Alice Hoffman

Faithful

В декабре, когда валит снег, маленькие светящиеся шарики зажигаются вдоль трассы 110, с той стороны дороги, где внезапно начинается уклон, чего никак не может ожидать водитель. Это горят свечки, вставленные в бумажные пакетики, присыпанные песком. Свет этот можно увидеть далеко за полночь.

По идее, они не должны гореть так долго, но в этом отчасти и заключается чудо. Во вторую годовщину со дня аварии мальчишки украдкой выглядывают из окон, а в два часа ночи выходят на улицу, чтобы посмотреть, не едет ли Диана Бойд, мать Хелен, и не ставит ли новую свечку на место лужицы растаявшего воска. Они хотят увидеть воочию, как происходит это надувательство, и развенчать миф о волшебстве, но, понаблюдав какое-то время, мальчишки разбегаются по домам и потом долго не могут заснуть, размышляя о том, как много всего на свете нельзя понять и объяснить.

Светящиеся шарики делают ученики средней школы, в старшем классе которой училась Хелен, пока с ней не случилось несчастье. Даже те, кто не был знаком с девушкой, сидят целый день в кафетерии, наполняя бумажные пакетики. В первую годовщину учитель рисования заказал специальный песок в Аризоне – он создавал красноватое мерцание, но в этот раз песок безупречно белый, его обычно возят с гравийного карьера Хейварда. Когда его просеивают сквозь пальцы, кажется, что это крошечные алмазы.

Многие старшеклассницы в ночь годовщины аварии запираются в спальнях и, преисполненные скорби, шепчут молитвы, погружая пальцы в светящийся песок. Каждая из них благодарит судьбу, что не оказалась на месте Хелен, хотя та была красавицей и поступала всегда так, как хотела. Все мальчишки в классе хотели дружить с ней, а девчонки мечтали быть похожими на Хелен. Но все это было в прошлом.

Теперь даже изгои – толстые, непривлекательные, печальные, одинокие, всеми забытые – благодарны судьбе, хотя бы в этот вечер, за то, что они такие как есть. Даже самые эгоистичные девочки, никогда не упускающие возможности унизить менее привлекательного и популярного одноклассника, предлагают помочь собрать использованные бумажные пакетики по дороге в школу утром после дня памяти. Воск еще не успевает остыть, фитили еще дымятся. Иногда и свечка горит, словно зажженная совсем недавно. Тогда девочки собираются вокруг нее в благоговении, испытывая чувство солидарности, забыв о неприязни. Они закрывают глаза и загадывают желание, каждый раз одно и то же: «Пусть это никогда не случится со мной».

Шелби Ричмонд – единственная, кто никогда не бывала вовлечена в мероприятия, связанные с этой трагедией, – будь то собрание, посвященное безопасному вождению, церемония зажигания свечей на углу Главной улицы и трассы 110 или молитва в доме Бойдов в канун несчастья. Впрочем, она уже не школьница, поскольку закончила учебу тогда же, когда и Хелен Бойд, – администрация школы пожалела Шелби, вручив ей аттестат зрелости сразу же после выписки из больницы. Сью, мать Шелби, подарила ей золотые часы, которые дочь так ни разу и не надела. Девушке не нужны были подарки, ей вообще не нужно было ничего красивого, и, уж конечно, ее не волновало время, которое показывали часы. Шелби не поступила в колледж, как они с Хелен планировали. Девушка была близкой подругой Хелен, но Бойд ценила ее вовсе не за красоту, хотя Шелби была совсем не дурна, а за ум: Шелби часто делала уроки за них обеих.

Теперь же время для Шелби словно остановилось. Подруги подали документы в Нью-Йоркский университет и были приняты, но, увы, для Хелен слишком поздно и, как оказалось, для Шелби тоже. Родители Шелби даже оплатили обучение в первом семестре, но она не поехала туда ни в назначенный срок, ни на следующий день. Чемоданы Шелби стояли в прихожей, пока ее родители не потеряли всякую надежду. Они долго ждали, надеясь, что дочь образумится и поедет учиться, а теперь и деньги пропали.

После того как случилась трагедия, Шелби перестала заниматься своей жизнью. Минуло два года, но для нее как будто прошло всего лишь мгновение с того дня, когда она попала в автокатастрофу. Все после никакого значения уже не имело. Часы и дни воспринимались в ее сознании как отдельные вспышки: палата интенсивной терапии; вот ее отправляют домой, зашив раны и объявив выздоровевшей; миг, когда она порезала себе вены на запястьях; тот серый, словно затянутый дымкой день, когда ее закрыли в палате психиатрической клиники; звук открывающейся двери, когда мать забрала ее оттуда.

Шелби часто вспоминает ту ночь, когда закрывает глаза. Тогда между девочками вышел спор: Шелби не хотела никуда ехать, а Хелен рвалась из дома. Конечно же, Хелен настояла на своем – Шелби всегда ей уступала. Если бы она тогда отказала подруге, то Хелен легко нашла бы ей замену. Шелби никому не рассказывала правду о той ночи, чтобы люди не подумали, будто она ищет себе оправдание. Хелен действительно бы не потерпела отказа. Она была так раздосадована, когда Шелби промедлила с ответом, что сняла с руки браслет, который всегда носила, – такой же, как у подруги, с амулетом в виде эмалированной бабочки, только у Хелен бабочка была белая, а у Шелби – черная.

Хелен была лидером, яркой личностью, а не только очаровательной девушкой. В отличие от Шелби, Хелен всегда знала, чего хочет. Так случилось, что, когда они выходили из дома, Хелен забыла надеть обратно браслет, а Шелби потеряла свой при аварии. Должно быть, порвалась цепочка, когда Шелби лежала на промерзшей земле, хватая ртом воздух, истекая кровью, пока свитер и джинсы насквозь не пропитались. Шелби возвращалась после аварии на это место, чтобы поискать амулет, но в высокой сорной траве у дороги не было ничего, кроме разбитого стекла, бросающего синие блики на ярком солнце.

Иногда, когда Шелби быстро поворачивает голову, она чувствует: Хелен здесь, где-то рядом. Шелби не доверяет своим глазам, хотя последняя проверка показала, что со зрением у нее полный порядок. И все же девушке кажется, что видит она не очень хорошо. Это чувство возникло в ту ночь, когда Шелби подняла глаза к небу и увидела ангела: это воспоминание до сих пор жжет ее изнутри. Он склонился над ней, накрыв ее своим черным одеянием, и сказал, что она не должна сдаваться. Девушка вся дрожала, душа ее в любой миг готова была вырваться из груди наружу, как струя воздуха, но ангел оставил ее на земле. Чтобы понять, насколько все это напоминает безумие, ей не нужен был психотерапевт. В клинике для душевнобольных она никому об этом не рассказала, даже когда ее спросили прямо: «Ты веришь в демонов и ангелов? Видишь то, чего здесь нет?»

Зачем ангелу спасать ее, такую никчемную? А Хелен, которая несравненно лучше ее, отчаянно нуждается в помощи. И все же теперь каждый раз, когда Шелби видит человека в темной одежде, она гадает, не ангел ли он, и каждый раз ошибается. Она смотрит на прохожих слишком долго, и у них возникает превратное мнение о ней. «Эй, постой!» – кричат ей эти люди, когда она идет вдоль трассы или Главной улицы. Наверно, она выглядит отчаявшейся, и им кажется, что Шелби легко командовать. «Пойдем, сестренка, дорогуша, малышка!» Если такое случается, она ускоряет шаг. Шелби знает разницу между демоном и ангелом: она отличит их друг от друга даже в темноте. Шелби поняла это еще в больнице, а возвращаться туда она не собирается.

Иногда ночью она выходит погулять и слышит, как мать зовет ее. В два или три часа ночи Сью проезжает на своей машине по городу, разыскивая дочь. Мать останавливает автомобиль, выходит из него и зовет Шелби, но та ныряет в кусты и не отзывается.

Она просто недостойна материнской любви. Шелби теперь спит бóльшую часть времени, видя сны о прошлом, когда она ни о чем не думала, весь мир был голубым и сияющим, а земной шар не замысловатее рождественского шарика. Шелби поставили диагноз – глубокая депрессия. Помимо этого – чувство мучительного беспокойства, синдром вины выжившего и посттравматический стресс. Она находилась в реанимации всего один день после аварии, но вскоре попала в лечебницу для душевнобольных на целых три месяца.

Шелби перестала говорить, отказывалась принимать пищу. И вот однажды она оказалась в ванной с бритвой в руке. Шелби бил озноб, но это ее не остановило. Она сделала надрез на запястье, где синела вена. Какая яркая кровь! Девушка услышала, как раскрылась дверь и заплакала ее мать, почувствовала холод, когда выключили воду. Мать крикнула отцу, чтобы тот вызвал «Скорую помощь», а сама осталась с Шелби. Она села рядом с дочерью на пол и затянула полотенце у нее на запястье, чтобы остановить кровотечение.

– Все хорошо, моя девочка, – проговорила сквозь рыдания Сью, обхватив дрожащее обнаженное тело дочери.

В больнице никто ни разу не навестил Шелби, кроме матери, даже телефонных звонков не поступило. Ни единая душа не скучала по ней. В городе стали распускать слухи, что она сошла с ума. Сама виновата. Люди стали считать, что она приносит несчастье и надо избегать ее во что бы то ни стало. Девочки, дружившие как с Хелен, так и с Шелби, решили, что потеряли обеих подруг. Так им было легче думать. Что ушло, то ушло.

Пролетела неделя, потом две, и вскоре Шелби перестала вести счет времени. Она словно исчезала дюйм за дюймом, растворялась в воздухе, а потом однажды пришла открытка. Дежурная медсестра назвала имя Шелби во время раздачи почты.

– Проснись, детка! – позвала ее медсестра, но Шелби не ответила. Она сидела в фойе перед телевизором в полусне после принятых медикаментов и слушала ток-шоу, которое любила ее мать. На экране несколько женщин обсуждали новости из мира политики и сплетничали о знаменитостях.

– Шелби Ричмонд! – позвала медсестра уже раздраженно. – Оторви задницу от стула!

Шелби очнулась и подошла к ней, уверенная, что это какая-то ошибка.

– Возьми! – сказала медсестра, передавая почтовую открытку Шелби. – Спасибо, – саркастически добавила она.

Шелби по-прежнему молчала. После того как ее привезли в психиатрическую клинику, она не произнесла ни слова.

На лицевой стороне открытки художник набросал тонкими линиями некую семью: отца, мать и дочь. Рот дочери был заклеен широким скотчем – такой обычно используют для упаковки. Шелби поняла, что это она – девушка, которая не может говорить. Ее запястья и сердце алели, они были нарисованы красным. Шелби не ожидала, что кто-то догадывается о ее чувствах, но, по-видимому, дело обстояло именно так. Не было ни обратного адреса, ни подписи, только нацарапанное каракулями послание: «Скажи что-нибудь».

Шелби даже подумала, что это некое указание высших сил, хотя и не верила в подобные вещи. Она положила открытку под подушку и очень ею дорожила: хранила ее там, пока не стали менять белье. Шелби тогда вышла из палаты, чтобы принять участие в сеансе групповой терапии, где так и не вымолвила ни слова. За это время санитар успел выбросить открытку. Но Шелби в панике обыскала все корзины для мусора и нашла ее. Она сохранилась в неповрежденном виде: не была сложена вдвое или порвана, и это тоже показалось девушке знаком судьбы.

Вернувшись домой, она взялась за ум: вновь начала говорить. Несколько слов за один раз, но бóльшую часть времени стала проводить в подвале, в своей берлоге, волчьем логове, – только там ей хотелось быть. Шелби взяла в привычку оставлять надрезы на коже в местах, где это никто не увидит, – подошвы ног, внутренние стороны бедер. Рядом с узкой кроватью – коробки с книгами ее детства: сказки Эндрю Лэнга, «Мисти с острова Чинкотиг», – книга, превратившая ее в любительницу лошадей.

Когда Шелби была маленькой, то упрашивала маму свозить ее в Виргинию посмотреть на диких лошадей, пока Сью Ричмонд наконец не сдалась. Они провели уик-энд, рыская по дюнам в поисках пони, которые водятся там на морском побережье. Шелби помнила, как счастлива она была тогда, хотя погода была плохая, а лошади убегали от них. Теперь Шелби часто думает, что это было, возможно, самое счастливое время в ее жизни.

Доктора и родители могут как угодно называть ее состояние, но сама Шелби знает, что с ней не так. Она наложила на себя епитимью. Шелби приостанавливает свою жизнь, так чтобы ее дыхание было в полном согласии с медленным поступлением воздуха в легкие девушки, пребывающей в коме.

Она смотрит на свою почтовую открытку каждый вечер, чтобы напомнить себе о том, что с ней сделают, если узнают, как сильно затронула ее болезнь. Нет уж, лучше молчать. Иначе посадят под замок навсегда.

Шелби не видела Хелен с той ночи, когда они попали в аварию. Однажды мистер Бойд, отец Хелен, который всегда хорошо относился к Шелби, прислал ей коробку леденцов на день рождения. Но Шелби чувствовала себя настолько виноватой, что выбросила ее в мусор, даже не открыв. Ей не хотелось видеть специальную медицинскую кровать, которую поставили в спальне Хелен. В каком-то смысле они с Хелен до сих пор ведут одинаковый образ жизни, как это было в школе.

Шелби даже не покупала новую одежду после того, как случилось несчастье, носит всё ту же обувь. Она настолько разносилась, что приходится подкладывать кусок газеты в правую туфлю. К тому же отрывается каблук.

Конечно, есть отличия. Хелен после аварии не стригли, а Шелби, вернувшись домой из психиатрической клиники, обрила себе голову. Так и ходит лысая, а когда, собравшись с духом, выбирается в «7-Eleven» за едой и журналами, люди относятся к ней предупредительно, словно она больна раком. Стоит кому-нибудь шепнуть: «Это девочка, которая вела машину, когда Хелен попала в аварию», Шелби чувствует себя куда хуже, чем если бы у нее было онкологическое заболевание. Как на нее смотрят эти люди! У всех большие глаза, как на картинах, выполненных на бархатной основе.

Люди и жалеют, и обвиняют ее. Они с Хелен всегда были вместе: две горошины в одном стручке. Красивые, легко идущие по жизни. Как может она жить дальше, разрушив жизнь своей лучшей подруги? Все ахают и охают при виде тощей, лысой Шелби в больших башмаках. Им кажется, что ей нужно сострадание, но единственное, чего она желает, – чтобы ее оставили в покое. Шелби выходит из дому, только когда стемнеет, надвинув на лицо шляпу, замотавшись шарфом, надев перчатки и засаленный пуховик, который делает ее бесформенной и анонимной. Тем не менее все вокруг ее узнают.

Шелби и Хелен теперь не похожи друг на друга. Шелби, в отличие от подруги, способна воспринимать действительность: она плохо ест, в основном фастфуд, но все же не питается через трубочку для поддержания жизни, как Хелен. Шелби ходит, разговаривает, один или два раза в месяц ездит на Главную улицу на автобусе – автомобиль теперь ей запрещен – для того, чтобы купить травки у Бена Минка, парня, которого едва знала в школе.

Бен тощий и высокий, с длинными волосами, которые он подвязывает сзади, иногда используя для этой цели шнурок от ботинка, если не удалось найти резинку. Он наглый и ловкий. В школе Шелби и Хелен даже не догадывались о его существовании. Они входили в популярную группу старшеклассников, нацеленных на успех, планировавших учиться в колледже, посещавших вечеринки по пятницам. Бен не появлялся в этой компании, друзей у него не было. Он вечно таскался с книгой под мышкой, обычно сочинениями Филиппа К. Дика или Курта Воннегута.

Бен был также фанатом Ширли Джексон, читал ее книжки чуть ли не круглые сутки. Это закончилось печально: врач прописал ему антидепрессант. Все знали, что жизнь прекрасна, но она была помимо этого горька и печальна, к тому же страшно несправедлива. Где в итоге оказывался человек? Вне игры, как и все остальные. Сидит один в кафетерии и читает книжку. Стоит ему перевернуть страницу – и он уже где-то в другом городе. Хелен шутила, что он родня волкам-оборотням, потому что его борода уже тогда была в запущенном состоянии.

И Шелби, и Хелен боялись волков. Говорили, что один такой зверь убежал из клетки, в которой жил в чьем-то подвале, а поймать его не удалось. «Беги», – говорила, бывало, Хелен, когда они гуляли в лесу и вдруг слышалось что-то похожее на рычание.

Бен ходил круглый год в солнцезащитных очках, даже в темное время суток, это давало ему возможность не смотреть людям в глаза. Поскольку Бен обожал все иностранное и не выпускал из рук книгу, над ним вечно потешались. Его называли Бен Вонючка, если вообще когда-нибудь говорили о нем.

Шелби едва его помнила, но это было тогда. Теперь они ладят друг с другом, если кто-то из них вообще сохранил способность чувствовать себя комфортно с окружающими.

При встрече они сидят в парке неподалеку, почти не разговаривая, двое одиночек, с трудом идущих по жизни. Они иногда затягиваются от одного косячка с травкой и говорят о самых ненавистных учителях.

Шелби умудрялась получать приличные отметки даже в самые трудные времена, но теперь она дает волю своим чувствам. Ей больше не надо прикидываться хорошей девочкой. Каждый раз, вспоминая школу, Шелби вытаскивает ключ от дома и зажимает в ладони так сильно, что она начинает кровоточить. Никакого чуда. Это связано с Хелен. Кровь Шелби – наказание, тут нет сомнения, и это вполне серьезно.

– Не думаю, что тебе следует так делать, – сказал как-то Бен, осознав, что она творит – пускает себе кровь, сидя рядом с ним.

– Ты так полагаешь? – иронически спросила Шелби. – Надо же! Разве ты не знаешь, что мы считали тебя оборотнем?

Шелби ожидала, что он удалится, оскорбленный. Возможно, на это она и рассчитывала. Ее одиночество, в конце концов, – это все, что у нее есть.

Но Бен спокойно ответил:

– Я просто о тебе беспокоюсь.

– Не стоит этого делать, – предупредила его Шелби.

– Я не против того, чтобы быть оборотнем, – продолжил он, и Шелби от этого испытала еще бóльшую вину за то, что они столько лет смеялись над ним.

Бен хорош, пока не заговорит, но, кажется, ему трудно заставить себя замолчать. «Говори что-нибудь, – часто думает Шелби, когда он трещит без умолку. – Но не все что попало».

Бен как-то спросил ее, правда ли, что можно исцелить болезнь, дотронувшись до руки Хелен. Так говорят люди.

Ходит молва, что в ее комнате пахнет розами, что она способна беседовать с тобой, не произнося ни слова, может сообщить тебе нечто очень важное о твоем прошлом и будущем.

Первое чудо случилось уже в тот самый день, когда родители Хелен привезли ее из больницы домой.

Бабушка Хелен из-за артрита не могла ходить более десяти лет, но она встала с кресла-каталки и подошла к внучке. Инвалидным креслом она больше не пользовалась. Но однажды вдруг заявила, что устала ходить и ей нужно отдохнуть. Она попросила мать Хелен усадить ее в кресло и откатить его в комнату внучки. Потом старая дама легла на постель рядом с Хелен и прямо здесь испустила дух в мире и покое.

После этого на сухих прутьях живой ограды в феврале появились розы, а весной глицинии рядом с дорогой, всегда блекло-пурпурные, при цветении стали белоснежными. Малыш со шрамом на лице прижался щекой к бледной руке Хелен, и к вечеру на его коже не осталось ни единого пятнышка.

Люди приезжают отовсюду – со Среднего Запада, из Флориды и Нью-Джерси, и даже из Франции. Хелен знаменита – вот еще одно различие между ними. В журналах публикуют статьи о чудесах, творимых коматозной девушкой. Есть немало свидетельств людей, исцелившихся единственно благодаря тому, что находились рядом с ней. Подобно бабушке Хелен, они вновь обрели способность ходить. Астматики теперь нормально дышат, младенцы, не спавшие и беспрестанно плакавшие ночами напролет, стали спокойными. Болезненно нервные подростки всерьез взялись за учебу и превратились в студентов-отличников.

Розы всегда расцветают в годовщину автокатастрофы, эти огромные кроваво-красные цветы невосприимчивы к снегу и льду. Ясно, что розы в феврале – чудо, их фотографию поместили на обложку «Ньюсдей». У родителей Хелен брали интервью для журнала «Пипл», а 4-й канал посылал целую новостную команду, чтобы побеседовать с исцеленными.

– Если у человека есть хоть немного мозгов в голове, он не станет винить тебя в том, что случилось с Хелен, – сказал Бен Минк.

Шелби посмотрела на него с ужасом: она удивилась, что он осмелился произнести имя Хелен в ее присутствии. Ей казалось, он умнее. Она поговорит с ним, хотя и не любит обсуждать свои чувства с посторонними. Эмоции лучше скрывать. Если не будешь осторожен, тебя могут больно ужалить, живьем съесть.

У Шелби время от времени дрожит левая рука. Иногда девушка просыпается посреди ночи и чувствует, что ее всю трясет. Говорят, что левая рука Хелен – источник чуда. Идея, что можно излечиться и вновь обрести веру благодаря обычному прикосновению, волнует Шелби. Но ее ничто не сделает уже прежней. Шелби бросила отчаянный взгляд на Бена. «И ты тоже».

Он тут же уловил ее презрение и ответил:

– Ты же знаешь: я не верю во все это дерьмо, – сказал Бен.

У Шелби когда-то была красивая улыбка, но в ту страшную ночь она безвозвратно ушла в прошлое, и теперь ей даже в голову не приходит, что она способна улыбаться. На лице девушки застыло выражение человека, который ожидает самого худшего. Шелби теперь постоянно притопывает ногой, словно бежит, но никак не может добраться до финиша.

– Я верю в трагедию, а не в чудеса, – холодно заметила Шелби.

– Тут ты права. Вера – для идиотов. – Похоже, Бен почувствовал облегчение. – Правду знает статистика.

– Тебе надо поменьше умничать. Мы идем каждый своей дорогой. – Шелби придержала дрожащую руку здоровой. Она курит косяк, ощущая, что ее мозг ходит волнами. Псевдокома. Снежные заносы. Какое облегчение! – Между нами нет ничего личного. Я просто покупаю у тебя травку. На данном этапе.

По дороге домой Шелби осознала, что за последние два года она разговаривала с Беном Минком больше, чем с кем-нибудь еще. Она перебирала в уме людей, с которыми недавно общалась, в основном в больничной палате. Психотерапевт. Медсестра. Жалкие пациенты, проходившие вместе с ней групповую терапию. Родители. Продавец в магазине «7-Eleven».

Санитар, старше ее вдвое, приказавший ей молчать, пока он стаскивал с нее трусики. До этого она лишь иногда целовалась в чулане во время вечеринок в доме Хелен. Санитар тогда затащил ее в кладовку, где хранились швабры и ведра, простыни и полотенца. Она ничего ему не сказала, пыталась, правда, выкрикнуть: «Нет», но слово это прозвучало как всхлип.

Его звали Мартин. Санитар крепко сжимал ей запястье, а другую руку запустил в ее нижнее белье. Мартин сказал, что стоит ей пикнуть – и она никогда не выйдет из больницы. Если Шелби попытается обвинять его, персонал решит, что у нее галлюцинации. Медсестры напичкают ее наркотиками и привяжут к кровати. А если они это сделают, то она полностью окажется в его власти.

Итак, Шелби молчала. Она как бы отрешилась от своего тела, наблюдая, словно со стороны, дальнейшее развитие событий. Шелби так никому и не сказала, что проделывал с ней санитар каждую ночь, потому что боялась его и к тому же ни в грош теперь себя не ставила. Однажды ночью, когда санитар заперся с ней в душе и овладел ею, прижав спиной к мокрой стенке, облицованной керамической плиткой, он сказал, что ей никогда от него не избавиться. Санитар заявил, что она, семнадцатилетняя девчонка, вся покрытая кровоподтеками после аварии и пытавшаяся перерезать себе вены на запястьях, принадлежит ему и никуда не денется из этой палаты. Он вошел в нее еще раз на влажном полу, пахнувшем лизолом. Ее мать пользовалась тем же моющим средством, только Сью Ричмонд предпочитала аромат лимона. Когда санитар прижал Шелби к полу, она заплакала в первый раз после автокатастрофы. Этот плач не прошел для нее бесследно: он отворил некую маленькую дверцу ее души.

Перед ее взором теперь стояло лицо матери: девушка думала, что Сью сказала бы, увидев, что происходит с ее дочерью. И она во всем призналась матери при следующем ее визите. Прошло уже несколько месяцев после аварии, и Шелби выглядела как беспризорный ребенок. В глаза бросалось, что она потеряла в весе, на запястье – следы порезов, заметны были синяки, которые оставил на ее теле Мартин. Когда мать пришла навестить ее, Шелби произнесла всего одну фразу, первую за много месяцев – слова были острыми, как стекло: «Санитар Мартин трахает меня». Они смотрели в глаза друг другу, и Шелби подумала, что в этот момент мать видит ее насквозь.

Сью устремилась по коридору – обезумевшая женщина, ворона, скорпион, готовый ужалить. Она остановила первую же увиденную медсестру и сообщила, что Шелби покидает больницу. Сью заявила, что ее дочери не нужно собирать вещи, им достаточно получить выписку от доктора. Они будут ждать у неработающего лифта, пока дежурный врач не выпишет Шелби из больницы. Если им сейчас же не вручат требуемый документ, клинике грозит судебное разбирательство.

Через полчаса они уже сидели в машине – Шелби так и не переодела пижаму. Той же ночью в своем подвале Шелби взяла ножницы и срезала волосы. Затем выбрила кожу на голове опасной бритвой. Посмотрела на свое отражение и поняла: она теперь другой человек.

Сью готовила на кухне макароны с сыром – любимое блюдо Шелби. Когда мать спустилась вниз и увидела, что сотворила ее девочка, она села на ступеньки, ведущие в цокольный этаж, и заплакала.

– Как ты могла? – плача, повторяла она. – Как ты могла с собой такое сделать?!

Шелби хотела сказать, что это легко, если себя ненавидишь, но вместо этого просто разместилась рядом с матерью на ступеньках, позволив ей обхватить себя за плечи. И пока Шелби пребывала в объятиях матери, она почувствовала, как что-то словно надломилось внутри ее. Даже после этого она почти ничего не сказала Сью. Они вышли во двор, легли рядом на столик для пикников и молча смотрели на звезды, держа друг друга за руки.

Что касается разговоров, Шелби гораздо больше общалась с Беном Минком, чем с кем-нибудь еще в больнице или после. Иногда они говорили часами без умолку о вещах важных и не очень.

– Я тоже верю в трагедию, – сказал он ей однажды вечером, словно Шелби было не все равно, что думает кто-то еще.

Она боялась, что Бен попытается обнять ее, и она даже отодвинулась, но он сообразил, что этого делать не надо. Бен как-то формально пожал ей руку, и, хотя они оба были в перчатках, Шелби почувствовала тепло его ладони.

Февраль – трудный месяц. Эти световые шарики. Лед на улицах. Школьницы, которые никогда не знали Хелен, оплакивают ее. Шелби сейчас девятнадцать, но ей могло бы быть девяносто. Что случилось с ее юностью, с целой жизнью, которая ждет ее впереди? У нее до сих пор нет аппетита, хотя мама каждый день варит вкусные обеды. Сью Ричмонд ушла из начальной школы, где работала библиотекарем, чтобы сосредоточить все свое внимание на дочери. Мама тратит многие часы, готовя мясной пирог, тушеную курицу, макароны, пудинг – Шелби все равно почти ничего не ест. Она проводит все время в подвале, где тихо и темно, но ей там нравится, если это слово вообще применимо к чему-то в жизни Шелби. Постель там комковатая, а пол покрыт линолеумом, скользким как лед.

Они с Хелен частенько тайком спускались сюда, чтобы побыть наедине. Хелен была более смелой: приносила сигареты и пиво, а пару раз приглашала в подвал к Шелби своего дружка Криса с компанией, чтобы побездельничать вместе.

Иногда поздно вечером, когда Шелби выкурит больше травки, чем следует, ей мерещится, что Хелен спускается по ступеням. На ее лице широкая ухмылка, волосы заправлены под берет, на ней куртка, в которой она была в тот день, когда они купили одинаковые браслеты в торговом центре «Уолт Уитмен». Хелен приобрела голубое платье, чтобы пойти на выпускной бал с Крисом, но так ни разу его и не надела.

Крис в тот же день разорвал с ней отношения по телефону. Он собрался поступать в Корнелл и желал, оказавшись там, быть свободным. Именно это выбило Хелен из колеи и стало началом конца. Шелби вообще вышла из дома в тот вечер лишь потому, что Хелен устроила истерику, назвав ее ребенком. В конце концов Шелби сдалась, согласившись сесть за руль.

Все это, конечно, выглядит банальным, жалким оправданием, кажется лживым даже ей самой. Тем не менее это правда. До сих пор у Шелби затуманивается сознание, когда она вспоминает, как нажала на тормоз после того, как машина налетела на кусок льда и крутанулась на месте. Хелен рассмеялась, словно они катались на аттракционе, а потом раздался скрежет металла о металл…

В тот день Хелен хотела бросить камень в окно Криса – она вовсе не была ангелом, как многие думали, и иногда становилась мстительной. Хелен ленилась и заставляла Шелби делать за нее домашнюю работу. Она также много сплетничала. Вечером, перед самым выездом, они собирали булыжники на дороге. Их пришлось выкапывать руками, так что им под ногти набилась мерзлая земля. После аварии Шелби несколько раз проходила мимо дома Криса Уилсона. Тот действительно уехал учиться в Корнелл и даже не приезжал домой с визитом.

Однажды миссис Уилсон вышла на крыльцо, чтобы окликнуть Шелби, когда та пыталась проскользнуть мимо. Она, наверно, заметила девушку из эркерного окна своей гостиной, а может быть, ей просто не спалось. Возможно, миссис Уилсон была добросердечной женщиной и беспокоилась об этой сумасшедшей, обкуренной девчонке на дороге, но Шелби побежала прочь, в лес. Сердце ее сильно билось. Хруст веток под ногами напомнил ей о скрежете металла о металл.

Всякий раз, когда что-то ломается, Шелби вспоминает об аварии. Она пошла в свой подвал и легла спать, после чего ее не могли добудиться целых восемнадцать часов. В конце концов ее мать настолько обеспокоилась, что вылила на Шелби чашку холодной воды.

– Не надо! – все, что сказала тогда в ответ на это Шелби. Она даже не сдвинулась с места на своей промокшей, холодной постели. Не вскочила с криком: «Что ты делаешь?!»

Сью села на край постели и запела Some wo here oven the Rainbow – песню, которая помогала ее дочке заснуть в детстве. Когда-то эта песня успокаивала Шелби, но теперь она прозвучала настолько грустно, что ранила ее и без того разбитое сердце.

Однажды Сью Ричмонд ехала домой с рынка и зачем-то свернула вправо на Льюистон, чего раньше всегда избегала. До автокатастрофы Сью была библиотекарем в местной начальной школе, поэтому знала большинство людей в городе. Она не одно десятилетие выдавала книги детям, теперь все они выросли – и те, кто преуспевал в школе, и те, кто учился плохо. Сью любила работу, но теперь Шелби нужна была материнская забота. Разве она может читать книги второклассникам, когда ее собственная дочь заперта в подвале?

Сью продолжила ехать в сторону Льюистона, пока не достигла дома Хелен. Проехать мимо, не заметив его, было невозможно: вокруг толпился народ, выстроившаяся на подъездной дорожке очередь терпеливо ждала. Большинство этих людей были приезжими, многие держали в руках красные розы – говорили, что это любимые цветы Хелен.

У Сью на заднем сиденье лежали пакеты с купленной в бакалее едой, контейнеры с замороженным йогуртом, уже начавшим таять, но она все же припарковала машину и вышла. Что-то внутри ее болело. Внезапно она каким-то странным образом ощутила собственную уязвимость. Сью стояла посреди улицы и плакала, глядя на желтый длинный дом Бойдов с пологой крышей, шелушащуюся краску, букеты роз, оставленные на крыльце. Она не была единственной, кто прослезился от избытка чувств, – многие плакали. Люди делились надеждой, изливали не таясь свою печаль и отчаяние прямо здесь и сейчас, перед принадлежавшей Хелен святыней, которой стал ее дом.

Там было множество плюшевых медведей, горели десятки свечей. Сью заметила соседей – Пэта Харрингтона и Лиз Хоуард. Они поздоровались с ней. Сью не была особенно приветлива с людьми – она всегда боялась, что они спросят: «А как там Шелби?» Но все же она подошла к другим женщинам. Те стали обнимать Сью, наверно, потому, что она плакала, или, может быть, ее жалели за то, что у нее такая дочь. Возможно, они вспомнили, как Сью устроила истерику в ночь автокатастрофы, когда еще не было известно, что одна из девочек получила серьезную травму, опасную для жизни, а у другой – микротрещина кости, синяки и незначительная потеря крови. Сью ехала в машине «Скорой» и молила Бога, но еще сама толком не знала, о чем.

Пэт Харрингтон и Лиз Хоуард выполняли поручения Бойдов. Они входили в группу местных женщин, покупавших еду, помогавших со стиркой и раздававших вдохновляющие буклеты людям, которые пришли за чудом. Пэт вручила Сью исцеляющую листовку. На ней две фотографии Хелен: на одной она такая, какой была раньше, – яркая, словно светящаяся изнутри девушка-подросток; на другой – Хелен в ее нынешнем состоянии: в кровати с закрытыми глазами. Вторая фотография украшена венком роз.

Вернувшись домой, Сью спустилась вниз, хотя обычно избегала подвала: просто она не в силах смотреть на то, во что превратилась Шелби. Когда полиция сообщила, что ее дочь осталась в живых, Сью опустилась на колени прямо на снег и возблагодарила Господа. Теперь ее уверенность в том, что Шелби выжила, сильно поубавилась.

Глаза Сью не сразу адаптировались к тусклому свету. Женщина подумала, что дочь спит. В подвале было накурено, запах ужасный. Похоже на гниющие фрукты, возможно яблочную кожуру. В воздухе носился какой-то серный запах, наводящий на горькие мысли. Случись это несколько лет назад, Сью заподозрила бы, что Шелби попала в дурную компанию распутных старшеклассниц или дружит с парнем, который старается не смотреть людям в глаза. Она бы воскликнула: «Вы что здесь, курили?»

На самом деле источником неприятностей была Хелен. В ее глазах всегда горела искорка, столь свойственная плохим девчонкам. Она вечно втягивала Шелби во всякие скверные истории, будь то кража косметики в торговом центре «Уолт Уитмен» или когда они сели на поезд, идущий с Лонг-Айленда на Манхэттен, и вернулись домой лишь в два часа ночи. Теперь же Сью, наоборот, хотела, чтобы у Шелби была хоть какая-нибудь компания. Пусть уж лучше она попадает в переделки, целуется с кем-то – одним словом, живет.

Сью осторожно пробралась по темному помещению, переступая через разбросанную одежду, присела на валик кушетки. Шелби лежала под одеялом на своей односпальной кровати, уставившись в экран телевизора.

Свет в комнате был синий, колышущийся, как от ночника. Шелби стала похожа на ту крошку, какой была в младенчестве – безволосая, с большими темными глазами.

– Мама? – Шелби, кажется, смутилась: обычно никто не приходил в подвал. – Что случилось?

На телеэкране – шоу юных талантов, старательно что-то поющих. Все они кажутся Сью одинаковыми – юными и полными надежд. Телевизор старый, с плохим звуком и мигающей картинкой.

– Тебе нравится это шоу? – Прежняя Шелби не потратила бы и десяти минут, созерцая подобное зрелище. Тогда она была очень разборчива.

– Оно расслабляет, – ответила девушка.

Скорее парализует. Даже разговаривая с матерью, Шелби не оторвала взгляд от экрана. Он воспринимается ею как скопление точек, синих и белых, похожих на снег.

– Похоже, в доме Бойдов творятся чудеса, – сказала Сью.

– Посмотри на этого парня. – Шелби сделала жест в сторону поднимающегося на сцену конкурсанта. – Полная бездарность. Удивляюсь, как он прошел предварительное прослушивание. Но, кажется, он нравится публике, несмотря на ужасное пение. Может быть, из-за своих волнистых волос?

– Ты слышала, что я сказала? – спросила Сью.

Шелби посмотрела на мать.

– Бойды. – Девушка отвела взгляд. Ей кажется, что она утратила язык поз и жестов, превратившись в подобие зомби. – Дай-ка я угадаю. Они ангелы на крыше.

– Нам надо сходить туда вместе. Ты должна увидеть Хелен.

– В самом деле? Ты так думаешь?

В голосе Шелби чувствовалась дрожь. Такое уже было, когда она перестала говорить и попала в больницу. Больше всего на свете Сью Ричмонд боится, что приступ депрессии у Шелби повторится. Помешательство, кажется, так они называют это. Нервный срыв. Даже не знаешь, как скорбеть и что думать по этому поводу.

Шелби приподнялась на одном локте. Даже для этого понадобилась вся ее энергия. Ее голос зазвучал уверенно. Дрожание было выдано за случайную фальшивую ноту.

– Ты думаешь, будет здорово, если они усадят Хелен в постели, подопрут подушками, и к ней будут приходить незнакомые люди, целовать ей руку и просить что им заблагорассудится? Думаешь, это сделает Хелен счастливой? Люди стоят вокруг, а она стонет и что-то бессвязно лепечет. Да она не привыкла даже чихать на публике. Она скорее позволила бы мозгам вылететь наружу, сдерживая чихание, чем поставила бы себя в неловкое положение, сморкаясь на людях. А теперь, когда ей приходится испражняться в пластиковый мешок, в ее спальню будет стоять очередь. Мы что, должны этому радоваться? Неужели сама Хелен пожелала бы такого?

Шелби села на постель боком, спиной к матери, залезла под одеяло еще глубже.

– Может быть, ей нравится, что она помогает людям, – мягко сказала Сью. – А вдруг это действительно чудо? Тогда ее жизнь имеет смысл даже сейчас.

– Думаешь, я не знаю, что бы ей понравилось? Уж я-то ее понимала лучше других.

– Ты не права, Шелби. Она теперь другая. Ты не знаешь, какой она стала.

Шелби повернулась лицом к матери и пристально посмотрела ей в глаза. В глубине души она боялась делать это.

– Я знаю больше, чем ты. Как и то, что этого парня прокатят на ближайшем голосовании, – сказала Шелби о певце из телевизионного шоу.

– Она тебя тоже не узнала бы, – покачала головой Сью. В ее голосе послышалась нежность, казалось, что она вот-вот заплачет. – Ты совсем не похожа на себя прежнюю.

– Пусть будет так, – согласилась Шелби и, чтобы уязвить и мать, и себя, добавила: – Потому что я стала ненавидеть себя.

Позднее на той же неделе в почтовом ящике появилась еще одна открытка. Шелби ждала ее с того самого дня, как покинула больницу. Минуло два года, так что она уже и не надеялась. И вот она пришла.

Это фотография дома Шелби, воспроизведенная на пустой открытке. На обратной стороне содержалось послание: «Сделай что-нибудь». Мать принесла ее дочери в подвал.

Открытка была адресована Шелби, но на ней не оказалось ни марки, ни обратного адреса.

– Кто мог прислать это? – спросила мать.

Шелби пожала плечами. Она держалась так, словно ее вовсе не взволновала пришедшая почта, но это было не так. Девушка ощутила легкий холодок ожидания в нижней части позвоночника. Где-то существует человек, который знает, что она жива.

– Кто-то пишет мне, мама, – попыталась объяснить Сью Шелби. – Они думают, что знают меня. Может быть, прочитали обо мне в газете.

Сью взяла увеличительное стекло, которое использовала всегда для чтения ингредиентов на маркировке продуктов, когда хотела убедиться, что они не содержат красителей или глутамат натрия.

– Но ты ведь сидишь безвылазно дома и никуда не выходишь. – Сью постучала пальцем по открытке. – Разве что кто-то заглянул в подвальное окно и увидел малышку, сидящую на кушетке.

Шелби хранит почтовые открытки в шкатулке для драгоценностей, которую мать купила ей во время путешествия на остров Чинкотиг. На крышке нарисована лошадь, внутренняя обивка шкатулки выполнена из синего бархата. А что, если последняя открытка – послание из потустороннего мира? Шелби все время мерещится, что это весточка от Хелен, хотя девушка и понимает, что это невозможно. И все же вскоре она направилась в сторону Льюистон-стрит, где живут Бойды.

Шелби остановилась на углу, потому что не смогла заставить себя подойти ближе. Она вгляделась в темноту и узнала миссис Харрингтон, которая вышла из дома. Шелби училась в школе вместе с ее дочерью Келси, симпатичной рыжеволосой девочкой, которая прекрасно успевала по всем предметам, а теперь учится на первом курсе в Университете Брауна.

– Миссис Харрингтон, – окликнула ее Шелби. – Здравствуйте!

Женщина не сразу узнала странную особу, приближающуюся к ней. Поняв, кто это, она заметно расслабилась.

– А, Шелби, это ты!

– Да, я. – Шелби пошла рядом с миссис Харрингтон. – Вы помогаете ухаживать за Хелен?

– Нас там целая компания. Она хорошая девочка.

Миссис Харрингтон держала ключи в руке. Шелби не стала говорить этой милой женщине, что Хелен всегда ненавидела Келси Харрингтон, считала ее выскочкой.

– Она так ни разу и не пришла в сознание? – спросила Шелби тихим дрожащим голосом. Миссис Харингтон посмотрела на нее с явным смущением. – Хелен… Она когда-нибудь говорит что-то или, может быть, диктует? Например, надпись на открытке.

– Шелби… – Миссис Харингтон протянула к девушке руку, но Шелби отдернула свою, прежде чем женщина успела коснуться ее. – Нет, дорогая, – грустно покачала головой миссис Харингтон. – Ничего такого она не делает.

Шелби тайно питала надежду, что Хелен все это время прикидывалась, что мозг ее вовсе не поврежден и каждую ночь она встает с постели, бродит по дому, таскает из буфета всякие вкусности, смотрит телевизор, глядит на себя в зеркало, расчесывая длинные волосы.

– Это вовсе не означает, что нет никаких чудес, – сказала миссис Харрингтон. – Я в них верю.

Но Шелби быстро покинула женщину, не сказав больше ни слова. Она, наверно, сошла с ума, спрашивая, не надписывает ли почтовые открытки человек, у которого не работает мозг.

Шелби позвонила Бену Минку и назначила ему встречу в парке. Ее надежда на возвращение Хелен рассыпалась в прах. Подруги больше нет, а с ней ушла и прежняя жизнь Шелби. Девушка была так возбуждена, что ей с трудом удавалось усидеть на месте. Ей ненавистна зима, да и сама себе она опротивела. Все, чего ей хотелось, – словить кайф от наркотика и отключиться. Бен был способен выдать ей такой билет. По крайней мере, она на это рассчитывала.

– Нет травки, – сказал он грустно. – ФБР сейчас наводит шорох на Багамах. Дилеров арестовывают, вся эта заваруха теперь перекинулась и на Штаты. Оба моих курьера в Хантингтоне и Норт-Порте уже за решеткой. Позвони мне в конце недели.

– Но ты ведь не выйдешь из игры? – спросила Шелби вне себя от досады. – Я от тебя завишу.

– Да, конечно, – рассмеялся он, думая, что девушка дурачится.

– Я точно могу на тебя рассчитывать? – продолжала настаивать Шелби. – Ты мне очень нужен.

– Ошибаешься, – сказал Бен. – Я подвожу людей.

– Не выдерживаю этой чертовой реальности, – простонала Шелби. Рука ее задрожала еще сильнее. – Я на пределе. Эти люди со своими мелкими желаниями и телевизионными шоу… Все хотят стать знаменитыми.

Какое-то время и она была знаменитой, по крайней мере в местной газете «Пеннисейвер» и в «Ньюсдей». Даже в «Нью-Йорк таймс» появилась статья о подростках и автомобильных авариях, где Шелби упоминалась дважды. Журналисты, как обычно, все перепутали, написав, что в настоящее время Шелби на излечении в психиатрической клинике, а ведь ее уже выписали оттуда, и она обрела убежище в подвале родительского дома.

– Приляг и закрой глаза, – предложил ей Бен. – Дыши глубоко и представь себе, что ты на Бали или на пляже в Хэмптонсе. Тогда жизнь покажется тебе более сносной.

– Я никогда не попаду в Хэмптонс, – сказала Шелби, меряя шагами свое укрытие.

В подвале есть мыши, но девушка знает, что они боятся ее. Однажды она чуть не наступила на трех мышат, которые замерли от испуга на месте. Шелби спряталась за лестницей, чтобы они набрались мужества и убежали. Девушка случайно увидела свое отражение в старом высоком зеркале. Надо что-то делать с собой: по правде сказать, она в шоке от своего вида. Шелби похожа на девчонку, которую подобрали на улице, из тех, кто клянчат мелочь у прохожих и проклинают весь мир.

– Я теперь выгляжу иначе, чем в школе? – спросила вдруг Шелби у Бена.

– Конечно. Ты ведь лысая.

– Я хочу сказать не внешне, а в существенном смысле, дурья ты башка.

– То, что ты побрилась налысо, – весьма существенно. Это своего рода высказывание. Ты стала совсем другой.

– Я не это имела в виду. – Ее голос сорвался. – Чувствую себя каким-то недочеловеком.

– Ты выглядишь чудной, офигевшей сестрой самой себя. Например, я – все тот же неудачник, что нетрудно было предвидеть. Иду уготованной мне дорогой. А ты отклонилась от курса.

Бен имел в виду, что она сломлена несчастьем. Шелби поняла это и бросила трубку. Кто он ей, в конце концов? Поставщик наркотиков, не более. Он был теперь не такой чокнутый – стройный и вполне привлекательный в своей нетрадиционной манере, во всяком случае, выглядел гораздо лучше, чем можно было предположить в средней школе.

Пожалуй, он был даже красив, но что из того? А до его философии ей не было никакого дела. Если ты не под кайфом, трудновато проспать четырнадцать часов подряд. Шелби почувствовала: что-то словно струится в ней. Тайком она пробиралась на верхний этаж, чтобы пошарить в родительской аптечке. Успокоительное. Может сработать. Не думала, что мать испытывает столь сильное беспокойство, что ей понадобилось такое лекарство. Был также мышечный релаксант, который ей добавляли к снотворным препаратам. Она взяла и его тоже.

Отец Шелби сидит в гостиной. Обычно ей удавалось избежать встречи с ним. Последнее время он ведет какое-то призрачное существование. Когда-то Дэн Ричмонд был способен очаровать целую толпу людей, собравшихся на вечеринку, но с тех пор он сильно изменился. Каждое утро Дэн уходит на работу в магазин мужской одежды, унаследованный от отца, а в шесть возвращается домой. Вот и вся его жизнь. Вечера проводит у телевизора и очень мало говорит.

– Что ты здесь делаешь? – бросил отец. Спроси его, он вряд ли припомнил бы, когда последний раз видел дочь наверху.

– Я пришла выпить молока, – сказала Шелби. Это звучит очень по-американски. Она подошла к холодильнику. – А где мама?

– Нигде, – ответил Дэн.

Шелби налила себе стакан. Заметив, что папа смотрит то же самое шоу, на которое обычно настроен и ее телевизор, она присаживается на кушетку.

– Этот парень – полное барахло, – сказала она об участнике конкурса, которого презирает. Порой он поет песни, стилизованные под народные, иногда что-то из рока восьмидесятых. По мнению Шелби, у него нет собственного стиля.

– Ну что ж, он следует голливудским стандартам, как, впрочем, и ты.

– Не хочу иметь ничего общего с Голливудом, – поспешно ответила Шелби, желая, чтобы ее слова звучали непринужденно. Однако замечание отца ее ранило. Еще один способ дать ей понять, что она ничтожество. Как будто она сама этого не знает.

Какое-то время они смотрят телевизор вместе. Шелби притопывает ногой, как она это делала всякий раз еще до больницы, когда была раздражена. Отец изо всех сил старается не замечать этого. Она топочет по полу, постукивает по кушетке как заведенная.

– Бьюсь об заклад, что мама ушла к Бойдам, – наконец сказала Шелби. – Сколько раз говорила ей не ходить туда: это глупо, ужасно, отвратительно.

– Может быть, есть какая-то правда в том, о чем говорят люди. По крайней мере, посмотреть никому не навредит.

– Меня сейчас стошнит от твоих слов.

– Нужно быть живым, чтобы делать это. А так, как ты, живые себя не ведут.

Шелби стала разглядывать отца. Он постарел – большой несчастливый мужчина, явно недовольный своей участью.

– Если бы я хотела умереть, меня бы уже не было на свете, – сообщила Шелби.

– Звучит утешительно.

– Особенно для меня, – парировала девушка.

Она вернулась в подвал. Проглотила две таблетки успокоительного, накинула пальто и выскользнула наружу через дверь цокольного этажа. Несмотря на холод, Шелби присела на вынесенный во двор обеденный стол. Воздух словно заполнен крошечными хрусталиками, даже дышать больно.

Ее мать подъехала к дому и припарковала машину. Фары окрасили все в желтый цвет, но когда они погасли, двор вновь погрузился в темноту. Сью заметила дочь, сидящую на столе, и подошла к ней через двор.

– Подмораживает, – сказала Сью.

– Я считаю звезды. Надо же хоть чем-то заняться.

Сью и Шелби легли рядом на деревянный стол и посмотрели на небо.

– У Бойдов все совсем не так, как ты думаешь, – произнесла Сью. – Очень мирно и спокойно. И Хелен такая безмятежная. Она много значит для людей, которые приходят взглянуть на нее, Шелби.

Людям не дано пересчитать звезды. Их слишком много, а за ними – бесконечность.

– Никто не виноват в том, что случилось, – добавила Сью.

Шелби издает звук, неожиданно для нее самой похожий на всхлипывание.

– Мне кажется, я потеряла душу, – сказала дочь.

– Это невозможно.

– Ты просто не представляешь всего, что может случиться, мама.

Шелби достала пачку сигарет и несколько спичек. Когда-то она была такой ярой противницей курения, что подходила к совершенно незнакомым людям и спрашивала: «Неужели вы не знаете, что происходит в ваших легких, когда туда попадает сигаретный дым?» Тогда она точно знала, как правильно устроить мир.

После этих слов Шелби вернулась к себе в подвал и позвонила Бену Минку, стараясь не думать о матери, которая считает звезды в одиночестве на заднем дворе. После автокатастрофы ее родители на какое-то время почти перестали разговаривать друг с другом, обсуждали лишь работу по дому или назначения доктора. Верно говорят, что трагедия может как свести людей еще ближе, так и оттолкнуть друг от друга.

– Я в полном отчаянии, – выпалила Шелби Бену. – Помоги мне выбраться.

Он сообщил, что удалось достать немного наркотика у парня, с которым вместе учился в школе. Назначил ей встречу в девять на Главной улице. Родители Бена живут за городом, недалеко, в нескольких кварталах. Сам Бен снимает квартиру в складчину с целой компанией других парней, но иногда ночует у родителей. Они кормят Бена вкусным обедом и спрашивают, чем он собирается заниматься в жизни. Его это не особо беспокоит: он, знай себе, ест и пожимает плечами.

Шелби терпеть не может покидать подвал, но тем не менее натянула вторую пару носков и старые ботинки, перчатки и шляпу и вышла из дома. Телевизор она оставила невыключенным: синий свет экрана проливается на лужайку и на дорогу. Кристаллики льда, деревья без листьев – вокруг реальные вещи. Шелби направилась в сторону Главной улицы.

Все закрыто, кроме пиццерии, около которой несколько школьников. Шелби обернула посильнее шарф вокруг головы. Она ощутила собственное дыхание, потому что воздух входит в легкие резко, со всхлипом. Шелби никак не могла вздохнуть полной грудью: сказались и курение, и холодный воздух, и быстрая ходьба – все вместе. Ей вдруг захотелось плакать.

Бен Минк стоял у магазина «Бук ревью», обычного места встречи ему подобных. Когда Бен учился в школе, он проводил уйму времени в секции научной фантастики. Прочитывал целиком книжки, сидя прямо на полу.

Он держал руки в карманах: совсем замерз. Когда появилась Шелби, он внимательно рассмотрел ее закутанное лицо. Шляпа, шарф, большие глаза, бритая голова. Похожа на сироту из комикса.

– Как холодно, черт возьми! – сказал Бен. – Это ведь ты, Шелби?

– А кто другой пришел бы на встречу с тобой? Насколько я помню, друзей у тебя нет. Разве что тот парень, от которого ты получаешь наркоту.

– Он скорее враг. Ты мой друг.

– Да, верно.

Шелби обычно крадет деньги у родителей, хотя она вроде бы слишком взрослая, чтобы лазать в материнский кошелек или отцовский бумажник. Но они продолжают делать вид, что ничего не замечают, и она прекрасно знает об этом.

Шелби отдала Бену деньги, и он вручил ей пластиковый пакетик, который она положила в карман.

– Ладно, – сказала Шелби. – Мы друзья.

– Я принес тебе еще кое-что. – Бен достал из кармана экземпляр «Человека в картинках» Рэя Брэдбери и подарил ей. – Будешь в полном восторге. Там про парня, который весь покрыт живыми татуировками, и каждая из них рассказывает историю.

– Ты вовсе не обязан мне что-то дарить. – Тем не менее Шелби взяла книгу.

– Знаешь, я не задержусь здесь особенно долго, – сказал вдруг Бен.

– В самом деле? Прыгнешь с моста?

– Не смейся над моими словами. Обещаешь?

Дыхание вылетает двумя облачками. На улице, кроме них, никого нет. Бен носит башмаки старика дока Мартенса, которые с хрустом давят снег при ходьбе. Этот хруст звучит как дребезжание стали и отзывается эхом.

