Составитель Алексей Жарков

Дизайнер обложки Алексей Жарков

Иллюстратор Александр Павлов

Иллюстратор Юлия Романова

Иллюстратор Илья Объедков

Что пугает нас во мраке разлившейся вокруг ночи? Это не бесконечное небо, не далёкие звёзды, не мчащиеся сквозь горизонт событий кометы и даже не опасность поломки космического корабля на полпути к Ориону.

Отнюдь…

Страшит неизвестность. Всё, что не познал человеческий разум, не обмерил и не превратил в формулу — говоря иначе, не понял и не положил на полку, где пылятся наши жалкие научные открытия, которыми мы столь безосновательно кичимся, в безумной гордыне забывая о том, сколь велик мир и как ничтожны мы и наши представления о нём — словом, всё неизвестное и неведомое вызывает в человеке чувство тревоги, страха и вселенского ужаса. В зависимости от обстоятельств и личной храбрости, конечно.

Мы боимся океанских глубин, о которых знаем ничтожно мало, боимся темноты, потому что не видим, что скрывается в ней, страшимся подземных недр.

Однако ничто не содержит такого потенциала неведомого, как пространство, в котором едва различимой песчинкой совершает свой путь Земля. Здесь, в космосе, возможно всё! Ужас, который человек даже не мог вообразить на своей родной планете.

Ужас космических глубин!

Именно ему посвящён очередной сборник конкурса «Квазар: Чужой космос», проведённого при информационной поддержке единственного в России печатного альманаха «Redrum».

«Квазар. Избранные» представляет финалистов конкурса — двенадцать в высшей степени достойных рассказов, прошедших первый тур голосования и набравших наибольшее число баллов. Битва была напряжённой, комментирование — яростным, ожидание — томительным. И вот, наконец, из пятидесяти присланных на конкурс рассказов показались финалисты. Совершенно разные тексты, авторы которых делали ставку на разные же аспекты пугающего.

Затем наступил решающий день: стал известен финалист. Евгений Шиков с рассказом «Фантом» совершенно заслуженно занял первое место. Его произведение вошло в сборник «Квазар. Лучшее», а имя — в зал славы «Квазара»!

Остальным, впрочем, тоже достались различные призы.

По итогам конкурса редакцией альманаха «Redrum» были отобраны несколько текстов для публикации в первом номере 2017 года, который практически целиком посвящён космохоррору (что, кстати, делает его уникальным, так как предыдущие номера содержали рассказы на различные темы). Таким образом журнал решил отметить начало нового творческого года, ну, а читатели получили возможность отправиться в космическое путешествие, наполненное подлинным вселенским ужасом.

Сборник «Квазар. Избранные» предоставляет не менее увлекательную перспективу: неведомые твари, геномутанты, говорящие трупы, смертоносные вирусы, искажение времени и пространства, одиночество во мраке, голоса чуждых созданий и компания, которой любой здравомыслящий человек предпочёл бы избежать — всё это ждёт вас на страницах сборника!

Что ж…

Как говорится, «Поехали!»

И да поможет вам Бог!

Остановиться удалось быстро — Теста сделал это практически самостоятельно, предложив Корпусу не рыпаться и выбрать направление оси взгляда. Корпус помнил, что необходимо было выбирать перпендикулярно эпицентру взрыва, но, без колебаний, выбрал острый угол. Если остались выжившие, он должен был им помочь.

Теста выводил на экран одно предупреждение за другим и всё требовала и требовала подтвердить таймкод. Корпус смахнул окна вбок, затем приблизил к лицу всё, что осталось от станции.

— Давай, Кан… — он запустил частотный поиск, отправил сигнал SOS. — Ты же ближе к шлюзу был…

Обломки станции были похожи на разорванную паутину, длинные кабели конвульсивно бились вокруг разорванных металлических платформ. Большая часть летела вверх от оси Корпуса, но хватало и крупняка, который ещё мог его догнать.

Теста сообщил, что нечего не обнаружил. Потом добавил, что и обнаруживать-то нечего.

Корпус включил запись, вздохнул.

Эх, Кан…

— Кан, если ты меня слышишь — я удаляюсь вверх-влево по базовой оси станции. Координаты притречены к сообщению, если твой Теста работает, то подхватывай и направляйся за мной. Если нет…

Если нет, то и Кана больше нет…

Корпус отбросил мысли о смерти друга.

— … если вдруг Теста поврежден, и координаты не считываются, то я двигаюсь в сторону «Рапиды». Карта не обновляется, но на прошлой неделе там было около двадцати сигналов, так что, как только подхвачу какой-нибудь — сразу сообщу им, что случилось, и тебе помогут. Ждать придётся… не меньше месяца

— … несколько дней, так что поставь эконом-расход на Тесте… который не работает

— … и просто жди, окей? Если работает тяга — отправляйся туда же. Если нет…

Корпус замолчал. Что посоветовать человеку со сломанным скафандром без тяги в открытом корпусе среди сотен разлетающихся острых металлических обломков?

— … постарайся не умереть, хорошо? — Корпус отдалил изображение — всё равно разобрать что-то уже было невозможно. — Я надеюсь, что ты меня слышишь. Тебе не впервой в одиночестве, я знаю — ты продержишься. Кан, я скоро!

Корпус перевернул ось взгляда, и его ноги взметнулись вверх, будто он решил встать на голову. Впереди теперь мерцали только звёзды.

Корпус включил тягу, скорректировал курс, вывел перед собой изображение станции за спиной и, будто шагнув в прорубь, вернул на экран все отложенные предупреждения от Тесты.

— Твою ммать, — выругался он, щурясь от красного цвета.

Заряд Тесты был почти максимальным — что было хорошо. С кислородом было всё хуже, но не настолько плохо, чтобы уходить в «консерву» ещё неделю-другую. Системы наблюдения были не повреждены, системы связи — в порядке. А вот начинка Тесты серьёзно пострадала. Механических повреждений было всего ничего — несколько прорывов, да обгоревшие ноги, но радиация сделала своё дело. Приборы лайф-контроля сбесились, показания пульса перед глазами Корпуса прыгали от трёх до 7247 в минуту, а когда он попросил в реальном времени отображать расход кислорода, Теста жизнерадостно заявил, что кислорода хватит на ближайшие 400 лет. Затем сделал небольшую поправку и понизил время жизненной активности до 8 секунд, а затем ожидаемо врубил панику и начал процесс консервации. Корпус отменил консервацию и вернул обезличенные настройки. Теста сказал, что, если уж относится к телу в скафандре как к куску мяса, пару недель оно может и подышать. А вот кормиться придётся только через вену, потому что без личных данных он ничего не может пустить в питательную трубку, опасаясь отторжения и аллергической реакции.

Корпус посмотрел, что у него такого, что Теста не собирается кормить этим никого постороннего, и выругался. Индийское рагу, кисель из фейхоа с красным перцем и терамису из топинамбура с мёдом.

Корпус, несмотря на сложившуюся ситуацию, рассмеялся.

Кан, косоглазый ты сукин сын. То-то так хитро улыбался всю неделю.

— Тридцать пять — сорок один, — засранец, — Корпус перестал улыбаться, и перевёл взгляд на ставшую далёкой станцию позади. — Видимо, это наш финальный счёт, Кан. Разрыв шесть очков, победа за корейским игроком. Мои поздравления.

Консервирование было невозможно. Корпус понял это сразу, но теперь убедился в этом на сто процентов. Теста не сможет поддерживать в нём жизнь, если даже пульс посчитать не получается. В лучшем случае, он просто не проснётся. В худшем — перед смертью будет несколько десятков раз введён в искусственную кому, а затем реанимирован, что превратит его последние дни перед смертью в непрекращающийся кошмар. И, скорее всего, насильно накормлен ужасным десертом, рецепт которого, скорее всего, был скачан нелегально с какого-нибудь пиратского спутника.

Корпус прибавил тяги, отключил гибкость, вынул руки из рукавов и, сложив их на груди, постарался поспать. Если ему предстоит лететь несколько недель, то лучше спать дольше и чаще. Последние несколько часов он провёл на нервах, так что понимал, что заснуть вряд ли получится, но всё же это было лучше, чем пялиться в далёкие звезды и искать на горизонте разноцветные огоньки станций или громады «добывалок».

«Всё равно ведь не засну, — подумал Корпус, и мгновенно заснул».

— Я выиграл, — сказал Кан.

— Я знаю, — Корпус взял со стола упаковку еды и потряс ею. — Опережение на шесть очков, так?

— Нет, не на шесть, — Кан смеялся. — Посчитай заново!

Корпус попытался посчитать, но ничего не получилось.

— Может, поможешь? — попросил он.

С радостью, — Кан приблизил своё лицо к нему. — Пи-и-ип!

— Раз.

— Пи-и-и-п!

— Два.

— Пи-и-и-ип! — Кан затряс руками стол. — Пи-и-и-п! Пи-и-и-ип! Пи-и-и-ип!

ПИ-И-И-ИП!

Корпус открыл глаза, пытаясь понять, где он и что происходит. Воспоминания нахлынули разом.

Взрыв. Аномалия. Кан. Обломки-паутинки, терамису из топинамбура…

ПИ-И-И-ИП!

Корпус сфокусировал взгляд на экране и удивлённо выдохнул.

Получено сообщение.

И чуть ниже — обнаружен сигнал.

Позади.

— Увеличить изображение! — закричал Корпус.

— Для голосового управления необходимо авторизироваться одним из…

— Корпус Вивем, 1–4–2–8!

— Личность подтверждена, — добродушно ответил Теста и включил сирену. — Начинаю процесс консервации.

— С-сука! — Корпус забыл про то, что жить ему осталось восемь секунд. — Выход из личного управления!

— Выход подтверждён.

Корпус сфокусировался на изображении, движениями глаз растянул и приблизил маленькую фигурку позади себя.

Маленький, белый скафандр, летящий прямо за ним.

— Кан! — рассмеялся Корпус. — Сукин сын, ты жив! Я знал! Включить канал «домик на дереве»!

— Для голосового управления…

— Да ты бесишь! — Корпус сам включил связь. — Кан! Ты меня слышишь! Живой, чёрт бы тебя побрал! Как ты там, засранец?

Тишина. Корпус разглядывал изображение, и улыбка пропадала с его лица. «Человечек» не шевелился.

— Кан! Ты в порядке? Ответь!

Тишина.

Сообщение! У него же есть сообщение! Корпус притянул к себе окошко, раскрыл его и нажал воспроизведение.

— Говорит станция «Просвет». Это сообщение отправлено автоматически, в ответ на сигнал SOS, отправленный по координатам…

— Чёрт, это станция… — сказал Корпус, а затем рассмеялся. — Чёрт, да это же станция! Нас нашли! Кан! — он включил связь. — Кан, нас засекли, всё нормально! Жить будем, слышишь?

Кан не отвечал. Корпус дослушал сообщение — с ним обещали связаться, а затем развернул Тесту лицом назад по оси. Вывел на экран символьный код.

— Ну, Кан, если это такой прикол, чтобы заставить меня изобразить танцульки, я тебя сам убью, честное слово! — он врал, и сам это знал. Если у Кана повреждён Теста, то для связи оставались только «танцульки». А если даже это прикол — он бы всё равно ему простил.

Корпус развёл руки в стороны, затем — треугольником над головой, после чего поместил обе ладони на грудь, и вновь развёл руки в стороны.

Привет. Я живой. Я в порядке.

Рука в его сторону, другая над головой. Ладони на плечи. Руки в стороны, руки над головой.

Ты в порядке? Помощь. Вопросительная интонация.

Фигурка не шевелилась.

Корпус повторил «танцульки» ещё трижды, затем выругался.

Кан не отвечал. Возможно, без сознания, возможно — уже мёртв, а его Теста направила его к ближайшему сигналу… Хотя оставался ещё один вариант — консервация и одновременно повреждение начинки Тесты. Тогда Кан ещё жив, но ответить не может.

— Кан, давай, шевелись уже, — Корпус ещё раз повторил сигналы. Никакой реакции. Корпус включил форму ответа на сообщение и, не отрывая взгляда от Кана, начал говорить.

— Это Корпус Вивем, я отправлял сигнал SOS, полученный вами в… — он взглянул на время, — 16:42 по солнечному. На станции «Трихаус» произошла утечка радиоактивного материала, в связи с аномалией… Скорее всего, это был выброс от одной из «добывалок»… то есть, от одного из грузовых или добывающих кораблей, возможно с повреждёнными двигателями. Станция «Трихаус» полностью уничтожена, часть материала, возможно, направляется в сторону Путей. Выжившие: Корпус Вивем, старший научный сотрудник… Это я. Теста повреждён, консервация невозможна. Могу находится в активном состоянии несколько недель, точнее сказать не могу… Старший научный сотрудник Кан Сачиков… — он помялся. — Не отвечает на визуальные сигналы. Возможно, Теста провела консервацию. Движется за мной. Конец сообщения.

Корпус отправил голосовое письмо и посмотрел на список сигналов. Если SOS получен так быстро, значит где-то рядом цепочка из спутников, но радар тоже спятил — сигналы двигались по нему с огромной скоростью, налезали один на другой.

Хотелось есть. Корпус подумал, что индийская кухня не так уж и плоха, но вспомнил, что придётся авторизироваться, и Теста превратит его в «консерву». Чёртов Кан. Всё время на шаг впереди. У Корпуса тоже несколько раз получалось подкольнуть его особенно изощрённо, но…

Корпус вздрогнул, а затем уставился на изображение человека, летящего за ним.

Четыре месяца назад Корпус использовал два маркера и целый отбой, чтобы перекрасить Тесту Кана в ярко-розовый цвет. Кан потом утверждал, что это цвет самураев и сакуры, и носил его с показной гордостью, хотя сам был наполовину корейцем, наполовину бурятом. Это слегка обламывало радость от шутки, но всё равно было забавно.

Перед аномалией и взрывом он вышел именно в своём, розовом скафандре.

Этот скафандр был абсолютно белым. Стандартная модель, как и у самого Корпуса.

Корпус сжал зубы.

Это был не Кан. Это был один из запасных скафандров, выброшенный взрывом, и включившийся из-за аномалии, автоматически увязавшийся за Корпусом. Пустая оболочка, летящая на его сигнал, словно мотылёк на свет. Внутри него не было ничего.

И когда Корпус, наконец, понял, что Кан не выжил — что он и не мог выжить, два чуда подряд произойти не могло, когда он потянулся взглядом, чтобы развернуть Тесту вперёд по оси — тогда фигура зашевелилась.

Руки в стороны. Треугольник над головой. Обе ладони на грудь. Руки в стороны.

Привет. Я живой. Я в порядке.

— Что за… — Корпус попытался ещё приблизить изображение, но не получилось.

Рука в его сторону, другая над головой. Ладони на плечи. Руки в стороны, руки над головой.

Ты в порядке? Помощь. Вопросительная интонация.

Корпус молча смотрел, как танцует пустой костюм.

Руки в стороны. Треугольник над головой. Обе ладони на грудь. Руки в стороны.

— Если ты не Кан… то кто ты такой? — спросил Корпус, и услышал в своём голосе страх.

Скафандр «танцевал» несколько часов, повторяя то же самое. Он даже держал паузы между сообщениями такие же, как и Корпус, когда пытался с ним связаться.

Корпус тем временем пытался найти объяснение.

Вариант с тем, что это какой-то другой человек, выброшенный в открытый космос, отметался сразу. Вблизи станции не было ни одного Пути — проект считался засекреченным, связь осуществлялась по закрытому каналу, на картах их даже не было — что сыграло с ними злую шутку, как сейчас понимал Корпус. Кто-то хотел скрыть свой прыжок от властей, и пустил выброс не в разрешённом направлении, а в пустой космос. Шанс, что этот выброс ударит по «Домику на дереве» стремился к нулю, но судьба иногда выкидывает странные кульбиты. Выброс попал прямо в них, обжёг скафандры, порвал станцию — а дальше уже заработала вся та хрень, что была у них в баках. Значит, это был костюм. Он включился от выброса, а после взрыва автоматически направился за Корпусом, чудом избежав обломков. Затем, из-за взбесившейся начинки, он стал повторять его сигналы… Возможно, они попали из автоматической обработки в память, а затем зациклились, и подключилась моторика… Бред конечно, но второй вариант был ещё хуже.

Второй вариант заключался в том, что станцию разрушил не выброс какого-нибудь жуликоватого барыги, а направленный удар. В этом случае, удар мог содержать в себе ещё и вирус, поражающий всю начинку, и сейчас Теста была одержима какой-нибудь программой, написанной толстым уродом, сидящим в тепле на какой-нибудь из обитаемых. И самое дерьмовое — что вирус в этом случае мог быть и в его, Корпуса, скафандре.

Но был ещё и третий вариант. О котором и думать не хотелось.

«Дальний Прыжок». Земная станция, уничтоженная и скомканная неведомой силой. То тут, то там встречались люди, утверждавшие, что слышали разорванные сообщения на разных частотах, от людей, умоляющих их спасти. Там тоже во всём обвинили незарегистрированный выброс, но, как рассказывали знающие люди, то был не выброс, а что-то живое. Что-то живое, но нематериальное, нашедшее станцию в необъятной пустоте космоса, разорвавшее её на куски — и заставившее живущих на ней людей до сих пор просить помощи на забытых и заброшенных каналах. Людей, которых так и не обнаружили на месте крушения.

На экране появилось сообщение, заставив Корпуса вздрогнуть. Он раскрыл его, и уставился на набор цифр.

Частота. Ему скинули частоту — причём, частоту цепочки, если судить по длине.

Корпус подключился к ней, и через несколько минут окошко стало зелёным.

Связь. У него есть связь.

— Это Корпус Вивем со станции «Трихаус». Вы слышите меня?

Корпус замер, переводя взгляд с окошка канала на изображение «танцующего» скафандра и обратно. Прошло с полчаса. Окошко засветилось зелёным.

— Корпус, это Наташа Добрышевская, младший сотрудник станции «Просвет-8». Скорректируйте курс по высланным координатам. Уточните информацию по второму выжившему — вы можете взять его на управление? Также сообщите эвер-код станции «Трихаус» для отслеживания угрозы обломков. Пока что мы не можем её найти. Конец Сообщения.

Корпус включил запись.

— Наташа, станция «Трихаус» является засекреченным объектом и, к сожалению, не имеет эвер-кода. Могу сказать только, что мы находились между восьмым, вторым и одиннадцатым путями, на удалении в восемь и три четвёртых земных от солнца. По второму выжившему — информация оказалась ошибочной. Это просто скафандр типа «Теста». Возможно, с повреждённой начинкой. Он следует за мной и копирует мои сигналы. Высылаю изображение, — Корпус подхватил стоп-кадр и закинул его в окошко. — Прошу сообщить о моём положении в «Стил-Корп». Конец Сообщения.

Взгляд Корпуса зацепился за статистику полёта в углу экрана. Он несколько раз моргнул, затем вновь включил запись.

— Это снова Корпус. Теста сообщает мне, что повреждённый скафандр приближается ко мне, так что речь идёт не о полном копировании. Возможно, он самостоятельно принял решение о том, чтобы прицепиться ко мне на хвост, или… — Корпус подумал, что может быть «или», — или это что-то другое. — закончил он. — Конец второго сообщения.

Несколько минут в тишине Корпус разглядывал скафандр. На глаз, никакого приближения не было. Наверное, очередной глюк Тесты. Волноваться не о чем. Это просто скафандр.

Корпус закрыл глаза и ещё несколько минут летел в тишине, думая, что беспокоиться не о чем. Затем открыл глаза, зашёл в настройки тяги и увеличил скорость на восемь процентов.

Просто на всякий случай.

Следующего сообщения пришлось ждать дольше — несколько часов. Когда на экране появилось зелёное окошко, Корпус так резко уставился на него, что Теста свернул остальные окна и включил ускоренное лавирование, боясь, что человек заметил приближающийся обломок, пропущенный датчиками наблюдения.

— Корпус, мы не смогли получить никаких данных по станции «Трихаус» от «Стил-корп». Они заявили, что такой станции среди действующих у них нет, и обещали отослать запрос выше… Но и мы не знаем о вашей станции, а ведь мы находились совсем близко. Мы здесь все на ушах стоим, под боком взорвалась станция, а мы ничего о ней не знаем. К тому же, выброс в эту сторону невозможен — помимо нас, тут ещё четыре станции, на большем удалении, мы в красной зоне. Выбросы обычно идут ближе к звезде, там никого. Так что, боюсь, но вас уничтожили целенаправленно. Так что, речь может идти о корпоративной войне, и мы с вами — её жертвы. Наверное, если бы вы не выжили, мы бы ничего не узнали, пока до нас не долетел какой-нибудь обломок, а может, и тогда бы не поняли. Так или иначе, беспокоиться вам не надо. Где-то через сутки или двое вы должны добраться до нас, и мы примем вас на борт. Держитесь подальше от второго скафандра, он может быть заражён вирусом. Но, в крайнем случае, можете подпустить его поближе и вручную отсоединить от него кислородные капсулы или тяги. Вам несказанно повезло, что взрывом отшвырнуло запасной комплект для выживания в ту же сторону, что и вас! Мы собираемся круглосуточно дежурить на канале по очереди. Ждём связи. Конец сообщения.

Корпус хмыкнул и включил запись.

— Нас не в одну сторону запустило, он позже появился, видать, поймал сигнал и… — Корпус замолчал. Затем посмотрел на окошко с изображением «танцующего» скафандра. — Он не мог меня догнать, — Корпус облизал внезапно пересохшие губы. — Если его не швырнуло вместе со мной, наши скорости были слишком… он бы и не смог разогнаться самостоятельно до моей скорости, если бы сменял ось. Чёрт. Я на шестнадцать процентов быстрее того, чего он мог бы достичь без посторонней помощи, а я ИЗНАЧАЛЬНО летел в этом направлении. Он… он сам набрал такую скорость. Наташа, я… я не знаю, что это, но это не просто скафандр. Я, может быть, параноик, но…

Корпус посмотрел вниз экрана.

— Теста сообщает, что расстояние между нами сократилось. Он приближается, и теперь я это вижу. Он касается шлемом угла окошка, а раньше… Он… оно приближается ко мне. Я повышаю скорость. Жду связи. Конец сообщения.

Корпус увеличил скорость до максимума, посмотрел на расход тяги. Поморщился. Ничего страшного, ему надо продержаться только сутки.

Взглянув на экран, Корпус перестал дышать.

Преследующий его скафандр теперь летел спиной к нему, абсолютно неподвижно.

Вот только кольцевые тяги были всё ещё на его спине, глядели прямо на Корпуса. Это было абсолютно невозможно, даже если бы они работали — но они не работали.

И даже не светились.

Тяги были полностью остывшими.

Они никогда не работали.

Но скафандр всё равно летел.

Через несколько часов Наташа попросила прислать изображение скафандра и вновь пропала. Затем попросила выслать показатели Тесты.

Корпус послал и то, и другое. Попил воды. Пустил по вене немного калорий. Затем, устав ждать, провалился в беспокойный сон. Во сне он спорил с Каном о том, какой у них счёт, а тот всё улыбался и говорил, что счёт больше. Корпус пытался считать вслух, но Кан смеялся, сверкая зубами, и всё повторял, что он больше, он больше, он больше…

— Что у тебя за спиной? — спросил он в конце.

— Оно больше, чем кажется, — пробормотал Корпус, открывая глаза. Несколько раз моргнув, он сразу же перевёл взгляд вниз, на окошко с летящим скафандром. Тот был значительно больше, не помещаясь уже в него полностью. Корпус отдалил изображение и несколько секунд рассматривал его.

А что, если это просто глюк? Оптический эффект. Мираж, фантом, вызванный аномалией? Просто-напросто какое-нибудь переломление, зеркало, копирующее его движения с временной задержкой? Если этот фантом повторяет все его движения, и…

Скафандр на изображении сложился пополам, ударившись шлемом о свои пятки, уставившись на него зеркальным шлемом, вытянув вперёд обе руки. Корпус смотрел на это, не в силах поверить.

Он бы никогда так не мог сделать. И дело не в том, что на спине фантома находились неработающие тяги, и даже не в том, что у Корпуса был позвоночник. Скафандры так просто не сгибались. Жёсткий корпус защищал спину и позволял сгибаться только вперёд — лишь поджимать колени к груди, а это значит, что скафандр был сломан пополам, или даже…

Или даже он всего лишь ВЫГЛЯДИТ как скафандр, — понял внезапно Корпус. — Просто потому, что это не вызывает подозрения у других скафандров.

Фантом вытянул руки по направлению к Корпусу, будто стараясь его ухватить, а затем вновь разогнулся и повернулся к нему лицом. Теперь он стал похож на призрака, такого, какими их рисовали в древности — летящего над полом замка, с подогнутыми ногами и вытянутыми вперёд руками.

Корпус только сейчас заметил мигающий огонёк сообщения, и открыл его. Тишина.

— Что за ччёрт? — Корпус попытался промотать сообщение вперёд, но не нашёл никакого «бегунка». — Куда делся…

— Корпус? Вы меня слышите?

— Что? — Корпус, наконец, понял, почему нет бегунка. — Вы что… мы что, на прямой связи?

— Нам удалось настроить канал. Не спрашивайте, как. Могу сказать только, что это сделано с помощью «Стил-Корп». Как вы себя чувствуете?

— Я-то нормально, а вот фантом…

— Фантом?

— Ну, этот, скафандр… Он тут пополам сложился, и сейчас летит за мной с вытянутыми руками, будто… — Корпус взглянул на изображение. — Чёрт, он опять приблизился!

— Вы можете прислать нам видеозапись?

— На кой чёрт? По этому каналу я буду грузить вам видео несколько часов.

— Нам бы хотелось…

— Вот долечу до вас — сами посмотрите, хорошо? Подключитесь к моему Тесте — и глянете, что он вытворял.

Наташа помолчала.

— Боюсь, это невозможно, Корпус, — сказала она дрожащим голосом.

Его спина покрылась мурашками.

— Что? В каком это смысле?

— Простите, но вы не сможете попасть на станцию… мне очень жаль…

В каком это смысле — жаль? Вы… — Корпус осёкся. — Это из-за аномалии, правильно? Это был не выброс, так? Это как с «Дальним Прыжком»?

— Корпус…

— Они запретили вам меня пускать потому, что я могу быть заражён? — Корпус засмеялся. — И что это такое, а? Что они говорят? Это какая-то инопланетная дрянь? Вы им вообще сказали, что заражён не я, а эта дрянь позади меня?

— Пожалуйста, успокойтесь…

Корпус вновь взглянул на окошко и вскрикнул. Оно было серым. Развернувшись, он уставился на приближающегося фантома.

— Он услышал нас! Наташа, он услышал, что его не пустят, и летит нас сожрать!

— Мы не думаем, что он вас сожрёт…

— Да он как зомби на меня летит! Ты слышишь? Чёрт, у вас есть какой-нибудь лазер?

— Что?

— Вы сможете пальнуть по скафандру, когда мы будем рядом? Во второго! В первого не палите, это я!

— Мы не будем палить, Корпус. Пожалуйста, успокойтесь. Вам нечего бояться.

— Я далеко до вас? Сколько ещё… — Корпус задумался. — Сколько я…

Он замолчал.

— Корпус?

— Наташа… Я ведь не мог проспать целые сутки…

— Я не уверена, что…

— Эта прямая связь… Как такое вообще возможно? Это было бы реально, только если бы я летел вдоль цепочки, но это не так, да?

— Мне очень жаль…

Корпус смотрел на приближающегося Фантома.

— Наташа, как вы со мной связались?

— Мы…. Мы просто включили ваш канал.

В его шлеме отражалась сияющая пустота.

— Наташа, — Корпус сглотнул. — Что вы хотите со мной сделать?

— Мы…

— И куда я тогда лечу? Куда… куда мы летим?

— Я не знаю, — Наташа почти плакала. — Я не эксперт в этом вопросе. Я не знаю, куда вы летите, я просто…

— Ты просто летишь за мной? Так?

— Что? — она, кажется, удивилась. — Да нет же! Это вы летите к нам!

— Наташа, пожалуйста…

Вы должны уже видеть нас… По крайней мере, то, чем мы… являемся для вас…

Внезапно экран загорелся зелёным. Корпус оторвал взгляд от приближающегося фантома и посмотрел на экран заднего вида.

— Станция, — сказал он. — Это же станция!

Он развернулся и посмотрел вперёд, на приближающиеся огоньки.

— Это… это вы? — спросил он.

— Я думаю, да… — Наташа вздохнула. — Вы нас видите?

— Да, но я… я не понимаю, как…

— Корпус, пожалуйста. У нас мало времени. Скоро всё закончится…

— Кто вы? Куда вы меня привели? Я… — он помотал головой. — Я ничего не понимаю…

— Корпус, пожалуйста, я не могу объяснить, но вам сейчас объяснят… Я просто не эксперт, но… Мне надо, чтобы вы сказали…

— Сказали что?

— Корпус, — произнесла Наташа отстранённым голосом. — Какой у нас счёт?

Корпус молчал.

— Корпус? — с участием спросила Наташа. — Вы в порядке? Не надо паниковать. Просто скажите, какой у нас счёт… То есть, у вас с доктором Каном.

— Что? В каком смысле?

— Вам надо сказать, только так сообщение расшифруется…

— Какое…

— Корпус, скажите счёт!

— Тридцать пять — сорок один, — произнёс Корпус.

Что-то щёлкнуло.

— Привет, Кив. — заговорил Кан. — Я знаю, ты не ожидал меня услышать. Я закодировал это послание, поэтому, если ты его слушаешь, значит, я прав. Никто другой включить эту запись не сможет. Поэтому — привет.

— Что за…

— Я знаю, что тебе страшно… С твоей стороны всё, наверное, очень странно выглядит, но пойми — это не конец. Не должно быть концом. Та аномалия — это был не выброс, как ты, наверное, мог подумать. Я боюсь, что сейчас не могу объяснить подробно — у тебя просто не хватит времени… Мне жаль, Кив, но это был не выброс. Это был ты. Помнишь, когда мы выбрались? Ты ещё шутил про розовое на чёрном? Хранилище было уже повреждено, материал тянулся за станцией многокилометровой ниткой. Выброс прошёл вдалеке от нас, но эта нитка… она послужила осью, а ты — ключом. Я путано объясняю, Кив, но у нас наконец-то получилось воссоздать прыжок без затраты энергии. Мы сложили время, и… мы сложили время тобой, Кив. То, где ты сейчас и то, где мы были — это твой Путь, твой прыжок. Ты разнёс всю станцию, разломал её в щепки… и, боюсь тебе об этом говорить, но ты и сам…

— Нет, — Корпус смотрел на приближающуюся станцию. — Нет, пожалуйста, нет.

— ты и сам умер, Кив. В тот самый момент, когда выброс от какого-то идиота достиг нитки сидрия за станцией. Сейчас мы называем это «бумажным порезом». А ты… ты в этой ситуации — капля крови. Ты умер, как только случился «порез», но пока что… пока что ты жив, внутри этого отрезка. С одной его стороны — наша станция цела, и всё хорошо, а с другой — ты уже давно, очень давно мёртв. Ты можешь быть живым только в промежутке, но он быстро схлопнется, и эти два конца сойдутся в одной точке.

— Нет, — Корпус смотрел на Фантома, запонившего окошко полностью. — Нет, это не могу быть я…

— Я не знаю, что произойдёт, когда ты встретишься в этой точке, встретишься сам с собой мёртвым, и не знаю, как это будет выглядеть, Кив, но ты будешь не один. Второй конец должен, обязан быть прикреплён к чему-то, и ты сможешь… сможешь выйти на связь, сможешь услышать меня. И я знаю, что прошу о многом, но… Ты должен передать информацию о том, что с тобой случилось. Всё, что было с…

— Заткнись! — закричал Корпус! — Заткнись! Это бред! Ты всё это выдумал, ты сейчас сидишь и на ходу придумываешь, ты мёртв!

— … поможет избежать в будущем. Порез затягивается, он будет затягиваться всё быстрее, и ты… боюсь, ты останешься в нём. Как запёкшаяся кровь защищает рану, так и ты… должен будешь остаться поверх этого пореза, выступая немного в наш мир с обеих сторон… Я не успел с тобой попрощаться, Кив, поэтому делаю это сейчас. Счёт в твою пользу, дружище. С твоей стороны не число. С твоей стороны — бесконечность.

Запись закончилась.

Корпус беззвучно плакал.

— Мне очень, очень… — начала Наташа.

— Впустите меня! — закричал Корпус. — Я вас вижу! Откройте шлюзы, пустите меня!

— Прости, Корпус… Мне правда жаль…

Корпус обернулся. Фантом был близко, очень близко, тянул руки в его сторону.

— Что будет, когда он… когда он меня…

— Мы не знаем. Я не знаю. Я не эксперт. Но, наверное, это тоже вы, поэтому… поэтому, вы станете им, и возможно… не знаю, считается, что порез бесконечен, но конечен для наблюдателя, так что вы… вы как бы одновременно умрёте… в каждый момент времени, который вы находились в…

— Бред, это не может быть правдой, — Корпус замотал головой. — Вот вы, я вас вижу! Лечу на полной тяге, чёрт побери! Если бы я был мёртв, то…

Что у тебя за спиной?

— Корпус?

Корпус медленно повернулся вокруг своей оси. Руки фантома были прямо напротив его лица.

Он посмотрел вниз.

На свою грудь.

И на остывшие сопла тяги на ней.

Затем, будто в трансе, ничему не удивляясь, он медленно сложился пополам, устремив взгляд на станцию.

— Я вас вижу, — сказал он бесцветным голосом. — На экране, я приблизил вас за стеклом. Вы чернокожая. Это странно.

— О Господи, — Наташа всхлипнула.

— Когда он меня догонит, я не только умру, так? Я всегда буду мёртвым. Вечно. Здесь. В порезе, или как там его… Ни времени, ни выхода…

Наташа плакала в окошке связи. Наташа плакала в увеличенном окошке изображения. Наташа плакала в окне станции.

— Впустите меня, — Корпус развернулся и выпрямился, оставив мертвеца за спиной, не в силах быть с ним лицом к лицу. — Это ведь можно сделать на станции. Пусть оно заберёт меня там.

— Простите…

— Вы не пустите, — Корпус с огромной скоростью приближался к стеклу станции. — Вы боитесь.

— Я…

— Не надо, — Корпус вытянул руки вперёд, пытаясь дотянуться до неё. — Я просто хочу быть живым… Не надо бояться. Я — Корпус Вивем. Включить авторизацию. Отправить сообщение.

— Начинаю консервацию, — откликнулась Теста.

— Знаешь что, — сказал Корпус, зажимая в зубах питательную трубку. — Дай-ка мне попробовать терамису…

Он почувствовал вкус мёда и пряностей во рту, он почувствовал руки на своих плечах, и он почувствовал плечи под своими руками и мёртвый, иссохший язык у себя во рту.

— Всё в порядке? — Рубинский положил ладонь на вздрагивающую спину Наташи. — Ты хорошо справилась. Лучше бы никто не справился…

Все выглядили испуганными. Никифоров стоял наготове, с медблоком в руках. Маленькая станция собралась в смотровой, вокруг дежурного диспетчера.

— Что теперь? — спросила Наташа.

— Теперь по местам службы, — Рубинский хлопнул в ладоши. — Через неделю прибудут вояки из «Стил-Корп» и начнут нас трясти, так что всем подготовиться.

Наташа смотрела на опустевшее окошко сигнала. Затем посмотрела вверх, за обзорное стекло.

— Он где-то там, да?

— Иди поспи, — отрезал Рубинский. — Нечего об этом думать.

Мигнул экран.

Наташа опустила взгляд на позеленевшее окошко.

— Новое изображение получено, — прочитала она.

Рубинский приблизился, люди замерли в дверях.

Наташа нажала на окошко.

