Томъ десятый. Стихотворенія

fb2
Тан-Богораз Германович Владимир
Всемірная библіотека

Собранія сочиненій знаменитыхъ

русскихъ и иностранныхъ писателей.

Въ эту серію входятъ слѣдующія

собранія сочиненій:

I серія.

А. В. Амфитеатрова, подъ наблюденіемъ автора;

Л. Н. Андреева, со вступительной статьей проф. М. А. Рейснера;

Ѳ. М. Достоевскаго, съ многочисл. приложеніями;

Г. А. Мачтета, подъ редакціей Д. П. Сильчевскаго;

В. Г. Тана, подъ наблюденіемъ автора;

Ольги Шапиръ, подъ наблюденіемъ автора.

II серія.

Д. Я. Айзмана, подъ наблюденіемъ автора;

С. А. Ан-скаго, подъ наблюденіемъ автора;

Б. А. Лазаревскаго, подъ наблюденіемъ автора;

A. И. Левитова, со вступ. статьей А. А. Измайлова;

B. В. Муйжеля, подъ наблюденіемъ автора;

Вас. И. Немировичъ-Данченко, подъ наблюденіемъ автора;

Н. Н. Олигера, подъ наблюденіемъ автора;

Н. М. Осиповича, подъ наблюденіемъ автора.

III серія.

А. С. Пушкина, подъ редакціей П. О. Морозова и В. В. Каллаша;

М. Ю. Лермонтова, подъ ред. Арс. И. Введенскаго;

Н. В. Гоголя, подъ редакціей В. В. Каллаша;

И. А. Крылова, подъ редакціей В. В. Каллаша;

А. В. Кольцова, подъ редакціей Арс. Ив. Введенскаго;

C. Т. Аксакова, подъ редакціей А. Г. Горнфельда;

А. Н. Островскаго, подъ ред. М. И. Писарева;

Н. Г. Помяловскаго, съ біограф. очерк. Н. А. Благовѣщенскаго;

А. А. Потѣхина, подъ наблюденіемъ автора;

П. М. Невѣжина, подъ наблюденіемъ автора;

С. В. Максимова, со вступ. статьей П. В. Быкова;

И. С. Никитина, подъ ред. А. Г. Ѳомина и Ю. И. Эйхенгальда;

Н. А. Добролюбова, подъ редакціей В. П. Кранихфельда;

Н. Я. Соловьева, съ портретомъ автора.

IV серія.

Чарльза Диккенса, со вступ. статьей Д. П. Сильчевскаго;

Элизы Оржешко, подъ ред. С. С. Зелинскаго;

Г. де Мопасана, съ критико-біографич. очеркомъ З. А. Венгеровой;

Эдгара По, съ критико-біографич. очеркомъ М. А. Энгельгардта;

Эмиля Зола, подъ редакц. и со вступ. статьями Ѳ. Д. Батюшкова Е. В. Аничкова;

Георга Брандеса, съ предисловіемъ М. В. Лучицкой.

Стихотворенія

Пѣсни, летучія пѣсни мои

      Пѣсни, летучія пѣсни мои,      Легкія, вольныя птицы,      Тонкія брызги бѣгущей струи,      Молніи дальней зарницы! Не обуздать вашъ мятежный задоръ, Не подавить васъ насильемъ. Буря даруетъ широкій просторъ Вашимъ растрепаннымъ крыльямъ.      Мчитесь дружнѣе! Судьба васъ хранитъ,      Съ вѣтромъ неситесь попутнымъ!..      Жуткимъ весельемъ вашъ голосъ звенитъ,      Гнѣвомъ строптивымъ и смутнымъ. И отвѣчаютъ поля и лѣса, Горы, и долы, и воды. И отвѣчаютъ на зовъ небеса Громомъ стихійной свободы.

Моя муза

 I. Не ласкающій шопотъ любовной мольбы, Не восторженныхъ грезъ сладкозвучный напѣвъ, Голосъ музы моей — это голосъ борьбы, Это ненависть, злоба и гнѣвъ. Это кованый мечъ, закаленнымъ клинкомъ Разсѣкающій сталь непріятельскихъ бронь, Это молотъ, скалу поразившій, какъ громъ, Изъ холоднаго камня извлекшій огонь… Не волшебной свирѣли живой переливъ, Не эоловой арфы тоскующій звонъ, Мѣднозвучной трубы громогласный призывъ Такъ и жжетъ мнѣ уста, такъ и просится вонъ. Лиры нѣтъ у меня. Для чего лира мнѣ? Молодая душа — это лира моя. Словно мощныя струны, звенятъ въ глубинѣ Напряженныя чувства ея. Но не слабыхъ перстовъ боязливый ударъ, Пробуждаетъ ее лишь громовый перунъ И взволнованной страсти порывистый жаръ Извлекаетъ внезапные звуки изъ струнъ. И нужна ей небесъ безпредѣльная высь И широкихъ полей безконечный просторъ, Чтобъ побѣдные крики навстрѣчу неслись, Чтобъ во слѣдъ ей гремѣлъ оглушительный хоръ. II. Но въ предѣлахъ тюрьмы, гдѣ скупое окно Пропускаетъ и днемъ лишь больной полумракъ, Голосъ музы моей измѣнился давно И теперь онъ звучитъ ужъ не такъ. Полный сдержанныхъ мукъ, полный яростныхъ слезъ, То озлобленный вопль, то мучительный стонъ, Словно отзвукъ душевныхъ подавленныхъ грозъ, Раздается болѣзненно онъ. Это горькій, строптивый, страдальческій зовъ Поколѣній поверженныхъ, втоптанныхъ въ прахъ, Это замершій вздохъ многихъ павшихъ бойцовъ, Оживающій вновь на безкровныхъ устахъ. Это ропотъ таинственныхъ каменныхъ стѣнъ, Это откликъ далекихъ полярныхъ степей; Эти звуки создалъ отупляющій плѣнъ Изъ предсмертныхъ проклятій и лязга цѣпей. Только родственной скорбью страдающій духъ Безъ труда ихъ тоску роковую пойметъ, Только чуткій, живой, впечатлительный слухъ Хоть слѣды красоты въ нихъ найдетъ.

На пашнѣ

 Пусть въ нескончаемомъ кругѣ Этихъ безбрежныхъ полей Наши блестящіе плуги Взрѣзали мало колей. Трудъ поспѣваетъ на диво; Съ нами весна заодно, Дождь распахалъ наши нивы, Вѣтеръ посѣялъ зерно… Осѣнены небесами, Свѣжей напившись росой, Всходы являются сами, Новой блистаютъ красой. Зелени яркія волны Всѣ застилаютъ поля, Юною свѣжестью полны, Буйную жатву суля. Тонкіе стебли проворно Тянутся къ свѣту изъ мглы, А подъ землею упорно Корни сплетаютъ узлы. Вьются, какъ гибкія змѣи, Сѣтью безчисленныхъ узъ Съ каждой минутой тѣснѣе Тайный сплетаютъ союзъ. И прогоняя насильно Стужи злопамятный гнѣвъ, Лѣто готово обильно Благословить нашъ посѣвъ.

Во мракѣ я пою

 Во мракѣ я пою, средь непробудной ночи… Кто слышитъ голосъ мой, кто есть вблизи живой? Напрасно я во тьму вперилъ пытливо очи, Безсильный гаснетъ взоръ предъ черной пеленой.    Я поднялъ высоко протянутыя руки…    Кто видитъ обликъ мой? Откликнись въ этотъ часъ!    Кто видитъ въ темнотѣ мои слѣпыя муки,    Будь недругъ то, иль другъ, откликнись мнѣ хоть разъ!.. Пусть вздохъ ко мнѣ дойдетъ, далекій, безпріютный, Какъ эхо, дастъ отвѣтъ въ зловѣщей тишинѣ. Пусть призракъ мнѣ мелькнетъ таинственный и смутный Иль молнія сверкнетъ въ угрюмой вышинѣ…    Во мракѣ я пою, тревожно, одиноко…    Кто слышитъ пѣснь мою? Я славлю яркій свѣтъ,    Я славлю лучъ зари, владычицы востока,    Настойчиво зову сіяющій разсвѣтъ. Я солнцу гимнъ пою торжественный и стройный, И льется пѣснь моя безъ устали надъ мглой. Я славлю блескъ утра, я славлю полдень знойный, И голосъ мой звучитъ молитвенной хвалой.    Я пѣсней той живу. Съ надеждой чудотворной    Мой голосъ льется вдаль, мой голосъ рвется въ высь.    Молитвой я дышу сквозь мракъ темницы черной…    Кто слышитъ пѣснь мою во мракѣ, отзовись! Какъ долго ждать  утра? Какъ долго мнѣ молиться?.. Мой голосъ изнемогъ. Во мракѣ я пою. Мнѣ тяжело дышать; Безбрежная темница, Какъ тѣсная броня, сдавила грудь мою.    Усталый взоръ поникъ въ уныньи боязливомъ,    Ужъ голосъ мой дрожитъ болѣзненно, какъ стонъ.    Звени же, пѣснь моя, отчаяннымъ призывомъ,    Буди холодной тьмы  оцѣпенѣлый сонъ!.. Взойди, заря, взойди привѣтно и широко! Святая дочь утра, развей нѣмую ночь!. Пусть радостнаго дня божественное око Блеснетъ тебѣ во слѣдъ и тьму прогонитъ прочь! Развей мою тоску и ужасъ малодушный, Мой голосъ укрѣпи въ слабѣющей груди… Развей нѣмую ночь, могилы сумракъ душный! Владычица небесъ, взойди, заря, взойди!

Кто скажетъ правду мнѣ

 Кто скажетъ правду мнѣ? Чьи бдительныя очи Пытливо разглядятъ разсвѣта первый знакъ? Какъ будто сталъ рѣдѣть тяжелый пологъ ночи, Свѣтлѣетъ небосклонъ, слабѣетъ душный мракъ… Еще не сорвана завѣса мглы унылой, Но свѣтъ прорѣзалъ щель въ невѣдомой дали, И первый лучъ скользнулъ улыбкой быстрокрылой По скорбному лицу заплаканной земли. То первый лучъ скользнулъ въ хаосѣ мрачныхъ тѣней… Кто скажетъ правду мнѣ? Ахъ, я не вижу самъ! Мой взоръ ослѣпъ отъ слезъ, ослабъ отъ долгихъ бдѣній, Прикованный во тьмѣ къ угрюмымъ небесамъ. То первый лучъ утра таинственно волшебный?.. Быть можетъ, то миражъ, блеснувшій сквозь туманъ, Рожденье вѣчной тьмы предательски враждебной, Коварной пустоты насмѣшливый обманъ? Довольно! Вѣрю я! Въ душѣ моей окрѣпла Святая истина. Сомнѣній больше нѣтъ. Ужъ видѣть я могу. Какъ фениксъ изъ-подъ пепла, Подъ игомъ долгой тьмы рождается разсвѣтъ. Друзья, сюда, ко мнѣ! Скорѣе на колѣни! Молиться станемъ мы и славить въ первый разъ! Кончается кошмаръ мучительныхъ томленій, Въ туманѣ родилась надежда и для насъ. Привѣтъ тебѣ, заря, встающая надъ бездной, Плѣнительный залогъ ликующихъ побѣдъ! Такъ долго ждали мы съ тоскою безполезной, Такъ долго стерегли твой первый слабый слѣдъ!.. Иди скорѣй, спѣши! Слѣпого мрака дѣтямъ Дай видѣть наконецъ блестящій свой вѣнецъ! Мы жаждемъ хоть на мигъ упиться блескомъ этимъ, И жизнь отдать взамѣнъ, и кровь своихъ сердецъ!

Не скорбнымъ, безсильнымъ, остывшимъ бойцамъ

 Не скорбнымъ, безсильнымъ, остывшимъ бойцамъ, Усталымъ отъ долгихъ потерь, Хочу я отважнымъ и юнымъ сердцамъ Пропѣть свою пѣсню теперь!        Пусть мертвые мертвымъ приносятъ любовь        И плачутъ у старыхъ могилъ!        Мы живы: кипитъ наша алая кровь        Огнемъ неистраченныхъ силъ. Священную память погибшихъ въ бою Безъ слезъ мы сумѣемъ хранить; Мы жаждемъ всю силу, всю душу свою На тотъ же алтарь возложить!        Несись, моя пѣсня, какъ радости кликъ,        На дальній безвѣстный предѣлъ!        Да здравствуетъ юность, кипучій родникъ        Великихъ стремленій и дѣлъ! Несись, моя пѣсня! Взлети до небесъ, Какъ соколъ свободный отъ путъ! Да здравствуетъ геній всемірныхъ чудесъ, Могучій и творческій трудъ!        Несись, моя пѣсня, опять и опять!        Греми надъ землей, какъ труба!        Да здравствуетъ жизни всесильная мать,        Владычица міра, борьба! Отъ края до края родимой страны Другъ-другу несемъ мы привѣтъ… Мы ласточки свѣжей, зеленой весны, Идущей за нами во слѣдъ.        Пусть скована стужей нѣмая земля        И каждый шумливый потокъ,        И умерли листья, и снѣгъ на поля        Серебрянымъ саваномъ легъ. Уже прокатился громовый ударъ Съ невѣдомыхъ горнихъ высотъ, И дрогнула сила безжизненныхъ чаръ, Тяжелый колеблется гнетъ.        Да скроется сумракъ, да здравствуетъ свѣтъ!        Мы вѣстники новыхъ временъ!        Весна молодая идетъ намъ во слѣдъ        Подъ сѣнью несчетныхъ знаменъ.

Волны

 Насъ тысячи тысячъ, звенящихъ такъ дружно, Бѣгущихъ безъ устали волнъ. Вездѣ намъ приволье, стези намъ не нужно, Весь міръ нашимъ отзвукомъ полнъ.        Отдѣльныя капли сверкающей влаги        Упали въ пучину на дно,        Но всѣ онѣ дышатъ задоромъ отваги,        И всѣ онѣ племя одно. И въ каплѣ малѣйшей, какъ въ зеркалѣ чистомъ, Играетъ младая заря, И солнце полудня въ вѣнцѣ золотистомъ Свой лучъ отражаетъ горя.        Мы части стихіи живой и мятежной,        Мы рѣзвые атомы струй,        Но тщетно утесамъ ограды прибрежной        Мы братскій несемъ поцѣлуй. Земля неподвижной одѣта корою, Закована камнемъ вся сплошь, И только изъ бездны промчится порою Конвульсій подавленныхъ дрожь.        Но пламя наружу прорваться не въ силахъ,        Низвергнуть недвижный оплотъ,        И тщетно клокочетъ въ невѣдомыхъ жилахъ        Подъ бременемъ горныхъ породъ. Лишь намъ неизвѣстны тѣ крѣпкіе своды, Не носимъ мы каменныхъ латъ. Мы дѣти движенья и вѣчной свободы, И нѣтъ передъ нами преградъ…        Ты слышишь, какъ вѣтеръ вздыхаетъ надъ моремъ,        И частыя плачутъ струи?        Мы вздохамъ тѣмъ внемлемъ, и слезы пріемлемъ,        И прячемъ ихъ въ нѣдра свои. Ты слышишь, какъ волны играющимъ смѣхомъ Звенятъ на песчаномъ мысу, И горные духи причудливымъ эхомъ Имъ вторятъ далеко въ лѣсу?        Ты слышишь, какъ воетъ и рвется на приступъ        Несмѣтная буйная рать?        То волны дробятся о каменный выступъ        И лѣзутъ на скалы опять. Персидскій тиранъ, негодуя на море, Однажды послалъ палачей Наказывать волны на синемъ Босфорѣ Ударами грозныхъ бичей.        Но тщетно тяжелыя падали плети,        Лишь брызги летѣли въ отвѣтъ,        И волны спѣшили сплетать свои сѣти,        Чтобъ сгладить слабѣющій слѣдъ. И прыгали волны гурьбою проворной, Какъ змѣи свивались въ кольцо, И бѣлую пѣну, какъ вызовъ задорный, Бросали тирану въ лицо…        Мы волны, мы волны, мы творчествомъ полны,        Мы страстью кипимъ молодой.        Мы свѣжестью дышимъ и вѣчно колышемъ        Дремоту пучины сѣдой…

1899.

Приливъ

 (Посвящается Александрѣ Михайловнѣ Калмыковой.) Какъ глухо, какъ грозно, подъ пологомъ мглы, Закрывшей далекій восходъ, Ревутъ, и грохочутъ, и стонутъ валы На лонѣ разгнѣванныхъ водъ!.. Тамъ сыплются брызги сквозь влажный туманъ, Подъ вѣтра назойливый вой. Загадочный, буйный, сѣдой океанъ Сердито трясетъ головой.      Здѣсь, въ гавани, тихо, какъ въ рамкѣ пруда,      Какъ въ скучномъ, уныломъ гробу.      Косматая буря снаружи сюда      Свою не доноситъ борьбу.      Здѣсь воды застыли въ оградѣ нѣмой,      Какъ чаша литого свинца,      И старыя барки съ прогнившей кормой      У ржаваго дремлютъ кольца… Корабль нашъ оконченъ. Онъ — чудо-краса, На зависть безумныхъ враговъ. Какъ бѣлыя чайки, его паруса У сонныхъ взвились береговъ. Въ него мы вложили свой трудъ и досугъ И знаній холодный расчетъ, Мы до крови руки истерли объ стругъ, Отъ вѣчныхъ изсохли заботъ. Зато мы достигли работы конца, Не даромъ у насъ торжество. Корабль нашъ прекрасный достоинъ вѣнца, Никто не обгонитъ его…      Бока мы красиво срубили ему      Изъ бѣлыхъ нарядныхъ березъ,      Изъ бука связали крутую корму,      И выгнули лебедемъ носъ.      И сталью одѣли широкую грудь,      И пушки поставили въ рядъ,      И, прежде чѣмъ флагъ въ вышинѣ развернуть,      Мы въ каждую вбили зарядъ. И геній Свободы стоитъ на носу. Онъ факелъ вознесъ, какъ маякъ. Тотъ факелъ на море кладетъ полосу Лучей, разгоняющихъ мракъ. И вѣщее имя на правомъ борту Кудрявую выплело вязь. То имя скрываетъ святую мечту, Даруетъ намъ братскую связь. То имя смиряетъ усталость и боль И дышитъ отрадой живой. То имя — Надежда: нашъ смѣлый пароль, Торжественный кличъ боевой…      Здѣсь, въ гавани, мелко. Съ неровнаго дна      Торчитъ вереница камней,      И бурая тина повсюду полна      Останками тлѣющихъ пней.      Какъ выйти отсюда на пѣнистый путь      Безбрежной равнины морской?      Какъ плѣнъ свой разрушить и смѣло стряхнуть      Тупой, ненавистный покой?      Закованъ цѣпями нашъ страстный порывъ;      Напрасно реветъ ураганъ…      Проснись же, могучій, стихійный приливъ!      На помощь иди, океанъ!..           Встань, приливъ! Твой часъ урочный           Ужъ давно пробилъ.           Просвѣтлѣлъ туманъ восточный…           Дольше ждать нѣтъ силъ.                Этотъ гнетъ безсильной боли                Горше, чѣмъ позоръ.                Помоги же изъ неволи                Выйти на просторъ!          Закипи живой отвагой,          Радостью взыграй!          И пролейся шумной влагой          Чрезъ плотины край.                Затопи безслѣдно мели,                Камни съ мѣста срой,                Вольный путь къ завѣтной цѣли                Кораблю открой!..          Поскорѣй бы намъ увидѣть          Первую волну.          Мы устали ненавидѣть          Тьму и тишину.              Жажда жизни и движенья              Насъ зоветъ впередъ…              Встань приливъ, создай теченье!              Мы, не медля ни мгновенья,                   Двинемся въ походъ!..

Весна

 Гдѣ, юноши, весна? Холодный вѣтеръ злится И жалитъ, словно змѣй, и бьетъ въ лицо, какъ кнутъ. Сырая оттепель безпомощно слезится, Тѣ слезы грязныя назойливо текутъ…      Холодная лазурь, какъ изъ-подъ маски смутной.      Порой покажется сквозь пологъ сѣрыхъ тучъ      И хочетъ насъ прельстить улыбкою минутной,      И посылаетъ намъ поддѣльной ласки лучъ. По вечерамъ, во мглѣ, въ послѣдній часъ заката, Заря кровавая рождается вдали, Какъ знамя грозное, и движется куда-то И медленно плыветъ надъ рубежомъ земли.      Что часъ, — мѣняется безмысленная воля      Растерянныхъ небесъ. На четырехъ концахъ      Равнины сѣверной встаютъ туманы съ поля…      Гдѣ, юноши, весна? Она у насъ въ сердцахъ. Она росла въ борьбѣ. Не блескъ утра привѣтный, Не ореолъ лучей, у ней въ лицѣ гроза. Призывъ ея гремитъ отвагой беззавѣтной, И мечутъ молнію глаза.      Цвѣточнаго вѣнка она носить не хочетъ.      Простоволосая, безъ шапки, вся въ огнѣ,      Она летитъ впередъ, и свищетъ, и хохочетъ,      Какъ дикій всадникъ на конѣ. Задоръ ея кипитъ и пѣнится, какъ чаша Шипучаго вина. Въ ней радость бьетъ ключемъ. Та бурная весна — живая юность наша. Ей гнетъ ненастій нипочемъ.      Ей мѣсто есть вездѣ. Ей весело рѣзвиться      На шумной улицѣ, въ рядахъ толпы густой.      Задѣть ее нельзя: она рычитъ, какъ львица,      Готовая къ прыжку, лишь кто ей скажетъ: Стой! На нивахъ и поляхъ она работы проситъ. Уже въ рукѣ ея блестящая коса; Она идетъ впередъ и безъ пощады коситъ Не мягкую траву, дремучіе лѣса.      Широкимъ топоромъ она затворы рубитъ,      Тяжелымъ молотомъ желѣзный ножъ куетъ.      Не удержать ее. Она опасность любитъ,      Идетъ на приступъ и поетъ. Та пѣсня вольная и полная веселья, Какъ журавлиный кликъ, ликуетъ и звенитъ. Она вливается въ глухія подземелья И улетаетъ въ высь, на голубой зенитъ.      Предъ нею падаетъ тюремная ограда,      И осыпается гранитный верхъ стѣны.      Побѣды юной вѣсть, надежда и отрада,      Та пѣсня вольная есть первый громъ весны.

1904 г.

Пѣсня о стали

 (Изъ пѣсенъ труда.) Станки, не смолкая, стучатъ и скрипятъ, Напилки скрежещутъ, звеня, Ремни приводные, какъ змѣи, шипятъ, Колеса мелькаютъ, какъ призраковъ рядъ, Кружится, гудитъ шестерня.      Чудовищный молотъ уходитъ подъ сводъ      И внизъ упадаетъ, какъ громъ,      Онъ брусъ раскаленный съ размаху куетъ;      При каждомъ ударѣ трясется заводъ,      И сыплются искры дождемъ. Но домна, какъ башня, стоитъ впереди, Ее не колеблетъ ударъ. Въ ея неподвижной широкой груди Реветъ разъяренный пожаръ.      Тамъ пламя бушуетъ и бьется въ плѣну,      И рвется наружу, какъ звѣрь,      И выплеснуть хочетъ живую волну      Сквозь плотно закрытую дверь. Нашъ трудъ напряженный не знаетъ конца, Намъ больно расправить ладонь. И потъ непрерывно струится съ лица, И жжетъ нашу кожу огонь.      Такъ отдыха мало, такъ много нужды!      И дѣти такъ часто сидятъ безъ ѣды…      Но намъ напряженья не жаль…      Изъ сѣрой, сыпучей, невзрачной руды      Мы дѣлаемъ звонкую сталь… Вѣка за вѣками лежала руда Въ утробѣ лѣнивой земли, Но знанія сила и сила труда Оттуда ее извлекли.      Довольно въ подземной дремать глубинѣ!      Ступай въ раскаленную печь!..      Крестить тебя надо въ кипящемъ огнѣ,      Чтобъ шлакъ отъ металла отжечь!.. Огонь уменьшился… Скорѣе туда Прибавьте нарубленныхъ дровъ! Прожорливый Молохъ не спитъ никогда И требуетъ новыхъ даровъ.      Въ утробѣ его погибаютъ лѣса,      На землю ложится печаль.      Предъ нимъ исчезаетъ земная краса…      Но, копотью черной застлавъ небеса,      Руду превращаетъ онъ въ сталь. И уголь съ рудою смѣшайте на треть, Осколки раздробленныхъ плитъ!.. Онъ будетъ безъ пламени тускло горѣть, Но печь до-бѣла накалитъ.      И каждый широко отколотый пластъ,      Блестящій, какъ черный хрусталь,      Завѣтную твердость металлу отдастъ,      Чтобъ сдѣлать звенящую сталь… Расти же, работы могучій хаосъ, Шуми, не стихая, заводъ! Кружись, вереница бѣгущихъ колесъ. Скрипучихъ станковъ хороводъ!      Пусть скрежетъ напилка и молота стукъ      Въ туманную катятся даль!..      Десятками долгихъ мелькающихъ рукъ      Хватайте готовую сталь! И сотнями тонкихъ, извилистыхъ змѣй Впивайтесь въ блестящую грань! На мелкія части терзайте скорѣй Упругую, твердую ткань!      Кусайте клещами, пронзайте сверломъ,      Но пусть, покидая станокъ,      Отточеннымъ, острымъ, звенящимъ клинкомъ      Является каждый кусокъ.

Пѣсня о парѣ

 (Изъ Эдварда П. Мэда.) На свѣтѣ есть царь, безпощадный тиранъ, Не сказки старинной забытый кошмаръ, Жестокій мучитель безчисленныхъ странъ… Тотъ царь называется: Паръ.      Рука его грозно протянута вдаль,      Рука у него лишь одна,      Но рабскую землю сжимаетъ, какъ сталь,      И тысячи губитъ она. Какъ бѣшеный Молохъ, чудовищный богъ, Онъ храмъ свой поставилъ на грудахъ костей, И пламенемъ вѣчнымъ утробу зажегъ, И въ пламени губитъ дѣтей.      Съ толпой кровожадныхъ жрецовъ-палачей      Людьми онъ владѣетъ, какъ вождь.      Они претворяютъ кровавый ручей      Въ чеканнаго золота дождь. Они попираютъ ногами народъ Во имя златого тельца. Ихъ тѣшатъ голодныя слезы сиротъ И вздохи больного отца.      Предсмертные стоны вокругъ алтаря      Имъ нѣжатъ, какъ музыка, слухъ.      Въ чертогахъ свирѣпаго пара-царя      Тамъ гаснетъ и тѣло, и духъ. Тамъ царствуетъ ужасъ, тамъ гибельный адъ Въ чертогахъ царя роковыхъ, Тамъ тысячи мертвыхъ положены въ рядъ, Они поджидаютъ живыхъ…      Долой же слѣпую, бездушную власть!      Вы, полчища бѣлыхъ рабовъ,      Свяжите чудовища черную пасть      И силу желѣзныхъ зубовъ! И слугъ его наглыхъ, утратившихъ честь, И совѣсть продавшихъ давно; Пускай поразитъ ихъ небесная месть Съ тельцомъ золотымъ заодно.

Углекопы

 (Изъ пѣсенъ труда.) Мы уголь ломаемъ кусокъ за кускомъ, Подъ мелкимъ подземнымъ дождемъ. Сквозь камень и воду, сквозь глину съ пескомъ Мы узкія штольни ведемъ      Крѣпче, мой молотъ, сильнѣе ударь,      Мой черный, увѣсистый молотъ!      Нашъ вѣчный погонщикъ, и сторожъ, и царь —      Жестокій, мучительный голодъ. Пусть камень сорвется, пусть лопнетъ бадья. Оконченъ послѣдній расчетъ. Шахтеръ, предъ тобою могила твоя, Ты самъ ее вырылъ, какъ кротъ.      Ты самъ ее вырылъ въ утробѣ земной,      По двадцать копѣекъ за футъ.      Голодные люди дешевой цѣной      На гибель себя продаютъ. Мы солнца не видимъ. Какъ пасмурный сонъ, Проходятъ во тьмѣ наши дни; Когда изъ колодца мы вылѣземъ вонъ, Ужъ въ окнахъ мелькаютъ огни.      Да звѣзды мерцаютъ такъ низко вдали      И шлютъ намъ холодный привѣтъ      За то, что одни мы для цѣлой земли      Тепло добываемъ и свѣтъ. Васъ грѣетъ ли уголь изъ жаркихъ печей, Тепло ли вамъ жить, богачи? Насъ вымочилъ влаги холодный ручей, Не высушатъ солнца лучи… Когда-то, за много далекихъ вѣковъ, Въ извилинахъ знойныхъ болотъ, Гдѣ ящеръ крылатый сквозь сѣнь тростниковъ Свершалъ неуклюжій полетъ,      Гдѣ странные звѣри втоптали свой слѣдъ      И гады въ чешуйной бронѣ, —      Тамъ чащи лѣсныя на тысячи лѣтъ      Застыли въ таинственномъ снѣ. Ихъ ткань отвердѣла, какъ каменный хрящъ, И стала, какъ черный агатъ. И время простерло свой вѣющій плащъ И скрыло ихъ въ землю, какъ кладъ.      Тотъ кладъ сохранился до нашей поры,      Людьми онъ издавна любимъ.      И, пластъ извлекая изъ крѣпкой коры,      Его мы, какъ дятлы, долбимъ; Какъ пестрые дятлы на старомъ стволѣ Въ зеленой дубравѣ лѣсной. Тамъ кленъ свои вѣтви купаетъ въ смолѣ, Тамъ свѣжею  пахнетъ весной.      Тамъ пахнетъ зеленой и свѣжей весной,      А здѣсь ядовитый угаръ.      Смертельные газы висятъ пеленой,      И носится взрыва кошмаръ. Здѣсь бездна зіяетъ, куда ни ступи, И смерть притаилась въ углу. Шахтеръ подъ землею, молчи и терпи, Ты самъ поступилъ въ кабалу!..      Крѣпче, мой молотъ, ударь посильнѣй,      Пора уходить намъ домой…      Мы солнца не видимъ въ недѣлю шесть дней,      А счастья не видимъ въ седьмой.

