Тобиас Ангус был не особо любим, однако пользовался большим уважением в учёном сообществе. И всё же многим из нас он не нравился… ну, потому как его фокусы и розыгрыши порой совершенно выбивали из колеи. «И вообще, — как говаривал Элвин Гарви, — это невозможный человек».

Ну и, признаюсь честно, Тоби Ангуса мы побаивались, таким он слыл злостным насмешником. Иногда, впрочем, проявлял и мягкосердечие — или хотя бы старался. Тоби был суровой душой любого дела. Пусть и не стоял с кнутом, возглавляя проект, но кнут всегда присутствовал в его голосе. Тоби отдавался работе жадно, даже лихорадочно, и вместе с тем вовсе не рвался к личной славе. Когда Пол Крадзеш увёл у него честь разработки коммуникатора Кризли, мы всерьёз опасались за жизнь Крадзеша, ожидая возмездия от Большого Тоби. Однако Тоби Ангус будто ничего и не заметил. Достанутся почести ему или кому-то другому не волновало его нисколько.

И вот Тоби заговорил о новом проекте, который завладел им, да и каждым из нас.

— Суть в том, чтобы дать нескольким культурам питательную среду, затем привить жилку изобретательства, и пускай они творят. Мы хотим стремительного роста, поэтому установим предельный срок, например, время, за которое пуля пролетает четыре километра. Я просто помещу в пулю один из народов и выстрелю ею из винтовки.

— Это ещё зачем? — удивилась Фрэнси Джек. Она вечно силилась понять Большого Тоби, но разбиралась в нём не лучше любого из нас.

— Тоби, у тебя запущенный случай антропоморфизма, сплошные человеческие термины и аналогии, — пожурил Люциус Кокберн нескладного верзилу. — Нельзя считать настоящим народ, который еле различим под электронным микроскопом.

— Если он состоит из тысяч родственных личностей, способен жить, голосовать и выбирать себе судьбу, то почему же не настоящий? — упирался Тоби. — Спрашиваешь, зачем, Фрэнси? Ради эксперимента, для оценки возможностей. Вот увидите, я и впрямь пальну в того пересмешника, что так фальшиво распелся на ветке. Не важно, промахнусь я или подстрелю птицу, пуля всё равно пролетит четыре километра, расплющится о скалу в конце долины и уничтожит народец внутри себя. Именно так и случится, разве что нация обретёт самосознание, местное самоуправление, созреет до единого правительства, разовьёт науку и технику, научится управлять полётом пули, избежит столкновения со скалой и вернётся сюда в поисках разгадки своего происхождения — и всё это в течение двух с половиной секунд. Я не ставлю перед ними непосильной задачи. Это недолговечное племя состоит из крошечных разумов, в которые просто не укладывается само понятие промедления.

— Порой наше «реактивное желе» и впрямь реагирует на удивление быстро, — признал Пол Крадзеш, — только чаще всего отклика нет вообще. У нас есть полный комплект для производства чудес и активатор к нему, но он ведёт себя беспорядочно и непредсказуемо. Мы обязаны добиться стабильности, Тоби. И всё-таки говорить о сверхмалой капле как о народе — просто глупость.

— Наоборот, здравый смысл, который, похоже, в нашей компании достался мне одному, — упрямо возразил Большой Тоби.

В научных кругах к этому неотёсанному увальню относились с почтительным недоумением. Да, его признавали, а кое-кто даже пытался дружить. Но отвечал ли он представлениям Элтона Кэбота об идеальном учёном?..

«Невозмутимый, кладезь внешних и внутренних совершенств, с интересами во всех сферах, немного поэт, образец культуры, чуждый дешёвых приёмов, почти философ и уж точно гуманист», — едва ли хоть что-то из этого относилось к Тоби Ангусу.

Физически мощный и невероятно уродливый, невозможный и грубый, Большой Тоби не прижился толком даже в своей научной группе, зато вне неё представлялся многим чуть ли не героической фигурой, хоть и удивительно, как эти почитатели вообще о нём узнали.