На изображении было видно немногое. Лишь размытое, некачественное изображение чернокожей девушки, глядящей прямо в камеру, поверх вытянутых в её сторону рук в белоснежном скафандре.

— Позовите Никифорова! — закричал кто-то в дверях. — Тут с Наташей истерика!

— Значит, мы попались? — уточнил Акимов.

— Да, — подтвердил труп, шлепая синими заиндевелыми губами. Допрос шел уже полчаса, но замороженные многолетним пребыванием в открытом космосе мыщцы мертвого тела все еще не оттаяли, не смотря на воздействие нейтронных вихрей и микроволновых токов.

— Ясно, — сказал Акимов. Его сухое лошадиное лицо осталось спокойным.

Этот человек и прежде казался Акселю Грацу неспособным к эмоциям, но полная бесчувственность, проявленная начальником группы санитарного контроля теперь, по-настоящему напугала его.

Ведь Аксель хотел вернуться. Он обещал Линде, своей жене, и был намерен сдержать слово. Он злился на Акимова, хотя это была идея Джеммы — третьего участника группы санконтроля таможни станции «Европа-3», но не последнего по уровню полномочий: Джемму прислали к ним из института Внеземной биологии только сегодня и специально для этой миссии.

Не каждый день приходится таможенным санитарам обследовать объекты, вернувшиеся из глубокого космоса на Землю.

Собственно говоря, этот случай был первым.

Исследовательский космический бот класса «Нерка» 39 года постройки обнаружили мусорщики неподалеку от пояса Койпера — без экипажа, с открытыми люками. Классический «черный принц».

Лет тридцать назад такие боты сходили со стапелей на Луне каждые полчаса. Все они были предназначены для исследования экзопланет. Их отправляли на разведку в глубины Галактики, комплектуя экипажами, состоящими из семейных пар. Те годы в истории человечества в учебниках с пафосом назвали «Великим исходом». Предполагалось, что с этого момента люди начнут победную экспансию по Вселенной. Никто не думал, что эти корабли будут когда-нибудь возвращаться.

То, что данный экземпляр оказался вдруг на окраине Солнечной системы, было сочтено странной, но счастливой случайностью. Почти сразу же сенсационную находку затребовали на Землю бывшие владельцы — компания «Ной Инкорпорейтед», для помещения старинного корабля в частный музей Истории колонизации космоса.

На карантин выделили всего 24 часа. «Глубокий космос — это вакуум, в вакууме нет жизни» — вот аксиома, на основе которой писались инструкции для таможни.

Но Джемма, как ответственный исследователь, припомнила случай на крохотном планетоиде вблизи Эриды.

Там команда аварийщиков выловила посадочный зонд, побывавший в разреженной атмосфере планетоида, и поместила этот зонд в ангар. А он там оттаял. После чего ангар пришлось утилизировать — кремнийорганическая плесень сожрала внутри все металлические конструкции.

— Что, если и здесь нам встретится нечто подобное?! — спросила Джемма, моргая белесыми глазами. — Мы не можем рисковать, отсылая объект на Землю без проверки. Мы обязаны выяснить, что с ним случилось, и удостовериться, что он не несет угрозы планете!

Медно-рыжие кудельки Джеммы, рассыпанные по плечам, почти полное отсутствие ресниц и бровей делали ее похожей на портрет средневековой итальянской мадонны. Очень некрасивой мадонны с крупным костистым носом.

Именно Джемма настояла, чтобы Аксель подключил генератор и сперва запустил аварийные системы корабля, а затем, после проверки, и основные. А когда выяснилось, что бортовой журнал стерт, уже Акимов, поддавшись на уговоры Джеммы, принял решение провести посмертный допрос единственного обнаруженного на корабле мертвеца. Покойника заметили не сразу: он лежал в рубке капитана белый и звенящий, укрытый за сугробами инея и азотно-метановой шубой льда — корабль оброс ею и внутри, и снаружи. Чтобы растопить снеговые залежи, пришлось пропарить тепловыми пушками внутренности бота — тогда-то тело и открылось глазам санитарно-таможенной службы.

— Меня. овут Викто… Пайнс, — невнятно проговорил труп, когда нейтронные вихри прибора «Лазарь-17» расшевелили синапсы в его мозгу, а микротоки обработали высохшие и вымороженные лицевые мыщцы. — Я био. ог миссии «Неме. ида». Х..те у. нать, что прои. ошло с ко. аблем?..о..товой. урнал. На. мите жжжелтую кнопку на. ульте. Да. Эту. В центре.

Акимов хмыкнул, отыскал на пульте желтую кнопку и нажал ее. Раздался сигнал тревоги и механический женский голос сообщил по интеркому:

— Биологическая опасность. Внимание, биологическая опасность! Корабль заражен и заблокирован! Каждый, кто попытается выйти или войти — будет уничтожен.

Синие губы мертвеца расплылись в довольной ухмылке.

— Значит, мы попались? — сказал Акимов.

— Да, — подтвердил труп.

«Любовь принято объяснять химией организма», — мрачно думал Аксель Грац, ступая вместе со всеми на эскалатор. Замороженным взглядом он наблюдал, как по мере приближения платформы линия горизонта сползала все ниже, и жемчужно-розовые облачка, сбившиеся в кучу вдали, уходили в небытие, погружаясь в молочно-белое сияние океана. Аксель смотрел и морщился.

…Молочно-белые волосатые ляжки Эрика Плитце, пышные и дрожащие, как пудинг, половинки задницы — в жуткой, неестественной близости с молочно-белыми длинными ногами Линды… Аксель отчетливо видел начинающий желтеть синяк на голени жены — в среду она стукнулась о лестничные перила, когда спаниель соседской девочки внезапно подпрыгнул, чтобы облизать ей лицо. Линда чуть не упала, и хохотала, когда Аксель подхватил ее, и махала на собаку рукой. При чем же тут Эрик Плитце?

«Влюбленность сродни безумию… — думал Аксель. — Феромоны. Выброс эндорфинов. Наркотическое опьянение… Скорее всего, Линда не могла поступить иначе. Но что теперь делать мне?»

— Заняв место в кабине лифта, пожалуйста, пристегните ремни и не забудьте включить магнитные держатели, — объяснил звонкий голос робота.

Аксель защелкнул пряжку своего страховочного ремня и помог защелкнуть ремень какой-то японке из числа туристов. Туристы на утреннем лифте к станции всегда раздражали Акселя, но не помочь он, разумеется, не мог. Он действовал автоматически.

— Оригато, — криво улыбнувшись, поблагодарила японка. Глянула на Акселя поверх темных очков, и тут же отвернулась, прилипнув взглядом к иллюминатору. Моторы загудели, двойная тяжесть вдавила в пол. Аксель закрыл глаза, и спустя шесть минут веки ему обожгло нестерпимым солнечным сиянием.

«Вот и хорошо», — подумал Аксель. Ослепнуть — это было бы восхитительно. У Линды появилась бы отличная возможность оправдаться: мало ли что померещилось Акселю, человеку с плохим зрением? Слепому.

Наверное, слепого можно долго обманывать. Хотя… Кто их знает, этих слепых?.. Они не полагаются на зрение, но, говорят, у них гипертрофированно развиты другие чувства — слух, например. Или обоняние. Как у собак. Хорошее обоняние значительно хуже острого глаза, но доказать что-либо в этом случае куда труднее. «Я подаю на развод, — скажет Аксель, — потому что унюхал запах ее любовника! Вонь от его поганых трусов и носков. И он провонял всю нашу квартиру своим омерзительным одеколоном! — Хорошо, — скажет судья. — Давайте проведем следственный эксперимент…»

На уровне стратосферы туристы завопили как резаные. Японка потеряла темные очки, а какой-то толстяк в клетчатой куртке, забывший включить магнитные держатели на подошвах, перевернулся вверх ногами и, судя по мучительному движению его кадыка, едва не схарчил всем на головы свой завтрак. Не медля ни секунды, Аксель отстегнулся тоже, подпрыгнул, ухватил неудачника за ногу и стянул вниз. Лифтовый стюард бросился к ним и пристегнул обоих обратно в стенд.

— Что же вы?! — укоризненно поджав губы, бросил стюард толстяку. — Вы же читали памятку по безопасности!

Клетчатый толстяк сжался и покраснел.

— Простите, пожалуйста. Я нечаянно.

На красных жирных висках выступил пот. — Я не хотел…

Аксель болезненно поморщился.

«Я все обьясню, — сказала Линда, глядя испуганными глазами. — Это не то, что ты думаешь!»

«Это не то, что я ВИЖУ?» — насмешливо сказал Аксель… Вернее, он хотел так сказать. Но губы задрожали, и он и слова выговорить не сумел. Стоял и трясся как в лихорадке. Дурак дураком.

«Вернись сегодня. Пожалуйста! — сказала Линда. — Я все тебе объясню! Обещай, что вернешься. Прошу тебя!»

«Хорошо», — согласился Аксель. После того, как прошла вечность, а Эрик Плитце, схватив одежду, прошлепал мимо него в ванную — одеться. Линда улыбнулась…

Он вспоминал теперь эту ее улыбку и пытался понять, что чувствует. И не чувствовал ничего.

— Надземная станция «Европа-3», — объявил голос робота. — Невесомость. Чтобы покинуть кабину лифта, воспользуйтесь вспомогательными тросами! Будьте внимательны: невесомость! Надземная станция «Европа-3»!

Кабину лифта тряхнуло. Туристы взвизгнули. Аксель перестегнул карабин страховочного ремня к вспомогательному тросу и двинулся вслед за другими к распахнутым дверям.

Акселю предстояло двенадцатичасовое дежурство в таможенном секторе станции. Что касается туристов, то их не пускали дальше шлюзового отсека. Пара минут, чтобы взглянуть сверху на земной шар, висящий в пустоте космоса — и затем вниз. На обратном пути туристам дозволялось слегка порезвиться: отстегнуть удерживающую раму и полетать на страховочном тросе в невесомости за пределами платформы. Любой, кто захочет, может это сделать. А хотели многие. За свои деньги люди желали испытать полный набор удовольствий в этом аттракционе.

Может быть, и Линда хотела того же? Испытать полный набор… Жизнь коротка. Даже теперь, даже в наше время. Детей у них нет. Ее работа занимает всего два часа в день. А он вечно торчит на своих дежурствах…

Аксель не успел додумать очередную, оправдывающую Линду, мысль: Акимов ждал его на выходе и окликнул, как только увидел.

— Нас вызывают на десятый пирс. И прислали какую-то дамочку из института биологии — Джемма или как ее там… Она уже в шлюпке. Давай, двигай булками пошустрее!

— Будем последовательны, — сказал Акимов. — Судя по всему, именно эта скотина стерла бортовой журнал.

Воскресший с помощью «Лазаря-17» покойник — Виктор Пайнс — ухмыльнулся. Ткани его тела согрелись настолько, что он даже слегка порозовел, хотя тепло не во всем шло ему на пользу: верхний слой эпидермиса начал потихоньку разрушаться, кожа заблестела, осклизла, голова кое-где покрылась мокнущими желтушными пятнами. Акселя затошнило при виде гноя, вспенившегося на губах Виктора Пайнса. Он судорожно сглотнул и отвернулся, стараясь не смотреть в его сторону.

Для Акимова мертвый биолог значил не больше, чем подопытная лягушка, распятая на столе препаратора — с распахнутым влажным нутром и лапками, дергающимися под воздействием тока — он его не впечатлял.

— Люди, вынужденные проводить столько времени наедине с собой, как эти… Космпроходцы… Они просто не могут ограничиться только официальными записями! Они ведут личные дневники. Пишут письма. Записки для памяти. Рисуют, в конце концов!

— А ты не дурак, — сказал Виктор Пайнс. Один его мутный глаз шевельнулся в сторону Акимова, другой, как и прежде, смотрел, не мигая, в потолок.

— Да, приятель Виктор. Не дурак! И я тебя вскрою, можешь не сомневаться. Все твои дурацкие тайны…

— Я бы пожал плечами, но вы подключили к своему приборчику только мою голову, — сказал труп. — Имейте в виду — я ничего не скрываю. Я совершенно прозрачен, открыт…

Он ухмыльнулся, дернул щекой, и кусок ее отвалился, предъявив санитарной службе несколько черных и кривых кариозных зубов. Мертвец потрогал дыру в щеке языком, и от этого движения с лица его сполз еще один лоскут кожи. Он шлепнулся на пол.

При виде этого Джемму едва не вырвало. Она отвернулась.

Акимов же только подкрутил верньеры «Лазаря», убавив интенсивность микротоков.

— Новой заморозки ты, приятель, не выдержишь. Но и поджаривать тебя резону нет. Посиди-ка на медленном огоньке. Ты ублюдок, но ты еще можешь быть нам полезен, — настраивая прибор, сказал начальник группы. — Давайте думать, ребята. У нас два вопроса. Первый: мы все-таки должны выяснить, что у них здесь произошло. И второй: корабль заблокирован, но нам придется как-то из него выбраться. Второе вытекает из первого. Пока не выясним, что за хрень тут случилась… Полагаю, на это не уйдет слишком много времени. Аксель, ты был в каюте этого подонка. Что там?

— Фильмы. О животных, растениях. По медицине, микробиологии. И все такое. Документалки. Лекции, научные передачи…

— Больше ничего?

— Ничего.

— Ну да. Ведь наш приятель — биолог…

— Спроси меня, приятель! — прохрипел мертвец. — Я все расскажу, честь по чести. Вы ж для этого меня воскресили!

— А ты воспользовался этим, чтобы обмануть нас. Захлопнул капкан вместо того, чтобы честно рассказать. Предупредить… Скажи, на кой черт? Что мы сделали тебе плохого, скотина?! — ледяным голосом спросил Акимов. Он отошел в сторону и сел на стул, подсунув под себя жилистые ладони.

— А что сделали плохого одиннадцать миллиардов человек, обитающих на планете Земля?.. Хотя нет. Дай-ка спрошу по-другому. Что плохого сделали шесть супружеских пар, которые в 40 году отправили в полет к Немезиде?.. Что плохого сделал Курт Михальчик, когда в его штурмовой шлюпке накрылся двигатель, и он, в попытке спасти свою жизнь, совершил вынужденную посадку на каменистом плато «Новой Калифорнии», малой экзопланетки в той звездной системе, которую мы прилетели исследовать?

(«Что плохого сделал я, женившись на Линде? — подумал Аксель, глядя как стекают гной и сукровица по растрескавшимся черным губам Виктора Пайнса. — Зато теперь я действительно готов сделать много плохого. Не стоит мне возвращаться…»)

— Он подцепил что-то там, на этой Новой Калифорнии? — спросила Джемма. Она повернулась и, морщась, взглянула на мертвого биолога.

— Нет, там ничего не было. Новая Калифорния пуста. Чиста, как стерильная чашка Петри в лаборатории.

— Тогда в чем же…

Виктор Пайнс задрал в потолок и второй глаз.

— Курт был отличным пилотом и выдающимся инженером. Он сумел не только посадить неисправную шлюпку — он еще и починил ее. Взлетел и вернулся к нам на корабль. К беременной жене. Люси оплакивала его двое суток, и мы никак не могли успокоить ее. Пока, наконец, не восстановилась связь, и она не услышала по интеркому его голос: «Люси. Я обещал вернуться. И я возвращаюсь»…

— Господи! — Акимов скривился, словно только что раскусил лимон. — Ближе к делу, приятель! Хватит с нас этих розовых соплей.

— Хорошо, — покладисто согласился покойник. — Итак, Курт вернулся. А сразу после его возвращения мы получили сигнал с Новой Калифорнии. И это был, несомненно, сигнал разумных существ…

— Ты же только что сказал, что планетка была пуста?

Покойник вздохнул и перевел один глаз на Акимова.

— В том-то и дело! — сказал он. — Это свело с ума и перессорило всю нашу команду. Ведь мы уже приняли решение, что надо вернуться. Мы хотели растить своих детей на обратном пути. Людям не нашлось места в системе Немезиды. Поэтому мы хотели вернуться. Господи, как мы хотели вернуться!

Из глаз Виктора Пайнса потекли слезы. Он шумно запыхтел, зашмыгал носом. Речь биолога сделалась бессвязной и невразумительной. Голова его затряслась…

— Пож. жа… луста… По… гите… Ды… шать… Не могу… ды… Пожа…

— Нужно успокоительное! — крикнул Акимов. — Джемма, сделайте ему укол. У вас есть что-нибудь в вашем медицинском чемоданчике?!

Джемма растерянно покачала головой.

— Мед. отсек… — прохрипел биолог. — Пожа. лста..

— Что вы мечетесь, как курица?! Бегите в медотсек — там наверняка есть нужные препараты! — взревел Акимов. Потерять Виктора Пайнса именно теперь, когда тот, наконец, заговорил о чем-то важном — это было бы крайне глупо и не входило в планы начальника. — Скорее!

Джемма кивнула и бросилась по коридору в медицинскую лабораторию. Они слышали, как грохочут и звенят, подпрыгивая, листы металлического настила под ее тяжелыми защитными ботинками. Потом топот затих. И воцарилась тишина. Пару минут они ждали с напряженными лицами, что Джемма прибежит обратно со шприцом успокоительного наперевес. С таким же грохотом и топотом вернется к ним…

Но тишина встала. Словно гигантская пробка закупорила весь мир звуков.

Даже Виктор Пайнс больше не сипел и не хрипел. В мертвой тишине Акимов и Аксель услышали, как сочно шмякнулся с головы биолога еще один лоскут подгнившей перемороженной кожи, когда новая довольная ухмылка расползлась по лицу покойника.

Акимов посмотрел… и рванул к выходу. Аксель Грац — за ним. Неприятная догадка явилась обоим сразу — бессмысленная, нелогичная…

Но, как оказалось, правильная. Финишировав с разрывом в пару секунд у медицинского отсека, они убедились: Джемма мертва.

Нижняя часть ее тела — ноги в тяжелых ботинках и туловище в защитном костюме — валялись в луже крови перед входом в лабораторию, отсеченные массивной стеклобронированной дверью, а над верхней частью — головой, плечами, руками — усердно трудились два медицинских робота: бережно срезали одежду с мертвой Джеммы, выбривали волосы на ее голове, очищали кожу какими-то растворами, очевидно, подготавливая операцию…

Появление двух мужчин за стеклянными дверями отвлекло роботов лишь на пару секунд: деловито помигав в их сторону красными и зелеными лампочками, они отвернулись и вновь занялись Джеммой.

— Ну, что там? Дверь в медотсек сломана, да? А тамошние роботы сумасшедшие, — пожевав черными губами, сообщил Виктор Пайнс, когда Акимов и Аксель, потрясенные увиденным, вернулись в рубку.

Неизвестно почему, но перед глазами Акселя теперь постоянно маячило видение мертвой… Не Джеммы, нет! Линды. Изображение было нечетким, казалось сотканным из тумана; оно было, скорее, досадной помехой зрению, полупрозрачной дополненной реальностью… Но все же оно было — горькой приправой к действительному существованию Акселя Граца, оно присутствовало и ощущалось теперь во всем, что он делал, видел, слышал, осязал. Мертвая Линда — с откинутой назад головой, неестественно далеко выгнутой шеей и судорожно поблескивающей под его, Акселя, рукой голубоватой трахеей… «Я обещал вернуться. Но я не хочу. Не стоит,» — завороженно разглядывая разорванную шею Линды в своем видении, думал Аксель…

— Господи ты боже. Нам нужно отсюда выбраться! Чертовски неприятное ощущение, что на нас поставили капкан. Все это какой-то бред! — Вид у железного и бесчувственного Акимова был уже вовсе не такой железный и бесчувственный, как прежде.

— Ты, кусок замороженного дерьма! — закричал он на мертвеца. И вдруг умолк, что-то сообразив. — Постой-ка, приятель!.. А ведь это, должно быть, ты убил всю свою команду! Ты, ублюдок! — Акимов навис над креслом, где лежало тело Виктор Пайнса, и угрожающе упер руки в бока. — И теперь просто заметаешь следы!

— Пфф… — фыркнул мертвец. И скорчил грустную физиономию. — Зачем мне это? Я ведь умер уже. Не все ли равно?

Акимов застыл с озадаченным лицом. Но через секунду заорал снова.

— Ты убил Джемму!

— Приятель…

— Не смей говорить мне «приятель»! Вон-н-нючий кусок дохх-ххлятины! — От злости Акимов начал слегка заикаться. — Чтоб ты сд-д-дох!

— Ну… Мне ведь и так недолго осталось, — смиренно заметил покойный. — Нет. Я никого не убивал. Не понимаю — к чему наговаривать напраслину на беззащитный труп? Ну, забыл я про ту чертову дверь! У живых людей, случается, плохая память. А вы чего-то хотите от покойника?

— Стоп. Действительно. Ты не можешь быть настолько умным. Загнать нас, как безмозглых кроликов… И чтобы все это спланировали прожаренные микротоками мозги?! Промороженные за столько лет синапсы… Нет, нет, нет. Тут есть какой-то секрет! Я угадал, приятель?!

— Я с самого начала вам говорил… Я же ничего не скрываю. И не собираюсь даже! Вам надо было всего лишь меня выслушать! Внутри меня опасный вирус. Именно он во всем виноват. Именно поэтому я был вынужден выбросить остальные тела и подготовить систему на случай, если…

— Ага. Значит, вирус во всем виноват? Должно быть, ты скажешь, что это вирус агрессии. Да?! Потому что ты не убийца. Ты белый и пушистый. Святоша! Может быть, ты даже назовешь себя Спасителем?! Убивая всех подряд… Вирус!!! Откуда же он взялся?! Ну, говори, приятель!!! Давай, ври, не стесняйся! — Акимов орал и размахивал руками, уже нисколько не пытаясь сдерживаться. Но мертвый Виктор Пайнс был само спокойствие.

— Просто выслушай. Там, возле Новой Калифорнии, я сделал открытие…

— Ха!

— Да, открытие… Когда мы все перессорились из-за сигнала неизвестных нам разумных существ, исходящего с планеты, на которой никого и ничего не было… А мы ведь неоднократно имели возможность в том убедиться! Когда все переругались, обсуждая — имеем ли мы моральное право покинуть неприютную звездную систему, заботясь в первую очередь о себе и собственных детях, то есть о своем будущем… Вместо того, чтобы разгадывать, быть может, единственную и самую главную тайну Вселенной — тайну иной жизни, иного разума… Который, вполне вероятно, ждет от нас помощи… Так вот. Эти споры привели нас к исключительно острым конфликтам. В закрытом коллективе, в момент психического напряжения… Короче говоря, дело дошло до откровенной вражды и… насилия. Каюсь: я тогда смалодушничал. Часть команды подняла бунт: они арестовали капитана, старшего штурмана убили в потасовке… Я решил, что ничем не смогу помочь этой группе взбесившихся людей. Я заперся в своей каюте и начал рассматривать проблему с самого начала. Как говорили древние римляне: от яйца.

Есть в мире науки области информации, вроде бы вполне открытые, у всех на виду, но в то же время — о них как будто не помнят. Это вроде темной материи во Вселенной: постоянно действующий фактор, участвующий во всем, где-то подспудно учитываемый всеми. Но… никем и никогда не обсуждаемый! Фигура умолчания. В случае с вирусами это факты, которые кажутся слишком фантастичными только потому, что уж больно унизительны они для антропоцентричного мира, выстроенного на Земле гордым Человеком Разумным…

— Ближе к делу, — угрюмо велел Акимов разболтавшемуся мертвецу. Начальник группы сидел, согнувшись в три погибели, обхватив руками голову, уперев локти в колени, и не подымал глаз.

— Да, да. Так вот. Факты. Они были установлены еще в прошлом веке… Самой могучей и влиятельной силой на Земле является не человеческая раса, а вирусы. Во-первых, это самая многочисленная форма жизни на планете. Одно время люди тешили себя мыслью, что вирусы — неорганическая материя, но это оказалось не так. Вирусы, конечно, безусловные паразиты… Но они воспроизводят себя, они мутируют, фактически — обучаются… Они начинают и заканчивают эпидемии, регулируя популяции других биологических видов. Именно они управляют фотосинтезом на Земле. Вы знали об этом?.. А вы знаете, что ни один человек — будь он хоть трижды венцом творения — не может появиться на свет, если только его, еще на стадии оплодотворенного яйца, не защищает особый вирус? Специальный вирус-защитник, он не позволяет другим вирусам и бактериофагам атаковать крохотный эмбрион. И после всего этого люди почему-то продолжают считать себя главным биологическим видом на Земле!

Но суть даже не в этом. Вдумайтесь вот в какой факт. Биологам известны вирусы, управляющие поведением живых организмов. Есть вирусы, которые развиваются и размножаются в желудке коров, хотя их жизненный цикл начинается вне этого благословленного и комфортного для них места. Что делают эти вирусы? Находясь в виде спор в траве, они прикрепляются к нервной системе муравьев, заставляя несчастных взбираться на самый верх высоких травинок… где их поедают вместе с травой коровы. Таким образом эти вирусы попадают в свой земной рай, где и проводят жизнь, пока не настанет время расселять потомство. Тогда они покидают корову… Известен еще вирус, размножающийся в тканях головного мозга кошек. Прежде, чем найти свою кошку, вирус поселяется в теле мелкого грызуна… А в нужный момент — заставляет мышь или крысу выйти на открытое пространство… Где их находит и поедает кошка. Поскольку вирусы обитают везде, и нету таких существ, внутри которых не жили бы вирусы, ученые стали называть это все симбиозом биологических видов… Но, сдается мне, у нас просто не хватает духу признать очевидное…

— Черт, приятель… До чего же мерзотно все, что ты рассказываешь! — не выдержал Акимов. Он выглядел очень усталым. Глаза начальника санитарной службы поблекли и запали. — К чему ты клонишь, в конце концов?!

Труп пожевал почернелыми губами. И ответил:

— Не было никакого сигнала с Новой Калифорнии. Планета Земля — огромный организм-симбионт — переполнилась неким весьма вредным биологическим видом… И тогда его вирус-паразит… А вернее всего — вирус-управляющий, вирус-руководитель… Вирус-бог, вирус-отец и вирус-дух святой… Велел человекам: летите отсюда! Ищите себе новый дом. Плодитесь и размножайтесь в другом месте. Отыскивайте новый путь. Человечеству нужна эволюция. Нужны какие-то качественные изменения, новые стадии жизненного цикла. И мы полетели… Что мы при этом думали? Что мы открываем новый мир для людей. Романтика, черт возьми. Человек покоряет космос! Человек освобожденный, разорвавший путы земного притяжения, человек звездной эпохи…

Только вдумайтесь в эту чушь! — Мертвец болезненно поморщился. — Теперь-то вы наверняка знаете правду: нет более клаустрофобичного места, чем космос. Космос — это теснота, непроницаемый злобный мрак, который душит, ежесекундно грозит гибелью. Что может быть хуже этого? Разве только гроб, зарытый в землю.

Но человечество кинулось туда, очертя голову и с восторгом. Почему, как вы думаете?..

Потому что не мы это сделали. Нас отправили туда! Послали искать свою корову. Или кошку. Как вам больше нравится?.. Хотя это не важно.

Важно то, что мы… их нашли. Мы сделали то, за чем нас послали. И мы вернулись, чтобы завершить миссию… Теперь человечество начнет новый цикл развития…

— Господи, какая чушь. Да это я воскресил тебя, кусок дерьма, тухлятина… Черт, как я устал! — Акимов выглядел уже не просто уставшим — он выглядел больным. Лошадиное лицо вытянулось и потемнело, на нем проступили подкожные жилы и кости.

— Нет, приятель, ты ошибаешься. У человека нет свободы воли. Ты думаешь, что любишь женщину. Мечтаешь завести семью, детей. Тебе говорят, что это нормально, что это инстинкт размножения… Но что такое инстинкт? Никто не знает. Никто не может ответить четко и однозначно. А я тебе скажу: что бы это ни было — это НЕ ТВОЙ ВЫБОР. Не твое решение, пойми, приятель!

— Мы сами определяем, что нам нужно, — Акимов свесил голову на грудь. Он не говорил, а бормотал — его клонило в сон, но он еще пытался противостоять. — Аксель. Давай знаешь что… Взорвем к чертям этот бот. Ты ведь принес из шлюпки газовый генератор?.. Взорви его. Просто сними предохранительный клапан… Чиркни… И — бабах! Главное — направь шланг прямо на крепления шлюза… Второй попытки не будет. Слышишь? А эту заразу я сейчас…

Акимов тяжело и медленно, словно выгребая против течения реки, потянулся к верньерам «Лазаря», желая, очевидно, вывернуть их в положение «зеро»… Но рука его упала на полпути, повисла плетью. Пальцы задергались… Все длинное тело Акимова затряслось, словно к нему подвели электрический ток.

Аксель и мертвый Виктор Пайнс полминуты наблюдали за агонией начальника санитарной службы. Аксель — с ужасом и жалостью, Виктор — со странной гримасой, выражающей то ли сочувствие, то ли боль.

Когда все кончилось, Виктор Пайнс — или то, что скрывалось под его личиной — торжественно объявил:

— Старые вирусы живут до последнего своего носителя. В этом и проявляется их зависимость, предопределенность. Но мы… Мы — следующее поколение, новая раса. Мы полностью автономны. Умеем действовать избирательно. Мы и вправду сами решаем, кого подчинять… Кого любить. Что скажешь, приятель?

Приятель. Это слово в устах трупа прозвучало весьма раздражающе. Руки Акселя сами собой сжались в кулаки. Горячая волна ударила из головы в сердце, прошила тело, толкнулась в уши тысячей молотков, пеной зашкворчала во рту, завесила глаза алым…

— Думаешь, меня убедил твой спектакль?! — воскликнул Аксель. — Ерунда! Нет, и не было никакого вируса. Ты просто сумасшедший убийца. Потерявший семью и близких в дурацких разборках по дурацкому поводу. Убийца!

— Все вирусы — убийцы по своей природе. Как и люди… Люди убийцы потому, что мы — убийцы! Они наши слуги, наши носители, плоть от плоти нашей. Я только что на твоих глазах убил твоих друзей… Акимова убил я! Его убил вирус!

— Врешь! Не было никакого вируса! Акимова убил трупный яд. Продукты распада твоего мерзкого гнилого тела. Он слишком близко находился к тебе и, должно быть, надышался отравы. Ведь ты брыжжешь гнильем во все стороны! Тебя надо было отключить и швырнуть в морозилку сразу же, как только…

— Нет!!! Не смей! Ты сейчас сдохнешь… Я сделаю… Я сейчас…

— Плевать. Плевать мне на тебя, — сказал Аксель. Он перестал орать и посмотрел на мертвеца с жалостью. — Плевать на вирусы, на твои идеи, на все, что ты тут рассказал и сделал. Плевать на этот корабль, на тех кретинов, которым загорелось доставить на землю эту развалюху. Да. И на эту станцию мне тоже наплевать.

Прощай.

— Что ты задумал?! Нельзя! Погибнут люди. И ты тоже. Слышишь?! Ты ведь не сможешь отсидеться за углом… Придется быть рядом, чтобы взрыв получился! А это огромный риск!

— Пле-вать. Мне плевать!

Аксель пнул ногой «Лазаря-17», не обращая внимания на вопли Виктора Пайнса, и ушел к шлюзу.

Он был предельно сосредоточен и внимателен, подготавливая взрыв так, как и советовал ему Акимов. «Второго шанса не будет, приятель,» — подбадривал он сам себя.

Ему удалось сделать все правильно.

Вспышка сработала мгновенно: Аксель даже не уловил глазом тот момент, когда языки горящего метана развернулись в сторону шлюзового люка, с ревом сглотнули весь кислород и пропали, слизнув горючий материал с внутренней обшивки и вышибив массивный металлический люк, как пробку из бутылки.

Все! Джинн вырвался на свободу. Конструкции корабля лопнули, не выдержав давления. Один громкий хлопок, от которого у Акселя заложило уши, и огонь стянулся в точку, словно скрылся в другом измерении.

Акселя вынесло через дыру в обшивке — прямо в открытый космос. И потащило по внутренней орбите надземной станции «Европа-3», по снижающейся спирали. В костюме спецзащиты с запасными кислородными блоками и газовым пистолетом у Акселя было достаточно шансов, чтобы добраться до платформы лифта — туда, где развлекались, кувыркаясь в невесомости, туристы.

«Не знаю, что правит любовью — химия организма или что-то другое. Мне плевать», — думал Аксель, разглядывая беспорядочно скачущие над головой звезды.

Разрывая стапели десятого пирса и стены станции, мимо Акселя и вместе с ним летели металлические детали корабля и приборов; высохший, как мумия, Акимов; разделанная роботами на куски Джемма; искореженные взрывом роботы — искристыми осколками, взвихриваясь и слипаясь в сверкающий ком, они неслись вперед. И вместе с ними — окоченевший труп Виктора Пайнса с последней ухмылкой на лице.

«Я обещал Линде вернуться. И я возвращаюсь».

Ветер изменил направление. Дым заводских труб тягучим потоком уходил на северо-запад. Прежде этого не случалось: тёплый воздушный поток всегда огибал планету по кругу — с востока на запад. Он зарождался на раскалённой дневной стороне планеты, остывал на зимнем полюсе, возвращаясь в пекло горячим дождём.

Артур Коскинен никогда не покидал Негев. Его родная планета обращалась вокруг тусклой и холодной звезды. Агасфер — красный карлик, уступал в размерах Солнцу добрых три четверти.

Негев повезло оказаться в зоне обитаемости: достаточно близко для сохранения жидкой воды, но достаточно далеко, чтобы не превратить всю поверхность в преисподнюю. Приливная сила звезды не давала Негев вращаться вокруг своей оси. Дневная сторона раскалена, даже вечные дожди не способны побороть жару, температура выше девяноста градусов по Цельсию. Безжизненная бурлящая пустошь, усыпанная гейзерами и вулканами. Зимний полюс навсегда закован в лёд, почти сто градусов ниже нуля и всегда ночь.

Лишь сумеречная зона, опоясывающая планету кольцом, пригодна для жизни. Вечное утро посреди бесконечной весны.

Колонизаторы прибыли сюда полтора столетия назад. Люди полюбили новый неприветливый мир: мать Земля охвачена бесконечными войнами, но здесь, вдалеке от Солнечной системы, всё обещало покой.

Батарея зарядилась лишь на сорок процентов. Артур проклинал себя за неосмотрительность: припарковал электромобиль в тени жилого дома. Весь корпус машины представлял собой одну сплошную солнечную панель — практичное решение для мира, где солнце никогда не заходит за горизонт.

— Твою мать, — Артур выругался в голос. — Нет, подруга, сегодня на работу ты меня не довезёшь!

Пришлось проехать до ближайшей станции метро и оставить машину на парковке.

Немногочисленный люд вразвалочку спускался под землю. Полупустой эскалатор мерно гудел и тихонько потрескивал, белый хирургический свет энергосберегающих ламп бил в глаза, Артур зажмурился. Прямо посреди станции, совершенно никого не стесняясь, разложил свой товар один из вездесущих кхеттов: при искусственном освещении его пластичное тело отливало тёмно-зелёным. Похожий на пучок толстых лиан, негевианский абориген смотрел во все стороны своими многочисленными глазами, сотни красноватых огоньков то и дело выплывали из-под шевелящихся сочленений. Кхетты имели свои представления о красоте: некоторые из щупалец-лиан продавца украшали ленты из мусорных мешков, разноцветные банты из пивных этикеток, бусы из проволочных шариков, медальоны из алюминиевых банок. Этот ксеномент походил на ожившую помойку. Его глаза, бегающие под хаосом щупалец, остановились и все разом уставились на Артура.

