызовет вопросов. И позволит хоть немного вздохнуть местным дельцам. Это только предложение, имей в виду. Дорабатывать после обсуждения с городом придётся уже тебе.

— Шедде… я не смогу. — Выставил вперед руки Кинрик, забыв про вешку, — Я вообще ничего в этих цифрах…

Сиан сердито зыркнул на него, но поскольку «инструмент тонкой магической настройки» почти сразу вернулся в прежнее положение, ничего не сказал.

— У тебя умная жена. И очень толковый казначей. Так же неплохо привлечь та Торгила, он у нас привык заниматься исключительно праздниками, а это неправильно. Советник он, или кто?

— А может, всё же, ты…

— За неделю? Сам знаешь, если на Побережье штиль, то значит, в открытом море ветер дует с севера и северо-востока. Это попутный ветер, флот прибудет дня на три раньше, чем мы рассчитывали.

— Но может, ты всё-таки останешься. Ты здесь нужен, император не может этого не понимать.

— Если всё прошло хорошо, у императора этой зимой родился долгожданный сын…

— И?

— И. Как ты думаешь, кто сейчас официальный, признанный наследник императорского престола? И почему?

Кинрик никак не думал. Он всегда принимал решения императора как данность. Император — это стихия. Может солнышком пригреть, а может и молнией осалить. И причины искать бессмысленно.

— Ладно, — нехотя подвинул он к себе папку. — Попробую разобраться.

— Это не всё.

Шедде положил перед носом брата ещё одну папку, лишь чуть меньше предыдущей.

— А это?

— Проект управы порядка в Нижнем городе. Структура, система подчинения, финансирование. ещё сейчас у нас в работе — предложения по реконструкции порта и старых пирсов, а так же ремонт моста через Данву… но это уже потом.

— Шедде, ты спишь вообще?

Вопрос заставил Шеддерика задуматься — Кинрик был вторым человеком, за последние дни, намекнувшим ему, что изредка надо и отдыхать.

«Вообще», он спал. Часа по три-четыре каждые сутки. А в эту ночь — даже шесть.

Но сделать предстояло ещё очень много.

Кинрик вскочил вдруг, подошёл к окну. Поёжился от прохладного весеннего ветра. Сказал:

— Шедде, мне страшно. Если одна плохо соображающая девица смогла подстроить тот пожар, и ей почти удалось уйти от наказания… Что будет, если кто-то более умный попробует устроить что-то подобное? До вчерашнего дня я не знал, насколько мы уязвимы. Насколько врагам легко нас достать!

— Это означает только, что тебе нужны сильные и надёжные друзья. И уж это будет зависеть только от тебя.

Поморщился — звучало это как наставление. Да вообще, многие его речи в последнее время выглядели именно так. Шеддерик внутренним чутьём чуял — открытие навигации добра не принесёт.

— Юноша! — возмутился старый сиан, — Немедленно вернитесь в кресло. Если вам немного полегчало, это ещё не значит, что процедура окончена!

— Да, конечно. Шеддерик, я у тебя ещё кое-что хотел спросить, но не знаю, уместно ли это.

Что он такого придумал?

Чеор та Хенвил достаточно хорошо знал брата, но предугадывать его внезапные смены тем и вопросов так и не научился.

— Конечно, спроси.

— А скажи мне… наша… то есть моя… мальканка. Она вообще знает, что ты уедешь?

Спросил так спросил. Шеддерик от души надеялся, что знает. Весь двор знает.

— Я прогуляюсь, — сказал он одновременно и брату и сиану. — Как закончите, сможете найти меня на гранитной набережной.

Рэта Темеришана Итвена

Темери вытянула из груды длинную гвоздастую доску и почувствовала, как из расширившегося отверстия потёк прохладный воздух. Это был всё тот же застоявшийся, сырой воздух подземелья, но что-то его потревожило, сдвинуло. Вероятно, где-то там, дальше, было окно или отдушина.

Коридор был тот самый, который она собиралась обследовать ещё позавчера, но отвлеклась на покои Шеддерика. События этого утра, а особенно — прошлой ночи, заставили её снова вспомнить, что от этих коридоров может зависеть жизнь. А значит, откладывать их исследование ни в коем случае нельзя.

Коридор оказался весьма многообещающим. Несколько выходов в жилые комнаты, потайное отверстие, сквозь которое видно часть большого каминного зала. И вот теперь — это. Здесь была, похоже, самая древняя часть туннелей. Проход выложен огромными блоками, некоторые больше шага в длину. Почти чисто. Этот завал оказался первым на участке в три десятка шагов. Жаль только, что это был узкий ход, приходилось наклоняться и локти то и дело задевали стену.

В этом месте одна часть прохода заканчивалась, путь вёл вверх, и вот с этого самого «верха» что-то осыпалось.

Если бы обвал был глухим, притока воздуха Темери не ощутила бы. Но он ей не показался. А значит, стоило потратить немного времени на расчистку.

На стене нашлось место, куда поставить свечу. Запас был в кармане, и это вселяло надежду, что возвращаться придётся не наощупь. Парадоксально, но эта старая часть системы, кажется, сохранилась намного лучше всех прочих.

Темершана решила время зря не тратить и принялась вынимать пласты мусора и укладывать его вдоль стены прохода так, чтобы потом можно было пройти мимо, не запнувшись.

Досок было немного, около десятка. Но к ним добавлялся песок, каменная крошка, куски давно прогнившей, рассыпающейся прямо в руках ткани. Платье оказалось упачкано и, скорей всего, спасти его уже не удастся — но это было старое платье, дарёное ещё Тильвой. Его никто не вспомнит и не хватится.

Наконец она смогла посветить вверх и увидела грубые ступени из округлых деревянных балок, трухлявых, но настолько толстых, что ступать на них всё ещё можно было без опаски. Ступени вели полого наверх. Да, на них оставались обломки и мусор, но подниматься-то этот мусор не мешал.

Новый участок тоннеля заканчивался знакомой секретной дверью, очень похожей на ту, что вела в её собственную комнату. Темери нашла выступающий у самого пола камень, и уверенно надавила на него ногой. Если знаешь, что делаешь, то не тратишь время на рассуждения. Она лишь убедилась, глянув сквозь потайное оконце, что за дверью совершенная темнота и тишина.

Где-то внутри стены затрещали, напрягаясь, столетние механизмы. Дверь приоткрылась, но не сильно. Впрочем, некрупной Темери пролезть оказалось в самый раз.

Темери подняла свечу, но всё равно не поняла, где находится. Помещение наполнял холодный свежий воздух, единственным источником света оставалась её свеча.

Большое, просторное помещение, захламлённое старой мебелью, кажется так. Забытый склад. Может, кладовая, в которую снесли на время ремонта или реконструкции ненужные вещи.

Некстати вспомнилось, что им с Кинриком жить отдельно друг от друга осталось несколько дней. Как только рабочие закончат ремонт в прежних покоях наместника, ей придётся перебраться туда…

Сердце стукнуло не в лад. Кинрик неплохой, иногда забавный, иногда слишком увлечённый или серьёзный. Но с дня свадьбы она понимала, что никогда не увидит в нём мужа. Друга, брата, кого угодно — только не мужа.

И если бы не любовное зелье, он тоже это понимал бы. Но теперь… кто знает, что будет твориться у него в голове теперь, когда сиан закончит свою работу?

Темери не хотелось его обижать.

Но выхода из сложившейся ситуации она не видела.

Она стояла у секретного входа и слушала тишину… когда вдруг поняла, что тишина не абсолютна. Тишину нарушал далёкий гул прибоя, кажется, можно было разобрать даже крики чаек. А это неминуемо означало, что сейчас она где-то недалеко от моря. Под набережной?

Верхняя гранитная набережная окаймляет высокий берег, с неё открывается прекрасный вид на бухту. Если идти из Цитадели напрямую, не через городские ворота, то на полдороге в парке будет красивый павильон.

Хотя нет. Павильон сгорел во время осады. Там только развалины. А здесь не ощущается даже намёка на запах гари. После вчерашнего Темери бы обязательно заметила и поостереглась сюда входить.

Запах, надо сказать был. Пахло, как везде в коридорах, сыростью и мышами, но ещё здесь присутствовал и запах водорослей. И если можно так сказать, мыши ощущались куда явственней, чем внизу.

— Эй! — полушепотом окликнула она.

Эха не образовалось. Звук растаял, едва успев слететь с губ. Но в ответ вдруг что-то зашуршало, пискнуло, двинулось из тьмы, заставив затрепетать пламя свечи. Темери резко пригнулась. Только потом сообразила, что это могла быть летучая мышь. Пришлось потратить несколько мгновений, чтобы унять дрожь в руках и коленях. Она и сама не ожидала, что так отреагирует на в общем-то тихий звук!

Время шло. Если стоять на месте, ничего не сможешь узнать. Да к тому же от свечки остался совсем небольшой огарок. Как только она догорит, придётся зажигать запасную и начинать осторожный путь назад.

Посветив вокруг, она обнаружила узкий проход-лаз между старым шкафом (или это не шкаф?) и горой сломанных стульев. Стулья все были одинаковы и когда-то вероятно составляли гарнитур, но Темери это не интересовало… до того момента пока она не обнаружила вдруг в свете свечи кусок обивки. Обивка быпоказалась знакомой — такая ткань украшала мебель в отцовской гостиной. А ещё на ней были тёмные, почти чёрные пятна. Она даже не сразу догадалась, что это — кровь. Может быть, кровь кого-то из защитников замка. А может — кровь кого-то из родственников, из знакомых… а может, кого-то из врагов.

Она зажмурилась, прикоснулась пальцами к куску запятнанной ткани.

Это была вещь времён завоевания Побережья. Это была вещь, которая помнила мир до ифленского нашествия. Неудивительно, что эту мебель со всей цитадели собрали и стащили в этот никому ненужный склад. Это было не отремонтировать и не отчистить.

Темери выбралась из завала на небольшую пустую площадку у противоположной стены и совсем не удивилась, обнаружив там плотно прикрытую низенькую деревянную дверь.

Как-то же хозяйственные ифленцы должны были сюда попасть? И не по тайным ходам. Иначе они о них знали бы и активно пользовались.

Здесь, у стены, стояло тёмное и пыльное, треснувшее посередине на несколько кусков зеркало. Оно отражало и усиливало свет свечи, разделив его по числу осколков. Темери огляделась, подхватила с полу какую-то тряпку и осторожно протёрла стекла. Стало значительно светлее. Можно даже оставить свечу на подлокотнике пыльного дивана и оглядеться внимательней.

Неподалёку отыскался кованый напольный канделябр, который она даже помнила — он некогда стоял в парадном зале у камина. За что его отправили в ссылку, было неясно — в некоторых чашечках ещё оставались свечные огарки. Это навело Теменри на идею, и она тут же её воплотила, увеличив количество света так, что хоть читай.

И сразу заметила ещё кое-что — парадные портреты! То есть, она узнала резные дубовые рамы, но что это ещё могло быть?

Надо только откинуть ветошь и чуть развернуть картины изображением к свету.

Первое разрезано наискось, на нём незнакомый седобородый мужчина. Старый, растрескавшийся холст, а судя по костюму, жил этот достойный рэтшар лет сто назад.

Следующий портрет уцелел, и на нём была целая семья. Вот его Темери вспомнила. И вспомнила, как мама показывала на маленькую девочку в центре и говорила — смотри, Шанни, это ведь я! Рядом с мамой-малышкой стояли в красивых платьях её родители. Их Темери не застала, но много слышала о них.

Она торопливо, словно кто-то мог отнять, отставила эту картину в сторону. Потом обязательно, любыми правдами, вернёт её в замок! Даже если больше ничего интересного не сможет отыскать!

Но на этом везение не кончилось. На следующей картине были мать и отец. Художник запечатлел их как будто бы в день свадьбы, в ярких лучах летнего солнца.

Картина словно впитала то давнее солнце и ту их радость. Они ведь любили друг друга. Они, бывало, ссорились, иногда чего-то не понимали, но совершенно точно любили. Мама на картине улыбалась и смотрела в небо. А отец… он не улыбался, но так смотрел на маму, словно она была его небом.

Когда-то эта картина висела у них в спальне.

Темери полюбовалась на неё и тоже отставила. ещё портреты — старинные, с важными правителями и их строгими жёнами. А вот снова знакомое лицо. Верней — лица.

Групповой портрет семьи ретаха Итвена. Оказывается, у Темери была очень большая семья, и многих из этих людей она даже никогда не видела. Конечно, писался он не с натуры, а по другим изображениям. Но художник был мастером, это видно по тому какими живыми кажутся давно мёртвые люди.

Она стала считать. Вот отец. Вот мама. Вот дедушка. Вот ещё знакомое лицо — брат деда. Рядом его сын, мальчик чуть старше десяти. Он был бы дядей Темери, если бы дожил.

Пожилая женщина. Кем она приходилась семье, Темери не знала никогда, все звали её просто Котри. У неё всегда было печенье и вкусные булочки, и она давала их детям без счёта. Здесь, на портрете, она намного моложе, чем Темери её помнила. Здесь у неё ещё чёрные длинные волосы. В воспоминаниях они были уже совсем седые. Ходила Котри медленно, опираясь на кривую тросточку. Нашествие она тоже не пережила. Вот молодой хозяин Каннег… вот красивая девушка, кажется, папина племянница.

Стоп.

Темери даже зажмурилась, и простояла так, посчитав до десяти. Открыла глаза. Схватила свечку, поднесла её к портрету.

Нет, сомнений быть не могло — на неё действительно с картины смотрел молодой хозяин Каннег.

Странно, удивительно, непонятно — кто он? Как остался жив, почему она помнит многих других обитателей замка, даже случайных знакомых, а его — нет? Он родственник? Наверное да, ведь на парадном семейном портрете могут быть только родственники. Но тогда он имеет не меньше прав на власть в Танеррете, что и она. Ах, да… Танеррет же — Ифленская колония. Здесь нет, и не будет другой власти.

И наверное, он — один из тех, кто планировал восстание и переворот, кто хотел смерти ифленцам.

Но передумал.

Из-за неё?

Темери перевернула холст, в надежде, что сзади есть подпись или хоть какое-то указание, кто здесь изображён. Но нет. Не было никаких подписей или дополнительных бумаг.

Всё-таки. Кто же он. Кто же он.

Дрожащими руками она составила картины обратно, даже ветошь повесила почти как было. Бежать назад? Рассказать чеору та Хенвилу? Или пока не рассказывать?

Что сделают ифленцы, узнав, что хозяин Каннег — не тот, кем его принято считать?

Что сделает сам Каннег?

Одни вопросы.

Темери подошла к невысокой дверце у зеркала, и почти без надежды, что она откроется, толкнула от себя.

Дверь отворилась со страшным скрежетом. Её и на самом деле не смазывали последние десять лет. И не открывали.

Темери думала, за дверью окажется улица: какие-нибудь прибрежные скалы, или ещё что-то подобное. Но нет.

Там оказалась винтовая лестница, убегающая и вверх, и вниз.

Подумав, Темери решила пойти сначала вниз. Если тайный ход за пределы замка и существует, то наверняка где-то там.

Выход нашёлся через два пролёта. Наполовину заваленный давним обвалом, со снесённой камнями дверью, это всё-таки был выход, и даже понятно, куда он вёл. Сквозь оставшееся свободным пространство, сквозь голые ветки прибрежного кустарника была прекрасно видна и бухта, и дельта Данвы, и немногочисленные корабли на рейде.

Да отсюда можно и осторожно пробраться вдоль береговых скал в верхний город, а можно ещё спрятать лодку в одном из многочисленных гротов, и если будет нужда, — на ней пересечь бухту и оказаться в порту. Можно ещё попробовать обогнуть цитадель и выйти в поля южнее крепостной стены.

Столько замечательных возможностей!

И, кажется, она знает, что наверху! Сторожевая башня.

Самая древняя часть крепости. С неё всё начиналось. Сейчас её переоборудовали в маяк, и наверху есть огромное зеркало, возле которого дежурный смотритель в туманную или просто бурную ночь зажигает огонь, чтобы корабли видели, где расположен мыс и стороной обходили гряду подводных скал неподалёку.

Сейчас на маяке никого не должно быть и можно туда подняться и увидеть всю бухту и весь город целиком. Так же, как тогда, когда она встретилась с Золотой матерью Ленной. Но на этот раз днём. И смотреть не волшебным зрением служительницы, а своими человеческими глазами!

Темери так и поступила.

Двери действительно были всё открыты. Помещения маяка не казались обжитыми, но присутствие людей в них ощущалось. Это и свежие факелы в стойке у основного входа, и скатерка на столе в сторожке. Большая масляная лампа возле зеркала.

Темери подошла к перильцам и взглянула на город.

Тоненг казался золотым в дневных лучах. Красные крыши, белые и жёлтые стены; пока безлистые, бурые деревья…

Город был прекрасен. Хотелось сделать всё, чтобы он никогда-никогда больше не столкнулся с кровавым завоеванием.

Она повернулась в другую сторону. Цитадель… Серая стена, нагромождение башен, ворот, укреплений. Дом. Почти настоящий дом. Нет, она мечтала, может быть о другом доме. Не таком огромном, но уютном, в котором были бы живы все родные и друзья.

Она перевела взгляд на верхнюю гранитную набережную. Её отсюда тоже было хорошо видно. Прямая, пустынная, она тянулась далеко вперед. Над ней скрещивал ветви парк.

Сверху было забавно смотреть и видеть, какие люди там внизу маленькие. Что они могут?

Впрочем, человек на набережной был только один.

Он медленно шёл, ссутулившись, вдоль парапета, в сторону маяка. Темери почему-то сразу поняла, кто это. Но всё равно продолжала смотреть, даже понимая, что он не обрадовался бы, узнай о случайном свидетеле этой прогулки.

А потом он вдруг легко расправил плечи и легким движением вспрыгнул на парапет. Море далеко внизу было спокойным, ветра тоже не было, но от бездны его отделял один шаг, да не шаг даже, одно неловкое движение. Но разве Шеддерик та Хенвил думает об осторожности?

Он, легко балансируя на узкой кромке, постоял, подставив лицо солнцу, а потом пошёл обратно, как по тропинке.

Темери проводила взглядом его спину. До того момента, пока он не спрыгнул обратно на землю. И только после этого вспомнила, что надо дышать.

Ей тоже настала пора возвращаться. И лучше бы через подземелье — чтобы избежать вопросов о том, где она умудрилась так испачкать платье, руки и лицо.

Шеддерик та Хенвил

Шеддерик заметил, что слишком часто поглядывает на бухту. Но ждать прибытия ифленского флота было рано. Даже при попутном ветре у него есть ещё минимум три дня.

Можно, конечно, передумать и спешно отправиться с посольством в Коанер или вовсе — в Тильсе, через пролив. Но от судьбы нельзя бегать до бесконечности.

Как показала практика, с родовым проклятием вполне можно жить, надо только делать это так, чтобы рядом не оказывалось кровных родственников и близких друзей.

Но в хрупком равновесии между собственной жизнью и интересами государства появилась — должна была появиться! — ещё одна гирька, новорожденный ребёнок императора. И на какую чашу весов эта гирька упадет, Шеддерик не сомневался.

С того самого дня, как Хеверик та Гулле за что-то понравился сестре Ифленского императора, этих самых гирек накопилось уже немало: интересы империи превыше всего. Хеверик был особо приближен к императору, в молодости был обаятельным офицером, решительным и пользовавшимся популярностью у женщин. Его дружба с императором могла бы затянуться ещё на годы, если бы не внезапный и тайный роман с принцессой, результатом которого, как нетрудно догадаться, стал очередной бастард императорской крови, который ещё и родиться успел раньше, чем законный наследник.

Император, конечно, отправил Хеверика подальше, а сестре позволил оставить мальчишку при себе. С некоторых пор в императорской семье бастардов держали под рукой и вели строгий учёт всех, в ком есть хоть капля крови ифленских властителей…

Всё детство Шедде провёл при дворе, получил очень неплохое домашнее образование, но счастливая жизнь в одночасье кончилась. В тот осенний день умерла мама, а император признал его единственным наследником. Хеверика же официально простил и приказал не спускать с мальчишки глаз. Разве что ко двору не вернул. Тогда Хеверик уже был командиром одного из военных кораблей, воюющих в Северном Тильсе.

Хеверик, надо отдать должное, быстро придумал, что делать и отправил внезапно обретенного сына в Рутвере, в офицерскую школу флота. К тому времени у него самого как раз родился законный наследник… наследник, которому из-за опалы нечего было наследовать.

В Рутвере Шедде нравилось — как нравилось представлять себя путешественником или солдатом или капитаном в одной из больших экспедиций. И всё складывалось очень даже неплохо, и карьера, и планы — пока в один из дней ему не рассказали о фамильном проклятии и о том, что защититься от него невозможно.

Шедде не очень любил вспоминать то время.

В то время у императора тоже появился первенец. Он не прожил и нескольких дней, был слишком слаб, но эти дни рядом с Шеддериком неотлучно находились два охранника из особой императорской гвардии. Императрица умерла вторыми родами. С тех пор император долго не женился. И, кажется, был рад узнать, что его незаконнорожденный племянник умудрился пережить свой двадцать первый день рождения…

И когда Хеверик та Гулле собирал флот для войны в Танеррете, Шедде осуществлял давнюю мечту — отправиться на поиски новой земли, о которой писали мореплаватели прошлого, что она есть где-то к юго-востоку от Тильского пролива.

Блестящий выпускник Рутвере, прекрасно показавший себя во время нескольких коротких компаний против пиратов, он оказался одним из двух капитанов, которых император утвердил в ту экспедицию. Тогда уже Шеддерик обзавёлся и этхарскими саругами, и дружбой Роверика, и пониманием того, что ифленский двор, каким он его помнил — совсем не тот, что есть на самом деле, а мир в целом — несправедлив и жесток.

Прохладный ветер с моря навевал дурные мысли, но небо было ясным и безмятежным.

Ведь есть надежда, что императору просто интересны саруги как способ защиты от проклятия. Но при любом раскладе, шансов остаться на Побережье у Шеддерика было мало. Это было в письмах и докладах, которые сианы морской цепочкой передали с островов до закрытия прошлой навигации.

Вот и нужно успеть привести дела в порядок. Так, чтобы у Кинне было хоть немного времени во всём разобраться и собрать рядом с собой достаточно толковых и верных людей.

У него-то нет родового проклятия, даже наоборот. Кажется, всё семейное обаяние досталось именно ему.

Правильно Шедде взял его сегодня с собой на встречу с мальканами. Кажется, хозяину Каннегу он понравился, да и Янне убедился, что вреда рэте он не причинял и не собирается.

А сама рэта весь вечер думала о чём-то отвлечённом. Хмурилась, словно споря с кем-то у себя в голове. Шеддерик нет-нет да посматривал в её сторону — что скажет? Как отнесётся к новостям?

Себе-то можно признаться, что было неправильно сообщить ей о своём вынужденном отъезде именно так. В присутствии Янне, Каннега, брата, других людей — представителей города и цитадели. Это было неправильно, даже если она уже знала.

Впрочем, время ещё есть — можно поговорить, например, сегодня днём, после того как сёстры Золотой Матери призовут тень мёртвого сиана к ответу.

Да, так будет лучше всего.

Шеддерик прохаживался по холодной верхней галерее, накинув на голову капюшон от ветра. Кроме него здесь никого не было, да и час слишком ранний, все спят. Но в какой-то момент вдруг услышал подозрительный тихий звук. Словно кто-то едва сдерживает слёзы, пережидая, когда же любитель утренних прогулок убредет подальше.

Он даже вспомнил, что слышит этот звук не впервые. Мимо этого места он проходил уже раза три — галерея не такая уж длинная.

Шеддерик огляделся и увидел, наконец, источник звука. Источник сидел, забравшись с ногами на белую летнюю скамейку, присыпанную редкой прошлогодней листвой. Подол длинного коричневого платья складкой спускался до земли, а руки обхватывали колени. Шеддерик её узнал — Шиона, компаньонка рэты.

Первая мысль, заставившая даже замедлить шаг, была — что-то случилось с Темершаной, но вчера они втроём вернулись из города почти в полночь, и с ней всё было нормально. Значит — другое.

— Позволите вам помочь? — спросил он, подойдя к скамье и дождавшись, пока девушка, наконец, обнаружит, что её уединение нарушено.

Но та вдруг охнула и вся сжалась, как будто хотела стать ещё меньше, хотя — куда уж. И так — словно воробей, нахохлившийся на веточке.

«Ну вот, — подумал Шеддерик. — Уже и юные девицы стали меня бояться».

— Я вас напугал? Извините. Не смею нарушать ваше уединение.

Поклонился и отступил. Зачем ещё больше-то её пугать?

Ясно же, что она тут на рассвете оказалась не просто так. Но захотела бы — рассказала.

Он уже почти ушёл, как вдруг девушка передумала молчать.

— Постойте, благородный чеор.

Обернулся. Она уже стояла, глядя в землю и сцепив пальцы в кружевных перчатках. Почему-то эти перчатки первыми бросились в глаза.

— Скажите… меня тоже арестуют? И посадят в тюрьму?

Шеддерик склонил голову набок, и не подумав, спросил:

— А есть за что?

Из красивых глаз юной мальканки тут же потекли слёзы. И она несколько раз медленно кивнула.

— Я ведь тоже…

Она тоже участвовала в поджоге и в истории с зельем? Но Гун-хе проверил всех приближённых рэты, всех её недоброжелателей и даже некоторых из тех, кто просто имел счастье с ней разговаривать. Совершенно точно Шиона была ни при чём.

— Рассказывайте же!

— Мне тоже… очень нравится… нравился… наместник. Я даже написала ему письмо! И я молилась Ленне, чтобы он обратил на меня внимание! А все знают уже, что Вельва… что Вельву арестовали, потому что она его любит.

— Вельву арестовали, потому что она, возможно, причастна к поджогу усадьбы Вастава и ещё потому, что она подлила Кинрику столько любовного зелья, что он чуть ума не лишился. Вы тоже подливали моему брату любовное снадобье?

— Нет! И Вельва не подливала. Она не могла, я её знаю. А если и подливала, то её нельзя так уж винить. Ведь это из-за любви!

С такой точки зрения Шеддериик на этот вопрос не смотрел. Он почему-то сразу был уверен, что дело не в романтических чувствах, если они и были. Скорей — в жажде власти и денег. А гибель сиана та Манга косвенно доказывала его правоту. Если сиан причастен к афере с монастырским письмом, то скорей всего каким-то образом он связан и с другим важным кусочком мазаики — с заговорённым колье. Хотя заклятье накладывал другой сиан, этот тоже был замешан.

— Девочка, — сказал Шедде мягко, — ну какая же это любовь, когда один травит другого, чтобы лишить его права выбора и навсегда привязать к себе? Мне кажется, это называется как-то по-другому.

— Я думаю, — глаза у Шионы высохли, она шмыгнула носом и предположила, — всё равно. Вельва просто не могла рассуждать здраво. Так бывает, если очень кого-то любишь…

— Не буду спорить. Если очень кого-то любишь, здравомыслие часто отправляется отдыхать, пуская на своё место безрассудство. Но если любишь, то желаешь человеку только хорошего, ведь так? Чтобы тот, кого тебе выпало любить, был счастлив?

— Одиночество не приносит счастья, благородный чеор. Ей просто хотелось, чтобы её заметили. Я её хорошо понимаю, ведь раньше тоже этого хотела. Ей хотелось, чтобы он с ней разговаривал, а не просто здоровался при встрече и чтобы были свидания. Зачем я вам это говорю? Пожалуйста, не слушайте меня!..

«Ей хотелось, — Шеддерик сказал бы это вслух, если бы перед ним стояла не заплаканная юная компаньонка рэты, а кто-то повзрослее и посильнее, — забраться в постель к Кинрику и потихоньку тянуть из него подарки и деньги на праздники и приёмы. А потом, может, убрать конкуренток и самой стать супругой наместника».

Но ответил он иначе.

— Ничего дурного вы не сказали. Кинрик хорош собой и нравится многим девушкам.

— Даже слишком многим, — впервые улыбнулась она. — Я решила, что больше не буду искать его внимания, когда поняла, что стану третьей или четвёртой в очереди. И что те, кто всё-таки своего добился, всё равно не станут его законными жёнами. И я оказалась права!

За одним исключением. Нейтри. Нейтри брат действительно любит.

