В эту книгу вошли сочинения двух крупнейших представителей античной басни — латинского поэта I в. н. э. Федра и греческого поэта II в. н. э. Бабрия. Творчество обоих баснописцев представлено здесь с наибольшей возможной полнотой. В частности, здесь впервые появляются в составе сочинений Бабрия четыре новые басни, опубликованные только в 1935 г. Кроме басен, сохранившихся в стихотворных подлинниках, в издание включены басни, дошедшие до нас в позднейших пересказах и переработках. В целом сборник охватывает все памятники античной литературной басни, представляющие самостоятельную ценность. В качестве приложения помещен сборник анекдотов «Филогелос» — уникальный образец юмористической литературы поздней античности.
Переводы, статья и комментарий к настоящему изданию сделаны М. Л. Гаспаровым.
ОТ РЕДАКЦИИ
Античная басня — одна из интереснейших страниц европейской литературы. Во-первых, многие памятники этого жанра отличаются высокими художественными достоинствами и не утратили поэтической ценности до наших дней. Во-вторых, басня — самый демократический жанр античной литературы — часто доносит до нас отголоски чувств и мыслей угнетенных масс древности — рабов и беднейших свободных. В-третьих, к античности восходит большинство басенных сюжетов в литературе нового времени: не зная античной басни, нельзя вполне понять ни Лафонтена, ни Крылова.
В эту книгу вошли сочинения двух крупнейших представителей античной басни — латинского поэта I в. н. э. Федра и греческого поэта II в. н. э. Бабрия. Творчество обоих баснописцев представлено здесь с наибольшей возможной полнотой. В частности, здесь впервые появляются в составе сочинений Бабрия четыре новые басни, опубликованные только в 1935 г. Кроме басен, сохранившихся в стихотворных подлинниках, в издание включены басни, дошедшие до нас в позднейших пересказах и переработках. В целом сборник охватывает все памятники античной литературной басни, представляющие самостоятельную ценность. В качестве приложения помещен сборник анекдотов «Филогелос» — уникальный образец юмористической литературы поздней античности.
Переводы, статья и комментарий к настоящему изданию сделаны М. Л. Гаспаровым.
При переводе стихов Федра и Бабрия — двух писателей, разрабатывающих один и тот же жанр, но глубоко различных по поэтической индивидуальности, — особое внимание обращалось на передачу художественной формы подлинника. Поэтому переводчик сохранял излюбленные Федром длинные сложные предложения, малоупотребительные в русских стихах, и местами допускал некоторую вольность в расположении слов, не выходя, однако, из пределов, допускаемых классической русской поэзией. Поэтому же в переводе тщательно соблюден трудный размер стиха Бабрия (холиямб), а при передаче стиха Федра (ямбический триметр) звучание ритма подлинника воспроизводится даже ближе, чем в большинстве русских переводов этого размера, благодаря допущению замены двухсложной стопы трехсложной.
На русский язык сборник басен Федра был переведен лишь однажды — И. Барковым (СПб., 1764 и 1787); кроме того, несколько басен в переводах А. В. Артюшкова и Н. И. Шатерникова было напечатано в «Хрестоматии по античной литературе», том II (М.—Л., Учпедгиз, 1948 и 1959). Ни Бабрий, ни «Ромул», ни Авиан, ни «Филогелос» на русский язык никогда не переводились и издаются впервые.
Федр
Книга первая
ПРОЛОГ
I, 1 ВОЛК И ЯГНЕНОК
I, 2 ЛЯГУШКИ, ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ
I, 3 ЧВАННАЯ ГАЛКА И ПАВЛИН
I, 4 СОБАКА И ЕЕ ОТРАЖЕНИЕ
I, 5 КОРОВА, КОЗА, ОВЦА И ЛЕВ
I, 6 СВАДЬБА СОЛНЦА
I, 7 ЛИСА И МАСКА
I, 8 ВОЛК И ЖУРАВЛЬ
I, 9 ВОРОБЕЙ И ЗАЯЦ
I, 10 ВОЛК И ЛИСА ПЕРЕД СУДОМ ОБЕЗЬЯНЫ
I, 11 ОСЕЛ И ЛЕВ НА ОХОТЕ
I, 12 ОЛЕНЬ У ИСТОЧНИКА
I, 13 ЛИСА И ВОРОН
I, 14 САПОЖНИК-ВРАЧ
I, 15 ОСЕЛ И СТАРИК-ПАСТУХ
I, 16 ОВЦА, ЛАНЬ И ВОЛК
I, 17 ОВЦА, СОБАКА И ВОЛК
I, 18 ЖЕНЩИНА РОЖАЮЩАЯ
I, 19 СОБАКА РОЖАЮЩАЯ
I, 20 ГОЛОДНЫЕ СОБАКИ
I, 21 ПРЕСТАРЕЛЫЙ ЛЕВ, КАБАН, БЫК И ОСЕЛ
I, 22 ЛАСКА И ЧЕЛОВЕК
I, 23 ВЕРНАЯ СОБАКА
I, 24 ЛОПНУВШАЯ ЛЯГУШКА И БЫК
I, 25 СОБАКИ И КРОКОДИЛЫ
I, 26 ЛИСА И АИСТ
I, 27 СОБАКА, СОКРОВИЩЕ И КОРШУН
I, 28 ЛИСА И ОРЕЛ
I, 29 ОСЕЛ, НАСМЕХАЮЩИЙСЯ НАД ВЕПРЕМ
I, 30 ЛЯГУШКИ В СТРАХЕ ПЕРЕД ДРАКОЮ БЫКОВ
I, 31 КОРШУН И ГОЛУБКИ
Книга вторая
ПРОЛОГ
II, 1 БЫЧОК, ЛЕВ И ОХОТНИК
II, 2 МУЖЧИНА СРЕДНИХ ЛЕТ И ДВЕ ЕГО ЛЮБОВНИЦЫ
II, 3 ОБ УСПЕХЕ НЕГОДЯЕВ
II, 4 ОРЛИЦА, КОШКА И СВИНЬЯ
II, 5 ЦЕЗАРЬ И СЛУЖИТЕЛЬ
II, 6 ОРЕЛ И ВОРОНА
II, 7 ДВА МУЛА И ГРАБИТЕЛИ
II, 8 ОЛЕНЬ И БЫКИ
ЭПИЛОГ
Книга третья
ПРОЛОГ К ЕВТИХУ
III, 1 СТАРУХА И АМФОРА
III, 2 БАРС И ПАСТУХИ
III, 3 ЭЗОП И МУЖИК
III, 4 МЯСНИК И ОБЕЗЬЯНА
III, 5 ЭЗОП И ЗАДИРА
III, 6 МУХА И МУЛ
III, 7 ВОЛК И СОБАКА
III, 8 СЕСТРА И БРАТ
III, 9 СОКРАТ К ДРУЗЬЯМ
III, 10 О ДОВЕРИИ И НЕДОВЕРИИ
III, 11 ЕВНУХ К НЕГОДЯЮ
III, 12 ПЕТУХ К ЖЕМЧУЖИНЕ
III, 13 ПЧЕЛЫ И ТРУТНИ ПЕРЕД СУДОМ ОСЫ
III, 14 О ШУТКЕ И СЕРЬЕЗНОСТИ
III, 15 СОБАКА И ЯГНЕНОК
III, 16 ЦИКАДА И СОВА
III, 17 ДЕРЕВЬЯ ПОД ПОКРОВИТЕЛЬСТВОМ БОГОВ
III, 18 ПАВЛИН И ЮНОНА
III, 19 ОТВЕТ ЭЗОПА БОЛТУНУ
ЭПИЛОГ
Книга четвертая
ПРОЛОГ К ПАРТИКУЛОНУ
IV, 1 ОСЕЛ И ГАЛЛЫ
IV, 2 ЛАСКА И МЫШИ
IV, 3 ЛИСА И ВИНОГРАД
IV, 4 КОНЬ И ВЕПРЬ
IV, 5 ЭЗОП — ТОЛКОВАТЕЛЬ ЗАВЕЩАНИЯ
IV, 6 БИТВА МЫШЕЙ С ЛАСКАМИ
IV, 7 ОТ АВТОРА
IV, 8 ЗМЕЯ В КУЗНИЦЕ
IV, 9 ЛИСА И КОЗЕЛ
IV, 10 ДВЕ СУМЫ
IV, 11 ВОР И СВЕТИЛЬНИК
IV, 12 ГЕРАКЛ И ПЛУТОС
IV, 13
IV, 14 ЛЕВ ЦАРСТВУЮЩИЙ
IV, 16 ПРОМЕТЕЙ
IV, 17 КОЗЬИ БОРОДЫ
IV, 18 О ЛЮДСКИХ СУДЬБАХ
IV, 19 ПОСОЛЬСТВО СОБАК К ЮПИТЕРУ
IV, 20 ЗАМЕРЗШАЯ ЗМЕЯ И КРЕСТЬЯНИН
IV, 21 ЛИСА И ДРАКОН
IV, 22 ОТ АВТОРА
IV, 23 СИМОНИД
IV, 24 ГОРА РОЖАЮЩАЯ
IV, 25 МУРАВЕЙ И МУХА
IV, 26 СИМОНИД, СПАСЕННЫЙ БОГАМИ
ЭПИЛОГ К ПАРТИКУЛОНУ
Книга пятая
ПРОЛОГ
V, 1 ЦАРЬ ДЕМЕТРИЙ И ПОЭТ МЕНАНДР
V, 2 ПУТНИКИ И РАЗБОЙНИК
V, 3 ЛЫСЫЙ И МУХА
V, 4 ОСЕЛ И БОРОВ
V, 5 ШУТ И МУЖИК
V, 6 ЛЫСЫЙ И ПЛЕШИВЫЙ
V, 7 ФЛЕЙТИСТ ПРИНЦЕПС
V, 8 ВРЕМЯ
V, 9 БЫК И ТЕЛЕНОК
V, 10 СОБАКА, КАБАН И ОХОТНИК
Басни из неизвестных книг
А, 1 ОБЕЗЬЯНА И ЛИСА
А, 2 ОТ АВТОРА
А, 3 МЕРКУРИЙ И ДВЕ ЖЕНЩИНЫ
А, 4 ПРОМЕТЕЙ И ОБМАН
А, 5 ЗАГРОБНЫЕ КАРЫ
А, 6 ОБ ОРАКУЛЕ АПОЛЛОНА
А, 7 ЭЗОП И СОЧИНИТЕЛЬ
А, 8 ПОМПЕИ ВЕЛИКИЙ И ЕГО ВОИН
А, 9 ЮНОНА, ВЕНЕРА И КУРИЦА
А, 10 ОТЕЦ СЕМЕЙСТВА И ЭЗОП
А, 11 ЭЗОП И БОРЕЦ-ПОБЕДИТЕЛЬ
А, 12 ОСЕЛ И ЛИРА
А, 13 ВДОВА И ВОИН
А, 14 ЮНОШИ-ЖЕНИХИ БОГАТЫЙ И БЕДНЫЙ
А, 15 ЭЗОП И ХОЗЯЙКА
А, 16 ПЕТУХ И КОТЫ-НОСИЛЬЩИКИ
А, 17 СВИНЬЯ РОЖАЮЩАЯ И ВОЛК
А, 18 ЭЗОП И БЕГЛЫЙ РАБ
А, 19 СКАКОВОЙ КОНЬ, ПРОДАННЫЙ НА МЕЛЬНИЦУ
А, 20 ГОЛОДНЫЙ МЕДВЕДЬ
А, 21 ПУТНИК И ВОРОН
А, 22 ПАСТУХ И КОЗА
А, 23 ЗМЕЯ И ЯЩЕРИЦА
А, 24 ВОРОНА И ОВЦА
А, 25 РАБ И ХОЗЯИН
А, 26 ЗАЯЦ И ПАСТУХ
А, 27 ГЕТЕРА И ЮНОША
А, 28 БОБЕР
А, 29 МОТЫЛЕК И ОСА
А, 30 ПТИЧКА И ЛИСА
ЭПИЛОГ
Басни, сохранившиеся в переложениях и подражаниях («Ромул»)
4 ЛЯГУШКА И МЫШЬ
Мышь, чтобы легче переправиться через реку, попросила лягушку помочь ей. Та привязывает ниткой переднюю лапку мыши к своей задней лапе, и они вместе выплывают на середину реки. Тут лягушка, не сдержав слова, нырнула, увлекая за собою под воду и мышь. Но когда мертвая мышь, всплыв, закачалась на волнах, эту добычу заметил с полета коршун; а подхватив мышь, он унес и привязанную к ней лягушку. Так коварная, вероломством погубившая чужую жизнь, и сама в наказание изведала смерть.
Кто вредит другим, тот сам себя губит.
7 ДВА ПЕТУХА И ЯСТРЕБ
Один петух, частенько заводивший драки с другим петухом, обратился за помощью к ястребу. Он надеялся, что когда они вдвоем придут к ястребу, тот сожрет ответчика. Но когда они предстали перед судьей, чтобы изложить свое дело, ястреб схватил как раз того, который первым обратился к его суду. Петух закричал: «Не меня, а того, который убегает!» Ястреб сказал ему: «Не думай теперь избавиться из моих когтей: чего ты желал другому, того ты и сам заслуживаешь».
Таковы те, кто замышляют гибель для других, а не знают, как близка их собственная.
9 УЛИТКА И ЗЕРКАЛО
Нашла улитка круглое зеркало, и своим ярким сверканьем оно ей очень понравилось. Тотчас она залезла на него и стала его облизывать: ей казалось, что оно только на то и годится, чтобы марать его блеск слюной и грязью. Обезьяна увидела это зеркало, все испачканное, и сказала: «Кто позволяет попирать себя таким тварям, тот сам заслуживает такой судьбы».
К женщинам, которые выходят за мужчин бестолковых и никчемных.
15 МЫШЬ ПОЛЕВАЯ И МЫШЬ ГОРОДСКАЯ
Однажды городская мышь побывала в гостях у полевой мыши и пообедала у нее скромными желудями. Воспользовавшись этим, упросила она полевую мышь пойти с ней в город, и пробралась в кладовую, полную всякой еды. Когда они наслаждались там разной пищей, вдруг кладовщик распахнул дверь. Городская мышь легко прячется в знакомую нору, а бедная полевая мышь мечется вдоль стен по чужой комнате и дрожит в страхе смерти. Кладовщик взял, что нужно было, и закрыл за собой дверь. Городская мышь опять приглашает полевую к еде; а та, совсем перетрусив, только и говорит: «Сил моих больше нет: а вдруг он опять придет?» — «Но где ты еще найдешь такие лакомства?» — Ответила гостья: «Зато мои желуди я ем на свободе и в безопасности».
Ибо лучше жить в уединении и бедности, чем терзаться заботой о богатстве.
18 ЖУРАВЛЬ, ВОРОНА И КРЕСТЬЯНИН
Журавль и ворона вступили между собой в сговор, чтобы журавль ворону защищал от остальных птиц, а ворона ему предсказывала провидимое ею будущее. Когда они стали часто прилетать на поле к одному крестьянину и выклевывать с корнем всходы посеянных там зерен, хозяин поля огорчился, увидев это, и сказал мальчику: «Дай мне камень!» Ворона журавля предупредила, и птицы стали осторожнее. На другой день ворона опять услышала, что мужик спрашивает камень, и опять предупредила журавля, чтобы не приключилось с ним какой беды. Сообразил человек, что ворона догадлива, и сказал мальчику: «Когда я скажу: «Дай мне кусок мяса», ты протяни мне камень». И выйдя в поле, он велел мальчику дать ему кусок мяса, а тот протянул камень; этим камнем он угодил в журавля и переломал ему ноги. Сказал вороне раненый журавль: «Где же твое божественное прозрение? Почему ты не предупредила, что со мной должно случиться такое дело?» Ворона ответила: «Моя мудрость тут ни при чем, а всему виною коварные умыслы злых людей, которые одно говорят, а другое делают».
О тех, кто обещаниями завлекает невинных, а потом постоянно им вредит.
21 ЛАСКАЮЩИЙСЯ ОСЕЛ
Если кто не умеет быть любезным, с какой стати ему лезть за теми, кто умеет? Об этом сочинитель предложил такую басню.
Осел каждый день видел, как щенок ласкается к хозяину, кормится сего стола, да еще получает немалые подачки от челяди. И, говорят, сказал он: «Если хозяин мой и вся челядь так любят это нечистое животное, то насколько больше полюбит он меня, коли я сумею ему угодить! ведь я гораздо лучше собаки, и пользы от меня куда больше. Воду я пью из священных источников, пищу мне дают чистую: поистине, я вправе наслаждаться лучшей жизнью и пользоваться большей честью». Раздумывая таким образом, увидел осел входящего хозяина; поспешно бросившись навстречу, он с криком подскочил к нему, положил обе передние ноги на плечи хозяину и налег на него всею тяжестью, облизывая его языком и марая одежду. Криком всполошил хозяин всю челядь: все хватают палки и камни и набрасываются на осла; доведя его до изнеможения, наломав ему бока, они прогоняют его в стойло, измученного и еле живого.
Эта басня учит, чтобы недостойные не посягали на то, что составляет право лучших.
22 ЛЕВ И МЫШЬ
Возле льва, заснувшего в лесу, резвились полевые мыши, и одна из них нечаянно пробежала по нему. Разбуженный лев быстрыми когтями схватил несчастную мышку. Та стала просить пощады: ведь она провинилась нечаянно. Лев, подумав, что если он убьет ее, то грех совершит, а славы не приобретет, простил ее и отпустил. Немного дней спустя лев попался в западню и, не в силах вылезти, стал реветь. Как только мышь это услышала, она прибежала. Узнав пленника, она сказала: «Я не забыла твоего доброго дела», — и стала бегать по сети, перекусывая веревки и распуская хитрую снасть. Так пленного льва мышка вновь отпустила в лес на свободу.
Пусть никто не поднимает руку на слабых.
23 БОЛЬНОЙ КОРШУН
Когда коршун лежал, угнетенный тяжкой болезнью, он с душевным стоном попросил свою мать помолиться за него богам. Та сказала: «Сын мой, ты не раз оскорблял божества, и не раз следовало тебе страшиться их кары. Так они ли теперь позаботятся в твоей беде? Это недуг придал тебе веры; но слишком поздно, когда благочестие приходит только с кончиной».
Никто нечистый не должен касаться святынь; и тот, кто сам полон пороков, не сможет очистить других.
24 ПТИЦЫ И ЛАСТОЧКА
Кто не слушает доброго совета, тот наживет себе беду, как доказывает басня.
Когда птицы еще жили все вместе, увидели они, как человек сеял лен, но не обратили на это внимания. Только ласточка поняла, что это значит, и, созвав птиц, сказала, что это всем грозит бедою. Но птицы ей не поверили и посмеялись. Когда лен взошел, ласточка еще раз сказала: «Эта трава — несчастье для нас: летим, выклюем ее! Когда она вырастет, из нее сделают сети, и люди смогут хитростью нас ловить». Но все опять посмеялись над словами ласточки и с презрением отвергли ее совет. Увидев это, ласточка улетела к людям, чтобы жить в безопасности под крышами у них. А птицы, так как они отвергли ее увещания, с тех самых пор попадаются в сети.
25 СОВА, КОШКА И МЫШЬ
Сова попросила кошку пустить ее к себе на спину, чтобы им вместе отыскать мышь и завлечь ее разговором. Кошка доставила сову к дому мыши. Сова попросила кошку позвать мышь; кошка так и сделала. Заслышав ее голос, подошла мышь к дверям и спросила: «Чего ищете? о чем спрашиваете?» А они: «Хотим с тобою поговорить». Поняла мышь, что они замыслили злое против нее, и сказала: «Будь ты проклята, кошка, госпожа моя, и та, что на тебе верхом сидит, и дом ваш, и сыновья и дочери, и вся родня ваша будь проклята! Не с добром вы сюда пришли, не с добром и уходите отсюда!»
О тех, кто не может говорить с врагами по-хорошему, кто сам себе наживает врагов и заводит нелады с близкими.
26 ЛЫСЫЙ И САДОВНИК
Лысый попросил своего соседа-садовника дать ему немного дынь. Тот, издеваясь, сказал: «Прочь, плешивый! Прочь, плешивый! Не дам я тебе моих дынь, потому что ты мужлан! Чтоб твоей лысине и летом и зимой неладно было! чтоб тебя оводы и мухи в самый лоб кусали, из головы твоей лысой кровь пили, да на нее же и гадили!» Лысый разозлился и, обнажив меч, вцепился садовнику в волосы, чтобы его прирезать; а тот, подобрав дыню, хватил лысого по лбу. Но лысый оказался сильнее и отрубил ему голову.
О тех, кто ничего не дает, когда просят, и не поддается на добрые речи и уговоры.
34 КУРОПАТКА И ЛИСА
К куропатке, сидевшей на высоком месте, подошла лиса и сказала ей: «Ах, как хороша ты собою! Ноги твои — как розы, клюв — как коралл. Но вот если бы ты спала, то была бы ты еще красивее». Куропатка ей поверила и закрыла глаза; а лиса тотчас ее и схватила. Сказала куропатка, прерывая речь рыданьями: «Умоляю тебя во имя искусных твоих хитростей: назови меня сначала по имени, а потом съешь». Лиса, желая произнести имя куропатки, раскрыла пасть, а куропатка из нее и выскользнула. В горести лиса воскликнула: «Увы! зачем мне было говорить!» Куропатка отвечала: «Увы! зачем мне было спать, коли спать мне вовсе не хотелось!»
О тех, кто говорит, когда можно не говорить, и спит, когда надо бодрствовать.
35 ЗАЙЦЫ И ЛЯГУШКИ
В тяжелые времена люди должны терпеть и уступать во всем. А кому свое горе невмочь, пусть посмотрит на горе других, Вот послушай об этом басню.
Однажды, заслышав страшный шум, решили зайцы покончить с жизнью, чтобы не терзаться вечным страхом. Пришли они к берегу реки, где сидело множество лягушек. Когда подошла толпа зайцев, лягушки перепугались и нырнули в реку. Увидели это зайцы, и один из них сказал: «Есть, оказывается, и другие, такие же пугливые, как и мы; поэтому давайте жить, как все, и терпеть, коли плохо приходится: не век же нам будет плохо».
36 КОЗЛЕНОК И ВОЛК
Всегда похвально, когда дети слушаются родительских наставлений.
Коза, недавно родившая, хотела идти в лес на пастбище, и давала наставления неопытному козленку. Она ему велела никому не открывать загородки, которую она заперла, потому что знала, как много диких зверей ходят вокруг козьих стойл. Так она сказала козленку и пошла в лес. Немного спустя, приходит волк и, подражая голосу матери, говорит: «Открой, прошу тебя! открой матери с полным выменем!» А козленок, прислушавшись через щели, говорит: «Голос матери слышу, а лица не вижу! Это ты, наш недруг, хочешь нашей крови; но меня научила та, кто хорошо тебя знает, и из страха перед тобой не хотела даже покидать меня».
39 ЗМЕЯ И КРЕСТЬЯНИН
О тех, кто пакостит другим.
К бедняку в дом обычно приползала ручная змея и кормилась, поддерживая жизнь остатками от его скудости. Через некоторое время бедняк разбогател, и змея стала ему в тягость. Однажды, ухватив ее беспечно рукой, ударил он ее и поранил. Вскоре после того он снова впал в нищету и, внезапно обеднев, понял, что змея приносила ему счастье, и что из-за нее-то он и терпит бедность. Встретив змею, стал он упрашивать, чтобы простила она ему проступок, совершенный по неведению. Змея сказала: «Так как ты раскаиваешься в проступке, то я прощу тебя; но пока не закрылась моя рана, пока не прошла моя боль, не жди от меня доверия. Сменю гнев на милость, если в безопасности забуду вероломство».
41 ОСЕЛ, БЫК И ПТИЦЫ
Осел и бык шли в одном ярме. Бык, сломав себе рог, попробовал идти потише; но осел не дал ему никакого послабления. Рухнул бык и тут же умер, и погонщик навьючил осла его тушею. Под этой тяжестью, осыпаемый побоями, надорвался осел на полпути, свалился и испустил дух. И птицы, слетаясь на добычу, сказали: «Если бы ты мягче отнесся к просьбам быка, не кормил бы ты нас теперь своею безвременною смертью».
51 ЛЕВ И ПАСТУХ
Лев однажды, блуждая, наступил на колючку. Тотчас, помахивая хвостом, он пошел к пастуху и сказал ему: «Не бойся, я прошу у тебя помощи, а поживы мне не надо»,— и, подняв лапу, положил ему на колени. Пастух вынул из лапы колючку, и лев ушел обратно в лес. Спустя немного времени пастуха ложно обвиняют в преступлении и на ближайших играх выпускают и бросают зверям. Пока звери разбегаются по арене, лев, которого пастух когда-то вылечил, признал его и, подняв лапу, опять положил ему на колени. Когда обо всем узнал царь, он велел льва пощадить, а доброго пастуха вернуть его родным.
Ибо того, кто ведет хорошую жизнь, никогда не одолеют вражеские козни.
52 ЛЕВ И КОНЬ
Кто не сведущ в искусстве, тот сам себя выдает, как рассказывает нам эта басня.
Могучий лев увидел пасущегося на лугу коня. Чтобы ловко обманут его, он приблизился к нему как друг и назвался лекарем. Конь почувствовал обман, однако не отверг услуги: не теряя присутствия духа, он тотчас придумал хитрость. Притворившись, что наступил на колючку, он поднял ногу и сказал: «Братец, как я рад, что ты пришел! помоги мне, вытащи занозу, на которую я наступил». Лев, затаив свой обман, послушно подошел; а конь тотчас и ударил его буйными копытами. Рухнул недруг всем своим львиным телом и долго лежал на земле без памяти. А когда он пришел в себя и увидел, что коня нигде нет, то почувствовал боль в голове, в морде и во всем теле и сказал: «Поделом мне досталось: всегда приходил я сюда губителем, а теперь явился словно друг и мнимый лекарь, когда следовало, по обычаю моему, прийти недругом».
Поэтому, кто бы ты ни был, слушающий эти слова, будь тем, что ты есть, и пе пускайся в обман.
53 КОНЬ И ОСЕЛ
Надменный конь, весь в бляхах, повстречался с ослом, который, под ношей яблок, недостаточно быстро уступил ему дорогу. Конь сказал: «Едва я удерживаюсь, чтобы не хватить тебя копытами». Осел смолчал, стонами призывая богов в свидетели. Конь вскоре надорвался в беге, и его отправили в деревню. Осел, увидав его, нагруженного навозом, насмехался над ним такими словами: «Ну, каково почванился ты своими бляхами? Вот и вернулся ты к презренной бедности».
Счастливцы, которые презирают кого-нибудь, должны помнить, что неизвестно, что приключится с ними самими.
54 ПТИЦЫ, ЗВЕРИ И ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ
Вели войну пернатые с четвероногими, и то побеждали, то терпели поражения. А летучая мышь, чей перевес видела, к тем и присоединялась, опасаясь неверного исхода. Когда водворился прежний мир, обоим породам стал явен ее обман. И вот, осужденная за столь постыдное преступление, летучая мышь избегает света, скрываясь в черном сумраке ночи.
Ибо кто ищет поддержки у обеих сторон, тот живет в позоре, теми и другими отвергаемый.
Лучше не иметь врагов, чем оказаться побежденным.
55 СОЛОВЕЙ, ЯСТРЕБ И ПТИЦЕЛОВ
Кто злоумышляет против других, тот должен остерегаться, чтобы его козни не обратились против него самого, как доказывает эта басня.
Ястреб, желая высмотреть ушастого зайца, сел в соловьиное гнездо и нашел в гнезде маленьких птенцов. Вскоре прилетел соловей и стал упрашивать, чтобы он пощадил птенчиков. Сказал ястреб: «Если ты мне хорошо споешь, я сделаю то, чего ты просишь». Соловей хоть и был ни жив ни мертв, однако, понуждаемый страхом, в трепете и горе запел. Наглый же ястреб, заполучив добычу и не желая с нею расставаться, сказал: «Плохо ты пел!» — и, схватив одного из птенцов, стал его пожирать. Но в это время с другой стороны появился птицелов и, потихоньку подняв свой прут, сбросил хищника со склеенными крыльями на землю.
Кто злоумышляет против других, должен сам опасаться того же.
56 ВОЛК, ЛИСА И ПАСТУХ
О доносчиках.
Кто, предаваясь в своем могуществе грабежам, презирает бедного, тот должен знать эту басню.
Волк собрал у себя в логове множество добычи, чтобы без забот жить этим долгие месяцы. Лиса, узнав об этом, пришла к его логову и сказала тоненьким голосом: «Почему это столько дней тебя не видно? Не вытерпела я и прцшла сюда». Волк сказал: «Не обо мне ты пришла беспокоиться, а чтобы поживиться чем-нибудь». Лиса, услышав это, говорит пастуху: «Отблагодаришь ли ты меня, если я отдам в твои руки врага твоего стада?» Пастух сказал: «Услужу тебе и дам, чего захочешь». Тогда она показала ему логово волка, и пастух убил его дротиком.
64 ВОЛКИ И ОВЦЫ
Овцы враждовали с волками, но жили в безопасности под защитой собак. Волки отправляют посла и обманно просят мира, с условием, чтобы собак отдали им в заложники. В надежде на вечный мир овцы отдали тех, кого требовали волки. По заключении вздорного мира, волки стали опять нападать на них, никем более не защищаемых. Слишком поздно раскаявшись, поняли овцы, что виною тому было их прежнее решение.
Кто сам отдается под защиту другому, тот напрасно потом ищет то, чего не может найти.
65 ТОПОР И ТОПОРИЩЕ
Иные погибают оттого, что оказывают помощь своим же врагам. Сделал человек топор и попросил деревья, чтобы они дали ему на топорище древесины потверже. Ему дали дикую маслину. Он приладил топорище и принялся рубить огромные дубы, которые не могли теперь устоять против его топора; он обрубал им сучья и выворачивал корни. И дуб сказал ясеню: «Поделом мы платимся за то, что дали ему топорище».
66 ЧЛЕНЫ ТЕЛА
Лишась своих близких, всякий становится бессильным. Так, о членах человеческого тела рассказывают, что некогда руки и ноги взбунтовались: руки не желали кормить бездельничающий желудок, и ноги отказались работать для него. Желудок, изголодавшись, взывал к ним, но ему несколько дней ничего не давали. Однако когда потом его опять захотели накормить, он отказался; и так как все проходы его уже закрылись, все члены тела погибли вместе с ним.
Басня обращена к тем, кто видит в ней собственную глупость.
70 ЛЕВ ЦАРСТВУЮЩИЙ И ОБЕЗЬЯНА
О людской молчаливости. — И молчать — пытка, и сказать — кара. Все согласятся, кто об этом подумает; но искренность часто приводит к наказанию.
Когда лев сделался царем над зверями, захотел он по-царски стяжать славу справедливости: отрекшись от былых своих дел, переменил он нрав и поклялся священной и нерушимой клятвой не губить более скотину и довольствоваться бескровной пищей. Но потом, не в силах будучи переменить свою природу, стал он раскаиваться в сделанном. Отводя обманным образом зверей поодиночке в укромное место, стал он их спрашивать, не воняет ли у него из пасти; и затем, правду ли они говорили или ложь, убивал их и насыщался. Расправившись так со многими, спросил он и обезьяну, вонючая ли у него пасть? Та ответила: «Пасть твоя благоухает киннамоном, подобно алтарям богов». Льву стало стыдно: и чтобы казнить льстеца, притворился он больным, хоть и был здоров. Тотчас пришли лекари, лучшие врачи, доискиваясь, где у него болит и как болит. И так как биение крови во всех его жилах было неслыханно сильным, они ему посоветовали съесть что-нибудь для успокоения, чтобы облегчить тоску, ибо царям все дозволено. А он сказал: «Не пробовал я обезьяньего мяса, и хотел бы отведать, каково оно на вкус». Только он это сказал, сладкоречивую обезьяну тут же убили, принесли к нему по его приказу, и он ее тотчас растерзал.
76 БАРАНЫ И МЯСНИК
Родственники или друзья, у которых нет между собою доброго согласия, погибают дурною смертью: об этом наша басня рассказывает так.
Бараны и валухи, пасшиеся вместе, увидя, что пришел к ним мясник, аритворились, что не замечают его. А когда заметили, что одного из них мясник ухватил смертоносною рукой, потащил и зарезал, то не испугались, а стали беспечно так говорить между собой: «Меня он не трогает и тебя не трогает: пусть же тащит, кого потащил». Наконец, остался только один баран. Когда он увидел, что и его потащили тем же образом, он, говорят, так обратился к мяснику: «Поделом нас всех перебил ты один, потому что слишком поздно мы это заметили, и пока мы были все вместе, не забили тебя рогами, как только ты появился среди нас».
Эта басня показывает: кто не оберегает свою жизнь, тот погибает от злых людей.
77 ПТИЦЕЛОВ И ПТИЦЫ
Никоим образом не пренебрегать советом умного человека, — вот чему учит нас предлагаемая басня сочинителя.
Весною, когда птицы всех пород ликовали, сидя в своих гнездах аод завесой листвы, заметили они птицелова со слезящимися глазами, который раскладывал свои прутья и намазывал их птичьим клеем. В простоте своей птицы стали говорить друг другу: «Какой добрый человек аеред нами! так уж он жалостлив, что стоит ему взглянуть на нас, как у него слезы на глазах!» Но, говорят, одна хитрая птица, изведавшая все коварства птицеловов, сказала так: «Горе! бегите, несмышленые вы и неразумные птицы, спасайтесь от этого обмана! Послушайтесь меня: поднимитесь скорее в вольный воздух, взлетев на неутомимых ваших аернатых крыльях! Если же хотите убедиться, то приглядитесь издали к тому, что он делает, и посмотрите: все, кого он ловит своим обманом, аопадают с перекушенным горлом или со свернутой шеей в его корзину».
Эта басня с несомненностью показывает, что совет одного может многих выручить из опасности.
78 ОБЕЗЬЯНЫ И ДВОЕ ПУТНИКОВ — ЛЖИВЫЙ И ПРАВДИВЫЙ
С давних времен у негодных людей ложь и лесть в почете, а честность и правда со справедливостью преследуются. Об этом нам говорит предлагаемая басня.
Шли вместе по дороге два человека — один лжец, а другой правдивый; и на своем пути забрели они в страну обезьян. Увидев этих людей, одна из толпы обезьян — та, которая заделалась у них главной,— велела их задержать и спросить, что они о ней скажут. Она приказывает всем подобным ей обезьянам встать перед нею слева ж справа длинными рядами, а для нее самой поставить трон; она так выстроила их перед собой, как будто ей приходилось видеть императора. И вот по ее приг казу путников выводят на середину, и главная обезьяна спрашивает: «Кто я такая?» Лжец сказал: «Ты — император». Та опять спрашивает: «А кто, по-твоему, стоит передо мной?» Лжец ответил: «Это — приближенные твои, сановники, военачальники и прочие чины». И обезьяна велела наградить лжеца, так как эта ложь говорилась в похвалу ей и ее стае. Вот каким образом сумел он, подольстившись, всех обмануть. А правдивый человек раздумывал так: «Если так приняли и наградили этого лжеца, который все выдумал, то что же будет, если я скажу правду?» Когда он так размышлял, спросила его та обезьяна, которая желала именоваться императором: «Скажи и ты, кто я такая и кого ты видишь передо мной?» И человек, так как он всегда любил правду и привык говорить правду, ответил: «Ты — обезьяна, и эти все — такие же обезьяны, как и ты». Тотчас обезьяна приказывает растерзать его зубами и когтями за то, что он сказал правду.
Так дурные люди обычно любят зло и обман, а правду и честность терзают.
80 АИСТ, ГУСЬ И ЯСТРЕБ
Пришел однажды аист, как всегда, к своему пруду, и увидел гуся, который то и дело нырял в воду. Аист спросил, зачем он это делает. Тот ответил: «Такой у нас обычай: так мы находим себе пищу в иле и спасаемся от налетающего на нас ястреба». Аист сказал: «Я сильнее ястреба: вступи же в дружбу со мной, и я помогу тебе над ним посмеяться». Гусь доверил и попросил у него помощи. Вышли они вдвоем в поле, и тут коршун, налетев, схватил гуся когтями и сожрал. На это другой гусь сказал: «Кто связывается с таким жалким покровителем, тот заслуживает даже еще худшей смерти».
О тех, кто ищет помощи у неспособных защитить их.
82 КОНЬ И ОСЕЛ
Осел просил коня дать ему немного ячменя., Тот сказал: «Охотно дал бы, если бы мог, и дал бы с щедростью, свойственной моему достоинству. Но вот как мы придем вечером в стойло, дам я тебе полный мешок полбы». Ослик в ответ: «Если ты отказываешь в столь малом, то как же ты поступишь в большом?»
О тех, кто обещает великое, а отказывает в малом. Кто скуп на подарки, тот щедр на обещания.
84 КОМАР И БЫК
Комар хотел померяться силами с быком, и все сбежались посмотреть на такое зрелище. Тогда крошка-комар сказал: «С меня достаточно, что ты сошелся со мной вплотную: ведь решившись на это, ты сделал меня равным тебе самому». И поднявшись в воздух на легких крылышках, он посмеялся над толпой и ускользнул от угроз быка. Если бы бык помнил, как крепка его шея, он отнесся бы с презрением к постыдному врагу и не тщеславился бы попусту.
Ибо кто равняется с недостойными, тот сам себя позорит.
85 ВОРОН И ПТИЦЫ
Ворон, притворяясь, что справляет день рождения, пригласил птиц к себе на пир. А сам, явившись к гостям, запер двери и стал пожирать их одного за другим.
Эта басня сочинена о тех, кто ожидает веселья, а терпит противоположное.
86 БОЛЬНОЙ ЛЕВ
Лев, изнуренный годами, притворился больным, и обманутые этим другие звери приходили навещать его, а лев пожирал их одного за другим. Пришла и лиса, но встала перед пещерой и оттуда приветствовала льва; и на вопрос, почему она не входит, сказала: «Потому что следы тех, кто входил, я вижу, а тех, кто выходил, не вижу».
Урок, полученный другими, должен нас предостеречь, ибо в дом человека важного войти легко, а выйти не просто.
87 ВОРОНА И КУВШИН
Ворона, которой хотелось пить, подошла к кувшину, до половины налитому водою, и попробовала его наклонить. Но кувшин стоял крепко, и она не могла его сдвинуть. Увидев это, ворона выдумала такую уловку. Подбирая камешки, она стала бросать их в воду, и от множества камешков вода в кувшине поднялась. Так ворона и утолила свою жажду.
Так бывает с дурными людьми, которые не хотят поделиться своим добром с друзьями.
88 МАЛЬЧИК И СКОРПИОН
Мальчик, ловивший в лесу кузнечиков, остановился над камнем, под которым лежал скорпион. Мальчик попробовал поймать его вместо кузнечика, но скорпион сказал ему так: «Берегись, несчастный, как бы ты, поймав меня, не потерял собственной жизни».
Эта басня учит не посягать ни на что опасное.
89 ОСЕЛ И ВОЛК
Дурному человеку никогда не следует доверять. Об этом послушай такую басню.
Заболевшего осла пришел навестить волк и стал ощупывать его тело, спрашивая, в каком месте всего сильнее болит. Осел ответил: «Там, где ты трогаешь».
Так дурные люди стремятся лишь принести вред, даже если притворяются, что помогают, и лицемерно стараются говорить хорошие слова.
90 КОНЬ И ТРИ КОЗЛА
Иногда маленькие люди между собою унижают важных людей. Послушай об этом басню.
Три козла увидели испуганного коня и бегущего за ним льва. Они стали смеяться над конем, но тот им ответил: «Неисправимые глупцы! Знали бы вы, от кого я спасаюсь,— не смеялись бы надо мной».
Так нередко люди сильные бывают унижены теми, кто слабее их.
91 ЛЕВ И ЧЕЛОВЕК
Доблесть должна доказываться делами. Послушай об этом басню.
Человек и лев спорили между собой, кто сильнее, и искали свидетельства, чтобы решить спор. И когда они пришли к памятнику, где было нарисовано, как человек душит льва, человек привел в доказательство эту картину. Но лев ответил: «Эту картину писал человек: если бы львы умели рисовать, часто пришлось бы тебе видеть картины, где лев душит человека. Я же приведу тебе истинное доказательство». Повел лев человека в амфитеатр, показал ему, как на самом деле лев душит человека, и сказал: «Здесь доказательство заключается не в красках, а в правде».
Эта басня доказывает, что цветистая ложь легко бывает побеждена правдою, которая одна служит надежным доказательством.
92 БЛОХА И ВЕРБЛЮД
Блоха, посидев на спине верблюда вместе со всей поклажей, спрыгнула и сказала: «Переберусь-ка я поскорей на землю, чтобы не утомлять тебя своим весом». А тот: «Мне это приятно; однако я не чувствовал ни тяжести, пока ты сидела, ни облегчения, когда ты спрыгнула».
Кто старается сравняться с теми, кто выше его положением, тот навлекает на себя клеймо презрения.
93 МУРАВЕЙ И ЦИКАДА
О ленивцах и бездельниках сочинитель сообщает такую басню.
Однажды зимой муравей вытащил из норы и стал сушить на воздухе свои припасы, которые он накопил, собирая летом. Голодная цикада попросила его дать ей немножко поесть и тем спасти ее от смерти. Муравей спросил: «А что же ты делала летом?» Та в ответ: «Времени у меня не было: все я носилась по плетням и пела». Засмеялся муравей и, приарятывая свое добро, сказал: «Если летом ты пела, то зимой пляши».
94 МЕЧ И ПУТНИК
Злой человек губит многих, а платится за это одной лишь своею смертью; и об этом послушай басню.
Путник нашел валявшийся на его дороге потерянный меч и спросил его: «Кто тебя уронил?» Меч ему в ответ: «Меня-то — один человек, а я — многих».
Эта басня гласит, что дурной человек может погибнуть, но арежде успеет многим принести зло.
96 ОРЛИЦА И КОРШУН
Орлица печально сидела на дереве, где свил себе гнездо коршун; и коршун спросил ее: «Отчего у тебя такой печальный вид?» Орлица в ответ: «Как же мне не горевать: я ищу себе достойного супруга, а найти не могу». Коршун ей: «Возьми меня: ведь я тебя сильней, а этого тебе и надо». Орлица ему: «На кого же умеешь ты охотиться?» Коршун: «Даже страуса не раз хватал я своими когтями и пожирал». Услышав это, орлица успокоилась и взяла его в мужья. Миновало время, посвященное свадьбе, и сказала орлица супругу: «Ступай и принеси нам добычу, такую, как ты обещал». Взлетел коршун и принес ей огромную землеройку, всю уже размякшую от гнили. Орлица на это: «Таково-то твое обещание?» А коршун ей: «Чтобы скорее достичь с тобой супружества, никак не признался бы я в том, что чего-то не могу исполнить, даже если бы потребовала ты от меня невозможного!»
К женщинам, которые, высматривая себе мужей побогаче, сочетаются браком с людьми негодными.
97 ЮПИТЕР И ЛИСА
Никакая блестящая судьба не скроет природной низости.
Когда Юпитер принял человеческий образ, возвел он на свое ложе лисицу, как законную супругу. А та увидела жука, ползущего иЗ угла, и стремительно бросилась на привычную добычу. Рассмеялись боги, а Отец, покраснев, выгнал отверженную лисицу из брачного покоя с такими словами: «Живи так, как ты заслуживаешь, ибо ты не можешь быть достойна наших почестей».
ЗМЕЯ И КУВШИН
Змея нашла кувшин, вином наполненный. Забравшись в его горлышко, она жадно выпила все, что в нем было. Раздувшись от выпитого вина, она уже не в силах была вылезти через тот вход, которым она влезла. Подошел хозяин вина и сказал змее, которая старалась выбраться и не могла: «Сперва выплюнь все, что ты высосала, а потом можешь свободно уходить».
ВОЛК И ВОЛЧАТА
Когда волк взошел на гору и со своими волчатами стал охотиться, то он подозвал их к себе на вершину и сказал: «Куда только в силах достигнуть ваш взгляд — нигде нет у вас друзей, разве только немногие из нашего же рода. Поэтому, что вы начали, то и делайте».
КОРШУН И ОРЛИЦА
ДУРАК И МУЛЫ
СОРОКА И ЕЕ ХВОСТ
Бабрий
Книга первая
ПРОЛОГ
1 СТРЕЛОК И ЛЕВ
2 КРЕСТЬЯНИН, ПОТЕРЯВШИЙ ЗАСТУП
3 ПАСТУХ И КОЗА
4 РЫБАК И РЫБЫ
5 ПЕТУШКИ
6 РЫБАК И РЫБКА
7 ЛОШАДЬ И ОСЕЛ
8 АРАБ И ВЕРБЛЮД
9 РЫБАК, ИГРАЮЩИЙ НА ДУДКЕ
10 РАБЫНЯ И АФРОДИТА
11 ЧЕЛОВЕК И ЛИСА
12 СОЛОВЕЙ И ЛАСТОЧКА
13 КРЕСТЬЯНИН И АИСТ
14 МЕДВЕДЬ И ЛИСА
15 АФИНЯНИН И ФИВАНЕЦ
16 ВОЛК И СТАРУХА
17 КОШКА И ПЕТУХ
18 БОРЕЙ И СОЛНЦЕ
19 ЛИСА И ВИНОГРАД
20 ПОГОНЩИК И ГЕРАКЛ
21 БЫКИ
22 МУЖЧИНА СРЕДНИХ ЛЕТ И ДВЕ ЕГО ЛЮБОВНИЦЫ
23 ПАСТУХ, ПОТЕРЯВШИЙ БЫКА
24 СВАДЬБА СОЛНЦА
25 ЗАЙЦЫ И ЛЯГУШКИ
26 КРЕСТЬЯНИН И ЖУРАВЛИ
27 ЛАСКА И ЧЕЛОВЕК
28 БЫК И ЖАБА
29 СТАРЫЙ КОНЬ
30 СКУЛЬПТОР И ГЕРМЕС
31 БИТВА МЫШЕЙ С ЛАСКАМИ
32 ЛАСКА И АФРОДИТА
33 КРЕСТЬЯНИН И СКВОРЦЫ
34 МАЛЬЧИК, ОБЪЕВШИЙСЯ ПОТРОХАМИ
35 ОБЕЗЬЯНЫ
36 ДУБ И ТРОСТНИК
37 ТЕЛЕНОК И БЫК
38 СОСНА
39 ДЕЛЬФИНЫ И РАК
40 ВЕРБЛЮД
41 ЯЩЕРИЦА
42 СОБАКА И ПОВАР
43 ОЛЕНЬ У ИСТОЧНИКА
44 БЫКИ И ЛЕВ
45 ПАСТУХ И КОЗЫ
46 БОЛЬНОЙ ОЛЕНЬ
47 СТАРИК И СЫНОВЬЯ
48 ГЕРМЕС И СОБАКА
49 БАТРАК И СЛУЧАЙ
50 ЛИСА И ДРОВОСЕК
51 ВДОВА И ОВЦА
52 ВОЗНИЦА И ТЕЛЕГА
53 ВОЛК И ЛИСА
54 ЕВНУХ И ГАДАТЕЛЬ
55 БЫК И ОСЕЛ
56 ЗЕВС И ОБЕЗЬЯНА
57 ВОЗ ГЕРМЕСА
58 БОЧКА ЗЕВСА
59 ЗЕВС, ПОСЕЙДОН, АФИНА И МОМ
60 МЫШЬ, ПОПАВШАЯ В ГОРШОК
61 ОХОТНИК И РЫБАК
62 МУЛ
63 ГЕРОЙ
64 СОСНА И ЕЖЕВИКА
65 ЖУРАВЛЬ И ПАВЛИН
66 ДВЕ СУМЫ
67 ОСЕЛ И ЛЕВ
68 АПОЛЛОН И ЗЕВС
69 ЗАЯЦ И СОБАКА
70 БРАКИ БОГОВ
71 КРЕСТЬЯНИН И МОРЕ
72 ПТИЦЫ И ГАЛКА
73 КОРШУН
74 ЧЕЛОВЕК, КОНЬ, БЫК И СОБАКА
75 НЕУМЕЛЫЙ ВРАЧ
76 ВСАДНИК И КОНЬ
77 ЛИСА И ВОРОН
78 БОЛЬНОЙ ВОРОН
79 СОБАКА И ЕЕ ОТРАЖЕНИЕ
80 ВЕРБЛЮД И ВОЖАК
81 ЛИСА И ОБЕЗЬЯНА
82 ЛЕВ И ЛИСА
83 КОНЬ И ЧЕЛОВЕК
84 БЫК И КОМАР
85 СОБАКИ И ВОЛКИ
86 ОБЪЕВШАЯСЯ ЛИСА
87 СОБАКА И ЗАЯЦ
88 ЖАВОРОНОК И ЕГО ПТЕНЦЫ
89 ВОЛК И ЯГНЕНОК
90 ЛЕВ И ОЛЕНЬ
91 БЫК И КОЗЕЛ
92 ТРУСЛИВЫЙ ОХОТНИК
93 ВОЛКИ И ОВЦЫ
94 ВОЛК И ЦАПЛЯ
95 БОЛЬНОЙ ЛЕВ, ЛИСА И ОЛЕНЬ
96 ВОЛК И БАРАН
97 ЛЕВ И БЫК
98 ЛЕВ-ЖЕНИХ
99 ЛЕВ И ОРЕЛ
100 ВОЛК И СОБАКА
101 ВОЛК
102 ЛЕВ, СПРАВЕДЛИВО ЦАРСТВУЮЩИЙ
103 БОЛЬНОЙ ЛЕВ
104 СОБАКА С БУБЕНЦОМ
105 ЛЕВ И ВОЛК
106 ГОСТЕПРИИМНЫЙ ЛЕВ
107 ЛЕВ И МЫШЬ
Книга вторая
ПРОЛОГ
108 МЫШЬ ПОЛЕВАЯ И МЫШЬ ГОРОДСКАЯ
109 РАК И ЕГО МАТЬ
110 СОБАКА И ЧЕЛОВЕК
111 ОСЕЛ, ВЕЗУЩИЙ СОЛЬ
112 МЫШЬ И БЫК
113 ПАСТУХ И СОБАКА
114 СВЕТИЛЬНИК
115 ЧЕРЕПАХА И ОРЕЛ
116 МУЖ И ЛЮБОВНИК
117 ЧЕЛОВЕК И ГЕРМЕС
118 ЛАСТОЧКА И ЗМЕЯ
119 СТАТУЯ ГЕРМЕСА
120 ЖАБА-ВРАЧ
121 КУРИЦА И КОШКА
122 ВОЛК И ОСЕЛ
123 КУРИЦА, НЕСУЩАЯ ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА
124 ПТИЦЕЛОВ, КУРОПАТКА И ПЕТУХ
125 РЕЗВЯЩИЙСЯ ОСЕЛ
126 ПУТНИК И ПРАВДА
127 ЗЕВС-СУДЬЯ И ГЕРМЕС
128 ОВЦА, СОБАКА И ПАСТУХ
129 ЛАСКАЮЩИЙСЯ ОСЕЛ
130 ЛИСА И ВОЛК
131 МОТ И ЛАСТОЧКА
132 ОВЦА И ВОЛК
133 ОСЕЛ И ЛИСА
134 ЗМЕИНАЯ ГОЛОВА И ЗМЕИНЫЙ ХВОСТ
135 КУРОПАТКА И ЛАСКА
136 СЫН, ОТЕЦ И НАРИСОВАННЫЙ ЛЕВ
137 ОРЕЛ, ГАЛКА И ПАСТУХ
138 КУРОПАТКА И КРЕСТЬЯНИН
139 ОСЕЛ В ЛЬВИНОЙ ШКУРЕ
140 МУРАВЕЙ И ЦИКАДА
141 ОСЕЛ И ГАЛЛЫ
ЗЕВС И ДУБЫ
ЗАМЕРЗШАЯ ЗМЕЯ И КРЕСТЬЯНИН
КОРШУН И ЗМЕЯ
ЖЕРЕБЕНОК
ОТРЫВКИ
Басни, сохранившиеся в прозаическом пересказе
142 КОЗА И ОСЕЛ
У одного человека были коза, и осел. Коза, позавидовав, что осла так сытно кормят, сказала ему: «До чего дурно с тобою обращаются! то ты ворочаешь жернов, то таскаешь тяжести». И посоветовала ему притвориться припадочным и упасть в яму, чтобы отдохнуть. Тот поверил, упал в яму и расшибся. Хозяин позвал лекаря и попросил его помочь; тот сказал, что для осла нужно сделать снадобье из козьего легкого, и тогда он выздоровеет. И они, чтобы вылечить осла, зарезали козу.
[Кто измышляет козни против другого, тот становится виновником собственных бед. ]
143 КРЕСТЬЯНИН И ОРЕЛ
Крестьянин нашел в силке орла, но, изумленный его красотою, выпустил его на волю. И орел показал, что наделен чувством благодарности: увидев, что крестьянин присел под стеною, которая едва держалась, он подлетел и когтями сорвал с его головы повязку. Тот вскочил и погнался за орлом, и орел бросил ему свою добычу. А когда крестьянин, подобрав ее, обернулся, то увидел, что стена, под которой он сидел, рухнула, и был восхищен такою благодарностью орла.
[Кому сделали добро, тот должен отплатить добром же; а кто сделал добро, тому воздастся тем же.]
145 ГЕРАКЛ, АФИНА И РАЗДОР
Геракл шел по узкой тропе и заметил на земле что-то похожее на яблоко. Он попробовал раздавить его ногой, но увидел, что оно только стало вдвое больше. Тогда он пошел на него с палицей и ударил его. Но оно раздулось на всю ширину тропы и загородило ему путь. Геракл отбросил палицу и стоял в изумлении. Афина, явившись ему, сказала: «Остановись, брат! Это Распря и Раздор: если его не трогать, он останется таким, каким был, если же с ним биться, то вот так они будет расти».
[Всем ясно, что драки и раздоры бывают причинами большого зла.]
146 КОЖЕВНИК И БОГАЧ
Кожевник хотел поселиться по соседству с богачом. Тот стал его гнать, чтобы уберечься от вони. Кожевник сказал: «Потерпи лишь немного, пока привыкнешь, а потом ты уже этого не будешь чуять». Богач ответил: «Не терять же мне свое чутье ради твоего ремесла!»
[Не следует слушать вздорных советов, особенно когда они противны природе.]
148 ЛАСТОЧКА И ВОРОНА
Ласточка сказала вороне: «Я — девушка, и афинянка, и царевна, и дочь афинского царя!» — и рассказала, каким насильником был Терей, и как он вырвал ей язык. Ворона в ответ: «Какова же ты была бы с языком, если ты и без языка столько болтаешь!»
[Хвастуны своими выдумками при похвальбе сами лишают себя доверия.]
149 ЛЕВ, ВЕПРЬ И КОРШУН
В летнюю пору, когда от зноя всех мучит жажда, лев и вепрь пришли на водопой к маленькому источнику и заспорили, кому из них первым пить. И так распалились, что дело дошло до смертного боя. Но вот они повернули головы, чтобы перевести дух, и увидели коршунов, которые выжидали, кто из них падет, чтобы его сожрать. Тогда, прекратив раздор, они сказали: «Лучше нам стать друзьями, чем снедью для коршунов и воронов».
[Дурные раздоры и распри лучше прекращать, потому что они всех ведут к опасному концу.]
151 ОРЕШНИК
На придорожном орешнике выросло много орехов. Чтобы их достать, прохожие стали бить орешник камнями и палками. И орешник горестно молвил: «Ах, я несчастный! Кто наслаждается моими плодами, тот платит мне за это черной неблагодарностью».
[Басня изобличает дурных и неблагодарных людей, воздающих злом за добро.]
152 ВОРОН, АПОЛЛОН И ГЕРМЕС
Ворон, попав в силок, взмолился к Аполлону, обещая принести ему жертву ладаном. Но избавившись от опасности, он забыл об обещании. Снова попав в другой силок, он, не поминая Аполлона, стал сулить жертву Гермесу. Но тот ему сказал: «Как я тебе поверю, негодный, если ты отрекаешься от своего прежнего господина, да еще и оскорбляешь его?»
[Кто не почитает своих благодетелей, тот в несчастии не найдет себе помощников.]
153 СОБАКА
Собака была выкормлена в доме, чтобы драться с дикими зверями. Но увидав их во множестве одного за другим, она разорвала ошейник на горле и бросилась бежать по окольным переходам. Другие собаки, видя, что она откормлена, как бык, спросили: «Почему ты бежишь?» Та ответила: «Я знаю, что корму у меня вдоволь и что тело мое в холе; зато я всегда на волосок от смерти, потому что должна биться с медведями и львами». И собаки сказали друг другу: «Как мы ни бедны, а хорошо нам живется, потому что нам не приходится биться ни с медведями, ни со львами».
[Не следует навлекать на себя опасности роскошью и тщеславием, а надо избегать их.]
154 ВОЛКИ И ВОЛК-НАЧАЛЬНИК
Волк, начальствуя над остальными волками, издал для всех закон: все, что каждый волк добудет на охоте, он должен принести в стаю и каждому дать по равному куску, чтобы остальные волки с голоду не стали поедать друг друга. Осел, проходя мимо, тряхнул головой и сказал: «Отличная мысль со стороны волка! Но как же ты сам припрятал у себя в логове вчерашнюю добычу? ну-ка раздели ее между всеми!» И волк, разоблаченный, взял свой закон назад.
[Кто делает вид, что устанавливает законы по справедливости, те на деле часто сами преступают то, что они устанавливают и поддерживают.]
155 ЧЕЛОВЕК, ЖИВОТНЫЕ И ЗЕВС
Говорят, что бог создал животных раньше, чем человека, и одарил из них кого силой, кого быстротой, кого крыльями. А человек, стоя нагой, сказал: «Только я один и остался не одаренным!» Зевс ответил: «Ты сам не замечаешь, какого удостоился величайшего дара: ты наделен и владеешь речью, которая и у богов и у людей сильнее всякой силы и быстрее всякой быстроты». Тогда, ощутив этот дар, человек преклонился и, преисполненный благодарности, удалился.
[Иные из людей, которых боги наделили разумом, не сознают этой чести и порой завидуют неразумным и бессловесным животным.]
156 ТЕЛЕНОК И ОЛЕНЬ
Теленок сказал оленю: «Ты и ростом больше собак, и быстротою их превосходишь, и рога у тебя есть для защиты; отчего же ты их так боишься?» Олень отвечал: «Что все это так, я знаю; но стоит мне заслышать собачий лай, как все у меня в голове помрачается, и кроме бегства, я ни о чем уже не думаю».
[Тем, кто от природы робок, никакое разумное увещание не придаст силы, даже если он с виду и велик и крепок.]
157 ОБЕЗЬЯНА И СЕТЬ
Обезьяна — животное, от природы склонное к подражанию. И вот одна обезьяна, сидя у моря, увидела на берегу рыбацкую сеть, разостланную для просушки. Она ее подняла и стала забрасывать в воду; но сеть захлестнула ей горло и увлекла пересмешницу в глубь. И обезьяна простонала: «Никогда не делай того, чего не знаешь!»
[Пусть никто не берется за дело, которого не знает и к которому непривычен: неопытность ведет к несчастью.]
158 ЗАЯЦ И ЛИСА
Заяц спросил лису: «Вправду ли ты так ловка на поживу, что зовут тебя лиса-добычница?» Лиса отвечала: «Если не веришь, то ступай сюда, я угощу тебя». Заяц послушался, но только он вошел, как сам и достался лисице на обед. И заяц промолвил: «Хоть и плохо мне пришлось, зато узнал я, как тебя зовут: ты не лиса-добычница, а лиса-обманщица».
[Тем, кто любопытен и дурно употребляет свое любопытство, нередко приходится плохо.]
159 ВОЛКИ И СОБАКИ
Волки сказали собакам: «Мы всем похожи друг на друга: отчего бы нам не жить в братском единомыслии? Между нами нет никакой разницы, кроме как во вкусах: мы живем на свободе, а вы подчиняетесь людям и рабски им служите, а за это должны терпеть от них побои, носить ошейники и сторожить их овец. А вместо корма они вам бросают одни кости. Если же вы нас послушаетесь, то выдадите нам ваши стада, и мы все вместе наедимся досыта». Собаки поддались на такие уговоры; но когда волки вошли в загон, то прежде всего они растерзали собак.
[Такое возмездие ждет всех, кто предает свое отечество.]
160 ОСЕЛ И КОНЬ
Осел, завидуя коню за то, что тот получает хороший корм и уход, плакался на свою судьбу: ему, ослу, приходится таскать тяжести, кормят его впроголодь, а конь красуется в своей уздечке и бляхах, и бегать ему легко. Пока осел так рассуждал, пришло время войны; хозяин в оружии влез на коня и поскакал в гущу врагов. И конь под мечами упал, израненный, и испустил дух. Тогда осел стал думать иначе, и пожалел коня.
[Не следует завидовать тем, кто богат и кто стоит у власти; а надо, вспомнив о недоброжелательстве и опасностях, которым они подвергаются, возлюбить бедность — мать спокойствия.]
161 ЗЕВС И ВЕРБЛЮД
Верблюд упрашивал Зевса подарить ему рога: «Мне их очень не хватает!» — говорил он. Но Зевс не только не дал ему рогов, но еще и ушей его лишил.
[Пусть каждый довольствуется тем, что имеет, и не стремится к большему.]
162 ОСЕЛ И ПОГОНЩИК
Осел свернул с ровной тропы и помчался к обрыву. Погонщик закричал: «Несчастный, куда тебя понесло?» — и стал тащить его за хвост обратно, но осел по-прежнему рвался вперед. Тогда погонщик сам оттолкнул его и сказал: «Ступай: торжествуй свое дурацкое торжество себе же на горе».
[Басня обличает тех, кто губит себя по собственному неразумию.]
163 ОСЕЛ, ВЕЗУЩИЙ ИДОЛА
Один человек на своегоосла поставил идола и стал ходить по селам; и многие, встречаясь с ним, падали перед идолом ниц. Осел подумал, что это ему поклоняются селяне, возгордился и пустился скакать, чуть не сбросив с себя кумир. Но хозяин, колотя его палкой, сказал: «Хоть ты и возишь бога, а все же ты не бог».
[Басня обличает скотоподобных людей, которые чванятся чужими заслугами.]
164 ЛАСТОЧКА, ПТИЦЫ И ОМЕЛА
Когда на дубе выросла омела на пагубу птицам, мудрая ласточка сказала, что из-за нее все птицы не смогут летать. Но птицы в своём заблуждении решили, что ласточка ничего не понимает, и пренебрегли ее словами. Тогда ласточка попросила человека принять ее под свою крышу. Потому-то у нее одной из всех птиц не слипаются крылья от птичьего клея.
165 КУПАЮЩИЙСЯ МАЛЬЧИК И ПАСТУХ
Мальчик, еще не умевший плавать, увидел реку с прекрасной чистой водой, разделся и прыгнул в нее, чтобы искупаться. Но из-за быстрого течения и глубины он не мог достать дна, и закричал пастуху, чтобы тот с берега протянул ему руку. Пастух обозвал его шальным и руки не подал. Мальчик сказал: «Сперва помоги, а обругать меня ты успеешь, когда вытащишь».
[Тех, кто по неопытности попал в беду, надо сперва вызволить, а уже потом поучать и наставлять.]
166 КОНЬ И ВЕПРЬ
Конь еще не знавал уздечки и никогда не носил на спине человека. Коня стал обижать вепрь, который объедал и вскапывал луг, где конь пасся, и мутил воду в источнике, где он пил. Чтобы защититься от обидчика, раздраженный конь договорился о дружбе со своим соседом, хитроумным человеком, и попросил его помочь и наказать зловредного врага. Человек сказал: «Поклянись, что сделаешь то, что я скажу». Конь поклялся. Человек сказал: «Я не могу сражаться с этим зверем пеший; но если ты наденешь уздечку, возьмешь меня к себе на спину и позволишь мне тебя укротить и сдержать твой бег,— тогда я надеюсь без труда сразить вепря». Конь, ослепленный гневом, вверился ему, и так попался в плен к мнимому помощнику.
[Гнев порабощает и унижает даже достойнейшего человека.]
167 ЗМЕЯ И КРЕСТЬЯНИН
Змея, гнездившаяся у порога крестьянина, однажды ужалила его маленького сына, и он умер. Родители были в великом горе; и отец, подстрекаемый скорбью, схватил топор и хотел убить змею, когда она будет выползать из щели. Змея высунулась, и крестьянин ударил, но промахнулся, и только расколол камень у входа. Тогда он ушел, а вскоре, полагая, что змее не за что на него сердиться, позвал ее мириться на хлеб и соль. Но змея с тонким свистом прошипела: «Теперь не может быть между нами доверия или дружбы, пока перед моими глазами — этот камень, а перед твоими — могила сына».
[Никто не забудет о ненависти и мести, пока видит напоминание, оживляющее в нем боль.]
168 МАЛЬЧИК И СКОРПИОН
Мальчик ловил кузнечиков и хотел схватить скорпиона, приняв его за такого же кузнечика. Тот, видя, что мальчик еще глуп, поднял хвост, выставил жало и сказал: «Беги и спасайся, малыш, а не то, стараясь поймать меня, ты погубишь и все то, что имеешь».
[Надо распознавать противоположное и хорошее любить, а дурного избегать, будучи знакомым и с тем и с другим.]
169 МАЛЬЧИК-ЛЖЕЦ, КРЕСТЬЯНЕ И ВОЛК
Один мальчик пас овец; и то и дело взбегая на холм, он кричал: «Помогите! волк!» Крестьяне сбегались и обнаруживали, что он их обманул. А когда и в самом деле появился волк, и мальчик стал кричать, то никто ему не поверил и не пришел на помощь, и волк стал губить его овец.
[Вот чего добивается лжец: если он даже скажет.правду, ему не верят. ]
170 КРОТ И ЕГО МАТЬ
Крот — животное увечное, слепое. И вот один крот захотел слюбиться с матерью, но вместо рта поцеловал ее в срамное место. Его братья это заметили, и один из них сказал: «Ты хотел такое дело сделать, что и чутья, какое было, поделом лишился».
[Дурной помысел извращает и портит самую природу человека.]
171 ПАСТУХ, ЩЕНОК И БОЛЬНАЯ ОВЦА
Пастух прикармливал щенка мясом павших овец. И вот однажды, стоя над заболевшей ярочкой, пастух заметил, что щенок понурился и чуть не плачет. Погладив его, он сказал: «Очень хорошо, что ты такой сострадательный; но пусть только не случится и не сбудется то, чего тебе на самом деле хочется!» [Таков бывает наследник больного, когда он сочувствует ему и притворно плачет, затаив иное на душе.]
172 РЕКА И МЕХ
Река обратилась с вопросом к плывущему по ней бурдюку из бычьей кожи: «Как тебя звать?» Тот отвечал: «Сухомятная кожа». Вспенив свой поток, река отвечала: «Ищи себе другое название: у меня ты живо размокнешь». [Несчастье в жизни сводит в могилу даже человека заносчивого и дерзкого.]
173 ТЕРНОВНИК И ЗМЕЯ
Возле реки был виноградник, окруженный терновой изгородью. Река разлилась и вырвала терновник из земли. И случилось, что на одной терновой ветке поплыла змея; обвившись вокруг нее своим чешуйчатым телом. Кто-то увидел это и сказал: «Дурная лодка, но подстать пловцу».
[По справедливости дурные гибнут вместе с дурными.]
174 ЛЯГУШКИ, ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ
Лягушки, которые вели друг с другом междоусобную войну, попросили у Зевса для себя царя, чтобы он над ними правил. Зевс бросил в середину их пруда деревянное бревно, и оно всколебало весь пруд. Лягушки в изумлении смолкли; но в скором времени, видя, что бревно неподвижно, они прониклись к нему таким презрением, что стали вскакивать на него и сверху нападать друг на друга. Снова пришлось Зевсу давать им правителя или военачальника. И он в раздражении послал лягушкам гидру, которая стала их истреблять.
[Многие, избегая рабства у кротких господ, поневоле попадают под власть дурных.]
175 ПАСТУХ И ВОЛЧОНОК
Пастух нашел и выкормил волчонка, а когда он подрос, то научил его нападать на соседние стада. Волк, усвоив науку, сказал: «Ты научил меня разбойничать — смотри теперь, как бы не пришлось тебе недосчитаться и собственных овец».
[От дурной породы не будет хорошего нрава.— Если природного хищника научить разбойничать и грабить, он часто приносит больше вреда тем, кто его учил.]
176 ОРЕЛ И ЕГО ХОЗЯЕВА
Один человек поймал орла, подрезал ему крылья и пустил к себе на двор жить вместе с курами. Но орел от тоски сидел понуро и не брал корма: похож он был на пленного царя. Другой человек купил его у хозяина, отрастил ему перья, смазал крылья маслом и пустил его летать. Взлетев, орел схватил когтями зайца и принес ему в подарок. Лиса, увидев это, сказала: «Отдай его лучше не этому хозяину, а первому: этот и без того добрый, а того еще надо задобрить, чтобы он опять не поймал тебя и не подрезал крылья».
[Благодетелям надо отвечать добром, а с дурными людьми обращаться обходительно.] 177 ЧЕРЕПАХА И ЗАЯЦ
Заяц издевался над черепахой за то, что у нее слабые ноги. Черепаха на это ответила: «А тебя, быстроногого, я все же одолею в беге!» Заяц сказал: «Это ты на словах хвалишься, черепаха; а вот потягайся со мной, и увидишь».— «А кто назначит нам место и будет судьей?» — «Лиса: она и справедлива и умнее всех».— Лиса указала им, откуда начинать; и черепаха, памятуя о своей медлительности, со всем усердием пустилась в путь, а заяц, понадеявшись на свои ноги, разлегся у дороги. Когда же он пришел к назначенному месту, то черепаха-победительница уже была там.
[Многие люди, одаренные от природы, губили свой дар нерадивостью; а некоторые, напротив, благоразумием, прилежанием и терпением преодолевали даже природную слабость.]
178 РОЗА И БАРХАТНИК
Бархатник рос рядом с розою. И он ей сказал: «Как прекрасны твои цветы! и богам и людям они одинаково желанны. Ах, завидую я твоей красоте и аромату!» — «Нет, бархатник, — отвечала роза, — мне дано жить лишь краткий срок, и если меня никто не сорвет, я увядаю. А ты всегда живешь и цветешь, словно только что распустился».
[Лучше проводить век в скромном достатке, чем после недолгой роскоши испытать горестную превратность судьбы или даже погибнуть.]
179 ТРУБАЧ
Был в войске трубач, своей трубою созывавший всех на бой с врагом. Попав однажды в плен к неприятелю, он умолял не убивать его, потому что он никого не убивал и не грабил, и кроме своего медного рога ничего не знал. Ему сказали: «Тем, что ты возбуждаешь других к бою, а не удерживаешь их, ты будешь нас губить еще больше».
[Те, кто подстрекает к дурному злых и жестоких правителей, виновны больше, чем они сами.]
180 БАРС И ЛИСА
Пятнистый барс хвалился, что у него шкура изысканнее, чем у всех остальных зверей. Лиса ему ответила: «А у меня зато изысканный ум, который лучше, чем твоя шкура».
[Тот, у кого ум изысканный и тонкий, больше заслуживает похвалы, чем тот, кто хорош видом, а не разумом.]
181 КОЗЕЛ И ВИНОГРАД
Козел объедал побеги цветущей виноградной лозы; и лоза ему сказала: «Зачем ты меня портишь? разве мало тебе травы? Вот погоди, когда крестьяне тебя зарежут, я дам им вдоволь вина для жертвоприношений».
[Басня изобличает людей неблагодарных, которые обирают своих друзей.]
182 КОЗЕЛ ПОД ОБРЫВОМ И ЛИСА
Однажды летом козлу очень захотелось пить, и он спустился с обрыва в ущелье, где текла вода. Напившись и пощипав травы, он не сумел вылезти обратно и с запоздалым раскаяньем стал звать на помощь. Лиса, увидав его, сказала: «Эх, глупый! будь у тебя столько ума в голове, сколько волос в бороде, ты бы, прежде чем спускаться, подумал бы, как подняться!»
[Надо заранее думать о последствиях своих дел и лишь затем приступать к ним.]
183 ПЧЕЛА И ЗЕВС
Гиметтская пчела, слагательница сотов, взлетела к чертогам богов и принесла Зевсу свежего, еще не окуренного меда. Насладившись подарком, Зевс обещал дать пчеле любую награду, какой она пожелает. Пчела сказала: «Дай мне жало, чтобы, если какой человек придет отнять мои соты, я могла бы его убить». Не понравилась Зевсу эта просьба, потому что людей он любил. Все же, хоть и против своего желания, дал он пчеле жало, так как обещал ей это; но такое жало, чтобы она, уколов им, тотчас погибала сама, ибо в нем — вся жизнь летуньи-пчелы.
[Пусть никто в своих молитвах и просьбах не желает ничего во вред своим врагам; то, что он попросит дурного, обратится против него же.]
184 ДОБРОДЕТЕЛИ И ПОРОКИ
Добродетели были изгнаны с земли пороками, потому что оказались слабее их. Тогда они поднялись к небу и спросили Зевса, как же им жить среди людей. Зевс ответил: «Являйтесь к ним не все сообща, а по одиночке». Вот почему пороки являются к людям постоянно, так как живут ближе, а добродетели, которым приходится спускаться с неба,— реже.
[Добродетель не скоро тебе встретится, а пороки тебя поражают один за другим.]
185 РАНЕНЫЙ ОРЕЛ
Орел сидел на скале, высматривая зайцев, чтобы броситься на них. Один охотник выстрелил в него из лука, и острие стрелы вонзилось ему в тело, а другой конец, с оперением, торчал перед глазами. И орел, увидев его, сказал: «Вдвойне больно мне оттого, что умираю я от своих же перьев».
[Острее жалит боль, когда ее причиняет кто-нибудь из близких.]
186 ОРЕЛ И ЛИСА
Лиса и орел поклялись жить в дружбе. У орла было гнездо на вершине дерева, у лисы — нора под корнями. Орел нарушил клятву, схватил детенышей лисицы и отнес их в пищу своим птенцам. Зато в другой раз принес он в гнездо с алтаря жертвенное мясо с угольями, гнездо вспыхнуло, птенцы из него выпали и оказались для лисы отличной поживой.
[Справедливость блюдет людские дела, наказывает клятвопреступников и воздает им по заслугам.]
187 КРЕСТЬЯНИН И БЕСПЛОДНОЕ ДЕРЕВО
У мужика на его земле было дерево, которое не приносило плодов, а только служило приютом для шумных воробьев и цикад. Мужик собрался срубить дерево за его бесплодие, взял топор и нанес удар. Цикады и воробьи стали его упрашивать, чтобы он не вырубал их прибежище, а позволил им веселить его, мужика, своим пением. Но он, не обращая внимания на них, ударил во второй раз и в третий. Тогда в дереве открылось дупло, и крестьянин нашел в нем пчелиный рой и мед. Отведав его, он отбросил топор, а дерево стал почитать священным и заботиться о нем.
[Люди по природе своей не столько почитают и любят справедливость, сколько гоняются за выгодой.]
188 ЛЫСЫЙ НАЕЗДНИК
Один лысый человек надел на голову накладные волосы и стал гарцевать верхом на лошади. Но подул ветер и сорвал с него эту прическу Все, кто были поблизости, громко расхохотались; а наездник молвил, придержав коня: «Что же удивительного, если чужие волосы улетели и оставили меня с тем, что у меня было при рождении?»
[Не следует горевать в несчастиях: ведь того, чего природа не дала тебе при рождении, никогда нельзя сохранить. Голыми мы пришли, голыми и уйдем.]
189 СВИНЬЯ И ЛЬВИЦА
Говорят, что свинья, хвастаясь выводком своих поросят, спросила львицу: «А скольких детенышей рождаешь ты?» Та отвечала: «Одного, но льва».
[Один человек, сильный телом и выдающийся отвагой и разумом, бывает лучше, чем множество людей трусливых, слабых и неразумных.]
190 КУЗНЕЦ И СОБАКА
У кузнеца была собака. Пока он ковал, собака спала; но как только он принялся за еду, собака мигом проснулась и подошла к нему. Хозяив бросил ей кость и сказал: «Жалкая ты лентяйка! когда я грохочу по наковальне, ты спишь, а когда шевелю челюстями, тотчас просыпаешься!»
[Басня обличает лентяев, бездельников и тех, кто кормится от чужих трудов.]
191 ЛЯГУШКА И МЫШЬ
Сухопутная мышь на свою беду подружилась с лягушкой. И лягушка, задумав дурное, привязала лапку мыши к своей лапе. Сперва они вышли на сушу, чтобы закусить полевыми колосьями; но потом, когда они приблизились к берегу пруда, лягушка при виде воды воспрянула духом, закричала «брекекекекс коакс!» и потащила мышку за собою прямо в глубину. Несчастная мышь, наглотавшись воды, раздулась, умерла и поплыла по пруду, привязанная к лягушкиной лапе. Ее заметил коршун и схватил в когти; а лягушка на привязи потащилась следом за нею и сама так же досталась на обед коршуну.
[Даже и у мертвого есть защита, ибо божественная справедливость надзирает над всем и, воздавая мерой за меру, блюдет равновесие.]
192 ПУТНИК И САТИР
Зимняя непогода застала путника в горах. Он заметил, что на вершине одной горы от камней поднимается дым, и направился туда. А там жил сатир из тех, которых зовут смехолюбивыми. Он и сам пожалел пришельца и ввел его в свой дом. Путник, замерзший, стал согревать свои руки дыханием рта. Сатир дал ему поесть горячего и попить горячего, обогрел его у огня. А когда гость вспотел, он опять стал дуть себе на руки, охлаждая их. Тут сатир его выгнал: «Не хочу,— сказал он,— иметь дело с дурным человеком, который выдыхает изо рта то жар, то холод».
[Басня обличает людей двуличных, которые то произносят хвалу, то хулу.]
193 ГЛИНЯНЫЙ ГОРШОК И МЕДНЫЙ ГОРШОК
По реке плыли глиняный горшок и медный горшок; и глиняный сказал медному: «Держись от меня подальше и не приближайся: ты ли меня толкнешь, я ли тебя нечаянно задену — все равно я разобьюсь».
[Опасно бедняку жить по соседству с человеком сильным и жадным.]
194 ЛЕВ И ЧЕЛОВЕК
Шли по дороге лев с человеком, и каждый в разговоре сам себя расхваливал. Возле дороги стоял каменный столб с изображением человека, который душит льва. Человек показал на него льву и сказал: «Вот видишь, насколько мы сильнее вас!» Лев усмехнулся и ответил: «Если бы львы умели резать по камню, то немало бы ты увидел людей в когтях у львов!».
[Многие чванятся и хвастаются на словах своей отвагой и мужеством, а на деле оказываются ни с чем.]
Басни, сохранившиеся в переделках и подражаниях
1 ПРОЛОГ
2 ЖАВОРОНОК, ПОГРЕБАЮЩИЙ ОТЦА
3 ЭЗОП НА ВЕРФИ
7 (19) СОБАКИ И ЛИСА
8 (23) ЛИСА И ОБЕЗЬЯНА
13 (27) ГЕРАКЛ И ПЛУТОС
15 (31) ОБМАНЫ И ПРАВДА
17 (28) ЯБЛОНЯ, ГРАНАТОВОЕ ДЕРЕВО И ЕЖЕВИКА
18 (36) КОМАР И ЛЕВ
20 (38) ЧАЙКА И КОРШУН
21 (35) БЫК, ЛЬВИЦА И ДИКАЯ СВИНЬЯ
23 (44) ВОЛК И ЛЕВ
24 (45) ВОЛК И ОВЦА
31 (62) ВОР И ЕГО МАТЬ
32 (64) ПРОМЕТЕЙ И ЛЮДИ
33 (65) ГОЛУБКА
35 (48) ЛУНА И ЕЕ МАТЬ
37 (73) ЛИСА И ЕЖ
38 (74) СВИНЬЯ И СОБАКА
39 (75) СОБАКА И СВИНЬЯ
44 (78) ПЛЯШУЩИЕ ОБЕЗЬЯНЫ
Природу не изменишь никакой силой.
48 (82) КАБАН И ЛИСА
51 (85) ЛИСА И ЖУРАВЛЬ
52 (86) КРЕСТЬЯНИН И ВШИ
55 (89) ЗИМА И ВЕСНА
56 (90) ЛАСТОЧКИ И ЛЕБЕДИ
57 (92) БЛОХА И БОРЕЦ
Ничтожные обидны божествам просьбы.
58 (93) БЛОХА И ЧЕЛОВЕК
59 (94) БЛОХА И БЫК
60 (34) СОБАКА И УЛИТКА
Пусть красота не скроет от тебя правду.
61 (95) ТЕНЬ ОСЛА
Вот так-то из-за тени началась ссора.
ЗЕВС И ЧЕРЕПАХА
(Эзоп 108 (154 X))
Зевс справлял свою свадьбу и устроил пир для всех животных. Опоздала на пир только черепаха. Не понимая, почему она опоздала, Зевс спросил, отчего она одна не пришла вовремя? Черепаха ответила: «Свой дом — лучше всех». Разгневался Зевс и обрек ее вечно носить свой дом на себе.
Так и многие люди предпочитают скромно жить у себя, чем пышно пировать у других.
ПТИЦЕЛОВ И ЖАВОРОНОК
(Эзоп 207 (340 X))
Птицелов расставлял ловушки для птиц. Жаворонок, глядя на нега, спросил, что это он делает; а тот ответил: «Строю город»,— и отошел в сторону. Жаворонок поверил его словам, подлетел, клюнул приманку и неожиданно попался в силок. Птицелов подбежал и схватил его, а жаворонок ему сказал: «Ежели ты такие города строишь, то много же у тебя в них будет обитателей!»
Басня показывает, что дома и города разоряются, когда во главе их стоят люди жестокие.
ЧЕЛОВЕК И ЦИКАДА
(Эзоп 298 (65 X))
Бедняк ловил кузнечиков и поймал вместе с ними звонкую стрекотунью-цикаду. Он хотел ее убить, но она ему сказала: «Не убивай меня напрасно: колосьев я не трогаю, листьев я не порчу, а крылья и лапки мои сладостно звучат, радуя сердце путников, и ни у кого нет голоса звонче». И услышав это, человек отпустил цикаду.
ГУСИ И ЖУРАВЛИ
(Эзоп 256 (421 X))
Гуси и журавли паслись на одном поле. Вдруг перед ними появились охотники. Легкие журавли тотчас взлетели в воздух и спаслись; а тяжеловесным гусям пришлось остаться, и они попались в плен.
[То же происходит и с людьми при переворотах в государстве: бедняку легко перебираться из одного города в другой, так как у него нет имущества, а богачи остаются и часто бывают вынуждены служить в рабстве при новых властях.]
ЗЕВС И ЗМЕЯ
(Эзоп 248 (153 X))
Зевс справлял свадьбу, и все твари приносили ему подарки, кто какие мог. Приползла и змея, держа во рту розу. Но Зевс, увидев ее, сказал: «Всеми остальными принесенные подарки я принимаю, но из твоей пасти не приму!»
[От дурного человека и милость опасна. Бог отвергает молитвы, воссылаемые к нему преступными и нечестивыми устами, и тех людей, которые не отрешились от зол.]
ОСЕЛ И ЕГО ХОЗЯЕВА
(Эзоп 190 (329 X))
Осел работал у садовника; и так как есть ему приходилось мало, а трудиться много, то он взмолился к Зевсу, чтобы тот освободил его от садовника и передал другому хозяину. Зевс послал к садовнику Гермеса и велел продать осла горшечнику. Но опять осел был недоволен, потому что здесь ему пришлось куда больше ходить под грузом, в грязи и глине, и опять он стал просить Зевса переменить ему хозяина. И Зевс сделал так, чтобы его продали кожевнику. Попав к новому господину, еще хуже первых двух, и увидав, чем он занимается, осел со стоном сказал: «Горе мне, несчастному! Лучше бы мне было остаться у прежних хозяев; а этот, вижу я, и шкуры моей в покое не оставит».
[Басня показывает, что рабы, испытав, каковы новые хозяева, обычно начинают тосковать о старых.]
ЛИСА И ТЕРНОВНИК
(Эзоп 19 (32 X)) Лиса, карабкаясь на изгородь, поскользнулась и, чтобы удержаться, ухватилась за терновник. Терновник больно уколол ее в лапу; тогда она ему сказала: «Ах, я бедная! Я к тебе бросилась за помощью, а ты мне сделал еще хуже!» — «Просчиталась, милая,— ответил терновник,— если, привыкнув за все хвататься, ты и за меня вздумала ухватиться!»
[Басня! показывает, что глупы люди, которые прибегают за помощью к тем, кто от природы вредоносен.]
ОЛЕНЬ И ВИНОГРАД
(Эзоп 79 (127 X))
Олень, преследуемый охотниками, спрятался от них в винограднике. Когда охотники проскакали мимо, он повернулся и стал объедать листья с лозы. Но один охотник оберйулся, увидел оленя, пустил в него своим дротиком и ранил его. Умирая, олень со стоном молвил сам себе: «По справедливости я терплю за то, что губил лозу, которая спасла меня».
[Эту басню можно применить к людям, которые обижают своих благодетелей и бывают за то наказаны богами.]
ДВОЕ ТОВАРИЩЕЙ И МЕДВЕДИЦА
КРЕСТЬЯНИН И СОКРОВИЩЕ
ЖАДНЫЙ И ЗАВИСТЛИВЫЙ
МАЛЬЧИК И ВОР
КОЗА И ЛЕВ
ВОРОНА И КУВШИН
КРЕСТЬЯНИН И БЫК
ПРОСТАЯ РЫБА И МИНОГА
МЫШЬ В КУЗНИЦЕ
ОХОТНИК И КРЕСТЬЯНИН
СТРАУС
ЛЕВ, ОСЕЛ И ЛИСА
ЗВЕЗДОЧЕТ
«Филогелос»
1. Педант заказал серебряных дел мастеру сделать светильник. «Какой величины?» — спросил тот.— Педант ответил: «На восемь человек».
2. Педант, плавая, едва не утонул, и дал зарок не входить в воду, пока не научится хорошо плавать.
3. К педанту-врачу пришел человек и сказал: «Господин врач, всякое утро, как я проснусь, у меня еще полчаса бывает темно в глазах: как бы от этого избавиться?» Врач ответил: «Просыпайтесь на полчаса позже».
5. Некто, повстречав педанта, сказал ему: «Господин педант, во сне я видел вас и заговорил с вами». Тот ответил: «Клянусь богами, я был занят и не заметил».
6. Педант, заметив на улице врача, который обычно его лечил, стал от него прятаться. Один из приятелей спросил, почему он это делает. Педант ответил: «Я очень давно не болел, и мне перед ним стыдно».
7. Педанту сделали операцию горла, и врач запретил ему разговаривать. Педант велел своему рабу отвечать вместо него на приветствия знакомых, и при этом сам говорил каждому: «Не прогневайтесь, что за меня с вами здоровается раб: это потому, что врач запретил мне разговаривать».
8. Педант, чтобы отомстить мыши, которая грызла его книги, стал надкусывать мясо и класть ей в темное место.
9. Педант хотел научить осла ничего не есть, и перестал засыпать ему корм. Когда осел околел с голоду, Педант сказал: «Как много я потерял! Только что он научился ничего не есть, и вдруг умер!»
10. Педант продавал лошадь. Его спросили, не труслива ли она. Он ответил: «Нет, клянусь спасением души моего отца: в стойле никого, кроме нее не было».
11. Педант, желая посмотреть, пристойный ли у него вид, когда он спит, поставил перед собой зеркало и закрыл глаза.
12. Педанту, отправлявшемуся в путешествие, приятель сказал: «Купи мне, пожалуйста, двух мальчиков-рабов лет по пятнадцати». Педант ответил: «Хорошо, а если таких не найду, то куплю одного тридцатилетнего».
13. Двое педантов жаловались друг другу, что их отцы никак не помрут. Один сказал: «Хочешь, давай задушим каждый своего отца?» — «Избави нас бог проплыть отцеубийцами! — ответил другой. — Но если хочешь, ты задуши моего, а я твоего».
14. Педант купил дом и, высовываясь из окна, спрашивал прохожих, к лицу ли ему этот дом.
15. Педанту приснилось, что он наступил на гвоздь; проснувшись, он перевязал себе ногу. Приятель спросил, почему он это делает, и, узнав, сказал: «Поделом зовут нас дураками: зачем мы спим разутыми?».
16. Педант много дней искал свою книгу и не мог найти. Однажды он сел есть салат, повернулся лицом в угол и увидел, что там и лежит нужная книга. Вскоре затем он встретил приятеля, который сокрушался, что потерял плащ. «Не печалься,— сказал он ему,— а лучше купи салату; и когда будешь кушать, повернись лицом в угол — там и найдешь, что искал».
17. Педанту приятель прислал из путешествия письмо с просьбой купить для него книг. Педант об этом не позаботился и, повстречав вернувшегося приятеля, сказал ему: «Твоего письма о книгах я не получал».
18. Некто, повстречав педанта, сказал ему: «Раб, которого ты мне продал, умер».— «Клянусь богами,— сказал педант,— пока он был у меня, он никогда так не делал».
19. Педант увидел на дереве множество воробьев; чтобы залучить их, он подставил подол и потряс дерево.
20. Двое педантов, возвращаясь с пира, провожали друг друга домой и так и не легли спать.
21. Педант хотел спать, но у него не было подушки, и он велел рабу подложить ему под голову горшок. Раб сказал: «Он жесткий». Тогда педант велел набить горшок пухом.
22. Педант, повстречав приятеля, сказал ему: «Я слышал, что ты умер!» Тот отвечал: «Ты же сам видишь, что я жив». А педант: «Но тот, кто мне это сказал, куда больше заслуживает доверия!»
23. Педант пришел в баню, как только она открылась, и не застав там никого, сказал своему рабу: «Как видно, здесь нельзя мыться!»
24. Педант подрался с отцом и сказал ему: «Мерзавец, ты сам не знаешь, чего я из-за тебя лишился: ведь кабы ты на свет не родился, я бы дедово наследство получил!»
25. Педант плыл по морю; разразилась сильная буря, и его рабы стали плакать. «Не плачьте,— сказал он,— в моем завещании я всех вас отпускаю на свободу».
26. Педант искал место, где бы ему лучше поставить свою гробницу. Кто-то показал ему, что вот здесь это было бы красиво. Он ответил: «Да место тут нездоровое».
27. Педант заболел и договорился с врачом, что заплатит ему, если выздоровеет. Когда жена стала его укорять за то, что он пьет вино во время лихорадки, он сказал: «Ты хочешь, чтоб я выздоровел, и мне пришлось бы заплатить врачу?»
28. Педанта укусила собака за большой палец. Он сказал: «Укуси она меня за плащ, и плащ порвался бы».
29. Умер один из братьев-близнецов; педант, встретив оставшегося в живых, спросил его: «Это ты умер или твой брат?»
31. Педант, переправляясь через реку, въехал на паром верхом, на лошади. На вопрос, почему он не слезет, он ответил: «Я тороплюсь».
32. Педант, приглашенный на пирушку, ничего не ел. Кто-то из гостей спросил: «Почему ты не ешь?» Он ответил: «Чтобы не подумали, что я пришел ради еды».
33. Сын педанта играл в мяч и уронил его в колодец. Заглянув туда, он увидел свое отражение и попросил его отдать мяч; потом побежал к отцу и пожаловался, что не может получить мяч. Педант заглянул в колодец, тоже увидел свое отражение и попросил: «Хозяин, отдайте ребенку мяч!»
34. Педант навестил больного товарища и спросил его, как идет его болезнь. Тот ничего не отвечал. Педант рассердился и сказал: «Погоди, вот я заболею, так тоже ничего тебе не скажу!»
35. Педант, продавая краденую одежду, вымазал ее смолой, чтобы не узнали.
36. Педант ходил и приценивался к плащам встречных людей. Его отец услышал от кого-то об этом и стал бранить сына. Тот сказал: «Клеветнику ты поверил, отец, да какому! его и человеком-то назвать стыдно». Отец воскликнул: «Что за страшные слова ты говоришь!» А педант: «Как ты мог слушать человека, чей плащ и пятидесяти драхм не стоит!»
37. Педант продавал лошадь. Кто-то подошел и стал заглядывать ей в зубы. Педант сказал: «Чего в зубы смотришь? Кабы она так умела ездить, как умеет жрать!»
38. У педанта тяжело болел старик-отец, и он попросил приятелей принести ему венков для похорон. Когда на следующий, день отцу стало лучше, и приятели обиделись, педант сказал им: «Мне и самому стыдно, что я ввел вас в расходы; но ужо приходите завтра, и я его похороню во что бы то ни стало».
39. Гуляли двое педантов. Заметив черную курицу, один из них сказал другому: «Братец, никак у нее петух умер?»
40. У педанта умер маленький сын. Увидев большую толпу, собравшуюся на похороны, он сказал: «Мне стыдно выносить к такой большой толпе такого маленького мальчика».
41. Педант, продавая дом, повсюду носил с собой кирпич в качестве образца.
42. Двое педантов шли по дороге, и один из них по нужде немного задержался. Вернувшись, он увидел надпись, оставленную товарищем на верстовом камне: «Догоняй меня»,— и приписал внизу: «А ты подожди меня».
43. Педант, когда кто-то ему сказал: «К тебе уже старость подходит», пошел к воротам города и стал поджидать ее. Другой педант спросил, в чем дело, и узнаву сказал: «Поделом зовут нас дураками: откуда ты знаешь, что она войдет не через другие ворота?»
44. Педант ночью, когда его отец спал, поднялся с постели и принялся потихоньку объедать развешенные по комнате виноградные гроздья. Но у отца был спрятан светильник под горшком, и когда педант встал, отец внезапно открыл свет. Педант, стоя, притворился спящим и захрапел.
45. Педант ночью встал и полез к своей бабке; отец его за это отколотил. Педант сказал: «Сколько времени ты сам с моей матерью спишь, и я тебе слова не сказал, а стоило мне один раз лечь с твоей, и ты уже сердишься».
46. Педанту доложил управляющий, что река затопила его имение. Педант воскликнул: «С ее стороны это насилие!»
47. Педант, приехав после долгой отлучки к себе в имение, увидел, как выгоняли на пастбище молодую скотину, и, слыша ее обычное блеянье, спросил, в чем дело. Управляющий в шутку сказал: «Это они рады тебе». — «Клянусь спасением души,— сказал педант,— ради меня устрой им отдых и три дня не выгоняй их на пастбище».
48. Педант обул новые сандалии. Они скрипели. Обратившись к ним, он сказал: «не скрипите, пока ноги целы».
49. Педант, увидев луну, спросил: «А в других городах тоже такое есть?»
50. Педант-ростовщик велел должнику-корабельщику принести для него самого — погребальные носилки, а для его двух восьмилетних сыновей — девочек-рабынь, чтобы они с годами росли, как проценты.
51. Педант, увидев на лугу глубокий колодец, спросил, хороша ли в нем вода. Крестьяне ответили: «Хороша! еще твои родители из него пили». Педант воскликнул: «Какая же была у них шея, если они могли пить с такой глубины!»
52. Педант упал в бассейн и долго звал на помощь рабов, но его никто не слышал. Тогда он сказал сам себе: «Дурак я, надо мне вылезти и отстегать их всех: тогда уж они послушаются и спустят мне лестницу».
53. Педант обедал с отцом; им подали большой латук со множеством отличных веток. Педант сказал: «Ты, отец, ешь деток, а я возьмусь за мать».
54. Педант из Афин писал письмо отцу, хвастаясь своими успехами в науках, я приписал: «Как хотел бы я застать тебя под уголовным обвинением, чтобы показать тебе, какой вышел из меня адвокат».
55. Педант-шутник по безденежью стал распродавать свои книги, а в письме к отцу написал: «Поздравь меня, книги меня уже кормят».
56. Педант, цирюльник и плешивый шли вместе по дороге. Устроив привал в безлюдном месте, они договорились, что каждый не будет спать по четыре часа и присматривать за добром. Первым досталось сторожить цирюльнику. Желая посмеяться, он выбрил педанту голову и в положенный срок разбудил его. Педант, почесав со сна голову и обнаружив, что она голая, вскричал: «Экий ты негодяй, цирюльник! ты же напутал и вместо меня разбудил плешивого!»
57. У педанта родился ребенок от рабыни. Отец посоветовал убить его. Педант сказал: «Сперва своих детей похорони, а потом советуй мне моих убивать».
58. Педант входил в баню; банщик плеснул ему на ноги горячей воды. Тот крикнул: «Негодяй! человек еще не согрелся, а ты на него льешь горячее!»
59. Педант услышал, что у птичника на обед была вчера отличная курица; он пошел на птичий двор и сказал птичнику: «Зарежь и мне вчерашнюю курицу».
60. У педанта было имение на расстоянии многих миль; чтобы сделать его поближе, он выворотил по дороге семь верстовых камней.
61. Педант на уроке вдруг посмотрел в угол и крикнул: «Дионисий там в углу безобразничает!» Ему объяснили, что Дионисий еще не пришел. Он сказал: «Когда придет, то все равно будет безобразничать!»
62. Педант на состязаниях в Риме в тысячном году увидел атлета, который потерпел поражение и плакал; в утешение он сказал ему: «Не горюй, на следующих тысячелетних играх ты наверняка победишь».
63. Педант шел по дороге с проводником, кривым на правый глаз. Когда они проходили по винограднику, проводник расхваливал те лозы, которые были слева. Педант сказал: «Когда мы пойдем обратно, ты увидишь, что и справа не хуже».
64. Педант купил слишком узкие штаны и едва мог в них влезть; тогда он намазал их дегтем.
5. Педант провожал сына на войну. Сын обещал ему вернуться с головой убитого врага. Педант сказал: «Но даже если ты и без головы вернешься, все равно я буду рад».
66. Педант увидел на реке лодку, нагруженную хлебом и глубоко осевшую. «Если воды еще немножко прибудет,— сказал он,— то лодка пойдет ко дну».
67. Педант, возвращаясь из другого города, встретил своего тестя, и тот спросил, как там поживает один его старый однокашник. Педант ответил: «Он теперь живет отлично и счастлив: ведь он похоронил своего тестя».
68. Педант составил для одного человека завещание и прочитал его перед народом. Клиент ему сказал, что нелепо выдавать сутягам свою тайную волю. «Негодяй,— сказал педант,— значит, мне нельзя говорить самого главного?»
69. Педант утешал родителей умершего товарища. Отец его, плача, причитал: «Сынок, последнюю радость ты у меня отнял!» — а мать: «Сынок, света белого ты меня лишил!» Педант сказал друзьям: «Если он вправду это сделал, то его и заживо следовало сжечь!»
70. Педант пошел навестить больного друга. Жена больного сказала, что его уже нет. Педант сказал: «Когда он вернется, передай, что я заходил».
71. Педант, снимая мерку длины и ширины скатерти, спросил, которая тут длина и которая ширина.
72. Педанта хорошо угостили на свадьбе. Прощаясь, он сказал: «Дай вам боги и впредь делать так же!»
73. Педант говорил, что памятник Скрибонии и красив, и богато отделан, да стоит в нездоровом месте.
74. У педанта была тощая лошадь. Один гость сказал ему: «Твоя лошадь уже на тот свет смотрит». Педант ответил: «Да я уж и сам гляжу».
75. Больной педант проголодался и, не веря, что еще не наступило время обеда, велел принести к нему в комнату солнечные часы.
76. Педант пришел в храм Сераписа. Жрец сказал ему, вручая масличную ветвь: «Владыка к тебе милостив». Педант ответил: «К свинье моей пусть он будет милостив, а надо мною владык нету».
77. У педанта умер сын. Встретив его школьного учителя, он сказал: «Простите, что мой сын не пришел в школу: он умер».
78. Педант купил в Коринфе картины древних живописцев и, погрузив их на корабль, сказал корабельщикам: «Если вы их погубите, я с вас потребую новые».
80. Педант плыл по морю. Кораблю угрожала буря. Чтобы облегчить корабль, пловцы выбрасывали что-нибудь из своего имущества, и требовали того же от педанта. У того была расписка на пятнадцать тысяч мин; он стер на ней пять тысяч и сказал: «Вот от какого потопа избавил я корабль!»
81. Педант на корабле попал в бурю. Его спутники стали плакать. Он им сказал: «Из-за каких пустяков вы плачете! Я заплатил кормчему на десять драхм больше, а он и меня подвергает опасности».
82. Педант в сражении взбирался на вражескую стену, когда кто-то опрокинул на него полный горшок навоза. Педант крикнул: «Ах, так ты не хочешь вести чистую игру!»
83. Педант, когда его корабль сел на мель на реке Рейне, спустился с палубы в трюм, думая, что от этого корабль всплывет.
85. Педант, переселившись в новый дом, написал над отхожим местом у ворот: «Кто чужой вывалит здесь свое дерьмо, тот навеки его потеряет!»
86. Педант потерял денарий, и отец хотел его побить. «Не сердись,— сказал педант,— я куплю тебе денарий за свои деньги».
87. Педант, оставшись дома один, надел гладиаторские доспехи и стал ими играть. Вдруг ему сказали, что идет отец. Отбросив меч, он стал распутывать поножи; а когда отец, опередив его усилия, был уже близко, он, как был, в шлеме, уселся и стал читать книгу.
88. Педант, возвращаясь с прогулки домой и поднимаясь на крутой холм, сказал с удивлением: «Когда я здесь в первый раз проходил в ту сторону, тут был спуск; как быстро он превратился в подъем!»
89. Педант во время плавания спросил кормчего, который час; тот ответил, что не знает. Педант спросил, давно ли он плавает на этом корабле; тот ответил, что три года. Педант сказал: «Как же это я купил дом всего шесть месяцев назад, и уже всякий раз, как солнце заглянет ко мне во двор, могу сказать, который час; а ты с твоего корабля не можешь этого определить, хотя уже столько времени управляешь им?»
90. Ученый педант, взявшись произнести несколько надгробных слов по покойникам, сочинил одно из них о человеке, еще живом, и тот за это набросился на него. Педант сказал: «Если вы сами не знаете, когда умрете, то как же вы хотите, чтобы я не ошибался, говоря без подготовки?»
91. Педант позвал на обед приятелей и подал им свиную голову. Они ее очень хвалили и просились обедать у него и на следующий день. Педант пошел к мяснику и сказал: «Дай мне еще одну голову от той же самой свиньи: очень уж нам понравилась вчерашняя».
93. Педанту сказали, что по какой-то лестнице можно подняться на двадцать ступенек. Он спросил: «А спуститься на сколько?» 94. Кто-то разговаривал о несварении желудка. Педант сказал, что этим никогда не болел. Его спросили, а не бывает ли у него горькой отрыжки. «Как же,— отвечал он,— это у меня бывает каждый день».
95. У педанта родился сын. Его спросили, какое он даст сыну имя. Педант сказал: «Дам ему мое имя, а сам пока поживу без имени».
96. Двое трусливых педантов спрятались — один в колодце, другой в камыше. Солдаты спустили в колодец шлем, чтобы зачерпнуть воды; педант подумал, что это спускается солдат, стал просить пощады, и его схватили. Солдаты сказали, что если бы он молчал, они бы прошли мимо него, не заметив. Тогда педант, спрятавшийся в камыше, закричал: «Ступайте мимо меня, ведь я молчу».
97. У педанта умерла жена, он пошел покупать погребальные носилки и стал торговаться о цене. Когда продавец побожился, что не уступит дешевле, чем за пятьсот мин, педант сказал: «Раз уж ты меня вынуждаешь уступать, то вот тебе пятьсот мин, а ты мне дай в придачу еще маленькие носилочки, чтобы были под рукой, если понадобятся для сына».
98. Повстречав педанта, приятель сказал: «У тебя родился сын: поздравляю тебя!» Педант ответил: «Все вы, друзья-приятели, это делаете!»
99. Педанта кто-то попросил: «Одолжи мне плащ до деревни». Педант ответил: «У меня плащ только до щиколотки, а плаща до деревни у меня нет».
100. Педант ехал на телеге. Когда мулы выбились из сил и не могли дальше идти, возница распряг их, чтобы дать им отдых; а они, высвободившись, пустились бежать. Педант крикнул вознице: «Негодяй, ты же видишь, как они бегают: значит, дело в телеге, а не в мулах!»
101. Педант увидел братьев-близнецов, сходству которых дивились люди. «Нет,— сказал педант, — первый похож на второго больше, чем второй на первого».
102. Педанту кто-то сказал: «Демея, третьего дня я тут видел тебя во сне». Тот ответил: «Врешь, я тогда был в деревне».
103. Педант разговаривал с двумя друзьями. Один сказал: «Нехорошо убивать овец: они нам дают молоко и шерсть». Другой сказал: «Коров и быков тоже не следует убивать: они дают молоко и тянут плуг». Педант сказал: «Нехорошо убивать и свиней: они дают нам и печень, и вымя, и матку».
104. Скряга, составляя завещание, все имущество отказал самому себе.
105. Скряга, когда его спросили, почему он питается Одними лишь маслинами, ответил: «Сердцевину я ем вместо костей, мякоть вместо закуски; а когда наемся, то вытираю руки о собственные волосы, так что и мыться мне не надо».
106. Нищий хвастун, притворялся перед своей подружкой, что он знатен и богат. Однажды он вдруг увидел ее, когда попрошайничал перед соседским домом; он повернулся и сказал: «Подай мне и мой плащ с золотыми застежками!»
107. Другой такой же хвастун, живший в чрезвычайной нищете, случайно заболел; а когда подружка неожиданно пришла к нему и застала его лежащим на циновке, он стал все сваливать на врачей, объясняя: «Самые лучшие и самые известные врачи в городе прописали мне циновничать».
108. Хвастун, увидав на площади своего сына, только что вернувшегося из деревни, спросил громко: «А что поделывают овцы в моем стаде?» Сын ответил: «Одна спит, а другая стоит рядом».
109. Дурак, у которого была тяжба, услышал, что на том свете творится праведный суд, и удавился.
АБДЕРИТЫ
110. У абдеритов город делился на две части, восточную и западную. И когда к городу внезапно подошли враги, и все пришли в смятение, жители восточной стороны стали говорить друг другу: «Нам волноваться нечего, ведь неприятель входит через западные ворота».
111. В Абдерах осел незаметно зашел в гимнасий и разлил масло. Горожане собрались на совет, послали за всеми ослами в городе, согнали их в одно место и на глазах у них для острастки поколотили виновного осла.
112. Абдерит хотел удавиться, но веревка порвалась, и он расшиб себе голову. Взяв у врача пластырь, он приложил его к ране, ушел и повесился снова.
114. Абдерит, увидев евнуха, спросил его, сколько у него детей. Тот стал говорить, что он бессилен и не может иметь детей. Абдерит, перебив его, сказал: «Тогда тебе надо завести побольше внуков».
115. Абдерит увидел евнуха, разговаривавшего с женщиной, и спросил соседа, не жена ли это евнуха. Тот ответил, что евнух не может иметь жену. «Значит, это его дочь», — сказал абдерит.
117. Абдерит спал с больным грыжей. Ночью ему случилось встать; возвращаясь, он в темноте нечаянно наступил соседу на грыжу. Тот закричал; абдерит сказал ему: «Что же ты ложишься головой к ногам?»
118. Абдерит, гуляя, увидел человека с грыжей, который мочился, и сказал: «С таким пузырем ты и до вечера не кончишь мочиться».
120. Абдерит, услыхав, что от лука и гороха бывают ветры, однажды в море во время безветрия набил ими мешок и повесил на корме.
121. Абдерит, увидев скорохода, распятого на кресте, сказал: «Клянусь богами, он уже не бежит, а летит!»
122. Абдерит продавал кувшин, у которого не было ушек. На вопрос, почему кувшин без ушек, он сказал: «Чтобы он не услышал, что его продают, и не убежал».
123. У абдерита умер отец; он сжег его тело по обряду на костре и, прибежав домой, сказал своей больной матери: «Еще осталось немного дров: если хочешь, давай, я и тебя на них сожгу».
124. Абдериту приснилось, что он продает поросенка и просит за него сто денариев, а покупатель дает только пятьдесят; не желая их брать, он проснулся. Тогда, зажмурившись и протягивая поросенка, он сказал: «Ну, давай хоть пятьдесят». 125. У абдерита умер воробей. Спустя немного времени он увидел страуса и сказал: «Если бы мой воробышек был жив, он бы вырос уже вот такой же».
126. Абдерит, приехав на остров Роз, стал, памятуя о его названии, принюхиваться к городским стенам.
127. Абдерит должен был вернуть кому-то осла, а осла у него не было; тогда он велел отвести ему вместо осла двух мулов.
СИДОНЦЫ
133. Сидонскому рыбаку кто-то сказал: «У тебя рак в сети!» Тот рассердился и ответил: «А у тебя рак в груди!»
134. Сидонский сотник сказал солдатам: «Отдыхайте почаще сегодня: вам завтра предстоит большой переход».
135. Сидонскому свечнику кто-то сказал: «У тебя, господин, пальцы обгорели». Тот, рассердившись, отвечал: «А у тебя душа выгорела».
136. Сидонский грамматик спросил учителя: «Сколько вмещает пятимерная кружка?» Тот переспросил: «Сколько чего: вина или масла?»
137. Сидонскому мяснику кто-то сказал: «Одолжи мне нож до Смирны». Тот сказал: «Нет у меня такого ножа, чтоб доставал до Смирны».
138. Сидонский сотник увидел на базарной площади погонщика с двумя быками и приказал его высечь. Тот закричал: «Я римский гражданин, нет такого закона, чтобы меня сечь». Тогда сотник велел высечь быков.
139. Сидонский лекарь получил после смерти больного тысячу драхм по завещанию. Когда покойника выносили, он шел следом и сердился, что тот ему так мало оставил. Вскоре сын умершего заболел и позвал лекаря, чтобы тот посмотрел, как вылечить болезнь. Лекарь сказал: «Если ты мне завещаешь пять тысяч драхм, то я буду лечить тебя, как лечил твоего отца».
ШУТЫ
140. Шут увидел учителя, который учил очень плохо и, подойдя к нему, спросил, почему он не обучает играть на кифаре? Тот сказал: «Я не умею». Шут возразил: «А как же ты учишь грамоте, если не умеешь»?
142. У шута болели глаза: Вороватый лекарь, лечивший его, взял у него взаймы светильник и не возвращал. Однажды лекарь спросил шута: «Как твои глаза?» Шут ответил: «С тех пор, как ты у меня занял светильник, я его больше не вижу».
143. Шуту-лекарю больной сказал: «У меня сильный жар». Тот ответил: «Если бы ты завел жаровню, тебе не пришлось сидеть без огня».
144. Шут, увидав ленивого бегуна, воскликнул: «А я знаю, чего нехватает вот этому молодчику!» Судья состязаний спросил: «Чего же?» — «Лошади! — ответил шут, — иначе ему никак не обогнать соперников».
145. Шут-лавочник, застав со своей женою стражника, воскликнул: «Вот и нашел, чего не искал!»
146. Шут украл поросенка и бросился бежать. Когда его настигли, он положил поросенка на землю и стал колотить, приговаривая: «Здесь, здесь копайся, а не на моем участке!»
147. Шут увидел безобразного и безголосого кифареда и приветствовал его: «Здорово, петух!» Тот спросил, почему он его так называет; шут ответил: «Потому что как только ты закукарекаешь, все вскакивают».
148. На вопрос болтливого цырюльника: «Как тебя побрить?» — шут ответил: «Молча».
149. Некто обесчестил шута в бане; тот призвал в свидетели банщиков. Ответчик отклонил их как не заслуживающих доверия. Шут сказал: «Если бы дело было в деревянном коне, я призвал бы в свидетели и Менелая, и Одиссея, и Диомеда, потому что они были бы рядом; но дело было в бане, так что, бесспорно, банщикам было виднее».
150. У шута в бане попросили скребницу двое людей: одного он не знал, а другого знал как мошенника. Шут сказал: «Тебе не дам, потому что я тебя не знаю, а тебе — потому что я тебя знаю».
153. Шут, упражняясь в гимнасии, поскользнулся и упал в грязь; чтобы не подумали, что он это сделал по незнанию приемов, он ловко перевернулся в грязи и, весь вымазавшись, гордо вскочил на ноги.
КИМЕЙЦЫ
154. В Киме хоронили одного знатного человека. Кто-то подошел и спросил у сопровождающих: «Кто это умер?» Один кимеец обернулся и показал: «Вон тот, который лежит на носилках».
159. В Киме один человек утоптал большой ток, поставил на краю его напротив себя свою жену и спросил, видно ли его. Она сказала, что едва видно. Он сказал: «Дай срок, я еще сделаю такой ток, что ни я тебя, ни ты меня не увидишь!»
160. В Киме один человек искал приятеля и, стоя перед его домом, звал его по имени. Ему сказали: «Кричи громче, чтобы тебя услышали». Он перестал звать по имени и закричал: «Эй ты, Громче!»
161. В Киме один ростовщик, зарясь на имущество должника и желая опутать его еще более тяжкими долгами, выбирал для расписок листы бумаги потяжелее.
162. Жители Кимы укрепляли свой город, и один из граждан, по имени Лоллиан, укрепил за свой счет два участка стены. Когда к городу подступили враги, жители постановили, чтобы стену Лоллиана никто и не оборонял, кроме него самого.
163. Жители Кимы ждали из-за границы одного своего почетного друга и хотели в знак уважения сделать ему в бане чистую воду. Так как там была только одна купальня, то они наполнили ее горячей чистой водой и перегородили решеткой, чтобы половина воды оставалась чистой в ожидании гостя.
164. В Киме один человек, застигнутый дождем во время купания, чтобы не вымокнуть, залез на глубокое место.
165. В Киме один человек, покупая двери, спрашивал: «А они на юг?»
166. В Киме один человек, проезжая мимо сада верхом на осле, заметил свешивающуюся ветвь смоковницы, покрытую спелыми плодами, и ухватился за нее; осел убежал вперед, а он остался висеть. Садовник спросил его, что он тут делает в воздухе? Тот ответил: «Я упал с осла».
167. В Киме один человек увидел спутанную овцу, которую стригли, и сказал: «Счастье мое, что мой цырюльник стрижет меня, не связывая».
168. В Киме один человек в отсутствие отца попал под суд по тяжелому обвинению и был приговорен к смерти. Идя на казнь, он всех упрашивал не говорить об этом отцу, нето отец изобьет его до смерти.
169. Он же, когда при этом кто-то сказал ему: «Ты меня обокрал!» — ответил: «Чтоб мне не вернуться обратно, если я тебя обокрал!»
170. В Киме одного человека кто-то спросил, где живет ритор Драконтид. Тот сказал: «Я здесь в мастерской один; если хочешь, посторожи ее вместо меня, а я сбегаю и покажу».
171. Один человек из Кимы жил в Александрии, и у него умер отец. Он отдал тело отца бальзамировщику, и спустя положенное время попросил его обратно. У бальзамировщика были и другие покойники, поэтому он спросил: «Какие были приметы у твоего отца!» Тот ответил: «Он кашлял».
173. В Киме один человек продавал мед. Подошел покупатель и, отведав меда, сказал, что мед отменно хорош. «Еще бы, — сказал продавец, — кабы в него не угодила мышь, я бы и не продавал его».
174. В Киме один врач сказал больному, что он безнадежен. Больной выздоровел, но с этих пор стал избегать врача. А на вопрос, почему он это делает, он ответил: «Ты сказал, что я умру, вот мне и совестно, что я не умер».
175. В Киме один врач, у которого больной после трехдневной лихорадки заболел полутрехдневной, потребовал за это половину вознаграждения.
176. В Киме один врач вызвал рвоту у безнадежного больного и хотел видеть блевотину. Ему ее показали и сказали, что больной от рвоты умер. Врач, побожившись, отвечал: «Если бы он не опорожнился, то он лопнул бы».
177. В Киме один врач, оперируя больного, кричавшего от боли, взял тупой нож, чтобы было не так больно.
178. В Киме два человека купили по горшку сушеных фиг; но вместо того, чтобы есть каждому из своего горшка, они потихоньку таскали их друг у друга. Съев все из чужого горшка, каждый взялся за свой собственный и обнаружил, что он пуст. Обвиняя друг друга, они пришли к архонту. Тот, разобравшись, велел им обменяться пустыми горшками и заплатить друг другу штраф.
180. В Киме один архонт огласил такой указ: «Пусть эфоры после жертвоприношения тотчас принесут свои шкуры жрецу. Советникам не советуем входить в дом совета. Мясники пусть выбросят свои кости за городские стены. Оружейники пусть не пользуются своими ребрами».
181. Кимейцы, встретив и признав многих гостей из других городов, оставшихся, чтобы голосовать в народном собрании, спросили, как туда пройти: «Мы не дураки, — сказали они, — и в другой раз тоже туда пойдем!»
182. В Киме один врач, вскрыв у больного рану на голове, поставил его вниз головой и стал поить водой, чтобы посмотреть, вытечет ли вода через разрез.
ВОРЧУНЫ
183. Ворчуну-лекарю больной сказал: «Премудрый господин, никак я не могу ни встать, ни сесть, ни лечь». Врач сказал: «Тогда тебе остается только повеситься».
185. Одноглазый врач-ворчун спросил больного: «Как здоровье?» Тот ответил: «Как видишь». Врач сказал: «Если так, как я вижу, то ты уже наполовину мертв».
186. К ворчуну пришел лекарь и, ощупывая его, сказал: «У тебя дурная горячка». Тот ответил: «Если у тебя горячка хорошая, то вот постель, ложись, покажи, какая она бывает».
187. Ворчун-астролог, составив гороскоп больного мальчика, пообещал его матери, что ребенок будет жить, очень долго, и потребовал с нее платы. Она сказала: «Приходите завтра, заплачу». Он возразил: «Как, а если ребенок ночью умрет, и я останусь без денег?»
188. Ворчун продавал горшок меда; кто-то спросил его, сколько он стоит. Ворчун, перевернув горшок вверх дном, крикнул: «Чтоб моя кровь вот так вытекла, если я тебе отвечу!»
190. Ворчун играл в шашки; один бездельник, подсев, стал критиковать его ходы. Игрок рассердился и спросил: «Чем ты занимаешься? и почему бездельничаешь?» Тот ответил: «Я портной, но сейчас у меня нет работы». Тогда ворчун разорвал свою рубашку и дал ее портному со словами: «Делай свое дело и молчи».
191. Ворчуна спросили: «Где ты живешь?» Он ответил: «Там, откуда скоро съеду».
193. Некто разыскивал ворчуна; тот крикнул: «Меня здесь нет!» Искавший засмеялся и сказал: «Неправда: я слышу твой голос». — «Негодяй, — сказал ворчун, — если бы это сказал мой раб, ведь ты бы ему поверил; значит, я, по-твоему, меньше заслуживаю доверия, чем он?»
194. Ворчун, спускаясь с лестницы, оступился и упал. Хозяин дома спросил: «Кто это там?» Ворчун ответил: «Это я сломал себе шею за свои деньги; а тебе-то что?»
195. Ворчуну-сенатору кто-то сказал: «Я хотел тебя повидать». Тот ответил: «А я хотел бы, чтобы ты ослеп».
ГЛУПЦЫ
196. Глупый грамматик на вопрос: «Как надо говорить: «двоими» или «двумя»?»— протянул руку и показал два пальца.
197. Глупый грамматик на вопрос: «Как звали мать царя Приама?» — ответил озадаченно: «По правде сказать, ее наверное звали царицей».
198. Глупый брадобрей прикладывал пластыри всем, кого он порежет. Когда кто-то стал его ругать, он сказал: «Неблагодарный, чего сердишься? За бритье ты заплатил один денарий, а пластырей получил на четыре денария».
199. Глупый ученик неумело стриг кому-то ногти, так что оставались заусеницы, а хозяин его прогнал. Ученик воскликнул: «Учитель, что же ты не даешь мне научиться?»
200. Глупому ученику цирюльник приказал постричь ногти хозяину дома. Ученик заплакал; хозяин его спросил, отчего он плачет. Ученик ответил: «Плачу, потому что боюсь: я сделаю тебе больно, получатся заусеницы, и учитель прибьет меня».
201. К глупому прорицателю пришел путешественник спросить его о своих домашних. Тот сказал: «Все они в добром здравии, и отец ваш тоже». Путешественник сказал: «Но мой отец десять лет как помер!» Прорицатель ответил: «А откуда вы знаете, он ли на самом деле был вашим отцом?»
202. Глупый прорицатель, составив гороскоп ребенка, сказал: «Он будет оратором, потом наместником, потом императором». Ребенок умер, и его мать потребовала деньги назад, заявляя: «Тот, кому ты сулил быть оратором, правителем, императором, — умер». Прорицатель ответил: «Клянусь его памятью, если бы он не умер, так бы оно и было».
203. У бездарного прорицателя кто-то спросил, воротится ли из-за моря его враг. Прорицатель ответил, что не воротится. Узнав через несколько дней, что он уже вернулся, прорицатель воскликнул: «Что может быть бесстыднее!»
204. Глупый астролог сказал кому-то в длинной речи: «Тебе на роду написано не иметь детей». Тот возразил: «А у меня их семеро». Астролог ответил: «Тем хуже для тебя».
205. Глупый прорицатель, попавшись в плен к врагам, сказал: «Я прорицатель», — и так как они собирались вступить в бой с равными силами, объявил: «Вы будете победителями, если во время сражения противники не увидят волос у вас на затылке!»
ТРУСЫ
206. Трус, отвечая на вопрос, какие корабли надежнее, военные или торговые, сказал: «Вытащенные на берег».
207. Трусливому охотнику приснилось, что за ним всю ночь гонялся медведь. Он купил собаку и стал спать вместе с нею.
208. Трусливого борца спросили, с кем он будет драться. Он указал на борца, который был не сильнее его, и сказал: «Вот с этим добрым господином».
209. Трусливый борец, осыпаемый ударами противника, закричал: «Все приму все, только не сразу!»
ЛЕНИВЦЫ
211. Спали двое лентяев; вор вошел и стащил с них одеяла. Один из них заметил это и сказал другому: «Встань и задержи того, кто украл одеяло». Другой ответил: «Погоди, вот когда он придет за тюфяком, мы схватим его вместе».
212. Отец попросил ленивого сына сходить к соседу за топором. Сын отвечал: «Он не даст». Отец настаивал. Сын сказал: «Твой сосед — это я, а у меня топора нету».
213. Лентяй лентяю одолжил денарий. Встретив его однажды, он потребовал с него долг. Тот сказал: «Протяни руку, развяжи мой кошель и достань денарий». Первый ответил: «Ступай себе, ты мне больше не должник».
ЗАВИСТНИКИ
214. Завистник зашел в сукновальню и умер оттого, что не желал там помочиться.
215. Завистливый домовладелец, видя, что жильцы его живут припеваючи, прогнал их из своего дома.
217. Трус написал у себя на лбу: «Больное место», и, когда в драке его стали осыпать ударами, сказал противнику: «Ты что, читать не умеешь и убить меня хочешь?»
ОБЖОРЫ
219. Обжора обжоре дал в жены дочь; и на вопрос, какое он за нею дает приданое, отвечал: «Дом с окнами на пекарню».
220. Прожорливый учитель кулачного боя увидел кусок мяса, подвешенный на веревке, и сказал: «Слезай, слышишь? а нето я поднимусь и из тебя котлету сделаю!»
221. Прожорливый лекарь, увидев кусок хлеба, провалившийся в щель, положил на щель вытяжной пластырь.
222. Неизлечимому обжоре врач прописал питье из полбы; а если не найдется полбы, то другое питье, называемое «козел». Обжора сказал: «А если не найдется козла, то я съем двух козлят».
223. Обжора, увидев кусок хлеба на притолоке двери, воскликнул: «Господи, сделай или меня повыше, или ее пониже».
224. Обжора пришел к садовнику и дал ему четыре денария за то, чтобы поесть фиг, сколько хочется. Тот не обратил на это внимания и сказал: «Ешь с ближних деревьев, сколько сможешь». Обжора стал залезать на большие смоковницы и объедать на них все плоды, начиная с вершины. Спустя немало времени садовник вспомнил о нем и стал его искать. Увидев, что обжора сидит на верхушке, пригибает ветки и объедает их, он рассердился и сказал: «Разве нельзя было с земли объедать нижние ветви?» Тот ответил: «Вот я слезу и до них тоже доберусь».
225. Обжора пришел к хлебопеку и попросил позволить ему за два денария наесться хлебом. Тот, рассудив, что больше одного хлеба он не съест, взял деньги и позволил. Обжора принялся за дело и стоя съел полкорзины. Хлебопек изумился и сказал: «Да ты присядь и ешь!» Обжора ответил: «Хлеба из корзины я хочу поесть стоя, а вот хлеб с прилавка я буду есть уже сидя».
226. Прожорливый комедийный актер требовал, чтобы постановщик в награду за выход угостил его завтраком. А на вопрос, зачем ему это, он сказал: «Чтобы не давать ложной клятвы, произнося:
ПЬЯНИЦЫ
227. К пьянице, сидевшему в кабаке, кто-то пришел и сказал: «Твоя жена умерла». Тот, услыхав это, обратился к кабатчику: «Эй, хозяин, налей мне черного вина!»
228. Пьяницу кто-то стыдил за то, что он от выпитого теряет всякий разум. Пьяница, у которого от вина уже мутилось в глазах, спросил: «Так разве я пьян, а не ты, когда у тебя, а не у меня две пары глаз?»
229. Неудачливый пьяница посадил виноградник, но во время сбора урожая помер.
230. Пьяница открыл винную лавку, но возле дверей привязал медведя.
ВОНЮЧИЕ
231. Человек с вонючим ртом, желая покончить самоубийством, замотал голову плащом и разинул рот.
233. Человек с вонючим ртом подошел к глухому и сказал: «Здравствуй!» Глухой крикнул: «Фу!» Тот спросил: «Почему это ты?» Глухой ответил: «Ты навонял!»
234. Человек с вонючим ртом спрашивал жену: «Любезная моя, за что ты меня не любишь?» Жена отвечала: «За то, что ты меня любишь».
235. Человек с вонючим ртом, встретив врача, попросил: «Посмотри, любезный, прошла ли у меня ягода в горло?» — и разинул рот. Врач, отворачиваясь, сказал: «Не ягода у тебя в горло не прошла, а кишка к горлу подошла!»
237. Человек с вонючим ртом, варя кашу, сильно дул на нее, пока она не сварилась, и сам не заметил, какой она стала вонючей.
239. Молодого трагического актера любили две женщины, одна с вонючим ртом, другая с вонючей кожей. И когда одна ему говорила: «Поцелуй меня, милый!» — а другая: «Обними меня, милый!» — он вскричал:
— Что делать? разрываюсь меж двух зол!
240. Человек с вонючим ртом и человек с вонючей кожей сидели вместе в театре. Между ними случайно сел один юноша. Почувствовав вонь, он повернулся к человеку с вонючим ртом и спросил, кто это навонял? По запаху из его рта он догадался, в чем дело, и повернувшись к другому соседу, хотел сказать ему об этом на ухо. А поняв, что и от этого человека исходит вонь, юноша вскочил и убежал.
241. Дурак, сидя рядом с глухим, навонял. Тот почуял вонь и поднял крик. Дурак воскликнул: «Ну и слух у тебя! значит, это ты меня дурачишь своей глухотой!»
242. Человек с вонючим ртом долго молился, непрерывно закидывая голову к небу. Зевс, высунувшись к нему, сказал: «Угождать, так каждому: ведь и под землей есть боги!»
243. Человек с недержанием мочи был приглашен к приятелю на сбор плодов; там он наелся доотвалу фиг и винограда, и заснул. От тяжести в брюхе приснился ему сон, что его приятель сидит па смоковнице и зовет его попробовать фиг. Когда он залез к приятелю, им захотелось помочиться с дерева; посдедовав позыву, он обмочил себе всю подстилку. Проснувшись, он сообразил, в чем дело, выстирал подстилку и, опять наевшись доотвалу, заснул. И опять ему приснилось, что его приятель сидит на смоковнице и все так же зовет его к себе. Взглянув вверх, он сказал: «Ты опять хочешь посмеяться надо мной, чтобы мне казалось, что я мочусь с дерева, а на самом деле, чтобы я испортил себе подстилку? Но теперь-то я не дамся в обман: сперва помочусь, а потом полезу!» И, последовав позыву, он опять загадил себе подстилку.
244. Юноша сказал похотливой женщине: «Что будем делать, красотка? позавтракаем или позабавимся любовью?» Та отвечала: «Что тебе угодно, милый; только завтрака у нас нет».
245. Юноша кликнул двух похотливых старух и приказал рабам-служителям: «Одной дайте вина, а с другою позабавьтесь любовью». Старухи крикнули: «Мы не хотим вина!»
246. Женоненавистник, стоя на рынке, кричал: «Продаю мою жену, продаю беспошлинно!» Его спросили: «Почему беспошлинно?» Он ответил: «Чтобы ее отобрали в казну».
247. Женоненавистник, когда у него умерла жена, устроил ей пышное погребение. Кто-то спросил: «Кто здесь обрел успокоение?» Он ответил: «Это я, лишившись жены».
248. Женоненавистник безнадежно заболел. Жена ему сказала: «Если что-нибудь с тобой случится, я повешусь». Он ответил: «Сделай эту милость, пока я жив!»
249. У женоненавистника была болтливая и сварливая жена. Когда она умерла. он понес ее хоронить на щите. Кто-то, увидев это, спросил, в чем дело. Он ответил: «Она была бой-баба».
251. У хозяйки дома был глупый раб. Видя, что он хорош собой и полон сил, она вспыхнула к нему желанием. Прикрыв лицо актерскою маской, чтобы ее не узнали, она стала с ним заигрывать; он отвечал на заигрывания, и они сошлись. Встретив потом хозяина, раб улыбнулся ему, как обычно, и сказал: «Эх, хозяин, сошелся я тут с одним плясуном, а под покрывалом-то оказалась хозяйка!»
253. Педант, узнав, что ворон живет дольше двухсот лет, купил себе ворона и стал его кормить, чтобы проверить.
254. Педант во время плавания попал в бурю; и когда его спутники, чтобы не утонуть, стали привязывать себя к разным снастям, он привязал себя к одному из якорей.
255. Педант похоронил сына. Встретив его учителя, он спросил: «Приходил мой сын в школу?» Тот ответил: «Нет». Педант сказал: «Ну, учитель, значит, он умер».
256. Педант-учитель услышал, что его ученик заболел, на следующий день — что он лежит в горячке, а потом отец ученика сказал ему, что он умер. Учитель сказал отцу: «Этими отговорками ты не даешь сыну учиться!»
257. Педант купил на рынке мясо и понес домой. Но вор выхватил у него мясо из рук и убежал. Педант сказал: «Чтоб мне стать таким же, как ты, если я не сделаю с кем-нибудь то же самое!»
258. Обжора-наместник велел поставить себе судейское кресло возле пекарни.
260. Шут увидел врача, который растирал маслом хорошенькую девушку, и сказал ему: «Заботясь о том, что снаружи, не повреди того, что внутри!»
261. Шута кто-то попрекал: «А я с твоей женой ни за грош переспал!» Шут ответил: «Мне это горе злой рок послал, а тебе-то кто?»
262. Шут судился с кем-то перед правителем. Правитель стал дремать; шут крикнул: «Подаю жалобу!» Тот спросил: «На кого?» А шут: «На тебя, бдительнейший судья!»
263. У педанта было аминейское вино в запечатанном кувшине. Раб просверлил кувшин снизу и понемножку отпивал вино. Хозяин удивлялся,почему вино убавляется, а печать остается в целости. Другой педант посоветовал: «Посмотри, не отпивают ли его снизу?» — «Дурак, — ответил хозяин, — ведь вино-то убавляется не снизу, а сверху!»
М. Гаспаров. Федр и Бабрий
1
Римский поэт 1 века нашей эры Федр и греческой поэт II века нашей эры Бабрий — два классика античной литературной басни. Собственно, к их именам сводится почти вся история античной басни как самостоятельного литературного жанра. Конечно, басня в древности существовала и до них и после них; но до них она не имела законченного литературного оформления, а после них она оставалась достоянием их подражателей. В истории басенного жанра имена Федра и Бабрия стоят рядом: Федр был основоположником литературной басни в римской поэзии, Бабрий — в греческой. И в то же время во всей античности трудно найти двух других поэтов, которые бы столь отличались и по идейной направленности, я по содержанию, и по стилю своего творчества.
Чтобы это объяснить, нужно начать издалека.
Басня впервые появляется в Греции в VIII — VI вв. до н. э.— за много веков до Федра и Бабрия. Это было бурное время ожесточенной общественной борьбы в греческих городах — борьбы, сокрушившей господство старой знати и положившей начало демократическому строю. Басня была оружием народа в этой борьбе против знати; иносказательность басенной формы позволяла пользоваться ею там, где прямой социальный протест был невозможен. Память об этом периоде истории басни навсегда сохранилась в народе. Именно к VI в. до н. э. предание относит жизнь легендарного родоначальника басни — Эзопа.
Об Эзопе рассказывали, что он был родом из Фригии, в Малой Азии, жил в рабстве у некоего Ксанфа, за свой тонкий ум получил свободу, потом ездил по Греции, ведя остроумные беседы, и наконец, погиб из-за происков дельфийских жрецов, плутни которых он разоблачал. Сказочный образ Эзопа — это вызов всему аристократическому представлению об идеале человека: варвар — он мудрее эллинов, безобразный — он выше красавцев, раб — он посрамляет свободных. Эзопу и приписала народная фантазия первоначальную выдумку тех басенных рассказов, которые были на устах у каждого. Имя Эзопа навсегда закрепилось за басенным жанром: где мы говорим «басня», грек говорил «Эзопова басня».
Эти «Эзоповы басни» были еще всецело устным жанром. Твердо установившейся формы они не имели: каждый рассказывал их своими словами и на свой лад. Рассказывались они непременно по какому-нибудь конкретному поводу: только так они могли служить орудием общественной борьбы. Басня вплеталась в связную речь, служа доводом или пояснением, и форма изложения басни полностью определялась требованиями контекста. В таком виде басня переходит из устной речи и в первые произведения письменной литературы. Мы находим кстати рассказанные басни и в поэме Гесиода (VIII в), и в ямбах Архилоха (VII в.), и в комедиях Аристофана, и в истории Геродота, и в философских выступлениях софистов и сократиков.
Этот расцвет устной басни был, однако, недолгим. Борьба между аристократией и демосом закончилась победой демоса, боевой пафос басенной морали потускнел, иносказательность стала ненужной. Философские течения V—IV вв. принесли с собой новые идейные искания: доморощенный практицизм басенной мудрости не мог более никого удовлетворить. Басня не перестает существовать, но она меняет аудиторию. Из народного собрания она переходит в школу, вместо взрослых обращается к детям.
В школе басня пришлась как нельзя более к месту: младшие впитывали из нее народную мудрость, старшие пользовались ею как материалом для риторических упражнений. И школа осталась основным питомником басни и в Греции, и в эллинистических государствах, и в Риме — вплоть до конца античности.
Здесь, в школе, для учебных нужд начинают составляться первые сборники басен. Самый ранний сборник, о котором мы имеем сведения, был составлен на рубеже IV и III вв. Деметрием Фалерским — философом, оратором и политиком, имя которого мы встретим в одной из басен Федра. Школьные сборники представляли собой краткие прозаические записи басенных сюжетов и моралей, изложенные сухо и схематично. Самостоятельными литературными произведениями эти записи не считались, твердого текста не имели, и каждый переписчик перерабатывал их по своему вкусу. Такие сборники впоследствии получили распространение и за пределами школы, стали общедоступным народным чтением и после ряда переработок дошли до нас под условным заглавием «Басен Эзопа». При всей своей непритязательности школьные записи имели огромное значение для становления басенного жанра. Басня здесь впервые отделяется от контекста и выступает в свободном виде.
До создания басни как самостоятельного литературного жанра оставался только один шаг. Но этот шаг был трудным. По самой своей природе басня представляет собой сочетание двух элементов: развлекательного и поучительного, морали и повествования. Пока басня была средством общественной борьбы, основным в басне был ее социальный и моральный смысл; когда басня стала школьным упражнением, основным в басне стала манера изложения. А что должно оказаться основным в басне, когда она станет литературным произведением? Будет ли эта басня рассказом, дополненным моралью, или моралью, проиллюстрированной рассказом? Этот вопрос предстояло решить тому писателю, который первый взялся бы придать басне законченную литературную обработку и ввести басню в круг традиционных литературных жанров.
Такими писателями оказались Федр и Бабрий.
2
К сожалению, о жизни Федра и Бабрия мы знаем очень мало. Античные авторы молчат о них. Имя Федра мимоходом упоминает Марциал (III, 20, 5), имя Бабрия — Юлиан Отступник («Письма», 58 [59], 5); потом их обоих перечисляет среди своих предшественников баснописец конца IV века Авиан; вот и все. Поэтому все наши сведения о жизни Федра и Бабрия приходится извлекать из их же стихов.
Федр говорит о себе охотно, особенно в прологах и эпилогах своих книг; благодаря этому, его биография известна нам хотя бы в общих чертах.
Федр жил в начале I века н. э. и был современником римских императоров Августа, Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона.Он родился около 15 г. до н. э. в македонской области Пиерии (III, пролог, 17), принадлежал к числу императорских рабов и затем был отпущен на волю Августом. «Федр, вольноотпущенник Августа»,— назван он в заглавии басен. По-видимому, он с детства жил в Риме и получил римское образование. Во всяком случае, себя он считает римлянином, к грекам относится пренебрежительно (А, 28, 2—4) и пишет свои басни для того, чтобы Рим и в этой области поэзии мог соперничать с Грецией (II, эпилог, 8—9).
Вероятно, Федр начинает писать басни и издает две первые книги уже после смерти Августа. Затем он чем-то вызывает гнев всесильного Сеяна, временщика императора Тиберия; в этом — причина тех «бедствий»,о которых глухо говорится в прологе к III книге (ст. 38—44), а может быть, уже в эпилоге II книги (ст. 18—19). Что вменялось Федру в вину, и какому он подвергся наказанию, мы не знаем. Стих 40 пролога к III книге in calamitatem deligens quaedam meam — может быть понят двояко: «Кое-что я выбрал [в своих дополнениях к Эзопу] себе же на беду» или «Кое-что я выбрал применительно к своей беде». Если принять первое толкование, то слова Федра следует отнести к каким-то басням двух первых книг, не понравившимся Сеяну (может быть, I, 2; I, 15; I,30 с их отчетливым политическим смыслом): они-то и могли быть причиной несчастий баснописца. Если же принять второе толкование, то слова Федра следует отнести к каким-то басням III книги, содержащим намеки на эти несчастья (мржет быть, III, 2; III, 7; III, 12); в таком случае причина несчастий Федра остается неизвестной.
Сеян пал в 31 г., Тиберий умер в 37 г.; около этого времени Федр пишет и издает III книгу басен с пространным прологом и эпилогом, обращенными к некоему Евтиху, которого он просит избавить его от последствий Сеянова приговора (III, эпилог, 22—23). По-видимому, просьбы достигли цели: больше Федр не упоминает о своем бедственном положении и жалуется только на происки литературных завистников (IV, 7; IV, 22; V пролог). Однако печальный опыт не прошел даром: Федр продолжает искать покровительства влиятельных лиц и посвящает IV книгу Партикулону, а V книгу — Филету. О всех этих людях мы ничего не знаем: судя по именам, они были вольноотпущенниками. Из басни V, 10, в которой Федр упоминает имя Филета, видно, что баснописец дожил до преклонных лет; однако точное время его смерти неизвестно. Так как одна из басен последней, пятой книги (V, 7, «Флейтист Принцепс») в эпоху Нерона (54—68 гг.) должна была казаться явной насмешкой над сценическими выступлениями этого императора, то следует предположить, что эта книга была издана до 54 (самое большее — до 59) года или, напротив, уже после падения Нерона в 68 году.
Вот все, что мы знаем о Федре; это совсем не мало, особенно по сравнению с той неизвестностью, которая окружает имя Бабрия. В противоположность Федру, Бабрий — за единственным исключением в басне 57 — нигде не говорит о себе. Поэтому его биографии мы не знаем, и лишь по косвенным признакам можем предположительно определить его происхождение, время и обстоятельства его жизни.
Имя поэта — Валерий Бабрий. Это имя — не греческое, а римское, или, во всяком случае, италийское: род Валериев был одним из древнейших в Риме, а имена Бабриев не раз упоминаются в надписях Средней Италии. Поэт знаком с римскими обычаями и нравами; в его речи попадаются обороты, явно заимствованные из латинского языка; его метрика отличается некоторыми особенностями, не связанными с греческой стихотворной традицией, но легко объясняемыми метрикой латинских поэтов.
Все это указывает на то, что Бабрий был римлянин, хотя и писал по-гречески. Время жизни Бабрия — начало II века н. э. Отнести поэта к более ранней эпохе пе позволяют черты его языка, общие с другими греческими писателями позднего времени — Лукианом, Алкифроном, эпиграмматистами и другими. Отнести же Бабрия к более поздней эпохе (как делали многие ученые XIX века) невозможно после того, как в 1914 г. был опубликован египетский папирус, датируемый II в. н. э. и содержащий список нескольких басен Бабрия. Вероятно, Бабрий жил в самом начале II века и был современником императоров Нервы, Траяна и, может быть, Адриана.
Бабрий жил, по-видимому, в восточных провинциях Римской империи: скорее всего, в Сирии. На это указывают его слова (57, 12) о том, тго он знаком по собственному опыту с коварством и лживостью арабов; об этом же свидетельствует то, что он, в отличие от большинства античных писателей, подчеркивает происхождение басни из стран Востока — Сирии и Ливии (во II прологе). Не случайно и то, что именно в Сирии были найдены восковые таблички III века с ученической записью нескольких басен Бабрия.
Первый пролог Бабрия обращен к некоему мальчику Бранху, второй — к «сыну царя Александра»; можно предположить, что Бранх и был сыном царя Александра, а Бабрий — судя по тону обращения — его учителем или наставником. Имя Александра было популярно на греческом Востоке, и его легко мог носить во II веке н. э. какой-нибудь сирийский или малоазиатский царек, подчиненный Риму. О положении Бабрия при его дворе мы опять-таки ничего не знаем: попытки истолковать автобиографически басни 74, 106 и т. п. были совершенно произвольны.
Итак, Федр — грек, пишущий по-латыни, а Бабрий — римлянин, пишущий по-гречески. Уже эти скудные биографические данные указывают на глубокие различия между двумя баснописцами. Рассмотрение творчества обоих поэтов еще ярче раскрывает эту противоположность.
3
Сравним две басни, написанные Федром и Бабрием на один и тот же хорошо известный сюжет: «Лягушка и бык».
Федр I, 24:
Бабрий, 28:
Обе басни одинаково кратки. Но Федр начинает свою басню в упор, а Бабрий — издалека. Изложение Федра — повествовательное, прямолинейное, четко расчлененное; изложение Бабрия — наполовину диалогическое, естественное и гибкое. Тон Федра — рассудочный («...и, росту столь огромному завидуя...»); тон Бабрия — наивно-живописный («огромный толстый зверь на четырех лапах...»). У Федра поведение лягушки нелепо с самого начала; у Бабрия оно заботливо мотивировано всей первой половиной басни. У Федра басня кончается логически — гибелью лягушки; Бабрий же, исчерпав художественные возможности сюжета, ограничивается лишь намеком на этот исход. Басня Федра проще, басня Бабрия богаче. Конечно, нельзя все подробности, вносимые Бабрием, приписывать только ему: излагаемая им завязка была уже в басне Эзопа, послужившей образцом для обоих поэтов. Но рт этого образца каждый берет то, что ближе его таланту.
Вот другой пример — басня о пастухе, сломавшем рог козе (Федр, А, 22; Бабрий, 3). У Эзопа (в поздней, сокращенной редакции, дошедшей до нас) эта басня читается так (317 [17]): «Отставшую от стада козу пастух пробовал пригнать к остальным; ничего не добившись криком и свистом, он запустил в нее камнем, но сломал ей рог и просил не выдавать его хозяину. «Глупый ты пастух,— сказала коза,— ведь даже если я смолчу, рог мой будет вопиять». — Федр сокращает басню Эзопа еще больше, чем это сделано в приведенном позднем сокращении: он отбрасывает всю завязку и прямо начинает: «Пастух, козе дубинкой обломавши рог...». Бабрий, напротив, не сокращает, а распространяет басню: упоминает, где и какие травки щипала отставшая коза, вводит трогательные слова пастуха, умоляющего козу не выдавать его («Ах, козочка, ведь мы с тобой в одном рабстве!...»). Результат — тот же: у Федра получается краткий и ясный отчет о событии, у Бабрия — живая, выразительная сценка.
Вот третий пример — басня о свадьбе Солнца (Федр, I, 6; Бабрий, 24). Здесь эзоповский образец не сохранился. Но отношение между версиями Федра и Бабрия — прежнее. Федр ограничивается минимумом необходимых мотивов: свадьба Солнца, жалоба лягушек. Бабрий вводит оживляющие действие подробности: всеобщий праздник, преждевременное ликование лягушек, вразумляющая отповедь жабы.
Можно привести и другие примеры различной трактовки двумя баснописцами одних и тех же сюжетов; и все они подтвердят уже отмеченные особенности. Федр и Бабрий исходят из одного и того же принципа античной поэтики — принципа краткости (brevitas): недаром Федр не раз с гордостью говорит о краткости своих басен (II, пролог, 12; III, 10, 59—60; III, эпилог, 8; IV, эпилог, 7). Но этот принцип они понимают по-разному. Федр в погоне за краткостью отбрасывает второстепенные мотивы, сохраняя лишь ядро сюжета; Бабрий не жертвует ничем, но сокращает все мотивы, сжимая их до намеков. Стиль Федра — схематичный, сухой, рассудочный; стиль Бабрия — естественный, обстоятельный, живописный. Эти черты заметны не только в общем строении их басен, но и в трактовке отдельных мотивов.
Стремясь к живости и естественности изображаемых картин, Бабрий заботится о мотивировке даже таких подробностей, которые Федром оставляются без внимания в ряду прочих басенных условностей. Так, Федр в басне о мышах и ласках (IV, 6) сообщает, что мышиные вожди привязали себе рога к головам, но не задумывается, что это были за рога и откуда они взялись; а Бабрий, обрабатывая тот же сюжет (басня 31), не забывает сказать, что это были прутья, вырванные из плетня. Так, ни в одном из вариантов эзоповой басни о споре дуба с тростником не возникает вопрос, почему, собственно, дубу пришла странная мысль тягаться с тростником силою; а Бабрий (басня 36), изображая вырванный бурею дуб плывущим по пенной реке, отлично подготавливает встречу этих несхожих растений. Так, Федр (I, 3), рассказывая о галке в чужих перьях, не объясняет, откуда галка набрала эти перья; а Бабрий (басня 72) пользуется этим, чтобы дать красивое описание ручейка, возле которого птицы прихорашивались перед состязанием в красоте: тут-то и подбирала галка чужие перья.
Заботясь о связности мотивов, Бабрий заботится и об их правдоподобии; Федр к этому вовсе равнодушен. У Эзопа и Федра (I, 4) собака видит свое отражение в воде, по которой она плывет, хотя это физически невозможно; Бабрий обращает на это внимание (басня 79), и у него собака не переплывает реку, а бежит по ее берегу. Федр (I, 5) заставляет травоядных корову, овцу и козу вместе со львом охотиться на оленя; а Бабрий старательно заменяет в басне 97 эзоповский мотив угощения мотивом жертвоприношения, чтобы не заставлять льва предлагать быку на обед мясо. В другом месте Федр без колебаний дает льву в товарищи по охоте осла (I, 11); Бабрий же для такого сообщества приискивает особую мотивировку (басня 67): «лев был сильнее, а осел быстрей бегал».
Слог обоих поэтов соответствует общим особенностям их стиля. Федр пишет длинными, сложными, педантически правильно построенными предложениями, которые кажутся перенесенными в стих из прозы. Все содержание уже упоминавшейся басни IV, 6 о мышах и ласках (10 стихов!) он умещает в двух пространных фразах. У Бабрия, напротив, фразы короткие и простые, естественно следующие друг за другом. Там, где Федр написал бы: «Лев встретил лису, которая сказала ему...», Бабрий запишет: «Лев встретил лису, и лиса сказала ему...» Федр любит отвлеченные выражения: вместо «глупый ворон» он говорит «воронья дурь», вместо «длинная шея» — «длина шеи». Бабрий этого тщательно избегает. Его речь всегда конкретна.
Эпитетами, метафорами и прочими украшениями слога оба баснописца пользуются в одинаковой мере, но по-разному: Федр рассыпает их лишь для того, чтобы придать общий поэтический оттенок своей речи, Бабрий яке умело распределяет их, отмечая важнейшие места рассказа, чтобы яридать ему яркость и выразительность.
4
Все, что было сказано, относится к различиям в трактовке стиля. Но не менее, если не более значительна разница между Федром и Бабрием и в трактовке самого жанра басни.
Основным источником басенных сюжетов для обоих писателей был Эзоп. Точно установить степень их зависимости от Эзопа невозможно С одной стороны, известные нам сборники эзоповских басен менее полны, чем те, которыми пользовались Федр и Бабрий: например, Федр прямо приписывает Эзопу свою басню, I, 10 «Волк и лиса перед судом обезьяны», а в нашем тексте Эзопа такой басни нет. С другой стороны, многие известные нам басни Эзопа являются не чем иным, как прозаическими пересказами басен Бабрия, и, быть может, до Бабрия не существовали. Однако даже приблизительное сопоставление показывает, что Федр реже пользуется Эзопом, чем Бабрий. Из басен Федра к Эзопу восходит около одной трети, из басен Бабрия — около двух третей. При этом большинство эзоповских сюжетов сосредоточено в ранних, ученических баснях Федра; в поздних они — редкость. Федр этого не скрывает и даже гордится своей самостоятельностью. Тема соперничества с Эзопом проходит по прологам всех пяти книг; и если в I книге Федр называет себя лишь перелагателем эзоповых сюжетов, то в V книге он уже заявляет, что имя Эзопа поставлено им только «ради важности». У Бабрия ничего подобного нет: он не пытается роперничать с Эзопом и тщательно скрывает долю своего труда в обработке традиционных сюжетов.
Дополнительные источники сюжетов Федра и Бабрия были двоякого рода. С одной стороны, это сборники притч, аллегорий и моралистических примеров, служившие обычно материалом для риторов и проповедников-философов; к таким сборникам восходят, например, басни Федра III, 8; А, 20 или Бабрия 58, 70. С другой стороны, это сборники новелл и анекдотов; к ним восходят басни Федра I, 14; А, 14 или Бабрия 75, 116. Возникал вопрос; каким образом соединить новые сюжеты со старыми, выработанными школьной традицией формами эзоповской басни. Этот вопрос Федр и Бабрий решали противоположным образом. У Федра эзоповская басня теряет свои традиционные черты и все более приближается то к проповеди, то к анекдоту. Бабрий, напротив, всегда старается держаться золотой середины между этими крайностями и подчиняет новое содержание нормам обычного басенного сюжета.
Мы можем проследить, как постепенно происходит преобразование басенного жанра в творчестве Федра. Равновесие между повествовательной и нравоучительной частью басни нарушается, мораль вытесняет повествование. Сперва это замечается в таких баснях, как IV, 21 «Лиса в дракон» и V, 4 «Осел и боров», где моралистическая концовка становится пространнее и обретает неожиданную страстность. Затем появляется особый вид басни, в которой главным становится моральная сентенция, вложенная в уста одного из персонажей, а предшествующий рассказ коротко обрисовывает ситуацию, в которой она была высказана. Такая форма — афоризм и обстоятельства его произнесения — называется хрией и очень часто встречалась в античной моралистической литературе. Иногда Федр высказывает свои сентенции устами традиционных басенных персонажей (например, в III, 8; III, 15; А, 29), иногда же, следуя обычаю писателей моралистов, приписывает их историческим (или мнимоисторическим» лицам: Симониду, Сократу, Эзопу (IV, 23; III, 9; III, 14; III, 19 и т. д.) Наконец, мораль приобретает в басне такой вес, что повествовательная часть становится вовсе необязательной. В баснях А, 20; А, 28 сюжетный рассказ заменяется картинкой из естественной истории, в басне А, 8 — описанием аллегорической статуи. Басня А, 5 содержит иносказательное толкование мифов о загробных наказаниях, басня А, 3 — рассуждение о дарах природы человеку и животным, басня А, 6 — перечисление божеских заветов, нарушаемых людьми. Здесь басня уже перестает быть басней, обращаясь в простой монолог на моральные темы — вроде тех проповедей философов, какие назывались у древних «диатрибами». Одновременно с этой концентрацией моралистического элемента в баснях Федра происходит концентрация противоположного, развлекательного элемента — процесс, представляющий собой изнанку первого. Там мораль вытесняла повествование, здесь повествование вытесняет мораль Центром басни становится чье-нибудь остроумное слово или поступок (I, 14; I, 29; А, 15). Разрастаясь, такие басни превращаются в сказки (А 3), в легенды (IV, 26; А, 14), в анекдоты (V, 1; V, 5). Мораль при них сохраняется лишь по традиции; да и то по временам она уступает место этиологии — комическому объяснению, «откуда произошло» то или другое явление (III, 19; IV, 16). Некоторые из этих анекдотов почерпнуты Федром из римской действительности недавнего времени: таков рассказ о Помпее и его воине (А, 8), о флейтисте Принцепсе (V, 7), о сложном судебном казусе, разобранном императором Августом (III, 10), об императоре Тиберии и его навязчивом прислужнике (II, 5).
У Бабрия такого разрыва между баснями поучительными и баснями развлекательными нет. Мы можем найти у него и сказку (95), и миф (58), и аллегорию (70), и хрию (40), и эротический анекдот (116). Но все они теряются в массе традиционных эзоповских басен и сами приобретают черты этих басен. Федр подчеркивает жанровую новизну своих басен, Бабрий ее затушевывает: чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить басни Федра А, 5 «Загробные кары» и Бабрия 70 «Свадьбы богов» (аллегории) или Федра А, 20 «Голодный медведь» и Бабрия 14 «Медведь и лиса» (зоологические курьезы). Завещанная школьной традицией форма эзоповских басен для Бабрия важнее всего: ни поучение, ни комизм сами по себе не интересуют его. Вот почему и мораль Бабрия не достигает такой остроты, как у Федра: не случайно переписчики с такой легкостью отбрасывали у басен Бабрия нравоучительные концовки или заменяли их другими, собственного сочинения. По той же причине и комизм Бабрия сдержан, поэт не смешит читателя, как это делает Федр в своих анекдотах: басня о неумелом враче у Федра оборачивается грубой насмешкой (I, 14), а у Бабрия — изящной колкостью (75). По той же причине и свою ученость Бабрий не выставляет напоказ, как Федр (IV, 7; А, 28), а скрывает в мимоходных намеках: на благочестие аиста (13), на воронье долголетие (46), на легенду о вражде льва с петухом (97), на миф о Прокне-ласточке (72) и пр.
Основной композиционный принцип как для Федра, так и для Бабрия — это принцип разнообразия (variatio): «чтоб слух порадовать речей разнообразием...» (Федр, II, пролог, 9—10). Но и этот принцип два басвописца понимают по-разному. Федр, стремясь к разнообразию, дает в своих пяти книгах пестрое чередование басен в собственном смысле слова с легендами, хриями, новеллами, историческими анекдотами; можно даже предположить, что он имел прямое намерение возродить древний жанр «смеси», образцами которого были греческие диатрибы Мениппа и римские сатиры Энния. Бабрий же ищет средств для разнообразия не вне избранного им жанра, а внутри его, и заботливо комбинирует мотивы, чтобы узкий мир басенных образов и ситуаций каждый раз представал перед читателем по-новому.
5
Именно поэтому нам гораздо труднее составить впечатление о взглядах Бабрия, чем о взглядах Федра. Федр говорит о своих мнениях открыто или хотя бы намеком; Бабрий скрывает свои за толстым слоем басенной условности. Общим для обоих поэтов является критический взгляд на современность: этого требовала сама природа басенной поучительности. И Федр и Бабрий рисуют мрачную картину мира, где царит несправедливость (Бабрий, 117, 126), где сильные гнетут слабых (Федр, I, 1; I, 5; I, 30; I,31; Бабрий, 21, 67, 89), коварство торжествует над простотой (Федр, I, 13; I,19; II, 4; Бабрий, 17, 77, 93), где женщины порочны(Федр, II,2; А, 9; А, 13; Бабрий, 16, 22), а гадатели и врачи невежественны (Федр, I,14; III,3; Бабрий, 54, 75), где нет ни благодарности (Федр, I, 8; IV, 20; Бабрий, 94), ни дружбы (Федр, III, 9; V, 2; Бабрий, 46, 50, 130), и где злой рок сулит перемены только к худшему (Федр, I,2; I,15; IV, 1; Бабрий, 123, 124, 141). Осуждая этот мир, поэты призывают людей не обманываться видимостью, а смотреть на сущность (Федр, I, 12; I, 23; III, 4; V, 1; V, 5 и т. д.; Бабрий, 13, 43, 107, 139), а для этого не ослепляться страстями (Федр, IV, 4; Бабрий 11, 35) и прежде всего — алчностью (Федр, I, 27; IV, 21; Бабрий, 34, 45, 123) и тщеславием (Федр, I, 3; III, 6; IV, 6; V,7; Бабрий, 81, 84, 104, 114). Тогда люди поймут, что нет ничего лучше их скромной доли (Федр, II, 7; IV, 6; А, 28; Бабрий, 4, 5, 36, 64), и что каждый должен довольствоваться тем, что ему дано, и не посягать на большее (Федр, I, 3; I, 27; III, 18; А, 2; Бабрий, 32, 55, 62, 101, 115 и т. д.). Все это — обычный арсенал басенной мудрости, унаследованный от эзоповских времен и лишь слегка подновленный в духе популярной философии стоицизма и кинизма. Но идейное содержание басен Федра далеко не исчерпывается этими мотивами, тогда как об идейном содержании басен Бабрия, собственно, больше почти нечего сказать.
Пожалуй, единственная область, где Бабрий обнаруживает несомненное своеобразие, — это религиозная тема. У Федра она затрагивается лишь изредка, и о богах он говорит с неизменным почтением (даже в шутливой басне А, 9 о Юноне, Венере и курице), хотя и считает, что миром правят не боги, а Судьба (IV, И, 18—19). У Бабрия боги появляются в баснях чаще, и отношение к ним далеко не столь почтительное. То у него собаки пачкают статую Гермеса, и бог бессилен им помешать (48), то ремесленник, чтобы добиться от Гермеса помощи, ударяет его кумир головой оземь (119); Геракл предлагает погонщику не надеяться на божью помощь, а лучше самому понатужиться (20); божество Случай жалуется, что люди валят на него беды, в которых виноваты только они сами (49); и даже оказывается, что не бог решает судьбу человека, а человек — судьбу бога (30). Мало того, что боги бессильны: они вдобавок и злы, и мстительны, и несправедливы (10, 63, 117). Люди, преданные таким богам, заслуживают только осмеяния (15). Этот иронический скептицизм Бабрия — признак упадка традиционной религии древности; нередко он заставляет вспомнить религиозную сатиру Лукиана. Может быть, некоторые особенности такого отношения к богам — например, критика идолопоклонства — объясняются знакомством с восточными культами: ведь Бабрий, по-видимому, жил в Сирии.
Социальная тема, напротив, едва затронута Бабрием, а у Федра занимает очень много места. Даже когда оба баснописца берутся за один и тот же сюжет о сладости свободы и горести рабства («Волк и собака», Федр III, 7; Бабрий 100), то, против обыкновения, басня Федра оказывается и пространнее, и живее, и красочнее басни Бабрия. Чтобы подчеркнуть социальные мотивы, Федр смело перекраивает традиционные басенные сюжеты: в этом легко убедиться, сравнив его версии басен I, 3, «Чванная галка и павлин», или I, 28, «Лиса и орел», или II, 6, «Орел и ворона» с бабриевскими версиями (72, 186, 115), более близкими к эзопову образцу. Нападая на современный мир, Федр никогда не забывает показать, что добродетель и талант пребывают в нищете (III, 1; III, 12; А, 12), а ничтожество — в блеске и силе (I, 7; II, 3; III, 13; IV, 12); у Бабрия такие мотивы — редкость. Читая басни Федра, все время видишь, что их действие происходит в обществе, разделенном на рабов и господ, что рабы наглы (II, 5; III, 10; А, 25), а хозяева жестоки (А, 15; А, 18); у Бабрия «рабыня» появляется на сцене один только раз, и то как любовница хозяина (10). Сам Федр — вольноотпущенник, уже не раб и еще не полноправный свободный,— пытается занять промежуточную позицию между рабами и хозяевами: он предостерегает господ, напоминая им, что рабы могут взбунтоваться (А, 16, «Петух и коты-носильщики») и увещевает рабов, убеждая, что лучше терпеть хозяйские жестокости, чем пытаться избавиться от них (А, 18, «Эзоп и беглый раб»). Однако его отношение к труду — отношение не рабовладельца, а труженика (III, 17; IV, 25); именно Федру принадлежит едва ли не впервые высказанная в античной литературе мысль о том, что плоды труда должны принадлежать тем, кто трудится (III, 13 «Пчелы и трутни перед судом осы»).
Политические мотивы в баснях Федра и Бабрия лишь с трудом поддаются анализу и сопоставлению. Здесь нужно различать общие политические высказывания и конкретные намеки на современность. Первых мы находим очень немного, но они достаточно показательны. Федр изображает, как «страдает чернь, когда враждуют сильные» (I, 30) и как «при перемене власти государственной бедняк меняет имя лишь хозяина» (I, 15) — и там и тут поэт смотрит с точки зрения угнетенного простонародья. У Бабрия политическая тема затрагивается дважды (40, «Верблюд» в 134, «Змеиная голова и змеиный хвост» — вариация на тему легендарной притчи Менения Агриппы), и оба раза говорится о нерушимости господства «лучших» и подчинения «низших» — иными словами, поэт смотрит с точки зрения правящего сословия. Таким образом, и здесь взгляды Федра и Бабрия оказываются противоположны. Что касается конкретных исторических намеков, то у Федра исследователи находят их больше, чем у Бабрия. Отчасти это указывает на то, что Федр был более чуток к современным событиям; отчасти же просто объясняется тем, что время Федра нам известно лучше, чем время Бабрия. Так, по мнению некоторых ученых, в басне I, 2 царь-чурбан изображает Тиберия, а царь-дракон — Сеяна, в I, 6 свадьба Солнца представляется «намеком на предполагавшийся в 25 г. н. э. брак Сеяна с племянницей Тиберия, в IV, 17 предполагается отклик на возвышение императорских вольноотпущенников при Клавдии и пр. Легко, однако, понять, насколько ненадежны все сближения такого рода.
Наконец, еще одна тема, которая занимает много места у Федра и почти отсутствует у Бабрия — тема личная. Федр беседует с покровителями (III, IV — прологи и эпилоги), рассказывает о своей жизни и беде (III, пролог), излагает свои идейные и художественные задачи (прологи и эпилоги всех книг), спорит с завистниками (IV, 7, IV, 22), намекает смыслом басен на свою судьбу (III, 1; III, 12; V, 10) и даже вставляет в середину басни неожиданное признание в своей любви к славе (III, 9). В моралях своих басен он сплошь и рядом говорит от своего лица, дает пояснения к басням (порой довольно пространные — II, 5; IV, 2; IV, И и др.), и эти пояснения подчас придают басням прямо противоположный смысл (II, 1; III, 4; III, 13). О таких открытых проповеднических выступлениях Федра как IV, 21; V, 4; А, 2; А, 5; А, 6, уже говорилось. У Бабрия ничего подобного нет: несколько слов о соперниках-подражателях (II, пролог) да загадочная обмолвка о коварстве арабов, которое пришлось ему испытать (57) — вот и все, что мы узнаем о баснописце из его басен.
Так как Бабрий уклоняется от социальных и политических тем, и так как его басни лишены всякой личной окраски, то в целом их ток кажется более спокойным и мягким, а их настроенность — более оптимистичной, чем у Федра. Бабрий сам содействует такому впечатлению: он избегает трагических ситуаций, у него не найти таких мрачных и кровавых басен, как I, 9 или II, 4 Федра, чванная лягушка у него не лопается (28), хитрый осел не тонет (111), а волки не успевают перерезать овец (93). Если у Эзопа аист умоляет мужика: «Пощади меня, я птица полезная, и склевываю на твоем поле жуков и червяков», то у Бабрия мольба аиста трогательнее: «Пощади меня, я птица благочестивая, чту богов и кормлю своих старых родителей» (13). Во всех баснях Бабрия присутствует тонкий, но ощутимый оттенок идиллии: не случайно действующие в его баснях люди ао большей части оказываются крестьянами, тогда как у Федра они почти исключительно горожане.
6
Все прослеженные нами многочисленные различия между поэзией Федра и поэзией Бабрия в конечном счете сводятся к одному главному — к тому, что Федр идет по пути морализации, Бабрий — по пути эстетизации басни. Федр стремится к осуждению и поучению, Бабрий — к тому, чтобы доставить читателю художественное наслаждение. Для Федра басня — средство, для Бабрия — цель. Вот почему Федр в угоду своим задачам без колебания разрушает традиционные формы басни, а Бабрий ах бережно сохраняет. Вот почему у Федра рассказ оказывается лишь схематической иллюстрацией к моральному тезису, а у Бабрия — самодовлеющей, заботливо выписанной картинкой из сказки или из жизни. Вот почему у Федра авторская оценка в морали приобретает такую резкость, а у Бабрия теряет всякое значение. Вот почему Федр так чуток, а Бабрий так глух к социальным проблемам современости. Вот почему басни Федра оказываются грубоватыми и неуклюжими, но напряженными и живыми, а басни Бабрия — изящными и стройными, но холодными.
Эту коренную противоположность между творческими установками Федра и Бабрия лучше всего показывает описание происхождения басни, сделанное тем и другим поэтом (III пролог Федра, II пролог Бабрия). Федр говорит о том, как рабское бесправие толкнуло Эзопа на мысль излить свои тайные чувства под прикрытием басенной условности. А Бабрий рассказывает, что некогда был золотой век, когда говорили звери и травы, и когда дружили люди и боги, и что об этом-то золотом веке простодушно поведал потомкам Эзоп. Басня Федра — это иносказательное суждение о слишком опасной современности; басня Бабрия — бесхитростное повествование о сказочном веке всеобщего счастья.
Чем объяснить, что два античных поэта, два создателя литературной басни пошли по двум столь противоположным направлениям? Причин этому по крайней мере две: разница во времени и разница в социальном положении.
Эпоха Федра — начало I века н. э.— была временем укрепления и оформления императорской власти в Риме. Если при Августе видимость сохранения республиканского строя еще могла вводить в обман, то при его преемниках монархическая сущность нового режима стала очевидной. Новая обстановка заставила римское общество пересмотреть привычные взгляды на человека, его место и назначение в жизни. Предметом внимания становится не человек-гражданин с его правами и обязанностями, а человек как таковой, с его природными добродетелями и пороками. Философия стоиков, ближе всего отвечавшая такому взгляду на человека, приобретает невиданную популярность во всех слоях общества. По-видимому, еще при жизни Федра появились этические трактаты Сенеки и философские сатиры Персия. Федр был их предшественником. От стоических проповедников он воспринял интерес к моральным проблемам и перенес его в свои басни. Это было тем легче, что притчи, хрии, аллегории были ходовым иллюстративным материалом у мастеров диатрибы. Впрочем, стоическая догматика не оказала на Федра большого влияния — у него нет и следа того культа самодовлеющей добродетели, который так характерен для стоиков, и он явно предпочитает ей простонародный здравый смысл («Сама добродетель уступает хитрости» — I, 13, 14). Но традиционные мотивы басенных нравоучений получают у него отчетливую окраску вульгарного стоицизма.
Эпоха Бабрия — начало II века н. э.— отстоит от эпохи Федра на целое столетие. За это время изменилось многое. Римская империя начинала медленно клониться к упадку. В условиях монархического режима значение общественного мнения постепенно сошло на нет. Литература перестает откликаться на современные проблемы и замыкается в кругу формальных задач и чистой развлекательности. Центральной фигурой культурной жизни становится уже не философ, а ритор. Изящество слога превращается в самоцель. Греческий язык с его многовековой литературной традицией представлял больше возможностей для культивирования изящного слога — и римские писатели начинают писать по-гречески, снискивая похвалы правильности своего языка и чистоте стиля. Неумелые писатели в погоне за изяществом слога впадали в манерность; избегая этого, лучшие мастера слова провозгласили своим идеалом простоту — но не грубую простоту бытописательства, а изысканную простоту идиллии, скрывающую за собой глубокую ученость и искусственность, окрашенную легкой иронией. Все это — и безразличие к современности, и греческий язык, и изящество стиля, и вкус к простоте, и скрытая ученость, и тонкий юмор — самые характерные черты поэзии Бабрия. Этот баснописец также всецело принадлежит своему веку: он достойный современник Диона Хрисостома и Антония Полемона и предшественник Лукиана и риторов второй софистики.
Говорить о разнице социального положения Федра и Бабрия труднее: мы слишком плохо знаем их биографию. Несомненно одно: басни Федра и басни Бабрия писались для разного круга читателей. Федр — один из очень немногих дошедших до нас представителей массовой, «народной» литературы античности. Читающая публика в эпоху Римской империи была многочисленна и неоднородна. Небогатые землевладельцы, ремесленники, торговцы, офицеры, канцелярские чиновники, — все, кто получил когда-то скромное образование, но остался чужд высокой культуре знати, — все они составляли совершенно особый читательский круг со своими вкусами и запросами. Их искусством были картинки на стенах харчевен (Федр, IV, 6, 2), их зрелищем — мим, их наукой — краткие компендиумы «достопамятных дел», их философией — уличные проповеди. Низкое положение в обществе делало их чуткими ко всем социальным мотивам; но будучи чуждыми основному классу производителей-рабов, они не имели сил для сколько-нибудь активной общественной борьбы. Именно этому массовому читателю были ближе всего басни Федра с их грубоватым юмором, практическим морализмом и отчетливыми социальными мотивами. Ничего общего с этой публикой не имели читатели Бабрия. Бабрий пишет для тех, кто в состоянии оценить изящество его стиля, чистоту языка, искусство владеть трудным стихом, тонкие мифологические намеки, — словом, для той немногочисленной избранной интеллигенции, которая задавала тон в духовной жизни высшего общества. На грубую чернь он смотрит с высокомерным презрением; отсюда — аристократический пафос его басен о верблюде и о змеином хвосте.
Не лишено правдоподобия предположение, что Федр был школьным учителем — грамматиком, как это называлось в древности. Многие грамматики были вольноотпущенниками-греками, как Федр, многие из них сочиняли стихи и прозу. Басня, как уже говорилось, была обычным материалом для школьного преподавания, и многие особенности манеры Федра можно возвести к школьной привычке чтения, пересказа и толкования басен. Бабрий тоже, по-видимому, был преподавателем,но не грамматиком, а ритором. Это была более высокая ступень, более почетная профессия. Грамматик знакомил подростков с классической литературой, ритор учил искусству слова юношей, готовившихся к политической или судебной карьере. Учениками Федра были дети римского простонародья, учеником Бабрия был сын царя Александра.
Неудивительно, что литературная судьба двух баснописцев также сложилась различно. Федру пришлось долго пробиваться в «большую» литературу, представители которой отказывались признать своим этого вольноотпущенника и народного писателя. Федр жалуется на завистников, спорит с критиками, отстаивает свою заслугу — утверждение в римской поэзии еще неиспробованного в ней греческого жанра,— и все-таки образованная публика его не читает. Даже в 43 г. н. э. Сенека не знает или не желает знать о нем, когда советует своему другу заняться сочинением басен, так как этот жанр «еще не тронут римским гением» («Утешение к Полибию», 8, 3). Напротив, к Бабрию известность пришла немедленно, и ему приходится жаловаться не на враждебность критиков, а на чрезмерную ретивость подражателей, ищущих поживиться за счет его славы. Его басни выходят полными и сокращенными изданиями, переводятся на латинский язык, изучаются в школах.
7
Так наметились в литературе Римской империи два противоположных направления в развитии басенного жанра: моралистическое, плебейское направление Федра и эстетизирующее, аристократическое направление Бабрия. Однако дальнейшего углубления эта противоположность не получила. Общий упадок античной культуры остановил развитие обоих направлений: ни у Федра, ни у Бабрия не было продолжателей, были только подражатели. В их творчестве разница между двумя тенденциями начинает стираться: подражатели Федра отказываются от злободневной резкости, их мысли становятся отвлеченнее, тон спокойнее; а подражатели Бабрия уступают все шире распространяющейся моде на дидактическую поэзию и снова усиливают в басне моралистический элемент, жертвуя простотой и непринужденностью рассказа. Но разница между демократической традицей Федра и аристократической традицией Бабрия сохранилась и, может быть, даже стала еще резче.
Традиция Федра в поздней античной литературе представлена сборником басен, известным под названием «Ромул». Этот сборник сложился приблизительно в IV — V вв.; в основе его лежал прозаический пересказ басен Федра, сильно переработанный и дополненный. Характерно направление, в котором шла переработка. Прежде всего, она коснулась подбора басен: выпали все анекдоты, хрии, авторские монологи, и состав сборника свелся к басням традиционного, «животного» типа. Далее, как уже сказано, мораль басен смягчилась, стала более спокойной и отвлеченно-общечеловеческой. В баснях появились новые подробности, создававшие впечатление большего бытового правдоподобия; федровская сжатость я сухость уступила место пространному многословному рассказу со следами элементарной школьной риторики. Наконец, вместо классической речи Федра мы находим в «Ромуле» множество вульгаризмов и просторечных оборотов, а безукоризненно построенные периоды Федра рассыпаются на короткие, сбивчивые фразы с изобилием анаколуфов и плеоназмов. Это — яркое свидетельство о характере публики, на которую были рассчитаны эти басни. При столь основательной переработке своего источника составитель «Ромула», бесспорно, уже имел за собою какую-то традицию народной басни; предполагают, что он пользовался не дошедшим до нас народным сборником латинских прозаических басен (так называемый «Латинский Эзоп»). Любопытно, что имя Федра в сборнике даже не упоминается: книга выдается за перевод непосредственно с греческого текста Эзопа, выполненный неким Ромулом и посвященный им своему сыну Тиберину.
Традицию Бабрия в поздней античной литературе представляет латинский поэт Авиан, живший в конце IV — начале V в. Он оставил сборник из 42 басен, написанных элегическим дистихом и посвященных некоему Феодосию, искушенному ценителю литературы и искусства (может быть, тождественному с известным прозаиком этого времени Макробием Феодосием). Источником этих басен послужило несохранившееся сочинение Юлия Тициана, ритора III в., который перевел латинской прозой басни Бабрия. Судя по предисловию Авиана к своим стихам, они были его первым поэтическим опытом; и опыт оказался не очень удачным. Высшее римское общество, для которого писал Авиан, к этому времени уже утратило способность ценить простоту, и стремилось лишь к вычурности и пышности. В угоду ему Авиан заменил бабриевскую простоту привычной для римлян торжественностью, и этим безнадежно разрушил единство формы и содержания своих произведений. Четкая строфика элегического достиха нарушает плавное течение басенного повествования; эпические описания замедляют развитие действия; традиционная возвышенность слога, насыщенного реминисценциями из Вергилия, настолько не вяжется с бытовой простотою предметов, что местами звучит прямой пародией. Кроме того, в языке поэта то и дело проскальзывают вульгаризмы поздней эпохи, а его метрика допускает вольности, не известные классической поре.
И басни «Ромула», и басни Авиана, несмотря на невысокий художественный уровень, имели блестящую судьбу в истории литературы. Именно они донесли традиции двух крупнейших баснописцев древности до средневековья. Только по ним могла средневековая Европа знакомиться с античным басенным наследием. «Ромул» и Авиан пользовались широкой популярностью, неоднократно перелагались прозой и стихами, были предметом многочисленных переработок и подражаний. Даже самая скучная часть басни — мораль — привлекала особое внимание: сборники моралистических вступлений и заключений к басням Авиана имели хождение независимо от самих басен. Такое положение продолжалось вплоть до эпохи Возрождения, когда распространяющееся знание греческого языка открыло европейскому читателю доступ к первоисточнику — к подлинным басням Эзопа. Когда в 1479 году итальянский гуманист Аккурсий выпустил первое печатное издание басен Эзопа — оно было одной из первых греческих книг, напечатанных в Европе, — это явилось переломом в истории басни. С этого времени начинается развитие новоевропейской басни — жанра, которому суждено было возвеличиться именами Лафонтена, Лессинга и Крылова.
ПРИМЕЧАНИЯ
Федр
Пять книг басен Федра дошли до нас неполностью. Они известны лишь в двух сокращенных изводах. Первый извод представлен двумя рукописями IX—X вв.: «Пифеевской» (с которой французский гуманист Пьер Питу (Пифей) впервые издал басни Федра в 1596 году) и «Реймсской» (сгоревшей в 1774 г., но известной по сводкам разночтений). Он насчитывает 103 стихотворения, озаглавленные «Басни Федра, вольноотпущенника Августа» и разделенные на 5 книг. На то, что этот извод неполон, указывает наличие лакун (в IV книге), неравномерность объема отдельных книг (II и V книги значительно короче других), некоторые неувязки в содержании басен (так, в прологе I книги Федр предупреждает, что в его баснях «не только звери, а и деревья речь ведут», но басни такого содержания в I книге нет). Второй извод представлен так называемой рукописью Перотти (итальянский гуманист XV в., епископ Сипонтинскид), известной в автографе и в списке начала XVI в.: здесь, вперемежку с баснями Авиана и стихами самого Перотти, выписано в беспорядке 64 басни Федра, в том числе 33 басни, известные по первому изводу, и 31 новая. Эти новые басни принято печатать после пяти книг как «Appendix» (приложение) и обозначать А, 1; А, 2; А, 3 и т. д. В настоящем издании они озаглавлены «Басни из неизвестных книг».
Пролог. — Ст. 6: единственная басня Федра, в которой действующими лицами являются деревья, сохранилась только в прозаическом пересказе (№ 64).
1. Волк и ягненок. Эзоп, 160 (274 X). Последний аргумент волка введен Федром. для морали которого наличие «повода» было главным. Эзоповская версия ближе передана у Бабрия, 89.
2. Лягушки, просящие царя. Эзоп, 44 (76 X). Басня приурочена к событиям афинской истории VI в. до н. э.: Писистрат овладел афинским акрополем и стал тиранном (единоличным правителем) в 560 г. до н. э.; правил с перерывами до 527 г.— Гидра (ст. 24) — не мифологическое семиголовое чудовище, а небольшая змея, живущая в пресных водах южной Европы.
3. Чванная галка и павлин. Контаминация мотивов Эзопа, 103 (200 ЛГ), «Галка в чужих перьях» (ср. Бабрий, 72) и 125 (201.X).— «Галка в вороньей стае». См. стр. 211
4. Собака и ее отражение. Эзоп, 136 (233 X). См. стр. 211
5. Корова, коза, овца и лев. В основе — Эзоп, 154 (260 X). См. стр. 211
6. Свадьба солнца. В эзоповском сборнике не сохранилось. См. стр. 210; Мифа о свадьбе Солнца (Гелиоса или Аполлона) классическая мифология не знала. Может быть в басне отразилось старинное представление о Солнце-муже и Луне-жене: в «Адемаровской рукописи» прозаического пересказа басен Федра (см. стр. 234) эта басня иллюстрирована картинкой с изображением Солнца и Луны.
7. Лиса и маска. Эзоп, 27 (47 X). В античном театре актеры выступали в больших масках с преувеличенными чертами лица.
8. Волк и журавль. Эзоп, 161 (276 X).
9. Воробей, дающий советы зайцу. У Эзопа нет.
10. Волк и лиса перед судом обезьяны. В известных нам сборниках Эзопа этой басни нет (см. стр. 212). Парадоксальное суждение такого рода приписывалось киническому философу Диогену Синопскому (404—323 гг. до н. э.).
11. Осел и лев на охоте. Эзоп, 156 (259 X) описывает более естественную картину: осел криком выгоняет животных из пещеры, а лев подстерегает их у выхода.
12. Олень у источника. Эзоп, 76 (128 X).
13. Лиса и ворон. Эзоп, 126 (204 X). Вторая мораль (в конце) не подходит к смыслу басни — вряд ли ворон годится быть символом добродетели — и, по-видимому, отнесена сюда ошибочно из другой басни. О ее значении см. стр. 218.
14. Сапожник-врач. У Эзопа нет.
15. Осел и старик-пастух. У Эзопа нет.
16. Овца, лань и волк. 17. Овца, собака и волк. У Эзопа нет. Искусственность сюжета дает повод предполагать, что эти басни намекают на какие-то конкретные события, нам неизвестные.
18. Женщина рожающая. У Эзопа нет. Плутарх («Советы супругам», 39, р. 143 е) приводит эту басню в подтверждение мысли: «Не следует мужу и жене обижать друг друга никогда, особенно же — когда они возлежат и почивают вместе. Ссоры, распри и гнев, зародившиеся на ложо, нелегко умиряются в другом месте и в другое время».
19. Собака рожающая. У Эзопа нет. По Юстину (43, 4, 4), галлы применяли эту басню к греческим колонистам Массилии, утвердившимся в их стране.
20. Голодные собаки. Эзоп, 138 (218 X). Ст. 3: бычья шкура в реке отмывалась и отмачивалась перед дублением.
21. Престарелый лев, вепрь, бык и осел. У Эзопа нет. Интересно, что здесь и в других местах (1,11; I, 29) у Федра осел выступает как воплощение не глупости, а низости. Носителем глупости в баснях скорее является козел.
22. Ласка и человек. В эзоповском сборнике не сохранилось. Древность не знала домашних кошек, и ласок держали в доме, чтобы избавиться от мышей. Кошка выступает в баснях (II, 4; А, 16) как дикое лесное животное.
23. Верная собака. Эзоп, 337 (164 X).
24. Лопнувшая лягушка и бык. В эзоповском сборнике не сохранилось. См. стр. 210. Мораль к этой басне заимствована из сентенций мимического поэта I века до н. э. Нублилия Сира (644 по Риббеку).
25. Собаки и крокодилы. У Эзопа нет. Элиан пишет о египетских собаках («Рассказы о животных», VI, 53): «Они не пьют, наклонясь, чтобы не схватил их кто-нибудь из подводных животных, а бегут вдоль берега, лакая языком, и так похищают или прямо-таки уворовывают свое питье». Выражение «как собака из Нила» стало поговоркой для обозначения смешного проворства. Когда Антоний в 43 г. до н. э. отступал после поражения при Мутине и, по своему обыкновению, пьянствовал, «один из его приближенных говорят, так ответил на вопрос, как живет Антоний: «Как египетская собака: бежит и пьет».» (Макробий, «Сатурналии», I, 2).
26. Лиса и аист. В эзоповском сборнике не сохранилось. Плутарх («Застольные беседы», I, 3, р. 614 е) приводит эту басню в подтверждение того, что на пиру следует философствовать не на всякую, а лишь на подходящую тему.
27. Собака, сокровище и коршун. У Эзопа нет.— Ст. 4: обожествленным душам умерших («богам Манам») принадлежало похороненное вместе с трупом сокровище.
28. Лиса и орел. В основе — Эзоп, 1 (5 X). См. Бабрий, 186 и примечание к нему.
29. Осел, насмехающийся над вепрем. У Эзопа нет. Непристойность остроты смягчена в переводе.
30. Лягушки в страхе перед дракой быков. У Эзопа нет. Тема басни навеяна вергилиевским описанием боя быков из-за самки (таким образом, политический мотив введен самим Федром) и отшельничества побежденного быка («Георгики», III, 219—241). Мораль — вариация на тему стиха Горация: «Как ни повздорят цари, а спины трещат у ахейцев» («Послания», I, 2, 14).
31. Коршун и голубки. У Эзопа нет. Л. Аве предполагает в конце лакуну и восстанавливает по парафразам еще один стих: ...За то, что подчинились недостойному.
КНИГА ВТОРАЯ
1. Бык, лев и охотник. У Эзопа нет.
2. Мужчина средних лет и две его любовницы. Эзоп, 31 (56 X).
3. Об успехе негодяев. Эзоп, 64 (221 X).
4. Орлица, кошка и свинья. У Эзопа нет. См. примечание к 1,22.
5. Цезарь и служитель.— Ст. 1: о таких «хлопотунах» рассказывает Сенека {«О спокойствии духа», 12): «Следует отказаться от беготни, которой занята немалая часть людей, рыскающих по площадям, театрам и жилищам. Вмешиваясь в чужие дела, они всегда делают вид, что чем-то заняты; но спроси кого-нибудь из них, когда он выходит из дому: «Куда ты? зачем?» — он ответит: «Ей-ей, не знаю; но кого-нибудь да увижу, чем-нибудь да займусь». Они слоняются без цели в поисках дела, берутся не за то, на что решились, а за что попалось... Их можно пожалеть, когда они бегут, как на пожар, налетая на встречных, падая и опрокидывая других, — и все для того только, чтобы поздороваться и не получить ответа, присоединиться к похоронам и не знать, чьим, побывать на процессе любителя тягаться или на свадьбе любителя жениться, погнаться за носилками и где-нибудь даже помочь их нести. Наконец, измучившись без пользы, они возвращаются домой, божась, что сами не знают, зачем выходим и где побывали,— чтобы на следующий день вновь пуститься по тем же следам». — Ст. 8: вилла на Мизенском мысе, выступающем близ Неаполя в Тирренское море, принадлежала некогда Гаю Марию, потом известному полководцу и богачу Лукуллу, потом стала владением императоров. Тиберий любил эту виллу: там он и умер в 37 г. н. э. — Ст. 12: Пелузий — город в Египте.— Ст. 25: шутка Тиберия двусмысленна: «пощечина» была одним из моментов обряда отпущения раба на волю, ради чего, собственно, и старался прислужник.
6. Орел и ворона. В основе — Эзоп, 259 (419 X). Ср. Бабрий, 186.
7. Два мула и грабители. У Эзопа нет.
8. Олень и быки. У Эзопа нет. Ср. притчу Исхомаха у Ксенофонта («Домострой», 12): «Персидский царь однажды получил хорошую лошадь, и ему хотелось поскорее ее откормить; он спросил кого-то, считавшегося специалистом по части лошадей, что всего скорее утучняет лошадь; тот, говорят, ответил: «хозяйский глаз». (Перевод С. И. Соболевского).
Эпилог. Статуя Эзопа в Афинах (ст. 2), по преданию, была изваяна Лисиппом; о ней сохранилась эпиграмма Агафия («Палатинская Антология», дополнение Плануда, 332).
КНИГА ТРЕТЬЯ
Пролог к Евтиху. — Имя Евтиха носил цирковой возница, известный как временщик императора Калигулы (37—41 гг.), но к нему вряд ли приложима та характеристика деловитого стяжателя, которую дает Федр. Может быть, этого Евтиха можно отождествить с одноименным придворным чиновником пз императорских вольноотпущенников, известным из надписи (CIL VI, 3249).— Ст. 17: Пиерия — горная область в южной Македонии, родина девяти Муз, дочерей Юпитера и Мнемозины. — Ст. 27: Синон — греческий воин, отдавшийся в плен троянцам («дарданцам») и своим рассказом побудивший их ввезти в свой город деревянного коня, в котором скрывались греческие воины. У Вергилия («Энеида», II, 77) Синон начинает свой рассказ таким обращением к царю Приаму:
Ст. 40: о его двух возможных толкованиях см. стр. 207. Вариант перевода:
Ст. 52: Анахарсис — легендарный скифский философ VI в. до н. э.; иногда причислялся к семи мудрецам, современникам Эзопа.— Ст. 57: Лин — мифический певец и мудрец; совместное упоминание о нем и Орфее с их родителями навеяно знаменитой IV эклогой Вергилия (ст. 55—57):
Ст. 59: Гебр. — река во Фракии; комментатор Вергилия Сервий замечает (к стиху «Энеиды» I, 317: «Мчит Гарпалика коней быстрее летучего Гебра»), что на самом деле Гебр — «спокойнейшая река».
1. Старуха и амфора. У Эзопа нет.— Ст. 2: фалернское вино — один из лучших сортов италийских вин. Вина хранились в амфорах — больших глиняных сосудах с остроконечным дном. Некоторые сорта глины ценились выше других, так как в сделанных из них сосудах вино лучше сохранялось.
2. Барс и пастухи. У Эзопа нет.
3. Эзоп и мужик. У Эзопа нет. Плутарх («Пир семи мудрецов», 3, р. 149 е) приводит сходный рассказ о мудреце Фалеев Милетском (VI в. до н. э.), который дал такой же совет другому мудрецу, Периандру Коринфскому, в стаде которого родился жеребенок с человечьей головой.
4. Мясник и обезьяна. У Эзопа нет.
5. Эзоп и задира. У Эзопа нет. Любопытно, что хотя действие происходит в Греции,. в басне упомянут «асе» (грош) — римская медная монета (около 1 коп. на наши деньги).
6. Муха и мул. У Эзопа нет.
7. Волк и собака. Эзоп, 294 (278 X).
8. Сестра и брат. У Эзопа нет. Плутарх («Советы супругам», 25, р. 141) приписывает такую мысль Сократу.
9. Сократ к друзьям. У Эзопа нет. Дом Сократа, действительно, был мал и беден: по Ксенофонту («Домострой», 2) он со всею утварью стоил не больше 5 мин. Афиней («Пир софистов», XII, 533 е) приводит такой же рассказ о Фемистокле, который, построив себе роскошный триклиний (обеденную комнату для 9 пирующих), сказал, что был бы счастлив иметь столько друзей.
10. О доверии и недоверии. Мотив пагубного доверия к клеветникам (ср. А, 6, 15), может быть, подсказан собственной судьбой Федра перед судом Сеяна и связан с мотивами пролога и эпилога III книги.— Ст. 3—4: Тезей погубил своего сына Ипполита, поверив его мачехе Федре, которая искала любви пасынка, была им отвергнута и оклеветала его перед мужем. Кассандра, дочь троянского (илионского) царя Приама, получила от Аполлона пророческий дар, но отвергла его любовь, и бог наказал ее тем, что никто не верил ее пророчествам.— Ст. 27: Юноши в древности стриглись перед совершеннолетием, посвящая богам отрезанные волосы.— Ст. 35: центумвиры («сто мужей») — судейская коллегия, ведавшая делами о римской собственности, главным образом — о наследстве.— Ст. 39: епископ Перотти, переписывая эту басню Федра, не решился назвать Августа «божественным» и изменил этот стих так:
(титул великого понтифика Август носил как глава этой верховной жреческой коллегии в Риме).
11. Евнух и негодяй. 12. Петух и жемчужина. 13. Пчелы и трутни перед судом У Эзопа нет. О последней басне см. стр. 216.
14. О шутке и серьезности. У Эзопа нет. Игра в орехи была широко распространена в древности. Светоний пишет об императоре Августе («Август», 83): «чтобы развлечься, он порою удил рыбу удочкой, порою играл с детьми в бабки, в кости или в орехи». Может быть, Федр намекает на эти забавы своего патрона. Близкую аналогию этой басне представляет рассказ Геродота (II, 173) о египетском царе Амасисе, который, оправдывая перед придворными свою разгульную жизнь, также приводит сравнение человеческих сил с натянутым и расслабленным луком.
15. Собака и ягненок. У Эзопа нет. Басня развивает общее место античной морали, нашедшее отражение даже в кодексе Юстиниана: «сыновей должно не понуждать договорами, а побуждать заботою к повиновению отцам».
16. Цикада и сова. У Эзопа нет.— Ст. 13: сова была священным животным Афины Паллады.
17 Деревья под покровительством богов. У Эзопа нет. Перечисляются священные деревья разных культов. Античные мифографы объясняли происхождение этих культов так. Дуб посвящен Юпитеру за то, что Юпитер научил питаться желудями первобытных людей, которые до того поедали друг друга; в миртовых прибрежных зарослях укрылась Венера, выйдя из морской пены; в лавр обратилась Дафна, убегавшая от Аполлона, в сосну — Аттис, возлюбленный Кибелы; в венке из листьев тополя Геркулес спускался в Аид. Оливу, по преданию, создала сама Афина для покровительствуемой ею Аттики.
18. Павлин и Юнона. У Эзопа нет. Павлин почитался священной птицей Юноны.
19. Ответ Эзопа болтуну. Этот ответ обычно приписывается мудрецу Диогену Синопскому, основателю кинической школы.
Эпилог. — Ст. 11—12: точнее — «тем меньше мне останется от подарка, чем больше отъест от него промедление». — Ст. 34 — цитата из несохранившейся трагедии «Телеф» римского поэта Энния (начало II в. до н. э.). Энния читали в римских школах: из этого видно, что Федр получил не только греческое, но и римское образование. — Упоминание в этом эпилоге о приближающейся старости — основной довод в пользу датировки рождения Федра временем около 15 г. до н. э.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Пролог к Партикулону. «Партикулон» («сонаследник») — имя, характерное для вольноотпущенника.
1. Осел и галлы. Эзоп, 173 (290 X). У Эзопа мораль иная: «Так и некоторые рабы, даже выйдя из рабства, не могут порвать с рабским происхождением».— Галлы (корибанты) — бродячие жрецы экстатического культа малоазиатской богини Кибелы (до преданию,,.назывались так от малоазиатской реки Галла, вода которой заражала человека безумием). Бубны принадлежали к утвари их обрядов. Из басни мотив «осел у галлов» попал в роман Апулея «Метаморфозы» (VIII, 24—30) и в «Осла» Псевдо-Лукиана (35). В «Ромуле» дается иная версия этого рассказа, восходящая, по-видимому, к «Латинскому Эзопу»:
2. Ласка и мыши. В основе — Эзоп, 81 (15 X). У Эзопа кошка, чтобы выманить мышей из щелей, повисла на гвозде и притворилась мертвой; но умная мышь сказала: «Даже если ты и вправду мешком станешь, все равно я к тебе не пойду».— Последний стих басни очень темен. Возможны варианты перевода:
(т. е. «чтоб тебя в порошок истерли!»). Или:
(т. е. — «а так как ты не мука, то чтоб тебе сдохнуть!»).
3. Лиса и виноград. Эзоп, 15 (33 X).
4. Конь и сепрь. У Эзопа нет (текст 175 X) взят из Аристотеля, «Риторика», II, 20 р. 1393 b 10). Аристотель приписывает эту басню поэту Стесихору (ок. 580 г. до и. э.), предостерегавшему граждан сицилийского города Гимеры от обращения тиранну для защиты от врагов. Вместо вепря у Стесихора (как и в большинстве остальных версий) фигурировал олень. Любопытно сравнить с сухим стилем рассказа Федра народный сказ аналогичной басни «Ромула», заимствованной из «Латинского Эзопа».
Лучше забыть обиду, чем потом, не имея сил для мщения, страдать из-за этого, — доказывается в настоящей басне. — Конь и олень враждовали друг с другом. Увидел конь, что олень готов ко всему, ловок, и телом пригляден, и ветвистыми рогами хорош,— и, подстрекаемый завистью, обратился к охотнику. И сказал ему: «Есть здесь поблизости олень — всем на диво, как поглядеть; и если ты сумеешь пронзить его дротиком, вдоволь у тебя будет славного мяса, а шкуру, рога и кости продашь ты за немалые деньги». Охотник, воспылав жадностью, спрашивает: «Как же нам этого оленя поймать?» И конь охотнику сказал: «Я тебе покажу, где этот олень, которого надо поймать моими стараниями, а ты сядь на меня, когда я за ним погонюсь, и, сотрясши рукой дротик, порази оленя и убей: обоим нам будет на радость такой исход охоты». Услыхав такое, садится охотник на коня и, подняв оленя с места, преследует его по пятам; а тот, памятуя, чем наделила его природа, напрягает быстрые ноги и, миновав поля и холмы, невредимый, быстрым бегом скрывается в чаще. Конь, почувствовав, что он устал, измучен и весь в поту, так, говорят, молвил седоку: «Нет,, не в силах я достигнуть, чего хотел. Слезай же и ступай прочь, к своей обычной жизни». Но на это седок возразил: «Нет, уж не можешь ты бегать, потому что удила у тебя во рту, и скакать не можешь, потому что седло тебя давит, а если брыкаться вздумаешь, то на это у меня есть хлыст».
5. Эзоп — толкователь завещания.— Ст. 12: имеется в виду сотня тысяч сестерциев; сестерций — римская (не греческая, хотя действие и происходит в Афинах!) монета, приблизительно равная 4,5 коп. на наши деньги.
6. Битва мышей с ласками. Эзоп, 174 (291 X). См. стр. 211.— Ст. 2: римские харчевни украшались грубыми рисунками на стенах. Гораций («Сатиры», II, 7, 96) упоминает такие рисунки с изображением боя гладиаторов.— Ст. 6: рога на шлемах носили в древности галлы (Диодор, V, 30, 2) и малоазийские писиды (Геродот, VII, 76); по козьим рогам на шлеме был узнан при Берое царь Пирр эпирский (Плутарх, «Пирр», 11).
7. От автора.— Ст. 1: «зубастый» — более точный перевод метафорического смысла nasutus («с тонким нюхом»), чем буквальное— «носатый». — Ст. 5: котурны — высокая обувь трагических актеров.— Ст. 6—16: Федр подражает здесь вступительному монологу из трагедии Энния «Медея» (которая, в свою очередь, представляет собой подражание «Медее» Эврипида). Речь идет о плавании корабля «Арго» (построенного в фессалийском Иолке корабельщиком Аргом, учеником Афины) в Колхиду за золотым руном царя Эета. «Колхидянка» — Медея, дочь Эета; чтобы задержать колхидян, которые преследовали греков, она убила своего брата Абсирта, разрубила его тело и разбросала его члены по разным местам. Пелий — царь Иолка; его дочерей — Пелиад Медея научила убить отца, бросив его в котел якобы для того, чтобы восстановить его молодость.— Ст. 19:Минос — Сын Зевса, критский царь; вопрос, он или аргонавты были первыми мореплавателями, принадлежит к числу мифологических тонкостей.
8. Змея в кузнице. Эзоп, 95 (146 X).
9. Лиса и козел. Эзоп, 9 (45 X).
10. Две сумы. Эзоп, 229 (359 X). Популярная античная притча, аналогичная библейской о бревне в глазу. У Эзопа творцом людей изображен не Юпитер, а Прометей (ср. Бабрий, 66). 11. Вор и светильник. У Эзопа нет. Характерно для Федра обыгрыванию морали.
12. Геракл и Плутос. Эзоп, ИЗ (160 X).— Бог Плутос — олицетворение богатства; чаще считался сыном Деметры, богини плодородия.
13. Басня не сохранилась. Некоторые ученые предполагают, что это была басня о двух путниках и обезьяньем царе (см. стр. 82). Ср. также А, 15.
14. Лев царствующий. Конец басни не сохранился. См. прозаический пересказ этой басни (стр. 80).
15. От этой басни, героем которой был Прометей, сохранились только два стиха непристойного содержания.
16. Прометей. У Эзопа нет. Начало басни, по-видимому, связано с предыдущей басней.
17. Козьи бороды. У Эзопа нет. См. стр. 216.
18. О людских судьбах. Эзоп, 80 (367 X).
19. Послы собак к Юпитеру. У Эзопа нет; образцом могла служить басня 196 (310 X) (ослы просили у Зевса облегчить их участь; Зевс, чтобы показать невозможность этого, сказал: «это будет тогда, когда вы напрудите целую реку»; ослы поверили и с тех пор стараются мочиться в одно и то же место). Сходный мотив — в эпиграммах Марциала (XII, 77).
20. Замерзшая змея и крестьянин. Эзоп, 62 и 186 (97 X).
21. Лиса и дракон. У Эзопа нет. Дракон как сторож клада — традиционный фольклорный образ (ср. мифы о золотом руне, о яблоках Гесперид и пр.). О морали басни см. стр. 213.— Ст. 23: квадрант— мелкая монета, равная четверти асса.— Ст. 26: Либитина — древнеиталийское божество, отождествленное с Прозерпиной, царицей мертвых.
22. От автора. Ср. IV, пролог, 15 сл.
23. Симонид. Симонид Кеосский (559—469 гг. до н. э.) — крупнейший греческий лирический поэт; по преданию, он первый стал брать деньги с тех, для кого писал хвалебные песнопения (ст. 5).. Басня представляет собой контаминацию: изречение «Все мое — со мной» (ст. 14) обычно приписывается Бианту, одному из «семи мудрецов», которому пришлось вместе с согражданами уходить налегке из родного города Приены, взятого врагами; история же С кораблекрушением заимствована из рассказа об Аристиппе, приводимого Витрувием в сочинении «Об архитектуре» (VI, вступление): Ст. 25: точнее, «носили картину, выпрашивая прокормление»: обнищавшие после несчастья люди, побираясь, носили на груди доску с картиной, изображавшей это несчастье.
24. Гора рожающая. У Эзопа нет. Басня представляет собой распространение популярной пословицы. Ср. Гораций, «Наука поэзии», 139:
25. Муравей и муха. У Эзопа нет. Первый стих басни повторяет стих III, 17, 13 по-видимому, является интерполяцией.
26. Симонид, спасенный богами.— «Звездные близнецы» (Диоскуры) — Кастор и Поллукс, сыновья Леды, первый — от Тиндара, второй — от Зевса; отождествлялись с созвездием Близнецов; Кастор считался покровителем наездников, Поллукс — кулачных бойцов. Цицерон, излагая этот же рассказ («Об ораторе», II, 86, 351—354), добавляет реалистическую подробность: трупы погибших под обвалом были так обезображены, что только Симонид мог опознать их по тому, кто где лежал. В разных версиях анекдота борец называется Скопасом, Главком, Агафархом, Леократом, а место действия — Фарсалом или Кранноном.
КНИГА ПЯТАЯ
Пролог.— Ст. 1: в действительности имя Эзопа не встречается в сохранившихся баснях V книги.— Ст. 6—7: Мирон (середина V в.) и Праксителъ (середина IV в. до н. э.) — прославленные греческие скульпторы; Зевксид (конец V — начало IV в. до н. э.) — знаменитый художник. Мода на произведения древности и широкое распространение подделок отмечаются и другими писателями I в. н. э. В связи с этим сходная тема — но в более оптимистическом свете — возникает и в одной из эпиграмм Марциалла (V, 10):
Ст. 10: «такого поведения» — т. е. громкое имя Менандра сразу заставило Демётрия проникнуться уважением к нему.
1. Царь Деметрий и поэт Менандр. — Деметрий Фалерский или Фалерейский (ок. 345—283 гг. до н. э.), философ и политический деятель, правил Афинами в 317—307 гг. как наместник македонского царя. Но, быть может, Федр путает его с Деметрием Полиоркетом, завладевшим Афинами в 307 г.: дело в том, что Деметрий Фалерский был хорошо знаком с комедиографом Менандром (342—290 гг. до н. э.), который вместе с ним учился философии у Феофраста, главы перипатетической школы.
2. Путники и разбойник. 3. Лысый и муха. У Эзопа нет.
4. Осел и боров. У Эзопа нет. См. стр. 213 — Ст. 8: может быть, намек на казни богачей и конфискации при Тиберии и Нероне?
5. Шут и мужик. У Эзопа нет. Этот анекдот приводит Плутарх («Застольные беседы», V, I, р. 674 Ьс), причем называет шута Парменоном и приводит пословицу: «Далеко до Парменоновой свиньи!»
6. Лысый и плешивый. У Эзопа нет. Пословица, лежащая в основе басни (ст. 6), происходит, по-видимому, от поверья, что клад, выкопанный без соблюдения всех надлежащих обрядов, превращается в уголья. См. примечание к «Ромулу», 26.
7. Флейтист Принцепс. Этот Луций Кассий Принцепс — лицо историческое, известное из надписи (ILS 5239). Слово «Принцепс» («первый») было титулом императора; отсюда описанное Федром забавное недоразумение. См. стр. 208.— Ст. 5: Вафилл из Александрии был знаменитым римским танцовщиком-пантомимом эпохи Августа.— Ст. 7: «подъемник» — собственно, «пегма», всякая машина, служащая для быстрых перемен на сцене.— Ст. 8: в подлиннике — игра слов: tibia обозначает и ногу, и флейту.— Ст. 27: на основании этого стиха некоторые комментаторы полагают, что речь идет об играх 9 г. н. э. «во здравие божественного Августа» (Плиний Старший, VH, 48. 158).— Ст. 30: всадники — привилегированное сословие, занимавшее первые ряды театральных сидений; они считались тонкими ценителями искусства.
8. Время. У Эзопа нет. Собственно, статуя изображает не Время, а Случай. Широко известны были изображавшие Случай статуи Лисиппа (под ногами — шар, в правой руке — лезвие: «Палатинская антология», XVI, 275; Каллистрат, «Статуи», 6) и Фидия (под ногами — колесо, за спиною — Метаноя, «Раскаянье»: Авсонин, «Эпиграммы», 11).
9. Бык и теленок. У Эзопа нет. Вариация на тему известной поговорки «свинья Афину учит». — Быки, разводившиеся в Италии, отличались длинными прямыми рогами; короткорогие германские быки казались римлянам уродливыми.
10. Собака, вепрь и охотник. У Эзопа нет.
БАСНИ ИЗ НЕИЗВЕСТНЫХ КНИГ
Перотти, переписывая басни Федра, не считал нужным переписывать и морали к ним, и заменял моралистические зачины и концовки своими краткими прозаическими подзаголовками. Эти подзаголовки приводятся ниже.
1. Обезьяна и лиса. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Скупой не любит давать даже того, что самому не надобно».
2. От автора. У Эзопа нет; сходные мотивы — в басне 107 (173 X), о которой см. примечание к Бабрию, 74. Подзаголовок: «Не следует просить больше должного».— Ст. 6: о вороньем веке см. примечание к Бабрию, 46.
3. Меркурий и две женщины. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Другая басня о том же самом».
4. Прометей и Обман. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Об истине и лжи».— Ст. 23—24 в рукописи Перотти выписаны отдельно, с подзаголовком: «Ничто не скроешь надолго». 5. От автора. Подзаголовок: «Нужно судить о смысле, а не о словах».— Описываются загробные наказания Иксиона, посягнувшего на честь Юноны; Сизифа, обманывавшего людей и богов; Тантала, усомнившегося в божеском всеведении; Данаид, убивших своих мужей; Тития, оскорбившего богиню Латону. — Ст. 13: югер — римская мера площади, около четверти гектара.
7. Эзоп и сочинитель. Подзаголовок: «О дурном сочинителе, выхваляющем себя».
8. Помпей Великий и его воин. Подзаголовок: «Как трудно познать человека».
9. Юнона, Венера и курица. У Эзопа нет. Подзаголовок: «О женской похоти». — Ст. 8: точнее — «модий», римская мера зерна — около 8,75 л. — В «Ромуле» пересказ этой басни имеет неожиданную концовку: «С этих-то пор Юпитер и начал изменять Юноне со смертными женщинами, и ни одна не противилась насильнику». 10. Отец семейства и Эзоп. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Как укрощать буйную юность».
11. Эзоп и борец-победитель. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Как иногда унимают хвастовство».— В ст. 9 некоторые издатели читают arte вместо forte:
...Что ты искусством одолел сильнейшего.
12. Осел и лира. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Как часто дарования гибнут в бедствиях». Было поверье, что осел при звуке лиры шевелит ушами. Отсюда поговорка: «Как осел лиру слушает» (Диогениан, V 33).
13. Вдова и воин. Подзаголовок: «Каково бывает непостоянство и похоть в женщинах». Ср. рассказ Петрония об эфесской вдове («Сатирикон», 111), где рассказчик говорит об этом как о событии, случившемся на его памяти.— Ст. 2: греки и римляне обычно сжигали тела покойников, но в некоторых родах сохранялся обычай погребения. — Ст. 8: хоронить крупных преступников не дозволялось.
14. Юноши-женихи богатый и бедный. Подзаголовок: «Иногда судьба посылает удачу вопреки людским ожиданиям». — Ст. 10: факел несли во главе брачной процессии, сопровождавшей невесту к дому жениха; Гименей — бог брака.
15. Эзоп и хозяйка. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Как часто бывает опасно говорить правду».
16. Петух и коты-носильщики. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Чрезмерная беспечность часто вводит людей в опасности». См. стр. 216.
17. Свинья рожающая и волк. В основе — Эзоп, 7 (16 X) и 313; см. Бабрий, 121. Подзаголовок: «Следует испытать человека, прежде чем ему доверяться».
18. Эзоп и беглый раб. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Не следует злом умножать зло». См. стр. 216.
19. Скаковой конь, проданный на мельницу. Эзоп, 320 (174 X). Подзаголовок: «Должно стойко терпеть, что бы ни приключилось».
20. Голодный медведь. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Голод вострит у животных разум». Элиан («Рассказы о животных» VI, 24) рассказывает о лисах, которые таким же образом ловят рыбу хвостом.
21. Путник и еорон. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Часто слова вводят людей в заблуждение». Говорящие птицы были очень популярны в древности. Октавиану после победы над Антонием при Акции один дрессировщик поднес ворона, восклицавшего «Да здравствует Цезарь-победитель!»; но про запас у него был другой ворон, произносивший: «Да здравствует Антоний-победитель!»
22. Пастух и коза. Эзоп, 317 (5 X). См. стр. 210. Подзаголовок: «Нет такой тайны, которая не стала бы явной»,— сентенция, форма которой навеяна Перотти евангелием от Луки, 8, 17.
23. Змея и ящерица. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Если нет львиной шкуры, надо надеть лисью: это значит, что если нехватает сил, надо обратиться к хитрости». Такую сентенцию Плутарх приписывает спартанскому полководцу Лисандру («Лисандр», 7); вставил ли ее в эту басню Федр или Перотти, сказать трудно.
24. Ворона и овца. В основе — Эзоп, 2 (8 Х); ср. Бабрий, 137. Подзаголовок: «Многие терзают слабых и уступают сильным».
25. Раб и хозяин. Подзаголовок: «Нечистая совесть тяжелее всяких поношений».
26. Заяц и пастух. В основе— Эзоп, 22 (35 X); ср. Бабрий, 50. Вместо «заяц» (lepus) многие издатели читают вслед за прозаическими переложениями: «волк» (lupus). — Подзаголовок: «Многие на словах льстивы, а сердцем неверны».
27. Гетера и юноша. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Многое бывает приятно и в то же время тягостно».
28. Бобер. Эзоп, 120 (189 X). Подзаголовок: «Многие были бы живы, если бы ради спасения не пожалели имущества».— Ст. 2: греки называли бобра именем диоскура Кастора; в науке бобер до сих пор называется Castor fiber. Из яичек бобра (точнее — из особых желез по сторонам заднего прохода) добывалась бобровая струя — ароматическая жидкость, использовавшаяся в древней медицине и парфюмерии.
29. Мотылек и оса. У Эзопа нет. Подзаголовок: «Надо смотреть не на прошлое, а на настоящее».— Мотылек у древних считался символом человеческой души, и душа (Психея) изображалась с крыльями мотылька. Другие насекомые, по распространенному поверью, рождались из разлагающихся трупов животных: пчелы — из быков (ср. поэтический рассказ Вергилия об Аристее в IV книге «Георгик»), трутни — из лошадей, шершни — из мулов, осы — из ослов (по другой версии: осы и шершни — из лошадей, жуки — из ослов). См. Плиний, «Естественная история», XI, 70; Сервий, комм, к «Энеиде», I, 435.
30. Птичка и лиса. В основе — Эзоп, 245 (400 X). Подзаголовок: «Не следует верить злым». Птичка, о которой идет речь,— один из видов жаворонка. Эпилог. Подзаголовок: «О тех, кто читает эту книгу». В рукописи Перотти помещен после А, 1.
БАСНИ, СОХРАНИВШИЕСЯ В ПЕРЕЛОЖЕНИЯХ И ПОДРАЖАНИЯХ
Сборник «Ромул» дошел до нас в нескольких редакциях (рукописи X—XIV вв.), не совпадающих по составу. Предположительный состав первоначального текста восстановлен в издании Г. Тиле. По характеру изложения редакции «Ромула» распадаются на две группы: «старшую рецензию» (r. v.) и «галльскую рецензию» (r. g); первая дает изложение сглаженное, но далекое от федровского подлинника, вторая — более неуклюжее, но точнее передающее текст Федра. Особое положение занимают так называемые «Адемаровская» и «Виссенбургская» рукописи (XI и X вв.): наряду с материалом из «Ромула», в них сохранился ряд басен, представляющий собой еще более близкий пересказ Федра. Так как настоящее издание посвящено прежде всего Федру, то перевод воспроизводит в первую очередь тексты «Адемаровского» или «Виссенбургского» пересказов; для басен, отсутствующих в этих рукописях,— тексты «галльской рецензии»; и для; басен, чтение которых в «галльской рецензии» испорчено,— тексты «старшей рецензии». Номера перед заглавиями соответствуют нумерации издания Тиле, номера в скобках — месту басни в рукописи. Какие из басен «Ромула» восходят к Федру, какие — к гипотетическому «Латинскому Эзопу» — вопрос сложный, и решается он в основном по стилистическим признакам: по краткости и сухости Федра, с одной стороны, и по разговорному сказу «Латинского Эзопа», с другой стороны. Эти стилистические особенности по мере возможности передаются в переводе. Г. Тиле считает, что басни 18, 21, 24, 25,26, 34, 52, 55, 77, 78, 96 восходят к «Латинскому Эзопу», басни 85, 87—91, 93 — к так называемому сборнику псевдо-Досифея (в основе которого лежит Бабрий), остальные заимствованы из Федра.
4, Лягушка и мышь. Эзоп, 312 (298 X). См. примечание к Бабрию, 191.
7. Два петуха и ястреб. У Эзопа нет. Тема суда характерна для римского баснописца.
9. Улитка и зеркало. У Эзопа нет.
15. Мышь полевая и мышь городская. Эзоп, 314 (29? X). Очень популярная басня, обработанная, между прочим, Горацием («Сатиры», 11,6, 80—117).
18. Журавль, ворона и крестьянин. У Эзопа нет; ср. Бабрий, 33.
21. Ласкающийся осел. Эзоп, 93 (331 X). «Священные источники», из которых пьет осел,— неудачная реминисценция из Вергилия, «Георгики», II, 175 («...решаюсь открыть святые истоки» — речь идет о поэзии).
22. Лее и мышь. Эзоп, 155 (256 X).
23. Больной коршун. Эзоп, 288 (208 X). Мораль басни непонятна и, по-видимому, попала сюда по ошибке. Позднейшие, средневековые редакции дают другую, христианскую мораль: «Да услышат те, кто, свершив дурное и упорствуя в своем зле, смеют, оскверненные, идти к святым местам: трудиться и работать должны они, чтобы загладить дурные деяния».
24. Птицы и ласточка. Эзоп, 39 (417 X). Басня представляет собой контаминацию двух версий эзоповской басни (А и В): в первой речь идет об омеле и птичьем клее (отсюда — Бабрий, 164), во втором — птицы клюют зерна льна, чтобы не дать ему вырасти, но, объевшись и разжирев, все равно попадают в плен к людям.
25. Сова, кошка и мышь. У Эзопа нет. Текст сильно испорчен; перевод по толкованию Тиле.
26. Лысый и садовник. У Эзопа нет. Восходит, очевидно, к какой-нибудь сцене из мима: «лысый» был в числе постоянных мимических персонажей и перешел в византийскую комическую литературу. Дыни распространились в южной Европе только во II в. н. э.; поэтому этот мотив является или очень ранним (восточного происхождения) или очень поздним (что вероятнее).
34. Куропатка и лиса. У Эзопа нет. «Высокое место», на котором сидела куропатка—судя по рисунку в адемаровской рукописи, пень. Красные ноги и клюв, действительно, имеет одна из пород куропаток — Cacabisrufa Grey. Хитрость куропатки — отголосок поверья, что нужно произнести имя умирающего, чтобы его душа отошла в царство мертвых. Ср. аналогичное поверье в основе басни Бабрия, 122. Куропатки считались хитрыми птицами, может быть, из-за известного их приема отводить охотника от гнезда (Аристотель, «История животных», IX, 8, 613).
35. Зайцы и лягушки. Эзоп, 143 (237 X).
36. Козленок и волк. У Эзопа нет. Конец басни по конъектуре Тиле.
39. Змея и крестьянин. Эзоп, 51 (96 X). Древний сказочный мотив счастья, приносимого змеей, сохранился только в этой версии басни; ср. Бабрий, 167.
40. Осел, бык и птицы. В основе — Эзоп, 192 (177 X). Ср. Бабрий, 7. Текст сильно испорчен, перевод по смыслу.
51. Лев и пастух. У Эзопа нет. Басня представляет собой краткую версию известного рассказа об Андрокле и льве. Ср. Авл Геллий, V, 14; Элиан, «Рассказы о животных» VII, 48. 52. Лев и конь. В основе— Эзоп, 198 (334 X). Ср. Бабрий, 122.
53. Конь и осел. У Эзопа нет.
54. Птицы, звери и летучая мышь. В основе — Эзоп, 182 (307 X). Ср. четверостишие Игнатия о страусе (стр. 185).
55. Соловей, ястреб и птицелов. У Эзопа нет. Мотив «Соловья в когтях у ястреба» относится к числу древнейших в басенном репертуаре древности и встречается еще у Гесиода («Труды и дни», 202-212).
56. Волк, лиса и пастух. У Эзопа нет.
63. Волки и овцы. Эзоп, 158 (268 X).
64. Топор и топорище. В эзоповском сборнике не сохранилось. По свидетельству Аристотеля («Риторика» ,111,4,1406 а 3), образами этой басни пользовался еще Перикл: «Как дубы гибнут от дубов, так и беотийцы воюют друг с другом».
66. Члены тела. Эзоп, 132 (197 X). Это — знаменитая «басня Менения Агриппы», римского сенатора, который якобы убедил таким рассказом плебеев, отделившихся от римской общины в знак протеста против произвола патрициев, вернуться в Рим (Тит Ливии, II, 32; Плутарх, «Кориолан», 6). «Пошлую басню Менения Агриппы» несколько раз упоминает Карл Маркс в полемике против буржуазных социологов и экономистов.
70. Лев царствующий и обезьяна. У Эзопа нет; сходный мотив в басне (256 X). Ср. IV, 14. Поверье, будто лев может исцелиться от любой болезни, съев обезьяну, упоминается у Элиана («Пестрые рассказы», 1,9) и Плиния («Естественная история», VIII, 19, 52).— Дион Кассий сообщает, что император Калигула, похоронив свою сестру Друзиллу, провозгласил ее богиней и наказывал радующихся за то, что они не скорбят о ее смерти, и печальных — за то, что они не радуются ее обожествлению (ТЛХ, 11, 5). Тот же Калигула, считая себя потомком и Августа, и Антония, в годовщину актийской победы наказывал как тех консулов, которые приносили торжественные жертвы, так и тех, которые уклонялись от этого, не желая терпеть ни торжества в честь поражения Антония, ни отказа от торжества в честь победы Августа (LIX, 20, 2).
76. Бараны и мясник. У Эзопа нет.
77. Птицелов и птицы. У Эзопа нет. Мотив «слезящихся глаз» не совсем ясен, но, по-видимому, связан с мотивом птичьего клея. «С перекушенным горлом» — охотничий прием, известный и в новое время.
78. Обезьяны и двое путников — лживый и правдивый. У Эзопа нет. Ср. IV, 13. Л. Аве предполагает, что Федр в этой басне имел в виду императора Калигулу, который любил представлять себя богом.— «Сановники и военачальники»: в подлиннике — примицерии и кампидукторы, придворные чины в Римской империи IV в. н. э.— указание на время составления «Ромула».
80. Лист, гусь и ястреб. 82. Осел и конь. 84. Комар и бык. У Эзопа нет.
85. Ворон и птицы. Эзоп, 309 («Ласка и птицы»).
86. Больной лев. Эзоп, 147 (246 X).
87. Ворона и кувшин. Эзоп, 311. Хитрость такого рода античные зоологи приписывали в особенности ливийским воронам; по-видимому и басня восходит к так называемым «ливийским басням», основоположником которых считался Кибисс (см. Бабрий, 11, пролог).
88. Мальчик и скорпион. Эзоп, 215 (350 X). 89. Осел и волк. Эзоп, 313.
90. Бык и три козла. В основе — Эзоп, 242 (396 X): см. Бабрий, 91. Начало басни испорчено.
91. Лев и человек. Эзоп, 264 (68 X). В тексте псевдо-Досифея, откуда «Ромул» заимствовал эту басню, рассказ имел продолжение: «Но человек ответил: «Ты был бы прав, кабы человек, которого ты мне показал, не был связан. Поэтому поверь, что победа моя, и готовься отказаться от своих слов и признать, что люди львов укрощают, чтобы не были они дикими и злыми».
92. Блоха и верблюд. В основе — Эзоп, 140 (235 Х); см. Бабрий, 84.
93. Муравей и цикада. Эзоп, 114 (401 X). 94. Меч и путник. У Эзопа нет. В подлиннике — игра словом perdidi.
96. Орлица и коршун. У Эзопа нет. Ср. басню «Коршун и орлица» из Александра Неккама. Обе эти басни явно италийского, а не греческого происхождения: только в латинском языке слово «орел» (aquila) женского рода.
97. Юпитер и лиса. Эзоп, 109 (149 X).
Змея и кувшин. В основе — Эзоп, 24 (31 X). Ср. Ювенал, VI, 431-432:
Басня приводится Григорием Турским в описании событий 553 г.: «Этот Теодовальд, как передают, отличался дурным нравом; так, однажды он разгневался на одного человека, которого подозревал в посягательстве на свое имущество, и, сочинив басню, рассказал ему...» и т. д. Эта и следующая басни одинаково могут восходить к латинской традиции (то есть в конечном счете к Федру) и к германскому фольклору. Следует заметить, что начало басни имеет форму ямбического стиха.
Волк и волчата. У Эзопа нет. Приводится Фредегарием, продолжателем Григория Турского, в описании событий 612 г. «Теодеберт обратился в бегство... Теодерик преследовал его с войском. Блаженный муж Лезион, епископ города Могонтиака (Майнца), блюдя пользу Теодерика и гнушаясь неразумием Теодеберта, пришел к Теодерику и сказал: «Что начал, то и делай! А почему я это говорю, тебе полезно было бы узнать. В простонародной басне повествуется...» и т. д.
Коршун и орлица. Дурак и мулы. Сорока и ее хвост. У Эзопа нет. Басни взяты из «Нового Эзопа» Александра Неккама — сборника басен XII в., включающего 38 стихотворных переложений из «Ромула» и 4 басни, не имеющих соответствия в «Ромуле»; одна из них восходит непосредственно к Федру (I, 9), и это позволяет думать, что остальные три, приводимые здесь, также принадлежат к традиции Федра. «Оруженосец царя богов» (Зевса) — описательное обозначение орла. О вражде коршунов и орлов см. примечание к Бабрию, 39. Басня о сороке развивает сентенцию Горация: «Только ведь небо, не душу меняет, кто за море едет» («Послания», 1,11, 27).
Бабрий
Основным источником текста басен Бабрия является так называемая Афонская рукопись X в., найденная в книгохранилище Афонского монастыря в 1840 г. Миноидисом Минасом, и впервые изданная в 1844 г. Она содержит 123 басни (№№ 1—123 по нумерации О. Крузиуса, воспроизводимой в настоящем издании), расположенные в алфавитном порядке первых букв от А до О; конец сборника, таким образом, не сохранился. Перед первой и перед сто восьмой, басней в сборнике помещены посвятительные стихотворения (первое из них нарушает алфавитный порядок, второе — соответствует ему), которые принято считать прологами к двум книгам, образующим сборник. Дополнительными источниками текста являются: 1) Ватиканская рукопись XV в., содержащая 30 басен, в том числе 12 новых (№№ 124—135);
2) Пальмирские восковые таблички (опубликованы в 1893 г.) со школьной записью 14 басен, в том числе 4 новых (№№ 136—139); 3) в разных рукописных сборниках сохранились тексты 5 басен, в том числе 2 новых (№№ 140, 141); 4) Гроттаферратская рукопись X в., долгое время считавшаяся потерянной, но обнаруженная в Нью-Йорке в 1920-х гг. и частично опубликованная в 1935 г., содержит 31 басню, в том числе 4 новых (в настоящем издании помещены без номеров после № 141); 5) три папирусных отрывка (II, III-IV и IV вв.), сохранившие тексты I пролога и 7 басен; 6) разрозненные, но довольно многочисленные отрывки текста цитируются в византийском словаре Свиды. Сравнение текстов показывает следы сокращений и дополнений; все случаи такого рода отмечены в примечаниях. Свида упоминает, что басни Бабрия составляли 10 книг; но уже в IV в. Авиан знал другое издание, в 2 книгах («каковые басни Бабрий сжал в двух книгах, воспроизведя их греческими ямбами...»); по-видимому,оно и лежит в основе.двух книг Афонского сборника. Было ли это второе издание, сокращенное и перестроенное в алфавитном порядке, выпущено самим Бабрием или кем-нибудь из позднейших грамматиков, — неизвестно.
В сохранившемся тексте басни Бабрия снабжены моралями в стихах и в прозе; принадлежность Бабрию стихотворных моралей сомнительна, прозаические же заведомо принадлежат не ему, а позднейшему редактору. Стихотворные морали воспроизводятся нами в основном тексте басен, прозаические — в примечаниях.
Книга первая
Пролог. — Ст. 1: Бранх — имя довольно редкое; может быть, здесь это не собственное имя, а детское прозвище ученика Бабрия, намекающее на его связь с культом Аполлона или сирийского Солнца (Бранхом звали легендарного жреца Аполлона).— Ст. 1—5: другая, более краткая редакция сохранена папирусом:
Любопытно, что ни полная, ни краткая редакция не дают обычного перечня четырех веков — золотого, серебряного, медного и железного: полная редакция говорит о пяти веках (вслед за Гесиодом, «Труды и дни», 109—201), краткая — о трех. Эти разноречия позволяют предположить, что ст. 3—5 в оригинале Бабрия вообще отсутствовали и присочинялись на разный лад позднейшими любителями мифологической премудрости.— Ст. 16: «легконогая» («вольная») Муза — рбычная метафора для обозначения прозаической речи, в отличие от «скованной» стихотворной).— Ст. 18: сравнение книги с сотом меда встречается и в «Палатинской антологии», IX, 190:
1. Стрелок и лев. В эзоповском сборнике— пересказ (406 X). Мораль: «О расположении духа всякого человека следует судить по тому, что он предлагает.— Мудрость одолевает силу».
2. Крестьянин, потерявший заступ. У Эзопа нет; сходный мотив в баснях 170 (286 X) и 227 (312 X); ср. четверостишие Игнатия о звездочете (стр. 185).— Драхма {ст. 11) —греческая монета, около 18 коп. на наши деньги.— Мораль: «Не следует доверять людям, обещающим то, чего у них нет)».
3. Пастух и коза. Эзоп, 317 (17 X). См. стр. 210— Ст. 4: реминисценция из Феокрита (V, 128): «Клевером кормятся козы и козьею травкой душистой...» — Мораль: «Проступки, совершенные при свидетелях, никогда не следует скрывать».
4. Рыбак и рыбы. В эзоповском сборнике — пересказ (26 X).
5. Петушки. Эзоп, 266 (21 X).— Боевые петушки из беотийского города Танагры считались самыми лучшими наряду с родосскими. 6. Рыбак и рыбка. Эзоп, 18 (28 X).— Ст. 7: собственно — «меня родила мать-фикида». Фикида — неизвестная рыба, ценившаяся гастрономами.
7. Лошадь и осел. Эзоп, 192 (177 X).
8. Араб и верблюд. У Эзопа нет. Мораль: «Басня подходит к людям, которые впадают в заблуждение и сбиваются с верного пути».
9. Рыбак, играющий на дудке. Эзоп, 11 (27 X). Мораль: «Басня рассказана против тех, кто попусту над чем-нибудь трудится, не делая того, что нужно».— Геродот (I, 141) рассказывает, что Кир персидский, идя войной на Креза, предложил подвластным Крезу ионийским городам вступить с ним в союз; ионийцы отказались. После победы Кира над Крезом ионийцы сами предложили Киру свой союз; но он ответил им этой басней.
10. Рабыня и Афродита. У Эзопа нет.— Ст. 8: обычай чтить богов (и покойников) светильниками, в которых постоянно поддерживалось пламя, входит в употребление только в императорскую эпоху.
11. Человек и лиса. Эзоп, 328 (304 Х); у Эзопа нет мотива наказания: крестьянин из зависти к соседу пускает лису, чтобы пожечь его поле. Ближе к версии Бабрия расказ Овидия («Фасты», IV, 681—712), объясняющий, почему на празднике Цереалий 18 апреля италийские крестьяне сжигают на костре лису. Это — один из доводов в пользу италийского происхождения Бабрия. Ср. также библейский рассказ («Книга судей», 15) о мести Самсона филистимлянам. — Мораль: «Гневаться во вред ближним нехорошо».
12. Соловей и ласточка. У Эзопа нет. В сокращенной редакции этой басни отсутствуют ст. 5-6, 9-10, 14-18, 21-22, 25-28. Миф рассказывает, что в соловья была обращена афинская царевна Филомела, а в ласточку ее сестра Прокна, после того как муж Прокны, фракийский царь Терей, обесчестил Филомелу, а сестры отомстили за это, убив его сына Итиса и накормив отца его мясом. — Мораль: «Кто пострадал от обиды тому лучше держаться подальше от всего, что напоминает об испытанных несчастиях».
13. Крестьянин и аист. Эзоп, 208 (100 X). См. стр. 217. Элиан («Рассказы о животных», X, 16) утверждал, что именно за сыновнюю любовь аист пользуется поклонением египтян. В действительности, конечно, аист прикармливает только самку во время насиживания. — Мораль: «Басня учит не водиться с дурными людьми, чтобы не погибнуть вместе с ними за их провинности».
14. Медведь и лиса. В эзоповском сборнике — пересказ (69 X). Басня основывается на известном поверье, широко распространенном в древности (ср. Авиан, 9, стр. 181), несмотря на то, что уже Аристотель знал о его ложности.
15. Афинянин и фиванец. У Эзопа нет. Ср. приводимый Цицероном («О природе богов», III, 19, 50) анекдот об известном шутнике кифаредеСтратонике:«Жители Алабанды (маленького городка в Малой Азии) почитают Алабанда, основавшего их город, больше, чем какого-либо другого бога. Стратоник у них остроумно сказал, когда кто-то надоедливо утверждал, что Алабанд — бог, а Геракл — нет: «Стало быть, пусть же на меня гневается Алабанд, а на тебя — Геракл».— Родиной Геракла были Фивы, родиной Тезея — Афины. Фиванцы (и вообще беотийцы), по общему мнению древних, отличались крепким телосложением, но недалеким умом (ст. И); причину этому видели во влажном климате Беотии. — Мораль: «Не следует возбуждать в высоких лицах гнев против подчиненных. — Против пустословия и ссор».
16. Волк и старуха. В эзоповском сборнике — пересказ (275 X). Мораль: «Басня учит, что не всем следует верить, в особенности — женщинам, в особенности — когда они слишком много всего обещают. Против тех, кто обманывается пустыми хитростями».
17. Кошка и петух. Эзоп, 81 (15 X). Ср. примечание к Федру, IV, 2. Мораль: «Против тех, что показали себя заведомыми негодяями: чтобы никто не обманывался хитростями таких людей».
18. Борей и Солнце. Эзоп, 46 (82 X). Плутарх («Советы супругам», 12, р. 139 d), пользуясь этой басней, советует мужьям отучать жен от роскоши не силой, а мягкостью. Мораль: «Басня указывает, что надо не заводить ссоры, а достигать цели мягкостью и убеждением».
19. Лиса и виноград. Эзоп, 15 (33 X). Остаток более пространной редакции сохранен Свидой:
Мораль: «Басня обличает тех, кто мучится над непосильным делом и, не сладив с ним, отговаривается ложными измышлениями».
20. Погонщик и Геракл. В эзоповском сборнике — пересказ (81 X). Басня развивает тему пословицы: «С помощью Афины, да руками шевели» (паремиограф Зиновий, (V, 93), приводит в пояснение пословицы рассказ о том, как один борец, положившись на помощь Афины, вышел на бой и стоял, опустив руки, пока противник его не избил н не победил). Ст. 5: культ Геракла был особенно распространен среди простого народа — характерный для Бабрия реалистический намек.
21. Быки. У Эзопа нет. В основе — пословица «И мясник хорош» (Зиновий, (III, 94) объясняет ее иначе). Мораль: «Басня показывает, что лучше жить в рабстве у господ разумных и добрых, чем повиноваться грубым и невежественным».
22. Мужчина средних лет и две его любовницы. Эзоп, 31 (56 X).
23. Пастух, потерявший быка. Эзоп, 49 (83 X).
24. Свадьба Солнца. В эзоповском сборнике не сохранилось. См. примечание к Федру, I, 6.
25. Зайцы и лягушки. Эзоп, 143 (237 X).
26. Крестьянин и журавли. У Эзопа нет.— Ст. 10: миф о постоянной войне журавлей с легендарным племенем африканских карликов-пигмеев («ростом с кулак») упоминается еще у Гомера («Илиада», III, 3—7).— Мораль: «Тех, кто поступает неправильно, басня убеждает прислушаться к увещаниям на словах, чтобы потом не испытать неприятностей на деле».
27. Ласка и человек. В эзоповском сборнике не сохранилось.— Ст. 2: «омут» — условный перевод не совсем ясного слова.— Мораль: «Басня относится к тем, кто пользы приносит немного, а вреда много». 28. Бык и жаба. В эзоповском сборнике не сохранилось. Мораль: «Опасно для малых тянуться за теми, кто больше их».
29. Старый конь. Эзоп, 320 (174 X). Ст. 3-4: как на скачках коню приходилось по кругу обегать стадион, так и на мельнице ему приходится брести по кругу, вращая жернова (ср. описание страданий осла на мельнице у Апулея, «Метаморфозы», IX, 11). «Старше конь — меньше круг» было пословицей (Апостолий, IX,8).
30. Скульптор и Гермес. У Эзопа нет.— Ст. 3: изображение богов (и мифологических сцен) на надгробиях— обычай римский, а не греческий; это одно из свидетельств об италийском происхождении Бабрия.— Ст. 8: точнее, «в воротах сна» — гомеровское выражение.
31. Битва мышей с ласками. Эзоп, 174 (291 X). Построение по отрядам и полкам, вызов на единоборство — мотивы гомеровские, использованные здесь пародически, но образцу «Батрахомиомахии». Трофей (ст. 21) — столб, украшенный захваченным у неприятеля оружием; его воздвигали в знак победы на поле боя.
32. Ласка и Афродита. Эзоп, 50 (88 X). Мораль: «Басня обличает тех, кто не желает видеть природу вещей, какова она есть, и обольщается их внешностью».
33. Крестьянин и скворцы. У Эзопа нет. Басня, быть может, связана с неизвестным нам сюжетом поэмы «Псаромахия» («Война скворцов»), приписывавшейся Гомеру. Закат Плеяд (ст.1) относится к ноябрю: речь идет об осеннем севе.
34. Мальчик, объевшийся потрохами. Эзоп, 47 (349 X). У-Эзопа обжорство мальчика мотивировано бедностью его семьи; Бабрий, как всегда, смягчает социальные мотивы своего образца. Плутарх, приводя аналогичную басню о коршуне, объевшемся падалыо, убеждает ею богачей отказаться от богатств: ведь этим они откажутся не от своего, а от чужого («Об избежании долгов», 8, р. 831 с). М. Минас, считая моралистическую концовку принадлежащей самому Бабрию, видел в ней автобиографический мотив.
35. Обезьяны. Эзоп, 243 (366 X). Ср. Плиний, «Естественная история», VIII, 80, 216: «Род обезьян отличается исключительной страстью к своим детенышам... они таскают своих младенцев, всем их показывают, радуются, когда их щупают, словно принимают это как поздравления; и таким образом нередко убивают детенышей своими ласками».
36. Дуб и тростник. Эзоп, 71 и 239 (179 X). См. стр. 211.— Ст. 3: намек на то, что первые поколения людей на земле, по преданию, питались желудями.
37. Теленок и бык. Эзоп, 270 (ИЗ X). Мораль: «Басня учит, что хорошие знания и умения спасают от смерти».
38. Сосна. Эзоп, 262 (123 X).
39. Дельфины и рак. Эзоп, 72 (116 X). У Эзопа посредником выступает пескарь, и один из дельфинов ему говорит: «Чем брать тебя посредником, лучше нам, враждуя, погибнуть друг от друга». По-видимому, такого рода реплика и содержалась в выпавших строках Бабрия. Элиан («Рассказы о животных», V, 48) перечисляет дельфинов и акул среди других классических примеров вражды животных: вороны и совы, львы и быки, коршуны и орлы и т. д.
40. Верблюд. В эзоповском сборнике—пересказ (181 X).
41. Ящерица. В основе — Эзоп, 237 («Червяк и змея»).
42. Собака и повар. Эзоп, 283 (62 X). Мораль: «Кто неразумно берется за дело, тот потом часто терпит в нем неудачу».
43. Олень у источника. Эзоп, 76 (128 X). Остаток более пространной редакцию сохранен пальмирскими табличками:
44. Быки и лев. Эзоп, 318 (394 X). В изложении Фемистия (речь XXII, 278d) лев обращается за хитростью к лисе, и она для него ссорит быков.
45. Пастух и козы. Эзоп, 6 (12 X). Мораль: «Басня учит нас никоим образом, не пренебрегать близкими заботами, особенно ради надежд на сомнительную выгоду».
46. Больной олень. Эзоп, 336 (131 X). Остаток более краткой редакции:
Ст. 9: по греческому поверью, ворона живет 9 людских поколений, а олень — вчетверо дольше вороны (и далее: ворон втрое дольше оленя, феникс — в 9 раз дольше ворона, а нимфы — в 10 раз дольше феникса). — Мораль: «Басня показывает, что любые бедствия следует смягчать хорошими словами и этим облегчать душу». По-видимомуг мораль присоединена к тексту басни ошибочно: она была бы уместнее, например, при басне 60.
47. Старик и сыновья. Эзоп, 53 (103 X). Плутарх («О болтливости», 17, р. 511с) относит эту притчу к имени скифского царя Скилура, у которого было 80 сыновей, и хвалит Скилура за немногоречие.— Мораль: «Басня учит нас, сколь великое благо — единомыслие, и, напротив, как платятся те, кто о нем не заботятся». 48. Гермес и собака. У Эзопа нет. Гермами назывались деревянные или каменные столбы с изображением головы Гермеса (Эрмия), покровителя путников; такие столбы ставились у дорог, и прохожие бросали к их подножию камни («Гермесов холм» упоминается еще у Гомера), а наиболее суеверные клали венки и намазывали статую и камни маслом (Феофраст, «Характеры», 16).— «Богом палестр» (ст. 4) назывался Гермес потому, что ему приписывали устройство палестр (площадок для гимнастических упражнений). Паремиограф Maкарий (IV, 10) приводит пословицу «Гермеса не намазывай, да и с Гермеса не смазывай», и объясняет ее так: «О тех, кто под видом милости берет больше, чем дает. В одной бане стояла статуя Гермеса, и многие купальщики ее умащали; а один бедняк, притворяясь, что умащает, собирал с нее рукою масло и намазывал себя самого». — Мораль: «Достаточно, когда дурные люди воздержатся от своего обычного вреда, если уж они неспособны ни на что лучшее».
49. Батрак и Случай. Эзоп, 184 (316 X). В подлиннике— «Тиха», греческая богиня судьбы и случая, соответствующая римской Фортуне.— Мораль: «Басня обличает тех, кто верит в рок, приписывает судьбе то, что зависит от нас самих, и не полагается должным образом на свободную волю».
50. Лиса и дровосек. Эзоп, 22 (35 X). Мораль: «Басня по справедливости относится к тем, кто обещает хорошее, а поступает дурно и коварно».
51. Вдова и овца. Эзоп, 232 (382 X). Мораль: «Против тех, кто берется за дело без умения, и от этого получается не столько выгоды, сколько убытка».
52. Возница и телега. Эзоп, 45 (78 X). Ср. «Филогелос» 48. Мораль: «Басня гласит: когда одни заняты работой, то другим нечестно плакаться, приписывая себе чужие труды».
53. Волк и лиса. Эзоп, 164 (274 X). Мораль: «Часто бывают такие обстоятельства, что ненароком выходит на свет то, о чем стоило бы молчать».
54. Евнух и гадатель. У Эзопа нет. Мораль: «Против тех, кто молится о том, чего не нужно, или даже о том, что невозможно».
55. Бык и осел. В эзоповском сборнике — пересказ (104 X). В основе басни — пословица: «Не можешь гнать быка — гони осла» (Зиновий III, 54).
56. Зевс и обезьяна. У Эзопа нет.
57. Воз Гермеса. В эзоповском сборнике — сокращенный пересказ (141 X). Арабы издавна считались потомками Гермеса (Страбон, «География», I, 2, 34 со ссылкой на Гесиода и Стесихора).
58. Бочка Зевса. У Эзопа нет. Басня представляет собой схематизацию известного мифа о Пандоре (Гесиод, «Труды и дни», 60-105), погубившей людское счастье своим любопытством.
59. Зевс, Посейдон, Афина и ? ом. Эзоп, 102 (155 X). Мом, сын Ночи— воплощение злословия; за свой пристрастный суд он был изгнан Зевсом с Олимпа (намек на это в ст. 6). Эта притча пользовалась огромной популярностью; еще Аристотель («О частях животных», III, 2, 662 а 35) серьезно защищает природное положение бычьих рогов от упреков Мома.
60. Мышь, попавшая в горшок. В эзоповском сборнике — пересказ, 177 (292 X). В основе басни — пословица «в меду тонешь» (Диогениан, IV, 53). — Мораль: «Некоторые люди смягчают такими словами несчастья, наступление которых неизбежно». 61. Охотник и рыбак. У Эзопа нет. В основе басни — поговорка «к прежним яслям» (Зиновий, III, 50).— Мораль: «Привередник, отведав самую малость от тех лакомств, что перед ним, тотчас обращает свое желание на другие».
62. Мул. Эзоп, 285 (157 X). Мораль: «Басня учит нас не возноситься в счастье, особенно тех, кто происходит из низкого рода и возвышен случаем». Более живо рассказана эта басня у Плутарха («Пир семи мудрецов», 4, р. 150 а), где она имеет в виду одного из присутствующих персонажей, Алексидема, незаконного сына Фрасибула: «Лидийский мул, увидев в реке свое отражение, возгордился своей красотой и ростом, и пустился бежать, как лошадь, потрясая гривой; но пустившись бежать, он тотчас понял, что родился-то он от осла, и быстро остановился, укротив свой пыл и задор». 63. Герой. Эзоп, 112 (161 X). У Эзопа герой, не вдаваясь в теологию, говорит: «Перестать разоряться на жертвы: когда промотаешь так все свое добро, ведь меня же будешь ты обвинять!» Представление о героях как о злых демонах складывается только в поздней античности.— Мораль: «От дурных людей не следует добиваться добра, ибо они к нему неспособны; если же попросишь дурного, они сделают с готовностью». 64. Сосна и ежевика. В эзоповском сборнике — сокращенный пересказ (125 X). Мораль: «Басня направлена против тех, кто, гордясь всесветным могуществом, свысока смотрит на ближних; а те живут, довольствуясь своей долей, и тем избегают немалых опасностей».
65. Журавль и павлин. Эзоп, 249 (397 X). Остаток более пространной редакции сохранен Свидой:
66. Две сумы. Эзоп 229 (359 X). См. примечание к Федру, IV, 10. Ст. 1: «бог из числа первых» — хронологически, как один из титанов.
67. Осел и лев. В эзоповском сборнике — пересказ (258 X); ср. 154 (260 X), где лев охотится с ослом и лисой — отсюда три доли добычи, теряющие смысл в бабриевском. изложении. Речь идет не о домашнем осле, как в большинстве басен, а о диком осле — онагре.
68. Аполлон и Зевс. Эзоп, 106 (151 X). Представление о зримой грандиозности божества, по-видимому, следует отнести за счет восточного (сирийского) влияния.— Ст. 7: сады Гесперид (откуда унес золотые яблоки Геракл) предполагались на неопределенно дальнем западном крае земли. — Мораль: «Кто разумно пользуется обстоятельствами, тот и без усилия может одержать победу».
69. Заяц и собака. У Эзопа нет. Ст. 5-6 представляют собой переложение пословицы (Зиновий, IV, 85).
70. Свадьбы богов. В эзоповском сборнике — пересказ (162 X). С этой басней Филипп Македонский обратился в 349 г. к городам Халкидики, начиная с ними войну (Феопомп, фр. 139 М.).
71. Крестьянин и море. Эзоп, 178 (94 X). Ст. 5: «женский голос моря» — голос богини Амфитриты или Фетиды.— Мораль: «Басня обличает тех, кто вредит своим ближним, клевеща на них перед властителями; он-то и подобен бурным ветрам». 72. Птицы и галка. Эзоп, 103 (200 Х).См. стр. 211. Ст. 1: Ирида— богиня радуги^ вестница богов.— Ст. 11: древние плохо различали между собой породы галок и ворон. Ст. 16-18: ласточка считалась превращенной в птицу афинской царевной Прокной (см. примечание к басне 12); поэтому очень уместен возглас галки «Клевета!» (точнее, «сикофантствуешь!») — намек на процветавшее в Афинах ремесло профессиональных сутяг-сикофантов.— Мораль: «Те, кто украшает себя недолжным и заемным блеском* тщеславясь чужой красой, станут посмешищем для всех, обманутых ими, когда ее лишатся».
73. Коршун. Эзоп, 315 (170 X), уточняет, что прежде у коршуна был голос, как у лебедя.— Мораль: «Те, кто влекутся к невозможному, порой упускают и доступное».
74. Человек, конь, бык и собака. Эзоп, 107 (173 X). Мораль: «На примере пса басня обличает тех, кто нисколько не заботится о чужих и окружает любовью лишь своих близких». Интонация ст. 15-17 (здесь единственный раз в тексте басен Бабрий обращается к Бранху) дала повод М. Фикусу предположить, что поэт намекает здесь на свое собственное положение придворного учителя.
75. Неумелый врач. В основе — Эзоп, 310. Ср. пословицу «лечить от леченья» (Зиновий, I, 52). Насмешки над врачами — ходовая тема греческих эпиграмм этого времени. — Остаток другой редакции в Афонской рукописи:
Мораль: «Басня направлена против тех, кто попусту величается каким-нибудь искусством, а сам в нем вовсе не сведущ».
76. Всадник и конь. В эзоповском сборнике — пересказ (178 X). В основе — поговорка «С лошадей на ослов» («например, от занятий грамматикой—к ремеслу или к другому неуважаемому делу», объясняет Зиновий, II, 33). — Мораль: «Басня учит, что не следует заботиться исключительно о настоящем, но следует предусматривать и будущее; не случайно ведь, что поведение иного рода многим приносило несчастье».
77. Лиса и ворон. Эзоп, 126 (204 X). Мораль: «Басня учит, чтобы человек никогда не обманывался похвалами — за это приходится платиться убытком и позором». 78. Больной ворон. В эзоповском сборнике — пересказ, 288 (208 X). Мораль: «Бесполезны бывают молитвы за тех, кто грешит против бога и не раскаивается».
79. Собака и ее отражение. Эзоп, 136 (233 X). См. стр. 211.
80. Верблюд и вожак. Эзоп, 142 (182 X). Мораль: «Те, кто избрал себе в удел разумную жизнь, осуждают этой басней людей, заботящихся в жизни лишь о пустом».
81. Лиса и обезьяна. Эзоп, 14 (43 X). Мораль: «Так неумеренные лжецы хвастаются сильнее всего тогда, когда нет поблизости того, что могло бы их опровергнуть».
82. Лев и лиса. Эзоп, 151 (257 X). Мораль: «Басня учит, что даже в мелочах не следует терпеть презрения к себе, потому что из этого рождается дурная привычка». 83. Конь и человек. В эзоповском сборнике—пересказ (176 X). Мораль: «Эта басня относится к тем, кто вместо необходимых услуг обманывает ближних пустыми словами».
84. Бык и комар. Эзоп, 140 (235 X). Мораль: «Басня осуждает человека незначительного и вовсе бессильного, который, однако, имеет высокое о себе мнение».
85. Собаки и волки. В эзоповском сборнике — пересказ (267 X). Басня представляет собой явную политическую аллегорию, восходящую, очевидно, к III в. до н. э.— времени войн Ахейского союза против Спарты (не случайно среди собак-союзников не упомянуты знаменитые лаконские охотничьи псы, хотя и названы породы акарнанская, кипрская, фракийская и другие, никакой известностью не пользовавшиеся).
86. Объевшаяся лиса. Эзоп, 24 (31 X). Мораль: «Басня указывает, что незачем выбиваться из сил, чтобы превзойти ближнего богатством, в рассуждении, что с течением времени все трудности смягчаются». По-видимому, эта мораль попала сюда по ошибке. 87. Собака и заяц. Эзоп, 139 (229 X). Ср. поверье, излагаемое Плутархом («О разумности животных», 15, р. 970f): «Если собака сама затравит зайца, то она терзает его в свое удовольствие...; если же заяц, как это часто бывает, отчается в спасении и, израсходовав в последнем беге все свое дыхание, упадет мертвым, то собака его тела не трогает, а стоит над ним, виляя хвостом, в знак того, что она гналась за ним не ради поживы, а ради борьбы и победы». Ср. также отрывок Софокла (800 N.): «Кусаешь и виляешь, как коварный пес».
88. Жаворонок и его птенцы. В эзоповском сборнике не сохранилось. Это — одна из первых греческих басен, проникших в римскую литературу. Авл Геллий (II, 29) пересказывает эту басню по Эннию (начало II в. до н. э. ) и приводит заключительные стихи Энния:
Мораль: «Басня учит, чтобы мы сами всеми силами заботились о своих делах и не пренебрегали ими, полагаясь на помощь друзей».
89. Волк и ягненок. Эзоп, 160 (274 X). Мораль: «Тех, кто от природы злонравен и несправедлив, не убеждает даже разумное оправдание».
90. Лев и олень. У Эзопа нет. Текст, по-видимому, сокращен. Мораль: «Против человека гневливого и жестокого, злоупотребляющего властью в ущерб подчиненным».
91. Бык и козел. Эзоп, 242 (396 X). Мораль: «Против тех, кто оскорбляет сильнейших, когда они попадают в беду».
92. Трусливый охотник. В эзоповском сборнике— пересказ (114 X). В основе — пословица: «Когда видишь медведя, не ищи его следов».— Мораль: «Басня обличает того, кто на словах представляется храбрым, а на деле оказывается негодным».
93. Волки и овцы, Эзоп, 158 (268 X). Мораль: «Непримиримым врагам никак нельзя верить, так как они, даже клятвенно заявляя о мире, хотят лишь того, чтобы ты не заботился о собственном спасении».
94. Волк и цапля. Эзоп, 161 (276 X). Мораль: «Дурной человек считает, что, воздержавшись от зла, он этим уже платит за услугу».
95. Больной лев, лиса и олень. В эзоповском сборнике — пересказ (243 X). Басня, по-видимому, возникла из объяснения, почему у оленя раздвоенные уши (такие олени водились в Геллеспонтской Фригии, как сообщают Аристотель, «История животных», VI, 28, и Элиан, «Рассказы о животных», IV, 13). Любопытно, что в подлиннике речь везде идет не об олене, а о лани.— Ст. 21: о долголетии оленя см. примечание к басне 46.— Ст. 23: древние верили, что змеи боятся оленей; «лучшее средство отгонять змей — запах горелого оленьего рога», — пишет Плиний («Естественная история», VIII, 50, 119).— Ст. 71: обычай касаться уха собеседника, чтобы насторожить его слух, был так широко распространен в античности, что в римском процессе стал обязательным при привлечении свидетелей (Плиний, там же, XI, 103, 251: «Мочка уха есть седалище памяти: касаясь ее, мы, призываем присутствующих в свидетели»). Ср. Гораций, «Сатиры», I, 9, 76. — Конец басни в переводе несколько модернизован: в подлиннике речь идет не о мозге, а о сердце, которое считалось средоточием умственной жизни, как и эмоциональной. — Мораль: «Те, кого миновавшие несчастия не сделают умнее, попадают в несчастия, уже непоправимые. Также — обличение честолюбцев». — Авиан в своем переложении сохраняет из этой басни лишь заключительную шутку, а все остальное сочиняет заново. Вот его басня:
96. Волк и баран. Эзоп, 100 (135 X). (Мораль: «Басня обращена против тех, кто, пользуясь случайными обстоятельствами и местом, ведут себя заносчиво перед сильнейшими».
97. Лев и бык. Эзоп, 148 (262 X). У Эзопа лев обещает быку зарезать для него овцу; заменяя этот мотив жертвоприношением, Бабрий устраняет предположение d плотоядности быка. Петух как жертва — намек на сказочную вражду льва и петуха (ср. Плиний, «Естественная история», X, 24, 47).—Мораль: «Басня указывает, что когда мы предвидим подступающую опасность, то должны всеми силами заботиться о своем спасении».
98. Лев-жених. Эзоп, 145 (249 X). По Диодору (XIX, 25) эту басню в 317 ч·. до н. э. рассказывал своим войскам полководец Евмен, предостерегая их от доверчивости к хитростям своего противника Антигона.— Изображения льва, укрощенного Любовью, были популярны в изобразительном искусстве эллинистической и римской эпохи и послужида, между прочим, предметом для эпиграммы Аргентария («Палатинская антология» IX, 221).
99. Лев и орел. У Эзопа нет. В основе — поговорка «Орел в облаках» (Зиновий II, 50) (ср. наше «журавль в небе»). Мораль: «Басня учит не доверять всякому человеку слишком быстро, особенно если он еще не показал себя другом».
100. Волк и собака. Эзоп, 294 (278 X). Мораль: «Мерзко и постыдно — вести рабскую жизнь ради ничтожных наслаждений. Басня убеждает избегать этого».
101. Волк. У Эзопа нет.Мораль: «Против тех, кого лживые восхваления льстецов обуяли гордыней, и кто нуждается в обличении, чтобы понять, кто они такие».
102. Лев, справедливо царствующий. В эзоповском сборнике — пересказ (242 X). Мораль: «Басня содержит похвалу судье кроткому и справедливому».
103. Больной лев. Эзоп, 147 (246 X). Один из самых популярных басенных сюжетов: еще Платон в «Алкивиаде I», 123 а, намекает ею на то, что «все золото со всей Греции входит в Спарту и не уходит оттуда». — Мораль: «Так чужие несчастия должвы быть для нас уроком спасения».
104. Собака с бубенцом. В эзоповском сборнике— иересказ (224 X).— Мораль: «Басня обличает тех, кто глупо чванится, если что-нибудь навлечет на себя своей порочностью».
105. Волк и лев. В эзоповском сборнике — пересказ (279 X). Мораль: «Басня уместно и справедливо обличает бесчестных людей, которые обвиняют друг друга, а сами повинны в одном и том же грехе».
106. Гостеприимный лев. У Эзопа нет. О. Крузиус полагает (вряд ли основательно), что басня представляет собой лишь фрагмент, и сюжет получал дальнейшее развитие в рассказе о мести лисы обезьяне (ср., например, «Ромул», 70).— Мораль (весьма неудачная): «Скорбь и горесть вызываются у людей не только окружающими обстоятельствами, но и ожиданием будущего».
107. Лев и мышь. Эзоп, 155 (256 X).
Книга Вторая
Пролог.— Ст. 1: о каком царе Александре здесь идет речь, точно неизвестно. Последним из эллинистических правителей этого времени, сохранивших титул царя, был Гай Юлий Александр, праправнук Ирода Великого; Веспасиан дал ему в управление островок возле Киликии, а Траян сделал консулом. Если здесь имеется в виду именно он, то время жизни Бабрия отодвигается ближе к концу I — самому началу II в. н. э.; если же сохранить более позднюю датировку творчества Бабрия, то можно предположить, что «царь» — лишь лестный титул, а упоминание относится к одному из сыновей этого Александра, римских должностных лиц в Малой Азии, — Александру Агриппе или Александру Береникиану. — Ст. 3: упоминаются легендарные восточные цари — Бел считался основателем Вавилона и халдейского царства, Нин (по некоторым версиям, сын Бела)—основателем Ниневии и ассирийского царства. Имя Бела — семитическое; греки иногда отождествляли его с Белом, внуком Зевса и Ио, отцом Египта и Даная, дедом Египтиадов и Данаид.— Ст. 6: ливийские басни считались самостоятельной отраслью басен, наряду с эзоповыми; но в чем заключались их особенности, не знали уже сами древние. Еибисс— по-видимому, легендарная личность, упоминаемая еще в нескольких местах как создатель ливийских басен.— Последний стих допускает также перевод:
при таком понимании он должен относиться ко второму изданию всех басен Бабрия, авторизованному поэтом.
108. Мышь полевая и мышь городская. Эзоп, 314 (297 X). См. примечание к «Ромулу», 15.— Ст. 11: рог Амалфеи, мифической козы, вспоившей своим молоком Зевса, то же самое, что «рог изобилия».— Ст. 26: Камир — город на острове Родосе; отличные родосские смоквы упоминаются Плинием и Афинеем.— Мораль: «Это следует сказать тому, кто под личиной дружбы отвлекает нас дурными советами от безмятежной жизни, подвергая опасностям ради преходящих наслаждений».— В словаре Свиды цитируются под именем Бабрия также три гекзаметрических стиха, излагавших начало того же сюжета:
По-видимому, это — начало басни какого-нибудь из тех подражателей Бабрия, на которых поэт жалуется во II прологе, приписанное Бабрию по ошибке.
109. Рак и его мать. Эзоп, 319'(187 X). Текст, по-видимому, сокращен. Мораль: «Басня отвечает тем, кто учит одному, а делает противоположное».
110. Собака и человек. У Эзопа нет. Текст, по-видимому, сокращен. Мораль: «Басня относится к человеку, который сам не готов в дорогу, но торопит спутника, который уже готов».
111. Осел, везущий соль. Эзоп, 191 (322 X). Элиан («Рассказы о животных», VII, 42) и Плутарх («О разумности животных», 16, р. 9716) рассказывают этот анекдот о мудреце Фалесе Милетском и его осле.
112. Мышь и бык. У Эзопа нет.
113. Пастух и собака. В эзоповском сборнике — пересказ (371 X).— Мораль: «Басня показывает, что небезопасно соседство с дурными людьми».
114. Светильник. В эзоповском сборнике—пересказ (285 X). Мораль: «Басня учит нас не гордиться жизненным блеском, в рассуждении, что ничто не прочно».
115. Черепаха и орел. Эзоп, 259 (419 X). Ср. популярный рассказ о смерти Эсхила, которому якобы орел сбросил черепаху на лысину, приняв ее за камень (Плиний, «Естественная история», X, 7; Элиан, «Рассказы о животных», VII, 16).— Ст. 7: название Красного (Эритрейского) моря древние распространяли на все известные им части Индийского океана; поэтому возможен также перевод:
116. Муж и любовник. У Эзопа нет. Сходный анекдот рассказывается у Апулея «Метаморфозы», IX, 26; ср. тот же мотив у Марциала, II, 47; 49.
117. Человек и Гермес. В эзоповском сборнике — пересказ (118 X). Мораль: «Басня учит нас не хулить непостижимое божье о людях попечение, хотя бы для непросвещенных оно и казалось неправым».
118. Ласточка и змея. Эзоп, 255 (418 X). Сходный мотив — в сентиментальной эпиграмме Антипатра Сидонского («Палатинская антология», VII, 210). Мораль: «Басня против судей, которые, будучи в силах помочь невинным, обвиняемым теми, кто могущественнее их, тем не менее, не оказывают им никакой помощи».
119. Статуя Гермеса. Эзоп, 284 (66 X). Сюжет, знакомый эллинистическим поэтам («Палатинская антология», дополнение Плануда, 187).
120. Жаба-врач. Эзоп, 287 (78 X). У Эзопа в некоторых вариантах вместо жабы действует червяк. Мораль: «Против человека неученого и невежественного, который притязает учить других».
121. Курица и кошка. Эзоп, 7 (16 X). Плутарх («О братской любви», 19, р. 490 с) советует так отвечать интригану, ссорящему брата с братом. Остаток более пространной редакции дает пальмирская табличка:
Мораль: «Басня относится к тем, кто прикрывает показной добротой свои дурные намерения».
122. Волк и осел. Эзоп, 198 (334 X). Ср. примечание к «Ромулу», 34. Мораль: «Кто берется за дело не по себе, тот поделом терпит неудачу и сам себе вредит».
123. Курица, несущая золотые яйца. Эзоп, 89 (343 X). Мораль: «Следует довольствоваться тем, что имеешь, и беречься ненасытности».
124. Птицелов, куропатка и петух. У Эзопа нет. Об использовании ручных куропаток в качестве приманки см. Аристотель, «История животных», X, 8, 614 а 8 сл.— Ст. 16: созвездие Ориона представлялось в образе могучего охотника, после смерти вознесенного на небо.— Мораль: «Когда человек живет в рабстве у своих страстей, то никакой довод не помешает ему действовать себе в угоду».
125. Резвящийся осел. У Эзопа нет. Основной мотив, по-видимому, заимствован из пословицы: «Хоть не рожала коза, а козленок уж скачет по крыше» (Зиновий I, 42; о заносчивых юнцах).— Мораль: «Басня против людей, которые своими извращенными понятиями подвергают себя опасностям».
126. Путник и правда. В эзоповском сборнике — пересказ (314 X). Мораль: «Басня осмеивает людей, которых сторонится Правда, потому что любовь их ненадежна, а соседство и подавно».
127. Зевс-судъя и Гермес. В эзоповском сборнике — пересказ (152 X). Черепки («остраки») — обычный писчий материал в греческом суде. В пословице, из которой развилась басня (Зиновий, IV, 11), упоминается еще более древний обычай писать на кожах.
128. Овца, собака и пастух. У Эзопа нет. Басня представляет собой довольно точный пересказ притчи Сократа, сообщаемой Ксенофонтом («Воспоминания о Сократе», 11,7, 13-14, отсюда — 317 X в эзоповском сборнике). Мораль: «Басня против тех, кто завидует благополучию своих ближних, хотя бы они сами были им обязаны очень многим».
129. Ласкающийся осел. Эзоп, 93 (331 X). В основе — пословица. В басне идет речь о маленькой мальтийской собачке, игравшей в древности роль современных болонок. Мораль: «Не все от природы равны между собой, несмотря на пустые притязания завистников».
130. Лиса и волк. У Эзопа нет.
131. Мот и ласточка. Эзоп, 179 (304 X). В основе — пословица «Одна ласточка весны не делает» (то есть, «за один день ничему не научишься», — объясняет Зиновий (V, 12)). Ласточки прилетают в Аттику в начале марта, изредка — в феврале. Мораль: «Дурная привычка часто бывает причиной многих несчастий. Не следует также верить лжецам. Таким образом, надо быть осторожным».
132. Овца и волк. Эзоп, 168 (273 X). Мораль: «Видя коварство злокозненных людей, не следует доверять их измышлениям, даже если они хотят обмануть заботливой речью».
133. Осел и лиса. В эзоповском сборнике—пересказ (325 X). Текст, по-видимому, сокращен, и поэтому смысл не вполне ясен. Мораль: «Басня против тех, чьи речи суровы и рискованны».
134. Змеиная голова и змеиный хвост. Эзоп 291 (344 X). Плутарх («Агид», 2) комментирует эту притчу: «Мы видим, что такую судьбу испытали многие из тех, кто в своей политике действовал в угоду народу: поставив себя в зависимость от праздно мятущейся черни, они и сами были не в силах вернуться к прежнему положению, и не могли остановить беспорядок».Ср. басню Менения Агриппы (см. «Ромул», 66 и примечание). — Последние три стиха Т. Бергк считал (вряд ли основательно) ответной репликой Головы.— Мораль: «Басня осуждает людей темных, которые восстают против своих хозяев и не желают знать своего места, навлекая этим гибель на себя и ближних».
135. Куропатка и ласка. Эзоп, 261 (423 X). Конецбасни, по-видимому, утрачен; у Эзопа попугай (действующий вместо куропатки) отвечает: «Дело в том, что мой-то крик далеко не так противен хозяевам, как твой». — Мораль: «Басня относится к старцам, достигшим высокого положения, и к тем, кому они из зависти ставят препятствия».
136. Сын, отец и нарисованный лев. В эзоповском сборнике — пересказ, 279 (349 X). Басня развивает известный сказочный мотив, заимствованный, быть может, с Востока (о дворце Семирамиды, расписанном изображениями всех животных, упоминает историк Ктесий). Вариант текста, восстанавливаемый из парафраз:
137. Орел, галка и пастух. Эзоп, 2 (8 X). В лакуне, судя по пересказам, говорилось, как дети схватили галку и ощипали. Мораль: «Делай то, что тебе по плечу и по силам, и не посягай на то, что выше тебя».
138. Куропатка и крестьянин. В эзоповском сборнике— пересказ (356 X). См. примечание к басне 124. Мораль: «Басня показывает, что тот, кто строит коварные козни против собственных друзей, сам попадает в опасную ловушку».
139. Осел в львиной шкуре. Эзоп, 199 (336 X). Первоначально действие басни приурочивалось к Киме (см. стр. 255) и она входила в цикл рассказов о «жителях города Кимы»; ее комизм заключался в том, что узнать осла под львиной шкурой мог лишь приезжий из другого города. Мораль: «Будучи беден и незнатен, не подражай богатым, чтобы не стать посмешищем и не подвергнуться опасности: чужая доля тебе не к лицу».
140. Муравей и цикада. Эзоп, 114 (401 X). Мораль: «Басня показывает, что не следует забрасывать свои дела или вести их беспечно, а надо делать все, что нужно, чтобы из-за своей нерадивости не попасть в беду».
141. Осел и Галлы. Эзоп, 173 (290 X). См. примечание к Федру, IV, 1.— Ст. 7: Аттис — мифический возлюбленный Кибелы, оскопивший себя юноша-пастух. — Ст. 8: Рея — италийская богиня, отождествляемая с Кибелой.
Зевс и дубы. Замерзшая змея и крестьянин. Коршун и змея. Жеребенок. Басни сохранились в Гроттаферратской рукописи, в очень испорченном виде: перевод сделан по восстановлению в публикации: Е. М. Husselman. Lost Manuscript of fables of Babrius. «Transactions and proceedings of American Philological Association», 66 (1935), pp. 104-126. Первые три басни ранее были известны только в Бодлейанской парафразе, и в этой прозаической форме входили в издание Крузиуса (№№ 143, 147, 150); четвертая басня в число сочинений Бабрия никогда не включалась. В эзоповском сборнике сохранились параллели ко второй, третьей и четвертой басням — соответственно №№ 62 и 186 (97 X); 130 (207 X); 341 (51 X). Испорченность стиха в Гроттаферратском тексте передана в переводе метрической вольностью в ст. 7 басни «Жеребенок» (пиррихий вместо ямба на предпоследней стопе). Из многочисленных темных мест отметим конец басни «Коршун и змея», в переводе которого мы отклоняемся от Хассельмам: согласно с ее толкованием, следовало бы перевести:
Отрывки. Сохранены словарем Свиды. Второй отрывок относится к басне 163, сохранившейся в прозаическом пересказе, сюжет первого отрывка неясен; рассказы о вражде ящериц и пауков существовали давно и лежали в основе несохранившейся поэмы «Арахномахия» («Война пауков»), приписывавшейся Гомеру. Плиний Старший пишет о пауках: «Они ловят молоденьких ящериц, сперва опутывая им пасть своей пряжей, а потом поражая укусами одну губу за другой — зрелище, достойное амфитеатра, как посмотреть!» («Естественная история», XI, 28, 84). Кроме приведенных, уцелели еще два незначительных отрывка: «Ливийский страус...» (очевидно, басня по сюжету четверостишия Игнатия, см. стр. 185) и «Червяки...» (сюжет неизвестен). Кроме того, Свида цитирует довольно много басенных фрагментов в гекзаметрах и ямбах. Большинство из них анонимно, но при двух названо имя Бабрия. По-видимому, в действительности это сочинения подражателей Бабрия — тех самых, на которых, он жалуется во II прологе. Быть может, они издавались впоследствии как «приложение» к подлинным стихам Бабрия — отсюда и ложная аттрибуция. Первый из отрывков, имеющих имя Бабрия, процитирован в примечании к басне 108; второй, ямбический, читается так:
Крузиус, без особых оснований, считает его вариацией на тему басни 62.
Басни, сохранившиеся в прозаическом пересказе
Прозаический пересказ басен Бабрия, сделанный в византийскую эпоху, дошел до нас в трех рукописях, из которых главная («Бодлейаиская») относится к XIII веку; по ней этот пересказ обычно называется «Бодлейанской парафразой». В нем 148 басен, из них 95 известных по стихотворным текстам и 53 новые. Пересказ в основном сохраняет простоту бабриевского слога и местами — даже отрывки стихов. В дальнейшем при заглавии каждой басни указывается ее порядковый номер в «Бодлейанской парафразе».
142. Коза и осел. (3). В эзоповском сборнике — пересказ (18 X).
144. Крестьянин и орел (23). В основе — Эзоп, 326 (120 X): крестьянин спасает орла от змеи, змея за это хочет отравить его, орел выбивает у спасителя из рук питье отравленное змеей. Этот сюжет бытовал также в качестве ареталогии (рассказа о чуде), о чем свидетельствует пародическая эпиграмма Паллада («Палатинская антология», XI, 378):
145. Геракл, Афина и Раздор (26). В эзоповском сборнике — пересказ (159 X).
146. Кожевник и богач (35). Эзоп, 220 (368 X).
148. Ласточка и ворона (46). В эзоповском сборнике — пересказ (253 X). См. примечание к басне 12.
149. Лев, вепрь и коршуны (49).В эзоповском сборнике — пересказ (253 X). 161. Орешник (60). Эзоп, 141 (188 X). Тема «жалоб орешника» была популярна в литературе со времени эллинизма; известна эпиграмма Антипатра Фессалоникийского («Палатинская антология», IX, 3) и любопытная латинская элегия, приписываемая Овидию.
152. Ворон, Аполлон и Гермес (62). В эзоповском сборнике — пересказ (205 X). Ворон, как вещая птица, был посвящен Аполлону.
153. Собака (69). У Эзопа нет. Речь идет о травлях зверей в амфитеатре — римский обычай, лишь слабо и только в позднее время распространившийся в греческих областях империи. Это — один из доводов в пользу римского происхождения Бабрия.
154. Волки, волк-начальник и осел (82). В эзоповском сборнике — пересказ (281 X). 155. Человек, животные и Зевс (87). У Эзопа нет. Популярная тема философских рассуждений; ср. Федр, А, 2. Любопытно, что здесь нарушается басенная условность, и звери предстают лишенными речи.
156. Теленок и олень (88). Эзоп, 322 (130 X): мать оленя увещевает сына не бояться собак, но, заслышав их лай, первая бросается в бегство.
157. Обезьяна и сеть. (93). Эзоп, 219 (362 X).
158. Заяц и лиса (100). У Эзопа нет. В подлиннике слово ?????. (лисица) выводится от разных значений слова ??????: «нажива» и «хитрость».
159. Волки и собаки (102). В эзоповском сборнике — пересказ (266 X).
160. Осел и конь (103). В эзоповском сборнике — пересказ (328 X).
161. Зевс и верблюд (104). Эзоп, 119 (184 X).
162. Осел и погонщик (107). Эзоп, 197 (335 X).
163. Осел, везущий идола (109). Эзоп, 193 (324 X). Один стих этой басни сохранен Свидой (см. «Отрывки», стр. 149)
164. Ласточка, омела и птицы (114). Эзоп, 39а (417 X). Омела — кустарниковое растение, паразитирующее на дубах; из липкой мякоти ее ягод делали птичий клей.
165. Купающийся мальчик и пастух (115). Эзоп, 230 (352 X).
166. Конь и вепрь (117). У Эзопа нет. См. примечание к Федру, IV, 4. Окончание морали, как явно неуместное, оставлено без перевода.
167. Змея и крестьянин (118). Эзоп, 51 (96 X), Ср. примечание к «Ромулу», 39. 17 Федр, Бабрий 249
168. Мальчик и скорпион. (119). Эзоп, 215 (350 X).
169. Мальчик-лжец, крестьяне и волк (120). Эзоп, 226 (353 X).
170. Крот и его мать (121). Эзоп, 234 (71 X). У Эзопа непристойного мотива нет: Крот хвастается, что видит печку, чует запах ладана, слышит стук медных гвоздей, а мать ему на это говорит: «знать ты не только зрения, но и чутья и слуха лишился»
171. Пастух, щенок и больная овца (128). Эзоп, 222 (372Х).
172. Река и мех (124). В эзоповском сборнике — пересказ (381 X). В переложении Авиана эта басня сильно изменена:
41. Ливень и сосуд.
173. Терновник и змея (126). Эзоп, 98 (145 X).
174. Лягушки, просящие царя (126). Эзоп, 44 (76 X). Мастерство Бабрия узнается в мотиве междоусобной войны с использованием царя-чурбана.
175. Пастух и волчонок (127). Эзоп, 225 (373 X). Сходный мотив в «Палатинской антологии», IX, 47.
176. Орел и его хозяева (128). В эзоповском сборнике — пересказ (6 X). 177. Черепаха и заяц (129). Эзоп, 254 (410 X). Басня представляет собой малоудачную моралистическую перелицовку известной народной сказки о том, как черепаха (или еж, как видно по изображению сюжета на одной вазе) обманула зайца, поставив у финиша беговой дорожки другую черепаху (или ежа).
178. Роза и бархатник. (130). В эзоповском сборнике — пересказ (384 X): Недолговечность роз — модная сентиментальная тема поздней античной лирики (ср. Авсоний, «Рождение роз»).
179. Трубач (131). Эзоп, 289 (386 X). В изложении Авиана басня изменена следующим образом:
39. Воин, сжигающий оружие.
180. Барс и лиса (132). Эзоп, 12 (42 X).
181. Козел и виноград (133). Эзоп, 327 (404 X).
182. Козел под обрывом и лиса (134). Эзоп, 9 (45 X). Ср. Федр, IV, 9.
183. Пчела и Зевс (136), Эзоп, 172 (287 X).
184. Добродетели и пороки (137). В эзоповском сборнике — пересказ (1 X). Перевод по исправлению Крузиуса.
185. Раненый орел (138). В эзоповском сборнике — пересказ 73 (4 X). Басня пользовалась широкой известностью; первые следы ее— у Эсхила (фр. 231 М.= 139 N):
186. Орел и лиса (139). Эзоп 1 (5 X). Отрывки рассказа о вероломном орле и лисице сохранились еще в ямбах Архилоха (VII в. до н. э.). (фр. 89 — 95).
187. Крестьянин и бесплодное дерево (140). В эзоповском сборнике — пересказ (102 X).
188. Лысый наездник (141). В эзоповском сборнике — пересказ, 282 (410 X). Ср. примечание к «Ромулу», 26. Мораль с ее библейским мотивом (ср. «Книга Иова», I, 21) — явно христианского происхождения.
189. Свинья и львица (142). Эзоп, 167 (240 X).
190. Кузнец и собака (143). Эзоп, 333 (413 X).
191. Лягушка и мышь (144). Эзоп, 302 (298 X). Мотив завязки восходит к сюжету «Батрахомиомахии».
192. Путник и Сатир (145). Эзоп, 35 (§4 X). «Смехолюбивыми» называл сатиров Гесиод (фр. 44). Рассказы о встречах людей с сатирами относились не только к мифическим временам. Плутарх («Сулла», 27) уверяет, что когда Сулла в 84 г. до н. э. возвращался с войском из Азии в Италию через Эпир, то его солдаты поймали в лесу сатира — «точь в точь такого, как изображают ваятели и живописцы» — и привели его к Сулле; тот через толмачей стал спрашивать пленника на всех языках, кто он такой, но сатир только дико озирался и испускал крик — не то ржанье, не то блеянье; Сулла испугался и велел его отпустить. А Филострат в III в н. э. пишет так («Жизнеописание Аполлония Тианского», VI, 27): «В том, что сатиры существуют и отличаются сладострастием, сомневаться не приходится. Я знал на Лемносе одного моего сверстника, к матери которого приходил сатир, и описание его внешности придает убедительности этому рассказу: он носил на спине оленью шкуру, передние лапы которой охватывали ему шею и были завязаны на груди». — Вопросом, отчего человеческое дыхание и охлаждает, и согревает, занимался еще Аристотель («Проблемы», 34, 7).
193. Глиняный горшок и медный горшок (147). В эзоповском сборнике — пересказ (422 X). Ср. библейское: «Какое общение у горшка с котлом? Этот толкнет его, и он разобьется» (Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, 13, 3).
194. Лев и человек (148). Эзоп, 264 (63 X). См. примечание к «Ромулу», 91.
Басни, сохранившиеся в переделках и подражаниях
Пролог и следующие за ним 31 басня принадлежат к так называемому «Второму бабриевскому сборнику». Текст этих басен имеет сложную историю. В византийскую эпоху имя Бабрия было еще в почете, но его холиямбический стих воспринимался уже с трудом. И вот какой-то грамматик переложил басни Бабрия из холиямбов в двенадцатисложный силлабический стих, широко распространенный в византийской поэзии. Сборник этих переложений, насчитывавший 66 басен, хранился в Афонском монастыре вместе с рукописью подлинного Бабрия. Здесь его отыскал в 1845 г. Миноидис Минас; но, купив у монахов рукопись подлинного Бабрия, он не смог или не захотел купить рукопись названного византийского переложения и ограничился тем, что снял с нее копию. Эту копию он положил в основу широко задуманной подделки: взяв басни византийского переложения, он в меру своих способностей перелицевал их из силлабического двенадцатисложника обратно в холиямб, затем дополнил их 34 баснями, им самим переложенными в холиямб из прозаического издания Эзопа, и таким образом составил сборник из 95 басен, который выдал за точную копию второй рукописи подлинного Бабрия, найденной им на Афоне. Этот сборник был издан Льюисом в Лондоне в 1859 г. как II том издания Бабрия. Однако филологи очень скоро обнаружили, что ни язык, ни метрика нового сборника не совпадают с языком и метрикой подлинного Бабрия; все 95 басен нового сборника единодушно были объявлены подложными и считались таковыми почти сто лет. Лишь в 1953 г. в архиве Минаса была найдена копия, действительно снятая им на Афоне с византийского переложения Бабрия. Это впервые дало возможность отделить во «Втором бабриевском сборнике» басни, восходящие, через византийского перелагателя, к Бабрию, от басен, сфабрикованных самим Минасом. Из 66 стихотворений минасовской копии 6 басен известны теперь в подлинном бабриевском тексте, а 25 — в «Бодлейанской парафразе»; остальные являются новыми и помещены в настоящем разделе. Так как текст новонайденной минасовской копии еще не опубликован, перевод делался по изданию Льюиса. Чтобы передать отличие варварского холиямба, «восстановленного» Минасом, от безукоризненного стиха подлинного Бабрия, переводчик допускал при передаче этих стихотворений пропуск ударения на предпоследней стопе — вольность, которой не было в переводе основного корпуса Бабрия.
В нумерации басен первый номер (без скобок) соответствует месту басни в минасовской копии, второй номер (в скобках) — месту басни в издании Льюиса.
1. Пролог. В издании Льюиса пролог состоит из 9 стихов; но 6 последних стихов принадлежат в действительности Каллимаху и, несомненно, были вставлены в текст самим Минасом; поэтому они оставлены без перевода.
2. Жаворонок, погребающий отца. Пересказ притчи, которую в «Птицах» Аристофана (ст. 471-475) Писфетер рассказывает хору птиц в доказательство того, что птичий род древнее всех на свете и поэтому призван править миром. Хотя Писфетер и ссылается на Эзопа, эта странная (пародическая?) басня, по-видимому, придумана к случаю самим Аристофаном: в эзоповских сборниках ее нет.
3. Эзоп на верфи. Эзоп, 8 (19 X). На эту басню ссылается еще Аристотель, «Метеорология», II 3, 356 b 11.
7 (19). Собаки и лиса. Эзоп, 335 (219 X).
8 (23). Лиса и обезьяна. Эзоп, 83 (44 X). Древний сюжет, следы которого находятся еще у Архилоха (фр. 83 D). Замечания о первоначальном смысле басни см. в статье С. Я. Лурье, Осел в львиной шкуре. «Известия Академии Наук», отд. общественных наук, 1934, № 4, стр. 245-268.
13 (27). Геракл и Плутос. Эзоп, ИЗ (160 X).
15 (31). Обманы и правда. У Эзопа нет.
17 (28). Яблоня, гранатовое дерево и ежевика. Эзоп, 233 (385 X).
18 (36). Комар и лев. Эзоп, 267 (234 X). Эту басню пересказывает Ахилл Татий в романе о Левкиппе и Клитофонте (II, 22), где одного персонажа зовут Комаром. Диодор (III, 23, 3) уверяет, что в Эфиопии, в области ризофагов («корнеедов») живут такие комары, которые каждое лето изгоняют львов из этих мест своими укусами и своим жужжанием.
20 (38). Чайка и коршун. Эзоп, 144 (239 X).
21 (35). Быку львица и дикая свинья. Эзоп, 332 (395 X).
23 (44). Волк и лев. В эзоповских сборниках сохранилась в переложении ямбическими триметрами (280 X).
24 (45). Волк и овца. Эзоп, 166 (284 X).
31 (62). Вор и его мать. Эзоп, 216 (351 -У). «Дощечки», покрытые воском (ст. 1), служили в греческой и римской школе дешевым писчим материалом.
32 (64). Прометей и люди. Эзоп, 228 (383 X). На этот миф шутливо ссылается Гораций в знаменитом стихотворении («Оды» I, 16, 13-16) в оправдание «звериной» свирепости своих юношеских стихотворений.
33 (65). Голубка. Эзоп, 217 (357 X). Изображение, настолько похожее на предмет, что животные и птицы, видя его, обманываются, — обычный мотив античных представлений о совершенстве искусства.
35 (48). Луна и ее мать. У Эзопа нет. Эту басню рассказывает Плутарх («Пир семи мудрецов», 14), делая из нее вывод: во всем нужно знать меру.
37 (73). Лиса и еж. В эзоповских сборниках нет; но еще Аристотель («Риторика», II, 20, 1393 b 22) ссылается на эту басню, якобы рассказанную Эзопом в защиту обвиненного народом демагога (а не богача, как у Бабрия). Впоследствии император Тиберий, ссылаясь на сходную басню, объяснял, почему он подолгу не сменяет провинциальных наместников (Иосиф Флавий, «Иудейские древности», XVIII, 5).
38 (74). Свинья и собака. Эзоп, 251 (409 X).
39 (75). Собака и свинья. Эзоп, 250 (408 X).
44 (78). Пляшущие обезьяны. У Эзопа нет. Этот рассказ дважды приводит Лукиае («Рыбак», 36; «Оправдательное письмо», 5, в последнем месте безымянный «царь» заменен Клеопатрой), сравнивая с пляшущими обезьянами философов, которые, едва завидят деньги, сразу забывают всю свою философию.
48 (82). Кабан и лиса. Эзоп, 252 (407 X).
51 (85). Лиса и журавль. В эзоповских сборниках не сохранилась. См. прим. к Федру, I, 26.
52 (86). Крестьянин и вши. В эзоповских сборниках не сохранилась. Когда римляне роптали против Суллы, он напомнил им эту притчу и добавил: «И я советую тем, кто дважды побежден мною, не просить у меня на третий раз огня» (Аппиан, «Гражданские войны», I, 101).
55 (89). Зима и Весна. Эзоп, 297 (414 X). У Эзопа; однако, победительницей в споре остается Весна.
56 (90). Ласточки и лебеди. У Эзопа нет. Представление о том, что лебеди способны к чудесному пению, было в античности настолько незыблемым, что Платон в заключительном мифе своего «Государства» (X, 620а) заставляет душу Орфея перевоплотиться в лебедя, а Гораций в оде II, 20 изображает свое собственное превращение в лебедя. Из этого представления очень рано развилось фантастическое поверье о предсмертной лебединой песне. Впрочем, уже Плиний и Элиан относились к славе лебединого пения скептически. — О Терее, его жене Прокне, обращенной в ласточку, и его сыне Итисе см. примечание к Бабрию, 12. По другой версии того же мифа Итис был сыном фиванца Зета и Аэдоны; его убила мать и была обращена в соловья. Отсюда — имя Зета, столь неожиданно возникающее в ст. 42.
57 (92). Блоха и борец. Эзоп, 260 (424 X).
58 (93). Блоха и человек. В эзоповском сборнике — пересказ (425 X).
59 (94). Блоха и бык. В эзоповском сборнике — пересказ (426 X).
60 (34). Собака и улитка. У Эзопа нет.
61 (96). Тень осла. У Эзопа нет. Басня развернута из популярной в древности пословицы. Псевдо-Плутарх («Жизнь десяти ораторов», «Демосфен», 64) рассказывает, что однажды Демосфен, когда народ невнимательно слушал его речь, остановился и стал рассказывать историю о споре из-за тени осла; а когда народ, заинтересованный, стал расспрашивать, чем же кончился спор, то воскликнул: «Так-то вы о тени осла хотите слушать, а о важных делах не хотите!» — и продолжал речь. Это, конечно, анекдот позднего происхождения; в действительности же эта пословица встречается еще в отрывках Софокла и Аристофана.
Зевс и черепаха. Птицелов и жаворонок. Человек и цикада. Эти три басни также входили в минасовскую копию второй Афонской рукописи (№№ 10, 29 и 43), но не были переделаны Минасом для издания, и их стихотворный текст не опубликован. Перевод сделан с прозаического изложения этих сюжетов, которое находится в эзоповских сборниках. Последняя из этих трех басен включена также в легендарное «Жизнеописание Эзопа»: с этой басней Эзоп обращается к царю Крезу, прибыв к нему во главе посольства самосцев.
Гуси и журавли. Зевс и змея. Осел и его хозяева. Лиса и терновник. Олень и виноград. Принадлежность этих басен к числу бабриевских устанавливается или ссылками в сборнике сентенций некоего Георгида, или подражаниями в сборниках, черпавших сюжеты главным образом у Бабрия. Перевод сделан с текста, помещенного в издании О. Крузиуса (№№ 196, 197, 201, 202, 203).
Двое товарищей и медведица. Крестьянин и сокровище. Жадный и завистливый. Мальчик и вор. Коза и лев. Ворона и кувшин. Крестьянин и бык. Рыба и минога. Эти басни взяты из сборника Авиана (см. стр. 221). Этот сборник насчитывает 42 басни: сюжеты 34 басен сохранились в стихотворных текстах Бабрия или в «Бодлейанской парафразе», остальные 8 басен приводятся здесь. В эзоповских сборниках имеют параллели: «Двое товарищей и медведица» — Эзоп, 66 (311 Х); «Крестьянин и сокровище» — Эзоп, 61 (101 X); «Коза и лев» — пересказ (270 Х); «Ворона и кувшин» — Эзоп, 311 (см. примечание к «Ромулу», 87). Эти басни Крузиус помещает в своем издании в эзоповской версии (№ 195, 198-200), на остальные делает краткие ссылки (№№ 231-234). Не исключена возможность, что какая-нибудь из этих басен сочинена и самим Авианом (или его источником Юлием Тицианом). Текст Авиана очень темен и местами испорчен, перевод часто дается лишь по смыслу.
Последние пять басен взяты из сборника Игнатия Диакона (IX в), составившего переложение басен Бабрия в ямбических четверостишиях. Басня «Страус» имеет в основе Эзопа, 182 (307 X) — ср. «Ромул», 54; «Лев, осел и лиса» — Эзоп, 154 (260 X) — более первоначальная форма, чем Фёдр I, 5 и Бабрий, 67; «Звездочет» — Эзоп, 40 (72 X), из популярного анекдота о Фалесе Милетском.
Кроме этих басен, О. Крузиус приводит целый ряд других произведений из эзоповского сборника, особенности языка и стиля которых допускают возможность бабриевских образцов; но так как эти признаки крайне зыбки, мы оставляем эту категорию басен без перевода.
Филогелос
«Филогелос» буквально означает «любитель смешного», в вольном переводе — «Смехач». Так называется сборник анекдотов, составленный неизвестным греческим автором на исходе античности. К этому заглавию прибавлено: «из грамматиков Гиерокла и Филагрия». О грамматике Гиерокле ничего неизвестно: во всяком случае, он не имеет ничего общего со знаменитым александрийским неоплатоником, носившим то же имя. Филагрий, как можно предполагать, тождествен с одноименным киликийским ритором II в., учеником Лоллиана Эфесского. Книги анекдотов, составленные ими и скомпилированные неизвестным составителем, конечно, были далеко не первыми произведениями такого рода в античной литературе. Сочинение под заглавием «Филогелос» написал еще Филистион, знаменитый мимограф, родом из Малой Азии, пользовавшийся популярностью в Риме в начале нашей эры. По-видимому, у него было немало подражателей и продолжателей; к их числу и принадлежали Гиерокл и Филагрий.
Дошедший до нас сборник состоит из 264 анекдотов [(некоторые из них, по небрежности компилятора, записаны по два раза)]. В их расположении есть известный план, нарушаемый лишь местами. [В начале идет большая серия анекдотов, героем которых является «педант» (σχολαστικός) — простоватый ученый, везде рассуждающий слишком разумно и потому всегда попадающий впросак. Затем собраны анекдоты о жителях Абдер, Сидона и Ким — городов, пользовавшихся славой нашего Пошехонья. Остальные анекдоты сгруппированы по характерам героев: «шуты», «ворчуны», «дураки», «трусы», «лентяи», «завистники», «обжоры», «пьяницы» и даже «человек, у которого пахнет изо рта».] В основе этого плана угадывается традиционная классификация характеров, восходящая к Феофрасту. [Герои анекдотов, верные господствующей черте своих характеров, совершают поступки, несообразные с обстоятельствами: в этом и заключается комизм изображаемых ситуаций. Понятно, что наиболее благодарной фигурой при этом оказывается педант, чья парадоксальная логика с одинаковым блеском применяется к любым жизненным положениям.] Сюжеты анекдотов изложены кратко, простым языком, с сильной примесью просторечия и латинизмов. Большинство этих шуток, бесспорно, являются произведениями народного творчества; некоторые близки к басенным сюжетам; некоторые напоминают ситуации мимических представлений и заставляют вспомнить о Филистионе.
Как известно, подобные сборники анекдотов были широко распространены в средние века и особенно в эпоху Возрождения. «Филогелос» показывает, что и в этом своеобразном литературном роде новоевропейская культура могла опираться на античную традицию.1
Текст «Филогелоса» воспроизводится в переводе с незначительными сокращениями. Опущены, во-первых, анекдоты, по ошибке переписчика повторяющие друг друга; во-вторых, шутки, основанные на непереводимой игре слов; в-третьих, те места, где текст испорчен и не дает удовлетворительного комического смысла.
1. Педант — условный перевод слова «???????????» — «школяр», «кабинетный ученый», «книжник».
10. «Клянусь спасением души» — христианская клятва, указывающая на позднее время составления «Филогелоса». Ср. «клянусь его памятью!» в анекдоте 202.
48. 50. Смысл не совсем ясен. Перевод по толкованию Буассоннада.
62. Речь идет о состязаниях на празднестве в честь тысячелетия со времени основания города Рима, которое было с небывалой пышностью отпраздновано в 249 г., при императоре Филиппе Арабе.
78. Ср. рассказ Веллея Патеркула (I, 13, 4) о Муммии, разрушившем Коринф в 146 г. до н. э.: «Он был настолько невежествен, что когда по взятии Коринфа грузил для отправки в Италию картины и статуи, выполненные руками величайших мастеров, он велел предупредить сопровождающих, что если они их потеряют, то должны будут вернуть новые».
80. Мина — греческая мера веса (около 435 г.) и денежная единица.
107. «Цыновничатъ» — комический неологизм, играющий роль мнимо-медицинского термина.
108. То есть, в «стаде» только две овцы.
110. Абдериты — жители Абдер, города на фракийском побережье. Хотя этот город и дал античной культуре Гекатея, Демокрита и Протагора, жители его пользовались славой неисправимых дураков; еще Гиппократ принимал это как бесспорный факт и пытался объяснить его влиянием местных климатических условий.
111. Маслом намазывались борцы перед борьбой.
117. Абдерит подумал, что наступил больному на голову.
125. По-гречески «воробей» и «страус» называются одним и тем же словом.
126. «Остров Роз» — буквальный смысл названия острова Родос.
138. В древних городах запрещалась езда повозок по улицам в дневное время.
148. Плутарх («Изречения царей и полководцев») приписывает эту шутку македонскому царю Архелаю (V в. до н. э.)
154. Кима — город в Ионии. Страбон (XIII, 3, 6) приводит два анекдота в объяснение дурной славы этого города. По первому объяснению, дело было в том, что хотя Кима стояла у моря, жители города триста летне брали пошлины с приплывающих кораблей; из этого был сделан логический вывод, что горожане триста лет не замечали, что их город стоит у моря. Второе объяснение забавнее. В Киме у городского совета не было денег, и совет попросил денег в долг у городских богачей под залог общественных портиков на городской площади. Город не смог выплатить долг, и портики перешли в собственность богачей, которые запретили горожанам гулять под ними. Но в дождливую погоду богачи начинали испытывать угрызения совести и посылали на площадь глашатая, который кричал: «Заходите под портики!» Приезжие из этого сделали вывод, что в Киме живут такие дураки, которые даже не знают, что в дождь нужно прятаться под портики.
175. Трехдневная лихорадка — лихорадка с приступами каждый третий день и с облегчением в промежутках; полу трехдневная лихорадка — более тяжелая форма, тоже с приступами каждый третий день, но без облегчений.
180. Под «ребрами» имеются в виду рамы, на которых распяливалась кожа для щитов.
181. То есть, приезжие голосовали в народном собрании Ким (на что они не имели права), а кимейцы даже не знали, что такое у них есть.
206. В подлиннике — «длинные или круглые». Длинными и остроносыми были военные корабли, закругленный нос имели купеческие суда. Диоген Лаэртский (I, 104) приписывает этот ответ скифскому философу Анахарсису, Афиней (VIII, 350 b) — известному острослову кифареду Стратонику.
214. Мочой пользовались сукновалы в своем производстве.
226. Цитируется отрывок из неизвестной комедии.
239. Цитируется стих из неизвестной трагедии. 262. Плутарх, рассказывая этот анекдот, заменяет безымянного судью царем Филиппом македонским («Изречения царей и полководцев»).
263. Вергилий, «Георгики», II, 97: «Самые крепкие вина дают Аминейские лозы».