Щёлк. Пум. Шух. — кхетты не владели речью. Между собой они общались ароматными облачками спор. За полтора столетия сожительства с людьми эти полуразумные существа изобрели уникальный язык, построенный по принципу азбуки Морзе. Чтобы поговорить с человеком, кхетт бил, стучал и тёр друг о друга многочисленными щупальцами. Ксеноменты использовали весь арсенал звуков, что могли издать их длинные и гибкие тела.

— Человек. Я. Тебя. Помнить. Ты. Покупать. Табак. Нужен. Ещё? — щёлкал и стучал кхетт.

— Нет, я стараюсь бросить курить. Что ещё предложишь?

— Гриб. Человек. Ест. Человек. Хорошо. Спит. Нужен?

— А, «сонный бульон». Давно его продаже не видел.

— Кхетт. Собрали. Себе. Все. Это. Новый. Урожай. Будешь. Покупать?

— Сколько?

— Соль. Два. Спичечный. Коробок. Один. Мешок. Покупаешь?

— Покупаю! Давно не спал как следует. Держи.

Кхетт что-то щёлкнул напоследок и достал из плетёного ротангового короба мешочек вощёной бумаги. Внутри лежала пригоршня сушёных грибов, нарезанных аккуратными кубиками.

— Один. Кусочек. Ты. Спокойный. Два. Кусочек. Ты. Спать.

— Спасибо, запомню. Удачной торговли!

Монорельсовый поезд бесшумно пронёсся по тоннелю и плавно затормозил у перрона. Сонные люди лениво занимали места в полупустых вагонах. Кто-то читал газету, кто-то допивал свою утреннюю порцию кофе, многие предпочитали вздремнуть.

Артур думал об удивительной роли огня в театре эволюции. Раса кхеттов была старше человеческой на несколько миллионов лет, но ксеноменты так и не смогли дорасти до строительства городов и межпланетных путешествий. Виной тому был врождённый страх перед огнём: даже пламя зажигалки могло вызвать панику у особей, живущих вдалеке от городов. Зато кхетты знали буквально всё о природе планеты Негев! Они возвели знание в Абсолют и использовали его в бартерной торговле. Кофе, табак, лекарства, фрукты, овощи, даже наркотики: стоило кхеттам взять на пробу что-нибудь из человеческого обихода, как тут же находился аналог, созданный природой их родного мира. Взамен они просили немного, чаще всего соль и сахар-рафинад. Химерические организмы кхеттов сочетали в себе признаки растений и животных. Они могли фотосинтезировать, но для роста и развития им требовалась высокоуглеводная пища и минералы. Выпаренная морская соль считалась среди кхеттов изысканным деликатесом.

Шилов изучал технические отчёты. Научно-исследовательский комплекс спутника Давид, одной из двух лун Негев, последние шесть земных лет занималась разработкой новых видов оружия. Многие из прототипов ушли на гражданский рынок.

— Привет, Андрей, — Артур вошёл в кабинет. — Что у нас нового?

— Привет. Вот, разгребаю бумажки. Бета-версия дронов-аннигиляторов прошла серию успешных испытаний. Представляешь? Отказались от старой концепции ракет с дистанционным управлением. Теперь «толстяка» запихнули в дрон, он может работать автономно. Засёк угрозу, подлетел ближе, взрыв — толстяк на свободе. Бум! И нет астероида, кометы, горы космического мусора — всё сожрёт.

— Они уверены? Для устранения угрозы горизонт событий достаточно стабилен?

— Одного толстяка хватает для ликвидации объекта массой в сто миллиардов тонн. Каков максимальный аппетит этой штуковины — ещё неизвестно. Дрон сканирует размеры и траекторию опасного объекта, если он больше, чем толстяк теоретически сможет проглотить, машина подзывает на помощь свободных дронов, находящихся в зоне досягаемости. Давидовцы снарядили роботов компактными варп-двигателями, любую космическую дрянь можно быстро и безопасно «помножить на ноль».

— Тебе не кажется, что давать свободу машине несколько рискованно?

— Арти, старина, брось рефлексировать! Я уверен, эти штуки спасут миллиарды жизней! Экспериментальные образцы показали высокий КПД, сейчас они дежурят по периметру ледяного пояса, следят за кометами. В конце концов, мы с тобой юристы, а не учёные. Нам нужно искать лазейки в законе, вывести этих красавцев на гражданский рынок. Я уверен, найдутся тысячи покупателей по всей галактике, бизнесмены захотят защитить своё имущество в космосе.

— Боже мой, чем мы занимаемся? Министерство обороны пытается торговать чёрными дырами в консервных банках…

— Друг мой, хороший доход и совесть вещи несовместимые, поверь мне, я русский, я знаю о чём говорю.

«Толстяк» стал настоящей золотой жилой для оружейных компаний. Вещество представляло собой «отрыжку» страшнейшей силы во вселенной: чёрная дыра, поглощая колоссальное количество материи, в конце концов, исчерпывает свой внутренний объём и за пределы горизонта событий вырываются релятивистские струи-джеты. Джет — это на девяносто процентов разогретая плазма, но оставшиеся десять процентов — почти невидимая, но имеющая массу материя. «Ошмётки сингулярности» или «толстяк».

Свойства этой находки изучены мало, известно лишь, что она реагирует на любое вещество кроме специальной жидкости из нейтрино. Контактируя с материей, толстяк поглощает её, постепенно сжимаясь, и превращаясь в миниатюрную копию чёрной дыры. Дыра растёт. Достигая критического предела массы, она взрывается, оставляя после себя лишь газопылевое облако.

Артур и Андрей ломали голову над законностью перевода оружия из категории «военное назначение» в категорию «для гражданского использования». Ближе к концу рабочего дня всё-таки смогли набросать черновик.

— Кажется, на сегодня хватит. Осталось согласовать регламент по количеству дронов в одни руки и ещё кое-что по мелочам.

— Отлично, Арти. Отнеси документы в отдел гражданских разработок, обсуди с подполковником, что к чему, и можем на сегодня быть свободны.

Отдел гражданских разработок находился на нижнем этаже подземного комплекса. Доступ сюда имели лишь военнослужащие и несколько гражданских лиц, включая Артура и Андрея. Вход только по электронным пропускам! Отдел имел собственную охрану, и пребывание гражданских здесь строго контролировалось.

Кард-ридер пикнул, толстостенная гермодверь отъехала в сторону. Узкий коридор, освещённый светодиодными лентами, уходил вниз под углом. Охранников на привычном месте не оказалось. КПП пустовал. В обычное время людный, отдел гражданских разработок будто бы вымер. В дверях кабинетов на кирпичном полу валялся разномастный хлам, на столах рассыпались стопки бумаг и канцелярские принадлежности. Артур чувствовал, как к горлу подступает комок, в груди росло чувство тревоги.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — в ответ тишина.

Артур осторожно шагал по пустому коридору, вслушиваясь в звуки собственных шагов. Кабинет старшего куратора гражданских разработок, подполковника Агасяна, был открыт. Дверь распахнута настежь, под стулом валяется картонный стакан недопитого кофе. Артур окликнул Агасяна по имени, никто не ответил.

В покинутом кабинете горел свет. Изнутри доносилось мерное гудение: главный мейнфрейм работает. Артур подошёл ближе, датчик движения среагировал и монитор вспыхнул. Компьютер вышел из режима гибернации, гудение сделалось громче.

На мониторе мерцало окно знакомой программы, Артур работал над «огражданиванием» этого софт: бета-версия дистанционного управления дронами-аннигиляторами. Во весь монитор растянулась интерактивная карта звёздной системы Агасфера, в нижнем правом углу мигала строка состояния: в боевой готовности — сто пятьдесят единиц, уровень угрозы — потенциальный, тип угрозы — не определено.

— Твою мать… Артур небрежно бросил бумаги на угол стола и поспешил убраться прочь.

Кабинет юристов покидали в спешке: вещи Андрея остались на месте, на столе беспорядок, ящики тумбы открыты. Артур набрал номер начальника, приложил мобильник к уху — тишина. Нет гудков, автоответчик сотового оператора даже не сообщил своё дежурное «абонент находится вне зоны действия сети».

— Этот день нравится мне всё меньше и меньше. — сказал Артур вслух и начал собираться домой.

Прохожие вели себя странно. В панической спешке люди старались поскорее сесть в свой автомобиль или прыгнуть автобус, спуститься в метро или зайти домой. Другие же стояли как вкопанные и молча разглядывали небо.

Артур не сразу понял суть происходящего. На улице горели светодиодные фонари, они включались при активности вулканов дневной стороны, когда облака пепла, путешествуя на зимний полюс, закрывали собою охристо-жёлтый диск Агасфера.

— Боже всемогущий… — Артур во все глаза таращился на небо. — Быть того не может!

На сумеречный пояс Негев опустилась настоящая ночь. Небо темно-синего оттенка усыпали светящиеся искорки звёзд. Тускло отсвечивая жёлтым, над облаками зависли две луны: Давид и Голиаф.

Не зная что и думать, молодой юрист спустился в метро. Монорельсовый поезд домчал до нужной станции всего за пятнадцать минут. Люди в метро были обеспокоены, не утихали волнительные разговоры; большинство негевианцев никогда не покидало планету, настоящую ночь они видели лишь по телевизору, либо в сети.

На выходе из вестибюля безымянной станции под номером «тринадцать», Артур встретил кхетта-торговца. Ксеномент истерично перебирал свой товар, по его бегающим во все стороны глазам было ясно — он растерян и не находит себе места.

— Эй, приятель? Ты как.

— Человек. Опасность. Планета. Опасность. Кхетт. Чувствовать. Опасность. Мир. Опасность. Мир. Заболеть. Мир. Умирать. Скоро.

— Не будь ханжой. Возможно это опять какие-то капризы погоды. Наша звезда не самая стабильная во вселенной…

— Нет. Всё. Плохой. Кхетт. Жить. Много. Жизни. Человек. Не. Видеть. Такой. Небо. Кхетт. Уходить. Под. Земля. Человек. Спасаться.

— Спасибо за оптимизм, друг! И тебе всего хорошего…

Артур выехал из парковки. Негевианские электромобили оснащались лишь слабыми дневными ходовыми огнями. На планете, где солнце никогда не заходит за горизонт, мощные фары ни к чему. Артур старался держать безопасную скорость и не разгонялся. Неуверенный, слабый свет дневных фар то и дело вылавливал из темноты задние бампера соседних машин. Кое-как удалось добраться до дома. Сегодняшние приключения отняли у Артура остатки сил.

Оказавшись дома и увидев спящую жену, мужчина немного успокоился. Главное с Анной всё в порядке, остальное не имеет значения.

Негев встретила настоящий рассвет! Огромный солнечный диск поднимался из-за горизонта. Небо привычного нефритового оттенка наливалось тёмной бирюзой. Розовые облака тихо плыли куда-то вдаль.

Утопая в рассветной заре, на небольшой высоте летел авиалайнер. Четырёхкрылый самолёт двигался на околозвуковой скорости, влажный воздух рисовал на хвосте машины белую паровую «юбку». Артур поневоле залюбовался умиротворяющим пейзажем. Непривычно-яркий свет Агасфера на мгновение сделался ещё ярче, небо разверзлось и ухнуло: непроглядной чернотой зиял провал в никуда, во мгновение ока самолёт и окружавшие его облака засосало внутрь, провал хлопнул и закрылся. Будто исполинский резиновый жгут, небо поколыхалось ещё секунду и успокоилось.

В животе растекалось неприятное чувство, будто кишки обдало крутым кипятком. Артур разбудил жену.

— Анна! Проснись, любимая!

Жена неохотно стянула с себя одеяло и лениво потянулась.

— Ты что, совсем не спал? Я не слышала, как ты пришёл, и чтобы ты ложился не помню…

— Да какой тут на хрен сон, иди сюда, смотри!

Анна была в одном лишь исподнем, белая сорочка в лучах рассветного солнца казалась розовой. Зевнув, она подошла к окну, глянула на небо и замерла. Бешеным потоком в её голове пронеслась стая лихорадочных мыслей.

— Как? Агасфер в зените? Не может быть!? Я слышала, что такое на Земле бывает. Как же это называется… Полдень!

— Всё верно. Вчера я видел настоящую ночь! Чуть не разбился на машине по пути домой. Не могу понять, что за херня происходит. Только что, прямо у меня на глазах исчез самолёт! Просто БУМ и исчез, будто само небо его проглотило.

— Наверное, на нервах привиделось, — Анна поцеловала мужа в щёку. — Тебе нужно поспать. Я пока заварю кхеттского чая, не мешало бы немножко успокоиться…

Уууууууууууууух — протяжный низкий звук раздался из-за гор. Уууууууууууух. За окном по небу летела исполинских размеров сфера, она могла запросто накрыть собою целый квартал. Объект, будто бильярдный шар на натянутой простыне, стягивал всё вокруг себя «складками». Полупрозрачная поверхность отражала и искажала потоки света, по воздуху бежала зернистая рябь… «Прокатившись» ещё несколько миль, сфера громко хлопнула и исчезла. Захваченный отрезок неба тут же свернулся сам в себя, облака затянуло в невидимую пустоту, часть снежной шапки горы улетела вслед за облаками. Оставшийся снег, потревоженный неведомой силой, лавиной скатился вниз по склону.

Артур и Анна синхронно сглотнули. По их спинам пробежала кусачая дрожь.

— Нет, Анна, мне точно не привиделось. Похожая штука проглотила самолёт…

Артур нажал на кнопку пульта дистанционного управления, окна квартиры надёжно закрыли толстые металлические жалюзи с зеркальным напылением. Негевианцы использовали эти приспособления во время солнечных вспышек, иногда жалюзи спасали от вредного излучения, но чаще просто дарили желанную, и столь необходимую для сна темноту.

— Я думаю, оставаться в квартире небезопасно, — голос Анны дрожал. — Ты видел, как оно проглотило снег? Боже! Что же это такое?

— Не знаю, любимая, не знаю! Я думаю, стоит ненадолго включить телевизор.

Щелчок кнопки всё того же пульта оживил огромную плазменную панель. Экран загорелся мгновенно, комнату заполнил шум.

Корреспондент, светловолосая женщина с круглым лицом и раскосыми глазами, стояла на берегу озера Туммасьёро.

— Сейчас вы можете наблюдать неизвестный объект, зависший над озером, — женщина говорила на сурви[1], официальном языке планеты Негев. — Атмосферная аномалия или неизвестный науке вид живых существ? На этот вопрос пока ещё нет ответа.

Щёлк. На экране прыгала картинка экстренного включения. Две исполинские субстанции, одна над поверхностью земли, другая в воздухе, поглощали всё вокруг: дома, автомобили, облака и тёмно-зелёные, почти чёрные растения. Круговерть перекорёженного мусора беззвучно всасывалась полупрозрачными вибрирующими сферами. На заднем фоне раздавался басовитый голос диктора:

— Неизвестные объекты наблюдаются в разных точках планеты, а также на орбите и возле лун. Войска в срочном порядке эвакуированы. Попытки полиции открыть огонь не возымели никакого эффекта: пули, грантомётные заряды и лучевое оружие не обладают заметной эффективностью.

Щёлк. Во весь экран крупным планом растянулся портрет генерал-майора Ивара Бьёрка, военного коменданта планеты Негев.

— Почему вы покинули планету, не начав эвакуацию гражданских? — голос диктора дрожал, срывался и давал петухов.

— Мы действовали согласно директивам «зелёного сценария» министерства обороны. Они чётко предписывают эвакуировать весь личный состав и изолировать зону заражения. — отвечал генерал.

— О каком заражении идёт речь? Это что, какой-то вирус?

— И да, и нет. Мы говорим о мегаловирусе, более известном как «ость». Гравитационная форма жизни. Это не вирус, с точки зрения ксенобиологии. Ость поражает произвольную область пространственно-временного континуума, питаясь самой реальностью. Внутри мегаловируса привычным образом перестают работать законы физики.

— То есть мы обречены?

— Я не могу знать. Вся имеющаяся информация имеет теоретический характер, на практике нам ещё ни разу не приходилось иметь дело с остью. Неизвестен и механизм появления этой заразы. В период деворандума гравитационное «тело» ости набирает массу, в пик развития заражённый участок пространства-времени лопается, разбрасывая молодые мегаловирионы. Куда они потом исчезают — загадка. Также известно, что наиболее изученный вид ости имеет три разновидности гравиорганойдов, отвечающих за поглощение и переработку различных химических элементов.

— Разве нет никаких способов спасти Негев? Вы обрекаете на смерть двадцать пять миллионов человек!

— Сожалею, но ничем не могу помочь. Звёздная система Агасфера не является колонией главной последовательности. Всё что мы можем сейчас посоветовать — спуститься под землю в посёлки кхеттов, там безопасно. Армия ждёт приказов с Земли. Мы стараемся держать ситуацию под контролем.

Щёлк. Транслировалась запись с внешней бортовой камеры частного космического челнока. Ролик крутили по развлекательному каналу, который прежде никогда не показывал новости. Крылатая машина покидает взлётную полосу, набирает высоту, летит сквозь атмосферу, оказывается в космосе, преодолевает несколько световых минут вакуума. Экран гаснет, челнок снова оказывается на взлётно-посадочной полосе, атмосфера, космос, темнота. Опять взлёт… Ничто не может покинуть ость. Последний кадр: челнок всё ещё пытается покинуть Негев, в небе раскрывается чёрный зёв гравиорганойда, раздаётся хлопок, камера гаснет, конец записи.

Анна сидела на софе, зажав коленями голову. Она плакала, тихо, едва всхлипывая. Артур обнял жену за плечи, и она понемногу начала успокаиваться.

— Арти, они оставили умирать целую планету!

— Дорогая, главное не паниковать. Наверняка есть выход. Сейчас военные ищут способы нас спасти, я уверен.

Артур не верил собственным словам, но как опытный юрист он умел говорить убедительно. Анна перестала плакать и взглянула на мужа огромными карими глазами, полными надежды.

— Ты правда так считаешь?

— Да, но сейчас нужно найти более безопасное место.

Покинуть дом оказалось непросто. Артур и Анна во всю прыть бежали вниз по лестнице. С пятнадцатого этажа, пролёт за пролётом.

Пространство и время растянулись как резиновый жгут, казалось, что этой чёртовой лестнице нет конца. Артур взглянул на циферблат наручных часов: секундная стрелка двигалась неестественно медленно, на крутых поворотах она давала пару шагов назад. Казалось, спуск длился целую вечность…

На улице творился хаос. Агасфер то клонился к закату, то снова уходил в зенит, но планета будто бы замерла. Пропало привычное ощущение приливных сил, удерживающих Негев одной стороной к звезде. Мир окутывала неестественная лёгкость, казалось, что прямо сейчас можно оттолкнуться от земли и улететь в небо. Гравитация действовала по-прежнему, но в ней появилась болезненная эфемерность.

Улицы пустовали, ни единой души. Вдалеке, огромная полупрозрачная сфера вырывала дома вместе с фундаментом, целыми кусками отрывала асфальт. Из-под обломков, в последнем предсмертном броске, пытались разбежаться вездесущие кхетты.

Этот низкий звук, ууууууух, он раздавался отовсюду. Сама реальность стонала от боли.

— Анна, скорее в машину!

Индикатор заряда на панели электромобиля показывал девяносто пять процентов.

— Пристегнись! — крикнул Артур, звук его голоса был сдавленным, будто раздавался из-за стены.

Громкий скрип покрышек; все шесть колёс сорвали машину места. На дорогу из невидимой бездны сыпался мусор: строительная пыль, искорёженные остовы техники, бытовые отходы. Крупногабаритный хлам приходилось объезжать на большой скорости. Машину сильно трясло, лёгкий корпус электромобиля не был рассчитан на постоянно меняющийся ветер: то лёгкий шквал, то настоящий ураган. Гравитационно-временные капканы попадались по всему пути, одни замедляли время и делали пространство растянутым, другие ускоряли время, сжимая пространство. Движение делалось то быстрее, то медленнее, то снова возвращалось к нормальной скорости. Артур едва успевал реагировать.

Электромобиль вибрировал и грозил вот-вот развалиться, на очередном крутом повороте машину сильно занесло. Испуганный кхетт, вытаращив свои многочисленные глаза, всем телом встретил удар, перекатился через капот на крышу и шлёпнулся об асфальт где-то позади. Лобовое стекло покрылось мелкой паутиной трещин, брызги тёмно-зелёной крови разбежались по всему капоту.

— Артур! Остановись! Ты сбил кхетта, мы должны ему помочь.

— Анна, умоляю, сейчас нет времени на сантименты, мы должны как можно скорее добраться до штаба гражданских разработок, там безопасно.

— Остановись, бездушный болван, сейчас же! — Анна вцепилась в руль и резко крутанула, машину повело в сторону. — Остановись!

Артур плавно притормозил, электродвигатель всхрапнул и машина остановилась. В воздухе повис тяжёлый запах горелой резины, из-под капота валил густой сизый дымок.

— Твою мать! Изоляция горит. Двигатель перегрелся. — Артур поднял капот и принялся истерично ворошить провода.

Кхетт медленно шевелил щупальцами, распластавшись в паре метров от указателя метро. Под извивающимся телом натекла лужа гутой, похожей на кисель, крови. Удар изломал многие из щупалец ксеномента.

— Эй, ты в порядке?

Тук. Щёлк. Тук — кхетт пытался что-то сказать, но истекающие кровью щупальца не могли издать понятных звуков.

— Что? Я тебя не понимаю. — Анна внимательно вслушивалась в каждый звук. Существо пыталось что-то сказать, но силы стремительно покидали его, выходили лишь вялые щелчки. На последнем издыхании ксеномент весь вытянулся и уцелевшими щупальцами указал куда-то вдаль. Анна оглянулась: посреди опустевшей бирюзы небес зловеще висела сфера. Отсюда можно было разглядеть, как за полупрозрачной дымкой оболочки нутро гравиорганоида вспыхивает молниями.

— Бежим! — крик Артура тонул в разливающийся тишине. Хаос нарастал, чудовищная сила поднимала в воздух многотонные металлоконструкции, бетонные перекрытия, вырывала с корнем деревья. Но вокруг становилось всё тише и тише… Оказавшись в воздухе, разномастный и перекорёженный мусор тут же исчезал внутри сферы. В воздухе пахло озоном.

— Анна! — губы Артура шевелились, но тишина пожирала любой звук. — Анна!

Девушка оказалась слишком близко к гравиорганоиду. Она резво перебирала ногами, но бег её лишь замедлялся. Артур хотел броситься к жене, удержать её, утащить за собой, но было поздно. Сначала волосы, затем голова, шея, ноги: тело девушки изорвало на мельчайшие кусочки. Кровавое месиво вытянулось в тоненькую алую линию и унеслось к самой поверхности сферы. Анна сгинула. Навсегда.

Артур кричал, его голосовые связки рвались, пытаясь перебороть тишину. За мгновение до неминуемой гибели в его голове проснулся инстинкт самосохранения. Все мысли съёжились в один маленький клубок и улетели далеко, в чёрную топь подсознания. Одно желание руководило телом и мыслями — бежать, как можно скорее, под землю.

Артур во весь опор нёсся к стеклянным дверям метро. Дёрнул ручку — закрыто. К великой удаче, под ногами оказался обломок кирпича. Взмах-удар: стекло беззвучно осыпалось на брусчатку. Никогда прежде Артур Коскинен не бегал так быстро. Ноги сами несли в спасительную прохладу подземелья.

* * *

Люди застыли как статуи, страх сковал их по рукам и ногам. Станция под номером «восемьдесят два» стала вынужденным убежищем для нескольких сотен человек. Почти триста метров почвы над головой обещали стать надёжным щитом.

Столько надежд рухнуло… Счастье в один миг стало прошлым, настоящее и будущее были связаны лишь с ней, с Анной… Улыбчивая девушка из простой русской семьи, Артур любил её больше жизни.

Молодой человек присел на корточки, прислонившись к стене. Он старался хоть немного перевести дух, но сердце отказывалось успокоиться: стоило сомкнуть веки, и он тут же видел её ослепительную улыбку, густые каштановые волосы, эти лучистые карие глаза… Артур тихо плакал, горячие слёзы бежали по небритым щеками. Анны больше нет. Осознание безысходности разливалось холодом в груди, происходящее напоминало бесконечный страшный сон. Артур ущипнул себя, больно, до самого мяса, пытаясь проснуться. Но это был вовсе не сон…

Утерев слёзы, молодой человек спрыгнул в тоннель и зашагал в темноту уверенной походкой. От усталости и страха кружилась голова, красный свет аварийных ламп вызывал тошноту. Артур шагал, встречая на своём пути ошарашенных путевых обходчиков. Мужчины в оранжевых робах подсказали нужную дорогу, про себя удивляясь чокнутому человеку: мир вокруг рушится, а ему взбрело в голову пойти на работу?

* * *

Артур не знал, как долго он бродил по бетонным тоннелям, счёт времени потерялся ещё там — на поверхности. Отчаяние сменилось пустотой, хотелось лечь на монорельс и умереть вот так — под землей, в тишине. Лишь мысли об неотмщённой смерти жены давали сил идти дальше.

Станция метро под номером «шестьдесят два» через общий коридор сообщалась со входом на КПП штаба гражданских разработок министерства обороны.

Электронный пропуск приветливо пикнул, автоматическая дверь пропустила Артура внутрь. Комплекс имел резервную систему питания, ресурса аварийных генераторов хватало на несколько недель непрерывной работы.

Кабинет пустовал. Артур рассчитывал увидеть Андрея живым и невредимым, его начальник часто оставался на работе, вполне возможно, надёжный, в двадцать подземных этажей, центр гражданских разработок, мог спасти ему жизнь. Артур снова попробовал позвонить на мобильный телефон — нет гудков. Босс исчез бесследно, как и многие тысячи других в этом бурлящем хаосе… Совершенно не хотелось думать о том, что сейчас творится там — наверху. Планета обречена, малоизвестная науке тварь, настоящий пожиратель вечности, как амёба переваривала жертву медленно…

Артур зашёл в лифт и нажал на нужную клавишу. Кабина ухнула и со скрипом понеслась вниз, на нулевой этаж. Красная, как глаза кхетта, гермодверь теперь напоминала крышку гроба. Кард-ридер проглотил и выплюнул электронный пропуск. Замок пискнул, и дверь отъехала в сторону.

Беспорядок остался нетронутым. Мусор лежал на своих местах, в воздухе пахло пылью и разогретым кирпичом.

Артур шагнул в кабинет Агасяна. Датчик движения среагировал и экран мейнфрейма загорелся. Программа дистанционного управления дронами-аннигиляторами по-прежнему работала. На интерактивной карте зловеще горели точки дислокации смертоносных машин. В правом нижнем углу мигала красным строка состояния: в боевой готовности — сто пятьдесят единиц, уровень угрозы — критический, тип угрозы — гравитационное заражение.

Артур ухмыльнулся. Кажется, судьба оставила последний шанс на реванш. Клавиши панели ввода послушно щёлкали под пальцами, программа отдавала команды дронам. Совсем скоро всё кончится!

Артур плюхнулся на стул и почувствовал шуршание в кармане: пакет кхеттских грибов сейчас очень кстати!

Три кубика сонного бульона легко растворились в кипятке из кулера. Выпив залпом зловонную жидкость, Артур начал клевать носом, наблюдая за дронами на интерактивной карте: машины одна за другой окружают почти невидимую гравитационную оболочку, взрываются по очереди, выпуская наружу прожорливых «толстяков». Всё кончено. Прощай, Негев!

* * *

Шилов внимательно наблюдал за интерактивной картой. Маленькие точки, обозначающие дронов, затухали поочерёдно. Медленно, но верно, цель автономных роботов — огромная область гравитационного заражения, становилась всё меньше. Ость оказалась слабее толстяков. В считанные минуты эта диковинная форма жизни исчезла со всех радаров и интерактивных карт, вместе с ней исчезла и Негев со спутниками. Голодные зародыши чёрных дыр сделали своё дело: планету разорвало в клочья. Коллапсируя, «толстяки» отрыгивали неусвоенные останки несчастной планеты, в несколько мгновений дышащая жизнью Негев превратилась в мёртвое газопылевое облако.

Андрей, огорчённо вздохнув, скрутил себе сигарету из кхеттского табака. Сигнал запуска дронов отправили с Негев. Это мог быть только Артур! Наверняка, подполковник Агасян в спешке забыл обесточить мейнфрейм. Из чувства солидарности, Андрей прикроет старого армянина, но и сам подставляться не станет. Ошибка могла сорвать испытания. Кропотливые расчёты прибытия ости и прогнозирование гравитационного заражения, транспортировка дронов, утомительная координационная работа — всё это могло пойти псу под хвост.

Шилов напоследок затянулся, затушил окурок в пепельнице, поправил китель и надавил на кнопку видеосвязи.

— Да, слушаю вас. — во всплывшем диалоговом окне возникло лицо генерала Бьёрка.

— Господин генерал, разрешите доложить: испытания бета-версии дронов прошли успешно. Документация для перевода на гражданский рынок уже готова!

Мерзкий, всепроникающий холод. За тройным окном ветер сметает ледяные крошки. Никак не могу привыкнуть к атмосфере Новой Цереры. Прошло два года, а меня все еще не покидает ощущение, что я в заперт в крохотной клетке, посреди ледяного поля.

Два долгих, полных отчуждения, тяжелых года вдалеке от дома. Мы вели раскопки на Марсе, почти дошли до нужной глубины и тут зашел надутый, как воздушный шар, Грило — долбанутый ящер с Венеры — и приказал лететь на новый участок. Бросить раскопки и свалить на Богом забытый выкидыш планеты, где-то на задворках исследованной части космоса! Как же я ее ненавижу! Впервые нас оказалось всего трое: мы с меланхоличным Мико с Земли, а также грубый гигант Грог, хрен знает откуда. Каждый живет в небольшом домике, а работает в едином центре посередине комплекса. Халява? Сидишь весь день, руководишь роботами, ковыряешь в носу. Нихрена! Одиночество, постоянный ветер и холод медленно сводят с ума. Мне всегда казалось, что я крепче других искателей минералов, что выдержу что угодно, но хватило всего полгода. Психолог советовал вести дневник, причем по старинке — бумага и ручка. Сказал, что так мне будет легче. Тогда я посмеялся, а сейчас… что же, выпьем за две даты: два года с начала пребывания на Новой Церере и полтора с начала ведения дневника.

Оба придурка весь день надо мной ржали. Мико верещал на латинском, Грог не отставал. С похмелья его речь похожа на приказы немцев из старого фильма. Никакой субординации. Впрочем, эти двое со мной много лет. Не скажу, что мы дружная семья, но они славные ребята.

Весь день копали. Программа обнаружила месторождение тран… тиранс…, короче, голубой звезды, как мы ее называем. Такая яркая светящаяся фиговина для получения энергии.

Скорее бы закончился контракт, возьму отпуск и свалю на «Аселию». Говорят, на этом космолете есть все: от бассейнов и баров до мозговых удовольствий. К черту холод, пусть будет вечное лето!

Придушу эту жабу Грога! Увидел на фото мою сестру и начал отпускать пошлые шуточки. В наказание оставил его одного на вахте.

Утром Грог показал мне мелкие белые катышки. Чуть продолговатые, они напоминали замерзшие семена какого-то растения. Здесь, на Новой Церере? Семена?

— Нашел. На одном из роботов, — привычно прорычал великан.

— Очень странные, вы не найти? — Мико положил одно семечко под электронный микроскоп. Компьютер выдал картинку в разрезе. Около девяносто процентов распознать не удалось. — Новый вид растение?

— Хрен его знает, — промычал я, одну за другой набирая команды, — если растение, то как уцелело в ледяном аду?

— Заспиртовалось, — Грог легонько толкнул меня локтем и заржал, — понял, да?

— Твой тупой юмор только олень не поймет, — парировал я.

— То-то я думаю, почему у твоей сестры нет рогов?

— Отвали от моей сестры, а то хозяйство оторву, если найду, конечно.

Грог начал наливаться краской. Гребень на голове покраснел. Меня всегда это забавляло, он походил на помидор с ирокезом. Ха.

— Ребята, успокоиться, как дети малая, — покачал головой Мико, — надо докладывать о находке.

— Само-собой. Вечером свяжусь с базой, а пока нужно убрать семена.

Грог, все еще красный, сгреб семена и убрал их в отсек хранения. Я засел за приборы, выгружая записи ночной смены, а Мико хозяйничал на кухне, выуживая из сосискообразных пакетов светло-серую смесь, которая при должном влиянии гамма-лучей псевдо микроволновки превращалась в сносное пюре с разными вкусами.

Доложил о находке куратору. Обещал прислать зонд, как только непогода на Новой Церере немного утихнет. Как будто ветер хоть на минуту утихает! Велели заполнить кучу документов и провести несколько тестов. Чертовы бюрократы! Грог уже и сам не рад находке. Но делать нечего, мы люди подневольные.

События прошлых дней мало чем отличались от остальных. Такая же ледяная пустота, одинокие вечера в обнимку с бутылкой и книгой. Иногда я подолгу смотрю в окно и представляю, как долго бреду по белой пустоши, как злой ветер проникает в щели экзокостюма, касается кожи, просачивается внутрь, сквозь поры. Как руки и ноги перестают слушаться, я не чувствую пальцев, а кожа трескается, проявляются мелкие ранки. Их все больше! Как кровь медленно застывает, сердце прекращает работу, я падаю на лед и разлетаюсь на мелкие кусочки. По ночам я вспоминаю теплоту Земли, горячие источники, ласковые волны океана, где был когда-то. А затем вдруг приходит осознание — что будет, если перестанут работать генераторы? Что если однажды кто-нибудь выключит питание, разрежет кабель? Не пройдет и часа, как воздух в вентиляции перестанет нагреваться и ледяной ветер проникнет в дома. Станция превратится промерзшее существо, ну а мы….

Занялись семенами. Грог притащил три семечка и положил под тепловую лампу, Мико настроил тестер, а я занялся электронными документами.

Впервые за долгое время тороплюсь. Прошло два дня ледяной тоски и рутины. И вот произошли два странных события: первое — белесая оболочка семян треснула, второе — Мико уловил в тестере легкие признаки энергетических импульсов. Неужели пролежав столько лет во льду, принесенные черт знает откуда, семена были живы?!

Последнюю ночь они пролежали под тепловой лампой. Сперва показалось, что семена треснули, но стоило до них дотронуться, как оболочка отпала, обнажая зеленоватый бугорок. Мико тут же включил тестер и издал радостный вопль. Мы проверили трижды — на экране слабо бился импульсный сигнал. Тут же попытались связаться с базой, но непогода глушила сигнал. Решили подождать и оставить лампу еще на одну ночь.

Вчера заснул удивительно быстро, а с утра первым делом бросился в центр посмотреть на семена. Там уже стояли Грог и Мико, о чем-то шептались и разводили руками.

— Они вырасти! — Мико ткнул пальцем на три маленьких зеленых комочка. Сейчас плоские семена, похожие на маковые зерна, превратились в нечто, напоминающее созревший крыжовник. Но более странным была пульсация, стоило семечко взять в руку. Внутри, как будто, билось крохотное сердце. На миг я поежился. Возможно, тому способствовал холод, исходящий от комочков. Под лампой больше +35 °C, но поверхность семечек мало чем отличалась от куска льда.

— Продолжим? — в голосе Грога прозвучало сомнение. Признаюсь, экспериментировать с неизвестным растением вдали от цивилизации было не лучшей идеей.

— Может, не стоит? — Мико разделял мои опасения. — Кто знать, чего из него стать.

Связались с базой — получили приказ продолжать опыты. Наши опасения не разделили, однако велели при малейшем изменении семян докладывать. Может они правы, и мы зря беспокоимся? В конце концов это всего лишь семена.

Ни хрена себе! Вчера мы осветили комочки лучами и в последний раз оставили под тепловой лампой, а сегодня… Первым их увидел Грог. Три шара размером с теннисный мяч. Каждый треснул посередине источая дикое гниющее сладковатое зловоние. Я и Мико надели респираторы, Грог же, менее чувствительный к запахам, отмахнулся.