Ещё летом Шеддерик не поверил бы, что Кинрик может остепениться и выбрать одну из десятка всегда сопровождавших его девиц. Да пожалуй, потому он без всяких сомнений и настаивал на свадьбе с мальканкой, что был уверен — Нейтри тоже ненадолго, что вскоре появится кто-то ещё, а потом ещё кто-то.

Ночь после пожара приоткрыла ему, чем на самом деле живёт брат. И хотя раскаянья он не чувствовал, но понимать Кинрика ему стало немного легче.

— Не волнуйтесь, — вздохнул Шеддерик. — Вам точно ничего не грозит. Ну, если только вы не решите убить Кинрика или рэту.

— А если я знаю кого-то, кто был бы не прочь их убить?

Шиона вновь потупила взгляд и даже прикусила губу, словно бы уже жалела о выскочившем признании. Этим она трогательно напомнила Темершану — рэта тоже частенько в минуты волнения обкусывала губы.

— Скажете мне?

— Но… это только догадка. Я слышала от слуги чеора Эммегила, что эта свадьба… свадьба наместника и рэты, мешает каким-то его планам.

Ну, это не новость — Эммегил лишь ждёт момента, чтобы укрепить позиции. Но вот что это за момент и чем могла помешать свадьба?

Ах, конечно! Оружие в город хозяину Каннегу продал через подставное лицо именно он. Значит, он надеялся, что город его поддержит в случае гибели наместника. А вот гибель рэты вызовет обратный эффект. А сейчас, после свадьбы, устроить переворот, избавившись от кого-то одного, стало невозможно.

Шеддерик снова мысленно похвалил себя, что вчера взял с собой и Кинрика и Темершану. Теперь Эммегилу будет ещё сложнее настроить Тоненг против них.

— Он сказал что-то конкретное?

— Нет. Но… я могу спросить. Я ему, кажется, немного нравлюсь.

Этого не хватало. Девочка не умеет притворяться, а если будет задавать слишком много вопросов, то тоже рискует выпасть из окна. «Как неосторожно! Нужно было попросить слуг починить рамы!».

— С этим лучше справится тайная управа. Но к вам у меня тоже будет одна просьба.

— Какая?

— У рэты мало подруг. А наместник не может всё время быть рядом. И я тем более не могу. Приглядите, чтобы ей чего-нибудь не подсыпали тоже… от большой любви.

— Хорошо. Но знаете, благородный чеор…

— Что?

— Любовь всё-таки существует. А то, что у вас сердце старика, и вы сами не можете её испытывать, не значит, что все люди такие.

Шеддерик усмехнулся, и галантно предложил даме руку. Кажется, за время этого разговора она окончательно перестала его бояться.

А он действительно почувствовал себе старым-старым дедом. Который, может, и знал раньше, что такое эта их любовь, да только прочно запамятовал.

Всё-таки, мальканка права. Спать иногда нужно. Даже если снятся преимущественно подвалы и палачи.

Спать нужно. Но уже не сегодня.

Глава 19. Планы светлого лорда Эммегила

Рэта Темершана Итвена

День, когда сианы объявили о том, что могут связаться с флагманом ифленского флота, был одним из целой череды прохладных ясных дней, привычных для этого времени года на Побережье. Всё это время облака показывались лишь изредка, у самого горизонта. Море казалось спокойным и пустынным, особенно по утрам. По утрам гладь морская превращалась в зеркало, и отражённое солнце слепило почти так же, как настоящее.

Она думала, что пожар что-то изменил в ней самой или в мире, но постепенно и неуклонно всё возвращалось на круги своя. А может, она сама хотела забыть ту страшную ночь. Так хотела, что успех превысил все ожидания.

Память возвращала какие-то урывки, куски, мгновения. Словно кто-то нарочно прятал самое страшное. Если бы всегда было так!

В то утро Гун-хе нашёл и арестовал поджигателей, а сёстры собрались, чтобы расспросить мёртвого сиана. Темери не позвали — она вышла из-под покровов Великой Матери, — но возражать её присутствию не стали. Хотя могли.

Были так же и Шеддерик, и южанин, и даже наместник. И уж чего никак она не ожидала — сиан светлейшего чеора Эммегила.

Еще был Ровве. Призрак-Покровитель как будто принял решение неотступно всюду следовать за Темери и помогать, если только понадобится хоть какая-то помощь. Однажды она спросила:

— Почему ты ни разу не попробовал поговорить с чеором та Хенвилом? Теперь-то ты знаешь, что он вполне тебя может видеть.

— Как-то, — ответил он, — являться людям в образе Покровителя, приносящего благо и вообще, почти святого, проще, что ли. Чем в образе какого-то привидения.

— Ты что же, стесняешься?

Привидением Ровве оказался больше похож на человека. Он словно вспоминал себя прежнего. Таким он Темери нравился куда сильней… но всё время щемило в груди от понимания, что этот всегда ироничный, немного печальный молодой человек — безвозвратно умер. Мёртвые ведь не возвращаются, что бы по этому поводу ни говорили сианы.

— Нет, Шанни. Просто не хочу его расстраивать. Он считает, что я упокоен по всем правилам. И пусть так будет.

Сейчас Ровве не был виден даже Темершане, но сёстры всё равно встревоженно обсуждали, что их посохи ощущают колебания в слоях Эа.

В конце концов, они всё-таки решили не обращать на эти колебания внимания: слишком незначительны.

— Откат прилетит Шеддерику, — сказал призрак так неожиданно, что Темери вздрогнула. — Это он просил о процедуре. Его просьба — его сила.

— Надо было мне, — пробормотала она себе под нос. — Было бы естественно, если бы в храм пошла я.

— Да уж. Наш друг не спрашивает чужого мнения, — улыбнулся Ровве. — не переживай. Ты бы всё равно не успела его опередить. Он воспользовался услугами сиана, чтобы попасть в храм.

Значит и вправду спешил. В цитадели, Темери это теперь уже хорошо знала, обитают человек десять опытных ифленских сианов. И ни в одном из них братья до конца не были уверены. На чьей они стороне, кому служат? Сианы будут востребованы при любой власти. И монеты могут получать от кого угодно. От Эммегила тоже.

Шиона недавно рассказала, что слуги светлейшего чеора сетовали на изменение хозяйских планов из-за слишком скорой свадьбы наместника. Да она и сама слышала подобные разговоры, так что ей не нужно было напоминать держаться от Эммегила подальше.

Слова молитвы Ленне она повторяла за сёстрами, едва шевеля губами. Мёртвый сиан лежал на специально для этого сколоченном столе посреди просторного пустого помещения.

Семь слоев Эа незримо колыхались, дозволяя взгляду привычно обратиться к внутреннему чувству гармонии и силы. Оказалось, достичь его не так и сложно — главное, помнить, что ответы этого мёртвого сиана действительно важны для всех, кто тут собрался. Эта необходимость, может быть, станет главной причиной, по которой чеор та Манг решит отозваться монахиням…

Комната, в которой всё происходило, находится в холодной части крепости, зимой здесь никто не бывает, да в последние годы и летом тоже. Помещение требовало ремонта, большие окна от времени рассохлись и пропускали сквозняки. Когда-то стены его были расписаны виноградными лозами и танцовщицами в лёгких платьях, но даже во времена рэтшара эти картинки были уже тусклыми и затертыми. Сейчас можно было различить лишь часть силуэтов.

Зато в окна лилось много солнечного света и всех присутствующих Темери могла разглядеть в подробностях… хотя взгляд всё время возвращался к братьям.

Кинрик заметно переживал и время от времени бросал взгляды то на покойника, то на дверь.

Шеддерик выглядел спокойным и отстранённым.

В прошлый раз присутствие при подобном действе далось ему весьма тяжело. Но сейчас чеор та Хенвил как-то подготовился. Вопросов к мёртвому у него было три. Первый — причастен ли он к пожару в усадьбе Вастава. Исполнители, пойманные Гун-хе, под пыткой признались, что деньги им дал сиан из крепости. Но имени они не знали, а лица не видели. Хотя и знали, что он во время пожара был где-то рядом: рассованные по первому этажу вешки кто-то должен был активировать.

Второй — как он участвовал в истории с ожерельем. Он явно как-то помогал Вельве — но вот как?

И третий. Были ли это их собственные планы, или же кто-то их надоумил? Был ли кто-то, кто хотел уничтожить обеих женщин наместника так же сильно, как этого желала Вельва Конне?

Служители Ленны могут лишь призвать тень из тёплого мира. Захочет ли она отвечать? И станет ли отвечать именно на те вопросы, которые ей зададут? В своё время Ровве предпочёл ответить на совершенно другой вопрос.

Именно для этого здесь и присутствовал сиан. Сиан не мог слышать ответы. Но мог вынудить тень отвечать хотя бы честно…

Старый сиан оперся о посох и смотрел только на покойника.

Голос вернувшегося всё равно прозвучал неожиданно. Темери уже привыкла слышать голос Ровве, но так же мысленно привыкла ассоциировать его пусть с незримым, но присутствием призрака где-то неподалёку. И совсем забыла, как это бывает, когда слои Эа тревожит кто-то из тёплого мира.

— Да. — Очень спокойно, как о пустяке, ответил та Манг. — Мои были вешки.

Темери ощутила тяжесть, словно ответы мёртвому сиану давались большим трудом. Ровве подтвердил:

— Ему мешают отвечать. Старик мешает. Но лучше пусть так, чем совсем без сиана. Без сиана он уйдёт.

— Да. Моя подруга хотела окрутить наместника. Я рассчитывал получить деньги и власть.

Ахнув, вдруг выронила посох и отступила одна из сёстер. Из носа её бежала чёрная кровь, но она даже не пыталась вытереть. Помощница-оречённая отвела пресветлую к лавке и помогла сесть. Оставшиеся две сестры словно и не заметили убыли. Но Темери знала, что теперь им может понадобиться помощь. Свой посох она держала наготове. Каким же незавершённым и грубым он выглядел по сравнению с теми, которыми пользовались сёстры!

Даже искусная резьба не исправила ни природной кривизны, ни слишком блёклого рисунка «бросовой» лесной древесины.

Но лишь бы помог!..

Темери перевела взгляд на наместника. С ним всё было в порядке — смотрел во все глаза на труп и кажется, старательно прислушивался, пытаясь уловить ведомые только пресветлым сёстрам и их помощницам ответ.

А вот Шеддерик… внешне всё с ним тоже было в порядке. Но старшему из братьев словно прилетело не меньше, чем пострадавшей монахине.

Слишком прямая спина. Слишком бледное лицо. Челюсти сжаты. Правая рука мёртвой хваткой сжимает левую, ту, которая всегда в чёрной перчатке.

Так же было и прошлой осенью. Но прошлой осенью и вопрос был один, и по тропам тёплого мира возвращался не посторонний сиан, убийца и поджигатель, а старый товарищ, от которого не нужно было ждать подвоха. Прошлой осенью… прошлой осенью она была бы рада, если бы он умер.

Сейчас молилась Ленне со всей искренностью, чтобы жил.

Нет, Шеддерик та Хенвил не умрёт по такой идиотской причине. Он всегда рассчитывает свои силы и возможности. Просто он снова загоняет себя до предела, и Темери не понимала, зачем.

Из-за скорого отъезда на острова? О котором он почему-то так и не сказал ей прямо, но ведь он и не должен был.

Или из-за своего проклятия, о котором не хотят рассказывать ни Ровве, ни Кинрик, и из-за этого она так и не решилась спросить у него самого?

Да какая разница. Лишь бы ничего не случилось!

На третий вопрос Манг тоже ответил «Да!». Но тихо и невнятно. Словно издалека. А потом вдруг стало тихо. До звона. Так, что собственное дыхание, казалось, порождало эхо: тень чеора та Манга вернулась в тёплый мир. Слои Эа колыхнулись и заровняли прореху.

Старшая из монахинь, ссутулившись, подошла к Шеддерику и хриплым надтреснутым голосом повторила все ответы. Кроме последнего:

— Он ушёл, не ответив. И без того ему было тяжело отвечать. Тени на тропах тёплого мира свободны. Исполнять приказы людей для них противоестественно, — добавила она от себя, пытаясь объяснить собственное бессилье. Конечно, может она и права — да только Темери была убеждена в другом. Это сиан Эммегила ему мешал. Он одновременно и заставлял его отвечать… и не давал.

— Я бы тоже сбежал, — подтвердил её догадку Ровве, снова читая мысли.

Шеддерик кивнул, приняв эти объяснения. Перевёл взгляд на старика.

Тот важно покивал:

— Возможно, пресветлая права. Тропы тёплого мира не изучены, те, кто долгое время путешествует по ним, уже не может считаться прежним человеком. Но я подтверждаю — обмана в словах тени не было.

«Потому что он почти ничего не сказал, — с досадой подумала Темери. — Это всё мы и так знали. Кроме последнего ответа. Но его, похоже, никто услышал!».

Наместник коротко распорядился о похоронах. Сиан, тяжело опираясь на посох, удалился. Как он ушёл на своих ногах, для Темери осталось загадкой: всё-таки она никогда не слышала о том, чтобы сиану удавалось так вот удерживать под властью уже полностью принадлежащую тёплому миру тень.

— Шанни, — Вернул её внимание к себе Роверик, — Поговори с Шедде. Ведь ты услышала немного больше, чем сёстры, да?

— Ты снова читаешь мысли, — шепнула она.

— Я рассказывал. Помнишь? Это не совсем мысли… просто ты уверена, что знаешь больше других. Как-то так.

Но ей пояснения призрака нужны не были. Темери уже торопилась вслед уходящим братьям. Их не задерживали. Все в той или иной мере почувствовали колыхания Эа. Всем было не по себе. А некоторым из присутствующих так и вовсе подурнело ничуть не меньше, чем чеору та Хенвилу.

Возможно, стоило к этим нескольким людям присмотреться внимательней. Но, к сожалению, все мысли Темершаны были заняты Шеддериком и необходимостью рассказать ему про то, самое последнее услышанное ею «да».

Но первым она встретила Кинрика. На вопрос, где она может найти чеора та Хенвила, наместник озабоченно покачал головой:

— Он отдыхает в парадном зале у камина. Не стоит его беспокоить.

Темери кивнула, но подумала, что её новости достаточно важны, чтобы на минуту прервать отдых. Она легко присела в традиционном ифленском поклоне, давая понять, что собирается продолжить путь, но Кинрик, нахмурившись, вдруг обратился к ней так серьёзно и официально, что сердце сбилось с ритма, предполагая очередные неприятности.

— Рэта Темершана Итвена, чеора та Гулле, я прошу вас уделить мне немного внимания.

Вокруг никого не было, и Темери никак не могла списать этот тон на то, что их кто-то может услышать. Что-то здесь было другое.

— Конечно.

— Пойдёмте ко мне в кабинет.

Кинрик прикрыл дверь, затеплил свечи. Немного поспешно пригласил её сесть, но Темери видела, что его что-то тревожит и покачала головой: пусть уж сначала скажет.

Кинрик кивнул. Начинать разговор ему, по всему видно, было тяжело.

— Рэта. Я хочу попросить у вас прощения. Понимаю, это странно и может быть, несколько несвоевременно. Позвольте мне объяснить. Мой брат — хороший человек, но он чаще руководствуется велением долга и государственной необходимостью, чем велениями собственного сердца. И мы с вами оказались под влиянием его умения убеждать: ведь вы тоже согласились на эту свадьбу лишь потому, что он вам сказал — иначе бунта в городе не избежать. Надо признать, я тоже… тоже в это поверил.

— И не зря, — напомнила Темери. — Бунта не было.

— Да, верно. Но может, его не случилось бы и так? Или может быть, было другое решение? Мы не знаем. Но эта идея… она лишила меня возможности жениться на Нейтри. А вы — оказались среди чужих, настроенных против вас людей. В городе, который наверняка вызывает у вас дурные воспоминания. И поэтому я прошу вас простить нас с братом.

— Вас-то за что?

— Не перебивайте! Прошу. Есть причина. Я мог ему возразить. Мог придумать другой выход. Но я счёл, что Шеддерику виднее.

Темери поняла, что разговор этот — только вступление. Что поговорить Кинрик хотел о чём-то другом. Это было странно, ведь Кинне — не из тех, кто долго терзается сомнениями и подбирает слова.

А ещё дней десять назад, она могла поклясться, Кинрик и не стал бы: десять дней назад они были друг для друга меньше, чем просто случайными знакомыми.

— Пожар. — Наконец решился он. — Вы спасли Нейтри… и я у вас в долгу, который никогда невозможно будет оплатить. Но тогда вы не знали, кто она для меня и не знали, что ребёнок, которого она носит — мой.

«А если бы знала, — додумала Темери за Кинрика, — не подумала бы ей помогать?»

Всё-таки общение с тенью та Манга и на неё наложило серьёзный отпечаток. Иначе, может быть, она хоть попыталась бы придумать достойный ответ.

Но навалившаяся как-то разом усталость и та особая опустошенность, которая всегда приходит после большого душевного усилия, позволили ей лишь покачать головой и, отвернувшись от наместника, застывшего в ожидании, медленно пойти к выходу.

Только у самой двери она услышала покаянное:

— Рэта… Темершана, я не то хотел…

В два шага Кинрик её догнал и даже поймал за руку, но тут же отпустил.

— Прости, я не хотел сказать ничего обидного. Я не знаю, как быть: Темершана, я люблю Нейтри. Но это не честно по отношению к вам… к тебе… а расстаться с ней… это слишком тяжело для нас обоих.

— Так что же вы хотите от меня? — прозвучало слишком холодно, и Темери постаралась сгладить эффект улыбкой.

— Не знаю, — он потёр лицо руками. — Глупо вышло, да? Я всё время боюсь подвести брата. Теперь ещё — и вас подвести боюсь… и каждую минуту боюсь за Нейтри. Особенно после пожара. Меня там не было, но он мне снится. И это сводит с ума.

Темери взяла себя в руки. Кинрик не виноват ни в её состоянии, ни в её сомнениях и бедах. Если задуматься, ему не легче.

— Я не желаю зла ни вам, ни Нейтри. Но я могу лишь пообещать, что никогда не причиню ей вреда.

Кинрик выдохнул, словно у него от сердца отлегло.

Темери догадалась:

— Вы хотели её навестить. Но не знали, как мне сказать, и придумали самый глупый из возможных способов.

— Да! — с ещё большим облегчением выдохнул он. Потом в сомнении покачал головой. — Всё-таки вы с Шедде невероятно похожи. Я даже не мог представить, насколько!

Какое между ними с чеором та Хенвилом Кинрик сумел углядеть сходство, Темери даже представить боялась. Но упоминание о нём заставило вспомнить и о том срочном деле, ради которого она искала братьев. Темери, сама себе удивляясь, ободряюще провела ладонью по плечу Кинрика: «Всё будет хорошо!». А вслух сказала:

— Монахини не услышали. Но уходя та Манг подтвердил, что за идеей пожара и за планом с ожерельем кто-то стоял. Будьте осторожней и… может, стоит придумать для Нейтри какую-то более солидную охрану.

Кинрик зажмурился, так постоял несколько мгновений, а потом вдруг поймал руку Темери и церемонно поцеловал. Без всякого подтекста, просто в знак благодарности за предостережение.

— Шанни, — Когда Темери наконец оказалась в одиночестве, рядом появился Ровве. — Ты его поразила до самой печени. Кажется, Кинне теперь считает тебя чем-то вроде пресветлой всеблагой младшей сестры Золотой Матери Ленны.

— Он сказал, что мы с чеором та Хенвилом похожи.

— Ну, это смотря в чём. Вот ты, например, намного его терпеливей.

— Что?

— Ну, он, когда я начинал говорить всякие глупости, обычно сразу пресекал. Угрожал и злился. А ты терпишь.

— А чем я тебе могу угрожать? — почему-то болтать с Ровве было легко и просто. Совсем не то, что с Кинриком, от которого всё время приходится ждать подвоха. И уж конечно, не то, что с Шеддериком. — Разве что как кошке — тапкой!

— Представляю, как удивятся уважаемые обитатели крепости, увидев, как супруга наместника гоняет обувью привидение!

— Ровве!

— Ну вот. Оживилась! А то с этими вашими играми с Эа, сама ходила, как привидение.

— Молитва Ленне, это не…

— А посохами своими вы не помогаете себе погрузиться в глубинные слои Эа, а так, мух гоняете!

Так, шепотом препираясь с Ровериком, Темери дошла до дверей в большой каминный зал. Ну вот, сейчас она расскажет чеору та Хенвилу о том, что скорей всего нужно ждать очередной пакости от светлейшего чеора Эммегила, и можно будет тоже, наконец, отдохнуть…

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

От камина привычно тянуло жаром. Вопросы, на которые ответы были получены и те, которые только ждали своей очереди, толклись где-то снаружи Шеддериковой головы, которая сама по себе оставалась пустой и гулкой. Так было всякий раз, когда он сталкивался со странной магией служительниц Ленны.

А в этот раз всё было даже хуже. В этот раз казалось, что тени, которые неизменно сопутствуют монахиням, обретают черты и лица. Они словно пытаются говорить, но не с людьми и не друг с другом, а просто в пустоту. Но стоило лишь вглядеться внимательней, и тени таяли, то сливаясь с силуэтами на стенах, то просто терялись за спинами живых.

И в этот раз был сиан. Вроде бы ничего плохого он не делал, даже помогал. А всё равно чувство такое, словно его присутствие только мешало.

«Привести дела в порядок» — та ещё задача, когда точно знаешь, что в запасе не больше недели. И приходится выбирать, что важней — раскрыть поджог и нападение на жену наместника, что на самом-то деле и есть его прямая обязанность, или же быстро договориться с городом об экономической политике, хотя бы на ближайшую навигацию, что вообще-то обязанность наместника, если бы он ещё об этом помнил…

Или вместе с Гун-хе потихоньку усиливать охрану внутри крепости и по разговорам, по едва заметным намёкам выяснять, когда Эммегил начнёт действовать открыто. Чтобы к этому моменту быть готовым. Что светлый лород что-то затевает — ясно, и что всё случится до прибытия флота — тоже ясно. Но скорей всего, не сегодня и не завтра… потому что…

Потому что он слишком яро показывает свою лояльность. Помогает. Он ещё не готов…

Возможно, не готов. Хорошо, если не готов.

Шеддерик смотрел на пламя, и в мыслях составлял письмо ифленскому Императору об изменении в структуре управления Танерретской колонии. Начиналось письмо со слов: «Какого морского жуфа, дядя, вы хотите от территорий, которые грабили десять лет…»

Он даже представлял выражение лица Императора, когда ему это послание принесут, и он начнёт его читать. Выражение Шедде нравилось.

Жаль, этим мечтам суждено было остаться только мечтами: скорей всего, корабли ифленского флота привезут обратно на острова не корреспонденцию Шеддерика, а его самого.

Если вообще озаботятся довезти.

Но Каннег обещал, что если наместник не станет поддерживать дальнейшее разграбление Танеррета, то вполне может рассчитывать на поддержку города.

Конечно, тайная власть Тоненга к ним с братом продолжала относиться с подозрением, но это как раз закономерно. С этим предстоит справляться уже Кинрику, его советнику та Торгилу, рэте. Другим людям. Им будет трудно, но если они справятся, малькане будут поддерживать их и дальше… хотелось бы верить.

От медленно плавившихся в камине мыслей Шеддерика отвлёк скрип отворяемой двери и лёгкие шаги. Он даже сразу, ещё не взглянув, определил — мальканка.

И именно поэтому не стал торопиться. Медленно расправил плечи, спокойно поднялся навстречу, когда до камина ей оставалось шагов пять.

— Темери. Рад видеть, что вы в порядке. Что-то случилось? Я могу помочь?

Вздохнула. Постояла мгновение, то ли вглядываясь во что-то за спиной Шеддерика, то ли к чему-то прислушиваясь.

— Не знаю, — улыбнулась она. — Не знаю, может ли это подождать: даже старшим сёстрам разговор с тенью даётся тяжело, так что может быть, стоило дать вам и Кинрику отдохнуть. Но дело в том… та Манг ответил на ваш последний вопрос. Сёстры были заняты и не услышали. Но он ответил утвердительно. Кто-то ещё стоит и за пожаром, и за… — она непроизвольно коснулась шеи, — и за тем ожерельем.

— Я скажу Гун-хе. — хмуро кивнул он. — Проверим. Всё равно будем усиливать охрану в крепости, и усиливать ночные патрули.

Думать хотелось не о словах мёртвого сиана, а о том, какие у Темершаны Итвены огромные печальные глаза. И что совершенно невозможно смотреть в них, любоваться ими и помнить о таких глупостях, как фамильное проклятие или скорая разлука со всем, к чему — и к кому — он успел привыкнуть на Побережье.

Та юная компаньонка рэты была права. Если годами держать сердце в клетке, запрещая ему не то что любить, даже просто испытывать привязанность, оно, в конце концов, поверит, что это ему и нужно.

Что это действительно решение. И выход.

Темери набрала побольше воздуха и продолжила делиться неожиданно полезной информацией.

— Я была на маяке. Мне сказали, что старые вещи из комнат моего отца унесли туда, на нижний этаж. Когда я была маленькой, там тоже хранили старые вещи.

— Зачем?

Она пожала плечами. Словно и сама не понимала — зачем. А может, цель была, но она не хотела сейчас об этом говорить. В некоторых вопросах Темершана была скрытней, чем Гун-хе.

— Там стоят старые картины, недалеко, у входа. Я… они висели раньше в этом зале. А часть висела наверху, в новой части замка.

— Вы хотели бы их забрать? Они сохранились?

— Хотела бы, — быстро согласилась она, — Я сначала не собиралась вам говорить, но вдруг вы знаете больше и это важно. На старом семейном портрете… на парадном портрете семьи рэтшара, есть хозяин Каннег. Конечно, он там моложе, но я не могла перепутать! Я не знаю, как объяснить. И клянусь вам, я никогда его не видела раньше, до нашей встречи у шкипера Янура. Да, я помню этот портрет, но, наверное, никогда к нему не приглядывалась…

— Надо взглянуть. Покажете?

— Конечно!

Она кивнула с такой готовностью, что Шеддерик бездумно шагнул вперед и притянул девушку к себе, наполовину уверенный, что встретит отпор, а то и, может, звонкую пощёчину. Он ошибся.

Под тонкой тканью — живая, тёплая, бесконечно желанная и невероятно далёкая… Шеддерик уткнулся губами в её висок. Услышал близко-близко стук сердца… Она сама шагнула к нему, прижимаясь теснее. Не отвечала на его быстрые поцелуи, но принимала их, и не пыталась отстраниться. Ей нравилось быть с ним рядом! Она хотела этого…

Шедде должен был остановиться. И не хотел, но может, виной усталость? Всё равно продолжал обнимать её, осторожно гладить шею, лицо, целовать волосы, глаза, сухие мягкие губы… Он как будто слышал, как сгорают под его пальцами все многочисленные «нельзя». Нельзя, потому что она — жена его брата, сгорело первым. Нельзя, потому что он скоро навсегда покинет Побережье, — продержалось лишь немногим дольше. Нельзя, потому что она ненавидит ифленцев и этому есть причина — опалило крылья в камине, когда Темери сама поцеловала его — куда смогла дотянуться — в ткань сорочки напротив сердца. Нельзя, потому что он проклят и скоро умрёт — продержалось дольше всех. Но и оно исчезло… исчезло почти совсем.

Именно в тот момент у камина появился ещё один гость. Он тоже пришёл без приглашения, но ни Темери, ни Шедде не заметили его приближения.

— Вот как, благородный чеор? — насмешливо сказал он. — А если ваш брат узнает, с кем проводит время его супруга, когда никто не видит? Впрочем, чего ещё ждать от мальканки…

Светлейший чеор Эммегил стоял по другую сторону камина и довольно улыбался. Шедде ободряюще обнял Темери и закрыл от взгляда Эммегила, просто развернувшись к нему. Он слишком устал, чтобы вступать в словесную баталию. В этот момент он готов был просто и обыденно убить светлейшего чеора, но тот этого не видел и не понимал.

Рэта Темершана Итвена

Треск камина. Полутьма. Собственная усталость. Но куда больше — разговор с наместником, который показался Темери каким-то прощальным. Всё это настроило её, что она быстро расскажет Шеддерику о последнем ответе та Манга и уйдёт, позволив и себе и ему небольшой отдых.