На заводѣ

 За предмѣстьемъ, гдѣ съ зарей Лабиринтъ гудитъ фабричный, Есть огромныхъ зданій строй — Тамъ заводъ жужжитъ, какъ рой, За оградою кирпичной.      Отъ шести ужъ трудъ кипитъ.      Изъ печей по чернымъ трубамъ      Черный дымъ выходитъ клубомъ,      Брызжутъ искры, паръ шипитъ. Отъ гудка и до гудка Изъ-подъ каждаго станка Раздается гулъ и скрежетъ, Ходитъ блокъ, напилокъ рѣжетъ, Колесо, вертясь, жужжитъ, Какъ живая сталь, визжитъ.      Отъ шести и до шести      Молотъ бьетъ неутомимо,      И телѣжки ходятъ мимо      По желѣзному пути. Не безсвязенъ этотъ гамъ. Съ ритмомъ стройнымъ, съ ритмомъ вольнымъ, Какъ со звономъ колокольнымъ, Онъ плыветъ навстрѣчу намъ:      — Видишь этотъ строй станковъ?      Онъ изъ крѣпкой скованъ стали,      Но свободенъ отъ оковъ.      Это мы его создали. Видишь, какъ ихъ много тутъ, Цѣлый лѣсъ стволовъ желѣзныхъ. Это нашъ могучій трудъ Создалъ слугъ себѣ полезныхъ.      Лѣсъ живетъ. Взгляни вокругъ:      Всѣ станки звенятъ движеньемъ.      Это сила нашихъ рукъ      Въ нихъ трепещетъ напряженьемъ. Слушай этотъ бодрый шумъ: Здѣсь, совмѣстно съ сильнымъ тѣломъ, Безпокойно бодрый умъ Занятъ общимъ сложнымъ дѣломъ.      Инженеръ, и машинистъ,      И простой чернорабочій,      Всѣ равны, и каждый — зодчій.      Общій трудъ ихъ святъ и чистъ, Плодъ его богатъ и дорогъ, Но подъ вѣчный скрежетъ пилъ, И сквозь горна яркій пылъ, Для того, кто больше зорокъ,      Открывается порой      Новый міръ и новый строй,      Торжество любви и права.      Онъ запнется на ходу,      И застынетъ, какъ въ бреду.      А станки грохочутъ: Слава,      Слава бодрому труду!

Сложность жизни

 Въ послѣдній часъ ночной; въ неуловимомъ снѣ, Съ толпою смутныхъ грезъ, подобныхъ легкимъ пчеламъ, Изъ волнъ неясной мглы она явилась мнѣ, Блистая юности волшебнымъ ореоломъ.      Земля не видѣла подобной красоты,      Блѣднѣли небеса отъ зависти холодной,      И эти нѣжныя и чистыя черты      Дышали силою стихійной и свободной. Изгибъ ея плеча былъ дѣвственъ и могучъ, Вздымалась пышно грудь подъ ризой бѣлоснѣжной, И въ пламенныхъ очахъ двойной сплетался лучъ — Спокойной мудрости и смѣлости мятежной.      Туманъ садился внизъ въ лучахъ ея лица.      Изъ хлопьевъ облачныхъ искусною рукою      Она двойную нить свивала безъ конца,      И новой парки трудъ былъ вѣчно чуждъ покою. И я спросилъ ее: — «Откуда этотъ свѣтъ? Какою радугой обвитъ твой плащъ прозрачный?» Она сказала мнѣ: — «То краски маркій слѣдъ: Цвѣтила ткани я въ красильнѣ вѣчно мрачной.» —      И я спросилъ ее: — «Откуда проблисталъ      Въ глазахъ твоихъ огонь такъ ярко и задорно?»      Она сказала мнѣ: — «Я плавила металлъ.      Глаза мои хранятъ багровый отблескъ горна». И я спросилъ ее: — «Откуда ты, скажи, Въ какой невѣдомой ты родилась отчизнѣ?» — «Земля — отчизна мнѣ. Черезъ ея межи Шагаю смѣло я. Мнѣ имя — Сложность Жизни.      Мнѣ некогда стоять. Я тороплюсь впередъ.      Отецъ мой — бодрый Трудъ и мой учитель — Голодъ.      Напилкомъ я стучу, станки пускаю въ ходъ,      Вращаю колесо, вздымаю тяжкій молотъ. Изъ черной глубины холодныхъ рудниковъ Прожорливымъ печамъ я извлекаю пищу. Я не считаю жертвъ, и не ношу оковъ, И плакать не хожу къ забытому кладбищу».      И я сказалъ ей вновь: — «О, посмотри сама,      Какъ скучно мы живемъ, и тѣсно, и убого.      Судьба замкнула насъ, какъ крѣпкая тюрьма,      И черный змѣй лежитъ на стражѣ у порога. Кто намъ откроетъ дверь, владычица, отвѣть, И срубитъ голову назойливому стражу?» Она за нитью нить переплетала въ сѣть, Затѣйливымъ узломъ надвязывая пряжу.      И эта сѣть росла, и ширилась вокругъ,      И двигалась впередъ, всю землю закрывая.      На западъ и востокъ, на сѣверъ и на югъ,      Межъ четырехъ морей простерлась, какъ живая. Блѣднѣли облака. Рѣдѣющая мгла Казалась тонкою и цѣпкой паутиной, И въ глубинѣ ея богиня стерегла Добычу близкую надъ дремлющей равниной.

Голодъ

 Я видѣлъ трауръ молчаливый Земли, узнавшей Божій гнѣвъ. Я видѣлъ сумрачныя нивы, Куда весной не палъ посѣвъ.      Зеленой ржи вѣнокъ нарядный      Тамъ не расцвѣлъ на бороздахъ,      И даже солнца лучъ отрадный      На ихъ межахъ блѣднѣлъ и чахъ. Солому рубленую ѣли Больныя дѣти, словно скотъ. Людскія лица почернѣли Отъ изнуренья и заботъ.      На общей пыткѣ терпѣливой,      Передъ мучительнымъ концомъ,      Печать цынги кровоточивой      Носили вмѣстѣ сынъ съ отцомъ. И ширинѣ полей безплодныхъ Невольно задалъ я вопросъ — Цѣною этихъ мукъ голодныхъ, Изъ-подъ росы народныхъ слезъ, Тѣхъ слезъ холодныхъ, безысходныхъ, Что намъ взойдетъ на черный день Для нашихъ нищихъ деревень?      На этихъ мертвыхъ, какъ могила,      Оцѣпенѣлыхъ полосахъ,      Какая дѣвственная сила      Еще лежитъ зарыта въ прахъ? Изъ этой каторги желѣзной, Гдѣ на работѣ безполезной Изныли люди и земля, Когда пробьется лучъ разсвѣта, Надежду новую суля? Но не могли мнѣ дать отвѣта Оцѣпенѣлыя поля.

1899 г.

Изъ военныхъ мотивовъ

I. Прощанье

 Товарищъ, — что твоя рука? Ты ѣдешь, Богъ съ тобой. Скажи, что живы мы пока, Но скоро будетъ бой.      Скажи, что мы живемъ въ норахъ.      Зарылись, какъ кроты.      Предъ нами пушки на горахъ      Грохочутъ съ высоты. Что зимній холодъ здѣсь суровъ, А дровъ въ окопахъ нѣтъ, И не достало докторовъ На каждый лазаретъ.      Что хлѣба часто не въ дохватъ      И люди безъ сапогъ.      Кто въ этомъ больше виноватъ,      Пускай рѣшаетъ Богъ. Но все равно. Ты ихъ увѣрь, Тоскливо ждущихъ тамъ: Не страшно новыхъ намъ потерь, Не страшно смерти намъ.      Мы не отступимъ ни предъ чѣмъ.      Пусть сыплется свинецъ,      Когда бы только знать: зачѣмъ?      И знать, когда конецъ? Чтобъ наша смерть на этотъ разъ Успѣла послужить Родной странѣ и послѣ насъ Ей было легче жить.      Кому поклонъ мой отвезти,      Ты знаешь. Есть одна…      Вотъ мой бокалъ. Я шлю: «прости»      И пью вино до дна. Еще тамъ есть старушка мать. Что можно ей сказать?.. Мы снова будемъ умирать И будемъ убивать…      Мое вино я пью до дна      И кровь до капли лью.      Тебя, родимая страна,      Какъ женщину, люблю. Пускай назадъ я не вернусь, Ты душу мнѣ взволнуй. Твое святое имя, Русь, Звучитъ, какъ поцѣлуй!      Мы здѣсь за честь твою падемъ,      А ты спѣши домой,      Ты нашей кровью, какъ дождемъ,      Лицо себѣ умой. Цѣною тысячи смертей Да будетъ взоръ твой прямъ. И на костяхъ своихъ дѣтей Построй свободы храмъ.

II. Мертвые къ мертвымъ

 Сотни жертвъ, погибшія жестоко Въ черный день, какихъ не видѣлъ свѣтъ, Изъ могилъ далекаго Востока Мы вамъ шлемъ, товарищи, привѣтъ.      Сколько васъ, еще итоги скрыты,      Сколько насъ, подсчетъ извѣстенъ вамъ?..      Какъ и вы, врагами мы зарыты      Въ глубину широкихъ общихъ ямъ. И никто намъ не прочелъ молитвы, И никто не уронилъ слезы… Насъ унесъ разгаръ свирѣпой битвы, Васъ убилъ слѣпой ударъ грозы.      Пусть же слѣдъ останется на свѣтѣ,      Сочетая наши имена.      Братья мы, отчизны той же дѣти,      И судьба досталась намъ одна. Мы въ бою ударовъ не считали, И кровавыхъ пятенъ много есть На клинкахъ чужой и нашей стали, Но зато безъ пятенъ наша честь.      Подъ ярмомъ неумолимой стужи,      На снѣгу сыпучемъ и сѣдомъ,      Нашей крови застоялись лужи,      Широко покрыты алымъ льдомъ. Ихъ слѣдовъ не заметутъ метели И земля не выпьетъ до весны, У зимы на пуховой постели То слѣды багровые войны.      Родина, еще ли ты готова      Посылать полки и корабли?      Сколько жертвъ отдать ты хочешь снова      Демону враждебной намъ земли? Сколько жертвъ?.. Отдай же ихъ скорѣе, Сразу всѣхъ и больше не томи. Отъ Невы до рубежа Кореи Всѣ поля устлала ты костьми.      Не прося твоей прощальной ласки,      Тысячи родныхъ твоихъ дѣтей,      Скрежеща зубами, ждутъ развязки      Предъ лицомъ безчисленныхъ смертей. Каждый мигъ для нихъ, какъ вѣчность, дологъ И земля ужаснѣе, чѣмъ адъ; А съ небесъ сквозь вьюги бѣлый пологъ Сыплется шрапнели черный градъ.

III. Цусима

 У дальней восточной границы, Въ моряхъ азіатской земли, Тамъ дремлютъ стальныя гробницы, Тамъ русскіе есть корабли.      Въ пучинѣ нѣмой и холодной,      Въ угрюмой, сѣдой глубинѣ,      Эскадрою стали подводной,      Безъ якоря встали на днѣ. Упали высокія трубы, Угасли навѣки огни, И ядра, какъ острые зубы, Изгрызли защиту брони.      У каждаго мертваго судна,      Въ разсыпанномъ, вольномъ строю,      Тамъ спятъ моряки непробудно,      Окончили вахту свою. Ихъ тысячи сильныхъ и юныхъ, Отборная русская рать… На грудахъ обломковъ чугунныхъ Они улеглись отдыхать.      Сѣдые лежатъ адмиралы,      И дремлютъ матросы вокругъ,      У нихъ прорастаютъ кораллы      Сквозь пальцы раскинутыхъ рукъ. Ихъ гложутъ голодные крабы, И ловитъ уродливый спрутъ, И черныя рыбы, какъ жабы, По голому тѣлу ползутъ.      Но въ бурю ночного прилива,      На первомъ ущербѣ луны,      Встаютъ мертвецы молчаливо      Сквозь бѣлыя брызги волны. Ихъ лица неясны, какъ тѣни. Имъ плечи одѣла роса. И листья подводныхъ растеній Плющомъ заплели волоса.      Летятъ мертвецовъ вереницы      На западъ, на сушу, домой.      Несутся быстрѣе, чѣмъ птицы,      Но путь имъ заказанъ прямой. Хребтовъ вѣковые отроги, Изгибы морскихъ береговъ И рельсы желѣзной дороги Ужъ стали добычей враговъ.      И только остался окружный,      Далекій, нерадостный путь.      На тропикъ летятъ они южный,      Спѣшатъ материкъ обогнуть. Мелькаютъ мысы за мысами, Вдогонку несется луна. Клубится туманъ надъ лѣсами… Предъ ними — родная страна.      Но что же ихъ стиснулись руки,      И гнѣвомъ блеснули глаза?      На родинѣ смертныя муки,      Бушуетъ слѣпая гроза. Унылое, сѣрое поле, Неровная, низкая рожь… Народъ изнываетъ въ неволѣ, Позорная царствуетъ ложь.      Торговыя, людныя села,      Большихъ городовъ суета…      Повсюду ярмо произвола,      Не знаетъ границъ нищета. Отъ Камы до желтаго Прута, Какъ буйнаго моря волна, Растетъ безпощадная смута, Кипитъ роковая война.      Снаряды взрываются съ гуломъ.      И льется кровавый потокъ.      Объяты багровымъ разгуломъ      И западъ и дальній востокъ. И падаетъ также рядами Подкошенной юности цвѣтъ Въ широкія общія ямы, Въ могилы, гдѣ имени нѣтъ.

На сѣверѣ

На Ленѣ

 Надъ мертвою Леной, закованной въ ледъ, Мятель бѣсновалась всю ночь напролетъ. Ревѣла, бушуя, и выла, какъ звѣрь, Реветъ, и бушуетъ, и воетъ теперь.      А вѣтеръ вздымаетъ сугробами снѣгъ,      Какъ будто могилу заноситъ навѣкъ.      Съ отчаяннымъ плачемъ безумной тоски      Заноситъ могилу великой рѣки. Но что намъ мятели озлобленный гнѣвъ И рѣзкаго вѣтра пронзительный ревъ?.. Увы, намъ нельзя ни на мигъ отдохнуть, Не знаетъ преграды нашъ тягостный путь.      Пусть вьюга дорогу совсѣмъ замела,      Летитъ наша тройка впередъ, какъ стрѣла.      Привычные кони легки на бѣгу,      Хоть вязнутъ копыта въ сыпучемъ снѣгу. Такъ что же намъ ярость мятели сѣдой, Насъ буря иная уноситъ съ собой, Грознѣе мятелей сибирской зимы, Мрачнѣе полярной трехмѣсячной тьмы.      Увлекъ насъ стремительно первый напоръ,      И съ нимъ мы безсильны выдерживать споръ,      Какъ съ бѣшенымъ моремъ разбитый челнокъ,      Какъ съ яростнымъ вихремъ поблекшій листокъ. Влеки же насъ, буря, въ зловѣщую даль! Мы грудь закалили, какъ бранную сталь. Безъ всякой защиты подставимъ ее Подъ полное злобы дыханье твое.      Хоть спорить съ тобой мы безсильны въ борьбѣ,      Свой вызовъ мы гордо бросаемъ тебѣ,      Какъ плѣнникъ предъ вражескимъ острымъ мечомъ,      Какъ жертва предъ злобнымъ своимъ палачемъ.

1890 г.

Въ этой тундрѣ, страдальчески дышащей

 Въ этой тундрѣ, страдальчески дышащей чуть Подъ броней трехъаршиннаго льда, Гдѣ земли помертвѣлой холодная грудь Даже въ іюлѣ, какъ камень, тверда;      Гдѣ въ неравной борьбѣ человѣческій трудъ      Изнемогъ, побѣжденъ напередъ,      Гдѣ насущную пищу голодный якутъ      У природы лишь съ бою беретъ, — Мы, опальныя дѣти родимой страны, Мы, возращаемыя небомъ инымъ, Наши лучшіе дни, въ самомъ цвѣтѣ весны, Какъ тяжелыя цѣпи, влачимъ.      Безпощадной нужды унизительный гнетъ      Наши плечи согнулъ до земли.      Наши мысли утратили прежній полетъ      И въ житейскую тину ушли. И кровавая горечь отравленныхъ мукъ, Трепетавшая въ сердцѣ больномъ, Притупилась предъ болью неопытныхъ рукъ, Искалѣченныхъ тяжкимъ трудомъ…      Но въ груди, словно память исчезнувшихъ лѣтъ,      Нѣжный отзвукъ, услышанный вновь,      Отдаленныхъ огней чуть мерцающій свѣтъ,      Уцѣлѣла къ отчизнѣ любовь. И порой, въ промежуткахъ житейскихъ заботъ, Въ шумѣ дня или ночью въ тиши, Безпокойная страсть закипаетъ и жжетъ Роковую пустыню души…      Незабвенная сердцу, любимая мать,      Отзовись на болѣзненный крикъ,      Дорогая отчизна!.. Придется ль опять      Мнѣ увидѣть священный твой ликъ? Эти тысячи верстъ, что межъ нами легли, Помѣститься не могутъ въ умѣ, Только страшная цифра мелькаетъ вдали, Словно призракъ, грозящій во тьмѣ.      Боже, годы разлуки стоятъ позади,      А какъ бросишь въ грядущее взглядъ, —      Словно въ зеркалѣ тѣнь, далеко впереди      Отразился ихъ пасмурный рядъ… Если бъ могъ я къ груди материнской твоей Со слезами еще разъ прильнуть, Жадный взоръ свой насытить привольемъ полей, Жадной грудью твой воздухъ вдохнуть.      И частицу твоей красоты, какъ мечту,      Унести на чужбину навѣкъ:      Шорохъ листьевъ въ лѣсу, запахъ нивы въ цвѣту,      Блескъ утра, плескъ ручья, ропотъ рѣкъ.

Средне-Колымскъ, 1894 г.

Сонъ океана

 Прилетая бѣлой птицей Изъ земныхъ пустынь, Вьюга мчится надъ гробницей Ледяныхъ твердынь.      Та гробница молча внемлетъ      Гостьѣ дальнихъ странъ,      И въ гробницѣ молча дремлетъ      Грозный океанъ. И на сводъ ея кристальный Тяжело легла, Словно пологъ погребальный, Вѣчной ночи мгла.      Только изрѣдка возникнетъ      Въ нѣдрахъ мертвыхъ водъ      Трепетъ жизни и проникнетъ      Сквозь недвижный сводъ. Сквозь широкіе разрывы Ледяной стѣны Вдругъ поднимутся приливы На хребтѣ волны.      Сила влаги вольной, смѣлой,      Рвется изъ оковъ,      Затопляя саванъ бѣлый      Дѣвственныхъ снѣговъ. Одѣваясь сѣрой тучей, Мглистыхъ слезъ плащомъ, Подъ дыханьемъ стужи жгучей Пѣнится ключемъ.      И сквозь новые проходы      Льется вновь и вновь,      Какъ изъ сердца крикъ свободы,      Какъ изъ раны кровь. Въ самый полдень мгла рѣдѣетъ, И, во мглѣ горя, На востокѣ слабо рдѣетъ Краткая заря.      И, отбросивъ свѣтъ минутный      На лицо зимы,      Исчезаетъ въ безднѣ смутной      Молчаливой тьмы. Каждый вечеръ надъ холмами Ледяныхъ полей Бѣлый паръ ползетъ клубами, Какъ огромный змѣй.      То подъ мѣрный стонъ мятели,      Спрятавъ грудь въ туманъ,      Сквозь невидимыя щели      Дышитъ океанъ. Иногда во мглѣ морозной Пролетаетъ гулъ, Словно стужи натискъ грозный Толстый ледъ встряхнулъ.      То мгновенной полный дрожи,      Повернулъ свой станъ      На кремнистомъ жесткомъ ложѣ      Сонный океанъ. * * * Вотъ, прорѣзавъ пологъ мглистый На краю небесъ, Первый проблескъ золотистый Вспыхнулъ и исчезъ.      И на бѣлыя равнины      Алымъ флеромъ лёгъ      И въ осколкахъ каждой льдины      Радугу зажегъ. Но подъ пышной, безпорочной Снѣжной пеленой. Такъ же спалъ въ гробницѣ прочной Океанъ сѣдой.      Вотъ повѣялъ вѣтеръ южный:      Прошумѣлъ и вдругъ      Смылъ слезой дождей жемчужной      Саванъ бѣлыхъ вьюгъ. И «хабуръ»[1], одѣтый въ блестки, Яркій, какъ хрусталь, Обнажилъ свой панцырь жесткій, Убѣгая вдаль.      Но закованный хабуромъ      Въ безднѣ голубой,      Такъ же спалъ въ молчаньи хмуромъ      Океанъ сѣдой. * * * Но весенній кличъ природы Вызвалъ на просторъ Всѣхъ ручьевъ живыя воды Изъ угрюмыхъ горъ.      То звеня, то шумно споря, —      Волны свѣтлыхъ рѣкъ      Повели къ предѣламъ моря      Свой веселый бѣгъ. — «Пробудись! — онѣ журчали: — Нашъ сѣдой отецъ! Долгій гнетъ нѣмой печали Свергнутъ наконецъ!      Юный взоръ весны веселой,      Солнца поцѣлуй,      Растопили плѣнъ тяжелый      Нашихъ рѣзвыхъ струй! Долго, долго въ льдистомъ гробѣ Изнывали мы, Подчиняясь мертвой  злобѣ Роковой зимы.      Цѣпь тюрьмы на насъ лежала,      Плотный сжалъ насъ ледъ,      А подъ нимъ волна бѣжала,      Торопясь впередъ. Въ безднѣ черной, заповѣдной, Въ омутѣ сѣдомъ Искру жизни робкой, блѣдной Скрыли мы съ трудомъ.      Но теперь надъ нами блещетъ      Солнца яркій лучъ,      И на волѣ шумно плещетъ      Каждый свѣжій ключъ». Предъ ликующей дружиной Сребропѣнныхъ водъ Надъ безмолвною пучиной Дрогнулъ синій ледъ.      Словно вздохъ глухой, протяжный,      На широкій свѣтъ      Изъ гробницы вѣчно влажной      Долетѣлъ отвѣтъ: — «Дѣти, дѣти! Васъ прельщаетъ Краткій вешній пиръ, Но зачѣмъ вашъ зовъ смущаетъ Мой суровый миръ?      Пусть рѣзвится ваша младость      Въ блескѣ майскихъ чаръ,      Мнѣ весна несетъ не радость:      Я угрюмъ и старъ. Солнце съѣстъ мой саванъ снѣжный, Вытканный зимой; Буйныхъ вѣтровъ сонмъ мятежный Гробъ разрушитъ мой.      И завоетъ и застонетъ      Бѣшено вокругъ,      И разбитый ледъ погонитъ.      На далекій югъ. Мрачно встану я навстрѣчу, Грознымъ гнѣвомъ полнъ, И на вызовъ бурь отвѣчу Громкимъ ревомъ волнъ.      Взрою грудь морей безбрежныхъ      Яростной борьбой      И на ребра скалъ прибрежныхъ      Поведу прибой! Пусть же зовъ вашъ не тревожитъ Сна моей волны! Мнѣ веселья дать не можетъ Краткій пиръ весны.      Пусть рѣзвится безъ заботы      Вашъ лазурный рой,      Не будя моей дремоты      Шумною игрой…»

Перелетъ

 Шумъ могучій, Шумъ пѣвучій.      Наполняетъ небеса. Въ хорѣ дивномъ, Непрерывномъ,      Всѣ смѣшались голоса. Тонкій, пестрый, Звонкій, острый,      Неумолчный, вѣчный гамъ Такъ и льется, Такъ и вьется      По песчанымъ берегамъ. То станицы Вольной птицы      Привели свой караванъ Въ нашъ безплодный Край холодный      Изъ далекихъ южныхъ странъ. Легкокрылой, Дружной силой      Прилетѣла эта рать У мятежной Вьюги снѣжной      Царство въ тундрѣ отбивать. Строй за строемъ Дружнымъ роемъ      Мчится весело впередъ, И надъ чащей, Мирно спящей,      И надъ свѣжей грудью водъ. Полдень яркій, Слишкомъ жаркій,      Краткій отдыхъ имъ даритъ, Но съ закатомъ, Какъ съ вожатымъ,      Ихъ походъ опять открытъ. Что за ночи! Тщетно очи      Ищутъ тьмы въ привычный часъ. Отблескъ алый, Запоздалый      До разсвѣта не угасъ. Что за ночи! Спать нѣтъ мочи!      Стоголосый звучный хоръ, Такъ и манитъ, Такъ и тянетъ,      Такъ и гонитъ на просторъ. Только вышелъ, Чуть слышалъ      Тотъ ликующій привѣтъ, Самъ, какъ птица, Хочешь взвиться;      Сердце рвется птицамъ вслѣдъ; Рвется прыгнуть, Чтобъ настигнуть      Вереницу рѣзвыхъ стай, И безпечно, Быстротечно,      Съ ними мчаться въ вольный край. Крыльевъ проситъ, Хочетъ бросить      Многолѣтній скучный плѣнъ. Съ воплемъ боли Ищетъ воли,      Ищетъ новыхъ перемѣнъ.

Въ скорбномъ сердцѣ моемъ

 Посвящается С. В. Въ скорбномъ сердцѣ моемъ сладкій трепетъ возникъ, Тамъ свершается чудо чудесъ, Тамъ тепло и свѣтло, тамъ трепещетъ родникъ, Тамъ ликующій геній воскресъ.      Тамъ улыбка зари загорѣлась изъ тучъ      И опять расцвѣтаетъ весна.      Это взоровъ твоихъ жизнерадостный лучъ      Пробудилъ мою душу отъ сна. Какъ безуменъ я былъ! Святотатственно слѣпъ Утомившись въ неравномъ бою, Я хотѣлъ схоронить прежде времени въ склепъ, Благодатную юность свою.      Я копалъ этотъ склепъ, изнывая отъ ранъ,      Выбиваясь упрямо изъ силъ,      И себѣ самому на могильный курганъ      Полновѣсные камни носилъ… Но теперь я здоровъ, снова свѣтелъ мой взглядъ, И какъ прежде волнуется кровь. Я обрѣлъ, я нашелъ заколдованный кладъ, Тайну юности вѣчной — любовь!      Въ этой дикой глуши мы остались одни,      Но пустыня дала намъ пріютъ.      И въ забвеньи съ тобой незамѣтные дни,      Словно праздникъ волшебный, текутъ. Юной страсти порывъ окрыляетъ меня И восторгъ согрѣваетъ мнѣ грудь, И священное пламя живого огня Освѣщаетъ, какъ прежде, мой путь…      Пусть же ярче горитъ этотъ пламенный жаръ,      Разгоняя бѣгущую мглу!      Новой жизни потокъ, полный сладостныхъ чаръ,      Такъ и рвется навстрѣчу теплу. Пусть твой ласковый взоръ вѣчно шлетъ мнѣ привѣтъ! Лишь предъ нимъ я воскресну любя, Ибо сердце мое, возрождаясь на свѣтъ, Жадно ищетъ повсюду тебя,      Ибо сердце мое, словно рать безъ вождя,      Безъ твоихъ погибаетъ очей;      И мертва моя грудь, словно степь безъ дождя,      Безъ любви животворныхъ лучей…

Лѣто

 Широкаго неба задумчивый сводъ, Подернутый дымкой туманной, Повисъ надъ равниной задумчивыхъ водъ, Бѣгущихъ въ оградѣ песчаной. У дальняго «камня» надъ узкой косой Въ изгибѣ рѣчного залива, Сіяя несмѣлой дѣвичьей красой, Заря загорѣлась стыдливо. Взгляни, моя радость! Въ прозрачной дали, Подъ сѣнью утесовъ прибрежныхъ, Какія дрожащія тѣни легли На зеркало водъ безмятежныхъ; Онѣ протянулись у каждой скалы Широкой, но смутной каймою, Какъ будто предѣлы разсѣянной мглы, Граница межъ свѣтомъ и тьмою… Смотри, какъ чернѣютъ утесовъ края, Окутаны вѣющимъ паромъ, А здѣсь передъ нами рѣчная струя Блистаетъ румянцемъ и жаромъ. По сѣрымъ уступамъ гранитныхъ пластовъ Тамъ льются тяжелыя волны Коричневыхъ, синихъ, лиловыхъ цвѣтовъ, Угрозой таинственной полны. А въ зеркалѣ влаги сквозь блескъ серебра Огонь пробѣгаетъ янтарный, И въ каплѣ малѣйшей живая игра Сверкаетъ красой лучезарной. А дальше, какъ синій высокій навѣсъ, Окрашенный пламенемъ блѣднымъ, Восточный предѣлъ необъятныхъ небесъ Ужъ пурпуромъ рдѣетъ побѣднымъ. Ты видишь: не море живого огня Подъ ризой туманною блещетъ, — То первая искра полярнаго дня, Во мракѣ рождаясь, трепещетъ. Ты видишь: надъ мысомъ отъ самой земли По гладкой стезѣ небосклона Лучи золотые, какъ змѣи, всползли Къ вершинѣ лазурнаго лона. И легкія тучки, чей бѣлый нарядъ Тепломъ позолоты чуть тронутъ, Предъ ними, какъ толпы испуганныхъ стадъ, Бѣгутъ и рѣдѣютъ и тонутъ. О чемъ ты мечтаешь, мой ласковый другъ?.. Дремота ли взоръ твой объемлетъ? Огромной пустыни темнѣющій кругъ Съ тобою торжественно дремлетъ. Одни мы стоимъ надъ широкой рѣкой, Бѣгущей лѣниво и гладко. Предутренней грезы могучій покой Лелѣетъ насъ смутно и сладко… Одни мы стоимъ надъ бѣгущей водой, Какъ будто въ безлюдной пустынѣ, Съ таинственнымъ счастьемъ любви молодой Мы двое остались отнынѣ. И только зари свѣтоносный расцвѣтъ, Обвѣянный тайной безмолвной, Намъ издали шлетъ золотистый привѣтъ, Сочувственной радости полный.