Из пульсирующих шаров пробивался, похожий на хвост, росток. Серо-зеленый, он скручивался, реагируя на внешние раздражители. Мы попытались отщипнуть кусочек, в ответ из шара выплеснулась струя зловонной жидкости. Мне повезло, а вот Мико не успел отпрыгнуть. Жидкость коснулась кожи, вызвав покраснение. Пришлось отправить беднягу в медотсек.

Вечером мы отослали отчет на базу и получили ожидаемый ответ: продолжать наблюдение, соблюдать осторожность, в случае реальной угрозы образцы уничтожить. Остальные семена погрузить в заморозку. Кроме того, живо заинтересовались травмой Мико, велели провести полное сканирование жизненных функций и отправить отчет. Попытался возмутиться, мол мы не подопытные кролики. Куратор промычал что-то о правах компании, что мы принадлежим им и прочее в том же духе. Под конец промямлил про терпение и понимание. Кретин. Ладно, пусть подавится своим отчетом.

Мико поправился, а вот Грог ведет себя странно. Вчера он долго наблюдал за растениями и даже посадил их в импровизированный горшок, переделанный из оболочки сломанного робота. А сегодня утром не явился. Я нашел Грога в его доме на краю станции. Почти двухметровый великан сидел в кресле, а перед собой поставил горшок с растениями. «Шары» выросли, из каждого торчали несколько ростков, с палец величиной. Грог не отрываясь смотрел на растения и что-то шептал, словно разговаривал с ними. Но самое странное было то, что ростки шевелились в такт его шепоту.

— Эй, дурья башка, ты в порядке? — Грог посмотрел на меня отрешенным взглядом. Моргнул, сбрасывая оцепенение.

— Что? Конечно. Ты что, моя мамаша?

— Не приведи Господь, — улыбнулся я, — вижу вы породнились. Ты похож на заботливую хозяйку, только фартука не хватает.

Он ласково послал меня туда, откуда, похоже, сам явился. Потом поднялся, сгреб растения и вышел вслед за мной.

День шел своим чередом. Замеры, раскопки, бурение, отчеты. И, конечно, наблюдения за странным растением. Вечером Грог предложил взять «горшок» еще на одну ночь. Мико не возражал, он немного побаивался вечно пульсирующих шаров, я же насторожился.

— Уверен? Не сказал бы, что ты любитель растений.

— С ними не так скучно. Как скажешь. Мне плевать. Так, что? Беру?

— Ладно, но завтра передашь мне или Мико.

Грог кивнул и убрался к себе.

Вновь нашел Грога в его доме. Прошло минут пять, прежде чем великан вышел из ступора. Позже он признался, что растения… разговаривают с ним. Шепчут что-то на незнакомом наречии и этот шепот обволакивает сознание, вырывает из мира сильнее, чем самое грязное мозговое удовольствие у подпольных дилеров со звездных станций.

— Пора прекращать эксперимент, — объявил я вечером. Пульсирующие шары вывернулись наружу, а нереально длинные ростки, похожие на щупальца, шевелились, словно ощупывали пространство. — Плевать, что говорит база, все зашло слишком далеко.

— Поддерживать, — облегченно выдохнул Мико.

Грог не ответил, он продолжал смотреть на растения и жадно вздыхать зловонный аромат тремя ноздрями.

— Мико тащи репульсатор, вынесем их наружу и разнесем к чертям.

— Стой, — в голосе Грога проскользнула боль, — не надо так с ними. Лучше просто заморозим.

— Что за хрень с тобой?

— Не знаю, — он отвел глаза, — просто… не хочу, чтобы им было больно.

Мы с Мико переглянулись. За все годы, что мы работали вместе, Грог впервые проявил нечто похожее на сострадание.

— Мико, тащи репульсатор, — повторил я, внимательно наблюдая за Грогом. Тот только вздохнул и отошел в угол.

Мы вытащили растения, бросили на лед и несколько раз выстрелили. Зеленую массу разбросало вокруг, ростки несколько раз дернулись и застыли. Только шары еще продолжали пульсировать, постепенно утихая.

Я составил отчет и отпустил всех пораньше. Связи с базой пока нет, чертова непогода. Снова тянущийся холод, словно ветер нашел лазейку в тройном окне. Ненавижу сквозняки!

Грог сказался больным и остался у себя. Пришло запоздалое сожаление о нашей поспешности. Сперва нужно было протестировать растения и проанализировать жизненные показатели Грога, выявить возможное влияние. Надеюсь, в ближайшее время он поправится и вернется к работе.

Связался с базой, доложил о состоянии великана. Ответ не удивил — пресыщенное отчуждение — известный диагноз у тех, кто годами находится вдали от цивилизации.

Утром Грог не отвечал. Я насторожился. Застал его мерно покачивающимся в кресле. Взгляд блуждал по комнате, задерживаясь на том месте, где когда-то стояли растения. Сморщенные губы шевелились. Удивительно, но в комнате до сих пор стояло сладковатое зловоние.

— Верзила, ты меня слышишь? Ау? Эй, волосатая задница! — Нет ответа. Я дотронулся до его плеча и невольно вздрогнул. Кожа Грога была влажная, но очень холодная. И это при том, что датчик показывал +35С.

Отбросив приличия, я прикоснулся к его лбу, рукам и полуголой спине. Грог напоминал ледяную скульптуру по недоразумению истекающую потом. Спустя пару минут великан заморгал и уставился на меня.

— Грог? Ты меня слышишь?

— Тебя только мертвый не услышит, — его голос звучал гораздо слабее, чем обычно, — ты же орешь мне прямо в ухо. Оратор. Ха.

— Тебе не холодно? — осторожно поинтересовался я.

— Нет. Мне жарко, — он смахнул пот.

— У тебя кожа ледяная.

Он дотронулся до колен, затем коснулся лица и плеч.

— Действительно. Странно. Ну что, за работу?

Он поднялся, но тут же зашатался и чуть не упал. Я вызвал Мико. Мы сопроводили Грога в медотсек. Обследование показало, что Грог вполне здоров. Решили запустить полную диагностику на всю ночь.

Как назло, непогода нарастала. Связи снова нет.

Повсюду мерещится мерзкое зловоние. Два раза проветрил свой дом, но не смог избавиться от запаха полностью. Сегодня Грог выглядит чуть лучше, но его взгляд продолжает время от времени блуждать по стенам. Каждые несколько часов он отпрашивается отдохнуть.

Сигналу удалось пробиться. База приняла отчет и через несколько часов прислала ответ — поскольку медицинская программа не выявила нарушений, значит отклонение у Грога скорее психическое, нежели физическое. Врачей прислать не могут, однако велели наблюдать за великаном и при малейшей агрессии запереть и связаться с куратором.

Долбаные идиоты! К сожалению, сделать пока все равно ничего нельзя. С Грогом творится неладное, растения сделали с ним что-то, повлияли на разум. Буду продолжать следить.

Зловоние усилилось. Работаю в респираторе. Очистил каждый закоулок станции, но через час запах вернулся. Грог отлучается каждые два часа, часто шепчет себе под нос. Попытался с ним поговорить. Он молчит, томительно ждет, пока я уйду.

Решил схитрить и обшарить его дом, пока Грог снимал данные с роботов-копателей. Ничего. Отвратительный запах пробивается даже через респиратор.

Нашел источник запаха. Не знаю, что написать. Меня переполняют эмоции. Не последняя из них — страх. Воспользовался карточкой доступа. Как только Грог закрыл дверь, я подождал пару минут и ворвался внутрь. С трудом подавил крик. Грог стоял на коленях перед коробкой с высоким темно-зеленым растением. Открытый потайной шлюз без слов отвечал где великан прятал зловонного гостя. Стебель и ростки окрепли, на каждом из них виднелись тонкие красные усики. Вверх уходил толстый ствол, заканчиваясь круглой вершиной, из которой, словно надутый воздушный шар, свисало нечто большое, покрытое оболочкой, похожее по форме на кабачок или баклажан с Земли, только серого цвета. Из нижней части плода высунулся еще один жгутик и обвился вокруг шеи Грога.

С трудом сбросив оцепенение, я вызвал Мико и попытался разорвать жгут, но он оказался слишком крепким. Подоспевший на помощь Мико вытащил электронож и через пару минут смог отпилить тонкий красный язычок. Грог тут же грохнулся на спину и заорал от боли.

— Твоя мать! Что за херня? — заверещал Мико.

— Заткнись и помоги мне!

Мы оттащили Грога в медотсек и вернулись обратно с репульсатором. Растение оказалось слишком тяжелым, чтобы вынести на улицу. Отошли на пару шагов и выстрелили. Робот тут же включил систему пожаротушения, обдав нас с потолка ледяным душем. Но содрогнулись мы не от холода мелких капель, а от того, что наш выстрел не оставил ни малейшего следа на растении.

Мико выдал долгое удивленное и витиеватое ругательство. Я же вновь ощутил подступающее оцепенение.

Дополнением к ужасу стала погода — ветер пресек все возможности связаться с базой.

Весь прошлый вечер мы пытались разрезать, взорвать или растворить растение в кислоте. Ночью сменяли друг друга, утром продолжили с новой силой. Ничего. Мико предложил принести тестер и просканировать зеленого противника на предмет слабых мест.

«Биоматериал с широко развитой клеточной структурой, вероятно наличие дыхательной системы наравне с фотосинтезом». Так сказал компьютер. Он что-то еще добавил про кровеносную и нервную систему, но я почти не воспринимал научные термины. Наш незваный гость был одновременно растением и животным! Оно могло дышать, могло отвечать на раздражители и еще, вероятно, манипулировать сознанием. Среди череды роящихся в голове вопросов больше всего интересовал один — каким образом растение оказалось в домике Грога?

— Принес, — едва слышно ответил он, когда мы с Мико устроили бедняге допрос, — подобрал последний живой шар. Не мог дать умереть. Вырастил. Говорил с ним. Следил. Он как мы, только умнее. Он зовет меня. Он хочет освободиться. Я видел. Я соединился с ним. Он ждет.

Грог попытался подняться с койки, но я вкатил ему успокоительное. Бедняга, что же с тобой сотворили?

Ветер за окном усилился, станцию заметало ледяной крошкой. Чертов холод, он повсюду. А еще зловоние. Сладковатое, тошнотворное, проникающее через кожу зловоние. Оно не дает мне уснуть. Я слышу шепот. Там, в углу комнаты. Тихий, но такой навязчивый шепот.

Наконец-то смогли связаться с базой. На этот раз обещали выслать челнок, как только утихнет ветер. Интересно, чем они обеспокоены больше — состоянием Грога или ожившим растением? Хотел бы я поменяться с ними местами и посмотреть, как эти бумажные черви попытаются не сойти с ума, пока тело сотрясает дрожь, а в ноздри лезет отвратительный запах гниения.

Чтобы хоть как-то отвлечься, просмотрел информацию о растении — полая костная основа, покрытая корой, внутри сок и нечто, напоминающее кровь — что же ты такое?

Грог по-прежнему в медотсеке. В сознание не приходит. Вновь ощущение сквозняка, за окном ветер и ледяное крошево…

С растением что-то произошло. За ночь кокон оторвался и лежал на полу. Мико клялся, что во все глаза смотрел за пришельцем, лишь на миг выйдя в туалет. Дурак! Кокон оказался пуст, что бы в нем ни находилось, оно прячется в недрах станции. Само растение потемнело, пульсация прекратилась. Я надел защитную перчатку и осторожно дотронулся до листьев. Они тут же надломились, обнажив полусгнившие кости, на пол упали темные капли. Не прошло и пары часов, как растение окончательно сгнило и развалилось. Почти сразу после этого запах ослаб, что позволило снять респиратор.

За оставшийся день мы обошли станцию, отсканировали каждый угол, обшарили каждую возможную нычку. Пусто. По правде говоря, я даже не знал, что ищу. Может в коконе и не было никого?

Вечером Мико предложил уничтожить оставшиеся семена. Я согласился. Мы вынесли их и сожгли в термопечи. Клянусь, вместе с треском я слышал стон.

Помощи все нет. Ветер яростно налетает на станцию. Кажется, он еще больше усилился. Ощущение, что даже тройные окна бьет дрожь.

Метеодатчики показывают, что непогода стихнет через пару дней. С базой связи нет.

Грог все еще лежит в медотсеке. Он ничего не говорит, не ест, не шевелится. Программа фиксирует жизнь, но сколько она продлится?

— Оно соединяться с ним, — тихо произнес Мико, — мы уничтожать, оно не отпускать.

Давай же, великан! Ты сможешь, я знаю!

Грог мертв. Сегодня навестил его, а по дороге назад приметил маленькую темную лужицу. Опустился на корточки, увидел еще одну лужицу под койкой. Инстинкт самосохранения сработал позже, чем я успел сунуть руку и коснуться мягкой склизкой массы. В тот же миг Грог дернулся и с внутренней стороны койки на пол упал большой белый червяк. Толстый, он проворно выскользнул и постарался уползти, но я успел достать его стулом. Пока червь переворачивался, я подскочил и раздавил его. Раздался жалобный вопль. Желеобразное тело затрясло, показались бледно-серые внутренности. Я топтал и топтал, пока противник не перестал шевелиться.

Мико сказал, что нашел меня спустя два часа рядом с останками червя. Говорит, я плакал и ругался одновременно. Мы перевернули Грога, его спина оказалась прогрызена, внутренности почти отсутствовали. В оболочке из кожи шевелились пять розовых комочков. Завидя нас они бросились наутек. Двух мы смогли убить, но остальные выскочили из медотсека и скрылись в вентиляции.

Три часа мы обыскивали станцию, ощущая долбанное дежа вю. И вновь ничего. Хитрые бестии каким-то образом избегали сканеров. Мы вернулись обратно. Грог уже затвердел и отяжелел, почти превратился в камень. Мы накрыли приятеля простыней, притащили тележку и перекатили на нее тело. Морга на станции не планировалось, пришлось выкатить беднягу на поверхность. Боже, как же там холодно!

Весь прошлый вечер и ночь обыскивали станцию. Пару раз замечали вытянутые тени, перебегающие дорогу. К утру валились с ног от усталости. Поспали пару часов, сменяя друг друга. Затем продолжили поиски. Очередная попытка связаться с базой провалилась. Днем ветер был слишком силен. Хотя на Новой Церере один черт, что день, что утро, что вечер, — холод и вечная серость.

Челнок так и не появился. Удалось прикорнуть всего час. Ночью слышали шепот. Понятный и не понятный одновременно. Словно слова меняли местами, переставляли буквы, составляли предложение на разных языках, пытаясь нас запутать. Иногда Мико смотрит в одну точку, замирает, будто прислушивается или видит то, что не подвластно мне. Я боюсь, что он может стать как Грог. Постараюсь дать ему больше времени на отдых.

Мико пропал! Почти всю ночь я пытался соединиться с базой, пока приятель отдыхал. Клянусь меня сморило на секунду! И тот сон, когда я открываю глаза и вижу сгорбленную фигуру приятеля, медленно шагающего к выходу. Я смотрел, словно завороженный, но не мог пошевелиться. Это шепот! Мерзкий шепот, доносящийся отовсюду. Он заставил меня уснуть и увел Мико. Он навеял дикие фантазии сновидений, в которых Мико отрешенно посмотрел на меня, прежде чем закрыть дверь, а его губы шевелились, силясь что-то произнести.

Обошел станцию. Устал… больше не могу. Несколько дней не высыпался. Шепот все громче. Помощи нет. Нужно поспать, но не могу.

Открыл файл с отчетом по анализу растения. Много научной лабуды, да еще текст расплывается, вызывая сильнейшее желание уснуть на клавиатуре. Удалось понять то, что по своей структуре растения были чем-то вроде промежуточной стадии. Их можно сравнить с бабочками, которые из гусеницы превращаются в куколку и только потом обретают возможность летать. Вопрос в том, кто те твари, что вылупились из червя? Уже бабочки или еще гусеницы?

Пристрелил одну из тварей. Обошел станцию. Когда вернулся услышал возню в медотсеке. Оно замешкалось, пытаясь оттащить нечто, при детальном рассмотрении оказавшееся отгрызенной ступней в ботинке. Бедный Мико, надеюсь, ты не сильно мучился перед смертью.

Тварь оказалась живучей. Раненая, она яростно шипела и пыталась укусить двумя верхними клыками. Добил армейским ножом, подаренным давным-давно командиром за хорошую службу. Плоть твари мягкая, влажная, склизкая. Кровь темная, сильно отдающая железом. Тело длинное, похожее на гигантскую крысу или крота, около метра. Глаз нет, нос заканчивался пульсирующим шаром из которого торчали шесть красных жгутиков. Передние лапы гораздо меньше, чем задние. По три пальца на лапе, острые коготки. Но более жуткой выглядела пасть — только два верхних острых клыка, а дальше пустота, ведущая в глотку. Я разрезал горло и чуть не поранился о засевший в глотке хоботок с сотней крошечных, до невозможности острых, зубов. Я представил, как такая крысоподобная тварь заглатывает руку или ногу, а хоботок измельчает мясо до размеров булавки. Боже! Как? Зачем ты придумал этих бестий? Нужно покончить со всем этим. Их осталось всего двое.

Вечер. С трудом унимаю дрожь, заполняя строки. Хоть что-то, чтобы отвлечься и не сойти с ума от страха и вечного холода за окном. Вчера пытался найти оставшихся тварей. Но они сами меня нашли. Не знаю как, их стало не меньше дюжины. Отвратительные крото-крысоподобные монстры, их жуткие красные жгутики до конца жизни будут являться мне в кошмарах. Я наткнулся на них в коридоре, выстрелил. И тут они встали на задние лапы. Завизжали. Коридор закачался, перед глазами поплыло. С трудом удерживая оружие и передвигая ноги, я постарался убраться в медотсек. Твари бежали за мной, обгоняя друг друга, звонко цокая коготками. Двери кают были открыты, в одной из них я мельком увидел Мико… вернее то, что от него осталось. Голова с пустыми глазницами и несколько пальцев. Все это я заметил боковым зрением, ибо боюсь, что остановившись, грохнулся бы в обморок.

Каким-то чудом вернулся в отсек. Запер двери. Несколько часов твари царапались, стучались и визжали, пытаясь попасть внутрь. Я лежал, обняв руками колени и смотрел в потолок, вздрагивал, даже не пытаясь стереть слез.

Попытался связаться с базой. К моему ужасу компьютер не нашел сеть. Два года исправной работы и… что если это твари? Вчера они бросились за мной одновременно. Такая слаженная работа говорит о коллективном мышлении, как у роя. Тогда, где их матка? Смогу ли я убить ее?

Глупые надежды. Я даже не могу высунуться из отсека. Хорошо, что тут есть небольшой запас продовольствия и воды. А что будет, когда прибудет помощь, если она вообще прибудет? Что если твари смогут попасть на борт челнока, а затем проберутся на базу?

Связи все еще нет. Стало гораздо теплее. Термометр показывает около +35С и продолжает расти. Что, черт возьми, придумали крысоподобные создания?

Промаялся весь прошлый день, пытаясь придумать как связаться с базой. Сегодня температура выросла до +4 °C. Я слышу визг и голоса. Почти человеческие. Они больше не шепчут, но пытаются общаться. Я начинаю догадываться зачем тварям нужна высокая температура. Не даром же растение так быстро вымахало под тепловой лампой. Если так пойдет и дальше я заживо сварюсь. Нет, я не позволю вам победить, слышите? Я не сдамся!

Ждать более не имеет смысла. Температура почти +5 °C. Соленый пот заливает глаза, я выпил три четверти запасов воды. Придется выйти и дать бой, так хотя бы есть мизерные шансы. Я открою дверь и выйду на встречу судьбе.

Тот же день чуть позже.

Удалось пробраться в подвал к генераторам. Я придумал план! Слабое место тварей — тепло. Я отключу питание и заморожу станцию. Если повезет, доберусь до снаряжения, починю антенну или дождусь помощи. Должна же она прийти в конце концов? Что это? Какой-то визг? Нет, голос. Мико? Не может быть? Нет, нет, нет. Твари дразнят меня. Это все они мерзкие кротоподобные существа, они сожрали тебя Мико, разнесли по всей станции, и я отомщу. Я уничтожу их!

Вот и все. Я смог отрубить питание. Пришлось попотеть, но в итоге температура начала снижаться. Сейчас едва ли больше +5С. Холодно. Твари ходят по коридорам. Медленные, вялые. Их тонкие жгутики едва извиваются. Подождал немного, а затем перерезал глотку всем, кого встретил.

Позже.

Температура -1 °C. Пробирает озноб. Пытаюсь согреться, дышу на руки, подпрыгиваю. Скорее бы добраться до снаряжения!

Позже.

Я…, я не знаю, что написать, что сказать. Есть ли в этом смысл теперь? Пишу, стараясь успокоится, что-то придумать, но тело колотит сильная дрожь. Холод? О, нет, он еще возьмет свое. Я нашел снаряжение…. Разодранное на куски, жалкое, истоптанное. Ни одного костюма не уцелело, а без инструментов я не смогу запустить генераторы…. Это конец… Скоро температура опуститься еще ниже. Что делать? Что, черт возьми, делать?! В голове одно и то же видение — как я бреду, а ветер медленно замораживает меня, как кровь застывает, и я падаю, разбиваясь на куски. Что это? Слезы? К чему они теперь….

В тот же день.

Твари зачем-то разбили несколько окон. Маленькая месть перед смертью?

Придумал единственную возможность выиграть время! Запрусь в медотсеке, закупорю вентиляцию и укутаюсь во все, что найду.

Вечером.

Этот голос… он зовет меня. Я чувствую, как блуждаю глазами по комнате, пытаюсь разглядеть в полутьме то, что до меня видели Грог и Мико. Попытался заснуть, но голос стал отчетливее. Это матка! Я чувствую ее, она там, в яме, что выкопали роботы. И ей нужна моя помощь. Помощь всех людей, чтобы восстановить ее род, вновь вернуться туда, откуда много лет назад их выгнали. Найти пригодную для жизни планету. Теплую, с хорошим климатом. Я пытаюсь сопротивляться, но не могу. Ее зов все сильнее. Почему же я раньше его не слышал? Может все дело в запахе? Оно снова ощущается в воздухе — чуть сладковатое гниение.

Больше не могу терпеть. Что я говорю? Моя королева? Моя богиня? Нет, это не я! Это не могу быть я!

Плыли в небе сиреневые облака. Мы с Майкой шли по Занзибарской, купаясь в тёплых лучах сиреневого солнца, отвечали на добрые улыбки прохожих. Хорошенькая мулатка протянула нам два стаканчика с мороженым. На Занзибарской вообще негры живут, и совсем ещё недавно это было большой проблемой.

Ха! Рассказать кому четыре года назад, что гулял тут со своей девчонкой — даже смеяться бы не стали… Им тоже на нашу улицу хода не было. Интернациональные встречи происходили в заброшенном парке, обычно, после захода солнца. Иногда ещё и полиция подъезжала — такая начиналась веселуха… Кто кого лупит, и кто за кем гонится, понять было совершенно невозможно. Мне тогда уже шестнадцать было — вполне призывной возраст…

Да, тогда всё по другому было. Облака были белые, солнце — слепяще-золотым. На чужие улицы соваться нельзя. Свою — надо защищать. Что там в мире творится, не слишком мы и интересовались — не до того было. Это уж потом, когда школу опять открыли…

Да и не было у нас, как говаривал Славка Петров, «источников информации». Компьютеры, да приставки игровые кое у кого ещё сохранились, а про Сеть только сказки рассказывали. В ящике была одна программа. Мэр по ней вещал. Про то, как здорово он нашим городом управляет.

Славка до счастливых времён не дожил — попался полицаям. Полицаи — они хуже занзибарцев были. Те-то — такие же ребята, только чёрные. Такие же кастеты как у нас, да и ножи не слишком отличались. А полицаям, если попадёшься…

А в мире, как потом выяснилось, всё то же самое было, что и у нас. Даже ещё хуже. В больших городах стреляли. На границах отбивались от мигрантов. С переменным успехом. Африка превратилась в сплошной фронт. Без тыла, без госпиталей и почти без еды. Страны, ещё называющие себя индустриальными, всеми правдами и неправдами пытались перенаправить потоки беженцев. К соседям. Обвиняли друг друга, целились ракетами…

Непонимание. Слово последнего месяца. Слово, которое само по себе не говорит ничего, и вместе с тем говорит столь многое.

Он снова задавался теми же вопросами, что и раньше. Вспоминал как во время очередной ссоры с женой мог сказать лишнего, потом видел её обиженный взгляд, слезы, застывшие в глазах. Это было сигналом, что сейчас пора закончить. В те дни, казавшиеся теперь далеким прошлым он умел анализировать, находить причины. Сейчас у него было куда больше времени на размышления, но ответа на свои вопросы он не могу получить. Холодный космос молчал. До чего же не идеален язык, как сложно порой выразить свои чувства и как легко обидеть близкого. Любил ли он её, любил ли он вообще когда-то по-настоящему? Михаил сумел справиться с непониманием, когда умерла дочь. Смог пережить и уход Лены. Но сейчас он видел лишь мутную пелену, а за ней безжизненную черноту. Она была так рядом. Всего лишь протяни руку. Но мешает тонкая стенка, да и пустота оказалось не такой уж безжизненной. Там было оно, невидимое, но осязаемое всеми. Оно говорило, но…

Непонимание.

— Представь, что ты сидишь ко мне спиной, — Алексей пощелкал пальцами, размял шею, почесал подбородок и развалился в кресле.

Михаил терпеливо ждал.

— И я говорю тебе: Привет! А ты мне?

— Отвечу тем же, — Михаил пожал плечами. Теперь он привык, но раньше его выводила тягучая манера Алексея вести беседу. Прежде чем что-то сказать, он подолгу формировал свои мысли, затем смешно шевелил языком за закрытым ртом, будто пробуя слова на вкус, и только удостоверившись, что можно наконец высказаться выдавал фразу, или точнее выдавливал. Чаще совсем короткую, отчего долгие размышления его теряли в цене, но в последние дни его все больше тянуло на длинные рассуждения, которые как правило тоже ни к чему не приводили. Впрочем, Михаил не мог винить его за это, он и сам подолгу ввел такие же бессмысленные разговоры, разве что делал это молча. Выстраивал диалог с самим собой, ввел интервью с глупыми вопросами и такими же глупыми ответами. Особенно эти неуместные диалоги со своим я появлялись сразу после пробуждения и давали голове недолгий покой только к обеду.

— Но с кем ты поздороваешься?

— С тобой же.

— Откуда ты знаешь, что это я?

— Повернусь, чтобы проверить.

— А если я всего лишь кукла, умелая симуляция? Перед тобой моя копия. Примитивная система распознает твои слова, формирует ответ по заданному шаблону, выдает его. Ты снова отвечаешь. Диалог?

Михаил кивнул.

— Но ты ведь будешь говорить со мной, имея определенную цель. Допустим спросишь, как поживает моя семья, какая погода в моем городе сегодня. Кукла тебе ответит, но будет ли она понимать, что именно она ответила?

Михаил поерзал в кресле и вздохнул.

— Ты скорее упрощаешь, — ответил он, — Но по твоей манере говорить, иногда мне кажется, что ты и есть тот самый манекен, который подолгу обрабатывает сигналы.

— Я не обижаюсь, — Леша хмыкнул.

— Я знаю.

Алексей поднялся и стал бродить по комнате отдыха. Остановился возле фальшивого камина, глянул на фальшивую оленью голову на стене, которую наблюдал уже миллион раз, но сейчас разглядывал так, будто видел впервые. Бросил короткий взгляд на картину и отчего-то поморщился. После долгого молчания повернулся к Михаилу и произнес:

— Да.

— Что, да?

— Я упрощаю, согласен. Оно общается с нами. Мы не видим даже муляжа, не видим гребанной формы, не ловим никаких сигналов. Физического объекта нет. Оно что-то говорит, мы что-то отвечаем на всех языках, оно отвечает на своем, но твою мать, язык ли это, вообще? Пусть я принимаю то, что язык — это не столько способ общения, сколько способ мыслить. Но мы ведь не можем нормально передать мысли даже друг другу. Ты меня недопонял, я недосказал, ты обиделся, я извинился. Мы путаемся в словах. Что ты слышишь, когда оно говорит с тобой? Ты слышишь слова?

— Нет.

— Видишь образы.

— Ты же знаешь…

Алексей покачал головой и вернулся в кресло.

— Я чувствую боль, — сказал он. — Часто испытываю невиданную любовь, реже злобу. Порой мне хочется разгромить тут все к чертям. Отправить этот гребанный корабль в никуда, но это быстро проходит, меня вдруг наполняет странная теплота. Хочется как в индийских фильмах петь и танцева. А порой, я хочу просто плакать, сжаться в комок, уткнуться в подушку и рыдать, как брошенная парнем школьница. И я понял, что это не то, что оно пытается мне сказать. Все это лишь следствие. Что если, говоря ему привет или hello или hola, sawatd, zdravo мы тем самым оскорбляем его? Откуда ему знать, что мы вообще говорим, что такое говорить само по себе? У него нет слов, есть… Я не знаю, как это назвать. Если все, что я испытываю уже есть во мне, оно каким-то образом просто вытаскивает это. Не пробуждая во мне воспоминаний, не показывая мне жутких или грустных картин, не говоря обидных или прекрасных слов. Но каким образом я ощущаю, что это именно метод его общения? Это чувствуешь ты, чувствует все на корабле. Двадцать человек как один. Мы знаем это, называем это одними и теми же словами, да и без слов нам с друг другом все ясно. Я вижу в твоих глазах то же самое.

Алексей почувствовал, что руки трясутся, зажал ладони между коленей, пряча от глаз друга то, чего спрятать нельзя. Их единство, то, чем они стали вместе за последний месяц полета, для этого уже не было слов. Этого не объяснить земле, они не поймут. Для них первого контакта нет, для членов экипажа он вне сомнений. Михаил прекрасно понимал, о чем говорит Алексей. Слова, их всегда так мало и в то же время сколько ненужных конструкций из букв и обрывков смыслов они порождают прямо сейчас. Слова, которые ни к чему не ведут. То, как оно общалось с ними. Это больше чем речь. Больше, чем что бы то ни было. Может это и есть откровения свыше, только о чем они? Что они дают, кроме внезапных эмоций и всепоглощающего чувства единения между небольшой горсткой людей, висящих в пустоте. Неужели они летели сюда для этого?

— Любовь, боль, ярость… — прошептал Алексей, глядя Мише в глаза. — А что ты чувствуешь чаще всего?

Михаил долго молчал, не отводя глаз, затем опустил голову и произнес:

— Мне страшно. Но ты ведь и так это знаешь.

Если бы аппаратура поймала сигнал, все бы разом стало проще. Но когда ты чувствуешь это внутри себя, какие доказательства предоставишь другому? Нет, экипаж в них не нуждался, их требовала земля. Им нужно было понять, отчего задержка, почему корабль торчит в мертвом космосе, тратя драгоценные ресурсы и никто не в силах объяснить, что происходит.

Тебе не списать это на галлюцинацию, даже на массовую галлюцинацию. Это происходит здесь и сейчас. Каждый из двадцати человек уверен в том, что говорит. Они не просто верят, они уверенны, хоть и измучены непониманием. Списать все на эксперимент земли не выйдет, слишком это глупо и бессмысленно отправлять их в полет, чтобы где-то на краю галактики экипаж мучался от необычных состояний, вызванных, например, неким препаратом. Бред же…

Но все это непохоже на речь. Оно напрямую передает одни и те же, доселе неведомые сигналы каждому из них. Единственная эмоция, кроме страха, что чувствует Михаил — любовь. Эмоция, которая казалось навсегда умерла, после смерти дочери. А еще позже, новое чувство заставило его сомневаться, что он вообще когда-то переживал любовь, что понимал истинное значение этого слова, о котором споры ведутся вечность. Неужели на их долю выпало первыми получить ответ на этот вопрос.

Когда все только начиналось, он внезапно понял, что любит Алису — он с ней был почти не знаком. К удивлению Михаила, когда он сам не веря в то, что делает, заговорил с ней, она ответила взаимностью и проявила нескрываемую симпатию. А через неделю, Михаил понял, что по уши влюблен в биолога — Марию. Но Алису он любить не перестал.

Это нельзя было объяснить ни природной тягой, ни похотливым желанием. К мужской же части экипажа он ощущал братскую любовь, ему казалось, что с окружающими людьми он провел многие годы, преодолел множество невзгод, прошел длинный путь. Они чувствовали к нему то же самое.

Покинув комнату отдыха, Михаил медленно брел по пустому коридору станции, откинув все мысли, он не думал куда направляется, ноги сами вели его. Обнаружил он себя на мостике, глядя на черноту за панорамным иллюминатором.

— Поговори со мной, — прошептал Михаил. — Давай по-простому. Кто ты?

Чернота молчала.

— Давай же! Расскажи! — незаметно для себя его голос поднялся от шепота до крика. — Ты же там, я знаю…

За спиной послышалось тихое шипение. Он развернулся и увидел Алису. Войдя в отсек, она остановилась у ступенек, ведущих к панели управления. Двери за её спиной с тихим шипением сомкнулись.

Девушка смотрела на него влажными глазами, нервно сжимая и разжимая кулаки.

— Что-то случилось? — спросил Михаил. И вдруг понял, что сказал это слишком встревоженно, он ведь может напугать девушку. И с каких пор эти вещи так заботят его?

— Михаил Александрович, — дрожащим голосом сказала она. — Кажется, я смогла кое-что найти.

Михаил встрепенулся, сбежал со ступенек и приблизился к Алисе. Даже сейчас, в этот волнительный момент, он чувствовал с какой силой его тянет к ней. Он хотел прижать её к себе, вдохнуть запах волос, провести пальцами по тонкой коже её шеи. Чертов маразматик! Она тебе в дочери годится!

Михаил тяжело выдохнул. Взял себя в руки.

— Ты смогла понять, как оно общается?

— Не уверена, но, кажется, я что-то нащупала. Могу показать, пойдемте.

Девушка торопливо развернулась и вышла в коридор, Михаил последовал за ней. У своей каюты, она попросила Михаила подождать, юркнула внутрь и появилась через минуту с черной папкой и планшетом в руках.

Они направились в комнату отдыха, где обнаружили скучающего Гену. Тот смотрел на копию картины, висящую на стене: Ремедиос Варо «Тревожное присутствие». Михаил недоумевал, кому пришло в голову повесить в комнату отдыха именно её. Она всегда казалось ему жуткой, но сейчас, бросив на неё мимолетный взгляд, он вдруг понял, что порожденный богатым воображением художницы образ как нельзя кстати передает нынешние чувства всего экипажа. Вспомнилось почему-то детство, поход с отцом в галерею. Не было там Варо, было много непонятных маленькому Мише картин. Он конечно без труда разбирал то, что там изображено, но не мог взять в толк отчего редкие посетители так подолгу смотрят на какой-нибудь лес, некрасивый по мнению мальчика портрет женщины или на бушующее море. Отец много говорил потом об этих картинах, употреблял столько ярких эпитетов. Говорил о любви, страсти, покое и даже любви. Он видел все это в мазках краски на холсте и делился с сыном, который в ответ лишь кивал, делая вид, что все понимает. С возрастом, чувство прекрасного равное отцу в нем так и не выросло. А теперь, взгляни он на те же картины изменилось бы что-то? За последний месяц он стал совсем другим. Они все стали другими.

Он упал в кресло у фальшивого камина, издающего мерзкие потрескивающие звуки, совсем не похожие на те, что должно издавать горящее дерево. Наверное, и в этих щелчках был свой язык, который при желании можно расшифровать.