Если бы она знала, к чему это приведёт, может и вовсе не решилась бы зайти в каминный зал. И в очередной раз история страны пошла бы совершенно другим путем. А, казалось, — всего одна несостоявшаяся встреча, одно несказанное вовремя слово для истории никакой роли играть не могут и не должны…

Глаза Шеддерика та Хенвила словно тоже прощались с ней. Он встал навстречу, что-то говорил, спрашивал. Темери отвечала. Сейчас она ответила бы на любой вопрос, о чём бы он только ни спросил… и хорошо, что он об этом не знал: не все тайны когда-нибудь должны быть озвучены. Большинству стоит оставаться тайнами до смерти и после неё.

И когда Шеддерик вдруг её обнял, Темери, вместо того чтобы отступить или остановить его, лишь прислушалась к себе, полностью отдавшись огромной тёплой волне нежности, которая её захлестнула в тот момент. Забыв, как дышать, перестав что либо слышать и замечать, Темери кропотливо сохраняла в памяти каждое мгновение этих неожиданных объятий, каждый стук сердца, каждое прикосновение губ и рук. Раньше её никто никогда не целовал… так.

Никто до этого не вызывал у неё ответного желания. Темери удивляясь себе, сама прижалась губами к груди Шедде, туда, где часто и гулко билось сердце…

А потом вдруг рядом появился чеор Эммегил. Его голос разбил повисшую тишину, заставив Темери первой разомкнуть объятия.

— …кстати, а сами-то вы хотя бы проверили её прошлое? Ах, да. Я вспомнил. Вы запугали Ланнерика та Дирвила, убили адмирала та Нурена — и считаете, что тем самым защитили доброе имя вашего брата?

«Даже если это блеф, — поняла Темери, — Не важно, что именно и кто ему рассказал. На островах его враньё могут воспринять благосклонно, и тогда Кинрик окажется в серьёзной беде…»

Но тут она услышала настороженный голос Ровве:

— Он не боится Шеддерика. Он считает, что защищён, демонстрирует силу. Но кое-чего здесь он всё-таки боится!

— Чего? — шепнула Темери, окидывая взглядом помещение. Чего может здесь бояться светлейший чеор? Который, если их с Шеддериком и Кинриком догадки верны, причастен уже к двум попыткам незаметно её убить — или же выставить в дурном свете.

— Твой посох, Шанни.

Темери перехватила взгляд Эммегила в сторону камина и поняла, что Ровве, верней всего, прав. Посох она оставила у стойки с дровами, в шаге от кресла, в котором сидел Шеддерик. Светлейшему чеору Эммегилу до него не добраться, но он всё время поглядывает туда. Словно знает о притаившейся в дровах змее.

Темери, стараясь сохранять каменное спокойствие, протянула руку и взяла посох.

А потом вежливо попросила:

— Чеор та Хенвил. Позвольте, я отвечу светлейшему благородному чеору?

Брови Шеддерика чуть приподнялись, но он позволил ей выйти из тени и ответить.

— Светлейший чеор, ваши слова кажутся мне обидными, потому прошу вас немедленно уйти отсюда. И держать ваше новое тайное знание при себе — иначе рискуете выглядеть глупо.

— О, вы решили поучить меня манерам, благородная чеора. Или не чеора? И не благородная?..

Темери словно невзначай приподняла посох и направила резной наконечник в сторону чеора Эммегила.

— ещё одно слово. И прокляну. — Уверенно сообщила она. С той же интонацией, с какой старая соттинка учила когда-то уму-разуму нагрубившую ей Вельву Конне.

Так спокойно, что поверил, кажется, даже Шеддерик.

— А вы не такая дурочка, какой кажетесь, — наметил улыбку Эммегил. — Хорошо. Я ухожу. Счастливого вам дня, благородная чеора!

Когда дверь за ним закрылась, Темери показалось, что она слышит негромкие аплодисменты Ровве.

— Браво! Сейчас он больше испуган, чем разозлён. Но теперь он и тебя будет ненавидеть так же сильно, как Шедде…

Темери заметила, как Шеддерик вдруг резко схватился за спинку кресла, удерживая равновесие.

— Почему вы никогда не принимаете помощь?

Тут она вспомнила, что похожий разговор однажды уже состоялся. Но тогда спрашивали у неё. Может это имел в виду Кинрик, говоря, что они похожи?

— Спорим, он не ответит? — предположил Ровве.

— Темери. Ничего страшного не случилось. Да, на меня колебания сущего действуют сильнее, чем на других людей. Но это объяснимо, это из-за саруг. Магия сианов им противостоит. Так что я обычно готов к тому, что придётся немножко больше отдохнуть, вот и всё.

— Тогда… позвольте мне… хотя бы попробовать снять это ваше проклятье. Меня этому учили. И раньше у меня получалось.

Он долго молчал, уставившись в камин. Потом ответил всё-таки. Очень мягко и с толикой вины в голосе. Но непреклонно:

— Не надо. Я не хочу, чтобы вы знали о нём больше, чем знаете сейчас. Тем более, я действительно должен буду уехать на острова вместе с первыми кораблями отсюда. И, к сожалению, вряд ли когда-нибудь вернусь.

— Боится, — безжалостно перевёл Роверик, — что ты станешь его жалеть.

Уже не стану, поняла Темери. Уже хватит.

— Тогда, — упрямо сказала она, — я не стану спрашивать разрешения. И Кинрик мне поможет. Потому что вы ему тоже дороги, и он сегодня всерьёз испугался за вас.

Шеддерик долго смотрел в камин, словно перебирая в уме ответные аргументы или вовсе забыв о теме разговора. Но когда Темери уже перестала ждать, ответил:

— Действительно, что это я. Четыре поколения сианов работали над этой проблемой, сёстры Золотой Матери, даже, вон, этхары. Только вы ещё не пробовали. Попросите у Кинрика «Историю рода Императоров Ифленских», там всё подробнейше описано. Или вы по-ифленски не читаете? Ну, попросите, чтобы кто-то перевёл. Там немного.

Кажется, ей снова удалось разозлить чеора та Хенвила. Но теперь хотя бы ясно, где начинать искать ответы…

А губы предательски помнили его поцелуи. И уходя Темери думала, что может быть, злость не помешает ему хоть раз, хоть перед самым отъездом, её обнять?

Глава 20. Проклятье императора

Рэта Темершана Итвена

На полдороге к комнатам Кинрика Темери вспомнила, что скорей всего не застанет наместника. Сама же почти благословила его навестить Нейтри. А значит, урок чтения на ифленском на некоторое время откладывается. Впрочем, у неё под рукой оставался ещё один источник знаний — Ровве. Он ведь всё слышал. А значит, можно считать, получил разрешение на сплетню.

Но призрак первым делом спросил:

— Ты с ним целовалась, потому что он тебе нравится? Или просто терпела?

— Я бы не стала терпеть, — удивилась она. — Ровве, я сама не знаю, что со мной, не спрашивай.

— Но тебе понравилось?

— Совру, если скажу что нет. Но я раньше ни с кем не целовалась, так что не с чем сравнивать…

— Шанни, если бы ты видела то же, что вижу я, ты бы тоже заволновалась. Я не шучу. Нельзя столько всего чувствовать сразу. Хотя, наверное, он тебе всё-таки нравится!

Темери набрала побольше воздуха, но вдруг резко передумала ругать призрака. Наоборот даже.

— Ровве. А знаешь, что мне ещё понравилось?

— Что?

— Если бы была возможность, я бы тебя сейчас обняла.

Он посерьёзнел. Едва заметный облик на миг стал ярче:

— Потом. Когда встретимся на тропах тёплого мира.

— Да, знаю. Так что там с проклятьем? И почему его не снять?

— Потому что тот, кто его наложил, был прав… Хорошо, я расскажу. Но это надолго. Лет триста назад на островах правила та же династия, что и сейчас. Император был человеком серьёзным, о завоевательных войнах не помышлял, а конфликты предпочитал решать миром. Но Империя тогда была маленькой, состояла всего из нескольких островов, а другие властители, на соседних островах, тоже мнили себя Императорами и считали, что справедливей будет, если власть на всем архипелаге перейдёт к ним…

У Императора была семья — супруга-Императрица, три дочери и сын. И вот решили враги захватить столицу Империи, посадить на трон своего ставленника, и устроить всюду свои порядки. Захватить новые земли, а самого Императора и всю его семью убить, чтоб не осталось никого, кто мог бы унаследовать шлем со звездой.

Они подкупили наёмных убийц и шпионов, и в один ужасный день те напали на мирно отдыхавшую императорскую семью. Дело было на корабле. Никто толком не знает, что там происходило, но судно загорелось. Императрицу и еёё сына спасли матросы. А дочери, считается, погибли в огне и дыме.

Император, который в тот вечер почему-то ночевал в городе, так разгневался, что приказал поймать и казнить всех, кто был причастен к поджогу.

Среди пойманных был один юноша, сын колдуньи. На него указывало несколько улик, но доказательств всё-таки не хватало. А Император решил, что юноша всё расскажет под пыткой, и сам лично приходил на каждый допрос.

Юношу запытали насмерть, и его мать-колдунья, убитая горем, произнесла магическое проклятье, по которому каждый императорский наследник будет умирать той же самой смертью, что её сын, до тех пор, пока существует Ифленская империя.

Позже нашли и настоящих убийц, и саму колдунью, кажется, тоже казнили. И вроде бы всё успокоилось. Но когда единственному сыну императора, любимому наследнику, исполнился двадцать один год, проклятье сбылось в точности. Он умирал ровно столько, сколько умирал сын колдуньи, на его теле появлялись те же раны.

Император тогда приказал построить самый лучший боевой флот. Он собрался отправиться в чужие земли, завоевать себе новый остров и там начать всё с начала. Вскоре его хватил удар, и власть перешла к его племяннику. Теперь уж сын этого племянника был под угрозой, но тогда-то новый Император и придумал просить помощи у Золотой Матери. А потом и у сианов. Когда стало понятно, что это не поможет, он признал наследником одного из своих бастардов. Это оказалось решением многих проблем, ведь официально императорский род вымирать перестал. А Шеддерик у нас — первый из таких вот «подставных» наследников, который пережил свой двадцать первый год. Но — благодаря помощи чернокрылых, а не сианов. Знаешь, я часто ему гадал на плашках — и всегда выпадало три смерти. Это в какой-то мере нас даже успокаивало. Я больше испугался бы, выпади что-нибудь другое.

— А что говорят сианы?

— Что одно из двух. Или империя должна рухнуть… или нужно найти подтверждение вины того юноши, которого запытали. Сианы именно его и ищут. А пресветлые сёстры пытались убедить тень колдуньи, что мстить больше некому, и все, кто причастен к смерти её сына, давно получили по заслугам.

Темери покачала головой: да, именно так и снимают обычно магические проклятия. Или устраняя причину, или, если это невозможно, убеждают тень проклявшего простить того, кого он проклял. Чаще всего теням уже безразличны дела холодного мира, и они уступают просьбам сёстер — особенно если в дело вмешивается сама Золотая Мать. Но тут, похоже, всё иначе.

— Ровве, — тихо спросила Темершана. — На что он надеется?

— Да в том то и дело, что ни на что. Он же в юности, когда только узнал о своём предназначении, тоже… много всего попробовал.

— Я помню. Ты говорил, он с кем-то стрелялся.

— И это тоже. Но чернокрылые… — это была самая странная и самая страшная его задумка. То, что она сработала, удивило нас обоих. Они не смогли снять проклятье, но смогли его, я бы сказал, развеять. Отразить. Оно всё равно есть, но сейчас влияет больше на тех людей, что рядом с Шедде, не на него самого. Он считает, что я тоже умер из-за этого проклятья.

Да уж.

Темери устроилась на кровати, поджав под себя ноги, положила посох на колени. Больше всего хотелось начать действовать немедленно — но так нельзя. Мало того, что потревоженные семь слоев её Эа ещё не успокоились. Нужно было узнать как-то, каких результатов добились предшественники. Чего ей ждать от тени той колдуньи? От её сына? А может, придётся призвать тени четырёх поколений Ифленских императоров?

— Люди, когда им плохо, плачут, — грустно напомнил Роверик. — хочешь, я не буду тебя беспокоить?

Не дождался ответа и ушёл.

Темери упала лицом в подушку и разрыдалась. Кажется, в первый раз с того дня, как оказалась в Тоненге…

Самое мерзкое сочетание — когда хочешь что-то исправить немедленно и понимаешь, что ты бессилен, и ничего исправить уже нельзя.

Раньше днём она засыпала редко. А тут, наплакавшись, заснула. Ей снился Шеддерик, и он снова её обнимал, и дело было в холодном зимнем лесу, но во сне ей хотелось, чтобы он её не отпускал, потому что, стоит разомкнуть руки, и они снова потеряют друг друга. Только на этот раз уже не найдутся среди метели.

Когда проснулась, за окнами было темно, на желудке — голодно.

Но была ещё одна навязчивая потребность. Потребность увидеть Шеддерика та Хенвила прямо сейчас. Даже не поговорить с ним — просто увидеть, убедиться, что он жив и здоров.

Пожалуй, эти два желания можно было довольно легко совместить: подземным ходом добраться до спальни в квадратной башне. А потом немного вернуться, спуститься уровнем ниже и добраться до кухни. Там-то наверняка найдётся для неё какая-нибудь еда.

А ещё можно было бы позвать Шиону.

Но компаньонка, возможно, спит. Зачем её будить, если всё уже решила?

Темери привычно уложила постель так, чтобы казалось, будто в ней кто-то есть. Распахнула окно. Можно было давно перестать так делать, но ей почему-то нравилось повторять во взрослой жизни этот детский ритуал. Окинула взглядом карниз и соседние крыши. Привязала обрывок верёвки. Вот и достаточно. Всё равно же никто не оценит!

Нашла свечки — нужно будет попросить Дорри, чтобы ещё принесла. Быстро они кончаются…

Путь до квадратной башни занял считаные минуты. Темери только у потайной двери, ведущей в спальню Шедде, заставила себя остановиться. Сердце бешено колотилось, горели щеки. Спрашивать себя «что я делаю?» и «зачем я здесь?» было уже поздно. Пришла. Хотела и пришла! Сейчас убедится, что Шеддерик спокойно спит, и пойдёт дальше.

Шеддерик спал, скинув простыни с груди, одетым. Тайное окошко располагалось близко к кровати, света лампы у входа хватало, чтобы хорошо его разглядеть.

Почти. Часть вида перекрывала чья-то спина. То есть, Темери даже не сразу поняла, что это спина — просто что-то тёмное, заслонившее свет от лампы. А потом сверкнул нож… и рассуждать стало некогда. Темери пнула секретный замок. Механизм сработал как надо, каменная створка открылась, традиционно впуская в комнату и Темери и грязь из прохода. Темери — какое счастье, что успела хорошо запомнить, где в этой комнате что! — схватила прикроватный подсвечник и от души приложила им едва начавшего оборачиваться к ней убийцу. Тяжёлый подсвечник на три свечи, высотой почти до бедра Темершаны, надёжно уложил его на пол. И только когда он упал, она догадалась крикнуть:

— Чеор та Хенвил! Проснитесь! Скорее!

Шеддерик на самом деле проснулся в тот момент, когда открылась тайная дверь. Но всё происходило так быстро, что осмысливать приходилось, уже вскакивая с кровати и выхватывая из-под подушки заряженный пистолет.

В дверном проходе показалась ещё чья-то фигура — насколько увидела Темери, тоже вооружённая пистолетом.

Шеддерик не раздумывая выстрелил. Грохот поучился такой, что она на миг оглохла, но всё равно крикнула:

— Сюда!

Чеор та Хенвил выругался незнакомым словом, сунул разряженный пистолет за пояс и, не задавая лишних вопросов, проник в тайный ход следом за Темери.

Она сразу же закрыла его.

Шеддерик стоял с ней рядом — босой, с развязанной на груди сорочкой, в тех же штанах, в которых проходил весь день. Его взгляд метнулся по низкому своду, во тьму, в которую не проникал луч свечи. Да уж, ему здесь будет тесно… особенно если придётся лезть в самую старую часть ходов…

Но зачем убивать Шеддерика, и оставлять в живых наместника и его молодую супругу?

— Кинрик! — крикнули они вместе. И замерли оба.

Шедде первым стряхнул оцепенение:

— Этими ходами можно попасть в комнаты наместника?

— Нет, они в новой части, там всё перестроено. Но есть много пустующих комнат, которые ближе к перестроенному крылу!

— Тогда пошли!

— Можно ещё в караулку — робко предложила она.

Шеддерик сам днём увеличил число дежурных гвардейцев.

Если их предупредить, то переворот, может, и не состоится.

— Далеко?

— Рядом.

Больше они не разговаривали. В караулку по ходам не попадёшь — но пустующая комната напротив — тоже хороший вариант.

Когда они ворвались, недремлющие гвардейцы повскакивали со своих мест.

Двое из них играли за столом в кости, остальные просто отдыхали по лавкам, только что сменившись.

Шеддерик отдал несколько отрывистых приказов. Сунул ноги в одолженные сапоги, подхватил саблю со стойки и пистолет — со стола. Хозяин пистолета не стал возражать.

— Трое — со мной. Остальные — охранять рэту!

И умчался.

И только в этот момент Темери вспомнила, что Кинрик, наверное, не у себя в апартаментах. Он в городе, у Нейтри. А значит, предупредить его будет не так-то просто. А может, уже и поздно — если убийцы знали, где его найти.

И если убить хотели всё-таки не одного только Шеддерика.

Она вскочила и метнулась к двери, но путь ей тут же преградили:

— Чеор та Хенвил велел вас охранять! — пояснил гвардейский сержант, со всей вежливостью оттесняя её обратно к лавкам.

— Конечно. Но если вы отпустите со мной двоих человек, то выполните приказ! Наместник Кинрик в городе, он не в замке. Если на него нападут там…

— Чеор та Хенвил знает? — подобрался сержант.

— Нет. Я не сразу вспомнила. Адрес я не знаю, но помню дорогу.

«Вроде бы».

— Гарре! Предупреди тайную управу. Остальные, за мной! Ведите, рэта!

— Каретный двор…

Сержант поморщился:

— Верхом ездить умеете?

— Да.

Юбки её платья были достаточно широкими, чтобы вспрыгнуть в седло. Хотя, конечно, лучше бы это был костюм всадницы с разрезами по верхней юбке спереди и сзади. А так платье задерётся почти до колен…

Но Темери думала об этом лишь мельком, больше беспокоясь, правильно ли запомнила дорогу.

Выстрел они услышали ещё за квартал. И потом — второй, когда уже влетали во двор знакомого дома. Навстречу выскочил высокий мужчина в чём-то чёрном, но сержант с первого раза прострелил ему ногу, а спрыгнувший на землю гвардеец сорвал с лица маску.

— Ифленец, — удивился он.

Темери уже взбежала на крыльцо, но сержант в последний момент оттащил её себе за спину:

— Жить надоело? Давай назад!

Ну да, мало ли, кто там поджидает…

Что-то внутри грохнуло, хлопнуло. Стеклянно зазвенела посуда… или окно.

Снова распахнулась входная дверь, и на пороге на этот раз показался… ещё один гвардеец, явно знакомый сержанту.

— Скеррик та Марен!

— Сержант, наместник ранен, один из нападавших убит. Если кто-то ещё был, выскочил в окно. Заходите!

— Ты откуда здесь?

— Наместник днём встретил наш разъезд в городе и приказал покараулить этот дом. Я и не думал, что опасность такая серьёзная. Мы дежурили снаружи.

Он говорил уже на ходу, распахивая перед командиром двери.

В гостиной было сумеречно, горела всего одна свечка. Но Темери сразу увидела наместника и метнулась к нему. Из-под одежды Кинне медленно растекалась тёмная лужа.

— Вы ранены? Что случилось?

— Они пришли за Нейтри. А я не успел помешать…

Дышал он сипло. Темери ощупала его куртку, и сразу обнаружила ещё кровь, слева, пониже ребер. Такие раны смертельно опасны — Старик когда-то говорил, что людям редко удаётся пережить ранение в живот. Там слишком много жизненно важных органов…

— Сержант, нужен врач и перевязка!

— Нейтри… она жива?

Темери уступила гвардейцам место рядом с раненым наместником.

— Надо прижать рану… перевязать чем-то.

Встретивший их гвардеец кивнул и быстро вышел в кухню.

Заходить в соседнюю комнату было страшно. И всё-таки она вошла.

В разбитое окно влетал ветер, свет луны выхватывал пятно на полу, в котором валялась скомканная окровавленная простыня.

Нейтри лежала ничком на кровати, оттуда не доносилось ни звука.

— Шанни, она едва дышит! Я не смогу держать её долго! — вдруг услышала она.

— Ровве?

— Да помоги же! Быстрее!

Темери послушно перевернула девушку. По шее и ниже, по ребрам, шёл глубокий косой разрез. На щеке ссадина, но это ещё с пожара…

Темери зажала рану, чувствуя, как между пальцами течёт живая горячая кровь. Так она не справится, порез слишком длинный, крови слишком много. Даже если сейчас придёт врач и сошьёт края, может, будет уже поздно. Нет же, нет! Так не должно быть…

— Нейтри, не умирай… нет-нет-нет… Золотая Мать Ленна, если ты только слышишь меня, пожалуйста… прошу, спаси её. Забери что хочешь… моя жизнь ничего не стоит, но забери и её тоже… Ты же всегда на стороне тех, кто любит… прошу тебя… сейчас, не оставь нас…

Темери зажимала рану обеими руками, и видела бледное, отрешенное лицо Нейтри, и понимала всю безнадёжность своей молитвы… когда вдруг услышала тихое, на грани слуха:

— Мы пришли. Мы поможем!..

Она обернулась. Навернувшиеся на глаза слёзы мешали смотреть, но не мешали видеть. Рядом, вокруг, колыхались тени. Их было много: куда больше чем она могла себе представить, и чем могло бы вместиться в эту комнатку, если бы у теней была плоть.

Зачем они здесь, чего хотят, почему…

Между пальцев утекала жизнь Нейтри, и Темери была готова принять любую помощь.

— Что мне делать? Я не знаю что делать! Кто вы?

— Покровители, — был ответ. — Мы Покровители… мы поможем. Держи её так, как держала. Возьми нашу силу.

— Как?

Тени приблизились. Да, они не были похожи на Ровве… верней, Ровве не был похож на них. Просто колебания света и теней — и ещё ощущение присутствия. Словно за плечами — кто-то сильный, мудрый и всезнающий. Кто-то, кто не оставит в беде.

Значит, так должно ощущаться присутствие Покровителей? Об этом говорили сёстры?

Не важно. Всё не важно, пока Нейтри в беде… а ведь наместник тоже… тоже в беде. Ему тоже нужна помощь…

Не думать и об этом. Просто держать Нейтри. Просто говорить с ней, умолять её не умирать, потерпеть хоть немного. И не думать…

— Я его подержу, — скользнул по краю слуха голос Роверика, — я смогу!

Темери даже не кивнула.

Сущее застыло в странном равновесии. Все семь слоев её Эа, её природной, глубинной сути, как будто стали прозрачны и научились пропускать свет из неведомых доселе глубин… или она сама придумала этот свет, просто чтобы объяснить себе, как и что происходит?

Самой Темершаны уже и не было вовсе, не было ни памяти, ни мыслей, ничего — просто много чужого, тёплого, живого света, который нужно направить в умирающую женщину. Этот свет ей нужен — он залатает дыры в её Эа, он позволит ей удержаться на краю и может быть, поможет залечить страшную рану…

Сколько прошло времени? Темери не знала. Кто-то входил, скрипела дверь. Но это её не касалось — она продолжала молча уговаривать Нейтри остаться ещё ненадолго в холодном мире — хотя бы ради нерождённого малыша…

Но даже силы Покровителей — не бесконечны. Прошло время, свет стал постепенно затухать. И всё же, Темери вдруг обнаружила, что он не ушёл совсем — и что, даже перестав видеть тени, она продолжает видеть этот свет и направлять его.

Вдруг стало ясно — под пальцами больше не пульсирует вытекающая кровь, а дыхание Нейтри стало ровнее.

Темери вновь ощущала себя не коконом из прозрачных слоев сущего, а человеком с руками и ногами, и что важно — с головой.

Рана кровила — но слабо. Это уже просто порез, он затянется. Главное сейчас — перевязать и, может, зашить, чтобы рана снова не разошлась. Второй раз так она уже не сможет…

А ведь это, не иначе, сама Золотая Мать Ленна откликнулась на её молитву. Это она позволила Покровителям Нейтри прийти на помощь…

Надо позвать лекаря. И… как там Кинрик? Живой? Ровве обещал помочь… но Ровве — всего лишь призрак. Сможет ли он хоть что-то…

Темери распрямилась, поразившись, как тяжело ей двигаться, как болит каждая мышца, и какими ватными, непослушными стали ноги. Это совсем не та усталость, как после долгого дня в дороге или в мастерской. Даже взгляд сосредоточить на чём-то одном, и то трудно. Но Кинрик… он может умереть. Дело ещё не закончено. Может быть, получится повторить это всё — хоть немного. Хоть до того момента, как появится врач…

Постояла, двумя руками вцепившись в деревянную стойку кровати. Догадались ли гвардейцы позвать врача? Должны были. Кажется, она их просила…

Темери вышла в соседнюю комнату, только надеясь, что у неё достаточно уверенная походка и взгляд. И удивилась, с каким почтением два остававшихся в комнате парня пропустили её вперед. Только потом, с запозданием, поняла, — наверное, они заглядывали в комнату. И тоже видели тот свет. Что они могли о ней подумать? Впрочем, это тоже пока не имело значения. Кинрик. Где он, что с ним?

Оказалось, гвардейцы тоже не теряли времени. На пол они постелили свои плащи и найденное где-то пёстрое покрывало, и поверх этого всего уложили наместника. А вот перевязали плохо — повязки успели набрякнуть кровью.

— Ровве, — одними губами позвала Темери, — как он?

— Я его держу.

Голос призрака был спокоен, но Темери чутьём поняла — плохо. Роверику, конечно, нечего терять… но когда ресурс его и без того слабого Эа закончится, Кинрик погибнет.

— Да где же врач! — с тоской спросила она у окружающей темноты, и упала на колени возле наместника. Получится ли вызвать в себе то же странное, одновременно воодушевляющее и выматывающее чувство? Получится ли снова заставить появиться свет, что удержал на краю Нейтри?

Получилось. Правда, похоже это было на слабое мерцание, не на прежние сияющие лучи. Но Темери была рада и ему.

— Рана сквозная? — спросила она у одного из гвардейцев, того, что стоял ближе к ней.

Гвардеец лишь покачал головой. Он не знал.

Возможно, лекарям потом придётся вынимать пулю. Темери этого не умела. Пусть так, но она будет стараться удержать Кинрика, как только что удерживала Нейтри.

— Приходил Шеддерик, — порадовал её призрак. Он тоже продолжал удерживать Кинрика на границе миров. От этого было чуть легче. На душе.

Слова проходили сквозь неё, не задерживаясь. Темери снова становилась прозрачно-безучастной ко всему. Но пока ещё некоторые фразы имели значение. Шеддерик… был здесь? Но почему не подошёл? Он ей был так нужен…

— Он… считает, что Кинрик умирает, а Нейтри — мертва. Он видел тебя рядом с ней и оценил серьёзность раны. Он не знал, что ты так можешь…

— Это не я, — едва заметным шепотом ответила она. — Это Покровители. У Нейтри много Покровителей.

— И сейчас — не ты?

— Не знаю. Что он сделал?

Роверик погрустнел — хотя и без того был мрачен и сосредоточен. А может это Темершана научилась допридумывать призраку настроения. По намёкам, следам интонаций, даже паузам между словами можно о многом догадаться…

— Я не мог за ним присматривать. Но надеюсь, он сейчас не отрубает себе руку.

— Что?

— Он считает, что если дать проклятию исполниться, то все, кто ему дорог, наконец, будут в безопасности. Безусловно, это так и есть, но руку-то зачем? Никогда себе не прощу, если всё так и будет…

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Ровве ошибся. Чеор та Хенвил занимался совсем другим, но не менее самоубийственным делом. Он шёл по следу светлейшего благородного чеора Эммегила. И не собирался его упускать.

Эммегил не успел как следует подготовиться к перевороту. Хотя и того, что сделал, могло хватить. Но поднятая чуть раньше стража помешала проникшим в замок убийцам причинить по-настоящему серьёзный вред. К тому же их сбила с толку уловка Темери. Наёмники решили, что она покинула комнату через окно, по карнизу и соседним крышам, и долго искали след на открытых площадках и во внутренних двориках цитадели. Наёмники должны были убить членов семьи наместника и их приближённых, а дальше включились бы вассалы Эммегила и других сочувствующих ему дворян, прибывшие в Цитадель в его свите.