………………………………………………………………

Несчастная жертва полярной зимы, Природа пустыни печальной, Застыла въ оковахъ холодной тюрьмы Подъ синей бронею хрустальной. Лежитъ она въ бѣломъ, блестящемъ вѣнцѣ, Въ причудливомъ снѣжномъ уборѣ, Съ недвижною скорбью на бѣломъ лицѣ, Съ недвижнымъ упрекомъ во взорѣ. Сѣдая мятель стережетъ ея сонъ Съ ревнивымъ и яростнымъ гнѣвомъ, И буйнаго вѣтра мучительный стонъ Ей служитъ надгробнымъ напѣвомъ… Но въ маѣ лишь солнца златой поцѣлуй Покровъ ея льдистый растопитъ, Серебряный ропотъ безчисленныхъ струй Ее пробудиться торопитъ Дыханье колеблетъ застывшую грудь, Глаза загораются свѣтомъ, И трепетъ улыбки, мелькающей чуть, Уста согрѣваетъ привѣтомъ. И ласку тепла ей несетъ вѣтерокъ, Сгоняя послѣднія грезы, И полдень сплетаетъ въ румяный вѣнокъ Душистыя дикія розы… Ей трудно сравниться съ роскошной сестрой, Съ красавицей южнаго лѣта. Нарядъ не блистаетъ багряной игрой, Не брызжетъ потоками свѣта. Увѣнчана сѣтью дрожащихъ лучей, Покровомъ обвѣяна алымъ, Съ неясной мольбою покорныхъ очей, Съ призывомъ во вздохѣ усталомъ… Пусть жизненный трепетъ надъ нею разлитъ Незримой волной аромата, Но нѣжная прелесть стыдливыхъ ланитъ Ужъ рдѣетъ сіяньемъ заката, Дыханье дрожитъ на открытыхъ устахъ, Какъ стонъ замирающей вьюги, И грозные знаки на кроткихъ чертахъ Гласятъ о смертельномъ недугѣ… Но въ радужномъ праздникѣ лѣтняго дня Рожденье зари свѣтлоокой Всегда наполняетъ сильнѣе меня Отрадой живой и глубокой. Люблю я смотрѣть, какъ изъ розовыхъ тучъ По склону лазурнаго свода Протянется первый сіяющій лучъ, Веселый предвѣстникъ восхода, Какъ яркаго солнца прекрасная дочь Покровъ разрываетъ прозрачный И радостно гонитъ упрямую ночь На западъ холодный и мрачный… Смотри: вотъ предъ нами явилась она, Застѣнчивой полная ласки, Какъ будто видѣнье воздушнаго сна, Одѣта въ летучія краски. Такъ въ сказкѣ волшебной изъ сумрачныхъ стѣнъ Темницы тяжелой и прочной Выходитъ на волю, разрушивъ свой плѣнъ, Царевна страны полуночной. Тяжелая память разрушенныхъ чаръ Чело молодое туманитъ, Но жизни воскресшей плѣнительный жаръ Ланиты неясно румянитъ; И радость сознанья, какъ, солнечный день, Въ очахъ ея кроткихъ блистаетъ, И сумрачной ночи послѣдняя тѣнь Въ лучахъ ослѣпительныхъ таетъ… Давай же, упьемся скорѣй и полнѣй Бѣгущей минуты усладой! Согрѣемся взоромъ безоблачныхъ дней, Короткаго лѣта отрадой! Въ пустынѣ, гдѣ царствуетъ зимняя мгла, Въ изгнаньи нѣмомъ и суровомъ, На каждую ласку живого тепла Отвѣтимъ привѣтственнымъ словомъ.

Послѣдняя льдина

 Спокойная бездна лазури Раскрыла широкій просторъ И въ морѣ, не помнящемъ бури, Купаетъ свой синій шатеръ, И въ морѣ, гдѣ дремлетъ пучина, Не зная ни края, ни дна, Одна безпріютная льдина Средь влажной пустыни видна. Отдавшись на волю теченью, Изъ царства мятелей и вьюгъ, Покорна слѣпому влеченью, Плыветъ она тихо на югъ. Ей солнце смѣется привѣтомъ И щедрое шлетъ ей тепло И яркимъ ликующимъ свѣтомъ Цѣлуетъ нѣмое чело. У ногъ ея волны, какъ дѣти, Сплетаютъ игриво струи И стелютъ прозрачныя сѣти, И ласки несутъ ей свои. Но грани достигнувъ хрустальной, Сіянье привѣтнаго дня Даетъ ей лишь отблескъ печальный, Лишенный живого огня. И волнамъ, бѣгущимъ проворно Встрѣчать ея медленный путь, Она подставляетъ покорно Холодную, твердую грудь. Ей трудно отдаться ихъ ласкѣ, Но лаской отвѣтить труднѣй, Весна сотворила, какъ въ сказкѣ, Нежданное чудо надъ ней. Предъ солнца улыбкой побѣдной Спадаютъ оковы зимы, Какъ съ узницы, жалкой и блѣдной, Разбитыя цѣпи тюрьмы. Изъ льдистаго сердца наружу Плѣненная рвется струя, Какъ будто проспавшая стужу Подъ каменной глыбой змѣя. И рвется наружу и злится. Въ неволѣ ей удержу нѣтъ. Настойчиво хочетъ излиться, Слезами излиться на свѣтъ. Холодное сердце безсильно Прервать ихъ безмолвный исходъ, И льются тѣ слезы обильно На лоно синѣющихъ водъ. И льются тѣ слезы, и блещутъ, И тонутъ въ нѣмой глубинѣ, А волны такъ радостно плещутъ, Купаясь въ полдневномъ огнѣ. А волны ихъ ловятъ, играя, И весело брызжутъ въ отвѣтъ, И вьются, безпечно ныряя, Заплаканной льдинѣ во слѣдъ.

Поблекшіе листья

 Прекраснаго лѣта прошло торжество, Минуло, какъ призракъ, какъ тѣнь, И молча плетется за гробомъ его Заплаканной осени день. И утреннихъ зорь свѣтоносный покровъ, Сіявшій улыбкой небесъ, Подъ панцыремъ сѣрыхъ густыхъ облаковъ Давно безвозвратно исчезъ… Лѣсная дорога какъ будто бѣжитъ, Стремясь поскорѣй на просторъ, Но лѣсъ неподвижно и мрачно молчитъ, Утративъ свой лѣтній уборъ Изъ мощныхъ, цвѣтущихъ его сыновей Предъ бурей ужъ палъ не одинъ, И сорваны вѣтромъ, какъ бранный трофей, Зеленые листья вершинъ… Проворнѣе птицъ наши кони летятъ, Въ пути намъ соперника нѣтъ, Лишь осени черной назойливый взглядъ Упрямо намъ тянется вслѣдъ. Да листьевъ поблекшихъ разсѣянный рой, Покорный вѣтрамъ хороводъ, Нашъ бѣшеный бѣгъ обгоняетъ порой, Стремясь торопливо впередъ. Крылаты, какъ стаи развѣянныхъ грезъ, Ихъ толпы мелькаютъ кругомъ. Кто знаетъ, откуда ихъ вѣтеръ принесъ, Куда унесетъ ихъ потомъ? То туча за тучей, проворно, легко, Слетаются прямо на насъ, То вдругъ улетятъ далеко, далеко, Мгновенно скрываясь изъ глазъ. И тайная сила тревоги живой  Въ ихъ быстрыхъ движеньяхъ видна, И часто сквозь вѣтра пронзительный вой Ихъ тихая пѣснь мнѣ слышна: Пролетайте, кружась безъ слѣда, безъ конца! Намъ въ пути отдыхать не дано! Въ нашемъ сердцѣ пустомъ, какъ въ груди мертвеца, Закатилась надежда давно. Безъ вины, безъ борьбы, отъ родимыхъ вѣтвей Мы оторваны бурею прочь, И съ тѣхъ поръ мы блуждаемъ, подвластные ей, Сквозь туманъ, непогоду и ночь. Счастливъ тотъ, кто въ предѣлахъ родимой земли, Подъ защитой дремучихъ лѣсовъ, Растворился въ густой черноземной пыли, Пріобщившись ко праху отцовъ… Даже тотъ, кто лежитъ на распутьи дорогъ, Кто гніетъ одиноко въ грязи, Онъ счастливѣе насъ, онъ не знаетъ тревогъ Нашей долгой воздушной стези. О, пробьетъ ли для насъ, совершившихъ свой кругъ, Ужъ давно призываемый часъ? Разнесетъ ли насъ вихрь и развѣетъ вокругъ И слѣда не оставитъ отъ насъ? Иль дыханье зимы успокоитъ навѣкъ, Охладитъ наше сердце совсѣмъ, И пушистый, сіяющій, дѣвственный снѣгъ Наши трупы прикроетъ затѣмъ? И, быть можетъ, полгода проспавъ безъ заботъ Подъ защитой его пелены, Изъ поблекшихъ листовъ хоть одинъ оживетъ Съ наступленьемъ веселой весны. Но въ застывшее сердце ликующихъ силъ Не вернетъ дуновенье ея, И въ пустыню изсякшихъ и мертвенныхъ жилъ Не вольется живая струя. И нигдѣ поколѣнія павшаго сынъ Не отыщетъ пріюта себѣ, И зеленыя дѣти цвѣтущихъ вершинъ Не отвѣтятъ скитальца мольбѣ. Пролетайте жъ, кружась, безъ слѣда, безъ конца! Намъ въ пути отдыхать не дано. Наша грудь холодна, словно грудь мертвеца, Наше сердце угасло давно…

Ива

 Въ пустынѣ, гдѣ царствуетъ холодъ и вьюга, Гдѣ землю не грѣетъ весна, Плакучая ива, изгнанница юга, Стоитъ безъ пріюта одна. Нарядъ ея пестрый мятели умчали И кудри сорвали съ чела, И бѣлая риза холодной печали На тонкія вѣтви легла. Стоитъ она грустно и голову клонитъ Къ безжизненной, мерзлой землѣ И только порою чуть слышно застонетъ, Тоскуя о лѣтнемъ теплѣ. Но слабаго стона никто не услышитъ, Лишь вѣтеръ колючій и злой Внезапною дрожью вершину всколышетъ И дальше умчится стрѣлой. И мягкаго снѣга пушистые хлопья Безшумно попадаютъ вслѣдъ, Какъ будто одежды истлѣвшей отрепья, Открывшія черный скелетъ. И тонкія иглы морозныхъ росинокъ Посыплются чаще, чѣмъ рой. Заблещутъ, какъ искры застывшихъ слезинокъ, Живой, серебристой игрой.

Зимой

 Морозъ крѣпчаетъ. Мерзлый паръ Изъ устъ выходитъ съ рѣзкимъ свистомъ, Но свѣтлый сумракъ полонъ чаръ И звѣзды блещутъ въ небѣ чистомъ. На дальнемъ сѣверѣ видна Полоска призрачнаго свѣта. Она струится, какъ волна, Туманомъ розовымъ одѣта. Природа спитъ спокойнымъ сномъ На бѣлоснѣжномъ, пышномъ ложѣ. Въ недвижномъ воздухѣ ночномъ Какъ будто вѣтеръ дремлетъ тоже. Столбомъ высокимъ и прямымъ Надъ цѣлой группой зданій близкихъ Выходитъ ярко-красный дымъ Изъ черныхъ трубъ, кривыхъ и низкихъ. Кругомъ — ни звука. Тишь лѣсовъ Полярный городъ осѣнила, И только вой упряжныхъ псовъ Несется издали уныло. Мое жилище, словно гробъ, Зарылось въ землю противъ стужи. Какъ снѣжный валъ, большой сугробъ Его совсѣмъ закрылъ снаружи. Внутри и тѣсно, и темно, Косыя стѣны пахнутъ гнилью, И потолокъ уже давно Покрылся плѣсенью и пылью. Плохая сальная свѣча Дрожащимъ пламенемъ мерцаетъ, И слабый блескъ ея луча По льдинамъ оконъ пробѣгаетъ. Каминъ заботливо закрытъ, Я угли сгребъ въ большую груду, Но тамъ послѣдній жаръ горитъ И брыжжутъ искры отовсюду. И, словно жаръ, горящій въ немъ, Въ моей душѣ тоска глухая То вспыхнетъ трепетнымъ огнемъ, То вновь слабѣетъ, потухая… Въ фонтанѣ искръ моимъ очамъ Мелькаетъ тѣней вереница, Сквозь жаръ углей по временамъ Я вижу дорогія лица, Картины яркія плывутъ Со всѣхъ сторонъ. Имъ нѣтъ преграды. И наполняютъ мой пріютъ Воскресшихъ призраковъ отряды. Откуда вы? Какая власть Опять землѣ васъ воротила? Или могильной бездны пасть Васъ не навѣки проглотила? Зачѣмъ вашъ шопотъ слышу я: «Возстань! Еще не все забыто!» Смотрите: цѣпь крѣпка моя, А мощь руки давно разбита… Идите прочь! Изсякшій ключъ Сквозь мертвый камень не пробьется, Не оживетъ погасшій лучъ И то, что было, не вернется. Увялъ вѣнокъ, разбитъ алтарь, Жрецы въ плѣну, бойцы въ могилѣ. И нѣтъ возврата прошлой силѣ, Не будетъ то, что было встарь.

Въ пустынѣ

 Сегодня тяжелый мы сдѣлали путь Въ пустынѣ безлюдной и сонной, И люди и кони хотятъ отдохнуть, Свершивъ переходъ отдаленный. Ужъ близится вечеръ, и зной ужъ исчезъ, И выросли тѣни, и хмурится лѣсъ.      И выросли тѣни и хмурится лѣсъ,      А солнце не хочетъ садиться,      Оно заблудилось въ пустынѣ небесъ,      Не можетъ на западъ спуститься.      Какъ мы, оно бродитъ, устало скользя,      Но солнцу на отдыхъ спуститься нельзя. Мы начали рано обычный походъ, Покинувъ ночлегъ одинокій. А солнце ужъ въ полночь пошло на восходъ И начало путь свой далекій. Съ тѣхъ поръ какъ надъ тундрой дохнула весна, Оно не видало ни ночи, ни сна.      Сегодня и мы натерпѣлись хлопотъ,      Съ утра мы попали въ трясину.      Извилистымъ шагомъ ползли мы впередъ,      Мѣся безотрадную тину.      И кони пугались невѣрной стези,      И вязли по брюхо въ зеленой грязи. И спутники, съ бранью покинувъ сѣдло, Въ глубокую прыгали лужу, И въ тинистой влагѣ брели тяжело, Хранившей подземную стужу, И мокрые вьюки отбросивши прочь, Усталымъ конямъ торопились помочь.      Я тоже купался не разъ и не два      Въ той влагѣ холодной и липкой.      Измученный конь мой тащился едва      По почвѣ невѣрной и зыбкой,      И падалъ на кочкахъ, колѣни склоня,      Въ гніющую воду бросая меня. Мохнатыя кочки, какъ будто росли, Тянулись упорно изъ грязи, Какъ тайныя змѣи, межъ ними ползли Незримыя, крѣпкія связи. Опасныя ямы, глубокіе рвы Таились средь мокрой, болотной травы.      Намъ встрѣтилась чаща колючихъ кустовъ,      Слѣды тамъ внезапно исчезли,      И вѣтви сплетались, какъ плотный покровъ,      И дерзко навстрѣчу намъ лѣзли.      Онѣ насъ ловили, какъ частая сѣть,      Въ лицо намъ хлестали, какъ тонкая плеть. И лѣсъ намъ попался. Онъ росъ по буграмъ, Но лучше дорога не стала. Болото упрямо тянулось и тамъ, Болото деревья питало. Сквозь мхи посылало невидимый стокъ, Гдѣ вмѣстѣ купались и конь, и сѣдокъ.      Мѣстами деревья вставали, какъ строй,      Вершины смыкались, какъ своды.      Мы ѣхали тихо. Въ трущобѣ сырой      Едва находили проходы.      Рогатые сучья на каждомъ шагу      Намъ путь заслоняли, какъ будто врагу. Древесные трупы навстрѣчу порой Ложились преградой огромной, Ихъ бурые корни вздымались горой, Зіяли пещерою, темной. И мшистыя нити сплетались въ узлы, И гниль наполняла сѣдые стволы.      И кони ступали на ветхіе пни,      И пятились долго со страхомъ,      И падали въ дупла, какъ въ глубь западни,      Засыпанной тлѣющимъ прахомъ,      И бились, запутавъ развязанный тюкъ,      И ранили ноги о сломанный сукъ. Иныя деревья тонули во мху, Таились, незримыя взору. Другія, какъ арки, висѣли вверху, Сгибая живую опору, И тихо качались надъ нашимъ путемъ, Готовыя рухнуть внезапно, какъ громъ.      Мы долго терпѣли усталость и зной,      Боролись съ трясиной и чащей.      Насъ долго крылатый преслѣдовалъ рой,      Назойливой тучей летящій.      Комаръ увивался, жужжа и звеня,      И оводъ кружился и жалилъ коня. Но день нашъ оконченъ. Настала пора Привалъ для ночлега раскинуть, И путникъ усталый спѣшитъ до утра Желѣзное стремя покинуть. Отпущенъ на волю разнузданный конь, И вмигъ разгорѣлся веселый огонь.      Походный котелъ ужъ на крюкѣ виситъ      И долгую пѣсню заводитъ.      Ямщикъ передъ нимъ неподвижно сидитъ      И глазъ отъ огня не отводитъ.      И голосомъ тихимъ и грустнымъ, какъ стонъ,      Шумящей водѣ подпѣваетъ и онъ…

……………………………………………………………………

Товарищъ, скажи мнѣ, какая мечта Возникла въ душѣ твоей снова. Зачѣмъ ты сомкнулъ такъ упрямо уста И молвить не хочешь ни слова?      Зачѣмъ опустилъ ты такъ низко глаза      И смотришь на землю уныло?.      И мнѣ показалось, какъ будто слеза      Рѣсницы твои увлажила. Мой другъ, ободрися, намъ плакать нельзя, Бѣдѣ не поможешь слезами! Куда ни легла бы предъ нами стезя, Ее отыскали мы сами.      Мы были не дѣти, не слѣпо мы шли,      Покорны святому завѣту.      И видѣть могли мы въ туманной дали      Пустыню холодную эту. За нами остался весь міръ позади, Измѣнчивой жизни движенье. И только, какъ призракъ, хранимъ мы въ груди Минувшихъ картинъ отраженье.      За нами остались, какъ тѣни во мглѣ,      Былыя тревоги и страсти.      Въ союзахъ и спорахъ людей на землѣ      Ужъ нѣтъ намъ попрежнему части. Пускай же въ изгнаньи намъ жизнь суждена, Еще намъ осталась природа. Людскихъ приговоровъ не знаетъ она, Ей служитъ закономъ свобода.      Она намъ поможетъ бороться съ тоской      Въ унылыя, долгія лѣта,      И будетъ пустыни беззвучный покой      На мѣсто людского привѣта. Среди непрерывной двухмѣсячной тьмы, Подъ бременемъ стужи суровой, Какъ отблескъ полудня во мракѣ тюрьмы, Блеснетъ намъ надежда на небѣ зимы Зарей полуночной, багровой.      И звѣздное небо намъ будетъ мерцать      Спокойной и грустною лаской,      И будутъ намъ рѣки привѣтомъ журчать,      И жалобы вѣтра намъ будутъ звучать      Невнятной, но чудною сказкой.

Посвященія

М. Е. Салтыкову

 Безсильны мы, и наша жизнь пуста, Мы оскудѣли хуже нищихъ. Послѣдняя разсѣяна мечта, Богатства наши на кладбищахъ…      Тамъ много есть погнувшихся крестовъ.      Подъ ними мертвыхъ мы зарыли,      Ничья рука не носитъ имъ цвѣтовъ,      Туда дорогу мы забыли. Мы впали въ старчество, нашъ дряхлый умъ заснулъ, Намъ память служитъ неисправно… Мы помнимъ только то, чему ужъ вѣкъ минулъ, Забывъ, что было такъ недавно.      Мы ждемъ, чтобъ славы лучъ изъ бездны къ намъ достигъ,      Подобный радостному чуду.      Намъ дороги листы лишь пожелтѣвшихъ книгъ,      Столѣтній срокъ намъ нуженъ всюду. Мы въ слѣпотѣ росли, и съ глазъ своихъ сорвать Мы сами не хотимъ повязки, И геній творчества на вѣру признавать Нашъ умъ привыкъ изъ-подъ указки.      Пророческій призывъ не окрыляетъ насъ,      Не вдохновляютъ звуки пѣсенъ,      Мы ждемъ, чтобъ ихъ огонь безжизненно угасъ,      Чтобъ ихъ слова покрыла плѣсень. И не волнуетъ насъ сатиры гнѣвный кликъ, И ѣдкій смѣхъ, и громъ проклятій. И геній признавать нашъ умъ давно привыкъ Лишь на страницахъ хрестоматій.      Короткихъ десять лѣтъ исполнилось едва,      Какъ смерть перо твое сломала:      Ты кончить не успѣлъ «забытыя слова»…      До смысла ихъ намъ дѣла мало. А между тѣмъ, какой огромный кладъ Ты послѣ смерти намъ оставилъ! Ты даръ имѣлъ тройной, и трижды цѣнный вкладъ Въ кошницу духа ты прибавилъ.      Орлиный, ясный взоръ — вотъ первый изъ даровъ…      Какъ будто скальпель хладнокровный,      Онъ съ труповъ отдиралъ раскрашенный покровъ      И разсѣкалъ туманъ условный. Языкъ твой былъ, какъ бичъ жестокихъ Эвменидъ, Изъ змѣй живыхъ такъ гибко свитый. Онъ мстилъ насилію за долгій рядъ обидъ, Но былъ страданію защитой.      Но лучшимъ изъ даровъ, жемчужиной вѣнца,      Была любви живая тайна.      Она въ груди твоей горѣла до конца,      Но открывалась лишь случайно. Твой голосъ рѣзокъ былъ и изливалъ на всѣхъ Кипящій дождь насмѣшекъ гнѣвныхъ, Но вѣчно слышенъ былъ сквозь этотъ горькій смѣхъ Стыдливый отзвукъ слезъ душевныхъ.      Ты наши немощи не уставалъ бранить,      Но ты въ душѣ хотѣлъ намъ вѣрить, —      Всей нашей трусости не могъ ты оцѣнить      И нашей слабости измѣрить. Какъ службу скучную, мы дни свои влачимъ Такъ безполезно, такъ безцѣльно. И нашъ любой порывъ теряется, какъ дымъ, И наша страсть всегда поддѣльна.      У насъ рутиною подавлены умы,      Сердца безкровны и беззлобны.      Горѣть твоимъ огнемъ не въ силахъ мы,      Твой гнѣвъ дѣлить мы неспособны. Мы не нужны. Исчезнуть намъ пора И для другихъ очистить сцену. Нашъ жалкій трудъ для правды и добра Уже имѣть не можетъ цѣну.      Но вырастутъ преемники вокругъ      И возмужаютъ, кончивъ дѣтство:      Они возьмутъ изъ нашихъ дряблыхъ рукъ      Твое великое наслѣдство. Они не спросятъ насъ, куда и какъ идти, Вздыхать не станутъ съ нами вмѣстѣ И смѣло двинутся по новому пути, Оставивъ насъ стоять на мѣстѣ.      И торопясь впередъ, чтобъ съ бою взять успѣхъ,      Окинутъ насъ прощальнымъ взглядомъ      И бросятъ намъ въ глаза неумолимый смѣхъ, —      Твой прежній смѣхъ, текущій ядомъ.

1899 г.

А. С. Пушкину

 Средь пошлостей жизни, не знающей права, Въ грязи, попирающей честь, Есть въ нашей отчизнѣ нетлѣнная слава, Святыня великая есть.      Средь множества храмовъ божественной вѣрѣ      Иной воздвигается храмъ.      Тамъ зависть и злоба смирились у двери      И поздній зажгли ѳиміамъ. Еще онъ не конченъ, но пышно украшенъ. Онъ сложенъ изъ мраморныхъ плитъ, Верхушками бѣлыхъ, какъ лебеди, башенъ Подъ самое небо глядитъ.      Искусство и геній безъ отдыха строятъ      И камень за камнемъ кладутъ,      Чтобъ вывести своды. Но дорого стоитъ      Вѣками завѣщанный трудъ. Судьба заставляетъ платить насъ сторицей, Зловѣщій итогъ подводя, И камни даритъ намъ надъ свѣжей гробницей Пророка, героя, вождя…      И ты, Аріонъ, вдохновенно отважный,      Ты былъ на ладьѣ не одинъ…      Но шквалъ потопилъ васъ средь пропасти влажной      Въ утробѣ холодныхъ пучинъ… Хотѣлъ ты укрыться, разбитый борьбою, На черный скалистый уступъ, Но черная гибель пришла за тобою, Валы набѣжали и въ жертву прибою Безжизненный бросили трупъ…      Ты сѣятель ранній, бросавшій съ любовью      На тощую почву зерно,      Его оросилъ ты горячею кровью,      Чтобъ лучше всходило оно. И будетъ огонь твой родному народу На вѣчномъ сіять алтарѣ, За то, что ты первый прославилъ свободу И первый молился зарѣ.      Твой геній не умеръ. Намъ въ душу проникла      Могучая пѣсня твоя.      Изъ вѣщаго слова для жизни возникла      Духовнаго братства семья. Малѣйшая капля той пролитой крови Изъ темной земной глубины Вернулась наружу, какъ вѣнчикъ багровый, Какъ алая роза весны.      И стало насъ много. Что годъ, то замѣтнѣй      Растущій кругомъ легіонъ.      Почтить твою память на праздникъ столѣтній      Собрались мы съ разныхъ сторонъ. Насъ много, насъ много!.. Какъ всходы на нивѣ Изъ рыхлой сырой борозды, Какъ свѣжія волны въ шумящемъ приливѣ Встаютъ за рядами ряды.      Въ рабочей казармѣ, надъ грамотой въ школѣ,      Надъ книгой въ мужицкой избѣ,      На уличныхъ камняхъ и въ дремлющемъ полѣ      Рождается откликъ тебѣ. Растетъ твое имя все выше и выше, Идетъ твоя слава впередъ. Подъ эти соломой обвитыя крыши Тебѣ открывается входъ.      И въ тактъ твоей пѣсни звенящей и стройной      У времени въ крѣпкой рукѣ      Снуетъ все быстрѣе челнокъ безпокойный      На ткущемъ побѣду станкѣ.

1899 г.

Царскосельскій фонтанъ

 (Памяти Пушкина.) Вѣчно изъ урны разбитой, прозрачной и сильной струею Влаги сверкающей ключъ льется на землю звеня. Мальчикъ, взобравшись на камень и смѣло впередъ наклонившись, Жадно припалъ къ роднику, съ рискомъ свалиться долой. Пей! упадешь, не бѣда: отважнаго Богъ охраняетъ. Встанешь и вновь утолишь юную жажду свою! Но не изсякнетъ струя, серебряный звонъ не умолкнетъ Свѣжій и сладкій потокъ внуковъ твоихъ напоитъ.

Разбойникамъ пера

 Кто хочетъ, пусть молчитъ, но я молчать не стану. На торжествѣ святомъ мнѣ ненавистна ложь. И брошу я въ лицо безстыдному обману Карающій упрекъ, отточенный, какъ ножъ! Какъ гнѣвъ мнѣ окрылить, какъ голосъ мнѣ усилить? И плетью словъ моихъ васъ поразить сплеча, И ярости потокъ на васъ до капли вылить, И пригвоздить къ столбу, какъ остріемъ меча?.. Оставьте праздникъ нашъ! Не мѣсто здѣсь глумленью! Разбойники пера, не мѣсто здѣсь для васъ! И памятникъ пѣвца на васъ ложится тѣнью, И блескъ его вѣнца отъ вашихъ меркнетъ глазъ. Когда пѣвецъ погибъ, васъ не было на свѣтѣ, Но скорбный тотъ конецъ такихъ же дѣло рукъ, И ваши то отцы ему сплетали сѣти, И жертву стерегли, какъ мотылька паукъ. И ваши то отцы травили, какъ собаки, Скитальца день и ночь, и поднимали лай, И нанесли ударъ предательски во мракѣ, Загнавъ усталаго на самый бездны край. Но вы… вы хуже ихъ! Всю вашу подлость даже Пустили вы въ размѣнъ на мѣдные гроши, Торгуя клеветой на розничной продажѣ, На улицѣ, въ грязи сгребая барыши. Оставьте праздникъ нашъ! Уродливаго торга Не нужно намъ даровъ! Возьмите ихъ назадъ! Вамъ чести не купить гримасою восторга, Съ кадильницъ дорогихъ у васъ струится смрадъ! Намъ дорогъ этотъ день. Къ святынѣ всенародной Сюда собрались всѣ, чьи пылкія сердца Питаются мечтой прекрасной и свободной, Наслѣдствомъ вѣщихъ думъ усопшаго пѣвца. И дорогъ намъ пѣвецъ, чьи золотыя струны Звенѣли надъ землей, какъ крылья на лету, И въ смутной тишинѣ учили вѣкъ нашъ юный Любить и понимать добро и красоту. Но вы зачѣмъ пришли съ поддѣльнымъ восхищеньемъ, Какъ вы дерзнули встать такъ нагло впереди? Когда навстрѣчу вамъ съ невольнымъ отвращеньемъ У каждаго готовъ сорваться крикъ: «уйди!» Вамъ не къ чему смотрѣть такимъ спокойнымъ взглядомъ! Мы знаемъ, какъ давно слинялъ вашъ первый стыдъ, Но ни одинъ изъ насъ не встанетъ съ вами рядомъ, Пожатьемъ вашихъ рукъ руки не осквернитъ. И если памятникъ съ подножія крутого Увидитъ васъ внизу, — и онъ нахмуритъ бровь, И рана старая въ груди проснется снова, И прямо вамъ въ лицо изъ бронзы брызнетъ кровь.

1899 г.

Памяти Гете

 Не бойся вѣчности, не уступай судьбѣ! Будь смѣлъ! будь дерзокъ и безстрашенъ! Огромный этотъ міръ принадлежитъ тебѣ, Лишь для тебя такъ пышно онъ украшенъ. Дыханье устъ твоихъ даетъ ему вѣнецъ, Твой взоръ ведетъ его надъ бездной. Безъ нихъ онъ былъ бы пустъ, какъ нежилой дворецъ, Какъ склепъ нѣмой и безполезный. Владѣй же имъ, какъ богъ! живи въ его чертѣ, Какъ гордый и счастливый геній! Умѣй отыскивать въ мгновенной красотѣ Источникъ вѣчныхъ наслажденій!.. Дерзай господствовать! Лазури глубину Великой покори побѣдой! Сорви съ ея чудесъ нѣмую пелену; И людямъ тайны ихъ повѣдай! Колѣнъ своихъ во прахъ не преклоняй во-вѣкъ, Но злыхъ небесъ не бойся мести, И вѣрь въ свою звѣзду, и имя: человѣкъ Носи, какъ символъ высшей чести! Когда придетъ пора раздумья и тоски, Не прячь подъ спудъ свое страданье! Какъ Фаустъ, свой упрекъ словами облеки И брось загадкѣ мірозданья! Явись ея судьей, на роковой вопросъ Потребуй яснаго отвѣта! Пытливый разумъ твой въ запутанный хаосъ Пускай прольетъ хоть проблескъ свѣта! И если надъ тобой не порѣдѣетъ мгла, Туманъ сгустится безотрадный, — Насмѣшку брось ему, острѣе, чѣмъ игла, Какъ Мефистофель безпощадный. Какъ новый Прометей, найди въ себѣ самомъ Свою защиту и опору, Презрѣньемъ обезсиль жестокій Зевса громъ И вѣчно будь готовъ къ отпору! Отъ камня твердаго огонь себѣ добудь Или зажги его отъ молній, Ослушный небесамъ, землѣ владыкой будь… И цѣлый міръ собой наполни!

1899 г.