– Я учусь в Эмпайр-Стейт-колледже. Независимое учебное заведение, ускоренная программа. Начал там заниматься, когда еще был в школе.

– Чему там учат?

Очень холодно. Шелби подумала, что пальцы ее рук, хотя они и в перчатках, наверно, посинели. Может быть, пальцы превратятся в леденцы и сломаются, а финалом этой сказки станет исцеление Хелен, которая попробует эти пальцы на вкус.

Бен пожал плечами, несколько смущенный тем, что он хоть в чем-то преуспел.

– У меня отметка BS по точным наукам.

– Что означает это дерьмовое сокращение?

– Я никогда не говорил об этом: не был уверен, что закончу курс. Но мне удалось это сделать, и я решил поступать в школу фармакологии. Меня уже приняли. Я набрал четыреста тридцать баллов, выполнив приемный тест PCAT[1]. – Бен ухмыльнулся, глядя на Шелби. Она рассмеялась, услышав эти новости, и стала выглядеть при этом очень привлекательной. – Выходит, я умный.

– И что из этого следует? Ты можешь сделать прекрасную карьеру в интересующей тебя области?

– Если говорить серьезно, фармакологи способны зарабатывать по сотне тысяч в год.

– И куда ты денешь такую кучу деньжищ? Накупишь травки?

– Ты не состояла в клубе «Стрейт энд Нэрроу», когда училась в школе?

Члены этого общества по борьбе с наркотиками вывешивали афиши в коридорах и давали клятву не принимать зелья. Тогда она была такая недалекая. Если бы нынешняя Шелби встретила ту, какой она была прежде, она бы перешла на другую сторону улицы, чтобы избежать щекотливой ситуации.

– Да пошел ты куда подальше, – сказала Шелби.

Она не выносит себя в прежнем обличье – ту девочку, которая полагала, что она всегда будет среди счастливцев: хорошие отметки, прекрасная внешность, завидное будущее.

– Я вовсе не хотел тебя поддеть. Просто теперешняя ты мне нравишься больше.

Шелби посмотрела на него через узкую щель между шарфом и шляпой.

– Как ты думаешь, куда уходит душа, когда человек теряет ее? – спросила она Бена. В конце концов, он был в колледже и, возможно, достаточно умен, чтобы дать правильный ответ.

– За угол ближайшей улицы.

Они оба засмеялись, потому что как раз в этот момент поворачивали за угол, на другую улицу. Но там ничего нет.

– Я же тебе сказала, что она ушла, – продолжила Шелби.

– Тогда пойдем и отыщем ее, – предложил Бен.

– Хорошо.

Они остановились, Бен достал косяк из кармана. Шелби прикрыла его ладонями, чтобы спичка не погасла.

– Давай погуляем около ее дома, – сказал Бен.

– Пройдем мимо, даже не останавливаясь?

Бен предложил Шелби затянуться.

– Я не стал бы это говорить, если бы ты сама не начала разговор.

Они направились к дому Бойдов. Дело привычное: Шелби бывала здесь тысячу раз. Она вспомнила, как однажды в школе Бен сказал ей что-то, а она сделала вид, что не слышала, и прошла мимо. Теперь ей интересно, что он говорил тогда, и она спросила Бена об этом. Возможно, он подумал, что Шелби – чванливая снобка, не исключено, что так оно и было. Бен клянется, что забыл, но на его лице играет деланая улыбка.

Он прекрасно помнит, что спросил тогда: «Знаешь, где комната для занятий музыкой?» Его мать настаивала, чтобы он брал уроки игры на саксофоне. Но ему хотелось сказать ей совсем о другом: «Не пожалел бы сотни долларов, чтобы поцеловать тебя».

– В школе я тебе не нравилась, – сказала Шелби.

– Я никого тогда не любил. Не думай, что к тебе было какое-то особенное отношение.

Они снова посмеялись и прижались друг к другу теснее, чтобы согреться.

– Ты была популярна и все делала по правилам. Я всегда ненавидел таких девчонок, – сказал Бен.

– Верно. Тебе нравились непопулярные уродины.

– Мне были симпатичны умные. Просто не знал, что ты из их числа. Ты это скрывала.

Шелби стала размышлять о сказанном им, дрожа от холода.

Во дворе у Бойдов никого нет: ни следов шин на подъездной дорожке, ни искателей чуда – только темный дом с облезающей краской. Чернеют кусты. Тишина, лишь воробьи шуршат в листве.

– Пойдем, – сказал Бен. Он схватил Шелби за рукав и затягивает во двор.

– Эй, подожди. – Они приблизились к окну Хелен. – Я думала, мы просто пройдем мимо.

– Вот ее комната, – сказал Бен. – Я бывал здесь раньше. В школе я был чем-то вроде Любопытного Тома[2].

– Ты не шутишь? – спросила Шелби в шоке. – Но это так мерзко! Неудивительно, что я не разговаривала с тобой.

– Я только один раз видел ее голой.

Шелби негодующе посмотрела на него:

– Только раз?! И ты думаешь, что это пустяки? Это нарушение личной неприкосновенности! Ты вел себя как настоящий подонок!

Раздался шум, возможно, выкинули мусор, но этот звук их встревожил. Бен и Шелби припали к земле у самой стены дома, чтобы их никто не заметил. Но вокруг никого нет, кроме переходившего улицу кота и воробьев, чирикавших в кустах. Бен трясется под своим куцым пальтецом. Его давно мучает совесть, и он даже сам не представлял, насколько сильно, пока во всем не признался. Он вел себя как извращенец и даже свои запоздалые угрызения совести воспринимает теперь как отступление от нормы.

– Но я ведь был всего лишь ребенком, – сказал он.

В его голосе прозвучали истерические нотки, кажется, он сейчас даст волю эмоциям. Шелби вовсе не хотела этого.

– Возьми себя в руки. Итак, ты шпионил за ней. Наверно, был настолько мал, что не понимал, насколько это дурно.

– Я по ней с ума сходил.

– По Хелен? – И вновь Шелби в полном изумлении.

– Совсем крыша поехала, верно?

Они рассмеялись, стараясь не слишком шуметь, слышно лишь сдавленное хихиканье.

– Ты сошел с ума, – согласилась Шелби.

– Был ли у меня шанс?

– Ни малейшего. Ни одного на миллион лет. Она была влюблена в Криса, ты ведь знаешь этого парня. Если говорить начистоту, Бен, тебе там ничего не светило.

Для Бена услышать это – немалое облегчение, словно порвались узы, связывавшие его с прошлым. Как ни странно, он даже почувствовал благодарность. Ему не нужно больше хранить верность Хелен.

– Хочешь взглянуть? – спросил Бен.

Они стояли рядом, но не ощущали друг друга из-за пальто, перчаток – всей этой защиты от непогоды.

– Смотри сам.

Бен поставил ногу на выступ, о котором Шелби не знала. Это часть оконной конструкции, позволяющая ему оттолкнуться, подтянуть себя вверх и заглянуть в окно Хелен. Видно, что он проделывал это и раньше.

Шелби осталась сидеть на месте, подтянув колени к груди, покачивая в раздумье головой, закрыв глаза руками. В этот момент она думала об анонимных почтовых открытках, которые хранит в детской шкатулке для украшений. Каждый день она ждет, что принесут очередное послание, хотя иногда интервал между ними составляет несколько месяцев.

Когда она видит открытку в почтовом ящике, ее сердце начинает биться чаще. Шелби всегда с волнением читает их, что бы там ни было написано. «Будь кем-то» с роем нарисованных золотистой краской пчел, жалящих девочку, которая убегает от них в лесную чащу. «Чувствуй что-нибудь» с сердцем, зажатым в ладони. Внутри сердца – слова, написанные красными чернилами: «Вера, печаль, стыд, надежда». Кто-то наблюдает за ней и знает, что ей нужно.

Бен заглянул в окно.

– Как там внутри? – спросила Шелби.

– Ее комната ничуть не изменилась.

Бен спускается с оконного выступа и садится на землю рядом с Шелби. Они сидят близко, касаясь друг друга плечами. Шелби отводит руки от лица.

– Ну как она там? – Бен плохо выбрит, он пахнет дымом и нестираным бельем.

– Похожа на принцессу из сказки. Безмятежно спит. Она была красива прежде, но в тебе было больше индивидуальности. Ты замечательно смеялась. Заходишь, бывало, в школу и сразу слышишь, что ты уже там. На самом деле я был влюблен в вас обеих.

– Что ж, той девочки больше нет. Я стала ее несчастной сестрой. Ты сам так сказал.

– Я не говорил «несчастной»! И ты, такая, мне больше нравишься. Кроме шуток. Послушай, я себе уже задницу отморозил.

Они сидели на небольшом участке, который порос плющом, раздавленным весом их тел.

– И у меня попа окоченела, – сказала Шелби, но не встала с земли. Она отправила немое послание Хелен: «Скажи что-нибудь. Назови мое имя, и я спасу тебя».

– Когда я поступил на свою первую работу, мне дали «Вольво». Видела, что они пишут в инструкции по безопасности? Дескать, в таком автомобиле тебе ничто не страшно. Грузовик врежется в твою машину, а ты выйдешь из нее как ни в чем не бывало. Со мной, мол, будешь в целости и сохранности.

– Ты что, клеишься ко мне, что ли?

До Шелби вдруг дошло, что так оно и есть. Словно лампочка включилась в ее голове, но она настолько замерзла, что, кажется, вот-вот расколется на части.

– Я просто сижу с тобой на этом долбаном плюще, и ничего больше, – сказал Бен.

Шелби придвинулась ближе к нему. Бен ее не слишком интересовал, но с ним уютно. Сейчас ей больше ничего не нужно. Она прошептала:

– Может, мне стоит взглянуть? – Дыхание Шелби влажное и горячее.

– Пожалуйста, если хочешь. Но скажу тебе одну вещь: там, в комнате, не она. Поэтому не рекомендую.

Шелби обдумывает его слова.

– Ты давно на нее заглядывался?

– Ну, это слишком слабо сказано! Я был просто без ума от нее!

– А на меня ты тоже посматривал?

– Ты вовсе не такая умная, как я думал. А что я, по-твоему, делаю прямо сейчас? Торчу здесь, на лужайке перед домом Бойдов в двенадцать градусов мороза.

Шелби засмеялась, но вскоре ее смех перешел во что-то иное. Бен закрыл ее рот рукой в перчатке, чтобы родители Хелен ничего не услышали.

– Шелби, – сказал он, и по тону его голоса девушка каким-то образом догадалась, что он в нее влюбился. Она настолько ошеломлена, что перестала плакать. – С тобой все в порядке?

Шелби кивает, и Бен убирает руку.

– Я на самом деле замерзаю, – сказала Шелби.

Бен поднялся с земли и помог встать ей. Шелби могла бы подойти к окну, прикоснуться к стеклу рукой в перчатке, заглянуть внутрь. Она могла бы даже забраться в комнату, пасть на колени, дотронуться до теплой руки Хелен и попросить у нее прощения, как это обычно делают люди, жаждущие чуда. И, может быть, Хелен благословила бы ее и изменила бы все то, чему предстоит случиться в будущем, – освободила бы ее от проклятия быть собой.

Но вместо этого Шелби последовала за Беном через лужайку. Они прошли назад тем же путем, что и сюда, слыша скрип снега под ногами, ритмичный, как биение сердца, похожий на хруст срубаемого дерева. Небо черное. Сквозь морозный воздух пробивается запах гиацинтов. Именно они, а не розы были любимыми цветами Хелен.

– Мне нужно выпить чего-нибудь горячего, – заявила Шелби.

– Температура твоего тела, возможно, понижается из-за отсутствия волос, – пошутил Бен.

Он прослушал в колледже все доступные курсы по естественным наукам, и все же не знает ничего о человеческих эмоциях. Любовь для него – тайна, подобная некоему экзотическому, инопланетному пристрастию. Думаешь, что ты на Земле, а на самом деле пребываешь где-то среди звезд.

Шелби сложила шарф вдвое и намотала его на голову.

– А ты, похоже, становишься ниже из-за своего идиотизма, – парировала она его выпад.

Девушка улыбнулась, во всяком случае, так показалось Бену. Он готов был сделать все, что она попросит. Даже такую явную глупость, как ограбление ночного магазина. Оставить позади всю прежнюю жизнь и пойти вслед за ней к какой-то далекой цели, искать чуда.

– Возможно, так оно и есть, – согласился Бен.

Наверно, Бен действительно был идиотом, поскольку не понял, что с ним происходит, когда стоял под окном у Хелен. Он думал о тех временах, когда на нее заглядывался. Шелби тоже его манила, но он боялся ее реакции, если бы она узнала, что он шпионит за ней. С Хелен это проходило гораздо проще. Однажды поздним вечером он наблюдал, как Хелен в своей спальне болтает по телефону. Она лежала на спине совершенно голая, закинув ногу на ногу. Девушка была такой красивой, что казалась нереальной.

Его глаза были закрыты, и он вспомнил Хелен такой, какой та была. Бен четко услышал эхо ее голоса, когда она разговаривала по телефону с Шелби, обговаривая с ней какие-то планы на уик-энд. Ее кожа была белоснежной, ее волосы – цвета роз. Такой она всегда виделась ему. Некоторые вещи лучше всего запоминаются именно так, как ты хочешь запечатлеть их в своей памяти, как эта дорога, эти звезды, эта девушка, которая идет рядом с ним в холодную ночь, глядя вдаль.

В тот день, когда Шелби и Бен Минк переехали в Нью-Йорк, Бен уронил на ногу книжную полку и сломал три косточки. В приемном отделении госпитального центра «Белвью» они сидели так долго, что кто-то успел взломать замок в их квартире и украсть принадлежавший Бену телевизор. У Шелби никакой собственности не было вовсе. Понятное дело, именно Шелби забыла повернуть ключ в замке второй раз. Но Бен ее не винил. Он не дал волю раздражению и не повысил на Шелби голос, хоть ему и пришлось носить гипс и терпеть боль целый месяц.

Бен просто сказал: «Добро пожаловать в городскую жизнь» и начинал распаковывать всё, что не успели разворовать, главным образом одежду, кастрюли и сковородки, полученные от матери, а также обеденный стол со стульями его двоюродной бабушки Иды – такой уродливый, что никому в здравом рассудке не пришло бы в голову его украсть. Доброта Бена только усилила убеждение Шелби, что он сделал неправильный выбор. Она знала, что совершает ошибку, еще до того, как все это началось. Шелби переехала с Беном в тесную квартирку-студию на Десятой авеню, потому что дома, на Лонг-Айленде, так и не смогла вырваться из плена навязчивых состояний.

Бен – человек открытый и доброжелательный. Он почему-то в нее влюбился, а когда предложил переехать в Нью-Йорк, то Шелби, недолго думая, согласилась. Она по-прежнему не могла понять, что он в ней нашел, но спрашивать об этом ей не хотелось. Бена и Шелби соединили судьба и скука. Их отношения начались с чтения друг другу глав «Человека в картинках». И теперь Шелби винила Рэя Брэдбери за то, что она обманом была втянута в интимные отношения с Беном. Его истории заставили ее что-то почувствовать краешком сердца. Близость с Беном прошла плохо: им было тесно на односпальной койке в подвале. Секс представлялся Шелби как нечто сделанное по-быстрому на кафельном полу, к которому тебя грубо прижимают. Но Бен был нежен, и это ее взволновало. Шелби не знала, как ей реагировать, – как-никак это дом ее родителей.

Однажды в постели Бен шептал, что любит ее, а она думала о снеге, который шел за окном. Шелби слышала шаги матери на лестнице: наверно, она несла вниз корзину с бельем. Стиральная машина была на расстоянии каких-то нескольких футов от них. Шелби в панике закричала: «Не спускайся сюда!» – словно она паковала кокаин или сдавала свою койку проституткам. Мать взбежала вверх по ступенькам и захлопнула дверь.

– Не переживай, – сказал Бен. – Я хочу познакомиться с твоей мамой. – Чтобы успокоить Шелби, Бен похлопал ее по спине, но она едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть его.

Бен натянул одежду. Он вовсе не шутил, что хочет сделать все как положено. Выйдя через заднюю дверь, он прошел через двор, обогнул дом, позвонил с переднего крыльца и представился Сью. Шелби с матерью до сих пор смеются из-за того, что на нем были башмаки Шелби, которые он надел впопыхах. Бену пришлось бродить по дому, пока Сью Ричмонд готовила чай с печеньем.

Они с Шелби были вместе всю весну, иногда разговаривали, иногда просто занимались любовью. Шелби предпочитала, чтобы свет был выключен, чтобы не видеть, как он восторженно смотрит на нее полными любви глазами. Бен – романтик.

Бен очень сентиментален. «Ведь это только секс», – каждый раз думает Шелби. Но насколько это не похоже на то, что проделывал с ней санитар на полу душевой комнаты, говоря ей отвратительные сальности! Это было нападение, а не секс. Ей приходилось абстрагироваться от своего тела, хотелось отрешиться от него, и именно тогда она, по-видимому, утратила душу. Где-то там, в больнице, ее душа парит над лежащими в постелях пациентами, запертыми в палате, где Шелби провела несколько ужасных месяцев.

Бен разыскал квартиру, оплатил аренду и нанял фургон для мебели.

Шелби в конце концов согласилась жить вместе с ним, потому что вполне уверилась, что она жертва пространства, местности и времени. Все, что ей нужно, – уехать из города, чтобы бежать от своего прошлого. Но это пока не сработало: беспокойство не покинуло ее и на Манхэттене. Она словно притягивает к себе печаль, трагическое мироощущение. Покажи ей розу – и она заметит только осу в центре цветка. На городских улицах на нее наводят страх банальнейшие обстоятельства: ребенок с пурпурным синяком на щеке, глядящий на нее из детской коляски; пожилая женщина с тонкой, как бумага, кожей и в большом, не по росту пальто, способная передвигаться лишь с помощью ходунков на колесах; кот с одним оторванным ухом, пересекающий аллею. Неужели никто больше не видит всю эту боль, растворенную в воздухе Манхэттена?

На кровати в их новой квартире Шелби терзали те же навязчивые мысли, что и в подвале родительского дома. Она продолжала принимать ативан три раза в день.

Когда Бен обычно возвращается домой из фармацевтической школы на 125-й улице, Шелби делает вид, что все в порядке. Она своего рода степфордская жена, хотя их отношения официально не зарегистрированы. Они курят дурь и заказывают на дом китайскую еду. Бен рассказывает, как прошел у него день, но Шелби его не слушает.

Все идет прекрасно. Шелби старается не смотреть в глаза курьера китайского ресторана «Хунань», который всегда погружен в тихую великую печаль, сколько бы ему ни давали чаевых. Она берет печенье с предсказанием со дна сумки и бросает его в стеклянную чашу, которую держит в чулане. У нее нет никакого желания узнать будущее.

– Кто тебе сказал, что твоя обязанность – испытывать чувство вины за все плохое в этом мире? – ласково говорил ей Бен, когда она начинала перечислять ужасы, увиденные ею за день: босой человек; плачущая девочка, которую отец тащил по Четырнадцатой улице; женщина, молившая о помощи на никому не понятном языке.

Они оба знают, что в школе Шелби не взглянула бы на Бена больше одного раза, а теперь она недоумевает, как он еще не сбежал от нее.

Бену кажется, что она красивая, и это лишний раз доказывает Шелби: у него не только паршивое зрительное восприятие, но и большие проблемы со здравым смыслом. Шелби продолжает брить голову налысо, носит только черное. Она такая тощая, что вены просвечивают под кожей, как у старых леди, которые передвигаются по улицам с помощью ходунков на колесах и везде таскают с собой пластиковые мешки со своими пожитками и всяким хламом.

Правда, Бен начал следить за своей внешностью: он хочет выглядеть как приличный человек, имеющий профессию. Он купил пять белых рубашек, которые надо постоянно стирать и гладить. Что касается Шелби, то она утюга и в руки не брала и надеется, что так будет и дальше.

Вечером они расположились на пожарной лестнице, в достаточной степени обкуренные, чтобы не замечать жары. Температура воздуха 99 градусов по Фаренгейту, больше, чем температура человеческого тела. Небо нависло над головой, вечер влажный и туманный. Такими пропитанными влагой ночами люди убивают друг друга без всякой причины.

Шелби завернулась во влажную простыню. Желание быть поближе к кондиционеру недавно подвигло ее обратиться с предложением своих услуг в зоомагазин на Юнион-сквер, где, к немалому удивлению, ей дали работу. Хоть работа неприятна и утомительна: надо чистить клетки, распаковывать коробки с собачьим кормом, но зато в магазине живительная прохлада. У Шелби это первая работа в жизни, если не считать тех дней, когда она еще училась в школе и ее просили посидеть с соседскими малышами. Теперь она с трудом верит, что люди доверяли ей своих детей.

Бывало, и Хелен украдкой пробиралась посидеть с ней, пока хозяева еще не вернулись домой. Другого опыта работы у Шелби не было, она жила за родительский счет, пока не уехала в Нью-Йорк с Беном. Родители полагают, эта работа – переломный момент в жизни дочери, что, по ее мнению, весьма прискорбно. Мать Шелби дошла до того, что прислала ей по этому поводу поздравительную открытку: «Наши поздравления! Мы так гордимся тобой!» На открытке изображена девчушка с короной на голове, она стоит на цыпочках, как маленькая фея, и держит в руке волшебный жезл. Шелби даже смотреть на нее противно.

Она бы хотела получить другую почтовую открытку от анонимного корреспондента. Девушка словно попала в зависимость от присылаемых ей пожеланий в красивом графическом оформлении. Она впихнула материнскую открытку в старую шкатулку для украшений, где хранится вся ее корреспонденция.

Шелби думала, что отдаленность от родного города пойдет ей на пользу, но она по-прежнему чувствовала ответственность за все плохое, что происходило на белом свете. У нее скверная карма. К несчастью, она почти уверена, что плохая карма – врожденное свойство и человеку не дано ее изменить.

– Интересно, как чувствует себя врач, вылечивший пациента? – размышляла Шелби во время их обеда на пожарной лестнице. – Ощущаешь себя волшебником или богом, если спасешь кого-то? Или водопроводчиком, починившим трубы?

– Тебе надо учиться в школе целителей, – предложил Бен. – Я вижу тебя в этом качестве.

У него длинное тощее тело, что особенно заметно без рубашки. Шелби кажется, что после школы он потерял в весе. В детстве Бен был абсолютной бестолочью, а теперь очень серьезно относится к учебе. Бен влюбился в науку с таким же энтузиазмом, как когда-то в Шелби, – внезапно и по какой-то непонятной причине. К тому же он хорошеет день ото дня – Шелби диву дается, как такое возможно.

– Я была бы ужасной студенткой, – заметила она. Шелби упустила возможность учиться в Нью-Йоркском университете, потеряв два года. Она уверена, что теперь слишком поздно начинать. – К тому же я слишком бедна.

У Шелби очень маленькая зарплата. Она ест на обед лапшу, тофу и приправленный специями баклажан только потому, что Бен настолько глуп, что заботится о ней. Шелби же все равно, она словно утратила чувствительность. Например, она способна подолгу держать руку над газовой горелкой, не ощущая особой боли. Однажды Шелби втыкала в кожу булавки просто для того, чтобы убедиться: она еще жива.

– Обучение в Городском колледже почти ничего не стоит, – сказал Бен. – В остальных учебных заведениях ты можешь добиться стипендии. И когда я получу диплом, ты не будешь больше бедной. Мы станем почти что богатыми. Ради этого я и решил пойти в фармакологи. Люди всегда будут нуждаться в лекарствах.

Похоже, у Бена были планы на будущее. Шелби предполагала, что он от нее избавится к тому времени, как добьется успеха. Бóльшую часть времени она пребывает под воздействием наркотиков, ее преследуют навязчивые мысли, но она не дура. Бен увязался за ней, когда был неудачником. Если это изменится, все станет по-другому.

– Ты способна многое дать людям, Шелби. Можешь спасти мир.

– Верно.

Шелби испытывает по отношению к себе горькие чувства. Бен совсем ее не знает. Она разрушает все, к чему прикасается.

В этот вечер воздух пахнет серой. Похожие на кружева кусочки черной грязи плавают в воздухе. Они вдвоем с Шелби как будто заключены в снежный шар. Бен может думать все что хочет, но у Шелби внутри абсолютная пустота. Она словно черная дыра, выгребная яма, средоточие ничтожества. Шелби говорила об этом Бену, но он не желал ее слушать. Кто бы мог подумать, что Бен станет таким оптимистом? Наверно, именно поэтому Шелби занимается с ним сексом всякий раз, когда он этого хочет. Она обязана что-то давать ему в обмен на его преданность. Когда они в постели, Шелби старается представить себе, что она где-то в другом месте, пытается как-то отрешиться от его навязчивого желания, от звуков, которые Бен издает. Словно он тонет и молит ее о помощи.

Шелби не сказала Бену, что нашла работу. Она вообще мало говорит с ним, ведет себя очень скрытно. Шелби обычно носит спортивную фуфайку с капюшоном, словно это помогает надежно хранить все свои мысли при себе. На работе ей больше нравится раскладывать по упаковкам собачий корм, чем сидеть за кассовым аппаратом. Чем меньше контактов с людьми, тем меньше проблем. Она любит кормить птичек. Попугаи уже знают Шелби и пританцовывают при ее появлении, длиннохвостые попугаи и вовсе сходят с ума, когда она приближается к их клеткам. Шелби любит птичье пение: оно прочищает ей голову, а может быть, заполняет пустоту, царящую в ней. Все эти трели и щебетанье вытесняют из ее головы мысли о том, что она наделала и что никогда не будет ей прощения.

Единственная секция магазина, которую она не выносит, – та, где продают щенков. Бедняжки такие веселые и жизнерадостные. Шелби старается туда не заходить. Точно так же она избегает общения с коллегами, столь же дружелюбными, как щенки, но скорее усталыми, чем жизнерадостными. Они заказывают на обед пиццу и дают друг другу прозвища, словно состоят в каком-то сообществе. Хуана называют Джи-мэн[3], потому что он полон решимости примкнуть к ФБР – безумная мечта для человека, который ухаживает за ящерицами и продает водоросли.

Маравелль Диас известна как Мими: она поет, обладая голосом с диапазоном в пять октав, заставляющим вспомнить Мэрайю Кэри. Начальницу Эллен Граймз, которая управляет магазином, словно это маленькая коррумпированная страна, называют Чертовкой или Пачкуньей, за ее спиной конечно. Шелби окрестили E.T.[4], Инопланетянкой – лысая голова, большие глаза, молчаливость – ее прозвище весьма незамысловато. Джи-мэн стал называть ее так с самого первого дня. Сначала Шелби не хотела отзываться на него, но немного спустя решила, что проще сдаться: «Эй, E.T., назови цену птичьего корма! E.T., уложи в пакеты «Сайенс Дайет»!»

Шелби делает все, что ее просят: если не споришь и не высказываешь своего мнения, меньше контактов с людьми. На обед она ходит одна. Покупает себе еду в местной закусочной и идет в парк на Юнион-сквер. Шелби ходит туда даже в дождливые дни. Дождь шел и в тот день, когда она впервые стала воровкой.

Лето, жаркий день, ливень начался внезапно. Чтобы не промокнуть насквозь, Шелби бросилась под навес станции метро и прижалась к стене. Юнион-сквер в такие дни пахнет цветами и зеленью. Площадь усеяна лепестками и листьями с Гринмаркета, аромат мяты смешивается с запахом разогретого бетона.

Люди метались вокруг, пытаясь скрыться от дождя. Все бежали так быстро, что Шелби не успела заметить упадок духа у кого-то из окружающих. Странное дело, но она ощущает внутреннюю пустоту, если не улавливает печаль вокруг. Иногда ей кажется, что она преследует саму себя.

Любимая футболка Шелби красного цвета, как капюшон Красной Шапочки. Она поймала себя на мысли, что думает о волках: как на них охотятся, загоняют в капканы и подвешивают вниз головой, так что кровь капает из их пастей и носов.

Шелби часто снится один и тот же сон: вот она бежит по траве в темноте и кто-то преследует ее. Она слишком испугана, чтобы оглянуться и посмотреть, что там сзади. Каждый раз Шелби просыпается вся в поту. Она встает с постели и вылезает в окно, чтобы посидеть одной на пожарной лестнице, пока Бен спит. Шелби смотрит на розовеющее небо, и ей хочется верить, что и Хелен видит это розовое небо через окно своей спальни и льет слезы по красоте этого мира, но она знает, что Хелен по офтальмологическим причинам лишена теперь возможности плакать.

В тот день, когда Шелби нырнула в проливной дождь на Юнион-сквер, она услышала, как кто-то пыхтит и тяжело дышит. Она подумала об ограх под мостом, о волках-оборотнях, которые, как они с Хелен воображали, скрываются в лесу. Шелби бросила быстрый взгляд и увидела не чудовище, а бездомного. Это ребенок, на которого было наброшено шерстяное одеяло, чтобы защитить от дождя, наверно, ему под ним очень жарко. Пожитки бродяжки сложены в мешки для мусора, стоящие на передвижной деревянной платформе. На ней располагались также две собаки, одна спит, другая тяжело, с пыхтением, дышит.

Ребенок вышел из оцепенения.

– Ну, чего уставилась? – проворчал он.

Мальчишка казался старше, когда говорил. На его губе порез, который гноится. Шелби отвела взгляд. Она всегда настороже, не появится ли привидение, но этот парнишка выглядел совершенно реальным. Шелби почувствовала вину за то, что ест крекеры с сыром, и положила пакетик на тротуар.

– Ты собираешься это есть? – спросил бездомный.

Шелби подвинула пакетик ближе к нему, и мальчишка тут же принялся уминать крекер.

– А как собаки? – спросила Шелби. – Тоже небось голодные?

Мальчишка бросил взгляд в ее сторону и, поразмыслив немного, швырнул половинку крекера пыхтящему псу.

– Собаки в Америке слишком жирные. Не думай, что я морю их голодом. Зачем мне это нужно? Собак все любят.

– Как их зовут?

Мальчишка пожал плечами.

– Пес, – показал он на паршивую белую одышливую собачонку. – А та – Щенок, – сказал малец о спящей собаке. Ее глаза даже не мигают. Какое-то мгновение она кажется мертвой.

– Она больна?

– Все дело в бенадриле: он успокаивает их. Люди готовы дать больше денег, если у тебя две больные собаки.

– И ты идешь на такие фокусы?! – Шелби поразилась услышанному. Она поняла, что мальчишка принимает и ее за бездомную. Может быть, виной этому одежда – дырявая обувь, старая футболка. – Как все-таки их зовут по-настоящему? Серьезно, – стала настаивать она, потому что мальчишка не отвечал.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Я ведь тебе уже сказал.

Шелби нарушила собственное правило: она никогда не заговаривала даже с людьми, которых знала, тем более с незнакомцами. Ей было пора возвращаться в магазин, но она почувствовала, что не сумеет дотянуть до конца рабочего дня. Шелби достала остаток косяка, который она начала сегодня утром, и сделала несколько затяжек, прежде чем передала сигарету бродяжке. Он жадно затянулся и, вместо того чтобы поблагодарить ее, дал совет:

– Ты можешь взять их в аренду. Двадцать баксов за четыре часа. Это выгодная сделка. – Шелби тупо смотрела на него, не понимая, о чем мальчик говорит. – Я имею в виду собак.

– Взять их в аренду у тебя?

– С ума сошла? Если бы это были мои собаки, я бы, наверно, знал, как их зовут!

Животные выглядели такими грязными, что Шелби боялась подхватить блох, находясь поблизости от них. Та, что спит, – породы Лхаса Апсо[5], другая – французский бульдог. У него морщинистая морда, имеющая такое выражение, словно он погружен в думы о чем-то чрезвычайно важном, намного превышающем возможности человеческого разума. Один вид этих собак вызывает зуд у Шелби.

– Может, как-нибудь в другой раз, – сказала она мальчишке.

Шелби вернулась в зоомагазин и стала укладывать в стопку партию двадцатифунтовых пакетиков кошачьего корма. Сколько кошек можно поместить в одну квартиру? Семь? Восемь? Двадцать? Когда она ушла с работы в конце дня, дождь уже закончился, от тротуара шел пар.

Она заметила собак и платформу на колесиках, но когда, пройдя через парк, подошла к ней, то увидела, что там стоит уже другой, пожилой человек с длинными косичками. Рядом с ним стояла табличка «Деньги на еду для собак» и корзинка, заполненная долларовыми бумажками.

С каждым днем жара становилась нестерпимее. Вечером Шелби и Бен, как часто это делают, обернулись во влажные простыни и уселись на пожарной лестнице. Никто из них не хотел ужинать.

– Мы в тогах, – сказал Бен весело. – Amor in aeternum[6].

Бен изучает латынь, считая это важным для всякого фармаколога. Шелби просматривала его учебник и поэтому знает, что он говорит о любви. Он все больше склоняется к мысли, что Шелби не такая, какой хочет казаться. Вместо ужина они съели мандарины, запивая их водой. Слишком жарко для чего-то более сытного.

Улица выглядела красиво в свете неоновых огней, горящих в баре напротив, словно на все вокруг вылили ванну синего масла[7]. Разноцветные блики падали каплями на черную улицу. Шелби была благодарна каждому автомобильному гудку: звук занимал место в ее голове. Пустота опасна. В тишине она начинала слышать голос Хелен. Раньше подруга лишь на мгновение являлась перед взором Шелби, когда та коротала время в своем подвале, теперь она слышит ее шепот постоянно: «Почему ты не спасешь меня?» Когда Шелби смотрит в зеркала и на окна, ее подруга возникает на поверхности стекла – на Хелен синее платье, которое она так и не надела на выпускной бал. Каждый день, каждую минуту Хелен с ней.

Чуть позже в постели Бен по-настоящему признался Шелби в любви, на английском, а не на латыни. На этот раз она не смогла притвориться, что не знает, о чем идет речь.

– Бен, – сказала девушка. – Любовь – фальшивая конструкция. Таким образом люди убеждают себя, что жизнь имеет смысл.

– Я говорю лишь о своих чувствах, – возразил он.

Когда Шелби заснула, ей привиделось, что она большое зеленое поле. Какой-то мужчина говорил ей: «Сделай это». Именно он отправлял ей почтовые открытки. Шелби испугалась, что он хочет от нее больше, чем она может сделать. Она ушла из родительского дома: разве этого не достаточно? Во сне она видела тень этого человека, но не его самого. Вокруг высокая трава и пахнет мятой. Во сне у Шелби длинные золотисто-каштановые волосы, такие, какими они были когда-то. Из травы одна за другой взлетают черные бабочки, пока не заполняют весь горизонт.

Когда Шелби проснулась, она поймала себя на мысли, что хочет увидеть сон и дальше. Ей пришлось призвать на помощь всю свою энергию, чтобы выбраться из постели и приготовить кофе. Она открыла платяной шкаф и увидела, что Бен купил гладильную доску и засунул ее за пальто. Он гладит свои белые рубашки тайком от Шелби, когда та спит.

Утром, по дороге на работу, она остановилась в парке. Платформа и собаки на месте, но теперь с ними была девушка. На ее лице татуировка – синие линии и завитки. Шелби посмотрела на небо и заметила, что облака с одной стороны белые, с другой – синие. Если разрезать их ножом, возможно, выпадет что-то необычное – снег летом, почтовые открытки без штемпеля, какой-то совет с небес. Вялая сонная собака лежала на хозяйственных сумках, бульдог на тротуаре. Он выглядел более живым, чем татуированная девушка, да, честно говоря, и более красивым, чем она.

Бездомная девушка почувствовала присутствие кого-то постороннего и открыла глаза.

– Мне нужны деньги на собачий корм, – объявила она, как робот, обладающий всего одним навыком. Эта девица знает, как надо просить милостыню.

Шелби опустила в шляпу доллар. Бен дает ей деньги на расходы каждую неделю, и она пользуется его щедростью, хотя и испытывает при этом угрызения совести.

– Как зовут собак? – спросила она.

Это как магическая формула. Если она узнает их клички, то избавится от них.

– Да пошла ты… Я не даю такую информацию за доллар.

Шелби в шоке от такой внезапной вспышки злобы, поэтому решила отойти. Перейдя улицу, она обнаружила, что Маравелль, коллега, ждет ее у двери зоомагазина.

– Зачем ты это делаешь? – спросила Маравелль. Шелби очень удивилась, ведь прежде они и двух слов друг другу не сказали. – Я видела, как ты дала ей деньги. Собаки – бутафория, не более. Думаешь, на них будет истрачена хотя бы малая толика этих долларов? Я тоже иногда давала собакам на корм доллар-другой, пока не заметила, что всякий раз с ними другой человек. Эти люди выпрашивают деньги вовсе не на собачий корм.

– Надо полагать, мне следует воспользоваться советом специалиста из зоомагазина? – насмешливо спросила Шелби.

– Но ведь ты и сама там работаешь, – напомнила Маравелль, ухмыльнувшись. Она красивая женщина, которая не даст себя обидеть какой-то лысой девчонке, фасовщице собачьего корма.

Шелби испытала стыд за свою грубость. На самом деле ей нравилось умение Маравелль постоять за себя.

– Я бы здесь не работала, имей я такой голос, как у вас. – Маравелль поет целыми днями, даже когда пробивает чек покупателям, сидя за кассовым аппаратом. – Почему бы вам не уволиться отсюда, чтобы стать профессиональной певицей, новой Мэрайей Кэри?

– Потому что у меня трое детей и я реалистка. Знаю, что я не Мэрайя.

– Мне кажется, вы поете очень хорошо. – Пожалуй, это был первый комплимент, который Шелби кому-нибудь сказала за долгие годы.

– Не настолько хорошо. В этом все дело. Не давай больше денег этим людям, – предупредила Маравелль. – Они истратят их на выпивку и наркотики.

Тем не менее Шелби иногда подходила к окну, чтобы понаблюдать за девушкой с собаками. Зрелище столь неутешительное, что она решила остаться в обед на работе, лишь бы избежать встречи с ними. У нее есть кусочек пиццы, принесенный коллегами.

– Подумать только! Ты поглощаешь пищу прямо здесь! – сказал ей Хуан из секции ящериц. – Так держать, E.T., можешь взять еще кусок, если хочешь.

Уходя с работы, Шелби увидела, что и в парке заступила новая смена. Теперь с собаками был снова тот парнишка, что в первый раз. Маравелль шла рядом с ней, стараясь примериться к ее шагу.

– Ты в самом деле думаешь, что мой голос хорош?

– Да.

– Откуда тебе знать? Бьюсь об заклад, ты никогда не была на концерте Мэрайи Кэри!

Увы, это так. Шелби больше нравятся грустные авторы-исполнители собственных песен. Ее нынешний любимый дуэт называется The Weepies. Любит она также и The Decemberists, предпочитая песни об утерянной любви, погибших душах и утраченных возможностях. Но она в состоянии различить красивый голос.

– Я очень редко раздаю комплименты, – заверила Шелби свою коллегу. – Но вы петь умеете.

Маравелль кивнула.

– Никогда не слышала, чтобы ты сказала кому-нибудь доброе слово. Поэтому я по достоинству оценила твое замечание.

Шелби почудилось, что французский бульдог посмотрел на нее с другой стороны улицы, если она, конечно, не совсем спятила.

– Может быть, ваши дети хотят завести животных? Если этих крыс помыть хорошим шампунем, они будут очень милы. Малыши их полюбят.

– Хочешь знать, на что похожа моя жизнь? Я мать-одиночка с тремя детьми. У меня нет времени ни на что. Если тебя так волнуют эти собаки, можешь забрать их себе.

Шелби недовольно скривила лицо.

– Я не способна о ком-либо заботиться.

– Почему бы тебе не попытаться совершить поступок? – поинтересовалась Маравелль.

– А каков будет ваш ответ?

Шелби ощутила комок в горле. В этот момент она пыталась понять, не разговаривает ли с ней Хелен посредством других людей, повторяя высказанные в почтовых открытках послания, шепча о своих несчастьях.

– Я сказала: «Нет». Не желаю никаких домашних животных. Раз и навсегда. Хотя эти зверушки выглядят такими печальными, – ответила Маравелль о собаках.

Пока Шелби и Маравелль переходили улицу, у них появился план. Они действовали слаженно, как если бы были подругами. Как и было задумано, Шелби немного отстала, а Маравелль начала петь посреди Юнион-сквер. Хотя Шелби не раз слушала ее пение в зоомагазине, она поразилась мощи голоса своей коллеги. Красивые трели, похожие на пение птиц, вибрировали в воздухе. В парке наступила тишина, люди стали подходить поближе – собиралась толпа. Кто-то кинул ей деньги, вскоре и другие последовали примеру прохожего.

Бездомный мальчишка, раздосадованный, что покусились на его территорию, поднял крик. Он намеревался запугать конкурентку, объявив, что добьется ее ареста за нарушение общественного порядка.

Однако женщины все продумали, и это был лишь способ отвлечь его. Шелби незаметно пробралась к передвижной платформе и быстро отвязала веревку на шее бульдога. Тот внимательно посмотрел на девушку, словно давно ждал ее.

– Мне тут нужно кое-что сделать, – сказала Шелби собаке. Та смотрела на нее не мигая.

Лохматая, одурманенная лекарствами собачонка вздрогнула, когда Шелби взяла ее на руки. С ней что-то явно не в порядке: псина была способна только открыть один глаз. Очутившись в руках Шелби, она вновь начала дремать. Собачка была почти невесомая.

– Пойдем, – сказала Шелби второй собаке.

Девушке показалось, что он достаточно умен, так оно и было: пес посеменил вслед за Шелби без поводка. Хоть он и кривоног, но походка исполнена достоинства.

Когда Бен вернулся домой после учебы, он с шумом уронил портфель на пол и удивленно посмотрел на собак, лежащих на диване.

– Ты это что, серьезно? Сразу две собаки? Откуда они взялись? Разве здесь приют для уродливых псов?

Шелби уже успела заказать обед в ресторане «Хунань», особенно позаботившись, чтобы там были все любимые Беном блюда, включая острый тофу, который сама ненавидела, и курицу «Генерал Цо» – любимое блюдо для обоих.

– Их там мучили.

Шелби уже успела искупать собак в кухонной раковине, и запах прелой псины распространился по всей квартире. Утром Шелби воспользуется разрешением Бена купить поводки, ошейники и собачий корм. Накануне вечером она накормила собак рисом с курятиной, которые они жадно поедали.

– Дай я угадаю. – Бен взял тарелку с едой и плюхнулся на диван рядом с одноглазой собакой. – Одна из них Инь, а другая – Ян? Или Хекл и Джекл? Спок и Кирк?

– Рядом с тобой Блинки, другая – Генерал Цо. – Имена пришли Шелби в голову мгновенно.

– Ты дала имена собакам без меня? – Бен показался не на шутку обиженным.

– Ну, если что-нибудь случится и мы расстанемся, они будут со мной.

В тот момент Шелби не понимала, насколько холодно это прозвучало. Но выражение лица Бена сказало все за него.

– Это твой план? – Бен отставил тарелку в сторону, даже не заметив, что Блинки стащил кусок тофу. Его зрения вполне хватает, чтобы воровать еду.

– Послушай, Бен. – Шелби выразительно вскинула руки. – У меня нет никакого плана. Разве это не очевидно?

Ночью в постели Шелби обняла Бена, чему он был страшно удивлен. Она никогда не начинала раньше ласкать его первой, а сегодня забралась на него верхом и поцеловала, так глубоко, что на минуту могло показаться, будто она его любит. Может быть, так оно и было, но что значит любовь в мире, где так легко обидеть другого?

Все лето перед работой Шелби выгуливала собак на берегу реки. С тех пор как Бен спросил, есть ли у нее план, у Шелби не выходило из головы, что она ничтожество, не имеющее цели в жизни. На улице люди обычно сторонятся Шелби, потому что она продолжает брить голову и носит куртку с капюшоном даже при 90 градусах по Фаренгейту. Девушка имеет такой вид, что иногда кажется, будто она вот-вот кого-то укусит. Но для Шелби это уже пройденный этап: она лежала в психиатрической больнице, где ей сказали выжимать сок из мороженых апельсинов, чтобы вернуться к реальности, когда ее охватывает приступ паники. Как будто реальность – это то, что ей нужно.

Шелби начала писать запросы в колледжи, но ее настолько раздирали противоречия, что вскоре она стала выбрасывать в мусор каталоги, которые приходили по почте. Однажды она оставила собак одних и отправилась пешком в Хантер-колледж и записалась на два курса лекций – латынь, чтобы знать, о чем говорит Бен, и принципы биологии. Может быть, естествознание поможет ей отыскать смысл в этом мире. Она рассказала об этом Бену, а также сообщила, что вечера во вторник и четверг у нее будут заняты.

– У тебя действительно есть план, – сказал он. – А меня ты в него включила? – Шелби в знак сочувствия присела к нему на колени. – Я воспринимаю это как положительный ответ.

Она крепко поцеловала его, как будто от этого зависело ее будущее, хотя знала, что это вовсе не так. Ее жизнь определяют в равной степени вероятность и удача. Поэтому она продолжала регулярно выкидывать печенья с предсказанием судьбы в стеклянную чашу.

Никто не знает заранее, что случится. В ночь автокатастрофы Шелби пристегнула ремень безопасности, а она это делала примерно раза три на десять поездок. Хелен приткнулась на краешке своего сиденья, слишком возбужденная ожидаемым приключением – швырянием камней в окна Криса, – чтобы побеспокоиться о ремне безопасности. А ведь она прежде пристегивала его девять раз из десяти. Всякий раз, когда кто-то утверждает: мол, люди получают в жизни то, чего заслуживают, Шелби не верит таким речам. Она знает, что бы с ней случилось, если бы это было правдой: она спала бы холодная, как лед, вечным сном где-то далеко отсюда и никогда бы не проснулась, не встала с постели, не поцеловала любимого, не солгала бы ему: «Да, так и есть, будущее принадлежит нам».

Очень скоро Шелби пришла к выводу, что, если ты делаешь какой-то важный выбор, меняется вся твоя жизнь – это своего рода эмоциональный эффект домино.

Через несколько недель после начала занятий в колледже Шелби вызвали в кабинет к начальству. Эллен Граймз недавно уволена, ходят слухи о растрате, и трио бухгалтеров проводят последние две недели в комнате за закрытыми дверями. Шелби предположила, что и ее, возможно, уволят по сокращению штата. Избавься от балласта, а не то он потянет тебя на дно. Откровенно говоря, если бы она была начальником, наверняка уволила бы себя. Шелби проработала в зоомагазине уже четыре месяца – достаточно много времени, чтобы коллеги убедились: она вечно всем недовольна и как работница не оправдывает ожиданий. Она курит травку с Хуаном в кладовой, надевает рабочий халат наизнанку. Позволяет себе пятидесятипроцентную скидку вместо положенной двадцатипроцентной, когда покупает сухой корм для Генерала и Блинки. То же самое она проделывает для любого покупателя, если чувствует, что он переживает тяжелые времена. Шелби – идеальная кандидатура, если возникла необходимость от кого-то избавиться, поэтому перед разговором с начальством она бросила в свой рюкзак пару скрипучих собачьих игрушек, полагая, что это последняя халява, которой она может попользоваться в этом месте.

Генеральный менеджер всей торговой сети ждал ее. Это мужчина в костюме с галстуком. Он встал, когда вошла Шелби, как будто перед ней обязательно надо было демонстрировать хорошие манеры. Шелби присела. Она была готова, ждала и почти хотела, чтобы ее уволили, поэтому ее рот широко открылся от изумления, когда ей объявили, что отныне она новый управляющий магазином. Компании нравится ее честность и вовлеченность в работу. На руководство также произвело впечатление, что она пошла учиться.

– Я этого не заслуживаю, – сказала Шелби. – Работаю здесь всего несколько месяцев. А учебу только начала, и не уверена, что буду среди успевающих.

Может быть, она и ничтожество, но, по крайней мере, честна. Неужели в этой компании не понимают, что от нее нет никакого толка? Недавно Шелби снова видела поле во сне. Она потеряла дорогу в высокой траве, но ничуть не беспокоилась, что заблудилась. Над головой летали черные дрозды, усиливался ветер, и тут Шелби заметила Хелен. Она всегда преследует Шелби в ее снах. Хелен подбежала и заговорила с ней, но самое смешное, что она произнесла слова на каком-то языке, который Шелби не поняла. Она всегда бывает страшно разочарована, когда, проснувшись, видит Бена, готовящего кофе, и собак на их кроватке – это еще один товар, который она купила в своем зоомагазине со скидкой. Шелби хочет, чтобы Хелен была здесь, в ее квартире, говорила по-английски и сказала бы ей, что простила ее.

Менеджер получает больше на 250 долларов в неделю. Шелби не была теперь зависима от Бена. Мысль, что она материально свободна, отзывалась в ней радостным трепетом. Она не испытывала этого чувства так давно, что сначала даже не поняла, что это такое, даже опасалась, что подхватила грипп. Шелби придется выполнять больше офисной работы и меньше общаться с клиентами, что для нее большой плюс. Ей в школе легко давалась математика, хотя она и ненавидела всегда эту науку. Шелби способна манипулировать цифрами в уме, даже не понимая, как это у нее получается. Ответ сам собой появляется в голове. Проблема была лишь в том, что Маравелль работала в магазине уже два года и материально обеспечивала троих детей. Именно ее надо было повысить в должности.

– На эту должность нужно назначить Маравелль.

Так и произошло бы в честном и справедливом мире, но по выражению лица начальника Шелби догадалась, что такие категории в нынешнем обществе в расчет не принимаются.

– Знаете, сколько дней она отсутствовала на работе в прошлом месяце?

Генеральный менеджер не специалист по домашним животным, он бухгалтер. К тому же и человеколюбцем его не назовешь.

– У ее детей была ветряная оспа.

У Маравелль тринадцатилетняя дочка Жасмин и близнецы, Тедди и Дориан. Фотографии детей прикреплены клейкой лентой к ее кассе. Вопреки своим правилам, Шелби знает историю жизни Маравелль. У нее был скверный любовник, который издевался над ней, принимал наркотики. В конце концов Маравелль взяла детей и ушла от него, чтобы начать новую жизнь. Шелби уважает подобную решимость. Они с Маравелль полные противоположности, но теперь обычно обедают вместе. Хуан, король кличек, называет их Красавица и Чудовище. Они зовут его Придурком.

– Короче говоря: она отсутствовала продолжительное время и не заслужила повышения по службе. Если вы не вступите в эту должность, придется нанимать кого-то со стороны.

Генеральный менеджер встал, сейчас он или пожмет ей руку, или избавится от нее. Шелби это хорошо знала и приняла предложение. Может быть, она и была склонна к саморазрушению, но глупой ее не назовешь.

Шелби никому не рассказала об этой встрече, но молва о ней разнеслась быстро. В конце дня к ней подошла Маравелль.

– Не могу в это поверить! Я работаю здесь гораздо дольше, чем ты!

Маравелль – красивая и способная женщина, но она забеременела в шестнадцать лет, и ее жизнь пошла окольным путем, свернув с намеченной дороги.

– Миллион поздравлений, Шелби, – сказала она с горечью.

– Они бы наняли человека со стороны, если бы я отказалась. – У Шелби давно не было подруги, и ей казалось, что ближе Маравелль у нее никого не будет. – Послушай, давай я буду отдавать тебе половину денег.

– Мне не нужны твои деньги!

– Я предлагаю это вполне серьезно. Половину денег тебе, половину – мне.

– Ты не подходишь для этой должности, Шелби. А вот я вполне заслуживаю ее. – Маравелль выглядела так, как будто вот-вот хотела расплакаться. – Все дело в ветряной оспе? В том, что мне пришлось сидеть дома с детьми так долго?

Шелби кивнула.

– Ну и черт с ним! – бросила Маравелль, уходя.

Вечером Бен и Шелби отправились в «Хаф Кинг», чтобы отпраздновать это событие. Владелец заведения – один из любимых писателей Бена, бесстрашный журналист, которым он восхищается. Правда, сейчас у Бена нет времени ни на что, кроме текстов по фармакологии. Они сидели за столиком, вынесенным на тротуар, поэтому им можно было взять с собой собак. Хотя Генерал всецело предан Шелби, он стоял рядом с Беном: тот неряшлив и может выронить еду. Откровенно говоря, будь Генерал человеком, а не бульдогом, Шелби, наверно, сбежала бы с ним от своего сожителя.

– Каждый раз, когда я вижу Маравелль, испытываю чувство вины, – сказала она Бену.

– У тебя просто такой тяжелый период. Если хочешь уладить отношения с Маравелль, сделай для нее что-нибудь.

Шелби отложила в сторону свой вегетарианский гамбургер и пристально посмотрела на него. Что это: всего лишь добрый совет или предложение некой высшей силы, а может быть, Хелен хочет пообщаться с ней через Бена?

– Что, например? – Шелби опять, как и в период депрессии, начала притопывать ногой от волнения. В этот момент она испытывала противоречивые чувства по поводу своего повышения. После того как она сообщила эту новость, Бен вручил ей букетик тюльпанов. Она сказала, что ненавидит эти цветы, и только потом сообразила, что ранит его чувства.

– Сделай для нее что-нибудь важное, – предлагает Бен. – Чтобы она почувствовала: ты настоящий друг.

– На самом деле это не так.

Шелби уверена, что именно чувство вины, а не дружба, заставило ее купить два билета на концерт Мэрайи Кэри в Мэдисон-Сквер-Гарден для Маравелль и ее дочери. Стоило это целое состояние.

– Билетные спекулянты тоже должны на что-то жить, – сказал Бен, вручая ей наличные.

Деньги на концерт Мэрайи Кэри дал Бен, но когда Шелби пригласила Маравелль в свой новый офис и вручила конверт с двумя билетами на места в десятом ряду, та обняла и горячо благодарила именно ее.