Гун-хе был прав: среди прибывших было крайне мало женщин. Своих женщин они оставили в городе.

И всё же… всё же.

К возвращению Шеддерика часть замка была захвачена, а одна из угловых башен даже горела — сквозь слуховые окна и бойницы пробивался дым.

Шедде увидел его издалека, и передумал входить в Цитадель. В замке Гун-хе. Есть, кому решить всё вопросы. И Торгил — есть, кому принимать рапорты и отдавать приказы.

А вот Эммегила там, скорей всего, нет. Уже нет.

Светлейший должен был понять, что попытка провалилась, как только обнаружил, что ни рэты, ни наместника нет в их покоях. Иначе — не сходится. Смысл продолжать бой за крепость, когда власть в Тоненге, это не каменные стены, уже однажды, кстати, подведшие своего хозяина. Власть в городе — это люди. И официально признанный наместник. И непризнанные городские старейшины. И если бы было доказано, что одни убили других, тогда, может, Эммегил и смог бы довольно безболезненно для себя получить то, чего добивался. Ифленское посольство не будет искать правых и виноватых, оно отдаст власть в стране удобным и лояльным — а Эммегил сможет некоторое время побыть удобным и лояльным претендентом. Но коль скоро план сработал лишь частично, выжили свидетели и бой за Цитадель практически проигран, остается ему только одно. Пока сторонники прикрывают отступление, он попытается покинуть город.

И кстати, именно по этой причине ему вряд ли стоит расчитывать на помощь тех дворян, что тоже участвовали в заговоре: им выгодней сейчас отказаться от такого опасного знакомства.

Он ифленец, значит, ему и в голову не придёт скрываться в глубине материка. Нет, он будет уходить морем. И в порту не так много судов, которые прямо сейчас готовы к долгому переходу, пусть даже каботажному, разница невелика.

Их два — свадебный корабль, которым официально командует Янне, и на который Эммегила никто не пустит. И небольшой, на десять пушек, довольно старый двухмачтовый корабль, который тоже принадлежал в прошлом наместнику Хеверику.

Корабль этот прошлой осенью продали, но новый владелец оплатил сухой док и ремонт, а с неделю тому судно было вновь спущено на воду.

Есть ещё рыбачьи лодки, но вряд ли светлейший чеор соблазнится хоть одной из них. А немногие торговые суда, зимовавшие в дельте Данвы, ещё не окончили подготовку к навигации, к дальним морским путешествиям.

Значит, искать его надо на старом корабле Хеверика.

А если повезёт, то не искать, а ждать — выбрав удобную позицию и тщательно проверив пистолет, чтобы не подвёл в самый нужный момент.

В Тоненге лишь три причала приспособлены для швартовки морских судов. Когда-то здесь действительно грузились тяжёлые иноземные корабли самыми разными товарами, да и местным торговцам хватало места, но пирсы пришли в упадок, а старые деревянные настилы провалились и разрушились. Для нынешнего положения дел хватало и трех оборудованных причалов. И один как раз был занят «Рассветным скитальцем», по виду — полностью готовым к отплытию.

Шедде сразу решил, что не ошибся. Если Эммегил ещё не здесь, то скоро здесь будет. И Шеддерик руку бы на отсечение отдал, левую, особенную, что светлейший занял капитанскую каюту.

Где расположена на этом судне самая роскошная каюта, Шедде прекрасно знал. Сложно ли будет до неё добраться? И что, если он вдруг ошибся?

Он оставил лошадь на дворе у Янне — благо, было по дороге, а встревоженный слухами о заварушке в замке, хозяин «Каракатицы» не спал. Так что за неё можно было не волноваться.

Судно продолжало неспешно готовиться к отплытию. Погрузка закончилась, сейчас на борт поднимали последний оставшийся груз — клетки с живыми курами. Работали грузчики споро и тихо, только испуганные пеструшки квохтали издалека, да начальник поторапливал, чтобы не копались.

Шедде с минуту выждал за горой старых бочек, пока последний из грузчиков поднимется наверх, окинул набережную внимательным взглядом, никого не обнаружил — и со всей возможной уверенностью направился к сходням, на всякий случай, надвинув шляпу на глаза.

Дежурный вяло поинтересовался, кто он таков. Но ответ, что он — посланник из Цитадели с сообщением для светлейшего, горе-караульного вполне устроил.

Дальше было просто — пробежать по шканцам (проклятые куры снова зашумели), спуститься палубой ниже. Спросить у матроса, топающего в сторону расположенного на носу камбуза, на месте ли чеор та Эммегил. Получить утвердительный кивок.

Всё он правильно понял и правильно рассчитал. Осталось немного.

Главное, самому не подставиться раньше времени…

— Войдите! — голос светлейшего чеора звучал хрипло и резко.

Шедде криво улыбнулся, представив, как эта сцена будет выглядеть: как в постановке площадного театра. Но с этим всё равно нужно заканчивать. И чем быстрей, тем лучше.

— Не хочу желать вам здоровья, Эммегил, — сказал он, входя, и кинул шляпу на дорогой дорожный сундук, оставленный у входа. Светлейший чеор не успел здесь обжиться. — Но рад, что не ошибся в вас.

Эммегил резко выпрямился. Какого-то подвоха он ждал, потому что в обеих его руках было по пистолету.

— А вы быстро, — он даже притворно обрадовался встрече. — Как вам мой подарок к прибытию посольства? Впечатлил?

— Вы о двух десятках ваших убитых сторонников?

Эммегил поморщился:

— Вы сюда явились один, с одноствольным пистолетом, без подручных… на что вы рассчитываете? Что я растрогаюсь от такой бескорыстной жертвы и сам сдамся в плен? Чеор та Хенвил. Вы проиграли. Ваш брат мёртв, его девка — тоже. С минуты на минуту мне доложат, что и эта ваша мальканская шлюха отправилась прямиком туда, куда ей и дорога.

— Может быть. — Значит, Темери ещё не нашли. Она где-то в городе, а Каннег и Янне не дадут ей пропасть, как бы события дальше ни пошли. — Только вам до этого уже не должно быть дела. Вы умрёте, Эммегил. И вам, гарантирую. Умирать. Не понравится.

Вместо ответа Эммегил вдруг вскинул правую руку и выстрелил — почти в упор. С шести шагов никто бы не промахнулся. А уж из прекрасного ифленского пистолета, сделанного в одной из лучших мастерских Рутвере, да по неподвижной мишени — не промахнулся бы и слепой.

Эммегил промазал. Он это сразу понял. Даже не потому, что чеор та Хенвил остался стоять. По выражению лица, по изменившейся, ставшей ещё более уверенной позе. Дескать — ну что? Попробуем повторить? Или время моего выстрела?

— Зачем вам это нужно, Эммегил? Разве оно того стоит? — спросил Шедде, медленно, со вкусом беря в прицел левый глаз Эммегила. А потом меняя его на правый.

На шум выстрела сейчас кто-то прибежит. Так что надо решить всё быстро. Но вопрос уже задан. Значит, придётся дождаться ответа. Эммегил и ответил:

— Стоит. Конечно, стоит. Если бы Хеверик не вызвал тебя так спешно в Тоненг, никто даже не заметил бы, как вся эта земля стала бы моей. Но нет, старый негодяй что-то почуял… Кстати, это ты отчасти виновен в смерти Кинрика — не притащи ты мальканку, не понадобилось бы его убивать… подписал бы отречение, и дело с концом. Город не стал бы вмешиваться. Так что, чеор та Хенвыил, да, вы мне мешали. И продолжаете мешать.

В дверь постучали. Кто-то желал убедиться, что с хозяином всё в порядке.

Кем-кем, а трусом Эммегил не был. Он, только поняв, что помощь прибыла, даже слегка расслабился. Да и чего ему бояться — на борту полно его людей, сейчас все будут здесь. Может, он именно так и рассуждает, продолжая дразнить противника. Может, он надеется на ошибку, которую Шедде вполне может совершить, слишком увлекшись местью.

Нажать на спуск и покончить с гнидой.

А потом с боем прорываться к сходням. Хороший план! Самоубийственный, но хороший.

Кинрик мёртв. Чеора Росвен тоже. Ради кого продолжать сражаться?

Рэту город спрячет так, что ни одна сволочь не вынюхает, где её искать. Так что остаётся забрать с собой побольше врагов, и тихо сгинуть на дне. Оставив ни с чем заодно уж и самого императора. Хотя этот, пожалуй, будет только рад.

— Светлейший! — крикнули из-за двери, — у вас всё хорошо?

Эммегил, не обратив на этот оклик никакого внимания, сморщил аристократичный нос и развил мысль.

— Ты выродок, который не должен был родиться. И ты проклят. — Голос его вдруг сорвался на хрип. — А проклятым нет места в этом мире. Ты должен был сдохнуть, как последний провинившийся раб. То, что ты ещё жив — попущение Повелителей Бурь. Сдохни!

Они выстрелили одновременно.

И одновременно с этим в дверь ударили чем-то тяжёлым и крепким, она затрещала, выламываясь.

Нельзя надеяться на защиту проклятья: расстояние небольшое, а Эммегил был хорошим стрелком. Так что вторая пуля всё-таки чиркнула по предплечью вытянутой вперед правой руки с пистолетом, и оставила длинный кровавый след.

А вот светлейшего чеора Эммегила не хранили ни проклятия, ни благословения. Он упал, словно куль, тяжело и неудобно, задел подвешенный к потолку тяжёлый стол, а потом скрылся под ним. Шедде казалось что, даже слегка оглохнув от двойного выстрела, он слышит неприятный булькающий хрип.

Но наблюдать за агонией Эммегила было некогда: в каюту уже вломились вооружённые кто чем матросы и солдаты личной охраны светлейшего.

Шеддерик отбросил ненужный пистолет. Своей сабли у него уже не было, та, что он прихватил у гвардейцев, осталась в трупе одного из сторонников Эммегила ещё в городе, а был только взятый у Янне рыбацкий широкий нож. Но зато в каюте Эммегила на стенах было полно самого разнообразного железа — на любой вкус. От пиратского кутласса, до древнего полуторного меча для конного боя.

Всё старинное, подлинное, изукрашенное драгоценностями: светлейшему чеору хватило времени развесить по стенам каюты любимую коллекцию. Это сундуки разобрать он не успел…

Кутласс висел ближе всего к Шеддерику, и только по этой причине оказался у него в руках. Дверь распахнулась. Даже не задержавшись у входа, вперед выскочил один из солдат — в правой руке абордажная сабля, на левой — наруч со стальными бляхами и шипами. Крупный бородатый ифленец был опытным бойцом и сразу бросился в атаку. В некоторых случаях физическая сила и мышечная масса помогают. Главное — прижать противника, добиться близкого контакта, и тогда даже сабля будет не нужна, можно сломать шею одним, правильно направленным ударом. Шеддерик не собирался давать противнику такого шанса. Кутласс — не привычная абордажная сабля, он короче, к тому же, это прямое оружие с другим балансом. Но опытному солдату не нужно много времени, чтобы приноровиться к новому оружию.

Клинки встретились, зазвенели. Шедде пришлось отступить на несколько шагов… но тут удачно подвернулся стол. С силой толкнув его на противника, Шедде успел отбить неумелую, но яростную атаку другого матроса. В просторной капитанской каюте стало тесновато.

Бородач не смог увернуться от стола, но это не отвлекло его надолго.

Опрокинув кресло, он оказался снова напротив Шеддерика. Остальная публика пока осталась по ту сторону стола и кресла.

— Поиграем? — ухмыльнулся Шедде, которому повреждённая рука всё-таки мешала полноценно драться, так что пришлось временно перекинуть клинок в левую руку.

Противник не стал отвечать, молча кинулся в атаку. Отступать было уже не куда, так что пришлось невольно сосредоточиться на обороне. Сколько он продержится, минуту?

Второй солдат из личной охраны Эммегила, видно, решил, что его товарищ несправедливо отнимает у него его долю славы. Он вдруг перепрыгнул через стол и оказался рядом с первым, частично перегородив ему поле обзора. Шедде воспользовался этим, проведя единственную пока успешную атаку. Ему удалось зацепить бедро этого нового бойца. Молодой солдат дёрнулся от боли и отступил, открывая товарища.

Тот, демонстративно поиграв клинком, вновь ринулся вперед.

Тем временем матросы успели похватать со стен оружие и ждали очереди отличиться: им, кажется, уже надоело, что их товарищ возится так долго.

Ничего. Подождут. Но. Если продолжать тянуть время, силы уйдут, и враги получат прекрасную возможность сплясать на твоих костях, Шеддерик та Хенвил.

Так есть ли смысл тянуть, а, слепая охотница? Не этого ли момента ты так долго ждала?

К жуфам морским осторожность, старое семейное проклятье по-прежнему будет беречь его от случайностей для того единственного варианта смерти, который оно предполагает.

Шеддерик всё с той же застывшей улыбкой тоже пошёл навстречу противнику, вернув кутласс в правую руку. После серии ложных выпадов, отвёл саблю солдата вверх и влево, и завершил движение скользящим ударом по ребрам. Здесь противник ещё смог защититься, отступив, но Шедде развил атаку, и через два удара увидел, как из разрезанного горла врага фонтаном брызнула кровь.

Больше — на стену и на зрителей, но и на самого попало.

— Ну! — крикнул он, — кто следующий?

Следующий нашёлся.

На самом деле, все видели, что бой был равным. А кое-кому на борту бородач успел насолить: он был задирист и не любил прощать ошибки. Так что о нём не жалели, а показать боевую удаль и силу на хоть и потрепанном, но достойном противнике, которому, к тому же некуда деться — хотелось многим даже среди матросов. И то сказать, не все из них и не всегда ходили мирными матросами. Кто-то служил в военном флоте, а кто-то и на пиратских судах некогда хаживал…

…следующие нашлись быстро, и быстро поняли, что как бы плохо их противник ни выглядел, а справиться будет трудно. На этот раз врагов было трое, они вынудили Шедде защищаться у одной из переборок, чтобы не дать никому зайти со спины… а меж тем в каюту проникли ещё бойцы.

Шеддерик получил несколько поверхностных ран, но пока держался. И может, с полминуты ещё расклад оставался бы таким же, но бой прервали выстрелы. Два ружейных выстрела в воздух.

— Всем стоять на месте! Городская стража Тоненга. Кто дёрнется — труп.

Хозяин Каннег в сопровождении нескольких прекрасно экипированных бойцов быстро — двуствольные ифленские ружья последней модели творят чудеса! — расставили зрителей и участников боя вдоль переборок и окон.

— Долго вы, — поморщился Шеддерик, зажимая пальцами самый болезненный из порезов — тот, от пули, на предплечье.

— Пришлось прибраться на палубе. — Пожал плечами Каннег. — Идёмте. Мои люди тут закончат. А вам нужна помощь лекаря.

Тильва, конечно, разохалась. Янне же спросил только, жива ли Темери. Получив утвердительный ответ, кивнул и послал сына за лекарем, благо тот живёт через дом.

Лекарь оказался мальканом и весьма удивился, что Янне, известный на весь квартал своим отношением к ифленцам, позвал его штопать именно что островитянина.

Он был немолод, толстоват и разговорчив. Впрочем, по мнению Шеддерика, ифленские доктора тоже не отличались добродетелью молчаливости. Словно все они считают, что постоянные словесные излияния так же хорошо врачуют душу пациента, как игла и нить — штопают телесные раны. Что же, не первый раз его латают. Было и хуже.

Эммегил мёртв, мальканка — жива. Это хорошие новости. Что же до плохих… время, чтобы оплакать брата, у него будет. До прибытия ифленского флота ещё целых два дня.

Янур лично принёс и поставил на стол перед ним какую-то еду — но от вида и запаха съестного Шеддерика замутило, он отказался.

Зашивать пришлось лишь одну рану, остальные оказалось достаточно перевязать.

— Вы невероятно везучи, — удивлялся лекарь. — Янне говорит, вам пришлось держаться одному против целой толпы! Это достойно уважения. Но неужели нельзя было решить дело миром? Я, конечно, всегда готов оказать помощь достойным людям, но куда больше меня радуют дни, в которые в мой кабинет никто не приходит с разбитыми головами и истыканными телами. Пули, кстати, извлекать я не люблю особенно сильно: пока вытащишь, можешь нанести куда больше повреждений. Так что моё мнение, если она не засела в каком-нибудь жизненно важном органе, так и пусть её остаётся в теле…

Монолог доктора не предполагал ответов. Доктор бубнил, Шеддерик тихонько уплывал. Мысли путались, слова теряли значение.

Впрочем, спать пока было рано: он не поговорил с Каннегом. С хозяином Каннегом в свете прибытия ифленского флота обязательно надо поговорить. И лучше — прямо сейчас.

— Ну вот, замечательно! Вы прекрасный пациент, спокойный и тихий. Все бы так. Дело сделано, благородный чеор. Надеюсь, у вас в Цитадели найдётся достойный врачеватель, который сможет завтра сменить эти повязки на свежие. А нет, так хозяин Янур знает, где меня найти. Уверен, всё заживёт прекрасно и последствия этих травм не будут вас в будущем беспокоить. А сейчас, прошу меня простить. Час поздний, я должен возвернуться домой, к моей дорогой и любимой супруге…

Лекарь ушёл. Шеддерик шипя, когда неловкие движения тревожили свежеперевязанные порезы, осторожно натянул сорочку. Хорошая была, но пострадала ровно в тех же местах, что и шкура самого Шедде. Теперь — только выбросить.

Каннег ждал его в кухне. Один — хозяева из тактичности удалились. В руке у него была большая кружка ягодного компота.

Шеддерик тяжело опустился на стул напротив.

— Благодарю, что пришли на помощь. Вы не были должны…

— Отчего же? Вы первый ифленец, который решился на реформы и готов учитывать желания и чаяния города. Было бы жаль вас потерять.

— Я говорил, что должен уехать. Ситуация поменялась… наместник, вероятно, погиб… и сейчас — рэта Итвена его единственная наследница. Но ифленская знать вряд ли сочтет, что она вправе распоряжаться в Цитадели, она не их крови. Поэтому я прошу вас присмотреть за ней… если вдруг всё пойдёт в акулью пасть.

— Понимаю. Почему вы считаете, что обязаны уехать?

— Есть причины. Отвечу… если вы мне скажете, кем на самом деле приходитесь рэте Итвене. Вы же — родня?

— Как догадались? Только не говорите про фамильное сходство.

Шедде усмехнулся:

— Конечно, не буду. Она узнала вас на старом семейном портрете. Не в обиду, но за последние двадцать лет вы мало изменились…

— А, старые портреты… я думал, ифленцы их сожгли.

— Не все. Так кем же вы ей приходитесь, хозяин Каннег? М?

— У рэтшара был старший брат, а у него — большая семья и обширные владения в южных долинах. Когда он удачно женился на Танерретской наследнице, то перевёз в столицу почти всю семью. Включая брата, его жену и дочерей. Я же остался управляющим поместьем, потому-то мы с ней раньше никогда и не встречались. Любопытно было познакомиться. Так что выходит, я рэте Итвене двоюродный брат. Хоть и старше почти вдвое.

— И верно, иногда ответы лежат на поверхности.

— Где она, кстати? Там опасно?

Опасно ли? Когда Шедде покинул дом в Верхнем городе, там было полно очень расстроенных своим опозданием гвардейцев.

— Не думаю. Там сейчас, наверное, людно. Но зная Темершану… стоит проверить.

Он поднялся, внезапно подумав, что мысль-то здравая. Что надумает Темери, когда поймет, что Кинрика не спасти, так же, как и Нейтри? Что она сделает?

— Погодите! — Хозяин Каннег тоже поднялся, отставив в сторону кружку. — Вы ещё не ответили на мой вопрос.

— А, это…

Отвечать не хотелось, но врать Каннегу, когда он только что спас тебе жизнь — было бы неправильно.

— Вы слышали про семейное проклятие Ифленских Императоров?

— Да, конечно.

— А знаете, как семья императора в результате решает проблемы престолонаследия?

Каннег, замер, нахмурился, перебирая в уме варианты, к чему бы та Хенвил вдруг перевёл разговор на эту подозрительно отвлечённую тему. И неизбежно пришёл к правильному выводу.

— Вы — подставной наследник.

Осталось только подтвердить кивком.

Каннег вздохнул:

— Бедная девочка. Конечно, после вашего отъезда я присмотрю тут… по мере сил.

— Благодарю.

— Что же, многое становится понятно. Кроме одного: вам не двадцать лет, и вы не кажетесь калекой, который чудом выжил после пыток…

Хозяину Каннегу было не чуждо любопытство. Но рассказывать ему о родовом проклятии императорской семьи и его последствиях было куда проще, чем тому же мирному горожанину Роверику. Каннег воин, лидер мальканского сопротивления. Он не станет попусту тебя жалеть и не изменит своё отношение, даже услышав неприятную правду — потому что, как и сам Шедде, привык судить о людях по их делам, а не по чужим сплетням.

— Лет с четырнадцати я знал, что меня ждёт. Некоторое время даже гордился тем, что я — защитник будущего императора. А в двадцать вдруг понял, что хочу жить. У меня даже был друг, который пообещал мне, что умирать я буду не в императорских покоях среди причитающих баб, а на нашей с ним лодке.

— Достойное решение.

— Ради бастарда другого решения никто искать не стал бы. Кроме нас с тем другом. Мы… многое смогли узнать. Но однозначного ответа не было. И тогда я решил искать помощи у этхаров. Их магия чужда магии сиан, снять проклятие они не могли, но вживили мне в левую руку саруги. Камни делают меня невидимым для проклятия, но… как мне потом уже объяснили, оно всё равно витает где-то около. Так что достаётся всем, к кому я успел привязаться. Вот и выходит — дальние путешествия, посольства в чужих странах — мой выбор.

— А сейчас что изменилось?

— Сейчас? Императрица должна была родить этой зимой. И нет причин считать, что что-то пошло не так. Зная императора, он обязательно должен озаботиться тем, чтобы не умереть раньше меня. Хотя я всё-таки надеюсь, что он просто заинтересовался саругами. Ну что, вы идёте?

Забраться на лошадь оказалось той ещё задачей. И ехали они потом удручающе медленно. Шедде не отрывал взгляда от Цитадели — над её башнями дым уже почти развеялся, значит, так или иначе, там тоже всё закончилось.

Близилось утро, и близилась победа.

Глава 21. Ифленский флот

Хозяин Каннег

Когда-то давным-давно и далеко-далеко отсюда один маленький мальканский мальчик мечтал о дальнем путешествии в далёкие чудесные края. Таком, чтобы можно было потом, вечерами, у камина рассказывать друзьям и родне о причудливых растениях, неведомых животных, странных народах и обычаях. Мальчик был уверен, что так и будет: ведь его семья была богата, а родители крайне редко возражали его желаниям. Но однажды всё заканчивается, даже время беспечных мечтаний.

Для Каннега это время наступило в пятнадцать лет. Тогда ему сказали: твоя судьба — стать хозяином всего немаленького родового владения, включающего усадьбу, несколько деревень и обширные щедрые виноградники. Он должен был учиться управлять всем этим хозяйством, разбираться в виноделии и торговле. Хорошая, спокойная судьба.

В то время он горько сожалел, что согласился на неё. Хотя потом почти убедил себя, что некоторым детским мечтам лучше оставаться мечтами.

Ифленец, что ехал сейчас рядом с ним, примерно в том же возрасте узнал, что вся его жизнь нужна их Императору только для того, чтобы сохранить жизнь его собственному, тогда ещё не родившемуся, ребёнку.

Что должен был чувствовать мальчишка, которому сказали, что его предка кто-то когда-то проклял, и теперь ему осталось жить от силы лет шесть?

Что бы сделал сам Каннег, если бы вдруг эта новость оказалась адресована ему? Покорно смирился бы, принял бы это как данность?

Чеор та Хенвил умудрился сделать, чтобы его запомнили не как подставного наследника шлема со звездой, а как путешественника, первооткрывателя новых земель и как успешного посла в Коанеррете. Он за жалких полгода стал хорошо известен в Тоненге, причём, с его именем многие связывают надежды на изменение жизни к лучшему. Да, чеор та Хенвил — личность выдающаяся…

Выдающаяся личность покачивалась в седле, иногда придерживая повреждённую руку и поглядывая на дым над Цитаделью. Он сказал — наместник погиб. Значит, за эти два-три дня, что остались до прибытия ифленского флота, ему предстоит ещё и похоронить брата.

Парень обречён. Но держится так, словно у него впереди как минимум пять жизней.

Кажется, многое становится понятным. Все эти разговоры, что он холоден к женщинам и руководствуется только доводами разума. Что он — ловкий политик, и что ради достижения цели может пойти на любые жертвы. Да, всё это объяснимо, если учесть, что он с юных лет учил себя не чувствовать и не следовать душевным порывам…

Никогда Каннег не думал, что станет сочувствовать кому-то из ифленцев, да ещё из их правящих семей. И если б ещё два месяца назад кто-то сказал ему, что он среди ночи будет собирать людей только потому, что один ифленский высокородный дворянин решил надрать задницу другому такому же высокородному — в жизни бы не поверил.

Но когда почти в полночь к нему прибежал старший ребёнок шкипера Янура Текара, и взволнованно рассказал, что Хенвил в одиночку отправился убивать Эммегила…

У Каннега к светлейшему чеору Эммегилу тоже накопилось немало вопросов. Жаль, задать не успел…

Небольшой дом на окраине верхнего города был ярко освещён факелами. Все окна тоже были освещены, и Каннег понял, что именно туда-то они и держат путь. Ифленец даже прибавил скорости, увидев такое дело.

У ворот их остановил хмурый гвардеец, но узнав Шеддерика, сразу пропустил. На крыльце, под охраной ещё одного гвардейца сидел связанный пленник. До их появления пленник выглядел безучастным ко всему, но когда узнал Хенвила, вскинулся и проводил его взглядом, полным ненависти, а потом ещё и плюнул вслед. Хозяин Каннег постарался побыстрее его миновать.

Из дома слышались приглушенные голоса. Там было много света. У самого выхода на деревянных носилках лежала молодая женщина, рядом с ней суетились две служительницы Ленны.

На хлопок двери повернулся усатый гвардейский сержант.

— Жива? — хрипло спросил чеор та Хенвил. — Ребёнок тоже жив?

— Все живы, хвала Повелителям. Бабы говорят, что нужен покой, но пока нет признаков, что ребёнок пострадал.

— Хорошо.

Взгляд его метнулся по комнате, словно разыскивая что-то и не находя.

— Я не вижу тела наместника… — отрывисто обратился он к сержанту.

— Светлейший… — смутился тот, — но ваш брат ещё слишком плох. Лекари решили его пока не беспокоить… и крови он много потерял…

Кажется, до Шеддерика дошло не сразу. Он вдруг перестал обшаривать комнату взглядом, сосредоточившись на сержанте.

— Рана была смертельной, — не давая себе шанса на надежду, заметил он, — я видел.

— У чеоры Росвен тоже. Но они оба живы… идёмте, я покажу.

Да собственно, идти-то недалеко. Распахнулась дверь в маленькую спальню. Там было свежо из-за выбитого окна, и казалось, что людно. Просто потому, что в крошечном помещении находилось сразу четыре человека, да потом ещё они вдвоём зашли.

От постели, на которой лежал бледный Кинрик, поднялся худой высокий врач. Каннег определил, что это врач, по медной трубке, которую он держал в руке. Да и кем он ещё мог быть? У окна расположился пожилой сиан с букетом вешек в руке. А в углу, в кресле, забравшись в него с ногами, сидела рэта Итвена, сжимая двумя руками кружку с каким-то питьём.

В окружении крупных мужчин она казалась совсем юной и маленькой.

Шеддерик, забыв о собственных ранениях, метнулся к брату. Жив! Кинрик действительно был жив, несмотря на серую даже в свете свечей кожу и лихорадочно блестящие глаза.

Шедде, едва поверив, нашарил на одеяле руку брата и осторожно сжал её — убедиться, что это не сон и не обман, что чудеса иногда случаются, а проклятие — не всесильно.

Губы Кинрика тронула едва заметная улыбка. Говорить пока он был не в силах, но — он точно узнал брата.

У хозяина Каннега у самого словно камень с души свалился.