Памяти Н. Г. Чернышевскаго

 Пусть мы бѣднѣй, чѣмъ нищіе, и съ дѣтства Нашъ путь тернистъ, и жребій нашъ унылъ, Но есть у насъ великое наслѣдство: Неисчислимый рядъ могилъ.      По всей странѣ, отъ Финскаго залива      До вѣковыхъ Востока рубежей,      Стоятъ кресты и дремлютъ молчаливо,      Какъ вереница сторожей. И каждый годъ въ зіяющія нѣдра Сырой земли могильщица-судьба Приноситъ дань настойчиво и щедро, Спускаетъ новые гроба.      Надъ русскою великою рѣкою      Могила есть. Она еще свѣжа,      Но брошена забвенью и покою,      И обросла травой ея межа. Къ могилѣ той никто не ходитъ въ гости, Лишь изрѣдка холодныхъ слезъ дождемъ Надъ ней гроза расплачется отъ злости. Туда сложилъ измученныя кости Изгнанникъ, бывшій намъ вождемъ.      Онъ насъ училъ… Мы знаемъ всѣ, что значилъ      Его примѣръ для пламенныхъ сердецъ.      Онъ былъ вождемъ и плѣнъ свой первымъ началъ…      Теперь свободенъ, наконецъ… Припоминать удѣлъ его опальный Не стану я. Онъ длился двадцать лѣтъ. Но я хочу надъ бездной погребальной Вамъ повторить его завѣтъ:      — «Пусть голосъ мой изъ-за черты загробной,      О, юноши, достигнетъ къ вамъ теперь!      Не бойтесь жертвъ, не бойтесь мести злобной,      Ни пораженій, ни потерь. Я вамъ путей указывать не стану. Вашъ взоръ открытъ. Извѣстны вамъ враги. Пускай судьба даруетъ вамъ охрану, Пусть жизнь сама направитъ вамъ шаги.      Вы знаете усилій нашихъ цѣну      И нашихъ узъ неумолимый гнетъ.      О, юноши, идите къ намъ на смѣну,      И новый вѣкъ широкую арену      Пускай предъ вами развернетъ! Но пусть огонь отваги нашей прежней, Сжигавшій насъ великой страсти пылъ Въ душѣ у васъ горитъ еще мятежнѣй И бьетъ ключемъ неистощимыхъ силъ!      Я вѣрю въ васъ, а вы въ побѣду вѣрьте      И старый споръ дерзайте обновить…      О юноши, изъ-за порога смерти      Я васъ хочу благословить!»

Памяти П. Л. Лаврова

 О, дочь моя, не плачь, и вы, мои друзья, Нѣмую скорбь свою умѣрьте! Пусть ночь спускается, я не боюсь ея, Я не боюсь холодной смерти.      Вы долго были мнѣ, товарищи, семьей,      И мнѣ разстаться съ вами больно,      Но умереть легко. Итогъ подведенъ мой.      Здѣсь на землѣ я жилъ довольно. Ужъ голова моя давно бѣла, какъ снѣгъ. И руки немощно повисли. Но жилъ не даромъ я. Мой долголѣтній вѣкъ Былъ вѣкъ труда, борьбы и мысли.      Какъ тридцать краткихъ дней, минуло тридцать лѣтъ,      Съ тѣхъ поръ, какъ бросилъ я впервые      На крылья вѣщихъ бурь, пророчившихъ разсвѣтъ,      Мои слова крылатыя, живыя. Какъ туча острыхъ стрѣлъ, колеблясь и звеня, Они помчались вдаль дорогою поспѣшной, И легъ за ними слѣдъ багроваго огня На небесахъ, во тьмѣ кромѣшной.      И пало сѣмя ихъ, и выросло вездѣ,      Сквозь камни мостовой, изъ каждой щели узкой,      На дремлющемъ лугу, и въ сѣрой бороздѣ      Неурожайной нивы русской. И выросли вездѣ геройскія сердца, Великой полныя любовью, Готовыя идти на подвигъ до конца И на алтарь излиться кровью.      И выросли изъ нихъ въ родномъ моемъ краю,      Какъ изъ стальныхъ зубовъ дракона,      Младые воины, готовые въ бою      Иль побѣдить, иль пасть безъ стона. Отвага ихъ кипитъ, и множится число, И покрываетъ всѣ потери. Свирѣпому врагу на горе и на зло Готова жизнь открыть имъ двери.      Дрожитъ невѣжества чугунный пьедесталъ,      И старый идолъ, богъ порока,      Шатается и ждетъ, чтобъ день суда насталъ,      И этотъ день ужъ недалеко. Прощайте, я усталъ. Разстаться намъ пора. Въ глазахъ туманъ, дышать мнѣ трудно. Ужъ я не доживу до новаго утра, Засну навѣки непробудно.      Пускай! Не страшно мнѣ. Я вижу впереди      Начало лучшаго восхода.      Ему служилъ и я. Нѣмая смерть, иди!      Да здравствуетъ любовь, да здравствуетъ свобода!.

1900 г.

Юношѣ

 Пока твой свѣтелъ взоръ, и кровь кипитъ ключомъ, И дышитъ грудь легко и смѣло, Не прячь свою мечту, какъ тайну, подъ плащемъ. Спѣши создать изъ мысли дѣло! У мудрецовъ земли совѣта не ищи, Ихъ сердце суетно и сухо. Живи безумствуя, до капли истощи Восторгъ страстей и силу духа. Пройдетъ немного лѣтъ. Весь этотъ міръ чудесъ, Водоворотъ живой и сложный, Покажется тебѣ, какъ театральный лѣсъ, Поддѣлкой грубой и ничтожной. Восторженный угаръ разсѣется, какъ дымъ, И страсть кипѣть не будетъ бурно. Надъ пепломъ юныхъ грезъ, холоднымъ и сѣдымъ, Замкнется грудь твоя, какъ урна… Не говори себѣ: чтобъ первый сдѣлать шагъ, Пускай порывъ мой будетъ мелокъ. Съ завистливой судьбой борись, какъ честный врагъ, Не заключай позорныхъ сдѣлокъ. Судьба, какъ женщина, капризна. Но любви И ласки нѣтъ у ней продажной. Ей нуженъ смѣлый другъ, съ живымъ огнемъ въ крови, Съ душой великой и отважной. Да будетъ путь твой прямъ, и цѣль твоя — одна Стихія вѣчная, свобода. Какъ буря, будь великъ, настойчивъ, какъ волна, И безпощаденъ, какъ природа!

Памяти Чехова

 Мнѣ снился сонъ, зловѣщій плодъ мечты; Земля была кладбищемъ безпредѣльнымъ, Какъ черный лѣсъ, стояли тамъ кресты, Подавлены безмолвіемъ смертельнымъ.      Кончалась ночь. Въ восточной полутьмѣ      Рождался свѣтъ болѣзненный и дальній,      И предо мной, какъ призракъ на холмѣ,      Вздымался крестъ, всѣхъ выше и печальнѣй, Онъ выступалъ загадочно сквозь мракъ, Раскинувъ врозь свои прямыя руки, Но не былъ то могилы мирный знакъ, То казни символъ былъ и муки.      Онъ оживалъ и роковой упрекъ      Мнѣ посылалъ съ настойчивою властью,      И видѣлъ я: на немъ распятъ пророкъ      На жертву злому Самовластью. Сочилась кровь изъ-подъ шиповъ вѣнца, Въ глазахъ была смертельная истома. Малѣйшая черта его лица Была давно близка мнѣ и знакома.      Онъ голову склонилъ безсильно внизъ,      Его спина носить привыкла иго,      Онъ былъ распятъ и на крестѣ повисъ,      Надъ нимъ была распята книга. И вздрогнулъ онъ, и размокнулъ уста, Чтобъ вымолвить невѣдомое слово. Но вмѣсто словъ съ высокаго креста Раздались звуки кашля злого.      Онъ застоналъ и поблѣднѣлъ, какъ трупъ,      И на щекахъ, какъ кровь, блеснули пятна,      И, наконецъ, съ полуоткрытыхъ губъ      Слетѣло: «жажду!» еле внятно… А небеса свѣтлѣли. Въ вышинѣ Туманъ рѣдѣлъ, спускаясь ниже. Заря росла въ восточной сторонѣ И первый лучъ мерцалъ все ближе.

Максиму Горькому

 Тамъ, гдѣ торгъ ведутъ доходный И Россія и Сибирь, Надъ рѣкою судоходной Поселился богатырь.      Не Добрыня то бояринъ,      Не заморскій чваный Дюкъ,      Не касимовскій татаринъ —      То Ильи послѣдній внукъ. Онъ ходилъ золоторотцемъ И удалый вышелъ хватъ, Даже съ Васькой новгородцемъ Онъ крестовый былъ бы братъ.      Да его Микула вотчимъ      Изъ деревни выжилъ вонъ,      И тогда судорабочимъ      Угодилъ на Волгу онъ. Съ той поры по волжскимъ плесамъ Онъ гулялъ двѣ сотни лѣтъ, По пескамъ и по утесамъ Онъ вездѣ оставилъ слѣдъ.      Щеголялъ въ цвѣтной одеждѣ,      Щеголялъ въ морозъ босымъ,      Назывался Стенькой прежде.      А теперь зовутъ Максимъ. Онъ веселымъ былъ бродягой, Безъ сапогъ и безъ заботъ, — Такъ пускай живетъ съ отвагой, Никому челомъ не бьетъ.      Что предъ нимъ любой чиновникъ,      Либеральный крохоборъ,      Добродѣтельный сановникъ      И педантъ, несущій вздоръ? Что предъ нимъ любой алтынникъ, Живодеръ и дерзкій плутъ, Самозванный именинникъ Нашихъ бѣдъ и вѣчныхъ смутъ?      И повытчикъ и лабазникъ      Одинаковы въ цѣнѣ.      Вѣрь, Максимъ, настанетъ праздникъ      И на нашей сторонѣ!.. Пусть они разводятъ копоть, Пусть плодятъ вездѣ развратъ, Не удастся все имъ слопать… И по темени отхлопать Постарайся ихъ, мой братъ!

Дѣвушка

 (Посвящается Е. Б.) Надъ юнымъ, прекраснымъ лицомъ Волосъ темнорусыя пряди Легли заплетеннымъ вѣнцомъ И выбились кольцами сзади. Нарядъ ея бѣденъ и строгъ, Но лучшей не нужно одежды, Ее осѣняетъ Самъ Богъ Златымъ ореоломъ надежды. Краса молодого чела Бѣлѣетъ слоновою костью, И станъ ея прямъ, какъ стрѣла, Но гнется податливой тростью. На розовыхъ свѣжихъ устахъ Загадка серьезности важной, А въ сѣрыхъ веселыхъ глазахъ Задоръ шаловливо-отважный. Какъ радостно смотритъ она Съ плѣнительнымъ, бодрымъ привѣтомъ! Такъ русская смотритъ весна, Апрѣльскимъ залитая свѣтомъ. Какъ чаша живого цвѣтка, Душа ея жаждетъ открыться; Еще ей неясно пока, Какая въ ней сила таится… Но пусть ея разумъ пойметъ, Пусть вѣра ей сердце разбудитъ, Пойдетъ она смѣло впередъ И трудностей мѣрить не будетъ. Съ назойливой сѣтью помѣхъ Она не устанетъ бороться, И мужествомъ купитъ успѣхъ, И цѣли желанной добьется… Въ святилищѣ женскихъ сердецъ Безсильнымъ сомнѣньямъ нѣтъ мѣста. Колеблются мужъ и отецъ, Но вѣруютъ мать и невѣста. И дѣвичья нѣжная грудь Упрямымъ терпѣньемъ богаче, Когда преграждаемый путь Приноситъ сперва неудачи. Учиться?.. Одна, безъ друзей, Начнетъ она бодро работу, Стучась у закрытыхъ дверей На зло вѣковому запрету. Учить?.. Въ деревенской глуши, Въ суровой заброшенной долѣ Великую силу души Убогой пожертвуетъ школѣ. Гдѣ голодъ? Болѣзнь и нужда О помощи просятъ откуда? Придетъ она первой туда, И помощь возникнетъ, какъ чудо. Она поспѣваетъ вездѣ. Ея безпредѣльная жалость Готова убиться въ трудѣ, Не знаетъ, что значитъ усталость. Въ бѣдѣ она выходъ создастъ, Лѣкарство отыщетъ заразѣ, И хлѣба голодному дастъ, И раны омоетъ отъ грязи. Пока ей неясно еще, Какая въ ней сила таится, Но страсть закипитъ горячо, По жиламъ огнемъ заструится. Нахлынетъ любовь, какъ волна, И станетъ ей новой святыней, И женщиной будетъ она, Не мраморной мертвой богиней. И въ жизненной долѣ ея Со скорбью смѣшается радость, Изъ пѣнистыхъ струй бытія Вкуситъ она горечь и сладость. Но бремя измѣнчивыхъ лѣтъ Ее до конца не измучитъ. И бодрости юной расцвѣтъ Сквозь весь пронесетъ она свѣтъ И друга тому же научитъ.

Наташѣ

 Наташа, юный, нѣжный другъ, Когда со мной стоишь ты рядомъ, Забытый сонъ такъ ясно вдругъ Передъ моимъ всплываетъ взглядомъ.      Съ моей двадцатою весной      Сыграла шутку воля рока.      Пришлось мнѣ бросить край родной      И ѣхать вдаль на край востока. Насъ было много. И дружна Была семья младая наша, Но лучше всѣхъ была одна, Она звалась, какъ ты, Наташа.      Сіялъ апрѣль. Въ нѣмой дали      Дремалъ просторъ зеленой степи,      И рядомъ съ ней мы тихо шли,      А впереди звенѣли цѣпи. И я сказалъ: — «Въ чужомъ краю Вдвоемъ тоска намъ не опасна, Соединимъ судьбу свою… Скажи, Наташа, ты согласна?..»      Она кивнула головой,      Ея лицо зардѣлось знойно,      А впереди шагалъ конвой      И цѣпи въ тактъ звенѣли стройно… Минуло лѣто. Былъ дождливъ Конецъ пути. Она устала. Ее скосилъ жестокій тифъ, Въ четыре дня ея не стало.      Ее отнесъ я на покой,      Мнѣ сразу стало все постыло,      И сердце, полное тоской,      Ожесточилось и застыло. Пятнадцать лѣтъ, какъ глыба льда, Оно въ груди моей лежало. Уже я думалъ, навсегда Его нѣмая мука сжала.      Но въ немъ опять цвѣтутъ цвѣты,      Звенятъ ручьи и льются пѣсни…      Моя Наташа, это ты      Велѣла вновь ему: «воскресни».

Настроенія

Конецъ вѣка

 Весна пришла. Прозрачной синевою Сіяетъ сводъ задумчивыхъ небесъ; И на зарѣ надъ спящею Невою Струится паръ, свиваясь, какъ навѣсъ.      Все дольше день и сумракъ все короче.      До десяти на улицѣ свѣтло.      И смутный взоръ безсонной бѣлой ночи      Таинственно мерцаетъ сквозь стекло. Весна пришла. Уже пригрѣло солнце Нашъ каждый домъ — сырой кирпичный гробъ, И въ каждое подвальное оконце Забросило лучей блестящій снопъ.      И теплый дождь сухіе камни мочитъ      И первую приводитъ намъ грозу.      И юный громъ такъ радостно грохочетъ,      Какъ будто Богъ невидимый хохочетъ      Надъ племенемъ, прикованнымъ внизу. Въ иные дни на улицѣ ужъ жарко, На вѣткахъ ивъ пробился узкій листъ. И вѣтерокъ въ глухихъ аллеяхъ парка По вечерамъ такъ сладокъ и душистъ.      По вечерамъ повсюду ходятъ пары.      Во всѣхъ садахъ теперь влюбленнымъ рай.      Природа-мать свои живыя чары      Пускаетъ въ ходъ въ веселый мѣсяцъ май. Весь Петербургъ добрѣе и моложе На время сталъ и въ каменномъ плѣну Какъ будто жить просторнѣй. Отчего же Нашъ дряхлый вѣкъ не молодѣетъ тоже, Послѣднюю привѣтствуя весну?..      Пройдетъ еще полгода съ той же скукой,      И онъ шагнетъ навѣки за порогъ.      И намъ пора предъ близкою разлукой      Взглянуть назадъ и подвести итогъ. Зачѣмъ же вдругъ такъ больно, такъ обидно Прямой вопросъ за сердце насъ задѣлъ? Текущее перебирать намъ стыдно И тяжело касаться прошлыхъ дѣлъ.      Кто намъ внушилъ, что юны мы и свѣжи?      Кто убѣдилъ, что близокъ нашъ чередъ?      Года идутъ, но наши силы тѣ же,      Мы не растемъ и не идемъ впередъ!.. Мы родились случайно. Вѣкъ нашъ хилый Съ младенчества влачится кое-какъ; Нашъ возрастъ юнъ, но дряхлости унылой На немъ лежитъ неизгладимый знакъ.      Нашъ опытъ малъ. Незрѣлы мы, какъ дѣти;      Но наша кровь не грѣетъ вялыхъ жилъ.      Какъ мертвецы, блуждаемъ мы на свѣтѣ,      Какъ призраки, уходимъ въ глубь могилъ. Безличные, безмолвные, тупые, Лишенные желаній и надеждъ, Мы наобумъ блуждаемъ, какъ слѣпые, Игрушкою назойливыхъ невѣждъ.      Своихъ друзей смѣшали мы съ врагами.      Святой завѣтъ отбросили, какъ хламъ.      И топчетъ насъ насиліе ногами      И съ наглостью въ лицо смѣется намъ. Грядущій день намъ не сулитъ успѣха, И наша грудь до времени мертва, А на устахъ, какъ призрачное эхо, Еще звучатъ завѣтныя слова…      Зачѣмъ они, когда живая вѣра,      Когда-то имъ служившая ключемъ,      Поругана, какъ праздная химера,      Разсѣялась угаснувшимъ лучемъ?.. О Господи! Внезапной гнѣвной бурей Очисти тлѣнъ и плѣсень нашихъ душъ! Спусти на насъ заразы черныхъ фурій, Иль градъ камней на голову обрушь!      Пошли на насъ свою любую кару,      Но вновь зажги предъ нами идеалъ,      Чтобъ мы могли противиться кошмару!..      И Богъ сказалъ: «Я кару вамъ послалъ! Чтобъ потрясти нѣмую косность вашу, Кончая вѣкъ, обрушилъ я ударъ. Я вамъ поднесъ страданій горькихъ чашу, Я голодъ вамъ послалъ въ послѣдній даръ!      Вамъ все равно!.. Съ любого перекрестка      О помощи взываетъ нищета,      Но глухи вы, и сердце ваше жестко,      И вѣчно лгутъ лукавыя уста. И чѣмъ еще отъ скорби и порока Избавить васъ?.. И если бъ Я опять Съ Моихъ небесъ послалъ для васъ пророка, Его тотчасъ готовы вы распять.      И если бъ Я хоть знаменьемъ небеснымъ      Вамъ указалъ дороги правой нить,      Готовы вы къ предательствамъ словеснымъ,      Чтобъ ложь спасти и чудо извратить!».. О, Господи! Не просимъ мы о чудѣ, — Но если ложь намъ въѣлась въ мозгъ костей, Какъ тонкій прахъ, смѣшай насъ въ общей грудѣ И новый вѣкъ создай хоть для дѣтей.      Мы родились въ презрѣньи и неволѣ,      Питались мы обидой и стыдомъ,      Еще дѣтьми мы лгать учились въ школѣ,      И бодрый трудъ намъ вѣчно былъ врагомъ. На лонѣ водъ, не знавшихъ перемѣны, Надъ омутомъ невѣдомыхъ пучинъ, Возникли мы, какъ клочья легкой пѣны, Какъ зыбкій слѣдъ поверхностныхъ морщинъ…      Отвѣй насъ прочь, какъ плевелы отъ хлѣба,      И безъ слѣда исчезнуть въ безднѣ дай!      Весну опять пошли на землю съ неба,      И новый вѣкъ хоть для дѣтей создай!

1899 г.

Передъ отъѣздомъ

 Отъ рѣчей, всегда безплодныхъ, Полныхъ скуки и раздора, Въ глубину пустынь холодныхъ Убѣгу, друзья, я скоро…      Десять лѣтъ я ждалъ упрямо,      Все стремился васъ увидѣть, —      А теперь скажу вамъ прямо:      Я готовъ васъ ненавидѣть. Вы не стали лучше сами, И безсилье ваше — то же, И съ сѣдыми волосами Я остался васъ моложе…      Васъ пугаетъ каждый шорохъ:      Вамъ ли ждать себѣ побѣды?      Вы изводите свой порохъ      На гражданскіе обѣды. Ваши чувства перекисли, Души сухи, какъ пергаментъ; Насквозь трезвы ваши мысли, Хоть сажай васъ въ департаментъ.      Изо всѣхъ сокровищъ міра      Вамъ лишь цензоръ добрый нуженъ,      Да дешевая квартира,      Да жена, да скромный ужинъ… Жизнь растетъ безъ остановки И шагаетъ безъ дороги; Только вы одни неловки, Только вы коротконоги.      За ея огромнымъ ростомъ      Какъ угнаться вашимъ шагомъ?      Передъ каждымъ вы прохвостом      Остаетесь всѣ за флагомъ… И, нося на шеѣ иго, Безъ вины вы виноваты, Что у васъ въ карманѣ — фига Подъ оберткою изъ ваты.

1899 г.

Непримиримый

 — «Смирись!» — мнѣ говорятъ старинные враги, — «Строптивый вызовъ твой ужъ никому не нуженъ, И путь твой загражденъ и связаны шаги, И ты давно обезоруженъ!..»      — «Смирись!» — мнѣ говорятъ старинные друзья. —      — «Нашъ идеалъ померкъ, и наша рать разбита.      А мы — послѣдыши, и намъ роптать нельзя,      И лучше жить тепло и сыто!.. Погибли храбрые… Миръ праху ихъ въ гробу!.. А ты зачѣмъ такъ безпокоенъ? Уйми свой дерзкій нравъ, не искушай судьбу, Ты отставной, безсильный воинъ!»…      А юношей толпа, отчизны лучшій цвѣтъ,      Стоитъ и слушаетъ и споръ ее тревожитъ.      Кому увѣровать, за кѣмъ идти вослѣдъ,      Никто изъ нихъ рѣшить не можетъ. Тернистыя стези уводятъ въ темный лѣсъ, А торныя дороги грязны… Нѣмая пустота предательскихъ небесъ Угрозы сѣетъ и соблазны.      — «Смирись!» — въ награду мнѣ сулите вы успѣхъ!..      Пускай же васъ однихъ грязнитъ вашъ поздній опытъ!      Мой гнѣвъ непримиримъ. Раздастся громче всѣхъ      Мой безпокойный, страстный ропотъ. Мѣняться поздно мнѣ. Мириться не хочу, Рабомъ подъ старость я не стану. Не буду рукъ лизать слѣпому палачу И въ землю кланяться тирану.      Воинственной мечтѣ я жизнь свою обрекъ,      Но я обѣта не нарушу.      Могучей ярости стремительный потокъ      Живымъ огнемъ мнѣ влился въ душу. Пускай для подвиговъ дѣйствительность мелка, Пусть нѣтъ арены для геройства, — Меня томитъ еще давнишняя тоска, Всесильный демонъ безпокойства.      Изъ вашихъ свѣтлыхъ залъ меня онъ гонитъ вонъ,      И не даетъ мнѣ пить изъ вашей чаши пьяной.      Въ ушахъ моихъ звучитъ, какъ похоронный звонъ,      Вашъ гимнъ назойливый и рьяный. И я бѣгу, спѣшу, не знаю самъ — куда, Скитаюсь смолоду понынѣ Сквозь бурныя моря, большіе города И безконечныя пустыни.      Не нужно мѣста мнѣ межъ вами на пиру,      Противны ваши мнѣ пороги,      Бродягою живу, бродягою умру.      Въ степи, на рытвинѣ дороги.

1900 г.

На мотивъ изъ Надсона

 Братъ мой, спутникъ по общей тернистой стезѣ, Ободрись и въ житейскомъ бою Не давай пошатнуть налетѣвшей грозѣ Напряженную силу твою! Наша смѣлая юность еще не прошла, Въ нашемъ сердцѣ огонь не угасъ, И надъ нимъ не властна эта душная мгла, Этотъ мракъ, окружающій насъ… Мы росли подъ ненастьемъ. Какъ мечъ боевой, Закалили мы душу въ борьбѣ, И не разъ свою грудь подъ ударъ роковой Подставляли отважно судьбѣ. Но не вѣчно процарствуетъ злобный обманъ, Этотъ гнетъ не всесиленъ, о нѣтъ! Каждый вихря порывъ разгоняетъ туманъ, Приближая желанный разсвѣтъ. Много радостныхъ дней, много свѣтлыхъ минутъ Впереди мы еще проживемъ, До конца доведемъ свой покинутый трудъ, До побѣды борьбу доведемъ. Не клони жъ предъ грозой такъ уныло чела, Чутко жди, чтобъ ударилъ нашъ часъ! Наша смѣлая юность еще не прошла, Въ нашемъ сердцѣ огонь не угасъ.

Оставь свои настойчивыя рѣчи

 Оставь свои настойчивыя рѣчи О подвигахъ и жертвахъ безъ конца! Я не возьму креста себѣ на плечи, Я не хочу терноваго вѣнца. Не говори: всемірному страданью Великій долгъ несешь ты на себѣ, И жизнь твоя должна явиться данью И выкупомъ безжалостной судьбѣ. Свободенъ я. Ничто меня не свяжетъ, Изъ всякихъ узъ навѣки выросъ я, Твоя рука стези мнѣ не укажетъ: Я самъ себѣ вожатый и судья. Я жить хочу. Въ необозримомъ мірѣ Я жизнь цѣню, какъ лучшій изъ даровъ, И грань ея хочу раздвинуть шире, И сбросить прочь назойливый покровъ. Хочу тепломъ и свѣтомъ я упиться, Изгибы жилъ съ природою сплести, И вглубь земли корнями жадно впиться, — Какъ дубъ растетъ, всю жизнь свою расти. Чтобъ изъ моихъ побѣговъ плодоносныхъ На тайный зовъ сочувственныхъ небесъ, Какъ цѣлый строй друзей побѣдоносныхъ, Вокругъ меня поднялся новый лѣсъ. Чтобъ гнѣвъ грозы, стремительно летящей Надъ шириной безпомощныхъ равнинъ, Изнемогалъ, забившись въ наши чащи, Въ густыхъ сѣтяхъ безчисленныхъ вершинъ.

Искра

 Въ полночной тяжелой, томительной мглѣ Въ унылой пустынѣ, на черной землѣ, Однажды зажженъ былъ костеръ Изъ вѣтокъ, наломанныхъ въ ближнемъ лѣсу, Еще сохранившихъ ночную росу, Какъ яркій алмазный уборъ.      Онъ робко горѣлъ, пробивался съ трудомъ,      Подъ пологомъ мрака въ туманѣ сѣдомъ      Мерцалъ, словно огненный глазъ,      И скоро подъ гнетомъ таинственной тьмы      Истаялъ, какъ узникъ подъ сводомъ тюрьмы,      Безсильно и грустно погасъ. Но искра осталась въ остывшей золѣ, На влажной, холодной, росистой землѣ, Тоскуя осталась одна, И скоро подъ сѣрымъ пушистымъ плащемъ, Лѣнивымъ, спокойнымъ, бездѣйственнымъ сномъ Надолго заснула она.      Ей снилось: Струя золотого огня,      Сіяетъ, какъ солнце лазурнаго дня,      Живительнымъ грѣетъ тепломъ;      И яркій, блестящій, волшебный узоръ      Цвѣтистыхъ лучей, ослѣпляющихъ взоръ,      Причудливо вьется кругомъ. Ей снилось: Пожаръ безпощадно жестокъ, Губительно льется горящій потокъ Сквозь шумный, испуганный лѣсъ. Вездѣ, какъ знамена на полѣ борьбы, Взвиваются дыма густые столбы, До мрачныхъ безмолвныхъ небесъ…      Уже загорѣлся желанный разсвѣтъ,      И нѣжный, дрожащій, измѣнчивый свѣтъ,      Стыдливый румянецъ утра,      Востокъ полосами окрасилъ вездѣ;      Но искра дремала, какъ птичка въ гнѣздѣ,      Въ золѣ на остаткахъ костра. Но утренній вѣтеръ промчался легко, На западъ съ собой унося далеко Разсѣянный сумракъ ночной; Тогда отъ ночного спокойнаго сна Съ безсильною дрожью проснулась она, Сіяя улыбкой больной.      И вспыхнулъ тщедушный, скупой огонекъ,      Желтѣя взглянулъ на румяный востокъ,      Слабѣя слегка задрожалъ,      И вдругъ отвернулся стремительно прочь      И вѣтру, на западъ умчавшему ночь,      Свой трепетъ послѣдній отдалъ.

Отчего же звенитъ такъ тревожно рѣка

 Отчего же звенитъ такъ тревожно рѣка И безумно торопится прочь? Отчего такъ спѣшатъ, такъ бѣгутъ облака, Обгоняя бѣгущую ночь? Отчего такъ дрожитъ и колеблется мракъ Въ глубинѣ молчаливыхъ полей? Отчего такъ гудитъ придорожный ивнякъ Въ глубинѣ остролистыхъ вѣтвей? Кто незримый проникъ въ тотъ зеленый тайникъ, Всполошивъ отдыхающихъ птицъ? Отчего ихъ полетъ такъ стремительно дикъ, Отчего ихъ испугъ безъ границъ? Кто стряхнулъ капли слезъ съ этихъ трепетныхъ лозъ, Пробуждая таинственный шумъ, И внезапно отвлекъ задремавшій лѣсокъ Отъ лѣнивыхъ и сладостныхъ думъ? Кто пробился сквозь сѣнь безмятежныхъ вершинъ, Наполняя развѣсистый кровъ Бѣлогрудыхъ березъ и широкихъ осинъ Милліономъ живыхъ голосовъ? Кто промчался въ лугахъ подъ плащемъ темноты, И былинкамъ обвѣялъ главу, И склонилъ до земли полевые цвѣты, И помялъ молодую траву? Кто скользнулъ въ тростникѣ, на высокій камышъ Совершилъ мимолѣтный набѣгъ, И заставилъ скорѣй боязливую мышь У болота покинуть ночлегъ? Кто болоту смутилъ неподвижную грудь, Разостлавъ безпокойную зыбь, И кувшинки лицо вдругъ заставилъ нырнуть И спугнулъ осторожную выпь? Кто семью водяныхъ тамъ застигнулъ врасплохъ, Стерегущихъ невѣдомый кладъ, И догналъ огонекъ, ихъ мелькающій вздохъ, И заставилъ вернуться назадъ? Кто взвился до небесъ, и мелькнулъ, и исчезъ, Незамѣтный, какъ тающій дымъ, И поникъ до земли и зарылся въ пыли, И туманомъ расплылся сѣдымъ? И возсталъ въ тотъ же мигъ, и развѣялъ туманъ, И явился великъ и могучъ? И какъ прежде воздвигъ свой чудовищный станъ До бѣгущихъ безъ устали тучъ? И потрясъ съ торжествомъ исполинскимъ вѣнцомъ На загадочномъ, грозномъ челѣ, И взмахнувъ широко распростертымъ крыломъ, Потерялся въ зіяющей мглѣ!

Сонъ лиліи

 Качая свой дѣвственный вѣнчикъ Надъ тинистой грудью пруда, Тамъ лилія дремлетъ, какъ птенчикъ Въ объятьяхъ родного гнѣзда.      Ей снится, что чудная сила      Ее унесла въ высоту      И бѣлыя крылья развила      Подъ ней широко налету. И трепетъ пронзительно знойный Ей въ самое сердце проникъ, И голосъ плѣнительно стройный Изъ чаши беззвучной возникъ.      Въ воздушныхъ пространствахъ безбрежныхъ,      Подъ властью волшебнаго сна,      На крыльяхъ плыветъ бѣлоснѣжныхъ,      Какъ царственный лебедь, она. И сладостью льется печальной Предсмертная пѣсня ея, И страстью трепещетъ прощальной Чарующихъ звуковъ струя.      И крылья спускаются вѣя      На мутное лоно пруда,      И звуки несутся слабѣя      И гаснутъ вдали безъ слѣда. И звуки слабѣютъ и стонутъ И гаснутъ въ ночной тишинѣ, И крылья безпомощно тонутъ Въ лѣнивой и вялой волнѣ.

Гроза и дубъ

 Гроза пролетала надъ чашей лѣсной При громѣ безчисленныхъ трубъ И вдругъ поразила громовой стрѣлой Столѣтній, развѣсистый дубъ. И молча, склоняя вершину свою, Зеленый упалъ великанъ, Какъ воинъ, сраженный въ кровавомъ бою И павшій подъ тяжестью ранъ. Но жизни остатокъ, покинувши стволъ, Упрямо въ корняхъ уцѣлѣлъ И, скрывшись въ холодную землю, нашелъ Защиту отъ вражескихъ стрѣлъ. И скоро, согрѣтъ поцѣлуями дня, Упившись росою небесъ, Побѣгъ, зеленѣя, поднялся изъ пня, Поверженный ратникъ воскресъ. Но отпрыскъ зеленый хирѣлъ и не росъ Остался и тонокъ и слабъ, И гнулся предъ каждою прихотью грозъ, Какъ робкій, трепещущій рабъ.

Вѣтеръ полуночи отклики дальніе

 Вѣтеръ полуночи отклики дальніе Сонной пустынѣ принесъ, Чьи же то вздохи принесъ онъ печальные, Чьи же то вздохи больные, прощальные, Полные сдержанныхъ слезъ?      Пусть бы хоть капли упали холодныя,      Стала бы легче печаль.      Чьи же то слезы вовѣкъ безысходныя.      Чьи же то слезы ночныя, безплодныя,      Въ тучахъ уносятся вдаль? Странницы тучи бѣгутъ безпріютныя, Молча бѣгутъ въ вышинѣ. Чьи же то тѣни несутся попутныя, Чьи же то тѣни дрожащія, смутныя, Съ ними бѣгутъ наравнѣ.      Странницы волны текутъ неустанныя,      Тѣшатся шумной игрой.      Чьи же то взоры мелькаютъ туманные,      Чьи же то лица неясныя, странныя,      Въ волнахъ мелькаютъ порой? Лѣсъ надъ рѣкою наполнился шопотомъ, Гулъ докатился изъ мглы. Кто же въ вершинахъ разсѣялся ропотомъ, Кто тамъ промчался сквозь заросли съ топотомъ, Быстро шурша объ стволы?      Блеклые листья толпой безпорядочной      Ринулись слѣпо впередъ,      Кто ихъ наполнилъ тоской лихорадочной,      Кто окрыляетъ погоней загадочной      Ихъ торопливый полетъ?..

Ты хочешь знать завѣтной тайны слово

 Ты хочешь знать завѣтной тайны слово, И жизни цѣль, и смыслъ ея задачъ, Поднять хоть край туманнаго покрова? Плачь, скорбно плачь, въ тиши безмолвно плачь! Быть можетъ, слезъ источники живые Еще кипятъ на днѣ твоей души; Оставь свои вопросы роковые… Плачь, скорбно плачь, безмолвно плачь въ тиши! Что міръ тебѣ? — огромная темница. Твой сторожъ — страхъ, судьба — слѣпой палачъ. Настанетъ часъ, и жребій твой свершится… Оплачь его, въ тиши одинъ оплачь! Что жизнь твоя? Раздумья мигъ безплодный Межъ двухъ нѣмыхъ зіяющихъ пучинъ; Вокругъ нея клубится мракъ холодный… Свою судьбу оплачь въ тиши одинъ! Но не ищи, не требуй жадно свѣта, Загадку мглы извѣдать не спѣши! Настанетъ часъ, дождешься ты отвѣта… Плачь, скорбно плачь, безмолвно плачь въ тиши!..

Въ былые дни святой мечтѣ я вѣрилъ

 Въ былые дни святой мечтѣ я вѣрилъ, Я бросилъ все и сталъ ея жрецомъ, Я бросилъ все и жертвы не измѣрилъ… Какая боль! Я былъ слѣпцомъ! Любилъ ли я? Я трепеталъ любовью, Живымъ огнемъ, какъ свѣточъ, я горѣлъ, Я отдалъ жизнь, я узы залилъ кровью, Я былъ слѣпцомъ, но я прозрѣлъ. Будь проклятъ день, когда я началъ видѣть, И не хотѣлъ покорствовать, какъ рабъ. Тогда я сталъ учиться ненавидѣть, Мой гнѣвъ былъ жгучъ, но я былъ слабъ! Я звалъ къ борьбѣ. Настойчиво и тщетно Я пробуждалъ безпечный сонъ дружинъ, Но голосъ мой носился безотвѣтно. Какая боль! Я былъ одинъ. Мой часъ насталъ. Во тьмѣ предъ вражьимъ станомъ Я долго ждалъ разсѣянную рать… Я началъ бой… Моимъ нѣтъ счета ранамъ, Тогда я началъ презирать. Я все стерпѣлъ и молча вынесъ муки, И не упалъ подъ тяжестью креста; Я крѣпко сжалъ закованныя руки И стиснулъ до крови уста. А время шло. Истерзанный тоскою, Какъ много дней, какъ много долгихъ лѣтъ Я жаждалъ сна, стремился я къ покою, — Покоя не было и нѣтъ! Какъ много дней! Спокойно, равнодушно, Ихъ рядъ ползетъ и тянется, какъ нить… Нѣтъ силъ страдать. Мнѣ тяжело, мнѣ душно, Я цѣпь свою усталъ влачить. Скорѣй, скорѣй! Пусть бездна черной ночи Пожретъ меня и будетъ мнѣ концомъ! Пусть смерть землей мои засыплетъ очи, Чтобъ я навѣки сталъ слѣпцомъ!

И я родился въ странѣ счастливой

 И я родился въ странѣ счастливой, Въ волшебномъ царствѣ, не знавшемъ грозъ, И я купался въ струѣ игривой Подъ свѣжей сѣнью цвѣтущихъ розъ, Я былъ взлелѣянъ зари отрадой И теплой лаской дневныхъ лучей, Я былъ обвѣянъ живой прохладой Подъ звѣзднымъ взоромъ сѣдыхъ ночей. Но, вспыхнувъ страстью младой, призывной, Я рано бросилъ весны вѣнокъ И свѣтлой грезой живой и дивной, Какъ яркимъ флеромъ, чело облекъ. Я рано бросилъ пріютъ цвѣтущій, Въ тиши укрытый, какъ мирный рай, И весь отдался стезѣ, ведущей Въ завѣтный, тайный, далекій край. Зачѣмъ же свѣта покровъ лучистый Сгустился въ черный, глухой туманъ, Зачѣмъ порывъ мой святой и чистый Погибъ, какъ жалкій, пустой обманъ? Куда пробился мой путь опасный Въ нѣмой пустынѣ подъ гнетомъ мглы? Въ хаосъ ущелій всегда ненастный, На скользкій черепъ сѣдой скалы… Чего достигъ я? Я былъ такъ молодъ И столько вынесъ нѣмыхъ потерь… Зачѣмъ же тайный, безумный голодъ Мнѣ сердце гложетъ, какъ дикій звѣрь? Какое бремя строптиво носитъ, Куда такъ рвется, кипя, спѣша, Чего у Бога такъ тщетно проситъ, Такъ жадно ищетъ моя душа? Зачѣмъ мнѣ снится тотъ край желанный, И жаркій полдень, и кущи розъ? Я вижу трепетъ волны туманный, Какъ блескъ улыбки квозь дымку слезъ. Чей блѣдный призракъ изъ мрака ночи, Какъ милый образъ изъ мрака лѣтъ, Съ нѣмымъ укоромъ глядитъ мнѣ въ очи И будитъ страсти забытый слѣдъ? Чей голосъ тихій, какъ вздохъ неясный, Мнѣ смутно слышенъ въ забытьи сновъ? Зачѣмъ скорбитъ онъ съ тоской напрасной, Зачѣмъ онъ плачетъ безъ слезъ, безъ словъ? Умолкни, призракъ! Ужъ плакать поздно, Утратъ минувшихъ вернуть нельзя! Тяжелый сумракъ зіяетъ грозно, Но вдаль уходитъ моя стезя. Бушуетъ полночь. Шумитъ ненастье, Смертельный холодъ сжимаетъ грудь. Ужъ поздно плакать о прошломъ счастьѣ, Утратъ минувшихъ нельзя вернуть!

Не говори: я радости не вѣдалъ

 Не говори: «я радости не вѣдалъ, Я былъ чужимъ на жизненномъ пиру, Я былъ одинъ: никто мнѣ счастья не далъ. Безъ друга жилъ и безъ жены умру!»…      Въ вечерней мглѣ, скитаясь безпріютно,      Не подходи съ завистливой тоской      Къ чужимъ домамъ, чтобъ подглядѣть попутно      Сквозь щель окна, довольство и покой. Костлявый волкъ, привыкшій рыскать въ полѣ, Въ полночный часъ тихонько проходя Вблизи отъ стадъ, живущихъ въ сытой холѣ, Способенъ ли завидовать ихъ долѣ, Подъ ливнемъ слезъ осенняго дождя?…      И слыша лай назойливый и грубый      Цѣпного пса, плывущій глухо въ степь,      Захочетъ ли всклокоченною шубой      Смѣняться съ нимъ и взять въ придачу цѣпь? Онъ крадется, сдержавъ голодный скрежетъ… Но знаетъ онъ и знаютъ всѣ лѣса: — Тамъ подъ замкомъ овцу желѣзо рѣжетъ, И хлещетъ плеть сторожевого пса.      Онъ крадется, безмолвной полный злости,      Но знаетъ онъ: — въ оврагѣ у ручья      Чьи тамъ лежатъ разбросанныя кости,      Густая шерсть по вѣтру вьется чья? Пусть спятъ стада. Добычу не оставитъ Сѣдая смерть, безжалостный ловецъ, Задушитъ пса и пастуха затравитъ, Пошлетъ конецъ на волка и овецъ.

Когда умолкнетъ день назойливо крикливый

 Когда умолкнетъ день назойливо крикливый, И ночь, ведя съ собой толпу эфирныхъ сновъ, Неслышно внизъ сойдетъ и съ лаской молчаливой Разстелетъ надъ землей свой сумрачный покровъ, — Съ волною сумрака въ окно мое влетаетъ Неуловимый гость, безплотный легкій богъ, И надо мной во тьмѣ невидимый витаетъ И трепетнымъ крыломъ съ души моей свѣваетъ Налетъ мучительныхъ томленій и тревогъ. И вдругъ больная грудь поднимется привольно, Какъ будто сбросивъ прочь неуловимый гнетъ, И жгучая тоска уляжется невольно, И злоба страстная смирится и заснетъ. За полночь въ комнатѣ огня не зажигая, Я въ уголъ изъ угла шагаю наугадъ, И у окна стою, разсѣянно мечтая, Вперивъ въ густую тьму глубокій, долгій взглядъ. Чѣмъ грудь моя полна, взволнованная смутно, Какія странныя, несвязныя мечты Толпой причудливой встаютъ ежеминутно Изъ нѣдръ таинственной полночной темноты? У нихъ нѣтъ образовъ, нѣтъ очертаній ясныхъ, Я ощущаю ихъ въ туманѣ смутныхъ грезъ, Какъ отзвукъ голосовъ далекихъ, но прекрасныхъ, Какъ слабый ароматъ давно увядшихъ розъ. Но эти смутныя, расплывчатыя грезы Несутъ желанный миръ и сердцу и уму, И льются мягкія, непрошенныя слезы, Какъ тихая роса, упавшая во тьму. Когда жъ вернется день съ его обычнымъ шумомъ, Какъ часто въ омутѣ житейской суеты Я предаюсь моимъ завѣтнымъ, тайнымъ думамъ, Я вспоминаю ихъ, тѣ смутныя мечты! И вновь подавленный тоскою безысходной, Измученный трудомъ, истерзанный борьбой, Я жадно ночи жду спокойной и свободной, Обвитой сумракомъ, какъ ризой голубой.

Геній утѣшенія

 (На мотивъ изъ Шелли.) Если стихла въ часъ полночи Шумной жизни суета, Если всѣ закрылись очи И сомкнулись всѣ уста, Если міръ усталый тонетъ Въ непробудномъ крѣпкомъ снѣ И никто, никто не стонетъ И не плачетъ въ тишинѣ, Словно отзвукъ безымянный Заколдованной страны. Вдругъ польется голосъ странный Изъ неясной глубины. Но никто ему не внемлетъ, И, закутавшись во тьму, Вся природа сладко дремлетъ, Недоступная ему: — «Въ тишинѣ ночныхъ томленій Я возникъ изъ влаги слезъ И взволнованныхъ стремленій Въ край волшебныхъ, свѣтлыхъ грезъ. Изъ страдальческаго зова, И сердечной теплоты, Изъ молитвеннаго слова, И пророческой мечты. Я живу въ струѣ эфирной И въ вечерней кроткой мглѣ, И со вздохомъ ночи мирной Пролетаю по землѣ. Въ хороводѣ свѣтлорунномъ Быстролетныхъ облаковъ На лучѣ прозрачномъ, лунномъ Я плыву съ толпою сновъ. Но во тьмѣ глухой, унылой, Пролетая безъ слѣда, Я владѣю чудной силой, Торжествующей всегда. Гдѣ дохну я, тамъ повѣетъ Благодатное тепло, И угрюмый мракъ рѣдѣетъ, Гдѣ взмахнетъ мое крыло. Я взгляну: и тучъ громады Вдругъ растаютъ въ небесахъ, И бѣгутъ ночные гады, Ощутивъ невольный страхъ. Гдѣ пройдетъ моя дорога, Тамъ стихаетъ наконецъ  Безпокойная тревога Человѣческихъ сердецъ. Тамъ стихаетъ униженья И вражды нѣмая дрожь, Скорбный ропотъ пораженья И поддѣльной ласки ложь. Тамъ нежданный лучъ привѣта Согрѣваетъ грудь бойца И внезапный проблескъ свѣта Осѣняетъ мудреца. И призывной пѣсни звуки Льются слаще и вольнѣй, Руки жмутъ родныя руки, Льнутъ уста къ устамъ смѣлѣй. Такъ надъ міромъ въ край изъ края Пролегла моя стезя, Я ношусь, ношусь мелькая, Я плыву, плыву скользя. Подавая всѣмъ забвенье, Усыпляя пылъ страстей, Утѣшая на мгновенье Жизни страждущихъ дѣтей».

Не вѣрьте безумнымъ напѣвамъ моимъ

 Не вѣрьте безумнымъ напѣвамъ моимъ, Не вѣрьте безумнымъ напѣвамъ… Строптиваго сердца твореньямъ больнымъ, Проникнутымъ местью и гнѣвомъ… Звенятъ мои пѣсни, какъ яростный громъ, Исполнены буйной угрозы, А слезы готовы пролиться дождемъ, Незримыя, тайныя слезы. Не слушайте рѣзкихъ и злобныхъ рѣчей, Не слушайте криковъ жестокихъ. Тоска родила ихъ во мракѣ ночей, Безсонныхъ ночей одинокихъ. Страданье мнѣ рѣчи точило, какъ ножъ, Острило слова мнѣ, какъ жала; Смертельной обиды безмолвная дрожь Проклятья, какъ молотъ, ковала. Текутъ они дико, какъ пламя, какъ ядъ, Чужда имъ граница и мѣра, А въ сердцѣ таится невѣдомый кладъ, Живая и теплая вѣра. И пѣсни готовы омыться въ крови, Упиться враждою мятежной, А въ сердцѣ таится святыня любви, Стыдливой, наивной и нѣжной. Я скрылъ ихъ такъ рано, я скрылъ ихъ давно, Съ заботой ревнивой и страстной, Онѣ опустились на самое дно, Въ душевный тайникъ безопасный. Ихъ было такъ трудно спасти отъ потерь, Создать имъ во мракѣ ограду, И трудно открыть ихъ безъ страха теперь Чужому нескромному взгляду. Онѣ мнѣ дороже, чѣмъ пышный вѣнецъ, И жизни и воли дороже, Надъ ними дрожу я, какъ тайный скупецъ, И вѣчно стою насторожѣ. За нихъ я полміра въ обмѣнъ не возьму, Пожертвую счастьемъ загробнымъ; Признаться боюсь я себѣ самому, Что кладомъ владѣю подобнымъ!.. Не вѣрьте жъ безумнымъ напѣвамъ моимъ, Не вѣрьте напѣвамъ безумнымъ, Безмолвныхъ страданій плодамъ роковымъ, Нестройнымъ, и злобнымъ, и шумнымъ! Какъ свѣтлое солнце подъ саваномъ грозъ, Какъ утро въ ненастной одеждѣ, Сокровище юныхъ плѣнительныхъ грезъ Живетъ въ моемъ сердцѣ, какъ прежде.

Тучи

 (На мотивъ изъ Лермонтова.) Черныя тучи, чреватыя грозами, Буйныхъ ненастій герольды суровые, Громъ вашъ гремитъ роковыми угрозами, Молніи вьются, какъ змѣи багровыя. Что вы скрываете въ нѣдрахъ таинственныхъ, Градъ ли бичующій, дождь ли живительный, Натискъ ли вихрей свирѣпо-воинственныхъ, Силъ ли стихійныхъ порывъ освѣжительный? Вѣтромъ гонимыя, снова ль вы двинетесь Въ даль необъятную, въ даль безпредѣльную, Или на насъ неожиданно ринетесь, Все сокрушая со злобой безцѣльною? Или туманомъ вы воздухъ напоите, Низко опуститесь мглой непрозрачною, И пеленой погребальной накроете Нашу равнину безжизненно-мрачную? Въ горнихъ пустыняхъ вы встали, построены Плотной стѣною, лишенной движенія, Бездны небесной могучіе воины, Ждущіе знака къ началу сраженія…

1900.

Отлетъ

 Чей голосъ счастливый, какъ смѣхъ шаловливый, Струится съ небесныхъ высотъ? То ласточекъ стая, на югъ улетая, Прощальный привѣтъ намъ даетъ. Ихъ крылья такъ быстры. Проворнѣй, чѣмъ искры, Мелькаютъ ряды въ вышинѣ, Купаются въ свѣтѣ, безпечнѣй, чѣмъ дѣти, Всѣ вмѣстѣ щебечутъ онѣ: — «Прощайте, Богъ съ вами! Какъ знаете сами, Живите подъ властью зимы! Ужъ близко морозы, ужъ блекнутъ березы… На югъ собираемся мы… Весной у васъ голодъ, а осенью холодъ, Печальные дремлютъ луга. Зимой у васъ горе… Не ждите насъ вскорѣ, — Пока не растаютъ снѣга. Летимъ мы безпечно въ тѣ страны, гдѣ вѣчно Лазурью блестятъ небеса; Тамъ вѣчная нѣга; ни стужи, ни снѣга Не знаютъ поля и лѣса. Въ тѣ ясныя страны не ходятъ туманы; Тамъ рѣки не вѣдаютъ льда. Зима тамъ привѣтнѣй красы вашей лѣтней… Пора улетать намъ туда! Прощайте, довольно! Легко намъ, привольно Взвиваться въ безбрежную высь И взапуски съ тучей, толпою летучей, Впередъ безъ оглядки нестись… Мелькая и рѣя, скорѣй и скорѣе, Умчимся мы весело въ даль, На поиски счастья, покинувъ ненастье, И вашу покинувъ печаль».

Новый годъ

 Поднимемъ факелы и встрѣтимъ Ночного гостя… Новый годъ, Привѣтъ тебѣ! Иди впередъ! Твою дорогу мы освѣтимъ!.. Налейте вина, Зажгите всѣ свѣчи, И пейте до дна Для радостной встрѣчи! Мы широко открыли двери, Хоть на дворѣ свирѣпъ морозъ… Забыты прошлыя потери; Скажи: какой ты даръ принесъ? Вотъ пѣнится влага, Чтобъ встрѣтить твой даръ. Несешь ли ты благо, Иль новый ударъ? Ты весь сіяешь, свѣжъ и молодъ, Безпечной полонъ красоты… Скажи: прогнать сумѣешь ты Отъ нашихъ селъ костлявый голодъ? Принесъ ли ты съ неба Завѣтную вѣсть?.. Дай алчущимъ хлѣба: Имъ нечего ѣсть! Твой взоръ блеститъ улыбкой мирной И наши радуетъ сердца… Скажи: хаосъ вражды всемірной Сдержать ты сможешь до конца? Безумнымъ не внемли, Свирѣпыхъ уйми! Не то они землю Устелятъ костьми! Твой шагъ такъ легокъ, такъ увѣренъ Скажи: ярмо постылой тьмы Ты облегчить для насъ намѣренъ? Ученья ищемъ жадно мы… Нашъ въ знаньѣ успѣхъ. Да здравствуетъ разумъ! Учи же насъ разомъ, Безъ выбора, всѣхъ!.. Чередъ проходитъ новогодній… Услышь вопросъ послѣдній нашъ! Ты дашь ли намъ вздохнуть свободнѣй, Поднять чело прямѣе дашь? Изъ праха и тлѣна, Отъ злобы и лжи, Изъ тѣснаго плѣна Исходъ укажи! Провозгласимъ же дружно славу Ночному гостю. Новый годъ, Да будетъ славенъ твой приходъ! Нашъ первый тостъ, онъ твой по праву, Налейте вина Подъ шумныя рѣчи И выпьемъ до дна Для радостной встрѣчи!

1899 г.

Какъ жизнь мелка

 Какъ жизнь мелка, въ какихъ цѣпяхъ унылыхъ Проходятъ дни! Нашъ плѣнъ такъ рабски грубъ… Куда бѣжать отъ этихъ фразъ постылыхъ, Отъ суеты безжизненной, какъ трупъ? Я вышелъ вонъ изъ городской неволи. Закованной въ желѣзо и гранитъ. Передо мной угрюмо дремлетъ поле И тишину глубокую хранитъ. Безмолвіемъ, какъ саваномъ, повита, Равнина спитъ. Ее узналъ я вдругъ. Здѣсь смерть царитъ, здѣсь наша кровь пролита Здѣсь легъ костьми послѣдній братскій кругъ. Еще трава истоптана повсюду. Вотъ нашъ окопъ, вотъ низкій валъ земли, Здѣсь сотни тѣлъ, наваленныя въ груду, Въ могилу общую легли. Вдали дрожитъ неуловимымъ эхомъ Предсмертный стонъ разстрѣлянныхъ бойцовъ, И кликъ враговъ, ликующій успѣхомъ, Еще звенитъ на полѣ мертвецовъ. Я удержалъ напрасныя проклятья, Но злой вопросъ сорвался самъ собой: — Зачѣмъ же вамъ, поверженные братья, Преемниковъ не послано судьбой? — Такъ жить темно. Въ неволѣ безпросвѣтной Надежды нѣтъ, какъ жадно ни ищи, — Но съ поля вдругъ раздался крикъ отвѣтный:                                     — Не клевещи! Я вновь сказалъ съ укоромъ злой печали: — Не вѣрю я. Намъ жизнь тѣсна, какъ склепъ. — Но мертвецы мнѣ хоромъ отвѣчали:                                     — Молчи, ты слѣпъ! И я сказалъ: Но гдѣ жъ бойцы на смѣну? Пускай идутъ. Я ихъ не вижу тутъ! — Но громкій крикъ всю огласилъ арену:                                     — Они растутъ! И я сказалъ: — Съ воинственнымъ завѣтомъ Какая рать придетъ опять сюда? — И поле вновь мнѣ грянуло отвѣтомъ:                                     — То рать труда! — И я сказалъ: — Опять ли безоружно Она падетъ, врагомъ побѣждена? — Но мертвецы отвѣтили мнѣ дружно:                                     — Она сильна! И я сказалъ: — Въ борьбѣ жестокой, новой Кому судьба побѣду дастъ теперь? — Но съ поля вновь раздался кличъ громовый: —                                     — Молчи и вѣрь! И я сказалъ: — Когда же ждать начала, Когда заря разсѣетъ этотъ мракъ? — Я долго ждалъ, но поле замолчало. Лишь въ небесахъ зарница промерцала, Какъ доброй вѣсти тайный знакъ.

Женщины

      Ужъ полночь минула. Осеннее небо      Назойливымъ брызжетъ дождемъ,      А мы терпѣливо на поискѣ хлѣба      По улицамъ ходимъ и ждемъ. Будь сыро, будь сухо, будь стужа иль слякоть, Какъ только зажгутъ фонари, Мы ходимъ съ улыбкой, хоть хочется плакать, До утренней ходимъ зари.      Колеса грохочутъ, мелькаютъ копыта,      Звенитъ мостовая, дрожа,      Но сердце людское бездушнѣй гранита,      А злоба острѣе ножа. Я жду молчаливо малѣйшаго знака, А ноги давно ужъ болятъ. Прохожимъ въ глаза я гляжу, какъ собака, Чтобъ встрѣтить привѣтливый взглядъ.      Копыта мелькаютъ, колеса грохочутъ,      Холодная брызгаетъ грязь,      Ночные гуляки въ лицо мнѣ хохочутъ      И дальше проходятъ смѣясь. Красиво ль глядѣть вамъ на грязныя краски Моихъ нарумяненныхъ щекъ? Ихъ смыли ненастья дождливыя ласки, Какъ слезъ непрерывный потокъ.      Пріятно ль вамъ видѣть при встрѣчѣ случайной      Лица молодого черты      Съ печатью продажи позорной и тайной      И съ чернымъ клеймомъ нищеты? Пріятно?.. Такъ знайте: Мой вѣкъ еще молодъ, А опытъ мой горекъ и старъ. Я съ дѣтства терпѣла побои и голодъ И пьяный узнала угаръ.      И часто у Бога я смерти просила,      И вынесла много обидъ.      Зачѣмъ же не цѣнится женская сила,      А цѣнится дѣвичій стыдъ?.. Болятъ мои ноги, и въ тѣлѣ истома, Мнѣ хочется плакать и ѣсть. Порой по дорогѣ беретъ меня дрема, Но знаю, нельзя мнѣ присѣсть.      Я бъ стала молиться, да стыдно мнѣ Бога,      А ночь холодна, холодна.      И было бы лучше согрѣться немного,      Горячаго выпить вина… Мы ходимъ, мы ищемъ, мы бродимъ, мы рыщемъ, Какъ только зажгутъ фонари. Пускай бы столица намъ стала кладбищемъ, До утренней стала зари.

Въ изгнаніи

Отрывки

I. Какая, скука! Боже, Боже!

 Какая, скука! Боже, Боже!.. Здѣсь каждый день одно и то же, Все тѣ же люди — тѣсный кругъ, И вѣчный роковой досугъ, Какъ будто гложущій недугъ, Меня съѣдаетъ. Даже стѣны Мнѣ надоѣли. Перемѣны Ни въ чемъ не вижу я вокругъ. Тяжелый плѣнъ. Тоска, тоска… Мнѣ кажется: прошли вѣка, Съ тѣхъ поръ, как мнѣ дала жилище Неизмѣримая тюрьма, Мое полярное кладбище. Уныло тянется зима. Пропало солнце, какъ навѣки. Надъ міромъ мгла виситъ давно. Какъ долго ждать? Темно, темно… Въ броню закованныя рѣки Безмолвно спятъ на льдистомъ днѣ, Бѣлѣетъ тундра въ скорбномъ снѣ. Земля застыла, какъ гробница, И только вьюга буйно злится Надъ шириной нѣмыхъ равнинъ. Морозъ, свирѣпый властелинъ, Ее сковать напрасно хочетъ. Она летаетъ и хохочетъ, Визжитъ и плачетъ. Грозный плачъ… Остерегись, слѣпой палачъ Полярной жизни и природы!. Мятель, шальная дочь свободы, Съ тобой вести готова бой… Собаки воютъ. Долгій вой Несется вдаль. Какіе звуки… То адскій гимнъ полярной муки, Кромѣшный хоръ рабовъ зимы, Молитва силѣ грозной тьмы. Они не смолкнутъ до разсвѣта. Какъ долго ждать тепла и лѣта… Что дѣлать, Боже? Всюду мракъ, Надежды ключъ давно изсякъ, Угасли звѣзды золотыя Въ небесныхъ мертвенныхъ степяхъ. Какъ рядъ преступниковъ въ цѣпяхъ, Влачатся дни мои пустые… Писать ли мнѣ? О чемъ, къ чему? Въ моихъ проклятьяхъ мало цѣли, А звуки жалобъ надоѣли Давно и сердцу, и уму. Начать ли пѣснь на прежній тонъ? Усталъ я пѣть въ нѣмой пустынѣ, И пѣснь моя, раздавшись нынѣ, Польется жалобно, какъ стонъ. Усталъ я пѣть. Въ темницѣ скучной Отъ прежнихъ пѣсенъ я отвыкъ, И голосъ мой сталъ глухъ и дикъ, Какъ этотъ вѣтеръ однозвучный. Угасъ безъ солнца и весны Живой источникъ вдохновеній; Крылатыхъ звуковъ чудный геній Ужъ не слетаетъ съ вышины. Я больше пѣсенъ не пою, Сижу во тьмѣ, скрывая слезы. Хотите слушать рѣчи прозы — Я разскажу вамъ жизнь свою. Итакъ, начну. Идти впередъ Пора лѣнивому разсказу. Хотите знать мой чинъ и родъ: Я жидъ и ссыльный. Я вамъ сразу Сказалъ всю правду парой словъ. Кто хочетъ слушать? Я готовъ Продолжить нить своихъ признаній. Я не стыжусь своихъ отцовъ, Я не боюсь опальныхъ званій… ………………………………………………… Я жидъ. Катись вольнѣй и шире Моя несдержанная рѣчь! Звени, звени, какъ бранный мечъ, Отдайся эхомъ въ сонномъ мірѣ! Зачѣмъ въ пустынѣ я живу? Пустите, прочь нѣмыя узы! Раздайся слово гнѣвной музы! Я это слово воззову На перекресткѣ улицъ шумныхъ, Передъ толпой зѣвакъ безумныхъ. На быстрыхъ крыльяхъ полечу И наше имя прокричу Съ высокихъ крышъ и съ гордыхъ башенъ. Я жидъ, я жидъ! Но мнѣ не страшенъ Невѣждъ крикливый приговоръ, Я презираю вашъ позоръ, И вашу грязь я отрясаю, И вамъ въ лицо ее бросаю, Чтобъ омрачить вашъ наглый взоръ… Иль мало скрыто древней славы Въ изгибахъ нашихъ ветхихъ книгъ? Кто выше памятникъ воздвигъ — Какія страны и державы? Чьихъ смѣлыхъ словъ могучій зовъ Вездѣ гремѣлъ, какъ голосъ Божій. Низвергнувъ въ прахъ чужихъ боговъ Съ высокихъ мраморныхъ подножій? Кто снялъ съ народовъ рабскій стыдъ, Кто облегчилъ земли мученья, Кто людямъ далъ любви ученье? Еврейскій плотникъ… … Томились мы въ плѣну пустыни, Въ ярмѣ безчисленныхъ племенъ, Боролись молча за святыни Недосягаемыхъ временъ. Мы освѣтили нашей вѣрой Сѣдыхъ тумановъ пологъ сѣрый И черный саванъ вѣчной тьмы. Въ кошницу жизни полной мѣрой Свой цѣнный вкладъ вложили мы. Землѣ борцовъ мы много дали И ихъ дадимъ еще не разъ; Еще не разъ помянутъ насъ Неизгладимыя скрижали Свободы, братства и добра; Еще не разъ во мракъ безгласный Мы принесемъ завѣтъ прекрасный, Какъ лучъ надежды и утра… Довольно. Я увлекся вдругъ. Зачѣмъ будить воспоминанья Минувшихъ дѣлъ, былыхъ заслугъ, Зачѣмъ тревожить прахъ преданья, Давно почившаго во мглѣ, И разрывать въ сырой землѣ Нѣмыя кости предковъ смѣлыхъ, И поднимать ихъ ветхій щитъ, Грозу доспѣховъ заржавѣлыхъ? Пусть мертвый въ гробѣ мирно спитъ. Я чуждъ пріязни дѣдовъ узкой — Пусть я еврей, я также русскій, Святой Руси я вѣрный сынъ, Отчизны честный гражданинъ. Въ моей груди какимъ-то дивомъ Смѣшались звуки двухъ именъ, Сплелись завѣты двухъ племенъ, И грудь моя дрожитъ отзывомъ При словѣ: родина. Мечты Мнѣ возвращаютъ всѣ черты Животрепещущей картины Родныхъ полей. Моя любовь Такъ ясно, ясно видитъ вновь Необозримыя равнины, Лѣса, и нивы, и луга, Родного моря берега, И буйныхъ волнъ веселый ропотъ, Заботы мирныхъ деревень, И людныхъ селъ торговый день, И городовъ веселый топотъ, Мощеныхъ улицъ вѣчный шумъ… Страна моя, страна родная, Тебя увижу ль я опять? Откликнись мнѣ, отчизна-мать! Твоя граница дорогая Такъ далеко. Мой скорбный взоръ Невольно ищетъ грань заката. Тамъ все, что было сердцу свято, Что я оставилъ съ давнихъ поръ… Но вижу я въ дали туманной Лишь очертанья бѣлыхъ горъ, Покрытыхъ дымкой свѣтлотканной. Молчитъ твой голосъ. Нужды нѣтъ. Твое молчанье есть отвѣтъ И говоритъ душѣ такъ ясно. Я знаю, да: и ты несчастна, И ты покорна душной тьмѣ, И ты подвластна ночи черной, И ты измучилась въ ярмѣ Неволи рабской и позорной. О, Боже мой, какъ горячо Къ тебѣ стремится вздохъ мой каждый, Какой настойчивою жаждой Тебя увидѣть разъ еще Я весь горю. Съ какою мукой Надъ долголѣтнею разлукой Я плачу, лью не слезы — кровь. Кто скажетъ мнѣ, смогу ли вновь Въ твои предѣлы возвратиться? Кого просить, кому молиться? Но если можно мнѣ теперь Повѣрить сладостной надеждѣ, Даю обѣтъ, и — ты повѣрь: Клянусь служить тебѣ, какъ прежде, Клянусь дышать и жить тобой, И каждый сердца трепетъ жаркій, И каждый мысли проблескъ яркій Отдать тебѣ, тебѣ одной!.. Опять увлекся. Грудь моя Еще дрожитъ отъ жгучей страсти Умолкшихъ словъ. Огню ея Давать не нужно лишней власти. Пора продолжить мой разсказъ. Я вамъ сказалъ безъ лишнихъ фразъ, Что ссыльный я, опальный странникъ, Въ глуши заброшенный изгнанникъ, Что я нѣмые дни влачу Въ странѣ, гдѣ вьюги воютъ дико, И самъ отъ сдержаннаго крика Я задыхаюсь — и молчу. Я вынесъ много. Въ эти годы На грудь мою легли невзгоды Земною тягой. И едва Она снесла тупое бремя. Да, наше горестное племя, Опальный, плѣнный, скорбный кругъ Не пріобрѣлъ себѣ заслугъ Помимо мукъ, и грозной славой Не осѣненъ въ борьбѣ кровавой. Свинцовый крестъ тяжелыхъ бѣдъ Достался намъ. Нашъ жребій страшенъ. Вѣнцомъ ликующихъ побѣдъ Нашъ ратный геній не украшенъ. Безсильный мечъ его разбитъ, И взоръ поникъ его суровый, И на челѣ его лежитъ Вѣнецъ иной, вѣнецъ терновый… Но не борьбы кипучій пылъ, Не свѣтлой истины ученье, Не роковое напряженье, Безумный взрывъ послѣднихъ силъ, Не шумъ тревогъ, не доблесть дѣлъ, Нѣтъ, наше скорбное служенье Намъ отвело иной удѣлъ — Страданій горькое терпѣнье, Нѣмую пытку безъ конца, Невыносимую отраву. И эта скорбь замѣнитъ славу Побѣдоноснаго вѣнца. …………………………………………

II. Хотите знать, чѣмъ я живу

 Хотите знать, чѣмъ я живу Въ пустынѣ мрачной и безлюдной Подъ игомъ смерти непробудной, Мою обвѣявшей главу? Чѣмъ я дышу во мглѣ унылой Подъ пеленой морозныхъ чаръ, Какой невѣдомою силой Я сохраняю тайный жаръ Въ моей груди окостенѣлой, Подъ гнетомъ стужи роковой Какъ охраняю разумъ свой Въ объятьяхъ муки отупѣлой, Въ оковахъ скуки закоснѣлой, Среди томительныхъ ночей, Лишенныхъ ласковыхъ лучей Дневного свѣта и свободы, Что помогаетъ мнѣ брести Сквозь эти бѣдственные годы И бремя вѣчное нести, Встрѣчая ярость непогоды? Что возмѣщаетъ мнѣ тепло И служитъ пищей и одеждой И осѣняетъ мнѣ чело, Давно забытое надеждой? Въ моемъ умѣ блеститъ лучомъ, Въ моей душѣ горитъ, какъ пламя, И бьетъ живительнымъ ключемъ, И замѣняетъ мечъ и знамя? Я тайну вамъ открыть готовъ, Я не боюсь чужого взора, Проклятье — вотъ моя опора, Моя стихія, хлѣбъ и кровъ! Въ оградѣ мертвенныхъ снѣговъ Еще я живъ. Живу я гнѣвомъ. Мой грозный гнѣвъ могучъ, великъ И онъ сливаетъ громкій крикъ Съ ожесточеннымъ вьюги ревомъ. Во мглѣ холодной и сѣдой, Подъ игомъ стужи молчаливой, Дышу озлобленной враждой, Непримиримой и строптивой. Въ оковахъ тьмы непобѣдимъ, На зло мороза мертвой власти, Сгораю жаромъ тайной страсти, Сгораю пламенемъ живымъ. Изъ безысходныхъ тяжкихъ мукъ Себѣ въ тиши сковалъ я стрѣлы. Моя душа есть крѣпкій лукъ, И каждый звукъ, возникшій вдругъ, Она бросаетъ за предѣлы Холодныхъ, сумрачныхъ пустынь. Кто слышитъ ихъ изъ-за ограды Непроницаемыхъ твердынь, Изъ-за таинственной громады? Высокихъ льдовъ и черныхъ скалъ? Увы, не знаю!.. Я искалъ На голосъ мой отвѣта тщетно, Я чуткимъ ухомъ приникалъ Къ холоднымъ льдинамъ. Безотвѣтно Молчатъ синѣющіе льды. Да будетъ такъ. Мнѣ нѣтъ нужды! Пусть эти мрачныя границы Моей безвыходной гробницы Преклонятъ ухо въ тишинѣ, Пусть эти мертвыя равнины, Вовѣкъ нетающія льдины И скалъ зубчатыя вершины Тамъ въ недоступной вышинѣ, Густой туманъ, вдали застывшій, И океанъ, давно почившій Въ недостижимой глубинѣ, И рѣки, спящія на днѣ, Лѣса и камни, мхи сѣдые, Сугробы снѣга вѣковые, Холмы и тундры роковыя, И нѣдра твердыя земныя, Преклонятъ слухъ, внимая мнѣ!.. Довольно вьюгамъ шумно спорить, Между собой вести раздоръ. Я прекращу тотъ буйный споръ, Ихъ стоголосый, громкій хоръ Моимъ проклятьямъ будетъ вторить! Довольно вѣтрамъ безъ заботъ Летать во тьмѣ, развѣявъ крылья. Мой крикъ взовьется безъ усилья, И вдругъ догонитъ ихъ полетъ, И покоритъ ихъ рой летучій И прикуетъ къ своимъ стопамъ, И за испуганною тучей Помчится вслѣдъ, какъ вихрь могучій, По неизвѣданнымъ тропамъ. И надъ землей носиться будетъ, Разрушитъ смерти черный тронъ, Холодный мракъ пустынь разбудитъ,  И оживитъ безгласный сонъ. И полетитъ за облака И тамъ помчится, какъ комета, Пока дойдетъ его тоска Къ престолу зиждущаго свѣта…

Vae victis

 (Пѣсня іудейскихъ плѣнниковъ.) Давно ужъ мы пали къ ногамъ палачей, Въ молчаньѣ застывъ отупѣломъ, И злобные взмахи тяжелыхъ бичей Пріемлемъ израненнымъ тѣломъ. Давно мы глотаемъ пронзительный прахъ И ѣдкія рабскія слезы, И точитъ намъ душу мучительный страхъ При кликахъ враждебной угрозы… Кто можетъ предъ сонмомъ жестокихъ владыкъ, Одинъ изъ дружины разбитой, Воззвать, какъ отвѣтъ, нашъ воинственный кликъ, Измѣнчивымъ міромъ забытый? Кто можетъ возвысить свой голосъ за всѣхъ, Подавленныхъ гнетомъ неволи, И наглаго Рима ликующій смѣхъ Нарушить хоть воплями боли?.. И вызвать изъ мрака холодныхъ могилъ Дыханье пророческой вѣсти, Ужасную память погубленныхъ силъ, Багровое зарево мести? Будь проклятъ той битвы послѣдній позоръ, Когда непріятель надменный Сломилъ нашей рати кровавый отпоръ На полѣ борьбы дерзновенной!.. Не сила низвергла нашъ бранный оплотъ Упорной отчаянной схваткой, Жестокаго спора невѣрный исходъ Измѣна рѣшила украдкой… На полѣ остались ряды мертвецовъ, Тамъ трупы спокойно лежали; Но блѣдныя массы послѣднихъ бойцовъ, Объятыя страхомъ, бѣжали. Мы помнимъ зловѣщій страдальческій мигъ, Когда, довершая побѣду, Свирѣпый противникъ бѣгущихъ настигъ, Какъ звѣря по свѣжему слѣду. Мы помнимъ свой ужасъ и яростный стыдъ, И скорби змѣиное жало, И злобную горечь жестокихъ обидъ, Позорнаго плѣна начало. О, гдѣ же Твой, Господи, праведный гнѣвъ, И гдѣ Твоя грозная кара? Ты слышалъ ли вопли поруганныхъ дѣвъ, Ты видѣлъ ли пламя пожара? Земля обратилась въ разнузданный адъ Подъ демоновъ гнусной державой; Ихъ лютая злоба насъ душитъ, какъ ядъ, И льется рѣкою кровавой. Довольно! Не медли! Обрушь свой ударъ Раскатомъ грозы всемогущей! Ихъ гордую славу развѣй, какъ угаръ, Разбей произволъ вопіющій! Дыханье ихъ сдѣлай палящей чумой, И дерзкую смѣлость боязнью, И солнце затми имъ нерадостной тьмой, И сдѣлай имъ землю подземной тюрьмой, Всю жизнь нестерпимою казнью!..

Въ тюрьмѣ

Мое окно у потолка

 I. Мое окно у потолка Рѣшеткой частою темнѣло. Моя рука едва умѣла На мигъ коснуться уголка Свинцовой рамы. Только взгляды Туда рвались. Но у окна Вздымалась плотная стѣна Непроницаемой ограды. Холодный, мертвенный гранитъ… Небесный сводъ былъ весь закрытъ Оградой камня роковою, Лишь въ недоступной вышинѣ Одинъ клочекъ, доступный мнѣ, Сіялъ далекой синевою. Но лучезарный лѣтній день Не могъ забросить въ эту тѣнь Свой свѣтлый взоръ. Не смѣло солнце Въ мое печальное оконце Хоть заглянуть на краткій мигъ. Ко мнѣ ни разу не достигъ Изъ-за безжизненной ограды Привѣтъ сіяющей отрады. Лишь на зарѣ въ началѣ дня На склонъ гранитнаго гребня, Гдѣ заржавѣлая броня Одѣла камень непріютный, Какъ будто падалъ лучъ минутный И отблескъ слабый, отблескъ смутный, На ней игралъ. Но для меня И этотъ свѣтъ больной, заемный Въ моей тюрьмѣ подземной, темной Сіялъ, какъ яркій лучъ огня, Отраденъ былъ, какъ вѣсть свободы. А по ночамъ, когда на своды Ложился мракъ, — одна звѣзда Мерцала робко иногда Надъ той оградой заповѣдной. И взоръ ея унылый, блѣдный Въ мое заглядывалъ окно, И въ казематъ скользнувъ убогій, Какъ будто спрашивалъ съ тревогой, Страшась тюремной тайны строгой, Что, живъ ли плѣнникъ, иль давно Ужъ сталъ добычей смерти скрытной, Погибъ въ темницѣ, беззащитный?.. А я, прильнувъ къ стѣнѣ гранитной, Стоялъ безмолвно тамъ внизу, И за ревнивою рѣшеткой Искалъ тотъ взглядъ пугливо кроткій. По временамъ, на мигъ короткій, Казалось мнѣ, что я слезу Въ его мерцаньѣ вдругъ замѣтилъ. Онъ опускался съ вышины И мнѣ сіялъ такъ влажно свѣтелъ Изъ-за безжизненной стѣны… Какъ описать ярмо тоски Неумолимой, одинокой? Нѣмые, страшные тиски!.. До гробовой моей доски Я сохраню ихъ слѣдъ глубокій Въ изгибахъ сердца. Тамъ въ груди Онъ будетъ жить незримо, тайно. И если время впереди На мигъ мнѣ радость дастъ случайно, Онъ омрачитъ тотъ сладкій мигъ Своей невѣдомой отравой. Но какъ раскрыть нѣмой тайникъ И старой раны слѣдъ кровавый Тамъ показать чужимъ очамъ? Къ какимъ прибѣгнуть мнѣ рѣчамъ, Чтобъ предъ мучительнымъ разсказомъ Могли смутиться вы, дрожа, Какъ мой мутится робкій разумъ, Припоминая?.. Если бъ разомъ Я могъ, какъ лезвеемъ ножа, Разрѣзать грудь мою предъ вами И черепъ размягчить, какъ воскъ, И снять покровъ его упрямый, И обнажить безмолвный мозгъ, — Быть можетъ, вы сумѣли бъ сами Въ его извилинахъ прочесть Неизрекаемую вѣсть. Вглядѣвшись въ тайные изгибы Живого сердца, вы могли бы Неизгладимый видѣть знакъ Тѣхъ долгихъ мукъ нѣмыхъ, ужасныхъ. И разорвать холодный мракъ Моей неволи лѣтъ безгласныхъ. Онѣ имѣли свой языкъ, Но онъ утраченъ въ эти годы, А помню я: мой грозный кликъ Гремѣлъ, какъ громъ, и бился въ своды. Мой дикій гнѣвъ пылалъ и жегъ Неукротимо и свирѣпо, Расплавить камни рвался слѣпо, Хотѣлъ прожечь оковы склепа И плѣнъ разрушить, и не могъ. II. Я помню: пять ночей подъ рядъ Я не заснулъ ни на мгновенье, Мой напряженный дикій взглядъ, Еще не зная утомленья, Бродилъ кругомъ, еще горѣлъ, Но ужъ не видѣлъ стѣнъ постылыхъ, А я бродить ужъ былъ не въ силахъ, На жесткомъ ложѣ я сидѣлъ. Застылъ мой казематъ суровый, Въ его углахъ царила мгла, И только лампа со стола Бросала отблескъ свой багровый На закоптѣлый потолокъ. Мелькалъ печальный огонекъ… То былъ ли бредъ тупой и мрачный, Или дремота на яву? Я ощущалъ, что я плыву Въ какой-то безднѣ непрозрачной, Гдѣ вьется клубомъ черный смрадъ, Гдѣ лучъ огня дрожитъ и тонетъ, И бездна та живетъ и стонетъ, Неудержимо, словно адъ, Переполняясь голосами. Но подъ нѣмыми небесами Изъ неподвижнаго свинца Тѣ вопли льются безъ конца, Не находя себѣ пощады Предъ местью грознаго Творца. То были стѣны. Безъ отрады, Уставъ подъ бременемъ ярма, Онѣ стонали. Вся тюрьма Была полна тѣмъ воплемъ горькимъ. Со всѣхъ сторонъ рождался стонъ И неумолчно рвался вонъ, На зло тюремнымъ стражамъ зоркимъ Ужасный звукъ, казалось, росъ, Повсюду эхо пробуждая, Глухіе вздохи плѣнныхъ слезъ, Неясный шопотъ, невнятный ропотъ, И крики бѣшеныхъ угрозъ Неслись вокругъ, дрожа, рыдая, Звеня призывами вражды. То были скорбные слѣды Былыхъ временъ полузабытыхъ, Слѣды страданій здѣсь сокрытыхъ Подъ сѣрымъ прахомъ двухъ вѣковъ, Хрипѣнье смерти, слабый зовъ, Въ тиши умолкшій безъ отвѣта, И плачъ, невѣдомый для свѣта, И звонъ замковъ, и лязгъ оковъ. Они неслись со всѣхъ концовъ, Росли, гремѣли, трепетали, Какъ будто сотни мертвецовъ Для новой муки здѣсь возстали… Тяжелый бредъ тупыхъ часовъ, Умолкли звуки скорбной муки, А я сидѣлъ, скрестивши руки, На жесткомъ ложѣ у стола, Съ безумной яростью во взглядѣ Мнѣ чудилось, что будто сзади Выходитъ недругъ изъ угла. Я видѣть могъ его, не глядя, Не обернувъ къ нему лица. Онъ былъ противенъ безъ конца, Мохнатъ, какъ звѣрь. Кривые ногти Загнулись внизъ, острѣй, чѣмъ когти. Изъ красной пасти два клыка Торчали врозь, какъ два штыка. И взоръ свѣтился, какъ у волка. Но я узналъ тотъ хищный взоръ, То былъ проклятый прокуроръ Въ личинѣ бѣса. Втихомолку Онъ подвигался по стѣнѣ, Стремясь приблизиться ко мнѣ… Сдержавъ дыханье, въ тишинѣ Я ждалъ его съ растущимъ гнѣвомъ, И вдругъ отчаяннымъ прыжкомъ Къ нему бросался напроломъ Съ неудержимымъ, дикимъ ревомъ. Но онъ стерегъ изъ-за спины Мое малѣйшее движенье, И пропадалъ въ одно мгновенье, Мелькнувъ неясной бѣлой тѣнью, Скрывался вглубь нѣмой стѣны. И появлялся неотвязный Въ другомъ углу и ползъ дразня, И вновь преслѣдовалъ меня Своей личиной безобразной; То подходилъ, то уходилъ, И продолжалъ одно и то же Вплоть до утра. А я безъ силъ Сидѣлъ и ждалъ на жесткомъ ложѣ, Пока являлся первый свѣтъ Изъ-за рѣшетки заржавѣлой И прогонялъ ужасный бредъ, Давая отдыхъ отупѣлый. ………………………………………………………

Нѣтъ, я не плакалъ здѣсь

 Нѣтъ, я не плакалъ здѣсь!.. Сухи мои глаза, Какъ степь безводная подъ солнца вѣчнымъ жаромъ, Какъ будто никогда роса души, слеза, Не облегчала ихъ своимъ цѣлебнымъ даромъ. Я много пережилъ убійственныхъ часовъ, Не разъ подавленный тоскою безысходной, Я тупо застывалъ безъ мыслей и безъ словъ, Подобно статуѣ, недвижимо холодной. На смѣну тѣмъ часамъ являлись иногда Минуты дикаго, слѣпого озлобленья. Какъ звѣрь подстрѣленный, метался я тогда Межъ этихъ мертвыхъ стѣнъ въ безсильномъ изступленьѣ, И съ пѣною у рта бѣснуясь посылалъ Невидимымъ врагамъ безсвязныя угрозы, И вопли хриплые съ проклятьями мѣшалъ, Зато я схоронилъ въ груди глубоко слезы. Но съ ропотомъ онѣ упали въ глубину И, оставаясь тамъ, изсякнуть не хотѣли, И, медленно скопясь въ строптивую волну, Искали выхода и тяжело кипѣли. Не находя его, онѣ давили грудь И зноемъ собственнымъ все больше согрѣвались, Пока прожгли себѣ другой, ужасный путь, До сердца путь прожгли и внутрь его ворвались. Тогда, не выдержавъ, отверзлась грудь моя, Но не слезамъ уже она исходъ открыла: Изъ сердца хлынула кровавая струя И ложе жесткое обильно обагрила. Какъ больно! На уста невольно рвется крикъ, Несутся взрывами глухого кашля звуки, Когда начнется онъ, мнѣ кажется въ тотъ мигъ, Что сердце сжали мнѣ костлявой смерти руки. Вы, посѣщавшіе ужъ столько разъ меня, Святые призраки погибшихъ безъ привѣта, Бойцовъ, исполненныхъ отваги и огня, Жрецовъ хранителей божественнаго свѣта, Слетайтесь и теперь! Я жду васъ ужъ давно, Спѣшите всѣ сюда поближе къ изголовью; Ни разу слезъ моихъ не видѣло оно, Зато залито жаркой кровью. Такъ пусть же эта кровь, скрѣпляя нашъ союзъ Вамъ скажетъ лучше словъ, что на краю могилы Я не склонилъ чела подъ игомъ скорбныхъ узъ И несъ свой тяжкій крестъ, пока хватало силы. Что твердый до конца я встрѣчу смерть свою, Какъ истинный боецъ, безтрепетно спокоенъ, Что въ вашу гордую, геройскую семью Войти собратомъ я достоинъ!..

Передъ разсвѣтомъ

Отрывки изъ дневника

I. Какъ въ небесахъ еще темно

 Какъ въ небесахъ еще темно. Напрасно я гляжу въ окно. Я спать не могъ. Я жду давно, Чтобъ первый свѣтъ блеснулъ; А всѣ спокойно спятъ кругомъ. Шестиэтажный шумный домъ Дневнымъ измучился трудомъ И замертво уснулъ.      Усталый городъ тоже тихъ,      Теперь на улицахъ пустыхъ      Царитъ нѣмая мгла.      Лишь въ ожиданіи зари      Полуслѣпые фонари      Коптятъ изъ-подъ стекла. Порой карета прогремитъ, Изъ-подъ колесъ, изъ-подъ копытъ Раздастся быстрый стукъ, Да долетитъ издалека Неугомоннаго свистка Протяжный, рѣзкій звукъ.      Вотъ мышь скребется въ уголкѣ,      Вотъ заскрипѣло въ потолкѣ,      Надъ самой головой.      Какъ я усталъ, не зная сна,      Ходить отъ двери до окна,      Какъ будто часовой. Вѣдь я писалъ весь день съ утра, Изъ рукъ не выпустилъ пера Ни на единый мигъ. Пока на землю ночь сошла, Сидѣлъ согнувшись у стола Надъ кипой счетныхъ книгъ.      Все цифры, цифры! Вѣчный счетъ      Въ нѣмомъ умѣ моемъ живетъ,      Какъ неотвязный бредъ.      Когда настанетъ отдыхъ мой,      Я ухожу къ себѣ домой,      Но счетныхъ знаковъ черный строй      Идетъ за мной вослѣдъ. Я ихъ читаю на стѣнѣ, Я ночью вижу ихъ во снѣ, Но я заснуть не могъ. Не счетныхъ книгъ нѣмымъ листамъ, Моимъ надеждамъ и мечтамъ Я подвожу итогъ.      Такъ вотъ что мнѣ дала судьба, —      Однообразный трудъ раба      За ежедневный хлѣбъ, —      Тяжелый, многолѣтній плѣнъ      Среди холодныхъ мрачныхъ стѣнъ,      Безжизненныхъ, какъ склепъ. А я мечталъ не такъ прожить, Я думалъ землю покорить… Ахъ, Боже мой, кому открыть Гнетущую печаль? Ни у кого на мой разсказъ Слезы не вырвется изъ глазъ, Никто не скажетъ мнѣ хоть разъ Святое слово: «Жаль».      Проживъ расцвѣтъ своей весны,      Я не нашелъ себѣ жены,      А друга… друга нѣтъ.      Въ толпѣ безчисленной людской      Съ своей унылою тоской      Брожу, какъ съ тайной роковой,      Ужъ много горькихъ лѣтъ. И я имѣлъ въ былые дни Друзей и братьевъ… Гдѣ они?.. Давно нашъ братскій кругъ, Какъ блеклыхъ листьевъ хороводъ Подъ дуновеньемъ непогодъ, Разсѣялся вокругъ.      Иныхъ ужъ нѣтъ. Они сошли      Въ утробу матери земли.      Ихъ взоръ навѣкъ угасъ,      Оледенѣли ихъ сердца,      Но дострадали до конца.      Они счастливѣй насъ…      …………………………………………      …………………………………………

II. Пѣсня

 Минула молодость моя, Какъ мимолетная струя, Промчалась безъ слѣда, Какъ тонкій паръ росистыхъ слезъ, Какъ ароматъ увядшихъ розъ, Какъ смутный взоръ забытыхъ грезъ, Исчезла навсегда.      Остылъ мой жаръ, мой жаръ остылъ,      И нѣтъ въ груди кипучихъ силъ,      Надеждъ безпечныхъ нѣтъ.      Давно забывъ младой порывъ,      Я сталъ угрюмъ и молчаливъ.      Мой взоръ унылъ, мой умъ лѣнивъ,      Увялъ мой юный цвѣтъ. Я былъ великій властелинъ, Я былъ могучій исполинъ, Я витязь былъ и вождь дружинъ, Невѣдомый еще; Себѣ я подвиговъ искалъ, Я могъ бы сдвинуть груды скалъ И удержать сѣдой обвалъ, Подставивъ вдругъ плечо.      Я увѣнчалъ себя вѣнкомъ,      Я шелъ съ пылающимъ челомъ      На доблестный призывъ.      Съ поднятой гордо головой      Спѣшилъ начать отважный бой.      Зачѣмъ же я оставилъ строй,      Меча не обнаживъ? Не знаю самъ, когда и какъ Вокругъ меня сгустился мракъ. И вѣтеръ налеталъ, какъ врагъ, И не давалъ вздохнуть. Я не нашелъ друзей вблизи И уклонился со стези На путь, протоптанный въ грязи, На общій торный путь.      Не знаю самъ, какъ я ослабъ,      Въ моей груди проснулся рабъ.      Я сбросилъ свой вѣнокъ.      И лобъ подставилъ подъ клеймо,      Потомъ надѣлъ себѣ ярмо      За нищенскій кусокъ. Я много разъ на полпути Хотѣлъ свернуть — мечталъ найти, Уже забытую почти, Дороги прежней нить. Хотѣлъ пуститься наугадъ, На зло судьбѣ вернуть назадъ, Тяжелыхъ лѣтъ унылый рядъ И жребій измѣнить.      Но я свернуть уже не могъ,      Бродя во тьмѣ, я изнемогъ,      И падалъ много разъ.      Я спотыкался и вставалъ,      Я свой утратилъ идеалъ,      Потомъ я бодрость потерялъ      И до конца погрязъ. Минула молодость моя. Она промчалась, какъ струя, И канула на дно. Какъ рябь, мелькнувшая слегка, Какъ легкій трепетъ вѣтерка, Какъ краски крыльевъ мотылька, Растаяла давно.

III. Любовь

 Есть много грезъ и страстныхъ думъ Отъ нихъ глядитъ яснѣе умъ, Живѣе льется кровь. Онѣ велѣньемъ тайныхъ чаръ Вливаютъ въ сердце сладкій жаръ, Но слаще ихъ любовь.      Когда созрѣютъ соки силъ      И въ тайникахъ упругихъ жилъ      Проснется первый юный пылъ,      Тревожа крѣпкій сонъ,      Тогда душа огнемъ полна.      Его кипучая волна,      Какъ хмѣль шипучаго вина,      Изъ сердца рвется вонъ. Кого обжегъ огонь святой, Кто въ этой чашѣ золотой Смочилъ свои уста, — Тому подъ солнцемъ равныхъ нѣтъ, Онъ будто вновь рожденъ на свѣтъ, Предъ нимъ открылся жизни цвѣтъ Прекрасный, какъ мечта.      Ему вездѣ волшебный край,      Ему земля роскошный рай,      Зеленый, пышный садъ.      Ему привѣтливо горя,      На небесахъ встаетъ заря,      Счастливый тѣша взглядъ. Когда онъ встрѣтитъ ясный взоръ, И въ немъ прочтетъ свой приговоръ, Онъ гордъ, какъ юный царь. Онъ потерялъ душевный миръ, Но отыскалъ себѣ кумиръ И жертвенный алтарь.      Когда онъ слышитъ нѣжный зовъ      Ему на душу звуки словъ      Ложатся, какъ роса.      Но безъ привѣта милыхъ устъ      Широкій міръ унылъ и пустъ      И меркнутъ небеса. И пусть подруга сдвинетъ бровь: Онъ всю прольетъ изъ сердца кровь И жизнь отдастъ свою, И за пожатіе руки Одинъ побьетъ враговъ полки Иль самъ падетъ въ бою…

IV. Не вѣрьте, не вѣрьте блаженному счастью

 Не вѣрьте, не вѣрьте блаженному счастью Подъ краской волшебныхъ румянъ, Какъ яркою ризой, окутанный страстью Скрывается грубый обманъ.      Привѣтливой жизни не вѣрьте, не вѣрьте, —      Бросая свои сѣмена      Лишь новую жатву губительной смерти      Коварно готовитъ она. Среди непрерывной, чудовищной бойни, Подъ шумъ проходящихъ часовъ, Рожденье со смертью — то страшныя двойни, Двѣ чаши всемірныхъ вѣсовъ.      Природа насъ будитъ соблазномъ желаній,      И манитъ и шепчетъ во мглѣ.      Ей нужно, чтобъ жертвы для вѣчныхъ закланій      Плодились, какъ рой на землѣ. Но сводницы старой безстыдныя ласки Внушаютъ невольную дрожь. Кровавые взоры видны изъ-подъ маски, И въ розахъ скрывается ножъ.      Напрасно любовь разсыпаетъ приманки,      Чтобъ брачный украсить чертогъ.      Холодная пошлость невзрачной изнанки      Упрямо ползетъ за порогъ. Какъ только минуетъ угаръ обольщенья Подъ яркимъ мишурнымъ вѣнцомъ, Въ тяжеломъ похмѣльѣ ярмо пресыщенья Ложится на душу свинцомъ.      И грубая правда двусмысленной связи,      Отбросивъ послѣдній покровъ,      Насмѣшливо смотритъ изъ чувственной грязи      На новыя узы оковъ. Въ ряду непрерывныхъ слѣпыхъ преступленій Стихійнаго творчества грѣхъ, Чреватый несчетной чредой поколѣній, На свѣтѣ ужаснѣе всѣхъ.      И кто не смутится тревогой сомнѣнья,      Тѣлами своихъ же дѣтей      Стараясь умножить печальныя звенья      Чудовищной цѣпи смертей. Чтобъ роды и роды въ наслѣдственныхъ мукахъ Носили проклятье одно, И вѣчно смѣнялось на дѣтяхъ и внукахъ Позорнаго рабства пятно.      Не вѣрьте жъ природы обманчивой ласкѣ,      Внушающей тайную дрожь,      Предъ вами одѣтая въ яркія краски      Позорная прячется ложь. Природа васъ въ сѣти предательски ловитъ, Бросая свои сѣмена, Лишь новую жатву коварно готовитъ Губительной смерти она.

V. Этотъ міръ загадочный, какъ чудо

 Этотъ міръ загадочный, какъ чудо, Міръ борьбы, страданій и труда, Онъ возникъ невѣдомо откуда, И идетъ невѣдомо куда.         Полный слезъ, звенящій крикомъ боли,         Весь въ огнѣ подъ пыткой вѣчныхъ мукъ,         Онъ живетъ безъ нашей жалкой воли,         Движется безъ нашихъ слабыхъ рукъ. И не намъ, безсильнымъ дѣтямъ праха, Направлять шаги его сквозь тьму И съ душой, дрожащею отъ страха, Новый путь указывать ему.         Наша жизнь — короткій блескъ зарницы         Сквозь туманъ безчисленныхъ вѣковъ,         Бѣглый слѣдъ летящей мимо птицы         На груди полночныхъ облаковъ. По стезѣ неумолимой смѣны Мы скользимъ надъ бездной черной мглы, Словно брызги волокнистой пѣны Въ плескѣ волнъ у ногъ сѣдой скалы.         Мы летимъ проворнѣй стрѣлъ мятели,         Легче искръ трескучаго огня,         Безъ преградъ, безъ отдыха, безъ, цѣли,         И судьба уноситъ насъ гоня. Но не льстись надеждою лукавой, Какъ ни кратокъ бѣглой жизни срокъ, Чашу зла, текущую отравой, Миновать, не сдѣлавъ хоть глотокъ.         Смутной сонъ мелькающихъ мгновеній         Тяготитъ и длится, какъ кошмаръ,         Совмѣстивъ десятки преступленій,         Жгучихъ ранъ и вѣроломныхъ каръ. Онъ язвитъ назойливый, какъ жало, Онъ даетъ страдальческій вѣнецъ. Скорбный плачъ кладетъ ему начало, Слабый вздохъ кладетъ ему конецъ.         Но пока дыханье грудь колышетъ         Въ ней живетъ безумная боязнь,         И для всѣхъ, кто чувствуетъ и дышитъ,         Жизни сонъ кончается, какъ казнь. И для всѣхъ, кто бѣшено тѣснится Сквозь толпу, волнуясь и крича, Этотъ міръ — огромная темница, Роковой застѣнокъ палача.         Красотой волшебнаго чертога         Онъ облекъ убійства черный тронъ.         Это — храмъ безжалостнаго бога.         Вѣчный гнѣвъ даетъ ему законъ. Круглый годъ раскрыты настежь входы И горитъ привѣтливо алтарь, А предъ нимъ, колебля воплемъ своды, Безъ числа живая гибнетъ тварь…         Въ этотъ часъ безсоннаго томленья         И тоски холодной, какъ змѣя,         Я хочу разбить свои сомнѣнья,         Голосъ свой хочу возвысить я. Я отвергъ боязни тихій шопотъ И слова довѣрчивой мольбы. Мнѣ уста сжигаетъ страстный ропотъ, Смѣлый зовъ волненья и борьбы.         Если онъ кощунственной хулою         Прозвучитъ, — Ты, гнѣвный громъ, казни!         Порази внезапною стрѣлою         Эту грудь, лишенную брони. Я готовъ нести любую кару, До конца не смолкнетъ мой языкъ, И навстрѣчу твоему удару Съ устъ моихъ сорвется тотъ же крикъ.         Я горю настойчивымъ желаньемъ         Разбудить дремоту вѣщихъ грезъ.         Бездна мглы, повитая молчаньемъ,         Дай отвѣтъ на роковой вопросъ. Въ глубинѣ твоихъ нѣмыхъ извилинъ Есь ли Кто, безплотный и живой, Чей глаголъ божественно всесиленъ Надъ земли измѣнчивой судьбой?         Кто ведетъ, Могучій и Безстрастный,         Этотъ міръ стезею тайныхъ думъ, —         Иль во тьмѣ лишь случай самовластный         Жизни ходъ толкаетъ наобумъ?.. Иль законъ слѣпой, но неизмѣнный, Свой престолъ надъ вѣчностью воздвигъ И хребетъ подавленной вселенной Оковалъ ярмомъ своихъ веригъ?         И кружась надъ бездною хаоса,         Хороводы золотыхъ свѣтилъ         Движутся, какъ быстрыя колеса,         На станкѣ неутомимыхъ силъ. Ты, Господь, великій и могучій, Если тамъ, въ далекихъ небесахъ, Ты сидишь, одѣтый грозной тучей, О, взгляни на этотъ дольній прахъ.         Для чего безсмысленному страху         Цѣлый міръ на жертву предалъ ты,         Водрузивъ чудовищную плаху         Отъ земли до звѣздной высоты? Развѣ вопль агоніи кровавой, Прозвенѣвъ надъ этой душной мглой, Вьется въ высь ликующею славой, Катится торжественной хвалой?         Ахъ, съ какимъ предательскимъ искусствомъ         Цѣпь страстей безпечный ловитъ грѣхъ,         Протянувъ навстрѣчу жаднымъ чувствамъ         Яркій рядъ обманчивыхъ утѣхъ. Пестрый рой крылатыхъ наслажденій Насъ влечетъ, прельщая и дразня, Изъ цвѣтовъ смѣется юный Геній, Но въ цвѣтахъ таится западня.         И звенитъ лукавый зовъ сирены         И блеститъ причудливый миражъ,         А надъ нимъ съ оружіемъ измѣны         Смерть сидитъ, какъ молчаливый стражъ.

VI. Боже мой, какъ тяжело, какъ больно

 Боже мой, какъ тяжело, какъ больно! Мракъ въ умѣ и камень на груди. Смутный взоръ старается невольно Отыскать хоть проблескъ впереди. Тщетный трудъ, безплодное стремленье! Духъ мой слабъ и цѣпь моя крѣпка: Позади — безсильное томленье, Впереди — холодная тоска. Какъ темно, какъ душно, какъ уныло! Но вдали зіяетъ гуще мгла: Знаю я — безмолвная могила Тамъ давно дорогу залегла. Бездна ждетъ, я знаю. Не спѣши же, Черная, зіяющая тѣнь! Каждый шагъ меня толкаетъ ближе, Каждый часъ меня уводитъ ниже На одну широкую ступень. Пусть идетъ послѣднее мгновенье! Жизни гнетъ я выношу едва. Мысль моя созрѣла для забвенья, Заживо душа моя мертва. Я стою предъ роковой границей Вѣчной тьмы и вижу тамъ вдали: Медленной и длинной вереницей Мертвецы навстрѣчу мнѣ пришли. Цѣлый строй таинственный и строгій; Я узналъ черты безкровныхъ лицъ: Это тѣ, что шли прямой дорогой, Предъ грозой не преклонялись ницъ. Призраки съ неизъяснимымъ взглядомъ, Кто раскрылъ гробницы вашей дверь? Для чего такимъ огромнымъ рядомъ Вы пришли навстрѣчу мнѣ теперь?.. Почему мерцаетъ такъ сурово Глубина недвижныхъ вашихъ глазъ, Что за звукъ, не разрѣшаясь въ слово, На устахъ колеблется у васъ? Развѣ тамъ за вашей гранью темной Вы нашли невѣдомый отвѣтъ На вопросъ загадки вѣроломной, Искони терзающей весь свѣтъ? Дайте знакъ! Шепните мнѣ невнятно! Но они безмолвны безъ конца И во мглу теряются обратно, Скорбнаго не шевельнувъ лица. Боже мой, какъ тяжело, какъ трудно! Смерть въ душѣ, въ умѣ моемъ туманъ. Сердце вновь забилось безразсудно Мукою неизлѣчимыхъ ранъ. Я бъ хотѣлъ слезами весь разлиться, Дать исходъ томленью своему. Въ эту ночь хотѣлъ бы я молиться, Если бъ могъ сказать себѣ: Кому! Я къ землѣ припалъ бы съ горькимъ крикомъ, До утра не сдержанный ничѣмъ, Всю тоску излилъ бы въ воплѣ дикомъ, Если бъ могъ сказать себѣ: зачѣмъ! Этотъ міръ, страдающій безъ мѣры, — Какъ же онъ умѣетъ жить молясь, И дышать восторгомъ жаркой вѣры, И съ лица смывать слезами грязь? Истомясь на пыткѣ непрерывной, Трепеща на зубьяхъ колеса, День за днемъ съ надеждою наивной Онъ глядитъ въ нѣмыя небеса. Кто зажегъ его мечтѣ упорной Тамъ вверху необъяснимый лучъ? Гдѣ онъ скрытъ, источникъ чудотворный, Свѣжихъ силъ неистощимый ключъ? Ты, въ тиши свѣвающій волненье, Съ блѣдныхъ лицъ, простертыхъ предъ тобой, Кто же Ты, источникъ утѣшенья Всѣхъ сердецъ, измученныхъ судьбой? Разумъ мой не могъ Тебя постигнуть, И назвать отчаялся языкъ, Но къ Тебѣ старается достигнуть Вновь и вновь мой одинокій крикъ. Ты его захочешь ли услышать, Судія страданья и страстей? — Я прошу не скорбь мою утишить, Я ищу не кротости Твоей. Нѣтъ! Карай и горьше, и страшнѣе! Эту боль сторицею умножь! — Въ грудь мою пускай вопьются змѣи, Въ сердце мнѣ пускай вонзится ножъ. Напои уста мои отравой, Отними мою отраду прочь, Ослѣпи зарницею кровавой Надо мной зіяющую ночь! Мучь меня жестокимъ истязаньемъ, Весь свой гнѣвъ сурово прояви! Но Своимъ божественнымъ дыханьемъ Грудь мою пустую оживи! Освѣти хоть блескомъ яркихъ молній Наготу души моей больной. Господи! Опять ее наполни Вѣрою чудесной и простой! Укрѣпи расшатанную волю, Свѣй съ чела соблазновъ грубый тлѣнъ, И разбей позорную неволю, Навсегда расторгни рабскій плѣнъ! Тяжкій гнетъ сомнѣнья неземного Разрѣши и помоги взамѣнъ Прежній крестъ поднять на плечи снова И нести, не преклонивъ колѣнъ. На глазахъ толпы самодовольной, Предъ лицомъ слѣпыхъ владыкъ земли, Дай мнѣ силъ на подвигъ добровольный, Твердый духъ въ горнилѣ закали! Дай мнѣ силъ словами правды вѣщей Возглашать святынѣ торжество, Не страшась опасности зловѣщей, Не щадя спасенья своего. И упасть подъ грянувшей грозою, Смутный вздохъ пославши къ небесамъ, Какъ цвѣтокъ, осыпанный росою, Отдаетъ, склоняясь подъ косою, Вѣтерку предсмертный фиміамъ.

Случайныя

Встрѣча

 На краю широкой степи Заградивъ ея просторъ, Словно стража, встали цѣпи Молчаливыхъ, черныхъ горъ.         Отъ подошвы до обрыва         Разрослись на нихъ лѣса,         Какъ щетинистая грива,         Упираясь въ небеса. Сосны старыя заснули Передъ бездной на краю, И ряды свои сомкнули, И наежили хвою.         Бѣлогрудыя березы         Замелькали тамъ и сямъ,         Разсыпаясь, словно козы,         По ущельямъ и скаламъ. Кто въ лѣсу подъ той сосною Задержалъ свои шаги?.. То не диво ли лѣсное, Мрачный духъ сѣдой тайги?         Посмотрите, какъ онъ страшенъ,         Какъ горитъ суровый взглядъ!         Весь кистями изукрашенъ         Развѣвается нарядъ. Подъ плащемъ его косматымъ Блещетъ рядъ желѣзныхъ бляхъ, Голова вѣнцомъ рогатымъ Мѣрный дѣлаетъ размахъ.         На щекѣ его костлявой         Смерти знакъ уже лежитъ,         Но рукою худощавой         Держитъ бубенъ онъ, какъ щитъ. Нѣтъ не духъ то… то владыка Грозныхъ духовъ. Сѣдъ и старъ, Онъ живетъ въ пустынѣ дикой Для волшебствъ и тайныхъ чаръ.         Вотъ онъ бубенъ поднялъ выше,         И раздался громкій стукъ.         Лѣсъ застылъ, едва заслыша         Чародѣйства первый звукъ. Вотъ опять… Но въ полдорогѣ Онъ десницу задержалъ, И мгновенный лучъ тревоги Въ грозномъ взорѣ пробѣжалъ.         Отъ страны заката темной         По полямъ и по лѣсамъ         Кто-то движется огромный,         Какъ сосна, высокъ и прямъ. Какъ шагаетъ!.. Подъ ногою Гнется лѣсъ. Волшебникъ ждетъ… Не къ нему ли то тайгою Гостья дивная идетъ?..         Не въ порфирѣ, какъ царица,         Не закованная въ сталь, —         На рукѣ ея кошница,         За спиной ея пищаль. Ноги босы, руки грубы, И подоткнутъ сарафанъ, Но весельемъ дышатъ губы, Щеки рдѣютъ безъ румянъ.         Вся отрепана одежда,         Нерасчесана коса,         Но въ глазахъ блеститъ надежда,         На лицѣ горитъ краса. И хватая горстью зерна Изъ кошницы на ходу, Сыплетъ ихъ кругомъ проворно, Словно сѣетъ борозду.         Посмотрите, что за диво?         Изъ упавшаго зерна         Спѣлой ржи густая нива         Вырастаетъ, какъ волна. Вереницею веселой Вслѣдъ за нею, тутъ какъ тутъ, Изъ земли выходятъ села, Города шумя встаютъ…         И ревнивой полнъ заботы,         Ощутивъ впервые дрожь,         Чародѣй воскликнулъ: — «Кто ты?         И откуда ты идешь?» — «Отвѣчать тебѣ готова… Хочешь знать, какъ я зовусь? Ты запомни это слово: Дочь труда, младая Русь.         Родилась я на просторѣ,         На привольѣ я росла,         На четыре синихъ моря         Рубежи я развела. Я иду теперь съ Урала. По ущельямъ и хребтамъ Я дорогу отыскала И явилась въ гости къ вамъ».         И дивуясь, какъ на чудо         Чародѣй сказалъ въ отвѣтъ:         «Кто жъ прогналъ тебя оттуда         Черезъ каменный хребетъ?» — «Я ушла по вольной волѣ. Разрослась моя семья, И теперь родное поле Стало тѣсно для нея.         Многочисленныя дѣти         По слѣдамъ идутъ моимъ.         Мы населимъ страны эти         И пустынѣ жизнь дадимъ». Но старикъ главу сѣдую Повернулъ мрачнѣй, чѣмъ ночь, И воскликнулъ негодуя: «Сгинь, насильственная! Прочь!         Я стрѣлковъ своихъ отважныхъ         Созову на смертный бой         Изъ трущобъ лѣсисто влажныхъ         Перевѣдаться съ тобой! Сквозь тайгу во всѣ предѣлы, Словно жала острыхъ змѣй, Вдругъ посыплются ихъ стрѣлы Изъ подъ полога вѣтвей!» —         «Не страшна мнѣ рать лѣсная,         Тучи стрѣлъ мнѣ нипочемъ!..         Посмотри: змѣя стальная         За моимъ виситъ плечомъ. Изъ ея литого зѣва Каждый мигъ на помощь мнѣ Стрѣлы грома, полны гнѣва, Вылетаютъ, всѣ въ огнѣ».         Но шаманъ воскликнулъ снова:         «Въ глубину моихъ пустынь         Ты зачѣмъ пришла безъ зова?         Прочь, насильственная! Сгинь! Силой чаръ моихъ ужасныхъ Изъ подземной глубины Толпы духовъ мнѣ подвластныхъ Призову я для войны!..» —         «Ты не трать угрозъ напрасныхъ!         Злобный гнѣвъ твой мнѣ смѣшонъ,         Силой чаръ своихъ ужасныхъ         Ты пугай тунгусскихъ женъ! Посмотри: за мной по слѣду Протянулась, какъ струна, Колея. Мою побѣду Укрѣпитъ навѣкъ она.         Чу! трясется подъ ударомъ         Грудь земли. То мчится конь,         Дышитъ паромъ, пышетъ жаромъ,         Изъ ноздрей валитъ огонь… Гдѣ копытомъ онъ наступитъ, Все сгибается. Предъ нимъ Каждый призракъ прочь отступитъ И разсѣется какъ дымъ!..»         Загремѣлъ шаманъ доспѣхомъ,         Затянулъ свой гнѣвный зовъ,         А она съ безпечнымъ смѣхомъ         Только дунула безъ словъ. И вѣнецъ его спадаетъ Съ посѣдѣлой головы. Звонкій бубенъ улетаетъ, Словно листъ, сухой травы.         Весь дрожа въ безумномъ страхѣ,         Съ мукой жгучею въ груди,         Онъ и самъ простерся въ прахѣ         Съ дикимъ воплемъ: «Пощадѣ»… «Ты сильнѣй! Возьми по праву Мой вѣнецъ и власть бери! Но кровавую расправу Ты надъ нами не твори!         Наша родина обширна:         Хватитъ мѣста намъ и вамъ;         Дай же намъ скитаться мирно         По пустынямъ и лѣсамъ! Пусть съ дѣтьми твоими рядомъ Сыновья мои живутъ. Ты дари ихъ кроткимъ взглядомъ, И твори имъ правый судъ!         Пусть потомки, словно братья,         Славятъ вмѣстѣ твой приходъ,         Чтобы не было проклятья         На тебѣ изъ рода въ родъ!..» Онъ умолкъ и полный страха Ждетъ отвѣта… А она Прямо въ грудь ему съ размаха Вдругъ швырнула горсть зерна.         И трепещущее тѣло         Превратилось въ комъ земли,         Члены дряхлые всецѣло         Желтымъ хлѣбомъ проросли. Каждый волосъ, словно колосъ, Дыбомъ всталъ на головѣ, Только чей-то смутный голосъ Словно прячется въ травѣ.         Да на дремлющей ракитѣ         Тихо шепчутся листы:         Посмотрите, посмотрите!..         Кто мелькаетъ сквозь кусты?

Иркутскъ, 1899 г.

Къ зубамъ

(Заговоръ)

 Пусть у великой Россіи, Зубы теряющей нынѣ молочные Въ ноющихъ мукахъ томленья и ропота, Вырастутъ зубы здоровые, прочные, Жорновы зрѣлаго опыта, Зубы желѣзные, зубы стальные, Острые зубы глазные, Ровные зубы передніе, Зубы широкіе средніе, Мудрости зубы послѣдніе…         Крѣпкіе зубы нужны ей, чтобъ ѣсть.         Зубы на свѣтѣ у каждаго есть,         Только зубамъ воздается и честь,         Только зубами насиліе хвалится.         Если насильникъ залаетъ, навалится,         Пусть и Россія сердито оскалится         Навстрѣчу грубому.         Хуже всего маяться въ свѣтѣ беззубому.

1910 г.

Изъ Маріи Конопницкой

Contra spem spero

 На зло надеждѣ, чей взоръ сквозь слезы Напрасно ищетъ небесъ лазури, Чей челнъ разбили бичемъ угрозы               Ночныя бури. Я вѣрю въ солнце во тьмѣ, какъ прежде,               На зло надеждѣ. Такъ яснымъ утромъ пѣвецъ незрячій, Восторга полный и полный муки, Подъемлетъ очи къ зарѣ горячей,               Подъемлетъ руки. Сквозь мракъ стремится къ ея привѣту               И вѣритъ свѣту. Увы, я знаю! Пѣвцы безмолвны, Забыты пѣсни подъ игомъ горя, И рѣкъ родимыхъ живыя волны               Не ищутъ моря. И холодъ смерти, не трепетъ жизни,               Разлитъ въ отчизнѣ. Самъ Богъ разрушилъ ея святыни, Нагіе камни засыпалъ прахомъ, А мы… мы бродимъ въ нѣмой пустынѣ               Съ тоской и страхомъ. И буйный вѣтеръ окуталъ тайной               Нашъ слѣдъ случайный. Увы, я знаю!.. Зачѣмъ упрямо Несетъ мнѣ эхо свой стонъ кровавый? И я вѣдь родомъ съ развалинъ храма,               Съ кладбища славы, И я скитаюсь надъ ихъ границей               Бездомной птицей!.. Но въ дверь гробницы стуча крылами, Во мглѣ ненастья холодной, сѣрой, Дневного блеска ищу очами               Съ ревнивой вѣрой. Ищу въ могилахъ движенья знаки               И жду во мракѣ. На зло надеждѣ, носящей цѣпи, Полуугасшей во мглѣ туманной, Я жду, чтобъ кости воскресли въ склепѣ               Съ зарей румяной. Я вѣрю въ утро средь бурь, какъ прежде,               На зло надеждѣ.

Доступны ль грезы главѣ суровой

 Доступны ль грезы главѣ суровой, Что носитъ скорби вѣнецъ терновый, Груди, хранящей нѣмыя слезы,              Доступны ль грезы? Въ очахъ, поникшихъ съ тоской усталой, Блеснулъ ли пламень хоть искрой малой, Который лѣчитъ слѣпыя вѣжды              Лучомъ надежды? И тотъ, кто молча выноситъ муки, Хоть разъ простеръ ли съ мольбою руки Туда, гдѣ брезжутъ сквозь мракъ пустыни              Земли святыни? Рабу машины во мглѣ тюремной, Чей трудъ есть иго и плодъ угрозы, Чей вѣкъ влачится, какъ плѣнъ подземный,              Доступны ль грезы? Сквозь стонъ, сквозь скрежетъ заботъ гнетущихъ, Проникъ ли откликъ вѣковъ грядущихъ И смутный шопотъ идей крылатыхъ,              Въ тиши зачатыхъ? Броню боязни тупой, враждебной, Любовь прожгла ли стрѣлой волшебной, Несущей людямъ небесъ богатство,              Во имя братства? И тотъ, чьи взоры къ землѣ приникли, Основы міра въ тиши постигъ ли, Признавъ хоть смутно свой разумъ плѣнный              Звеномъ вселенной? Душѣ, дрожащей въ той безднѣ мглистой, Гдѣ ночь клубится и вьются грозы, Доступна ль вѣра въ восходъ лучистый,              Доступны ль грезы? Коль нѣтъ, костеръ свой разложимъ шире! Пусть больше дастъ онъ тепла и свѣта И блещетъ ярко въ застывшемъ мірѣ,              Какъ вѣсть разсвѣта! Коль нѣтъ, знамена поднимемъ выше! Пусть братья видятъ залогъ сраженья И вѣрятъ въ утро, во тьмѣ услыша              Призывъ движенья.

Передъ Богомъ

 О, если я грѣшна, таиться я не буду!.. Твой взоръ всевидящій въ груди моей читалъ, Въ безмолвной тишинѣ Ты въ душу мнѣ слеталъ, На мигъ доступную таинственному чуду, И надо мной вился безплотный хороводъ Неизъяснимыхъ думъ, торжественныхъ и чистыхъ. Такъ стая голубей на крыльяхъ серебристыхъ Неслышно носится надъ лономъ тихихъ водъ, Когда гроза встаетъ среди небесъ мятежныхъ, На яркія струи бросая сумракъ свой, А голуби летятъ, свиваясь въ свѣтлый рой, Мелькаютъ въ вышинѣ бѣлѣе хлопьевъ снѣжныхъ, Взрываютъ крыльями недвижной влаги гладь И пасмурную тѣнь стараются согнать. * * * Но пусть мои грѣхи останутся открыты Передъ Однимъ Тобой. Въ грядущій судный день Да будетъ мнѣ щитомъ Твоей десницы сѣнь!.. Не нужно мнѣ людей обманчивой защиты! Пусть всѣ отступятъ прочь! Чужихъ не звала я, Искусныя во лжи пускай умолкнутъ рѣчи! Чтобы одѣть меня, коварные друзья Свой плащъ испятнанный бросаютъ мнѣ на плечи… Останемся одни. Закрой за мною дверь! Я дѣло рукъ Твоихъ и творческаго слова И въ наготѣ своей готова я теперь Передъ лицомъ Твоимъ явиться безъ покрова. * * * О, если я грѣшна, Ты, Боже, видишь Самъ Мой самый черный грѣхъ, Ты знаешь, что онъ значитъ… Ты видишь грудь мою — она дрожитъ и плачетъ, Какъ арфа скорбная, взывая къ небесамъ. Проклятья въ ней живутъ и вопли вѣчно стонутъ, Погибшихъ соловьевъ рыданья въ ней звучатъ, И розъ растоптанныхъ струится ароматъ, Лучи падучихъ звѣздъ въ ея изгибахъ тонутъ… Всѣ голоса земли ей отдаютъ свой кликъ. Та арфа мнѣ дана до гроба безъ разлуки, Хоть каждой фиброю я вся дрожу отъ муки, Но слушать я должна тѣ роковые звуки, Безъ власти крикнуть имъ: умолкните на мигъ! Ты, Боже, видишь Самъ, Владыка духовъ правыхъ, Одѣвшій ризой звѣздъ унылой ночи тьму!.. Ты знаешь, сколько грезъ заманчиво лукавыхъ Въ безмолвной тишинѣ является уму, Какія чудныя, чарующія сказки, Въ минуту отдыха коварный шепчетъ сонъ, А утро вдругъ сотретъ плѣнительныя краски И налетитъ гроза съ невѣдомыхъ сторонъ,  Зажжетъ сомнѣньемъ грудь, развѣетъ безъ усилья Рой свѣтлыхъ призраковъ, обрушится, какъ громъ, Стараясь оборвать неопытныя крылья Души безпомощной предъ бѣшенымъ врагомъ. * * * Ты, Боже, видишь Самъ, какъ трудно жить на свѣтѣ, Свиваться какъ червякъ, раздавленный въ пыли, Стонать подъ игомъ правъ безжалостной земли, Связавшихъ насъ кругомъ, какъ пагубныя сѣти, Опутавшихъ людей, какъ рой безсильныхъ мухъ. Къ отчаянной борьбѣ напрасно рвется духъ, Нельзя противиться мучительному плѣну… Зачѣмъ свобода мнѣ, куда направить шагъ?.. Вездѣ моя тюрьма — побѣдоносный врагъ, Повсюду я наткнусь на роковую стѣну. Казни насъ, Господи! Пошли намъ смерть и плачъ! Но размечи, какъ прахъ, тѣ каменные гробы, Гдѣ брата судитъ братъ закономъ лжи и злобы, И блещетъ грозный мечъ и властвуетъ палачъ. * * * Пускай роптала я… Въ неудержимыхъ крикахъ Тотъ ропотъ вырвался изъ сердца тайниковъ. Уста мнѣ жегъ огнемъ лотокъ безумныхъ словъ, И я бросала ихъ на крыльяхъ вихрей дикихъ Сквозь бездну тишины, лишенную границъ, Къ престолу Твоего безоблачнаго свѣта… Ко жалобы мои вернулись безъ отвѣта, Назадъ вернулись всѣ, какъ стая робкихъ птицъ? * * * Пускай роптала я… Мой голосъ огорченный Страданьямъ собственнымъ не требовалъ конца, Хотя и я — дитя Небеснаго Отца, Чье царство вѣчный блескъ ничѣмъ не омраченный. И знаю, могъ бы Онъ хоть слабый лучъ послать Очамъ моимъ слѣпымъ сквозь сумракъ неутѣшный. Но я покинута въ темницѣ той кромѣшной, Гдѣ миріады жертвъ обречены страдать, Томиться весь свой вѣкъ въ отчаяньи угрюмомъ, На той скупой землѣ, гдѣ проклятъ человѣкъ, Гдѣ стонетъ каждый лѣсъ своимъ немолчнымъ шумомъ, Гдѣ каждая волна звонкоголосыхъ рѣкъ, И каждый вѣтра вздохъ, восколыхнувшій поле Разноситъ смутный плачъ, забытыхъ отзвукъ слезъ, И пѣсня соловья, тоскливая до боли, Рыдаетъ въ тишинѣ надъ скорбной думой розъ, И падаетъ росой на ихъ нѣмыя очи… Межъ нихъ и я стою и откликъ всѣмъ даю, И съ пѣсней соловья, въ слезахъ росистой ночи, Безмолвію небесъ бросаю пѣснь свою. И если бъ даже Ты, Создатель лучезарный, Покинулъ хоть на мигъ свой золотой престолъ И поглядѣлъ вблизи на бѣдность этихъ селъ, На скудость темныхъ хатъ и трудъ неблагодарный, На вѣчный гнетъ заботъ у каждаго въ очахъ, На щеки впалыя и рваныя одежды, И нѣмоту сердецъ, не знающихъ надежды, И смутную тоску, и смутный рабскій страхъ И поглядѣлъ вблизи, какъ грустно и убого Проходитъ наша жизнь, какъ тѣсно намъ внизу, И сколько призраковъ у каждаго порога, Ты Самъ бы уронилъ тяжелую слезу, И помрачилъ бы блескъ небеснаго чертога И солнца свѣтлый ликъ закуталъ бы въ грозу. * * * Услышь же голосъ мой и судъ даруй мнѣ кроткій!.. Въ душѣ моей живетъ великая печаль И въ сердцѣ страсть горитъ зарницей короткой, Прорѣзавшей на мигъ ненастной ночи даль. То вспыхнетъ заревомъ, то гаснетъ въ безднѣ черной, Таится, какъ змѣя, въ неясной глубинѣ, И вдругъ взвивается къ небесной вышинѣ И смѣло мчится вдаль, отвергнувъ плѣнъ позорный, Сама съ собой живетъ въ озлобленной борьбѣ, Сама себя язвитъ болѣзненнымъ укоромъ, Но замыкается предъ каждымъ чуждымъ взоромъ И открывается лишь одному Тебѣ.

О, если призракъ Ты

 О, если призракъ Ты, разсѣйся предо мною! Пусть перестану я съ безплодною тоскою Тебя искать въ нѣмой дали! И грудь мою не жги безумной страсти пыломъ Когда нѣмая ночь въ безмолвіи уныломъ Стоитъ, какъ стражъ, надъ сномъ земли. * * * Встань въ блескѣ солнечномъ, иль скройся въ безднѣ темной! Неизъяснимыхъ тайнъ загадкой вѣроломной Моей души не мучь, дразня! О, если ликъ Твой скрытъ завѣсой непрозрачной, Зачѣмъ же тѣнь Твоя, какъ спутникъ вѣчно мрачный, Вездѣ преслѣдуетъ меня? * * * Скажи, въ чемъ суть Твоя и въ чемъ Твое значенье? Иль родила Тебя въ жестокій часъ мученья Людского сердца глубина, Иль мглистый образъ Твой, огромный и неясный, Возникъ изъ скорбныхъ слезъ и жажды знанья страстной И вѣчныхъ думъ, лишенныхъ сна? * * * Иль смутный отблескъ Ты заоблачнаго свѣта, Мелькнувшій вдругъ очамъ, какъ краткій лучъ привѣта, Изъ золотой страны чудесъ, Или поднялся Ты съ дыханьемъ океана, Огромный и сѣдой, какъ сонный паръ тумана, Чтобы наполнить сводъ небесъ? * * * Иль въ бурѣ Ты пришелъ, могучій и суровый, Испуганной земли поколебать основы И потрясти дрожащій міръ, Или назвалъ Тебя въ покорномъ рабскомъ страхѣ Безсильный человѣкъ, простершійся во прахѣ, Чтобы создать себѣ кумиръ? * * * Иль вдругъ поднялся Ты на крыльяхъ первой грезы И вѣялъ надъ землей съ благоуханьемъ розы, Съ порывомъ страсти молодой, Когда кипучій жаръ живого вдохновенья Искалъ на небесахъ святыню откровенья, Разгадку вѣчности сѣдой? Иль одинокій умъ въ объятьяхъ сонной ночи, Толпѣ несчетныхъ звѣздъ пытливо глядя въ очи, Внезапнымъ трепетомъ объятъ, Какъ молодой орелъ развѣялъ вольно крылья И въ вышину небесъ рванулся безъ усилья, Чтобы воззвать впервые: «святъ». * * * О, кто же дастъ отвѣтъ безпомощнымъ вопросамъ? Ты, призракъ роковой, извергнутый хаосомъ, Нѣмой загадки темный звукъ, Болѣзненный кошмаръ въ вѣнцѣ вселенской власти, Сдавившій грудь мою, дрожащую отъ страсти, Желѣзной цѣпью вѣчныхъ мукъ! * * * Я слышу въ тишинѣ, какъ медленное время Изъ бездны катитъ вверхъ чудовищное бремя, Сизифовъ камень бытія. Я вижу въ глубинѣ подъ мглистой пеленою Во мнѣ и предо мной, за мной и надо мною, Вездѣ Твой блескъ и тѣнь Твоя.

Спите, розы, мирно, сладко

 Спите, розы, мирно, сладко! Доброй ночи вамъ! Мѣсяцъ льетъ свой свѣтъ украдкой Дремлющимъ полямъ И кувшинкамъ безмятежнымъ На груди озеръ, Переливомъ ряби нѣжнымъ Застилаетъ взоръ!       Теплый вечеръ мягкой тьмою       Топитъ сонный день       И причудливой каймою       Чертитъ травкамъ тѣнь.       Легкимъ паромъ словно дышитъ       Лоно свѣжихъ волнъ       И задумчиво колышетъ       Одинокій челнъ. Духъ подвластный плѣннымъ мукамъ, Встрѣтивъ эту ночь, Дверь темницы будитъ стукомъ, Страстно рвется прочь. Мысль, взлетѣвъ, о звѣзды бьется, Рѣетъ въ сонмѣ тучъ. Кровь, волнуясь, въ жилахъ льется, Какъ ожившій ключъ.       Счастья, счастья! Пусть промчится       Чудный мигъ средь бурь,       Пусть заблещетъ, какъ зарница,       Освѣтивъ лазурь,       И растаетъ, какъ росинка       Въ чашечкѣ цвѣтка,       Какъ упавшая пылинка       Съ крыльевъ мотылька. Вздохъ печали будитъ эхо Въ голубой дали, Смолкни, пѣсня! Ты помѣха Отдыху земли! Ночь одѣлась мглой эфирной, Міръ молчитъ, какъ храмъ. Спите, розы, сладко, мирно, Доброй ночи вамъ!..

Легкій сумракъ мягкой дымкой

 Легкій сумракъ мягкой дымкой Заслонилъ закатъ, Мгла несетъ мнѣ невидимкой Пѣсню нивъ и хатъ. Слышу, слышу откликъ дальній Всѣхъ земныхъ сторонъ… Полно плакать, міръ печальный! Близокъ мирный сонъ. Въ вѣщихъ грезахъ смутно блещетъ Новый лучшій день, Въ чащахъ лилій свѣтъ трепещетъ Сквозь слѣпую тѣнь. Смолкни, смолкни міръ мятежный! Пусть замретъ твой стонъ… Сумракъ вьется дымкой нѣжной, Близокъ мирный сонъ. Скорбныхъ жалобъ рой туманный Отлетаетъ прочь, Вотъ свой пологъ въ звѣзды тканный Развернула ночь. Гдѣ-то слышенъ запоздалый Колокольный звонъ. Смолкни, смолкни, міръ усталый Близокъ мирный сонъ…

Смерть Стаха

 Какъ на битву шелъ владыка, Вся земля тряслась отъ клика; Звонкихъ пушекъ голосъ мѣдный Грянулъ радостью побѣдной.         Какъ собрался Стахъ на битву,         Онъ въ пути творилъ молитву,         А поля ему шептали         Вѣсть несчастья, вѣсть печали. Въ грозной битвѣ пули свищутъ И разносятъ смерть повсюду, И цари тамъ славы ищутъ, И тѣла валятся въ груду.         И грохочутъ барабаны,         Низко вьются клубы дыма.         Бѣдный Стахъ погибъ отъ раны,         Царь вернулся невредимо. И какъ въѣхалъ въ городъ стольный, День взыгралъ румянымъ свѣтомъ, Звонъ веселый колокольный Загремѣлъ ему привѣтомъ.         А у Стаха надъ могилой         Только лѣсъ шумѣлъ унылый,         И носился вѣтра трепетъ,         Пробуждая въ листьяхъ лепетъ.

Ой пошла бъ я жить на волѣ

 Ой пошла бъ я жить на волѣ, Словно вихрь, что свищетъ въ полѣ, Свищетъ въ полѣ, вьется птицей, Гонитъ тучи вереницей Въ роковую даль.         Только сердцу жаль                                 — той нивы,         Гдѣ надъ рѣчкой плачутъ ивы,         Гдѣ родныя кости тлѣютъ,         Гдѣ цвѣты ковромъ пестрѣютъ,         Только сердцу жаль… Ой пошла бъ я въ путь далекій, Какъ идутъ весной потоки, Какъ плывутъ рѣчныя воды И сплетаютъ хороводы И блестятъ, какъ сталь…         Только сердцу жаль                                   — той хаты,         Гдѣ разросся дубъ косматый,         Гдѣ сверкаетъ садъ росою,         Гдѣ луга звенятъ косою,         Только сердцу жаль… Ой пошла бъ я хоть за море Разогнать нѣмое горе, Въ сумракъ ночи безпросвѣтной Понесла бы кладъ завѣтный, Понесла бъ печаль.         Только сердцу жаль                                   — орленка,         Что въ степи клекочетъ звонко,         Что надъ лѣсомъ птицу гонитъ,         Молодыя перья ронитъ,         Только сердцу жаль…

Зачѣмъ же та бездна обиды и горя

 Зачѣмъ же та бездна обиды и горя, Что слабыхъ отъ сильныхъ отрѣзала прочь, Безмолвнѣе смерти, безбрежнѣе моря, Зіяетъ, какъ рана, какъ хмурая ночь? Мрачнѣе и глубже открытаго гроба, Страшнѣе заразы, чернѣе тюрьмы, И тщетно стремится страданье и злоба Наполнить пожаромъ пучину той тьмы. Народы не могутъ залить ее кровью, Въ угрюмую пропасть летятъ, что ни день, И доблесть, и зависть, и дружба съ любовью И слезы, и клятвы, — и гаснутъ, какъ тѣнь. И время бросаетъ несчетныя силы, Безмѣрныя страсти въ утробу ея, Живыя рожденья, нѣмыя могилы, Но сблизить не можетъ края. Мудрецъ отдаетъ ей свой разумъ пытливый, Пророкъ вдохновенный — кипучую рѣчь, И нищій работникъ свой трудъ терпѣливый, И воинъ даетъ ей свой мечъ. Герой — свою славу и жажду свободы И творческій геній — могучую страсть, Душа — свои муки и вѣчность — народы. Самъ Богъ свои громы бросаетъ ей въ пасть, Но тѣмъ же проклятьемъ и казнью природы Надъ міромъ виситъ ея власть. О кто же дастъ силу тѣмъ зернамъ посѣва, Что бездна пожрала въ зіяющей мглѣ, Чтобъ выросли всходы изъ мрачнаго зѣва На жатву благую голодной землѣ? О ясное солнце, зачѣмъ такъ несмѣло Ты всходишь въ туманѣ надъ бездной нѣмой? Спѣши же, чтобъ утро нашъ холодъ согрѣло, Чтобъ свѣтъ воцарился надъ тьмой.

Къ женщинѣ

 Ты знаешь ли, другъ мой, невинный и юный, Что значитъ — «люблю»: то святое изъ словъ, Что рвется изъ сердца, какъ звукъ златострунный, И съ устъ упадаетъ, какъ трепетный зовъ, И вдругъ осѣняетъ тебя, какъ порфира, Какъ яркая сѣть золотистыхъ лучей, Чтобъ сдѣлать незримымъ для цѣлаго міра Стыдливый огонь твоихъ свѣтлыхъ очей?.. Послушай, мой цвѣтикъ, росой напоенный, Пѣвучая пташка весеннихъ небесъ! Какъ только раздастся твой голосъ смущенный, Настанетъ мгновенье великихъ чудесъ! Земля озарится пурпурнымъ багрянцемъ, Серебрянымъ хоромъ заплещутъ ручьи, И розы зардѣются жаркимъ румянцемъ, И въ чащѣ лѣсовъ запоютъ соловьи. Одѣнутся жизнью изъ устъ твоихъ чистыхъ Крылатыя грезы волшебнаго сна, И радостнымъ блескомъ изъ взоровъ лучистыхъ Забрызжетъ, какъ солнце, младая весна. И полночь, встряхнувъ свой вѣнецъ самоцвѣтный, Алмазною влагой осыплетъ тебя, И тихія звѣзды улыбкой привѣтной Тебѣ просіяютъ любя!.. Ты знаешь: то слово творитъ тебя жрицей Чистѣйшихъ и высшихъ святынь міровыхъ. Огонь, промелькнувшій короткой зарницей Во взорѣ очей непорочныхъ твоихъ, И дѣвственныхъ щечекъ румянецъ мгновенный — То искра пожара, то зарева лучъ, Чей блескъ наполняетъ изгибы вселенной, То творческой силы таинственный ключъ, Дающій движенье мірамъ безконечнымъ, Душа мірозданья, начало началъ!.. Ты знаешь: какъ только во мракѣ предвѣчномъ Младенческій образъ земли просіялъ, Колеблясь надъ бездной нѣмой и унылой, Какъ сломанный челнъ, непокорный рулю, Господь милосердный съ внезапною силой Воззвалъ ее къ жизни тѣмъ словомъ: — люблю!.. Послушай: люблю — то не значитъ: отнынѣ Въ огнѣ твоей ласки хочу я тонуть. Ты будешь мнѣ вѣчно служить, какъ богинѣ, Повсюду цвѣтами осыплешь мой путь. Хочу, чтобъ заря мнѣ всходила привѣтомъ, Чтобъ ласковый полдень горѣлъ надо мной, Чтобъ, мѣсяцъ свѣтилъ мнѣ серебрянымъ свѣтомъ, Туманъ разгоняя ночной. Хочу, чтобъ ты вѣчно ловилъ мои взгляды, Встрѣчалъ бы улыбкой мой лепетъ и смѣхъ И былъ мнѣ источникомъ вѣчной отрады, Безпечныхъ и юныхъ утѣхъ. Какъ мягкою ризой, обвитая лѣнью Твоимъ проживу я усерднымъ трудомъ, Ты будь моимъ эхомъ, безличною тѣнью, До гроба покорнымъ рабомъ! Люблю — это значитъ: отнынѣ повсюду Дорогою жизни пойду я съ тобой, Здоровье и радость нести тебѣ буду, И дамъ тебѣ счастье и мирный покой. Къ твоимъ идеаламъ прикована взглядомъ, Я вижу сіянье въ томительной мглѣ, Давай же трудиться безъ устали рядомъ, Чтобъ утро скорѣе блеснуло землѣ. Хочу я твоей поклониться святынѣ, Восторгомъ молитвы зажги мою грудь, И будь мнѣ вожатымъ въ угрюмой пустынѣ, И голосомъ совѣсти будь! Обнявши другъ друга взаимнымъ объятьемъ, Мы въ вѣчность умчимся стезею мечты, Чтобъ нашимъ во мракѣ страдающимъ братьямъ Блестящія звѣзды сорвать съ высоты. Расширить свой разумъ хочу твоимъ знаньемъ, Хранить твое слово, какъ вѣчный законъ, И вѣрить, съ тобою, и жить упованьемъ Въ свободное счастье грядущихъ временъ. Въ минуту смятенья я дамъ тебѣ твердость, Съ тобой раздѣлю я и трудъ, и недугъ, И буду, какъ щитъ, охранять твою гордость, Блюсти твою славу, какъ преданный другъ. Я буду гнѣздиться у сердца родного, На милой груди я согрѣюсь тепломъ. Къ устамъ твоимъ страстнымъ безъ вздоха, безъ слова, Приникну своихъ поцѣлуевъ огнемъ. Люблю — это значитъ: не нужно мнѣ свѣта, Съ тобой мнѣ изгнанье милѣе, чѣмъ тронъ, И буду я съ пѣсней сидѣть до разсвѣта, Больного малютки баюкая сонъ.. Люблю — это значитъ: о другъ мой крылатый, Пусть будетъ свободенъ твой смѣлый полетъ, Могучею мыслью, пространствомъ не сжатой, Взлетай отъ земли до небесныхъ высотъ! Тебя я не буду заковывать въ цѣпи, И тѣсныхъ не стану свивать тебѣ узъ. Хочу я, чтобъ чуждый насильственной скрѣпы, Держался любовью нашъ нѣжный союзъ. Хочу я явиться твоимъ вдохновеньемъ, Завѣтомъ свободы, призывомъ добра, Души твоей мощной любимымъ твореньемъ, Во мракѣ лучемъ золотого утра. Тебѣ отъ заботъ я воздвигну охрану Зеленымъ плющомъ я твой домъ обовью, Съ тобою трудиться безъ устали стану И думать за думу твою. Но если въ душѣ твоей яркимъ сіяньемъ Не можетъ зажечься такая любовь, И страсть роковая взволнуетъ желаньемъ Горячаго сердца мятежную кровь, — Закуй свое сердце въ оковы изъ стали, Признаньемъ святымъ никого не дари! Твой другъ, омраченный томленьемъ печали, Вовѣкъ не увидитъ небесной зари. Онъ будетъ подавленъ тоскою могильной, Къ бездушному праху приникнетъ лицомъ И жизни задачи забудетъ безсильно, Блуждая на свѣтѣ живымъ мертвецомъ!

Изъ Ады Негри

Судьба

 Полночною порой вчера къ моей постели Явилась гостья въ грезахъ сна. Въ туманѣ гнѣвныхъ слезъ глаза ея горѣли И прямо въ душу мнѣ настойчиво смотрѣли. — «Я скорбь! — сказала мнѣ она. — Къ тебѣ явилась я! Ты, робкая, отнынѣ Для насъ разлуки больше нѣтъ! Я поведу тебя по жизненной пустынѣ Неровною стезей къ невѣдомой кончинѣ!» — — «Уйди!» — сказала я въ отвѣтъ. Но не ушла она. Съ неотразимой силой Она сказала вновь: — «Судьба рѣшила такъ: Ты будешь какъ цвѣтокъ, растущій надъ могилой, И будетъ пѣснь твоя, какъ вопль тоски унылой, И голосъ твой разбудитъ мракъ!»… — «Мнѣ только двадцать лѣтъ! — сказала я, рыдая. — Я солнца свѣтъ люблю, живую яркость дня… Мнѣ рѣчь твоя страшна. Я жить хочу играя, И чашу радости всю осушить до края. Оставь, зловѣщая, меня!».. — «Мужайся!» — былъ отвѣтъ. — «Безсмертіемъ и славой Вѣнчается лишь тотъ, кто отдается весь Суровому труду и мукою кровавой Рѣшается купить побѣду мысли правой!».. Тогда покорена мечтою величавой, Сказала я — «Останься здѣсь!»

Здорово, нищета!

 Кто въ дверь мою стучитъ? Непрошенную гостью Уже узнала я. Здорово, нищета! Я не боюсь тебя! Зачѣмъ съ такою злостью Ты скалишь на меня беззубыя уста? Живая смерть, на взглядъ твой звѣрскій Въ отвѣтъ я брошу смѣхъ свой дерзкій!.. Оставь меня, уйди! иль мало ты терзала Мою выносливость, уродливый скелетъ? Ты когти острые мнѣ прямо въ грудь вонзала, Ты отравила мнѣ отраду дѣтскихъ лѣтъ! Мнѣ надъ могилой материнской Мелькалъ твой образъ сатанинскій! Ты злишься, — что нужды? Напрасенъ гнѣвъ твой лютый. За мною молодость. Я въ битвѣ устою! Движеніемъ руки твои порву я путы, Дыханьемъ устъ моихъ низвергну мощь твою… Отъ всѣхъ враждебныхъ нападеній Меня хранитъ мой юный геній. Не властна ты отнять таинственную силу, Въ заоблачную высь поднявшую меня, И грудь мою закрыть божественному пылу Неугасимаго священнаго огня. Ты мнѣ удвоить можешь ношу, Но я стези своей не брошу. Взгляни, передо мной какимъ тепломъ лучистымъ Обильно напоенъ счастливый день весны! И жаворонка трель весельемъ серебристымъ Немолчно льется внизъ съ небесной вышины. И трепетъ крыльевъ непрерывный Находитъ въ сердцѣ звукъ отзывный. Мегера старая, твой злобный гнѣвъ не въ силахъ Хоть разъ завоевать побѣду надо мной. Не барской я семьи, въ моихъ упругихъ жилахъ Течетъ плебеевъ кровь горячею волной. Сквозь мракъ и свѣтъ, сквозь дождь и ведро Пойду впередъ стопою бодрой. Неугомонный трудъ, усердный и могучій, Я въ спутники возьму и мысли яркій свѣтъ, Неясный взоръ мечты, гармонію созвучій, Искусства вѣчнаго невянущій расцвѣтъ, Вечернихъ звѣздъ привѣтъ спокойный, И поцѣлуевъ трепетъ знойный. Колдунья мрачная, уходишь ты съ дороги, Какъ черной тучи тѣнь съ небесной синевы, И расцвѣтаютъ вновь воздушные чертоги, И улыбаются фіалки изъ травы, И, свергнувъ въ прахъ твой гнетъ враждебный, Я жизни гимнъ пою хвалебный.

Знакъ на челѣ

 Вечерняя странница въ ризѣ багровой Въ лицо мнѣ взглянула со смѣхомъ злораднымъ И бросила окликъ суровый.      Она мнѣ сказала: «Чело твое крестнымъ      Отмѣчено знакомъ, вовѣкъ безотраднымъ,      Донынѣ тебѣ неизвѣстнымъ! Ты будешь чужою для цѣлаго міра. Таинственный знакъ тотъ исчезнуть не можетъ, Онъ врѣзанъ зубами вампира.      Вампиръ тотъ изсушитъ всѣ лучшія чувства      Души твоей юной и сердце изгложетъ…      Вампиръ тотъ зовется — искусство. Въ часы твоихъ бдѣній, какъ часто безъ зова Къ тебѣ онъ являлся средь полночи грустной! Онъ явится снова и снова.      Межъ музъ рождена ты, въ странѣ вдохновеній,      Но мелочный вѣкъ нашъ, тупой и безвкусный,      Вмѣнилъ въ преступленіе геній. Попробуй повѣдать предъ суетнымъ свѣтомъ Стихомъ заунывнымъ души твоей муки: Лишь смѣхъ тебѣ будетъ отвѣтомъ.      Свяжи величаво въ гармонію гимна      Любви твоей пылкой волшебные звуки:      Никто не отвѣтитъ взаимно. Жестокіе судьи назойливой бранью Язвить тебя будутъ и слѣдовать сзади, Какъ слѣдуютъ волки за ланью.      Твой отдыхъ минутный нарушитъ ихъ злоба,      Ты странствовать будешь съ тоскою во взглядѣ      До гроба, до гроба, до гроба!.» Сказала и ризой багровой одѣта Внезапно явилась судьбой самовластной, И я — не нашла ей отвѣта…

Изъ Шелли

Облако

 Цвѣты, изнуренные знойной истомой, Я свѣжею влагой пою, И листьямъ, объятымъ полуденной дремой, Прохладную тѣнь я даю. И почки, лѣниво закрывшія глазки, Бужу я росою живой, Когда ихъ земли убаюкаютъ ласки Средь пляски ея круговой. Жестокаго града я бичъ направляю, Съ полей обрываю траву, И вновь ихъ цѣлебнымъ дождемъ окропляю И съ громомъ надъ ними плыву. На горы я падаю саваномъ снѣжнымъ При стонахъ дремучихъ лѣсовъ, Всю ночь обнимаюсь я съ вихремъ мятежнымъ На дѣвственномъ ложѣ снѣговъ. И молнія — сторожъ на башнѣ высокой Сидитъ, охраняя нашъ сонъ. А громъ подъ запоромъ въ темницѣ глубокой То воетъ, то ломится вонъ. Надъ моремъ, надъ сушей, тотъ стражъ молчаливый Повсюду сопутствуетъ мнѣ, Въ безумной погонѣ за тѣнью стыдливой, Живущей въ морской глубинѣ. Надъ цѣпью ручьевъ и утесовъ онъ рыщетъ, Надъ ширью долинъ и озеръ И образъ любимый настойчиво ищетъ Въ изгибахъ потоковъ и горъ. Я грѣюсь въ чудесномъ сіяньи небесномъ, Ему ослѣпляющемъ взоръ. Заря, расцвѣтая привѣтной улыбкой, Окутана алымъ плащомъ, Плыветъ, колыхаясь въ ладьѣ моей зыбкой, Любуясь денницы лучомъ, — Подобно орлицѣ младой, свѣтлокрылой, Присѣвшей на хмурый утесъ Скалы, потрясенной подземною силой, Обвѣянной яростью грозъ. И въ часъ, когда вечеръ закатомъ пурпурнымъ Горитъ, утопая въ огнѣ, На небѣ лазурномъ, какъ въ морѣ безбурномъ, Вовѣкъ недоступномъ волнѣ, Какъ голубь, заснувшій въ гнѣздѣ своемъ мирномъ, Я сладко покоюсь въ сіяньи эфирномъ, Я чутко дремлю въ тишинѣ. И дѣва, одѣтая свѣтомъ лучистымъ, Чье имя у смертныхъ Луна, Скользитъ надъ наметомъ моимъ волокнистымъ Въ затишьѣ полночнаго сна. И гдѣ только топотъ, лишь ангеламъ слышный, Невидимыхъ ножекъ ея Пробьетъ мой наметъ свѣтлотканный и пышный, Любуюсь украдкою я, Какъ звѣзды играютъ, кружась хороводомъ, Похожи на пчелъ золотыхъ, И щель раздвигаю широкимъ проходомъ, Пока въ глубинахъ водяныхъ, Въ озерахъ и рѣкахъ, спокойно заснувшихъ, Какъ будто на сводѣ небесъ утонувшихъ, Засвѣтятся тысячи ихъ. Я солнце вѣнцомъ украшаю багрянымъ, Жемчужной повязкой луну. Колеблется небо, какъ въ вихрѣ туманномъ Я черный свой стягъ разверну. Отъ мыса до мыса стою я простершись Надъ бездной морскою, какъ мостъ. Вишу, словно кровля, на скалы опершись, Скрывая сіяніе звѣздъ. Смиривъ послѣ схватки короткой, но жаркой, Стихій необузданный бой, Подъ радугой яркой, какъ будто подъ аркой, Гремя прохожу я съ грозой, — Небесныя ласки соткали ей краски Изъ слезъ и улыбки земной. Въ воздушномъ пространствѣ я вѣчно рождаюсь, И вновь умираю въ дождѣ. Я въ почвѣ скрываюсь, я съ моремъ сливаюсь, Но смерть побѣждаю вездѣ. Когда послѣ бури въ небесныхъ пустыняхъ Исчезла послѣдняя тѣнь, И выпуклый склепъ изъ лучей ярко-синихъ Воздвигъ мнѣ сіяющій день, — Со смѣхомъ покинувъ пустую гробницу, Въ убѣжище скроюсь свое И вдругъ, словно узникъ, разбившій темницу Встаю, чтобъ разрушить ее.

Осень

 Ужъ полдень не блещетъ Въ лазурномъ чертогѣ. И роща трепещетъ Въ пугливой тревогѣ И блѣдное лѣто недвижно, уныло, Подъ саваномъ листьевъ, поблекшихъ сурово, На ложѣ ненастій, лишенное крова,                     Застыло. Сдвиньтесь мѣсяцы въ строй, Съ ноября вплоть до мая, Облекитесь рыдая, Ризой мрака сырой!.. Словно призраковъ рой Въ скорбной времени свитѣ, За трупомъ холоднаго, мертваго лѣта                     Идите!.. Туманъ собираетъ Росистыя слезы, И громъ пролетаетъ, Какъ вѣстникъ угрозы,                     Вокругъ. Собравшись въ станицы, торопятся птицы                     На югъ. Сдвиньтесь мѣсяцы въ строй, Встаньте въ рубищахъ рваныхъ! Не прельщайтесь игрой Вашихъ братьевъ румяныхъ! Подъ дождемъ, подъ грозой Не прося о защитѣ, За трупомъ холоднаго, мертваго лѣта                     Идите!..

Аретуза

 Въ царствѣ снѣжной мятели, На пушистой постели Аретуза проснулась съ зарей И по узкимъ тѣснинамъ, По отвѣснымъ стремнинамъ, Покатилась веселой струей.       Разметавъ на утесы       Золотистыя косы,       Словно радуги тонкій узоръ,       Расцвѣла водопадомъ       По скалистымъ преградамъ,       Торопясь на веселый просторъ. По извилистымъ склонамъ Разсыпалась со звономъ Шаловливымъ, какъ дѣвичій смѣхъ. Взоръ небесъ съ лаской чудной По стезѣ многотрудной Провожалъ ея каждый успѣхъ.       И съ трезубцемъ въ рукѣ       На своемъ ледникѣ       Показался Алѳей въ блескѣ силъ       И пронзилъ грудь скалы.       Изъ заоблачной мглы,       Словно громъ Эримантъ поразилъ. И потоками слезъ Въ жаркомъ трепетѣ грезъ Разрѣшились громады снѣговъ. Стоголосый обвалъ, Негодуя, сорвалъ Молчаливыя узы ручьевъ.       И, мелькнувъ бородою,       Подъ бѣгущей водою,       Устремился за нимфой стремнинъ,       Полный дерзкой отваги,       Смѣлый богъ шумной влаги,       Вплоть до края Дорійскихъ пучинъ. «Помогите, спасите, Въ вашей темной защитѣ!.. Онъ ужъ здѣсь, онъ отрѣжетъ мнѣ путь!» Океанъ, полный гнѣвомъ, Встрепенулся и съ ревомъ Отворилъ свою синюю грудь.       И въ оградѣ подводной       Дочь земли плодородной       Проскользнула, какъ солнечный лучъ.       Вслѣдъ за ней неуклонно       Сквозь широкое лоно       Покатился серебряный ключъ. Но Алѳей, словно буря, Въ омутъ жидкой лазури За бѣглянкой нырнулъ и исчезъ. Такъ орелъ, хищникъ смѣлый, Вслѣдъ за горлинкой бѣлой Улетаетъ въ вершину небесъ.       Сквозь морскіе чертоги,       Гдѣ подводные боги       На жемчужныхъ престолахъ сидятъ,       Гдѣ въ лѣсахъ изъ коралловъ,       Словно груды кристалловъ,       Драгоцѣнныя камни блестятъ, Сквозь пустынныя хляби, Гдѣ струя пестрой ряби Разноцвѣтною сѣтью легла, Гдѣ въ таинственныхъ волнахъ, Словно въ рощахъ безмолвныхъ Смутно дремлетъ зеленая мгла,       Обгоняя мечъ-рыбу       По теченій изгибу,       Тамъ на днѣ они рядомъ бѣгутъ,       Пролагаютъ проходы       Сквозь лазурные своды,       Торопясь въ свой Дорійскій пріютъ. И теперь въ брызгахъ пѣны Отъ вершинъ мрачной Энны, По ущельямъ, гдѣ утро встаетъ, Тамъ бѣгутъ они рядомъ Неразлучнымъ каскадомъ, Совершая свой вѣчный походъ.       Вмѣстѣ встанутъ съ разсвѣтомъ,       Обмѣнявшись привѣтомъ,       Вмѣстѣ ринутся съ дикихъ хребтовъ,       Чтобъ къ полдневному зною       Чуть звенящей волною       Ароматныхъ достигнуть луговъ. И въ пучинѣ зеленой, Въ грезахъ полночи сонной Отдыхаютъ окончив труды, Словно в горнем просторе, Въ темном облачном море, Двѣ мерцающихъ слабо звезды.