А ещё Тобиас Ангус сочинял шум, ибо назвать это музыкой язык не поворачивается. Он извлекал свои звуки, используя сомнительные реплики допотопных инструментов и непонятно как истолкованную древнюю нотопись. Железные «арфы» лязгали, завывали «флейты», а приверженцы металлического рока тайком делали записи в просторных студиях Тоби и буквально молились на эту какофонию. Лязг, вечный лязг — вот чем был на самом деле «Звук Тоби».

С этим звуком он настолько сроднился, что, когда бил в ладоши посреди своей громогласной речи, желая подчеркнуть мысль, получался не хлопок, как у других, а всё тот же лязг.

Тоби рисовал картины, эффектные и причудливые. Пожалуй, «рисовал» тут неверное слово, поскольку неизвестно, как он их создавал. Как бы то ни было, это были мощные, грубые и тревожные изображения. Серия полотен называлась «Каиниты в космосе»[1]. Картины Ангуса будоражили душу и отдавали безвкусицей, но вместе с тем притягивали.

— Насмешник ты, — любил ему пенять Люциус Кокберн.

— О, ещё бы! Да только маловато нас. Насмешники и пересмешники с неколебимой верой — вот кого вечно не хватает. А меж тем, они должны возглавлять любой проект, общественный комитет и правительство. Этого я и хочу от наших эфемерных царств и крошечных изобретательных умов, там живущих. Но избави нас от пересмешника, который поёт слишком сладко!

Тоби Ангуса занимало многое, что вполне уложилось бы в то определение Элтона Кэбота, будь речь о ком-нибудь другом. Ну да, интересы его проникали во все сферы — но как неуклюже! Он написал несколько книг, однако его «Новую физику для средней школы» приняли неважно и скоро вытеснили с рынка. Учить физике посредством каких-то бородатых мифов! Даже в его арифметике было больше теогоний, чем теорем. Ну а его «Книга не для всех»…. что ж, она и впрямь оказалась не для всех.

А теперь Большой Тоби возился с невидимой каплей активированного молекулярного синдрома, пытаясь завлечь её в крошечное отверстие, просверленное в свинце ружейной пули. Он смотрел в сложный микроскоп с множеством окуляров и щёлкал клавиатурой, подталкивая капельку к цели щупальцами электрических полей.

— Князья и народ, пожалуйте-ка внутрь! — уговаривал Большой Тоби крошечную каплю, на несколько порядков меньше, чем различает невооружённый глаз. — Это начало вашей истории и судьбы, первый миг вашей Героической эры! Так будьте героями, а значит — находчивыми.

— Не слишком ли много внимания этой кляксе? Загонишь её в дыру, больше и не увидишь, — усмехнулся Элвин Гарви. — Такая же, как другие, разве нет?

— Вот вы и беседуйте с другими, а эта моя, — ответил Тоби.

— Что ж, Кригер из «Конгломерата эволюционных наук» весьма-таки успешно общается со своим «реактивным желе», — признал Пол Крадзеш, — но вряд ли он рассказывает им такие же сказки, как ты.

— А зря, — буркнул Тоби Ангус. — И совсем-то ты не понимаешь сказочных существ. Когда их в конце концов откроют — то есть, когда найдут и вскроют их логово, — там окажутся тысячи и тысячи летописей. Только подумайте, героические моменты истории, первые изобретения, целые эпохи величия! Вот бы кто-нибудь из вас нашёл их поселение. У меня на это совершенно нет времени. Уверен: то, что там обнаружится, даст мощный толчок творческой мысли.

— Вопрос в том, как рассматривать эту способность реактивных молекулярных групп к самоорганизации, — заметил Люциус Кокберн.

— Какие тут вопросы? — с нотками своего лязгающего смеха спросил Тоби. — Смотри на них как на царства, как на империи в эпоху великих открытий и изобретений. Они бы предпочли, чтобы на них смотрели именно так.

— Похоже, в твоём крошечном царстве попахивает тиранией, Тоби, — хмыкнул Элвин Гарви.

— Верно чуешь, носатый. Мощный посыл махровой тирании! Что ещё нужно для нации, которая в то же время космический корабль?