Гена отвлекся от картины и поприветствовал их, Алису особенно, он поцеловал её в губы, и она конечно не противилась.

Михаил почувствовал только удивление, хотя ждал, что его кольнет ревность, даже попытался вытащить её из глубин, но ничего не вышло. Хуже того, глядя на Гену, он вдруг почувствовал, что тот его лучший друг.

Гена покинул комнату, провожаемый озадаченным взглядом командира. Алиса же уселась напротив, разложила на столе бумаги с какими-то зарисовками и множеством пометок.

Михаил взял со стола грубый рисунок от руки, на котором был изображен человеческий позвоночник, некоторые позвонки были заштрихованы и от них отходили тонкие линии, ведущие к примечаниям, правда почерка Алисы Михаил разобрать не мог.

— Не вчитывайтесь, — сказала она. — Это я для полноты картины, я более подробно покажу на голограмме.

Михаил кивнул, еще раз рассмотрел рисунок и положил на стол.

Алиса, не поднимая головы что-то быстро набирала пальцами на экране планшета, вместе с тем поясняя:

— Я долго думала, как именно мы получаем сигналы. Часто я замечала, что во время особенно сильных, внезапных эмоций по спине пробегает легкая вибрация, думаю, вы тоже это чувствовали.

Михаил кивнул.

Алиса закончила возится с планшетом и в следующую секунду над столом возникла полупрозрачная голограмма в синих оттенках с моделью человеческого скелета. Девушка провела по экрану и модель приблизилась и развернулась. Еще одно движение и вот уже крупно во всех деталях видны отдельные позвонки и межпозвоночные диски.

— Во время одного из сеансов связи с этим, — она сделала особенный акцент на последнем слове, — Я провела процедуру МРТ. Воздействие приходилось вот на эти позвонки.

На голограмме оранжевым загорелись по очереди несколько позвонков.

— В этом порядке, — продолжала Алиса, — На позвонки поступала легкая вибрация, разной интенсивности. Сигналы передавались в позвоночный канал и таким образом достигали спинномозговых нервов и далее мозга.

Голограмма изобразила все сказанное Алисой, но Михаил посмотрел лишь мельком, тут же вернув взгляд на девушку.

— Сигналы повторялись и оказались на деле очень простыми. Всего-лишь двоичный код.

— Ближе к делу, — прохрипел Михаил, снова чувствуя, как трясутся руки.

— Посмотрите.

Поверх модели скелета возникли цифры.

— Что это?

Алиса вздохнула и посмотрела в глаза Михаилу, затем нажала на экран планшета и цифры сменились словом.

Любовь.

Михаил тяжело дышал. Голограмма исчезла, но он все еще пялился в то место, где она была минуту назад.

— Нам… Нам это поможет… То есть, мы может отправить это на землю?

— Вряд ли в этом есть смысл.

Они повернулись на голос. В комнате стоял Алексей. Занятый мыслями о неожиданных новостях, Михаил не услышал, как отрылись двери.

— Ты уже в курсе? — спросил он.

— Я ему рассказала, — ответила Алиса.

Михаил перевел взгляд на неё. В этот момент он все-таки ощутил легкий укол. Она рассказала ему раньше, гребанному лингвисту рассказала раньше, чем командиру. Кто еще знает? Может Гена? Может уже и весь экипаж или хотя бы мужская его часть, кому еще доверилась Алиса?

Впрочем, ревностные обвинения ушли так же быстро, как и появились. Алексей приблизился к столу и уселся в свободное кресло.

— Это не имеет смысла, — сказал он. — Они решат, что мы тут с катушек съехали и сами воспроизвели это послание.

— Но это же бред! — Воскликнул Михаил.

— Я с самого начала был против рассказывать что-то земле до тех пор, пока не появится ясность.

— Ну а сейчас? — Михаил встал с кресла и принялся бродить по комнате.

— А что сейчас? — спокойно сказал Алексей. — Сейчас у нас по-прежнему ничего нет.

— Что значит ничего?

— Алиса, скажи ему, — лингвист кивнул в сторону девушки.

— Мы так и не смогли определить откуда исходит сигнал, — тихо сказала она. — Если бы у нас было хотя бы это, но…

— Давайте повторим эксперимент, — не унимался Михаил. — Я готов.

— Постой, — сказал Алексей и тоже поднялся с кресла. Он подошел к Михаилу, взял его за плечи и заглянул в глаза. — Подумай сам, тебе не кажется странным, что некое, чужеродное сознание отправляет нам послания в гребанном двоичном коде, еще и со словом на русском языке?

— У нас не осталось ничего, что можно было бы назвать не странным. Давайте проверим Сэма, — заявил Михаил и отошел от врача.

— Уже, — ответила Алиса.

— И?

— Ожидаемо, у него было Love.

Михаил вернулся в кресло, чертовски хотелось курить, хотя привычка была забыта еще в школьном возрасте.

— Но ведь эмоции самые разные, — сказал он. — Неужели ничего кроме одного слова оно не говорит?

Алиса лишь молча покачала головой.

— Конечно, мы можем провести еще несколько экспериментов, — сказал Алексей.

— Так чего мы ждем?

Алиса вздохнула.

Михаил развел руками.

Алексей молчал.

— Мы можем попробовать, — сказала она.

— Мы должны попробовать, — Михаил вздохнул и запустил руку в волосы. — Кроме себя и Сэма ты проверяла еще кого-то?

Алиса покачала головой.

— Тогда, не вижу проблемы, — Михаил снова поднялся и стал судорожно щелкать пальцами.

— Прекрати, пожалуйста, — прошептал Алексей.

Михаил успокоился.

— Значит, мы имеем дело с языком? — спросил он, посмотрев на Алексея.

Тот молчал.

— В некотором роде, — ответила девушка. — Но мы все еще не знаем кто говорит с нами. Алексей прав, на земле такие данные никому не нужны, вот если бы мы нашли источник.

— Ладно, ладно — Михаил поднял руки. — Проследи за каждым членом экипажа, попроси при первых же… симптомах… сеансов связи бежать в медотсек. Объяви это по громкой связи и дежурь в отсеке.

— Поняла.

Михаил кивнул ей, хлопнул Алексея по плечу и покинул комнату. Он шагал по коридору, прибывая в глубоких раздумьях над новым открытием. Это уже было что-то, но вопросов только прибавилось. Он не заметил догнавшую его Алису до того момента, пока она не окликнула его, заставив развернуться.

— Что случилось? — спросил он.

— Я хотела с вами еще поговорить… наедине.

Михаил засомневался, он сам до конца не понимал причины своих метаний. Его одновременно тянуло к девушке, и в то же время, какая-то часть разума заставляла отказаться от предложения. Просила уйти прочь и как можно быстрее.

— Прежде чем сделать объявление, я хотела настроить оборудование, чтобы оно было готово к работе в случае, если придется срочно подключить контакта.

Контакта. Михаил мысленно усмехнулся этому новому словечку. Все больше ему казалось, что происходящее на корабле больше не подчинено его воле, все сами решают, как им быть дальше. Но что удивительно, в этом он находил одно лишь облегчение.

— Пойдем, — ответил он.

Опасения и в то же время приятные предчувствия овладели Михаилом в тот момент, когда Алиса приглушила свет в медотсеке до минимума. Но обдумать всего он не успел. Девушка кинулась не нему и прижалась своими губами к его губам, затем он почувствовал её горячий язык у себя во рту. Сначала Михаил пытался отстраниться от неё, сказать, что все это неправильно, шептал, что она ошибается, но Алиса не отступала, и вскоре поддался и он.

После долгого, тянувшегося целую вечность и в то же время пролетевшего за мгновение поцелуя, Алиса отстранилась.

Язык не совершенен, но как орудие он всесилен.

— Простите, Миша, — она впервые на его памяти говорила с ним на «ты». — Простите, что не сказала вам первым.

— Ничего, — прошептал он, по-прежнему сжимая тонкое тело в объятьях.

— Почему? — спросил он. — Почему оно передает нам это слово?

— Я не знаю, — она пожала плечами. — Наверное, вы будете смеяться, но у меня есть догадки.

— Не буду, обещаю.

— Глупо звучит, я ведь не верю… — неуверенно ответила она.

— Вы думаете, что это Бог?

— Я не нахожу другого объяснения.

Михаил хмыкнул, и Алиса как будто закрылась в миг. Она не покинула его объятий, но он физически ощутил, как от неё повеяло холодом.

— Ну вот, — с фальшивой обидой сказала она. — Вы не думайте, я никогда не была религиозной, но в этой ситуации. Может… если представить, что он все-таки существует. Может его послание это и есть откровение?

— Алиса… Глас божий? Вы это серьезно?

Она опустила голову.

— Глупость. Я знаю.

Михаил вдруг почувствовал, что еще недавнее непонимание происходящих событий после открытия Алисы кажется ему фальшивым. Словно сегодняшнее объяснение всего лишь выдумка девушки, беспомощная попытка подвести логичное обоснование к происходящему. Все в один миг показалось ненастоящим: чувства Алисы к нему, к Гене, быть может даже к Алексею, передача данных через вибрации в позвонках, его же глупая увлеченность девушкой и необъяснимая братская близость к мужской части экипажа.

— Если это бог, — сказал он. — То он лжец.

— Почему? — спросила она, кладя голову ему на грудь.

— Вы не любите меня.

Она вскинула голову и подняла на него глаза, в них стояли слезы.

— Простите меня, — прошептала она. — Я правда люблю вас, но я и люблю всех остальных. Даже Марину, даже Джесику… Я знаю, так быть не должно…

— Никто не знает, как правильно, — ответил он, прижимая её к себе.

Михаил хотел было освободить её, но вдруг почувствовал вибрацию в спине, на этот раз она оказалась сильнее чем раньше. Он даже скривился от боли.

— Это оно, — прошептал он. — Оно говорит со мной.

Алиса высвободилась.

— Скорее, ложитесь сюда.

Но у него потемнело в глазах. Слабость охватила все тело, и последнее, что он увидел, приближающийся к глазам гладкий пол отсека.

Удара он не почувствовал.

Через панорамный иллюминатор Михаил разглядывал далекие звезды, на деле быть может не такие уж и мертвые, как он думал раньше. Впрочем, ведь все это тоже жизнь, самая настоящая. Если в каждой из них те же элементы, что сформировали нас, то разве удивительно, что они говорят с нами? Непостижимая бездна впервые была так близка к человеку, говорила с ним. Больше не чужеродная. Как никогда Михаил ощущал свою ничтожность перед ней. Это повторялось каждый раз, уже третий его полет, а он по-прежнему не свыкся с этим ощущением. Они словно бактерии, укрывшиеся в капсуле, которая позволила им выйти за пределы организма. Микробы, зараза, столь примитивная, что решила будто может распространиться дальше.

Но это все фальшь. Даже этот иллюминатор ненастоящий, всего лишь экран, проецирующий то, что видят внешние камеры. Искаженный взгляд. Михаила смотрел на космос не своими глазами, всю свою жизнь видел ли он хоть что-то сам? Понимал, или просто выдумал, что понимает? Быть может истина там, за тонкой стеной. Не проще ли выйти к ней. Оказаться лицом к лицу, без этой дурацкой защиты. Вернуть вселенной её главный подарок.

После странного помутнения в медотсеке, Алиса все же смогла провести процедуру, но получила те же данные, что и раньше.

Любовь.

Они проверили все, исключили ошибки, выяснили, что сигнал поступает не с корабля, что это не ошибка внутренних систем. Но они так и не нашли источника. Говоривший с ними словно был повсюду. Был внутри каждого из них.

Оно бьет их в спину, талдычит одно и то же, будто пытается заставить понять, как важно любить. И у него это получается. Что ответить, если твой язык бесполезен? Что сказать, когда голос твой не будет услышан?

«Только дела имеют значения» — подумал Михаил. Слова пришли сами собой, будто воспоминания из далекого прошлого. А с ними вернулись и те, кого он любил когда-то. Любит по-прежнему. Мать, отец, дочь. Их образы так ярко стояли перед глазами. Они все были рядом с ним. Живые, настоящие. Сомнения развеялись разом. Конечно, его чувства и тогда и теперь настоящие.

Движение рукой, будто отмахнулся от мухи. Образы послушались.

Он уселся в кресло, запустил на панели громкую связь и отчеканил в микрофон:

— Всем собраться в комнате отдыха через полчаса. Это касается каждого.

Его собственный голос, неузнаваемый, такой чужой пронесся по отсеку.

Все решиться очень скоро. Оно получит их ответ.

В комнате отдыха тесно. Сидит только Алексей, четыре других кресла пустуют. Люди жмутся к стенам искусственного дерева, тяжело дышат, смотрят друг на друга влажными глазами. Молчат.

Михаил входит. Алиса поворачивает голову, смотрит на него выжидающе. Никто не решается спросить для чего командир собрал их. Но в их глазах он читает понимание. Они ждали этого уже давно, но им было страшно, страшно и ему.

Пять минут он разглядывает их лица, молясь, чтобы хоть один высказался, взял слово, чтобы остановить… хотя бы немного притормозить грядущее, но они молчат, для их ответа, уже не нужен язык.

Только дела имеют значение.

Легкая вибрация в спине. Они все чувствуют её. Он знает это, ощущает, как они, видит, как они, и хочет плакать, до того близок ему каждый из них. Он смотрит на Алису и представляет, что мог бы потерять её, что она могла умереть, как его дочь. И в лице девушки он видит свою кроху и слезы текут по щекам.

Он зачем-то пытается вспомнить день её смерти, но ничего не выходит, в голове только радостные мгновения. Прогулки вместе по их крохотному участку, озеро в парке, катание на лодке, звонкий голос, просящий папку раскачать её на качелях как можно сильнее.

Он смотрит на Алексея и слышит его голос, но тот даже не открывает рта.

«Связь с землей потеряна. Мы уже не сможем вернуться. Мы пробыли здесь слишком долго».

Он смотрит на Джессику:

«Я не хочу возвращаться».

Переводит взгляд на Сэма:

«Ты мой лучший друг».

Обводит всех взглядом.

«Это то, ради чего мы здесь».

«Это и есть смысл нашей жизни».

«Не покидайте меня», — отвечает им Михаил.

Алиса подходит к нему. Целует его сначала нежно, затем все яростнее. Она стаскивает с него комбинезон, расстегивает свой. Вибрации усиливаются, все мысли уходят. Изредка открывая глаза, Михаил видит, что остальные заняты тем же. Видит их такую разную наготу и снова смыкает веки.

Слышится звон, за ним удар. Он снова открывает глаза и видит, что стеклянный стол разбит. Алексей склонился над лежащей на полу Юлией. Рядом разбитый планшет, экран которого заляпан кровью и истерически мигает, показывая искаженную картинку человеческого позвоночника. Осколком стекла Алексей вспарывает девушке живот, запускает руки в горячее нутро, все глубже и глубже, будто старается втиснуться в худенькое тело целиком. Он вбирает в себя сладкий запах крови. Михаил чувствует все то, что чувствует его друг, затем приходит боль, тупая, чужеродная, она где-то на задворках сознания, её затмевает любовь, всепоглощающая страсть, желание слиться в одно со всеми.

Он отрывается от губ Алиса и видит, что её рука копошится в нем. Кровь капает на пол. Стекает по коже Алисы, по её руке, животу, огибает пупок, словно обладает разумом и теряется в лобковых волосах. Они впитывают его кровь, насыщают девушку им самим. Голова идет кругом, он падает на колени, и кто-то вкладывает ему в руку осколок, режущий ладонь. Но боли уже нет.

Подняв голову, Михаил видит лишь мельтешение голых, покрытых кровью тел, слышит тихие стоны, признания в любви на трех языках, хруст ломающихся костей, хлюпанье и вздохи. Кто-то вонзает что-то острое ему в спину, следующий удар приходится в плечо, почти теряя сознание, он успевает среди мельтешащих тел увидеть залитую кровью картину на стене. Тревога ушла. Ситуация разрешилась.

— Я люблю тебя, — шепчет он на ухо девушке. Но это уже не Алиса, теперь перед ним кто-то другой.

Собрав последние силы, он вонзает осколок в её живот и запускает пальцы в горячее. Затем приходит сладкая тьма.

Черная бездна замолкает, наблюдая за самым большим актом любви в истории вселенной.

Из восстановленных личных записей инженера отдела гео-разведки, подразделение SDC-BP, компания Union Space Discovery.

Сегодня мы вылетаем на «Литу». В группе порядка десяти сотрудников SDC, из них пятеро — сотрудники отдела гео-разведки, трое — из отдела внутренней безопасности и двое сметчиков. Со мной также летит мой питомец — пес Бесник.

Цель командировки: плановые геодезические работы на полигоне, а также наладка и испытания экспериментального био-реакционного оборудования, которое мы везем с собой.

Наш полет относится к средне-долгим по классификации USD-TC, время в пути составляет порядка девяти земных месяцев. Транспорт — роботизированный пассажирский корабль типа «Noah», в версии для доставки живого груза в состоянии криосна.

На данный момент мы находимся в накопителе, до посадки остается несколько минут. Пользуясь случаем, хочу подробнее описать то, на чем мы летим. В инженерной основе пассажирских кораблей «Noah» заложен тот же принцип, что и в крупных станциях, типа «Литы». Он заключается в том, что корабль, по сути, состоит из двух цилиндров — внутреннего и внешнего — способных вращаться в противоположных направлениях. Внешний цилиндр выполняет роль обшивки, внутренний — емкости для энергоблока, а также источника равномерной силы тяжести, порождаемой взаимным вращением цилиндров. Планетарный взлет «Noah» производится вертикально, с помощью ракеты-носителя, пассажиры при этом помещаются в криокапсулах в положении «стоя». После отделения от носителя, происходит запуск двигателей корабля и системы вращательного контура, вследствие чего появляется сила тяжести, направленная ортогонально оси вращения внутреннего цилиндра, а пассажиры, без изменения ориентации капсул, перемещаются в положение «лежа». Интересно, что корабль полностью автоматизирован и не требует наличия на борту какого-либо служебного экипажа.

Загорелось табло на посадку. До встречи через девять месяцев.

Произошло массовое пробуждение, по неизвестной причине система криосна отключилась, капсулы при этом остались в закрытом состоянии. Тем не менее, благодаря хрупкости внешних стен капсул, нам удалось выбраться собственными силами.

Стыковочные сигналы отсутствуют, изображения с бортовых камер нет. Вполне возможно, что мы рядом с «Литой», но случился какой-то сбой в системе автоматической стыковки.

Очень сильно болит голова, видимо из-за резкого пробуждения. Слегка нарушена моторика. Судя по поведению Бесника, с ним происходит тоже самое — бедный пес никак не может прийти в себя, лапы дрожат и подкашиваются. Инженеры-техники в данный момент работают с терминалом на панели управления, вскоре сможем выяснить, где мы и что случилось.

Инженеры вернулись с новостями. К сожалению, неутешительными. Бортовые системы корабля работают исправно, но программа управления не выходит из режима автоматизированной доставки груза. Иными словами, корабль «думает», что мы все еще пребываем в криосне и вывести его из этого состояния пока не удается. Мы даже не можем воспользоваться модулем связи для передачи бедственного сигнала. До «Литы», если верить таймеру, еще порядка четырех месяцев полета, двигатели работают в штатном режиме.

Кроме того, создается впечатление, что данный тип «Noah» не оборудован удобствами для пассажиров вне капсул. Тем не менее, все мы солидарны во мнении, что на корабле, перевозящем живых людей, в любом случае должен быть аварийный рацион и запас воды. Один из безопасников — Альберт — предлагает осмотреть отсеки в поисках пищи. Хочется как можно скорее приступить к поискам, поскольку после криосна очень хочется пить. Пойду найду кого-нибудь в пару к нам с Бесником.

Осмотр корабля подтвердил мои самые негативные прогнозы: он совершенно не предназначен для перевозки бодрствующих существ. Совершенно! Здесь вообще ничего нет — ни контура канализации, ни водопровода, ни медпункта! Самое главное, здесь нет аварийного рациона. Говоря проще, у нас нет еды — вообще нет. Не представляю, что делать. Слава богу, среди перевозимой химии есть запасы дистиллированной воды.

Люди заметно волнуются. И я волнуюсь. Как мы протянем почти четыре месяца? Вся надежда на то, что удастся перевести корабль в ручной режим, связаться с «Литой» и запросить помощь.

Не понимаю, неужели нет какого-то автоматического маячка, который уже должен был передать во внешний мир то, что с нами случилось? Я просто не понимаю…

Беснику нехорошо после сна, мне не нравится, как он дышит. С хрипами.

Я отслеживаю время по часам, вшитым в кожаный корешок. Моя привычка не расставаться с дневником в данном случае пришлась очень кстати: после того, как мы не нашли еду, несколько человек попытались достать из камеры хранения личные вещи, но у них ничего не получилось, камера заблокирована из-за режима криосна.

Мы разобрали стенки капсул, чтобы использовать их в качестве постелей.

Пять человек остались в капсульном отсеке, Альберт и два других безопасника (кажется, Кирилл и Глеб) ушли в грузовой отсек и заняли единственные «мягкие» места — кабины в погрузчиках. Один из инженеров остался у терминала — прямо там себе и постелил.

Я и Бесник заняли небольшую кладовую, расположенную в хвосте. Она тесная, но я застелил всю площадь кусками капсулы — получилось что-то вроде квадратного матраца. Бесник расположился у меня в ногах. Бедная собака. Думаю, он голоден не меньше, чем я. Нужно спать как можно больше, для экономии сил.

Хочется есть. Господи, как же хочется есть. Желудок сводит, он как будто прилип к позвоночнику. Я уже пытался жевать одежду, от безысходности. Бесник поскуливает.

Не уснуть.

Заглядывал Альберт, спрашивал, как у меня дела. При этом не отводил взгляда от Бесника. Думаю, они там уже обсудили, как сожрут его в крайнем случае. Мне кажется, от голода рассудок мутнеет. Надо дойти до терминала, посмотреть, что вышло у техников.

Совсем плохо. Голова кружится, мысли плывут. Всегда считал, что человек может прожить без еды пару-тройку недель, но по нам этого не скажешь. До меня доносятся голоса из капсульного отсека — слабые, хриплые голоса. Как будто бестелесные духи подвывают из темного подвала. Не могу разобрать ни слова. Заходил Альберт с одним из своих дружков. Хотели забрать Бесника, но я его отбил. Они даже не сказали ничего — Альберт просто подошел к нему и потащил за заднюю лапу. Я пнул его под колено и они ушли, что-то промычав на прощание. Есть хочу.

Утащили Бесника, пока я спал. Проснулся от его визгов. А потом он умолк. Суки. Я убью их, если они хоть что-то ему сделают. Здесь есть толстый металлический прут, я возьму его и пойду к этим тварям.

Эти животные… Я пришел в грузовой отсек, когда они жрали его, моего бедного пса. На полу валялась его шкура и внутренности, а чуть поодаль сидела эта троица и грызла сырое мясо. Бедный бедный Бесник… Я, кажется, заорал, а затем подбежал и врезал одному из них по голове своим металлическим прутом. Этот гад, Альберт, вскочил на ноги и бросился на меня с каким-то острым обрезком, но я изловчился и вогнал прут прямо в его грязную пасть, так, что один его конец вышел из затылка. Третья сволочь убежала, а я остался здесь, не в силах бежать следом. Из коридора слышны шаги — наверное, идут люди из капсульного.

Звери… Как же быстро человек опускается до зверя. Оставшийся в живых безопасник, Кирилл, действительно привел народ из капсульного. Я-то думал, они пришли порицать меня, судить за то, что я забрал две человеческие жизни за одну собачью. Но нет, они пришли за тем, что осталось от пса. Бледные, худые — словно провели без еды не три недели, а несколько месяцев — они медленно обступили меня, загородив останки Бесника. Олег, когда-то мой хороший приятель, а ныне заросший худосочный старик, сказал, что они заберут мясо, так или иначе. Кирилл караулил меня с ножом в руках, пока остальные собирали куски собаки. Я видел на их лицах оскалы — идиотские, желтозубые, вонючие улыбки, как будто внутри у них скрывалась одна лишь гниль. Они собрали Бесника и ушли, а я остался один, в окружении двух трупов и черной шкурки моего бедного мальчика.

Я не хочу возвращаться в свою кладовую, не хочу доживать последние свои дни в компании этих нелюдей. Я хочу просто лечь и умереть. Думаю, это моя последняя запись. Очень жаль.

«Экспериментальное био-реакционное устройство, предназначенное для производства субстрата на основе произвольного органического материала» — вот что, оказывается, мы с собой везли, вот что значилось в сопроводительной инструкции. Идиоты! Какие же мы все идиоты в том, что не додумались как следует изучить содержимое грузового отсека! А может, кто-то и вспомнил об этой машине, но тогда еще было слишком рано для самых темных мыслей… Не важно. Это устройство — серебристый матовый куб, около двух метров в ребре, с несколькими лотками и управляющей консолью — покоилось под тентом в глубине отсека, заряженное и готовое к работе. Произвольный органический материал. Какой может быть органический материал на нашем корабле? Я собрал остатки кишок Бесника и погрузил их в приемный лоток. Думаю, изначально машина предназначалась для вторичной переработки растительного сырья, но я решил, что терять все равно нечего и выбрал на консоли тестовый режим. Синтез прошел практически беззвучно — куб лишь немного вибрировал, словно переваривая данное ему угощение. А затем консоль загорелась зеленым и второй лоток распахнулся, демонстрируя результат работы — темно-бурую горку мягкого, желеобразного материала, отдаленно напоминающего студень. Переборов отвращение, я попробовал это на вкус, зачерпнув рукой. Господи. Пресное и склизкое, но вполне съедобное. Мыча от удовольствия, я съел все, что было в лотке и вылизал его поверхность. Тело забило в ознобе — оно как будто проснулось после долгого сна, почувствовав в желудке хоть что-то, кроме дистиллированной воды. Я ощутил подлинное счастье, я заплакал слезами радости, даже не думая о том, что послужило основой моего спасения!

Но сейчас сознание вернулось и в голове есть лишь один вопрос — стоит ли рассказывать остальным, стоит ли делиться с ними этой находкой? Количество субстрата, произведенное из кишок Бесника, было откровенно небольшим — я съел все за один присест и не наелся. Мне противна сама мысль об этом, но, кроме собачьей шкуры, остаются лишь Альберт и Глеб — но я понимаю, что даже их обоих не хватит на всех нас, особенно если эффективность устройства будет на том же уровне.

Кроме того… Если честно, то я не хочу, чтобы они выжили. Из капсульного доносятся крики и визги — я представляю, как они дерутся за последний кусок собачьего мяса, вырывая его друг у друга прямо изо рта. Уверен, вскоре они придут меня проведать, хотя бы для того, чтобы забрать остатки воды, так что нужно решать быстрее.

Я заперся в грузовом отсеке, как только услышал шаги, доносящиеся из коридора. Решение, над которым я размышлял пару часов, пришло мгновенно, как только до меня донеслись эти шаркающие звуки. Ничего они не получат, пусть подохнут, все. Пусть сожрут друг друга.

Я слышу, как они стучат по дверям — кажется, чем-то тяжелым. Тихое бормотание — может, Олега или Кирилла, а может, чье-то еще.

Отволок Альберта и Глеба в противоположный угол отсека и прикрыл тентом. Сейчас заберусь в кабину погрузчика и немного посплю. Впервые за столько дней я чувствую хоть какую-то сытость в желудке, чувствую как она разливается по всему телу приятным теплом.

Вчера проснулся от голода. Как мне показалось, еще более сильного, чем после криосна. Все мысли были только о моих запасах органического материала — о том, каким образом мне отделить часть, размером подходящую для лотка субстратной машины. Долго бродил по отсеку в поисках чего-то, что могло бы заменить топор. Нашел лопасти турбины для движка буровой колонны, обмотал ось крепления куском брезента и вышло некое подобие тесака.

Решил начать с Альберта. Провозился, наверное, часа три, но удалось отделить подходящий кусок руки. Тела покрылись темно-зелеными пятнами и уже источают запах. Отвратительно, но куда деваться?

Честно говоря, я не ожидал, что субстратная машина переработает весь материал, включая кости, но, когда процесс завершился, в приемном лотке было пусто. Сама пища вышла более плотной, чем в прошлый раз — видимо, из-за иного характера органики. Люди из капсульного больше не приходили.

Господи, что же я делаю? На что иду ради своего спасения? Ведь не голод заставляет меня отделять часть за частью от этих тухлых туш, но скорее понимание того, что это — единственный путь к жизни. С другой стороны, разве не должен я всеми силами следовать стремлению выжить?

Мне одиноко.

Не знаю, жив ли я, либо все это — просто мой посмертный бред? Я уже давно не понимаю, кто из них Альберт, а кто — Глеб. Осталось немного. Должно быть, в отсеке царит отвратительная вонь, но, отчего-то, я ее не ощущаю. Или мое обоняние уже принимает за данность эту смесь гнили, немытого тела и содержимого туалетных ведер?

Кожа на груди и руках вся в мелких красных гнойниках — наверное, из-за отсутствия гигиены, либо из-за питательного состава субстрата.

А может быть, я все-таки умер и это ад?

Мои запасы органического материала подошли к концу, больше субстрата не будет. На душе смешанные чувства: я знаю, что вот-вот придет голод — и боюсь его, но также понимаю, что скоро все закончится и, если честно, от этого мне легче. Никому и никогда мне не придется рассказывать о цене своего выживания.

К счастью, свой конец я встречу не один — удалось вернуть Бесника, хотя бы отчасти. И как я не додумался раньше? Распорол сиденье в одном из погрузчиков, нашел несколько заклепок и пару мотков веревки, повозился пару часов — и вот, мы снова вместе! Он такой мягкий, такой нежный. Помню, как подобрал его щенком: была зима, кто-то выбросил весь выводок в мусорный контейнер — черную, копощающуюся кучу слепых малышей, все еще влажных после материнской утробы. Я проходил мимо и услышал тонкий, жалобный писк. Он был в самом центре — замерзший, но еще живой. Я вытащил его, выходил, выкормил молоком из пипетки.

Когда-то у меня была семья. Когда-то у меня был сын, которого не стало. Но жизнь подарила того, о ком я мог позаботиться, кого я мог согреть и спасти. Моего маленького черного пса.

Очнулся от удара — как будто в корпус корабля что-то врезалось. А теперь появился какой-то монотонный, режущий звук. Он пробирает до самых костей. Страшно думать о том, что это может быть.

Дом — это не здание.

Дом — это не место, где день за днём собирается твоя семья. Даже если она собирается год за годом — это не дом.

Дом не там, где уютно, тепло, шкафы забиты любимыми книгами, и ты с закрытыми глазами дойдёшь ночью до туалета или холодильника.

Дом — это не комната, где царит праздник и застолье, и ты улыбаешься каждому, потому что знаешь его много-много лет.

Дом — место в голове.

Дом — это переключатель. Вкл-выкл.

Вкл — и ты откидываешься на спинку кресла и обжигаешь пальцы о чашку кофе. Ты дома.

Выкл — и ты у кровати больного. Впалые щёки, частое дыхание, хлорка въедается в кожу и стены.

Вкл — и солнце шепчет теплом по деревенеющей коже, а море тихонько шумит. Это приятно, и это — дом.

Выкл — люди уходят. Сами, или их забирают. Как детские игрушки — они зачем-то пришли в негодность, или родители так решили. Люди-игрушки уходят и забирают твой Дом за собой.

Зачем эти мысли в моей голове?

Я не провожал родственников — мои родные и близкие живы и процветают, а отсутствие сожалений юности лишили меня сладости потерь. Дом всегда со мной — дисциплина и стерильный порядок окружают меня теплом и заботой. Гармония восстанавливается и внутри, и снаружи по первому требованию — в моём случае не подводят самоконтроль и система адаптации климата корабля.

И — да — я не пью кофе. Да его и нет на Борту.

Я всегда Дома.

Утренние фантазии — последние попытки подсознания развлечься остатками сна. Где-то в глубине, в тёплой ванне грёз и лабиринтах аналитики, мозгу скучно. У нас с ним разное представление о развлечении, но я не против.

Сновидения вносят разнообразие — на Борту нет драм и трагедий. Есть работа и режим. Баланс калорий, физической активности, равновесие труда и отдыха.

Щепотка душевных псевдотрагедий в момент пробуждения развлекает человека-песчинку в утробе черной бездны. Через мгновения я это забуду, а пока — маленькое приключение, фантазии о горечи, которой у меня никогда не было.

Несерьёзно? Будет минутка — расскажите, как вы развлекаетесь в своей ракушке, когда за створками миллиарды тералитров пустоты.

Довольно. Пора освобождаться от объятий синтетического одеяла. Нежиться будем через пару дней. По возвращению. А на повестке — гигиена, упражнения, душ, работа, завтрак. И ещё кое-что. И я уже знаю, какие пункты из списка сегодня выпадают.

Что я ещё не упомянул? Ах, да. Я в космосе.

По понятным причинам полную тренировку я провести не могу. Минимум движений, до первого пота — и в душ.

Мне нравятся транспортники. Они уютнее новомодных исследовательских кораблей. В них есть комнаты, отсеки, переходы между отделениями. Мне нравятся повороты в моём домике, нравится выходить из-за угла, смены ракурса. Сейчас всех отправляют в огромных одиночных отсеках. Уютно — как мятой горошине в стальной кастрюле. В этих огромных бочках есть всё, кроме возможности уйти от себя. Чем не путь к безумию? Но это не моя история.

Мой Борт — ретроград. Всё по-старинке. Многокомнатная квартирка с переходами и задним двором. Животных нет — есть оранжерея. Понятное дело — не для меня эстетику делали — контрольные образцы путешествуют, но тем не менее.

Коридоры, переходы… Они и приготовили для меня этот непростой сюрприз. Что именно пошло не так? Вариантов много, я могу набрать две-три дюжины причин даже не прибегая к помощи бортового аналитика. Могу оставить из них несколько наиболее вероятных. Споры, семена, вирус, флора-фауна обдурившие проходную систему контроля на одной из остановок? Какая разница, мы зашли далеко из без понимания причин.

Мыться тоже неудобно. Я ещё не упомянул о моей руке? Скоро расскажу.

Работа — четыре часа: обход, пробы, показатели, корректировка (по необходимости), формирование отчётов и последующая отправка. Возможны плановые вариации, плюс — два непременных (с инструкциями не спорят!) перерыва — местоположение обязывает.

Это по плану. По факту всё сводится к последним пунктам — только отчёты. Я не спорю с инструкцией, я её игнорирую. Данные покидают Борт в том виде, который я придал им на скорую руку. Достоверность меня сейчас мало волнует.

Теперь главное. Ладони потеют, меня ждут повороты и коридоры. Два раза налево от операторской и прямо к эко-ферме. Рядом с выходом вентиляции — меня ждут. Рядом с щитком. Прямо на стене. За углом, за поворотом.

Не знаю почему, но, приближаясь, я стараюсь не дышать носом. Запаха нет, но это, скорее всего, интуитивное. Словно прижался в лифте к незнакомому старику или зашел в комнату умирающего человека. Задерживаешь дыхание, отводишь взгляд и вдыхаешь уже через слегка приоткрытый рот. Неглубокими вздохами, конечно.

Он не выглядит болезненным. Он выглядит как болезнь. Лоснящаяся, мускулистая, свежайшая раковая опухоль. Вывернутая наизнанку гигантская папиллома, размером с сейшельскую черепаху. Прилипший к стене снежный ком цвета кожного кандидоза, разбухший и покрытый просвечивающейся под полупрозрачной пленкой варикозной сетью чёрных подрагивающих нитей.

Будете смеяться, но я назвал это Пассажиром. Нет, это не имя, и я не собираюсь с ним разговаривать. Первые дни это было «оно». Потом, когда изменения в размерах и внутренние шевеления стали более чем заметны, я его назвал. Почему бы и нет? Забавно ведь. Заяц на борту, хе-хе.