– Ты самая лучшая. – Маравелль чуть не прыгала от радости. – От меня не так легко откупиться, но это хорошее начало.

– И конец одновременно, – сказала Шелби. – Эта взятка – последняя.

Спустя несколько дней Шелби и Бен лежали в постели, и он завел не слишком романтичный разговор о деньгах. Бен сказал, что это, конечно, здорово, что Шелби повысили по службе. Мол, те же билеты на концерт обошлись им так дорого. А потом выдал такое, что Шелби расценила не иначе как информационную бомбу.

– Подумай, какую уйму денег люди платят, чтобы устроить свадьбу.

Шелби приняла сидячее положение. Она ощутила комок в горле. Ей доводилось читать, что такую пульсацию крови в гортани испытывают люди, ожидающие расстрела.

– А разве кто-то говорил о свадьбе?

– Никто. Но дело в том, что люди платят целое состояние за всякие излишества типа восьмислойного торта, который по вкусу не отличается от белого хлеба, вместо того чтобы сбежать от всех и потратить деньги на поездку в Мексику.

– Ты разве планируешь поездку в Мексику? – На Шелби было черное хлопчатобумажное белье и футболка. Она без волос, бледная, ее ноги тонкие и длинные. Шелби – менеджер сетевого магазина, хотя она даже не верила никогда в саму идею подобных магазинов. Скорее она сторонница небольших лавок, которыми управляют и владеют члены одной семьи. Иногда она думает о своем отце, имеющем семейный бизнес. Не исключено, что она унаследовала от него предпринимательскую жилку. Бен как-то странно, с надеждой посмотрел на нее. Может быть, он просит ее стать его женой?

– Ты говоришь о медовом месяце? – тихо поинтересовалась она.

– Здесь возможны варианты.

Шелби проснулась, схватила лежащего на полу Блинки и прижала к себе, пес оказался между девушкой и Беном. Когда Блинки спит, он урчит во сне. Бен же спит тихо и снов не видит, по крайней мере, так он сказал Шелби. А может быть, он видит во сне Мексику, зеленовато-голубую воду и белых птиц. И Шелби тоже там с ним. Наверно, поэтому Бен зовет ее во сне. Имя подруги срывается с его губ, хотя он крепко спит. Шелби уже проснулась и ждет рассвета на пожарной лестнице. Она слишком далеко, чтобы его услышать.

Шелби решила съездить домой на Рождество. Она планировала взять с собой собак, но не Бена, объяснив ему, что не хочет создавать у родителей превратного впечатления о своей личной жизни.

– И какое впечатление могло бы у них возникнуть? – Бен постригся, и его белая шея казалась голой и уязвимой. – Что мы с тобой – пара?

– Мой отец сумасшедший, – сказала Шелби, избегая вопроса о сущности их отношений. – Он станет тебя допрашивать.

– Ну и пусть. Я не возражаю.

– А я не хочу этого. Давай лучше каждый из нас отправится к своим родителям.

Бен арендовал машину и подвез Шелби до дома. Канун Рождества: повсюду мигали разноцветные лампочки, бросая на снег красные и синие сполохи. Дом Шелби не был освещен и выглядел заброшенным. Вокруг лежали сугробы снега: похоже, никто не расчищал дорожку, ведущую к дому.

– Ты уверена, что твои родители там? – Бен прищурился, пытаясь что-то разглядеть сквозь переднее окно.

Шелби указала на дверь, которая открылась, и на пороге через секунду появилась мать, которая весело помахала ей рукой. Дочь ответила на приветствие.

– Я ведь тебе говорила.

Она накинула рюкзак, открыла дверцу машины и вывела собак.

– Заеду за тобой завтра в три! – крикнул Бен подруге. – Принесу пирог, приготовленный матерью.

Джуди Минк известна своей выпечкой. Она готовила свадебный торт для соседа, фотография этого была опубликована в «Ньюсдей». К сожалению, Шелби ненавидит пироги.

Она наконец преодолевает снежные заносы и добирается до порога, неся в руках Блинки.

– Привет, незнакомец, – весело сказала Сью Ричмонд, пока Шелби стряхивала снег с обуви на переднем крыльце. Мать взяла Блинки на руки и сжала его в объятиях. – Уродлив, но мил.

– Ты про Бена? – спросила Шелби.

Они, хохоча, вошли в дом. Ни рождественской елки, ни украшений. Шелби перебрала груду открыток на кофейном столике – от соседей, от партнеров отца по бизнесу. На одной из открыток нарисован запутанный лабиринт с вопросительным знаком в центре. Шелби перевернула открытку и прочитала послание на задней стороне: «Хочешь чего-то».

Шелби заметила наклеенное на почтовую открытку свое крошечное фото из газетной статьи об автокатастрофе. Автор письма так хорошо ее знает? Потеряв Хелен, она утратила желание жить. Кто она, чтобы заслужить какие-то блага? Как смеет она вообще чего-то хотеть? Шелби ощутила жжение в груди.

– Мне никогда особенно не нравилось украшать дом, – сказала мать. – Слишком много хлопот. У кого на это есть время? Особенно я ненавидела новогодние блестки. Их никак не вычистить до конца. Твой отец вообще запрещал их развешивать, когда ты была маленькой.

Шелби обвела взглядом комнату. Что-то в ней не так.

– А где папа?

Сью рассматривает Блинки.

– У собаки глаз загноился.

Мать явно хотела сменить тему. Шелби решила подыграть ей.

– Ветеринар сказал, что глаз необходимо удалить. Эта хирургическая операция стоит тысячу долларов. Их надо сначала накопить.

Шелби хотела бы вылечить Блинки сама, обладать знаниями и навыками, нужными для того, чтобы снять его боль.

Сью решила оплатить эту операцию в качестве рождественского подарка для дочери. Шелби настаивала на том, что отдаст эти деньги, даже подписала долговую расписку, но Сью разорвала ее.

– Я рада, что ты наконец чего-то хочешь, – сказала она.

Шелби удивлена.

– Тебе кто-то подсказал предложить это мне?

– Ты имеешь в виду своего отца? Он сказал, что с этого года не дарит подарки, потому что они превращают праздники в источник дохода. А сам до сих пор сидит в магазине.

– Нет, я имела в виду Хелен. – Это прозвучало так нелепо, что она добавила: – Или кого-то еще.

Сью взяла дочь под руку.

– Иногда во сне мне кажется, что моя мама разговаривает со мной. Кто станет утверждать, что мертвые не беседуют с нами, не направляют нас? Может быть, и Хелен это делает.

Их всего двое в темном доме. Совсем не похоже на канун Рождества. И все же Шелби рада, что приехала.

– Что говорит тебе бабушка, когда ты видишь ее во сне?

– Советует бросить твоего отца.

Они рассмеялись.

– Что-то еще?

– Говорит, мне повезло, что ты здесь со мной. Мол, пора мне вставать и готовить стол к обеду.

Шелби выпустила собак из дома. Она увидела лопату для уборки снега и решила расчистить тропинку, ведущую с улицы к дому. Когда подъехал отец, она сделала уже больше половины работы.

– Обычно я нанимаю для этого одного парня с нашей улицы, – сказал Дэн Ричмонд.

– Подозреваю, что ты забыл это сделать. – Шелби настолько замерзла, что не чувствовала пальцев на руках и ногах. – Как запамятовал и о том, что сейчас сочельник.

Дела в магазине по продаже мужской одежды шли плохо. Люди предпочитали торговый центр или один из недавно появившихся магазинов. Бизнес, который папа Шелби унаследовал от своего отца, всегда был для него проклятием.

– Да, некоторые из нас работают, – сказал он.

Они увидели, что Сью у окна зажгла свечку, как она делала это, когда Шелби была маленькой. Согласно старому поверью, это традиция, помогающая вернуть странников домой.

– Почему ты полюбил ее? – спросила вдруг Шелби отца.

– Я не отвечаю на вопросы с подвохом, – сказал отец, и тогда Шелби узнала, что родители ее формально не женаты, а в чем причина этого, Дэн уже и не помнил. Она хотела бы, чтобы мама прислушалась к голосу своей покойной матери. Люди разводятся: им вовсе не нужно жить вместе лишь потому, что их глупая дочь попала в автокатастрофу, получила после этого нервное расстройство и не в состоянии вести себя правильно.

– Почему ты не бросишь все это? – спросила Шелби отца. – Закрой магазин. Начни новую жизнь. Дай такой шанс и ей.

Дэн внимательно посмотрел на нее:

– Люди моего типа такого не делают, Шелби.

Вот в этом вся разница между ними. Люди ее типа на это способны.

Утром Шелби получила подарки: черный свитер, коробку трюфелей и, без ведома отца, чек на тысячу долларов, чтобы сделать операцию Блинки. Она привезла родителям фондюшницу.

– Подумала, что, может быть, вы с отцом готовили фондю, когда были вместе в первый раз.

– Я люблю фондю, – сказала Сью, обнимая дочь.

Когда Бен приехал, чтобы забрать ее, он привез пирог с яблоками и клюквой, испеченный его матерью. Бен в качестве приветствия обнял мать Шелби и выпил предложенную чашку кофе.

Отец Шелби, как обычно, отсутствовал.

– Моя мать принимала вчера вечером двадцать два гостя, и, кажется, у нее были приготовлены двадцать две индейки, – доложил Бен. – Не говоря уже о пирогах.

– Но ты ведь не празднуешь Рождество, – напомнила ему Шелби. – Ты же еврей.

Она взяла почтовую открытку и сунула ее в карман пальто.

– Но все равно у нас праздничный обед, – сказал Бен. – Хорошая еда – часть семейного сборища.

Ричмонды ели на Рождество вегетарианскую лазанью и пили апельсиновый шербет.

– Здравствуйте, мистер Ричмонд, – весело приветствовал Бен отца Шелби, который тайком курил сигарету в гараже. – Как ваш бизнес?

– В полном дерьме.

– Дэн! – Сью не одобряла такие выражения в присутствии детей.

– Но он же спросил! Ты хочешь, чтобы я врал?

– Фармацевтические товары – замечательная вещь, – сказал Бен. – Этот бизнес всегда идет хорошо: люди не могут обойтись без лекарств.

– Что ж, Шелби это прекрасно известно, – мрачно сказал Дэн. Шелби бросила на отца негодующий взгляд. – Счастливого Рождества и тебе тоже!

– С этим покончено. Она снова состоит в клубе «Стрейт энд Нэрроу», – защитил ее Бен.

– Я вовремя остановилась, – сказала Шелби.

– Шелби замечательная, – вырвалось у Бена, и все посмотрели на него с некоторым удивлением.

Когда настало время ехать, Шелби и Бен загрузили в машину собак и сумки с подарками. Мама Шелби вручила Бену целую коллекцию книг Курта Воннегута («Колыбель для кошки» Бен когда-то читал дюжину раз), а также дала им с собой доску для резки хлеба, которая так и не нашла своего места на их кухонной стойке, и кофеварку, которой они ни разу не воспользуются.

Сью также вручила Шелби духи Jo Malone с запахом свежих грейпфрутов, который дочь передарит ей на День матери. Бену нужно было вернуть машину в арендную компанию до пяти, а пробки ожидаются немалые. Пришлось уехать пораньше, хотя мать Шелби предлагала им остаться переночевать.

– Похоже, твой папа немного не в духе.

– Он несчастлив и, вместо того чтобы уйти из семьи, делает жизнь моей мамы невыносимой. Считает такое поведение более достойным.

– Они уладят эту проблему, – рассудительно заметил Бен.

Пока Бен вел машину, Шелби внимательно изучала его. Если наблюдать за человеком достаточно пристально, полагала она, можно понять, что делает одного добрым, а другого, ее например, недоверчивым и утратившим надежду.

Чем больше Шелби думала об отце, тем яснее понимала: они с Беном не подходят друг другу. Их жизни случайно пересеклись однажды холодной зимой, когда оба отчаянно нуждались в тепле, а если они останутся вместе, она в конце концов станет человеком, который накануне Рождества поздно возвращается домой.

У Маравелль заболела бабушка, живущая во Флориде. Ей уже за восемьдесят и здоровье хрупкое. Мать Маравелль уже улетела в Орландо, и сама Маравелль надеялась в скором времени к ней присоединиться, если Шелби ее выручит.

– Хорошо, поезжай, – сказала Шелби, когда Маравелль попросила дать ей кратковременный отпуск. – Я найду кого-нибудь тебе на замену. Можешь не выходить на работу так долго, как будет нужно.

Шелби всегда шла навстречу своим служащим, когда им нужно взять несколько дней отпуска по личным обстоятельствам.

Матери Хуана назначили сеансы лучевой терапии, и Шелби разрешает ему приходить на работу к середине дня, чтобы он успевал отвозить мать в больницу.

– Мои дети полюбят тебя, – сказала Маравелль.

– Дети? – настороженно переспросила Шелби. – Я их не люблю.

– Моих полюбишь.

– Но я не хочу иметь с ними никаких дел.

Маравелль ухмыльнулась:

– Ты будешь моей нянькой, дорогая.

Шелби могла бы использовать в качестве отговорки свою учебу: в это время она слушала курс о последних достижениях в биологии, но сейчас весенние каникулы, занятий не было. К тому же, если она не возьмет несколько отгулов, они пропадут. Правда, не о таком отпуске она думала: просто хотелось поспать утром подольше, походить днем в кино, а вечера проводить в книжном магазине «Стрэнд» на Бродвее, выискивая книги Рэя Брэдбери, которые она еще не читала.

– Ты мне нужна, чтобы присмотреть за ними, – настаивала Маравелль. – Только тебе я могу их доверить.

Пожалуй, это тот самый случай, который имел в виду Бен, – когда Шелби может доказать Маравелль свою дружбу. Это самое главное в жизни Маравелль, куда важнее, чем билеты на концерт.

Каждый раз, когда Шелби говорила кому-то «да», она страшно раздражалась на Бена. Он полагал, что Шелби гораздо более человечная, чем хотела казаться. В тот вечер, когда она собирала вещи, Шелби даже не разговаривала с Беном. По ее мнению, он всегда был виноват, если что-то шло не так.

– Да не беспокойся ты. Присматривать за детьми – плевое дело, – заверил ее Бен.

Но у Бена есть племянники и племянницы, и он добросердечен. Шелби же своенравна и сварлива. Даже мысль, что ей придется сидеть с малышами, вызывает у нее содрогание.

– Я даже не знаю, как разговаривать с детьми.

– Точно так же, как со мной, – посоветовал Бен. – Но без бранных слов. Они повторяют то, что ты говоришь, как попугаи.

Она согласилась провести три дня с детьми Маравелль в Куинсе, через который она проезжала на поезде, когда направлялась в гости к родителям.

Шелби поехала с собаками, поэтому ей пришлось брать такси до Астории[8], что стоило немалых денег. Счетчик тикал минут сорок, и наконец такси остановилось на улице с двухъярусным путепроводом, где Маравелль снимает в одном из домов квартиру на первом этаже.

Шелби вышла на тротуар, потом двинулась по заросшей сорняками тропинке. Звонок в квартире не работал, и ей пришлось стучать в дверь. Появилась Маравелль и обняла Шелби:

– Вот ты и в Куинсе!

Мальчики шмыгнули к двери и теперь выглядывали из-за нее. Жасмин – красивая девочка, похожая на мать, – с первого взгляда явно не одобрила Шелби.

– Она не сможет заботиться о нас! – объявила Жасмин. – Она лысая! Я не хочу, чтобы меня видели с ней!

Шелби не слишком волновало, как она выглядит, но реакция Жасмин напомнила девушке, насколько озабочена она была своей внешностью в школе. Шелби обычно вставала затемно, чтобы оставалось время пройтись по волосам расческой не менее сотни раз и нанести макияж. Сейчас она даже не заглядывает в зеркало. Вряд ли кто-то обернется, чтобы посмотреть на нее.

Маравелль показала ей квартиру, но, поскольку в ней только одна спальня, смотреть особо было не на что. Ванная настолько завешана полотенцами и уставлена туалетными принадлежностями, что предметы все время падали с полок. Маравелль обычно спала на складном диване в гостиной, а трое детей – в спальне.

– У тебя совсем нет здесь личного пространства, – сказала Шелби.

– В ближайшие три дня у тебя его тоже не будет.

Шелби распаковала вещи, это заняло пару минут. Она привезла нижнее белье, футболки и много еды. Близнецы бродили вокруг, разглядывая собак.

Хирургическая операция по удалению глаза Блинки прошла успешно, стоила она около тысячи долларов. Теперь пес безостановочно моргает.

– Выглядит пугающе, – сказал Тедди после первичного осмотра собаки.

Тедди – близнец, за которым надо глядеть в оба. В школе из-за своей дерзости он иногда попадает в неприятные ситуации, и Маравелль вызывают к директору.

– Эта собака тебя не касается, – сказала ему Маравелль. Потом обернулась к Шелби и спросила: – Надеюсь, второй глаз не вывалится, пока ты здесь живешь?

Шелби заметила, что дети все время таскают что-то из холодильника. Такое ощущение, что они беспрерывно едят.

– Я должна готовить для них?

– Никакой пиццы и прочего фастфуда. Я составлю меню на каждый день – уже купила кое-что из еды. От тебя требуется только собрать их в школу и посадить на автобус. К двум часам, когда они приходят, будь дома. Потом состряпай им ужин.

– Раньше трех мы не возвращаемся, – напомнил матери Дориан, более тихий близнец.

– Я прошу Шелби быть здесь к двум на случай, если вы вернетесь раньше. Не лезьте в чужой разговор. Идите поиграйте.

Близнецы последовали ее совету. Позади дома маленький дворик, где установлены качели. Шелби подумала, что они довольно милые мальчики, вот только детей она не любит. Жасмин – совсем другая история. Сидит, надувшись, за кухонным столом. Заурядная девчонка.

– Дети могут гулять во дворе или на игровой площадке за углом, не дальше, – продолжила излагать свод своих правил Маравелль. – А Жасмин должна идти после школы прямо домой. Нечего ей болтаться с подругами. Пусть делает домашнее задание.

– Перестань говорить обо мне, – встряла Жасмин.

– И никакой косметики, – предупредила Маравелль.

Жасмин стремительно выскочила, хлопнув дверью.

– Жестко ты с ней разговариваешь, – поделилась Шелби своими впечатлениями.

– То, что случилось со мной, не должно произойти с Жасмин.

– Секс? – спросила Шелби.

Маравелль выразительно посмотрела на нее:

– Ребенок в шестнадцать лет.

Перекладывать на себя ответственность за жизнь Маравелль казалось Шелби немыслимым.

– Мне кажется, ты не должна оставлять своих детей со мной.

– У меня нет никого другого, так что прекратим этот разговор. К тому времени, как я приеду, возможно, у тебя возникнет желание завести собственных детей.

Шелби попыталась найти повод отказаться от своего обещания, но, прежде чем ей это удалось, Маравелль обняла детей, схватила свой чемодан и ушла. Шелби заступила на дежурство. Она разогрела коробку макарон с сыром, но дети заявили, что они несъедобны. Съев одну ложку, Шелби с ними согласилась и разогрела пиццу, обнаруженную в холодильнике. Она разрешила им смотреть все, что они захотят, по телевизору, лишь бы побыть одной.

Шелби вышла во двор с собаками и дала им обнюхаться. Она взяла сигарету из пачки, которую носила с собой на случай, если будет испытывать чувство мучительной тревоги. Девушка увидела, как в небе начали появляться неясные очертания звезд. Куинс не Манхэттен, но это, конечно, и не пригород. Слышались автомобильные гудки где-то в отдалении. Дверь открылась, и из дома вышла Жасмин.

– Вы курите?

– Нет. – Шелби погасила сигарету о бетонные ступени.

– Курите. Я видела.

– Тебе, наверно, пора ложиться спать?

– Вы ничего не знаете об уходе за детьми. И вы можете заболеть раком легких.

Заинтересованный Генерал Цо подбежал к Жасмин, но она шарахнулась от него в сторону.

– Это не тот, у которого один глаз. – Шелби хлопнула в ладоши. Блинки, услышав этот звук, подскочил к ним. – Вот мистер Одноглазый.

– Вы ненормальная, и собаки у вас такие же, – сообщила ей Жасмин.

– А ты грубиянка.

Они не сильно расходились во мнениях относительно друг друга.

– Вам придется разбудить нас завтра в шесть часов, – сказала Жасмин Шелби. Девчонка сразу поняла, что Шелби некомпетентна в обращении с детьми. На лице Жасмин широкая ухмылка: она заранее знала, насколько жалко будет выглядеть Шелби.

– Вы что, сами проснуться не можете?

– И еще у вас будут большие проблемы, когда поведете моего братца в школу.

– Какого из них? – Шелби пока не могла различать близнецов. Знала только, что один из них более тихий.

Шелби с Жасмин зашли в дом. Девочка заперла дверь на два оборота. Один из близнецов сидел на кухонном стуле.

– Вот этот, – показала Жасмин. – Дориан.

Дети умолкли в спальне, и Шелби упала на диван.

Она не потрудилась раскинуть его, как советовала Маравелль, даже не сняла одежду. Шелби поняла, что, когда утром прозвенит будильник, ей лучше уже быть готовой.

Шелби не желала в точности следовать инструкциям Маравелль. Она не Марта Стюарт. Она не помнила, когда в последний раз готовила кому-нибудь завтрак. Поэтому пришлось импровизировать, заменив гренки французскими тостиками, налив в стаканы газированную воду вместо апельсинового сока. Жалоб пока не было.

– Теперь вам надо упаковать нам завтраки для школы, – подсказал Тедди.

Шелби с утра не выпускала собак во двор и еще даже не выпила ни чашечки кофе. Она поспешно разложила коробочки с соком, яблоки и волокнистый сыр по трем бумажным пакетам.

– Печенье, – напомнил ей Тедди.

Шелби нашла печенье и добавила его в пакеты.

– Через пять минут надо выходить, – сказала она.

Шелби напомнила сама себе сержанта-инструктора в испачканной грязью одежде. Она налила воды в чайник: очень хотелось выпить кофе. Девушка подумала о матери: та всегда старалась все делать на совесть, как бы трудно ей ни приходилось с дочерью. Шелби захотелось сказать Жасмин, что ей еще будет стыдно за свое поведение.

Жасмин вышла из спальни, в куртке, с книгами в руке.

– Увидимся позже!

– Эй, возьми завтрак! – крикнула Шелби ей вслед.

Когда Жасмин подошла взять свой пакет с завтраком, Шелби заметила, что она положила тени на глаза, накрасила губы, подрумянила щеки. Никакой косметики: это входило в список запретов.

– Подожди минутку, – сказала Шелби.

Они с Жасмин внимательно посмотрели друг на друга. Это было похоже на внезапную встречу с неприятельским солдатом. Надо или вступить с ним в бой и убить или сделать вид, что его не заметил, и дать улизнуть в свой окоп.

– Хорошо, – сдалась Шелби после минутного раздумья. – Удачного дня.

Жасмин выбежала из квартиры, помахав рукой на прощанье уже на пороге.

Итак, Шелби избавилась от врага. Может быть, теперь все будет хорошо. Мыслями она уже была далеко. Шелби думала, как нальет себе кофе и будет полдня бездельничать.

Тедди и Дориан надели куртки и рюкзаки, но из дому не вышли.

– Он никуда не пойдет, – с уверенностью сообщил Тедди. Глаза его хитро сощурились, словно он был заранее готов порадоваться трудностям, с которыми скоро столкнется Шелби.

– Ладно, ладно, до свидания, – сказала им обоим Шелби. – Жду вас в три.

Шелби сопроводила близнецов до входной двери, закрыла ее за ними и, оставшись наконец одна, вывела собак во двор, чтобы они сделали свои дела. Когда она вернулась, чайник свистел. Шелби налила воду через фильтр, полный кофе, так что он получился очень крепким. Потом она разделила банку собачьего корма между Генералом и Блинки. Только Генерала не оказалось рядом.

– Эй, Генерал! – крикнула Шелби. – Завтрак!

Пес был в прихожей.

– Что ты там делаешь?

Генерал – большой любитель поесть, но он почему-то стоял на месте и пристально смотрел на нее, а потом вдруг начал лаять на платяной шкаф. Это был весьма эмоциональный, выразительный лай.

Шелби открыла дверь шкафа. Там сидел Дориан.

– Ты меня одурачил! Школьный автобус уже ушел.

Девушка направилась на кухню, чтобы выпить кофе и решить, как поступить дальше. Она даже не успела переодеться и принять душ. Дориан поплелся за ней следом под конвоем Генерала.

– Еда в тарелке на столе.

Дориан отдал свой завтрак Генералу и, пока тот ел, осторожно погладил пса.

– Кажется, я ему нравлюсь, – сказал мальчик.

– Разве ты не слышал, что мама просила меня присмотреть за вами, а ты должен был идти в школу? Что мне теперь делать с тобой?

Дориан взял миску с сухим завтраком и съел его, не наливая молока, сидя прямо на столе.

Шелби поняла, что ей придется задавать ему вопросы, иначе он замолкнет надолго.

– Тебе нравится в школе?

Сама Шелби школу ненавидела, но мальчик утвердительно кивнул в ответ.

– Тебя кто-то там обижает?

– Нет.

– Может быть, ты плохо себя чувствуешь? – спросила Шелби.

Дориан тем временем наворачивал огромную миску «Фростед флейкс», которую Маравелль оставила на весь уик-энд.

– Нет.

– Если ты не хочешь сказать мне, в чем проблема, скажи Генералу.

Пес вилял задом, надеясь получить порцию кукурузы. Дориан посмотрел ему в глаза.

– Чтобы добраться до автобуса, нам придется пройти мимо чудовища, – сказал он псу.

Шелби налила себе еще чашку кофе. Кто-то другой должен был сказать Дориану, что нет никаких чудовищ, и убедить его перестать вести себя как несмышленый ребенок. Шелби быстро сделала глоток кофе и схватила свою футболку.

– Пойдем, – сказала она.

Шелби не была похожа на остальных взрослых. Она открыла ящик со столовым серебром и достала мясницкий нож.

– Что ты собираешься делать? – спросил мальчик.

Дориан – тощий серьезный мальчишка, который способен съесть целую миску кукурузы в мгновение ока, и еще достаточно маленький, чтобы поведать свои секреты собаке.

– Убить чудовище.

Пройдя два квартала, они свернули направо. Они были почти у автобусной остановки, когда Дориан вдруг замедлил шаг.

– Оно там живет? – спросила Шелби.

Дориан кивнул.

Рядом продуктовая лавка, бензоколонка, магазин по продаже автомобильных деталей и двор, похожий на свалку машин. Движение на проспекте шумное, Шелби наклонилась к мальчику вплотную, чтобы быть услышанной.

– Я его не вижу.

Дориан кивнул на высокий забор из сетки-рабицы на другой стороне улицы, огораживающий кладбище старых автомобилей, заваленное шинами и проржавевшими остовами машин.

– Подождешь здесь, пока я схожу и прикончу его?

– Ты собираешься убить его ножом?

Дориан крепко сжал свой пакет со школьным завтраком. Что-то в нем едва не довело Шелби до слез.

– Может быть, и удастся, но не уверена.

Шелби перебежала улицу. Времени ждать не было: надо доставить ребенка в школу, а самой вернуться и лечь досыпать. Если притвориться, что чудовище действительно существует и она его убила, возможно, Дориан перестанет говорить глупости и сядет в идущий до школы автобус.

Отвести ребенка к терапевту – это уже задача Маравелль. Шелби обернулась к Дориану и помахала ему рукой, чтобы дать понять: все в порядке.

И тут она услышала чудовище.

Рычание напоминало медвежье, оно выползло откуда-то из глубин гортани. Это было действительно существо, похожее на небольшого медведя, белое, но грязное, испачканное кровью. Оно бросилось к Шелби, но, поскольку было привязано к шесту, резко остановилось, когда закончилась цепь. Чудовище встало на задние лапы, и Шелби показалось, что оно выше ее. Дориан оказался прав. Ее сердце бешено колотилось, когда она перебежала улицу в обратном направлении.

– Ты его убила? – спросил мальчик, закрывая руками глаза.

– Еще нет, – ответила Шелби.

Дориан медленно отвел руки от лица и внимательно посмотрел на другую сторону улицы. По его лицу пробежала дрожь.

– Дай мне твой завтрак, – сказал Шелби. В конце концов, у каждого зверя есть слабости.

Дориан передал ей пакет, и Шелби побежала назад через улицу. Из-за этого чудовища ей пришлось изрядно попотеть. Животное продолжало издавать лающие звуки. Девушка вытащила печенье и швырнула ему. Зверь отступил назад, словно в него бросили камнем, а Шелби перекинула через забор еще одно печенье. Чудовище поймало его и проглотило целиком. Шелби развернула волокнистый сыр и отправила его в том же направлении. Зверь жадно его проглотил. Он больше не рычал, но внимательно смотрел на нее, и Шелби увидела, что это пиренейская горная собака.

– Оно мертво? – спросил Дориан, когда Шелби вернулась.

– Оказалось, что это не чудовище, а собака.

– Не верю.

Кажется, Дориан пребывал в нерешительности. А что, если монстр набросится на него, стоит ему сделать шаг?

– Дориан, я знаю толк в собаках. Пойдем. Сам увидишь.

Через некоторое время Шелби наконец удалось убедить Дориана перейти улицу в ее сопровождении. Он остановился у обочины.

– Это просто собака, которую держат на цепи, – объяснила Шелби. – Когда зверя приковывают, он превращается в то, чем не должен быть.

Дориан кивнул.

– Вы правы. Она выглядит так, словно у нее что-то сломано. – И вдруг по одной этой фразе Шелби поняла, как можно полюбить ребенка. – Посмотрите на ее ногу, – шепнул Дориан.

И действительно, собака хромала. Шелби увидела, какая она исхудалая. Скорее всего, ее давно не кормили.

– Я собираюсь отвезти тебя в школу, – сказала она Дориану. – Тебе не стоит беспокоиться, пусть даже у собаки что-то сломано.

Доставив наконец мальчика к месту учебы, Шелби вместо того, чтобы возвратиться в квартиру Маравелль, зашла в магазинчик по соседству. Она взяла чашку кофе и булочку с маслом и села у окна. Глядя на автомобильную свалку, девушка вспомнила, как дети смеялись и показывали на нее пальцами, когда она привела в класс Дориана. Кто-то выкрикнул: «Лысая!» Обычно Шелби не переживает, когда люди ее оскорбляют, но теперь она беспокоилась, что Дориана будут дразнить из-за нее.

Покончив с завтраком, Шелби вышла из магазина и остановилась посмотреть на большую собаку на цепи. Один из продавцов, вышедших покурить, поприветствовал ее.

Он заметил, что Шелби смотрит через дорогу.

– Это сущее преступление, – сказал он. – Я кидаю ему что-нибудь поесть иногда. Например, кости, если делаю салат с курятиной.

– Куриные кости смертельно опасны для собаки, – проинформировала его Шелби.

– Неужели? – Парень не слишком красноречив, потому что заметил мясницкий нож, висящий на поясе Шелби.

– Осколки куриных костей, – объяснила Шелби, – могут проткнуть собаке пищевод или кишечник.

– Ты что, ветеринар?

– Я никто.

Шелби выкурила одну из своих последних сигарет: она собиралась бросить эту привычку. А сейчас у нее возникло и все больше крепло желание посадить тех, кто жестоко обращался с собакой, на цепь без еды и питья.

– Однажды я видел на свалке человека, который бил собаку металлическим шестом, чтобы та перестала лаять. Все вокруг было забрызгано кровью.

– Это монстр, а не человек, – сказала Шелби, уходя.

Жасмин не пришла домой вовремя после школы. Шелби по-прежнему в той же одежде, в которой приехала. Ей никак не удавалось принять душ.

Тедди и Дориан немного поели, прежде чем взяться за уроки.

Шелби старалась изо всех сил следовать инструкциям Маравелль, которые не предусматривали отсутствие после школы девчонки, которая к тому же накрасилась, несмотря на запрет. А уйдя из дома с помадой и румянами на лице, она, наверно, вообразила, что будет вытворять все, что ей нравится, пока мать не вернется.

Шелби спросила у братьев, где Жасмин. В ответ они дружно пожали плечами, очевидно приняв обет молчания.

Зазвонил телефон, и Шелби побежала к нему, надеясь услышать голос Жасмин. Но это была Маравелль.

– Как там мои крошки? – поинтересовалась Маравелль.

– Хорошо, – обманула подругу Шелби. Ее охватила настоящая паника. – Делают уроки. Как ты со всем этим справляешься, Мими? Да еще работая полный рабочий день. Ты выдающаяся женщина, просто супер.

– Жасмин делает уроки? Я правильно тебя поняла? Что-то на нее не похоже.

– У меня с ней проблемы, – призналась Шелби. – Она очень далека от совершенства.

– Позови Жасмин к телефону. Я устрою ей выволочку.

– Не могу, она заперлась в ванной. Поговори с мальчиками.

Шелби подтащила к себе близнецов, прикрывая трубку одной рукой.

– Ничего не говорите про Жасмин, – предупредила она. – Поняли?

Мальчики кивнули, и Шелби передала трубку Тедди. Он лучше подходил на роль конспиратора.

– Не знаешь, где твоя сестра? – спросила Шелби Дориана. С этого дня они стали друзьями.

– Она, наверно, в парке на углу, с Бесси и Марией. Мы ее там видели. Жасмин сказала не говорить вам.

– Отлично. – Шелби устремилась к двери. – Будьте дома, никуда не выходите.

Заперев дверь, она помчалась в парк. Она заметила кучку детей, околачивающихся рядом с баскетбольными кольцами, а среди них Мисс Буду Делать Что Хочу. Шелби была готова задушить Жасмин.

– Эй! – крикнула Шелби.

Жасмин подняла на нее глаза и застыла от ужаса. Меньше всего ей хотелось, чтобы эту лысую леди видели ее друзья.

– Подойди сюда!

Жасмин что-то сказала своим друзьям и неторопливо, всем своим видом демонстрируя обиду, подошла к Шелби.

– Пойдем быстрее! Твоя мама звонит!

Услышав это, Жасмин побежала домой даже быстрее, чем Шелби.

Перед входом Шелби схватила ее за руку.

– Я сказала маме, что ты в ванной. Держись этой линии.

К счастью, Дориан все еще разговаривал, когда они вошли. Жасмин схватила трубку.

– Здравствуй, мама, – сказала девочка. – Все нормально. Просто я ненавижу твою подругу.

Шелби вернулась на задний двор, где мальчики бросали теннисный мячик Генералу. Блинки жалобно скулил, чтобы его взяли на руки, и Шелби вынуждена была поднять его к себе на колени.

Жасмин, закончив телефонный разговор, тоже вышла во двор.

– Мне пришлось сказать, что я вас ненавижу, – объяснила она. – Иначе не было бы никакого смысла запираться в ванной.

– Все это замечательно. Ты можешь говорить все, что хочешь, но приходи домой вовремя, иначе твоя мать убьет меня. Я сказала ей, что буду о тебе заботиться, и, пока я здесь, просто нигде не задерживайся после школы.

– А в школе вы тоже были лысой? – поинтересовалась Жасмин.

– Нет, я была хорошенькой, с длинными каштановыми волосами.

– Что же с вами случилось?

Шелби попыталась объяснить свою ситуацию как можно понятнее, не вдаваясь в подробности.

– Я перестала придавать значение многим вещам.

– Ну, кое о чем вы заботитесь – о своих собаках, например, – заметила Жасмин.

– Не надо подвергать меня психоанализу.

– А вы перестаньте говорить, что я должна делать.

Обе замолчали.

– Завтра я приду домой вовремя, – пообещала Жасмин.

– И поступишь так не потому, что меня это беспокоит.

– Как долго я могу не ложиться спать?

В составленном Маравелль расписании сказано: до десяти часов.

– До полуночи, – сказала Шелби.

Неприятелю надо дать определенный запас времени.

На следующее утро все прошло более гладко: дети отправились в школу. Дориан присоединился к Тедди, даже не вспомнив о чудовище. Жасмин подвела глаза, накрасила губы и вставила в уши большие серьги-кольца. Она поклялась, что будет дома в три, и попросила Шелби помочь ей написать научный доклад.

Шелби наконец-то смогла принять душ – самый лучший за всю свою жизнь. Она стояла под струей воды, пока та не стала совсем холодной. Девушка использовала мыло Маравелль с ароматом зеленого чая и масло для ухода за телом Neutrodena. Одевшись, Шелби пристегнула поводки собакам и вышла с ними на улицу. Вчера она видела магазин строительных товаров и теперь хотела там купить рабочие перчатки и клещи-кусачки.

Ближе к вечеру позвонил Бен.

– Все еще ненавидишь детей? – спросил он.

– Уже не так сильно, – призналась Шелби.

– Бьюсь об заклад, они тебя полюбили.

– На это способен только идиот! – выпалила, не подумав, Шелби.

На другом конце провода воцарилось молчание. С самого начала их романа Шелби все время отталкивала Бена. И вдруг поняла: если переусердствует, может и вовсе потерять его.

– Бен, – сказала осторожно она. – Я не тебя имела в виду. – Не слыша ответа, Шелби спросила: – Бен, ты меня слышишь?

– Да, – ответил он, но девушке показалось, что голос шел откуда-то издалека.

После того как дети благополучно вернулись домой, Шелби помогла Жасмин с докладом по экологии. Шелби сама проходила сейчас курс лекций по биоэкологии, поэтому знала на удивление много о переработке отходов.

Когда они закончили, Шелби так устала, что заснула прямо на полу, и пробудилась, только когда обеденное время давно прошло. А она, согласно составленному Маравелль расписанию, должна была приготовить мясные шарики в томатном соусе. Вместо этого Шелби отправилась на кухню, чтобы изучить список ресторанов в специальном разделе местной газеты.

– Как насчет «Дома Чена»? – спросила она Жасмин.

– Мы не ходим туда. Слишком дорого.

Шелби заказала жаренный со свининой рис, ребрышки, говядину с цитрусовыми приправами, белый рис и курицу «Генерал Цо». Для близнецов она включила в список булочки с яйцом.

– Мне это вряд ли понравится, – заверил ее Тедди, когда посыльный вывалил еду на стол.

Шелби уже убрала в рюкзак печенья с предсказаниями судьбы. Чтобы дети не думали, что будущее придет к ним в виде листочков бумаги.

– И мне тоже, – согласился с ним Дориан.

– Хорошо, – сказала Жасмин.

Они все съели по огромной тарелке еды. После обеда, когда Шелби ополаскивала столовое серебро, Дориан пришел, чтобы постоять у раковины рядом с ней.

– Сегодня чудовище на меня не лаяло, – сообщил он.

– Это пиренейская горная собака – порода, которую использовали в горах Франции при поисковых работах. Собаки пробирались сквозь снежные заносы и, подобно сенбернарам, находили людей, попавших в лавины.

– Значит, они тоже святые? – спросил Дориан.

– Вроде того.

– Еда мне понравилась.

Шелби знала, что за несколько дней, проведенных вместе, сильной эмоциональной привязанности обычно не возникает.

– Спасибо, Дориан.

Мальчик стоял на кухне, пока Шелби мыла посуду.

– Я попытаюсь его спасти, – пообещала она между делом. – Что скажешь?

– Хорошая идея, – согласился Дориан. – Я тоже об этом думал.

Когда мальчики улеглись, а Жасмин в пижаме отдыхала на диване вместе с Блинки и Генералом, Шелби достала из шкафа один из пиджаков Маравелль и примерила его. Он был из черной кожи и прекрасно сидел на ней. Клещи-кусачки для резки проволоки и перчатки с ней. В последнюю минуту Шелби решила взять с собой оставшуюся упаковку говядины с цитрусовой приправой.

– Я вернусь очень скоро, – сказала она Жасмин. – Никому не открывайте дверь.

Жасмин внезапно проявила заинтересованность.

– А куда вы идете? Моя помощь не нужна?

В пижаме, без всякой косметики Жасмин выглядит как маленькая девочка. Блинки, сидящий на ее коленях, похож на чучело.

– Спасибо, я вполне справлюсь одна.

Всю дорогу она бежала.

Большая собака, сидящая на цепи, смотрела на улицу. Заметив Шелби, она перевела взгляд на нее.

– Не поднимай шум, – попросила Шелби.

Она начала разрезать проволоку. Девушка нервничала, тяжело дышала. Маравелль убьет ее, если когда-нибудь узнает, что Шелби оставила детей одних, а сама в это время нарушила закон: проникла на чужую территорию и совершила кражу. Шелби слегка сдвинула забор назад и пролезла в образовавшееся отверстие. Она видела по телевизору, как это делается.

Большая собака с интересом смотрела, но не бросалась на нее. Шелби помахала коробочкой с говядиной, вылила немного мясного соуса на землю. Собака подошла и жадно стала поглощать китайский корм. Шелби, пока внимание животного было отвлечено, отрезала кусачками цепь от шеста. Пес, пуская слюни, посмотрел на нее снизу вверх. На шерсти собаки засохли подтеки крови и жира, грязь, слюна. Вид зверя наводит на мысль о произведении безумного современного искусства.

– Пабло Пикассо, – сказала Шелби, хватая конец собачьей цепи. – Пойдем, Пабло.

Шелби, согнувшись в три погибели, пролезла в обратном направлении сквозь дыру в заборе, таща за собой собаку – девушка ощутила ее вес на конце цепи. Как только они оказались по другую сторону забора, Шелби резко сорвалась с места. Собака побежала следом.

И вот они уже у дома Маравелль. Шелби завела пса во двор и согнулась, положив руки на колени, пытаясь восстановить дыхание.

Жасмин что-то услышала: она с шумом распахнула заднюю дверь, выглянула наружу, а потом выскочила из дома, держа Блинки на руках.

– О господи! Вы совсем с ума сошли! Как вы могли притащить это чудовище сюда?

Генерал Цо, лая, выскочил через открытую дверь.

– Держи его! – крикнула Шелби, опасаясь, как бы большая собака не набросилась на Генерала, но уже слишком поздно. Генерал, тявкая, побежал к пиренейской горной собаке – та наклонилась и обнюхала его. Генерал еще несколько раз выразительно гавкнул и, в свою очередь, поводил носом в сторону пришельца.

– Мама вас убьет, – сказала Жасмин.

– Она даже и не узнает. Прекрати пялиться на пса. Над ним издевались, поэтому у него такой вид.

Они вошли в дом.

– Я говорю вполне серьезно: она убьет вас, – повторила Жасмин тихо.

Шелби схватила миску и наполнила ее кормом. Пиренейская горная собака жадно проглотила корм в несколько приемов.

– Вы не боитесь, что собака набросится на Блинки? – спросила Жасмин.

– Она выглядит спокойной.

Жасмин выпустила Блинки. Большая собака отступила, а Блинки вылизал миску.

– Его зовут Пабло, – сказала Шелби.

– Думаю, вы самая сумасшедшая личность, которую я когда-либо встречала.

– Спасибо за комплимент.

– Я не хотела вас обидеть. – Жасмин внимательно посмотрела Шелби. – Полагаю, с волосами вы были бы симпатичнее.

На следующее утро Шелби пила кофе на кухне, когда в нее вошли Дориан и Тедди. Распорядок дня вступил в свою силу.

– Ни хрена себе! – воскликнул Тедди.

Он определенно принесет Маравелль массу хлопот в будущем. Шелби заметила по ухмылке на его лице, что этот мальчишка обречен притягивать неприятности.

Пабло белой горой возлежал на кухонном полу.

– Вы сделали это! – Дориан похлопал Шелби по спине.

Оба мальчика пренебрегли завтраком, хотя девушка приготовила в микроволновке вафли, которые им обычно полагались только по выходным.

– Он жив? – спросил Тедди.

– О да! Он съел большую миску корма и уже ходил во двор. Видели бы вы, какого размера у него какашки!

Шелби встала рано, чтобы вымыть собаку во дворе. Для этого потребовалось два ведра теплой воды и посудомоечное средство. Пабло все еще грязный, но без потеков крови на шерсти выглядел определенно лучше. Он был мокрый и неприятно пах прелой псиной. Пес проявил завидное терпение, когда Шелби мыла его. Это большой, но послушный зверь. «Пабло, – спросила его Шелби, когда вытирала полотенцем, – откуда у тебя такое доброе сердце?»

– Наша мама ненавидит собак. Она говорит, что от них уйма шерсти, – сказал Тедди, надкусывая вафлю. – И они срут повсюду. – Он посмотрел на Шелби, проверяя, не вывел ли ее из себя своей грубостью. Девушка никак не отреагировала. Тедди пожал плечами и высказал запоздалую догадку: – Так это и есть чудовище?

Наступил заключительный полный день Шелби с детьми. Завтра должна была вернуться Маравелль. Шелби добавила по шесть печений и по баночке с апельсиновой содовой водой в каждый школьный завтрак, хотя ей было предписано ограничиться коробочками с соком.

Жасмин вышла из ванной, уже одетая для школы. Она накрасила губы светло-красной помадой, но глаза черным не подвела. Шелби предположила, что это своего рода ничья в их споре.

Девочка схватила вафлю и вышла из дома.

– Возвращайся сразу же после школы, – попросила ее Шелби.

– Да, да. До свидания. Пока, Пабло, – добавила она.

– Я люблю Пабло, – сказал Дориан, забирая свой завтрак со стола.

– Это тип сильного, молчаливого зверя, – заметила Шелби.

Дориан крепко обнял девушку, едва не расстегнув ее халат.

– Спасибо, что привели его в порядок. Он теперь отлично выглядит.

Шелби решила встретить автобус после школы. Она не хотела, чтобы возникла какая-то неразбериха и опять куда-то запропастился ребенок в ее последний день в Куинсе. Шелби зашла в закусочную, чтобы купить кофе с молоком и пакетик чипсов.

– Привет! – сказал ей продавец, с которым она разговаривала накануне. – Полагаю, ты не слоняешься без дела.

– Не знаю, что ты имеешь в виду.

Шелби купила кофе навынос и накрыла его крышечкой. Но когда она залезла в карман джинсов, чтобы достать деньги, продавец остановил ее.

– Кофе за мной. Благодаря тебе я сэкономил целое состояние на черствых булочках. Приходилось давать ему по две-три штуки каждый день. Ты сделала хорошее дело.

Шелби пожала продавцу руку и вышла из закусочной. Хорошо, что она уезжает: слишком здесь примелькалась. Но сегодня она собиралась просто порадоваться тому, что спасла кого-то. На другой стороне улицы кто-то успел залатать дыру в заборе. Трудно было даже заметить, что здесь было повреждение, разве что ограда покрашена теперь в зеленый цвет.

Когда Шелби увидела детей, выходящих из автобуса, она подняла обе руки над головой и помахала им. И в этот момент, стоя на углу улицы в Куинсе, глядя, как трое ребятишек бегут к ней, она подумала, что находится именно там, где хочет быть.

Сью Ричмонд собиралась приехать с визитом, и с этим ничего нельзя было поделать. Шелби держала мать подальше от их квартиры, пока это было возможно, выдумывая все новые и новые оправдания. Шелби опасалась, что мать придет в ужас от их жилищных условий, но на этот раз Сью не пожелала смириться с отказом, потому что хотела отпраздновать двадцать первую годовщину со дня рождения дочери.

Если бы не мать, Шелби, несомненно, проигнорировала бы эту дату. Целую неделю она готовилась к визиту Сью, наводя чистоту как одержимая. Но даже после подметания, влажной уборки, яростной атаки на крошечную ванную, их жилище по-прежнему выглядело ужасно.

– Твоя мать приезжает, чтобы увидеть тебя, а не квартиру, – сказал Бен.

Он хотел бы пообедать вместе с ними, но в день приезда Сью работал в клинике училища в пригороде. Бен стоял и счищал шерсть Пабло со своих широких черных брюк. Бен не особо жаловал большую пиренейскую собаку: причина этого, помимо выпадения шерсти, – высокая стоимость ее питания. Манера пса развалиться на диване тоже его раздражала.

– В маленьких квартирах должны жить маленькие собаки, – такой была его первая реакция, когда Шелби привела Пабло в дом.

Площадь их жилища – триста квадратных футов. Место для хранения вещей, по существу, отсутствует, поэтому пальто и обувь они обычно засовывали под кровать. Горшки и сковородки, мытые и немытые рядом, стояли на маленьком кухонном столе. Большое мусорное ведро, наполненное пищевыми отходами, занимало бóльшую часть прихожей. Стены ее никак не украшены: ни картин, ни гравюр – ничего, чтобы скрыть осыпающуюся краску, словно это какая-то остановка в пути, а не место, где Бен и Шелби прожили около двух лет.

Мать Шелби приехала в холодный мартовский день, и, когда дочь впустила ее в квартиру, Сью совсем запыхалась, одолевая четыре пролета лестницы.

– Думаю, тебе необязательно заниматься спортом, если приходится каждый раз карабкаться сюда, – выдохнула Сью, рухнув на диван рядом с Пабло. – Ну, здравствуй, большой мальчик, – сказала она псу, гладя его квадратную голову. – Сью заметила, что диван потертый, а на подлокотниках обтрепанные нитки. – Миленькая квартира, – сказала Сью, осматриваясь. – Компактная.

– Размером с чулан, – заметила Шелби.

– В чулане были бы полки, – рассмеялась Сью и Шелби в ответ.

Сью хотела видеть самое лучшее во всем и в каждом. Она привезла две сумки, полные подарков. Среди них шоколад, мягкая шаль из шерсти альпаки и новый комплект постельного белья. Все это было по достоинству оценено.

– Знаю, что ты обычно предпочитаешь черное, но зеленое выглядит по-настоящему весенним.

– Безусловно, – согласилась Шелби, уже зная, что никогда не наденет эту шаль.

– Двадцать один год в жизни исполняется только однажды, – весело сказала Сью. – Это большой день. Думаю, ты сделаешь это место очень уютным, – добавила она, хотя Шелби уверена, что мать заметила мышеловки в углах. Ее собаки не утруждают себя ловлей мышей, они просто следят за ними, словно это какая-то забава. Шелби заказала ловушки «Хавахарт»[9] и обычно относила пойманных мышей к речке.

Шелби знала: ее мать не сочтет кулинарию ресторана «Хунань» достаточно изысканной для праздника. «Хунань» торгует преимущественно навынос, лишь пара пластиковых столов стоит у окна. Поэтому они с матерью отправились в недорогой французский ресторан на Девятой авеню.

Это скорее бистро, имеющее традиционный стиль с налетом элегантности. Они заказали по порции свекольного салата и по бокалу белого вина. Стулья в бистро плетеные, неудобные. Сью же показалось, что это очаровательный ресторанчик.

– Я так рада, что вывела тебя в свет! – сказала она.

Шелби старалась держать рот на замке. Она не хотела быть нытиком, но этот день рождения означал для нее лишь то, что она на четыре года пережила Хелен.

– Не могу поверить, что ты избрала биологию в качестве главного предмета специализации, – сказала Сью. – Но всегда знала, что ты способна достичь любой цели.

– Это не значит, что я собираюсь стать доктором, – ответила Шелби.

Однако втайне она мечтает о ветеринарном училище. Глупо звучит, но хоть Шелби никогда не была первой ученицей, она умела быть полезной живым существам, которые в ней нуждались.

– Забыла передать тебе это, – сказала Сью, выкладывая на стол конверт.

Это поздравительная открытка с фотографией бассета и надписью: «Счастливого дня рождения!»

– Очень смешно! – Внутри открытки Шелби обнаружила пять стодолларовых бумажек. – Послушай, мама, – сказала она, помня о финансовых проблемах родителей, – вот этого делать не надо.

– Твой отец продал свой магазин, и я хочу, чтобы ты получила свою долю удачи.

Дэн Ричмонд всегда говорил, что, пока он жив, никому не отдаст доставшийся ему по наследству семейный магазин.

– Ты меня не обманываешь? Он его продал? И когда он собирался мне об этом сказать? После моей смерти?

– Речь идет о компании «Старбакс», – радостно сообщила ей Сью. – Они выкупили его договор об аренде, а твой папа получил работу в молле, торговом центре «Уолт Уитмен». В мужском отделе магазина «Мэйсис».

Шелби уверена, что Уолт Уитмен перевернулся в своей могиле, после того как молл на Лонг-Айленде был назван в его честь. Они с Хелен раньше ходили туда каждую субботу.

Шелби вспомнила тот день, когда они купили там одинаковые браслеты, на которые много месяцев копили деньги: и те, что были получены за сидение с соседскими детьми, и за работу по дому, и мелочь на карманные расходы. Они были горды собой.

– Папа нормально все это воспринял? А как же семейное наследие и все такое прочее?

– А ты хотела бы владеть магазином мужской одежды?

– Нет.

– Тогда забирай деньги. Это и есть семейное наследие.

Шелби последовала ее совету. Она наклонилась и поцеловала маму.

– Они пригодятся, мало ли какая возникнет крайняя необходимость. Например, когда-нибудь буду вынуждена расстаться с Беном.

Она высказала вслух то, о чем уже давно думала. Они плохо совместимы: живут в одной квартире, спят вместе, но не знают друг о друге каких-то главных вещей: «Как ты хотел бы умереть?», «Что готов сделать во имя любви?»

Сью пристально посмотрела на дочь:

– Между вами что-то не так?

Столы притиснуты друг к другу, так что приватность посетителей близка к нулю. Рядом с ними сидит пожилая пара, которая внезапно прервала разговор. Очевидно, беседа Шелби с матерью была более интересна, чем то, что эти люди могли сказать друг другу.

– Это зависит от ситуации, – ответила Шелби. – Вдруг я узнаю, что у него с кем-то роман.

– У твоего отца связь на стороне, – спокойно сказала Сью.

– Что?! – Уши Шелби наполнились звоном. Ей показалось, что она ослышалась.