— Как хорошо, — выпрямляясь, сказал Шеддерик, — что сиан успел вовремя.

Он повернулся к старику с вешками:

— Это вам я обязан тем, что мой брат жив?

Но старик покачал головой.

— Нет. Когда я пришёл, всё уже было сделано.

— С вашего позволения, — сказал сержант, — это она, рэта. Она как-то его спасла. Их обоих…

Каннег видел, что с чеором та Хенвилом творится что-то странное. Но до последнего не мог понять что.

Шеддерик выпустил руку брата, обернулся к креслу.

Темершана, неотрывно следящая за ним взглядом, словно заколдованная встала навстречу.

Застыли оба, на долгие-долгие мгновения. Глаза в глаза — два человека, которые не должны были встретиться. Не должны были даже узнать друг о друге…

Темери вдруг всхлипнула и сделав последний короткий шаг, прижалась к Шеддерику, обхватила его руками, спрятала лицо в складках его плаща.

Хенвил, помедлив, тоже обнял её — наплевав на всех, кто в тот момент мог их видеть. Так осторожно, нежно, крепко — как можно обнимать только кого-то бесконечно дорогого…

У Каннега словно пелена с глаз спала. Он покачал головой и быстро и тихо вышёл из комнаты, не сомневаясь, что остальные — всё, кроме раненого, — сделают то же самое.

Он её любит. Проклятый ифленец любит Темершану Итвену… и он сделал всё, чтобы она была в безопасности после его отъезда на их проклятые острова. Но беда не в этом — беда в том, что Темери тоже его любит.

Каннег с силой ударил ладонью по дверному косяку. Все, кто присутствовал в комнате, обернулись на неожиданно громкий звук.

Сейчас несостоявшийся лидер мальканского мятежа отдал бы всё на свете, чтобы разорвать императорское проклятье на куски — или хотя бы просто не знать, не видеть всего того что он увидел и узнал за последние несколько часов.

Он поднял руку в знак того, что всё нормально, и каждый может заниматься тем, чем занимался.

Впрочем, кое-что он всё-таки может сделать. Хотя бы — продолжить работы по благоустройству Тоненга, которые они успели запланировать…

И довести до ума структуру будущей городской стражи: сегодняшнее выступление его людей хоть и было ярким и неожиданным, на самом деле являлось почти экспромтом, больше воплощением мечты, чем реальностью. Оружие всё ещё хранилось в доме самого Каннега, а в роли доблестной стражи выступали его давние друзья и сподвижники из рыбацкой артели…

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Раненых всего было четверо — кроме Кинрика и Нейтри ещё два гвардейца. Но их раны не столь серьёзны. Медики, которых к утру собралось в дом уже человек пять, не считая повитухи с помощницей, настрого запретили куда-либо их переносить хотя бы два дня. И особенно — Нейтри. Гвардейцы, включая сержанта, были оставлены для охраны дома, сиан — на всякий случай. На самом деле он-то как раз вызвался сам, — у Шеддерика с давних времёнк сианам было сложное отношение — сказал, что ему интересно понаблюдать за восстановлением этих пациентов из-за весьма нетрадиционного способа лечения. Он порывался ещё и рэту расспросить, но Шеддерик не дал. Потом когда-нибудь, может быть. Сейчас она слишком устала.

Хозяин Каннег попрощался с ним за руку и быстро умчался. Над городом уже поднимался рассвет.

Темершана… эта удивительная женщина как будто и не заметила, что благодаря ей мир опять не рухнул. И есть надежда, что устоит и дальше. Удивительная, чудесная, смертельно уставшая, любимая… Ладони запомнили тепло там, где касались её талии и спины. Ткань платья прекрасно позволяла представить, что под ней… и это ощущение впечаталось в его собственную кожу.

Спрашивать, каким образом она вернула жизнь Кинрику, Шедде не стал по той же причине, по которой не давал другим приставать к ней с расспросами. Темершане Итвене нужен был отдых. Нормальный спокойный сон в своей постели. В тишине и в стороне от всяческих катаклизмов. А подробности завтра же по кабакам разнесут видевшие всё своими глазами гвардейцы. И станет в Тоненге одной легендой больше. И пусть это будет легенда со счастливым концом…

Возле кареты она вдруг настойчиво потянула на себя его плащ, хотя у самой на плечах уже был один, одолженный кем-то из гвардейцев.

— Темери… зачем тебе второй? У тебя уже есть…

— Этот же чужой! — так искренне удивилась она, Что Шеддерик без дальнейших вопросов снял плащ и накинул ей на плечи.

Мальканка успокоено улыбнулась и позволила подсадить себя в карету. Шедде забрался следом. Она сразу, со скоростью рыночного карманника, обхватила его руку и прижалась к ней, как к чему-то надежному и прочному. Хвала Повелителям Буль, это была правая рука…

— Отдыхай, родная моя девочка. Сейчас — самое время отдохнуть…

Темери его, конечно, не слышала. Она уже провалилась в сон…

Жаль, проснуться пришлось совсем скоро: карета миновала городские ворота, и впереди уже были видны башни цитадели. Шедде осторожно разбудил её, и почти на руках вынес из кареты. Темери держалась за него двумя руками, и при любом движении её как будто вело в сторону.

— Так странно, — шепнула она, — вроде бы ничего такого и не делала, а как будто несколько дней без отдыха работала в монастырском саду…

— Ничего, сейчас отдохнёшь. Всё уже закончилось, мы почти в Цитадели.

Она сосредоточилась на том, чтобы дойти, но на парадной лестнице всё равно чуть не упала. Шеддерик не видел её такой ни в один из дней их самоубийственного путешествия по зимнему лесу. Кажется, спасая Кинрика и чеору Росвен, она вышла куда-то совсем далеко за пределы своих возможностей.

Первый, кто их встретил в замке, был Гун-хе. Который начал разговор с того, что его служба проспала начало очередного переворота, а значит, он обязан теперь предстать перед справедливым судом и отправиться в тюрьму. А ещё лучше — быть высланным из страны и с позором возвращенным в родной городок Лу-хим.

Впрочем, Шеддерик прервал его в самом начале:

— Зачинщиков взяли? — спросил он. — Всех?

— Да, всё, как мы и думали. Кроме Эммегила. Он что-то почувствовал и покинул свои покои незадолго до появления моих людей.

Шеддерик поморщился:

— Эммегил уже не проблема. Его приспешники, успевшие улизнуть — тоже, с ними разберётся город. Каннегу они попортили крови не меньше, чем нам.

— Мы так и не знаем точно, кто он, этот Каннег, чего от него ждать.

— Он — двоюродный брат рэты. Его интересы пока совпадают с нашими, а то, что он — человек слова, я успел убедиться. Но присматривать за ним надо: в городе полно сил и помимо Каннега. Есть те, кто не признаёт его право говорить от имени города. Но это — проблема завтрашнего дня.

— Он мой брат? — слегка оживилась рэта. — Но он мог сказать об этом… раньше. И не сказал. Это точно?

— Он мне сказал. Успеете ещё поговорить. Гун-хе, я провожу рэту к ней в комнату, и продолжим у меня в кабинете.

Помощник на миг нахмурился, а потом снова закаменел лицом:

— Осмелюсь предупредить…

— Что случилось?

— Рэта, очевидно, покинула комнату через окно, но оставила смятую постель… сделала куклу из одеяла и одежды. Убийцы в темноте не сразу поняли, что это кукла, а когда поняли, очень разозлились. Кровать сильно пострадала. Кроме того, там везде перья. Из перины.

— Так. Комнаты наместника в ближайшее время будут пустовать… что же, Темери, вам придётся переночевать в комнатах мужа…

Гун-хе побледнел ещё больше, отчего его лицо приобрело пепельно-зеленоватый оттенок. Из сказанного он сделал вполне очевидный вывод:

— Наместника убили?

— Нет, но он ранен и несколько дней проведёт в городе.

В благодарность за счастливую весть помощник степенно кивнул.

Шеддерик помнил, что у южан представления о чести и долге сильно отличаются от ифленских и запоздало раскаялся, что не сообщил помощнику сразу самое главное — что все живы.

— В таком случае, — всё с тем же профессиональным спокойствием произнёс Гун-хе, — я должен предупредить, что покои наместника тоже подверглись нападению. Это случилось до того, как стража подняла шум, так что там находиться тоже будет не очень удобно. — И, опережая следующий вопрос Шеддерика, добавил: — ваши покои не так пострадали. Но там всё ещё лежит труп. Другие тела погибших сложены пока в каминном зале. Завтра, после разбирательств и публичного опознания, их вернут родственникам. Но сейчас есть несколько свободных гостевых комнат, и рэта может отдохнуть там, а к завтрашнему вечеру слуги наведут порядок в её собственных апартаментах. Я попрошу слуг всё подготовить. А вы пока можете обождать здесь.

Ждать пришлось долго — с полчаса. Но за эти полчаса Шеддерик успел принять доклад командира внутренней охраны цитадели и отдать некоторые срочные приказы…

Через полчаса Гун-хе призвал движением руки одного из слуг, чтобы проводил до нужной комнаты.

Как Шедде и думал, это были покои, предназначавшиеся для кого-то из знатных вассалов Эммегила, который по каким-то причинам не прибыл в Цитадель вместе со светлейшим чеором.

Две довольно большие комнаты в новой части крепости, с узкими окнами, выходящими на общий балкон, опоясывающий центральную башню на уровне третьего этажа. Правда, вид с этой стороны неважный — снова крепостные стены да часть ворот. С другой стороны должно быть лучше. Но Шедде когда-то выбрал себе квадратную башню именно за вид из окна: такого больше не открывается ниоткуда из цитадели. Что-нибудь да загораживает широкую перспективу моря, бухты, кораблей.

Дальняя комната была спальней. Кровать, хоть и без балдахина, но широкая, уже застелена свежим бельём, на лавке у входа кувшин с водой и тазик — можно умыться. Камин не топили: незачем. Дальше изучать взглядом спальню Шеддерик не стал.

Темери уселась на краешек этой огромной кровати и принялась неловкими пальцами расшнуровывать платье. Попытка выглядела жалко. Шедде подошёл и довольно быстро развязал нечаянно затянувшийся узел. Потом помог и со вторым… а потом оказалось, что дело не в завязках. Просто ему хотелось ещё раз её обнять, прижать к себе.

Беззащитная, доверчивая — Темери на самом деле не такая, он не помнил её такой, никогда она не позволяла ему раньше заметить, узнать себя настоящую… как разомкнуть руки, как отпустить? Как заставить себя поверить, что может, это их самая последняя встреча?

Но сердце девушки под тонкой тканью уже стучало спокойно и ровно: она спала.

Шедде, посмеиваясь над собой, осторожно уложил её в постель, расшнуровал и снял туфли. Ну, вот и всё, и можно идти…

Но он позволил себе ещёё несколько минут просто посидеть рядом: провести пальцами по тонкой, тёплой коже щеки. Наклонился, поцеловал её в уголок губ: губы у неё были горячими и сухими. Темери улыбнулась во сне.

— Люблю тебя.

Шеддерик потёр усталые глаза, потом плеснул в таз воды и умылся. Не помогло.

Ладно, Гун-хе можно будет выслушать и после. Завтра будет трудный день. Вернее, уже сегодня. Особенно в свете того, что наместник ранен и не сможет подписывать документы.

Но до начала этого тяжёлого дня ещё есть три или четыре часа, которые можно потратить на сон. Лишь бы это был просто сон.

Темершана Итвена

Она мало что помнила, мысли путались, смешивая явь с фантазией. Вся прошлая ночь была словно соткана из кусочков разбитой реальности, которую пытались починить с помощью волшебства.

Тени были вокруг — десятки теней. Теперь они стали куда материальной, от их шепота, их движений Темери казалось, что она сходит с ума. Единственным островком надежности оставалась кружка с горячей водой, которую ей в руки сунул лекарь, когда понял, что Кинрику требуется только покой и своевременные перевязки.

Шепот уносил её в неведомые края снов и видений, но кружка неизменно возвращала обратно: ведь важно было её допить, а не пролить.

Так было, пока не пришёл Шеддерик. В его присутствии тени как будто вспомнили своё место и отступили. Какое же это было облегчение — увидеть его, понять, что теперь-то всё будет хорошо. Ведь чеор та Хенвил жив. А значит, слепая охотница снова поломала зубы об его проклятие…

Именно в тот момент усталость решила — самое время о себе заявить, и Темери чуть не упала, вставая с кресла. Голова кружилась, тени кружились, что-то настойчиво шептали. Но ей нужно было убедиться — Шедде не призрак, не тень, он живой и настоящий, и пришёл, чтобы их спасти. Как всегда.

Она помнила его крепкие руки. Помнила, как он прижал её к себе — так, что платье затрещало. А может это были ребра. Помнила, как сама прижималась к нему, крепко-крепко, чтобы никто не смог прийти и оторвать. Конечно, это был он. Настоящий и живой, и значит, можно было сосредоточиться на простом: на том, как переставлять ноги, а не висеть на нём тряпичной куклой.

Стоило только представить, что он снова куда-то денется, сразу захотелось плакать, как плачут маленькие, оставленные в темноте дети…

В карете она снова, как могла, обняла его… и вдруг услышала голос Ровве, который ей показался и настороженным, и даже немного испуганным:

— Шанни, не вздумай его лечить! Он не умирает! Слышишь?

Темери удивилась. Но говорить вслух не было сил, так что просто подумала в ответ:

— Я не лечу! Не выдумывай.

— Видела бы ты сейчас свои руки…

Хорошо, что Шеддерик их тоже не видел.

Она сосредоточилась на собственных ощущениях и поняла, что неосознанно действительно потянулась спасать чеора та Хенвила. При том спасать не от лёгких порезов и не от довольно глубокой раны на правой руке. Нет, она потянулась к его саругам. К проклятию.

Неужели так теперь будет всегда? И неужели, когда отдохнёт и выспится, то сможет разобраться в переплетениях странных тёмных сил, которые его составляли?

Шеддертк мог бы позвать служанок, но предпочел сам помочь ей раздеться. Он тоже не хотел расставаться, и для него — Темери откуда-то знала, — тоже было важно знать, что она в порядке.

Тёплое ощущение уюта и уверенности, подаренное его присутствием, помогло успокоиться и заснуть… если это был сон.

Нет, начиналось всё, как в обычном сне: она куда-то спешила. Спешила по старому, ещё довоенному Тоненгу, или даже не куда-то, а за кем-то, но узнать, вспомнить этого человека она не могла. Одно только точно знала — нельзя опоздать. Нельзя оставить всё, как есть.

Во сне над городом текла поздняя весна — в жужжании пчёл, в цветах вишен, яблонь и слив. Стрекотали повозки, цокали копыта, пахло сеном и ещё морем. Но ей некогда было отвлекаться ни на запахи, ни на цвета — она спешила.

Улицы уводили её всё дальше от Цитадели, становились темнее и уже, небо было теперь пасмурным, холодным. Ничего, она успеет. Ведь корабль отплывает в полночь, а ещё светло. Или не корабль…

Тот человек, которого она ищет, он наверняка спешит на корабль, который стоит в порту и готовится к отплытию.

Но город уже не был Тоненгом. Этого странного серого города она не знала и не видела никогда…

А потом вдруг на перекрестке — заметила человеческую фигуру. Расплывчатый, размытый силуэт. Но во сне она была уверена, что узнаёт его. Так можно быть уверенным только во сне: ведь во сне мы не следуем законам логики — только интуиция и чувства ведут нас.

— Шедде… — прошептала она, узнавая. И поспешила туда, к перекрестку. Серая мгла скопилась над ней, было трудно идти, даже дышать было трудно, но ей очень нужно было к тому перекрёстку, и она добралась.

Хотя, какой перекрёсток? В сером тумане уже не было ничего, ни домов, ни деревьев, ни даже неба. А кричать она поостереглась, подозревая, что звука тоже не будет.

Не Тоненг. Не другой город. Совсем какое-то странное, пустое место.

Темери остановилась ровно там, где, как ей казалось, она видела Шеддерика. Наклонилась, вглядываясь в то, что совсем недавно было мостовой под ногами…

Это было похоже на песок. А на песке остались следы — и это были следы чеора та Хенвила. Никаких сомнений, никаких вариантов — это его след. След, ведущий в никуда. Короткая цепочка, три шага — всё, темнота, серое марево.

Темери, поёжившись, накрыла этот след ладонью… и поняла, что даже так, даже через отпечаток на песке она всё-таки чувствует связь с ифленцем, чувствует, что может добраться до него и до его проклятия. Она сосредоточилась, пробуждая в себе недавно обретенное умение лечить людей силой своего Эа.

Как обычно, не задумываясь о последствиях.

— Шанни, — прозвучал неподалёку знакомый голос, — перестань. Отсюда ты тем более никого не спасёшь!

— Ровве! — обрадовалась она. — А ты, значит, умеешь забираться в чужие сны? Или ты мне сам снишься?

Роверик застыл на границе видимости — тоже лишь силуэт. Сейчас ему больше всего подходило определение «тень».

— Это не сон, — вздохнул он печально. — Шанни, неужели монахини тебе не говорили, что бродить по тропам тёплого мира живым — не полезно. А без помощи и контроля — ещё и вредно!

— Так это — тёплый мир?

Было зябко, как в тумане.

— Не такой уж он и тёплый…

— Это место очень похоже на тёплый мир. Неужели не чувствуешь сплетения здешних энергий? Если отправиться по тропам дальше, то можно многое услышать и узнать… Шанни, скажи честно, ты жива? Здорова? С тобой всё в порядке? Хотя, какое в порядке…

— Я легла спать, — нахмурилась она. — Наверное, я сплю.

— Тогда, может быть, тебе стоит проснуться. Ты ничего не пила? Никаких снадобий?

— Не… не помню. А как мне проснуться?

Она продолжала, как за якорь, держаться руками за след Шедде. И вопреки словам призрака, продолжала его «лечить».

— Шанни… не надо.

— Что?

— Сейчас не надо думать о чеоре та Хенвиле. Перестань его спасать, ты впустую тратишь силы.

— Если это не сон.

— Это не сон. Я тебе клянусь. Так. Вспомни, как ты тут оказалась? Откуда пришла?

— Не знаю. Я спала. Во сне бежала за кем-то, спешила. По городским улицам. А потом увидела здесь Шеддерика и… ну, подумала, что мне надо сюда, за ним. Но его уже не было.

— Тебе раньше такое не снилось?

Темери только покачала головой.

Призрак Ровве вдруг вытащил из кармана гадальные плашки. Точно такие, какие она когда-то нашла в комнате, в которой Роверик погиб. Наверное, они сгорели вместе с каретой, в которой она выехала из монастыря. Если та карета сгорела.

— Вытащи три! — предложил Ровве.

— Я же не смогу до них дотронуться.

— Сможешь. Шанни, мы в тёплом мире. Здесь нет вещей, есть только образы и смыслы…

Значит, подумала Темери, здесь я смогу выполнить высказанное недавно обещание.

Она молча вынула три картинки… и со всех трех на неё смотрели черепа. Три черепа — три смерти. Неотвратимый, безнадёжный расклад…

У Ровве вдруг широко распахнулись глаза.

— Тебе надо вернуться. Срочно. Скорей всего опасность угрожает тебе в холодном мире, не здесь. Ты видишь тропу?

— Здесь ничего нет. А ты сам… ты видишь?

— Нет, я не… тебе не подойдёт мой способ, я же мёртвый. Я перемещаюсь не по тропам а к людям, с которыми связан обещанием. Если ты так попробуешь, то вряд ли вернёшься в своё тело. Мне жаль…

— Ничего.

Темери всё же подошла к нему и взяла за руку: под пальцами человеческой плоти она не почувствовала, но это всё-таки был не воздух, а что-то упругое, тёплое. Она не придумала с чем сравнить.

— Не уходи. Я позову Шедде. Может, он сможет разобраться?

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Ифленский флот при попутном ветре пришёл куда раньше, чем его ждали. В этот год Император отправил шесть судов, торговыми из них были только четыре. Два больших, новых военных корабля должны были внушить обитателям и города и Цитадели, что шутить с ними бессмысленно и опасно.

Они вошли в бухту на закате. Военные встали на рейде. Два торговца причалили к берегу, два остались ждать очереди на разгрузку. Горожане высыпали на набережные Тоненга. Не встречать — посмотреть.

Шеддерик, одолеваемый и усталостью и дурными предчувствиями, решил пока не будить Темери. Пусть отдыхает и не мелькает перед глазами новоприбывших.

Новости гостям, конечно, сианы уже передали. Но оставалось надеяться, что без подробностей.

Шлюпка с флагмана причалила, когда край солнца как раз коснулся края воды. У Шеддерика отлегло от сердца — кажется, всё не так плохо, как он себе придумал. Командовал в шлюпке его старый знакомый. Двенадцать лет назад этот высокий седеющий уже военный был командиром второго корабля императорской океанической экспедиции. Право командовать первым принадлежало Шеддерику Хенвилу…

Чеор та Старрен, теперь — адмирал ифленского флота, внешне изменился мало. Всё тот же внимательный взгляд. Те же прямые манеры. На приветствие Шеддерика он ответил коротким кивком и пожелал как можно быстрее видеть наместника. У него к Кинрику та Гулле были вопросы.

— Идёмте в Цитадель, — пригласил Шеддерик. — Наместник тяжело ранен и сейчас не может вас встретить. Но завтра утром, возможно, удастся это устроить.

Старрен дал команду четырем своим матросам следовать за собой.

— А где охрана?

— Охрана?

— Хеверик всегда выделял десяток гвардейцев, чтобы мы могли безопасно пересечь город.

— А. Нет, охраны не будет. Город не станет причинять вам вред. Если вы, конечно, не начнёте причинять вред ему. Здесь недалеко и ехать предстоит в экипаже.

Для скорости Шедде действительно выехал навстречу гостям в одном из больших экипажей с каретного двора Цитадели.

В карету поместились все, даже два матроса. ещё два — пристроились на запятках, и было видно, что так путешествовать они тоже привыкли.

— Я распорядился, чтобы вам подготовили комнаты, — сообщил Шедде гостям. По виду и интонациям Старрена было понятно, что ему его миссия не нравится.

— Хорошо. — Адмирал мрачно смотрел в окно. Мимо плыли обшарпанные кварталы Нижнего города.

Ничего, думал Шедде. Подлатаем.

Скоро миновали мост через Данву, Речные ворота, верхний город. А вот уж и парадные ворота Цитадели.

То, что «латать» Тоненг предстояло уже не ему — не имело такого уж большого значения.

— Я смотрю, местный рынок немного оживился с прошлой осени, — заметил адмирал.

— Да. Мы понизили пошлину, это привлекло торговцев.

— Понизили пошлину? Это не скажется на поставках на острова?

— Это не касается экспорта. Дела внутренней торговли. Позволит получить немного денег в казну.

— Решение принял Хеверик?

— Нет, уже Кинрик.

— Понятно.

Разговор снова скис.

Когда карета подъехала к Цитадели, Шедде сказал:

— Пришлю к вам распорядителя. Договоритесь о завтрашнем торжественном приёме. Если желаете, можете сегодня отужинать со мной у меня в кабинете. Все праздничные и торжественные дела оставим на завтра.

— Да. Хорошо. Ужинать я, правда, предпочёл бы в своей каюте. Хотя… я думаю, вы тоже хотите поскорей закончить с официальными церемониями и этими дипломатическими играми, Хенвил. Так что я приду к вам в кабинет.

Прозвучало это как угроза. А совсем скоро Шеддерик понял, что угрозой и являлось.

— Почему вы согласились поддержать этот нелепый заговор? — спросил чеор та Старрен, так и не притронувшийся к еде.

В одной из стеклянных дверок шкафа для документов догорали последние остатки заката. В небе за окном осталась одна единственная тонкая красная полоска.

Во втором стекле отражались профили собеседников и единственная свеча между ними.

Шедде приподнял брови:

— О чём речь?

Старрен прищёлкнул языком:

— Я думал, вам претят эти лицемерные игры, и наедине мы сможем поговорить начистоту. В Империи все живо интересуются делами Побережья, а шпионы у императора неплохи. Так что все знают, что это вы с братом убили своего старика. И мне почему-то кажется, что наместник завтра откажется со мной разговаривать по причине дурного самочувствия. И послезавтра тоже. А потом найдётся ещё какая-нибудь отговорка. И ещё, и ещё. А знаете почему?

— Почему?

— Да потому, что он наверняка тоже мёртв. Что за зверинец вы тут устроили? Хенвил, я считал вас человеком чести…

— Что за чушь. Кому здесь нужен ваш Император?

— Что? — настало время гостю поднимать брови. — «Ваш император». Но он и ваш тоже. Ваш Император. Вы ему присягали на верность, разве нет?

— Вот именно. — Спорить Шеддерику не хотелось. И уже давно: несколько дней. Или недель.

— Объяснитесь.

— Я присягал Императору. Гелле, мне было некогда заниматься заговорами на островах. С местными бы разобраться.

Старрен невозмутимо вынул из кожаной локессайской жесткой сумки пухлый конверт и бросил на стол.

— Эти документы говорят об обратном. Шеддерик та Хенвил, Император считает, что этого достаточно, чтобы тебя арестовать и доставить в столицу, если понадобится, силой. Завтра я буду вынужден предъявить тебе эти обвинения официально. Ты не сможешь отвертеться, документы подписаны человеком, которому Император доверяет, и которого ты, по его словам, несправедливо обвинил и выслал из города.

— Эммегил. Да, верно. Выслал…

Шедде посмотрел старому товарищу в глаза:

— Я его убил вчера.

— Надеюсь, это шутка.

— Нет. Он пытался до вашего приезда избавиться от наместника и его родных, и теперь я даже знаю почему.

— Готов послушать твою версию.

— Да какие версии? Эта зараза знала, что вы меня арестуете. А значит, если избавиться от Кинрика, кто займет его место? Правильно, светлейший благородный чеор та Эммегил. Но город ему не подчинился бы. И он попросил бы у Империи военной помощи. Где война, там инвестиции, да, Старрен?

— Вы играете с огнём.

— Я тушу пожар, пока кто-то пытается подбрасывать в него дрова. Не я тот, кто тебе нужен.

— Прочитай бумаги. Это не я придумал, и я всё равно завтра тебя арестую.

Шеддерик кивнул. Что же, благородно. У него есть целая ночь, чтобы придумать какое-то решение. Совершенно бессмысленное. Ведь обвинение — только повод для ареста.

— Ах, да. — Вспомнил Старрен. — Император приказал тебе передать одну вещь. И обязательно добавить, что ты знаешь, как ей пользоваться.

Почему-то Шедде не сомневался, что следующим будет извлечено из сумки. И не ошибся. Саруга, довольно крупная, и, кстати, хорошо ему знакомая. Года три назад её украли у него на перегоне между Самангом и Коанером, в дешёвой коанерретской гостинице, где они с Ровериком были вынуждены заночевать из-за непогоды. Значит, Император не желал даже дожидаться, когда его так называемый «наследник» доберётся на острова. Продумано не только обвинение, но и способ казни.

Шедде покрутил чёрный шарик в руках. Перчатка до поры защищала его собственные саруги от разрушительного влияния этого камня. Помнится, седой чернокрылый этхар сказал тогда: «Однажды тебе надоест прятаться. Это поможет всё вернуть назад». Тут уж двух толкований быть не могло.

Что-то объяснять бессмысленно. Убеждать Старрена — тем более. Шедде аккуратно положил саругу на стол и печально сказал:

— А пошли вы жуфам в зад с вашим Императором и всей Империей.

— Что?

— Повторить?

— Ты понимаешь, что на твоё счастье, тебя сейчас не слышит никто, кроме меня?

Но он был не прав.

— Вообще-то, — раздался будто бы в головах у собеседников бесплотный, но сильно встревоженный голос, — это не так. Я вас слышу. Шедде, он раздосадован, считает, что ты и его можешь убить. Собирается ночевать на корабле или позвать свою охрану…

Шеддерик тряхнул головой, отгоняя странные, непонятно откуда взявшиеся звуки.

— Зеркало, — подсказал голос. — Вернее, дверца шкафа.

Шеддерик и Старрен повернули голову туда, куда им велели… и Шедде тут же вскочил.

— Ровве?

— Да, я призрак Ровве. Извини, что мешаю беседе. Я бы не стал, но дело срочное. Простите, благородный чеор та Старрен, что не постучал. Мы, призраки, этого не умеем.

— Срочное дело у призрака? — невесело улыбнулся Шеддерик. В тот момент он впервые подумал, что, наверное, ложиться спать вовремя уже немного поздно, и он наверняка необратимо повредился рассудком.

— Да. Шанни в беде. Ты ей очень нужен.

— Шанни? — имя не показалось Шеддерику знакомым.

— Темершана. Рэта Темершана Итвена.

Стул, на котором Шедде только что сидел, полетел в угол. Что за день такой? И что с Темери могло случиться в спальне за закрытой дверью и под охраной? Или она там, в той спальне и под охраной, не осталась? Но тогда где?

— Где? — крикнул он, остановившись у дверного проема.

— Не знаю. В своих комнатах?

Шеддериик даже не дослушал. Он уже бежал туда, где на рассвете оставил Темери отдыхать. Предчувствие подсказывало, что эта беда серьёзна и необратима.

Старрен, помедлив мгновение, помчался следом. Нет, Шеддерику он не верил. Но хотел быть в курсе.

По пути Шедде крикнул дежурному гвардейцу, чтобы нашёл Гун-хе.

Призраку не нужно было зримо следовать за людьми: он следовал за ними невидимкой. Только пламя факелов вздрагивало и тускнело на миг там, где он шёл.

Он мог бы перенестись к Темершане тем способом, которым владеют все без исключения бесплотные призраки и тени, но был уверен, что окажется не подле её тела, а где-то на тропах тёплого мира, в глубинах её Эа, или как это называется у монахинь.

Так что оказался он подле неё практически одновременно с благородными чеорами.

Глава 22. Снять проклятье

Благородный чеор та Хенвил

Света здесь было ещё меньше, чем в кабинете Шеддерика. Слабый-слабый отсвет молодой луны на подоконнике — вот и всё.

Шедде метнулся к постели, замер у изголовья.

Темери лежала на боку, спутанные волосы закрывали лицо. Сначала показалось — спит, но вдруг она вздрогнула, хрипло что-то прошептала и вся сжалась в комок.

Когда Шедде коснулся её руки, понял, что девушку трясёт, и что её сорочка стала влажной от пота.

Он потряс её за плечо — безнадёжно.

Старрен тем временем не торопясь разжёг свечи в тяжёлом бронзовом подсвечнике и тоже склонился к кровати.

В свете свечей стал виден кровавый рубец на лбу Темершаны и страшный багровый синяк, закрывающий пол-лица.

Шеддерик осторожно отвёл в сторону темную прядь… и замер. Застыл бледным нескладным изваянием, сразу узнав и поняв, что это может быть и что это может значить… У него самого совсем недавно появились подобные следы на лице…

Благородный чеор Старрен тоже успел прекрасно всё разглядеть.

— Кто это? — тихо спросил он. — И кто это с ней сделал?

Может быть, надо было как-то объяснить ему, ответить. Но — неважно. Ничего не имело значения, слова не имели значения, все слова — лишь пустой звук. Да и в лёгких совсем не осталось воздуха, столь необходимого, когда нужно что-то сказать… Так уже было — когда умер Ровве. Тогда он стоял над трупом, сжав кулаки и понимая, что безнадёжно опоздал. Что всё, что он может сейчас сделать — это мстить… и оплакивать друга.

Сейчас удар был ещё страшней: суток не прошло с того момента, как он почти потерял брата.

Чеор та Хенвил тяжело опустился на колени возле кровати, нашарил безвольную, холодную руку Темери, прижал к губам, к лицу. Кричи — не услышит. Тормоши — ответа не будет. Но почему она? Сколько ей ещё выпадет несчастий по его вине? Из-за его необдуманных решений?

Нисколько. Ответ был как ведро ледяной воды.

Нисколько.

Это — последнее. Потому что удары по лицу, а потом и по всему телу, юный чеор Вартвил получил во время ареста: стража немного перестаралась, выместив на парне часть своего страха перед гневом императора. И своей ненависти. Потом был допрос, дыба. Стальная решётка, горящие угли под ней, это уже второй день…

Третий — сломанные ребра. Вырванные ногти… Кожа, которую сдирали щипцами…

Нет, этого не будет. Он не позволит. Всё будет иначе…

Вопрос, заданный Старреном, повис в воздухе.

Ровве появился в тени за камином. Тихо сказал:

— Это его проклятье. Верней, императорское проклятье. Так оно… выглядит.

Ифленский посол хмуро вгляделся в лицо женщины — мальканка. Да нет, ерунда. Проклятье, отметившее семью Императора, не может иметь никакого отношения к жителям Побережья. Это снова ловушка, розыгрыш. За этим всем есть какой-то скрытый смысл.

Голос привидения был искренним и печальным. В нём не было ни безумия, которое в летописях обычно приписывают потусторонним существам, ни ненависти. И он решился спросить:

— Кто она? Она — его любовница?

Ровве покачал головой. Но на этот раз ответил Шеддерик:

— Нет. Не любовница. Но я её люблю. Слышишь, Темери? Ты знай, я тебя люблю…

— Рэта Темершана Итвена, — вздохнул Роверик. — Официально жена Кинрика та Гулле, наместника Танерретского.

— И как к этому… к этому относится наместник? Терпит? Он ифленский дворянин или медуза?

— Медузы жгутся, благородный чеор, — ответил призрак сдержанно, — Вам не кажется этот разговор неуместным?

Шеддерик вдруг поднялся, протянул руку Старрену:

— Дай сюда саругу.

— Что?

— Камень, который тебе дал Император. Дай его сюда.

— Шедде, нет!

Призрак вдруг стал больше. Темнее. Он надвинулся на благородных чеоров странной тенью, грозной и злой:

— Не давайте ему! Шеддерик та Хенвил. Ты знаешь. Триста лет назад палачам досталось одно тело. Но проклятью без разницы, сколько будет проекций! Умрёте оба.

Старрен медленно сунул руку в карман. Но камень остался на столе в кабинете — он попросту забыл его подхватить со стола, когда сорвался следом за Шеддериком. Медленно покачал головой и вытащил руку — пустую.

— Шедде. Послушай…

Шеддерик та Хенвил и так слушал — что ещё оставалось? Он стоял, словно оглушенный, посреди комнаты и слушал, слушал, слушал пустые, бессмысленные слова.

Темери глухо вскрикнула и дёрнулась на кровати. Он бережно удержал её плечи — показалось, так правильней. Под пальцами кровянело свежее пятно.

И в этот момент в двери без стука вошёл Гун-хе.

Окинул внимательным взглядом помещение.

Спрашивать ничего не стал — света прекрасно хватало, чтобы оценить всю мизансцену в подробностях.

Поклонился благородным чеорам, сказал:

— Прикажу привести врачей и целителей, каких только сможем найти в замке.

— Её кто-то туда заманил, — сказал призрак чётко и раздельно. — И дело не в проклятии. Она сказала, что сначала просто спала, а потом бежала во сне за кем-то.

Шедде неосознанно легко гладил плечи Темери, словно сам мог снять боль или залечить её раны.

— За кем? — уточнил Старрен. Как будто это было важно.

Роверик пожал плечами.

Ответил он не ему.

— Я не знаю, кто это устроил и как, но это не случайность. Шедде, подумай, никому из тех, кто ушёл по тропам тёплого мира нет дела до живущих. Я тебе это говорю со знанием дела.

Шеддерик даже не улыбнулся на шутку, но он продолжал слушать, и это было куда важней для Роверика. Призрак продолжил:

— Подумай. Ведь кто-то мог отомстить таким образом и тебе, и наместнику. Кто-то, кто мог такое устроить…

— Служители Ленны не встревают в мирские дела, — покачал головой та Старрен. — Но я не знаю, кто ещё способен на…

Шеддерик не дослушал.

Он осторожно поднял Темери на руки, попросил:

— Постелите ваш плащ на ковёр у камина. Не откажите в помощи будущему арестанту…

Плаща Старрену было жалко, но он не стал колебаться. От происходящего в этой комнате веяло жутью и отчаянием. До конца он ещё не решил, как относиться к тому, что увидел и услышал за последние часы, но отступать тоже не собирался. Кто бы что ни говорил, а в прошлом Старрен был прекрасным командиром экспедиционного судна. И, несмотря на четыре серьёзных шторма и стычку с пиратами — в самом конце пути, он всё же довёл свой корабль домой, на острова. А капитаны бывшими не бывают.

Между тем Шеддерик уложил Темери на плащ, а сам принялся деятельно перебирать, ощупывать перины, подушки, простыни, одеяла — всё из чего состояла постель Темери.

И быстро нашёл.

Первая вешка нашлась между двумя нижними перинами. Вторая — пряталась у ножки. Третья — в подушке…

Четвертую нашёл Старрен — она была спрятана в изголовье.

Вешки, все четыре, были приметные, резные. С ярким оранжевым навершием.

— Знакомые, — ухмылка Шедде не предвещала ничего хорошего сиану, который их создал. — Знакомые поделки…

— Шедде, — озабоченно напомнил Роверик, — Ты только его сразу не убивай. Иначе Шанни мы никогда не вызволим!

— Да.

В словах призрака был смысл. Шеддерик всё с той же ухмылкой стянул с левой руки перчатку и осторожно коснулся пальцами одной из вешек, словно погладил. А потом и других.

— Осталось выяснить, кому из сианов в цитадели внезапно стало дурно.

Старрен уже почти сорвался выполнять этот странный приказ, столько в нём было силы, но увидел, что это уже сделал незаметно вернувшийся южанин — несколькими жестами объяснив прихваченным по пути гвардейцам, что от них требуется. Те понятливо кивнули и отправились исполнять.

— Старрен, тебе следует отдохнуть. Если желаешь, прикажу чтобы тебя и вправду вернули на корабль. Вчера случилась попытка переворота, сегодня… сам видишь. Здесь и вправду опасно.

— Может я и «медный лоб», как говорят матросы, но всё же, надеюсь, не дурак. Значит это и есть твоё проклятье. И ты не знаешь, как оно могло коснуться… твоей мальканки?

— Да это как раз проще простого. Она отважная, совершенно не умеет соизмерять силы. Она всё хотела попробовать сама его снять, как привыкла в монастыре, да я не давал. А тут, может, нашла какую-то лазейку, и попалась. Попалась… Ровве! А ты сам… ты можешь до неё добраться?

— Могу. Я же её Покровитель, чтобы вы знали, благородные чеоры.

— А её сюда привести? — обрадовался решению ифленский посланец.

— В виде призрака? Я могу, но чеора та Хенвила это вряд ли устроит.

— Ничего не поменялось, — невесело прокомментировал Шеддерик, — мир рушится, а Ровве смеётся.

Темери снова хрипло вскрикнула, изогнулась от боли, почти скатилась с плаща. Шедде метнулся к ней, обнял, оберегая свежие ссадины и синяки, прижал к себе, чтобы не разбила голову. Первый допрос не был длинным. Скоро наступит передышка.

— Я буду с ней.

Что бы ни случилось. А если не удастся помочь — что же. Всегда наготове вариант с жуфовой саругой.

Да, чеора Вартвила допрашивали пять дней. Долгих пять дней. Пока он не признался во всём — в том, что совершил и в том, чего не совершал.

А потом он умер — в камере, в одиночестве, от потери крови и полученных ран.

Шеддерик никогда не позволит, чтобы рэта Итвена в полной мере пережила то же самое.

А значит, времени у него крайне мало. Совсем нет времени.

Правда, понимание этого ничуть не помогало понять, что делать прямо сейчас.

Время стекало по столбикам свечей и замирало на краях чашечек.

Пришёл лекарь-ифленец с учениками. Как-то незаметно оттеснил от Темершаны обоих чеоров, начал вполголоса отдавать распоряжения своим людям. Незаметно вошла и присоединилась к ним Дорри, служанка рэты.

— Хенвил, — вернулся к самому первому вопросу отошедший к окну чеор Старрен, — ты же хороший человек, моряк, дворянин. Зачем ты вообще влез в этот дурацкий заговор? Как будто у Императора мало врагов и без тебя.

— Я не враг Императору. — Шедде не сводил глаз с лекаря. Верней, с его рук, занятых сейчас перевязкой.

— Бумаги, полученные мною от него лично, говорят об обратном…

Бумаги. Что-то в голове внезапно перещёлкнуло. Бумаги. Конверт не был запечатан, но это не важно. На каждом документе в нём стояла подлинная, заверенная сианом подпись Императора.

— Скажи-ка, чеор та Старрен…

— Что?

— Когда на островах стало известно, что наместник Хеверик умер? Он умер в конце осени. За проливами бури в этом году начались намного раньше. Корабли морской цепочки должны были уже убраться в порт.

Шеддерик с силой потёр лицо — он был готов говорить на любую тему, лишь бы сейчас не возвращаться к главной: Темери может умереть. Она уже умирает. И вина — на нём…

Отвлечься от этого безнадёжного понимания не получалось, но почему-то чеор та Хенвил не хотел, чтобы собеседник это увидел. Нет, мнение Старрена тоже не имело значения сейчас; что-то другое заставляло поддерживать разговор.

Наверное, это та же магия, которая позволяет курице с отрубленной головой сделать ещё несколько шагов по палубе. А паруснику, потерявшему ветер — ещё некоторое время плыть вперед по неподвижной глади воды.

— Я не люблю загадки, Хенвил. Что ты хочешь сказать?

— В обвинении, которое я успел просмотреть, написано не только, что наместник Хеверик умер. Написано, что он был убит, убит мной. Посредством заговорённых саруг, которые я раздобыл у чернокрылых. Ну, вроде, я давно с ними имею дело.

— А это не так?

— Наместник умер после закрытия навигации. Императору неоткуда было узнать подробности. Если, конечно, он сам, верней, его доверенные слуги, не причастны к этому. Убийство наместника Хеверика нам удалось раскрыть ещё до Переступов, виновные были наказаны. Все документы, записи допросов — у Гун-хе.

— Так ты обвиняешь Императора? Бред! Ну, бред же, Хенвил! Зачем Императору такая мелочная месть, да ещё через столько лет? Хеверик давно был прощён, он появлялся при дворе.

— Отец, как только почувствовал, что его жизнь в опасности, тут же вызвал из Коанеррета меня. Думаю, на это император и рассчитывал. В Цитадели меня легче достать. А сам Хеверик боялся за жизнь младшего сына даже больше, чем за свою, он взял с меня слово, что я никуда не уеду и буду помогать Кинрику та Гулле в любых начинаниях.

— Светлейший чеор та Эммегил четыре дня назад прислал мне на борт своего сиана. Он сообщал, что смог раскрыть ваш с братом план — убить Императора и получить власть на островах, но что вы его подозреваете. Он прикладывал и список ваших сторонников, в том числе и в столице. Это внушительный список. А в свете гибели вашего отца и других вестей с Побережья эти новости сами за себя говорят. Как ты понимаешь, я просил светлейшего ничего не предпринимать до того, как мы прибудем. И всё больше убеждаюсь, что он был прав.

— Такерик та Эммегил тоже родня Императору. Но в отличие от Хеверика Хенвила он всё ещё пребывал в опале. Может, хотел таким способом выслужиться. А может, ему уж очень хотелось усесться во главе стола в пиршественном зале тоненгской Цитадели.

Шеддерик запрокинул голову и зажмурился. Тема себя исчерпала, не принеся ни облегчения, ни ответов.

Но тут, как нельзя более вовремя, снова появился Гун-хе. Его сопровождали гвардейцы, которые под руки тащили аж двоих сианов.

Одного Шедде помнил хорошо. Старик, который присутствовал на допросе своего коллеги чеора та Манга. Старик служил Эммегилу, так что его следовало допросить первым.

Правда, он едва стоял на ногах, хрипло дышал, а кожа его была синюшно-бледной.

Второй был молод, коренаст. Шеддерик его видел всего раз или два. Один из тех, кого наняли проверять на магические аномалии старые и необитаемые части замка. Вроде бы.

И вот этому молодому было едва ли не хуже. Он почти висел на гвардейце, из глаз текли слёзы, некрасиво отвисла нижняя губа.

Чеор та Хенвил перевёл взгляд с одного на другого.

Старик… он уже имел дело с тенями тёплого мира, он мог знать, как заманить Темери за грань.

Внезапно ему в голову пришла ещё одна идея.

— Эй, Дорри! Подойди!

Служанка сидела подле Темершаны и, кажется, удерживала её на месте, пока лекари накладывали шов. На оклик она отозвалась не сразу, сначала помогла одному из учеников лекаря занять своё место.

— Слушаю вас, благородный чеор!

— Кто готовил комнату для рэты? Ты?

— Нет, благородный чеор. Комнаты была почти готова, благородный чеор. Нужно было только поменять свечи в подсвечнике и перестелить постель. Я была занята, — она потупилась, метнув короткий взгляд на лекаря и его учеников.

— Благодарю.

Так, ладно. Можно проще.

Он снова взял вешку в левую руку. Даже не успел взять, только дотронулся. Молодой сиан вдруг хрипло закричал и упал на колени. Ну, вот и понятно, с кем дальше нужно продолжить беседу. Старик наблюдал за этой сценой так жадно, словно его жизнь и здоровье тоже зависели от решения главы тайной управы Тоненга.

— Сядьте куда-нибудь. Помогите ему сесть! — распорядился Шеддерик. — И налейте воды.

Один из гвардейцев усадил старика на край кровати.

Сам Шедде рывком вздёрнул молодого сиана на ноги. Задрал правый рукав его широкой рубахи.

Татуировка осьминога и кинжала отмела всякие сомнения.

— Дом Шевека…

Значит парень — наёмный убийца, которому заплатили за смерть именно рэты Итвены. Причём, видимо, смерть её должна была быть таинственной, и может, кидала бы тень на кого-то из братьев.

— Сианы редко становятся ночными мастерами, — сказал Шедде хрипло. — Кто тебе заплатил?

Взгляд сиана был пустым, устремленным вглубь себя. Шедде ударил его по щеке, но и этот способ не сработал — голова только безвольно мотнулась на шее.

Шеддерик кивнул гвардейцам в дальний угол — держать безвольное тело на весу было бессмысленно, а кровать уже занята стариком.

Про Роверика он почти забыл, но призрак всё ещё был здесь. Шедде вздрогнул, снова услышав его голос.

— Сёстры Матери Ленны умеют говорить с мёртвыми, — сказал он. — Может быть, они знают, как помочь?

Близилось утро. Монахини, Шедде хорошо это помнил, поднимаются рано. Он обернулся к Гун-хе и отдал несколько приказов. И вернулся к окну и Старрену:

— Саруга у тебя?

Дальше тянуть церемонии сил уже не было: десять лет назад они были товарищами по походу. Десять лет назад они прочно перешли на «ты». Скаррен, впрочем ещё мог бы оскорбиться. Но не стал.

— Нет. Оставил в твоём кабинете.

— Сходи за ней.

— Зачем?

— Может пригодиться. Я не собираюсь совершать самоубийство — просто, когда прибудут пресветлые, всё должно быть готово.

— А сиан?

— Его допросят… если придёт в себя.

— Хенвил. Я подумал. Если Император так хотел твоей смерти, почему послал меня, а не наёмного убийцу?

— Да потому что я должен был сдохнуть от проклятия у тебя на борту. Потому что, ты — дворянин, моряк и человек чести. — Шеддерик повысил голос, и все в комнате: лекари, гвардейы, слуги, Гун-хе — все повернули к нему головы. — Потому что морской устав для тебя — не пустой звук. И ты выполнишь приказ Императора, не задавая вопросов.

— Тогда почему думаешь, что обязательно должен умереть?

— Ты привез саругу. Она служит одной цели. Снимает защиту, которую я получил у этхаров.

Договаривал он уже обычным голосом.

Ифленский посланник медленно кивнул, принимая это объяснение.

Он уже сам не знал, чему верить.

Рассвет начался как-то незаметно. Просто в какой-то момент догорела последняя свеча, и оказалось, в комнате уже почти светло.

— Уснула, — сказал лекарь. — Я оставлю ученика, когда снова начнётся, он меня позовет. А вот благородному чеору нужен покой.

Он имел в виду старого сиана. Ему дали капли, он задремал, и про него забыли.

Часом ранее Гун-хе распорядился увести так и не пришедшего в чувства убийцу.

Шеддерик прекрасно понимал, что если сейчас сам не отдохнёт, то завтра сил на единственное сражение за жизнь Темери может и не хватить. Но всё равно тупо сидел подле неё у камина, держал за руку и считал минуты.

Оказывается, к отчаянию, к глухой пустоте под сердцем тоже можно привыкнуть.

Она пустота, она не ноет и не болит. Она просто есть и всё. Правильно люди говорят: глухая пустота.

Второй день допроса чеора Вартвила начнётся ближе к полудню…

Старрен подошёл к камину, подбросил пару полешек. Он давно перестал задавать вопросы. Этой ночью всё изменилось и для него тоже. Потому что если прав та Хенвил… то он всю жизнь служил не тому Императору.

Они оба перестали обращать внимание на сиана, который мирно спал в постели Темери, и пропустили момент, когда он проснулся.

Шеддерик обернулся на звук шагов и поймал взгляд старика — усталый, печальный взгляд просто очень пожилого, мудрого человека, сумевшего увидеть и понять чужое горе.

Старик едва заметно улыбнулся:

— Светлейший Эммегил был мне как родной сын. Я его помню ребёнком… милый был мальчик. Смелый и сильный.

Шедде не хотел знать о причинах, по которым сиан служил Эммегилу. Но слишком устал, чтобы его прерывать.

— Мне казалось, из него вырастет образцовый ифленский дворянин. Он был умён, легко постигал науки, а что сторонился сверстников, так то, я думал, происходило лишь потому, что не находила его тонкая натура среди них понимания. А потом он убил портового рабочего. Ему было шестнадцать. Ни за что — просто был пьян, и ему захотелось почесть кулаки о первого встречного. Он притащил тело ко мне и попросил спрятать. Он был испуган, по-настоящему испуган. Конечно, я ему помог. Ну как же. Иначе — позор семье, разбирательство. Как дворянину, ему тюрьма не грозила. Но ссылка на Побережье сломала бы парню карьеру. Тогда я был молод. И считал, что поступил правильно.

— Он был отличным курсантом в Рутвере, — вспомнил от камина Старрен.

— Да. Женщины сходили по нему с ума. Он прекрасно разбирался в геральдике, знал свои родовые кольца наизусть. Мог жениться на любой…

— Что же пошло не так?

— Чеор та Хенвил, для вас не станет, я думаю, новостью, что Такерик та Эммегил питал к вам недружественные чувства. Именно вы почему-то стали для него точкой приложения ненависти, олицетворением его собственных неудач, если можно так сказать. Я ведь много раз предупреждал его, что прямая стычка с вами принесёт ему только смерть, но он не слушал. Он не хотел меня слушать… убедил себя, что вы отняли у него всё, что должно было по праву принадлежать ему. Экспедиция к новым землям. Он был убеждён, что командовать флагманом император доверит ему. Место при дворе. А потом ещё — Хеверик официально вас признал своим сыном и наследником рэтаха. А ведь Такерик уже почти стал наместником! Если бы Хеверик не был прощён Императором, всё сложилось бы иначе…

— Печальная история, — вполголоса отозвался Шедде.

Он не боялся разбудить Темершану.

— Да. Печальная. Я не смог его уберечь. Но в последние годы он просто пугал меня. Это не могло кончиться добром. Чеор та Хенвил, вы можете рассчитывать на любую мою помощь. Если согласитесь её принять.

— Сможете сказать что-то о ловушке, в которую она попала? В постели были вешки, но их автор, возможно, не очнется.

— Могу попробовать. Сейчас?

— Нет, пожалуй. Когда придут пресветлые. Их помощь тоже будет необходима.

Шеддерик зажмурился, несколько мгновений посидел так, вслушиваясь в едва заметную, пока не оформившуюся идею… и понял, что действовать всё-таки уже надо начинать.

Он вскочил, распахнул дверь. Отправил дежурного гвардейца за Гун-хе. Скоро ему понадобится человек, который сможет хладнокровно вести допрос. Самый небывалый из всех допросов, с какими Шедде когда-либо сталкивался. Ещё нужны были хорошие списки с Ифленской летописи. И много, очень много везения…

Рэта Темершана Итвена

Когда Ровве умчался за помощью, Темери вдруг поняла, что только его присутствие сдерживало жутковатые тени, до того неотличимые от серой мглы вокруг.

Тени всколыхнулись, как будто почувствовали её одиночество и страх, и приблизились.

У них не было лиц, они всё время меняли форму. Но при том они улыбались и тянулись к ней, как к законной добыче.

Темери была готова драться — но как драться с тенями? Как противостоять дыму?

Когда первая тень дотронулась до неё, она отшатнулась назад — в объятия других теней. И в тот же момент оказалось, что она лежит на каменной мостовой, что лицо, в тех местах, куда впечатались кулаки стражника, горит огнём.

Мостовая пахла дождём и тухлой едой. Тошнотный запах…

— Вставай, урод! Ты арестован по приказу Императора. По обвинению в измене и пособничеству убийству императорской семьи. Встать, жуфово семя!

Темери больше не была собой. Она была испуганным мальчишкой Вартвилом, который совсем-совсем не понимал, что происходит и за что его бьют. Вартвил закричал и попытался сжаться в комок, чтобы защитить от ударов тяжёлыми сапогами голову и живот. Но это не удалось.

Вартвил задохнулся от боли и унижения, когда его всё-таки вздёрнули на ноги и связали. Вокруг собралась небольшая толпа, но сочувственных взглядов на него никто не бросал.

— Все видели? — довольно выкрикнул стражник. — Это один из тех, кто поджёг «Жемчужину»! И так будет с каждым, кто посмеет совершить преступление против Империи! Встал! Пшёл! Переставляй ноги, ублюдок! Иначе оставим тебя толпе. А потом соберём с мостовой, что останется. И отдадим мамаше в ведёрке!

Темери могла только смотреть — и ещё убеждать парня, чтобы держался, чтобы переставлял ноги и шёл. Судя по лицам горожан, угроза вовсе не была пустой…

А вот первый допрос она запомнила плохо. Можно сказать, совсем не запомнила.

Долго потом смотрела одним заплывшим глазом Вартвила в низкий сводчатый потолок. Где-то рядом приглушенно гудел океан, но парень не мог даже пошевелиться, чтобы добраться до окна.

Он был подавлен. Дело не в том, что болело всё тело, синяки, порезы и ссадины. Дело было в огромном предательстве, которое допустила вселенная: ведь он не был виновен. Его обвинили ложно и не желали слушать. Он кричал, хрипел, повторял — но всё тщетно. Палач его словно не слышал, а дознавателя интересовало только признание.

Заскрипевшая дверь означала продолжение пыток.

— Шанни! — услышала Темершана взволнованный голос Ровве. — Шанни, пришли пресветлые. Они призовут тени всех, кто причастен к проклятью. Слышишь? Но у нас будет мало времени. И мы сможем задать лишь несколько вопросов.

«Я не знаю, что делать», — подумала она в отчаянии. — «Ведь парень действительно не виновен!».

— Но кто-то виновен. Кто-то же его подставил?.. Кто?

— Я не знаю. Дознаватель ничего не говорит. Только спрашивает… что мне делать, Ровве?

— Смотри. Слушай. Наблюдай. Найди что-нибудь! Это важно…

— Кто-то умер?

— Шанни! Ты! Ты умираешь! Шедде сходит с ума, наместнику вообще пока не сказали. А тут ещё ифленский флот прибыл…

Кто-то вошёл в камеру. Не кто-то, стражник. Кто это ещё мог быть.

— Вставай, паскудник. Тебя ждут!

Вартвил встал. Придерживаясь рукой за влажную шершавую стену, направился к выходу. Темери слышала, чувствовала его губы, как собственные. Они дрожали повторяя:

— Это не я. Не я. Я не виновен… Это кто-то другой…

«Ровве, он совсем мальчишка. Это ужасно».

— Ты… ты чувствуешь боль?

— Приглушенно. Как если бы меня опоили травами. Меня однажды так лечили…

— Понятно. Шедде просит, чтобы ты рассказывала мне всё, что видишь.

— А ты сам? Разве не видишь сам?

— Нет, конечно. Я даже не понимаю, как сейчас с тобой говорю… Шанни, помни, мы рядом. Мы тебя не бросим.

— Знаю…

Благородный чеор Шеддерик та Хенвил

Это снова была комната в нежилой части замка. Та же самая — танцовщицы на стенах, яркие солнечные лучи. Даже сиан был тот же. Пресветлых, правда, собралось больше: весь городской приход, разве что оречённых своих не прихватили.