Расстёгиваю комбинезон до пояса, скидываю его со спины, как гигантский капюшон. Руки начинает мелко трясти, и стаскивать футболку уже нет ни желания, ни возможности.

Опускаюсь на треснувший хрусталь коленей. Упираюсь левой рукой в стену, чтобы не рухнуть на пол раньше времени или — не дай бог — не свалиться на Него. Сжимаю и разжимаю кулак — правая уже ноет и немеет, ранки, покрывающие руку от запястья до локтя, начинают призывно саднить. Они причмокивают, как маленькие ротики. Они хотят кушать, Он хочет кушать — какая разница? Я уже не держусь за ситуацию — кладу руку на всколыхнувшуюся поверхность перламутровой туши, вздувшейся на пластике стены.

За секунду до прикосновения я вижу маленькие усики, нет — скорее хоботки, которые выныривают из-под блестящей поверхности и впиваются в мою руку. Они втягиваются внутрь ранок, прижимают её к себе. Сейчас они внутри. Они неспокойны — я чувствую. Перебирают мышечные волокна, артерии, вены, прокладывают свой путь среди них. Внутри меня. Руку не оторвать; пока Он не наестся — я часть его. Но и неправдой будет сказать, что я не желаю этого. Это чувство появилось почти сразу, на второй или третьей кормежке — моё тело ноет, я весь — как уставшая материнская грудь, питающая ненасытное чадо. Ещё, ещё — оно голодно, теплые и приятные волны — я отдаю всё больше и больше, но ребёнок не наедается. Я не застану момент, когда он будет сыт — мысли путаются в клубок колючих нитей, приторное тепло заливает бездну носоглотки и закипает под моими глазами. Скорее всего Он меня отпускает. Или бросает. Или ласкает… Или..

Что бы изменилось, если бы я помнил, как прихожу в себя (прихожу ли?), поднимаюсь с пола. Как добираюсь до душевой капсулы, стаскиваю с себя заляпанную тёмно-жёлтой кашицей форму и снова отключаюсь — липкий, обессиленный и жалкий. Позже я вернусь в себя, и пробуждение вывернет меня наизнанку. Возможно, рвотные позывы — это именно то, что возвращает меня в этот мир. На руку стараюсь не смотреть — первого раза мне было вполне достаточно. Это, пожалуй, единственное, что я опущу в своей истории.

Выталкиваю ногами изгаженную форму из душевой, застёгиваю жесткую плёнку кабины и, не открывая глаз, включаю злые горячие струи. Автоматика не позволит мне врубить температуру, превышающую режим комфорта, что, несомненно, жаль. Сложно описать неудержимое желание свариться, зажариться, быть приготовленным. Мне предстоит короткий, но непростой путь от продукта питания, до человека разумного.

Разумного ли? Что происходит последние два месяца на борту моего двухсоттонного Домика? Листаю бортовой инфопакет: постстартовая санобработка, маршрут — пять контрольных точек остановки.

Пять приземлений в заданных концах системы. Пять обязательных плановых карантинных обработок после. Суммарно — шесть месяцев облучений, химобработок и стерилизации каждого миллиметра внутренней поверхности Борта. Результат — самопроизвольное образование органического объекта в самом сердце корабля — активного и не поддающегося классификации. Любопытно — я с самого начала не стал заносить информацию о его появлении в инфопакет, или уже после удалил данные? Не помню.

Не помню когда появилось это предательское чувство. Благодарность. Этому нет объяснения. Смывая с себя первый опыт нашего общения, уже тогда — я знал, что благодарен. За испытанное единение, за густые волны омерзения, которые, схлынув, оставляли покой, словно обжигающий напиток, теряющий послевкусие, говорящий — вот твоё место, вот где ты. Вот Дом.

В первый день обнаружения я всё сделал неправильно. В какой момент я уже не просто нарушал инструкции, а послушно следовал зову? Он просил совсем немного, и ничем другим, кроме согласия, я не мог заполнить эту пустоту. Мы бессловесно договорились о том, что он хочет. И сколько я могу дать — договорились о пределах. Удивительное совпадение — мне было не жаль ровно столько, сколько он желал. Только рука.

Я просто положил руку на прохладу бесцветного нароста размером с футбольный мяч, который обнаружил в коридоре перед залом эко-фермы.

Вы знаете достаточно, чтобы провести линию от этого дня до сегодняшнего — всего-то пара месяцев.

Меня пугает другое. Следом за чувством благодарности появилось другое — то, в чём я до последнего не хотел себе признаваться. То, благодаря чему вы слушаете эту историю. Я думаю о нём. Это по-настоящему пугает, больше чем ночь окружающего пространства — это привязанность. И того, что за ней должно последовать. За любой привязанностью всегда следует одно и тоже.

Подъем. Грёзы. Гигиена, упражнения, душ, работа, завтрак. Сегодня наша встреча с Пассажиром переносится. Есть безотлагательный вопрос. Пространство за иллюминатором залито сине-голубым бульоном с белёсыми прожилками — мы на центральной полосе внешней стационарной орбиты. Перед нами уже не далёкий желанный шарик, а безразмерный и бездушный гигант — колыбель человечества.

С возвращением.

Регламент приёма даже такого неприметного странника, как мы — сложен, неспешен и выверен, словно пульс пилота истребителя.

Порядок приёмки контрольных исследовательских маршрутов — а это мы и есть — один из самых длинных из таможенных нормативных пакетов. Тщательнее проверяют только военную технику. Впрочем — готов поспорить, что у них-то как раз и есть где «срезать углы».

Возможно, я уже упомянул судьбу первого отчета с момента обнаружения моего требовательного гостя. Немногим отличались от него и последующие. Я не выявил отклонений в системах жизнеобеспечения. Присутствующая органика, системы обеспечения кондиционирования воздуха, водообеспечение и камеры отходов — показатели были практически в норме. Системы контроля не видели на Борту отклонений. Тем не менее, у меня не было желания полагаться на то, что башковитый начальник отдела приёмки не вопьётся пытливым взглядом в сотни показателей и не увидит, что где-то в них два плюс два равно пяти. Отчёты я копировал из середины маршрута, вносил небольшие изменения и отправлял свою самодеятельность в чёрную бездну. Они не должны были знать, о Нем. О том, что я не один. И если у них уже возникли вопросы, узнаю я про них или сейчас или уже никогда.

Я отрегулировал камеру, прочистил горло и пробежав пальцами по клавиатуре восемь положенных шажков, приготовился к связи.

Экран моргнул и замелькал картинкой средней четкости. Ха, парень, я тебя знаю. Везёт, ты меня принимаешь каждый второй прилет. Судьба, наверно.

Опускаем формальный обмен кодами, номерами и прочими ритуальными заговорами современной идентификации.

Продолжаем.

Да, все основные отчёты высланы автоматически, я проверил точки получения, показатели и формат данных, обратная связь получена.

Да, маркировка образцов, первоначального груза и сопутствующих средств — соответствует, электронные коды прилагаются.

Да, заявленное качество приобретенных на маршруте материалов и проб контролируется внутренней системой безопасности и содержится в д-листах.

И так далее, далее, далее.

Главное — в конце.

«Ждите очереди в зону карантина и подготовьтесь к приёму контролёров».

Вопросов ко мне нет. Они не знают.

Я стоял в двух шагах от рокового поворота. Коридоры, повороты. Он за углом. Он знает и уже ждёт. Он голоден и жаждет или наоборот, полон и изнывает от переполняющего его бартера, словно тугое вымя забытой в поле коровы. Меня волнует не это. Через несколько часов мы будем не одни. Здесь будут люди, приборы, датчики, очистная химия и радиация. Борт стерилизуют — оскопят, вычистят, лишат приобретённой за время маршрута души. И они узнают.

Спрятать Его? Забрать с собой? Объяснить, что мы близки? Случайные сиамские близнецы, породнённые волей вселенной, мать и дитя — и неважно кто из нас кого питает и чувствует своей плотью. Нас разорвут. Понимания не будет. Я пытаюсь обмануть себя — слёзы вытирать бессмысленно — что варианты возможны. Что кого-то будет волновать наша пуповина и необходимость её сохранить. Мы — не урод, не одна из многочисленных физических или психических деформаций космоса, мы — одно, мы — влюблённые, это больно, вы убьёте нас, пожалуйста, пожалуйста.

Я отметаю одно решение за другим, не обращаю внимания, что они уже повторяются — дважды, трижды, сотню раз. Они невероятны, бессмысленны, наивны, они все — не избавят нас от наступающего кошмара.

Я приближаюсь к Нему, волна ощущений повторяется словно любимая в юности мелодия — с мурашками по коже, с яркостью красок. Сегодня наша последняя встреча, я меняю сценарий, играем в другую игру, дружище, тебе понравится.

Выбираюсь из комбинезона, как флоридский рак из бесполезного старого панциря. Бельё тоже лишнее — воздух холодит спину и чресла. Нагие мы приходим в этот мир, нагие уходим.

Подрагивающая плоть бугристой туши прямо передо мной. Уверен, Он тоже ощущает торжественность момента — приоткрывшиеся по всей поверхности поры пестрят суетливыми хоботками, они словно разминаются перед загрузкой — потягиваются и сворачиваются в нетерпеливые колечки.

Я обнимаю Его. Прижимаюсь грудью, животом, бедрами, погружаю лицо в неразмятый сырой пластилин. Хоботки вторгаются под мою кожу — я чувствую их беспорядочное шевеление в паху, на рёбрах и под ключицами. Пространство скользит под ногами — я словно тону в ванне со слизняками, растворяюсь в мокром непрерывном движении. Снаружи и изнутри — выпиваемый заживо — я наполняюсь и истекаю.

Это — Дом. Надеюсь, надолго. Надеюсь — навсегда.

«Пребывание на поверхности планеты возможно лишь в скафандре в течение не более тридцати двух часов» — так гласила висевшая над внешним шлюзом инструкция, заботливо прикреплённая туда старшим помощником капитана.

Антон скользнул по табличке взглядом и, не задерживаясь, двинулся дальше.

Корабль научного назначения «Чуаньсинг» вышел на орбиту Теллуса и задрейфовал на ней.

До сих пор на планете побывали только несколько зондов, которые взяли образцы грунта. Проведённые анализы позволили сделать вывод, что Теллус обладает каменистой поверхностью, на нём имеются гористые образования средних размеров, среди полезных ископаемых обнаружены железо, медь, богатые залежи серы и марганца, а также неизвестного вещества светло-зелёного цвета с удельным весом, втрое превышающим вес кобальта. Геологи в шутку прозвали его «цементом», потому что оно буквально пронизывало кору Теллуса.

Признаки флоры не обнаружили. Фауну представляли многоклеточные бактерии. Водное пространство планеты занимало одну четверть поверхности и не было заселено ничем, кроме микроорганизмов.

Группе исследователей предстояло провести на поверхности Теллуса около тридцати часов. За это время учёные рассчитывали выяснить причину скопления в атмосфере огромного количества метана — около шестидесяти процентов.

Управление путей космического сообщения намеревалось построить на маленькой планете пересадочную станцию — Теллус располагался как раз на пересечении трёх магистралей, которые заложили в проект освоения космозоны SDF-125.

Шесть человек готовились спуститься на поверхность планеты в автономном челноке.

Антон испытывал лёгкую нервозность — он ещё никогда прежде не участвовал в подобных экспедициях. Когда ему предложили полететь на Теллус, он согласился, почти не раздумывая, но это вовсе не означало, что он был спокоен.

Он достал из кармана пузырёк с маленькими красными таблетками и проглотил одну из них. Это было успокоительное, и с утра он принял уже две.

Хорошо хоть удалось выспаться. Антон приложил ладонь к сенсорному экрану и, когда дверь с шипением отъехала в сторону, вошёл в ангар, где находился челнок.

Остальные члены экспедиции уже были на месте и облачались в скафандры. Антон погрузил в трюм большой герметичный кейс с портативным автореаниматором — он проверял его перед вылетом — и последовал примеру коллег. Скафандры были не слишком объемные и почти не стесняли движений, шлемы из сверхпрочного прозрачного пластика предоставляли полный обзор.

Через пять минут все заняли свои места.

— До старта три минуты, — сообщил из рубки навигатор. — Активируйте генераторы.

Пилот нажал несколько переключателей, и пассажирский отсек наполнился постепенно нарастающим гулом. Экипаж ощутил лёгкое подрагивание челнока.

— Выпустить закрылки, — продолжал руководить голос. — Запустить программу старта и автопилотирования, — на приборной доске вспыхнули десятки индикаторов, замелькали мириады цифр. — Начинаю обратный отсчёт: десять, девять, восемь, семь…

Гул генератора заполнил кабину, поглотив остальные звуки. Слова навигатора потонули в нарастающем рёве турбин.

Автопилот провёл челнок через слои атмосферы и теперь летел над поверхностью планеты. Голые скалы и покрытые крупными камнями равнины расстилались на сотни километров. Ни воды, ни деревьев — ничего, кроме белой пустыни. Сплошные булыжники и песок, мелкий, как соль, и сухой, как змеиная кожа.

Пилот активировал поиск места посадки и включил ручное управление.

Челнок начал снижаться в районе горного плато и завис над намеченной площадкой, чтобы медленно принять вертикальное положение, уставившись носовой частью в небо.

Надрывно заработали посадочные двигатели: они тормозили снижение, чтобы предохранить челнок от удара о поверхность.

Минут через пять Антон почувствовал лёгкий толчок, и гул затих. Пилот выключил двигатели и развернул челнок горизонтально поверхности планеты. Теперь члены экспедиции сидели, как в автобусе. Сквозь иллюминаторы просачивался холодный тусклый свет. Пилот отстегнул страховочный ремень и встал.

— Прилетели, — сказал он. — Я включил сопряжённый с вашими наручными часами таймер, он покажет время отбытия с планеты. Чем быстрее будет расходоваться кислород, тем меньше времени мы здесь проведём.

— Это значит: проваливайте, господа учёные, не так ли? — весело спросил Хазанович, старший геолог группы, поглаживая аккуратную светло-русую бородку.

— Точно! — кивнул пилот. — Помните, что кислорода у вас на тридцать два часа, включая обратный путь к челноку. Так что далеко не забирайтесь. А то я знаю вас, исследователей, — заиграетесь с каким-нибудь камешком, а мне вас потом разыскивать.

— Чёрствый человек! — с притворной грустью вздохнул Хазанович.

Покинув челнок, учёные первым делом взяли образцы грунта и воздуха — впрочем, лишь для порядка — и то, и другое давно исследовали зонды.

Перед группой стояла иная задача — обнаружить источник метана. Район для посадки выбрали не случайно: именно в этой местности скопление газа превышало восемьдесят процентов от состава атмосферы. Учёные предположили, что очаг образования или выброса метана располагается именно здесь.

Хазанович разбил отряд на пары. Геолог Курсин и Бад, молекулярный физик, двинулись в обход хребта, огибавшего плато, на которое приземлился челнок; микробиолог Рубен и Хазанович решили спуститься в ущелье; а Герберт, химик по специальности, и Антон, бортовой врач, намеревались подняться по склону, чтобы обследовать горный хребет.

Антон, правда, считал, что следует идти одной группой, поскольку при ином раскладе он не смог бы оказать медицинскую помощь каждому, но Хазанович рассудил иначе.

Курсин шагал впереди, высматривая расщелины или скважины, через которые метан мог вырываться на поверхность. Геолог подозревал существование в данной местности не видимого из космоса каньона протяженностью в несколько километров. Возможно, он располагался таким образом, что сверху его прикрывали нависающие скалы.

Учёные шли около часа, когда Курсин заметил по левую руку ряд примерно одинаковых уступов, ведущих к вертикальному отверстию в поверхности хребта. Пласты горной породы расположились амфитеатром и напоминали огромное крыльцо.

— Смотри, — сказал Курсин, останавливаясь. — Пещера.

Физик задрал голову и несколько секунд рассматривал отверстие.

— Хочешь туда подняться? — спросил он. — Думаешь, это место выхода метана?

— Вполне возможно. Я, правда, рассчитывал обнаружить нечто более масштабное. Но глупо игнорировать трещину такого размера.

— Я не против. Возможно, в хребте несколько таких образований, и газ вырывается именно через них.

— Значит, решено.

Учёные начали подниматься по уступам. Это отняло у них минут сорок, потому что «ступени», издалека казавшиеся почти одинаковыми, на деле оказались разной высоты, и на некоторые приходилось карабкаться, помогая друг другу, а то и задействуя альпинистское снаряжение.

Наконец, Курсин и Бад достигли входа в пещеру.

— Трещина метров десять высотой, — заметил физик.

Геолог подошёл к скале и провёл по её поверхности рукой.

— Что там? — спросил Бад.

— Не знаю. Посмотри сам.

Физик присоединился к напарнику. Тот показал ему на небольшие углубления в горной породе.

— На что похоже?

— Понятия не имею.

— Отступи на пару шагов и приглядись получше, — посоветовал Курсин.

Физик послушался и некоторое время рассматривал поверхность скалы.

— Какой-то рисунок? — произнёс он неуверенно.

— Напоминает, да?

— Ну, не знаю. Если очень захотеть, то увидеть можно, что угодно.

— Тоже верно.

— Мы идём внутрь?

— Конечно.

Учёные включили фонари и вошли в пещеру.

Пол покрывали камни разных размеров — похоже, потолок и стены осыпались в течение многих сотен, а то и тысяч лет. Идти было трудно: приходилось выбирать место, чтобы поставить ногу. Впрочем, метров через двадцать поверхность стала чище.

— Я сделал замеры, — сказал Бад. — Здесь очень высокое содержание метана и сероводорода. Около семидесяти процентов.

— Похоже, мы на верном пути, — отозвался геолог. — Вероятно, мы обнаружим скважины, ведущие вглубь коры, через которые газ поднимается на поверхность.

Учёные прошли ещё метров пятьдесят и оказались на развилке.

— Куда теперь? — спросил Бад.

— Не важно. Давай направо. Погоди-ка, — Курсин присел на корточки и расчистил небольшой участок пола, сложив камни вдоль стены.

— Опять рисунок? — усмехнулся физик.

— Похоже на то.

— Да ладно? — Бад присоединился к напарнику и увидел, что пол тоннеля покрыт едва заметными линиями, пересекающими друг друга и закручивающимися в спирали. — Это просто результат климатических условий, — сказал он. — Ветер со временем выдувает часть горной породы. Его завихрения образуют подобные… следы.

Курсин осветил одну из самых глубоких линий. В ней блеснуло зеленоватое вещество.

— Я бы сказал, что эти рисунки были вырезаны в камне, а потом в течение многих сотен лет энтропии сгладились.

— Вырезаны? — переспросил физик. — Чем?

Курсин повернулся к напарнику.

— Может быть, кем?

— Хочешь сказать, эти едва заметные разводы оставили инопланетяне?

— Ничего я пока сказать не хочу, — Курсин распрямился и стал изучать стену тоннеля. — Но рисунки надо сфотографировать. Смотри, здесь точно такие же узоры.

— Ничего не вижу! — отозвался Бад с лёгким раздражением. — Я считаю, ты выдаёшь желаемое за действительное. Сколько раз бывало, что находили какое-нибудь сенсационное доказательство существования иной формы жизни, а потом оказывалось…

— Да-да! — перебил его Курсин, доставая маленькую камеру, чтобы сделать снимок. — Но я геолог и способен отличить естественные образования от искусственных.

— Может, пойдём дальше? — насмешливо поинтересовался физик, дождавшись, когда напарник закончит фотографировать.

Через пять минут тоннель привёл учёных в пещеру с высоким ровным потолком и относительно плоским полом — лишь кое-где имелись провалы и трещины.

— Странно, — сказал Курсин, осматриваясь. — Природа не могла такое сделать. У этой полости слишком правильная форма. Да, время многое разрушило, но взгляни хотя бы на потолок.

Бад задрал голову.

— А что с ним не так?

— Когда-то здесь был свод, — Курсин начал показывать и объяснять, убеждая коллегу, что пещера искусственная.

— Ладно, допустим, ты прав. Всё это вырубили в скале инопланетяне, — сдался физик. — Но они явно не появлялись здесь уже давно, так?

— Давно — мягко сказано! — усмехнулся Курсин.

— Честно говоря, гора с плеч.

— Страшновато представить, да?

— Угу.

— Давай осмотрим дальний конец пещеры, а потом поищем рисунки.

Учёные двинулись вперёд, рассеивая тьму фонарями.

— Может, лучше включить приборы ночного видения? — предложил Бад.

Курсин согласился.

Вскоре они увидели что-то вроде вырубленного в полу круглого бассейна. Дно представляло собой паутину из зеленоватых жил, но кто-то постарался обработать камень так, чтобы обнажить их максимальное число. Из-за этого казалось, будто бассейн наполнен зеленоватым веществом.

— Вот это точно не ветер сделал! — заявил Курсин с плохо скрытым торжеством.

Бад промолчал: при виде полусферического углубления его охватил смутная тревога. Захотелось развернуться и немедленно уйти.

Курсин опустился на колени возле самого края бассейна.

— Думаешь, он был когда-то наполнен водой? — спросил он.

— Понятия не имею, — физик переступил с ноги на ногу. — Я что-то не вижу никаких скважин, через которые может выходить метан. — Наверное, мы ошиблись, и здесь их нет. Давай…

— Да чёрт с ними! — перебил напарника геолог. Он провёл рукой по стенке углубления. — Какая великолепная работа!

Бад посветил фонарём на скалу за бассейном.

— Смотри, — сказал он, — там тоже есть рисунки.

— Где?! — оживился Курсин.

Они с физиком обошли бассейн и очутились перед отвесной стеной, часть которой обрамляли едва заметные вертикальные выступы. Здесь древний барельеф выглядел более глубоким и представлял собой уже не абстрактные узоры, а реалистично выполненные сцены с участием гуманоидных фигур.

— Что это? — спросил Бад. — Взрослые и дети?

Курсин понимал, чем вызван вопрос напарника: часть фигур была больше других примерно в три-четыре раза.

— Не думаю, — ответил он, остановив луч фонаря на одной из центральных сцен. — Видишь, маленькая особь располагается горизонтально, и пропорции её тела отличаются от пропорций великанов. Кроме того, она в центре фигурной группы. Остальные гуманоиды как бы окружают её.

— Кстати, да. Ты прав. Напоминает похороны.

— Я думаю, это не похороны, — помедлив, сказал Курсин. — Скорее, жертвоприношение. Похоже, мы находимся в храме какой-то древней и, возможно, вымершей цивилизации.

— Я не вижу, чтобы мелкого убивали, — возразил Бад. — Впрочем, он и так выглядит уже мёртвым.

— Посмотри сюда, — Курсин переместил луч фонаря чуть правее. — Эта странная фигура вырезана по тому же принципу, что и дно бассейна — так, чтобы было максимально видно зеленое вещество. Должно быть, это и есть тот, кому поклонялись местные жители.

— Выглядит довольно бесформенно, — заметил физик. — Кажется, он стоит в каком-то углублении. Вроде того, что у нас за спиной.

— Ты понимаешь, какое открытие мы сделали?! — Курсин посмотрел на напарника. — Даже если на Теллусе не обнаружится ни одной кости, даже если…

Бад не выдержал:

— Слушай, я всё понимаю, но это место вызывает у меня дрожь! Давай уйдём. Потом мы вернёмся с кучей желающих поизучать наскальные рисунки и всё прочее, врубим повсюду свет и…

— Тихо! — голос Курсина заставил Бада замолкнуть.

Несколько секунд учёные стояли, прислушиваясь. Наконец, переглянулись.

— Что это? — спросил физик дрогнувшим голосом. — Похоже на скрежет.

— Похоже, — согласился Курсин. От его былой восторженности не осталось и следа. — Как будто горы двигаются, — он с опаской посмотрел на потолок. — Знаешь, пожалуй, ты прав. Надо отсюда валить. Не хватало ещё, чтобы пещера обрушилась, пока мы внутри.

— Согласен!

Учёные обогнули бассейн и поспешили к выходу.

Они не могли видеть, как зеленоватое вещество на дне едва заметно заискрилось…

Примерно через полчаса после начала подъёма Антон и Герберт потеряли остальных из виду.

Поверхность хребта была неровной и потому довольно удобной, чтобы по ней карабкаться. Они поднимались всё выше, но пока не видели ничего, что могло бы помочь установить источник метана.

Альпинизм вообще нелёгкое дело, а когда на тебе тяжеленный скафандр, он становится занятием практически неосуществимым. Поэтому нет ничего удивительного, что за три часа Антон и химик поднялись всего на двести сорок метров. На этой высоте они обнаружили относительно широкий уступ и решили передохнуть.

— Герб, — спросил Антон, когда учёные сели, прислонившись спинами к каким-то обломкам, — что хоть примерно мы ищем?

Химик усмехнулся.

— Хороший вопрос. Вообще, метан образуется при разложении органических веществ. Вероятно, на Теллусе дело как раз в этом, поскольку при подобных процессах выделяется также сероводород, а его, как ты знаешь, в местной атмосфере предостаточно.

— Откуда здесь столько органики? Кроме бактерий, никаких организмов обнаружить не удалось.

— Это-то и странно. Мы предполагаем, что органическое вещество находится под поверхностью планеты. Не обязательно это должны быть живые организмы. Но вполне возможно, что мы обнаружим такие низшие формы жизни, как насекомых или кишечнополостных. Я не специалист в этой области, но, кажется, Рубен говорил о чём-то в этом роде.

Через двадцать минут Антон и химик продолжили подъём. Когда они поднялись ещё на восемьдесят три метра, медик услышал в шлемофоне голос напарника:

— Иди сюда. Здесь то ли пещера, то ли трещина.

Приблизившись, Антон увидел разъём в горной породе примерно два на полтора метра.

— Сейчас я сделаю замеры, — сказал химик, доставая счётчик атмосферы. — Практически чистый метан! — сообщил он секунд через тридцать. — Похоже, нам сюда!

Антон с сомнением осмотрел трещину.

— Думаешь, пролезем? Если бы не скафандры…

— Расширим вход.

— А дальше?

— Пещера почти сразу становится больше, посмотри сам.

Антон заглянул внутрь, ощупал рукой стены, а затем зажёг фонарик и пошарил лучом в темноте. Свет выхватил щербатую горную породу, уходящую вглубь лаза. Герберт оказался прав: узким был только вход.

— Хорошо, — согласился Антон, доставая из-за пояса лазерный резак. — Давай попробуем.

— Я пока сообщу остальным, что мы, возможно, обнаружили вход, — сказал Герб.

Пока химик объяснялся с Хазановичем, Антон быстро срезал породу справа и слева от входа, в результате чего получилась довольно широкая вертикальная расщелина.

— Готово? — Герберт заглянул внутрь. — Хазанович велел посмотреть, что там такое, но только осторожно. Если связь начнёт экранироваться, вернёмся.

Медик кивнул, и они, включив фонари, начали продвижение вглубь скалы.

— К метану примешиваются сероводород и аммиак, — сообщил Герберт, делавший на ходу замеры. — Этот тоннель просто обязан куда-то вести.

— Как дела? — раздался в шлемах голос Хазановича. — Нашли что-нибудь?

— Ничего, кроме метана, аммиака и сероводорода, — ответил Антон.

Он шагал за Гербертом и видел, не считая стен тоннеля, только его спину.

— Продолжайте идти, — сказал Хазанович.

В этот момент химик остановился, а затем шагнул в сторону.

— Похоже, мы пришли! — объявил он.

Антон встал рядом с ним. Он направил фонарь вперёд, но луч потерялся во мраке.

— Тоннель кончился, — сказал Герберт. — Это, должно быть, пещера, — он пошарил фонарём понизу, но пола не нашёл. — Судя по всему, сферического типа. Придётся спускаться.

— Включаем приборы ночного видения, — сказал Антон.

Сферическая пещера представляет собой полый шар внутри скалы, и вход в неё обычно располагается либо высоко над полом, либо на потолке. Антону и химику повезло: тоннель, по которому они шли, обрывался в стене пещеры, так что им удалось в неё спуститься относительно легко.

— Странный пол, — заметил Герберт, едва не поскользнувшись. — Похоже, покрыт какой-то слизью.

— Жидкая грязь? — спросил Антон.

Он пошарил лучом фонаря вокруг себя: сероватое вещество влажно блестело на свету, напоминая мокрую глину.

— Сейчас посмотрим, — Герберт отцепил от пояса портативный химический детектор и, присев, с помощью пинцета наполнил его. — Это органика, — сказал он спустя несколько секунд. — Продукт разложения. Видимо, он и является источником метана, аммиака и сероводорода.

— Сколько же его здесь должно быть, чтобы так влиять на атмосферу целой планеты? — проговорил Антон.

— Ну, Теллус довольно маленький. Впрочем, ты прав, органики здесь, похоже, огромное количество. Возможно, пещера тянется на многие километры или разветвляется и образует новые.

Антон мгновенно представил тёмный лабиринт. Картинка получилась жутковатая.

— Хочешь сказать, планета внутри пустая? — спросил он.

— Вовсе нет, — Герберт двинулся дальше, медик последовал за ним. — Просто вполне возможно, что верхние слои коры Теллуса испещрены сетью пещер, заполненных органическим веществом. Пока я не могу сказать, что оно собой представляет, поскольку процесс разложения, видимо, начался довольно давно. Нужно взять пробы в разных местах и найти наиболее свежий образец.

— Но ведь на Теллусе обнаружили зеленоватое вещество, не поддающееся деформации, помнишь? Чтобы его найти, зонды выкопали изрядный карьер. Думаешь, при этом они не наткнулись бы на пещеры?

Герберт снова присел, чтобы наполнить детектор.

— Вещество обнаружили на другой стороне планеты, — ответил он. — Как раз там, где уровень содержания метана ниже всего. И я не говорил, что Теллус весь источен пещерами.

— Понятно, — сказал Антон. — Сообщить остальным, чтобы шли сюда?

— Попробуй, но думаю, стены пещеры не пропустят сигнал, — Герберт прошёл ещё несколько шагов вперёд. — Мы слишком глубоко.

Антон принялся вызывать Хазановича, но химик оказался прав: сигнал экранировался.

— Надо возвращаться, — сказал медик.

— Погоди, — отозвался Герберт откуда-то из темноты. — Кажется, я что-то нашёл.

Химик успел отойти метров на двадцать, так что его фигура была едва различима. Антону пришлось ориентироваться по лучу его фонаря. Он двинулся вперёд, стараясь не поскользнуться. Через несколько шагов медику показалось, что слой вещества под ногами стал толще — кажется, теперь он доходил до щиколоток.

— Ну, где ты застрял?! — нетерпеливо окликнул его Герберт.

— Уже иду, — отозвался Антон. — Слизи многовато.

— Там, где я стою, её почти по пояс.

Медик представил напарника стоящим по пояс в продуктах разложения, и ему сразу расхотелось идти на зов.

— А что ты нашёл? — спросил он, чувствуя, что передвигать ноги становится всё труднее.

— По-моему, здесь какой-то аппарат. Явно искусственного происхождения.

Антон ускорил шаги и теперь рассекал слизь коленями. Отвращение мгновенно улетучилось.

— Причём, самое интересное, — продолжал тем временем химик, — что эта штука, судя по всему, работает!

— На что похожа?

— Выглядит как… гигантский инкубатор.

Антон, наконец, увидел Герберта. Вернее, только его шлем и торс. Остальную часть скафандра скрывала слизь.

Прямо перед химиком возвышалось сооружение, очертания которого тонули в темноте, ибо его размеры явно превышали радиус действия прибора ночного видения.

По форме устройство напоминало полусферу, облепленную множеством горошин диаметром от полутора до двух метров, соединённых между собой короткими перемычками. Посередине сфера имела широкое отверстие, открывавшее вид на прозрачный тоннель, внутри которого медленно двигался конвейер.

Антон глядел на это, как заворожённый. Он словно очутился в чьём-то сюрреалистическом сне.

Химик, заметив напарника, помахал ему рукой.

— Давай ко мне!

Антон протаранил слой разлагающейся органики и оказался рядом с Гербертом.

— Видишь, что он изготавливает? — спросил тот, указывая на конвейер.

— Нет… — только теперь медик заметил на чёрной движущейся дорожке какой-то непонятный предмет.

— Ну?! — поторопил Герберт. — Видишь?

— Да, — ответил Антон. — Что это?

— Эмбрион, конечно, что же ещё?!

Вглядевшись, медик понял, что Герберт прав: скрюченная фигурка отдалённо напоминала человеческую: по одной паре верхних и нижних конечностей, голова, соединённая с туловищем шеей, вертикальный угол лица. Правда, бледная, почти прозрачная кожа с лиловыми разводами и отсутствие рта разрушали сходство с хомо сапиенсами…

— Зародыш! — проговорил Антон, глядя на приближающееся тельце.

В ответ Герберт едва заметно кивнул и двинулся вдоль прозрачного тоннеля, который огибал сферу и терялся в темноте.

— Куда ты? — спросил медик.

— Хочу посмотреть, что происходит с эмбрионом дальше.

Они прошли метров десять и обнаружили, что тоннель разветвляется в пяти направлениях.

— Ага, — сказал Герберт, — значит, инкубатор производит по несколько зародышей, а потом распределяет их по… Впрочем, сейчас увидим.

Антон протянул руку и дотронулся до прозрачной стенки тоннеля. Осторожно нажал.

— Что ты делаешь?! — окликнул его химик. В его голосе прозвучал испуг.

— Стенка мягкая и упругая, — ответил Антон. — Похожа на резину.

— Не трогай ничего!

Медик убрал руку. На перчатке остался серый след, напоминавший пыль.

Учёные включили фонари и, преодолев следующие двадцать метров по пояс в хлипкой жиже, остановились перед небольшим прозрачным куполом.

Его стенки облепляло множество приборов, а внутри виднелся вполне сформировавшийся младенец, по размерам почти не превышающий эмбрион: руки и ноги у него были по-прежнему коротки, но уже не выглядели слабыми — создавалось впечатление, что они обросли вполне крепкими мышцами. Сквозь кожу виднелись органы, вены и артерии, пульсирующие от тока крови.

Голова значительно превышала по размерам туловище и не имела никакой растительности. Лицо представляло собой подобие маски с огромными, прикрытыми сморщенными веками глазами.

К телу в нескольких местах присоединялись электроды, другими концами запаянные в стенки купола.

— Он живой? — спросил Герберт, не отводя взгляда от купола.

— Конечно, — ответил Антон. — Только я не понимаю, зачем инкубатор отправил сюда другой зародыш. Ведь этот купол занят. Разве что перед нами не младенец, а взрослая особь. Но это значит… — медик на секунду замолчал, — …что он сейчас покинет купол!

— Вот эта тварь?! — Герберт невольно отшатнулся. — Она должна вылезти оттуда?!

— Думаю, да.

В этот момент полупрозрачное существо открыло глаза и дважды моргнуло. У него не было зрачков — только белёсые, похожие на бельма, яблоки.

Химик тихо выругался. Они с Антоном замерли, не зная, что предпринять. Наверное, следовало бы дать дёру, но привлекать внимание «новорожденного» не хотелось.

Странное создание пошевелило двумя длинными тонкими пальцами правой руки и повернуло голову. Снова моргнуло.

— Оно вообще видит? — спросил Герберт.

— Откуда мне знать? — отозвался Антон.

Существо задвигало ногами и попыталось встать на четвереньки, но упало. Передние и задние конечности у него были примерно одинаковой длины, в каждой — по три сустава. В области живота пульсировало сердце — сгусток фиолетового и красного цветов.

Приборы вокруг купола пришли в движение. Раздался негромкий чавкающий звук, и сразу вслед за этим от тела существа начали отсоединяться электроды.