Принесли луковый суп, и Шелби не возобновляла разговор, пока официант не оставил их хотя бы в относительном уединении. Супружеская пара, сидящая рядом, слушала с жадным вниманием, прекратив свой разговор.

– Какая-то женщина из магазина «Мэйсис». Она и работу ему подыскала.

– Откуда тебе это известно?

Сью выразительно посмотрела на дочь.

– О таких вещах всегда узнаешь, Шелби. К тому же моя соседка Шейла Дэвис видела, как они вышли из магазина, сели в машину твоего отца и уехали. Впрочем, в этом нет ничего нового.

– Что ты хочешь этим сказать?

Сью пожала плечами:

– Такое происходит не в первый раз, Шелби. Он считает себя дамским угодником. По-видимому, это повышает его самооценку. Ты думаешь, он хотел принимать дела в магазине своего отца?

– Чего же он хотел?

– Стать певцом.

– Серьезно?

– Мне казалось, что он похож на Пола Маккартни.

– Папа?! – Шелби была не в силах удержаться от смеха.

– До того, как он облысел. – Сью тоже захохотала.

Пара рядом с ними заказала луковый суп. Они сказали официантке, что он выглядит аппетитно.

– Не правда ли? – спросила женщина у Шелби.

– Первоклассно, – ответила она. – Словно его приготовили в Париже.

– О да, еще тебе пришло вот это. – Сью открыла сумочку и передала ей почтовую открытку. – Сегодня я все забываю.

– Отлично. Это мой поклонник.

Шелби все больше удивлялась, почему этот человек так ни разу и не вышел из тени. В последнее время ей стало казаться, что кто-то затеял с ней непонятную игру. Он знал о ней все, она о нем – ничего.

– Твой ангел, – сказала Сью. – На этот раз я видела его за рулем черной машины.

– Сомневаюсь, что это ангел. Вероятно, какой-то псих, который прочитал обо мне в газете.

На открытке была нарисована женщина с завязанными глазами. Это красивая маленькая картинка, которую стоило бы обрамить. Послание гласило: «Увидь что-то».

И тогда Шелби заметила, что рука матери дрожит, точно так же, как у нее, когда она чем-то обеспокоена или расстроена.

Шелби была настолько поглощена жалостью к себе самой, что не замечала переживаний матери. А она глубоко несчастна. Шелби протянула руку и коснулась ее ладони.

– Прости, – сказала она. – Отец ведет себя как последнее дерьмо.

– Мы с ним завязли в браке, который хуже любого одиночества. Если не любишь кого-то, не оставайся с ним. Я убеждена в этом, Шелби. Даже если тебе потребуется больше, чем пятьсот долларов, чтобы завести собственный дом. Не бойся даже обидеть Бена.

Шелби видела, что мать ее любит. Она приехала из Хантингтона, чтобы отведать лукового супа, который не очень-то и вкусен. Сью даже набралась смелости и попросила официантку поставить свечку на блюдо с эклерами, которые они заказали на десерт. Никто другой не споет Шелби «Счастливого дня рождения» в ресторане на Девятой авеню и не скажет ей, что, несмотря ни на что, только любовь имеет значение в этой жизни.

Однажды солнечным днем, когда листья платанов на Юнион-сквер зазеленели, Шелби отправилась на работу. Внезапно впереди нее образовалась толпа. Когда люди расступились, Шелби увидела, что на переходе через улицу лежит человек с разбитой головой. Увидев кровь, многие поспешно отходили в сторону. Шелби следовало бы, подобно им, продолжить свой путь, но вместо этого она подбежала к упавшему.

Шелби не тот человек, который во все вмешивается. Совершать добрые поступки никогда не было ее жизненным кредо. Но она часто думала о последней почтовой открытке, присланной к ее дню рождения: «Увидь что-то». И она последовала этому призыву, видя человека, распростертого на бетонном покрытии дороги. Ей все время вспоминалась Хелен, застрявшая в машине, с бледным лицом и лиловыми губами. Холодными ночами Шелби видит во сне лед, он синий, черный или красный от крови. Она лежит плашмя на животе, пальцы замерзают, холод пронизывает ее кости, а потом ее накрывает черное покрывало.

– Вызовите 911, – сказала Шелби человеку, стоящему рядом с ней в толпе зевак.

Ее голос звучал решительно, и хотя человек, которому она отдала резкую команду, явно спешил на работу, он тем не менее беспрекословно повиновался. Шелби опустилась на бетон, стараясь не вляпаться в лужу крови, натекшую через глубокую рану в голове лежащего.

– С вами все будет хорошо, – сказала ему Шелби.

Бетон холоден, как лед. Она знала, что сейчас нужны именно эти слова: она слышала их от медсестер, когда была в больнице. Они рассказали, что есть целый набор фраз для вновь поступивших пациентов: «Успокойтесь», «Ничего страшного» (даже если кто-то в состоянии, близком к нервному срыву, угрожает спрыгнуть с крыши), «Не нужно беспокоиться», «Не надо кричать», «Скажите им, что все будет хорошо».

У лежащего человека была длинная темная борода и спутанные волосы. На нем было серое пальто, широкие брюки из линялого вельвета, армейские башмаки. Один глаз судорожно мигал.

– Поговорите со мной, – попросила Шелби. – Как вас зовут?

Человек что-то забормотал, но не по-английски. Шелби повернулась к незнакомцу, вызвавшему службу 911. Это оказался молодой человек приятной внешности, который остался, чтобы дождаться медиков.

– На каком языке он говорит? – спросила его Шелби.

– На русском.

Слышны сирены, но утреннее движение интенсивное, что, несомненно, замедляло движение машины «Скорой».

Молодой человек склонился к упавшему, чтобы пощупать его пульс, потом расстегнул пальто и послушал сердце. Шелби заметила, что ногти лежащего длинные и изогнутые, тускло-желтого цвета.

– Недоедание и никотин, – сказал незнакомец, когда заметил, что она смотрит на длинные уродливые ногти раненого. – Их надо обрезать.

– Вы врач? – спросила Шелби.

– Ветеринар.

– Серьезно? – Профессия, о которой втайне мечтала Шелби. Она посмотрела на незнакомца с еще большим уважением. Усмехнувшись, он назвал свое имя: Харпер Леви. – Ваше имя как будто взято из народной песни, – сказала ему Шелби.

Харпер аккуратно приподнял веки лежащего человека.

– Странно. Белая пленка похожа на третье веко, которое есть у собак. Подозреваю, что у него случился приступ болезни. Падение – результат этого.

Слушая молодого человека, Шелби проникалась все большей симпатией к нему. Подъехала машина «Скорой помощи». Медики тут же подключили больного к кислороду. Они задали вопросы Шелби и Харперу, на которые ни один из них не смог ответить. Удостоверения личности в карманах лежащего не было.

– Мы не знаем его, но думаем, что он русский, – сказал Харпер Леви.

Для Шелби было приятно оказаться включенной в это «мы». Харпер разговаривал с одним из медиков, пока больного вносили в машину «Скорой». Обернувшись к Шелби, молодой человек сказал:

– Нам надо сделать тест на ВИЧ и привиться от гепатита и столбняка. Как часто говорил мой дедушка: «Ни один добрый поступок не остается безнаказанным». Возможно, это займет не один час.

Шелби заметила, что они оба перепачкали кровью руки и одежду.

– Они обойдутся без меня в зоомагазине, – сказала она. – Поскольку я занимаю там должность управляющего, сама себя не уволю.

– Вы этим занимаетесь? – Харпер, похоже, был удивлен, что такая умная девушка работает в магазине.

– В данный момент да.

– Нам придется поехать в Бельвью[10]. Они везут его туда.

Харпер позвонил в ветеринарную клинику, где работал, и отменил утренний прием. Они направились в сторону жилых кварталов города и заметили, что люди их сторонятся. Шелби решительно сняла окровавленный свитер и выбросила в урну. Харпер сбросил свой красивый пиджак, который, как он признался, купил на распродаже в универмаге «Барниз», и тоже выкинул в мусор.

Теперь на них обоих были белые футболки с короткими рукавами.

– Близнецы. – Харпер посмотрел на нее так, что Шелби забыла, где они сейчас. – А в чем разница?

По пути к больнице Шелби сообщила ему несколько основных фактов о себе. Она учится в Хантеровском колледже, ее любимая еда – китайская; Шинь Маэ, владелец местного ресторанчика, торгующего навынос, знает ее традиционный заказ наизусть. Шелби не упомянула, что живет с Беном Минком, убедив себя, что и так дала слишком много личной информации. Но она понимала, что это не совсем так. Шелби стало интересно, чтó ее отец говорит женщинам, с которыми встречается. Что он одинок, несчастливо женат или подал заявление на развод? Что он не понят, лишен секса или что он эгоистичный ублюдок, способный думать лишь о собственных прихотях?

– Я только что закончил курс китайской кулинарии, – сообщил ей Харпер. – Готовлю фантастические вонтоны.

Он просто не мог быть настолько хорошим. И Шелби решила задать свой окончательный проверочный вопрос для мужчины, на которого у нее могут быть виды.

– У вас есть собака?

– Два питбуля. Я взял их в свой дом, когда хозяин собак сел в тюрьму.

Возможно ли встретить мужчину своей мечты на улице, рядом с лужей крови?

– Это очень верные собаки, – сказал Харпер. – Хотя хозяин ценил их не выше дерьма, они все еще прыгают от радости, когда я называю его имя, и несутся к двери, надеясь его увидеть.

Они приехали в Бельвью и дождались медсестры приемного отделения. К этому времени Шелби успела влюбиться по уши. Почему она никогда не испытывала подобных чувств к Бену? Она ощущала необыкновенную легкость в мыслях, словно идет по облакам.

– Что вы кладете в вонтоны? – спросила она Харпера, столь внимательно ожидая его ответа, как если бы он изобрел лекарство от рака.

– Водяной орех, шпинат, грибы, морковь.

– Ненавижу водяной орех.

– Я могу заменить его молодыми побегами бамбука.

Шелби почувствовала искорки энергии в груди, горле, сердце. Ее разум никак не мог совладать с этим.

Наконец наступила очередь Шелби и Харпера. Их имена называли вместе, словно они пара.

– Как вы думаете, он выживет? – спросила Шелби, когда они шли через холл.

Повсюду больные – в креслах-каталках, на скамьях. Шелби испытывала неловкость за свое здоровье.

– На прошлой неделе привезли ротвейлера, попавшего под машину, – сказал Харпер. – Он едва дышал, я был уверен, что собака умрет во время хирургической операции. Но пес перенес ее прекрасно. На следующий день пытался укусить меня.

После того как медсестра приемного отделения записала их данные, Шелби и Харпер Леви отправились в разные кабинеты, где провели необходимые тесты и сделали прививки. Шелби и медсестра обсудили заразные болезни и рост числа инфицированных корью.

– В следующий раз в подобных случаях надевайте перчатки, – сказал медсестра, прочитав отчет. – Старик наверху, на третьем этаже. Врачи проверяют, был ли у него приступ.

– Следующего раза не будет, – заверила ее Шелби.

– А я думала, вы студентка-медик.

– Я? – рассмеялась Шелби. У нее появился большой отек на месте прививки от столбняка и гепатита. – Я никто.

После того как медсестра отпустила Шелби, она стала оглядываться вокруг, высматривая Харпера. Не увидев его, испытала сильное разочарование и решила проверить, нет ли его в палате найденного ими на дороге человека.

У лифтов двое санитаров разговаривали по-русски. Шелби подошла к ним и заявила:

– Мне нужен переводчик.

– Вы студентка медицинского факультета? – спросил на вид младший из них.

Шелби отрицательно покачала головой:

– Мне просто нужна помощь для беседы с русским пациентом.

Старший по возрасту санитар что-то сказал по-русски, мужчины посмотрели на Шелби и засмеялись.

– Ничем не можем помочь. Мы на работе, – сказал младший.

– Пять минут, – продолжала настаивать Шелби. – Вы совершите добрый поступок.

– Я только этим и занимаюсь весь рабочий день. Таков уж мой бизнес.

Шелби зашла в лифт вслед за младшим санитаром. Кроме них там оказались две пожилые женщины в инвалидных колясках и еще две, их сопровождающие. Шелби нажала кнопку третьего этажа.

– Что такого смешного сказал ваш приятель? – поинтересовалась Шелби.

– Он сказал, вы бы выглядели более привлекательно, не будь ваша голова похожа на яйцо.

– Я заплачу десять баксов за помощь с переводом. – Они оказались на третьем этаже. Дверь лифта открылась. – Ладно. Двадцать.

– Мне не нужны деньги. Я вам скажу, чего бы я действительно хотел, – ухмыльнулся санитар. – Отрастите волосы.

Шелби почувствовала себя униженной. Ей захотелось хорошенько врезать ему.

– Почему вас так волнуют мои волосы?

Санитар пожал плечами:

– Такова моя цена. Мне хочется совершить добрый поступок. Для вас.

Они внимательно смотрели друг на друга. Одна из женщин-инвалидов пожаловалась, что она голодна. Нельзя так долго задерживать лифт.

– Хорошо, я согласна, – сказала Шелби.

Они вышли из лифта и направились по коридору, заглядывая в палаты. Человека, упавшего на дорожном переходе, нигде не было.

– Что, если он умер? – предположил санитар.

Наконец они нашли его в дальнем конце коридора. Подошли к кровати, санитар прочитал медицинскую карту.

– Здесь перечислены все тесты, которые ему должны сделать. У него перелом запястья и трещина плечевой кости. Сейчас состояние стабильное, но жизненные органы работают не очень здорово. Предполагают, что у него бешенство, называемое также гидрофобией. Она могла вызвать приступ.

– Эта болезнь передается через кровь? – Шелби совсем не хотелось подхватить бешенство.

– Через слюну. С вами все будет в порядке, если он вас не укусил. Вы тоже мастер добрых поступков.

– Нет, – покачала головой Шелби. – Ко мне это не относится.

Больной был прикреплен к кровати фиксирующими лентами.

– Спросите его, как он себя чувствует, – попросила Шелби санитара.

– Неважно. Достаточно взглянуть на него, чтобы понять это.

– Поговорите с ним по-русски. Именно для этого вы здесь нужны.

Кажется, что больной в бессознательном состоянии, но когда санитар сказал ему несколько слов по-русски, его глаза вздрогнули за сомкнутыми веками.

– Он отвечает, – сказала Шелби.

– А вам-то что за дело? – спросил санитар.

– Так, ничего особенного. – В сущности, Шелби испытывала к незнакомцу те же чувства, что и к собакам, которых спасала. – Продолжайте говорить с ним.

Санитар задал вопрос. Больной простонал и что-то пробормотал в ответ. Молодой человек дал Шелби знак покинуть палату.

– Лучше не вникать в некоторые вещи слишком глубоко, – сказал он ей. – Сходите пообедайте. В кафетерии очень вкусное буррито. Попросите курятину.

– Что он сказал?

– Что он волк и хочет умереть.

– Но он ведь не волк. – Шелби в настоящее время проходила курс сравнительной зоологии наряду с курсом биологии на продвинутом уровне.

– Сказал, что он волк и хочет умереть. Вам надо было это знать? Теперь вы знаете. Между прочим, он просил, чтобы я его пристрелил. Я ответил, что мы в Нью-Йорке. Здесь так не делают.

– Он бредит.

– Возможно. Но вы теперь должны дать своим волосам вырасти, как обещали. И вы станете красивой, мисс Яйцевидная Голова, и вынуждены будете поблагодарить меня.

– Как звучит слово «wolf» по-русски?

– «Волк».

После того как санитар ушел, Шелби вернулась в палату. Она слышала прерывистое дыхание человека-волка и знала, что не должна была вмешиваться. Но мысль, что он не вполне человек, что он дикое животное, заставила ее подойти ближе. Шелби думала о том, что ощущаешь, когда спасаешь кого-то, вспомнила, как быстро она бежала, когда забрала Блинки и Генерала, как колотилось ее сердце, когда она освободила Пабло. Она благодетель, хотя сама не понимала этого. Шелби спела песню «Над радугой», которую когда-то давно пела ей мама. Она пела ее, пока не поняла, что человек-волк уснул.

Рядом с больницей на тротуаре ее ждал Харпер Леви.

– Вы куда-то исчезли, – сказал он.

– Русский мужчина сказал, что он волк.

– Если бы он был им, я бы смог ему помочь. Canidae, семейство псовых, то же самое, что у домашней собаки.

Шелби и Харпер направились в сторону Юнион-сквер, но на работу они не пошли. Вместо этого они выпили кофе и еще долго сидели в парке, не желая расставаться. Они забыли о времени, словно этот день – сон, который хотелось продлить как можно дольше.

Когда Шелби ночью улеглась в постель рядом с Беном, она увидела сон о волках и о белом мире снега и льда. Ей приснилось, что волосы у нее длинные, до самой талии, и каждый день, просыпаясь, она расчесывает их тысячью движений расчески, потому что обещала это незнакомцу.

Для разрыва с Беном понадобилось несколько месяцев. Он просто не желал замечать намеки. Шелби поздно приходила домой, а то и вовсе ночевала у Маравелль, иногда не разговаривала с Беном по два-три дня, а он по-прежнему ничего не понимал.

Волосы Шелби начали отрастать. Они теперь были короткие и колючие, девушка выглядела свирепо, как терьер. Она боялась сказать Бену правду. Шелби думала о ночах, когда они гуляли под снегом в Хантингтоне. Вспоминала, как он всегда потакал ее желаниям, когда они переехали в Нью-Йорк, как он был к ней великодушен. Шелби ждала, когда Бен завершит учебу. Это, наверно, ужасная идея, но она не хотела мешать его занятиям. Они были вместе уже больше четырех лет.

Они достигли такой точки в своих отношениях, когда большинство пар официально вступают в брак, но вместо этого Шелби объявила Бену, что между ними все кончено. Это произошло в том самом ресторане в Верхнем Ист-Сайде, который его мать выбрала для празднования окончания учебы Бена. Теперь он полноценный фармацевт, и его родители гордятся им.

Ресторан назывался «Коралловый риф», внутри него было темно, словно посетители погрузились на дно моря.

Как только они расселись, Джуди Минк взяла Шелби за руку и сказала:

– Итак вы вместе. А что дальше?

Понятно, она надеялась обрести невестку. Артур, отец Бена, тут же предложил заказать спиртное. Он старался не смотреть на Шелби. Она не винила Артура за отсутствие симпатии, понимая, что к концу дня его отношение к ней ухудшится еще сильнее.

Шелби пожаловалась, что испытывает головокружение, и это было вовсе не вранье. В таких случаях Бен, как джентльмен, всегда провожал ее до туалета. Шелби слишком с этим затянула, а если подождет еще немного, то ее вырвет. Она давно жила во лжи, и сейчас ненавидела себя даже больше, чем обычно.

– Да, милая, – сказал Бен с ухмылкой, когда Шелби заперла дверь. Он решил, что она надумала заняться с ним сексом прямо здесь – эксцентричный подарок по случаю окончания учебы. Бен наклонился, чтобы поцеловать Шелби, прежде чем она успеет увернуться, и спросил: – Тебе не кажется, что мои родители будут недоумевать, куда мы подевались?

Он такой высокий, добрый и глупый, что Шелби была едва способна это вынести. Она не сказала ему, что уже какое-то время встречается с другим мужчиной или что не была уверена в их отношениях с самого начала. Шелби не призналась, что впадает в ужас при мысли о том, чего хотят все женщины, – о предложении вступить в брак, обручальном кольце. Бен так и не услышал то, что она сотню раз пыталась сказать ему. Дело всегда заканчивалось тем, что она отворачивалась от него в постели или выходила из комнаты, когда он продолжал что-то рассказывать. Он и сейчас ничего не понял, когда она сообщила ему, что между ними все кончено.

– Кончено? Из-за того что моя мама произнесла эту глупую фразу? Она не хотела сказать ничего обидного. И очень хорошо к тебе относится. Да просто любит. Вероятно, планирует устроить свадьбу или что-нибудь в этом роде.

Шелби отрицательно покачала головой. Ей было трудно смотреть Бену в глаза. Когда она все же заставила себя сделать это, возникло щемящее чувство, но она пошла до конца.

– Мы расстаемся. Твоя мама привыкнет, что мы живем порознь.

– Моя мама? – удивленно переспросил Бен. – А как же я?

– Ты знаешь, о чем я говорю. Все смирятся с тем, что наши отношения закончились.

– Почему именно сейчас? – спросил Бен.

– Пришло время сделать это. – Раздался стук в дверь: какой-то другой посетитель ресторана захотел воспользоваться туалетом. – Уйдите! – крикнула Шелби.

Бен почувствовал себя уязвленным. На нем черный костюм, который он специально купил по этому случаю. После выпуска его мать сделала не меньше тысячи снимков с ним в шапочке и мантии, и сын беспрекословно вытерпел это. Теперь он был заперт вместе с Шелби в кабинке общественного туалета, такой маленькой, что локти упирались в стену.

– Как раз сейчас? Когда мои родители сидят в ресторане и заказывают на обед полосатого окуня?

– У нас нет любви, – сказала ему Шелби наконец.

– Вот в чем дело! – возмутился он с неподдельной горечью. В его голосе зазвучали какие-то новые интонации, словно это не тот Бен, которого она знала. Шелби, увидев выражение его лица, ощутила дрожь от страха. Возможно, она разрушила его личность, превратив мягкого, любящего человека в циничного ублюдка. – А почему ты так решила?

«Потому что я не заслуживаю ее, – хотела сказать она. – Ты знал меня в самой моей низкой точке, когда я была лысой и на грани отчаяния. Потому что я никогда не была достаточно хороша для тебя. Потому что моя мама сказала, что любовь – это все».

– Просто знаю, – ответила она.

– Что ж, спасибо, что поставила меня в известность. Наш разрыв точно такой же, как все наши отношения. Все решаешь ты.

Обед они кое-как досидели до конца, но Шелби могла поклясться, что мистер Минк все уже знал. Он поднял свой бокал и пожелал ей удачи без всякой особой причины.

– Конечно, ей повезет, – сказала Джуди Минк и шлепнула мужа по руке, очевидно подозревая, что он выпил лишнего. Вовсе нет. И он прав: после того, что она выкинула сегодня вечером, удача ей очень понадобится.

В такси по пути домой Бен с ней не разговаривал. Шелби хотела взять его за руку и сказать, что он был ее единственным другом. Он напомнил ей, что она жива. Может быть, они смогут остаться друзьями. Вероятно, девяносто девять процентов людей при разрыве говорят эти слова, но сбываются они едва ли в трех процентах случаев.

Судя по сердитому, оскорбленному выражению лица Бена, они вряд ли войдут в эти три процента. Скорее станут парой, в которой сторона, чьи права нарушены, ненавидит своего былого партнера всю оставшуюся жизнь.

Считалось, что Шелби вела хозяйство. Но на самом деле именно Бен нашел и оплачивал квартиру почти все время, проявив свойственное ему великодушие.

Тем не менее Шелби услышала, как он ругается, пакуя свои пожитки. Иногда произнося ее имя таким тоном, словно бранится.

– Возможно, именно тебе надо было остаться, – сказала Шелби.

Он почти ничего не взял с собой, даже столик двоюродной бабушки Иды. Это довольно уродливая вещь, но она была семейной реликвией, что совсем не волновало Бена. Теперь, когда все позади и он наконец понял, что собой представляет Шелби, он, кажется, может уйти достаточно быстро.

– Не беспокойся, – сказал ей Бен. Он завершил сборы: не пройдет и часа, как он удалится. Она видела по его глазам, что любовь к ней изменила его. – Найду себе что-нибудь получше.

Это лето для Шелби было счастливое. По понедельникам они вечером проводили время у Харпера в офисе. У нее дома он готовил китайскую еду. Секс с ним был великолепен, после этого у Шелби не оставалось никаких сил и ни одной мысли в голове.

Харпер рассказал ей, что женат, но они несчастливы и скоро разведутся. На самом деле это даже не настоящий брак. Харпер успел уверить Шелби, что она не имеет никакого отношения к их разрыву с женой: он был несчастлив с ней восемь лет, а знакомы они целых десять. Харпер объяснил Шелби, что они с женой не подходили друг другу с самого начала: она всегда жила за его счет, и крах их отношений – лишь вопрос времени.

Однако время – единственное, чего ему не хватало, когда он встречался с Шелби. Поэтому она брала от него, что могла. Это было совершенно не похоже на сомнительные похождения ее отца. В отличие от родителей Шелби, которые прожили в браке почти тридцать лет, Харпер не любит свою жену. Он был без ума от Шелби. Когда он признался ей в этом, Шелби пообещала себе, что избавит его от жизни без любви.

Шелби нравилось встречаться с ним по понедельникам в ветеринарной клинике. Она все больше убеждалась, что работа с животными – это ее карьера и призвание. Шелби уже помогала однажды на приеме Харперу. Возясь с больными зверями-пациентами, они в перерывах находили время, чтобы целоваться. Позднее Харпер позволил ей присутствовать на хирургических операциях: она никогда не чувствовала себя раньше настолько живой и вовлеченной в процесс.

– Ты меня удивляешь, – сказал ей Харпер после того, как она в первый раз присутствовала в операционной, наблюдая за его работой. То была простая процедура – удаление опухоли у старого бассета. Шелби это событие показалось прекрасным: собака, избавленная от боли, яркая кровь, тишина в операционной. – Некоторые в первый раз падают в обморок, большинство испытывают головокружение, все вздрагивают от испуга, но только не ты!

– А мне все это понравилось, – сказала Шелби.

– Понравилось?!

Шелби пожала плечами:

– Как может не нравиться чудо?

Время, проведенное с Харпером, летело быстро, как всегда бывает в лучшие часы жизни человека. Шелби знала, что становится другой в последние месяцы. Ее волосы отросли уже до подбородка и слегка завивались, выглядела она шикарно, несмотря на поношенную одежду. Она уже не такая тощая, как в ту пору, когда состояла из одних углов и боли. Шелби начала изредка пользоваться блеском для губ и подводить глаза черным карандашом. Теперь, когда Харпер говорил ей, что она красива, Шелби начинала верить ему.

Самый лучший день для нее – это когда Харпер отвез ее на взятой в аренду машине на Джонс-Бич, где они плавали в соленых волнах и загорали на солнце с тысячами других пляжников. Она чувствовала, что живет, и часто думала, любит ли Харпера. Шелби знала, что ее сердце бьется учащенно, когда она с ним. Иногда, когда она бывала в постели с возлюбленным, в ее сознании возникал образ Бена, и Шелби непроизвольно говорила Харперу: «Извини». Тот смеялся и шутил, что она самая вежливая девушка в его жизни. Иногда она видела Бена во сне: тот сидел рядом с ней на краешке кровати и спрашивал: «Ну что, глупышка? Все еще скучаешь по мне?»

Мать Шелби то и дело интересовалась, когда дочь познакомит своих родителей с Харпером, и она всякий раз отвечала: «Скоро». Но Харпер всегда был занят. Кажется, у него оставалось все меньше и меньше времени для Шелби.

– Он совсем как твой отец, – сказала Сью дочери, когда та приехала навестить родителей. – Всегда работает. – Сью угостила Шелби шоколадом и вручила ей почтовую открытку. – Получена на прошлой неделе.

На этот раз была чернилами нарисована коробка, в которой что-то лежало, и пристально глядящие глаза. Шелби перевернула открытку. «Спаси что-то». Она не могла оторвать взгляда от коробки. Что это смотрит на нее?

– Ты видела, как он оставлял открытку?

– Он приходит ночью, – сказала Сью. – Думаю, не хочет беспокоить меня.

Шелби рассмеялась.

– Зато ему нравится докучать мне.

– Не думаю, что именно это ему нужно.

– Тогда что?

Шелби пробежала пальцами по рисунку. Внутри коробки – маленькие зверьки. Грустные глаза. Лисьи мордочки.

– Думаю, он желает тебе всего самого лучшего, – сказала Шелби мать.

Лето прошло так же быстро, как наступило. Дни стали прохладные, наполненные ярким, оранжевым светом. При восходе солнца над асфальтом мерцали цветовые блики. Шелби обычно выгуливала собак вдоль реки, проходя с ними до пяти миль в выходные дни. Но сегодня она отправилась на такси в сторону Центрального парка. Не так-то легко найти водителя, готового назначить плату за проезд с собаками, особенно такой, как большая пиренейская, но одна машина наконец остановилась. Шофер проявил интерес к Пабло.

– Никогда не видел такого пса, – сказал он Шелби, когда она загоняла собак на заднее сиденье такси. – Думал, это полярный медведь.

– Эту породу используют для поиска людей во Французских Альпах, – объяснила Шелби. – Это собаки-спасатели.

Шелби посмотрела в окно. «Спаси что-то». Она думала об этом каждый раз, когда бывала по понедельникам в ветеринарной клинике. После того как все уходят и они с Харпером остаются одни, она пытается убедить его начать новую жизнь. Предлагая уехать в Калифорнию и сменить имена. Ему никогда не придется больше возвращаться к себе домой.

Сегодня она хотела встретиться с ним в выходной день. Обычно они не виделись в уик-энды. Шелби была одета небрежно: на ней были джинсы, старый свитер и туристские ботинки. Она рассчитывала, что, когда столкнется с Харпером, это будет выглядеть как совпадение, а не как унизительный, отчаянный поступок женщины, планирующей случайную встречу с возлюбленным на тропинке, по которой он, как ей известно, обычно гуляет в воскресенье утром.

Если это на самом деле любовь, она заставляет ее творить глупости. В начале их отношений Харпер сказал, что ждет удобного момента, чтобы расстаться с женой, но вот уже год прошел, а этот день так и не настал. Ей нужно больше, чем понедельники и те уик-энды, когда его жена отправляется навестить своих родителей в Буффало. Шелби ни разу не была в квартире Харпера, не ходила с ним в ресторан, не знала, как выглядят его собаки. Маравелль видела его толком всего один раз, а потом лишь мельком, когда Харпер мчался к себе домой, чтобы попасть туда раньше, чем жена вернется от своих родителей. Маравелль и Жасмин тогда приехали, чтобы взять с собой Шелби в Рокфеллер-центр, посмотреть на рождественскую елку. Харпер обнял их обеих. Он так много о них слышал, что вроде бы давно знал. Харпер и рад был бы остаться, но уже собрался уходить.

– Обманщик, – сказала Маравелль, когда он удалился. – Тебе следовало бы держаться от него подальше.

Шелби хоть и доверяла интуиции подруги, но совету ее не последовала. Она словно была околдована и не желала выходить из этого состояния. Шелби и Харпер запирались нередко на ключ в комнате для отдыха ветеринарной клиники и занимались любовью на кушетке из искусственной кожи. Иногда Шелби казалось, что ее вернули в больничное прошлое, где ее опять принуждают заниматься сексом против желания. Но это ведь другое. Сейчас у нее любовь. И все же она иногда гадала, что скажет Маравелль, если все узнает:

«Думаешь, ты совсем никчемная? Неужели мужчине так легко залезть тебе в трусики? Ночь любви и до свидания?»

Маравелль никогда не стала бы делать что-то тайком, вести себя так, словно она околдована черной магией. На что еще решится Шелби, чтобы завоевать Харпера? Будет лазать к нему через окно? Умолять его о любви? Преследовать, словно она его личное привидение?

Харпер живет на 89-й улице, поэтому Шелби просила таксиста подбросить ее до угла Пятой авеню и 78-й улицы, чтобы она могла пройти мимо музея «Метрополитен». Если они когда-нибудь станут мужем и женой, она хотела бы, чтобы церемония проходила в Центральном парке, – тогда и собаки смогут на ней присутствовать. Хорошо, если это случится осенью или весной. Да и зимой свадьба будет красивой: снег кругом, холодная синева неба.

Парк подействовал на собак возбуждающе – это необычная для них прогулка. Шелби расстегнула ошейник Генерала, который любил бежать впереди остальных. Она уважала его за это. Шелби искала мужчину, который обладал бы некоторыми качествами Генерала, и думала, что нашла их в Харпере Леви. Но что, если мужчина не хочет уходить от жены? Это означает, что он верный или неверный? Заслуживает он доверия или лжец, манипулирующий женщиной?

Генерал постоянно оглядывался, желая убедиться, что они идут за ним. Блинки тащился настолько медленно, что Шелби взяла его на руки. Пахло листьями и дымом. Свет струился сквозь кроны деревьев.

Ей надо было рассчитать время так, чтобы столкнуться с Харпером, когда он будет выгуливать своих собак. Шелби тайно ненавидела женщин, которые устраивали подобные фокусы. Она презирала их, когда видела в кино, но теперь превратилась в одну из них.

Шелби направилась ко входу в парк на 90-й улице. Она увидела белую окружность музея Гуггенхайма. Ее пульс участился. Со своими собаками она неодолимо шествовала сквозь листву. Шелби как будто специально была создана для Харпера. Что еще ему нужно? Несмотря на то что он сказал ей, будто гуляет здесь с собаками каждое воскресенье, его нет ни в восемь, ни в восемь пятнадцать, ни даже в половине девятого. Собаки Шелби носились неподалеку, Генерал настороженно разглядывал ступеньки, ведущие в сторону Пятой авеню. Если бы он был человеком, а не бульдогом, Шелби могла бы выйти за него замуж и не думать о Харпере.

Народу в парке становилось все больше. День чудесный. Шелби знала, что она чужая в Верхнем Ист-Сайде. Люди здесь были хорошо одеты, а она нет. Волосы у Шелби теперь достаточно длинные и скреплены заколкой. Она выглядела моложе своих лет и вполне сошла бы за девушку, выгуливающую чужих собак, или помощницу одной из тех элегантных ист-сайдских леди, что проходили мимо. Особняки из темно-коричневого песчаника похожи на замки, словно она попала в волшебную страну, но не знает ни одного из секретных паролей.

Шелби надоело ждать. Она перешла Пятую авеню и направилась в сторону 89-й улицы. Шелби знала адрес Харпера – он почти ничего не скрывал от нее. Если не считать жены: он говорил, что это слишком тяжелая тема. Единственное, что сообщил Харпер: они познакомились в колледже, страстно влюбились друг в друга и стали мужем и женой.

Шелби остановилась перед зданием. Ее собаки озадачены: решив, что они куда-то прибыли, животные устремились на лестницу, но Шелби их оттащила. Сердце у нее стало биться так сильно, что она побоялась, как бы не начался сердечный приступ. Все симптомы налицо: боль в левой руке, прерывистое дыхание, головокружение, тошнота.

Харпер живет на шестом этаже. Возможно, у него окно с бежевыми занавесками или то, что с жалюзи.

Шелби понимала, что ей не следует стоять под дверью, но прежде чем она решилась уйти, из дома вышла привлекательная молодая женщина с двумя большими собаками. Это была Сара Леви, жена Харпера. Шелби видела ее фотографию в кабинете Харпера, но никогда не думала о ней как о существе из плоти и крови, каким она, без сомнения, являлась. Реальная, живая женщина в темно-синем пиджаке, вельветовых брюках и твидовой кепочке.

Ее волосы оказались такими светлыми, что Шелби почудилось, будто они мерцают. Она была красива и полна жизни. Женщина поболтала немного с привратником, пока пристегивала поводки собакам, после направилась в парк.

Шелби бездумно последовала за ней: в этом порыве было мало рационального начала. Девушка шла так быстро, что Блинки был вынужден бежать рысью, чтобы угнаться за ней.

Шелби стало жарко в ее клетчатом черно-белом свитере в стиле Мэри Куант[11]: она купила его в секонд-хенде на 23-й улице – такие носили в шестидесятые годы прошлого века, но ей показалось, что свитер очень мил. Теперь она понимала, что он смотрится как жалкое тряпье.

Шелби дошла до Пятой авеню одновременно с Сарой. Они перешли улицу по зеленому сигналу светофора и спустились по ступенькам в парк так близко друг от друга, что Пабло почти столкнулся с питбулями. Шелби знала, что их зовут Аксель и Иезавель. До того как Харпер унаследовал их от севшего в тюрьму клиента, собаки жили в маленькой однокомнатной квартире в Нижнем Ист-Сайде. Они даже не умели подниматься по лестнице: Харперу пришлось класть кусочки печени на каждую ступеньку, чтобы научить их делать это. Как могла Шелби не влюбиться в человека, проявляющего такое терпение в обхождении с животными?

– Извините, – сказала Сара Леви, когда ее собаки наткнулись на Пабло. Рассмеявшись, она оттащила их в сторону. – У вас тут целая труппа. Выгуливать собак – ваш бизнес?

– Нет, они все мои, – ответила Шелби вполне спокойно, было даже трудно представить, что ее сердце бешено колотится. – Собаки – моя слабость.

– То же можно сказать и про моего мужа. Вот почему я гуляю с этими монстрами.

Они шли рядом, словно знали друг друга целую вечность.

– Вы и сами, наверно, добрая душа. Выгуливаете собак вместо мужа.

Шелби вела беседу как светская дама, а не как пронырливая чертовка, которой, в сущности, и являлась. Она умудрилась спросить: «А где, черт возьми, Харпер?» – даже не упомянув его имени.

– Он играет в теннис по утрам каждое воскресенье.

«Вранье, – подумала Шелби. – Он ни разу не упоминал про теннис. Скорее всего, не играл в него со школьных времен. Интересно, чем он в действительности занят?»

Харпер называл ее своей «девушкой для понедельников», и теперь она гадала, нет ли у него и воскресной девушки. Возможно, он сказал Шелби, что выгуливает собак, чтобы иметь алиби на время, проведенное с кем-то еще. При этой мысли ее пробрала дрожь. На улице совсем не так тепло, как рассчитывала Шелби. Надо было надеть перчатки.

Сара спустила питбулей с поводков, и Шелби позволила Пабло и Генералу побежать за ними. Она почесала Блинки за ушами.

– Бедное маленькое создание, – сказала Сара о Блинки.

– Энуклеация, – объяснила Шелби, какую операцию перенес Блинки. – Он уже был слепой, но роговица оказалась инфицированной, поэтому пришлось удалить весь глаз.

– Вы разговариваете как ветеринар. Сразу вспомнила своего мужа.

– Я всегда мечтала об этой профессии. – Шелби и сама не знала, почему вдруг раскрыла свое самое заветное желание супруге Харпера Леви. До этого она никогда не признавалась в этом вслух.

– Хотела бы я иметь хорошие мозги, – сказала Сара. – Я рисую.

Шелби ощутила легкие нервные покалывания в руках и ногах. В голове у нее роились злобные мысли: например, завести Сару в подземный переход и привязать к стене собачьим поводком.

– Значит, вы творческая личность, – сказала она Саре. – Это даже лучше.

Может быть, она сходит с ума? Шелби видела картину Сары на стене в офисе Харпера. Это пейзаж: снежное поле, ручей, серый камень-валун и синее небо, усеянное облаками. На удивление хорошо нарисовано. Шелби часто ловит себя на том, что пожирает картину глазами, словно хочет войти в этот пейзаж.

– К сожалению, сейчас не могу заниматься живописью. Я использую масляные краски, а их испарения не следует вдыхать, когда ты беременна.

Генерал повел за собой всю свору собак в подземный переход. На другой его стороне начиналось поле. Шелби молчала, лишь учащенно дышала. Значит, Харпер – лжец, думала она, или он считает, что умолчание – это не ложь.

– Я никогда здесь не хожу, – сказала Сара, но собаки уже рванули вперед, через переход, и теперь у женщин не было другого выхода, кроме как возглавить это шествие. – Но, думаю, с такой стаей собак нам ничего не грозит. Никто не станет нас убивать посреди бела дня.

– Верно, – сказала Шелби, сжимая поводок в кулаке.

Они зашли в подземный переход. На стене были надписи и рисунки, сделанные баллончиком. Шелби больше нравились пейзажи Сары.

– Поздравления по поводу вашей беременности. – Руки Шелби замерзли, она сунула их в карманы. У Сары на руках красивые кожаные перчатки. – Так получилось, что я ненавижу детей.

Сара улыбнулась:

– Быть этого не может.

– У моей лучшей подруги есть дети, но они единственные, кого я люблю.

– Вы полюбите собственного ребенка, – сказала Сара Леви.

Она выглядела уверенной в себе. Интересно, что она сказала бы, если посмотрела бы на видео, как ее муж занимается сексом с Шелби в своем офисе? Иногда они делали это прямо на полу, и Шелби вдруг подумала о том, что такое происходило на желто-коричневом декоративном коврике не с ней одной.

– Я предпочитаю собак, – сказала Шелби.

В туннеле она отпустила Блинки, и теперь он трусил рядом.

– Это девочка, – сказала Сара.

– Простите?

– Мой ребенок – девочка. Я еще даже не говорила мужу. Он хочет, чтобы это стало для него сюрпризом. Но я прошла ультразвуковое исследование. Мне надо было знать. – У Сары большие красивые глаза. – Не знаю, зачем я говорю вам все это.

– Я и сама не понимаю.

Они обе рассмеялись, потом Сара начала плакать.

– Должно быть, гормоны, – сказал она, выуживая из кармана бумажную салфетку. – Иногда я не в состоянии рассказать о своих чувствах мужу: мне кажется, он судит меня и взвешивает свою ответную реакцию. – Она высморкалась. – Просто хочу, чтобы кто-то был счастлив, когда я объявлю эту новость.

– Я счастлива, – сказала вдруг Шелби. – Рада, что у вас будет девочка.

Сара бросила на нее взгляд, полный благодарности.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – ответила Шелби.

Они сошли с тропинки и двинулись через траву вслед за собаками. Харпер сказал Шелби, что определенно оставит Сару в начале года. Он говорил это в прошлый понедельник, когда они ели китайскую еду в его офисе: говядину, приправленную экстрактом апельсина, цыпленка в сливовом соусе, грибы и брокколи.

Собаки устали. Сара пристегнула поводки своим питбулям. Шелби проделала то же с Пабло и Генералом. Блинки все еще бродил неподалеку.

– Вы не подержите их? – попросила она Сару.

Шелби шла по траве легкой походкой. Она могла бы схватить Блинки и убежать, оставив Сару с Пабло и Генералом. Если бы Харпер, придя домой, увидел ее собак, он бы понял: Шелби знает, что он лжец. Но если уж на то пошло, собаки для нее важнее Харпера. Теперь-то ее не обманешь.

Шелби взяла Блинки и вернулась к Саре. Она поблагодарила ее и взяла поводки собак. Вместе они отправились к 19-й улице.

– Какие у вас любимые имена для девочек? – спросила Сара.

Парк был заполнен людьми. Повсюду бегали дети, хотя Шелби обычно не замечала малолетних детей и младенцев в колясках.

– Дочь моей подруги зовут Жасмин.

– Красивое имя, – сказала Сара. – Мне оно нравится.

Они дошли до Пятой авеню.

– Вы идете до 89-й улицы? – спросила Сара.

– Нет. Мне в центр. – ответила Шелби.

– Буду думать о ней как о Жасмин. – Сара слегка похлопала себя по животу. – Благодарю вас за имя. И спасибо, что вы рады за меня.

Шелби осталась стоять на месте, а Сара пересекла Пятую авеню и помахала ей рукой. Шелби помахала ей в ответ.

Она отправилась в обратный путь, в сторону деловой части города. Такси ей удалось остановить только в районе 59-й улицы.

– Придется взять с вас дополнительную плату за животных, – сказал ей таксист. Он совсем не похож на предыдущего шофера.

– Хорошо. Поезжайте вдоль Девятой авеню.

Шелби попросила его остановиться у ветеринарной клиники и пообещала лишних двадцать баксов, если он пять минут приглядит за собаками.

– Но только пять минут, – сказал таксист. – Иначе это будет стоить еще больше.

Шелби направилась ко входу. Она знала сторожа Леандро, который чистил клетки и наблюдал за помещением для собак по уик-эндам. Когда она постучала по стеклу, он помахал ей рукой и впустил внутрь.

– Сегодня не понедельник, – сказал он ей. Все знают ее расписание. Охранник выглядел озабоченным. – Вы уверены, что док ожидает вас?

Теперь она знала наверняка: у него там какая-то другая женщина.

– О да! – заверила она Леандро, приятного человека, наверно, ровесника ее отца.

Обеспокоенное выражение осталось на его лице, но Шелби уже бежала по коридору. Еще не открыв дверь, она уже слышала их. Бормотание любовников: хриплый голос девушки и его голос, который она узнает всегда. Шелби вошла, готовая к самому худшему, но все же она оказалась в ступоре при виде Харпера и лежащей под ним девушки. Она была молода, с густыми, длинными черными волосами. Кажется, она из отдела выписки счетов, а может быть, это студентка ветеринарного училища, проходящая практику в этом семестре.

Харпер посмотрел на Шелби и, похоже, в первый момент не узнал ее. Шелби стояла как вкопанная, пока девушка натянула сорочку. Потом глаза Харпера загорелись: казалось, он обдумывает, как повернуть ситуацию в свою пользу.

– Шелби, это совсем не то, о чем ты подумала.

Она не поверила своим ушам. То, что он произнес, – какая-то фраза из кинофильма, который она не хотела смотреть, а тем более играть в нем главную роль.

– В самом деле? Тогда что же это такое? Ты поступаешь со мной так же, как с Сарой. Лжешь напропалую.

Харпер натянул джинсы.

– Ну Шелби… Не будь такой.

– Ты ее знаешь? – спросила черноволосая девушка.

– Я предназначена на вечер понедельника, – сообщила Шелби своей конкурентке. – Полагаю, что вы – на воскресное утро.

– О чем она говорит? – спросила девушка срывающимся голосом.

Каждый понедельник, вот уже больше года, происходило одно и то же. Сначала она помогала ему ухаживать за больными собаками и кошками после хирургических операций, а после того как она заканчивала вытирать шваброй испачканный кровью пол и вымывала руки, они приходили сюда. Кушетка, письменный стол, календари, фотографии Сары.

Шелби вобрала в себя пахнущий лизолом воздух. Как она могла не замечать этот отвратительный запах? Он напоминал ей о больнице, о душевой комнате, о том, что к ней там относились как к объекту, а не как к личности.

Харпер подошел и взял Шелби за руку:

– Мы можем все обсудить позже.

Она вырвала руку:

– Думаю, между нами все кончено.

– Ты никогда не бываешь счастлива, Шелби. Вечно тебе чего-нибудь не хватает, – сказал Харпер обиженно, словно предали именно его.

– Кстати, – сказала ему Шелби. – Это девочка.

Харпер смущенно посмотрел на нее.

– Сара собирается назвать ее Жасмин.

– Ты виделась с Сарой?

Харпер провел рукой по волосам. Он заметно помрачнел. Шелби вырвалась из коробки, в которую он ее посадил.

Один раз в неделю, отдельно от его подлинной жизни.

– Она была очень мила со мной, – сказал ему Шелби. – Думаю, мы могли бы стать подругами. Нам есть что обсудить.

Ей хотелось уязвить его, хотя бы немного.

– Послушай, Шелби. Оставь ее в покое.

Харпер теперь был не такой обаятельный человек, как прежде. «Приглядись к соблазнителю, и ты увидишь змею поблизости», – говорила ей Маравелль, и это оказалось правдой. Наверно, это лишь часть положенного ей наказания. Она бросила Бена, поступив бездумно и подло, значит, заслужила такую участь: истратить свою любовь на обманщика. И все же она хотела спасти хоть что-то во всем этом хаосе. Шелби сорвала со стены картину Сары, которая всегда ей нравилась.

– Что ты творишь? – крикнул Харпер, изображая теперь ярость, а не наигранную обиду, как раньше.

Шелби знала, что делает, поэтому просто проигнорировала его.

– Что происходит? – оживилась девушка на кушетке.

– Она просто помешанная, и больше ничего, – пробормотал Харпер.

Картина тяжелая, но Шелби как-то умудрилась спуститься с ней в холл. Леандро помог ей, открыв входную дверь.

– Вы в порядке? – спросил он. Он большой, добрый человек, и Шелби улыбнулась ему.

– Да, конечно, – заверила его Шелби. – Спасибо.

Картина вполне поместилась в багажнике такси. Наверно, за нее придется заплатить еще десять долларов, но Шелби это не волновало. Она хотела сейчас увидеть поле, ручей, синее небо, пейзаж, на котором чистый белый снег.

И тут ей пришло в голову: что бы она ни делала, Хелен уже ничем не помочь, Сару не спасти, но у нее еще может получиться спасти себя.

Когда Шелби заглянула в закусочную на Юнион-сквер, она заметила, как татуированная девушка крадет яблоко.

Шелби редко теперь бывала в этих краях, поскольку не работала больше в зоомагазине, и пришла лишь для того, чтобы повидать Маравелль. Когда Шелби объявила, что собирается увольняться, ее не хотели отпускать и даже предложили более высокий оклад. Ей не раз говорили, что не хотят ее терять: мол, она очень важная фигура в их бизнесе. Шелби никогда не кичилась своей ролью и нередко принимала такие решения, что боссы могли думать: это именно их инициатива. Тогда она предложила сделку: Маравелль будет назначена управляющей, а Шелби бесплатно подготовит ее для этой должности.

В закусочной она хотела купить сэндвич – швейцарский сыр на ржаном хлебе с горчицей, салатом и помидором, чтобы съесть его по дороге на занятия. Это был ее последний семестр. В расписании Шелби не было времени для отдыха. Она прошла путь от курящей травку неудачницы до работоголика. В колледже она руководитель группы, кроме того работает в лаборатории. Она сама не понимала, как это вышло, – словно по какой-то магической формуле, когда незаметно происходит волшебное превращение. В какое-то мгновение она пропащая девчонка, сидящая в пустынном парке родного города, покуривая травку, а в следующий миг у нее средний балл 3,8 в Хантер-колледже, и она всерьез подумывает о том, чтобы выучиться на ветеринара.

Ее профессор по биологии предположил, что она может претендовать на стипендию научного сотрудника, и, к величайшему удивлению Шелби, она ее получила. Городские власти Нью-Йорка выплачивали ей деньги каждый месяц. Когда она уходила из зоомагазина, сослуживцы пригласили ее в клуб в Ист-Виллидж, где они танцевали весь вечер и много пили. Ее партнером по танцам был Хуан, закончивший учебу в Полицейской академии Нью-Йорка неделей позже, чем Шелби в Хантер-колледже.

Лицо татуированной девушки было покрыто синими узорами. Люди лишь мельком останавливали на ней взгляд и тут же отворачивались. Она смущала окружающих, как будто была королевой людоедов, свободно разгуливающая по Нью-Йорку. После того как Шелби украла собак, она почувствовала странную связь с этой девушкой, словно они принадлежали к одному духовному братству. А если бы возобладала логика волшебной сказки и они бы в тот день поменялись местами? Тогда Шелби нищенствовала бы на Юнион-сквер, а татуированная девушка волочила бы большую сумку, заполненную учебными пособиями по зоологии.

Шелби проследила, как девушка выскользнула из закусочной. Зазвенел колокольчик над дверью.

– Приготовьте два сэндвича, – попросила Шелби продавца.

Она знала, как трудно приходится человеку, который не может скрыть на людях, как ему больно. Когда Шелби побрила налысо голову, это было своего рода публичное покаяние перед всем миром.

Теперь у нее были прямые золотисто-каштановые волосы до плеч. Жасмин сказала, что не может поверить, насколько красивой стала Шелби. И все же Шелби, когда смотрела на себя в зеркало, по-прежнему видела ту лысую девушку, которой так долго была.

Шелби подождала, когда принесут сэндвичи, заплатила за них и отправилась искать своего двойника. Девушка ела яблоко, присев на корточки перед книжным магазином «Барнс и Нобл». Маравелль всегда говорит, что, если дать нищему то, что он выпрашивает, он станет просить милостыню еще более убедительно. Но Маравелль верит в правила, а Шелби нет.

Когда Шелби увидела татуированную девушку в первый раз, той было лет шестнадцать. Теперь нищенка уже не выглядела столь юной. Пожалуй, ей повезло, что она вообще жива.

На ее губах и руках образовались гнойники. Обута она была в легкие туфли на резиновой подошве, рваные джинсы и, несмотря на холодный ноябрьский вечер, хлопчатобумажную спортивную фуфайку с черным капюшоном. Шелби остановилась и вручила ей один из сэндвичей, завернутых в белую бумагу.

– Что там такое, черт возьми? – поинтересовалась девушка.

Синие узоры на ее щеках асимметричны. Глядя на нее, Шелби испытывала легкое головокружение.

– Швейцарский сыр на ржаном хлебе.

Шелби увидела, как тронулся с места автобус, идущий в жилые кварталы города. Теперь ей придется ждать следующего. Возможно даже, она опоздает на занятия.

Татуированная девушка схватила сэндвич.

– Очень кстати, – сказала она.

Шелби думала об этой девушке весь вечер, пока шли занятия по биологии. Она казалась ей до смешного заносчивой. После лекции Шелби подошла к профессору и извинилась за опоздание. Она никогда не думала, что будет такой хорошей студенткой.

– Ты определенно трудоголик, – сказала ей Маравелль, когда они разговаривали по телефону поздно вечером.

Маленькие собаки спали на одной кровати с Шелби, а Пабло растянулся на диване, к которому питал нежные чувства. Он настолько любит на нем лежать, что никогда не торопится его покинуть даже ради еды.

– Проблема с Жасмин в том, что все ей дается слишком легко. Она получает отличные отметки, даже не особенно стараясь. Сачкует вовсю, а в этом году ей поступать в колледж.

Маравелль часто жаловалась на дочь: Жасмин неумеренно употребляет косметику, одевается как потаскушка, не уделяет внимания учебе.

Откровенно говоря, Шелби не считала, что короткая юбка и туфли на высоких каблуках автоматически приравниваются к распутству, а отметка «удовлетворительно» делает человека неудачником. Маравелль же была убеждена, что у Жасмин есть тайный возлюбленный – один из парней постарше, что гуляют с ней в парке. Мать Маравелль приехала пожить с ней и помочь с детьми, и это тоже ее бесило. Слишком много народу в квартире с одной спальней. И Маравелль, и ее мать теперь спали в гостиной: миссис Диас на складном диване, а ее дочь на надувном матрасе.

И это стало одной из главных причин поездки Маравелль на Лонг-Айленд, где она хотела посмотреть дом в Вэлли-Стрим. Другая причина – Жасмин.

– Ее надо вытащить из Куинса. Не нравится мне, как на нее смотрят соседские парни.

– Мальчишки будут ею любоваться, где бы она ни была, – сообщила Шелби подруге. Жасмин действительно очень красива. – Но, возможно, переезд – хорошая идея.

Жасмин призналась Шелби, что у нее уже есть ухажер, заставив ее поклясться, что Маравелль не узнает об этом. Теперь Шелби была обременена чувством вины перед подругой из-за того, что вынуждена скрывать тайну ее дочери.

Маркус Пэррис, приятель Жасмин, старше ее и уже окончил школу. Шелби слышала, что он отличается плохим поведением, и это, возможно, не худшее его качество. Он отправлял Жасмин кучу эсэмэсок каждый вечер, желая убедиться, что она не обманывает его, встречаясь с другими мальчиками.

У Маравелль были свои подозрения. Она нашла в ящике письменного стола золотую цепочку, которую ухажер подарил Жасмин на день рождения.

– Может быть, стоит обрить ей голову, пока она спит? Тогда Жасмин будет выглядеть как ты раньше и все мальчики станут ее избегать.

Когда Маравелль нашла дом своей мечты, она настояла, чтобы Шелби приехала и высказала свое мнение. Шелби села в поезд лонг-айлендской железной дороги и отправилась до станции Вэлли-Стрим, где Маравелль ждала ее в машине своей матери. Миссис Диас и две ее сестры, одна из Пуэрто-Рико, другая из Фэр-Лон, штат Нью-Джерси, предложили помочь Маравелль с оплатой дома в рассрочку.

– Мисс Субурбия[12], – ухмыльнулась Шелби. – Что это? – спросила она про машину, которую вела Маравелль. – «Вольво»?

– Для тебя скорее не «мисс», а «миссис». Это «Субару». «Вольво» идет следом за нами.

Дом стоял в приятном районе. Он был кирпичный, в колониальном стиле, с деревянными ставнями, ухоженной лужайкой перед входом и большим задним двором. Над гаражными воротами висело баскетбольное кольцо.

– Дай-ка я угадаю, – сказала Шелби. – Мальчики любят эту игру.

– До полного безумия. А моя мама просто счастлива: над гаражом есть маленькая квартирка для нее. Мы сможем жить вместе и притом отдельно друг от друга.

Они поднялись на крыльцо, и Маравелль вытащила ключ из кармана.

– Опля! – сказала она и открыла дверь.

– Разве мы не должны подождать риелтора или кого-то еще?

– Никто нам не нужен, крошка. Я купила его! Конечно, не одна, с помощью мамы и тетушек, но в документе стоит мое имя.

На лужайке перед домом раскинулся большой дуб. Он без листвы, но когда придет осень, дерево сбросит все свое убранство, и это станет настоящей головной болью. Шелби знала оборотную сторону жизни в пригороде, но не стала рассказывать Маравелль, сколько работы ее ожидает. «Готовь грабли, газонокосилку, лопату для расчистки снега, посевной материал».

– Красивое дерево, – сказала она.

Когда они зашли внутрь, увидели бумагу, раскатанную для защиты полов из древесины лиственных пород, чтобы потенциальные покупатели не шаркали по ней ногами.

– Великолепно, правда? – щебетала Маравелль.

Для кого-то, скажем той же Маравелль, наверно, да. Но почему Шелби должна разделять ее восторги? В доме камин, который разжигается газом, и большая гостиная. На кухне – новые электрические приборы и пол, выложенный белой плиткой, которую, как хорошо было известно Шелби, будет жутко трудно отчистить, когда мальчики потопчутся по ней в грязной обуви.

Шелби подошла к окну и посмотрела на двор. Он похож на тот, в котором она выросла в Хантингтоне. Даже столик для пикников на месте. Жасмин наверняка его возненавидит.

Маравелль подошла к ней.

– Ущипни меня, – сказала она.

Шелби выполнила ее просьбу, и Маравелль завизжала.

– Полегче, блин! – Маравелль потерла свою руку и ухмыльнулась: – Этот дом у меня есть благодаря тебе. Сама знаешь.

Шелби бросила на подругу выразительный взгляд. Она не желала делить с ней ответственность за покупку дома в Вэлли-Стрим.

– Ведь это ты заставила их дать мне работу управляющего! – весело воскликнула Маравелль.

Так оно и было, но Шелби не желала признавать этого. Они вышли через дверь кухни во внутренний дворик. Пахло дождем и травой.

– Жасмин ведь не хочет переезжать сюда, верно? – спросила Шелби.

– Она привыкнет. Школа всего в трех кварталах отсюда. Мне не придется беспокоиться, сели ли дети в автобус. Моя мама сможет ходить в супермаркет пешком.

Шелби зажгла сигарету и села, скрестив ноги.

Она знала, что безопасности в мире нет нигде, даже на Лонг-Айленде. То, что происходит в Куинсе, может случиться и здесь. Но она держала свое мнение при себе.

Маравелль подошла и села рядом:

– А что ты думаешь на самом деле?

Шелби всегда беспощадно честна, поэтому Маравелль ее и любит. Она сама такая же. Если ты ведешь себя подобным образом, трудно рассчитывать, что у тебя будет много друзей. Но на тех, которые есть, можно положиться смело.

– Если бы я жила здесь, убила бы себя, – сказала Шелби. – Но я горжусь тобой.

Маравелль вскочила, раскинула руки и закружилась, привстав на цыпочки.

– Субурбия, я люблю тебя! – закричала она.

Несколько последних листиков упали с виноградной лозы, растущей у гаража. Шелби не отказала себе в удовольствии представить, какой будет беспорядок, когда виноград перезреет и нападает повсюду, а злые пчелы, пьяные от сока, зажужжат в воздухе. Тогда Маравелль не будет хотеться танцевать.

– Ты поступила правильно, – сказала Шелби. – Твои дети будут в безопасности, и вы заживете счастливо.

– Ты походишь со мной по мебельным магазинам? – Маравелль по-настоящему взволнована тем, что стала владелицей дома.

– Ни за что! Но я приеду к тебе в гости и привезу из города китайскую еду. Здесь она, наверно, ужасна.

Они вновь сели в автомобиль миссис Диас и направились в Куинс по шоссе «Санрайз». В Вэлли-Стрим большое движение, особенно рядом с торговым центром. Он называется «Зеленые просторы» – по-видимому, это чья-то шутка. Парковки, машины, однотипные сетевые магазины, наполненные никому не нужным персоналом.

Шелби ненавидела моллы и давным-давно их не посещала. Она тяжело вздохнула и посмотрела в окно, думая о городке, в котором выросла. Как они радовались с Хелен, что переедут в Нью-Йорк, окончив школу!

Маравелль, словно прочитав мысли Шелби, попросила ее:

– Не говори сейчас ничего плохого. Я не хочу от тебя слышать, что моя мечта не сбылась.

Маравелль была подругой Шелби, когда та была лысой и курила травку четыре раза в день. Она поддержала Шелби, когда ее подруга дважды разрывала отношения с любовниками. Еще важнее то, что Маравелль доверила ей своих детей, – почему, Шелби непонятно до сих пор.

Зачем же Шелби станет омрачать радость подруги, сказав ей, что девочка-подросток, не желающая жить в пригороде, способна превратить жизнь своей матери в ад? И все-таки она с легкостью сделала это.

Правда, это случилось только через две недели, накануне переезда.

Маравелль в полном исступлении позвонила Шелби в десять часов вечера. Коробки с вещами были упакованы, грузчики должны были приехать завтра утром, а Жасмин куда-то пропала.

– Подожди до полуночи, прежде чем впадать в истерику, – посоветовала Шелби.

Час ведьм, время наступления ночи, которое больше всего пугало всех родителей. К этому времени Жасмин должна была оказаться дома.

Но нет.

Маравелль обзвонила всех друзей дочери, разбудила родителей некоторых из них, но Жасмин нигде не нашлась. Тогда Маравелль оббежала уже по-ночному тихие окрестности, поискала дочь в парке, куда никто, будучи в здравом рассудке, не сунется с наступлением темноты. Она позвонила Шелби на мобильный от закусочной на углу, рядом с остановкой школьного автобуса. Шелби с трудом понимала ее слова сквозь плач.

– Жасмин пытается напугать тебя, – сказала Шелби.

Она, конечно, никому не пожелала бы испытать стрессы, которые сама устраивала матери.

– Что ж, у нее это неплохо получается, – сказала Маравелль. – Я готова ее убить, пусть только попадется мне в руки.

Шелби лежала на диване, надеясь на хорошие новости от Маравелль, рядом храпел огромный Пабло. Она всегда считала, что у нее красивый вид из окна: композиция из гудрона, булыжника, крыш, водонапорных башен, – но сейчас внешний мир казался враждебным.

В ожидании звонка от Маравелль Шелби выпила зеленого чая и выкурила сигарету. Ей казалось, что хорошая привычка сводит на нет плохую.

В полиции Маравелль сказали, что ничем не могут ей помочь, пока не пройдут двадцать четыре часа с момента пропажи ее дочери. Этого времени как раз хватит для похищения или убийства, для того, чтобы засунуть тело Жасмин в большой мешок для мусора и подбросить его на Центральный бульвар. Шелби не могла представить себе, чем сейчас занимается Маравелль. Ответственность любить кого-то непомерно тяжела для человека, вот почему Шелби сделала все от нее зависящее, чтобы избавить себя от этого.

Вскоре после полуночи к дому Шелби подъехало такси. Пабло начал лаять, к нему присоединились остальные собаки. Шелби постаралась успокоить их. Она взгромоздилась на спинку дивана и увидела через окно, как из такси вышла девушка. Это была Жасмин.

Шелби без промедления набрала Маравелль. Как только та взяла трубку, Шелби сказала:

– Забудь про полицию. Она здесь.

– О господи! Я сейчас же приеду.

– Не надо. Она убежит. – Жасмин позвонила снизу. Шелби стремительно бросилась к стене, чтобы нажать кнопку, открывающую дверь. – Ей нужно, чтобы кто-то старший, но не мать, выслушал ее. Я притворюсь, что я и есть этот взрослый. Понимаешь, она расскажет мне то, что не станет говорить тебе.

– Хорошо, Шелби. Но помни: я отдаю в твои руки самое драгоценное, что имею на свете.

«Твою мать», – подумала Шелби, вешая трубку. Она всегда избегала слишком близких отношений с окружающими. Люди опасны, ненадежны, хрупки, глупы, жадны, нуждаются в деньгах. Достаточно вспомнить, что случилось с Хелен, Беном Минком, женой Харпера Леви.

Собаки чуть не сошли с ума, когда раздался стук в дверь. К счастью, сосед сверху – официант, который вернется домой только на рассвете, а парочка, живущая внизу, нередко устраивает пьяные драки и вряд ли станет жаловаться на шум.

Шелби обдумала ударную первую фразу, но когда она увидела залитое слезами лицо Жасмин, просто обняла девушку и прижала к себе.

– Я ненавижу свою мать, – выпалила Жасмин.

Хорошенькое начало. Собаки в восторге, что у них появилась компания, особенно Блинки, которого Жасмин всегда воспринимала как уродливого, вызывающего страх пса.

– О, Блинки! – сказала Жасмин, словно это единственное существо на свете, способное понять ее. Девушка спрятала лицо в его мех и горько зарыдала.

– Ты, наверно, проголодалась. У меня есть китайское печенье, – сказала Шелби.

Оно у нее всегда наготове. Она хранит печенье с непрочитанными предсказаниями судьбы в пластиковом контейнере на кухонной стойке, за тостером.

– Почему ты их не ешь? – спросила Жасмин.

– Никто не должен знать своего будущего. А вдруг оно ужасно?

– А если наоборот – замечательно?

– Как жизнь на Лонг-Айленде? – пошутила Шелби.

Жасмин со стоном бросилась на диван. Шелби тем временем разогрела брокколи с черным бобовым соусом и курятину «Генерал Цо».

– Не знаю, смогу ли я сейчас есть, – сказала Жасмин, когда Шелби принесла тарелки.

Шелби принялась есть из своей. Как она докатилась до того, что взяла на себя ответственность за чужого ребенка?

– Таксист был такой противный, – рассказала Жасмин. – Сказал, что, если мне негде ночевать, я могу остаться с ним. Меня чуть не вырвало.

Все же она приступила к еде, сначала соблюдая этикет, а потом жадно, словно всерьез проголодалась.

– У вас есть соевый соус?

Шелби достала ей соус и осторожно начала дискуссию.

– Позволь мне угадать. Ты ненавидишь Лонг-Айленд.

– Вы ведь пытались там жить.

– Да, до девятнадцати лет. Но в конце концов поступила по-своему.

Они обе рассмеялись, но Жасмин никак не могла остановиться. Ее смех становился истерическим. Шелби почувствовала, что он вот-вот перейдет в рыдания. Так и произошло.

– У меня своя жизнь, – всхлипнула Жасмин. – Друзья.

– Этот твой противный ухажер?

– Не надо так про Маркуса. Он любит меня.

– Любовь для тех, кто старше, – сказала Шелби.

– Когда столько лет, как вам?

– Я не эксперт в вопросах любви, – призналась Шелби. – Учись на моих ошибках.

– Моя мама считает себя таким экспертом. Она думает, что правит миром.

– Мне неприятно говорить это, но она действительно правит твоим миром. Ты найдешь новых друзей на Лонг-Айленде.

– О да, конечно. Вы теперь говорите в точности как она.

Ошибка. Шелби пробует новую тактику. Лучше всего у нее получается роль умудренной опытом сестры плохой девчонки.

– Как ты не понимаешь? Ты станешь новой горячей штучкой – девушкой, с которой все захотят встречаться. Людям надоедают привычные друзья, и ты будешь королевой Жасмин из Куинса. Встретишь других парней, намного лучше нынешнего.

– Ха-ха, – сказала Жасмин, но Шелби видит по выражению лица, что ее настроение меняется.

– Спорим на сотню баксов, что тебя пригласят на свидание в первый же день в новой школе?

Жасмин принялась за еду всерьез. Шелби принесла с кухни две бутылки диетической кока-колы. Квартира так мала, что сидящий на диване видит каждый дюйм пространства, включая кухню и спальный альков, полностью занятый кроватью Шелби.

– Мы можем сходить в Pier 1 и купить потрясающие вещи для твоей новой комнаты. Красные шелковые шторы, например.

– Я больше люблю голубые, – сказала Жасмин. – Цвета морской волны.

Шелби старалась не улыбаться. Она, кажется, поймала Жасмин на крючок шопотерапии.

– Около вашего дома огромный торговый центр «Зеленые просторы».

Сама Шелби ненавидела хождение по магазинам. Большинство вещей в ее квартире – выброшенное кем-то старье: диван принадлежал бывшим соседям, не платившим за квартиру, стол и стулья – двоюродной бабушке Бена Минка. Правда, она приобрела коврик в Pier 1, но только потому, что там была восьмидесятипроцентная скидка, а белый ворсистый коврик идеально подходил для собачьей шерсти.

– А вы пойдете со мной по магазинам? – поинтересовалась Жасмин. – Моя мама любит все сравнивать.

Шелби принесла еще одно стеганое одеяло и несколько простыней, чтобы постелить на диване. Нужно будет привязать поводок Пабло к столу в другой комнате, чтобы он не пытался улечься рядом с Жасмин посреди ночи.

– Благодарю за понимание. – Жасмин крепко обняла Шелби.

Дочка Маравелль была по-прежнему несмышленой девчонкой, хоть и выглядела как взрослая женщина. Рост Жасмин пять футов семь дюймов, у нее идеальная кожа светло-коричневого цвета, высокие скулы. Возможно, она будет только рада избавиться от своего окружения и ревнивого ухажера.

Шелби отправилась в ванную и включила воду до отказа, чтобы можно было поговорить с Маравелль, а Жасмин ничего не услышала бы.

– Почему, черт возьми, ты так долго не звонила? – Маравелль успела выпить целый кофейник, и нервы у нее были на пределе. – Передай-ка ей трубку. – Теперь, когда Маравелль знала, что дочь в безопасности, она могла дать волю своему гневу. – Собираюсь всыпать ей хорошенько.

– Я привезу ее утром, – прошептала Шелби.

– Не слышу тебя!

– Стараюсь, чтобы Жасмин не услышала мой разговор с тобой. Иначе она почувствует себя преданной.

– Скажи, какие нежности! Выходит, она любит тебя больше, чем меня?

– Но я ведь ей не мать. К тому же долго ходила лысой, поэтому для нее я не совсем взрослая.

Шелби посмотрела на себя в зеркало и вспомнила, как давным-давно Бен сказал, что волосы Хелен до сих пор длинные и цвет их как у роз.

Маравелль рассмеялась:

– Ладно, я все равно тебя люблю, неважно, лысая ты или нет. Главное, не потеряй мою дочь.

Самое смешное – Шелби никак не могла уснуть. Она то и дело вскакивала и проверяла, на месте ли Жасмин. Девочка свернулась на диване калачиком рядом с Блинки, но беспокойство не оставляло Шелби. Кто-нибудь мог забраться по пожарной лестнице и утащить Жасмин. Шелби так и не смогла заснуть до самого утра. В семь часов Шелби поднялась и отправилась готовить кофе и кормить собак.

Жасмин подняла голову.

– Привет! – сказала она сонным голосом. – Мне снилось, что я живу в замке.

– В Вэлли-Стрим?

Жасмин ухмыльнулась и бросила подушкой в Шелби.

– Во сне я видела белую лошадь. Подумайте, нельзя ли найти мне такую. Тогда я буду счастлива.

Они доехали поездом до Лонг-Айленда, потом взяли такси и попросили водителя подождать их у торгового центра, пока они не купят все необходимое. В новом доме они появились с двумя огромными сумками, полными свечей, бархатных подушек, картинок в рамочках, чтобы вешать на стены.

Маравелль, наверно, обладала сверхчувственным восприятием: она уже ждала их приезда на лужайке без пальто, без свитера, в легкой одежде, хотя на улице было прохладно. У обочины были сложены пустые коробки, оставшиеся после переезда, чтобы утром их забрали мусорщики.

– Вы наконец-то добрались, – сказала Маравелль, обнимая подругу за талию.

– Надо было сделать покупки, – объяснила Шелби.

– Почему вы не заносите все это внутрь? – сказала Маравелль дочери, и Жасмин, благодарная матери, что та ее не ругает, стремглав помчалась в дом.

– Ты наградила ее за то, что она убежала из дома?

– Да. Теперь ты мне должна двести двадцать четыре доллара.

– Будем надеяться, ты их получишь. – Маравелль обняла Шелби. – Хвала Всевышнему, что ты у меня есть, сумасшедшая девчонка.

– Как ты все это выдерживаешь, Мими? Я так переволновалась, что не могла заснуть всю ночь. Нелегко быть чьей-то матерью.

– Иногда мне кажется, я все только порчу. – Шок, пережитый Маравелль этим вечером, явно не прошел бесследно.

– Совсем нет, – твердо возразила ей Шелби. – Чего Жасмин по-настоящему хотела, так это лошадь. Ты должна быть мне благодарна, что я ограничилась подушками и свечами с ванилью. Иначе ты могла бы найти паломино у себя на заднем дворе.

– А что бы я делала, если бы с ней что-то случилось? – спросила Маравелль.

– Давай лучше закажем китайскую еду. – Это любимый ответ Шелби на все вопросы. Она не желала раздумывать над всевозможными «а что, если». Все, что ей было надо, – это подкрепиться горячим кислым супом, а потом сесть на поезд и убраться поскорее из этого Лонг-Айленда. – Полакомишься на славу.

Переживания по поводу бегства Жасмин постепенно сходили на нет.

Шелби была поглощена собственными противоречивыми эмоциями. Значит, такое влияние оказывает на человека любовь? Он начинает ощущать ответственность за то, что не поддается контролю? Всю неделю она просыпалась посреди ночи, обеспокоенная своим будущим. Шелби открыла дверцу чулана и посмотрела на кувшин с печеньем из китайского ресторана, в которых предсказана судьба. Она взяла одно, но тут же бросила обратно в кувшин.

Однажды днем, когда шел холодный дождь, Шелби направилась в закусочную на Юнион-сквер. Уйдя из зоомагазина, она скучала по этому месту. Шелби, пока шла, замерзла, поэтому заказала контейнер куриного супа с лапшой.

– Налейте две порции, – решила она в последнюю минуту. Может быть, девушка с татуировками сейчас на площади, не исключено, что она голодна и страдает от холода.

В это время года деревья обычно еще голые. На Шелби были ботинки и толстая спортивная куртка. Коричневый бумажный пакет из закусочной едва не разорвался под тяжестью двух контейнеров с супом.

Татуированная девушка действительно была здесь, она свернулась калачиком под навесом вблизи метро. На ней полосатые лосины и армейская куртка. Приблизившись, Шелби увидела, что на плече девушки невозмутимо, словно не замечая дождя, восседает белая кошка. У Шелби аллергия на этих животных, она их не любит, будучи страстной собачницей, но ее словно ударило током изнутри.

– Эй, я кое-что тебе принесла, – сказала Шелби девушке.

Шелби вытащила один из обжигающе горячих контейнеров с супом, наклонилась, поставила его на цемент и попыталась выудить из сумки пластиковую ложку.

Воздух серый и туманный. Маленькая киска промокла насквозь. Она, скорее всего, была одурманена лекарствами, поэтому не обращала внимания на дождь.

– Это котенок? – спросила Шелби.

Татуированная девушка схватила суп и открыла его. Немного горячей жидкости пролилось ей на руки.

– Вот дерьмо! Почему он такой горячий?

– Это твой котенок?

Шелби почувствовала, как что-то словно оборвалось внутри ее. Это ощущение всегда предшествует неприятностям.

– Поцелуй меня в задницу, сука! – фыркнула татуированная девушка. – Чашка супа не дает тебе права меня допрашивать.

Все понятно. Шелби схватила котенка и побежала, так быстро, что едва не поскользнулась на мокром асфальте. Ее пульс участился, в ушах застучало. Татуированная девушка что-то крикнула вдогонку, но Шелби это не волновало. Ее не смутило даже, что от котенка, засунутого под спортивную куртку, у нее возникнет такая сильная аллергия, что придется выпить флакон бенадрила.

На самом деле ее ничто не способно было остановить: ни пуля, ни полицейская машина и, уж конечно, ни эта нищенка. Шелби побежала к Седьмой авеню, в сторону Пенсильванского вокзала. Если ты спасаешь что-то, то несешь за это ответственность. Может быть, в этом и заключается любовь.

Это было похоже на автокатастрофу, виновник которой попытался скрыться. Шелби действовала, не думая о последствиях, она просто бежала изо всех сил. Уже стемнело, и лужи наполнились неоном. До поезда в Вэлли-Стрим оставалось всего тридцать минут.

– Не шуми, – прошептала Шелби котенку, когда мимо прошел кондуктор. – Скоро ты заснешь на бархатной подушке. Будешь глядеть на дождь из окна с голубыми шелковыми шторами и радоваться, что есть такие воры, как я.

В мае мир зеленый, вокруг полно буйной растительности, даже в Вэлли-Стрим. В садах – нарциссы, на ивах – птички. Шелби отправилась поездом на обед к Маравелль, хотя Альба Диас, ее мать, терпеть не могла подругу дочери. Шелби догадывалась об этом: всякий раз, когда она ходит по дому, миссис Диас, безапелляционная, строгая вдова за пятьдесят, удаляется в другую комнату. Она появляется к обеду, но не разговаривает. Во всяком случае, при Шелби и на английском.

– Пойдем, Авуэла[13], – позвала ее Жасмин. – Шелби тебя не укусит.

– Ну, этим меня не испугаешь, – сказала миссис Диас, испепеляя взглядом Шелби. – Если надо будет, сама ее укушу.

Возможно, она не любила Шелби, считая, что та оказывает дурное влияние, а может быть, из-за того, что Шелби привезла Жасмин котенка, Снежка. Миссис Диас ненавидит не только Шелби, но и котов тоже.

– Мамуля, пожалуйста, – сказала Маравелль. – Веди себя прилично.

Что касается Шелби, она держала рот на замке, пока миссис Диас не удалилась в свою комнату.

– Господи милостивый, – сказала Шелби. – Крута же твоя мамаша!

– Ты себе представить не можешь, до какой степени. Она не разрешала мне ходить на свидания. Приходилось делать это тайком, за ее спиной. Я чуть не свихнулась.

Конечно, Маравелль беспокоилась о красавице-дочке, отгородившейся от нее в свои семнадцать лет. Именно поэтому Шелби вызвали на Лонг-Айленд в субботу, а не в воскресенье, как обычно. Шелби не сможет уехать на поезде обратно в город, пока Маравелль не возвратится со своего первого свидания за последние десять лет. Миссис Диас работает вечерами, выдавая лекарства в пункте первой помощи местного госпиталя, и Маравелль не хотела оставлять детей дома одних. Она обнаружила свидетельства романа своей дочери: золотую цепочку, а также духи. Потом нашла мужскую футболку в ящике комода Жасмин. Маравелль теперь с тревогой думала, что попадется ей в следующий раз.

В этот день они пошли в торговый центр, чтобы Маравелль купила себе что-нибудь из одежды. У нее наметилось свидание с юристом, который оформлял сделку по покупке ее дома. Маравелль полагала, что эта встреча дает ей право купить новое платье.

Молл вполне соответствовал представлению Шелби об аде. Она шла рядом с Дорианом и Тедди. Им было уже по четырнадцать и они стали высоки до нелепости: рост больше шести футов. Маравелль и Шелби заглядывали в магазинчики типа Dressbarn и Forever 21. Никто, однако, не остается в этом возрасте до конца жизни. Шелби это знала точно. Ей двадцать пять, и скоро она окончит колледж. Немного поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда.

Тедди застрял в Gap. Он одевается по самой последней моде и, что бы ни надел, выглядит великолепно. Улыбка Тедди бьет наповал, и девочки от него без ума. К несчастью, он ленив и склонен к эгоизму. Шелби подозревала, что он якшается со скверной компанией: парни в гоночных машинах часто увозили его с собой, даже не потрудившись выйти наружу.

– Увидимся позже! – кричал он своим домашним, и ему даже не приходило в голову представить им друзей.

Дориан более тихий и скромный. Он капитан команды пловцов и преуспевает во всем, за что берется. Они с Шелби взяли по порции замороженного йогурта с фруктами и какими-то непонятными безвкусными мягкими белыми кусочками.

– Ужасная гадость, – сказала Шелби. – Лучше уж простое мороженое.

– Но ведь это полезно для вас, – сказал Дориан. – Низкое содержание углеводов.

– Можно подумать, что меня это волнует!

Шелби нравился этот мальчик. Он по-прежнему был ласковым милашкой, хоть и выглядел совсем взрослым.

– Что, если я скажу вам то, что не хочу говорить матери? – спросил Дориан, уставившись на свой стакан с йогуртом.

– Ты балуешься наркотиками? – Она всегда думала, что если кому и суждено попасть в беду, то скорее Тедди.

– Нет. – Похоже, Дориан не на шутку обиделся. – Речь идет не обо мне.

– Тедди, – сказала Шелби.

Они увидели, как Тедди ходит среди вешалок с футболками. Мальчики одинаково привлекательные, но Тедди явно знает это. Он обладает очарованием, которое заставляет людей замечать его.

– Нет, – заверил ее Дориан.

– Ладно. Продолжай. Я никому не скажу.

– Один парень докучает Жасмин.

– Твоя мама переехала сюда, чтобы быть подальше от всего этого дерьма. Жасмин питает к нему серьезные чувства?

Дориан покачал головой:

– Уже нет. Это парень из Куинса, с которым она встречалась, Маркус Пэррис. Жас разорвала с ним отношения, но он продолжает ее преследовать. Приходит к дому, когда нет мамы, даже когда Жас просит его не делать этого. На днях она кричала на него. Маркус вышел из машины, схватил ее, но она вырвалась и убежала в дом. Его машина торчит рядом с нашим домом почти каждый день. У него голубая «Тойота» с тонированными стеклами.

– Супер! – сказала Шелби. – Как у гангстера.

– Теперь Тедди вечно болтается вместе с ним.

Шелби, беседуя с Дорианом, наблюдала, как Тедди флиртовал с продавщицей лет на десять старше его.

– Они дружат?

– Тедди думает, что да. Но Маркус использует его, чтобы подобраться к Жасмин.

Маравелль помахала ей от входа в Dressbarn. На ней красное облегающее платье. Шелби подняла вверх большой палец.

Дориан озабоченно затопал ногой.

– Я не хочу впутывать в это дело копов или маму. Что мне делать: побить Маркуса?

– Нет. Определенно нет. – Вот еще новая забота для всех: только не хватало Дориану влезть в эту неразбериху. – Дай мне подумать, – попросила Шелби.

Нелегко было размышлять среди шума и толп покупателей. Все моллы похожи один на другой, в какой ни зайди. Маравелль и Жасмин вновь просигнализировали Шелби. Она с трудом пробиралась сквозь людское скопление. На Маравелль было черно-белое платье, которое великолепно смотрелось на ней. Но оно скорее годилось для родительского собрания в школе, а не для первого свидания с мужчиной.

– Это подходит, верно? – спросила Маравелль.

– Конечно, – ответила Шелби, думая при этом о гангстере и о том, как не раскрыть Маравелль эту великую тайну.

Маравелль бросила на нее недоверчивый взгляд.

– Ты ведь меня не обманываешь?

– Безусловно. Возьми красное платье.

– Я ведь тебе говорила то же самое! – воскликнула Жасмин. – Почему ты веришь только Шелби?

Маравелль принарядилась и вышла из дома, а они все принялись наблюдать через окно, как она идет навстречу своему кавалеру. Он вышел из машины, чтобы открыть ей дверь. На вид ему лет пятьдесят: он скорее годился в ухажеры для миссис Диас, чем для Маравелль.

– Он ей не подходит, – пробормотала Жасмин. – Не знаю, зачем мама вообще это затеяла.

– А как твои дела? – Шелби пыталась играть в детектива, насколько она вообще на это была способна. – Что-нибудь произошло в твоей личной жизни?

Жасмин сдавала тесты на проверку академических способностей, необходимых для поступления в высшее учебное заведение.

– Я сейчас слишком занята, – сказала она, поджимая губы.

Ни слова о Маркусе. На мгновение Шелби почувствовала себя уязвленной: Жасмин всегда ей доверяла, но только не сейчас. Но затем Шелби поняла, что Жасмин, возможно, испугана и защищает ее от неприятной информации. Если бы Шелби знала, что происходит, то вмешалась бы. Впрочем, она и так была в курсе событий и начала строить планы.

К счастью, в школе был баскетбольный матч, поэтому, если ухажер появится в свое обычное время, после ужина, детей дома не окажется. Когда все ушли, Шелби устроилась у окна. Она даст знать этому парню из Куинса, что вызовет полицию, если он вновь потревожит Жасмин. И это не пустая угроза. Снежок, маленький белый котенок, устроился рядом с Шелби на диване. Он избалован и заносчив, но Шелби его любит.

Шелби искала татуированную девушку на Юнион-сквер, но в последнее время ее не было видно. Возможно, она уехала в город, где жизнь немного легче, Портленд или Сиэтл, а может быть, умерла, превысив дозу наркотиков, в какую-то дождливую ночь на платформе подземки. Не исключено, конечно, что она изменила свою жизнь, вернулась в Нью-Джерси или Коннектикут и, позвонив в дверь родительского дома, сказала: «Просто хочу вернуться домой».

Когда наступили сумерки, у дома остановилась голубая «Тойота». Шелби услышала громкую музыку. Окна машины действительно оказались тонированы в черный цвет. Шелби натянула одну из футболок Дориана, затем, повинуясь внезапному импульсу, схватила щетку для пола из встроенного шкафа. Выходя на улицу, Шелби натянула капюшон на голову. Она не хотела выглядеть как чья-то мамаша или даже как лучшая подруга чьей-то матери.

Цель ее действий – защитить Маравелль. Шелби понимала, каким огорчением будет для подруги узнать правду. Маравелль встретила отца ее детей, когда ей было шестнадцать, то есть она была младше, чем Жасмин сейчас. В то время он был женат и вскоре проделал с Маравелль то же, что ранее со своей супругой. «Если мужчина лгал какой-то женщине, он будет лгать и тебе», – однажды сказала Маравелль Шелби. К тому времени, когда Маравелль обнаружила, что ее любовник не только обманщик, но к тому же торговец наркотиками, у нее уже было от него трое детей. Самое страшное – если Жасмин повторит ее ошибки.

Листья растущей у гаража виноградной лозы издавали приятный запах. У Шелби в руках была щетка для пола, деревянная ручка которой торчала как пика. Она пересекла улицу, сердце учащенно билось, его пульсация отдавалась в ушах. Это тихий район, в большинстве домов только заканчивали ужин, мыли тарелки и убирали в сушилки. Чуть дальше во дворе играли дети, их оживленные голоса отдавались эхом.

Из машины раздавался звук бас-гитары, вызывая дрожь в позвоночнике Шелби. Дыхание у нее было учащенное, поскольку возникла ситуация типа «дерись или убегай». Из-за тонированных стекол она не видела своего противника. Подойдя к машине, Шелби постучала по ветровому стеклу. Никакой реакции не последовало. Она проделала это снова. Сердце забилось так сильно, что ей стало больно. Вся грудь запылала.

– Я хочу с тобой поговорить! – закричала она в окно.

Ее голос прозвучал мягко, не так, как ей бы хотелось. Шелби ожидала, что он опустит стекло, но вместо этого Маркус открыл дверь и вышел из машины. Ему на вид было больше, чем она ожидала, он был почти ее возраста. Волосы коротко пострижены, на шее татуировка в виде короны. Одет он был как и подобает случаю – кожаный пиджак и дорогие джинсы, но обивка в машине рваная. Маркус вывалился наружу вместе с клубами дыма. Как видно, курил травку, сидя в машине. Никакие силы на земле не должны сблизить его с Жасмин, каким бы крутым он ни выглядел.

– Это не автостоянка, – сказала Шелби. – Проезжай дальше.

Маркус плотный, гибкий, обкуренный. Он даже был по-своему красив.

– Зачем? Я не вижу здесь знака, запрещающего стоянку.

– Те, кому надо остановиться надолго, покупают талон на парковку. – Господи боже, она заговорила как противная школьная училка. Неудивительно, что он насмешливо улыбнулся.

– Ведите себя разумно, леди. Проваливайте к чертовой матери.

Маркус повернулся к ней спиной и сел в машину, хлопнув дверью. Шелби теперь видела его силуэт сквозь темное стекло. Что, черт возьми, он имел в виду, называя ее «леди»? Маркус откинулся назад, опершись на подголовник, но был наготове дать отпор Шелби, если она вновь будет докучать ему.

Шелби снова постучала по ветровому стеклу, на этот раз – краем щетки, ощущая, как внутри ее словно разгорается пламя – верный знак того, что она готова совершить безрассудный поступок. Шелби стучала до тех пор, пока он наконец вновь не открыл дверь.

– Ну, что еще? – закричал Маркус.

– Не хочу, чтобы ты снова приезжал сюда. Если будешь преследовать ее, я обращусь в полицию.

Маркуса Пэрриса осенило: Шелби говорит о Жасмин. На этот раз он вышел из машины разъяренный. Шелби сделала шаг назад. Она машинально держала щетку для пола перед собой.

– Думаете, вы вправе указывать мне, как поступать? – сказал оппонент Шелби с явной угрозой. – Вы не можете запретить мне видеть ее. – Маркус осмотрел Шелби сверху донизу. Футболка, щетка для пола, тяжелые черные ботинки. – Я друг этой семьи, а вы – никто. Кстати, кто вы такая? Уборщица?

– Я упрячу тебя в тюрьму, если вновь побеспокоишь ее. И ты не друг семьи. Они тебя ненавидят.

Маркус в ответ широко улыбнулся, так что на лице появились ямочки. Шелби теперь увидела, почему Жасмин им увлеклась, как он мог заговорить ей зубы, сияя своей великолепной улыбкой. Наверно, девочка безумно влюбилась в него, прежде чем заметила знаки, предупреждающие об опасности, и сообразила, каким грубым и властным Маркус бывает.

– Вы сумасшедшая, – сказал он Шелби. – Лучше не лезьте не в свое дело.

– Жасмин разорвала отношения с тобой.

– Она принадлежит мне.

Когда Маркус отвернулся, Шелби ударила вдруг его по спине. Он, повернувшись, выпалил ей в лицо:

– Больная на голову сука!

И прежде чем Шелби успела ответить, Маркус обрушил на нее свой кулак. Шелби отшатнулась назад, ловя воздух открытым ртом. В первый момент она была в шоке и ничего не почувствовала, но тут же ее пронзила резкая боль. Кровь хлынула струей, трудно было поверить, что она вытекала из ее носа. Шелби выставила перед собой щетку, пытаясь защититься.

– Ты думаешь, меня это остановит? – ухмыльнулся Маркус Пэррис. Шелби для него – пустое место, какая-то надоедливая муха, не более.

Охваченная ненавистью, она не сразу услышала вой сирены. На улице рядом с ними остановилась полицейская машина, и два копа подбежали настолько быстро, что Шелби показалось, что она увидела ускоренную съемку. Они схватили парня из Куинса и швырнули на борт машины. Маркус ударился об нее с глухим стуком, пытаясь вывернуться, и тогда Шелби увидела блеск наручников. Голова ее кружилась, кровь стучала в висках. Она подумала, что сейчас упадет, но тут ее подхватила чья-то рука. Это была женщина. Миссис Диас.

– Опустите голову вниз. – Миссис Диас дала Шелби кусок какой-то ткани, чтобы попытаться остановить кровь, льющуюся из носа. – Голова кружится?

Шелби кивнула.

Подошел один из полицейских.

– Сейчас вызовем «Скорую помощь».

– Не надо, – запротестовала Шелби.

– Здравствуйте, миссис Диас, – сказал полицейский. Он знал, что мать Маравелль работает в больничном пункте первой помощи. – Хорошо, что вы позвонили. Надо проверить состояние ее здоровья.

Оказывается, миссис Диас, подъехав к дому после работы, увидела стычку на улице и тут же набрала 911. Потом сходила в дом и вынесла кусок льда, который сейчас протягивала Шелби.

– Приложите это к носу.

– Он сломан? – спросила Шелби. – Единственная приятная черта на моем лице.

Коп и миссис Диас бегло осмотрели повреждения.

– Нет, только синяк, – пришли они к общему мнению.

– Это был предупредительный удар, – сказал коп. – Вам повезло. У него был пистолет в бардачке.

Парня из Куинса повели под охраной в полицейскую машину. Офицер записал показания Шелби о случившемся.

– Он преследовал несовершеннолетнюю внучку миссис Диас.

– Но именно вы подверглись нападению, поэтому, как я предполагаю, вы хотите выдвинуть обвинения.

– Да, – вмешалась в их разговор миссис Диас. Шелби меньше всего на свете хотелось бы иметь дело с этим наглецом, ухажером Жасмин. – Если вы доведете дело до суда и ему выпишут запретительный приказ, этим не придется заниматься Жасмин. Правильно я говорю? – спросила она офицера.

– Мы можем это сделать, – сказал полицейский. Он молод, наверно, ему столько же лет, сколько и Шелби.

– Хорошо, тогда я готова выдвинуть обвинения, – заявила она.

Шелби и миссис Диас остались стоять на тротуаре, а офицер вернулся в свою машину, чтобы заполнить бумаги.

– Я видела, что этот человек парковался здесь и раньше. Вот почему постаралась вернуться домой в это время. Вам повезло, – сказала миссис Диас, обращаясь к Шелби.

– Да, пожалуй, что так, – согласилась она.

Офицер вернулся и попросил Шелби подписать несколько документов, а потом заехать в полицейский участок, чтобы побеседовать с сержантом и сделать заявление под присягой. Миссис Диас отвезла туда Шелби на своем «Субару», безукоризненно чистом как внутри, так и снаружи.

Пока Шелби отвечала на вопросы, миссис Диас ждала ее на парковке. Шелби успела замерзнуть, ее трясло от холода. Миссис Диас посоветовала ей назвать адрес Маравелль вместо своего: тогда ухажер Жасмин будет немедленно арестован, если появится по этому адресу. Вскоре они расскажут Маравелль всю эту историю, но пока ответственность лежала на Шелби. И тут она поняла, что по-прежнему сжимает в руке щетку для пола. Шелби все это время носила ее с собой, словно ведьма, прилетевшая на метле. Когда сержант спросил ее, почему, имея официальное место жительства в Нью-Йорке, она хочет оформить запретительный судебный приказ в Вэлли-Стрим, Шелби ответила, что она служанка.

– Я часто нахожусь в этом доме.

По крайней мере это – правда.

Когда Шелби вышла из полицейского участка, уже стемнело. Миссис Диас зажгла фары автомобиля, чтобы Шелби легко нашла его. Ее нос заметно распух, но кровь больше не шла. Однако миссис Диас настояла, чтобы они заехали в пункт первой помощи.

– Совершенно необязательно, – ответила Шелби.

Миссис Диас и слушать ее не хотела.

– Кто из нас работает в больнице?

Поскольку миссис Диас сослуживцы уважают, медсестра приемного отделения без промедления осмотрела Шелби. Ей выписали рецепт болеутоляющего и порекомендовали держать лед на распухшем носу.

– Я же говорила вам, что у меня все в порядке, – сказала она миссис Диас.

Шелби собиралась сесть на поезд и уехать в город, где ее ждали собаки, но миссис Диас настояла, чтобы она провела ночь у них. Когда они приехали к Маравелль, Шелби позвонила своему соседу, официанту, который работает по ночам, и попросила его перед уходом вывести собак на прогулку. Она пообещала вернуться утром. Потом села на крыльце и стала ждать детей с баскетбольного матча.

Шелби удивилась, когда миссис Диас, открыв сетчатую дверь, вынесла два бокала рома и воду со льдом в стаканах. Они переместились на плетеную кушетку.

– Это гораздо лучшее средство, чем викодин, – сказала миссис Диас.

Подъехала машина кавалера Маравелль, она вышла из нее и помахала им рукой.

Миссис Диас выглядела недовольной.

– Этот мужчина не для нее. Слишком стар.

– Надо было вам встречаться с ним, – предложила Шелби.

Миссис Диас засмеялась.

– Я бы его научила кое-чему.

– Что вы тут делаете? – спросила Маравелль, поднимаясь на крыльцо. – Никогда не видела, чтобы вы даже разговаривали друг с другом. Что случилось с твоим лицом, Шелби? – воскликнула она, присмотревшись.

– Этот мальчишка Маркус заявился сюда из Куинса, – ответила миссис Диас. – Но он оказался здоровым мужиком.

Они рассказали ей о случившемся, не упустив и то, как Маркус спросил Шелби, не уборщица ли она. Маравелль обняла подругу.

– Теперь я у тебя в неоплатном долгу.

– Я подумаю, как его возместить, – ухмыльнулась Шелби.

На ее лице осталась запекшаяся кровь, и миссис Диас предложила ей салфетку.

Вечер уже заканчивался, и вскоре Жасмин с мальчиками появились в конце улицы, дурачась и поддразнивая друг дружку.

– Наша команда победила! – закричали они, завидев собравшихся на крыльце домашних. Они перестали баловаться, когда заметили, в каком состоянии Шелби, и подбежали к ступенькам крыльца.

– Что с вами случилось? – спросила обеспокоенная Жасмин. Она встала на колени рядом с Шелби, чтобы разглядеть получше. – О господи! Ваш нос сломан?

Взрослые решили, что не стоит расстраивать Жасмин. Чудовище изгнано, его атака отражена щеткой для пола. Шелби хотела, чтобы Жасмин наслаждалась своей юностью так, как ей самой когда-то не было дано. И она выдала первую же пришедшую на ум отговорку:

– Я упала с велосипеда.

– Шелби, вы не катаетесь на велосипеде, – выразил сомнение Тедди.

– Нет, катается. – Маравелль схватила бокал Шелби и немного отпила, прежде чем та забрала его назад.

– Такой навык невозможно забыть, – добавила Шелби.

– С этим трудно поспорить, – ухмыльнулся Тедди. – Если только так было на самом деле.

– Она упала головой вперед. – Миссис Диас повернулась к Шелби. – Вам надо попрактиковаться в езде. Купите шлем. Не хочу, чтобы вы попали в больницу.

Дориан нахмурился. На его лице застыл вопрос: «Что не так на этой картинке?» Он прекрасно знал: бабушка не выносит Шелби, но сейчас они сидели рядом с бокалами в руках.

– Беспокоиться не о чем, – упрямо повторила Шелби. Точно так же она гнула свою линию, когда они вдвоем спасали чудовище, оказавшееся псом по имени Пабло.

Дориан понял, что Шелби взяла ситуацию под свой контроль. Он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, прежде чем они с Тедди вошли в дом. Жасмин плюхнулась на крашеный деревянный пол крыльца.

Ночь темная, но сквозь ее черноту форзиция во дворе мерцает глубоким желтым цветом. Соседи по улице смотрят телевизор, укладывают детей спать, желая им спокойной ночи. Маравелль гладит голову своей красивой дочери, потом идет в дом, чтобы выпить рому.

– Скажи мне начистоту, – спросила Жасмин бабушку, когда мать ушла. – Как вы оказались на крыльце вместе с Шелби?

– О, Шелби не так уж плоха, – сказала миссис Диас, оглядев Шелби с ног до головы и удовлетворенно кивнула. – Я переменила о ней свое мнение. Теперь мы подруги.

Шелби – волонтер Общества защиты животных на 59-й улице. Она начинала с выгуливания собак, добивалась лаской, чтобы большие и малые испуганные создания выходили из своих клеток после прибытия, учила подозрительных питбулей и перевозбужденных такс спокойно гулять на поводке. Она быстро продвинулась и стала членом команды по отбору брошенных и подвергшихся жестокому обращению собак. Каждое воскресенье днем и в понедельник вечером она дежурила в пункте приема с одеялами и едой для собак. Шелби отвечала за первичный осмотр, после которого вновь прибывших животных передавали ветеринарному фельдшеру. Есть ли у собак раны, черви, блохи? Собака дружелюбна, испугана, агрессивна? Отобранные для приема щенки и взрослые собаки доставляют Шелби радость. Их купают и кормят, потом фотографируют для информационного бюллетеня и сайта.

Но, бывало, поступали и старые псы, которые не поднимали глаз от пола, потому что их били и обижали. Каждый вечер Шелби с трудом подавляла желание взять домой еще одну собаку.

Шелби было знакомо чувство оставленности и одиночества. Желание приносить пользу этим существам придало ей сил. Она работала сверхурочно, замещала людей, уехавших в отпуск, готова была иметь дело со злыми, недоверчивыми, избитыми, забывшими о человеческой ласке животными. Ночами она спит, прижавшись к Генералу и Блинки. Они оба храпят, но ей и в голову не приходит вышвырнуть их из постели. Шелби часто вспоминает Бена, сожалеет, что не ценила его, когда он был с ней. Иногда она видит во сне Хелен и просыпается в слезах. Шелби уже давно не получала почтовых карточек и больше всего ей не хватало кого-то, кто бы знал, что она жива.

Такие люди, как Шелби, не просят людского сочувствия. Обычно они не обращаются в службу знакомств, не выкладывают свои анкетные данные в интернете, не идут потом в китайский ресторан, надев черное платье, и с влажными от волнения ладонями не ждут там неизвестно кого. Такие, как она, непривычны к вечерним платьям.

И тем не менее Шелби в четверг вечером сидела в китайском ресторане, заказав бокал пива «Циндао», и ожидала появления незнакомца, с которым общалась на сайте. Шелби винила Маравелль в том, что та убедила ее вернуться в мир, где назначают свидания, после стресса, пережитого ею из-за разрыва с Харпером.

Вероятно, она была здесь лишь потому, что одиночество способно заставить самого отчужденного человека попытаться найти контакт с другой душой даже в бездушной среде. Шелби думала, что сможет преодолеть чувство одиночества, полагала, что быть одной – именно то, что ей нужно, но в последнее время ловила себя на том, что следит за влюбленными парочками и ненавидит их только за то, что они счастливы.

А ведь Шелби некого было винить за то, что она оказалась в такой ситуации. Она бросила преданного друга ради женатого мужчины, которому никогда не задавала правильных вопросов: «Почему по-прежнему живешь со своей женой, если ты без ума от меня?» или «Чем ты занимаешься в другие вечера каждую неделю?» Прошел уже год после ее разрыва с Харпером. Вспомнит ли она вообще, как заниматься сексом? Способна ли снова полюбить кого-то?

Шелби теперь смотрела фильмы, к которым раньше относилась с презрением, слащавые романтические комедии, и рыдала взахлеб, когда несчастные возлюбленные вновь обретали друг друга. Она умудрилась высидеть «Дневник Бриджит Джонс» пятнадцать раз.

Когда температура воздуха приближается к ста градусам по Фаренгейту, люди, живущие на Манхэттене, всячески стремятся погулять по зеленой травке, найти местечко под тенистым деревом, даже если это подразумевает выезд в Вэлли-Стрим. Шелби сидела на заднем дворе у Маравелль со своими собаками. На ней была футболка и короткая клетчатая юбка. Они наполнили из садового шланга холодной водой, быстро нагревающейся на солнце, пластиковый детский бассейн, купленный в местном магазинчике, где все товары стоят один доллар.

Шелби погрузила в воду ноги, хотя бóльшую часть бассейна занимал Пабло, развалившийся в нем, как большой полярный медведь. Как она и ожидала, виноградная лоза, которой так восхищалась Маравелль, когда покупала дом, свешивалась с гаража. Сотни пчел собирались вокруг сладких бутонов, так что Маравелль попыталась срезать лозу. Когда ей это надоело, она принесла кувшин чая со льдом и немного рома.

– Мне казалось, ты бросила курить, – сказала Маравелль, когда Шелби зажгла сигарету.

– Я вновь закурила после свидания с Беном. Это было серьезное потрясение. Завтра перестану.

– Бросай сегодня же, – посоветовала Маравелль. – А Бен мне нравился.

– Да ты его едва знала! Он всегда был или на работе, или в училище. Мы жили каждый сам по себе.

– Это ты завела такой обычай. Всегда его отталкивала.

– Я вправе разрушить свой мир. – Шелби подлила рому в чай со льдом и сделала маленький глоток. Затем облизнула губы. – На удивление освежающий напиток.

– Бен был готов на все ради тебя.

– Я думала, это означает, что он идиот.

– Нет, – возразила Маравелль. – Это ты вела себя как идиотка.

Они поужинали на заднем крыльце. Маравелль вела себя очень сдержанно: она как будто избегала разговора, обмолвившись только, что у нее проблемы с детьми.

– Опять этот гад Маркус появился?

Маравелль покачала головой:

– Нет, не это. Но я все время наблюдаю за ними. Раньше я жалела тебя из-за того, что у тебя нет детей, а теперь думаю: возможно, тебе повезло. Ни о ком не надо волноваться.

– Но я все равно волнуюсь. Я по этой части главная.

– Уж поверь мне. Когда дети, гораздо хуже. Они появляются на свет изначально хрупкими. Потом перестают слушаться, теряются, простужаются. Влюбляются без взаимности, у них появляются ужасные друзья, они начинают лгать.

Сегодня вечером стряпала Жасмин, и в честь приезда Шелби она приготовила говядину в апельсиновом соусе. Жас подрабатывала летом официанткой в китайском ресторане, а все свободное время проводила на кухне, стараясь узнать как можно больше о кулинарии. Миссис Диас принесла рис и остановилась, чтобы поздороваться с Шелби.

– Слышала, что ты встречалась со старым дружком, но он улизнул из ресторана, – сказала она.

– Да, так и было. – Шелби бросила взгляд на Маравелль. – А что, об этом писали в «Нью-Йорк пост»?

Жасмин засмеялась, доставая тарелки и столовое серебро.

– Об этом сообщало «Эхо Вэлли-Стрим», известное также как моя матушка.

– Твой бывший дружок не знает, что потерял.

Миссис Диас сказала так, чтобы поддержать Шелби, но та была уверена: Бену точно известно, чего он лишился, из-за этого он и покинул их свидание столь поспешно.

Дориан вернулся домой после тренировки по плаванию. Он пах хлоркой. Мальчик стал таким высоким и красивым, что у Шелби перехватывает дыхание. Неужели люди растут так быстро? Он наклонился, чтобы обнять ее.

И только сейчас Шелби поняла: кого-то не хватает. До недавнего времени братья всегда были вместе.

– Где Тедди? – спросила она.

Остальные присутствующие обменялись взглядами. Вот почему Маравелль была так расстроена! Из-за Тедди. Дориан наполнил тарелку и приступил к обеду. Маравелль последовала его примеру. Никто не ответил Шелби.

– Я не вижу его уже третий раз, когда приезжаю. Он что, включен в программу защиты свидетелей?

Это была шутка, но никто не засмеялся.

– Посмотрите на Пабло, – сказала Маравелль, пытаясь сменить тему разговора. Большая собака развалилась, занимая весь маленький бассейн. – Он знает, как охлаждаться в такую жару.

– Значит ли ваше молчание, что мне не следует даже упоминать Тедди? – спросила Шелби.

– Я не хочу о нем говорить, – ответила Жасмин.

Дориан со злобой посмотрел на нее.

– Тебе не кажется, что ты должна винить себя: ведь это ты познакомила его с Маркусом?

– Но я же не виновата, что он стал таскать деньги у мамы!

– Жасмин! – попыталась одернуть дочь Маравелль.

– Мне нужно притвориться, что я не слышу этого? – спросила Шелби. – Я кто в вашем доме? Уборщица? Если это так, я забыла прихватить швабру.

– Что с вами со всеми?! – Дориан выскочил из-за стола и направился к дому, не доев бóльшую часть своей порции. – Вы просто повернулись к нему спиной и притворяетесь, будто ничего не случилось!

– Ты уверена, что хочешь все знать? – спросила Маравелль у подруги.

Шелби кивнула, и после обеда они вывели собак на прогулку.

– Нет ничего настолько ужасного, что бы ты не могла мне рассказать, – подбодрила подругу Шелби. – И ты прекрасно это знаешь.

– Он попал в дурную компанию. Я уже давно ничего о нем не слышала.

– Насколько дурную?

Это спокойный район. Маравелль переехала именно сюда, чтобы уберечь детей от скверного влияния.

– Он принимает наркотики.

– Но я тоже баловалась травкой, и все кончилось благополучно, – напомнила подруге Шелби.

– По сравнению с чем?

Они обе рассмеялись, но недолго.

– Тут дело похуже, чем употребление наркотиков, – сказала Маравелль. – Моя мама нашла под кроватью коробку из-под обуви, полную этой дряни. Тедди брал деньги из моего кошелька и украл часть сбережений Жасмин. Бóльшая часть моих драгоценностей пропала.

Шелби тоже воровала деньги из кошелька матери, когда вернулась домой из психиатрической клиники. Она обшаривала аптечку в поисках какого-нибудь рецепта, который помог бы решить ее проблемы. В тот день, когда случилась автокатастрофа, она была хорошей девочкой, а потом стала плохой. Но она всегда любила маму, даже когда крала у нее деньги. Безумно любила.

Маравелль подвезла Шелби до города, и всю дорогу та чувствовала угрызения совести. Ей жаль, что она не была хорошей дочерью и причинила маме столько страданий. Теперь Шелби искренне раскаивалась, но тогда она настолько потеряла себя, что не могла думать ни о чем, кроме своих проблем. Теперь у нее появилась привычка звонить маме в воскресенье вечером, и сейчас она сделала это, хотя было довольно поздно.

– Привет, Шелби, – сказала мама. – Жаль, что тебя здесь нет. – Сью, кажется, слегка выпила. – Я на заднем дворе, сижу на столе для пикников. На небе так много звезд. Ты думала, что их можно сосчитать, когда была маленькой девочкой.

– Папа с тобой? – Шелби не разговаривала с ним с тех пор, когда мать призналась, что он изменял ей.

Она боялась того, что может сказать.

«Как ты можешь обижать единственную женщину на свете, которая не ложится спать ночью, пока ты благополучно не вернешься домой? Кто мирится со всеми твоими настроениями и жизненными разочарованиями? Кто помнит тебя, когда ты был молодым и красивым и верил в мироустройство?»

– Он смотрит телевизор. То шоу, которое ты ненавидишь. Певческий конкурс.

– Этот кусок дерьма? – презрительно сказала Шелби, но все же подошла к телевизору, включила его и стала смотреть без звука. Она почти никогда не пропускала эту передачу. Шелби думала о матери, которая сидела во дворе в одиночестве и смотрела на кружение облаков в небе. Ее маме приходится жить с призраком, который теперь даже не приходит к обеду.

– Папа к тебе хорошо относится?

– Не настолько хорошо, как Бен к тебе.

– Внезапно все возлюбили Бена Минка.

– Тут нечему удивляться, дорогая. Мы всегда его любили.

Шелби ничего на это не ответила: правда состояла в том, что это стало неожиданным как раз для нее.

Сью сказала, что выращивает георгины. В свое время она от них отказалась, потому что приходилось выкапывать клубни осенью и держать в ведерках с землей всю зиму напролет, потому что они не переносят холода. Но теперь у Сью было время для сада и этих больших красивых цветов, которые напоминали ей лицо Шелби в детстве – устремленное кверху и сияющее.

– В детстве ты помогала мне выкапывать георгины, – напомнила она Шелби. – Тебе казалось, что клубни похожи на гигантских червей.

– Я когда-то была маленькой девочкой? – спросила Шелби задумчиво.

– Да, конечно, – ответила Сью. – У меня остались фотографии, если понадобится доказать это.

В середине недели Шелби получила конверт с адресом, написанным аккуратным библиотекарским почерком матери. Внутри – открытка. Все-таки ее ангел не забывает о ней: «Верь во что-то».

На иллюстрации изображено дерево с сотней черных листьев, жилки которых составляют словно написанные паутиной слова: «небо», «облако», «роза», «поцелуй».

В конверте было еще кое-что: старое фото, вложенное мамой. Углы снимка загнуты, краски выцвели. Шелби не сразу поняла, что маленькая девочка на фотографии – она. На обороте почерком матери написано: «Шелби в пять лет». На ней солнцезащитные очки, на лице широкая улыбка. Шелби окружена георгинами, оранжевыми, желтыми и розовыми, с такими большими листьями, что на каждом из них можно написать чью-нибудь биографию. Как и говорила ее мать, она похожа на цветок в саду.

Когда в пять утра зазвонил телефон, Шелби видела сон, в котором шла через поле вслед за Хелен. Белые и черные бабочки взлетали из высокой травы. Цветы были размером с тарелки для пирогов. Шелби в ее нынешнем возрасте, а Хелен не повзрослела. Ей семнадцать, и она красавица, бежит так быстро, что ее ноги едва касаются земли.

Шелби выдернула себя из сна и схватила телефон. На другом конце линии Маравелль. Она сообщила, что Тедди арестован. Шелби мгновенно проснулась и натянула одежду еще до того, как Маравелль закончила свой рассказ. Шелби по-прежнему вдыхала запах полевой травы, ощущала солнечное тепло на своей коже, но за окном был серый дождливый рассвет.

– У тебя есть адвокат? – спросила Шелби. – Конечно, не этот старый юрист, специалист по недвижимости, с которым у тебя было свидание. Может быть, нам удастся вытащить Тедди уже сегодня вечером. Они ведь могут упрятать человека за решетку без достаточных оснований.

– У полиции есть причина для ареста. Вся его шайка арестована за вторжение в частный дом. Они замышляли ограбление, но супружеская пара ночевала дома. Эти бандиты их связали и запугивали. Кажется, старика хватил удар. Возможно, он умер.

Шелби, пораженная этой новостью, садится на край постели.

– Господи, Мими!

– Здесь не обошлось без этого проклятого Маркуса. Тедди божится, что сам он никак не связан с попыткой ограбления, просто случайно оказался вместе с ними. Жена старика не опознала Тедди среди тех, кто влез в их дом, но полицейские обнаружили его в стоявшей поблизости машине.

– Уверена, что он не имеет к этому никакого отношения, – поспешно заявила Шелби.

– Не защищай его! Я все время так делала, и вот к чему это привело! Ограбление случилось, потому что они все, включая Тедди, принимают наркотики. Я даже не хочу, чтобы он выходил на волю, если он не собирается проходить курс реабилитации. Тогда он точно вернется в ту же шайку.

Шелби слышала, как Маравелль плачет.

– Все наладится, – сказала Шелби. – Посмотри на меня. Я лежала в психиатрической клинике в состоянии наркотической интоксикации. Два года просидела в своем подвале, ничего не делала, только балдела.

– Скажи, что у него все будет хорошо, как у тебя.

– Обязательно.

Хотя Шелби и сказала так, уверенности у нее не было. Всю неделю после звонка она искала подходящее место, куда можно определить Тедди на лечение по решению суда. Шелби нашла среднюю школу близ Олбани, где обучение сочетали с лечением от наркозависимости. У школы хорошая репутация: многих детей, кто был там, удалось вернуть к нормальной жизни. Нанятому Маравелль адвокату нравилась эта идея, но она должна была быть одобрена судьей на слушаниях по делу Тедди. Это случится, если судья решит, что мальчик не испорчен окончательно и его душу еще можно спасти, а иначе он останется в исправительном центре, где содержался всю неделю. Из-за обширного списка дел, готовых к слушанию, суд был назначен только через три недели, поэтому Тедди предстояло все это время находиться вместе с прочими малолетними правонарушителями округа Нассо. Ничего хорошего из этого не выйдет: он шагнет еще на одну ступеньку вниз, в мир криминала. Тедди попросил мать не приезжать к нему: он не хотел, чтобы его видели униженным, посаженным за решетку.

В день, на который были назначены слушания, Шелби ждала их результата в коридоре суда города Минеола вместе с Жасмин и Дорианом. Адвокат Тедди сказал, что будет лучше, если в зале суда будут находиться только Маравелль и миссис Диас. Тем не менее Шелби, Жасмин и Дориан были одеты соответственно этому серьезному поводу – такими их ни за что не увидишь где-нибудь еще. На Шелби черная юбка и белая, застегнутая на все пуговицы рубашка, купленная в секонд-хенде на 23-й улице. Жасмин позаимствовала у матери один из ее свитеров строгого бледно-серого цвета и темно-синюю юбку в складку. С волосами, заплетенными в косички, она похожа на серьезную школьницу, которой отчасти и стала. Дориан, самый угрюмый из них, надел костюм с галстуком. Он выглядел таким озабоченным, что каждый раз, когда Шелби бросала на него взгляд, ее сердце кровью обливалось. Шелби взяла с собой брошюру о школе, которую будет посещать Тедди, если судья примет такое решение. Дориан, взглянув на нее, понял, что она скорее похожа на колледж, чем на тюрьму. Скромный общинный колледж с кирпичными спальными помещениями, никаких излишеств, но и ничего вселяющего ужас. Никто, конечно, не пожелал бы такого для Тедди, но это путь, который он выбрал. Теперь он должен выйти на дорогу, ведущую назад, к дому.

– Я была гораздо хуже, чем он, – сказала Шелби не только Жасмин, но и себе самой. Женщина, сидящая рядом на скамье в коридоре, повернулась и посмотрела на нее. Каждое слово, произнесенное в здании суда, отдавалось эхом, даже шепот. – Совершенно точно.

– К тому же вы были лысой, – сказала Жасмин.

Они обе рассмеялись, но это был нервный смех, который мог мгновенно оборваться. Дориан не обратил на них никакого внимания. Он неподвижно смотрел перед собой, все его мысли были сосредоточены на судьбе, ожидающей брата.

За закрытыми дверями зала суда Маравелль и миссис Диас сидели рядом с Тедди и его адвокатом. Они в черном, словно на похоронах. В определенном смысле так оно и есть. Тедди всегда был звездой, щедро одаренным природой мальчиком, более уверенным в себе, чем его брат-близнец, успешным во всем, за что он брался. Казалось, что именно Тедди суждено поступить в один из колледжей «Лиги плюща» и выиграть все жизненные призы. Ему все давалось без труда, и он перестал особо стараться. Дориан признался, что последнюю пару месяцев ему приходилось делать домашнюю работу за них обоих.

Но судьба Тедди теперь была неизвестна: ведь никому не дано предсказать будущее. Шелби одолжила у матери еще тысячу долларов, чтобы помочь оплатить услуги юриста по имени Айзек Уорт, который немного похож на Тедди, выросшего и вставшего на правильную дорогу. Если адвокат сумеет уладить дело, Тедди отправят прямо в школу на севере штата, где он будет учиться до ее окончания или пока ему не исполнится восемнадцать лет, в зависимости от того, что наступит раньше.

Это самое лучшее, на что они могли рассчитывать, – отсутствие судимости, тюремного срока и возможность изолировать его от дурной компании, с которой он связался.

Когда судья вынес решение об отправке Тедди в эту специальную школу, миссис Диас вознесла хвалу Господу так громко, что это было слышно даже в коридоре.

Тедди разрешили попрощаться с семьей в коридоре суда, но в присутствии охранника и адвоката. Очень быстро и на людях. Когда Тедди подошел, Шелби с трудом узнала его: всего месяц провел он в исправительном центре, но выглядел как незнакомец. Сутулая осанка, форменная одежда цвета хаки и бритая голова, особенно бросающаяся в глаза. Шелби заметила, что Жасмин не меньше ее была поражена тем, что Тедди почти лысый. Это способ добиться, чтобы он выглядел так же, как все, и поумерил свою гордость. Тедди всегда так заботился о своей внешности, проверял, прежде чем выйти из дома, чтобы прическа была в полном порядке. И все же когда он поднял глаза и улыбнулся, это был прежний Тедди, в которого влюблялись все девочки из-за того, что он точно знал, насколько красив.

– Дерьмовый у меня вид, – сказал он. – Верно?

Дориан подошел к брату и обнял его.

Кажется, все хорошо, но тут Дориан начал рыдать. Его всхлипы отдавались эхом, словно выстрелы. Люди оборачивались, охранник стал разглядывать пол.

– Привет! – сказал Тедди с нервным смешком, отталкивая брата. – Что с тобой? Я, конечно, выгляжу дерьмово, но это еще не конец света.

Дориан отстранился, вытирая глаза.

– Все очень плохо. Этого не должно было случиться с тобой.

– Мне тут пришла в голову одна мысль, – со смехом сказал Тедди. – Ты можешь оказаться на моем месте. Никто не знает, как сложится жизнь.

Дориан внимательно посмотрел на брата.

– Ты хочешь, чтобы и я пошел тем же путем?

Мог бы он сделать это или нет? Шелби подумала, что да. Вышел бы на линию огня, занял место брата, разрушил свое будущее. Именно за это она его любит: Дориан предан близким без меры.

– Конечно нет, дурачок. Просто играю с тобой. Я сам во всем виноват. И уж если кому-то суждено пройти сквозь ту вонючую дыру, куда меня отправляют, то пусть это буду я.

Айзек Уорт обсуждал неподалеку с Маравелль условия, предписанные решением суда.

– Вам разрешены посещения через шесть недель. Другие члены семьи могут приехать позже, если он будет вести себя подобающим образом. Это школа-интернат, а не место строгой изоляции. Раньше это была школа военного типа, а теперь они уделяют больше внимания учебе и дисциплине. Мне удалось добиться небольшой стипендии, кроме того, определенную сумму будет выплачивать штат Нью-Йорк.

Шелби обратила внимание, как смотрит Маравелль на своего адвоката. Ее подруга получила сильнейшую психическую травму, но она явно доверяла этому человеку. И для адвоката будет лучше, если он с ней поладит, иначе ему придется иметь дело с Шелби и миссис Диас. Шелби подошла к Тедди и обняла его.

– Ты можешь вернуться к нормальной жизни. Посмотри на меня. Я чуть не убила человека.

Тедди покачал головой:

– Нет, вы не могли этого сделать.

Дети Маравелль ничего не знают про Хелен. Шелби хотела рассказать им, но ее подруга сказала, что эта информация для них необязательна.

– Серьезно? – спросила Шелби. – Но случившееся тогда во многом определило меня как личность.

– Это важно только для тебя, – настаивала на своем Маравелль. – Но не для тех, кто тебя любит.

– Как бы то ни было, ты в тысячу раз умнее, чем я была когда-то, – сказала Шелби мальчику. – Ты еще поймешь это. Если сам не будешь думать, что ты чего-то стоишь, то и другие в тебя не поверят.

– Вы что, философ? – спросил Тедди.

– Нет, малыш, просто друг, который побывал в сходной с твоей ситуации.

Потом они вернулись в Вэлли-Стрим без одного члена семьи. Все говорили мало, даже когда Дориан вновь начал плакать, закрыв лицо своими большими ладонями. Они просто дали ему выплакаться, а Маравелль включила радио. Говорят, близнецы ощущают эмоции друг друга. Если уколоть одного из них булавкой, то и другой задохнется от боли. Возможно, тот, кто чувствует этот укол, – счастливец, потому что он понимает людские нужды и желания.

В тот же вечер Шелби начала сочинять письмо Тедди. Она вспомнила первую почтовую открытку, которая пришла к ней в больнице, и как она подумала тогда, что медсестра ошиблась, выкрикнув ее имя при раздаче почты. Как же это важно, размышляла она теперь, чтобы кто-то где-то знал, чтó ты ощущаешь.

Шелби писала послание Тедди весь остаток недели. Письмо получилось гораздо длиннее, чем она рассчитывала. Она составляла его во время обеда, когда ела кусочки разогретой курицы с рисом в сливовом соусе и даже когда по телевизору показывали певческий конкурс – шоу, которое она ненавидит, но всегда смотрит.

Когда Шелби наконец отправила письмо в пятницу, она насчитала десять страниц. Она написала о том, о чем не рассказывала никому, даже Бену Минку, как ненавидела себя настолько, что держала руку над пламенем горящей плиты, чтобы сделать себе больно. Как жалела, что не умерла там, на дороге. Как в ночь автокатастрофы кусала и пинала тех, кто пытался спасти ее. Она вложила в письмо снимок Тедди и Дориана вместе с Пабло, который сделала в ту неделю, когда опекала их, еще не любя детей.

Братья обнимали друг друга за плечи, а Пабло занимал больше места, чем они вдвоем. «Помни, кто ты, – написала она ему, думая о своей детской фотографии, которую мать прислала ей. Глаза ее тогда сияли верой и любовью. – То, что глубоко внутри нас, никогда не меняется».

На следующей неделе она составила список всех ужасных поступков, которые совершила в жизни. Шелби хотела, чтобы Тедди знал: не он один сожалеет о своем прошлом.

«Наркотики. Ужасный, болезненный секс, который, как я теперь понимаю, был наказанием за совершенное зло. Думаю, я это заслужила. Предала Бена Минка. Ни разу не призналась, что любила его. Адюльтер с Харпером, когда его жена, которая гораздо лучше меня, была беременна. Кража трех собак и одной кошки. Была плохой дочерью. Была плохим человеком. Украла жизнь у Хелен».

Через несколько недель Шелби получила почтовую открытку. Она была засунута в металлический почтовый ящик в шумном холле здания. Люди оставляли там зонтики и газеты, туда же бросали рекламу доставки еды и тату-салона на Бродвее. В первую минуту Шелби подумала, что открытку прислал ее анонимный корреспондент, но потом вспомнила: тот не знает, где она живет теперь, и может писать ей только на адрес матери.

Оказалось, открытку написал Тедди. Она поняла, что это хороший знак и в то же время сигнал бедствия из городка близ Олбани. Шелби стояла в холле, не могла дождаться, когда поднимется к себе в квартиру, чтобы прочитать ее. На открытке фотография школы на фоне ослепительно-голубого неба и зеленой лужайки, явно приукрашенных компьютерной магией. На обороте Тедди написал небрежным почерком: «Я по-прежнему не верю, что вы были настолько плохой. Спасибо за письмо». Рядом с подписью он нарисовал улыбающуюся рожицу, словно по-прежнему остался ребенком, за которым присматривала Шелби. Тогда он не доставлял ей никаких хлопот: безропотно отправлялся в школу, заботился о брате, который видел чудовищ на углу улицы, когда Тедди пробегал мимо, даже их не заметив.

В яичном супе, доставленном из китайского ресторана «Хунань», оказалась кровь. Шелби разглядела в этом дурной знак. Ничего хорошего тут быть не могло. На дне мешка она нашла два печенья с предсказанием судьбы. Шелби бросила их в свой контейнер для печенья. У нее было такое ощущение, что они предвещают несчастье.

– Это не кровь, – сказал владелец заведения Шинь Мэ, когда Шелби позвонила в ресторан с жалобой. – Это соевый соус.

Но через день после доставки супа ей позвонил отец, который нечасто пользовался телефоном, а уж с Шелби разговаривал и вовсе реже. Он не владеет искусством беседы. Шелби пробирала дрожь. Некоторое время назад у нее возникло чувство, что мать избегает ее. Сью оказывалась занята всякий раз, когда Шелби хотела нанести визит. Мать говорила, что, мол, скоро они увидятся, а потом вновь отменяла встречу. Так продолжалось уже около двух месяцев.

– Нужно, чтобы ты приехала домой, – сказал Шелби отец. Когда она спросила: «Зачем?» – он дал уклончивый ответ: – Твоя мама нуждается в тебе, – и это все.

– Есть срочная необходимость?

Шелби внутренне была готова услышать, что разразилась какая-то трагедия. Слишком уж она была счастлива в последнее время. Что-то должно было опустить ее с небес на землю.

– Думаю, что да.

Теперь Шелби знала точно, что в супе был вовсе не соевый соус, а кровь, предвещавшая беду. Она была рада, что тогда вылила суп в раковину. Мать не хотела, чтобы дочь видела ее, потому что случилось нечто ужасное. Шелби было жаль, что она не могла позвонить Бену и обсудить с ним свои страхи: она знала, что их пути разошлись навсегда. Шелби поняла это в тот момент, когда Бен вошел в ресторан, и она увидела панический страх в его глазах.

Шелби на скорую руку собрала рюкзак, а двух маленьких собак поместила в большую сумку. Надела темные очки и схватила трость, купленную в Челси на барахолке. Имея ее с собой, она сможет сказать, что Пабло – собака-поводырь, если кто-то пристанет к ним в поезде. К счастью, контролер пробил билет, даже не взглянув на Шелби.

От станции до родительского дома Шелби доехала на такси. Отец высматривал ее, стоя на крыльце. Они давно отдалились друг от друга, и он никогда так ее не ждал, поэтому она догадалась, что ситуация хуже, чем она себе представляла. Отец даже не сетовал, что она привезла собак. Может быть, он и изменяет матери Шелби, но Сью – его жена, и ему было явно трудно выдавить из себя слова правды. Наконец он сделал это: у Сью рак легких в четвертой стадии. Родители решили не сообщать эту новость Шелби, чтобы избавить ее от тяжких мыслей, пусть даже она уже взрослая женщина и выпускница колледжа. Они так поступили, думая, что у Шелби хрупкая психика, о чем свидетельствовал ее нервный срыв в юности.

Шелби сидела на веранде и рыдала, закрыв лицо руками. Отец зажег сигарету, хотя бросил курить пять лет назад.

– Заболеешь от этого раком, – напугала его Шелби. Они оба на мгновение засмеялись, а потом Шелби вновь начинала плакать.

– Пойдем. Возьми себя в руки, – сказал Дэн Ричмонд. – Мама в спальне.

Шелби вытерла нос рукавом.

– Господи! – возмутился Дэн. – Ты вообще слышала, что существуют бумажные салфетки?

– Она знает? – спросила Шелби, когда они заходили внутрь.

– Она всегда все знает. – Дэн внезапно заметил присутствие Пабло. – Мне казалось, у тебя две собаки. – Кажется, Пабло его нервировал. Раньше Шелби, уезжая на Лонг-Айленд, оставляла большую собаку у соседа. Ее отец никогда не был любителем собак. – Что это за порода? Сенбернар?

– Большая пиренейская собака, – ответила Шелби. Она начала обдумывать план действий. – Я могу бросить работу и побыть с ней во время курса химиотерапии.

– Она уже его проходила. Они начали, но вынуждены были прервать лечение, потому что оно не помогало. Твоей маме от этого стало еще хуже.

– Мама избегала встречи со мной именно по этой причине?

– Не хотела тебя беспокоить. Хочу предупредить, Шелби, чтобы это не стало для тебя шоком: она лишилась волос.

– Это какая-то дурная шутка. – Когда Шелби вернулась из психиатрической клиники и побрила голову, ее мать плакала: «Как ты могла сделать с собой такое?!»

– Никаких шуток. Она не выходит из дома. Отчасти именно поэтому я решил во всем тебе признаться. Хочу, чтобы вы вместе подобрали ей парик.

– Иначе ты бы мне ничего не сказал?

– Это был ее выбор. Я ведь знаю, ты считаешь меня плохим парнем.

– Мы говорили о ее болезни, – напомнила ему Шелби. – И парике.

– На Главной улице есть один магазинчик, где они продаются, но со мной она не пойдет. Думаю, мама будет чувствовать себя намного лучше, если люди перестанут на нее пялиться. Будет больше похожа на себя прежнюю.

Блинки и Генерал сопроводили Шелби в родительскую спальню.

– Привет, мама.

Шелби решила не плакать: она уже дала волю своим чувствам. Сью лежала в постели, Шелби уселась рядом с ней. Она попыталась заглянуть под одеяло.

– Не смотри на меня, – попросила Сью.

– Ты что, думаешь я не видела женщин без волос? Сама была лысой.

Сью Ричмонд засмеялась. Шелби уговорила ее сесть, и Сью прислонилась к подбитой ватой спинке кровати. Она оказалась совсем лысая и бледная, а глаза красные.

– Господи боже, мама. Ты выглядишь как я когда-то.

Генерал прыгнул на постель, и Сью погладила его.

– Этого как зовут?

– Генерал Цо.

– Самый умный из них?

– Умнее Бена Минка.

Иногда Шелби набирала номер Бена и тут же сбрасывала, услышав его голос. Их свидание оказалось полным разочарованием, и все же она ощущала потребность поговорить с ним.

Ее номер скрыт, поэтому Бен не знает, что это именно Шелби ему звонила. И все же он догадывался. Последний раз, когда она набрала ему, Бен спросил:

– Шелби?

После этого она ему больше не звонила.

– Бен мне нравился, – сказала Сью.

– Но он же торговал наркотиками, – напомнила ей Шелби.

– И все-таки он был хорошим. А с годами стал очень ответственным. Он всегда был мне симпатичен.

– Мне тоже, – созналась Шелби.

– Но по твоему поведению этого не скажешь.

– Если бы Бен понимал меня, не сомневался бы, насколько он мне дорог.

– Люди не обладают экстрасенсорным восприятием, – заметила Сью.

– А следовало бы. Все должны знать точно, что о них думают, тогда бы близкие не обижали друг друга так часто.

Сью взяла дочь за руку.

– Как такое могло случиться со мной, Шелби?

Это серьезный вопрос. Шелби задавала его психотерапевту, к которому обратилась сразу же после автокатастрофы. Разговор произошел в палате интенсивной терапии еще до того, как Шелби перестала говорить, когда еще не осознала, что никогда не будет прежней. Врач тогда не нашел никакого объяснения, и Шелби теперь не сумела ответить матери.

Ее мать даже не курила: в их семье это не принято. Шелби плюхнулась на постель. Она часто приходила в родительскую спальню, когда была маленькой и не могла уснуть.

– Наверно, я принесла тебе несчастье.

– Не говори так, – попросила Сью. – Твой отец хочет, чтобы я купила себе парик. Думает, что я впала в депрессию, но на самом деле его угнетает, что я так выгляжу.

– Ты действительно выглядишь подавленной, но, знаешь, в твоем положении это совершенно естественно.

– Я не подавлена, я раздавлена.

И они снова начали смеяться. Но смех этот был истерический.

– Может быть, мне стоит купить блондинистый парик, – размышляла Сью. – А вдруг, если я буду выглядеть более привлекательно, мы с твоим отцом снова будем вместе?

– А вы и так вместе, – сказала Шелби.

– Я хочу сказать – в любви.

В ее взгляде показалась тоска, и что-то перевернулось внутри Шелби. Она ненавидит ходить по магазинам, но матери сказала:

– Конечно. Пойдем. Пусть папа посмотрит за собаками.

Шелби сидела с отцом на кухне и пила кофе, пока ее мама готовилась к выходу.

– Ты не мог бы относиться к ней получше? – спросила Шелби.

– Я с ней и так хорошо себя веду. Но все меняется, когда люди живут тридцать лет вместе.

– Притворись, что этих лет не было, – холодно сказала Шелби. – Вообрази, что ты ее рыцарь в сияющих доспехах.

Сью вышла из спальни, на ней были широкие брюки и свитер, на голове намотан шарф.

– Выглядишь великолепно, – сказал Дэн жене.

Он оглянулся на Шелби, ожидая увидеть в ее глазах одобрение. На мгновение она почувствовала жалость к отцу, хоть он и вел себя как гадкий, эгоистичный тип. Шелби взяла Блинки и шмякнула его отцу на колени.

– О господи, слепая собачка! Что я должен с ней делать, Шелби?

– Позаботься о ней. – Она пристально посмотрела на отца. – Попытайся сделать что-то хорошее.

Они пошли к автомобилю, но когда Шелби направилась к пассажирскому месту, мать остановила ее.

– Мне нельзя водить машину, – сказала Сью. – После хирургической операции подвижность рук теперь ограничена.

– Но я не могу. – Сью знала, что дочь не садилась за руль после того, как попала в автокатастрофу.

– Черт побери, Шелби! Ты можешь отвезти меня туда, куда я хочу, в первый раз за долгие сраные месяцы!

Шелби настолько оказалась шокирована речью своей матери, что немедленно заняла водительское место. Она должна была это сделать. Машину способен водить даже последний идиот. Шелби завела двигатель.

– Поезжай налево, – сказала ей Сью, – затем поверни на Сикамор и дальше на Льюистон.

– Но так мы не выедем на Главную улицу. Я думала, мы ищем тебе парик.

– Я хочу повидать Хелен, – заявила Сью. – И не собираюсь обсуждать это с тобой.

Когда-то сотни пилигримов толклись вокруг дома Бойдов, терпеливо дожидаясь на шоссе, когда настанет их очередь. Каждый надеялся, что именно ему встреча с Хелен принесет исцеление. Телеканалы слали репортеров, когда на лужайке перед домом проходили молитвенные бдения. Но появились другие целители и новые чудеса, и люди забыли о Хелен. После автокатастрофы прошло восемь лет, теперь здесь бывали лишь самые верные и вконец отчаявшиеся.

Одна старушка каждый день приезжает из Куинса и читает молитвы на лужайке даже посреди зимы и в проливной дождь с сильным ветром. Она начала совершать паломничества к дому Бойдов через неделю после трагедии. Старушка говорит, что хочет дождаться, когда Хелен встанет с кровати, чтобы принести надежду в этот мир.

Престарелая поклонница Хелен носит все свое земное имущество в бумажном пакете. Бойды перестали пускать ее в дом. Иногда эта женщина громким голосом обращается непосредственно к Хелен и просит избавить ее от демонов. Тогда приходится вызывать полицию, и ее эскортируют в маленькую квартирку, где она живет с дочерью-инвалидом, которая не может ни ходить, ни разговаривать.

Когда Шелби припарковывала машину напротив дома Бойдов, ее всю трясло от стресса, вызванного ездой. Она не садилась за руль с семнадцати лет и не видела Хелен с тех пор.

– Не пойду туда с тобой, – сказала она матери.

– Я на это и не рассчитывала.

Сью опустила солнцезащитный козырек и посмотрела в зеркальце, не нужно ли поправить шарф.

– Послушай, мама, Хелен не обладает способностью исцелять людей. Если бы она могла это делать, наверно, давно бы себя вылечила.

– Никуда не уходи, – сказала ей Сью. – Жди меня здесь.

Шелби смотрела, как мама пересекает улицу и идет по дорожке. На лужайке было оборудовано нечто вроде святилища с брошюрами. В них описаны чудеса, которые, как там утверждается, совершила Хелен. Ее мать стояла рядом со стендом на коленях, подложив одеяло, чтобы не испачкать юбку травой.

Она поддерживает порядок на этой лужайке: ведь по городу ходят легенды о наркоманах, которые после одного визита к Хелен больше никогда не притрагивались к зелью; о женщинах, которые много лет не могли забеременеть, а посетив Хелен, рожали детей через девять месяцев; о неверных мужьях, вернувшихся в лоно супружества; о слепой женщине, которая прозрела прямо у Хелен в спальне и подробно описала ее, в том числе розовое покрывало, такое же, какое было у нее самой в детстве.

Шелби уселась поудобнее на водительском месте и закурила косячок, хотя Сью не позволяла курить в своей машине. После пары затяжек Шелби заметила, что ее руки стали дрожать еще больше, и погасила сигарету. Шелби понимала, что мать больна неизлечимо. Сквозь окна она не видела, что происходит в комнате Хелен. Шелби вспомнила, как они сидели на земле с Беном у этого дома. В ту ночь она поняла, что он любит ее. Шелби готова была расплакаться, но сдержалась. Она разрушала все, чего касалась. Ветровое стекло запотело, и через какое-то время весь внешний мир затянулся туманной пеленой. Шелби улыбнулась, вспомнив, что мать велела ей никуда не ходить. Куда, черт возьми, ей идти? Через час Сью вышла из дома Хелен и села в машину.

– Тебя долго не было. Как там у них? – спросила Шелби.

Сью поспешно протирала запотевшее ветровое стекло шарфом, поэтому Шелби не сразу поняла, что мать плачет.

– Я же тебе говорила, что она не может помочь, – сказала Шелби. – Вера в такие чудеса лишь дает людям ложную надежду. Хелен просто используют, разве ты не видишь?

– Ты не права. Она по-настоящему помогла мне. Заставила понять, какой же счастливой я была. – Сью вытерла глаза рукавом. – Я пришла в этот дом, чтобы разобраться, чего стоила моя жизнь, и теперь я знаю, что все это время у меня была ты, Шелби. И теперь больше, чем когда-либо понимаю, какой это драгоценный дар судьбы.

– Жаль, что не я оказалась на месте Хелен, – сказала Шелби. – Это я должна была умереть.

Сью повернулась к дочери и ударила ее с такой силой, что Шелби стукнулась головой о стекло.

– Мама! – воскликнула она ошеломленно.

– Не смей так говорить! – закричала Сью. – Даже думать об этом не смей! Ты меня слышишь? Ты самое лучшее, Шелби, что случилось в моей жизни, не отнимай это у меня! Ты моя награда.

– Хорошо, – сказала Шелби, немного успокоившись.

Теперь мама рыдала. Шелби больше не ощущала себя обкуренной. Она слышала, что химиотерапия иногда имеет последствия для мозговой деятельности. Может быть, это случилось с ее матерью.

– Не смотри на меня так, словно я сошла с ума, – сказала ей Сью.

– Хорошо.

– И не говори все время «хорошо». Это не твой стиль, Шелби. Говори лучше: «Мать твою» или «Поцелуй меня в задницу».

– Ладно. Поцелуй меня в задницу. – Они обе засмеялись. – Так ты хочешь ехать в магазин, где продаются парики?

– Поцелуй меня в задницу, – повторила Сью. На этот раз они засмеялись еще громче, пока мать вдруг не сказала Шелби: – Знаешь, у твоего отца новая подружка. На этот раз у них все серьезно.

– Ты сошла с ума, – сказала Шелби. – Вечно воображаешь себе самое худшее. Возможно, и с той женщиной в «Мейсиз» он не встречался.

– Тогда это длилось недолго. Теперь все по-другому. Она медсестра. Отец сказал, что ему нужен шанс влюбиться снова. Он не понимает, что состояние влюбленности – это чушь собачья. Знать человека до самого донышка его души – вот что по-настоящему важно. Это и есть любовь: то, что трудно, то, что реально, и то, что неизменно. – Сью принюхалась. – Ты что, курила здесь травку?

– Немного, – призналась матери Шелби.

Сью открыла окно.

– Его новая пассия работает в больнице, где я проходила лечение. Мы подружились. Она пригласила нас на обед в честь Дня благодарения.

– Пошел он в жопу, – сказала Шелби. – И она вместе с ним. Я его ненавижу.

Мать взяла Шелби за руку.

– На самом деле я рада, что твоему отцу светит немного счастья.

Шелби посмотрела на мать широко распахнутыми от удивления глазами.

– Ты не можешь быть настолько хорошей.

– Не преувеличивай мои добродетели. Я его тоже ненавижу.

– Как он может так поступать с тобой? – спросила Шелби.

– Мне наплевать, у меня есть ты.

Шелби ничего не сказала в ответ. Ее тронуло, что она – высшая точка чьей-то жизни. Наверно, она никогда не испытывала к матери такой любви, как сейчас. Возможно, до сегодняшнего дня даже не догадывалась, что это такое.

– Куда мы поедем? – спросила она.

– Отвези меня в какое-нибудь новое место. Такое, где я никогда не была.

– Ты доверяешь моим шоферским талантам?

– Разве это имеет значение в моем положении? – сказала Сью с усмешкой.

Они некоторое время бесцельно кружили вокруг, проехали мимо здания школы, обогнули торговый центр, в который Шелби часто ходила с Хелен. Шелби заметила новый филиал зоомагазина, в котором работала управляющей, и подъехала к нему.

– Вот куда ты меня везешь! – сказала Сью, когда Шелби припарковала машину. – Я бывала в этом молле, дорогая.

– А зоомагазин ты когда-нибудь посещала?

Была суббота, и торговый центр оказался переполнен. Когда они зашли в зоомагазин, Шелби почувствовала себя так, словно попала домой.

– Кажется, воняет хомяками, – сказала Сью. У нее всегда было хорошее обоняние. Они направились в секцию, где продавались рыбки, – там пахло не так противно.

– Помнишь, что у меня были бойцовые рыбки? – спросила Шелби. Тогда ей было десять.

– Джеки Кеннеди, – вспомнила Сью.

– Сумасшедшее название.

Они остановились перед большим резервуаром с рыбами-ангелами.

– У Хелен ни разу не стригли волосы. С семнадцати лет. Ты знала об этом? – спросила Сью. – Теперь они отросли до пола и по-прежнему имеют красивый цвет.

Большая черно-белая рыба-ангел плавала сама по себе у края аквариума. По ее наклонному положению Шелби увидела: что-то с ней не в порядке. Если бы это был ее магазин, она бы отделила эту рыбу от остальных.

– Я спросила маму Хелен, почему они не постригли ей волосы. Она ответила, что дочь любила, чтобы они были длинными. Мать расчесывает Хелен волосы дважды в день.

– Хелен всегда говорила, что мама не желает ее слушать. Она хотела сделать на руке татуировку лошади. Возможно, Хелен коротко постригла бы волосы и покрасила бы их в синий цвет, если бы она осталась невредима, а я лежала в коме.

– Это не должно было случиться с тобой, – сказала ей Сью. – Тебе было предназначено судьбой жить.

– И поэтому у меня такая замечательно говенная жизнь?

Голос Шелби сорвался, и она отошла к аквариуму с золотыми рыбками, которых ненавидит.

Мать последовала за ней.

– Потому что ты такой хороший человек, Шелби.

– Я пустое место, мама! Как ты не понимаешь? Ты дала жизнь полному ничтожеству!

Сью придвинулась к ней еще ближе. Сначала Шелби опасалась, что мать вновь ударит ее, но Сью обняла дочь и сказала:

– Любовь моей жизни.

Кучка детей двигалась по проходу, поэтому Шелби и Сью пришлось отстраниться друг от друга.

– Не заставляй меня больше плакать. – Шелби вытерла слезы.

Они прошли под руку через секцию корма для животных.

– Жаль, что я не уехала в Италию, – сказала Сью. – Всегда мечтала об этом. И еще я хотела жить в Калифорнии. Может быть, не всю жизнь, но хотя бы попробовать. В коттедже на побережье.

– В самом деле? – Шелби удивилась. Она была не в состоянии вообразить свою маму в Калифорнии.

– И еще я жалела, что у меня было так мало секса, пока я не вышла замуж за твоего отца.

– Мама!

– Говорю это, чтобы ты не повторила мои ошибки.

– Я их уже совершила, – сообщила Шелби. – И даже больше, чем ты.

– Но у тебя есть время. Ты еще можешь сделать все, что хочешь, Шелби.

Они сейчас были в самой не любимой Шелби секции магазина. Щенки.

– Давай остановимся. – Сью прислонилась к ограждению. Здесь были два мопса, маленький пудель и полусонный золотистый ретривер. – Я всегда хотела собаку, но твой папа был против.

– Почему ты всегда делала то, что он велел?

– А ты в этом уверена?

Они обе рассмеялись. Отец Шелби, как видно, пребывал в неведении. В этот момент он, скорее всего, сидел на том же месте, где они его оставили, с Блинки на коленях. А может быть, разговаривал со своей подружкой по телефону.

– Однажды я влюбилась, – сказала Сью. – В брата своей соседки по комнате в общежитии колледжа. Я училась в Уэллсли. Но он был мне не ровня. Я не смогла бы подняться до уровня их семейства. Они все были «кем-то».

– И поэтому ты подцепила того, кто был никем?

– Твоего отца я знала еще со школы. Он работал в семейной лавке. Я увидела его, когда приехала домой на каникулы. Мы не подходили друг другу, но я думала, он верный и порядочный. Может быть, я боялась искать настоящую любовь. Не делай то, что сделала я.

– Хорошо.

– Я говорю это вполне серьезно. Не обижайся на Бена. Я позволила, чтобы в моей жизни все случилось само собой. Не хочу этого для тебя. – Сью все больше охватывало смятение. – Не выбирай легкие пути.

– Ладно. – Шелби приложила руку к сердцу. – Я буду выбирать путь наибольшего сопротивления.

– Я не шучу!

– Мама, я обещаю.

К ним подошла продавщица, заметившая, что они смотрят на собак.

– Хотите посмотреть на щенка вблизи?

– Вот на этого, курчавого, – сказала мать.

У Шелби не хватило духа ей отказать. Сью вела себя как маленькая девочка.

Продавщица достала пуделя из клетки. Тот нервничал и дергался, пытаясь вырваться.

– Он такой милый, – сказала девушка.

Она передала пуделя на руки Сью, и собака потянулась к ее лицу, намереваясь лизнуть.

– Это против норм санитарии, – объявила Шелби. – Говорят, будто у собак нет во рту микробов, но их там полно. Они вылизывают собственные задницы.

– О, Шелби, не воспринимай все в черном цвете. Он очарователен. Привет, детка, – сказала ласково Сью. Пудель белый с небольшим черным носом. – Маленькая кроха.

Шелби без труда способна распознать легковерного человека. Ее мать «купилась» на этого пуделя.

– Он поместится в большой дамской сумке, и вы можете брать его с собой повсюду, – без умолку трещала продавщица. – Даже в супермаркет.

– Мы не заинтересованы в этой покупке, – сказала ей Шелби.

Но девушка начисто ее игнорировала. Она понимала, что нашла в Сью потенциального клиента.

– И, кажется, вы ей понравились.

Шелби посмотрела на продавщицу, которая, похоже, совершенно оказалась невосприимчива к тем отрицательным флюидам, которые посылала в ее адрес Шелби. Продавщица повела Сью в игровую зону, где клиенты могли повозиться на полу со щенками.

Шелби стояла по другую сторону приоткрытой двери, наблюдая, как мать бросает пуделю плюшевую зверушку, чтобы он подобрал и принес ее.

– Мы ведь собирались купить парик, мама.

Сью Ричмонд перевела на нее взгляд, ее глаза блестели.

– Я люблю его. – Она заметила панику в глазах Шелби. – Понимаю, я не могу его купить, а потом оставить без присмотра, когда умру.

Пудель вскарабкался на колени Сью.

– Ты вовсе не умираешь, – сказала Шелби. Прозвучало неубедительно даже для нее самой.

Сью прижала к себе щенка и что-то ему прошептала.

– Да, он очень мил, – признала в конце концов Шелби. – Похож на ватный шарик.

– Я хочу его больше, чем все остальное в моей жизни, – сказала вдруг Сью.

Шелби направилась к продавщице, которая дала разрешение каким-то юнцам поиграть с золотистым ретривером.

– У нас проблема со щенком. – Шелби достала из рюкзака свое старое удостоверение управляющей магазина той же торговой сети.

– Не знала, что вы менеджер. – Продавщица озадачилась.

– Я забираю этого щенка в ветеринарную больницу. Думаю, он болен. Слышали когда-нибудь о питомниковом кашле?

– Но я не слышала, чтобы он кашлял, – взволнованно сказала девушка.

– Проверьте себе слух, – посоветовала ей Шелби.

Она поспешно вернулась в игровую зону, где оставила мать, и забрала пуделя.

– Пойдем.

Сью поспешила за дочерью через секцию корма для животных.

– Но пудель по-прежнему с нами, – смущенно сказала она.

Шелби схватила две консервные банки с кормом для щенков и запихнула их в рюкзак.

– Шелби! Ты с ума сошла?!

– Мы забираем эту собаку. Освобождаем ее.

– Эту продавщицу из-за нас уволят! Я не хочу этого!

На контроле Шелби показала свое удостоверение менеджера пожилому мужчине, сидящему за кассовым аппаратом.

– Я забираю этого щенка для ветеринарного осмотра. Девушка, что стоит сзади, позволила мне взять его: у нее нет иного выхода.

Пожилой мужчина посмотрел на ее документ.

– Хорошо, мисс Ричмонд.

Они быстро вышли из магазина. Добравшись до парковки, перешли на бег. Потом сели в машину и засмеялись как сумасшедшие.

– Тебя назвали мисс Ричмонд, – сказала Сью. – Чуть ли не впервые в жизни.

Шелби передала пуделя матери.

– Ты счастлива? – спросила она.

– О, Шелби, он милейшее существо. Голову даю на отсечение: твой отец будет страшно возмущен. – Сью гладила свернувшуюся у нее на руках собаку. Ее нос уткнулся ей в свитер. – Привет, дружок, – сказала она.

– Обещай, что не будешь называть его Дружком.

– Нет, буду. А когда я умру и ты приедешь забрать его, хочу, чтобы ты и дальше называла его Дружком.

Они проехали по Главной улице, не остановившись перед лавкой, где продавали парики. Вместо этого они направились в парк и дали Дружку порезвиться на траве. Первым делом он задрал ногу и пописал, а Сью с Шелби уселись на скамейку рядом со столиком для пикников. Шелби достала сигарету с травкой, которую начала в машине.

– Тебя не арестуют за кражу щенка? – спросила Сью.

– У копов есть преступники покруче меня, которыми надо заниматься.

Шелби прикурила и затянулась.

Сью внимательно посмотрела на нее.

– Слышала, что косяки помогают при тошноте и боли.

– Говорят, что так.

Сью взяла сигарету, сделала затяжку и тут же закашлялась.

– Оставляй дым в легких, – посоветовала Шелби.

– Питомниковый кашель, – сказала Сью, и они обе засмеялись. Она затянулась еще несколько раз. – Никакого эффекта, – сделала Сью неутешительный вывод.

Шелби посадила щенка на колени Сью, размышляя о материнских мечтах.

– Ты хотела уехать в Калифорнию? – спросила Шелби. – Я в твоем распоряжении. Сделаю все, что ты пожелаешь.

– Мне нет никакого дела до Калифорнии. Я люблю тебя больше всего на свете, Шелби. Больше, чем Дружка. И больше собственной жизни.

– Ты знаешь эту собаку не больше часа, – пошутила Шелби.

– Любовь не зависит от времени и пространства. – Сью выпустила еще один клуб дыма. – Все это очень странно.

– Что? – улыбнулась Шелби. Ее мама вновь вела себя как малолетняя девочка.

– Я действительно хочу мороженого. Давно уже не испытывала чувство голода.

– Пойдем в «Баскин-Роббинс».

И они снова сели в машину Сью. Она взяла Дружка к себе на колени.

– Твое любимое всегда было вишневое с ванилью, – сказала Сью. – А я люблю фисташковое.

– Папа всегда приносил тебе шоколадное.

– Вот насколько он знал мои вкусы, – сказала Сью, как будто их отношения уже окончательно были в прошлом.

Щенок, завернутый в свитер Сью, заснул. Кажется, он чувствовал себя вполне уютно. Белый ватный шарик.

– Это мой самый лучший день, – сказала Сью, когда они ехали в сторону магазина мороженого. Она пошарила в своей сумочке и достала открытку. – Я таскаю ее везде, чтобы отдать тебе.

Шелби почувствовала, что ею завладела какая-то новая сильная эмоция, суть которой она пока не могла определить.

– От твоего ангела, – сказала Сью.

– Это Хелен? – спросила Шелби.

– Нет. Хелен не способна встать с постели, дорогая. Ты и сама это знаешь. Твой ангел – большой мужчина, похожий на борца сумо. Он оставил работающим двигатель, чтобы быстро дать деру, если бы кто-нибудь увидел его. Я все это время наблюдала за ним из окна гостиной. Он помахал мне рукой.

Шелби усмехнулась. Ее мать, кажется, была под кайфом.

– А крылья у него были?

Сью засмеялась.

– Конечно нет! Будь серьезнее наконец. Пойдем есть мороженое. Умираю с голоду.

Мать вручила ей почтовую карточку, и Шелби изучила фотографию на ней. Она видела себя на школьном снимке в четвертом классе. Шелби стояла в первом ряду и выглядела прелестно с длинными каштановыми волосами и в платье с оборками. У нее была ослепительная улыбка, как будто она была уверена в своем блестящем будущем. Шелби перевернула открытку и почувствовала стеснение в груди: «Люби что-то».

Сью гладила маленькую собачку.

– Ты моя крошка, – сказала она.

Небо затянуло тучами, день окрасился в серый цвет. Собирался дождь. Шелби планировала после ужина отправиться поездом обратно в город, но решила остаться и провела ночь на диване. Она в детстве перечитала горы сказок. Любимыми были те, где происходили чудесные превращения: братья становились лебедями, звери скрывали, какие у них добрые сердца. Она всегда верила в животных больше, чем в людей. После поездки на остров Чинкотиг она просила маму купить ей лошадь.

Сью сказала, что в их округе не разрешено содержать лошадей, поэтому они вместо покупки отправились на ферму в Блу-Пойнт, где кормили чьих-то пони сеном прямо из рук. Только сейчас она поняла, как холодно было в тот день. Мать дрожала, но все же стояла рядом с Шелби в конюшне более часа.

Шелби хотела провести завтрашний день вместе с матерью, чью любовь она ощущала внутри себя столь же осязаемо, как кровь и кости. Она мечтала, что каждый день они будут есть мороженое и попробуют все его сорта. Она приучит Дружка к дому, научится готовить любимый мамин луковый суп. Наверно, все изменится к худшему, но в этот момент не было смысла думать об этом. Вечером Шелби собиралась выглянуть из окна и проверить, не вернулся ли ее ангел, а если вдруг увидит его, то спросит, откуда он знает так много о любви. Будет здорово, если он появится, залезет в окно, приляжет рядом и объяснит, как можно так сильно любить кого-то и все же найти в себе силы продолжать жить, когда этот человек уйдет навсегда.

Шелби сидела на столике для пикников на заднем дворе. Было холодно, падал легкий снег. Она только что похоронила мать. Прошедшие месяцы остались в памяти каким-то размытым пятном. Октябрь и ноябрь были проглочены болезнью мамы и клиниками. Когда дело шло к концу, Шелби оставила собак у Маравелль и обосновалась в гостиной родительского дома. Специальная медицинская кровать матери стояла как раз рядом с диваном Шелби, и иногда они спали, держась за руки. В подвальном ящике Шелби нашла все свои старые книги. Она читала маме серию сказок Эндрю Лэнга с цветовым кодом. Они потерялись, оказавшись в волшебном домике со стеблями виноградной лозы за окном. Было темно и тихо, они могли слышать негромкое дыхание друг друга. Все рассказы имели одну и ту же идею: то, что у людей глубоко внутри, способен чувствовать лишь тот, кто понял, как легко разбить человеческое сердце.

– Просыпайся, – говорила Шелби всякий раз, когда мать начинала клевать носом во время чтения. – Самое интересное вот-вот случится.

Но Сью чем дальше, тем больше впадала в сонливость, а Дружок спал рядом с ней на кровати. Шелби приходилось брать пуделя и выносить из дома, чтобы он пописал. Дружок тут же рвался назад в дом. «Моя крошка, – говорила ему Сью. – На кого же я оставлю тебя?»

Шелби никогда не была уверена, с кем разговаривает мать: с ней или с Дружком. Теперь все это было позади, ее оставили лежать в холодной земле. Шелби никак не могла решиться войти в дом. Пальцы рук мерзли, а на ногах они вообще превратились в ледышки, хотя на Шелби были сапоги, утепленные овечьей шерстью. Но ее это не слишком заботило: она вытащила из дома мангал для жарки мяса и сожгла в нем старые книги о Мисти. Шелби смочила их горючей жидкостью, и они мгновенно вспыхнули. Страницы окрасились сначала в оранжевый цвет, потом в голубой и наконец в черный. С этим было покончено. Книги превратились в пепел.

В гостиной многочисленные соседи угощались принесенной в кастрюлях едой: макаронами с сыром, мясным пирогом, курятиной и яблоками, запеченными в тесте. Вкусная пища для снятия стресса. По тем же рецептам готовила мама Шелби, когда у дочери было нервное расстройство. Тогда Шелби словно пыталась уморить себя голодом: неделями принимала только чистую пищу – зеленые яблоки, сельдерей, воду. Она открыла рот и позволила снежинкам падать ей на язык. Шелби ощущала себя совершенно пустой, и ей казалось, что так теперь будет всегда.

Маравелль и миссис Диас приезжали на похороны, но, когда все было кончено, Шелби убедила их не оставаться на поминки, а возвратиться к себе в Вэлли-Стрим и позаботиться о собаках, оставленных в их доме. На самом деле она не хотела их видеть в цокольном этаже родительского дома.

Она никогда больше не будет спать на диване, а медицинскую кровать матери уже увезла компания, сдающая в аренду мебель. Ей показалось, что она видела на похоронах Бена Минка с матерью, но уверенности в этом не было, потому что Шелби не могла принудить себя смотреть в глаза людям и замечать в них скорбь. Она не видела Бена со времен их постыдного свидания, когда он оставил ее в ресторане. Шелби понимала, что он был вправе поступить так. Всякий раз, когда Бен пытался выразить ей свои чувства, она не находила нужных слов и не сумела ответить ему взаимностью.

– Может быть, тебе лучше переночевать у нас, – предложила ей миссис Диас при прощании. – Ты могла бы спать в комнате Жасмин.

– Мама права, – согласилась с ней Маравелль. – Не следует оставаться здесь одной.

Но Шелби всегда была одна, неважно, где она сейчас и с кем. С кладбища ее отвезли домой Диасы, потому что она не хотела садиться в лимузин вместе с отцом.

Его подружка тоже присутствовала на похоронах. Ее зовут Пэтти. Она представлялась всем как подруга Сью. Фамилию ее Шелби не запомнила, а может быть, она ее и не называла. «Это же похороны, – хотелось ей крикнуть отцу. – Неужели ты не мог подождать хотя бы еще один чертов день?» Шелби любит Маравелль, она могла бы провести ночь в Вэлли-Стрим, но когда она с подругой и ее матерью, на душе становится еще тяжелее. У нее не было больше мамы. Не было того, для кого она была самым важным человеком на этом свете.

Отец Шелби был на кухне с Пэтти и друзьями. Шелби не придала значения разговорам, что, мол, вдовцы, брак которых был успешным, всегда быстро женятся вновь. Она-то знала, насколько одинока была мать в своем браке, как страстно мечтала о чем-то большем. Все, что имело для Шелби значение: ее мать в земле за много миль отсюда, одна в темный снежный вечер. Шелби могла безнадежно испортить собственную жизнь, но для всех остальных, включая отца, у нее высокие стандарты. Она желала, чтобы люди вели себя так, как подобает человеческим существам.

Шелби, конечно, не хотела сидеть в гостиной и слушать, как все сожалеют по поводу смерти ее матери: мол, каким замечательным человеком она была, а теперь Сью Ричмонд отмучилась и не испытывает боли. Вместо этого она жгла свои книги в мангале на заднем дворе. Ей хотелось побыть одной, но не удалось. Дружок, пудель Сью, выбрался во двор через специальную дверь для домашних животных, которую по просьбе Сью установили, когда она не могла уже больше вставать с постели. Она боялась, что люди забудут про собачку, – так оно и случилось.

Песик выглядел грязным, неухоженным.

– Привет! – сказала Шелби пуделю.

Дружок даже не удостоил ее взглядом.

– Эй, глупыш, ты что, не слышишь меня?

Она чувствовала себя ужасно. Ее мать любила Дружка, а теперь он сидит с разбитым сердцем на ступеньках, а она называет его глупым. Шелби обещала матери забрать его, а сама не знала, потрудился ли кто-нибудь накормить собачку хоть раз за несколько дней. Шелби слезла со стола и подошла к нему. Дружок не поднимал глаз, словно боялся, что она ударит его. Шелби взяла пуделя на руки и почувствовала, что он дрожит. Все это было очень грустно: его тонкие, как у цыпленка, косточки, его кудлатая щенячья шерсть. Каждую ночь он спал рядом с матерью, а теперь ему было холодно. Шелби засунула его под пальто и ощутила, как он задрожал на ее груди. Она не простит себе, если оставит Дружка здесь, с этими людьми, которые пришли на поминки ее матери и даже не подумали, жива ее собака или нет.

Шелби наблюдала, как горят книги. Она представила себе, как слова изливаются с дождем на дома других людей, такие грустные слова, как «зверь» и «траур», «скорбь» и «мама». Она поворошила палкой золу. Бумага стала черной и слоистой. Вверх полетели искры. Так ушло ее детство, от него не осталось ничего, кроме пепла. Шелби покинула пустой двор с Дружком, свернувшимся на ее груди под пальто. Она шла по дорожке, блестящей от снежинок.

Ей вспомнилось, как она уходила из дома, и мать подолгу искала дочь, как потерявшуюся собачку, выкрикивая ее имя. Теперь Шелби сгорала от стыда и раскаяния, когда думала о том, как пряталась от собственной матери. Ей надо было прыгать и махать ей обеими руками. Она должна была сесть в мамин автомобиль и сказать: «Спасибо, что спасла меня».

По прихоти судьбы, прежде чем уехать, она остановилась у почтового ящика. Сегодня был вечер воскресенья, доставки не было, но она все равно открыла ящик. Внутри лежала почтовая открытка. Она была синяя и выглядела как кусок льда. Шелби вынула ее. На лицевой стороне открытки было изображено небо в синих, черных и серебристых тонах. Она узнала некоторые созвездия: Стрелец, Рак, Рыбы, Лев. На небе – падающая звезда и крохотная фотография ее матери из ежегодника школы, где она работала библиотекарем. В глазах Шелби появились жгучие слезы. Они, кажется, замерзли, настолько было холодно. Она перевернула открытку и прочитала надпись: «Помни кого-то».

Шелби положила открытку в карман пальто и отправилась в путь. У нее было такое ощущение, словно все дрожит внутри. Она нуждалась в надежде, доверии к людям, но сильно сомневалась, что способна на эти чувства. Снега нападало много, он хрустел под ногами.

Она направилась в магазин «7-Eleven». Жара в нем была невыносимая, громко играла музыка, «Грустное Рождество» Элвиса. Рождество уже почти наступило, но Шелби совсем не думала о нем и даже не заметила праздничную иллюминацию на многих домах – она переливалась разноцветными огнями. На прилавке электронный Санта кричал «Хо-хо-хо» каждый раз, когда кто-то проходил мимо. Он проделывал это, когда Шелби покупала пачку сигарет и зажигалку. Какое-то время она не курила, но теперь какая разница? Она купила также пару полосатых перчаток, висящих рядом. Они были пурпурно-черные и выглядели как детские. Однако они растягивались и принимали форму руки покупателя. В магазине висело объявление «Вход с собаками запрещен», но парень, сидящий за кассой, не заметил бугра под пальто Шелби. А может быть, он думал, что у нее опухоль, и не стал спрашивать, что там, из-за деликатности.

На парковке Шелби зажгла сигарету. От дыма и холодного воздуха она ощутила боль в легких. Отец и не заметил, что она уехала. Он никогда не выходил на ее поиски, когда она исчезала в подростковом возрасте, не выкрикивал ее имя, как кличку пропавшей собаки. Шелби уселась на бетонное крыльцо при входе в магазин. Если бы Хелен была здесь, она бы сделала какую-нибудь глупость, чтобы развеселить Шелби, – раскинула бы руки и закружилась в танце, пошутила бы или просто села бы рядом с Шелби и спела «Крошечный паук» или другую детскую песню.

Шелби распахнула пальто, чтобы Дружок мог выглянуть наружу. Кажется, он не хотел никуда ехать. Похоже, он был из тех собак, которые не любят, чтобы их лапы были мокрыми. Шелби прислонилась к кирпичной стене и постаралась не дымить в сторону Дружка. Когда она училась в школе, здесь околачивались трудные подростки. Шелби никогда сюда не ходила. Она была хорошей девочкой со средним баллом 3,8 и собиралась поступать в Нью-Йоркский университет на исторический факультет. Но меньше всего ей хотелось теперь думать о прошлом.

На парковке сегодня вечером гулял всего один подросток. В носу у него было золотое кольцо, волосы длинные и грязные. Он притопывал ногами от холода. На нем была легкая куртка, ни перчаток, ни шапки.

– Привет, – сказал он Шелби.

– Привет, – кивнула она снисходительно.

– Холодная погодка, – продолжил мальчишка.

«Не в бровь, а в глаз, – мрачно подумала Шелби. – Мастер разговорного жанра».

– Что это у вас? – кивнул он в сторону Дружка.

– Динозавр, – ответила Шелби. – Тираннозавр.

– Ну да! По мне, это просто собака.

– Пудель.

Шелби надеялась, что эта толика информации удовлетворит маленького бездельника. Меньше, чем с кем-либо еще на свете, ей сейчас хотелось разговаривать именно с ним.

– Мои друзья опаздывают, – сообщил он ей. – Они должны были забрать меня.

Как будто Шелби было до этого какое-то дело.

– А вам уже исполнился двадцать один год? – спросил он.

Вот в чем причина всего этого разговора. Ему что-то нужно.

– Ты что, в самом деле думаешь, что я собираюсь покупать тебе пиво, нарушая закон из-за того, что ты слишком юн и глуп, чтобы достать себе поддельное удостоверение личности?

– Я рассматриваю ваши слова как отказ, – сказал мальчишка.

Шелби засмеялась. Она не думала, что он обладает чувством юмора.

– Но я должен был хотя бы попробовать.

– Оставь меня в покое, – сказала Шелби. – У меня умерла мать.

У нее полились слезы, поэтому пришлось отвернуться. Снег пошел по-настоящему. Все вокруг стало белым. Дружок уютно устроился, его дыхание стало более ровным. Возможно, он заснул. Дружок – карликовый пудель, а это значит, что он весит меньше шести фунтов.

– Я верю в реинкарнацию, – сообщил ей мальчишка.

Он никак не мог понять: Шелби хочет, чтобы он от нее отвязался. Очевидно, он никуда не уйдет, пока друзья не приедут за ним.

– Тебе легче. Ты что, буддист?

– Нет, я просто исхожу из здравого смысла. Мы слишком сложно устроены, чтобы вот так взять и исчезнуть. Мы повторяем цикл. Делаем все то же снова, только по-другому. Лучше.

Если уж ты начала плакать, не так легко остановиться. Шелби сидела и плакала, а мальчишка зашел в «7-Eleven». Вернулся он с двумя дымящимися чашками, одну из которых вручил Шелби.

– Так мы хоть не замерзнем до смерти. Кофе выглядел совсем дерьмово, поэтому я взял нам зеленый чай.

Чай в пластиковом стакане грел руки Шелби через перчатки. Она сделала маленький глоток. Вкус свежести, как у травы или молодой листвы.

– Хотите, я провожу вас домой? – спросил мальчик.

– Да, конечно. Я просто мечтаю, чтобы незнакомец проводил меня домой. А вдруг ты псих, серийный убийца? И, кстати, мне двадцать шесть лет. Я достаточно стара, чтобы быть твоей матерью. Надеюсь, ты не пристаешь ко мне?

– Моя мама тоже умерла. От рака легких. Мне было три года.

– Мои соболезнования. – Только этого ей не хватало – жалеть его.

Мальчишка сел, прислонившись спиной к стене, и зажег сигарету.

– Твое курение – это что, насмешка над судьбой?

Мальчишка не ответил. Просто продолжил курить.

– Думаешь, твоя мама вернется? – спросила Шелби.

– Определенно. Она птица-кардинал, живущая у нас на заднем дворе.

Шелби фыркнула и сделала маленький глоток чая.

– Мне нет дела, верите вы или нет, – сказал мальчик.

– Откуда ты знаешь, что это она?

– А как узнаёшь снег? Просто некоторые вещи существуют такими, как они есть.

Остановилась машина, ослепительно сверкая фарами. Снег падал в потоках света. Хлопья большие и влажные, они прилипали к цементному крыльцу.

– Твои друзья? – спросила Шелби.

– Не-а. Мои друзья не ездят на «Вольво».

Это и в самом деле был «Вольво».

Из машины вылез Бен Минк, бывший возлюбленный Шелби. Это автомобиль, который он давно хотел купить, самая безопасная модель на дороге.

– Шелби? – сказал он.

Глаза Шелби еще плохо видели после яркого света фар, хотя она и отворачивалась. Возможно, у нее ухудшилось зрение. Перед ней действительно Бен Минк?

Они не виделись больше после неудавшегося свидания вслепую. Шелби не обращалась в службу знакомств после случившегося, но ей следовало бы сделать это. По крайней мере, потребовать назад свои деньги.

– Что ты здесь делаешь, Шелби? – спросил Бен.

– Я не смогла вынести вида соседей, которые пришли выразить свои добрые чувства в связи со смертью моей матери.

– Поэтому вместо того, чтобы быть с ними, ты сидишь на морозе с Аароном Файнбергом?

Шелби посмотрела на мальчишку.

– Привет, Бен! – сказал он. – Как насчет того, чтобы купить мне упаковку пива из шести банок?

– Да, конечно. Помечтать не вредно. Я не хочу, чтобы меня из-за тебя арестовали, Файнберг.

Шелби была озадачена.

– Вы знаете друг друга?

– Он живет на Вестерн-авеню, – сказал Бен. Это рядом с домом моих родителей, за углом. – Моя сестра часто присматривала за ним, когда он был маленьким.

– Нельзя ли обойтись без этих подробностей? – обиженно сказал Аарон. – Звучит унизительно.

– Я приехал на похороны, – сказал Бен. – Ты ушла так быстро, что я не успел поговорить с тобой. Думал, увижу тебя в доме, но к тому времени как моя мама закончила готовить тушеное мясо, чтобы я отнес его вам, ты исчезла. Я битый час ездил вокруг, высматривая тебя. – Бен протянул Шелби руку, помогая встать. Под ее пальто зашевелился Дружок и высунул голову наружу. – Что это, черт возьми? – спросил Бен.

– Пудель, – объяснил ему Аарон.

– Моей матери, – добавила Шелби.

– Давай уедем отсюда, Шелби, – предложил Бен.

Они направились к «Вольво», за ними – Аарон.

– Будьте так добры, подбросьте меня до дома. Друзья так и не приехали, а я скоро отморожу себе задницу.

– Мне так не кажется, – сказал Бен.

– Нам вроде по пути, – пробормотала Шелби.

Бен выразительно посмотрел на нее.

Шелби пожала плечами:

– Но он ведь еще ребенок.

– Садись на заднее сиденье, Файнберг.

Мальчишка поспешно залез в машину. Шелби заняла пассажирское место спереди. Она вытащила Дружка из своего пальто и поместила его на пол, у самых ног. Песик сидел тихо, как будто боялся двигаться.

Аарон Файнберг наклонился вперед, упираясь одной рукой в спинку сиденья Шелби, другой – в водительское место.

– У вас, случайно, не найдется сигаретка с травкой?

– Зачем ты вообще связалась с этим мальчишкой? – спросил Бен. – От него одни неприятности.

– Это точно, – согласился Аарон.

– Я видела тебя на похоронах, – призналась Шелби Бену. – Не могла тогда ни с кем говорить.

– За исключением этого идиота, – кивнул Бен в сторону Аарона. – Вот мы и приехали, Файнберг, – сказал ему Бен, поворачивая на Вестерн-авеню. – Теперь выметайся к чертовой матери.

Дом выглядел солидно: просторный, кирпичный, с большой зоной парковки.

– Спасибо тебе, Минк Бен, старый хрен, – сказал Аарон, открывая дверь.

Шелби непроизвольно хихикнула, но закрыла рот рукой в перчатке, когда Бен бросил на нее сердитый взгляд.

– Пошел вон! – зарычал он на Аарона.

– Высматривайте птиц-кардиналов, – напомнил Аарон Шелби. – Она будет среди них.

Они наблюдали, как Аарон бежит вприпрыжку к своему дому.

– Что это все значит? – спросил Бен.

– Он думает, что после того, как его мать умерла, она вернулась в облике птицы-кардинала, – сообщила Шелби Бену.

– Его мать вовсе не умирала. Ее зовут Мариан Файнберг, она психолог. Мои родители заставили меня пару раз посетить ее: когда я был подростком, они нашли в моей комнате наркотики.

– Ты что, смеешься надо мной?

– Я тебе говорил, что с ним одни неприятности.

Шелби захохотала, почти согнувшись вдвое.

– Ты думаешь, это смешно? Он лжец и дерьмовый артист, ищущий сочувствия.

– Мне кажется, он просто хотел меня немного развеселить.

– И что же? Ему удалось это сделать?

– Пожалуй, да.

– Сосунок. С таким же успехом я мог бы продать тебе мост Верразано или Эйфелеву башню.

Бен – человек, который способен забыть, как Шелби предала его в пору душевного уныния. Теперь Шелби понимала, что была дурой, оттолкнув Бена. Другой сказал бы на его месте: «Я же тебе говорил», но он не сделал этого. В конце концов, они просто могли оставаться друзьями. Может быть, он и был ее ангелом все это время?

– Ты посылал мне почтовые открытки?

– Открытки?

– С советами, как правильно жить.

– Нет. Ты никогда не прислушивалась к моим словам. Надеюсь, что у кого-то другого это получится лучше.

На дороге было скользко и очень мало машин, но Бен с удовольствием сидел за рулем. Шелби приходилось вести автомобиль в снег, но она и сейчас испытывала дискомфорт, особенно страшилась воспоминаний: звук от удара головы Хелен о ветровое стекло, сломанный браслет с амулетом. Шелби тогда выла и никак не могла встать со льда. Она боялась разрушить чью-то еще жизнь. Шелби иногда приходило в голову, что у нее в крови какое-то ядовитое антитело, которое поражает любого, кто приближается к ней.

Может быть, ей лучше жить на острове, как высланные туда прокаженные.

Бен сказал, что не против возвратиться на кладбище, чтобы Дружок мог попрощаться с хозяйкой. Шелби полагала, что у собаки серьезный стресс: она была слишком тихая и подавленная. Дружок не был на похоронах и поэтому не знал, куда делась его любимая хозяйка. Возможно, он думал, что она еще вернется.

Они припарковывали машину на боковой дороге. Бен первым перелез через забор. Шелби передала ему Дружка, потом сама преодолела ограду.

– Как мы будем искать могилу? – спросил Бен.

– Там ангел рядом.

– На кладбище полно ангелов. Возможно, один из них шлет тебе послания.

– Я не сумасшедшая, – сказала Шелби.

– Я знаю, – Бен строго посмотрел на нее, – и не раз говорил тебе об этом.

Шелби несла Дружка на руках. Они устали и шли с трудом.

– В мире гораздо больше мертвецов, чем живых людей, – сказал Бен. – Раньше я этого не понимал.

– Это должно успокаивать? – сыронизировала Шелби.

Мать Шелби сказала ей много месяцев назад, что у Бена отличная работа: он зарабатывает больше ста тысяч в год. И все же Шелби удивилась, когда он сообщил ей, что купил дом здесь, в Дикс-Хиллз.

– Ты возвращаешься в родные края?

Когда они были юными, не могли дождаться, когда удастся уехать отсюда, только об этом и говорили.

Снега уже навалило выше щиколотки, и Шелби пришлось мигать, чтобы видеть.

– Да, вот еще: я собираюсь жениться, – сказал Бен. – Поэтому и новый дом пришлось купить. Она тоже фармаколог.

– Ага, понятно, – ответила Шелби. Ее сердце падает. Дыхание почти остановилось. Они шли дальше. Бен, очевидно, ожидал от Шелби более сильных эмоций, но не получил их.

– Это все, что ты мне можешь сказать?

– Мои поздравления, – попробовала найти нужные слова Шелби.

Что ей оставалось? Сказать ему, что она разрушила их отношения, как испортила все в своей жизни, и что она ни на секунду не желает ему удачи, пусть даже он идет рядом с ней по заметенному снегом кладбищу?

– Какая она? – спросила Шелби, надеясь, что ее ревность не выйдет наружу клубами зеленого дыма.

– Ее зовут Ана. Она выросла в Норт-Порте, семья приехала с Кубы. Мы встретились на конференции, и оказалось, что у нас общие друзья.

Шелби не знала, что у Бена есть друзья. У нее их не было, одна Маравелль.

Ей трудно было представить, кто еще мог бы с ней поладить.

Теперь, когда Бен начал говорить о своей невесте, его оказалось трудно остановить. На лице Бена застыло мечтательное выражение.

– У нее длинные черные волосы. Она зовет меня Бенни.

– Великолепно, – сказала Шелби. – Просто замечательно. Но больше мне ничего не рассказывай. Ладно?

– Извини, – сказал Бен. – Не подумал, что тебе это неприятно.

Шелби ускорила шаг. Она опасалась, что идет по могилам, потому что под снегом не было видно, где заканчиваются дорожки. Наконец появился ангел с крыльями из каменных перьев на участке, где похоронена ее мать. Шелби была уверена, что нашла это место.

– Ты обладаешь врожденным инстинктом направления, – заметил Бен.

– Думаешь, это заставит меня чувствовать себя лучше? И нужно ли было рассказывать, как красива Ана?

– Я просто хотел сказать тебе, что собираюсь жениться, до того как это сделает кто-нибудь другой. И я не говорил тебе, что Ана красивая.

Однако по его тону Шелби догадалась, что так оно и есть. Бен просто не хотел ранить ее еще больше рассказами о красоте другой женщины.

Собака начала скулить, и Шелби опустила ее на снег.

– Вот мы и пришли, – сказала она Дружку. – Теперь ты знаешь, что мама не вернется, даже если будешь ждать сто лет. Она тебя покинула, теперь ты одинок, так что привыкай к этому.

Дружок стоял рядом и дрожал от холода.

Шелби даже не осознавала, что плачет, пока Бен не обнял ее.

– Мне очень жаль, Шелби, – прошептал он.

Она рыдала до тех пор, пока ей не стало трудно дышать. Потом Шелби взяла себя в руки и отстранилась от Бена. Она сняла одну из перчаток, купленных в «7-Eleven», и вытерла ею нос.

– Прелестно, – сказал Бен.

Шелби засмеялась. Потом посмотрела вниз и не увидела там собаку.

– О, нет! – крикнула она. Кругом все было бело. Ослепительно бело. – Черт побери, Бен, собака пропала!

Шелби охватила паника. Она начала хлопать в ладоши и звать Дружка, слепо блуждая среди сугробов. Мать никогда не простит ей этой потери. Единственное, о чем просила ее Сью, и того Шелби не смогла толком исполнить.

Бен подошел к Шелби и взял ее за руку.

– Вон там, – сказал он.

Шелби повернулась и увидела пуделя, сидящего рядом с ангелом. Наверно, ее рыдания напугали собаку настолько, что пес боялся двигаться. Шелби бросилась к Дружку и взяла его на руки. Пудель был весь в снегу.

– Дружок! – сказала Шелби. Ей показалось, что она в возрасте десяти лет и потерялась, и никто не сможет теперь ее найти.

Бен Минк стоял рядом.

– Все хорошо, – сказал он ей.

– Разве? – с сомнением сказала Шелби. Как она могла просто отставить его в сторону?

– Все обязательно наладится.

Они побрели назад по оставленному следу. Скоро он исчезнет. К полуночи снег покроет землю на целый фут.

Шелби перелезла через забор, Бен передал ей собаку и последовал за ней.

Забравшись в машину, они включили печку. Шелби насухо протерла пуделя одеялом, которое нашла у Бена на заднем сиденье.

Бен вылез наружу и направился к багажнику. Когда вернулся и сел за руль, в руках у него была большая подарочная коробка.

– Я купил тебе кое-что. Ожидал, что мы увидимся. Просто не знал, что окажусь в «7-Eleven».

– Но у меня ведь не сейчас день рождения, – сказала Шелби.

– Это просто подарок, Шелби.

– Из-за того, что умерла моя мама? – Ее голос дрожал, и это смущало Шелби.

– Потому что я хотел подарить это тебе. Очень давно.

Шелби открыла коробку. Там лежал плащ фирмы «Берберри». Последний раз, когда они виделись, она несколько раз говорила, что хочет его иметь, и он это запомнил.

– Бен… – сказала она.

– Я вел себя как осел во время нашей последней встречи. Не хотел, чтобы ты догадалась, как много для меня значила. Когда мы были вместе, у меня не было средств, чтобы купить тебе что-нибудь хорошее. Это подарок в память о былых временах.

Шелби решила, что не поедет в родительский дом. У нее в кармане лежало расписание поездов железной дороги Лонг-Айленда. Бен отвез ее на станцию.

Она для него что-то значила, но теперь их отношения исчерпаны, насколько это возможно.

Бен вышел из своего «Вольво», чтобы дождаться поезда вместе с Шелби. Дружка она засунула под пальто, плащ набросила на руку.

– Что ж, все было очень весело, – сказала Шелби. – Напомни, чтобы я пригласила тебя на следующие похороны.

– Возможно, она станет птицей-кардиналом, – пошутил Бен.

Шелби засмеялась.

– Ты ведь сказал, что этот парень – лжец и от него одни неприятности.

– Но это еще не означает, что он не прав.

Когда прибыл поезд, Бен обнял Шелби настолько сильно, чтобы не раздавить пуделя.

– Это хорошо, что твоя подружка красивая, – сказала Шелби. – Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Бен ухмыльнулся:

– Правда? Раньше такого не бывало.

Они засмеялись, еще раз обнялись, потом Шелби села в поезд.

В этот час вагон был почти пуст, и она заняла два места. Снега было так много, словно поезд пробирался сквозь облака. Ровное дыхание Дружка означало, что он вновь заснул. Она выполнит данное матери обещание и возьмет его к себе домой.

Когда поезд приблизился к Пенсильванскому вокзалу, Шелби обдумывала, не оставить ли плащ в поезде для какого-нибудь бедняка. Эта вещь, конечно, была не в ее стиле. Но потом Шелби осознала, что плащ нужен ей самой. Она даже толком не поблагодарила Бена, но он ведь знает, что Шелби умеет быть благодарной. Возможно, Бен поймет, что сказать «спасибо» иногда бывает так же трудно, как расстаться навсегда.

После смерти матери у Шелби возникли проблемы со сном. Ее переполняла печаль, которая словно проникла в ее кровь и кости, лежала рядом с ней головой на подушке и нашептывала перечень всего, что она сделала неправильно.

Шелби жалела, что сожгла свои детские книжки: она могла бы их перечитывать каждую ночь и, возможно, нашла бы тогда успокоение. Ей было горько, что она проводила с мамой так мало времени и так редко ей звонила. Иногда поздно ночью она набирала номер домашнего телефона. Порою ей никто не отвечал, а иногда трубку брал отец – его сонный голос звучал обеспокоенно.

Отец выслал Шелби все открытки с соболезнованиями, пришедшие от друзей матери и от коллег. «Мы так ее любили». «Она была единственной и неповторимой». «Мы будем скучать и оплакивать ее». Среди открыток фирмы «Холмарк» – почтовая карточка, белая, без всяких иллюстраций. На ней надпись черными чернилами: «Доверяй мне». Открытка оказалась такая простая и чистая, что Шелби всерьез опасалась, будут ли еще послания от ее тайного покровителя.

Когда улучшалась погода, Шелби часто бродила по улицам, если не могла заснуть. «Ходьба – лучшее лекарство для человека», – говорил Гиппократ. Возможно, это правда. Вечерами она прогуливалась по Бродвею, сливаясь с ночной праздношатающейся публикой. Иногда заходила немного выпить в «Бальтазар» на Спринг-стрит, где знакомый официант привычно наливал ей стаканчик самого дешевого белого вина.

Иногда она стояла у тату-студии «Скорпион» в Ист-Виллидж, но никогда не решалась зайти внутрь. Преобразится ли она, переступив через этот порог, когда нанесенные на тело чернила откроют всем ее грехи и печали? Однажды, когда она размышляла, не сделать ли ей наконец татуировку, которую давно придумала, кто-то открыл дверь изнутри.

– Я просто смотрю, – сказала она, поспешно удаляясь.

Шелби часто думала о татуированной девушке на Юнион-сквер, о том, как они могли бы обменяться судьбами в тот день, когда Шелби увела собак. В сказках такие события случаются: вы крадете у кого-нибудь и получаете его судьбу в наказание. Шелби порой думала: как ей удалось спастись от тяги к саморазрушению, в чем ее отличие от девушки в парке?

Шелби привязывали к больничной койке, она резала себя всем, что попадалось под руку, включая пластиковые вилки и ложки. Но эта девушка с Юнион-сквер стала теперь чем-то вроде маленькой сестры внутри ее самой. Шелби не знала, почему она не превратилась в такую же девушку, которая кричит на прохожих, запутавшись в паутине своей боли. Ночами, когда Шелби читала ветеринарные журналы, а собаки мирно посапывали рядом, она думала, что, наверно, когда спасла их, те, в свою очередь, спасли ее.

Зима была суровая, и в апреле еще было холодно. Шелби спала в свитере, а иногда в плаще от «Берберри», который подарил ей Бен. Когда Шелби о нем думала, ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Она подозревала, что утратила способность к слезоотделению. Когда квартира казалась ей слишком маленькой, она сидела на пожарной лестнице, как прежде с Беном.

В весенние холода Гудзон приобретает серебристую окраску, словно луна упала прямо на речное дно холодным белым камнем. Ясными ночами можно увидеть звезды в черном небе над Десятой авеню – большая редкость в городе. Несколько храбрых листиков появилось на цветущих грушах, но они дрожали на ветру, дующем с реки, и твердели, замерзая, на тонких качающихся ветках.

Шелби сильно простудилась, оказалось, что у нее пневмония. По ночам она ощущала себя так, словно тонет. Она кашляла настолько громко, что будила своих соседей снизу, и они приходили жаловаться, хотя сами порой устраивали такие бурные ссоры, что Шелби слышала стук туфель, врезающихся в стену. Она все это время заказывала яичный суп в китайском ресторане, но бóльшую его часть выливала, а печенье с предсказанием судьбы выбрасывала. Шелби полагала, что ее предсказание будет гласить: «Заблудившиеся нуждаются в компасе» или «Что происходит с теми, кто неподобающе себя ведет?» Во сне она все время видела воду. Иногда подглядывала за плавающей девушкой и знала, что это не Хелен: та никогда не плавала в океане – боялась акул и крабов. И тогда Шелби поняла, что видит в море саму себя до того, как все это случилось, когда у нее была надежда и будущее, которого она не боялась узнать.

Состояние ее здоровья ухудшилось: Шелби кашляла без конца. Однако в пункт неотложной помощи больницы Бельвью она обратилась лишь тогда, когда однажды ночью начала задыхаться. Ей дали антибиотики, ингалятор и рекомендовали пить больше жидкости. «Кто пьет много воды, не испытывает жажды знаний».

Уходя, Шелби остановилась, чтобы зашнуровать ботинки. Санитар осмотрел ее с ног до головы. Она, раздраженная, посмотрела на него в упор.

– Интересуетесь? – сказал санитар с сильным русским акцентом. – Я не женат.

Только теперь Шелби вспомнила, что этот человек водил ее смотреть на старика, который упал на дорожном переходе много лет назад, в день, когда она повстречала Харпера. Шелби с трудом припомнила лицо Харпера – тот стал призраком в ее памяти, но этого санитара она не забывала никогда.

Теперь у Шелби были длинные волосы до самых плеч – наверно, самое красивое в ее облике. Может быть, именно поэтому русский не узнал ее. И все же у нее было такое ощущение, как будто она случайно встретила старого друга. Шелби подошла к санитару и, к его изумлению, поцеловала в щеку.

– Однажды вы оказали мне большую услугу, – сказала Шелби.

– Я очень рад, – ответил он удивленно.

По пути из больницы домой Шелби попыталась вспомнить, были ли еще такие года, когда весны, по существу, не было. Она вышла из квартиры на пожарную лестницу, чтобы там пообедать горячим кислым супом и тостом с креветками.

«Холодной женщине некого винить в этом, кроме самой себя». «Если ты сожгла книгу, не жалуйся, что нечего читать».

Шелби напялила на себя два свитера, плащ и обвязала горло шарфом. Погода была скверная, небо затянуто тучами. Шелби потихоньку начала выздоравливать. На пожарной лестнице птицы свили гнездо. Шелби любила на них смотреть, но, проснувшись однажды рано утром, она обнаружила, что гнездо разорено. Какая-то большая птица разорвала его на части, возможно сокол, который часто кружился в небе. В гнезде осталось одно синее яйцо. Шелби заглянула в справочник «Птицы Америки» и узнала, что у нее жили малиновки – большая редкость для Манхэттена.

В конце недели Бен Минк женился. Он пригласил Шелби письмом в ресторан «Ла Скала» в Хантингтоне на свой свадебный обед. Бен – человек незлопамятный, способный прощать, даже если за его спиной ему наставляли рога. Конечно, он кроет тебя последними словами, хлопает дверью, чтобы выплакаться в коридоре и собрать осколки разбитого сердца, которое буквально разорвано на части. Ясно, что он никогда к тебе не вернется.

Шелби, проигнорировав напоминание о скорейшем ответе на письмо, прилепила его скотчем к холодильнику и, глядя на него, мучилась всякий раз, когда хотела перекусить. В конверт была вложена фотография Бена и его сказочно красивой невесты Аны. Последнюю неделю Шелби вконец измучили тяжкие мысли. Она всегда была по натуре мстительна, даже если чувствовала себя виноватой. Верное наблюдение: если ты разрушаешь собственную жизнь, стараешься переложить вину за свое несчастье на других. Шелби хотела, чтобы день свадьбы Бена был испорчен, и придумывала десятки возможных сценариев – от удара молнии до наводнения.

И вот ее желание, кажется, сбывалось: уже наступил апрель, но выпал снег. Она испытала прилив радости, когда, проснувшись, увидела шестидюймовый слой белой крупы, выпавшей на асфальт Десятой авеню. Неудивительно, что малиновки покинули свое гнездо.

Возможно, и Бену следует так же поступить со своей свадьбой. Гости, едущие на торжество, столкнутся с большими трудностями на скоростной автостраде Лонг-Айленда. Их машины будут скользить на поворотах и вилять, отклоняясь от прямого курса, а те из гостей, кто все же сумеет прибыть на свадебную церемонию вовремя, заявятся в теплой обуви, подолы платьев у дам промокнут.

Если бы ей все же пришлось поехать на свадьбу Бена, она испортила бы первый же танец. Шелби была бы в длинной черной юбке и туристских ботинках, такая неуклюжая и жалкая, что никому бы и в голову не пришло, что она прежняя подружка Бена. Трудно было представить себе, что она бросила Бена, а потом сожалела об этом, как и обо всем, что случалось в ее жизни.

Это был хороший день, чтобы побыть одной. Она ужасна в компании, а сейчас хуже, чем когда-либо. Даже ее собаки к ней не ластились. Шелби старалась не думать о розах и орхидеях на середине стола, о ярко-красном свадебном торте. Бен, бывало, говорил с ней обо всем этом вечерами, когда они пили вино. Он тогда полагал, что они с Шелби и будут парой брачующихся. Медовый месяц он рассчитывал провести с ней в Мексике. Все у него было спланировано заранее.

Днем Шелби пробралась по снегу к 3-й Ист-стрит. В день свадьбы Бена Минка она наконец зашла в тату-салон, чтобы, сделав татуировку, вынести на всеобщее обозрение свои грехи. Шелби потопала, стряхивая снег с сапог. Трое мужчин разговаривали, но резко замолчали при виде ее. При такой погоде они вовсе не рассчитывали на клиента, особенно такого, как Шелби, способную вести себя агрессивно. Раньше она напоминала бездомную бродяжку, которая, возможно, носит нож в кармане, Люди когда-то нередко переходили улицу, завидев ее обритую голову и рваную красную футболку, но теперь в своем плаще от «Берберри» и новых сапогах она выглядела вполне прилично одетой.

Стены были покрыты образцами татуировок, некоторые из них сложные и этнические, другие – цветные и традиционные. По радио играла тихая джазовая музыка. У всех троих мужчин изощренные татуировки. Один из них что-то сказал коллегам и подошел к Шелби. Он был хмурый и задумчивый, поведение его казалось угрожающим. Он оценивал Шелби столь откровенно, что она испытала чувство неловкости.

– Просто смотрите? – саркастически спросил он.

– Я хотела бы сделать татуировку. – Шелби почему-то ощутила себя так, словно ее осуждают. Она была готова дать отпор. – Разве вы не этим занимаетесь?

– Я видел, как вы болтались неподалеку, но всегда исчезали.

Шелби насупила брови.

– Я не болталась. – Потом она вспомнила, как однажды открылась дверь, и она убежала при виде мрачной фигуры. – Ну, может быть, иногда, – призналась Шелби.

У тату-художника темные водянистые глаза и пристальный взгляд, который пронзает насквозь.

– Где вы хотите ее нанести? – спросил он. Заметив ее смущение, мужчина ухмыльнулся. В удивленном выражении лица мужчины она увидела отблеск какой-то другой стороны его натуры. – Татуировку?

Шелби потратила немало времени, чтобы сделать свой выбор.

– На сердце.

– Вы в этом уверены? – Он некрасив, но в его облике есть что-то притягательное. А что, если, переступив порог этой мастерской, она попала в мир, где можно изменить свою судьбу?

– Да, уверена, – сказала Шелби, надеясь, что, если показать что-то на теле, выведя это на всеобщее обозрение, боль внутри утихнет. Она выплывет наружу и покинет тебя.

Тату-художник сложил руки, словно уступая кому-то, кто явно совершает ошибку.

– Значит, вы наш клиент.

Они направились в заднюю комнату. Тату-художник сообщил, что его зовут Джеймс, что он научился своему ремеслу в Школе изобразительных искусств на 23-й улице и в тюрьме. Если он собирался напугать Шелби, ему это не удалось. Ей всегда казалось, что ее саму следовало посадить в тюрьму за то, что она сделала с Хелен. Она не одну ночь засыпала в подвале родительского дома, готовая к тому, что утром за ней придет полиция.

Шелби привязалась к местам, которые посещала, когда только переехала в Нью-Йорк. Она всегда ходила на Юнион-сквер в те дни, когда там работал рынок. Местные фермеры обычно привозят целые грузовики свежих овощей и фруктов, банки с медом и джемами, великолепные цветы с еще не просохшей росой на листьях. Стоит густой запах мяты.

Шелби сделала покупки – коробочку земляники и мягкий зеленый салат-латук, купила горячий чай в закусочной и нашла себе клочок свободного пространства на скамейке.

Сегодня Шелби взяла с собой Блинки. Он старел, и Шелби не любила оставлять его одного надолго. Он был такой маленький, что влезал в ее хозяйственную сумку. Ей казалось, что он усыхает, потихоньку уменьшаясь в размере. Интересно, понимает ли Блинки, что находится в парке, откуда она его украла жарким солнечным днем. Всякий раз, когда Шелби оказывалась в этих краях, она высматривала татуированную девушку. Шелби давно не шпионила за ней и вполне допускала, что та исчезла, но тут внезапно увидела, как девушка с татуировкой быстро идет через парк, и решила последовать за ней.

Шелби выкинула стаканчик с недопитым чаем в урну для мусора и направилась в сторону Бродвея вслед за татуированной девушкой. Вскоре Шелби с удивлением обнаружила, что конечный пункт их движения – книжный магазин «Стрэнд», открытый в 1927 году и вмещающий более двух миллионов книг.

Возможно, это самый лучший книжный магазин в мире – одно из любимых мест Джеймса, а теперь и Шелби тоже.

Татуированная девушка зашла внутрь и помахала кому-то рукой, потом спустилась по лестнице, перескакивая через ступеньку. Шелби пошла за ней словно во сне. Она всегда думала, что, если бы не стала собой, превратилась бы вот в такую девушку с татуировками. Шелби было интересно увидеть, как могла бы сложиться ее альтернативная судьба.

Подвал «Стрэнда» оказался заполнен коробками с книгами, доставленными из отгрузочного дока.

– Эй, Шона, как насчет того, чтобы приходить вовремя? – обратился к татуированной девушке молодой красивый работник магазина с волосами, завязанными пучком на затылке.

– Отстань, Генри. Можно подумать, ты сам такой уж пунктуальный, – с усмешкой ответила девушка, и Генри ухмыльнулся в ответ.

Татуировки девушки в стиле африканских племен выглядели вблизи вполне привлекательно, и все же когда Шелби смотрела на синие разводы на ее лице, вспоминала слова, сказанные Маравелль: «Как это будет выглядеть, когда тебе стукнет восемьдесят?»

Девушка и Генри принялись распаковывать новые книжные поступления.

В подвале оказалось пыльно и темно. Они были заняты разговором, но когда Блинки залаял, молодые люди повернулись в сторону Шелби.

– Вы что-то сказали? – спросил Генри. Он был очень молод, ему лет двадцать.

– Я ищу романы в картинках, – выпалила Шелби. «Ворон» никак не выходил у нее из головы. Всякий раз когда она читала его, обнаруживала что-то новое в том, как Джеймс понимает мир и свое место в нем. Шелби влюбилась не только в Джеймса, но и в его книгу.

– Это вы только что лаяли? – спросила Шона.

– Вы здесь работаете? – ответила вопросом на вопрос Шелби.

– Нет, я распаковываю коробки бесплатно, – сказала Шона. – Люблю делать какую-нибудь дрянную работенку задарма.

– Второй этаж, – сказал клерк Шелби и вновь повернулся к своей напарнице: – Ты пойдешь в «Лиз» сегодня вечером?

– Возможно, – ответила Шона. – Не люблю ходить в «Куинс»: это все равно что Черной Королеве оказаться в Нетландии.

– А кто из нас королева? – пошутил красавчик-клерк.

Они с Шоной залились смехом.

– Голову с плеч! – воскликнула Шона. Шелби стояла неподвижно и слушала. – Что-то еще? – холодно спросила Шона, заметив, что Шелби не уходит.

Татуированная девушка на самом деле оказалась ненамного младше Шелби, ей было за двадцать, она работала в книжном магазине «Стрэнд». У нее были более важные и интересные дела, чем разговаривать с незнакомкой.

– Ты лучше покажи ей дорогу, – сказал Генри. – Похоже, ей нужна помощь.

Шона кивнула, и Шелби направилась вслед за ней к лифту.

– Вам нравится здесь работать? – спросила Шелби.

– Вы что, из ЦРУ?

Шелби пожала плечами:

– Нет, просто интересно.

– Мне здесь нравится, хотя это и не ваше дело. Книги я люблю, чего же больше?

– Не знала этого о вас, – сказала Шелби.

Глаза Шоны сузились от удивления. Из-за татуировок, которыми было размалевано ее лицо, вид у нее казался весьма свирепым.

– А почему, собственно, вы должны это знать?!

– Я только хотела сказать, что по внешнему виду вас трудно заподозрить в любви к чтению.

– Что ж, не судите о книге по ее обложке. Я, возможно, прочитала куда больше, чем вы. Этим и хороша здешняя работа: находишь сокровища, о которых даже не слышал раньше.

Из хозяйственной сумки послышалось урчание и тихое повизгивание. Шона заглянула в нее.

– Ах, вот кто здесь лает! – сказала Шона. Она явно не узнала Блинки. Это хорошо. Сердце Шелби бешено стучало. Блинки она ни за что на свете не отдала бы.

– Я слишком безответственна, чтобы иметь собаку, – сказала Шона. – Я погрязла в книгах. Они никогда тебя не подведут и не осудят.

Дверь лифта открылась, и Шона кивнула головой:

– Ваш этаж.

– Увидимся, – сказала Шелби.

– Сомневаюсь, – ответила Шона.

Они посмотрели друг на друга и убедились, что ни в чем не похожи.

– Да, верно, – согласилась Шелби.

Оказавшись на втором этаже, она осмотрелась вокруг и обнаружила экземпляр «Ворона» на деревянном столике среди других новинок. Шелби взяла его и уселась между книжных стеллажей. Бен Минк часто делал это в магазине «Бук ревью» в Хантингтоне, где он читал часами, когда был молод и беден. Шелби нравилась обложка «Ворона». Когда она смотрела на нее, ей казалось, что она видит какую-то часть души Джеймса.

Напротив Шелби какой-то мальчишка читал роман в картинках. Он поднял на нее глаза и сказал, кивая в сторону «Ворона»:

– Отличный комикс. У вас хороший вкус. Любите монстров?

– Конечно. Рыбак рыбака видит издалека.

Мальчик улыбнулся:

– Вот почему самые замечательные герои на поверку оказываются негодяями и наоборот.

Шелби покинула уютные интерьеры «Стрэнда», надеясь, что разыщет хоть наполовину столь же хороший книжный магазин в Калифорнии. По дороге домой что-то стало происходить с дыханием Блинки. Шелби присела на скамейку, с опаской заглядывая в сумку. Глаза Блинки были закрыты, он жадно хватал воздух. Шелби позвала его, но песик не ответил. Она ощутила, что ее охватывает волна паники. Шелби не позволяла себе замечать, насколько плохо ее собаке.

Шелби остановила такси и назвала адрес:

– Угол Девятой авеню и тридцать второй улицы. Побыстрее, пожалуйста.

Они направились в жилую часть города. Шелби позвонила Джеймсу и объяснила, где она сейчас. Она сказала ему, что Блинки поправится, но сама не верила в это. Когда они подъехали к ветеринарной клинике, собака почти не двигалась. Шелби подошла прямо к стойке администратора, хотя другие люди с домашними животными ждали своей очереди.

– Мне нужно видеть Харпера, – сказала она. – Дело очень срочное.

– Он занят, – ответила девушка за стойкой, даже не поднимая глаз. У нее были длинные черные волосы. Возможно, именно она была с Харпером, когда Шелби обнаружила его предательство. Эта измена больше не волновала Шелби. Ее заботил только Блинки.

– Скажите, что его спрашивает Шелби, – настаивала она.

– У него другой пациент сразу же после этого.

Шелби развернулась и толкнула дверь. Она помчалась по коридору, ведущему к смотровым кабинетам.

Девушка-администратор последовала за ней:

– Вы не имеете права так себя вести!

На шум вышел охранник Леандро. Увидев Шелби, он помахал ей рукой.

– Вы в порядке? – спросил Леандро. – Давно вас не было видно.

– Моя собака умирает, – сказала Шелби.

Охранник кивнул и отвел ее в смотровой кабинет.

– Я приведу доктора. Не беспокойтесь.

Шелби стояла, рыдая над Блинки, лежащим в хозяйственной сумке. Она не слышала, как рядом с ней оказался Харпер.

– Мне сказали, что ты здесь.

– Вот мой мальчик, Блинки.

Харпер аккуратно извлек собачку из сумки.

– Когда это началось? – спросил Харпер.

– Не знаю. Наверно, сегодня утром. Он не может ходить.

– Он пил? Мочился?

Шелби была в бешенстве на саму себя. Она собиралась поступать в ветеринарную школу и не могла толком ответить ни на один вопрос о своем питомце. Шелби посмотрела на Харпера полными слез глазами.

– Почечная недостаточность, – сказала она.

Харпер положил руку ей на плечо. Его прикосновение было знакомо и утешительно, несмотря на то, что случилось между ними. Характерная черта Харпера: он отвратительно ведет себя с людьми, но любит собак. Именно поэтому Шелби и была здесь.

– Он стар, Шелби. Ему лет четырнадцать, если не больше. Ты же не хочешь, чтобы он страдал.

Они оба знали: когда у собаки отказывают почки, лечения не существует – только жуткая боль, если такая ситуация затягивается.

– Никому не пожелаю страданий.

– Думаю, тебе не надо здесь находиться, когда я займусь им. Ты и так расстроена.

Шелби покачала головой:

– Я его не покину.

– Но ты этого и не сделаешь. Ты ведь осталась с ним до конца.

Она стояла рядом с Харпером, здесь же были два вызванных им лаборанта. К счастью, среди них не оказалось девушки с длинными черными волосами.

Шелби гладила Блинки и плакала.

– Эй, малыш! Ты моя крошка.

Один глаз Блинки был закрыт, он не двигался после укола морфия, подготавливающего собаку к внутривенной инъекции. Харпер был спокоен, его голос звучал умиротворяюще.

– Все в порядке, – сказал он Блинки. – Хороший мальчик.

Блинки потребовалось всего несколько мгновений, чтобы умереть.

– Он был готов к смерти, – заметил Харпер. – Возможно, он прожил десять лишних лет благодаря твоей заботе, Шелби.

Харпер дал ей бумажное полотенце, чтобы она могла высморкаться. Блинки выглядел таким маленьким и пустым.

– Почему ты принесла его сюда? Не пойми меня неправильно: я рад, что ты это сделала. Никак не ожидал.

– Ты хороший ветеринар, и я надеялась, что будет сделано все возможное.

– Спасибо. Я хотел бы быть лучше и во многом другом.

– Этого у тебя не получилось.

– Мне жаль, что все так вышло.

Похоже, его раскаяние было искренним.

– Твоя жена родила девочку?

– Элизабет Жасмин Леви. Мы называем ее Джаз.

Шелби непроизвольно улыбнулась.

– Из-за этого я ненавижу тебя теперь не так сильно.

Харпер рассмеялся. Он обнял ее, потом отпустил.

Шелби сможет забрать прах Блинки в конце недели. Она не платит за оказанные ей услуги. Харпер покроет эти расходы.

Она направилась в закусочную за углом и отправила Джеймсу текстовое сообщение с адресом.

Он приехал и сел напротив, запыхавшись. На нем было черное пальто. Такси, на котором ехал Джеймс, остановилось в пробке, и ему пришлось бежать не меньше десятка последних кварталов.

– Мне следовало быть рядом с тобой, – сказал он.

– Это произошло слишком быстро.

Шелби покачала головой. Ее нос покраснел. Она рыдала, вся содрогаясь от всхлипов. Парни, работающие в закусочной, что-то бормотали между собой и нервно смотрели на Шелби, ожидая, когда она успокоится. Джеймс тоже удостоился их пристального внимания. Заметив, что парни его разглядывают, он огрызнулся:

– Какая-то проблема?

– Все прекрасно, – отозвался один из парней. – Никаких проблем.

Джеймс заказал два кофе навынос. Они не хотели больше здесь оставаться.

– Блинки был болен, Шелби, – сказал ей Джеймс. Официант поставил им на стол два кофе и отвел глаза, когда получил деньги. – Он едва ли протянул бы дольше. Когда я выгуливал Блинки вчера вечером, пришлось на крыльце взять его на руки, иначе он бы упал.

– А я даже не заметила. Как я вообще смогу стать ветеринаром?

– Послушай, крошка, он был стар. Ты просто не хотела этого видеть.

Они взялись за руки.

– Блинки умер, – сказала Шелби.

– Но прежде ты спасла его.

– Все случилось в обратном порядке. Как у нас с тобой.

– Допускаю, что я выполняю функцию Блинки в этом уравнении.

Шелби не волновало, что работники закусочной смотрели на нее. Она подошла к Джеймсу и села ему на колени. Все вокруг хранили молчание: никто не высказывал своего неодобрения, не говорил, что они сумасшедшие и должны убираться вон. Даже работники закусочной понимали, что это любовь.

Чаще всего Шелби посещали разносчики еды из китайского ресторана «Хунань», но теперь с этим покончено. Ресторан закрылся. Владелец продал его кухне, которая не доставляет еду на дом. Это заведение оказалось так забито посетителями вечером в пятницу, что толпа выплескивалась на улицу. Поменялась и вся обстановка: она стала более фешенебельной, вокруг было полно картинных галерей и женщин в модной одежде и на высоких каблуках.

Официант, сосед Шелби сверху, которого она просила в экстренных случаях выгуливать ее собак, перебрался в более дешевую квартиру в Бруклине, а вместо него въехали три студентки Нью-Йоркского университета. Теперь стало намного более шумно: допоздна играла музыка, беспечные молодые люди, приятели девиц, расхаживали вверх и вниз по лестнице. Шелби время от времени ела пиццу вместе с девушками (Кайла, Джеки и Эрин – все из Скарсдейла) на их пожарной лестнице, более просторной, чем у нее. Каждая делилась с Шелби своими сокровенными тайнами. Кайла хотела бросить учебу и переехать на экологически чистую ферму, не наносящую ущерба окружающей среде, Джеки влюбилась в мужа своей двоюродной сестры, а Эрин думала, что она толстая, и поэтому уже больше года не глядела на себя в зеркало. Эрин только смотрит на сковородку, чтобы увидеть свое отражение, когда наносит макияж. Понятно, что с ней Шелби была наиболее близка из них троих.

Поскольку Шелби не ожидала никаких визитеров, особенно в десять часов субботним утром, она проигнорировала гудок домофона и продолжила спать. У Джеймса был свой ключ от ее квартиры, и если Шелби не отвечала, он поднимался по лестнице и забирался в ее постель. Сейчас Джеймс был на работе, поэтому Шелби рассчитывала, что звонивший в ее квартиру уйдет.

Вчера она отработала две смены в приюте для животных и легко могла проспать весь день. Но звонок не умолкал, и это заставило ее все-таки встать с постели и ткнуть пальцем в кнопку переговорного устройства, недавно установленного домовладельцем. Он в последнее время сделал целый ряд весьма подозрительных усовершенствований здания, словно собирается его продавать.

– Да, – сказала она.

– Шелби, это ты? – спросил голос.

Приехал отец, которого она не видела со дня похорон матери. Всякий раз, когда он звонил по телефону, она под разными предлогами старалась как можно быстрее прервать разговор, но теперь, когда он стоял внизу, от него так легко было не отделаться. Шелби нажала кнопку, впуская его в дом, и натянула черные брюки и футболку, а потом бросила в мойку грязную посуду. Когда раздался стук в дверь, собаки начали неистово лаять.

– Четыре пролета вверх, – сказал Дэн Ричмонд, когда Шелби открыла ему дверь. Он тяжело дышал, опершись о перила. В его руках была коробка, довольно тяжелая на вид. – Я слышал, что ты так живешь. Твоя мать говорила мне об этом.

– Да, квартира маленькая, – сказала Шелби.

На самом деле – крошечная и бедная. Это видно было сразу.

Отец вошел и поставил коробку на обеденный стол Иды Минк, затем плюхнулся на диван рядом с Пабло.

– Я гляжу, у тебя по-прежнему собаки.

Он даже не заметил отсутствия Блинки. Из всех собак он знал только Дружка, пуделя Сью, который во все глаза смотрел на него.

– Привет, – сказал отец Дружку. – Я тебя знаю. Подойди ко мне.

Пудель не двигался.

– Он всегда меня ненавидел. Впрочем, это чувство взаимное, приятель. Не найдется ли у тебя воды? – спросил он у Шелби.

Шелби была в шоке из-за того, что отец у нее в квартире, но все же пошла на кухню. Не меньше минуты текла мутная жидкость коричневого цвета, потом чистая вода наполнила стакан. Дэн выпил его содержимое одним глотком. Шелби устроилась на стуле.

– Хороший стол, – сказал отец.

– Он принадлежал Иде, двоюродной бабушке Бена.

– Мы с Пэтти поженились.

Шелби сидела неподвижно. Она насторожилась так же, как Дружок.

– В прошлый уик-энд, – добавил отец.

– Что ж, думаю, мои поздравления будут вполне уместны.

Шелби встала и налила себе воды, главным образом для того, чтобы отец не увидел, как дрожат ее руки. До его прихода этого не было. Такое случалось, только когда Шелби не на шутку была взволнована. Она вспомнила, чем занималась в прошлый уик-энд. Они с Джеймсом посмотрели все четыре серии «Чужого», лежа в постели. Перерыв они сделали лишь для того, чтобы заказать обед на дом в вегетарианском ресторанчике на углу. Увы, «Хунань» теперь ей ничем не мог помочь. Скорее всего, во время бракосочетания Дэна они наблюдали, как Сигурни Уивер бьется за свою жизнь.

– Мы переезжаем во Флориду, поэтому решили завершить здесь все дела. – Фраза вышла не очень удачной, и сам Дэн, наверно, понял это, увидев выражение лица дочери. – Ну, ты понимаешь, что я имею в виду. Дом продан. Осталось только юридически оформить сделку.

– Может быть, что-нибудь еще случилось? Нашествие марсиан или я в действительности приемная дочь, а не родная?

– Шелби… – растерянно сказал отец и потряс головой с обиженным видом.

– Нет, серьезно, что еще столь же неожиданное ты собираешься мне сообщить?

– Могла бы, по крайней мере, за меня порадоваться.

– В самое яблочко! Ты все сделал как надо. Значит, миссис Ричмонд теперь она?

– Шелби, это было не просто.

– Особенно для мамы, – напомнила ему Шелби. – Ведь она умерла.

Отец проигнорировал ее колкости.

– Я упаковал часть твоих вещей и добавил к ним кое-что из имущества мамы. То, что, наверно, будет для тебя дорого. У нее была коллекция чайной посуды. Ты любила играть с ней, когда была маленькой.

– Неужели ты думаешь, что я до сих пользуюсь чайными чашками? – набросилась на него Шелби. – Похоже, ты не имеешь обо мне никакого представления.

– Я ничего о тебе не знаю, потому что ты мне не рассказываешь!

– А ты когда-нибудь спрашивал?

– Ты никогда не желала со мной разговаривать.

Отец в конце концов своего добился. Она поняла, что, возможно, не только он был во всем виноват. После пережитой ею аварии она, по существу, перестала принимать его во внимание.

– У меня в жизни большие перемены. Поступила в ветеринарную школу.

Лицо отца прояснилось.

– Здорово! – сказал он.

– Да. И в очень хорошую. В Калифорнии.

– А мы переезжаем в Боку. Купили квартиру в кооперативном доме.

– Хочу увидеть старый дом перед отъездом, – сказала Шелби, вновь ощущая себя восьмилетней девочкой. – Надо попрощаться. Ведь он был моим домом.

– Конечно, – сказал отец. Он вынул конверт и вручил его Шелби. Она с недоверием открыла его.

– Это слишком большая сумма, – сказала Шелби, увидев чек.

– Ты думала, что я не люблю тебя.

– Но так ведь оно и есть. – Шелби опустила глаза, чтобы он не заметил слез.

– Нет, Шелби. И твою маму я любил. Просто у меня это плохо получилось.

Отец вытащил из кармана бумажную салфетку и дал дочери. Она высморкалась и вернула ее Дэну. Оба рассмеялись.

– Боялся, что ты откажешься от денег.

– Не настолько я глупа, – фыркнула она.

– Да уж, совсем не дура, – согласился отец.

– Мне надо тебя поблагодарить?

– Конечно. – Отец встал, собираясь уходить. – Но мы оба знаем, что ты не собираешься этого делать.

И все же Шелби крепко обняла отца, прощаясь.

– Удачи в Боке, – сказала она.

– Твоя мама всегда хотела съездить в Калифорнию. Она бы за тебя порадовалась.

Отец Шелби похлопал ее по голове, словно она была маленькая девочка, цветочек в саду, а потом ушел, пока она не передумала и не отказалась от чека.

Через несколько недель молодая жена Дэна прислала почтовую открытку с новым адресом и милой запиской: «Приезжай и посети Флориду! У нас замечательная комната для гостей».

Стоял июнь, и Шелби полагала, что в Боке жарко, как в аду.

«Спасибо, – написала она в ответ, – но вскоре мне предстоит отправиться на берег другого океана».

В день, когда был назначен выпускной вечер Жасмин, в Нью-Йорке стояла чудесная погода. Было солнечное субботнее утро, розы цвели, даже Лонг-Айленд выглядел великолепно. Миссис Диас и ее подруги по больнице приготовили еду. У Жасмин было множество друзей, и все они оказались приглашены. Гости были возбуждены и голодны. Школьное начальство отпустило Тедди на празднество в уик-энд. Он учился лучше всех в классе, к тому же никто так и не узнал о его побеге.

Когда Маравелль провозглашала тост за лучшую дочь в мире, Шелби прошибла слеза. Особенно сильно сейчас она ощущала тоску по своей покойной матери. По случаю окончания школы Шелби вручила Жасмин часы, которые Сью подарила дочери, когда та получила свой школьный аттестат. Они никогда не шли Шелби. Пластиковые часы ее вполне устраивали.

– Вы и вправду мне их дарите? – спросила Жасмин, разворачивая подарок. – Не слишком ли это изысканно для меня?

Они стояли рядом с виноградной лозой, которая вновь проросла, несмотря на все попытки Маравелль разделаться с ней. На Жасмин было белое платье из прозрачной шелковой ткани. Она стояла босиком, а волосы, раньше зачесанные наверх, были распущены по спине.

– Нет ничего, что было бы для тебя слишком изысканно, – ответила ей Шелби.

Позднее Шелби и Маравелль разложили тарелки для пирога, но отвлеклись, наблюдая, как танцуют дети. Жасмин – королева Вэлли-Стрим. Произошло именно то, о чем говорила ей Шелби, когда девочка сбежала из дома и ее пришлось убеждать, что жизнь в пригороде пойдет ей только на благо.

– Ты пережила это, – сказала Шелби Маравелль.

– И ты вместе со мной.

Маравелль вручила Шелби выпускной подарок: ведь та тоже закончила учебу на этой неделе. Джеймс приветствовал ее тогда, сидя среди публики. Когда они приехали домой, он наполнил водой ванну, которую предварительно оттер начисто (а это было совсем нелегко), после чего они вместе помылись и выпили по земляничному коктейлю. Праздник удался на славу.

– Твоя мама гордилась бы тобой, – сказала ей Маравелль.

– Я знаю.

Маравелль подарила Шелби фото Жасмин, Тедди и Дориана в позолоченной рамке.

– Почему ты с самого начала подружилась со мной? – спросила Шелби.

Она была тогда безволосой, противной нелюдимкой, носившей красную футболку и армейские ботинки, как раз на тот случай, если мир обрушится на нее и надо будет выбираться из-под обломков.

– Я видела, кто ты.

– И кем я была?

– Моей лучшей подругой, глупая.

– Ну что ж, я уезжаю в штат, где не бывает зимы, – сказала Шелби. – Кто же из нас глупее?

Похоже, они будут безумно скучать друг без друга. Маравелль обняла Шелби.

– Здесь тебе всегда будут рады. Что бы с тобой ни случилось. Как бы далеко ты ни уехала.

Шелби ненавидела прощания, поэтому она потихоньку ушла с вечеринки и направилась на вокзал. Здесь она поменяла первоначальное решение: вместо того чтобы поехать в город, она купила билет до Хантингтона. Джеймс уехал туда повидать свою маму, как обычно он это делает по субботам, и Шелби надеялась удивить его. Но это была не главная причина ее решения. Она хотела увидеть свой дом. Она позвонила своим новым соседкам и попросила Кайлу, девушку, которая хочет стать фермером и любит животных, вывести ее собак на прогулку. Поездка в поезде была похожа на сон: проплывающие в туманной дымке зеленые пейзажи, тихие гудки. К обеду Шелби прибыла к месту назначения.

На улицах оказалось пусто, слышно было лишь жужжание газонокосилок на задних дворах. Подойдя к дому, она остановилась. Старая краска была содрана, но рабочие уже ушли. Ясно было, что новые жильцы хотели перестроить дом. Шелби подошла к передней двери и постучала, но никто не ответил. Она заглянула под почтовый ящик и, конечно, нашла там запасной ключ, прикрепленный скотчем. Ее мама всегда заботилась о том, чтобы Шелби могла попасть в дом, даже если все куда-то ушли.

Если у тебя есть ключ, во взломе не обвинят. Шелби открыла дверь и проскользнула внутрь. В доме было так пусто, что ее шаги отзывались эхом. Без мебели дом вроде бы должен был казаться больше, но Шелби он виделся все таким же маленьким. Отсутствовали даже кухонные принадлежности: ни плиты, ни холодильника. Кухня будет полностью переоборудована, ее мама давно хотела это сделать.

Шелби прошла через комнаты, которые казались ей теперь незнакомыми и печальными, и спустилась в подвал. Ее бывшая берлога была заполнена коробками, принадлежащими новым хозяевам. Она разместилась на лестнице, где часто сидела, представляя себе, что подглядывает за Хелен. Это было ее укромное место: здесь никто не мог найти и обидеть ее. Но ничто знакомое не осталось прежним, даже стиральная машина исчезла. Шелби громко сказала: «Мама», желая проверить, что случится. А вдруг время обратится вспять, и ей снова будет семнадцать, но все будет совсем по-другому. Она не пойдет той ночью к Хелен, потому что простудится и останется дома, в постели, а утром Хелен позвонит ей, и все будет хорошо.

Но слово «мама» растаяло в воздухе. Оно прозвучало как рыдание. В подвале было пыльно, и Шелби поняла, что даже когда она вела отшельнический образ жизни, мать делала здесь уборку, когда она спала. Сью всегда приглядывала за дочерью.

Шелби вышла через заднюю дверь, как всегда делала, когда бродила по округе после наступления темноты и встречалась с Беном Минком. Стол для пикников исчез. Очевидно, новые хозяева вывезли его вместе с другими ненужными вещами. Трава росла лишь местами, но на границе участка сохранилось несколько растений. Вот одинокий стебель георгина, которому удалось пережить зиму.

Она направилась к дому Джеймса. Его машина стояла на подъездной дороге. Отец Джеймса умер через год после смерти старшего сына, поэтому в уик-энды именно Джеймс отвозит мать на рынок, к врачам и на кладбище. На обратном пути он часто останавливается у маяка, где плавал с братом. Джеймс никогда не заходит в воду, даже в самые жаркие дни. Он любит наблюдать за птицами. Иногда берет с собой блокнот, ручку и немного чернил, чтобы поработать над иллюстрациями к продолжению «Ворона».

Но в эту субботу было все по-другому. Джеймс приехал, чтобы сообщить матери, что уезжает в Калифорнию вместе с Шелби. Когда он отработал последнюю смену в тату-студии «Скорпион», его коллеги устроили ему прощальную вечеринку, на которую Шелби приглашена не была.

– Можешь не рассказывать, что у вас было, – сказала она, когда Джеймс наконец пришел в четыре часа утра.

– Я не пил, но мне почти удалось вытатуировать твое имя у себя на спине, – сообщил он, ложась в постель.

– Очень смешно, – улыбнулась Шелби, притягивая его к себе.

Это их особая шутка: никогда не пиши чье-то имя на своей коже, если знаешь, что для тебя хорошо.

– Наша любовь никогда не будет бременем, – пообещал ей Джеймс той ночью. Он был трезв и очень серьезен.

– Никогда – это долгое время, – заметила Шелби.

– Вовсе нет. – Он гладил ее под одеялом. – По крайней мере, для нас.

Жилище Хоуардов ничем не отличалось от того, где выросла Шелби, только у Ричмондов дом был выкрашен в серый цвет, а у Хоуардов он темно-зеленый. Во дворе был стол для пикников, такой же как был у них, правда, выглядел он получше. Джеймс говорил, что красил его прошлым летом. У дома росли красные розы, но центр цветка был такой темный, что казался почти черным. На платане сидели птицы и смотрели на нее сверху вниз. Шелби подумала, что это малиновки. Она постучала в заднюю дверь и услышала, что Куп залаял как сумасшедший, пока Джеймс не распахнул ее. Его глаза недоверчиво сузились, но тут он увидел Шелби. Ей трудно было сказать, ужаснулся он или пришел от этого в восторг. Нет сомнения, что он был смущен. Куп подбежал и радостно поприветствовал Шелби, потерся головой о ее ноги.

– Я думал, ты поехала на праздничный вечер, и рассчитывал забрать тебя у Маравелль.

– Да, я там была, но захотела увидеть свой дом.

– Ну и как он?

– Он больше не мой.

Джеймс посмотрел на дом, в котором вырос.

– А этот мой. Когда я сообщил матери, что покидаю Нью-Йорк, она ничего на это не сказала. Проигнорировала мои слова, как обычно.

– Но ты же здесь не живешь, – сказала ему Шелби. – Лишь исполняешь наложенную на себя епитимью.

Джеймс растянулся на столе для пикников и посмотрел на небо. Шелби легла рядом с ним, как когда-то они это делали с матерью. Казалось, что раскаленное докрасна солнце вот-вот упадет на землю. Они зашли в дом и спустились в подвал, в детстве служивший Джеймсу спальней. Куп запрыгнул на кровать и свернулся клубком. Джеймс и Шелби легли рядом с собакой, слившись в объятии. Он сказал, что часто лежал здесь, думая о ней. И каждый раз, когда был близок с какой-нибудь женщиной, где бы это ни происходило, ему мерещилось, что он с Шелби.

– Не пудри мне мозги, – сказала она.

– Я серьезно. Это всегда была ты, Шелби.

Шелби ждала его в машине, пока Джеймс паковал вещи. Она была не из тех девушек, которые считали необходимым дружить с матерями своих приятелей, и она знала, что расставание будет трудным. Джеймс приезжал сюда каждый уик-энд, выполнял поручения матери, всячески помогал ей, несмотря на то что, по его словам, они никогда не были близки.

Похолодало, и Шелби пожалела, что на ней сейчас не было плаща от «Берберри». Она охватила себя руками, чтобы согреться, и настолько была поглощена мыслями об отъезде в Калифорнию, что даже не заметила миссис Хоуард, которая вышла из дома и направилась к ней.

Когда раздался стук в окно, Шелби чуть не подпрыгнула до потолка от неожиданности. Она опустила стекло и выпалила первое, что пришло ей в голову:

– Примите мои соболезнования в связи с вашей утратой, миссис Хоуард.

– Когда вы теряете сына, высказанное людьми сочувствие не слишком помогает, – бесстрастно заметила миссис Хоуард.

– Но у вас остался Джеймс.

– Джеймс?! Да что вы говорите? А я-то думала, речь идет именно о нем: ведь Ли вы не знали. А теперь благодаря вам я и Джеймса теряю. – Лиз Хоуард смотрела на Шелби сверху вниз. – Я не верю в ваши добрые чувства, Шелби Ричмонд.

Сердце Шелби сильно забилось.

– Но я действительно вам сочувствую.

Миссис Хоуард не надела свитера. Наверно, ей было зябко стоять на обочине.

– Вы знаете, что мой сын сидел в тюрьме?

Шелби понимала, что миссис Хоуард пытается ее прогнать.

– Он мне говорил, – ответила Шелби.

Миссис Хоуард холодно оценила ее.

– Юные девушки бывают глупенькими.

– Я не настолько молода. – Шелби заметила, что миссис Хоуард бьет легкая дрожь, как и ее саму, когда она волнуется. Да и сейчас Шелби немного трясло. – И я совсем не дура.

По дорожке шел Джеймс с большой спортивной сумкой, перекинутой через плечо. На нем было то же пальто, что и в ночь аварии, – он прикрывал им Шелби до приезда машины «Скорой помощи». Когда появилась мать Шелби, Джеймс незаметно исчез, а Сью сидела на асфальте рядом с дочерью, пока ее не занесли в санитарный автомобиль.

Напоследок Джеймс заверил мать:

– Все счета на следующий месяц оплачены. Мистер Бойд будет ухаживать за лужайкой, пока ты не наймешь кого-то.

– Думаешь, меня это волнует? – спросила его мать.

– Полагаю, что нет.

Он открыл дверцу машины и после того, как Куп запрыгнул на заднее сиденье, сел за руль.

– Все прошло хорошо, – мрачно заявил он.

Шелби наблюдала за миссис Хоуард. Ее мелового цвета лицо исхудало, дрожь усилилась. Шелби понимала, что миссис Хоуард не может позволить себе выставлять напоказ свою любовь к Джеймсу, иначе она рискует потерять и этого сына.

– Она страшно переживает, – сказала Шелби.

Джеймс бросил на нее взгляд.

– Тебе кажется, что ты поняла характер моей мамы?

– Уж поверь мне. Ты для нее – всё.

Джеймс вылез из машины, чтобы попрощаться с матерью. Они долго стояли рядом, в конце разговора Джеймс обнял ее. Сев в машину, он с восхищением посмотрел на Шелби:

– Мне предстоит узнать что-то еще?

– Да, – ответила она.

После остановки в Норт-Порте они держали курс к полоске земли под названием Ашарокен. Насколько понимала Шелби, единственное, что нужно было знать Джеймсу, – действительно ли он хочет уехать из этих мест. Ей надо, чтобы он был в этом уверен.

Они припарковали машину и прогулялись вдоль скалистого берега. Наступили сумерки, небо нависло над головой серо-синими полосами. Куп гонялся за чайками. Джеймс сказал ей, что часто видел в мечтах это побережье. Если бы его брату суждено было вернуться, это случилось бы здесь.

– В Калифорнии тоже есть побережье, – сказала Шелби.

– А что, если он вернется, а меня здесь нет?

Джеймс взял камень и швырнул его как можно дальше. Шелби было холодно. Бремя, которое нес Джеймс, могло отнять его у нее. Он был пойман в эту ловушку с десяти лет. Под этим бледным небом жила душа, свободная как птица, и человек, так и не снявший траурных одежд. Шелби обняла Джеймса и прижалась к его лицу. Она слышала, как их сердца бились рядом. Джеймс где-то внутри себя, так было и у нее, она не могла ничего сказать, не хотела ничего видеть, во что-то верить и вообще быть кем-то. Она пряталась взаперти и ждала ангела.

– Сделай что-нибудь, – сказала она.

Наступило воскресенье, все было как обычно, если не считать одной серьезной проблемы: за дверью стоял Бен Минк. И не у двери, ведущей в холл внизу, куда визитер попадает, нажав кнопку переговорного устройства, а прямо здесь, на четвертом этаже.

– Бен, – сказала Шелби, открыв дверь, и, увидев его, поняла очевидное и изо всех сил стараясь не показать, насколько она охвачена внезапно налетевшей паникой. Они с Джеймсом упаковывали вещи – повсюду были разбросаны коробки.

– Это я, – сказал Бен.

Одна из студенток впустила его в холл. Вероятно, он выглядел безобидно – милый парень, которому легко разбить сердце. Бен держал в руке пучок тюльпанов, желтых и неуместно веселых.

На Шелби были брюки от тренировочного костюма и старая футболка, возможно оставшаяся от Бена. Ее волосы были заплетены в косички, и выглядела она как пятнадцатилетняя девчонка. Когда раздался звонок, она читала текст о кожных болезнях у собак. Кроме того, в это утро она успела еще выпить кофе, съесть питательный батончик и почистить зубы. Джеймс выводил собак на длительную прогулку, а потом отправился к своему издателю в Куинс. Он начал работу над романом в картинках «Навсегда», продолжением «Ворона». По замыслу Джеймса, Изгой бредет через заколдованный лес без своего брата, но с целой компанией верных друзей: собакой, белой лошадью и женщиной, которая никогда его не предаст.

– Господи, ну и беспорядок! – сказал Бен, зайдя внутрь. Собаки крутились вокруг него. – А это кто? – спросил он, когда Куп осторожно подошел, чтобы обнюхать его.

– Это Куп, – сказала Шелби.

Джеймс должен был скоро вернуться, и она очень хотела побыстрее выпроводить Бена.

– Еще одна собака? – Бен озирался по сторонам. – А где Блинки?

Шелби оперлась о валик дивана.

– Не здесь, Бен.

– Что это значит? Он мертв? – Когда Шелби кивнула, Бен оказался вне себя от горя. – Ты не шутишь? Блинки умер, а ты мне даже не сказала!

На Бене был костюм и галстук, и выглядел он совершенно неуместно среди всего этого беспорядка. Бен бросил тюльпаны на стол своей двоюродной бабушки.

– Не хотела тебя волновать понапрасну.

– Что ж, спасибо за заботу, – сказал Бен с едким сарказмом. – Блинки был и моей собакой, разве нет? Я платил за его корм, он спал в нашей постели, как же можно было, черт тебя возьми, не сообщить мне о его смерти?! – Бен сел на один из стульев, тоже когда-то принадлежавших бабушке Иде. Это было единственное, не занятое вещами место во всей комнате. – Стол по-прежнему на месте.

– Ты приехал за столом?

Бен заметил наполовину загруженные вещами коробки, разбросанные на полу.

– А это что такое?

Шелби рассказала Бену, что уезжает в Калифорнию.

– Я поступила в ветеринарную школу в Дэвисе.

– И даже не подумала, что мне надо сообщить об этом тоже! – Лицо Бена исказилось от боли. – Черт возьми, это же была моя идея!

– Ладно, Бен. А как твои дела? – обеспокоенно спросила Шелби. Она по-прежнему была способна чувствовать его настроение.

– Ужасно.

– По тебе видно.

– Не хочу быть женатым.

– Бен… – Шелби пришло в голову, что этот разговор не должен был вообще состояться.

– По крайней мере, на ней. – Он взволнованно посмотрел на Шелби. – Мы с Аной не подходим друг другу.

Ах вот почему он здесь. Вернулся к ней.

– Брак – трудная штука, – сказала Шелби. Бен засмеялся, и она добавила: – Во всяком случае, я слышала, что это так.

– С тобой все было бы совсем иначе, – сказал Бен.

– Нет, Бен, точно так же, а то и в десять раз хуже.

– Для меня всегда существовала только ты. Все, что я делал после, было ошибкой.

– Неправда. – Шелби ощутила, как ее сердце открылось навстречу ему, но они – прошлое друг для друга. – Я ужасно к тебе относилась. Ты так заботился обо мне, а я представала в самом худшем своем обличье. Ты поступил умно, что бросил меня. И ты абсолютно прав: я должна была позвонить тебе, когда умер Блинки.

– Он погребен? Ты устраивала какие-то похороны?

Шелби подошла к книжному шкафу и достала оттуда маленькую металлическую коробку. На ней было выбито имя Блинки – за это пришлось заплатить дополнительно.

– Блинки здесь. Я беру его с собой в Калифорнию.

Шелби услышала шаги на лестнице. Ее настолько потрясло признание Бена в его несчастье, что она совсем забыла про Джеймса. Он явился с заказом из ресторана «Китайское море», который стал для них достойной заменой прекратившего свою работу «Хунаня».

Джеймс замер на месте, увидев нежданного гостя. Пес бросился к дверям, а Бен резко опустил руку, которой гладил Купа. Бен посмотрел на Джеймса, потом перевел взгляд на обезумевшую от радости немецкую овчарку. Он начал понимать, что к чему, и спросил:

– Это его собака?

– Бен? – удивился Джеймс. – Бен Минк?

– Он заскочил по поводу мебели своей двоюродной бабушки, – попыталась прояснить ситуацию Шелби. – Только что пришел.

– Мне не нужны этот стол и стулья. Я здесь совсем по другой причине. Надо было увидеть тебя. – Бен не отрывал глаз от Джеймса. – Это Джимми Хоуард?

Джеймс наконец вошел в комнату и поставил на стол пакет с заказом из китайского ресторана.

– Не беспокойся, – заверил он Бена, с трудом осознавая ситуацию. – У меня нет с собой аптечных резинок.

– Он что, серьезно? – спросил Бен у Шелби и повернулся к Джеймсу. – У тебя еще хватает наглости вспоминать про резинки? Для меня это было серьезной травмой. Я долгие годы не мог забыть о ней.

– Честно говоря, я рад, что мне представилась возможность попросить у тебя прощения, – сказал Джеймс. – Я теперь понимаю, что фильм о Бэмби может взволновать до слез.

– Неужели? Меня гораздо больше волнует реальная жизнь: то, что ты живешь в моей квартире и спишь с Шелби.

– Это не твоя квартира, – сказала Шелби.

– У меня есть собственное жилье, – сообщил Джеймс Бену.

– Мои поздравления, – презрительно усмехнулся Бен. Он схватил пакет, вытащил белые картонные контейнеры и палочки для еды. Открыл курятину «Генерал Цо». – Тот же заказ, только посыльный другой. Ты не возражаешь, если я поем за столом моей двоюродной бабушки Иды? – спросил он Джеймса.

– Валяй, ешь. Я ненавижу китайскую пищу.

– Как же так случилось: он ненавидит китайскую еду, а вы вместе? – с издевкой спросил Бен у Шелби. – Сайт знакомств в интернете? Знаешь, что я оказался первым, кого она там выбрала для свидания? – сказал он Джеймсу. – Он сидел в тюрьме, – сообщил Бен Шелби. – Именно у него я покупал наркотики.

– Мы полюбили друг друга, – прервал его Джеймс.

– Да что ты говоришь? Молодцы, мать вашу. – Бен начал есть курятину «Генерал Цо», которую никогда не любил. – Ты ничего не знаешь о Шелби. Ты был рядом, когда ей кто-то действительно был нужен?

Джеймс бросил взгляд на Шелби. Он присутствовал тогда в ее жизни, но что бы любой из них ни сказал сейчас, это ранит Бена еще сильнее.

Бен заметил на столе экземпляр «Ворона».

– А это что значит?

– Джеймс написал и иллюстрировал эту книгу, – сказала Шелби.

– Так он еще и писатель? – уныло констатировал Бен. – Но ведь это я люблю книги. Я заставил тебя прочитать Рэя Брэдбери.

– «Человек в картинках»? – спросил Джеймс. – Блестящая вещь.

Шелби нужно было как-то выдворить Бена. Она натянула сапоги и схватила плащ.

– Вещь фирмы «Берберри», – сообщил Бен Джеймсу. – Как ты думаешь, кто подарил это ей?

– Сходим на прогулку, – предложила Шелби Бену.

– У меня нет желания гулять. – Бен сделал угрожающее движение в сторону Джеймса. – Я сильно сомневаюсь, что ты понял Бэмби.

– Я просто хотел тебе сказать: сожалею о том, что сделал тогда. Я вел себя как кретин и получил то, что заслужил.

– В самом деле? Но мне кажется, что ты увел у меня Шелби.

– Пойдем со мной. – Шелби потянула Бена за рукав, и они спустились по лестнице. – Не знаю, где бы я сейчас была, если бы не ты.

– Но ты здесь, с этим парнем. – Выйдя из дома, Бен сел на крыльцо, а Шелби устроилась рядом.

– Нет, я бы пропала.

– Так ты говоришь, что любишь его? Этого парня, который довел меня до слез в четвертом классе?

– Тот год был плохим для всех. Да, я люблю его, Бен. Думаю, я прежде не знала, как это – кого-то любить.

– Замечательно. Теперь тебе надо этому научиться.

Шелби взяла Бена за руку и вложила свою ладонь в его, сплетая их пальцы.

– Как ты думаешь, Ане нужен стол?

– Для нее он слишком старомоден. Она ненавидит вещи, имеющие историю.

– Ана права. Это кусок дерьма. Оставлю его новым жильцам.

Они оба рассмеялись.

– Хорошо, что бабушка Ида уже умерла. Ты скучаешь по Блинки?

– По всем скучаю. Даже по тебе.

– Но появился он? Этот поганый Джимми?

– Он был в ту ночь там, где произошла авария. Все время посылал мне почтовые карточки. Наверно, поэтому я в него и влюбилась.

Шелби сидела у дома на Десятой авеню в той же одежде, в которой спала, поэтому особенно была благодарна сейчас Бену за подаренный им плащ. Она носила его все время и подозревала, что он пригодится ей и в Калифорнии.

– Что случилось с Аной?

– Она хочет всего больше и лучше. Желает переехать в более престижный дом, чем наш. – Бен потряс головой, словно пытался освободиться от охватившего его смятения. – У нас будет ребенок.

Шелби испытала душевную боль от ревности, правда, легкую, как булавочный укол.

– Бен, ты будешь замечательным папой. Жаль, что ты не мой отец.

– Ну, это уже извращение.

– Вполне серьезно. Каждый заслуживает такого отца, как ты.

– Не хочешь совершить путешествие в прошлые времена?

Шелби засмеялась.

– Когда мы были несчастными?

– Джимми, – грустно сказал Бен. – Я никогда не был для тебя достаточно хорош?

– Ты что, смеешься? Не будь тебя, меня бы здесь не было.

Шелби так сильно сжала его в объятиях, что Бен, смеясь, отстранился.

– Я рад, что все это было с нами, – сказал он. – Даже плохое.

– А разве было что-то плохое? – спросила Шелби, и они снова рассмеялись.

Она обняла его в последний раз так, что он услышал ее сердцебиение. Шелби не хотела видеть, как он уходит, поэтому она вернулась в дом и поднялась по лестнице. Джеймс сидел за столом и поедал пряный тофу.

– Ты ведь ненавидишь китайскую пищу, – сказала она.

– К ней можно привыкнуть. Как там Бен?

– У него все будет хорошо.

Она заметила на столе печенье с предсказанием судьбы.

– А у тебя? – спросил Джеймс.

Шелби содрала целлофан. Его шуршание напомнило ей мелодию китайского колокольчика. Она разломила печенье пополам. Никогда раньше Шелби не читала предсказания судьбы, думая, что знает, какое ее ждет будущее, но жизнь оказалась куда более таинственной, чем она воображала.

«Что позади – прошло, что впереди – еще ожидает тебя».

– Шелби, – сказал Джеймс. – Это ведь печенье с предсказанием судьбы. Ты же их ненавидишь.

– Но только не это. Именно его я и ждала.

Люди в маленьком городе не знают друг друга так хорошо, как в те времена, когда Шелби была девочкой. Тогда всем было известно, что она – та самая девушка, которая попала в аварию на трассе 110. Теперь она еще одна незнакомка в своем городе. Никто теперь не говорит: «Шелби Ричмонд, ты едва не убила лучшую подругу, а потом долгие годы каялась в своих грехах, почти не выходя из подвала родительского дома. Ты – девушка, которая исчезла».

Наступил август, месяц, когда оранжевые лилии, растущие вдоль дороги, стали вянуть. Шелби недавно купила свою первую машину – подержанную «Тойоту-4 Раннер». На это ушла часть денег из ее наследства, переданных отцом.

Нынешним утром она выехала в Хантингтон по лонг-айлендской скоростной автостраде. Джеймс отправился туда днем раньше, чтобы пообедать в ресторане с матерью и передать ей деньги, вырученные за продажу его машины. Шелби за рулем снова нервничала так сильно, что тряслись руки, но благополучно доехала. Она задала себе вопрос: а что, если она все эти долгие годы не водила автомобиль только потому, что не хотела появляться на месте преступления?

Конечно, после смерти матери у нее и не было особых причин возвращаться. И все же она часто видела родной город во сне: там всегда шел снег, дороги скользкие от наледи. Теперь, очутившись здесь, Шелби ощутила от страха ком в горле, словно она была одна из тех женщин в фильмах ужасов, которые отпирают дверь, даже будучи совершенно уверены, что за ней стоит чудовище.

Шелби решила повидать Хелен до того, как они с Джеймсом уедут в Калифорнию. С тех пор как произошла автокатастрофа, минуло более десяти лет. Говорят, если сумеешь встретить лицом к лицу свои худшие страхи, остальное не так страшно. Однако речь тут идет о людях, которые боятся гремучих змей или закрытых пространств, а не себя самих и ужасных поступков, которые они совершили.

Все пожитки Шелби были упакованы и отправлены в Калифорнию, на квартиру, которую они нашли в университетском списке доступного жилья. При квартире внутренний дворик, а спальня в ней больше, чем вся ее нью-йоркская каморка. Шелби Ричмонд, которая не без проблем окончила среднюю школу и провела три месяца в психиатрической клинике, которая допускала, что всю оставшуюся жизнь проработает в зоомагазине, если ее оттуда не уволят, отправлялась учиться в ветеринарную школу. Они с Джеймсом проведут пару недель, путешествуя по стране с собаками, ночуя в кемпингах и государственных парках.

Ночь накануне Шелби провела у Маравелль. Они стали подругами случайно, а потом, опять-таки благодаря случаю, Шелби постепенно превратилась в полноправного члена семьи Маравелль. Покидать ее Шелби было трудно, хотя она и обещала навестить подругу весной. Нелегко было ей расстаться с Жасмин, когда та расплакалась, и особенно тронул Шелби Дориан: он крепко обнял ее на прощание. Тедди не было, но он отправил ей почтовую карточку, которую она очень ждала.

«Будьте счастливы, – написал он. – Вы заслужили это».

Шелби ехала по трассе 110. Именно здесь все и случилось, на левой стороне дороги. На асфальте появились рытвины, но дорога теперь была разделена отбойником. Связка пластиковых цветов прикручена к металлу бечевкой. Шелби случалось чувствовать такую пустоту внутри, что она могла держать руку над пламенем газовой горелки, не ощущая боли. Она изо всех сил стремилась себя уничтожить, но по-прежнему жива. Ее сердце бьется, иногда она слышит его, когда лежит рядом с Джеймсом, когда размышляет о своей жизни, о силе внутри, которая ее не отпускает.

Деревья вокруг места, где раньше жила Шелби, так разрослись, что достигли середины улицы, образуя купол. В ее прежнем доме жили новые люди, они перекрасили его в желтый цвет, который мама Шелби никогда не любила. Сью Ричмонд предпочитала более строгие цвета – серый с белой каймой. Был посажен кустарник, на подъездной дорожке свежий гудрон.

Когда Шелби вылезала из окна, чтобы побродить по городу, она всегда избегала улицы, где жила ее подруга, если не считать той холодной ночи, когда они с Беном сидели под ее окном, и того дня, когда мать заставила Шелби подвезти ее к дому Хелен. Впервые она пришла сюда во втором классе. Они сразу, с первого дня знакомства, стали лучшими подругами.

Шелби заметила, что дом Хелен меньше, чем ее, а ведь у подруги было два старших брата. Ее отец переоборудовал подвал в спальню для мальчиков, а у Хелен была собственная комната наверху. «Я любимица», – говорила она Шелби, которую восхищала ее уверенность в себе с самых ранних лет. Шелби была единственным ребенком и не ощущала такого обожания до смертельной болезни матери. «Мне всегда хотелось присматривать за тобой», – говорила ей Сью, и впоследствии Шелби удивлялась, почему ей понадобилось так много времени, чтобы наконец почувствовать, что она любима.

Шелби припарковала машину напротив дома Бойдов, с другой стороны улицы. Люди до сих пор совершают сюда паломничество, чтобы увидеть Хелен, но, конечно же, она не излечила маму Шелби, хотя та и сказала после визита, что чувствует себя исцеленной. Сью утверждала, что ощущает духовную силу Хелен. У ее братьев давно свои семьи, о ней заботятся только ее родители, если не считать добровольных помощников, все еще преданных Хелен. В медицинской библиотеке Шелби изучила характер травм, полученных Хелен. Ее позвоночник был сломан, трахея разрушена, часть черепа раздроблена. По крайней мере семь минут кислород не поступал к мозгу. Хелен никогда не выздоровеет. Теоретически Шелби это понимала, но ей нужно было убедиться, что и чудо здесь совершенно исключено.

Билл Бойд на лужайке у дома выдергивал сорняки из клумбы с лилиями. Когда Шелби заметила его, у нее возникло желание развернуть машину в обратном направлении. Однажды отец Хелен прислал Шелби леденцы на ее день рождения. Он отправил ей почтовую карточку, где приглашал в гости в любое время, но она не ответила. Уезжать было уже слишком поздно: она подъехала к краю тротуара, окно было открыто, ее собаки разразились лаем при виде мистера Бойда. Он повернулся и посмотрел на «Тойоту», пытаясь разглядеть водителя. Скорее всего, он ее не узнал. Шелби теперь взрослая женщина в полной собак машине, она давно уже не та девчонка, что нередко спала на складной койке рядом с кроватью Хелен.

– Здравствуйте, мистер Бойд, – помахала ему рукой Шелби. Отец Хелен подошел к краю лужайки, продолжая смотреть на нее. Она прокричала: – Это я! Шелби!

Она вполне была готова к тому, что мистер Бойд, перейдя улицу, плюнет ей под ноги. Когда он подошел ближе, Шелби вышла из машины и попыталась собраться с духом, что бы ни случилось дальше.

– Шелби? Это ты? – Мистер Бойд сильно постарел. Шелби бывала в его доме не меньше тысячи раз, но теперь с трудом узнавала его. – Ты почти не изменилась.

Шелби подавила улыбку.

– Вы сильно преувеличиваете.

– Вовсе нет. – Мистер Бойд смотрел мимо нее на «Тойоту». – Да я смотрю, у тебя тут куча собак!

– Всего три, – усмехнулась Шелби. Это была неискренняя, нервная улыбка. – Было четыре, но одна умерла.

– Возможно, им надо справить нужду, – сказал мистер Бойд.

– Похоже, что да.

– Ты можешь выпустить их на заднем дворе.

– Стоит ли это делать? Они описают вам всю траву.

– Шелби, я понял! Им, наверно, нужно побегать.

Шелби пристегнула поводки Пабло и Дружку и выпустила наружу. Потом взяла на руки Генерала. Ему поводок был не нужен: он лидер, а не ведомый.

– Все вышли? – пошутил мистер Бойд. Генерал шел прямо к нему, как к старому другу. – Привет, дружище! – сказал Билл.

Шелби пошла через улицу вслед за ними, а затем по дорожке до задних ворот. Она испытывала головокружение, гадая: не случится ли чудо? А вдруг Хелен встанет с постели? Или розы на обоях расцветут, а через окна в комнату устремятся пчелы. Сердце Шелби билось так сильно, что ей пришлось остановиться.

– Все в порядке, – сказал мистер Бойд, заметив ее нерешительность.

Пабло, воспользовавшись ситуацией, помочился на краю подъездной дорожки, как раз в том месте, где паломники оставляли пожелания о выздоровлении Хелен и маленькие клочки бумаги со своими просьбами к ней.

– Ну и ну! – воскликнул мистер Бойд. – Обильно, как лошадь.

– Это большая пиренейская собака. – Глаза Шелби загорелись. – Мистер Бойд… – начала она, но тут же замолкла.

– Все в порядке, Шелби. Я знаю, что ты сожалеешь о случившемся. Никогда не считал тебя виноватой. Может быть, только в ту, первую ночь, но тогда я совсем обезумел. Пойдем на задний двор.

Шелби прошла через ворота вслед за мистером Бойдом и спустила собак с поводков. Они все утро просидели в машине и рады были порыскать вокруг. Шелби до сих пор тосковала по Блинки, однажды ночью ей даже показалось, что он лежит рядом.

– Всегда хотел иметь собаку, – сказал мистер Бойд.

– И моя мама тоже. Дружок появился у нее за четыре месяца до того, как она умерла. Это пудель. Я пообещала маме забрать песика после ее смерти.

– А я ведь знаком с Дружком, – заметил мистер Бойд. – Твоя мама брала его с собой, когда приезжала навестить Хелен.

– Она не говорила мне об этом.

– Очень жаль, что твоя мама умерла, Шелби. Она была замечательной женщиной.

Минуту они помолчали, вспоминая Сью, думая о Хелен и о том, как несправедливо устроен мир.

– А что случилось с тобой после? – спросил мистер Бойд.

– У меня было душевное расстройство. Потом я переехала в Нью-Йорк и работала в зоомагазине. Училась в колледже. А теперь уезжаю в Калифорнию: меня там приняли в ветеринарную школу.

– Серьезно? Ты не шутишь? Вот это сюрприз!

– Для меня тоже.

– Я это к тому говорю, что ты была всегда такая нервная. Однажды мне пришлось удалять занозу из твоей ноги, после того как вы с Хелен погуляли босиком. Ты так визжала, что я чуть не оглох. Кто-то из соседей даже собирался вызвать полицию. А теперь тебе придется делать хирургические операции. Такая резкая перемена!

Шелби вспомнила этот эпизод с занозой. Миссис Бойд потом угостила ее сэндвичем с мороженым, но Шелби плакала безостановочно и не могла есть. А сейчас Диана Бойд наблюдала за ними, выйдя из задней двери дома.

Мистер Бойд помахал своей жене.

– Она, наверно, решила, что приехал бродячий цирк с собачьим представлением.

– Давайте я загоню их назад в машину.

– Мне они не мешают. С ними даже веселее. После той аварии жизнь здесь как будто остановилась. Хелен в своей спальне, поэтому ее мама думает, что она по-прежнему с нами.

– Может быть, так оно и есть.

– Если станешь медиком, будешь лучше представлять себе ее состояние. – Когда Шелби издала тихий звук, похожий на всхлип, мистер Бойд похлопал ее по спине. – Смотри не поперхнись.

– Миссис Бойд не будет возражать, если я зайду в дом, чтобы взглянуть на Хелен?

Мистер Бойд крикнул жене:

– Это Шелби Ричмонд! Она приехала навестить Хелен.

– Шелби! Входи, – помахала ей рукой Диана Бойд. – Но собак оставь во дворе.

– Я брошу им теннисный мячик. Пусть поиграют, – сказал Билл Бойд. Шелби молча посмотрела на него, ощущая ужас перед грядущей встречей. Мистер Бойд неправильно понял ее нерешительность. – Не беспокойся, я присмотрю за ними.

Когда Шелби зашла в дом, Диана Бойд обняла ее.

– Как жаль, что твоей мамы больше нет с нами. Я смотрела на собак из окна и узнала Дружка. – Они обе наблюдали, как пудель гоняется за теннисным мячиком. – Я навещала Сью, когда она проходила курс лечения, и выводила Дружка на прогулку, если у меня была такая возможность. Не меньше двух раз в неделю.

Шелби удивилась, как мало она знала о повседневной жизни матери.

Миссис Бойд печально улыбнулась.

– У твоего отца тогда уже начался роман с этой медсестрой.

– Он женился на ней. Они переехали во Флориду.

– Знаю, дорогая. Мы с мистером Бойдом присутствовали на свадьбе.

– А у них была свадьба?

– Скорее небольшое застолье перед тем, как твой отец продал дом. Пэтти готовила закуски. По-видимому, они не хотели тебя расстраивать, поэтому не пригласили. Твоя мама раз в неделю приходила сюда навестить Хелен. Какое-то время она всегда брала с собой Дружка.

– Что вы говорите?!

– Сью относилась к Хелен как к своей второй дочери: ведь та проводила много времени в вашем доме и всегда радовалась, когда твоя мама приходила к нам. Сью была доброй женщиной: она просто излучала благожелательность, и Хелен это чувствовала.

– Я знаю, что должна была навестить Хелен гораздо раньше, – сказала Шелби. – После того как случилось это несчастье, я каждый день думала о ней.

– У нас было много визитеров. И я уверена, что Хелен не была бы на тебя в обиде.

Они направились в прихожую, и Шелби уже отсюда услышала, как работает машина, закачивающая кислород. Сердце Шелби билось учащенно, и она попыталась успокоиться, чтобы его ритм стал более ровным. В комнате были все те же обои, которые выбрала Хелен, когда ей было тринадцать, с бутонами роз, которые так и не расцвели. Рядом с постелью Хелен сидела и что-то вязала пожилая женщина-волонтер в сером костюме.

– Миссис Кэмпбелл, это Шелби, подруга Хелен с раннего детства, – сказала ей Диана. – Дочь Сью Ричмонд.

– Что ж, это хороший день, чтобы навестить старую подругу, – сказала миссис Кэмпбелл. – Не бойтесь разговаривать с Хелен, – посоветовала она Шелби. – Ей это нравится.

Шелби слышала биение собственного пульса. Хелен лежала на кровати под белыми простынями. Она всегда была худой подвижной девочкой, но сейчас заметно потяжелела. Ее волосы по-прежнему были красивы – густая темно-рыжая масса. Хелен лежала лицом к стене и неотрывно смотрела на нее. Через окно проникал солнечный свет, рисуя узоры. Одна тень напоминала кролика, другая – квадрат, еще одна похожа была на венок из листьев. Шелби стояла у изножья кровати. Первый раз за долгие годы она не чувствовала себя запертой внутри снежного шара. Она сейчас именно здесь.

– Хелен, – сказала она. – Это я, Шелби.

Хелен сощурилась.

– Она знает, что это ты, – заверила ее Диана Бойд. – Совершенно точно.

Шелби услышала лай своих питомцев на заднем дворе.

– Она никогда не любила собак, – заметила Диана. – Даже в раннем детстве.

Нет, любила, подумала Шелби. Хотела завести маленького терьера и вырезала картинки с собаками из журналов.

– Я думаю о тебе каждый день, – сообщила подруге Шелби.

– Она это ценит, – сказала Диана.

– Лучше бы это случилось со мной. – У Шелби вырвался сдавленный всхлип.

Хелен вздрогнула.

– Она не любит, когда люди расстроены, – предупредила Шелби добровольная сиделка – женщина, которая не знала настоящую Хелен. – Лучше всего просто расчесать ей волосы. Это ее успокаивает.

Шелби боялась прикасаться к Хелен и вопросительно посмотрела на миссис Бойд. Та убедила ее:

– Это действительно будет хорошо, Шелби.

Шелби подошла ближе. Она ощутила слабый маслянистый запах экскрементов из мешка, подвязанного к Хелен, аромат лавандовой пудры. Шелби взяла щетку и начала аккуратно причесывать ее волосы. Диана права: движения Шелби, кажется, успокаивали Хелен. Может быть, сейчас случится чудо? Комната нынче темнее прежнего, розы на обоях еще краснее, чем помнилось Шелби.

– Это я, – прошептала Шелби, но услышала в ответ лишь ритмичный шум машины, подающей кислород.

Шелби предполагала, что эта встреча сильнее расстроит ее, но обстановка в комнате была безмятежная. И все же Шелби не чувствовала, что она с Хелен. Кто-то лежал в постели, но это была не та Хелен, о которой каждый день думала Шелби. В этом трудно не согласиться с мистером Бойдом. Правда, и той девочки, которой когда-то была Шелби, тоже нет в этой комнате. Если бы это была она, Шелби захотелось бы обнять ее и сказать той Шелби, которой она была когда-то, что у нее доброе сердце и что она сама накажет себя так строго, как никто в этом мире.

– Ты делаешь это аккуратно, – сказала Диана Шелби, расчесывающей волосы Хелен. – Как прирожденная сиделка.

Хорошо, что миссис Бойд и миссис Кэмпбелл ушли на кухню готовить обед, наконец оставив Шелби одну. Она пододвинула стул ближе к кровати и сказала:

– Хелен!

Шелби хотела, чтобы случилось самое невероятное чудо: она жаждала прощения. Шелби взяла руку Хелен в свою, и, хотя было невозможно передать сигнал в мозг ее подруги и сообщить, что следует делать, рука Хелен ответила ей, может быть, непроизвольно. Она держала руку Шелби, потом отпустила. Это тот самый момент, которого так ждала Шелби. Она не могла уйти, не дождавшись его.

Во дворе мистер Бойд по-прежнему бросал теннисный мяч собакам, но только Генерал проявлял интерес к этой игре. Остальные псы лежали на траве в полном изнеможении. Шелби уже попрощалась с миссис Бойд и теперь направлялась к ее мужу.

– Хорошо, что вы дали им вдоволь набегаться, – сказала она мистеру Бойду. – У них впереди долгая поездка.

– Я был прав, верно? Это не Хелен.

– Нет, во всяком случае, не прежняя Хелен.

Появился Джеймс с Купом. Они пришли пешком из дома Хоуардов, и он загрузил свои пожитки в «Тойоту». Джеймс нажал на автомобильный гудок и помахал рукой мистеру Бойду.

– Привет, Джимми, малыш! – крикнул мистер Бойд.

Джеймс вошел во двор вместе с собакой.

– Здравствуйте, Билл! – тепло поприветствовал Джеймс хозяина.

Мужчины пожали друг другу руки. Шелби вопросительно посмотрела на Джеймса, и тот пожал плечами:

– Город-то маленький.

– Я знал о Джимми еще до его рождения, – сказал Билл Бойд. – Собираюсь, когда вы уедете, помогать его матери, если понадобится какая-то работа во дворе. А может быть, сам отправлюсь автостопом в Калифорнию.

– Вы бы мне не доверились, будь я за рулем, – сказала Шелби.

– Никто не сумел бы ничего сделать в этой ситуации, Шелби. С любым такое могло бы приключиться. – Последовало короткое, но теплое объятие. – Я рад, что ты приехала, детка.

Джеймс обнял Шелби за талию.

– Она давно собиралась вас навестить.

Ни один из них не спросил, что собирается делать Шелби, когда она пересекла лужайку и подошла к окну комнаты Хелен. Заглянула напоследок внутрь, а потом села за руль и начала движение вперед, отдавая себя на волю судьбы.

Они остановились на побережье в Норт-Порте. Скалы здесь поросли зеленым мхом. Сейчас отлив сильно пах солью. Джеймс вылез из машины и пошел вдоль берега. Он оставил на скалах свое черное пальто. Позже прилив унесет его в море как черный цветок, но к тому времени они уже уедут.

Шелби знала, что они до вечера вряд ли даже покинут пределы Нью-Джерси, но ее это не слишком волновало. Она думала о том, как появляются ангелы, когда ты меньше всего их ждешь, когда на дороге темно и ты истекаешь кровью, одинокая и беззащитная, или когда спишь в своем подвале, уверенная, что никто не знает о твоем существовании.

В дороге Шелби думала о последнем дне ее матери на земле. Шелби забралась тогда в постель Сью и свернулась рядом, чтобы поблагодарить ее за все. За ночи, когда они смотрели на звезды, за их путешествие на остров Чинкотег, за ее разговор с медсестрой в палате психиатрической лечебницы, за то, что она искала Шелби, когда та уходила из дома. Шелби сказала Сью, что, если бы у нее было сто жизней, она хотела бы, чтобы та была ее матерью в каждой из них, как в каждой из ста своих жизней она хотела бы, чтобы именно Джеймс нашел ее на дороге той ночью, чтобы он сказал: «Останься со мной», чтобы помнил о ней, даже если все ее забыли.

Поздно вечером Шелби и Джеймс въехали в Пенсильванию. После регистрации и оплаты ночевки в лагере для автотуристов они припарковались на стоянке почти пустого кемпинга. Палатки у них не было: они привыкли к Нью-Йорку и даже не думали, что придется ночевать в таких условиях. Правда, они прихватили с собой подушки и одеяла и устроили нечто вроде постели в задней части «Тойоты». Три собаки примостились рядом, а Пабло растянулся на сиденье.

Тихо. Город совсем далеко, но среди ночи что-то разбудило Шелби. Она оставила Джеймса спать и вместе с собаками вышла в поле, где высокая трава уже начала желтеть. Они разбегались, но, услышав ее свист, вновь собирались вокруг нее.

Джеймс вскоре заметил, что ее нет. Выйдя из машины, он позвал Шелби и предложил посмотреть на небо. Над ними было столько звезд, что пересчитать их не представлялось возможным. Шелби легла в высокую траву и стала слушать последних в это лето сверчков. Местность вокруг настолько была похожа на ту, которая снилась Шелби, что она всерьез надеялась увидеть Хелен, но разглядела лишь луну. Она будет сопровождать их до самой Калифорнии. Так далеко от дома Шелби еще никогда не уезжала. Она посмотрела вперед, ожидая, что вот-вот появится океан, на побережье которого она раньше не бывала. Шелби верила, что рано или поздно найдет свою дорогу в жизни.

Огромная благодарность Мэрисью Руччи, Джонатану Карпу и Кэролин Рейди за их замечательную доброту и поддержку.

Признательность и любовь моим дорогим агентам Аманде Урбан и Рону Бернстайну.

Спасибо всем, кто сделал сплошным восторгом мое пребывание в издательстве «Саймон и Шустер», особенно Дейне Трокер, Энн Пирс, Закари Кноллу, Сьюзен Браун и Джеки Сеу.

Спасибо Мириам Фейерле и всем в агентстве «Лицеум».

Большое спасибо Мэдисон Уолтерс за техническую поддержку, смекалку в работе со словом и исследовательском поиске.

Эндрю и Лизе Хоффман благодарность всегда.

Бесконечная благодарность Кейт Пейнтер за неоценимую помощь на всех фронтах, литературном и человеческом.

Памеле Пейнтер моя глубочайшая благодарность за ее бесценную дружбу и литературную экспертизу.

Спасибо моей семье и друзьям, которые дали мне так много любви и поддержки, особенно Минди Гивон, Джилл Карп, Гейл Робертс, Тэл Гивон, Сью Стэндинг, Сьюзен Ласковски, Александре Маршалл, Алиссе Маккейб, Эрику Карлбергу, Грегори Шмидту, Люси Фишер, Чарли Кунео, Меган Маршалл, Джессамин Кунео, Джанет Пренкси, Нине Розенберг, Деб Ньюмайер, д-ру Мэрилин Антоколец-Хоффман, Лауре Зигман, Энн Лири, Сью Миллер, Джоди Пиколт, Нэнси Фрид, Шелли Клерфельд, Карине Ван Беркум, Луэнн Райс, Барбаре Колер, Жаки Дюва-Пирсон, Лизе Меншель, Элейн Марксон, Гэри Джонсону, Эрике Дельвеккио, а также Эшли и Харриет Хоффман.

Джейкобу и Тессе Мартин – моя любовь и благодарность за все, что вы сделали.

А также огромное спасибо Россу Хоффману и Дороти Крофорд за дом, в котором я смогла закончить эту книгу.

Спасибо всем моим старым друзьям с Лонг-Айленда.

Спасибо редакторам литературных журналов, где некоторые фрагменты «Верной» были впервые напечатаны.

Спасибо Леонарду Коэну.

Благодарю также книжные магазины, так много мне давшие как читателю и писателю, особенно те из них, что упоминаются в «Верной»: «Бук ревью» в Хантингтоне, штат Нью-Йорк, и «Стрэнд» в городе Нью-Йорке.

И моей Шелби, всегда мне помогавшей.