— Поневоле вспомнишь твои картины про каинитов в космосе. Будь у них в молекулярной группе лица — если в этих каплях вообще есть кому их иметь, — я бы представил тех самых дикарей с каинитского корабля — и твоё лицо среди них уж точно, Тоби.

— А как же, у них и должны быть лица, ибо между нашим древним полётом и тем, в который я их вот-вот запущу, существует тесная, почти полная аналогия… Опять этот пересмешник, чёрт бы его побрал! Пересмешников, которые не пересмеивают, надо исправлять или уничтожать.

— Тоби, даже самые дикие из аналогий нельзя эксплуатировать до бесконечности, — сказал Элвин. — Ты же не думаешь всерьёз, что?..

— Да, думаю, и мне радостно думать, что группа, к которой в некоем роде принадлежал и я, в самом деле совершила подобное космическое путешествие за восемь без малого тысяч лет земного времени. В случае эфемерной нации — те же две с половиной секунды. Тут надо учесть порядок величины, прямую кубическую зависимость, закон обратных квадратов, угловую скорость, а ещё соотношение крутизны разворота, длины временного отрезка и скорости технического прогресса. Да, наши восемь тысяч лет были очень близким эквивалентом их двух с половиной секунд — если они и впрямь научатся управлять своей пулей, чтобы вернуться. О, нам вначале пришлось легче, чем им, хоть нас никто и не готовил. Был уже город на Земле, и не абы какой, так что мы прошли немалый путь к управлению обществом. Была металлургия — целое поколение уже работало с бронзой и железом. Вот десяток наших и рванули в космос в запаянной сфере, то ли случайно, то ли намеренно.

— Ты что, был там восемь тысяч лет назад, Тоби? — спросила Фрэнси Джек.

— Я говорю «мы», потому что те события хранятся в моей наследственной памяти. Все вы родились вчера. Я же — за несколько дней до вчера. Нам пришлось многому научиться: как находить дорогу в пространстве, как добыть энергию из ничего, чтобы толкать сферу в пустоте, пока теснимся взаперти, путешествуя на скорости чуть больше второй космической[2]. И даже меньше, чем из ничего, придумать цель и философию, а также навигацию, чтобы вернуться на Землю и совершить мягкую посадку. Она далась нам очень тяжело, и этому, как его назвал Элвин, «крошечному царству» в винтовочной пуле придётся не легче. Если бы моя собственная семья уже такое не проделала, я бы счёл это невозможным.

— Кто же вёл твой космический корабль, Тоби? Кто те тираны, что заставляли его работать?

— Два брата Иавал и Иувал, а также их сводный брат Тувалкаин. Наш отлёт с Земли уже сам по себе отчаянный, удивительный подвиг человеческой мысли, но без него мы ещё и не выжили бы. О, наша система сбора данных была хороша. Мы изучили все разломы земной коры по соседству. Знали, где сильнее всего рванёт, когда разверзнутся недра, и рассудили: если на манер пробки закупорить жерло вулкана нашей бронзовой сферой, то нас сдует с лица Земли. У народца в этой пуле задача попроще. Негде им взять информацию, когда здесь выстрелят из винтовки, нет и возможности самим забраться в пулю. За них это делаю я.

Только у нас в те давние времена не было выбора. Останься мы на Земле, утонули бы. И не имели бы потомков, таких как я, а это ужасная потеря.

— О, что за чушь, Тоби, что за чушь! — восхитилась Виола Рафтер. — Так вот какими россказнями ты мотивируешь маленькие химические кляксы? Похоже на ту ерунду, которой я пытаюсь мотивировать свои комнатные растения, но до тебя мне в этом деле далеко. Может, тебе самому всё это рассказывает кое-кто свыше, желая на что-нибудь мотивировать?

— Да, кое-кто свыше то и дело подаёт голос. Видимо, чтобы мотивировать меня точно так же, как я мотивирую свои крошечные молекулярные кляксы. И я действительно время от времени замечаю за собой странную мотивированность, особенно в последнее время.

Тобиас Ангус уже запечатал сверхмалое царство в пулю и зарядил винтовку.