— Неужели оно может дышать метаном… — с сомнением проговорил Герберт. — Похоже, мы нашли обитателей Теллуса!

— Очень сомневаюсь, — отозвался Антон. Его охватило неприятное чувство: словно невидимые в темноте стены пещеры ожили и задвигались. — Давай-ка выбираться.

— Погоди! — в голосе химика прозвучало недоумение. — Ты действительно хочешь уйти? Сейчас?!

Антон огляделся.

— Почему мы не обнаружили на поверхности планеты никого, кроме бактерий? — спросил он.

— Может, эти твари остаются под землёй, — предположил Герберт, не отводя взгляда от барахтающегося в куполе гуманоида. — Видишь его тело? Оно почти прозрачное, как у земных глубоководных рыб, не нуждающихся в свете.

Антон заметил на конвейере приближающегося к куполу эмбриона и указал на него химику.

— Ага! — кивнул тот. — Первый должен сейчас вылезти.

Приборы зашевелились, вспыхнули зеленоватые индикаторы, и эластичные стенки купола раскрылись. Пол наклонился под углом в сорок пять градусов и в прямом смысле сбросил гуманоида в серую органическую жижу.

Беспомощное существо отчаянно забарахталось, взбивая лапами слизь. Брызги полетели во все стороны, часть попала на скафандры учёных.

Тем временем стенки купола снова сомкнулись, и внутри него появился новый эмбрион. Электроды мгновенно опутали его, а индикаторы, несколько раз мигнув, погасли.

Гуманоид тонул. Он пытался удержать голову над поверхностью серой жижи, но было ясно, что долго он не продержится.

Антон и Герберт переглянулись.

— Что будем делать? — спросил химик.

— Наблюдать. Ты ведь этого хотел?

— По-моему, оно не может вздохнуть, — заметил Герберт. — Иначе закричало бы.

— У него нет рта, — ответил Антон. — И, если я правильно разглядел его органы, пищеварительной системы тоже.

— Как это? — удивился химик.

Существо сумело уцепиться руками за крошечный выступ инкубатора и подтянулось. Слизь стекала на удивление легко и быстро. Вот уже Антон увидел трепещущий внутри гуманоида комочек. Теперь его сокращения потеряли ритмичность — наступала агония!

Вдруг на месте сердца образовалось тёмно-бурое пятно, как если бы лопнул сосуд с красными чернилами. Оно начало быстро расти и, достигнув диаметра пяти сантиметров, остановилось.

Тонкие пальцы разжались, и гуманоид медленно сполз обратно в серую жижу. Миндалевидные глаза наполовину закрылись веками.

— Всё! — констатировал Герберт. — Умер. Не понимаю… Кто-то установил здесь эту машину, чтобы она делала таких вот существ. Но зачем? Они не могут дышать в атмосфере Теллуса и тут же умирают!

Антон стоял, склонив голову набок, и прислушивался: ему казалось, что откуда-то доносится чавкающий звук. Раньше он отсутствовал, так что его нельзя было отнести на счёт работы чудовищной машины.

— По-видимому, когда строили инкубатор, — сказал медик, отвечая на вопрос напарника, — атмосфера на Теллусе была пригодной для дыхания. С тех пор, вероятно, прошло очень много времени. Зато теперь понятно, откуда вся это органика.

— Да?

— Конечно, — Антон перевёл взгляд на Герберта. — Мы видели только один сброс гуманоида в это море слизи. А в этой пещере такое происходит постоянно. И повсеместно. Наверняка, тут тысячи, а может, сотни тысяч куполов, в которых созревают эмбрионы.

— И что?

— Покидая купола, гуманоиды задыхаются и начинают разлагаться. Бактерий здесь предостаточно, так что процесс идёт довольно быстро. Вообрази, сколько трупов составляют этот серый склизкий океан! Миллионы! Мы сейчас находимся посреди гигантского кладбища, которому… я даже не могу предположить, сколько лет… или веков!

— Но кому это могло понадобиться? — спросил Герберт, всё ещё глядя туда, где исчез в жиже погибший на глазах у учёных гуманоид.

— Мало ли. В голову приходит сразу несколько гипотез. Например, колонизация новой планеты, или преодоление искусственным путём популяционного кризиса, или утрата способности к деторождению. Как бы то ни было, тех, кто следил за процессом, нет здесь уже давно. И я предлагаю выбираться отсюда.

Не дожидаясь ответа, Антон развернулся и побрёл назад. Ему совершенно не нравился звук, который становился громче и отчётливей. Кроме того, он заметил вдалеке какие-то мелкие вспышки. Обернувшись, медик увидел, что Герберт последовал за ним.

— А нельзя отключить инкубатор? — спросил химик. — Мы обязаны остановить эту машину смерти.

Антон не ответил. Он не слушал напарника.

К чавкающему звуку добавился ещё один — тихий треск, исходящий со всех сторон. Медик отключил прибор ночного видения, вырубил фонарь.

— Ты чего? — спросил Герберт.

Вокруг разливалось зеленоватое свечение. Мириады крошечных искр зажигались в темноте пещеры. По жиже прошла едва ощутимая волна — словно кто-то слегка качнул наполненную доверху чашу.

— Быстрее! — Антон включил фонарь и устремился туда, где, по его расчётам, они вошли через тоннель в пещеру.

— Знаешь, всё это больше напоминает мне какой-то культ, — донёсся до него голос Герберта. — Отвратное место!

С последним утверждением Антон был согласен.

— Ты слышишь?! — спросил он, изо всех сил рассекая колышущуюся серую слизь.

— Что?

— Это звук! Ты что, глухой?!

Антон понял, что прокричал эту фразу.

На несколько секунд наступила тишина. Потом Герберт очень тихо сказал:

— Похоже, мы здесь не одни?

В трёх метрах перед Антоном слизь вспучилась и лопнула, обдав стекло шлема фонтаном брызг. Луч фонаря осветил зеленоватое бесформенное нечто, искрящееся и переливающееся в темноте пещеры. Этот сгусток поднялся над серым океаном гниющей органики и замер на мгновение, словно «рассматривая» двух людей.

Герберт закричал. Это был вопль, не выражавший ничего, кроме первобытного ужаса!

Антон стоял, оцепенев, запрокинув голову и глядя на колышущийся зеленоватый свет. Он заметил, что внутри него есть каркас — множество пересекающихся линий образовывали подобие кристаллической решётки. Кажется, он уже видел такую… Да, точно: геологи показывали структуру того загадочного вещества, которое, по их словам, «цементировало» горную породу планеты.

Зелёное существо изогнулось и обрушилось на Антона, мгновенно поглотив его. Последнее, что он почувствовал — как длинные иглы проникают в его плоть и разрывают её на множество частей.

В самом начале была темнота.

Гнетущая, непроглядная, вязкая тьма. И ещё тишина, жуткая тишина. Она оглушала, давила и сводила с ума… никого.

Никто не мог услышать эту тишину, никто и не мог увидеть темноту. До определённого времени.

Внезапно раздался мягкий звук отодвигающейся в сторону панели, и на пол что-то упало. Что-то тяжёлое шмякнулось о пол с характерным звуком, после чего застонало. Ведь это было не «оно», а «он». Человек. И он проснулся.

Звали его Бенджамин Стоун, и это имя, пожалуй, было единственным, что смог вспомнить недавно проснувшийся. Хотя нет, ещё какая-то песня крутилась в голове, очень знакомая, но в то же время ни её название, ни исполнителя назвать он не мог. Ведь всё сознание Бена охватила паника, порождённая его незнанием. Что происходит? Где он находится? Почему вокруг так темно? Умер ли он? Но тогда почему он весь мокрый? Да, мокрый. И практически голый, в одних лишь трусах. Словно новорождённый, свернувшийся калачиком на полу, чуть ли не плакавший от атаковавших его разум бесчисленных вопросов. Путаница в мыслях частенько портила пробуждение многих людей, заставляя их разделять реальность и сновидение, слившиеся в единое целое, но одно дело — проснуться у себя в кровати и ощущать себя в безопасности, и совсем другое — обнаружить себя неизвестно где, в царстве тьмы и безмолвия.

Шло время, казавшееся Бену вечностью, хотя на самом деле лишь минуты три минуло, как он потихоньку стал приходить в себя и вспоминать, что происходит. Навязчивой песней оказалась «Я вижу звёзды», хита давно минувших лет. А сам мистер Стоун входил в состав экипажа корабля «Фронтлайн» — первого судна, отправленного в космический полёт далеко за пределы солнечной системы, и целью этого путешествия в один конец являлось открытие новых планет и буквально расширение космических границ. Внезапное пробуждение и путаница в голове могла быть лишь неприятным последствием продолжительного сна в криокапсуле, ведь целых пять лет Бен, погрузившись в дрёму без сновидений, пролежал, или, вернее, простоял, поскольку капсулы располагались вертикально. Влажное тело — ещё один побочный эффект от долгой заморозки, но вот почему не было света, а система по безопасному извлечению проснувшегося, которая гарантировала комфортное пробуждение, не сработала, вследствие чего он упал на холодный твёрдый пол «комнаты для сна», как все её называли.

«Всё хорошо, просто наконец-то началась моя смена», — проносилось в голове у Бена, пока он вставал на ноги и заново учился ощущать своё тело. — «Долгая смена длиною в год».

Полёт носил экспериментальный характер. Космическое судно требовало лишь надзора, им не нужно было управлять. Вот команда корабля из шести человек и наблюдала за исправностью всех систем по очереди — пока один, именуемый в это время Наблюдателем, бодрствовал, пятеро других спали. И каждая смена продолжалась ровно один земной год. Пробуждение всей команды возможно лишь при возникновении серьёзных неполадок, опасности или нахождению многообещающих для исследований небесных тел. К сожалению, отключение электричества в список проблем не входило, поскольку необходимые для жизнеобеспечения корабля системы не были подсоединены к общей сети.

Корабль же сам передавал данные на Землю и летел вперёд, сквозь мириады световых лет, минуя звёзды, прямиком в неизвестность. Направление ему задали авторы проекта: они утверждали, что такой путь сулит экипажу множество возможностей встретить планету, а то и планеты, пригодные для жизни. Людям на борту предстояло стать не колонистами, но первооткрывателями, протаптывающими дорогу тем, кто придёт после них.

Бен всегда вставал на пост последним из шести, а это была уже пятая его смена. Двадцать девять лет без какого-либо вменяемого результата. Иногда он задавался вопросом: а что, если никакой другой жизни во Вселенной попросту нет? Ни живых организмов, ни планет с хотя бы минимальными условиями для жизни…. Что, если Земля была своеобразным уродом в семье бездушных космических шаров?

— Мне они всегда напоминали шары для бильярда, — пробормотал Бен.

Проверка голоса. Пришлось не раз повторить эту фразу, чтобы удовлетворительно кивнуть: говорить он может. Правда, не с кем. Для эксперимента специально искали и отбирали особенных людей: тех, кому было нечего терять. Тех, кто сгнил бы на многолюдной планете незамеченным, тех, кто оказался потерян от бесцельности существования. Одиночки, способные обходиться без человеческого общения долгие годы. Кандидатов габралось на удивление много, вот только не все оказались такими уже пропащими, какими им, возможно, хотелось казаться. А Бен, к примеру, даже ничего и не слышал о подобной программе — его самого нашли и даже дали цель. Он пребывал в депрессии после потери всей семьи в автокатастрофе. Сам он спасся лишь чудом, но, лишившись сразу всех близких, жизнь ему стала лишь в тягость, и он застыл во времени, отказавшись двигаться вперёд. Что ж, теперь за него это делал корабль — он летел как раз вперёд. Хорошая перспектива.

В темноте, находясь в жестяной коробке посреди глубокого космоса, любой почувствует себя маленькой букашкой — необходимо включить электричество и вернуть себе тем самым комфорт космического полёта. Вытянув руки перед собой, продвигаясь на ощупь, Бен, шлепая босыми ногами, направился к выходу. Он ведь не один год присматривал за судном, поэтому и знал его как свои пять пальцев. Достигнув двери, напоминающей корабельный люк с вентилем посередине, он без труда её открыл и оказался в просторном коридоре. Света не было и здесь, что означало полное отключение корабля от электричества, а не только проблемы в комнате с криокапсулами. Оставалось лишь радоваться тому, что сами капсулы, как и холодильники для хранения пищевых продуктов работают автономно и могут прослужить не одно десятилетие.

В отсутствие малейших источников света глаза никак не хотели привыкать к окружающей Бена тьме, но до генератора было рукой подать: от его текущего положение необходимо лишь пройти несколько метров налево, а после повернуть в ту же сторону. Вскоре он уже открыл очередную дверь, после чего попытался возобновить подачу электричества. Это удалось на удивление легко, в то время как Бен уже готовился к худшему. Тем не менее, свет заполонил собою все помещения, прогнав тьму, и Бену оставалось лишь прикрывать глаза, спасая их от ярких огней. Никаких поломок он не обнаружил — казалось, электричество просто кто-то отключил. Неужели то был Доджсон, который дежурил тут до него?

— Этот ненормальный никогда мне не нравился, — пробубнил себе под нос Бен. Ему не требовалось общение с другими людьми, но при этом весьма нравилось говорить с самим собой вслух, а в его личном шкафчике даже находился портативный компьютер, на котором хранился аудиодневник. — Недаром при первой встрече с ним….

Не договорив, он замер на месте, вслушиваясь в происходящее вокруг. Тьма ушла, но давящая атмосфера никуда не делась, а интуиция прямо-таки кричала, что на борту корабля «Фронтлайн» происходит что-то странное. Во-первых, Бен только сейчас понял, что с момента его пробуждения он не слышал звука работающего двигателя, шума очень тихого и практически незаметного, но сейчас его отсутствие вдруг ударило по ушам. Неужели корабль больше не двигается? Остаться без движения посреди таинственных и таких далёких звёзд или даже планет, в месте, куда никто не прилетит экипаж корабля спасать…. И почему все неприятности выпадают на его, Бена, смену?

Вторая загадка, наоборот, заключалась в появлении лишних шумов. Прислушавшись, Бен понял, что слышит чей-то голос откуда-то сверху, со стороны главного пункта наблюдения, расположенного двумя уровнями выше. Вернувшись в коридор, мужчина осторожно двинулся в сторону раздевалки, вглядываясь в каждый угол и вслушиваясь в малейшие шорохи. Голос вполне мог принадлежать, допустим, героям фильма, который Доджсон смотрел, но почему-то не выключил незадолго до того, как впасть в пятилетний сон. Остальные возможные причины были настолько же страшны, насколько и невозможны, и Бену не оставалось ничего другого, кроме как разведать обстановку самостоятельно. Но сперва ему необходимо одеться — не встречаться же лицом к лицу с неизведанным в одном лишь исподнем?

До своего ящика в раздевалке мужчина добрался без приключений. Голос наверху всё ещё вызывал беспокойство, но слышно его лучше не стало. Поэтому Бен, несколько успокоившись, надел на себя униформу тёмно-зелёного цвета, завязал шнурки на кедах и опустил в карман рубашки свой компьютер — небольшой приборчик с заранее включенной программой, реагировавшей на его голос. Именно так Бен записывал события из жизни в свой аудиодневник.

Раздевалка находилась совсем рядом с комнатой, в которой хранились криокапсулы, поэтому Бен не мог не заглянуть внутрь, проходя мимо, чтобы увидеть, откуда он в очередной раз появился на свет несколько минут назад. Однако зрелище его ожидало куда более жуткое.

Механические руки высунулись из потолка и пытались схватить отсутствовавшее тело Бена, чтобы уложить его на койку до его полного прихода в себя — обычная процедура, которой подвергались все Наблюдатели, но в данном случае она прошла не по плану, и Бен проснулся без лишней помощи. Теперь же руки, повинуясь зацикленной программе, щелкали возле его капсулы. Но куда страшнее выглядело кое-что другое: место для сна Доджсона было полностью раскурочено. В темноте этого нельзя было заметить, но теперь пустующая криокапсула предыдущего Наблюдателя напоминала лицо трупа, открывшего свой рот-дверь в предсмертной агонии. Все приборы и датчики внутри оказались вдребезги разбиты, а система заморозки так и вовсе была вырвана — теперь она валялась неподалёку, и, судя по синим разводам на полу, возле неё некогда растеклась лужа из конденсата, давно испарившаяся.

— Какого чёрта тут происходит? — проговорил Бен, и его аудиодневник тут же включился, побуждая мужчину говорить дальше: — Дневник Стоуна, первый день пятой смены. Я очнулся в каком-то кошмаре. По непонятным для меня причинам электричество во время моего пробуждения отключилось, а корабль, судя по всему, дрейфует в пространстве, поскольку я не слышу шума работающих двигателей. Капсула Майка Доджсона пуста, а сама она сломана, что кажется мне совершенно невозможным: по уставу корабля через год несения службы каждый член экипажа должен подвергнуться заморозке, после чего просыпается следующий по списку Наблюдатель, и если в течение двадцати четырёх часов это условие остаётся невыполненным, включается тревога, и вся команда просыпается, чего, очевидно, не произошло. Кларк, Обсли, Вейртрам и Бейкер пребывают в глубокой заморозке. Кроме того, я слышу человеческий голос, и доносится он из пункта наблюдения. Возможно, Доджсон поломкой криокапсулы умудрился обойти систему и ныне всё ещё бодрствует. К слову, виделись мы с ним мельком, перед самым полётом, и этот человек мне сразу не понравился, да и он энтузиазма при встрече со мной явно не испытывал и, честно говоря, на всех остальных смотрел с открытым презрением. Жуткий тип. Но я обязан подняться и выяснить причины возможного девиантного поведения Доджсона.

Свой подробный отчёт Бен начитывал полушёпотом, словно боялся привлечь внимание того, кто разговаривает наверху — Доджсон то был или нет. Если тому и впрямь удалось сломать систему, отключить электричество и двигатели, то какие цели преследовал этот, с позволения сказать, умалишённый? Ведь только полный псих решит саботировать их путешествие к другим планетам: спасать их никто не придёт. Малейшая ошибка имеет все шансы стать роковой, и возможность всей команды оказаться в новом, девственно чистом мире тут же оборвётся.

— В мои планы это не входит, Майк, — процедил Бен, собирая всю свою волю в кулак. — Мне обещали новую жизнь и, будь я проклят, но я её получу!

Он быстрым шагом направился к лестнице и начал подъем вверх. На место осторожности пришла ярость, и страх перед неизвестностью отступил, но Стоун понимал, что это ненадолго. Если Доджсон был виной всем последним событиям, то как с ним совладать? Бен не слыл конфликтным человеком, да и дрался в последний раз он лишь в старших классах.

По мере того, как Бен поднимался, загадочный голос становился всё громче и чётче, и вскоре не было и малейших сомнений: говорившим оказался предыдущий Наблюдатель Майкл Доджсон. Пусть они виделись мельком, но такой голос сложно было не запомнить — холодный и вкрадчивый, у Стоуна он вызывал ассоциации с маньяками или серийными убийцами. Но куда более жутким стал тот факт, что Майк постоянно называл его, Бена, имя:

— Бен, Бен Стоун, подойдите, будьте любезны, на главный наблюдательный пост для разговора, — всё время повторял Майк, иногда то ли похрюкивая, то ли смеясь. — Бен, это Майк, и я уверяю тебя: ты будешь удивлён до глубины души, когда увидишь то, что вижу я…. И то, что видит оно. Оно смотрит, Бенджи…. Теперь твоя очередь! Бен, Бен Стоун, подойдите….

Бен остановился. Оставался один лестничный пролёт, а его уже колотила дрожь. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что голос был записан заранее, ведь текст постоянно повторялся, а эхо делало холодный липкий голос куда более зловещим. Видимо, при включении электричества компьютер начал воспроизведения записанного ранее сообщения. Как и механические руки внизу, он зациклился, но на сей раз сделано это было нарочно. Что же ждёт Бена наверху? Неужели Майк и впрямь спятил? И что за «оно», чёрт его дери?

Глубоко вздохнув, Бен стал проходить ступеньку за ступенькой, не сводя при этом глаз с прохода, ожидающего его наверху лестницы. За ним крылось неизвестное, и ожидать стоило всего, так что Бен, как ему самому казалось, был готов среагировать на любую ситуацию, но, добравшись до места, он лишь растерянно остановился, пытаясь осмыслить всё, что он видел вокруг себя.

Освещение в комнате работало лишь местами, поскольку некоторые лампы оказались разбиты, а их осколками усыпан пол под ногами. Десятки экранов мониторов кто-то переставил, выстроив в несколько рядов, и теперь все они представляли собой один большой дисплей, на котором красовалась физиономия Доджсона, продолжавшего скандировать свою мантру:

— Оно смотрит, Бенджи…. Оно смотрит….

Бен действительно ощущал на себе чей-то взгляд, но просторное помещение комнаты наблюдения пустовало, и единственным, кто взирал на Наблюдателя, был Доджсон на своей же собственной записи.

За мониторами, как и прежде, находилась прозрачная стена, по сути огромный иллюминатор, и за ним вместо привычных и бесконечных звёзд Бен с удивлением увидел белую планету поистине огромных размеров. Она была настолько гигантской, что заполонила собой всё видимое снаружи пространство. Их корабль по сравнению с ней казался попросту микроскопическим. Прямо посреди белоснежного покрытия необъятного небесного тела нетрудно было заметить то, что Стоун охарактеризовал «чёрной бездной» — гигантскую окружность поразительно правильной формы. Благодаря ей создавалось впечатление, что в планете образовалась дыра, проходящая насквозь, и через неё проглядывался космос по другую сторону белого гиганта, но вскоре Бен понял: то было нечто иное. Не сквозное отверстие, не тень, но некое чёрного цвета вещество…. Возможно, вся поверхность планеты оказалась покрыта льдами, а посередине сохранились остатки земли, чёрной как смоль?

Как бы то ни было, планета, поражавшая своими размерами, не приближалась и не отдалялась, а это означало, что они и в самом деле не двигались. Доджсон продолжал заговорщицким тоном зазывать Бена, и тому ничего не оставалось, как подойти к мониторам поближе. Чуть ниже кривляющегося лица Майка размещалась кнопка воспроизведения видео, к которому предыдущий Наблюдатель и привлекал внимание Стоуна. Панель управления находилась под импровизированным дисплеем, перед которым стояло кресло с довольно высокой спинкой, за которой обычно трудно было разглядеть сидящего. Вот и сейчас оставалось совершенно непонятным, пустовало ли место или….

— Майк, ты там? — стараясь унять дрожь в голосе, проговорил Бен. — Ты сидишь в кресле? Нет? Где ты находишься? Я знаю, что ты не спишь! Отзовись!

Молчание стало ему ответом. Ну, относительное, конечно — виртуальный Майк всё ещё говорил невпопад. Стоун взялся за спинку кресла и развернул его к себе, после чего тут же отпрыгнул назад, сдерживая вырвавшийся вопль. Майк Доджсон и правда сидел перед ним, вот только в несколько новом статусе. Ссохшаяся кожа туго стягивала черепушку, соломенного цвета жиденькие волосы с трудом походили на пышную шевелюру, которой некогда обладал Майк, глазницы зияли пустыми провалами, напоминающими чёрную сердцевину планеты, возле которой завис «Фронтлайн», а нижняя челюсть практически отвалилась, демонстрируя огромную дыру. Да, видимо, именно в нижнюю челюсть и был произведён выстрел из револьвера, валявшегося у трупа на коленях. Выцветшая от времени униформа, на рубашке которой было вытеснено «М. Доджсон», выдавала личность тела, хотя Бен и так догадался о том, кому оно когда-то принадлежало.

Странно, но вид ужасного трупа не испугал Бена Стоуна. Да, конечно, к такому готов он не был, но после первого шока вдруг пришло умиротворение, спокойствие: бояться было нечего. Доджсон точно спятил и натворил бед на борту, но сам никакого вреда теперь не представлял, да и убил себя он давно, и его тело хоть и внушало отвращение, но при этом не заставляло желудок вывернуться наизнанку от вида крови или неприятного запаха разложения, который давно уже испарился из помещения. Вот только сколько же времени прошло со смерти Майка, что его тело успело превратиться в уродливую мумию?

— Бен Стоун! — вновь воззвал Доджсон с большого экрана, доводя и так странную ситуацию до полнейшего абсурда: живое лицо Майка разговаривало прямо над его безмолвным ссохшимся трупом.

— Ладно, Майк. — пробормотал Бен, когда оцепенение от увиденного прошло. — Я увидел то, что ты хотел мне показать. Осталось лишь тебя услышать.

Он подошёл к панели управления, брезгливо покосившись на тело Майка, и активировал кнопку воспроизведения видео.

— Привет, Бен! — раздался неестественно жизнерадостный голос Доджсона, никак не соответствовавший его полубезумному выражению лица с тёмными, ввалившимися от недосыпа глазами и взъерошенными волосами. — Не удивляйся. Я звал именно тебя, поскольку ты — тот, кто придёт за мной… то есть после… после меня. Остальные будут позже, так что им объяснять всё будешь уже ты, если, конечно, захочешь.

— Объяснять им что, Майк?

Тот улыбнулся, словно услышал эти слова. Видеосообщение само по себе получилось очень дёрганым: Майк постоянно делал паузы, терял нить разговора, путаясь в словах, и ещё… он моргал — да, моргал так часто, что Стоун не мог точно сказать, видел он чаще веки своего почившего коллеги или всё же глаза. А Доджсон продолжал свой странный рассказ, периодически останавливаясь, и Бен пользовался этим, чтобы вставлять свои реплики, тем самым словно бы ведя разговор с тем, кого уже не было, хоть его тело всё ещё сидело тут, рядом, и смотрело в никуда своими пустыми глазницами.

— Тебе эта миссия никогда не казалась странной? — вещал Майк с экранов мониторов. — Взять несколько сломленных людей и отправить их куда-то далеко-далеко за пределы родной галактики? Помнишь, как нам сказали тогда: «Вы не колонизаторы, а первооткрыватели»? Неудивительно — высадись мы на планете, что бы мы делали? У нас в команде даже женщин нет, так что да, мы первооткрыватели. Стали бы мы выстраивать новый мир, ожидая других людей, заморозили бы себя до их прилёта или же попросту двинулись бы дальше? Во всех этих случаях у нас всегда бы имелась цель, верно? Двигаться дальше, узнавать новое…. Однако, нас обманывали, Бен. У нас изначально не было никакой свободы выбора! И никакой конкретной цели, мы стали всего лишь Наблюдателями, теми, кто мог бы исправлять неисправности на корабле или адекватно реагировать на возможные проблемные ситуации в полёте.

— Всё верно, — кивнул Бен. — Ты практически повторил наши инструкции. Так в чём же противоречие? Признайся, Майк, ты просто человек, одержимый своими внутренними демонами, тот, кто не смог пережить очередной год в металлической коробке посреди вакуума и звёзд в полном одиночестве.

— Чёрт возьми — да, мы первооткрыватели, но не планет! — взревел вдруг Доджсон, словно слова Бена разъярили его. — Подозреваю, мы их столько пролетели за все эти годы! Но нет, нас, маленькую команду самоубийц, бросили на передовую, поручили узнать что там, в самом конце, если в этой Вселенной вообще есть конец! Не веришь, Бен? Что ж, посуди сам. Мы дежурим по году, верно? Затем один погружается в криосон, а в течение суток просыпается его сменщик, верно? Что ж, Бен, сейчас семьсот тридцать первый день моего дежурства. Мне уже год назад был дан сигнал лечь в этот ледяной гроб, но я разрушил его к чертям — как легко, оказывается, сломать эту систему! Снаружи капсулы и ядерным взрывом не возьмёшь, а вот изнутри…. Мне хватило и обычного разводного ключа. Но ты не проснулся. Никто не проснулся, и я всё еще здесь один. Я угодил в их ловушку, и сколько мне теперь видеть… это? И я принял решение…. Так скажи же мне, видишь ли ты моё тело? На что оно похоже — на свеженький труп, выделяющий неимоверное количество весьма ароматных газов, или же высохшую мумию, а то и одни лишь кости?

Снова взглянув на труп Майка, Бен понял, что вопрос о том, сколько он тут может лежать, уже несколько раз проскакивал у него в голове. Он совершенно не разбирался в том, при каких условиях и как быстро разлагаются мёртвые тела, но превратиться в мумию хотя бы даже за год дежурства…. Неужели Майк прав, и между сменами проходит действительно больше, чем один день?

— Намного больше, — продолжал Доджсон. — Годы, может, десятилетия — я не знаю, какой тут принцип. Возможно, все эти пробелы не нормированы, они просто корректируются каждый раз, когда требуется наша помощь. Так сколько же всё-таки прошло лет с начала полёта — двадцать девять или двести девяносто? Страшно даже представить, а спросить так и вовсе не у кого — как удобно, на связь мы выходить не можем, хотя все собранные данные исправно куда-то отсылаются. А всё потому, что никто не хочет разговаривать с живыми мертвецами, у которых одно предназначение: верная смерть где-то там, где даже звёзды не рождаются. Иронично, не так ли: они говорили о нашем спасении, о важности экспедиции, но на самом деле никто про полёт даже не узнает, кроме кружка избранных, наблюдающих за нами.

— Теория заговора? — хмыкнул Стоун. — К этому ты пришёл? Да ты сам мог спровоцировать задержку в моём пробуждении. Сам же сказал — сломал капсулу, сломал систему. Вот ты и сидел тут всё это время из-за своей же ошибки….

— Как же я был слеп…. Но я прозрел, когда увидел эту тварь! Не так-то легко это было сделать, но у меня получилось — и вовремя. Она просто смотрела на меня, а я…. Я этого не заметил, и это чуть не стоило нам всем жизни. Ох, Бен…. Оно не сводит с меня глаз!

— Да про кого ты говоришь?! — воскликнул Бен. — Кто на тебя смотрел?

В пустом отсеке его слова прогремели подобно грому, и Бен на секунду и впрямь испугался, нет ли ещё кого живого на «Фронтлайне» — того, кто мог бы его услышать, или, как сказал Доджсон, смотреть на него прямо сейчас, в эту самую минуту. Но нет, это полный бред, сказал Бен сам себе, на корабле стоит первоклассная система видеонаблюдения и оповещения. Все системы работали — это можно было видеть по мигающим огонькам, хотя изображение отсутствовало, поскольку Майк их все использовал для своей маниакальной цели: донести свои параноидальные мысли как можно более доходчиво:

— Мне удалось нарушить работу двигателей и остановить корабль, дабы мы не попали в ловушку. Возможно, однажды ты проснёшься и тебе удастся исправить неполадки и продолжить полёт — к тому времени мне уже будет всё равно — но заклинаю тебя, Бен, не делай этого. На этом корабле можно прожить много-много лет. Бесцельных, скучных лет, но всё же это твоя жизнь и жизни остальных Наблюдателей. Я же не могу смириться с таким исходом, не могу больше ждать наедине с… и моя судьба уже предрешена. Но у вас есть выбор. Погибнете с честью или проживёте тихую и мирную жизнь посреди звёзд — решать вам. И на этом…. Прощайте. Но никогда не забывайте: оно смотрит прямо на вас!

Видео оборвалось. У Бена отлегло от сердца: он опасался, что Майк записал и момент выстрела, но этого не произошло — и на том спасибо. Звуки снова исчезли, оставив Наблюдателя наедине с почившим коллегой, своими мыслями и планетой, на которую датчики на панели управления даже не реагировали, что означало её непригодность для жизни людей. Великое ничто окружало Бенджамина, а он только и мог, что дивиться поистине шокирующему положению вещей, выпавшему ему на долю в самом начале смены. Как будто остаться одному (ну, практически одному) посреди бесконечного космического пространства и так недостаточно.

Всё, чего в данный момент так рьяно хотел Бен — так это нормализации сложившейся ситуации: Майк развёл бардак, а ему придётся прибраться за своим сумасшедшим коллегой. Что ж, если от этого гнетущая атмосфера рассосётся. То Бен этому будет только рад.

— За дело! — нарочито бодрым голосом воскликнул Бен как ни в чём не бывало.

Бесконечные раздумья, ужас от случившегося, самокопание и разговоры наедине с собой — всё это подождёт. Сейчас нужно избавиться от призраков прошлого Доджсона, которые охотились теперь и за Беном.

Несколько часов спустя Наблюдатель Стоун без сил плюхнулся в кресло в комнате наблюдения — не то же самое, в котором не так давно восседал труп безумца, хотя Бен и выдраил тот стул, и он стал как новенький, но в другое такое же. Так было спокойнее.

Пункт наблюдения преобразился: осколки с пола исчезли, а свет излучали все лампы на потолке без исключения, мониторы вновь стояли на своих местах, а тело Майка «похоронено», то есть выпущено прямо в открытый космос согласно уставу. Даже разломанную капсулу Бену удалось вычистить и закрыть. Она так и не заработала, ведь починка подобного устройства весьма сложна, да и необходимости в ремонте пока не было, но хотя бы вида была пристойного. Что же касается двигателей…. С этим дела обстояли не так уж и важно.

— Дневник Бена Стоуна, — произнес Бен, устало протирая глаза. — Я сделал всё. Ну, или не всё, но то, что мог, уж точно исправил или восстановил. Главный пункт наблюдения сияет, как новенький, криокапсула Майка в комнате для сна запечатана, а сам её хозяин…. Что ж, не в первый раз мне приходится хоронить людей, а уж Доджсона я и не знал почти, так что в этот раз было гораздо легче. Засунул тело в специально подготовленный для этого мешок — признаться, меня эти тряпки пугали всегда — и выбросил его через шлюз прямо по направлению к планете, возле которой мы остановились. Возможно, Майк даже станет первым, кто приземлится на этом гигантском шаре. Первооткрыватель даже после смерти…. Кстати, раз ж я заикнулся о том, что мы так и дрейфуем вместо того, чтобы лететь…. Я пока не знаю, как починить двигатели. Доджсон неплохо постарался, выводя их из строя. Придётся изрядно повозиться и фактически научиться собирать двигатели с нуля, но я обязательно постараюсь. Если не получится, то стоит обратиться к Кларку — он проснётся следующим, а уж его инженерные навыки сомнениям не подлежат.

Он сделал паузу и посмотрел в иллюминатор на сияющую бледным светом новую планету. Может, стоит дать ей имя? Ведь она надолго станет его новым соседом, ведь неизвестно, когда ему удастся сдвинуть «Фронтлайн» с мёртвой точки. Возможно, это случится даже не в его смену.

— Касаемо Майка Доджсона. Я прихожу ко мнению, что его разум не совладал с возложенными на Майка обязанностями, с порученной ему миссией. Одиночество и замкнутое пространство корабля окончательно свели его с ума, заставив сломать многие системы космического судна и покончить с жизнью. Поломка же криокапсулы Доджсона, полагаю, привела к сдвигу во времени, и я, следующий Наблюдатель, проснулся гораздо позже, чем должен был. Так я объясняю состояние тела Доджсона: без сомнения, оно пролежало в пункте наблюдения очень долгое время. Кроме того, анализ данных с камер наблюдений и датчиков показал отсутствие на корабле каких-либо «тварей» и прочих инопланетных организмов, растений, либо бактерий, поэтому неизвестно, кто же всё-таки наблюдал за Майком. Его же собственная паранойя, видимо. Я составил полный отчёт о ситуации и отправил его на Землю. Понимаю, помощи ждать безнадёжно, но вдруг они…. Впрочем, неважно. Что ж, на этом всё.

Бен вздохнул и откинулся на спинку кресла. Нужно выкинуть плохие мысли из головы, хоть это будет и очень непросто. Впереди ещё долгий год, а ему многое предстоит сделать. Не хватало ещё заразиться безумием своего коллеги. Ведь с тех самых пор, как он посмотрел его предсмертное послание, голову не покидала мысль, что за кораблём и впрямь кто-то наблюдает. Сначала Бен списывал это на видео Майка и на его же труп, но теперь ничего этого не было в пункте наблюдения, но тогда почему здесь так тревожно?