Шеддерику смертельно не хотелось оставлять Темери под опекой лекарей — но пришлось.

Ровве сказал уверенно, что Вартвила и вправду ложно обвинили, а это почти лишало их с Темери шансов. Но именно сейчас, пережив одну из самых страшных и безнадёжных ночей в своей жизни, Шеддерик понял, что не собирается сдаваться. Что до последнего будет драться за Темери, за себя, за недавно родившегося императорского сына. За всех тех, кому предстоит ещё стать «подставным наследником». За тех, кто умер, не справившись с проклятием. Даже за невинно казнённого мальчишку Вартвила. За всех.

Старрен был здесь. Устроился подальше от центра комнаты, у входа. Гун-хе напротив выбрал место поудобней, у окна. Ещё на рассвете слуги принесли сюда стол и личный стул южанина. Сейчас на столе уже было разложено «дело»: старые наработки Роверика о природе императорского проклятия. Выписки из летописи, с именами, названиями и датами событий почти трехсотлетней давности. Отдельно — информация о тех, кто занимался дознанием триста лет назад.

Шедде здоровался со всеми короткими кивками. Его старались не беспокоить, но эта тактичность вызывала лишь досаду.

Когда пресветлые, посовещавшись, начали свои тихие молитвы-призывы, он уже почти успокоился и был готов ко всему.

Душа человека изначально не принадлежит холодному миру, она слишком хрупка для него, слишком легко её уничтожить. И потому человек — это не только душа. Человек, это ещё и её главная магическая защита, связь меду плотным материальным, зримым миром вещей и магии, — и той тонкой гранью, что отделяет холодный мир от тёплого мира. её Эа, семь слоев силы, возможностей, уверенности, любви и надежды. Глубинный слой — ближе всего к тёплому миру, именно через него души умерших, Покровители, отвечают служительницам Ленны.

Так рассказывают сами пресветлые.

Сианы трактуют всё немного иначе, но соглашаются, что природа их силы — те же слои Эа, но более поверхностные, понятные и потому способные иметь воплощение в реальности.

Люди с повреждённой защитой, проклятые, душевнобольные, потерявшие память, или же заблудившиеся в глубинах собственных снов — все они особенно остро реагируют на любые изменения Эа, даже если это всего лишь отклик на чужую ворожбу.

И все эти силы, магии, все эти сложные плетения взаимоотношений сейчас Шеддерик собирался связать в один прочный канат, и этим канатом вытащить Темершану из пропасти, в которую она сама себя невольно столкнула…

Главное — задать правильные вопросы и верно понять ответы.

Сегодня не было мёртвого тела, к которому можно было бы призвать душу (пресветлые говорят — душу, сианы — тень; кому верить?).

Сегодня сёстры Золотой Ленны будут звать давно умерших ифленцев, используя свои силы, свои внутренние возможности. И поддержать их может только сама их крылатая богиня.

Первым отозвался палач.

Но уже по первому ответу стало ясно, что он ни о чём не хотел знать и просто выполнял приказы дознавателя. Узнали только, что палачу его работа не нравилась, и больше всего он хотел бы её сменить, но всё время что-то мешало.

— Дознаватель, — потребовал Шедде. — Гун-хе, твоя очередь!

В этот раз всё шло проще и быстрей — вероятней всего, потому что сиан не только не мешал служительницам Ленны, но и по мере своего понимания помогал им.

Гун-хе оторвался от записей и выпрямился.

— Скажите, когда можно будет спрашивать.

— Уже можно.

— Хорошо. Ваше имя, титул, должность?

— Тирэм Катмел, младший дознаватель мирной охраны Лангата, милостью Повелителей Бурь, Императора Ифленских островов.

— Тирем Катмел, ты ли допрашивал чеора та Вартвила, по делу о гибели членов императорской семьи?

Пресветлая, повторяющая для присутствующих слова покойного, долго хмурилась, прислушиваясь к ответу, потом довольно сжато пересказала результат.

— Он считает, что не допрашивал. Простите, чеоры, этот юноша бранится так, что трудно разобрать, что он хочет сказать. Но у него был список вопросов, которые он должен был задавать допрашиваемому, не отклоняясь от него. Он не должен был ничего записывать и ответы молодого чеора… он говорит, их никто не собирался учитывать. Ещё он говорит, что вся страна знает, кто на самом деле стоит за поджогом, но Императору удобней, чтобы м… убийцей считали кого угодно, кроме никчёмного… простите чеоры, «никчёмного бездельника Валле, за вином просравшего не только все семейные деньги но и последний ум». Я стараюсь немного сглаживать.

— Благодарю, чеор Катмел, — невозмутимо ответил им обоим южанин. — Я узнал всё, что мне нужно.

— Что именно? — встрепенулся Шеддерик.

— Валле, это вероятней всего, родственник чеора Императора, кажется шурин. Во всяком случае, других имён, которые могут сокращаться до Валле, я не вижу: светлейший чеор Валерик та Граствил. Мы о нём знаем только, что если бы тот ваш Император не занялся объединением островов в единое государство, то Граствил стал бы правителем одного из самых богатых и развитых центральных островов.

— Нам нужно не просто расследовать это трехсотлетнее дело, — с досадой напомнил Шеддерик. — Нам надо доказать, что проклятье было наложено на Императора несправедливо.

Гун-хе невозмутимо кивнул.

Но заметил:

— И всё же надо понять, что тогда случилось.

— Давай.

Гун-хе кивнул и очередному духу задал свой коронный вопрос:

— Имя, титул? Должность?

Этот дух ответил, кажется, исключительно от неожиданности:

— Его зовут Валерик, он называет себя «императором в изгнании». Он говорит, что презирает тех, кто его предал, поменяв шлем с оленьим рогом на шлем со звездой. Считает, у него было много сторонников.

Шеддерик вздрогнул, когда услышал где-то рядом шепот Ровве:

— Врёт. Презирать-то он презирает, но всех подряд и из-за дурного характера. Врет на счёт «много сторонников». Я такие вещи вижу. И он сам бы поменял свою ржавую «рогатую» корону на нынешний символ императорской власти. Если ему польстить, он ответит на все вопросы.

— Гун-хе, позволь мне один вопрос.

Помощник невозмутимо кивнул.

— Безусловно, я на вашей стороне. Несомненно, Император обманом завладел вашими землями и присвоил себе всю власть. Но ведь Император поплатился. Какой-то неизвестный герой отомстил за вас и за весь честный Ифлен!

Пресветлая слегка улыбнулась, передавая ответ:

— О, он очень польщён. Но считает, что люди в массе своей глупы и бездеятельны, так что если бы он не отдал приказ, ничего бы не было. А так получилось даже лучше, потому что ведьма довершила начатое им дело. И теперь… теперь, по его мнению, месть будет полной.

— Я хотел бы почтить память о героях… но не знаю имен.

— Я повторю слово в слово: «О, ты их знаешь, их все знают!».

— Вартвил? Бросьте, мальчишка просто принял на себя удар. Ничего он не поджигал…

— Знакомо ли вам, — прервал разговор Гун-хе, — имя чеоры Вартвил, ведьмы, проклявшей Императора?

— Мне кажется, он смеётся. — Устало вздохнула пресветлая, — я не могу его удержать, он уходит.

— Он знает. — Прокомментировал Ровве, — Он считает, что разыграл прекрасную партию. Шедде, мне пора к Темершане. Полдень близко, будет допрос.

Шеддерик опустил взгляд. Именно потому, что близится полдень вместе с очередными пытками в столичных подвалах Ифленской Империи, он и не хотел прерываться.

Но сёстры Ленны устали. Да и сам он…

Приказывать ничего было не нужно, слуги подали заранее приготовленный пряный хлеб и вино прямо сюда. Никуда он не уйдёт. Пока дело не кончится тем или иным образом.

Хотя нет. Никакого «иного» образа не будет. Сегодня нет места поражению.

Не будет.

Рэта Темершана Итвена

Крюк сначала подняли не сильно, не так, чтобы покалечить — только напугать.

Но эффект оказался слишком слаб: напугали Вартвила ещё вчера, сегодня кричать сорванным голосом он уже не мог.

Сегодня он решил, что будет отвечать, что скажет всё, о чём спросят, и если нужно — даже наврёт, лишь бы пытка не продолжалась.

Но дознаватель спросил о та Граствиле. И стало понятно, что спастись не удастся. Что предали его всё и навсегда…

Он думал так, хрипло выкрикивая честные ответы, выплевывая ненависть и боль, но его слова значения не имели. Палач неторопливо начал выкручивать винт, руки затрещали в суставах. А потом боль прокатилась по спине — от короткого, без замаха удара тонким металлическим прутом.

И стало невозможно дышать.

— Шанни, — оклик Ровве заставил её вспомнить, кто она и где.

«Я здесь».

— Прости. Мы пытаемся. Что-нибудь услышала?

«Да. Его спрашивают про какого-то Граствила».

— Это брат жены императора. Странное дело, его все подозревали, все поголовно, но обвинения так и не было.

«Вартвил не хочет говорить его имя. Он в отчаянии, он смирился с тем, что умрёт. Ровве, я теперь знаю, как ты видишь чувства людей. Мне кажется, я теперь тоже их немного вижу… только лучше бы не видеть».

— Он молчит об этом ублюдке?

«Он запрещает себе даже думать о том, чтобы его сдать».

— Ладно. Я скажу. Шанни, не умирай только. Не подводи своего Покровителя!

Темери и хотела бы попытаться вылечить чеора та Вартвила, но не знала как. Ведь в этой странной реальности, в этом чужом болезненном воспоминании, она всё ещё была им самим…

Шеддерик та Хенвил

— Шедде. Сколько лет было той ведьме?

Шеддерик не успел привыкнуть к внезапным появлениям Роверика. Если честно, большую часть времени он был уверен, что Ровве ему мерещится, что он всё же немного сошёл с ума. Но Ровве был настолько похож на себя настоящего, что чеор та Хенвил с удовольствием даже отдавался своему сумасшествию.

— Не знаю. У неё взрослый сын. Сколько ей может быть? К тому же женщины умеют хорошо скрывать возраст.

Рассуждать о возрасте давно умершей чеоры было странно, особенно если учесть, что пресветлые как раз готовились убедить её отказаться от мести и простить Императора. Тогда проклятие исчезнет само собой. Но Шедде сомневался в успехе. Каждый наследник Императора, истинный или подставной, тратил немало сил и средств на то, чтобы получить хоть тень надежды. И каждый раз ведьма выбирала месть. Каждый раз кто-то должен был умереть под пытками, чтобы удовлетворить её ненасытную ненависть.

Пока абстрактная, скоро эта ненависть обретет реальные черты, выраженная в ответах и заявлениях. Скоро с ней придётся столкнуться лицом к лицу.

Так при чём здесь её возраст.

— Сын не такой и взрослый. Допустим, она родила его лет в шестнадцать… ей должно быть примерно столько, сколько нам с тобой.

— Наверное. К чему ты это?

— Я думаю, — Ровве сделал выразительную паузу. — Я думаю, они были любовники.

— Кто?

— Да этот наш… императорский шурин и мать жертвы. Смотри. Тогда Гарствилу выгодно избавиться от мальчишки руками Императора. Раз уж не получилось убить Императора вместе с семьёй-то. Если он устроил поджог и подставил мальчишку, то только это и могло заставить мальчишку его покрывать. Честь матери и в те времена имела большое значение для сыновей, разве нет? Смотри. Граствил пытается уничтожить Императора и его семью, занять его место. Но у него не выходит, он подставляет сына любовницы — потому что знает, как это можно сделать, и потому что это снимет обвинения с него самого.

— Понял. Скажу Гун-хе.

Шеддерик быстро пересёк комнату, остановившись рядом с южанином и его помощниками.

— Гун-хе, — окликнул он, — есть одна догадка. Когда придёт ведьма, пусть Пресветлые подождут у неё что-то просить. Задай ей вопрос. Простой прямой вопрос. Были ли они с чеором та Граствилом любовниками.

— Не слишком ли сложно, благородный чеор? — Тихонько спросил один из помощников. — Она может не захотеть отвечать.

Гун-хе только кивнул.

Подумал немного, потом пояснил своему парню:

— Если неудачный переворот планировал этот Валле, то он должен был быть счастлив, что дело всё-таки повернулось в его пользу.

— Императором он не стал, — напомнил Шеддерик. — Всё, монахини готовы. К делу!

Пресветлые сменились. Без тела им приходится тратить силы своего Эа, а это никому не даётся легко.

— Она говорит, — очередная пресветлая сестра сосредоточенно смотрела перед собой. Ещё совсем молодая, она волновалась, чувствуя и важность задания, и ответственность за результат. — Говорит, что умоляла Императора. Что ползала на коленях. Убеждала, что сын не виновен. Но всё было напрасно.

— Знаешь ли ты, кто такой Валерик та Гарствил? Были ли вы любовниками?

Пресветлая вдруг дёрнулась на своём стуле, захрипела, а сквозь хрип все присутствующие разобрали:

— Ненавижу! Никто ничего не докажет! Никто не может знать!..

Пресветлая закашлялась. Выпрямилась.

— Она говорит, что скоро всему императорскому роду конец и что она не остановится, пока не уничтожит последнего в роду.

— Императору, — Не смог смолчать Шеддерик, — от этого проклятья никаких проблем нет. Страдает тут кто угодно, только не он.

— Ты! — светлая сестра вновь схватилась за горло, — в тебе его кровь! Сдохни!

— Сдохну. Но император не расстроится. А ты сама. Это же твой любовник сжёг корабль и подставил твоего сына, а винишь ты кого угодно, только не себя!

— Шедде, тихо, прошу.

Это сказал уже не Роверик, а незаметно пробравшийся к ним с Гун-хе та Старрен.

— Да.

— Она говорит, — голос девушки стал совсем слабым, у носа появилась капелька крови, — что никто не смеет обвинять Валле, и что виноват всё равно император, лишивший Валле… его острова… кажется…

— Надо прекращать. — Шеддерик обернулся к пресветлым, и те слаженно закрыли тени чеоры Вартвил путь в холодный мир.

Шеддерик обернулся к Старрену.

— Дай мне саругу. Чеор Латне, идите сюда.

Старый сиан, сидевший на лавке у стены всё это время, поднялся и подошёл.

— Я сейчас сниму свою защиту, — сказал Шедде хмуро. — Сможете сделать так, чтобы я попал в ту же ловушку, что и Темершана Итвена?

— Думаю, смогу. Я разобрался с магией на вешках моего нечистоплотного коллеги. Надо сказать, оригинальное и талантливое решение. Никогда раньше такого не видел.

— Вот и хорошо. Возможно, я потеряю сознание или случится что-то ещё не слишком приятное и не зрелищное. Думаю, нам стоит заняться этим в другом помещении.

— Как вам будет угодно.

— Та Старрен, ты идёшь?

Холодная чёрная саруга легко коснулась камней, вживлённых в левую руку Шеддерика. Он вздрогнул — пальцы мгновенно занемели, по руке вверх, словно отравленная кровь от раны, побежал холод.

«Вот и всё», — с непонятным облегчением подумал он. Теперь назад точно не повернуть. До смерти пять дней.

Он ещё успел самостоятельно лечь на кровать, а потом комната вокруг него тошнотворно закружилась, сминая реальность, превращаясь в длинный ледяной колодец, в котором нет воздуха, и чтобы не умереть, надо плыть, плыть и плыть…

А потом движение перестало ощущаться. Так же как и холод.

Это был даже уже не колодец — пространство немного раздвинулось, но ничего разглядеть он всё равно не мог — на краю зрения ощущалось какое-то движение, и только.

— Эй, — окликнул Шедде пустоту. — Давай встретимся. Вот он я, я пришёл.

— Шедде, ты что умер? — немедленно раздался рядом горестный вздох — вот и оставь тебя ненадолго…

— Не умер. Потом объясню. Где Темери?

— Она всё там же. В камере. Но эта камера — как будто сон или бред. Чья-то память. Я не могу туда попасть, потому что меня там не было. И ты не сможешь.

— А ведьма? Фу ты, Чеора Вартвил? Бывала?

Вокруг них, словно серая поземка или маленький смерч, начала расти воронка из дымных теней. Подвижные пустые лица, слепые глазницы.

Ровве насторожился, выставил вперед руки:

— Не касайся их. Это и есть проклятье. Теперь ты для него виден.

— Знаю. Как сделать так, чтобы ведьма пришла? Хотя…

Эти тени — они часть ненависти, которую вложила чеора та Вартвил в своё проклятье. Эти тени — часть её.

Шедде крикнул:

— Это ты предала сына. И сейчас чужими руками продолжаешь убивать невинного человека! Твоё проклятье несправедливо, оно не может больше иметь силу.

— Смешно, сме… сме… шно…ш… сме… — зашелестели тени, тем не менее обретая некое сходство с одной единственной фигурой. На человека она уже походила, на женщину, тем более на красивую женщину — ни капли.

— Что смешнее, — включился в разговор Роверик, — как понять, что тебя любовник использовал, чтобы добраться до каких-то секретов императора, а потом ещё сделал так, чтобы твоего сына сочли виновным в убийстве? Он смеётся над тобой. Он видит, что вся твоя ненависть пошла прахом!

— Если умрёт ни в чём не повинный человек, такой же, как твой напрасно обвиненный сын, ты снимешь проклятье.

— Это ты себя называешь ни в чём не повинным? Себя?

Голос тени стал грубым и хриплым.

— Темери Итвена. Мальканка. К императору она не имеет никакого отношения. Но она прямо сейчас умирает от твоего проклятья, только потому, что хотела уберечь от войны свою страну.

— Он не врет, как ты видишь! — заявил Ровве и даже подбоченился.

— Этого не будет.

— Тогда верни её сюда. Сама убедишься…

Ровве метнулся туда, где тени на миг стали глубже и гуще, и успел как раз вовремя, чтобы подхватить Темери за плечи.

Она выглядела как в день, когда Шедде в последний раз видел её здоровой: светлое, испачканное в крови и уличной грязи платье, растрепанные чёрные кудри…

Но сейчас было не до разглядываний.

— Темери, — позвал Шедде почти спокойно, — Темери, видишь эту женщину? Она в беде. Её надо… надо полечить. Как ты умеешь. А мы с Ровве поможем.

…потому что она тоже проклята. Самым страшным из проклятий.

В день, когда она узнала о предательстве любовника.

В день, когда она узнала о гибели сына.

Она сама себя прокляла. Всей силой души. Всей силой ненависти.

Проклятье императора — лишь тень того, что она сама приготовила себе.

По вине благородного чеора Валле та Граствила, у которого наверняка было ещё с полдюжины титулов и званий.

Темери поверила ему сразу и безоглядно.

Это было странно и горько и радостно — она поверила. Она действительно подошла к дымному чудовищу — как подходят к смертельно раненным или больным людям. Она улыбнулась этой своей мягкой улыбкой, за которой всегда — сталь уже принятого решения.

И протянула к ней открытые ладони. Шедде не показалось — вокруг них струился слабый золотистый свет. Раньше он видел лишь отблески его, в святилище Ленны. Сейчас это была какая-то другая, чарующая магия. Но этой магии мало будет сил одной Темершаны…

И Шедде решительно подошёл к ней и протянул руку. Что делать дальше он представлял очень слабо.

Но вдруг понял, что они уже не вчетвером — в этом странном месте пустого пространства и мглы появлялись другие — не тени, но посланцы холодного мира: пресветлые сёстры, сиан, ещё кто-то не опознаваемый в полутьме…

И все они, словно кто-то звал — касались руки Темери, и получали от неё кусочек живого огня, чтобы тут же коснуться дымной фигуры чеоры та Вартвил…

Несчастной, маленькой, убитой горем женщины.

Сейчас она уже не была смеющимся чудовищем. Сейчас она смотрела на своих гостей огромными глазами, в которых не было ничего кроме боли и тоски по несбывшемуся.

А потом всё как-то сразу закончилось. Темери опустила руку, молча шагнула к Шеддерику и Ровве.

— Так странно, — сказала она тихо. — Шедде, я была похожа на неё?

— Нет, никогда.

— Я тоже ненавидела.

— Не так. Темери, не надо тебе сейчас об этом думать…

Ровве посмотрел в глаза Темершане — ласково и грустно. Перевёл взгляд на Шеддерика.

— Я её провожу. Чеору Вартвил. Сейчас это стало важнее.

— Эй, ты же мой Покровитель! — пробормотала Темери.

— Ну, это же не навсегда. К тому же — я всего лишь заблудший призрак, который с успехом выполнил свою задачу.

Темери зажмурилась на мгновение, вдруг осознавая, что верный призрак действительно прощается.

— Какую?

Голос дрогнул, и она повторила для верности второй раз, громче.

— Проклятие снято, а Шеддерик у нас остался с двумя руками. Об этом стоило только мечтать… Шанни, они не успели тебя покалечить. А синяки — они пройдут. Хотя бы отдохнёшь немного. И не смей никого лечить, пока тебя не попросят! А то станешь тоже призраком. Шедде, прости. Я не думал, что наша э… посмертная дружба будет столь короткой. Не провожайте. И не грустите!

Ровве первым отвернулся от них и протянул руку новой знакомой — чеоре Вартвил.

— Я увижу сына? — спросила она тихо.

Ответа Шеддерик не услышал. Пора было возвращаться. Благо, старый сиан — чеор Латне, заботливо обозначил обратный путь вешками.

Глава 23. Добрых снов, любимая!

В комнате было много света, в открытые окна тёк пряный воздух начала лета. Там снаружи цвёл каштан, и пели птицы.

Выздоравливать, когда знаешь, что всё уже почти хорошо, когда тебя навещают пресветлые сёстры, принося вкусные угощения; когда рядом суетится Дорри, Шиона каждый день передаёт гостинцы и приветы из города; а главное, когда Шеддрик та Хенвил почти все вечера проводит рядом с тобой — так выздоравливать почти приятно.

Одно жаль, это должно скоро закончиться, ведь жизнь не ждёт. Время не может остановиться, и там, снаружи, что-то всё время меняется. И уже очень хочется, наконец, распахнуть двери и нырнуть в этот поток, чтобы узнавать новости не из уст Шионы или Дорри, а сразу и самой…

К сожалению, жила Темери сейчас вовсе не в своей прежней комнате, а в более просторных, недавно отремонтированных апартаментах, с отдельной гостиной и большой спальней, в новой части замка, так что убежать из-под бдительного присмотра компаньонки тайными ходами она не могла — здесь их не было. А Шиона и сама строго соблюдала распоряжение лекарей, и Дорри научила. Так что миром снаружи пока что приходилось любоваться исключительно из окна.

Дело осложнялось тем, что чеор та Хенвил однажды перестал показываться… а на все расспросы девушки в один голос отвечали: он очень занят на корабле, ведь ифленский флот вот-вот должен отправиться в обратный путь. Или: он в городе с хозяином Каннегом, по делам управы.

— Скажите уж сразу, — невесело шутила она, — что благородный чеор просто не хочет меня видеть со всем этим…

И крутила пальцами у лица. На самом деле синяки, оставленные проклятием, давно сошли. Остался только шрам на лбу, но и от него скоро останется лишь незаметная тонкая полоска — не зря же вокруг всё время суетилось столько лекарей и сианов?

— Ну что вы, — отвечала Шиона. — Не сомневайтесь в благородном чеоре, он ведь от вас не отходил все эти дни, что вы были в беспамятстве. Даже чеор Кинрик не знал, как его отсюда прогнать. Я вам обещаю, что сегодня он непременно придёт…

Кинрик поправился на удивление быстро, а едва услышав новости из цитадели, не слушая врачей, вернулся домой. Вместе с Нейтри.

Темери вздыхала и, смирившись, возвращалась к окну. Правая рука ещё плохо слушалась, но в целом, она чувствовала себя почти совсем здоровой. В монастыре её давно уже пристроили бы к какой-нибудь несложной работе.

— А вообще-то, — вдруг сдалась компаньонка — я понимаю, вам, наверное, хочется прогуляться… давайте, я скажу Дорри, чтобы она принесла платье. Только недолго, а то чеор Латне меня испепелит.

Темери вспомнила пожилого сиана, который раньше служил у Эммегила, но каким-то чудом сумел завоевать доверие Шеддерика.

Сианы не умеют испепелять взглядом, но он был строг и мог придумать Шионе какое-нибудь суровое наказание. Так что компаньонка рисковала.

— Ну ладно! — улыбнулась Темери. — Мы просто тихонько постоим на верхней галерее и всё!..

— Сейчас пришлю Дорри! — Шиона улыбнулась и выскользнула за дверь.

Обычно Дорри приходит сразу, но тут почему-то задержалась, и исстрадавшаяся в нетерпении Темершана устала метаться от окна к двери.

А там, у двери, вдруг услышала:

— Не буду я с ней говорить, ты чего! Она же едва на ногах стоит, в чём душа держится. Да меня чеор Шеддерик сам зарежет, если узнает… ты видел, какой у него ножик на поясе висит?

Голос принадлежал Дорри. Дорри сердилась.

— Послушай, — отвечал другой голос, мужской. — В городе говорят, что рэта почти совсем здорова… а если она не поможет, не поможет никто. Все знают, что на ней благословение Ленны…

— Дай сюда платье! Иди! Иди уже…

— Дорри!

— Иди, говорю. Я подумаю, что можно сделать!

Темери едва успела отойти к окну, когда дверь распахнулась и вошла хмурая служанка с платьем в руках. Это светло-зелёное платье было на Темери, когда она въезжала в цитадель. Летом в Тоненге жарко, но платьев по сезону у неё пока не было.

Попытка расспросить служанку сразу не удалась — отвечала она односложно и хмурилась всё больше, и только когда все крючки были застегнуты, а волосы уложены так, чтобы шрам на лбу был надёжно под ними спрятан, со вздохом сказала:

— Я обещала вас не волновать. А вы всё спрашиваете и спрашиваете. А это вас обязательно расстроит.

— Что-то случилось? С чеором та Хенвилом?

— А? Нет, нет, рэта, с ним всё хорошо… он в городе, в божьей крепи… да он скоро вернётся, не волнуйтесь. Это всё мой брат.

— Он здоров?

— Да он-то здоров… просто он служит в одном доме… а в городе говорят, что вы умеете спасать людей, даже если никто не может… как в старину, говорят, странницы божьи спасали, одним наложением рук…

— Это тот брат, который уехал жить на ферму? — припомнила давний разговор Темери.

— Нет же, это тот брат, который здесь, в городе, я рассказывала. Он служит у…

— У Ланнерика та Дирвила…

Темери поёжилась. Что такое могло случиться с Дирвилом… что заставило слуг о нём беспокоиться? Или не с ним?

— Что-то с чеорой Алистери?

Дорри потупила взгляд.

— Чеор Дирвил подал прошение адмиралу Старрену, что хочет вернуться на острова вместе с дочерью. И теперь молится, чтобы флот немного задержался. Чтобы успеть проститься с женой.

Но Алистери выздоравливала. Весной она говорила, что ей намного лучше! Темери кивнула своим мыслям:

— Я давно хотела её навестить… поехали!

— Но вам нельзя! Лекари говорят, вам даже вставать вредно!

— Глупости! Побои — не простуда.

— Рэта! Ну, пожалуйста! Ну, хотя бы не сейчас!

— Но если ты говоришь, что всё так плохо…

— Я же не знала! Брат только что рассказал. А Шионе я обещала ещё вчера. Рэта, уже почти полдень…

И верно, часы на одной из внутренних башен, были хорошо видны из её нынешнего окна.

Но Темери всё равно не понимала, к чему клонит служанка.

— Дорри! Что ты обещала Шионе, и почему важно, что сейчас почти полдень?

— Обещала, что ничего вам не расскажу, потому что так надо, — упрямо нахмурилась та.

Темереи заподозрила, что от неё пытаются в очередной раз скрыть что-то неприятное, но никак не могла предположить — что. Если бы кто-то умер или заболел, Дорри и Шиона были бы больше встревожены и опечалены. Но Шиона выглядела скорей взволнованной, чем расстроенной. А Дорри печалилась из-за новостей брата.

«Ну и ладно», — подумала она. — «Сейчас Шиона вернётся, мы погуляем по галерее… а потом я позову Гун-хе… или ещё кого-нибудь… кто передаст Шеддерику про Алистери. Да, так и сделаю!».

— Вы только не волнуйтесь сильно, — попробовала сгладить впечатление Дорри. — Всё на самом деле хорошо. Только подождите ещё чуть-чуть. А мне… мне надо уйти, потому что меня ждут ваши лекари…

— Дорри!

— Ну, правда, рэта! Отпустите меня! Так надо!

— Ну, иди.

Темери решила, что расспросить Шиону будет проще. Тем более что появилась она почти тут же после ухода служанки:

— Смотрите, кого я привела!

Вернулась Шиона не одна, а в сопровождении Янура и Тильвы. Темери давно не видела их, и конечно обрадовалась, но уверенность в том, что здесь зреет какой-то новый заговор, в её душе окрепла.

Правда, раз уж в него оказался втянут и хозяин «Каракатицы», скорей всего, ничего дурного сегодня не случится.

Темери, презрев условности, обняла шкипера, как в тот день, когда они с чеором та Хенвилом вернулись в Тоненг. Так что Янне даже растрогался и смахнул непрошеную слезу.

Но только она собралась расспросить гостей подробней, как в двери снова постучали, и Шиона, не спрашивая дозволения, их распахнула.

Снаружи, в коридоре, были люди. Знакомые, полузнакомые, почти незнакомые. Нарядные, весёлые люди. Здесь был Кинрик, и он держал под руку улыбающуюся Нейтри. Здесь был хозяин Каннег и его молчаливые спутники, которых Темери уже научилась узнавать. Невозмутимый Гун-хе с его неприметными сотрудниками. Советник та Торгил, Сиан Латне, гвардейцы, Хантри, даже ифленский адмирал Старрен, даже вечная и непоколебимая чеора та Роа…

Здесь был Шеддерик та Хенвил.

Темери отступила на полшага, когда поняла, что всё это — не просто так, что это какой-то ещё один, неведомый ифленский ритуал…

Или ведомый?

Шеддерик в тишине шагнул вперед и вдруг легко опустился на одно колено… перед ней.

Вскинул серьёзный, сосредоточенный взгляд:

— Темери. Примешь мои свадебные дары?

Темери пробежала испуганным взглядом по всем присутствующим. Но нет, это, кажется, была не шутка… и не розыгрыш. И всё это на самом деле…

Зажмурилась на мгновение, прижала пальцы к губам. Почувствовала, как кровь отхлынула от лица…

Разве так бывает? Разве так может быть?

Уже смелее, лишь раз оглянувшись на Янура и Тильву, переступила порог.

Предыдущий опыт не помогал: Кинрик, помнится, хотел побыстрей отдать ей свои подарки и сбежать куда подальше. Что нужно сделать, что сказать?

Слова все куда-то пропали, да вообще все мысли, кроме глупого желания запустить пальцы в его волосы — и чтобы все зрители куда-нибудь исчезли.

Темери остановилась в полушаге от Шеддерика. Склонила голову. Услышала:

— Ты знаешь, я люблю тебя. Но если сочтешь, что я…

— Шедде… — пробормотала она, лишь бы не заставлять его и дальше сомневаться в её ответе. Она хотела сказать, что принимает дары. Хотела, чтобы все это услышали и поняли… но горло пересохло. И ответила она совсем иначе. — Я тебя люблю.

Он поднялся и просто прижал её к сердцу, наплевав на все ритуалы и обычаи. И, кажется, присутствующие были только рады.

Видит Ленна, Темери ждала этих объятий, и больше всего боялась, что чеор та Хенвил снова решит, что ей без него будет лучше. Ей иногда снилось, что его нет — и она металась во снах то по пустынным улицам незнакомых городов, то по заснеженным лесам близ монастыря, и звала его по имени, и просыпалась в ужасе и холодном поту, и долго-долго потом не могла успокоить часто бьющееся сердце.

Всё хорошо, говорила она себе, отвечая на его ласки, прижимаясь теснее, всё хорошо. Он не исчезнет, не сбежит и не умрёт, и нечего больше бояться, ведь Шеддерик та Хенвил рядом.

— Так ты примешь мои дары? — шепнул он, на мгновение отстранившись и заглянув ей в глаза.

— Конечно.

Конечно, но что потом? Обряды обратной силы не имеют. Не может же быть у неё два мужа? Забавная мысль заставила её улыбнуться. Но тревогу не прогнала. Возникло чувство, будто она проболела, проспала что-то важное. Какое-то волшебство, которое всё изменит…

— Дорри!

Дорри шагнула вперед и протянула на вытянутых руках… латанный перелатанный старый дорожный плащ чеора та Хенвила. Тот самый, который один спасал их от холода в промёрзшем зимнем лесу.

Темери тут же прижалась к нему щекой, вдыхая неуловимо знакомый запах десятка костров, еловой смолы, запах самого Шеддерика. Вещь, которая тогда незаметно связала их друг с другом…

Она расправила плащ и быстро завернулась в его чёрные складки. Кажется, она знала, каким будет второй подарок… если только он сохранился во время погони на реке и потом…

В руку скользнуло что-то маленькое, гладкое и деревянное. Конечно, та самая ложка, которую Шедде вырезал для неё в избушке. Правда, над поделкой здорово потом поработали, но всё равно это тот самый кусок дерева.

Смешные, правильные, единственно нужные подарки…

Но это было не всё. Он вдруг резко снял, практически, содрал с левой руки чёрную перчатку и уронил на пол, куда-то под ноги. Правильно. Больше она не нужна. Никогда не будет нужна.

— Есть ещё кое-что, — сказал тихо. — Надеюсь, тебе понравится. Идём!

Идти оказалось недалеко. Главная лестница была ярко освещена, а по стенам висели старые картины, портреты. Те самые, что Темери нашла в башне маяка. Рамы подновили и протёрли олифой, холсты почистили от копоти. И пусть их было немного, но они несли в себе живую память о прошлом, память, не омрачённую ещё ни войной, ни осадой.

А на другой стене…

Темери застыла у небольшого холста. Эту картину она видела единожды, но запомнила, оказывается в мелких деталях. Штормовое море, закат над бухтой — и город в рассеянном свете случайного солнечного луча. Картина, что дышит свободой, морем, надеждой… картина, копия которой сгорела вместе с гостиной в усадьбе Вастава. Как Шедде смог отыскать оригинал?

Она не выпускала пальцев чеора та Хенвила, ей хотелось одновременно и кричать и смеяться и плакать…

…и вдруг поняла, что рядом кто-то тоже вытирает слёзы. Нейтри подошла к картине и коснулась рамы кончиками пальцев.

Может, это единственная картина её отца, которая уцелела здесь, на Побережье.

Но ведь есть ещё один человек, который сегодня в беде, и которому, может быть, ещё не поздно помочь.

Темери вновь заглянула в глаза Шеддерику. Что скажет? Что подумает?

Шедде едва заметно покачал головой:

— Что?

Словно ждал, что что-то случится. А может и ждал. Ведь у них никогда ничего не получалось сразу и легко.

— Брат Дорри служит у Дирвила. Он говорит, чеора Алистери… она умирает.

Они говорили полушепотом, гости не слышали их, да и не слушали.

— Я видел Ланне мельком сегодня утром, но он ничего не сказал.

Потом вдруг нахмурился.

— Вот я дурак! Видел его в божьей крепи на утренних омовениях. Он никогда не чтил ни богов ни Покровителей…

— Я хочу посмотреть. Может, не поздно ещё…

— Поедем. Темери, сейчас закончим церемонию, и сразу поедем.

Одна, может, Ленна знает, чего ему стоил этот ответ: хотелось сказать — нет. Остановить, заставить вспомнить, чем обернулась её предыдущая попытка спасти умирающего силой этой своей новообретённой, непонятной магии. Но разве можно остановить ребёнка, который учится ходить? Или молодого сиана, только что открывшего в себе способность видеть изломы сущего? Вряд ли. Но можно быть рядом. Помогать. Не дать ошибиться и не дать пропасть.

А у Темери отлегло от сердца — Шеддерик всё правильно понял. Наверняка ведь испугался за неё, но не стал ни возражать, ни спорить. Правда, Темери не сомневалась, что из виду он её больше не выпустит. Но это-то как раз внушало немного дополнительной уверенности и спокойствия.

И вот она снова стоит возле дома Ланнерика та Дирвила. И тот же самый слуга отворяет двери. Прошло несколько месяцев, но как всё изменилось. Сад зарос. В белых вазонах вместо цветов — сорная трава.

Да и сам слуга. Внешне он выглядел таким же спокойным и уверенным. Но глаза воспалены, это не скроешь. И сорочка не выглядит свежей.

Шедде вёл её под руку, и было так удивительно приятно чувствовать рядом его уверенную поддержку.

Ланне поднялся от камина им навстречу.

Он изменился даже по сравнению с тем, каким она его недавно видела в Цитадели. А ведь когда приходил к Шедде, он наверняка уже знал о болезни жены, но ни словом не обмолвился об этом. Он приходил, чтобы получить заслуженное наказание. Может быть, чтобы смыть позор кровью.

Как и тогда, на нём был морской мундир без нашивок.

Но тогда он был собран и холоден. Сейчас — волосы спутались и завязаны в небрежный хвост, щеки впали и покрылись щетиной.

Ланнерик криво улыбнулся и протянул Шеддерику руку:

— Вы пришли попрощаться? Я провожу.

Темери плотней прижала к себе локоть Шеддерика:

— Алистери умерла?

— Нет, ещё нет. Она в сознании и, наверное, будет рада вас увидеть. Но ей очень больно. Обезболивающие пилюли не помогают. Я тоже не знаю, что сделать, чтобы облегчить её уход. Что ещё сделать…

Он поднял руки, пресекая возражения.

— И лекарь, и сиан, и пресветлые, все в один голос говорят, что ей недолго осталось. Я уже смирился с… с этим. Только не знаю, как сказать Валетри. Она с няней во флигеле. Сюда мы её не пускаем. Лекарь думает, она может заразиться…

Он говорил много и быстро, и как будто не с гостями, а просто сам с собой.

— Она долго держалась. Даже я не замечал, что её болезнь вернулась и снова её убивает. Она так хорошо это скрывала. Я сначала даже и не поверил, насколько всё серьезно. Но… я понял одну вещь. Нельзя спасти того, кто отказался бороться.

Темери и Шедде в один голос на это ответили:

— Можно!

И только потом переглянулись.

— Что же мы стоим, — Ланне первым повернулся к лестнице. — С ней сейчас её брат. Но он не станет возражать, если мы присоединимся. Он в целом неплохой человек, но материнское воспитание… он всегда был любимчиком. Шедде, рэта. Я, должно быть, утомил вас своей болтовней. Попрошу слуг подать обед. Идёмте, нам сюда, это недалеко.

Комната, в которой лежала Алистери, была небольшой и светлой, несмотря на задёрнутые шторы. Две служанки поднялись и вышли, стоило на пороге появиться гостям.

Пахло свечами, травами, потом и камфарой.

От изножья постели поднялся чеор Дэгеррик та Рамвил, резко поклонился и умчался следом за слугами.

Ланне улыбнулся супруге, погладил её пальцы, безвольно лежащие поверх одеяла. Шепнул ей что-то на ухо.

— Конечно, — разобрала Темери едва слышный ответ. — Не бойся за меня.

Ланнерик кивнул. Ссутулившись, отошёл к стене. Уходить из комнаты он не собирался.

Темери могла себе представить, что он чувствует. Но сейчас ей было не до этого. Она довольно легко смогла сосредоточиться на «правильном» видении сущего. После встречи с Золотой Матерью Ленной у неё с каждым разом это получалось всё легче и легче… и она сразу поняла, что Алистери сжигает не просто болезнь. Болезнь лишь дожирает то, что оставил от Эа Алистери кто-то другой. Кто-то из холодного мира, кто желал ей смерти. У неё почти не осталось защиты от сил холодного мира, потому и сил для борьбы не осталось.

Темери встряхнула руками и заняла стул у постели, на котором только что сидел та Рамвил.

Алистери увидела и узнала её и попыталась приподняться навстречу, но Темери не позволила. Любое усилие могло ей сейчас навредить.

— Рада вас видеть, — шепнула Алистери. — Я надеялась, вы придёте раньше. Но я знаю про Эммегила. И знаю, что вас пытались убить.

— Тише, — Тимери, как недавно Ланне, погладила её по руке. — Не говорите ничего.

Нельзя спасти того, кто отказывается бороться?

Всё не так. Алистери убивают. Убивают давно, иначе её Эа не мог бы так истончиться. Почему, ну почему раньше Темери не умела этого видеть?

Как залатать эти огромные прорехи? Где взять силы?

Впрочем, может, и не зря Ланне каждое утро ходил в божью крепь и жертвовал Покровителям и богам хлеб, огонь и воду. У Алистери тоже были Покровители, и они были рядом.

Темери снова почувствовала, что не одна. И снова увидела, как от её рук к постели умирающей потёк слабый золотистый свет.

— Шедде, — сказала она, стараясь не потерять своё особое «сосредоточенное» настроение, — Шедде, это не болезнь. Это как в Цитадели. Ты говорил, тот сиан, который пытался меня убить, был из дома Шевека. Может и здесь…

Шеддерик даже не дослушал.

А когда нашёл спрятанную глубоко в каркасе кровати под перинами Алистери первую вешку с характерным рыжим навершием, выругался и потребовал, чтобы Ланне позвал слуг. И чтобы те осмотрели дом и в особенности — комнаты Алистери и Валетри и его собственную.

Темери снова видела Покровителей. Видела их, словно сквозь дымку реального мира. Они приходили помочь, и благодаря Темери — видели, какая помощь нужна.

Ланне, не очень понимающий, что происходит, всё же выполнил этот приказ. И вскоре озадаченные слуги принесли из разных комнат и залов около сорока вешек.

Лишь часть из них легко было узнать, благодаря яркой раскраске. Остальные могли быть просто защитными или такими, что притягивают удачу и здоровье.

В этом может разобраться лишь опытный сиан, и за ним, конечно, немедленно послали.

Темери продолжала сражаться за Алистери — и Покровители помогали ей, но до победы было далеко. Слишком уж давно всё началось. Слишком слаба была чеора та Дирвил.

Но в самом конце, когда Темери уже почти перестала понимать, в сознании ли она, или уже где-то на пути к тёплому миру, рядом вдруг знакомо и тепло прошуршали крылья золотого дракона.

— Хоть я — всего лишь один из духов-Покровителей этого мира и больше не могу быть его крыльями равновесия, но уж одну-то человеческую душу удержать в холодном мире смогу. Девочка моя, ты можешь отдохнуть. Всё будет хорошо, я обещаю!

— Конечно, мама… — пробормотала Темери одними губами.

— Ничего не бойся. Я вижу, ты нашла свой правильный путь.

«Правильный путь? Но ведь я всё ещё жена Кинрика… и весь город знает об этом. И все знают, почему».

— Родная, не надо волноваться. Весь город празднует твоё возвращение. Весь город знает, кого спасла ты, и кто спас тебя. И все будут рады вашей настоящей свадьбе. Не бойся!

«А Нейтри? — хотела спросить она. — Нейтри и Кинрик. Они тоже любят…»

Но ощущение присутствия Золотой Ленны уже таяло в воздухе. Не волноваться? Ну что же…Раз сама Золотая Ленна так говорит…

Темери распахнула глаза.

Шеддерик стоял у неё за спиной, его ладони лежали на её плечах, от них по всему телу разливалась спокойная уверенность.

Темери подняла взгляд, чтобы увидеть его глаза.

— Всё, — сказала шепотом, — всё.

Ланне метнулся к постели — молча и обречённо. А потом вдруг понял, что его жена жива. Дышит.

Поднял взгляд на Темери и Шедде, чтобы услышать:

— Надо забрать её отсюда. Её жизнь, а может и твою, заказали убийцам из дома Шевека. Я точно знаю, что этот исполнитель уже никому вреда не причинит, но смерть одного означает лишь, что появится другой.

— Это же просто болезнь…

— Болезнь усилилась, когда сиан начал разрушать её Эа, оставив в доме вешки. — Шеддерик пришёл к тем же выводам, что и Темери. — Кстати, их мог пронести кто угодно. У тебя здесь всегда гостит много народу. А что до болезни… морской воздух и спокойная жизнь могли ей помочь и помогали. Когда начались ухудшения?

— Но кто мог желать ей смерти? — ответил вопросом Ланнерик.

— Та Нонси здесь всё ещё бывает? Он был в свите Эммегила. И знал, что вы с чеором та Хенвилом старые друзья. — Темери потёрла виски. — А Эммегил заплатил дому Шевека за убийство Кинне и Нейтри. И за меня тоже… это всё очень похоже.

Шеддерик хмуро повторил приглашение:

— Ланне, вам придётся перебраться в Цитадель — на время. Всей семьёй. А мы попробуем аннулировать этот заказ. Дом Шевека и так много задолжал мне.

Он подумал, что отдохнуть, похоже, удастся ещё не скоро. Но внезапная встряска напомнила, что смерть одного врага — ещё не победа. ещё есть наёмные убийцы из дома Шевека, которых смерть заказчика тоже никогда не останавливала, есть ифленский Император, который очень боится за свою жизнь и власть, а есть ещё добрый сосед рэшар Ческена Коанерретский…

Много что есть, чего не следует упускать из виду.

Но сейчас он будет думать о другом. Сейчас он будет думать только о том, как вернуть домой любимую женщину, которая, кажется, готова заснуть прямо здесь, возле постели Алистери.

Праздничный ужин в честь выздоровления рэты получился удивительно тихим и домашним — это при том, что в городе как раз праздновали широко и от души, а остроты событию придавали новости из дома чеора та Дирвила.

Гун-хе почти всех своих людей отправил в этот самый дом, а кое-кто, особо засекреченный и с татуировкой в виде осьминога и кинжала — отправился выяснять, чей заказ исполняли наёмные убийцы-сианы (хотя сомнений, что это был чеор Эммегил, ни у кого не было), и что нужно сделать, чтобы этот заказ не был исполнен.

…праздник получился тихий и семейный. Даже Янне остался в Цитадели до вечера, не говоря уж о Каннеге.

А когда большинство гостей отправились по домам, некоторые остались продолжить вечер возле старинного камина в зале для торжеств.

Разговоры вернулись в обычное русло: никому не хотелось строить домыслы и пугать Нейтри рассказами о сианах из дома Шевека. В основном они снова крутились вокруг Императора и его приказов. О том, что надо как-то налаживать внутреннюю торговлю, и что видимо, придётся озаботиться строительством новых речных и морских судов. Шедде, когда думал, что скоро умрёт, построил столько грандиозных планов, что хватит на целую жизнь, а то и на две.

Но отправка товаров в метрополию обескровливала местный рынок, и с этим нужно было что-то делать, и мужчины говорили об этом, а женщины — о том, кто родится у Нейтри, мальчик или девочка, да как назовут…

Нейтри держалась поближе к Темеришане, сочувствуя и стараясь предугадать желания. Она считала себя дважды обязанной Темери жизнью и подать стакан воды или плед считала слишком незначительной платой.

А Темери с благодарностью принимала её помощь. Правая рука всё ещё болела, а событий дня оказалось слишком много для выздоравливающего организма.

Адмирал Старрен ответил на чей-то вопрос:

— Ремонты и погрузка завершены. Мне пора возвращаться. Вот праздник закончится, и отчалим. В столице ждут новостей, так что…

— Что планируешь делать? — спросил Шеддерик, протягивая другу вино и кусок только что подогретого над углями мяса.

— Я всё ещё должен тебя арестовать. — Он невесело усмехнулся. — Совру, что на восьмой день твой труп начал вонять и мне пришлось выкинуть его в море.

— А потом?

— Потом… не знаю. Если к концу осени попрошусь к вам жить, не прогоните?

— Будем рады — ответила за Шеддерика Темери.

— Чеора, — улыбнулся он, снова пронзительно взглянув на девушку, — я всё ещё надеюсь погулять на вашей свадьбе.

— Тогда тебе лучше пока не уезжать, — ответил за неё Шеддерик.

— Так всё же… — Старрен обернулся на Нейтри, но та о чём-то оживленно беседовала с Тильвой Текар. — чего хотел Эммегил? И почему всё так сложилось?

Шеддерик пожал плечами. Ответы у него были, но кое-что оставалось пока только предположением.

— Прошлой осенью Император узнал, что зимой у него родится ребёнок. Я предполагаю, в тот момент ему было крайне важно, чтобы «подставной наследник» был под рукой, и с одной стороны не умер раньше времени, а с другой, чтобы его, в смысле — меня, можно было контролировать. А из Коанера меня мог вытянуть только Хеверик, у Ифлена там нет официального представительства. Были использованы саруги, это очень дорогой и экзотический способ убийства, который должен был меня заинтересовать, а впоследствии именно я мог оказаться главным подозреваемым, но не в этом суть. Хеверик, едва почувствовав, что смертельно болен, вызвал меня, как на то и рассчитывал император, сделал своим телохранителем и взял слово, что я после его смерти буду так же помогать Кинрику. Но и этого ему показалось мало. Да, он боялся переворота, боялся восстания, но зная, что умирает, он, чтобы насолить Императору, не иначе, тоже признал меня наследником. Император до открытия навигации об этом узнать не мог, но узнал чеор Эммегил, у которого всегда были виды на Танеррет, и который был одним из тех, кто доставил наместнику Хеверику саруги и активировал их.

— Так это подтверждено? — адмирал приподнял брови.

— Сиан Латне, который служил у Эммегила, предоставил Гун-хе его переписку. Там много интересного, но светлейший был осторожен и имен не называл. Да, подтверждено. Эммегил решил, что интересы Императора удачно совпадают с его интересами и попытался нанять убийц в доме Шевека, но те отказались — у них есть свой устав, который не даёт им убивать членов правящих семей — так что в этом смысле мы с Кинриком были в безопасности. Чего нельзя сказать о других людях, которые были нам дороги. Помните чеору Дальсу Конне? Она лишь взялась вывезти саруги из страны и не знала, какую именно роль они играли в заговоре. Что её не спасло. Эммегил нанял сиана-убийцу, который сделал вешки для семьи та Дирвила и… и других. Я чуть с ума не сошёл, когда решил, что моё проклятье начало убивать всех подряд… хотя, возможно, без него тут тоже не обошлось. Ланне ещё повезло — как я говорил, у него бывает много гостей, и это стало большой проблемой для сиана, которому в спальню хозяев было долго не попасть. Когда я понял, что лучший способ избежать восстания — это устроить свадьбу Кинрика и рэты, и отправился за ней в монастырь, Эммегил счёл, что лучшего времени, чтобы от меня избавиться не будет. У меня был лишь небольшой эскорт, и он смог бы списать мою смерть на разбойников. Но ему донесли о цели поездки. И вот в компании наёмников появился тот же самый сиан. Я точно знаю, что это был он — только один сиан помечал вешки яркой оранжевой краской.

— Так нас искали люди Эммегила? — Темери почти не удивилась.

— Да. Он был уверен, что после моего ареста и смерти Кинрика, легко сможет получить титул наместника. А ваша свадьба сделала бы это почти невозможным, ведь он тайно поддерживал повстанцев хозяина Каннега, в надежде, что когда бунт будет подавлен, не останется никого, кто сможет оспорить его власть.

— А ожерелье? — продолжила расспросы Темери. — Я думала, это просто одно из развлечений чеоры та Роа.

— Не совсем. Тут дело больше в Вельве Конне… и в Кинрике.

Кинрик, услышав своё имя, обернулся.

— Во мне?

— Конечно. Прошлым летом тебя добивались сразу несколько прекрасных дам, а ты крутил со всеми, уделяя им равное внимание. Вельва же… она сочла, что ей мало просто ночи с тобой. Ей хотелось большего. Подарков, праздников. Денег. Но она видела, что происходит, и что через постель тебя не удержать. Она поступила хитрее, обратившись ко мне с просьбой найим для неё место в окружении невесты наместника. Я отчасти повинен в гибели родных этой девушки, так что счёл, что худого не будет в том, что она станет компаньнкой Темершаны.

— Она мне всегда казалась искренней и честной…

— Ну, вот она честно и поведала своему любовнику та Мангу о том, что я еду в монастырь за твоей невестой. Она расчётливая, умная, хладнокровная женщина, которая готова многим пожертвовать ради цели. Но она и сама никогда не думала, что способна на убийство. Развлечение с ожерельем придумали они с чеорой та Роа вместе. Только ни о каких кандалах даже речи не было. Они просто навесили на цепочку с десяток всяких вульгарных и дешёвых образцов… а вот узнавший об этом чеор та Манг сам придумал, как эту идею повернуть в свою пользу и в пользу Эммегила.

— Он же ничего такого не сказал монахиням, когда они призвали его тень? — удивился Кинрик.

— Гун-хе очень подробно расспросил чеору та Роа после его смерти и после ареста Вельвы. Настолько подробно, что она чуть было не покинула Цитадель в неизвестном направлении. А потом нашёл письмо в архиве сиана-ювелира, который выполнял подправленный заказ. Та Манг знал о планах Вельвы соблазнить Канрика. И собирался её всячески поддерживать. Сианы при любой власти были бы в выигрыше, а иметь любовницу, которая крутит наместником, как хочет… Я даже думаю, он собирался помочь Вельве женить Кинрика на себе. И идею отправить рэту в гости к Нейтри придумал тоже он. Вельва надеялась, что будет просто крупный скандал. И планировала воспользоваться случаем затащить опоенного любовным зельем Кинрика в свою постель. А вот пожар — это уж собственная инициатива чеора та Манга. Он был уверен, что Эммегил его поддержит, а в случае чего — поможет скрыться. Но Эммегилу свидетели тоже были не нужны. Кстати, умирать та Манг не собирался. Когда Гун-хе пришёл его допрашивать, он намеревался сбежать через окно, но подоконник сгнил и… в общем, он просто не смог удержаться.

— А нам Эммегил рапортовал о раскрытом заговоре против Императора… — медленно кивнул Старрен. — Думал, что раз в Империи знают о саругах, то даже расследовать ничего не будут…

— Эммегил старался не допустить свадьбу, потому что рассчитывал забраться на трон наместника по трупам малькан и ифленцев, которые должны были погибнуть во время восстания. — Чеор та Хенвил колюче усмехнулся. — Ему почти удалось. Если бы не…

Он перевёл взгляд на Темершану. Улыбка стала мягкой и тёплой.

Темери, оказывается, задремала в кресле.

Слишком много переживаний, слишком устала… а завтра снова трудный день.

Гости, усовестившись, вспомнили, что пора собираться.

Шедде сказал, что проводит её и вернётся.

Темери проснулась, заметно смутилась. Коридоры крепости казались ей в этот вечер особенно длинными, они к тому же сначала как-то странно покачивались в такт шагам. Потом сон немного отступил. Шеддерик отворил двери и остановился.

— Темери, — окликнул он тихонько.

Она обернулась.

В глазах — вопрос и ожидание.

— Темери… спокойных снов, любимая…

Она на миг зажмурилась. Спросила шепотом:

— Что же будет, Шедде? Что мы будем делать?

— Завтра мы пойдём в божью крепь, — ответил он безмятежно. — Мы с тобой и Кинне с Нейтри. И попросим богов и Покровителей, чтобы простили нашу ошибку и позволили расторгнуть тот ваш брак.

— А если они не ответят?

— Они ответят. Я позабочусь, чтобы ответили…

— Так никто никогда не делал, кроме героев бабкиных сказок…

— Ну, видишь, значит, кто-то всё-таки делал.

Она мягко улыбнулась:

— А если они всё-таки ответят… но не согласятся? Если император не поверит, что проклятие снято, и пришлёт солдат? Если…

— Тогда мы будем сражаться. И обязательно победим. Темери, всё будет хорошо. Как бы ни было трудно, всё будет хорошо.

— Не уходи. — Попросила она быстро. — Ну, хоть недолго…

Он послушно вошёл в её комнаты. Остановился посреди гостиной. Представил, как завтра… или через день… покажет Темери новый летний дом над гранитной набережной, выстроенный всего за месяц на месте сгоревшего павильона. Его только-только начали отделывать. Но он обязательно должен ей понравиться… не может не понравиться.

Темери, точно как утром, замерла всего в полушаге, неотрывно глядя в глаза.

Лунный свет скользил по её волосам, отражался в зрачках, ласкал платье.

— Не уходи, — повторила шепотом.

Её волосы пахли солнцем. А губы были мягкими и тёплыми…

— Люблю тебя, Темери! Как же я тебя люблю… — шепнул он, уже понимая, что точно никуда не уйдёт.