— Никогда не слышал такой легенды, Тоби, — подал голос Люциус. — Мне попадался миф, в котором то ли Гог, то ли Магог[3] прокатался верхом на крыше ковчега весь Великий потоп и таким образом спас от полного вымирания древнюю расу великанов, поэтому даже сейчас в мире рождаются очень высокие люди. Однако то, что потомки Каина сбежали с Земли в космическом ковчеге, для меня новость. Что-то тут нечисто.

— Да чисто, чисто всё, никакого жульничества. Вступить в игру при ставках один к миллиарду — это не жульничество. Сама мысль о том, что мы, братство левшей, скорее волки, чем овцы, не имели предначертания — нелепость. Мы семя Каиново, мы те, кто дважды потерял невинность, кто вкусил от злополучного древа познания повторно. Не поверю, что всё это просто так. Мы стали первыми изобретателями ещё на заре цивилизации, вы же знаете. В четвёртой главе книги Бытия о наших открытиях упомянуто лишь вскользь, но в те времена это были единственные изобретения человечества.

— Тоби, а когда каинитский космический ковчег вернулся на Землю? — с неловкой ухмылкой спросил Люциус.

— Не знаю, но в пределах нескольких последних веков. Когда люди снова начали изобретать, тогда, значит, и ковчег вернулся.

— Тоби, ну и вздор, должно быть, у тебя в подсознании! — воскликнула Фрэнси. — Такого сказочника, как ты, ещё поискать. Говорят, всё возвращается на круги своя, мысли, школы, умонастроения, и сказочное вновь встречается с субатомным, атомным и молекулярным в проблесках микроэпох. Говорят, иначе их попросту не осмыслить. А по мне, они и так не имеют смысла. Тем не менее, на сегодняшний день остальные кляксы реактивного желе не реагируют вообще, хоть мы и создали им все условия. Не знаю, как ведёт себя твоё «царство», но в наших не видно никаких изменений.

— В них нет изменений, потому как вы не пытаетесь их изменить, не мотивируете, — сказал Тобиас. — Да вы и не можете, потому как не верите, что они живые и поддаются мотивации. Однако представление о неодушевленности материи в корне ошибочно, ибо даже мельчайшие субатомные частицы живые, обладают зачатками сознания и мышления. Пусть даже вы в это не верите, сделайте вид, что верите. Так вы достигнете лучших результатов.

После чего Тоби Ангус вскинул винтовку к плечу, снял предохранитель и, прицелившись, положил палец на спусковой крючок.

— И что теперь, Тоби? — опасливо спросила Фрэнси Джек. — Ты ведёшь себя очень странно, даже по твоим меркам. Ты что-то задумал, Тоби. Тут какой-то подвох!

— Ну, как минимум, я заткну вон того пересмешника, либо с первого, либо со второго пролёта. Слишком уж он слащавый, чтобы кого-то высмеять. Но главная моя цель — поставить живое царство перед выбором изобретать или сгинуть. Готов поспорить, они станут изобретать.

Тобиас Ангус выпустил пулю, и через две-три секунды пуля попала в Тобиаса Ангуса. Угодила в правый глаз и пробила голову. Убила.

Мёртвый Тобиас Ангус стоял в полный рост. Не упал и даже не опустил винтовку, такой был коренастый и плотный. Застыв в каталептическом оцепенении, он не дышал, сердце не билось. Пуля прошла через правый глаз навылет, разворотив затылок.

Тоби всё ещё широко ухмылялся, и его издевательская гримаса выглядела даже карикатурнее, чем при жизни.

— Это неправда, неправда… — словно в трансе, повторяла Фрэнси Джек. — Как некстати!

— Птица — что с ней? — с неуместным любопытством воскликнул Элвин Гарви. — Она будто высмеивает, издевается! Это уж точно правда.

— Коронер решит, что правда, а что нет, — мрачно заявил Пол Крадзеш. — А вот и он!.. Не припомню такой оперативности, и как только успел?

Коронер засуетился вокруг стоящего мертвеца — как-то странно, словно пародируя привычную процедуру.

— Совсем окоченел, — констатировал он. — Тело застыло так быстро и так хорошо сбалансировано, что не падает. Ага, палец всё ещё на спусковом крючке. Осторожно, не заходите спереди. Редкий случай, но в своей практике я наблюдал такое дважды.