— Здесь никого больше нет, — сказал Бен сам себе, словно заклинание. — Только четвёрка товарищей, спящих беспробудным сном. И только.

Он постарался расслабиться, глядя вперёд перед собой. Бен не прочь был бы увидеть перед собой россыпь миллионов звёзд, переливающихся светом, но белоснежная планета заполонила собой всё пространство, не давая заглянуть за себя, хотя в «чёрной бездне» прямо посередине то и дело проглядывался некий блеск, словно это звёзды сверкали на той стороне. Но нет, то было лишь какое-то отражение….

— Нет, ей всё же стоит придумать название, — задумчиво произнёс Бен. — Может, что-то связанное с бильярдом? Мне, конечно, многие планеты напоминают шары из этой игры, но тут белая планета с чёрным кругом посередине. Как восьмёрка, но в негативе. Или как….

В голове почему-то вновь раздался голос проклятого Майка Доджсона: «Оно смотрит! Оно смотрит прямо на вас!».

— Как….

«Оно не сводит глаз!».

— Как…. Боже, как же я раньше этого не заметил…. Это же вылитое глазное яблоко исполинских размеров!

Именно в этот момент планета с тёмным пятном посередине внезапно исчезла на пару секунд, превратившись в чёрное ничто, а потом вдруг снова появилась.

Но ведь планеты не могут моргать?

Кубик не складывался. Артём бился над ним уже третий час, но прогресс не намечался, если не считать, что механик научился довольно быстро собирать любую из его сторон. Но это — предел! Стоило попытаться добавить следующую, как все предшествующие труды шли прахом: квадратики перемешивались, и понять, где они располагались до этого, уже не представлялось возможным.

— Проклятье! — Артём в сердцах запустил головоломкой в стену.

Разноцветные кубики брызнули в разные стороны с сухим треском.

— Успокойся, — проговорил Барт, скосив глаза на механика. — Мы летим всего полдня, а ты уже слишком нервный.

— И ты отлично знаешь, из-за чего! — огрызнулся Артём, вставая с кресла.

Он прошёлся по кают-компании взад-вперёд и остановился, уперев руки в бока. В бритой макушке Барта отражался свет потолочных ламп. Высокий и широкоплечий, помощник пилота всегда казался спокойным. Вот бы и Артёму научиться…

— Только не говори, что дело в «Контейнере 21», — ухмыльнулся Барт. — Мы делаем такие штуки для «Генотавра» не впервые, и…

— И каждый раз я психую! — перебил механик. — Вот именно! Я не могу привыкнуть к этому. Просто не могу!

Барт, не оборачиваясь, махнул рукой.

— Да ладно! Никому нет дела, какую дрянь мы везём. Главное, что её больше нет на Земле.

— А проверки?

— Ты, по-моему, забыл, за что нам платят. И платят очень неплохо.

— Помню я! — нехотя буркнул Артём.

— За риск, — продолжил помощник пилота. — За то, что мы нарушаем закон, «Генотавр» переводит на наши счета приличные деньги, благодаря которым нам не придётся до старости летать на этом корыте.

— Как бы нам не пришлось сгнить в тюряге, — отозвался Артём.

— Хватит дёргаться! — наставительно прогудел Барт. Он отвернулся и придвинул к себе навигационный пульт. — Ещё ходок десять, и мы выйдем на заслуженную пенсию.

Дверь с шипением отъехала в сторону, и в кают-компанию вошла Зоя.

— Скучаете? — бросила она, сразу направившись к буфету. — А я что-то проголодалась.

— Что поделывает наш гость? — поинтересовался Барт. Он отложил навигационный пульт и развернулся к девушке лицом. — Сидит в своей каюте?

— Нет. Изучает в рубке наш маршрут. Я оставила его с Робертом.

— Какое ему дело до нашего маршрута?

— Это нас не касается, — сказала Зоя. — За то, что мы взяли пассажира, «Генотавр» доплатит нам по сто кредитов на рыло. Так что пусть бы прислали хоть двадцать сопровождающих для своего дерьма!

— Раньше они никогда так не делали, — сказал Артём. — Не присылали своих людей приглядывать за контейнером.

— Ну, может, они заподозрили, что мы продаём отходы их конкурентам? — Зоя рассмеялась, показав мелкие белые зубки.

— Кому они нужны! — буркнул Артём.

Его беспокоило не только присутствие на борту мусоровоза «Контейнера 21» — к этому он более-менее привык — но и то, что в этот рейс они взяли по настоянию «Генотавра» сотрудника корпорации. Артёма всегда настораживало, когда люди меняли привычный порядок.

— С этим контейнером что-то не так, — сказал он уверенно, глядя на капитана. — Знаю, что уже говорил это, но…

— И не раз, Тёма, — перебил Барт. — Так что хватит. Ты всех уже достал своим занудством. Что бы ни засунули в этот контейнер, мы подписались доставить его, куда следует.

— Да, Тёмыч, будь добр, заткнись! — согласилась с помощником пилота Зоя. Она уже успела разделаться с частью сухого пайка, а остаток завернула и сунула назад в буфет. — Потом доем, — предупредила она.

— Обещаю, никто не возьмёт, — усмехнулся Барт. — Я лично прослежу.

Девушка состроила ему гримаску и вышла из кают-компании.

— Я объективно смотрю на ситуацию, — сказал Артём, когда дверь за ней закрылась. — Мы вляпались во что-то необычное. Конечно, всем нужны деньги, я понимаю. Вы с Зоей собираетесь пожениться и копите на свадебное путешествие. Я лично обеими руками «за». Роберт весь в долгах, и кредиторы уже готовы открутить ему яйца. Мне тоже лишняя монета не помешает. Но никакое бабло нам не пригодится, если… — Артём многозначительно замолчал, глядя на Барта.

— Слушай, да чего ты боишься-то, я никак понять не могу. Что этот контейнер каким-то чудом откроется, и мы передохнем от той заразы, которая оттуда выльется?

— Ну, сам он не откроется…

— Вот именно, Тёма! А никто из нас открывать его не станет, верно? Мы ж не идиоты. И этот Винс тоже не собирается выливать генетическое дерьмо своей корпорации на свежевымытый пол нашего мусоровоза. Согласен?

— Да, — вынужден был признать Артём. — Конечно, ты прав. Вы все правы! Умом я это понимаю, а вот…

— А вот душа в пятки уходит, — закончил за него Барт. — Это ясно. Только я тебе так скажу, Тёмыч: мы тут все немного нервные из-за этого парня, и никто не хочет, чтобы ты раздувал проблему, понятно?

Механик поднял руки, сдаваясь.

— Хорошо, Барт, убедил! С этого момента я молчок.

— Уверен?

— Ага. Ни слова о контейнере, ни полслова о Винсе, — механик встал и направился в угол, где валялись куски его кубика Рубика. Собрал их и попытался починить головоломку. К его удивлению, квадратики довольно легко соединились. Артём покрутил стороны — всё работало.

Он вернулся в кресло и погрузился в мир разноцветных граней. До конца полёта он дал себе слово научиться собирать эту штуковину…

— Куда они могли деться? — Зоя старалась говорить спокойно, но слегка дрожащий голос выдавал волнение. И немудрено: два члена экипажа, которых она оставила ненадолго в рубке, исчезли без следа. И это на корабле, который не мог похвастаться большими размерами.

— Надо запустить сканеры, — предложил Барт. — Они быстро их обнаружат.

— Ты прав. Мне как-то не пришло в голову. Давай, — Зоя кивнула на пульт, и помощник пилота тут же уселся за клавиатуру.

— Сейчас мы их, голубчиков, определим, — протянул он, набирая запрос на поиск живых организмов в пределах мусоровоза.

Через полминуты компьютер выдал результат: найден один объект; трюм номер «шесть».

Зоя и остальные члены экипажа переглянулись.

— Это там, где контейнер? — спросил Артём, хотя прекрасно знал ответ.

— Ничего не значит, — ответила Зоя. — Сейчас сходим и проверим.

Механик не тронулся с места.

— Я бы хотел обратить ваше внимание на то, что компьютер нашёл только один объект! — сказал он, глядя на товарищей, направившихся к выходу из рубки. — Вы понимаете? Пропали два… человека, а остался только один. Живой — один!

— Мы это заметили, — мрачно ответила Зоя. — Возьмём оружие.

— Блеск! — выдохнул Артём. — Сразу полегчало!

Тем не менее механик не стал больше препираться и, прихватив из оружейного шкафа винтовку, присоединился к остальным.

Перед дверью, ведущей в шестой трюм, они остановились.

— Я первый, — сказал Барт. — Прикройте меня.

Никто не стал возражать.

Помощник пилота провёл ладонью по сенсорному экрану, и дверь с шипением отъехала в сторону.

Барт шагнул в трюм, держа винтовку перед собой. Зоя и Артём вошли следом.

Посреди отсека стоял контейнер с логотипом корпорации «Генотавр» — стоял там, где его оставили после погрузки, прикованный с четырёх углов к полу.

Артём смачно выругался. В тишине трюма его слова прозвучали неожиданно громко.

Передняя стенка контейнера была открыта!

— Вот это я имею в виду! — сказал Барт, указывая стволом на тёмно-синюю лужу вязкой жижи, начинающуюся внутри контейнера и тянущуюся метра на четыре по полу трюма. — Кто-то выполз отсюда!

— И куда он после этого делся? — проговорила, глядя на помощника пилота, Зоя.

— Откуда мне знать?! Я что, похож на ясновидящего?

— Не кипятись, Барт.

Здоровяк поднял руки.

— Я спокоен! Я чертовски спокоен, ребята, но я понимаю, что из контейнера что-то вылезло и теперь бродит по кораблю. Оно уже прикончило Винса, а Роберта нигде нет!

Тело сопровождавшего груз сотрудника «Генотавра» лежало неподалёку от контейнера, изломанное так, будто по нему проехался марсианский тягач. Члены экипажа старались не смотреть в ту сторону, где из-под останков медленно растекалась лужа крови. В том, что это именно Винс, а не Роберт, они смогли убедиться только благодаря отсутствию нашивки на запасном комбинезоне, который сопровождающему выдали на мусоровозе — у всех остальных на груди имелись бирки с именами.

— Я не удивлюсь, если контейнер открыл Винс, — заметил Артём.

— На кой чёрт ему это делать? — раздражённо спросила Зоя.

— Ну, не сам же контейнер открылся! — не выдержал механик. — Да и что ещё Винс мог делать в трюме? Или вы даже сейчас будете оправдывать этого, этого…

— Меня больше интересует другое, — перебил его Барт. — Компьютер показал, что здесь есть человек. Во всяком случае, кто-то живой. И мы сюда явились, чтобы узнать, кто это. Но я не вижу здесь никого, кто мог бы…

— Да вот эту тварь он и нашёл! — Артём показал на синюю лужу. — Ты что, не врубаешься?! А может, Винс был ещё жив, а пока мы шли…

В этот момент за дверью трюма раздались гулкие шаги, и в отсек вошёл Роберт. Он держал в руках стакан с трубочкой.

— Вот вы где, — сказал пилот, взмахнув свободной рукой. — А я вас везде ищу! Эй, почему контейнер открыт?!

— Я говорил, что мы вляпались, говорил! — бормотал Артём, стеклянными глазами наблюдая за действиями пилота и его помощника: те заворачивали в плотный пищевой целлофан труп Винса, превращая его в подобие полупрозрачного кокона. — Рано или поздно это должно было случиться! — не унимался механик. — Теперь оно нас всех перебьёт!

Помощник пилота подошёл к Артёму и несколько раз встряхнул его.

— Приди в себя. Некогда распускать нюни.

Механик ткнул пальцем в сочившийся кровью целлофановый свёрток.

— Как мы объясним это на пересадочной станции?! — крикнул он, дико вытаращив глаза.

— Контейнер сбросим, как планировали, — спокойно ответил Барт. — Вместе с синей жижей и трупом Винса. Никто не знает, что он находился на борту, кроме ребят из «Генотавра», но трепаться не в их интересах. Сейчас мы с Робертом позаботимся о теле, а ты загони это синее дерьмо обратно в контейнер, — добавил Барт, обращаясь к Артёму.

— Что вы с ним сделаете? — спросила Зоя, имея в виду труп.

— Отнесём пока в холодильный отсек.

— Только не кладите вместе с продуктами. Там есть пустые морозильные камеры.

— Я дважды проверил сканером корабль, — проговорил Барт. — Если верить компьютеру, мы — единственные живые существа на мусоровозе.

— Может, с Винсом разделался призрак? — язвительно осведомился Артём.

Помощник пилота смерил его равнодушным взглядом, от которого механику сразу захотелось заткнуться.

— Я понятия не имею, что происходит, — сказал Барт, обращаясь к капитану. — Но предлагаю перетащить сюда, в рубку, как можно больше еды и воды, а потом запереться до самого конца полёта.

— И взять оружие, — добавил Роберт. — Всё, которое у нас есть.

— Следить за кораблём будем по камерам наблюдения, — сказала Зоя. — Рано или поздно тварь покажется.

— Не обязательно, — возразил Артём. — Я бы на её месте затаился. Не понимаю, зачем бы ей продолжать убивать. Винс попался на пути, но специально искать жертв… — он пожал плечами. — Какой в этом смысл?

— Может, она хочет жрать, — мрачно предположил Барт.

— Не согласен. Винса она изуродовала, но не съела.

— Да мы просто её спугнули!

— Всё возможно, — вмешалась Зоя. — Не будем испытывать судьбу. Сделаем, как предложил Барт.

На то, чтобы запереться в рубке с оружием и припасами, ушло меньше часа.

— Вот и всё! — объявила Зоя, когда дверь закрылась, и она ввела специальный код, не позволяющий отворить её снаружи. — Теперь мы в банке.

— Тесновато, зато надёжно, — проговорил Роберт. — Спать можно на полу. Места хватит, если не пинаться.

Одеяла, постельное бельё и смену одежды свалили вдоль стены.

— Всего-то два дня переждать, — сказал Артём, глядя на мониторы, показывающие трансляцию камер наблюдения.

— Главное не соскучиться! — усмехнулся Роберт. — И не возненавидеть друг друга.

— Не успеем, — отозвалась Зоя. — Я хочу посмотреть новости. Не возражаете?

Никто не ответил, и девушка вошла в межгалактическую сеть, позволявшую получать информацию о событиях не только на Земле, но и в колониях.

— Может, связаться с «Генотавром»? — предложил Артём. — Пусть объяснят, что нам подсунули.

— Это исключено, — ответила Зоя. — Против всяких правил.

— Да ладно! Теперь уже не до них!

— Ну нет. Пока что пострадал только сотрудник корпорации. Завтра мы выбросим контейнер и, таким образом, выполним контракт. Получим деньги. А вот если выйдем на связь… — девушка цокнула языком, давая понять, что объяснения излишни.

— Ты считаешь, это имеет отношение к нашей… ситуации? — проговорил Барт после того, как новостной ролик был просмотрен трижды.

— А как по-вашему? — Зоя обвела всех взглядом. — Один из сотрудников «Генотавра» прикончил руководителя отдела, троих охранников, а неподалёку обнаружили обезображенное тело. Вы видели фотографии?

— Видели, — мрачно отозвался Роберт. — Очень похоже на то, что сделали с Винсом.

— Нет никакого взбесившегося «сотрудника». Что-то сбежало из лабораторий «Генотавра» — вот что я думаю, — встрял Артём. — И корпорация решила прикрыть свою задницу, избавившись от всех доказательств причастности.

— И они находились в «Контейнере 21», — закончил за механика Барт. — Да, очень похоже на то.

— «Генотавр» должен быть уверен, что следов не осталось, — кивнула Зоя. — Поэтому с нами отправили Винса.

— Значит, что-то сейчас бегает по Москве? Такая же тварь, как та, что выбралась из контейнера?

— Если она такая же, то вряд ли её найдут, — задумчиво проговорил Роберт. — Мы на корабле-то её засечь не можем.

Все невольно поглядели на мониторы. Они показывали пустые отсеки, трюмы и коридоры мусоровоза.

— И всё-таки есть одна нестыковка, — сказала Зоя. — Зачем Винс открыл контейнер? Я не верю, что тварь могла сама это сделать.

Никто не ответил.

Время взаперти тянулось медленно. Присутствие на корабле чего-то непонятного и страшного постепенно начинало казаться нереальным.

Артём сидел в кресле, собирая кубик Рубика. К концу дня он, наконец, освоил новый уровень головоломки — научился собирать две грани. Проделав это несколько раз подряд, он показал кубик сидевшей рядом Зое.

— Молодец, — равнодушно отозвалась та.

— Знаешь, о чём я подумал, — сказал механик, положив головоломку на стол.

— Выкладывай.

— Что, если мы прилетим на пересадочную станцию, там обработаем корабль по всем правилам карантина, но ничего не найдём? Вдруг эта тварь вообще не поддаётся обнаружению. Может, она… невидимая.

Зоя усмехнулась, но совсем не весело.

— Ну, всё равно она должна сдохнуть после дезинфекции.

— А если нет? Мы ведь тогда полетим с ней обратно.

— И что ты предлагаешь?

— Понятия не имею. Просто эти мысли лезут мне в голову, и я… беспокоюсь.

— Давай сначала доберёмся до пересадочной, а там видно будет.

— Ну да, — вздохнул Артём. — Что нам остаётся-то?

Девушка взглянула на часы.

— Пора укладываться, — сказала она. — Нечего засиживаться. А силы лучше поберечь.

— Завтра ответственный день, — подал голос Барт. — Надо выбросить контейнер.

— Мне совершенно не хочется отсюда выходить, — сказал Роберт. — Нельзя ли от него избавиться прямо из рубки?

— Ты отлично знаешь, что нет, — ответила Зоя. — Зачем спрашивать?

Пилот пожал плечами.

— Ну, нет так нет, — он протянул девушке кружку с дымящимся кофе.

— Спасибо, — сказала девушка. — Нам придётся выйти. Тварь не напала на нас, пока мы собирали сюда припасы, так что, возможно, не покажется и завтра. Ну, и дрянь же ты купил, Барт! — сморщилась она, отхлебнув кофе. — Получше ничего не было?

— Я утром пил и мне понравилось, — буркнул помощник пилота.

— Наверное, такой сорт, — сказал Роберт. — А вообще, эта синтетика раз на раз не приходится. Тут как повезёт.

— Точно! — кивнул Барт. — Как повезёт. Так что не хочешь — не пей.

Механик остался дежурить первым. Остальные улеглись на полу и вскоре захрапели.

Свет в рубке погасили, и Артём сидел при свете мониторов. Он крутил кубик Рубика, стараясь довести навык собирания двух граней до автоматизма. Но глаза быстро устали, тогда он отложил головоломку и помассировал веки. Куковать ему в кресле часа два, а потом надо разбудить Роберта.

Артём посмотрел на мониторы. Твари нигде не было. Она затаилась. Какой смысл в этом наблюдении? Всё равно в рубку ей не пробраться: благодаря коду снаружи дверь открыть нельзя.

Механик зевнул и потянулся. Сейчас бы прилечь…

Он прикрыл глаза, но тут же поднял веки: нет, раз уж он взялся дежурить, придётся потерпеть. К тому же, если тварь всё-таки сама открыла контейнер, то и сюда… Нет! — тут же оборвал ход собственных мыслей Артём. — Это Винс её выпустил. Что иначе он делал в трюме?

Под ложечкой засосало, и механик переместил взгляд на запас еды, сваленный прямо в центре стола. Среди контейнеров и всевозможных упаковок он заметил несколько больших тюбиков в бело-синюю полоску. Должно быть, какой-то новый десерт. Помнится, Барт говорил, что закупил попробовать… как же он это назвал?

Артём протянул руку и взял один из тюбиков.

«Черничное желе. Калорийное, легко усваиваемое»

Механик отвинтил колпачок и выдавил немного десерта. Густая полупрозрачная масса имела насыщенный синий цвет.

Желе напомнило Артёму о слизи, которую оставила тварь, выбравшаяся из контейнера. Его передёрнуло от отвращения, и он хотел уже закрыть тюбик, но почему-то передумал. На периферии сознания появилась мысль, но тут же исчезла. Однако она показалась механику очень важной.

Артём откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться. В голове вертелась какая-то фраза… кто же её произнёс? Это произошло совсем недавно… Когда они перетаскивали в рубку запасы продовольствия. Да-да, именно…

Барт — вот кто это был. Он сказал… сказал…

«Чёрт побери, куда делся джем?!»

Механик открыл глаза и резко выпрямился.

Именно так! Помощник пилота очень удивился, когда обнаружил, что почти весь приобретённый им запас черничного десерта куда-то запропастился. Остались только три тюбика, лежавшие теперь на столе.

Артём опустил взгляд на тот, что держал в руке, и стиснул пальцы. Из отверстия выскользнула тёмно-синяя трубочка желе и повисла, медленно вытягиваясь. Механик взял её рукой и растёр в ладони.

Липкая!

Артём поднёс желе к лицу и понюхал. Без запаха.

Как это понимать? Неужели… не существовало никакой слизи, а кто-то просто разлил по полу трюма запасы десерта?! Но зачем?

Ответ пришёл сам собой: чтобы изобразить слизь!

За спиной механик услышал тихий звук, напоминающий шелест одежды. Он быстро повернул голову, но кресло помешало ему увидеть того, кто двигался в темноте.

На затылок обрушилось нечто тяжёлое, и мир вокруг взорвался снопом разноцветных искр. Артём хотел закричать, чтобы разбудить остальных, но не сумел издать ни звука: в глазах потемнело, и механик тяжело упал на бок, опрокинув кресло и растянувшись на полу.

Глаза открылись с трудом. К горлу подступила тошнота, голова немного закружилась, когда Барт приподнялся на локтях, чтобы определить источник какого-то звука, заставившего его насторожиться и прорваться сквозь тяжёлый неприятный сон.

В рубке было темно, однако мониторы испускали слабый свет, и Барт сумел разглядеть пустое кресло.

По другую сторону стола двигался расплывчатый силуэт.

— Тёмыч! — негромко позвал Барт, с трудом разлепив сухие губы.

Вместо ответа раздался чавкающий звук, а затем — тихий хруст.

Помощник пилота взглянул на наручные часы: до конца первой смены оставалось минут двадцать.

Барт поднял глаза и увидел, что к нему кто-то приближается. Затем послышалось низкое гудение воздуха — такое бывает, когда его рассекает какой-нибудь тяжёлый предмет.

— Я просто не могу поверить! — эту фразу Зоя повторила уже раз десять.

Девушка сидела, подтянув ноги к подбородку. Её трясло.

— Как она сюда попала — вот главный вопрос, — сказал Артём, накладывая на голову бинты. — Мне кажется, череп сейчас лопнет!

— Мы собирались пожениться. Сразу после этого рейса. Барт хотел полететь на Майорку. А потом — в Лаос.

— Да, говорят, там просто замечательные спа-комплексы, — пробормотал механик, садясь за стол и осторожно щупая голову. — Вам бы там понравилось.

Он поймал ошалелый взгляд Зои.

— Прости, я сказал, не подумав!

— Барту уже нигде не понравится. У него пробит череп! — проговорила Зоя, стуча зубами. По её лицу снова потекли слёзы.

— Знаю, прости! — механик выглядел растерянным.

Девушка уткнулась в колени и зарыдала.

Её до сих пор слегка мутило, как будто накануне она накачалась алкоголя или транквилизаторов. Когда она проснулась, то едва смогла разлепить глаза. Голова была тяжёлая, во рту пересохло.

Осмотревшись, Зоя увидела Артёма, лежавшего возле стола. Волосы у него влажно блестели от крови.

Затем девушка обнаружила Барта и Роберта. Оба оказались мертвы.

Помощнику пилота раскроили череп, а Роберта расчленили и изуродовали: складывалось впечатление, что его лупили здоровенным молотком, пока не превратили тело в фарш из мяса и осколков костей.

Вся рубка была забрызгана кровью и ошмётками плоти. Зою вырвало дважды, прежде чем она смогла взять себя в руки и привести в чувство механика.

Артём с трудом сообразил, где находится и что случилось. При виде трупов он побледнел ещё больше и едва не потерял сознание. Зоя обработала его рану и наложила швы. Забинтовался механик сам. Оба старались не смотреть туда, где лежали трупы их товарищей.

— Что мы будем делать? — спросил Артём, когда Зоя подняла заплаканное лицо. — Останемся здесь? Вместе с… телами?

— А что ты предлагаешь?

— Какой смысл сидеть в рубке, если эта тварь смогла в неё попасть?

Зоя вытерла слёзы тыльной стороной ладони.

— Скажи ещё раз, что ты помнишь? — попросила она.

Механик вздохнул.

— Я сидел и возился с головоломкой, а потом почувствовал, что сзади кто-то есть. Хотел обернуться, но не успел. Потом — темнота.

— Значит, ты не открывал дверь?

— Я похож на психа? Думаешь, я хочу сдохнуть?

Девушка нахмурилась. Артём понял, что ей пришла в голову идея.

— Что? — спросил он, насторожившись.

— Записи с внутренней камеры! — Зоя подскочила к пульту и быстро ввела команду. — Система охраны снимает везде, значит, и здесь, в рубке!

— Мы можем посмотреть, что произошло ночью?

— Конечно! Дай мне секунду!

Артём придвинулся к Зое, чтобы лучше видеть монитор.

— Не понимаю, — протянула девушка через полминуты. — Что за…?

— В чём дело?

— Записей нет.

— Почему? Они должны храниться в течение…

— Знаю! Их стёрли!

— Кто?

— Ты меня спрашиваешь?

Зоя и механик переглянулись.

— Ну, не могла же эта тварь стереть записи, — с сомнением проговорил Артём. — Да и зачем? Проще было прикончить нас всех.

Девушка отодвинулась от пульта.

— Мне нужно подумать, — сказа она. — Не говори ничего минут десять, ладно?

Механик пожал плечами.

— Хорошо. Поищу пока обезболивающие в других медпакетах. Надо представлять, какой у меня запас, — он направился к пластиковому контейнеру, где хранились лекарства и прочие средства оказания первой помощи.

Механик осторожно обошёл тела, которые ни он, ни девушка не решились трогать. Не вляпаться в кровь оказалось труднее.

Артём перебирал медпакеты, когда услышал, что Зоя окликнула его.

— Что? — спросил он, оборачиваясь.

Девушка стояла, прижавшись спиной к стене, и целилась в него из пистолета.

Механик от изумления чуть не выронил упаковку с новокаином, которую держал в руке.

— Эй! — выдавил он из себя. — Ты чего?!

— Никто не мог попасть сюда через закрытую дверь! — перебила его Зоя. — Ни одна тварь из тех, что могла оказаться в этом контейнере! И тем более ни один мутант не стёр бы записи! И вообще… я не могу представить, что какая-то тварь заявилась сюда, расчленила Роберта и Барта, а потом просто взяла и свалила, оставив нас с тобой мирно дрыхнуть!

— Обалдела?! — ошалело пробормотал Артём, делая шаг в сторону. — Убери пушку!

— Подними руки, живо! Не то пристрелю!

Механик побледнел.

— Поднимай, я сказала! И не вздумай сделать ещё хоть шаг.

— Хочешь сказать, убийца кто-то из нас двоих? — сглотнув, спросил Артём.

Зоя усмехнулась:

— Точно не я!

— Откуда мне знать?

— Руки!

Механик поднял руки и застыл, глядя на пляшущий в руках девушки пистолет.

— Достаточно того, что знаю я, — сказала Зоя. — Кроме того, будь я убийцей, уже прикончила бы тебя.

— Могу сказать про себя то же самое. У меня имелась уйма возможностей. Почему я до сих пор этого не сделал? Зачем ждал, пока ты возьмёшь меня на прицел?

Артём видел, что Зоя засомневалась, и решил развить успех:

— А если это не ты, и не я? Что, если из контейнера всё-таки выползло… нечто? Неужели ты хочешь остаться с этим наедине?

Зоя вздрогнула. Механик прав: вероятность того, что всё дело в содержимом проклятого контейнера, оставалась.

— Слушай, мы оба знаем, чем занимаются в «Генотавре», — продолжал увещевать Артём. Похоже, он боялся, и это немного успокаивало. Зоя была почти готова ему поверить. — Они выращивают в пробирках всякую дрянь! Бог знает, что вообще! Мы видели этот контейнер открытым, и то, что из него вытекло — тоже. Должна быть связь между тем синим дерьмом и этими убийствами! — механик почти перешёл на крик, его трясло, и он не сводил глаз с нацеленного в его грудь пистолета. — Господи, Зоя, да убери ты от меня ствол! Если б я хотел тебя убить, то сделал бы это, пока ты спала!

— Но кто бы ни убил остальных, нас он не прикончил, — возразила девушка. — Так что последний довод — так себе!

— Да посмотри на меня! — механик ткнул пальцем в свою забинтованную голову. — Мне просто повезло! Будь удар посильнее, и я лежал бы рядом с Бартом!

— Не смей говорить о нём! — крикнула Зоя.

— Ну, я не знаю, что ещё тебе сказать. Если думаешь, что это я… свяжи меня. Только не стреляй!

Секунд десять капитан и механик сверлили друг друга взглядами. Потом Зоя опустила пистолет. Похоже, Артём всё-таки ни при чём.

— Слава Богу! — выдохнул механик, опуская руки. — Я чуть в штаны не наделал!

— Извини! — выдавила из себя девушка. — Не знаю, что на меня нашло.

Артём подошёл к креслу и сел.

— Вообще-то, скорее уж я могу тебя подозревать, — сказал он. — Ты одна не пострадала этой ночью.

— Будь я убийцей, не стала бы приводить тебя в чувство.

Механик кивнул.

— Согласен. Получается, мы оба невиновны.

Зоя взглянула на дверь.

— До пересадочной станции осталось восемнадцать часов, — сказал она. — Думаю, мы можем не спать это время.

— Я глаз больше не сомкну. Буду сидеть с пушкой в руках и пялиться на эту дверь. И пусть только попробует сунуться!

— От этого скорее уснёшь. Лучше занять себя чем-нибудь.

— Чем, например?

— Ну, не знаю. Пособирай свой кубик Рубика.

— Что?

— Я говорю, ты можешь развлечь себя кубиком Рубика.

Зоя поймала непонимающий взгляд Артёма.

— Какой ещё кубик? — спросил он.

— Да вот этот же! — девушка взяла со стола и протянула механику головоломку. — Твоя игрушка. Тебе при ударе совсем мозги отшибло?

— А-а, — протянул тот, взглянув на кубик. — Да. Ясно.

Зоя продолжала держать кубик, и Артёму пришлось взять его. Он повертел головоломку в руках и хотел положить обратно на стол.

— Собери, — сказала Зоя.

— Что?

— Собери две грани.

— Зачем?

— Мне хочется посмотреть.

Артём усмехнулся.

— У меня совсем нет настроения.

Глядя ему в глаза, Зоя вытащила из кобуры пистолет.

— Собирай! — сказал она негромко. — Живо!

— Ты опять за своё?! — возмутился Артём.

Девушка направила оружие ему в грудь.

— Считаю до трёх, — предупредила она. — Не начнёшь собирать — пристрелю!

— Ты не в себе!

— Раз!

— Ладно-ладно, подожди ты!

Артём принялся вертеть кубик в руках. Передвинул несколько граней. Складывалось впечатление, что он впервые имеет дело с этой головоломкой.

— Как ты это сделал? — дрожащим от ярости голосом спросила Зоя, понаблюдав около минуты за его тщетными усилиями.

— Что ты имеешь в виду? — поднял на неё глаза Артём.

— Как ты стал Артёмом?! — закричала Зоя, чувствуя, что теряет остатки самообладания. Ещё мгновение — и она пристрелит этого монстра!

Механик молниеносным движением запустил в неё кубиком.

Машинально уклонившись, Зоя нажала на курок, но промахнулась: импульсный заряд ударил в стену, пройдя всего в миллиметре от Артёма.

Механик тут же очутился возле девушки. Рука, державшая оружие, оказалась намертво сжата в запястье.

— Тварь! — прошипела Зоя, глядя в расширившиеся зрачки Артёма.

Рывок — и лучевая кость хрустнула. Девушка закричала, пистолет упал на пол.

Механик отпустил её, но только чтобы схватить обеими руками за голову.

— Отпусти, гад! — девушка ударила его коленом в пах, но Артём никак на это не отреагировал: похоже, боли он не почувствовал.

Механик резко крутанул, дёрнул, и голова девушки осталась у него в руках! В лицо ударили фонтанчики тёплой крови, тело капитана тяжело повалилось на пол. Теперь оно выглядело нелепо — нарушились пропорции.

Артём отшвырнул голову и вытер лицо ладонью. Сучка всё-таки раскусила его! Но ей это не помогло.

Он тщательно облизал руку, не оставив на коже ни капли крови. Благословенная ДНК!

Механик опустился на корточки и быстро раздел труп. Затем оторвал руки и ноги, изуродовал тело ударами кулаков, каждый из которых действовал, как молот. Когда труп превратился в фарш и перестал напоминать женское тело, Артём занялся головой. Покончив с этим, механик разделся.

Придётся рассказать на пересадочной станции историю о том, как бедняга Барт сошёл с ума и перебил всех, кроме него — то есть, неё.

Винс сел на пол и закрыл глаза. Осталось совершить последнее превращение. Каждое из них сопровождалось болью, но это, наверное, потребует особых усилий, ведь женский организм отличается от мужского куда сильнее, чем кажется.

Эти идиоты на своём мусоровозе ради денег были готовы на всё. Даже вывезти с планеты оборотня, сбежавшего от своих создателей — лишь бы на их счета перевели кредиты.

Винс представился сотрудником «Генотавра» — для этой роли он позаимствовал тело одного из прохожих, попавшихся по дороге.

Болваны боялись пустого контейнера — а ему было смешно. Он знал, что обведёт всех вокруг пальца.

Доктор Волонский однажды назвал его «мусором»… Генетический брак — вот что он имел в виду. Это случилось незадолго до того, как руководитель отдела умер. Воспоминание о том, как голова учёного отделилась от тела, доставило Винсу удовольствие.

Всего один дефект, и его решили уничтожить. Выбросить. Как будто он не живое мыслящее существо, а просто набор хромосом — без души и чувств!

Один дефект… В расчёты генетиков закралась ошибка: Винс трансформировался в любого человека, причём очень быстро, но он должен был регулярно поглощать чужие ДНК, чтобы жить: не меньше одного «образца» в два дня. Его создатели сочли такой «побочный эффект» неприемлемым.

От Земли до Марса четыре дня лёта. Минимум две трансформации.

Чтобы отвести от себя подозрения, Винс изобразил, будто его шарахнули по башке. Рана получилась неглубокая, но капитан так хлопотала вокруг него, что почти забыла о трупе своего жениха, который валялся тут же, у стены.

Конечно, было бы куда лучше, если б Винс мог добраться до пересадочной станции в облике Артёма. Тогда девушка подтвердила бы его личность. Но нет, так нет. Винс предусмотрел всё, и теперь, мучительно перестраивая своё тело, он прокручивал в голове все действия, которые совершил, чтобы убедиться, что не упустил ни малейшей детали.

Через полчаса он открыл глаза и встал. Натянул комбинезон Зои — тот оказался ему впору.

Винс прошёлся по рубке, прислушиваясь к своим ощущениям. Держать равновесие оказалось нелегко — центр тяжести сместился из груди в область таза. Но к этому он быстро привыкнет.

Оборотень подошёл к пульту и стёр записи с камер видеонаблюдения — не только убийство Зои, но вообще весь архив. Это можно будет объяснить поломкой системы, и инспектору на пересадочной придётся поверить его — то есть, её — рассказу.

В серии вышли или готовятся к выходу следующие сборники: