Проснулся рано, минут за двадцать до сирены, и понял, что хочу есть. Странно, обычно аппетит с утра отсутствовал абсолютно. Бывало, сидишь, пережевываешь механически бутерброд и бездумно пялишься в одну точку. Глотаешь безвкусную массу и запиваешь остывшим чаем, только потому что надо.

- По молодости такой же был, - любил говаривать отец. – Вечно завтраки пропускал.

Я кивал, с иронией поглядывая на стол, а там: яичница с поджаренными кусочками ветчины, творог с шапкой из варенья, непременно вишневого, горячие тосты с подтаявшим маслом. Сколько отца помню, всегда завтракал за троих.

И вот гены голодного жаворонка проснулись во мне. Встал с кровати и с наслаждением сделал одно приседание. Коленка не болит, красота. Бегом в душ и завтракать, всего, да побольше. Вчерашние переживания и страхи остались далеко, смыло их набежавшей волной прекрасного солнечного утра. Может оно и не все так плохо, и не задница зебры маячила все это время перед носом?

Влетел на крыльях надежды в зал и сразу к раздаточному столику. Непременно каши и кофе, а еще булочек с корицей и маслом. Эх, жаль глазуньи нет, шкворчащей, подернутой прозрачной пленкой, с запахом, что сводит с ума. Нет, ну и пускай, все равно лучше мамки никто яичницу не приготовит. Прочь пустые мысли и вперед, за свежими ванильными кексиками.

За спиной послышался шум: далекий, в другом конце зала. Весьма необычно для столь раннего утра. Может у Леженца после вчерашних событий сбился спортивный режим? Да нет, скорее мир сойдет с ума, чем этот парень изменит графику. И голос вроде как женский, говорит неразборчиво. Смех…

Я как стоял с кексом в руках, так и замер.

- Тебе холодно? – шепчет МакСтоун.

- Нет, я уже согрелась, - голос девушки звучит менее отчетливо, но я слышу каждое ее слово.

Звуки поцелуев.

- А, мне кажется, ты замёрзла, - и снова МакСтоун, в этот раз куда громче. Никогда не слышал столько нежности в его словах. - Я чувствую, твое тело дрожит.

Она отвечает неразборчиво, и оба с упоением отдаются смеху.

Мир в одну секунду свернулся в маленькую точку, и провалился в пищевод вместе со слюной. Пустота вокруг… Вздохнул… И выдохнул…

Схватил поднос и пошел к ближайшему столику. Ничего не вижу кроме цели, сплошные пятна по периметру и приглушенные звуки.

Ладонь ложится на жесткую спинку – двигаю стул и сажусь. Глаза концентрируются на тарелке с кашей, а пальцы ощущают прохладный металл ложки. Зачерпываю белую субстанцию, открываю рот и механически пережевываю. Жевать-то особо нечего, безвкусная склизкая дрянь, но я продолжаю двигать челюстями, тупо уставившись перед собой. С трудом проглатываю и тянусь за очередной порцией. Подступает противная тошнота, но это не повод отказываться от еды. Вновь жую, долго и упорно, проталкиваю жижицу внутрь, еле подавляя рвотные позывы. Очередной заход… Понимаю, что в этот раз не удержусь, но рука сама подносит полную ложку ко рту.

- Воронов, к тебе там девушка, красивая, - спасительный бас Авосяна разносится под сводами зала. С облегчением отставляю тарелку с кашей в сторону.

- Красивая, говоришь? - слышу собственный голос в ушах. Встаю и двигаюсь в сторону коридора. Где-то там, на самой периферии зрения маячит целующаяся парочка. – Пойду изнасилую.

Раскатистый хохот Авосяна несется в спину, а я уже подхожу к приоткрытой двери. Интересно, кто позволил неведомой гостье зайти внутрь без разрешения? Дергаю за ручку и переступаю через порог.

- Воронов?

Светлана… Такая родная и такая домашняя. И нет вокруг этой проклятой казармы, этих гребаных пауков и целующейся парочки в зале. Мы снова у нее в квартире, как когда-то давно, когда не творилось этого лютого безумия с иномирьем. В нашем маленьком мирке, сотканном из уюта и тепла. Только мы вдвоем в те счастливые часы, когда Светка нормальная, не психует по поводу и без, не задает бесконечные вопросы о покойном брате.

Тянусь к ней, а сам отмечаю странный выбор платья: очень уж скромное, чуть ниже колена и грудь полностью прикрыта. Не похоже это на ту самую Кормухину, сводившую с ума откровенным мини сотни пацанов.

- Петя, с тобой все хорошо?

Чувствую знакомый аромат духов и дурманящий запах тела. Она это, без сомнения она. Обнимаю и чувствую, как вздрагивает девичье тело в руках. Губы привычно тянутся к тонкой шее, целуют ее. Чуть выше, нахожу мочку уха без любимой сережки. Хочу спросить, куда она дела украшение, но вместо этого лишь глубже зарываюсь в шелковистые волосы. Светлые пряди приятно щекочут лицо, попадают в рот, нос. Едва не чихаю, сдерживаюсь и вновь зарываюсь в безудержный водопад из знакомых запахов и ощущений.

Почему она так пассивна? Вечно кипучая и энергичная, сейчас стоит столбом и даже не делает попытку сблизиться. Провожу рукой по гладкому бедру, задирая не в меру длинное платье. Она снова вздрагивает. Я отрываюсь от шеи и наконец смотрю в глаза, до боли родные. Ничего не могу в них прочитать, ничего не вижу. В сознании возникает картина целующейся парочки в зале. МакСтоун сидит, откинувшись на диване, а на коленях у него девушка, обнимает одной рукой, а другой проводит по щеке. Резко зажмуриваюсь, прогоняя назойливое видение и тянусь к губам.

Светка первые секунды не отвечает, лишь позволяет себя целовать. Но и я стараюсь не торопиться, помню, что ей нравится легкая нежность первых прикосновений. Провожу кончиками пальцев по спине, поднимаюсь вверх, к шейным позвонкам. Она вновь вздрагивает, но уже не от внезапности моих действий, по другой причине. О да, мы слишком много часов провели наедине, чтобы скрывать друг от друга неподвластную воле реакцию тел.

«Пришла весна - отворяй ворота», - всплывает из памяти тонюсенький голосок Твари. А следом, из сознания, проявляется и сам образ паука: белки мертвых глаз, вываливающийся из пасти говяжий язык. В этот раз вздрагиваю я.

Светка пытается отстранится, но я лишь увеличиваю напор. Пока одна рука поглаживает спину, другая добирается до узкой полоски трусиков, сжимает ягодицу, упругую и мягкую одновременно. Чувствую, как горячее тело подруги поддается навстречу, прижимается с силой. Девичьи руки появляются на спине, на поясе, настойчиво тянут к себе. Наконец, ощущаю ее язычок, маленький и юркий. Милая моя, наконец-то ты включилась, почему так долго?

Марионетка дергается на полу, изгибается под градом невидимых ударов, черепушка ее трескается переспелым арбузом. По всюду осколки белых костей, темная жидкость сочится… Легкая боль… Острые коготки царапают низ живота, и пелена кровавого наваждения спадает.

Светлана запрокидывает голову, и я жадно целую подбородок, щеку, шею – все до чего могу дотянутся. Слышу прерывистое дыхание, и снова в ноздри ударяет аромат, такой знакомый, сводящий с ума. Девушка кокетливо зажимает плечиком и счастливо улыбается, когда я щекочу носом бархатистую кожу. Не могу этого видеть, но отчего-то знаю.

Спустя мгновение мы падаем на кровать, узкую и неудобную. Куда же делась старая мебель - громоздкий диван, переживший много ночей безудержной страсти? Пахнущий старой кожей и бабушкиным пледом.

Слышу горячий шепот: «подожди». Куда там, пальцы мои уже стягивают узкую полоску ткани, по одному лишь недоразумению называемую трусами. Чувствую острые зубки на щеке – это Светка таким образом наказывает за «торопыжничество». Но я-то знаю, что ей нравится, всегда нравилось. Не любила она долгих томных объятий, предпочитая гореть ярким пламенем.

Очередной укус и щеку охватывает острая боль. Не настоящая, всего лишь фантомная, из старых воспоминаний. И вот уже подо мною яростно извивается Алина, злая, со следами крови на губах.

Зажмуриваюсь, на смену одному воспоминанию приходит другое. Лица, череда лиц, густо покрытых белилами, проносится мимо и бормочет, и бормочет бесконечно: «любишь питаться сырым мясом», «голый по лесу», «забавная обезьянка».И вдруг хоровод подается в стороны, рассыпается бисером, а навстречу выходит девушка, лицо которой скрыто маской совы. Но я знаю кто это, я узнаю ее из тысячи, этот гребаный греческий профиль.

Она наклоняет голову и произносит с грустью:

«Воронов, у тебя был шанс, единственный, и ты его пустил».

Рядом с ней появляется МакСтоун. Довольно улыбается, по-хозяйски обнимает девушку за талию.

Усиленно моргаю и вижу перед собой удивленные глаза Светланы. Опускаю взгляд вниз и понимаю причину. Твою же мать…

Мир вновь становится прежним. Пропала атмосфера старой квартиры, больше нет бабушкиного пледа, а под телами не скрипит старый кожаный диван. И Светка, такая родная и такая чужая одновременно. Я снова вернулся в казарму, в комнату с легким ароматом химии после вчерашней уборки. На столе лежит потертый учебник по криминалистке. Чуть выше, на стене шедевр маэстро Дэрнулуа, сплошные кубики, да квадратики.

Сползаю с кровати, путаясь в одежде. Внутри нет ничего кроме боли и какого-то отчаянного веселья.

- Зае...ись, - стою в центре комнаты и смотрю в потолок, словно он способен вместе со мной посмеяться над веселой шуткой, - я еще и импотент.

Слышу шорох и опускаю голову – рядом стоит Светлана, в глазах ее теплится сплошная забота.

- Такое случается со всеми, - произносит она.

- Со всеми? – я не перестаю улыбаться. Смешно же, право слово. – Мне восемнадцать лет. Да у меня при одном взгляде на грудь должно вставать.

- Это просто стресс, ты устал.

Я ошибся, в глазах ее вовсе не забота, а чертова жалость. Отталкиваю протянутую руку и делаю шаг назад.

- Я помогу тебе, - говорит она.

- Помочь мне, - мотаю головой, словно прогоняю дурное наваждение. – Себе помоги для начала, благодетельница. Ты кем работаешь, подстилкой на полставки? Сколько организация заплатила за соблазнила мальчика? И сколько таких мальчиков было? Может поделишься информацией о тарифе? Сто золотых в сутки или двести? За простую встречу больше двухсот никто не даст, а за классический секс все пятьсот отвалят. Поэтому ты так расстаралась на нашем первом свиданье?

Светка отворачивается и уходит, на ходу поправляя платье. Выбегаю в полутемный коридор и смотрю вслед удаляющейся фигурке. Ни слова с ее стороны, ни звука, только цокот торопливых каблучков.

- Чего приходила-то? – ору я, нисколько не стесняясь. – Подкалымить решила или подослал кто? Ты заходи, если что. Деньги у меня есть, заплачу двойную таксу по старой дружбе.

Чувствую присутствие постороннего, резко оборачиваюсь – точно, острая мордочка Луцика выглядывает из зала. У этой крысы просто-таки звериное чутье на события.

Оглядываюсь в поисках чего-нибудь тяжелого, и не придумав ничего лучше, хватаю кроссовок у соседней двери. С силой запускаю снаряд в полет, но Витор успевает скрыться за косяком. Вот же ж юркий, зараза. Смотрю на одинокий кроссовок без пары и понимаю, что Леженец опять будет страдать насчет тренировок. А нечего элементы гардероба за дверь выставлять, впредь наука будет.

Возвращаюсь к себе в комнату и замираю у стола, уставившись в окошко. Не было ни единой мысли, только выжигающая пустота. Топливом внутри было полито предостаточно, осталось лишь чиркнуть кремнем, что я и сделал, выбив искру с помощью внезапного приступа гнева.

Не знаю, сколько так простоял, пялясь на проступающее сквозь сосны рассветное солнце. Внимание привлек тихий, но настойчивый стук.

- Открыто, - кричу, а сам продолжаю смотреть на сосны, стройными рядами растущие вдоль озера. Странно, но вместо вековых красавиц вижу грязные разводы на стекле, на которые раньше не обращал внимание. И даже отпечаток пальцев с той стороны, словно кто-то пытался заглянуть с улицы.

Слышу сопение. Нет, не то которое издает порою малышка Альсон, а тяжелое, пахнущее кислым потом. Поворачиваю голову и вижу Соми, растерянно замершего посредине комнаты. Он стоит прямо перед трусиками, выделяющимися ярким белым пятном на голом полу. Еще недавно там лежал коврик салатовой расцветки, что любил путешествовать из угла в угол. Теперь ни коврика, ни мячика резинового: ушли вслед за хозяином.

- Тебе чего? – спрашиваю, а сам смотрю на раскрасневшуюся физиономию толстяка. Глаза, красные от недосыпа, лицо помятое и носом шмыгает, будто простывший.

- Она… она…

Губы парня начинают дрожать, по пухлой щеке сбегает первая слезинка. Да тут не в отсутствии сна дело, и не в банальном ОРВИ.

- Говори, - прерываю я начинающего захлебываться Соми, и тот спотыкаясь через слово, начинает бормотать.

- Подстилка… легла под богатого… думал, она не такая.

Подстилка… Знакомое слово. Не я ли недавно выкрикивал его, только захлебывался не соплями, а ненавистью. Опускаю глаза и вновь вижу белую ткань на грязном полу. Ни стыда, ни малейшего укола совести. Ощущение пустоты внутри усиливается, словно выдрали целый кусок из плоти.

А Соми, тем временем, набрался уверенности и сыпал словами, что из рога изобилия, превращая былой идеал женской чести в половую тряпку. И ловко у него так выходило, с перчинкой и подробностями. Куда уж прочим великим гуманистам.

- Соблазнилась деньгами и перспективами семейства МакСтоунов, мигом ножки раздвинула. Права была Альсон, сто раз права – дешевая пустышка.

Пустышка… пустота…

- Ты должен меня понять, как никто другой, она и тебя отвергла. Ей всегда было плевать на настоящие чувства, одна карьера на уме. Кто выгоднее, кто побогаче…

- Остановись, толстый, - поднимаю ладонь, пытаясь прервать бесконечный поток слов.

- Я не толстый, у меня имя есть, - гордо и с пафосом выстреливает Соми, будто и не глотал пару минут назад сопли.

- Нет у тебя имени, потерял ты его. Или думаешь, те похороны просто так были, шутка неудачная? - вижу, как Соми пытается возразить, захлебывается от эмоций, теряясь в словах. Поэтому опережаю его, делая ударение на каждом слове: - Ловинс не подстилка. Кто угодно, только не подстилка.

- Ты… ты защищать ее будешь, после всего этого? – наконец выплюнул он слова вперемешку со слюной.

- А в чем мне ее обвинять?

- Да как в чем? - Соми аж растерялся от такой глупости, и закрутился вокруг оси, ища поддержки. Но кроме нас двоих в комнате никого не было.

- Она мне ничего не обещала, в вечной любви не клялась, так в чем ее винить? В том, что встречается с кем-то другим?

- Она дура, - выплюнул очередные слова Соми, - связалась с этим уродом, с МакСтоуном.

- И что? Это ты воздвиг ей пьедестал из чистоты и непорочности, а она к нему никакого отношения не имеет.

Круглое лицо Соми исказила гримаса гнева, пухлые щечки привычно затряслись.

- В героя решил поиграть, да? В благородного? Смотрите все, какую низость совершил этот жирный. Девушку оскорбляет всякими нехорошими словами. Так ведь думаешь, да? Думаешь, по глазам твоим хитрым вижу. А я люблю ее по-настоящему, понимаешь, больше всего люблю. И может мне противнее всего от случившегося, и от себя в первую очередь, - гнев неожиданно переходит в бульканье и всхлипы. – Я жизнь за нее готов отдать, а может и чужую забрать. Да ничего ты не понимаешь, выродки вы все, в своей 128.

- Не понимаю, - легко согласился я и посмотрел на часы под потолком. Пора выдвигаться на учебу. – Тебе, толстый, советую к Валицкой обратиться, она поможет мозги в порядок привести.

- Да иди ты…, - толстяк, с одним ему понятный упоением, наступил на валяющиеся трусики и крутанул ногой, вдавливая их в пол. «На, Воронов, получи», - словно говорили его жесты, а я стоял и смотрел.

Довольный поступком, Соми развернулся, и вприпрыжку выбежал в коридор, громко хлопнув дверью на прощанье. Хотя нет… Стоило мне сделать шаг, как дверь вновь распахнулась и оттуда показалась перекошенное гневом лицо толстяка.

- Иди ты в жопу, Воронов, - выпалил он, и теперь уже окончательно удовлетворенный, скрылся из виду.

Жопа… жопа… Не знаю почему, но подумалось в этот момент о зебре.

Присел на корточки и осторожно, двумя пальцами поднял некогда белое нижнее белье. На какое-то время завис, просто не понимая, что делать с трусиками дальше. Не Светке же их возвращать, в самом деле.

Из оцепенения вывел очередной шум, а вернее рев иерихонских труб в коридоре:

- Какая гнида сперла! Это же ни стыда, ни совести!

Дмитрий надрывался за пятерых и увещевания Джанет ему нисколько не помогали. На выручку Ли пришел Мэдфорд, и теперь они уже вдвоем пытались вытащить разгоряченного парня на улицу.

Поступки толстяка казались мне странными, а вот Леженца понимал прекрасно: трудно придерживаться спортивного режима в таком дурдоме.

Дома стояла невыносимая жара. Конец июня был беспощаден ко всему живому, обжигая солнцем, сковывая духотой и липким потом. Нечего и думать соваться в такую погоду на улицу.

На улице мелькали одинокие прохожие, во дворе так и вовсе никого не было, один лишь здоровый котяра обессиленно валялся под лавкой. Не позавидуешь животине, в зимней-то шубе.

Я открыл холодильник, и волна приятного холода окутала с головой. Достал с верхней полки миску с салатом, звякнув, поставил на стол. Металлическая поверхность тут же покрылась сплошным конденсатом. А вот и бутылочка домашнего кваса. Отец утром слил порцию настоявшегося напитка, успевшего к обеду не только остыть, но и порядком подмерзнуть, так что пальцы сводило. Эх, красотища! Не выдерживаю, наливаю половину бокала и залпом вливаю в себя ледяную жидкость. В висках аж ломит от холода.

- Это, вообще-то, для окрошки, - слышу за спиной нудный голос Катьки.

- Маме позвони, пожалуйся, - отвечаю, а сам расплываюсь в довольной улыбке. Ни одна мелкая не испортит удовольствия от свежего кваса.

Сеструха уходит, а я сажусь обедать. Добавляю в окрошку майонез, обильно посыпаю зеленью, и начинаю активно работать ложкой. Чувствую, не хватает соли, а еще можно перчику душистого добавить. Пока ищу солонку, вновь натыкаюсь взглядом на мелкую.

- Мама сказала, чтобы с хлебом ел.

Вот ведь сколопендра противная.

- Щас тапком кину, - предупреждаю я по-хорошему.

- У тебя и тапок-то нет, - фыркает вредная Катька. Смотрю на босые ноги, действительно, ни тапок, ничего другого, что можно было использовать в качестве метательного оружия. Ага, вижу тряпку на подоконнике. Резко хватаю ее и швыряю в визжащую мелкую.

- Мазила!

Слышу топот убегающих ног и следом хлопок закрываемой двери. Она всерьез думает, что я устрою погоню, а потом буду ломиться в маленькую комнату, лишь бы поставить щелбан? Нет, щелбан бы, конечно, не помешал для профилактики. Только вот я уже не тот глупый школьник, как-никак два курса академии за спиной, будущий детектив.

Преисполненный чувством собственной значимости доедаю окрошку и выхожу в зал. Дверь в комнату приоткрывается и оттуда показывается любопытствующий нос. Я некоторое время делаю вид, что занят важным делом: листаю глянцевый журнал с полураздетыми тощими девицами. Убеждаюсь, что ни одна из них и в подметки не годится Анастасии Львовне. Краем глаза замечаю, что щель в дверном проеме становится все больше. Главное, не спугнуть. Перелистываю пару страниц, делаю небольшой шажок в сторону и… одним движением отправляю журнал в сторону высунувшейся головы.

Катька визжит и успевает захлопнуть дверь. Снаряд беспомощно шлепается на пол.

- Дурак и мазила! – слышу обидные слова из-за стенки. Сублимация братских чувств… И вот как с такой прикажете общаться. Она ни слов нормальных не понимает, ни отношения человеческого. Только дразнится и кукиш показывает. Попробовала бы Валицкая сама найти общий язык с этой сколопендрой, а то умничать, сидя в офисе, каждый горазд.

Слышу трель телефонного звонка и беру трубку.

- Петруха, здорова. Ходят слухи, ты домой вернулся? – слышу знакомый голос Витька.

- Ну да, на денек погостить, завтра обратно возвращаюсь. А кто там слухи распускает?

- Свои контакты не сдаем, - гордо заявляет друг.

А их и сдавать не надо, баба Зина была единственной, кого я встретил утром во дворе. Все выспросила, все выведала и только потом отпустила домой.

- Поздравляю со сдачей первого экзамена.

Точно баба Зина, больше некому.

- Спасибо, дружище, - искренне благодарю.

- А вот у меня первый через три дня будет, - грустно вздыхает Витек.

И мы на протяжении пятнадцати минут треплемся о вступительных экзаменах. Я в самом начале попытался соскочить со скользкой темы. Не объяснять же товарищу, что математику письменно не сдавал, что формулы все давно забыл и даже не помню, как решать квадратные уравнения. Хорошо, что говорит в основном Витька, делится предстоящими переживаниями. Я лишь поддакиваю в нужных местах, да почесываю вспотевшее тело. Кажется, весь выпитый квас проступил сквозь поры.

- Слушай, Петрух, у меня тут такое дело, - неожиданно Витек меняет тему беседы. – Сегодня вечером иду в гости к Кристинке. Она недавно с турбазы вернулась, ну ты же помнишь.

Конечно, не помню. Я и про саму Кристинку думать забыл, но не говорить же об этом другу. Поэтому произношу в трубку веское:

- Угу.

- Она там с подругой будет, ну и нас пригласила.

- Заливаешь.

- С чего это, - возмущается Витек на том конце провода.

- Пригласила не нас, а тебя. Только ты один идти не хочешь, поэтому тащишь меня с собой.

Витек молчит, слышу лишь его недовольное сопение.

- Дружище, без обид, у меня вечером будет застолье. Предки хотят пятерку отметить, да и не виделись мы…

Резко умолкаю, понимая, что слово «давно» в этом мире будет звучать неуместно. Сколько дней прошло, когда мы последний раз встречались: пять, может шесть?

Витек на фразу не обращает никакого внимание, как и на последовавшую за ней паузу.

- Петруха, мы быстро, часам к девяти освободишься. Посидишь немножко, выпьешь и свалишь… Слушай, дружище, выручай, без тебя никак. Она совсем чокнутой вернулась с турбазы.

Хочется сказать Витьку: что это за баба такая, к которой без друга боязненно идти. Хочется, но молчу. Все он знает и видит, и в советах моих сейчас меньше всего нуждается, а вот в поддержке…

Пришла моя очередь вздыхать в трубку. Смотрю в сторону высунувшейся из-за двери мелкой, и обреченно произношу:

- Когда выдвигаемся?

It ' s more than a feeling

When I hear that old song they used to play

More than a feeling

I begin dreaming .

В кабинете Анастасии Львовны все было привычным, кроме самой хозяйки.

- Садись, - кивает она на стул, а сама продолжает печатать. Слышен легкий шелест клавиш, пальцы летают над клавиатурой. Перед Валицкой стоит тонкий ноутбук, покрытый изящной гравировкой в виде хищной птицы. Кому-то блокнот с ручкой, а кому-то все прелести развитого мира.

Смотрю на сосредоточенное лицо женщины и понимаю, что должен подождать: госпожа психолог слишком поглощена процессом. Сидеть и ждать… сидеть и ждать. Воображение рисует один образ страшнее другого и в каждом из них малышка либо мертва, либо покалечена.

- Что с Альсон? – выпаливаю я.

Пальцы замирают в воздухе, Валицкая переводит взгляд карих глаз на меня. Раньше непременно бы захотелось съежится и спрятаться за спинкой стула, но сейчас страха нет. Гнев преподавателя – всего лишь малость по сравнению с теми неприятностями, что может доставить сама жизнь.

- Это ты мне скажи, что с Альсон.

- Я не…

- Какого хрена ты творишь, Петр, - крышка ноутбка с глухим стуком захлопывается. Анастасия Львовна пребывает в великом гневе. – Для тебя все это игрушки?

- Не понимаю, о чем ид…

Пытаюсь закончить фразу, но Валицкая вновь обрывает на полуслове:

- Она больна, ты это понимаешь? Серьезно больна, поэтому любые действия, способные повлиять на ее психику, должны согласовываться с лечащим врачом.

- Но вы же сами…

- Заткнись! Уже наворотил дел, великий спасатель, - Анастасия Львовна откидывается на спинку кресла. Выдыхает, и дальше продолжает чуть спокойнее: – когда я говорила про толчок для Альсон, то не подразумевала самодеятельности. Все должно было проходить под моим контролем. Ты это понимаешь? Чего молчишь?

- Вы велели заткнуться.

- Да, велела, - Валицкая в задумчивости кивает головой. – Очень хочется схватить тебя за ухо, Воронов, оттаскать, как следует, и выкинуть на улицу. Но это будет не педагогично.

Собеседница замолкает, а я набираюсь наглости повторить вопрос:

- Может скажете, что с Альсон?

- Девять проникающих в брюшную полость.

- Она… она жить будет.

- Она будет, ничего с ней не случилось, - Валицкая глубоко вздыхает, - а вот отца ее еле откачали. Девочка нанесла ножницами девять ударов в область живота.

- Жаль, что не добила, - вслед за госпожой психологом откидываюсь на спинку стула. Теперь пускай хоть обругается и вышвырнет из кабинета. С малышкой ничего страшного не произошло, и это главное.

Готовлюсь к очередному всплеску гнева, но Анастасия Львовна неожиданно одаривает меня мягким, чуть грустным взглядом. Кажется, мимолетная улыбка промелькнула на ее губах, но не было в ней ни капельки веселости, все та же грусть.

- Ты не понимаешь, Петр: теперь у Лианы нет семьи, от нее отрекся целый род.

- С такой семьей лучше быть сиротой.

- Воронов… бестолковый ты принц. У нее теперь ничего нет: ни родни, ни дома, ни средств к существованию.

- Лиана не пропадет: я ей картину маэстро подарю, а Герб в свой клан заберет. У Авосянов домов много, без крыши над головой не останется.

- Он не сможет. Любой, кто решиться приютить девушку, автоматически становится врагом семейства Альсон. Если Герберт на это пойдет, то война будет объявлена не только ему одному, но всему клану Авосян.

- Можно просто помочь.

Валицкая устало качает головой:

- Нельзя. Любой, кто поможет деньгами, захочется жениться или другими способами поучаствует в судьбе девушки, обеспечит себе массу проблем.

- А как же академия? Она будет учиться с нами? Вы же не выкинете ее на улицу? - выстреливаю я вопросами, одним за другим, отчего госпожа психолог только морщится.

- Петр, остановись. Вопрос по будущему Лианы пока не решен. В ближайшее время соберется комиссия и определится с ее дальнейшей судьбой. Мне вот поручено подготовить доклад к выступлению, - она кивает в сторону закрытого ноутбука. – Вопрос сложный, двух юристов подключила и… ты еще приперся.

- Так может я пойду, чтобы не мешать.

- Сиди уже.

Какая-то Валицкая странная сегодня, никогда ее такой не видел. Очень уставшая женщина, у которой не осталось сил даже на легкое раздражение. Последние остатки выплеснула в начале разговора, теперь сидит, кулачком щеку подпирает.

- Ну что ты на меня так смотришь, Воронов. Давай, рассказывай, как все было.

Я и рассказал. Валицкую в меньшей степень интересовали подробности того самого вечера, куда больше внимания она уделила последующим дням.

- Ты с ней с тех пор не общался? – прервала она затянувшийся монолог.

- Нет.

- Какие же вы трусы, мужики.

- Это не педагогично, - пытаюсь шутить.

Валицкая смотрит на часы:

- Мой рабочий день закончился, так что я могу побыть обыкновенным человеком.

- И даже не психологом?

- Петр, хватит молоть чепуху. Девочка открылась, рассказала самое сокровенное, а что сделал ты? Просто удрал?

- Я никуда не убегал.

- А как это еще называется? Игнорировать и избегать разговора? Ты сделал худшее из возможного в сложившейся ситуации.

- Что мне было делать? – хочу наорать на Валицкую. И в другое время обязательно бы это сделал, но сейчас передо мною просто уставшая женщина, а не строгий препод или сексуальная стерва. – Слушать истории про то, какой папенька хороший? Или за ручку держать, пока он ее насилует?

- Да, лучше уж так, чем трусливо прятаться. И не закатывай глазки. Все, что я слышу это сплошное: мне, мне, мне. Блеешь, козлом: мне трудно слушать, мне трудно в глаза смотреть, мне трудно представить. А ей каково? От тебя, придурка, требовалось только одно – побыть с ней рядом, но ты даже этого сделать не смог.

Вскакиваю с кресла. Надоело выслушивать оскорбления. Валицкая – психолог, и Валицкая - просто женщина, суть две стороны одной медали. Первая хоть не оскорбляет, а вторая личность за словом в карман не лезет. Я и козлом успел побыть, и трусом, и все это меньше, чем за минуту. Еще придурка забыл.

Подхожу к двери, а в спину несется:

- Сбегаешь, Воронов? Беги, беги - это единственное что у тебя хорошо получается. Мир вокруг говно, вы все говно, один я белый и пушистый.

И ладно бы кричала, говорит все уставший тоном, словно констатирует известный всем факт.

Хватаюсь за ручку и громко хлопаю дверью.

- Ты забыл выйти.

Снова берусь за ручку и снова хлопаю.

- Я тебя все еще вижу.

Разворачиваюсь и возвращаюсь на место.

- Полегчало? - интересуется Валицкая.

- Немного.

Отчего-то стыдно смотреть ей в глаза, поэтому упорно созерцаю серебристую поверхность ноутбука. Вижу красный ноготок, мерно поглаживающий плавный изгиб девайса из иномирья.

- В своей жизни она доверилась только двум людям: мне и тебе. Правда, дома еще есть плюшевый мишка, но он не в счет.

- А как же Герб?

- Авосян узнал информацию из других источников.

Решаюсь оторвать взгляд от крышки ноутбука, смотрю в карие глаза Валицкой.

- Лиана всюду плохая, - продолжает говорить госпожа психолог. - Мама ревнует, братья презирают и видят лишь конкурентку в борьбе за наследство, родная тетя считает распутницей. Её с самого детства обвиняли в сложившейся ситуации. Не отца, работающего на благо рода, а мелкую проныру, пробившуюся в любимицы через постель.

- Что за бред.

- Для тебя бред, а она выросла в этой атмосфере. Чувствовала себя грязной, стыдилась и ничего не могла изменить. А потом появился ты и дал ей то, что не смогли дать родные люди и что она так жаждала получить.

- Подумаешь, погладил пару раз по головке, - со скепсисом в голосе произношу я.

- Ты проявил к ней внимание и заботу, а потом лишил всего, узнав правду. И она снова почувствовала себя грязной и виноватой. Только теперь не по отношению к семье, а по отношению к человеку, ставшему…, - Валицкая задумчиво поглаживает серебристый корпус с изображением хищной птицы, - папой, братом, матерью... кем-то очень близким. Ты оставил ее и малышка сильно расстроилась. Она не смогла придумать ничего лучше, чем попытаться устранить причину всех бед – своего отца.

- Не называйте его так. Эта мразь кто угодно, только не отец.

Валицкая согласно кивает:

- После процедуры отречения от рода у нее действительно нет отца. У нее нет никого.

- У нее есть я, есть Герб и… вы.

- Какая прелесть, - Валицкая от неожиданности сводит ладони вместе, раздается звонкий хлопок. – Мне с чего заботиться о ней? Я же холодная бессердечная стерва, так ты думаешь?

- Может и так. Только она ваша пациентка, а еще обладает талантом, который нужен Организации.

- Пациентка…, - Валицкая задумчиво перебирает пальцами, и вдруг, резким движением открывает крышку ноутбука. Свет от экрана делает ее лицо необычайно белым, пропали даже легкие тени под глазами. – Иди уже, Петр, тебя давно ждут.

Вечером того же дня мы отметили победу более подобающим образом: с вином и сырными закусками. Авосян еще когда приметил бутылочку красного Марлинского, подаренного самим маэстро.

- Дело-то серьезное, - произнес он, поймав меня в темном коридоре. – Мы ваше первое дело не отметили, а тут новый успех. Нельзя судьбу гневить, она столь скотского отношения к себе не потерпит. Или пьем или уйдет удача, точно тебе говорю.

Герб не шутил и был абсолютно серьезен. Именно с таким выражением лица он выливал первый фужер в окно, приговаривая:

- На милость вселенной.

Кто я такой, чтобы спорить с традициями иномирья, тем более одна бутылочка Марлинского…

Герб принес еще три. Не Марлинского, а своего домашнего, молодого, по вкусу напоминающего скорее фруктовый компот, чем алкогольный напиток. Пилось на удивление легко и приятно, и даже закусывать забывалось. Сей факт и подвел малоопытного Нагурова, окосевшего на третьей бутылке.

- Молодой еще, - пробасил Авосян, и заботливо отнес Саню на ближайший диван. Остаток вечера мы проводили под аккомпанемент размеренного похрапывания.

Остальные участники вечеринки оказались куда более устойчивыми к алкогольному возлиянию: я – плотно закусывал и пропускал, Герба и бутылка самогона не возьмет, а Соня была кирпичом, у которых, по словам того же Герба: спиртное вместо крови.

И да, с нами выпивала Арчер. Мне таки удалось уговорить девушку на общие посиделки, что само по себе было удивительным. Девушка оказалась компанейской, весело шутила и периодически заливалась приятным смехом, нежным и женственным, никак не вязавшимся с мужиковатыми манерами.

Мы все очаровались столь милым преобразованием, а больше прочих Нагуров, включивший на второй бутылке все свое обаяние. Арчер осталась холодна к ухаживаниям кавалера, зато я заметно оживился: как-то же он заманил двух близняшек в постель? Увы, мастер пикапа сошел с дистанции, так и не поделившись секретами успеха.

Следом нас покинул Авосян, хотя и по несколько иным причинам. Эта причина не могла спокойно усидеть на месте: шумно пускала пузыри в молочном коктейле, и вечно болтала ногами. Нагуров предложил налить вина Лиане, но мы с Гербертом были категоричны – только соки, только молоко. Малышка сама не горела желанием пить невкусное спиртное, куда больше интересовали сладости на столе: стрескала всю клубничную помадку, и принялась хрустеть яблоками. Когда же покончила с фруктами, заметно заскучала от взрослых разговоров. Начала дергать меня за руку и требовать пойти поиграть.

Я долго терпел, пытался уговаривать, игнорировал и, наконец, не выдержав, отчитал строгим голосом. Малышка надула губки и ушла, только спокойствие продлилось недолго. И вот уже она стоит рядом с Авосяном и канючит жалобным голоском. В мою сторону даже не смотрит, вредина такая. У нашего великана большое и доброе сердце, такое же доброе, как и он сам.

- Мы пойдем на улицу фигурки из снега лепить, - сообщил он, заметно стесняясь. Что бы Герб, да добровольно от выпивки отказался, которой одна бутылка осталась, пуская и початая? Малышка из него веревки вила.

- Странные у вас отношения, - произнесла Арчер, когда мы остались вдвоем. – Вроде как парень с девушкой, а с другой стороны, похоже на…, - она покрутила кистью в воздухе. Получилось очень по-женски, что было несвойственно моей собеседнице.

- Брата и сестру? – предположил я.

- Не знаю, - девушка задумалась, – но что-то явно не здоровое. Вы здесь все какие-то с отклонениями.

- Кто бы говорил, - ухмыльнулся я и запихнул кусочек залежалого сыра в рот. Сливочный вкус с заметной долей перца тут же наполнил вкусовые рецепторы. Потянулся к фужеру и, сделав добрый глоток, затушил начавший было разгораться пожар. Язык и небо по-прежнему пощипывало, а на глазах выступили едва заметные слезинки. Теперь становилось понятно значение красной надписи на упаковке:

«Осторожно, острые сорта такого-то перца. Не рекомендуется к употреблению детям и лицам, страдающим заболеваниями желудочно-кишечного тракта».

Детям не рекомендуется… А малышка съела и даже не поморщилась.

- И что такого смешного я сказала? - не поняла Арчер. – Вы все здесь со странностями.

- Вы? – я снова не выдержал и улыбнулся. И даже горящий от острого перца рот не был тому помехой. – Вы или мы? Когда про странности рассуждаешь, в зеркало посмотри. Может в казармах десанта твое нахождение было естественным, но здесь ты белая ворона (идиома в иномирье звучала, как карликовый жираф).

- Я ни под кого подстраиваться не собираюсь, – произнесла надменно Арчер, чуть выпятив нижнюю челюсть. Один в один самодовольный Мэдфорд, рассуждающий о величии собственного рода.

Допив остатки вина, отставил фужер в сторону и наклонился над столом:

- Слышь, мать, а ты ничего не перепутала? Когда в гости приходишь, тоже пытаешься свои правила устанавливать?

- Причем здесь это?

- Да при том. Контракт подписала на обучение детективом? Тогда какой ты на хрен десантник? Хочешь продолжать играть роль кирпича, играй за забором или расторгай договор.

- Мальчик, ты рассуждаешь о вещах, о которых даже понятия не имеешь.

- Отчего же? У каждого здесь свои идеалы и понятия, и каждый носится с ними, как курица с яйцами: толстяк - великий гуманист, МакСтоун живет по заветам воинов, у Мэдфорда – древность рода. Или думаешь, мне здесь комфортно и все нравится? Твои правила на то и твои, чтобы оставаться внутри, а не вываливаться наружу, - я откинулся на спинку стула и выдохнул. Что-то алкоголь в голову ударил, иначе сроду подобного не наговорил.

Нет, Арчер не МакСтоун, агрессию проявлять не станет. С самого начала было понятно, что у девушки с крепостью нервов полный порядок, и сегодняшняя сессия в виртуале лишнее тому доказательство. А вот то, что она обидеться может – волновало. Игры в «горделивую молчанку» порядком поднадоели, поэтому я продолжил:

- Сегодня мы победили, потому что рядом со мною был не крутой десантник, а хороший напарник. Команда победила, и ты была одной из нас.

- Ха, - не сдержала иронии Арчер. – Одной из вас? А другие об этом знают?

- Главное, что ты об этом знаешь.

Девушка в ответ смачно отрыгнула.

- Слышь, мальчик, не порть вечер, и придержи сладкие речи для других… Команда, блять, - Соня хмыкнула и одним залпом осушила фужер вина. Сделала, это, как заправский алкоголик, запрокинув голову и широко открыв рот, словно не благородный напиток в бокале плескался, а паленая водка. Поморщилась, и потянулась за мясной нарезкой.

Нагуров час назад подробно рассказывал, какими фруктами и какие вина следует закусывать. И все зависит от сорта винограда, и выдержка имеет значение, и яблоко не каждое подойдет. Дескать, только так раскроется вкус благородного напитка. Ага, как же. Быстрее выпил, быстрее закусил, и желательно мясом. При ребятах Соня еще пыталась сдерживаться, а без свидетелей расслабилась на полную. Что это, знак особого расположения?

- Ты мне нравишься Воронов, когда не пытаешься казаться кем-то другим. Сразу видно, что парнем был нормальным, пока не лег под этих... - Наклонилась над столом, и уже зашептала жирными от мяса губами: - запомни мальчик, я не одна из вас, и никогда такой не стану, какие бы контракты не подписывала. Меч и небо у меня вот здесь, - кулак глухо ударил в грудь, - а вашу дохлую курицу на кокарде я сдеру при первой возможности. Ты меня понял? И больше никогда не учи меня жизни.

Стул скрипнул – девушка вернулась назад и, как ни в чем не бывало, потянулась за острым сыром, тем самым, от которого язык горел до сих пор. Я открыл было рот, чтобы предупредить Арчер и… катись оно все в бездну.

- У нас были другие симуляторы, - прожевав пикантную закуску и даже не поморщившись, произнесла Арчер. - Там с траекторией пули полный порядок и отдача, как положено, и противник серьезный, а не эти ваши пугалки для детей. Зомби, ха… Наш сержант умер бы от смеха, узнай про такую глупость.

Я не сразу понял, что Соня отвечает на вопрос, заданный в начале посиделок. Тогда она промолчала, видимо, сочтя время и компанию не слишком подходящими для откровенности. Зато сейчас в выражениях не стеснялась.

- Вес экипировки ощущается, с отдачей чутка похуже, но для виртуала сойдет, а вот с лицами беда полная, стандартные шаблоны без эмоций. И знаешь, почему?

- Потому что они не нужны для симулятора боя.

- Да ты прям детектив. И лица не нужны и члены в штанах.

- Какие члены? – не понял я.

- Самые настоящие, во всех подробностях, а у баб дырки. Ты что, и правда не знал? – Арчер весело рассмеялась. Все-таки удивительна матушка природа: наградила изящную куколку Марго отталкивающим смехом, а мужиковатая девчонка хохочет так, что заслушаешься. – Воронов, изначально это был симулятор виртуальных свиданий, очень популярный, между прочим. Люди туда потрахаться приходили, а не пострелять.

- Подожди, какой секс? Я тело свое деревяшкой ощущал.

- Правильно, кому нужно, что бы ты во время боя кончил? Движок слегка переработали, чувствительность убрали.

- А лица оставили, - задумчиво произнес я. Так вот почему стояла фамилия Валицкой в списке оценочной комиссии. Помимо физических показателей организма они считывали нашу мимику, изучали поведение и реакцию на стрессовые ситуации. А зомби в качестве вишенки на торте, чтобы больше боялись. Траектория пули, траектория пули… дурак, ты Петька: стрельба изначально в приоритетах теста не значилась.

- Ладно, пойду я, Воронов, не скучай, - Соня легко поднялась, словно и не пила молодого вина в излишних количествах. Хлопнула по плечу и наклонившись, прошептала на прощанье: - в левом углу две красотки глаз с тебя не сводят.

Я обернулся и увидел сидящих за столиком Катерину и Марго. Они действительно глаз с меня не спускали, особенно Ловинс. Взгляд девушки с греческим профилем буквально сочился ненавистью и злобой, пробирая до самых кишок. Это что-то из нового репертуара. С безразличием в свой адрес сталкивался, раздражение бывало, и даже презрение, но чтобы столь яростный негатив. Толстый, сука, в уши напел, не иначе.

Сгребаю остатки пиршества со стола и двигаюсь к приемнику грязной посуды. Здесь привычно пахнет моющими средствами. Если закрыть глаза то, на секунду можно представить себя на берегу моря, а не рядом с мусорным ведром. Настолько тянуло свежестью.

Избавляюсь от отходов, и оставляю поднос с фужерами на роликовой ленте. В голове слегка шумит, но с координацией порядок полный: движения уверенные, походка твердая.

- Доволен собой? - знакомый голос отзывается внутри ноющей болью.

- Доволен чем? - поворачиваюсь к Ловинс. Ее окрик застал на выходе, когда до коридора оставались считанные метры.

- Не играй в придурка, все ты прекрасно понял, - девушка даже не пытается скрыть злости: голос дрожит от переживаемых эмоций.

Странно, но я ощущаю некий прилив радости, словно только ждал повода вскрыть болезненный гнойник внутри. О да, давай, Ловинс, накидывай, у меня есть чем тебе ответить. Столько дерьма накопилось за эти годы, что устанешь расхлебывать. Сколько от тебя боли было, одной сплошной боли. Этого гребаного проклятия, называемого в романтических книжках любовью, в эротике – страстью, а в психиатрии – помешательством. Ну же, давай!

Сам не понял, как оказался стоящим перед их столиком, в радостном предвкушении скандала, а Ловинс уже несло:

- Неужели сложно было прийти на помощь? Что, я так часто тебя об этом просила? Всего и нужно было – пройти один коридор. Воронов, один коридор и ты бы спас нас с Ли, и Соми остался бы жив.

- Вас бы я вытащил, а про остальных подумала?

- Ой, вот только не надо прикрываться благородными целями. Спасти он других хотел, как же, - девушка скривилась. - Воронов, я слишком хорошо изучила тебя за эти годы: самолюбивого эгоиста до мозга костей, жестокого, циничного и злопамятного в добавок.

- Я еще и на стульчак писаю.

- Не включай клоуна, - Катерина резко поднялась со стула, и глаза наши оказались на одном уровне. Практически на одном, я ростом чутка повыше, а девушка оказалась без каблуков. – Ты прекрасно знаешь, мы бы успели. Нас бы тогда было пятеро и…

- Чего ты несешь? – проорал я, резко перебив девушку. - Ты хоть представляешь, что творилось в помещении, когда мы ворвались туда с Арчер? Твари практически разобрали баррикаду, счет шел на минуты. Мы неслись на всех парах и едва не опоздали, а ты еще предлагала завернуть по пути за своей бесценной тушкой.

- Давай, выкручивайся, у тебя хорошо получается, - презрительно улыбнулась Катерина. От этой ее усмешки внутри все перевернулось. Захотелось схватить стол и зашвырнуть в ближайшую стену. Ух, как я был зол.

- Да… ты…, - протолкнул воздух в легкие и выпалил единым духом: - выкладки дождись с игровой сессии, а потом выводы делай. Не со слов жирного урода, и больных фантазий в голове, а с реальных цифр.

- Не называй его так! – закричала в ответ девушка. – Он в сто раз честнее и благороднее тебя и… и остальных с вашей компашки.

- Какая нахрен компашка?!

- Мэдфорд и остальные шестерки.

- А-а-а, я уже и с Мэдфордом сдружился. Это тебе тоже толстая гнида напела?

- Я сказала: не смей!

Соми, сука, придушу прямо в коридоре казармы и пускай потом судят: одним ублюдком на земле меньше будет. В ответ же проорал другое:

- Меня в разборки Ли и Мэдфорда не впутывай, это ваша война, а мое дело сторона. Я же экзотическая обезьянка, кажется так ты говорила?

- Какой же ты…, - я думал, что образы презрительных гримас у Ловинс закончились, но девушка удивила в очередной раз, поджав нижнюю губу и прищурив глаз. - Сколько времени прошло с последнего нашего разговора: год, два? Давно пора забыть обиды, а ты ведешь себя, как брошенная девчонка, все уколоть исподтишка стараешься. Сплетни за спиной распускаешь.

- Я? Сплетни? – от возмущения даже руками развел. – Да я слова плохого в твой адрес не сказал, а вот ты мстила. Да, мстила, только не понятно, за что. И не делай такого удивленного лица. Забыла про интрижку с МакСтоуном, так я тебе напомню.

Алый румянец начал заливать щеки девушки. Она на какой-то момент потерялась и паузой воспользовалась Марго:

- Ребят, может хватит?

Нет, не хватит. Запал у нас двоих еще не кончился.

- Моя личная жизнь тебя не касается, - наконец, нашлась Катерина.

- Кому ты чешешь, Ловинс? Боль мне причинить захотела, да? Можешь радоваться, у тебя получилось, на пару с МакСтоуном. Я во всей этой истории с поцелуями и обжиманиями только одного не пойму: ты с ним трахалась? На что готова была пойти ради... мести? Даже слова нормального подобрать не могу, потому что нихрена не понимаю. Я не твой парень, не друг и не хороший знакомый, просто учимся в одной группе. Так откуда столько ненависти и злости? Ответь мне, Катенька? – последним вопросом попытался спародировать толстяка. Вышло откровенно плохо, но девушку все равно передернуло.

- Я никогда не встречала настолько отвратительных и двуличных типов, как ты, Воронов. Ты просто… просто жалок, - силы внезапно покинули Катерину: плечи опустились, а в голосе прозвучала заметная усталость. Она даже отвела взгляд в сторону, не желая видеть мерзкий образ перед глазами. – Иди, трахай свою Альсон. Тебе же нравятся маленькие девочки.

Странным образом усталость Ловинс передалась и мне. Новое обвинение не вызвало вспышку злости, скорее веселую грусть, когда окончательно смирился с нелепостью всего происходящего. Кажется, упрекни она меня сейчас в мировом заговоре, нисколечко бы не удивился.

- И девочек маленьких люблю, и подруг друзей насилую, и в целом личность мерзкая и глубоко неприятная. Знаешь, Альсон тогда ошибалась: ты не пустышка, ты просто недалекий человек, возомнивший о себе и мире невесть что. Научись, наконец, выбирать друзей и думать собственной головой, иначе всю жизнь будешь искать плохих и виноватых.

В ответ молчаливое презрение и облегчение: первое принадлежало особе с греческим профилем, второе – Марго. Кажется, блондинка была себе не рада, угодив в эпицентр урагана, пусть и недолгого, но весьма интенсивного.

В проходе сталкиваюсь с Луциком. Витор буквально млел от переизбытка полученной информации, как кот от валерьяны, только что глаза не закатывал. Неожиданно для себя похлопал парня по тощему плечу, а тот и не заметил: настолько ему было хорошо.

Все всегда познается в сравнении. Раньше считал Луцика крысой, вынюхивающей и собирающей информацию по углам. В общем, так оно и было, только крыса эта никогда не сливала левые данные. Она тщательно сортировала факты, перепроверяла, раскладывала их по полочкам, и только после отдавала на суд общественности. В отличии от жирного урода, который то ли от ревности, то ли по гуманным соображениям, откровенно врал и настраивал против меня. Его это было рук дело, даже не сомневался. Он напел всю эту ерунду про меня Ловинс, а возможно и Ли. Он всегда был с ними рядом, такой милый и такой угодливый… Сука!

Полный жажды убийства, вошел к себе в комнату и столкнулся с привычной картиной: Вейзер читает криминалистику, на моей же кровати стопка из журналов и книг, гора женских финтифлюшек, а за всем этим деловитая малышка. Снова что-то раскладывает, от усердия высунув кончик языка.

Блин, а так хотелось упасть плашмя и забыться.

- Вы же фигурки из снега пошли лепить, - в отчаянии произношу я.

- А мы уже, - гордо заявила Лиана. – Герб сделал лошадку, а я маленького человечка, вот. Правда он у меня не получился, - тон девчушки из важного вмиг становится грустным. – У него уши отвалились, а когда я исправляла, голова упала и туловище развалилось. Но я не виновата, я не косорукая, Герб говорит: все из-за рыхлого снега.

- А где сам Авосян?

- Мыться пошел.

Все ясно, укатала малышка нашего великана до полного упадка сил. Лежит у себя в комнате вповалку и не шевелится. Я бы тоже упал, да некуда. Не в зал же возвращаться, в самом деле, где был диванчик, а еще подвыпившая Ловинс, видеть которую больше не могу.

Сажусь в бессилии на пол, опираясь спиной на занятую кровать. Как же оно меня все достало. Сейчас переведу дух чутка и пойду запрусь в душе. Буду сидеть в полной тишине и покое, обливаясь тугими струями воды, пока не остыну окончательно. Иначе прибью толстого.

Закрываю в изнеможении глаза и чувствую тяжесть на плечах. Конечно, малышка просто так не отстанет: вижу голые девичьи ноги на своей груди. Маленькие пальчики заботливо копошатся на макушке. Что она отыскать пытается, в коротком ежике волос, где даже перхоть не задерживается? Наверное, со стороны мы сейчас больше всего напоминаем обезьянок. Я так уж точно, дикая мартышка с отсталого мира: проорался в зале от души, только что на столе не попрыгал.

- А Вейзер за мною подглядывал, - слышу нежный голосок сверху. Нет, это не малышка, это взрослая девица, воспитанная в лучших традициях древнего аристократического рода. Я уже научился по мельчайшим деталям интонации отличать одну ипостась Альсон он другой.

- Чего это, - сразу всполошился Николас в своем углу, - не было ничего.

- Было, не выкручивайся. Сисечками моими любовался.

- Да… да… ты сама, - Вейзер едва не задохнулся от возмущения, - взяла и сняла майку прямо передо мною.

- Я переодевалась, а ты мог бы отвернуться.

- Могла бы предупредить, я не специально, - Вейзер аж вскочил с кровати и обратился за поддержкой ко мне: – я лежал спокойно, а она возьми и сними верх. Не ожидал такого, честно, просто на движение среагировал. Да попроси она меня, отвернулся бы или вышел из комнаты.

- Верю, - поддержал я соседа. Мне ли не знать, на что способна взрослая ипостась Альсон.

- А я Гербу пожалуюсь. Он с тобой, извращугой, быстро разберется, - девушка была беспощадна.

Возмущенный таким поворотом дела, Вейзер в сердцах швырнул учебник на кровать. Попытался что-то ответить, но не найдя нужных слов, махнул рукой и выбежал из комнаты, красный как рак. Сверху послышался мелодичный смех довольной дьяволицы.

- Николас не меняется, - напевно произнесла она, - как бегал от проблем, так и продолжает. Эх, бедняжка.

Да, есть такая черта у нашего одногруппника. Он в равной мере мог скрываться от Марго в комнате, и от Труне в туалете. Правда, причины тому были разные, но ответ на них всегда был один: убежать и спрятаться.

- И зачем это шоу? – спросил я голосок сверху.

Пальчики на мгновенье застыли на макушке, а после медленно заскользили вниз по шее, оставляя на коже дорожку из мурашек. Я было дернулся подняться, но девичьи ноги с неожиданной силой вернули обратно, больно упершись пятками в грудь.

- Ты очень напряжен, тебе необходимо расслабиться, - горячо прошептали в ухо. – Хороший массаж быстро исправит ситуацию.

Тонкие пальчики начали уверенно разминать основание шеи. О да, Лиана умела это делать превосходно. Уж не знаю, кто ее этому научил, но мастер точно был не из последних.

Под волшебными прикосновениями одеревеневшие мышцы превращались в мягкий податливый воск. Пустые заботы вылетали из головы, хотелось лишь смежить веки и забыться. И я бы поступил так непременно, но в памяти слишком свежи воспоминания последнего раза.

Начиналось все невинно: за окном шел снег, а Герб читал в слух свежую книгу модного романиста. Весьма посредственное произведение, на мой взгляд, но ситуацию спасал декламатор. Великан, заняв любимое кресло-мешок, басовито тарахтел второй час, окончательно убаюкав Вейзера, отчего последний даже начал похрапывать. Я медленно, но верно погружался в состояние блаженства, тая под прикосновениями горячих ладошек. Альсон забралась сверху и массажировала спину, где пощипывая и применяя силу, где мягко поглаживая. С каждой минутой ласки становилось все больше, ладошки скользили все ниже. Мне бы дураку вспомнить, что мышцы всегда разминала ипостась взрослой Лианы: малышка, по неясным причинам, к этому занятию не допускалась. А раз так, то и бдительность сохранять требовалось, а то и усилить многократно, но я растаял и поплыл.

Как девичья рука оказалась в трусах, не понял, зато отчетливо почувствовал ловкие пальчики, обхватившие мои причиндалы. От неожиданности вскрикнул и крутанулся на кровати. Легкая Лиана взмыла вверх, кувыркнулась в воздухе и кошкой приземлилась на четыре конечности. Я же кубарем свалился на пол, больно приложившись затылком – свет в глазах померк на секунду, а темный небосвод засиял новыми звездами.

- Если не нравится книга, так и скажи, - обиделся Герб не на шутку. Потребовалось много времени и усилий, чтобы убедить добродушного великана в обратном. А еще состоялся серьезный разговор с Лианой, которая успела переключится на малышку. Нахохлилась, надула щечки, и стояла, посверкивала большими глазищами из-под бровей. Хотела мишку с собой притащить на сложный разговор, но я запретил. Госпожа психолог пояснила, что мягкая игрушка в таких моментах играет роль защитного буфера. Вроде, как не ее лично ругают, а косолапого.

Ох, как же я тогда бранился. Хотел достучаться до ипостаси аристократки, но куда там - передо мною стояла все та же малышка, шмыгающая носом. Мою брань до конца не дослушала и убежала, хлопнув дверью. Я думал, неделю не будет разговаривать, а хватило ровно на час. Уже за ужином села рядом, больно ткнув кулачком в бок: так она выражала недовольство неприемлемым поведением с моей стороны. Будто это я хватал за интимные подробности.

События все еще были свежи в памяти, поэтому внутренне ожидал подвоха. И не удивился, когда одна из ладошек, забравшись под майку, заскользила вниз по груди.

- Лиана, мы поругаемся.

- Скучно с тобою, Воронов. Только и можешь делать, что ругаться, - над ухом раздался тяжелый вздох, пальчики вернулись обратно на шею. – Лучше расскажи, чего с Ловинс сцепились?

- Ты слышала?

- Да вас только глухой не услышал. Орали на всю казарму, - пальчики больно ущипнули за кожу.

- Ай!

- Терпи, - наставительно произнес голос сверху.

- Ты это специально?

- Может и специально. Должна же я получать хоть какое-нибудь удовольствие от массажа, не одному тебе балдеть.

- Слушай, я…

- Помолчи, - наставительно произнесла Альсон. – Разве тебя не учили: когда девушка сверху, она контролирует ситуацию, скорость и ритм движения, а парню необходимо расслабиться и насладиться процессом.

- Хорошие у тебя были учителя, - ляпнул я и тут же прикусил язык.

- Самые лучшие, благодаря папеньке, - произнесла как ни в чем не бывало Альсон, и тут же сменила тему. – Так что у вас там с Ловинс приключилось, целый год не общались и вдруг столь бурная встреча двух одиноких сердец.

- Не у нас приключилось, у нее. Высказала кучу претензий по прошедшей игре, ну и в целом… я подлец и мерзавец.

- Ай-яй-яй, Воронов, плохой мальчишка. Не спас красотку, которая столь сильно в тебе нуждалась, – зашептала Лиана, наклонившись близко к уху. Длинные волосы защекотали кожу, в ноздри ударил приятный запах весеннего луга. – А скажи-ка мне, Воронов, почему Ловинс расстроилась? Ну, погибла в игре, с кем не бывает. У нас больше половины до финала не дошло и ничего, народ драму не разыгрывает.

Действительно, почему? Раньше об этом не задумывался, рефлекторно реагируя на негатив в свой адрес. Но ведь была же причина и куда более существенная, чем высказанная Ловинс.

- Критические дни?

- Какой же ты у меня глупенький, - Лиана взъерошила ежик на голове и крепко обняла за шею, прижавшись всем телом. Я ощутил острый подбородок на самой макушки. – Вам, мальчишкам, легко любую непонятную вещь объяснить месячными, но здесь причина более прозаичная. Напомни, какое место в таблице успеваемости занимает Ловинс в этом месяце?

- Кажется, четвертое.

- Не кажется, а четвертое, уступая третьему месту десятые доли. А из-за какого предмета она просела? Не скрипи так мозгами, я подскажу - тактика. До отметки «хорошо» ей не хватает ровно восемьдесят три балла, которые она бы непременно получила, дойдя до финиша. Улавливаешь арифметику?

- Ты хочешь сказать…

- Я не хочу, а говорю прямым текстом: нашей зазнайки плевать на командный результат. Все что интересовало ее изначально - личный успех.

- Как и каждого из нас.

- Воронов… Воронов… Глупенький ты мой. Завтра почитай распечатку логов, много интересного узнаешь о ребятах. Например, как погиб Леженец, прикрывая отступление, как Авосян привлек внимание стаи, подарив драгоценные минуты на перегруппировку. Даже Нагуров пожертвовал жизнью, вытаскивая ключ двенадцатой комнаты. И только твоя любимая и ненаглядная Ловинс требовала спасения, наплевав на успех общего дела. Нет, не подумай, я ее не обвиняю, даже могу понять: девочка третий месяц не входит в тройку лучших, и пятый месяц без повышения. Глава семейства выказывает крайнее недовольство учебными делами дочурки.

Хватка объятий ослабла, и худенькое тело отстранилось. Тонкий пальчики вновь взялись мять основание шеи.

- Это кое-что объясняет, но не все, - произнес я задумчиво. – Слишком много негатива в мой адрес. Складывается ощущение, что она годами копила ненависть ко мне.

- А ты надеялся – это будет любовь? – Лиана даже не пыталась скрыть издевки в голосе. – Признайся, Воронов, ты до последнего верил в ее чувства к тебе. Лежал в постели долгими вечерами и грезил, грезил о прекрасной Кати.

На слове «грезил» пальчики буквально раздавили одну из мышц, так что я едва не заорал от боли, сцепив зубы.

- Нет там любви… Никогда не было, нет и не будет. Запомни это раз и навсегда, и отпусти наконец Ловинс.

Мы некоторое время сидели молча: я переваривал услышанное, а Лиана переключилась на массаж плеч. Лечебная процедура перестала приносить удовольствие, хотелось встать и уйти, но силы внезапно оставили меня. И мысли, тяжелые мысли о гребанной Ловинс камнем тянули на дно.

- Ты прав, - внезапно произнес голос сверху. – Есть кое-что еще. Помнишь случай в машине, когда Ловинс предложила себя? Тот самый день, когда маэстро подарил свою картину, и когда…

- Можешь не продолжать, прекрасно помню, - сухо произнес я.

- О том дне поползли слухи среди курсантов…

- Ты же обещала молчать! - я едва не охнул от боли. Это мелкая садистка с силой вдавила пятки в грудь, и выпустила острые коготки, царапая кожу.

- Не перебивай, - раздраженно произнесла она. – Во-первых, тебе я ничего не обещала, а во-вторых, я не дура, и понимаю, чем бы мне это грозило.

- О, будь уверена, Валицкая непременно узнала бы о твоих выкрутасах.

- Дурак ты, - беззлобно произнесла Лиана, – госпожа психолог здесь не причем.

- Если ее не боялась, тогда чего?

- Дурак, - утвердилась в своих выводах девушка. – Всего разжевывать не стану, если есть капелька мозгов в черепной коробке, сам догадаешься. А слухи я не распускала и точка.

- Но если ты не распускала, и я этого не делал, тогда кто? Остается одна Ловинс.

- Какой ты у меня догадливый, - маленькая ладошка погладила по голове. – Остается Ловинс, и вот здесь начинается самое интересное. Девочки часто делятся секретами с лучшими подругами и Катерина не исключение. Джанет знала все уже на следующий день.

- Откуда информация?

- От первоисточника. Ли вызнавала у меня подробности происшествия, переживая за подругу. Ей почему-то казалось, что Кати не была до конца откровенна, и ты изнасиловал ее прямо на заднем сиденье автомобиля.

- Что за…

Легкий хлопок по макушке заставил меня замолчать, а девушка продолжила:

- Забавно, что она выпытывала информацию, поймав меня в коридоре казармы. Разумеется, я указала на неподходящее место для беседы, и мы продолжили на берегу озера. Воронов, понимаешь, о чем я? Сам факт наличия такой безалаберности со стороны Джанет настораживает, да и Катерина порою забывает о том, что у стен есть уши. А эти девочки болтают, иногда даже слишком.

- Луцик?

- Может и Луцик, - задумчиво произнес голосок сверху. - Лично я склонна рассматривать другие кандидатуры. Уж больно тенденциозным было качество просочившейся информации. Часть подробностей опускалась, другая выпячивалась, а некоторые фрагменты и вовсе придуманы.

- И? – не выдержал я.

- Исходя из анализа делаю ставку на Соми Энджи. Девочки привыкли к его постоянному присутствию, а зря: он не комнатная собачонка или предмет интерьера. Мальчик испытывает убийственно сильные чувства к одной из них.

- Толстый, сука! – процедил сквозь зубы. Кажется, эмаль начала крошится, настолько сильно сжал челюсть.

- Таким образом Соми убил двух зайцев: выставил конкурента не в лучшем свете, и опозорил Катерину на весь высший свет.

- А второе зачем, он же без памяти влюблен в Ловинс?

- Вот именно поэтому. Энджи безродный, а Катерина принадлежит к знатной фамилии, пускай и не такой известной, как МакСтоуны, Мэдфорды или Авосяны, но все-таки. Мальчик ей просто не ровня.

- И тогда он решил опустить ее до своего уровня, втоптав репутацию девушки в грязь?

- Да. И надо признать, своего частично добился: Ловинс тебя возненавидела, а несколько ухажеров, из числа побогаче, отказались от притязаний на сердце красавицы. Сказывают, папенька был сильно зол, даже грозился забрать дочурку из академии.

Слов не было, одни эмоции.

- Самое забавное, что о твоей персоне поползли многочисленные слухи, - продолжила говорить Лиана. – Кто этот парень, который пренебрег красоткой высоких кровей? Говорят, он выиграл в паучке и стрелок не из последних? МакСтоун просто купался в лучах славы, на правах лучшего друга.

- Мы никогда не были друзьями, - хмуро поправил я.

- Хорошо, на правах укротителя дикой обезьянки из иномирья, - девушка за плечами весело хихикнула. – Сколько он всего порассказал, а уж сколько понапридумывал, одной вселенной ведомо. И многие в высшем свете заинтересовались столь экстравагантной персоной.

- Мартышкой из отсталого мира, - поправил я.

- Пусть будет так, - легко согласилась девушка, – но вернемся к версиям и догадкам. Многие дамы из высшего света заинтересовались тобою, особенно Алина. Дурачок МакСтоун все уши прожужжал любимой про столь экзотический экземпляр примата: Воронов то, Воронов се. Поэтому, я сильно сомневаюсь, что Алина руководствовалась одной лишь местью, затаскивая дикаря в постель. Возможно, одна из первых красоток высшего света решила попробовать запретный плод, уж ей то он отказать не посмеет. И тут такой облом, - за спиной раздалось ехидное хихиканье. – Бедняжка, не нашла ничего лучше, чем на ходу придумать историю с изнасилованием. Все лучше, чем пережить позор с отказом от грязного дикаря. Только ей все равно никто не поверил, - девушка снова хихикнула. Меня аж передернуло от ее смеха, настолько он был далек от чистого и звонкого ручейка малышки. – Репутация первой красавицы поползла вниз, а разборчивого дикаря наоборот, взлетела до заоблачных высот. Ты у нас теперь личность легендарная, если не сказать больше.

- Сомнительный успех.

- Тут еще история с моим папенькой подоспела, - наигранно вздохнула Лиана. – Поговаривают, дикарь настолько вскружил голову малышке Альсон, что та решилась броситься в его объятья. Папа был категорически против такого брака, и девушка в отчаянии взялась за ножницы.

Не знаю, что меня больше всего покоробило: сама история или то, с какой легкостью она ее рассказывала.

Больше не могу слушать манерных речей, пропитанных самодовольством. Подгибаю под себя ноги и делаю стремительный рывок вперед. В этот раз усилий со стороны Лианы оказывается недостаточно, и я вырываюсь из хватки цепких пальчиков.

- Куда ты, я не закончила, - дуется аристократка. Делает это насквозь фальшиво и от того противно.

Не слушаю ее, замерев в центре комнаты, и пытаясь переварить информацию. Конечно, Альсон могла преувеличить, излишне сгустить краски. Где-то упустила факты, где-то заострила внимание, но не врала… не врала, это точно. Столько нюансов, столько тонкостей…

- Как?! Как я все это не заметил?! - произношу в сердцах.

- Может стоит расширить круг общения? Или довериться тем, кто рядом, - пальчик девушки соблазнительно скользит по холмикам груди.

- А может не доверять вовсе? - бросаю зло в ответ.

В голове крутиться целый ворох мыслей. Ловинс… пойти к ней прямо сейчас и рассказать всю правду? Ага, она тут же поверит и бросится в объятья. Прямых доказательств у меня нет, сплошные домыслы. Да и толстяк постарался на славу, годами промывая мозги. Тогда остается только одно - пойти и вдарить жирному, хорошенько так. Схватить за волосы и долбить об стену, пока заплывшие салом мозги не встанут на место. Ох, какой приятный сердцу вариант!

Кажется, готов был бежать за Соми, но тут в грудь ткнулась голова Лианы.

- Я медвежонка потеряла, - шмыгая носом, пробормотала она.

Это была малышка. Не стервозная аристократка, трепавшая нервы минутами ранее, а добрая и милая малышка. Рука сама собой потянулась к русым волосам, ноздри втянули запах весеннего луга. Ароматы трав и соцветий мигом прочистили голову от кровавого тумана, подействовав благотворно на нервную систему. Сразу расхотелось куда-то бежать, кому-то что-то доказывать и непременно бить морду.

Не теряла она медведя, точно знаю. Иначе уже половина казармы стояла бы на ушах, в поисках косолапого любимца. Просто в очередной раз уберегла дурака Воронова от глупостей, детским сердечком почуяв неладное.

Притягиваю к себе худенькие плечи и ласково обнимаю, ощущая быстрый пульс разволновавшейся малышки.

- Найдем мы твоего Потапыча, обязательно найдем.

На сегодняшний день была запланирована важная встреча. Именно поэтому встал с утра, побрился и даже воспользовался туалетной водой Вейзера, пшикнув пару раз. Запах отвратный, сладостью своею напоминавший женские духи. Но что поделать, если у Николаса других нету, а свой одеколон я не привез. Да и сомневаюсь сильно, что местная таможня подобную контрабанду пропустит. Скорее последнюю колючку с футболки снимет, чем добро даст.

Проглотив завтрак, скорым шагом выхожу из казармы, чтобы нос к носу столкнуться с Леженцом.

- О, Воронов, куда собрался, чуть свет не срамши?

Научил спортсмена на свою беду. Выражение на космо звучало куда грубее и потому обиднее. Я употребил его всего один раз, но Дмитрий, зараза такая, запомнил, и теперь каждое утро произносил его вместо приветствия. И ладно бы, по отношению ко мне одному.

Бывшая старшая по группе метко высказалась по этому поводу:

- Все, что связано с задницей, он усваивает автоматически. Если бы в каждом абзаце криминалистики встречалось слово «жопа», Леженец стал бы отличником.

Смотрю на физиономию спортсмена и решаюсь проверить теорию опытным путем:

- Да вот, решил булки размять.

Не сработало: Дмитрий хмурится, пытаясь отыскать в моих словах подвох.

Уже прошел сотню метров, когда услышал громкий гогот и довольное:

- Булки размять. Воронов решил булки размять.

Машу спортсмену рукой на прощанье и прибавляю шаг: впереди ждет встреча со Светланой Кормухиной.

Еще зимою попытался отыскать свою бывшую, но понял, что даже фамилии настоящей не знаю. Ничего толком не знаю, разве что внешность описать смогу.

Я тогда не поленился, взял бланк запроса на поиски человека (и такой имелся в Организации), но не смог продвинуться дальше первой страницы.

Укажите цель поиска. И что было писать в данной графе, правду? О том что обидел сильно, и что хотел просить прощения? Как-то не тянуло раскрывать душу перед бездушной бюрократической машиной. Приврать тоже не получилось, хотя вариантов была масса: воспылал былыми чувствами, соскучился, захотел нормальной бабы и сексу. Правда, насчет последнего погорячился - никакое это не вранье: глубоко внутри рассчитывал на нечто большее, чем чашечка горячего кофе и разговоры.

Раз уж с официальным бланком не вышло, начал искать обходные пути. Обратился с вопросом к Анастасии Львовне, и та неожиданно согласилась помочь. Единственное, предупредила, что займет это много времени. Так оно и вышло: разговор наш состоялся в декабре, а ответ получил лишь в начале мая.

Светка на встречу согласилась, несмотря на всю ту хрень, что успел наговорить в то злосчастное утро: про подстилку на полставки, про тарифы за любовь, про многое-многое другое, о чем может быть и думал, но никогда бы не сказал в слух. Тогда мозги сильно переклинило после увиденных поцелуев Ловинс и МакСтоуна. Настолько сильно, что бредил наяву, не отдавая отчета в собственных поступках. Завалил девчонку в кровать и едва ли не силой попытался взять. Хотя какой там силой, Светка при желании отделала бы меня, как тот же Леженец на татами. Скорее, смилостивилась из-за сострадания, уж больно жалкое зрелище собою представлял.

Как сказал бы сосед Костик:

- С палками в тот день не сложилось, а вот камней набросал предостаточно.

Пришло время собирать.

Иду скорым шагом по привычному пути. Тем самым маршрутом, ходил которым каждый день на протяжении последних трех лет. Знал каждое деревце на обочине, каждый кустик, изучил даже вечную лужу в низине, разлившуюся до состояния озерца после вчерашних дождей.

Поднимаюсь вверх по склону - асфальт под ногами сырой, не успел просохнуть за ночь. От земли тянет влагой и свежей зеленью. Дышу полной грудью и улавливаю бодрящий запах хвои: отсюда до бора рукой подать.

Осматриваю привычный пейзаж и замечаю над верхушками сосен кусок темнеющего неба. Неужели опять погода испортится?

Май в этом году вступил лихо, с громом и молниями, обильными ливнями и холодными ветрами. Я половину апреля проходил в одной футболке, а сегодня одел ветровку, форменную, как и положено, с хищной птицей на рукаве. Подумал даже о кепи, но в итоге махнул рукой. Ничего не сделается с моей короткостриженой головой. С ней чего уже только не делали, прохладным ветерком и парой капель не испугаешь.

Дохожу до развилки, привычно сворачиваю в сторону корпуса, и только спустя минуту понимаю, что иду не туда. Светка будет ждать за пределами учебной территории, в зоне общего доступа, где располагалась кафешка с незамысловатым названием «Кофейня».

Ругаюсь про себя, и поворачиваю обратно. Для дураков прямо на дороге стоит большой указатель со стрелочками: направо – корпус D17, прямо - парковая зона С5-С8. Только кто его читать будет, указатель этот, когда он каждый день перед глазами.

Метров триста дорога ведет вдоль ряда подстриженных кустов. На встречу попадаются первые прохожие – ребята в синих комбинезонах из отдела обслуживания. В руках темные кейсы с инструментами, за спиной одного из них тяжелый рюкзак. За годы учебы привык не обращать внимание на служащих девятого отдела. Они как муравьи, вечно копошатся поблизости, и что-то делают. До ушей долетают обрывки фраз: «забился восьмой коллектор, работаем без Жоры, дождя не будет».

Прохожу мимо ребят в синем, и вижу за поворотом широкую аллею – здесь начинается общая зона С8. Прямо перед входом стоит широкий стенд с картой и обозначениями. Тут же информационная тумба с сенсорным экраном. Ни в том, ни в другом нет необходимости: перед выходом успел изучить карту, поэтому в дополнительных подсказках не нуждался. Единственное, на что обратил внимание – жирный красный шрифт внизу: требуется спецпропуск формы такой-то.

Очень важное упоминание, без данного разрешения любой патруль задержит до выяснения обстоятельств, а потом влетит по самое не балуйся с разбирательствами, комиссией и строгим замечанием.

Поэтому я и потратил два дня на оформление спецпропуска, исписав несколько бланков. Служащий, вручавший магнитную карточку, буднично произнес:

- Разрешено посещение общей зоны С7 и С8. Не пить, драк не устраивать, в три по полудни быть в расположении казармы.

Вышеперечисленные правила нарушать не собирался, поэтому молча кивнул и пропуск свой получил: небольшой серый прямоугольник серебристого цвета. Без фотографии, без имени и фамилии, но с рисунком в виде набора геометрических фигур.

Странный вид документа смутил, но Вейзер развеял мои сомнения:

- Это стандартный идентификатор личности, все данные патруль считает на расстоянии. Главное – носи с собой постоянно и в фольгу не заворачивай.

Про последнее Николас мог бы не рассказывать. Виды электронных документов и способы обмана сканеров изучали на лекциях. Просто… просто никогда не сталкивался с этим в реальности, вот и удивился.

На границе зон не оказалась никаких шлагбаумов и пунктов проверки, одна лишь предупреждающая табличка. За пару шагов пересекаю невидимую границу, а рука сама тянется к внутреннему карману ветровки: самое время проверить, взял ли пропуск с собой. С наличием документа полный порядок, поэтому выдыхаю и быстрым шагом направляюсь к месту встречи.

На аллее оказывается неожиданно многолюдно, я и забыл, как много людей работает в Организации. От разнообразия форм и нарядов буквально пестрит в глазах. Некоторые отделы безошибочно узнаю по расцветке, другие по выправке, но большинство одето в гражданку. Возможно, они и есть гражданские: в Службе Безопасности хватало специалистов, работающих по найму.

Протискиваюсь сквозь толпу гомонящих парней, и сворачиваю на узкую дорожку, укрытую с двух сторон кустами. Кажется, здесь можно срезать на соседнюю аллею С7, а там и до кофейни рукой подать. Огибаю душистый куст с желтыми цветками и выхожу напрямки к беседке – тупик. Сидящая внутри парочка замолкает, с недоумением уставившись на меня.

- Извините, - бормочу растеряно, и поворачиваю обратно. Вновь протискиваюсь через шумную толпу и шагаю по аллее дальше. В этот раз никуда не сворачивая, дохожу до небольшой площади с фонтаном. По периметру расставлены скамеечки, под ногами вместо привычной серости асфальта розовые оттенки фигуристой плитки. За шумом воды слышно попискивание работающего уборщика. Самого робота я не вижу, но по звуку безошибочно определяю устройство. Ровно такие же механизмы работают на учебной территории, выдраивая до блеска близлежащие дорожки. Прохожу вперед и убеждаюсь в собственной правоте: вдоль покатого борта фонтана перемещается предмет каплевидной формы, высотой не больше метра. Драит и без того безупречно чистую плитку, весело помигивая огоньками на корпусе. Заприметив меня на пути, разрождается целой чередой писков, дескать «внимание, отойди, и не мешай». Создавать помехи и в мыслях не было, поэтому миную разволновавшегося робота и следую дальше.

На маленькой площади сходится несколько путей, в том числе и тот, который приведет меня в нужное кафе. Поднимаюсь по дороге выше и попадаю на параллельную аллею С7. Бездушное название для места, сплошь покрытого цветами. По обочинам и центру разбиты многочисленные клумбы, разных форм и расцветок. От многообразия красок пестрит в глазах, куда не посмотри сплошные бутоны. И какая это к бездне С7, могли бы назвать Цветочная. В цифрах и буквах легко потеряться, а вот в словах, описывающих местность, запутаться куда сложнее.

Вижу вдалеке здание искомой кофейни и прибавляю ходу. Нужды спешить нет, и без того вышел с получасовым запасом, но отчего-то ноги сами несут вперед. Внутри испытываю странное волнение и радость, словно не прощение иду просить, а на очередное свидание. Сам толком не понимаю, чего жду от этой встречи. Вроде как расстались давно, и все точки расставлены над «и», только тлеет внутри странный уголечек, определения которому дать не могу. Может когда увижу Светлану, расплывчатые чувства обретут очертания и сформируются в мысли?

Подхожу к кафе – невысокому одноэтажному зданию с панорамным остеклением. Внутри находится ряд столиков с кожаными диванчиками ярко-красной расцветки. Некоторые заняты, но большая часть свободна, что и не удивительно для столь раннего часа.

Толкаю дверь с круглым оконцем посередине, и та легко подается, звякнув колокольчиком. Закрываю глаза и вдыхаю яркие ароматы нового места. Голову начинает кружить от запахов свежесваренного кофе и булочек с корицей, которые так обожает Альсон.

За стойкой стоит женщина в передничке и белоснежном чепце, с трудом скрывающим пышную прическу. Она мило улыбается:

- Доброго дня детектив, чего желаете?

Детектив? Ну да, на мне же форменная ветровка с хищной птицей на рукаве. Не привычно слышать такое обращение, обычно зовут курсант или салага, если дело касается Камерона.

- И вам доброго, - расплываюсь в ответной улыбке. – Можно кофе со вкусом ванили и мускатного ореха?

- Конечно, детектив. Что-нибудь на легкий завтрак: свежая выпечка, яичница с беконом, блинчики с джемом?

- Нет, спасибо.

- Присаживаетесь, через три минуты будет готово.

Вновь благодарю любезную продавщицу, и собираюсь сесть за ближайший столик, как вдруг раздается знакомое:

- Воронов?

Оборачиваюсь и вижу Светку, занявшую место в самом углу.

- Как всегда, невнимателен, - укоряет она меня вместо приветствия.

Хочу сказать, что не ожидал увидеть ее: до назначенного времени больше получаса. Не в привычках Кормухиной приходить столь рано. Вместо этого виновато улыбаюсь и присаживаюсь напротив.

Смотрю на девушку: минимум макияжа, серая кофточка, из украшений – небольшие сережки в ухе. Вернее, сережка, вторую не вижу за волной светлых волос. Даже колечка на пальцах нет, что совсем уж странно для вечной модницы.

- Привет, - пытаюсь улыбаться.

- Говори, зачем звал, - неожиданно резко произносит она. Ловлю взгляд, вглядываюсь в знакомое до боли лицо, но ничего считать не могу: отстраненная маска, лишенная всяческих эмоций.

- Хотел извиниться…

И вновь никакого проявления чувств. Светлана молчит, ожидая продолжения разговора с моей стороны. Только сейчас обращаю внимание на кружку кофе в ее руках: черного, без сливок и прочих добавок. Она никогда такой не любила, морщилась от горечи и требовала молока или сгущенки. А сейчас пьет и даже носик не морщит.

- Знаешь, то был хреновый день в моей жизни, поэтому слабо отдавал отчет в происходящем. В какой-то момент даже решил, что ты галлюцинация, бред воспаленного сознания…

- У тебя все? - обрывает меня Светлана.

Согласно киваю. Ну а чего ожидал: фейерверка чувств из поцелуев и нежных объятий?

- Не болей, Воронов, и береги голову, - девушка тянется за сумочкой на столе.

- Подожди, - спешно расстегиваю ветровку и достаю из внутреннего кармана яркий цветок.

Половину вечера провозился с бумагой вспоминая порядком подзабытое искусство оригами. Сделал пару машинок, даже соорудил основу для водной бомбочки, а вот растение никак не получалось. Только, когда окончательно смирился с поражением, и отключил мозги, руки сделали все на автомате.

Первый блин вышел комом, бутон получился корявым. Понадобилось еще несколько попыток, чтобы за цветок не было стыдно. Сосед творение оценил, а Лиана так и вовсе пришла в бурный восторг от бумажного чуда и потребовала себе такой же. Я сделал малышке целых три, и получил в награду визги, аплодисменты и обнимашки, куда же без них.

Лиана схватила подарок и убежала в комнату, а перед сном притащила живой бутон. Он выглядел, как живой, необычайно естественной расцветки: кремовой, постепенно переходящей в нежно-розовый, с едва заметными вкрапления желтого и зеленого. Только кончики лепестков алели ярко-красным. Как мог человеческий глаз создать столько полутонов и оттенков? И не просто создать, а сделать гармоничные переходы, не отличимые от природных.

Кажется, я лишился речи на пару с Вейзером, а Лиана протянула творение с неизменным «на», и убежала обратно в комнату. Начиналась гроза и малышке требовалось укрыться под одеялом в обнимку с косолапым.

Сейчас этот бутон лежал на столе перед Светланой.

- Что это? – звучит неожиданный вопрос. Словно и не было никогда «того раньше», где я дарил ей оригами. Нас никогда не было…

- На память, - отвечаю глухо.

- Кусок бумажки, ты серьезно? – в голосе девушки звучит издевка. – Воронов, ты точно двинулся.

- Извини, про золотые сережки не подумал, - протягиваю руку, чтобы забрать подарок и… получаю оплеху. Хорошую такую звонкую затрещину, от которой в глазах помутилось.

- Никогда не прикасайся к моим вещам без спроса.

Едва смог разобрать слова девушки, больше похожие на шипение рассерженной змеи. А когда вернулась фокусировка, цветка на столе не было. Второй раз в жизни Светка отвешивала мне пощечину, и второй раз с той же формулировкой. Только, помнится, тогда я выкинул подарок в мусорное ведро.

- Полегчало? - интересуюсь у довольной Кормухиной. Печать безразличия слетела с лица девушки и теперь она выглядела, словно кошка, объевшаяся сметаны.

- О, да, оно того стоило, - промурлыкала девушка, потирая отбитую ладошку.

- Конфликт исчерпан, обиды нет?

- Еще за кофе заплатишь. Прощай, Воронов.

Светлана накидывает на плечи легкую курточку, лежавшую все это время на коленях.

- Подожди, - останавливаю я девушку, - к чему весь этот цирк?

- Ты о чем?

- Да обо всем, - улыбаюсь в ответ, на это раз не виновато, а зло. – О кофточке дешевой, которую ты никогда бы не одела, о кольцах, которых нет, о черном кофе, который никогда не любила и даже выпить не смогла, хотя очень старалась.

- Ты бредишь, - сухо произносит Кормухина.

- Я разумен, как никогда, спасибо за оплеуху, - выразительно тру горящую огнем щеку. – Не скажешь, что вас объединяет с Валицкой?

- О чем ты?

- В тот день ты пришла по ее просьбе? Именно тогда, когда я больше всего нуждался в моральной поддержке. Только не говори, что это случайность, потому что случайным людям не дают допуск на территорию седьмого отдела без специального на то разрешения. А эта клоунада с внешним видом? Тоже Анастасия Львовна надоумила? Дескать, покажешь Воронову, что он тебя совсем не знает? Что бы что? Что бы проще было расстаться?

Девушка напряженно молчит, губы сцеплены в тонкую ниточку.

Опасаюсь, что она сейчас встанет и уйдет, поэтому торопливо договариваю:

- Свет, это же я. Не нужно никаких Валицких между нами. Если не хочешь меня больше видеть, так и скажи. Сама, без всех этих хитровыеб…, - вовремя останавливаюсь, вспоминая, что Кормухина не переваривает мат. – Без этих хитрых сигналов на подкорку. Просто скажи и разбежимся навсегда.

Глаза девушки округляются от удивления. Но не слова мои послужили тому причиной, она смотрит в сторону выхода. Кажется, секундами раньше раздалась трель дверного колокольчика.

Не успеваю обернуться, как новый посетитель сам появляется перед нашим столиком

- Так и знал, - произносит он. Губы его кривятся в странной, болезненной ухмылке.

- Майкл, давай не сейчас, - Светлана встревожена не на шутку.

Смотрю на внезапно нарисовавшегося Майкла: молодой парень моего возраста, может чуть старше. Чернявый, с модной прической и смазливым личиком. Слишком смазливым: с такой мордашкой только в глянцевых журналах сниматься и девчонок кадрить. На плечах кожаная безрукавка с кучей клепок и застежек. Весьма популярная вещь в иномирье: Вейзер на днях щеголял в такой. Футболка кислотно-розового цвета с черной полоской посередине от местного бренда. Легко узнаю четыре заглавные буквы благодаря тому же Вейзеру, периодически читающему лекции о тенденциях сезона.

Щеки слегка припудрены, губы накрашены в легко-розовые тона - все согласно последним веяниям.

- Ты кто такой? – Майкл бросает на меня угрожающий взгляд. Дальше следует нецензурная брань, в которой без труда угадываю английские ругательства.

- Сам ты «эсхолл», мудила, - произношу на чисто русском.

- О, так мы значит из 128, - слишком радуется этому факту неизвестный Майкл. – А че тогда ветровочку нацепил?

- Хочу и ношу. У тебя с этим какие-то проблемы?

- У тебя будут проблемы, придурок. Среди детективов нет ни одного выходца из ублюдочного 128. Я вот сообщу куда следует, что шмотки с чужой символикой носишь, с тебя за это три шкуры спустят.

- Майкл! – Света вскакивает с места.

- А ты не лезь, - яриться парень. И продолжает тоненьким голоском: – мне сегодня пораньше, на работу. Кого ты обмануть пыталась, а? С хахалем своим крутила за моей спиной?

- Я потом все объясню, - Светлана пытается сохранить хладнокровие и передать его другим. Только бесполезно: неизвестный Майкл разошелся не на шутку.

- А мне не нужно потом, ты сейчас скажи. Пощечины эти ваши, подарочки в виде цветочков. Я же через окно все наблюдал, все видел. Или скажешь не было, опять придумал?

- Майкл, поговорим дома в спокойной атмосфере.

- Заткнись, сука, - взрывается тот, - не будет никакого дома.

На этот раз не выдерживаю я, и встаю из-за стола:

- За языком следи.

- А то что? Думаешь, чужую ветровочку одел и стал крутым? Да ты знаешь кто я такой?!

Оцениваю стоящего напротив парня: ростом чуть выше, среднего телосложения, без видимого наличия оружия. Пальцы рук буквально унизаны перстнями – плохо, если пропущу удар без рассечения не обойдется.

- Петр, не надо, - Светлана чувствует мой настрой. Пытается вклиниться между нами, но Майкл останавливает девушку простым движением руки. И она подчиняется?! Независимая и боевая Кормухина, способная разнять драку пьяных мужиков, следует жесту какого-то фигляра, что хорошо выдрессированная собачонка? Или мир сошел с ума, или я нихрена не знаю.

- Я вызвала патруль, - слышу за спиной голос работницы кафетерия.

- Пожалуйста, не надо никакого патруля, мы уходим. Правда, Майкл?

Даже не знаю, кто меня больше злит: накрашенный петух или унижающаяся перед ним Светка, жалобная и заискивающая.

- Патруль? Прекрасно, - фигляр не обращает внимание на мольбы стоящей рядом девушки. Его прищуренные глаза целиком и полностью сосредоточены на мне. – Пусть придут и составят протокол на эту мартышку. На каком основании она таскает форму с символикой, к которой не имеет ни малейшего отношения.

- Мартышка? – ухмыляюсь. Столько раз слышал это обращение, что перестал обижаться. – А сам-то родом откуда будешь?

- Я родился здесь, - Майкл чуть ли не орет, тыкая большим пальцем в свою грудь, - я гражданин развитых цивилизаций, и ни тебе, обезьяна тугодумная, задавать подобные вопросы.

Ба, как мы взбеленились, будто наступили на любимую мозоль.

- А папа с мамой откуда будут? - прощупываю почву. По вмиг побледневшему лицу парня понимаю, что попал. С первой же попытки угодил в болевую точку фигляра. Тот аж задыхается от гнева, нервно сжимая кулаки. Ну же, давай!

За спиной раздается знакомый перезвон колокольчиков. Слышу голос работницы кафе:

- Господин сержант, нарушение общественного порядка. Вон та троица у дальнего столика.

Поворачиваюсь корпусом на звуки и… удар едва не опрокидывает меня на землю. Делаю два шага назад, с трудом сохраняя равновесия. В глазах вспышка, в ушах гудит, а тело автоматически принимает стойку, прикрывая голову. Но новых ударов не следует.

На линии огня стоит Светка, и всем своим телом закрывает Майкла, широко расставив руки. Не меня защищает, а его, униженно причитая:

- Петя, пожалуйста, не надо.

Опускаю было занесенный для удара кулака, но Майкл делает резкое движение: хватает девушку за пояс и с силой отшвыривает в сторону. Светка спотыкается и падает в пространство меж диваном и столом, мелькнув вихрем светлых волос. Падает неудачно, не успев сгруппироваться в воздухе. Вижу, как ребрами прикладывается об угол столешницы. Левая нога на каблуке неестественно подгибается. Светлана непроизвольно охает, и оседает на пол.

Ну все, сука!

Даже рвануть толком не успел, как руки с силой скрутили за спиной. Секунда, и меня заваливают лицом вниз, с силой прижав к полу. Чувствую коленку, упершуюся в поясницу, холодный металл наручников на запястьях.

- Меня, меня за что? – кричит фигляр. – Лучше мартышку ряженую проверьте. Почему она разгуливает в форменной ветровке?

Пытаюсь глазами отыскать Светку, как она там, но голову с силой прижимают к розовому линолеуму.

- Лежи спокойно, курсант, - раздается спокойный голос сверху.

Курсант? Значит успели считать информацию.

- Девушка, - с трудом шевелю губами, практически целуясь с грязным полом. – Что там с девушкой?

Мне не отвечают. Краем уха слышу переговоры по рации:

- Дежурный, код четыре – нарушение общественного порядка. Драка в кафетерии зоны С7, жертв и разрушений нет. Личности задержанных установлены. Да, трое.

Перестаю трепыхаться и расслабляю сжатое, как пружина, тело. Слова сейчас бессмыслены: патрульным плевать, кто здесь прав и виноват, разбираться будут другие, а они просто выполняют свою работу. Остается только лежать в обнимку с полом и ждать, когда погрузят в машину.

- Вам необходимо будет проехать с нами, - еще один патрульный беседует с работницей кафе. Ответ слышно плохо, кажется, женщина не горит желанием покидать рабочее место. Мужской голос настойчив: - для составления протокола, таков порядок.

Лучше бы ты медика вызвал для порядка, а не протоколами козырял. Светка точно себе что-то сломала, уж больно падала неудачно. А то, что молчит и не хнычет – такой уж у нее характер. Наверное… раньше был…

- Господин сержант, можно вас на секундочку.

А вот этот голос принадлежит одному из посетителей: суховатый, слегка надтреснутый, можно сказать, стариковский. Говорят совсем тихо, так что даже не пытаюсь вслушиваться.

Под горящей щекой чувствую набежавшую влагу. Этот петух крашенный все-таки рассек кожу. От одной мысли, что не добрался до напудренной скулы Майкла, становится плохо. Кулаки сжимаются с силой, а скрученные за спиной руки моментально отзываются болью, настолько острой, что едва не подвываю во всю глотку.

- Под вашу ответственность, - сквозь пелену боли доносится голос сержанта. Слышу приближающийся скрип подошв по полу. – Этого отпустить.

Не успеваю понять, что происходит, как металлическая хватка браслета на запястьях ослабевает. Следует легкий тычок в бок:

- Вставай, курсант.

Развожу руки в стороны, с трудом опираюсь на ладони: болят все косточки, ноет каждая мышца, сухожилия плечевого сустава растянуты напрочь. Поднимаюсь, сжав зубы, а взглядом пытаюсь найти Светку. Но первым вижу крашенного петуха: лежит мордой в пол со скованным за спиной запястьями.

Девушка обнаруживается чуть дальше – сидит у дивана, неловко подогнув ногу. Кофточка бесстыдно задрана, обнажив тело до чашечки лифчика. Над боком склонился один из патрульных, вижу лишь шприц в его руках и пятно кровоподтека, расползшегося по некогда белой коже.

- Курсант, свободен, - командным голос произносит патрульный с нашивками сержанта на плече. И кивает, но не в сторону выхода, а на грузного мужчину средних лет, одетого в неприметный серый костюм. Похоже, именно ему я должен быть благодарен за внезапное освобождение.

- Кофе только заберу с собой.

Ожидаю тычка в бок, или строгого выкрика, но сержант неожиданно расплывается в улыбке:

- Каков наглец, а?

- Других не учим, - скупо улыбнулся мой спаситель. И уже обращаясь ко мне, произносит: - давай, курсант, забирай свое кофе и дуй на улицу. Буду ждать тебя там.

Под присмотром патрульных подхожу к стойке и встречаюсь взглядом с недовольной работницей заведения. Женщина уже успела стянуть чепчик и теперь кудряшки топорщились в разные стороны, создавая непомерный объем прически.

- Можно? – пытаюсь улыбаться.

Она без слов ставит передо мною стакан и кидает следом набор пакетиков. Будь ее воля - плеснула содержимое в лицо, а сахар швырнула бы следом. Сдается мне, Воронову здесь больше не рады.

- Спасибо, - беру остывший кофе, и отворачиваюсь от негостеприимной работницы общепита. Ищу Светку и встречаюсь с ней взглядом. Девушка полулежит, прислонившись к дивану, вся бледная и потрепанная.

- Иди уже, - выдавливает она из себя и отводит глаза.

Тут же дергается распластавшийся на полу Майкл:

- Какого хрена вы его…, - и затыкается, вскрикнув от боли. Здоровяк в форме патрульного слегка придавил коленом не в меру болтливого подопечного.

- Иди, иди, - скоро произносит сержант, - не испытывай наше терпение, курсант. – Когда прохожу мимо, он тихо добавляет: - не волнуйся, о ней позаботятся.

Я и не волнуюсь. Об одном жалею: так хотелось приложить крашеного петуха, хотя бы разочек, хотя бы один удар.

На улице меня встречает давешний спаситель. Морщится под лучами весеннего солнца, поглаживая узкую бородку на слегка полноватом лице. Мужчина выглядит солидно, и дело не в одном лишь строгом костюме или брюшке, натянувшем пуговицы рубашки. В движения его, в манере держаться, проскальзывает уверенность, свойственная людям высокой должности.

- Спасибо, - искренне благодарю незнакомца. – Может кофе? Со вкусом ванили и мускатного ореха.

- Не стоит, - отказывается мужчина. – Пройдемся?

Согласно киваю, почему бы и нет. Пропуск выписан до трех часов по полудни, а я в любом случае планировал изучить местные достопримечательности, коих здесь превеликое множество, если верить словам Вейзера.

- Возьмите, - мужчина протягивает белый платок. – Возьмите, возьмите, - проявляет настойчивость, замечая мое легкое замешательство. – У вас кровь на левой щеке. Знаете ли, весьма неприглядное зрелище.

И вновь благодарю незнакомца, тщательно оттирая щеку. Ткань из белой моментально становится красной. Странно, но боль практически не ощущается, видимо удар получился смазанным и лишь слегка рассек кожу одним из перстней, что украшал пальцы фигляра.

- Небольшая царапина, - подтвердил мои догадки собеседник. – Даже зашивать не придется, само заживет. И… выбросьте в урну. Я знаете ли, не привязываюсь к тряпкам, пускай они и служат мне на протяжении долгих лет.

Понимаю, что протягиваю красный от пятен крови платок обратно хозяину. Смущенно отвожу руку назад и, следуя рекомендациям, выкидываю некогда белоснежную ткань. Следом полетел и кофе, пить которое совершенно не хотелось, пускай даже и со вкусом мускатного ореха.

- Позвольте спросить, это была ваша девушка? - уточняет мужчина, когда мы неторопливо идем вдоль длинной аллеи.

- Бывшая, - признаюсь я.

- Похвально.

Что именно похвально, уточнять не стал. По мне, так повел себя как последний кретин. Теперь уж Светка точно не простит, да и шанса для беседы не представится. Не будет со мною больше Кормухина встречаться, не пожелает видится ни-ког-да. И от этого никогда больнее всего. Больнее, чем в растянутых напрочь связках плечевого сустава. Мне бы тогда встать и уйти, плюнув на гордость. Не перебрасываться словами с крашенным кретином, а свалить вовремя, не усложняя Светке и без того непростой разговор. Нет же, встал молодым бычком, довел ситуацию до драки. Хотя какая там драка, недоразумение сплошное: схлопотал один по касательной, в отличии от Светки, бок которой превратился в сплошной синяк. Умная же девчонка, где такого ухажера откапала?

- Знаете ли, забавный факт: 128 параллель больше всего ненавидят ренегаты.

- Простите, кто?

- Ренегаты – жители иных измерений, ставшие гражданами шестимирья во втором поколении.

- Никогда не слышал такого термина, - признаюсь я.

- О, поверьте, с ним столкнетесь еще не раз. В шестимирье предостаточно выходцев из вашей параллели: тех, кто перебрался на постоянное место жительства в поисках лучшей доли. И если у родителей связь с родиной вызывает легкую ностальгию, то дети искренне ненавидят связывающую их пуповину.

- Разрушение нейронных связей?

- Совершенно верно, курсант. Один месяц в году они обязаны посещать родину, иначе могут возникнуть серьезные проблемы со здоровьем. С временным дисбалансом шутки плохи.

- Еще детей не могут заводить, - дополнил я.

- И здесь вы правы, - подтверждает мою догадку собеседник – Ренегаты не способны производить совместное потомство с местными жителями. И не важно, второго они поколения или пятого, тела их продолжают нести отпечаток родного мира. Или, лучше будет сказать – времени.

- Мне кажется или термин «ренегат» носит негативный окрас?

- Предателей нигде не любят. Особенно тех, кто втаптывает в грязь родной дом, сколь бы кривым и кособоким он ни был. Поступок этот сродни унижению собственных родителей, - мужчина остановился под сенью раскидистого дерева. В глазах его читалась усмешка, совсем даже не злая, а теплая, коей учитель награждает любимого ученика. - Здесь наши пути разойдутся: мне в головной офис, а вам советую посмотреть на пруд с лебедями. Знаете ли, на редкость примечательное место.

- Последний вопрос, - торопливо произношу я. – Почему вступились за меня в той кафешке?

- Не за вас лично, курсант, - мужчина постучал пальцем по эмблеме хищной птице, что блестела под солнцем на рукаве. – Мы своих не бросаем – запомните это, крепко запомните. И не важно, из какого они мира. Бывайте, курсант Воронов, успехов на службе.

Смотрю вслед полноватому мужчине в сером костюме и вспоминаю, где его видел. Да все в том же кафе – сидел на пару столиков дальше в полном одиночестве. И конфликт наш он прекрасно слышал, слово в слово, и выводы сделал правильные. Правда, здесь ошибиться было куда сложнее: на всем потоке один единственный выходец из 128 параллели. Он же обладатель кубка в паучке, и насильник аристократок по совместительству.

Пока размышляю, скольжу взглядом по клумбам, пестреющим всевозможными цветами. То там, то здесь, раздаются едва различимые пшикающие звуки – работают поливочные механизмы. Не роботы в виде капли или овала, а обыкновенные распылители, коих и в родном мире предостаточно. Кое-где видны резиновые шланги, а на асфальте потеки воды. От столь привычного зрелища становится как-то легче на душе.

Вспоминается наша последняя семейная поездка в город, когда мне купили костюм на выпускной, а вредной Катьке сарафан. Сестренка тогда сильно дулась и грозилась испортить поездку, а всех причин – плохая мамка запретила прокалывать уши. Эх, я тогда и оторвался, поглумился над мелкой от души.

- Кать, смотри, - подзываю ее, и та доверчиво подходит. Думает, белку в парке увидел или еще какую зверушку, а я ей: - видишь ту первоклашку? Классные у нее сережки, да?

Получаю болезненный тычок в бок и обиженную физиономию. И как вишенка на торте:

- Мам, а Петька опять дразнится.

Велась ведь постоянно, и жаловалась следом. В наказание меня заставили катать мелкую на катамаране. Пока она трескала мороженое, крутил педали и вынашивал новый план мести. Нет не из-за пломбира, который прошел мимо меня с формулировкой: «перестань дразнить сестру», и даже не из-за побитых временем катамаранов, на которых работал, что раб на галере. Просто терпеть не мог стукачества. Брат старший в свое время отучил от этой привычки, а я так и не справился с мелкой.

Резко кручу педали назад, вызывая целый веер брызг. Катюха визжит от страха, и роняет мороженку в воду. И плевать, что сам мокрый, зато преподал вредной сколопендре важный жизненный урок.

Тогда так думал, а сейчас… купил бы с десяток мороженых и протащил бы по каждому закоулку огромного парка, показывая лебедей и цветы, которые она так любит.

А лично мне никакого дела до местных красот не было. Недавняя встреча порядком подпортила настроение. Светка… фигляр крашеный… Захотелось вернуться в казарму, закрыться в комнате и просто валятся часами на койке, ничего не делая.

Не успел окончательно сформировать желания, как ноги сами понесли обратно.

Время стремительно приближалось к обеду, и народа в парке заметно прибавилось. Кое-где приходилось обходить пробки и заторы, а поворот в сторону учебки и вовсе пропустил из-за толпы галдящих первогодок. Ребята плотной гурьбой встали на проходе, закрыв табличку с указателем. Пришлось возвращаться, и протискиваться сквозь плотные ряды юных курсантов.

- Посторонись, молодежь! - зычным голосом оглашаю округу.

В ответ слышу смех и шутки:

- Народ, разойдись. Пропустите дедушку.

Ребята охотно расступаются, освобождая дорогу. Точно первогодки. Каким-то чутьем научился отличать зеленых салаг от матерых курсантов, переваливших в своем обучении далеко за экватор. У старичков другой взгляд, походка, и даже манера носить строгую униформу.

Взять хотя бы нашу группу – весь первый год ходили одетые как с иголочки, второй пытались соответствовать, но прошла снежная зима и понеслось, кто во что горазд. У Леженца верхние пуговицы чуть ли не до пупа расстегнуты, обнажая волосатую грудь. МакСтоун ходит с вечно закатанными рукавами, а у Авосяна рубашка на выпуск. Только в отличии от первых двух делал он это не специально – рост высокий, а форменные сорочки слегка коротковаты. Парень, бывало, зевнет сладко, потянется на задней парте и уже не курсант сидит, а шалопай с подворотни.

Разумеется, преподавательский состав пытался с этим бороться:

- Авосян, выйди из аудитории и оправься.

- Курсант МакСтоун, немедленно привести рубашку в порядок!

- Это что, мать вашу, за кудри?! Леженец, к кому обращаюсь? Еще раз увижу мохнатку, лично волосы повырываю.

И Камерон дернул, уже на следующий день, да так сильно, что бедняга Дмитрий взвыл от боли. И что, чему-нибудь научил его этот урок? Если только лучше прятаться от сурового препода по тактике, или убегать, за неимением надежных укрытий. Уж что-то, а стартовать с места наш спортсмен умел лучше прочих.

Нас наказывали, штрафовали, оставляли на дополнительные занятия, весь ужас которых заключался в том, что сидишь как дурак целый час в пустой аудитории, а из развлечений один учебник. Марго лишали выходных за излишне яркий макияж, у Альсон забирали брелок с медвежонком, который она опрометчиво прицепила к пояску на юбке. Малышка пол-урока просидела с мокрыми от слез глазами, и сердце строгого Труне не выдержало. Вернул он ей фигурку косолапого, взяв с девушки обещание больше никогда не приносить игрушки в аудиторию.

И вот уже МакСтоун во всю гуляет с закатанными рукавами по территории, а кудри Леженца вьются больше прежнего на весеннем солнышке. Преподавательский состав медленно, но верно сдавал позиции, давая одно легкое послабление за другим. Позиции сдавал, но наглеть не позволял. На уроках мы были по-прежнему образцово чисты и опрятны, а на официальных мероприятиях радовали глаз вышестоящего руководства застегнутыми под горло рубашками. Они не трогали нас в свободное время, а мы не подставляли их на занятиях. Пришли к взаимной договоренности, проведя негласные границы.

Наши учителя оказались на удивление нормальными людьми. Правда, понял я это только на третий год обучения, спустя долгие часы вынужденного общения. Встретив Труне на улице, уже не просто здоровался, и рвал быстрее когти, лишь бы куда подальше. Могли пошутить и даже вместе посмеяться, благо поводов для веселья за последние годы скопилось предостаточно. С Носовким так и вовсе целый час обсуждали теорию ноосферы Вернадского. Альберт Михайлович настолько увлекся, что зашел в казарму следом и продолжил диспут уже в общей зале, попутно поужинав. И что удивительно, мне было интересно, как и подсевшим за столик, с дозволения господина учителя, Нагурову и Ли.

Неужели настолько привык и пообтесался в чужом иномирье? Ответ на этот вопрос был довольно простым – нет. Потому как стоит забыться на минуту, почувствовать себя своим, и тут же ткнут носом, напомнив, из какого места родом дикая обезьянка по фамилии Воронов. Как это произошло сегодня.

От одного воспоминания про случай в кафешки внутри все забурлило. Зачем, зачем только подумал об этом? Я почти бежал, прибавив шага, но образ полулежащей на полу Светки не исчезал.

- Это ее жизнь, ее выбор, ее парень, - шептали губы, а кулаки продолжали стискиваться помимо воли. Умная же девчонка, и выбрала такого дебила. Неужели любовь настолько слепа?

Перед казармой встречаю Мэдфорда, судя по треникам и футболки, возвращающегося с утренней пробежки.

- О, Воронов, - завидев меня, Рандольф расплывается в довольной улыбке. - Опять физиономию разукрасили. Красота!

Привычно игнорирую подколку и захожу внутрь коридора, вечно полутемного из-за маломощных световых панелей. Вижу знакомую тощую фигуру Луцика в проходе и кричу:

- Витор, тебя можно на пару слов?

Крысообразный подозрительно водит мордочкой из стороны в сторону, но врожденное любопытство таки побеждает:

- Воронов? Что с лицом?

Мне кажется или он меня обнюхивает?

- Бандитская пуля, - говорю, а сам осматриваюсь. В коридоре вроде никого, но все равно сбавляю голос до еле слышного шепота: - мне нужна информация.

Луцик коротко кивает:

- Пошли.

Выходим на улицу, и следуем к лавочке, стоящей в отдалении от казармы. Отсюда открывается прекрасный вид на близлежащие окрестности: вдалеке темнеет край озера, стройные ряды сосен стоят стеной на берегу. Дальше, над кронами деревьев возвышаются три исполина, три небоскреба Организации, горящие огнем под ярким майским солнышком, так что глазам становится больно.

Зрелище завораживает и с этим трудно спорить, но место примечательно не столько красотами, сколько своим местоположением. На пару сотен метров ни одного кустика, ни одного укрытия, разве что лавочка наличествует, под которой не спрячешься. Самое то для секретных переговоров.

- Говори, - деловито произносит Луцик.

- Нужна информация, - по привычке оглядываюсь, вокруг никого. - Кто слил историю про меня и Ловинс?

- Ты про случай в Монарте, на заднем сиденье автомобиля?

- Да.

Приятно иметь дело со знающим человеком.

- Достаточно будет фамилии или нужны доказательства? – уточняет парень, при этом забавно водит носом. Ей-ей, пытается что-то разнюхать.

- Фамилию знаю, нужны доказательства.

Луцик вновь кивает, задумывается о чем-то на несколько секунд. Наконец, произносит:

- Хорошо, но это будет стоить.

- Сколько?

- Что не так с Альсон?

- Не понимаю.

- Это цена моей услуги, - поясняет Витор. - Хочешь получить ответ на свой вопрос, ответь сначала на мой.

- Да нормально все с ней.

- Я что, похож на лоха, которому можно впарить левую инфу? - парень хмурит брови. – Я знаю, что с Альсон что-то не так. И знаю, что вы с Авосяном это знаете. Мне нужны ответы.

- Десять тысяч золотом, - называю свою цену. Кажется, за время обучения на счету скопилось куда больше денег, львиную долю которых составляли наградные за победу в паучке.

В ответ на предложение Витор качает головой.

- Меня не интересуют деньги, мне нужна информация.

- Если пятерку сверху накину?

- Торгов не будет, условия я назвал.

Хреновые условия, для меня не исполнимые.

- Тогда забыли, - киваю парню. Забудет он, как же, уже отложил разговор в отдельную ячейку памяти с фамилией Воронов.

- Если передумаешь, к твоим услугам, - несется вслед. Обойдешься, любитель совать нос в чужие дела. Обратился к тебе в первый и последний раз. Надеюсь…

Возвращаюсь в казарму и захожу в комнату. Вейзер встречает меня удивленным взглядом:

- Ты… здесь?

- Да, а где я должен быть.

Парень кивает в сторону душевой, откуда доносится шум воды.

- Без понятия, кто там, - признаюсь Вейзеру и двигаюсь в сторону кровати. Меньше всего сейчас хочется разгадывать ребусы. Просто зарыться в подушку с головой и забыться на часок, а лучше на два, чтобы вылетело из головы хреновое утро, будто кошмарный сон.

- Может душ забыл выключить? – предполагает сосед.

- Может, - киваю автоматически. Может забыл, а может и нет.

Пока я устало бреду к кровати, Николас направляется в душевую. Смело открывает дверь и замирает на пороге. Секунду ничего не происходит, а затем раздается пронзительный девичий визг.

Вейзер в панике захлопывает дверь и визг мигом прекращается. Следом несется недовольное:

- Я голенькая!

Глаза моего соседа наполнены ужасом. Заплетаясь, он лопочет:

- Ты же… я же… не специально.

Согласно киваю головой, но Вейзера это ни капельки не успокаивает. Еще и голосок малышки доносится из душевой:

- Все Гербу расскажу, как ты за мною, голенькой, подглядываешь.

- Я же… ты же…, - парень бледнеет на глазах. Подбегает зачем-то к кровати, потом к столу, затравленно озираясь.

- Ник, успокойся, - пытаюсь достучаться до парня, но тот не слышит. Опрокидывает стул и опрометью выбегает в коридор, хлопнув дверью.

Начался денек…

Третий год возвращаюсь в одно и тоже лето, словно в застывшее воспоминание. Мир вокруг наполнен бесконечной жарой, с потрескавшейся землей, запахом асфальта и пыли. Ничегошеньки ровным счетом не меняется, ничего. И здоровенный кот все так же мается в зимней шубке под лавкой.

- Петруш, зачастил ты в последнее время: случилось что или соскучился? – баба Зина выловила меня на крыльце.

Ага, зачастил. Это у вас здесь неделя прошла, а я родителей год не видел, поэтому отвечаю на удивление честно:

- Соскучился, баба Зин, соскучился.

- Правильно, на чужой стряпне далеко не уедешь. Мамкины-то щи все вкуснее будут, - соседка обнажила в улыбке беззубый рот и ехидно так захихикала, словно знала некую тайну.

Улыбаюсь в ответ и пытаюсь обойти любопытную старушку, но та умудрилась загородить сухоньким телом доступ к лестничному пролету, еще и руку выставила, опершись на перила.

- Говорят, экзамены сдал.

- Сдал, баб Зин. Два экзамена.

- Цельных два, - старушка в притворном удивлении качает головой. Все она знала прекрасно: что за предметы были, письменно или устно, какие оценки. Но продолжает пытать еще пять минут, прежде чем милостиво кивает и отпускает восвояси.

Дома встречает вредная сколопендра. Привычно морщит нос при моем появлении и убегает в маленькую комнату.

Открываю рот и тут же затыкаюсь. С губ едва не слетает фраза о вымахавшей лошадке, что вечно носится по квартире и стучит копытами. Катька в двухкомнатной умудрялась перемещаться исключительно бегом или вприпрыжку. Оно и понятно – мелкая, сил и энергии полно, а девать их некуда. Тут еще старший брат активно шоколадками подкармливает.

Только начинаю шуршать пакетом, как любопытный нос показывается в дверном проеме.

- Иди, забирай гостинцы.

Мелкая не торопится, вместо этого неожиданно заявляет:

- А деньги у тебя откуда на вкусняшки?

Вот ведь… сколопендра. Ей подарки привезли, а она нос воротит. Не удивлюсь, если мамке вечером настучит.

Я еще в прошлый раз, когда понакупал сладостей, придумал для матери легенду о Сенином отце. Дескать, имеются у него связи с поставщиками для продуктовых сетей, вот и разживается периодически халявой. Шоколад коробками в машине возит, отчего и мне чутка перепадает. Историю эту поведал родителям, и лишних вопросов она не вызвала. Катька же во время разговора отсутствовала: носилась с безбашенными подружками во дворе. Теперь вот подозрения свои дурацкие высказывает. И это хорошо, сейчас проучим вредину.

Сгребаю шоколадки обратно в пакет, завязываю ручки узлом, а любопытному носу заявляю:

- Не хочешь, не дам. Сам вечером с Витьком стрескаю.

В ответ слышу фырканье, дверь с хлопком закрывается.

Я лишь вздыхаю и иду на кухню прятать гостинцы: есть одно местечко на верхнем шкафчике, в самом углу у вентиляции. Туда мелкая не достанет, даже если на стул заберется и во весь рост вытянется.

Пока вожусь с тайником, попутно опустошив стакан ледяного кваса, раздается телефонный звонок.

- Здорово, бродяга, - слышу знакомое в трубке.

- И тебе не хворать, - приветствую друга. И когда успел прознать, я приехал каких-то тридцать минут назад.

- Какие планы на вечер? – Витька сразу переходит к делу. - Опять с родаками будешь отмечать успешную сдачу или как?

- Или как. У отца вечером смена, поэтому не получится. А что, у тебя есть предложение?

- Ага.

Вот с этим его «ага» все сразу стало понятно. Снова к Кристинке намылился, и меня с собою тащит за компанию.

- Слушай, Витька, я к ней не пойду. Прошлый раз меня оттуда выперли, поэтому возвращаться не намерен.

- Никто тебя не выгонял, - после небольшой паузы произносит приятель. – Сам помнишь, какая ситуация возникла, у девчонок стресс был. Еще хорошо, что все так удачно сложилось.

Удачно… особенно для пацанов, которых за компанию с Гочей и его братцем Лешей положили. Этих двух уродов не жалко абсолютно, как и дружка ихнего из хамера: в городе дышать свободнее стало. А вот пятеро остальных, сколько им там лет было – пятнадцать или четырнадцать? Помнится, один из них должен был бабушку с дачи встретить.

Отгоняю неприятные мысли и полностью концентрируюсь на разговоре. Минут пять припираемся и в конце концов я неохотно соглашаюсь: как-никак дружище.

- Увидимся, Петруха, - слышу довольный голос Витька, и следом короткие гудки. Собираюсь отключить трубку, но замечаю любопытный нос, торчащий из приоткрытой двери.

- Да, Витек, до встречи, - делаю вид, что продолжаю разговор. – Подожди, чуть не забыл, ты сладкое любишь? Там шоколадки всякие, сникерсы. Ага, понял. Да, Сенин батя в очередной раз халявой разжился, будет с чем чаек попить. Да… да… договорились, вечером притащу.

Вот теперь можно возвращать телефонную трубку на базу, что я и делаю с чувством выполненного долга. Пусть мелкая поволнуется, ей полезно.

И вот о столь непростом документе предстояло сделать доклад. Труне попросил изложить тему в общих чертах. Забыв упомянуть, что для изложения темы, нужно быть в теме, а я не в теме абсолютно. Читать книги о законе, который в муках рождался на протяжении десятилетий? Директиве-18 посвящены не параграфы, но целые тома с комментариями. Чувствую, снова придется мучать старину Вейзера. Сосед точно не откажет, вкратце накидает основные пункты, а воды для объема я и сам добавлю. Спасибо родной школе, научила.

Поглощенный мыслями об учебе не замечаю путь до казармы. Открываю входную дверь и вхожу внутрь - из привычного сумрака коридора выступают три фигуры. В самой высокой из них узнаю великана Герба, рядом МакСтоун, чуть дальше лыбящийся Леженец. Моя оранжевая физиономия его особенно веселит. Когда первый раз увидел, хохотал минут двадцать не переставая, пока плохо не сделалось. Едва успокоили бедолагу, покрасневшего лицом до состояния помидора и начавшего было задыхаться.

- Как допрос? – басит Герб.

- Нормально, - слегка удивляюсь такому вопросу. Не за меня же они переживают? И точно, следующие слова МакСтоуна расставили все на свои места.

- Инспектор про драку на поляне спрашивал?

- Да.

- И что… что сказал, наши фамилии звучали? – Герб с Томом заговорили наперебой, мешая друг другу. Один Леженец веселился от души, наблюдая мою оранжевую физиономию.

- Да плевать инспектору на вас и на драку, - успокаиваю парней, как могу. – Просто пытался разобраться в причинах неприязни ко мне.

- У них просто никогда не бывает, - хмуро возражает Том. Это первый раз, когда мы с МакСтоуном общаемся напрямую, без посредников. После того случая в привокзальном туалете и парой слов не перекинулись, а тут целые предложения.

Смотрю на бывшего напарника и выдавливаю из себя:

- Было бы сложно, спросил бы подробности драки.

- И я говорю, нормально будет, - пророкотал Авосян. – Не вызвали на допрос, значит вопросов по эпизоду не возникло, а ты заладил свое: выгонят, выгонят. Нагнетаешь только.

- Да…, - МакСтоун раздраженно машет рукой, дескать «живите, как знаете, я предупреждал». Разворачивается и уходит в сторону залы, откуда доносятся женские голоса.

- Переживает, - вздыхает Герб. – Он последний раз таким был, когда…

Когда чуть не выгнали из академии после избиения курсанта Воронова. Готов продолжить за великана, но нужды в том нет, мы прекрасно поняли друг друга.

- А вот этому хоть бы хны (на космо фразеологизм звучит: «что восьмая поправка к десятому акту»), - Герб кивает на давящегося от смеха Леженца. Дмитрию скоро плохо будет, бедолага не в силах оторвать взгляд от моего лица, цвета апельсина. Уже и слезы на глазах выступили. Смотрим на сотрясающегося в судорогах спортсмена, после чего великан сообщает: - пошли к лавочке, разговор есть.

Выходим с Гербом на улицу и двигаемся в заданном направлении. К облюбованной курсантами лавочке, где незамеченным не подслушаешь, разве что с использованием спецсредств.

- С Лианой в последнее время…

Спутник начинает говорить шагов за десять до места назначения, но я его обрываю:

- Герб, если про Альсон, то остановись. Иначе разворачиваюсь и ухожу.

- Ты выслушай для начала.

- Даже пытаться не буду.

- Пойми, глупо…

- Герб мне глубоко плевать на Альсон, и на все, что с ней связано.

Мы наконец доходим до лавочки, и Авосян устало садится. Вижу, как опускаются его плечи, сутулится спина, и сам он словно становится меньше, усыхая на глазах. Теперь точно не уйду: не смогу оставить вечно добродушного великана в столь плачевном состоянии. Присаживаюсь рядом, сцепляя пальцы замком.

Некоторое время молчим: Герб тяжело дышит, я же пинаю камешки под ногами. Один запулил особенно удачно, так что тот улетел метров на тридцать, едва не достигнув дорожки. Следующей попыткой точно бы допнул до асфальта, но закончились снаряды.

- Хочешь, чтобы я поговорил с ней?

Герб молча кивает.

- Она меня ненавидит.

- Она тебя любит.

- Странная любовь, не простая, - не выдерживаю и усмехаюсь.

- С ней все непросто, ты же знаешь.

Знаю… лучше прочих знаю.

- И о чем говорить с ней прикажешь?

Герб неопределенно пожимает плечами.

- Чудной человек, - я бы рассмеялся, но слишком тоскливо на душе. – Герб, ее не исправишь, она сложившаяся личность. Здесь остается только два варианта: либо принимаешь такой, какая есть, либо посылаешь в бездну. Я выбрал второй и ни капельки не жалею.

- Заблуждаешься..., и ты и Валицкая, вы заблуждаетесь. Ипостась холодной стервы не является истинной, как и образ малышки. Это две крайности одной личности, а истинная Лиана так и не смогла сформироваться из-за определенных обстоятельств.

Определенных обстоятельств… Теперь так называется изнасилование малолетней?

- Оба образа являются защитными коконами для психики, и срабатывают в различных условиях. Избавившись от тебя, Валицкая лишь переключила рычажок в другое положение, но не вылечила. Да, новая ипостась больше подходит взрослой девушке, но цель лечения заключалась в ином.

- Подожди, что значит избавилась? – не понял я.

Авосян сбивается и некоторое время подбирает слова:

- Я неправильно выразился.

- Герб, не увиливай. Это Леженец не способен правильно выражаться, а ты все в точку сказал. Давай, объясняй.

Но великан лишь машет копной густых волос.

Хватаюсь за голову, пытаясь осмыслить сказанное. Валицкая избавилась от меня… избавилась… Ах ты ж, сука!

Вскакиваю с лавки и грязно ругаюсь.

- Герб, скажи, идея с каникулами была продумана заранее? Никакой лечебницы на острове не существовало? Все что было нужно Валицкой - вызвать у Альсон сильный негатив в мой адрес, переключить рычажок. Я прав? Прав-прав, конечно, прав, - начинаю ходить из стороны в сторону. – Она же и накрутила малышку, идею про предательство подкинула. Точно она, больше некому.

- Ошибаешься, - глухо басит великан, – есть кому… Я сделал… Я рассказал про каникулы, заразил ее этой идеей. Она очень хотела провести лето вместе с тобою, несколько месяцев планировала поездку. И про предательство тоже я… Намекнул, дальше она сама выводы сделала.

Сажусь перед великаном на корточки, пытаюсь заглянуть в глаза, но слишком низко склонилась голова парня.

- Я тебе не верю. Герб, посмотри на меня.

И Герб смотрит. Ничего в них не вижу, обыкновенные глаза. Может я хреновый психолог, а может романисты преувеличивали возможности зрительного органа. Куда больше чувств передавали поникшие плечи великана.

- Ревновал я, понимаешь? – глухо произносит он. – И сейчас ревную, но уж лучше ты, чем та шелупонь, которая увивается за ней.

- Герб, ерунду говоришь. Ты же знаешь, я тебе не соперник. У нас с Альсон скорее родственные отношения, чем любовные. Это Валицкая… Точно, Валицкая! – не выдерживаю, и вскакиваю на ноги. В голове мелькают догадки, одна ярче другой. – Она тебя накрутила, да? И мысли внушила нужные. Она умеет это делать, как никто другой.

Раздается громкий хлопок, так что вздрагиваю от неожиданности – великан приложился широкой ладонью о лавку.

- Хватит! – чуть ли не рычит он. – Совсем головою тронулся со своей Валицкой. В каждом углу видишь ее тень. Я это сделал, понимаешь? Я и никто другой. Я не хотел, чтобы она приходила к тебе по ночам, чтобы крутилась рядом. Даже когда оставались наедине, звучало вечное: Петя то, Петя это. Достало… понимаешь?! Нет… нихрена ты не понимаешь. Куда собрался?

- К госпоже психологу, - бросаю через плечо. Ноги и впрямь несли по направлению к главному учебному корпусу. – Разговор у меня к ней особый.

- Иди-иди, успехов.

Всю иронию слов великана смог оценить на месте. В ответ на просьбу организовать встречу с Анастасией Львовной, дежурный лишь устало махнул на доску объявлений: мол все там, разуй глаза, курсант.

Едва ли не в центре, крупными буквами было написано: доктор психологических наук Валицкая А.Л. в связи с проведением Малнийского симпозиума будет отсутствовать до декабря месяца. По возникшим вопросам обращаться к профессору Лицвику Г.Р.

- Зараза, - грязно ругаюсь и ловлю на себе недовольный взгляд дежурного. В примирительном жесте поднимаю руку. Еще не хватало, чтобы этот цербер рапорт составил о недостойном поведении курсанта. Вон как глазенками зыркает, с него станется.

От греха подальше, выхожу на улицу и вдыхаю прохладный осенний воздух. Значит Валицкая будет только в декабре. Ну ничего, подождем, заодно к встрече лучше подготовимся. С этой змеюкой надо быть во всеоружии.

Пытаюсь проанализировать недавний разговор с Гербом, но в голову лезут совершенно посторонние мысли: малнийский симпозиум… Любопытно, что за конференция такая, на целых два месяца?

Первый заданный вопрос оказался вовсе не о брате или увиденном граффити на русском языке. И задавал его совсем не инспектор: он лишь сидел и внимательно слушал. Дребезжал противным голосом знакомый Лангольер. Да-да, тот самый сухенький старичок, пытавшийся устроить головомойку после случая с Гочей. Тогда меня отстояла госпожа психолог, сейчас же…

- Курсант Воронов, какие отношения вас связывают с Валицкой?

- Обыкновенные.

Недоуменно смотрю на инспектора, но тот хранит молчание, а старичок продолжает пытать:

- Уточните свой ответ.

- Нас связывают отношения курсант-преподаватель.

- Тааак, – довольно тянет Лангольер. Поднимает лежащую перед ним бумагу и зачитывает: - за прошедший учебный год курсант Воронов посещал кабинет Валицкой А.В. семьдесят восемь раз. Это больше, чем любой другой курсант на потоке. Потрудитесь объяснить, с какой-такой целью наведывались к Анастасии Львовне, да еще делали это столь часто? И не говорите, что вечерние визиты связаны с учебным процессом. Вас нет в числе отстающих по ее предметам.

Очередная бумага покидает стопку и ложится передо мною. Разумеется, это был табель с оценками курсанта Воронова П.С. Нужное выделили жирным красным, на маркеры не поскупились.

- В цифры закралась ошибка.

- Да неужели, - сухонький старичок улыбается. Длинный узловатый палец вытягивается и тычет в бумагу. – Покажите, где именно.

- Не здесь, ошибка в другой таблице, где данные по количеству визитов к госпоже Валицкой.

- К госпоже…, - непонятно чему радуется Лангольер. Достает искомый листок и кладет напротив меня. – Потрудитесь указать на неточность, курсант.

Слово курсант прозвучало так, словно и не курсант уже вовсе, а самозванец, притворившийся оным.

Бегло пробегаю список фамилий в таблице. Действительно, я на первом месте с большим отрывом, далее следует Леженец, более чем с трехкратным отставанием. У нашего спортсмена всегда было слабо с психологией.

- Не вижу здесь фамилии Альсон, - говорю наконец.

- Альсон? Вы имеете в виду Лиану Смит?

Вот ведь старый крючкотвор. Ну да, малышку, вернее стерву с холодным сердцем, лишили родового имени, и теперь по официальным бумагам она числилась безликой Смит. Но то по бумагам, в жизни все оказалось несколько сложнее. Окружающие упорно продолжали именовать девушку Альсон и не важно: курсанты они или из числа преподавательского состава.

И дело тут вовсе не в забывчивости, скорее в принципах Организации: дескать, у вас, аристократов, своя песочница, в ней и возитесь, а в нашу внутреннюю кухню соваться не смейте. Поэтому знакомое «Альсон» и звучало на перекличках.

- Да, я имею в виду Лиану Смит, мою одногруппницу, - пришлось подтвердить слова въедливого старичка.

- Лиана Смит, является пациенткой госпожи Валицкой, - надтреснутый голос с толикой иронии выделил обращение «госпожа». – Девушка по причине болезни была вынуждена посещать своего лечащего врача, поэтому мы вычеркнули ее из списка.

- Тогда и мою фамилию вычеркивайте. Я напрямую был задействован в курсе терапии госпожи Валицкой.

Не смог отказать себе в ответной любезности, пропитав слово «госпожа» максимальным количеством ехидства. А что, ему можно, а мне нет?

- Позвольте, есть какие-нибудь документы, подтверждающие сей факт, - не сдается старичок. Ну да, этот будет держать в мертвой хватке до последнего и челюсть так просто не разожмет, истинный Лангольер.

Отрицательно качаю головой, и старичок расплывается в довольной улыбке, обнажая на удивление белоснежные зубы. Впрочем, радость его длилась не долго.

- Я знаю об участии курсанта Воронова в деле Альсон, - произносит инспектор.

- Позвольте, но…, - старичок пытается всучить ему один из листов с таблицей.

- Я знаю и этого достаточно. У вас все или еще есть вопросы?

Листок так и остается в узловатых пальцах старичка. Он спешно возвращает его обратно в стопку и засовывает руки под стол. Я было подумал, что Лангольер решил почесаться, но нет - неугомонный старик вытащил на свет электронный планшет: миниатюрный плоский монитор, виденный мною неоднократно среди прочих технических новинок иномирья. Проводит пальцем по экрану и тот загорается, демонстрируя картинку. Я узнаю коридор учебного корпуса, вернее тот его участок, что находится в непосредственной близости от кабинета Валицкой.

- Полюбуйтесь, - старичок разворачивает планшет и включает запись. Некоторое время ничего не происходит, лишь статичное изображение коридора. Судя по сгустившейся темноте за окном, съемка проходила вечером или ночью. Пока размышляю над временем суток, картинка резко меняется. Дверь распахивается и в коридор вываливается парень. Ведет себя странно, словно пьян или чем-то сильно ошарашен. Хватается за джинсы и начинает спешно застегивать болтающийся пояс.

- Запись была сделана вечером тридцатого августа сего года. Скажите, курсант, вы процедуру лечения Альсон обсуждали или госпожа Валицкая оказывала терапию иного рода?

Ах ты ж тварь зубастая! И ведь где-то откопал это видео.

Долго над ответом не думаю и говорю первое, что приходит на ум:

- Ремень ослаб, был вынужден поправить.

- Ну-да… ну-да, - с издевкой тянет старичок. Тычет узловатым пальцем в экран и запись останавливается. На планшете моя физиономия крупным планом. И видок у нее еще тот: то ли испуганный, то ли ошарашенный, а может все вместе взятое.

Лангольер кладет девайс на стол и сцепляет пальцы в замок.

- Позвольте, курсант, что у вас с лицом? Из-за внезапно ослабшего ремня встревожились?

- Анастасия Львовна сообщила новость, которая сильно… удивила.

- И что за новость?

- Вас не касается.

- Что себе позволяете, курсант! - мигом вспыхивает Лангольер. – Не забывайте, с кем разговариваете и где находитесь. - И уже обращаясь к инспектору: - это не в какие рамки не вписывается. Устроили здесь вольницу, распустились сверх всякой меры. Нет, надо срочно что-то решать, иначе академию по кирпичикам растащат. – И снова ко мне: - отвечать на поставленный вопрос, курсант!

- Отвечать не буду. Кто вы такой, не знаю, и знать не обязан, поскольку лично мне не представлялись. Статус нашей беседы так же неизвестен. Вы в чем-то меня обвиняете или просто хотите поговорить? Если последнее, то имею право не отвечать на вопросы, в связи с конфиденциальностью располагаемой мною информации. Если первое, то хотелось бы получить официальное подтверждение статуса проводимого мероприятия.

- Это… это, - Лангольер начал задыхаться от возмущения. Еще немного и старичка хватил бы удар, но тут заговорил инспектор.

- Хватит!

- Но…

- Я сказал, довольно. Молодой человек прав: нет никаких оснований для официального допроса. Что же касаемо ваших подозрений относительно сексуальных контактов, которые имели место быть между госпожой Валицкой и присутствующим здесь курсантом, то избавьте. Или считаете, что у службы внутренних расследований других дел нет, как следить за моральным обликом преподавателей?

- Но здесь вопиющее нарушение…

Инспектор подался вперед и буквально впился взглядом в сухонького старичка, так что тот сам умолк, без лишнего принуждения.

- Господин Лангоньезе, о ваших сложных взаимоотношениях с госпожой Валицкой известно далеко за пределами академии. Поэтому будьте любезны, не впутывайте меня в местечковые разборки, ровным счетом не имеющие никакого отношения к служебным обязанностям инспектора. Надеюсь, это понятно? Прекрасно, я рад, что мы услышали друг друга. Тогда давайте перейдем к обсуждению куда более насущных вопросов, а именно воровства, процветающего в подотчетном вам ведомстве. – Инспектор остановился, и перевел взгляд на меня: - курсант, можете быть свободны.

С превеликим удовольствием. Я вышел в коридор и подошел к ближайшему окну. Прислонил лоб к холодному стеклу, глубоко выдохнул. Поверхность моментально покрылась белесой пленкой, сквозь которую с трудом угадывались очертания улицы. Свет ночного фонаря превратился в расползшийся сгусток, словно вернулись те времена, когда приходилось щуриться, чтобы разглядеть нечеткие очертания далеких объектов. Как же давно это было, целая вечность прошла.

Постоял так с минуту, и пошел обратно в казарму. Ожидал увидеть сумрак пустых помещений, но в зале оказалось неожиданно многолюдно. Курсанты не спешили расходиться по комнатам, шумели вовсю, а пуще прочих шумел Леженец, который еще час назад планировал отойти ко сну.

- О, Воронов! – обрадовался он, завидев меня. – Как прошло свидание с инспектором?

- Нормально, - пожимаю плечами, - отчислили.

В зале воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как пыхтит толстяк Соми у барной стойки: тяжело и с надрывом. Под кем-то скрипнул стул, звякнула ложечка в дальнем углу.

И чего они не веселятся, чего не радуются? Почему все молчат и смотрят на меня? Зараза, такую шутку загубили. Я готов был произнести извечное «не дождетесь», но в царившей атмосфере это прозвучало бы крайне глупо.

- Ты это… подожди раньше времени. Может обойдется, - неожиданно произносит Леженец. Он что, пытается поддержать меня? Это вообще третья группа или я ошибся казармой? Где извечные: «так тебе и надо Воронов», «знай свое место, обезьянка».

- Шучу я, расслабьтесь.

Как и стоило ожидать, местные тонкостей юмора не оценили.

- Придурок! – первым раздался звонкий голосок, напоминавший тот далекий и давно забытый, принадлежавший одной мелкой проказнице. Но нет, не она это - встречаюсь с ледяным взглядом стервозной аристократки.

- Твои шутки неуместны, - это уже бывшая старшая по группе, как всегда торопиться отчитать.

- Что-то ты перегнул, приятель, - басит Авосян. – С такими вещами не шутят.

- Иди проспись, Воронов, - возмущается Марго.

Ропот и гул голосов несется со всех сторон. Вот теперь узнаю родную третью группу. Прозвучало даже извечное «обезьянка», значит не ошибся казармой.

В нарастающем гомоне голосов слышится растерянное от Леженца:

- Че-то я так и не понял, тебя отчислили или нет?

Пока нет, Дмитрий… Пока нет…

Домой за вещами пришлось заехать. Тех джинсов, шорт, футболок и сменного белья, что хранились на квартире Сени, было недостаточно. А вдруг резко похолодает и внезапно наступит осень? А я без свитера? Без свитера на турбазе нельзя, как и без пары лишних трусов, носков и прочего. Так считала мать, а спорить с ней – себе дороже. Никто и не спорил, даже мое руководство.

Академия выделила час на решение вопроса в родном мире, я потратил больше двух, что обернулось пропущенной неделей занятий в иномирье. Причина задержки, как всегда банальна – родители, а точнее мама. Все вещи уже были собраны, но потребовалось снова распаковать, показать, где и что лежит.

- Яблоки куда? – возмутился я, увидев на дне сумки пакет с фруктами.

- Витамины никогда лишними не будут, - заявили мне безапелляционно.

- И так баул тяжелый.

- Не стони, - строго одернула мать. - Не на себе потащишь, на машине поедешь.

М-да, и снова лучше не спорить. Если что, яблоки Савельеву с Марченко скормлю, у них рожи большие, не треснут.

Когда все слова были сказаны по третьему кругу, а сумка, и без того расползающаяся по швам, наполнилась парой лишних вещей, я вышел на улицу.

Устраивать проводы в нашей семье было не принято, чтобы до машины или автобуса. Мишку несколько лет назад проводили – он не вернулся. С тех пор и не принято.

Поднял голову и разглядел в окне фигуру матери. Когда уходил, закинув на плечо тяжеленный баул, она что-то шептала, кажется, молитву.

Во дворе было пустынно, только дворник шоркал метлою на противоположном конце дома. Ранние часы выходного дня – народ отсыпается: кто после трудовых будней, а кто по привычке, заведенной на каникулах.

Одна мелкая сидела на лавочке, насупленная и вся какая-то взъерошенная, словно искупавшийся в луже воробей. С этой дурацкой красной сумочкой через плечо. Ну вот зачем шестиклашке такой аксессуар, в чем необходимость, что она постоянно таскает ее с собой? Импровизированный пенал для куклы Барби, порванных бус и вкладышей от жвачки Love is?

Сажусь рядом и мы некоторое время молчим, слушая ритм, заданный трудягой дворником: «вшиих-ших, вшиих-ших».

- Обещай, что не будешь никуда влезать, - неожиданно произносит Катька.

Я едва не поперхнулся воздухом, настолько по-взрослому прозвучали ее слова.

- А на дерево можно? – пытаюсь отшутиться, но сестренка настроена серьезно.

- Обещай!

Соврать проще простого, но язык не поворачивается. И всей правды сказать не могу, про мир параллельный, про брата живого, про то, что скоро стану детективом и осталось лишь дело за малым – сдать итоговые тесты.

- Нормально все будет, - отвечаю сухо.

Жду от мелкой волны возмущения, что она продолжит настаивать на своем, как это обычно бывает. А еще хуже: побежит к мамке жаловаться, но нет – странно молчит.

Поворачиваю голову и вижу слезы, выступившие на ее глазах. И нос успел покраснеть, словно ревела не переставая, и терла его кулачком.

- Эй, ты чего?

В ответ слышу привычное:

- Дурак!

И цокот убегающих босоножек. В этом мире ничего не меняется.