— Ложь, — заявил мёртвый Тобиас Ангус чуть более приятным голосом, чем обычно. — Такого не происходило ни разу. Да и на этот раз не произошло… О, друзья мои, зачем эти сердитые, неприязненные взгляды? Разве вы хотели моей смерти? Неужели и правда не понимаете, какие возможности и парадоксы открываются в рамках условного времени? И только для бесконечно малых царств и обществ! В свете его преимуществ остальное выглядит ничтожным. О, сколь же бесценными окажутся они для нас!

— Ты нам надоел, Тобиас! — сердито воскликнул Пол Крадзеш. — Опротивел своими розыгрышами. Ты же в самом деле умер! Да и коронер тут был!

— А теперь его тут нет, — рассмеялся Тоби Ангус. — Нельзя нормально сказать «он тут был», потому что в условном непрошедшем нет грамматических времён. Но и уверять вас, что моя смерть иллюзия, я не стану. Она бесспорный факт условного времени и первый примечательный побочный эффект миниатюрного космического полёта и возвращения.

Нет, Фрэнси, разумеется, у меня не всё в порядке. Вот, фингал под глазом. Когда космический корабль-пуля вернулся, его мягкая посадка оказалась не такой уж мягкой. Подбили мне глаз, как видите.

— Я тебя ненавижу, Тоби, — процедил Пол. — Зачем тебе всё это понадобилось?

— А радость открытия, а драматический эффект? Как не позабавиться, когда проводишь такой ценный эксперимент?.. Ах, как заливается эта птица! Теперь её песня близка к совершенству. Что за неподражаемые издёвка и высокомерие! И какая пламенная вера! Небольшая встряска, а сколько пользы! О да! Теперь в её голосе звучит та самая капелька иронии. Смейся, птичка, смейся, и не забывай верить. Кому-кому, а одноглазой птице не обойтись в этом мире без истинной веры.

Пересмешник, что продолжал распевать на ветке, лишился глаза от пули, когда та пролетала то ли туда, то ли обратно. Зато теперь у него появилась новая песня, которая производила впечатление, даже если не нравилась.

— Наше реактивное желе, как вы его безграмотно называете, теперь начнёт реагировать поразительно, — сказал Большой Тоби. — Оно стало нацией виртуозов, которые изобретают на атомных скоростях. Дайте им любую проблему, и они решат её. Долговременные последствия всего этого безграничны.

— Как же мы тебя ненавидим, Тоби, — прорычал Люциус Кокберн.

— Ну, это понятно… Сам ли народец совершил эти космические чудеса или нет, совершенно необходимо, чтобы он считал себя их творцом. Высшие взлёты истории — вот что даёт мотивацию.

— Трудно принять факт, что даже пыль способна изобретать, — грустно сказала Фрэнси Джек. — Тем не менее, мы извлечём из этого выгоду. Теперь наш активатор идеален. Однако полностью его принять смогут только люди новой породы. Когда-нибудь, возможно, они и появятся.

— Когда-нибудь, сегодня, сию же минуту! — упивался своим успехом Тобиас Ангус. — О, самые многообещающие студенты могут быть выбраны хоть сейчас. Я поставил перед царством такую задачу, и избранные уже меня ждут.

Студенты, которые теперь учатся мотивировать и наделять мифологией крошечные мазки, невидимые даже с помощью микроскопа, чтобы добиться от них изобретательности и максимальной отдачи, — странный народ. Как же иначе, ведь они работают со сверхмалыми сообществами левшей, больше волков, нежели овец, приближенными к фантастической сути вещей. А те, кто прочёл «Новую физику для средней школы» Тобиаса Ангуса и попал под её очарование, совершили в этой сфере настоящий прорыв.

Они собрали и проанализировали чудовищное количество мыслительного материала с молекулярного и ещё более мелких планов бытия, причудливость и фантастичность которого не поддаются описанию. Формы их мифологии невозможно постичь в геометрии человеческих представлений. Они совершенно иные.

У этого блестящего братства не от мира сего имеются свои собственные боги и герои, а его символ-талисман — одноглазый пересмешник.